«Перезагрузка или Back in the Ussr (трилогия)»

Перезагрузка или Back in the Ussr (трилогия) (fb2) - Перезагрузка или Back in the Ussr (трилогия) [СИ] (Перезагрузка или Back in the USSR) 3332K скачать: (fb2) - (epub) - (mobi) - Геннадий Борисович Марченко

Геннадий Марченко Перезагрузка или Back in the USSR (трилогия)

Книга I

Пролог

Над озером Свитязь, обрамленным желто-красным ожерельем лесов, умирал очередной осенний день. На берегу, за деревянным столом под навесом, сидели двое немолодых людей. Одним из них был первый секретарь ЦК компартии Белоруссии Петр Миронович Машеров, вторым – его давний товарищ и боевой соратник, с которым они когда-то партизанили в лесах Полесья, а ныне председатель процветающего колхоза «Светлый путь», Герой Социалистического труда Николай Николаевич Тертышный.

Мужчины неторопливо перекусывали простой, но добротной деревенской пищей. Сдобренная топленым маслом и посыпанная кольцами лука вареная картошка, маринованные огурцы и помидоры, сало с розовыми прожилками, нарезанное тонкими ломтиками…

Не обошлось и без бутыли любимой обоими вишневой наливки, которую Тертышный готовил собственноручно уже не один десяток лет. Пару бутылочек всегда хранил под рукой, на случай приезда старого друга.

– Эх, хорошо сидим!

– И не говори, Петро. Вот так бы и не вставал, сидел бы и смотрел на озеро, на закат, на леса… Правильно, что в 70-м тут заказник сделали, а то помнишь, как берег постоянно загаживали? Сейчас совсем другое дело.

Молча выпили еще по одной, закусили.

– Что-то вспомнилась наша боевая молодость, как мы с тобой, Петро, фрицев гоняли. Помнишь, как в 42-м мост рванули через Дриссу?

– Разве такое забудешь… Сколько тогда немцы этот железнодорожный мост восстанавливали, неделю? Мы еще по ним постреливали… А как мы с тобой, Коля, в засаду к егерям чуть не угодили? И ведь как грамотно, паразиты, все организовали! Не знай мы местный лес как свои пять пальцев – точно сейчас здесь не сидели бы.

Снова помолчали, вспоминая лихие времена. Над озером тем временем почти совсем стемнело, Тертышный поднялся и щелкнул выключателем. Под навесом загорелась лампочка, забранная в стеклянный абажур и тонкую металлическую сетку. Тут же вокруг искусственного светила заплясала мошкара. На календаре было 4 октября, но настоящие осенние холода пока еще не наступали, и всякая летающая мелочь резвилась от души.

– В наше время гнус был злее, – усмехнулся председатель. – И комар повывелся, и народ измельчал.

– Нет, Коля, народ какой был – такой и остался. Не дай бог война, так ведь все встанут как один. Разве что порасплодилось чиновников, а по мне, всю эту братию насквозь ржа проела, а от них и на нормальных людей перекидывается. Приписки, очковтирательство, кумовщина… В южных регионах Союза это особенно заметно, – помрачнел первый секретарь компартии Белоруссии. – У себя в республике я еще как-то борюсь с подобными недостатками, но это уже такая махина, такого монстра выкормили… Боюсь, как бы не было поздно.

– Насчет этого я с тобой, Петро, полностью согласен. И бюрократов поразвелось… На прошлой неделе ездил в Минск, в республиканский агропромышленный комитет, нужно было пять тонн удобрений выписать. Утром приехал, и только под вечер последнюю бумажку подписал. Все нервы там оставил, черт их дери. А когда уже главный подпись ставил, словно бы невзначай говорит. Мол, что ж вы, Николай Николаевич, и себя, и людей изводите, могли бы все за час уладить. «А каким образом?» – интересуюсь. «Да подмазали бы где надо, мне ли вас учить» «Ах ты ж, – говорю, – гнида!» Чуть за грудки его не схватил, вовремя сдержался.

– Так чего мне не позвонил? Как фамилия этого взяточника?

– Петро, этого уберешь – другой такой же на его место придет. Сам же говорил, что прогнило все.

– Нет, Коля, я это так оставлять не буду. Один раз пожалел, второй – а дальше обернуться не успеешь, как с ярмом на шее окажешься. Мне хоть Леонид Ильич и пеняет иногда, что я гайки у себя в республике закручиваю, но кто-то же должен порядок наводить! Брежнев на съездах партии осуждает алчность, коррупцию, паразитизм, пьянство, ложь, анонимки, но представляет их как пережитки прошлого, изображая настоящее как триумфальную победу идей социализма и коммунизма. Он же не видит, что в стране происходит, не знает ничего! Что на полках магазинов пусто, но практически все можно достать, заплатив сверху кому надо: твой же случай тому наглядное подтверждение. Что мы, не можем обеспечить население стиральными машинами, телевизорами, автомобилями? Почему в той же Германии, которая была повержена нами в 45-м, уровень жизни намного выше? Мы что, работать разучились? Или, может быть, никогда не умели?

– Умели, Петро, умели… Уж нам ли с тобой не знать, как надо работать. Вон, мозоли на руках, до сих пор, бывает, по старой привычке за штурвал комбайна сажусь. Да и ты частенько на работе допоздна сидишь, знаю, что не раз прямо в кабинете спишь на диване по три-четыре часа.

– Да, случается… Но видать, мало таких, как мы с тобой. Есть у меня мысль, почему так, почему днем с огнем не найти настоящих коммунистов, честных и неподкупных… А все просто: честные и неподкупные первыми шли в атаку, поднимали солдат за собой, и первыми погибали. Война закончилась, и на руководящие должности повылазили те, кто отсиживался в тылу, понаграждали друг друга звездами… Ты вот, Коля, за то, что спас из-под расстрела целую деревню, получил «Красную звезду», хотя вполне мог рассчитывать на «Героя».

– Да бог с ней, со звездой…

– Нет, Коля, не бог с ней. Вот так раз рукой махнули, второй, и в итоге получили то, что имеем. А вообще ты прав, гнилое дерево нужно рубить под самый корень. Давно у меня руки чешутся навести порядок хотя бы в Белоруссии, да только получается, что я сам и есть тот самый корень? Рыба ведь с головы гниет, не поспоришь.

– Ты себя в гнилье-то раньше времени не записывай. Без ложной скромности скажу, что благодаря таким людям, как ты и я, дела в республике еще неплохо обстоят. А вот в союзном руководстве, – Тертышный понизил голос, – там давно пора бы чисткой заняться.

– Да и не говори… Сколько раз пытался я до Брежнева достучаться! Не он, так его свита мне рот затыкает. Его же окружила камарилья лизоблюдов, пекущаяся только о своем благосостоянии и благосостоянии своих близких. Живут одним днем, сейчас урвать, а дальше – хоть трава не расти. Я уж думал, Андропов сможет на Леонида Ильича повлиять. Так он мне прямым текстом: «Петр Миронович, давайте каждый будет заниматься своим делом. Вы сидите у себя в Белоруссии – и сидите. А мы тут как-нибудь сами разберемся». Эх…

Машеров махнул рукой и влил в себя еще рюмку настойки, закусил ломтиком сала и отщипанным от краюхи кусочком хлеба. После чего решительно отодвинул полупустую бутылку.

– Все, хватит на сегодня. Хоть и не «болеешь» с твоей настойки, а у меня завтра две встречи намечены. Одна из них, кстати, с представителями индийского Бангалора – города-побратима Минска. Помнишь, в позапрошлом году я тебя приглашал на встречу с ними? А я как слышу про индусов – сразу вспоминаю, на какую сумму мы им уже помощи оказали. А по большому счету в страны соцлагеря и того больше вкладываем. Раздариваем миллиарды долларов. А ведь они бы и в СССР пригодились. Наша экономика серьезно отстает от той же американской. Мы ведь, случись что, только на ГДР опереться можем. А остальные союзнички предадут при первой возможности.

– И не говори, – почесал затылок Тертышный. – Куда ни кинь – всюду клин. К слову, вот помянул ты Андропова… Я все думаю, ведь человек всю войну прятался за свою номенклатурную бронь, за свою болезнь, за жену и ребенка, после Победы писал доносы на товарищей, проливавших кровь в партизанском подполье, но ведь пробился не абы куда, а в председатели Комитета государственной безопасности! Нет, может, он и честный, ответственный работник, но все равно этот осадочек не дает мне покоя.

– Честный и ответственный, Коля – это начальник ГРУ Ивашутин. Нет, то, что земляк, белорус – это роли не играет. Петр Иванович ни разу на моей памяти не дал повода усомниться в своих положительных качествах. Даже удивительно, что его еще злопыхатели не съели. Но он орешек крепкий, об него многие уже зубы обломали.

– Это точно, слышал я, сам Андропов его побаивается.

Тертышный как бы невзначай оглянулся в сторону стоявшей поодаль бревенчатой хаты, в которой слабо светились окна.

– Не спит твоя охрана, вон, один в окошко поглядывает, второй на крылечке цигарку смолит.

– Ежели цигарку смолит, то это Леша, из моих ребят. Помнишь Васю Фролова, с которым подпольный райком организовывали? Так это сын его. А второй – это человек Андропова, начальник охраны. Юрий Владимирович приставил его не столько охранять меня, сколько докладывать своему шефу о каждом моем шаге… Эх, хорошо тут, покойно. Надо сюда почаще приезжать.

– А что, и приезжай! Тут от Минска по трассе полтора часа хорошего хода. Организую все как надо, в лучшем виде.

– Уж в тебе-то я, Коля, ни грамма не сомневаюсь. Молодец, что взялся курировать заказник, навел тут порядок. Кстати, помощь не нужна, справляешься?

– Вроде справляюсь. Колхоз у нас миллионер, можем себе позволить, как говорит дочка, шефскую помощь… Ну что, по коням? У тебя завтра дела, у меня вообще выходных не бывает. Давай потихоньку собираться.

Увидев, что Машеров поднялся из-за стола, к нему тут же двинулись сотрудники охраны, а водитель скорым шагом отправился прогревать двигатель «ЗиЛа». Петр Миронович всегда сидел на переднем пассажирском сиденье рядом с водителем. Ровно через пять лет он также должен будет занять место рядом с водителем, только уже не в «ЗиЛе», а в неизвестно почему подогнанной к зданию ЦК «Чайке», носившей в народе название «консервной банки». А спустя час на трассе по пути к Жодино в «Чайку» на полной скорости влетит груженый картофелем самосвал. Петр Машеров, его водитель и офицер охраны погибнут на месте. Но что, если историю немного подправить?

Глава 1

Позвольте представиться – Сергей Андреевич Губернский, 35 лет от роду, шатен, среднего роста. Немного близорук, так что, работая за компьютером или ноутбуком, приходится одевать очки. С виду ничем не примечательный персонаж. В паспорте стоит отметка: «Разведен».

Что обидно, налево сходил-то всего один раз, когда сидели в веселой компании дома у друга, и там я познакомился с симпатичной, интеллигентной девушкой в очках с изящной оправой. Впрочем, интеллигентной она была до третьей рюмки, а после пятой была не прочь уединиться со мной в соседней комнатушке, где на старом, комментировавшем все наши прыжки скрипом пружин диване случилось непоправимое… Сначала мне казалось, что легкая интрижка останется между нами, но кто-то из наших общих друзей, похоже, донес до Татьяны «приятную» весть об измене. До битья посуды дело не дошло, но вердикт благоверной был однозначным: «Собирай свои манатки, и пошел вон! В следующий раз увидимся в загсе, а если ты против развода – то в суде!»

Чувствуя свою вину, я попытался уладить возникший конфликт, но противная сторона ни в какую не желала идти на примирение. Тогда я плюнул на все, и вскоре обзавелся штампом в паспорте и свободой.

Детей с Татьяной у нас не было. Я несколько раз намекал ей чуть ли не прямым текстом, что пора бы уже задуматься о продолжении рода. Однако благоверная каждый раз находила отговорки. Впрочем, поскольку по профессии я учитель истории старших классов, то недостатка в общении с подрастающим поколением не испытывал. Что особенно приятно, мои оболтусы меня обожают, чем может похвастаться редкий педагог. Наверное, потому что уроки я провожу в несколько неформальной атмосфере, используя игровой элемент. А еще мы частенько путешествуем по старой Пензе – моему родному городу. Обычная экскурсия что может предложить для пензяков и гостей города? Памятник Первопоселенцу, Музей одной картины, музей Ульяновых, Ключевского, дом Мейерхольда… Никакой экскурсовод никогда вас не заведет в те проулки и дворики, куда вожу я своих учеников.

Сегодня суббота, уроки в школе закончились раньше, чем в будние дни, и мы с моими спиногрызами из 10-го Б в очередной раз отправляемся исследовать центр города. Я решил пройти от бывшего кинотеатра «Родина» до картинной галереи, а затем вниз по Володарского до улицы Горького. Иногда я заранее изучаю маршрут движения, пытаюсь найти какие-то интересные зацепки. Но обычно предпочитаю импровизировать на ходу. Так было и в этот немного пасмурный апрельский день 2015 года.

– Ну что, все готовы окунуться в прошлое?

Я окинул взглядом свое маленькое воинство, состоявшее из 9 представительниц прекрасного пола и 7 парней. Всего в классе числилось 23 ученика. Но кто-то был не таким ярым фанатом краеведения, а кто-то не смог пойти с нами по объективным причинам. К примеру, Лена Борисова занедужила, о чем с прискорбием сообщила мне по телефону сегодня утром.

Ладно, что имеем – то и имеем. Особенно порадовало, что сегодня к нам присоединился Лешка Габузов. Кое-как сдавший ГИА, этот охламон постоянно что-то отчебучивал и слыл настоящим наказанием нашей гимназии. Ко всем урокам, кроме разве что физкультуры, он относился с прохладцей. А тут вдруг решился отправиться с нами. Правда, проследив за его взглядом, я понял истинную причину столь самоотверженного поступка, и невольно улыбнулся. Лешка был по уши влюблен в красавицу Олесю Костину, которая, в отличие от него, живо интересовалась историей, и не пропускала ни одной экспедиции – как мы меж собой называли такие экскурсии. Понятно, что сегодня Габузов решил пойти с нами только из-за Олеси.

– Ну, мы готовы, Сергей Андреич, можно трогаться, – поправил лямки модного рюкзака Витька Болотинский.

Чего он туда напихал – еды что ли на весь день? Хотя, скорее всего, там лежала зеркальная цифровая фотокамера с дорогой сменной оптикой. На днях, зайдя в класс перед уроком, я стал свидетелем демонстрации одноклассникам гаджета, подаренного Витьке предками на день рождения. Не иначе сегодня решил запечатлеть «вехи большого пути».

Я же обошелся высокими ботинками на толстой подошве, почти что берцами, джинсами китайского пошива, водонепроницаемой курткой NORTEX BREATHHABLE, в кармане которой покоились мой паспорт и портмоне, и маленькой сумкой-планшетом, надетой наискосок через плечо. В одном из отделов сумки находился простенький, еще кнопочный мобильник, а в другом лежала электронная книга. Плюс универсальный зарядник, подходивший и к телефону, и к книге. Зарядник я таскал вынужденно, потому как телефонного аккумулятора не первой молодости хватало на час-полтора разговора, если же усердно эсэмэсить – можно было протянуть полдня. Давно нужно было купить новый телефон, но все как-то жаба поддушивала. Да и свыкся я с ним. Этот телефон прошел со мной огонь и воду. Причем воду в буквальном смысле слова, потому как однажды тонул в ванной, а второй раз в лесном роднике – выскользнул из кармана, когда я нагнулся отпить ледяной водицы. Да еще и падал неоднократно, однако работал как миленький.

В электронную книгу я закачал в основном беллетристику, скучных и умных книг мне хватало по работе. Полное собрание сочинений Валентина Пикуля и Юлиана Семенова, а для разнообразия несколько романов Акунина. Может быть, кто-то и назовет книги Акунина китчем, литературной попсой, и возможно, будет прав. Но мне писатель нравился, а почему я не могу читать то, что мне по вкусу?! Правда, политические взгляды Чхартишвили, высказанные писателем в последнее время, некоторым образом расходились с моими. Кое в чем я с ним был не согласен, но, по большому счету, в политику я старался не лезть. Для этого есть большие дядьки, а наше дело маленькое – учить детишек уму-разуму.

Хотя, конечно, не такое уж и маленькое. Все ж таки от родителей и учителей, пожалуй, в равной степени зависит, что будет заложено в голову будущему члену социума, и что из него вырастет.

Как оказалось, насчет Болотинского я был прав. Он действительно прихватил с собой фотокамеру, которую вытащил из рюкзака на первой же нашей остановке. А остановились мы у старой башенки возле областного совета профсоюзов.

– Здесь когда-то был вход в подземелья Пензы, – начал я свое повествование. – Подземными ходами до революции была пронизана вся центральная часть города, они тянулись на многие километры. Самые первые ходы пролегали на глубине более 12 метров. По периметру они были выложены просмоленными бревнами и имели трапециевидную форму. Одна из таких галерей существовала до 60-х годов прошлого века.

При проведении земляных работ ковш экскаватора на глубине двух метров задел бревенчатый настил. Под ним оказалось подземелье. Местная жительница Ольга Глухарева прошла по лабиринту более 50 метров, освещая дорогу фонарем. Она утверждала, что ход разветвлялся на два направления. Одно шло к Троицкому женскому монастырю, другое – к Советской площади.

– Это возле которой мы и находимся? – спросила Таня Меркурьева, отличница с кривовато сидевшими на носу очками в роговой оправе.

– Сейчас она уже, кстати, называется Соборной, как и до революции. Спасский кафедральный собор, между прочим, возводится практически такой же, который стоял на площади до 1934 года, пока его не взорвали большевики…

– Так вот, – продолжил я, все больше вживаясь в роль лектора, – во время пожаров, дотла выжигавших деревянную Пензу, священники прятали горожан под землей. А еще до наших дней дожила легенда, согласно которой по приказу Емельяна Пугачева в августе 1774 года в самом длинном туннеле (он насчитывал несколько километров), тянувшемся от центра города под рекой Сурой на остров Пески и далее до Ахун, повстанцы спрятали награбленное – тысячу пудов серебра! Хотя некоторые историки этот факт опровергают, считая действия предводителя бунтарей нелогичными. Ведь отступающему войску как никогда требовались денежные средства.

Рассказал я и о знаменитом бандите Алле (Алексее Альшине), наводившем ужас на пензенских нэпманов. Якобы был он профессиональным цирковым борцом, обладал недюжинной силой и умел гипнотизировать людей. Банда Алле скрывалась в подземных ходах под городом. Вытравить их оттуда не помогло ни затопление подземелий, ни замуровыванием входов. Но, сколько веревочке ни виться… Одним словом, Алле все-таки поймали. Приговор был предсказуем: бандита расстреляли, а его голову залили спиртом и передали на хранение в медико-исторический музей при областной больнице имени Бурденко.

История про Алле произвела на ребят сильное впечатление. Особенно эпизод с заспиртованной головой, и я пообещал ребят как-нибудь сводить в этот самый музей, пользуясь своими знакомствами.

А Лешка Габузов поднял руку, как на уроке, и заявил:

– Сергей Андреич, а я знаю тут неподалеку один подземный ход. Хотите, могу показать…

Ученики тут же загалдели, что хотят увидеть воочию хотя бы вход в подземелье. Я же знал, что все ходы давно были найдены и замурованы, слышал это из самых, казалось бы, достоверных источников. Что и озвучил со скептической улыбкой.

– Да правду говорю! В натуре, гадом буду… – добавил Габузов, чтобы никто не сомневался в его искренности.

– Недалеко, говоришь? Ну что ж, давай прогуляемся.

Мы дружно отправились следом за нашим Сусаниным, и через пятнадцать минут стояли возле старого двухэтажного дома из красного кирпича. Дом зиял пустыми глазницами окон, и был, похоже, давно расселен, ожидая своей очереди под снос. Учитывая, что земля в центре нарасхват, даже за баснословные деньги, рано или поздно здесь либо построят новый жилой дом, либо торговый центр.

– Давайте сюда… Вот!

Габузов остановился у подвальной двери, находившейся рядом с подъездом. Дверь эта висела на одной петле и была, наверное, такой же древней, как и сам дом. Из небольшой щели между краем двери и обшарпанным косяком тянуло прохладой и какой-то затхлостью.

– Да это обычный подвал, – сказала Оля Перова. – Леш, ты уверен, что там подземный ход?

– Я ж говорю, зуб даю! Айда за мной.

Щелкнув зажигалкой – ведь наверняка курит, засранец, нужно будет сделать ему внушение – Габузов толкнул пронзительно заскрипевшую дверь и вошел внутрь. Фонарика ни у кого не оказалось, зато еще трое извлекли из своих карманов зажигалки, что мне, человеку некурящему, было весьма прискорбно наблюдать.

– Давайте не все сразу, а то подвал, похоже, тесноват, – охолонил я своих учеников. – Сейчас зайду я и те, кто с зажигалками, посмотрим, что к чему, затем оповестим остальных.

– А у меня в телефоне фонарик, – встряла Лена Сивцева.

– Да?.. Ну, тогда пойдешь замыкающей.

Те, кто не попал в разряд «факелоносцев», жутко расстроились, но я был непреклонен. В итоге я, четверо обладателей простеньких китайских зажигалок и Сивцева спустились один за другим в подвал. Габузов двигался первым, при своем росте под метр восемьдесят вынужденный втягивать голову, чтобы не задеть ею сводчатый потолок, увешанный древней паутиной. То и дело приходилось переступать через какие-то доски, мешки, обломки мебели, рискуя наступить на ржавый гвоздь, и даже засохшие экскременты.

К счастью, ни на гвоздь, ни в человеческие отбросы мы не вляпались, и через минуту путешествия по узкому коридору Габузов остановился у дыры в стене, проделанной явно не так давно. Была она не очень уж чтобы широкой, но человек моего сложения при известной сноровке мог протиснуться в отверстие, даже не запачкав одежды.

– Вуаля!

Лешка сделал жест фокусника в сторону зияющего провала и замер с таким довольным видом, словно только что победил в олимпийском финале на стометровке.

– И че, ты нам предлагаешь туда лезть? – иронично поинтересовался смахивающий на панду круглолицый и очкастый Толя Круглов.

– Канишь? Мы с пацанами лазили, там ход метров на двадцать или тридцать, а потом завал. Думали разобрать его, повозились немного, но больно уж сильно завалено. Может, тротилом попробовать…

Тут уж я решил взять инициативу в свои руки:

– Я тебе сейчас такой тротил покажу, террорист недоделанный… Одолжи-ка лучше свой светоч китайской экономики.

Взял у Габузова зажигалку и смело шагнул вперед. Потолок оказался ниже, но без паутины, хоть это радовало. А пол – достаточно чистым и ровным, идти было одно удовольствие. За спиной слышались невнятные голоса переговаривающихся учеников. Метров через десять я обнаружил поворот, который мгновенно отрезал меня от посторонних звуков.

Откуда-то повеяло холодом, хотя огонек зажигалки оставался ровным, а по спине пробежало стадо мурашек. Интересно, а что из себя представляют эти самые мурашки? Понятно, что это не насекомые, как когда-то под общий смех высказала моя маленькая племянница, а скорее всего реакция нервных рецепторов на какой-то раздражитель… Ну да при желании можно порыться в Сети, поискать там ответ. И вообще, какая-то ерунда в голову лезет.

А вот и завал. Действительно, кто-то уже ковырял его, но без особого успеха. Ради приличия я попытался выдернуть обломок красного кирпича из груды перед собой, но также потерпел крах. Мда, а ведь действительно, впереди может быть что-то интересное. Подземный ход и впрямь выглядел старинным, вдруг там, за завалом, ну не библиотека Ивана Грозного, конечно, а, к примеру, заначка какого-нибудь купца Будылина…

Не успел я закончить свою мысль, как что-то ширкнуло у меня прямо за спиной. От неожиданности я резко дернулся вперед, а в следующее мгновение почувствовал сильный удар по голове и после вспышки в глазах потерял сознание…

Глава 2

Очнулся я от ощущения щекотки в левой ноздре и боли в области виска. Приоткрыв глаза, ничего не увидел, было темно хоть глаз коли, поэтому источник щекотки решил выяснить наощупь. Провел по лицу рукой, и тактильным методом обнаружил в районе верхней губы какое-то мелкое, живое существо.

«Мокрица», – тут же мелькнула мысль, и я с отвращением скинул с лица щекотавшийся объект.

Другая рука очень кстати нащупала потухшую зажигалку. Прежде чем встать, на всякий случай я решил осветить пространство над собой. Мало ли, одного удара о каменный выступ мне хватило, надеюсь, что височная кость цела и все обойдется только небольшой шишкой.

Зажигалка, к счастью, функционировала, хвала китайским производителям! Да и что с ней могло случиться при падении с полутораметровой высоты, если честно. При скромном освещении я увидел в паре метров над собой все тот же сводчатый потолок. Значит, все нормально, можно подниматься.

Сделать это удалось не без труда. В голове еще гудело, а после долгого пребывания на более чем прохладной земле я также боялся отморозить себе какой-нибудь жизненно важный орган типа почки. Кстати, интересно, сколько я так пролежал без сознания? Минуту, две или полчаса? Хотя если бы полчаса – мои ребята давно бы уже отправились на мои поиски.

Поправив ремень сумки-планшета, двинулся вперед. Завал был все тут же, правда, мне он показался более свежим, словно никто и не пытался его разобрать. Ну да ничего, надо будет подбить ребят из старшеклассников покрепче и в свободное время вернуться сюда с ломами и лопатами. Или раскопки нужно согласовывать с какими-нибудь чиновниками? Как бы там ни было, я загорелся этой идеей, и решил тут же поделиться ею со своими учениками, ожидавшими меня у входа в этот лаз.

Но входа – а вернее выхода в общий коридор не было! То есть он был, но оказался заколочен досками. А прибиты они были к самому настоящему косяку, хотя и довольно топорно сработанному. Радовало, что сами доски выглядели не очень крепкими, да и щели между ними зияли весьма солидные. Видать, спешили мои подопечные. Ну я вам устрою…

– Але, шутники одноклеточные, больше ни на что мозгов не хватило, кроме как тупо приколоться?

Ответом мне была тишина. Это меня вконец разозлило, и я со всей дури врезал по доске ногой. Та хрустнула, но устояла. После следующего удара вылезли два гвоздя снизу, а еще одного удара хватило, чтобы выбить доску полностью. Еще какое-то время ушло на выбивание следующей доски, и в итоге образовалась достаточно широкая щель, чтобы я мог в нее протиснуться.

Учеников не оказалось и в общем подвале. К моему удивлению, пол подвала был намного чище, во всяком случае, засохшее гуано отсутствовало, а у стенки я разглядел даже старенький велосипед «Сура», когда-то выпускавшийся на нашем «ЗиФе».

Твою мать, и главная входная дверь была заперта! Причем заперта снаружи, а выглядела она так, словно ее поставили сюда только месяц назад. Блин, да когда эти охламоны все успели так изменить-то? Может, я в том лазу не пару минут без сознания пролежал, а намного больше? Но в любом случае не полные же дебилы мои ученики, чтобы бросить своего любимого (как я надеялся) педагога в таком положении, да еще навешать везде дверей…

В любом случае, ответ я мог получить только из первых уст. А чтобы добраться до этих долбоящеров, мне придется выломать и вторую дверь.

Висячий замок снаружи слетел вместе с ушком после трех ударов ноги. Такими темпами я скоро смогу номинироваться на какой-нибудь пояс по каратэ, например, желтый или красный, не знаю уж с какого они там начинают.

Я выскочил во двор… и замер. Потому что это был не тот двор, из которого мы заваливались в подвал. Тот есть это был он, и не он одновременно… Дом оказался явно жилым, словно некий волшебник взял и повернул время вспять, причем сразу на несколько десятилетий. В окнах висели простенькие тюлевые занавески, на некоторых подоконниках стояли живые цветы, а из одного оконного проема чуть не по пояс высунулась женщина с бигудями на голове и крикнула:

– Ленька, ну-ка быстро домой, обед уже час стынет!

Ленькой, судя по всему, был мальчуган лет семи, игравший с игрушечным самосвалом. Поцарапанный пластмассовый самосвал желтой расцветки явно не походил на современные игрушки, он словно вынырнул из моего забытого детства.

– Щас, мам, только дом дострою.

Стройплощадкой оказалась песочница в дальнем углу двора, куда Ленька тащил на веревочке самосвал, груженый мелкими камнями. За действиями мальчугана со скамейки, подслеповато щурясь, наблюдала бабушка, закутанная, несмотря на солнечную погоду, в теплую серую шаль.

«Хм, может, это все-таки не тот двор? Может, я вылез с какой-то другой стороны, потеряв после удара головой пространственную ориентацию? А мои ребята до сих пор стоят и ждут меня у другого входа?».

Все эти мысли пронеслись в моей голове со скоростью хорошей скаковой лошади. Я даже было дернулся залезть обратно в подвал, но подумал, что поиск второго выхода может затянуться, и тогда желательно найти более стабильный источник света, нежели китайская зажигалка. Я помнил, что выше по Московской находился магазин, торгующий радиодеталями и прочей ерундой, включая фонарики самых разных калибров.

Но едва я вышел на Московскую, как меня ждал новый удар. Это была, несомненно, Московская, но, увидев ее, я начал подозревать, что, возможно, насчет своей версии по поводу второго выхода из подвала немного погорячился. Судя по всему – я даже ущипнул себя, что, впрочем, не вернуло меня в привычный мир – я оказался в Пензе советского периода. Причем самого застойного, если основываться на том, что место привычного асфальта занимала булыжная мостовая, которой часть Московской еще была замощена до начала 1980-х. Добивая меня, вверх по улице пыхтел «Икарус» 8-го маршрута, окутывая пространство позади себя клубами черного дыма.

На здании напротив красовалась вывеска «Кукольный театр», а справа от меня располагалось швейное ателье «Руслан и Людмила». Но окончательно добили люди. Одежда на них была самая что ни на есть «совковая», похоже, на ближайший квартал вокруг как минимум я оказался единственным человеком, одетым столь вызывающе – в джинсы, импортную куртку и ботинки полуармейского образца. Мимо меня прошли двое подростков лет 16, о чем-то оживленно беседующих. Один из парней, поправив на голове «петушок», уставился на мой прикид с таким видом, словно я был извалян в дегте и пуху. Толкнув локтем товарища, что-то зашептал ему на ухо, то и дело косясь в мою сторону. После чего, периодически на меня оглядываясь, парни пошли дальше.

Добил меня плакат, растянутый на фасаде одного из домов: «1975-й – Международный год женщины». Так это я что, реально угодил в прошлое на сорок лет назад?!!!

Я буквально кинулся к первому встречному – солидному мужчине лет 45 в драповом пальто и шляпе, с портфелем в правой руке.

– Извините за немного странный вопрос… Я лечился после аварии и теперь страдаю частичной потерей памяти. Не скажете, какие сегодня год и число?

– Хм… Если я ничего не путаю, то 18 апреля 1975 года. День недели пятница. Я удовлетворил ваше любопытство?

– Спасибо, очень вам признателен!

Ну все, картина Репина «Приплыли»… Даже если принять за гипотезу, что все это – величайшая мистификация, то как можно было объяснить отсутствие сотовой связи? Неизвестные шутники снесли или обесточили вышку «Мегафона»? Уж в это, честно говоря, верилось с трудом.

Не считая проглоченной в детстве повести «Янки при дворе короля Артура», как-то мне доводилось читать несколько книжонок из серии «Альтернативная история». В одной из них главный герой попадал в прошлое, аккурат в 1941 год, и не без его помощи советская армия выигрывала войну не за четыре, а за два года. А в другой книге попаданец провалился примерно в это же время, в эпоху так называемого застоя. Так тот время даром не терял, сразу врубился, что нужно менять будущее, устранить и Горбачева, и Ельцина с ним до кучи. Правда, книжку ту я почему-то не дочитал, уж не помню, почему…

Но идея книги мне понравилась. Я невольно примерил на себя судьбу главного героя, решив, что может быть, тоже взялся бы менять будущее. Чтобы не было лихих 90-х, в которые сгинул мой отец. Его просто взял и подставил партнер по бизнесу, человек, которому отец доверял, как брату. Взяли под проценты деньги у какого-то полукриминального банка, чтобы закупить товар для магазина сантехники. Ну а дружок с этими нехилыми деньгами и слинял. Под документом, как назло, стояла подпись отца.

Помню, вечером того дня, когда выяснилось, что партнер исчез, отец пришел домой мрачнее тучи, и сразу опустошил пол-литровую бутылку водки.

«Деньги взял из сейфа магазина, пока меня не было, и с полной сумкой исчез в неизвестном направлении. Оба продавца видели, как он уходил», – успел сказать отец перед тем, как отрубиться.

А потом с него стали требовать долги кредиторы. Отец продал чуть ли не за бесценок магазин. Затем нам пришлось разменять 3-комнатную квартиру, переехав в полуторку, чтобы выплатить хотя бы часть долга. Но и этого оказалось мало. Проценты только росли. А в один из дней дома раздался звонок, телефон взяла младшая сестренка, передала трубку матери, после чего сухой, беспристрастный голос сообщил, что Андрей Владимирович Губернский найдет мертвым с огнестрельным ранением на обочине трассы М-5. Просьба приехать для опознания в морг судебно-медицинской экспертизы. Убийцу так и не нашли…

Воспоминания об отце поколебали мое душевное равновесие. Нужно встряхнуться. Ладно, Бог с ними, с 90-ми. Я сейчас в 1975 году, до развала страны еще лет пятнадцать, хотя, впрочем, горбачевская Перестройка начнется уже через десять. Мне-то что делать?! А если все-таки попробовать снова забраться в подвал и вернуться в свое будущее?

Но едва оказавшись снова до дворе, я увидел не совсем приятную, даже, можно сказать, грустную картину. Возле приоткрытой двери в подвал, на которой сиротливо болтался сорванный мною висячий замок, стояли давешняя старушка и милиционер в лейтенантских погонах, что-то старательно записывающий в свою папку. Тут подслеповатая бабка продемонстрировала, что со зрением у нее все в порядке, вытянула скрюченный палец в мою сторону и довольно громко проскрипела:

– А вон он, гляди-ка, вон он, фулюган!

Сам не знаю, откуда в моих ногах взялась такая резвость. Еще пока участковый (почему-то я подумал именно так) поворачивал лицо в моем направлении и подносил ко рту свисток, я уже рванул обратно в проулок, выскочил на Московскую и ломанулся под горку. Направление выбрал интуитивно, наверное, потому что вниз бежать быстрее. Вот ноги меня и понесли мимо хлебного магазина в сторону магазина «Снежок». Под удаляющиеся переливы милицейской трели я свернул налево, оставив по правую руку девятиэтажный дом, в котором в то время, если мне память не изменяет, должен был располагаться магазин «Малыш».

Не в том смысле, что я помнил это лично – родился я только спустя пять лет, в год Московской Олимпиады – но прекрасно знал, как человек, интересующийся историей, что в 1975-м первый этаж многоэтажки занимал «Малыш». Там и по сей день какие-то магазины и банки, ну на то он и первый этаж.

Как бы там ни было, бежал я минут пятнадцать, и только обогнув Дом учителя, который изначально был католическим костелом, запыхавшийся, словно орловский рысак после финального забега, позволил себе передышку. В надежде, что участковый не станет преследовать меня до победного, и уж тем более не объявит по рации об охоте на подозрительную личность. Хорошо бы он меня принял за обычного алкаша, который шарится по чужим подвалам. Правда, для любителя выпить я слишком хорошо бегал, и был очень уж прилично одет, но надеялся, что данный факт не особо насторожит сотрудника доблестной милиции.

Сев на грубосколоченную скамейку во дворике двухэтажного дома – с первым этажом каменным и втором дощатым – я постарался направить свои мысли в рациональное русло. Чушь какая-то! Да этого просто не может быть! Я, житель 21 века, прячусь от милиционера в 1975 году! Может быть, я сошел с ума, и на самом деле нахожусь не в старом пензенском дворике, а в палате для душевнобольных?

Тем временем наступил вечер, стало довольно прохладно, да и жители дома, возвращающиеся с работы, искоса на меня поглядывали. На алкоголика я мало смахивал, но все ж наличие посторонних во дворе, понятно, людей нервировало. Нечего тут засиживаться. Вроде бы погоней не пахло, к тому же очень сильно хотелось есть. Можно было бы зайти в первый попавшийся магазин, и даже в те годы тотального дефицита купить хотя бы булку с пакетом молока. Вот только деньги при мне были российские, а толку от них здесь не больше, чем от рулона туалетной бумаги. Хотя бумагой хоть можно подтереться, а дензнаки и на подобное вряд ли сгодятся. Да и время, если судить по показаниям теперь безмолвствующего сотового телефона, уже приближалось к 8 вечера. Это в будущем магазины работают до 8-9 часов, а многие супермаркеты и вовсе круглосуточно. В Советском Союзе ситуация наверняка отличается.

То есть по идее вообще вскоре должен начаться чуть ли не комендантский час! Ну а что… Круглосуточных кинотеатров нет, ночных клубов тоже, в рестораны ходят редко и по большим праздникам, и что остается делать рядовому советскому гражданину? Правильно – смотреть программу «Время», и на боковую.

Есть хотелось так сильно, что я почти был готов отправиться на ближайшую помойку в поисках корочки хлеба. Не повезло еще со временем года. Здесь, как и в моем времени, стоял конец апреля. Если бы я угодил в июль или август, то уже мог бы полакомиться яблоками, сливами и прочими дарами природы. Вспомнилось, как еще малолеткой вместе с более старшими ребятами мы лазили по заброшенным садам, росшим в изобилии чуть ниже памятнику Первопоселенцу, получившему в народе имя Первопроходимца. В 1975 году, если память мне не изменяет, памятника еще не было и в помине. Ну да, точно, его установили в 1980-м, в год моего рождения, но не в мою честь, как это ни печально, а в память 600-летия Куликовской битвы, по инициативе второго секретаря Пензенского обкома КПСС Георга Мясникова. Все-таки историку по образованию трудно забыть такие даты.

Между тем уже начинало смеркаться. Собравшись с духом, я выбрался из кустов и огляделся. Чуть поодаль неторопясь дефилировала парочка – мужчина и женщина средних лет. Рядом шествовало их маленькое чадо, девочка лет пяти с косичками-баранками. Она держала в руке нечто, похожее на выбивалку ковра, только к верхней части этой «выбивалки» были приделаны штук десять разноцветных пропеллеров-вертушек, лениво крутившихся от слабого ветерка.

На другой стороне дороги, напротив Дома учителя, какой-то пожилой мужчина копался под капотом «Москвича». Не будучи автолюбителем, тем более не разбираясь в ретроавтомобилях, я не мог сказать наверняка, что это за модель, хотя и не сомневался, что транспортное средство сошло с конвейера АЗЛК. Уж на это моих познаний хватало.

«Может быть, можно уже вернуться к тому подвалу? – мелькнула мысль. – Ведь наверняка там не дежурит наряд милиции, все уже давно успокоилось…».

А почему бы и нет? Если удастся вернуться в Пензу 2015-го, то там уж и наемся от души, и отосплюсь, вспоминая потом попадание в 1975-й как забавное приключение или просто странный сон. Если, конечно, мне удастся попасть в будущее. Надеюсь, для этого не придется стучаться головой о кирпичную стенку и терять сознание!

Глава 3

Однако моим мечтам не суждено было сбыться. Да, милицейский наряд засаду на меня у заветной двери в подвал не устраивал, и толпа обеспокоенных соседей отсутствовала. Но сама дверь – и когда только успели – выглядела теперь неприступной крепостью. Это была не старая, состоявшая из кое-как пригнанных друг к другу досок, а мощная, обитая железом дверь, да с таким замком, который ломом сбивать ухайдокаешься. Учитывая, что лома у меня не наблюдалось, а посторонний шум мог вызвать у жильцов дома совершенно ненужное раздражение, я попал в весьма сложную ситуацию.

Побродив возле подвальной двери, как кот вокруг миски со сметаной, я вынужден был расписаться в собственном бессилии. И что делать дальше? Нужно как-то провести эту ночь, пусть даже и на голодный желудок, а уже утро, как говорится, вечера мудренее…

Спать на лавочке холодной апрельской ночью мне не улыбалось. Оставались хотя бы подъезды. Единственное, что меня радовало во всей этой ситуации – отсутствие на дверях подъездов кодовых замков и домофонов. Были, были все-таки свои плюсы и в 1975-м.

Побродив по окрестностям, я выбрал для ночлега широкий подоконник в одном из домов старой постройки. Отсутствие побелки порадовало, не хотелось утром оттирать куртку. Замазанная красной краской лампочка давала совсем мало света, что мне было, в общем-то, на руку, поскольку при ярком свете я спать не могу. А выкручивать лампочки в чужих подъездах – это, пожалуй, моветон.

Было жестковато, да и прохладно тоже, поскольку от батареи под подоконником толку ноль, отопительный сезон явно закончился. Но все же не как на улице. Перед сном еще раз провел ревизию своей сумки. Полистал с тоской российский паспорт, и неожиданно обнаружил за подкладкой мини-карту памяти от сотового, подходившую и к электронной книге. Ого, я уже и забыл про нее. Помню, что там было несколько фотографий и какое-то видео. Ну-ка, посмотрим через «ридер»…

Ну да, вот мы с бывшей улыбаемся в камеру, это какая-то пьянка, а на видео – день рождения мамы с прошлого года, сестра с мужем и племяшкой машут, кричат что-то неразборчивое. Не помню, в ноутбук сбрасывал фотки и видео или нет… Да теперь это уже и не важно.

Стало тоскливо, аж хоть волком вой. Лелея себя надеждой, что мне все же удастся проникнуть в подвал и вернуться в будущее, я смежил веки.

Спалось плохо, только забывался – как начинали мучить кошмары. Сначала перед глазами встала закутанная в шаль бабка и милиционер с огромным свистком, от которых я улепетывал что есть сил. Причем ноги вязли в становившемся почему-то жидким асфальте, и бабка с участковым, которые шлепали по этой субстанции так же бодро, аки Иисус по воде, меня неотвратимо догоняли. Проснулся я в последний момент весь в холодном поту, чтобы через какое-то время вновь погрузиться в очередной тревожный сон.

Окончательно я пробудился от звука хлопнувшей двери этажом выше, после чего кто-то тяжело начал спускаться вниз. За окном уже серел рассвет. Быстро сориентировавшись, я спрыгнул с подоконника, поморщившись от боли в затекшей ноге и, стараясь шуметь как можно меньше, выскочил из подъезда. Спустя полминуты появился и виновник моего бегства – старичок то ли с длинной щетиной, то ли с короткой бородой, в ботинках «прощай молодость», который поплелся в сторону стоявшей на отшибе деревянной будке с двумя дверями. Похоже, удобства здесь имелись только во дворе.

Достал мобильник, включил, посмотрел время. Дисплей показывал около шести утра. На телефоне оставалась еще половина заряда аккумулятора, так что в целях экономии я тут же его и выключил. Впрочем, у меня с собой была еще и электронная книга, так же снабженная часами, ее я пока не включал.

Разбуженный организм требовал проведения гигиенических процедур. Если уж не бритья, то хотя бы чистки зубов и умывания лица. Увы, в пределах видимости умывальника и щетки с тюбиком зубной пасты не наблюдалось. Даже захудалой колонки, хотя, по моим прикидкам, в те годы водонапорные колонки на улице не были редкостью.

С тяжелым вздохом я побрел прочь со двора, куда глаза глядят. На Володарского, куда я вышел, было еще пустынно, слышалось лишь шарканье метлы дворника. Напротив меня через дорогу и еще чуть поодаль возвышалось здание НИИФИ, которое за последующие 40 лет почти не изменится, разве что исчезнет растянутый под козырьком крыши лозунг: «СССР – оплот мира во всем мире!» Да еще напротив здания 11-й школы красовался плакат с изображением бровеносца, только пока на груди Леонида Ильича сияли всего две звезды Героя.

По левую руку располагалось трехэтажное здание, в котором сейчас базировалась 11-я школа, а позже здание оккупирует городское управление образования. В душе всколыхнулись воспоминания. Мой неугомонный класс, моя школа – пусть и не 11-я – коллеги-педагоги, пробивная, как танк, директор школы Нина Владимировна. Эх, когда мы еще с вами свидимся…

Так, хватит нюни распускать! Соберись, тряпка! Пока ты находишься в эпохе так называемого застоя – пытайся как-то здесь выжить. Да, без денег и с российским паспортом, что только усложняет ситуацию. Но история знает тысячи примеров, когда люди выбирались и из более сложных передряг. А вокруг меня все-таки не первобытные джунгли и не заснеженная тундра, а вполне себе цивилизованный городок, к тому же мой родной.

Может, для начала тем же дворником устроиться? Если спросят документы, скажу, что отстал от проходящего поезда, челябинского например, а документы уехали в купе. Или ну ее на фиг? Отправят запрос в тот же Челябинск, возникнут вопросы… Тогда уж лучше изобразить… Ну, скажем, частичную потерю памяти. То есть как зовут – помню, а вот откуда я – уже нет. Как в «Джентльменах удачи»: тут помню, тут не помню. Фильм вышел вроде бы году этак в 73-м, так что народ уже должен был его растащить на цитаты.

Кстати, о еде. Нужно хотя бы посмотреть цены в местных супермаркетах… то бишь в магазинах. На Володарского торговыми точками и не пахло, значит, нужно вернуться на Московскую.

Правда, пришлось потерпеть, когда магазины наконец-то распахнут свои двери. Первым это сделал хлебный магазин, располагавшийся напротив кукольного театра «Орленок». В ожидании этого момента я наблюдал, как с хлебовозки разгружают свежий хлеб. Одуряюще вкусный запах свежеиспеченных ржаных буханок и нарезных, покрытых светло-коричневой корочкой батонов буквально сводил с ума.

К моменту открытия магазина у крылечка собралась небольшая очередь, состоявшая в основном из пенсионеров, все с авоськами. Про красивые пластиковые пакеты тогда еще и не знали. Может быть, они уже и были в ходу в Москве или Ленинграде, но пензяки предпочитали ходить за продуктами с проверенными временем сетками, которые легко выдерживали, к примеру, три кило картошки, пару пакетов молока и буханку хлеба. Открыть, что ли, подпольное производство пакетов? Сделаться эдаким цеховиком, с риском угодить на нары или вообще встать у стенки. Государство никогда не любило конкурентов, а советское в особенности.

Зайдя в магазин, я присмотрелся к ассортименту и цифрам на ценниках. Батон «Нарезной» стоил 22 копейки, буханка ржаного – 16 копеек, в 6 копеек обошлись бы булочка «Городская», в 3 копейки ржаная лепешка… Выбор не ахти какой большой, не сравнить с хлебными отделами супермаркетов будущего, но почему-то большего и не хотелось. Сейчас бы парочку таких одуряюще пахнувших рогаликов, да пакет настоящего советского молока…

Кстати, о молоке. На него я наткнулся в другом магазине, чуть выше по Московской. Здесь предлагалось молоко в полулитровых пакетах в форме пирамидок по 15 копеек штука, и такого же объема бутылках. Еще имелись бутылки с ряженкой и варенцом, а сметану развешивали по банкам, с которыми приходили сами покупатели.

Самый большой ассортимент продовольственных товаров оказался в магазине, до революции принадлежавшем купцу Будылину. Бакалея в виде рыбных и овощных консервов, а также круп и макаронных изделий меня не очень впечатлила, хотя, предложи мне кто-нибудь отведать все это бесплатно – я бы ни секунды не сомневался. Куда больше притягивала взгляд витрина, за которой скрывались колбасные изделия. Правда, разновидностей колбас оказалось не так уж и много, и смотрелись они не столь нарядно, как в будущем, но от этого аппетит отнюдь не уменьшился.

Проигнорировав ввиду отсутствия советской наличности очередь за колбасой, направился к выходу. Последний раз я ел больше суток назад, легко позавтракав перед выходом на экскурсию. Теперь мне казалось, что у меня не было во рту крошки как минимум неделю. Хоть падай в голодный обморок. Ирония судьбы… С человеком происходит событие, достойное как минимум Нобелевской премии, а он вынужден думать о том, как бы не умереть с голоду.

Погруженный в свои печальные мысли, я перешел Московскую и побрел вниз, вскоре добравшись до овощного магазина, о чем сообщался грязноватая вывеска «Овощи-фрукты». Лет через тридцать на этом месте будет красоваться здание какого-то издательства. Но это дело далекого будущего, а пока, проходя мимо магазина с другой стороны, я наблюдал довольно симпатичную женщину лет примерно моего возраста, в выглаженном синем халате, на заднем крыльце распекавшей мужичка бомжеватого вида.

– Вали давай отсюда, алкаш проклятый! Толку от тебя никакого, только и умеешь клянчить на бутылку. Видала я таких грузчиков знаешь где?!

– Валюх, да хорош бузить-то, ну последний раз, душа горит…

– Иди отсюда, говорю, пока участкового не позвала. Ты за час всего два мешка затащил с улицы, а у меня люди стоят в очереди, картошку ждут. Чтобы я хоть раз еще с тобой, паразитом, связалась!..

Валентина замахнулась, что никак не вязалось с ее отнюдь не боевой внешностью, и мужичонка, втянув в плечи голову и что-то бормоча себе под нос, побрел прочь. А несчастная женщина, встряхнув своими каштановыми волосами, принялась с кряхтением подволакивать сетчатый мешок картошки.

Как мужчина я не мог оставаться равнодушным, а потому тут же предложил даме свою помощь. Валентина, подбоченясь, довольно критически оглядела меня с ног до головы.

– Гляди-ка, помощник нашелся… На алконавта вроде непохож, одет прилично. Ну, помоги, коль силенок хватит.

Это я с виду выгляжу отнюдь не Самсоном, разрывающим пасть льву. На самом деле под небольшим слоем свойственного 35-летнему человеку жирка еще таились довольно крепкие мышцы благодаря редким, но все же посещениям маленького тренажерного зала при нашей школе.

Куртку и сумку я предпочел повесить внутри на гвоздик, чтобы не запачкать. Поднатужившись, взвалил на плечо мешок и под чутким руководством Валентины затащил его внутрь, после чего отправился за следующим. Продавщица тем временем с чистой совестью присоединилась к своей коллеге, в одиночку отпускавшей товар покупателям.

Минут через десять я закончил работу и поинтересовался, где можно помыть руки.

– Вон в углу рукомойник… Тебя хоть как звать-то?

– Сергей.

– А я Валентина, заведующая овощным магазином. На, держи, заработал…

Она протянула мне смятую и порядком замызганную бумажку коричневатого цвета, на которой я разглядел надпись «Один рубль». Оказывается, и не продавщица она вовсе, а целый завмаг! Естественно, от купюры я отказываться не стал, ведь денежку заработал честно, а на этот рупь по советским ценам можно было несколько раз скромно перекусить. Либо один раз, но уже не совсем скромно.

Поблагодарив Валентину, я спрятал купюру во внутренний карман. Прежде чем распрощаться, предложил:

– Я невольно стал свидетелем вашего разговора с тем… грузчиком. Так понимаю, что у вас проблема с рабочей силой?

– Это точно, Михалыч больше выпьет, чем перетаскает. Подрядился у нас за бутылку или трешку в день работать, но толку, сам видишь, от него мало. А ты что, можешь кого-то предложить?

– Могу себя предложить.

Аккуратно оформленные брови Валентины приподнялись, и она еще раз прошлась по мне оценивающим взглядом.

– А ты сам-то кто будешь вообще?

– Видите ли, дело в том, я помню, как меня зовут: имя, отчество и фамилию. То есть Сергей Андреевич Губернский. Но не помню, кто я по профессии, где работаю и живу. Я очнулся вчера на лавке в скверике, в этой одежде и с сумкой через плечо. Сумка абсолютно пустая, ни денег, ни документов (про телефон, электронную книгу и российский паспорт я решил пока никому не рассказывать, равно как и о портмоне с российскими купюрами в кармане куртки). Ночь пришлось провести в каком-то подъезде.

– Вот те раз… Ни с кем не пил вчера? Ничего не употреблял?

– Не помню, – виновато развожу руками.

– А чего в милицию не пошел?

– Сам не знаю… Думаете, стоит?

– Так какие еще варианты? Если помнишь, как тебя зовут, пусть поглядят в каком-нибудь справочнике, в телефонной книге… Ну я не знаю, как у них это делается, но если ты пензенский, то найдут быстро. А вот если иногородний – тогда дело может затянуться. А еще могут в «психушку» свозить, вколют чего-нибудь, чтобы память вернулась…

– Нет уж, что-то мне как-то не хочется в эту вашу «психушку», – вздрогнул я, представив, как меня, совершенно здорового человека, мучают изверги в белых халатах.

Валя пожала плечами:

– Нет, ну дело-то твое… А какие вообще планы?

– Сильно вперед не загадываю. Есть охота, а денег нет. Вот и подумал, что можно пока грузчиком подзаработать. Вроде не хилый, должен справиться.

Завмаг покачала головой, по выражению ее лица трудно было догадаться, какие чувства она испытывает.

– Грузчик нам действительно нужен. Раньше был постоянный, да спился, выгнали его. Начальство все обещает найти нового, так уже третий месяц ищут. Вот и приходится самим выкручиваться, алкашей нанимать. За свои, между прочим, деньги, фига начальники нам доплачивают.

В общем, один приход – рупь, две машины – два рубля. Но обычно одна приезжает, у нас тут товарооборот не настолько серьезный, как в «Мясном пассаже», так что не перетрудишься, а на пропитание заработаешь. Вечером, кстати, машина с осенней капустой придет, с овощебазы. Приходи часикам к шести, еще подзаработаешь. Погоди…

Она нырнула в подсобное помещение, а через полминуты вышла оттуда, держа в руке завернутый в бумагу бутерброд с сыром и колбасой.

– На-ка вот, перекуси пока.

Бутерброд исчез с поразительной скоростью. Я даже не понял, съел я его или он мне просто привиделся. Но небольшое чувство заполненности желудка склоняло меня все же к первой версии.

Поблагодарив свою спасительницу, я резво направился в сторону ближайших продовольственных магазинов. От одного бутерброда есть захотелось еще больше. В овощном я мог затариться разве что сырыми овощами да яблоками. Это в будущем овощной и фруктовый ассортимент внушали уважение благодаря по большей части зарубежным поставкам. Правда, в связи с продовольственным эмбарго в ответ на санкции америкосов и их подпевал в последнее время те же фрукты несколько подорожали. Импортозамещение – вещь хорошая, но восполнить в полном объеме ассортимент своими силами было трудновато. Вот и приходилось везти продукты из-за тридевять земель, ту же говядину не из Франции, к примеру, а из Бразилии. Что, естественно, вызывало увеличение себестоимости. Да и свои производители, пользуясь моментом, задрали цены. Интересно, что дальше-то хоть будет со страной? Неужто если я и доживу до того времени, то лишь глубоким стариком?

Ну а в этой эпохе на прилавках лежал исключительно товар собственного производства. Картошка, капуста, свекла, лук морковь – овощи, понятно дело, и должны быть своими. Правда вот фруктовый набор невелик, является сезонным. В июле, подозреваю – вишня и черешня, в августе – арбузы и дыни с Нижнего Поволжья, в сентябре – яблоки… Груши, насколько я помню еще из конца 80-х, почему-то продавались редко. Хотя в СССР куда больше людей жили в деревнях, а горожане в массовом порядке держали загородные дачи. И многие выращивали у себя как овощи, так и фрукты. Не только смородину и клубнику, но и пользовались урожаем плодовых деревьев. В тему вспомнились бабушкины варенья. Эх, сейчас бы навернуть баночку смородинового или вишневого…

Вроде бы как периодически в магазинах появлялись бананы. А Новый год, по словам мамы, у многих детей ассоциировался с мандаринами. Или наоборот… Не суть важно, сейчас мне хотелось нормально поесть, пусть даже не горяченького, но чего-то, чем можно было как следует набить пустой желудок.

В итоге через полчаса я сидел на лавочке в одной из подворотен, уплетая 200-граммовый кусок «Докторской» с половинкой батона, и запивая все это кефиром из бутылки. Почти как у «ЧайФ»: «Бутылка кефира, полбатона…» Только колбаса в этом случае выступила приятным бонусом.

Уж не знаю, насколько при ругаемыми так называемыми демократами «совке» продукты соответствовали всяким ГОСТам, но вкус «Докторской» показался мне божественным.

После похода по магазинам у меня оставалось еще 18 копеек. Решив пока их приберечь, я отправился вниз по Московской. Пора нормально осмотреть город 40-летней давности, куда меня закинула судьба-злодейка. А может быть, и не злодейка. У кого еще из моих современников есть возможность оказаться в прошлом? Опять же, мелькнула мысль, с какой целью кто-то меня сюда забросил? Или это всего лишь природная аномалия? И как скоро я планирую попытаться вернуться обратно? Чтобы взломать дверь – нужен лом или монтировка, ногой амбарный замок уже не собьешь. Поскольку вышеозначенный инструмент под ногами почему-то не валялся, можно было попробовать его купить в хозяйственном магазине или где-нибудь на развале, хотя кто его знает, где здесь были эти самые развалы…

Обуреваемый подобными мыслями, я спускался по Московской, минуя вино-водочный магазин «Белый аист», забегаловку «Каса маре», филармонию, и место, где через два года начнется возведение светомузыкального фонтана. Пока здесь стоят какие-то павильончики. Ради интереса зашел в один из павильонов, и удивился, увидев там «Пензенское» шампанское по 1 рублю 17 копеек. А рядом… виски «White Horse» по 5 рублей. Ничего себе, такие бы цены да в наше время!

Слева остался ресторан «Волга», над которым колыхался на легком ветру портрет воина с автоматом ППШ в руках и подписью: «30 лет Великой Победы!». Ну да, в этом же году 9 Мая юбилей, как раз Лещенко впервые исполнит «День Победы». Или нет, Лев Валерьяныч исполнит ее осенью этого года, на Дне милиции. А до него пели, если память не врет, Леонид Сметанников, и даже ВИА «Веселые ребята».

В некоторых дворах, как я заметил, шла активная уборка территорий. Чтобы это значило? И только увидев лозунг «Все на коммунистический субботник!», допер, что надвигается день рождения Ленина, вот всех и выгнали наводить чистоту. Хотя, пожалуй, многие и сами проявили инициативу. Это в мое время фиг кого просто так работать заставишь.

Неторопясь я добрел до площади Ленина и здания обкома партии и облисполкома. Если память не изменяет, то сейчас тут процессом рулит первый секретарь обкома партии Лев Ермин. Дальше – Дом быта, кафе «Светлячок» и упомянутый Валентиной «Мясной пассаж», а также расположенный напротив магазин «Три поросенка». Перестройка прикажет всем им долго жить. Хотя Пассаж, если память не изменяет, прикрылся даже еще раньше.

Одновременно я наблюдал и за людьми. Мне они показались чуть более улыбчивыми и открытыми, чем в мое время. И при этом никуда особо не спешившими. Глаз невольно зацепился за приметного мужичка в красной рубахе под телогрейкой. Штаны были заправлены в резиновые сапоги, а на руках его красовались самые настоящие рукавицы.

Ба, да это же знаменитый Сема! Одно время я заинтересовался темой под условным названием «Городские сумасшедшие Пензы», и этот самый Сема занимал в этом рейтинге первую строчку. Говорят, рехнулся он то ли от слишком большого объема знаний, полученных при учебе в политехе, то ли на скачках, будучи их заядлым поклонником. Хотя обе эти версии казались мне немного надуманными. Но мой пожилой сосед божился, что Сема запросто мог продемонстрировать посреди улицы свое «хозяйство», а пуская газы, предпочитал стягивать штаны, распугивая добропорядочных прохожих. К счастью, в этот раз городской сумасшедший на моих глазах ничего подобного не предпринял.

Постоял я и у афиши драматического театра, который сгорит в приснопамятном 2008 году. Насколько я помнил, это были годы расцвета нашего драмтеатра, которым тогда руководил знаменитый режиссер Семен Рейнгольд. Афиша предлагала зрителям несколько постановок. Сегодня, к примеру, играли «Ленинградский проспект» по пьесе Штока, а завтра – «Систему тревоги» Жуховицкого, оба спектакля как раз в постановке Рейнгольда.

От служебного входа театра в мою сторону двигалась небольшая группа, участники которой что-то оживленно обсуждали. Больше других горячился толстенький коротышка, в котором я не без некоторого удивления узнал будущего народного артиста России Михаила Каплана.

«Так что вот так, – говорил Михаил Яковлевич, минуя меня, – невестка на третьем месяце, осенью ждем внука или внучку…».

Внука – чуть было не вырвалось у меня, потому как в памяти всплыло, что именно в 1975-м на свет появился Антон Макарский, пошедший по стопам деда и ставший актером.

Проводив взглядом почти дедушку со товарищи, я двинулся дальше и уперся в будущий торговый центр «Гостиный двор», где в это время располагались кинотеатр «Искра» и ресторан «Сура». Второй этаж занимала гостиница – также под названием «Сура» – а под крышей здания глаза нашарили очередной лозунг:

«Решения XXIV съезда КПСС – в жизнь!».

«Эх, помыться бы сейчас, бельишко поменять, полежать на широкой, застеленной белоснежными простынями постели», – с тоской подумалось мне. Но в гостиницу с 18 копейками в кармане и без документов нечего было и соваться. Даже на покупку сменных трусов, как я подозревал, денег не хватит. А ночевать второй раз подряд на подоконнике мне не улыбалось.

Может, снять угол у какой-нибудь одинокой старушки? Опять же, придется, наверное, какой-то задаток вносить. Даже если я сегодня еще рубль-два заработаю, то этого вряд ли хватит на первый взнос.

С горя встал в небольшую очередь за мороженым. На пломбир в хрустящем вафельном стаканчике (которое с небольшой доплатой поливали еще и вареньем) мелочи не хватало, взял фруктовое за 7 копеек в бумажном стаканчике. Вполне себе ничего, тоже вкусно, думал я, сидя в скверике на лавочке напротив театра и ковыряясь палочкой в фиолетового цвета мороженом. Вечный Белинский, как и 40 лет спустя простирал руку в сторону драматического, а на его бронзовой голове так же гадили голуби, о чем свидетельствовали белые потеки.

На скамейке напротив весело щебетали две девушки, время от времени бросая в мою стороны озорные, и в то же время любопытные взгляды. Не иначе, их взволновал мой прикид… Кстати, для себя я сделал не совсем приятный вывод, что женщины в этом времени сильно проигрывают моим современницам. Скорее всего, это чисто зрительное восприятие. Но в женщинах образца 1975-го привлекательность, если она и была, умело маскировалась однотипной одеждой, и почти полным отсутствием макияжа. Либо безвкусным его нанесением. Дамы за тридцать щеголяли собранными на макушке в пучок волосами, некоторые индивидуумы пытались привлечь внимание противоположного пола крашеной растительностью на голове. Обычно просто пережженными перекисью водорода, или – что случалось реже – рыжей хной. Валентина по сравнению с большинством пензячек выглядела едва ли не королевой. По-моему, о L'Oreal и Wella здесь еще не имели ни малейшего представления. Если эти марки вообще в то время были в ходу; историю производителей красок для волос я знал куда хуже, чем общую историю для старших классов.

Одним словом, местные прелестницы мне не приглянулись. Даже девчушки, сидевшие напротив меня, выглядели как-то бледновато. Поэтому в ответ на их ужимки я криво ухмыльнулся, и с мыслью – «А ведь если я тут задержусь, то рано или поздно захочется секса» – отправился восвояси.

Глава 4

Вечерняя разгрузка капусты принесла в мой бюджет дополнительный рубль. К тому времени солнце уже садилось за горизонт и, умываясь после работы, я подумал о том, что мне предстоит снова провести ночь в каком-нибудь подъезде.

Однако помощь пришла неожиданно, в лице моей работодательницы.

– Ну ты как, определился с ночлегом? – как бы невзначай поинтересовалась Валентина, прислонившись плечом к дверному косяку и скрестив руки под своей аппетитного вида грудью.

– Да что-то пока не срастается. Похоже, снова придется по подъездам ныкаться.

– Ты это… хватит ерундой-то заниматься. Пойдешь ко мне постояльцем? Женщина я одинокая, с мужем развелась, дочь в Москве на первом курсе историко-археологического учится, так что стесняться тебе некого. Кровать есть, харчи имеются, а свой заработок пока можешь себе оставить. А там уж, как определишься с будущим, тогда и вернешь.

Ну и что мне было делать? Отказываться и ночевать на жестком подоконнике, дергаясь при каждом подозрительном звуке? Я не ханжа, не единожды хаживал в походы, по молодости и в палатках ночевать приходилось, но все же в последнее время предпочитаю проводить ночи в постели. Да и чем, собственно, я рискую? Терять мне было нечего, кроме, как говорится, цепей.

– Признаться, весьма неожиданное предложение. Даже не знаю, как вас благодарить…

– Да ты прекращай «выкать-то». Чай мы с тобой ровесники, где-то так. Тебе сколько, помнишь?

Я изобразил мыслительную деятельность, наморщил лоб, подвигал бровями, после чего выдал:

– Не знаю, но почему-то в голове всплывают цифры 35.

– Ну, значит, так оно и есть. А я в таком случае, выходит, всего на год тебя постарше. Так что давай заканчивать выкать.

– Ну как скажете… скажешь, – улыбнулся я, натягивая на себя куртку. – В принципе, я готов следовать куда прикажешь.

– Магазин через час закрывается, можешь пока прогуляться, а в семь чтобы как штык. Иначе без тебя уйду, ждать не буду.

Оставшееся до закрытия магазина время я посвятил изучению пензяков. Любопытно, а ведь я вполне мог встретить здесь кого-то из своих родителей. Бабушку – маму моей мамы – вряд ли, она живет сейчас в селе Саловка. Мама рассказывала, что с моим отцом она познакомилась за год до моего рождения, то бишь в 1979-м. Значит, сейчас ей должно быть 17 лет, и она этой осенью поступит на первый курс педагогического училища. А отцу 18 лет, то есть он должен уже этой весной отправиться отдавать долг Родине, и вернется спустя два года… И вновь вспомнился тот ноябрьский день 1996 года, когда мы с онемевшей от горя матерью поехали в морг на опознание. Сестренка – ей было тогда 15 – осталась у соседей. Как, кстати, звали хоть того урода, который кинул отца, да и всю нашу семью? Имя какое-то чудное… А, вспомнил, Герман, ишь ты, с претензией на аристократизм что ли? А фамилия была наоборот простая. Иванов… Нет, не Иванов. И не Петров тоже. Так-так-так… Точно, Семушкин! Вот бы найти эту гниду и раздавить, пока она не нагадила нам в будущем. Надо запомнить – Герман Семушкин. Может, попадется, если я задержусь в этом времени. С другой стороны, неужто смогу вот так взять и лишить жизни человека, который еще даже не знает, что окажется таким поддонком? Может, сейчас он вполне нормальный человек, может, это его 90-е так испортят?

С такими мыслями к семи часам вечера я вернулся к магазину. Для рядовых покупателей он уже был закрыт, но дверь черного входа оказалась приоткрыта. Подойдя к ней, я услышал голоса. Разговаривали Валентина и Татьяна.

– Завидую тебе, Валька, видного мужичка отхватила.

– Ой, ладно, Татьян, скажешь тоже… Пусть поживет пока, а там посмотрим, на что он годится.

– Да уж, думаю, годится. Совсем и не старый, где-то даже симпатичный… Только история у него темная. Неужто веришь, что он памяти лишился? Может, уголовник какой, беглый?

– Ты где ж таких уголовников видала? Видела, как одет? А лицо какое… Интеллигентное, – чуть не по слогам выговорила Валентина. – Нет, Танюха, точно не сиделец.

Подумав, что пора пресечь обсуждение моей персоны, я деликатно кашлянул и толкнул дверь. Подруги тут же захлопнули рты, вперившись в меня одинаковыми остекленевшими взглядами, в которых читался один и тот же вопрос: слышал или нет?

Изображая простачка, я кивнул Татьяне и с улыбкой обратился к Вале:

– Ну что, идем? Я, собственно, готов…

Идти было недалеко. Шли мы неторопясь, тем более что мои руки оттягивали две сетки с отборной картошкой. На ужин Валентина обещала пожарить картошечку с мясом, и у меня уже заранее текли слюнки и выделялся желудочный сок.

– Мы тут с подругой как раз про тебя говорили, – созналась моя попутчица, пиная носком сапожка попавшийся под ногу камешек. – Я ее заверила, что человек ты вроде неплохой, на преступление не способен, разве что от алиментов скрываешься, пытаешься замести следы, перебравшись в Пензу… Да не смотри ты так на меня, шучу я. А с документами вопрос надо решать, рано или поздно они тебе понадобятся. На работу в любом случае придется трудоустраиваться, тут у тебя и паспорт спросят, и трудовую книжку. Да и военный билет может где-то понадобиться.

Я обдумывал ее слова. Действительно, очень многое пока, если не все, упирается в документы. Как хорошо книжным попаданцам, которые умудряются оказываться в своих мальчишеских или девчачьих телах, но со знаниями зрелого человека. А тут – крутись как хочешь…

– Чего задумался? Все «психушки» боишься? Может и правильно, там хорошего мало, у меня двоюродный брат как-то попал туда, когда от армии косил. Правда, не в Пензе дело было, но какая разница! Насмотрелся страхов – мало не показалось…

Некоторое время Валя шла молча, вдыхая полной грудью свежий вечерний воздух. А затем неожиданно произнесла:

– Жаль, свежего хлеба не купишь в это время, придется доедать вчерашний… Кстати, мы уже пришли.

Валентина жила в коммуналке на втором этаже 2-этажного дома на улице Урицкого, рядом с Сурой. В то время, казалось, весь центральный район города состоял из домов в два этажа, а вот Арбеково, если не ошибаюсь, в середине 70-х уже вовсю застраивали многоэтажками. Что, впрочем, неудивительно для спального района. Соседями Валентины, по ее словам, были одинокая старушка, практически не покидавшая свой угол, больше похожий на узкий пенал, и татарская семья, состоявшая из четырех человек.

– Бабуля одинокая, дети с внуками в Киргизию, кажется, умотали еще лет пять назад, что-то строили, и с тех пор там и осели. Иногда я Анне Павловне хлебушка или молочка куплю, а то она сама стесняется, не попросит никогда, а ноги у нее больные. Сидит, целыми днями телевизор смотрит.

Татары, те повеселее, мужик у них – Ринат – в «Мясном пассаже» рубщиком работает, а жена его Айгуль с детьми все время дома. Носки и варежки в основном вяжет, а подруга ее возле рынка продает. Так что не бедствуют… Сын их старший Равилька в 3 классе учится, а младшей Динарке 4 года, в садик ходит.

Вроде про всех рассказала… Хотя нет, кошка у нас еще там живет, кличка у нее Крыса, общая, мы ее все понемногу подкармливаем. Равилька ее притащил с улицы еще котенком, так и прижилась.

Крысу мы обнаружили первой из живых существ коммунальной квартиры. Она сидела в проеме форточки и настороженно смотрела, как мы раздеваемся. Увидев кошку, я понял, за что она получила такое странное прозвище. Животное и впрямь сильно смахивало на грызуна, учитывая вытянутую вперед морду и облезлый хвост, который, похоже, никогда не страдал излишками шерсти.

Миновали общую кухню с бурчащим радио, где диктор вещал о претворении в жизнь решений очередного съезда КПСС. Кажется, XXIV по счету. Валентина провела меня в свою, довольно просторную комнату, показала на раскладушку:

– На ней и будешь спать. Пока…

На недоговоренность я решил не обращать внимания. Может, Валя не имела ввиду ничего такого… этакого. С такой внешностью в принципе она может легко найти себе партнера для любовных утех, но кто знает… Если бы у нее кто-то был, вряд ли она притащила меня к себе домой.

Ладно, не мое это дело. Я согласно кивнул, осматривая обстановку комнаты. Внимание привлекал ковер над диваном, изображавший оленей на водопое. Кажется, у моей бабушки висел такой же. Стенной шкаф, стол в углу с настольной лампой, стул с мягкой обивкой рядом, на стенах портреты девочки и девушки. Как я понял, это была дочь Вали, сфотографированная в разном возрасте.

Далее трюмо, комод со слониками мещанского пошиба, книжная полка с творениями Паустовского, Тургенева, Чехова, Верна, Гюго, труды по археологии… Может быть, Валентина это и почитывает, пыли вроде не видать. Хотя археологию точно дочка должна читать по идее, раз увлеклась этой наукой. Если книги стояли внутри полки, то сверху обнаружилась почетная грамота, выданная «Победителю социалистического соревнования» Колесниковой Валентине Александровне. Ага, вот как ее полностью значит зовут. Запомним…

Две кровати – одна двуспальная, вторая явно рассчитана на одного. Цветной телевизор «Рубин-401», прикрытый ажурной салфеткой, сверху венчала раскрашенная статуэтка пастушка, играющего на дудочке. В те годы цветной телевизор не всякий мог себе позволить, это я точно помнил по рассказам родителей. Да и вот эту радиолу на ножках тоже. «Урал-114» – прочитал я название на симбиозе радиоприемника и проигрывателя пластинок. Из простого любопытства посмотрел заднюю стенку, неплотно прижатую к обоям, и разглядел синеватый оттиск: «Цена – 146 рублей». Ну да, за такой ящик вполне реальная цена по тем временам. Судя по шкале, радио ловит ДВ и УКВ.

Заодно скользнул взглядом по небольшой полочке с виниловыми дисками в картонных конвертах. О, гляди-ка, «Белый альбом» битлов. Такой же когда то был у отца, помню, одолжил винил другу, а тот так и заиграл. Я вытащил из конверта диск, проглядел список песен, освежая память. Сторона-2. Все песни указаны на русском языке. «Дорогая моя Марта», «Я так устал», «Черный дрозд»… А что на первой стороне? Хм, «Снова в СССР». То бишь «Back in the USSR». Ну точно про меня. Короткое путешествие по подвалу – и вот я волею судьбы снова в СССР!

Спрятав винил в конверт, стал знакомиться с остальной коллекцией. «Оркестр Поля Мориа», «Самоцветы», «Поет Рафаэль», почти не затертый конверт с надписью «Lara Saint Paul», не менее свежий «La Fisarmonica Indiavolata Di Gigi Botto» с аккордеоном на обложке… Господи, даже Брежнев тут есть со своей речью с XXIV съезда КПСС! Жесть! Но в целом, если станет совсем скучно – можно что-то послушать. Хотя я бы предпочел полтора десятка композиций, закачанных в свой немолодой телефон, тем более что гарнитура валялась в каком-то из отделений сумки. Интерьер завершал холодильник «Саратов», бодро дребезжащий запрятанным вовнутрь электромотором.

– Ты располагайся, а я пойду ужином займусь.

В ожидании жареной картошки с мясом я от нечего делать взял с полки роман Гюго «Человек, который смеется». Все-таки бумажные издания – особенно когда они еще пахнут типографской краской – держать в руках намного приятнее, чем электронные книги. Почему-то навеяло сравнение с занятием сексом с презервативом и без оного.

«Издательство „Художественная литература“, 1973 год», – прочитал я на титульном листе. И тут понял, что могу спокойно читать без очков. Вот те раз… Это что же получается, благодаря переносу в прошлое у меня и зрение наладилось? Пошерудил языком во рту, и что-то меня насторожило. Ну-ка, а проверю я кое-что еще.

Подошел к трюмо, раззявил рот, чтобы свет от люстры хоть как-то попадал внутрь. Так и есть! Вырванный зуб оказался на месте, причем с виду абсолютно здоровый. Мало того, оба моих прежде запломбированных зуба были целехоньки. Хо-хо, ну спасибо, неведомые благодетели!

Хм, как здорово, значит, есть свои плюсы в происшедших событиях. Еще бы документы мне сварганили. Как-то они об этом не подумали.

Удовлетворенный поверхностным медосмотром, я вернулся к книге. Роман был прочитан еще в подростковом возрасте, в целом сюжет я помнил, хотя многие подробности, естественно, подзабылись. Поэтому с интересом начал чтение заново, и только на 25-й странице в первый раз отвлекся, уловив обонянием запах жарящихся картошки и мяса. А к сотой странице был приглашен за стол.

Ужинали мы в комнате, тет-а-тет, но без свечей и вина. Валентина для себя принесла с кухни табуретку, игнорировав мое приглашение пересесть на более удобный стул. Я не мог удержаться и налегал на картошечку, пожаренную хоть и на пахучем нерафинированном масле, но от этого не менее вкусную. А мясо, по словам Валентины, ей по блату приносит из «Пассажа» Ринат. Правда, исключительно говядину, свинину он не рубит и не берет в руки по религиозным соображениям.

– А родители у тебя где? Отдельно живут? – спросил я, чтобы не выглядеть хрюном, которого интересует только еда.

– Отдельно. Причем в Целинограде, в Казахстане. Я ведь оттуда родом. Федька туда приехал по разнарядке из Пензы в местную филармонию, ее только что построили, и его пригласили помочь первой скрипкой в симфонический оркестр. Сказали, что временно, пока замена из Алма-Аты не подъедет, которая, оказывается, отправилась в кругосветные гастроли. Федору 26 было, считался восходящей звездой симфонической музыки, думали, в Москву через год-два уедет, а я в 10-м классе училась. Девять лет разницы. Случайно встретились, и все – поняли, что жить друг без друга не можем. Мои родители были против, но Федька сказал, что украдет меня, все равно я буду его. Красть не пришлось, я забеременела, и на третьем месяце сама уехала с ним в Пензу, когда алма-атинский скрипач наконец вернулся из турне. Федины отец с матерью тоже были не в восторге, ему тут другую партию готовили. А тут девочка без высшего и профессионального образования появляется, да еще и беременная. Хорошо, у Феди вот эта, своя квартира была. Правда, когда родилась Ленка, его родители вроде смягчились, нянчились с дочкой, но со мной отношения оставались довольно прохладными. А я через год после родов поступила в торгово-экономический, окончила его с красным дипломом, устроилась кассиром-продавцом в продовольственный. И так вот выросла до завмага.

Вот уже второй год стоит в очереди на 2-комнатную квартиру. Правда, после развода ее хотели было из очереди подвинуть, мол, живете с дочкой вдвоем, ни к чему вам 2-комнатная. Но начальство Валентины настояло, чтобы из очереди ударника соцтруда и кандидата в члены КПСС не исключали. Но что-то очень уже медленно очередь эта двигается.

– Ладно, заболтались мы, а картошка уже вся съедена, – улыбнулась Валя. – Пойду чайник поставлю. А то, если хочешь, в холодильнике есть холодное молоко.

Молоко из холодильника я любил, причем как раз именно после жареной картошки. Но гарантировать, что желудок меня не подведет, я не мог. Тем более что днем уже выпил местного кефирчика, после чего несколько минут провел в общественном туалете, куда, к счастью, успел вовремя добежать.

Так что в итоге я согласился на индийский чай с печеньями. Заваривала Валя его при мне, из желтой пачки со слоном. Несмотря на мой пессимизм, вкус у чая оказался недурной.

– Ой, спасибо, Валя, давно я так хорошо не ел… Ты повариха просто от Бога!

Сыто откинувшись на спинку стула, я едва не рыгнул, и похлопал себя по раздувшемуся животу, чувствуя при этом, как глаза начинают понемногу слипаться. Заметив это, Валентина постелила мне свежее белье на односпальной кровати. Уже никого не стесняясь, я разделся до трусов, рухнул в постель и провалился в глубокий сон без сновидений.

Глава 5

На следующее утро я проснулся от легкого прикосновения к своему плечу. Потянулся, не открывая глаз, затем все же приподнял веки и увидел нависавшую надо мной Валентину.

– Сережа, просыпайся, завтрак стынет. Уже десятый час.

Действительно, что-то я разоспался. Спросил, не опоздали ли мы на работу.

– Так сегодня воскресенье, мы не хлебный магазин, чтобы еще и по выходным торговать. Нет, ты можешь, конечно, проваляться в постели весь день…

– Да нет уж, хватит бока мять, пора и честь знать, – сказал я, потягиваясь, и вспоминая свою бывшую (или будущую), которая выходной день могла провести на диване, вставая только в туалет или поесть. При этом мне предлагалось заниматься кулинарией, хотя, честно говоря, я любил иногда в охотку повозиться на кухне.

На завтрак Валентина приготовила яичницу и чай с бутербродами. Прием пищи проходил под детскую передачу «Будильник» с ведущей Надеждой Румянцевой. Актрису я больше помнил по черно-белому фильму «Девчата», недавно его как раз показывали по каналу «Дом кино». Правда, пока завтракал, начали показывать «Служу Советскому Союзу».

Несмотря на плотный ужин, я съел все без остатка, после чего почувствовал, что мне нужно отлучиться в одно место.

Коммунальная квартира диктовала свои условия: у двери уборной, выкрашенной бежевой, уже местами облупившейся краской, стояла очередь в лице одного человека, которым оказался, судя по всему, глава татарской ячейки общества. О том, что Валя привела жильца, он, похоже, уже был наслышан, а потому просто протянул руку и представился:

– Ринат Акжигитов.

– Очень приятно, Сергей Губернский. А вы правда в «Пассаже» мясником работаете?

– Ага. Сегодня вот отгул взял, 7 дней, как бабушка умерла, едем в Усть-Узу на поминки. Вся родня там соберется. Аби была уважаемой женщиной, орден имела, пятерых детей подняла в одиночку – мужа на войне убили.

Откровения Рината прервал скрип открывающейся двери. Из туалета серой мышкой выскользнула Анна Павловна и, прихрамывая, проковыляла в свою комнатушку. На меня она не обратила ровным счетом никакого внимания, как и на Рината, который тут же принялся плескаться под струями душа. Из-за вновь закрытой двери слышно было, как ревет газовая колонка. Я надеялся, что водные процедуры не затянутся, потому что переваренный за ночь обильный ужин требовал выхода на свободу. Страдания мои происходили на глазах у носившихся по общей кухне маленьких татарчат, оглашавших помещение оглушительными воплями.

Страшное удалось предотвратить. Пока сидел, разглядывал убранство ванной. Облупившаяся эмаль на чугунной ванне, две полочки с туалетными принадлежностями, из которых одна была заполнена полностью всякой мелочью, включая мочалки. Не иначе, принадлежит семейству Равиля. Еще в угол была втиснута небольшая стиральная машинка «Малютка». Причем буквы «Л» и «Ю» отсутствовали, от них остались только сероватые силуэты и по паре дырочек под шурупы, поэтому получалось слово «Матка». Уж не знаю, специально эти буквы отколупали, или так «удачно» отвалились…

Облегчившись и кое-как умывшись – посетила мысль о покупке зубной щетки – я вернулся в комнату. Валя уже прибрала постель и копалась в стенном шкафу.

– Решила тебе подобрать что-нибудь менее броское, – объяснила она. – А то пока вчера домой шли – все прохожие головы посворачивали. Ну-ка, примерь вот эти брюки, они от моего бывшего остались.

Под развлекавшую советских граждан «Утреннюю почту» с вполне еще молодым ведущим Юрием Николаевым началась примерка. Темно-коричневые брюки из непонятной материи были немного великоваты, но с ремнем держались нормально. Следом настал черед рубашек, все как на подбор с большими отложными воротниками. Причем одна из них была ярко-желтого цвета, и я заметил, что в такой только на дискотеке отплясывать.

– На чем? – не поняла Валентина. – На какой дискотеке?

Тут я понял, что в провинциальной Пензе в это время о дискотеках только продвинутая молодежь имела представление. Попытался объяснить Вале как мог, что это такое, и что на Западе, или даже в прибалтийских республиках, всегда шедших в авангарде новых веяний, дискотеки с приходом эры диско стали явлением довольно обыденным.

– Ну так у нас танцы в парке есть, и в домах культуры тоже, и даже для тех, кому за 30, – подала плечами Валя. – У Федьки вообще гардероб был все больше классический, даже фрак имелся. Помню, как стирать и гладить его – такая морока… Давай-ка, вот эту примерь, серенькую. Куртки нет, а вот пальтишко завалялось. Вроде моль не сильно его поела. Ну а обувь от Федьки не осталась, не обессудь, так что пока в своей походишь.

В выданной Валентиной одежде и своих похожих на берцы ботинках, выглядывающих из-под широких брючин, я смотрелся несколько аляповато. Зато не слишком привлекать внимание, заменить обувь – и не отличишь от рядового пензяка времен застоя.

– А чего развелись, если не секрет? – робко спросил у Вали, ожидая услышать, что все мужики козлы, и готовы залезть под каждую юбку.

– Да какой уж тут секрет… В попы он подался. Был работник филармонии, а в 33 года осенило Федьку, что его призвание – служить Богу, а не пиликать на скрипке. Семью бросил, пошел в семинарию проситься. Его родичи чуть с ума не сошли. Как же, вместо звезды сцены будет какой-нибудь завалящий батюшка. В общем, как бывший семинарию закончил, так выделили ему приход где-то под Астраханью. Теперь там и служит. Только уже не Федька он, а отец Варсонофий. Тьфу!

Однако. Вот уж не ожидал, так не ожидал. Бывает же…

Как бы там ни было, Валентина взяла на себя все вопросы по моей адаптации в современном обществе, и через час мы отправились в ближайший обувной магазин. Обувать меня моя хозяйка планировала тоже на свои средства, хотя я пообещал обязательно отработать.

Правда, при виде весьма скудного ассортимента обуви я непроизвольно взгрустнул. Демисезонные ботинки Кузнецкой обувной фабрики, похоже, были представлены одной моделью, различавшейся лишь размерами. Радовало лишь то, что вся обувь оказалась пошита из натуральной кожи.

В общем, выбрали мы одну пару, после чего Вале вдруг взбрело в голову приобрести в универмаге мне еще и костюм.

– Ты что, дочь миллионера? Я ж с тобой полжизни расплачиваться буду!

– Не на последние гуляем, – парировала моя спутница. – Давай, пошли, хоть как человек будешь выглядеть.

Продавщица магазина приняла нас за мужа и жену. Мы не стали ее разочаровывать. В хозяйственном прикупили бритвенный станок с пачкой лезвий «Спутник». Я с грустью вспомнил оставшийся в 2015-м «Жилетт Фьюжн». Интересно, сколько раз я порежусь, пока буду бриться таким лезвием? Хотя ладно, дареному коню, как говорится, зубы не смотрят.

Одним словом, по итогам нашего шопинга Валентина потратила на меня 65 рублей. Мне было стыдно смотреть ей в глаза, но Валя выглядела вполне себе довольной. Мысленно я пообещал себе вернуть все потраченные на меня деньги в самое ближайшее время. С моими-то знаниями человека из будущего! Да я просто обязан использовать их в целях личного обогащения. Правда, как реально применить мои знания, я представлял слабо. Собрать компьютер на коленке я не мог, даже начинка простенького мобильного телефона для меня – гуманитария в кубе – было китайской грамотой. Удивить своей подкованностью в вопросах истории? Мда, такое точно не прокатит в целях личного обогащения.

По пути домой решили перекусить в «Домовой кухне». Взяли по три блинчика и по стакану светло-коричневого, сладкого до приторности какао, напомнившему видом и вкусом почему-то столовую пионерлагеря, где мне посчастливилось как-то за лето отмотать аж три смены. Свою порцию я умял в один присест и, глядя на меня, Валя пододвинула ко мне еще и свою картонную тарелочку, на которой оставался политый вареньем блин.

– Бери, бери, я и двумя наелась.

Ну не пропадать же добру! Пришлось доедать, что, впрочем, я делал далеко не через силу, а большим удовольствием. Эх, время-то какое было, никаких тебе ГМО, все натуральное… Хотя, конечно, разнообразие ассортимента и социализм – два абсолютно разнополярных понятия.

Домой мы вернулись в районе обеда. Моя домохозяйка тут же заставила меня натянуть на себя обновки, несмотря на мои уверения, что и костюм, и обувь сидят на мне отлично.

– Хочу увидеть все в комплекте, – парировала Валя. – Не ломайся, что ты как маленький… Ну-ка… А что, вполне даже ничего. Так, повернись. Отлично! Хоть сейчас в ЗАГС.

– Если с тобой – то согласен.

– Иди уж, жених…

Она улыбается, но щеки моей хозяйки становятся пунцовыми. Так она мне кажется еще красивее. Хочется обнять ее, прижать к себе… Но нет, пока приходится соблюдать дистанцию, вести себя по-джентльменски.

Глава 6

Утром Валентина заставила меня одеть поношенную одежду, оставшуюся от прежнего супруга – потертые брюки и свитер грубой вязки. Заявила, что мою одежду только по праздникам носить, пусть висит в шкафу, моли у нее нет, так что ничего с моим импортным прикидом не случится.

На работе мы оказываемся вовремя, даже еще с запасом. В этот раз Валя прихватила из дома пяток бутербродов. С расчетом и на мой прожорливый желудок. Чай они с Татьяной кипятили в подсобке, так что без обеда я сегодня точно не останусь. Благодарно намекаю, что я мог бы обойтись и без оплаты своего грузчицкого труда после того, как Валя меня приютила. Брать с нее деньги я считал настоящим свинством.

Завмаг это предложение обдумывала недолго.

– Ну смотри, как хочешь. Только если деньги понадобятся – проси, не стесняйся.

Рабочий день начался с разгрузки картофеля и капусты. На этот раз мне был выделен халат, пусть и довольно потрепанный, но благодаря ему я и моя одежда после разгрузки оставались по-прежнему чистой.

До прихода следующей машины оставалось несколько часов, и я отпросился снова прогуляться по Пензе 1975 года. Мол, глядя на городские пейзажи, может быть, что-то и вспомню…

На этот раз отправился в сторону парка им. Белинского. В это время он казался куда более зеленым, чем спустя сорок лет. Аттракционов меньше, да и попроще они были. «Ромашка», качели-лодочки, цепочная карусель, «Необыкновенный дом»… А это что? Ого, настоящий вольер с медведем, как в зоопарке. И белки скачут. Хотя ведь слышал от кого-то, что раньше в парке был вольер, просто из головы вылетело, а сейчас вот и вспомнил по случаю. А там, подальше, читальня, на веранде пара пенсионеров – один в куртке, а второй в коротком пальто – играла в шахматы. Еще дальше – танцплощадка и летний кинотеатр «Мир».

Зато тир практически не изменился. Что в расцвет эпохи застоя, что в 2015-м – та же зеленая, невзрачная коробка в форме пенала. Ради интереса зашел, нашарил в кармане мелочь, и купил у очкастого старичка горсточку пулек, постреляв из пневматической винтовки. Умудрился даже несколько раз попасть. Затем отправился в обратный путь, по дороге купив пару жареных пирожков в с повидлом.

Завернул в проулок, ведущий от Советской площади к кафе «Парус», постоял у стенда с газетами. Ну, наполнение вполне ожидаемое, особенно для местных изданий. Доярка Иванова перевыполнила план, фрезеровщик Петров внес рацпредложение, целая полоса была отдана под решения очередного пленума облисполкома… Центральные издания порадовали чуть более пестрым содержанием, особенно «Комсомолка».

В овощном народу толкалось не так уж и много. Так что слово «толкалось» здесь вообще не катило. Пара старушек, старичок и одна женщина средних лет. Может, вечером покупателей будет побольше. И то не факт. Глядя на не первой свежести яблоки, я вдруг подумал, что где-то на юге даже сейчас – в конце апреля – настоящее фруктовое изобилие. Вот только до прилавков таких овощных магазинов, как наш, яблоки-груши-дыни-мандарины и прочая радость бытия почему-то не доходят.

А спустя несколько секунд в голову мне пришла идея. Почему бы не организовать доставку в Пензу, а в частности в наш магазин южных фруктов? Да и некоторых видов овощей, например, кабачков и баклажанов, которые домохозяйки наверняка расхватают как горячие пирожки!

Почему-то вспомнились кадры из фильма «Вокзал для двоих», где герой Михалкова наладил штучный экспорт в средние широты экзотических дынь, естественно, реализуя их с помощью героини Гурченко втридорога.

Понятно, что из-за пары дынь даже нет смысла вставать с дивана, как говорится. А если договориться с дальнобойщиками? С теми, которые регулярно мотаются на юг, как раз за фруктами? Пусть они захватят побольше, да и сбросят бонусный груз в нашем магазине. Естественно, и покупка фруктов, и транспортные услуги оплачиваются.

Либо, что еще надежнее, самому отправиться с ними в путь, и на месте закупить товар, не рискуя довериться посторонним лицам. А то ведь мало ли…

Этой идеей в обеденный перерыв я поделился с Валей.

– У меня есть знакомый дальнобойщик, Рафик Саркисян, его в «Пензатрансе» часто арендует наш облпотребсоюз для командировок в Абхазию. Но это в сезон, там к концу мая в лучшем случае только клубника да черешня поспевают. Обычно машину отправляют не раньше середины июня, а последняя командировка бывает в сентябре. Еще в августе в Камышин гоняет за арбузами. Но ведь и ездит Рафик не один, а с экспедитором. Представляешь, еще и с экспедитором договариваться придется. А про ОБХСС не думал? Из-за лишней сотни легко на нары можно отправиться. Стоит ли овчинка выделки?

Мдя… Как-то резво Валентина опустила меня с небес на землю. Ну значит, с фруктами не судьба. Ешьте, пензяки, лежалые яблочки и дальше, выстраиваясь в километровые очереди за выбрасываемыми по большим праздникам бананами и «новогодними» мандаринами.

Хотя что я это так зациклился на фруктах… Сам-то по садам с пацанами набеги делал, недозрелое яблоко схомячишь – и вроде хорошо. Да и по рассказам мамы, ее поколение в то время тоже не голодало. Я и сам убедился, что выбор вроде бы в советских магазинах небольшой, но для нормального существования обычной советской семьи продуктов вполне хватало. И при этом от социалистического строя перепадали разные преференции. Квартиры доставались пусть и после нескольких лет в очереди, но бесплатно. А ежели хочется побыстрее – добро пожаловать в кооператив. Вот это уже не всякий мог себе позволить. Да и квартплата была символической. Медицина и образование – бесплатными. Причем на вполне приличном уровне. Это в будущем появятся фешенебельные клиники для богатеньких буратин, а простой народ – изволь толкаться в поликлиниках с обшарпанными стенами. Кто успел наворовать, пошустрее был при беспалом – тот ив шоколаде. Правда, для многих такой передел закончился трагически, кто-то так и не дожил до своего «светлого будущего». Зато те, кто пережил бурные 90-е и сумел подняться – сейчас в шоколаде. Пусть и не все из них стали Абрамовичами и Прохоровыми, но явно не бедствуют, могут позволить молодым женам манто за полмиллиона и домик в Испании.

Так, поставим вопрос ребром… Как мне сколотить капитал в этом времени? Может, стать поп-звездой, перепевая еще не сочиненные хиты? Еще и авторские получать буду… Что-то как-то не особо тянет в эту ипостась. С моим хрипловатым голосом если и петь, то лишь шансон, да и с нотами я, признаться, совсем не дружу. Так, могу на гитаре набренчать десяток-другой песен, в основном из репертуара любимых Чижа, «ЧайФ» или «Наутилуса». Да и что-то не тянет меня в эти музыкальные дебри, тем более на сцену. Не настолько я публичный человек, и мордой, можно сказать, не вышел. Внешность вполне себе среднестатическая.

Тогда в чем мое предназначение? Может, я должен как-то попробовать изменить будущее? Уже мое появление здесь вносит свои коррективы, но пока я ничего такого существенного не совершил, чтобы можно было о чем-то говорить. Просто пытаюсь адаптироваться к окружающей обстановке. А вот как адаптируюсь, тогда…

И тут я вспомнил про свою электронную книгу. Да там же около сотни произведений! Причем десятка два книг были еще точно не написаны, включая произведения того же Акунина. Так почему бы мне не стать, скажем, писателем?

Другой вопрос, когда мне заниматься наглым воровством чужой интеллектуальной собственности? Говоря проще, нужны время, бумага и ручка, а еще лучше пишущая машинка, и чтобы поблизости никого не наблюдалось. Не могу же я с наглым видом заглядывать во включенную электронную книгу, тут же перенося прочитанное на бумагу! Наличие обычного в 2015 году гаджета в 1975-м вызовет массу ненужных вопросов. Так что «ридер» пока придется прятать. Надеюсь, Валя втихаря не обыскала мою сумку, в которую я из куртки переложил и российский паспорт. Надо бы документ заныкать где-нибудь в другом месте. Телефон тоже не мешало бы перепрятать, а вот электронную книжку придется держать где-то поблизости. Либо искать место, где я смогу спокойно писать тексты, без лишних глаз. В этом плане здорово было бы устроиться, к примеру, ночным сторожем в какую-нибудь контору, где имеются в наличии пишмашинки. Надо этот вопрос как следует провентилировать.

Глава 7

Ближе к вечеру мой взгляд в очередной раз зацепился за стоявший в углу шанцевый инструмент, представленный штыковой лопатой и слегка изогнутым посередине ломом. А ведь уже пора бы попробовать приникнуть в злополучный подвал и попытаться вернуться в свое время! Вообще может и смысла нет рассуждать о том, как я буду выживать дальше при развитом социализме, если удастся провернуть задуманный план.

Днем подобная затея, понятно – дело рискованное ввиду наличия массы свидетелей взлома подвальной двери. Даже если во дворе никого не окажется, то пока ковыряешься с замком, кто-нибудь вполне может выглянуть в окно. Вряд ли в каждой квартире имеется телефон, чтобы сразу вызвать милицию, но вдруг воспрепятствовать взлому попытается не давешняя старушка, а какой-нибудь здоровячок. Отмутузит так, что мало не покажется, а затем все равно сдаст на руки участковому. Оно мне надо?

Пока Валя находилась в торговом зале рядом с Татьяной, я тихой сапой вынес ломик наружу и пристроил его в узкую щель в фундаменте соседнего дома, уже понемногу крошившегося от старости. Пропажу завмаг и продавщица не заметили, так что, к счастью, не пришлось придумывать отмазки, мол, меня тут не проходило и я вообще не при делах. Кстати, до окончания рабочего дня успел сбегать в хозяйственный магазин и купить там самый дешевый фонарик на батарейках. Потому как ползать по темному подвалу с простенькой зажигалкой совсем не дело.

Пока Валя готовила ужин, да и во время его я сидел словно на иголках, что не укрылось от внимания хозяйки квартиры.

– Ты чего дергаешься, Сереж? Случилось что?

– Да вот, понимаешь, вспомнилось мне кое-что из прошлой жизни. Одно местечко в нескольких кварталах отсюда… Надо бы сходить, проверить, может, удастся таким образом восстановить хоть какие-то воспоминания. А то ведь мало ли, вдруг меня кто-то ищет, места себе не находит… Мать, отец, может даже жена и дети.

В этот момент я вспомнил свою маму, оставшуюся в будущем. Вот уж кто действительно сходит с ума по единственному пропавшему сыну. А ведь у нее сердце слабое, не дай Бог что-то случится… Поэтому сегодня нужно во что бы то ни стало провернуть задуманное. Интересно, если я вернусь обратно в будущее, то окажусь на том же месте в то же время, или выяснится, что там, как и здесь, прошло уже три дня? Да что там гадать, нужно уже, наконец, решаться.

Тем более что и Валентина поддержала мою идею с попыткой возврата памяти, и даже предложила сходить вместе со мной. Но я тут же, выразив всемерную благодарность за понимание, отклонил столь «заманчивое» предложение и сказал, что должен идти один.

Экипировался в то же, в чем в этом мир и заявился, не забыв прихватить сумку-планшет. Незаметно прощупал содержимое. Ага, вроде все на месте, и фонарик, предварительно спрятанный туда перед ужином, даже мой российский паспорт угадывается. Не то чтобы я подозревал Валентину в воровстве, упаси боже! Просто хотелось быть уверенным, что в 1975-м не останется ничего, что могло бы напомнить о госте из будущего.

На прощание мне даже захотелось чмокнуть Валю в щеку, кто знает, свидимся ли мы с ней еще. Но вряд ли она поняла бы мой жест. Подозреваю, что эта вполне еще симпатичная женщина не отказалась бы в итоге разделить со мной ложе, но в таком случае не обошлось бы без прелюдий, поглаживаний, поцелуев в плечико, шейку, ушко… А тут я повел бы себя как муж, уходящий на рыбалку с ночевкой – чмокнул в щеку и пока. Нет уж, до статуса супруга я пока не дорос. Да и, честно говоря, не очень к тому стремился. Мне хватило брачных уз в той жизни.

В 9 вечера на улице уже было темно и малолюдно. В этой эпохе не принято было просто так слоняться весенним вечером по улицам. Все сидят дома, смотрят программу «Время», узнают последние события из жизни страны и мира. И только мне не терпится найти на свою ж… приключения. Хотя, что уж кривить душой, я их уже нашел, когда поперся в подвал следом за Лешкой Габузовым.

Ломик оказался на месте. Теперь нужно быть осторожным вдвойне. Попадешься наряду милиции или ДНД – и объясняйся, куда это ты направляешься с железной дубиной в столь позднее время. К счастью, пилить до нужного мне двора было всего ничего, буквально один квартал, после чего перейти Московскую, по которой прямо передо мной проскрипела ехавшая в гору «копейка».

А вот и долгожданная дверь в подвал. Все тот же амбарный замок. Опасливо оглядываюсь, вроде никого. И в окна никто не пялился. В одной из квартир на первом этаже окошко тлело голубоватым, мерцающим светом, там явно глядели телевизор. Светились еще несколько окон, но в оконных проемах ничьи тени пока не мелькали.

Ну, с Богом! Расплющенным концом лома я аккуратно поддел скобу, на которой висел замок. Нажал сильнее… Ага, вроде поддается. Стальное тело продвинулось поглубже, гвозди постепенно выбирались из своих деревянных норок. Хм, ну и сравнения лезут в голову, поэт блин…

И вот наконец скоба вместе с замком с глухим стуком падают на землю. Весь двор заасфальтирован, а именно в этом месте зияет земляная проплешина. И очень хорошо, не хватало еще нам лишнего шума.

С легким скрипом открываю дверь, шагаю во влажную темноту, и только здесь позволяю себе включить фонарик. Не подвел, загорелся, а то ведь по закону подлости вполне мог и не включиться. Желтоватый круг света с темной точкой посередине указал мне дальнейший путь. А вот и тот самый поворот, за которым начинается старинное ответвление. Пытаясь унять бешено колотящееся сердце, двигаюсь дальше. Все, пришли, дальше тот же завал, где я потерял сознание и очнулся уже в этом мире. Покрутился на месте, осматриваясь, нагнулся, потрогал ладонью влажный кирпич древней кладки. И что дальше-то? Нужно каким-то образом терять сознание или я уже незаметно переместился в будущее?

Биться головой о стену мне не улыбалось, поэтому я понадеялся на второй вариант. Молясь про себя, чтобы все удалось, двинулся обратно. Аккуратно приоткрыл обеззамоченную дверь, выглянул наружу… Твою мать! Хрена лысого тебе, Серега, а не будущее! Все тот же двор, те же светившиеся окна, лежавший на земле замок и прислоненный к стене ломик свидетельствовали о полном провале моей миссии. Попытка возврата потерпела крах.

Не в силах признать поражение, я вновь ломанулся в глубину подвала. Добравшись до завала, выбрал на стене место почище и треснулся о кирпич лбом. Тут я понял, что значит выражение «искры из глаз». И даже, как мне показалось, на какое-то мгновение я потерял сознание, но при этом сумел устоять на ногах.

Крови на лбу не было, но уже вздувалась ощутимая шишка. Покачиваясь от звона в голове, я вновь двинулся к выходу. В мозгу еще билась тоненькой ниточкой надежда на благополучный исход. Но и эта ниточка оборвалась, когда я выбрался наружу. Ни-че-го не изменилось…

Понятно, факир был пьян и фокус не удался. Ну тогда хотя бы спрячу в подвале паспорт и телефон, а то зря что ли устроил себе приключение на ночь глядя. Завернув документ с аппаратом в запасливо прихваченную из дома тряпицу, спрятал их в самой глубине подвала, заложив тайник кирпичом. А «ридер» мне еще пригодится, хочется в это верить.

Снова выбрался наружу, и с тяжелым сердцем, подобрав на автомате лом, поплелся к дому, где до этого ныкал шанцевый инструмент еще днем. Там же его и припрячу до завтра, потом незаметно верну в овощной магазин.

На душе было муторно. Почему же не получилось? Может, звезды не так встали, на солнце должна буря случиться? Или вообще нужен какой-нибудь парад планет, чтобы вернуться в будущее? Гадать смысла не было, тем более что в пространственно-временных континуумах я разбирался слабо, чай не физику преподавал, а историю. С таким поганым настроением я и приперся к Валентине домой.

Она не спала. А увидев на моем лбу приличных размеров шишак, округлила глаза:

– Сергей, тебя где же носило-то? Тебя что, избили?

– Да нет, все нормально в этом плане, – успокоил я свою домохозяйку. – В потемках полез куда не надо, вот и треснулся лобешником обо что-то. Но даже это не помогло вернуть память.

Последние слова я произнес с улыбкой, пытаясь обратить все в веселый казус. Но Валя всерьез занялась моей шишкой, устроив вечер примочек из бадяги. Благодаря ее стараниям к утру волдырь заметно спал, а после съеденной на завтрак яичницы на сале под телевизор, где славили сегодняшнего именинника Владимира Ильича, и настроение как-то улучшилось. Про вечерний облом я старался не вспоминать, решив теперь полностью сосредоточиться на своей адаптации в СССР второй половины 20-го века.

Ну а что! В конце концов мне выпал уникальный шанс оказаться в недалеком прошлом. Неужели с моими знаниями из будущего я не смогу чего-то здесь добиться? Да хотя бы стать известным писателем. Имея под рукой сочинения тех же Пикуля с Семеновым, можно и на государственную премию замахнуться. А Валентин Саввич и Юлиан Семенович, надеюсь, вместо своих еще пока ненаписанных произведений родят что-то не менее гениальное. Природа же не терпит пустоты, в конце концов. Таким образом, историю пополнят больше хороших книг, чем оно могло бы случиться без моего посильного участия в этом процессе.

Своей идеей относительно того, что планирую написать книгу, я поделился с Валентиной.

– Понимаешь, в голове уже готовый сюжет приключенческого романа, – расхваливал я сам пока еще не зная чье произведение. – Вот только садись и переноси на бумагу. Жаль, нет у нас пишущей машинки, а то бы я через неделю уже отправил рукопись в издательство. А там и государственная премия, всеобщие почет и уважение. Как тебе такая перспектива?

– Ну ты и балабол!

Валентина заливисто рассмеялась. Вот уж не думал, что она может так заразительно смеяться.

– Нет, я серьезно. Книга должна получиться неплохая. Может, я в прошлой жизни был писателем? Не слыхала писателя с похожей фамилией?

– Губернский? Не, не слыхала. Я помню только Джанни Родари, которого мне в детстве мама читала, Достоевского и Тургенева из старших классов. Еще пыталась «Войну и мир» Толстого прочитать, даже один том не осилила.

– А я осилил… Кажется. Ну так как, может выгореть вариант с машинкой?

– Погоди, нужно подумать… Есть у меня знакомая делопроизводитель, подруга детства, может, получится с ней как-то договориться.

Этой знакомой оказалась невзрачная особа с огромными очками на носу и короткой, мальчишеской стрижкой. Она занимала небольшой кабинет в облпотребсоюзе, была патологической, как объяснила мне Валя, холостячкой, и частенько засиживалась допоздна. Кабинет оказался рассчитан на двоих, но в данный момент ее соседка уже полгода пребывала в декретном отпуске. Что меня порадовало – место второго делопроизводителя находилось в закутке за большим шкафом, откуда можно было выбраться только бочком. То есть я смогу печатать текст, спокойно заглядывая в электронную книгу и не отвлекаясь на внимание посторонних. Вот это удача!

Договориться с Зинаидой – как звали делопроизводителя – Валентине удалось быстро. Сначала позвонила, а потом привела меня сюда буквально за руку. На проходной Зина представила меня вахтеру – усатому Иван Санычу, заявив, что иногда я буду к ней наведываться вечером по работе. Тот понятливо усмехнулся в свои пожелтевшие от курева усы и махнул рукой. Мол, парус вам в дышло, и ни в чем себе не отказывайте.

Когда мне было показано мое рабочее место, Зинаида поинтересовалась, доводилось ли гостю когда-нибудь иметь дело с пишущей машинкой. Не рассказывать же, что я привык работать на компьютерной клавиатуре, а эту «Ятрань» вижу впервые в жизни. Тем более нужно было придерживаться версии потерявшего память. Поэтому ответил, что в этом деле я профан, но всячески уповаю на помощь делопроизводителя.

Зинаида тут же с энтузиазмом принялась вводить меня в курс дела. Объяснила, как включать машинку, как вставлять лист, как печатать под копирку и менять красящую ленту, закрашивать ошибки корректором… Я кивал, стараясь все запомнить, чтобы потом лишний раз не отрывать человека от дела. Еще порадовало, что раскладка клавиатуры практически совпадала с компьютерной – QWERTY/ЙЦУКЕНГ.

– Зин, ты во сколько сегодня уходишь? В девять? Ну, значит, Сергей дома появится где-то в половине десятого. Я тогда ужин приготовлю, буду тебя ждать. Дорогу до дома найдешь? Ну ладно, писатели, тогда я пошла.

Проводив Валентину, я занял место за клавиатурой уже подключенной к сети «Ятрани», вставил в каретку три листа формата А-4, проложенных двумя черными копировальными листочками, установил межстрочный интервал, и задумался. С чего начать? Пожалуй, нужно выбрать между Пикулем и Семеновым. С Акуниным и его монархическими замашками никакие публикации не светят, разве что буду звездой подпольного самиздата. Кстати, тоже вариант. Стану величиной уже при Горбачеве. Вон Аксенов издал в СССР свой роман «Остров Крым» уже в Перестройку. Да и Войнович с Чонкиным прославился сначала за границей. Правда, в итоге его все же выслали из Советского Союза… Интересно, а меня с Акуниным тоже вышлют или посадят? По-любому придется издаваться под псевдонимом, дольше искать будут. В общем, лучше пока заглянуть в электронную книгу, и посмотреть, когда были изданы романы Пикуля и Семенова. Ведь словно чувствовал, скачал с сайта, где к каждому роману написано небольшое предисловие критика и указан год издания книги. Так что в этом плане проколоться не должен. Убедившись, что Зинаида меня не видит, достал из сумки-планшета «ридер» и включил его. Включался он, к счастью, без всяких звуковых сопровождений. Посмотрел заряд – два кубика из четырех. На всякий случай решил заодно и подзарядиться. Итак, что мы имеем… Из ближайшего у Пикуля намечена публикация в 1977-м сразу двух романов – «Реквием каравану PQ-17» и «Битва железных канцлеров». Но в аннотации к первой книге указано, что она писалась Пикулем с 1969 по 1973 годы. Так, с «Реквиемом» мимо… Со вторым романом тоже нужно держать ухо востро. Кто знает, возможно, в черновике роман уже написан, а вдруг и вовсе уже лежит у редактора, ждет своей публикации. Издательств в СССР вроде бы было не так много, а писателей хватало и тогда. Хотя, конечно, не сравнить с нашим временем, только на самиздатовских сайтах столько графоманов встречается, что просто диву даешься.

Может, сразу взяться за «Крейсера»? Год издания 1986-й, да еще и премию получило произведение. Хочется верить, что Пикуль еще не задумался о написании книги, посвященной русско-японской войне.

А что там у Семенова! Та-а-а-к, листаем… Цикл про Штирлица-Исаева пропускаем сразу, нужно смотреть что-то, выходившее вне серий. Ну, например, «ТАСС уполномочен заявить». Выйдет из печати в 1979-м, затем экранизируется. Судя по фильму, вполне увлекательная история о похождениях полковника госбезопасности Славина и деятельности советской контрразведки по поимке агента ЦРУ. Правда, прочитать сей шедевр как-то не было еще возможности, хотя и закачал уже как с полгода. Ну перед тем, как печатать, как раз и прочитаю.

Хотя это тоже своего рода серия, я точно помнил, что мне попадалась на глаза еще одна книга про Славина. Ну да, вот она, закачивал же вместе, одним архивом, называется «Межконтинентальный узел», издана в 1986-м. Надеюсь, Семенов еще не приступил к сбору информации для своего произведения, а то ведь в противном случае если я издамся, и книга попадет писателю в руки – может случиться скандал. Так что на всякий случай нужно будет в рукописи кое-что изменить. Хотя бы имена. Итак, пора уже решаться, с чего начинать. Не положиться ли на волю случая? Была не была! Достал из кармана 20-копеечную монету, и загадал: если орел – то Семенов, если решка – Пикуль. Подбросил, поймал – решка. Ну, значит, такова моя планида – писать о судьбах русских офицеров в годы горчайших поражений Флота Российского от сынов Ямато. «Крейсера» вы мои, «Крейсера»… Честно говоря, конечно, не мои, а Валентина Саввича, но я был уверен, что вместо «Крейсеров» Пикуль родит нечто не менее эпохальное. Мысленно помолившись, открыл произведение, положил «ридер» на стол справа от пишущей машинки, и принялся долбить по клавишам.

Глава 8

Печатать получалось не так шустро, как на компьютерной клавиатуре, да к тому же первое время я невольно подпрыгивал на месте, когда каретка, звякнув, доезжала до крайней правой отметки и с пугающим грохотом возвращалась в крайнюю левую позицию. Но где-то минут через тридцать вроде бы привык к шумовым спецэффектам, от которых все равно было никуда не деться. Так втянулся в процесс, что едва не прозевал момент, когда Зинаида появилась в поле моего зрения. Едва успел накрыть электронную книгу лежавшей рядом папкой для бумаг.

– Ну как успехи?

– Вроде приноровился, благодаря вашей науке сладил с этим монстром, – выдал я женщине дешевый комплимент.

– Ну спасибо, – улыбнулась она краешком губ. – Значит, вы просто хороший ученик. А я вот уже домой собираюсь.

– Понял! Буквально минуту. Главку закончу как раз, и выключаю агрегат.

Зинаида не стала стоять над душой, и правильно: а то бы я просто не знал, как незаметно убрать «ридер» в сумку. А так спокойно дописал главу, заканчивающуюся словами «Стемман ожидал войны с Японией, он даже хотел ее, чтобы оснастить свои плечи эполетами контр-адмирала», после чего упаковался, аккуратно убрав отпечатанные листы в стол; Зина заверила, что рукопись необязательно каждый раз забирать домой, здесь с ней ничего не случится.

Первый свой день за машинкой я закончил с, пожалуй, приемлемым результатом. Прикинул, что такими темпами может быть уже к субботе – за оставшиеся два дня – успею переписать весь роман. Я ведь мог бы приходить сюда и пораньше, после дневной разгрузки, но приходилось выжидать, когда контору покинет большинство сотрудников, чтобы лишний раз не отсвечивать своими визитами к одинокому делопроизводителю.

На пороге коммуналки меня встретила Валентина. В руках она держала полиэтиленовый пакет с сине-красным принтом «ABBA», похоже, только что постиранный, что вызвало у меня непроизвольное удивление.

– Зачем ты его стираешь? Проще новый купить!

– Ну у тебя точно что-то в голове отшибло, – хмыкнула Валя. – Только дураки такими пакетами разбрасываются. Да ты знаешь, сколько они стоят?!

– Ну, в пределах рубля? – рискнул предположить я, уверенный, что даже с рублем я перегнул палку. Но услышанный ответ меня реально огорошил.

– Ага, щас! Пять рублей, не хочешь?! Когда с Ленкой прошлым летом в Москву ездили поступать в вуз, я и купила у цыган в переходе. Вроде как турецкий.

С этими словами она так любовно посмотрела на пакет, словно держала в руках новорожденного младенца.

Обалдеть! И вот эта хрень стоит ПЯТЬ рублей?!! Да еще и с ошибкой в слове «ABBA», где в оригинале первая В пишется задом наперед. Блин, если бы я заранее знал, что провалюсь в прошлое, то захватил бы с собой упаковку нарядных пакетов… Да тут и простые майки шли бы на ура! Так, так, так… нужно как следует обмозговать идею с производством пакетов. Таким макаром в итоге придется все же становиться цеховиком, слишком уж заманчивая идея. Хотя, помнится, мы с Валей обдумывали идею поставки фруктов с южных плантаций нашей необъятной Родины. Но это пока далекая и мутная перспектива. Вот только знаний о том, как делают пакеты, у меня ноль. А там ведь и оборудование нужно соответствующее, рабочие площади… Интересно, во сколько влетит по финансам небольшая линия по производству пластиковых пакетов?

Ну что ж, свой план по переписке романа к субботе я все же выполнил. Причем по ходу дела в текст добавлял кое-что от себя, чтобы суховатое повествование Пикуля сделать чуть более ярким в литературном плане. Все три экземпляра я забрал домой, предварительно договорившись с Зинаидой, что на следующей неделе начну печатать в ее кабинете новое произведение. Даже настоял на том, что бумагу и писчую ленту принесу свои, а то как бы начальство делопроизводителя не заинтересовалось, куда в таких количество уходят расходные материалы. Зина упорствовала, но в итоге сдалась, на прощание подсказав, где можно приобрести всю эту канцелярщину.

Первым моим читателем стала Валентина. Начала в субботу вечером, а к вечеру воскресенья, потерев уставшие от чтения глаза, положила рукопись на стол. За сутки она отрывалась от чтения только дважды – чтобы приготовить поесть и устроить постирушку в той самой «Малютке» без двух букв.

– Даже не ожидала, что у тебя так здорово получится. Такая драматическая история, аж до слез… А когда книгу будешь издавать?

– Ну, это ведь надо в Москву ехать, нести в издательство. А лучше в два. Третий экземпляр на всякий случай нужно оставить себе, вдруг потеряют (жаль, что нет флешки и компьютера, до них еще лет пятнадцать минимум). И не с одним романом ехать, а с двумя хотя бы. Мы с Зиной договорились, что с понедельника я к ней продолжу ходить, у меня тут созрел замысел еще одной книги.

Я имел в виду «ТАСС уполномочен заявить» Семенова. Причем, как и в первом случае, планировал оставить авторский заголовок. Если «Крейсера» должны понравиться морскому ведомству, то следующая книга – жест доброй воли в адрес КГБ и его руководства. Неплохо было бы заиметь связи в этих организациях, стать вхожим в высокие кабинеты. В будущем это в любом случае пригодится.

Может, книгу Семенова вообще отдать в какой-нибудь журнал «Советская милиция»? Хм, ну это почитай многотиражка. Не стоит так низко падать.

Я, кстати, не вот уж чтобы горел желанием перевернуть ход истории, сохранив СССР, как некоторые книжные попаданцы, но то, что творилось при Горбачеве, а особенно при Ельцине, внушало отвращение. Воровство и коррупция на всех уровнях, бандитизм, вымогательства, расслоение на олигархов и нищих… Да и печальный пример моего отца стоял перед глазами.

Может быть, мне и удастся что-то изменить в истории своей страны. Ведь не может так быть, что зная наперед, в какую трясину угодит моя Родина, я ничего не смогу этому противопоставить.

«Сережа, а оно тебе надо? – прорезался в глубине сознания гаденький голосок. – Воруй потихоньку чужие книги, делай имя в эту эпоху, а после развала страны начнешь штамповать акунинские произведения. По твоим книжкам про Фандорина так же начнут снимать фильмы. Вот тебе и слава, и деньги».

Заглушить этот голос стоило немалых усилий. К счастью, я нашел, на что отвлечься в этот хмурый вечер 27 апреля 1975 года. Не знаю, как так получилось, но ту ночь мы провели с Валентиной в одной постели. Похоже, не только я здорово истосковался по любовным ласкам…

На следующее утро с лица моей спасительницы не сходила легкая улыбка. Да и я тоже как дурак щерился во все тридцать два… Так, счастливые, и приперлись на работу. Татьяна сразу сообразила, отчего ее начальница и подруга словно крылья за спиной отрастила, и я не раз ловил на себе ее хитрые взгляды.

А вечером я отправился к Зинаиде, не забыв предварительно прикупить бумагу и красящую ленту. Гулять так гулять, подумал я, и взял заодно упаковку копировальной бумаги.

Но перепечатывал я не «ТАСС уполномочен заявить», а «Печальный детектив» Астафьева. Да-да, осилив за один день творение Семенова и еще раз заглянув в обстоятельно составленную аннотацию, я понял, что уже на стадии публикации у соответствующих органов ко мне могут появиться вопросы. А откуда у вас, товарищ, такие сведения? Да, имена и фамилия другие, названия некоторых стран изменены, но тут прямо вылезают факты одного дела, которое мы ведем. Вот под Трианоном явно подразумевается Огородник, после возвращения которого из Боготы есть мнение, что он завербован ЦРУ. А давайте-ка проедем в одно место, мы там с вами более конкретно поговорим…

Оно мне надо? Нет, не надо. Потому и решил я поискать в своем «ридере» другое произведение. В итоге дошел до книг, закачанных еще продавцом. Среди классиков обнаружился и Виктор Астафьев со своим «Печальным детективом». В небольшом анонсе было указано, что книга вышла в свет в 1987 году. Полистал, если так можно сказать об электронной версии романа, и понял, что история отставного милиционера, ищущего смысл жизни, написана довольно откровенно, и вполне можно попытаться пристроить повесть в столичное издательство.

«Печальный детектив», который я писал все-таки с поправками на минус 10 лет, удалось закончить всего за три дня, как раз к четвергу, 1 мая. Вплоть до воскресенья госучреждения не работали по причине первомайских праздников. А вот продуктовые магазины трудились в обычном режиме. Я от нечего делать сходил на праздничную демонстрацию, поглядел, как трудящиеся идут колоннами с шариками и транспарантами, послушал, что говорят с трибуны первый секретарь обкома партии Лев Ермин, второй секретарь Георг Мясников, председатель горисполкома Александр Щербаков… Георга Васильевича при его жизни мне лицезреть не посчастливилось, а ведь это уже сейчас живая легенда! Вот бы как-нибудь поближе с ним познакомиться, может оказаться вполне полезным. Пока еще Мясников вполне молод, ему всего 49 лет, как главный идеолог области курирует партийно-воспитательную работу. Именно второй секретарь обкома стал инициатором проведения в «Тарханах» литературного Лермонтовского праздника, впоследствии ежегодно собиравшего тысячи гостей, известных артистов и деятелей культуры. Под его же непосредственным руководством в 1980 году появится памятник Первопоселенцу, а в 1983-м – знаменитый на всю страну «Музей одной картины», а также еще добрый десяток музеев всесоюзного значения. При поддержке Мясникова картинная галерея переедет из художественного училища в бывшее здание Поземельного банка. Уже возведены под патронажем второго секретаря Дворец водного спорта и, конечно же, ледовый стадион «Темп», ставший поистине всенародной стройкой.

Помню, еще маленького отец водил на хоккей, правда, тогда стадион был уже перекрыт железной аркообразной крышей и больше напоминал ледяной ангар. Да и вмещать после реконструкции стал раза в два меньше, а раньше, когда шайбу гоняли под открытым небом, на стоячих местах собиралось по 10, а то и 15 тысяч болельщиков. Играли и в дождь, и в снег, а болельщики по холодку согревались кто продававшимися тут же в ларьках горячими чаем с пирожками, а кто и принесенными с собой спиртными напитками. В толпе, где все стояли впритык друг к другу, распивать 40-градусную считалось безопасным и привычном делом.

По словам отца, «Дизелист» тогда играл не в пример лучше, в команде блистали настоящие звезды. Фамилии Князнева, Серняева, Красненькова не сходили с уст пензенских поклонников хоккея.

А ведь, получается, и мне никто не мешает сходить, к примеру, на матчи первой лиги, в которой сейчас играет «Дизелист». Другое дело, что сезон уже закончился, о чем я узнал из местной газеты, опубликовавшей результаты матчей последнего тура и итоговую таблицу. Оказалось, что «Дизелист» в этом сезоне оформил возвращение из второй лиги в первую. Но кто мне мешает осенью попасть на открытие нового сезона? Что-то мне подсказывало, что к тому времени я вряд ли вернусь домой.

А с другой стороны, Мясников так же отвечал за идеологическую работу. Хреново, получается, отвечал, коль молодое поколение так легко предало идеалы коммунизма, резво попрятав по дальним углам партийные и комсомольские билеты, или вообще устраивая публичные аутодафе своим партийно-комсомольским корочкам. А затем вчерашние коммунисты и комсомольцы переквалифицировались в бизнесменов или вовсе в бандитов, причем получилось это столь органично, будто они всю жизнь ждали этого момента, до того здорово маскируя свою истинную сущность…

– Уррааа!!!

Я непроизвольно вздрогнул, возвращаясь в реальность. Колонны трудящихся бурно приветствовали собравшихся на трибуне. Хи, в принципе, то же самое, что и в мое время, только лозунги другие. Улыбнуло, что, покинув площадь Ленина и забросив в грузовики транспаранты, трудящиеся разбредались группками, утекали во дворы и там соображали на троих. Причем в компании употребляющих мною были замечены и представительницы прекрасного пола. Но до скотского состояния никто не напивался, взбодрившись, люди шли дальше по своим делам.

Рядом с площадью во дворе дома, на первом этаже которого находился магазин «Жемчуг», мне попалась одна из таких компаний работяг. Один из этой группы, завидев меня, махнул рукой, мол, присоединяйся. Я не стал отказываться, чай, в те годы паленую водку не продавали, не отравлюсь, а соточку можно и тяпнуть. Закусывали, отщипывая по кусочку от буханки черного хлеба, разнообразив нехитрый рацион парой брикетиков плавленого сыра. Между делом разговорились.

Троица, принявшая меня в свои ряды, трудилась на заводе «ЭРА», собирая авиатренажеры. Я представлялся писателем, чем сразу вызвал уважение в глазах работяг.

– А чего пишешь? – поинтересовался один из них, немолодой уже пензяк с проседью в волосах и выглядывающей из-под легкого пальто орденской планкой. – Не про войну случайно?

– Один роман как раз про войну, только не Великую Отечественную, а русско-японскую. А вторая книга… Про офицера милиции на пенсии. Там больше про моральные терзания, поисках самого себя и ответов на извечные вопросы.

– Гляди-ка, прям как наш Михалыч, – хихикнул заводчанин помоложе. – Это главный инженер, он у нас тоже все на собраниях все про трудовую совесть, честь коллектива рассказывает…

– Ну это не совсем то, Леха, – охладил его орденоносец. – Тут… понимаешь, тут другое, как бы тебе объяснить. Вот, по-твоему, в чем смысл жизни?

– Ха, ну эт понятно, работать и детей рожать.

– А ты как думаешь, – обратился он к третьему, все больше молчавшему собутыльнику.

– А че я думаю, Ляксеич… По мне, так человек живет один раз, и нужно себе ни в чем не отказывать. Хрен его знает, есть тот свет или нет, поэтому живи на полную: ешь, пей, имей женщин.

– Дурак ты, Семен, – махнул рукой Лексеич. – Кому как, а по мне нужно жить так, чтобы свой последний вздох встретить с легким сердцем. Был у нас на фронте в полку Петька Клюев, балагур знатный, на каждом привале на гармошке наяривал. В деревне под Саратовом семья у него осталась. Ему-то было лет тридцать, а троих детей успел нарожать.

Так вот как-то прислали нам в пополнение новобранцев, только-только от мамкиной сиськи, считай, оторвали. А на следующий день приказ штурмовать высотку, которую гитлеровцы удерживали. Капитан Нефедов поднимает нашу роту в атаку, мы рты раззявили, орем «Ура» со страху, а сами бежим вперед. По нам гансы лупят из пулеметов, краем глаза замечаю – то один слева упадет, то второй справа… И тут вижу, что из немецкого окопа ручная граната летит, на длинной рукоятке, где запал по 8 секунд горит. Граната шлепается аккурат под ноги новобранцу. Тот, понятное дело, растерялся, а если бы был поопытнее, успел бы схватить ее и кинуть обратно. Я тоже не успевал метнуться, и вдруг откуда ни возьмись – Петька. Падает на гранату, закрывая ее собой, тут она и бабахает. Тело гармониста нашего подскочило, снизу дым повалил.

Я на карачках к нему, переворачиваю, а там вместо живота – мешанина из кишков. Петька еще дышит, но видно, что отходит, недолго ему осталось. И перевязывать смысла нет. Глядит на меня, а сам улыбается. Шепчет: «Ваня, помираю я, а радуюсь, что жизнь пацану спас. У него все впереди, а я что… Я пожил, дай теперь и другим жизнью насладиться». Сказал – и отошел. А меня такая злость взяла, но злость на немцев. Я затрещину новобранцу отвесил, ору, мол, держись за мной. А сам в окоп прыгаю, там уже врукопашную схватились. Ну и я саперной лопаткой давай махать… Высотку, короче, мы взяли. А те слова Петькины я запомнил на всю жизнь. Просто сказал, без витиеватостей, а проняло до самого сердца… Ладно, Леха, давай по последней – и расходимся, а то что-то прохладно становится.

Глава 9

«Печальный детектив» Валентине тоже понравился, хотя и показался несколько тяжеловатым, даже, как она выразилась, депрессия взошла из глубины души. Но людям должно понравиться, потому как необычно написано.

После этих слов я не смог скрыть невольной улыбки, которую Валя растолковала по-своему:

– Что, небось уже гонорар прикидываешь?

– Гонорар? Да ладно, не думаю, что это такие уж большие деньги. Хотя, конечно, в хозяйстве было бы подспорье.

– Так что, в Москву повезешь?

– Первый раз нужно бы самому съездить. Связи наладить, выпить за знакомство, то се… Да шучу, шучу, на первый раз как раз пить со мной никто не будет. И вообще, как ты успела заметить, я к этому делу равнодушен. В общем, нужно ехать. Планирую обернуться одним днем. Утром я в Москве, вечером сажусь на обратный поезд.

Валентина пообещала, что выдаст мне необходимое количество денег, чтобы и на билеты хватило, и на питание, и на проезд по Москве. Естественно, я и сам кутить не собирался. Пообещал тратить спонсорские по минимуму.

Единственное, я же все-таки был прикомандирован к овощному магазину. На выходные ехать смысла нет, в субботу и уж точно в воскресенье издательства не работают. А в будние дни я, получается, тружусь грузчиком. Это ж один день девчонкам самим придется корячиться!

Но на следующий день произошло событие, которое сняло с меня груз этой ответственности. Руководство Валентины наконец расщедрилось и приписало к магазину официального грузчика. Сухой, невзрачный с виду 53-летний Петрович оказался довольно жилистым работягой, и ловко таскал в одиночку весящие полцентнера мешки с картошкой. Так что Валентина меня отпустила в Москву с чистым сердцем.

Правда, из-за празднования Дня Победы поездку пришлось отложить. 30-летие разгрома фашисткой Германии праздновалось в пятницу, 10-го и 11-го – соответственно в субботу и воскресенье – тоже были выходные.

Страна с размахом отметила славную дату, а в Пензе и вовсе в этот день открылся монумент Воинской и Трудовой Славы на проспекте Победы, куда пришли и мы с Валентиной. Я-то помнил монумент всю жизнь, поскольку родился через пять лет после его открытия, а это поколение стало свидетелями столь грандиозного события. Там, считай, весь город и собрался. Большинство, само собой, ветераны войны, вполне еще моложавые, на вид даже и не пенсионеры. Хотя и стариков тоже хватало.

Я смотрел в лица ветеранов, большинство из которых все же не доживет до 2015-го, и думал, что с распадом СССР в бывших союзных республиках отношение к ним резко изменится. В той же Прибалтике ветеранов вообще будут считать за оккупантов. Да и в Украине тоже, особенно после февральского переворота, когда к власти пришел «шоколадный заяц» и националисты вконец распоясались.

Хотя за свои заслуги в России практически все они получат и машины, и квартиры… Вспомнилось, как в канун празднования очередного Дня Победы к нам выступать перед школьниками пришел ветеран, вся грудь которого была обвешана юбилейными наградами. Потом мне уже сообщили, что этот якобы ветеран всю войну просидел в тылу, но свою биографию всегда преподносит так, будто не вылезал с передовой. И даже был там ранен, хотя, как мне опять же сказали по секрету, «ранение» он получил на продуктовом складе, когда ему ногу придавило стеллажом с тушенкой.

Да, были и такие, в семье, как говорится, не без урода. Но большинство все же честно проливали кровь на полях сражений за то. И сейчас эти ветераны, украсив грудь медалями и орденами, многотысячной толпой собрались здесь, у монумента Боевой и Трудовой славы.

Как мне услужливо напомнила моя профессиональная память, идея монумента возникла после того, как в 1968 году ветераны и участники войны начали собирать в один список имена всех погибших в Великой Отечественной Войне пензяков. Уже была собрана информация о 114 тысячах павших, когда возник вопрос, что делать дальше с этим списком? В царские времена в память о жертвах войны строили часовню или церковь. Но сейчас-то, в эпоху развитого социализма и всеобщего атеизма, такая затея не прокатит.

Второй секретарь обкома КПСС Георг Мясников, получив информацию о сборе имен скорбного списка и об идее строительства монумента, заявил: «Надо памятник ставить! И не только тем, кто погиб, но и тем, кто ковал победу в тылу. Памятник для всех…». Вот с его подачи работа по возведению памятника Победы и закипела.

Конкурс на проект памятника выиграли скульпторы из Ленинграда. Как-то мне попали в руки характеристики монумента: «Солдат и мать с ребенком на руках, который держит позолоченную ветвь, олицетворяющую торжество жизни. Выполнен в бронзе Высота – 5,6 м, установлен на постаменте высотой 1,75 м. Пандусы, окружающие памятник, в общем ансамбле имеют форму 5-конечной звезды. В одной из стен пандуса – ниша. В ней – книга с именами воинов пензяков, погибших в ВОВ».

Строительство памятника, начавшееся в 1973 году, стало поистине народной стройкой. Ведь монумент возводили не только за счет государства, но и на добровольные пожертвования многих пензяков. Оказалось, что и Валентина, как и практически все ее коллеги, скидывалась на монумент. Так что она имела полное право с гордостью находиться в рядах пришедших сюда отпраздновать юбилей Победы.

По такому поводу был устроен митинг с участием первых лиц города и области. Из динамиков неслись поздравления, пожелания мирного неба надо головой, и заверения, что советские люди не хотят войны, но если будет нужно, то мы все как один…

С демонстрации пришли уставшими, и принялись за праздничный обед, приготовленный Валентиной по такому случаю. Уже тогда салат оливье являлся неотъемлемой частью праздничного застолья. Подняли по бокалу вина. А еще мне понравилась газировка в бутылках, не сравнить с тем, что стали продавать в будущем в пластиковых полторашках.

А вечером понедельника я садился в купейный вагон фирменного поезда «Сура».

Если в мое время сесть на поезд без паспорта было нереально, то в эпоху застоя проводницы документы и не думали проверять. Понятно, ни о каких чеченских террористах тогда и речи не шло. Другое дело, если вдруг в Москве попаду под проверку документов… Но я наделся, что такого не случится.

Место в купе я занял первым, вскоре ко мне присоединилась семейная пара. Мелковатый муженек рядом со своей дородной супругой смотрелся довольно забавно. Зато Вера Николаевна – как представилась женщина – сразу заняла собой все пространство. И не столько физически. Она тут же развила бурную деятельность, заставив стол традиционным пищевым набором советского пассажира: хлебом, жареной курицей, вареными яйцами, зеленым луком со своего подоконника и картошкой в мундире… Разве что помидоров с огурцами не хватало – но не сезон. До кучи украсила натюрморт настойкой из черной смородины, которую в своей деревне якобы делает ее папаня.

– И рюмки захватила, – сказала Вера Николаевна, вынимая из своей необъятной торбы аккуратно упакованные стопочки под спиртной напиток. – А то ж не стаканами настойку-то хлестать.

Пришлось и мне выложить свои припасы, заботливо укутанные в целлофан Валентиной.

Муженька соседки по купе звали Иван Алексеевич, тот, кажется, так ни разу и не открыл рот, зато то и дело подливал себе в рюмку из бутылки, пока его не одернула супруга. Рассказала, что едут они в гости к дочке, которой посчастливилось выйти замуж за москвича, работавшего водителем троллейбуса. Я признался, что написал пару книг и вот везу их пристраивать в издательства. Вера Николаевна тут же заинтересовалась, о чем произведения. Пришлось вкратце пересказывать.

– Напечатают – обязательно куплю, – заверила бойкая дама.

На станции «Белинская» в Каменке к нам подсел четвертый пассажир. Хмурого вида дядька молча забрался на свою верхнюю полку и отвернулся к стене. Кстати, всегда удивлялся, почему в Каменке станция называется «Белинская», ведь город Белинский (по-старому Чембар) – центр соседнего района.

Мы еще немного тихо посидели, после чего Вера Николаевна приказным тоном объявила отбой. Перед сном я сбегал в туалет в конец вагона, после чего с чистой совестью и столь же чистым мочевым пузырем забрался на свою полку. Перед отходом ко сну проверил содержимое сумки, убедился, что деньги, рукописи и «ридер» на месте, пристроил ее в углу, прижав подушкой, и вскоре провалился в сон.

Москва встретила нас солнечной погодой. Вера Николаевна с супругом сердечно со мной попрощались, отправившись с Казанского вокзала по своим делам, а я спустился в метрополитен. От «Комсомольской-кольцевой» проехал две остановки до «Новослободской», поднялся наверх, и через десять минут пешего хода был на Сущевской, возле парадного крыльца издательства «Молодая гвардия».

Накануне отъезда из Пензы я потратил почти пятнадцать рублей на междугородные переговоры, узнавая в справочных телефоны издательств, и донимая ответственных литературных сотрудников. Первым делом отзвонился в «Художественную литературу», но там меня огорошили известием, что издают только зарубежных и русско-советских классиков. Так что шансов пристроит хотя бы одно из двух произведений у меня практически ноль. На прощание посоветовали попробовать удачи в издательстве «Молодая гвардия». Те печатают и молодых прозаиков-поэтов, к тому же в их ведении находится несколько журналов. Так же порекомендовали заглянуть в журнал «Юность», там вроде бы приветствуются молодые авторы. Не в смысле возраста, а в смысле известности, хотя и в свои 35 лет я в любом случае, наверное, считался бы молодым автором.

Таким образом, я дозвонился и в «Молодую гвардию», и в «Юность». В обеих редакциях предложили привезти рукописи, но ничего не обещали. Но почему-то я был уверен, что произведения Пикуля и Астафьева по-любому их заинтересуют.

В «Молодой гвардии» меня препроводили к завлиту – подтянутому, слегка седоватому Иннокентию Сергеевичу Блохину. Тот резво встал из-за стола, протянул мне руку, предложил садиться. Поинтересовался, что за вещи я им привез, заодно попросил рассказать вкратце о Пензе, чем живет провинциальный город, тут же вспомнив какую-то ничего не значащую историю, связанную с моим городом.

На прощание Блохин вручил мне свою визитную карточку, что для того времени считалось, наверное, чуть ли не признаком аристократизма.

– Звоните не раньше чем через месяц, к тому времени мы ваши рукописи постараемся прочитать, – напутствовал меня заведующий литературной частью.

В редакции «Юности» все прошло по похожему сценарию. Так уж получилось, что один сотрудник, работающий с рукописями авторов, находился в отпуске, а второй на больничном. Поэтому меня принял сам главный редактор Борис Полевой, автор знаменитой «Повести о настоящем человеке». Я проникся важностью момента. Ведь в той жизни мне не довелось видеть вживую легендарного писателя. Борис Николаевич (гляди-ка, прямо как Ельцин) оказался человеком без апломба, то и дело говорил «голубчик», в общем, мы легко нашли с ним общий язык. «Вот он какой – Борис Полевой», родился в голове экспромт.

Принял у меня обе рукописи, обещал, если время будет, лично с ними в ближайшее время ознакомиться. Но понадеялся, что вскоре поправится хотя бы один сотрудник отдела рукописей, а то у него и так работы выше крыши. Немного удивило, что на прощание Полевой вручил мне не визитку, а листочек с нацарапанным на нем номером своего рабочего телефона.

Вышел на улицу, напевая под нос «Миллион алых роз», и тут мне в голову спонтанно пришла мысль сделать Вале небольшой подарок. Ведь эту песню на музыку Паулса Пугачева впервые спела, если мне не изменяет память, в начале 1980-х. Однозначно Вознесенский еще не сочинил стихотворение, воспевавшее историю любви грузинского художника Нико Пиросмани к актрисе Маргарите. И почему бы не подсунуть стихи в ту же «Юность», выдав их за текст, написанный простым завмагом из Пензы?

Или, раз Валя у нас работник торговли, может, лучше сунуться со стихами в журнал «Работница»? Издание вроде как рассчитано больше на женщин, вот пусть и автор будет женщина.

Тогда следующий вопрос – как найти редакцию «Работницы»? Ответ я получил в приемной «Юности», там мне подсказали, как проехать к Бумажному проезду, где и находилось нужное мне издательство. Менее чем через час я прибыл по указанному адресу. По пути запасся шоколадкой, которая перекочевала к секретарше главного редактора, за что та быстро отпечатала стихотворение за подписью Валентины Колесниковой – заведующей овощным магазином из Пензы, ударника коммунистического труда, заботливой матери и просто хорошего человека. Внизу был указан домашний адрес, который, надеюсь, запомнил правильно.

Единственное, я заменил несколько слов в тексте. Вместо «Он тогда продал свой дом, продал картины и кров» я вписал: «Продал он все, что имел, продал картины и кров»… Просто мне всегда казалось глупо, что Вознесенский упоминает одновременно и «дом», и «кров», ведь по смыслу это одно и то же.

Один из двух экземпляров текста я оставил себе, а второй вручил заведующей отделом рукописей, вкратце рассказав о поэтессе из магазина, впечатленной случайно прочитанной где-то историей художника Пиросмани. Не выпускавшая сигареты из накрашенных ярко-красной помадой губ женщина в возрасте под пятьдесят быстро прочитала стихотворение, потом еще раз, уже более вдумчиво, и наконец сипловатым голосом вынесла вердикт:

– Беру!

После чего мы вежливо распрощались и с чистой совестью я покинул издательство.

Кстати, что касалось третьих экземпляров книг «Крейсера» и «Печальный детектив», то они лежали дома, под присмотром Валентины. Еще перед отъездом мне в руки попали местные газеты «Пензенская правда» и «Молодой Ленинец». Удивительно, но в те годы в периодике печатали прозу и даже стихи. Прозу, правда, перепечатывали с вышедших книг, а вот стишки публиковали даже местных авторов. Появилась идея, не попробовать ли предложить пензенским изданиям свои рукописи. Ну а что, известность на местном уровне лишней не будет. Чем больше про меня узнают людей – тем лучше!

Кстати, я одно время баловался стихами. Кое-что даже помнил наизусть. Но для публикации в периодической прессе вряд ли подойдут, например, стишки типа:

Мальчик с кухонным ножом Отомстил обидчику, Ночью к спящему пришел И порезал личико.

Или

Как-то раз решили дети Поиграть в маньяков, Расчленен тупой ножовкой Добрый дядя Яков.

Не прокатит и вот такой «черный юмор»:

Если вены режешь хмуро В ванне с тепленькой водой, Ты скорее всего дура И страдаешь ерундой!

Ну а это?..

В глухом лесу срублю себе избушку, Поставлю ульи, взрою огород, И буду просыпаться под кукушку Из года в год, из года в год, из года в год… Потом от ЛЭП я кину проводочек И вместо свечек лампочки вверну, Как явствует из этих емких строчек, Связь с прошлым не совсем перечеркну. Затем на крышу водружу «тарелку», Чтоб телевиденье глядеть по вечерам, А не на чучело подбитой камнем белки, Которая живой была позавчера. А чтобы вовсе в скуке на зачахнуть, Я проведу в избушку интернет, И не успеете, ребята, даже ахнуть, Как сайт себе создам izbushka.net.

Нет, ведь «Тарелку» и Интернет в 1975 году еще не изобрели. Да и уединение главного героя в эпоху коллективизма не думаю, что сильно приветствуется.

Редакторам наверняка покажется мрачноватым стихотворение «Эпитафия»:

Придет и наш с тобой черед Лежать под гробовой доскою. Вот только знать бы наперед, Кто вспомнит о тебе с тоскою. Кто на могилку принесет Живой букет из белых лилий И тихо над тобой всплакнет, Кусая губы от бессилья. А может, будешь ты лежать Забытый всеми в одночасье, Нам не дано предугадать И в этом, друг мой, тоже счастье.

Так, а что же можно предложить? Память, давай уже напрягись… Вот!

Не болей, моя хорошая, Я страдаю, как и ты, И таблетки как горошины Покупаю, не цветы… Я горячий чай с малиною Принесу тебе в кровать, Одеяло я с периною Буду нежно поправлять. Ты в болезни тоже милая Хрупкая, как мотылек, Что летит, порхая крыльями На горящий фитилек. Но пора уже поправиться Хватит нежиться, мой друг, Мне с хозяйством не управиться Не хватает твоих рук. Не хватает стряпни лакомой, Отутюженных штанов, И улыбки твоей ласковой… Моя верная любовь!

Ну а что? Вполне себе лирично, с долей тонкого юмора, про любовь-асисяй опять же… После некоторых размышлений решил, что местная периодика все же перебьется без моей прозы. Нечего размениваться по мелочи. А вот стихи занесу, мне не жалко. Главный расчет – на «Молодую гвардию» и «Юность». Вот где меня ждут известность и признание!

Хм, вот уж никогда не думал, что я настолько тщеславный, что уже делю шкуру неубитого медведя. В глубине души оправдываю себя, что все это делается ради достижения какой-то великой ЦЕЛИ, но что-то эта самая ЦЕЛЬ пока толком не вырисовывается. Пока я чисто несу себя в массы за счет Пикуля и Астафьева. При этом обдумываю варианты с более реальным и быстрым доходом. То же производство пакетов, ну там пока еще конь не валялся, нужно выяснять технологию производства. Еще неизвестно, как крупно придется вкладываться.

Обдумывал и вариант с пошивом джинсов, и даже производством «варенок». А что, залил «Белизну», довел до кипения, и макаешь в кастрюлю или ведро джинсы. В 12 лет с другом проводили эксперимент, от матери, помню, хорошо влетело. Но тем не менее получились настоящие «варенки». Вот только если мне память не изменяет, «варенки» появились где-то в перестроечные годы. Но почему бы не стать первопроходцем?! Тем более тут вложения должны быть поменьше, и сам процесс попроще.

Оставшиеся до отъезда домой полдня бродил по Москве. Зашел в Третьяковскую галерею, благо билет стоил чуть ли не копейки, в Русский музей… Ну и как же без посещения Красной площади! Побродил вдоль кремлевской стены, где нашли последнее пристанище видные деятели партии и советского правительства. Брежнева пока здесь нет, еще семь лет старичку невнятно гудеть с трибуны. Зато Ленин уже лежит в стеклянном саркофаге. В той жизни я не смог ни разу попасть в мавзолей. То ремонт, то не до Ленина было… А сейчас мавзолей работал, и я не мог упустить возможность полюбоваться останками вождя мирового пролетариата. Правда, пришлось отстоять солидную очередь, в которую затесалось немало иностранных туристов. Немного удивился тому. Что Ильич в своем саркофаге словно светился изнутри, будто внутрь него напихали лампочек. Впрочем, подобное кощунство руководящие органы вряд ли бы допустили.

Не смог пройти мимо ГУМа, серой громадой возвышавшегося напротив мавзолея. Вспомнил историю, которую нам рассказывал препод нашего истфака. Якобы во времена застоя от Брежнева поступила команда: «ГУМ убрать! Не место торжищу рядом с национальными святынями – мавзолеем и Кремлем!» И пошел бы ГУМ на кирпичики, да спас анекдотический случай. Супруга одного из больших партийных начальников имела свой интерес к ГУМу: пользовалась услугами местного ателье. Она приехала в ГУМ – на примерку, а ей и говорят, что так, мол, и так, ликвидируется ателье. Вместе с ГУМом. Даму это озаботило, и она что-то сказала своему супругу. А он, в свою очередь, на ближайшем совещании этак наивно спросил: «Кто-то, говорят, решил закрыть ГУМ?» На следующий день в Минторг страны позвонили и распорядились ранее направленное решение за номером таким-то под грифом «совершенно секретно» не исполнять.

В мое время в здании с фонтаном располагались дорогие бутики, сейчас, понятное дело, все смотрелось не так пышно и пафосно. Ассортимент продукции мог удивить разве что провинциала, привыкшего ходить весной-осенью в резиновых сапогах и телогрейке. Но, с другой стороны, цены оказались вполне демократическими, доступными рядовому советскому гражданину.

Мое внимание привлекла небольшая очередь в отделе парфюмерии. Подошел, поинтересовался, что дают. Оказалось – духи «Красная Москва». Пустой флакон таких духов в красно-белой коробке стоял у Валентины дома на видном месте. Наверное, в Пензе этот аромат приобрести не так легко. Здесь духи стоили 5 рублей. Я прикинул оставшуюся наличность, и решил все-таки встать в очередь, а через несколько минут стал счастливым обладателем коробочки парфюма. Да, подарок Вале я сделаю за ее же счет, но вряд ли она меня за это отчитает. А все потраченные на меня деньги я рано или поздно ей верну, и лучше раньше, чем позже.

К вечеру подтянулся на Казанский вокзал. Перекусил в привокзальном кафе, а тут уже и посадку на поезд объявили.

– Ну как?

Это было первое, что произнесла Валя, когда утром среды 14 мая встретила меня на пороге квартиры.

– Все согласно сценарию, – улыбнулся я и торжественно вручил коробку «Красной Москвы».

Глаза Валентины округлились, она ахнула, чмокнула меня в щеку, вырвала из рук духи, распаковала и тут же нанесла несколько капель на шею и запястья. От нее так волнующе запахло, что захотелось уложить ее в постель и накинуться аки коршун. Но Валя охладила мой пыл, сказала, чтобы все ласки я приберег на вечер, а сейчас она опаздывает на работу. А мне желательно ополоснуться с дороги, переодеться в чистое, и дожидаться ее возвращения. Суп в холодильнике, там же вчерашние макароны с уже отваренной сарделькой. Второй комплект ключей от квартиры на книжной полке, это если мне приспичит куда-то прогуляться. Ну что ж, спасибо за доверие!

Оставшись один, я решил последовать совету возлюбленной и принял душ, благо очереди в ванную не наблюдалось. Выйдя на общую кухню, услышал из-за двери Акжигитовых подозрительный стрекот. Что-то он мне напоминал. Вечером поинтересовался у Валентины насчет необычного звука.

– А, это… Ну это же Айгуль на швейной машинке строчит. Я тебе не говорила, что она еще и заказы на дом берет? Просит немного, я, бывает, и сама у нее что-нибудь прошу прострочить.

– Ну то есть одежду она шить может?

– Почему нет? А что это тебя так заинтересовало? Хочешь заказать у нее что-нибудь?

Решившись, рассказал Вале о своей идее с пошивом джинсов. Та заинтересовалась.

– Заманчивая идея. Ткань и фурнитура твои, Айгуль получает только за работу, правильно?

– Ага. Почем у вас тут джинсы реализуются?

– В магазинах одежды ничего не найдешь, это или в Ухтинке на барахолке смотреть надо, или вообще в Москве искать. Я своей Ленке в Москве брала за 120 рублей.

– Ого, это ж целая зарплата инженера!

– А ты думал!

– Ну вот, смотри, пусть даже мы по сотне толкать будем. А еще я знаю способ, как сделать джинсы на вид словно вареными. Это за границей последний писк моды, а мы станем в Союзе первопроходцами. Такие можно и по 120, и даже по 150 толкать, если импортный лейбл приляпать.

Валя только покачала головой, ехидно улыбаясь.

– А ты подумал, как и кому все это продавать будешь?

– Ну мы же не массовое производство наладим, штучное. По знакомым джинсы только так разойдутся. У тебя в торговой сфере много знакомых? Ну вот, видишь, а у торгашей чтобы да деньжата не водились… Пардон, я не тебя имел в виду.

– Да ладно, я уж привыкла, про нас, работников торговли, только и говорят, что мы ворюги и подпольные миллионеры. В общем, план ясный, я поговорю с Айгуль, согласится она или нет. Насчет ткани и фурнитуры тогда подумаем. А сейчас давай доедай ужин и пойдем смотреть программу «Время». Узнаем, что в стране и мире происходит.

– Слушай, тебя это и вправду интересует?

– А что ты хочешь предложить?

Я недвусмысленно поиграл бровями, хитро улыбнулся, и в ответ получил ослепительную улыбку Валентины:

– Ну и кот ты, Сергей!

После чего плавно придвинулась и принялась медленно расстегивать на мне рубашку…

А через пару часов, уже готовый уснуть под теплым бочком моей красавицы, я как бы невзначай рассказал, как занес в редакцию «Работницы» стихотворение за ее подписью.

– А что за стихотворение?.. И почему меня указал автором? Это же ведь твои стихи!

– Ну, во-первых, это всего лишь маленькая благодарность за то, что ты меня приютила. И не вздумай сопротивляться! Все равно я больше прославлюсь со своими книгами, – тут я шутливо ущипнул Валю за попу, отчего так же шутливо получил в ответ игривый шлепок по шаловливой руке. – А во-вторых, слушай давай стихотворение, и не говори, что не слышала.

После чего, добавив в голос пафоса и едва сдерживаясь, чтобы не перейти на песенный жанр, я продекламировал «Миллион алых роз» со своей правкой в первом куплете. Валя призналась, что история очень грустная, и в то же время светлая, и она так здорово никогда бы не написала. На что я ответил, мол, кто знает, какие в тебе дремлют таланты, и еще немного поболтав, мы провалились в объятия Морфея.

Глава 10

Пообщаться с Айгуль насчет возможности подкалымить собиралась сама Валя. Но так получилось, что первым разговор на эту тему завел я, правда, не с нашей потенциальной швеей, а с ее мужем. Да, по большому счету, начал Ринат, когда следующим утром увидел меня на кухне в моих джинсах из будущего.

– Слушай, а где ты такие штаны отхватил? Дорого обошлись? И что это за фирма Диесел?

– «Diesel»? Да из Китая наверное, оттуда все подделки к нам везут, – ляпнул я, не сообразив, что в это время из Поднебесной поток контрафакта, наверное, еще не так силен, как в 21 веке.

Тут я и подумал, что если мы договоримся с Айгуль, то Ринат все равно узнает про наш маленький бизнес. И вполне может наложить вето, если ему что-то не понравится. Да и Айгуль, как верная татарская жена, обязана будет посоветоваться с супругом. Почему бы не заинтересовать Рината, пока он на волне, так сказать, популизма?

– Слушай, у меня к тебе деловое предложение, – понижаю голос, и Ринат непроизвольно приближается, обдавая меня запахом лука. – Сейчас ведь даже самопальные джинсы дешевле 100 рублей не найдешь, правильно?

Собеседник кивает и внимательно слушает дальше.

– Вот я и думаю, может, взяться за пошив таких штанишек? Себестоимость… Ну, цифры я пока не узнавал, но вряд ли выше тридцатки. То есть навар приличный, в месяц можно клепать с десяток штанов. А твоя Айгуль вроде на машинке строчит, наверняка и с джинсами справилась бы. Ну как, заинтересовало тебя такое предложение?

Надеюсь, Ринат не победит меня сразу закладывать в соответствующие органы. Что-то я еще не встречал на своем жизненном пути татар, предпочитавших личной выгоде служение партии и отечеству. И в этот раз в своих расчетах не ошибся.

– Это да, жена на все руки у меня мастер, что угодно сшить может. И джинсы как-то знакомым шила, те и материал приносили, и выкройки. Но какая наша выгода?

– Ну если я покупаю ткань и фурнитуру, занимаюсь реализацией, а с вас только работа – то предлагаю 30 процентов с продажной стоимости.

Ринат яростно скребет сначала щетину, затем затылок. Смотрит куда-то в окно, мимо меня. Я словно слышу, как в его голове крутится барабан арифмометра. Наконец, взвесив все «за» и «против», решительно рубит воздух ладонью:

– В общем, я не против. Якши. Как скоро планируешь начать?

– Да пока все еще в стадии обсуждения. Нужно найти поставщика расходных материалов. Ну и выкройки разные, а то что ж, по одному лекалу строгать?

Ринат со мной согласился и отправился к себе в комнату общаться с Айгуль. А я вечером поведал Валентине о заключенном с Акжигитовыми устном договоре. Та тут же отправилась к соседям, чтобы лично разъяснить диспозицию. Вернулась через 15 минут, вполне себе довольная.

Выяснилось, что и Айгуль не против заработать для своей дружной семьи лишнюю копейку. Потому как вязание шарфиков и носочков особой прибыли не приносило. Готова была приступить к работе хоть завтра. Так что теперь перед нами стояла задача обеспечить швею джинсовой тканью и фурнитурой.

Честно сказать, мои познания в этой области были довольно скромными. Вот если бы пришлось решать историко-археологические задачки… Ну, например, открыл бы на территории области Золотаревское городище я, а не Геннадий Белорыбкин, который как-то выступал перед моими учениками с лекцией. Правда, на самом деле Городище было открыто еще в 1882 году местным краеведом Федором Чекалиным, но Геннадий Николаевич сумел откопать в буквальном смысле три новых селища и систему укреплений. А если это сделает не он в 1998 году, а я в 1975-м? Какие с этого буду иметь дивиденды? Нужно будет помозговать над этим вопросом. Тем более что место, где проводились раскопки, я посещал со своими троглодитами, думается, найду снова без проблем.

Итак, что мы имеем… Есть: швея, швейная машинка, выкройка одной модели джинсов. Нет: ткани и фурнитуры. То есть задача – приобрести недостающее. А как это сделать?

Как обычно, на выручку пришла Валентина со своими связями. На барахолке в Ухтинке ее знакомая торговала шмотками, из-под полы иногда приторговывала и джинсами, вот через нее реально было выйти на поставщиков. Если цепочка потянется дальше, то поставщики могли поделиться координатами, где можно купить ткань и фурнитуру. А могли и не поделиться. В таком случае процесс открытия ЧП Губернский затягивался бы на неопределенный срок. На крайний случай пришлось бы ехать в Москву, и через тех же цыган, торгующих по подворотням из-под полы «импортными» джинсами, пытаться найти поставщика. Но и этот вариант мог не сложиться, и уж тогда даже не знаю, что можно было бы и предпринять.

Базар в Ухтинке работал по выходным. Ехать мы запланировали туда в ближайшее воскресенье, это у нас будет 18 мая. Чтобы не терять времени даром, я на следующий день отправился на Карла Маркса-16, где в одном здании располагались редакции «Пензенской правды» и «Молодого Ленинца». Правда, молодежная газета занимала последний, пятый этаж, а их более старшие товарищи гнездились этажом ниже.

Десяток приличных стихотворений, которые мне удалось вспомнить, я прямо с утра отпечатал на машинке в кабинете Зинаиды. Извинился за столь ранний визит, поскольку народу вокруг ошивалось полно, и мое появление могло привлечь ненужное внимание. Но Зина только отмахнулась, поинтересовавшись моими успехами по продвижению рукописей. Я рассказал о поездке в Москву, а поскольку до этого как-то не предоставил ей возможности ознакомиться с рукописями «Крейсеров» и «Печального детектива», то решил порадовать стихами собственного сочинения. Зинаиде понравилось, и она даже попросила разрешения оставить ей на время один экземпляр с возвратом. А мне жалко, что ли?! Пусть читает, несет в массы мое творчество. Вот здесь я был реально горд, все ж таки сам сочинил, а не стырил у классиков!

В обеих редакциях со мной пообщались душевно. В «Пензенской правде», которой тогда руководил в должности главреда Вениамин Лысов, молоденькая сотрудница даже чаю предложила, пришлось отказаться, сославшись, что только что из дома. Пообещали ознакомиться со стихами в ближайшее время, поинтересовались, знаю ли я телефон редакции и есть ли у меня домашний телефон. Нацарапали на листочке свой номер, и мне это напомнило недавний визит в столичные издательства.

В «Молодом Ленинце» движение по этажу было более интенсивным, все ж таки не такие старперы сидят, как в «ПП», вот и бегают, места себе не находят. Так же побожились не потерять мои поэтические опусы, всучили свои телефоны, и я с чистым сердцем отправился восвояси. Единственное, что напрягало – в обеих издательствах сказали, что у них этих рукописей местных авторов – вагон и маленькая тележка. Причем несут не только стихи, но и очерки, их газеты тоже публикуют, предпочитая рассказы о природе и людях родного края. Ну ничего, время терпит.

А вот и долгожданное воскресенье! Мы с Валей садимся на пригородный автобус и едем в на барахолку. Ухтинка находилась на полпути к Бессоновке. Вспомнилось, что в те годы Бессоновский лук считался одним из лучших в стране, за ним приезжали оптовики со всего СССР. Но в 90-е производство элитного лука практически свернулось, сейчас его на прилавках днем с огнем не сыщешь. А сетевым магазинам и вовсе невыгодно местной продукцией торговать, тот же «Магнит» лучше будет реализовывать свою краснодарскую продукцию. Ну да ладно, вдруг мне удастся что-то изменить в истории страны, и в этой реальности в 2015 году бессоновский лук будет продаваться не только в нашей стране, но и за рубежом.

Наконец добираемся до Ухтинки, и битком набитый автобус моментально пустеет. Все мчатся на барахолку, где можно приобрести вещь, недоступную в обычном магазине.

Вот и мы неторопясь подтягиваемся.

– Кажется, Жанка где-то здесь должна торговать… А, вон и она, идем.

Подходим к знакомой Валентины, у той сколоченный из досок самодельный прилавок завален всяким тряпьем, наверное, считающимся в это время дефицитом. Пара покупателей (вроде как мамаша и сын-подросток) прицениваются к болоньевой куртке. Среди одежды замечаю кусочек джинсовой ткани. «Ковбойские штаны» лежат так, чтобы сильно не отсвечивать, и в случае чего можно было бы сразу накрыть их курткой или обычными брюками. Понятное дело, кому охота иметь проблемы с законом…

Сама продавщица – невысокая женщина в яркой куртке и темно-синих джинсах с подворотами снизу – увидев нас, радостно улыбается. Обмениваются с Валентиной приветствиями. После чего, дождавшись, когда покупатели вместе с покупкой отойдут в сторону, моя заводит с Жанной разговор. Та становится серьезнее, кивает, потом задумывается, косится в мою сторону, и в итоге обещает поговорить со своим поставщиком. Предлагает приехать через неделю, поскольку ни у нас, ни у нее телефона нет (невольно на ум приходит, что сотовый телефон – иногда весьма полезная вещь). После чего прощаемся и отправляемся домой.

А через неделю, как и договаривались, мы вновь приехали на барахолку. Жанна торговала на том же месте. Увидев нас, позвала соседку:

– Нинка, слышь, пригляди за товаром, я отойду на пару минут.

После чего жестом велела нам следовать за ней. По пути обмолвилась:

– Коля вас ждет. Я ему объяснила, что к чему, он вроде согласился с вами поговорить.

Короткое путешествие завершилось у небольшого сарая, переоборудованном в своего рода теплушку. Торговка толкнула дверь, сказала в полусумрак: «Привела», после чего кивнула, мол, заходите, и посторонилась, пропуская нас внутрь.

В «теплушке» за столом, накрытом ободранной клеенкой, сидели двое. Один был постарше, этакий пузатый коротышка, отсвечивал объемной залысиной, которую обрамляли черные, вьющиеся волосы. На безымянных пальцах обеих рук посверкивали золотые печатки. Во рту желтого металла тоже хватало. Картину завершал выпиравший из-под кожаной куртки массивный золотой крест на цепи толщиной в мизинец. Второй выглядел помоложе, и оба однозначно были цыганами. Ну да, по имени можно было догадаться.

Жанна испарилась, мы остались с незнакомцами наедине. Ромалы пристально нас разглядывали и молчали.

Я решил взять инициативу в свои руки, и кивнул тому, который постарше:

– Здравствуйте, вы, наверное, Николай?

– Лучше просто Коля, у нас, цыган, принято так говорить. А это мой племянник Ваня… Ты, значит, Сергей, а она Валя? Хорошо…Ну чего стоите, садитесь, стулья есть, не люблю разговаривать, когда один стоит, а второй сидит.

– Мы по поводу джинсы, – продолжил я, расположившись на табурете с потрескавшейся доской, а Валентине пододвинув более приличный с виду стул.

– Я знаю, Жанна сказала. Брат, надеюсь, то, о чем мы здесь будем говорить, останется между нами? В случае чего я вас не знаю, вы меня тоже, иначе… Ладно, не хочу никого пугать, давайте к делу. Что вас конкретно интересует?

– Материал и фурнитура.

– Какие объемы?

– Ну-у… Пока планируем сделать штук десять, поглядим, как пойдет. Если будут нормально продаваться – тогда снова к вам обратимся.

– А где планируете реализовывать?

– Пока по знакомым, через тех, кому доверяем. Может быть, и в Москву буду возить иногда.

Коля перебросился несколькими словами с племянником на своем наречии. Затем снова повернулся к нам:

– Мы закупаем уже готовый товар, под реализацию. Где берем – это наше дело. Но вам можем помочь за хороший процент. Наши расценки знаете? Нет? Короче, один погонный метр денима будет стоить 25 рублей. На одни джинсы вам понадобится 1,5 – 2 метра. То есть округляем, получается где-то в пределах 500 рублей. Плюс фурнитура – молния, заклепки, пуговицы, лейбл, прошивочная нить – на десяток пар обойдется в 100 рублей. Кстати, какой лейбл хотели? «Levi's» сгодится? Ну и хорошо. В общем, итого 600 рублей. Половину отдаете сейчас, вторую половину – по получении товара. Устраивает такой расклад?

Мы с Валей переглянулись. Перед походом сюда она сняла со сберкнижки практически всю наличность – 450 рублей. Сказала, что копила на новый холодильник, но видимо, придется обождать. И теперь две третьих этой суммы нужно отдать. А затем найти еще 150 рублей, чтобы полностью расплатиться с поставщиком. Зарплата у Валентины 6-го числа, то есть почти через месяц. Ну да ничего, что-нибудь да придумаем. Тем более что моя любовь чуть заметно кивает, обозначая согласие.

– Хорошо, по рукам!

Закрепляем нашу сделку рукопожатием, и тридцать червонцев исчезают в Колином кармане. Он их даже на свет не проверяет, наверное, уже наощупь отличает настоящую купюру от подделки.

Договариваемся встретиться здесь же через неделю, после чего мы с Валей покидаем сарайчик, пропитанный смесью запахов каких-то благовоний и табачного дыма.

Глава 11

Неделю я провел с пользой. Благодаря продолжавшемуся декрету соседки Зинаиды по кабинету перепечатал еще один роман. На этот раз я взялся за фантастику, за роман Энди Уира «Марсианин». Вроде в июле этого года состоится знаменательное событие в мире космонавтики – программа «Союз-Аполлон». Не исключено, что проект держится в секрете до момента старта, но было бы здорово опубликовать вещь как раз летом, получилось бы в тему.

После первого прочтения книги я был от нее в восторге, несмотря на, казалось бы, обилие технических подробностей. А хорошие книги я обычно сохраняю в надежде когда-нибудь снова взяться за их прочтение. Заодно докажу всем, что я разносторонний писатель, способен браться и за военную прозу, и за духовно-нравственную литературу, и за серьезную научную фантастику.

Естественно, в сюжет пришлось вносить некоторые коррективы, а также заменять некоторые фразы, начиная с первой строчки. В авторском исполнении она звучит следующим образом: «Я в полной заднице». После недолгого раздумья я написал: «Похоже, я попал в безвыходную ситуацию». Пусть не так емко, как у Уира, но вполне в духе советской цензуры.

Далее я излагал версию, что экспедиция на Марс была снаряжена Россией, а не США. И на Марсе застрял не американский астронавт Марк Уотни, а российский космонавт Виктор Огнев. Хотя экипаж, само собой, интернациональный, тут должно быть как раз в тему, учитывая вышеупомянутый совместный проект «Союз-Аполлон». Естественно, радиообмен происходит не с Хьюстоном, а с Королевым, где располагается, насколько я помнил, российский Центр Управления Полетами.

Этот роман я заранее решил отдать в журнал «Вокруг света». Как-то в детстве меня отправили летом к бабушке и дедушке в деревню, и там на чердаке я обнаружил целую связку журналов «Вокруг света» за 70-е и 80-е годы. От нечего делать стал листать, и потом не мог оторваться. Помню, с каким упоением прочитал раскиданный на несколько номеров роман Хайнлайна «Пасынки Вселенной».

В СССР журнал считался крутым, был своего рода окном в мир, куда обычный советский гражданин не имел доступа. «Вокруг света» зачитывали до дыр, хотя, по словам деда, подписка на год или полгода стоила недешево. А тут я, весь такой из себя красивый, прихожу к этим ребятам и небрежно этак бросаю им на стол рукопись. Вот, мол, почитайте на досуге, а я обратно в Пензу поехал, меня дела ждут. Некогда мне тут с вами лясы точить. А потом бах – и «Марсианин» в следующем же номере, и так несколько номеров подряд. Глядишь, с фантастикой я известности достигну еще быстрее, чем с «Крейсерами» и «Печальным детективом».

А тут еще радостное событие – мои стихи вышли сначала в «Пензенской правде», а следом и в «Молодом Ленинце». Валентина тут же скупила несколько экземпляров, чтобы похвалиться перед соседями и Татьяной. А я набрался наглости и позвонил в обе редакции, поинтересовавшись, платят ли они гонорар за публикацию стихов. Оказалось, что хоть и небольшой, но платят. В «ПП» попросили подойти за гонораром с паспортом в среду, 21 мая, а «МЛ» выдавал гонорар вместе с зарплатой, что штатным, что нештатным авторам 5 июня.

Мда, а как же я теперь без документов получу свой барыш? Ни паспорта нет, ни трудовой книжки, ни военного билета… Да меня запросто могут привлечь хотя бы за тунеядство.

А тут еще аккурат к выходным Петрович с грыжей лег в больницу. Овощной вновь остался без грузчика, и в пятницу мне пришлось снова выходить на работу. Ну да ничего, дело-то привычное, утешил я себя.

Как бы там ни было, в воскресенье, как и планировали, мы с Валентиной отправились снова в Ухтинку. Кто бы мог предположить, что все пойдет не совсем так, как мы рассчитывали… Вернее, совсем не так. Мы приехали с двумя объемными сумками, готовясь загрузить в них ткань и фурнитуру. Не заглядывая на барахолку, двигаемся к тому самому сараю, и утыкаемся… в запертую дверь. Черт, ну и везет мне в этом времени на двери с замками. Переглядываемся с Валентиной, и читаем в глазах друг друга нарастающую тревогу. Тут же, не сговариваясь, торопимся к торговой точке, где заправляет Жанна. Та на месте, но завидев нас, почему-то начинает кусать губы и отводит взгляд в сторону.

– Привет, – здоровается с ней Валя, и я чувствую, как буквально звенит ее голос.

– Привет, – отвечает Жанна, по-прежнему глядя куда-то мимо нас.

– Слушай, а ты не знаешь, где сейчас твой поставщик, этот, как его… Николай?

– А-а-а… А я не знаю, он что-то не появлялся еще. Вроде с утра должен был новую партию джинсы подогнать, а че-то нет его. Может, заболел?

В голосе торговки явно слышится надежда, что мы ей поверим и отчалим, удовлетворенные таким ответом. Но мы не верим, я вижу, как губы Валентины медленно сжимаются в тонкую нить. Такой я ее еще не видел, чего доброго, сейчас такой допрос с пристрастием подружке устроит, что придется «скорую» вызывать.

– Жанна, – вроде бы говорит тихо, но скрытая ярость того и гляди прорвется наружу. – Жанна, ты меня за кого здесь держишь? Я что, похожа на идиотку? Где твой поставщик, этот гребаный Коля? Я ведь тебя пока по-хорошему спрашиваю…

И тут уже подруга – похоже, теперь уже бывшая – не выдерживает. Быстро же она сдалась. Хотя, вероятно, это и спасло ее от более серьезных последствий. Потому что Валентина была готова, пожалуй, как минимум вцепиться ей в волосы.

– Валя, – сквозь всхлипывания говорит она, – я здесь вообще ни при чем. Ты когда Коле деньги отдала, он забрал у меня выручку за свои джинсы, остаток непроданного товара, а когда я спросила, почему он это делает, сказал, что у него появилась новая точка реализации. Я спросила начет вашего с ним дела, он почему-то засмеялся, и сказал, что с дурачками приятно иметь дело. Мол, в милицию они все равно не заявят, потому что сами собирались заняться противозаконной деятельностью. А у меня и телефона твоего нет. Да что толку, если бы я и позвонила?!

Твою же мать! Ну ведь что-то подсказывало мне, что мы серьезно рискуем, однако доверились этому пузатому уроду. Ведь знал же, что с цыганами лучше не связываться…

Похожие мысли отразились на лице и у Валентины. Но она выглядела скорее более расстроенной, чем злой на подругу и Колю.

– Эх ты…, – с тяжким вздохом сказала Валентина. – Хоть знаешь, где его можно найти?

– Так-то он появляется иногда здесь, у него тут цыганки ходят, продают из-под полы самоварное золото. А так больше ничего не подскажу… Да и не связывайтесь вы лучше с этими цыганами, там такая кодла, зарежут – и ничего не докажешь.

– Ну это мы еще посмотрим, – сказал я без особой уверенности в голосе.

Хотя прекрасно понимал, что шансы вернуть деньги практически равны нулю. Получается, и Валю подставил на деньги, и сам в ее глазах буду выглядеть лузером.

– Ладно, пойдем что ли, – вздыхает Валя. – А то стоим тут как…

Но не успеваем сделать и нескольких шагов, как мое сердце подскакивает и застревает где-то под кадыком. Я вижу не кого иного, как Колю, о чем-то беседующем с двумя колоритными чавелами. Вот это неожиданность, я-то уже считал, что наши деньги (вернее Валентины) того… Вот только как заставить этого мерзавца вернуть три сотни? И он сам крик поднимет, уйдет в несознанку, и бабы его

Прошу Валентину постоять на месте, а сам, стараясь особо не «светиться», подхожу поближе. Наскакивать на Колю и требовать вернуть деньги при всех было бы глупостью. Поэтому решаю пока просто наблюдать.

Вот наконец объект моего интереса прощается с цыганками, предварительно взяв что-то у одной из них и спрятав в нагрудный карман, после чего покидает барахолку. Следую за ним. По пути, словно на автомате выдергиваю торчавший из земли обрезок металлической трубы. Коля минует проулок и, судя по всему, направляется к припаркованной тут же «копейке». За рулем никого нет, значит, он приехал один. Уже неплохо!

Перед тем, как открыть машину, Коля озирается, и я лишь в последний момент успеваю нырнуть за угол ближайшего дома. Снова выглядываю. Вот он уже проворачивает ключ в замке двери. И здесь я срываюсь с места, подскакиваю сзади и со всего маху опускаю трубу на его прикрытую кепкой макушку. С легким всхлипом Коля оседает вниз.

Тут мне становится страшно. А вдруг я его на тот свет отправил, и еще не факт, что обошлось без свидетелей. Озираюсь, но вроде никого не вижу.

Проверяю у цыгана пульс, приложив два пальца к левой стороне шеи. Редко, но бьется. Значит, жить будет. От сердца немного отлегло.

Но что делать дальше? Вообще-то я шел за ним с целью вернуть свои деньги. Поэтому без тени сомнения принялся обшаривать карманы. В одном обнаружил десятку, трешку, и две рублевых купюры. Это не считая мелочи. А вот во внутреннем, похоже, этот жулик спрятал выручку, которую ему отдала цыганка. И это только полдень, значит, к вечеру они еще распродадут свое самоварное золото. Не наркотики же цыганки продают, в самом деле.

В будущем да, цыгане станут драгдилерами чуть ли не через одного, а поселок Липовка вообще превратится в маленькую Колумбию. Но пока, думается, до этого еще далеко.

Пересчитываю купюры. Ого, вместе с тем, что я выудил из другого кармана, получается 360 рублей, не считая мелочи. Это мы еще и с прибылью! Ну а что, сам виноват, так что можно это считать процентами за моральный дискомфорт.

Взгляд задерживается на пальцах цыгана, больше похожих на сосиски. Снять что ли с него печатки… Нет уж, что-то как-то я брезгую. Пусть радуется, что я хоть золото с нгео не упер.

Кстати, дернулся, сейчас еще, чего доброго, глазки откроет и срисует тут меня. А мне этого не нужно. Поэтому ноги в руки и обратно к Валентине.

Та дожидается меня на прежнем месте. В ее глазах читаются одновременно надежда и волнение. Молча протягиваю ей деньги, озвучиваю сумму и предлагаю быстро отсюда сруливать. Дважды повторять не нужно.

А дома нас ждал еще один сюрприз. На этот раз в лице участкового, скромно сидевшего в кухне на табуретке и мирно общавшегося с Ринатом. Увидев нас, Ринат приветственно кивнул и, быстро попрощавшись с представителем органов правопорядка, скрылся в своей комнате.

Старший лейтенант оказался, похоже, знакомым Валентины, поздоровался с ней учтиво, а в мою сторону посмотрел подозрительно. У меня же ком застрял в горле от нехорошего предчувствия.

– Валентина Александровна, я уж тут уходить собрался, думал, не дождусь вас… Нам сигнал поступил, что в вашей квартире проживает неизвестный гражданин. А поскольку это моя территория, вот решил зайти, познакомиться. Что за человек, откуда, где работает, в каких вы с ним находитесь отношениях… Ну вы меня понимаете.

Фух, значит, не по сегодняшнему происшествию, уже чуть легче. Но ненамного, потому что сейчас придется как-то выкручиваться, объяснять, кто я и что я, и неизвестно, чем еще все это закончится. А ну как отправит меня в кутузку до выяснения моей личности. Но, с другой стороны, давно пора было разрубить этот Гордиев узел. Раз уж застрял здесь, то рано или поздно все равно пришлось бы обзаводиться документами.

– Да что ж тут непонятного, – Валя просто само спокойствие. – Только что мы тут, Владимир Палыч, на кухне, людям мешаем, давайте в квартиру пройдем, там и поговорим.

На пороге комнаты участковый разулся, демонстрируя хорошее воспитание, а то ведь на моей памяти милиция и врачи имели свойство шлепать в комнату не разуваясь. Их даже не смущала налипшая на обуви грязь. В этом плане старлей мне уже начинал нравиться.

Расположились за столом. Валя предложила чаю, но участковый вежливо отказался, сославшись на то, что и так засиделся, нас ожидаючи, а ему еще нужно по двум адресам наведаться.

– Меня зовут Издольный Владимир Павлович, участковый этого микрорайона, – представился милиционер, и приготовил шариковую ручку с листком бумаги. – А как мне к вам обращаться? Документы есть какие-нибудь?

– К сожалению, документов нет. И мне кажется, что меня зовут Сергей Андреевич Губернский.

– Что значит, кажется?

– Видите ли, дело в том, что я частично потерял память…

В общем, выдал ту же историю, что и Валентине. Та сидела молча, лишь иногда кивая в такт моему повествованию. Все это время с лица участкового не сходило удивленное выражение. Под занавес моего рассказа Издольный наконец вышел из ступора:

– Ой, а что же это я, ничего и не записал. Так, давайте-ка еще разок, только с чувством, толком и расстановкой.

Минут через пятнадцать, заполнив убористым почерком две странички, старлей устало откинулся на спинку стула.

– Ну и дела, признаться, такое в моей практике встречается впервые… Сумка. Говорите. При вас пустая была?

– Пустая, шаром покати, – закивал я, внутренне трясясь от страха. Сейчас попросит показать сумку-планшет. А там электронная книга. Вот и объясняй, что это за невидаль такая. Глядишь, еще примут за иностранного шпиена.

Но, к моему великому облегчению, все обошлось. Гость не стал проявлять излишнего рвения.

– Владимир Палыч, так кто ж вам рассказал про моего постояльца? – попыталась прояснить ситуацию Валентина. – Что-то мне подсказывает, что тут не обошлось без нашей соседки с первого этажа. Старушка глазастая, прям живет на подоконнике.

– Так, давайте не будем строить догадки, есть сигнал, и мы обязаны с ним разобраться.

Но, судя по тому, что глаза милиционера забегали, Валентина в своих предположениях оказалась права.

– Короче, что прикажете с вами делать, Сергей Андреевич? В ИВС вас сажать вроде бы пока не за что, к тому же работаете под присмотром Колесниковой, она за вас как бы ручается. Ручаетесь, Валентина Александровна? Ну вот, я же говорил…

Книги, опять же, пишете, стихи в газету… Кстати, экземплярчик рукописей не завалялся случайно? Особенно интересно ознакомиться с материалом про оперативника на пенсии… Дадите почитать? Ну спасибо!

А не такой уж он и страшный, этот участковый. Вполне себе компанейский оказался. Пока, во всяком случае. Сидевший внутри меня ледяной ком начал постепенно таять, дышать сразу стало легче.

Изъяв последние экземпляры «Крейсеров» и «Печального детектива», Издольный на прощание попросил никуда меня не исчезать, чтобы в случае чего он мог мою персону сразу же найти:

– Только магазин и квартира, договорились? Валентина Александровна, у вас на работе есть телефон? Номерок скажите, я запишу на всякий пожарный. В общем, вы как ответственный работник торговли проконтролируйте, пожалуйста, своего подопечного. Я завтра же с утра доложу своему руководству, пусть тогда и решают, что с вами делать.

Проводив участкового, мы сели с Валентиной напротив друг друга и так какое-то время молча сидели, каждый погруженный в свои мысли. Наконец Валя не выдержала:

– Сереж, так оно даже лучше. Ну а сколько можно было тянуть? Паспорт тебе нужен, трудовая и военный нужны. Прописать я тебя пропишу, насчет этого не волнуйся.

– Валь, да как-то неудобно…

– Неудобно, Сережа, какать, штанов не снимая, как говорит Танькин ухажер. В общем, без бумажки ты букашка, так что документы в любом случае придется оформлять. Нет, если у тебя есть другие варианты, если хочешь куда-то сорваться – я тебя удерживать не буду. Конечно, влетит мне от участкового, так что ж поделаешь…

– Валя, ну что ты говоришь, моя хорошая! Неужели думаешь, что я смогу поступить вот так, по-свински?! У меня в этом мире нет никого ближе тебя.

Глаза моей любимой женщины предательски заблестели, да и у меня защипало в носу. Мы одновременно смущенно отвернулись друг от друга.

– Слушай, что-то я так проголодался… Что там у нас вкусненького в холодильнике? Сосиски? Отлично, щас макарошек сварим и отобедаем… Или уже поужинаем? Кстати, хлеба пара крошек осталась, может, я слетаю в магазин? Кефира заодно взять? Хорошо, все записал на подкорку, уже лечу… Кстати, надо Ринату рассказать про цыганское кидалово, объяснить, что с джинсами пока придется обождать. Сама скажешь? Ну тогда я побежал, все, люблю-целую.

Глава 12

На следующий день ближе к вечеру в овощном магазине с черного хода появился давешний участковый. Вид у него был деловой, он извлек из своей папки повестку и попросил расписаться.

– Завтра в 10 утра вас ждет у себя начальник Ленинского РОВД подполковник Митрофанов. Кабинет номер 27, попрошу не опаздывать.

– А что мне там светит? – не без тревоги поинтересовался я у старшего лейтенанта.

– Да не волнуйтесь, если за вами ничего такого не числится – то и бояться нечего. А то может и вообще концов не найдут. Я слышал про такой случай, в Челябинской области кажется, произошел. Тоже пришел в милицию мужик, ни денег, ни документов, очнулся, говорит, в каком-то подвале, лежа на магистральной трубе, на ватнике. Дело-то зимой было, а как он там оказался – объяснить не может. Ничего, мол, не помню, кто я и откуда. Ну вот фото его разослали по всей стране, несколько лет уже прошло, и как бы никаких результатов. А вы вон свою фамилию и имя с отчеством вроде как вспомнили, может, это и облегчит установление личности.

Кстати, рукописи, если что, у начальника заберете. Я, если честно, успел за вечер «Крейсера» прочитать, проглотил одним махом. Может, вы и вправду писатель? А от умственного перенапряжения вдруг раз – и память отказала… Да что гадать, главное, не забудьте, завтра в 27 кабинете в 10 утра.

На прощание Владимир Палыч хотел прикупить пару килограммов картошки, однако Валя даже и не захотела слушать про деньги, накидала ему в хозяйственную сумку отборного корнеплода и под поток милицейских благодарностей отправила восвояси.

– Все будет нормально, главное, веди себя спокойно и не придумывай ерунды, – напутствовала меня следующим утром Валентина. – А то мало ли что тебе в голову взбредет. Я в случае чего всегда за тебя поручусь.

У кабинета начальника РОВД я был за десять минут до указанного времени, по пути предъявив повестку дежурному. Оделся в то, что мне Валентина купила в первое же воскресенье нашей совместной жизни. Одежду, в которой я появился в этом мире, благоразумно оставил дома в шкафу.

Прочитал бронзовую табличку на двери:

Начальник РОВД Ленинского района г. Пензы

Подполковник милиции

Митрофанов Евгений Миронович

За дверью оказалась приемная, где одинокая секретарша что-то печатала на машинке. Увидев меня, поинтересовалась, по какому я делу, поднялась, приняла повестку и после легкого стука приоткрыла дверь кабинета.

– Товарищ подполковник, к вам Губернский… Да, у него повестка на 10 утра… Входите, Сергей Андреевич.

Протиснувшись мимо секретарши, которая тут же захлопнула за мной дверь, оказался в наполненном табачным дымом кабинете. Что и немудрено, поскольку коренастый мужчина в возрасте за пятьдесят с двумя крупными звездочками на погонах дымил папиросиной словно паровоз, а в пепельнице громоздилась гора окурков. Это ж сколько он за утро успел выкурить?! Неужто совсем не думает о своем здоровье!

– Здравствуйте, присаживайтесь, – откашлявшись, приветствовал меня начальник РОВД, и извлек из сейфа папочку, а из нее, в свою очередь, те самые два листочка, в которые позавчера участковый записывал мой рассказ. – Значит, вы тот самый Губернский, который память потерял? А теперь работает грузчиком в овощном и романы пишет? О-о-очень интересно. Ну-ка, давайте рассказывайте, Сергей Андреич, вашу загадочную историю. Бумага – это одно, а рассказ от первого лица, понимаете ли, совсем другое. Кстати, курите? Нет? Правильно, а я вот никак не брошу… Ну так, что с вами приключилось?

Пришлось еще раз излагать выдуманную историю, пытаясь изобразить все как можно правдивее. Хорошо, что здесь не в ходу детектор лжи, а то ведь легко бы провалил допрос с его применением. Митрофанов слушал внимательно, даже забыл про свою папиросу, которая сама собой дотлела в его губах.

– Дааа… Это вам еще повезло, что женщина такая попалась, пригрела. А чего ж сразу в милицию не обратились? Испугались? Не милицию нужно бояться, а тех, кого она ловит. Милиция защищает советских граждан и днем, и ночью. Наша служба, как поется, и опасна и трудна. Так что вот! В общем, сейчас пройдете с криминалистом, он ваше фото сделает. Размножим и разошлем, в первую очередь по области. И дам направление к хорошему своему знакомому, доктору медицинских наук Льву Моисеевичу Томскому. Уж если и он окажется бессилен – тогда больше никто вам не поможет. Не в Москву же вас отправлять, в Сербского, в самом деле.

Подняв трубку телефона внутренней связи, Митрофанов вызвал криминалиста. Через несколько минут в кабинете появился сутулый человек неопределенного возраста, в очках с роговой оправой.

– Петр Сергеич, будь другом, сделай пожалуйста фото человека, надо будет разослать по всем районным РОВД, как Пензы, так и области, пусть у себя на стендах развесят. А то, вишь, товарищ память потерял, не помнит, кто он и откуда, может таким способом кто-то его и опознает. И это… пальчики откатай заодно. Такая уж процедура, гражданин Губернский, ничего не попишешь. Мало ли, вдруг за вами все-таки что-то числится… Да-да, есть соответствующая инструкция, которой предписывается проводить дактилоскопию, фотографирование и проверять по всесоюзной картотеке судимых. Процесс может занять до полугода. На этот период мы вам выдадим справку с вашей фотографией, будет пока вместо паспорта. Если ваша биография чиста, или концов вообще не найдут, то тогда получите и паспорт, и трудовую книжку. Вы же ведь пока так и будете в овощном на разгрузке трудиться? Ну вот, а то, поймите сами, в Советском Союзе безработных нет. В общем, Сергеич, как все сделаешь, верни человека обратно, мне еще нужно ему в повестке расписаться, а то не выпустят.

Процесс фотографирования в фас и профиль надолго не затянулся. После того, как молчаливый криминалист вернул меня обратно в кабинет начальника РОВД, подполковник снова было предложил закурить, но тут же шлепнул себя ладонью по лбу, вспомнив, что я не курю.

– Так вот, насчет Томского… Я ему уже позвонил, он крайне заинтересовался вашим случаем, и завтра утром ждет вас у себя. Вот адресочек, подходите прямо к 9 утра. Да, Лев Моисеевич просил еще и рукописи ваши дать ему почитать. Вот, держите, заодно и передадите из первых, как говорится, рук.

– А я на неделе еще роман написал, – замечаю как бы между делом, вспомнив «Марсинанина».

– Еще?! Ну вы прямо стахановец! Отлично, его тоже захватите. О результатах обследования Томский мне сам отзвонится, и возьмите вот на всякий случай номер телефона моей приемной. Попрошу, чтобы вас сразу со мной соединяли. И завтра подойдите в районе обеда, мы вам справочку выдадим, удостоверяющую вашу личность.

* * *

Заместитель главного врача областной психиатрической больницы им. Евграфова Лев Моисеевич Томский в последнее время страдал от своей нереализованности. Уже шестой десяток пошел, а великих открытий в области психиатрии в его биографии так и не случилось. Не считать же докторскую прорывом в медицине, ведь, по большому счету, он просто объединил в своей диссертации достижения советских психиатров, использовавших в лечении больных нейролептические препараты.

Но раздавшийся вчера звонок от бывшего одноклассника полковника Митрофанова заставил Льва Моисеевича воспрянуть духом. Пациентов с потерей памяти в его медицинской карьере еще не встречалось. А вдруг это шанс, подаренный ему судьбой, что-то перевернуть в мире психиатрии?

До этого Томскому как-то попадалась на глаза научная статья из специализированного немецкого журнала, где рассказывалось о самых ярких случаях потери памяти у людей. Особенно профессора потрясла история Анселя Борна. Герой статьи до 31 года оставался воинствующим атеистом. 28 октября 1857 года он и вовсе заявил, что лучше ослепнет, оглохнет и онемеет, чем поверит в существование Бога. На следующее же утро он почти оглох, онемел и ослеп. Ансель уверовал, пошел в церковь, покаялся, с ним случилось чудо, чувства вернулись, и он стал проповедником.

Через 30 лет, 17 января 1887 года, Ансель Борн снова удивил. Он снял со своего счета все накопления и поехал в городок Норристаун, где открыл магазинчик с фруктами и сладостями под именем Альберта Брауна. Два месяца он успешно развивал свой бизнес, но 15 марта проснулся и понял, что «не тот это город, и полночь не та». Борна вдруг стало удивлять, что окружающие настойчиво называют его Альбертом. Он был уверен, что на дворе 17 января, а то, как он открыл дело и как оказался в Норристауне – этого совсем не помнил. В итоге Ансель Борн вновь стал собой. Этот случай стал первым зарегистрированным случаем диссоциативной формы амнезии. Интересно, что в состоянии гипноза в Борне проявлялась личность Альберта Брауна, которая исчезла только после продолжительного лечения.

А что, если случай и с этим загадочным грузчиком-писателем из той же оперы? Неудивительно, что утренней встречи с пациентом Томский ожидал с особым нетерпением. Когда этот мужчина средних лет с рукописями подмышкой появился в его кабинете, профессор с трудом скрывал возбуждение, а во время повествования незнакомца то и дело потирал ладони.

– Ну-с, очень, очень любопытно, – констатировал Лев Моисеевич, когда рассказ Губернского подошел к концу. – То есть вообще ничего не помните из прошлой жизни? Занятненько… А можно с вашими рукописями ознакомиться? И стихи принесли? Тоже давайте… Та-а-ак, недурственно. Неплохие, знаете ли, стихи. А с вашими прозаическими произведениями я на досуге ознакомлюсь, если вы не против.

Потратив на беседу, первичный осмотр и тесты около двух часов, психотерапевт нацарапал в своем блокноте предварительный диагноз: ретроградная амнезия. Может быть, что-то покажут электроэнцефалография, анализы крови, биохимические и токсикологические анализы… По выписанному им рецепту больной пропьет курс пирацетама и аминалона. По-хорошему, уложить бы этого Губернского в 3-е отделение на недельку, чтобы постоянно находился под контролем лечащего персонала… Но, когда Лев Моисеевич заикнулся о такой возможности, то в глазах сидевшего напротив человек мелькнул такой ужас, что психотерапевт решил не вводить гостя в паническое состояние, это могло негативно сказаться на результатах исследований.

По мнению Томского, идеальная среда для человека – и не только с подобным диагнозом – та, в которой он чувствует себя наиболее комфортно. На него не должны влиять посторонние факторы, иначе эксперимент получится недостаточно чистым. О грузчике, пишущем стихи и романы, Лев Моисеевич уже думал, как о подопытном кролике, представляя его ключиком, с помощью которого, если повезет, удастся открыть дверцу в историю психиатрии и встать в один ряд с Сеченовым, Тепловым, Роршахом, Лоренцом… Нет, на «нобелевку» Лев Моисеевич, конечно, не замахивался, но на занесение своих исследований в учебники по психиатрии в глубине души все же надеялся.

Как бы там ни было, в своем предварительном диагнозе «ретроградная амнезия» Томский был почти уверен. Остаток дня профессор потратил на знакомство с рукописями, прочитывая их в ускоренном режиме, по диагонали. Однако! Товарищ не только грамотно и интересно пишет, но еще и в разных жанрах. Тут тебе и военная проза, и социальная, и фантастика… Причем, если не наврал, все это в течение последнего месяца, и сразу на машинке! Уникум!

А спустя неделю психотерапевт набрал номер начальника Ленинского РОВД:

– Женя, привет! Ты как, на рыбалку в это воскресенье не планируешь? Командировка в Куйбышев? Жаль, а то бы я составил тебе компанию… Я, собственно, насчет твоего Губернского. Да-да, того самого. Так вот, я неделю наблюдал за ним в течение каждого дня и уже могу сделать некоторые выводы. На мой взгляд, изолировать его от общества в стенах нашего учреждения не просто бессмысленно, но и нанесет вред здоровью наблюдаемого. А ты же помнишь нашу заповедь: не навреди.

Губернский явно не представляет опасности, более того, социально активен, пишет прекрасные книги… Нет, формально это здоровый человек, мы с коллегами провели небольшой консилиум, и пришли к мнению, что он страдает заменой личности. Так что не особо надейтесь там у себя на поиск по фамилии или имени. Скорее всего, их придумало подсознание Губернского.

– Честно скажу, Лева, хоть мы и разослали его фото по всей области, но результатов пока ноль, – послышалось на том конце провода.

– Вот и я о чем… Хоть это и не телефонный разговор, но я вкратце постараюсь тебе разъяснить ситуацию. К примеру, представь, живет в какой-нибудь сельской глуши мальчик. Учится, читает запоем, расширяет кругозор, мечтает стать писателем, моряком, летчиком, космонавтом, в конце концов…. Но когда вырастает, жизнь бьет его мордой, что называется, об стол. Он понимает, что выше мастера в колхозной МТС ему не подняться. Не тот это случай, когда самородки выбивались в знаменитости… Ну, понятно, для советского человека любой труд почетен, однако этот молодой человек чувствует, что может дать стране куда больше. И это до такой степени его гнетет, что однажды мозг стирает всю его прошлую личность и запирает воспоминания, которые способны ее возродить. И он придумывает себе новую жизнь. Если в случаях, описанными западными психиатрами, наблюдаемые объекты просто бежали от проблем или становились мелкими спекулянтами, то наш, советский человек становится писателем, талантливым писателем, заметь, да еще и поэтом! Накопленные по крупинкам знания выливаются в блестящий роман, нерастраченные сильные чувства – в прекрасные стихи…

В общем, товарищ будущий полковник, ты там намекни своим подчиненным, чтобы особо Губернского не трогали. А еще лучше, если как-то задействуешь свои связи и попросишь ускорить процесс натурализации гражданина. Чтобы паспорт ему выдали, трудовую… В общем, чтобы человек стал полноценным членом советского общества. А я с ним буду периодически встречаться, продолжать наблюдение, может, что-то со временем и прояснится.

Ну ладно, давай, Жень, супруге привет, как-нибудь заезжай в гости. И не забудь, как только свободный денек – сразу едем на рыбалку на наше место. А то удочки уже мхом покрылись. Ну все, бывай.

Глава 13

Эта неделя для меня пролетела как один миг. Сколько раз в предыдущей жизни ездил и ходил мимо здания психиатрической больницы, но никогда не думал, что злодейка-судьба приведет меня в эти стены.

В первый визит к Томскому я чуть ли не трясся от страха, меня реально колотило. Но радушный прием психотерапевта позволил мне немного расслабиться, а к концу нашей встречи я чувствовал себя вполне на своей волне. В больничку не кладут, таблеточки я может и куплю, но пить их точно не собираюсь, даже сеанс гипноза на следующий день не испортил мне настроения. Нет, перед сеансом я волновался, чего уж тут скрывать, думал, сейчас этот обходительный профессор в белом халате из меня все вытащит, а я и знать не буду. Но оказалось, что я каким-то образом смог контролировать себя, даже находясь якобы в гипнотическом сне. То есть я чувствовал, что погружен в сомнамбулическое состояние, но при этом почему-то прекрасно знал, что можно и что нельзя говорить, таким образом, всего лишь еще раз повторив уже звучавшую версию с потерей памяти.

Сам Лев Моисеевич, казалось, после сеанса выглядел немного расстроенным, но меня это уже мало волновало. Главное, что не спалился, и вполне может быть, что этому я обязан неведомым покровителям, закинувшим меня в прошлое. Ежели таковые, естественно, существуют на самом деле. Во всяком случае, нормализацию зрения и восстановление зубов я однозначно относил на счет перемещения во времени. Возможно, благодаря порталу я получил и еще какие-то возможности, доселе мне неизвестные.

Радовало и то, что теперь я был обладателем хоть какого-то удостоверения личности за подписью Митрофанова. Черно-белую фотографию пришлепнули из тех, которые делал криминалист. На ней я почему-то сам себе напоминал рецидивиста. Не иначе, у Сергеича стиль съемки такой, выработанный многими годами фотографирования потерпевших и уголовников.

Вручая мне бумажку с печатью, подполковник выразил надежду, что не за горами момент, когда я все же стану обладателем паспорта и, соответственно, полноценным гражданином Советского Союза. Я выразил ответную надежду. Правда, Митрофанов добавил, что с этим временным удостоверением личности мне нежелательно покидать пределы области. Я было заикнулся, что хотел бы еще раз съездить в Москву, отвезти новую рукопись, на что милиционер снисходительно улыбнулся:

– Не переживайте, Сергей Андреевич, никуда ваша Москва не убежит. Чуть не тысячу лет простояла, и еще столько же простоит. И в Москве побываете, и в других городах нашей необъятной Родины. Вот как только паспортом обзаведетесь – езжайте куда хотите, хоть на Колыму… Нет, ну с Колымой я малость погорячился, но мысль вы мою, надеюсь, уловили.

Неделя наблюдений у Льва Моисеевича завершилась постановкой диагноза, вкратце звучавшего так: «Ретроградная амнезия с полной потерей памяти и заменой личности». На руки диагноз профессор мне не выдал, объяснил, что обязан передать заключение напрямую посыльному от Митрофанова.

Следующая неделя прошла без происшествий. Дома пару раз подходил Ринат, интересовался, что у нас с поисками новых поставщиков материала и фурнитуры для пошива джинсов. Но после происшествия с цыганами мы с Валей решили на какое-то время затаиться. Кто знает, может быть, этот Коля и догадывается, кто был тем неизвестным, огребшим его металлической трубой по голове. Вполне вероятно, что той же Жанне он и его друзья устроили допрос с пристрастием, интересуясь, знает ли она что-то и как нас найти. Не исключено, что за мной и Валентиной уже идет слежка, и наши недоброжелатели лишь ждут удобного случая, чтобы с нами расправиться. Хотя, вполне вероятно, это всего навсего разыгралось мое воображение. Валентина вон вроде спокойна, даже и не вспоминает тот случай, словно ничего с нами и не происходило не так давно в Ухтинке.

Было бы здорово, если бы после моего удара по черепушке у Коли вообще отшибло память. То есть у меня понарошку, а у него по-настоящему. Это во многом облегчило бы нам жизнь. Но я так же надеялся, что цыган не получил и слишком серьезных повреждений. А то вдруг лежит в больнице в состоянии овоща, мычит и слюни пускает. Не хотелось брать такой грех на душу.

Как бы там ни было, а на следующей неделе в магазине раздался телефонный звонок. Трубку взяла Татьяна, она и окликнула меня, когда я сидел на чурбачке у черного входа, грелся на майском солнышке и лузгал семечки.

– Сергей Андреевич? Добрый день, это Соловьева – секретарь подполковника Митрофанова вас беспокоит. Завтра вместе с Валентиной Александровной сможете к 10 утра подойти в паспортный стол Ленинского района? Это где РОВД, только рядом. По адресу Московская-70. Зайдете к начальнику паспортного стола Елене Владиславовне, она в курсе. И не забудьте временное удостоверение личности. Фотографии? Не беспокойтесь, мы уже передали Наталье Георгиевне все, что нужно. Что? Зачем нужна Валентина Александровна? Ну если она соглашается прописать вас на своей жилплощади, там же напишет соответствующее заявление, а у вас в паспорте будет соответствующий штамп. В общем, не забудьте, к 10 утра, до свидания.

– Йо-хо! Ессс!

Именно так я отреагировал, когда положил на рычажки трубку телефона. Встревоженная непонятными звуками, Татьяна выглянула из торгового зала и вопросительно на меня посмотрела.

– Радуюсь вот, – немного смутившись, объяснил я. – Завтра в паспортный стол приглашают, надеюсь, за паспортом.

– Поздравляю, – улыбнулась Татьяна. – Валя тоже будет рада. Кстати, что-то она задерживается на овощебазе. Уже должна бы приехать… О, а вон и она, кажется. Ну иди, Серега, радуй свою женщину.

Увидев мою улыбающуюся физиономию, Валентина и сама не смогла сдержать улыбки.

– Чему так радуешься, будто в «Спортлото» машину выиграл?

Я пересказал недавний телефонный разговор, немного смущенно упомянув, что и Валю как бы просили подойти в связи с пропиской. Но у моей женщины даже и в мыслях не было отказываться. А следующей фразой она окончательно вогнала меня в краску.

– Конечно, идем вместе! И не забивай себе голову, ты мне ничем не обязан. Наоборот, это я должна благодарить судьбу, что встретила тебя.

В паспортном столе все прошло как по маслу. Начальник лично заполнила документ, прервавшись лишь затем, чтобы спросить, какой датой вписывать день рождения. Немного посовещавшись с Валентиной, пришли к выводу, что нужно ставить дату 18 апреля 1940 года. 18 апреля я появился в этом мире, но сейчас объяснил это таким образом, будто очнулся в этот день на лавочке, вот и давайте считать 18 апреля днем моего рождения. Год я предложил, исходя из того, что мне якобы по моим внутренним ощущениям 35.

Наконец все формальности были соблюдены, и Елена Владиславовна вручила мне паспорт со словами:

– Поздравляю, теперь вы являетесь гражданином Союза Советских Социалистических Республик! Кстати, не затягивайте с военкоматом. По возрасту вам срочная служба уже не грозит, но на учет встать все же нужно.

И как бы невзначай добавила, что когда одна из моих книг (не иначе Митрофанов уже насплетничал) выйдет из печати, она обязательно купит экземпляр, а я поставлю на книге автограф.

– Ну, теперь можно и в «Пензенскую правду» метнуться за гонораром, – довольно констатировал я, когда мы поднимались по Московской в сторону овощного. – Надеюсь, он все еще меня дожидается в кассе редакции. А пятого числа в «Молодой Ленинец» уже идти. Мелочь, как говорится, а приятно.

Не успели мы вернуться на рабочее место, как Вале позвонила начальник отдела кадров «Плодовощторга». Мне велено было прийти за новенькой трудовой книжкой или сегодня до 18 часов вечера, или завтра с 9 утра.

– Сережа, у тебя просто праздник сегодня! – развела руками Валентина. – Вечером нужно будет обязательно отметить. Через час у нас последний приход, разгрузишь – и можешь бежать в отдел кадров. Я тебе адрес напишу сейчас на бумажке и объясню, как добраться.

А вечером мы обмывали мои новенькие корочки. По такому случаю купили бутылку «Алиготе», коробку конфет «Птичье молоко» Пензенской кондитерской фабрики, кое-какую закусь, и с чувством, под романтические композиции Рафаэля и нежный аромат «Красной Москвы» отметили мой долгожданный статус полноправного гражданина РСФСР. А закончился вечер жаркими объятиями, и мы устроили вечер вольной борьбы на жалобно скрипевшей постели.

Глава 14

Везти рукопись «Марсианина» я запланировал в следующий вторник. Предварительно снова созвонился, оказалось, что редакция журнала «Вокруг света» принадлежит издательству «Молодая гвардия». То есть место уже, как говорится, прикормленное.

Перед поездкой забрал в «ПП» свой гонорар в размере полутора рублей. Не фонтан, ну да ладно, можно сказать, начало положено. С работы пришлось отпрашиваться уже официально, поскольку я являлся официальным сотрудником «Плодовощторга». Но заявление мне подписала Валентина, как мой непосредственный начальник. Она же и собирала меня в дорогу, и даже приехала провожать на вокзал Пенза-I.

– Давай там уж в Москве поосторожнее, поглядывай по сторонам, чтобы кошелек не украли, а то там народ, говорят, ушлый.

– Валя, солнце мое, чай не первый раз замужем. Не переживай, все будет нормально.

И вновь Казанский вокзал, носильщики с тележками, таксисты на «Волгах» и столичная суета. С площади трех вокзалов по привычному уже маршруту отправляюсь в «Молодую гвардию», сразу поднимаюсь в редакцию «Вокруг света» и предъявляю рукопись «Марсианина». На мое счастье, завотделом, которого звали Романом Витольдовичем, оказался страстным любителем научной фантастики. Открыв папку с рукописью, он тут же углубился в чтение, и оторвался лишь пятнадцать минут спустя после моего деликатного покашливания.

– Ой, извините, что-то я увлекся. Захватывает с первых страниц (ну еще бы, самодовольно усмехнулся я про себя). Честно говоря, хорошая фантастика в наше время – большой дефицит. Я уж даже знакомых прошу, кто в загранкомандировку едет, привозить мне книги на иностранных языках. С английского я более-менее неплохо перевожу, с других языков обычно со словарем. Нашу-то, отечественную, всю практически перечитал. Самое лучшее, что из нового, в журнал ставим. Вы знаете, в чем-то ваше произведение перекликается с рассказом Биленкина «Звездный аквариум», мы его печатали в прошлом году. Рассказик небольшой, я даже просил Дмитрия Александровича по возможности расширить повествование, но он наотрез отказался, мол, работаю над другой вещью, а к этой возвращаться – вдохновения нет. А у вас, безусловно, куда более глобальное произведение.

Слушайте, Сергей Андреевич, обещать пока ничего не могу, но если роман так же хорош, как я о нем думаю, то приложу все силы, чтобы за нашим журналом было, если можно так выразиться, право первой ночи. Тем более что страна готовится к совместному с американцами космическому проекту, запуск корабля «Союз-19» намечен на середину июля. И я постараюсь убедить редактора, что публикация вашего романа получится очень своевременной.

О как, значит, подготовка проекта «Союз-Аполлон» отнюдь не была тайной за семью печатями. Надо почаще в газеты заглядывать, особенно центральные. Мне, как историку, вообще стыдно игнорировать вещи, происходящие в современном обществе. Такой материал для профессионала – только ходи и записывай. И фотографируй, мало ли что. Была бы камера. Только вот толку для потомков! Вон в будущем иди в архив да и листай подшивки старых газет. Ну узнаешь ты, что летом 75-го доярка Петрова дала рекордные надои… В смысле, не она дала, а буренки. В общем, куда интереснее читать современников Юлия Цезаря и Владимира Красное Солнышко.

Прежде чем покинуть здание издательства. Поинтересовался судьбой своих рукописей. Оказалось, что «Крейсера» литсотрудником уже вычитана, и без единой правки рекомендована к публикации. Вот только нужна еще подпись главного редактора. А там останется только ждать, когда подойдет очередь в печать. Хотя, если редактору понравится, выход романа в свет может состояться и раньше. Что касается «Печального детектива», то к читке еще не приступали, но планируют сделать это уже в ближайшее время. В общем, ждите, позванивайте, оставайтесь на связи.

А вот в редакции «Юности» меня снова направили к Полевому. Любопытно, почему это со мной хочет пообщаться сам главный редактор?

Борис Николаевич, увидев меня, тут же выскочил навстречу:

– Губернский, Сергей Андреевич? Что ж вы, голубчик, не звоните и не звоните! Адрес указали, так хоть бы какой-нибудь телефон вписали, не рабочий – так соседей. Мы уж хотели вас чуть ли не во всесоюзный розыск объявлять…

– Вот видите, я как чувствовал, сам приехал, – отвечаю, едва сдерживая улыбку. – Надо полагать, моим рукописям дан зеленый свет?

– С «Крейсерами» мы решили обождать, он в процессе, а вот «Печальный детектив» я прочитал за два дня… Ну, это, я вам скажу, новое слово в современной советской литературе! Послушайте, Сергей Андреевич, вы точно раньше даже рассказа не публиковали? Вот так взяли, и написали сразу две книги? Самородок! Правда, я все же внес несколько редакторских правок, но это так, мелочи. Если есть время, сейчас посидим, я вам покажу, где и что поправил.

Правки действительно оказались незначительными, больше касались стилистики произведения. На их обсуждение у нас ушло около часа. После чего Полевой заявил, что планирует в ближайшем номере «Юности» начать публикацию «Печального детектива», первой его части. А вторую отдаст в августовский номер.

– Голубчик, вы только краткую биографию свою напишите, без этого никак. Вот прямо сейчас садитесь и пишите.

Посмотрев на придвинутые ко мне лист бумаги и перьевую ручку, я невольно почесал затылок.

– Так ведь биография у меня действительно краткая, Борис Николаевич. Всего на два месяца ее и хватит, сколько себя помню.

После чего пришлось уже в который раз пересказывать историю с выдуманной амнезией. Полевой только охал и разводил руками.

– Фантастика, просто фантастика! И что, милиция так ничего про вас и не нашла? Поразительно… А теперь, значит, трудитесь рядовым грузчиком в овощном магазине и в свободное от работы время пишете книги? Да это же какой пример для советского пролетариата! Так, пишите все, что помните, а мы потом оформим в лучшем виде.

Как и в прошлый приезд, у меня оставалось еще несколько часов, чтобы побродить по Москве. На этот раз я прогулялся до ВДНХ, где, смешавшись с группой иностранных туристов, побывал в музее космонавтики.

Затем меня потянуло на Патриаршие пруды, в места, где начиналось действо «Мастера и Маргариты». Раньше на прудах бывать как-то не доводилось, а ведь где-то здесь произошла выдуманная Булгаковым встреча Берлиоза и Бездомного с Воландом. Потом и в сериале Бортко с Чистых прудов все начиналось.

Любопытно, что сейчас здесь как раз что-то снимали. Прожектора, человек с большим круглым отражателем в руках, оператор за камерой, установленной на узеньких рельсах, режиссер в темных солнцезащитных очках, что-то орущий в мегафон, какие-то парни с гитарами… Подошел поближе, смешавшись с толпой любопытных, отгороженных от съемочной площадки редкой цепью милиционеров. Поинтересовался у одного из зевак, что снимают. Тот, не отвлекаясь от интересного зрелища, проинформировал:

– Так ведь музыкальный номер для «Утренней почты» записывают, с участием ВИА «Добры молодцы». Вон, видишь, Юрий Антонов, тот, что с гитарой в центре. А там в тенечке сам Николаев сидит. Третий дубль уже под песню «О тебе, наверное» пытаются записать.

Между тем события на съемочной площадке развивались по нарастающей. Дело происходило буквально в двадцати метрах от меня, поэтому мне все было прекрасно слышно. Режиссер, облаченный, несмотря на теплую погоду, в кожаную куртку и кепку, пытался заставить музыкантов изобразить хоть какие-то чувства, а не тупо открывать рты под льющуюся из магнитофона песню. В ответ Антонов принялся истерично визжать, грозясь покинуть место съемки. Режиссер в долгу не остался, мол, я Пьеху и Утесова снимал, будет мне здесь еще какой-то сопляк свой характер показывать.

Какой мерзкий тип этот Антонов, невольно закралась мысль. Такое чувство, что отличные песни и их пришлепнутый автор – совершенно несопоставимые вещи. Сколько всего доводилось читать в СМИ будущего про закидоны Антонова. Как-то довелось побывать с женой на его концерте в областном драмтеатре, так ветеран сцены остановил выступление прямо посреди песни, заявив, что не будет петь до тех пор, пока зрители не прекратят снимать его на свои телефоны.

«Наверное, артист достоин того, чтобы к нему относились с должным уважением. Охрана, наведите, пожалуйста, порядок, иначе я покину сцену».

Нет, может быть, он по-своему и был прав, но этих самых телефонов в почти тысячном зале светилось от силы три-четыре. И то происходило это ненавязчиво, на мой взгляд, ничуть не мешая выступлению звездного гастролера.

Кое-как отсняли еще дубль, режиссер заявил, что уже лучше, но хочется простых человеческих чувств, а не механических улыбок в паузах между куплетами… Мне же стало скучно, я выбрался из толпы и, увидев ларек с надписью «Мороженое», двинул в ту сторону. «Ленинградское» в шоколадной глазури обошлось в 28 копеек. Понравилось, вернулся, взял еще порцию. Доедал ее, сидя на скамейке, и томно разглядывал фланирующих мимо и одетых вполне по-летнему москвичек.

Эх, жизнь хороша, и жить хорошо! Даже не хотелось задумываться о том, что ждет страну через полтора десятка лет. В какую яму мы все ухнем, и с каким трудом будем потом из нее выбираться. Или все же есть способ предотвратить это неуклонное сползание в пропасть? Что лично я могу сделать, чтобы спасти Советский Союз от развала? Мне ли, историку, не помнить этапы гибели сверхдержавы. Афганистан, смерть Брежнева, недолгие периоды правления Андропова и Черненко, назначение на пост Генерального секретаря Горбачева, который под «чернобыльский реквием» принялся активно разрушать страну, воплотивший в жизнь скормленный ему западными «друзьями» проект под названием Перестройка. Конец эпохи застоя, вперед, к свободе и демократии! И вот, наконец, запойный Ельцин, все так же пляшущий под дудку госдепа, при котором теперь уже не СССР, а Россия неуклонно превращается в страну третьего, если не четвертого мира.

Да, многим тогда казалось, что Америка поможет советом и деньгами, и россияне вольются в число «цивилизованных народов», ездящих на дорогих автомобилях, живущих в коттеджах, носящих престижную одежду и путешествующих по всему миру. Так получилось, но не у всех.

Гайдар со своей либерализацией цен, когда предполагалось, что цены вырастут в 3, максимум 5 раз, и потому давайте мы немного повысим зарплату бюджетникам. Прекрасно помню, как мама, работавшая преподавателем в школе, уже после минимальной прибавки к своей зарплате пришла из магазина в шоковом состоянии. Оказалось, что Егорка немного промахнулся, аппетит у новоиспеченных бизнесменов оказался на редкость хороший, и цены подскочили сразу в 30 раз. А когда к лету 1992-го стало очевидно, что экономика просто накрылась медным тазом, то правительство Гайдара тихо ушло в отставку. Черномырдин добил страну, устроив приватизацию, и заводы, фабрики, фермы – все из государственного стало частным. Счастливые обладатели ваучеров в момент стали хозяевами жизни. Впрочем, это порой не спасало их от пули снайпера, потому как на лакомый кусок всегда находилось много желающих. Бандитские разборки и крышевание стали обыденными явлениями. МММ, растущие как на дрожжах банки, убийство Листьева… И Чечня, откуда тысячами везли цинковые гробы с телами пацанов, погибших за кошельки ограбивших страну бандитов.

Что-то такое во мне в тот момент перевернулось, и я четко понял, что этого нельзя допустить. Не для того я оказался здесь, чтобы стать просто популярным писателем и жить в свое удовольствие, глядя, как страну тем временем засасывает в трясину. Поэтому уже сейчас нужно составлять подробный план действий, и начинать претворять его в жизнь. Вот только с чего начать? Думай, голова, думай, время идет, до Афгана осталось чуть больше четырех лет. И это будет первой большой пробоиной в корпусе корабля под названием СССР.

Глава 15

Всю дорогу домой, прервавшись лишь на несколько часов сна, я размышлял над планом спасения страны. Да-да, ни больше, ни меньше, я почему-то видел себя именно Спасителем, мне только нимба над головой не хватало. Под мерный перестук колес, мелькание за окном станционных огней и похрапывание соседа думалось особенно продуктивно, и мое разыгравшееся воображение рождало один план за другим.

Вот я, вооруженный снайперской винтовкой, сижу в кроне дерева рядом с дачей Горбачева и жду, когда плешивый появится в перекрестии прицела. Или, например, вылавливаю в Свердловске Ельцина, пока он еще там каким-то секретарем обкома, и устраиваю ему несчастный случай. А вот я уже минирую дорогу перед машиной Андропова. Ну а что? Где-то я вычитал, что именно главный чекист Советского Союза в сговоре с Громыко и Устиновым уговорили Брежнева ввести советские войска в Афганистан. Что якобы именно его и главного медика страны Чазова рук дело странные смерти от вроде бы острой сердечной недостаточности маршала Гречко и члена Политбюро Кулакова, именно им была устроена авария, в которой погиб без пяти минут преемник Брежнева, первый секретарь ЦК Компартии Белоруссии Петр Машеров, что подосланный им врач заставил Суслова выпить таблетку, после принятия которой секретарь ЦК КПСС отправился в лучший мир. Не пожалел и своего зама Цвигуна, обставив все как самоубийство. Даже смерть Брежнева и то якобы на совести Андропова. Получается, наводить мосты к Юрию Владимировичу себе дороже, расстелешься перед ним со своими знаниями из будущего, а он тебе тоже устроит несчастный случай. Мол, не суй свой нос туда, где ему не место. А уж если сунул – то изволь отвечать по полной.

Но своя рука во власти все равно нужна. Легче всего, конечно, начать с Мясникова. Он, как говорится, под боком, если получу признание как писатель, Георг Васильевич наверняка захочет со мной познакомиться. Ну или я сделаю первый шаг. Правда, пока еще не знаю какой, однако в любом случае перспектива топтаться на месте и оставаться пишущим грузчиком меня не особенно прельщала.

Последние годы жизни Мясников провел в Москве, но особых высот не достиг. Может и меня в Москву перетащит? Хотя почему-то больше манила идея выйти на Машерова. Насколько я помнил из исторических справочников, бывший партизан был кристально честным человеком, мыслил творчески, да и здоровье вполне ему позволяло руководить страной лет пять как минимум, если за отправную точку брать реальную дату смерти Брежнева. До гибели Машерова оставалось еще больше пяти лет, за это время можно попытаться как-то сблизиться с ним. Другое дело, что он рулит в Белоруссии, а возможность переезда в соседнюю республику меня не слишком радовала. Чем ближе к столице – тем больше шансов что-то изменить в биографии страны.

А что я могу сделать уже сейчас? Вот хрен его знает. Пока я только укреплял свои позиции в обществе, ничем особо стране не помогая. Эх, «ридер», что ли, почитать с тоски, все равно не спится.

Я включил электронную книгу, и с последней страницы «Марсианина» вышел в основное меню. Так, что же выбрать на сон грядущий… Хм, а это еще что за файл под названием «Маньяки и предатели СССР»? Причем автор не указан. Вроде бы я такого не закачивал, если только эта небольшая книга объемом 175 кб была в изначальном списке. И то вряд ли, обычно продавцы закачивают классику, которой здесь тоже хватало. Ладно, чем гадать, проще глянуть, что там.

Я открыл файл и углубился в текст. Это было чисто документальное повествование с именами, датами и описаниями событий. Конечно же, в части 1-й под названием «Маньяки» оказался и Чикатило, и список его жертв, начиная с совершенного 22 декабря 1978 года убийства 9-летней Лены Закотневой. Блин, а ведь получается, что я могу предотвратить это и последующие убийства! От такой мысли кожа покрылась пупырышками. Это ведь придется договариваться с милицией, устраивать засаду и брать маньяка с поличным. Но у органов и ко мне появятся вопросы. А что я им предъявлю, свой «ридер» с соответствующим текстом? Тогда вопросов ко мне появится еще больше, и придется колоться по полной. Такой вариант меня точно не устраивает.

А что у нас в книге с другими маньяками, засветившимися в это время? Ага, Геннадий Михасевич, промышлявший в Белоруссии (опять Белоруссия!), на счету которого будет в итоге больше 30 жертв, и он уже начал убивать. Подробное описание прилагалось. Так же как и в случае «убийцы с добрыми глазами» Андрея Евсеева, который орудовал в Москве и Подмосковье. Если его вовремя остановить, то нескольким людям еще можно сохранить жизнь.

Далее Фефилов, убиваший на Урале в начале 1980-х. Ну, тут еще есть время, можно, как и в случае с Чикатило, подумать, что с этим делать. Казанский людоед Суклетин тоже совершал убийства в 1981-85-м годах. А вот Анатолий Сливко, организовавший к Невиномысске подростковый клуб «Чергид», уже успел на сегодняшний день «отличиться», и не единожды. Извращенец проводил натуралистические наблюдения за детьми, подвешивая их в петле, якобы замеряя, сколько сможет выдержать человек без кислорода. Только что, 11 мая 1975 года, он расправился с 5-классником Андреем Погасяном. Почувствовал, как сжало горло. Черт, прочитай я этот текст пораньше, мог бы что-то предпринять. Но теперь уже поздно. Только надежда на то, что удастся предотвратить дальнейшие убийства.

Незаметно перебрался ко второй части книги, посвященной предателям. Леонид Полещук к этому времени уже сдал резидентуру в Непале, сейчас затаился, и вновь о себе напомнит в середине 80-х, выйдя на связь с ЦРУ. Ветров начнет сотрудничество с французской разведкой в 1981-м, время пока терпит. Пигузов… Тут человека конкретно шантажировали, причем о первой попытке вербовки ЦРУ он доложил своему начальству. Но спустя годы все же стал жертвой коварных интриг врага. Тут надо подумать, как спасти человека от расстрела в 1986-м.

А вот сотрудник военной разведки генерал-майор Дмитрий Поляков – птица высокого полета. За 20 лет он сдал 19 советских разведчиков-нелегалов, 150 агентов-иностранцев и примерно 1500 офицеров ГРУ и КГБ в России. Он рассказал о китайско-советских разногласиях, позволив американцам наладить отношения с Китаем. Он передал американцам данные о новом вооружении Советской Армии, что помогло американцам уничтожить это оружие, когда оно было использовано Ираком во время войны в Персидском заливе в 1991 году. Полякова арестовали в конце 1986 года и приговорили к расстрелу. Но уже на сегодняшний день, похоже, он «наработал» на высшую меру социалистической защиты.

Поставив мысленно крестик напротив этой фамилии, перешел к следующей. Огородник, он же Трианон, из написанного позднее романа Семенова. Того самого – «ТАСС уполномочен заявить». Был завербован ЦРУ, являясь вторым секретарем советского посольства в Боготе. Вроде уже под наблюдением, но железных компрометирующих доказательств на него нет. Читаем дальше…

Оперативный фотограф ГРУ и фототехник Международного отдела ЦК КПСС Николай Чернов. Занимая с 1963 года должность скромного технического служащего фотолаборатории 1-го спецотдела военной разведки, он передал американцам тысячи фотодокументов о деятельности наших резидентур в США, Великобритании, ФРГ, Франции, Японии, Италии, Бельгии, Швейцарии, а также об организации и результатах работы стратегической военной разведслужбы. Правда, в 1972-м уже изгнан из ГРУ за пьянство, и даже пытался покончить с собой. Умер от рака в начале 1990-х. Вроде бы больше напакостить не успел, но тоже ставим галочку.

Полковник первого главного управления КГБ СССР Олег Гордиевский с 1974 по 1985 годы работал на британскую разведку. Сколько еще бед натворит, если вовремя не слить его соответствующим органам… Запомним. Ну и Виктор Беленко, который в сентябре следующего года угонит в Японию новый секретный перехватчик МИГ-25. Этого надо палить по-любому.

Книгу я осилил часа за полтора, после чего попытался все же уснуть. Но сон не шел, зато в голову лезли разного рода мысли. Прежде всего, как в моем «ридере» оказался этот файл? Я слабо верил, что такая книга закачана изначально. Такие жанры не в стиле людей, которые составляют списки для закачки. Отсюда вывод: файл был закачан кем-то посторонним с целью, чтобы я его прочитал и полученную информацию использовал по назначению. Не исключено, что закачан уже после моего, скорее всего неслучайного попадания в 1975-й. Значит, я нахожусь «под колпаком», и меня контролируют неизвестные «доброжелатели».

От таких размышлений вскоре начала пухнуть голова. Я попытался хоть как-то отвлечься, и лишь под утро сумел задремать. Так что в Пензу приехал помятым и невыспавшимся.

Несмотря на то, что у меня был запасной ключ от квартиры, все равно заехал в овощной.

– Соскучился я по тебе за два дня, – улыбнулся я, обнимая Валентину. – Как вы здесь без меня, грыжу себе не заработали?

– Да ничего, еще держимся, – негромко рассмеялась она. – Ты-то как съездил, удачно?

Вкратце пересказал результаты поездки, Валя искренне порадовалась, что мои книги удачно продвигаются, и того и гляди мне пришлют авторские экземпляры.

– Ты сильно голодный? У меня с собой есть перекусить, а так дома в холодильнике найдешь поесть, нужно будет только разогреть. Точно потерпишь до дома? Ну беги тогда, вечером увидимся.

По прибытии домой первым делом я принял душ, и только после этого поинтересовался содержимым холодильника. Хм, похоже, Валя время даром не теряла, подумал я, открыв кастрюльку с одуряюще пахнувшими котлетками. Не удержался, и схомячил одну прямо так. Потом отправился разогревать на общую кухню гречку с котлетами. Пока дежурил у плиты, в туалет тенью прошмыгнула Анна Павловна. Сказал ей вслед: «Здравствуйте», показалось, что старушка даже что-то прошептала в ответ. Через пять минут бабуля так же неприметно просочилась в свою комнату.

А я, немного утолив свой голод, стал думать, что теперь делать с полученной из «ридера» информацией. На всякий случай снова включил и проверил содержимое электронной книги. Файл был на месте, значит, не привиделось.

Раскрывать себя мне не хотелось, получается, выход один: сочинять подметные письма в соответствующие ведомства. По маньякам, тут понятно, епархия МВД во главе с нынешним его руководителем Щелоковым. По предателям… Учитывая мои вчерашние размышления про Андропова, главного чекиста страны я отмел сразу. А между прочим, с этим делом может справиться и ГРУ под руководством генерала Петра Ивашутина. Насколько я помнил из истории, мужик он был порядочный.

Кстати, информацию можно выдавать дозированно, чтобы подцепить оба ведомства на крючок, наладить с ними контакт. Правда, пока односторонний, но что поделаешь. Опять же, необходимо продумать сам процесс, начиная с составления писем. Не знаю, можно ли на бумаге рассмотреть отпечатки пальцев, но лучше подстраховаться. Поэтому на следующий день я отправился в хозяйственный магазин и приобрел клей БФ. Но, проходя мимо аптеки, подумал, что чем отдирать потом с подушечек пальцев клейкую пленку, легче использовать кусочки обычного пластыря. Так что в итоге разорился в аптеке еще на 15 копеек. Дома быстро нарезал пластырь продольными кусочками и аккуратно налепил на подушечки пальцев. И только после этого отправился покупать конверты. А затем сел сочинять письма.

Сначала написал Щелокову. Сверяясь с текстом в электронной книге, на вырванном из тетрадки листочке в клетку печатными буквами изложил информацию по Михасевичу, Евсееву и Сливко. Ничего не скрывая, описал подробности преступлений. Правда, уже состоявшихся. Если начну описывать будущие – сочтут за доморощенного Нострадамуса, точнее за психа. А так вроде более-менее правдоподобно. Пусть ловят, колют, ищут улики!

Рассказ растянулся на три листочка. В конце написал постскриптум:

«При получении этого письма вывесите у здания МВД плакат, посвященный футбольному клубу „Динамо“. Это будет знак, что информация дошла до адресата. Плакат должен провисеть как минимум месяц. Надеюсь на дальнейшее плодотворное сотрудничество».

Прежде чем подписаться, задумался. Ставить свою настоящую фамилию я, естественно, не собирался. Подписываться как «аноним» или «доброжелатель» как-то банально. Может, вообще обойтись без подписи?

Но ведь, с другой стороны, если я продолжу в будущем радовать органы конфиденциальной информацией, то нужно подписываться, и желательно так, чтобы запомнили. В общем, после долгих размышлений в конце письма поставил подпись «НДП». Аббревиатура расшифровывалась как «Наше дело правое». Хотя на ум тут же пришел другой вариант: «Народно-демократическая партия». Ну ничего, пока таких партий на территории великой и необъятной еще нет, так что я никого вроде не подставляю.

Прежде чем листочки свернуть пополам и всунуть в заранее купленый конверт, подул, избавляясь от возможных волосков и перхоти. Может быть, и паранойя, но в таком деле лучше перестраховаться. Подписал: «Министру внутренних дел СССР Николаю Анисимовичу Щелокову. Лично в руки. Совершенно секретно».

Затем взялся за письмо Ивашутину. Тоже решил информацию сливать дозированно, на первый раз указал имена Огородника, Полякова и Беленко. Про Беленко написал, что тот был завербован еще в училище, а при первой возможности готов угнать самолет за границу. Чтобы не заморачиваться, также при получении письма предложил у здания ГРУ также вывесить плакат с символом динамовского клуба. У посторонних он особого интереса не вызовет, а я буду знать, что адресат получил мое послание.

Оба письма я спрятал в сумку-планшет и только после этого содрал с пальцев уже надоевший пластырь. Надеюсь, никто посторонний туда заглядывать не будет. В Валентине я тоже почему-то был уверен.

Письмо я решил отправлять не из Пензы, а во время следующей поездки в Москву. Нужно будет взять с собой пластырь, и перед тем, как лезть за конвертом, снова наклеить его на подушечки пальцев. Не исключено, что мои отпечатки так, чисто на всякий случай, уже имеются в базе данных. Еще вычислят меня, чего доброго, и в лучшем случае окажусь в золотой клетке, а в худшем – подопытным кроликом. Основательно выпотрошат, а когда поймут, что я уже ничего нового не расскажу, просто либо изолируют, упрятав в «дурку», либо – что для них куда надежнее и спокойнее – по-тихому от меня избавятся. Все эти перспективы выглядели не слишком радужными. Будет надеяться, что меня все же минует чаша сия.

Глава 16

5-го июня получил гонорар в «МЛ». Сказали, если есть еще стихи, то они не против их посмотреть. То же самое, кстати, раньше говорили и в «ПП». Но я сейчас обдумываю вариант собственной книги. Именно СОБСТВЕНННОЙ, а не передранной с «ридера». Еще в том времени я вынашивал мысль написать историко-документальное произведение об образовании Пензы. Даже название придумал – «Крепость на Суре». Правда, по большому счету город строился на реке Пенза, являясь к тому же продолжением Керенского, Верхнеломовского и Нижнеломовского звеньев оборонительной линии, но «Крепость на Суре» выглядело как-то благозвучнее.

Имелся и вариант с главным героем, таким, по моей задумке, должен был стать воевода Юрий Котранский, присланный царем Алексеем Михайловичем строить крепость. Тогда дальше замысла дело не пошло. А сейчас то ли сказалась перепись чужих романов, то ли временной портал так подействовал, или вообще само «застойное» время, но почему-то у меня буквально свербило в одном месте сесть и написать историческое произведение. Вот только сразу садиться за пишущую машинку я не решился. Она никуда не убежит, соседка Зинаиды из декрета выйдет еще не скоро, так что пока можно и в тетрадочке ручкой пописать. Для этой цели купил несколько общих тетрадей и десяток ручек, не забыв проинформировать Валентину об очередном грандиозном замысле.

Не помешало бы заново познакомиться и с местным краеведом Александром Тюстиным. В мое время Александру Васильевичу уже шел восьмой десяток, в его сердце стоял искусственный клапан, и он считался первой величиной по вопросам краеведения в Пензе и области. Сейчас же он намного моложе, но успел написать к середине 70-х, если мне память не изменяет, две книги по истории родного края. С его помощью, надеюсь, мне удастся получить доступ к архивным данным, да и сам Тюстин уже сейчас может поделиться какими-то интересными мыслями, подсказать, помочь советом.

Работа грузчиком в этом плане для меня была идеальным вариантом. Да, официальная зарплата 70 рублей, конечно, не фонтан, но я-то рассчитывал на свои книги, что, как говорится, попрет. А посему ничтожная по времени занятость в овощном меня вполне устраивала, благодаря этому оставалась масса свободного времени на обделывание других дел.

В том числе меня снова посетила мысль о подпольном производстве пакетов. Книги книгами, а пакеты с картинками – это возможность сразу пощупать купюры, в обмен на товар, а не через неопределенный срок. И не обязательно, наверное, обустраивать целый цех, наверняка существует возможность лепить такие пакеты кустарным способом, поштучно. А вот у кого бы узнать, как это делается…

Этот вопрос я задал и Валентине. Она обещала подумать, поспрашивать знакомых, может, кто-то и поможет с реализацией моей затеи.

– Если бы ты решил начать не с джинсов, а с пакетов, то я могла бы подключить Жанку. У нее на барахолке куча связей, я уверена, что и по этой теме она бы помогла. Но сейчас, сам понимаешь, после истории с цыганами я с ней не общаюсь.

– Мда, по большому счету ты потеряла подругу из-за меня…

– Не пори чушь, Сережка. Друзья, сам знаешь, познаются в беде. Нас, как ты говоришь, кинули, а она язык в одно место засунула, хотя могла бы при желании заскочить в магазин и сразу мне все рассказать. Нужны мне такие подруги? То-то и оно!

Менее чем через неделю Валя вышла на человека, способного помочь в этом вопросе. Человека звали Костей, это был вчерашний выпускник политеха, работавший в проектном институте, но основной доход он получал от мелкой фарцы. На встречу с Константином я поехал лично. Наше деловое свидание состоялось в коктейль-баре, называвшемся в народе, как я выяснил, «Три ступени». А все потому, что прежде чем попасть внутрь, нужно было преодолеть ведущие вниз три ступеньки. Именно здесь собирались иностранные курсанты артучилища, все больше венгры, хотя и темнокожие попадались, и тут же между ними и местной фарцой нередко проходили сделки. Костя был одним их таких фарцовщиков.

Нужный мне персонаж я узнал сразу, как мне его Валентина и описывала. Это был невысокий, узкоплечий молодой человек в потертых джинсах, с волосами до плеч, прятавший глаза за темными стеклами очков, хотя в баре царил полусумрак.

Поздоровались, заказали по чашке кофе и вазочке с пломбиром, после чего я объяснил собеседнику, что хочу заняться кустарным производством пакетов, но не имею представления, как это делается.

– Знаю я человечка, который клепает у нас в Пензе такие пакеты, – негромко ответил Константин, ложечкой помешивая сахар в чашке. – Только какой мой интерес?

– Ты же реализацией занимаешься? Какой процент берешь? Пятьдесят процентов с прибыли? А я как производитель буду в плюсе?

– Само собой, иначе какой смысл этим вообще заниматься? Допустим, себестоимость одного пакета три рубля, я толкаю его по десятке – и беру себе с прибыли 3.50. Остальное все твое, то есть те же самые три пятьдесят. Учти, десятка – это минимум, а так я обычно пакеты по 15 рупий толкаю.

– Рупий?

– Ну рублей, это сленг такой… Короче, с 10-рублевого пакета твоя чистая прибыль тоже составит три с полтиной. А с 15-рублевого пакета при себестоимости в ту же трешку ты получаешь уже

– А если ты толкнешь пакет за пятнадцать, а мне скажешь, что он ушел за десять?

– Так мы заранее все по цене обговорим! Не волнуйся, я своих людей не кидаю, если рассчитываю на долгое и плодотворное сотрудничество. Согласен?

– Хм… Ну, ладно, по рукам!

Костя допил свой кофе, принялся за подтаявшее мороженое.

– В общем, в Доме быта у меня есть знакомый, Михалыч, работает сапожных дел мастером, а втихую пакеты клеит. Послезавтра планирую заглянуть к нему за партией, взять на реализацию. Есть у него слабость – любит заложить за воротник. Но в целом меру знает, иначе я бы с ним не связывался, да и на своей работе он бы не задержался. Так что выражение «пьет как сапожник» не про него. Короче, если хочешь что-нибудь выяснить – идем со мной. Только захвати пузырь «Посольской». Обычно ею дам спаивают, но у Михалыча к ней почему-то особый респект.

Гляди-ка, продвинутый фарцовщик, я-то думал, что слово «респект» – то бишь «уважение» – в обиход вошло в 21 веке. Ан нет, вот живой носитель, можно сказать, сидит передо мной в 1975-м. Ну для него, наверное, это считается круто, в разговоре, особенно в компании ровесников, ввернуть иностранное словечко.

В назначенный день встретились возле черного входа в Дом быта. Я держал в руке завернутую в плотную бумагу бутылку «Посольской» за 4 рубля 42 копейки, и немного волновался. А ну как сейчас этот Михалыч даст мне от ворот поворот?

– Не мандражируй, все нормально будет, – успокоил меня Костя. – Ты, главное, сразу пузырь доставай, Михалыч всегда разговорчивее становится, как водяру увидит. А уж после первой ты хоть веревки из него вяжи. Я с вами пить не буду, мне особо у Михалыча светиться не резон. Товар заберу – и аревидерчи…

В этот момент с той стороны черного хода раздался шум, дверь распахнулась, и из сумрачного проема показалась усатая голова с всклокоченной шевелюрой.

– Здорово, Костян! – просипела голова. – Ты уже здесь… А это кто с тобой?

– Привет, Михалыч! Это Серега, у него к тебе дело есть. Давай зайдем, там и поговорим.

«Ремонт обуви» находился на нижнем этаже Дома быта. У Михалыча имелся свой закуток, оборудованный прессом и еще каким-то станком непонятного назначения с торчащим внутри ботинком. От общего коридора он отделялся простой фанерной дверью. У окна, большие стекла которого были заклеены изнутри газетами, притулился стол на тонких металлических ножках с облупившейся черной краской, накрытый клетчатой клеенкой. На этот стол я сразу и выставил бутылку «Посольской», отметив, что глаза Михалыча тут же забегали.

– Ну что, может, сначала за знакомство? – предложил я.

– А че ж, можно…

– Ты только, Михалыч, выдай мне товар, и я побегу, а вы тут хоть до завтрашнего утра сидите, – вклинился Костя. – Где у тебя пакеты?

Михалыч открыл маленьким ключом шкафчик, больше смахивающий на сейф, из внутренностей которого извлек свернутые в рулон пакеты. Положил на стол, развернул. Пакеты были сделаны на совесть, казались крепкими, каждый с матерчатыми ручками, сверху обклеены пленкой, а под пленкой – разные картинки. Один пакет ослеплял белозубой улыбкой Муслима Магомаева, с другого пронзительно глядела какая-то симпатичная женщина, не иначе актриса, на третьем были изображены «Жигули» 6-й модели…

– О, ВАЗ-2106! Новая модель! Круто… Эти я тогда толкаю по пятнадцать, окей? Так, сколько всего пакетов… Десять? Отдаешь, как обычно, по трехе, и как обычно, под реализацию? Ну все, бывайте! Беседуйте тут, и ни в чем себе не отказывайте.

Спровадив Костю, Михалыч подошел к шкафчику и извлек из него нехитрую закусь: порезанное ломтиками сало с розовыми прожилками и полбуханки черного хлеба. Молча нарезал хлеб большими кусками, налил водки каждому из нас по половине граненого стакана, поднял свой:

– Ну… Меня зовут Василий Михайлович, можно просто Михалыч.

– А я Сергей.

– Тогда за знакомство.

Осушив свой стакан, занюхал корочкой хлеба, подождал, когда я допью свою водку, и пока гость закусывал, налил по второй.

– Так чего хотел-то?

Пришлось повторять то, что я рассказал Константину при нашей первой встрече. За время повествования Михалыч успел налить по третьей, после принятия которой кончик его носа порозовел, а глаза заблестели.

– Понятно, а какие расклады тебе Костя предложил? Угу, ясно… Как я и думал.

В бутылке содержимого оставалось где-то на треть, когда Михалыч решительно поднялся и убрал початую «Посольскую» в шкаф-сейф. Туда же отправил недоеденное сало. Затем смахнул с клеенки хлебные крошки, сел, сцепив натруженные пальцы в замок.

– Андрюха, я Костяну еще не говорил, говорю тебе… В общем, решил я завязывать с пакетами. На кусок хлеба с маслом мне и так хватает, да еще пенсионер уже как полгода. А пакеты – ненужный риск. У нас тут недавно парикмахеров шерстило ОБХСС[1]. Люди реальные сроки получили. Поглядел я на это дело, и что-то тошно мне стало. Подумал, что нужно завязывать, а то ведь если что – какой позор! Да и срок могут впаять. У меня по малолетке уже была судимость, получается – рецидивист. Не хочу я такого. Все думал, как Косте сказать. Но тут вот ты подвернулся. Короче, я расскажу и покажу тебе всю технологию. Но не сегодня. Приходи завтра в это же время к черному ходу. Договорились? Ну и хорошо, а сейчас давай прощаться, работа ждет.

Глава 17

Светало уже в четвертом часу утра, да еще на Пензу навалилась жара, поэтому даже с открытым окном я просыпался не позднее шести. Уже в такую рань марево нависало над городом и готовилось выжать соленую влагу из человеческого организма. На рассвете того дня, когда я должен был вновь идти к Михалычу, осваивать азы пакетноделательного искусства, меня посетила мысль относительно здорового образа жизни.

В прежнем времени я периодически посещал «тренажерку», да и с учениками любил погонять мячик после уроков. Здесь же, пока адаптировался, о занятиях спортом как-то и не задумывался, не до того было. А накануне вечером, принимая душ, отметил, что на Валиных харчах оброс жирком. Постройнеть не помогала даже работа грузчиком, все же я таскал мешки с картошкой не с утра до вечера, а два-три раза в день.

И вот, глядя, как рядом в постели сопит моя любимая женщина, подумал, что не мешало заняться хотя бы бегом, пока погода позволяет. Экипировки для занятий спортом я в квартире Валентины не замечал, значит, нужно будет купить обычные кеды и треники подешевле, чтобы не напрягать семейный бюджет.

Свои мысли я озвучил за завтраком, состоявшим из омлета и чая с бутербродами.

– Погоди, я сейчас, – сказала Валя, поднимаясь с табуретки.

Она минуты три рылась в шкафу, и наконец извлекла оттуда тренировочные штаны.

– Ну-ка, примерь.

Я натянул «треники», которые вроде бы пришлись впору. Правда, коленки отвисали, ну да что ж теперь, в это время костюмы от «Адидас» носят только спортсмены да состоятельные люди. Ни к тем, ни к другим мы не принадлежали, хотя, судя по Валиному достатку, могли рассчитывать на утверждение в среднем классе. Наверное, она могла бы достать для меня импортную экипировку, но я такого расточительства позволить не мог.

– А вот еще майка, подойдет?

Простая темно-синяя майка тоже на меня налезла без проблем. Сошлись во мнении, что осталось только приобрести кеды. На кроссовки, которые в 1975-м считались заграничной диковинкой, я даже не рассчитывал.

– На вот, пять рублей вроде должно хватить на кеды, в свободное время пробежишься по магазинам. Кстати, завтра Ленка приедет, поживет на каникулах недельку. А потом они с курсом едут в Среднюю Азию на какие-то раскопки. Я ей уже написала про тебя…

– А она что?

– Да нормально, порадовалась, что живет со мной такой интересный человек, работает грузчиком, а пишет книги, да еще без вредных привычек. Спать Ленка будет на своей кровати, так что ввиду отсутствия второй комнаты все это время будем просто спать, не отвлекаясь на… сам знаешь, на что.

– Секс, ты хотела сказать? – улыбнулся я.

В СССР вроде секса нет, как выразилась одна из участниц телемоста, кажется, Ленинграда с Бостоном в 1986 году. Только вот откуда дети берутся – загадка. Хотя, наверное, все же разъясняют на уроках анатомии.

С приобретением спортивной обуви я решил сегодня не торопиться. Главным было посещение Дома быта, где Михалыч обещал ввести меня в курс дела относительно кустарного производства пакетов. У черного хода я появился заранее, правда, решив не отсвечивать лишний раз, прохаживался чуть в сторонке, делая вид, что просто бесцельно прогуливаюсь.

Ровно в 11 часов дверь черного хода приоткрылась и, как и в прошлый раз, оттуда высунулась кудлатая голова Михалыча. Он принялся озирать окрестности, щурясь на ярком свету. Заметив, как я приближаюсь, махнул рукой:

– Заходь!

Я прошмыгнул следом за Михалычем, и вот я вновь в его закуточке, а на столе уже лежат «ингредиенты» для изготовления пакетов.

– Вот, гляди сюда… Это сам пакет, изначально всего-навсего полипропиленовая тара из-под сухого молока. Беру у знакомой на кондитерской фабрике. Коли точно решишь заняться – сведу. Но если мне она их по блату дарила, то с тебя, пожалуй, копеек по 50, а то и по рублю будет просить за пакет. Ну это там решите…

Также тебе понадобится картинка и толстая полиэтиленовая пленка. Картинку можешь выдрать из журнала «Советский экран» или «За рулем»… В общем, что попадется симпатичное, желательно не рваное и не мятое. И само собой, все лишние надписи отрезай, оставляй только картинку. При желании можешь вместо картинки заделать какую-нибудь надпись на пакете, у меня где-то еще валялась пара трафаретов, надо щас глянуть. Пленку для теплиц я покупаю в хозяйственном. Одного погонного метра тебе хватит на пару пакетов. Бери больше, чтобы сто раз не бегать. А теперь запоминай, как выглядит сам процесс.

Михалыч положил на одну сторону пакета картинку с летним пейзажем, заявив, что вторую сторону можно ничем не прокладывать, а то слишком жирно будет.

– Теперь отрезаем на глазок – но с запасом – кусок полиэтилена, оборачиваем пакет, еще раз отрезаем, теперь уже с расчетом, чтобы хватило на склейку, разглаживаем, следи, чтобы картинка прилегала плотно… Так, щас утюжок нагреется… Ага, берем утюг, и аккуратно, через бумагу, склеиваем пленку. Ну, вот и все, любуйся.

Действительно, все. Как просто! Подержал в руках пакет. Удобная ручка, крепкий, и картинка смотрится вполне себе.

– Ну что, второй сам попробуешь?

На изготовление аналогичного пакета с изображением блондинки в купальнике у меня ушло чуть больше времени. Но результат получился не хуже. Я с гордостью держал в руках плод своего 10-минутного труда. Михалыч кивнул:

– Нормалек, со временем руку набьешь, еще шустрее клепать их станешь… У тебя сейчас как с расходными материалами? Пусто пока? Тогда могу свои предложить, раз уж они мне больше не нужны. У меня тут 12 пакетов из-под сухого молока, пленки метров десять, несколько журналов… Журналы могу так отдать, пленка и пакеты – 15 рублей за все. Плюс если берешь эти два готовых пакета, что мы сделали – по трехе за каждый. Костяну звонить пока не буду: выручку за те пакеты принесет – тогда и скажу, чтобы теперь с тобой дела вел. Сегодня же созвонюсь со знакомой с «кондитерки», и ты мне оставь свой номерок.

– Могу дать только телефон овощного, где я грузчиком работаю.

– Давай его, какая разница, чай позовут. Ты там один Серега? Ну и ладно, не перепутают.

– Только у меня сейчас с собой всего пять рублей. Давайте я сейчас в овощной метнусь, тут всего парой кварталов выше, спрошу у своей… начальницы. Надеюсь, не откажет помочь материально. И тогда сразу обратно к вам.

– Ты только особо не трепись про свой бизнес-то…

– Не бойтесь, Василий Михалыч, она мне не только начальница, но и… В общем, живу я с ней.

– Аааа… Ну, это другое дело, – усмехнулся обувных дел мастер. – Тогда уж пусть она особо не трещит, сам понимаешь – у баб язык без костей.

– Моя не такая.

– Ну дай-то бог, дай-то бог…

Валя на просьбу выдать мне к давешней пятерке еще пятнадцать рублей отнеслась с пониманием. Правда, для этого ей пришлось выскрести весь кошелек. Заодно попил чайку с бутербродами.

– А ты чего не обедаешь? – пережевывая кусок батона с колбасой, спросил я Валю, занятую заполнением журнала прихода-расхода.

– Да что-то поташнивает с утра. Наверное, вчера тушенка для макарон по-флотски не очень свежая была. Ты-то сам как, нормально?

– Ничего вроде. Выпей какую-нибудь таблеточку.

– Выпила уже но-шпу. Не переживай, к вечеру надеюсь все пройдет… Сереж, в «Родине» кино индийское показывают, «Зита и Гита», может как-нибудь сходим?

Хм, название фильма было мне знакомо. Что-то из классики Болливуда, наверняка с песнями и танцами, ну и, само собой, с плачущими в финале зрительницами. Честно говоря, на такую лабуду меня совершенно не тянуло, но ради любимой женщины на что только не пойдешь.

– А если хочешь, можно на «Есению» сходить, – гнула свое Валя. – Говорят, отличная мексиканская мелодрама.

Ну, хрен редьки не слаще. Но для приличия предложил сходить сначала на одну мелодраму, а потом на другую, заодно поинтересовавшись, нет ли в прокате каких-нибудь фильмов с драками и стрельбой, а еще лучше исторических.

– Кажется, про индейцев еще что-то было…

– Про индейцев? Небось про апачей каких-нибудь, да еще с Гойко Митичем? А что, будет время – составишь мне компанию? Ну и отлично, а сначала сходим на твои мелодрамы.

Этим вечером я, можно сказать, играючи склеил еще девять пакетов, на большее не хватило пленки. Показал свою работу Валентине. Та была в восторге, и попросила у меня оставить один пакет для себя.

– Да бога ради! Выбирай любой. Можешь оставить себе вообще сколько хочешь.

Но моя женщина ограничилась все же одним пакетом с портретом Владимира Высоцкого, вырезанного Михалычем из журнала «Советский экран». Уже завтра я планировал затариться в хозяйственном магазине пленкой, а Валя пообещала поспрашивать у своих товарок в конторе ненужные журналы. Оставалось созвониться с Костей, договориться о реализации первой моей партии готовой продукции.

Наутро Валентину снова поташнивало. Даже на какое-то время она закрылась в уборной, вышла оттуда бледная и вспотевшая.

– Так, дорогая моя, – не на шутку встревожился я. – Давай-ка ты сходишь в поликлинику, или куда там обращаются в таких случаях? Только язвы нам не хватало.

– Ладно, схожу, хотя кажется мне, что дело не в язве, – и Валя как-то странно на меня посмотрела, но тут же отвела взгляд. – Да еще и месячные никак не приходят… Сейчас уже Ленка, кстати, должна с вокзала приехать.

– Надо было нам ее все же встретить…

– Да у нее там всего-то с собой одна сумка, не переживай… О, гляди! – она выглянула в окно. – Дочка!

Я тоже выглянул и увидел, как двор пересекает стройная, длинноволосая девушка в расклешенных джинсах, со спортивной сумкой через плечо. Она подняла голову и, увидев нас, выглядывающих в окно, радостно замахала рукой. А через минуту Лена уже перешагнула порог квартиры, тут же оказавшись в объятиях матери.

Наобнимавшись, девушка скромно поздоровалась со мной, я в ответ поинтересовался, как прошла поездка.

– Нормально, соседи веселые попались, геологи, из Якутии возвращались. Всю ночь под гитару песни пели.

– Значит, совсем не спала. Давай сейчас позавтракаешь, потом мы с Сережей убегаем на работу, а ты отдыхай, до вечера мы уже не появимся. Поесть найдешь в холодильнике. Ну все, дай я тебя поцелую, и мы побежали.

До первой разгрузки оставалось еще несколько часов. Чтобы как-то себя занять, я вооружился предварительно захваченными из дома общей тетрадью и ручкой, и приступил к написанию «Крепости на Суре». Для начала моих знаний хватало, но оттягивать знакомство с Тюстиным не стоило. Вскоре мне понадобятся архивные документы, а к ним я смогу подобраться как раз с помощью Александра Васильевича. Итак, начинаем:

«В один из майских дней 1663 года к воротам небольшого деревянного острога, расположенного на берегу узкой речушки Пенза, поднимая клубы дорожной пыли, приближалась конная процессия. Сотню казаков-черкас возглавлял московский воевода Юрий Котранский…».

Глава 18

А уже на следующий день Валентина, вернувшись из поликлиники, и дождавшись, когда Ленка убежит к подруге, заявила, пряча глаза:

– Сережа, тут такое дело… В общем, я проверилась у врачей, в результате меня направили к гинекологу.

– Что-то серьезное?

– Как тебе сказать…

– Так, Валя, не томи, я приму все, что ты скажешь, я буду тебя поддерживать во всем.

А у самого уже начало закрадываться смутное подозрение. Гинеколог, тошнота, задержка месячных… В прежней жизни мне не довелось испытать радости отцовства, но в целом я был наслышан о симптомах беременности.

– Погоди, ты… Ты беременна?

Валя обреченно кивнула и подняла на меня глаза. В ее взгляде непостижимым образом смешались страх, радость и надежда.

– Ага, пятая неделя.

Вот тебе, бабушка, и Юрьев день! Это что же, у меня… у нас с Валей будет ребенок? Вот уж новость так новость!

– Погоди, а ты УЗИ делала? Хотя, наверное, еще рано…

– Чего делала?

Тьфу ты, вот я балда. УЗИ плода, когда можно определить пол будущего ребенка, появится лишь несколько лет спустя, и только в 90-х эта процедура стала вроде бы обязательной. Хорошо, что Валентина не стала заострять внимание на моем неосмотрительно заданном вопросе. Да и я постарался быстрее увести разговор в сторону.

– Какая же ты у меня молодец! Дай я тебя расцелую.

Она смущенно подалась в мои объятия, ее щеки медленно наливались румянцем.

– Ты правда рад? Я ведь так боялась…

– Чего боялась, дурочка? Что я заставлю делать тебя аборт, брошу тебя? Да ни за что на свете! Это же так здорово, у нас будет ребенок!.. Погоди, а как твое начальство отнесется к тому, что ты, являясь кандидатом в члены, так сказать, и вдруг рожаешь в гражданском браке? Это же не вписывается в нормы строителя коммунизма.

– Ну уж как-нибудь переживут. Пожурят на собрании, не без того. Что ж теперь, плакать что ли?

– А давай-ка, солнышко, мы с тобой распишемся. Думаю, можно обойтись без ресторана и платья подвенечного, все это у тебя уже было, перебьемся как-нибудь… Или ты все же хочешь отметить бракосочетание с помпой?

Эк я разогнался. Еще Валя мне не успела ответить, согласна она выйти за меня или нет, а я уже расписываю ей нашу свадьбу. Но, как выяснилось, возражений от моей благоверной не последовало. Она только заметила, что вообще-то сначала заявление подают, а не раньше чем через месяц можно будет и расписаться.

– Надо только Лене сегодня все рассказать. Что у нее будет братик или сестренка, и что мы решили зарегистрировать наши отношения.

Ну это само собой, Ленка все равно узнает, надеюсь, что ее реакция будет адекватной. И на этот раз я не ошибся в своих предположениях. Девушка, узнав о беременности матери и грядущей росписи, искренне обрадовалась, да еще и прикололась:

– Ну что, дети мои, совет вам да любовь… А когда заявление подавать будете? А то ведь я уеду через пять дней.

Мы с Валей переглянулись. Проведя телепатический диалог, я выдал:

– Да чего тянуть-то, я готов хоть завтра. Завтра же у нас понедельник, ЗАГС работает?

– А может, тогда уж послезавтра? – предложила Валя. – У Ленуськи как раз день рождения, сразу и отметим в узком семейном кругу два таких события.

– Что, серьезно день рождения? Блин, это ж надо насчет подарка подсуетиться…

– Ой, Сергей (она с первого дня меня называла просто по имени), я уже взрослая, как-нибудь без подарка обойдусь.

– Это мы с твоей матерью еще обсудим на досуге. В общем, послезавтра подаем заявление, и вечером посидим… А где посидим? Дома, или может, в кафе хотя бы какое-нибудь сходим?

Обе пожали плечами, явно оставляя выбор за мной. Хм, вариант с кафе неплох, но опять же, все это будет практически за счет Валентины. А если еще и подарок покупать… Мне уже надоело чувствовать себя альфонсом, с моей-то чисто символической зарплатой. Когда уже наконец мои (ну или почти мои) произведения увидят свет! Хоть гонорарами порадую любимую женщину. Завтра, впрочем, обещался заявиться Костик за пакетами, но с первой партии я точно не озолочусь, дело явно нужно ставить на поток. А вот когда литературный труд станет достойно оплачиваться – тогда можно будет не рисковать и закрыть лавочку по производству пакетов.

– Думаю, такие события случаются не каждый день. Шикарный ресторан нам ни к чему, а вот кафе вполне себе сойдет. Имеются в Пензе подходящие заведения?

Валя с Ленкой тут же принялись вспоминать названия кафе, обсуждая достоинства и недостатки этих предприятий общепита. Кафе «Парус» было отвергнуто сразу же, поскольку уже в те годы являлось притоном местной алкашни. Бар «Праздничный» считался слишком уж шумным, кафе «Засека» – слишком элитным и дорогим, практически рестораном…

– А что, может, в «Ландыше» посидим? – предложила Ленка. – Мы в прошлом году там с одноклассниками выпускной отмечали, ну ты помнишь, мам… Хорошее место, культурное обслуживание, вкусно и недорого. Только нужно заранее столик забронировать.

В итоге после недолгого обсуждения так и решили. Столик Валентина забронировала по телефону на следующий день, позвонив из магазина. А во вторник мы отправились подавать заявление в ЗАГС. И вечером на такси двинули в «Ландыш». Подарок имениннице мы вручили еще утром – букет цветов и тонкую золотую цепочку с кулоном в виде сердечка. Презент мы выбирали с Валентиной накануне вечером, сделав набег на магазин «Жемчуг», чуть ли единственный в Пензе, торгующий ювелиркой. Пришлось выложить двести двадцать рублей. Лена была в восторге, тут же примерив на себя подарок.

Посиделки прошли здорово. Нам зарезервировали угловой столик, тут же предложив выбрать из меню закуску, холодные и горячие блюда, а также напитки. Негромко играла живая музыка, мы с Валей даже немного повальсировали.

Словно по заказу, в этот день она чувствовала себя вполне сносно. Валентину не тошнило, с ее губ не сходила улыбка, и смотрела она на меня совершенно влюбленным взглядом. От Елены, конечно же, такое поведение матери не укрылось, и она сама то и дело расплывалась в понимающей улыбке. В тот вечер и я сам был по-настоящему счастлив.

Впрочем, на следующий день пришлось возвращаться в реальность трудовых будней. А тут еще Костя появился к обеду. Посетовал на Михалыча, закрывшего лавочку, выразил надежду, что наше сотрудничество получится плодотворным, и придирчиво осмотрел каждый изготовленный мною пакет.

– А ничего так, сойдет для сельской местности, – сдержанно похвалил меня Костя. – Беру все, постараюсь толкнуть по пятнашке. Думаю, в течение недели уйдут только так. Как реализую – сразу тебя наберу, тогда при встрече и рассчитаемся.

Не прошло и получаса после ухода прикинутого молодого человека, несущего в люди мою продукцию, как позвонил Михалыч. Трубку взяла Валя, сказала: «Одну секунду», и позвала меня.

– Вроде это твой Михалыч, тот самый, про которого ты мне рассказывал.

Обувщик порадовал известием, что договорился насчет меня со своей знакомой Тамарой с кондитерской фабрики, дал ее рабочий телефон, и велел созвониться, как только мне понадобятся мешки из-под сухого молока для моих пакетов. Правда, каждый мешочек обойдется мне в 70 копеек. Именно такую не круглую сумму почему-то установила Тамара. Я заверил Михалыча, что партия сегодня уже ушла в реализацию, поэтому сейчас же и наберу эту самую царицу Тамару.

– Какую царицу? – не понял Михалыч.

– Да это в древности была такая царица Тамара. С ее правлением связан период расцвета Грузии на рубеже 12-13 веков.

– А-а-а… Ну моя Тамарка точно не царица, – хохотнул собеседник.

Не успев распрощаться с Михалычем, позвонил Тамаре. Судя по голосу, дама оказалась бойкая. Велела подходить к проходной «кондитерки» к семи вечера, обещала вынести двадцать мешков, то есть мне нужно было захватить с собой 14 рублей.

– Как я вас узнаю? – поинтересовалась она.

Я описал себя, она рассказала в двух словах о себе, на том и расстались до вечера.

При встрече с Тамарой выяснилось, что в своих предположениях относительно ее характера я не ошибся. Эта конспираторша умудрилась вынести пакеты, обмотав их вокруг талии, в результате этого значительно увеличившейся. Впрочем, предприимчивая «несунья», словно зная заранее, одела сегодня расклешенный сарафан, причем клеш начинался уже от линии груди, потому и судить о стройности ее талии было затруднительно.

– Деньги принесли? – сразу взяла Тамара быка за рога, едва мы оказались с ней наедине в подъезде ближайшего дома.

Я молча протянул ей десятку и четыре рублевых купюры. Она посмотрела червонец на свет, удовлетворенно угукнула, и ловким движением спрятала деньги в бюстгальтер.

– Как понадоблюсь – звоните, телефон мой теперь знаете.

На этом с ней и распрощались, каждый, как говорится, при своем. Я с пакетами, а она с деньгами.

Глава 19

– Ты куда в такую рань?

Валя задала вопрос, даже не открывая глаз, словно видела сквозь опущенные веки, как я тихо одеваюсь в спортивный костюм и натягиваю кеды, купленные накануне в «Спорттоварах». Ассортимент магазина вызывал грустную улыбку, особенно зимняя экипировка: деревянные лыжи «Быстрица», алюминиевые палки к ним, хоккейные клюшки с прямыми крюками, коньки-канадки и «дудочки»… Да летний не особо впечатлял. Пользуясь случаем, приобрел в магазине и пару 6-килограммовых гантелей. С ними я решил заниматься после пробежки.

– Бегать иду на набережную, – негромко, чтобы не разбудить тихо сопящую Ленку, ответил я. – Спи, еще только шесть утра.

– Ага…

Валя снова уткнулась лицом в подушку и, похоже, сразу же отрубилась.

Неслышно прикрыв за собой дверь, я миновал общую кухню, сбежал по лестнице и оказался во дворе. В такую рань было пустынно, только дворничиха мела асфальт в соседнем дворе, и до меня доносились звуки равномерно шваркающей метлы.

Я прищурился на солнце, от души потянулся, и трусцой отправил свое тело к набережной Суры. Бежать было одно удовольствие, к тому же с реки тянуло свежим бризом. Заметил вдалеке старичка, также совершавшего пробежку, больше похожую на быстрый шаг. Молодец дедуля, глядишь, протянет на этом свете еще пяток лишних лет.

Я миновал недлинный мост с колоннами, оказавшись на острове Пески. Добежал до пляжа, и тут у меня созрела мысль окунуться в прохладную утреннюю водичку. В 1975-м пляж на Песках выглядел не в пример презентабельнее самого себя в будущем. Если уж говорить честно, в 2015-м на этом месте будет заросший пустырь с консервными банками, бутылками и прочим мусором. Сейчас же тут вполне приличный песок, и даже имелась пара кабинок для переодевания.

Плавок я не взял, да у меня их еще и не было, если говоришь откровенно, как-то не озаботились мы с Валей этим вопросом. Впрочем, в округе живых существ не наблюдалось, поэтому ничтоже сумняшеся я решил окунуться в семейных трусах однотонного темно-синего цвета.

Водичка с утра казалась и впрямь бодрящей, и была даже вполне прозрачной. Зайдя по грудь, я еще мог различить свои ступни на придонном песке. Кролем отмахал метров пятьдесят, затем неторопясь возвращался, лениво перебирая руками по-собачьи.

Пока бежал трусцой назад, практически полностью обсох. Валя была уже на ногах, хлопотала на кухне, а Ленка, одетая в ночнушку в горошек, еще дрыхла, по-детски скомкав простыню между ног.

«Хороша девка», – невольно закралась мысль, которую я тут же попытался прогнать поганой метлой. Нечего на дочку своей без пяти минут жены заглядываться, это вообще-то инцестом попахивает. Потому я постарался сосредоточиться на упражнениях с гантелями, доведя себя до изнеможения. Только после этого почувствовал, что напряжение внизу живота наконец-то спало. Блин, хоть бы Ленка уехала что ли поскорее, а то как-то не себе. Сколько ей еще осталось? Два дня? Ну ничего, как-нибудь да вытерпим.

Днем в овощном появился Костя в неизменных темных очках. Принес сто сорок рублей за проданные пакеты и взамен забрал готовую партию. На этот раз я отдал ему восемь пакетов, все, что успел состряпать к сегодняшнему дню. До выходных планировал добить еще двенадцать, учитывая количество оставшихся мешков, которые мне продала Тамара.

Стараясь ничем не демонстрировать обуревавшую меня гордость, вручил Валентине деньги.

– Добытчик ты наш, – улыбнулась она, пряча купюры в кошелек. – Кстати, куда ты убегал полчаса назад? По нужде? А то из Москвы звонили, я только сейчас и вспомнила.

– Из Москвы? По какому поводу? – внутренне ликуя, поинтересовался я.

– Из журнала «Юность», они твою книгу напечатали. Первую часть вроде бы. И выслали тебе несколько… как их… авторских экземпляров. В общем, скоро придет извещение с почты. Сказали, что насчет гонорара хотят с тобой лично пообщаться. Оставили номер, нужно будет спросить какую-то Елизавету Васильевну.

Я не стал откладывать финансовый вопрос в долгий ящик и тут же набрал номер редакции. Мило пообщались с той самой Елизаветой Васильевной, выяснили, как мне удобнее получить почти что честно заработанный гонорар: подъехать в Москву самому или почтовым переводом.

– А много начислили, если не секрет? – не смог я удержаться от шкурного вопроса.

– Одну секунду… Так, Губернский… Ага, вот: чистыми одна тысяча двести шестьдесят рублей.

– Ого, неплохо так за повесть получилось!

– Это вообще-то только за первую часть. После публикации второй части получите столько же.

Ничего себе! Ха, а неплохо жилось в советское время писателям. И ведь сколько из них потом кляло советскую власть, мол, перекрывали кислород своей цензурой. Не знаю как насчет цензуры, а то, что многие из них обзаводились квартирами и машинами, да еще дети и внуки на заработанное ими безбедно жили – это факт. Глядишь, еще и мне повезет протиснуться в эту кормушку.

Но в любом случае, как пояснила собеседница, деньги появятся не раньше, чем после 8 июля. Пока я еще не знал, когда окажусь в столице, поэтому выбрал перевод, о чем и уведомил собеседницу. На прощание пообещал, как только еще что-то стоящее напишу, сразу же привезу в редакцию «Юности».

«Пожалуй, пора браться за перепечатывание очередного опуса», – подумал я, положив трубку.

Кажется, в моем «ридере» среди прочего был закачан роман Умберто Эко «Имя Розы», который я оставил после читки для коллекции. Нужно глянуть, в каком году книга издана. Этакий средневековый детектив, написанный, на мой взгляд, вполне приличным языком, но отнюдь не таящий в себе каких-то потрясающих откровений, тем не менее, в свое время стал литературной сенсацией. Что ж, если в 1975-м и в пару ближайших лет роман еще не написан, то я вполне могу его перепечатать и выдать за свое творение.

Ну а моя «Крепость на Суре» никуда не денется. Первая глава уже написана, а вот дальше не мешало бы воспользоваться вспомогательной исторической литературой. Кстати, мне удалось найти координаты Александра Тюстина, и я намеревался навестить его в ближайшие дни в краеведческом музее, где он, будучи преподавателем истории в торговом училище, с началом каникул штудировал архивы.

При первой возможности я заглянул в электронную книгу, чтобы обновить воспоминания о романе. «Имя Розы» была написана и издана в 1980-м, а вот судя по записям «от автора», Эко занялся разработкой темы еще за десятилетие до публикации. Причем отдал этому немало времени и сил. Это меня изрядно огорчило, просто рука не поднималась украсть у итальянского профессора целых десять лет его жизни. С авторскими правами могло и прокатить, Советский Союз, как я читал где-то, мог наплевательски относиться к притязаниям зарубежных авторов. Но в этот раз моя совесть все же встала на дыбы, и я ничего не мог с этим поделать.

О, вот же «Евангелие от Иисуса» Сарамаго! И кстати, до сих пор мною не прочитано. Между прочим, роман удостоен Нобелевской премии за 1998 год. По-любому автор еще не садился за работу над ним. Ну-ка, прочитаем аннотацию получше…

«В романе раскрываются прежде всего человеческие качества Иисуса, его „земная“ сторона. Произведение критиковалось Ватиканом и католическим населением Португалии…» Но, тем не менее, книга была удостоено «нобелевки». Интересно, у нас вообще прокатит? Если сомнительный текст, попробую его как раз в «Юность» и пристроить, там вроде бы подемократичнее нравы. Или сразу сунуться в «Новый мир»? Хотя в «Новом мире» после отстранения с поста главреда Твардовского году эдак в 70-м, насколько я помню, наступило реально «застойное» время. Вплоть до «перестройки», когда косяком пошли Солженицыны и прочие.

Блин, нет, не прокатит и этот вариант. Если я хочу приблизиться к власть предержащим через литературу, то нужно все же делать упор на патриотическую тематику. Например, книги о войне, как-никак страна только что отметила 30-летие Победы. А военных книг в моем «ридере» не так уж и много. Все больше Пикуль да Семенов со своим Штирлицем.

Может, что-нибудь подходящее найдется в закачанной продавцами литературе кроме «Войны и мира» и «В августе 44-го», уже увидевшей свет к 1975 году? Так, так, так… Вот же повесть Быкова «Знак беды». Написана в 1982-м, в 1986-м получила Ленинскую премию. Уже неплохо! «Война в повести отображается через углубление в психологию героев, поставленных в экстремальные условия». Нужно быстро прочитать книгу и бежать к Зинаиде, которая планировала вскоре взять отпуск и отправиться к дальней родней в Абхазию на месячишко. До ее отъезда у меня оставалось еще дней десять. Если не лениться, вполне должно хватить на перепечатывание повести.

Знакомство с Тюстиным состоялось на следующий день, а созванивались мы накануне. Причем позвонил я удачно, в администрации музея меня сразу с ним и соединили. Сегодня Тюстина я обнаружил роющимся в архивах краеведческого музея. Александр Васильевич удивился, что у простого грузчика родилась идея написать документально-художественное произведение о становлении Пензы. Краевед тут же ознакомился с рукописью первой главы моей книги «Крепость на Суре», и я увидел разгоревшийся энтузиазм в его глазах.

– Неплохо, неплохо, – бормотал он, возвращая мне общую тетрадь. – И стиль вполне читабельный… То есть теперь, как я понимаю, вам понадобились мои консультации. А какими источниками пользовались при написании первой главы?

Узнав, что я якобы использовал случайно попавший мне в руки том какой-то краеведческой энциклопедии с забытым названием, существование которой я сочинил экспромтом, Александр Васильевич нахмурился, пожал плечами, после чего взял чистый лист бумаги и карандаш.

– Значит, посоветовать вам дополнительную литературу, все, где могла быть отражена история строительства крепости на реке Пензе… Точно не хотите поменять название? Ну смотрите, а то ведь краеведы – народ дотошный, прицепятся к названию. Поднимут крик, что крепость на Пензе строили, а не на Суре… А почему решили все же Котранского героем сделать, а не первого пензенского воеводу Елисея Лачинова?

Пришлось объяснять, что в книге я планирую описывать события именно строительства заставы, а не последующие события. Что и Лачинову тоже найдется достойное место, он станет вторым главным героем моего произведения.

– Ладно, вот вам список книг, которые вы сможете найти в Лермонтовской библиотеке, почти все они хранятся в научном отделе. Как напишете книгу – дайте почитать, если не трудно, может, что-то еще подскажу. А издаваться как планируете?

– Честно говоря, еще не думал. Может, окажется, что вообще в стол пишу.

– Знаете что, Сергей Андреевич… Если книга получится приличной, могу порекомендовать обратиться к Георгу Васильевичу Мясникову. Знаете, кто это? Так вот, Георг Васильевич считается большим патриотом родного края, и вполне может оказать вам содействие.

А ведь и точно! Вот прекрасная возможность завести дружбу с самим вторым секретарем обкома, у которого и в Москве в эти годы наверняка есть хорошие знакомые. Такой шанс упускать нельзя, а значит, за книгу нужно браться всерьез. Вот перепечатаю «Знак беды» – и вплотную засяду за собственное сочинение.

– И еще я тут одну мысль обдумываю, – заметил я словно невзначай перед тем, как откланяться. – Хочу исследовать древнее городище, расположенное рядом с поселком Золотаревка. Вы наверняка о нем слышали…

Глава 20

Зина еще не уехала в отпуск, а я уже держал в руках отпечатанную в трех экземплярах повесть «Знак беды». Ну что ж, теперь можно и в Москву наведаться. Как раз накануне я получил десяток авторских экземпляров очередного номера «Юности», где с нескрываемым удовольствием прочитал на титульном листе свою фамилию и сноску на первую часть повести «Печальный детектив».

Валя на радостях тут же похвалилась перед Ринатом и его женой, пришлось подписывать им один из экземпляров. А еще один Валентина на следующий день отнесла своему начальству, несмотря на мои возражения.

– А чего тут стесняться?! – искренне недоумевала она. – Гордиться наоборот нужно, а он стесняется… Кстати, Ленка письмо прислала из Самарканда, нормально добрались, жалеет, что могилу какого-то Тамерлана вскрыли еще при Сталине. В местной чайхане уже плов попробовали, пишет – пальчики оближешь, переписала у повара рецепт, в письме его и прислала.

– О-о, плов я с огромным удовольствием отведал бы хоть сейчас.

– Действительно, давненько я его не делала… При тебе, кажется, плов еще ни разу и не готовила, верно? Вот как раз по этому самаркандскому рецепту можно и сготовить в это воскресенье.

– Отлично, жду воскресенья! А ты когда мою новую книгу читать будешь? Хочется услышать от тебя оценку моих трудов.

– Про войну книга-то? Небось стрельба одна? Нет? Ну давай сегодня вечером почитаю.

Плов Валя начала готовить с раннего утра воскресенья, но попробовал я его только вечером, и он действительно был выше всяких похвал. А воскресным утром я отправился искать артефакты. Просто накануне я подумал, что в выходной не мешало бы, наконец, все же съездить на место будущих раскопок Белорыбкина, сделать рекогносцировку на местности, и лучшего времени, чем последний день недели, пожалуй, и не найти.

На всякий случай из овощного магазина прихватил штыковую лопату, хотя прекрасно понимал, что одной лопатой там много не накопаешь. Геннадий Николаевич вон с целой армией студентов туда мотался, и не один год, так что относительно своих возможностей я не обольщался. Но прикинуть, что к чему, все же было нужно.

Я визуально примерно помнил, как добраться до древнего городища буртас, которые в 1237 году преградили путь Золотой Орде ценой собственной жизни. Но все же в глубине души опасался, что в это время там все может выглядеть по-другому, а потому вполне мог заплутать. На мое счастье, если впоследствии ландшафт и менялся, то не так уж и сильно. Встретив по пути одинокого грибника, я благополучно миновал вброд ручей и поднялся на крутой холм с плоской вершиной, поросшей высокой травой и березами. Похоже, черные копатели, о которых рассказывал Белорыбкин, доберутся сюда намного позже.

Меня охватило странное чувство. Вот стою я посреди леса, слушаю, как шумят деревья, и невольно задумываешься о том, что ведь раньше-то никакого леса здесь не было, а были поля, где жители городища возделывали рожь и ячмень. Вдали виднелись луга, где они пасли своих буренок. Что вот здесь среди маленьких и тесных избушек они сплетничали, шили себе порты, внутри них любились на горячих печках, стояли дозором на башнях… А потом пришел Батый.

– Ну и что дальше? – спросил я сам себя, стряхивая оцепенение.

Наугад ткнул лезвием лопаты в податливую землю. Штык ушел наполовину, надавил подошвой ботинка, погрузив лезвие на полную длину. С комьями земли выкорчевал корни какого-то цветка, смахивающего на сорняк, и пару жирных червей.

«Был бы рыбак – в самый раз. А так вы мне даром не ужрались, ползите куда хотите».

Отошел метров на пять, копнул снова. И вновь ничего. Закралась мысль, что может быть я местом все же ошибся… Да нет, не может быть, точно помню этот ручей и холм. Да и дорога к ручью практически не изменилась: сначала грунтовка, потом просто тропинка. Ходят же кто-то местные к ручью за водой, не иначе.

Или все же стоит копнуть поглубже? Ведь прошло семьсот лет, как-никак, не город конечно, где культурные слои по метру в сто лет накапливаются, но тем не менее. Выбрал еще одно место, примерно в той точке, где позднее Белорыбкиным будет реконструирована одна из хижин. Я даже табличку помнил, указывающую якобы на место, где когда-то находился дом зажиточного селянина. Ну, с богом…

Я очертил примерный квадрат пять на пять метров и принялся копать углубление. Делал это методично, по всему периметру. Вот земли стало меньше на пятнадцать сантиметров, вот на тридцать, а вот и где-то на полметра…

В этот момент лезвие лопаты обо что-то чиркнуло, я тут же замер и присел на корточки, просеивая землю между пальцев. Интересно, что это такое? Камешек? Нет, похоже… Похоже на здорово заржавевший наконечник стрелы.

Эх, вот бы Ленку сюда, в самый раз студентке историко-археологического! Практика, что называется, под самым носом, и не нужно ни в какие самарканды ездить. Ну ничего, если дело пойдет, то в следующий раз обязательно ее сюда притащу. Глядишь, еще и дипломную напишет по этому городищу.

Воодушевленный первой находкой, я заработал с удвоенной энергией. Вскоре штык лопаты снова обо что-то задел. Я принялся аккуратно отбрасывать землю, и стало обнажаться почерневшее то ли от времени, а может и от огня бревно. Ну точно, какое-то древнее строение! Очень может быть, что дом того самого зажиточного селянина.

Через час или полтора, взмокший, уже сбегавший ополоснуться к ручью и работавший без майки, я вырыл внушительных размеров яму, обкапывая сложенные в стены бревна. Правда, из четырех стен остались только две, да и в тех изрядно трухлявые бревна лежали вкривь и вкось. Еще пару раз попались наконечники стрел, затем подвернулось проржавевшее лезвие боевого топора. Но главная находка поджидала меня, когда я докопал до угла древнего жилища, и обнаружил там треснувший пополам глиняный горшок. Аккуратно раскрыв половинки горшка, я занялся изучением его содержимого. Воображение заранее рисовало несметные сокровища в виде золотых монет и украшений с самоцветами, однако на самом деле горшок оказался чуть менее чем наполовину наполнен какими-то почерневшими от времени безделушками.

Я кое-как очистил одну из них, оказалось, что это отлитая из бронзы миниатюрная маска то ли какого-то божества, то ли животного. Моих исторических знаний не хватило, чтобы верно идентифицировать эту маску. Ну ничего страшного, найдутся, дай бог специалисты по этому вопросу. Оставлять себе находки я пока не планировал. Навару с них никакого, а мороки полно. Легче отнести в краеведческий музей, пусть там умники и разбираются. Но открытие буртасского поселения я все же припишу себе, простите уж Христа ради, Геннадий Николаевич.

Я провозился еще с час, пока стрелка на циферблате «Командирских», подаренных мне Валей, не подползла к трем часам дня. Последний автобус из Золотаревки в Пензу уходит в четыре, поэтому нужно поторопиться, если я не хочу топать почти тридцать километров на своих двоих. Еще не факт, что удастся добраться автостопом, а мобильных телефонов пока не изобрели, так что Валя дома вся изойдет, меня дожидаючись.

Быстро собрал находки в рюкзак, который резко потяжелел килограммов на семь-восемь, закинул его на плечи, схватил лопату и двинулся обратно. На автобус я успел, заплатил за проезд 12 копеек и устроился в углу, поставив рюкзак с лопатой между ног. Вполне себе мог сойти за дачника, наверняка так многие пассажиры и подумали, когда я остановил автобус на трассе в нескольких километрах от Золотаревки.

В понедельник прямо с утра я направился в краеведческий музей, прямиком к директору Александру Васильевичу Сергееву.

«Надо же, – подумалось, – имя и отчество точно как у Тюстина. Может, и нужно было к Тюстину напрямую идти?».

Но Сергеев, когда я вывалил на стол перед ним свои находки, тут же принялся названивать домой своему сотруднику, специалисту по археологии сурского края Михаилу Полесских. Память тут же выдала, что именно Полесских еще до Белорыбкина пытался что-то найти как раз в районе Золотаревки, но почему-то открытие городища больше связывают с именем Геннадия Николаевича.

– Михаил Романович сейчас раскапывает древнее поселение в Ахунах, – слушая длинные гудки, пояснил Сергеев. – Надеюсь, что еще не успел укатить к своим студентам. Они там вообще решили палаточный лагерь разбить. А Полесских человек уже немолодой, возраст к семидесяти приближается, ему ночевать в палатке как-то уже не с руки… Але, Михаил Романович, доброе утро! Да, я это… Тут у меня молодой человек в кабинете, только что целый рюкзак притащил с археологическими находками. Может, подъедете, посмотрите сами? Через сколько? Двадцать минут? Ну хорошо, ждем.

Михаил Полесских оказался загорелым, не по годам бодрым стариком. Ворвавшись в кабинет директора, он буквально мимоходом пожал руки мне и Сергееву, после чего тут же кинулся к разложенным на столе артефактам.

– Так, так, так… Угу, явно 12-13 век, мокша или буртасы. Очень интересно… А где вы это нашли? Под Золотаревкой? А я ведь планировал туда отправиться или в этом, или в следующем году. Получается, что вы меня опередили.

Если Полесских и был расстроен, то никак этого не выдал. Напротив, буквально лучился оптимизмом и заставил меня выложить все, что я знал о городище.

– Кто же вас надоумил-то там копать?

– Прочитал как-то про раскопки на том месте археолога Федора Чекалина в конце прошлого века. Вот и подумал, может, стоит попробовать.

– А вы по образованию, наверное, историк?

Хм, так-то оно так, историк в чистом виде, вот только в этой реальности я грузчик, а заодно и писатель. Как же лучше себя представить?..

– Вообще-то я книги пишу, а заодно увлекаюсь историей родного края, – выдал я почти правдивую версию.

– Ну что ж, похвально, похвально… А знаете что, мы в Ахунах с ребятами с истфака практически все уже раскопали, почему бы через недельку, скажем, не перебазироваться к Золотаревке! А ваше имя, само собой, будет всячески фигурировать при упоминании буртасского городища.

– Да я не против, бога ради. Наоборот, всячески поддерживаю, вы все же профессионал в этом вопросе, а я так, любитель. И со своими студентами накопаете куда больше, чем я в одиночку. А я буду в свободное время помогать чем смогу. Кстати, может, в газету дать статейку об открытии древнего поселения?

– Ммм… Пожалуй, я бы не торопился, а то набегут любопытные, – заволновался Сергеев.

– Так ведь по-любому местные пронюхают, слухи пойдут. А так, если придать огласку, глядишь, власти примут деятельное участие, позаботятся, чтобы посторонние там не шастали.

– И верно, как-то я не подумал. А у вас есть знакомые в СМИ?

– Кое с кем и в «Пензенской правде», и в «Молодом Ленинце» я уже познакомился, когда свои стихи им носил, думаю, что проблем в этом плане не будет. Наверняка заинтересуются археологическим открытием.

– Я тоже так думаю…. А давайте я прямо сейчас наберу редактора «Пензенской правды» Вениамина Ивановича Лысова, пусть он кого-нибудь к нам пришлет.

Переговоры по телефону много времени не заняли. Редактор пообещал отправить свободного на тот момент журналиста, Владимира Мышинского. А поскольку краеведческий музей и редакция находились буквально в двух шагах друг от друга, то уже через пять минут в кабинет директора вошел высокий, чуть ли не под два метра, мужчина лет сорока, густыми бровями напоминавший одновременно и рок-певца Бутусова, и Леонида Ильича Брежнева.

Ему объяснили, в чем дело, указав на меня как на главного виновника торжества.

– Значит, все это вы нашли? А как вас зовут? Ага… Сергей Андреевич, если не затруднит, расскажите, как вы обнаружили городище?

Пришлось в который уже раз за утро пересказывать историю моего интереса и похода к Золотаревке. Владимир Сергеевич все записывал в блокнот, высунув от усердия кончик языка. Закончив, еще раз с интересом осмотрел разложенную на директорском столе экспозицию.

– Если вы не против, я позвоню в редакцию, чтобы прислали фотокорреспондента. Надо все это обязательно запечатлеть.

Возражающих не нашлось, и вскоре наша компания пополнилась еще одним участником.

– Женя, нужно будет сфотографировать вот этого товарища и его находки, – командовал Мышинский. – И еще обязательно каждый экспонат в отдельности… Что значит пленки жалко?! Ну не каждый, а хотя бы чтобы крупным планом можно было разглядеть экспонаты в газете.

Когда фотокорреспондент закончил работу, сфотографировав в том числе и меня с обломком татарской сабли в руках, допрос с пристрастием продолжился.

– Сергей Андреевич, скажите, где вы работаете… Грузчиком в овощном?!! Серьезно? А, еще и книги пишете! Совсем интересно… И где печатались? В «Юности» повесть вышла? А что за повесть? Ага… Что вы говорите? Пишете историческую повесть о Пензе? И у нас ваши стихи выходили? Когда вы только все успеваете! Ну что ж, завтрашний номер у нас уже практически сверстан, а на среду можно попробовать поставить материал на археологическую тему.

Дальше «акула пера» поинтересовалась у краеведов, когда планируется «выезд на природу», то бишь на раскопки. Выяснив, что как только – так сразу, Мышинский договорился с Сергеевым держать связь. А мне на прощание сказал, что тема «грузчик-писатель-поэт-краевед» – это вообще золотая жила для журналиста, побольше бы таких людей, и чтобы я дал ему номер хотя бы рабочего телефона. А мне что, жалко? Я ведь так и задумывал – достичь известности как можно быстрее. Как бы не пришлось сворачивать производство пакетов, а то ведь не приведи бог пронюхают кому не надо – срама не оберешься. Мне же вроде как нужен образ трудящегося с чистыми и светлыми помыслами. Хотя вроде и не спекулянт, с одной стороны, ЧП сам организовал. Но не плачу налоги – это уже с другой стороны. А налоги для советского государства – понятие святое. В общем, надо крепко подумать над своим будущим.

Глава 21

«Настоящее археологическое открытие совершил житель нашего города Сергей Губернский. Как-то в руки ему попалась статья о раскопках в районе поселка Золотаревка, которые еще в прошлом веке проводил наш земляк, сын крепостного крестьянина, ставший впоследствии известным археологом, Федор Федорович Чекалин. К сожалению, тогда царское правительство не было заинтересовано в популяризации подобного рода исследований. И неудивительно, что изыскания Чекалина практически канули в Лету, будучи забытыми на многие десятилетия.

Но, к счастью, есть такие непоседливые люди, как грузчик в овощном магазине Сергей Губернский. Да-да, не удивляйтесь, вот такие в нашей Пензе работают грузчики, настоящие патриоты родного края. Движимый инстинктом первооткрывателя, Губернский отправился в лесной массив недалеко от рабочего поселка Золотаревка Пензенского района. Не имея специального образования, с одной лопатой, можно сказать, наугад выбрав место, Сергей приступил к раскопкам.

„Сначала мне ничего не попадалось, в какой-то момент даже появилась мысль отказаться от, казалось бы, бесперспективного занятия, – признается доморощенный археолог. – Потом я подумал, что за столько веков следы древнего поселения могли скрыться под метровыми слоями земли. Решил обозначить квадрат размером где-то пять на пять метров, и углубиться хотя бы на метр. Моя задумка принесла результат. Сначала мне попался ржавый наконечник стрелы, а затем находки стали встречаться одна за другой“.

Таким образом, Сергей обнаружил не один десяток предметов оружия и быта, относящихся примерно к 13 веку нашей эры. По словам археолога Пензенского краеведческого музея Михаила Полесских, не исключено, что на этом месте находилось довольно крупное поселение с мощной крепостью в центре и большим посадом вокруг. До 10 века эти места населяли мордовские племена, затем селение, скорее всего, захватили буртасы, а позже оно вошло в состав Волжской Булгарии.

„Есть все основания предполагать, что здесь произошла битва между буртасами и войсками хана Батыя, двигавшимися на Русь, – утверждает краевед. – Уже в ближайшее время мы планируем организовать экспедицию с целью провести более тщательные раскопки на месте древнего городища, открытого товарищем Губернским. Пока же найденные им экспонаты будут тщательно изучены, а затем займут достойное вместо в экспозиции краеведческого музея“.

Дорогие наши читатели, мы будем, что называется, держать руку на пульсе, и обязательно поведаем вам, как продвигаются раскопки, уже в ближайших номерах нашей газеты.

В. Мышинский».

Валентина аккуратно сложила свежий выпуск «Пензенской правды» пополам, и с победным видом оглядела собравшихся на общей кухне. Здесь помимо меня так же находились Ринат с Айгуль, их отпрыски, и даже Анна Павловна, выковырянная неугомонной Валей из ее комнатушки. Все это только ради того, чтобы прочитать вслух свежую статью обо мне, и показать черно-белую фотографию, на которой я был изображен с обломком татарской сабли в руках.

– Какой молодец! Егет солтаны! – подытожил Ринат на русском и татарском, с чувством пожимая мне руку. – Это дело нужно отметить.

Тут же на стол все выставили свои припасы, включая Валину бутылку «Столичной». Разве что Анне Павловне было нечего предложить, но от нее, собственно. никаких разносолов никто и не ждал.

Я оказался несколько смущен происходящими событиями, но в то же время, черт возьми, все это было весьма приятно для моего еще неокрепшего самолюбия. Валя на радостях скупила десяток номеров газеты в ближайшем киоске «Союзпечати». Заявила, что один экземпляр отправит родителям, а заодно напишет в письме обо мне более подробно, а второй – дочке в Самарканд. Я посоветовал Вале в письме Лене приписать, что если у нее до первого семестра будет свободное время, пусть приезжает, и мы вместе съездим на раскопки. Заверил, что мою протеже Полесских просто обязан принять с распростертыми объятиями.

Уже на следующий день в магазин позвонили из приемной директора «Плодовощторга» и попросили снизойти по посещения их скромной обители. То бишь директорского кабинета. И чем раньше – тем лучше. Уже догадываясь, что вызов «на ковер» скорее всего, связан с газетной статьей, Валя велела срочно идти переодеваться домой, и потом шлепать в контору.

Через полтора часа я уже стучался в приемную директора «Плодовощторга» Ивана Степановича Чистякова. Секретарша меня тут же провела в солидно обставленный кабинет с массивным столом зеленого сукна у дальней стены, за которым восседал усатый, коренастый мужчина в возрасте за пятьдесят с орденской планкой на левом лацкане пиджака. Он символизировал собою этакую монументальность, казалось, что это кряжистое дерево, вросшее в свое кресло. На директорском столе, словно напоказ, лежал свежий номер «Пензенской правды» и журнал «Юность», в котором вышла первая часть повести, украденной мною у Виктора Астафьева.

– Так вот он каков, наш самородок! Наконец-то довелось в вами познакомиться.

Голос у директора оказался басовитым, а рукопожатие крепким. Усадил на стул с мягкой обивкой, сам вновь уселся в свое кресло.

– Ну, рассказывайте о себе, Сергей Андреевич. А то ведь история вашего появления у нас прямо-таки обросла самыми фантастическими слухами.

Выслушав пересказанную мною уже в надцатый раз историю, покачал головой:

– И что, так до сих пор и наблюдаетесь у психотерапевта? Уже докторскую на вашем примере писать собрался? Ну и жук этот ваш псих… психотерапевт, – усмехнулся в усы Чистяков и тут же напустил серьезности. – Сергей Андреевич, я вас, собственно, вот по какому вопросу попросил прийти… Согласитесь, как-то оно не очень правильно, что такой интересный человек, писатель, археолог, можно сказать – и работает простым грузчиком.

Видя, что я внимательно его слушаю и по-прежнему молчу, продолжил:

– Сергей Андреевич, а что, может быть, стоит вам подучиться? Я ведь могу позвонить кому надо, пристроят в тот же торгово-экономический техникум, пройдете ускоренное обучение, после чего сможете на первых порах работать хотя бы товароведом. А там можно и в вуз на заочное по профилю. У нас же заведующий овощной базой Наум Лазаревич, скажу вам по секрету, уже давно работающий пенсионер. Нет, дело свое знает, тут претензий к нему никаких, но здоровье, здоровье уже не то. К сожалению, годы дают о себе знать, весной вон месяц, считай, в областной больнице провалялся с сердечком. А что вы хотите – работа нервная. То некондицию везут, и не принять нельзя, иначе скандал на республиканском уровне, то проверки одна за другой. А что проверять, когда у нашего Наума все по полочкам разложено, каждая картофелина учтена, каждое яблочко отмечено…

Иван Степанович тяжело вздохнул, глядя на меня исподлобья.

– Работа тяжелая, ответственная, но и оплачивается достойно. Есть перспектива. Так бы вы подучились, и через год-другой, глядишь – могли бы и подменить Наума Лазаревича. При этом и дальше писать, издавать свои книги, делать археологические открытия, это вам только в плюс… Кстати, вы ведь не член партии? Нет желания подать заявление в кандидаты? А то ведь Валентина Александровна, с которой вы собрались организовывать ячейку общества, у нас кандидат, вот-вот членом КПСС станет.

– Насчет партии я подумаю, Иван Степаныч, а вот из грузчиков уходить пока не хочется. Все-таки и магазин недалеко от дома, и работаю вместе с любимой женщиной… Да и времени свободного достаточно, чтобы обдумывать сюжеты новых книг. Вот, кстати, сейчас пишу книгу по истории Пензы, что-то увлекла меня эта тематика. Сяду на крылечке магазина, и пописываю в тетрадочку между делом.

– Эх, жаль, жаль… Вы все же подумайте хорошенько над моим предложением, а то прямо с утра Мясников звонил, интересовался, что у нас здесь за уникум трудится простым грузчиком. Отбрехался, как мог, вот и вас срочно вызвал на беседу. Теперь, если снова позвонит, объясню, что на этой работе вам сочинять сподручнее, а насчет заявления кандидатом в члены партии вы подумайте. Да, я ведь прочитал то, что вы в журнале написали, неплохо, неплохо, душевно так, хотя и не совсем с линией партии совпадает… Вы уж тут мне по случаю автограф черканите, так сказать, от автора поклоннику.

– Да без проблем, давайте.

Перевернул титульную страницу «Юности», написал: «Ивану Степановичу Чистякову на добрую память и с наилучшими пожеланиями». Поставил дату и расписался. После чего мы еще раз обменялись рукопожатиями, и я отбыл восвояси.

«Отлично, – радовался я, выходя под жаркое июльское солнце, – моей персоной уже заинтересовался Георг Васильевич. Сделан еще один шажок в части реализации моих замыслов. Пока прокатывает. Жаль расставаться с пакетным промыслом, но, наверное, придется все же просить Рината подменить меня. Пусть Костя с ним теперь работает. У Рината жена все равно дома сутками сидит, если уж не джинсы, то хотя бы пакеты пусть лепит. Не должен отказаться, мужик он неравнодушный к деньгам, с радостью ухватится за такую возможность».

Тем же вечером у нас состоялся разговор с Ринатом. Как я и надеялся, он сразу же согласился открыть дома кустарное производство пакетов. Пришлось тут же объяснять на пальцах схему, делиться контактами, показывать, как вставлять картинку и клеить пленку… Только часам к десяти вечера мы наконец разобрались с пакетами и с чувством выполненного долга я нырнул в постельку к своей Валентине.

Глава 22

И снова Москва, снова Казанский вокзал и широкие столичные проспекты с важно скользящими по ровному асфальту «Волгами», тарахтящими «Жигулями» и «Москвичами». И ни одной иномарки, вот было время!

Хотя нет, вон ползет «Мерседес» с флажком какой-то страны слева на капоте, а впереди со включенной мигалкой катит милицейский «Жигуль». Не иначе посла везут в Кремль на встречу с Громыко, а может, и из Кремля, так и не разберешь навскидку. Стекла затонированы, кто внутри сидит – непонятно.

А я с рукописью повести «Знак беды» пробираюсь в редакцию «Юности», ставшей для меня за последние месяцы чуть ли не родной. На этот раз Полевого не было, сказали, укатил отдыхать на море в Крым, но завещал, если что, позаботиться обо мне. Невольно вспомнились события 2014 года, когда полуостров, как выразился Владимир Владимирович, «вернулся в родную гавань». Крым наш – и никаких гвоздей!

Интересно, как сейчас в мире дела обстоят? Война на Донбассе, наверное, по-прежнему продолжается. Какое-то ИГИЛ теребит Ближний Восток, грозится захватить весь мир. Ну, с этих фанатиков станется, их же вроде пиндосы поддерживают, пытаясь руками игиловцев скинуть в первую очередь сирийского президента Башара Асада. Боюсь, рано или поздно России придется вступить в схватку с этими отморозками, но ведь они могут ответить террористическими актами.

Но, может быть, в моих силах повернуть ход истории таким образом, чтобы не было ни Донбасса, ни ИГИЛ, чтобы Союз не развалился, словно старый тарантас на кочках? При известном старании и удаче – почему нет? И вот эти письма в МВД и ГРУ могут стать небольшим шажочком на пути к тому, чтобы что-то изменилось в лучшую сторону.

Перед тем, как опустить письмо для Щелокова в почтовый ящик на улице Огарева, снова воспользовался лейкопластырем. Добираясь до Хорошевского шоссе, где располагалось здание ГРУ, я пластырь не отдирал, чтобы одну и ту же работу не проделывать дважды.

Избавившись от писем, почувствовал огромное облечение. Вытер со лба пот и, довольный проделанный работой, еще раз удостоверился, что в мою сторону никто не смотрит. Как хорошо, что в это время нет понатыканных всюду камер наблюдения. Отодрал пластырь и выбросил клейкие комочки в первую же попавшуюся урну для мусора.

Оставалось время побродить по Москве. Почему-то потянуло в центр, не иначе Кремль обладает какой-то загадочной притягательностью. Минуя Таганскую площадь, невольно задержался у парадного входа в «Театр на Таганке». Афиша призывала посетить спектакль «Жизнь Галилея». В ролях значились Валерий Золотухин, Леонид Филатов, Владимир Высоцкий в роли Галилея… Хм, а ведь никого из них в будущем мне вживую увидеть не довелось. А каждый из них – фигура, Актер с большой буквы. Тот же филатовский «Сказ про Федота-стрельца» я помнил почти наизусть. Мелькнула даже мысль напечатать его, и выдать за свой, но эту идею я все же задавил в зародыше. На святое не покушаются. Другое дело, по роману или повести от Пикуля с Астафьевым не убудет, а у Филатова его «Сказ» – главное, на мой взгляд, достижение, а не роли в непонятных перестроечных фильмах. Разве что «Экипаж» еще куда ни шло.

Нужно будет как-нибудь приехать в Москву не одним днем, а хотя бы с ночевкой, чтобы один вечер посвятить походу в театр, вживую насладиться творчеством звезд, пока они не перемерли один за другим.

По возвращении из Москвы я наконец-то нашел время для посещения областного военного комиссариата. Пообещали в ближайшее время разобраться с моим вопросом, и я с легким сердцем покинул это заведение с красными звездами на воротах. В прежней жизни послужить мне не довелось, в этой я уже тоже по возрасту не подходил для срочника, даже не знаю, что мне впишут в военный билет, если я его все-таки получу.

Между тем Полесских со своими студентами уже перебрались на Золотаревское городище, активно приступив к раскопкам. Я выкроил время в ближайшее воскресенье, чтобы туда съездить. Хотел было и Валю прихватить, подумав, что, быть может, ей будет интересно. Но ее опять начало подташнивать, поэтому она предпочла остаться, как говорится, на хозяйстве.

Все ждал, когда ее животик начнет понемногу округляться. Но пока, похоже, было рановато. И сколько я ни приникал ухом, ничего, кроме как бурчания желудка в один из моментов, услышать не удалось. Тем более никто еще не толкался ножками.

Появившись на раскопках, я немного офигел. Студенты, возглавляемые старым археологом, успели тут все перелопатить. Михаил Романович, который выходной день решил провести со своими ребятами, а не на диване у телевизора в четырех стенах, при моем появлении буквально засиял.

– Сергей Андреевич, вы не представляете, это же настоящий Клондайк! Посмотрите, что мы обнаружили. И это только малая часть, мы практически каждый день отправляем находки в Пензу, и в первую очередь самые ценные. Мы даже сумели найти несколько золотых изделий. Золото, правда, далеко не высшего качества, сразу видно, что с какими-то примесями, но тем не менее…

Он подвел меня к длинному деревянному столу из грубооструганных досок, прикрытому сверху двускатным дощатым навесом. Здесь, похоже, студенты и столовались, и препарировали свои артефакты, некоторые из которых сейчас предстали моим глазам.

В принципе, ничего неожиданного, все те же наконечники стрел, копий, заклепки и металлические полоски с щитов, даже проржавленный до дыр шлем, вроде как принадлежавший буртасскому воину.

– На первый взгляд, удивительно, почему татаро-монголы не подобрали оружие, для них это было обязательным ритуалом после победного боя. Предполагаю, что сразу повалил снег, а с утра ковыряться под снежным покрывалом им было просто лень. А на следующий год уже и вовсе тут все заросло.

Я кивал с важным видом, словно все это слышал впервые. Хотя такую же версию в свое время озвучил Белорыбкин, но не станешь же ссылаться на человека, которому сейчас всего-то лет двенадцать или тринадцать. Эдак точно в «дурку» упекут. Лучше изображу удивление, порадую старика очередным благодарным слушателем.

– Кстати, Сергей Андреевич. Ребята обед как раз сготовили, гречневую кашу с тушенкой, милости прошу присоединиться.

– А что, не откажусь. Только пусть положат гречки поменьше, а тушенки побольше, – с улыбкой кивнул я в сторону парящего над костром большого котла.

После обеда я даже принял участие в раскопках, поковырявшись на выделенном мне участке земли. Мало того, помимо полуистлевших частей оружия нашел женской шейное украшение в виде насаженных на проволоку круглых камешков из бирюзы, заставив Полесских развести руками: «Да вы просто везунчик!».

Между тем понемногу и моя повесть «Крепость на Суре» приближалась к своему экватору. Благодаря нескольким походам в научную секцию областной библиотеки я собрал немало вспомогательного материала, по большому счету оставалось облечь все это в литературную форму.

«Экий я писатель!» – тешил я себя то и дело сладкой мыслью. Ну а что, вот же, рожаю, так сказать, эпохальное произведение. Ну может и не эпохальное, но тем не менее… Во всяком случае, в пределах Пензенской области я должен заработать себе имя.

Местные краеведы ограничивались все больше научными статьями, брошюрками на заданную тему, наверное, полета мысли не хватало написать что-то более художественное. А тут я со своей книжкой!

Но вот вопрос, удастся ли ее вообще издать? Как говорил Тюстин, можно рассчитывать на помощь Мясникова. Если не получится опубликовать в центральном издательстве, то хотя бы в том же «Приволжском книжном издательстве» в Саратове. А там, глядишь, забабахаю еще одну, рассказывающую о битве защитников буртасского городища с туменами Батыя. Чем не вариант? Тема-то уже наезженная получается.

А в среду произошло событие, встряхнувшее весь «Плодовощторг», да и нас, собственно, как «виновников торжества». В районе обеда Валентине позвонил Иван Степаныч, и принялся с чем-то поздравлять. Разговор проходил при мне, и я видел, как Валя сначала недоуменно отнекивалась, но затем, видно, что-то вспомнив, покраснела и сказала:

– Ах да, я и забыла уже, действительно, Сережа отвозил в Москву мое стихотворение.

А сама при этом погрозила мне кулаком.

Оказалось, что в свежем номере «Работницы» наконец-то напечатали стихотворение «Миллион алых роз». Признаться, и у меня из головы как-то выпало посещение редакции «Работницы». Мы тут же помчались экспроприировать журнал в ближайший киоск «Союзпечати», и успели купить последние пять экземпляров.

Валя тут же нашла нужную страницу и протянула мне. Там, на развороте, красовались репродукции картин Пиросмани и отрывок из повести Паустовского, о несчастной любви художника к певице. Стихотворение за авторством «заведующего овощным магазином из Пензы Валентины Колесниковой» было напечатано в правой колонке, в рубрике «Из поэтической тетради».

Дома по этому поводу Валя вновь организовала застолье, снова пригласив всех соседей. Те, похоже, уже понемногу начинали привыкать к подобного рода посиделкам. Ринат, по своей вере вроде бы непьющий, заранее почесывал нос и потирал ладони. А его Айгуль выставила на стол соленья и маринады, переданные родственниками из деревни. Только тихая Анна Павловна скромно сидела на углу стола, но и ее глазки живо заблестели при виде разносолов. До прошлых посиделок я и не подозревал, что бабуля не прочь залить в себя рюмку-другую.

– Так, Валя, дай-ка почитать, что ты тут насочиняла.

Ринат взял журнал и с чувством принялся декламировать нетленное произведение соседки.

– Ты особо на спиртное не налегай, – попросил я негромко Валентину, – а то ведь в положении как-никак.

– Сама знаю, что ж я, дура что ли! Я так, чисто символически.

Когда Ринат поинтересовался, чего это вдруг Валя ограничилась одной рюмкой, пришлось сознаваться.

– Что?! Уже третий месяц? А я ведь абайлау… Тьфу, как это по-русски? Ну то есть чувствовал. Вижу, то и дело тошнит тебя, думаю, неспроста все это. Да и Айгулька моя намекала… Давайте поднимем тост за будущего батыра. Ну, или красавицу, что тоже неплохо. А ты, соседка, вон лучше «Буратино» себе налей. Или лучше Сергей нальет, пусть мужчина поухаживает за любимой женщиной.

Ночью благодарность Валентины была выше всяких похвал. Перевозбужденная подвыпившая женщина, да еще и получившая столь необычный подарок… Да уж, по всей видимости, искать кого-то еще, в этом времени, смысла нет абсолютно.

Во время перерыва в сексуальном марафоне, устроенного мне Валентиной, она поделилась со мной еще одной радостью. Оказывается, Чистяков в сегодняшнем телефонном разговоре сообщил, что внес ее и меня заодно в список гостей на празднование «Дня торговли», по традиции отмечавшегося в последнее воскресенье июля.

– Это где, у вас в конторе, в актовом зале с вручением почетных грамот? – уныло поинтересовался я.

Оказалось, что торжественная часть, с речами и поздравлениями от обкома и горкома, это одно, а нас пригласили еще и на неофициальный банкет, вечером – и это далеко «не для всех». Там будет вся торговая элита Пензы, и попасть туда рядовому завмагу просто нереально. Но ее ударный труд, а тем более стихотворение в «Работнице» и мои успехи на ниве литературы не могли не остаться незамеченными.

– Завтра идем заказывать мне платье, а тебе костюм «на выход», – сказала Валя голосом, не терпящим возражений, и вновь впилась в мои истерзанные губы сочным поцелуем.

Глава 23

В последнее воскресенье июля мы с Валей подъехали на такси к «Дому Рыбака». Выбран он был для банкета, скорее всего, не из-за оригинальной архитектуры, а благодаря своему расположению. Чудное место на берегу Чистых прудов, вдалеке от посторонних глаз. Что еще нужно для закрытого мероприятия?

Такого количества «Волг» и «Жигулей» в одном месте в этом времени мне видеть еще, пожалуй, не приходилось. Сразу было понятно, что собрались тут люди не простые. Среди легковых автомобилей выделялся стоявший чуть в стороне автобус с надписью на борту – «Веселые ребята».

– О как! Нам песня строить и жить помогает! – подмигнул я Вале.

– Зовет и ведет, – откликнулась она.

Было заметно, что Валентина волнуется. Попасть на этот банкет само по себе большая удача, а уж какие перспективы вырисовываются на будущее… Личные знакомства с руководящим составом пензенской торговли – вещь вполне себе полезная.

– Ну как я выгляжу? – в очередной раз спросила меня спутница, и я уже, казалось бы, в сотый раз ответил: «Замечательно! Лучше всех!».

Нет, правда, выглядели мы очень неплохо. Даже, можно сказать, шикарно. Спасибо Якову Самуиловичу – Мастеру с большой буквы, портному от бога! Меньше чем за неделю пошить такое… Я в костюме с отливом, ладно скроенным по фигуре, Валентина – в вечернем черном платье с люрексом, пока еще стройная – животик начнет расти через месяц-другой. И о ее беременности никто из сослуживцев пока не знает. Разве что Татьяна, продавщица из нашего овощного, но сюда ее, понятно, никто приглашать не собирался. Что поделаешь, она ни стихов, ни книг не пишет, и в партии не состоит, даже кандидатом не является, как моя невеста. Так что Татьяна просто пожелала нам наесться и напиться за нее тоже.

Конечно, и счет нам Яков Самуилович выставил солидный, около 400 рублей, но действительно, оно того стоило. Тем более что гонорар за первую часть «Печального детектива» я получил, как раз деньги и пригодились. А следующий гонорар мы с Валентиной решили положить на сберкнижку, целее будут.

Одним словом, мы выглядели не хуже, чем киношный Джеймс Бонд с подругой. Не успели мы переступить порог «Дома Рыбака», как взоры всех собравшихся устремились в нашу сторону. Женщины разглядывали мою спутницу с ноткой ревности во взгляде, мужчины – оценивающе. Засмущавшаяся Валя тут же попыталась изобразить соляной столб.

Я же в свою очередь не без доли легкого изумления рассматривал местный антураж.

Женщины блистали бриллиантами, мужчины – золотыми часами, портсигарами и зубами. Похоже, банкет на День Торговли был одним из немногих мероприятий, когда можно одеть на себя все, заработанное непосильным трудом. Ну а что, вокруг все свои, стеснятся некого!

Столы были поставлены огромной буквой «П», повернутой к сцене. А на столах… То, что нам показали в «Иване Васильевиче», который профессию менял, однозначно проигрывало всему этому великолепию. Осетры соседствовали с жареными поросятами, черная икра с красной, в вазах со льдом «Наполеон» гармонировал с «Посольской» и «Столичной». Бутылки «Советского шампанского» мирно сосуществовали с «Массандровскими» винами. Хм, а ведь бабушкина советская книга «О вкусной и здоровой пище», похоже, не врала. Фото из нее словно ожили!

– Это мой жених, Сергей Андреевич Губернский, писатель, – представляла Валентина меня тем временем каким-то солидным мужчинам.

– Пока жених, надеюсь, что скоро мы на законных основаниях станем мужем и женой, заявление уже подали, – добавил я, пожимая протянутые руки.

– Я так понимаю, сошлись на ниве любви к литературе? – по-доброму пошутил седой мужчина с целым рядом орденских колодок на пиджаке и флажком депутата областного совета.

«Директор продторга», – еще заранее при его появлении успела шепнуть мне на ухо моя спутница. А собеседнику сказала:

– Представляете, Николай Афанасьевич, он к нам в магазин, в грузчики пришел наниматься, в джинсах и импортной куртке, такой, что я только в кино видела.

– Вот, Федор, – обратился Николай Афанасьевич к своему товарищу, – это правильный подход, человек не в кабинете материал для книг собирает, а в народ идет. Одобряю! Что ж, добро пожаловать к нашему шалашу. Надеюсь, что нам сегодня еще удастся пообщаться, а пока извините, я сегодня тут за хозяина, надо и других встретить. Вас проводят к вашим местам.

Метрдотель, точная копия своего коллеги из «Бриллиантовой руки», с важным видом провел нас к местам за общим столом. Слава богу, предлагать нам «освежиться» он не стал. Может быть, позже…

К нам подходили, поздравляли Валентину с успехом, хвалили стихотворение. Узнав, что и я писатель, причем уже издающийся, восторгались еще больше.

А вечер тем временем понемногу раскручивался. Все гости расселись за столом, выпили по первой, закусили, после чего Николай Афанасьевич встал, коротенько поприветствовал всех и объявил, что сегодня поздравить работников торговли Пензы с профессиональным праздником приехал известный вокально-инструментальный ансамбль «Веселые ребята».

Помню, как-то шаря по кабельным каналам, попал на «Ностальжи», и там как раз гоняли старый клип «Веселых ребят» из 80-х. Запомнилось, что у Буйнова еще на голове тогда было весьма кудряво. Интересно, он уже в составе ансамбля или еще не дорос?

Следом за Николаем Афанасьевичем на сцену выскочил бодрый мужчина в эстрадном костюме.

– Дорогие товарищи, разрешите от имени нашего коллектива поздравить вас с профессиональным праздником – Днем работника торговли…

Что-то он там нес про высокое предназначение, долг перед Родиной, что если бы не мы… Мне было некогда его слушать, я только что намазал себе нехилый бутерброд черной икрой и с наслаждением его пережевывал, закусывая упавшую в желудок рюмку «Наполеона». Валя же в этот вечер остановила свой выбор на минералке.

– Как вам, наверное, известно, – продолжал ведущий, – недавно в нашем коллективе произошло знаменательное событие. Солистка вокально-инструментального ансамбля «Веселые ребята» Алла Пугачева получила Гран при на конкурсе песни в Болгарии. Она принесла нашей стране «Золотого Орфея», исполнив песню «Арлекино». Поприветствуем Аллу, товарищи!

Бутерброд с икрой застрял у меня в горле. Вот это да! Реально корпоратив «Газпрома», не меньше! Сама Пугачева! Хотя пока она еще далеко не та звезда, каковой станет спустя годы, но тем не менее… Так, а кто это с ней на сцене? Этого не знаю, а вон тот, молоденький, на Барыкина похож. А за клавишными, в очках и с бакенбардами, похоже, как раз Буйнов!

– Арлекино, Арлекино, – подпевали гости певице.

А я сидел с недожеванным бутербродом во рту, и у меня зрел ПЛАН! Здесь Пугачева, и сюда же мы попали благодаря стихотворению «Миллион алых роз». Что это, как не знак свыше?!

Многострадальный бутерброд я дожевал, для храбрости выпил еще рюмку «Наполеона», и отправился к столу, который, как я понял, был приготовлен для музыкантов, и где сидел мужчина, выступавший с поздравлениями.

– Здравствуйте, разрешите представиться, Губернский Сергей Андреич, писатель.

– Очень приятно, Слободкин Павел Яковлевич, руководитель ВИА «Веселые ребята». Чем могу помочь?

– Павел Яковлевич, вы знаете, а у нас в коллективе тоже, так сказать, радостное событие. Конечно, с успехом вашей артистки не сравнить, но… У одного из заведующих магазина, моей хорошей знакомой… Да что там знакомой – моей невесты! Так вот, в «Работнице» напечатали ее стихотворение.

– От всей души поздравляю.

– Спасибо, но у меня к вам просьба… А что, если нам устроить сюрприз для всех здесь присутствующих? Не могла бы Алла спеть эти стихи?

– Вообще-то стихи не поют… без музыки. Посмотреть-то хоть их можно?

– Сей момент! – я метнулся к одной из подходивших к нам женщин, получившей Валин автограф на журнале, который она специально принесла на вечер. Попросив на время журнал, я через полминуты снова был за столом артистов. Алла, которая уже спела «Арлекино», присела рядом и потягивала «Нарзан».

– Вот, – я протянул им журнал, открытый на странице со стихотворением. – Я даже примерно представляю мелодию.

И тут же вполголоса принялся напевать слова на хорошо мне знакомую музыку Раймонда Паулса.

– Так это же мелодия песни «Подарила Мариня девочке жизнь» Паулса, – вдруг сказала Алла. – Ее еще Лариса Мондрус, а затем и Айя Кукуле исполняли. А что, вполне подходит для этих стихов, и ребята запросто сыграют, Буйнов как-то наигрывал, я слышала.

– Добро, вставим в середину программы. Аллочка, слова перепиши пока, с листа ведь петь придется, – распорядился Слободкин, и негромко добавил, обращаясь снова ко мне. – Только заказ песни у нас стоит сто рублей.

«Вот же жук», – подумал я, обшаривая карманы. К счастью, к Валентине за деньгами бежать не пришлось, удалось наскрести озвученную сумму собственными силами. Все-таки такое мероприятие. Такси, туда-сюда – всегда нужно держать под рукой сотню-другую.

Между тем праздник набирал обороты, народ под хорошие песни опустошал стол, активно плясал. Поскакал и я под «Госпожу Вандербильт» Маккартни, которую зажигательно исполнил Барыкин.

«Хоп, хей хоп» – раздавалось дружное под сводами «Дома Рыбака». Покружился с Валентиной под «Ясные глаза» в исполнении Пугачевой. Подвигался под «Как прекрасен этот мир», похлопал «Песне рыбака». И снова – «хоп, хей хоп», но уже на русском: где же та красавица, та, что нам понравится?

И вот, наконец, Слободкин снова поднимается на сцену:

– Товарищи, нам стало известно, что у вас в коллективе тоже произошло радостное событие, и мы решились показать вам небольшой экспромт. Сейчас, на музыку одной из песен Раймонда Паулса, Алла Пугачева споет стихи, родившиеся в вашем коллективе. Вы наверняка знаете этого человека, ее зовут Валентина Колесникова. Где она, встаньте, пожалуйста. Давайте и ей поаплодируем… Спасибо, итак, «Миллион алых роз»! Прошу, Алла!

Когда заиграла музыка, я пережевывал очередной бутерброд, на этот раз с белугой, но невольно замедлил движение челюстей. Мне было интересно наблюдать за реакцией и зала, и Валентины, нервно теребившей край узорчатой скатерти.

Как написал Владимир Семенович, (интересно, кстати, а уже написал или напишет?) «что потом началось, не опишешь в словах». Если при первом исполнении зал подпевал только припев, то второе, по требованию публики состоявшееся немедленно, было хоровым. «Арлекино» нервно курил в сторонке.

– Ну, уважил так уважил! Молодец он у тебя, Валентина, умело подсуетился, – к нам подошел сам Николай Афанасьевич. – Видел я, как вы с нашими дорогими гостями шушукались. Хорошая песня получилась. Вдвойне приятно, что стихи написаны нашим товарищем, рядовым завмагом. Да не красней ты, Валентина Александровна, привыкай, теперь, глядишь, песня-то греметь будет по всему Союзу… Кстати, Сергей Андреевич, если не секрет, над чем сейчас работаете?

– В данный момент пишу книгу об основании Пензы, рабочее название «Крепость на Суре». Думаю, с месячишко еще провожусь. Правда, получится ли издаться – пока еще неясно. Мне тут намекали, что можно будет Мясникова попросить помочь в этом деле. А еще на днях в журнал «Юность» отвез повесть о войне. Все-таки страна 30-летие Победы отмечает, нужно было к дате что-то такое написать.

– Слушай, Сергей Андреич, – перешел на «ты» Николай Афанасьевич, – а давай, мы твою книгу про Пензу у нас издадим. А что? Федор! – он махнул рукой мужчине, который вместе с ним встречал нас на входе. – Вот, знакомься еще раз: Федор Велимирович, директор Пензенского промторга. Что, Федя, слабо заказать от торга книги Сергея Андреича в нашей типографии?

– Почитать дадите, там посмотрим, – уклончиво ответил Федор Велимирович.

– А как же фонды на бумагу, краска… – начал было я, и тут же заткнулся. Директора пензенских торгов одновременно посмотрели на меня как на убогого.

– Вот и ладненько, понял, куда еще экземпляр отдашь? Так, а теперь давайте выпьем за Победу!

– За НАШУ Победу! – поддержал тост Федор Велимирович.

Мы чокнулись рюмками и выпили.

– Эх, миллион, миллион, миллион алых роз…. А ты чего, Валюша, притихла? – обратился директор продторга к моей спутнице. – Ты посмотри, какую радость коллективу принесла! Да знаешь ли ты…, хотя откуда…, меня сегодня первый, когда с праздником поздравлял, очень за тебя хвалил. Молодец, говорит, Николай, умеешь кадры подбирать. В курсе, наверное, что новый Универсам строители обещали к новому году сдать, пойдешь туда завотделом? Это тебе не гнилую картошку перебирать. Я с Чистяковым переговорю, думаю, отпустит тебя. Кстати, чего он сам-то не приехал? Мать в больницу положили? Мда, матери его, кажется, за восемьдесят уже, так и мы скоро по больницам скитаться начнем… Ну так что, пойдешь на повышение?

– Как скажете, Николай Афанасьевич. Я ваше доверие постараюсь оправдать на любом посту. Только…

– Что только?

Она закусила нижнюю губу и скосила глаза в мою сторону. Я едва заметно пожал плечами, мол, все равно рано или поздно все узнают.

– В положении я. Третий месяц.

– Ого, новости одна хлеще другой! У тебя же вроде дочка уже взрослая? А теперь, значит, будет сын. Точно говорю, сын, со мной лучше не спорь. Ну что ж, мои поздравления!

Я выпил с директорами, которые после этого пошли осматривать свои владения дальше, и мы с Валей сначала уставились друг на друга, а потом одновременно радостно рассмеялись. И таким я себя счастливым в этот момент почувствовал, что захотелось сделать что-то этакое для моей любимой женщины, носящей под сердцем МОЕГО ребенка. И у меня снова родился ПЛАН.

– Я ненадолго, – шепнул Вале на ухо, и вновь направился в сторону закусывавшего Слободкина.

– Павел Яковлевич, хочу песню исполнить для своей женщины… Для всех женщин, – поправился я. – Недавно сочинил и слова, и музыку, называется «Потому что нельзя». Как бы про любовь и осень, но думаю, любовь актуальна во все времена. Давайте, я вам напою, а ваши ребята по-быстрому музыку подберут. Если понравится, то сможете даже исполнять ее на своих концертах.

– Хм, да у вас тут прямо край талантов, – усмехнулся руководитель ВИА. – И что за песня? Ну-ка, парни, Алла, давайте сюда. Послушаем, что нам писатель напоет.

Ну я и напел, вполголоса, первый куплет и припев. Пояснил, что в припеве после слова «нельзя» в первой и второй строчках Пугачева на бэке должна тянуть «ааа-а-а», рассказал, что перед первым куплетом идет проигрыш музыки из припева, и с тем же бэк-вокалом Пугачевой. Да уж, Алла Борисовна у меня на подпевке, видела бы меня сейчас моя бывшая! Я ведь эту песню из репертуара группы «Белый орел» когда-то спел ей под гитару на второй день нашего знакомства, как павлин, перья перед ней распустил… Эх, да что вспоминать! У меня теперь новая любовь, вот ей точно стоит посвятить песню.

– В общем, – подытожил я, – там три куплета и три припева, можно без всяких сольных вставок, как некоторые любят делать. Плюс, как я уже объяснял, мелодия припева идет в самом начале.

– Так, ноты я навскидку записал, давайте по-быстрому сыграю, – кинулся к клавишным Буйнов, убавляя на своем вполне приличном для этого времени синтезаторе звук до минимума. Зазвучала знакомая мне музыка. Также убавив на гитарах звук, присоединились другие музыканты. Никто из присутствующих в зале, казалось, не обращал на нас внимания, тем более что магнитофон через мощные колонки выдавал что-то бодрое, и некоторые работники торговли так же бодро отплясывали. Только Валя пыталась понять, что я опять забыл у музыкантов, глядя в нашу сторону со своего места.

– А что, очень даже неплохо, – свел вместе ладони Слободкин, и остальные участники коллектива поддержали своего руководителя одобрительными возгласами. – Вы, как споете, нам слова перепишите на бумаге. Кстати, Сергей Андреевич, если вы и впрямь дадите нам эту песню, нужно будет как-то зарегистрировать авторские права в ВААП. В Москву не собираетесь в ближайшее время?

– Учитывая, что периодически отвожу в издательства свои рукописи, очень даже может быть.

– Тогда вот вам мой домашний номер телефона, как соберетесь – сразу звоните. И не затягивайте, бога ради. Ведь без законных на то оснований мы не имеем права исполнять эту композицию. А так и нам хорошо, и вам будет копеечка капать… Ну что ж, пойду объявлять.

Фух, что-то я резко взмок. Одно дело в караоке петь, хотя я и не был любителем подобных развлечений, а совсем другое – перед любимой женщиной и такими солидными зрителями.

– Дорогие товарищи, – тем временем говорил в микрофон Слободкин. – А сейчас ваш коллега, Сергей Губернский, исполнит песню своего сочинения. Она называется «Потому что нельзя», и посвящается всем собравшимся в этом прекрасном ресторане женщинам. Нашим замечательным женщинам!

После этого передал микрофон мне, я в сторону прочистил горло и посмотрел в погружающийся в полусумрак зал. Ну что, когда уже? Ага, кажется, понеслась.

Дождавшись, когда закончится проигрыш, я запел:

«Облетает листва, у природы свое обновленье, И туманы ночами стоят и стоят над рекой. Твои волосы, руки и плечи твои – преступленье, Потому что нельзя быть на свете красивой такой».

В этот момент мой взгляд сфокусировался на Валентине, и словно разряд тока пронзил меня от макушки до самых пяток. Какая же она красивая! Мой голос набрал силу:

«Потому что нельзя…»

Алла тоже старалась, видно, что молодая певица получает настоящее удовольствие от песни, несмотря на то, что ей отведена всего лишь роль бэк-вокалистки. А что, получалось у нас не хуже, чем у «Белого орла». Кажется, у меня даже голос неожиданно мутировал в правильном направлении. Или я просто выдавал желаемое за действительное?

Как бы там ни было, едва только затих последний аккорд, как зал тут же взорвался аплодисментами и криками «Браво!» Я смущенно раскланивался вместе с музыкантами «Веселых ребят». Потом кто-то крикнул «Давай на бис!», а другие поддержали просьбу. Пришлось исполнять еще раз. Теперь, когда каждый из музыкантов, что называется, знал свой маневр, получилось даже лучше, чем во время премьеры песни. И вновь овации, поклоны, влюбленные глаза Валентины, которой я под завистливыми взглядами собравшихся дам посылаю воздушный поцелуй…

В общем, это были, что называется, мои пятнадцать минут славы. А если точнее, то я сделал вечер работникам торговли. Неудивительно, что под занавес торжества то и дело кто-нибудь напевал запоминающийся припев: «Потому что нельзя, ааа-а-а, потому что нельзя, ааа-а-а, потому что нельзя быть на свете красивой такой».

«Дом рыбака» мы покидали уже в десятом часу вечера. Сердечно распрощавшись с руководящими работниками в лице Николая Афанасьевича и Федора Велимировича, мы с Валей нашли на стоянке свободное такси и отправились домой. И тут, в машине, сидя рядом со мной на заднем сиденье, моя спутница неожиданно тихо расплакалась.

– Ты что? Что случилось, милая?

– Сережа, – сквозь всхлипывания прошептала она. – Какое же счастье, что я встретила тебя! Ты такой… Ты такой…

– Классный? – нескромно подсказал я, утирая ладонью темные потеки туши из-под ее глаз.

– Ага, точно, классный, – она еще раз всхлипнула и улыбнулась.

– А уж как мне повезло, что я тебя встретил. Мы достойны друг друга, согласись?

Валя снова улыбнулась, прижавшись ко мне всем телом. Водитель дружелюбно подмигнул мне в салонное зеркало заднего вида, я подмигнул ему в ответ, и зарылся лицом в волосы моей любимой.

Глава 24

Свадьбу мы с Валентиной сыграли скромную, расписались и посидели вдвоем в ресторане «Волга». Жаль, Ленка не смогла вырваться со своих среднеазиатских раскопок, мы ей отправили письмо, где подробно рассказали, как расписывались, обменивались кольцами, и как здорово посидели в ресторане, где я снова исполнил для Вали в сопровождении местных музыкантов «Потому что нельзя».

Кстати, возглавлявший ресторанный ансамбль виртуоз-гитарист Раф Губайдулин тут же вцепился в композицию, умоляя разрешить исполнять ее на своих выступлениях. Тут я немного растерялся, все-таки вроде «Веселым ребятам» обещал. Но, с другой стороны, они же не узурпируют песню, юридически ее хозяин – я. Поэтому и волен делать с ней все, что хочу. В общем, подарил песню с барского плеча. Счастливый музыкант тут же побожился, что мы можем приходить в ресторан в любой день, столик для нас всегда будет накрыт, уж с администратором он договорится.

Перед тем, как отправиться в очередной раз в столицу, я, как и обещал, позвонил Слободкину. Трубку после третьего гудка поднял сам Павел Яковлевич. Услышав, что я собираюсь в Москву, руководитель «Веселых ребят» поведал в свою очередь о разговоре с Паулсом, якобы Раймонд Вольдемарович согласился отдать музыку под стихи Валентины.

– Так что если есть возможность, приезжайте вместе с Валентиной Александровной, ее стихи нужно будет тоже в ВААП зарегистрировать как текст песни. Будет на пару с Паулсом получать авторские отчисления, – обрадовал Павел Яковлевич.

Валя поначалу не хотела ехать ни в какую. Мол, кто это меня с работы отпустит, да еще и тебя не будет, тут Татьяна одна не справится… Пришлось мне, набравшись наглости, звонить Чистякову. Иван Степанович отреагировал крайне позитивно, пообещал в помощь Татьяне на один день прислать грузчика с овощебазы.

Внезапно появилась и еще одна причина съездить Вале в столицу. Из редакции «Работницы» по телефону сообщили, что можно приехать и по предъявлении паспорта забрать гонорар в размере 450 рублей. Либо, как и в моем случае, позже деньги придут по почте. Но раз уж мы собрались ехать, то и нечего лишний раз напрягать почтовое ведомство, у них и так есть чем заняться.

Кстати, в «Молодой гвардии» мне заявили, что роман «Крейсера» решили опубликовать к годовщине цусимского сражения, то есть к маю следующего года. В той реальности его тоже напечатали к такой же дате, так что хоть в чем-то история повторяется. Правда, Пикуль тогда отхватил несколько премий, а заодно и «Золотой кортик» от главнокомандующего Военно-морским флотом. Я же далеко не уверен, что мне обломится такое же счастье, все-таки Валентин Саввич уже успел сделать себе имя в литературных кругах. Я же все еще числюсь в начинающих, хотя и перспективных прозаиках.

Я предложил им издать книгой «Печальный детектив», но когда в разговоре выяснилось, что повесть уже печатает «Юность», вопрос с изданием явно подвис в воздухе.

– Может быть, у вас еще что-то есть? – без особой надежды поинтересовались на том конце провода.

А я вспомнил, что среди книг, изначально закачанных в мой «ридер», есть и фантастический роман «Купол надежды» Казанцева. Я его прочитал еще подростком, поэтому, увидев в списке только что купленного гаджета, невольно обрадовался, хотя и не собирался в общем-то заново перечитывать. Ну, только если уж совсем читать будет нечего. Помнил, что такое вполне крепкое произведение, в духе времени, где решается проблема голода путем каких-то там арктических исследований. В общем, в лучших традициях советской фантастики. Тут же пообещал собеседнику, что скоро наведаюсь в столицу, радуясь в душе, что только вчера, как по заказу, Зинаида наконец-то вернулась из Абхазии и приступила к работе. То есть с пишущей машинкой проблем не будет.

А буквально накануне отъезда в овощной наведался давешний журналист, снова с тем же фотокорреспондентом. Теперь уже Мышинский, узнав про «Работницу», захотел написать о нашем семейном тандеме. Я как дурак позировал с сеткой бессоновского лука через плечо, сам себе напоминая героя фильма «Девчата», которого заставили улыбаться в камеру, взгромоздив на плечо бензопилу «Дружба». А Валя, вытащив откуда-то совершенно новый халат, встала за прилавок. Заставили нас и вместе сфотографироваться, причем по замыслу автора снимка мы смотрели друг на друга и улыбались, как два идиота.

Но вот, наконец, вечер среды, и мы на вокзале. Взяли билеты в СВ, благо что гонорар позволял. А уж с песни «Миллион алых роз», как я подозревал, авторские Вале посыпятся нескончаемым потоком. Да и хит «Белого орла», думаю, пойдет на ура, так что в плане денег можно особо не напрягаться. С книгами дело идет не так быстро, но все же двигается, и это уже радует.

Однако Слободкину было бы грех обижаться, ведь помимо тех двух песен, что его музыканты исполнили на пензенском корпоративе, мы везли ему третью. Изначально была мысль презентовать николаевский «Айсберг» из позднего репертуара Пугачевой. Но в итоге я остановил свой выбор на песне рано ушедшей из жизни Татьяны Снежиной «Позови меня с собой». Для краткости я, глупо хихикая про себя, сократил ее до «ПМС». Ну а что, песня-то женская. И поскольку я тут вовсю меняю историю, вполне может случиться, что молодая поэтесса и композитор не попадет в ту автокатастрофу накануне своей свадьбы. В свое время, как только Пугачева спела «ПМС», историю Снежиной перепечатали все газеты и журналы.

Проблема заключалась в том, что я помнил припев и первый куплет, второй куплет с трудом, но вроде бы вспомнил правильно, а вот третий, как ни бился, вспомнить так и не мог. Постоянно, как идиот, ходил и напевал себе под нос песню, пока однажды утром не проснулся с озарением: вспомнил! И тут же кинулся записывать строчки на бумагу.

– Хочу подарить тебе еще одно стихотворение, – заявил я Вале вечером, когда мы отужинали после очередного рабочего дня. – Вернее, это текст к песне. Вот, почитай.

– Сережка, опять свои достижения хочешь мне приписать?!

– Я вообще-то должен тебе по гроб жизни, хотя бы за то, что ты меня пригрела, а теперь еще и являешься моей женой и носишь под сердцем моего ребенка. Мне и романов хватает для самоутверждения. Да и в этой песне я выступаю как композитор, хоть это и звучит немного нескромно. Так что вот, читай текст… Жаль, гитары нет, щас бы музыку подобрали.

– Почему нет? Есть, от бывшего осталась, на антресолях так и лежит который год.

6-струнная гитара оказалась во вполне приличном состоянии. Сдув с нее пыль, и пройдясь до кучи сухой тряпкой, взял инструмент в руки, проведя большим пальцем по струнам сверху вниз. Понятно, расстроена…

На настройку ушло минут пять, после чего я принялся подбирать незамысловатую, в общем-то, мелодию. Провозился еще с час, одним глазом при этом глядя в телевизор, где выясняли отношения ЦСКА и «Пахтакор». Наконец что-то вроде начало получаться. Пробубнил композицию про себя, понял, что со стороны смотрюсь, пожалуй , глупо.

– Так, солнце, песня-то женская, че-то мне как-то не комильфо ее исполнять. У тебя как с голосом?

– Пела когда-то в школьном хоре, ну и так, в компании собирались, так после третьей все Муслимы Магомаевы и Майи Кристалинские.

– Ладно, давай, попробуешь спеть, посмотрим, что получится.

Я проиграл короткое вступление, кивнул, и Валя, сначала неуверенно, а затем все больше подстраиваясь под меня, запела:

Снова от меня ветер злых перемен тебя уносит, Не оставив мне даже тени взамен, и он не спросит, Может быть, хочу улететь я с тобой, Желтой осенней листвой, Птицей за синей мечтой.

Я киваю, подсказывая тем самым, что в припеве надо прибавлять. И Валя прибавила:

Позови меня с собой, Я приду сквозь злые ночи, Я отправлюсь за тобой, Что бы путь мне не пророчил, Я приду туда, где ты Нарисуешь в небе солнце, Где разбитые мечты Обретают снова силу высоты.

В общем, выяснилось, что голос у Валентины ничуть не хуже, чем у некоторых поп-див из будущего российской эстрады. Хоть завтра выводи ее на сцену… Нет, ну на фиг, осадил я сам себя, она у меня на сносях, и вообще ни к чему ей окунаться в это болото шоу-бизнеса, в эти извращенные нравы. Ну, может, пока и не особо извращенные, но все равно дерьма даже сейчас в закулисье отечественной эстрады хватает.

Одним словом, после нескольких попыток и у меня, и у нее получилось исполнить «ПМС» почти идеально. Не как у Пугачевой в будущем, но тоже вполне сносно.

* * *

По приезде в Москву Слободкин, как и обещал, встретил нас лично. Усадил на задние места своей черной «Волги», сам уселся за руль.

– Ну что, в ВААП вроде ехать еще рано, они в 9 утра открываются. Хотя в дороге как раз полчаса и проведем… Или как, может, перекусить сначала желаете?

Перекусить мы не желали, зато я поведал Павлу Яковлевичу о новой, написанной нами в соавторстве песне, которую, пользуясь случаем, мы с Валей хотели бы тоже зарегистрировать во Всесоюзном агентстве по авторским правам. А исполнять ее могла бы Алла Борисовна, ну или пока просто Аллочка. Естественно, собеседник тут же заинтересовался и попросил было текст и ноты, но я его разочаровал, напомнив, что нотной грамоте не обучен. Разве что могу на гитаре Вале подыграть, она пела дома эту песню. А стихи – вот, пожалуйста, знакомьтесь.

– Что ж, в принципе, неплохо, – констатировал композитор, закончив чтение. – Можно, я их себе оставлю? Спасибо. А давайте вот что… Сейчас заедем к нам на студию, я быстренько ноты набросаю, а затем двинем в ВААП. Как вам такой вариант?

Мы с Валей переглянулись и синхронно пожали плечами:

– Да нормально.

– Тогда едем.

Репетиционная «Веселых ребят» располагалась в центре столицы, на переоборудованном под студию чердаке жилого дома. В это утро здесь никого еще не было, поэтому Слободкин сам сел за клавишные, после чего попросил Валентину напеть мелодию.

Моя жена не подкачала, исполнила все песню, при этом Павел Яковлевич на ходу под нее подстраивался. Исполнив роль аккомпаниатора несколько раз, переложил мелодию на ноты, над которыми вписал слова текста. Затем попросил Валю спеть уже под его аккомпанемент. Результат удовлетворил всех присуствующих.

– Прекрасно, – потирал руки Слободкин. – Думаю, Алле тоже понравится. Только один момент, Сергей Андреевич.

– Слушаю вас, Павел Яковлевич.

– Да что мы все по имени-отчеству, в самом деле! Я-то вообще младше вас, а как вы ко мне обращаетесь – чувствую себя стариком. Давайте договоримся если и на «вы», то уж просто по имени. Хорошо? Так вот, один момент по песне… Вы же видите, что мне тоже пришлось вносить свою лепту в создание этого музыкального произведения. Как вы думаете, имею я право считаться соавтором музыки?

Вот те раз… Может быть, его настоящая фамилия не Слободкин, а какой-нибудь Кауфман? Судя по хватке, это вполне вероятно. Но, как ни крути, пока приходится иметь дело с этим человеком, других вариантов нет, поэтому я вынужден был согласиться с предложением о соавторстве.

– Отлично, тогда по рукам, – протянул он мне свою худую ладонь. – Что ж, забираем ноты, слова, и едем в ВААП.

Регистрация песен заняла около полутора часов, в течение которых нам пришлось ходить из кабинета в кабинет и подписать несколько бумажек, в содержание которых под конец я уже перестал вчитываться, переложив эту обязанность на хрупкие плечи Валентины. Ну а что, она же все-таки юридически автор двух текстов! Вот пусть тоже отдувается.

В последнем кабинете просидели особенно долго. Я устроился в углу и спустя какое-то время даже начал клевать носом…

– Сергей Андреевич, извольте расписаться вот здесь и вот здесь, – позвал меня немолодой сотрудник ВААП. – Ну вот и все, больше не смею вас задерживать.

Фух, наконец-то! Не успели выйти в коридор, как навстречу из-за угла появился человек с длинными волосами, в крупных, затемненных очках и с гитарным футляром в руках.

– О, Сашка, привет! Какими судьбами? Очередной хит регистрировать?

Слободкин радостно развел руки в стороны, норовя обнять своего, судя по всему, хорошего знакомого.

– Хиты, Паша, на Западе, а в СССР шлягеры, тебе ли не знать, – обнимая Слободкина, с улыбкой ответил незнакомец.

Впрочем, незнакомцем теперь он оставался разве что для Валентины, я же, до этого мучимый смутными подозрениями, по голосу сразу определил, что передо мной не кто иной, как Александр Градский.

Градского я больше знал как тучного наставника из шоу Первого канала, крутящегося в своем красном кресле, и предположить не мог, что когда-то он был таким стройным. Но благодаря характерному голосу, неизменным очкам и шевелюре, в эти годы куда как более густой, я все же практически сразу его узнал. Тем более что Слободкин подтвердил мою догадку:

– Знакомься, Саша, это – Сергей и Валентина, супружеская чета из Пензы, которая сочиняет замечательные песни для нашего коллектива. А это мой хороший друг Александр Борисович Градский, тот самый, автор музыки к фильму «Романс о влюбленных».

Мы пожали друг другу руки, и в момент соприкосновения наших ладоней я вдруг понял, что именно Градский должен исполнять «We Will Rock You» с моим русскоязычным текстом. Как же я забыл, ведь перед отъездом как раз сочинил этакий зовущий на подвиги комсомольский гимн на мелодию бессмертного хита.

– Александр Борисович…

– Можно просто Александр.

– Ааа… Хм… Александр, тут такое дело… Одним словом, у меня есть одна композиция, о которой я не рассказывал Павлу. Так вот, эта песня как бы не особо вписывается в репертуар «Веселых ребят», и я все думал, кому ее предложить. А вот сейчас вас увидел, и понял, что наша встреча явно не была случайной.

– Интересно, – усмехнувшись краешком рта, выгнул левую бровь Градский. – И что это за песня?

Руководитель «Веселых ребят» тоже явно заинтересовался, причем в его взгляде я прочитал легкую обиду. Мол, все равно нужно было мне первому показать, мы же, как-никак, партнеры.

– Ну, такая, патриотическая вещь, о комсомоле, так и называется: «Комсомольцы». Текст у меня с собой, а мелодию я могу напеть. Только в коридоре это как-то не очень удобно.

– Комсомол, комсомол, – задумчиво пробормотал Градский. – Вообще-то я стараюсь избегать песен подобной направленности, да и исполняю обычно свои произведения… Но если вы так уж хотите продемонстрировать мне свое сочинение, то можно попросить открыть нам актовый зал. Он здесь на втором этаже, там, если мне память не изменяет, и рояль даже имеется.

На решение вопроса с актовым залом ушло не более пятнадцати минут. И вот мы вчетвером вваливаемся с помещение с небольшой сценой, едва ли не половину которой занимал черный, лакированный рояль «Petrof».

– В этой песне как бы музыкального сопровождения особо и нет, – пояснил я, положив на крышку рояля лист с текстом. – Она идет практически а'капелла, только два удара ногой и один хлопок руками. И желательно это делать всем вместе, синхронно. И в припеве надо бы хором. Ну, в общем, подхватите.

Мысленно выдохнув и охреневая от собственной наглости, я задал ритм. Вскоре его подхватили и остальные, даже Валя пыталась осторожно топать и хлопать, все же стараясь не переусердствовать, опасаясь за будущего ребенка. Я с опаской покосился на слегка покачнувшуюся люстру, и подумал, как бы обитателей первого этажа не засыпало штукатуркой. Ну, с богом!

Нет задач, которые нам не по плечу. Быть всегда я первым во всем, везде хочу. БАМ, целина, Дне-про-ГЭС Голыми руками готов валить я лес. Мы же ком-со-мольцы! Мы же ком-со-мольцы!..

После второго куплета все присутствующие пели несложный припев уже хором. Было это громко, мощно, и неудивительно, что я тоже вошел в раж. Только закончил свое импровизированное выступление, как дверь в актовый зал приоткрылась, и в дверной проем просунулись головы любопытных работников ВААПа.

А я подумал, что получилось че-то как-то слишком коротенько. Ну да, с другой-то стороны, и у квинов песня недлинная. Только там еще гитарное соло Брайана Мэя идет. Эту мысль я озвучил раскрасневшемуся Градскому.

– Можно, можно и гитару вставить, вообще нужно подумать над аранжировкой, – согласился тот. – Текст, конечно, меня поначалу напряг, махровой агиткой пахнуло. Но в такой обработке эффект что надо. Давайте-ка еще раз прогоним.

И мы снова вдарили рок-н-роллом по отечественной эстраде. На этот раз уже и сам Градский, поглядывая в листочек, присоединился ко мне, по полной используя свои вокальные данные. При этом топали и хлопали все собравшиеся в зале, включая работников агентства.

– Ну знаете, даже меня, ярого скептика – и то пробрало до самых печенок, – воскликнул немного запыхавшийся Градский. – Браво, это просто гениально, браво!

Он принялся аплодировать, и вскоре к нему присоединились остальные. А я стоял на сцене и кланялся, кланялся…

– Сережа… Сергей!

– А? Что?!

– Документ подписать надо, соня.

Блин, приснится же такое! Я находился в том же кабинете, где, похоже, и задремал. Надо мной склонилась Валя, чуть поодаль переминался Слободкин.

– Подписать?

– Ну да, подпись твоя нужна, иди уже, а то неудобно за тебя.

Мда-а-а, жаль, что Градский оказался всего лишь плодом моего воображения. А сон так мне понравился!

Когда наконец все формальности с авторскими правами были улажены, руководитель «Веселых ребят» заодно попросил у меня письменное разрешение исполнять его группе вышеозначенные композиции. После этого мы, немного взмокшие в летней духоте, вышли на свежий воздух, и довольный Слободкин предложил отметить это событие посиделками в ресторане.

– Мы еще хотели в «Работницу» заехать. Нужно гонорар забрать за «Миллион алых роз», и Валя заодно предложит к публикации свои стихи к новой песне. И еще в «Молодую гвардию» желательно заскочить, это я уже привез им фантастический роман. А потом до самого вечера мы в вашем полном распоряжении.

– Ну что ж, едем тогда в «Работницу» и «Молодую гвардию», а затем я вас везу в «Прагу». Наверняка не доводилось там еще бывать? А вы чего так напряглись?.. А-а, понимаю, действительно, заведение элитное, но насчет денег не волнуйтесь. Павел Слободкин сегодня угощает.

В «Работнице» обрадовались, что наконец удалось лично познакомиться с завмагом из Пензы, пишущим неплохие стихи. Та же завотделом, не выпускающая изо рта сигарету (моя беременная жена только нос морщила и старалась не дышать, когда облако дыма двигалось в ее сторону), приняла новые стихи и пообещала с публикацией не затягивать.

В «Молодой гвардии» меня тоже приняли радушно, подивившись тому, с какой скоростью я успеваю писать книги. Ну да, со стороны я, наверное, кажусь подозрительно плодовитым. Как бы в воровстве чужой интеллектуальной собственности не заподозрили. А с другой стороны, пусть хоть кто-то предъявит права на мои рукописи! Что, нет желающих? То-то же!

Накормил нас руководитель ВИА «Веселые ребята» и впрямь от души. Слободкина здесь знали, и всю нашу компанию усадили в «ореховом» зале. Чешская кухня оказалась выше всяких похвал. Фарш, запеченный с ветчиной, грибами и сыром, шашлык со специальным горчичным соусом и печенкой, настоящая черная икра, а не та подделка, которую мне довелось как-то попробовать на встрече одноклассников в одном из пензенских ресторанов…

Вечером столичный импресарио отвез нас на Казанский вокзал и лично посадил в поезд. На прощание долго тряс нам руки и выражал надежду на долгое и плодотворное сотрудничество.

– Эк его распирает, – прокомментировал я, когда Слободкин наконец затерялся в толпе провожающих. – Видать, почувствовал, что с нас можно хороший навар поиметь. Но и мы не дураки, своего не упустим, да, Валь?

– А то!

Она счастливо рассмеялась и приникла своими губами к моим. Мы в СВ находились одни, поэтому могли спокойно не только целоваться, но и заниматься более взрослыми вещами.

Глава 25

Начальник Главного разведывательного управления Петр Иванович Ивашутин стоял у окна, задумчиво рассматривая с высоты третьего этажа проезжающие мимо машины. Сзади него на столе лежало письмо, доставленное накануне вечером спецкурьером. Письмо без обратного адреса, как обычно, было уже вскрыто и перлюстрировано, над ним как следует поработали криминалисты, графологи и почерковеды. Только после этого конверт оказался у Ивашутина. Полковник Чистяков, доставивший письмо, даже при всем своем хладнокровии не мог скрыть волнения. Это волнение передалось и начальнику ГРУ, когда он ознакомился с содержимым конверта.

Стук в дверь отвлек его от созерцания улицы.

– Входите…

– Добрый день, Петр Иванович.

– Здравия желаю, товарищ генерал!

Порог кабинета переступили заместители начальника ГРУ – генерал-майор Трифонов и генерал-лейтенант Плужников.

– Садитесь, товарищи. Чай, как обычно? С лимоном? Игорь, – Петр Иванович нажал кнопку селектора, – нам, пожалуйста, три чая с лимоном.

После того, как майор, исполнявший обязанности секретаря-порученца, вышел, Ивашутин приступил к делу.

– Догадываетесь, по какой причине я вас пригласил?

– Я так думаю, в связи вот с этим? – Плужников кивнул на вскрытый конверт.

– Правильно думаешь, Вадим Николаевич. Ты ведь уже ознакомился с его содержимым?

– Это же моя работа, Петр Иванович.

– А ты, Сергей Анатольевич?

– Тоже в курсе, товарищ генерал.

– И какие мысли вас посетили? – поинтересовался Ивашутин, отхлебнув горячего чая. К печеньям и конфетам он не притронулся, тогда как генерал-лейтенант Плужников уже вовсю пережевывал «Юбилейное». А вот Трифонов еще и к чаю не прикоснулся.

– Похоже, что писал человек, имеющий отношение к военной разведке, – сказал Плужников. – Таких подробностей посторонний просто знать не может. Насчет Огородника у нас давно подозрения, не первый год его ведем. А вот по двум остальным перечисленным информации еще не было. Сейчас, конечно, возьмем их под наблюдение.

– Больше всего огорошило упоминание фамилии Полякова. Не могу поверить, что человек, всю жизнь посвятивший разведке, дослужившийся до звания генерал-майора, мог стать предателем. Я ведь его своим другом, можно сказать, считаю… считал. А он уже с шестьдесят первого, получается, сливает ФБР секретную информацию. Кстати, Поляков сейчас в Индии?

– Так точно, возглавляет там советскую резидентуру.

– Если мы его срочно отзовем в Москву – может почувствовать неладное?

– Может, Петр Иванович, лучше не рисковать. Поэтому предлагаю установить наблюдение на месте, у меня там есть надежный человек, не из последних чинов.

– Хорошо, дашь тогда команду этому своему человеку… Насчет Беленко что-нибудь выяснили?

– Старший лейтенант Виктор Иванович Беленко, 1947 года рождения. На данный момент служит на Дальнем Востоке в истребительном авиаполку 11-й отдельной армии ПВО, куда был переведен по его же просьбе в этом году. По месту службы характеризуется со всех сторон положительно. Член КПСС, избирался членом комсомольского и партийного бюро. В разговорах о жизни на Западе замечен не был.

– Может это письмо быть провокацией?

Плужников чуть заметно пожал плечами:

– Этот вариант тоже обдумываем. В нашей работе, Петр Иванович, лучше иной раз перестраховаться, сами меня учили.

– Да уж, лучше, как говорил мой армейский командир, перебздеть, чем недобздеть… Все же возьмите этого Беленко под наблюдение. А что по письму? Отпечатки пальцев есть?

Сидевший неподвижно Трифонов едва заметно шевельнулся, доставая из папки отчет криминалистов.

– Посторонних отпечатков пальцев не обнаружено, только нашего сотрудника, вскрывавшего письмо. И на конверте только его отпечатки. Есть небольшие потожировые выделения, в лаборатории сейчас работают наши сотрудники. Вообще человек, писавший письмо, оказался на редкость предусмотрительным. С трудом удалось обнаружить частицы перхоти и ни одного волоска. Текст написан при помощи обычной шариковой ручки печатными буквами, графологи утверждают, что писавший – скорее всего мужчина средних лет, правша. Больше ничего установить, к сожалению, не удалось.

– Негусто, – крякнул Ивашутин, делая большой глоток. – С другой стороны, и отрицательный результат – тоже результат. Во всяком случае, неизвестный вроде бы пытается нам помочь. Но кто он – все же надо обязательно выяснить. Не люблю я странностей. А то сегодня он за нас, а завтра, глядишь, секретная информация уйдет в ФБР или ЦРУ. Кстати, а что там с подписью? Что за НДП?

– Пока сами голову ломаем над этой аббревиатурой, – сказал Плужников. – Основная версия – это первые буквы имени, отчества и фамилии. Ну или наоборот. К примеру, Новиков Дмитрий Петрович. Но не факт, на самом деле эти три буквы могу означать все что угодно. Мне вот в голову почему-то сразу пришло: Народно-демократическая партия.

– А что, у нас разве есть такая?

– В нашей стране нет, в других имеются. Но эта версия шита белыми нитками, хотя мы, повторюсь, проверяем все варианты.

Ивашутин задумчиво постучал тупой стороной ручки по столу, глядя на лежавшее перед ним письмо. И без того в последнее время спится плохо, а тут еще это… Головная боль на ближайшее время обеспечена. Сразу столько неожиданной информации, и все нужно тщательнейшим образом проверить. Проверим. Проверим и найдем, иначе грош нам цена.

А вот Юрия Владимировича пока информировать не будем. В своей епархии как-нибудь сами разберемся.

– Петр Иванович, а что насчет динамовского плаката? Будем вешать? – поинтересовался Плужников.

– Плакат? Ах да, надо бы повесить, дело плевое, а терять такой источник не хочется. Нужно его вычислить во чтобы то ни стало. Возьмите под наблюдение всех подозрительных людей, которые будут проходить рядом или вообще задержатся на этом месте. Хотя что-то мне подсказывает, что не станет он светиться, недаром ведь место выбрал, где можно будет плакат издалека срисовать.

* * *

В тот же день, практически в то же время аналогичное совещание проходило в кабинете Щелокова. Николай Анисимович барабанил пальцами по столу, переводя взгляд с одного подчиненного на другого. В отличие от Ивашутина, он не ограничился приглашением двух ближайших помощников, а собрал всех своих замов. Мало того, срочно вызвал начальников УВД Московской области и Ставропольского краевого УВД, а также министра внутренних дел Белорусской СССР. Каждому из этой троицы предстояло держать ответ по Евсееву, Сливко и Михасевичу соответственно.

– Ну что, все готовы? – поинтересовался министр. – Тогда слушайте.

Он взял в руки письмо и принялся читать. Чем дальше Щелоков читал, тем более изумленными становились лица присутствующих, кроме тех, кто уже был в курсе происходящего. Они знали, что письмо, прежде чем попасть на стол к министру, прошло соответствующую перлюстрацию и проверку в криминалистической лаборатории, в том числе на наличие ядов. Результаты уже были доложены министру. С текстом они тоже были ознакомлены, но до поры до времени держали эти знания при себе. Если начальству будет угодно озвучить содержимое письма – Бога ради. А их дело маленькое.

Щелокову было угодно. Закончив читать, но опустив при этом постскриптум, о котором всем знать было необязательно, он обвел собравшихся тяжелым взглядом.

– Что скажете? Алексей Алексеевич, вы там вообще у себя хоть что-то имели на Михасевича?

Министр внутренних дел Белорусской ССР Климовской сделал попытку встать, однако Щелоков жестом показал – можешь говорить сидя.

– К сожалению, никакими данными по Михасевичу мы не располагаем, товарищ генерал. Перечисленные вами преступления или до сих остаются в числе нераскрытых, или по ним были осуждены другие люди.

Затем последовали похожие вопросы начальнику УВД Московской области Василию Константиновичу Цепкову и его коллеге со Ставрополья Александру Тимофеевичу Коновалову. Результаты опроса министра внутренних дел СССР казалось, не удивили. Обсуждение продлилось еще почти около часа, после чего Щелоков всех распустил, попросив задержаться только своего зама Бориса Шумилина.

– Борис Тихонович, помнишь, там в письме в послесловии про плакат с «Динамо» упоминалось? Ты там распорядись, чтобы все сделали как положено. И посматривайте, может, кто заинтересуется плакатом. Хотелось бы с этим загадочным НДП лично пообщаться.

Выпроводив заместителя, генерал поднял трубку телефона и набрал номер, которым старался лишний раз не пользоваться. Но сейчас ситуация вынуждала, иначе последствия могли быть для него не самыми радужными.

– Юрий Владимирович, день добрый, Щелоков…

* * *

В Москву на этот раз я отправился специально, чтобы удостовериться, что мои требования выполнены. Для Вали придумал отмазку, что просили подъехать в издательство, что-то там нужно подписать. Она особо и не интересовалась подробностями, так что мне не пришлось тонуть пучине лжи.

Честно говоря, в глубине душим слабо верил в успех предприятия. Даже если письма и дошли до Щелокова с Ивашутиным, не факт, что они согласятся работать с каким-то анонимом. Но в этот день у меня появилось два повода для радости. Первый – когда я проходил по другой стороне улицы от здания Министерства внутренних дел СССР, а второй – минуя таким же макаром здание ГРУ. В обоих случаях плакаты, посвященные футбольному клубу «Динамо» присутствовали на своих местах. Значит, контакт установлен, можно работать дальше, приносить пользу обществу не только ворованными книжками и песнями, но и таким вот образом.

Чтобы не возвращаться с пустыми руками, снова закатился в ГУМ, на этот раз уже разорился на импортные духи, настоящие, французские. Влетели в копеечку, но я уже ощущал себя этаким начинающим нуворишем, и решил, что на любимой женщине можно не экономить.

А вскоре я наконец разделался с «Крепостью на Суре», угробив на это дело несколько общих тетрадей и с десяток стержней для шариковой авторучки. Поставив точку, потянулся до хруста в костях и блаженно улыбнулся.

Дело оставалась за малым – показать произведение знающим людям вроде Тюстина, после чего можно отправляться к Зинаиде, продолжать арендовать пишущую машинку. А затем – кланяться в ножки Николаю Афанасьевичу и Федору Велимировичу, просить издать книгу. На самый крайний случай пришлось бы искать подступы к Мясникову.

На часах было половина шестого вечера воскресенья, 24 августа. В животе уже понемногу начинало урчать, а с кухни доносился одуряющий запах. Что она там готовит на ужин, интересно? В любом случае что-то обалденное.

Дать Валентине, что ли, рукопись почитать? Хотя она намучается разбирать мои каракули, лучше предложу уже машинописный текст. А может, ей история вообще неинтересна? Вот если бы я написал любовный роман…

Хм, даже окажись в моем «ридере» подобные книжонки – все равно не сел бы за машинку. Вот еще, размениваться на такую пошлятину. Чай, не на помойке себя нашел. Да-да, вот так: грудь колесом, щеки надуть, глаза выпучить… Вылитый персонаж Салтыкова-Щедрина.

Следую в ванную, по пути врезался коленом в холодильник. У-у-у, больно-то как! Надо вообще-то уже задумываться о нормальной жилплощади.

– Валя, а что там с твоей очередью на квартиру?

Она оторвалась от казана, в котором тушилась картошка с грибами, переспросила:

– Что?

– Я говорю, квартиру тебе на работе не обещают? А то уже тесновато становится, а как малого родим – так вообще не повернешься.

– На прошлой неделе узнавала – мы двадцать шестые в очереди. Но могу тебя обрадовать. Для работников торговли в Терновке дом строится, пятиэтажка кирпичная, в следующем году должны сдать. Вроде нас туда обещают переселить.

– Эге, вот ближний свет, – немного огорчился я. – Хотя нам что из Арбеково, что из Терновки сюда мотаться – особой разницы нет. Зато общественный транспорт почти по прямой ходит, без пересадок добраться можно будет.

– Ну это тебя волновать должно, мне-то что, я в декретном отпуске, если все нормально будет – тьфу, тьфу – дома сидеть буду, – улыбнулась жена и невольно погладила обозначившийся животик. – Как хорошо, что токсикоз только первые месяцы доставал. У меня с Ленкой та же история была… Сереж, сбегай пожалуйста за хлебом. И молоко посмотри, хотя сейчас, наверное, уже закончилось. Если что – завтра с утра сбегаешь?

– Ради тебя с Даниилом – хоть на край света!

– А с чего ты решил, что сын будет? – притворно возмутилась Валя. – Может, я дочку рожу! И почему Даниил?

– Не знаю, предчувствие, наверное, – улыбнулся я. – А что, имя Даниил тебе не нравится? У тебя есть другие варианты?

– Честно говоря, пока как-то над этим не думала.

– Ну тогда давай договоримся, что если сын у нас будет – то Даниил. А если дочка – сама выбирай любое имя. Хоть Пелагеей назови, – добавил я, вспомнив неожиданно пришедшую на память певицу из будущего.

– Ага, счас, еще мою дочку потом не дразнили. Мы уж что-нибудь попроще сообразим… И вообще, ты мне зубы не заговаривай, а дуй в булочную, иначе картошку будешь со вчерашней горбушкой есть. Деньги-то возьми, горе луковое. Ох, и за что я тебя полюбила, растяпу такого… Не иначе, приворожил.

Глава 26

Глупая улыбка все никак не хотела сползать с моего лица. Рот, растянувшийся от уха до уха, когда я в типографии взял в руки свежеотпечатанный экземпляр «Крепости на Суре», в таком же положении и оставался вот уже несколько минут. Пусть не твердый перелет, и иллюстрации черно-белые, но ведь это ПЕРВАЯ книга, написанная мною, а не передранная с «ридера». Не считая того сигнального экземпляра, что я видел у редактора издания.

Других книг, правда, еще и не было, меня до сих пор пока печатали журналы. Сначала «Юность», в которой следом за «Печальным детективом» недавно вышла повесть «Знак беды», а на днях в журнале «Вокруг света» опубликовали первую часть романа «Марсианин». Просили сократить хотя бы на три-четыре авторских листа, чтобы все произведение втиснуть в два номера, но тут уж я уперся. В итоге роман выйдет в трех номерах подряд. При этом еще и мелким шрифтом, за счет чего сэкономили немало места. Но меня не покидала уверенность, что и в виде книги «Марсианин» появится рано или поздно.

А пока я с наслаждением вдыхал в себя запах типографской краски, перелистывал страницы, проверяя надежность склейки корешков. Жаль, что не прошитая, ну так не все сразу. Может, доживу и до переиздания, а там, глядишь, напечатают и в твердом переплете, и с прошивкой, и в полноцвете…

– Ну как, нравится? Вижу, что нравится.

Федор Велимирович Глазунов, державший в руках точно такую же книгу, тоже не мог сдержать улыбки. Именно он с подачи Николая Афанасьевича пробил издание моей повести за счет облпотребсоюза тиражом в 3 тысячи экземпляров. У Глазунова были еще какие-то свои подходы к директору типографии «Пензенская правда», но о подробностях он предпочитал не распространяться. Я только знал, что типография специализируется отнюдь не на книгах, хотя технологический процесс уже давно апробирован, линия имеется, но раньше все как-то обходились максимум брошюрками.

– Две тысячи пустим в реализацию через киоски «Союзпечати», остальное пойдет в библиотеки, в том числе школьные и институтские, ну и кому надо тоже вручим по книжке, – тем временем рассуждал Федор Велимирович. – Ермину можно парочку подарить, Щербакову опять же…

– И Мясникову, – вставил я свои пять копеек.

– Ну и Георгу Васильичу, пожалуй, тоже, – согласился собеседник. – Естественно, про тебя тоже не забудем, Сергей Андреич, авторские штук десять получишь. Или тебе больше надо?

– Да нет, что вы, мне и десяти достаточно будет.

– Так-то ты не расстроился, что гонорар не получил? А то мы и без того вложились в издание…

– Ничего страшного, это, так сказать, подарок землякам, чтобы знали историю родного края. Да и не бедствуем, если уж на то пошло.

– Слышал я, слышал, что у тебя книжки в центральных журналах печатают, да и с песен, небось, что-то капает, так ведь? – подмигнул Глазунов, довольно оскалившись.

Тут он был прав, особенно насчет песен. Не знаю, как так получилось, но уже меньше чем через месяц после того, как «Веселые ребята» спели на нашем корпоративе «Миллион алых роз», на адрес Валентины стали приходить авторские отчисления за текст от ВААП. Ее уже пела вся страна, и даже на Всесоюзном радио то и дело крутили в программе «Рабочий полдень». Набирала обороты и песня «Потому что нельзя», а со дня на день должна пробить себе дорогу и «Позови меня с собой». Учитывая, что в этих двух песнях обошлось практически без всяких там Паулсов – разве что в «ПМС» подсуетился Слободкин как соавтор музыки – навара мы имели еще больше. Что-то мне подсказывало – скоро мы будем кататься, словно сыр в масле. Низкий поклон вам, поэты и композиторы будущего!

К слову, у Рината и его супруги дела с пакетами тоже шли неплохо. Решив, что он вполне может обойтись и без Костика, Ринат принялся реализовывать пакеты самостоятельно, через знакомых на рынке и в «Мясном пассаже». Скинул цену на треть, и пакеты улетали только так. Даже со скидкой на руки получал больше, нежели от реализации Костика. Несчастный фарцовщик, поняв, что его кинули, пытался найти справедливость, в том числе и ко мне обращался, чтобы я воззвал к совести соседа. Ну а что я мог поделать? Татары народ такой, если упрутся – фига с два их сдвинешь.

Больше Костика я не видел. Наверное, отправился искать другого поставщика. Либо решил сосредоточиться на фарце, не отвлекаясь на пакеты.

Спустя неделю после выхода «Крепости на Суре» в овощной магазин вошли необычные посетители. Все как один в строгих костюмах с галстуками, с папками и портфелями, и в первый момент, наблюдая за ними в щелку из-за неплотно прикрытой двери, я подумал, уж не ревизия ли какая к нам пожаловала. Смотрю, и Чистяков здесь же, крутится промеж «людей в черном», выпроваживая подзадержавшуюся пожилую покупательницу и закрывая за ней дверь. Обычно, как рассказывала Валя, о проверках ее предупреждают заранее благодаря связям начальства в определенных кругах. Но мало ли, вдруг это такая проверка, что и связи руководства «Плодовощторга» оказались бессильны! Взяли нашего несчастного Ивана Степановича под белы руки и приволокли сюда, а он и не успел ничего предпринять, а теперь места себе не находит.

– Так, и где наши герои?

Увидев человека, который это произнес, я чуть не присел. Ба, да это же сам Георг Васильевич Мясников к нам пожаловал. И похоже, отнюдь не с проверкой. Что и подтвердилось, когда мы с Валентиной предстали перед высокими гостями.

– Надо же, и правда, завмаг и грузчик, – хохотнул Мясников, повернувшись к Чистякову. Тот улыбнулся в ответ:

– Вот такие у нас кадры, Георг Васильевич, растим, так сказать, помаленьку.

– Ваши стихи, Валентина Александровна, очень даже хороши, а песня вообще получилась изумительная. Моя жена постоянно напевает «Миллион алых роз», уже и не знаю, куда от не спрятаться. Даже хорошего должно быть в пределах разумного.

Сопровождавшие Мясникова чиновники угодливо захихикали, а тот тем временем обратил внимание на меня:

– А вы, Сергей Андреевич, оказывается, серьезный писатель. Ознакомился я с «Печальным детективом». А на днях еще и вашу историческую прозу мне принесли. Вот это я понимаю – патриот родной земли! Учитесь, товарищи!

И вновь массовое согласие, кивание голов и одобрительный гул. А Таня, смотрю, тем временем под шумок пытается выпроводить из торгового зала большую черную муху, нагло садящуюся то на одного посетителя, то на другого.

– Хотя, признаться, «Печальный детектив» я не сразу принял, – сообщил второй секретарь обкома КПСС, понизив голос. – Только когда перечитал, понял, что да, не мешало бы периодически показывать правду жизни. Но, поймите и вы меня, даже правду нужно уметь правильно дозировать. Ну а что касается «Крепости на Суре» – здорово! Скажу откровенно… Читаешь иной раз заумные статьи наших краеведов – и спать хочется. Вот чего нам не хватало: исторических фактов, поданных в художественной манере. Понятно, не «Три мушкетера», но читается легко, спасибо за книгу, Сергей Андреевич.

Пожав протянутую руку, вспоминаю, что в той реальности в 1984 году Мясников должен был опубликовать книгу «Город-крепость Пенза», правда, без художественных изысков, а чисто научное произведение. Теперь уже, глядишь, и не напишет.

Ну, это уже, как говорится не мои проблемы. Главное, что сейчас Георг Васильевич оказывает мне такую поддержку, что можно даже и нос немного задрать. На волне оптимизма делюсь с гостем планами относительно следующей книги о Золотаревском городище, планируемой к написанию в такой же манере. Мол, наши храбрые предки буртасы ценой собственной жизни преградили дорогу туменам хана Батыя…

– Да, да, да, как же, помню, про вас мне и говорили, что вы дали старт раскопкам на Золотаревском городище. А если еще и книгу напишите – вообще замечательно! В этот раз, насколько я знаю, печатали в нашей пензенской типографии… Кстати, где повесть? Алексей, книга у тебя в портфеле была вроде бы… Ага, вот она, «Крепость на Суре». Неплохо, но качество, согласитесь, не идеальное. Уж такое произведение можно было бы напечатать и в более приличном виде, хотя и за это спасибо Глазунову. Ну ничего, уж я приложу все силы, чтобы в следующей редакции повесть издавалась в твердом переплете, и прошитой. А то пока вашу книгу листал – несколько страниц отклеились. А вот когда напишите про Золотаревское городище – сразу ко мне. Есть у меня знакомые в издательстве «Художественная литература», хочется верить, что пробьем публикацию за счет областного бюджета без всяких очередей. И гонорар заплатят, уверен, книга будет неплохо продаваться, издательство в проигрыше не останется. С вас остается только рукопись, и желательно хорошего качества. Впрочем, помня ваши предыдущие книги, я более чем уверен, что все у вас получится.

Ого, это было бы вообще идеально! Меня охватила такая тяга к творчеству, что захотелось прямо сейчас бежать домой и начать ваять свежую повесть. Или роман? Ну, неважно, что получится – то и получится. Тем более, за это еще и заплатить обещали.

– Кстати, вот о чем я вас хотел попросить, Сергей Андреевич… Начинается учебный год, может быть, проедетесь по учебным заведениям города, расскажете школьникам и студентам о своей книге? Тут у меня люди даже график успели оставить, когда и где можно организовать встречу с подрастающим поколением.

– Так у меня всего один выходной, в воскресенье. А в воскресенье и учебные заведения не работают, если я ничего не путаю.

– Ничего страшного, пару дней отпуска мы вам устроим. Да, Иван Степанович, устроим? Ну вот видите, ваш начальник не против. Слышали, даже подмену вам обещал найти на это время… А мы даже можем обкомовскую «Волгу» вам по такому случаю выделить, с водителем.

– Ну, если так – то я, конечно, согласен. Когда начнем объезжать школы?

– Сегодня у нас какое число? Двадцать восьмое? А первое сентября – понедельник. Давайте тогда через недельку и отправитесь, числа четвертого. Как раз четверг и пятницу посвятите детям. Успеете подготовиться? Ну и отлично!

В итоге я ближайшие три дня потратил на составление обращения к молодежной аудитории. Понятно, что подрастающему поколению по барабану краеведение, они возьмутся читать книгу, если там будет захватывающая история, как тех же «Трех мушкетерах» или «Айвенго». Исходя из таких мыслей, что моими читателями должны стать не только краеведы, но и простые обыватели, включая молодежь, я и начинал писать «Крепость на Суре». То есть разбавил документальное повествование, облаченное в художественную форму, экшн-вставками, не скупясь на описание батальных сцен. Вот и в составление сценария встреч со школьниками и студентами я внес обязательное упоминание эпизодов со стрельбой и рукопашными схватками. Глядишь, заинтересуются, прочитают книгу в школьной или институтской библиотеке – и получат представление об истории родного города. Мне как учителю истории будет приятно.

Четвертого сентября Валя попробовала отправить меня в турне по учебным заведениям в том самом костюме от Якова Самуиловича. Но тут я решительно воспротивился. Поэтому одел джинсы из прошлой жизни, свежую рубашку, но на предложение нацепить галстук я также отреагировал категорическим отказом. Никогда не любил эти «ошейники», да и вообще старался избегать свитеров, пуловеров и прочих элементов одежды с тугими и высокими воротниками. Меня ту же начинало душить, и постоянно дергался, оттягивая то узел галстука, то воротник. Так и сел в подогнанную на глазах изумленных соседей к дому черную «Волгу» без галстука, с расстегнутой верхней пуговицей на рубашке. Погода стояла еще летняя, и потеть не хотелось.

В автомобиле помимо водителя находился помощник Георга Васильевича, представившийся Артуром Вазгеновичем Багдасаряном. Несмотря на свои явно не славянские корни, по-русски он разговаривал чисто, чем меня приятно удивил. Попросил у меня поглядеть вариант моей вступительной речи, покивал и вернул со словами:

– Что ж, неплохо, неплохо… Только, если вы не против, вот в этой фразе заменим «поганые половцы» на «дикие половцы». Не против? Хорошо… Михалыч, давай трогай понемногу, едем в 1-ю школу.

В первый из двух дней мы объехали три школы, техникум, два училища и пединститут, где я выступал перед первокурсниками. Домой вернулся под вечер совершенно измочаленным, кое-как перекусил и свалился в кровать. Кто там говорил, что п…ть – не мешки ворочать? Ничего подобного! Да я лучше машину картошки разгружу в одиночку, чем выступлю перед малолетними оболтусами. И ладно бы я отбывал номер, но ведь серьезно отнеся к своему заданию, и где-то меньше, а где-то больше, но сумел заинтересовать молодежь. Хоть это радовало. Ничего, завтра последний день. Наверное, Хома Брут так не радовался последнему дню дежурства у гроба мертвой панночки. Правда, до утра ему все равно дожить не привелось. Ну уж я-то постараюсь!

В пятницу за мной снова заехал Багдасарян на той же «Волге», и мы отправились в заключительное турне. Последним пунктом в нем стояло посещение педагогического училища, выступление перед первокурсниками. При упоминании об этом учебном заведении в моей памяти что-то было шевельнулось, но тут же улеглось, оставив легкий осадок недосказанности. Хм, к чему бы это?

Парней и девушек число около тридцати собрали в актовом зале. Причем девушки явно преобладали. На сцене сбоку от приготовленных для меня стола и стула стоял стенд, на котором как-то забавно смотрелась моя книга в единственном экземпляре. Сверху еще прикрепили кусок ватмана, отрезанный в длину, с надписью: «Не зная прошлого – не построишь будущего!».

Практически не заглядывая в бумажку, начал:

– Ребята, все вы, конечно, знаете, что наш город был основан в 1663 году. Именно это время и описывается в моей повести «Крепость на Суре». Замечу, что на самом деле острог стоял на реке Пенза, но тут я поменял название из чисто эстетических соображений. Тем более что Сура действительно протекала в паре сотне метров от крепостного вала, так что если я и погрешил против истины, то не очень сильно…

Когда с 10-минутным вступлением было покончено, Артур Вазгенович по традиции предложил задавать вопросы.

-Только одна просьба! Тот, кто спрашивает – обязательно представляется. А то вы знаете, как зовут автора, а он будет общаться с незнакомцем.

Первым поднял руку парень в очках с изрытым оспинами лицом, которого интересовала дальнейшая судьба Юрия Котранского. Затем вполне себе фигуристая девица, вполне тянущая на третьекурсницу и выше, поинтересовалась, не планируется ли восстановить крепостной вал, произвести, так сказать, историческую реконструкцию. Тут слово взял Багдасарян. Оказалось, что он был в курсе относительно планов властей как раз восстановить часть вала на улице Кирова, и мне подумалось, что тут наверняка имеются подсадные студенты с заранее согласованными вопросами.

Третьей подняла руку худенькая, скромно одетая девушка, однако при этом по-своему симпатичная.

– Ольга Козлова, студентка первого курса, – представилась она. – Сергей Андреевич, расскажите, пожалуйста, как рождалось произведение. Что вас натолкнуло на создание повести и как долго вы ее писали?

Я, глядя на нее, так и замер с полуоткрытым ртом. Ольга Козлова… Блин, неудивительно, что уже при названии педучилища во мне что-то торкнулось. Ведь моя мать в этом году именно поступила на первый курс этого учебного заведения, а ее девичья фамилия как раз Козлова. И звали ее Ольга Вячеславовна. Тут же из глубин памяти всплыло воспоминание, как мама показывала мне семейный альбом.

– А вот я, – говорила она, уткнув палец в старое фото, – здесь я студентка первого курса. Ничего была, да? Симпатичная. Вот считай в такую твой папка и влюбился после армии.

– Ты и сейчас у меня вполне симпатичная, – сказал я тогда матери, а она обняла меня, 10-летнего, прижав мою голову к своей груди.

– Андрей Сергеевич, что с вами? Может, водички?

Я сглотнул ком, возвращаясь в реальность. Почему я почти полгода гнал от себя мысли, что нужно если и не встретиться со своими будущими родителями, то хотя бы поглядеть на них издалека? Чего боялся? Не знаю, но предпочитал делать вид, что этой проблемы не существует, что у них своя история, а у меня своя. Это только главному герою в фильме «Назад в будущее» все давалось играючи, а тут реально колбасило при одной мысли о встрече с совсем молодыми предками. Но судьба привела-таки меня к моей матери.

Черт, нужно как-то выкручиваться, а то вон Багдасарян уже готов произнести фразу Жоржа Милославского: «Ты не молчи, как пень, я ж не могу один работать».

– А, хм, гм… Да, что-то в горле пересохло. Спасибо…

Я вернул пустой стакан, откашлялся и начал рассказывать, как писал книгу. А у самого мысли неслись в совсем другом направлении. И когда наконец встреча закончилась, я возблагодарил бога, что на сегодня больше никаких «автограф-сессий» не предвидится. Слишком уж тяжело мне далось знакомство с мамой, которая пока еще совсем и не мама.

– Сережа, на тебе лица совсем нет, – произнесла Валя, вернувшись с работы. – Ты не заболел?

– Да нет, все нормально, – выжал я из себя улыбку. – Просто нелегко общаться с подрастающим поколением. Не завидую я учителям… Слушай, а давай я тебя покормлю. Ты отдыхай, а я щас что-нибудь приготовлю по-быстрому.

– Нет уж, кухня – женская прерогатива. У меня живот еще не настолько большой, чтобы я не могла справиться со своими обязанностями. Тем более твой футбол уже начинается, включай телевизор. А я пока как раз ужин приготовлю. Тебе картошку пожарить или отварить сардельки с макаронами?

– Мне? А, да все равно… Давай сардельки что ли…

Пока Валя возилась на кухне, я на автомате включил телевизор и невидящим взором уставился в экран, где судья дал стартовый свисток к очередному матчу чемпионата СССР. Интересно, если все пойдет по привычной исторической колее, то есть мои мать и отец встрется молодыми, поженятся, родят меня… И если меня родят – то я в этом мире останусь или исчезну? Потому что фантасты в своих произведениях предлагают самые разные варианты развития событий. И честно говоря, стираться из истории мне совсем не хотелось. Жизнь-то вроде только наладилась!

Что-то предпринять, чтобы мои родители не встретились? Ну уж нет, на такую подлость я точно не способен! Тем более что еще неясно, что будет со мной, если я у них появлюсь на свет. Может, там и не я вовсе буду, может, другой сперматозоид осеменит яйцеклетку? Так чего бить в набат раньше времени?! Ладно, поживем – увидим. А то вон пока думал, московское «Динамо», за которое я болел всю свою сознательную жизнь, уже гол в ворота ЦСКА забило. Да и обоняние учуяло запах сарделек, что значительно повысило мое настроение. Жить можно! Пока, во всяком случае…

Глава 27

Общую тетрадь, в которой сегодня твердо запланировал начать историческое повествование о битве при Золотаревском городище, я взял с собой на работу. Учитывая наличие массы свободного времени, грех было им не воспользоваться. После утренней разгрузки пристроился на крыльце, на теплом сентябрьском солнышке. Держа на коленке раскрытую на первой странице тетрадь, я думал, с чего начать. Главного героя я уже выбрал, им должен был стать подросток по имени Турлуш, ставший свидетелем происходящих вокруг него событий. Глянув на пронесшихся мимо меня с улюлюканьем детей, игравших в индейцев, я вывел первое предложение:

«Сегодня с утра отец с товарищами снова уходил на охоту. Турлуш не без зависти смотрел, как глава многочисленного семейства проверяет лук, набивает колчан стрелами, пробует ногтем, хорошо ли заточен нож… Только через два года, когда Турлуш встретит свою 14-ю весну, ему будет позволено тоже иметь настоящий нож, боевой лук, и ходить с мужчинами на охоту. И то, если к тому времени он сумеет натянуть тетиву боевого лука. Тогда его по праву будут считать мужчиной.

– Турлуш! Турлуш!

Паренек обернулся. Дверь распахнулась, и в избу влетела раскрасневшаяся сестренка Дулсан. В руках она держала лук, который Турлуш смастерил ей две полные луны назад. Увидев отца, остановилась, как вкопанная. Но тот подбодрил дочь:

– Что случилось, зачем зовешь брата?

– Стрела на дереве застряла. А Кайчи говорит, что он ее снимет оттуда, и оставит себе.

– Ну если так – пусть идет. Не давай спуску этому Кайчи, сын.

Турлуш моментально сорвался с места, следом за улепетывавшей со двора Дулсан. Кайчи был старше его на одну весну, и выше на голову. Его отец считался преуспевающим торговцем, оттого и отпрыск всегда ходил с высоко задранным носом. Вокруг Кайчи вились несколько ребят помладше, признавших в нем предводителя. Но Турлуш держался сам по себе, отчего Кайчи его постоянно поддевал. Доходило и до драки, бывало, то один, то второй возвращались домой с расквашенным носом. Вот и сейчас, похоже, без драки не обойтись…».

– Сережка!

Я обернулся на голос жены.

– Чего?

– Опять по твою душу звонят, иди быстрее.

Оказалось, это был Тюстин. Александр Васильевич прочитал мою книгу и поблагодарил, что я указал его в аннотации в числе консультантов.

– Очень достойное исследование, и подача интересная. Что? Мясников обещал переиздать? Ну, если уж Георг Васильевич обещал… А сейчас над чем работаете? Понятно, тоже интересная тема. Тем более что вы и начали раскопки городища, вам, как говорится, и карты в руки. Помощь не нужна, советы? Ну если что – звоните, не стесняйтесь.

А ближе к вечеру раздался еще один звонок, теперь уже из пензенского отделения Союза писателей СССР. Говоривший представился секретарем отделения Николаем Андреевичем Куленко.

– Что же вы, Сергей Андреевич, совсем к нам не заходите? Забежали бы, познакомились… А то звонят от второго секретаря обкома КПСС, интересуются, состоит ли Губернский в писательской организации? А мы и не знаем про такого писателя. Задним числом, конечно, почитали журналы, где вы публиковались, с историческим трудом ознакомились… Безусловно, талантливо, ничего не скажешь.

– Спасибо, Николай Андреевич, за высокую оценку моего скромного труда.

– Так что заходите, познакомимся, глядишь, и представим вас к вступлению в писательскую организацию. Знаете, где мы находимся? Записывайте адрес…

Ну вот и еще одна полновесная монетка упала в мою копилку. Хотя места еще в ней осталось очень и очень много. Но набранные темпы на пути к возвеличению меня любимого самого радуют. Полгода прошло с момента моего появления в этом мире, а уже сколько сделано! Хотя, безусловно, не без помощи «ридера», откуда я тупо воровал чужие книги… Впрочем, успел и сам родить неплохую повестушку. Как бы там ни было, все это ради счастливого будущего, чтобы что-то изменить в судьбе своей страны. Не факт, конечно, что будет лучше. Вдруг я так изменю историю, что все закончится ядерным апокалипсисом. Но в такое развитие событий верилось с трудом, девять из десяти, что если история изменится – то лишь к лучшему.

В течение следующей недели произошло два знаменательных события. Сначала меня приняли в члены Союза писателей СССР, а буквально через два дня Валентина стала членом коммунистической партии. Я сделал вид, что искренне рад за жену, хотя для меня КПСС являлась каким-то анахронизмом, куда стараются вступить только ради карьеры. Валя, вроде бы, на карьеристку не тянет, хотя чужая душа, как говорится, потемки.

Красную корочку любимой мы отметили походом в «Волгу», созвонившись предварительно с Рафом Губайдуллиным.

– Конечно, приходите! – радостно заявил он. – Только точно время скажите, столик для вас будет заказан.

В общем, посидели неплохо, хотя Вале пришлось только завистливо смотреть, как я употребляю коньяк за двоих. Обошелся 200-граммовым графинчиком. Закусили неплохо, послушали живую музыку, повальсировали, причем Валя даже со своим немного округлившимся животиком выглядела весьма сексуально.

– Никогда еще не танцевал с беременной коммунисткой, – прошептал я ей на ухо.

– Ну так запомни этот вечер, – прошептала она в ответ, уже мое ухо обдав своим жарким дыханием.

Вечер мне запомнился, но немного по другой причине. За одним из столиков сидела шумная компания гостей с юга, как позже выяснилось, азербайджанцев, торгующих на местном рынке цветами и фруктами. В какой-то момент кавказцы начали делать недвусмысленные намеки в сторону девушки, сидевшей со своим молодым человеком. Сначала отправили ей через официантку бутылку вина. Но девушка вернула напиток обратно, передав опять же через официантку, что она с женихом, а потому принимать такие подарки от посторонних мужчин ей неудобно. Все это происходило буквально в двух шагах от нас, поэтому мы также стали невольными свидетелями разгоравшегося конфликта. Закончилось дело тем, что азербайджанцы нагло уселись за столик к этой парочке, и молодой человек как-то враз стушевался. Вот уже шаловливые пальчики южан потянулись к юному телу славянской красавицы, а когда та попыталась встать со словами: «Антон, пойдем отсюда!», ее тут же силой усадили на место.

Наконец жених попробовал что-то вякнуть, ему просто отвесили легкую оплеуху, после чего пинками выперли в сторону выхода.

– Слушай, это уже беспредел какой-то, – сказал я Вале. – Куда администрация смотрит?

– Давай я схожу, поищу администратора или кого-то из начальников, кто-то же должен быть в это время. Пусть милицию, что ли, вызовут.

Наверное, Валя произнесла это слишком громко, а тут как раз у музыкантов случилась пауза, они, похоже, перекусывали где-то за сценой, и в зале было относительно тихо. Одним словом, азербайджанцы услышали, как моя жена что-то сказала про милицию, да еще и сделала движение, как бы поднимаясь.

– Ты, коза, быстро села на место, – с южным акцентом сказал один из азеров. – Села, и не дергайся.

Ах ты ж муфлон бакинский! Пожалуй, тот я, из 2015-го, постарался бы всеми силами сгладить конфликт, но в нынешнем состоянии я чувствовал себя куда увереннее. Порой мне казалось, что какие-то неведомые покровители мне благоволят, помогая в решении всех моих проблем. Да и два месяца бега и занятий с гантелями значительно улучшили мое физическое состояние.

В общем, чтобы не выглядеть в глазах своей женщины полным лохом, я поднялся и попросил для начала оскорбившего Валю азербайджанца извиниться. В ответ услышал, что он меня на чем-то там вертел, а в следующую секунду опустевший графин из-под коньяка опустился на голову смельчака. Учитывая, что посуда была из толстого стекла и весила довольно прилично, а удар оказался такой силы, что графин разлетелся на мелкие осколки – этого вполне хватило для того, чтобы отправить хама в глубокий нокаут. И я не был уверен, что обошлось без сотрясения мозга.

Тут же кто-то завизжал фальцетом, в зале началось броуновское движение, раздался крик: «Милиция!»… Онемевшие от такого неласкового обращения со своим товарищем, двое остальных азербайджанцев в первое мгновение только тупо переводили взгляд с меня на прикорнувшего без движения возле столика друга, и обратно.

– Щас кто дернется – порешу на хер! – вырвалось из меня совершенно для самого себя неожиданно.

Правда, чем я буду «порешать», еще не придумал. Да вон хотя бы той бутылкой вина, она из вполне толстого стекла. Думаю, по силе удара графину не уступит. Однако до дальнейшего рукоприкладства дело не дошло. Очень вовремя появились двое представителей закона, один с лейтенантскими погонами, а второй в звании старшины.

– Что здесь происходит?!

Тут же откуда-то нарисовалась администратор – полнозадая бабенка с высокой прической. Я приготовился к тому, что меня сейчас начнут обвинять во всех смертных грехах, как обычно случается в дешевых боевиках, но, на мое счастье, администратор, собственно и вызвавшая милицию, видела всю картину происшедшего и рассказала правду.

– Вот те трое пересели к этим за столик. Начали к девушке приставать, ее молодого человека ударили. Потом вот этот, – она ткнула пальцем в слабо шевельнувшегося азербайджанца, – этот стал угрожать вот ей, – теперь уже палец направлен в сторону Валентины. – А этот вот встал, потребовал извиниться, тот ему что-то сказал, и этот его графином по голове. А графин, между прочим, из чешского стекла, знаете, сколько стоит?!

– Заплачу я за графин, не волнуйтесь, – успокоил администратора. – Вы бы «скорую», что ли, вызвали, товарищи милиционеры,

– Так, Белкин, ты вызывай «скорую», а я – дежурный «УАЗик». Сейчас все проедем в отделение, там и разберемся. Вы, вы и вы, – кивнул он на девушку, ее посеревшего от произошедших событий жениха и администратора, – поедете с нами, дадите свидетельские показания.

– Да у меня ж ресторан, как я его оставлю-то…

– Ничего, мы вам, если нужно, справку выпишем, что вы отсутствовали по уважительной причине.

– Я тоже поеду! – это Валя решительно уперлась в лейтенанта своим животиком. – Я тоже свидетель.

– Может, не стоит вам, в вашем-то положении…

– Либо я еду с мужем, либо он останется здесь.

– Ох, откуда вы только взялись на мою голову… Ладно, надеюсь, места хватит на всех.

Только под утро мы, наконец, добрались с Валей до дома. Блин, а ведь завтра только суббота, рабочий день. Поспать удалось часа три, и никакущие, мы приперлись утром в овощной. Татьяна, увидев, в каком мы состоянии, предложила отправляться нам домой. В итоге Валю мы все же сплавили, а я остался. Подремать можно и между заездами фур с овощами, а оставлять Татьяну одну таскать тяжеленные мешки как-то бесчеловечно.

Что же касается итогов ресторанной разборки, то я отделался административным штрафом. Судьба азербайджанских непосед осталась для меня неизвестной, да я особо и не стремился это выяснить. Главное, что честь моей жены была сохранена, а заодно и честь девушки – студентки политеха, которая против своего желания стала причиной конфликта. Ну а с администратором «Волги» мы все уладили полюбовно, когда я заплатил не только за графин, но и накинул за беспокойство. Сейчас мы с Валей могли это себе позволить, не напрягаясь.

А в последних числах сентября позвонил Слободкин.

– Сергей, привет! Узнал? Ну вот, богатым, значит, не буду… Слушай, я чего звоню-то… В первое воскресенье октября в Колонном зале Дома Союзов пройдут торжественная церемония и праздничный концерт, посвященные Дню учителя. Наши «Веселые ребята» принимают участие в концерте, мы исполним несколько песен, в том числе и написанные вами. Будет там и Раймонд Паулс, который мечтал с тобой и Валентиной лично познакомиться. Сможете приехать с супругой на два-три дня? Чтобы не второпях все, а культурно отдохнуть в столице. Принимающая сторона обеспечивает жильем и питанием, так что в этом плане не беспокойтесь.

– Заманчивое предложение, спасибо. Давай я тогда с Валей посоветуюсь.

– Да без вопросов. Только не затягивай, нужно еще будет тогда пригласительные на тебя выписать, а там все серьезно, сам Леонид Ильич обещается вроде быть.

Ого, увидеть живого Брежнева! Да разве мог я о подобном мечтать в 2015-м?! Будь моя воля – поехал бы без разговоров. Да и Валя ничего против моей поездки не имела. Но сама ехать наотрез отказалась, все-таки уже трудно ей было переносить дорогу.

Не без сожаления я согласился с ее доводами. Теперь оставалось только отпроситься у директора «Плодовощторга». Чистяков, к моей радости, в очередной раз пошел навстречу, заметив, что искренне мне завидует, потому как ему возможность лицезреть Ильича вживую так и не представилась, а теперь уже и вряд ли когда-либо представится.

– Ежели случай подвернется – сфотографируйся там с Леонидом Ильичом, мы фотографию на стенд повесим.

Я выразил сомнение, что дело до такого дойдет, потому как с лучшими учителями Союза Брежнев, может, еще и сфотографируется, а вот с каким-то малоизвестным писателем вряд ли. Но обещал постараться провернуть эту аферу, как я обозвал для себя задание начальства.

1 октября отзвонился Слободкину, сказав, что смогу приехать, но только один. Так что Паулсу со знакомством с автором слов к его песне придется обождать, но выразил надежду, что рано ли поздно рандеву все же состоится. Договорились, что в пятницу вечером я выезжаю, а в субботу утром Павел встречает меня на Казанском вокзале. Обратно выезжаю в понедельник вечером. Согласовав все мелочи, вечером назначенного дня я садился в уже ставший почти родным поезд «Сура», а субботним утром был на Казанском вокзале.

Глава 28

На этот раз письма Щелокову и Ивашутину с именами очередных маньяков и предателей пришлось бросать в ближайший почтовый ящик у Казанского вокзала. Думаю, тому же начальнику ГРУ будет интересно узнать, например, об Аркадии Шевченко – чиновнике МИДа самого высокого ранга, заместителе Генерального секретаря ООН по политическим вопросам и делам Совета Безопасности ООН, который уже вовсю делится с западными партнерами секретной информацией. Если ничего не предпринять, то в 1978-м он просто переметнется на Запад, наплевав и на жену, которая покончит с собой, и на сына. Оба письма я заканчивал просьбой вывесить новые плакаты, посвященные теперь уже решениям XXV съезда Коммунистической партии Советского Союза.

Слободкин грозился подъехать и встретить прямо с поезда, поэтому пришлось идти на хитрость, покидать «Суру» через другой вагон и бежать к ближайшему почтовому ящику. Затем, содрав с пальцев пластырь и возвращаясь к вокзалу, увидел, что худрук «Веселых ребят» стоит возле своей «Волги» и растерянно озирается, видимо, собираясь уезжать. Ну теперь-то уже можно не прятаться, дело, как говорится, сделано.

– О, привет, я-то думал, что ты не приехал, – искренне обрадовался моему появлению Слободкин. – Уже уезжать собирался, а тут ты… Какие-то планы у самого есть? В издательство не надо?

– В этот раз вроде бы нет, пока им ничего нового не привез, а все гонорары уже получены.

– А может, песню новую придумал? – не без надежды поинтересовался Павел, выруливая с площади трех вокзалов.

Вот ведь, все мало человеку… Я ему прямо сейчас мог бы навскидку спеть десяток песен, которые здесь еще никто не сочинил, но подумал, что надо бы и меру знать. Потому ограничился фразой, что нахожусь в процессе. Слободкин выразил надежду, что процесс надолго не затянется, и предложил, как и в прошлый раз, съездить на студию, где сейчас соберутся «Веселые ребята», и до обеда еще раз прогонят материал, с которым будут завтра выступать на Дне учителя. Поскольку делать мне было совершенно нечего, то я принял предложение.

Коллектив ждал своего руководителя почти в полном составе. Буйнов что-то вполголоса напевал под тихо звучавший электроорган, Барыкин лениво перебирал струны акустической гитары, Пугачева в уголке обрабатывала пилкой ногти. Музыкант восточной наружности – как позже мне объяснил Павел, это был Роберт Мушкарбарян – «бархоточкой» натирал свой саксофон. Сессионный басист, имя которого я тут же забыл, уставившись в ноты, тренькал на неподключенной бас-гитаре. Я пожал руку каждому, даже Алле, которая сама протянула в мою сторону свою маленькую отманикюренную ладошку.

– Лерман и Малежик нас только что покинули, ищем замену, – негромко проинформировал меня Слободкин. – Ничего страшного, завтра можно и в таком усеченном составе выступить… Я не понял, а где Алешин? Что значит приболел? Еще и голос пропал? Ну твою же мать…

Слободкин схватился за собственную шевелюру с такой силой, словно хотел себя оскальпировать. Со стоном выдохнул и грустно оглядел свое поредевшее воинство.

– Саша, Барыкин, поешь партии Алешина. И сейчас, и завтра на концерте. Слова знаешь? Ну и отлично. Так, друзья мои, хватит бездельничать, собрались. Сначала «Арлекино», потом «Посидим-поокаем», третьей идет «Потому что нельзя»… Что у нас четвертое? Ах да, четвертая песня «Позови меня с собой», а завершим выступление композицией «Миллион алых роз». Как бы дарим этой песней собравшимся учителям огромный букет. Я на барабанах. Все, поехали!

В течение следующего часа я наслаждался бесплатным концертом, где солировали Пугачева и Барыкин, и солировали вполне неплохо. Каждую песню прогнали по два раза, после чего Слободкин разрешил всем разбежаться, но в воскресенье в три часа дня как штык собраться у служебного входа Дома Союзов.

– Надеюсь, не нужно объяснять, где служебный вход? – обвел он своих музыкантов строгим взглядом. – Тогда все, до завтра.

Когда мы остались вдвоем, Павел предложил съездить отобедать. На этот раз не в «Прагу», а в заведение чуть попроще, под названием «Узбекистан». Я отказываться не стал, тем более что завтрак сегодня пропустил, а под ложечкой уже ощутимо посасывало.

В «Узбекистане» нас ждали блюда восточной кухни, включая изумительно вкусный плов и шашлык на углях. Наелся так, что, казалось, не смогу встать из-за стола.

– Все думал, какую тебе устроить культурную программу на этот вечер, – сказал Слободкин, вытирая жирные губы полотенцем. – Как смотришь на то, чтобы потусить в одной приятной компании?

– В приятной? В приятной можно. А что хоть за компания?

– Салон у Ники Щербаковой. Не слышал про такую? О-о, это Женщина с большой буквы! Соберутся известные личности. Вася Аксенов обещался, Игорь Холин, Генрих Сапгир, Илья Глазунов… Говорят, даже Высоцкий может подъехать.

– Серьезно?

– Ну а что, Володя человек такой, никогда не знаешь, когда может появиться. Иной раз клятвенно обещает приехать, все его ждут – а он так и не добирается до места. А в другой раз без всякого приглашения заявляется, то один, а то и вовсе с Маринкой.

– Это которая Влади?

– Ну да, она, других Маринок у него нет… Честно сказать, недолюбливают ее в наших кругах. Высокомерная, пудрит Володьке голову, да и потакает его слабостям. Говорят, Высоцкому водки уже мало, на наркоту подсел… Ладно, это между нами. Если начнут всякую ахинею нести про политический строй – не влезай. Там половина как минимум «стучат» в Комитет, я даже знаю некоторых, кто точно «стучит». Затевают беседы с таким уклоном, запоминают, кто чего сказал, а потом бегут отчитываться. И это тоже между нами… Официант, счет, пожалуйста!

Около шести вечера мы подъехали к шикарному дому на Садовом кольце, около Малой Бронной. Большая квартира Ники Щербаковой находилось на последнем этаже и, как объяснил Слободкин, имела даже выход на крышу.

Дверь нам открыла сама хозяйка – яркая женщина в возрасте под сорок.

– О, Павел, привет! – обняла она Слободкина. – Ты сегодня не один…

– Знакомься, Ника, это Сергей Губернский, тот самый – писатель, поэт и композитор. Сергей, это Ника – роковая женщина, сгубившая не одно мужское сердце.

– Да ладно уж, скажешь тоже, – рассмеялась Ника низким, грудным смехом, не забывая при этом окинуть меня оценивающим взглядом. – Как же, слышала ваши песни, особенно эта нравится… про любовь … А, вспомнила – «Потому что нельзя».

– Спасибо за комплимент, – ответил я, касаясь губами тыльной стороны ее ладони, и ощущая ноздрями запах крема, которым молодящаяся хозяйка наверняка смазывает кожу рук.

Я сделал попытку разуться, но мое действо тут же было пресечено фразой, что в салоне у Ники разуваться не принято. Достаточно как следует вытереть обувь о коврик. Я пожал плечами, и проделал необходимую процедуру. Дело-то хозяйское, как говорится.

Квартира была шикарной, выделяясь как размерами и планировкой, так и обстановкой. Стены, увешанные картинами, полные книг шкафы, дверные арки из резного дерева… Одна только люстра в просторной гостиной, куда нас провели из прихожей, тянула, не иначе, на годовую зарплату грузчика, и это по самым моим скромным подсчетам. Кем, интересно, она работает, эта Ника Щербакова? Или тоже на полном довольствии у КГБ? Так и там, думается, таких зарплат не платят.

В гостиной уже находилось человек семь-восемь. Парочка – молодая женщина и мужчина средних лет с бакенбардами и в очках – сидела на диване. На тахте в углу другой мужчина лениво перелистывал альбом с цветными репродукциями фламандских живописцев.

– Проходите, располагайтесь, – предложила тем временем Ника. – Сейчас стол накроем, будет чем перекусить, а пока можете познакомиться с моей библиотекой или музыку послушать.

Она кивнула в сторону стенки, где рядом стояли проигрыватель пластинок и катушечный магнитофон. Мда, тут одних дисков только сотни две, не меньше. И советских практически нет, все сплошь иностранные.

Сначала, впрочем, мы пожали руки присутствующим мужчинам, причем один из них оказался не кем иным, как Олегом Далем. Я не сразу узнал его из-за отпущенных им усов, и сейчас внутри меня даже что-то екнуло. Еще одна легенда, увиденная мною живьем. Когда его не станет? Году в 81-м? И тоже ведь, как и Высоцкий, сопьется…

– Я пить не буду, сам понимаешь, за рулем, – шепнул мне Слободкин, когда мы отошли в сторону. – В крайнем случае только вид сделаю… Ты, конечно, можешь расслабиться, но не переусердствуй. Во-первых, завтра у нас мероприятие, помнишь? А во-вторых, сегодня о тебе тут составят мнение. Если хочешь быть вхожим в это «бархатное подполье» – веди себя соответствующе. В разговоры особо не лезь, насчет этого я тебя уже предупреждал. Пей умеренно, в общем, на первый раз не высовывайся, а там если сложится… Хотя ты же в Пензе живешь, так что особо на такого рода тусовки не наездишься. Но, во всяком случае, хоть визуально, а все равно тебя запомнят.

Тем временем хозяйка понемногу выставляла на стол выпивку и закуски. Едва увидев бутылку «Арагви», хмурый до этого Даль тут же оживился и нацедил себе рюмку. Махнул, не закусывая. Через пару минут наполнил вторую. Эх, что ж вас, гениев, так на спиртное тянет? В хмельном тумане ищете забвенья, убегая от совковой действительности…

А квартира Ники между тем наполнялась гостями, среди которых то и дело мелькали знакомые лица. Да и среди незнакомых встречались известные имена. Например, я не признал того же Аксенова – автора романа «Остров Крым», да и поэта Евгения Евтушенко – в той жизни я видел его на фото только в преклонном возрасте.

– Сегодня что-то особенно много знаковых фигур, – констатировал Павел, усевшись рядом со мной на диване с тарелочкой, на которой высилась горка маленьких бутербродов. Парочка с ветчиной, парочка с бужениной, три штучки с красной икрой и маслом… В другой руке он держал бокал, наполненный соком, тогда как я потягивал белое вино.

– И в чем суть таких сборищ? – негромко поинтересовался я, прислушиваясь к доносившимся из гостиной звукам. Там Евтушенко, похоже, декламировал что-то из недавно сочиненного.

– Нажраться и напиться, но самое главное – напомнить о себе, любимом. Иногда они мне напоминают павлинов… Хм, гляди, даже Тарковский появился, а он вообще не любитель таких тусовок. Приветствую, Андрей Арсеньевич! Смотрел вашу картину «Зеркало», впечатлило. Над чем сейчас работаете? Взяли паузу? Надеюсь, недолгую, удачи вам!

Проводив взглядом утекшего в сторону туалетной комнаты знаменитого режиссера, Слободкин продолжил:

– Не все, конечно, из когорты тех самых павлинов, но в основном таких большинство. Вон, видишь, толстячок, прыгает от одного гостя к другому? – кивнул в сторону широкого дверного проема, через который была видна часть гостиной. – Издал сборник стихов, совершенно, скажу тебе, никчемных. Но Вознесенский взял и похвалил почему-то. Не иначе, выпимши был. Так теперь этот, с позволения сказать, поэт ни одной тусовки не пропускает. А для тебя это, как ты не скажешь, сборище полезно тем, что можешь обзавестись полезными знакомствами. Вон тот пожилой товарищ – из правления Союза писателей. А тот, поджарый – известный хоккеист, за ЦСКА играет. Может достать контрамарки на хоккей, если что.

– А ты?

– Что я?

– Ну сам-то с какой целью посещаешь такие мероприятия?

– Да все с той же, Сергей, все с той же… Я ничем не лучше других, и каждый прекрасно знает, что о нем думают остальные. Пойми, есть какие-то законы шоу-бизнеса, и приходится их придерживаться, нравится тебе это или нет. Иначе ты быстро окажешься на обочине. Лучше пожертвовать малым, засветиться раз в месяц на такой тусовке, чем из-за глупых принципов оставаться изгоем.

Периодически мы совершали какие-то телодвижения, Павел знакомил меня то с одним гостем, то с другим. Периодически где-то возникал спор, люди обсуждали какие-то животрепещущие для них темы. Время близилось к девяти вечера, когда хозяйка квартиры позвала Слободкина к телефону. Вернулся он через минуту обескураженным.

– Вот же незадача…

– Что-то стряслось?

– Да Сашка Барыкин на своем «Жигуленке» в дерево въехал. В «Склиф» отвезли, с ногой ерунда какая-то. Еду к нему, дай бог, чтобы все было несерьезно. У нас же концерт завтра, а тут… Сколько раз говорил ему: «Саша, не гоняй, рискуешь». Да где там! Ладно, тебя оставляю здесь, я надеюсь, что обернусь быстро, а такие посиделки обычно заканчиваются под утро. Помни, что я тебе говорил, главное – много не пей.

Так я остался один. Послушал, как молодой Хазанов травит анекдоты, смешно изображая Брежнева, прислушался к спору, в котором выясняли, насколько хорош Президент США Джеральд Форд… Затем на меня обратила внимание Ника. Взяв под руку, она принялась водить меня по квартире, представляя то одним, то другим гостям. Я снова пожимал руки, кивал в ответ на слова похвалы, да и сам то и дело бормотал:

– Как же, читали, читали… Отличные стихи!

Или:

– Ну да, в этой роли вы были бесподобны.

Со стороны я казался себе участником какого-то паноптикума. Уже не чаял, когда наконец вернется Слободкин, который должен был увезти меня к себе домой на ночлег.

Стрелки на каминных часах приблизились к цифре 10, когда гостиная приняла в себя запоздавших гостей.

– Володя, привет! Почему так долго?

– Спектакль играли, только освободились, вот с Мариной и Севой сразу к тебе рванули. Голодный как волк. Ника, чем сегодня угощаешь?

Мать моя женщина! Да это ж сам Владимир Семенович, да еще и с Влади, по ходу дела. А третий… Лицо знакомое, он, кажется, трусливого мента сыграл в картине «Место встречи изменить нельзя»… Ну точно, Всеволод Абдулов.

Вокруг этой троицы – а вернее Высоцкого – сразу образовалась небольшая толпа. Каждый почитал своим долгом подойти, и что-то сказать актеру и барду. Сам я не был большим поклонником его творчества, мог сбацать под гитару разве что две-три песни, но не более того. Сейчас я предпочитал находиться чуть в стороне, стараясь при этом запомнить каждое мгновение для истории. Глядишь, когда-нибудь расщедрюсь на мемуары, упомяну, как бы между делом, как тусил вместе с Высоцким.

Эх, сейчас бы еще селфи на память сделать… Вон, какой-то предприимчивый товарищ, уже с фотокамерой бегает, щелкает всех подряд.

Когда толпа вокруг вновь прибывших немного рассосалась, Ника решила и меня представить этой троице. Пожимая ладонь барда, невольно отметил огрубевшую кожу на подушечках его пальцев. И это только на правой руке, что уж говорить о пальцах левой, которыми он зажимает на грифе струны.

– Вы писатель? А что написали? – поинтересовалась у меня Марина Влади с легким акцентом.

– Да вряд ли вы читали… Меня пока публикуют в журналах «Юность» и «Вокруг света», один роман в издательстве «Молодая гвардия» готовится к печати весной. Вышла еще у нас в Пензе историческая повесть, за вторую вот взялся. Между делом песни сочиняю, кое-что из моего «Веселые ребята» поют.

– В том числе «Миллион алых роз», – встряла Ника.

– Ну там автор текста вообще-то моя жена, а музыка Паулса, – поправил я хозяйку. – А вот в «Потому что нельзя» я и стихи, и музыку сочинил. А в «Позови меня с собой» моя жена стихи придумала, а я музыку.

– Вы почти как Пахмутова с Добронравовым, – улыбнулся Высоцкий. – И как, нормально в Пензе живется на скромные гонорары?

– Да не такие уж и скромные, за песни нормально получается. К тому же и работаем мы с женой, какую-никакую зарплату, а платят.

– Кем, если не секрет?

– Валя моя – заведующая овощным магазином, а я в этом же магазине грузчик.

У всех стоявших рядом, включая Нику, брови поползли вверх. Разве что Владимир Семенович не так явно выказал свои чувства.

– Серьезно? – переспросил он.

– Да куда уж серьезней. Работа нравится, у меня так вообще полно свободного времени, сижу на крылечке, очередную книжку в общую тетрадь пишу. Да и вообще наш городок тихий, спокойный, все располагает к творчеству. А девушки наши самые красивые… Нет, зря улыбаетесь, там такая редкая помесь мордвы, чувашей, татар и русских, что на гора выходят девицы просто на загляденье.

– Верю, верю, – кивнул Высоцкий и тут же поморщился от фотовспышки. – А я ведь ни разу в Пензе не был. Почему-то она все время мимо моего гастрольного графика пролетает.

– Так организуем концерт, какие вопросы! – самонадеянно заявил я.

– Ника, ручка с листочком имеется? Ага, спасибо… Вот телефон нашего администратора Тетра на Таганке. Если действительно что-то наметится – звоните ему, решим вопрос с гастролями.

Я спрятал заветный клочок бумаги в карман, и направился к фотографу, решившему перекусить чем бог послал. Познакомились, оказалось, что Валерьян Павлович – давний знакомый Ники, не раз устраивал ей фотосессии, провел в Москве уже две выставки своих фоторабот. Когда я поинтересовался, сфотографировал он меня с Высоцким или нет, Валерьян Павлович кивнул с набитым ртом:

– Угу… Должны хорошо получиться на фото. Я фотографии потом Нике отдам, созвонитесь с ней… Или лучше вот моя визитная карточка. Я вам могу на заказ хоть плакат с вами и Владимиром Семеновичем напечатать.

– И почем?

– Да не дороже денег! Валерьян Вержбовский серьезный фотограф, мое имя – гарантия качества, так что звоните, сделаем все в лучшем виде.

А тут между делом уже Высоцкому подсунули гитару, попросив что-нибудь исполнить. Тот поинтересовался, нет ли семиструнной, затем обреченно кивнул и провел пальцами по струнам.

– Тогда давайте из свежего… Да хотя бы вот эту – «Когда вода всемирного потопа…», я ее написал к фильму «Стрелы Робин Гуда».

Эту песню я слышал, но только, естественно, в записи. Пожалел, что нет видеокамеры, даже нет моего мобильного телефона, чтобы заснять живое выступление. Эх…

После этой песни Высоцкого попросили спеть еще одну, затем еще… В ответ на очередную просьбу он стал отнекиваться:

– Товарищи, уже в горле пересохло… Спасибо, а что это? Водка? Хм… Ну ладно… А ничего, приличная… Марина, это первая за вечер, не смотри так на меня, любимая. Опять вам спеть? Ребята, вон композитор сидит скромно в уголке, пусть он что-нибудь споет.

Я увидел, как все обернулись в мою сторону, и непроизвольно вздрогнул.

– Давай, давай, – уже обращаясь на «ты», подбодрил меня бард. – Вот, держи инструмент. Можешь ведь спеть из репертуара «Веселых ребят», что сам сочинил?

– Дык… Там песни такие, эстрадные. Мне кажется, тут что-то другое нужно исполнять.

– А у тебя больше ничего нет?

Мне показалось, что в голосе Высоцкого промелькнула нотка разочарования, и я, взбодренный энным количеством выпитого, нагло заявил, вспомнив крылатую фразу из фильма «Интервенция», как раз с Высоцким:

– Ну почему же, имеется кое-что. Вы просите песен – их есть у меня!

Быстро подстроил гитару под себя и, стараясь не глядеть на собравшихся, затянул одну из моих любимых из репертуара «ЧайФ»:

А не спеши ты нас хоронить, А у нас еще здесь дела, У нас дома детей мал-мала, Да и просто хотелось пожить…

Песня мне нравилась не только тем, что реально брала за душу, но и своей нарочитой простотой. Пресловутые три аккорда, не нужны никакие голосовые экзерсисы, и вообще подходит для хорового исполнения, особенно в компании поддатых слушателей. Неудивительно, что вскоре гости начали подпевать мне в припевах.

Когда я последний раз ударил по струнам, раздались сначала жидкие, а затем более стройные аплодисменты.

– Твоя песня? – спросил Высоцкий.

– Ну-у-у… Получается, что так.

– Мне понравилось. Есть еще что-нибудь?

Я подумал, что от еще одной преждевременно исполненной песни в будущем особо не убудет, а потому решил спеть бутусовскую «Прогулки по воде». Аккорды к ней я знал давно, а как раз за пару месяцев до того, как кануть в прошлое, занялся изучением проигрыша вступления. После недели мучений выяснилось, что не так страшен черт… Как говорится, ловкость рук – и никакого мошенничества. Главное, сейчас быстро освежить память и не сбиться.

Проигрыш на тоненького, но получился, и я с более легким сердцем запел:

С причала рыбачил апостол Андрей, А Спаситель ходил по воде. И Андрей доставал из воды пескарей, А Спаситель погибших людей…

Приятно, черт возьми, наблюдать на лицах людей такие эмоции! В глубине-то души я понимаю, что всего-навсего перепел не принадлежащий мне хит, но тем не менее меня в этот момент переполняло чувство глубокого удовлетворения, как говаривал товарищ Брежнев.

– Сильно, – констатировал Владимир Семенович. – А почему не выступаешь? Наберется у тебя песен на альбом?

– На альбом-то наберется, но не мое это – петь и выступать, да и тексты, сами понимаете, вряд ли одобрит цензура. Лучше уж я буду книги писать, а петь – так, для развлечения, как сейчас.

– Смотри, а то у Марины есть связи во Франции, можно и там будет, если что, пластинку выпустить.

– Эдак я, Владимир Семенович, быстро в числе диссидентов окажусь, а оно мне надо? Вас-то вон, величину, со скрипом выпускают, каждый концерт, если я ничего не путаю, с таким трудом удается организовать. А я кто для них? Так, мелочь пузатая. Так что рано мне еще. Как бы после сегодняшнего «квартирника» не настучали, – добавил я, понизив голос.

– Эти могут, тут информатор на информаторе, – усмехнулся Высоцкий. – И кстати… Давай без отчеств и на «ты».

«Прямо как со Слободкиным история повторяется», – подумалось мне.

– Договорились, на «ты» – так на «ты».

А затем, когда время близилось к полуночи и я, кляня Слободкина на чем свет стоит, из последних сил боролся со сном, ко мне подошел Тарковский.

– Вот уезжать собрался, но решил все же познакомиться поближе. «Марсианина» ведь вы написали, я ничего не путаю? Я как раз прочитал первую часть в журнале «Вокруг света», и подумалось, что из этой вещи может получиться неплохой сценарий. Она и написана так, что хоть сейчас бери камеру и снимай фильм. А у вас случайно нет с собой рукописи романа? Жаль… А когда в следующий раз в Москве будете? Тогда вот номер моего телефона, позвоните, мы с вами встретимся и обсудим наше возможное сотрудничество.

А что, неплохо так-то все складывается. Я уже не жалел, что оказался на этой вечеринке, действительно, свел знакомство не абы с кем, а с самими Высоцким и Тарковским. Шустер я, ох шустер, за полгода такого наворотить… Да где же этот Слободкин?! Щас прямо на диване лягу и усну… О, а вот и он, легок на поминках!

Выглядел худрук «Веселых ребят» удручающе. Выяснилось, что у Барыкина серьезный перелом, и завтра ни о каком выходе на сцену не может идти и речи.

– Что же делать-то, что же делать! – не находил себе места Слободкин. – Вот ведь паразит, взял и всех нас подвел накануне такого ответственного выступления. Еще и Алешин заболел… Слушай!

Он замер и уставился на меня так, словно впервые видел.

– Что? – настороженно спросил я.

– Ты же можешь спеть свою «Позови меня с собой»! Выйдешь на сцену вместо Барыкина?

– Я?! Да ты что, с какого перепуга? В Москве вокалиста что ли нереально найти?

– Ага, найдешь тут… Сейчас такую цену заломят – мало не покажется. Дешевле будет самому прохрипеть. Да ладно тебе, там всего одна песня, ребята подпоют, поддержат. Тебя по центральному телевидению покажут, правда, в записи, но все же… Вся Пенза на ушах стоять будет. Соглашайся!

– Блин, вот ты меня огорошил…

– Так ведь и гонорар за выступление заплатят. Давай-давай, решайся, когда еще такой шанс представится!

А ведь и правда, что я теряю? Ну спою песню, выручу Пашу, чай от меня не убудет. Еще и по телеку покажут, пусть «Плодовощторг» за меня порадуется.

– Ладно, уболтал. А теперь давай прощаться и поехали домой, я уже просто с ног валюсь.

Глава 29

Слободкин разбудил меня ровно в девять утра. Кое-как продрав глаза, я почувствовал доносящиеся с кухни запахи яичницы и кофе.

– Извини, спать до обеда будем в другой раз. Поскольку тебе придется заменить сегодня Барыкина, то нужно хотя бы разочек порепетировать. Пока ты дрых, я уже обзвонил всех наших ребят, рассказал про ситуацию с Сашкой, и попросил собраться к одиннадцати на базе. Все отнеслись с пониманием. Давай, вдарим по яишенке, и взбодримся кофейком. Он у меня настоящий, не какой-нибудь цикорий.

Пока завтракали, Слободкин поинтересовался, что было накануне интересного, пока он отсутствовал. Я рассказал про знакомство с Высоцким, как спел пару песен и отказался от записи диска во Франции, и как Тарковский предложил сотрудничество.

– Вот и оставь тебя одного, – хмыкнул Павел, смакуя кофе. – Шустрый ты товарищ, даром что из провинции.

– Ну дык, мы, провинциалы, такие…

Репетиция прошла вполне сносно, и даже не имея специального музыкального образования, я весьма неплохо справился со своим заданием. В итоге Слободкин махнул рукой: «Сойдет» и, взглянув на часы, констатировал:

– Народ, время половина второго, нам через полтора часа нужно быть у Дома Союзов. Все сегодня завтракали? Зря, Аллочка, ведь как говорили древние: «Завтрак съешь сам, обед раздели с другом, а ужин отдай врагу». А отобедать, я так догадываюсь, никто не успел, поскольку мы все находились здесь и репетировали. Чтобы у вас на сцене в животах не урчало, заедем в одно скромное, но приятное кафе.

В «скромном, но приятном» кафе мы управились за полчаса, и за пять минут до назначенного времени наши три машины – «Волга» и двое «Жигулей» – припарковались на стоянке Дома Союзов. Все, кроме Слободкина и Пугачевой, держали в руках кофры с инструментами. Мне тоже досталась чешская полуакустическая гитара, на деке которой золотилась надпись «Jolana». С ее помощью я на репетиции изображал ритм-гитариста, и звучало вроде вполне неплохо.

Дежурный лейтенант на служебном входе проверил наши документы, посмотрел список, и поинтересовался, почему вместо Барыкина приехал какой-то Губернский.

– Не какой-то, а писатель, поэт и композитор, автор песен, которые мы сегодня исполняем, – встал в позу Слободкин.

– Сейчас с начальником свяжусь, ждите, – равнодушно заявил дежурный и принялся кому-то названивать.

– У тебя же есть пригласительный на меня, может, в крайнем случае я по нему зайду через главный вход, а потом как-то к вам проберусь? – шепнул я на ухо Павлу.

– Не суетись, – дернул щекой Слободкин, – щас все утрясется.

И действительно, проблема была вскоре улажена, после чего проверили наши кофры («А как же, – шепнул мне Павел, – сегодня Брежнева ждут»), и нас проводили в предназначенную для нас гримерку. Оказалось, что помимо нашего ВИА сегодня выступают Кобзон, «Песняры» и Кола Бельды. Последнего, наверное, пригласили для экзотики. Он и впрямь выглядел экзотично, выскочив распеваться в своем уже сценическом наряде из меха.

Ему и выпало по списку выступать первым по окончании официальной части. Нас записали вторыми, потом пели «Песняры», а завершал концерт Кобзон. Хотя, по сугубо моему личному мнению, логичнее группы и сольно выступающих выпускать поочередно. Ну да здесь и без меня умных голов хватает. Надо бы сосредоточиться на предстоящем выступлении, еще раз пропеть в уме песню, а то не дай бог слова забуду на сцене – вот конфуз-то выйдет.

Мы нервно переминались за кулисами, пока Кола Бельды отплясывал свои «А олени – лучше!» и «Увезу тебя я в тундру». И вот наконец ведущая праздничного вечера Ангелина Вовк объявила наш выход:

– Встречайте! Алла Пугачева и вокально-инструментальный ансамбль «Веселые ребята»!

Гляди-ка, Пугачева уже стоит особняком, на моих глазах растет певица.

– Ну, с богом! – выдохнул Слободкин, который сегодня замещал барабанщика, и повел нас на сцену.

У меня реально едва не подогнулись колени, когда я увидел полный зал, хотя и погруженный в полусумрак, а в ложе прямо напротив невооруженным глазом разглядел Генерального секретаря Коммунистической партии Советского Союза. Судя по жестикуляции и движению головы, Леонид Ильич в данный момент о чем-то негромко переговаривался с сидевшим рядом человеком, но того мне признать уже было трудно.

– Не забудь, сначала «Арлекино», потом «Посидим-поокаем», а потом три твоих, – шепнул мне Мушкарбарян, надевая на шею ремень от саксофона. – Если ноты подзабыл, можешь сделать вид, что аккомпанируешь, мы сами вытянем.

Блин, кто бы еще научил меня этим проклятым нотам! Впрочем, чего расстраиваться, мне же была отведена роль ритм-гитариста, а все сольные вставки помимо обычного аккомпанемента играл Буйнов на своем электрическом клавесине. Все ж таки не рок-группа, где без соло-гитары и всяких примочек не обойдешься. А свои состоявшие только из аккордов нехитрые партии я прекрасно помнил, тем более к последним трем песням.

Пока Пугачева пела своего орфееносного «Арлекино» – играл словно на автомате, невидяще глядя в зал, заполненный заслуженными учителями. На «Посидим-поокаем» уже немного пришел в себя, даже начал немного двигаться, притоптывать ногой и улыбаться в камеру, перестав изображать творение скульптора. А затем стоявший рядом все тот же Мушкарбарян толкнул меня в бок:

– Готовься, сейчас твоя «Потому что нельзя».

Да знаю я, знаю! Я эту песню тут стою жду, как кару небесную. Блин, быстрее бы отмучаться.

Слободкин дал отсчет, и мы начали играть проигрыш, а затем я запел. Господи, как пел, как пел… Это было божественно! Именно так я хотел бы думать после финального аккорда, но на самом деле исполнил песню я на средненьком уровне, и себя обманывать не было смысла. С другой стороны, не облажался, да и ребята помогли на припевах, так что в итоге вышло вполне сносно. Овации зала и букет, который я тут же переадресовал Алле, стали наградой за выступление. Даже бровеносец из своей ложи несколько раз хлопнул в ладоши и благосклонно кивнул.

Затем последовали «Позови меня с собой» и «Миллион алых роз», сорвавшие овации зала.

Когда мы уступили сцену «Песнярам» и доползли до гримерки, мою одежду можно было выжимать. Павел в то же время выглядел почти что счастливым.

– Молодцы, ребята, здорово отработали! Аллочка – целую ручки. Сергей – крепко жму твою мужественную руку. Все мо-лод-цы!

Тут в дверь постучали, и в гримерку важно вошел Раймонд Паулс. Степенно пожал нам руки, клюнул в щечку Пугачеву, вручив ей букет алых роз, словно из песни, и поздравил всех с удачным выступлением.

– Жаль, что ваша супруга не смогла приехать, – огорчился он, узнав про беременность Вали. – Ну ничего, как-нибудь еще встретимся, а пока передавайте пламенный привет.

Дождавшись, когда композитор покинет помещение, Слободкин вновь взял инициативу в свои руки:

– Товарищи, я к администратору, требовать законную оплату нашего скромного труда. Никуда не расходитесь.

Через пятнадцать минут он появился вновь, еще более счастливый.

– А вот и гонорар! Аллочка, твоя доля, ты сегодня по-стахановски отработала. Сергей, держи.

Мне протянули стопку 10-рублевых купюр, которые я даже не стал пересчитывать. Навскидку там было рублей триста.

– Это тебе, тебе, и тебе, – продолжал между тем худрук раздачу слонов.

– Спасибо, Павел Яковлевич, – тряхнул кудлатой головой Буйнов. – Теперь до среды можем быть свободны?

– А что у нас в среду? Ах да, гастроли начинаются… Так, все свободны, кроме Пугачевой и Губернского. У меня к вам кое-какое дело.

Когда музыканты покинули гримерную, Слободкин сообщил, что нас троих хотят видеть на банкете после окончания концерта.

– А отмазаться нельзя? – без особой надежды поинтересовалась Пугачева. – Я Криске обещала пораньше приехать, она ж мать совсем не видит.

– Нельзя, Аллочка. На банкете будет САМ, и вполне вероятно, что он захочет с тобой пообщаться. Так что терпи, и тебе воздастся. А тебе, Сергей, до завтрашнего вечера вообще делать нечего, так что не закатывай глаза, а ждем окончания выступления Кобзона и двигаем за мной.

Банкет проходил в зале, размерами где-то вполовину меньше Колонного. Ослепляющий свет люстр, длинный стол, уставленный бутылками и снедью, снующие повсюду официанты с подносами в руках, на которых в тонких бокалах пузырилось шампанское… Впечатляло, черт возьми!

Глазами я невольно искал генсека, но тот пока не появлялся. Остальных членов Политбюро, ежели таковые тут присутствовали, я в лицо не знал, несмотря на то, что их физиономии периодически мелькали в прочитываемых мною газетах. К чему мне их знать? Чай не детей крестить с ними.

Тут я невольно вспомнил свою Валю. На каком она уже месяце? На шестом или седьмом? Скучает поди без меня, уехал, и развлекаюсь тут… Ну ничего, вот покажут меня по телевизору – порадуется за меня. Тем более что ведущая объявляла каждую песню, а заодно авторов текста и музыки. А поскольку Валентина уже взяла мою фамилию, и как к Колесниковой к ней обращались все больше по привычке, то приятно было услышать: «А сейчас прозвучит песня „Позови меня с собой“ на стихи Валентины Губернской и музыку Сергея Губернского». Это еще никто, кроме тех, кто в теме, не знал, что я стою на сцене, да еще и исполняю свою песню «Потому что нельзя». Ну хорошо, хорошо, песню группы «Белый орел». Но кто же это здесь знает? А потому приходится присваивать себе чужие лавры, ничего не поделаешь.

Выяснилось, что Кола Бельды, Кобзон и усатый из «Песняров», фамилию которого я начисто забыл, тоже слонялись между гостей. Причем Бельды так и щеголял в своей шубейке из какого-то пушного зверя. Он ее никогда, что ли не снимает…

Вдруг в зале возникло некое оживление, двери открылись, вошли двое крепких мужчин с цепкими взглядами и оттопыривавшимися подмышками, а следом появился и Леонид Ильич с пока еще единственной звездой Героя на лацкане пиджака. Он продолжал беседу с тем же пожилым товарищем, с которым общался и в ложе. Кто-то захлопал ладоши, остальные подхватили, нам ничего другого не оставалось, как тоже присоединиться к овациям.

– А вы чего мне хлопаете? – подтянул вверх брови Брежнев в наигранном недоумении. – Вот им хлопать надо, тем, кто наших детей учит не только грамоте, но и жизни.

Надо думать, это он сказал в адрес учителей, без которых этот банкет, само собой, не обошелся. Несколько дам при этом покраснели и смутились.

– Давайте выпьем за педагогов!

Леонид Ильич поднял бокал с шампанским, остальные поддержали, после чего шустрые официанты заменили опустевшие бокалы наполненными. Кстати, говорил Ильич вполне разборчиво, не было еще никаких «сисек-масисек». Далее напряжение понемногу спало, присутствующие принялись выпивать и закусывать. Мы тоже не отставали, хотя Алла чувствовала себя как на иголках, что было заметно невооруженным глазом. И я ее понимал, ведь далеко не факт, что генсеку приспичит пообщаться именно с ней. А семья – дело святое.

Но в итоге ей все-таки пришлось беседовать с Леонидом Ильичом. Правда, сначала тот минут пять уделил Кобзону, явно о чем-то просившего партийного лидера, затем кинул какую-то шутку зардевшейся Ангелине Вовк, и только после этого его взгляд упал на Пугачеву.

– Мне понравилось ваше выступление, – причмокнув, заявил он. – Особенно «Посидим-поокаем», душевно. И остальные песни неплохие.

– Спасибо, Леонид Ильич, – хором выпалили Слободкин и Пугачева.

– Давайте, сочиняйте дальше, – напутствовал нас Брежнев, пождал нам с Павлом руки, чмокнул Пугачеву в губы и отправился дальше.

– Фух ты, теперь неделю руку мыть не буду, – вполголоса то ли пошутил, то ли всерьез сказал Слободкин. А мне почему-то наоборот захотелось побыстрее протереть ладонь салфеткой. Представил, как бы я реагировал, реши генсек меня поцеловать, как и Аллу, в губы… Да уж, а ведь никуда не денешься, еще и улыбаться будешь.

Где-то через час, наконец, стали закругляться. На прощание нам было велено влиться в дружные ряды собравшихся и принять участие в фотографировании с Брежневым. По иронии судьбы я оказался от Леонида Ильича через одного человека, между нами вклинилась какая-то немолодая тетка с медалькой «Заслуженный учитель школы РСФСР». Тут я как раз вспомнил просьбу Чистякова сфотатся с генсеком. Ну вот, Иван Степанович, ваша просьба выполнена. Нужно будет только договориться вон с тем лысым фотографом.

Оказалось, что и договариваться не пришлось. Нам сказали, что фото вышлют на адреса, указанные в наших паспортных данных как место прописки. Ну и здорово, не нужно дергаться лишний раз. А вот насчет фотографии с Высоцким хорошо бы все-таки подсуетиться. Кстати, завтра почти целый день делать нечего, прямо с утра наберу номер того самого Вержбовского, может, он уже проявил свои негативы и готов продать фотографию?

Своими планами я поделился со Слободкиным, когда мы втроем уселись в его «Волгу», и Павел одобрительно кивнул:

– Правильно, нечего затягивать. А то мало ли, потеряет негативы, и когда еще представится возможность запечатлеть себя с Владимиром Семеновичем… Аллочка, тебя домой? Поехали.

Глава 30

Не ожидал, что повесть «Забытые герои» удастся написать так же быстро, как и «Крепость на Суре». В первом случае вспомогательных материалов было побольше, тут же пришлось больше полагаться на фантазию. Но вот, что называется, пошло, и за неделю до нового, 1976-го года, я держал в руках рукопись повести на 130 машинописных листах.

– Зина, это тебе! С наступающим!

Я вручил Зинаиде немаленькую коробку шоколадных конфет, дождался восхищенного вздоха и откланялся, пообещав после праздников заявиться с очередным опусом, достойным как минимум Нобелевской премии по литературе.

На душе, несмотря на падавший с неба снег, пели соловьи и цвела весна. Да и снегу в этот отнюдь не морозный зимний вечер я был по-настоящему рад, захотелось даже с разбегу плюхнуться в пышный сугроб по примеру веселящейся ребятни.

Я неторопясь понимался по улице Кирова, перебирая в памяти события последних месяцев. Как волновался, когда Вале в конце ноября пришлось лечь на сохранение. К счастью, все обошлось, и сейчас моя супруга, отправившаяся в декретный отпуск, гордо рассекала по коммуналке со своим округлившимся животом. Как в очередной раз мотался в Москву, теперь уже целенаправленно для встречи с Тарковским. Я едва не опоздал на обратный поезд, так мы с Андреем Арсеньевичем увлеклись обсуждением будущего сценария к фильму. Он запланировал сделать проект международным, взять на роли американцев настоящих янки. Например, молодого актера Джека Николсона, моментально ставшего звездой после премьерного показа в конце ноября на чикагском кинофестивале фильма «Пролетая над гнездом кукушки». А на главную роль хотел пригласить Олега Янковского. Помня, что рано или поздно режиссер все равно снимет Янковского, я только пожал плечами, мол, не вижу ничего предосудительного в этой кандидатуре. Договорились, что к февралю я напишу сценарий, а он к тому времени уже начнет договариваться с киношным начальством. Эх, хорошо бы выгорело… Я про себя прикинул, что Тарковский снимет, скорее всего, 2-серийную ленту. Памятуя его уже снятый «Солярис» и еще задумывавшийся «Сталкер», наполненные философским подтекстом и с минимумом действия, я решил во чтобы то ни стало уговорить Андрея Арсеньевича добавить в картину экшна. И по ходу нашей первой деловой встречи уже сделал первые попытки, намекнув, что сюжет в книге и так растянут дальше некуда, а потому сценарий должен получиться более емким.

А вот наконец готова еще и рукопись про Золотаревское городище. Поскольку Георг Васильевич Мясников лично обещал мне помочь с ее публикацией, то завтра же попробую записаться к нему на прием. У меня есть номер телефона его помощника, с которым мы в сентябре объезжали учебные заведения города, презентуя первую мою историческую повесть, вот пусть Артур Вазгенович и поспособствует нашей встрече. И хорошо бы решить этот вопрос до нового года, а то знаем мы эти праздники, когда люди весь январь выходят из штопора.

Дома на ужин меня ждали пельмени со сметаной. Пельмешки обалденные, Валя лепила их сегодня сама, пользуясь наличием свободного времени. А нынешняя сметана на вкус не чета той, что будет в будущем… Да что рассказывать, такие вещи нужно пробовать!

Интерьер нашей комнаты немного изменился – его пополнили не только новогодние снежинки и еловые лапы, натыканные Валентиной по всем углам, но и две фотографии с моим участием. Одна была получена на днях по почте, вернее, в большом конверте было три одинаковых фото 15x20, где я был запечатлен стоявшим рядом с Брежневым после того самого банкета на Дне учителя. Одну из фотографий Валя вставила в рамочку и поместила на комод. А еще раньше на книжной полке заняла свое место фотография чуть меньшего формата, работы столичного фотографа Валерьяна Вержбовского, сделанная им в салоне Ники Щербаковой. На фото крупным планом были я и беседующий со мной Высоцкий, из-за плеча которого выглядывала Влади. Качественное, но тоже, к сожалению, черно-белое, как и с Брежневым. Далеко тут еще до цифровых технологий 21 века. К слову, пользуясь случаем, у Вержбовского я выкупил сразу десять фотографий разного размера. А вот негативы выцыганить у него так и не смог, хотя и предлагал весь полученный накануне за выступление на Дне учителя гонорар.

Вопрос о встрече с Мясниковым удалось решить на удивление легко. Выслушав по телефону мою просьбу, Багдасарян пообещал перезвонить, и действительно, всего через час в овощном магазине раздался звонок.

– Сергей Андреевич, это Багдасарян. Я поговорил с Георгом Васильевичем, он согласен вас принять завтра, в пятницу. Вы записаны на 10 утра, вас это время устраивает?

– Да, конечно, думаю, на работе проблем не будет.

На случай утреннего привоза я тут же вручил Тане червонец. Отдаст водителю, чтобы тот сам сгрузил картошку или что там будет куда надо. И утром с чистой совестью отправился в здание желтого цвета на площади Ленина.

Дежурный милиционер сверился со списком, проверил мои документы и только после этого показал, как найти кабинет Мясникова на третьем этаже. Оставив в гардеробе пальто, шарф и кроличью шапку, я поднялся наверх, постучал в указанную дверь и оказался в приемной. Немолодая и строгая с виду секретарша, выяснив, кто я и на сколько записан, процокала к двери в кабинет босса, постучала и, приоткрыв дверь, доложила обо мне. Затем кивнула: «Входите».

Забычив в пепельнице «беломорину», Георг Васильевич поднялся из-за стола и пожал мне руку.

– Ну что, Сергей Андреевич, показывайте вашу рукопись.

Я протянул папку, хозяин кабинета тут же ее открыл, прочитал пару абзацев и снова закрыл, положив на стол.

– На повесть потянет или сразу на роман? Скорее повесть? Тоже неплохо. Я постараюсь успеть прочитать ее до нового года… Надеюсь, что понравится, и тогда попробуем договориться с московским издательством. Кстати, я вас по телевизору видел, как вы выступали вместе с каким-то ВИА на Дне учителя, перед Леонидом Ильичом. Сначала, на общем плане, подумал, что просто похож на нашего Губернского. А потом вы запели, камера наехала – ну тут уж никаких сомнений! Как же вы умудрились там оказаться?

Пришлось рассказывать историю моего появления с «Веселыми ребятами» на торжественном мероприятии.

– И что, на банкете прямо с Брежневым сфотографировались? И фото с собой захватили? Ну-ка, ну-ка… Гляди-ка, действительно, вот Леонид Ильич, а вот и вы, всего через одного… Или через одну, если точнее.

– Георг Васильевич, а вот еще одна фотография, – набрался я наглости и протянул фото с Высоцким. – Имел честь пообщаться с известным актером и бардом, так он очень жалел, что ему до сих пор не удалось посетить наш замечательный город. Сказал, что готов даже выступить с концертом, если появится такая возможность. Георг Васильевич, а вы ведь могли бы поспособствовать в этом вопросе?

– Концерт Высоцкого в Пензе? Хм… Честно говоря, не знаю, как это может быть воспринято Львом Борисовичем… Я посоветуюсь с моим непосредственным руководством, тогда смогу дать вам точный ответ. А вообще можно было устроить концерт в пензенской филармонии. Мне как-то в Москве довелось попасть на его выступление – душевно поет товарищ, с таким, знаете, надрывом… И люди пойдут, более чем уверен, аншлаг будет обязательно.

– Так можно не одним днем обойтись, а сделать два или три концерта, – ввернул я от себя. – Опять же, материальная помощь филармонии не помешает, выручка-то неплохая должна быть.

– В корень зрите, Сергей Андреевич, я ведь как раз об этом первым делом и подумал. Дела в областной филармонии идут ни шатко ни валко, план по выручке недовыполняют. Директор плачется, мол, чтобы такие деньги собрать, нужно каждый месяц давать чуть ли не по двести концертов, а у него всего восемь коллективов. А Высоцкий пару раз аншлаг соберет, даже без большой накрутки на входные билеты – и уже дышать легче. Так что постараюсь пробить площадку для Владимира.

Оставшиеся до Нового года дни прошли в приятных хлопотах. Валя то и дело гоняла меня по магазинам и рынкам, готовя новогодний стол. В этот раз, как и обычно, на кухне в новогоднюю ночь соберутся все соседи, чтобы под звон бокалов с шампанским проводить год уходящий и встретить новый. Для меня же такая встреча Нового года в коммуналке станет первой, но поскольку с соседями мы уже собирались на посиделки, то был настроен на позитив.

Пытались мы вытащить из столицы Ленку, но она решила встречать праздник в Москве с друзьями, пообещав, если получится, вырваться в Пензу попозже. Так что Новый год встречали в узком «коммунальном» кругу с веселым татарином, его тихой супругой и еще боле тихой Анной Павловной. Дети Рината и Айгуль уже спали, поэтому мы старались особенно не шуметь. Да и старушка посидела минут тридцать после боя курантов, откушала оливье и горячее, а потом утекла в свою комнатушку. Мы же праздновали до двух ночи, поглядывая в экран вытащенного мною на кухню телевизора, где показывали «Голубой огонек». Первый мой Новый год в прошлом, и скорее всего, далеко не последний.

Я уже привык к этому миру, и в чем-то он стал мне нравиться, несмотря на отсутствие сотовых телефонов, компьютеров и интернета. А может быть, как раз из-за отсутствия всех этих достижений будущего. Люди не сидят часами у мониторов, строча сообщения в социальных сетях, а общаются вживую. И пишут не СМС, а письма, отправляя их в конвертах, еще не догадываясь, что через каких-то двадцать-тридцать лет эпистолярный жанр канет в прошлое.

А вечером 1 января на центральном телевидении состоялась премьера комедии Рязанова «Ирония судьбы или с легким паром». В свое время этот фильм всех уже достал частотой новогодних показов, а сейчас это настоящая сенсация. Мы смотрели его, доедая вчерашний оливье из одной большой салатницы, периодически сталкиваясь вилками. Я не смог удержаться, в нескольких местах опережал героев, произнося их фразы, чем в итоге заслужил от Вали подзатыльник.

– Откуда ты все знаешь, уже видел, наверное, где-то комедию?

– Так это же премьера, где я мог ее видеть? Это, милая, мой экстрасенсорный дар.

– Какой дар?!

– Не знаешь, кто такие экстрасенсы? Это люди, обладающие необычными способностями. Одни предсказывают будущее, как болгарская Ванга, другие лечат прикосновением рук, третьи видят призраков…

– Это ты что же, ясновидящий что ли?

– Получается, так, – сделал я серьезную мину, но на жену это не подействовало, и она со смехом отвесила мне еще один шутливый подзатыльник.

На работу я вышел только 6-го января, в понедельник. Начальство дало нам возможность погулять как следует, рассудив, что горожане заранее затарились овощами, и если магазин будет закрыт в первые дни после Нового года, то это ничего не решит. А праздничные дни я откровенно маялся бездельем. Мелькнула было мысль, что не мешало бы перепечатать заранее Акунина, пока в «ридере» еще живой аккумулятор. А то где я его буду искать? Припрусь такой весь из себя в магазин «Электроника», вытащу гаджет, и начну требовать к нему аккумулятор? То-то продавцы удивятся!

К слову, Валя призналась, что все-таки обнаружила электронную книгу, забравшись в сумку, когда меня не было дома. Но не поняла, что это такое, поскольку агрегат был выключен. Пришлось срочно придумывать версию, что это миниатюрный магнитофон, подаренный мне Слободкиным, чтобы я мог записывать рождавшуюся в голове мелодию. Хорошо еще. Валя не попросила продемонстрировать, как он работает, иначе бы спалился моментально. Так что в дальнейшем при Валентине я включать «ридер» не рисковал.

Мысль начать работу с текстами Акунина побыстрее была здравая, но из-за праздников пришлось вынужденно бездельничать. А объемы того, что мне предстояло сделать, впечатляли, даже страшно было подумать, как я буду все это перепечатывать. Этак я полгода из-за пишущей машинки по вечерам вылезать не буду.

Ну а куда деваться?! Сам поставил себе задачу, сам и буду ее решать. Мало ли, как оно в будущем сложится, а НЗ в виде рукописей пусть себе лежит дома в столе. Если в жизни станы ничего кардинально не изменится, и к власти в 1985-м придет Горбачев, затеет Перестройку – то акунинские вещи уже можно будет нести в печать. А если… Нет, пятнистого на пост генсека никак нельзя, нужно протаскивать кого-то другого. Правда, как я это буду делать, даже став, к примеру, известным писателем – совершенно не представлял. Писатель – не член Политбюро, а я даже и не член партии, куда, собственно, особо-то и не стремлюсь.

Кстати, может, очередное письмишко в ГРУ состряпать? Написать, что Михал Сергеич – глубоко законспирированный враг народа, хотя скорее всего он просто дурак и карьерист – намекнуть, что хорошо бы его отправить из Краснодара в Колыму по этапу? Да уж, мечтать не вредно. Нужно выходить на кого-то из больших дядек, и открывать карты. Снова начал перебирать в уме фамилии, и вновь пришел к выводу, что наибольшее количество баллов по моей шкале набирает руководитель Белоруссии Машеров. Но как до него добраться, как войти в доверие? Я уже и Брежневу руку жал, а Петра Мироновича еще в глаза не видел.

Блин, сколько всего нужно сделать, а время поджимает. Это только кажется, что страна увязла в болоте «застоя», а часы-то тикают, и каждый день приближает мою Родину к краху, из которого будет пытаться ее вытащить Путин чуть ли не в одиночку. Разве что на Шойгу он сможет опереться в будущем, а по большому счету вокруг него те же карьеристы и коррупционеры, имя которым – легион. Иногда ВВП мне напоминал своего рода Дон Кихота, воющего с ветряными мельницами. А тогда, получается, Шойгу – Санчо Панса? Забавное сравнение, Сергей Кужегетович совсем непохож на толстого весельчака, оседлавшего осла.

Но на самом деле смешного тут мало. Не хочется доводить страну до такого, ой как не хочется… А потому, дорогой ты наш Сергей Андреевич, изволь подобрать сопли и вперед, грудью на вражеские амбразуры. Может, еще и повезет остаться в живых, а не повезет – оставишь о себе воспоминания в виде книг, песен… и сына. Или дочери? А-а, неважно, родила бы уже что ли Валюха быстрее! По срокам будет конец января или начало февраля, и я наконец возьму на руки закутанного в пеленки нового гражданина СССР.

Глава 31

Следующий месяц оказался насыщен событиями, сменяющими друг друга с калейдоскопической быстротой. Главным, безусловно, стало рождение сына, случившееся 30 января. Сына, как я и хотел! Ну а разве могло быть по-другому?! Если мужик сказал сын – значит сын! Даниил Сергеевич, по-моему, вполне прилично звучит.

Всю ночь с 29 на 30 января я просидел в приемном покое больницы имени Семашко, не находя себе места. И когда наконец в половине третьего утра мне, уже державшемуся из последних сил, объявили, что я стал отцом очаровательного малыша весом 3200, моему счастью просто не было предела!

К Валентине, понятное дело, никто меня пускать не собирался. Только на следующий день, кое-как отоспавшись, и оказавшись со скромным букетом под стенами роддома, я наконец смог лицезреть в окне второго этажа улыбающуюся супругу с каким-то кульком на руках. Валя развернула кулек в мою сторону, и я увидел маленькое, розовое и сморщенное личико, к которому тут же преисполнился невероятной нежности. Да и к любимой тоже, подарившей мне это чудо. Заодно и ко всему миру, к каждому прохожему, к каждому деревцу и кустику, каждой падающей с неба снежинке… Охренеть, это же надо было кануть в прошлое на сорок лет, чтобы испытать радость отцовства!

А до того я успел еще раз встретиться с Мясниковым, который за новогодние праздники не только осилил мою очередную повесть, но и успел внести карандашом на полях рукописи правки и дополнения. Причем все его замечания оказались по делу. Когда я предложил забрать рукопись и заново ее перепечатать уже с его правками, Георг Васильевич заявил, что не хочет меня напрягать лишний раз, а поручит это дело своей секретарше, которая все равно большую часть времени бьет баклуши. А если точнее, то вяжет носочки и шарфики.

– Когда будет готово, при первой оказии, как окажусь в Москве, заеду в издательство «Художественная литература», – поделился планами второй секретарь обкома КПСС. – Со своим знакомым я уже созвонился, он все организует в лучшем виде. В том числе найдет хорошего иллюстратора. Выпуск книги тиражом 10 тысяч экземпляров оплатим из наших фондов. Да и вам там какой-то процент в качестве гонорара оговорен. И вот еще… Если вы не против, Сергей Андреевич, я тут аннотацию набросал, вот, гляньте.

Он протянул мне лист бумаги, где от руки более-менее разборчивым почерком было написано:

«Что мы знаем об истории Сурского края? Что происходило на этих землях до 1663 года, считающегося годом основания города Пензы? Ответы на эти вопросы в своей книге „Забытые герои“ попытался дать молодой пензенский писатель Сергей Губернский. В исторической повести, написанной в захватывающем, приключенческом жанре, описывается история первой половины XIII века, когда через земли, населенные буртасами, проходили несметные полчища хана Батыя. Но небольшое буртасское поселение оказало серьезное сопротивление татаро-монголам. События описываются от лица подростка, ставшего свидетелем кровавой битвы, сумевшим выжить и донести свои воспоминания до потомков. Приятного чтения!».

– Неплохо, мне нравится, – потрафил я самолюбию Мясникова.

– Тогда оставляем, хотя я, может быть, что-то еще и в аннотации поправлю. Что касается Высоцкого, то могу обрадовать: вопрос в Министерстве культуры РСФСР решен положительно, хотя и пришлось поплакаться по поводу срывающегося плана в филармонии. Кстати, и с директором филармонии мы это дело обговорили, он готов принять барда в любой день, но лучше, чтобы это было обговорено заранее, потому что нужно будет успеть отпечатать и расклеить афиши. У вас же есть контакты администратора артиста? Тогда созванивайтесь, договаривайтесь, когда удобно Высоцкому, пусть приезжает хоть на три дня.

Звонок в Москву я не стал надолго откладывать. Администратор Валерий Павлович Янклович, чей телефон мне написал Высоцкий, сначала выспросил, как я познакомился с его подопечным, потом поинтересовался, какие гарантии, что я их не кину. Именно так и сказал: «Какие гарантии, что вы нас с Володей не кинете? Сами понимаете, так вот, по телефону, позвонить может кто угодно. Расклеят афиши, соберут деньги – и ищи ветра в поле». Я сослался на Мясникова и директора пензенской филармонии, подумав задним числом, что кому-то из них и нужно было договариваться, а не спихивать на меня. Валерий Павлович сказал, что позвонит в филармонию, и если там подтвердят, то вопрос приезда Высоцкого решится скорее всего без проблем. После чего предложил мне перезвонить ему на следующий день. В итоге после двух дней созвонов меня поставили в известность, что Высоцкий приедет в Пензу сразу на три дня – 12, 13 и 14 февраля, с пятницы по воскресенье. И якобы этот вопрос с директором нашей филармонии Яковом Борисовичем Кацманом уже согласован, так что меня сейчас просто ставят в известность. Ну и на том спасибо! Собственно говоря, я и не рассчитывал с этого что-то поиметь. Приедет знаменитый бард, споет для земляков – уже приятно. А то ведь в той реальности до нашего городка он так и не добрался.

Между тем я переписал «Марсианина» в пригодном для кинематографа ключе, и успел съездить в столицу, где мы с Тарковским обсудили сценарий. Больше трех часов Андрей Арсеньевич вчитывался в мою рукопись, по примеру Мясникова делая на полях пометки, и в итоге одобрительно кивнул:

– Думаю, с этим материалом можно работать.

Затем рассказал, что должен показать сценарий в Госкино, где должны утвердить и его, и актерский состав, а также выделить деньги на съемочный процесс.

– Хорошо бы в этом году уже приступить к съемкам. Тем более что у Янковского на 1976-й пока вполне приемлемый график, и он согласился сыграть главную роль, даже еще не прочитав сценарий. Хотя я отдал Олегу рукопись вашего романа для ознакомления, только вчера созванивались, он сказал, что ему понравилось.

Договорились оставаться на связи. Тем временем я решил серьезно заняться изучением нотной грамоты. Мало ли, вдруг еще придется использовать ненаписанные пока песни в целях личного обогащения! Кто ж знает, как жизнь повернется… С нотами оно как-то сподручнее, чем напевать мелодию каждый раз или наигрывать на гитаре.

Решил обойтись для начала самоучителем, купленным в книжном магазине за рупь двадцать. Выяснилось, что я не безнадежен, сумел одолеть нотную грамоту меньше чем за две недели, надоедая готовившейся ложиться с больницу Вале своим треньканьем на гитаре. Зато когда сыграл предложенную в книге «Сюиту для лютни: канцона и танец», известную позже как мелодия песни «Город золотой» – супруга мне даже зааплодировала. Автором произведения значился Франческо Канова да Милано, но где-то в будущем мне попадалась ссылка, что музыку написал все же советский лютнист Владимир Вавилов, зачем-то прибегший к мистификации. Впрочем, неважно, главное, что я вроде бы начал разбираться в нотах. Из того же самоучителя сыграл еще одну старинную мелодию, вроде бы ничего так, для сельской местности сойдет.

Вместе с Валей мы посмотрели по ЦТ финал конкурса «Песня года», где Пугачева исполнила и «Арлекино», и «Миллион алых роз». Валю, как автора стихов ко второй песне, приглашали на финал, но ввиду своего положения она вынуждена была отказаться. Так что Паулс отдувался в одиночку.

После родов согласно положению Валентина должна была провести в роддоме как минимум неделю. Навещал я ее каждый день, в перерывах между разгрузками. Кормили в больнице хорошо, как уверяла меня любимая, так что поэтому никакого доппайка ей не требовалось. Единственное, попросила яблок, поскольку в больничный рацион фрукты не входили.

– Вы там с Танюшкой посмотрите что получше.

– Кстати, в воскресенье она со мной напросилась к тебе.

– Приходите, конечно, буду вам только рада.

Мы сидели с ней в больничном коридоре, мимо сновали санитарки, солидно шествовали доктора, аккуратно передвигались беременные и только что родившие. Я держал в своих ладонях ее ладони, испытывая гамму самых разных чувств.

– Спасибо тебе, любимая, – выдохнул я, легко касаясь своими губами ее губ.

– За что это? – вскинула она вверх дуги бровей в притворном удивлении.

– За что? За то, что ты есть у меня.

– И тебе спасибо, что ты у меня тоже есть.

Эх, хорошо-то как… И не хочется думать о будущем, которое нужно менять, неспроста же меня сюда закинули неизвестные «благодетели». Хоть бы один раз какой знак подали, намекнули, зачем я тут. Нет, молчат, подлецы! Вот и выживай тут как хочешь. А что делать – кручусь, как белка в колесе.

Кстати, за время вынужденного отсутствия жены я предпринял еще одну попытку посещения подвала, послужившего порталом при перемещении из будущего в прошлое. Забрался в давешний тупичок, почесал затылок под кроличьей шапкой и побрел обратно. На 99 процентов я был уверен, что хоть оббей я свои лбом все углы в подвале – ничего не произойдет. Но в то же время как-то не хотелось рисковать. А вдруг получилось бы вернуться в будущее? Получится, что жена и сын остались бы в 1976-м, а я оказался в 2015-м?! Ну на фиг такие расклады! Привык я уже как-то к этому времени, к этим людям, да и понравилось быть восходящей звездой советской (а может и мировой – чем черт не шутит!) литературы.

А вот насчет подвалов мысль интересная. По ним у меня еще в бытность учителем истории был собран серьезный материал, я был лично знаком с «певцом пензенских подземелий», журналистом Владиславом Самсоновым. В это время никто еще научную базу под подобные исследования не подводил, а о подземных ходах Пензы можно написать если не докторскую, то минимум кандидатскую диссертацию. Художественное произведение тут вряд ли прокатит, только документальное, и желательно снабдить бы его фотографиями. Посему надо приобретать какой-нибудь «Зенит» и учиться по старинке проявлять пленку и печатать фотоснимки. Да и семейный фотоальбом не мешало бы завести, а то у нас с Валей пока всего одна совместная фотография, сделанная минувшей осенью в фотоателье накануне Дня рождения супруги.

А заодно в таком деле, как исследование подвалов, не мешало бы заручиться помощью Мясникова. В том, что Георг Васильевич не откажет, я почему-то был уверен. И, забегая вперед, в своих ожиданиях я не ошибся.

Глава 32

Встречать жену с сыном на выписке из роддома я приехал на такси – черной «Волге», с шикарным букетом роз, купленных на рынке у представителя южной национальности. В тот момент невольно вспомнилось ресторанное побоище с участием сынов солнечного Азербайджана. Ведь первое время после той разборки я исподволь ожидал, что может произойти что-то нехорошее, кто-то из участников потасовки может попытаться мне отомстить. Как-никак протоколы составлялись при них, и мое имя и фамилию, а также домашний адрес они вполне могли запомнить. Но пока Бог миловал, и я уже, честно говоря, подзабыл про то происшествие. А сейчас вот, протягивая носатому продавцу двенадцать десятирублевых купюр за девять алых роз, вот вспомнилось.

На выписке нас с Валей и Данькой сфотографировал местный фотограф, кормящийся с таких вот молодых мам и пап. Это еще раз натолкнуло меня на мысль скорейшего приобретения фотокамеры. Не то что мне было жалко каких-то три рубля, но все же нужно будет подсуетиться с личным фотоаппаратом.

Дома Валя сразу занялась ребенком. Прогнав любопытных соседей, которые уже стали надоедать своим сюсюканьем, жена заставила меня набрать в заранее купленное детское корыто теплую воду и притащить все это в комнату. Отныне было запрещено устраивать разного рода проветривания и сквозняки. Показала, как нужно купать младенца, придерживая ему головку над уровнем воды. Глядя на гугукающего карапуза, я не мог удержаться от идиотской улыбки.

На следующий день с санкции Валентины, мечтавшей иметь фото сына в неограниченном количестве, отправился по магазинам, торгующим фототехникой. Мелькнула мысль вытащить из подвала свой телефон, но тут же и угасла. Во-первых, я тут же спалюсь с этим гаджетом из будущего, во-вторых, качество фото на нем было далеко от совершенства. Да и видеоролики были не ахти. Так что пусть пока лежит, вместе с российским паспортом.

Более-менее приличный ассортимент обнаружил в одном из отделов ЦУМа. Подкованный в вопросах техники продавец, чем-то смахивающий на Миронова в фильме «Берегись автомобиля», обвел рукой свои владения:

– Что вам показать? На какую сумму рассчитываете?

У меня в кармане было что-то около 600 рублей, но я попросил для начала показать что-нибудь среднее по цене и неплохое по качеству.

– Самый ходовой товар – «Зенит-ЕМ», – взял в руки камеру продавец и принялся крутить ее перед моим носом. – Это малоформатный зеркальный фотоаппарат с зеркалом постоянного визирования… Вижу, для вас все эти термины еще темный лес. Может быть, начнете со «Смены-М»? Очень практичный, легкий в обращении аппарат, и стоит всего 15 рублей.

– А что-нибудь посерьезнее?

– Ну тогда опять же «Зенит-ЕМ». Вместе с объективом «Гелиос-44М» обойдется в 140 рублей. Понимаю, для вас это, может быть, месячная зарплата, но качество того стоит.

– То есть, как я понимаю, это самый крутой фотоаппарат, который у вас есть?

Я уже собрался лезть за кошельком, когда продавец воровато оглянулся и заговорщицким голосом произнес:

– Есть тут у меня одна вещица, для товарища оставлял, но он отказался в последний момент.

Он еще раз оглянулся и извлек из-под прилавка невзрачную на вид коробку, на которой было написано «Praktika LTL».

– Немецкое качество, вечная машинка, отдам за 500, и то только потому, что мимо кассы, без чека.

– Мимо кассы, говорите? А если я из ОБХСС?

Продавец негромко рассмеялся, делая вид, что оценил шутку, но в его глазах все же промелькнула искра настороженности.

– Ихнюю братию я за версту чую, не похожи вы на подставного… Нет, в самом деле, если дорого – берите «Зенит». Но он может через полгода посыпаться, а «Praktika» десять, а то и двадцать лет прослужит без ремонта. Поверьте, немцы умеют делать хорошие вещи. А уж качество снимков – вообще сказка. Оптика – лучшая в мире! У меня и самого такой же фотоаппарат. Вот, смотрите, как раз на работу захватил снимок, мы на дне рождения фотографировались, видите, какое четкое изображение. Причем снято на обычную «Тасму».

Снимок действительно был отличный, хотя и черно-белый. Думаю, даже на фоне будущих цифровых «зеркалок» из Японии не затерялся бы.

– А показать можете аппарат, или так в коробке и продаете?

Минут через двадцать я покинул ушлого продавца, с кошельком, облегчившемся на 570 рублей. К камере пришлось покупать пленку, фотоувеличитель, красный фонарь, глянцеватель, реактивы, ванночку и пачку фотобумаги. Продавец был доволен, хотя справедливости ради намекнул, что проявку и печать можно заказать в фотоателье. Но тут уж уперся я, мол, не хочу ни от кого зависеть. Тем более на носу своя квартира, уж там можно будет развернуться на полную. А потом как-нибудь можно попробовать и на цветную пленку поснимать. У этого жука опять из-под прилавка покупать не стану, в Москве, где я бываю наездами, наверняка дешевле выйдет. Кстати, заодно и гляну там цены на такой вот аппарат. Надеюсь, он меня не сильно ободрал, слупив пять сотен.

Валя немного прибалдела от таких цен, но потом махнула рукой. Мол, если снимки будут хорошие – денег не жалко, еще заработаем. Ну а что, кину Слободкину песню-другую – и пусть радуется. Да и с журналов время от времени капают гонорары. Вон «Марсианина» уже собрались издавать отдельной книгой, звонили из издательства, просили подъехать, согласовать условия договора.

В тот же вечер нащелкал дома целую катушку пленки, и тут же отправился проявлять в ванную, предупредив соседей, чтобы в ближайшие минут тридцать не вздумали мне мешать, иначе пленка засветится.

Пленка на бельевой веревке высохла относительно быстро, и чтобы не откладывать на утро, я тут же принялся печатать снимки. Ближе к полуночи работа, наконец, была закончена. Да уж, немцы есть немцы, даже при всей моей косорукости и непрофессионализме снимки получились великолепного качества.

Пока я занимался выпиской жены из роддома и осваивал фотоаппаратуру, на афишных тумбах города уже появились плакаты с портретом Высоцкого. 12-го и 13-го концерты начинались в семь вечера, а в воскресенье – в 12 и 16 часов. Причем Высоцкий появлялся во втором отделении, а в первом выступал какой-то местный ВИА. Сходить, что ли… Интересно, почем билеты?

Однако тащиться в одиночку, оставив жену с ребенком дома, не очень-то хотелось. В итоге решил, что можно обойтись и без концерта Высоцкого. Но вот сам Владимир Семенович решил, что без меня ему почему-то будет в Пензе затруднительно.

Звонок в овощном магазине раздался в день первого концерта Высоцкого, едва я только успел разгрузить утреннюю машину.

– Але, Сергей Андреевич? Это Кацман, Яков Борисович, директор филармонии. Мы сегодня с товарищами встретили утренним поездом Владимира Семеновича, так он интересовался каким-то грузчиком, с которым познакомился в Москве. Очень хотел с ним встретиться. Я, признаться, и понятия не имел, что это вы, пока мне не подсказал администратор артиста Валерий Павлович. Хорошо, что вы ему свой номер оставили, вот по нему сейчас и звоню. Сможете подойти сегодня на репетицию к трем часам дня в филармонию?

– Сейчас определимся… Татьян, у нас во сколько машина должна прийти? В четыре? Але, Яков Борисович, к трем смогу подойти, но к четырем обязан быть в магазине, иначе машину разгружать некому будет. Так что много времени Высоцкому уделить не смогу.

– Ну это вы уже сами там с Владимиром Семеновичем решите. Главное, что я вас нашел. В общем, буду рад вас видеть в три часа у нас в филармонии. На вахте предупрежу, чтобы провели за кулисы.

Без пяти три я распахнул двери филармонии, располагавшейся в те годы на перекрестке улиц Московская и Кураева. Чаевничающая бабуля с повязкой на рукаве, узнав, что меня пригласил лично ее начальник, окликнула изучавшую график концертов девушку в сарафане и кокошнике:

– Снежанка! Ну-ка проводи товарища к сцене, там его Яков Борисович ждать должен.

Еще двигаясь коридорами, услышал знакомый хрипловатый голос, усиленный динамиками. «Раз, раз. Закусочная, сосисочная…» Похоже, Владимир Семенович знакомился с акустической аппаратурой.

Вскоре сквозь широкую щель между кулис я увидел кусок сцены и на ней барда, продолжавшего пока только выговаривать специфические слова и фразы.

– Товарищ звукорежиссер, как вас зовут?

Из будки с другого конца зала раздалось невнятное бормотание, но Высоцкий вроде бы расслышал, что хотел.

– Алексей, если можно, убавьте пожалуйста высокие частоты, а низкие, наоборот, прибавьте… Раз, раз… Падал ниже земли, что ж вы, кони мои привередливые, как четыре стены… Так, хорошо, и средние немного добавьте. Идет охота на волков, идет охота… Вот, вот так и оставьте! А сейчас с гитарой попробуем.

– Яков Борисович, – тронула за рукав Снежана низенького толстячка с большой залысиной, обрамленной черными, кучерявыми волосами. – Это к вам.

Обладатель залысины и крупного носа обернулся в мою сторону, смерил меня взглядом, затем неожиданно широко улыбнулся:

– А вы, наверное, тот самый грузчик, Сергей Андреевич?

– Угадали, он самый.

– Валерий Павлович, – обратился он к пробегавшему мимо щекастому, курчавому мужчине с солидной щелью в зубах, как у Пугачевой. – Губернский пришел, которым Владимир Семенович на вокзале интересовался.

– А-а, тот самый грузчик? Очень приятно! Валерий.

– Сергей, – я пожал протянутую руку.

– Сейчас Володя закончит репетировать, тогда пообщаетесь.

Ждать пришлось минут пятнадцать. Наконец Высоцкий снял с шеи ремень гитары, и с инструментом в руках направился в нашу сторону. Увидел меня, улыбнулся и протянул руку:

– Пришел все-таки! Сергей, если я не ошибаюсь?

– Угу, Сергей Губернский.

– Вот, товарищи, человек работает грузчиком, а между тем пишет книги и песни. Познакомились в Москве на квартире у одной хорошей знакомой. Можно сказать, благодаря ему я и приехал с концертами в Пензу… Сергей, ты сам-то как, почтишь своим вниманием мои выступления? Один придешь или с женой?

– Жена только что из роддома выписалась. С мальцом сидит, ей сейчас не до концертов.

– Поздравляю! Первенец?

– У меня да, у жены второй. Дочка у нее уже взрослая.

– Все равно молодцы! Валера, выпиши человеку контрамарку… На какой день тебе удобнее? На воскресенье нормально будет? На второй, четырехчасовой? А давай-ка, поскольку это будет мое последнее выступление, съездишь с нами на ужин, пообщаемся спокойно, неторопясь, а то у Ники все как-то бегом, а мужик ты интересный мне показался. Валер, у нас поезд в воскресенье вечером? В половине восьмого? Ну тогда часа два-три у нас будет в запасе. Так что, Сергей, после концерта проходи за кулисы, и присоединяйся к нам.

Пригласительный Валерий Павлович тем не менее выписал на двоих. Мне достались места в четвертом ряду, почти по центру. Как я понял, эти места директор филармонии придерживал для блатных и начальства.

– А что Мясников, придет? – поинтересовался я у Кацмана.

– Обещал, если время позволит, обычно Георг Васильевич любит бывать на наших концертах, а уж тем более, когда приезжие гастролеры выступают.

После чего я помчался на работу, так как время уже поджимало. Успел аккурат к приезду машины с картошкой. Вечером дома показал Вале контрамарку и рассказал про приглашение на ужин.

– Иди, конечно. И Рината что ли с собой возьми, не пропадать же втором месту. На фуршете много не пей… У Даньки, кстати, животик вроде как побаливает, жиденько сходил. Я тут тебе на бумажке написала, что надо в аптеке купить.

К творчеству Высоцкого, как признался Ринат, он был равнодушен. Но сходить, послушать знаменитость на халяву не отказался. Я Рината заранее предупредил, что после концерта его покину, поскольку обещал Высоцкому с ним отужинать.

– А куда поедете?

– Без понятия, про это никто при мне распространялся. Да и правильно, если держат заведение в секрете, а то набегут всякие любопытные… Не в твой адрес, Ринат, – засмеялся я, – не обижайся.

Подходя вместе с соседом воскресным днем в половине четвертого к филармонии, я понял, что попасть внутрь будет довольно затруднительно. Улицу запрудила огромная толпа, то и дело слышались выкрики: «Товарищи, у кого есть лишний билетик?» Тут же крутились и спекулянты, просившие втридорога за заветный кусочек бумаги.

В фойе шла бойкая распродажа рублевых открыток с черно-белым изображением Владимира Семеновича, чем занимался лично Янклович. Меня он в толпе не заметил, а я не стал привлекать к своей персоне внимание.

Концерт пришлось начинать с 15-минутным опозданием, поскольку зрители все тянулись и тянулись. Но вот, наконец, все расселись, в зале погас свет, и на сцене появился вокально-инструментальный ансамбль «Ариэль».

Понятно, что все ждали Высоцкого, понимали это и сами музыканты. Но, несмотря на то и дело раздававшиеся из зала выкрики: «Высоцкого!», отработали программу с полной самоотдачей. Мне коллектив понравился, выступил он вполне профессионально, да и некоторые песни приятно ложились на слух. «Ариэль» вполне мог бы составить конкуренцию многим более известным группам того времени.

Появление на сцене Владимира Высоцкого было встречено настоящей овацией. Бард, одетый в скромный свитер, из-под которого торчал воротник рубашки, темные брюки и черные ботинки, поклонился и сразу начал выступление с песни о войне. После еще пары композиций, посвященных военной тематике, перешел к более популярным в народе песням. Паузы между ними заполнял рассказами из жизни театра на Таганке, баловал публику какими-то интересными фактами своей биографии. Со сцены его долго не хотели отпускать, пришлось «на бис» исполнять «Баньку по-белому».

К гардеробу, хотя это и было очень нелегко, я пробился одним из первых, памятуя, что мне нужно ждать Высоцкого за кулисами. Схватив пальто и неизменную кроличью шапку, коридорами прорвался к гримерке, где Кацман в одиночку сдерживал толпу поклонников, надеявшихся получить автограф Высоцкого или хотя бы просто прикоснуться к барду.

Увидев меня, Яков Борисович замахал рукой:

– Сергей Андреевич, давайте, проходите.

Под завистливыми взглядами фанатов просочился в гримерку, где помимо Владимира Семеновича находился его администратор. Высоцкий выглядел уставшим, немного бледным, вытирая платком шею, но, увидев меня, улыбнулся:

– О, привет, присаживайся. Как тебе концерт?

– Здорово! Зал стоял на ушах.

– Ну, значит не зря приехал. Да, Валер, не зря?

Валерий Павлович согласно покивал и отправился на выход. Вернулся он через минуту:

– Володь, народ автографов просит.

Следующие минут десять Высоцкий ставил подпись и дату на открытках со своим изображением и обычных тетрадных листочках. Наконец утомительная, но приятная процедура была закончена, и Янклович дал команду выбираться из гримерки и двигаться к служебному выходу.

– Цветы возьмете? – поинтересовался директор филармонии.

– На кой они нам, – отмахнулся Янклович. – Только мешать будут. Своим женщинам раздадите.

Валерию Павловичу на пару с Кацманом пришлось пробивать дорогу, третьим шел Высоцкий с закованной в кофр гитарой, я замыкал процессию. Путь проделали чуть ли не бегом, спасаясь от самых неугомонных поклонников артиста.

Во дворе нас поджидала служебная «Волга» с водителем. Высоцкого усадили на переднее пассажирское сиденье, мы же с директором и администратором уселись сзади. К счастью, габариты «Волги» позволяли не сидеть друг у друга на коленках, так что до загородного ресторана «Засека» мы добрались, можно сказать, с комфортом.

Непонятно откуда они выяснили, что здесь появится Высоцкий, но и возле ресторана нас поджидало несколько поклонников барда, оживившихся при появлении кумира. Когда Владимир Семенович приветственно помахал им рукой – они разве что не описались от восторга. Мне почему-то стало их немного жаль. Сам-то я пока не видел, отчего так можно фанатеть. Ну поет, ну на надрыве, душевно, но я всегда отдавал предпочтение мелодичной составляющей, а не текстам. Снялся в десятках фильмов, из которых мне по вполне понятным причинам больше всего запомнился телесериал «Место встречи изменить нельзя», кстати, еще не снятый. За роль Глеба Жеглова Высоцкого можно уважать. В «Служили два товарища» тоже неплохо сыграл. В театре я его не видел. Думал, что только после смерти актера развернется настоящая кампания по его обожествлению. Но гляди-ка, и при жизни у него хватало обожателей.

В ресторане, со стороны напоминающем этакий боярский терем, нам отвели небольшой зал. Сервировка внушала уважение, видно, что персонал расстарался. Однако, в отличие от Кацмана и Янкловича, Владимир Семенович ел немного. Зато водку в себя вливал рюмку за рюмкой и постоянно дымил «Мальборо». А между делом прямо на салфетке сочинял какое-то стихотворение.

«Помрет же ведь от своих вредных привычек в расцвете лет, – невольно подумалось мне. – Или он без этого дела вообще творить не может?!».

В какой-то момент Валерий Павлович и Яков Борисович вместе куда-то вышли, захватив свои портфели. Не иначе, отправились утрясать финансовые дела. Интересно, сколько Янклович положит себе в карман, а сколько отдаст Высоцкому? Что-то мне подсказывало, что денежными вопросами бард совсем не интересовался.

Воспользовавшись отсутствием свидетелей, я решился на откровенный разговор. Ну или почти откровенный, поскольку открываться полностью относительно своей персоны даже перед Высоцким не собирался.

– Владимир Семенович…

– Давай без отчеств, старик.

– В общем, я что хочу сказать… Завязывал бы ты с вредными привычками. Сведут они тебя в могилу.

Высоцкий усмехнулся, глядя куда-то вбок.

– Старик, не ты первый мне это говоришь. Да я и сам все понимаю, здоровье сдавать начало, сердечко пошаливает. Пытался бросить и пить, и курить, к гипнотизеру Маринка водила – ничего не помогает. Обещают теперь какую-то ампулу вшить, вроде как лучше еще ничего не придумали.

– А ты, случайно, на наркотики не подсел?

– Наркотики?! Да ты что, Серега, еще я с этим дерьмом не связывался!

– Ну хорошо, если так…

Значит, еще не дошло до этого. Вон как вскинулся, такое не сыграешь. И тут вдруг вспомнилось интервью некоего Виталия Манского, в котором он рассказывал, как именно этот самый Янклович доставал Высоцкому наркотики в последние годы его жизни. Якобы бард перед ним даже ползал на коленях, вымаливая очередную ампулу. Представить Владимира Семеновича ползающим перед кем-то на коленях я решительно не мог, тем более перед этим пузатеньким, самоуверенным типом. Но… Слов из песни, как говорится, не выкинешь.

– Пойми, Володь, со здоровьем нужно что-то делать. Вот помрешь, не приведи Бог, через год-другой, а сколько еще мог бы хорошего сделать, в скольких фильмах сняться, сколько песен сочинить…

– А Пушкин до сорока не дожил, Лермонтов до тридцати! Есенин умер молодым, Маяковский… Но это же не помешало им стать гениями! Нет, старик, не подумай, что я сейчас себя причисляю к сонму гениев, но мне кажется, что к своим тридцати восьми я тоже сделал немало.

«О, батенька, куда вас понесло… От скромности вы не умрете, а умрете от острой сердечной недостаточности. А все равно жалко человека, сгорает без остатка, совсем себя не щадит».

– По-хорошему, уехать тебе хотя бы на годок в какую-нибудь глухую сибирскую деревню, очистить организм от всей этой дряни. И чтобы ближайший магазин находился в трех днях ходьбы на лыжах.

– Знаешь, меня тоже как-то посещала такая мысль. Был бы один – давно бы уехал, нет, честно, вот бросил бы все к чертям и уехал. Может, даже на Курилы, был как-то в тех местах, красота, я тебе скажу, неописуемая, первобытная какая-то.

Взгляд его заволокло дымкой воспоминаний, но спустя пару секунд Высоцкий встряхнулся и продолжил:

– Не могу я без Маринки. Вот что хочешь со мной делай, режь меня, топи, живьем сжигай – не могу! А она в глушь не поедет. Точно знаю, не поедет.

Да уж, страшная сила – любовь. По себе знаю. Теперь знаю, а то, что было в прошлой жизни – казалось каким-то сном, не имеющем отношения ко мне сегодняшнему. Я вздохнул и тоже махнул стопку.

– На, держи, тебе. Экспромт, как говорится.

Высоцкий протянул мне салфетку, на которой ручкой было написано небольшое стихотворение:

Гляжу я волком на мир вокруг, Кто был мне другом – врагом стал вдруг, Кто улыбался – оскалил пасть. Среди подобных легко пропасть. Но я не струшу, не убегу, Зубами в глотку вцеплюсь врагу… Смеяться буду, и мясо рвать, И вам так просто меня не взять.

– Мда-а-а, – протянул я, – оптимистично. Что, обложили со всех сторон?

– Да как тебе сказать… Обрыдло все, понимаешь, обрыдло. В театр захожу, здороваюсь – в ответ тишина, словно нет меня. Севка, Леня Филатов, да тот же Золотухин поздороваются. А остальные… Завидуют что ли? Как будто я у них украл что-то. А те, что рядом крутятся… За редким исключением обычные паразиты. Валера, думаешь, из чистого энтузиазма со мной мотается, концерты организовывает? Думаешь, откуда у него в прошлом году квартира и машина появились? Да ну и хрен с ним, с Янкловичем, давай лучше выпьем. Давай, за ваш замечательный город и прекрасных пензенских женщин… Кстати, как их правильно называть, пензючки?

– Пензячки. А в мужском роде – пензяк. Хотя наш второй секретарь обкома, который, кстати, помог организовать твои концерты, предлагает говорить не пензяки, а пензенцы. Но исстари мы пензяки и пензячки.

В этот момент вернулись Янклович и Кацман. Судя по довольным физиономиям, дележка удовлетворила обоих.

– Так, ребята, у нас поезд через полтора часа, – заметил Валерий Павлович, глянув на часы. – Я так думаю, пора уже потихоньку выдвигаться к вокзалу. Давайте, еще по одной на посошок – и по коням.

Он хлопнул рюмку коньяку, закусив его тонкой долькой лимона, и скривился:

– Ух, продрало!..

Водитель, который, словно предчувствуя наше появление, как раз прогревал двигатель, выскочил из машины и открыл двери, помогая гостям и начальству усаживаться в салон. Через полчаса мы были на Пензе-I. Посадка на «Суру» как раз начиналась, и мы с Кацманом помогли Высоцкому и Янкловичу расположиться в СВ. Сердечно попрощались с бардом и его администратором, и вместе с директором филармонии мы вернулись к поджидавшей нас «Волге».

– Вас куда подвезти, Сергей Андреич?

Я назвал адрес, выяснилось, что и Кацман живет неподалеку, и мы тронулись. На сердце было тошно, я понимал, что в жизни одного человека ничего не изменю, как ни пытайся. Не выкрадывать же мне его, в конце концов! От судьбы не убежишь – гласит народная мудрость. Что ж, значит, так тому и быть.

Блин, погано-то как, как же муторно на душе. На хрена я вообще поперся со Слободкиным к этой Нике. Не познакомься с Высоцким – и не парился бы сейчас по поводу проваленной операции «Спасти Владимира Семеновича!» Или все-таки еще не проваленной? Вроде на наркоту человек еще не подсел, шансы-то есть. Только сам он не особо хочет, похоже, разрывать этот замкнутый круг. Фаталист, мать его…

Я сидел на заднем сиденье и смотрел в окно, на проплывающие мимо в желтом свете фонарей заснеженные улицы города. А холодные пальцы в кармане пальто сжимали салфетку с нацарапанным на ней стихотворением.

Глава 33

– О-о, ну наконец-то! Я уж думал, ты больше не разродишься. Ну-ка, давай сюда свою писанину, поглядим, что там за хит.

Да, я спер очередную песню, на этот раз у группы «Земляне». Оказалось, что «Трава у дома» довольно легко ложится на ноты, включая сольный гитарный проигрыш, и хоть без всяких там аранжировок, но я вполне сносно записал мелодию на нотный лист. С аранжировками пусть Паша разбирается.

А песню я ему привез по пути, отправляясь в издательство «Художественная литература» посмотреть на сигнальный экземпляр книги «Забытые герои». Спасибо Георгу Васильевичу, сдержал обещание, пробил публикацию моей повести. Мало того, Мясников дал добро на исследование городских подземелий, хотя и пришлось ему, если верить на слово, иметь непростой разговор с комитетчиками. Катакомбы почему-то входили в сферу их интересов, хотя местные диггеры (Мясников выразился проще – исследователи подвалов) без всяких санкций давно уже облазили подземные коммуникации.

Причем эти исследователи в основном были подростками. В прошлом году как раз произошел драматический случай, когда мальчишку завалило в одном из таких подземных ходов. Хорошо, что парнишка был не один, друзья, оставшиеся по другую сторону завала, позвали помощь, и бедолагу, отделавшегося легким испугом и несколькими царапинами, удалось быстро вызволить из каменного плена.

Георг Васильевич договорился с людьми, которые обещали выделить в помощь профессионалов, сведущих в местных катакомбах. Но предупредили, что с исследованиями придется обождать до мая-июня, пока из подвалов не уйдет талая вола. Что ж, подождем, мы не гордые.

А сейчас на дворе стояла середина марта, крыши ощетинились сосульками, с которых при появлении весеннего солнышка вниз срывались одна за другой капли воды. Уже в столице набрал номер Слободкина, который по стечению обстоятельств не поехал на гастроли с коллективом, а остался дома, решая вопрос по поводу новой пластинки с фирмой грамзаписи «Мелодия». Само собой, в альбом вошли наши с Валентиной песни. А проиграв и напев вполголоса «Траву у дома», Павел хмыкнул:

– Немного тяжеловатая вещь для нас, но в принципе, сгодится, подгоним в программу с другими композициями, близкими по духу… Сергей, ты не перестаешь меня приятно удивлять. Слушай, чего ты торчишь в этой своей Пензе? Давно бы уже в Москву перебрались вместе с супругой. Поначалу снимали бы квартиру, потом на одних песнях бы поднялись. А там еще и книги у тебя вроде как печатают. Неужто нравится грузчиком работать?

– Да вот что-то засосало, не отпускает, – улыбнулся я, вспомнив анекдот про двух навозных червей. – Малая Родина сил мне придает, питает своими истоками. Хотя… Все возможно, глядишь, и переберемся к вам сюда поближе.

– Ты, говорят, в Пензе организовал концерты Высоцкого?

– Помог, скажем так, договорился с людьми, которые все это и провернули. Так что моя заслуга здесь не очень велика.

– А мы ближе к лету тоже планировали на берега Суры заскочить, дать пару концертов. Я правильно речку назвал?

– Ага, Сура она и есть Сура, течет себе помаленьку, в Волгу впадает. Приезжайте, если надо, я дам координаты директора филармонии, Якова Борисовича Кацмана. Или вы на стадионе собрались выступать?

– Смотря по погоде, можно будет и на стадионе. Думаю, на Алку соберем тысяч пять, а то и больше. Это только на один концерт… Кстати, – помрачнел Слободкин, – уходить она от нас собирается летом. В сольное плавание отправляется. Мол, переросла наш уровень. Думаю, кого пригласить вместо нее. А может, оставить Барыкина солистом, пусть поет… Да нет, у нас же и женские песни есть, глупо он будет выглядеть, поющим вещи из репертуара Пугачевой. Так что солистка нам нужна.

Я покопался в памяти, невольно включаясь в проблемы коллектива и думая, кто бы мог заменить Аллу. Желательно из молодых, способных выстрелить в ближайшее время. Посему Ротару, уже ставшая на этот момент известной, отпадает. Кто еще? На ум лезли всякие Ветлицкие, Земфиры, Веры Брежневы, потом в этот молодняк затесалась почему-то Пьеха, которую я прогнал из головы усилием воли. Может быть, дочка Пьехи? Как ее… Илона Броневицкая!

Но после консультации со Слободкиным выяснилось, что Илоне сейчас всего-то лет пятнадцать, она еще выступает на каких-то детских конкурсах. Так, и эта мимо. Тем более Броневицкая и так-то особо не прославилась. Не то что внук Пьехи, это Стасик который. А если Аллегрова? Пожалуй, ей лет двадцать уже должно быть. Хотя ну ее, она мне казалась слишком уж какой-то приблатненной, пошловатой.

– Слушай, знаешь такую певицу Ларису Долину? Она все больше джаз поет, но можно попробовать с ней договориться.

– Долина? – наморщил лоб Слободкин. – Слышал про такую, даже видел ее в составе ансамбля «Мы одесситы». Молоденькая совсем была. Правда, затем она как-то пропала из виду. А ты ее где встречал?

– Да-а-а… Знакомый на югах отдыхал, где-то там в ресторане она и пела. Понравилась ему очень, голос, говорит, шикарный. Так что поищи через друзей, по своим каналам. Может и подойдет вам.

А через пару часов я уже держал в руках свежеотпечатанный экземпляр повести «Забытые герои». Приятно, черт возьми, видеть свое произведение изданным в твердом переплете на 230 страницах, да еще и с иллюстрациями. Художник-иллюстратор, некто С. Полонский, явно уже что-то слышал про аниме. Детишки в его представлении все были как один курносыми и с огромными глазами. Впрочем, если не придираться к такого рода мелочам, то все получилось вполне даже прилично, так что меня переполняло чувство законной гордости.

Тем более что где-то через месяц увидит свет роман «Крейсера», а следом «Молодая гвардия» обещает выпустить в серии «Библиотека советской фантастики» роман «Купол надежды». Что интересно, в той же серии они собрались выпускать и «Марсианина», забрав рукопись у коллег из «Вокруг света», так что пришлось в итоге ехать в издательство и подписывать новый договор.

А перед отъездом со мной приключилась история, имевшая далекоидущие последствия. Пока я на Казанском вокзале перекусывал в кафетерии, ко мне подошли два типа, выглядевшие как пращуры братков из 90-х. Один – повыше и поплотнее – держался спокойно и уверенно. Второй, напротив, выглядел каким-то дерганым, то и дело зыркал глазами по сторонам, гоняя в зубах обгрызенную спичку. Оба в кожаных куртках и свитерах под ними, и почти в одинаковых кепках. Только у высокого кепка была в крупную клетку, а у второго – в мелкую. Я сразу подумал, что дело попахивает керосином, вот только что им от меня нужно? Грабить собрались? Но не при всех же, не в таком людном месте!

– Губернский? – словно бы даже лениво поинтересовался здоровяк.

– Ну, допустим, – медленно ответил я, покрепче сжимая ремень сумки, в котором лежали документы, деньги и «ридер». – Чем могу быть полезен?

– С тобой один человек хочет встретиться.

– В смысле?

– У тебя поезд через два двадцать? Успеем. Сейчас метнемся к этому человеку на хату, там сам все и узнаешь.

– Я вообще-то никуда «метаться» не собирался, товарищи. А если вы не отправитесь своей дорогой, то мне придется позвать патрульного милиционера. Вон он как раз прогуливается, думаю, где-то поблизости еще наряд есть.

– Слышь, баклан, ты, наверное, еще не понял, кто с тобой хочет базар перетереть?! – встрял мелкий.

– Не понял, – внешне спокойно согласился я, хотя внутри меня застыл ледяной ком. – Потому что вы так и не назвали мне того человека, который жаждет со мной встретиться.

– Ладно, хорош тут волну гнать, Бес, – это уже первый приструнил своего напарника, при этом не сводя с меня своих маленьких глазок. – Мужик, никто тебе ничего плохого не сделает, может, еще и с наваром останешься, если дело утрясется. Давай, сгоняем, тут двадцать минут на машине, потом обратно к поезду привезем.

Я с тоской глянул в сторону уходящего милиционера. Интересно, что у этих братишек в карманах? Просто выкидные ножи или все же и огнестрел найдется?

– Мужик, не делай глупостей, если Лева Шмель пообещал, что все обойдется, значит, так и будет, – подбодрил меня первый, судя по всему, и бывший Левой Шмелем. – Ты просто сейчас свое время тянешь. Если думаешь, что отказавшись, сможешь спокойно уехать – то сильно заблуждаешься.

В спокойных интонациях Левы вроде бы совсем и не ощущалось угрозы, однако после его слов мне стало не по себе. Я чувствовал всеми свои печенками, почками и прочим ливером, что если эти ребята захотят со мной что-то сделать, то вряд ли им сможет кто-то или что-то помешать. Да и почему-то доверял я словам Шмеля, что со мной все будет в порядке.

– Ладно, поехали, но учтите, что на поезд я должен успеть.

– Не бзди, мужик, уложимся.

Через три минуты мы уже сидели в темно-синей «шестерке», а еще спустя четверть часа притормозили на Гоголевском бульваре у вполне приличного на вид 7-этажного дома, судя по лепнине и прочим атрибутам, еще дореволюционной постройки. Мы поднялись на третий этаж при помощи такого же старинного лифта, с сетчатыми створками, закрывавшимися вручную. Лева нажал кнопку звонка справа от массивной металлической двери с точкой «глазка», с той стороны что-то несколько раз щелкнуло, и дверь медленно приоткрылась.

Меня легонько подтолкнули в спину, после чего я оказался в просторном коридоре. Напротив меня стоял импозантный мужчина лет 50-55, с зачесанными назад волосами, одетый в дорогой даже по меркам 70-х халат, подпоясанный витым шнуром с кистями. На ногах его довольно мило смотрелись домашние шлепанцы.

– Сергей Андреевич, здравствуйте, дорогой, – расплылся в улыбке хозяин квартиры, раскинул руки, словно собрался меня обнять, но в последний момент передумал и двумя руками пожал мою ладонь. При этом на его безымянном пальце тускло сверкнул черный камень, оправленный в массивное серебро. – Позвольте представиться: Чарский Анатолий Авдеевич, антиквар и коллекционер. Очень рад, что вы почтили меня своим вниманием. Разувайтесь, вот тапочки, проходите в комнату, что мы в коридоре стоим… А вы пока можете быть свободны, ждите внизу.

Последнее было сказано в адрес его помощников, которые молча развернулись и скрылись за дверью.

– Надеюсь, они вам не нахамили? Сами видите, с кем приходится иметь дело. Но ребята исполнительные, этого у них не отнять, хотя и с темным прошлым.

Мне Чарский живо напомнил главного злодея из комедии Гайдая «Бриллиантовая рука», только тот был фактурой пожиже. Но при этом на него также работали два «головореза»: Лелик в блистательном исполнении Папанова и Геша в не менее блистательно исполнении Миронова. Эти воспоминания меня настроили на оптимистичный лад, хотя мое ближайшее будущее пока находилось под вопросом.

– Да вы проходите, располагайтесь… Инга, будь добра, сделай нам кофе. Или вы предпочитаете чай? Все равно? Тогда давай кофе.

Ингой оказалась брюнетка практически модельной внешности, ростом под метр восемьдесят, с ногами, что называется, от ушей и симпатичным личиком. Правда, на нем читалась какая-то усталость, словно ей уже все надоело, а чего она хочет – и сама не знает. Ленивой походкой на высоких каблуках она удалилась в сторону кухни. Охота же ей в туфлях по дому ходить, в тапках, может, не такими длинными кажутся ноги, но ведь удобнее.

Обстановка подтверждала слова Чарского о себе любимом. Вокруг сплошной антиквариат, начиная от мебели и заканчивая каминными часами. Высокий потолок, обрамленный узорами лепнины, по центру венчала массивная люстра, не иначе, века 19-го, если не старше. Хотя вряд ли старше, тогда бы в нее свечки вставлялись, а не лампочки. Интересно, а камин у него действующий или так, для антуража? Хотя, судя по золе внутри и на стоявшей рядом на специальной подставке кочерге, камин должен находиться в рабочем состоянии.

– Я вас, собственно, из-за Инги и потревожил. Это моя дочь, она живет здесь со мной. Мать нас покинула двенадцать лет назад, выскочила за французского дипломата, романтики ей, видите ли, не хватало… Ну да это к делу отношения не имеет. Сергей Андреевич, дело в том… А вот и наш кофе!

Инга вернулась с подносом, который опустила перед нами на невысокий столик с изогнутыми ножками. Такое ощущение, что турка с кофе уже заранее стояла на плите, словно и впрямь ждали только меня, причем запах от чашек исходил обалденный. Что отметил даже я, не будучи тонким ценителем данного напитка.

– Сливки, сахар? Кладите сами, сколько хотите. Эклеры, свежие, час назад из пекарни… Так вот, дело в том, что у Инги очень неплохой голос, она сейчас учится на третьем курсе «Гнесинки». Но слава классической певицы дочь не прельщает, тут все мои уговоры оказались бессильны. Она мечтает выступать на эстраде. Но чтобы выглядеть достойно – нужен и достойный репертуар. За последние три месяца я имел дело с некоторыми известными поэтами-песенниками и композиторами, но все, что они нам предлагали, меня не устраивало, хотя Инга и пыталась меня уверить, что некоторые вещи вполне приличного качества. Ничего подобного! И они еще осмеливались просить за свои, мягко говоря, произведения, такие суммы… Понятно, что им не хочется давать хорошие вещи нераскрученной артистке, проще впарить какую-нибудь ерунду. Кто знает, как у девушки дела сложатся, мол, девять из десяти, что забудут после первого же выступления, так зачем тратить на нее что-то стоящее… А тут я узнаю про вас.

– Слободкин слил? – предположил я, делая маленький глоток.

– Ну почему же сразу слил… Скажем так, поделился информацией.

– И как я понимаю, в моем лице вы хотели бы видеть автора песен для вашей дочери?

– Правильно понимаете, уловили мою мысль, что называется, с полуслова. Я слышал ваши песни, в том числе написанные в соавторстве с супругой… Как ее, Валентина Колесникова, кажется?

– Теперь уже Губернская.

– Ах да, логично… Одним словом, пишете очень, я вам скажу, достойно. Сочиняете не так много, но проходных вещей нет.

Ха, да мы начали-то «сочинять» всего полгода назад, познакомившись с «Веселыми ребятами» на корпоративе работников торговли. При желании я за день мог накидать добрый десяток хитов, причем теперь уже с нотами. Хотя с нотами, наверное, не за день, да и аранжировки, опять же, пока не мой уровень. Тут по-любому придется привлекать композитора со стороны. Да хоть того же Слободкина, о чем я и заявил Чарскому.

– Опять же, как вы рассчитываете пробиться на сцену? Все песенные конкурсы, как я понимаю, проводятся под эгидой комсомола или партии. Вы даже пластинку без соизволения сверху не запишите.

– А вот это уже моя забота, – хитро прищурился Анатолий Авдеевич. – Поверьте, у меня такие связи, что вам лучше не знать, будете крепче спать. А крепкий сон – залог хорошего здоровья. Так как, Сергей Андреевич, мы с вами договорились?

– В принципе я не против, могу в течение ближайшего месяца написать несколько песен, – поскромничал я. – Но все же хотелось бы услышать, как ваша дочь поет. Мало ли, сами понимаете.

– Да Бога ради! Инга, садись к роялю.

Мы переместились в соседнюю, чуть меньшую по размерам комнату, где в углу стоял черный, блестевший лаком инструмент. Инга села за рояль, запросто скинув туфли, подняла крышку, и объявила:

– Булахов, «Не пробуждай воспоминаний».

Зазвучала музыка, а затем Инга запела… Блин, а ведь не врал папаша, голосок у дочки и впрямь что надо. Да и внешне ленивая, сибаритствующая девица в мгновение ока превратилась в какое-то высокоодухотворенное существо, поющее не связками, а душой. Я закрыл глаза, словно погружаясь в атмосферу салонов 19 века. Дамы в пышных платьях, кавалеры во фраках, мерцающий свет свечей…

Романс закончился, я открыл глаза, и обнаружил, что они слегка увлажнились. Гляди-ка, на чувства пробило. Кстати, чувства чувствами, а на поезд я не опаздываю?

Увидев, что я смотрю на часы, Анатолий Авдеевич оживился:

– Да-да, действительно, время поджимает, поэтому давайте уже решать. Ну так как мы с вами договоримся, Сергей Андреевич?

– Песни я вам напишу, теперь вижу, что талант у Инги имеется. Но, чисто мое мнение, или совет, как хотите – импресарио все же не помешал бы, то бишь человек, который будет вести ее дела. Или сами будете?

– К сожалению, не имею возможности быть постоянно при дочери. Но у меня есть на примете человек, который сведущ в этих делах, и которому я доверяю, почти как самому себе. Так что нужны, по большому счету, только песни от вас.

– Давайте договоримся, что в следующий свой приезд в Москву – а это случится где-то через месяц – я покажу вам… Ну, к примеру, пять песен, потенциальных шлягеров.

– Отлично! Тогда посмею предложить вам небольшой задаток, скажем, в размере тысячи рублей.

– А давайте пока обойдемся без задатков. Мало ли, вдруг завтра под машину попаду, тьфу-тьфу. Вот товар покажу – тогда и сочтемся.

– Хорошо, договорились, воля ваша. Вот моя визитная карточка, предварительно звоните, а то я могу по делам отъехать. Что ж, больше не смею вас задерживать, очень приятно было с вами пообщаться. Внизу вас ждут мои помощники, на машине они доставят вас на вокзал.

Глава 34

Недаром говорится, что один переезд равен двум пожарам. Никогда бы не подумал, что в нашей коммунальной квартире столько вещей. Даже учитывая, что я руководил процессом, а скарб таскали в грузовик специально нанятые грузчики, и все равно у меня через полчаса шла кругом голова.

От Вали толку было мало, она с Данилой на руках сидела во дворе на лавочке, то и дело отвлекаясь на разговоры с соседями. Наш переезд стал для местных жителей настоящим событием, из каждого окна таращилась чья-то голова. С Ринатом, который сегодня работал, мы попрощались еще утром, но договорились, что в следующее воскресенье он с семейством приедет к нам на новоселье. А по возможности и Анну Павловну захватит.

А мне по случаю субботы, которая у нас считалась рабочей, пришлось отпрашиваться с работы. Начальство отнеслось с пониманием, не каждый день твои подчиненные переезжают.

Наконец вроде бы загрузились. Даже гири закинул, не пропадать же добру, тем более что я продолжал свои утренние занятия. Напоследок еще раз проверил комнату, откуда много чего пришлось выбросить на помойку. Ничего за обои, плинтуса не закатилось? Вроде нет, можно отдавать команду на отъезд.

– Адрес помнишь, все правильно записал? – интересуюсь у водителя грузовика.

Тот показывает мне бумажку с нашим новым адресом, я киваю и даю отмашку: счастливого пути. А мы с Валей и сыном устраиваемся в таксомоторе.

В 1976-м Терновка уже вовсю строилась. Дома, правда, были все больше однотипные, но куда денешься, таковы советские реалии. Пока ехали, вспоминал сон, приснившийся минувшей ночью. Снилась мне… моя могила. Холм, засыпанный цветами, деревянный крест с табличкой, мать, сестра, и мои ученики. Всем классом пришли проводить в последний путь. Хотя почему-то я знал, что могила пустая. Ну правильно, тела-то не нашли. Сергей Губернский просто взял и сгинул. Проснулся под утро в таком ужасном состоянии, что хотелось выть. Потом глянул на детскую кроватку, где посапывал Данилка, и на сердце сразу отлегло. Есть ради чего и ради кого жить. А сны… Ну, может быть, в той реальности все так и есть. Жаль, конечно, и родных, и учеников, которые меня заочно похоронили. Но тут уж ничего не поделаешь. О прошлом нужно забыть. Только то, в чем и с чем я сюда пожаловал, напоминают мне о нем.

Только к вечеру нам, а вернее мне, удалось более-менее расставить вещи по местам в нашей новой 2-комнатной квартире. Жилье нам выделили на 2 этаже в 9-этажном доме, причем первый этаж, похоже, отводился под будущие магазины. Газ еще не был подключен, поэтому срочно пришлось бежать в магазин за электроплиткой. Когда мы с Валей на прошлой неделе ездили сюда знакомиться с новой квартирой, прораб клятвенно обещал, что на день переезда все будет подключено. Радовало, что хотя бы в кранах была вода. Вечером мне на плитке пришлось несколько раз греть кастрюлю, чтобы искупать пацана и приготовить поесть. Впрочем, наши мучения продолжались недолго, в понедельник газ наконец подключили, и мы почувствовали себя людьми.

А в среду приехала на побывку Ленка. Тут же принялась тискать Данилку, напросилась с ним на вечернюю прогулку, и мы с Валюшкой сумели-таки побыть какое-то время наедине. А тут еще пришло письмо из Казахстана. Собственно, это был ответ на послание Валентины, которая написала родителям про последние события в своей жизни. Те вроде бы за годы вдали от дочери поистосковались по ней, и проинформировали, что приедут погостить в апреле на недельку. Эта новость подействовала на Валю прямо-таки возбуждающе, она то и дело перечитывала письмо от родителей, рассказывала про свой замечательный город и к месту и не к месту светилась улыбкой.

Наша новая квартира состояла из гостиной и спальни. Прикидывая с Валей, что в гостиную не мешало бы прикупить диван, да и стенку приличную поставить здорово бы, подумал, что надо бы где-то обустроить свой рабочий уголок. Скажем, письменный стол, за которым лет через семь начал бы заниматься Данила. А пока он еще не школьник, можно задуматься и о приобретении пишущей машинки.

Меня по-прежнему глодала мысль о том, что необходимо перепечатать Акунина. Но при этом помнил, как пообещал Чарскому написать песни для его дочери. Две из обещанных пяти я уже «оцифровал», вернее, переложил на ноты. Думаю, «Таю» и «Обычные дела» из репертуара Валерии придутся Инге впору. Больше к Валерии я не возвращался, по причине того, что просто не помнил текстов ее песен. Только какие-то отрывки из обрывков.

У меня даже как-то мелькнула мысль, не подкинуть ли Инге англоязычных хитов. Она точно произвела бы фурор на отечественной эстраде, а может, и на мировой, если у папки имеется возможность вывести дочурку с концертами за пределы Союза. Но, во-первых, хоть я и помнил немало красивых мелодий из будущего, однако английский знал не настолько хорошо, чтобы в свое время вызубрить тексты. Сочинять их самому, проводя часы напролет с русско-английским словарем? Нет уж, увольте. Во-вторых, кто бы это сейчас разрешил исполнять на советской эстраде англоязычные песни? Компартия точно бы не разрешила. И в-третьих, не факт, что и Чарский согласится на подобную авантюру. Скорее всего, ответит отказом, поэтому я и не стал ему лишний раз звонить.

Родителям Вали я приглянулся. Это она уже потом рассказала, при мне же ее предки вели себя скромно, особых эмоций не выражали, разве что когда нянчились с Данькой. Ленка успела их застать, уехав в Москву на следующий день после приезда бабушки с дедушкой. Не сказать, что они друг друга зацеловали, но попрощались вполне по-родственному.

Проводив родителей жены, я засел к Зинаиде за вечернее перепечатывание произведений о похождениях Фандорина. Решил идти по списку, писать в том порядке, в котором создавались книги. За неделю упорного труда осилил «Азазель» и «Турецкий гамбит», после чего пришлось делать передышку и добивать заказ Чарского.

Как следует порывшись в памяти, выудил оттуда еще парочку композиций – «Зимний сон» из репертуара Алсу и «Лаванду» Ротару. Так, дело за малым, нужно вспомнить одну песню. Как назло, в голову лезла всякая хрень. Время-то поджимает, в Москву ехать меньше чем через неделю.

А может быть… А что! Давайте поэкспериментируем, возьмем и подсунем нашей Инге песню Земфиры «Искала». Если композиция дойдет до сцены – произойдет эффект разорвавшейся если уж не бомбы, то бомбочки-то точно. Таких пронзительных вещей на советской эстраде днем с огнем поискать. А если еще и драйва добавить, гитарных «примочек»!

Интересно, как Инга будет смотреться на сцене? Как смотрелась Земфира, я помню, а вот если похожую на угловатого подростка девушку заменить этакой моделью, но чтобы не тупо стояла на сцене по примеру большинства современных исполнительниц, а двигалась, изображала отчаяние… С этим уже лучше разбираться на месте, а пока по возможности вспомним текст и музыкальные пассажи.

Между тем мне еще пришлось принять участие в своего рода презентации повести «Забытые герои», проходившей в большом зале Картинной галереи. По такому поводу я даже притащил Валю, благо что с сыном было кому посидеть, ее родители еще не уехали в свой Целиноград. Георг Васильевич Мясников вручил мне благодарственное письмо от лица первого секретаря обкома партии, а председатель местной писательской организации после пространной речи о вкладе сурских писателей в мировую литературу, не забыв упомянуть в том числе Лермонтова, чьи детство и юность прошли в Тарханах, подарил памятный знак в виде торчавшего из хрустальной чернильницы хрустального же пера на деревянной подставке. Пришлось давать интервью газетчикам, а заодно и телевидению, представленным «9 каналом».

На этот раз никаких братков Чарский за мной присылать не стал. Просто напомнил по телефону свой адрес, добавив, что будет ждать меня вместе с дочерью. Но перед этим я успел решить дела с «Молодой гвардией», где выходили «Крейсера», и только затем отправился к Чарским.

Инга сразу села за рояль, принявшись одну за другой наигрывать мелодии привезенных мною песен. Где-то я ее подправлял, видимо, сам не везде точно записал ноты, и она тут же ручкой вносила правки. Часа через два мы разобрались со всеми композициями в музыкальной части, после чего Инга взялась за вокал.

Здесь мне тоже пришлось несколько раз вмешаться, показывая, как должна звучать песня. К счастью, девушка все схватывала на лету, и к финалу нашей импровизированной репетиции я чувствовал себя более-менее довольным.

– А вот песню «Искала» все-таки по-хорошему нужно репетировать в студии с полноценной группой, – заметил я. – Здесь идет роковое звучание, рваный ритм, на фортепиано так не сыграешь. Да и по-хорошему не мешало бы к каждой песне сделать аранжировку. Анатолий Авдеевич, у вас наверняка есть подвязки с музыкантами, с тем же Слободкиным!

– Да я могу прямо сейчас его набрать, – оживился Чарский. – У вас-то как, время терпит? Может, сразу рассчитаемся, чтобы не затягивать? Потому что песни очень даже неплохие, вижу, что и Инге нравится. Да, дочка, тебе понравилось? Ну вот, видите… По две тысячи за композицию устроит?

– По две? Ну-у-у… В принципе, нормально.

– Нет, если вас что-то не устраивает, вы сразу говорите. Но смею заметить, что это цена песни у известного композитора, а вы пока еще не очень, как говорится, раскручены. А с другой стороны, я уже сейчас вижу, у вас что ни песня – то шлягер. Да и на «Песне года» ваши вещи звучали, это уже показатель.

– При этом перед вами еще и автор текстов, – улыбнулся я. – Не переживайте, все меня устраивает, Анатолий Авдеевич, единственное, нужно еще зарегистрировать песни в ВААП, а вам оформим разрешение их исполнять.

– Надеюсь, они останутся только за Ингой Чарской?

– Безусловно, никому другому я петь их не разрешу. Если только вы сами не захотите.

– Договорились.

Получив на руки десять перетянутых бумажными лентами пачек, я даже не стал пересчитывать купюры, всячески демонстрируя, что доверяю такому солидному человеку, как Чарский. Неплохой подарок к моему дню рождения. Как-никак, по советскому паспорту я родился 18 апреля, так что мой первый юбилей в этой мире мы с Валей справили как раз перед отъездом в Москву.

Чарский попросил не афишировать наличие у меня такой суммы. Мол, расчет в обход закона, вместо налогов государство получает шиш с маслом, поэтому если в соответствующих органах узнают о нашей сделке – проблем не миновать. Мне ничего другого не оставалось, как клятвенно пообещать лишний раз о деньгах не распространяться.

Прежде чем мы отправились регистрировать авторские права, я попросил решить вопрос с композицией «Искала». Пояснил, что очень хочется услышать то звучание, на которое я рассчитывал. Прежде всего правильное музыкальное сопровождение, как у Земфиры.

– А давайте я сейчас Павла наберу, может быть, и договоримся по-быстрому.

Чарский поднял трубку телефона, выполненного в стиле начала века, с позолоченными рычажками. Вот только такой же позолоченный наборный диск намекал, что это хотя и дорогая копия, но все же новодел.

– Паша, здравствуй, дорогой. Узнал? Да, я. Просьба к тебе одна. Наш общий знакомый Сергей Андреевич привез песни для Инги, но мы хотели бы одну вещь прослушать сегодня в аранжировке. Ты как, можешь своих ребят собрать? Нет? А что такое? Все еще на гастролях? Жаль, мы на тебя рассчитывали. Ну ладно, бывай.

Анатолий Авдеевич опустил трубку на рычажки и задумчиво обхватил пальцами чисто выбритый подбородок.

– Так, так, так… Что же такое придумать-то? Жоре, что ли, позвонить…

– А что за Жора?

– Жора Гаранян, который руководит ансамблем «Мелодия». Он у меня одну вещицу заказывал, на неделе мне ее привезли, как раз будет повод ее отдать, а заодно попросить о небольшой услуге.

Про ансамбль «Мелодия» под управлением Гараняна я слышал и в будущем, например, что он состоял при одноименной фирме грамзаписи. А значит – это уже знак качества. Почему бы и не попробовать? Об этом я и сказал Чарскому.

– Прекрасно, звоню Жоре… Алло, Георгий Арамович, здравствуй, дорогой! Узнал?

Да уж, отец все еще что-то наигрывавшей за роялем Инги не был оригинален в плане звонков.

– Помнишь, ты у меня кое-что просил достать? Да-да, привезли… Да не за что!.. Нет, давай лучше я к тебе. Вернее, мы с Ингой и одним автором-песенником. Сергей Губернский, слышал про такого? Вот-вот, именно он. У нас с аранжировкой проблема, хотели бы одну песню прогнать с помощью твоих музыкантов… Ноты? Нет, ноты мы не забудем… Давай через часа полтора-два, а то нам еще в одно место нужно заехать. Куда нам подъезжать? Ага. Пишу… Ну все, до встречи.

– Я так понял, договорились? – поинтересовался я, когда Чарский закончил общаться с Гараняном.

– Да, все хорошо, нас ждут через два часа. У них как раз репетиция закончится, ребята задержатся ради нас. Успеем? Инга, давай одевайся. Ноты не забудь. А я пока упакую вещицу для Жоры.

На Карамышевскую набережную, где при одноименной студии грамзаписи базировался ансамбль «Мелодия», мы приехали даже чуть раньше оговоренного времени. Чарский, сидя за рулем точно такого же «Мерседеса», на котором передвигался главный герой фильма «Высоцкий. Спасибо, что живой», кинул взгляд на циферблат «Ролекса».

– Время без четверти. Думаю, ждать ровно до четырех смысла нет, может быть, они уже и закончили репетировать. Ладно, давайте выбираться – и за мной.

Я как кавалер, галантно помог Инге выйти из салона. Чарский, зажимая подмышкой продолговатый кофр, двинулся первым. На проходной нас встретил сам Гаранян. Во всяком случае, я так понял после приветственных слов Анатолия Авдеевича. Известный джазовый музыкант поцеловал ручку Инге, а на меня кинул заинтересованный взгляд сквозь большие линзы очков в роговой оправе.

– Вы и есть тот самый Губернский? Очень приятно познакомиться. А мы как раз планируем помочь «Веселым ребятам» записать новую пластинку, в том числе с вашим материалом. Пойдемте в студию, пока музыканты еще не разошлись.

– Погоди, Жора, вот, возьми то, что заказывал.

Чарский щелкнул замочками, открывая кофр, и я увидел, что в нем лежит какой-то духовой музыкальный инструмент, похожий на навороченный кларнет. Причем, судя по чуть заметным признакам, уже побывавший в употреблении. Тем не менее, глаза Гараняна тут же заблестели, и он осторожно взял в руки инструмент.

– Он самый, сопрановый саксофон из коллекции Сиднея Беше, – довольно ухмыльнулся Анатолий Авдеевич.

Мне и название инструмента, и какой-то Сидней Беше ни о чем не говорили. Но если Георгий Арамович с такой любовью смотрел на эту вещь, значит, она того стоила. Затем, словно о чем-то вспомнив, он принялся шарить по карманам. Но Чарский его остановил:

– Жора, я решил, что это подарок. Но за это ты поможешь нам обработать песни.

– Спасибо, Толя! Это поистине бесценная для меня вещь. Сам Беше! Даже не знаю, как тебя благодарить. Да мы эти песни не то что обработаем – мы их запишем на магнитную ленту!.. Что же мы все в коридоре стоим?! Пойдемте в студию.

Для начала Гаранян конфисковал у Инги ноты композиции «Лаванды», сам сел за клавишные, а его музыканты по ходу дела присоединились к нему, добавляя то гитарные аккорды, то духовое звучание, и при этом успевая каждый в своей нотной тетради ставить соответствующие закорючки. Похоже, тут собрались настоящие профессионалы, покруче Слободкина с компанией.

– Меня больше всего волнует песня «Искала», – встрял я со своим предложением. – Мой поезд в Пензу отходит через три с половиной часа, а хочется услышать вещь в том варианте, в котором я ее себе представляю. А с остальными песнями, мне кажется, дело будет обстоять попроще, там и без меня разберетесь.

– Бога ради, Сергей Андреевич, как скажете. Толя, ты не против? Ну, тогда давайте сюда ноты, посмотрим, что там такое.

Первая версия получилась слишком мягкой и слишком джазовой. Я пояснил, что надо бы пожестче, добавить рокового звучания. Постепенно, но дело продвигалось, причем не без участия Инги. Та с лету сообразила, что должно получиться на выходе, и к ней у меня практически не было претензий. Любопытно, что она внешне без особого напряжения умудрялась превращать свой классический вокал в нечто, напоминающее голос Земфиры, тут мне даже и придраться было практически не к чему. Талантливая девочка, еще бы харизмы побольше, бесовщинки, а вот с сексапильностью у нее точно проблем нет.

После очередного прогона я захлопал в ладоши:

– Вот! Вот это то, что я хотел услышать. Спасибо, и по голосу, и по аккомпанементу претензий нет. Теперь с чистой совестью могу ехать на вокзал.

– Мне тоже понравилось, – признался Гаранян. – Душераздирающе звучит, честное слово, такого на нашей эстраде даже и не припомню. Может быть, что-то близкое к Высоцкому, мы ведь с Володей несколько лет назад диск записывали. Но это… Это что-то другое! Инга, ты как, сможешь задержаться еще на час-другой? Хотелось бы еще кое-что прогнать.

Оставив девушку на попечение руководителя ансамбля «Мелодия», мы с Чарским отправились на вокзал.

– Думал я дать вам в сопровождение своих помощников, ну тех оболтусов, что в первый раз вас ко мне привезли, – объяснял Анатолий Авдеевич уже в машине. – Все-таки сумма серьезная, а они могли бы обеспечить какую-никакую охрану. Но потом решил, что незачем втягивать их в эти дела. Хоть я и доверяю им, но… Сами понимаете, 10 тысяч – большой соблазн.

– А как вы вообще с ними связались? Это же вылитые уголовники!

– Это длинная история… Тот, что помельче, его Митей зовут – мой племянник. Да-да, не удивляйтесь, – вздохнул Чарский, – в стаде не обошлось без паршивой овцы. Сестра-то была порядочная женщина, а в кого этот уродился… Похоже, в своего папашу, тот, прежде чем бросить сестру с мальцом на руках и скрыться в неизвестном направлении, успел набедокурить… Митька с малолетства шебутной был, а когда мать от онкологии умерла – совсем сорвался. В итоге ввязался в драку, кого-то там покалечил, и загремел на зону. Вышел два года назад, я и пожалел его, взял к себе порученцем. А Лева за ним присматривает, не дает глупости делать.

– Тоже ваш родственник?

– Нет, не родственник, – Чарский сделал вид, что не расслышал в моем голосе иронии. – Митя с Левой в колонии познакомились. Тот масть не держал, так, слегка приблатненный, но и себя в обиду не давал, а заодно и племяша поддерживал. Они ж два москвича в Мордовской колонии оказались, в одном отряде. Земляки, вроде того. У Левы ни семьи, никого, детдомовский он. Вот Митька и привел его ко мне, мол, как брат мне Лева. Я прикинул – товарищ вроде серьезный, почему бы не оставить.

Чарский закурил тонкую коричневую сигарету и продолжил:

– Я стараюсь с ними построже. Особенно с Митькой, а то дашь слабину – и сразу оседлают. Живут они на квартире сестры, я регулярно заезжаю, смотрю, чтобы водки и бардака не было. Митьку оттуда после того, как в колонию сел, выписать хотели, пришлось подключать знакомых, переоформили жилплощадь на меня. Плачу, чтобы им на жизнь хватало, и жду, когда племяш наконец семьей обзаведется. Вроде бы завел он себе подругу, причем не абы кого, а библиотекаршу. Представляете?! Вот и я не представляю. Но Лева рассказывал, что с ней Митька прямо другой становится, застенчивый какой-то. Все хочу лично с ней познакомиться, но племянник почему-то против. Я и не настаиваю… О, пока душу перед вами раскрывал – уже и приехали. У вас посадка уже началась? Тогда прямо до вагона и провожу, надо убедиться, что вы сели без происшествий, деньги-то при вас большие.

– Это точно, я столько в руках никогда и не держал.

– Жаль, что в нашей стране нельзя сделать серьезную покупку просто так, за наличный расчет, – вновь вздохнул антиквар. – Захотел квартиру или машину – вставай в очередь. Да еще и объясни, откуда такие деньги. Так что тратьте понемногу, мой вам совет, а лучше кладите на сберкнижку, причем заведите несколько штук, чтобы не вызывать подозрений… Ну все, жму вашу руку и надеюсь на дальнейшее плодотворное сотрудничество. Хочется верить, что с вашей помощью Инга Чарская уже скоро заявит о себе в полный голос.

Глава 35

Все, хватит корячиться грузчиком, пора в люди выбиваться. Как-никак, я член Союза писателей, а членам творческих союзов, как мне объяснил Куленко, стаж идет точно так же, как и обычным работягам. Да и необычным тоже, если иметь в виду начальников. Хотя обычно начальники имеют…

Ладно, что-то я отвлекся. Так вот, Чистяков, когда ему на стол легло мое заявление, говорят, немного расстроился. Не только в том плане, что мне нужно было искать замену, но и переживал по поводу увольнения живого классика отечественной литературы и музыки, прославлявшего своей известностью «Плодовощторг». Однако заявление все же подмахнул, понимая, что перерос я овощной магазин, а должностью начальника овощебазы меня уже не заманишь.

Валя была двумя руками «за», особенного после того, как я вывалил перед ней на диван упаковки 10-рублевых купюр, полученные от Чарского. Она после моего рассказа о первой встрече с антикваром догадывалась, что заработаю я на этом деле неплохо, но чтобы столько…

Тут же начала строить планы, как лучше распорядиться деньгами, что нужно купить, может быть, приобрести дачку.

– Дачку мы приобретем, – говорю, – но в Переделкино, по соседству с Евтушенко, Вознесенским, Окуджавой, Шпаликовым… Хотя Шпаликов уже повесился, причем как раз в Переделкино, а жаль, здорово писал. Ну, не важно, ты-то поняла всю грандиозность моих замыслов?

– Ты серьезно хочешь переехать в Москву?

– Нет, ну а что, хватит уже мотаться туда-сюда, как неприкаянные.

– Это ты мотаешься, я-то с дитем дома пока сижу.

– Ну мало ли… Ведь ездила со мной как-то. Да и что тебя здесь держит?

– Сереж, тебе не кажется, что это будет выглядеть по-свински? Только получили квартиру от управления торговли – и уезжаем в Москву. Да и вообще, кто нас там в очередь на жилье поставит?

– Валюш, необязательно покупать квартиру в столице и одновременно дачу в Переделкино. Обойдемся дачей, выберем приличную, со всеми удобствами, и зимой чтобы можно было жить. Вот в следующий раз поеду в первопрестольную, заодно заскочу в Переделкино, узнаю, что там и почем. А пока деньги лучше положить на сберкнижку. Кстати, завтра мне рано вставать, полезу с проводниками изучать подземелья. Надо порыться в шкафу, что-нибудь выбрать из старой одежды.

– Я сама найду, а вы идите с Данькой лучше погуляйте. Он со мной только утром гулял, а вечером твоя очередь. Пока прохлаждаетесь – как раз и поужинать приготовлю.

Гуляя с коляской по двору новостройки, размышлял относительно своих перспектив в песенном творчестве. А они были не слишком радужными. Загвоздка в том, что мелодий я помнил предостаточно, а вот со словами нарисовывалась проблемка. Максимум первый куплет, а в основном только припевы. Это касалось, как я понял, всех попсовых песен. Другое дело – русский рок, те же «Кино», «Чиж и К», «Чайф», «Наутилус», «ДДТ», «Аквариум»… С полсотни песен, пожалуй, я мог бы вспомнить, все из них я в свое время разучивал под гитару, хотя, конечно, сейчас немало аккордов уже подзабыл. Но пока композиции такой направленности сгодятся лишь для исполнения на кухонных посиделках, для души. Особенно вещи с политическим подтекстом или депрессивной направленности. А у нас, считай, весь перестроечный рок был сплошной чернухой и обличением. Однако меня в лучших вещах того времени подкупала мелодичная составляющая. Но сейчас об этом думать рано и бессмысленно.

Пацан в коляске завозился, недовольно пискнул. Ясно, соска изо рта выскочила, вот и забеспокоился. Воткнув соску на место, решил отъехать в дальний уголок скверика. Там как раз была свободной лавочка со спинкой. В будущем таких скамеек практически не останется, в моду войдет эконом-вариант: три жердочки, уложенных на пару металлических уголков, и два железных столбика снизу. А на такой, со спинкой, посидеть приятно, откинувшись назад и полностью расслабившись. Если только молодежь не оттоптала сиденье. В пору моей молодости сам я таким не был, понимал, что здесь сидят люди, а вот многие мои ровесники предпочитали забираться на лавку с ногами, усаживаясь задницами на спинку.

К счастью, эта лавочка оказалась чистой. Данька спал, посасывая соску, и я спокойно откинулся, глядя в вечереющее майское небо. В такой момент хотелось думать о чем-нибудь приятном, например, что мой сын будет расти в обществе, где все делается на благо людей и окружающего мира. Где приоритет будет отдаваться общечеловеческим ценностям, а не золотому Тельцу. Да, согласен, в первый год своего пребывания в этом мире я в основном только и занимался тем, что обеспечивал себе и своей жене безбедное существование. И в ближайшем будущем мало что изменится. Но личное обогащение для меня не стояло во главе угла. Я все-таки отождествлял себя со страной, будучи более чем уверен, что в нищей России или Союзе – смотря как будут развиваться события – не буду себя чувствовать счастливым, даже имея на банковских счетах миллиарды долларов. Да и не для того, наверное, был заброшен я в 75-й, чтобы думать только о том, как бы набить свою мошну.

– Здравствуйте!

Я отвлекся от созерцания багрового заката и повернулся к девчушке лет пяти, с дырявыми колготками на коленке и потрепанной куклой в руках.

– Привет, как тебя зовут?

– Оксана. А это ваша коляска?

– Ну-у, как бы да.

– А там мальчик или девочка?

– Хм, какая ты любопытная. Ну, допустим, мальчик.

– А как его зовут?

– Данилка.

– А я, когда вырасту, тоже стану мамой и буду гулять с коляской. У меня будут и сыночек, и дочка.

– Молодец, раз такие планы строишь, верю, что у тебя получится, – с трудом сдерживая улыбку, подбодрил я девчонку.

– Оксана, ну-ка домой, ужинать! – раздалось с другого конца сквера.

А ведь и нам пора подкрепиться, что-то мы засиделись. Завтра предстоит напряженный день, меня поведут в подземелья, хотя пока даже не знаю, в какие именно. Просто сегодня на домашний телефон позвонили и сообщили, что завтра к 8 утра за мной заедет машина, а все, что от меня требуется – это одежда и обувь, которые не жалко испачкать или порвать. Откуда у меня появился домашний телефон, спросите вы… Спасибо руководству «Продторга» в лице Николая Афанасьевича, посодействовал получению номера вне очереди. Тем более что наш дом все равно собирались телефонизировать, и сразу после сдачи подвели разводку телефонного кабеля. А нашу квартиру всего-навсего подключили на пару месяцев быстрее, чем остальных желающих. Правда, я и номер нам с Валей выбил неплохой – 66-75-57. Хотел было замахнуться на четыре семерки, но оказалось, что на этот номер нашлось кому замахнуться и до меня, причем до Нового года, так что пришлось смириться.

Зато теперь можно было в любой момент созвониться с Москвой, в частности со Слободкиным и Чарским, и мы несколько раз уже это делали. В частности выяснилось, что Паша все-таки разыскал Долину, и молодая певица уже успела освоиться в новом коллективе. А Инга Чарская ни много ни мало готовит к выпуску свой первый виниловый миньон с моими пятью песнями. А еще, успешно выступив перед худсоветом и став номинально артисткой волгоградской филармонии, собирается представлять Советский Союз на каком-то заграничном певческом конкурсе, то ли в Польше, то ли в Чехословакии. Ну что ж, молодец, я передал антиквару мое искреннее восхищение талантом девушки.

Созванивались и с Тарковским. Он поделился радостными новостями. После того, как худсовет «Мосфильма» одобрил сценарий «Марсианина», вовсю шел кастинг на главные роли. Янковский, как я уже упоминал, согласился, даже не прочитав сценарий. Самое любопытное, что загорелся идеей сняться у самого Тарковского и Джек Николсон, и сейчас с его агентом утрясали детали договора, пытаясь как-то уложиться в выделенную смету.

А самое, пожалуй, приятное, что наконец-то вышли долгожданные «Крейсера», аккурат к очередной годовщине сражения при Цусиме. Правда, учитывая мою все же не такую раскрученность, как у Пикуля в свое время, на Государственную премию особо не рассчитывал. Впрочем, мало ли, что там в головах у больших начальников, окончательно исключать вероятность поощрения не стоило.

Толкая коляску к своему подъезду, обратил внимание на мужчину средних лет в неброском костюме. Тот как-то слишком быстро оказался рядом со мной и придержал за рукав.

– Добрый вечер, Сергей Андреевич, – произнес он негромко.

– Добрый… Простите, а вы кто?

– Мое имя вам знать необязательно, главное, что я знаю ваше. Я представляю одно серьезное ведомство. Здесь, на бумажке, все написано. И мое ведомство, и адрес, и время, когда вам завтра надлежит там быть, и имя человека, с которым вы встретитесь. Скажете, кто вы – вас пропустят. Все интересующие вас подробности вы узнаете при личной встрече. Надеюсь на ваше благоразумие, счастливо оставаться. И аккуратнее под землей, мало ли…

Незнакомец скрылся за углом, а я перевел взгляд на вырванный явно из записной книжки листочек бумаги. На нем было написано перьевой ручкой: Московская-72-а, областное управление комитета государственной безопасности, Макеев Юрий Федорович, каб. 32, 16.00. Вот ни хрена себе новость!

Сердце бешено заколотилось, во рту пересохло, а лоб покрылся испариной. Неужто вычислили?! Где-то прокололся с письмами Щелокову и Ивашутину? Или как-то поняли, что я из будущего? Но в любом случае меня могли просто повязать, не присылая вот таких «почтальонов». Мало ли, вдруг я ударюсь в бега! Или за мной все же ведется негласная слежка, и эти ребята только и ждут, когда я попытаюсь улизнуть, чтобы схватить меня, что называется, с поличным?

А с другой стороны, они же прекрасно понимают, что у меня жена, ребенок, от которых я никуда не денусь. Здесь я уже практически состоялся как личность, как писатель, поэт и композитор, а так пришлось бы до конца дней прятаться по щелям. Наверняка все правильно рассчитали, понимают, что никуда я не денусь, сам приду к ним, как миленький.

– Что-то случилось? На тебе лица нет.

– Что, дорогая? А, нет, это я просто задумался.

– А я тебе одежду и обувку на завтра приготовила. Ты все равно поаккуратнее там, под землей.

Блин, сговорились они, что ли, эту фразу я слышу уже второй раз за несколько минут… Так, нужно продумать свои действия. Все вещдоки я прячу, причем вне квартиры, это однозначно. То есть «ридер» с зарядником, сумку можно оставить. Телефон и российский паспорт так и лежат в укромном месте, в том самом подвале. Надеюсь, их никто еще не обнаружил. Но туда если и лезть, то под покровом ночи, а не средь бела дня, по-другому и не получится – слишком много посторонних глаз. Но сорвись я сегодня на ночь глядя – Валя меня точно не поймет. Короче говоря, «ридер» заныкаю в гаражах, я уже как-то, проходя мимо, присмотрел там небольшой тайничок, словно предчувствовал. Вот прямо сейчас пойду и заныкаю, а то с утра за мной приедет машина, некогда будет всем этим заниматься.

– Валюш, ты пока накрывай, а мне буквально на пару минут нужно отлучиться. Знакомый ждет на улице, просил рупь до получки занять. А у меня с собой не было, пообещал дома взять и спуститься.

– Конечно, вон в кошельке возьми. А что за знакомый, ты же вроде пока здесь особо ни с кем не общаешься…

– Да это из Союза писателей, поэт местный. Перебивается случайными заработками. Но обещал все вернуть с ближайшей получки.

– Даже если не вернет – с рубля нас не убудет. Давай по-быстрому, ужин стынет.

Понятно, незаметно изъять из сумки зарядник не получается. Ну и ладно, главное – «ридер» заныкать. Что я и проделал в ближайшие несколько минут.

Ужинал без особого аппетита, мысль о завтрашнем визите в региональный КГБ не давала покоя. Ну что за люди, не дают спокойно жить и работать, обязательно им нужно сунуть свой нос туда, где и без него все на своих местах. Лучше бы шпионов ловили, а не честных граждан на допросы приглашали. Суки…

С такими мыслями уже за полночь я кое-как задремал, и погрузился в мир сюрреалистических кошмаров. Я оказался в непролазной лесной чаще, деревья пытались схватить меня своими корявыми ветками. Мне удалось выскочить на небольшую полянку. Но тут из кустов следом за мной появилась приземистая тень. Волк в офицерской фуражке и с майорскими погонами на покрытой свалявшейся шерстью холке злобно скалился, глядя на меня исподлобья черными глазами. А потом вдруг запищал тонким младенческим голоском, и я проснулся. Это плакал Данилка, к которому тут же кинулась Валентина.

– А-а-а, а-а-а, – укачивала она сына, а я лежал, глядя в рассвет за окном, и думал, что мы еще поборемся за свое счастье. Губернский просто так не сдастся.

Глава 36

К моменту, когда за окном раздался гудок клаксона, я уже был полностью экипирован, то есть обряжен в не первой молодости свитер, куртку, брюки и резиновые полусапоги. Выглянув на улицу, увидел под окнами зеленую «Победу» и двух мужчин. Один сидел за рулем, второй стоял рядом с авто и дымил папиросой. В том, что приехали за мной, я не сомневался, поскольку еще вчера мне сообщили марку и номер машины.

– Счастливо, береги там себя, – поцеловала меня на прощание супруга, умудряясь при этом кормить пацана грудью.

Я ответил ей не менее нежным поцелуем, схватил кофр с фотоаппаратом, вспышкой и запасными батарейками, и помчался навстречу приключениям. Понятно, что с самого вечера у меня из головы не выходила вчерашняя встреча, но утром я все же не так мандражировал, как сразу после рандеву с чекистом. Было бы что-то серьезное – сразу повязали бы, в автозак и на допрос с пристрастием. Да и, скорее всего, меня отправили бы в столицу, поскольку я свое дело считал явно не уровня регионального управления КГБ. Наверное, тут что-то другое. И не нужно себя накручивать раньше времени.

Я ведь даже хотел Мясникову позвонить, пользуясь тем, что Георг Васильевич как-то по доброте душевной поделился со мной своим домашним номером. Но пока решил не дергать большого человека, не выяснив, в чем меня обвиняют. И обвиняют ли вообще. Может, просто хотят провести со мной беседу? А о чем – узнаем уже по факту. Если дела пойдут не лучшим образом, то тогда можно и про Мясникова вспомнить, но не факт, что даже он сможет что-то противопоставить столь могущественному органу.

Водителя звали Сергей, тезкой оказался, а его напарника – Виктором. Будущий «певец пензенских подземелий» Владислав Самсонов пока, наверное, слишком молод, чтобы всерьез заниматься подобными исследованиями. Так что придется мне описывать полученные от спусков вниз впечатления самому.

– Едем в центр, там у нас есть один непроверенный подвальчик.

По пути мне рассказывали об уже обнаруженных катакомбах, я старательно записывал информацию карандашом в блокнот. Затем обернувшийся ко мне с переднего пассажирского сиденья Витя развернул самодельную карту из четырех склеенных листов кальки.

– Вот тут находится этот самый подвал, – ткнул он пальцем в точку рядом с пересечением улиц Кирова и Замойского. – По слухам, именно отсюда, от Спасо-Преображенского мужского монастыря, вел подземный ход на остров Пески, и даже дальше, к Ахунам. Я лично общался с местным жителем, который еще пацаном лазил в этот ход, который затем завалили, но мы постараемся сегодня этот завал разгрести. Инструмент в багажнике, сил с утра навалом, разрешение от милиции есть, так что будем надеяться на лучшее.

Вскоре мы были на месте. Некогда старейший храм города теперь превратился в автобазу. Хотя, согласно прежней исторической ветке, храм после Перестройки восстановят и здесь снова начнут проводить службы в 1995 году. Я не считал себя набожным человеком, однако слепо выкашивать религию, взрывать храмы, синагоги и мечети – явный перебор. С этим Советская власть в свое время серьезно переборщила, пытаясь таким образом вселить в умы людей идею о том, что Бога нет, а человек сам себе хозяин и творец собственного будущего. О загробном мире коммунистическая идеология умалчивала, тогда как мысль о том, что нельзя грешить при жизни, иначе после смерти тебе аукнется сковородкой в аду – казалась мне здравой. Хоть какой-то инструмент в плане борьбы с человеческим грехопадением.

Я зарядил в фотоаппарат приобретенную еще в Москве цветную пленку и сделал несколько фото храма и на его фоне своих новых друзей-спелеологов. Затем насадил фотоспышку и следом за Витей с Сергеем, вооруженными ломом и штыковой лопатой, направился за угол храма. Вход в лаз находился с другой стороны строения, в него мы спустились под любопытными взглядами пары куривших неподалеку автослесарей.

Мне выделили каску с прикрепленным на ней фонариков, такие же были и у Виктора с Сергеем. Ход тянулся метров на пять, заканчиваясь завалом.

– С часочек повозимся, если безрезультатно – поедем в другое место, там ход идет из подвала жилого дома метров на пятьдесят-шестьдесят, – сказал Виктор. – И заканчивается не завалом, а заложен стенкой, причем заложили его где-то в 20-х года, вроде бы когда ловили бандита Альшина.

Ну конечно, куда же без него! С Али (или Альшина) все и начиналось, когда мой ученик Лешка Габузов притащил весь наш класс во главе со мной к тому злополучному подвалу. Как же давно это было… Год с лишним, а словно целая жизнь прошла. Или, наоборот, еще не случилось, все произойдет еще только через 39 лет.

– Я могу чем-то помочь?

– Щас Серега ломиком завал начнет ковырять, будем мусор в сторону откидывать. На-ка вот, строительные перчатки, чтобы руки не драть.

В следующие минут двадцать-двадцать пять я взмок, словно орловский рысак после десятка кругов по ипподрому в 30-градусную жару. Какова же была наша радость, когда наконец мы увидели на высоте кирпичного свода темный просвет.

– Есть! – заорали мы в три глотки, и наши голоса заметались под сводами подземелья.

Мы с утроенной энергией принялись расширять проход, пока он не оказался достаточно широким, чтобы в него мог протиснуться человек даже более солидной комплекции, чем любой из нас. После чего я попросил у провала попозировать мне на камеру моих напарников, затем и сам снялся, присев на корточки у чернеющего зева.

– Так, слушаем сюда, – похоже, Витя был за старшего. – Я иду первым, ты (указал он на меня) за мной, а Серега остается пока здесь. Это чисто на всякий случай. Лишних движений не делаем, мало ли что.

Еще раз проверив, как работают фонарики, мы двинулись вперед. Я свою дорогую немецкую камеру оставил тезке. Тоже, мало ли что…

По ту сторону подземного хода, высота которого составляла вполне комфортные пару метров, было чисто и на удивление сухо. Мы двинулись вперед, каждый метр ровного, выложенного таким же красноватым кирпичом пола перед собой освещая фонариками. Налобные мы решили пока в целях экономии не включать, ограничиваясь ручными, и так дающими вполне нормальный свет.

– Слышал, в одном из таких ходов по легенде спрятан клад серебряных момент Емельяна Пугачева, – сказал я, чтобы как-то нарушить гнетущую тишину.

– Я тоже слышал. Но это вряд ли, скорее всего легенда и есть. Если даже что-то и было – то давно уже этот клад нашли и оприходовали без лишней рекламы. Так что не забивай себе голову. Лучше под ноги смотри, мало ли. Вдруг тут наши хитрые предки ловушек понаставили.

– Ага, как в фильме про Индиану Джонса, – нервно хохотнул я.

– Про какого Джонса?

Блин, лопухнулся я, первый фильм Спилберга о приключениях ставшего знаковым искателя сокровищ выйдет на экраны лет через десять.

– Пардон, ошибся я, не в фильме, а в книжке. Книжку такую читал недавно, не помню что за автор.

А сам подумал, что мне мешает написать сценарий такого фильма, только в главной роли будет не Индиана Джонс, а какой-нибудь Вася Пупкин, волею случая оказавшийся вовлеченным в череду загадочных и захватывающих дух событий. Такой весь из себя положительный пример для советских пионеров.

Между тем ход стал явно забирать вправо и резко пошел под уклон. Свод стал немного пониже, под ногами стали попадаться мелкие камешки. Еще метров через пятьдесят мы оказались перед развилкой. Причем отнорок, шедший налево, уходил вверх.

– Это может быть выходом наверх, – указывая на левый проход, сказал напарник.

Он достал зажигалку, щелкнул кремешком, и язычок пламени рывками задергался в сторону от отнорка.

– Так и есть, оттуда идет приток воздуха. Его можно исследовать и позже, а пока предлагаю идти направо.

– Наше дело правое, – согласился я, вспомнив свою подпись к письмам Щелокова и Ивашутина. Впрочем, на этот раз выражение имело несколько иной подтекст.

Мы продолжили движение, и чем дальше, тем больше мне казалось, что воздух становится более густым и тяжелым. А вскоре с потолка начало капать, и Витя заявил, что мы однозначно находимся под руслом Суры. С этим трудно было не согласиться, по моим прикидкам выходило то же самое. Представил, как вода размывает потолок, как нас сносит потоком воды и непроизвольно поежился, предложив двигаться чуть быстрее.

– Мне тоже страшно, – понятливо усмехнулся Виктор. – Не боятся только дураки. Но не думаю, что выдержав не одну сотню лет, потолок разрушится именно сейчас. Если только на нас не осерчал кто-то из небожителей.

Однако мы и в самом деле ускорились, а где-то через 100-150 метров уперлись в завал.

– Приплыли, – констатировал напарник. – По моим прикидкам, мы уже должны быть на острове Пески. И думается мне, что это тот самый ход, про который мне рассказывали… Ладно, ковыряться сейчас не будем, кто знает, сколько здесь всего навалено. Это может быть вообще не на один день работа. Нужно все организовать, людей собрать, у меня есть знакомые, которые с удовольствием в это впрягутся. Главное, что мы выяснили, что ход под рекой существует.

Теперь уже я шел первым, а Витя двигался по моим следам. Дошли до развилки, и тут я предложил все-таки сходить в отнорок. Напарник прикинул, что батареек в фонарике еще хватает, да и запасные есть, можно рискнуть. Хотя и риска тут, на мой взгляд, особого не было.

Тут уже он меня обогнал, разгоняя темноту впереди светом своего фонарика. Виктор светил больше под ноги, а я по стенам и потолку, и потому мне посчастливилось заметить некую странность.

– Вить, погоди.

– Что там?

– Иди глянь, здесь в стене кладка какая-то необычная.

– Ну-ка, ну-ка…

Мы стали исследовать кирпичную кладку, ощупывая ее пальцами. Это был почти ровный прямоугольник, чуть выпирающий вперед, а каждый шов был промазан раствором чуть более светлого цвета, что и привлекло мое внимание.

– Тут без инструмента не обойтись, – вздохнул Витя. – Ты как, один покараулишь тут, если я сбегаю за ломиком?

– Да легко, я темноты с детства не боюсь. Беги, все посторонних буду гнать отсюда поганой метлой.

Виктор исчез в темноте, я видел только удалявшееся пятнышко его фонарика, после чего вернулся к исследованию кладки. Снова простучал кулаком по периметру, и мне показалось, что в левом нижнем углу кирпич сидит не так надежно, как остальные. Я отошел на шаг и, примерившись, саданул ногой.

Наверное, это был тот самый кирпич, который, по замыслу древних строителей, должен был держать всю кладку. Потому что после удара она просто-напросто рухнула к моим ногам, подняв облако пыли.

Когда пыль осела, я посветил в открывшийся перед мной проход и обнаружил, что это своего рода келья примерно два на три метра, на полу которой стоял оббитый проржавевшими полосками железа сундук высотой около метра, запертый на солидных размеров замок.

«Неужто клад!», – мелькнула мысль.

Я шагнул в проход и попытался сдвинуть сундук с места. С трудом, но мне это удалось. Не пустой, и это уже радовало.

– Эй, Серега, ты где? Ого, как ты кладку умудрился выломать?.. А это что?!

Я направил луч фонарика на Виктора, у которого как раз в этот момент глаза упорно карабкались на лоб. Но от яркого света он прищурился и тут же пришел в себя.

– Так, сундук заперт? Тяжелый? Замок проверял, крепко сидит?

– Крепко, но с твоим ломиком его можно сбить на раз-два.

– Может, подождать пока? Вызвать специалистов из милиции, краеведческого музея…

– А чего ждать-то? Ну, предположим, там золотые монеты, еще какая-нибудь драгоценность, мы же ничего себе брать не будем, разве что положенные по закону 15 процентов. Пусть докажут, что мы что-то сперли, хотя я лично ничего переть и не собирался.

– Да я тоже, вообще-то.

– Так что давай сюда ломик, а то инстинкт первооткрывателя уже не дает мне покоя.

Взяв и ломик, и инициативу в свои руки, я принялся самым варварским способом, не церемонясь, долбить им по исторической реликвии, каковой многие наверняка назовут этот замочек весом в добрый килограмм, если не больше. Замок сопротивлялся недолго, и после пары крепких ударов безвольно рухнул к моим ногам.

Крышку сундука мы открывали одновременно, в четыре руки, сердце внутри меня рвалось наружу в ожидании какого-то фантастического зрелища. Но в первый момент, увидев, что находится внутри, я непроизвольно сделал губами грустное: «Пффф…».

Внутри сундука были книги, и ничего, кроме книг. Старинные, лет по двести, а то и триста им было, но окажись там хоть библиотека Ивана Грозного – я бы все равно испытал похожие эмоции.

– Смотри, какие древние фолианты, – между тем возбужденно промолвил Витя, осторожно беря в руки одну из книг. На кожаном тиснении при свете фонарика удалось разглядеть длиннющую надпись: «Уложение, по которому суд и расправа во всяких делах в Российском государстве производится, сочиненное и напечатанное при владении Его Величества государя царя и великого князя Алексея Михайловича всея Руси Самодержца в лето от сотворения мира 7156».

– Ничего себе, тут одно название с этими ятями читать устанешь. Короче, книжки тут одни, краеведам радость, а тащить лишний раз этот сундук к выходу что-то не хочется. Предлагаю пока выбираться наружу, твой тезка сбегает в музей, а я в РОВД наберу, пусть подскажут, что нам с находкой делать.

– Хорошо, тогда я позвоню до кучи в «Пензенскую правду» и «Молодой Ленинец», – подбросил я свою идею. – У меня там уже кое-какие связи налажены, пусть пришлют корреспондентов.

Наружу мы выбрались без происшествий. Сергей по-прежнему караулил нас у входа, и наше появление было встречено ожидаемым вопросом:

– Ну как?

– 15 человек на сундук мертвеца и бутылка рома, – пропел Витя, и дальше продолжил уже серьезно. – Короче, пока я за инструментом бегал, Серега вынес кладку ногами. Как каратист. А там ниша, и в ней сундук. Мы замок сбили, открыли – внутри старинные книги. В общем, чеши в краеведческий музей, я в РОВД, а Сергей сейчас созвонится с газетами.

– В принципе, можно тезку и не гонять, у меня есть телефон директора музея. Позвоню ему и в редакции заодно. Да и тебе, Вить, можно не дергаться. Что мне, трудно в милицию дозвониться? Чего нам вдвоем-то ходить?

– Логично мыслишь, так даже еще лучше. Тогда беги звони, Серж, ты тут так и карауль, а я опять к сундуку, тоже караул организую.

Телефон я вытребовал в здесь же, на автобазе. Ее руководство было в курсе, что у них по соседству с утра буду копаться диггеры, поэтому, когда я заявил, что мне нужно срочно сообщить о важном научном открытии, трубку предоставили без вопросов.

Отзвонился я буквально за несколько минут, разве что дежурный милиционер в РОВД пристал ко мне с вопросами, как меня зовут, кто я, как оказался в этом подземелье… Под конец беседы пообещал сообщить начальству, и велел ждать на месте до приезда сотрудников.

Видя, что тезка мается, тогда как Витька, похоже, вовсю перебирает книжки в сундуке, милостиво разрешил ему отправиться к товарищу, попутно объяснив, что на развилке нужно идти в левый проход, а там уже и не промахнешься. Серега тут же исчез в темном провале, а я вышел на солнышко и с чувством выполненного долга стал дожидаться появления краеведов, журналистов и милиционеров.

Первым появились вездесущие журналисты, причем сначала представитель «Молодого Ленинца», а практически следом и «Пензенской правды». Оба с фотокорами, причем один мне был уже знаком, он пару раз снимал меня для «ПП». Наступая акулам СМИ на пятки, примчался лично директор краеведческого музея Александр Васильевич Сергеев на пару с молодым сотрудником. Им не терпелось отправиться в катакомбы, но я безапелляционным голосом заявил, что мы будем ждать представителей власти. А то завалит этих нетерпеливых там, чего доброго, а мне задним числом по шапке получать неохота.

Доблестная милиция на желто-синем «уазике» подъехала еще минут через десять. С переднего пассажирского сиденья резво спрыгнул молоденький лейтенант, а с заднего неторопясь вытащил свое дородное тело пузатый капитан. Отирая платком потную шею, он подошел и представился:

– Капитан Морозов. Кто нам звонил, документики представьте, и рассказывайте, что у вас тут случилось?

Пришлось вкратце пересказывать события последних часов. Лейтенант, раскрыв папку, быстро записывал мои показания, а капитан всячески демонстрировал своим видом, что найденный нами сундук ему до одного места. Пока я докладывал, на свет божий появился Виктор, который дополнил мой рассказ некоторыми подробностями.

– Вот здесь распишитесь, – сунул мне ручку лейтенант, когда я закончил.

– Кстати, у вас есть разрешение на исследование? – вспомнил вдруг капитан Морозов.

– А как же, вот, пожалуйста.

Изучив протянутую Виктором бумажку, толстяк скис еще больше. Видимо,

– Так, мне нужны понятые. Вы и вы, – ткнул он в журналиста и директора краеведческого музея.

Те покорно кивнули, после чего ситуация подвисла. Нужно было лезть в пролом и на месте делать опись найденного имущества, которое, по словам Сергеева, скорее всего, принадлежало монастырю. И возможно, в катакомбы тот самый сундук было спрятан в разгар революционных событий, когда большевики вовсю грабили церкви. Было даже озвучено предположение, что в подземном ходе могут иметься еще тайники, в которых, не исключено, хранится дорогая церковная утварь.

Так вот, если человек моей комплекции без особого труда протиснулся бы в лаз, то, скажем, директору краеведческого музея пришлось бы поднапрячься. А пузатый капитан и вовсе не имел шансов. Тот все прекрасно понимал, и попросил хоть как-то расширить проход. Но и нам лишний раз ломаться не хотелось.

– Товарищ капитан, может, лейтенанта отправите? Он там все проконтролирует, а мы уж сюда книжки перетаскаем. Здесь и составите опись.

Милиционер помялся, понимая обоснованность моего предложения, затем обреченно махнул рукой:

– Паршин, давай дуй со спелеологами в подземелье. Фонарик есть? У всех фонарики? Ну ты наш тоже возьми на всякий случай. В общем, проследи, чтобы ничего по пути к выходу не потерялось.

Следующий час ушел на переноску книг к выходу. Журналисты, молодой сотрудник музея и даже лейтенант приняли в процессе самое непосредственное участие. То и дело слышался звук спускаемого затвора фотоаппарата. Фотокоры, оба работавшие на аппаратах «Киев», свое дело знали. Да и я вскоре к ним присоединился, не зря же тащил с собой импортную технику, тут же вызвавшую у обоих фотографов неподдельный интерес.

Сам сундук решили не трогать, понимая, что в дыру он все равно не пролезет. Кстати, на самом его дне, под книгами, мы обнаружили большой серебряный крест, украшенный разноцветными каменьями. Вот это уже, на мой взгляд, представляло собой серьезную вещь. Того же мнения был и директор музея, буквально вцепившийся в находку двумя руками.

Пока одуревший от духоты капитан составлял протокол, до меня дошло, что я как-то за всей этой кутерьмой совершенно забыл, что в четыре часа мне нужно быть в региональном управлении КГБ. А сейчас на часах было половина второго. Как раз доехать до дома, привести себя в порядок, пообедать и ехать сдаваться чекистам.

«Может еще и обойдется», – утешал я сам себя, в глубине души понимая, что соколы Андропова пока играют со мной в кошки-мышки. Инициатива на их стороне, мне же пока остается только догадываться, зачем я им понадобился.

– Спасибо, товарищи, за компанию, но вынужден вас покинуть, – заявил я собравшимся. – У меня на сегодня намечено одно серьезное мероприятие.

Особых возражений не последовало, так что я откланялся и помчался на остановку общественного транспорта.

Глава 37

Не успел я выйти из дома, как зарядил настоящий ливень. Недаром до обеда стояла такая духотень. Домой за зонтиком возвращаться не хотелось. Валя и так не особо обрадовалась, когда я сказал, что мне нужно отъехать, якобы на встречу с журналистами, которые мечтали продолжить общение со мной после сегодняшней находки в подземелье. А если бы я сказал, что меня в КГБ ждут – и вовсе переполошилась бы. А кормящей матери волноваться вредно, молоко может пропасть. Валя заявляла, что до полугода точно не позволит оторвать Даньку от своей сиськи, а там будет видно.

На мое счастье, остановка с козырьком, под которым и мне нашлось место, находилась в ста метрах от дома. Да и автобус подошел буквально через пару минут.

Пока ехал до места, дождь закончился, и возле управления КГБ, располагавшемся в соседнем с Ленинским РОВД здании, я был без трех минут четыре. Дежурный лейтенант, прочитав записку, выданную мне накануне их сотрудником, никакого удивления не выказал, словно держал в руках официальную повестку. Только записал мои данные и сказал, чтобы я поднимался на второй этаж.

Я миновал первый лестничный пролет, увенчанный бюстом Дзержинского, и поднялся на второй этаж. Налево или направо? Ладно, наше дело правое – вот и пойду направо. Как выяснилось, не ошибся. На двери нужного мне кабинета с номером 32 было просто написано «Макеев Ю. Ф.», ни званий, ни должности. Я постучал, услышал: «Входите», и переступил порог. Сидевший за столом человек занимался изучением содержимого раскрытой перед ним папки средних размеров,

Хозяин кабинета – мужчина средних лет и непримечательной внешности – был одет в строгий костюм, но без галстука. Пиджак и верхняя пуговица рубашки расстегнуты, что, впрочем, в такой жаркий день, даже несмотря на недавно прошедший ливень, было вполне объяснимо.

Увидев меня, он тут же закрыл папку, встал из-за стола и подошел ко мне, протягивая руку для рукопожатия.

– Здравствуйте, Сергей Андреевич, спасибо, что нашли время к нам прийти.

Я, на автомате, пожал протянутую мне руку. Ага, попробовал бы не прийти… Юморист, однако.

– Присаживайтесь, пожалуйста, – показал Макеев на стул с другой стороны стола.

Стул оказался несколько неудобным, такое чувство, что из-под дермантиновой обивки вытащили прокладку, а на фанерную основу накидали зачерствевших хлебных крошек. То и дело приходилось ерзать, однако «крошки» из-под задницы никуда не исчезали. Сейчас еще вот эту настольную лампу в лицо направит – и вообще комплект для допроса готов. Хотя день все-таки, лампа такого эффекта, пожалуй, не даст.

– До того, как мы начнем говорить о деле, по которому мы с вами встречаемся, вынужден вас огорчить. До сих пор ничего о вашем прошлом нам узнать не удалось. Мы понимаем, как это тяжело – жить, не зная своего прошлого… Ведь где-то есть родные Вам люди, которые с ума сходят, переживают за вас. Мама, отец… может быть братья, сестры… Вы ведь не старый еще человек, вполне возможно, что они живы и не знают, что с вами. Да-а… Как бы мои вот к такой пропаже отнеслись… Трудно, наверное, жить с этим? Кстати, после того, как вас по телевизору показали, никаких звонков, писем, попыток связаться не было? Может, сами что-то вспомнили?

– К сожалению, нет, – тяжко вздыхаю и делаю грустные глаза.

Это что, меня по этому поводу сюда вызвали? А с другой стороны, если у МВД ничего не получается, естественно, попросили помощи у коллег, а то мало-ли, вдруг шпиен, а они не проинформировали. Хотя он вроде про какое-то дело говорил…

– Но вы, Сергей Андреевич, не расстраивайтесь, мы о вас не забываем, ищем по всем фронтам, как говорится. Одно с уверенностью уже можно сказать – в поле зрения правоохранительных органов вы раньше не попадали. А это уже немало! Вы только представьте, известный писатель, композитор… Да не скромничайте!

Я попытался отмахнуться от этих похвал, но Макеев воспринял это как излишнюю скромность.

– Известный. Хотя, жену, Сергей Андреевич, вам по популярности еще надо догонять, – улыбнулся он, и вдруг пропел, – Миллион, миллион, миллион алых роз… Читал ваши «Крейсера» и «Печальный детектив». Сильно, талантливо! «Марсианина» домой принес, так не поверите – в драку с сыновьями! А книги о родном крае! Ах, как они нужны для подрастающего поколения, для воспитания любви к Родине! Вы – настоящий патриот!

Макеев вдруг встал и снова протянул мне руку.

– Благодарю вас от чистого сердца! Надеюсь, что и дальше будете нас радовать!.. Так вот, представьте, известный писатель – и вдруг оказался бы каким-нибудь мелким жуликом. Ладно бы бывшим, уже искупившим свою вину, а если бы находящимся в розыске? Понимаете? Вот! К счастью, ничего! А если что и было, то так… ничего серьезного. Кто, как говорится, без греха, пусть первый кинет в меня камень… Так что, на этот счет можете быть спокойны!

Это он что, так тонко намекает на 10 тысяч, полученные от Чарского? Или про мои похождения с джинсами и пакетами? Я невольно сглотнул, стараясь больше ничем не выдать охватившего меня волнения. Эти ребята могут прикидываться простачками, но наверняка запоминают каждый жест, каждое мимическое движение собеседника, и делают соответствующие выводы.

– Большое спасибо, Юрий Федорович, за проявленную заботу.

– Вообще, Сергей Андреевич, объект вы сложный. Знаете, ваши произведения специалистам показали, так говорят, что стиль у вас очень неровный. Как-будто каждое произведение разным человеком написано. А вот речь наша, пензенская. Никаких сомнений. И как это у вас получается? Я имею в виду ваше литературное творчество… Не поделитесь секретом?

– Хотите верьте, Юрий Федорович, хотите нет, но сам теряюсь в догадках, как так происходит. Словно все само по себе, одно за другое цепляется. Раз – и в голову пришла идея книги, два – стихи, три – мелодия… Только успевай записывать. Не иначе меня точно кто-то по башке саданул, после чего потерял память, но приобрел поразительные способности. Вы знаете, мне кажется, что когда приходит идея нового произведения, я как будто растворяюсь в нем и становлюсь уже не собой, а кем-то, кому эта тема очень близка. Этот кто-то и пишет. Отсюда и скорость написания и подробности, о которых вроде и знать-то не мог. И тут, скорее всего, не последнюю роль играет моя амнезия. Ведь, по сути, я и сам не знаю кто я. И как должен писать…

Вот выдал, сам от себя не ожидал. Зато более-менее приличная отмазка, что тут еще придумаешь?

– Да, наверное, – подозрительно легко согласился Макеев. – Мало мы еще знаем о человеческих возможностях. Плохо только, что и с этого бока не получается вам помочь. Но со всей ответственностью обещаю, мы о вас, Сергей Андреевич, не забудем! Понадобится – будем и год, и десять, и двадцать лет ваши корни искать! Будьте уверены и работайте спокойно.

«Во порадовал! Живи, говорит, и помни. Большой брат следит за тобой!» – промелькнуло у меня в голове. А чего я, интересно, от них ждал? Сидел бы, не высовываясь, грузчиком в овощном, и заботы такой уж точно не имел. Так ведь нет! Славы захотелось! О судьбе страны забота гложет.

Однако, кто предупрежден, тот вооружен! И за это спасибо. А по письмам Щелокову и Ивашутину тишина. Не прячет ли он туза в рукаве? Счас ка-а-ак…

– Очень рад, что моему делу оказано такое внимание. А то уж, знаете ли, почти смирился. Хотя, конечно, иной раз так накатит, что… Но жена и ребенок сейчас очень помогают отвлечься от грустных мыслей. Я уже не один, у меня семья есть.

– Вот и хорошо, вот и договорились. Ну а теперь давайте перейдем к тому делу по которому я вас, Сергей Андреевич, и пригласил, – Макеев достал из папки лист бумаги с каким-то текстом и пододвинул ко мне. – Прежде чем начать разговор, необходимо соблюсти формальности. Будьте добры, автограф поставьте здесь.

– Что это?

– Подписка о неразглашении. Мы нуждаемся в вашей помощи, а для этого мне придется посвятить Вас в сведения, не подлежащие разглашению. Вы не подумайте чего такого. Несмотря на то, что происхождение ваше еще не установлено, мы вам, Сергей Андреевич, доверяем, но порядок есть порядок.

Бумажка, которую мне подсунул Макеев, была серьезной, но действительно, ничего кроме сохранения сведений полученных при разговоре от меня не требовала, и я с легким сердцем ее подмахнул. Бежать и трубить на весь белый свет о том, что я «вась-вась» с КГБ не собирался.

– Итак, – Макеев удовлетворенно кивнул головой и спрятал подписанный документ к себе в папку, – Вы, Сергей Андреевич, за весьма короткий срок умудрились развить бурную деятельность. Всего год прошел, а вы уже написали несколько книг, сценарий, десяток песен, совершили археологическое открытие, познакомились с Высоцким и генеральным секретарем Центрального Комитета Коммунистической партии Советского Союза. Я уже не говорю о вашей дружбе с Мясниковым, это так, вообще как бы между прочим получается.

«И это всего за год, Карл!» – мысленно закончил я фразу и невольно усмехнулся.

Так, по письмам Щелокову и Ивашутину снова молчит, про то, что я выпал из будущего – он знать не может, максимум догадываться. Но, насколько я знал, в таких организациях работали насквозь прожженные реалисты, далекие от научной фантастики, а мой случай как раз в рамки этого жанра и вписывался.

– Я сказал что-то смешное? Чему вы улыбаетесь?

– Вы забыли добавить, что я успел за год еще жениться и стать отцом.

– Ну, это само собой, хотя вы сами об этом уже упоминали в нашем разговоре, – Макеев тоже улыбнулся.

– Юрий Федорович, вы прямо скажите, чего от меня нужно, и я уже пойду.

– Не спешите, у меня рабочий день до семи. Дело, которое у нас к вам, серьезное, с кондачка не порешаешь. Да, вы ведь теперь безработный, вольная птица, правильно?

– Я состою в творческом союзе, а посему тунеядцем не являюсь.

– Так я вас и не обвиняю в тунеядстве, бог с вами! – Макеев развел руки в стороны. – Я к тому веду, что в силу ваших новых знакомств вы общаетесь теперь с известными людьми. Правда, больше в творческой среде. Те же Высоцкий и Тарковский – элита творческой, как ее там… тусовки, как сейчас выражается молодое поколение. Согласитесь, что эта самая среда, в которой приветствуются не только алкоголь, но порою и наркотики, не говоря уже о сексуальных игрищах, порою взращивает настоящих мутантов. А на уме у таких мутантов одно: как бы сделать свою жизнь комфортнее, не стесняясь при этом в выборе средств.

А ведь что ни говори, а элита эта, творческая, такое же достояние нашей с вами Родины, как и полезные ископаемые. И не дать этой элите загнить, направить ее энергию в русло, которое принесет наибольшую пользу обществу, советскому народу – наша прямая обязанность. Сохранить людей с таким потенциалом для страны, задача не менее важная, чем защита от внешней опасности. Согласны?

– Даже и не знаю, с одной стороны, сердцем, я полностью согласен, а с другой… Видите ли, Юрий Федорович, люди искусства, да и науки считают себя скорее гражданами мира, чем какой-то отдельной страны. Мировой славы хочется, уж простите за откровенность.

– Понимаю, вполне понимаю вас, Сергей Андреевич, но давайте взглянем на проблему с практической стороны.

– Это как?

– Сколько сил и средств вложило наше с вами государство в этих людей, в то, чтобы они чего-то достигли?! СССР их воспитал, обучал, растил, кормил, обувал-одевал, лечил бесплатно, в конце концов. Страшную войну страна пережила, какие потери понесла, и что пришлось восстанавливать, надеюсь вам объяснять не надо. Но лучшее всегда людям науки и искусства. Забота партии и правительства, внимание, любовь народа. Доппайки, наконец. И что в ответ? А в ответ даниэли с синявскими, солженицыны и буковские. А ведь непорядочно это, долги не отдавать. Особенно это касается представителей еврейской национальности. Нет-нет, я не хочу огульно обвинять евреев, среди них немало и достойных людей. Но, согласитесь, нос-то они держат по ветру, и все время почему-то в сторону Израиля. И, что интересно, уезжают не дворники и крестьяне, а специалисты, получившие тут образование бесплатно. Не знаю, как вы, а я искренне считаю это несправедливым. Их же учили с надеждой отдачу для страны получить, не для мира, который на них ни копейки не потратил, а для тех простых советских людей, которые им их учебу обеспечивали.

– Почему-то меня это не удивляет, это же их историческая родина. Зов крови. При этом, мне кажется, они не всегда стремятся к комфорту. Если бы стремились – писали идеологически правильные книги и сочиняли идеологически правильные песни.

– Но вот, извиняюсь за выражение, шило в заднице у них очень часто появляется не само собой. Да и до Израиля не все доезжают. Так что с голосом крови вы зря. Тут и других «голосов» немало участвует. Надеюсь, вы поняли меня… Так вот, что-то никак к главному перейти не удается. У вас с Высоцким Владимиром Семеновичем какие отношения, Сергей Андреевич?

– Что? – ну ничего себе переход, от евреев и к Высоцкому. – Хорошие у нас отношения. Вот, просил Мясникова концерт ему тут организовать…

– Это я в курсе, кстати, и за это спасибо. Мне удалось побывать, с удовольствием послушал. Но как насчет более близких отношений? Дружеских? Или у вас другой интерес к нему?

Это на какой-такой другой интерес он к нему намекает? Вообще-то должен знать, что я нормальной, гетеросексуальной ориентации. Тьфу, аж сразу противно стало, как подумал.

– Ну, не знаю, сказать, что мы с ним теперь не разлей вода, я точно не смогу.

– Хорошо, давайте я по-другому вопрос поставлю. Вы как к нему относитесь?

– Замечательный актер и автор-исполнитель. Хорошо я к нему отношусь. Не пойму… Что вы хотите услышать, Юрий Федорович?

– Помочь ему хотите? Даже не так, спрошу по-другому… Помочь Высоцкому согласитесь?

– Да, конечно. А что я должен…

– Да ничего вы не должны. Поступила информация из-за рубежа. Готовится провокация, целью которой является Высоцкий. Во время очередной поездки к жене его будут настойчиво убеждать не возвращаться. На него уже сейчас определенные люди собирают компромат. Будут ему там рассказывать, что в СССР его ждет тюрьма.

– Да нет! В Володе я уверен! Он никогда невозвращенцем не станет!

Нет, ну что за чушь, я то знаю, что Высоцкий будет мучатся от разлуки с женой, звонить ей по ночам, но не уедет. Да он еще Жиглова не сыграл!

– И, тем не менее, выезд ему пока задержали. А по стране сейчас дано задание собрать сведения о гастролях Высоцкого. Обязаны найти, на что его могут подловить. Вы представляете, какой вред стране может быть нанесен? Это вам не Барышников, которого кроме любителей балета и знать-то у нас никто не знал, до его отъезда. И то раздули до небес.

Спроси любого токаря или слесаря, кто такой Барышников? Во-от! А Высоцкий? Так что вы должны ему сейчас помочь.

– Я? Но как?

– Вот вам бумага и ручка, я прошу вас подробно написать все, понимаете, ВСЕ, что вы, Сергей Андреевич, знаете о приезде Высоцкого в Пензу. Как появилась мысль о концерте, кто предложил, кто с кем обговаривал условия, кто крутился вокруг него там, кто уже тут. О чем вы с ним разговаривали. С кем еще он говорил, о чем. Насколько можно подробнее. Вдруг удастся вычислить тех, кто… Я прямо скажу – тех, кто выполняет задание вражеской разведки по дискредитации Советского Союза. Вы не подумайте, что мы сложа руки сидим, на восемьдесят процентов мы уже определились с подозреваемым. Но это наш, советский человек. И, пока стопроцентной уверенности не будет, мы не можем его обвинить. Ну, вы понимаете, Сергей Андреевич! Права граждан нарушать никому не позволено, презумпция невиновности. Но и Высоцкого мы им не отдадим! Порвем всю эту шайку-лейку, что к нему примазалась! Ладно, ладно, не буду отвлекать, пишите, а я чайку нам организую. У нас тут, знаете ли, цейлонский имеется. Вам с сахаром? Лимончик?

Макеев снял трубку внутреннего телефона и кому-то передал просьбу о чае. А я активно начал описывать, чего да как было. Никакого криминала или каких-то посторонних людей я не заметил, ничего противозаконного не было. Даже жаловался мне Высоцкий на завистников, а не на власть. А на прощание подарил написанные на салфетке стихи, я их по памяти тут и привел. Так что писалось мне легко. И во время работы я думал о том, как, наверное, сходит с ума Володя в Москве, не понимая, почему его не выпускают к Марине в Париж или где она там его ждет… Что он такого сделал? Клянет кровавую гебню и гребаных вертухаев. Небось уже и песню про это сочинил.

Много времени моя писанина не заняла. Не так уж много я и знал. Но чай, вкусный кстати, появившийся как-то незаметно около моей руки, я выпить успел.

– Вот, – я протянул Макееву пару исписанных листков, – тут все, что я знаю.

– Дату и подпись поставили? Замечательно. Спасибо еще раз за то, что откликнулись на нашу просьбу. Если что потребуется или где какой непорядок и надо с ним разобраться – звоните, не стесняйтесь. Вот мои телефоны, прямой и через дежурного. До свидания, Сергей Андреевич. Я надеюсь, если что, могу к вам еще обратиться?

– Конечно, Юрий Федорович, без проблем. Чем смогу – помогу.

– Да, если кто будет спрашивать, вы скажите, что по восстановлению данных о себе к нам приходили. А то, знаете ли, народ у нас мнительный. Да и подписку вы давали.

– Понял… Вы только стульчик, что ли. Поменяйте, а то сидеть на нем неудобно.

На лице Макеева промелькнуло непонятное выражение, но вылилось оно в добродушную улыбку:

– Да-да, не вы первый говорите. Просто все руки не доходят. Завтра же обговорим этот вопрос с завхозом. Еще раз спасибо, что нашли время зайти.

Расстались мы вполне довольные друг другом. Ну вот, стучать я ни на кого не собираюсь, а от меня и не требуют. Не, ну помочь Высоцкому я был должен, тут без вопросов… Чем быстрее разберутся, тем быстрее выпустят к жене. С моей стороны все кристально чисто.

С другой стороны, мои худшие опасения не подтвердились. Ни про десять тысяч, полученных от Чарского, ни про письма в МВД и ГРУ ничего сказано не было, даже если намек и прозвучал, то скорее насчет пакетов. Правильно, что не стал акцентировать внимание на этом вопросе, надеюсь, Макеев догадался, что я понял его намек, и тоже не станет в дальнейшем бередить, что называется, былую рану.

Увидел на улице бабульку, торговавшую ландышами. Остановился, вспомнив песенку про ландыши – светлого мая привет – и купил букетик за 50 копеек. Почему-то захотелось сделать жене такой маленький подарок. Она достойна и больших подарков, которые я, впрочем, делал время от времени, но и мимоходом купленный букет ландышей тоже ее наверняка порадует. Женщинам внимание мужчины всегда приятно, это я запомнил еще из своей первой жизни.

Книга II

Глава 1

– Все, я так больше не могу! Что хотите делайте, Андрей Арсеньевич, но это не скафандр, а настоящая душегубка.

Тарковский и сам понимал, что Олегу Янковскому, игравшему роль советского космонавта Виктора Огнева, в скафандре на 35-градусной жаре приходится нелегко. Хотя нелегко – это мягко сказано. Я, сидя под большим навесом, и то постоянно пил теплый зеленый чай и вытирал пот с лица и шеи носовым платком. Что уж говорить о Янковском, которому приходилось часами париться в скафандре под палящим солнцем Кызылкума, изображая бродящего по Марсу космонавта.

Пустыня Кызылкум была выбрана Тарковским неслучайно, поскольку местный песок по цвету совпадал с красным марсианским. Недаром с тюркского Кызылкум так и переводится – красные пески. Да и горы имелись в наличии, полностью дополняя марсианский пейзаж. Мы расположились у горного массива Букантау, на склонах которого, по счастью, ничего не росло. Иначе зритель потом поднял бы нас всех на смех с такими киноляпами.

Честно говоря, когда Тарковский предложил мне съездить с киногруппой на натурные съемки, я не выказал по этому поводу особой радости. Это же целый месяц предстояло жариться в пустыне, центром которой был тот самый Учкудук, на то время, кстати, закрытый городишко по причине разработки урановых руд. Но Валя неожиданно предложила мне развеяться, отправившись в Среднюю Азию.

– Когда еще посмотришь, как настоящее кино снимают?! Да еще и мой любимый Янковский в главной роли. Возьми с собой фотокамеру, и сфотографируйся с ним обязательно. А заодно и проследишь, чтобы Тарковский ничего не напутал, а то ты одно написал, а он снимет совсем другое.

Вот именно последний аргумент и склонил чашу весов в пользу того, чтобы отправиться в киноэкспедицию. Зная режиссера как любителя философских сцен, превалирующих над действием, я собирался по возможности окорачивать Андрея Арсеньевича. Хотя на самом деле слабо представлял, как можно окоротить славящегося своим жестким и непреклонным характером Тарковского. Это со мной он пока был вежлив и обходителен, а я еще в аэропорту Внуково стал свидетелем, как его помощница получила нагоняй за то, что опоздала всего на три минуты к условленному времени.

Кстати, еще на стадии подготовки я поинтересовался у Тарковского насчет спецэффектов. Мол, космический корабль окажется размером 1 к 10, а актеры, играющие космонавтов, будут болтаться на леске, изображая парение в невесомости?

– Сергей Андреевич, я, признаться, не большой специалист по спецэффектам, они для меня не первостепенны. У нас есть художник-постановщик Миша Ромадин, он со мной над «Солярисом» работал, я ему, в принципе, доверяю. Но последнее слово всегда за мной.

Разговор этот я завел неспроста. Захотелось, чтобы фильм, снятый по моему сценарию, был насыщен если уж не голливудскими, то вполне достойными спецэффектами. А кандидатура на роль постановщика спецэффектов у меня имелась. Незадолго до провала в 1975-й в Живом Журнале я прочитал материал, посвященный советскому режиссеру Павлу Клушанцеву. Раньше я о нем и не слышал, а в тот момент заинтересовался. Якобы Клушанцев настолько опередил свое время, создавая спецэффекты для собственных фильмов «Дорога к звездам» и «Планета бурь», что сам Джордж Лукас называл его своим учителем. Ради интереса я полтора часа посвятил присмотру в онлайне картины «Планета бурь», и действительно, для 1962 года спецэффекты и впрямь смотрелись очень зрелищно. Клушанцев, казалось, выжал все, что можно было выжать в эпоху отсутствия компьютеров. Вот и подумалось мне, почему бы такого уникального мастера не пригласить в наш с Тарковским фильм?

Поначалу Андрей Арсеньевич, услышав фамилию моего протеже, только махнул рукой:

– Старика уже давно списали из кино, кинематограф ушел далеко вперед.

Но в тот раз я был как никогда настойчив, и даже тайком от Тарковского имел встречу с директором «Мосфильма» Николаем Сизовым. Николай Трофимович, как выяснилось, был поклонником картин Клушанцева, и пообещал помочь утвердить его кандидатуру в фильм «Марсианин».

Узнав, что я, не ставя его в известность, встречался с Сизовым, Тарковский пришел в негодование.

– Состав съемочной группы утверждаю только я, и никто другой! – почти кричал режиссер, бегая по кабинету.

Но в этот раз я проявил неожиданную даже для себя твердость, заявив, что если не будет Клушанцева, то и моей фамилии в титрах тоже не будет. Сценарий я забрать не мог, поскольку тот был уже утвержден в Госкино и тем же Сизовым, а на еще не снятый фильм уже нашлись покупатели в ГДР, Польше и Чехословакии. Валюта стране была нужна, так что фильм сняли бы и без моего участия. Но когда я заявил Андрею Арсеньевичу, что, извините, задницу рву ради того, чтобы фильм стал настоящим шедевром, а не нудной белибердой, Тарковский неожиданно остановился и внимательно на меня посмотрел, словно видел мою физиономию впервые. Затем задумчиво потер подбородок и обреченно махнул рукой:

– Черт с вами, тащите вашего Клушанцева, если он еще не помер от старости.

Домой к 66-летнему режиссеру фантастических фильмов я приехал вместе с ассистенткой режиссера. Верочка отправилась по приказу босса, просто как человек Тарковского, а переговоры должен был вести я, раз уж от меня инициатива и исходила.

Павел Владимирович оказался вполне еще бодрым пенсионером, квартира которого была превращена в настоящую мастерскую. Он постоянно что-то мастерил, в том числе макеты космических кораблей, как настоящего, так и будущего. Я просто офигел, когда увидел почти один в один макет космического фрегата «Нормандия SR-2» из игры «Mass Effect», в которую я одно время загонялся. Не иначе, америкосы все же передрали позже творение нашего режиссера.

Выразив восхищение работами Мастера, я озвучил предложение, от которого, по моему мнению, Павел Владимирович просто не мог отказаться. Клушанцев, обрадованный тем, что про него еще не забыли, тут же выразил готовность посодействовать в создании фильма. Я оставил ему вариант сценария, пообещав созвониться через пару дней. Через два дня режиссер безапелляционно заявил, что уже видит, каким будет космический корабль марсианской экспедиции, и если ему предоставят материалы и пару помощников, то готов сделать его не 1 к 10, а даже 1 к 5. Марсоход в его видении тоже разительно отличался от современных луноходов, хотя шестиосевую систему колес конструктор решил сохранить. А по поводу того, как создать эффект невесомости, чтобы актеры не болтались на тросиках, у Клушанцева тоже была идея. В общем, эти два дня Павел Владимирович провел плодотворно. Не только успел сценарий прочитать, но и продумать технические моменты.

Очная встреча Тарковского и Клушанцева едва не сорвала все мои планы. Ветеран отечественного кинематографа решил выразить свои мысли по поводу недочетов картины «Солярис». Мол, он читал книгу Лема и не понял, зачем Андрей Арсеньевич сделал из фантастической книги театральную постановку. Видя, как закипает Тарковский, я тут же попытался спустить ситуацию на тормозах, переведя разговор на тему «Марсианина». Вроде бы удалось, хотя понервничать в тот момент довелось серьезно.

Неугомонный Клушанцев даже вызвался лететь с нами в Узбекистан, хотя марсоход «Мир» под его чутким руководством собрали в мастерских «Мосфильма» и собирались транспортировать в Учкудук в товарном вагоне.

– А вдруг во время транспортировки что-то сломается? – лупил железобетонным аргументами пенсионер. – Вы там так почините, что из марсохода получится садовая тележка. А мне позорить свою седую голову на старости лет ни к чему.

В общем, так и напросился. Перелет из Москвы в Ташкент он перенес нормально, предпочитая здоровый сон чтению газет и журналов. Я сидел рядом с оператором картины, а Тарковский – через проход. В какой-то момент Андрей Арсеньевич, оторвавшись от чтения стихов Лорки, вдруг посмотрел на меня, и сказал:

– Сергей Андреевич, а пожалуй, я вас тоже задействую в какой-нибудь небольшой роли. Только уже по возвращении в Москву, когда будем работать в павильонах. Вы не против?

– Конечно же, с радостью готов сыграть даже в эпизоде.

Из всего актерского состава в Кызылкум летел только один Янковский, он-то как раз сидел в самолете рядом с режиссером. И в оригинале, и по моему сценарию на фоне красных песков бегает только главный герой, остальным актерам там делать нечего. Вот и не потащили больше никого, ограничившись Янковским, самим Тарковским, его симпатичной помощницей, главным оператором, осветителем, художником-постановщиком, художником по костюмам, мастером спецэффектов, несколькими ассистентами и техническим персоналом. В общем, набралось почти два десятка человек.

Приземлились мы в ташкентском аэропорту вечером 10 июня. Нас встречал какой-то местный партийный деятель, который устроил всю группу в лучшую ташкентскую гостиницу. А уже на следующее утро мы загрузились в поезд и отправились в сторону пустыни Кызылкум, про красные пески которой Тарковский был наслышан заранее. Ожидания нас не обманули, песок действительно в некоторых местах пустыни имел красноватый оттенок, да и горы поблизости подходящие попались.

Помимо Учкудука, где находилась железнодорожная станция, в нескольких километрах от нашей стоянки располагался маленький аул, в котором мы и разместились, заняв пару заброшенных хижин, сложенных, как мне сообщили по секрету, из верблюжьего навоза. Проводили здесь только ночи, а с утра отправлялись на съемки. Хотя как-то и ночью пришлось снимать, но тут я включил лентяя, предпочитая понежиться пусть и в не совсем удобной, но все же постели. Продукты в аул каждую субботу привозила автолавка. А вода имелась своя, артезианская. Понятно, что обитали тут преимущественно старики, молодежь при первой возможности сбегала в город. Впрочем, такая тенденция была характерна для всего Союза, а после Перестройки деревни и вовсе стали вымирать одна за другой.

Одним словом, жить сложно, но можно. Пару раз я с разрешения Тарковского вклинивался в съемочный процесс, когда, на мой взгляд, действо отходило от сценария. Андрей Арсеньевич внимательно прислушивался к моим рекомендациям, и однажды даже сделал по-моему.

А вот со скафандром, внешне немного модернизированного умелыми руками Клушанцева, действительно была проблема. Первую неделю Янковский кое-как отснялся, страшно страдая от обезвоживания, и выпивая каждый раз по три литра припасенной для него воды. Но затем терпение актера иссякло, и он решил заявить протест, свидетелем которого я и стал.

– Олег, ну что я могу поделать? – развел руки в стороны Тарковский. – Разве я виноват, что нам выдали такой скафандр, без системы охлаждения, как положено настоящим космонавтам? И так уже всю подкладку выпотрошили, чтобы его облегчить. Будь человеком, потерпи еще недельку.

– Нет, я понимаю, что искусство требует жертв, – продолжал бурчать Янковский, – но тут реально может нарисоваться жертва. И вас же потом и посодють.

Я слушал их легкую перепалку, а сам вспоминал события последнего месяца.

Как я и предполагал, Государственная премия за роман «Крейсера» мне обломилась, а вот «Золотой кортик» от главкома ВМФ Сергея Георгиевича Горшкова я получил. В той-то реальности такую же награду Пикулю вручал тогдашний главнокомандующий ВМФ Чернавин, но видно, хоть сейчас флотом и руководил другой адмирал, однако в чем-то история имеет свойство повторяться.

На радостях я пообещал Горшкову написать песню, посвященную нашему непобедимому флоту, и мое предложение тут же было встречено с огромным энтузиазмом. Песня из репертуара группы «Любэ» под названием «Там за туманами» подходила как нельзя кстати. Правда, адмирал придрался к тому, что в тексте фигурирует словосочетание «вечными пьяными», мол, на наших кораблях спиртного в принципе быть не может, если только в аптечке судового врача. Здесь же, при Горшкове, я предложил заменить смутившие его слова фразой «ветрами пряными», что тут же получило одобрение, хотя уж не знаю, бывают ли пряные ветра, скорее уж соленые. Но раз уж легло на рифму… Причем так просто отделаться мне не удалось. Горшков захотел целый клип на эту песню, припахал режиссера Леонида Быкова. И вскоре клип был готов. Кстати, неплохо получилось.

Высоцкий все же выехал к своей Марине в Париж, может быть, в этом деле свою положительную роль сыграли и мои показания. Во всяком случае, представители КГБ на меня пока не выходили, так что я мог только догадываться, как там решался вопрос, и на каком уровне.

В пензенских газетах вновь всплыло мое имя, теперь уже в связи с тем самым обнаруженным в катакомбах сундуком. Фото со мной, Сергеем и Виктором у кучи старинных книг, да еще и державшими в руках по толстому фолианту, украшало первую полосу «Молодого Ленинца». Аналогичная фотография красовалась на развороте «Пензенской правды». От лица Мясникова мы трое были премированы грамотами и небольшой денежной суммой. Как говорится, хоть и мелочь – а приятно. А еще с помощью Георга Васильевича, которого я уважал все больше и больше, книгу «Крепость на Суре» отправили печатать в издательство «Художественная литература». Надеюсь, что по возвращении из Узбекистана повесть будет уже отпечатана и я смогу подержать книгу в руках.

Между тем я все чаще доставал Валю идеей переселиться поближе к столице. Мысль захватить одну из дач в Переделкино мне ужасно понравилась, а учитывая, что ручеек гонораров и авторских стал превращаться в небольшую речушку, можно было всерьез начать прицениваться. Будучи всю жизнь городским обитателем, я подсознательно всегда мечтал жить в своем загородном доме. Желательно благоустроенном, с водопроводом, газом и отоплением, а также всеми удобствами для проведения гигиенических процедур, то бишь ванной и туалетом. Но чтобы из окна были видны лесок, речушка, поля… Учителем я себе такого позволить не мог, разве что в ипотеку, которую пришлось бы выплачивать до глубокой пенсии. А в моем нынешнем положении можно, пожалуй, и замахнуться на такой домик о двух этажах. Правда, пока в мыслях, потому что я даже не знал, когда еще руки дойдут до реальной покупки. Во всяком случае, этот месяц я проводил далеко и от дома, и от Москвы.

– Ладно, будем снимать рано утром, – вынес вердикт Тарковский. – В это время суток еще не так жарко. Но осветителям придется поработать.

– Да нормально все будет, Андрей Арсеньич, – заверил осветитель, немолодой, коренастый мужик с чуть выдающимся брюшком. – С экраном поработаем, с софитами, аккумуляторы заряжены до упора. Будет светло как днем.

– Смотри, Виктор Иваныч, верю на слово… Павел Владимирович, что там с марсоходом? Бензин залили? Тогда через десять минут снимаем следующую сцену.

– А может быть, я смогу подменить Олега?

Все тут же повернулись ко мне.

– Ну, не всегда же он в кадре крупным планом, – пояснил я. – На общих-то я могу его подменить. Уж по походке зритель вряд ли определит, актер в кадре или его дублер.

– А что, мне эта идея нравится, – сказал Янковский, только что закончивший умываться водой из канистры.

В итоге так и сделали. Действительно, на общих планах оператор никаких различий не увидел, причем у меня довольно неплохо получалось копировать жесты и походку Янковского.

– Как это я сам-то не догадался! – качал головой режиссер, в кои-то веки признавший собственный промах.

– А это кого к нам несет? – вдруг воскликнул один из техников.

Мы все дружно повернули головы в сторону, куда смотрел режиссер. Там действительно поднимались клубы пыли. А вскоре мы могли различить кавалькаду из трех машин. Впереди пылил правительственный «ЗиЛ», затем черная «Волга», а следом милицейский «уазик». Интересно, что это за шишка к нам пожаловала?

Вскоре все прояснилось, когда с заднего сиденья «ЗиЛа» выбрался пожилой, улыбающийся человек восточной внешности со звездочкой Героя Соцтруда на лацкане пиджака, при котором чуть ли не козликом скакал лысоватый помощник с реденькими усиками.

– Это же сам первый секретарь компартии Узбекистана Шараф Рашидович Рашидов, – так громко прошептал наш водитель Фархад, что его, похоже, услышали все присутствующие на съемочной площадке.

– Здравствуйте! Вот, приехали посмотреть, как у вас тут снимается кино, все ли в порядке, может, где-то нужно помочь?

– Да вроде справляемся, спасибо, – ответил Тарковский, пожимая руку первому секретарю.

Мы тоже присоединились к рукопожатиям, в том числе и Верочка, ассистентка режиссера, которой Рашидов плотоядно улыбнулся. Не иначе, запал старичок на нашу красотку с первого взгляда. Следом за первым секретарем руки нам жал руководитель Навоийской области, в которую входил этот район пустыни.

Начались расспросы, что да как, все это время рядом выплясывал не только помощник Рашидова, но и фотограф, оказавшийся корреспондентом центральной республиканской газеты.

– Ладно, не буду вас отвлекать от процесса, – сказал Шараф Рашидович, обстоятельно ознакомившись с положением дел. – Вижу, все у вас нормально, и по срокам успеваете. А как закончите – я в вашу честь в Ташкенте банкет организую. Не отказывайтесь, для нас святая обязанность накормить и напоить гостя так, чтобы он всю жизнь потом об этом вспоминал. Отметим, так сказать, успешное окончание съемок.

– Ну до окончания еще далеко, у нас немалая часть будет сниматься в павильонах «Мосфильма», – улыбнулся Тарковский. – Но за приглашение спасибо, обязательно посетим мероприятие.

– Тогда мой помощник, – Рашидов кивнул в сторону усатенького, – будет с вами на связи. Вот его номер. Доберетесь до Учкудука, там с вокзала позвоните, и как прибудете в Ташкент – вас встретят.

По срокам мы действительно уложились, даже на два дня раньше запланированного закончили. С вокзала в Учкудуке отзвонились по выданному нам Рашидовым телефону, а на ташкентском вокзале нас встречал тот самый помощник, которого звали Мансур. Сначала группу – кроме Веры, которая отправилась в аэропорт за билетами – повезли в гостиницу. Билеты в наличии имелись, так что в Москву завтра в 11.30 мы вылетали все одним рейсом. До вечера оставалось время, и мы решили посетить знаменитый восточный базар.

Оказалось, что в Ташкенте их несколько. Мы выбрали «Старый базар», что напротив проспекта Ахунбабаева. Слева высился красавец-минарет, куда мы тоже решили зайти, но попозже.

Арбузов пока было немного, в основном предлагали так называемые «скороспелки». С дынями та же история. Но, когда мы попробовали предложенную нам дыню сорта «амири», то решили взять каждый по штуке домой в надежде, что бахчевые выдержат транспортировку. Еще парочку купили поснедать в гостинице, чтобы успеть до вечернего банкета. А вот арбузы были пока не очень сладкие, мы вежливо отклонили предложения настойчивых продавцов.

Вечером за нами приехал специальный автобус, на котором мы отправились в один из лучших ресторанов Ташкента «Зарафшан». Ого, да тут нас встречают лучше, чем во время банкета с Брежневым на Дне учителя. Обилие блюд и напитков поражало воображение. Сам Шараф Рашидов поднял первый тост, произнеся какую-то витиеватую речь, с алаверды выступил Тарковский, в этот вечер пивший мало. Как мне объяснили, он в последнее время пьянство не жаловал.

Затем пришло время подарков. Тут первый секретарь разошелся не на шутку. Вручил режиссеру халат небывалой красоты, и честно говоря, глядя на этот подарок, я невольно испытывал зависть. А потом еще и для жены Тарковского шубу из каракуля. Мне достался тоже халат, но попроще, а еще кинжал удивительной работы, с узорами на ножнах, и на самом клинке.

– Я ведь тоже книги пишу, – сказал Рашидов, узнав, что я не только сценарист, но и писатель. – И стихи, и прозу. Последний мой роман называет «Зрелость», думаю, о чем бы еще написать.

– Пишите фантастику, – ляпнул я, слегка потеряв над собой контроль после нескольких рюмок выпитого. – Вот где простор для фантазии! А то про хлопок и трудовые подвиги, наверное, писать уже надоело?

– Фантастику? У вас же, кстати, тоже фантастика, по которой фильм снимается?

– Есть такое дело. Хотя имеется и современная проза, и военно-историческая. Я вообще разноплановый писатель.

Понимая, что меня повело куда-то не туда, а Рашидову, как якобы писателю, наверняка хочется, чтобы обсуждали его творчество, я сказал:

– Кстати, как прилетели в Узбекистан, появилась мысль почитать ваши книги. Какие посоветуете, с чего начать?

Зря я задал этот вопрос. Минут двадцать Рашидов, забыв о присутствующих, которые, впрочем, уже никого не стесняясь, пили и ели, рассказывал о своем творчестве. А в итоге заставил верного Мансура куда-то бежать и нести мне подарочное издание своей трилогии, состоявшей из романов «Победители», «Сильнее бури» и «Зрелость». Мда-а, мои книги в таком богатом переплете, с такими потрясающими иллюстрациями, наверное, не выйдут никогда.

– Чем же я отдариваться буду, Шараф Рашидович?

– Какой отдариваться?! Обижаешь, дорогой! Это подарок от чистого сердца. Вы – наши гости, а на востоке гостям дарят самое лучшее.

– А давайте я вам песню подарю про Учкудук!

Честно говоря, озарило меня не вдруг, о песне я вспомнил, как только в разговоре с Тарковским промелькнуло название этого городка. Уж что-что, а эту композицию в отличие от многих других попсовых вещей я все же в свое время запомнил. Правда, в суете съемочных дней мысль о песне как-то погасла, а вот сейчас снова загорелась этакой сверхновой, усиленной действием спиртосодержащих напитков.

Естественно, Рашидов заинтересовался, и с его одобрения я отправился к ВИА, лениво наигрывавшем в углу какие-то восточные мотивы.

– Ребята, имеется несложный мотивчик, давайте по-быстрому подберем ноты, чтобы вы могли подыграть, а песню я, так уж и быть, спою сам.

Музыканты оказались парнями понятливыми, и «Учкудук» мы выучили минут за десять, если не меньше. Инструмент ни у кого отнимать я не стал, ограничился микрофоном. А вскоре уже весь зал подпевал:

Учкудук – три колодца

Защити, защити нас от солнца

Ты в пустыне спасительный круг, Учкудук.

Песню пришлось дважды исполнять на бис и, судя по довольному выражению лица первого секретаря ЦК КП Узбекистана, и по тому, как он хлопал в такт, эта вещь ему ужасно понравилась.

– Вот молодец, какую песню сочинил! – обнимая меня, воскликнул Шариф Рашидович. – Это ведь Кызылкум и Учкудук воодушевили тебя, правильно?

– Так и было, как только мы высадилась в Учкудуке, и я узнал, что название города переводится как «три колодца», так сразу песня и родилась, – вдохновенно врал я, не успевая отвечать на рукопожатия приближенных к лидеру Узбекистана чиновников. – Позвольте подарить эту песню гостеприимному народу Узбекистана.

– Это поистине бесценный подарок! – воскликнул Рашидов.

Одним словом, халат и кинжал с книжками я отработал, вызвав в то же время у Тарковского приступ ревности. Внешне это почти никак не проявлялось, но за месяц рядом с режиссером я научился понимать его мысли по малейшим признакам. Вот и сейчас он совсем чуть-чуть прищурился, да еще и закурил, что стало для меня признаком возможного попадания в опалу. Ладно, переживем как-нибудь.

Между тем внимание Рашидова переключилось на нашу ассистентку режиссера. Верочка, довольно неумело играя скромницу, то и дело заливисто хохотала в ответ на все более скабрезные шутки первого секретаря ЦК КП Узбекистана. Под занавес вечера она разве что у него на коленках не сидела. Но тут еще трезвый Тарковский незаметно погрозил ей пальцем, поблагодарил Рашидова за теплый прием, и Верочка вместе с нами откланялась.

На прощание Шариф Рашидович пообещал, что обязательно прислушается к моему совету и попробует написать научную фантастику. Ну да, знаем мы ваше творчество. Небось наймешь пару-тройку малоизвестных писателей, а то вон Брежнев тоже вроде бы сам написал трилогию «Малая земля», «Возрождение» и «Целина». Но свои мысли я благоразумно оставил при себе.

Из Москвы я решил сразу же отправляться в Пензу, тем же днем, причем на самолете. Хватит поездами ездить, время – деньги, жена уже заждалась. Да и дыня не вечная, хотелось привезти ее домой более-менее свежей.

– Сережа, ничего себе, сколько всего!

Я стоял в дверях, с сумкой через плечо, в которую каким-то чудом запихал трехтомник Рашидова, с дыней в одной руке, с халатом в другой и, улыбаясь, смотрел на любимую супругу. Данька спал, правда, в дальней комнате, но все равно наша встреча проходила вполголоса. Объятия, поцелуи, разглядывание гостинцев из Узбекистана, дегустация дыни… А потом бурная ночь, по ходу которой я понял, как мы соскучились за этот месяц друг без друга.

Глава 2

Лестница на второй этаж слегка поскрипывала, но я посчитал это мелочью. Да, дом не первой молодости, но в целом этот особняк, располагавшийся на улице Лермонтова в Переделкино, мне понравился. Построенный по немецкому проекту, двухэтажный, с открытой верандой, гостиной с кухней на первом и спальнями и рабочим кабинетом на втором, раздельным санузлом… Правда, канализация была не проточная, отходами жизнедеятельности заполнялась специально вырытая под домом яма, которую должен осушать периодически приезжавший в поселок золотарь на своей машине с цистерной и насосом.

Дерево прогнило лишь в одном месте, а именно лестница, ведущая в подпол, но заменить ее было по большому счету парой пустяков. А буквально в двух шагах от дачи текла Сетунь. В прежние времена, говорят, речка была куда полноводнее. По соседству высилась дача Окуджавы, а чуть дальше – особняк Леонида Леонова.

– Как вам дачка, впечатляет? Между прочим, здесь раньше проживал известный писатель и драматург Всеволод Иванов.

– Да-да, наслышан.

Я обернулся к моему спутнику Давиду Израилевичу Раху, представлявшему в Переделкино местную власть. Вроде бы из несостоявшихся поэтов, зато на жилищном поприще карьера у товарища удалась. Пристроился в Переделкино своего рода завхозом, обзавелся массой полезных связей, и писатели с поэтами, артисты и режиссеры, если что случалось, шли на поклон именно к Раху. С ним я планировал завязать дружеские отношения, раз уж такой нужный человек. Но вот распределением дач заведовал Литфонд, и просто так, как выяснилось, приобрести жилье в элитном поселке было нельзя. Сначала я произвел небольшую разведку, побродив по кулуарам Союза писателей, выяснил, как проходит процесс распределения жилплощади в Переделкино. Запомнив фамилию главного в этом деле человека – им был некто Евгений Петрович Мишин – стал думать, как к нему подкатить. И тут позвонил Чарский, с радостью объявивший о том, что Инга стала лауреатом международного конкурса в Сопоте, выиграв «Янтарного соловья» с песней «Искала». Ну я же знал, что этой вещи уготовано большое будущее! Да и девушке тоже, если уж на то пошло.

Между делом я поделился своей проблемой. И тут выяснилось, что Чарский неплохо знает этого Мишина, занимающегося распределением писательских дач. Пообещал закинуть крючок и отзвониться.

Через два дня у нас состоялся новый разговор с Анатолием Авдеевичем.

– В общем, в следующую среду к двум часам дня нам назначено у Мишина, я вас сопровожу. Судя по намекам Евгения Петровича, положительное решение вопроса обойдется в пределах 5 тысяч рублей. Так что деньги захватите. Кстати, вы состоите в Союзе писателей? А, ну тогда нет вопросов, жду вас в среду в Москве.

Вот так, за пять тысяч целковых, я и стал обладателем вполне приличной дачки в знаменитом поселке. После Иванова здесь проживал его сын, известный лингвист, а последние три года дача стояла законсервированной. Надеюсь, Вале, когда я ее сюда привезу, мой выбор понравится. Хотя, честно говоря, выбирать было особо не из чего. Мне предложили три варианта, и этот мне показался самым достойным, с чем согласился и Давид Израилевич.

– Конечно, тут надо бы обои подклеить, здесь пол подлатать, лестницу в подвал поменять, само собой, – бормотал Рах. – Мебель старая, но, в принципе еще добротная.

– Точно, мне очень понравился рабочий стол в кабинете на втором этаже, его я оставлю по-любому. А вот этот шкаф – на помойку.

– Не торопитесь, молодой человек, на помойку всегда успеется. Если надумаете избавляться от шкафа, я сам все устрою. Пришлю людей, и заберу у вас мебель. А вот этот гарнитур на восемь персон оставите, или тоже, того?

Вишь ты, какой рачительный, настоящий Плюшкин. Интересно глянуть на его жилище, наверное, стащил туда все, что плохо лежало. Ну да это его дело, главное, чтобы мне от него была польза.

– Нет, Давид Израилевич, гарнитур я не «того», стулья добротные, хоть и не гамбсовские, на них еще сидеть и сидеть. Других у меня пока все равно нет.

– Понимаю, вопросов больше не имею. Пойдемте, я вам двор покажу, там тоже немало интересного…

Получив ключи от дачи, и чувствуя себя почти состоявшимся небожителем, вечером того же дня я отправился в Москву. У меня была назначена встреча с Полевым, причем инициатором выступил я. Во-первых, подкупил его якобы новой рукописью, которая, впрочем, на самом деле имела место быть, и называлась «Азазель». Да, вот так, я все же рискнул предложить вещь подобного плана к печати, хотя и в довольно прогрессивном журнале. Но, по большому счету, главной целью встречи была отнюдь не рукопись.

На этот раз мы пересеклись в ресторане Центрального Дома литераторов. Место выбрал сам Полевой, когда я попросил его о встрече в неофициальной обстановке. По пути к заказанному Борисом Николаевичем столику ему то и дело приходилось здороваться, да и мне пару раз довелось пожать чьи-то руки. Меня узнавали, тогда как я сам, казалось, всех здесь присутствующих видел впервые.

– Выбирайте, Борис Николаевич, сегодня я угощаю, – великодушно заявил я, открывая карту меню.

– А что, есть повод?

– Можете поздравить, сегодня я стал счастливым обладателем дачи в Переделкино.

– Серьезно?! Ну, тогда и впрямь повод есть. Даже я, и то не сподобился в поселок заселиться.

Узнав, что дача раньше принадлежала писателю и драматургу Всеволоду Иванову, Полевой под рюмочку холодной «Столичной», которую закусил корнишоном, тут же пустился в воспоминания. Вспомнил историю, как Иванов, выступая на съезде советских писателей, оговорился, назвав Эренбурга Эдинбургом, тем самым едва не доведя Илью Григорьевича до инфаркта.

– Борис Николаевич, у меня к вам будет одна небольшая просьба, – прервал я словоизлияния Полевого, готовившегося заодно опорожнить третью по счету рюмку.

– Просьба? Ну-ка, ну-ка, что за просьба, может, и помогу…

– Вы же наверняка знаете, что некоторые руководители партии известны еще и как писатели. Тот же Рашидов, с которым я недавно встречался на съемках в Узбекистане, издал несколько книг. Даже Брежнев, по слухам, планирует выпускать трилогию. Понятно, что пишут они с помощью профессиональных писателей или журналистов, так ведь, Борис Николаевич?

– М-м-м, пожалуй…

Полевой выжидательно посмотрел на меня, мол, продолжай, я весь внимание.

– Слышал я биографию первого секретаря ЦК компартии Белоруссии Петра Машерова. Героическая биография у Петра Мироновича, был известным партизаном. Вот я и подумал, почему бы ему не издать свои воспоминания в прозе? Ведь есть о чем написать! А я бы ему в этом посодействовал, пусть даже на обложке не будет моей фамилии. Поможете, Борис Николаевич, пересечься с Машеровым? Вы как-никак вхожи во власть, общаетесь запросто с кремлевскими небожителями. А я уж в долгу не останусь.

– Вон оно что, – протянул Полевой. – А почему именно Машеров? У нас много и других деятелей со славной биографией.

– Да вот что-то загорелось, прочитал воспоминания современников, но все это не систематизировано, а ведь на их основе можно написать художественное произведение. Но главные воспоминания должны исходить от самого Машерова. Хотя бы недельку поработать вплотную, как у Петра Мироновича появится возможность уделить мне время.

– Не знаю, не знаю… Машеров – человек своенравный, может и отказаться. Лично с ним не знаком, хотя и пересекались несколько раз. Можно попробовать через Федина. Все-таки Константин Александрович возглавляет правление Союза писателей, к его мнению Машеров может прислушаться.

Мы посидели еще часок, обсуждая современную литературу и мои планы на будущее, после чего Полевой начал собираться. Я расплатился с официантом, вызвал для Бориса Николаевича такси, усадил его в машину и отправил домой, под крыло к любимой женушке. Полевой держался еще бодрячком, так что от благоверной не должно сильно влететь.

Надеюсь, что мой план удастся, иначе придется придумывать другой. Я решительно настроился на контакт с руководителем Белоруссии. Свое место под солнцем я уже занял, мое имя мелькает то в писательских, то в музыкальных кругах. Настало время заняться страной, и кандидатура Петра Машерова в моих планах была приоритетной. Как историк, я помнил, что неплохо себя зарекомендовал и первый секретарь Ленинградского обкома КПСС Григорий Романов. Но это был запасной вариант, если с Машеровым все же ничего не выгорит. А могло получиться и так, что Петр Миронович, когда я открою перед ним все карты, возьмет и сдаст меня соколам Андропова. Кто ж его знает, чужая душа потемки. Хотелось верить, что до этого не дойдет.

Ночь я провел в гостинице, пока в Переделкино ночевать в одиночку не очень тянуло. Да и мотаться на электричке туда и обратно лишний раз не хотелось. А на следующий день мои мысли оказались сосредоточены на съемках «Марсианина». На «Мосфильме» меня ждал Тарковский, где, как выяснилось, мне предстояло сняться в одной небольшой роли.

Едва переступив порог павильона, превращенного в Центр управления полетами, я буквально нос к носу столкнулся с Джеком Николсоном. Тот лениво потягивал горячий кофе, при этом удрученно качая головой.

– Факинг кофе, – бормотал голливудский актер.

Похоже, бодрящий напиток явно оставлял желать лучшего. Хорошо хоть не цикорий ему предложили, хотя как я успел заметить, некоторые сорта предлагаемого в СССР кофе по вкусовым качествам уступали даже цикорию.

– А, здравствуйте, Сергей Андреевич! – приветствовал меня Тарковский, оторвавшись от руководства хаотично двигавшейся по площадке массовки. – Идите тоже возьмите у костюмера белый халат, а потом я объясню вам вашу роль. Она несложная, буквально пара фраз.

Костюмер Антонина Васильевна вручила мне белоснежный халат, однако с застиранным пятном на левом подоле, и я направился к режиссеру за инструкциями. Выяснилось, что мне предстоит сыграть помощника генерального конструктора. Я вспомнил, что действительно, был такой эпизодический герой в моем сценарии, который заявляется к своему шефу, протягивает ему папку и говорит: «Андрей Викторович, тут Соснин просил вам передать свои новые расчеты по орбите „Победы“. Говорит, это срочно, сам он скоро подъедет, а к его приезду вам желательно ознакомиться с расчетами».

Понятно, что пиши я роман хотя бы лет на двадцать позже, то ни о каких папках речи бы и не шло. Все-таки в 90-х уже знали, что такое Интернет и сетевая передача данных. А тут, чтобы не забивать голову зрителю, расчеты по старинке приносят в папочке, вот Тарковский и решил отдать мне роль этого папконосца.

Начальника ЦУПа играл народный артист СССР Михаил Ульянов. Наверное, это был чуть ли не единственный человек на съемочной площадке, с мнением которого Тарковский более-менее считался. Интересно, а с Николсоном Андрей Арсеньевич тоже будет пальцы гнуть? Пока, правда, голливудский актер отдыхал, присматривался к происходящему. Как рассказал мне его переводчик, Николсон приехал в нашу страну только из-за Тарковского, которого чуть ли не боготворил. Ему предстояло сыграть американского астронавта в международном экипаже космического корабля «Победа». В соседнем павильоне уже был готов макет рубки управления, где актеров будут снимать сидящими в креслах.

Но самое интересное ожидало их впереди. Клушанцев придумал, как поместить «космонавтов» в состояние невесомости без использования тросиков и лесок. Когда Павел Владимирович мне озвучил свою идею, я чуть не треснул себя по лбу. В принципе, я знал о том, что невесомость можно создать в обычном самолете во время свободного падения, как-то видел это и в научно-популярном фильме. Так вот, Клушанцев и предложил задекорировать салон самолета ИЛ-76 под космический корабль, загрузить актеров с оператором, а если надо, то и режиссер может слетать. Самолет летит по параболе, и в момент «спуска с горы» возникает эффект невесомости. В это время актеры, обряженные в одежду космонавтов, парят по салону так, как нужно режиссеру, а оператор все это дело фиксирует на пленку.

Тарковский, видимо, малознакомый с физикой, сначала было поднял Клушанцева на смех. Но затем, пообщавшись с консультантом фильма, Героем Советского Союза Алексеем Леоновым, отнесся к этой идее более серьезно. Оказалось, что советские космонавты уже тренируются по подобной методике, о чем знал и Клушанцев. Так что сейчас вроде бы параллельно пробивал в Министерстве обороны самолет для нужд съемочной группы.

– Приготовились! Режим тишины, – разнеслось по съемочной площадке, и разноголосица тут же смолкла.

– Мотор!..

– Сцена шестнадцать, – звонко пропела Верочка, щелкая «хлопушкой».

– Камера!

Начался процесс съемки очередной сцены. Тарковского почему-то не устраивало, как Ульянов в роли начальника ЦУПа распекает подчиненных.

– Мало экспрессии, мало, Михаил Александрович! Я вас прошу, побольше напора, голос должен звенеть, от работы всего коллектива зависит, удастся ли спасти советского космонавта или он так и пропадет на этом злосчастном Марсе.

После третьего дубля мне стало скучно, и я решил побродить по «Мосфильму». Заглянул в соседний павильон, переоборудованный под командирскую рубку космического корабля, посидел в одном из кресел, представляя себя космонавтом. Ну а что, Тарковский при желании мог меня не в эпизод засунуть, а дать более достойную роль, сделать, к примеру, членом экипажа корабля «Победа».

«Гляди-ка, раскатал губу, – одернул я сам себя. – Славы захотелось, уже и в актеры метишь? Будь проще, и люди к тебе потянутся».

Потом мне надоело сидеть и в кресле пилота, я отправился в другие павильоны. В одном снимали какую-то передачу для телевидения, в другом – музыкальный клип с группой «Самоцветы», как мне шепнул на ухо местный звукорежиссер. А в третьем павильоне шли съемки картины «Сказ про то, как царь Петр арапа женил». Ну конечно же, вот и Володя Высоцкий, перемазанный гуталином, он же и играл арапа. Я как раз попал в перерыв между съемками, когда члены съемочной группы могли выпить чаю или перекурить. То есть Золотухин и Петренко, к примеру, занялись чаепитием, а Высоцкий пошел в курилку, и на выходе из павильона мы с ним столкнулись нос к носу.

– Ого, какая неожиданная встреча! – прохрипел бард.

– Здорово, здорово, тебя в гуталине и не узнать.

Мы обнялись, при этом у меня на щеке появился темный отпечаток, на который мне тут же указал Высоцкий, и помог стереть отметину носовым платком.

– Рассказывай, какими судьбами?

– Да у нас тут в соседнем павильоне фильм снимается по моему сценарию. «Марсианин», может слышал?

– А как же, сам Тарковский снимает.

В голосе Высоцкого мне послышалась легкая ирония, да и губы скривились в слабом подобии улыбки. Мало ли, что там у них было. Может, ничего и не было, просто скорее всего оба считают себя звездами, а двум гениям терпеть друг друга рядом весьма затруднительно. Не иначе по этой причине Тарковский не приглашает Высоцкого в свои фильмы.

– Так вот, я там сегодня еще небольшую роль играю, вон и халат выдали.

– Гляди-ка, растешь. Книжки пишешь, песни сочиняешь, теперь и в актеры подался.

– А еще мне дачу в Переделкино выделили, – не удержался я, чтобы не похвалиться. – Рядом с Окуджавой.

– Да ладно! Увидишь Булата Шалвовича – привет передавай. Уже обмыли новоселье?

– Жена еще дачу и не видела, привезу ее, покажу, надеюсь, одобрит выбор. Мне, во всяком случае, понравилась. Там раньше жил писатель Всеволод Иванов, который написал «Бронепоезд 14-69», и «Александр Пархоменко» сняли по его книге.

– Как же, помню, помню. «Любо, братцы, любо…» – напел Высоцкий. – Значит, с новосельем тебя. А обмыть нужно, на удачу, традиция такая, сам должен знать. Как надумаешь обмывать – звони, может, буду свободный, подъеду. Телефон мой есть?

– Твоего администратора, этого, как его, Янкловича.

– Тогда лучше мой домашний запиши, если что, звони напрямую. Ручка-бумажка есть? Плохо, что нет, а еще писатель… Эй, Леха, одолжи ручку и листочек… Вот, держи, мой домашний номер, если что – звони.

– Сергей Андреевич! Губернский!

Я обернулся и увидел летевшую ко мне на всех парусах Веру.

– Что случилось?

– Да как же… Ой, здравствуйте, Владимир Семенович, вас прямо не узнать… Меня Тарковский за вами послал, сейчас же сцена с вашим участием сниматься должна. Я уж тут все обегала, даже в столовую и мужской туалет заглянула, а вас нет нигде. Пойдемте быстрее.

– Ну, давай, Тарковскому привет, – усмехнулся Высоцкий, пожимая мне на прощание руку.

А я подумал, что собрались тут, понимаешь, все с окончанием на «кий»: Губернский, Высоцкий, Тарковский… Но тут Вера меня снова дернула за рукав, и пришлось ускориться.

– Вот, нашла, он там с Высоцким у соседнего павильона разговаривал, – отчиталась ассистентка перед своим начальником.

– Да хоть с самим господом Богом, но съемочный график я срывать не позволю! Сергей Андреевич, чтобы это было в первый и последний раз.

– Постараюсь, Андрей Арсеньевич.

– Так, ладно, тишина на площадке. Все помнят свои слова? Где папка для Губернского? Да не мне, ему отдай, он у нас снимается… Вера, «хлопушка» готова? Ну, поехали.

Глава 3

«И вот, товарищи, мы с вами стали свидетелями того, как израильская артиллерия начала обстрел мирного палестинского поселения. Вон там, как вы можете видеть, только что взорвался снаряд. А ведь это кварталы, где живут обычные люди, такие же, как мы с вами, тогда как израильская пропаганда вовсю пытается доказать, что Израиль воюет с боевиками».

Спецкор программы «Международная панорама» Фарид Сейфуль-Мулюков отважно вещал на фоне полуразрушенного строения, а за его спиной арабские подростки что-то орали и размахивали кто палкой, а кто и автоматом «Калашникова». Ага, мирные жители… Это же бандит на бандите! Вот только наша пропаганда, в свою очередь, пытается вывернуть все наизнанку. Оно и понятно, коль Штаты поддерживают Израиль, то СССР впрягается за Палестину. Лучше бы показали сюжет из Никарагуа, там хоть я солидарен с позицией Советского Союза по поддержке сандинистов.

Валя тем временем обряжала Даньку на прогулку в легкий импортный костюмчик, который я привез из Москвы. Новость о том, что я все-таки приобрел дачу в Переделкино, и ей теперь нужно съездить самой посмотреть наше жилище, Валентину воодушевила.

– Сереж, а с пропиской что делать будем? – поинтересовалась она.

– А в чем проблема?

– Так ведь нельзя одновременно быть прописанным по двум разным адресам. Если на даче жить будем, то отсюда нужно выписываться. А у нас Ленка в столичном общежитии прописана.

Вообще-то уже с полгода как Ленка жила на съемной квартире, но прописана все равно оставалась при общежитии. С моими доходами я мог позволить падчерице проживание в более комфортных условиях.

– Давай не будем голову ломать, – продолжила Валя. – Ты прописывайся на даче, станешь столичным жителем, а я буду приписана к этой квартире. Жалко терять жилье, мало ли что… Даньку тоже у себя прописывай, надо будет его прикрепить к местной детской поликлинике, поставить на довольствие, чтобы получать детское питание… Хотя о чем это я! Нам теперь уже пора заканчивать с молочкой, мальчик-то растет, время переходить на пюрешки.

Лететь на самолете с пацаном супруга наотрез отказалась, пришлось брать билеты в СВ. Завтра отъезд, а сегодня у Даньки с утра прорезался уже второй зубик. По счастью, пока этот процесс проходил безболезненно, без поноса, температуры и прочих симптомов.

– Сережа, мы готовы. Хватит в телевизор таращиться, бери камеру и идем с нами. Сам же предлагал устроить фотосессию на природе.

Ну да, предлагал, так что теперь не отвертишься. Беру ставшую мне родной «Практику», покрывало, большую бутыль с квасом из холодильника, сумку с едой, обуваюсь и выхожу на лестничную площадку вслед за женой и сыном. Мы решили прогуляться в сторону Суры, а заодно там же и отужинать, благо что погода располагала.

– Давай я понесу Даньку, а ты сумку, если хочешь.

– Да он легкий, не надо. Если устану – сама попрошу. К тому же сумка, мне так кажется, потяжелее будет. Так что неси еду, а я сына.

До реки добрались минут за пятнадцать. Пляж тянулся вдоль русла метров на сто, и в этот воскресный вечер здесь еще было немало отдыхающих. Солнце уже не так припекало, как днем, к тому же легкий речной бриз создавал ощущение прохлады. Мы решили расположиться чуть в стороне, ближе к зарослям осоки и камыша, где рядом в воде плескались подростки. Постелили покрывало, на него из сумки выложили захваченную из дома снедь: огурцы, помидоры, зеленый лук, бутерброды с колбасой и сыром. Ну и, конечно же, квас, который в 1976-м на вкус куда как приятнее той газированной субстанции, что продавали в 21 веке.

Сделал несколько кадров своих родных, потом попросил отдыхавшего неподалеку мужчину сфотографировать нас всех вместе.

– Валюш, раз уж я плавки захватил, может, искупаюсь?

– Иди, поплавай, а мы с Данькой вдоль бережка прогуляемся, ноги намочим.

Я с разбегу нырнул в чуть прохладную воду, нежно принявшую мое разгоряченное тело, и вынырнул метров через пятнадцать. Затем неторопясь, брассом поплыл от берега. Добрался почти до середины реки, лег на спину и погрузил взгляд в голубую бездну неба, нарушаемую редкими перистыми облаками. Здорово, так бы лежал и лежал, едва двигая раскинутыми в стороны руками и ногами. Вспомнил, что завтра до отъезда должен отдать Мясникову рукопись книги о пензенских подземельях. Все-таки сумел выкроить еще пару дней, чтобы полазить с Сергеем и Виктором по катакомбам, а затем все это систематизировать, включая рассказы диггеров. Заодно перерисовал карту подземных ходов, добавил фотографии – и весь этот материал собрался нести своему куратору.

– Помогите! Помогите, ребенок тонет!

Отчаянный женский крик вернул меня в суровую действительность. Я посмотрел в сторону берега. Там металась женщина, размахивая руками и одновременно показывая в мою сторону, только чуть правее. У берега по грудь в воде стояли трое мальчишек, и они тоже что-то кричали, показывая на то же место. А там, метрах в двадцати от берега, мальчишка лет десяти отчаянно барахтался, но чувствовалось, что силенок у него осталось немного.

Я отчаянно принялся загребать руками, пытаясь успеть, пока пацан не скроется под водой. Краем глаза заметил, что от спасательной станции с другой стороны пляжа отчаливает катер, а к воде бежали еще двое мужчин, но я по-любому должен подплыть к тонущему быстрее, чем остальные любители поучаствовать в спасении на водах.

Да твою же мать-то! Мне оставалось десятка два гребков, когда парень, пуская пузыри, скрылся под водой. Если там сильное подводное течение, то его может сразу же унести в сторону. Я прибавил из последних сил и, добравшись до места, где видел мальчишку в последний раз, нырнул под воду.

Ну и муть, ничего не видать. Да и солнце уже не такое яркое, как днем, поэтому на глубине в пару метров не было видно практически ни зги. Я принялся шарить вокруг себя руками. Да где же ты, горе-пловец… Чувствуя, что воздух заканчивается, всплыл на поверхность, продышался, сделал глубокий вдох и снова ушел вниз. На этот раз постарался опуститься как можно глубже. Сейчас бы фонарь и маску, да где ж их взять-то…

И вдруг я почувствовал легкое прикосновение к ноге. Развернулся в толще воды, протянул руку, и нащупал явно чье-то плечо. Ха, чье-то… Не чье-то, а того пацана, больше тут и быть некому. Стараясь не терять контакт, другой рукой схватил его за волосы, подтянул и принялся выгребать наверх. Воздух был на исходе, когда наконец я вспорол головой пленку воды и судорожно вздохнул.

– Вот он, – словно сквозь туман послышался чей-то голос.

– Он нашел его!

– Давай сюда парня.

Последняя фраза принадлежала немолодому спасателю в тельняшке, перегнувшемуся через бортик катера. Я с радостью избавился от ноши, мои мышцы ныли так, будто я пару часов пахал в тренажерном зале. В последнее время из-за поездок то в Узбекистан, то в Москву не так часто удавалось совершать утренние пробежки и заниматься с гантелями, вот мышцы и расслабились.

Прямо на борту катера спасатель принялся проводить реанимационные мероприятия, и к всеобщей радости, через минуту мальчишка отрыгнул водой и задышал самостоятельно. Только после этого я отцепился от бортика катера и медленно поплыл к берегу, где меня ждала взволнованная супруга. Она, не скрывая слез, молча прижалась к моему мокрому телу. А сзади нее на покрывале сидел Данька и с наслаждением, весь в слюнях, грыз баранку.

Все же судьба мальчонки нас волновала, и мы, чтобы окончательное успокоиться, дошли до спасательной станции. Здесь уже стояла машина «скорой помощи», возле пациента хлопотали врачи и медсестра, но парень вроде чувствовал себя неплохо, хотя и был бледноват.

– О, хорошо, что подошли! – оживился при нашем появлении спасатель. – У нас же тут журнал происшествий ведется, давайте я впишу ваши данные, поскольку вы приняли непосредственное участие в спасении ребенка.

Да Бога ради, мне не жалко! Я продиктовал ему имя, фамилию, домашний адрес и телефон, после чего мы с Валей со спокойной душой отправились домой.

Во вторник утром мы были в Москве, а спустя еще несколько часов сошли с электрички на станции Переделкино. Всю дорогу Данька мирно посапывал на руках матери, зато как высадились в Переделкино – сразу зугугукал, требуя резиновое кольцо для своих прорезывающихся зубов. До нашей дачи мы добрались минут за десять, и я с легким удивлением обнаружил у забора две черные «Волги». У передней, прислонившись к капоту, курил сигарету мужчина южной внешности. Увидев нас, тут же затоптал окурок и, приветливо раскинув руки, двинулся навстречу:

– Сергей Андреевич, а мы вас тут второй день караулим!

Видя мое недоумение, пояснил:

– Меня зовут Ильхам Каримович, я работаю в представительстве Узбекистана в Москве. По поручению нашего дорогого Шарафа Рашидовича Рашидова позвольте преподнести вам этот скромный подарок от узбекских хлопководов.

И он с торжественным видом показал на одну из «Волг», после чего вручил мне ключи от машины. Ничего себе, вот этого я совсем не ожидал.

– Так ведь… Он же уже дарил нам подарки, куда же еще-то?!

– Э-э, дорогой Сергей Андреевич, вы подарили узбекскому народу такую замечательную песню, а он вам – вот такой скромный автомобиль. Антикоррозийное покрытие, гидроусилитель руля, интерьер из велюра, кондиционер, стереосистема «Panasonic»… Номера посмотрите, какие: 19-76 МОС. Нарочно не забудешь. Учтите, своим отказом вы обидите весь Узбекистан и Шарифа Рашидовича в первую очередь.

– Так ведь у меня и прав даже нет.

– Не волнуйтесь, сделаем за один день. Завтра будете в Москве? Ну вот и замечательно, мы с вами съездим в ГАИ, там у нас есть свой человек, вам нужно будет только подпись поставить. Вот мой телефон, как только будете в столице – звоните. Кстати, бак полный, мы уже тут долили из канистры, – обаятельно улыбнулся Ильхам Каримович.

– Еще бы кто меня ездить научил, – пробормотал я, провожая взглядом удаляющуюся «Волгу» с сотрудником представительства УзССР в Москве.

Валя так и стояла с открытым ртом. Даже Данила, казалось, прислушивался к разговору, только сейчас гугукнув.

– Не отказываться же, правильно? – сказал я жене, виновато пожимая плечами. – Все-таки хлопководы передали, обидел бы отказом.

– Да уж, хорошо зарабатывают узбекские хлопководы, – покачала головой Валя. – А что за песню он упоминал?

– А, так я ведь тебе не рассказывал! Нам Рашидов торжественный банкет устроил после съемок в лучшем ташкентском ресторане, вот там я и спел песню «Учкудук». Сочинил, пока в пустыне сидели. Сказал, что дарю ее узбекскому народу, видно, мои слова первому секретарю запали в душу… Ладно, машина потом, а сейчас пойдем в дом, я тебе покажу, что и как. Надеюсь, тебе понравится.

Дача и в самом деле Валентине пришлась по вкусу, хотя многое было не первой молодости. Особенно ее порадовало наличие телефона – правда, сам аппарат она предложила заменить на более современный. Санузел, удобная кухня, подключенные коммуникации – все это вызвало у нее восторг. Понятно, не сравнишь с пензенскими дачами, куда народ ездит копать картошку. Ну а поскольку поселок недавно газифицировали, то была возможность подключиться к общей ветке. В случае, если я заселяюсь, Давид Израилевич пообещал решить этот вопрос в ближайшее время, и обещание свое сдержал. В противном случае при наступлении зимних холодов мне пришлось бы топить печку дровами. Насчет газовой колонки для нагрева воды я позаботился заранее, она уже была подключена. А вот газовая плита осталась еще от прежних хозяев, которые пользовались привозным газом в баллонах.

Ну и, конечно же, окружающая природа. Мол, для мальчишки свежий деревенский воздух будет в самый раз. А я все думал, как мне научиться управлять подаренным автомобилем. Когда-то в будущем пару раз мне давали прокатиться, один раз на «Жигулях», второй – на стареньком «Вольво». Так что в принципе я понимал, на что и когда жать.

– Валюш, может, пока попробую поездить, благо тут машин мало, а в дерево, надеюсь, не врежусь…

– Нетушки, сначала топай в магазин. Надо будет, кстати, холодильник купить. Зимой еще можно продукты в авоське за форточку вывесить, а летом что делать?

Магазин в поселке оказался вполне приличным. Поскольку холодильника на даче пока не имелось, закупил немного скоропортящейся еды, а в остальном затарился консервами.

Между тем Валя с карандашом в руках вовсю составляла список необходимого. Мебель ее в принципе устраивала, но диван она решила купить новый. Холодильник, само собой, тоже стоял на очереди. Телевизор предложила привезти из Пензы, раз уж я теперь при машине, и смогу загрузить аппарат в багажник.

– Ты что, везти телевизор на «Волге» из Пензы в багажнике?! Представляешь, что от него останется? У нас дороги хоть и неплохие, но до тех же немецких им еще далеко.

– А ты в ГДР что ли был?

– Читал в одном журнале, – отбрехался я. – Короче, съездим как-нибудь в город и купим новый, а то в старом уже ручка переключения каналов отваливается. И стиральную машинку надо присмотреть, не вручную же тебе стирать.

– Ты еще про пишущую упоминал, забыл?

– Точно, и «Ятрань» какую-нибудь присмотрим. Надеюсь, денег на все у нас хватит.

Только после обеда я все же дорвался до машины, оставив Валю хозяйничать в доме. В бардачке я обнаружил ПДД, подумав, что книжонка попалась весьма кстати. Нужно будет выучить экспресс-методом. Основные знаки, в принципе, я и так знал, типа «кирпича», запрещающего проезд, но понятно, что полнотой мои знания не отличались. Вот сегодняшний вечер и посвящу изучению этой книжки.

Заодно выяснилось, что я еще что-то помню из уроков вождения. Переведя рычаг КПП в нейтральное положение, выжал сцепление, вставил ключ в замок зажигания и повернул его. Двигатель ровно заурчал, после чего я отжал сцепление и попытался тронуться на первой скорости. «Волга» фыркнула и заглохла. Пришлось трижды повторять попытку, прежде чем машина поехала. Дальше третьей скорости я переключаться не рискнул. Следя, чтобы стрелка на спидометре не заползала за отметку «40», доехал до поворота дороги, кое-как развернулся и вскоре снова припарковался у дачи, теперь уже носом в другую сторону.

Фух, нужно окошки открыть, что-то жарко стало. Хотя вроде кондишн имеется, ну-ка, где у этого парня кнопка… Ага, нашел! Гляди-ка, как приятно обдувает. Включил стереосистему, нашел какую-то радиостанцию. Теперь придется еще и кассеты покупать с музыкой.

Пока Валя окончательно не загнала меня домой, я успел несколько раз аккуратно проехать вокруг поселка, но при этом однажды чуть не слетел в кювет, перепутав педали газа и тормоза. После этого решил продолжить занятия завтра, припарковался у дачи и, покидая «Волгу», нос к носу столкнулся с Окуджавой.

Его я узнал сразу, сколько видел фотографий барда и видеозаписей.

– А вы, значит, наш новый сосед? – спросил Булат Шалвович, глядя на меня с легким прищуром. – Мне про вас уже рассказывал Давид Израилевич.

– Выходит, что так, – скоромно улыбнулся я. – А вы Булат Окуджава, верно?

– А что, похож?

Теперь в уголках его глаз затаился смех, хотя внешне бард оставался серьезным.

– Еще как похожи. Кстати, вам Высоцкий привет передавал, когда узнал, что я теперь живу с вами по соседству.

– Володя? Талантливый актер, увидите его – тоже привет передавайте.

– Конечно, Булат Шалвович. Он хотел к нам на новоселье подъехать, надеюсь, скоро мы сможем его отметить. Ну и вас позвольте пригласить, по-соседски, так сказать.

– Отчего же нет, зайду, только предупредите заранее.

В Пензу мы решили ехать послезавтра. Выпишусь из городской квартиры, затем вернемся сюда, захватив наиболее ценные и нужные вещи, которые влезут в багажник автомобиля. Ну а что, раз уж я теперь заделался автолюбителем, стал настоящим асом, да и права, если ничего не случится, завтра мне выдадут – почему бы не смотаться туда-обратно на «Волге»?! Не так комфортно, как на поезде, но зато быстрее. Да и опять же, вещи не в руках тащить на вокзал, что там в руках унесешь-то… Мелочь, а тут можно прихватить кое-что посущественнее. Да и Валя после некоторого раздумья согласилась с моими доводами.

С правами Ильхам Каримович все устроил по высшему разряду, мне и в самом деле оставалось только поставить свою подпись. На прощание сказал, что техобслуживание машины можно проводить в гараже представительства, и чтобы я в случае чего не стеснялся. Мол, другу узбекского народа они всегда готовы оказать посильную помощь. Затем я отправился в редакцию «Юности», где Полевой ждал меня с новостями.

– В общем, ситуация такая… Федин в составе группы писателей на следующей неделе выезжает в Брест, там у них будут проходить памятные мероприятия. Принимающую сторону возглавляет сам Машеров. Я обрисовал ситуацию Федину, и он предложил включить вас в состав творческой делегации. Наверняка можно будет улучить пару минут и пообщаться с Петром Мироновичем наедине. Вся поездка займет несколько дней, проезд и питание за счет Союза писателей. Ну как, согласны?

– Конечно, разве можно упускать такую возможность?!

– Тогда я звоню Константину Александровичу, и говорю, чтобы внес вас в список.

Уже задним числом я подумал, что могу понадобиться Тарковскому, а меня не будет в Москве чуть ли не неделю. Еще не все сцены с моим участием были отсняты, да и вообще хотелось бы проконтролировать съемочный процесс. К слову, в ближайшую субботу съемки будут проходить на борту армейского ИЛ-76. Даже сам Клушанцев планировал пробраться на борт самолета и посмотреть, как актеры, наряженные космонавтами, парят в невесомости. Ну а что, до отъезда в Брест время еще остается, а из Пензы, куда мы намеревались выехать завтра, вернемся, вполне вероятно, до выходных. Так что в таком случае можно и мне наведаться на аэродром в Жуковском.

Визит в родной город прошел без эксцессов, по пути, науськанный женой, я вел машину аккуратно и ни во что не врезался. Не успели переступить порог квартиры, как дверь напротив распахнулась, и показалась соседка.

– А к вам тут милиция приходила.

– С какой такой радости?

– Не знаю, вот, оставили телефон, сказали, чтобы как объявитесь – сразу позвонили.

Я пожал плечами, взял бумажку с номером и пошел звонить. Выяснилось, что ничего плохого я не совершал, а повод, напротив, был весьма приятный. Меня искали, чтобы вручить ценный подарок. Просили найти время и появиться в Первомайском РОВД, к которому относился наш микрорайон. Я сказал, что смогу, пожалуй, подъехать минут через тридцать, тем более я был на собственном транспорте.

– Хорошо, только не опаздывайте. Потому что мы также пригласим представителя спасательной службы, который и вручит вам награду, а также корреспондента из газеты.

Мне вручили от ОСВОД часы в золотом корпусе с гравировкой, а также заверили, что уже готовится представление на медаль «За спасение утопающих».

В общем, пришлось пережить еще один приятный момент в своей жизни, правда, потеряв при этом больше часа драгоценного времени. Заодно позвонил в приемную Мясникова, узнать, как там продвигаются дела с книгой «Тайны пензенских подземелий». Оказалось, продвигаются неплохо, материалы уже отправлены в «Приволжское книжное издательство».

Наконец мы добрались до ЖКО, где я выписался из квартиры, и забрали необходимые, по мнению супруги, вещи, которые упорно не желали втискиваться в большой вроде бы багажник. В том числе детская кроватка, даже в разобранном виде.

– А гитару зачем берешь?

– Надо, – ответил я Вале голосом Василия Алибабаевича из «Джентльменов удачи».

Правда, гитара за время нашего отсутствия почему-то решила малость рассохнуться, и ее настройка превратилась в настоящее мучение, в чем я убедился уже по приезду в Переделкино.

Прежде чем отправиться в обратный путь, я успел сделать еще одно важное дело. А именно – слазить в тот самый подвал на Московской и забрать припрятанные там мои российский паспорт и сотовый телефон. Что-то мне подсказывало, что в скором будущем эти вещи смогут пригодиться. Причем ломом дверь я взламывал внаглую, на глазах офигевших жильцов, после чего с телефоном и паспортом сделал ноги, еще до прибытия милиционера.

До Переделкино также добрались без происшествий, если не считать замену пробитого колеса – напороться на гвоздь я умудрился, подъезжая к Рязани. Запаска имелась, но вот с домкратом я был знаком весьма отдаленно. Хорошо, выручил дальнобойщик, увидевший мои мучения и притормозивший оказать помощь.

За время поездки Валя немного рассопливилась, не иначе, где-то продуло, хотя по ее требованию окна были закрыты, ребенок все-таки на руках. Может, от кондиционера надуло? Любопытно, что за все время моего пребывания в этом времени я ни разу ничем не болел. А как-то, сильно порезав палец, на следующий день не обнаружил на месте пореза даже шрама. Жена тоже была в шоке. Похоже, неведомые благодетели всерьез озаботились моим здоровьем, не только зубы и зрение восстановились.

На календаре была пятница, завтра я однозначно запланировал поездку со съемочной группой в Жуковский, о чем оповестил по телефону и режиссера фильма. А сегодня к нам нагрянула Ленка, вернувшаяся с очередных раскопок, на которые она уже по традиции отправлялась второе лето подряд.

– Ну вы даете, товарищи родители, прямо по-царски устроились! Буржуи! – воскликнула девица, оглядывая наши хоромы.

– А ты где сама-то была, чего раскопала, давай рассказывай, – потребовали мы от Ленки.

– В Крым же с курсом ездили, я вам писала перед отъездом. Раскапывали скифские курганы. В одном захоронении обнаружили золотые украшения, об этом даже в местной газете написали. Передали все находки в музей.

Мы расположились на кухне, а Даньку уложили спать в ту самую кроватку, которую мы с таким трудом втискивали в багажник подаренной хлопководами «Волги». Теперь неспешно вели беседу под чай с вишневым вареньем. Именно Валя настояла, чтобы несколько банок с ее вареньем мы все же захватили в Переделкино.

От разговора нас отвлек телефонный звонок. Оказалось, звонили из Союза писателей, какой-то Петр Вислый.

– Сергей Андреевич, а мы вам в Пензу названиваем, вы-то уже, оказывается, в Переделкино живете, – сказал голос на том конце провода. – Хорошо, Борис Николаевич ваш новый номер подсказал. У меня для вас сразу две хорошие новости.

– Ну если сразу две, тогда радуйте, – ответил я, косясь на приоткрытую дверь в кухню.

– Так вот, вы включены в состав официальной делегации, отправляющейся в Брест. Там, вероятно, вам придется выступить в речью, посвященной вашей книге «Знак беды». Несколько экземпляров мы возьмем с собой. Говорят, повесть Машеров прочитал с удовольствием, вспомнил войну. Выезд намечен в следующий вторник, автобус отъезжает от Дома литераторов в восемь утра, так что не забудьте. Обратно вернетесь через четыре дня.

– Это замечательно, а вторая какая новость?

– А вторая – ваш роман «Марсианин» переведен на английский язык, и его собираются печатать в Америке. С нами уже связывались представители издателя, они хотят с вами заключить договор, только все это будет через Союз писателей. Подъезжайте завтра с утра в секретариат, адрес вы знаете. Гонорар в валюте, само собой, получить не сможете, ее переведут в рубли. Для этого завтра в Союзе зайдете в бухгалтерию, и напишете заявление, что согласны получать гонорар в рублях.

Что ж, раз нельзя в валюте, на которую, впрочем, в СССР практически ничего нельзя было приобрести – разве что по каким-то там чекам в «Березке» – будем брать «деревянными». Все-таки пока никаких загранкомандировок не планировал.

Новость, которой я поделился с родными, вызвала у них сдержанный восторг. Хотя нет, это Валя за меня скромно порадовалась. Она-то уже привыкла к тому, что рядом с ней такая величина, то и дело то книги издающая, то песни сочиняющая, а теперь еще и в кино засветившаяся. А Ленка выдохнула: «Ух ты, круто!» и предложила поднять тост. Наливочка у нас имелась, так что ее пожелание мы выполнили, хотя Валя разве что пригубила, объяснив этот тем, что пока она еще кормит ребенка грудью, и не хочет забивать свой организм всякой дрянью.

– И долго ты будешь еще кормить? – поинтересовалась Ленка.

– Месяц, максимум два, потом можно на кашки и пюре переходить. Кстати, ты как, замуж не собираешься?

– Есть у меня один парень, мы с ним с первого курса дружим, он из нашей группы. Но что-то робкий какой-то, пока только целовались.

– Нормально!… А ты что, в постель его что ли собралась затащить?

– Нет, а чего ты кипятишься? Сама меня во сколько родила?

– Девочки, заканчивайте ругаться, давайте лучше обговорим, когда будем новоселье справлять. Потому как нужно будет созвониться с Высоцким, а то вдруг он в этот день не сможет, и Окуджава, опять же, обещал зайти, его тоже заранее нужно предупредить.

Следующий час был посвящен обсуждению празднования новоселья, а потом вдруг падчерица вспомнила, что электричка в Москву отходит через четверть часа, и ей теперь нужно бежать на станцию сломя голову.

– А у тебя какие-то дела в Москве? – поинтересовалась Валя.

– Вроде нет…

– Так и нечего дергаться. Чем на съемной квартире ночевать, переночуешь у нас, есть же свободная спальня.

Я подтвердил, так что после недолгого раздумья Ленка согласилась провести ночь на даче. А сам тут же направился спать, как-никак мне предстоял ранний подъем, а в семь утра я уже планировал на «Волге» выехать в Жуковский.

Глава 4

Я держал в руках свежий номер «Правды», и душа моя ликовала. Все-таки мои письма, во всяком случае в ГРУ, сработали. Я еще раз пробежал глазами заметку под кричащим заголовком: «Предатели получили по заслугам!», в которой описывался судебный процесс над Александром Огородником и Дмитрием Поляковым. Оба были приговорены к высшей мере социальной защиты. И мне их отнюдь не жалко. Единственное, о чем я действительно жалел – это о том, что в будущем смертную казнь заменят пожизненным сроком. Подобная нечисть не должна дышать с порядочными людьми одним воздухом. И если что-то от меня в этом плане будет зависеть, я приложу все силы, чтобы смертную казнь никакие либералы не отменили.

А что там Щелоков с моими маньяками? Может быть, заметка уже проскакивала, просто я ее проглядел, поскольку газеты читаю от случая к случаю? Хотелось верить, что мои письма привели в действие механизм неотвратимости наказания.

Наутро после звонка из Союза писателей я проделал все в точности по инструкции. Приехал в секретариат, прочитал условия договора с американским издательством «Faber & Faber», и порадовался за себя. Все-таки 3 тысячи долларов аванса и затем еще 15 тысяч вдогонку по факту выхода книги, да еще и проценты с дополнительных тиражей, которые, хотелось верить, последуют… Все это, пускай и по курсу доллар за 75 копеек, не могло не радовать. Тут же зашел в бухгалтерию и написал заявление, чтобы отныне инвалютные поступления на мой счет переводили в рубли. Поинтересовался у главбуха, когда можно будет получить аванс.

– Вы же договор только что подписали? За недельку, думаю, все утрясется, и деньги приду. Вам позвонят, не волнуйтесь.

А во вторник я ни свет, ни заря, расцелованный Валентиной, сел в электричку и отправился в Москву. В сумке помимо гигиенических принадлежностей и запасных трусов с носками лежали «ридер», мобильник и российский паспорт. Ну и портмоне с российскими рублями захватил. Мало ли, вдруг Машеров ни в какую не согласится сотрудничать, и мне придется доказывать, что я из будущего, с помощью вещдоков. Дензнаки тоже сыграют свою роль. Но это совсем уж крайний вариант. Я все же рассчитывал, что мы договоримся встретиться в следующий раз в более, скажем так, приватной обстановке, где я без свидетелей докажу, что явился из 2015-го спасать страну от развала.

В половине восьмого я был у Дома литераторов, здесь уже толпилось с десяток представителей писательского цеха. Меня многие узнали, я же признал только Владимира Солоухина, чей брутальный портрет как-то видел на титульном листе книги «Приговор». Кстати, в этой реальности написанной в прошлом году.

Чуть позже на белой «Волге» подвезли Федина, который сверился со списком присутствующих. Не хватало только вечно, как мне объяснили, опаздывающего поэта Марка Кабакова. Но и он появился, когда уже началась посадка в «Икарус» с надписью «Интурист» на боку.

11 часов в пути – и мы въехали в город-герой Минск. От Минска до Бреста было еще около пяти часов на автобусе, но наше руководство решило, что ночь мы проведем в столичной гостинице. А рано утром отправились в Брест, теперь уже в сопровождении милицейского кортежа числом в один автомобиль «Жигули». Ничего, что скромно, зато дорогу нам уступали, и до пограничного города мы добрались, можно сказать, с ветерком, уложившись всего в четыре часа.

Естественно, первым делом нас повели смотреть крепость, первой принявшую на себя удар 45-й дивизии вермахта. Сейчас крепость была превращена в музей, и я, не стесняясь, тратил фотопленку, то и дело щелкая затвором «Практики». Когда мы вышли из крепости, оказалось, что подъехал Петр Машеров.

В обычном скромном костюме, без всяких наград и звезд Героя, даже без орденских планок. Подошел, обнялся с Фединым, пожал всем руки. Сухая, крепкая ладонь, почему-то сразу возникло ощущение, что с тобой здоровается уверенный в себе человек. И он отнюдь не был похож на ту развалину, которую уже начинает представлять из себя генеральный секретарь. Так что понятно, в чью пользу сравнение.

– Это, Петр Миронович, тот самый Губернский, написавший повесть «Знак беды», – представил меня Федин.

– Читал, очень понравилось. Спасибо за книгу, словно на тридцать с лишним лет назад вернулся, когда читал, так живо и сильно написано.

– У Сергея Андреевича к вам одно дело есть, он вам сам потом расскажет, если у вас найдется пара свободных минут.

– Для такого хорошего писателя, конечно, найдется, – сказал Машеров. – Только после мероприятия, а то вон уже школьники с ветеранами подъезжают.

Пообщаться с первым секретарем ЦК компартии Белорусской ССР удалось часа через два, в течение которых писатели и поэты выступали перед собравшимися, а мне пришлось рассказать об истории создания повести «Знак беды». Хорошо, что я этот момент продумал заранее, не нужно было заниматься экспромтами, выкручиваясь из ситуации.

Разговор с Машеровым я тоже продумал вроде бы до мелочей, не исключая, впрочем, варианта, когда Петр Миронович откажется от идеи мемуаров наотрез. Но попробовал подать под тем соусом, что это не какое-то восхваление лидера Белоруссии, а бесценные воспоминания, которые не должны кануть в Лету, а обязаны служить воспитанию подрастающего поколения на примере их отцов и дедов.

– Мысль, пожалуй, верная, – задумчиво сказал Машеров. – Подрастающему поколению нужны положительные примеры. Другой вопрос, как на все это найти время…

Неужто клюнул?! Только бы не сорвался с крючка, ведь ставки были очень, очень высокими. На кону стояло будущее страны.

– Необязательно сидеть часами в загородной резиденции и надиктовывать воспоминания на магнитофон, – сказал я, пожалуй, даже слишком торопливо и тут же постарался вернуть голосу солидность. – Нет, магнитофон, конечно, дело нужное, с его помощью можно сэкономить время. Но я вполне могу сопровождать вас в поездках, к примеру, сядем в машине сзади, и так же будете надиктовывать, пока едем. Я так думаю, что и на обложке желательно вписать вашу фамилию.

– Не слишком вызывающе, еще и фамилию?..

– Как раз в тему, Петр Миронович. Сразу привлечет внимание, чем если бы красовалась фамилия малоизвестного автора вроде меня.

– Не такой уж вы и малоизвестный, я успел изучить вашу биографию после того, как прочитал повесть. Пишете прозу и стихи, песни сочиняете, археологией увлекаетесь… Я даже звонил Георгу Васильевичу, он вас очень хвалил! Знаете что, у меня законный отпуск в августе, месяц, конечно, я не протяну, слишком жирно будет, но дней десять проведу в санатории «Летцы» в Витебской области… Мда, Витебск, надо же такому случиться, – удрученно покачал головой Машеров.

– А что там такое?

– Да душегуба одного поймали, столько людей загубил… Носит же земля таких! Я не я буду, если к нему не применят высшую меру… Ладно, не будем о плохом. В общем, приедете в санаторий, я попрошу и на вас путевку оформить, приезжайте с магнитофоном, во всеоружии. Будем совмещать приятное с полезным. Кстати, там отличные минеральные ванны, так что и подлечитесь, если что.

О да!!! Сразу два отличных известия. Уговорил-таки Машерова, а еще узнал, что Михасевича, похоже, все-таки поймали. И по этой части сработало!

Договорились держать связь через помощника Машерова, что мне живо напомнило историю с Рашидовым. Там тоже узбекский лидер подсунул нам своего помощника. Ну а что, не напрямую же беспокоить таких людей!

Этим же вечером мы выехали в Минск, там переночевали, а наутро отправились в Москву. Домой я вез кое-какие белорусские сувениры. В частности, две «вышиванки» – рубаху на себя и что-то типа короткого сарафана жену, а также деревянную пивную кружку ручной работы. Ну и памятный знак с изображением Брестской крепости, куда же без него.

Приятно, что «вышиванка» пришлась Вале впору, свою-то я еще там примерил, при покупке. Она с удовольствием крутилась перед зеркалом, примеривая с «вышиванкой» то туфли, то сапожки.

– Ну как? – спрашивала она, поворачиваясь ко мне то одним боком, то другим.

– Лучше всех! – совершенно искренне отвечал я, пытаясь обнять Валюшку и поцеловать. Некоторое время та успешно уворачивалась, но в итоге я все же взял верх, и мы оказались в широкой супружеской постели.

Тем же вечером я позвонил Высоцкому. Мы договорились, что в ближайшее воскресенье – редкий день, когда у него не было ни спектаклей, ни съемок, ни концертов – он приедет с Мариной к нам на новоселье. Я продиктовал адрес нашей дачи, Высоцкий обещался быть вовремя.

После звонка Володе я дошел до дачи Окуджавы, дверь открыла домработница. Оказалось, что Булат Шалвович сегодня выступает для студентов и ректората Ярославского медицинского института. Но к воскресенью должен вернуться в Переделкино, и мое приглашение на новоселье домработница обещала передать. Проконтролировать ее что ли, зайти в субботу вечерком к Окуджаве… А то мало ли!

Подумал, кого еще позвать… Итак, Ленка приедет, само собой, вероятно со своим парнем, которого пока хватает, как она ни скажет, только на поцелуи. Дальше Высоцкий с Мариной, еще Окуджава, возможно, с супругой Ольгой Владимировной. Давида Израилевича надобно позвать, человек нужный, чай, запомнит этот момент, добром, если что, отплатит. Кстати, он все на шкаф зарился, Валя от него тоже собиралась избавляться с моей подачи. Пока нас набирается с десяток, может быть, и достаточно?

А-а, блин, про съемочную группу я и забыл! Завтра буду на «Мосфильме», надо бы пригласить Тарковского, Янковского, Ульянова… Николсон вчера улетел в Штаты, сцены с его участием все отсняты. Ну, ничего страшного, обойдемся без Джека. Да и из этих, возможно, кто-то не придет, хотя в воскресенье Тарковский и объявил выходной.

На следующий день я этот вопрос прояснил. Из вышеперечисленной троицы согласился прийти только Янковский. Ульянов сослался на неважное самочувствие и проблемы с сердцем. Мол, пить и курить ему запретили врачи, а сидеть и молча завидовать он не хочет. А потому Михаил Александрович просто поздравил с новосельем и после окончания съемок вручил мне бутылку армянского коньяка, которая каким-то чудесным образом завалялась у него в гримерке. Тарковский придумал аналогичную отмазку, но коньяк от себя обещал вручить в следующий раз, потому как у него ничего лишнего заваляться в принципе не может. Признаться, отказ Андрея Арсеньевича я воспринял с облегчением. Сложный он человек, при нем толком и не повеселишься, все время чувствуешь на себе его пристальный взгляд.

В тот же день по настоянию жены отправились выбирать люстру в зал. То, что висело там под потолком сейчас – годилось разве что в музей, с чем я так же вынужден был согласиться. В отделе электротехнических товаров ЦУМа Вале приглянулась хрустальная люстра ценой около полутора тысяч, и размерами, больше подходящими Дома культуры, чем для нашей дачи. Мои доводы все же возымели действие, и мы приобрели светильник поскромнее, и в два раза дешевле, но тоже с хрустальными подвесками. Эх, не получилось уболтать жену взять что-нибудь в стиле «hi-tech», пришлось потворствовать ее мелкобуржуазным желаниям.

Тем временем работа над фильмом близилась к завершению. Мое присутствие на площадке, в принципе, и не требовалось, сцены с моим участием были уже отсняты. Помимо той, где я с парой предложений отдаю начальнику ЦУПа папку, засветился еще несколько раз, но теперь уже в роли безмолвного массовика-затейника.

Как бы между делом я поинтересовался у режиссера, как обстоит дело с музыкальным сопровождением. Над ним работал Эдуард Артемьев, с которым Тарковский делал «Солярис». Мне даже разрешили послушать у звукорежиссера на магнитофоне готовую запись музыкальной темы. Ничего так, прилично, хотя и как-то депрессивно. О чем я и сказал Тарковскому.

– Это тема из первой части фильма, а к финалу Эдик пока сочиняет. Обещает нечто жизнеутверждающее.

Логично, все же ведь заканчивается хэппи-эндом. Кстати, по сюжету, который я старался не слишком переделывать, на марсианской станции Виктор Огнев обнаруживает забытые товарищами музыкальные записи, которые гоняет до посинения, потому что альтернативы попросту нет. В сценарии я написал, что фонотека состояла из песен «Беловежская пуща», «Черный кот», «Звездочка моя ясная», пара треков из «Битлов», ну и вписал, не удержался, песню «Трава у дома». Все эти вещи Тарковский сохранил, даже битловские песни, на что я особо и не рассчитывал.

Вернувшись с «Мосфильма» в Переделкино, обнаружил Валентину, выгуливающую Даньку во дворе. Мелькнула мысль, что надо бы оборудовать нечто вроде детской площадки. Сейчас время терпит, но годика через два-три, когда Данила подрастет, горка и качельки не помешали бы.

– Там тебе Чарский обзвонился, дело у него какое-то срочное.

– Понял, спасибо… Кстати, завтра едем покупать холодильник. В воскресенье у нас гости, придется закупать еду, а хранить ее негде.

– А я сразу тебе сказала, что холодильник нужен, еще до поездки в Белоруссию мог бы подсуетиться. Только без очереди где ты купишь? Хоть и Москва, а все равно, наверное, очередь отстоять придется, так что к новоселью вряд ли холодильник купим.

– Прямо уж не купим?

– Попробуй, но я далеко не уверена… И ужин на плите, сам наложишь, – крикнула она мне вдогонку.

Несмотря на доносившийся с кухни обалденный аромат, я все же первым делом набрал Чарского.

– Але, Анатолий Авдеевич, здравствуйте, это Губернский. Вы меня искали?

– Да-да, Сергей Андреевич, искал… Тут такое дело, Ингу пригласили выступить через две недели на сборном концерте для ветеранов войны. Мы с ней удивились – с чего бы вдруг, вроде у нас репертуар не патриотический. А потом пробил по своим каналам, выяснилось, что ее кандидатуру утвердил сам Председатель Государственного комитета по радио и телевещанию при Совете Министров СССР Сергей Георгиевич Лапин. Не знаю, может, влюбился он в нее, но опять же, с чем выступать?

– То есть я должен срочно что-то сочинить?

– Сергей Андреевич, дорогой, вы же знаете, что моя благодарность не будет иметь границ.

– Хм, ладно, Анатолий Авдеевич, что-нибудь придумаем.

– Только, умоляю, не затягивайте, там же еще и репетировать нужно.

– Понял вас, понял, постараюсь не тянуть, счастливо, Инге привет!

Положив трубку, отправился на кухню. Так, салат из свежих овощей, в кастрюле, накрытой для верности полотенцем – пюре и котлеты. Вот котлетки-то и пахли так. Что слюнки невольно текли.

Ужиная, обдумывал, чем бы можно порадовать ветеранов. Предложить ей песню «Комбат» из репертуара «Любэ»? Это для каких-нибудь «Голубых беретов» сгодится, но никак не для Инги.

Отужинав, вышел к своим во двор подышать свежим воздухом, поблагодарив супругу за прекрасный ужин.

– Да не за что… Чего такой озабоченный? Чарский?

– Ага, просил срочно песню сочинить для дочери. Ей выступать через две недели на концерте для ветеранов.

– И как, сочинишь?

– Да вот думаю… Пойду-ка я возьму гитару, появилась у меня одна мыслишка.

Мысль и впрямь появилась. Если уж мы удивили всех треком «Искала», то почему бы еще раз не рискнуть? Я взял ручку, лист бумаги, и принялся накидывать текст песни «Кукушка». Ее-то я тоже бацал под гитару по молодости, пытаясь подражать голосу Цоя. Но, честно говоря, кавер-версия, исполненная, к примеру, Полиной Гагариной к фильму «Битва за Севастополь», мне понравилась больше. Ну а вариант моей обожаемой Ольги Кормухиной – вообще улет! Может, и Инга потянет? Правда, скорее она споет под Гагарину, чем сможет прохрипеть по-кормухински.

«Кто пойдет по следу одинокому?

Сильные да смелые

Головы сложили в поле в бою…»

Такие строчки в тему. А вот следующая «Мало кто остался в светлой памяти…» может вызвать непонимание. А если подправить на «Каждый остался в светлой памяти»? Че-то фигня какая-то, лучше не портить оригинал. В смысле текст, а исполнением, надеюсь, мы уж точно не испортим.

Что тут у нас еще вызывает сомнения… «Голову да плечи терпеливые под плеть». Блин, да тут весь текст вызывает сомнения. Не пропустит худсовет, там же наверняка будет прогон перед концертом.

Что же делать? Мой взгляд упал на шкаф, в котором лежала моя сумка не только с «ридером», но также с мобильником и наушниками. Может, в телефоне что-то найдется? Я уже толком и не помнил, что в него накачал, не исключено, что попадется что-то стоящее. Тем более Валя вроде пока с Данькой домой не собираются, есть время проверить.

В этот момент снова раздался звонок. Кто там опять… Оказалось, Слободкин.

– Сергей, привет! Что-то совсем ты нас подзабыл.

– Да дела, кручусь, как белка в колесе. Тут еще переезд, вот только обустраиваемся в Переделкино… А как ты меня нашел, я же вроде с тобой еще не созванивался?

– Так ведь Анатолий Авдеевич – наш общий друг!

– А, ну да, что-то совсем туго соображать начал.

– Так я что звоню-то! Нас тут на сборный концерт пригласили…

– …Выступить перед ветеранами, – закончил я за него.

– А ты-то откуда знаешь?

– Только что Чарский звонил, его Ингу тоже позвали выступить на этом концерте через две недели. И он просил написать им песню.

– Вот же гадство, – разочарованно пробормотал на том конце провода Слободкин. – Значит, мы пролетаем?

– Не хнычь, мой юный друг, есть у меня для вас пара вариантов. Если хочешь – могу завтра заскочить в первой половине дня к тебе на студию. Прямо с ранья, часиков в девять, потому что мне еще к Чарским затем нужно будет ехать.

– Здорово, а я уж было расстроился. Давай тогда на девять и забьемся, адрес тот же.

Вот ведь, прямо как сговорились. Надеюсь, больше ни от кого звонков не последует? Хотя вроде сотрудничаю только с «Веселыми ребятами» и Ингой. Разве что Алка по старой памяти решит напрячь. А что, ее тоже вполне могли пригласить на такой концерт, раз уж Чарскую позвали.

Почему я сразу заявил Слободкину про «пару вариантов»? Потому как давно думал, что у «Любэ» есть в репертуаре лирическо-патриотические вещи, подходящие и для этого времени. Те же «Ты неси меня, река» или «Березы», которые я и собирался завтра предложить «Веселым ребятам».

А вот вопрос с Ингой оставался в подвешенном состоянии. Я включил телефон, мельком глянул на шкалу зарядки. Ну, послушать вполне хватит. Так, теперь в меню… Год считай в него не заглядывал, уже и подзабыл, где тут и что… Так, вот! «Битлы» пролетают, и остальные «западники» тоже, тем более хард-рок. Эх, а здорово было бы выпустить в тех же Штатах альбом под названием, скажем, «Get a Grip». Он в моем телефоне был закачан в полном объеме, все 14 песен, включая мои любимые «Livin' on the Edge», «Cryin'» и «Crazy». Да, «Aerosmith» – это вещь! Как и «ZZ Top». Люблю жесткий блюз.

Но, к сожалению, сейчас их творчество никуда не приткнешь. Чай, не в Америку занесло, там бы я мигом развернулся.

Ну вот и до русскоязычных добрались. Классика русского рока, лучшие образцы. Это не то, снова мимо, снова… А как тут Орбакайте затесалась с песней «Тучи в голубом»? А, блин, жена же еще просила ей скачать композицию из сериала «Московская сага» и скинуть по Bluetooth. Ее же аппарат не был подключен к Инету. Скинул, а удалить забыл, сколько протаскал в телефоне. А ведь песня-то, насколько помню, о войне. Ну-ка, ну-ка…

Снова весь фронт раскален от огня, Лупят зенитки три ночи, три дня. А в гимнастерке на снимке Ты обнимаешь меня…

Я прослушал песню до конца, внутреннее ликуя. Спасибо тебе, Господи, что надоумил бывшую в свое время упросить скачать эту вещь! Надеюсь, это не перепев, не ремейк какой-то старой, забытой вещи, а то получится скандал.

Теперь срочно переписать текст, пока не пришла жена, и подобрать аккорды, которые, к моей радости, оказались на удивление несложными. Единственное – намучался с гитарой, которую по ходу пришлось несколько раз настраивать, подтягивая то одну струну, то другую. Ноты я записывал уже, когда Валя с Данькой вернулись домой. Увидев, что я работаю, супруга не стала меня тревожить просьбой искупать сына, занялась этим сама. А я заодно переложил на ноты обе песни из репертуара «Любэ».

Ну что ж, если со Слободкиным мы уже договорились о встрече, то Чарскому нужно еще раз позвонить. То-то он удивится моей скорострельности! Итак, завтра едем за холодильником, но сначала заскочим на студию к Павлу и домой к антиквару. Или, может, не стоит Валю таскать с ребенком, один со всем управлюсь? Ладно, решим сейчас на семейном совете.

Глава 5

– Аккуратнее, косяк не обдерите! Да говорю же, аккуратнее, налакались, что ли уже с утра?!

– Не шуми, хозяйка, все пучком будет, работают профессионалы.

– Я и смотрю, профессионалы…

Валя активно руководила действиями грузчиков, которые затаскивали в дверной проем финский холодильник «Rosenlew». А я думал, что меня такая советская действительность устраивает не в полной мере. Ладно, я со своими связями все-таки выбил себе холодильник – пришлось делать звонок Чарскому, пообещав при этом следующую песню для Инги написать бесплатно. А вот простые советские люди месяцами, а то и годами стоят в очереди, чтобы стать обладателями холодильников! Конечно, в будущем минусов выше крыши, но вот об очередях за бытовой и прочей техникой никто и слыхом не слыхивал. Так что для меня даже на втором году жизни в СССР подобные реалии все еще оставались дикостью.

День начался с поездки к Слободкину. Тот собрал всех своих музыкантов, включая Долину, хотя я сомневался, что из этих двух песен что-то для нее подойдет, все ж таки композиции рассчитаны на мужской вокал. С другой стороны, вон та же «Кукушка» как звучала в исполнении Гагариной и особенно Кормухиной! Ладно, это они сами разберутся.

«Ты неси меня, река» и «Березы» были приняты «на ура».

– Вот, самое то! – потирал ладони Слободкин. – Нас вроде не ограничивают исполнением одной песни, мы тогда обе и исполним, да ребята?

Музыканты дружно выразили одобрение. Им и самим такие мелодичные вещи пришлись по вкусу. Извини, Коля Расторгуев, придется, если что, тебе другие хиты сочинять. Или кто там у него, Матвиенко рулит? Неважно, этих песен им уже не видать, как своих ушей.

– Договор сразу заключим? – поинтересовался худрук коллектива.

– Извини, время поджимает, мне еще с Чарскими встречаться. Давай в другой раз.

Запоздало мелькнуло в голове, что надо было бы и Пашу пригласить на новоселье. Но теперь уж что метаться, неудобно, получится, что вспомнил в последний момент. Тем более что Чарского я тоже не приглашал, так что донести на меня Слободкину будет некому.

С Чарскими договорились сразу ехать на студию ансамбля «Мелодия», для чего накануне вечером нам всем пришлось еще раз созвониться. Георгий Арамович сказал, что с утра коллектив собрать нереально, половина музыкантов в отпусках, поэтому приедет сам и будет аккомпанировать Инге на рояле. Она с первого дубля спела так, что у меня не осталось никаких вопросов. Судя по лицам Гараняна и Чарского, они испытывали похожие эмоции.

– Отлично! – выдохнули мы хором.

– А насчет костюма уже думали? – спросил я Чарского.

– Честно говоря, как-то не до того было. Инга, ты в чем выступать планируешь?

– Ну уж какое-нибудь платье выберем, их у меня много. Может быть, то алое с серебряными вставками?

– Нет, друзья мои, платья тут не катят, – решительно заявил я. – На мой взгляд, Инга должна выступать в сапожках, гимнастерке и пилотке. Волосы, само собой, убрать под пилотку.

– А что, неплохая идея, – поддержал меня Гаранян. – Только шить нужно быстро, чтобы успеть со всеми примерками.

– Это не вопрос, у меня есть на примете отличный портной, – заявил Чарский. – И мне тоже идея с гимнастеркой понравилась.

– А еще можно сзади Инги на сцене экран повесить, если его там изначально нет, и на нем показывать кадры из военных фильмов. С видеорядом эффект значительно усилится.

– Действительно, Сергей Андреевич, вы просто фонтанируете идеями! Я бы вас давно уже, будь моя воля, министром культуры назначил.

– Скажете тоже…

Получив по уже привычному номиналу от антиквара на руки две тысячи, я отправился в магазин, торгующий бытовой техникой. И каково же было мое удивление, когда выяснилось, что без очереди можно приобрести только холодильник «Саратов-2». На все остальные была очередь от нескольких месяцев до года. Самой популярной оказалась модель финского холодильника «Rosenlew», на которую очередь как раз и вытянулась примерно на год. Причем холодильники только что привезли, и обзвонить очередников еще не успели.

Самое грустное, что и мне «Rosenlew» тоже приглянулся. Понимая, что жить без холодильника больше года нереально, а что-то более простенькое покупать не хотелось, я с таксофона набрал Чарского в надежде, что этот проныра имеет связи и в сфере торговли. Как оказалось, не ошибся. Вопрос был решен всего за пятнадцать минут. Правда, завмагу пришлось доплатить триста рублей, чтобы в очереди я оказался впереди всех, и в итоге холодильник мне обошелся в полторы тысячи. Но вещь того стоила! Блин, ну почему у нас не могут собирать такие холодильники?! Взяли бы и содрали, что ли, технические характеристики, раз сами придумать не в состоянии!

К счастью, занести холодильник в дом удалось без эксцессов, не ободрав ни его, ни стены с косяками. Для кухни он был великоват, поставили в просторном коридоре, благо что тут же имелась рабочая электрическая розетка. Спровадив грузчиков, я заставил Валю составить список продуктов, которые следовало приобрести к завтрашнему застолью. На обдумывание списка ушло чуть ли не полчаса, в итоге за продуктами на своей «Волге» я отправился ближе к вечеру. Первым делом поехал на рынок, чтобы успеть до закрытия затариться свежими овощами и фруктами. Затем пришлось искать магазин, торгующий детским питанием, что отняло больше часа. Оказалось, в это время накормить ребенка не так-то просто, да и те же пеленки-распашонки тоже в большом дефиците. Это если ты хочешь купить что-то приличное, а не совсем уж кондово-совковое. Естественно, всякая мамаша мечтает видеть свое чадо в самом лучшем и модном. Хотя уж, казалось бы, какая мода в таком возрасте, распашонка – она и в Африке распашонка… Мда, министру текстильной или какой там промышленности есть о чем подумать. Главное, чтобы чиновник реально хотел что-то сделать, а не отчитывался сухими цифрами – «догоним и перегоним». А пока, похоже, министерские кресла оккупировали как раз карьеристы. Озабоченные не нуждами народа, а мыслями о том, как бы обеспечить себя и своих близких безбедным существованием на ближайшие лет сто.

После чего, наконец, отправился в «Елисеевский», работавший до 10 вечера. Тут выяснилось, что из списка, предложенного женой, я могу купить далеко не все. А ведь наверняка где-то в подсобках хранятся продуктовые наборы для знакомых. Я неплохо помнил сериал, посвященный директору «Гастронома №1» Юрию Соколову, которого сыграл Маковецкий. Там чего только с черного хода не выносили. Правда, потом директор попал в 1982-м под раздачу, но это уже совсем другая история…

Блин, что же делать?! Может быть, снова позвонить Чарскому? Похоже, этот пройдоха имел связи везде, где только можно. Тяжело вздохнув, поплелся к таксофону. На мое счастье, антиквар был дома, и опять же мне повезло, что Анатолий Авдеевич был лично знаком с Соколовым. Попросил продиктовать список продуктов, и велел перезвонить ему же через пять минут. В итоге, сделав обещанный звонок, я получил указание двигать к тому самому черному ходу, где меня уже поджидали. Хоть и не сам Соколов, а какая-то тетка, но тем не менее в руках она держала ящик с продуктами из моего списка. Оставалась только вручить ей деньги, что я и с удовольствием сделал, отказавшись дожидаться сдачи.

В багажник моей «Волги» опустились парочка бутылок «Советского шампанского», по две бутылки красного и белого вина, а также водки «Золотое кольцо», минералки, копченой колбасы, балыка, других деликатесов, включая баночку настоящей красной игры. В очередной раз подумалось, что это ужасно неправильно – доставать то, что тебе нужно, через служебный вход. Прилавки должны ломиться от разнообразия промышленных и продовольственных товаров. И для этого, в том числе я здесь и оказался, будем менять реальность по своему усмотрению. Если, конечно, получится. И тогда такие явления будут выжигаться каленым железом. Нет, расстреливать, если человек не серийный убийца, нежелательно, но вот сроки давать серьезные, чтобы другим неповадно было. Того же Соколова надо бы лет на десять закрыть… Мда, какая же я все-таки неблагодарная скотина. Ведь, с другой стороны, занимая такой пост, он не мог поступать по-другому. Иначе не продержался бы так долго. На его место сразу же нашелся бы более сговорчивый торгаш, так что, вполне вероятно, Соколов – это наименьше зло из возможного.

Разгружал «Волгу» уже в сгущавшихся сумерках, под чутким контролем жены.

– Молодец, все купил. Остался хлеб, но его завтра свежий купим.

– Я это… пойду до соседей схожу, а то вдруг домработница не передала Окуджаве, что я его приглашал.

– Иди, только по-быстрому… Плохо, что телевизора нет, в газете программу прочитала – сейчас как раз «Вечный зов» показывают.

– На следующей неделе займемся вопросом покупки зомбоящика.

– Чего? Какого зомбоящика?

– Телевизора, я имел ввиду. Ну пока радиолу послушай, зря везли ее что ли шестьсот километров?.. Ладно, я пошел, постараюсь не задерживаться.

На этот раз дверь открыла супруга Окуджавы – Ольга Владимировна. Выяснилось, что они уже в курсе насчет моего приглашения, домработница все-таки донесла информацию до адресата, и если завра ничего экстраординарного не случится – то они с Булатом Шалвовичем обязательно подойдут.

Первой в воскресенье приехала Ленка со своим хахалем – Виктором. Ну это и понятно, уже с утра она примчалась помогать матери на кухне. Витя оказался скромным малым, для полного образа «ботана» не хватало только очков. Признался, что очень рад познакомиться с родителями Елены, а обо мне давно наслышан, взахлеб прочитал «Марсианина» и обожал «мои» песни в исполнении Инги Чарской. От себя и падчерицы вручил набор постельного белья, заявив, что подарок они выбирали вместе.

Дамы приступили к готовке, а на меня сплавили Даньку, с которым мы сначала гуляли во дворе, а потом прошвырнулись по поселку. До этого как-то не было времени побродить по Переделкино. Дошли до Дома творчества писателей, внутрь заходить не стали, посмотрели на входивших и выходивших постояльцев, и отправились дальше. На улочках поселка было пустынно, лишь изредка попадались прохожие или игравшие дети. Видно, не мы одни здесь обитаем с мальцом.

С прогулки вернулись оба проголодавшимися. Даниле срочно сварили кашку, а мне перепало несколько бутербродов.

– Потерпи до пяти вечера, когда сядем за стол, не перебивай себе аппетит, – безапелляционно заявила Валя.

Стол решили накрывать на веранде. Погода стояла не слишком жаркая, и комары с мухами не особо докучали. Грех было не воспользоваться моментом, почувствовав себя героями какого-нибудь фильма про сибаритствующих дворян с участием Михалкова. Например, «Неоконченная пьеса для механического пианино», на экраны вроде бы выйдет в следующем году. Только самовара не хватало. Ну не страшно, и чайником обойдемся, мы не гордые. Если до чая дело вообще дойдет. Спиртного должно хватить на всех, а мы еще решили выставить подаренный Ульяновым коньяк, так что выпивки, как говорится, на любой вкус.

Из звездных гостей первым приехал Янковский. Я приглашал его с супругой, но у той сегодня был спектакль, и она отпустила мужа одного, понадеявшись на его порядочность. Во всяком случае, так объяснил сам Олег, с которым мы уже общались на «ты». От своей семьи вручил огромного плюшевого медведя метровой высоты – подарок малому. Оказалось, игрушку ему привезли из ГДР, то-то я смотрю, морда у медведя какая-то не совсем наша. Свой пацан уже большой, Филипп то есть, а моему как раз в радость будет.

В ожидании остальных гостей показал Олегу дачу. В коридоре тот сразу обратил внимание на холодильник.

– Ого, «Rosenlew»! А мы почти такой же купили в прошлом году, только предыдущей модели. Жена не нарадуется: вместительный, бесшумный, и дизайн – не сравнить с нашими.

– Ничего, Олег, когда-нибудь и у нас научатся делать не хуже.

– Ты думаешь?

– Не думаю, знаю!

Был бы я генсеком – первым делом наладил бы выпуск качественных товаров. Не постеснялся бы передрать лучшие образцы той же импортной техники. Сначала можно выпускать и по лицензии, вон как китайцы, а затем уже внедрять что-то свое. Впрочем, вслух свои мысли я озвучивать не стал, а вместо этого поделился, если можно так выразиться, творческими планами. Рассказал, что забросил в «Юность» повесть, которая может стать началом серии о русском Шерлоке Холмсе. И если друг мои вещи соберутся экранизировать, то в главной роли я вижу только Янковского. Естественно, Олег тут же заинтересовался, и пообещал купить следующий номер журнала. А заодно похвалился новыми часами. Я не без удивления узрел на его запястье «Электронику-5». Вот же ведь, человек радуется кварцевым часам, которые в 21 веке и за часы-то не считали. Даже легендарные «Монтана» с 16 мелодиями, которые у меня тоже имелись одно время в подростковом возрасте, потом вспоминались с улыбкой.

– С будильником, играет «Вальс Грибоедова» и «Турецкий марш», – радовался, как маленький, Янковский. – А еще подсветка и автоматический календарь. 60 рублей за них отдал, достали по блату.

– Действительно, интересная вещь, – скрывая улыбку, приподнял я брови. – А у нас в Пензе выпускают часы «Заря», тоже вроде ничего, хвалят.

От дальнейшего обсуждения часовой промышленности СССР нас отвлекли подъехавшие Высоцкий с Мариной.

– Такой у тебя точно нет! – заявил Володя, уже на крыльце вручая мне гитару. – Америка, легендарная «Gibson». Честно скажу, мне ее подарили, но она 6-струнная, а я всю жизнь играю на семиструнке. Муха не сидела. Запомнил твое выступление у Ники, хорошая гитара еще никому не помешала.

– Спасибо, ты как точно угадал! Моя-то уже рассохлась, играть невозможно стало.

– А для Валентины у меня тоже есть презент, – довольно чисто по-русски выговорила Марина (все ж таки, насколько я помнил, родители у нее русские, хоть и эмигранты), и вручила еще больше обалдевшей от счастья супруге набор французской косметики.

Обнялся Высоцкий с Янковским, который, в свою очередь, галантно поцеловал руку Влади, а там и Окуджава с женой пожаловали. Булат Шалвович презентовал нам изумительной работы рог с позолоченной чеканкой ручной работы у основания и на заостренном конце. Остальная часть была покрыта лакированной росписью, изображавшей работу виноградарей.

– Из коллекции Сталина, ему в 1937-м этот «Рог изобилия» подарили грузинские виноградари, – огорошил меня Окуджава и махнул рукой. – Даже не спрашивайте, как он у меня оказался, там полудетективная история, в которой замешаны большие люди.

Тут же нарисовался и Давид Израилевич, тот отметился старинными настенными часами, которые, пыхтя, приволок от своей резиденции. Не иначе, они у него там лежали не один год, прежде чем нашелся повод кому-то их подарить. По словам же самого Раха, когда-то часы висели на даче Чуковского, я поверил ему на слово. Причем, несмотря ни на что, они работали, и я тут же вбил в стену гостиной пару гвоздей, на которые и водрузил подарок с позолоченными гирьками и маятником.

Данька уже вовсю дрых в спальне на втором этаже. Договорились с Валей и Ленкой, что каждые полчаса будем ходить, поглядывать. А тем временем все расселись за столом. Первым пришлось выступать мне, как гостеприимному хозяину.

– Я не мастер говорить торжественные речи… Спасибо, что пришли, очень приятно видеть за нашим столом таких замечательных людей. Столько подарков… Мы вам с Валентиной очень признательны! Этот бокал шампанского я поднимаю за ваше здоровье и благополучие!

Затем по старшинству говорил Булат Шалвович. Естественно, тост получился витиеватым:

– Новый дом – это новая жизнь, новые впечатления, новые соседи и знакомства. Въехать в новый дом – не поле перейти. Но пусть жизнь в этом новом доме будет такой же приятной, как и прогулка по весеннему цветущему полю! А еще говорят, что настоящее чудо – это не то, что человек умеет делать великие вещи! А то, что он может делать маленькие, но с очень большой любовью! Пусть же в этом доме все что ни делается, будет сделано с этим чувством и тогда тут всегда, будут царить гармония и уют! И никакие проблемы не смогут помещать его хозяевам наслаждаться домашним покоем и получать полноценный отдых в его стенах!

– А я хочу поднять тост за хозяйку, – встал Янковский. – Говорят, что каждая женщина должна быть Евой, умеющей создать свой маленький рай вокруг себя и своих близких. Хочу пожелать Валентине создать в новом доме рай: уют, тепло, покой, атмосферу любви, дружелюбия и жизнерадостности. Женщина – хранительница домашнего очага, и это ее прямая забота. За хозяйку, за ее теплые, заботливые руки, за то, чтобы этот дом и в будущем радовал наши сердца!

У них тут что, измена наклевывается? Валя просто пожирала актера глазами, так что мне пришлось незаметно под столом толкнуть ее ногу. Она тут же покрылась румянцем, и торопливо выпила свою рюмку. Теперь супруга могла позволить себе спиртное хотя бы в небольших количествах, поскольку с грудным вскармливанием было покончено.

Высоцкий выразился проще:

– Ну, с новосельем, чтобы эти стены помогали тебе творить, а твоим близким давали чувство покоя и уюта!

Давид Израилевич выдал короткий, но сильный тост:

– Я пью за то, чтобы наши враги жили на одну зарплату и сахар имели только в моче!

Правда, после этого все же добавил классическое поздравление с новосельем, пожелав долгой и счастливой жизни на новом месте, в которой он готов быть первым помощником. Ну еще бы, куда без этого «завхоза»!

Марина и Ольга Владимировна обошлись без тостов, за них все сказали мужья. Витя, словно находясь в прострации, сидел рядом с Ленкой и скромно ковырял вилкой в своей тарелке. Похоже, парень пребывал в легком шоке от такого собрания звездных гостей. Но после пары бокалов вина он оживился, и даже попытался вставить пару слов в завязавшуюся беседу. Впрочем, его попытки практически никто не заметил. Тем временем тема беседы перескочила на фильмы Леонида Гайдая.

– Я и говорю, что фильмы Гайдая не несут в себе никакой смысловой нагрузки, – горячился подвыпивший Янковский. – Что за фильм ни возьми – сплошная клоунада. Это при всем моем уважении к тем же Олегу Далю, Андрею Миронову и Анатолию Папанову, да и другим актерам.

– А я ведь едва не сыграл у него Бендера в «12 стульях», – с ноткой грусти вспомнил Высоцкий. – В последний момент кому-то наверху моя кандидатура показалась сомнительной, и утвердили Гомиашвили. Сейчас бы ты и меня ругал?

– Так ведь не утвердили же! А если бы снялся – может, и ругал. Хотя это едва ли не единственный фильм Гайдая, за который не так стыдно.

– Молодые люди, не все же кино должно нести в массы идеологическую примесь. Оно должно и развлекать иногда, – не сдержался Окуджава.

– Вот-вот, – поддакнул Давид Израилевич, – жизнь и без того нелегкая, а кино должно стать отдушиной. Нам-то с Булатом Шалвовичем с высоты прожитых лет виднее.

Затем разговор перешел на футбол. Вспомнили прошедший чемпионат Европы, куда наша сборная не пробилась, и издевательский для вратаря гол с пенальти чеха Паненки в финальном матче. Поговорили о поэзии. Выяснилось, что Высоцкий увлекается стихами средневековых восточных поэтов – китайца Ли БО и японца Басе. Не удержался, пожаловался, что не берут его в Союз писателей СССР. Находясь под спиртными парами, я самонадеянно пообещал решить этот вопрос, сам толком не понимая, как такое дело провернуть.

Не обошли стороной, понятное дело, и диссидентов. Ну блин, как же без этого-то в творческой тусовке! Сначала обсуждали Солженицына, Войновича с его Чонкиным, и «Поиски жанра» Аксенова, затем перескочили на политических диссидентов. Перемыли косточки Боннэр и Сахарову, далее перекинулись на сторонников русского национализма Шафаревича, Бородина и Осипова.

Женщинам стало скучно, они организовали свою тусовку, похоже, им нашлось, о чем поговорить. Между тем я подумал, что пора прекращать эти политические дебаты, пока до греха не дошло. А то мало ли, вдруг тот же Давид Израилевич между делом постукивает. Интересно, а я завербованный агент или нет? То, что я давал показания в областном управлении КГБ – считается вербовкой?

Прогнав эту мысль из головы, предложил собравшимся что-нибудь спеть, если не трудно, благо что имелась не только моя старая гитара, но и новая, подаренная Володей. В первую очередь предложение относилось к Окуджаве и Высоцкому, поскольку в бардовских способностях Янковского и тем более Раха я сомневался. Оба идею восприняли с энтузиазмом, и вновь по старшинству первым инструмент взял Булат Шалвович. Вооружившись фотокамерой, я фиксировал на пленку исторический момент.

Все ждал, когда бард споет «Ваше благородие» из фильма «Белое солнце пустыни», но Окуджава упорно обходил это произведение, а я стеснялся настаивать. Начал он с «Арбатского романса», затем спел «Бумажного солдатика», и закончил «Молитвой». После чего инструмент взял Высоцкий. Похоже, настроение у него было приподнятое, он выбрал из своего репертуара юморные вещи. Зазвучали аккорды «Письмо рабочих тамбовского завода…», кто-то стал подпевать.

– Теперь песня про конькобежца, который рванул на десять тысяч, как на пятьсот, – довел до нашего сведения Высоцкий, ударив по струнам.

Через какое-то время очередь дошла и до меня, хотя я честно отнекивался. Но народ собрался упорный, пришлось брать гитару. Поддержать веселый настрой, заданный Семенычем, или ударить русским роком по неокрепшим умам? А давай-ка спою «Осень» Шевчука! Пусть и не по погоде песня, но что-то вот, как говорится, приспичило. Запел, стараясь придать голосу побольше хрипотцы:

Что такое осень – это небо, Плачущее небо под ногами…

Не успев насладиться превосходными эпитетами, перешел к более задиристому «Скворцу» из репертуара «Машины времени»:

Куда нам пpотив пpиpоды, И дело дpянь, и лету конец, И только, споpя с погодой, Поет какой-то глупый сквоpец…

Песня в это время еще не была написана, «машинисты» разродились ею уже в 80-х, так что я не опасался прослыть плагиатором. Но вот этот подтекст, о котором, похоже, догадались не только гости из числа мужчин, но и супруга Окуджавы, мог сослужить мне недобрую службу. Тот же Рах возьмет и донесет куда надо. Ну да ладно, бог не выдаст, свинья не съест.

– Ладно, хватит на первый раз, – улыбнулся я, закончив петь и отставляя инструмент в сторону.

– Очень талантливо, – сказал Окуджава. – Это что-то новое, я раньше не слышал.

– Да это так, для себя, – заскромничал я. – О, Валя уже горячее несет!

На горячее супруга, расстаравшись, приготовила в духовке свиные ребрышки с горчицей и медом. Гарниром выступали небольших размеров отварной картофель, красиво порезанные огурцы с помидорами, пучки укропа и петрушки.

– Под такое угощение можно и еще по одной, – заявил Высоцкий, потянувшись за бутылкой водки. Сегодня он предпочитал этот брутальный напиток всем остальным, тогда как Окуджава, к примеру, налегал на вино, а Янковский дегустировал коньяк.

– Володя, – умоляюще попросила его Влади. – Может, хватит уже на сегодня?

– Мариш, любовь моя, эта последняя, клянусь!

Да уж, в очередной раз посетила меня мысль, сопьется Семеныч в итоге, а я тут всячески этому потворствую. Нет чтобы придумать, как спасти его… Но, с другой стороны, есть такое слово – «карма». Смотрел в свое время голливудский фильм «Пункт назначения». Герои знали, что их ждет смерть, всячески пытались изменить свою судьбу, однако старуха с косой все равно их находила. Может быть, и с Высоцким та же история? Скорее всего, он сам по себе деструктивный персонаж, склонный к саморазрушению. Да и вдруг после моего серьезного вмешательства он не сыграет Жеглова? Никого другого, кроме Высоцкого, в этой роли я не представлял, как, наверняка, и большинство моих современников из будущего. Сам себе тогда не прощу.

Между тем Валя включила радиолу, поставила пластинку с каким-то веселым диско. Супруга, уже будучи явно навеселе, вытащила меня из-за стола, заставив с ней отплясывать, тут же присоединились и Ленка со своим хахалем. Когда же поменяли пластинку и зазвучал медляк, я предложил Валентине повальсировать с Янковским.

– Все, родная, не могу больше, – сказал я, вытирая вспотевший лоб.

Олег, до того с прищуром глядевший на «па», которые мы выделывали с женой, согласился без раздумий. Здесь и остальные тоже решили подвигаться. Высоцкий танцевал соответственно с Влади, а Окуджава со своей супругой, благо что места на веранде хватало всем. Ленка, заметив, что Давид Израилевич скучает, втихую прикладываясь к бутылке с коньяком, отшила на время Виктора и вытащила из-за стола несостоявшегося поэта. Тот пробовал возразить, мотивируя это тем, что якобы не умеет танцевать, однако девушка была необычайно настойчива. В итоге Рах согласился и вскоре закружился в вальсе.

Когда танцы наконец закончились, Янковский неторопясь набил и закурил трубку, наполнив все вокруг облаком ароматного дыма. Глядя на него, Высоцкий тоже решил присоединиться, и Окуджава не отставал, вытащив пачку «Житана».

– Куришь? – спросил Володя, протягивая мне сигарету.

– Не имею привычки, ты же еще в Пензе спрашивал…

– А, точно, запамятовал. Кстати, над чем сейчас работаешь?

– Цикл новый начал, про русского Шерлока Холмса, которого зовут Эраст Фандорин. Расследует самые запутанные дела в дореволюционной России.

– Слушай, ты меня заинтриговал. Я в свое время по молодости всего Конан-Дойля перечитал. Уже что-то написал?

– Первую повесть уже отдал Полевому, в журнал «Юность». Собираюсь начать работу над второй… Кстати, у меня завалялись еще парочка экземпляров рукописи, могу дать ознакомиться.

– Конечно, с радостью почитаю.

– Тогда пару минут, я схожу наверх, сейчас принесу.

Рукопись я упаковал в папку, надежно завязав тесемки. Неизвестно, в каком состоянии сегодня еще Высоцкий доберется до дома, а так папка не развяжется и ее содержимое не рассыплется.

И между прочим, если вдруг дело дойдет до экранизации, можно и Семеныча предложить режиссеру в качестве главного героя. Успех фильму будет однозначно обеспечен. Единственная загвоздка в том, что, может быть, Высоцкий и успеет сняться в одном фильме, даже вероятно и в следующем. Но серия наклевывалась долгоиграющая, не хуже, чем у Масленникова с Ливановым и Соломиным. И далеко не факт, что актер к тому времени переживет себя из параллельной реальности. А я на двух фильмах останавливаться не собирался.

Или, может, в «Азазель» Высоцкому подошла бы роль шефа полиции Бриллинга? С виду блестящий, вышколенный, умный и преданные службе человек, а на деле оказалось, что он – один из питомцев леди Эстер, одержимой идеей мирового господства. В сериале Адабашьяна Бриллинга сыграл Безруков, думаю, у Высоцкого получилась бы совсем другая подача. И желательно снимать не сериал, а полный метр, у меня почему-то к сериалам имелось предубеждение.

Тем временем начало темнеть, и Окуджава с супругой решили откланяться, сославшись на то, что завтра у Булата Шалвовича запись на радио. Но прежде на прощание сделали групповой портрет, заставив Витеньку выступить в роли фотографа. А следом засобирались и остальные. Я позвонил в службу такси, номер которой разузнал заранее, вызвав две машины. Но Янковский, услышав, как я общаюсь с диспетчером, замахал руками:

– Вторую не надо, отмени, мы с Володькой и Мариной вместе доедем. Живем все-таки недалеко друг от друга.

Прощались мы душевно, пообещав, как это и присуще поддатым товарищам, встречаться теплой компанией почаще. Проводив гостей, Валя с Ленкой, решив не откладывать дела на завтра, принялись убирать со стола и мыть посуду. Мы решили, что падчерица с ухажером переночуют у нас, а утренней электричкой уедут в Москву. Причем Виктору постелили на диване внизу, так сказать, во избежание. Но похоже, он и сам с облегчением воспринял эту новость, видно, что парень побаивается немного настырной провинциалки, хотя и сам был не столичным жителем, приехав из Донецка. Пока женщины прибирались, я возился с проснувшимся Данькой, который, словно котенок, увлеченно ползал за маленьким резиновым мячиком. А ближе к полуночи я решился сам его уложить спать, негромко напевая под гитару «Город золотой». На третьем проигрыше сын наконец-то уснул, а я отправился под теплый бочок к любимой жене, которая сегодня так увлеченно вальсировала со своим кумиром.

Глава 6

«…Все мы помним великолепные произведения писателя, такие, как „Печальный детектив“, „Крейсера“, наконец, „Марсианин“. Сергей Губернский сам поднял планку, которую, к сожалению, с выходом в свет научно-фантастического романа „Купол надежды“ заметно опустил. Понятно, что, принимая непосредственное участие в съемках фильма, и при этом успевая писать песни, Губернский попросту себя загнал. Однако хочется верить, что талант и трудолюбие не позволят Сергею Андреевичу долго почивать на лаврах, и вскоре мы увидим новые вещи автора, достойные того, чтобы о нем вновь заговорили».

Я отложил в сторону свежий номер «Комсомолки», задумчиво глядя в окно своего кабинета. Затем перевел взгляд на пишущую машинку, в которую был вставлен свежий лист, с напечатанным на нем заглавием повести «Турецкий гамбит». Как раз приступил к очередному воровству чужой интеллектуальной собственности, когда от работы меня отвлекла Валя, положившая на стол «Комсомольскую правду» со словами:

– Завистники не дремлют.

К сожалению, автор заметки, некто Л. Графова, была права. Второпях кинул в издательство то, что попалось под руку, даже не думая о последствиях. А с другой стороны, у меня в «ридере», по существу, на тот момент оставался неохваченным только Акунин, не «палиться» же на Семенове, который наверняка после вынесения приговора Огороднику уже задумал писать «ТАСС уполномочен заявить». А может, и Поляков его сподвигнет на что-то, тот фигура вообще высокого полета.

Так что после долгих раздумий я отнес «Азазель» Полевому, решившемуся, к моей радости, опубликовать произведение. Посмотрим, что критики напишут после выхода в свет этой повести.

Ладно, почитали о себе – пора и поработать. Я покосился на прикрытую дверь и вытащил из ящика стола электронную книгу. Что ж, приступим…

На следующий день созвонились с Тарковским. Мне не терпелось узнать, что там с картиной, которую вроде бы уже смонтировали, и когда планируется предпремьерный показ для руководителей Госкино и «Мосфильма». Пришлось обзвонить всю киностудию, прежде чем я нашел режиссера на монтаже. Выяснилось, что возникла проблема с хронометражем, который составил почти четыре часа. Кураторы проекта потребовали сократить хронометраж хоты бы до ста семидесяти минут, чтобы его можно было пустить в кинопрокат, а не показывать сериями бесплатно по ТВ. Ведь репортаж со съемочной площадке уже проходил в «Кинопанораме», в павильон «Мосфильма» приезжал сам Рязанов с оператором.

– Одним словом, мы сейчас с монтажерами сидим и думаем, что бы еще вырезать без особого ущерба для качества картины, – подытожил Тарковский.

– Андрей Арсеньевич, я вас умоляю, не режьте только сцены спецэффектов!

– Я знал, что вы об этом попросите, потому и стараемся особо не трогать эти кадры. Тем более что на их съемку были затрачены большие силы и деньги. Не обещаю, что все сохраним, но будем стараться по возможности оставить сцены технического плана, особенно сцены невесомости.

– Спасибо! И от меня, и от Клушанцева, который в этот фильм вложил всю душу. Когда примерно предпоказ планируется?

– До конца недели с монтажом надеюсь закончить, затем озвучка и сведение. В конце августа – начале сентября, если все будет нормально, представим фильм комиссии.

А у меня тем временем приближалась дата отъезда в белорусский санаторий «Летцы». Регулярно названивая помощнику Машерова, выяснил, что первый секретарь на отдых отправится 7 августа. А еще через пару дней ждут и меня, номер на мое имя уже забронирован.

– Сейчас занимаемся вопросом покупки для вас билетов на поезд из Москвы до Витебска…

– Нет-нет, я сам доберусь, на машине, не беспокойтесь.

С каждым днем, приближавшим меня к откровенному разговору с Машеровым, я волновался все больше. Пытаясь как-то отвлечься, сосредоточился на перепечатывании Акунина. Закончив «Турецкий гамбит», сразу же приступил к «Левиафану». Блин, когда уже изобретут компьютер?! Надоел уже этот треск от каретки и постоянная заправка листов…

Хорошо еще, что удалось без особых проблем установить в моем рабочем кабинете второй телефонный аппарат. Почему мой предшественник этим не озаботился – можно было только гадать. Вероятно, не любил, чтобы его отвлекали звонки во время работы. Мне же наличие аппарата показалось делом нужным, то и дело приходилось кому-то звонить, или меня кто-то искал. Вопрос решился с помощью Давида Израилевича, буквально на следующий день после моего к нему обращения явился мастер и, похвалив, что не стал покупать ненадежный кнопочный телефон, а выбрал с традиционным дисковым набором цифр, приступил к работе.

Между тем наступил день концерта, где предстояло выступить Инге и «Веселым ребятам». Чарский приглашал меня на мероприятие, пообещав достать пригласительный в первые ряды, но я вежливо отклонил предложение. Мол, сильно занят, в поте лица пишу новую книгу, рабочий кабинет покидаю, только чтобы поесть и справить нужду. И в принципе, я был недалек от истины.

Созвонились снова на следующий день.

– Публика была в восторге! – не менее восторженным голосом доложил Анатолий Авдеевич. – На концерте присутствовали сам министр обороны Устинов, первый секретарь московского горкома партии Гришин и руководитель комитета Андропов. Весь зал после выступления Инги аплодировал стоя. Ну и она в подпоясанной гимнастерке, сапожках и пилотке смотрелась очень, знаете ли, органично.

– А как там «Веселые ребята»?

– У них тоже все хорошо, спели две песни, бурные овации и т. д. и т. п. Да что там рассказывать, концерт на следующей неделе в записи покажут, сами и увидите.

– Это да, только я никак до покупки телевизора не дойду. Ерунду брать не хочется, а хорошие – опять по очереди. Об импортных я вообще молчу, их днем с огнем не сыщешь.

– Сергей Андреевич, что же вы, дорогой, сразу не сказали?! Давно бы с телевизором проблему решили!

– Да как-то неудобно снова вас просить…

– Ой, да бросьте! Свои люди – сочтемся, как говорил Островский. Я сегодня же позвоню своему хорошему знакомому, заведующему отделом бытовой электротехники в том же магазине, где вы брали холодильник. Или все же импортный желаете?

– Да пожалуй, импортный предпочтительнее, тем более деньги вроде есть, на днях аванс получил от одного американского издательства.

– Ого, поздравляю! Выходите на международную арену! А раз вы предпочитаете импортные вещи, то попробую набрать заведующего комиссионкой. У него порой попадаются очень неплохие вещи, которые он не всегда выставляет напоказ, а откладывает для таких, как, например, ваш покорный слуга.

– Спасибо огромное! Ну теперь точно придется дарить вам с Ингой дарю новую песню. Постараюсь написать до отъезда в Белоруссию.

– Достойный обмен… А вы что, в Белоруссию собрались?

Пришлось объяснять, что недельку поживу в одном санатории с Машеровым, буду записывать его воспоминания для книги. В свою очередь, Чарский поделился планами относительно скорой поездки в Италию, где он присмотрел какую-то уникальную вещицу и уже договорился ее выкупить.

Буквально через пятнадцать минут Анатолий Авдеевич позвонил снова, поинтересовавшись, не имею ли я что-то против немецкого телевизора «Telefunken», которому всего полгода, практически новый. Оказалось, не имею, и тогда мне было сказано, что завотделом ждет меня завтра ближе к пятнадцати часам, поскольку до обеда он будет отсутствовать по уважительной причине.

Назавтра первую половину дня я посвятил покупке стиральной машины. Валентина отправилась со мной, не доверяя мне приобретение, как она выразилась, столь деликатной вещи. Да еще и пацана захватила. Куда деваться, оставить его было с кем, не Ленку же звать специально. К счастью, на машинки не было такого ажиотажа, как на телевизоры и холодильники, поэтому мы без особых проблем приобрели «Вятку». Она явно выигрывала в сравнение с «Малюткой», оставшейся в Пензе.

Отобедав и оставив Валю разбираться со «стиралкой», в начале третьего я отправился в комиссионный недалеко от Арбата. Народу у длинного прилавка почти не наблюдалось, только одна старушка пыталась всучить продавщице золотой медальон, за который, по ее мнению, не давали достойной цены. Я подозвал другого продавца, и когда он донес до завмага весть, что я от Чарского, тот вышел к прилавку, удостоверился, что я тот самый Губернский, и лично принес из подсобки телевизор.

– Морячок один, в загранки ходит, буквально вчера принес аппарат на продажу, – рассказывал заведующий комиссионным, подключая телевизор к сети. – Он у меня частенько бывает, иногда мы что-то продаем, иногда я что-то для себя или знакомых оставляю. И вот вам, видите, подвезло… Ну вот, все работает, видите, как чистенько с обычной антенной показывает? А если еще и с усилителем купите…

– У вас есть?

– Антенна? Нет, чего нет – того нет, но в любой радиотехнический магазин можете зайти, наверняка там будет.

– Хорошо, беру телевизор. Сколько с меня?

Озвученная сумма заставила меня слегка приподнять брови. Заметив мою реакцию, завмаг вполголоса пояснил, что помимо той суммы, которая будет указана в чеке, он берет себе за труды еще и небольшие, скажем так, комиссионные.

– Недаром же я в комиссионке работаю! – улыбнулся делец. – У вас свой транспорт? А то за дополнительную плату…

– Нет, спасибо, я на «Волге».

– Тогда лучше везите на заднем сиденье. Целее будет.

По пути в Переделкино я приобрел телеантенну с усилителем сигнала, а тем же вечером мы с Валентиной на пару пялились в цветной экран. Все-таки хорошая вещь телевизор, особенно в то время, когда и компьютеров не было. Хоть какое-то развлечение для простых обывателей. Правда, смотреть по ТВ особенно нечего, на взгляд жителя первой половины 21 века, советское телевидение – самый настоящий отстой. Ну а что смотреть? «А ну-ка, парни!» или аналогичный вариант с девушками? «Песню года», считавшуюся в этом времени верхом счастья всех домохозяек? Ну, согласен, «Песня года» – еще куда ни шло. «Музыкальный киоск», «Утренняя почта»… Всю музыкальную редакцию ЦТ нужно разгонять к чертям собачьим, нельзя же кормить зрителя такой хренью. И дать установку показывать клипы зарубежных групп, да и нашим ВИА расстараться, чтобы сочиняли не идеологически грамотные песни, а такие, чтобы народ их реально распевал. Вон, хотят люди Высоцкого – пусть его будет завались. Нехай «Машина времени» распевает на всех трех каналах.

«Очевидное-невероятное» с Капицей в принципе сойдет, только побольше экшна в программу добавить, а то, слушая профессора, можно даже заснуть, что и очевидно, и вероятно.

В «Кинопанораме» рассказывать не только о советском кино, но и о новинках зарубежного проката. Можно же в том же Голливуде найти сейчас фильмы, не несущие в себе какой-то идеологической нагрузки. Да и в наш прокат их пустить, то-то государству прибыль попрет! Хотя на фоне западных блокбастеров наши фильмы будут смотреться серой массой… Ну и что, пусть тянутся, берут пример, чтобы было не хуже!

Что-то я размечтался, а жена вон уже в сон клонится, головку на плечо положила, глазки прикрыла, посапывать начинает. Пойду-ка Даньку гляну, как он там, а потом и Валюшку в постель, и сам с ней рядом. Прижмусь к ней, обниму, уткнусь носом в каштановую шевелюру и буду смотреть хорошие сны.

На следующий решил позвонить Чарскому и порадовать его новой песней для Инги. Решил не тянуть с подарком, все ж таки человек мне уже не раз помогал, можно сказать, бескорыстно, а мой скромный композиторский труд оплачивал по высшему разряду. Настал черед сделать ему презент. А поскольку подарок должен быть запоминающимся, то я выбрал творение Игоря Николаева «Айсберг». Тот редкий случай, когда слова все же вспомнились, все-таки на заре моей жизни она звучала едва ли не из каждого утюга и поневоле отложилась в памяти. Хотел, помнится, презентовать песню еще Пугачевой почти год назад, да в итоге придержал. Как оказалось, не зря.

– Ледяной горою айсберг из тумана вырастает, и несет его теченьем по бескрайним по морям, – напевал я, подбирая аккорды.

К счастью, не очень сложные, и часа через два я приступил к записи нот. А когда все было готов – с легким сердцем набрал из своего кабинета телефон Чарского.

– Алло, – голосом потомственного дворянина выдал на том конце провода антиквар.

– Добрый день, Анатолий Авдеевич, это Губернский…

– А-а, Сергей Андреевич, приветствую.

– Я звоню с хорошими новостями. Помните, обещал вам подарить песню? Так вот, она готова, однозначно станет хитом.

– Вот это действительно новость так новость! Не ожидал, что вы так скоро управитесь… Я просто весь в нетерпении! Когда же можно будет ее услышать?

– Да могу подвезти хоть сегодня. Тут вполне можно обойтись роялем, незачем тревожить Гараняна.

– Тогда жду, я весь день дома. Надеюсь, послезавтра полечу в Италию с хорошим настроением. Заранее уверен, что ваша песня станет шлягером.

До Чарских я добрался через полтора часа, пообещав Вале вернуться как минимум к ужину. Инга в очередной раз порадовала, схватывая все на лету. Даже по моей просьбе сумела первый куплет пропеть на пониженных, подражая Пугачевой. Но в итоге мне все же больше пришелся по душе ее вариант, когда Инга поет легко и естественно. Решили идти своим путем. Кстати, сама Чарская и подыгрывала себе на рояле, причем мои ноты в который уже раз страдали минимализмом. Однако Инга сумела прекрасно себе аккомпанировать, добавив некоторой аранжировки.

– Мне нравится! – с детской непосредственностью заявила девушка, опуская крышку рояля.

– Спасибо, Сергей Андреевич, удружили! – сказал Чарский. – Поистине королевский подарок, и мелодия запоминающаяся, и слова прямо-таки за душу берут.

«Спасибо нужно говорить Игорю Николаеву и Лидии Козловой, – подумал я. – Надеюсь, она еще не написала эти стихи, а то ведь оконфузишься – мало не покажется».

Между тем я подумал, почему бы мне не вступить и в Союз композиторов? Тоже, наверное, нужны рекомендации уже состоящих в Союзе, как было и в случае с писательским. Тут у меня имелся какой-никакой выбор: Паулс, Слободкин и Гаранян. Тем более что ноты я в принципе знаю, а что не умею пока играть на рояле – это не фатально, где написано, что композитор обязан владеть клавишными?

Кто из этой компании наиболее влиятелен? Паша еще молод, но все-равно довольно известен. Не говоря уже о Паулсе и Гараняне. С другой стороны, Раймонд Вольдемарович в Прибалтике, а эти двое в Москве, да и работал я сними чаще, а с Паулсом только в песне «Миллион алых роз» моя жена сотрудничала. Решено, сейчас же звоню Слободкину и Гараняну.

Вопрос с рекомендациями решился без проблем, оба согласились за меня поручиться перед руководством Союза композиторов. И уже на следующий день я заехал сначала к одному, затем к другому за рекомендациями, которые приложил к своему заявлению.

– Простите, а какое музыкальное заведение вы заканчивали? – поинтересовался у меня очкастый пенсионер, которому я вручил заявление с рекомендациями.

Вот же подстава! Хотя еще и Гаранян предупреждал, что спросят про музыкальное образование, а я понадеялся на авось. Ладно, пойдем ва-банк.

– Никакое, самородок я, – и развожу руками, мол, бывает же такое.

– Но позвольте, вы должны были закончить как минимум музыкальное училище, а желательно вообще консерваторию…

– А что, Моцарта и Бетховена, которые консерваторий не заканчивали, в Союз не приняли бы?

– Ну знаете, сравнивать себя с такими колоссами!..

Казалось, пенсионер сейчас задохнется от возмущения. Я же ощущал полное спокойствие. Ну не примут, и хрен с ними, мне пока и Союза писателей за глаза хватает. Просто подумалось, а почему бы заодно не податься в композиторы? Лишние плюшки не помешают.

– А рекомендаций Слободкина и Гараняна вам что, недостаточно? Вы вообще слышали песни на мою музыку?

– У нас тут не Дом культуры, чтобы песни слушать, у нас тут серьезная организация, а на вашем счету, как я догадываюсь, ни одной симфонии или оперы.

– То есть вы считаете, что простых советских граждан на трудовые и боевые подвиги поднимали оперы и симфонии? А не песня «Вставай, страна огромная!» или «Марш коммунистических бригад»?! Что вы скажете французам, которые сражались за свою свободу под слова «Марсельезы»?

– Вы передергиваете…

– Нет, уважаемый, не знаю как вас зовут…

– Модест Илларионович Шпон, к вашему сведению, автор симфонии «Ленин жив!», – заявил старичок и попытался гордо выпятить свою впалую грудь. Подумалось, не подыграть ли ему, может, примет за чистую монету?

– Ну как же, слышал, великолепная симфония! А я и не знал, что это вы ее автор. Польщен лицезреть вас перед собой, а также искренне надеюсь на ваше содействие.

Ага, вон как глазки-то заблестели. Любит, старый пердун, чтобы ему осанны пели. Ну да мне не жалко, пусть на старости лет потешит свое самолюбие.

– Ладно, молодой человек, я передам ваше заявление на рассмотрение членами комиссии. Позвоните через неделю, возможно, уже будет вынесено какое-то решение.

Через неделю я могу позвонить, только уже из Белоруссии, куда собирался выезжать буквально на днях.

Глава 7

«А дорога серою лентою вьется», – напевал я, вторя Олегу Анофриеву, чья песня про шофера как нельзя кстати доносилась из установленных в моей «Волге» динамиков. Теплый августовский день клонился к закату, за спиной остались около полутысячи километров, и я на крейсерской скорости приближался к санаторию «Летцы», где меня ждала встреча с первым секретарем компартии Белоруссии Петром Мироновичем Машеровым. Правда, в конце пути я едва не заблудился, хорошо, что какие-то грибники или дачники, ожидавшие на остановке рейсовый автобус, подсказали, где нужно сворачивать.

Санаторий оказался затерян в хвойных лесах, располагаясь едва ли не на берегу озера Шевино. Припарковавшись у ворот санатория уже в сгущавшихся сумерках, прошел в административное здание, назвал себя, оказалось, что меня уже ждали. Тут же куда-то позвонили, и вскоре появился человек, представившийся Николаем Петровичем, тем самым, с которым я и держал связь по телефону. Не иначе, неизменно находился при шефе, включая отпуска и командировки. Попросил дежурную выдать мне ключи от забронированного на мое имя номера и провел на второй этаж.

– Петр Миронович живет в отдельном домике, а я и его личный охранник расположились в соседнем, – сказал провожатый, запуская меня внутрь, – Машеров уже вернулся с вечерней прогулки к озеру, сейчас у него минеральные ванны, затем ужин. Если что – звоните дежурной, номер телефона вот здесь, под стеклом на тумбочке. Она нами проинструктирована, все ваши просьбы будут выполняться незамедлительно. Естественно, если просьбы будут в пределах разумного… Кстати, магнитофон захватили?

– Конечно, только он в машине остался, за оградой. И другие мои личные вещи там.

– Что же вы сразу не сказали, на территории санатория имеется специальная автостоянка. Пойдемте, загоните машину внутрь, а я предупрежу Петра Мироновича о вашем приезде. Тогда будем действовать в соответствии с его указаниями.

Через четверть часа, когда я уже поставил «Волгу» на стоянку и принес свои вещи в номер, Николай Петрович вновь появился и сообщил, что Машеров готов встретиться со мной завтра в 10 часов утра у себя в домике. А пока мне можно пройти в столовую, которая еще работает, и поужинать.

– Кормят здесь чудесно, – доверительно, словно какую-то государственную тайну, сообщил референт. – Продукты доставляются из ближайших хозяйств. Может быть, и без особых изысков, но, поверьте мне, голодным вы точно не останетесь.

Спровадив его, занялся разбором личным вещей. Проверил работу портативного кассетного магнитофона «Легенда-401» производства Арзамасского приборостроительного завода. Его я приобрел за 170 рублей, к счастью, не прибегая к закулисным интригам, как в случае с телевизором. К магнитофону прикупил выносной микрофон и пару десятков кассет, которых, на мой взгляд, должно было хватить для моей работы.

После почти 10 часов за рулем я отрубился сразу же, едва добравшись до постели. А вот проснулся ни свет, ни заря, с думами о том, как строить сегодняшний день. Сразу лезть в лоб со своими признаниями, пожалуй, не нужно, это я продумал заранее. Также заранее отпечатал свои показания на машинке, еще в Переделкино. То есть если я, к примеру, по какой-то причине не смогу все рассказать Машерову, за меня это сделает машинописный текст на 25 листах, папку с которыми я собирался отдать Петру Мироновичу одновременно с моим признанием. Или, может быть, сначала отдать для ознакомления, подготовить почву? Ладно, там сориентируемся.

Захватил, естественно, все вещи, которые попали со мной сюда из будущего, за исключением одежды, чтобы не привлекать лишнего внимания. То есть по местным меркам я одевался вполне даже прилично, считая настоящие американские джинсы, джинсовую куртку и кроссовки «Adidas», но сильно на фоне других советских граждан не выделялся. До кучи прихватил трико и кеды, чтобы сочетать отдых со спортивными занятиями.

Во время завтрака все искал глазами среди преимущественно пожилых постояльцев Петра Мироновича. Наивный, наверняка он питается или в отдельном кабинете, или вообще ему все приносят в домик. Странно, но выходя без пяти десять из номера с магнитофоном в руках, я не испытывал почти никакого волнения. Сегодня признаваться точно не буду, постараюсь изобразить из себя нормального писателя, заинтересованного воспоминаниями ветерана партизанского движения. Посему папку с докладом и вещдоками припрятал в номере. Предварительно упаковал все в водонепроницаемую пленку, после чего пакет не без труда засунул под крышку сливного бачка. Если будут искать целенаправленно – то, безусловно, найдут, но я надеялся, что пока меня никто еще ни в чем не подозревает. А от горничной, которая могла из чистого любопытства залезть в тумбочку или тем более под матрас, я таким макаром вроде бы подстраховался.

Прежде чем предстать пред очи лидера Белоруссии, подвергся обыску.

– Таковы формальности, – пожал плечами Николай Петрович, пока личный охранник Машерова в предбаннике изучал содержимое моих карманов. Даже проверил пломбу на задней стенке магнитофона. Не найдя ничего криминального, кивнул помощнику первого секретаря, и тот постучал в дверь, которой заканчивался короткий коридор.

Получив разрешение, толкнул дверь и жестом пригласил проходить, после чего оставил нас с Машеровым наедине. Тот сидел за столом, в простом тренировочном костюме, и с карандашом в руках изучал какие-то бумаги. Увидев меня, снял очки и поднялся.

– Добрый день, Петр Миронович, вот, добрался все-таки до вас.

– Здравствуйте, здравствуйте, Сергей Андреевич! Приехал вот без супруги, Полина моя с внуками решила повозиться, к дочке отправилась, так что никто нам мешать не будет… Ну что, располагайтесь, вот тут как раз удобные кресла и столик, на него можно положить магнитофон. Розетка? А вот, сзади кресла, действительно, зачем таскать батарейки, если можно просто подключиться к сети… Чай, кофе, сок?

– Вот от сока или минералки я, пожалуй, не отказался бы, а то что-то в горле пересохло.

– А вы местную водичку еще не пробовали? Напрасно, очень вкусная и полезная, она из источников подается по трубам в 3-й корпус, там на первом этаже как раз питьевая галерея.

– Обязательно попробую, меня даже записали на грязевые ванны, но вечером, потому что пока я рассчитываю поработать с вами.

– Я не против, хотя и не обещаю, что получится записывать целый день без перерыва. Все-таки у меня побольше процедур, да и прогулки ежедневные к озеру. Но, думаю, что в любом случае за неделю я успею надиктовать все, что вспомню интересного… Николай Петрович!

Дверь приоткрылась, и в проеме нарисовался помощник Машерова.

– Коля, будь добр, организуй нам сока или минералочки.

– Один момент.

– Итак, – вновь повернулся ко мне Петр Миронович, – с чего начнем?

– Давайте с самого детства. Хочется узнать о вас побольше.

– С детства? Ну что ж… Родился я в бедной крестьянской семье, если по новому стилю, то 31 января 1918 года в деревне Ширки, Сенненского уезда Западной области, ныне это Сенненский район Витебской области. Не знаю, нужно это вам или нет, но фамилия моего отца Машеро. По семейной легенде он был праправнуком француза, солдата наполеоновской армии, оставшимся после отступления в этих местах, и принявшим православие, а затем женившимся на крестьянке…

Шестеренки кассеты размеренно вращались, записывая на пленку голос человека, на которого я делал ставку в этом мире. Про себя я подумал, что, пожалуй, за два-три дня вполне управлюсь, а там можно будет и выложить козыри, которые, впрочем, могут для меня вполне оказаться и приговором. Но все же хотелось верить в лучшее.

Между тем Машеров перешел к войне. Рассказал, как сразу записался добровольцем в истребительный батальон, как попал в окружение, плен, затем побег из поезда с военнопленными… На этом месте нас прервали. Постучал предупредительный Николай Петрович и сообщил, что пора идти на процедуры. А после обеда можно продолжить общение.

Послеобеденные два часа пролетели незаметно. Мы как раз добрались в повествовании до момента, когда будущий первый секретарь ЦК КП Белоруссии начал преподавать в Россонах и одновременно заниматься организацией комсомольского подполья и развертыванием партизанского движения в Россонском районе. Затем настало время ужина, после которого у Машерова была запланирована прогулка по берегу озера.

– А можно мне прогуляться с Петром Мироновичем? – поинтересовался я у Николая Петровича. – Когда общаешься не под запись, нередко узнаешь о человеке интересные вещи. Если он, конечно, не против.

– Хорошо, я спрошу, но ничего обещать не могу.

Оказалось, что руководитель Белоруссии ничего не имел против собеседника, наверное, со своим помощником он и так наговорился до колик. Увидев, что охранник вновь меня «шмонает», возмущенно заявил:

– Степан, я понимаю, что ты начальник моей охраны и имеешь соответствующее предписание от своего руководителя. Но в данном случае твой непосредственный начальник я, и мне не хочется, чтобы моих гостей обыскивали. Меня народ избрал на эту должность, а я его должен бояться? Так что не нужно так делать, я тебя по-хорошему прошу.

– Хорошо, Петр Миронович, больше не повторится, – процедил Степан, недобро косясь в мою сторону.

Определенно, Машеров мне нравился все больше и больше. Тем более что когда я решил провести небольшую рекогносцировку, он как-то легко подключился к теме обсуждения советской действительности.

– Вот вы как считаете, Петр Миронович, почему простой советский человек вынужден записываться в разного рода очереди, чтобы приобрести вещи, отнюдь не считающиеся предметами роскоши? Да что там говорить, даже мне, члену Союза писателей, далеко не всегда удается избежать этих треклятых очередей. А взять тот же магазин «Березка»! Почему человек с улицы не может купить понравившуюся ему вещь? Почему дипломат может там отовариться за инвалютные рубли, а какой-нибудь фрезеровщик, сорок лет отстоявший у станка, не может? Сам видел, как пацаны клянчили у иностранца жвачку, так тот швырял ее на асфальт и хохотал, когда дети ползали на карачках, устраивая драку за эту несчастную жевательную резинку. Неужто наша промышленность не может наладить выпуск какой-то жвачки, раз на нее такой спрос? Это же не наркотик, в конце концов. Или лучше, чтобы наши дети позорились перед иностранцами?

– Я с вами во многом согласен, Сергей Андреевич. Правда, «Березка», если вы не в курсе, помогает стране накапливать и сохранять валюту. А про жвачку мне рассказывали, есть такие факты и, честно говоря, стыдно за нашу молодежь. Понятно, что нам пришлось пережить тяжелую войну, восстанавливать страну из руин. И я считаю серьезным достижением, что за прошедшие тридцать лет мы освоили космос и научились управлять атомной энергией. В научных сферах мы продвинулись далеко. Но за громадьем планов нередко забываем об элементарных нуждах простого советского человека. Нет, мы много сделали, взять хотя бы бесплатные медицину и образование. Однако и здесь не обходится без взяточничества и круговой поруки. Есть связи и деньги – получи место в вузе, даже будучи безграмотным двоечником, а достойный абитуриент вынужден идти в техникум или в вуз, где меньше конкурс. Так же и в медицине. По блату тебе обеспечат и палату на одного, и уход, и лекарства. Нет блата – лежи в общей, с обшарпанными стенами, и жди, когда медсестра соизволит вынести из-под тебя утку. Не говоря уже об импортных лекарствах, которые могли бы спасти не одну жизнь, или в крайнем случае кому-то облегчить страдания.

Машеров непроизвольно сжал ладонь в кулак, губы его превратились в тонкую, побелевшую ниточку, на лице заходили желваки. Он словно бы вспомнил какой-то случай из своей биографии. Кто знает, возможно, с кем-то из его близких когда-то случилась трагедия. И даже он не смог помочь, хотя в это мне, честно говоря, слабо верилось. А я покосился на охранника, который держал дистанцию в пятьдесят шагов, зорко за нами наблюдая, но при этом не имея возможности слышать наш разговор.

– Рассчитывали, что толчок экономике даст создание совнархозов, – продолжил Машеров. – Поначалу так и было, но потом стало ясно, что до конкретного рабочего места реформы не дошли. Деревенская молодежь стремится в город. У меня хороший товарищ, с которым мы партизанили, сейчас он председатель колхоза, так жалуется, что на селе остались почти сплошь старики. Мы миллиарды вкладываем в развитие сельского хозяйства, но отдачи нет. Бюрократия гасит все начинания на корню, не позволяет проявлять инициативу… Ладно, что-то не туда меня понесло.

Однако на следующий день, когда мы снова гуляли у озера по затерянной в прибрежном кустарнике тропинке, наш разговор вернулся во вчерашнее русло. Похоже, Петр Миронович частенько размышлял на эту, мучившую его тему, и наконец нашел благодарного слушателя. Мне оставалось только поддерживать беседу.

Естественно, до обвинений высшего партийного руководства страны Машеров не доходил, обличал недостатки существующего строя не огульно, а указывая на конкретные проблемы. Как бы и ругал, и в то же время чувствовал меру. Да и с чего бы ему особо распинаться перед малознакомым писателем? Ну да, понравилась ему повесть «Знак беды», Петр Миронович даже высказал мысль, что книгу неплохо бы экранизировать, хотя бы силами «Беларусьфильма». Но это отнюдь не давало повода для откровений, которые могли бы стоить серьезных последствий не только ему, но и мне. Если бы мы с ним были знакомы лет десять – тогда другое дело, а пока откровенничать нам обоим чревато.

Хотя передо мной стоял не очень большой выбор. Либо я признаюсь, что забрался в это время из 2015-го, либо молчу – и все остается как есть. А это значит, что будет Афганистан, где погибнут тысячи наших ребят, Перестройка и развал страны, бандитские разборки, разворовывание под видом приватизации, массовый суицид, падение рождаемости, наркомания… Нет, вот такого будущего я не хотел. И потому, хочешь не хочешь, придется раскрываться.

Закончили мы на четвертый день. Учитывая, что от моей путевки оставалось еще несколько дней, я мог провести их в свое удовольствие. Но я продолжал свои прогулки с Машеровым, и в одну из них решил наконец во всем признаться. Гаджеты брать не стал, решил ограничиться папкой с рукописью. Для маскировки написал сверху «Научно-фантастический роман в жанре альтернативной истории». Мало ли, писатель все-таки, может, решил похвалиться перед руководителем республики новой рукописью.

Мы двигались уже знакомой тропинкой, метрах в пятидесяти впереди, как обычно, держался охранник, изучавший местность на предмет возможной опасности. Кивнув в его сторону, я сказал:

– Правильно вы говорили, чего простых людей опасаться… Другое дело – ненормальные, маньяки какие-нибудь

– Даже не напоминайте, здесь же, в Витебской области, подонка одного выловили этим летом.

– Да, слышал, Михасевич его фамилия. А зовут Геннадий Модестович. В следующем году 30-летие должен отметиться. И ведь с виду ничем не примечательный персонаж, даже многими положительно характеризовался. Имел семью, был активным участником общественной жизни, состоял в КПСС, в народной дружине. Первое убийство совершил 14 мая 1971 года. Якобы в этот день пытался повеситься на бельевой веревке во дворе своего дома из-за несчастной любви, но, увидев проходившую мимо девушку, решил задушить ее. После этого Михасевич стал совершать убийства женщин…

– Постойте, постойте! А откуда вы знаете такие подробности? Ведь еще идет следствие!

Вот он и настал, момент истины. Набрал в легкие воздуха, и словно в омут головой.

– Потому что именно я был автором письма Щелокову, в котором рассказывалось о Михасевиче.

Если Машеров и был удивлен, то внешне этого ничем не проявил. Разве что брови слегка приподнялись, да взгляд стал жестче.

– Что еще за письмо?

– Вам Щелоков ничего не рассказывал? Понятно, небось все лавры приписала себя наша доблестная милиция… А на самом деле я отправлял письма не только Щелокову, но и Ивашутину в ГРУ. Помните номер «Правды», в котором указывались имена предателей Огородника и Полякова? Имен в моем письме было больше, по остальным, скорее всего, идет разработка. В письме Щелокову я указал фамилии нескольких серийных убийц, правда, не уверен, что в газетах что-то проходило, либо этот номер мне просто не попадался на глаза. Но когда вы в нашу прошлую встречу в Бресте рассказали о Михасевиче, я понял, что процесс пошел, как любит выражаться один деятель, ныне занимающий пост первого секретаря Ставропольского крайкома КПСС.

– Хорошо, я могу согласиться с тем, что вы отправили эти письма, очень уж складно у вас выходит. Но откуда вы узнали о серийных убийцах и предателях? Неужели под личиной писателя скрывается детектив?

– Петр Миронович, я тут специально для вас приготовил папку, из которой вы получите ответы на многие интересующие вас вопросы. На заглавие не обращайте внимания, это отвлекающий маневр. Давайте так с вами договоримся: постарайтесь сильно не удивляться тому, что узнаете. И пожалуйста, никому эту папку не показывайте. Если после ее прочтения у вас появятся ко мне вопросы – а они, мне думается, появятся – то я до окончания путевки буду находиться в санатории. При мне так же имеются некоторые вещественные доказательства, о которых упоминается в рукописи. В общем, держите папку, и еще раз прошу – ни-ко-му ее не показывайте. После прочтения или верните мне, или уничтожьте. А теперь давайте сделаем вид, что мы просто мило беседуем, а то вон Степан как-то уж слишком заинтересованно смотрит в нашу сторону.

Глава 8

Вернувшись в номер, я первым делом достал зарядное устройство, решив подзарядить свои гаджеты, а затем прямо в одежде рухнул на кровать и закрыл глаза. Похоже, мне предстоит бессонная ночь, в таком состоянии я точно не смогу уснуть. Щас бы валерьянки двадцать капель…

Интересно, а Машеров как себя чувствует? Тоже, скорее всего, колбасит товарища не по-детски. Представил его сидящим над рукописью, интересно, что он обо всем этом думает? Считает меня психом или все же допускает то, что я реально появился из будущего? Пока, к сожалению, остается только гадать.

Задремал я только под утро, и то тут же начала сниться всякая хрень. В половине седьмого, понимая, что уснуть больше не удастся, отправился под душ, приводить тело и мысли в порядок. Отдыхая в «Летцах», я не прекращал утренние пробежки, которые возобновил в этом году с наступлением тепла. Как уже упоминал, привез сюда трико и кеды. В Переделкино я совмещал пробежки с купанием в Сетуни, ну а тут, тоже буквально в двух шагах, плескалось шикарное озеро. Чистейшая вода так и манила, неудивительно, что я с удовольствием окунался каждое утро, не обращая внимания на то, что уже в пяти метрах от пологого берега температура воды резко понижалась, вероятно, благодаря подземным родникам.

В этот раз, несмотря на бессонную ночь, решил не изменять своим привычкам. Но не успел вернуться с утренней пробежки, как в моем номере затрезвонил телефон.

– Сергей Андреевич, это Машеров, – раздался усталый голос на том конце провода. – Я ознакомился с вашей рукописью, и хотел бы с вами встретиться.

– Я не против. Где и когда?

– Можете прямо сейчас подойти в мой номер?

– В ваш домик, вы имели ввиду? А может быть, где-нибудь на природе? Честно говоря, не уверен, что наша беседа не станет достоянием посторонних.

– Вон вы о чем… Хорошо, подходите на берег озера, помните, там слева, где аллея поворачивает, лавочка? Она обычно пустует, вот там и пообщаемся. Встречаемся через десять минут.

– Только рукопись захватите, не оставляйте ее без присмотра.

– Это само собой.

Ну что ж, значит, настало время предъявлять вещдоки из будущего. На случай, если Машеров еще сомневается, то гаджеты, паспорт и деньги помогут его убедить. Особенно гаджеты. Если документ с дензнаками еще можно подделать, то электронная книга и сотовый телефон в этом мире аналогов пока не имеют. Только бы на этот раз не стали обыскивать.

«Ридер» я засунул за ремень джинсов сзади, прикрыв торчавшую часть полой джинсовой же куртки. Во внутренний карман куртки положил мобильник, паспорт и вложенные в него купюры. Мелочь тоже захватил, сунул в карман джинсов. Посмотрел на себя в зеркало, крутанулся. Ничего так выгляжу, нигде ничего не выпирает. Ну, с богом…

Обошлось без «шмона». Степан, по традиции, дежурил на отдалении, вряд ли он оттуда разглядит, что я буду предъявлять Машерову.

Судя по покрасневшим глазам Петра Мироновича, мое предположение относительно бессонной ночи на двоих было верным.

– Да, озадачили вы меня, – глухо произнес он, тиская в руках папку с завязанными тесемками. – Кто-нибудь еще знает о том, что вы здесь написали?

«А вы с какой целью интересуетесь?» – подумал я, мысленно изображая кота Матроскина, встретившего этой фразой почтальона Печкина. Кто знает, вдруг я на мушке, а после моего отрицательного ответа Машеров даст знак меня устранить? И вот я опрокидываюсь на спину с дыркой во лбу… Да нет, бред какой-то!

– Вы первый, кому я открылся в этом мире, даже жена не знает всей правды.

– А почему решили открыться именно мне?

– Я же историк, помню, что о вас писали. Честный, неподкупный, грамотный руководитель, да еще и вполне не старый, в отличие от того же Брежнева.

– Хм, приятно такое про себя слышать. Но ведь я не вхожу даже в Политбюро, во втором эшелоне числюсь, простой региональный лидер.

– Учитывая, что через несколько лет начнутся гонки на катафалках, и первые секретари ЦК начнут уезжать один за другим – вы-то в первый эшелон бы и выдвинулись, если бы не, извиняюсь, ваша трагическая гибель. Причем, как я писал, возможно, спланированная Юрием Владимировичем. Но теперь-то вы уже вряд ли сядете в ту «Чайку».

– Мда-а… Признаться, хотелось бы верить, что все здесь написанное – всего-навсего буйная писательская фантазия, однако некоторые факты, приведенные в данной рукописи, заставляют сомневаться в подобном выводе…

– Те же даты ближайших событий, которые вряд ли можно предугадать.

– Действительно, одна кончина Мао Цзэдуна 9 сентября чего стоит. Правда, он уже не первый год болеет, но все равно точную дату смерти установить нереально, если ты только сам не планируешь совершить убийство или не проинформирован, когда точно оно будет совершено кем-то другим. В любом случае осталось не так много ждать.

– Ну, уход Жака Ширака с поста премьер-министра Франции еще раньше состоится, 26 августа его сменит Раймон Барр.

– Как вы только запомнили все эти даты?

– Так ведь я же историком был в той реальности, теперь вы это знаете, прочитав мою рукопись. Вот и вписал, что помнил, а на память вроде бы никогда не жаловался. А вас в 1978-м должны представить к званию Героя Социалистического труда.

– Ну спасибо за новость… А насчет Чернобыля вы точно не ошиблись, ничего не придумали?.. Хотя что это я, такими вещами не шутят. Да. Как представишь масштабы катастрофы…

– Так ведь теперь-то ее можно, даже нужно избежать. Пускай проверяют этот самый 4-й энергоблок, главное – не забыть.

– Я-то точно не забуду! А что там с вашими вещдоками?

– Вещдоков хотите? Их есть у меня.

С этими словами я аккуратно, не делая резких движений, чтобы не напрягать Степу, извлек из кармана паспорт, в который были вложены российские купюры, а следом и мелочь из кармана.

– Это первая часть моих вещественных доказательств.

Машеров с любопытством открыл паспорт, помял в руках 100-рублевую купюру, даже на просвет посмотрел, не иначе, искал водяные знаки. Затем покрутил 5-рублевую монету, покачал головой.

– Похожи на настоящие, – констатировал он, возвращая документы и деньги.

А я тем временем извлек из кармана мобильник, включил его и стал объяснять:

– Этот гаджет… Ну, так в будущем принято называть технические штучки. Так вот, этот гаджет – не разработка вражеских спецслужб, хотя и называется «Nokia», улыбнулся я. – Это сотовый телефон, который в 21 веке появится практически у каждого. Служит, как вы догадались, для общения людей посредством беспроводной связи.

– Да, я читал это в вашей рукописи.

– Так вот, поскольку сотовой связи в мире и СССР в частности еще нет, продемонстрировать все его возможности я пока не могу. Это далеко не последняя модель, я никогда за модой не гнался, да и зарплата педагога не рассчитана на нескромные приобретения. К сожалению, в России, ставшей правопреемницей Советского Союза, да и в других республиках бывшего СССР нет технической базы для производства «трубок», то бишь сотовых или, по-другому, мобильных телефонов. Да-да, отставание нашей страны в плане технического прогресса особенно серьезно обозначилось на рубеже веков. Горбачев начал развал, Ельцин закончил. Хотя, согласитесь, уже сейчас эта неприятная тенденция прослеживается.

– Да-а, то, что вы написали про деяния Горбачева и Ельцина, меня, мягко говоря, потрясло. Скажите, неужто и в самом деле людям будут выдавать зарплату продукцией, мол, иди и сам продавай?

– Это, к сожалению, правда. Надеюсь, у нас еще будет время поговорить об этих иудах, а пока я все же продемонстрирую кое-какие возможности аппарата. Вот, смотрите, так входим в меню, затем выбираем, например, иконку с картинками…

– Иконку?

– Ну, так называется картинка, нажимая на которую – вот она выделилась более темным цветом – входишь в файл и просматриваешь его содержимое. Здесь хранятся фотографии. Это Пенза 21-го века. Вот мы с мамой, сестрой и племянницей на фоне нового киноконцертного зала в Пензе, его отстроили к 350-летию города. А вот новая филармония, она буквально в ста метрах от ККЗ. Это я со своими учениками на фоне нового театра. Прежний сгорел в новогоднюю ночь на 2008-й год. Теперь видео…

Машеров с интересом смотрел на то, как мы отмечаем день рождения мамы. Невольно улыбнулся, а у меня защемило сердце при воспоминании о тех, кого я оставил в той реальности. А в этой мои будущие родители еще и не познакомились. Надеюсь, все у них хорошо и развивается по плану. Я в очередной раз попытался представить, что случится со мной нынешним, если мама и папа меня родят второго Сергея Губернского. Хотелось верить, что никакими катаклизмами это не закончится.

– А вот здесь хранятся игры, Петр Миронович. Я не большой любитель гамать – то есть играть, поэтому у меня их не очень много. Это из серии «Три в ряд», вот, глядите, нужно цветные камушки выстроить в ряд, и они сгорают… «Принц Персии» в мобильной версии тоже имеется. Ну тут тоже все просто, управляешь вот этой фигуркой, нажимаешь нужные кнопки, и твой герой прыгает, бегает, дерется…

– Ну-ка, ну-ка, покажите еще раз.

– Заинтересовало? – улыбаюсь я. – Ладно, смотрите… Или лучше даже сами попробуйте. Вот эта кнопка «вперед», пробел – прыжок, вот так – фехтовать… А у вас неплохо получается для первого раза! Но «Принц Персии» на телефоне далеко не самая крутая игрушка в моем времени, вернее, в будущем. Впрочем, это уже другая история. А теперь я хочу показать вам ту самую электронную книгу, в которой обнаружил файл про предателей и серийных убийц.

Машеров оторвался от занятной игрушки и стал сосредоточенно следить, как я открываю нужный файл. После чего взял протянутый ему «ридер».

– Тоже не наша разработка?

– Что касается Беларуси, как после развала СССР будет называться Белоруссия, то у вас технический прогресс, можно сказать, застыл. В последние годы в принципе начали в России что-то делать, и то по большей части копируя иностранные разработки. Остальные бывшие советские республики на этом поприще совсем не преуспели… Вот сюда нажимайте, и страницы будут листаться. В смысле, листаться виртуально, про электронную книгу я тоже писал в этой рукописи. Видите, у вас прекрасно получается. Правда, отсутствует подсветка, поэтому читать можно только при хорошем освещении, например, как сейчас. Получается, как обычная книга. Был бы у меня планшет… Про планшеты я не стал писать, чтобы не засорять свою исповедь техническими подробностями, они плоские, и размерами обычно как планшетки у военных летчиков, к примеру, но только с экранами, по которым можно водить пальцем. Так называемый сенсорный экран, реагирующий на прикосновения. Это относительно новое поколение гаджетов, мой телефон из предыдущего. Листайте дальше… Ага, вот оно, как раз про вашего Михасевича.

– С каких это пор он наш?

– Ну, я в географическом смысле. Так-то, конечно, он не наш человек, отщепенец.

Петр Миронович углубился в чтение, уже привычным жестом перелистнул страницу, дочитал про Михасевича до конца.

– А как обратно листать? Хочу еще раз перечитать.

Осилив статью про витебского маньяка, стал листать дальше, дошел до Чикатило. Так же внимательно прочитал, при этом все больше мрачнея.

– Как же таких выродков земля-то носит?!

– Что поделать, а ведь тоже скрывался под личиной добропорядочного семьянина. Через два года первая жертва. Убьет 9-летнюю девчушку, хотя, я думаю, при желании можно как-то предотвратить убийство.

– Не можно, а нужно, – жестко ответил Машеров. – Сегодня же позвоню Щелокову…

– А как вы объясните, что знаете о будущих убийствах? – бесцеремонно прервал я собеседника. – Вот и я не стал заранее писать министру о том, чего еще не произошло, иначе бы автора письма приняли за психа. Думал даже съездить в Ростовскую область, найти его и… Ну вы понимаете. Только не уверен, что смог бы отправить человека на тот свет.

– Какой он человек – нелюдь!

– Пусть так, но тем не менее. И знаете, если бы Чикатило не расстреляли до 1997-го года, то он пошел бы на пожизненное.

– Кто вообще придумал этот… как вы там писали… мораторий на смертную казнь!

– Борис Николаевич подписал международное соглашение, а Путин его так почему-то и не отменил. Но это в моей реальности. В этой, надеюсь, до Горбачева с Ельциным не дойдет.

Внимательно смотрю на Машерова. Тот не отводит глаз, в свою очередь меня гипнотизирует. Играем в гляделки с полминуты, затем Петр Миронович неожиданно улыбается и, тыча в «ридер», негромко говорит:

– А книжки, получается, вы переписывали вот из этой штуки?

– Получается, так, хотя некоторые книги пришлось серьезно переделать в духе времени. Да и мои произведения, посвященные родной сурской земле, я сочинял сам. Песни – те да, пришлось позаимствовать у авторов будущего. Посудите сами, Петр Миронович, я поставил перед собой задачу как можно быстрее встретиться с вами. Простой человек с улицы смог бы этого добиться? Вот именно. Поэтому требовалось обзавестись именем, и соответственно связями, чтобы тебя узнавали, приглашали на мероприятия, где бывают большие чиновники. Я целенаправленно все это делал, пробивая себе путь наверх. Карьерист, скажете вы? Ну, когда имелась возможность сделать свою жизнь и жизнь ставших мне близкими людей лучше – я старался такую возможность не упускать. Вы бы на моем месте как поступили? А потом случилась поездка в Брест, где я впервые с вами встретился.

– Хорошо, что я не на вашем месте, мне и своего с лихвой хватает… А «Знак беды» кто написал, если не секрет?

– Ваш, белорусский, Василь Быков. Вот честно, до последнего не хотел переписывать книгу такого хорошего писателя, но пришлось, и видите – вы заинтересовались мной как раз в связи с этой книгой. Будем надеяться, что вместо этой повести Быков напишет что-нибудь еще, не менее гениальное.

– А что минское «Динамо»? Выиграет когда-нибудь чемпионат СССР по футболу?

– Да Советскому Союзу в моей реальности всего 15 лет осталось существовать… А так да, в 1982-м станут чемпионами, но теперь уже не факт, учитывая, сколько уже изменилось, и сколько еще изменится, если вы возьметесь за дело.

– Вы упоминаете, что в 21 веке практически бессменно Белоруссией руководит какой-то Лукашенко…

– Да, Александр Григорьевич Лукашенко. Сейчас он служит в погранвойсках, если только мне память не изменяет.

– И как он? В смысле… как Президент?

– Белорусы называют его батькой, уважают и, честно говоря, побаиваются. Потому как может так рубануть с плеча, что мало не покажется. Кстати, в Беларуси к 2015-му все еще практиковалась смертная казнь. И многие россияне приводили Лукашенко в пример Путину, мол, и нам не мешало бы вернуть меру высшей, так сказать, социальной защиты. Некоторые россияне переезжают в Беларусь, когда их особо сильно охватывает ностальгия по социалистическому прошлому. Конечно, в республике не тот кондовый социализм, который сейчас имеет место быть в СССР, но тем не менее. Да и экономика республики, независящая от цен на природные ископаемые, менее подвержена колебаниям. Не то что в России, где после снижения цен на нефть рубль тут же просто рухнул по отношению к доллару и евро.

На какое-то время Машеров задумался, подперев кулаком подбородок, и глядя на ласкающие берег волны в пенной окантовке.

«Словно вдаль смотрит, сквозь годы», – подумалось мне.

Минута проходила за минутой, стали появляться неторопливо прогуливавшиеся отдыхающие, кто-то уже загорал на покрывале, а кто-то прямо на песке. Степан тоже оживился, поскольку постояльцы санатория, оказавшиеся в опасной близости от шефа. Могли, по мнению чекиста, представлять для Машерова потенциальную угрозу.

Наконец тот очнулся и отдал мне «ридер»:

– Спрячьте вашу электронную книгу, пока она еще кого-то не заинтересовала. Мне интересно, вы-то сами какой-нибудь план спасения социалистического строя продумывали?

– Я не экономист, а историк, но думаю, что в таком виде, как сейчас, страна вряд ли будет в числе процветающих. Если мы хотим сохранить какое-то подобие социализма, то в этом плане мне больше всего импонирует путь, которым пошли китайцы. Хотя не факт, что у нас их методы приживутся. Например, в КНР самая дешевая рабочая сила в мире. Люди пашут по 12 часов в день за плошку риса, изо дня в день собирая на фабрике какие-нибудь запчасти для компьютеров. Но за счет дешевой рабочей силы получается и низкая себестоимость товаров, пользующаяся спросом во всем мире. Качество, естественно, не всегда на высоте, однако цена слишком уж завлекательная. Благодаря большому объему экспорта в страну хлынули западные инвестиции, а партийная казна получила свои миллиарды. Но все же я не уверен, что советский гражданин станет трудиться за ту же плошку риса. Или корку хлеба, выражаясь по-нашему. Да и партия этого не допустит, не 37-й год все-таки.

– Тогда что же, брать пример с американцев? Или с немцев?

– В США экономика развивалась без эксцессов, ровное, поступательное движение, если не считать кризис 30-х годов из-за перепроизводства. Пока европейские страны воевали друг с другом, американцы на этих войнах только наживались. У них-то только Гражданская была в 19 веке, да и то она не сильно отразилась на экономике страны. А подняться из руин ФРГ они же и помогли. Помните такой «план Маршалла»?

– Еще бы, более 13 миллиардов долларов было выделено Конгрессом США на восстановление Западной Европы, в обмен на выполнение условия, что в правительствах этих стран не останется ни одного коммуниста.

– Вот то-то и оно. Но ведь и сами по себе там люди работящие, составил план, которому четко следуют…

– У нас в стране тоже плановая экономика.

– Если я ничего не путаю, то у них-то рыночная экономика, то есть приветствуется частная собственность, а при нашей плановой экономике никаких частников быть не может. Одно дело, когда человек работает на себя, и кровно заинтересован в том, чтобы выдать продукт отличного качества и в большом количестве, и совсем другое, когда ему говорят: «Ты должен встать у станка ровно в 8.00, а в 16.30 убрать и освободить рабочее место». Он знает, что из его деталей строятся какие-то тепловозы, машины, может быть, даже космические корабли. Но поневоле закрадывается мысль, мол, если я схалтурю раз-другой – у машины колесо ведь не отвалится? А если и отвалится, то пусть докажут, что это я виноват, опять же, не 37-й год. Свои 200 рублей я и так получу, больше мне все равно никто не заплатит. Мотивации нет! Да и здоровая конкуренция отсутствует. При плановой экономике вопросы объемов производства, ценовой политики и так далее решает государство, сидит чиновник в Госплане и, основываясь на отчетах снизу составляет план, чего нужно выпускать больше, а чего меньше. При этом нередко на стол ему кладут «липовые» отчеты. И получается, что государственно-плановая экономика сопровождается порой необъяснимыми действиями властей, отвечающими за их собственные прихоти, но не соответствующие объективным экономическим требованиям.

– Согласен, есть такое, – грустно кивнул Машеров.

– А при рыночной экономике спрос диктует предложение. Мало в стране хлеба – фермер увеличивает посевные площади зерновых. Мало мяса – разводит коров и свиней. И он знает, что не прогорит, все это будет реализовано, а выручку он положит в свой карман. То же самое и в промышленном секторе. Нужны красивые и мощные машины – совет директоров «Мерседеса» осваивает новые модели. Телевизоры, холодильники – все выпускается в соответствии с запросами потенциального покупателя. Можно разрешить производственные кооперативы, необходимо сократить путь от производителя к покупателю. В мое время было столько фирм-посредников, что конечная стоимость товара в нескального раз превышала отпускную цену. Ничего не производили, зато были в шоколаде. То есть катались, как сыр в масле. Еще бы, с таким наваром. В общем, Петр Миронович, нужно думать, как прибавить в отраслях, которые обеспечивают комфортный образ жизни советского человека, а не только партийной верхушки.

– Вы это… не забывайтесь, Сергей Андреевич!

– Извините, я не всю партэлиту имел ввиду… В общем, нужно быть как-то ближе к чаяниям просто народа. Сидят же в институтах умные головы, пусть прикинут, что к чему. Я вам просто обрисовал ситуацию, которая может вскоре сложиться, если все оставить по-прежнему. И поверьте, так и случится, уж я-то знаю, о чем говорю. Да еще Рейган в 1983 году инициирует создание неправительственной организации Национальный фонд демократии, цель которой – поощрять стремление народов к этой самой демократии. Проще говоря, из средств фонда будут спонсироваться так называемые борцы с коммунистическим режимом. Едва ли не больше всего меня волнует, что Советский Союз уже через три года окажется втянут в многолетний афганский конфликт, в котором нам ничего не светит. А это станет сильным ударом и по престижу нашей страны, и по ее экономике. Потом развал, бесславная чеченская кампания – ну это я тоже описал в рукописи – пока Президентом не станет Путин. Он-то и возьмется собирать Россию по частям, восстанавливая былой престиж на международной арене. Вот только и он будет по-прежнему делать ставку на углеводороды, то есть природные богатства России, тогда как нужно было развивать другие отрасли экономики. И все это аукнется в 2014-м и далее, когда после описанного мною переворота на Украине начнется период санкций. Америка и Запад воспользуются моментом, чтобы попытаться поставить страну на колени, напомнить России, как они считают, ее место в цивилизованном мире. Собственно говоря, оттуда я и провалился в 1975-й. Так что чем все там закончилось – можно только догадываться.

– Да, весело у вас в будущем, – покачал головой Машеров. – Знаете что… Я невольно подумал: а если вот это все, что вы мне показали и понаписали – самая настоящая провокация западных разведок или наших органов? Хорошо продуманная, с привлечением новейших западных технических разработок, но все же провокация?

Я пожал плечами:

– Думайте как хотите, я не знаю, чем вам еще доказать свою искренность.

– Простите, это во мне все еще партизан и подпольщик аукаются: доверяй – но проверяй. У вас путевка когда заканчивается? Через четыре дня? Значит, будет время еще пообщаться. А то мне на процедуры уже пора идти. Вы пока свои… как их… гаджеты заберите, а папочку, если вы не против, я оставлю. Спрячу в сейф, от которого ключ есть только у меня, а после на досуге почитаю. Очень много информации, нужно все это переварить и разложить по полочкам. Сегодня отдыхайте, а завтра в это же время предлагаю встретиться снова. На этой самой лавочке.

– Хорошо… А можно вопрос напоследок? Петр Миронович, почему вы не проводите отпуск в какой-нибудь правительственной резиденции? Там же и безопаснее, и под ногами народ не крутится… А то вон парочка пенсионеров поглядывают в вашу сторону, наверняка чего-то попросить хотят.

– Так я для того и отдыхаю в обычном санатории, чтобы быть ближе к людям. Есть у меня небольшая дачка на озере Плавно, но, поймите, скучно мне там. Привык я находиться в гуще событий. Вообще бы работал без отпусков, так мне мой врач запрещает. Так что, давайте до завтра, а как раз поинтересуюсь у людей, что их волнует.

Мы поднялись, Степан тут же оживился, рванул вперед, а я неторопясь побрел вдоль берега, по уходящей налево тропке. Обернулся только один раз, чтобы увидеть, как Машеров, окруженный несколькими отдыхающими, что-то им объясняет, размахивая при этом папкой с моей рукописью. Надеюсь, он не рассказывает лечащимся о том, что станет со страной на исходе 20 века. Потому что после таких слов энтузиазма у них резко поубавится, а некоторые о вовсе будут рады, что им в таком возрасте осталось уже недолго, и они не станут свидетелями падения колосса под названием Союз Советских Социалистических Республик.

Глава 9

И вновь под колесами серая лента асфальта, которая после пересечения границы с Россией перестала быть идеально ровной. То и дело приходилось объезжать выбоины, а порой дорога и вовсе шла волнами, как будто какой-то великан расправлял асфальтовое покрытие, да вот забыл провести ладошкой, убирая последние неровности.

Из динамиков доносилась ленноновская «Imagine» с одноименного альбома, записанного на компакт-кассету, настраивая меня на задумчивый лад. Совпадение это или нет, но где-то я читал, что в этой песне Леннон излагает свой взгляд на то, как должен быть устроен мир, и композицию он назвал своего рода коммунистическим манифестом. Почему бы не организовать гастроли Джона в СССР, пока этот идиот Чепмен его не пристрелил? Да, может, и не пристрелит, если удастся изменить будущее. В любом случае я постараюсь найти возможность как-то уберечь одного из моих кумиров. К примеру, как издаваемый в Штатах писатель выбью себе поездку, найду там Чепмена и… Хм, вот тут небольшая загвоздочка. Не убийца я, могу и облажаться. Может, легче найти Леннона и его самого предупредить? Честно говоря, меня терзало смутное сомнение. Вполне вероятно, что Джон, как и Высоцкий, из числа фаталистов, и ничего для своего спасения предпринимать не станет. Не исключено, что даже обрадуется такому известию. Мол, останусь в памяти фанатов вечно молодым, а то хрен знает, напишу ли я еще хиты или нет, потому как после ухода из «Битлз» только одной нормальной песней и разродился, а все остальное время мы с Йоко занимаемся херней, типа записывания пердежа на магнитофон. При этом он еще должен поверить моему дару предвидения, что тоже под вопросом.

А кстати, может, на самом деле заняться организацией гастролей в СССР западных звезд? Начать с идеологически близких нам по духу. Кто там кроме Леннона и Дина Рида подходит? Я помнил, что в свое время Род Стюарт вступил в компартию, значит, тоже можно пролоббировать его концерт в Москве или Питере…

Что-то меня уже не туда понесло, тут нужно думать о более глобальных вещах. Например, тех, что мы обсуждали с Машеровым в «Летцах». На следующее утро мы снова встретились на лавочке, теперь уже без рукописи и моих гаджетов, паспорта и денег. Вещдоки были ни к чему, Петр Миронович еще накануне убедился в их наличии. Судя по еще более красным глазам лидера компартии Белоруссии, он уже вторую ночь либо не ложился, либо спал от силы час-два, изучая мою рукопись и думая думу о будущем Советского Союза.

– Приехал подлечиться, а сам гроблю свое здоровье, читая ваши опусы. Увидел бы меня сейчас мой врач – пришел бы в ужас. Да и мой помощник вон перепугался, чего это я второй день хожу как обухом по голове ударенный. Пришлось разные отговорки придумывать. Ну так как, надумали что-нибудь, в частности, как будем выводить экономику страны на новый уровень?

– Я же говорю, что не экономист, могу, конечно, выдать свои идеи, но разбираться в этом должны грамотные специалисты. Причем такие, чтобы ни от кого не зависели, чтобы смогли предоставить реальную картину состояния экономики Советского Союза и предложить варианты дальнейшего развития. Есть же ведь такие научные заведения?

– Заведения-то есть, но вы, Сергей Андреевич, от вопроса не увиливайте.

– Хорошо, воля ваша. Пройдусь по основным аспектам и изложу свое видение решения… пока, может быть, не проблемы, но того, во что все это способно вылиться годы спустя. Итак, мы вчера с вами говорили о плановой – государственной, и рыночной – частной экономике. На мой сугубо личный взгляд, они должны дополнять друг друга. То есть всякого рода ширпотреб можно отдать на откуп частникам, которые смогут оперативно реагировать на запросы и чаяния простых граждан. Сюда входят одежда (те же джинсы не должны становиться предметом дефицита), обувь, предметы личной гигиены, косметика… Перечень можно долго продолжать. Промышленность можно разделить между государством и частниками, за исключением стратегически важных отраслей, как-то: нефте и газодобывающей, полезные ископаемые, военно-промышленный комплекс, космическая отрасль. Тут нужно думать, чтобы верно отделить зерна от плевел. Потому как в легкой или там текстильной промышленностях вполне допускается здоровая конкуренция. Например, разрешить частникам покупать акции каких-то предприятий, но при этом оставлять контрольный пакет – 51 процент, за государством.

– Интересная мысль, – кивнул Машеров.

– Это я все в общем, для частностей у меня мозги не так устроены, пока пользуюсь наработками других умных людей, сделавших выводы из того, до чего докатилась экономика нашей страны, и как развивалась экономика в других государствах. Можно, кстати, заставить частников привлекать на свои предприятия гастарбайтеров. Ну, жителей южных окраин, тех, кто готов работать за минимальную зарплату. Ломанутся, будьте уверены. Они всяко будут жить лучше, чем в своих кишлаках, это как раз китайский вариант.

Дальше мы плавно переходим к национальному вопросу. Необходимо убрать непропорциональное деление доходов по регионам. Почему мы вбухиваем немеряно денег в некоторые братские республики, ничего от них практически не получая взамен? Ладно там Украина или Белоруссия – от этих республик мы имеем зерно и картофель, это я обобщаю, конечно, но в принципе, надеюсь, недалеко ушел от истины. Но Прибалтика, южные регионы, Закавказье! Мы им даем больше, чем они сами зарабатывают, да и то страшно представить, какая часть нашей материальной помощи оседает в карманах руководителей республик и их родственников. Опять же, имеются ввиду южные и кавказские регионы. А что мы от них имеем? Узбекский хлопок и грузинский чай? Или шпроты, которыми нас Латвия потчует? Почему жители РСФСР должны страдать, платить налоги для того, чтобы наши соседи жили припеваючи? А так называемые братские народы Африки, Ближнего Востока, Восточной Европы? Это же вообще безвозмездная помощь! Болгары-братушки предадут нас при первой возможности. Уровень жизни в той же Венгрии или Чехословакии выше в разы, а мы им все помогаем, ничего от них не имея взамен. А если что-то и имеем, то покупаем, на халяву они не дураки раздаривать. А арабы с неграми радуются, мол, дурачков нашли, здорово это мы устроились. Похвалим лишний раз Леонида Ильича, а нам за это всякие плюшки подкинут.

Машеров прочистил охрипшее горло, покачав головой. Похоже, мои слова задели его за живое. Однако вслух он пока ничего не сказал.

– Куба? Да, Куба нам важна как стратегически важный объект, благо мы там можем размещать военные базы и держать Штаты на коротком поводке. Тут я не спорю. Почему бы, кстати, не оборудовать там здравницы для советских людей? Вы читали у меня, что в будущем все россияне поголовно ездили отдыхать в Турцию и Египет? Сейчас по политическим соображениям такое вряд ли возможно, а вот Куба – социалистическая республика. Почему бы не премировать особо ценных работников турпутевками на братскую Кубу?

– Бывал я там. Летели из Москвы до Гаваны больше 13 часов. Это ж разве налетаешься? У нас вроде тоже неплохие курорты. Юрмала, Пицунда, Алупка, Гагры…

– Все равно не каждый себе сможет позволить туда съездить. Турция и Египет в будущем привлекали дешевизной, отдохнуть в Сочи или Крыму выходило дороже, а сервис на порядок хуже. Да и лето у них, считай, круглый год, а у нас только с мая по сентябрь и можно к морю съездить. Ладно, бог с ними, с курортами. Мы же про экономику говорим. А вот, к примеру, почему бы не наладить в Советском Союзе сотовую связь? Я даже могу свой аппарат отдать на исследование умным людям, только личную информацию на карту памяти заранее скину, чтобы они там моими фотками и видео не любовались. Ну и контакты потру, они мне уже без надобности. Можно сказать, что этот телефон – новейшая разработка западных ученых, у той же «Nokia» сперли опытный образец. Пусть разберут, посмотрят, что там к чему, подумают, как можно наладить массовый выпуск таких или – что даже лучше и безопаснее – модернизированных моделей, чтобы какой-нибудь международный суд в Гааге не прицепился. И соответственно, понаставить на всей территории страны вышек для приема и передачи сигнала, как звукового, там и SMS-сообщений. Более чему уверен, уже через год половина населения будет щеголять с мобильными телефонами. А там и западные покупатели подключатся, и мы, как монополисты, сможем на первых порах диктовать свои условия.

«И тут Остапа понесло, – подумал я, – сейчас самое время ввернуть про Нью-Васюки».

– А это что еще такое, SMS-сообщения?

– Это такие письма, которые можно писать с телефона на телефон. Своего рода беспроводная электронная почта. Я упоминал в своей рукописи про интернет, про электронную почту. Интернет, кстати, тоже не помешало бы протянуть, у американцев он вначале использовался в военных нуждах, но потом поняли, что можно поделиться им с народом, и не пожалели. Тем более что он уже ими внедряется официально с 1969 года. Но внедряется медленно, можно их обойти на повороте и вырваться в лидеры.

– У нас тут тоже не все так просто, пока раскачаются…

– А наш отечественный автопром?!

– А что с ним не так?

– Нет, ну ладно грузовые машины, еще куда ни шло, но легковые… Что «Жигули», что «Волги» или «Москвичи» – без слез не взглянешь.

– А вот это, мне кажется, вы напрасно, Сергей Андреевич. Автомобили у советских людей пользуются спросом…

– Вы извините меня, конечно, уважаемый Петр Миронович, но учитывая дефицит тех «Жигулей» с «Волгами», да даже несчастных «Запорожцев», наш человек будет кидаться на все, что движется на четырех колесах. А автопроизводители этим пользуется, мол, раз отрывают с руками, значит, и так сойдет. По мне же мерило качества – спрос на наши товары за рубежом.

– Если я ничего не путаю, то в свое время треть автомобилей марки «Москвчи-407» ушла на экспорт.

– Исключение, подтверждающее правило. С каждым годом ситуация все хуже и хуже. Уж мне-то из 2015-го виднее, как обстояло дело. Хорошо, в СССР еще куда ни шло, машины хоть и неказистые, но собирались более-менее качественно. А с началом Перестройки и особенно в 1990-е наш автопром стал объектом насмешек всего мира. Машины рассыпались в хлам в течение первого года, не говоря уже о дизайне и комплектации. Те же подушки безопасности… Я извиняюсь, но там, где на иномарках написано «AIR BAG», на наших – «СПАСИ И СОХРАНИ». Прилепят маленькие иконки над приборной панелью и едут, молятся, чтобы ничего не отвалилось или какой-нибудь пьяный лихач не выкатил на встречку.

– А вы, получается, можете предложить альтернативный вариант?

– Да что тут велосипед-то придумывать, посмотрите, как в Германии или Японии автомобили собирают, и позаимствуйте самое лучшее.

– А вы представляете, сколько будет стоить такая машина? Кто из советских людей сможет позволить себе ее приобрести?

– Видите, выходит замкнутый круг. Если среднестатический немец катается на «Мерседесе», то простой советский человек и «Запорожец» не всегда может себе позволить. Все упирается в экономическую составляющую, из которой и проистекают доходы населения… Эх, не судьба, видно, на русском «Феррари» погонять. Но зато я могу предложить дизайн автомобилей будущего, хоть в этом мы сможет опередить западные державы.

– Хорошо, я запомню, что вы можете предложить дизайн будущего. Глядишь, и в самом деле сгодитесь.

– Да и телевидение хорошо бы реформировать. Нет, ну сами посудите, Петр Миронович, сравните ради интереса насыщенность того же американского телевидения и нашего. Сколько у них телеканалов и сколько у нас. Если у них и есть минусы – то они в засилье рекламы. Ну и идеология, понятно, у них своя, а у нас своя, как-никак телеэфир контролируется государством. Даже если у тебя частная телекомпания, все равно ты не сможешь наехать на существующий строй, он просто тебя сожрет, и даже не подавится.

– В Америке я тоже был пару раз, видел, что они показывают. Есть интересные программы, много спорта, но и глупых телешоу хватает, от которых зритель только тупеет.

– Так ведь зачем же все бездумно копировать?! Брать надо лучшее и переделывать под свой формат. Да можно начать с малого. Вернуть, например, Клуб Веселых и Находчивых. Это ж сразу какая зрительская аудитория! Пусть шутят про загнивающий Запад, но при этом влегкую критикую и проблемы советского строя, выявляют недостатки. Одним «Фитилем» тут не обойдешься. Народу что нужно? Правильно, хлеба и зрелищ – это еще древнеримский поэт Ювенал отметил. Так что на развлекательных и спортивных программах экономить не стоит. Да и я тоже могу подкинуть идеи телепрограмм будущего.

– А что там у вас интересного?

– Например, простого обывателя за уши от телевизора не оттащишь, если там вечером пятницы будут показывать «Поле чудес». Название, конечно, то еще, намекает, что мы живем в Стране дураков. Ну так оно примерно и было в 90-х, когда игру запустили в эфир. Так что над названием нужно подумать.

– А в чем принцип этой игры?

– Передачу «Что? Где? Когда?» видели? Ее как раз в прошлом году запустили. Ну так вот, принцип примерно такой же. Нужно отгадывать слова, постепенно открывая в них буквы. Слова скрыты за соответствующим числом клеток, а чтобы получить право назвать букву, нужно вращать барабан. После этого ты получишь определенное количество очков и, если буква будет названа правильно, сможешь продолжить игру и сделать еще один ход. Но если ошибешься, то ход перейдет к следующему игроку. Иногда выпадает сектор «Приз», и игрок может вместо хода выбрать то, что находится в черном ящике. А в нем может оказаться и плюшевый мишка, и ключи от автомобиля. Причем на вопросы ведущего отвечают не знатоки, а простые люди. Желающим попасть на телеигру нужно придумать необычный кроссворд или сканворд, чтобы он заинтересовал авторов программы.

Можно так же устраивать ток-шоу, на которых будут обсуждаться злободневные темы. Пригласить харизматичного ведущего, а не говорящую голова из программы «Время», и пусть кипят страсти. А еще шоу «Один в один», которого пока нет нигде в мире, заодно и запатентовать сможем.

– А это что за чудо?

– Выходит несколько выпусков, в течение которых участники – в будущем это были в основном вышедшие в тираж или наоборот молодые певцы – соревнуются, кто более похоже изобразит того или иного поющего артиста. При этом нужно попасть не только вокально, но и внешне, для чего приглашается целый штат гримеров. В наше время вовсю использовались силиконовые накладки, сходство иногда получалось и в самом деле один в один. В жюри сидят знаменитые артисты и выставляют участникам оценки. По итогам сезона трое выходят в финал и определяют победителя. В общем, идей в этом плане у меня навалом, обращайтесь, если что.

– Да-а, загрузили вы меня по полной, Сергей Андреевич. Давайте-ка, пока вы не уехали, опишите все свои вышеизложенные мысли на бумаге, приложим их к вашей рукописи.

– Ручкой писать? Я-то уже привык на машинке…

– Ничего страшного, дам распоряжение, вам выделят все, что будет необходимо для работы, в том числе и пишущую машинку.

– Тогда я на все согласный.

– Ну вот и ладненько.

Машеров откинулся на спинку лавки, задумчиво глядя в прозрачно-голубое небо над озером и дальним лесом, а с высоты вниз периодически сваливались чайки, выхватывая из воды мелкую рыбешку и наполняя округу своим криком. Вот ведь, морская птица, а прижилась здесь, посреди Белоруссии.

– Я ведь в свое время преподавал школьникам физику и математику, – признался вдруг Петр Миронович. – Астрономию любил безумно, представлял, что вот уже совсем скоро космические корабли начнут исследовать соседние галактики. А как-то мне в руки попала книга Герберта Уэллса «Машина времени», я ее раз десять, наверное, перечитывал. Тоже мечтал, как было бы здорово научиться путешествовать во времени. Правда, у автора будущее выглядит не слишком оптимистичным, люди одичали и превратились в странных существ. Такого мой подростковый разум, воспитанный на идеалах коммунизма, принять просто не мог. И вот вижу перед собой живого и вполне здорового хронопутешесвтенника, и до сих пор не могу поверить своим глазам. Мне не дает покоя мысль, что все это – самая настоящая мистификация.

– Мне поначалу и самому казалось, что кто-то надо мной неудачно пошутил, что я сам стал жертвой грандиозной мистификации. Но в итоге пришлось смириться с суровой реальностью и как-то выживать в этом новом для себя мире. А насчет машины времени мне вас порадовать нечем. Скорее всего, это просто какой-то единичный временной сдвиг, вызванный непонятными причинами. Хотя все же не исключаю, что к нему приложили руку разумные существа, которые заодно наделили меня способностью к регенерации?

– Да-да, я читал о выросшем зубе и восстановившемся зрении. И еще во время чтения меня посетила мысль, что хорошо было бы как следует исследовать ваш организм. Не поймите меня неправильно, опытов над вами никто ставить не собирается, но хотелось бы все же получить представление, может быть, ваши внутренние органы теперь устроены не как у обычных людей, или состав крови изменился. Вас же только психиатр изучал по большому счету? В этих сферах я небольшой специалист, поэтому вчера позвонил своему лечащему врачу, объяснил, что одному моему знакомому писателю надо пройти полное медицинское обследование, и спросил, как это лучше сделать. Причем результаты обследования не должен знать никто, кроме меня. Ярослав Викторович человек умный, лишних вопросов не задает, предложил вам приехать в Минск, а уж дальше он сам будет руководить процессом.

– А много это займет времени?

– По словам Ярослава Викторовича, не больше двух-трех дней.

– Ну хорошо, я тогда пораньше выпишусь из санатория, мне как раз два дня осталось догуливать, и съезжу в Минск.

– И давайте договоримся, Сергей Андреевич, что вы ведете себя пока по-прежнему, все наши разговоры остались между нами, но полученную от вас информацию я еще как следует обмозгую, и постараюсь использовать с пользой. В таком деле торопиться не нужно, но и затягивать не резон.

Так и получилось, что я, добив на арендованной в секретариате санатория машинке свои мысли, изложенные во время нашей второй откровенной беседы, и добавив еще кое-какие соображения, оставил Машерова размышлять остаток его отпуска наедине с самим собой, а сам сорвался в республиканскую больницу, в которой лечились и проходили профилактические процедуры первые лица Белоруссии. Ярослав Викторович оказался не министром здравоохранения республики, его звания и регалии для меня так и остались тайной, но свое дело он знал. Быстро организовал мне одноместную палату с видом на двор, где по обрамленным кривыми кустиками аллейкам вокруг фонтанчика неспешно бродили пациенты, все больше преклонных лет. Похоже, здесь лечились и начальники, уже достигшие пенсионного возраста. Свои гаджеты и российский паспорт с деньгами я надежно спрятал в машине, специально сделав для этого остановку еще по пути в Минск. Думал, куда все это богатство засунуть, в бардачок или багажник. В итоге не придумал ничего лучше, как засунуть все в аптечку, на самое дно ящичка, в надежде, что в мое отсутствие никто здесь рыться не будет.

В первый день этот Ярослав Викторович собирал, как он выразился, анамнез. Интересовался условиями и образом жизни, перенесенными заболеваниями, травмами, операциями, генетической предрасположенностью, аллергическими реакциями… Узнав, что я могу вспомнить только последние год с небольшим, подивился, и что-то записал в мою заново заведенную медицинскую карточку. Затем запротоколировали антропометрические показатели, проверили у кардиолога работу сердца, зашли на рентген, посетили офтальмолога, уролога, невролога, дерматолога, стоматолога… Не заметил, как наступил вечер, когда наконец вернулся в палату, где меня уже дожидался вкусный ужин. Предупредили, чтобы до утренних заборов крови больше ничего не ел. Так ведь и еды взять было неоткуда. Остаток вечера провалялся в койке, читая любезно приготовленные для меня газеты и косясь одним глазом в небольшой экран телевизора. С утра сдал кровь общеклинический и биохимический анализы. Даже на онкомаркеры, как пояснил Ярослав Викторович, на всякий случай. Что там конкретно они будут искать в моей крови – интересоваться не стал. Надеюсь, ничего такого, угрожающего моему здоровью, не обнаружат.

На утро третьего дня личный врач Машерова заявил, что все анализы взяты, все исследования проведены, предварительно можно сказать, что никаких отклонений от нормы не замечено, разве что мой организм выглядит моложе моего паспортного возраста. Окончательные результаты анализа крови будут известны позднее, если обнаружат что-то отклоняющееся от нормы – тогда обязательно меня найдут.

Напоследок, когда я уже собирался садиться в заждавшуюся меня «Волгу», Ярослав Викторович попросил подписать ему на память книгу «Знак беды». Ну что ж, раз просят… Хотя если бы нас видел сейчас Машеров – вряд ли бы одобрил. Он-то знает теперь, что повесть написал Быков, а я тут вообще сбоку припека.

В Москву ехал не особо спеша, хотя и заскучал по своим родным за эти дни. Думал, что с телефона в моем номере смогу дозвониться в Переделкино… Ага, щас! Он оказался для внутреннего пользования. Это вон у Машерова в домике считай вертушка, хоть Брежневу звони. Хорошо, пару раз удалось упросить секретаршу главврача санатория разрешить позвонить домой, одарив ее большой коробкой шоколадных конфет «Дары Полесья» из расположенного на территории санатория магазина. Междугороднего телефона в округе не наблюдалось, потому и пришлось идти на подкуп должностного лица. Однажды жена поднесла к трубке Даньку, так тот прокричал что-то нечленораздельное, но и этого мне хватило для счастья. Третий раз позвонил уже из больницы, накануне выезда. Валюшке про то, что проходил обследование, ничего говорить не стал, сказал, что выезжаю из санатория, благо что по времени как раз получалось в тот же день.

В ставший уже родным поселок я въезжал на закате, радостно возбужденным. Остановился у ворот дачи, посигналил, и через десять секунд на крыльце нарисовалась супруга, вытиравшая полотенцем измазанные чем-то руки. Оказалось, месила тесто, решила к моему приезду пирог испечь с творогом и черной смородиной.

– Это ты вовремя, я вообще голодный как волк, одиннадцать часов в пути. Как там сын?

– Скучал по тебе, все время говорит: «Папа, папа». Иди, обнимай наследника, вон по ковру в зале ползает.

В общем, вечер прошел в тихой семейной обстановке, с домашними пельменями и обалденным пирогом на десерт, который Данька, обзаведшийся еще парой зубов в последний месяц, тоже с удовольствием уминал. Как раз за чашкой чая Валя и поведала, что позавчера вечером звонил Тарковский. Расстроился, что не застал меня. закончи с ужином, решил набрать режиссера. Тот сразу же поднял трубку, словно ждал моего звонка.

– Как отдохнули, Сергей Андреич?

– Вашими молитвами, Андрей Арсеньевич. Говорят, вы меня искали?

– Да вот, хотел сообщить, что на «Мосфильме» состоялся предпремьерный показ для членов худсовета…

– Вы же говорили, что фильм будет готов не раньше конца августа!

– Так управились на неделю-другую раньше, озвучку за два дня сделали, разве ж плохо?! Хотели вас позвать самого себя озвучить, а вы в белорусских санаториях. Ну там в принципе пара фраз, не больше, я за вас их сам сказал, если вы не против… В общем, спешу порадовать, практически никаких претензий члены худсовета не высказали, разве что в паре незначительных моментов. Так что мы сейчас вносим последние корректировки, после чего на киностудии начинают печатать копии и рассылать в кинотеатры страны. Думаю, уже завтра фильм будет готов в окончательном варианте,

– Ух ты, здорово! А вообще официальная премьера ожидается?

– Безусловно, ориентировочно в начале сентября, в кинотеатре «Художественный». Почти тысяча мест, ждем министра культуры Демичева, возможно, кто-то еще из больших людей подтянется. Приглашены все члены съемочной группы, ну и вы с супругой, конечно же. Официальные приглашения разошлют позже. После премьеры ожидается банкет.

Положив трубку, обернулся к супруге:

– Так-то вот, солнце, фильм утвердили, в начале сентября ожидается премьера в «Художественном», и нас там ждут.

– Сережка, а в чем пойдем?

Ну вот, кто о чем – а бабы о шмотках.

– Да у нас что, одеть что ли нечего? Я могу в джинсовом костюме сходить, сейчас так модно. Не смокинг же искать.

– А я в старом платье?

– Да какое же оно старое?!

– Меня в нем уже видели, тот же Янковский, когда на новоселье приезжал.

– О-о, матушка, а вы никак влюбились!

– Да ну тебя, – притворно замахнулась на меня Валя. – Олег, конечно, приятный мужчина, с харизмой, как в ваших кругах выражаются, но ты меня как муж и любовник вполне устраиваешь.

– А раз устраиваю – тогда укладывай Даньку и марш в постель!

Глава 10

– Слышь, Петро, а ведь год почти прошел, как мы с тобой здесь последний раз сиживали. И вроде бы ничего не изменилось, то же озеро, тот же лес, та же наливка в стаканах, а мысли после того, как ты мне эту папочку дал почитать, так вскачь понеслись, что уже и не знаю, как их остановить.

– А ты все до конца прочитал, Коля? Есть какие-то соображения, или все еще пытаешься мысли в кучу собрать?

Председатель колхоза «Светлый путь» и боевой соратник нынешнего лидера Белоруссии Николай Николаевич Тертышный подпер подбородок кулаком, задумчиво глядя на неподвижную гладь озера Свитязь. Минуту молча смотрел вдаль, думая о чем-то своем. Затем вздохнул, парой глотков допил из стакана остатки вишневой наливки, зажевал куском черного хлеба, на котором уместились три ломтика нежного сала, и посмотрел на друга.

– А соображение у меня такое, Петро, что либо в петлю лезть от таких перспектив, либо брать автомат и идти стрелять все наше Политбюро. А после этого наводить в стране порядок. Жестко наводить, не щадя любого, кто попытается против что-то вякнуть. Ты согласен?

– Если другого выхода не будет – придется идти на крайние меры. Хотя, честно скажу, не хотелось бы. Сейчас первоочередная задача – собрать вокруг себя единомышленников. Вот и думаю, на кого можно опереться.

– Опереться можно на армию, авиацию и флот. У тебя как с ними отношения? В смысле, с главнокомандующими?

– С главкомом ВМФ Горшковым мы несколько раз пересекались на пленумах ЦК, но близко не знакомы. С маршалом авиации Кутаховым практически та же история, но слышал, что он верный коммунист, ни в каких порочащих его событиях замешан не был. Впрочем, по Горшкову тоже ничего порочащего мундир не припомню. Главком сухопутных войск Павловский руководил операцией «Дунай» по вводу войск Варшавского договора в Чехословакию в 68-м, за что наши диссиденты его сильно невзлюбили. Но, как пишет в своей рукописи этот хронопутешесвтенник, Павловский настаивал на отмене ввода советских войск в Афганистан в 1979-м, то есть через три года, за что был снят с должности.

– Читал, помню и то, что ввод одобрили Андропов, Устинов и Громыко. А вот Косыгин был против, как и начальник Генштаба Огарков. То есть если плясать от будущих событий в Афганистане, то ты и я, имеющие представление о том, к чему это приведет, выступаем против ввода наших войск, а значит, автоматически в нашу команду попадают те же Павловский, Косыгин и Огарков. Или я не прав?

– Думаю пока, Коля, думаю… Тут с кондачка вопрос не решишь, тут на карту поставлено будущее Советского Союза. Ведь не факт, что, не знай мы будущего, не выступили бы тоже за ввод войск в Афганистан. А что, если попробовать открыть глаза тем же, как ты говоришь, Андропову, Устинову и Громыко? Может, тогда-то они изменят свою точку зрения?

– Рискуешь, Петро, ой рискуешь. Хотя, с другой стороны, кто не рискует…

– Это понятно, нужно действовать осторожно, и в то же время решительно. Вот думаю к первому секретарю ленинградского обкома КПСС Романову начать клинья подбивать. Мужик он тертый, сантименты разводить не привык, один из кандидатов в преемники Брежнева. Кто знает, сколько еще генсеку осталось…

– Дык шесть лет вроде.

– Ну да, но это если все как шло, так и будет идти. Ты не подумай, устранять его никто не собирается, в смысле совсем. Но вот если он окончательно превратится в развалину и за его спиной страной станут управлять другие, у которых на уме только урвать свой кусок, а там хоть трава не расти, то тут невольно вспоминаешь, как устраняли Хрущева.

– Хочешь повторить то же самое с Брежневым?

– Ничего пока загадывать не хочу. Если честно, как подумаешь, что предстоит сделать – голова кругом идет. Нет-нет, да и промелькнет мысль: какого черта этот гость из будущего пришел именно ко мне?

– А не пришел бы, Петро, через четыре года я бы тебя в последний путь провожал. Так что радоваться должен. Кто предупрежден – тот вооружен. А вообще, друг ты мой сердешный, вот что я скажу… Жаль, что Иосифа Виссарионовича нельзя воскресить. Вот кто порядок бы навел, придавил бы всю эту мразь в одночасье. У тебя характер не сталинский, ты уж извини, но я правду скажу. Хоть и партизан, с боевым прошлым, но в тебе сильно учитель сидит, так просто его не вытравишь. А тут нужен человек, у которого рука не дрогнет. Вот и думай, кто на эту роль сгодится. Если, конечно, ты разделяешь мою точку зрения.

– Хочешь не хочешь, а соглашусь, потому как если попробуем поставить страну на правильные рельсы, но при этом начнем либеральничать – нас мигом в подвалы лубянки отправят как изменников Родины. Нужно готовить почву, подключать СМИ, но без санкции свыше особо-то на газеты и телевидение с радио не надавишь… А как ты смотришь на то, чтобы вернуть в строй Судоплатова?

– Он же даже не реабилитирован после ареста в 53-м! 15 лет отсидел, от звонка до звонка, а столько для страны сделал. Я когда узнал про его арест, мне аж плохо стало. Думаю, ладно Берия, но Пал Анатольича за что?! Но мысль интересная. Мужик он был толковый. Надеюсь, навыки и характер не растерял за 23 года. Он вообще как себя чувствует?

– Как раз на днях узнавал, говорят, бодренький, хотя с одним глазом и инвалидностью второй группы. Да еще три инфаркта позади. Но не сдается, активен, участвует в ветеранском движении, добивается реабилитации и пишет мемуары.

– Гвозди бы делать из этих людей… В общем, Петро, подумаю я еще, что тут можно сделать, постараюсь стать тебе советчиком. А ты пока, как и планировал, поспешай, но медленно. Ты сейчас как сапер на минном поле, права на ошибку не имеешь. Так что давай еще по одной за успех, за нашу Родину!

* * *

– Нет, Сергей Андреевич, джинсовый костюм на премьеру не подойдет, если уж не смокинг с бабочкой, то хотя бы просто приличный костюм с галстуком. Иначе вас просто не пустят на порог кинотеатра. Как-никак министр культуры ожидается, а вас наверняка пригласят на сцену.

– Ладно, пороемся в гардеробе. Может, что-то приличное и найдем.

Я опустил трубку и тут же пересказал Вале свой разговор с одним из организаторов премьеры «Марсианина», намеченной на 7 сентября в кинотеатре «Художественный». До назначенной даты оставалось еще несколько дней, так что с прикидом следовало поторопиться. Валино платье уже было почти готово, она вчера ездила на вторую примерку, а завтра должна была забирать свой наряд. Не у Славы Зайцева шили, но все равно влетело в копеечку. И сейчас что-то не очень хотелось снова вкладываться в это бесполезное дело, шить костюм ради одного появления на публике.

– Давай-ка примерим тот, который ты в прошлом году на День торговли одевал, – предложила Валентина. – Мы вроде его привозили из Пензы, кажется, я его вешала в шкаф.

На мое счастье, тот самый костюм с отливом действительно нашелся в шкафу, его нужно было лишь прогладить, да прикупить галстук к белоснежной рубашке, так же найденной супругой в наших вещах. Итальянские ботинки у меня имелись, так что вопрос с премьерным нарядом можно было считать решенным.

Пригласительные нам с женой прислали по почте. Почтальонша просто кинула конверт в висевший на калитке почтовый ящик. Учитывая, что в последнее время пацаны из соседней деревни повадились обирать почтовые ящики переделкинцев, мы могли бы остаться без пригласительных, не проверь Валя вовремя содержимое почтового ящика. Разорвав конверт, обнаружили внутри скромный картонный прямоугольничек с нашими именами. Премьера была намечена на 18.00, нам же предписывалось явиться на час раньше, подойдя к служебному входу. Места в 1-м ряду также были заранее указаны. Супруга аж засветилась от счастья, тут же высказав мысль, что на вечер 7 сентября нужно вызвать Ленку, чтобы та посидела с Данилой.

– Жаль, что сама Ленка не может с нами пойти, потом бы в вузе хвалилась, – сказал я.

– Ничего страшного, мы ей и так все расскажем. Она особо в этом плане никогда не страдала, это я вот у тебя такая любительница выйти в свет.

– Да уж, попрыгунья-стрекоза, – засмеялся я, чмокая жену в щеку.

В назначенное время мы с Валей припарковали «Волгу» на стоянке у кинотеатра, а сами прошли к служебному входу. Гостей вечера встречал лично директор кинотеатра, тут же препроводивший нас в свой кабинет. Мол, пока в зале делать нечего, посидите с друзьями-коллегами здесь, попейте чайку с лимоном. Из «друзей-коллег» пока прибыли только Павел Владимирович Клушанцев, да Михаил Ульянов со своей супругой Аллой Парфиньяк. Мы сердечно поприветствовали друг друга.

– Боишься? – подмигнул мне Ульянов. – Небось первая премьера?

– Есть маленько. Надеюсь, сегодня провала не будет.

– Будет успех, уж поверь мне, не одну премьеру пережившему.

Вскоре подтянулись Олег Янковский со своей верной спутницей Людмилой Зориной, а затем и одетый в элегантный черный фрак Тарковский с Ларисой Кизиловой. Причем жена Тарковского почему-то называла мужа на «вы», заставив нас с Валей переглянуться.

– Может и нам так попробовать? – шепнула она мне на ухо.

– Я тебе щас так попробую – мало не покажется.

И шлепнул ее незаметно по круглой попке, заставив тихонько взвизгнуть. Валя, кстати, чувствовал себя словно королева бала, новое платье ей действительно очень шло, особенно в сочетании с неброскими, но красивыми украшениями. Не говоря уже о том, что и внешне она выгодно отличалась от жен других членов съемочной группы.

– Друзья мои, позвольте пригласить вас в зал, – забежал в кабинет директор. – Публика уже занимает места, а ваши указаны на пригласительных, которые вы, надеюсь, не потеряли. Да даже если и потеряли – ничего страшного, ваши места все равно никто посторонний не займет… А где, кстати, Артемьев, так и не появлялся?

– Эдуард Николаевич позвонил, сказал, что немного задерживается на студии грамзаписи, но к началу фильма обещал быть железно, – довел до сведения директора Тарковский.

– А, ну тогда ладно, лишь бы не опоздал… Пойдемте, товарищи, на свои места.

Мы один за другим через боковой проход прошествовали в огромный зрительный зал, уже наполовину заполненный народом. При нашем появлении кто-то зааплодировал, другие тут же подхватили, и вскоре зал потонул в овациях. Мы вынуждены были раскланяться, после чего заняли свои места.

– Надеюсь, после финальных титров реакция будет такая же, – сказал мне сидевший справа от меня Янковский. – Только бы народ не устал смотреть, почти на три часа кино получилось.

К 18 часам зал был уже заполнен до отказа. Появился и Артемьев, усевшийся рядом с Тарковским. Последними свои места в первом ряду заняли двое достаточно немолодых мужчин, которые, шествуя по проходу в сопровождении лебезящего директора, о чем-то негромко переговаривались.

– Ого, вместе с Демичевым сам Андропов прибыл, – прокомментировал снова Янковский. – К чему бы это? Он же вроде не большой любитель публичных мероприятий.

Действительно, Андропов, живьем-то мне его видеть еще не доводилось, но в целом он мало чем отличался от себя на фотографиях, которые я видел в интернете. Только там Юрий Владимирович выглядел постарше, все больше уже в должности Генерального секретаря.

Наконец погас свет, занавес разошелся и под оркестровую, сдобренную электроникой музыку Артемьева на экране появились первые титры, а затем пустыня Кызылкум… то бишь Марсианский пейзаж, и выползавший из-под песка очнувшийся советский космонавт Виктор Огнев в исполнении Янковского.

В принципе, я знал, конечно, сюжет фильма наизусть, раз уж являлся автором сценария, но все равно смотрел кино с чувством какого-то щенячьего восторга. Пускай здесь нет компьютерных спецэффектов, но для 70-х то, что сотворил Клушанцев, было настоящим прорывом. По реакции зала, тишина в котором периодически наполнялась хоровыми вздохами, становилось ясно, что фильм задевает людей за живое. Например, в момент очередного такого массового выражения эмоций, когда у главного героя взорвался шлюз жилого модуля, одна из зрительниц позади меня, не сдержавшись, вскрикнула: «Ой, мамочки!».

Финальные титры шли вновь под музыку Артемьева, но теперь уже не нагнетающую, как вначале, а жизнеутверждающую. Невольно вспомнилось, как звонил накануне в Союз композиторов. Не дождавшись от них звонка, позвонил сам. Оказалось, что мое заявление попридержали, композиторы пока не могут прийти к единому мнению. Решив, что этак заявление могут и вовсе похерить, тут же позвонил своей палочке-выручалочке в лице Чарского, поинтересовался, нет ли у него выходов на членов комиссии, чтобы уж как-то додавить этих мастодонтов от музыки. Анатолий Авдеевич пообещал подумать над моей просьбой, а я, в свою очередь, сказал, что отблагодарю его Ингу очередным хитом.

Между тем загорелся свет, и зал тут же потонул в овациях. Приглашенным членам съемочной группы пришлось встать и дружно кланяться, обернувшись лицом в публике. Я незаметно покосился на сидевшую супругу, которая тоже аплодировала, не жалея ладоней, а ее глаза, смотревшие на меня снизу вверх, буквально лучились счастьем. Наконец нас пригласили проследовать на сцену, где вручили цветы, и каждому пришлось сказать несколько слов.

Вспомнив стандартные выражения обладателей премии «Оскар», я решил особо не загоняться, раз уж речь заранее не готовил, а попробовать что-то сказать по голливудскому шаблону.

– Спасибо моей любимой жене Валентине, которая всячески меня поддерживала в работе над книгой и сценарием. Спасибо ей и за сына, рождение которого стало для меня самым большим подарком в жизни. Валя, встань, пожалуйста, покажи себя людям… Спасибо всем участникам съемочной группы за то, что так здорово сумели воплотить мою книгу на киноэкране. Спасибо всем вам за ваши аплодисменты, за признание нашей работы. Надеюсь, это не последний раз, когда мы вас порадовали своим творчеством.

Да уж, мое выступление стало, пожалуй, если не самым продолжительным сегодня, то уж самым ярким точно. Особенно момент, когда смущенная супруга встала и, приложив руки к груди, поклонилась аплодировавшей ей публике, да еще и угодив под вспышку какого-то фоторепортера, о присутствии которого я и не подозревал до последнего момента. При этом настырный фоторепортер попросил нас с Валентиной чуть позже, когда зрители наконец разошлись, попозировать ему вместе. Оказалось, товарищ работает на журнал «Советский экран», и наше фото предположительно появится в следующем номере. Если, конечно, его одобрит редактор издания.

На банкет, проходивший в небольшом зале, Андропов не пришел. Но передал через министра культуры, что фильм его впечатлил.

– Надеюсь, впечатлил в положительном смысле, Петр Нилыч? – поинтересовался Тарковский.

– Думаю, что да. А от меня вам самые искренние поздравления. Предлагаю поднять бокалы за успешную прокатную судьбу вашего фильма.

А нас следующей неделе я, Тарковский и Янковский стали гостями «Кинопанорамы». Хозяин студии Эльдар Рязанов встретил нас широкой улыбкой, пожимая руки:

– К сожалению, на премьеру не смог попасть, но фильм уже посмотрел. Восхищен! Такого у нас еще не снимали. Голливудские продюсеры сейчас, наверное, локти кусают, что не успели вовремя выкупить права на сценарий. Да и не факт, что у них получилось бы не хуже, это же ведь поразительным образом удалось совместить философию и действо. Андрей Арсеньевич, я всегда говорил, что вы гений.

– Да ладно, что я! Всех нужно поздравлять, – заскромничал режиссер.

– Давайте к гримерам, они над вами немного поработают, а затем проходите в студию.

Этот выпуск «Кинопанорамы» показали через неделю, практически одновременно с выходом нового номера журнала «Советский экран», обложку которого украшала физиономия Янковского сквозь прозрачное забрало гермошлема. Фильму была посвящена добрая половина журнала, с фотографиями с места съемок (когда только успели), комментариями киноведов, дали интервью с главными действующими лицами. А меня-то почему эти гады-журналисты не проинтервьюировали?! Обидно. Правда, порадовала наша с Валей фотография на развороте, на полстраницы. Жена даже хотела вырезать картинку и приляпать ее под стекло и в рамочку, насилу ее удержал.

Между тем «Юность» готовилась печатать вторую повесть из серии приключений Эраста Фандорина. По первой неугомонная «Молодая гвардия» уже собралась издавать отдельную книгу, затребовав у меня исходники рукописи. К тому времени я перепечатал уже и «Смерть Ахиллеса», собираясь браться за «Статского советника» и поглядывая на свою любимую «Алмазную колесницу». Что-то еще должно быть между этими книгами, но так уж получилось, что в моем «ридере» Акунин был закачан не весь, а лишь только те произведения, которые меня интересовали.

Не забывал, впрочем, и о воспоминаниях Машерова. Ради них решил отложить на какое-то время Акунина, все ж таки хотя это и был предлог для того, чтобы подобраться к первому секретарю ЦК КП Белоруссии, но человек старался, вспоминал молодость, тратил свое время.

Интересно, что предпримет или уже предпринимает Петр Миронович, чтобы повернуть ход истории в новое русло? Хотелось верить, что он не сидит сложа руки, раздумывая, провокация это была или я на самом деле, как выразился лидер Белоруссии, хронопутешественник. Во всяком случае, ни он сам, ни кто-то другой от его лица мне не звонил, не подавал никаких знаков.

Ответ на свой вопрос я получил в начале октября, когда у ворот моей дачи остановилась такая же, как и у меня, черная «Волга», из которой вышли двое мужчин в одинаковых плащах и темных шляпах. Одного из них я узнал сразу, это был Степан, второго, как выяснилось из предъявленного им документа, звали Алексей Фролов. Впрочем, Степан, будучи человеком исполнительным, также показал удостоверение, и я узнал, что его фамилия Чернышев.

– Сергей Андреевич, сегодня к вам после заседания пленума ЦК заедет Петр Миронович Машеров. Если вы, конечно, не против…

– Да что вы, с удовольствием его встречу.

– Ну и хорошо, а мы пока согласно уставу осмотрим дом и придомовую территорию, такой уж порядок, не обессудьте.

– Да без вопросов, хотя могу сразу сказать, что ни холодного, ни огнестрельного оружия не держу… Хотя есть кинжал, подаренный узбекским лидером Шарафом Рашидовым, но это скорее произведение искусства. И еще ржавый топор в сарае.

Оказалось, что в «Волге» этих ребят имелась рация, по которой они кому-то сообщили, что дача чиста и можно везти Машерова. Через полтора часа Петр Миронович уже пожимал мне руку.

– Неплохо у нас живут писатели, – с легкой иронией сказал он. – А кто здесь еще обитает, по соседству?

Рассказал вкратце о соседях, после чего Валентина предложила гостю и сопровождавшей его камарилье проследовать в гостиную, отведать чая с вареньем собственного приготовления и купленным буквально за полчаса до этого в пристанционном магазине тортом. Поговорили о «моих» книгах, о премьере фильма, причем выяснилось, что Машеров нашел время посмотреть картину, и она ему очень понравилась. А потом он предложил прогуляться нам вдвоем вдоль Сетуни. Не иначе, его чем-то манила водная гладь, ведь в санатории он тоже ежедневно прогуливался по берегу озера.

Оставшись наедине со мной, но при этом глядя куда-то вдаль, за поворот реки, Машеров сказал:

– Не знаю, радоваться или нет, но ваши предсказания понемногу начинают сбываться. Смерть Мао Цзедуна 9 сентября меня окончательно убедила в том, что вы из будущего. Поэтому в дальнейшем собираюсь строить наши отношения на полном, и надеюсь, взаимном доверии. Теперь к делу… Не буду отчитываться по своим действиям подробно, как говорится, меньше знаешь – лучше спишь. Но работа уже началась, прощупываю Политбюро, руководителей ведомств на предмет плотного сотрудничества. Приглядываюсь к молодым, перспективным руководителям, на которых могло бы опереться следующее поколение советских людей. Хотелось бы подобрать надежных соратников, и при этом не дать повода что-то подозревать тем, кто остался вне моего списка, и обладает пока реальной властью.

– Понятно, вам, как бывшему партизану и подпольщику, наверное, свойственно перестраховываться.

– На войне ошибок не прощали, а сейчас, пожалуй, тоже идет своеобразная подковерная война.

– А я между делом свои мысли еще раз на бумаге изложил. Хотел вам, пользуясь случаем, папку отдать, там около 30 страниц.

– Отлично, рад, что вы не самоустранились. Но я к вам заехал еще по одному поводу. Хотел попросить ваш телефонный аппарат, раз уж Вы сами предложили дать его разобрать нашим умельцам.

– Не вопрос! А кто эти самые умельцы?

– Слышали про такого Жореса Алферова?

– Еще бы! Нобелевский лауреат, по физике, если не ошибаюсь.

– Это когда же он успел Нобелевскую получить? В будущем? Понятно… Так вот мы с ним земляки практически, давно дружим, и голова у него светлейшая, что и подтверждает будущая премия Нобеля. Сейчас он заведует базовой кафедрой оптоэлектроники Ленинградского электротехнического института. И лаборатория у него приличная, одна из лучших в стране.

– Тогда без вопросов, только подождите, пока я сброшу на micro-SD конфиденциальную информацию – и телефон ваш. Кстати, раз уж он оптоволокном занимается, то мог бы и насчет интернета подумать, вещь-то в будущем первостепенная.

– Вы так считаете? Хорошо, поинтересуюсь заодно насчет вашего интернета. Завтра заскочу в Ленинград, мы с Жоресом Ивановичем уже созвонились, я вкратце объяснил, с чем ему придется иметь дело, и что это закрытая информация. Никаких утечек быть не должно.

– Я только опасаюсь, что вы не сможете точно ему объяснить, что это за зверь и с чем его едят.

Машеров искоса глянул на меня, кивнул головой:

– Ну вообще-то я все же хотя и бывший, но учитель физики, так что в принципе какое-то представление имею. Да и он товарищ продвинутый, как выражается нынешняя молодежь… А знаете что, действительно, поедемте вместе. Познакомитесь с Алферовым, расскажете о своем видении технических разработок будущего, особо не открывая завесу тайны над вашим попаданием в наш мир. Или у вас на ближайшие пару дней какие-то дела?

– Да разве что ваши воспоминания обрабатываю, но можно и прерваться ненадолго, если вы не против.

– Прерывайтесь, ничего страшного не случится за эти день-два. Сегодня я ночую в Москве, в ведомственной гостинице, а завтра в 10 часов на самолете вылетаю в Ленинград. Тогда за вами утром приедет мой человек, отвезет сразу в аэропорт. Тогда уж телефон сами захватите, и заодно папочку не забудьте. Я пока брать не буду, а то устал что-то сегодня, выспаться хотелось, а если папка будет при мне – не удержусь и все равно стану читать… А вон и Степан с Алексеем, делают вид, что природой любуются, затаились в кустах. Ладно, не будем их нервировать лишний раз, пойдемте в дом, и я чайку попью на дорогу. Хорошее варенье ваша супруга делает, надо для своей рецепт взять. Как думаете, поделится?

– Куда же она денется! Еще и баночку с собой даст, она у меня женщина запасливая, но в то же время щедрая.

Проводив Машерова, я попросил Валю меня в ближайшее время не тревожить, заявив, что собираюсь поработать с музыкальными файлами на магнитной ленте. После чего закрылся в своем кабинете с сотовым телефоном и магнитофоном, и занялся копированием музыкальных файлов на магнитофонную ленту. За неимением проводов пришлось записывать прямо «с воздуха». Хорошо еще, что динамик телефона выдавал довольно приличное качество звука.

Параллельно подключил зарядное устройство, не хотелось, чтобы неожиданно сел повидавший виды аккумулятор. На перезапись треков, которые вошли на 11 компакт-кассет, ушел остаток дня, и почти вся ночь. Выходил из кабинета я только поужинать. Утром Валентина на мою невыспавшуюся рожу с темным кругами под глазами смотрела с подозрением, но я развел руками: что делать, работа. И кстати, каждую кассету я подписал, чтобы потом самому не запутаться.

До того, как за мной приехали, я успел перебросить те же музыкальные файлы, фото и видео из телефона на карту памяти. Скоро нам с тобой, верный мобильник, придется распрощаться, разберут тебя на запчасти злые вивисекторы. Ну да ничего, все на благо Родины, как бы пафосно это ни звучало. Поможем стране догнать и перегнать загнивающий Запад хотя бы в такой, на первый взгляд, мелочи.

Глава 11

«Под крылом самолета о чем-то поет…», – упорно лезла в голову песня какого-то советского ВИА. Интересно, она уже написана или еще нет? А то что-то пока не слышал ее в этом времени.

Я отвлекся от созерцания оправленных в перелески полей, которые с высоты в 6 тысяч метров казались расчерченными чьей-то гигантской рукой, и глянул на сидевшего напротив Машерова. Руководитель Белорусской ССР задумчиво вчитывался в содержимое папки, которой я попотчевал его, когда мы расположились в ЯК-4о, призванном перемещать на относительно недалекие расстояния тела первых лиц государства. Уж не знаю, Машерова это самолет или просто ему предоставили эту небольшую по размерам крылатую машину в Москве, но внутри все оказалось устроено по высшему разряду. Не было никаких пассажирских сидений в привычном понятии этого слова, это был действительно самолет для партэлиты, в котором имелся даже оббитый натуральной кожей диван, а вышколенный стюард схватывал все с полуслова. Имелся и откидной столик, за которым мы с Петром Мироновичем сейчас сидели друг напротив друга, в мягких, удобных креслах.

До «Пулково-1» лететь всего ничего, полтора часа, уж не знаю, сколько там Машеров осилит из моей рукописи. Я-то в свою очередь как следует постарался, сочиняя трактат на тему «Спасение СССР». В экономику, впрочем, особо не лез, а вот с политикой как следует порезвился. Например, коснувшись отношений нашей державы с некоторыми странами.

Написал, что с Норвегией надо вести себя пожестче, а то что-то уж очень они размахнулись на наш сектор в Арктике. Заодно поднять вопрос, по какому праву скандинавы хозяйничают на исконно русском Груманте и острове Медвежьем, незаконно отторгнутых у СССР во время гражданской войны?

С японцами тоже не все так просто. Необходимо первым делом разорвать и объявить несуществующей идиотскую декларацию, подписанную Никитой Сергеевичем в 1956-м году. Заявить, что СССР больше не хочет передавать два своих острова недружественной нам Японии. Параллельно начать развивать Курилы, выделив их в отдельную область. Одновременно в самой Японии поддерживать всех, кто недоволен американской оккупацией и зависимостью от Штатов, но при этом не упоминая социализм или коммунизм и упирая исключительно на унизительное для Японцев состояние американского протектората. А заодно и на деньги, потерянные от отсутствия экономического сотрудничества с СССР.

С лидером КНДР Ким Ир Сеном поддерживать дружественные отношения, поскольку он выполняет роль шила в одном месте у тех же америкосов. Обратить внимание на забытую богом Монголию, где можно как следует вложиться в добычу полезных ископаемых, животноводства, а так же служит буфером между СССР и Китаем.

Что касается Китая… Товарищу Хуа Гофену, который после кончины Мао сосредоточил всю власть в своих руках, можно сообщить что товарищи Е Цзяньин и Дэн Сяопин ему совсем не товарищи, а наоборот, хотят его слегка отодвинуть от власти и не мешало бы их того… Особенно Сяопина, который нам пакостил в 80-х в Афганистане в компании с Западом и арабскими странами. Если вам, многоуважаемый Петр Миронович или вашему ставленнику удастся прийти к власти до 1979-го, то можно будет убедительно насовать китайцам во Вьетнаме, а параллельно помогать борцам за свободу Синьцзяна, благо, что они в это время еще вполне прокоммунистические и просоветские, а заодно борцам за свободу Тибета. Хорошо обученные и хорошо вооруженные люди достаточно легко смогут закрыть проходы в горах и вывести из строя аэродромы.

Ну а китайцам, после того как они получат свое во Вьетнаме, прозрачно намекнуть, что если не пойдут на нормализацию отношений с СССР, то потеряют западную часть страны, причем формально мы тут совсем не при делах. Ну а затем можно предложить им и плюшки, например, в виде строительства железной дороги Северный Китай-Синьцзян-Алтай-Западная Сибирь-Европейская Россия-Европа для вывоза китайских товаров. В этом же ряду газопроводы и нефтепроводы.

По Афганистану следующие соображения… Тут однозначно нужно слить заговор НДПА Дауду. От добра добра не ищут, благо что Дауд неплохо будет держать в узде фанатиков. При этом надо продолжать контакты с нацменьшинствами, особенно на севере страны, чтобы если исламисты все же возбудятся или Дауд повернет не туда – поставить непроходимый барьер на Гиндукуше.

Иран тоже не остался без моего внимания. Раз уж шаха скинут по-любому, то нашим политикам надо заранее подсуетиться чтобы к власти пришли левые, которые в Иране весьма сильны: партия Туде, Федаяне хальк, Моджахедине хальк и прочая и прочая…

Для этого нужно Аятоллу Хомейни и его прихвостней при первой возможности отправить на свидание с гуриями. Сделать это либо в Ираке, где они сейчас живут, либо в Париже, куда они переберутся в 1978-м. В случае удачи СССР обезопасит южные границы и получит выход к Персидскому Заливу.

С Турцией все ясно. Врагами были – врагами и останутся. А посему надо всячески им вредить, в первую очередь через товарища Оджалана и его курдских партизан, оказав им максимальную помощь оружием и грамотными инструкторами. Серьезная партизанская война в единственной ближневосточной стране НАТО, для СССР в высшей степени полезна. И попутно опускать Турцию пропагандистски, официально признав геноцид армян, греков, ассирийцев, называя турков предтечами фашизма.

По США двух мнений быть не может. Тут нужно вести себя твердо, на все провокации отвечать решительными силовыми акциями, но пакостить заокеанским «партнерам» через третьи руки.

Большую главу в своем опусе я посвятил внутренней политике СССР. Попросив не обижаться на наезд на дедушку Ленина, напомнил, что его стараниями в начале 1920-х было создано исключительно идиотское государственное устройство, запрограммированное на развал при серьезном внутреннем кризисе и отсутствии крепкой руки. Разминировать ситуацию нужно постепенно. Сначала совместить должности партийного секретаря, председателя президиума, предсовмина, министров СССР и РСФСР, чтобы исключить так хорошо отыгранное Западом в 1990-1991 годах якобы противостояние русского Ельцина и советского Горбачева. Затем в РСФСР все автономные республики понизить до автономных областей, а автономные области до автономных округов. Внутри всех этих автономий создать автономии для русских и других нетитульных наций. Места в органах власти автономий распределять пропорционально численности проживающих там народов.

Не мешало бы вообще поменять название РСФСР на РССР, поскольку ничего федеративного там никогда не было, все это только на словах еще со времен того же Ильича. В остальных республиках всем компактно живущим «нетитульным» народам, включая русских, дать автономию.

То же самое провернуть и с «титульными», среди которых тоже хватает отдельных народностей. Например мингрелы, месхи, сваны, хевсуры в Грузии, то же самое в Азербайджане и Средней Азии. В той же Латвии есть латгальцы, в УССР галицкие украинцы очень сильно отличаются от жителей Подолии и Поднеприя, русины в Закарпатье не хотят иметь ничего общего ни с теми, ни с другими, палешуки ближе к жителям Белоруссии. Всем этим племенам тоже дать автономии и всячески развивать у них свое, отдельное самосознание. А в БССР и УССР наоборот, опровергать и подавлять мифы украинства и белорусолитвинства, проводя идею, что Великая, Белая и Малая Русь – один народ.

Затем, когда Советские соцреспублики и их «элиты» ослабеют, реформировать эти образования в федеративные, подняв автономии в их составе до субъектов с правом на выход и переход в другие ССРы. После чего ввести новую систему распределения власти в СССР. Каждое союзное или автономное образование имеет столько голосов в органах власти страны, сколько дает денег в казну и солдат в армию. К примеру, похожая система была в старину в некоторых странах, например в Голландии). Все справедливо, кто барышню ужинает… Не нужно быть семи пядей во лбу, чтобы понять, за кем будет решающий голос во всех делах СССР.

Понятно что всякое дотирование республик за счет РССР должно прекратиться, а если хотят дотаций, то пусть смирятся с тем, что из России будут присылать людей на начальственные места в той же пропорции. Параллельно со всем этим надо чистить и прореживать национальные «элиты», строго по уголовным обвинениям, благо ворует там каждый второй как минимум. Никаких местных Академий Наук быть не должно, Академия одна, в России, хочешь заниматься наукой – езжай к нам. Как и никаких вузов в ССРах и автономиях тоже не иметь. Это все рассадники местечкового национализма и сепаратизма. За высшим образование – только в Россию, заодно и купленных дипломов будет меньше.

Хорошо бы ввести правило: в своей ССР или автономии человек сможет делать карьеру, только поработав лет 15-20 в других частях страны. Пусть приучаются к общегосударственному, а не местечковому взгляду, пусть покажут, на что способны без протекции со стороны родственников и прочего блата.

Для профилактики исламизма разрешить ездить в хадж только после 70-ти, когда уже не до того чтобы устраивать «священный джихад», а об аудиенции у Аллаха думать надо. Запретить учиться в иностранных медресе и тому подобных заведениях, в моей истории этих фанатиков из 90-х хватило выше крыши. Не хотят? Тогда лишать гражданства и запрещать возвращение. Одного плотно опекаемого спеслужбами и под завязку утыканного «жучками» медресе вполне хватит. Кстати, это же касается всех мечетей и прочих подобных мест. Чуть кто заговорил о «неверных», джихаде, шариате и имаратах с халифатами – сразу на Колыму, пусть поостынут.

При этом не стоит мешать выезду из СССР всех желающих, кроме, естественно, тех, кто является носителем секретной информации. Написал отказ от советского гражданства – скатертью дорога. Хоть в Мекку, хоть в землю обетованную, хоть в Европу с Америкой. Кстати, можно будет, опередив Фиделя, провернуть идеологическую диверсию против Запада – выслать к ним под видом политзаключенных всех уголовников. После этого уже никто на Западе не будет слушать рыдания разного рода Солженицыных.

Впрочем, желающие смогут вернуться, но не все и не просто так. Если ты за рубежом работал против СССР и имел дело с врагами страны – проходи мимо. Если же просто пытался «срубить» долларов на красивую жизнь – можешь вернуться, но для этого придется внести в казну, скажем, 1 кг золота, или эквивалент в других драгметаллах, да еще и обгадить капиталистический мир по полной программе в СМИ. Мол, как я настрадался, как там унижают просто человека, не говоря уже о иностранцах… Бедные негры! И за все это получишь вид на жительство, но не гражданство. Гражданство – только за особые заслуги перед страной.

И вот мы добираемся до диссидентов. Как их вывести не только в СССР, но и в Восточной Европе? Взращенные на хрущевской оттепели диссиденты ареста не боятся. Особенно восточноевропейские. Ну сколько там в моей реальности сидели всякие Гавелы и Михники? По полгода максимум… Лех Валенса и другие главари ЦРУшной гадины под названием «Солидарность» за попытку государственного переворота провели год… в партийном санатории! Даже не смешно. Да и реальный срок в комфортабельной европейской тюрьме их не напугает. А вот лет тридцать у нас на Колыме – очень даже! Когда европейские «борцы за демократию», отмотав срок, вернутся в свои Польши, Чехословакии, Венгрии и прочая (если, конечно, доживут), то им будет уже не до борьбы за «западные ценности».

Так же и с нашими диссидентами. Они, правда, покрепче европейских, советских лагерей не испугаются, морально готовы. А вот азиатских лагерей в КНДР, Вьетнаме и Лаосе, куда их отправят лет на 30, испугаются еще как.

И кстати, в 1980-м в Польше ожидается буча с «Солидарностью», а перед этим, в 1978-м, римским Папой Иоанном-Павлом II станет Кароль Войтыла. Сволочь редкая, устроил настоящий крестовый поход против СССР. Может быть, сейчас, пока он еще польский кардинал, сидит у себя в Кракове, стоит его тихо усопнуть от какой-нибудь болезни?

Либо вот такой вариант, поскандальнее… Например, кардинала находят утром в постели с молоденьким мальчиком-послушником. Оба уже холодные, расследование устанавливает что в разгар страсти кардинал коснулся ногой незаземленного провода от цветомузыки или чего-то такого. В общем, любовь до гроба – погибли оба. А потом соответствующие видео и фотографии появляются в ведущих мировых СМИ. Ватикан скорбит, а вместе с ним и Польша, и еще не факт, что на фоне этого скандала появится «Солидарность» с своим брендом, «благочестивым католиком» Лехом Валенсой.

Не удержался, вписал несколько мыслей на экономическую тематику. Например, что не мешало бы слезть с нефтяной и газовой иглы. Прошелся немного по культуре. Мол, почему бы не дать по рукам спекулянтам дисками с популярной западной музыкой, и просто не напечатать на «Мелодии» альбомы ведущих рок и поп-исполнителей? Естественно, фильтруя группы и певцов на предмет, чтобы в текстах не звучало ничего, порочащего советский строй. И не пропагандирующего секс и наркотики. Пусть просто поют про любовь, мало ли, вдруг среди слушателей попадутся знатоки того же английского языка.

В общем, накидал я в рукопись своих мыслей, возможно, даже не обработанных толком, писал, что в голову приходило. Надеюсь, Машеров с моими умственными завихрениями разберется. Вон как внимательно читает, иногда даже возвращаясь назад, перечитывая какие-то заинтересовавшие его абзацы.

Впрочем, до посадки в ленинградском аэропорту дочитать все равно не успел. Заметно было, с каким сожалением он убрал папку в портфель, который тут же услужливо подхватил старый мой знакомый Николай Петрович. Не иначе, глава республики уверен в своем помощнике, что не станет тот открывать папку без разрешения непосредственного начальства. Да и на виду постоянно Николай Петрович, никуда он с этим портфелем от своего руководителя не денется.

В «Пулково-1» Машерова встречал сам первый секретарь ленинградского обкома КПСС Григорий Романов. Хозяин города на Неве сердечно обнялся с Петром Мироновичем, пожал руки мне и помощнику Машерова, после чего предложил проехать сразу отобедать. Предложение было принято, и мы на двух автомобилях отправились куда-то за город, где обнаружилось похожее на теремок-переросток заведение с очень даже приличным меню.

Я закончил пораньше, сказал, что пойду прогуляюсь, полюбуюсь природой. Место здесь и впрямь было живописное, один только благоустроенный пруд с важно плавающими в нем лебедями чего стоил. Впрочем, долго наслаждаться этой красотой мне не дали. На крыльце появились Романов с Машеровым, обменялись репликами, после чего Петр Миронович махнул мне рукой, приглашая садиться с ним в машину, тогда как Романов уселся в тот же лимузин, на котором он ехал сюда с Машеровым.

– Мы с Григорием Васильевичем договорились встретиться еще вечером, – пояснил белорусский лидер, оборачиваясь с переднего пассажирского сиденья. – А сейчас едем в Ленинградский электротехнический институт, к Жоресу в гости.

Я сидел сзади, рядом с Николаем Петровичем, преданно сжимавшим в руках портфель начальника. Мой телефон вместе с зарядником лежали в моей неизменной сумке. Еще в Москве, перед отлетом, Машеров, на несколько секунд оставшись со мной наедине, негромко поинтересовался, не потерял ли я аппарат. Ну и шуточки!

Путь до ЛЭТИ не занял много времени. Жорес Иванович, намного моложе, чем когда видел его по ТВ, вышел нас встречать сам вместе с ректором института Александром Вавиловым.

– Коля, ты мне портфель давай, а сам с охраной отдохните пока в кабинете ректора, – скомандовал Машеров своему помощнику, имея заодно ввиду и телохранителей. – Александр Александрович, чего людей с собой таскать попусту, тут мне явно ничего не угрожает, пусть у вас отдохнут, вы же не против?

– Бога ради, пойдемте, я вас проведу…

– Спасибо. И кстати, не хочу отнимать ваше драгоценное время, у вас же наверняка какие-то дела. А мы тут с Жоресом Ивановичем как старые товарищи и земляки повспоминаем былое, посидим у него в лаборатории.

– Конечно, конечно… А вот товарищ тоже с вами пойдет?

– Это писатель Сергей Губернский, он помогает мне в работе над мемуарами, поэтому его присутствие меня ничуть не отяготит.

Избавившись от лишних глаз и оставшись втроем, мы поднялись на второй этаж, где находилась просторная, светлая и прекрасно оборудованная лаборатория. В данный момент она пустовала, так что дверь Жорес Иванович открыл своим ключом.

– Так, ну и где ваш чудо-аппарат? – сходу поинтересовался профессор, не успели мы переступить порог помещения.

Машеров многозначительно посмотрел на меня, и я извлек из сумки сотовый телефон. Петр Миронович не имел времени и возможности освоить управление мобильником, поскольку тот постоянно находился при мне, и еще в самолете мы договорились, что я сам представлю Жоресу Ивановичу мобильный телефон. И тогда же я предупредил Машерова, что представить это все как секретную разработку финской фирмы не удастся.

– Почему? – чуть заметно напрягся он.

– Да потому что здесь меню на русском языке, да и сам корпус явно не новый. Видите потертости по краям? А на платах вполне может стоять год производства. Уж такой ас в технике, как Алферов, сразу сообразит, что дело нечисто.

– Действительно, как-то я над этим не подумал… Что же теперь делать? Хотел убить сразу двух зайцев, встретиться и с Романовым, и с Жоресом, а получается, с телефоном дело не выгорит.

– Вы же говорили, что доверяете Жоресу Ивановичу. Может быть, открыться, рассказать все, как есть?

Машеров задумался глядя в иллюминатор, затем вздохнул и покачал головой:

– Ладно, так и быть, рано или поздно все равно пришлось бы рассказывать.

Так вот мы и решили, что еще один человек в этом мире узнает мою настоящую историю.

Алферов взял телефон осторожно, словно боясь что-то в нем повредить. Покрутил в пальцах, затем попросил включить и показать, как тот работает. Пришлось повторять практически ту же процедуру, что и в случае с Машеровым в санатории, только на этот раз обошлось без демонстрации файлов личного содержания, да и контакты уже были подчищены.

– Откуда это у вас? – пристально глядя мне в глаза, спросил профессор.

Далее настала очередь вступать Петра Машерова. На объяснение ушло около получаса, изредка Жорес Иванович речь земляка прерывал удивленными междометиями.

– Фантастика! – воскликнул профессор, когда первый секретарь компартии Белоруссии закончил говорить. – Просто фантастика! Ни за что бы не поверил, если бы не держал в руках вот эту вещь. Сергей Андреевич, я понимаю, что время вас поджимает, но мы обязательно должны с вами встретиться снова, и вы мне расскажете об открытиях 21 века. Какие возможности открываются, какие возможности!..

– Так как, Жорес Иванович, попробуете разобраться с аппаратом, не привлекая лишнего внимания? – спросил Машеров.

– Да теперь вы уже у меня силой его не отберете. Не успокоюсь, пока не узнаю, что там внутри. Вы мне только еще раз объясните, как с ним управляться.

Перед тем, как еще спустя час покинуть ЛЭТИ, Машеров вновь предупредил Алферова, что о телефоне не должен знать никто посторонний. Профессор клятвенно пообещал никому, даже под пытками, не раскрывать тайну, после чего мы с ним распрощались. Из института Машеров отправился на встречу с Романовым, намекнув, что, возможно, попробует прощупать Григория Ивановича на предмет плотного сотрудничества. И добавил, что сегодня же, даже если придется пожертвовать сном, дочитает мою рукопись. – Ну а вас сейчас отвезут в аэропорт, в Москву полетите обычным рейсом, билет вам купили заранее, – сказал Петр Миронович. – Спасибо, что согласились отправиться со мной в Ленинград, сам бы я вряд ли сумел так доходчиво все объяснить Алферову… Николай Петрович!

Помощник, стоявший в отдалении, шустро подскочил.

– Отдайте товарищу Губернскому его билет и организуйте такси, что ли, а то нам в другую сторону сейчас ехать. Еще раз спасибо, Сергей Андреевич, надеюсь… уверен, это была наша с вами не последняя встреча.

Глава 12

Вопрос с моим членством в Союзе композиторов решился опять-таки благодаря Анатолию Авдеевичу. Получив из рук председателя правления Родиона Щедрина заветные корочки, я тут же отправился к Чарским дарить очередную песню. Кстати, хотя и попсовую, но все же в свое время она мне запала в душу, даже под гитару ее разучил. Называется «Куда уходит детство», в каком-то фильме ее Пугачева должна будет исполнить. Теперь-то уже, правда, не исполнит, вот такой я негодяй. Любопытно, что если в большинстве песен – и это общемировая тенденция – упор делается на припев, то в этой композиции меня больше зацепила мелодия куплета. И вообще было такое чувство, когда я впервые ее услышал, словно грустный куплет и задорный припев взяли из двух разных песен и соединили воедино.

Но Чарским она пришлась по вкусу. Уже после второго дубля в исполнении дочери Анатолий Авдеевич едва не прослезился.

– Аранжировку, может быть, у Гараняна сделаете? – предложил я. – Какое-нибудь вступление, туда-сюда… Сами знаете, в этом деле я не так силен, как самому хотелось бы.

– Не волнуйтесь, это все мелочи, песня прелестная, прямо за душу берет. Теперь уже даже я чувствую себя вам обязанным. Инга, ты со мной согласна? Как тебе песня?

– Клевая… В смысле, отличная.

Несмотря на подарок, я все же зарегистрировал композицию в ВААП, а Инге Чарской у нотариуса заверил разрешение на ее безвозмездное исполнение. Юридические формальности, никуда не денешься. Зато теперь никто не придерется.

Заодно Чарский по секрету рассказал, что его Инге сделал предложение сын одного влиятельного чиновника – замминистра среднего машиностроения СССР. Знакомы они были еще со студенческих лет, только сынок замминистра учился на курс старше. И дочка антиквара уже дала согласие, но предварительно посоветовавшись с папочкой.

– А когда свадьба, дату уже наметили?

– Думаем, уже после Нового года, где-нибудь в середине января. Родители Валеры Филатова – жениха то есть – тоже не против этой даты.

– Фамилию, надеюсь, Инга менять не будет? Я имею ввиду, на афишах она по-прежнему останется Чарской? Все-таки это уже своего рода бренд, Пугачева вон, к примеру, тоже девичью фамилию для сцены оставила.

– Действительно, это идея.

– И кстати, у вас там во дворе и в подъезде, похоже, уже поклонники и поклонницы начинают собираться, раньше их не замечал. Не докучают?

– Есть такое, я уже думал Ингу на вторую квартиру отселить, там хоть однушка, но все равно приличная. А ту видите, подвернулся вариант с женитьбой, получается, вопрос сам собой снимется. Осталось потерпеть недолго. А вас обязательно пригласим на свадьбу.

– Ну спасибо, обязательно приду поздравить Ингу, такое событие, надеюсь, случается раз в жизни.

И вспомнил себя, свою первую жену из будущего, а затем вторую уже из этой реальности. Кто бы мог подумать! Искал счастье в той жизни, а нашел в этой.

Не успел подложить трубку – звонок из столичного ОСВОДа. Нашли-таки, чтобы вручить мне медаль «За спасение утопающего». Пришлось на следующий день ехать в это самое общество, получать медаль и фотографироваться для газеты «Комсомольская правда». Небольшая статья о моем подвиге вышла под банальным заголовком: «Награда нашла героя».

Тем временем я обработал и привел в божеский вид воспоминания Машерова. Это оказалось не в пример легче, чем сочинять самому, и в то же время, понятно, потруднее, нежели тупо переписывать чужие сочинения с «ридера». Теперь предстояло вручить 135-страничную рукопись самому Петру Мироновичу для наложения дальнейшей резолюции. Надеюсь, бывшему партизану наше совместное творчество придется по душе. Тем более что книга выйдет под авторством Машерова, что ему, на мой взгляд, должно прийтись по душе. Как-никак каждый из нас не лишен хотя бы капли честолюбия.

Набрав по межгороду его помощника Николая Петровича, проинформировал того, что опус под рабочим названием «Народные мстители Полесья» дописан, и я готов при удобном случае представить его главе республики. В ответ услышал, что Петр Миронович планирует посетить столицу СССР в ближайшем будущем, тогда и можно будет договориться о встрече.

Кстати, была идея назвать книгу «Партизанскими тропами», но оказалось, что такой опус под таким названием уже сочинил какой-то Сперанский. Ну что ж, значит, не судьба.

В ожидании приезда Машерова я созвонился с Алферовым по телефону, который тот мне дал при нашей первой встрече. Прервав поток восторженных эпитетов со стороны Жореса Ивановича, предложив подъехать к нему в Ленинград, чтобы в более спокойной обстановке, не торопясь, рассказать о технологиях 21 века. Таким образом я собирался заодно и немного развеяться, проветрить голову после окончания работы над воспоминаниями Петра Машерова. Алферов с радостью воспринял мою идею, и через день я вновь переступал порог ЛЭТИ.

– Сергей Андреевич, как же я рад вас видеть! Разобрал ваш чудо-телефон, не стану углубляться в технические подробности, но принцип работы аппарата мне понятен. Все голову ломал над назначением одной микросхемы, пока не дошло, что это, скорее всего, для обеспечения идентификации абонента. Конечно, продублировать некоторые детали будет практически нереально ввиду того, что их в Советском Союзе не производят, поэтому придется пока делать упор на то, что имеем. Я тут вспомнил про разработку воронежского НИИ связи – радиотелефон «Алтай», работающий в диапазоне 330 МГц. У нас в Ленинграде, кстати, выпускают некоторые комплектующие. Правда, его не поносишь с собой впридачу с тяжеленным аккумулятором, он предназначен для установки в автомобилях, но принцип действия в общем-то схожий с тем, что вы мне рассказали.

– Вот-вот, видите, уже легче. Активнее только внедрять надо, делать реально его мобильным и нести в массы. Представляете, как весь мир нам завидовать будет?!

– Однако тут еще все упирается в наличие самой сотовой, как вы говорите, связи.

– Да, в мое время связь осуществлялась с помощью специальных станций, позволявших осуществлять прием и передачу сигнала. Сигнал может передаваться от станции к станции, моментально доходя таким образом до адресата. То есть вы общаетесь как по обычному телефону, только без проводов. Да еще и имеете возможность писать SMS-сообщения, о них я упоминал в нашу первую встречу. В общем, я не техник, поэтому могу объяснить только приблизительно, но скажу вам, что в 21-м веке сотовый телефон будет практически у каждого жителя Земли. И это не только средство связи, но и настоящий мини-компьютер, на котором можно и играть, в том числе в режиме онлайн, и музыку слушать, и снимать фото с видео…

– Кое-какие возможности я уже попробовал в деле, вот, посмотрите, небольшое видео, снял пустую лабораторию… А вот я сам себя сфотографировал.

– Хм, для первого раза неплохо, – улыбнулся я, глядя на экран телефона, где высветилась физиономия профессора с выпученными глазами. – В будущем такие автопортреты будут называться селфи. Кстати, если у вас все же что-то реально получится – чем черт не шутит – то вы ведь вполне можете оставить за собой авторство. Нет, ну а что, ведь далеко не каждый ваш коллега, даже имея под рукой такой девайс…

– Что, простите?

– Девайс, гаджет – это в будущем так станут обозначать сложные технические устройства. Так вот, даже имея его под рукой, не каждый ваш коллега сможет его воспроизвести. Если вообще кто-то сможет. А вообще, Жорес Иванович, нужно разрабатывать персональные компьютеры. В этом году первый прототип уже создан в Штатах двумя Стивами – Возняком и Джобсом. Называется «Apple».

– Я читал в специализированном издании, что в апреле была проведена первая демонстрация персонального компьютера в Калифорнии.

– Вот-вот, а я вам скажу, что в 90-х компьютер завоюет мир. А в 21 веке жизнь без компьютера и вовсе станет немыслима. А отсюда вывод: требуется создание интернета.

– Вы имеете в виду сеть ARPANET? Значит, в будущем она будет называться интернет, тот же NET, только международный. Но я скажу, что опять же американцы нас опередили, хотя и в СССР велись подобные разработки. Однако их посчитали бесперспективными, и напрасно. Уже сейчас сеть используется для передачи электронных писем, а я еще в прошлом году в журнале «Наука и жизнь» писал, что у электронной сети передачи данных большое будущее. В итоге мое мнение оказалось гласом вопиющего в пустыне. Мол, стране нужны станки, а не ваши фантастические домыслы.

– Я так понял, вы зарядились энтузиазмом, готовы хоть сегодня приступить к разработке, но к вашему мнению должны прислушаться наверху и выдать карт-бланш?

– Именно так! Если Петр Миронович в этом деле так заинтересован, то уже только его помощь в рамках одной республики может позволить запустить этот процесс.

– Было бы неплохо! И, между прочим, через пару месяцев я смогу вам предоставить для исследований еще один девайс из будущего. Пока он мне нужен для работы, но где-то после Нового года я смогу вам его подвезти.

– А что за… девайс, если не секрет?

– Да нет, какой там секрет! Электронная книга. Пока могу в двух словах рассказать о принципе ее работы, там, мне кажется, все еще легче, чем в телефоне, и в то же время это своего рода мини-компьютер.

– Ну-ка, ну-ка, давайте рассказывайте, я уже заинтригован…

Заодно рассказал Алферову о других достижениях науки и техники 21 века. Впрочем, не будучи специалистом, описал все эти видеомагнитофоны, LCD-телевизоры, адронные коллайдеры и прочую хрень простыми словами, но даже этого Жоресу Ивановичу хватило, чтобы уловить суть. Он тут же все конспектировал в пухлый блокнотик неразборчивым почерком. Ни один шпион не поймет, что он там нацарапал, даже если блокнотик удастся выкрасть.

По возвращении из Питера завернул на станцию техобслуживания, проверить все эти болты-гайки, уровни масла и остальную ерунду, заодно решив отмыть машину от осенней грязи. СТО находилась при представительстве Узбекистана в Москве, там сразу сообразили, кто я и что, стоило напомнить имя Ильхама Каримовича, и потому за услуги не взяли ни копейки. Мелочь – а приятно! Опять же, понравилось, что бензин стоил всего ничего – 8 копеек за литр, так что поездка на берега Невы и обратно обошлась всего в 20 рублей! Правда, с остановкой в придорожном кафе и сувенирами для жены сумма выросла, но и амортизацию никто не отменял, но все равно 20 рублей стали для меня своего рода небольшим шоком. Сколько уже живу в «застойное» время, а оно все еще меня периодически удивляет.

3 ноября в программе «Время» как бы мимоходом упомянули, что накануне в США Президентом избран Джимми Картер. Вспомнил, что эту дату я также упоминал в своей рукописи о будущем, которая сейчас хранится у Машерова. Вот вам и очередное доказательство того, что я ничего не придумал. Хотя при желании методом тыка и можно было предугадать президентство Картера, но учитывая все предыдущие совпадения, да и наличие гаджетов из будущего, правдивость моей истории не должна подвергнуться сомнениям. Это я уже задним числом подумал, как бы между прочим, по большому счету за свою версию появление в этом времени я не волновался.

А буквально спустя пару дней на даче раздался звонок. Николай Петрович сообщил, что в ближайший четверг Машеров будет в Москве, и ждет со мной встречи вечером этого же дня в аэропорту «Домодедово» в 18 часов вечера, как раз перед отлетом Петра Мироновича на Родину. Едва не облажался, забыв глянуть на показания датчика уровня топлива. В итоге, не проехав и десяти километров, «Волга» заглохла. Естественно, поблизости заправок не наблюдалось, это вам не 21-й век, где АЗС «Лукойла», «Роснефти» и прочих нефтедобывающих и нефтеперерабатывающих гигантов торчали на каждом углу. И такси, как назло, не было видно. Так и пришлось воспользоваться услугами лучшего в мире московского метрополитена. К счастью, успел, хоть и впритык, вручил Машерову рукопись, наказав себе на будущее следить за наполненностью бензобака.

Аккурат после празднования очередной годовщины революции вызвали в правление Союза композиторов, подписать бумажку, что я являюсь отцом малолетнего ребенка, якобы этот документ давал какие-то льготы. Уже выходя из секретариата, нос к носу столкнулся… с Градским. Александр Борисович выглядел практически точно так же, каким я его видел в своем сне прошлым летом в кулуарах ВААП. Мы кивнули друг другу, не иначе, он меня все же где-то видел и запомнил мою физиономию. Обернувшись музыканту вслед, я подумал, что ведь могу кое-что ему предложить. Конечно, не тот приснившийся мне гимн комсомольцев на музыку «Queen», а, например, песню Кипелова «Я свободен». В принципе, голоса у Градского и Кипелова по тональности схожи, да и, помнится мне, на склоне лет Александр Борисович даже спел эту композицию в какой-то телепередаче.

– Александр!

Градский обернулся, поправив свои огромные очки, немного удивленно приподняв брови.

– Да, я вас слушаю.

– Разрешите представиться, Сергей Губернский.

– А-а, тот самый, который «Марсианина» написал?

– Ну в данный момент я к вам обращаюсь все же как автор песен. Хочу предложить вам исполнить одну композицию.

Естественно, Градский заинтересовался. А поскольку в руках он держал кофр с гитарой, то мы, найдя тихий уголок, решили там и устроить небольшой джем-сейшн. В том смысле, что я получил инструмент и по памяти восстановил аккорды песни «Я свободен», после чего напел вполголоса под свой же аккомпанемент. Градскому понравилось, он попросил тут же на листочке переписать текст с аккордами, мы обменялись телефонами и расстались, довольные друг другом. Вот так, походя, сплавил хит Кипелова, глядишь, Валерий Саныч еще что-нибудь стоящее напишет. А то ведь если будущее поменяется, вполне может случиться, что и не дойдет дело до создания этой классной вещи.

А еще спустя несколько дней мне позвонил лично Петр Миронович. Общался со мной по поводу книги «Народные мстители Полесья». К моей радости, особых замечаний не было, Машеров лишь кое-что немного поправил. Например, заголовок, поскольку воевал он не совсем в Полесье, а километров на 300 в сторону. Оставил просто «Народные мстители».

В целом неплохо, похвалил я сам себя, постепенно расту как писатель. С иллюстрациями Машеров пообещал сам решить вопрос, отобрать фотографии из личного архива. После чего сказал, что отправит книгу в республиканское издательство.

– А вы, естественно, получите за свою работу соответствующий гонорар. Золотых гор не обещаю, но гонорар будет достойный, – заверил Петр Миронович.

Распинаться, что я работаю не за деньги, а за идею, было бы глупо, поэтому просто поблагодарил белорусского лидера банальным «спасибо».

* * *

Петр Миронович опустил трубку, потер воспаленные глаза и автоматически потянулся к пачке сигарет. Так же механически прикурил, глядя на отражавшийся в стекле стоявшего напротив шкафа портрет Брежнева. Тот как раз висел над его головой. Подумалось, что когда-нибудь на этом месте вместо немощного Леонида Ильича появится изображение другого генсека. И кто это будет, зависит во многом теперь и от него, первого секретаря ЦК КП Белоруссии.

Давненько ему не приходилось работать в таком режиме. Постоянные перелеты, встречи, переговоры, прощупывания собеседников, и все это приходилось проделывать под видом рабочих аудиенций, чтобы никто ничего не заподозрил. И только оставшись с потенциальным соратником наедине, Петр Миронович переходил к делу. Причем иногда одной встречей дело не ограничивалось.

Вспомнилось, как во время встречи тет-а-тет с Щербицким украинский лидер, выслушав историю о попавшем в прошлое учителе истории, долго не хотел верить услышанному.

– Петр, сознайся, ты меня разыгрываешь, – грозил пальцем Владимир Васильевич. – Ну не может такого быть!

– Я сам не верил, Володя, но у этого человека нашлись весомые доказательства. Вещественные доказательства. В наше время таких приборов, которые он мне показывал, сделать просто не могут. Плюс российские паспорт и деньги. А пока возьми вот эти две папки, ознакомься. Надеюсь, за неделю осилишь?

– Постараюсь. А что в них?

– Две рукописи, обе принадлежат перу, скажем так, того самого Губернского. Уверяю, тебе будет очень интересно это читать. И постарайся, чтобы никто эти папки у тебя не видел.

Оставалась последняя встреча, с последним кандидатом на вступление в «Орден заговорщиков», как с усмешкой про себя окрестил подбиравшуюся компанию Машеров. Завтра вылет в Москву. А сегодняшний вечер он посвятит своим близким, вместе с внучками Леной и Катей будет отбирать фотографии из семейного альбома для книги воспоминаний.

Глава 13

Александр Градский позвонил, когда я уже и забыл, что отдал ему песню. Пригласил на студию прослушать, как будет звучать вещь в его исполнении с аранжировкой и в сопровождении полноценного ансамбля. Получилось очень даже недурственно, рок-баллада по мощи практически не уступала оригиналу в исполнении Кипелова.

– Разрешишь петь на концертах? – не без доли тревоги спросил Градский.

– Да не вопрос! Вы с этой песней созданы друг для друга.

– Тогда давай оформим кое-какие бумажки, чтобы уж все было по закону.

В один из предновогодних дней позвонил Николай Петрович. Передал просьбу Машерова на следующий день к 18 часам ждать его у Большого театра.

– И кстати, чуть не забыл, – добавил он. – Петр Миронович попросил вас захватить какой-то «ридер», якобы вы знаете, что это такое, плюс паспорт и деньги, сказал, что и тут вы в курсе, о чем идет речь.

Хм, интересно, зачем все это понадобилось Машерову? Разве что еще кому-то хочет показать, других объяснений я не находил. Да и зачем я ему вообще понадобился?

В назначенное время с оставшимися вещдоками в неизменной сумке через плечо, которую недавно уже пришлось «ремонтировать» – пришивать оторвавшийся ремень – я топтался перед входом в Большой театр. В этом году храм Мельпомены отмечал 200-летие, если верить полотнищу над входом. Сегодня здесь давали балет «Лебединое озеро», что живо напомнило о традиции провожать «вождей» под звуки музыки Чайковского. Кстати, судя по афише, главную партию исполняет прима-балерина Майя Плисецкая. Никогда не был поклонником балета, но на легендарную балерину в расцвете лет посмотрел бы.

Вскоре оказалось, что мое желание будет исполнено. Сначала ко мне подошел помощник Машерова, поздоровался и предложил следовать за ним. Мы миновали служебный вход, затем поднялись в приемную директора, где я смог раздеться, после чего был препровожден в зрительный зал. Вернее, в ложу слева от сцены, где чуть позже появился и сам Петр Миронович.

– Здравствуйте, Сергей Андреевич. Удивлены, что я вас пригласил на балет?

– Есть немного. Думаю, все же я вам понадобился не для того, чтобы обсуждать мастерство Плисецкой.

– Вы правы, потому что после балета у нас состоится встреча, так сказать, в узком кругу.

Все три часа, пока на сцене выплясывали балерины и танцоры – кстати, как я узнал из программки, партии Зигфрида и Ротбарта соответственно исполняли Александр Богатырев и Борис Ефимов – я размышлял, что за «узкий круг» имел ввиду Машеров. Единственной более-менее правдоподобной догадкой была мысль, что Петр Миронович нашел-таки соратников и хочет меня им представить.

Как в воду глядел, сразу после спектакля мы прошли в просторный кабинет главного балетмейстера Большого театра Юрия Григоровича, если верить табличке на двери, минуя приемную. Кстати, теперь вместо секретарши за ее столом сидел какой-то худой мужчина лет пятидесяти с небольшим, который при нашем появлении услужливо открыл дверь, ведущую в кабинет. Машеров его поблагодарил, заметив при этом, что от спектакля получил настоящее удовольствие. Николая Петровича поблизости почему-то не наблюдалось, не иначе, был отослан за ненадобностью.

В кабинете хореографа вокруг большого полированного стола сидели несколько мужчин разного возраста, но не младше лет сорока пяти-пятидесяти. Некоторые были в военной форме, с орденскими планками. Алферова я узнал сразу, и лица остальных показались мне знакомыми.

– Здравствуйте, товарищи! – приветствовал меня Петр Миронович. – Вот, знакомьтесь, тот самый Губернский, о котором я вам рассказывал.

Мне пришлось пожать несколько протянутых рук, и выдержать настоящий артобстрел испытующих и заинтересованных взглядов, после чего я опустился в любезно подвинутое кресло.

– Извините, немного опоздал, задержался на совещании у Дмитрия Федоровича Устинова.

В дверь протиснулся худощавый человек в военном мундире с орденскими планками, с проседью в волосах. Как выяснилось позже, это был начальник Главного управления пограничных войск КГБ СССР Вадим Александрович Матросов. Остальными оказались первый секретарь Ленинградского обкома партии Григорий Васильевич Романов, первый секретарь компартии Украины Владимир Васильевич Щербицкий, начальник ГРУ генерал Петр Иванович Ивашутин, возглавлявший когда-то внешнюю разведку, легенда НКВД Павел Анатольевич Судоплатов – тот самый, который лихо провернул операцию с устранением Троцкого в далекой Мексике… Оказался среди приглашенных и член Политбюро, секретарь ЦК КПСС Федор Давыдович Кулаков. Кстати, как мне подсказала услужливая память, Кулаков пять лет руководил пензенским облисполкомом, в честь него была названа одна из улиц города.

– Ничего себе «Совет в Филях», – не сдержавшись, высказался я.

– Теперь уже в Большом, – без тени улыбки ответил Машеров. – Мы тут все собрались как бы инкогнито, не посвящая посторонних в свои планы. В общем, обе ваши рукописи, Сергей Андреевич, я дал прочитать собравшимся тут товарищам, после чего почти у всех возникло непреодолимое желание посмотреть на вас вживую. Честно говоря, я придерживался другой точки зрения, считал, что незачем вам знать, кто из занимающих высокие посты в курсе ваших приключений и с кем мне предстоит работать по решению вопросов, указанных в ваших опусах.

– Логично, – пробормотал я. – Сами же говорили: меньше знаешь – крепче спишь.

– А как там Пенза? – поинтересовался вдруг Кулаков. – Я же в 55-м оттуда уехал, как город, растет? И каким он будет в 21 веке?

– Город-то растет, появились огромные спальные районы Арбеково и Терновка в разных концах Пензы, хотя их и называют микрорайонами. Но через 40 лет вы город просто не узнали бы. У меня есть кое-какие фото на фоне новых филармонии и киноконцертного зала, построенных к 350-летию Пензы, но их лучше смотреть на телефоне, там хоть в цвете, а вот на этой электронной книге фотографии будут черно-белыми.

– Телефон я разобрал на запчасти, – немного виновато встрял Алферов. – Но, уверяю вас, товарищи, это действительно продукт 21 века, там даже на платах стоит год изготовления 2011-й. Правда, марка хоть и финская, а комплектующие с китайскими иероглифами.

– Что еще раз доказывает – китайская экономика переживет серьезный подъем, – констатировал Машеров. – Но проблемы политики и экономики мы будем решать в другой раз, а сейчас, может быть, у кого-то будут еще вопросы к товарищу Губернскому?

Несколько секунд взаимного молчания и переглядывания нарушил Судоплатов. Ветеран НКВД, неизвестно как оказавшийся в числе собравшихся, спросил, будет ли он когда-нибудь реабилитирован.

– Точно не помню, но вас реабилитируют где-то в 90-х годах. Причем многие будут сожалеть, что нет в России своего Судоплатова…. Да и Сталина, если уж на то пошло.

– Похоже, Ельцин довел страну до ручки? Как вспомню кусок вашей рукописи, посвященный Беловежской пуще, где рассказывалось о разделе Советского Союза…

– Вы правы, Федор Давыдович, под видом приватизации разворовали все, что только можно. Криминальные разборки, передел рынка, огромная смертность и мизерная рождаемость, нация шла к вымиранию. Хорошо, что уже будучи немощным, спившимся алкоголиком Ельцин вовремя передал бразды правления Путину. Тот как бывший чекист и контрразведчик более-менее навел порядок, хотя вычищать за прежним боссом ему пришлось, как мифическому Гераклу авгиевы конюшни. Впрочем, все это вы могли прочитать в моей рукописи. Я только не упомянул в ней, что и мой отец стал жертвой таких разборок, хотя никакого отношения к криминалу не имел, а его просто подставил партнер.

– А у вас, Сергей Андреевич, не возникало ощущения, что Горбачев непреднамеренно подвел страну к такому состоянию, что за его спиной процессом руководили другие люди?

– Вполне может быть. Я же не был вхож во властные структуры, да и возрастом тогда еще не вышел, так что могу ориентироваться только на воспоминания и рассуждения других людей. Большинство сходилось во мнении, что Горбачев вроде бы хотел как лучше, а получилось, как всегда. И что благими намерениями оказалась вымощена дорога в ад. Нагорный Карабах, Сумгаит, бегство русскоязычного населения из южных и прибалтийских республик… Все это описано в моей рукописи. И надо бы не забыть еще парочку идеологов Перестройки – Александра Яковлева, который сейчас возглавляет советское посольство в Канаде, и Эдуарда Шеварднадзе. Первый был одержим идеей развала СССР. А второй при Горбачеве займет пост министра иностранных дел, в 90-м подарит американцам часть Берингова моря. А во время войны в Афганистане, которую, надеюсь, все же удастся избежать, «сливал» секретную информацию своим западным друзьям.

– Вот же подонки, – сквозь зубы процедил Судоплатов. – Попались бы они мне в свое время…

– Хотя существует мнение – в будущем, естественно – что пятнадцать лет правления Горбачева и особенно Ельцина стали как бы той встряской, которая требовалась одряхлевшей стране. Своего рода очистительный огонь. Правда, эти «историки» забывают упомянуть, что в этом огне сгорели миллионы людей. Ну тут уж, как говорится, лес рубят – щепки летят.

Увидел, как заиграли желваки на лицах собравшихся, разве что Щербицкий выглядел так же невозмутимо, и понял, что мое выступление достигло цели.

Еще минут тридцать мне пришлось отвечать на разного рода вопросы. Например, Ивашутин поинтересовался, что еще мне известно о потенциальных предателях. Пришлось лезть в свой «ридер», искать тот самый материал с именами и фамилиями. Заодно присутствующие поинтересовались моей электронной книгой, подержали в руках российские деньги и паспорт, вызвавшие бурное обсуждение. Машеров насилу всех угомонил, напомнив, что время уже одиннадцатый час, а им еще нужно обсудить кое-какие вопросы без моего участия. Да и не хотелось бы привлекать излишнее внимание ночными посиделками. И так уже Григорович – спасибо что преданный нам человек – второй час вынужден подменять собственную секретаршу, сидит в запертой приемной. И вообще у всех завтра дела, а Машерову через два с половиной часа лететь в Минск.

– Федор Давыдович, – позвал я Кулакова. – Можно вас буквально на минутку?

– Да, конечно.

– Только давайте отойдем в сторонку, это конфиденциальная информация.

Кулаков пожал плечами, извиняюще глядя на соратников, и уединился со мной в соседнем кабинете. Тот был меньше по размеру, примыкая к основному, и как я догадался, служил своего рода местом отдыха знаменитого балетмейстера. Даже холодильник имелся, не считая небольшого импортного телевизора.

– Федор Давыдович, я не знал, что сегодня вас увижу, но вот по случаю хочу предупредить… Правда, то, что я скажу, вам может сильно не понравиться. Хотя чему уж тут нравиться… В общем, в рукописи я не написал, когда вас не станет, честно говоря, как-то вылетело из головы. Короче говоря, согласно прежнему течению истории вы умрете в 1978 году от сердечной недостаточности.

Кулаков немного побледнел, но на его лице не дрогнул ни один мускул.

– Но, признаться, у многих, кто вас близко знал и видел в тот день, этот диагноз вызвал серьезные сомнения, учитывая, что на сердце вы вроде бы никогда не жаловались. Есть подозрения на то, что вас просто устранили, как потенциального преемника Брежнева. Так что, наверное, вам и врачам стоит показываться почаще, и телохранителя что ли завести… Хотя с врачами тоже не так все просто, могут подослать и «своего», который вам что-нибудь подсыплет или вколет. В общем, мое дело предупредить, надеюсь, мои информация принесет пользу.

– Хм, спасибо, что просветили. Учту.

Между тем собравшиеся обсуждали уже что-то свое. Увидев, что мы вернулись, Машеров сказал:

– Я что еще хотел добавить, Сергей Андреевич… Все, что вы здесь видели и слышали, здесь же должно и остаться, в этих стенах. Некоторые товарищи из здесь собравшихся предлагали вас даже изолировать или приставить охрану, так сказать, во избежание, но я настоял, чтобы вы вели прежнюю жизнь, писали книги и сочиняли песни…

– Только книжки с песнями, получается, как бы краденые, – не сдержал ухмылки Щербицкий.

Захотелось ответить что-нибудь резкое, но меня опередил Машеров:

– Владимир Васильевич, мы же с тобой уже обсуждали этот вопрос.

– Извини, Петр Миронович, не сдержался.

– Так вот, отправляйтесь домой, делайте вид, словно бы ничего не случилось. Но учтите, что в любой момент можете понадобиться. И кстати, помните, вы проходили медобследование в Минске? Так вот, поздравляю, результаты анализов у вас как у 20-летнего.

– Ого, неплохо, а ведь я и чувствую себя таким же. Глядишь, благодаря провалу во времени обрел бессмертие.

– Кто же знает, может быть и так. Только ведь и вечно жить тоже надоедает.

– Не знаю, не пробовал. Но лет через пятьсот, наверное, смогу уже сделать для себя какие-то выводы… А что, если попробовать сделать из моей крови сыворотку бессмертия?

– Образцы вашей крови сейчас все еще находятся в исследовательской лаборатории республиканского института, – сказал Машеров. – Когда я узнал о столь неординарных особенностях вашего организма, то поинтересовался, можно ли сделать как раз что-нибудь вроде сыворотки. Заведующий лабораторий, он у нас заслуженный профессор всего и вся, пообещал приложить все учили. Они там уже вроде бы начали ставить на мышах какие-то опыты.

– Ну и хорошо, если еще кровь понадобится – сразу говорите, не стесняйтесь.

– У меня к вам еще одна небольшая просьба, – привлек внимание Ивашутин. – Не могли бы вы, Сергей Андреевич, с нашими людьми снова слазить в тот самый пензенский подвальчик? Специалисты не будут знать подробности вашего дела, просто возьмут пробы грунта, кладку осмотрят, в общем, проведут комплекс необходимых работ. Может быть, и удастся что-то выяснить.

– Действительно, надо было с этого и начинать, – поддержал Кулаков.

А что, здравая мысль, подумал я, почему бы и не скататься еще раз в Пензу? Вдруг и в самом деле что-то обнаружится? О своем согласии я тут же проинформировал собравшихся.

– Отлично, доставку группы в Пензу и обратно даже удобнее будет организовать на самолете.

– Чартерным рейсом? – брякнул я.

– Каким? Нет, у нас до такого еще не дошло. Обычным, под видом гражданских. Когда я у вас найдется свободный денек?

– Да когда вам будет удобно – так и слетаем. У меня свободный график.

Покинув театр, я сел в «Волгу» и, прежде чем повернуть ключ зажигания, задумался. Похоже, Машеров уже более-менее определился с «ближним кругом», и это настраивало на оптимистичный лад. Тем более что уровень собравшихся был близок к высшему, а возраст – разве что за исключением зачем-то приглашенного на встречу Судоплатова – позволял надеяться, что у этих ребят все впереди. Посмотрим, как оно будет дальше, но в любом случае хочется верить в лучшее.

На следующее утро я обнаружил в почтовом ящике сложенную пополам открытку с изображением двух сердечек, причем с надписью на латинице «Invito a nozze». Раскрыв открытку, понял, что это приглашение на свадьбу от Инги Чарской и Валерия Филатова:

«Уважаемые Сергей Андреевич и Валентина Александровна! Разрешите пригласить Вас на самый главный праздник в нашей жизни – на нашу свадьбу. Соединение любящих сердец и объединение наших судеб произойдет 15 января 1977 года…».

Читавшая вместе со мной Валя охнула:

– Сережа, мы должны идти.

– Ну это само собой, отказом мы просто обидим Анатолия Авдеевича и его дочь. Только ведь нужно подумать, что дарить.

– Действительно, ведь у них, скорее всего, и так все есть. А может, деньгами отдадим?

– Думаешь, нормально будет выглядеть?

– А почему нет? Наверняка не мы одни такие будем, кто деньгами отдарится. Машину с квартирой в качестве подарка мы все равно не осилим…

– А вот половину машины в денежном эквиваленте вполне можем себе позволить. Особенно после того, как я получил гонорар от американского издательства.

– Это сколько – половина машины? Ты вообще какую машину имел ввиду?

– Думаю, все же «Жигули». Если тысячи три подарим, не будет жлобами выглядеть?

Валентина закусила нижнюю губу, похоже, три тысячи она все еще считала очень серьезной суммой, и вот просто так с ней расставаться не хотелось.

– Валюш, деньги немалые, но и Чарский для нас сколько сделал, сама вспомни. Да и в будущем еще не раз пригодится, я более чем уверен.

– Ну и давай три тысячи подарим, бог с ними. Что мы, еще не заработаем? Вернее, ты, ведь ты же у нас в семье главные добытчик!

– А ты – хранительница очага, мать моего ребенка, и я люблю тебя больше всего на свете. Ты Даньку уложила? Тогда пойдем, я покажу тебе кое-какие приемы Камасутры.

– Сережка!

– Я уже почти сорок лет Сережка, хочется уже испытать в сексе новые ощущения. Пойдем, я покажу тебе точку G.

– Чего?!

– Так, ладно, идем наверх, тебе понравится. Или тебя на руках отнести?

– А поднимешь?

– Обижаешь!

Я подхватил любимую супругу и по поскрипывающей лестнице, всячески демонстрируя, что своя ноша не тянет, мы поднялись в спальню, где занялись поиском этой самой точки G.

Через четыре дня рано утром я уже летел в Пензу в сопровождении группы Ивашутина. И тем же вечером мы вылетели с моей малой Родины обратно в столицу. Не знаю уж, что там интересного нашли эксперты, но я в глубине души, спустившись в подвал, даже боялся, что процесс обратного перемещения во времени может сработать. Слишком много уже меня связывало с этой эпохой.

18 декабря я отправился на запись финала музыкального конкурса «Песня-76». В этот вечер должна была прозвучать одна из моих композиции. Под 8-м номером в списке выступающих шла Инга Чарская с композицией «Айсберг». Меня вместе с другими композиторами и поэтами-песенниками усадили в первый ряд. Из этой братии я узнал только Александру Пахмутову и Владимира Шаинского. Оба мелкие, метра по полтора, а Шаинский еще и постоянно улыбался своим широким ртом, демонстрируя редкие и неровные зубы. Но при этом излучал позитив и вызывал неподдельную симпатию.

Анатолий Авдеевич скромно занял место где-то в середине зала. Перед началом шоу мы с ним немного пообщались в фойе, сойдясь во мнении, что выход Инги в финал – наша общая очередная победа, и выразив надежду, что наше дальнейшее сотрудничество будет не менее плодотворным.

– Сегодня среди зрителей ожидаются Чурбанов с Галиной Брежневой, – поделился новостью Чарский.

– Это который заместитель Щелокова?

– Нет-нет, он занимает пост начальника Политического управления внутренних войск МВД СССР. А что, есть информация, что Юрий Михайлович станет замом министра?

Хм, почему-то в моем подсознании отложилось, будто Чурбанов чуть ли не всю сознательную жизнь проходил в замах у Щелокова. Наверное, потому что связи с его именем невольно вспоминалось антикоррупционное расследование в отношении министра, инициированное Андроповым, а затем и «хлопковое дело» против самого Чурбанова, уже в бытность генсеком Горбачева.

– Ну, ходят слухи, – неопределенно ответил я.

– Я не удивлюсь, все-таки быть зятем Леонида Ильича и не занимать высокий пост.., – подмигнул мне Чарский.

Чету Чурбанов-Брежнева я разглядел в ложе для почетных гостей. Перед началом концерта оба о чем-то весело переговаривались, видимо, находились в приподнятом настроении. При этом Юрий Михайлович пришел в гражданском, и даже с моего места было видно, как Галина Леонидовна сверкала своими бриллиантами.

Вели «Песню-76» Александр Масляков и Светлана Жильцова. В этот вечер зал несколько раз заходился в овациях. Сначала публика живо отреагировала на выступление моей подопечной, одетой в длинное платье с открытыми плечами, затем на «Вологду» в исполнении «Песняров», а после на песню «Две зимы», спетую Юрием Богатиковым.

Авторы композиций получили почетные дипломы, ну и мне тоже выпала такая честь.

А после окончания концерта артистов и композиторов с поэтами попросили не расходиться. Оказалось, для нас в одном из залов устроен небольшой банкет. Я все же хотел срулить, заявив, что мечтаю как можно быстрее оказаться дома, с женой и сыном, но был мягко остановлен администратором:

– Сергей Андреевич, на банкете будут присутствовать Галина Леонидовна с супругом. Возможно, у них появятся к вам какие-то вопросы, и получится нехорошо, если вы проигнорируете эту встречу.

Сказано все это было без нажима, но таким тоном, что я решил лишний раз не связываться, а принять приглашение. Ладно, покручусь минут пятнадцать-полчаса, да и свалю под шумок.

Банкет явно не подходил под звание «небольшой». Правда, сидячих мест не было, собравшимся предлагался «шведский стол», но посмотреть тут было на что. Да и вкусить соответственно. Последний раз я перекусывал ближе к обеду, да и то влегкую, чтобы не тащиться на важное мероприятие с полным животом. А вот теперь почувствовал, как был голоден, и с жадностью набросился на еду, стараясь, впрочем, соблюдать какую-то видимость приличия.

Инга держалась от меня неподалеку, скромно отщипывая от кисти крупные виноградины. Папу на банкет не пустили, и она чувствовала себя немного скованно в этой компании. Немного насытившись бутербродами с икрой, балыком и ветчиной, стал прислушиваться к разговорам окружающих. Александра Пахмутова, рядом с которой скромно стоял, как я понял, ее супруг Николай Добронравов, кому-то внушала, что песня должна нести прежде всего идеологический подтекст. В свою очередь, оппонент возражал, мол, песня – проявление человеческих чувств, а не программа партии. Не потому ли большинство песен посвящены любви?

– А я согласна с товарищем, – послышался сбоку чей-то голос. – Людям ближе песни, где поется о любви друг к другу, а не к партии.

Голос принадлежал Галине Леонидовне, за спиной которой переминался с ноги на ногу Чурбанов. Возражать Брежневой никто из присутствующих не посмел, и та с торжествующей улыбкой повернулась к мужу:

– Вот видишь, Юра, товарищи поэты и композиторы со мной полностью согласны. Любовь правит миром!

– Это точно, – кивнул Юрий Михайлович, косясь на стоявшую неподалеку Ингу.

По сравнению с Галиной Леонидовной, даже несмотря на все бриллианты супруги, Чарская за счет молодости и красоты выглядела просто потрясающе. Да еще и этакой скромницей прикинулась, хотя, может быть, и была такой на самом деле. Во всяком случае, я не помнил за ней никаких эскапад, хотя могла бы уже и зазвездиться. В этом плане папа мог дочерью гордиться.

– А вы Сергей Губернский? – это уже Брежнева обратила свое внимание на мою скромную персону. – Очень приятно познакомиться.

– Очень приятно, – присоединился ее муж, и мы обменялись рукопожатиями.

– Вам на вид еще и сорока нет, я угадала? А уже столько интересных, хороших песен. Как у вас так получается?

– Муза, – пожал плечами я, все так же скромно улыбаясь.

– И кто же ваша муза?

– Ну, наверное, моя супруга.

– Она здесь? Нет? А почему не пришла?

Пришлось объяснять, что сегодня я был приглашен один, как автор и музыки, и слов к песням-номинатнам.

– А жаль, хотелось бы воочию увидеть вашу музу, – немного расстроенно вздохнула Галина Леонидовна.

– Так еще не вечер, возможно, не последний раз встречаемся, – снова улыбнулся я.

– Ловлю вас на слове, – шутливо погрозила она мне пальчиком, увенчанным золотым кольцом с крупным бриллиантом и раскланялась.

– Если что – звоните, не стесняйтесь, – успел шепнуть мне Чурбанов и, прежде чем исчезнуть следом за дочерью генсека, протянул мне кусочек серого картона с номером своего телефона.

Хм, с чего бы это? Стоял, помалкивал, а тут вдруг телефоном поделился… Ну значит, чем-то я ему приглянулся. А может быть, Инга приглянулась, не отходившая от меня ни на шаг, и всячески демонстрировавшая, что она здесь со мной? Нужно будет предупредить Чарского-старшего, как бы Чурбанов не решил обзавестись молоденькой любовницей. Узнает Галина Леонидовна – и мужу, и любовнице не поздоровится. Как минимум Инге будет закрыта дорога на эстраду.

Глава 14

В самый канун Нового, 1977 года, позвонил Тарковский, о существовании которого в круговерти новых событий я начал уже подзабывать. Оказалось, наше киношное руководство собралось ни много ни мало выставить фильм «Марсианин» на премию «Оскар» в номинации «Лучший фильм на иностранном языке». Почему-то я только сейчас узнал, что картина была закуплена не только странами соцлагеря, но и еще десятком других государств, включая США, где за два месяца проката сделала рекордные для иностранного фильма сборы, немного отстав от «Рокки», но опередив «Кинг-Конг» и «Вся президентская рать».

Однако Андрей Арсеньевич был настроен весьма скептически, ведь советский фильм «Дерсу Узала», хотя и с японским режиссером, в прошлом году уже получил «Оскар», а два раза подряд приз одной стране вряд ли вручат. Хотя прецеденты были, не так давно дважды подряд статуэтку отхватывали французы, а перед ними – итальянцы. Но учитывая отношение к СССР на фоне «холодной войны», на второй «Оскар» подряд можно особо не замахиваться.

– А когда все это дело ожидается? – поинтересовался я, чувствуя невольное волнение.

– Номинанты станут известны в первой половине января, а сама церемония пройдет 28 марта в Лос-Анджелесе.

– А что, в Голливуд вместе с лентой и нас отправят, или такое не принято?

– Чего не знаю – того не знаю. Пока еще наших актеров и режиссеров не отправляли, разве что сам Куросава на прошлую церемонию один съездил, а наши актеры, по-моему, до сих пор не знают, что фильм «Оскара» отхватил. Но если будем номинированы, то я постараюсь все же пробить поездку. Хватит отсиживаться за «железным занавесом».

Эх, если бы можно было задействовать связи Чарского… Но тут, понятно, даже он бессилен, так что вся надежда была на Тарковского, который вроде бы слывет любимчиком у того самого киношного руководства страны.

Этот Новый год мы встречали в практически узком семейном кругу: я, Валя, Ленка со своим ухажером и Данила. Впрочем, Данька к моменту поднятия бокалов с шампанским уже видел седьмой сон, а мы улеглись уже после того, как закончился «Голубой огонек». Причем Витьку постелили на раскладушке, мал еще с Ленкой спать в одной постели. Ну это мы так считали, хотя и подозревали, что они уже все-таки успели распробовать друг друга.

Первые дни после Нового года я выходил из дома только погулять с Данькой и в магазин за хлебом. Подъедали «Оливье», «Салат под шубой» и прочие оставшиеся с новогоднего стола «деликатесы». Чтобы совсем не рехнуться от безделья перед телевизором, по несколько часов в день стучал по клавишам «Ятрани», перепечатывая «Алмазную колесницу». Да и «ридер» я обещал Алферову для исследований, поэтому нужно было побыстрее перепечатать с него книгу. Закончил 10 января, и тут же потащил «Алмазную колесницу» в издательство «Молодая гвардия», посчитав, что для «Юности» объем все же будет великоват. Понятно, что публикация книги, ежели такая случится, затянется подольше, чем это случилось бы в журнале. А с другой стороны, пока в «Юности» выйдет последняя часть книги «Смерть Ахиллеса», может, как раз подойдет и время печати в «Молодой гвардии».

11-го января стало известно, что «Марсианина», как и обещал Тарковский, номинируют от нашей страны на кинопремию. Нашими конкурентами должны были стать фильмы из Италии, Польши, ГДР и Кот-Д'Ивуар, который в то время у нас назывался Берег Слоновой Кости. Причем лента под флагом африканской республики снята французским режиссером с французскими же актерами.

– Надеюсь, что кого-то от съемочной группы все же пошлют на премию, – сказал режиссер таким тоном, что сразу стало понятно; если он и будет биться, то только за свою кандидатуру. Обидно, в прошлой жизни мне лишь дважды удалось побывать за границей. В детстве с семьей летали загорать в Варну, а после свадьбы на собранные от гостей деньги мы с женой отправились в Египет. Америка же так и оставалась недостижимой мечтой и, похоже, таковой и останется. По крайне мере на ближайшие годы.

Тем временем подошла дата свадьбы Инги Чарской. Помимо трех тысяч я с барского плеча решил подарить новобрачной еще и песню. Рок не катил, и после долгих мучений я решил пойти проверенным путем. На свою свадьбу в прошлой жизни мы с моей невестой специально разучили композицию «Две звезды», которую исполнили в ресторане под аккомпанемент местных музыкантов. Почему бы не повторить номер, только теперь уже с другими участниками?

Вале я сказал, что стихи в этой песне запишу под ее авторством. И не нужно вставать в позу, любимая, это же подарок от семьи Губернских, от нас с тобой, в конце концов. Затем примерно за неделю до бракосочетания созвонился с Чарским, попросил передать трубочку Инге, и по секрету сообщил о своей задумке. Та была двумя руками «за». Ее жениха Валеру, само собой, также поставили в известность, после чего поехали в ресторан гостиницы «Метрополь», снятый на субботу, 15 января, родителями жениха для гулянки. Здесь без вопросов удалось договориться с музыкантами, которым предстояло обслуживать торжество весь вечер.

К счастью, жениху медведь на ухо в детстве не наступал, правда, и голосовые данные у него оказались на средненьком уровне. Тем не менее, за пару часов репетиционного процесса удалось создать вполне приличный дуэт.

– Ничего так, достойно, – похвалил я и Ингу с Валерой, и воодушевленных гонораром музыкантов. – На всякий случай все же еще раз порепетируйте перед свадьбой, чтобы по-настоящему удивить гостей. Надеюсь, Инга, ты папу не поставила в известность, как я тебя просил? Вот, правильно, пусть для него это тоже станет сюрпризом.

Роспись была назначена на 13 часов в Вернадском отделе ЗАГС. С утра Валя озаботилась нашими нарядами. Мы не стали оригинальничать, одели то, что в чем были на премьере «Марсианина». Тут как раз подъехала Ленка, которую в очередной раз запрягли сидеть с малым, пока родители гуляют в свое удовольствие. А затем Валентина заставила везти ее наводить красоту к какой-то парикмахерше – и когда уже успела завести знакомство, почти не покидая поселок? Из парикмахерской она вышла почти ровно в полдень, так что времени оставалось практически только добраться до ЗАГСа, о месторасположении которого узнал заранее, во время недавнего созвона с Чарским.

– Если уж ты сегодня за рулем, то, получается, пить не будешь? – поинтересовалась у меня Валя, когда в стенах ЗАГСа мы перездоровались с Чарским, а также другими гостями, в числе которых оказался и шеф отца жениха – министр среднего машиностроения СССР.

– Ага, щас! Оставлю «Волгу» на стоянке у «Метрополя», а домой поедем на такси. Ты, кстати, деньги-то не потеряла?

– Накаркаешь еще…

Но на всякий случай она раскрыла сумку, проверила, на месте ли расписанная под хохлому шкатулочка, в которой лежали три пачки 10-рублевых купюр. К сожалению, нигде наменять тридцать сотенных не удалось, пришлось довольствоваться тем, что есть. Ну зато хоть выглядят солиднее, да еще красиво перетянутые алой ленточкой и уложенные в шкатулку. Начнется традиционный обход с подносом – положим, и пусть остальные гадают, сколько и чего мы подарили новобрачным.

День прошел весело. В ресторане собралось сотни полторы гостей, сплошь солидные дядьки со своими женами, которые, впрочем, после третьей выглядели уже не такими солидными. Сам замминистра лихо отплясывал с невесткой, отбив ее у сына, пока не закончились силы, и он не упал обессиленно на стоявший у стены диванчик. Мы с Валей тоже не сидели манекенами, веселились как могли. И плясали, и пили, и закусывали, а в один из моментов даже пришлось отшивать особо настырного товарища с залысиной, пытавшегося пригласить Валю на второй подряд танец. Моя-то по сравнению с немолодыми женами других гостей выглядела просто королевой, если, конечно, не считать саму невесту и пару ее подружек. Те да, смотрелись потрясающе, особенно Инга с офигительной прической, в шикарном белом платье и с бриллиантовым колье на изящной шейке.

Обязанности тамады взвалил на себя министр среднего машиностроения Ефим Павлович Славский, оказавшийся на редкость коммуникабельным и неугомонным человеком. Пил наравне со всеми, но если большинство через пару часов успело сомлеть, то Славский продолжал веселиться и заводить других, как ни в чем ни бывало. Несмотря даже на то, что жена министра несколько раз пыталась его одернуть, на что он только небрежно отмахивался. Причем сам же и бегал с подносом, собирая подарки для новобрачных. До нас он уже успел подкатить к родителям жениха и невесты. Чарский одарил дочку белой «Волгой», а вот отец жениха подарил новобрачным 2-комнатную квартиру недалеко от центра Москвы. Сам министр, заявив, что в новую квартиру нужна мебель, бросил на поднос паспорт на финскую стенку. Не иначе, заранее согласовал подарок с новобрачными или их родителями. А теперь настал и наш черед.

– А известный писатель Губернский с супругой дарят молодым красивую шкатулочку, в которой что-то лежит! – с радостью провозгласил он. – Новобрачные потом сами разберутся, что в ней.

– Но это еще не все, – с загадочным видом произнес я. – Мы с супругой написали песню для молодых, и они, я вижу, уже рвутся ее исполнить.

– Просим, просим! – загалдела поддатая публика.

И новобрачным не оставалось ничего другого, как направиться к негромко игравшим живую музыку на небольшой сценке музыкантам. Премьера песни прошла на ура, молодым пришлось исполнить ее на бис, а Чарский долго тряс мне руку, благодаря за бесценный подарок и обещая дружбу до гроба. Правда, не уточнил, до чьего.

В Переделкино, все еще навеселе, мы заявились в одиннадцать вечера. Ленка – настоящая молодчина, успела и накормить, и спать уложить Даньку, а нас, клюя носом, дожидалась в кресле перед телевизором. С одной стороны, конечно, мы бессовестно эксплуатируем девушку, а с другой – какая хорошая школа для будущей матери! Придет в замужество уже с каким-то опытом.

Не прошло и трех дней, как позвонил Высоцкий:

– Привет, старик, как дела?

– Привет, идут понемногу, «Марсианина» вот номинировали на «Оскар».

– Серьезно? Ну поздравляю!

– Спасибо, только не факт, что на церемонию кто-то поедет из съемочной группы. Да и опять же, в прошлом году «Оскара» получил наш фильм, хоть и снятый Куросавой, а две подряд статуэтки, как заверял меня Тарковский, нашей стране вряд ли дадут.

– Это точно, тут он не наврал, могут вполне без награды оставить. Хотя у вас вроде фильм очень хороший получился, я его с удовольствием посмотрел… Я вообще-то чего звоню! Хочу пригласить вас с супругой на День рождения. У меня аккурат он приходится на День студента, 25 января, но в этот раз отмечаем в субботу, 29-го. У нас есть один хороший знакомый, Витька Дугин. Вот уговорил собраться у него в загородном доме, что в поселке Отрадное. Зимний лес, озеро, покрытое льдом, даже горы есть, хоть и не Альпы, но местные там катаются на горных лыжах. Витька и нас с Мариной обещал научить кататься, в общем, обещает такой активный отдых. Народ соберется где-то часам к двенадцати дня. Приедете?

– Спасибо за приглашение, с радостью.

– Сам будешь за рулем? Тогда есть вариант вам с женой и покуражиться, и там же переночевать, благо дом вроде бы у него приличный, не хуже вашего. Не против? Ну и отлично. Давай, записывай точный адрес…

Когда я рассказал Вале о приглашении встретить День рождения Высоцкого на природе с возможностью активного отдыха, она сострила плаксивую гримасу:

– Слушай, мне что-то так не хочется туда ехать, тем более там нормальных посиделок и танцулек, я так поняла, не ожидается. Сначала на лыжах накатаетесь, что точно не для меня, а после по-любому начнете какую-то муть тоскливую бренчать на гитарах, знаю я вас, творческую интеллигенцию. Может, ты один съездишь? Скажешь, что Даньку оставить не с кем, тем более что мы и в самом деле уже Ленке на шею сели, чуть что – приезжай сидеть с младшим братишкой. Опять же и подарок от одного будет поскромнее, чем с двоих, согласись, логично?

– Да уж, логика железная… Эх, экономная ты моя! Ладно, съезжу один, только, пожалуйста, не заставляй меня снова наряжаться в костюм. Раз уж мы творческая интеллигенция – то я обойдусь джинсовым прикидом.

В итоге так и пришлось ехать одному, ориентируясь по карте. Выехал пораньше, заправив по пути бак до отказа, мало ли, куда кривая заведет, запас времени и топлива лишним точно не будет. К счастью, не заблудился, и в поселок я въехал даже на час раньше намеченного срока.

Двухэтажный особняк с мансардой принадлежал явно не бедному человеку. Похоже, еще и увлекавшемуся охотой, поскольку на стенах помимо двустволки висели головы оленя и кабана. Помимо Виктора Анатольевича с супругой Ольгой, такой же подтянутой и молодящейся, как и муж, здесь тусовалось несколько гостей. Правда, ни одного из них я не узнал, оказалось, что это друзья Дугина, относящиеся к числу любителей активного отдыха, в том числе каждый год отправлявшиеся в Приэльбрусье кататься на горных лыжах.

Понемногу подтягивались и остальные. Около полудня с шумом встретили виновника праздника Высоцкого, приехавшего вместе с Влади. Оба в дубленках, в меховых шапках, только один повыше, а вторая пониже.

– А почему без жены? – спросил Высоцкий, обратив, наконец, внимание и на мою скромную персону.

– Не смогла, пацана оставить не с кем. Велела кланяться.

– Ну тогда тоже привет передавай… Слушай, а ты Градскому написал песню «Я свободен»?

– Было дело…

– Он на прошлой неделе с ней выступал на концерте в МИФИ, мне видеозапись позавчера показали. Хорошая вещь, я сразу же Сашке позвонил, спрашиваю, что за песня – он на тебя кивает.

В начале первого подъехали оставшиеся гости, среди которых я узнал совсем молодую Елену Цеплякову. Выяснилось, что сейчас она все еще учится на актерском факультете ВГИКа, и уже снялась в нескольких фильмах. Причем приехала в сопровождении Льва Кулиджанова, на чьем курсе и училась.

Сначала все сели за стол, начался процесс предъявления подарков. От семьи Губернских вручил имениннику венецианскую карнавальную маску 18-го века. Ее я как-то увидел у Чарского дома после его возвращения из Италии и, когда встал вопрос о подарке Высоцкому, сразу же о ней вспомнил. В итоге выторговал по номинальной цене, хотя Анатолий Авдеевич отдавал мне ее с огромным сожалением, только по дружбе, как он выразился. Впрочем, «по дружбе» обошлось мне в полторы тысячи рублей.

К подарку все отнеслись с благоговением, а особенно сам Володя. Затем гостеприимный хозяин предложил «растрясти жирок» и отправиться кататься на горных лыжах, благо у него в запасе имелось несколько пар. Причем размер женских ботинок варьировался от 37-го до 38-го, а мужских – от 42 до 44-го. У Дугиных нашлись и старые ботинки, и новые, кому что подойдет. При этом еще и некоторые из гостей приехали со своими лыжами, так что массовость была обеспечена.

Понятно, решили обязательно поставить на лыжи именинника и его супругу. Но если Влади со своей альпийской подготовкой довольно сносно спускалась с горы, то Высоцкий, прежде чем добраться до дна оврага, раза три под добродушный смех собравшихся садился на пятую точку.

Мне тоже предложили прокатиться, но я посчитал, что для меня это будет слишком экстремально. Предпочел кидание снежков, которое тут же кто-то устроил, втянув в это еще несколько человек. Разделились на две команды, устроив своего рода снежный пейнтбол. Среди любителей зимней забавы оказалась и Цеплякова, попавшая в мою команду. Привезший ее Кулиджанов скромно стоял в сторонке, с улыбкой наблюдая за происходящим.

Когда уже начало темнеть, уставшие, веселые и все в снегу завалились в дом. Опять сели к столу, продолжив застолье. Как и предсказывала Валя, не обошлось без вокальных экзерсисов под гитару. Я с каким-то иностранным журналом забился на стоявшее в углу возле торшера кресло, но Высоцкий все-таки вспомнило про меня, и заставил исполнить «Скворца». Выступление было встречено с энтузиазмом, попросили спеть что-нибудь еще, пришлось вспоминать что-нибудь бодрое, соответствующее случаю. В итоге забацал «Оранжевое настроение» из репертуара «Чайф», добавив драйва в этот вечер.

Краем глаза заметил, как особенно восторженно внимает мне Цеплякова. Ну а что, симпатичная девчонка, глазастая, все, как говорится, при ней. Решил до кучи исполнить третью песню, посвятив ее присутствующим здесь прекрасным дамам, сам не сводя глаз с Лены. Благодаря незамысловатым аккордам «Love Me Tender» игралась легко, а пелась хоть и чуть повыше, чем в оригинале у Пресли, но вполне свободно.

Когда гитара перекочевала к кому-то из следующих исполнителей, я с разрешения хозяина решил немного прогуляться по дому.

– Раз уж вы сегодня подарили Володе маску, то подумал, что эта тема может вас заинтересовать, – сказал Дугин. – На втором этаже у нас представлена интересная коллекция африканских масок, привезенных мною и женой из командировок, можете полюбоваться.

А почему бы и нет? Поднялся на второй этаж, без труда нашел комнату, стены которой были увешаны масками, преимущественно вырезанными из дерева. Ну и рожи…

– А знаете, я читала вашего «Марсианина», и фильм сразу же посмотрела. Как вот людям в голову приходят такие сюжеты?

Я обернулся. Передо мной стояла Цеплякова, одно плечо зазывающе выглядывало из-под съехавшей набок кофточки с широким вырезом, а глаза загадочно блестели. Да еще и кончиком язычка провела по верхней губе, над которой слева темнела родинка… Блин, она меня снимает что ли?

Твою ж мать, на фоне такой провокации, подкрепленной энным количеством выпитого, я ничего не мог поделать с тем, что у меня в джинсах тут же начало предательски набухать. И это явно не укрылось от внимательного взгляда Лены, которая приблизилась ко мне вплотную:

– А вашими песнями я просто заслушиваюсь. Никогда бы не подумала, что можно быть одновременно таким талантливым писателем, и не менее талантливым композитором.

– И поэтом, – механически добавил я, нагло пялясь в разрез ее кофточки.

Она медленно подняла руку, и тонкие, длинные пальцы коснулись моей щеки. Ее грудь высоко вздымалась, и моя ладонь в свою очередь непроизвольно легла на левое полушарие

– А как же Кулиджанов? – хрипло выдохнул я в вялой попытке остановить происходящее.

Она негромко рассмеялась, встряхнув копной каштановых волос и, не говоря ни слова, увлекла меня к дивану. Заметив, что я кинул отчаянный взгляд на дверь, жарко прошептала в ухо:

– Я ее закрыла на защелку, нам никто не помешает.

Со стыдом вспоминая позорный эпизод из своей прошлой жизни, стоивший мне развода, я ничего не мог поделать с собой и на этот раз, покорно отдавшись во власть этой потрясающе красивой и развратной девицы. Все заняло около пяти минут, в течение которых я практически ничего не соображал, что происходит, доверившись животным инстинктам. И только когда все произошло, я с ужасом осознал, что теперь всю оставшуюся жизнь буду чувствовать себя виноватым перед Валентиной. И это еще хорошо, если ничего не откроется. Я-то постараюсь сохранить все в тайне, а вот Лена? Сможет не проболтаться? Или, наоборот, начнет трезвонить на каждом углу, что переспала с популярным писателем? Ох ты ж мама дорогая, вот так вот ездить без жены на дни рождения!

– Покурить хочется, – сказала она как ни в чем ни бывало, поправляя кофточку перед овальным, висевшим на стене зеркалом. – Ты не куришь?

Ого, мы уже на «ты» перешли! Хотя что уж тут, после всего, что случилось, «выкать» было бы глупо.

– Да как-то не научился. Так что сигареткой не угощу.

– Ну пойдем тогда вниз, стрельну у кого-нибудь. Главное, чтобы Лев Саныч не заметил, он сам дымит как паровоз, а студентов ругает.

Она спустилась вниз первой, а я спустя минуту. Поймал пристальный взгляд Кулиджанова и невольно покрылся румянцем, тут же налил себе коньяка и выпил одним глотком, не закусывая. В конце концов, не я был инициатором происшедшего на втором этаже, так что с меня взятки гладки. Только бы Цеплякова не проболталась.

Она уехала минут через тридцать вместе со своим педагогом, бросив на прощание в мою сторону многообещающий взгляд. Постепенно разошлись и остальные участники мероприятия. Из гостей остались только я, да Высоцкий с Влади, который тоже сегодня был за рулем, и не рискнул садиться за руль в подпитии.

Марина помогала хозяевам убирать со стола и мыть посуду, а Володя, накинув на плечи дубленку, вышел на крыльцо покурить. Тут-то я и подумал, что настал удобный момент провернуть мою аферу по воздействию на артиста. Главное, чтобы поверил. Я читал когда-то, что он уделял большое внимание разного рода приметам и предсказаниям. Так что если клюнет – дальше будет легче.

Накинув свое короткое пальто, вышел следом, кивнул на сигарету в его руке:

– Володя, завязывал бы ты с вредными привычками, и так уже сколько лет у себя отнял.

– А-а, – Высоцкий махнул рукой. – Лишить себя всех радостей земных? Гореть иль тлеть – кому какое дело?

– Сам сочинил? Поклонники будут в восторге. Только конец это не отдалит.

– Ты как-будто знаешь, когда мне суждено уйти?

– А если знаю? Что тогда?

Я исподлобья пристально посмотрел Высоцкому в глаза, словно гипнотизер во время сеанса со зрителями. Собеседник не выдержал, отвел взгляд.

– Ясновидящий, что ли? – уже менее уверенно спросил он.

– Можно и так сказать. Не веришь? Хочешь, предскажу некоторые значимые события недалекого будущего.

– Ну-ка, ну-ка…

– Например, 3 февраля власть в Эфиопии возьмет Менгисту Хайле Мариам. А 25 февраля случится пожар в московской гостинице «Россия», который унесет жизни 42 человек. Возгорание произойдет в радиоузле гостиницы, на 13-м этаже, в десятом часу вечера. Правда, если мы предупредим как-то персонал, то трагедии можно будет избежать. А я уж постараюсь сделать для этого все возможное. Так что это событие может и не случиться. Идем дальше… 2 марта Ливия будет провозглашена Джамахирией. А 27 марта на взлетной полосе Тенерифе произойдет крупнейшая авиакатастрофа. Столкнутся два самолета, погибнут более 500 человек. Тут уже моих возможностей вряд ли хватит, чтобы предотвратить трагедию. Если я рискну обратиться со своими предсказаниями к кому-нибудь из власть предержащих – то меня быстро упрячут в психушку. Теперь понимаешь, почему я никому не рассказываю о своем даре.

– Ч-черт!

Высоцкий, слушая меня, не заметил, что в его пальцах дотлел окурок, и вспомнил об этом, только обжегшись. После чего затоптал упавший бычок ботинком, и пинком отправил в сугроб.

– Да-а, удивил ты меня, Сергей. И что, вот прямо в эти дни все и случится, что ты мне здесь сейчас предсказал?

– Могу записать на бумаге, будешь сверяться. Хотя, еще раз повторюсь, пожар в гостинице «Россия» постараюсь как-то предотвратить.

– Это правильно, если у тебя не получится, то я постараюсь подключиться… Ха, рассуждаю так, как-будто пожар и в самом деле должен случиться.

– После событий в Эфиопии, надеюсь, неверия поубавится.

– Ну хорошо, а вот скажи, где я буду завтра в… девять вечера?

– Володя, я предсказываю только серьезные события. Если тебя не убедит и авиакатастрофа на Тенерифе… Хотя могу увидеть и кое-то из твоей прошлой жизни. Например, как однажды мальчишками вы нашли боеприпасы. Бросили их в костер. Взрыв лишил зрения всех кто присутствовал там, кроме тебя.

Высоцкий прищурился и покачал головой:

– Об этом все-таки знали несколько человек.

– А как-то цыгане гадали тебе, и ты вытащил две карты – туз червей и девятку пик. Любовь и смерть. И как ты плакал, когда узнал о смерти Енгибарова…

– Ладно, пусть так. Получается, моя… мой уход – серьезное событие. Так сколько мне осталось?

– Если не завяжешь с табаком, водкой и наркотой – чуть больше трех лет.

– Тут мне недавно один врач и двух не отпустил.

– Причем в один день с Енгибаровым, 25 июля. Володя, смотри сам, захочешь жить – все для этого сделаешь. Не захочешь – ну тут уж я бессилен. Ты не мальчик, сам все должен понимать. Гони Янкловича, который тебя снабжает дурманом, и наживается на разрушении твоего здоровья. Только подумай, сколько еще успел бы сделать, не ограничиваясь ролью в фильме Говорухина и полуподпольными записями своих песен.

– Погоди, при чем здесь Говорухин?

– В 1979-м на экраны выйдет многосерийный телефильм «Место встречи изменить нельзя» по мотивам романа братьев Вайнеров «Эра милосердия». Ты сыграешь в нем главную роль, сотрудника МУРа Глеба Жеглова. А твоим напарником в фильме станет Владимир Конкин, ему достанется роль Владимира Шарапова.

– Конкин?.. Этот выскочка, комсомольский холуй?!

– Его утвердит киношное руководство, и Говорухин с этим ничего поделать не сможет. Так что придется смириться. Но многих друзей-актеров ты сумеешь протащить в фильм. Например, Сева Абдулов сыграет малодушного, трусливого милиционера. Причем будет сниматься после тяжелой автомобильной аварии, врачи его вытащат буквально с того света. Так что подскажи ему ездить поосторожнее. Кстати, авария произойдет этой осенью, когда он будет возвращаться со съемок в Баку. Под городом Ефремов у машины лопнет колесо, и она несколько раз перевернется. А Жеглова ты сыграть должен в любом случае, эта роль станет для тебя знаковой…

– Вы тут не замерзли еще? – высунулся в распахнутую дверь хозяин особняка. – Пойдемте в дом, хватит на морозе торчать, термометр минус 12 показывает. А Оля сейчас чайку поставит, посидим, почаевничаем. У нас же настоящий самовар, и чай самый что ни на есть индийский, пьется как нектар.

– Марине – ни слова о том, что узнал от меня! – успел я шепнуть собеседнику, прежде чем мы вернулись в залу и сели за стол.

Высоцкий примостился рядом с Влади, которая тут же к нему с улыбкой прижалась:

– Холодный какой… Дай я тебя согрею. Пять минут без тебя – а я уже скучаю.

– Я тоже без тебя соскучился.

– Хорошо бы так вот сидеть в обнимку целую вечность. Жаль, Володенька, что мы не бессмертные.

Высоцкий кинул на меня быстрый взгляд, и я улыбнулся краешком губ. Нужно будет и впрямь написать свои предсказания на бумажке, пусть сверяется. И точную дату смерти упомянуть для пущей убедительности. Кстати, про пожар в гостинице я упоминал в своей рукописи, которая сейчас находится у Машерова. Не мешало бы ему напомнить об этой трагедии, мало ли, вдруг забыл в повседневной суете. Потом вспомнит – да будет поздно. Завтра же и позвоню его помощнику, попрошу соединить… Блин, завтра же воскресенье. Ладно, тогда в понедельник. Самому бы не забыть, все ж таки столько событий – голова кругом.

И интрижка с Цепляковой занимает в этом списке не последнее место. Как перед Валюшкой-то неудобно. Единственное, что меня оправдывает – не я был инициатором, а вообще оказался, скорее, пострадавшей стороной. Как говорится, если сука не захочет – у кобеля не вскочит. А по большому счету, конечно же, все это отмазки. Слабохарактерная я личность, нужно как-то воспитывать силу воли, товарищ Губернский, а молодой актрисе при случае указать на недостойное комсомолки поведение. Ведь наверняка она комсомолка, так что пускай подумает впредь, как соблазнять женатых мужиков.

Глава 15

1 февраля на одной из дач в ближнем Подмосковье собралась представительная компания в лице Машерова, Щербицкого, Ивашутина, Романова и Кулакова. Дача вот уже пятнадцать лет принадлежала Ивашутину, и была выбрана для места встречи как надежное место, где точно не могло быть чужих глаз и ушей. До этого приходилось каждый раз менять место сбора, чтобы избежать опасности провала.

Приехавшие сидели за большим овальным столом, на котором стояли чашки с горячим чаем и розетки с вареньем, а на красивых фарфоровых тарелках лежали сушки и печенье. Первым слово по короткой, но уже сложившейся традиции взял Петр Миронович.

– Товарищи, почти три месяца назад мы впервые собрались в полном составе. Сегодня с нами нет Матросова, который проводит плановую проверку пограничных войск на границе с Афганистаном, и Судоплатова, неважно себя чувствующего. Ну и Алферов весь в работе, нет у него возможности каждый раз в Москву срываться. Но я обязательно доведу до их сведения итоги нашего совещания. Что ж, начнем… Петр Иванович, как обстоит дело с охраной Губернского?

– Все под контролем, – отрапортовал Ивашутин. – Объект находится практически под круглосуточным наблюдением. Правда, в прошлую субботу едва не оторвался от моего человека, когда отправился в Отрадное на день рождения Высоцкого. Но «чуть» не считается, в любом случае в его машине установлен маячок. Да и дома у него все прослушивается. Пока ничего, вызывающего опасения, не наблюдается. Объект ведет себя как обычно, на контакт с ним никто, кто мог бы вызвать у нас хоть малейшее подозрение, выйти не пытался.

– Хорошо, тогда идем дальше по списку.

Машеров открыл папку с рукописью, листы которой были испещрены пометками, причем фломастерами разного цвета. Красным были помечены предсказания, требующие особого внимания.

– Начнем, пожалуй, с международной политики. Первым на очереди стоит премьер-министр Пакистана Зульфикар Али Бхутто, его, если верить предсказаниям Губернского, свергнут в апреле 1977 года. Фигура для нашей страны знаковая, поскольку исповедует политическую и экономическую независимость от США. Строит так называемый исламский социализм. В апреле его сместят заговорщики во главе с генералом Мухаммедом Зия-уль-Хаком, который возглавит страну, вернет законы шариата и наладит отношения со Штатами, позволив тем после ввода советских войск в Афганистан использовать Пакистан как базу для материально-технического снабжения наших противников – моджахедов…

– Лучше бы вообще обойтись без ввода войск, – вполголоса заметил Кулаков, но его все услышали.

– Этот вопрос мы тоже уже обсуждали с Петром Ивановичем месяц назад, встретившись тет-а-тет, и попозже я расскажу, к каким выводам мы пришли. А пока давайте решим по Бхутто. Поможем ему раскрыть заговор?

Обсуждение было недолгим, все проголосовали «за», после чего взгляды присутствующих обратились на Ивашутина. Тот намек понял.

– Поскольку я и не сомневался в итогах голосования, то работу по этому вопросу начал заранее. Завтра у меня встреча с Андроповым, попробую убедить в необходимости оказания помощи симпатизирующему нашей стране лидеру Пакистана.

– А если он спросит, откуда у вас сведения о готовящемся мятеже? – поинтересовался Щербицкий.

– Насчет этого не волнуйтесь, здесь никаких несостыковок нет. Потому как мой человек в Исламабаде уже сигнализировал о возможном готовящемся перевороте.

– Отлично, идем дальше… Еще один кандидат на нашу помощь – президент Северного Йемена Ибрагим аль-Хамди. Как вы знаете, придя к власти, наладил военное, военно-техническое и экономическое сотрудничество с Советским Союзом. Активно портит кровь саудитам и американцам. Страна развивается семимильными шагами, и такой союзник нам может быть очень полезен на Ближнем Востоке.

– А его когда свергнут? – спросил Кулаков.

– Опять же, если верить рукописи, в октябре этого года его убьют вместе с братом. Причем убийство останется нераскрытым. Будут подозревать агентов племени Аль-Ахмар и генерала аль-Гашими. А Али Абдалла Салех, который впоследствии на долгие годы займет пост Президента страны, будет называться исполнителем преступления. В любом случае, сорвав этот заговор, мы получаем на ближайшие годы возможность укрепить свои позиции в стратегически важном районе. А там – чем черт не шутит – возможно, руководство СССР сможет договориться об организации военной базы.

– Думаю, никто против не будет, если мы поможем аль-Хамди? – спросил Романов. – Ну вот видите, единогласно… Только вопрос все равно остается: кто же заказал и осуществил убийство йеменского лидера?

– В этом направлении завтра же начнем работать, – заверил начальник ГРУ.

– А теперь хотелось бы затронуть тему, находящуюся в компетенции Министерства Внутренних Дел. К сожалению, ввиду близости Щелокова и особенно Чурбанова к клану Леонида Ильича я не рискнул привлечь их к нашей работе. Хотя они как раз могли бы принести немало пользы. В частности, что касаемо так называемых серийных убийц. Например, здесь, – Машеров ткнул пальцем в выделенный желтым абзац, – рассказывается о некоем Чикатило, проживающем в Шахтах Ростовской области. На его счету с 1978 по 1990 годы 53 доказанных убийства… Доказанных, естественно, в будущем, откуда к нам прибыл товарищ Губернский. Сам же маньяк признался якобы более чем в 60 эпизодах. И 99 процентов за то, что и в нашей реальности он начнет убивать. Причем преимущественно убивать и насиловать мальчиков и девочек.

– Паскуда! – не выдержал Романов. – Чего тут думать – давить таких гадин надо без суда и следствия.

– Я тоже так думаю, – кивнул Машеров. – Петр Иванович, раз уж мы лишены возможности ожидать помощи от милиции, может быть, и этим вопросом заняться вашему ведомству? Понимаю, нагрузочка на вас выпадает серьезная, но получается, что по большей части вы у нас главный исполнитель.

– Да ничего страшного, не привыкать, – улыбнулся краешком губ Ивашутин, делая себе пометку в блокноте. – Разберемся с этим Чикатило. Как его имя отчество? Андрей Романович? Думаю, в Шахтах таких немного, найдем и решим вопрос раз и навсегда. И по остальным потенциальным серийным убийцам не мешало бы поработать. Поделитесь информацией?

– Конечно, без вопросов! Только, Петр Иванович, пусть там ваши ребята как-то поаккуратнее… Теперь давайте поговорим об успехах в плане работы с членами Политбюро. За последние месяцы я несколько раз встречался с Кириллом Трофимовичем, обсуждали в приватной обстановке сложившуюся в стране ситуацию. Оба пришли к выводу, что нужно что-то менять. Подталкиваю бывшего начальника к мысли о смене руководства СССР, что у руля должны стоять люди, реально понимающие, что впереди тупик, и способные свернуть в нужном направлении, пока не стало слишком поздно.

– Не планируете рассказать Мазурову о пришельце из будущего? – спросил Кулаков.

– Пока рано, и вам не советую. А что у вас, Федор Давыдович, с Кириленко?

– Пока нащупываю точки соприкосновения. Но честно сказать, надежды на него мало, какой-то он… запуганный, что ли. В глаза посмотришь – а там то ли настороженность, то ли страх плещутся.

– Тогда лучше не рисковать. Не такая он большая фигура, чтобы втягивать его в наши игры.

– Между прочим, Кириленко планирует выдвинуть Ельцина на должность первого секретаря свердловского обкома КПСС.

– Кстати, насчет Ельцина и Горбачева… С ними-то что будем делать?

– Надо бы как-то притормозить их карьеру, – пожал плечами Романов. – Желательно, найти компрометирующие факты, сами понимаете, не бывает святых людей, что-нибудь да найдется. Особенно по Борису Николаевичу, тот регулярно устраивает пьянки и посиделки в бане с бабами. Зачем нам такой товарищ, порочащий образ коммуниста? А вот с Горбачевым будет потруднее. Этот балабол умеет втираться в доверие, при этом явный покаблучник. Конечно, с этим заданием лучше всего справились бы андроповские соколы, но, может быть, и мы что-то сможем?

– Может быть, все же попробовать привлечь Юрия Владимировича к работе нашего, так сказать, кружка? – подал голос молчавший до этого Щербицкий.

– Чревато, Владимир Васильевич, чревато… Человек он себе на уме, сегодня с нами, а завтра, глядишь, в другой стан переметнется. Можем так подставиться, что потом небо с овчинку покажется. А вот с Цвигуном, думается, есть вариант сработаться.

– Он же вроде в Молдавии с Брежневым работал, получается, из его команды.

– Это не отменяет того факта, что Семен Кузьмич честнейший человек, преданный идеалам коммунизма до мозга костей. И если ему намекнуть, кто ведет нашу страну к пропасти… В любом случае второй человек в иерархии комитета госбезопасности будет полезен. Ну что, Петр Иванович, попробуете пообщаться с коллегой? Вы же с ним чаще встречаетесь.

– Насколько я могу быть с ним откровенным?

– Это уже смотрите по ситуации. Прощупайте почву, настроения. Если пойдет на контакт, то со временем можно намекнуть, что группа товарищей не прочь видеть его во главе Комитета Госбезопасности. С Андроповым же у них вроде бы не все ладно, Цвигун как бы ставленник Леонида Ильича. В дальнейшем, если все пойдет по нашему плану, через Семена Кузьмича можно предложить нашему дорогому генеральному секретарю почетные условия выхода на пенсию. А про нашего Губернского лучше пока не упоминать. Согласится поучаствовать в наших собраниях – тогда другое дело. А заодно и про его кончину в 82-м расскажем… И да, хорошо что вспомнил. 25 февраля должен произойти пожар в московской гостинице «Россия», больше сорока человек погибнут. У меня тут… сейчас найду… ага, вот! Тут написано, что возгорание произойдет в радиорубке на 13-м этаже. Как-то можно ведь предупредить эту трагедию?

– Жалко, Гришина нет в нашей команде, – вздохнул Романов. – Виктор Васильевич без проблем организовал бы все необходимые проверки, а в тот день наверняка бы устроил настоящее дежурство возле этой радиорубки.

– Ладно, что тут рассуждать, давайте уж до кучи возьму на себя, – сказал Ивашутин, записывая информацию в блокнот. – В крайнем случае, зашлю пару ребят под видом электриков, будут там дежурить весь день.

– Так вот, – прижал ладони к поверхности стола Машеров, – теперь наконец пару слов, до чего мы договорились с товарищем Ивашутиным по Афганистану…

Посиделки на подмосковной даче затянулись едва ли не до полуночи. Наконец участники заседания стали разъезжаться, лимузины, разрезая тьму лучами фар, один за другим исчезали в ночи. Единственным, кто остался на даче, был Ивашутин, проводивший уезжавшего последним Машерова. Тот без посторонних негромко сказал начальнику ГРУ:

– Петр Иванович, раз уж объект, как вы говорите, находится под постоянным присмотром, хорошо бы предупредить ваших людей, чтобы в самом экстренном случае не останавливались ни перед чем. Объект не должен оказаться в руках тех, кто может силой выжать из него информацию. Тем более как свидетель нашего собрания в Большом театре, я до сих пор считаю, что напрасно мы его тогда пригласили, лучше бы оставался в неведении.

– Понял, Петр Миронович, сделаем.

В Москву Ивашутин планировал возвращаться рано утром, в 9 часов было назначено совещание, поэтому времени на сон оставалось не так много. Но заснуть долго не удавалось, в голову лезли разные мысли. В том числе и о возможной ликвидации пришельца из будущего, о чем говорил перед отъездом Машеров. Не выдержал, выпил таблетку снотворного, подкинул в печку полено, а прежде чем снова лечь, постоял у двери гостевого кабинета, из-за которой раздавалось бодрое похрапывание водителя.

«20 лет вместе, – подумал Ивашутин, – по-настоящему преданный человек. В огонь и в воду за меня готов. Вот на кого можно положиться без раздумий».

Тихо, стараясь не скрипеть половицами, вернулся в комнату, лег на диван. Жена сейчас дома одна, переживает, наверное, что это муж отправился ночевать на дачу, уж не любовницу ли завел. Усмехнулся про себя, закрыл глаза и через несколько секунд провалился в сон.

* * *

«Нас утро встречает прохладой, Нас ветром встречает река. Кудрявая, что ж ты не рада Веселому пенью гудка?…»

До чего же хорошо как следует выспаться и, напевая единственный куплет, который запомнился с детства, делать зарядку, щурясь от бьющего в окно солнца. Несмотря на ворчание жены, все еще нежащейся в постели.

– Сереж, может, сам Даньку покормишь? – говорит она, не открывая глаз. – Как он там, не проснулся еще?

– Уже ворочается, похоже, скоро протрубит подъем. Сейчас, еще пару минут позанимаюсь, и пойду на кухню.

Накануне вечером у нас с Валей случился незабываемый секс. Словно компенсируя свою нечаянную измену, я старался изо всех сил, доведя себя и супругу буквально до изнеможения. Как только Данила не проснулся от наших стонов и криков…

День предстоял насыщенный, вернее, вторая его половина. После обеда у меня была назначена встреча с Жоресом Алферовым, которому я обещал отдать «ридер». Вроде бы все, что меня интересовало, я перепечатал, завершив материалом про предателей им маньяков. Так-то информация по ним у Машерова уже имелась, но вдруг потеряет рукопись, мало ли, подстраховаться не мешает. А оставшуюся инфу скачал на micro-SD. Не исключено, что когда-нибудь понадобится. Только на чем слушать-смотреть-читать, если что? Носитель есть, а прибор для воспроизведения еще не изобрели. Не факт, что Алферов разберется в очередном техническом устройстве будущего. А электронную книгу теперь может ковырять сколько влезет, дай-то бог, сообразит, что к чему. Хорошо еще, что музыкальные файлы в свое время с телефона на кассеты переписал.

Звонок телефона раздался неожиданно. Выключив огонь под кастрюлькой с практически уже готовой манной кашей, прошел к аппарату.

– Алло, слушаю вас внимательно.

– Сергей Андреевич? Доброе утро! Это Виктор Ильич Блинов, директор киностудии «Ленфильм».

– Очень приятно, чем обязан?

Вскоре выяснилось, что Блинов является старым знакомым нынешнего командующего ВМФ Горшкова, который всячески рекомендовал директору киностудии снять художественный фильм по роману «Крейсера». Обещал всяческое содействие, в том числе в материально-техническом плане. Режиссером фильма будет не кто иной, как Алексей Герман, чья работа «Двадцать дней без войны» собрала в прошлом году хорошие отзывы кинокритиков.

Я едва не воскликнул: «А, это который еще „Торпедоносцы“ снял, „Мой друг Иван Лапшин“ и скандальный „Трудно быть Богом“», но вовремя вспомнил, что этим фильмам еще только предстоит оказаться снятыми, если, конечно, в этой реальности что-то не пойдет по-другому. Причем настолько по-другому, что будут сниматься другие фильмы, писаться другие книги и песни и так далее.

Из дальнейшего разговора, проходившего под негодующее шипение кормившей манкой Данилку жены, выяснилось, что мне предлагается срочно садиться за сценарий, который желательно представить в нескольких экземплярах режиссеру и актерам уже через месяц.

– А по актерскому составу уже что-то известно?

– Пока Алексей Юрьевич думает над этим вопросом. Давайте я дам вам его домашний телефон на всякий случай. И мой рабочий запишите тоже. Если будут какие-то вопросы – сразу звоните. Записывайте…

На такие случаи у меня уже по традиции на тумбочке возле телефона всегда имелись наготове блокнот и карандаш. Записав номера, вежливо попрощался и, глядя на все еще дувшуюся Валюшку, развел руками. Мол, что поделаешь, если твой муж нарасхват у всяких киностудий.

Встреча с Алферовым состоялась около трех часов дня в МГУ, где Жорес Иванович выступал с лекцией на кафедре физического факультета. Уединившись после выступления в одной из любезно предоставленных нам комнатушек, я передал профессору электронную книгу, заодно поинтересовавшись, как успехи на ниве освоения технологий 21 века.

– Не хватает меня одного для полноценных исследований, а задействовать других сотрудников как-то опасаюсь. Кто-то ведь наверняка с Комитетом связан, в нашей сфере без этого никак. Я уж думаю, не попросить ли помощи у Машерова. Есть мысль привлечь к работе сотрудников Института прикладной физики академии наук БССР. Тем более что руководит институтом мой старый знакомый Николай Николаевич Зацепин. Там, мне почему-то так кажется, наши исследования можно будет проводить в более спокойной обстановке. А в целом очень, очень перспективное направление. Действительно, есть отличный шанс вырваться вперед планеты всей, если удастся задействовать серьезный административный ресурс. Потому и приходится поближе держаться к Петру Мироновичу, а в Белоруссии у меня и вовсе будут развязаны руки.

На прощание Алферов пообещал хранить «ридер» как зеницу ока. Усаживаясь в «Волгу», я снова принялся напевать «Я не ангел я не бес, я усталый странник…», правда, не столь тонким голосом, как Пресняков. Если с утра в голову лезла «Песня о встречном» с единственным запомнившимся с юных лет куплетом, то затем ее сменила композиция «Странник». К чему бы это?

Как вскоре выяснилось, не напрасно я ее вспомнил. Позвонил Слободкин, поинтересовался, как дела, похвалился, что «Веселые ребята» собираются весной в гастрольный тур по Венгрии и Болгарии.

– А ты, нехороший человек, совсем нас забыл, ничего нового не предлагаешь, – как бы в шутку пожурил меня Паша.

– Извини, закрутился, и песни-то сочинять некогда… Хотя, есть одна, на мужской голос. У тебя там Барыкин еще не ушел? Может попробовать ее исполнить. Давай завтра к тебе на студию подъеду. Адрес не поменялся? Ну и отлично, ближе к обеду нормально? Все, давай, до встречи.

«Странник» всем понравился, тем более что за остаток вечера и утро я переложил песню на ноты, так что сыграли ее без проблем. В исполнении Барыкина вещь звучала несколько иначе, чем в варианте из будущего с Пресняковым-младшим, но от того не менее душевно. Слободкин довольно потирал руки, заверив, что к гастрольному туру песня как раз впишется в их репертуар.

А я следом засел за сценарий к «Крейсерам». Не знаю, что за человек из себя Алексей Герман, в будущем почитывал, что характер у него не такой уж и легкий. Но профессионал высшей пробы, тут не поспоришь. Надеюсь, что сработаемся.

Глава 16

За пару дней до трагической даты набрал Машерова с напоминанием о пожаре в гостинице «Россия». Мол, вы не забыли мою запись по поводу 25 февраля и гостиницы «Россия»? Соединяли несколько минут, но в итоге все же удалось пообщаться с главой Белоруссии. Оказалось, тот все прекрасно помнил, и так же в завуалированной форме ответил, что его московский товарищ позаботится о том, чтобы никаких неприятных сюрпризов не произошло. Заодно спросил, как у меня продвигаются дела в творческом плане. Рассказал Петру Мироновичу о звонке директора «Ленфильма». Тот вспомнил про свое обещание экранизировать «Знак беды» и пообещал сегодня же перезвонить уже директору «Беларусьфильма».

Созвонившись с Чарским, из его восторженных объяснений узнал, что у Инги в первых числах марта грядут два сольных концерта в Ленинграде, в Большом Концертном Зале «Октябрьский», вмещающем около четырех тысяч зрителей, причем почти все билеты уже проданы. А песню «Две звезды» она будет исполнять дуэтом с популярным ленинградским исполнителем Михаилом Боярским, для чего специально ездила репетировать в город на Неве.

Вспомнилось, как мы с Валей ездили регистрировать песню в ВААП, а после ее помурыжили на худсовете, придравшись к строчке «В небесном храме звезд венчание…» Только после задействования Чарским своих связей текст со второго раза прошел экзамен, и песня была допущена к исполнению.

– А что, дуэт с Боярским будет выглядеть красиво, неплохой выбор, – похвалил я Ингу в лице Анатолия Авдеевича. – А мне вот тоже в Ленинград скоро ехать, и тоже где-то в начале марта.

– По делам?

– Да вот сценарий написал по своей книге «Крейсера», на «Ленфильме» снимать собираются. Режиссером вроде бы Алексей Герман. Надо будет и сценарий отдать, и познакомиться со съемочной группой. Разбить, так сказать, наудачу тарелку о штатив.

– Герман, это который снял «Двадцать дней без войны»? Хороший режиссер, такой ерунду не снимет. Так как насчет поездки, Сергей Андреевич? Может, тогда уж и подгадаете к концертам? Они у нас 4 и 5 марта, в пятницу и субботу.

– Серьезно?! Так и у нас первый сбор 4-го числа.

– Тут уж сам бог велел нам ехать вместе. Я на машине сам Ингу везу в Ленинград, могу и вас захватить. Или вы поездом предпочитаете?

– В принципе могу составить компанию. Инга сзади сядет? Ну тогда я могу и спереди. Вы с утра выезжаете?

– В четверг вечером, утром будем на месте. Так как, согласны?

– Ладно, уболтали вы меня, придется соглашаться, – хмыкнул я в трубку, и Чарский на том конце провода довольно булькнул, что, вероятно, выражало удовлетворение.

Даты 25 февраля я ждал с особым нетерпением, даже с утра отправился к гостинице и, припарковавшись напротив, до самого вечера наблюдал за зданием, не появится ли где-нибудь огонь или дым. То и дело приходилось прогревать машину, включая двигатель на холостом ходу. К счастью, никаких ЧП не произошло, и я с легким сердцем отправился домой.

А вечером 3 марта я удобно устроился на переднем сиденье «Мерседеса», который направлялся в Ленинград. Умеют же проклятые капиталисты делать комфортные машины! Почему наш автопром делает такое убожество, за которым все равно выстраиваются многолетние очереди?

За рулем примостился Чарский, его дочь с парой зачехленных концертных платьев, которые она наотрез отказалась класть в багажник, уселась сзади. Зато в багажное отделение лимузина проследовали три коробки с туфлями, в которых Инга собиралась выходить на сцену БКЗ «Октябрьский». Рядом с Ингой уселся Лева Шмель, о существовании которого я успел даже подзабыть. Сейчас он исполнял обязанности телохранителя, был прилично одет, побрит и пострижен. Хотя и в день нашего знакомства он не смотрелся забулдыгой, но в данный момент выглядел почти как джентльмен из высшего общества. Спрашивать, почему не взяли еще и Митю, я не стал. Значит, Чарский посчитал, что и одного Левы хватит.

На рассвете мы въехали в город-герой Ленинград. Гляди-ка, на каждой афишной тумбе ярко пестрел баннер с анонсом концертов Инги Чарской. Оказалось, Анатолий Авдеевич заранее позаботился об этом, договорившись за неплохое вознаграждение с администратором Дворца спорта о рекламе. А еще предусмотрительный антиквар до утра воскресенья заранее забронировал три люксовых номера в гостинице «Советская», и еще один попроще для Левы, при этом наотрез отказавшись брать с меня деньги. Ну да я не очень-то и настаивал.

Бросив вещи в гостинице, я к 10 часам поехал на «Ленфильм», где меня по договоренности ждали сам директор киностудии, Алексей Герман и еще несколько участников съемочной группы, имена которых пока почему-то держались в секрете. Полную информацию я узнал уже на месте, когда отдал несколько экземпляров сценария Герману. Кресло главного оператора застолбили за Константином Григорьевичем Арутюновым, снявшим когда-то фильм «Баллада о Беринге и его друзьях». Музыку к ленте должен был сочинять ленинградский композитор Вениамин Ефимович Баснер, отнюдь не новичок в кинематографе. Мужик показался мне серьезным, крепко, совсем не по-композиторски, пожал руку, изучающе глядя на меня из-под кустистых бровей.

Дошла очередь знакомиться и с актерами. Выяснилось, что приглашенные на главные роли согласились играть, даже еще не прочитав сценарий. Кто-то читал книгу, а кто-то доверился таланту режиссера. Роль главного героя Панафидина досталась Сергею Шакурову. Будущий Брежнев российского кино по примеру Баснера крепко стиснул мою ладонь в своей пригоршне, и пробуравил внимательным взглядом. Но затем широко и открыто улыбнулся, тут же превратившись в на редкость обаятельного человека, чем-то напомнив своего героя из «Свой среди чужих…» Кстати, сходство с кавалеристом Забелиным дополняли усы, которые сейчас носил Шакуров.

А вот его соперника, трусливого карьериста Житецкого предстояло сыграть Олегу Далю. По сюжету книги, в финале на дуэли Житецкий убивает Панафидина, и тут, мне казалось, как раз не Шакуров, а Даль подошел бы на столь трагическую роль, в реальности всю недолгую жизнь страдавший от одиночества и непонимания, и заливавший свои страдания горькой. Вот и в этот раз Даль, появившийся с небольшим опозданием, судя по отнюдь не презентабельному виду, накануне вечером пил явно не чай с сушками.

– Олег, я надеюсь, ты во время съемок будешь держать себя в руках? – хмуро спросил у него Герман.

– Алексей Юрьевич, – прижал руки к груди Даль, – можете на меня рассчитывать, не подведу.

Что же касается кокетки Парчевской, в которую были влюблены Панафидин и Житецкий, то ее играла Анастасия Вертинская. Сегодня она была занята в спектакле театра «Современник», но в понедельник обещала быть как штык.

– А японцев где возьмете? – спросил я Германа.

– Да что там выдумывать, задействуем студентов с характерным разрезом глаз. Их в Питере немало бродит. Для крупных планов сойдет. А на общих там и лиц-то не видно будет. Правда, на роль какого-нибудь японского адмирала нужно будет найти человека постарше. Ничего страшного, в актерской базе «Ленфильма» должны быть такие экземпляры.

Должность консультанта фильма с подачи командующего ВМФ доверили потомственному моряку, контр-адмиралу в отставке Зубову, увлекавшемуся историей росийско-японского противостояния на море в начале 20 века. Интерес проявился с юности, еще когда он проходил практику на кораблях Амурской флотилии. Борис Николаевич оказался улыбчивым и крайне позитивным человеком, с энтузиазмом взявшись за порученное ему дело, и уже притащившему с собой чертежи русских и японских кораблей.

– Под это дело нам отдают списанные корабли Балтийского флота, – заявил довольный Зубов. – Будем убирать старые настройки, ставить новые, в общем, маскировать их под крейсера и эсминцы начала века. И самое главное – нам обещали выделить для съемок легендарную «Аврору»! Естественно, с гарантией, что мы вернем судно в целости и сохранности.

Это сообщение было встречно одобрительным гулом. После чего Герман сказал, что сначала сам прочитает сценарий, а затем, если его все устроит, раздаст по экземпляру рукописи актерам.

С киностудии я вернулся в гостиницу. Чарских не было, как мне объяснила девушка на ресепшн, они уехали в Дворец спорта. Не иначе настраивать звук, чекиниться, как говорили в будущем. Хм, «говорили в будущем». Фраза, сама себе противоречащая. Но так ведь и есть, я же уникум, единственный в мире человек, сумевший провалиться в прошлое. А может быть, и не единственный. Не исключено, что еще кто-то так же вывалился по моему примеру в это время из 21 века. Или вообще из какого-нибудь 25-го века в эпоху Юрского периода. Но тут уж мы вряд ли узнаем о судьбе путешественника, которого по идее должны сожрать гигантские рептилии в течение первого часа.

Я неторопясь пообедал в ресторане «Советской», подивившись вполне приемлемым ценам, после чего отправился отдыхать в номер, предварительно приняв душ. Прилег на удобную постель и не заметил, как провалился в сон. Все ж таки сказалась ночная поездка в автомобиле, где мне удавалось вздремнуть только периодически.

Разбудил меня стук в дверь. На пороге стоял улыбающийся Чарский, от которого я узнал, что мы выезжаем на концертную площадку через тридцать минут.

– По слухам, сегодня шоу Инги посетит сам Григорий Васильевич Романов, – доверительно сообщил Анатолий Авдеевич. – Фффух, не хотелось бы ударить в грязь лицом.

Да уж, все-таки в это время артисты еще выступают вживую, без всяких фонограмм, которые должны заполонить нашу эстраду годы спустя. А получают не в пример меньше.

Вместительный зал медленно заполнялся гомонящей толпой. Все же завораживающее это зрелище. Нечто подобное я испытывал, когда еще в конце 2012 года на «Дизель-Арене» побывал на концерте группы «ДДТ». Правда, последние альбомы Шевчука не слишком радовали, но посмотреть лишний раз на живую легенду отечественного рока все равно было приятно.

Романов с супругой и с молодой парой – одна из дочерей Григория Васильевича и ее муж, как шепнул мне Чарский – появились в VIP-ложе минут за пять до начала, которое, впрочем, по традиции немного задержали. Я до последнего находился с Чарскими за кулисами, хотя у меня было место в третьем ряду почти по самому центру. Инга немного волновалась, но подоспевший Боярский ее успокоил и даже рассмешил, рассказав пошловатый анекдот. Дуэтом «Две звезды» они должны были петь ближе к финалу концерта, а пока популярный ленинградский актер и певец разгуливал по закулисью «Октябрьского», то и дело отвечая на приветствия хороших знакомых, малознакомых, а то и вовсе незнакомых людей. Кстати, меня тоже периодически кто-то узнавал, и это было, честно говоря, приятно.

Лева Шмель молчаливой тенью следовал за Ингой, казалось, что и на сцену он отправится следом за своей подопечной. Свое место в зале я занял буквально за минуту до того, как в зале начал гаснуть свет. Затем зазвучали первые аккорды песни «Таю», и под овации поклонников в перекрестии софитов на сцене появилась обтянутая в сверкающее платье в пол с боковым разрезом до самой ягодицы Инга Чарская.

Ужель та самая Инга… Это была настоящая поп-дива, мало того, что сама по себе длинноногая красавица с пышной копной темных, вьющихся волос, так еще и подача какая! Папочка расстарался, ничего не скажешь.

Ух ты, а зал-то хором подпевает. Кошусь налево, где в ложе для особо статусных гостей на втором ярусе сидят Романовы. Анна Степановна – так кажется зовут супругу хозяина Ленинграда – на пару с дочерью тоже поддались всеобщему порыву, хлопают и подпевают. А сам Романов с зятем сидят с невозмутимыми лицами, изредка перебрасываясь какими-то фразами.

Репертуар Инги наполовину состоял из моих песен, остальную половину добавили произведения других композиторов и поэтов-песенников. Поскольку ведущего не было, то названия композиций и авторов не объявляли, и к тому же добрую часть из спетого в этот вечер я услышал впервые. Интересно, Чарский и другим так же платит? Что ж это у него за бизнес такой, позволяющий столь значительные расходы?! Неужто на антиквариате так можно подняться?

В середине концерта Инга представила своих музыкантов, после чего под их сольное выступление на пару минут исчезла за кулисами, чтобы переодеться теперь уже в более короткое и расклешенное красно-черное платье с нехилым декольте. Непроизвольно я снова покосился на сидящих в VIP-ложе. А вроде бы у Романова глазки заблестели, непохоже, чтобы он сильно переживал по поводу выпирающих из декольте полукружий. То есть, понятно, переживал, но с положительным оттенком.

Появление на сцене Боярского еще больше взбудоражило публику, а официальная премьера песни «Две звезды» и вовсе взорвала зал. Одним словом, шоу прошло на высшем уровне. Ингу дважды вызывали на бис, ее буквально завалили цветами, а вопящие девчушки рвались к сцене с плюшевыми игрушками, невзирая на милицейский кордон. Как это напоминало концерт какого-нибудь Юры Шатунова в приснопамятные годы Перестройки.

Наконец все завершилось, зрители понемногу начали расходиться, и я поспешил за кулисы. Инга отдыхала в гримерке, куда все еще сносили цветы со сцены.

– Поздравляю, ты сделала Ленинград! – чмокнул я девушку в щеку.

– Это вам спасибо, Сергей Андреевич, если бы не ваши песни…

– Инга, – заскочил в гримерку раскрасневшийся Анатолий Авдеевич, – приготовься, сам Романов с женой сюда идут.

– Чего им нужно?

– Надеюсь, не ругаться будут, а хвалить.

Чарский не ошибся, всесильный хозяин города на Неве зашел выразить свое восхищение, приложившись губами к тыльной стороне ладони певицы, несмотря на то, что его супруга такое выражение чувств восприняла удивленным поднятием бровей. Наверное, самой ей редко кто целовал руки, несмотря на статус жены Романова.

Меня Григорий Васильевич, конечно же, узнал, о чем свидетельствовала приподнятая левая бровь. Впрочем, Чарский понял это по-своему, видимо, подумал, что Романов удивлен присутствием в гримерке посторонних, и тут же меня представил как автора лучших песен Инги.

– Мы с женой приятно удивлены, не думали, что у такой молодой певицы столь интересный репертуар, – сказал Романов, поворачиваясь к Чарской. – Да и исполнение на уровне.

– Спасибо, – скромно потупила глазки девушка, нагнав на щеки легкий румянец.

– А у вас ведь еще и завтра выступление? Уверен, снова будет полный зал. Переполошили вы наш город.

– Ну у вас в Ленинграде тоже хороших исполнителей хватает, – встрял Чарский. – Тот же Миша Боярский, или Людмила Сенчина.

При упоминании о Сенчиной первый секретарь чуть не поперхнулся, а его жена поджала губы. Блин, Анатолий Авдеевич не знает что ли о якобы связи Романова с певицей? А кстати, в этом же году должны упечь за решетку популярного баритона Сергея Захарова, вроде бы как раз из-за того, что Романов приревновал Сенчину к певцу. Ладно, не мое это дело, сейчас раскланяемся – и с гостиницу. Ужин, душ, и на боковую.

Подгоняемый супругой, Григорий Васильевич не стал затягивать сцену прощания, вскоре покинув гримерку.

А меня в коридоре перехватил Боярский, предложивший сотрудничество на песенной ниве.

– Трудно найти хорошую песню, чтобы подходила к моей манере исполнения, – пожаловался он.

– Отчего же не помочь талантливому артисту, – великодушно заметил я, надуваясь от чувства собственной значимости. – Вы когда, Михаил, планируете в Москву приехать?

– Через пару недель у меня запись на телевидении для «Утренней почты».

– Отлично, вот мой номер телефона, по приезду сразу звоните, парочку вещей, надеюсь, я успею к тому времени написать.

Что я помнил из репертуара Боярского? Песни из телефильма про мушкетеров отпадали, пусть они в кино и останутся. А, например, «Городские цветы» и «Зеленоглазое такси» Михаил еще не спел, так же как и «Спасибо, родная!». Хотя, если честно, из первой песни я помнил только припев, вторую почти всю, а из третьей – первый куплет и припев. Зато с мелодией проблем не было, и это главное, а уж недостающие строки как-нибудь сочиню.

Второй концерт так же оправдал наши самые смелые ожидания. Кстати, я выяснил у Чарского, что другие песни Инге написали сразу несколько композиторов, в том числе наконец-то созревшие Пахмутова с Добронравовым. О сумме гонораров я спросить постеснялся, главное, что меня антиквар не обижает, а уж сколько раз выручал…

Сколько получила Инга за два своих выступления с аншлагом, я также не интересовался. И девушка, как я понял, тоже, тут всем рулил папа. Понятно, что по официальной ставке, как певица, не имеющая никаких званий, она получила до 3 рублей за каждый концерт. Тогда как Зыкина, например, получала тройную тарификацию, аж целых 33 рубля! Но уж сколько там прошло мимо кассы – об этом знали, пожалуй, только Чарский-старший и администратор Дворца спорта, оказавшийся лысоватым шустрым товарищем лет пятидесяти.

Как и накануне, пройти до машины оказалось целой проблемой. На служебном выходе Ингу поджидали несколько страждущих автографов юных поклонниц и даже двое молодых людей, причем один из них начал тут же признаваться в любви. Тут уж пришлось в дело вступить Леве, который широкими плечами прорубал путь к «Мерседесу» Чарского. В общем, обошлось без серьезных потерь с обеих сторон, если не считать вывихнутый палец того самого любвеобильного молодого человека, который жаждал взаимности от восходящей звезды советской эстрады. А нечего хватать артистку за шубу!

Вернулись в Москву мы на волне триумфа, к которому и я, как ни крути, имел некоторое отношение. К тому же моя поездка прошла с пользой: познакомился со съемочной группой «Крейсеров» и вручил сценарии. Правда, этим, похоже, моя роль в создании фильма и ограничится. Так я не особо гордый, мне хватит и фамилии в титрах.

А не успев вернуться, принял звонок от Тарковского. По линии Минкульта организуется поездка советской делегации в Лос-Анджелес, на 49-ю церемонию вручения наград премии «Оскар» за заслуги в области кинематографа за 1976 год. В немногочисленную делегацию включили и меня. Причем, как объяснил Андрей Арсеньевич, на наш филмь возлагаются самые большие надежды. Если поездка пройдет впустую и мы вернемся без заветной статуэтки… Но об этом лучше не думать, нужно настраивать себя на позитив. А потому, уважаемый Сергей Андреевич, озаботьтесь скорейшим оформлением загранпаспорта, ежели такового у вас все еще нет.

– Валюха, меня отправляют в Голливуд! – заявил я супруге и принялся крутить ее в своих объятиях.

– Так у тебя же загранпаспорта нет, – попыталась она остудить мой пыл, когда я рассказал о звонке Тарковского.

– Ерунда, со связями Чарского это точно не проблема.

Однако радовался я рано. На следующий день позвонил лично Машеров, и попросил отказаться от поездки, сказавшись больным или придумав еще какую-нибудь причину.

– Сергей Андреевич, вы же понимаете, что мы, так скажем, не можем рисковать столь… хм… ценным кадром. Мало ли, самолет упадет, еще что-то, – завуалированно намекал он на то, что меня, чего доброго, могут похитить вражеские спецслужбы.

Ну вот же ж твою мать-то… В кои-то веки собрался Голливуд посмотреть, возможно, даже подержать на глазах у ведущих актеров и режиссеров мира позолоченного «Оскара», а тут такая засада.

– Хорошо, Петр Миронович, я подумаю над вашим предложением, – намеренно сухо попрощался я с Машеровым. Пусть знает, что я не в восторге от такого предложения, и именно о его вине не воплотится в жизнь моя мечта побывать в логове загнивающего капитализма.

Ладно, нечего нюни распускать. Глядишь, с моей помощью и наш кинематограф так поднимется, что уже в СССР будут приезжать за какими-нибудь «Никами». Но все-равно обидно.

Глава 17

Капли одна за другой срывались с прозрачной сосульки, в которой преломлялись разноцветными искрами лучи еще не жаркого, но уже прилично пригревающего мартовского солнца. Выше карниза крыши простиралось бездонное весеннее небо такой насыщенной синевы, что казалось, ее можно зачерпнуть ладонью.

Почему-то каждую весну, когда природа понемногу оживала, пробуждаясь от зимней спячки, на генерал-полковника КГБ Семена Цвигуна накатывала грусть. Наверное, это было связано с воспоминаниями. Так же, в марте, двадцать с лишним лет назад ушла из жизни мать – самый близкий для него человек на свете. До сих пор он не мог ее забыть, и каждый март у него непроизвольно ассоциировался с самой большой утратой в его жизни.

Второй человек в иерархии КГБ отошел от окна и сел за стол, приступив к работе над документами. Однако в голову то и дело лезли посторонние мысли. Причем все больше о состоявшейся на прошлой неделе встрече с начальником Главного разведывательного управления Петром Ивашутиным. Это была не первая их беседа за последние месяцы, но на этот раз Петр Иванович очень близко подошел к черте, которая разделяла просто треп и разговор, который может привести к серьезным последствиям. Конечно, в их среде и безобидный, казалось бы, треп нередко заканчивался проблемой для слишком неосторожного на язык собеседника, но все же это больше относилось к временам НКВД, причем больше довоенной поры, чем послевоенной.

Вчерашняя беседа как раз была из разряда, когда за словами стоят серьезные поступки. Началось все, впрочем, как обычно, с расспросов о семье, увлечениях, при этом рабочие вопросы изящно обходились обоими собеседниками. Не на заводе как-никак работают, а в закрытых ведомствах, где малейшая утечка информации может стоить погон, а то и вовсе жизни.

Как бы между делом разговор перешел на внутриполитические дела в Советском Союзе. И здесь Цвигун напрягся, почувствовав, что Ивашутин готовится сказать что-то важное. Так и случилось, когда начальник ГРУ, отхлебнув из свой чашки подостывшего чая, напрямую сказал:

– Вот ходим мы с тобой, Семен Кузьмич, все вокруг да около, а ведь ты и сам наверняка не раз задумывался над тем, что товарищ генеральный секретарь работает практически на пределе. Возраст давно уже пенсионный, трудно справляться с такой нагрузкой в 71 год. За всем не уследишь, а страна-то огромная, вот и получается, что где-то что-то упускается из виду, а недобросовестные люди, назовем их так, этим пользуются.

– Есть отдельные моменты, – согласился Цвигун, догадываясь, куда клонит собеседник.

– Вот и я говорю, что на месте Леонида Ильича подумал бы над кандидатурой преемника. Молодого, энергичного, воспитанного в духе марксизма-ленинизма…

– Есть на примете кто-то?

– Да тот же Кулаков, или Романов, Машеров… Романов, кстати, помоложе, у себя в Ленинграде навел порядок, вполне вероятно, что и в стране получилось бы сделать то же самое.

– Петр Иванович, ты что же, хочешь сказать, что у нас в стране непорядок?

– А ты не замечаешь, что темпы социально-экономического развития СССР затухают? Это в 61-м Суслов заявил, что развитие страны будет идти фантастическими темпами. Только темпы уже давно не фантастические. Еще «оборонка» барахтается, и то на пределе. А как разрослась теневая экономика?! Хорошую мину при плохой игре удается сохранять пока за счет нефтяных долларов, благо что в мире идет нефтяной бум. Но зависеть от мировых цен на нефть чревато, тем более строить на этом экономику страны.

– Тут я с тобой согласен, за счет «черного золота» пытаемся решать многие проблемы. Пока это удается, но нефть ведь когда-нибудь может и закончиться, а мы окажемся к этому не готовы.

– Вот-вот, имеются, назовем это так, достоверные прогнозы, что в ближайшее десятилетие цена на нефть резко упадет. Это затишье перед бурей. И где мы окажемся, у разбитого корыта? Мы серьезно отстаем в технологическом развитии от ведущих западных держав, на наших заводах стоят станки с довоенных времен, тогда как зарубежом уже вовсю используются станки с числовым программным управлением. Фактически провалена задача, поставленная на XXIV съезде КПСС, где предлагалось значительно усилить социальную ориентацию экономики, увеличив темпы развития отраслей народного хозяйства, производящих предметы потребления. Почему у нас сельское хозяйство убыточное, почему при наших огромных посевных площадях мы закупаем пшеницу у Канады? Колхозы и совхозы себя исчерпали? Или кто-то наверху в чем-то где-то просчитался, а вся страна теперь расхлебывает? Ты считаешь, это нормально?

– Вынужден с тобой согласиться, Петр Иванович, нормального тут мало. Но ты же сам должен понимать, сколько нашей стране пришлось вынести, из какой разрухи поднимали экономику. Тридцать лет прошло, как выиграли войну.

– Германия проиграла эту самую войну, тоже восставали из разрухи, а живут немцы так, что нам до них, как… Я имею в виду Западную Германию, хотя и в ГДР приличный уровень жизни.

– Тут не поспоришь, в прошлом году был я в ГДР, видел, как они живут. И даже немного позавидовал. А ведь мы не только им, но и другим странам соцлагеря помогаем. В той же Болгарии или Венгрии живут лучше, чем в Советском Союзе. Но они ведь для нас как младшие братья, а брата не бросишь.

– Только сами «братья» как-то не особо рады такому родству. Помнишь Венгрия, 56-й год? Или «Пражская весна», «Познанский июнь»? Даже на Кубе в 60-м и то всколыхнулось. А по нашим сведениям, в Польше назревает очередная волна недовольства социалистическим строем, мутит там воду некий Лех Валенса на пару с Каролем Войтылой, готовящемся занять папский престол. Откуда такие сведения? Ну, по роду службы мне все положено знать… Ладно, не об этом пока разговор, тут нас немного в сторону увело. Так вот я и хочу тебя спросить, Семен Кузьмич, хочешь ты добра своей стране или так и будешь глядеть со стороны на то, как ржавчина проедает каркас Родины? Как хлопководы Рашидова перевыполняют план только на бумаге?

– Ты мне прямо скажи, Петр Иванович, чего от меня хочешь? А то сижу тут второй час и мучаюсь в догадках, – невесело ухмыльнулся Цвигун.

– Вот я тебя прямо и спрашиваю, согласен ты влиться в ряды людей, озабоченных будущим Советского Союза? Если нет – тогда забудь об этом разговоре. Так как?

– Хм, задал ты мне задачку… И много вас, таких людей?

– Достаточно, Семен Кузьмич, причем люди не из последнего десятка.

– И наверняка среди них кандидаты на замену Леониду Ильичу? Из числа тобой перечисленных?

– Этого я тебе не говорил, все только твои догадки. Может быть, это мои личные измышления.

– Ну да, как же, личные…

Цвигун перевел взгляд в сторону окна, за которым сгущался вечерний сумрак, и лишь спустя пару минут снова обратил взор на Ивашутина. Вздохнув, спросил:

– Время на размышление есть?

– Конечно, Семен Кузьмич, никто от тебя немедленного ответа не требует. Недели хватит?

– Думаю, что да.

– Только думай хорошо, помни, что от твоего решения зависит во многом не только твое будущее. Иначе я бы к тебе с такими разговорами не лез.

И вот теперь он, наконец, принял решение. Далось оно ему нелегко, пришлось пережить несколько бессонных ночей. Линчевал себя мысленно, вспоминая поговорку: «Для продажной псины – кол из гнилой осины», а заодно и брошенную в отчаянии фразу Цезаря: «И ты, Брут!» Получается, он предает Брежнева, человека, которому по существу обязан своей карьерой. Да и родственные связи… Но когда на первом месте стоит благополучие страны, РОДНОЙ страны, то здесь миндальничать не приходится. Тем более Леонид Ильич и сам должен понимать, что для его же здоровья полезнее будет отойти от дел и заняться своим здоровьем.

Генерал-полковник протянул руку к телефонной трубке, снял ее, набрал прямой номер, приложил трубку к уху и, дождавшись фразы «Ивашутин на проводе», сказал лишь два слова:

– Я согласен.

* * *

– Старик, ты и в самом деле провидец, или ясновидящий! Называй как хочешь – суть не меняется. Я до сих пор в шоке. Слушай, нам нужно срочно увидеться.

Звонок от Высоцкого раздался 28 марта, на следующий день после того, как на взлетной полосе испанского острова Тенерифе столкнулись два авиалайнера. Трагедия произошла вечером воскресенья, и если о ней у нас расскажут, то только в понедельник, в программе «Время». Ну или по всесоюзному радио, которое я не слушал. Да и западные голоса тоже, хотя коротковолновый приемник имелся. Володя же, регулярно слушавший эти самые «вражеские голоса», уже с утра был в курсе событий, и сразу отзвонился мне.

Договорились встретиться вечером у меня на даче. Я же ждал понедельника еще по одной причине: сегодня в Лос-Анджелесе должны были объявить победителей кинопремии «Оскар». Жаль, не удалось попасть в Голливуд, пришлось по просьбе Машерова сказаться больным. Сам понимал, что все правильно говорит Петр Миронович, печется о моей же безопасности, но все равно хотелось посмотреть мир.

Ну ничего, дай бог, не последний день живем, и Штаты поглядим, и Австралию, и Антарктиду… А имена «оскароносцев» придется, наверное, узнавать все же из «Голоса Америки» или по «Радио Свобода», сидя часами у приемника в ожидании выпусков новостей. Ведь пока наша делегация вернется в Москву, пока отзвонится Тарковский – если будет смысл отзваниваться – пройдет несколько дней. Я же от такого ожидания с ума сойду!

Высоцкий приехал без Влади, весь какой-то посеревший и осунувшийся. Чтобы как-то его взбодрить, предложил посидеть за чашкой чая с малиновым пирогом, который специально к приезду гостя испекла Валя.

– Выпить нет? – негромко спросил Высоцкий, когда Валя ушла наверх к сыну.

– Выпить есть, но в этом доме ты пить не будешь! – решительно заявил я, поражаясь собственной решимости. – Во-первых, ты за рулем, хотя и мог бы в принципе у меня переночевать… Но все равно, завязывай с этим делом, или хочешь, чтобы сбылись худшие прогнозы?

– Черт, меня как-то потряхивает… Обычно в такие моменты стакан водки выручает… Ну или доза на крайний случай.

– Так, Володя, тем более никаких «доз». Ты же сам себе могилу роешь!

– А что ты предлагаешь? Я же ведь вернусь сейчас на Малую Грузинскую, один черт не выдержу. Каждый раз под капельницу ложиться?

– Можешь какое-то время пожить у нас, на свежем воздухе. Думаю, Валя будет не против. Затаишься на месяц-другой, отоспишься, отъешься… В театре отпустят?

– Да причину-то можно найти, хотя Любимов – калач тертый, захочет – пронюхает, что к чему. Но как я без Маринки?

– Она в Москве сейчас?

– Послезавтра улетает в Париж.

– Ну вот, чем не вариант? Провожай ее и прячься на моей даче. Сиди себе в тишине, спокойствии, сочиняй песни на новый альбом, телек смотри, радио слушай… Моя вот живет тут безвылазно – и ничего, не жалуется. Да ей и скучать некогда, если честно, с малым на руках. В общем, думай, организму нужна передышка. Был бы я любителем гор – предложил бы на полгода куда-нибудь в Приэльбрусье махнуть. Но как-то не сложилось, поэтому предлагаю вот такой вариант.

– Горы, – мечтательно протянул бард, устремив взгляд куда-то мимо меня. – Там я чувствую себя по-настоящему свободным. Не то что среди этих серых многоэтажек.

Обратно в столицу Высоцкий уехал следующим утром, с вечера предупредив Влади, что останется ночевать у меня. Хотя он и не пил ничего крепче чая, однако его так и продолжало колотить, пока он, наконец, не уснул тревожным сном чуть ли не за полночь.

А с утра был вполне бодр и даже улыбался.

– Старик, спасибо тебе за поддержку. Ты не представляешь, как мне было хреново вчера. Одно дело, когда тебе говорят, что может быть, ты умрешь через месяц, а может, через десять лет, и всегда надеешься на лучшее, и совсем другое, когда тебе точно предсказывают дату ухода. Но после нашего вчерашнего разговора я понял, что действительно можно самому взяться за ум. Послать к чертям таких друзей, которые тебе в стакан подливают и шприцы подсовывают. Начну с Янкловича, или вовсе в другой театр уйду. И спасибо за предложение, может быть, и правда поживу у тебя какое-то время. Кстати, не хотел говорить… Но мне сегодня приснился Леня Енгибаров. Грустно так на меня смотрит, а потом говорит: «Володька, живи столько, сколько тебе Богом отпущено, а встретиться мы всегда успеем». Вот именно так и сказал. Эти слова словно впечаталось в мой мозг.

Распрощавшись с Высоцким, подумал, что если он и впрямь надумает пожить у нас с Валей, то первым делом я пойду на станцию, зайду в магазинчик и предупрежу, чтобы Владимиру Семеновичу не вздумали продавать спиртное. Потому как может сорваться, а так хоть какой-то тормоз будет.

А тем же вечером диктор программы «Время» Вера Шебеко без тени радости на лице – эмоции вообще были нехарактерны для советских дикторов – сообщила, что советский фильм «Марсианин», снятый по одноименному роману Сергея Губернского, получил высшую награду в области киноиндустрии – премию «Оскар» как лучший зарубежный фильм. После чего перешла к другим международным новостям. Блин, могли бы хоть сюжет с церемонии сделать, интервью взять о того же Тарковского. Не сказать, что я был уверен в победе нашего фильма, и потому не прыгал с воплями до потолка. Если бы я находился лично на церемонии, то наверняка дал бы какую-то волю своим эмоциям. А так просто позвал Валю, которая собралась укладывать Даньку спать, и сообщил ей о нашей общей победе. По такому случаю чуть позже, уже уложив сына, супруга извлекла из своих запасов бутылочку наливки, и мы пропустили с ней по стаканчику. Ну вот, приятно, черт возьми, когда твое имя внесено в скрижали киноистории. Да, книга не моя, что уж тут скрывать, но я же не виноват, что меня забросило в это время с «ридером», откуда мне пришлось черпать материал для того, чтобы прокормить себя и жену, а заодно для собственного продвижения наверх. Интересно, дадут хотя бы подержать в руках позолоченную статуэтку? Или просто спрячут ее в архивах «Мосфильма»? Нужно будет озаботиться этим вопросом по возвращении Тарковского из Америки.

Ага, хренушки! Если в той реальности режиссер только в 80-х «завис» с семьей на чужбине, выбрав солнечную Италию, то в этой все произошло лет на пять-шесть раньше, а вместо Италии Тарковский выбрал Соединенные Штаты, причем оставив жену и сына в Советском Союзе. Видно, опьянил его воздух свободы. Об этом я узнал от товарища из «конторы», к которому явился по повестке через два дня, недоумевая по поводу своего вызова в здание на Лубянке.

– Здравствуйте, Сергей Андреевич, присаживайтесь.

Все это мне живо напомнило визит в региональное управление КГБ в Пензе, правда, здесь обстановка в кабинете оказалась посолиднее. Единственной приметной особенностью сидевшего напротив человека была некрасивая родинка слева у основания крыла носа. Он практически не поднимал на меня глаз, а разговор вел как бы между делом, перекладывая и просматривая какие-то бумаги. Когда наконец выяснилось, зачем все-таки меня пригласили в этот кабинет, я едва не выпал в осадок.

– Что?! Тарковский остался в Америке? Он попросил политического убежища?

– Пока официально ничего не подтверждено, ясно только, что Андрей Арсеньевич не вернулся в отель, и нашей делегации пришлось улетать без него. Сергей Андреевич, вот вам бумага, ручка, и излагайте всю историю ваших отношений с Тарковским. Как познакомились, как снимали фильм, как он уговаривал вас лететь в Штаты…

– Да не уговаривал он меня, сказал только, что попробует пробить поездку на церемонию вручения «Оскара».

– И это тоже упомяните. Пишите, время у нас с вами еще есть.

Лишь спустя два с половиной часа я покинул этот кабинет, при этом меня изрядно потряхивало. Подумалось, что, наверное, и Высоцкого так же колотило, когда он ехал ко мне. Ладно, с меня взятки гладки, я с Тарковским закулисных бесед не вел, мне скрывать особо-то и нечего. Да и в разряд стукачей вроде не попал, не донос же в конце концов писал. А жаль, очень жаль, подпортил прославленный режиссер чувство радости от победы. Теперь вполне вероятно, что после таких событий «Оскар» я так и не увижу. Надеюсь, Тарковский хотя бы не присвоил статуэтку, перед тем как стать невозвращенцем, а то это было бы совсем по-свински с его стороны.

На следующее утро позвонил Боярский:

– Сергей Андреевич, приветствую вас! – прокричал он в трубку своим знаменитым голосом с хрипотцой. – Вот приехал в Москву на съемки, заодно решил узнать, как там продвигается дело с песнями?

– Утро доброе, Михаил, с песнями все нормально, я их даже успел в ВААП зарегистрировать. Давайте пересечемся где-нибудь в центре, я вам отдам текст с нотами. Правда, без аранжировки, это уж сами там как-нибудь сообразите.

– А можете подъехать на Шаболовку часам к трем? Я как раз с записи должен освободиться.

– Не вопрос, тогда с трех до четырех дня буду ждать вас на Шаболовке-37, на входе в здание.

Не успел положить трубку, как вновь раздался звонок. Чертыхнувшись, поднял трубку. На этот раз оказался Высоцкий:

– Старик, можешь меня поздравить, на следующей неделе я улетаю в Тибет с командой Эдика Мысловского. Они по своим альпинистским делам, а я задержусь в какой-нибудь деревушке, поживу там какое-то время на воде и хлебе, или рисе – хлеба-то у них, наверное, нет. В общем, буду дурь из себя выгонять. Глядишь, познакомлюсь с самим Далай-ламой. Хотя он вроде в Индию сбежал… Ну не важно, короче, вот так.

– Ничего себе новость! И надолго задержишься?

– Пока сам не знаю, на месячишко пока постараюсь визу выбить, а там как получится. В театре я отпуск за свой счет взял, хотя если не уложусь – могут и уволить за прогулы, Любимов меня в последнее время что-то недолюбливает… Хм, интересная игра слов, Любимов недолюбливает… Одним словом, беру гитару, и, как в песне – за туманом и за запахом тайги.

Глава 18

А через день Высоцкий снова набрал мой номер и грустно сообщил, что ему почему-то запрещают выезд в «братский» Китай, на территории которого находился Тибет. В то же время Мысловскому и другим альпинистам из его команды никто препон не чинил, им уже почти все документы оформили. А может быть, виной тому еще и песни, в которых бард стебался над китайцами?

– Блин… А ты еще кому-нибудь рассказывал, что планируешь задержаться в Тибете?

– Да нет вроде, только тебе… Даже Марина не в курсе, хотел ей перед отъездом просто записку оставить на кухонном столе.

– И я тоже никому не говорил… Надеюсь, тут ты мне веришь?

– Обижаешь, старик!

– А ты мне из дома тогда звонил?

– Ну да.

– Хм, это что же получается, мой или твой телефон… того?

– Понял, о чем ты, – подобрался на том конце провода Семеныч. – Мог бы и сам догадаться, как-то не сообразил. Впредь умнее буду.

Распрощавшись с расстроенным Высоцким, я подумал, не задействовать ли административный ресурс? Имея такие связи чуть ли не в высшем руководстве страны, почему бы не попросить за несчастного барда? Плохо, конечно, что Андропов не наш человек, и нет никого в «ближнем круге» из КГБ, ведь это по-любому их рук дело. Не удивлюсь, если Семеныча вызовут в комитет давать показания.

Конечно, тревожить лишний раз Машерова по таким пустякам немного неудобно, тем более вряд ли он большой поклонник творчества Высоцкого, но тут у человека жизнь висит на волоске, можно сказать. С первого раза дозвониться до первого секретаря ЦК КП Белоруссии не получилось, сказали, что он в полях, проверяет коровники где-то в области и будет если только к вечеру. Перезвонил вечером, на этот раз удачно.

– Здравствуйте, Сергей Андреевич, что случилось? – спросил Машеров, когда нас, наконец, соединили.

– Петр Миронович, просьба огромная к вам. Не за себя прошу, за Владимира Семеновича Высоцкого.

– Что с ним стряслось? И почему ко мне обратились? Он же не в Белоруссии живет…

Стараясь не отнимать много времени у собеседника, вкратце обрисовал ситуацию. В завершение намекнул, что у Машерова имеются хорошие знакомые в силовых структурах в Москве, которые могли бы поучаствовать в судьбе поэта и музыканта.

– Я понял, о ком вы говорите, можете не продолжать. Ситуация тоже ясна. По идее надо бы помочь человеку прийти в себя, отвыкнуть от вредных привычек (про наркотики я благоразумно умолчал). Но кто даст гарантии, что Владимир Семенович не останется в этом Тибете сверх обещанного вам месяца или двух? В любом случае нарушение визового режима аукнется ему проблемами с китайскими и затем уже советскими пограничниками. Почему он не хочет махнуть на Эльбрус? Там тоже можно найти тихую деревушку у подножия горы и жить в ней без всяких проблем хоть до морковкиного заговенья, вдали от мирской суеты и настойчивых поклонников. Вот именно загорелось в Тибет!

– Действительно, какие-то гарантии в этом случае давать бессмысленно, – грустно согласился я. – И что же делать?

– Есть у меня одна мысль…

Оказалось, что где-то в самой глубине Беловежской пущи, среди болот, затерян хутор, где доживает свой век старинный товарищ Машерова, Нестор Кузьмич. Вместе со своей столь же немолодой, но такой же бодрой супругой. Единственный сын партизанил вместе с Петром Мироновичем и погиб во время облавы, прикрывая отход товарищей. Так и живут с тех пор вдвоем на этом хуторе. Скотина, птица своя, имеется даже собственная маслобойка, разве что за мукой раз в полгода на подводе выбираются в райцентр. Машеров бывал у них в прошлом году, гостил с ночевкой, и с удовольствием пожил хотя бы недельку, если бы не дела.

– Чем не вариант? Поживет у них твой Высоцкий месячишко-другой, может, еще и понравится, подольше задержится. Тем более за постой денег не берут. Если согласится – все организуем в лучшем виде, пусть Владимир Семенович не переживает.

Владимир Семенович согласился, хотя и после некоторого раздумья. Я вместе с Севой Абдуловым провождал его в аэропорту ветреным апрельским днем. Обнялись на прощание, посадили Семеныча в самолет, и с Абдуловым, не сговариваясь, направились в кафе, где заказали по сто граммов беленькой за успешный полет и столь же успешное приземление. К счастью, по пути домой ни один гаишник мне не попался, иначе, тормозни они мою «Волгу», могли и права отнять. Или в СССР за вождение в нетрезвом виде не отнимали? Ладно, неважно, проскочил и проскочил, тем более и выпил-то – нет ничего. А вот если бы попал в ДТП или сбил кого-то, тогда мои промилле вышли бы мне боком.

Дома сын встретил меня радостным: «Папа!», а следом заявил «Дай!». Еще он научился говорить «Мама», и таким образом пока его словарный запас состоял всего из трех слов. Впрочем, как мне сказала Валя, старшая дочь у нее начала говорить в два с лишним годика, так что Данька заговорил еще с опережением. А чуть позже супруга завела разговор, не отдать ли Даниила в ясли. Мол, найду хоть какую-то работу, буду в дом деньги приносить.

– А как ты найдешь тут работу с пензенской пропиской? – спросил я.

– Думала об этом. Единственный вариант – выписаться из нашей терновской квартиры. Жалко жилплощадь терять, а что делать…

– Ну если так решила, тогда выписывайся, будем оформлять тебе московскую прописку. А куда работать пойдешь, опять в овощной? Так ведь завмагом тебя сразу никто не поставит.

– Ничего страшного, могу и продавщицей на первых порах.

– А если в Союзе писателей завтра власть сменится, и нас попрут с этой дачи? Тогда что, по съемным квартирам мыкаться? Да еще и с ребенком?

– То есть ты хочешь сказать, что согласишься вернуться в Пензу? Сережа, не смеши меня. Я-то уже привыкла к Москве… Ладно, к Переделкино, но все равно! А у тебя тут работа, постоянные встречи, знакомства… Забыл, как мотался на «Суре» туда и обратно? Так что я думаю, что ты и сам предпочтешь съемную квартиру Пензе. А ведь можно и в ЖСК ступить.

– Куда?

– В жилищно-строительный кооператив. Говорят, однушка три тысячи стоит, а 2-комнатная – пять тысяч. Разве не потянем?

– Хм, как-то я раньше над этим не задумывался. А ты права, своя квартира не помешала бы. Разузнаю в Союзе писателей, может, и правда что-то выгорит с жилплощадью.

– А можно и не в ведомственный ЖСК вступить.

– Ты думаешь? Этот вопрос тоже постараюсь выяснить… А вообще-то время обеда, что у нас там вкусненького? Супчик гороховый с утра сварила? С копчеными ребрышками? Ну ты ж моя молодец. Давай разогревай и со мной садись.

* * *

На Гданьской судоверфи имени Ленина рабочий день близился к завершению. Вернее, закруглялась дневная смена, а на самой верфи работа кипела круглосуточно. Сейчас здесь готовили к спуску на воду рыболовецкий траулер для Советского Союза под названием «Ангара». В трюме судна рабочие тоже

– Эй, Лех, заканчивай! Ты же вроде собирался с нами пивка выпить сегодня вечером.

– Уже заканчиваю, парни. Буквально две минуты, осталось контакты подкрутить.

– Ну давай, мы тогда в душ, и ждем тебя в раздевалке.

Электрик Лех Валенса, как и обещал, управился за пару минут. Быстро помылся по примеру товарищей, и вскоре они уже направлялись в трактир «Морячка», расположенный буквально в десяти минутах ходьбы от судоверфи.

В этот вечер здесь мелькало немало знакомых лиц. На судоверфи трудилось почти 20 тысяч работников, и многие после смены заходили сюда попить пива. Неудивительно, что к открытому несколько лет назад трактиру пришлось делать пристройку, и теперь тут могли уместить до сотни любителей хорошего пива.

Леха узнавали, приветствовали, похлопывали по плечу, жали руку. Личностью он был известной, принимал активное участие в жизни судоверфи, входил в профсоюз, и рьяно бился за права простых работяг, чем и снискал у них уважение.

– Парни, ваш столик, как обычно, держу за вами, – кивнул подошедшим протиравший пивную кружку трактирщик и крикнул официантке. – Марыся! Обслужи товарищей вон за тем столиком.

После второй кружки Леха потянуло на разглагольствования. Как обычно, предметом нападок стал социалистический строй и коммунистическая идеология, насаждаемая Москвой в Польше и других странах Восточной Европы.

– В сентябре 39-го Советы без объявления войны перешли нашу границу, взяли в плен 240 тысяч польских военнослужащих, а офицеров расстреляли в Катынском лесу. И после этого мы должны благодарить русских за то, что они якобы освободили нас от немцев? Да, кто-то скажет, что Советы потеряли в боях за Польшу несколько сот тысяч своих солдат. А кто их просил лезть к нам? Мы бы и с немцами прекрасно поладили. Они хотели всего-навсего избавить мир от коммунистической чумы… Марыся! Принеси-как еще пару кружечек пива.

После третьей кружки Валенса понял, что ему срочно нужно отлучиться.

– Парни, я отойду на пару минут, – сказал он окружившим их столик соратникам. – Потом я вам объясню, почему у власти в Польше оказались продажные политики.

Уже после наступления темноты он подходил к своему дому, находясь в весьма приподнятом настроении. Валенса всегда так себя чувствовал после таких вот стихийных выступлений, пусть даже не с трибуны, а обычном трактире. Да еще и четыре кружки пива изрядно его взбодрили. Улыбаясь своим мыслям, он не сразу заметил движение сзади тебя. А затем вдруг что-то укололо его слева в шею.

– Что за!..

Больше ничего сказать Валенса не успел. Он с ужасом чувствовал, как немеют мышцы пальцев рук, ног, шея, спина, даже глаза отказывались повиноваться. Рухнул на брусчатку и при этом ничего не почувствовал. Работал только мозг, который понимал, что тело медленно умирает, что кровь густеет, все медленнее циркулируя по венам, что сердце бьется все реже и реже.

Недвижимыми зрачками Валенса увидел, как возле его лица промелькнули ноги убийцы, обутые в простые, но качественные ботинки на мягкой подошве. А затем он остался один, умирать на холодной брусчатке, в желтоватом свете редкого уличного фонаря.

Некролог в местной газете «Гданьский вестник» появился на второй день после того, как запоздавшая парочка влюбленных обнаружила тело известного активиста. В последний путь электрика гданьской судоверфи Леха Валенсу провожали несколько сотен человек. Многие шептались, что из Валенсы мог бы получиться в будущем неплохой политик. Правда, учитывая его антикоммунистические высказывания, политик, скорее всего, опальный. И возможно, в изгнании. Жаль, ах как жаль, такого хорошего человека потеряли.

А еще спустя неделю краковский кардинал римско-католической церкви Кароль Войтыла, приехавший на очередной папский собор в Ватикан, побелевшими от напряжения пальцами держал свежий номер газеты итальянских коммунистов «L'Unita». Его взгляд был прикован к черно-белой фотографии на центральном развороте. На снимке был изображен ни кто иной, как он сам, только в мирском облачении, сидевший на кровати… и нежно обнимающий подростка лет 12 с глазами, закрытыми черной плашкой. Прочитать текст для кардинала, владеющим добрым десятком языков, было делом несложным. Но сейчас Войтыле казалось, что лучше бы он не знал этого проклятого итальянского. Хотя тут и одного снимка достаточно, чтобы понять содержание написанного.

«Не так уж все и тихо в святом католическом семействе, – писал некий Энрике Паскуале. – Это можно видеть на примере польского кардинала Кароля Войтылы, о котором давно поговаривали, что он большой любитель невинных мальчиков. Наш корреспондент, вооружившись мощнейшей фототехникой, специально отправился в Краков, чтобы убедиться в подлинности слухов либо развеять их. Снял комнату в доме напротив окон кардинала, и стал ждать. Его бдения не прошли напрасно. Уже на второй день Войтыла привел к себе 12-летнего мальчика, чье имя из этических соображений мы оставим в секрете. На этом снимке лишь самое невинное действо в отношении несчастного подростка. Что происходило дальше – нетрудно догадаться. Наш корреспондент, находившийся по ту сторону объектива, не мог спокойно смотреть на происходящее, и даже собирался вызвать милицию, однако, подчиняясь своим профессиональным обязанностям, все же сумел сдержаться. Но теперь-то мы знаем, что из себя представляет краковский кардинал, которого в последнее время приблизил к себе Папа Павел VI».

Но ведь такого не было! Это наглая подделка, фальшивка! Хотя… Хотя кровать похожа на его, да и тумбочка рядом с постелью вроде бы тоже знакома, пусть и не так четко она получилась на снимке. Но кому понадобилось совершать такую дикую провокацию? Завистникам, ревнующим его к Папе? Кто это – архиепископ генуэзский Джузеппе Сири или архиепископ Флоренции Джованни Бенелли? Либо вообще кто-то другой? Может быть, епископ Серджоне, который и вручил ему эту газету с таким выражением лица, будто держал в руках какую-то гадину, после чего тут же торопливо скрылся.

Каков бы ни был ответ, теперь его карьере конец! Даже удержаться в кресле кардинала станет сложной задачей, поди докажи на папском престоле, что это фотомонтаж, а не настоящее грехопадение. И судебная тяжба с изданием не решит этой проблемы.

На газетный лист упала и тут же впиталась алая капля. Он и не заметил, как прокусил нижнюю губу. Рефлекторно вытер кровь рукавом мантии, и снова перевел взгляд на фотографию в газете. Затем, исказившись в лице, скомкал ее и брезгливо отшвырнул в сторону.

По анфиладе Собора святого Петра навстречу ему степенно шествовала разношерстная процессия из епископов, архиепископов и кардиналов. Войтыла чуть двинулся в сторону, прижавшись к старинному ограждению, чтобы пропустить делегацию. Прелаты едва заметно кивали ему, он кивал в ответ, но при этом ему мнилось, будто бы проходившие мимо кривили губы в презрительной ухмылке. Опустив голову, он смотрел на бурое пятно, выделявшееся даже на красном рукаве мантии, думая только о том, как быстрее покинуть Ватикан.

– Ваше Высокопреосвященство!

Он поднял голову. Перед ним стоял личный секретарь Папы Римского Паскуале Макки. Холодный, ничего не выражающий взгляд для Войтылы был красноречивее, чем какое-либо проявление эмоций.

– Вас хочет видеть его Святейшество Павел VI. Пройдемте за мной.

Не чувствуя под собой ног, кардинал вошел в кабинет Папы Римского Павла VI, носившего когда-то давно мирское имя Джованни Баттиста Энрико Антонио Мария Монтини. Кароля Войтылу всегда удивляли столь длинные имена у итальянцев, португальцев и испанцев, в которых перечислялись предки чуть ли не до седьмого колена. Но сейчас он бы согласился тысячу раз подряд произнести полное имя Папы, данное ему при рождении, чем выслушать то, что его Святейшество собирается сказать.

Из кабинета Папы он вышел на негнущихся ногах, с лицом, белее мела. Когда за ним закрылись большие, массивные двери, кардинал на несколько секунд замер, а затем решительно направился прочь. Сегодня он не будет участвовать в папском соборе, и вообще ему запрещено проводить службы до окончания разбирательства дела по скандальной публикации. Нужно забрать в отеле вещи, садиться на самолет до Варшавы, затем поездом до Кракова и там ждать, чем все закончится. Временное отстранение от сана. Но даже если правда восторжествует, пятно на его биографии останется даже после его смерти. И мечтам о папском престоле, и так довольно призрачным, учитывая, что последние 400 лет его занимали итальянцы, и вовсе сбыться будет не суждено никогда.

* * *

Очередное собрание «ближнего круга» вновь проходило на даче Ивашутина, ставшего уже почти традиционным местом встреч членов «Ордена заговорщиков». На этот раз подтянулись даже Матросов и чувствующий себя получше Судоплатов, приглашенный в качестве своего рода консультанта. Скучая на пенсии, он с удовольствием включился в работу по спасению страны и, ознакомившись с рукописью «попаданца», тут же начал выдавать одну идею за другой.

Но главным было то, что сегодня их состав пополнился новым участников. Рядом с Машеровым, который стал в свое время его выдвиженцем, расположился член Политбюро ЦК КПСС, первый заместитель председателя Совмина Кирилл Трофимович Мазуров. Вполне еще крепкий для своих 63 лет, он сразу почувствовал себя здесь как дома.

– Кирилл Трофимович уже ознакомился с рукописью, так что он в курсе насчет объекта, – сказал Машеров. – А вот вам, Семен Кузьмич, это еще предстоит сделать. Пока просто прочитайте вот этот занятный документ, а в следующую встречу я готов буду ответить на возникшие у вас вопросы. Кстати, тут и о вас упоминается.

– Хорошо, постараюсь прочитать если не сегодня, то завтра точно.

Первый заместитель председателя КГБ СССР Семен Цвигун принял папку с рукописью и вернулся на свое место рядом по соседству с Ивашутиным. И он, и остальные присутствующие поначалу выглядели немного напряженными, но затем, по выражению Кулакова, они все оказались на одной волне, и разговор пошел более открытый.

– Если позволите, я начну с отчета, так сказать, о проделанной работе, – сказал начальник ГРУ и обвел взглядом собравшихся. Затем снова вернулся к своим записям. – По Польше… Лех Валенса, который, напомню, планировал в будущем создать свой профсоюз «Солидарность», скоропостижно скончался.

– А что за диагноз, если не секрет? – поинтересовался Судоплатов.

– Острая сердечная недостаточность. Жаль, такой молодой был, всего 33 года, казалось бы, все впереди…

– Возраст Христа, – хмыкнул Кулаков. – Наверное, в рай попадет.

– Валенса, как мы выяснили, был негласным агентом польских спецслужб, проходил под кличкой Болек. Так что для земляков и нынешних коллег Дзержинского, ведших какую-то свою непонятную игру, утеря такого агента стала серьезным ударом. Мы, не проявляя себя, подкинули польским спецслужбам версию, что устранение Болека – дело рук ребят из Лэнгли. И поляки, по нашим сведениям, уже выставили американцам свои претензии по поводу этого, как они считают, недоразумения.

– Ловко, – усмехнулся Судоплатов, с довольным видом потирая свои крупные ладони.

– И кстати, не один Валенса воду мутил в Польше. В течение недели не менее печальная участь постигла и его подельников из КОС-КОР – Комитета общественной самозащиты и Комитета защиты рабочих. Яцек Куронь попал в автокатастрофу, Кароль Модзелевский выпал с 7-го этажа, а Адам Михник стал жертвой уличных хулиганов. Тадеуш Мазовецкий из Клуба католической интеллигенции где-то солидную схватил дозу и теперь безуспешно борется с раком крови в последней стадии. После этого активность польских диссидентов и прочих ревнителей демократических ценностей резко поубавилась.

Ивашутин сделал паузу, наблюдая за реакцией собравшихся. Не заметив ни одного осуждающего взгляда, продолжил:

– Так вот, что касается ярого ненавистника советского строя, кардинала Кароля Войтылы, то на данный момент он сидит у себя в Кракове, своего рода под домашним арестом, и ждет решения своей дальнейшей участи. Если кого интересует, то его подозревают в педофилии. В газете итальянских коммунистов «L'Unita» прошла порочащая его публикация с фотографией, вернее, фотоколлажем, где Войтыла на кровати у себя дома тискает мальчугана. Папа отстранил кардинала от исполнения им обязанностей на время проведения разбирательства. Ватикану пришлось обращаться в полицию, те, в свою очередь, затребовали негативы, им их предоставили. Наши мастера сработали на высшем уровне, путем перефотографирования коллажей достигнут результат отличного качества. Причем эта – самая невинная – фотография уже разошлась по многим изданиям, и не только итальянским. Так что Войтыле не светит теперь не только папский престол, о котором он мечтает последние годы, но его и вовсе могут лишить сана.

– Здорово сработано, – заметил Машеров.

– Это еще не все. Мои люди сумели предотвратить переворот в Пакистане. Ввиду сжатых сроков сами они не успевали раздобыть доказательства, поэтому просто рассказали премьер-министру Зульфикару Али Бхутто о заговоре, который планировал возглавить Мухаммед Зия-уль-Хак. Бхутто сначала отказывался верить, но затем все же согласился установить наблюдение за теперь уже бывшим соратником. С помощью прослушивающих устройств удалось установить имена заговорщиков, и не далее как три дня назад они были схвачены. Сейчас с ними работают местные следователи, выбивают показания.

– Хочется верить, что после того, как мы ему помогли, Бхутто еще больше проникнется симпатией к СССР, – сказал Романов, и остальные тут же его поддержали.

– Начали работу с президентом Северного Йемена Ибрагимом аль-Хамди, – продолжил Ивашутин. – Там с именами заговорщиков еще не все ясно, усиленно роем, но учитывая, что переворот планировался на октябрь, время у нас еще есть. Надеюсь, что уложимся.

– Тут еще меня волнует тема ВНИИСИ, этой цитадели будущих демократов, – сказал Машеров. – Все помнят, что Губернский написал об этом институте?

– Ну как же, Всесоюзный научно-исследовательский институт системных исследований, создан в прошлом году для комплексного исследования научно-технических и социально-экономических проблем, имеющих большое народно-хозяйственное значение и носящих междисциплинарный характер исследований, – заученно выдал Романов. – Я-то как раз тщательно изучил этот вопрос. 17 лет, вплоть до 1993 года, им будет руководить член-корреспондент АН СССР Джермен Михайлович Гвишиани. И ВНИИСИ – своего рода наш филиал австрийского МИПСА при Римском клубе. В институте работали будущие «отцы демократии» Авен, Березовский, Гайдар, Шаталин, Сванидзе… А в МИПСА стажировались Попов, Чубайс, Шохин, Нечаев, Ясин, Гайдар, Глазьев и Мордашов.

– Вот этими товарищами, мягко говоря, хорошо бы заняться как раз Комитету, – Машеров посмотрел на Цвигуна. – Вы как, Семен Кузьмич, готовы включиться в работу?

– Теперь уже да, не просто же так я согласился участвовать в вашем кружке, назовем его так.

– Отлично, на другой ответ я и не рассчитывал! А теперь хотелось бы обсудить животрепещущий вопрос относительно кандидатуры нового генерального секретаря. По моему мнению, выбирать нужно из тех, кто сейчас здесь присутствует.

– Так давайте проголосуем, – предложил Мазуров.

– Я тоже думал о голосовании, только выбирал между тайным и открытым.

– Да что мы тут, секта что ли какая, Петр Миронович, или масонская ложа, я не знаю!.. Давай уж открытым, конечно, проголосуем.

– Никто не против? Хорошо. Кто-то хочет взять самоотвод заранее?

– Ну я, пожалуй, вне игры, – словно бы извиняясь, развел руками Цвигун, – поскольку человек среди вас новый, да и не уверен, что потянул бы.

– Я-то само собой не претендую, считай, ровесник Брежнева, а тут кто-то помоложе да поздоровше нужен, – хмыкнул Судоплатов.

– Хорошо, принимается. Что ж, теперь предлагайте кандидатуры. Начнем по старшинству, что ли. Павел Анатольевич, давайте, вы первый.

– По мне страну должен возглавить силовик. Я за Ивашутина.

Начальник ГРУ втянул носом воздух, но промолчал. Следующим предлагал свою кандидатуру Мазуров. Тот без колебаний назвал фамилию своего преемника на посту первого секретаря ЦК КП Белоруссии – Петра Машерова. Тот, в свою очередь, предложил кандидатуру Романова. В итоге за Романова отдали свои голоса трое, двое – за Кулакова и Машерова, который, подводя итоги голосования, выглядел вполне удовлетворенным.

– Ну что, большинство голосов за первого секретаря ленинградского обкома партии. Может быть, у кого-то найдутся возражения? Нет желающих высказаться? Отлично! Что ж, поздравляю, Григорий Васильевич.

– Пока рано поздравлять, неизвестно еще, как оно повернется, – с серьезным выражением лица ответил Романов. – Но все равно, спасибо за доверие.

Машеров подошел к Романову и крепко его обнял. Следом и остальные поздравили Григория Васильевича с победой. Тот внешне вроде бы ничем не проявлял своих эмоций, разве что глаза теперь словно бы горели ярче.

– Может, отметим это дело? Я уж на правах хозяина заранее позаботился о том, что ставить на стол, – широко улыбнулся Ивашутин.

– Это правильно, – поднял верх указательный палец Мазуров. – Давай, Петр Иванович, выставляй свои припасы, а то уже и выпить хочется, и закусить. Все ж таки непростой сегодня день, грех такое событие не отметить стопочкой крепкого напитка.

Глава 19

Мой второй день рождения в этой реальности прошел без особой помпы, в узком семейном кругу. В круговерти дел такие даты пролетают как-то незаметно. От Ленки с ее хахалем получил в подарок серебряный подстаканник работы кубачинских мастеров с хрустальным стаканом, да еще и серебряную ложечку в комплекте. А Валя торжественно преподнесла на смену моим «Командирским» хронометр «Полет» в тонком, золоченом корпусе.

А затем страна отмечала очередной, уже 107-й по счету день рождения вождя мировой революции. Ведущие вечерней программы «Время» Игорь Кириллов и Аза Лихитченко бодро рапортовали о достижениях советских трудящихся, посвященных Дню рождения Владимира Ильича Ленина. А я думал, что с телевидением нужно что-то делать. Как была скукота – так ничего и не меняется, разве что иногда футбол или хоккей покажут. До эры Интернета в нашей стране еще как ползком до Китая, пока что-то в этом плане Алферов не очень успевал, больше посвящая себя мобильной связи. Здесь он реально продвинулся вперед, задействовав специалистов минского Института прикладной физики академии наук БССР.

Там сообразили, как на базе радиотелефона «Алтай» сделать более доступную модель мобильного аппарата. Естественно, без возможности фото и видеосъемки, без встроенных игр и микропроцессоров, но все же вполне рабочую модель, по которой можно будет общаться без всяких проводов. Все упиралось, как мне признавался сам Жорес Иванович, в размеры аккумулятора. Пришлось решать задачу, как сделать его хотя бы относительно небольшим, и в то же время достаточно емким. Взяли за основу литиевые батарейки из выпускавшихся в Минске кварцевых часов «Электроника-5», решив оставить в прошлом никель-кадмиевые, которыми оснащался тот же «Алтай». Литий оказался идеальным соотношением удельной энергии и массы.

Приехавший по каким-то научным делам в Москву Алферов нашел время для живого общения со мной, и теперь рассказывал о достигнутом прогрессе, отчаянно жестикулируя.

– Представляете, в качестве катода мы попробовали кобальтат лития, который способен к обратимой интеркаляции-деинтеркаляции ионов лития. За счет таких изменений значительно улучшились рабочие характеристики элементов питания: возросло напряжение, увеличилось количество циклов разрядки и зарядки. К тому же расширились рамки рабочих температур от –40 до +55 градусов по Цельсию. Его емкость уже составляет 1300 мАч. Мы думаем, что этого должно хватить на два-три часа разговора. Жаль, у меня нет с собой опытного образца. Он размером примерно в два спичечных коробка.

Я мало что понимал из его речи, но искренне порадовался за ученого и его команду. Чем скорее наступит мобильная телефонизация всей страны – тем быстрее мы утрем нос западным конкурентам, также пытающимся что-то изобрести в этой области.

Правда, не так радужно обстояло дело с возможным покрытием СССР вышками сотовой связи. Тут силами одного НИИ не обойдешься, придется напрягать министерства и ведомства, просить выделения серьезных средств, которых, как обычно, всегда было в обрез, и возможно в валюте. Может быть, посильную помощь окажет Машеров, раз уж занялся своего рода кураторством этого проекта. Начать, например, с Белоруссии, а на ее примере, глядишь, и остальные республики захотят иметь у себя мобильную связь.

А в данный момент я размышлял над убогостью советского телевидения. Когда-то я в плане бреда накидал Петру Мироновичу идей относительно реформы отечественного ТВ, но видно, в пылу решения политических и экономических проблем, которыми, как я догадываюсь, он занимался со своими подвижниками, этот вопрос отошел на второй план. Ну правильно, у больших дядек и игры серьезные, а простому народу что нужно? Правильно – хлеба и зрелищ! Причем этот постулат вошел в обиход еще задолго до эры телевидения.

И что из этого следует? А то, что не мешало бы накатать еще один трактат, посвященный конкретно переустройству советского телевидения, и дать его почитать Машерову и прочим товарищам, которые с ним тусят по Большим театрам. Или где они там сейчас собираются? А, неважно, меньше знаешь – лучше спишь.

А вот еще вариант – апробировать кое-какие проекты на белорусском ТВ. Вот тут авторитета Петра Мироновича вполне должно хватить, чтобы внедрить новые проекты в республиканскую сетку вещания. Может повториться история с сотовой связью, если, конечно, на этой почве у Алферова все выгорит. То есть Белоруссия вполне способна стать неким полем для экспериментов.

Пока «рожал» опус «Приоритетные пути развития отечественного телевидения», издательство «Молодая гвардия» порадовало выходом в свет двухтомника «Алмазная колесница». Твердый переплет, черная с золотой окантовкой обложка, цветные иллюстрации, офсетная бумага высшего качества, очень приятная на ощупь… И цена на обратной стороне обложки, выбитая также золотыми циферками на черном фоне – 2 руб. 80 коп. Не такая уж и заоблачная цена, а учитывая тираж – 25 тысяч экземпляров – я больше чем уверен, что он моментально разойдется, причем в большинстве своем не дойдя до прилавков книжных магазинов. Так что придется печатать дополнительный тираж. И не исключено, что на фоне моих с Чхартишвили литературных ниндзя через какое-то время в стране начнется повальное увлечение восточными единоборствами. Если сразу же не запретят, как получилось с карате году эдак в 80-м или чуть позже. И кстати, в той реальности волна увлечения этим видом единоборств пошла после выхода на экраны фильма «Пираты XX века». Может, написать под шумок сценарий о героических советских матросах? Вряд ли его идея у кого-то уже созрела. Там вроде бы на основе какого-то реального случая фильм был создан. Эх, не помню я ни режиссера, ни автора сценария… Ну ладно, бог не выдаст – свинья не съест. Заодно дадим путевку в жизнь Коле Еременко. Или предложить роль Высоцкому? Хм, извиняюсь, шутка юмора. Пусть Еременко-младший повторяет пройденный путь, хотя бы на начальном этапе.

Снова созвонился с Машеровым, доложился о готовой рукописи, посвященной телевидению, договорились, что передам ее из рук в руки во время следующего прилета белорусского лидера в Москву. После этого засел за сценарий с рабочим названием «Пираты XX века». Не стал выдумывать ничего нового, нормальное название, да и с сюжетом не особо выделывался. Писал по памяти, обошелся теми же самыми персонажами. На все про все ушла неделя. Как раз в столице появился Машеров по каким-то своим делам, получив от меня рукопись «Приоритетные пути развития отечественного телевидения». Заодно я поделился с ним соображениями по поводу экспериментальной площадки в лице телекоммуникационной системы Белоруссии.

– Ознакомлюсь на досуге с вашими предложениями, изложенными в письменном виде, затем подумаем над экспериментами на республиканском телевидении, – заверил меня Петр Миронович.

В интернете, помнится, читал как-то про историю создания фильма. Запомнил, что режиссеру – блин, как же его фамилия-то – то и дело приходилось выдерживать наезды со стороны ЦК ВЛКСМ по поводу количества драк. Комсомольские функционеры требовали снизить их число до минимума. Похоже, будущим создателям картины, ежели ее все же допустят к производству, так же придется отбиваться от нападок идеологически подкованных товарищей. Главное, не забыть привлечь к съемкам Тадеуша Касьянова, сейчас со специалистами по карате явно дефицит.

И отдавать сценарий лучше, наверное, на «Одесскую киностудию», раз уж практически все съемки на море. Только вот я там никого не знаю, да и ехать в Одессу просто так, на авось, совсем не хотелось. Может быть, поможет уже знакомый со мной директор «Мосфильма» Николай Трофимович Сизов?

– Здравствуйте, Сергей Андреевич, чем могу быть полезен?

Сизов, которого я набрал, был сама вежливость. Узнав, что я написал сценарий и хочу его пристроить на «Одесскую киностудию», поскольку в фильме все действо на кораблях и берегу, обещал помочь.

– Гена Збандут хороший человек, душевный, я ему наберу сегодня вечером, у меня есть его домашний номер, думаю, он согласится с вами встретиться.

А уже тем же вечером Сизов диктовал мне номер телефона своего одесского коллеги, и я, не мешкая, тут же его набрал. Голос у Збандута оказался приятным, располагающим к себе:

– Читал ваши книги, Сергей Андреевич. Интересные, разноплановые вещи, что редкость для писателя. А о чем сценарий, если не секрет?

Заявив, что это будет настоящий блокбастер, восхваляющий мужество и отвагу советских моряков, вкратце изложил сюжет, заставив собеседника ненадолго задуматься. Потом Геннадий Пантелеевич произнес:

– Что ж, это и вправду может вылиться в нечто занимательное. Но пока не увижу сценарий сам – обещать ничего не могу. А вы, я так понимаю, в наши края пока не планируете, или все же готовы сорваться?

– В принципе если самолетом, то можно за день-два обернуться. Давайте я насчет транспорта подробнее разузнаю, и мы тогда с вами еще раз созвонимся. Чтобы, как говорится, обошлось без неожиданностей. А то прилечу – а вы по делам куда-то уехали.

На том и порешили. Выяснил, что до Одессы лететь около двух часов, так что можно легко управиться за один день. Поговорил с Валей, та меня благословила на очередной киноподвиг, и уже на следующий день самолет Ту-154 со 160 пассажирами на борту, включая мою тушку, приземлялся в одесском аэропорту.

До киностудии добрался без приключений, где наконец-то вживую увидел ее директора. Первое впечатление, создавшееся во время телефонного разговора, не сильно поменялось. Геннадий Пантелеевич оказался приятным в общении человеком, живо заинтересовавшимся моим проектом. Я вручил ему рукопись, после чего мы прогулялись по павильонам, раскланиваясь по пути с какими-то деятелями киноискусства, а вечером я уже садился на обратный рейс в Москву.

Ожидая, пока Збандут прочитает сценарий, между делом зашел в секретариат Союза писателей, поинтересовался насчет жилищно-строительного кооператива. Оказалось, что на данный момент писатели не строятся, но имеется вариант в ЖСК «Советский писатель», в доме у метро «Аэропорт». Там сейчас вдова писателя Николая Томана пытается продать 3-комнатную кооперативную квартиру. Однако потенциальных покупателей отпугивает цена – что-то порядка 13 тысяч рублей. Хотя квартира солидная: общая площадь 120 кв. м., 3-метровой высоты потолки, раздельный санузел, просторная кухня. Одна из комнат переоборудована под рабочий кабинет. Если есть желание – вот телефон вдовы писателя Елизаветы Григорьевны.

Телефон я взял, и по пути домой прикидывал, сколько у нас имеется наличности, если все снять со сберкнижки. Получалось тысяч 10, не больше. А если бы не вовремя подоспевший гонорар за «Алмазную колесницу», то было бы и того меньше.

Хм, не написать ли мне срочно пару-тройку песен для Инги? Скажем, оптом продать дешевле, по паре тысяч рублей. Хотя давай-ка я сначала загляну к хозяйке, может, квартира только на словах хороша, а на самом деле без слез не взглянешь. Вот прямо сейчас остановлюсь у первого телефона-автомата и наберу номер этой вдовы.

Через час я уже парковался у высокого дома из светло-розового кирпича, с зелеными балконами, издали похожим на плывущий океанский лайнер.

На входе меня встретил консьерж – усатый пенсионер, с очками в роговой оправе на мясистом носу, уткнувшийся в «Советский спорт». Я показал свой членский билет, что немного расположило ко мне консьержа, а узнав, что я к Томан, подсказал, на каком этаже выходить, и снова уткнулся в футбольную аналитику.

Елизавета Григорьевна оказалась сухощавой, высокой старухой, с горделивой осанкой, и открыла мне сразу, словно специально ждала под дверью.

– Здравствуйте, вы, я так догадываюсь, Сергей Андреевич? Проходите, разувайтесь у порога, вот тапочки. У нас качественный паркет, не хотелось бы обнаружить на нем царапины иди иного рода повреждения.

Тапочки, судя по размеру и ветхости, вероятно, принадлежали когда-то ее покойному супругу. Квартира и впрямь оказалась просторной, не обманула моих ожиданий. Правда, ремонт тут если и делали, то уже давненько. Да и вообще жилье вторичное, грех столько за него просить. На это я вкупе и намекнул, когда вдова завела свою шарманку про 13 тысяч.

– Видите ли, Сергей Андреевич, это не просто квартира, в этих стенах жил и творил великий русский писатель Николай Владимирович Томан.

Казалось, хозяйка жилплощади сейчас лопнет от гордости за усопшего мужа, имя которого я услышал впервые только сегодня.

– Здесь витает его дух, и лишь одно это тянет как минимум на пять тысяч рублей сверх стоимости квартиры. Да что там, память Николая Владимировича бесценна! Если бы не нужда…

– А вы что, голодаете?

– Я вдова известного писателя, и имею право питаться, не ограничивая себя в выборе продуктов. А когда я уже второй месяц обхожусь без сырокопченой колбасы и копченой осетрины – у меня начинается ипохондрия.

Отчего-то мне захотелось дать этой самодовольной старушке хорошего пинка, но вместо этого я выдавил из себя улыбку.

– Хорошо, Елизавета Григорьевна, я вас понял. Мне нужно посоветоваться с супругой, и уже завтра, вполне вероятно, я дам свой ответ.

Валя, выслушав рассказ о моей встрече, тяжело вздохнула. Для нее до сих пор 13 тысяч были очень большими деньгами, хотя за последний год она уже держала в руках солидные суммы. И в то же время такая квартира в Москве оставалась для нее несбыточной мечтой. Впрочем, теперь уже не такой уж и несбыточной.

– Давай-ка еще раз съездим, сама посмотрю, что там за чудо-квартира, – предложила Валентина.

На следующий день я первым делом навел в Союзе писателей справки об этом самом Николае Томане. Выяснилось, что он писал по большей части фантастику и приключенческие повести. Причем в самом что ни на есть кондовом варианте. Например, повесть «Чудесный гибрид» рассказывала о селекции зерновых, а «Мимикрин доктора Ильичева» – об изобретении препарата невидимости, с помощью которого советский диверсант уничтожает новейшее германское оружие. А вообще, как отметил в приватном со мной разговоре один из заместителей секретаря правления Союза писателей, послевоенное творчество Томана было во многом вторично, заимствуя идеи у других советских и зарубежных фантастов.

После этого, ближе к обеду, я привез жену в писательский ЖСК. Валя под бдительным присмотром хозяйки бродила по комнатам, заглядывая в ванную, туалет, изучала состояние коммуникаций.

– Ну что, трубы вроде бы не гнилые, а в целом ремонт не помешал бы, – констатировала дотошная супруга. – И сантехнику я бы поменяла. Хотя квартира сама по себе неплохая.

– Может быть, – предложил я хозяйке, – сторгуемся на 12 тысячах?

– Побойтесь Бога!

– Елизавета Григорьевна, 13 – цифра плохая, счастья не будет. Давайте остановимся на 12500, и по рукам.

Торговались мы минут десять. Не ожидал, что во мне скрыт талант к подобного рода прениям. Валя только молча переводила взгляд с меня на упорную старушку, не рискуя вставить свои пять копеек и тем самым испортить мой стройный план по уламыванию вдовы. И все же скидки пусть и пятьсот рублей, но я таки добился.

Писательская вдова вздохнула, будто Марии Стюарт на эшафоте перед тем, как лишиться головы, и чуть слышно промямлила:

– Хорошо, пусть будет 12500. Хотя это грабеж.

В тот же день мы съездили к нотариусу, где оформили акт купли-продажи с внесением залога в сумме трех тысяч рублей. Оставшуюся часть я должен был отдать старушке, когда она найдет себе жилье и покинет теперь уже мою – вернее нашу с Валей – жилплощадь.

Пока ехали от нотариуса домой, в глазах любимой читался плохо скрываемый восторг.

– Сережа, это не сказка, не розыгрыш? Это теперь правда наша квартира?!!

– Можешь себя ущипнуть. Или лучше давай я…

– Ой, больно, синяк же останется!

– Зато теперь ты поняла, что не спишь. Кстати, прежде чем въехать, нужно будет сделать небольшой ремонт. Ты как на это смотришь?

– Да не мешало бы, а то обои кое-где ободрались, отклеились, плитка в ванной местами отлетела. Да и сантехнику я бы поменяла.

– Вот видишь, уже рассуждаешь как хозяйка квартиры.

– Только у нас на ремонт денег считай что и не остается. Это же тысяча как минимум, если нанимать рабочих. Хотя обои могли бы сами поклеить…

– Валя, солнце, если мы можем себе позволить нанять профессионалов, то и нечего выдумывать. Я с Чарским еще вчера договорился, что отдаю ему три новые песни оптом за шесть тысяч.

– Когда уже сочинить успел?

– Сейчас домой приедем, и засяду, начну творить. Пары дней, думаю, хватит.

На этот раз я обратился к творчеству группы «Мираж». Учитывая, что для меня на первом месте всегда стояла мелодия, репертуар коллектива в этом плане подходил как нельзя кстати. Само собой, не обошлось без хита «Музыка нас связала». Правда, пришлось самому сочинять второй куплет, который напрочь вылетел из головы. Но учитывая непритязательность песенки, много времени на это не ушло. Дальше я подобрал на гитаре и перенес на нотный стан «Наступает ночь». Здесь я вообще помнил только припев, с куплетами пришлось повозиться. Та же история была с песней «Где ты мой новый герой?» Да еще никак не удавалось подобрать на подаренной Высоцким 6-струнке мелодию. Мучился-мучился, в итоге плюнул и «сочинил» хит «Паромщик» из будущего репертуара Аллы Борисовны. В свое время я его зачем-то – сам не помню зачем – выучил под гитару, теперь оставалось только восстановить в памяти аккорды и слова.

В общем, за двое суток, как и обещал Валюшке, с заданием я справился. Тем же днем обменял у Чарского песни на деньги, и сразу положил на сберкнижку. Их у нас с Валей было уже четыре штуки, мы решили, что на всякий случай лучше раскидать суммы по разным счетам.

После майских праздников писательская вдова освободила квартиру, вывезя всю мебель, включая ершик для унитаза. Тем лучше, во время ремонта не придется ничего лишний раз двигать. Мы тут же наняли пару отделочников, которых мне посоветовал все тот же Анатолий Авдеевич. При этом заставив дать обещание, что я приглашу его на новоселье. Мол, когда вселялся в Переделкино, не приглашал, а тут уже не отмажешься. Будучи человеком по натуре не особо публичным, я начинал уже понемногу уставать от разного рода посиделок и празднеств, но в данном случае пришлось пообещать пригласить человека на новоселье.

Которое, к слову, мы отметили сразу же, как только в квартире был закончен ремонт. По большому счету переезжать сюда мы пока не планировали, меня устраивало тихое Переделкино со своим чистым воздухом и спокойной Сетунью. Так что новоселье в общем-то было специально организовано для Чарского и соседей по лестничной площадке – одной такой же вдовы, как Елизавета Григорьевна, и пожилой писательской четы Фрумкиных. Вернее, поэтической. Причем писал и Яков Вольдемарович, и его столь же мелкая и носатенькая супруга Земфира Мафусаиловна. Естественно, не забыли пригласить и Ленку с хахалем.

К новоселью мы успели купить кухонный стол, четыре табуретки, и три стула, чтобы людям было где сесть. Заодно приобрели раскладной диван. На нем по идее должна была ночевать Ленка. Мы с женой решили, что нечего дочке маяться в общежитии, ежели имеется своя квартира. Пусть выписывается из общаги и вместе с матерью прописывается в кооперативную квартиру. Из первоочередного оставалось только прикупить холодильник, пусть даже недорогой, но чтобы Ленка могла хранить там продукты. Всю остальную обстановку докупим с течением времени.

– Ну, за вас, новоселы! – поднял наполненную до краев «Посольской» рюмку Чарский.

Все его дружно поддержали, после чего приступили поглощению закусок. После третьей рюмки обстановка за столом стала совсем раскованной. То и дело завязывались разговоры на самые разные темы.

– Действительно, 13 тысяч платить даже за такую квартиру – явный перебор, – заметил Фрумкин. – Хотя Елизавета Григорьевна всегда отличалась склочным и мелочным характером. Над несчастным Николаем Владимировичем, сколько помню, измывалась, он ей слова боялся поперек сказать. Так ведь и загнала его в могилу, а ведь еще бы жить и жить.

– Да-да, так и есть, – поддакнула Земфира Мафусаиловна и снова уткнулась выдающимся шнобелем в тарелку с салатом.

Выпроводив гостей уже под вечер, решили переночевать на диване, уложив Даньку посередине между нами. Ленка, которая с женихом укатила спать в общежитие, обещала приехать завтра утром. Мы планировали съездить, прописать ее в новую квартиру. Но ответственным квартиросъемщиком должна стать Валентина. А для этого ей предстояло сначала выписаться из пензенской квартиры. В родной город собирались съездить уже на днях, чтобы не затягивать процесс.

Данилка уснул первым, а мы все еще переговаривались шепотом, чтобы не разбудить сына.

– Ужас, столько денег вбухали в квартиру, – все не могла успокоиться Валя.

– Не переживай, по миру не пойдем. К счастью, труд композиторов и поэтов-песенников в Советском Союзе неплохо оплачивается.

Еще бы, ведь годы спустя те же Юрий Антонов и Вячеслав Добрынин не скрываясь, рассказывали, что в советские времена не знали, куда девать деньги от авторских отчислений. Антонов к тому же в это время вовсю приторговывает западной аппаратурой. Вроде бы женился на подданной Югославии и получил возможность привозить качественную музыкальную аппаратуру, перепродавая ее коллегам втридорога. Тот еще аферист.

Кстати, не залезть ли мне в его репертуар? У Антонова, например, я помнил с десяток песен, хотя далеко не со всеми текстами. Можно порадовать полузабытого мною Слободкина такими вещами, как «Крыша дома твоего», «Море», «Поверь в мечту», «О тебе и обо мне»… Не обеднеет Антонов, уже в это время «прославившийся» своим хамским поведением, чему я лично был свидетелем пару лет назад на Чистых прудах. Да и Слободкин рассказывал, как композитор костерит своих музыкантов, а если кто рискнет сказать слово против – сразу же указывает на дверь.

На следующий день мы провернули все запланированные дела, вручили Ленке один из экземпляров ключей, наказав не водить в квартиру посторонних, на что получили обиженный ответ:

– Предки, вы что, за дурочку меня держите? Ну кого я могу привести?

– Да хотя бы своего Витьку, – упорствовала Валентина. – Рано вам пока еще жить вместе.

– Вообще-то я уже совершеннолетняя, если что, в моем возрасте девчонки замуж выходят. Вон у нас на курсе одна недавно выскочила. По беременности, правда…

– Так, знаешь что, совершеннолетняя… Вот когда диплом получишь и устроишься на работу – тогда и делай что хочешь. А пока слушайся родителей. И беременеть мне тут не вздумай. Не маленькая уже, должна знать о средствах контрацепции… Все, хватит дуться, дай я тебя поцелую и мы поехали.

Не успев переступить порог дачи, были встречены пронзительной трелью телефона.

– Сергей Андреевич, а я уже пятый раз, наверное, вам звоню… Это Збандут, директор «Одесской киностудии». Я прочитал сценарий, он мне понравился, правда, не уверен, что цензура не придерется. Ничего, поборемся. Пока думаю над кандидатурой режиссера.

– А какие варианты?

– Станислав Говорухин, Георгий Юнгвальд-Хилькевич и Борис Дуров.

– Дурова берите!

– Почему вы так в нем уверены?

Не объяснять же собеседнику, что при упоминании фамилии Дурова я сразу вспомнил, что он и был режиссером фильма.

– Я слышал, будто первые двое планируют большие проекты, а Дуров вроде бы свободен.

– Действительно, Говорухин говорил, что хочет снять на нашей студии фильм про каких-то бандитов в послевоенной Москве, а Жора насчет мушкетеров намекал. И Дуров как раз пока без работы. Хорошо, попробую с ним поговорить. Сейчас главное – пробить сценарий.

– И кстати, на главную роль можно попробовать Николая Еременко-младшего. А на роль главного бандита – Талгата Нигматуллина. И заодно привлечь к съемкам Тадеуша Касьянова как специалиста по восточным единоборствам. Он мог бы сыграть небольшую роль, например боцмана.

– Хм, у вас уже вон как все расписано. Ладно, подумаем, запомним, пока же я буду заниматься сценарием.

Глава 20

Однако со сценарием все продвигалось не очень гладко. Цензоры упорствовали, пытаясь из крепкого идеологически выдержанного боевика сделать нечто бесхребетное, с минимумом трупов и единоборств. Этакую веселую сказочку с хэппи-эндом, изобразив пиратов забавными идиотами. Я же настаивал на хэппи-энде, достигнутом через пот и кровь героических советских моряков и морячек, раз уж по сценарию наши женщины оказались в заложниках у бандитов. Твою ж мать, теперь я представляю, каково приходилось создателям фильма в той реальности. Бесило, что процесс простаивал, ведь с моей подачи уже и Дуров ухватился за идею съемки, и Еременко дал предварительное согласие, не говоря уже о Нигматуллине и Касьянове.

В итоге пришлось звонить Машерову и просить хоть как-то помочь в решении этого вопроса.

– А у вас там действительно получается такой жесткий фильм? Неспроста же в Госкино так уперлись, – все же насторожился Петр Миронович.

– Так ведь когда про войну картины снимаем, как-то их не приглаживаем. То есть приглаживаем, конечно, чтобы совсем уж не шокировать зрителя, но ведь стараемся и правду показать. А тут все еще вполне пристойно, так сказать, наш ответ Голливуду.

– Ммм… Что ж, я верю вам на слово, Сергей Андреевич. Хорошо, позвоню Щербицкому, раз уж собрались снимать в Одессе, все-таки Украина, может, он тоже сумеет где надо надавить. Думаю, в Госкино к моим и его словам должны прислушаться. Кстати, вы очень вовремя позвонили. Я ведь нашел все-таки время поговорить с директором «Беларусьфильма» насчет экранизации повести «Знак беды», и он просит от вас сценарий. Когда сможете написать?

– Да за пару недель должен управиться. С оказией потом передать?

– Я в Москве часто бываю, тогда и встретимся, предварительно созвонившись.

– Кстати, как там Владимир Семенович поживает на хуторе? Не в курсе?

– Сам не проверял, но просил секретаря райкома съездить, проверить. Позавчера мне отзвонился, говорит, Высоцкий ваш вроде бы приходит в себя. С неделю-две ломало его, потом как бы оклемался. Взялся за гитару, песни сочиняет одну за другой. Хуторянам по хозяйству помогает, наловчился полено с одного удара колоть. Нестор Кузьмич на рыбалку его с собой берет, в общем, при желании скучать некогда.

Интересно, как там Влади без любимого? Что-то не рвется в глушь, видно, любовь к комфорту все же сильнее, чем к Высоцкому.

Благодаря вмешательству первых лиц Белоруссии и прежде всего Украины снимать «Пиратов…» все-таки разрешили, о чем я узнал из телефонного звонка Геннадия Пантелеевича. Я понадеялся, что Дуров сделает фильм не хуже, чем сам же снял в другой реальности, и мне не придется контролировать съемочный процесс, монтаж, и прочую киношную ересь. Хотя на предпремьерном показе обязательно появлюсь, мало ли…

Не теряя времени, взялся за создание сценария к фильму, рабочее название которого пока соответствовало книге «Знак беды». Набив руку на прошлых сценариях, в этот раз никаких затруднений не испытывал. Уложился за десять дней и стал ждать звонка от Машерова. А между тем решил взяться за книгу по своему же сценарию «Пираты XX века». Снимать фильм будут, скорее всего, до осени. За это время я должен сценарий превратить в художественное проведение, и отдать его в журнал «Юность». А там должны тут же напечатать. Я даже успел предварительно созвониться с Полевым, который пообещал забронировать для меня место в августовском номере.

Почему не в издательство «Молодая гвардия»? Потому что раньше чем через три месяца книгу ни при каком раскладе не напечатают, а к тому времени фильм, скорее всего, уже пройдет в отечественном прокате. Да, тираж бы раскупили по-любому, может быть, с еще большим ажиотажем, чем если бы книга вышла до премьеры фильма. Но мне втемяшилось опубликовать повесть именно до окончания съемочного процесса. Пусть в журнале, но издающимся тем не менее миллионным тиражом, и после этого народ уже валом повалит в кинотеатры… Хотя, в принципе, и так повалит, по-любому будут рекордные сборы. Если, конечно, удастся переплюнуть «Марсианина», который на данный момент удерживал рекорд по сборам за всю историю советского кино. Да еще и в Штатах вон на ура прошел. Глядишь, и «Пиратов…» получится загнать америкосам, если, конечно, фильм удастся снять, как задумано.

Между тем началось лето, на свою дачу после зимней отсидки в городе снова вернулся Окуджава. Поприветствовали друг друга как старые знакомые. Мы стали регулярно устраивать во дворе за дачей шашлыки, или выбираться с Данькой в окрестный лесочек. А чуть меньше чем в километре от Переделкино обнаружился симпатичный пруд, с удивительно прозрачной водой, возможно, из-за бьющих со дна родников. Если сверху вода прилично прогревалась, то на глубине где-то полутора метров ноги резко схватывало холодом.

А как-то на берегу пересеклись с четой Окуджавы. Оказывается, Булат Шалвович тоже любил здесь купаться, а супруга его сопровождала, предпочитая прогуливаться по берегу. Причем плавал для своего возраста бард весьма неплохо. Во вторую нашу встречу на пруду мы договорились пересечь водоем наперегонки, так я всего на чуть-чуть опередил Окуджаву.

Как бы между прочим Булат Шалвович поинтересовался, куда в последнее время пропал Высоцкий? Поговаривают, что спрятался чуть ли не буддийский монастырь. Пришлось рассказать правду.

– А вот это хорошая идея! Я давно говорил, что Володе нужно взять тайм-аут, уехать на какое-то время в глушь и забыть о друзьях, пьянках и наркотиках.

– Вы тоже знаете про наркотики?

– Да об этом давно уже вся Москва говорит. И милиция знает, да только то ли боятся брать в оборот известного артиста, то ли приказ свыше не трогать. Скорее всего, второе, ведь и наверху у Высоцкого есть покровители.

Понемногу мы с женой занимались и обустройством новой квартиры. Но прежде съездили в Пензу, выписались из старой, вернув ее в жилой фонд «Плодовощторга». Мебель решили оставить для новых жильцов, кому-то из работников пензенской торговли повезет въехать в уже практически обставленную квартиру. Везти в Москву диваны, шкафы и комоды не было желания, ведь это нужно заказывать грузовик, и доставка в столицу влетит в копеечку. Легче в столице купить новую мебель.

По возвращении как раз этим и занялись, благо что наличность еще имелась, да и авторские веселым ручейком наполняли наши счета на сберкнижках. Но первым делом мы на радость Ленке привезли холодильник «Зил-63», чтобы было куда складывать скоропортящиеся продукты, и следом телевизор «Рубин-714», чтобы вечерами было не скучно. Хотя какая там скука. Падчерица успевала и домашние задания делать, и на танцы со своим Витей бегать. Но вот одно из таких похождений закончилось для влюбленной парочки не лучшим образом. Какие-то гопники стали к Ленке приставать, Витя, как кавалер, переборов природную скромность, попытался вступиться за свою девушку, хотя, мне кажется, скорее его возлюбленная могла бы защитить своего жениха. Как бы там ни было, Витя огреб по первое число, но честь Елены сумел сохранить, и потом с неделю гордо демонстрировал окружающим свой фингал.

– Тебе бы боксом заняться, – посоветовал я пострадавшему, не особо веря, что тот послушает моих советов.

На удивление, послушал, и записался в секцию при университете. Глядишь, мужиком станет, этаким ботаном с железными кулаками. Характер вроде есть, а мышцы можно и накачать. Кстати, тех троих хулиганов поймали, они оказались иногородними студентами техникума, все из подмосковных Химок, и после этой истории были отчислены и отправлены по домам. Должны были радоваться, что не получили срок по статье «Нанесение телесных повреждений легкой тяжести». И ведь пошли бы, как рецидивисты, имейся у них судимость, но до этого все трое состояли лишь на учете в ПДН.

Инга Чарская в это время вовсю трудилась над своей первой пластинкой под названием «Мелодии любви». До этого пара ее-моих песен уже попадала в разные сборники на виниле, да и на магнитофонных записях композиции в исполнении Чарской неслись чуть ли не из каждого утюга. Но сольная пластинка, составленная исключительно из моих вещей, включая «Две звезды», где соавтором выступила Валя – это уже серьезный шаг вперед.

Не забывал я и о «Веселых ребятах». Слободкин с большой радостью принял песни, «украденные» мною из будущего репертуара Антонова. Что-то мне подсказывало, что с какой-то из этих вещей ансамбль засветится и на следующей «Песне года». Ну и мне бонус в виде авторских отчислений. Да-а. знал бы я, тогда, в первые дни своего нищенствования по Пензе 75 года, какими суммами буду швыряться и сколько зарабатывать. Теперь уже со смехом вспоминалось, как я едва не залез в помойку в поисках хоть какой-то еды.

В один из июньских дней мы снова затеяли с женой шашлык во дворе. Мангал обнаружился еще от прежних хозяев, видать, они тоже были не дураки хорошо посидеть на природе. Я успевал и за мясом следить, и на гитаре наигрывать. Как-то сама собой на память пришла баллада «скорпов» «Wind of Change». Жаль, что не споешь ее на нашей эстраде. Во-первых, англоязычная, а во-вторых, хотя и о Москве, но все же про ветер перемен, что может быть неправильно истолковано цензурой. Вернее, правильно, все-таки Клаус Майне пел о Перестройке, которой пока в Союзе еще не пахло.

А может быть, все же попробовать собрать группу, исполняющую англоязычный хард-рок? Ну а что, неплохая идея, если представить все как экспансию нашей идеологии на Запад. То есть музыку мы оставляем, а тексты пишем другие, прославляющие социалистический строй. Конечно, не в лоб, как-то завуалированного, но чтобы постепенно до западного слушателя доносилась мысль, будто СССР борется за мир во всем мире, советские люди живут счастливо, а на Западе все постепенно загнивает. Хотя нам бы так погнить… Ну да ладно, не суть. Естественно, одной политикой наполнять концерты нельзя, добрую часть выступления должны оставлять песни о любви, все же молодежи это ближе. И время от времени разбавлять любовную мутотень идеологически выверенными текстами. В таком варианте с худсоветами может и прокатить. А затем попытаться вывести группу на международную арену!

Тьфу ты, блин! Так замечтался, что не заметил, как начало подгорать мясо. Хорошо, вовремя спохватился. А между тем идея неплохая, думал я, прокрутив шампуры с нанизанными на них кусочками свинины с кольцами лука и томатами, нужно ее еще раз как следует обмозговать.

Начнем, пожалуй, с названия коллектива. Почему бы не взять бренд из будущего «Парк Горького»? Можно, как у них и было, на английском – «Gorky Park». Узнаваемое место в Москве – столице нашей Родины. Уже плюсик перед худсоветом. И кстати, можно у них позаимствовать пару вещей. Например, «Bang» и «Moscow Calling».

Дальше как раз предстояло составить музыкальную подборку. Мелодии, от которых когда-то тащился я сам, и которые придутся слушателю по душе, можно взять у тех же «Scorpions», «Aerosmith», «Metallica»… У последних я обожал баллады «The Unforgiven» и «Nothing Else Matters». Один знакомый гитарист-виртуоз меня даже учил играть на акустике вступление к «Nothing Else Matters». Намучался я тогда, помнится, прежде чем стало что-то получаться… Попробовал по памяти наиграть. Не айс, конечно, но в случае чего смогу донести идею до профессионального гитариста. Тем более у меня есть эта песня на магнитофонной ленте в числе других композиций, записанных с динамика телефона. Правда, показывать эти кассеты никому нельзя, сразу же возникнут ненужные вопросы. А вот для личного пользования вполне сгодится, чтобы обновить воспоминания.

Конечно, в качестве все эти вещи хранилось на micro sd, только вот воткнуть карточку памяти было некуда, так что прослушать эти вещи пока нереально. Телефон с «ридером» Алферов, думается, давно уже пустил на запчасти. Так что будем использовать для восстановления былых знаний магнитофон.

Кстати, вот такие печальные баллады типа «Nothing Else Matters» можно посвятить проблеме, как уже говорилось выше, загнивающего Запада. Мол, все у вас, ребята, хреново. Вроде красивых шмоток навалом, машины в каждой семье есть, а идеология прогнила. Медицина и образование платные, молодежь сидит на герыче, да и нищих хватает. На работе все унижаются перед начальством, стучат и подсиживают друг друга, за кредит на покупку жилья всю жизнь не расплатишься, политики врут и заняты только своими гешефтами, СМИ скрывают неугодную правду, власть и деньги имущим плевать на простого обывателя, они все решают сами, никого не спрашивая, в том числе, воевать или нет. И главное, без денег и связей нет возможности стать кем хочешь.

Опять же, должны быть в репертуаре песни, посвященные борьбе за мир, предупреждающие о том, к чему может привести гонка вооружений и эскалация ядерных боезапасов. Почему бы не обратиться к творчеству шведской группы «Europe»? Взять их «The Final Countdown». Правда, там пелось о каких-то космонавтах, убывающих на Венеру, но можно представить так, что «Последний отсчет» посвящается последним секундам перед тем, как будут запущены баллистические ракеты с ядерными боеголовками.

А вот вступление к «The Final Countdown» на синтезаторе точно не сыграю. И песни у меня этой в мобиле не было, приходится рассчитывать только на свою память. Ну ничего, зато смогу напеть, пускай тогда профессионалы доводят до ума.

Итак, идея и название группы имеются, предварительный репертуар имеется, правда пока без текстов, осталось набрать музыкантов, найти студию и заручиться поддержкой каких-нибудь больших дядей, могущих влиять на потенциальный худсовет. И кстати, в это время все коллективы должны быть приписаны к какой-то филармонии. Но это уже частности, если за нами будет стоять человек уровня того же Машерова, то к какой-нибудь минской филармонии можно прибиться без проблем.

Но все же хотелось бы поближе к столице, а лучше в самой Москве. И вообще, нужно начать с подбора исполнителей. Взял бы Градского на роль солиста, но тот уже в принципе сложившийся артист, со своим видением музыкального репертуара. А хотелось набрать талантливых, но молодых, «незасвеченных», из которых можно лепить что-то по своему усмотрению. А вот где их искать? Вот тут бы и посоветоваться с Градским, он-то крутится в этой тусовке и наверняка должен знать молодых и перспективных, желающих петь на английском.

– Привет! – ответил рокер на мое приветствие по телефону. – Что у тебя стряслось?

– Хочу группу создать, поющую хард-рок на английском. Нет у тебя на примете начинающих музыкантов и хорошего солиста, которые еще нигде особо не светились?

– Серж, не смеши меня! Кто тебе позволит запустить такой проект?! На первом же худсовете зарубят. Ладно бы просто хард-рок, тут еще возможны варианты при идеологически правильных текстах, но англоязычный…

– Саша, ты по этому поводу не парься, эту проблему я беру на себя. Ты скажи: поможешь найти музыкантов или мне к кому-то другому обратиться?

– Кхм, ну, если так… Есть у меня на примете один неплохой вокалист, один в один Планта копирует, зовут его Жора Ордановский. Он в прошлом году расстался было с группой «Россияне», но сейчас они вроде бы снова объединились на базе ДК в какой-то деревне Ломоносовского района, если я ничего не путаю, играют на танцах, и пытаются родить что-то оригинальное. Кстати, и остальные ребята в группе неплохие, уровень деревенского ДК явно не для них. И при этом еще и относительно молодые.

– А где эта деревня находится?

– Это где-то под Питером, на берегу Финского залива. Слушай, если ты заинтересовался, я могу точно узнать. До завтра ждет? Ну все, завтра тогда созвонимся в это же время.

В деревню Горбунки, что недалеко от станции Стрельна, я попал через две недели. До этого благодаря Градскому, снабдившему меня номером директора того самого ДК, мы с деревенскими музыкантами пару раз созванивались, я в общем озвучил свои предложения, парни заинтересовались, и мы договорились встретиться на конкретное число.

Хм, еще бы не заинтересовались! Я хоть и попсу по большей части пока сочиняю, но имя успел себе заработать, а тут еще им предлагают такой карьерный взлет. Причем, как я подозреваю, музыканты с радостью исполняли бы песни на английском, но кто ж им разрешит. А тут удача сама в руки плывет. Сомневаюсь, будто они вот так вот поверили, что я вытащу их на международный уровень, но то, что за мной может кто-то стоять – тема вполне реальная.

В общем, за эти пару недель я накидал три песни на мотив аэросмитовской «Crazy», скорповской «Wind of Change» и той же «The Final Countdown» со скандинавским акцентом. Тексты я написал на русском, и с ними ткнулся в переводческую секцию Союз писателей. Но тамошние «звезды» наотрез отказывались снисходить до переводов каких-то песенных текстов. Потом уже стали намекать на какой-то заоблачный гонорар, но тут я пошел на принцип. Не хотите по-хорошему? Идите в жопу, товарищи! А я пойду на факультет иностранных языков МГУ. В итоге мне порекомендовали талантливого студента-третьекурсника, поступившего на иняз благодаря своим мозгам, а не папиным связям. Судя по патлам, любителя рока, так и оказалось на самом деле – Юрик, как его звали – играл в каком-то полуподпольном бэнде. Обрисовал парню, что от него требуется, он попросил за свои услуги стольник, я согласился, хотя готов был предложить и больше, и уже на следующий день держал в руках три качественных перевода. Во всяком случае, я доверял парню, хотя некоторые слова и не понимал, а сидеть и проверять со словарем не хотелось. На текст я наложил ноты, на что у меня ушло еще два дня, после чего сел в «Волгу» и отправился в эту самую деревню Горбунки.

Коллектив «Россиян» на тот момент представлял из себя классический квартет. Чем-то похожий на еще длинноволосого Фредди Меркьюри Георгий Ордановский – вокал и гитара, Александр Кроль – бас и вокал, Георгий Блинов – ударные, и на клавишных Олег «Алик» Азаров. Все были относительно молоды, тридцатник еще никому не стукнуло. Аппаратура у ребят для деревенского Дома культуры имелась вполне приличная. Для начала попросил их сыграть что-то свое. Понравилось, оказалось, что автор большинства песен – Жора Ордановский. Причем голос у него был сильный и чистый, хоть оперу исполняй.

После этого взялись за мой материал. Ребята все схватывали на лету. На ноты я смог переложить только аккорды, так что пришлось мелодию еще и напевать, что сильно удивило рокеров, уверенных, будто к ним приехал матерый композитор. Но уже через час «Россияне» сумели выдать вполне жизнеспособную версию «Wind of Change», которая теперь называлась «Wings of Motherland», то бишь «Крылья Родины», и была посвящена погибшим во Вторую мировую летчикам. Ордановский пока пел с листа, ловко выводя английские слова. Еще бы, чувак в свое время перепел, как он сам признался, едва ли не всех «цеппелинов» и «перплов». Да и английская спецшкола в свое время снабдила юношу какими-то знаниями.

Затем мы взялись за «Crazy». Название я оставил, эта песня о вечном, как говорится: человек сходит с ума от страсти к возлюбленной и готов ради нее совершать немыслимые подвиги. Я заранее предупредил по телефону Ордановского, что для этой композиции нужна будет блюзовая губная гармошка, иначе композиция не получит той музыкальной окраски, которая должна, по моему мнению, присутствовать. Но выяснилось, что именно блюзовой гармошки у парней нет, поэтому мне пришлось прочесать Москву в поисках уникального духового инструмента. Сумел-таки достать через Градского, хотя и обошлась мне гармоника в полторы сотни рублей. Зато настоящая «Hohner», от которой Ордановский пришел в неописуемый восторг. К счастью, Жора управлялся с ней довольно неплохо, и мы сумели относительно быстро достигнуть желаемого результата.

Ну и на закуску мы часа два промучались с «The Final Countdown» – песни-предупреждении для любителей побряцать оружием. Самым сложным оказалось донести до Алика мысль, как должен звучать проигрыш на синтезаторе.

– Слушай, а реально круто, – сказал Кроль по окончании репетиционного процесса, устанавливая на специальную подставку свою бас-гитару. – Мне уже нравится.

Мы сразу договорились обращаться друг к другу на «ты», чтобы между нами не оставалось никаких барьеров. Сейчас я видел, как у парней загорелись глаза. Похоже, зацепило, значит – контакт налажен, материал пришелся ко двору. Хоть сейчас представляй группу на суд художественного совета.

– Только «примочки» у нас чуть ли не самопальные, – грустно констатировал Жора Ордановский. – Я-то чувствую, что звук должен быть чище, а с этой рижской «Vita» получается какой-то фуз/вах, переходящий в овердрайв. Была у меня раньше хорошая гэдээровская педаль, но сперли прямо с репетиционной базы – кто-то ночью влез в окно.

– Это дело нужно решать, не откладывая в долгий ящик, – решительно заявил я и достал ручку с блокнотом. – Давай, Жора говори, что нужно достать…

На прощание попросил ребят переписать ноты всех трех песен в двух вариантах. По одному я забрал себе, чтобы было что предъявить в ВААП. Идея идеей, а авторские еще никто не отменял.

Кстати, название группы я после некоторого раздумья решил оставить. Звучит патриотично, только надо подумать, как это будет на английском. Хотя что там думать, так и будет – «the Russians». Очень даже патриотично.

Правда, для того, чтобы зарегистрировать название группы на английском, пришлось включить дополнительные ресурсы. Спасибо связям Чарского. Блин, до чего же коррумпированное у нас общество, на этих взятках скоро разоришься.

Программа из 11 песен была готова через два месяца. Но даже в деревенском ДК «the Russians» не могли ее отыграть, потому как программа еще не была утверждена худсоветом. Боже, как же с этим все намного проще на несчастном загнивающем Западе, где народ сам голосовал за полюбившиеся вещи и группы долларом-фунтом-франком и так далее.

Программу у нас принимали 2 сентября в ленинградском Дворце культуры имени Ленсовета. К тому времени я официально пробил себе должность художественного руководителя коллектива, правда, базировавшегося, как эти ни смешно звучало, при Доме культуры деревни Горбунки. Ничего, если все пойдет по плану, то в ближайшее время буду стараться пристроить коллектив в «Ленконцерт». На Москву пока замахиваться было рано, а вот в Питере приткнуться в приличное концертное учреждение виделось более-менее реальным.

Накануне просмотра я попросил своих музыкантов устроить своеобразный флешмоб – оповестить друзей и знакомых относительно бесплатного выступления. И когда члены худсовета числом 12 человек (прямо как в фильме про 12 пока еще не разгневанных мужчин) заняли в зале свои места на первом ряду, я вышел на сцену и в микрофон заявил:

– Товарищи, специфика нашего жанра требует присутствия в зале зрителей, а не группы в 12 человек. Хотя бы полсотни любителей качественного рока могут послужить лакмусовой бумажкой выступления молодого и перспективного коллектива, с идеологически выдержанной программой. Если вы не против, конечно.

Про «идеологически выдержанную программу» я упомянул не случайно. Тексты песен с русским переводом были розданы членам худсовета заранее, и вряд ли там можно было к чему-то придраться.

– Товарищи, вы как смотрите на то, чтобы запустить в зал некоторое количество зрителей? – спросил у коллег председатель худсовета композитор Борис Тищенко.

– Я лично против, – возразил секретарь райкома ВЛКСМ, прыщавый и неприятный на вид тип лет двадцати пяти. – Не понимаю, почему худсовет должен превращаться в какое-то шоу с неорганизованной толпой.

– А я напротив, поддерживаю эту идею.

Это уже откликнулся поэт-песенник Илья Резник, единственный, кто мне был знаком по воспоминаниям будущего. Естественно, намного моложе, чем в 21 веке, но с такой же пышной шевелюрой. Закончилось тем, что семеро проголосовали «за», и пятеро – «против».

– Значит, принимаем предложение товарища Губернского большинством голосов, – подытожил Борис Иванович. – А где же вы, Сергей Андреевич, сейчас будете искать зрителей?

– Одну минуту.

Я кивнул дежурившему у двери в зал человеку, и тот скрылся в фойе. А спустя полминуты в помещение, рассчитанное на тысячу с небольшим мест, организованно прошли около сотни человек, среди которых преобладала молодежь, но глаз выхватывал и людей среднего возраста. И даже одного пенсионного вида, с аккуратной седоватой бородкой. С ними всеми я еще на улице обговорил заранее, что если их все же допустят в зал, то занимать места следует организованно, без криков и ломания кресел.

Концерт прошел ударно. Уже после первой песни публика стояла на ушах, что, впрочем, не вылилось в какие-то бесчинства, и спасло нас от визита милиционеров и провала сдачи программы. Парни отыграли шоу на одном дыхании, это было так мощно, что даже у меня в горле стоял ком. Некоторых из членов худсовета тоже проняло, что было заметно невооруженным глазом.

Обсуждать выступление мы удалились в кабинет директора, куда завалились и музыканты, раскрасневшиеся после ударного концерта. Первым слово взял комсомолец.

– Сергей Андреевич, у нас все-таки многонациональное государство. Помимо русских в нем проживают татары, евреи, армяне, азербайджанцы, латыши… Зачем нужно называть коллектив «the Russians»? Это же… это же проявление национализма.

И подался вперед с таким видом, будто поймал меня на чем-то нехорошем, уличил в онанизме или еще не знаю в чем.

– Эээ… Дмитрий Сергеевич, кажется? Так вот, Дмитрий Сергеевич, хотя у нас уже 60 лет как советское государство, всех представителей нашей огромной и многонациональной, как вы ни скажете, страны все равно за границей называют русскими. Такое название звучит более доходчиво, чем если бы какое-нибудь «the Soviet».

– А на кого рассчитаны тексты на английском языке?

– Скажу откровенно – на западного слушателя. Группа – заметьте, не вокально-инструментальный ансамбль, а именно группа – это своего рода идеологическое оружие, с помощью которого мы планируем пропагандировать за границей социалистический строй.

– Ничего себе! А планы у вас, батенька, наполеоновские, – покачал головой какой-то деятель от Союза композиторов. – И кто же это вас так просто выпустит на зарубежные гастроли? Да еще, как я понимаю, вы планируете покорить сердца слушателей капиталистических стран?

– Ну не все сразу, – развел я руками. – Но кто ничего не делает – у того ничего не выйдет.

– Да уж, как-то все это немного вразрез идет с политикой партии…

– Хотя, Никанор Федорович, – обратился к нему Тищенко, – репертуар-то неплохой. И не подумаешь, что коллектив приехал к нам из деревни. Согласитесь, музыкальное сопровождение на достойном уровне, если дело касается эстрады в таком виде.

Ну еще бы, музыку все-таки передрал с хитов будущего, с песен коллективов, которые в той реальности собирали полные стадионы.

– А почему назвались группой, а не вокально-инструментальным ансамблем? – не унимался комсомольский вожак.

– Для внутреннего пользования сгодилось бы и ВИА, а если мы отправимся заграницу, то там нас просто не поймут. Формат группы для них более привычен.

– А вы проверили, не сидели ли у ваших музыкантов родственники? Или и вовсе они сами? А то ведь и за границу не выпустят.

– Первым делом спросил, там все чисто.

– Товарищи, давайте все же сосредоточимся на обсуждении программы, а не формата и названия группы, – призвал соратников Тищенко. – Для этого существуют другие органы, которые, если будет в том необходимость, сделают соответствующие выводы.

Обсуждение продолжалось около сорока минут. В итоге мы все же вышли победителями, несмотря на кислую мину комсомольца и пары его единомышленников. Из здания Дворца культуры мы с музыкантами выходили окрыленными.

– Друзья, эту победу нужно отметить! – заявил я, пряча самодовольную ухмылку. – На такой случай я заранее забронировал нам столик на пятерых в «Садко», что в гостинице «Европейская».

– Хорошее место, – поддержал Азаров и сунул руку в карман. – Правда, у меня тут денег с собой…

– Сегодня я угощаю, так что по поводу денег не парьтесь. Ну что, идем?

– А инструменты куда, с собой? – поинтересовался Кроль.

– Пока можете покидать в мою «Волгу», ничего с ними случится. А если и случится – все равно они у вас не первой молодости, нужно будет покупать и инструменты, и аппаратуру качественные, от лучших производителей. Будем колесить по Союзу на трейлере, вернее, трейлер с аппаратурой будет колесить с нами.

Это я уже вспомнил приезд в Пензу «ДДТ», когда и в 1995-м на стадионе «Химмаш», и в 2014-м на «Дизель-Арене» они выступали со своей техникой. Вот что значит профессионалы! И нам нужно брать пример если и не с существующих пока групп, то хотя бы с западных, которые давно уже возят с собой горы качественной аппаратуры. Вот только я еще даже и не представлял, во сколько мне влетит все это удовольствие.

Глава 21

За те два месяца, что минули между созданием группы и сдачей концертной программы худсовету, успело произойти немало любопытных событий. Во-первых, аккурат к сентябрю были закончены съемки кинобоевика «Пираты XX века». Оставались монтаж и озвучка, и я с нетерпением ждал предпремьерного просмотра, чтобы сравнить ощущения от нынешнего фильма и того, который я смотрел в 21 веке. Несмотря на то, что наш прокат и сеть в будущем заполонили голливудские боевики, я все же с удовольствием периодически просматривал «Пиратов…», потому и запомнил сюжет довольно неплохо.

А вот съемки «Крейсеров» были в самом в разгаре. Тремя месяцами, как в «Пиратах…», тут явно не обойдется, хорошо бы закончили к Новому году, хотя как раз из-за погодных условий досъемки могут перенести и на следующую весну. Пользуясь моментом, во время одной из поездок в Ленинград заглянул на съемки фильма. В тот день в Кронштадте снимали сцену неудавшегося побега Панафидина и Шаламова из японского плена. Обнесенный колючей проволокой лагерь – вернее, воссозданная для съемок небольшая его часть – мало чем отличался от какого-нибудь Освенцима или Бухенвальда. Разве что не хватало табличек типа «Arbeit macht frei» или «Jedem das seine», и бродящих вдоль периметра гитлеровцев с овчарками.

Шакуров и так не блистал телесной полнотой, а сейчас и вовсе выглядел самым настоящим узником лагеря. Надо же, как человек вжился в роль! Причем я лично слышал, как актер требовал от какого-то корейского студента, игравшего японского надсмотрщика, лупить его стеком самым что ни на есть натуральным образом, до кровавых полос. Мда, я бы точно на такое не решился, слишком изнежился за последние пару лет. Да и в той жизни не был экстремалом.

Для общения со мной у Германа нашлось всего несколько минут. Впрочем, как я понял с его слов, пока съемочному процессу ничего не мешает. Напротив, от желающих помочь нет отбоя. Руководитель Ленинграда Григорий Романов лично приезжал, интересовался, какую может оказать помощь. Командование ВМФ очень помогло с техникой, в первую очередь кораблями, причем моряки своими силами по чертежам наших консультантов довольно правдоподобно замаскировали списанные суда под старые японские и русские крейсера, эскадренные миноносцы и канонерки. Да и обещанная «Аврора», как мне рассказали, успела отсняться, не получив при этом сколь-нибудь значительных повреждений. Одним словом, увиденное оставило приятное впечатление.

В августовском номере журнала «Юность» тем временем вышла повесть, которая так и называлась – «Пираты XX века». Естественно, через пару дней раздался звонок от редактора «Молодой гвардии», уже мечтавшем опубликовать книжную версию повести. Так нате, мне не жалко!

А еще меня в Москве поймал Станислав Говорухин. Ловил он меня по поводу Высоцкого, но по ходу дела проговорился, что у него тоже была мысль снять подобный фильм про современных пиратов, и он даже вроде бы начал работу над сценарием, а тут я, со своим вылез. Но обиды он на меня не держал, все равно планировал браться за другой проект. И вот для съемок в нем ему и понадобился Владимир Семенович.

Пришлось колоться, объяснять, куда спрятался актер и певец в одном лице. Ведь снимать Станислав Юрьевич планировал «Место встречи изменить нельзя», а что за кино получилось бы без Высоцкого – я даже не хотел представлять. Будем надеяться, что Володя пришел в себя на хуторе и запаса прочности ему хватит, чтобы не сорваться в ближайшее время.

А на «Беларусьфильме» начали снимать «Знак беды». Для съемок они привлекли каких-то своих актеров, и я заявил, что полностью доверяю вкусу главного режиссера, кресло которого занял Игорь Добролюбов.

Получил продолжение и проект реструктуризации отечественного телевидения. Мне позвонил сам Машеров и выдал новость: оказалось, что с его подачи моими проектами заинтересовались в Государственном комитете Совета Министров СССР по телевидению и радиовещанию. Председатель Гостелерадио Сергей Георгиевич Лапин, получив копию моей рукописи, захотел сам лично встретиться со мной и кое-что обсудить.

Шел я к нему с опаской, наведя предварительно кое-какие справки. Все-таки Лапин был известен как любитель «закручивать гайки». При нем из эфира пропал КВН, был вынужден уйти с телевидения ведущий «Кинопанорамы» Алексей Каплер, а многие передачи и фильмы подвергались серьезной правке, или вообще отменялись. Естественно, развлекательные и эстрадные передачи подвергались тщательной проверке на предмет идеологической «чистоты».

Визит оправдал мои худшие опасения. Лапин встретил меня в своем кабинете в Останкино взглядом исподлобья.

– Присаживайтесь, Сергей Андреевич, разговор у нас будет долгий.

Гляди-ка, словно следователь с подозреваемым разговаривает. Ни чаю тебе, ни кофе… Что ж, посмотрим, как наше общение будет развиваться дальше.

– Я прочитал ваш… опус.

Он приподнял папку над столом и с чувством легкой гадливости швырнул ее обратно. Затем поднялся с кресла и принялся прохаживаться по кабинету, так что мне непроизвольно приходилось крутить головой следом за его перемещениями.

– Видимо товарищ Машеров не до конца разобрался в ваших предложения, чуждых советскому строю, и потому поторопился дать им ход. Вы знаете, Сергей Андреевич, в какое время мы живем? А мы живем во время покорения космоса, строек века, во время героических трудовых будней. Вы знаете, чего нам стоило восстановить страну из руин Великой Отечественной? И чего стоит развивать социалистический строй, когда мировой империализм постоянно вставляет нам палки в колеса? И в то время, когда весь советский народ сосредоточен на выполнении решений XXV съезда КПСС, вы предлагаете заполонить наше телевидение всякими развлекательными шоу, уводящими советского зрителя от суровой действительности. Суровой, трудной, но по-своему счастливой. Когда партия и народ одержимы одной, объединяющей идеей, ведущей нас к победе коммунизма, вы предлагаете… вы предлагаете…

Он вернулся за стол, раскрыл папку и стал читать вслух:

– Вот, пожалуйста! «Модный вечер». Предлагается для вечернего эфира в пятницу. Среди возможных ведущих Вячеслав Зайцев. Программа рассказывает о последних тенденциях в мире моды. Или вот еще – «Смак». В студию, оборудованную под кухню, приглашаются известные люди, которые делятся с телезрителями не только рецептами оригинальных блюд, но и интересными историями из своей жизни. Дальше – «Империя иллюзий», программа с участием лучших иллюзионистов страны. У нас цирк есть в каждом городе, вообще-то. Кто хочет – может без проблем сходить и посмотреть на фокусника. Ладно бы еще придумали программу с разоблачением фокусов…

А вот еще, «Угадай и выиграй!» Хм, люди собираются за большим круглым столом, расчерченным на секторы, который можно крутить вокруг своей оси. Каждый сектор обозначен количеством виртуальных очков. После каждого хода игрок из тройки участников (три – оптимальное число) должен назвать букву в слове, закрытым черными квадратами. Если буква угадана, то один квадрат открывается, и игрок может назвать слово целиком или продолжить игру. Если не угадывает – ход переходит к следующему участнику. Еще на столе есть сектор «Приз», при выпадении которого в студию вносится черный ящик… Дальше читать уже нет никакого желания. Хорошо хоть не предлагаете раздаривать деньги. Мало того, ведь это практически один в один копия телешоу «Колесо Фортуны», которое было запущено на американском телевидении в прошлом году.

Блин, тут я, выходит, дал промашку. Почему-то был уверен, что эта телеигра в Штатах появилась позже. А покупать у пиндосов лицензию Лапин по-любому не станет. Интересно, а «Один в один» тоже уже где-то появлялось или еще нет?

Тут как раз председатель Гостелерадио до этого шоу и добрался.

– А программа «Один в один»! Тут у меня вообще нет слов… Может быть, мы будем пародировать Леонида Осиповича Утесова, или Людмилу Георгиевну Зыкову? Вы как себе это представляете? Ага, шоу «Голос». Вокальное соревнование, победитель каждого сезона получает путевку на большую сцену. Товарищ Губернский, если у нас каждый петь начнет, то кто будет строить дома, варить чугун, качать нефть, учить детей, в конце концов?! Вы об этом подумали?

– Почему же каждый? Один победитель по итогам сезона, то есть всего года…

– Не перебивайте, пожалуйста, я еще не закончил. Так вот, дальше – больше! Тут еще программа «Старт» для молодых музыкантов, творчество которых в студии обсуждают собравшиеся зрители. Но почему-то музыканты именно рок-направления. Зачем нам рок, зачем нам это тлетворное влияние Запада? Это у них рок зародился на пиратских кораблях, а наши мужики и бабы в полях пели другие песни. У нас есть «Песняры», та же Зыкина, Шульженко, и их люди слушают с удовольствием.

Ну вот это кое-что, где вы предлагаете запустить передачи про передовиков: комбайнеров, скотоводов, земледельцев, горняков и представителей других нелегких, но очень нужных профессиях в интересном стиле, с историями, с делением опытом… Правда, про комбайнеров неплохо показывают в передаче «Сельский час»…

Дальше предлагаете передачу «О политике», когда в студии в рамках живого эфира общаются, как вы пишете, умные головы, обсуждая положение в мире. Только не пойму, зачем это, когда есть «Международная панорама»? Предлагаете вернуть на экраны страны «Клуб Веселых и Находчивых», а заодно создать передачу «Вокруг смеха». У нас уже есть юмористическая программа «Кабачок „13 стульев“», и мне кажется, этого достаточно, чтобы посмеяться и снова идти работать.

Тут вы еще предлагаете сериалы… Вот, совместный проект с кубинским телевидением, рассказывающий о противостоянии положительной героини – девушки-рабыни и злодея – богатого сеньора, владельца тростниковой плантации. Вы что, тоже смотрели бразильский сериал «Рабыня Изаура», который вышел у них на экраны в прошлом году? Мне кажется, сюжет чуть ли не один в один.

Ешкин кот, я почему-то был уверен, что сериал снимут позднее, ведь у нас он шел как раз в конце 80-х.

– Ну у меня там и другие сценарии имеются.

– Да читал я их. По мне, все это и в подметки не годится нашей классике «Вечный зов» и «Тени исчезают в полдень».

– «Футбольное обозрение» вас тоже, надо полагать, не устраивает?

– А вы зря иронизируете. В этом проекте я как раз увидел здравое зерно. Только почему именно футбольное? Лучше назвать «Спортивное обозрение», и рассказывать не только о большом спорте, но и нормах ГТО, о простых людях, которые обливаются ледяной водой, каждое утро бегают по 10 километров, а затем, получив заряд бодрости, идут трудиться на завод или в конструкторское бюро, повышая показатели.

– И кто будет смотреть на ваши старты ГТО? Только те, кто в них участвовал, чтобы ткнуть пальцем в экран и заорать: «Во гляди, а это я!»…

– Товарищ Губернский, не забывайтесь. Мы с вами не на завалинке обсуждаем, как у соседской Маньки с половой жизнью дела обстоят, а решаем, что из всего этого, – он снова потряс в воздухе папкой, – может быть реально воплощено на отечественном телевидении.

– Судя по вашим словам, ничего, – я не выдержал и тоже вскочил. – И то вам не так, и это не этак. Я вам предлагаю реальные проекты, которые наш телезритель будет смотреть, не отрываясь, вместо того, чтобы засыпать на набивших оскомину выступлениях Брежнева, Суслова и прочих…

Опа, а вот тут я, кажется, малость переборщил. Глядя, как цвет лица Лапина перетекает из малинового в белый и обратно, а глаза вылезают из орбит, я понял, что сейчас что-то будет.

– Вон! – сорвался чиновник на фальцет. – Вон из моего кабинета, и чтобы ноги твоей здесь больше не было, негодяй!

Вместе с гневными воплями из его рта вылетали слюни, я невольно отстранился, чтобы не запачкаться. При этом я сам моментально успокоился, наблюдая происходящее как бы со стороны. Председатель Гостелерадио орал минут пять, в течение которых я просто стоял и с отсутствующим видом смотрел то на него, то в большое окно, за стеклом которого бушевала июльская жара. А у Лапина и вентилятора нет, и форточка закрыта. Неудивительно, что в кабинете не продохнуть. Как только его хозяин умудряется тут выживать, не снимая пиджака и галстука?

– Может, водички? – во время секундной паузы участливо предложил я, кивая на графин.

Лапин схватил стеклянную емкость, плеснул воды в стакан, выпил залпом и, немного сбавив тон, продолжил обличительную речь:

– Я этого так не оставлю! Ишь ты, написал книжонку, выпустил пяток песенок, и думает, что ему теперь все дозволено. Не-е-ет, дорогой товарищ Губернский, и на вас найдется управа. Шиш вам, а не «Песня года»!

Одним словом, диалога не получилось. Покидая «гостеприимного» Сергея Георгиевича, который во время своего проникновенного монолога обращался ко мне то на «ты», то снова на «вы», и минуя приемную с превратившейся в соляной столб секретаршей, я думал, что Лапина нужно менять. С таким подходом к работе наше телевидение по-прежнему будет напоминать живой труп. Кстати, когда собирался к председателю Гостелерадио, думал о том, что у него единственная дочь погибнет в 1979-м, причем погибнет глупо. Насколько я помню из прочитанного когда-то в интернете, она с коляской, в которой был маленький ребенок, вызвала лифт, а когда двери лифта открылись, стала спиной туда заходить, таща за собой коляску. Но, несмотря на открытые двери, лифта там не оказалось, молодая женщина упала в шахту лифта и погибла. А коляска осталась на лестничной площадке.

Ладно, как-нибудь найду способ предупредить. Подметное письмо подброшу, например, а если подумает, что это чья-то злая шутка – ему же хуже.

А что касается телевидения, то Машеров в случае чего обещал помочь пробить кое-какие проекты на своем республиканском телевидении. Теперь только на него и надежда. При следующей личной встрече – по телефону такие вещи не говорятся – попрошу применить все рычаги, чтобы убрать этого ретрограда с поста председателя Гостелерадио СССР. Здесь нужен человек новой формации. Кто-то вроде Листьева, что ли… Или себя порекомендовать? Ага, блин, я ведь даже не кандидат в члены КПСС, меня к Гостелерадио на пушечный выстрел не подпустят. И кстати, моя Валя что-то засиделась в кандидатах, пора бы ей уже и членский билет получать. Правда, работай она по-прежнему в пензенском «Плодовощторге» – с этим, думаю, вопросов бы не возникло. Хотя ведь могут, в принципе, прислать положительную рекомендацию. Только потом при собеседовании могут появиться вопросы, вроде того, почему бы до сих пор не устроили ребенка в ясли и не нашли себе работу? Там уволились, тут нигде не устроились, а безработных в Советском Союзе быть не может принципиально. Да и партийные организации, если уж на то пошло, состоят при разного рода учреждениях, будь то сталелитейный завод или фабрика по выпуску резинотехнических изделий.

* * *

Первый заместитель Председателя КГБ СССР Семен Кузьмич Цвигун положил на стол только что прочитанную бумагу, помеченную директивой своего непосредственного руководителя: «Цвигуну, разобраться и доложить». Это было письмо на имя Андропова от Председателя Гостелерадио СССР Сергея Георгиевича Лапина. Гневное письмо, требующее немедленных действий в отношении некоего Сергея Губернского, под личиной второсортного писателя и композитора вынашивающего планы по дискредитации первых лиц Советского государства. В письме было подробно изложено содержание встречи Лапина и Губернского в кабинете первого, в ходе которой «второсортный писатель» якобы напрямую оскорбил генерального секретаря ЦК КПСС Леонида Ильича Брежнева и министра иностранных дел СССР Андрея Андреевича Громыко.

Однако… Вот ведь, не было печали. В дальний ящик письмо не засунешь. Зная настойчивость Председателя Гостелерадио, Цвигун не сомневался, что тот будет прыгать козликом, пока виновный, по его мнению, не получит сполна. Иначе, чего доброго, нажалуется напрямую Брежневу. Мол, написал письмо Андропову, а тот ни ухом, ни рылом. Тогда и шефу влетит по первое число, и ему, само собой. Поэтому придется что-то предпринимать.

Вот ведь не сидится спокойно этому пришельцу из будущего, заноза у него, что ли в одном месте?! Два года в этом времени ошивается, а уже едва ли не в каждой бочке затычка. С чужими книгами и песнями вон как поднялся, сценарии кропает один за другим, теперь вот на телевидение пролез. Ну ладно, проинформировал Машерова о политическом и экономическом положении страны в последние годы, можно бы вроде и успокоиться. Теперь за тебя умные головы будут думать, как спасать Советский Союз. Так нет, неймется человеку.

А может быть… Цвигун даже поерзал на месте от неожиданно пришедшей в голову мысли, и потянулся к пачке «Беломорканала». Как он раньше не додумался до такого! Ведь этот Губернский вполне мог быть заслан из будущего врагами СССР с целью подрыва существующего строя. А почему нет? Сейчас внесет смуту (вернее уже внес), и доверившиеся ему партийные деятели на радость всяким ЦРУ и МИ-6 устроят переворот. Но с другой стороны, и не верить словам Губернского нет повода, потому что он во многом прав. В Союзе наступает стагнация экономического роста, уже на высших уровнях власти процветают кумовство и взяточничество, и сам Цвигун это прекрасно видел и знал. Но что он мог сделать один, когда его непосредственный руководитель за такую инициативу мог и всыпать по первое число?! А вот по-хорошему именно такого толчка в виде появления пришельца из будущего им и не хватало.

С тяжелым вздохом Семен Кузьмич поднял трубку:

– Вася, будь добр, запиши… Сергей Андреевич Губернский, слышал про такого? Ну да, «Марсианин», «Крейсера»… И эта песня тоже… Так вот, найди его, пожалуйста, и пригласи ко мне на личную беседу. На послезавтра, на 11 часов. Можешь напрячь своих орлов, а то без дела скоро жирком обрастать начнут. Что значит «может быть, он не в столице»? Тебе приказ дали – вот и выполняй. За почти двое суток человека можно с Дальнего Востока доставить. Летайте, как говорится, самолетами «Аэрофлота». Ну все, давай, Вася, действуй.

Порученец не подвел, в назначенное время Губернский сидел перед ним. Немного бледный, но в целом держался неплохо. Цвигун помнил времена, когда сидевшие напротив него люди писались под себя от страха, хотя никогда не позволял себе какого-то рукоприкладства в отношении подозреваемых. Просто слишком уж свежи были в памяти методы некоторых работников НКВД, да еще и людская молва много чего преувеличивала. Хотя как преувеличивала… По молодости Семен Кузьмич не раз был свидетелем самых настоящих пыток, правда, сам старался от всего этого как-то дистанцироваться. Ему, как бывшему педагогу, претили столь грязные методы, пусть и в отношении врагов народа, мечтавших развалить с таким трудом поднимаемое из разрухи государство. Знал, что за глаза коллеги называют его «чистюля», но не мог переступить через какие-то моральные принципы.

– Как же это вы так, Сергей Андреевич? – откинувшись на спинку кресла и сцепив на животе пальцы рук, со скорбящим видом начал Цвигун. – Пришли на деловую беседу к товарищу Лапину, а устроили перепалку, да еще и с оскорблениями первых лиц страны.

– А, вон вы о чем… Ну я так, собственно говоря, и подумал. Да, перепалка имела место быть, но оскорблений в отношении, как вы говорите, первых лиц страны я не допускал.

Хорошо держится, стервец, нервничает, но в глазах страха нет. А ведь не знает наверняка, что я работаю теперь в команде Машерова, Петр Миронович говорил, что на эти темы он с Губернским не общается. Информация, мол, получена, а дальше мы сами, вы же, Сергей Андреевич, занимайтесь искусством.

– Вот письмо от Лапина, почитайте.

Гость взял лист бумаги со следами сгибов после извлечения из конверта, принялся читать. Пару раз хмыкнул, покачал головой, протянул под нос «Да-а-а», после чего вернул бумагу Цвигуну.

– В принципе изложено верно, только какое же это оскорбление? Констатация факта.

– То есть, по-вашему, люди действительно засыпают на выступлениях Брежнева и Громыко?

– Товарищ генерал…

– Генерал-полковник. Но можно по имени-отчеству.

– Семен Кузьмич, будем друг с другом откровенны. Согласитесь, что на выступлениях секретарей партбюро в цехах или в институтах, что на выступлении с главной трибуны страны того же Брежнева многие с трудом сдерживаются, чтобы не уснуть. Потому что ораторы делают рутинную работу, без огонька. Если уж ты докладываешь об успехах партии и народа, то делай это так, чтобы у слушателя рот открылся и не закрывался до финала твоей речи. Вы извините, что я вам подсказываю, но посмотрите, как выступают те же американские кандидаты в Президенты. Там публика неистовствует. Это настоящее шоу, и избиратели готовы идти за своим кандидатом хоть в огонь, хоть в воду.

– Это где же вы насмотрелись такого шоу? Бывали?

– «Международную панораму» смотрю, Семен Кузьмич, есть такая программа на нашем телевидении.

– И там вот так прямо и подается, как вы мне рассказали?

– Ну вы же понимаете, как и что у нас подается в отношении наших западных «друзей». И в общем-то пропаганда на то и пропаганда, чтобы вбивать людям в головы нужные мысли. Только те, у кого соображалка работает, всегда смогут прочитать между строк.

– Я и не сомневался, что у вас-то соображалка работает, Сергей Андреевич. Ну так что прикажете с вами делать?

– Понять и пгостить.

– Чего это вы вдруг закартавили? Дурачитесь? А дело-то серьезное. Если я не отреагирую – мне самому влетит, мало не покажется. А оно мне надо? В общем, давайте договоримся так. Я отчитаюсь, что провел с вами профилактическую беседу, из которой вы пообещали сделать выводы, и в качестве извинения написать книгу о героических буднях сотрудников КГБ. Надеюсь, такой ответ Юрия Владимировича удовлетворит. Потому как сажать вас вроде пока еще не за что, а упаковывать в лечебницу для душевнобольных рука не поднимается. Вы же не какой-нибудь диссидент, бегающий по Красной площади с лозунгом «Свободу советским евреям!» Так как, договорились?

– Думаю, большого выбора у меня нет, – вздохнул гость и вдруг широко улыбнулся. – В принципе, неплохой вариант, да еще и заработать предлагают. В смысле, какой-никакой гонорар же планируется? А материал по книге какой-нибудь будет или все брать из головы?

– С материалом поможем, не беспокойтесь. Очень рад знакомству, уверен, это не последняя наша встреча. Кстати… Вы же вместе с Тарковским работали над фильмом «Марсианин»? Объявился ваш подельник, прислал на имя Андропова покаянное письмо. Мол, отказался выступать на местном ТВ против СССР, и теперь в Штатах маюсь без работы, живу на пособие, скучаю по родным, жить просто без них не могу. Вот и думайте, где лучше, у нас или у них. Хотя молодец, что хотя бы додумался не очернять свою Родину. И вот возьмите, номер телефона моей приемной. С книгой не затягивайте, могу порассказать вам немало интересного, подкинуть хорошие сюжеты.

– Спасибо… И кстати, могу принести вам почитать мои предложения по популяризации отечественного телевидения. Не желаете взглянуть, на что так изначально взъелся Лапин?

– Несите, – махнул рукой хозяин кабинета. – Только не страшно, что еще и я могу взъесться после прочитанного?

– Что уж нам терять-то, кроме своих цепей…

Проводив повеселевшего гостя, Цвигун еще некоторое время переваривал только что закончившийся разговор. Да уж, активен, очень активен этот «попаданец», на фоне рядовых советских граждан просто из кожи вон лезет. А почему я вообще решил, что это плохо? Человек в принципе сосредоточен на том, чтобы сохранить от развала СССР и сделать жизнь советских людей качественнее. При этом не хочет быть серой массой. Именно такие активные устраивали революции, меняли существующий строй. Будем надеяться, Сергей Андреевич в этом плане все же не выйдет за рамки. Иначе… Иначе у комитета найдется способ его приструнить.

Ладно, все это интересно, а сейчас надо бы подумать над планированием операции по дискредитации Горбачева и Ельцина. Надо бы поручить Василию заняться сбором на них компрометирующей информации. Вася – человек надежный, утечки не допустит, все провернет без лишнего шума. Те даже не догадаются, что на них готовится компромат.

Семен Кузьмич поднял трубку телефона:

– Вася, будь добр, зайди ко мне.

Глава 22

– Сергей Андреевич, что же вы так?! Заставили пожилого человека переживать, нервничать, так что он с тахикардией в больницу загремел. А если помрет, чего доброго? Вас же по судам затаскают.

Несмотря на содержание монолога, призванного устыдиться и покаяться, тон, которым общался со мной по телефону Петр Миронович Машеров, больше походил на отеческий. То есть вроде журил, но в то же время я явственно представлял, как на другом конце провода белорусский лидер грозит мне указательным пальцем.

– Виноват, Петр Миронович, не сдержался. Да ведь, по большому счету, ничего такого не сказал, ради чего стоило бы поднимать бурю в стакане воды.

– Это вам так кажется, а на самом деле и за меньшее люди лишались постов или вовсе гремели на рудники. Вам просто повезло, если говорить откровенно. Хотя теперь я не уверен, что ваши композиции будут еще когда-либо звучать на «Песне года». Да и помимо телевидения Сергей Георгиевич много где может прищемить вам хвост.

– Это печально, но не смертельно, Петр Миронович. Как-нибудь проживу без центрального телевидения. Тем более что человек не вечен, а что будет через год-другой…

– Только, пожалуйста, без намеков. Давайте на будущее договоримся, Сергей Андреевич, что вы не станете себе позволять подобных эскапад… А вот что касается нашего республиканского телевидения, то я кое-что все же попробую протолкнуть. Вы в своей работе довольно подробно описали содержание и тематику передач, так что лишний раз кататься к нам, думаю, вам нет нужды. Я лично планирую контролировать процесс.

В общем, в этот раз я отделался легким испугом. А чтобы не затягивать с данным Цвигуну обещанием, позвонил ему сразу же после сдачи концертной программы группой «the Russians». Тот, оказывается, все помнил, и уже успел подготовить кое-какие материалы.

– Вот здесь несколько документов, я постарался найти самые интересные дела, с которых снят гриф «Секретно», – сказал Семен Кузьмич, открывая лежавшую на столе перед ним пухлую папку. – Вот, к примеру, 63-й год, нашими сотрудниками раскрыта агентурная сеть английской разведки, с поличным при получении секретной информации от советского гражданина Олега Серова задержан некто Дональд Суэйзи, сотрудник британского консульства в Москве. На допросе дал признательные показания, был депортирован, а предатель понес заслуженное наказание. Здесь нам пришлось провести многоходовую комбинацию, я принимал непосредственное участие в ее разработке.

Дальше Цвигун предложил мне на выбор еще пару дел, но первое показалось мне более интересным, и я попросил разрешения взять бумаги с собой. После недолгого колебания Семен Кузьмич со словами: «Все равно детали дела давно уже не представляют секрета» передал мне папочку, предварительно вынув из нее две других истории. Интересно, подумалось мне, а как он хотел меня снабжать материалами? Чтобы я прямо здесь сидел и писал, не вынося из здания документы?

Тем временем я продолжал заниматься раскруткой своей новой группы. Заявив, что пока еще неизвестно, когда дело дойдет до зарубежных гастролей, я решил организовать своего рода чес по российским городам. В такое турне мои музыканты отправлялись впервые, и понятное дело, малость мандражировали.

Была у меня мысль пошить для ребят костюмы, но потом подумал, что все же не попсу играют, ни к чему им расфуфыренными петушками по сцене скакать. Пусть будут как бы свои, из народа, в джинсах и кедах. Все ж таки джинсы не такой уж и повальный дефицит, как выяснилось за время проживания в столице. Достать их можно было без особых метаний, единственное – приходилось переплачивать в два, а то и в три раза от номинальной цены.

Куда больше меня напрягало отсутствие приличной аппаратуры. Сам удивлялся, как «the Russians» сдали программу на таком хламе, и при этом продолжают на нем же репетировать. Нужно приобретать нормальные инструменты, и не помешала бы нормальная студия. Со студией вопрос все же решился, когда мне удалось-таки протолкнуть коллектив в состав Ленконцерта, задействовав не совсем легальные методы типа vzyatka. Нам выделили нормальный такой зальчик с неплохой акустикой. Только вот со звуковой аппаратурой здесь было тяжко. Две древних колонки, предложенные администратором Ленконцерта, вызвали у моих ребят едва ли не рвотный рефлекс.

– У нас в деревенском ДК колонки лучше были, – сказал Жора Блинов, делая кислую мину.

Жора, кстати, привез с собой ударную установку, когда-то купленную им на свои деньги. Но эта установка, судя по тарелкам с вмятинами и залатанным местами мембранам, была как минимум ровесницей первых шагов «The Beatles». А его тезка Ордановский и вовсе играл на гитаре с лично им вытесанной из доски декой. Изучив в свое время биографию группы «Queen», я помнил, что их гитарист Брайан Мэй так же играл на гитаре, когда-то сделанной им на пару с отцом из подручных материалов. Кстати, и играл он вместо медиатора 6-пенсовой монетой. Но наш Жора пока еще не Брайан Мэй, да и сомневаюсь я, что по качеству его гитара может соперничать с произведением легендарного гитариста.

– Народ, давайте составим список того, что нам нужно для нормальной работы, – предложил я музыкантам. – Озвучивайте свои предложения, как в желаемом, так и в эконом-варианте, на случай, если на хорошую вещь не будет хватать средств.

– А ты за свои, что ли, собираешься все приобретать? – удивился Кроль.

– А что, есть на примете спонсоры? Ничего, прорвемся. Прежде чем от чего-то получить отдачу, сначала нужно как следует вложиться. Чем лучше вложишься – тем сильнее будет отдача. Хотя деньги для меня лично не самоцель, хочу показать западному слушателю, что и в Союзе умеют играть рок.

Список получился солидным. При этом ребята знали, где и через кого можно достать инструменты и аппаратуру, только бабки отсчитывай. Я так прикинул, выходило минимум на семь тысяч рубликов. Это если, например, вместо Жориной самопалки приобретать даже не «Fender Stratocaster», а «Musima Eterna» производства братской ГДР. Вон же «Песняры» не брезгуют восточногерманской продукцией, так и нам оно сгодилось бы. Тем более, по заверениям Ордановского, звук у «Musima» очень даже неплохой, единственное – слабоваты звукосниматели, но при качественном усилителе эта проблема легко разрешима.

Самым дорогим из всего перечисленного парнями получался микшерный пульт. У ребят был свой «Карат», годившийся для деревенской танцплощадки, но для серьезного концерта, рассчитанного на зал вместимостью от полутора тысяч человек или тем более стадион (помечтать не вредно), его возможностей не хватало.

Нужны были усилители «Marshall». Тут ребята признались, что есть в Свердловске умелец, зовут его Валерий Казанцев, который в домашней мастерской клепает усилители, снабженные ярлыком этой знаменитой английской компании. Усилители потрясающего качества, ни внешне – разве что размер чуть меньше оригинала, ни по звуку ничем не отличаются от настоящих «Marshall». Уже не один десяток своих суперподелок переправил в Москву, где они расходились на ура. Решили брать. Я подумал, что пока колесим по Союзу – такая фишка может прокатить. А вот ежели рванем играть на Запад, то там такой усилитель может и таможню не миновать. Заметят, что подделка, сработанная без лицензии – мигом впарят какой-нибудь иск. Только и останется ярлык скрутить, мол, самоделку везем, а что похожа на какой-то там «Marshall» – так они все друг на друга похожи, извиняйте.

Учитывая, что на мне висела книга по заказу Цвигуна, эпопею с приобретением инструментов и аппаратуры я взвалил на Кроля, по виду самого ответственного в коллективе. Мол, ищите, договаривайтесь, а как договоритесь – за деньгами приедешь ко мне. Так и объяснил, что у меня в работе книга для чекистов, что сразу же вызвало у музыкантов понимание.

В итоге, даже несмотря на то, что вместо электрогитары «Fender» приобрели «Musima», да и в целом пришлось рассчитывать на «импортозамещение», в том числе на музыкальные товары стран социалистического лагеря – сумма покупок зашкалила за 10 тысяч.

– Сережа, а ты не рискуешь? – завела разговор Валя после того, как снабженный дензнаками Саша Кроль уехал с нашей дачи за товаром. – Мне кажется, все это попахивает авантюрой. Вложишься, а потом выяснится, что все зря. Сколько у нас осталось на сберкнижках? Три тысячи? Мда-а-а… И вот так доверить такую сумму почти незнакомому человеку…

– Солнце, для меня он уже знакомый, – успокоил я жену. – Деньги впустую пропадут, если его только сейчас по пути ограбят. Надеюсь, что этого все же не случится. А что касается сберкнижки… Сама же знаешь, что наши песни поет вся страна, и соответственно авторские на эти самые сберкнижки перечисляются регулярно. Еще Данькины дети будут нам спасибо говорить.

Через неделю, в первых числах октября, я приехал на студию в Ленконцерт, желая воочию убедиться, что музыкантами было куплено все необходимое. В довольно просторном помещении теперь стало несколько теснее. Солидную часть пространства занимали четыре КИНАПовские колонки. Для репетиций вполне хватало и двух, еще две мы приобрели для сцены. Четыре такие колонки вполне годились для обеспечения приличного звука во время концерта.

«А вот замки на двери надо поменять, да и решеточку на окно навесить, если вся аппаратура и инструменты преимущественно будут храниться на этой студии», – подумал я, ковыряя ногтем облупившуюся краску на конной раме.

Насчет замков вопрос решился в тот же день. Чтобы упорствующий администратор Ленкоцерта вникнул в ситуацию, пришлось его немного подмазать. Помимо замены основного я настоял, чтобы слесарь врезал и второй замок, и теперь с одной стороны наша студия напоминала неприступную крепость, учитывая, что снаружи дверь была оббита железом. С решеткой удалось решить вопрос на следующий день, работу сварщика пришлось оплачивать, естественно, из своего кармана. Хорошо, что на всякий случай захватил из дома кое-какую наличность, учитывая, что сберкнижки я обычно с собой не таскаю.

– Хорошо бы еще и сигнализацию поставить, – задумчиво пробормотал я, проверяя крепость оконной решетки. – Ну да ладно, дай Бог обойдется.

– А в принципе, гитары мы можем и домой забирать, – предложил Ордановский.

– Если кто-то очень захочет отнять у тебя гитару – он это в тесной подворотне сделает быстрее, чем если бы ему пришлось ночью перепиливать решетку на окне. Так что не придумывайте себе лишний геморрой.

Кстати, ребята и сами понемногу сочиняли, а заодно адаптировали старые вещи на новый лад. Например, Ордановский, более-менее знакомый с английским, изящно перевел некоторые песни с языка Пушкина на язык Шекспира. У нас уже набралось материала практически на две полноценные программы. Но вторую тоже еще предстояло утверждать на худсовете, если до этого дойдет. А я наделся, что дойдет. Ладно, пока бы с первой разобраться.

– Я тут между делом созвонился с администраторами нескольких учреждений культуры Москвы и Ленинграда на предмет организации наших концертов. Ленконцерт этим заниматься не хочет, сказали, мол, сам решай вопрос, а подписи и печати мы где нужно поставим. С парочкой администраторов удалось предварительно договориться, правда, учитывая, что группа еще не раскручена, люди опасаются относительно того, что билеты будут плохо расходиться.

– Это они глупость говорят, – встрял Кроль, который считался в группе неформальным лидером как самый опытный и рассудительный. – На Кобзона меньше пришли бы, чем на рокеров. Тем более по Питеру уже слух про «the Russians» идет, народ ждет не дождется наших концертов. А с кем ты в Питере договорился, если не секрет?

– С администратором ДК Моряков Марком Рубиновским. Знакомая личность?

– Марк-то? А то! Тот еще прохиндей, своего не упустит. Года три тому как мы у него выступали, и то считай полный зал собрали. А сейчас переаншлаг будет, тем более зал всего на 900 мест, если я ничего не путаю.

– На 930, – поправил Азаров.

– Тогда можно одним выступлением не ограничиваться. Если есть спрос – реально, к примеру, играть концерты три вечера подряд? Скажем, с пятницы по воскресенье?

– Да легко! И на афиши тратиться не нужно. Тут только по сарафанному радио кинь клич – мигом толпа собретеся.

Через день мы снова встретились. Я пообщался с администратором ДК Моряков с глазу на глаза, и теперь озвучил его предложение:

– Рубиновский просит за аренду зала на три вечера 1200 рублей, и это еще вроде бы со скидкой, как оптовику. Практически вся звуковая аппаратура у нас своя, хотя, я так понимаю, только своими четырьмя колонками мы не обойдемся? На этот случай у Рубиновского доберем. Свет тоже входит в стоимость аренды. Теперь определимся с датой. В следующую субботу у него выступает хор ветеранов флота, а в воскресенье какой-то фольклорный ансамбль. Зато еще через неделю свободны и пятница, и суббота с воскресеньем. Предупредил, что если мы планируем занять эти даты – желательно поторопиться с оплатой аренды, потому как могут объявиться и другие претенденты, опять какие-нибудь ветераны флота. С директором, заверил, проблем не будет, я так понял, всем процессом рулит Марк Геннадьевич.

– Ну да, директор там чисто для галочки.

– Тогда сегодня ему звоню, и заключаем договор. Причем по договору аренда на три вечера обойдется нам якобы в 750 рублей.

– Я же говорил, жук еще тот, себя не обидит. Считай, пятисотку положит в карман.

– Номинально аренду должен оплатить Ленконцерт, но я уже забежал к директору, тот говорит, что денег в бюджете на такие расходы не предусмотрено, даже учитывая потенциальный доход с продажи билетов.

– Блин, теперь что же, концерты отменяются? – огорчился Ордановский.

– Не расстраивайся раньше времени. Свои вложу. Где надо – печать и подпись поставят, и на том спасибо. Выручку-то с концертов мы в таком случае тоже себе оставляем.

– А если в бухгалтерию Ленконцерта придут с проверкой, и обнаружится, что денег с продажи билетов на наши концерты нет? – снова возник Кроль.

– Хм… Тебе бы, Саша, в ОБХСС идти работать, цены бы не было, – сказал я под смех собравшихся. – Проблемы будем решать по мере поступления. Нам, чтобы остаться в плюсе, цены на билеты придется устанавливать от рубля и до двух, если на первые ряды. Думаю, цены божеские. За три вечера сборы составят минимум около 3 тысяч рублей, это, опять же, если только уйдут рублевые билеты. Сами понимаете, вам же нужно платить зарплату. Вот с каждого концерта и будете получать свои проценты. Сначала, может быть, не очень большие деньги, но по мере раскрутки, уверен, гонорары будут только расти.

– Так у нас же должна быть категория, там какие-то рублевые ставки за концерт.

– Официально да, получите в Ленконцерте по четыре пятьдесят, как начинающие. Опять же с собранных за билеты денег, чтобы приютившую нас организацию на целых 18 рублей не опускать. А неофициально… Там потом посчитаем, что, кому и сколько.

– Да, Сергей, и не мешало бы найти хорошего звукача.

– Кого?

– Звукорежиссера. Мы же позиционируем себя как крутая группа… Пусть пока и потенциально. Пусть у нас нет техника, но звукорежиссер – дело святое.

– Озадачили…

– А что голову ломать, есть у нас на примете один. Много не попросит, а профессионал от Бога.

Так в наш коллектив влился некто Ганс. Причем это было его настоящее имя. А полностью звукорежиссера звали Ганс Вольфович Клинке. Он оказался потомком обрусевших немцев, приехавших в нашу страну еще при Екатерине Великой. И что интересно, в их роду мальчиков называли только Вольфами и Гансами по какой-то уже забытой традиции. При Сталине отец нашего звукача был репрессирован, сумел выжить после строительства Беломорканала и вернулся домой с изъязвленными туберкулезом легкими уже после смерти Вождя народов, прожив еще несколько лет. Впрочем, главное, что обладатель пышных бакенбардов оказался настоящим докой в своем деле.

Несмотря на заверения парней, что весть о концертах разнесется по Питеру в мгновение ока, я все же решил подстраховаться, и поскольку с типографией ради нескольких десятков афишек связываться не хотелось, направил свои стопы в местное отделение Союза художников. Там меня свели с одним мастером линогравюры, и тот согласился за двести рублей напечатать полсотни афишек. Текст на куске линолеума заросший бородой по самые глаза художник вырезал под моим чутким руководством. После чего приступил к процессу печати. Афиши, возвещавшие о концертах восходящей звезды мирового хард-рока группы «the Russians» получились вполне приличного качества, хотя и однотонными. Но при этом красного цвета а не черного.

Закупив в хозяйственном магазине несколько тюбиков клея ПВА, почти весь следующий день посвятил объезду Ленинграда и расклеиванию на афишных тумбах афиш концертов. Не успевал отойти, как у тумб собирались любопытствующие, к моему вящему удовольствию живо обсуждавшие группу с «вроде как русским, но в то же время и каким-то нерусским названием».

В один из таких моментов меня вежливо взяли под локоток. Обернулся – милиционер с погонами старшины.

– Здравствуйте, старшина Васильев. Можно ваши документики?

– Да, пожалуйста…

В паспорте у меня как раз лежала маленькая копия фото, где я и был запечатлен рядом не с кем-нибудь, а самим Леонидом Ильичом Брежневым – память о концерте со Дня учителя, где мне пришлось подменять солиста «Веселых ребят».

Видя, как непроизвольно вытягивается лицо милиционера, я не мог сдержать самодовольную ухмылку, и с легкой наглецой поинтересовался:

– Старшина, а что, собственно, случилось?

– Тут… тут такое дело, – прокашлялся он. – У вас имеется разрешение на расклейку афиш?

– Разрешение? Хм, а что, на это тоже разрешение нужно?

– Значит, нет. Извините, но я вынужден провести вас в ближайшее отделение, по закону придется составить протокол.

Протестовать было бессмысленно, и вскоре мы оказались в ближайшем отделении милиции. Начальник отделения, увидев мой паспорт, поинтересовался, не тот ли я Губернский…

– Тот, товарищ майор. Могу автограф поставить, если есть на чем. Вы мне только скажите, от кого должно быть разрешение? А то мы первый раз концерт проводим, я еще не во все тонкости успел вникнуть.

Выяснилось, что разрешение должно выдаваться городским управлением культуры. И если они не разрешат, то мне не только придется самолично сдирать расклеенные объявления, но и оплатить штраф согласно существующему тарифу. К счастью, решить вопрос удалось без лишней нервотрепки, в очередной раз подмазав кого надо в управлении культуры.

Реализация билетов через кассы ДК Моряков началась за три дня до наших выступлений. К счастью, мне не пришлось заниматься печатанием билетов, иначе типография – не методом же линогравюры их печатать – могла и не успеть к назначенному сроку. А так на обычные билетики тиснули штампиком стоимость – и в ажуре.

Кстати, расходились билеты как горячие пирожки, что наполняло мою душу неподдельной радостью. Зря волновался Марк Геннадьевич, что народ не пойдет. Да на фоне насквозь пропитанной идеологией в самом кондовом варианте советской эстрады наша группа выглядит настоящим забугорным чудом. Да, пускай и наши тексты большей частью идеологизированы, но кто же будет утруждать себя дословным переводом? Народу главное – поколбаситься под заводной хард-рок, или побалдеть под романтичную рок-балладу.

– Дорогие друзья! Сегодня на этой сцене перед вами выступит группа… э-э-э… зе руссианс.

Блин, вот надо же было такому олуху доверить объявлять выступление моих подопечных! Лучше бы я сам вышел на сцену. Впрочем, последние слова местного конферансье потонули в воплях заполнивших зал зрителей, среди которых можно было разобрать и правильное название группы и фразы типа «рок форева». Я с опаской выглянул из-за кулис, не началось ли в зале преждевременное светопреставление? К счастью, кресла пока никто ломать не собирался, и на сцену не лез, перед которой редкой цепочкой стояли явно чувствующие себя не в своей тарелке милиционеры.

– Ну, мужики, ни пуха ни пера!

Каждого из своих музыкантов я хлопнул по спине, отправляя на сцену. Пока все шло согласно моей задумке. Перед исполнением первой песни зал погрузился во тьму, под покровом которой на сцену пробрались и мои подопечные. Затем липкую темноту разрезал звук соло-гитары, сначала тихий, а затем все более набирающий мощь. И одновременно с тем, как Азаров за ударными включился в работу, под потолком вспыхнули софиты, лучи которых сошлись на Жоре Ордановском.

В будущем, я надеялся, удастся создать шоу с приличными спецэффектами, в том числе пиротехническими. Правда, все это придется пробивать через броню цензуры, и далеко не факт, что партаппаратчики и комсомольские деятели к такой идее отнесутся с пониманием. Борьба предстояла нешуточная.

А тем временем шоу было в самом разгаре. Жора затянул скорповскую «Maybe I, maybe you», и погруженный в полумрак зал, казалось, сейчас осветится огоньками зажигалок. Невольно вспомнилось, как в моем прошлом-будущем вместо зажигалок использовали экраны сотовых телефонов. Будет и это, а пока, похоже, с отсутствием газовых зажигалок люди больше пользовались спичками, а жечь их в зале никто не решился. Да и с зажигалками могли бы появиться претензии со стороны пожарных.

В какой-то момент я заметил в глубине зала знакомую физиономию, принадлежавшую тому самому секретарю райкома комсомола, что пытался «зарезать» нас на сдаче концертной программы. Он стоял у самой двери рядом с каким-то лысеющим товарищем в крупных очках, что-то старательно записывавшим в блокнот. Причем периодически комсомолец что-то пытался прокричать ему на ухо, показывая на сцену, и тот каждый раз согласно кивал. Почему-то у меня появилось предчувствие, что хорошего от этой сладкой парочки ждать не стоит.

Завершился полуторачасовой концерт забойной композицией «The Final Countdown», которую еще и пришлось исполнять на «бис». Какая-то обезумевшая девица все же попыталась прорваться на сцену, но была тут же перехвачена бдительным милиционером.

– Спасибо, друзья! – прокричал в микрофон Жора. – Это не последний вечер, когда мы радуем вас своим выступлением. Завтра и послезавтра мы снова на этой сцене. До встречи!

Лица ребят, когда они, наконец, оказались за кулисами, буквально светились от счастья. Хотя мы и ожидали подобной реакции зала, но все же ожидать и пережить – две большие разницы, как говорят в Одессе. Поздравив парней с первым блином, который получился отнюдь не комом, я отправился к звукорежиссеру. Перед концертом я выяснил у Ганса, можно ли записать концерт на магнитофон, и получил положительный ответ.

– Ну как, получилось? – поинтересовался я у нашего звукача.

– У меня осечек не бывает.

С этими словами он протянул мне магнитофонную бобину, уже в коробке. Я тут же, ничтоже сумняшеся, вывел на коробке фломастером «the Russians – Live in DK Moryakov». Забавно звучит по сравнению с каким-нибудь «Deep Purple – Live In Tokyo», но с чего-то нужно начинать. Если в будущем за распространение пиратских копий и засудить могли, а на Западе уже давно это практикуется, то в СССР на подобные вещи смотрели сквозь пальцы. И я собирался устроить грандиозную PR-кампанию с помощью нелегального тиражирования нашего первого выступления.

А еще парни попросили знакомого обладателя любительской кинокамеры снять действо на 8-миллиметрвоую пленку. Глядишь, с годами видео станет настоящим раритетом.

Кстати, на будущее не мешало бы договориться с еще нераскрученной, но талантливой группой на предмет выступления на «разогреве». Только чтобы их программа также была утверждена худсоветом, лишние проблемы мне ни к чему. Честно говоря, Рубиновский предлагал вначале дать выступить какому-то своему коллективу с полуфольклорным репертуаром, но я вежливо отклонил это предложение.

В гримерке я раздал музыкантам их первый гонорар – как и Гансу, по 25 рублей. Завтра отдам столько же, в воскресенье – еще четвертной. Суммы не заоблачные, но мне кажется, что парни готовы были и бесплатно работать, только за идею и обещания будущих мировых гастролей. Я же постарался этот момент продумать наперед. Чем дальше – тем больше будут расти аппетиты у музыкантов. Если сразу втюрить им по сотке-другой – то через полгода они попросят прибавки. Упрусь – может дойти до забастовки, а оно мне надо? Поэтому начнем с малого, и со временем сумму гонорара станем понемногу повышать.

– Так что, все инструменты и аппаратуру до завтра оставляем здесь? – спросил практичный Саша Кроль, пряча наличность во внутренний карман джинсовой куртки.

– Думаешь, спереть могут? Сторож вроде бы тут есть. А гитары, синтезатор и пульт с усилками переночуют в кладовке, там дверь металлическая, я уже договорился с Марком Геннадьевичем. Уж колонки-то со сцены, думаю, не стырят, кому охота тащить такую тяжесть.

Тут дверь распахнулась, и в гримерку просунулась кудлатая и в то же время несколько облысевшая голова Рубиновского. Легок на помине.

– Поздравляю! Сам не ожидал такого успеха. Учитывая, что практически все билеты на ваши концерты разошлись, и завтра, и в воскресенье ожидается аншлаг.

Довольная мина администратора объяснялась просто. Помимо сидячих мест он продал еще и как бы на стоячие, то есть неучтенные. И выручку с них положил себе в карман. А помимо выручки Рубиновский тут еще и дискотеку в фойе организовал после нашего концерта, с которой тоже поимеет, вероятно, нехило. Да и буфет торговал сегодня «на ура». Жирный кусок Марк Геннадьевич уцепил в лице нашей группы.

А первый наш успешный концерт мы отметили посиделками в уже знакомом нам зале ресторана «Садко» при гостинице «Европейская». Правда, без Кроля. Тот с огромными извинениями отпросился, оказалось, у него было назначено свидание с любимой девушкой. Но и мы особенно не засиживались. Все-таки завтра нам предстоял еще один концерт, и подойти к нему нужно было во всеоружии.

А еще все же не мешало бы найти хорошего администратора. Не таскаться же мне с группой по городам и весям, в самом деле?! Ладно бы заграничные гастроли, но ехать в какой-нибудь Томск или Уссурийск… Нет уж, на такой случай по-любому нужен администратор, а я и должностью худрука удовлетворюсь. Тогда придется кого-то подыскать, лучше всего из потомков царя Давида. Эта братия точно не пропьет всю выручку, у них копейка к копейке. Если только прикарманит немного… Но это уже издержки профессии, с которыми приходится мириться. И раз уж коллектив базируется пока в Ленинграде, то и администратора желательно искать в этом городе. Может, пригласить того же Рубиновского? Правда, вряд ли он согласится покинуть насиженное место. Здесь он царь и Бог, а там все равно будет у меня на побегушках. Но ведь размах-то какой, какие перспективы! Ладно, что-нибудь придумаем.

Глава 23

В больницу имени Боткина я приехал, раздираемый противоречиями. Держа в руке пакет с деликатесами, грустно поднимался по лестнице и остановился у отделения кардиологии. Поправил сползавшую с плеч белую накидку, и толкнул дверь…

В больнице Лапин находился уже второй месяц с перерывом. Вроде бы после тахикардии выписался, а через несколько дней снова оказался на больничной койке, теперь уже с диагнозом «Вирусный миокардит». Вроде бы с тахикардией не связано, но кто может со 100-процентной уверенностью утверждать, что этот самый миокардит не развился на фоне тахикардии. А с тахикардией Лапин угодил сюда как раз после нашего с ним разговора.

Прийти и попробовать помириться меня уговорила Валя. Все мои отговорки типа «А если ему станет еще хуже?» на нее не действовали. С другой стороны, я и сам понимал, что человек, пусть и не самый положительный, на мой взгляд, страдает и по моей вине, и неизвестно еще, чем все закончится. В итоге все же решился навестить его, предварительно заскочив в «Елисеевский». Не знаю уж, что там можно сердечникам, а что нельзя, но набор получился неплохой.

Зайдя в отделение, кивнул вопросительно посмотревшей на меня немолодой медсестре за столом:

– В седьмую палату, к Лапину.

– Секундочку, – она полистала журнал. – Да, в седьмой, Лапин Сергей Георгиевич. А что у вас в пакете?

– Да так, передачка.

– Ну-ка, показывайте… Гранаты да, сердечникам полезны. А шоколад ему нельзя, убирайте. И копченую курицу тоже… С рынка? Тем более с рынка, еще неизвестно, проверял ли продукт эпидконтроль. Вы что, еще и грудинку принесли? Совсем человека угробить собрались? Так, все это можете оставить пока здесь, или я могу убрать в холодильник в ординаторской. Обратно пойдете и заберете. Подождите, куда! Сначала я посмотрю, может быть, Сергей Георгиевич отдыхает.

Я следом за медсестрой приблизился к двери палаты под номером «7». Женщина пару раз тюкнула в косяк согнутым в фаланге указательным пальцем и приоткрыла дверь.

– Сергей Георгиевич, к вам посетитель. Можно? Заходите.

Она посторонилась, и я протиснулся внутрь помещения. Палату можно было назвать ВИПовской. Она была просторной, но рассчитана на одного, и Лапин в данный момент полусидел на постели, уставившись в небольшой телевизор. Показывали телеспектакль с Андреем Мироновым и Мариной Нееловой, что-то из современной жизни. Увидев меня, Лапин немного изменился в лице. И так не светился румянцем, а сейчас вообще посерел. Еще не хватало, чтобы его инфаркт прихватил. Говорил Вальке, не надо было мне сюда ехать.

Но могущественный Председатель Гостелерадио СССР быстро совладал с нервами.

– Признаться, не ожидал… Что, добивать пришли или извиняться?

– Почему же сразу вот так… Я от своих слов, Сергей Георгиевич, сказанных во время нашей первой встречи, не отказываюсь. Но почел своим долгом навестить вас, поскольку в какой-то мере и по моей вине вы оказались на больничной койке. А я, честно скажу, этого совсем не хотел.

– Надо же, совесть проснулась. Не хотел он… А чего вы хотели?

– Нормально поговорить, с этим и шел, а вы же меня сразу в штыки. Вот и не выдержал…

– Хм… Я-то тоже хорош, не совладал с нервами, так сорвался. Здесь лежа, на трезвую голову уже не раз вспоминал нашу беседу. Потом, конечно, понял, что немного по-другому нужно было разговор строить. Пришел к выводу, что, наверное, вы все же руководствовались благими намерениями. Но вы, Сергей Андреевич, не обольщайтесь…

– Ну я и не обольщаюсь. В целом-то, как я понял, каждый из нас остался при своем мнении. Кстати, я тут вам передачку принес, – сказал я, чтобы сменить тему, и положил пакет на тумбочку. – Кое-что медсестра запретила, вредно, говорит. А вот это, значит, можно.

– Да я вроде бы не голодаю. Но все равно спасибо.

Прощание получилось скомканным. Оба не знали, о чем говорить, и мой уход, как я понял, стал облегчением и для меня, и для Лапина. Но в целом, пожалуй, итоги визита можно оценить с положительной точки зрения. Хотя бы потому, что Председатель Гостелерадио СССР уже не был настроен ко мне столь агрессивно, как по окончании нашей первой встречи. А про свое письмо Андропову так и не сказал. Ну да и я на его месте особо не распространялся бы. Нагадил и нагадил.

– Товарищ! Вы куда? А продукты?

– Какие продукты?

– Которые вы у меня оставили. Вот эти самые.

Медсестра принялась выкладывать на стол деликатесы.

– Оставьте себе, почаевничате.

– Но…

– Не спорьте, все равно не возьму. Это вам за ваш бескорыстный труд, за то, что вы так хорошо приглядываете за Сергеем Георгиевичем. Он вас хвалил.

Не первой молодости сестричка зарделась, а я постарался быстрее покинуть больницу и выйти на свежий воздух. Кстати, почему раньше говорили лечебница, а сейчас – больница? В первом случае от слова «лечить», а в современном – от слова «боль». Мне первый вариант был как-то ближе. Можно при случае стукануть Машерову, чтобы тот на очередном пленуме или заседании с участием министра здравоохранения поднял этот вопрос. Все ж таки в лечебницу лично мне идти было бы приятнее, чем в больницу.

Задумавшись, едва не стукнулся лбом об угол киоска «Союзпечать». А кстати, не мешало бы свежую прессу посмотреть. Нарыв в кармане мелочь, купил «Известия» и «Комсомолку», затем, немного подумав, еще и журнал «Ровесник» под № 9. На обложке красовалась открывшая рот брюнетка. Похоже, поет, раз уж сбоку виднеется кусочек гитарного грифа. Решив передохнуть после отнявшего столько моральных сил визита в больницу, тут же прикупил в соседнем ларьке эскимо и сел на скамейку, принявшись листать свежую прессу. Начал с «Ровесника», решив оставить газеты на потом.

Так, что тут пишут? «Гринпис» чего-то там мутит, рассказ о поездке в американскую глубинку, репортаж о черных детях ЮАР и несчастном, томящемся в застенках Манделе…

Так, а про музыку там что-нибудь есть? Ага, вот, материал про группу «Slade» за подписью Артемия Троицкого. И рядом небольшая статья, озаглавленная «Рок с душком». Ну-ка, кого это они здесь чехвостят?

«В Ленинграде, в Доме культуры Моряков, прошли первые выступления группы с англоязычным названием „the Russians“, в переводе „Россияне“. Группа позиционирует себя как рок-коллектив, все песни исполняются на английском языке. Концерту предшествовала активная рекламная кампания с расклеиванием афиш. Неудивительно, что на первое выступление собралось немало любопытствующих. И что же они увидели и услышали?..».

А вот дальше начался конкретный наезд со вторичностью, попахивающей душком, дешевым популизмом и откровенно слабой игрой на инструментах. Да и вокал, по мнению автора статьи, оставлял желать лучшего.

«Как говорится в известной русской поговорке – замах на рубль, а удар на копейку. Жаль, что талантливые некогда музыканты, известные в прошлом как ВИА „Россияне“, в попытке скопировать западный хард-рок скатились до столь низкопробного уровня».

Материал был подписан Витаем Савельевым. Ах ты ж сука, это где же ты увидел вторичность?! Это где же ты увидел неумение играть на инструментах и слабый вокал?

Наверняка автор статейки – тот очкастый мудило с блокнотом, которого привел на концерт секретарь райком ВЛКСМ. Попадись он мне сейчас под руку – мокрого места бы не оставил.

А ведь концерты прошли просто феноменально! Все три вечера зал буквально стоял на ушах. По словам моих ребят, несколько следующих дней в городе только и было разговоров, что про нашу группу. При мощной PR-поддержке мы бы в два счета стали звездами. Но вместо этого в «Ровеснике» написали вот эту хрень!

Хотел выбросить журнал в стоявшую рядом урну, однако в последний момент передумал. Пусть останется на память, чтобы знать, с кем в будущем поквитаться. Я не злопамятный, но злой, и память у меня хорошая. Звонить в редакцию, брызжа в трубку слюной, я не видел смысла. Ничего, будем надеяться, что народная молва все же окажется сильнее этого печатного высера.

А между тем книга по заказу Цвигуна была практически готова. Не мудрствуя лукаво, назвал ее «Провал операции „Омега“», поскольку именно под таким кодовым названием английская разведка проводила операцию по добыче секретной технической информации. После чего позвонил в приемную Семена Кузьмича, меня тут же соединили с первым замом Председателя КГБ. Тот похвалил за оперативность и сказал, что ко мне в Переделкино подъедет человек и заберет рукопись, а когда он с ней ознакомится, то сам перезвонит и при необходимости назначит встречу.

В том, что Цвигун будет оценивать мое произведение не только профессиональным взглядом комитетчика, но и писателя, я был уверен на 100 процентов. Как-никак за моим заказчиком к тому времени уже числилось несколько книг, некоторые из которых даже были экранизированы. Так что абы как написанная повесть тут бы не прокатила. Кстати, первоначально у меня была мысль затеять роман, но затем я подумал, что тогда получится слишком много «воды» в ущерб действу.

Уже на следующий день возле дачи остановилась черная «Волга», из которой вышел одетый в серый костюм неприметной внешности человек, сообщив, что приехал от Цвигуна за рукописью. А еще через день раздался звонок от самого Семена Кузьмича.

– Ну что же, Сергей Андреевич, поздравляю! С заданием вы справились неплохо. Я, правда, в тексте кое-что подкорректировал, но в основном по фактам и цифрам, а что касается художественной части – то здесь у меня претензий практически нет. Разве что мне показалось, что повесть лучше назвать «Крах операции „Омега“». Сегодня же к вам приедет мой человек, передаст рукопись с правками. Посмотрите, а то, может быть, я там что-то лишнего направил. Если же все устраивает, то не сочтите за труд – перепечатайте «набело». Тогда в таком виде уже можно будет отдавать рукопись в издательство.

Претензий к правкам заказчика у меня не нашлось. За пару дней я перепечатал рукопись в трех экземплярах и позвонил Цвигуну, отчитавшись о проделанной работе. Мы договорились на этот раз снова встретиться у него в кабинете, куда я подъехал на следующий день.

Обсудив вопросы, касающиеся книги, Цвигун вдруг свернул разговор на другую тему:

– А мне тут на днях, Сергей Андреевич, принесли последний номер журнала «Ровесник». Вот он, полюбуйтесь… Сказали, что там как раз пишут про вашу новую группу, названной почему-то на английский манер.

– Я тоже читал эту статью, Семен Кузьмич, и ничего, кроме грязного вранья, там не обнаружил. Концерты прошли с аншлагом, публика была в восторге, а музыкальный материал никакой вторичностью и не пахнет. Тут конкретная заказуха…

– Заказуха?

– Ну, заказная статья. И я догадываюсь, кто ее заказал.

– Ладно, с заказчиками мы потом разберемся. Но зачем вы решили назвать группу хоть и «Россияне», но на английский манер? И к чему все эти тексты на чуждом нашему уху языке?

Пришлось в очередной раз рассказывать о том, что группа создавалась как своего рода вариант идеологической диверсии, рассчитанной на западного слушателя. В доказательство я могу предоставить перевод песен, в которых изобличается вся суть прогнившего насквозь буржуазного общества.

– Вы что же, думаете, там у них идеологией дураки заправляют? Вот так просто позволят раскатывать по тем же Штатам советскому коллективу, очерняющему их строй? Тогда вы редкий оптимист, Сергей Андреевич.

– Ну у нас же не вот обличающие песни, там в текстах все как-то завуалированно…

– Я же говорю – у них дураков нет! Они и между строк умеют читать. К тому же не уверен, что и наше руководство разрешит вам выезд заграницу. Особенно вам, Сергей Андреевич. Ведь это вы работали в тандеме с Тарковским над картиной «Марсианин». А Андрей Арсеньевич, как вы помните, решил остаться в Соединенных Штатах, о чем сейчас очень сожалеет. Еще не факт, что здесь к нему проникнутся сочувствием и примут блудного сына обратно.

– Даже Сталин говорил, что сын за отца не в ответе, а тут у нас с Тарковским даже родственными связями не пахнет…

– Это-то и усугубляет. Вы же работали вместе. Может быть, советовали Тарковскому, как лучше удариться в бега? Я немного утрирую, конечно, но приплести можно все что угодно. Хотя, лично я, в вашей искренности не сомневаюсь. Знаете что… Вы пока не гоните лошадей, не спешите завоевывать западного слушателя. Лучше верните пока группе название «Россияне», сделайте программу на русском, покатайтесь по нашим городам и весям. Уверен, что у вас наверняка есть немало хороших песен на русском языке, верно? В крайнем случае за неделю напишете, с вашими-то талантами. Ну что задумались, я ведь дело говорю?

– Действительно, есть в ваших словах рациональное зерно. А я уж грешным делом рассчитывал, что наша группа через пару месяцев попадет на обложку журнала «Rolling Stone». Шутка, конечно, но в каждой шутке… И все же не дает мне покоя вариант с завоеванием западного слушателя. А что, если нам пока подготовить почву, не выезжая за границу?

– Это как?

– Например, отправляем запись англоязычного альбома на одну из западных студий звукозаписи. Там, не исключено, приходят в восторг и предлагают нам сумасшедший контракт на выпуск альбома.

– И как вы это планируете провернуть?

– Наложенным платежом альбом не вышлешь, мол, «Polydor Records», до востребования. Самому выехать с ним за границу, подозреваю, тоже не получится. А вот если к этой идеологической диверсии подключить вашу организацию? Ваши же люди бывают в капстранах, и под видом музыкального продюсера могут заехать на студию и предположить послушать новый альбом талантливой, но еще не раскрученной русской группы. Да и валюта, ежели дело выгорит, нашей стране не помешает. А еще бы нам на часть этой валюты хорошую аппаратуру прикупить… Ну это я так, помечтать.

– Хм, валюта – дело хорошее. А как же права, контракт?

– Да пусть ваше доверенное лицо на себя и оформляет. Я скромно постою в сторонке, так сказать, незаметным героем.

– Ну, что я могу сказать, незаметный вы наш герой… Давайте-ка я сначала сам послушаю ваши записи, что вы там поете, а потом уже будем действовать по обстановке.

– Тогда уж лучше сразу показать вам качественную запись, а то у нас имеется только концертный вариант.

– Так за чем дело стало?

– Думаете, так легко это сделать? У нас в СССР, по существу, нормально записаться можно только на студии фирмы грамзаписи «Мелодия». Я могу попробовать напрячь знакомых, вложиться в это дело материально, но один ваш звонок смог бы разом решить все проблемы.

– Ой вы хитрец, – шутливо погрозил мне пальцем Цвигун. – Так уж и быть, говорите, кому звонить, прямо сейчас наберу.

– У меня есть только телефон Гараняна. Но тут, думается, нужно договариваться сначала с директором, а я даже не помню, как его зовут.

– Ладно, сейчас выясним.

Семен Кузьмич по селектору озадачил своего порученца, и через пару минут на его столе лежала бумажка с фамилией и номером руководителя «Мелодии».

– Алло, Герман Моисеевич? Здравствуйте, это Цвигун. Да-да, Семен Кузьмич. Я вот по какому делу…

В общем, не прошло и минуты, как разрешение на запись альбома было получено. Еще бы этот Герман Моисеевич попробовал возразить первому заместителю Председателя КГБ СССР! Более того, он предложил не только записать альбом, но и сразу выпустить пластинку, на что Цвигун попросил Германа Моисеевича не торопиться, мол, всему свое время.

Покидая здания на Лубянке, я едва сдерживал улыбку. Надо же, как ловко все выгорело, уже с завтрашнего для в любое удобное для нас время. Другие желающие записаться, если что, подвинутся. Из дома сразу начал обзванивать своих ребят, новость, что их запишут на «Мелодии», вызвала прилив восторга. Правда, об участии в этом деле Цвигуна я на всякий случай предпочел умолчать. Музыканты обещались этим же вечером сеть на «Красную стрелу», а следующим утром быть в Москве.

Довольный ходом событий, я решил все же озадачиться созданием и русскоязычного альбома. Нужно было поковыряться в материале, который я в свое время переписал с телефона на кассеты, может быть, найду что-нибудь подходящее, без обсера социалистического строя и излишней депрессии. В крайнем случае, оставлю мелодию, а текст накидаю сам. Даже немного пожалел, что подарил Градскому «Я свободен». Но у меня оставалась еще вещь от того же Кипелова под названием «Непокоренный», посвященная блокадному Ленинграду. Стопроцентно прокатит. Причем мне удалось скачать этот сингл аккурат перед провалом в прошлое, еще до официальной презентации. Спасибо всякого рода пиратским торрент-трекерам, где можно найти чуть ли не репетиционные записи.

Дома первым делом занялся изучением записанного с телефона материала. В самый неподходящий момент немного врасплох застал звонок Чарского:

– Сергей Андреевич, как жизнь?

– Да ничего, Анатолий Авдеевич, вашими молитвами. Вы-то как?

– Я-то весь подчинен успеху Инги. Дочка записала пластинку «Мелодии любви», от приглашений выступить нет отбоя. А вы, говорят, рок-проектом занялись вплотную, а про нас с Ингой уже и подзабыли?

– Есть такое, занялся… А у вас же, говорите, с концертами все в порядке вроде?

– Так ведь время-то не стоит на месте! Топтаться начнешь – тут тебя конкуренты и обойдут. А чтобы двигаться вперед – музыкальный материал необходимо постоянно обновлять.

– Намек ясен. Постараюсь что-нибудь придумать, в буквальном смысле слова. Время у вас терпит?

– Да, конечно же, Сергей Андреевич, я вас не гоню! Если что-то придумается – буду весьма признателен. Размер моей благодарности вы прекрасно представляете.

– В этом плане я даже ни капельки не беспокоюсь, сотрудничать с вами, Анатолий Авдеевич – сплошное удовольствие.

Расстались довольные друг другом, и я принялся за дальнейший «кастинг» песен, годящихся для русскоязычного репертуара отечественной рок-группы. К «Непокоренному» добавилась «Дыхание тьмы», слова которой придутся по вкусу военным летчикам, только музыку сделать в менее жестком варианте. К балладам я был особенно неравнодушен, так что список пополнили песни как группы «Кипелов», так и «Арии» с тем же Кипеловым в роли солиста. Например, «Без тебя» от «Арии», «Ночь в июле 2009», которую я переименовал просто в «Ночь в июле», А «Пытку тишиной» в «Дождь за окном» по первым словам песни. Боюсь, что слово «Пытка» вызовет у очередного худсовета автоматическое неприятие. Конечно, трек-лист пополнила одна из моих любимых вещей «Закат».

Короче, набралось десятка полтора неплохих вещей из хард-рока будущего. В то же время я помнил, что и у самих «Россиян» репертуар был вполне приемлемый, во всяком случае песни, переведенные Жорой Ордановским с русского на английский. При грамотной раскрутке успех обеспечен. А вообще лучше сделать шоу из двух отделений. Пусть в первом поют русскоязычные песни, а во втором – англоязычные.

За ужином Валя неожиданно спросила:

– Сережа, а почему мы никуда не ходим? Ни в цирк, ни в зоопарк…

– Да вроде рано парню еще.

– Ничего себе рано! Я помню, меня в полтора года в цирк водили. Правда-правда, даже помню, какие номера клоун откалывал.

– Ну давай сходим, развеемся. С чего начнем?

– Предлагаю на эти выходные выбраться в зоопарк, а на следующие – в цирк.

– А зачем ждать выходных? У меня же ненормированный рабочий день, я свободный художник. Да и ты дома сидишь.

– Вот и плохо, что я дома сижу, как тунеядка. Даньку надо в ясли определять, а самой выходить на работу. Я тут уже, между прочим, звонила кое-куда.

– И как успехи?

– Есть вариант с продавщицей в продмаг. И еще на районную овощебазу, не заведующей правда, а кладовщицей.

– Ну да, кто же тебя сразу, нового человека, заведующей поставит. А сама что думаешь?

– Овощебаза на другом конце Москвы, а магазин в одной остановке от станции, где мы выходим с электрички.

– Так и просись в магазин… А что с Данькой? Может, лучше няню нанять? Насколько я знаю, фирма «Заря» занимается предоставлением таких услуг.

– Ага, будет тебе нянька каждый день сюда на электричке мотаться… Или ты хочешь перебраться в нашу новую квартиру? Слушай, я уже узнавала, там рядом с продмагом есть ясли-сад, в котором имеются свободные места. Могу утром туда Даньку отводить, а вечером забирать.

– А что, может, сделаем рокировку? Ленку сюда сплавим, а сами в городскую квартиру переедем?

– Ну давай я позвоню ей, если она не против…

Ленка была не против, но заявила, что ей уже наскучило жить одной в большой городской квартире, и она лучше вернется в общежитие к старым друзьям. Уговорить ее переехать в Переделкино так и не удалось, и в итоге на следующей неделе мы въехали в писательские хоромы возле станции «Аэропорт».

А до этого переезда «the Russians» успели записаться на «Мелодии». Качество, конечно, получилось потрясающим. К звукорежиссеру поначалу была только одна претензия – тот постоянно норовил приглушить бас. Оказалось, что это негласная установка сверху, которая использовалась при записи любого музыкального материала: поменьше ритмичных низов, характерных для западной музыки, пробуждающих, по мнению придумавших эту установку, чуть ли не животные инстинкты. Вот местный звукач по привычке и убрал бас на самые задворки, и лишь после нашего вмешательства все сделал по уму.

Запись затянулась с обеда до поздней ночи с небольшим перерывом на перекус. Все ж таки целый альбом. Но все работали с энтузиазмом, понимая, что все это ради достижения большой цели. Разве что звукорежиссер, не привыкший пахать в таком темпе, попробовал было что-то возразить, но сотенная купюра решила все проблемы.

Заодно просветил ребят по поводу русскоязычного альбома. Сказал, что тексты и музыка практически готовы, но мне нужно будет подъехать к ним на питерскую базу и там поприсутствовать на репетиции, чтобы звучало так, как мне хочется.

На следующий день, как следует выспавшись, я отправился на Лубянку и передал Цвигуну свежую запись нашего альбома, с нацарапанным на обложке катушки названием «From Russia with love». Семену Кузьмичу на прослушивание с привлечением переводчика понадобилось два дня, после чего был вынесен одобряющий вердикт.

– Нормальные тексты, хотя сама музыка, по мне, местами тяжеловата. Но для западного слушателя, уверенного, что русские могут петь только «Калинку-малинку», такой альбом станет сюрпризом. Тут я еще подумал… Может быть, стоит поменять название коллектива? А то и так на Западе газеты пестрят заголовками «Русские идут!», а тут еще и впрямь, получается, наша музыка обрушивается на их слушателей.

– Хм, ну не знаю, можно и поменять.

– У меня даже есть вариант… «Аврора». А что, это как бы и богиня утренней зари, и в то же время символ Октябрьской революции. Я имею ввиду крейсер «Аврора», своим залпом давший начало новой эре.

– Почему бы и нет… Только если мы ориентируемся и на западного слушателя, то тогда уж на название пусть будет латиницей. Оно так же и будет звучать – «Aurora».

– Вот и отлично! Тогда прямо сейчас я зачеркиваю на обложке старое название группы, и пишу… пишу новое. Вот так, группа «Aurora». И выговорить легче. А в какой стране желательно распространить запись?

– Думаю, прежде всего нужно везти в Великобританию и Соединение Штаты. Можно и Германию подключить.

– Что ж, у меня в нашем посольстве в Лондоне имеется свой человек, вышлю ему катушку вализой по дипломатической почте. А у вас запись только в одном экземпляре?

– К сожалению… Торопился к вам, не успел переписать.

– Тогда сделают наши специалисты. На всякий случай, так сказать, и одну катушку отдадим вам.

Ну а зоопарк и цирк с женой и сыном мы все же сходили. В зоопарке я наделал целую кучу фотографий Вали и Даньки на фоне хищников, травоядных, птиц, пресмыкающихся и прочей живности. Сын широко раскрытыми глазами смотрел на невиданных доселе существ, и просто зашелся счастливым воплем, когда ему удалось погладить морду потянувшейся за угощением зебры.

Не забывал я и о том, что моей группе требовался хороший администратор. Хороший – это значит пронырливый и в меру честный, потому как абсолютно честных администраторов, вероятно, в природе не существует. Позвонил Чарскому, и тот, сделав несколько созвонов, на следующий день предложил кандидатуру Ованеса Мелик-Пашаева. Это имя я слышал в будущем, если не ошибаюсь, он был худруком «Машины времени» и еще каких-то рокеров. Оказалось, что на данный момент Мелик-Пашаев еще никого не «продюсировал», но считался хоть и молодым, но перспективным.

Получив телефон Ованеса, я тут же с ним созвонился, договорившись встретиться в ресторане Дома литераторов. На встречу Мелик-Пашаев одел костюм в тонкую полоску, курчавые волосы прикрыл шляпой, а глаза спрятал за темными стеклами очков. Со стороны он смотрелся как какой-нибудь сицилийский мафиози.

Сев за столик, где я его уже поджидал, откинулся на спинку стула, закинул ногу на ногу и небрежным жестом извлек из полупустой пачки «Partagas» сигарету. Я прочитал на пачке еще и сноску, что сигареты якобы произведены в Гаване. Надо же, я-то думал, на Кубе только сигары делают.

– Я готов выслушать ваши предложения, – сказал Ованес, невозмутимо выпуская к потолку струю ядреного дыма.

Мои предложения его устроили, несмотря на то, что коллектив базировался в Ленинграде. Теперь моему новому администратору предстояло решать вопросы с гастролями по стране группы «Aurora», и по возможности поменьше кидать на бабки своего непосредственного начальника, то есть меня. Ованес заверил, что на этот счет можно не волноваться, пока никто еще из тех, с кем он работал, не жаловался. Правда, работал он с малоизвестными коллективами, где и деньги-то были совсем другие.

На следующей неделе мы съездили в Питер, где я представил ребятам их нового администратора. Однако, как говорится, доверяй, но проверяй. Отведя в сторону Кроля, я его проинструктировал, чтобы присматривал за Мелик-Пашаевым. Заодно напомнил про обещание сделать русскоязычный альбом.

– Давайте сейчас сразу прогоним вещи, которые я вам привез, а потом и свои запасы перетряхните, я знаю, что у вас тоже имеются неплохие вещи.

Мой материал привел музыкантов в восторг, и с чувством выполненного долга я отправился в обратный путь.

Глава 24

«Да здравствует 60-летие Великой Октябрьской социалистической революции!» На самом деле до праздника оставалось еще около месяца, но плакаты, растяжки и прочая агитация с каждым днем множились на улицах Москвы.

Я сидел на кухне нашей новой квартиры, пил крепкий чай и глядел в окно, за которым моросил мерзкий осенний дождь. Да, в такую погоду в Переделкино уже не так здорово. А вот в городской квартире, да со всеми удобствами, самое то.

– Папа, гляли.

Данька еще не выговаривал букву «д», да и «р» тоже, но успел выучить десятка два слов, которые применял на все случаи жизни. Сейчас он протягивал мне свою новую игрушку – пластмассовый грузовик с практически несъемными колесами. Чтобы их снять, нужно было приложить серьезные усилия. Мы заранее подстраховались после того, как однажды малой едва не подавился колесиком от игрушечного крана, и теперь все его игрушки состояли из больших и желательно несъемных частей.

– Ну пойдем, поиграем.

Я отставил чашку с недопитым чаем и отправился в залу катать с сыном по паркетному полу машинку. Минут через пятнадцать в дверь постучали – пришла Валентина, ходившая на собеседование в отдел кадров.

– Можешь меня поздравить, – сказала она, оставляя в угол мокрый зонтик и поворачиваясь ко мне спиной, чтобы я мог снять с нее итальянский плащ.

– Взяли? Продавщицей?

– Угу, оклад 130 рублей.

– Негусто… Хотя, думаю, деньги в этой ситуации особой роли не играют, – усмехнулся я. – Главное. Что покончено с твоим тунеядством. А в какой отдел?

– Рыбный. Так что буду приходить домой, вся пропахшая дарами моря. Я так проголодалась…

– Переодевайся и иди на кухню, я пока разогрею суп с клецками.

Валя одела тот самый цветастый халат, что мне когда-то подарил руководитель Узбекистана Шараф Рашидов. Хоть какое-то применение вещь нашла, хотя Валя в нем немного тонула, и ей приходилось закатывать рукава. Правда, из-под халата выглядывало нижнее белье, то бишь трусики и бюстгальтер, но это было то белье, на которое приятно смотреть. Италия как-никак, и, конечно же, все доставалось по блату. В очередной раз подумалось, почему наша легкая или там текстильная промышленность не могут обеспечить советских женщин достойным нижним бельем? А то выпускают такой ужас, что нашим красоткам раздеваться лучше при выключенном свете. Хоть подпольный кооператив открывай, и пришивай западные лейблы. Причем если бы я и открыл такой кооператив, то не ради денег, а исключительно ради облегчения страданий советских дам.

– Слушай, а чего ты будешь париться в каком-то продмаге? – задал я мучивший меня последние дни вопрос. – Давай я тебе подберу что-нибудь более престижное. Тем более ты без пяти минут член партии, поэтесса, да тебя в любое учреждение возьмут с радостью.

– Да ладно!

– Ну а что, ты у меня женщина видная, хватит уже по магазинам мыкаться… Ты ешь, ешь, я пока второе разогрею. С салатом будешь? Ну как хочешь.

Посидев с женой на кухне, я отправился в комнату, оборудованную под рабочий кабинет. Те же привезенные из Переделкино стол, кресло, диван и пишущая машинка. Ну и телефон на столе. Сразу после переезда я разорился на визитки, куда вписал номер своего домашнего телефона, и теперь при каждом удобном случае раздавал картонные прямоугольнички с золотым тиснением своим знакомым.

Сегодня я озадачил себя выполнением заказа Анатолия Авдеевича, «сочинив» для его Инги пару-тройку песен. Взял «Зимнюю вишню», к которой пришлось придумывать новые куплеты, поскольку помнил я только слова припева. Затем у той же Варум стырил еще и «Ля-ля-фа», в которой так же помнил только припев. Подбор мелодии на гитаре и сочинение куплетов заняли львиную долю вечера. Ну а поскольку Бог Троицу любит, то на десерт, не мудрствуя лукаво, добавил «Желтые тюльпаны», написанные в будущем Игорем Николаевым для своей «русалки» Наташи Королевой. Уже по традиции пришлось придумывать незамысловатые куплеты. Подумалось, насколько все было бы сложнее, не имей я таланта к стихосложению и музыкального слуха. Спасибо маме с папой, что я у них такой получился.

Ладно, уже поздно, не буду беспокоить антиквара поздним звонком. Созвонимся завтра ближе к полудню. Хотя вроде бы Чарский и не был большим любителем поспать, но как-то неприлично беспокоить человека как в поздний, так и в ранний час.

Пытаясь уснуть после сексуальных утех с любимой женушкой, я слушал стук капель об оконный карниз, и обдумывал мысль, не подать ли мне документы во ВГИК? Причем не на сценарный, а на режиссерский факультет. Можно, кстати, и на заочное отделение, если я ничего не путаю. Такой вариант меня даже больше устраивал. Во-первых, буду смешно выглядеть, почти 40-летний мужик, сидящий в аудитории рядом со студентами. А во-вторых, очная форма обучения будет отнимать много времени, а мне есть его куда девать и помимо института. Вот только люди уже вовсю учатся, октябрь на дворе. Что же это я раньше-то не подумал, месяца три хотя бы назад…

А может быть, Сизов сможет как-то помочь? С утра я набрал номер директора «Мосфильма», который неожиданно стал меня отговаривать от поступления во ВГИК. Оказалось, у него было другое предложение.

– Сергей Андреевич, зачем вам ждать пять лет, пусть даже и на заочном? С вашим-то уже имеющимся опытом в кинематографии, ведь работали рядом с самим Тарковским… Кстати, как он там? Обратно просится? Ну да, я тоже слышал. Так вот, советую идти на «Высшие двухгодичные курсы сценаристов и режиссеров». И времени меньше потратите, и приобретете практические знания. Давайте я сегодня же позвоню руководителю курсов Ирине Александровне Кокоревой, думаю, у нас получится договориться.

Перед обедом мы созвонились с Чарским, который весьма обрадовался очередным хитам для Инги. Договорились встретиться вечером, а до этого я планировал заехать в московское отделение ВААП.

А на следующий день меня уже ждали на «Высших двухгодичных курсах сценаристов и режиссеров». Обитель мастеров кино располагалась в Большом Тишинском переулке. Занятия еще не начались, оказывается, тут не с 1 сентября семестры начинаются, а попозже. В коридорах было пустынно, а навстречу мне величаво вышагивала вполне симпатичная женщина лет сорока пяти. Оказалось – заведующая режиссерским отделением Вера Суменова. Узнав, что я от директора «Мосфильма» Николая Трофимовича Сизова, пришел учиться на режиссера, она удивилась, заявив, что набор уже закончен, но повела меня к директору. Вера Игоревна что-то шепнула Кокоревой на ухо, Ирина Александровна повернула ко мне свои глаза-бинокли.

– Губернский? Как же, вчера только говорил мне насчет вас Николай Трофимович. С экзаменами вопрос решим, сдадите задним числом, а я уверена, что вы сдадите. Там же в основном творческий конкурс. Тем более у Рязанова на курсе недавно появилась вакансия. Один поступил, а через месяц узнаем, что он женился на итальянке и уехал к ней в Милан. А занятия начинаются у нас 1 декабря. В общем, запишем вас на курс Эльдара Александровича.

Ого, я буду учиться у самого Рязанова! Должен ведь меня помнить Саныч, приглашал как-то к себе на «Кинопанораму», вместе с Тарковским.

– Спасибо огромное, Ирина Александровна! Тогда подскажите, пожалуйста, список литературы, необходимой и для подготовки к экзаменам, и для обучения.

Здание я покидал воодушевленным. Еще бы, все так удачно складывалось. А дома Валя сообщила, что мне звонили из Союза композиторов, просили выступить перед трудящимися завода со своего рода творческим вечером. Оказывается, есть у них такая традиция – радовать простых работяг встречей с артистами и композиторами, когда какие-то истории из жизни перемежаются вокальными номерами. Оставили для связи свой телефон, на который я тут же и перезвонил.

Выступление на заводе «Москабель» планировалось на ближайшую пятницу, в 17.00, после дневной смены. За выступление мне обещали даже какой-то гонорар, но я согласился не из-за обещанных пятидесяти рублей. Почему-то живо захотелось окунуться в атмосферу рабочих будней. Нет, не встать к станку, потому как из-под моих корявых рук выйдут только бракованные детали. А вот именно пообщаться с рабочим народом, потому как, если честно, я уже начал уставать от каждодневного мелькания перед глазами лиц всех этих артистов и прочих деятелей культуры.

В назначенное время я подъехал к заводской проходной. Меня вышел встречать заместитель директора Михаил Иванович Козырев, и с ним моложавый парторг, тут же попытавшийся выхватить у меня кофр с гитарой. Но я мягко, с улыбкой, отстранил его руку. Мол, сам донесу, не развалюсь.

– Может быть, чайку перед выступлением? – предложил Козырев. – У нас в запасе есть еще минут пятнадцать-двадцать.

– Чайку? А что там со звуком? Микрофон, колонки имеются? Мне еще и для гитары нужен будет микрофон, не зря же я ее привез.

– С этим у нас свой звукотехник работает, уже трудится на импровизированной сцене в цеху, обещал, что к сроку аппаратура будет готова к использованию. Пойдемте, чашечку чая перед выступлением. Или даже могу предложить вам чего-нибудь покрепче.

– Ну пойдемте, посмотрим, что у вас там за чай.

Для выступления мне предложили уставленный большими катушками с кабелем цех, в котором только что закончила работу дневная смена. Подтянулись, наверное, и трудящиеся из соседних цехов. Сотни полторы рабочих, среди которых мелькали и женские лица, заняли места на принесенных стульях перед небольшой сценой. Меня на сцене поджидали обещанные микрофоны, стул и маленький столик типа журнального, на котором стояли графин с водой и высокий стеклянный стакан.

Почему-то в первый момент я немного оробел, хотя до этого пару раз точно приходилось выступать. Два года назад, помнится, перед студентами педучилища в Пензе, когда я увидел свою будущую маму, а затем у Брестской крепости перед школьниками и ветеранами войны. Но сейчас на меня смотрели уставшие лица даже еще не успевших переодеться работяг, в усталых взглядах которых читалось: «Быстрее бы закончилась эта показуха, и мы уже пойдем домой, к своим семьям».

Сделав над собой усилие, я растянул рот в улыбке и поздоровался. Звук был настроен отлично, да и акустика в цеху не уступала концертному залу.

– Надеюсь, представляться не нужно?

– Нет уж, представьтесь, – выкрикнул с места небритый работяга, и с победной улыбкой оглянулся по сторонам. Вот, мол, я каков. И тут же словил недовольный взгляд парторга, сидевшего слева от сцены лицом к собравшимся.

– Хорошо, раз вы просите… Меня зовут Сергей Андреевич Губернский. И книги пишу, и песни сочиняю, в чем мне, случается, помогает и супруга, и сценарии пишу для фильмов. Сам я из провинции, из Пензы, работал грузчиком в овощном магазине, а моя жена была в этом магазине заведующей. Кто-то, вероятно, не знает мою историю, я расскажу. Дело в том, что я не знаю, кто я такой на самом деле и как меня зовут. Да-да, не удивляйтесь, но это так. Я очнулся на лавочке в Пензе 18 апреля 1975 года, не имея понятия, кто я такой и как сюда попал. Единственное, мне казалось, что меня зовут Сергей Андреевич Губернский, хотя никаких документов при себе я не обнаружил. Так и представился своей будущей супруге, когда она меня, можно сказать, пригрела, умирающего с голоду и бездомного.

В глазах рабочих появилась какая-то заинтересованность, что меня немного воодушевило. Не все же знали, в самом деле, что известный писатель и композитор когда-то работал простым грузчиком. То есть по духу чем-то близок им, простым заводчанам.

Дальше я рассказал, как вечерами после работы печатал свои первые книги, про знакомство со Слободкиным на Дне торговли и наш первый с Валей хит, как познакомился с Высоцким и Тарковским, после чего последний заинтересовался моим романом «Марсианин». Рассказал, как проходили съемки в Средней Азии.

– Что-то я все говорю и говорю, а может быть, вам что-нибудь спеть? – прервал я свой монолог минут через пятнадцать.

– А давай.

Это выкрикнул тот же самый работяга, который предложил мне представиться. Похоже, он тут был заводилой. Что ж, я не стал его и других тут собравшихся разочаровывать, только предупредил, что это будут немного не те вещи, которые исполняют Чарская и прочие звезды эстрады, которым я писал песни. Решил начать с веселого и неоднозначного «Скворца». Затем, надеясь, что эта песня Макаревичем и Ко еще не написана, спел «Она идет по жизни смеясь». После чего снова перешел к текстовой части творческого вечера. Народ был заинтересован, никто уже не сидел, как на иголках, думая, как бы побыстрее свалить домой.

Когда я решил снова сделать музыкальную паузу, взяв в руки подаренный Высоцким «Gibson», то и спеть захотелось что-то из репертуара дарителя. А что, если почти все песни уже им написаны? Хотя, вот, например, «Белый вальс» точно еще не сочинен. Я когда-то умудрился выучить все девять куплетов, не считая припева, и по ходу дела посмотрел в инете информацию о песне. Она была написана в 1978 году, но так и не вошла в фильм «Точка отсчета». Людям понравилось, после чего я спел «Кошку, которая гуляет сама по себе», опять из репертуара Макаревича.

Почти полуторачасовой творческий вечер я завершил очередным песенным блоком. Прозвучала «Последняя осень» Шевчука, затем, невзирая на возможные последствия, я отважился исполнить «Поплачь о нем» Шахрина, заменив буквально на ходу строчку «Фидель Михаилу машет рукой» на «Фидель Леониду машет рукой». Все ж как-никак до Горбачева дело еще не дошло. После чего, набравшись еще большей наглости, исполнил вещь собственного сочинения. Когда-то в будущем я, освоив навыки игры на гитаре, с энтузиазмом принялся что-то сочинять, и этот процесс затянулся на несколько лет. И вот сейчас решился представить на суд публики одну из тех редких песен, которые мне нравились самому. Похлопали, уже неплохо. Закончить предпочел композицией «Вальс-бостон», которую Розенбаум напишет лет эдак через 10. Правда, теперь уже это я сделал за него.

Черт возьми, весь цех мне аплодировал стоя! Даже Козырев, поддавшись общему порыву, принялся хлопать со все еще несколько недоуменным выражением лица. Похоже, тексты некоторых песен вогнали его в легкий ступор. И только с физиономии парторга не сходило хмурое выражение. Я его в чем-то понимал, вряд ли он ожидал, что автор попсовых хитов выдаст такое. Не удивлюсь, если сегодня же в соответствующие органы поступит сигнал. Хотя в последнее время я отчего-то ощущал себя немного суперменом, имея за спиной Ивашутина, а также завязавшиеся рабочие и, надеюсь, дружеские отношения с Цвигуном, который мне откровенно импонировал.

– Спасибо вам, и рассказывали интересно, и песни тронули за душу, – пожал мне руку немолодой работяга в синей спецовке. – Не ожидал, признаюсь, что будет так интересно. Завтра же в нашей заводской библиотеке спрошу ваши книги.

Да я и сам не ожидал такого эффекта от своего выступления. Образовалась даже небольшая очередь из желающих лично высказать мне респект, как говорили тинейджеры будущего. Хорошие все же люди работают на наших заводах. Неплохо бы про них книгу написать, этакий производственный роман, или даже фильм снять, если выучусь на режиссера. Только не тягомотину про трудовой подвиг каждый день и пятилетку за три года, а что-нибудь с лихо закрученным сюжетом, где главный герой – человек от сохи. Хотя это уже колхозник, а я тут про заводы снимать кино собрался. Ничего, и до колхозников доберемся. А пока можно состряпать что-нибудь вроде «Москва слезам не верит», где тебе и любовь, и производство. Только пусть уж свою «Москву…» сам Меньшов и снимает, не уверен, что у меня получится так же здорово, недаром фильм получил «Оскар».

Смущенный замдиректора проводил меня теперь уже в обратную сторону, за проходную, и на прощание сунул без всяких бланков и росписей в конверте две четвертных купюры. Хотел было благородно отказаться, но затем подумал, что все ж таки честно заработанные, поблагодарил и спрятал деньги в карман. По пути домой купил возле Пушкинской площади большой букет алых роз. Давненько что-то я не делал Валентине подарков, а сегодня у меня хорошее настроение, так почему бы супруге не сделать приятное.

Направляясь от торговца цветами к стоянке, невольно обратил внимание на парочку нежно воркующих молодых людей возле памятника Александру Сергеевичу. Все бы ничего, только эти ребята были одного пола, то бишь мужского. Вспомнилось где-то вычитанное, что в советские времена столичные геи собирались именно на Пушкинской площади. Похоже, эта парочка была как раз из той оперы. Может быть, меня и обвинят в гомофобии, но со стороны происходящее смотрелось препротивно, они разве что не целовались прилюдно. В чем-то я был согласен с советским законодательством, считавшим гомосексуализм уголовно-наказуемым деянием. Хотя, конечно, по мне если уж так приспичит, то трахайтесь на здоровье, только делайте это так, чтобы тараканы в вашей квартире об этом не знали. Надеюсь, не доживу до того времени, когда в нашей стране разрешат проводить гей-парады, хотя вроде и в 2015-м любителей однополой любви, мечтавших провести в России хоть одно такое шествие, мягко посылали на три ими любимые буквы. Ладно, хорошо, хоть ко мне не пристают, не симпатичный, наверное.

– Привет! Это не мне цветы?

Я обернулся и немного оторопел. Передо мной, в модном плаще и сапожках на высоком каблуке, стояла ни кто иная, как Лена Цеплякова. С момента первой и последней нашей встречи она словно бы еще больше похорошела. И эта родинка над губой так призывно манила… Усилием воли я стряхнул с себя накатившее оцепенение.

– Привет, Лена! Вообще-то жене покупал, но раз уж состоялась такая встреча, то могу разориться и еще на один букет. Держи.

– Ну нет уж, раз жене купил – так ей и вези, – улыбнулась она, не принимая цветы. – Ты сильно торопишься? А то могли бы посидеть вон в том кафе, там классные пирожные делают. Понимаю, что нужно следить за фигурой, но как прохожу мимо – не могу удержаться, чтобы не зайти.

Я не стал изображать человека, которому осталось жить до завтрашнего утра, и к этому времени ему позарез необходимо уладить на этом свете кучу дел, так что вскоре мы с Леной расположились за одним из свободных столиков. Цветы я оставил в машине, чтобы не таскаться с ними, как дурак. Когда официантка отправилась за нашими кофе и пирожными, Цеплякова опять же со своей неповторимой улыбкой произнесла:

– Слежу за твоими успехами. Молодец, везде успеваешь. На личную жизнь, на супругу хотя бы время остается?

– Куда же я без нее? Жена – моя главная муза, вдохновляет на литературные и музыкальные подвиги.

Это чтобы ты, Леночка, на многое не рассчитывала. А то вдруг вновь возникнет шальная мыслишка затащить меня в постель… Только я уже дал себе слово Вале не изменять, и буду держать его, чего бы мне это ни стоило.

Улыбка Цепляковой немного угасла, но тут как раз принесли наш заказ, и мы переключились на поглощение ароматного кофе, заедая его таявшими во рту пирожными. Действительно, вкусные, надо сюда как-нибудь всем семейством завалиться. А может, и не надо, не хватало тут еще встретить бывшую любовницу.

– Ну а ты-то как? – спросил я, расправившись с первым из трех пирожных.

– Учусь во ВГИКе и в театральном институте имени Луначарского. Снимаюсь… Сейчас заканчиваются съемки картины «Школьный вальс», у меня там главная роль.

– Поздравляю, вижу, что без дела не сидишь, тоже загружена выше крыши. Ну а как у тебя самой с личной жизнью? Извини, если не хочешь – не отвечай.

– Почему же, особого секрета здесь нет. Кулиджанов ко мне несколько раз подкатывал, но в последнее время, видно, понял, что для меня он не представляет интереса в плане возможного флирта. А так… Так я свободная женщина, открыта для предложений.

Она негромко и так недвусмысленно рассмеялась, и это у нее получилось столь сексуально, что все мое естество невольно подобралось. Хорошо, что нижняя часть моего тела была скрыта поверхностью столика. Мне стоило немалых усилий вернуть себе былую невозмутимость.

– А я, кстати, поступаю на «Высшие режиссерские курсы», определили вроде бы на курс к самому Рязанову. Только осталось экзамены задним числом сдать, но руководитель курсов Ирина Александровна Кокорева заверила, что у меня хорошие шансы. Занятия начинаются с 1 декабря.

– Ух ты, будешь кинорежиссером?! Слушай, когда фильмы начнешь снимать – обо мне вспомни как-нибудь. Ну там если не найдешь кого на роль второго плана.

– Почему же сразу второго? Такие девушки и на первый план сгодятся.

В общем, посидели-поболтали еще минут пятнадцать, после чего я красноречиво посмотрел на часы. Лена намек поняла и, поблагодарив за приятно проведенный вечер, полезла за кошельком. Пришлось ее притормаживать, мол, не в Америке с ее нарождающимся феминизмом живем, советский мужчина вполне способен заплатить за даму.

Мы вышли на свежий воздух. Уже почти совсем стемнело, да еще с неба сыпал противный мелкий дождик. Лена подняла воротник плаща, как-то сразу съежившись и став похожей на воробушка.

– Тебя подвезти?

– Да нет, спасибо, я тут недалеко живу. В гости не приглашаю, вижу, что сегодня без шансов. Передавай привет супруге.

Чмокнула в щеку и убежала, растаяв, словно видение, в дождливой мгле. Мда, как-то грустно все это. Но ты все же молодец, Сергей Андреевич, не поддался чарам Цепляковой. А теперь домой, к своей музе, пока цветы не завяли!

Подъезжая к Переделкино, подумал, что машине уже больше года и, несмотря на вовремя проводимые техосмотры, что-то начинает постукивать и дребезжать. Советский автопром, что тут поделаешь. По уму машину пора уже менять. Только на что? На новую «Волгу»? Хм, идея так себе. Эту-то, сделанную чуть ли не по спецзаказу, и то на год с небольшим хватило, хотя, не исключено, что она и еще десять лет, дребезжа, проездит. Но стоит ли размениваться на «Волгу», когда можно замахнуться на иномарку? Ну а что, даже после покупки квартиры, когда наши счета на сберкнижках практически обнулились, и вложениях в группу «Aurora» на настоящий момент семейный бюджет составлял порядка 15 тысяч рублей. Вру, уже 21 тысячу, совсем забыл, что вчера впарил Чарскому три песни по две тысячи за каждую. И плюс отгребу за эту тачку, с ее-то наворотами за десятку уйдет спокойно, если вообще не за пятнашку.

И тут же вспомнился работяга с завода «Москабель», благодаривший меня за выступление. И ведь большинство из заводчан и «Москвича» за душой не имеют, скорее всего, хотя пашут, не покладая рук. А я тут такой весь из себя, заявился из будущего, передрал чужие песни и книги, вписался в писательский и артистический бомонд, дачи в Переделкино и кооперативные квартиры в центре Москвы покупаю… И еще ему, видите ли, годовалая «Волга» плоха стала. Зажрался, буржуй! Но что поделать, слаб человек, и я тоже не исключение, светящийся нимб над головой мне явно не угрожает.

Эх, в церковь, что ли, сходить, попросить отпущения грехов и пожертвовать на храм энную сумму? Нет уж, лучше я пожертвую сиротам из детского дома, чем этим пузатым батюшкам, многие из которых, кстати, также разъезжают на «Волгах», а кто-то и вовсе на иномарках. Неплохо получается жить у «посредников» между Богом и человеком. А в будущем церковь окончательно войдет во вкус хорошей жизни. Так что уж лучше я и в самом деле на сирот обращу внимание. Завтра же поеду… нет, не в московский, а в какой-нибудь подмосковный детский дом или Дом ребенка, узнаю, что нужно детям. Уж потратить на благое дело тысчонку-другую не проблема. Вон у того же Рязанова в его «Берегись автомобиля» Юрий Деточкин машины угонял, продавал, а вырученные за продажу деньги отправлял в детские дома. Угонять я вроде не собираюсь, а материально помочь – помогу. Зачтется если и не на этом, то, надеюсь, на том свете.

Глава 25

Правда, с поездкой в детдом пришлось немного повременить. Потому что ни свет ни заря затрезвонил телефон. Выскочив из теплой постели, в которой счастливая после вчерашних цветов и бурного секса Валя перевернулась на другой бок, я, шлепая босыми ногами по паркетному полу, помчался к пластиковой трубке неумолкающего аппарата.

– Алло? – громким шепотом пробурчал я в трубку.

– Здравствуйте, мне нужен Губернский.

– У аппарата, с кем я разговариваю?

– Еще раз здравствуйте, Сергей Андреевич. Вас беспокоят из Министерства внешней торговли. Меня зовут Николай Алексеевич Петров, я сотрудник Министерства. Нам необходимо, чтобы вы сегодня к 10 часам подъехали к нам, в высотку на Смоленской площади. В таких случаях положено извиниться, и поинтересоваться, имеется у вас такая возможность. Но, поймите, дело государственной важности, и инициатива в привлечении вас исходит от наших зарубежных коллег. Они выдвинули это условие только вчера вечером, а нам необходимо ускорить завершение переговоров. Ну как, Сергей Андреевич, мы можем на вас рассчитывать?

– Вы знаете…

Я сначала хотел было возмутиться, но тут до меня наконец дошел смысл сказанного. Человек, который мне звонил, оказался даже излишне деликатен. Интересы страны сейчас превыше всего, и человека, отказавшегося от такого вызова, оправдать сможет только… Хм, а если ногу сломать? Да какую ногу?! Меня же не в КГБ зовут, а во внешторг. Да туда каждый нормальный советский гражданин поскачет и на костылях. И заодно высотку изнутри посмотреть, когда еще удастся.

– Конечно, буду рад помочь. Только не представляю, чем я могу быть вам полезен.

– Не беспокойтесь, ничего особенного, просто необходимо ваше присутствие. За вами прислать машину?

– Если срочно, то, наверное, мне будет удобнее на своей, тут от станции метро «Аэропорт» ехать минут тридцать максимум.

– Ну и отлично! Тогда к 10 часам подъезжайте, на входе вас будут ждать.

Валю я будить не стал, тем более что Данька тоже еще посапывал в своей кроватке. А мне самому уже что-то спать не хотелось. Умылся, сварганил себе пару бутербродов с кофе, и просидел перед маленьким телевизором на кухне с закрытой дверью, пока наконец сын не разбудил Валюху своим воплем. Оказывается, по-маленькому приспичило.

Объяснил жене, что меня зачем-то вызывают в Министерство внешней торговли, и принялся потихоньку собираться. Выглядеть перед иностранцами разгильдяем не хотелось, поэтому на смену стандартным джинсам и пуловеру выбрал вполне приличный импортный костюм. Жена помогла завязать галстук, далее я облачился в опять же не отечественного производства плащ и ботинки, после чего чмокнул Валюшкой с Данькой, и отправился навстречу новым приключениям. Хотя какие уж тут могут быть приключения… Интересно, что же они там такое затеяли, что без меня никак не могут обойтись?

Москва 70-х позволяла ехать не особенно торопясь, о пробках еще и не знали. Поставив свою «ласточку» на стоянку, благо особо она в ряду машин министерских работников не выделялась, я направился к главному входу. Тут неожиданно мой взгляд зацепился за необычное авто. В одном ряду со строгими «Волгами» и парой «Чаек» стоял темно-вишневый «Порше-911». Этакий симпатичный малыш в ряду строгих дяденек. Учитывая, что время встречи еще не наступило, я не смог отказать себе в удовольствии минут пять поразглядывать столь редкую для Москвы машину. Не иначе немчура на ней прикатил в столицу СССР.

Вещь! Может быть, такую же себе прикупить? Нет, не потяну, по крайней мере в ближайшие полгода точно.

Еще бы полюбовался этим чудом, но дела есть дела, и я отправился дальше. На входе ко мне обратился солидный мужчина в строгом черном костюме и очках в золотой оправе:

– Губернский? Сергей Андреевич? Очень приятно, Петров Николай Алексеевич, это я вам звонил. Спасибо, что откликнулись на нашу просьбу. Давайте я введу вас в курс дела. Как вы знаете, Сергей Андреевич, в 80-м году Москва будет принимать Олимпиаду.

– Конечно! Это такое событие для нашей страны!

– Ну да, событие общемирового масштаба. Так вот, мы сейчас занимаемся тем, что отбираем товары иностранных производителей, которые пополнят полки наших магазинов на время Олимпийских Игр. То, чего пока по тем или иным причинам не выпускает наша промышленность. Заключен контракт с западно-германской фирмой «Адидас» как на обеспечение спортивной экипировкой сборной команды СССР, так и на строительство завода в Москве по выпуску некоторых моделей спортивной обуви непосредственно в нашей стране. Так вот, узнав о таком контракте, на нас вышел еще один немецкий предприниматель, некий Клаус Хайцель из Гамбурга. Он в этом году основал фирму по производству джинсовой одежды. Так как фирма молодая, то он предлагает очень хорошие условия на поставку к нам джинсов. Но возникла проблема. На кожанке, которую нашивают на задний карман, изображен орел. И он… Как бы помягче сказать… Немецкий орел не очень желанный гость в нашей стране. Надеюсь, вы меня понимаете? Многих это смущает, а вот соотношение цены и качества нас устраивает более чем. В результате родилась мысль создать специальную модель джинсов для СССР. Причем, предложение поступило непосредственно от герра Хайцеля. Он предложил создать модель джинсов «Монтана-Марсианин». Один из лейблов оставляем оригинальным, там вполне нейтральная повозка первых переселенцев и надпись «Монтана», а вот на карман немец предлагает сделать нашивку с эмблемой, которая была на космическом костюме главного героя в фильме «Марсианин». Что вы на это скажете?

– Ну я только за, что я могу сказать…

Я был немного ошарашен. Ведь моим первым начинанием в этом времени как раз едва не стал пошив джинсов. Вот ведь как получилось, не хотят они меня от себя отпускать.

– Здорово, конечно, но причем здесь я? Все права на название и использование бренда «Марсианин» принадлежат, насколько я знаю, «Союзфильмэкспорту».

– У немцев несколько другие представления об авторских правах, и герр Хайцель попросил вашего участия при заключении сделки. В общем-то, его можно понять. Есть ведь еще и ваша книга, по которой, собственно, фильм и снят. Надеюсь, с вашей стороны претензий не будет?

Вот ведь ушлый немчура! Это в 80-е «Монтана» стала пределом мечтаний советской молодежи, а сейчас, когда фирма только начинает выходить на рынок, раскрученный бренд «Марсианин» – а фильм, насколько мне известно, все еще идет по всему миру с большим успехом – позволит Хайцелю легко отхватить себе немалый кусок на рынке. И как ведь представил все, злодей. Согласился он орла убрать с кармана… Ишь, какой благодетель. Ну а с другой стороны, если наших все устраивает… Озвучивать свои мысли я не стал.

– Да какие претензии, Николай Алексеевич! Лишь бы все у вас получилось.

– Вот и славно, давайте тогда пройдем в переговорную, вы подтвердите это перед немцами, поставите свою подпись, и мы больше не будем вас задерживать.

Мы прошли в вестибюль к скоростному лифту. Проходя мимо охраны, Петров сделал отметку на моем пропуске, который он держал в руках во время нашего разговора, и передал его мне:

– Наверху поставим отметку и сдадите его, когда будете выходить.

Мы прошли по красной с зелеными полосами по краям ковровой дорожке от лифта к огромным дубовым дверям комнаты для переговоров. При нашем появлении все присутствующие вежливо встали, и я был представлен, как автор книги и сценария к фильму. Выслушал теплые слова от немцев, которые восхищались обоими произведениями. Оказалось, они читали англоязычную версию. Мне показали модели джинсов, которые наши выбрали для закупки. Ну что сказать… Видел я в молодости и такие. Самая простая модель. Без молний на карманах, двойная строчка, кожанка с орлом и надписью «Монтана» на правом заднем кармане. С металлическим яйцом и молниями, наверное, позже появились. А может и дороже стоили… Лично мне больше нравилась модель «бананы» с накладным карманом спереди и молниями внизу штанин. Именно эти молнии в застегнутом состоянии и придавали джинсам форму банана.

Поностальгировав о прошлом-будущем, я решил несколько приблизить появление моей любимой модели.

– Герр Хайцель, – обратился я к немцу. – Вы знаете, раз уж мы делаем джинсы с космической тематикой, не добавить ли нам несколько штрихов к уже существующему варианту?

– Оу, герр Губернский, джинсы – вещь консервативная, и как будут восприняты изменения канона, предугадать невозможно. Однако если это устроит вашу страну, то для СССР будет сделано исключение согласно вашим пожеланиям. И что бы вы добавили?

Взяв лист бумаги и ручку, я быстренько нарисовал то, что имел ввиду. В общем-то, их же модель 208 zk. Только на пистон я пририсовал не американский флаг, а наш, с серпом и молотом.

Герр Хайнцель посмотрел на рисунок.

– Натюрлих! –услышал я, и дальше переводчик мне сообщил, что нечто подобное уже приходилось видеть хитрому герру, но так органично это смотрится только на моем рисунке. Правда, несколько возрастет цена…

– Не думаю, что цена возрастет, иначе нам придется заняться оценкой бренда «Марсианин».

Хитрожопый капиталист начал меня раздражать. Ну, создал он голубую мечту комсомольцев восьмидесятых, но не до такой же степени скупердяйничать!

– Вы знаете, герр Хайнцель абсолютно с вами согласен, – озвучил толмач речь своего клиента. – Стоимость останется на прежнем уровне. Но он хочет спросить, знает ли герр Губернский, сколько стоит этот рисунок?

– Вполне догадываюсь, но сейчас стоит вопрос о скорейшем и взаимовыгодном сотрудничестве, поэтому я не буду в большой претензии. Это, будем считать, подарок.

– А герр Хайнцель тоже приготовил вам сюрприз, и просит вас принять в ответ небольшой подарок от себя.

Немчура сунул руку в карман и извлек на свет Божий… ключ с эмблемой – полосатенький щит с лошадкой.

– Герр Хайнцель выражает надежду, что вы не откажетесь от его подарка, потому что домой он решил возвращаться на самолете. Документы на автомобиль вам передадут в посольстве.

Так значит, я правильно подумал, что «Порше» на стоянке может принадлежать как раз немецкому бизнесмену. Твою же мать! Я с трудом сдержался, чтобы не заключить проклятого капиталиста в свои крепкие социалистические объятия. Еще бы я отказался! Вон как заблестели глазки у того же Петрова. И ведь как в тему, только вчера думал, на что махнуть «Волгу». Интересно, в СССР еще у кого-нибудь имеется такая же тачка? Хотя вроде бы читал в инете, что московская милиция в 1970-х получила в подарок два вот таких же 911-х.

Но нужно было все же соблюсти видимость не столь бурной реакции. Поэтому я слегка улыбнулся и, принимая ключи, попросил переводчика перевести:

– Передайте герру Хайнцелю мою огромную признательность. Этот «Порше» станет залогом дружбы и плодотворного сотрудничества между нашими странами.

Задерживаться я не стал. Подписал документы, которые мне дали сотрудники Министерства, пожал всем руки, попрощался и, прихватив ключики, вышел. Уже около лифта меня догнал переводчик и попросил сообщить ему размеры, которые носим я и моя семья. Обещали прислать образцы…

Забегая вперед, сообщу, что через два месяца меня пригласили в посольство ФРГ, где вручили посылку из Гамбурга. Три пары джинсов для меня, жены, Ленки и обалденный, ну просто обалденный джинсовый комбинезон для сынули! Были они уложены в пакеты, на которых красовался Янковский в джинсах «Монтана-Марсианин» в обнимку с огромным медведем. «Their spirit is not broken. MONTANA». Но на обратной стороне… орел раскинул крылья.

В тот же день, получив во владение автомобиль и оформив на него техпаспорт и ПТС, я стал думать, как мне быть с «Волгой». Нет, все же «Порше», скорее, для понтов, по Москве ездить сгодится, правда, будет постоянно привлекать внимание. Как его вообще парковать теперь у дома? Ведь хулиганье разберет на запчасти, если вообще не угонят, сигнализаций в это время мне еще не встречалось. Вот ведь не было печали, серьезная игрушка – серьезные проблемы.

А «Волгу» все же, пожалуй, оставлю. Завтра же отгоню тачку на полное ТО, скажу, где постукивает, пусть все переберут.

В подольский детский дом, который я выбрал в качестве оказания шефской помощи, я приехал на следующий день после техосмотра. «Порше» я оставил возле дома, попросив нашего дворника Митрича приглядывать за машиной, что он клятвенно обещал сделать. Его обещание обошлось мне всего в червонец. Попросил не просто так, мне не понравилось, что накануне поздно вечером у машины крутились подозрительные личности, так что я несколько раз просыпался и бежал смотреть, как там мой «Порше».

Директор учреждения Ольга Вячеславовна, оказавшаяся приятной в общении и симпатичной женщиной лет 45, сильно удивилась моему визиту.

– Хотите нам помочь материально? Сергей Андреевич, я понимаю, вы, наверное, человек небедный, но поверьте, наш детский дом ни в чем не нуждается. Именно в материальном плане. Если не верите, давайте, я проведу для вас небольшую экскурсию, сами посмотрите, пообщаетесь с детьми.

Экскурсия и впрямь подтвердила слова директора. Дети выглядели ухоженными, сытыми, помещения чистыми и хорошо обставленными. Не наблюдалось обшарпанных стен, ржавых труб, а в игровой комнате игрушек имелось хоть отбавляй. Даже нашелся небольшой, но прекрасно оборудованный спортзал.

– Еще у нас несколько кружков по интересам, – добила меня Ольга Вячеславовна, потчуя в своем кабинете чаем с плюшками. – Что-то вы прямо расстроились. А знаете что… В соседнем районе есть детский дом, вот там действительно дела обстоят не лучшим образом. Директор у них хороший, отличник народного образования Гусарцев Игорь Витальевич, может быть слышали? Детишки замечательные, ни одного хулигана, у нас и то есть пара шустриков, состоящих на учете в ПДН. А вот со средствами у них туго. Район бедный, получают по минимуму, над нами, если честно, шефствует совхоз «Красный гигант», а им с колхозом не повезло. Ну что, съездите? Я могу сейчас позвонить Игорю Витальевичу, узнаю, на месте он или куда отъехал, выбивать очередные фонды.

Гусарцев оказался на месте и, пользуясь тем, что время только близилось к обеду, я сорвался на своей ничем уже не скрипящей после техосмотра «Волге» в маленький городок Климовск.

По пути подвез старушку. Согбенная годами и заплечным мешком бабуля брела вдоль трассы, шаркая калошами по подсохшей на октябрьском солнышке грязи. Оказалось, нам по пути, она жила в умирающей деревеньке нее доезжая Климовска. Усадил ее сзади, и дал по газам. Бабуля оказалась разговорчивой, и уже через пять минут я все знал ее нелегкую биографию. Про голодные 30-е, про мужа, который сгинул в сталинских лагерях, про сына и дочь, живущих ныне в Москве и четверых внуков, не так часто, как хотелось бы, радующих бабушку своим появлением. На прощание бабуля вручила мне три больших антоновских яблока, созревающих как раз к октябрю. Пока доехал до Климовска, одно съел, и оно на удивление оказалось совсем не кислым.

Местный детский дом занимал здание старинной усадьбы из красного кирпича. Сегодня мне везло на директоров детдомов. Этот тоже оказался приятнейшим человеком, на вид ему было чуть за пятьдесят, невысокий, кругленький, чем-то похожий на Евгения Леонова в образе директора детского сада из фильма «Джентльмены удачи». Да и голос соответствовал, иногда у меня создавалось такое ощущение, будто я общаюсь с самим Евгением Павловичем.

– А меня часто сравнивают с Леоновым, – словно прочитав мои мысли, рассмеялся Гусарцев. – Но на самом деле, конечно, в моей работе смешного мало. Сами видите, на всем приходится экономить. Ничего, что я вас чаем без лимона потчую?

– Бросьте, я не такой сибарит, как обо мне можно подумать. Вы лучше скажите, что конкретно вам нужно? В смысле, детям и детскому дому?

– Поверьте, мне крайне неудобно…

– Прекращайте, Игорь Витальевич! Я же вам не взятку сую, а пытаюсь сделать жизнь детей, лишенных родительской ласки, чуточку комфортнее.

– Тогда, если позволите, я, пока вы к нам добирались из Подольска, набросал небольшой список самого необходимого. Вот, ознакомьтесь.

Я взял протянутый мне тетрадный лист и принялся вчитываться в список. Так, средства личной гигиены, бытовая химия, канцтовары, машинки для стрижки волос, сейф-шкаф для хранения медикаментов, решетки на окна медблока, реконструкция теплицы, автобус для перевозки детей…

– Автобус, понятно, вы не потянете, я его так вписал, в надежде, что, может быть, у вас есть выходы на больших начальников. Меня дальше РайОНО не пускают. А телевизор я не стал вписывать. У нас стоит старенький черно-белый в комнате отдыха, кое-как идет, да и ладно.

– Дайте ручку… Спасибо. Вписал ваш телевизор, постараемся чем-нибудь помочь. Если не против, я заберу список с собой?

– Да конечно, забирайте, мне-то он зачем? Меня среди ночи разбуди, спроси, что нам нужно – я без запинки оттарабаню. Я вот что еще подумал… Наши ребятишки практически нигде не бывают. Ну что у нас в Климовске интересного? Краеведческий музей, в который мы ходим регулярно раз в месяц, да один кинотеатр. Но если в музей нас бесплатно пускают, то в кино приходится билеты покупать. Так-то недорого вроде, но заглянешь в смету – на культпоходы ничего толком и не предусмотрено.

– Понятно… А знаете что, может, ребятишкам организовать поездку в московский цирк? Например, в цирк на Цветном бульваре, где Юрий Никулин выступает.

– Да вы что, это же…

– Думаю, не намного дороже, чем сейф купить в медицинский блок. Сколько у вас детей? В смысле, в детском доме?

– Сто пятнадцать. Я никогда не разделял их на своих и чужих. Мои-то оба сына уже взрослые, один инженером работает, второй на последнем курсе МАИ. Я тут директором пятнадцатый год, и мои пацаны тут все время крутились.

– Я думаю, что реально ездить классами, или как они у вас тут подразделяются? Хотя бы по два класса за один субботний и воскресный вечер, когда идут представления. С этим решим, по остальному тоже подумаем. Кстати, тут у меня родилась мысль… Помните, в войну по передовой гастролировали фронтовые бригады тружеников культуры? Может быть, и нам организовать нечто подобное? Могу попробовать поговорить со знакомыми артистами и напрячь управление культуры. Думаю, люди не откажут помочь в таком благом начинании.

Обратно в Москву я возвращался в неплохом настроении. Вот уже что-то реальное, где я могу проявить благотворительность. С автобусом, действительно, будет сложно, и не только в финансовом плане. Можно ли частному лицу по закону приобрести такое транспортное средство? Надо на всякий случай поинтересоваться в ГАИ.

Вот и двор нашего ЖСК «Советский писатель». Я уже предвкушал, что мой «Порше» окружен с самого утра толпой любопытных подростков, которых сейчас для виду придется разгонять. Однако толпы не наблюдалось, как не наблюдалось и самой иномарки. Чувствуя, как холодеет под ложечкой, я вышел из «Волги», прошел к тому место, где еще утром стоял «Порше», и даже зачем-то присел на корточки и стал разглядывать асфальт. Затем, не чувствуя ног, отправился в дворницкую – подвальную комнатушку, которую занимал наш дворник со своими метлами и лопатами. Митрича я обнаружил на топчане, сладко сопящим после выпитой, вероятно в одно горло, бутылки «Пшеничной», которая стояла тут же на столе по соседству с надкусанным соленым огурцом. Растолкать пьяного вусмерть дворника оказалось неразрешимой задачей. В сердцах плюнув на грязный пол дворницкой, я поднялся в свою квартиру. Может быть, Валя что-нибудь видела? То, что она рассказала, повергло меня в состояние легкого шока.

– У твоей машины с утра любопытные крутились. А после обеда, когда мы с Данькой гуляли, увидела, как двое садятся в твою машину. Подошла, спросила, кто они такие, а тот, что постарше, отвечает, будто они твои знакомые, и ты попросил их отогнать иномарку на техосмотр.

– И ты им поверила?!

– А что, правда угнали? Ой, мамочки…

Валя сделал попытку расплакаться, и мне ничего другого не оставалось, как начать ее успокаивать. Гладя жену по спине, я решал, что делать дальше. По закону нужно писать заявление в милицию, только мне что-то подсказывало – наши доблестные органы не станут особо рвать попу ради какого-то, по их мнению, нувориша, жирующего на книжках и песенках. Простому капитану или майору – кому уж там заявление ляжет на стол – на меня будет глубоко наплевать. Еще будут злорадствовать промеж себя. Хотя, с другой стороны, «Порше» ведь не «Москвич», и даже не «Волга». Машина приметная, такую просто так не спрячешь, даже с перебитыми номерами она будет привлекать внимание. Не исключено, что это конкретный заказ.

– Ладно, слезами горю не поможешь, можно сказать, как пришло – так и ушло, – философски утешал я Валентину. – Поеду в милицию, писать заявление. А тебе бы хорошо со мной съездить, могла бы помочь составить фоторобот угонщиков.

– Да-да, сейчас я Даню соберу, и поедем. Время еще не совсем позднее.

Но уже в коридоре вдруг вспомнил о визитке, которую мне на съемках «Песни-76» вручил заместитель министра внутренних дел Юрий Михайлович Чурбанов. Визитка до сих пор валялась в ящике моего рабочего стола. Там был и домашний телефон, если я не ошибаюсь. Хотя, вполне вероятно, что муж Галины Брежневой все еще на работе.

Я сверился с номером в визитке, прокрутил диск телефона, и спустя пару гудков услышал знакомый голос:

– Чурбанов на проводе.

Глава 26

Оказалось, что новость о появлении в Москве «Порше» в мгновение ока достигла ушей сыночка одного из высокопоставленных деятелей министерства внутренних дел Грузии. Как я узнал гораздо позже, отпрыск, умудрявшийся при папаше-милиционере – а скорее всего и благодаря ему – держать цеха по пошиву джинсов, ювелирные мастерские и подпольные казино, моментально загорелся идеей разнообразить свой гараж. Пара тут же найденных по своим каналам автоугонщиков за весьма неплохое вознаграждение согласилась провернуть аферу, невзирая на возможные последствия.

После моего звонка Чурбанову на уши были подняты милиция и ГАИ всего Советского Союза. А благодаря тому, что Валя достаточно хорошо запомнила лица угонщиков, удалось составить неплохого качества фотороботы, по которым и опознали негодяев, к услугам которых оказался и трейлер с водителем-дальнобойщиком, возивший в столицу фрукты из южной республики. В этот-то трейлер и был загнан «Порше-911», закрыт брезентом и заложен пустыми ящиками. Воры сопровождали элитную иномарку до пункта назначения, собираясь получить расчет на месте. Но под Воронежем угонщики и их подельник-дальнобойщик стали объектом пристального внимания сотрудников ДПС.

– Проверили документы, сравнили фотороботы, а затем попросили открыть фуру, – с улыбкой комментировал Чурбанов во время нашей личной встречи. – Эти двое голубчиков попытались дать деру, да куда тут убежишь в чистом поле… В общем, повязали их, и водителя до кучи, не сразу, но дали признательные показания. Направлен запрос в МВД Грузии разобраться с этим делом.

– Там же мафия, Юрий Михайлович. Отмажут этого сынка, как пить дать.

– Кхм, что значит мафия? Есть недочеты на местах, мы этого не скрываем, но причем здесь итальянские преступные синдикаты и наши органы правопорядка? Разберутся, иначе нам самим придется принимать жесткие меры. И тогда полетят чьи-то головы.

Тон замминистра мне понравился, только если бы каждый раз он воплощал свои угрозы в жизнь в отношении коррупционеров – тогда другое дело. А сотрясание воздуха во времена «застоя» стало обычной практикой. В итоге весь юг Советского Союза практически на фоне безнаказанности стал тупо борзеть.

– Автомобиль сейчас на стоянке у здания ГАИ, сегодня с ним проводятся следственные действия, так уж положено, а завтра, думаю, сможете забрать свое транспортное средство. Ох, не завидую я вам, Сергей Андреевич, сколько мороки от таких машин…

– А я слышал, что в ГАИ уже имеется парочка подобных.

– Действительно, есть такое, купили два экземпляра для сравнения, иногда даже экипажи инспекторов несут на них дежурство. Хорошая вещь, от этих «немцев» ни один лихач еще не убежал.

– Как говорится, Бог Троицу любит…

– Хм, вы что же, Сергей Андреевич, предлагаете нам у вас приобрести этот «Порше»?

– А почему нет? Сами говорили, от таких машин сплошная морока. Причем для себя денег с вас не требую, только прошу помочь в одном деле.

– Что за дело?

Тут я и рассказал о климовском детском доме, над которым наши доблестные органы могли бы взять шефство. В частности, разориться на приличный автобус для детишек.

– И ради чужих детей вы готовы пожертвовать таким дорогим автомобилем?!

– Ну, во-первых, это не чужие дети, а наши, советские. А во-вторых, я же не тратился на приобретение этого «Порше», значит, и жалеть особенно не буду.

Это я уже сам себя уговаривал. Буду, конечно, жалеть, еще как буду, но я реально не знал, что мне делать с такой дорогой игрушкой. А тут вариант с упокоением сразу двух зайцев. И в глазах муженька Брежневой поднялся бы, и детишкам бы помог.

Чурбанов задумался, подперев чисто выбритый подбородок кулаком левой руки, а пальцами правой выбивая чечетку по полированной поверхности стола. Затем откинулся на спинку кресла и пристально посмотрел мне в глаза:

– Ничего пока обещать не могу, нужно поговорить со Щелоковым. Задумка, во всяком случае, неплохая.

– Вот, кстати, у меня список необходимого, это директор детского дома писал, Гусарцев Игорь Витальевич. Замечательный человек, между прочим, отличник народного образования.

– Угу, познакомимся. А что, в самом деле, там все обстоит столь плачевным образом?

Я развел руки в стороны, мол, если не верите – съездите и убедитесь.

В итоге мой «Порше» так и прохлаждался под охраной на стоянке у ГАИ, пока через неделю его не угнали на перекраску в желто-синие цвета, а спустя еще три дня к детскому дому в Климовске подъехал автобус, из которого тут же стали выгружать большие коробки. Это был тот самый автобус, который столичная Госавтоинспекция, взявшая шефство над учреждением, презентовала детскому дому, а в коробках находились средства личной гигиены, бытовая химия, канцтовары, машинки для стрижки волос и прочие мелочи из списка Гусарцева. С ремонтом теплицы, доставкой сейфа и решетками на оба окна медблока тоже обещали со временем помочь. Я же порадовал ребят не только первой партией билетов в цирк, но и кинопроектором. А что, пусть теперь у них будет свой кинотеатр! И в довесок привез одну из копий фильма «Марсианин». Если уж приобщать подрастающее поколение к кинематографу, так сразу к качественному. Пообещал снабжать детский дом интересными и свежими фильмами, в том числе зарубежного производства. На этот счет у меня была уже договоренность в Госфильмофонде.

Кстати, о кино… Вскоре мне позвонил директор «Одесской киностудии» и пригласил на предпремьерный показ фильма «Пираты XX века» с участием членов худсовета. Показ проводился в Москве, так что, к счастью, лишний раз летать в другую республику не пришлось. Ну что сказать… На мой взгляд, получилось даже еще лучше, чем в прошлой версии. Правда, наличие сцен с мордобоем и стрельбой вызвало у членов худсовета бурные споры, мнения разделились, пришлось и мне выступить с небольшим спичем. Решающее слово осталось за председателем Государственного комитета Совета Министров СССР по кинематографии Филиппом Тимофеевичем Ермашом.

– Фильм несет верную идеологию, для того же порастающего поколения будет полезно посмотреть, что женщин нельзя давать в обиду, а советских моряков лучше не злить. Мы не хотим войны, но советуем нас не трогать. А драки и стрельба… Ну что ж вы хотели, если враг так себя ведет? Вот и получил адекватный ответ.

Так что с легкой руки всесильного Ермаша «Пираты XX века» отправились в советский прокат, и уже в первую неделю едва не побили рекорд сборов, установленный после выхода на экраны «Марсианина».

Не успел я порадоваться за успешную судьбу боевика, как до меня дошла новость о назначении на пост Председателя Гостелерадио СССР Николая Николаевича Месяцева. У Лапина обнаружили застарелую язву, которая неожиданно проявила себя не с самой лучшей стороны, и похоже, всесильному Сергею Георгиевичу вообще грозила инвалидность. Понятно, что в таком состоянии управлять огромной телерадиоимперией он не мог, так что из «запасников» срочно извлекли вполне еще молодого Месяцева. Тот в начале 70-х почему-то попал в опалу, и последнее время прозябал на должности старшего научного сотрудника в отделе исторических наук Института научной информации по общественным наукам Академии Наук СССР. Возвращение на прежний пост состоялось, как я позже узнал, не без участия «группы товарищей» во главе с Машеровым, которые очень рекомендовали Леониду Ильичу вместо не вылезавшего из больницы Лапина именно кандидатуру Месяцева.

Я планировал в ближайшее время посетить Николая Николаевича со своими планами реорганизации центрального телевидения. Правда, с внесенными правками и доработками. Из общения с Лапиным я для себя сделал кое-какие выводы, которые, надеялся, пригодятся мне в будущем. Несмотря на тяжелый характер и ретроградный склад мышления, это, в общем-то, был умный мужик, который не зря ел свой хлеб на посту Председателя Гостелерадио СССР.

Страна тем временем встретила 60-ю годовщину Великой Октябрьской Социалистической революции. Мы с Валей и Данькой сходили на Красную площадь, посмотрели парад и первых лиц государства на трибуне Мавзолея. Все Политбюро во главе с Брежневым, все в пальто одинакового покроя, с красными бантиками на лацканах, улыбаются, машут руками. Лепота!

По ходу дела я готовился и к экзаменам на «Высшие двухгодичные курсы сценаристов и режиссеров», читая басни и кривляясь перед зеркалом. Кокорева меня проинструктировала насчет того, что мне предстоит выдержать. Приемная комиссия ввиду моих заслуг и внепланового экзамена решила ограничиться творческим этюдом. Но что под этим подразумевается конкретно – даже она не могла сказать. Странно, думалось мне, не на актерский же поступаю, а на режиссера. Но помня слова руководителя курсов, что весь этот экзамен по сути только для галочки, а вопрос с моим зачислением практически решен, я не дергался, а продолжал репетировать.

И вот этот день настал! Я на немного дрожащих ногах вошел в аудиторию, где за длинным столом сидели Эльдар Рязанов, Константин Воинов, Никита Михалков, и возглавлявший комиссию Георгий Данелия.

– Ну вот, товарищи, тот самый Губернский. Вы все его, наверное, хорошо знаете, а у меня он так и вообще участвовал в «Кинопанораме», – представил меня Рязанов.

– Сергей Андреевич, вы теперь решили и на режиссерское кресло замахнуться? – спросил Данелия.

– Почему бы и нет? Хочу зарабатывать в два раза больше, не только как сценарист, но и как режиссер.

Шутка пришлась ко двору, все рассмеялись, а Михалков даже погрозил пальцем:

– Э-э, дорогой вы наш экзаменуемый, в кино идут не за деньгами, а за самореализацией. Потраченные нервы не стоят того, что вы получите в качестве гонорара.

– А вы же ведь и стихи пишете? – снова включился Данелия.

– Не без того.

– Может быть, прочитаете что-нибудь, в лицах, так сказать? Или у вас все больше о любви?

Тут я задумался. В лицах хотят, да еще и свое… Я-то думал, дело ограничится стандартной басней Крылова. Подстава просто какая-то. А может быть, прочитать им «Сказ про царя Ивана и заморского шарлатана»? Как-то в редкие минуты безделья мне вспомнился филатовский «Сказ про Федота-стрельца». Помня, что произведение будет написано где-то в середине 80-х, подумалось, не сделать ли это мне несколько раньше? Но все же отказался от подобной затеи. Во-первых, при всем желании вспомнить «Сказ…» дословно не представлялось возможным, а во-вторых – лишать Филатова честно выстраданного произведения просто не поднималась рука. И тут же в голове сами собой родились первые строчки, которые я тут же принялся записывать в блокнот. И вот так несколько дней подряд я, сидя то дома, то за рулем, придумывал, в итоге все это вылилось в такое вот зарифмованное сочинение.

– А давайте я вам прочитаю свой «Сказ про царя Ивана и заморского шарлатана»?

– Интересно, что это за «Сказ…» такой, – переглянулись Данелия с Рязановым. – Ну что ж, попробуйте, попытка не пытка.

Я откашлялся и, набрав в легкие воздуха, принялся декламировать:

Много лет тому назад Стоял в поле стольный град. Восседал в нем царь Иван – Не дурак и не тиран. Был из славного он роду В общем, нравился народу. Время, о котором сказ – Расскажу вам без прикрас Царь давно уж был вдовцом, Но – заботливым отцом. Он души не чаял в дочке, В Ярославне, в ангелочке. Хороша собой девица, Знать, и добрая царица Будет наперед она И отличная жена. (Все мечтал седой отец Выдать замуж наконец Дочь, она – уж если честно Засиделася в невестах).

Между делом следил за реакцией экзаменаторов. Увидев, что на их лицах появилась какая-то заинтересованность, продолжил с воодушевлением:

Как-то раз – была среда – Приключилася беда. Занедужила дивчина, Что за напасть, в чем причина? Лекари уж сбились с ног, Но помочь никто не мог. Хуже было Ярославне, Хоть сидела она в ванне, В коей плавали пиявки, И напрасно пила травки. Ни экстракты, ни настойки Не подняли ее с койки, Угасала с каждым днем, Изнутри горя огнем. Царь не спал совсем ночами, Ходил с красными очами, Исхудал Иван, постился, Сутки напролет молился. Но однажды на рассвете Ни в носилках, ни в карете, А пешком пришел старик, То ль узбек, а то ль калмык. «Передайте, что я лекарь, Знатный травник и аптекарь, Могу вылечить царевну, Из девицы изгнать скверну, А зовут меня Талгат, Будет царь мне только рад». Донесли Ивану весть, Тот велел старца привесть. Говорит: «Мне Ярославну Исцелить ты должен справно, Доверяю как врачу И тебя озолочу. А не сможешь – так и знай – На себя тогда пеняй». Молвил седенький старец Держа посох за конец: «Черви выползли из почвы, Ими накормите дочь вы, Без гарнира и приправ, Лишь добавьте в яство трав». И достал он из котомки, Споро развязав тесемки, Два пучка травы душистой Протянул рукою мшистой Удивленному царю: «Эти травы я дарю! С вас не смею просить платы Ни алмазов в шесть каратов И ни злата с серебром Подпишите лишь пером, Вы никчемную бумажку…» «Утомил ты, старикашка, Мне давай скорей снадобье, Уж надеюсь, не угробит Твой загадочный рецепт Мою дочку – ясный свет – Ярославну, чей недуг Словно обухом нас вдруг Оглушил и озадачил, Весь народ, меня тем паче Все ж таки я царь, отец! Ярославну под венец Я еще вести мечтаю… Дай бумажку прочитаю». Вперил очи в письмена… «Разобраться без вина В этой вязи мне непросто… Лет почти уж девяносто Прожил честно на планиде, А таких словес не видел. Эй, служивый, ну-ка быстро Позови сюда министра. Он у нас мастак известный, Разные читает тексты». Вот проходит пять минут, Берендея в зал ведут. Царь сует ему листок Мол, прочти-ка нам, дружок. Тот вертел и так и сяк Тяжело вздохнул, обмяк: «Нет, царь-батюшка, идей» Грустно молвил Берендей. Царь в сердцах всплеснул руками: «Издевается над нами Этот иноземный лекарь! Ну-ка, говори, калека Признавайся сей момент Что за странный документ?»…

Я прервал свое выступление, потому что Рязанов уже махал руками, давясь от смеха:

– Уф, достаточно, Сергей Андреевич! Надо же, Пушкин вы наш, повеселили.

– И ведь в лицах как изобразил, царя-то как, а! А Берендей! – присоединился Михалков.

Еще бы, вещать голосом Эраста Гарина – мой фирменный конек со студенческих лет, когда при встрече с сокурсниками, чьи помятые лица говорили о бурно проведенном накануне вечере, я брезгливо морщился: «Какая отвратительная рожа». А берендеевскую строчку я и вовсе прочел голосом «нашего дорогого и любимого» Леонида Ильича.

– Мне кажется, товарищ Губернский доказал, что достоин учиться в стенах этого учреждения, – подытожил Данелия. – Вы как думаете, коллеги? Ну что ж, Сергей Андреевич, поздравляю, вы приняты на курс к Эльдару Александровичу. Вы уже знаете, наверное, что занятия начинаются 1 декабря? Сейчас подпишем ваш экзаменационный лист, и можете быть свободны.

Через несколько дней последовал звонок от Цвигуна, пригласившего меня к себе в гости. В смысле, не домой, а на Лубянку, хотя, вероятно, он сам считал рабочий кабинет вторым домом. По телефону о причине вызова Семен Кузьмич говорить не стал, и только оказавшись в его кабинете, узнал, чем было вызвано мое приглашение.

Выяснилось, что Цвигун собирался всего-навсего меня проинформировать о ходе продвижения нашего альбома на Запад. Его человек оставил записи группы «Aurora» в стенах нескольких звукозаписывающих компаний, среди которых значились всемирно известные «Olympic» «Air» и «Abbey Road». Через какое-то время ему отзвонились представители всех студий, предлагавшие, несмотря на двусмысленные тексты, приехать и подписать контракт на выпуск пластинок. Естественно, засланный казачок выбирал вариант посолиднее, и в итоге остановил свой выбор на студии «Olympic». Сумма контракта на выпуск 1 миллиона виниловых дисков составила 700 тысяч фунтов стерлингов чистыми. Причем, как сказали «дипломату», если бы группа уже была раскрученной, то разговор шел бы о деньгах на порядок выше, так что за следующий альбом можно было ждать еще лучшего предложения. Первый транш на срочно созданный валютный счет человека Цвигуна должен был поступить уже в ближайшие дни.

– Сергей Андреевич, вы упоминали, что вам для вашей группы нужно будет какое-то оборудование?

– Хотелось бы оборудовать приличную студию в Москве. Если вы не против, мы с ребятами прикинем, во сколько это может вылиться.

– Надеюсь, лишнего не насчитаете? – немного натянуто улыбнулся Семен Кузьмич.

– Постараемся не наглеть. Но если будет издан дополнительный тираж пластинок, то, сами понимаете, валюты прибавится. Можно будет потом еще что-нибудь прикупить.

– Намек ясен, однако пока рано делить шкуру неубитого медведя.

Мне показалось, что Цвигун выглядел как-то странно, словно находился не в своей тарелке. Но списал это на утомленность, и так дел у зампреда КГБ выше крыши, и я тут еще со своими альбомами.

А спустя пару дней вечером как гром среди ясного неба ведущий программы «Время» со скорбным выражением лица сообщил о скоропостижной кончине Председателя Комитета Государственной безопасности СССР Юрия Владимировича Андропова. У меня едва не вывалилась изо рта уже откусанная, но еще не пережеванная часть бутерброда с ветчиной. Как так?! Он же должен умереть в феврале 1984 года! Или ему помогли уйти пораньше? Глядя на мое изменившееся лицо, Валя испуганном поинтересовалась, как я себя чувствую

– Спасибо, уже лучше. Просто слишком много откусил, чуть не подавился.

В эту ночь я так и не уснул.

Книга III

Глава 1

Это день не задался с самого утра. Началось с того, что дома неожиданно закончилась туалетная бумага. В это время на каждом углу она не продавалась, как в будущем, народ по привычке подтирался газетами. Даже в Москве ее не везде можно было купить. Хотя качество было вполне на уровне, чем-то напоминая набережночелнинскую бумагу. Так что жена в это снежное утро конца ноября снарядила меня за покупками на рынок со списком на тетрадном листочке, вписав обязательным пунктом покупку туалетной бумаги.

Собравшись садиться в «Волгу», обнаружил, что спустило правое переднее колесо. Вот же, не было печали… Подкачал, но с помощью манометра определил, что камера все же спускает. Пусть тогда на станции техобслуживания ищут дырку. Пришлось менять колесо, корячась с домкратом. Хорошо хоть перчатки нашел в багажнике, иначе точно отморозил бы пальцы. Наконец выехал в сторону рынка, но не проехал и пары кварталов, как меня остановил сотрудник ГАИ, попросивший предъявить документы. Пожав плечами, протянул водительское удостоверение. Но старшина почему-то потребовал еще и документы на машину, затем паспорт, после чего заявил:

– Документы вроде в порядке, но вот, посмотрите, фоторобот преступника, сбежавшего сегодня из СИЗО, из-за которого был объявлен план «Перехват». Схожесть налицо.

Мне протянули листок с отвратительным по качеству изображением какого-то мужика, который мог быть похож на кого угодно.

– Что-то я особо не вижу сходства этого типа со мной, – сказал я, возвращая старшине фоторобот.

– Давайте-ка все же, Сергей Андреевич, проедем в отделение для выяснения вашей личности, там уж точно разберутся.

– Это я там до вечера, что ли, теперь буду сидеть? У меня же дела все-таки! А у вас же в машине есть рация, свяжитесь с кем надо, пусть дадут информацию, кто такой Губернский.

– По рации, Сергей Андреевич, такие дела не решаются.

– И как долго вы собираетесь разбираться?

– Вы не волнуйтесь, постараемся не затягивать. Проходите в нашу машину, а я вашу поведу. Не бросать же ее здесь.

Ну, блин, ментовской беспредел! Хоть бы взятку что ли попросил, сунул бы ему четвертак, не обеднел бы.

В гаишной машине помимо водителя находился еще один сотрудник, с погонами лейтенанта. Он предложил мне сесть впереди, а сам остался сзади, что меня несколько удивило, после чего дал команду трогаться. Глянув в зеркало заднего вида, я увидел, как сзади плавно катит моя «Волга». Надеюсь, этот старшина ездит аккуратно, не хотелось бы лишний раз гонять мою «ласточку» на СТО. Насторожило, что, проехав несколько кварталов, мы свернули в сторону выезда из Москвы.

– Это где же ваше отделение находится, в лесу что ли? – спросил я, а спустя мгновение почувствовал укол в шею. У меня еще хватило сил схватиться за больное место и обернуться к хмурому лейтенанту, а затем в глазах все поплыло, и я потерял сознание.

Очнулся я от того, что кто-то щедро награждал меня оплеухами, шлепая ладонями по щекам. Кое-как открыв глаза, увидел перед собой давешнего лейтенанта, но уже в гражданской одежде. Тот, заметив, что я очнулся, удовлетворенно кивнул и вышел из помещения, закрыв за собой дверь. Я обнаружил себя сидящим на стуле в каком-то подвальном помещении со сцепленными сзади руками. Сидеть было неудобно, я поерзал, но комфорта не сильно прибавилось.

Между тем сознание медленно возвращалось в норму. А вместе с ним и понимание создавшейся ситуации. Что это, похищение? Если так, то кто его заказал? Что гаишники ряженые, это я теперь уже понимал. Да уж, разыграно все было как по нотам, спланировали операцию четко. Простые уголовники на такое не способны, да и зачем бы я им был нужен. Единственное, что приходило на ум – «контора». Значит, возьмем это за основную версию, все равно пока особой альтернативы не видно.

В таком случае кто-то из членов «ближнего круга» прокололся, сболтнул информацию. Впрочем, не исключено, что где-то сработала «прослушка». Все-таки люди такого уровня да чтобы без контроля со стороны комитетчиков…

А с другой стороны, вполне вероятно, что я им и не нужен. Допросят для приличия, а после возьмут и пустят в расход. Без шума и пыли, как говорится. А затем возьмутся за Машерова, Ивашутина, Щербицкого и прочих заговорщиков. Наверняка им будет несложно организовать или аварию, или смерть от острой сердечной недостаточности. Тем более что такие прецеденты были, с теми же Машеровым и Кулаковым.

Мда, ситуевина… Либо в шоколаде окажешься, либо в дерьме. Вальку жалко, Данилу, закопают меня где-нибудь в лесу – так и не увижу, как растет сын. Хотя бы обеспечил семью перед смертью, и не только переведенными в рубли английскими фунтами. Будут еще получать авторские отчисления с моих песен и гонорары с переизданий книг. Да и квартира в наследство останется.

Ладно, хватит себя хоронить раньше времени! Еще пока толком ничего не ясно, будем надеяться на лучшее. Только вот сидеть неудобно со сведенными назад и скованными руками. Я попробовал привстать, но обнаружил, что короткая цепочка наручников пропущена между вертикальными жердочками спинки стула. Получается, я мог двигаться только со стулом вместе, и это было крайне неудобно. Может быть, получится все же выломать эти самые жердочки?

Впрочем, провести эксперимент я не успел, поскольку дверь распахнулась, и в помещение вошел невысокий человек в добротном, ладно сидящем на его фигуре костюме и вычищенных до блеска ботинках. Явно не из тех липовых гаишников, оказавшихся похитителями, скорее всего, их босс. Встав напротив, внимательно меня осмотрел, словно какую-то экзотическую зверюшку в зоопарке, затем, по-прежнему не произнося ни слова, вышел, снова оставив меня наедине с самим собой.

И что это было? Что за смотрины? Так и буду сидеть один в этом подвале хрен знает сколько?

Оказалось, не так уж и много мне пришлось ждать. Время я определить мог только по своим внутренним ощущениям, так вот где-то через полчаса вновь появился «лейтенант».

– Предупреждаю – без глупостей, – хмуро бросил он мне, отстегивая наручники.

Я внял его предупреждению и, подталкиваемый сзади моим надсмотрщиком, двинулся к выходу. Короткий подъем по лестнице, после чего я оказался в длинном, полутемном коридоре без дверей. Блин, как-то не по себе. Так по ходу дела пустит мне этот «лейтенант» пулю в затылок – и поминай как звали. Каждый шаг отдавался в моей голове хлестким выстрелом, и к концу коридора я успел изрядно взмокнуть, несмотря на то, что в помещении было прохладно.

Коридор заканчивался простой дверью.

– Лицом к стене, – прозвучал приказ, и я молча повиновался. – Заходи.

Я оказался в небольшом помещении без окон, у дальней стены стоял стол с настольной лампой, свет от которой падал на разложенные по поверхности стола бумаги. С той стороны стола, в полусумраке, сидел человек, лицо которого никак не удавалось разглядеть. Он сидел молча, словно бы и не дыша, этаким истуканом, тем самым все больше вгоняя меня в ужас. Но в какой-то момент незнакомец подался вперед, и я испытал состояние настоящего ужаса. Как?! Этого не может быть! Он же мертв!

– Что, удивлены, Сергей Андреевич?

Андропов откинулся назад, и его худое лицо, обтянутое пергаментной кожей, снова спряталось во мраке. На столе, на самом краю светового пятна, виднелись его ладони с длинными паучьими пальцами, увенчанными отросшими желтыми ногтями.

– Но… но вы же умерли!

– Смерть – понятие относительное, Сергей Андреевич, – голос у него был скрипучий, словно половицы в старом доме. – Сами-то как считаете, вы сейчас живой или мертвый?

– Конечно, живой! Вот он я, из плоти и крови.

Я даже попытался себя ущипнуть. Не вышло, потому как кусок кожи на руке, в который я хотел вцепиться ногтями, на моих глазах почернел и отвалился вместе с мясом, смачно шмякнувшись на пол, и обнажив смутно белеющий лучезапястный сустав.

– Что происходит?! Что это за херня здесь происходит?

Я попытался вскочить, однако ноги меня не послушались, я их вообще не чувствовал, и в этот момент лицо Андропова снова выплыло из тьмы. Только теперь это уже было лицо монстра с растянутым в беззвучном смехе ртом. Посеревший язык из раззявленной пасти вывалился на стол, но Андропов каким-то образом смог разговаривать.

– Что, теперь ты такой же, как и я? Ну и каково это – гнить заживо, чувствовать, что по тебе ползают могильные черви? А знаешь, благодаря кому я оказался на три метра под землей? С чьей подачи я ушел почти на семь лет раньше отпущенного ИМ времени? Ты появился, Губернский, и стал мутить воду, обвинять меня перед товарищами по партии в несуществующих грехах. А те, недолго думая, устроили мне сердечный приступ. Думал, этим все и закончится? Думал, я забуду о тебе? Не-е-ет, дорогой ты мой человек, не получится остаться чистеньким. Я забираю тебя с собой, добро пожаловать в ад!

Сзади Андропова полыхнуло огнем, из которого ко мне тянулись сотни или даже тысячи неимоверно бесконечных в своей длине рук, с такими же отросшими ногтями, как у покойного Председателя КГБ.

– Простите, Юрий Владимирович, но мне там делать нечего. Я, в отличие от некоторых, свою страну не предавал, и всякую мразь наверх не тащил.

– Ты-ы-ы…

Лицо Андропова перекосилось, и в этот момент одна из тянувшихся из пламени рук обхватила его за шею и потянула назад.

– Нет, нет! Я не хочу, – закричал Андропов. – Я проклинаю тебя и весь твой род!

И в этот момент я с криком проснулся.

– Ты чего, кошмар, что ли, приснился? Даньку разбудишь так орать.

Валя включила ночник, пристально вглядываясь в мое лицо, и удрученно качая головой. А я чувствовал, как по мне струями стекает холодный пот пережитого только что ужаса.

– Да, что-то хрень какая-то снится, покойники. К чему бы это…

– Кто-то из родных, знакомых? Кровь была?

– Нет, не родные и не знакомые. Хотя этого человека я знаю… Крови вроде не было.

– Водички принести?

– Не маленький, сам дойду. Спи, я сейчас вернусь.

Выпил на кухне стакан воды из-под крана, посмотрел на часы. Начало пятого, за окном еще царит декабрьская темень. А мне что-то спать больше не хотелось. Прикрыв кухонную дверь, включил работающий от сети кофейник, засыпал в воду молотого кофе, и через несколько минут уже цедил обжигающий, ароматный напиток, подкрашенный ложечкой натуральных сливок.

Невольно вспоминались события, произошедшие со мной и страной в последнее время. Самым шокирующим стал уход Андропова, недаром он мне сегодня приснился. А ведь так и есть, вряд ли он случайно коньки отбросил, наверняка не обошлось без вмешательства людей Машерова, а вернее даже Ивашутина, поднаторевших в деле проведения спецопераций и в частности устранения людей, представляющих угрозу государственной безопасности.

Уже на следующий день по ТВ, радио и в газетах было объявлено, что обязанности Председателя КГБ СССР будет выполнять Семен Кузьмич Цвигун, с которым мы буквально накануне, в день смерти Андропова, общались по поводу продажи альбома моей группы в Англии. Вот эта новость меня действительно порадовала, учитывая, что с Цвигуном у нас установились неплохие отношения. Во всяком случае, мне хотелось в это верить.

Кстати, с его подачи повесть «Крах операции „Омега“» без очереди вышла в «Политиздате». Семен Кузьмич был указан как консультант, которому автор выражает искреннюю благодарность за помощь в создании книги.

«Пираты XX века» тем временем ушли в прокат ГДР, Венгрии и Болгарии, и даже Италия вроде бы вела переговоры о покупке прав на прокат картины. Следом за «Пиратами…» на экраны страны вышли еще два фильма по моим сценариям – «Знак беды» и «Крейсера». На продукцию «Беларусьфильма» я серьезной ставки не делал, хотя вполне вероятно, что какую-нибудь фестивальную награду картина получит. Однако в прокате явно она не сильно котировалась, разве что в самой Белоруссии более-менее прошла с успехом. Так там были живы еще многие участники тех событий, понятно, им интересно вспомнить и сравнить то, что было на экране и в жизни. А вот «Крейсера» с серьезными батальными сценами на море и драматической линией главного героя сразу пришлись зрителю по душе. До «Марсианина» и «Пиратов…» фильму, впрочем, дотянуться в плане сборов было трудновато, но результат на старте все равно был показан достойный.

Высоцкий этой осенью вернулся в Москву и готовился к съемкам в картине «Место встречи изменить нельзя», намеченным на весну следующего года. Через каких-то своих знакомых он узнал мой новый домашний номер, на который и позвонил, а я пригласил его приехать на мою кооперативную квартиру. Сидя на кухне за чашкой чая с медом, он признался, как не хотел покидать гостеприимный хутор, и только настойчивость Говорухина, апеллировавшего к совести актера, склонила чашу весов к тому, что Высоцкий неделю назад решил-таки вернуться к работе в театре и кино. За время, прошедшее после визита Говорухина, он на хуторе наизусть выучил сценарий фильма. Заодно Володя поинтересовался прогнозами на будущее.

– Тебе по общемировым событиям, или только касающимся лично тебя?

– Ну, ядерной войны не ожидается?

– Вроде бы нет. Разве что 1 января под Бомбеем Боинг упадет, погибнут более 200 человек, а 20 февраля Брежневу вручат «Орден Победы». Ну это так, навскидку, может быть, и еще что-то случится, но только эти даты проявились у меня в голове. Что же касается твоего будущего, то ничего плохого в течение следующего года с тобой произойти не должно. К тому же дата смерти, которую я называл в прошлый раз, уже не так ясна, понемногу стирается. Видно, ты всерьез отнесся к идее как следует взяться за свое здоровье. Курить не бросил? Уже меньше дымишь? Постарайся отказаться совсем и найти время записаться в бассейн. Мы вот всей семьей как раз планируем пройти медосмотр, без медкарточки в бассейн не пускают.

– Я как-то больше баню люблю.

– Одно другому не помеха. Да и баня бане рознь. Можно попариться с пивком, а лучше с квасом, а можно из бани вернуться домой в невменяемом состоянии.

– Хорошо, но боюсь, что свободного времени будет все меньше и меньше. В театре вон Любимов вставил было мне пистон, а теперь снова вводит в спектакли. Да и с концертами зовут выступать.

– Пойми, всех денег не заработаешь. Жизнь дается один раз. Я вон тоже кручусь как белка в колесе, однако вечером еду домой, к жене и сыну, а не на квартиру к очередным друзьям, посидеть с гитарой под водочку с закусочкой. Как там, кстати, Марина?

– Опять в Париже. Вчера созванивались, обещает скоро прилететь. Говорит, обиделась сильно, когда я, даже не попрощавшись, спрятался в Белоруссии. Но сейчас вроде отошла.

1 декабря случился мой первый учебный день на «Высших двухгодичным курсах сценаристов и режиссеров».

– О, это же сам Губернский! Теперь и за режиссуру взялся?!

Такими словами меня встретил молодой грузинский режиссер Михаил Чиаурели, оказавшийся моим сокурсником. Веселый, компанейский парень, предложивший после занятий отметить первый учебный день с литровой бутылью отличного грузинского вина домашнего производства.

С учебой на все остальное времени стало оставаться куда меньше. Хорошо, что я догадался подцепить к моим рокерам Ованеса Мелик-Пашаева. Пронырливый администратор уже отправился с коллективом в турне по Западной Украине. У него там, как оказалось, жил какой-то армянский родственник, бывший на короткой ноге с руководством министерства культуры, вот он и договорился насчет гастролей. В СССР бандеровцы если и имелись, то хорошо шифровались, так что концерты проходили с аншлагами. Кроль и Мелик-Пашаев мне отзванивались из каждого города, радуя своими бодрыми отчетами мою мятущуюся душу.

Англичане успели перечислить последний транш, а я отнес Цвигуну список необходимого для нормальной студии звукозаписи оборудования. В новом кабинете, который раньше занимал Андропов, он был не один, один из стульев за длинным аппендиксом Т-образного стола занимал человек лет 35 в форме с майорскими погонами на плечах.

– Знакомьтесь, Сергей Андреевич, это майор госбезопасности Виктор Валентинович Метелкин. Он полностью введен в курс дела и будет теперь курировать вашу группу. Так что по всем вопросам обращайтесь отныне к нему. Сами понимаете, в связи с новой должностью пришлось в срочном порядке принимать дела. Ничего не успеваю, да и ответственность, понятное дело, на порядок выше. Голова пухнет. Хотел вон, вдохновленный вашим примером, тоже за книгу засесть, теперь уже, похоже, нескоро это получится, если получится вообще. Кстати, оставьте автограф, раз уж пришли.

И подсунул мне свежеизданную повесть «Крах операции „Омега“».

– К слову, помните ту статью в «Ровеснике»?

– Разве такое забудешь! До сих пор руки чешутся…

– Не надо ничего чесать, почесались уже и без вас. Тот комсомольский секретарь, с подачи которого вышел материал, погорел недавно на интимной связи… как бы помягче сказать… с особой мужского пола. Опозорил всю организацию. Естественно, его тут же из комсомола пинком под его испорченный зад, да еще и срок грозит. Это же статья, до 5 лет. Ну и журналисту намекнули, чтобы думал в будущем, с кем дружбу водить… Ладно, через семь минут у меня важный посетитель, так что перепоручаю вас Виктору Валентиновичу. Если есть еще какие-то вопросы – обговорите у него в кабинете.

Вот это новость, думал я, покидая зловещее для кого-то здание, перед которым высился памятник «железному Феликсу». Неужто комсомольский вожак и впрямь из «радужных»? Или это Цвигун так все ловко подстроил? Как бы там ни было, все разрулилось очень даже здорово.

Еще мне не давала покоя мысль о самоубийстве Семена Кузьмича в 1982-м. Было ли это добровольным уходом из жизни на фоне якобы неизлечимой болезни или ему «помогли» с подачи теперь уже покойного Андропова, потому что он слишком много знал – тут я мог только строить догадки. Если второй вариант – то здесь Семен Кузьмич уже сам хозяин главного кабинета на Лубянке, и кто тогда рискнет покуситься на фигуру такого масштаба? Ежели его прихватит онкология, то насчет этого как раз и не мешало бы предупредить. Только как это помягче сделать? Не скажешь же ему: «Семен Кузьмич, вы уж поглядывайте за своим здоровьем, а том в 82-м от рака загнетесь». Ладно, еще пять лет почти, время есть, нужно будет по-любому предупреждать хотя бы за год, когда болезнь может находиться на начальной, а значит, излечимой стадии.

– Ты тут спишь, что ли, прямо за столом?

Голос Валентины вернул меня к действительности. А время-то уже семь почти, вот это я засиделся.

– Завтракать будешь?

– Да я вон кофе обпился, ничего не хочу. А давай я тебе яичницу пожарю?

– А что, и пожарь, сделай жене приятное.

– Тебе глазунью?

– Нет, болтунью лучше, два с лишним года вместе живем, а все запомнить не можешь, – шутливо пихнула она меня вбок. – Даньку заберешь сегодня из яслей? А то я в парикмахерскую краситься записалась, там было свободно только на вечер. И там еще справку просили из нашей поликлиники, про прививки, зайди пожалуйста, возьми у старшей медсестры. Даньку будешь забирать, и отдашь справку воспитательнице.

– Как ты, кстати, в рыбном, не скучаешь? – спросил я, взбалтывая яйца в чашке.

– Заскучаешь там, ага… Ассортимент вроде небольшой, а очередь как с утра встает – и до самого вечера. И преимущественно пенсионеры. Вот же людям делать нечего на пенсии, и ходят за минтаем для себя и килькой для кошечек. Сереж, мы что, такие же будем через двадцать лет?

– Еще дожить надо до пенсии… А коллектив как, не обижают девчонки?

– Да коллектив вроде бы неплохой, с девочками сразу сдружились, там почти все, кстати, приезжие, из провинции. А парторг сразу заявил, что если дров не наломаю, покажу себя хорошо – то через месяц можно будет и заявление в партию написать.

– Может быть, все же поискать тебе более престижное местечко? А то жаловалась, что рыбный дух ничем уже из тебя не выветривается…

– Бог с ним, с рыбным духом, я уже к нему привыкла. Да и тот же парторг намекал, что как единственный член партии в гастрономе я смогу получить должность заведующей, потому как наш заведующий Семен Палыч планирует после ухода на пенсию уехать к детям в Одессу. А ему до пенсии остался месяц. В общем, не забудь заехать в поликлинику, и забрать вечером Данилу из яслей, – напомнила Валя, выгребая со дна сковородки корочкой хлеба остатки яичницы.

– А ты давай учи «Моральный кодекс строителя коммунизма», – подколол я жену.

– Чего его учить, там всего 12 пунктов. Сам, кстати, не хочешь в партию?

– Свят-свят! Чур меня!

– Ну как хочешь, а я буду с гордостью носить в кармане партбилет… Так, надо Даньку будить. Эх и крика сейчас будет.

Спровадив жену с сыном, я прошел в кабинет и сел за пишущую машинку. Вчера я начал очередную повесть о приключениях Эраста Фандорина. Читатели слали в издательство мешки писем, требуя продолжения цикла о похождениях сыщика, и под давлением главного редактора издательства мне пришлось сесть за машинку. Проблема заключалась в том, что все, что у меня было в «ридере» акунинского, я уже перепечатал, сюжеты других книг я помнил не столь хорошо, и теперь предстояло придумывать произведение с нуля.

В итоге, с неделю побившись головой об стену, решил устроить Фандорину командировку в Пензу конца 19 века. Раз уж я досконально знаю историю родного города, то пусть в нем появится вымышленный мною аналог профессора Мориарти. Вот пускай Эраст Петрович с этим злодеем и разбирается. Заход у меня уже был готов, теперь предстояло сделать над собой усилие и посвятить несколько часов писательскому труду.

Сегодня был день, свободный от учебы на режиссерских курсах. Сидя на занятиях у Рязанова, я каждый раз придумывал, какие сниму фильмы после получения диплома. Дипломная работа не в счет, придется, как и всем, снимать короткометражку. А там можно будет замахнуться и на полный метр. Может быть, снять фильм под Чарскую? К тому времени она наверняка будет на равных соперничать и с Пугачевой, и с Ротару. Алла как раз укрепит свой статус звезды после выхода на экраны в 1979 году фильма «Женщина, которая поет». Была мысль написать сценарий под Ингу, но потом я подумал, что биографии Чарской и Пугачевой нет смысла сравнивать. Моя подопечная на сцену-то вышла всего как пару лет назад и находилась только в начале творческого пути, несмотря на победы на всесоюзных и международных конкурсах, а «Примадонне» действительно есть, что рассказать зрителю. Другое дело, если я напишу для Инги сценарий фильма, где не нужно звездить своей биографией, пусть покоряет зрителя внешними данными и драматическим талантом. Ну насчет таланта я, может быть, и преувеличил, но если только немного. Обретаясь на сцене, девушка изрядно поднаторела в плане артистизма, думается, что и перед камерой она могла бы изобразить необходимую гамму эмоций. Впрочем, как говаривал Цвигун, рано делить шкуру неубитого медведя. Нужно еще получить диплом, и вообще неясно, что будет со страной через пару лет.

Глава 2

Петр Миронович Машеров не жаловал самолеты. Но что делать, если работа требует постоянных перемещений на большие расстояния! Чаще всего, конечно же, приходилось летать в Москву и обратно в Минск, хотя и по республике доводилось немало путешествовать воздухом, когда времени было в обрез. Этот «ЯК-40» два часа назад поднялся в воздух из аэропорта Домодедово, взяв курс на столицу Белоруссии, и у Машерова было время как немного вздремнуть, как это делал сидевший в соседнем кресле Мазуров, так и переварить последние события.

Очередной сбор заговорщиков по традиции проходил на даче Ивашутина, через несколько дней после устранения Андропова. На этот раз собрались не все, но костяк организации присутствовал. К тому же к присутствующим добавился попавший в опалу генсека Александр Шелепин. Последние годы он работал заместителем председателя Госкомитета СССР по профессионально-техническому образованию, что, безусловно, для фигуры такого масштаба было настоящим унижением. Этим-то и воспользовались заговорщики, когда решили привлечь Александра Николаевича в свои ряды. Тот колебался недолго. Рассказ о хронопутешественнике вызвал у Шелепина неподдельный интерес, он мечтал лично познакомиться с человеком, провалившимся в прошлое на целых сорок лет. Впрочем, даже не зная о попаданце, бывший начальник КГБ и экс-член Политбюро, известный своим радением за простой народ, и так согласен был помогать менять существующий строй.

Машеров сразу отчитался о свежих результатах исследований химического состава крови Губернского.

– Пока проходят эксперименты на мышах, и предварительные результаты, по словам ученых, внушают повод для оптимизма. Якобы после введения сыворотки в организм больного грызуна его клетки начинают самообновляться. То есть больные клетки вытесняются здоровыми. Я не специалист в этом вопросе, могу выразиться только общими фразами, но меня заверили, что эти исследования могут стать прорывом в медицине.

– Очень любопытно, – сказал Романов. – Надеюсь, информация об исследованиях еще не стала достоянием гласности? Никто из биологов не собирается пока писать статью в «Науку и жизнь»?

– Работы проходят в засекреченной лаборатории под моим личным контролем. Задействованы всего трое человек, об их участии в этом проекте знаю только я, присутствующий здесь Кирилл Трофимович Мазуров и еще двое, на которых я могу положиться как на самого себя.

Посвятив обсуждению этой темы еще несколько минут, решили перейти к следующим вопросам.

– Как мы и договорились, кончину Андропова используем в наших целях, – сказал Цвигун. – Буквально на днях мы собираемся через СМИ обвинить агентов западных спецслужб, республиканских националистов и прозападных диссидентов в организации покушения на верного ленинца, преданного сына нашей партии, героического чекиста Юрия Владимировича Андропова. После этого комитет начинает «закручивать гайки», организуя тотальную зачистку всех перечисленных, и вычищая из околовластных кругов всю эту прозападную шайку, прежде опекаемую Андроповым. Имеется ввиду группа якобы ученых-экспертов, будущих «перестройщиков» и «реформаторов». Под одну гребенку с ними попадут и андроповские кадры в КГБ.

Одновременно устраиваем слежку за всеми предателями во властных кругах, выясняем круг общения, собираем компрометирующий материал. Кроме того, готовится компромат на ряд близких к Устинову генералов. У нас уже имеются сведения об их нечистоплотности, хотя по сравнению с воровством 21 века, с делом тех же Сердюкова и Васильевой, они еще просто дети. Но лучше рубить гнилое дерево на корню. Далее берем, так сказать, за жабры Чазова, компромат найдем и на него. Или просто намекнем, что министры здравоохранения тоже иногда умирают от обширных инфарктов. Он должен будет накачать Леонида Ильича таблетками до невменяемого состояния, затем на политбюро товарищами Кулаковым и другими нашими сподвижниками оглашается компромат на Устинова. Надеюсь, фактов будет достаточно, чтобы Дмитрий Федорович отправился в отставку, а Министерство обороны возглавил нынешний руководитель Генерального штаба Вооруженных Сил Николай Васильевич Огарков. Кстати, не мешало бы Огаркова уже понемногу привлечь на нашу сторону.

Цвигун обвел пристальным взглядом собравшихся и продолжил:

– Далее мы с Петром Ивановичем нейтрализуем Щелокова и Чурбанова, гарантируя им почетную отставку и сохранения нажитого непосильным трудом. После чего давим на Громыко, Гришина и иже с ними – компромат у нас всегда под рукой – и с их помощью организуем перевод Брежнева на декоративную должность Председателя КПСС. Как он, впрочем, сам и хотел. Продвигаем в генсеки Григория Васильевича Романова, а в Предсовмина – Петра Мироновича Машерова. А дальше, получив всю власть в свои руки, убираем на третий план потенциальных предателей. Те же Горбачев, Ельцин, Шеварднадзе, Алиев, Рашидов… Хотя Рашидов – фигура неоднозначная. Помните, что о нем писал Губернский? После того, как вскроются факты аферы и воровства в УзССР, он покончил с собой. Но именно при Рашидове в республике буйным цветом начали цвести национализм и русофобия. Думаю, можно ему сделать предложение, от которого он не сможет отказаться. Или расстрельная статья и позор на всю семью, или он сдает все ворье в своей вотчине (а заодно выдает известные ему факты об аналогичных преступлениях в соседних республиках), помогает выкорчевать всю гниль, вернуть в казну наворованное – и за это получает амнистию и никаких уголовных дел, никаких политических обвинений. Затем назначение послом в тихую уютную европейскую страну с сохранением всех регалий, возможность писать и издавать книги, и впоследствии персональная пенсия союзного значения.

Отдельным пунктом у меня тут стоит Гвишиани и его команда будущих «младореформаторов». Не хватало нам еще Кохов и Чубайсов у власти с их залоговыми аукционами. Пусть вон руководят лесозаготовками в Сибири. Заодно не мешало бы как следует прошерстить Институт США и Канады (который правильнее было бы назвать институтом Агентов Влияния США и Канады), а также МГИМО, где среди преподавательского состава уже полно прозападной швали. Да и некоторые студенты из числа так называемой «золотой молодежи» успели прогнить, несмотря на возраст. Кроме того, надо не забыть Институт Мировой Экономики и Международных Отношений. Его ректор Николай Николаевич Иноземцев может быть, и не при делах, но там со времен прежнего начальника Евгения Самуиловича Варги собрался такой прозападный гадюшник… Именно из ИМЭМО, по словам Губернского, вышли многие идеологи «рыночных реформ».

Ну и начинаем наводить в стране порядок, понемногу отодвигая ее от пропасти.

Настала очередь Ивашутина держать ответ. Как обычно, глава ГРУ добросовестно подготовился к докладу, выдавая четкие, без всякой «воды» формулировки.

– По Пакистану и Северному Йемену… В обоих случаях не без нашей, признаюсь, помощи, предотвращены военные перевороты. Заговорщики – в первом случае это Зия-уль-Хак со своими приспешниками, а во втором генерал аль-Гашеми – были казнены. Отношения с нашей страной после этих случаев укрепились еще больше. Сейчас у нас на очереди Афганистан. Приход к власти Дауда у нас многими был воспринят неоднозначно. Однако, несмотря ни на что, Советский Союз и республика Афганистан осуществляют совместные экономические проекты, афганская армия закупает у нас вооружение, а их офицеры проходят в СССР обучение. Дауд сумел нормализовать отношения с соседями, с теми же Пакистаном и Ираном. Если вместо Дауда придут революционные авантюристы Тараки, Амин и прочие – то неизбежно и очень быстро разгорится гражданская война с известными последствиями. Наша страна встанет перед выбором: либо лезть в чужую драку, сопряженную с большими человеческими потерями и экономическими расходами, как это было в прожитой Губернским реальности, либо допустить банды исламистов к границам Советской Средней Азии. СССР не нужно ни то и ни другое.

Ивашутин сделал передышку, отпив воды, и продолжил:

– И еще хотелось бы коснуться темы Ирана. Сейчас Рухолла Хомейни обретается в Ираке, а в следующем году переберется в Париж, откуда продолжит вести подрывную деятельность против нынешнего иранского правительства. В 1979-м, как мы помним из рукописи Сергея Андреевича, он возглавит переворот, и на следующие 10 лет станет лидером Ирана. Если Хомейни и его окружение вовремя отправятся к гуриям, к власти при поддержке СССР вполне может прийти просоветское правительство «исламских социалистов» во главе с Раджави. Значит, и тут нормализация между Ираном и Афганистаном выгодна Советскому Союзу.

– А что с Ираком? – спросил Цвигун.

– По нашим сведениям, коммунистов там понемногу начинают поддавливать, а вот в 1979 году – уже после того как Саддам Хусейн сядет в президентское кресло – все завершится запретом компартии. Если объект не ошибся и не приврал, но причин сомневаться в правдивости его слов я не вижу. Надо бы просветить президента Аль-Бакра, что его любимый племянник Саддам намерен его свергнуть и упрятать под домашний арест, где он в 1982-м умрет, скорее всего, не своей смертью. А соратникам Саддама по правительству Ирака и руководству партии БААС можно подкинуть информацию, что Саддам намерен, сев в президентское кресло, большинство из них отправить к гуриям. И после такого, что-то мне подсказывает, соратники и Аль-Бакр Саддама самого зароют в пустыне, благо места там достаточно. (Тогда, глядишь, не случится и предсказанной губернским ирано-иракской войны в 1980 году. Но, в любом случае, для СССР геополитически Иран важнее Ирака… Так как, товарищи, у кого какие мнения?

– Что ж, Петр Иванович, – подытожил Машеров. – Все разложили по полочкам, даже и придраться не к чему. Получается, вам и карты в руки, а Семен Кузьмич вам в помощь.

Цвигун поймал на себе взгляды товарищей и согласно кивнул.

– Можно сделать предложение? – спросил Романов.

– Да, конечно, Григорий Васильевич, – на правах председательствующего разрешил Машеров.

– Как вы смотрите, товарищи, на то, чтобы привлечь к нашей работе секретаря ЦК КПСС Якова Петровича Рябова?

– А, о нем же Губернский тоже упоминал, – кивнул Цвигун. – Это тот Рябов, который курирует отрасли военно-промышленного комплекса. Якобы из-за разногласий с Устиновым угодил в опалу и в 1979-м переведен на должность первого зампреда Госплана СССР.

– И который Ельцина своим преемником назначил на пост первого секретаря Свердловского обкома партии. Правда, о чем пожалел годы спустя. Если, опять же, верить вышеупомянутой рукописи, – добавил Кулаков.

– Я все это читал, – согласился Романов. – Но Рябова я лично знаю, и в бытность свою 1-м секретарем обкома Яков Петрович проявил себя с лучшей стороны, терпеть не мог интриги присосавшихся к партии пиявок. Часто в конфликте вставал на сторону рядовых – но правых по сути – членов партии против руководителей парторганизаций, давивших тех, кто их критиковал. Причем критиковавших по делу. А до этого прошел путь от токаря до начальника цеха, не понаслышке знает, что такое стоять у станка. На его стороне молодость и перспективная должность секретаря ЦК. Если бы не Устинов, то Рябов далеко бы пошел.

– Ну а что, давайте подключим молодого партийца к нашей работе, – высказался Мазуров. – Кто будет проводить с ним непосредственную работу?

– Раз уж я взялся за Ельцина, то и с Рябовым, его предшественником, как-нибудь разберусь.

– Ну и еще один из самых важных на сегодня вопросов, – тяжело вздохнул Машеров. – Мы тут с Кириллом Трофимовичем и еще одним нашим общим знакомым – председателем колхоза Николаем Николаевичем Тертышным – по-свойски посидели недельку над одним документом, и сочинили следующее… Я вам всем раздам по экземпляру, естественно, с просьбой хранить его как зеницу ока, а пока все же зачитаю вслух. Своего рода постулаты будущей экономической политики. Итак.

Машеров откашлялся, глотнул воды и приступил к чтению:

– То, что создано на деньги страны и трудом народа – только им и должно принадлежать. Хочешь заняться своим бизнесом – построй его сам, с нуля, за свои. Тогда и станет ясно, кто трудяга и хозяин, а кто просто ворюга и спекулянт, которому лишь бы хапнуть то, что плохо лежит.

Можно допустить что-то вроде кооперативного движения. Только это не должны быть спекулянтские торгово-закупочные кооперативы, как при Горбачеве, скупавшие дешевые товары в государственных магазинах, и перепродавая, многократно задрав цены. За это должна быть расстрельная статья, тем более что таким способом деньги в них отмывает криминалитет. Хочешь торговать? Торгуй только тем, что сам произвел. Или услугами, которые сам оказываешь, например в сапожной мастерской или ателье по ремонту одежды.

Любой советский гражданин может открыть кафе, пекарню, цех по пошиву одежды или обуви, производству мебели, посуды, игрушек, произведений народных промыслов. Покупают грузовик или легковой пикап – и развозят товары. Покупают лодку – и ловят рыбу в морях, озерах и реках. Строят свою ферму по разведению животных или рыб. Желающим можно разрешить выписываться из колхоза и создавать свое хозяйство но не где захочешь, а в определенных местах, а именно: в Нечерноземье, где много пустых земель и заброшенных деревень, в Сибири, на Дальнем Востоке – в последнем случае должны быть налоговые льготы. Это будет полезно и геополитически, увеличив население приграничных с Китаем районов.

Добыча всех полезных ископаемых должна находиться в руках государства. А также вся энергетика, трубопроводы, морской, речной, воздушный и железнодорожный транспорт со всей инфраструктурой, связь, строительство любой государственной недвижимости, ВПК, космическая отрасль, научная сфера, медицина, образование, внешняя торговля, финансы, пищепром – кроме мелких кафе, пекарен и тому подобного.

Должна оставаться и государственная торговля, как альтернатива частникам, чтобы не задирали цены. При этом надо максимально устранить главного раздражителя народа – советского торгаша – хама, вора и создателя дефицита и пустых прилавков. Госторговлю надо максимально автоматизировать и компьютеризировать, чтобы покупатели шли не к тетке за прилавком, а к торговому автомату, заправляя в него деньги или засовывая карточку. Расчеты внутри СССР, особенно между предприятиями, надо максимально перевести на безналичный расчет, автомат отправляет в специальный контрольный центр при ОБХСС, сколько в него было заложено товара, сколько куплено, эти цифры сверяются с количеством пришедшего на базы и отправленного в магазины, тут особо не поворуешь.

Кроме того, необходимо поощрять создание предприятиями, включая колхозы и совхозы, своих фирменных магазинов, в которые продукция идет напрямую. Несколько предприятий могут создавать такие магазины вскладчину.

По мере развития компьютеризации стараниями Жореса Ивановича и других ученых создавать интернет-магазины, так чтобы из Петропавловска можно было заказать товар произведенный в Тирасполе, с доставкой. Но это уже на перспективу, дело не ближайшего будущего.

На рынках тоже прижать местную мафию. Каждому колхозу и совхозу выделяется свое место, на которое приезжают фуры с продукцией и автобус с персоналом, и не только торговки, но и крепкие мужики и парни как группа поддержки. Начальство рынка уже не решает, кому торговать, а кому нет, а просто следит за порядком, получая списки торгующих и перечень товара. То есть выполняет свои прямые обязанности.

Опять же, четко обозначено, где и какой колхоз или совхоз торгует, чтобы покупателю было ясно, на кого жаловаться в случае чего.

Что касается частной и государственной собственности, – Машеров сделал еще один глоток. – Ведь есть еще и коллективная. И именно она больше всего подходит социалистической стране. Еще Ленин заявлял: «Фабрики рабочим, а землю крестьянам». А на самом деле как получается? Практически ни в одной стране соцлагеря средства производства де-юре не перешли в руки тех, кто на них работает. Коллективная общественная собственность была подменена национализацией. Но национализированные производства де-факто становятся собственностью бюрократа, который обычно в лучшем случае управляет этой собственностью из рук вон плохо, а в худшем еще и корыстно. Так было и с колхозами, которые по идее должны стать кооперативами крестьян, а фактически оказались в полной власти бюрократа. Почему трудящиеся в СССР во время прихода к власти Ельцина и его приспешников не сопротивлялись капитализации и приватизации? Да потому что не считали свои предприятия своими. Для них это были предприятия государственной бюрократии. А тут либеральная пропаганда им втюхивает про «частного хозяина», который придет вместо бюрократа, дурака и вора, и будет как в Европе и Америке. Надо заранее выбить у прокапиталистической пропаганды козыри, чтобы народ про свое предприятие чувствовал – это мое, не трожь!

В легкой промышленности и в совхозах государству достаточно иметь блокирующиий пакет, а основная доля будет у коллектива. В тяжелой промышленности, добыче полезных ископаемых, пищепроме, производстве лекарств, строительстве – кроме объектов особой важности – и других производствах кроме опасных – например химических, издательском деле доля государства и коллектива должны быть поровну. На транспорте – кроме воздушного, энергетике – кроме атомной, у государства контрольный, а у коллектива – блокирующий пакет.

Возникает вопрос, что делать с алкоголиками, бракоделами и тому подобными личностями, оказавшимися среди акционеров народных предприятий? А таких надо гнать взашей по решению коллектива, причем по закону они будут обязаны продать коллективу свою долю. А чтобы коллектив эту долю не зажимал, она должна облагаться немаленьким налогом, и тогда у коллектива будет стимул побыстрее найти стоящего работника и передать ему эту долю.

Только в ВПК, космосе, воздушном транспорте, связи, опасных производствах, в финансах, медицине и других ключевых отраслях государственный контроль должен быть полным, хотя и коллектив через избранный совет или комитет должен иметь свой голос.

Аналогично СМИ, как электронные, так и печатные. Независимых средств массовой информации не бывает по определению, любые СМИ априори зависимы от своих владельцев, поэтому в СССР ими должно владеть только государство.

Колхозы и совхозы надо освободить от диктата чиновника. Что, где и когда выращивать – решают не в обкоме или райисполкоме, а непосредственно на селе. Тем, кто выращивает то, что нужно государству – льготные кредиты, ГСМ с большой скидкой, технику в лизинг на льготных условиях. При этом собранный урожай колхозы и совхозы должны не отправлять на базы где его сгноят (не считая закупок Госрезерва), а хранить у себя, причем государство будет за это платить. Но и штрафовать, если сгноили. Вот тогда дефицита продуктов в СССР не будет.

– Ого-го, как же много предстоит сделать, – почесал бровь Романов.

– Вам же, Григорий Васильевич, всем этим и руководить, если все у нас получится, как задумываем, – сказал Кулаков. – А уж мы вам в помощь. И кстати, у меня предложение по Лапину… Он же грамотный профессионал, сейчас, правда, восстанавливается после болезни, но в будущем мог бы еще принести пользу. Например, на перспективу можно создать что-то вроде американской корпорации «Свобода/Свободная Европа», только на советский лад. Назвать ее, к примеру, «Корпорация „Независимость“» – это будет группа радиостанций, в отличие от Иновещания СССР формально «независимых» от властей СССР. Например, «Радио независимая Европа» будет находиться в ГДР, и вещать на Западную Европу, «Радио независимая Азия» обоснуется в Монголии или Вьетнаме, и будет вещать на Азию и страны Океании. «Радио независимая Америка» будет находиться на Кубе и вещать на Новый Свет, «Радио независимая Африка» – на Мадагаскаре или другой островной стране с социалистическим правительством у берегов Африки, и будет вещать на Черный Континент. Никакой агитации в лоб за коммунизм, социализм, СССР или против империализма и капитализма. Эти радиостанции должны специализироваться на вытаскивании грязного белья власть и деньги имущих в проамериканских странах и вообще всех симпатизантов США и врагов СССР. Кто где и сколько ворует, как правители и олигархи продают интересы своих стран Вашингтону, как Штаты унижают эти страны, используют их как поле боя в будущей войне… Все это разбавляется музыкой и песнями оппозиционно настроенных певцов и групп, которым закрыт доступ к электронным СМИ и записывающим студиям, находящимся в руках властей и проамериканской олигархии. Да-да, есть там и такие. Ну а между делом завуалировано будет подкидываться позитивная информация об СССР. Лапин с такой работой справится, надо только задать ему рамки, чтобы не допускал излишней и прямолинейной идеологизации и кондовости.

– Дельное предложение, – озвучил мнение собравшихся Мазуров. – Только бы здоровье Сергея Георгиевича не подкачало. Надо бы навестить его, что ли, какие-то контакты навести уже сейчас.

– Тоже верно… Ну что, еще есть какие-то вопросы, или можем быть свободны? – поинтересовался Кулаков. – А то у меня встреча через полтора часа в Совмине.

Когда все уже одевались, Машеров негромко попросил Цвигуна ненадолго задержаться.

– Семен Кузьмич, тут такое дело, – немного смутившись, сказал Машеров. – Недавно у нас с Губернским была личная встреча, он мне передал кое-какие бумаги по реорганизации телевидения. И заодно попросил при случае сказать вам, что вспомнил после того, как написал свою первую рукопись о будущем положении дел в стране. В общем, согласно официальной версии, в январе 1982 года вы застрелитесь после тяжелой, продолжительной болезни. Хотя по другой версии, вам помогли уйти люди Андропова. Ну, Юрия Владимировича, как видите, уже и самого нет, так что теперь вам необходимо обратить пристальное внимание на состояние своего здоровья.

– Хм, спасибо, учту.

Выдержке Цвигуна можно было позавидовать. Ни один мускул не дрогнул на его лице…

– Петр Миронович, Кирилл Тимофеевич! Посадка через десять минут.

Машеров вышел из задумчивости и поднял глаза на симпатичную стюардессу. С этой он летел второй раз, если считать вчерашний перелет из Минска в Москву. Где их, интересно, таких находят, словно на подбор? Или это только для правительственных рейсов выделяют столь обаятельных красавиц?

– Спасибо, Ирина, – кивнул он, прочитав на лацкане ее форменного пиджака «Ирина Севостьянова». – Ремни пристегивать?

– Обязательно, Петр Миронович.

Из аэропорта, распрощавшись с Мазуровым, Машеров поехал не домой, а на работу. До вечера еще оставалось время, а он чувствовал себя не настолько уставшим, чтобы терять половину рабочего дня. Забот у него всегда хватало, а после того, как на его жизненном пути появился Губернский – дел и вовсе стало невпроворот. Постоянные перелеты, встречи, ночные посиделки в кабинете за решением политических и экономических задач теперь уже не только Белоруссии, но и всего СССР… Да если уж быть откровенным перед самим собой, то и плетение интриг стало тоже его головной болью. А куда деваться, если история не оставляет выбора?!

Глава 3

Последняя новость меня откровенно обрадовала. Ну что это, в самом деле, альбом выходит за границей миллионным тиражом, а мы тут мыкаемся по окраинам Союза, как какие-то диссиденты. Где логика? Об этом и я намекал Цвигуну во время нашей последней встречи в его новом кабинете, когда предоставлял список оборудования для студии. Тот согласился, что получается не совсем правильно, и посоветуется с Демичевым насчет возможности выезда группы за рубеж.

И вот вчера в моей квартире раздался звонок из Министерства культуры СССР, а вежливый мужской голос поинтересовался, смогу ли я завтра – то есть уже сегодня – подойти в Минкульт и пообщаться с Демичевым. Прикинул свое расписание, сказал, что до 14 часов у меня занятия на «Высших режиссерских курсах», а после я в принципе свободен. На том конце провода попросили минутку обождать, после чего предложили подъехать в Минкульт к 15 часам. Я ответил согласием, и вот теперь парковался на открытом в эти годы для движения транспорта Арбате у особняка дореволюционной постройки. Ровно в три часа дня я переступил порог кабинета Демичева. Министр встал из-за стола, радушно улыбаясь, пожал мне руку, предложил чай или кофе, и я не отказался. Столовой на курсах не было, так что к концу занятий я изрядно проголодался, а тут к чаю еще и печенюшки всякие принесли.

Петр Нилович тактично подождал, пока я нетактично опустошу первую чашку, после чего перешел к делу.

– Сергей Андреевич, вы, наверное, догадываетесь, по какому поводу я попросил вас прийти?

– Что-то мне подсказывает, повод может быть связан с музыкальном коллективом, который я курирую.

– Вы не ошиблись. У меня недавно был разговор с Семеном Кузьмичом Цвигуном, с которым вы, как я понял, тоже общались, и мы обсуждали возможность зарубежных гастролей ВИА «Aurora».

Я промолчал, не время поправлять самого министра. ВИА так ВИА, от меня не убудет. Надеюсь, он не собрался на самом деле переименовывать нашу группу? А то будет выглядеть немного смешно.

– Это было бы здорово! – сказал я, внутреннее ликуя.

– Я ознакомился с творчеством коллектива, прочитал перевод песен… В принципе, я ожидал худшего, хотя Семен Кузьмич говорил, что тексты вроде бы идеологически выдержаны. Тут я соглашусь, хотя сама манера исполнения… Но, думаю, молодежи понравится, тем более что музыка в своем роде оригинальная.

Я ждал, когда он закончит разглагольствования по поводу нашего неоднозначного творчества и, наконец, дождался.

– Так вот, – Демичев поправил на носу очки в роговой оправе. – Диск вашей группы на Западе еще не вышел, а какие-то концертные записи уже разлетелись не только по всему Союзу, но и за пределами нашей Родины. Вот, на днях пришел запрос из венгерского министерства культуры насчет возможности устроить у них гастроли вашего вокально-инструментального ансамбля.

Демичев сунул мне в руки какую-то бумажку, но я в мадьярском языке разбираюсь туго, поэтому вынужден был поверить министру на слово.

– Как вы на это смотрите, Сергей Андреевич?

– Со всех сторон положительно, Петр Нилович.

– Я в вашем ответе не сомневался. Тем более что какая-никакая, а валюта, и нашей стране она не помешает. Форинты, кажется, у них в ходу? Музыканты, само собой, внакладе не останутся, поездка намечается серьезная. Сейчас, насколько я знаю, коллектив гастролирует по Украине?

– Да, по Западной Украине, кстати, где-то там недалеко и венгерская граница.

– Сергей Андреевич, мы не разделяем Украину на Западную, Центральную и Восточную…

– Простите.

– Ну так вот, им все равно придется побывать у нас, чтобы подписать все необходимые документы. А загранпаспорта у них есть? Тогда пусть озаботятся их оформлением, если нужно будет ускорить процесс – мы поможем, сделаем звонок кому надо. А вот когда паспорта будут готовы – тогда решим вопрос с графиком гастролей по Венгрии.

– Все понятно, Петр Нилович. В общем, если возникнут проблемы с оформлением паспортов, или проблемы какого-то другого плана – я сразу звоню вам?

– Рад, что вы меня поняли.

– А-а, извиняюсь, мне-то самому нужно будет оформлять загранпаспорт? Или меня отправлять не планируется? А там еще у нас помимо музыкантов как бы и администратор есть. Ну он тоже иногда, кстати, подыгрывает перкуссионистом. Мелик-Пашаев, может, слышали?

– Мелик-Пашаев? Не припомню… Хорошо, мы выясним, а насчет вас… тоже выясним.

Не иначе Цвигуну звонить собрался. Ладно, я за себя особо-то не переживаю, хотя мое присутствие с группой желательно, тем более если Ованесу не разрешат выезд. Все-таки первые зарубежные гастроли, такая ответственность.

– Это будет не сольное турне, как сейчас модно говорить, а в некотором роде творческая делегация. К вам будет прикреплен ансамбль, кандидатуру коллектива мы пока рассматриваем, он будет выступать в первом отделении концерта.

Вот тебе раз! Ну никак без нагрузки не обойтись. Понятно, туда же еще небось и комитетчика приткнут, того же майора Метелкина, а то как это – зарубежная поездка и без куратора! Но я был не в том положении, чтобы качать права. Лишь бы не какую-нибудь «Лейся, песня» к нам прикрепили.

– А может быть, взять Ингу Чарскую? В смысле, на первое отделение?

– Чарскую?.. Ну а что, неплохой вариант.

– Тогда я поговорю с ней на предмет первых и для нее заграничных гастролей?

– Сильно не торопитесь, мы все же еще подумаем. Вот, запишите телефон моего заместителя, Андрея Львовича, в дальнейшем он будет курировать ваш вопрос.

Учитывая, что мои гастролеры вернутся только на следующей неделе, это время я решил использовать с пользой. В том числе планировал посетить нового-старого Председателя Гостелерадио Николая Николаевича Месяцева, предварительно добив новый вариант своих предложений для Центрального телевидения.

Но попасть на прием оказалось не так-то легко. С Лапиным ведь как получилось… Ему мой опус вручил Машеров, а Лапин сам меня вызвал, как говорится, на ковер. Теперь же я сам решил проявить инициативу, позвонив в здание на Пятницкой с просьбой записаться на прием к Месяцеву. Меня честно предупредили, что к Николаю Николаевичу сейчас очередь на месяц, а учитывая, что к нему регулярно подъезжают разного рода «внеочередники», которым нельзя отказать, то и очередь может растянуться на больший срок. Я все же записался, но тут же стал названивать Машерову, в надежде, что он поможет мне добиться внеплановой аудиенции у человека, который вернул свой пост и не без моей помощи.

– Все никак не угомонитесь? – со вдохом произнес Машеров в трубку. – Хорошо, я попробую что-нибудь сделать.

– А у меня тут еще кое-какие мысли появились по поводу ВЛКСМ. Но это уже как-нибудь при личной встрече, сами понимаете – разговор не телефонный.

– Давайте тогда послезавтра встретимся, я как раз буду в Москве по делам.

В назначенный срок мы пересеклись, и я отдал Петру Мироновичу трактат о роли комсомольской номенклатуры в разрушении СССР и капитализации, предложив после прихода «машеровцев» к власти вообще разогнать ВЛКСМ. Основание – полное идеологическое перерождение. Достаточно сделать записи разговоров комсомольских чиновников в своем кругу в банях и на других посиделках. Комсомольских чинуш выгнать из властных структур и закрыть им доступ к кормушке. Разве что найдутся действительно верные СССР, идейные и порядочные люди без гнили, но тут надо проверять и перепроверять.

Никакой катастрофы в разгоне ВЛКСМ не будет. К примеру, в Венгрии и Польше свой комсомол разгоняли и создавали заново, и никаких проблем не возникло. А вместо ВЛКСМ создать несколько новых, конкурирующих организаций. Например, Федерация Рабочей Молодежи, в которую будут входить молодые рабочие разных отраслей, Движение Сельской Молодежи – ну тут тоже состав понятен, Союз Учащейся Молодежи, состоящий из старшеклассников и студентов, Союз Патриотической Молодежи – молодые военнослужащие, милиционеры и так далее. И во всех этих организациях упор должен делаться не на идеологические мероприятия для галочки вроде собраний и выступлений, на которых народ засыпает, а на военно-спортивно-патриотическую составляющую. Тогда и накачка соответствующей идеологией пойдет без проблем.

Машеров обещал прочитать мой опус и позже, при очередной встрече, если это будет не телефонный разговор, выдать свое мнение. Интересно, материться будет или отнесется с пониманием?

С Месяцевым глава Белоруссии все же помог решить вопрос, уже на следующий день я переступил порог кабинета вернувшегося в кресло Председателя Гостелерадио СССР человека. Тот обещал в кратчайшие сроки ознакомиться с идеями и предложениями протеже самого Машерова и отзвониться в любом случае.

На этой неделе нашу семью посетила еще одна небольшая радость. Заведующий магазином, где работала Валентина, тот самый Семен Палыч отправился на пенсию. Ну начальство торга, недолго думая, мою Валю и пристроило на освободившуюся должность, вызвав у некоторых товарок, как рассказывала жена, чувство плохо скрываемой зависти. Мол, работает тут без году неделя, а уже в завмагах. Так ведь кандидат в члены КПСС, техникум окончила, ну и какие могут быть претензии?

Я обычно старался встречать супругу с работы, все-таки на легковом автомобиле приятнее ехать, чем на метро. Тем более что бензин в СССР стоил копейки. В этот раз она позвонила из своего нового рабочего кабинета, и попросила встретить ее в управлении, собрание коллектива было назначено на пять часов вечера. Значит, освободится она где-то ближе к шести.

– Даньку забери тогда из яслей, вместе за мной и заскочите, – сказала она, прежде чем опустить трубку.

До Нового года оставалось чуть больше двух недель, и Москва уже светилась праздничными огнями. Данила, подпрыгивая на заднем сидении, с восторгом комментировал увиденное за стеклом автомобиля. А вот и тот самый адрес, который мне по телефону назвала Валентина. Здесь я оказался впервые. Невзрачное с виду, стандартное 4-этажное административное здание. На часах без четверти шесть, значит, скоро должна появиться.

В ожидании супруги мы с сыном прогулялись рядом с машиной, покидались друг в друга снежками, хотя Данька метал свой снежок максимум на полтора метра, но и это доставляло ему истинное удовольствие.

Мда, что-то собрание затягивается. Только через сорок минут, наконец, из распахнувшихся дверей повалила толпа прозаседавшихся. Среди них в неверном свете уличного фонаря я не без труда разглядел Валентину.

Она была какая-то и задумчивая, и серьезная и … Даже не знаю. На лице этакая печать ответственности. Я уж было заволновался, но Валентина быстро развеяла мою тревогу.

– У нас сегодня профсоюзное собрание было, – сказала она, расцеловав Даньку и усевшись с ним на заднее сиденье «Волги». – Присутствовал председатель профкома торга.

– Международное положение обсуждали или путевки делили? – поинтересовался я, поворачивая ключ зажигания.

– Куда же без международного положения?! – улыбнулась любимая. – Но сегодня народу поскучать не дали… Председатель профкома коллектив по новой со мной познакомил. Все мое «темное» прошлое раскрыл. И про «Миллион алых роз», и про другие мои творческие победы. А уж когда еще и про мужа выдал… Такое началось! Я чуть от стыда не сгорела! Уж так нахваливали, так нахваливали…

– Народ всегда прав! Ты же у меня самая лучшая! Что, разве могут быть сомнения?

– Замучилась на вопросы отвечать. Не собрание по итогам квартала, а творческий вечер известной поэтессы и верного товарища, известного писателя и композитора. Пришлось и про Янковского, и про Высоцкого, и про Окуджаву рассказывать… Людям все интересно… Ох… Пришлось даже признаться, что ты теперь в режиссуру пошел.

– Ну а что ты хочешь?! Информации о творческих работниках сейчас в газетах нет, а людям же интересно…

– Смешно было, нашлись все-таки дурочки со своими дурацкими вопросами: «А в чем одет, да видела ли я Влади, а кого еще…» Им же кажется, мы на небесах живем!

– Нельзя сказать, что они совсем так уж неправы. Согласись, со сколькими интересными людьми нам с тобой довелось познакомиться с тех пор, как в Москву переехали. Другие за всю жизнь такой возможности не имеют.

– Ну да, не поспоришь… И вот еще что… Меня выбрали в профком торга. Буду отвечать за культмассовый сектор. Так что, муженек, придется тебе помогать жене делать карьеру общественницы. Заставили решить вопрос с выступлением для работников торга некоего Губернского. А то по Москве уже слухи о твоих концертах на заводах ходят, а работники советской торговли до сих пор не охвачены культурой. Вернее, охвачены, но, как мне заявили, не в том объеме, который открывается в свете новых перспектив. Так что, Сереженька, когда наш торг сможет лицезреть твою персону не в качестве водителя заведующей магазином, а на сцене, как положено писателю и композитору?

– Разве я могу отказать в такой малости целому трудовому коллективу, да еще и тому, в котором трудится родная жена?! Назначайте время и место, товарищ работник профкома!

Мы рассмеялись и отправились домой, по дороге продолжая шуточную перепалку, на тему, кто из нас двоих более важен для советской культуры.

Творческий вечер она мне устроила в канун Нового года, в пятницу 23 декабря. Конечно, работники торговли заметно отличались от заводчан. Там-то были люди в спецовках, и лицом, и характером попроще, а тут тебе и продавщицы, и товароведы, и руководящий состав – все постарались приодеться чуть ли не как для похода в Большой театр. Причем не только женщины, мужчины тоже выглядели вполне достойно. С другой стороны, и мне приятно, если ради меня люди так вырядились.

Сына мы в который уже раз составили на старшую сестру. Валя сидела в первом ряду, глаза ее блестели, на щеках играл румянец, разве что улыбки не хватало от уха до уха. Тоже ведь приоделась, нацепила на себя какие-то побрякушки. Что делать, женщины – народ своеобразный, любят себя подать в выгодном свете.

Программа для этого творческого вечера была подготовлена примерно такая же, как и для рабочих «Москабеля». Только кое-какие песни я заменил на более привычные уху рядового советского гражданина. Пожертвовал вещами «ДДТ» и «Чайф». Наступив на горло собственной песне, решил исполнить в финале для преимущественно дамского коллектива «Все для тебя» из репертуара Стасика Михайлова. Этот исполнитель и его песни всегда вызывали у меня желание постебаться. Но еще в той реальности жена как-то докопалась, мол, выучи песню, сыграешь мне на день рождения, пусть гости узнают, как ты меня любишь. Причем именно эту вещь. Так и пришлось, скрипя зубами, разучивать аккорды. А сейчас она пришлась как раз кстати. Пел я, то и дело косясь на Валентину, отчего она краснела еще больше. В итоге публика потребовала исполнить «Все для тебя» на бис, уже подпевая со мной хором. В какой-то момент мне даже подумалось, что песня и впрямь неплохая, вон как у бабенок глазки заблестели, вон как раздухарились работники торговли. Мужчины, впрочем, тоже не отставали, и хлопали в такт, и подпевали, видно, им тоже пришлись по душе незамысловатый текст и мелодия шансона.

В общем, покидали мы с Валентиной актовый зал столичного управления Продторга в зените славы. Ей как-никак тоже досталась частичка моего успеха.

Также я продолжал корпеть над продолжением похождений Фандорина в Пензе 19 века. В другой реальности Акунин-Чхартишивили как-то обошел провинциальный городок своим вниманием, а я вот решил еще разочек прославить столицу Сурского края. Не знаю уж, как там в будущем будет, засверкают ли в этой реальности звезды Сергея Пенкина, Тимура Керимова, Павла Воли и Антона Макарского, но пока именно я прикладываю свою руку к тому, чтобы о Пензе лишний раз узнала вся страна.

30 декабря, по моим внутренним ощущениям, была написана уже половина книги. Очередную главу закончил описанием визита Фандорина к пензенскому губернатору.

«Генерал-майор, князь Петр Дмитриевич Святополк-Мирский, вот уже второй год исполнявший обязанности губернатора, держал в руках свежий номер „Пензенских губернских ведомостей“. На второй полосе в колонке происшествий его внимание привлекла заметка под заголовком:

„Очередная таинственная смерть“

„Вчера в своем доме на Лекарской улице был найден мертвым управляющий Крестьянского поземельного банка г. Максим Райхельгауз. Прибывшему на место происшествия корреспонденту „Ведомостей“ судебный следователь г. Красовецкий рассказал, что г. Райхельгауза обнаружила пришедшая утром экономка, с которой уже были проведены первые следственные действия. По первому впечатлению у г. Райхельгауза, сидевшего в кресле за изучением банковских векселей, случился апоплексический удар, однако гримаса ужаса, застывшая на лице покойного, наводит на размышления. Более того, из глаз усопшего перед смертью, либо даже во время оной текли настоящий кровавые слезы, чему свидетельством засохшие бурые потеки от нижних век к подбородку. К сожалению, ничего более существенного нам пока выяснить не удалось. Вероятно, что-то прояснится после вскрытия тела.

Напомним, что буквально три недели тому назад похожий пассаж случился с управляющим приказа общественного призрения, коллежским советником и потомственным дворянином Петром Михайловичем Свищевым. Он также был обнаружен в своем рабочем кабинете с признаками апоплексического удара и следами вытекшей из глаз крови. При вскрытии же выяснилось, что мозговое вещество превратилось в настоящую кашу, что привело судебного прозектора в недоумение. По его словам, такого в его практике доселе не случалось. И вот новая загадочная смерть. Любопытно, что оба – и г. Свищев, и г. Райхельгауз – являлись членами закрытого клуба, по слухам, едва ли не масонского. Как бы там ни было, „Ведомости“ будут держать своих читателей в курсе происходящих событий“.

Да, только этого не хватало, подумал генерал-майор, закрывая газету. Тихий провинциальный городок уже после смерти Свищева был взбудоражен, а теперь, чего доброго, из Петербурга пришлют ревизора. Еще и раскопает что-нибудь не по делу. Городок-то тихий, а под личиной безмятежности такие дела воротятся… Те же масоны запустили свои щупальца везде, где только можно.

Раздался деликатный стук в дверь, после чего на пороге появился секретарь-адъютант Гребешков.

– Петр Дмитриевич, к вам посетитель. Некий Эраст Петрович Фандорин. Был записан на три часа пополудни.

– Раз записан – пускай входит, – буркнул губернатор, бросив мимолетный взгляд на стоявшие в углу большие напольные часы с маятником. Действительно, ровно три пополудни.

Гребешков посторонился, и порог кабинета переступил мужчина приятной внешности лет 35, выше среднего роста, отличительной особенностью которого были седые виски на абсолютно черной шевелюре.

– Позвольте п-представиться, чиновник особых поручений при московском генерал-губернаторе, статский советник Эраст Петрович Фандорин, – чуть заикаясь, с легким поклоном представился посетитель.

Фандорин почти не соврал. Он действительно когда-то был чиновником особых поручений при московском генерал-губернаторе, сначала при Долгоруцком, а после при великом князе Симеоне Александровиче. Однако вот уже несколько лет как Эраст Петрович был предоставлен самому себе, впрочем, периодически берясь за выполнение частных поручений.

– Присаживайтесь, господин Фандорин, и попрошу без чинов, – Святополк-Мирский был явно взволнован, но при этом держал лицо. – Что же привело в наши палестины чиновника из первопрестольной?

– Видите ли, ваше сиятельство, я здесь не по казенному п-поручению, а исключительно в личных интересах. Хотя назвать их личными тоже затруднительно, ежели речь идет о заговоре российского масштаба.

– У нас, в маленькой, Богом забытой Пензе?! Заговор?

– Да, у вас, Петр Дмитриевич, – голос визитера стал жестче, как и взгляд голубых глаз. – И вы несете за это самую прямую ответственность.

– Извольте объясниться, господин Фандорин, – багровея лицом, выдавил из себя светлейший князь.

– Что ж, именно это я и собирался сделать.

Эраст Петрович откинулся на спинку стула, заложил ногу за ногу и начал обличительную речь».

Ну а что, пока интересно получается, да и «тапков» с «роялями» особо не видать. Надеюсь, муза, что нашептывала Григорию Шалвовичу, на меня не в обиде.

Николай Николаевич Месяцев отзвонился мне 3 января. На изучение и осмысление моей рукописи у него ушло чуть больше двух недель, хотя наверняка ему было чем заняться в это время и кроме чтения моих виршей. Сказал, что материал я ему предоставил любопытный, и поинтересовался, не из-за этой ли рукописи в свое время слег в больницу его сменщик и предшественник в одном лице. Пришлось сознаваться, добавив, что материал отредактирован, в том числе в него внесены и некоторые пожелания Сергея Георгиевича, дай Бог ему крепкого здоровья и долгих лет жизни. Месяцев хмыкнул в трубку и сказал, что попробует для начала кое-что из моих прожектов реализовать на ТВ.

А в середине января Андрей Львович – мой куратор из Министерства Культуры СССР – сообщил, что достигнута договоренность с коллегами из Венгрии о сроках гастролей группы «Aurora» и певицы Инги Чарской. Тур должен продлиться с 1 по 18 марта. Мне, как художественному руководителю коллектива, нужно было подъехать в министерство и расписаться в кое-каких документах. Что касается загранпаспортов, то выяснилось, что таковой имеется только у Мелик-Пашаева, всем остальным, включая и мне, предстояло озаботиться этим вопросом. Новость о том, что я тоже войду в состав делегации, меня взбодрила. Не Голливуд, но все же какая-никакая заграница. Тут же вспомнилась поговорка этих лет: «Курица не птица, Болгария – не заграница». То же самое, в принципе, можно было сказать и о Венгрии, но все же хотелось верить, что там нас ждут яркие впечатления и знакомства с интересными людьми.

А вообще я мечтал, что настанет время, когда уже в СССР люди со всего мира будут ехать за новыми впечатлениями. Ведь многие иностранцы на полном серьезе уверены, что в России круглый год лежит снег, а по улицам бродят медведи и пьяные мужики с гармошками. Что поделать, нет у нас мировых туристических курортов, пляжами Черного моря вряд ли их удивишь. А вот, к примеру, устроить фолк-туризм – легко! Пусть поживут с месячишко в старинной избе, попарятся в русской баньке, отведают наших блинов… так уж и быть, с икрой, но за отдельную плату. А при желании можно организовать и пляшущего медведя с балалайкой, и хороводы баб в кокошниках. Пусть иностранцы учатся косить траву, колоть дрова и топить печь. Или показать заграничным гостям красоты Байкала, устроить рыбалку на омуля и охотничий тур по сибирской тайге. И еще… В будущем между Россией и Германией существовал проект, согласно которому трудных немецких подростков «ссылали» в Сибирь. Те, прожив там с год обычными туристами, возвращались шелковыми, становились образцовыми гражданами. Может быть, попробовать сейчас запустить подобный проект? Опять же, нам валюта будет не лишней, а у побывавших в Сибири подростков исчезнут антисоветские стереотипы, расскажут друзьям и родным, как там оно, в СССР на самом деле. В общем, надо как-нибудь продумать этот вопрос и упростить въезд иностранных граждан в СССР по туристическим визам. Правда, и чекистам забот прибавится, тут наверняка ведь и всякие агенты под видом туристов повалят.

Так, вернемся к нашим баранам… То бишь к Инге Чарской, она ведь даже еще не знает, что я пробил ей поездку в Венгрию. А вдруг откажется? Мол, это я-то – и на разогреве? Или вообще у нее запланированы гастроли по Союзу?

Набрав номер Анатолия Авдеевича, я узнал, что у Инги последний выездной концерт в этом сезоне 28 февраля, после чего они с мужем планировали взять отпуск и съездить развеяться в Прибалтику. Я предложил более интересный вариант, заявив, что в марте в Прибалтике еще делать нечего, а вот Венгрия, где можно еще раз заявить о себе как певице международного уровня – самое то. Тем более и заплатить обещали кое-какие деньжата.

Чарский обещал поговорить с дочерью, и в тот же день позвонил мне снова.

– Инга не против, несмотря на возражения мужа, она готова ехать в Венгрию. Кстати, загранпаспорт у нее уже имеется, она с ним еще на прошлые международные фестивали ездила.

– Отлично!

– Я вот только что думаю… Ваша группа, она же исполняет более тяжелые вещи? Не слишком легок репертуар Инги?

– Ну, у нее не такие уж и попсовенькие песни можно найти в репертуаре. Отобрать пяток вещей посерьезнее, думаю, для первого отделения будет достаточно.

С загранпаспортами проблем не возникло, достаточно было принести в ОВИР справку из Министерства культуры. Предварительно я все же созвонился с майором Метелкиным, поинтересовался, не напрасно ли я хлопочу насчет себя. А то паспорт оформлю, а после окажется, что мне не дадут разрешения на выезд.

– Не беспокойтесь, Сергей Андреевич, я еду вместе с вами, так что будете находиться под моим присмотром, – «утешил» меня комитетчик. – Тем более Венгрия входит в социалистическое содружество, вряд ли стоит опасаться каких-то провокаций. Если, конечно, у вас самого не возникнет желания начудить в самый неподходящий момент. Так что оформляйте документы, и не забивайте себе голову ненужными мыслями. Хотя правильно сделали, что мне позвонили, лучше лишний раз посоветоваться с куратором, если возникают сомнения.

Купив во вторник свежий номер «Комсомолки», по привычке проглядел телепрограмму, и к своему немалому удивлению увидел в субботнем расписании на 2 программе передачу «Военная тайна». Забегая вперед, скажу, что первый выпуск был посвящен секретному бункеру Гитлера на территории Белоруссии. Это что же получается, с моей подачи начинают постепенно запускать проекты? Интересно, что там дальше появится? КВН, «Голос», или «Смак»? Ладно, поживем – увидим.

Тем временем я добил-таки сурские похождения Фандорина, и книга под названием «Заложник чести» отправилась в редакцию «Молодой гвардии», откуда мне периодически названивали с просьбой поторопиться. Читатели не переставали бомбардировать издательство письмами с требованием публикации очередной части приключений Эраста Фандорина, и на этот раз повесть решили отпечатать тиражом сразу в 50 тысяч экземпляров. Думаю, что и этого окажется мало, потому что предыдущие книги цикла допечатывались уже не в первый раз, а дефицит по-прежнему сохранялся. Знал бы Григорий Чхартишвили, как его творчество востребовано в этой эпохе, хотя и в той реальности в 21 веке он был нарасхват.

Неожиданно раздался звонок от главного редактора главной редакции кинопрограмм Валерия Корзина.

– Сергей Андреевич, я вас, надеюсь, не отвлек ни от чего важного?

– Нет, Валерий Алексеевич, весь к вашим услугам.

– Видите ли, Николай Николаевич подкинул мне одну любопытную рукопись, вернее, ее часть, где рассказывается о проекте съемок телесериала под рабочим названием «Заря новой жизни».

– Так это же мой проект!

– Вот-вот, поэтому я вам и звоню. Товарищ Месяцев заинтересовался сюжетом, но он дан слишком обобщенно. Не могли бы вы написать полноценный сценарий этого телесериала?

– То есть вы как бы даете гарантию, что сериал будет запущен в производство, несмотря на то, что практически все съемки придется проводить на Кубе?

– Сергей Андреевич, я пока просто передаю вам просьбу руководителя Гостелерадио, ну, вы меня понимаете…

Еще бы, попробуй отказать чиновнику такого ранга, мигом попадешь в немилость, и о дальнейших проектах на ЦТ можно будет забыть. Так же как и о своем появлении в эфире телевидения, да и радио тоже. На «Песне-77» меня так и не оказалось, хотя той же Инге я написал за год несколько хитов. Так что, не вставая позу, а напротив, воодушевившись, с энтузиазмом взялся за написание сценария. Тем более что меня особенно ничего не отвлекало. Книгу о Фандорине я уже сдал, до венгерских гастролей оставался почти месяц. Уж за это время, думаю, я рожу что-нибудь приличное.

В итоге получился такой вариант… Дело происходит в 70-х в некоей латиноамериканской стране, где правит проамериканская диктатура. Главный герой Хосе Сальгадо – бедный, но честный батрак, который борется против несправедливого отношения к работникам на плантациях. За это его преследуют власти и наемные бандиты. Мария Варгас – единственная дочь и наследница богатого фазендейро. Однажды Хосе видит, как к его работодателю приезжают гости – богатый мужчина со своей дочерью-красавицей. Он сразу влюбляется в незнакомку, которая решила прогуляться вдоль реки, где ее и подстерегала пантера, затаившаяся в ветвях дерева. Но молодой человек вовремя замечает опасность и спасает девушку практически из лап хищника. Та тут же влюбляется в своего спасителя.

Далее отношения между Хосе и Марией развиваются по нарастающей. Приходит момент, когда Мария говорит родителям о своем избраннике, с которым хотела бы связать свою судьбу. Естественно, семья Марии и слышать о подобном не хочет. Но девушка проявляет характер. Тем временем вмешивается подлый дядя главной героини Луис-Игнасио, который подстраивает гибель ее родителей и, подделав с помощью подкупленного юриста завещание, прибирает к рукам наследство. А Марию хочет выдать за своего компаньона в грязных делах, богатого гринго Джона Форбса.

Дальше множество переживаний, приключений, опасностей… Сначала побег, в ходе которого влюбленные скрываются от дядиных бандитов и продажных властей, и знакомятся с подпольщиками-социалистами, которые им помогают. Затем беременность главной героини, появление на свет ребенка, похищение оного людьми подлого дяди, поиски младенца… В общем, все, как и положено в мыльной опере. И когда Хосе и Мария наконец находят ребенка, их захватывает шайка бандитов и коррумпированных полицаев во главе с подлым дядей и его компаньоном, тем самым гринго. Они готовы расправиться с Хосе и Марией, и даже обсуждают, не отправить ли на тот свет и сына влюбленной парочки, но тут появляется отряд красных партизан, коих в 70-х в Латинской Америке было пруд пруди, убивает бандитов, полицаев и гринго, а главный герой уничтожает в рукопашной схватке Луис-Игнасио. Хэппи-энд, главная героиня раздает землю батракам, а на унаследованные деньги покупает оружие, и вместе с Хосе уходит в партизаны – бороться против власти таких подонков, как ее дядя и его компаньон-гринго. Финальные кадры: Хосе с автоматом Калашникова и Мария с младенцем в переноске идут по горной тропе под песню кубинского композитора Карлоса Пуэблы «Hasta Siempre Comandante». «Смотри, любимая, это заря новой жизни, – говорит Хосе. Показывая рукой на поднимающееся над горизонтом солнце. – Мы добьемся того, чтобы наш малыш жил в ней!».

И дальше камера уходит вверх, показывая картинку панорамы гор, заросших лесом, с разгорающейся в небе зарей, и финальные титры.

Сценарий был готов за три дня до отъезда в Венгрию. Я отнес его Корзину, а уже на следующий день Валерий Алексеевич мне позвонил и довольным голосом сообщил:

– Сергей Андреевич, я ваш сценарий буквально проглотил за один вечер. Уверен, лента будет иметь успех у наших телезрителей. Осталось только завизировать сценарий у товарища Месяцева. А дальше в дело вступит Борис Михайлович.

– А что за Борис Михайлович?

– Борис Михайлович Хессин, директор творческого объединения «Экран». Они снимают фильмы по нашему заказу. Но я думаю, что здесь придется привлекать и кубинских кинематографистов, во всяком случае, большинство актеров должны иметь характерную латиноамериканскую внешность. Разве что того самого американского гринго мог бы сыграть наш актер.

– Есть кандидатура на примете?

– Да вот сам с собой наедине порассуждал, подумал, может быть, удалось бы уговорить Игоря Дмитриева…

– Не слишком мягковат для такой роли. Да, внешность, повадки аристократические, но, мне кажется, не хватает в нем, как бы сказать, мерзости. Я вот когда писал, думал сначала про Янковского, но решил, что для моего героя он все же слишком молодо выглядит. А потом посмотрел недавно вышедший фильм «Служебный роман», и понял, что роль гринго написана будто для Олега Басилашвили.

– Хм, а что, действительно, можно попробовать Олега Валериановича. Тут, правда, режиссер еще должен свое слово сказать, может быть, у него свое видение актера. Да и товарищ Месяцев, опять же, резолюцию не наложил. Но я учту ваше мнение.

– Послушайте, Валерий Алексеевич… А если мне самому сесть в кресло режиссера?

– Но у вас же нет специального образования!

– Так я ведь учусь на «Высших режиссерских курсах», у самого Эльдара Рязанова. Да и, если помните, во время съемок «Марсианина» частенько бывал на съемочной площадке, так что меня трудно удивить какими-то нюансами режиссерской работы.

– Не знаю, не знаю… Если Николай Николаевич сценарий утвердит, я попробую поговорить с Хессиным, но заранее не тешьте себя надеждой.

– Спасибо, Валерий Алексеевич, заранее вам благодарен. А когда можно будет узнать об окончательной судьбе сценария?

– Сегодня отдам его своему непосредственному руководителю, все зависит от того, как быстро товарищ Месяцев прочитает сценарий.

Глава 4

Ну здравствуй, Венгрия! Здравствуй, светлый город Будапешт! Здравствуй, самая веселая казарма коммунистического лагеря!

Мы один за другим спустились с трапа самолета, замыкающим шел майор Метелкин. Ярко светило солнце, за территорией аэропорта «Ферихедь» уже вовсю зеленели деревья, и сразу стало душно. Стянув с себя куртку, я перекинул ее через плечо, в другой сжимая ручку обтянутого натуральной кожей «дипломата». На покупку этого чемодана меня уговорил все тот же Виктор Валентинович, заявив перед одной из наших последних встреч, что с потертой сумкой через плечо я выгляжу несолидно. А в братской стране встречают и по одежке тоже. Хотел заставить меня нацепить еще и костюм, но тут я уже уперся, мол, я все-таки художественный руководитель рок-группы, а не какой-нибудь чиновник.

Помимо «дипломата» я, естественно, захватил и чемодан с необходимыми вещами, который получил после прилета вместе с багажом своих музыкантов. Наши гастроли начинались и заканчивались концертами в столице Венгрии. Между этими двумя выступлениями должны были пройти шоу в таких городах, как Дебрецен, Дьер, Сегед, Печ, и… Ну куда же без Бекешчабы – побратима Пензы?! Куда ни плюнь, как говорится.

Встречал нас представитель венгерского министерства культуры, звали его Иштван Надь. Невысокий, лет за сорок, с брюшком и залысиной, при разговоре неистово жестикулировал. Он более-менее говорил по-русски, оказалось, учился когда-то в Московском государственном институте культуры. Заявил, что будет нашим куратором на протяжении всех гастролей. И постоянно косился на нашу длинноногую красотку Ингу Чарскую, которая, конечно же, чувствовала на себе плотоядный взгляд мадьяра, но делала вид, что ее больше интересует окружающая обстановка за окном выделенного нам автобуса.

Кстати, еще нам придали местного оператора, сказали, что он будет снимать документальный фильм о визите группы «Aurora» в Венгрию. Позже его покажут по венгерскому телевидению. Гляди-ка, какой чести мы удостоились.

Всю нашу делегацию поселили в небольшом, уютном отеле «Hid», название которого переводилось как мост. Инга разместилась на пару со своей костюмершей, меня поселили с майором, Мелик-Пашаева с Гансом, Кроля с Азаровым, а Ордановского с Блиновым. Пока распаковали вещи, помылись после перелета, привели себя в порядок – настало время ужина.

Наш провожатый предложил вместо ресторанчика при отеле посетить находящееся неподалеку заведение под названием «Borbirosag». Ресторан предлагал классическую венгерскую кухню, и большой выбор вин. Майор Метелкин с таким подозрением рассматривал карту вин на венгерском языке, словно ему попал в руки зашифрованный документ от перевербованного агента ЦРУ. Естественно, пришлось вступать в дело нашему венгерскому куратору, озвучившему названия напитков, после чего мы смогли выбрать что-то по вкусу.

– Я думаю, ввиду завтрашнего концерта не стоит злоупотреблять, и нам на всех хватит пары бутылок вина, – мягко, но с нажимом произнес «второй администратор», обведя нас многозначительным взглядом.

– Так что, тогда по бутылочке белого токайского и красного «Балатон Боглари Трамини»? – подытожил Надь. – Инга, Виктория, вы как, предпочитаете красное?

– Мы вообще-то не пьем, – кинула взгляд на костюмершу Инга, – но за компанию можем немного пригубить.

Не успели закусить после первой, как нарисовался какой-то хрен с горы. Кое-как поняли, что это немецкий турист Вольфганг Шюрле, родом из Баварии. Услышал русскую речь и тут же решил познакомиться. Выяснилось, что его отец воевал на восточном фронте, был взят в плен под Сталинградом и вернулся в родную Баварию только после смерти Сталина. Успел научить сына кое-каким русским словам. Вольфганг с удовольствием выговаривал «Мать твою», «Карашо» и «Пажалуста». Тут уж и наш Ганс подключился к разговору. Когда Шюрле узнал, что звукорежиссер – потомок обрусевших немцев, а его отец строил «Беломорканал», то Ганс тут же стал лучшим другом нашего нового знакомого. На все это майор Метелкин взирал с плохо скрываемым подозрением. Впрочем, я его понимал. Учитывая, что Ганс Вольфович кое-как балакал на немецком, а чекист этим языком не владел, можно было предположить всякое. Вдруг они тут дурачками прикидываются, а на самом деле этот Вольфганг работает на западногерманскую разведку, и сейчас элементарно вербует нашего Клинке… Ну а что, работа у него такая – бдеть всегда и везде.

Вскоре немчура принялся уговаривать Ингу на тур вальса, благо что примостившийся в уголке ансамбль стал наигрывать что-то медленное. Инга покосилась на Метелкина. Тот со вздохом чуть заметно кивнул, и девушка отправилась вальсировать. Признаться, у нее это неплохо получалось, да и кавалер оказался подстать.

Надь, глядя на танцующих, выглядел таким несчастным, словно у него только что увели кошелек. Еще бы, достаточно вспомнить, как плотоядно он смотрел на Чарскую все это время, начиная со встречи в аэропорту. Но вряд ли этому пузатенькому мадьяру что-то светило, тем более что Инга была замужней женщиной. А потому и немец кроме тура вальса не мог рассчитываться на что-то большее. В итоге Иштван в жесте отчаяния пригласил на танец Вику – молодую и, в общем-то, вполне симпатичную женщину.

На следующий день с самого утра поехали знакомиться с концертным залом «Вигадо». Нашим ребятам предстояло играть на сцене, с которой в свое время радовали музыкальными экзерсисами публику не кто-нибудь, а великие Лист, Вагнер и Брамс. Красивейшее здание постройки 19 века, восстановленное после войны, с афишами группы «Aurora» и Инги Чарской у входа, потрясающая акустика, большой зал… Все это произвело на нас неизгладимое впечатление. За несколько часов до вечернего выступления парни занялись настройкой аппаратуры, а мы с майором Метелкиным решили прошвырнуться по мартовскому Будапешту, намного раньше Москвы проснувшемуся от зимней спячки. Впрочем, тут и зимы-то, похоже, не бывает, какая-нибудь слякоть, как у нас осень.

Сразу за «Вигадо» находилась площадь Верешмарти, названная в честь венгерского поэта Михая Верешмарти, памятник которому высился здесь же, в окружении платанов. Не смогли пройти мимо старинной кондитерской «Жербо», отведав там изумительное по вкусу мороженое. Глядя на облизывающего рожок Метелкина, подумал, что майор хоть на человека стал похож, а то ведь то и дело подозрительно зыркал по сторонам глазами, словно видел в каждом встречном агента иностранных спецслужб.

Пары часов нам хватило, чтобы осмотреть окрестности, не забыв заглянуть в местные магазины, как продовольственные, так и промтоварные. По сравнению с советскими гражданами мадьяры имели не в пример больший выбор. Те же джинсы продавались по вполне божеской цене, и никакой давки за ними не было. Когда я сказал об этом Метелкину, тот нахмурился:

– Джинсы – это идеологическое оружие Запада, призванное развратить советскую молодежь.

Я не стал развивать тему и вступать в дискуссию. Предлагать тратить на покупки валюту, которую нам обменяли в мизерном количестве, тоже не решился. Я-то не бедствовал, и в Москве что нужно мог достать по своим каналам, а майору, вероятно, претили его нравственные принципы. Или просто было жалко форинтов.

Уже за два часа до начала концерта возле «Вигадо» стали собираться венгерские поклонники рока. С удивлением обнаружил парочку спекулянтов. Ну да, все же билеты были распроданы, причем еще за неделю, и среди покупателей оказались и почувствовавшие приближение ажиотажа любители подзаработать. Тут же продавались и плакаты – это фото группа делала еще в Москве для венгерских афиш. Про плакаты тогда речи не шло, но гляди ж ты, и тут подсуетились.

К началу шоу зал был набит битком. В основном молодежь, но хватало и людей постарше. Подъехала даже какая-то банда пузатых и бородатых рокеров, чьи чопперы, среди которых я приметил даже один «Харлей-Дэвидсон», встали рядком на стоянке у концертного зала. Мда, либеральные тут нравы, в СССР подобное в корне было невозможно. Правда, венгерские рокеры не отличались буйным нравом, в отличие от киношных. Во всяком случае, в зал они прошли культурно, по билетам, не поднимая лишнего шума и привлекая внимание разве что немного необычным внешним видом – кожанками и цепями.

Ну что сказать о самом концерте… Зал бился в припадке оргазма – это первое сравнение, которое мне пришло на ум, когда я выглянул из-за кулис в разгар выступления своих музыкантов. Заключительную песню «The Final Countdown» пришлось исполнять на бис, но и после того, как ребята оказались в гримерке, зал продолжал скандировать «Aurora», «Aurora»… Инге, певшей на разогреве, тоже рукоплескали, хотя пару раз во время ее выступления кто-то из зала все же выкрикнул название рок-группы, требуя ускорить процесс появления на сцене кумиров.

К слову, буквально за неделю до отъезда в Венгрию я презентовал Чарской хит будущего «Плачь обо мне» из репертуара Евгении Власовой. Песня неплохая. Не голимая попса, как принято говорить, но все равно непонятно, как она в свое время затесалась в память моего телефона, а оттуда уже перекочевала на аудиокассету. Но шлягер пришелся ко двору. Но особенно публике пришлось по вкусу исполнение венгерской народной песни «Журавли улетают», естественно, на языке мадьяров. Это уже была инициатива самой Инги и ее отца, пожелавших сделать приятное местной публике. И действительно, народу понравилось, именно после этой вещи Инге досталось больше всего аплодисментов.

Светившийся от счастья Иштван Надь потирал руки, видимо, предчувствуя неплохие премиальные от начальства. Переезд в Дьер состоялся этой же ночью на специально приданном нам автобусе. По прибытии половину следующего дня все отсыпались, после чего по традиции отправились на концертную площадку настраивать аппаратуру. И здесь все прошло как по маслу. Затем последовали Дебрецен, Бекешчаба, Секеч и Печ. И вновь Будапешт, заключительное выступление тура. За время нашего венгерского турне случилось всего одно недоразумение, когда в отеле Бекешчабы у Ордановского прямо из номера сперли гитару. Отлучился пообедать, а окно по случаю явно не мартовской жары оставил приоткрытым, понадеялся, что на второй этаж воры не заберутся. Ага, как же…

До концерта оставалось около трех часов, и понятно, что ребята находились в шоке. Жора вообще готов был забиться в истерике. К счастью, вызванные сразу же милиционеры по горячим следам оперативно поймали-таки преступника, он у них уже значился в картотеке «как отельный вор». Причем вор со странными наклонностями, поскольку деньги никогда не брал, только какие-то предметы. Что-то продавал, а что-то оставлял себе на память. Похоже, товарищ слегка не дружил с головой, однако при этом, как нам объяснили, обладал кошачьей ловкостью, что и позволяло ему легко преодолевать заборы и стены. А тут еще и водосточная труба проходила рядом с окном номера Ордановского. Жора тут же принялся осматривать инструмент на предмет повреждений, и с облегчением констатировал, что все в порядке. А затем мы рванули в местный театр, поскольку до начала шоу оставалось около тридцати минут. Мдя, «отличился» побратим Пензы, ничего не скажешь…

Одним словом, если не считать этого досадного происшествия, то в целом все прошло на высшем уровне. Поставили Венгрию, что называется, на уши. Еще и выступили на венгерском телевидении. Перед заключительным концертом нас пригласили в какую-то музыкальную программу, где нам пришлось отвечать на вопросы симпатичной ведущей. А затем рокеров и Ингу попросили исполнить по одной песне в небольшом зале со сценкой посередине и окружившими ее молодыми людьми. Мне это напомнило виденную в глубоком детстве программу «Музыкальный ринг». Только там сцена была квадратная, а здесь круглая.

А закончились гастроли банкетом с участием какой-то шишки из венгерского правительства, чье имя после обоюдного представления друг другу я тут же благополучно забыл. И этот старпер запал на Ингу, причем был так настойчив в своих ухаживаниях, что тут уж не только Метелкин, но и я всерьез заволновался. Тут еще сама Чарская начала строить ухажеру глазки, и мы, переглянувшись с майором, решили откланяться всей компанией от греха подальше.

Когда наконец мы все уселись в лайнер, следующий рейсом Будапешт-Москва, майор Метелкин выдохнул с облегчением:

– Фух, отмучались, теперь домой. Все нервы в поездке оставил.

– А представьте, отправились бы мы на гастроли в Соединенные Штаты, – подколол я сидевшего рядом комитетчика.

– Типун вам на язык, Сергей Андреевич, с меня и Венгрии хватило.

– Нет, позвольте, Виктор Валентинович, а как же планы по покорению западного слушателя? Венгрия – это так, разминка, – продолжал я стебать майора.

– До Штатов и прочих западных слушателей еще дожить нужно… Товарищ стюардесса, можно вас? У вас леденцов нет никаких? Да, такие сгодятся, спасибо, а то что-то укачивает меня иногда в самолетах.

Как же я соскучился по своим родным! Закрутил Валюшку в объятиях, затискал визжащего от радости сына, а потом принялся выкладывать из чемодана гостинцы. В последний день пребывания в Будапеште решил все же избавиться от оставшихся форинтов и на пару с Мелик-Пашаевым устроил небольшой чес по магазинам, сумев чудом отбрить рвавшегося с нами Метелкина.

На следующий день с утра помчался наверстывать упущенное на режиссерские курсы, где я брал своего рода академотпуск. Рязанов встретил меня с улыбкой:

– Ну как там в Венгрии, Сергей Андреевич, новых революций затевать не собираются?

– Все нормально, Эльдар Александрович, венгры буянили только на наших концертах.

– А тут мне Месяцев лично звонил, непонятно с какой целью интересовался вашими успехами на ниве учебы.

– А я, кажется, догадываюсь… И что вы сказали, если не секрет?

– Сказал, что ученик вы прилежный, не без доли божьей искры, что со временем из вас может получиться неплохой режиссер.

– А он?

– А что он… Поблагодарил и попрощался. Рассказывайте, Сергей Андреевич, что он задумал?

Пришлось признаваться, что звонок от Председателя Гостелерадио СССР был связан, скорее всего, с моим сценарием и предложением своей кандидатуры на пост режиссера сериала.

– Ого, высоко взлетаете, – прокомментировал Рязанов.

– Да уж, не упасть бы, а то ведь чем выше взлетишь – тем больнее падать. И соломку не подстелишь. Но это, повторюсь, мои предположения, не более того. Мало ли, что там на самом деле было на уме у Месяцева.

На Москву тем временем навалилась эпидемия гриппа. Вроде весна почти в самом разгаре, страна со дня на день отпразднует День космонавтики, в связи с чем меня, кстати, как автора «Марсианина», попросили выступить в Звездном городке, а тут на тебе! Как-то сама собой пришла в голову мысль… А ну как Данька получил от меня по наследству тот самый ген, благодаря которому ни я не болел в этом времени, ни он? Интересно было бы его кровь взять на анализы. Правда, тут же себя осадил: что я, вивисектор что ли какой, ребенку боль доставлять ради подтверждения своей догадки?! Валя-то вон периодически, случается, то раскашляется, то расчихается, на нее, похоже, мой иммунитет не перекинулся, хотя половые контакты случаются регулярно. Со временем посмотрим. Если Даниил ни разу не простудится и ничем другим не заболеет – значит, наследственность сработала.

Поездка в Звездный городок, к слову, принесла мне немало новых знакомств и впечатлений. Само выступление перед космонавтами и сотрудниками городка прошло, как принято было говорить в это время, в дружеской и непринужденной обстановке. Помимо рассказа о том, как писалась книга (вот было бы прикольно рассказать, как я переписывал ее с «ридера») и снимался одноименный фильм, для разнообразия исполнил несколько песен под гитару.

Чтобы потрафить местным, спел не очень известную в будущем вещь из репертуара Потани «Любовь неземная или фантазия в стиле футуристический фолк». Народу понравилось, все смеялись. Решив хулиганить до конца, спел «Таких не берут в космонавты» из репертуара группы «Манго-Манго», благо что текст с легким стебом и без всяких политических выпендрежей. На этот раз публика вновь была в восторге, люди подходили после моего выступления и просили переписать им слова и аккорды. Ну и по заявкам, скажем так, слушателей, спел под гитару «Траву у дома», раз уж в свое время она прозвучала в фильме «Марсианин».

Творческим вечером это было назвать нельзя, потому что выступал я в городке субботним днем. Потому и домой на неизменной «Волге» отправился рано, не было еще трех часов. Проезжая деревеньку под названием Орловка, решил остановиться у старой, ветхой церквушки. На нее я обратил внимание еще по пути в Звездный городок. Дело в том. что в последнее время я неожиданно даже в чем-то для самого себя увлекся фотографированием старых храмов и церквей. Не то что я ощущал себя таким уж набожным человеком, просто завораживала красота этих древних строений, отмеченных печатью времени, переживших войны, царей и революцию. Дома у меня уже накопилась неплохая коллекция цветных и черно-белых снимков, из которых можно было устраивать выставку под названием типа «Православная Русь». Поэтому, выбираясь за город, особенно когда предстояло ехать в неизведанные доселе места, захватывал неизменную «Практику», вот уже не первый год служившую мне верой и правдой.

При ближайшем рассмотрении храм Господень выглядел не таким уж и заброшенным, а высокие, обитые металлом двери, оказались заперты. Оказалось, здесь даже вели службы, о чем поведала встреченная возле церкви старушка.

– Это у нас храм святых первоверховных апостолов Петра и Павла, ему уже лет двести поди. А батюшка наш, протоиерей отец Александр, во-о-н там живет, вместе с матушкой своей и двумя детишками, – показала бабулька на стоявший метрах в ста от церкви домик с изгородью, выкрашенной в голубой цвет.

Во доре дома я заметил какое-то движение. Подумал, можно подойти, попросить отворить церквушку, чтобы сделать несколько снимков внутри, а заодно поспрашивать батюшку, как тут вообще жизнь в глуши протекает, как с верующими дело обстоит, одним словом, вытащить из него информацию для своего общего развития. Сделал несколько снимков храма снаружи, отправился к указанному бабулей двору.

Подойдя поближе, увидел, как раздетый по пояс жилистый бородач, на вид чуть моложе меня, рубит поленья. На апрельском солнышке, видать, в работе припекало, вот и демонстрировал свой поджарый торс. С топором он управлялся ловко, одного удара хватало, чтобы полено расщепилось пополам.

– Бог в помощь, – приветствовал я трудягу. – А вы, наверное, отец Александр?

– И вам не хворать, – по-простецки ответил тот, приостановив процесс колки дров. – Да, он самый, отец Александр. А вас как нарекли? Сергей? Богоугодное имя, все мы помним Сергия Радонежского, святого веры православной. Что вас привело сюда? Радость или беда, а может, грех любопытства?

– Хм, да вот, увлечение у меня такое – фотографию старые церкви.

– Дело благое, а фотографируете для себя или где-то публиковать собираетесь?

– Пока для себя, а там, глядишь, может и выставку устрою. Или, чего доброго, издам альманах-путеводитель для любителей церковной старины.

– Дорого, наверное, альманах-то встанет… Да еще разрешат ли? В СССР церковь на положении, извиняюсь, приживалки.

«Э, батюшка, это ты еще не знаешь, что в будущем страну ждет, как Патриарх рядом с Президентом стоять будет на всех праздниках, как светских, так и церковных. Хотя, поскольку что-то уже начинает меняться, еще неизвестно, как оно там, в этой реальности, развиваться дальше будет».

– Ну, кто верует – тот всегда найдет дорогу к Богу. – обнадежил я собеседника. – Я вас хотел попросить, если вас, конечно, не затруднит, открыть храм, чтобы я мог и внутри сделать несколько снимков.

– Отчего же, ради богоугодного дела можно и открыть. Только прежде пойдемте в дом, потрапезничаем, жена как раз обед сготовила. Надеюсь, вы не сильно торопитесь?

Я отказываться не стал. Зайдя в дом, скинул в сенях обувку, получив взамен вязаные тапочки сиреневого цвета. Матушка Ольга оказалась вполне еще молодой женщиной, однако же без тени косметики на лице, что, впрочем, было вполне объяснимо для супруги духовного лица. Гостю вроде бы даже и не удивилась, молча расставила на столе приборы на двоих.

– А вы что же? – спросил я Ольгу.

– Она с детьми уже отобедала, – сказал отец Александр. – Это я вот с дровами задержался во дворе. Газ нам, видно, еще нескоро проведут, в райцентре все обещаниями кормят, приходится пока дровами запасаться.

Обед состоял из рыбного супа и пшенной каши с изюмом, что меня ввергло в легкое недоумение. Увидев мое озадаченное выражение, которое я пытался все же как-то скрыть, батюшка пояснил:

– Не обессудьте, Великий пост идет, так что с разносолами придется повременить. Вы-то, наверное, не поститесь? Вот и зря, пост не только душу, но и тело очищает.

Суп оказался неожиданно вкусным, особенно со свежим, словно только что из печки, хлебом. Оба попросили добавки. Трапезничали неторопясь, и вскоре во мне зародилось такое чувство, будто знаю я отца Александра давным-давно, сколько сам себя помню. Как-то незаметно я поведал свою историю, естественно, без упоминания моего хронопрыжка, выдав официальную версию. Отец Александр, несмотря на уже озвученный им грех любопытства, живо интересовался некоторыми моментами моей биографии. В свою очередь, уже за чаем с сухарями, рассказал о себе. Выяснилось, что батюшка когда-то рос обычным архангельским парнем, хоть и крещеным, но никогда не помышлявшем о службе Богу. Закончил рыболовецкий техникум, в армии служил в морской пехоте, а после дембеля устроился на траулер, ловил рыбу. Пока семь лет тому назад в один не совсем прекрасный день судно, отправившееся на промысел в Норвежское море, не угодило в шторм.

– Траулер еще довоенной постройки, и в какой-то момент обшивка не выдержала… Народ расселся по шлюпкам, нашу, в которой уместились восемь человек, сразу отнесло в сторону от остальных. Управлять шлюпкой не было никакой возможности. Четыре дня нас мотало по волнам без еды и воды. Понятия не имели, где мы вообще находимся. Один у нас был, набожный, постоянно молился. Глядя на него, тоже стал молитвы читать. А на четвертый день я дал себе зарок, что если спасемся – то я посвящу себя служению Господу. И на пятый день нас подобрал норвежский сейнер. Так что пришлось выполнять свое обещание.

– Сюда попали по распределению?

– Можно сказать и так, если выражаться светским языком. Мол, сможешь выжить в этой глуши – там, глядишь, приход и получше тебе отдадим. А мне и здесь хорошо! Кто как – а я привык руками работать. Помню, после семинарии напутствовавший меня отец Симеон еще пошутил: «Дали тебе крест с кадилом – и крутись как хочешь». А что, так на самом деле и выходит. Паства у нас небогатая, а живем, можно сказать, практически на одни пожертвования. Хотя вот в последний год, как я тут разошелся, народу прибавилось, видно, нравится людям, как я служу, что-то такое во мне разглядели. И я тут прижился: тихо, спокойно, есть время подумать и о Боге, и делах наших насущных… Ладно, потрапезничали – пора и честь знать, пойдемте, открою вам двери святого дома.

Пока я фотографировал довольно скромное убранство храма, отец Александр стоял в стороне и наблюдал со мной с легкой улыбкой. Когда же я закончил, то, закрывая двери храма, как бы невзначай сказал:

– Вы вот говорили, что сын у вас подрастает… А он что же, Даниил ваш, некрещеный, получается?

– Получается, что так. Признаться, я и сам иногда подумываю, что не мешало бы парня окрестить.

– Так за чем же дело стало? Приезжайте на пасхальную неделю, самое подходящее время, проведем таинство крещения.

– Хм, что ж, спасибо за предложение, но я сначала с женой посоветуюсь.

– Конечно, я же не настаиваю, это дело добровольное. В общем, если надумаете насчет чада вашего – не забудьте крестную или крестного захватить, иначе придется их здесь искать. На такой случай тут у меня даже есть народ подготовленный, они уже не одному младенцу крестными приходятся, – разрезала кудрявую бороду батюшки белозубая улыбка.

По приезду домой рассказал Вале о встрече с отцом Александром. Супруга, будучи новоиспеченным коммунистом (в партию ее приняли как раз во время моих заграничных гастролей), на мое настороженное предложение крестить сына неожиданно ответила согласием. Но предупредила, чтобы таинство проходило и в самом деле в обстановке таинства, то бишь секретности. Иначе ей, только что вступившей в партию, влетит по первое число.

– И по крестным надо подумать, – добавила она. – Зайди как-нибудь в храм, поспрошай или у батюшки, или у местных тетушек. Они все знают. А потом уж и к твоему отцу Александру поедем.

Глава 5

В начале мая группу «Aurora» ждал настоящий подарок – ребятам вручили комплект навороченной аппаратуры, такой, что теперь они могли писать в своей студии хоть целый оркестр. Даже на «Мелодии» могли бы позавидовать, не знаю уж, у кого в СССР было что-то подобное. Даже не стал спрашивать у своего куратора, сколько они валюты отвалили за это богатство. Понятно, что деньги огромные. Хотя, если сравнивать с суммой контракта за первый тираж пластинок… Ладно, лучше не забивать этим голову, на жизнь хватает, тем более что периодически баловал то Чарскую, то уже порядком подзабытого Слободкина своими-чужими хитами. Например, презентовал Павлу добрынинскую вещь «Не сыпь мне соль на рану», которая уже через месяц в хрипловатом исполнении Буйнова звучала чуть ли не из каждого утюга. Правда, помнил я только слова припева, а поскольку сочинять куплеты было откровенно лень, то предложил заняться этим Паше и его ребятам. Получилось более-менее прилично, хотя и пришлось записывать самого Слободкина в соавторы.

Что же касается нашей новой студии, то мы договорились с Мелик-Пашаевым, практически окончательно перебравшемуся в Питер поближе к подопечным, что он может сдавать студию в аренду для желающих записаться. Но только по официальным договорам, без всякой самодеятельности, чтобы не получилось потом проблем с законом. Так ему и сказал:

«Ованес, если узнаю, что левачишь – сразу расстанемся».

Администратор группы поклялся, что все платежи будут проходить исключительно через кассу «Ленконцерта», естественно, с вычитанием на законных основаниях нашей доли. Кстати, новость о новой суперстудии в Ленинграде в мгновение ока облетела не только город на Неве. Поскольку практически все контакты были завязаны на меня, то вскоре мне пришлось отбиваться от обрушившихся на меня звонков как начинающих, так и маститых исполнителей. От той же «Машины времени» мне лично звонил Макаревич, умолявший выделить им студию на пару дней для записи первого полноценного альбома. В конце концов, я стал перенаправлять всех на Мелик-Пашаева, пусть Ованес крутится, отрабатывает свой немаленький оклад.

Мне же тем временем пришлось перетряхивать запас своих аудиокассет, чтобы наскрести с десяток композиций на второй альбом для группы «Aurora». Не успели мы вернуться из Венгрии, как прошла информация о том, что наш коллектив приглашают на гастроли уже и Чехословакия с Болгарией, и даже ФРГ. С соцстранами, думаю, вопрос решится положительно, с Западной Германией – еще непонятно как, хотя, в принципе, группа и задумывалась, по мысли наших кураторов, как оружие идеологической диверсии. Понимая, что долго с одним репертуаром не покатаешься, принялся скрести по сусекам. Наскрести-то наскреб, на второй альбом хватит материала, а вот для третьего, похоже, придется напрягать память и вспоминать другие, еще ненаписанные вещи подобного жанра. Кстати, можно попробовать дать Ордановскому исполнить «The Show Must Go On», может быть и вытянет своим голосищем. Из песни я помнил практически весь англоязычный припев, ну и первый куплет впридачу. Мелодию я мог ребятам и напеть, как-никак профессионалы, сообразят, что к чему. Мрачноватое вступление сыграют на синтезаторе, тут тоже подскажу, что да как.

Аккурат перед Пасхой 29 апреля мы крестили Даньку. Крестной стала Ленка, с удовольствием взвалившая на себя эту почетную миссию. Отец Александр провел таинство душевно, у меня аж в горле запершило и слезы навернулись на глаза, когда стоически молчавшего сына окунали в купель. Валя испытывала похожие эмоции, и уже на обратном пути призналась, что до последнего сомневалась, стоит ли ехать сюда, рисковать своим только что полученным партбилетом. Но теперь уверена, что съездили не напрасно. К слову, Валентина тоже была крещеной, а Ленку крестил ее родной отец, перед тем, как намылился в батюшки. Так что теперь в нашей семье крещеных имелся полный комплект. Я-то сам тоже крещеный, меня в 13 лет еще окрестили, вот только, поддерживая легенду о своей ретроградной амнезии, пришлось заявить, что не знаю, может, и крещеный я, а может, и нет. А дважды крестить человека вроде как не положено, насчет этого я по ходу дела справился отца Александра.

В преддверии празднования Дня Победы у меня родилась мысль запустить книжную серию «Я помню», которая в моей реальности выходила намного позже советского периода. Когда-то в будущем я прочитал книгу Артема Драбкина «Я дрался на Т-34», составленной на основе собранных записей и интервью с ветеранами-танкистами, воевавшими на самом массовом танке времен Отечественной войны – легендарной «тридцатьчетверке». Прочитал на одном дыхании, и вот сейчас, штудируя в «Известиях» какой-то материал, посвященный предстоящему празднику, подумал о создании такой серии. По-моему, у того же у Драбкина в той же серии «Я помню» выходила аналогичная книга, посвященная военным летчикам, называлась, если я ничего не путаю, «Я дрался на ИЛ-2». С таким предложением я сначала обратился к майору Метелкину, тот обещал доложить Цвигуну, и вскоре я сидел в кабинете Председателя КГБ СССР, делясь с ним своим грандиозным замыслом.

– Ну а что, интересное предложение, с помощью этой серии можно поднять патриотические настроения в стране, напомнить молодому поколению о людях, которые проливали кровь на фронтах Великой Отечественной, – одобрительно кивал Семен Кузьмич. – И правильно, что героями серии станут простые пехотинцы, летчики, танкисты, моряки… Про маршалов и Героев Советского Союза у нас написано немало, а вот подвиг простого солдата воспеваем не так часто, как хотелось бы. Можно привлечь «Воениздат», у меня там уже имеются хорошие знакомые, включая директора издательства. Сами возьметесь или найти вам помощников?

Учитывая, что серия предполагала отнять немало сил и времени, я предложил на выбор самого Цвигуна привлечь одного-двух хороших журналистов, уже писавших о войне, а еще лучше – непосредственно прошедших ее, видевших смерть и ужас Великой Отечественной своими глазами. И пусть попробуют начать с тех же танкистов. Если книга получится удачной – то можно этой паре доверить и написание остальных сочинений серии. Семен Кузьмич со мной согласился, сделал себе соответствующие пометки и пообещал не затягивать с запуском серии.

9 Мая мы отметили семейным походом на Красную площадь, посмотрели парад военной техники, подивившись вместе с другими любопытствующими отсутствию на трибуне Мавзолея Министра обороны СССР. Это уже вечером по телевизору сказали, что Дмитрий Федорович неважно себя чувствует, но передает пламенный привет и поздравления гражданам СССР с Днем Победы. А в тот момент среди собравшихся у стен Кремля циркулировали самые разные слухи и предположений, вплоть до совершенно фантастических.

После парада прогулялись по праздничной Москве. Машину я сегодня не брал, учитывая, что поставить ее поблизости с главной площадью страны все равно не получилось бы, так что решили просто погулять, наслаждаясь весной и радуясь вместе с другими улыбающимися москвичами и гостями города. Посидели в небольшом кафе, поели мороженого в вазочках, на входе в метро купили Даньке красный воздушный шарик с рисунком самолета, и пару дней, пока он все же не лопнул, этот шарик был для пацана любимой игрушкой. А потом, поглядев мультик про девочку и варежку, превратившуюся в собачку, он тоже захотел четвероного друга. Поскольку сын в свои два года уже что-то соображал, попытался объяснить, что пока собаку ему заводить рановато, нужно подождать хотя бы, пока он пойдет в школу, и сможет ухаживать за лучшим другом человека, а не просто лезть к собачьей морде целоваться. Даниил вроде бы проникся, и больше не приставал с такими просьбами.

А сразу после майских праздников стало известно, что Министр обороны СССР Дмитрий Федорович Устинов в связи с пенсионным возрастом и состоянием здоровья был отправлен в отставку, а ведомство возглавил вчерашний руководитель Генерального штаба Вооруженных Сил Николай Васильевич Огарков. Та-ак, подумал я, дело пошло… Кто следующий?

А следующим оказались Министр внутренних дел Щелоков и его заместитель Чурбанов. Им вменялись в вину рост преступности, особенно умышленных убийств, факты сокрытия регистрации заявлений сотрудниками МВД, рост преступлений, совершаемых самими сотрудниками правоохранительных органов… Короче говоря, министерство возглавил пребывавший ранее в опале Александр Николаевич Шелепин, а еще один член машеровской организации Вадим Александрович Матросов оказался в кресле, которое прежде занимал зять Брежнева.

Ну а дальше… А произошло событие, перевернувшее жизнь не только мою и моей семьи, но и всей страны. Да что там страны! Весь мир замер, соображая, к чему может привести такая неожиданная перестановка во властных кругах СССР.

Произошло же следующее… В один из июньских дней в прологе вечерней программы «Время» Игорь Кириллов, выглядевший еще серьезнее, чем обычно – хотя, казалось бы, куда дальше – торжественным голосом сообщил, что сегодня, 14 июня 1978 года, Леонид Ильич Брежнев по состоянию здоровья сложил с себя полномочия Генерального секретаря ЦК КПСС, оставляя за собой пост Председателя Президиума Верховного Совета СССР.

– Экстренно созванный Пленум ЦК рассмотрел вопрос об избрании Генерального секретаря ЦК КПСС, – вещал Кириллов. – По поручению Политбюро ЦК с речью выступил член Политбюро ЦК КПСС, секретарь ЦК КПСС товарищ Кулаков Федор Давыдович. Он внес предложение избрать Генеральным секретарем ЦК КПСС товарища Романова Григория Васильевича. Генеральным секретарем Центрального Комитета КПСС Пленум единогласно избрал товарища Романова Григория Васильевича.

«Вот это номер!», – подумал я, медленно офигевая.

Это что же получается, история изменилась кардинальным образом! И все это благодаря моему здесь появлению! Ладно еще смерть Андропова (к счастью, больше не являющегося ко мне во сне), но чтобы вот так быстро разобраться с самим Брежневым и посадить на его место своего человека… Хорошо хоть на этот раз обошлось без смертей. А то бы, глядишь, и Леонид Ильич зачастил ко мне по ночам впридачу с Устиновым и Щелоковым.

Первым порывом было позвонить Машерову, но вовремя себя осадил. Ну позвоню, и что дальше? Спросить: «Петр Миронович, а вот эта перестановочка генсека – ваших рук дело?» И что мне Машеров на это ответит? Мол, ты свое дело сделал, Сережа, сиди и не задавай глупых вопросов, а большие дяди тут сами как-нибудь без тебя порешают.

Интересно, еще какие-то отставки планируются с подачи команды Машерова?

Как бы там ни было, маховик нового вектора в истории страны запущен, причем с моей подачи, и теперь мне остается лишь наблюдать, как события будут развиваться дальше. Если я понадоблюсь власть предержащим – они дадут об этом знать. Надеюсь, им не придет в голову избавиться от мавра, сделавшего свое дело. Не хотелось бы оказаться человеком, в котором Романов и его окружение могут увидеть для себя какую-то опасность. Или просто подстраховаться, так, чисто на всякий случай.

Ладно, нечего забивать себе голову такими мыслями, все равно, если захотят – могут и министром культуры назначить, и в расход пустить. Кстати, я бы, пожалуй, не отказался от кресла министра, ведь какие перспективы открываются… Но в то же время, наверное, скучно быть министром. То ли дело книги писать, песни сочинять, снимать фильмы! Конечно, никто мне не запретит этим заниматься и на столь ответственном посту, но где я найду столько свободного времени в бесконечной череде бюрократических дел?! Да и неудобно с моральной точки зрения. Начнется перешептывание за спиной, что сам себе даю «зеленый свет», создаю самые благоприятные условия. Хотя такой вариант если и возможен, то лишь при съемках фильма, представить, что я сам себе помогаю сочинять книги и песни… Ну вы меня понимаете.

А еще день спустя меня пригласили на ковер к Месяцеву. К тому времени телеэфир пополнился еще несколькими программами из моего перспективного списка. Например, запустили «Футбольное обозрение» с Владимиром Маслаченко в роли ведущего, выходившее теперь по окончании воскресной программы «Время». Ну а домохозяек, и мою жену в частности, вторая программа ЦТ порадовала субботней программой «Смак», выходящей теперь в утреннем эфире. Ведущими ТВ-шоу были известный историк-скандинавист, геральдист и великолепный кулинар Вильям Васильевич Похлебкин и молоденькая Татьяна Веденеева, которые на редкость удачно дополняли друг друга. Продукты для рецептов брались вполне доступные, в том числе и по цене, и гости – первой героиней программы стала актриса театра и кино Людмила Гурченко – демонстрировали свои кулинарные навыки, при этом, как я и предлагал, делясь интересными историями из жизни. Учитывая, что моя Валентина провела перед экраном все 45 минут, которые длился первый выпуск, проект ожидала долгая и счастливая жизнь.

Так вот, явившись в кабинет Председателя Гостелерадио СССР, я в глубине души подозревал, что приглашение связано со сценарием сериала «Заря новой жизни». Как оказалось, не ошибся. Николай Николаевич похвалил меня за столь креативное – если выражаться языком 21 века – предложение, но добавил, что хотелось бы почитать продолжение истории.

– Хм, в смысле продолжение? – не понял я.

– Ну, зрителю же интересно, что дальше будет. Люди будут думать, как в дальнейшем сложилась судьба героев, чем закончится борьба простого народа с эксплуататорами, наступит ли это самое светлое будущее? Я уже предчувствую шквал звонков и мешки писем. Поэтому, Сергей Андреевич, почему бы вам не приступить к написанию второй части сериала? Конечно же, не сразу, а после того, как будет снята первая часть. Режиссером которой, – Месяцев сделал театральную паузу, – режиссером которой утверждены вы, Сергей Андреевич. Как, согласны взяться за реализацию своего проекта?

Йоу-ху! Ай да Губернский, ай да сукин сын! Нет, я, конечно, подозревал, что мне может последовать такое предложение, учитывая тот же звонок от Председателя Гостелерадио СССР Эльдару Рязанову, но в душе все же жило сомнение. И вот теперь от всех сомнений не осталось и следа!

– Не буду скромничать, Николай Николаевич, очень лестно слышать, что мне доверена такая честь, – мне резко стало жарко, и я расстегнул верхнюю пуговицу. – И в то же время я осознаю всю глубину свалившейся на меня ответственности…

– Будет, Сергей Андреевич, я уверен, что вы справитесь. Тем более что и Эльдар Александрович вас очень хвалил, как подающего надежды режиссера… Наверняка же он говорил вам о моем звонке?

– Было такое, Николай Николаевич, не стану отрицать…

– А в помощники вам дадут опытного ассистента, как мне пообещал Борис Михайлович Хессин. Вам по-любому придется встречаться с директором творческого объединения «Экран», записывайте его телефон…

С Хессиным мы пересеклись еще через день, в понедельник 29 мая. Борис Михайлович принял меня радушно, напоил чаем и поинтересовался, с кем бы я хотел трудиться над созданием сериала, и какие вообще условия мне требуются для нормальной работы. Я сразу заявил, что съемки должны проходить на Кубе. Оказалось, Хессин уже разговаривал по телефону с директором Гаванской студии телевизионных фильмов, те со своей стороны обещали помочь в создании сериала. И, конечно же, подумать над подбором актерского состава, хотя окончательный выбор, как я понял, придется делать мне. Да-а, неужто в этой жизни я еще и на Кубе побываю?! Как говорится, все пряники в один кулек.

– А как много времени займут съемки? – спросил я Бориса Михайловича. – У нас на курсах как бы начинаются с 1 июня каникулы, как в школе, правда, учебный год по опыту начнется, не раньше ноября-декабря, но мало ли… Вдруг снова придется брать академический отпуск.

– Если все это делается с подачи товарища Месяцева, то волноваться по поводу учебы не стоит. А сколько времени продлятся съемки – во многом зависит и от вас, вы же все-таки у нас режиссер.

Наверное, легкая ирония в словах Хессина мне все же почудилась, лицо его по-прежнему оставалось серьезным.

– Какого плана будет сериал? – меж тем продолжал директор ТО «Экран». – Что-то аналогичное эпопеям «Тени исчезают в полдень» и «Вечный зов»?

– Скорее, нечто среднее между озвученными вами фильмами и стандартными латиноамериканскими сериалами. И мужикам интересно будет: война, партизаны и так далее, и домохозяйкам – все ж таки любовь, драма, слезы, хэппи-энд… То бишь счастливый финал. Не нужно тяжеловесности Иванова. Он, безусловно, отличный писатель, живой классик, так сказать, но наш сериал должен смотреться легко, и покорить все страны Латинской Америки. Пусть люди знают, что путь к свободе, равенству и братству они могут проложить только своими руками.

– Итак, сколько времени вам нужно на подготовку к съемкам?

Да уж, вопросик… Безусловно, поучаствовав в съемках «Марсианина», я кое-чему у Тарковского научился, да и почти законченный первый курс у Рязанова добавил мне знаний в плане режиссуры. А так мне бы хотелось уложиться с сериалом на время каникул. Ну а что, сценарий имеется, помощников, персонал мне выделят, останется лишь руководить всем процессом, попивая в раскладном кресле с надписью на спинке «режиссер» приготовленный ассистенткой кофе и покуривая сигару. Эх, жаль, не курю, а то бы обязательно воспользовался возможностью затянуться настоящей гаванской сигарой. Не забыть пару коробочек обратно захватить, на подарки и взятки – самое то. Впрочем, попробовать знаменитый кубинский ром мне никто все же не запретит. И сам отведаю, и домой захвачу бутылочку-другую. Надеюсь, это не будет расценено бдительными советскими таможенниками как контрабанда.

А может быть, посоветоваться с Рязановым? Не откажет же старичок – хотя какой он старик в свои 50! – помочь бедному студенту советом. Поспособствует здесь на первых порах, а там уж, на Острове Свободы, придется впрягаться самому. И нужно не затягивать, а то каникулы начнутся – лови потом мастера.

– Давайте я пару дней подумаю, Борис Михайлович, если вы не против.

– Думайте, но не затягивайте. Нам еще нужно будет составить и утвердить смету.

Рязанов не подвел, отнесся с пониманием. Мы с ним, наверное, полдня просидели, пока я старательно записывал в свой походный блокнотик советы и наставления великого режиссера.

А тем временем в высших сферах продолжали проходить перестановки. 5 июня страну потрясла очередная новость. Ну а я, не теряя времени, выложил Хессину все свои выкладки. В том числе по кандидатуре Басилашвили на роль негодяя Борис Михайлович сам созвонился с актером, который в этот момент собирался с семьей ехать на отдых и предложил заменить Крым на Кубу. Правда, уже без семьи. Но, как говорится, искусство требует жертв. Олег Валерианович быстренько дал свое согласие. Видимо, главным побудительным мотивом стали все же не художественные достоинства сценария, а возможность свалить на пару месяцев в настоящий рай, коим советскую Феодосию, куда уже были куплены билеты на всю семью, назвать трудно при всем желании. Представляю, какие разборки устроила ему супруга. Впрочем, не исключено, что в их ячейке общества все же царит патриархат, хотя сильно в этом сомневаюсь. По Басилашвили не скажешь, что он способен стукнуть по столу кулаком и проорать: «Слушай меня, женщина!».

Пока суд да дело, неожиданно вернулся покаянный Тарковский. Пока он находился в режиме ожидания, учитывая пертурбации на высших уровнях власти, ведь его дело могло повернуться по-разному. Но видно, совсем плохо режиссеру пришлось на чужбине, раз рискнул, как говорится, здоровьем. Была мысль позвонить Андрею Арсеньевичу, утешить его или просто поболтать, но как-то закрутился, не до того.

17 июня мы всей нашей съемочной группой отъезжали в Одессу. Очень хотелось взять с собой Валю и Даньку, но едва я заикнулся об этом в разговоре с Хессиным, как получил гневную отповедь. Мол, не нужно путать семью и работу, Сергей Андреевич, скажите спасибо, что вам доверили режиссерское кресло. Спасибо, Борис Михайлович, низкий вам поклон! Да и, с другой стороны, Валентина не так давно устроилась на работу, до отпуска еще пахать и пахать, и сын еще маловат, пожалуй, для столь дальних путешествий. Ничего, насмотрится еще заграницы, какие его годы. Ну и Валентина, даст Бог, посмотрит мир, тоже не старушка. Хочется верить, что «железный занавес» все же немного приоткроется, а Советский Союз не превратится в аналог КНДР.

Прогудел, отплывая, теплоход «Михаил Лермонтов». Интересно, в какую страну я вернусь через несколько месяцев? Немного тоскливо глядел я на отдалявшийся берег Родины. Нам предстояло плыть две недели с заходами в порты Стамбула, Афин, Мальты, Кадиса, Азорских островов и дальше без остановки до Острова Свободы.

Долго, зато была возможность поближе познакомиться не только с экипажем, но и с членами съемочной группы. Вторым режиссером был опытнейший Игорь Андреевич Топалов, понюхавший пороху в буквальном смысле слова. Он закончил войну в составе 2-го Белорусского фронта на датском острове Борнхольм. После Победы поступил во ВГИК на режиссерский, и последние лет десять работал на ТО «Экран».

Главным оператором нам назначили Элизбара Караваева – серьезного, усатого мужика, с утра до вечера смолившего на палубе папиросу. Моя ассистентка – дочка какого-то дипломата, выпускница все того же ВГИКа по имени Лариса – вертлявая, к месту и не к месту хохочущая, но дело свое вроде знала. Из актеров в нашей компании оказался лишь один Басилашвили. Потенциальный либерал-демократ, как выяснилось, страдал морской болезнью, и первые пару дней вообще не появлялся на палубе. Потом наконец выполз, зеленый и схуднувший с лица. А к концу первой недели плавания уже прогуливался по палубе с важным видом, любимым занятием его стало кормление хлебными крошками чаек и альбатросов.

Не обошлось, само собой, и без куратора от органов. Учитывая, что Метелкин был придан рокерам, с которыми отчаливал в очередной гастрольный тур по европам (как-то ребята там без меня, дай Бог все у них нормально покатит), нам придали капитана КГБ Вадима Дмитриевича Маркевича. С виду совершенно непохожий на сотрудника силового ведомства, обладатель пивного животика, крепкой лысины и свисающих усов, как у Тараса Бульбы. Нам его представили как идеологического работника. Мда-а, такого идеолога еще поискать… У них там с кадрами что ли напряженка? Все плавание Маркевич флиртовал с барышнями из числа пассажирок теплохода, причем не брезговал даже дамами своего возраста, а на вид нашему куратору было лет пятьдесят.

Плавание обошлось без серьезных происшествий. Разве что в районе пресловутого Бермудского треугольника нам пришлось продираться сквозь густой туман, что тут же породило шутки о пропавших без вести в этом районе океана судах. Капитан теплохода – суровый и неулыбчивый Яков Петрович Самойлов – услышав как-то неосторожно произнесенное при нем предположение о пришельцах, которых мог бы заинтересовать «Михаил Лермонтов», заявил:

– Еще раз услышу от кого-нибудь подобную ерунду – посажу в шлюпку и отправлю в одиночное плавание.

Шутки тут же прекратились, кто знает, чего можно был ожидать на самом деле от нашего Якова Петровича.

Когда мне наскучило бесцельное хождение по палубе, а вид бескрайнего моря стал вызывать чувство тоски, я одолжил у старпома пишущую машинку, и принялся сочинять продолжение латиноамериканской истории.

Итак, Хосе Сальгадо и Мария Варгас наконец вместе и со своим сыном Мигелем. Они воюют в партизанском отряде против проамериканской диктатуры. Тем временем над батраками, которым Мария раздала землю, и которые создали на ней сельскохозяйственный кооператив, сгущаются тучи. Власти подозревают кооператоров в связях с партизанами и посылают отряд карателей, которые разоряют кооператив, убив часть бывших батраков, уцелевшие же спасаются в лесу и присоединяются к партизанам.

Вместе с прочими в кооперативе жила младшая сестра Хосе Аманда. При разгроме кооператива ее хватает в лесу один из карателей и хочет изнасиловать. Это видит молодой офицер Антонио Санчес, только что вернувшийся из США, где он проходил обучение, но набил морду обхамившему его американскому инструктору, за что был сослан на родину и послан на борьбу с партизанами. Антонио вступается за Аманду, насильник хочет его убить, однако Антонио убивает его самого и помогает Аманде сбежать, а убийство сослуживца-насильника сваливает на бежавших в лес кооператоров.

Аманда, став разведчицей партизан, случайно встречает в городе Антонио. Между офицером и партизанкой вспыхивают чувства. Аманда не забыла, как Антонио спас ее, но при этом она помнит разгром карателями кооператива, и ей кажется, что, влюбившись в «прислужника диктатуры», она предаст своего брата Хосе и партизан. Антонио не знает, что Аманда партизанка и хочет жениться на ней, девушка уговаривает его дезертировать, но Антонио останавливает чувство долга и семья, которая отнюдь не сочувствует партизанам. Однако, наблюдая за действиями диктатуры, ее карателей и «эскадронов смерти», он все больше разочаровывается в проамериканском режиме и своей службе.

Тем временем партизанское командование отправляет получившего ранение Хосе и Марию с ребенком на Кубу – учиться и лечиться. На Кубе Хосе и Мария встречаются с Фиделем. Затем Хосе и Мария возвращаются в отряд, оставив ребенка на Кубе. Долг перед Родиной оказался сильнее родительского долга.

В отряде Хосе начинает активно клеить красивая и слабоватая на передок партизанка Карменсита Рамирес. Мария ревнует, они с Хосе ссорятся. Карменсита усиливает натиск, но Хосе все же устоял и решил помириться с Марией. Во время их объяснения на отряд нападают каратели, выследившие его в результате предательства. С большим трудом и потерями партизанам удается вырваться из окружения, но во время боя Хосе и Мария потеряли друг друга из виду. Марию контузило разорвавшейся поблизости миной, в бессознательном состоянии ее захватывают каратели, которые сначала хотят убить партизанку, но этому мешает американский офицер-инструктор, присланный по линии ЦРУ. Этим офицером оказывается Билл Форбс, брат убитого в конце первого сезона подлого гринго Джона Форбса. Билл узнает от предателя, кто такая Мария, и решает через нее поймать на живца Хосе, для чего угрожает пытками и казнью Марии, а потом и других партизан, чтобы разом выслужиться и отомстить за брата.

Хосе в отчаянии, он готов в одиночку штурмовать тюрьму, но партизаны и Аманда его удерживают от опрометчивого шага. К тому времени Антонио Санчес решает перейти на сторону партизан, ему даже удается сагитировать нескольких молодых солдат, набранных из вчерашних крестьян. С помощью Антонио партизаны разрабатывают операцию по захвату американского посольства во время приема в честь 4-го июля, на который собираются не только янки, но и местная олигархия. Захват посольства проходит удачно, причем оказавшийся в посольстве Билл затевает перестрелку, в которой Хосе его убивает. В обмен на освобождение американцев и олигархов диктатура соглашается освободить политзаключенных, в том числе и Марию. Хосе и Мария снова вместе, Аманда наконец может беспрепятственно крутить любовь с Антонио, который тоже ушел к партизанам. Партизаны начинают наступление, народ поднимает восстание, диктатура свергнута, американцы сматываются восвояси, новая народная власть устанавливает дипотношения с Кубой, прилетевшие кубинские дипломаты привозят Хосе и Марии их сына Мигеля. Одним словом, победа, свобода, взошла заря новой жизни… Fin!

Хм, ничего так получилось, подумал я, перечитав набросок сценария. Осталось все это привести в божеский вид, сочинив диалоги, но пока мне надоело заниматься этой «мыльной оперой», и остаток пути я посвятил прослушиванию «вражеских голосов».

В мире было неспокойно. Еще до отъезда, в передаче «Время», а затем в «Международной панораме» были репортажи о сенсационных событиях в Италии. Началось все 16 марта 1978 года с попытки группы террористов из организации «Brigate Rosse» («Красные Бригады» или просто BR), похитить экс-премьера Италии и лидера правящей христианско-демократической партии Альдо Моро.

Несколько десятков «бригадистов» под руководством командира римской «колонны» BR Валерио Моруччи, заблокировали кортеж Моро на перекрестке Виа Фини и Виа Стреза, после чего посреди Рима развернулась эпическая бойня. Сначала нападавшие расстреляли охранников Моро и его водителя. Однако рано они стали торжествовать победу, так как в тот же самый момент в события вмешались новые действующие лица. На «бригадистов» с разных сторон обрушился массированный огонь, причем настолько прицельный, что за пару минут все нападавшие были уничтожены, за исключением их командира Моруччи, оставшегося лежать с аккуратно простреленными из снайперских винтовок конечностями. Как только все закончилось, спасители Моро по-английски исчезли с места происшествия, не дожидаясь благодарности, а сам Моро остался ждать приезда карабинеров на заваленной трупами улице, пребывая в некотором душевном раздрае.

Впрочем, это состояние продлилось недолго. Похоже, уже в тот же день Моро узнал немало интересного по поводу готовившегося на него покушения. В результате, на состоявшемся заседании парламента была сформирована новая правящая коалиция в составе левого крыла христианских демократов (в рядах которых в этой связи случился раскол на сторонников и противников коалиции), социалистов, коммунистов и нескольких мелких региональных партий, а затем был утвержден новый кабинет во главе с самим Моро, а не с Джулио Андреотти, как изначально планировалось.

Грешен, когда услышал об этом в новостях, сразу подумалось что сработало мое предупреждение в записке Машерову о будущем похищении Моро и его убийстве 9-го мая. Похоже, это ребята Ивашутина или Цвигуна навели в Риме шороху.

И теперь новости из Италии приходили каждый день. Чрезвычайная следственная комиссия во главе с генералом Делла Кьеза перевернула всю страну. Схватили большую часть «бригадистов», включая всю верхушку. Началась чистка итальянских спецслужб, которые, как выяснилось, имели прямое отношение к покушению на Моро вместе с другими представителями итальянского истеблишмента, а также американцами. Ниточки потянулись к вашингтонской администрации, ЦРУ, госдепу, штаб-квартире НАТО.

В результате было арестовано множество политиков (включая несостоявшегося премьера Андреотти, на котором оказалось полно грехов, от связей с мафией до соучастия в заговоре против Моро), чиновников, мафиози и связанных с ними бизнесменов. Замели и «досточтимого мастера» масонской ложи «П-2» Личо Джелли. Как и в моей истории, при обыске его виллы нашли списки членов ложи и массу других интересных документов. Скандал громыхнул на всю Европу. Италия стояла на ушах, обсуждая вскрывшиеся подробности, в том числе и о вмешательстве США в итальянские внутренние дела. Посол США и почти все прочие американские дипломаты были высланы, деятельность ЦРУ в Италии официально запрещена.

Мало того, итальянский парламент большинством голосов принял решение о выходе Италии из военной организации НАТО и о выводе с итальянской территории американских и натовских баз.

Тем временем в Москву прибыла итальянская делегация во главе с министром иностранных дел, лидером социалистов Кракси и вице-премьером, руководителем ИКП Берлингуэром в сопровождении множества представителей итальянского бизнеса. Переговоры еще не закончились, но по просочившимся в западные СМИ сведениям, был практически решен вопрос о многих десятках контрактов, каждый из которых не уступал прогремевшему в 60-х строительству ВАЗа.

Не менее поразительные дела творились в Юго-Восточной Азии и странах бассейна Индийского океана. 26 мая 1978 стало известно о восстании в Камбодже, или Демократической Кампучии, как она тогда называлась. Против режима Пол Пота восстали войска восточной военной зоны на границе с Вьетнамом. Разом поднялось несколько дивизий. Пол Пот бросил на подавление все имеющиеся в его распоряжении силы, но расправиться с восставшими не получилось, так как им на помощь немедленно пришел Вьетнам. Похоже, вьетнамцы были в курсе планов восставших и заранее подготовили удар по полпотовцам. Вьетнамские ВВС обеспечили восставшим надежное прикрытие и поддержку с воздуха, быстро помножив на ноль полпотовскую авиацию, и затем взявшись за бронетехнику и артиллерию.

Стало известно о создании нового правительства во главе с Со Пхимом и Пен Сованом, которое было немедленно признано Вьетнамом, подписавшим с новой властью Камбоджи договор о союзе.

Вьетнамские танковые и артиллерийские части, введенные в район восстания, расчищали дорогу восставшим войскам и добровольцам из местных жителей, которые желали посчитаться с полпотовцами за нечеловеческие условия жизни. Таким раздавали подвезенное из Вьетнама оружие.

Вьетнамский спецназ устроил настоящую резню в тылах и штабах полпотовской армии, а тем временем повстанческая армия, пополняясь по дороге людьми, при поддержке вьетнамцев быстро продвигалась на запад и к концу июня, подойдя к столице страны Пномпеню, захватила ее, как и главный порт Кампонгсаом. Полпотовцы еще яростно сопротивлялись в местностях, прилегавших к границам Таиланда и Лаоса, но было ясно, что их песенка спета. И произошло это раньше, чем в моей истории.

В Пекине и Вашингтоне кричали о вьетнамской агрессии, на что Вьетнам предъявлял в ООН документальные данные об агрессии полпотовцев против Вьетнама в 1975-1978 годах, договор о союзе с новым правительством Камбоджи, свидетельства о преступлениях полпотовского режима против своего народа, а СССР с олимпийским спокойствием накладывал в Совбезе вето на антивьетнамские резолюции американцев и китайцев.

Примерно в то же время в новостях замелькала мало кому известная до этого Республика Коморские Острова – небольшое государство в Индийском океане у восточного побережья Африки. Началось все с того, что 29 мая 1978 года, в ночи, как говорили раньше, с зафрахтованного в ЮАР судна на остров Гран-Комор, на окраине столицы Морони, высадилась банда наемников в пару сотен штыков, во главе с хорошо известным в Африке Бобом Денаром. Их целью был президентский дворец и находившийся в нем президент Али Суалих. Но вот тут у наемников что-то не заладилось. Рядом с Морони почему-то оказались советские подводные лодки, с которых незадолго до прибытия наемников тихо высадился морской спецназ СССР. Который и встретил наемников, уже успевших к тому времени арестовать руководство местных силовиков и разоружить столичный гарнизон, на подступах к президентскому дворцу. Там наемники и полегли. Правда, не все. Боба Денара советские спецы захватили вполне живым, хотя и слегка попорченным пулями. Вместе с ним повязали и бывшего президента, снова претендовавшего на это кресло, Ахмеда Абдаллу Абдеремана.

Местные ландскнехты, к слову, оказались отборными «псами войны», с немалым опытом, так что с ними пришлось повозиться. Стрельба в Морони шла около часа, пока не было наконец покончено с последним наемником. Впрочем, бежать им все равно было некуда. Сразу после начала стрельбы судно, на котором они прибыли, было подорвано не то торпедой, не то боевыми пловцами-диверсантами, и ушло под воду.

Что до Денара и Абдеремана, то сейчас над ними в Морони проходил громкий процесс, освещаемый СМИ всего мира. На процессе эти двое (подозреваю, что после общения с людьми Ивашутина-Цвигуна), заливались соловьями, вытащив на свет массу интересного о действиях наемников, а также западных спецслужб и правительств. В результате громкие скандалы с не менее громкими отставками прокатились по Вашингтону, Лондону, Парижу, Лиссабону и Брюсселю.

Так что теперь на предложения госдепа о размещении дополнительных американских вооружений в Европе местные правительства только махали руками. Какие ракеты?! Нам бы самим усидеть!

А в столицу Коморских Островов прилетела советская делегация, с которой чрезвычайно впечатленный оказанной помощью президент Суалих подписал ряд договоров, в том числе и о создании на островах советской военной базы.

О как! И маоизм не помешал! Как быстро у парня мозги развернулись в правильную сторону, стоило только раз под смертью побывать!

А меньше чем через месяц, 26 июня, пришли новости из Южного Йемена. Местный президент, маоист и сторонник Китая Салем Рубайя Али попытался зачистить сторонников СССР в руководстве страны. Кое что ему удалось. Как было сказано в зачитанном в программе «Время» официальном сообщении из Адена: «…от рук приспешников предателя и авантюриста Салема Рубайя Али погибли выдающиеся йеменские революционеры и патриоты Али Салем аль-Бейд, Хейдар Абубакр аль-Аттас, Ясин Саид Наоман и Али Насер Мухаммед».

Однако «здоровые силы Южного Йемена» в лице Абдель Фаттаха Исмаила, Али Ахмад Насер Антара, Али Шаи Хади и Салеха Муслеха Насема, похоже, не дали застать себя врасплох, нанеся контрудар, в результате которого сторонники Салема Рубайя Али были частью перебиты, а частью разбежались, сам же он был схвачен и расстрелян. По решению правящей Йеменской социалистической партии новым главой государства и партии стал Абдель Фаттах Исмаил.

Практически сразу после этого южнойеменский десант высадился на острова Куриа-Муриа у южного побережья Аравийского полуострова. Суда по словам радиожурналистов, в колониальную эпоху эти острова принадлежали Южному Йемену (в ту пору английской колонии), а после того как йеменцы начали войну за независимость, англосаксы передали эти острова соседнему Оману. Южный Йемен этого не признал и обращался в ООН, но никому там это было не интересно, и история с островами зависла. И вот теперь южнойеменские войска разом заняли все пять островов, выкинув с них оманские войска и начали активно там укрепляться. В Адене были устроены торжества в честь великой победы и возвращения исконно йеменских территорий. Правда, бежавшие с островов оманские военные и их английские советники утверждали, что во время высадки десанта в эфире в основном слышались русские ненормативные выражения. Но МИД СССР в своем заявлении гневно опроверг эти клеветнические измышления.

Впрочем, Оману вскоре стало не до островов. В западных провинциях резко активизировались партизаны из Фронта Освобождения Омана.

Пока в Южном Йемене шли празднества в честь победы и возврата «восточных территорий», как-то тихо и незаметно был подписан договор об аренде СССР на 99 лет острова Сокотра в Аденском заливе, на пути в Красное море, в качестве военной базы.

И уж совсем без всякого шума был заключен ряд договоров между СССР и президентом Северного Йемена аль-Хамди. В том числе и об 99-летней аренде Советским Союзом островов Ханиш в южной части Красного моря. При этом удалось решить и территориальный спор Северного Йемена и Эфиопии из-за островов. Эфиопы согласились снять претензии при условии, что ВМФ СССР не даст эритрейским сепаратистам использовать острова, а Северный Йемен прекратит поддержку мятежников в Эритрее.

В итоге флот СССР сейчас обустраивался уже в трех странах. В Вашингтоне, Лондоне, Париже, Претории, а также в арабских нефтяных монархиях бесились, но сделать ничего не могли.

Но самые интересные события случились в Китае. В начале июля, когда мы уже бороздили воды Атлантики, пекинское радио передало сообщение о гибели «выдающегося коммуниста, преданного сына компартии Китая, до конца верного великому знамени марксизма-ленинизма-идей Мао Цзэдуна» Дэн Сяопина. Как сообщали западные «голоса», ссылаясь на источники в Пекине, у дома, где жил Дэн, остановился грузовик-фургон. Охранники подошли узнать, в чем дело, но водитель с напарником их пристрелили, после чего оседлали в качестве пассажиров подкатившие мотоциклы и скрылись за углом. Сразу же после этого грузовик взорвался. От дома и тех, кто в нем находился, включая Дэна, осталось… да ничего, в общем-то, не осталось.

В тот же день вертолет, в котором летел маршал Е Цзяньин, взорвался в воздухе. Выживших не было.

Китайское руководство устами пекинского радио пообещало безжалостно покарать всех причастных к этим покушениям, обвинив во всем тайваньскую разведку. На побережье от Шанхая до Гуаньчжоу начали стягиваться войска. В свою очередь, США пригнали к Тайваню свой флот и перебросили авиацию из Японии, с Филиппин и из Микронезии, заявив, что не позволят КНР напасть на Тайвань.

В Пекине разразились проклятиями и ужасными угрозами в адрес американского империализма. Отношения КНР и США резко ухудшились.

Тем временем в Китае происходили многочисленные отставки и аресты «причастных к покушению» на Дэн Сяопина и Е Цзяньина. Как правило, это были военные, а также партаппаратчики, близкие к покойным.

Их обвиняли в работе разом на «гоминьдановскую реакцию», «американский империализм» и «советский ревизионизм». Впрочем, чем бы дите ни тешилось, лишь бы иностранные инвестиции не привлекало и модернизацию не проводило…

Слушая все эти новости и комментарии к ним, я постоянно крутил в голове одну и ту же мысль: «Неужели это мои советы Машерову так круто повернули судьбу Европы и Азии?».

Хотя, что толку забивать этим голову. Подробности мне все равно вряд ли расскажут. Ладно, пусть этим Романов, Машеров, Ивашутин, Цвигун и другие старшие товарищи занимаются. Меня ждут Куба и съемки сериала…

Остров Свободы показался на горизонте 26 июля. Мы медленно входили в порт Сьенфуэгос, находившийся в одноименном городке. Столпились у бортика и жадно вглядывались в кипевшую на берегу жизнь. Фидель, сигары, ром, зажигательная самба… Ладно, все развлечения на потом, первым делом, как пелось в песне, самолеты. Сейчас за нами должен подъехать автобус, на котором мы всей честной компанией отправимся в Гавану, знакомиться с местным кинематографическим начальством, а затем проводим кастинг кубинских актеров. Надеюсь, нам удастся выбрать достойных Хосе Сальгадо и Марию Варгас.

Глава 6

– Хесус, Кончита – ну больше, больше страсти! Блин, Пабло, как это сказать по-испански?

– La pasion mas, компаньеро Губернский.

– Спасибо, товарищ. В общем, слышали, что наш толмач сказал? La pasion mas, короче говоря.

Прозвучала команда для звукорежиссера «мотор», щелкнула бруском «хлопушки» моя ассистентка, объявляя номер дубля, затем было объявлено «камера», и исполнители главных ролей прильнули друг к другу.

– Хосе…

– Мария…

– О, Хосе, yo ya te echaba de menos!

В общем, парочка изображала страсть после долгой разлуки. В ходе процесса актер Хесус Монтойя, игравший Хосе Сальгадо, покрывал лицо, шею, плечи партнерши нежными поцелуями, а та закатывала глаза и всячески демонстрировала, как она скучала по своему возлюбленному все эти месяцы.

– Стоп, снято! Вот, совсем другое дело! – воскликнул я, удовлетворенно откинувшись на плетеную спинку кресла-качалки.

Да-да, раскладному стульчику я предпочел кресло-качалку, обнаруженное мною во время прогулки по местному рынку. Плетеной мебелью торговал старик-негр, чье старческой лицо было изборождено глубокими, как гранд-каньон, морщинами. Выяснилось, что он сам же ее и плел. Сторговались на 15 песо, причем, как я узнал во время обмена валюты, 1 кубинское песо был равно 1 американскому доллару и 1 советскому рублю. Так что, считай, приобрел шикарное кресло-качалку за 15 рублей. Только вот как я его в Москву повезу?.. Хотя, собственно говоря, на теплоходе так же обратно и поплывем, а кресло не такой уж и громоздкое, попробую как-нибудь сдать его в багаж.

По прибытии нас встретил невысокий, загорелый (впрочем, как и все местное население) тип, представившийся советником министерства культуры Луисом-Мария Пинеда. Он прилично говорил по-русски, но вдобавок нам приставили переводчика Пабло с какой-то трудновыговариваемой фамилией, в свое время окончившего УДН им. Патриса Лумумбы. Узнали, что Гавана готовится принять на днях XI Всемирный фестиваль молодежи и студентов, поэтому на съемки в столице Кубы, скорее всего, можно не рассчитывать. Но на Острове Свободы немало и других прекрасных мест.

В Гаване мы познакомились с руководящим составом местной киноиндустрии в лице необъемного Густаво Куэвоса, чьи заплывшие жиром щеки сползали на воротник. Протянув для рукопожатия потную ладонь, которую тут же захотелось обо что-нибудь вытереть, хозяин кабинета, под потолком которого лениво вращались лопасти вентилятора, предложил сесть и поинтересовался, какие напитки мы предпочитаем. Переглянувшись – делегация состояла из меня, Маркевича и второго режиссера Игоря Топалова – мы попросили чая. Только Маркевич горячего, а мы с Игорем Андреевичем холодного, со льдом, благо что таковой имелся в наличии. Куэвос, кстати, тоже разговаривал на великом и могучем, хотя и не так споро, как Пинеда и тем более Пабло. Похоже, все кубинцы, занимающие более-менее приличные посты, не миновали обучения в нашей стране.

В кабинете Густаво присутствовал еще один человек, скромно сидевший углу. Оказалось – это мой сорежиссер с кубинской стороны, Виктор Кинтана, в свое время обучавшийся азам киноискусства во ВГИКе. Мы быстро нашли с ним общий язык, учитывая, что Виктор неплохо говорил по-русски.

Между тем Куэвос раскинул по столу веером портретные фотографии местных актеров, предлагая выбрать кандидатов для проб. Я сразу ткнул пальцем в мужественную, но в то же время симпатичную физиономию 30-летнего актера гаванского национального театра Хесуса Монтойи. С выбором главной героини определились не сразу. В итоге я доверился профессиональному чутью Топалова, который выбрал курносую креолку с озорными глазами Кончиту Себальос. Забегая вперед, скажу, что кинопробы оправдали наши ожидания. Это что касается основных персонажей. А вот по второстепенным ролям пришлось кое-кого отсеять. В итоге процесс кастинга затянулся на целую неделю.

Для места основных съемок нам предложили второй по величине город острова Сантьяго-де-Куба, в котором когда-то учился сам Фидель Кастро и где с балкона местной ратуши он произнес свою победную речь. Посмотрев фото и выслушав рассказ председателя кубинского Госкино, я согласился, что натура выбрана неплохая. Сантьяго-де-Куба был одним из старейших городов острова с множеством строений колониальной эпохи. Как раз то, что нужно! К тому же его окружали поросшие лесом горы, по которым предстояло бегать киношным партизанам. Окончательно меня добило фото фазенды, где, как объяснил Густаво Куэвос, планировалось «заселить» семейство Марии Варгас. Показали мне фото и похожего особнячка, но чуть меньших размеров и попроще, там должен был обитать якобы фазендейро, на которого батрачил главный герой.

Единственное, что меня огорчило, когда мы всей командой с уже отобранными актерами прибыли на место – жуткая жара. Из-за гор, прижимавших город к морю, здесь сквозняк отсутствовал напрочь, в первый момент возникало ощущение, что мы угодили в сауну или плавильный котел, а скорее всего в смесь того и другого. Даже сами горожане, как я заметил, старались передвигаться по теневой стороне улицы.

– Ох, хлебнем мы тут, – молвил Игорь Андреевич, вытирая платком покрытые бисеринками пота лоб и шею.

Первый день мы посвятили знакомству с городом. Тогда-то я и забрел на местный рынок, где приглядел плетеное кресло-качалку. А теперь покачивался в нем с высоким стаканом свежевыжатого, охлажденного апельсинового сока в руке, прикрытый от лучей палящего солнца большим пляжным зонтом. Ввиду этого перед остальными участниками съемочной группы я испытывал некоторый моральный дискомфорт. Впрочем, они особо и не мучились, на открытом воздухе мы старались работать в основном на рассвете и закате, чтобы хоть как-то облегчить физические страдания. А часы между рассветом и закатом были посвящены павильонным съемкам.

В одежде мы предпочли демократичный вариант; глядя на местных жителей, майками и шортами все, включая что-то вечно бурчавшего под нос Басилашвили, обзавелись уже на следующей день. Пару раз к загородной фазенде, где мы снимали большинство сцен, приезжал местный градоначальник. Видно, получил приказ свыше проследить и обеспечить всем необходимым. С питанием и проживанием, к слову говоря, проблем не было. Но в такую жару есть не очень-то и хотелось, мы больше налегали на соки, коих тут имелось в избытке. Неудивительно, ведь пологие склоны гор были усеяны преимущественно апельсиновыми деревьями, хотя и другие фрукты тут произрастали в изобилии. Яблок вот, кстати, тут было днем с огнем не сыскать, зато экзотики типа гуавы, гуанабаны и черимойи – хоть отбавляй.

Для проживания нам выделили особняк почти в самом центре города, причем меня поселили на 2 этаже в большой зале с таким же, как и в кабинете у председателя кубинского Госкино, вентилятором под потолком. Приятно чувствовать себя пупом Вселенной! Кстати, Олег Валерианович, пользуясь тем, что пока в его услугах особенно не нуждались, предпочитал оккупировать мою комнату с потолочным вентилятором (естественно, с моего разрешения), и сутки напролет перед зеркалом со сценарием в руках репетируя свою роль. В этом плане он, конечно же, был профессионалом.

Пастор Освальдо – так звали главу муниципалитета – заодно познакомил нас и со своим семейством. Сам он был, можно сказать, светлокожим, а супруга оказалась негритянкой. Дети же – два мальчика и девочка – получились мулатами, цвета кофе с молоком. В тот день мы устроили своего рода ланч прямо на фазенде, закончив утреннюю часть работы. Мэр привез не только семью, но и пару объемных плетеных корзин с сыром, свежеиспеченными лепешками, в том числе и рисовыми, ветчиной, отварными и маринованными в банках креветками, овощами, цинковый бочонок с соком гуавы и пару бутылочек рома «Santiago de Cuba Anejo». Оказалось, что здесь еще и производят этот самый знаменитый напиток, не забыть бы перед отплытием приобрести на память несколько таких «стекляшек» объемом 0,7 литра.

Я сразу же отметил плотоядные взгляды, которые то и дело бросала в мою сторону супруга мэра Мерседес Освальдо. Пару раз, по привычке, связанной с одноименным автомобилем, я сделал неправильное ударение в произношении ее имени, на что Мерседес оба раза отреагировала игривой улыбкой. Блин, закадрить, что ли меня собралась? И что она во мне нашла такого? Обычный, среднестатичный мужик, разве что русский и режиссер. Может быть, последний фактор и сыграл свою роль? Нет уж, надо бы поосторожнее с этим делом. Однажды дал волю чувствам, и моментально оказался в одной постели с Цепляковой. А тут муженек – глава немаленького города, да еще и представитель другого государства. Дело может обернуться международным скандалом. А если этот Пастор совсем не пастор, а весьма вспыльчивый мужчина? Узнает про измену, схватит мачете и прибежит рубить меня на мелкий фарш. Оно мне надо?

Но, с другой стороны, почему бы не сделать местному градоначальнику приятное? Например, предложить снять его жену в какой-нибудь небольшой роли? А что, у меня, кстати, до сих пор нет актрисы на роль Кармен Чавес – поварихи в партизанском отряде. Изначально я думал привлечь какую-нибудь упитанную кубиночку, но что-то ничего из предложенного меня не удовлетворило, и я попросил Топалова как-нибудь заняться этим вопросом, благо время еще терпит – к съемкам лесных облав и перестрелок мы планировали приступить в начале следующей недели.

Едва я озвучил свое предложение сыграть небольшую, но яркую роль – повариха по сюжету гоняет голодных партизан черпаком и постоянно балагурит – как глаза Мерседес тут же загорелись. Она кинула умоляющий взгляд на мужа, тот развел руками, тараторя что-то на испанском и, получив в ответ еще более экспансивную тираду от супруги, махнул рукой.

– Компаньеро Освальдо говорит, что он не против, – перевел Пабло. – Просит только, чтобы это не заняло много времени, потому что Мерседес – прежде всего жена и мать, и ему нельзя долго сидеть с детьми в ее отсутствие, у него слишком много дел.

– Передайте компаньеро Освальдо, что мы учтем все его пожелания, и участие в съемках Мерседес никак не отразится на его личной жизни.

В итоге стороны разошлись, как принято говорить, довольные друг другом. Думаю, мэру все же будет приятно, когда на телеэкране – сериал планировался к показу и на Кубе – покажут его супругу. А я в глазах местного королька заработаю лишние очки, которые в дальнейшем могут оказаться и не лишними. Кто знает, как оно повернется в будущем.

Два месяца съемок прошли, можно сказать, без сучка и задоринки. За исключением разве что одного момента, едва не стоившего жизни Кончите Себальос. По сюжету в одной из сцен гринго-Басилашвили требует от Марии, чтобы та отдала ему свои сердце и руку. Негодяй Луис-Игнасио присутствует тут же и всячески пытается надавить на племянницу, преследуя этим браком свои корыстные интересы. Далее, взбешенный отказом Марии, дядюшка выхватывает пистолет и целится в девушку, заявляя, что если она не согласится выйти за Форбса, то он ее убьет, а дело обставит так, будто она сама застрелилась, не выдержав любовных терзаний. Мария, сама впадая в тихую ярость, надвигается на направленный в ее сторону ствол пистолета и заявляет:

– Я давно подозревала, что вы, дядюшка, тот еще негодяй. Стреляйте, и пусть вас потом черти поджаривают в аду.

Луис-Игнасио в замешательстве, он не решается стрелять в собственную племянницу, и тогда та подходит вплотную и пытается вырвать из его руки пистолет. В этот момент раздается выстрел, девушка хватается за простреленное плечо, и спустя несколько секунд падает в обморок. Понятно, что выстрел холостой, а кровь на блузке Марии в следующем кадре – всего лишь пятно вишневого сока.

Но тут стоит сказать, что немолодой пиротехник Анхель Эрнандес, приданный нам в команду, в свое время служил под командованием самого Фиделя, и только в мирное время переключился на кино, где с успехом использовал свои пиротехнические навыки. При этом он повсюду таскал с собой свой револьвер системы Нагана, с выгравированной дарственной надписью от команданте Че. Причем револьвер был всегда заряжен боевыми патронами, не иначе, у нашего пиротехника с годами появилась мания преследования, и он постоянно ждал нападения. По иронии судьбы у киношного Луиса-Игнасио был точно такой же револьвер. И так получилось, что бутафорский вариант где-то затерялся. Пока суд да дело, Анхель молча протянул актеру свой револьвер, при этом забыв поменять боевые патроны на холостые. Короче говоря, бабахнуло знатно, после чего Кончита-Мария схватилась за плечо, на котором выступала самая настоящая кровь. К счастью, пуля прошла по касательной, едва оцарапав плечо, и все обошлось лоскутом содранной кожи. Но перепугались все не на шутку, кроме разве что самой Кончиты, которая довольно быстро пришла в себя, и по-испански что-то высказала в адрес и экранного дядюшки, и пиротехника. Когда я попросил Пабло перевести, тот покраснел и сказал, что это труднопереводимое наречие.

Кровь быстро остановили, но от греха подальше – еще заражения не хватало – отвезли девушку в одну из больниц Сантьяго-де-Куба, где ей наложили несколько швов и попросили хотя бы неделю не делать резких движений, чтобы швы не разошлись. А через неделю обещали эти самые швы снять. Так что эти дни мы задействовали Кончиту осторожно, старясь не потревожить заштопанную местными эскулапами рану.

А я, грешным делом, решил использовать казус в своих интересах. То бишь в интересах нашего общего дела. Попросил сохранить этот кусок киноленты, где Луис-Ингасио на самом деле ранит Марию, и позже вставить его в картину. И чтобы подогреть интерес местного населения к съемкам картины, попросил Пабло пригласить на съемочную площадку журналистов, и желательно не только пишущих, но и снимающих. И когда на следующий день вокруг меня собралась толпа с ручкам, блокнотами, камерами и микрофонами, я в ходе рассказа о съемках упомянул и этот эпизод, назвав нашу Кончиту не иначе как героиней, которая, несмотря на рану, тут же вернулась на съемочную площадку.

После этого толпа представителей СМИ кинулась терзать малость офигевшую актрису, и ей пришлось добрых 15 минут отвечать на вопросы акул пера и телекамер.

В середине ноября я поздравил всех с окончанием съемок. Теперь оставалось добить монтаж и сделать озвучку. Причем в оригинале озвучивать сериал должны были те же актеры, что и снимались, а значит, нам предстояло задержаться на Кубе где-то еще на какое-то время. Что касается монтажа, то работа над ним началась после первой же серии. Мобильная студия режиссера монтажа располагалась в самом Сантьяго-де-Куба, и я старался каждую свободную минуту проводить в вагончике, где темноволосая мулатка под моим руководством резала-клеила пленку.

Так же я заранее озаботился музыкальной темой сериала. С собой привез фонограмму двух песен Инги Чарской, где она перепевала хиты Шакиры «Underneath Your Clothes» и «Whenever». Я помнил, что у меня в телефоне была пара как раз этих композиций, и после часового копания в кассетах все-таки их нашел. К сожалению, разобрать большинство испанских слов для меня оказалось непреодолимой задачей. Закончилось все тем, что пришлось снова идти в МГИМО, искать талантливого студента, напеть мелодию и попросить сочинить на эту музыку текст на испанском языке, учитывая уже имеющиеся названия композиций. За неплохой гонорар третьекурсник справился меньше чем за неделю, после чего я потащил Чарскую в студию. Ну а остальные музыкальные темы я доверил выбрать моему кубинскому сорежиссеру, который привлек для этого дела местного композитора.

Озвучка и сведение фонограммы проходили ударными темпами, и 3 декабря 1978 года мы уже могли заказывать билеты на обратный рейс до Одессы. С собой мы планировали везти пару копий фильма с испаноязычной озвучкой, где даже Басилашвили разговаривал отнюдь не на великом и могучем. В любом случае по возвращении на Родину Олегу Валериановичу предстояло переозвучивать самого себя уже с учетом пожеланий русскоговорящей телеаудитории. Да, кстати, для озвучки остальных персонажей еще ведь придется искать актеров. Ну да ладно, это мы уже на месте разберемся. Главное, чтобы худсовет остался доволен, а то еще, чего доброго, и у нас не покажут кино, и здесь, на Кубе, будут печалиться по впустую потраченным силам и времени.

Отзвонился в Москву, Хессину, отчитался о проделанной работе и поинтересовался, когда мы сможем отплыть обратно. Командировочные уже подходили к концу, а состоять в нахлебниках у местных претила гордость. Ну да, у русских же она собственная, гордость! Борис Михайлович попросил перезвонить на следующий день. Впрочем, я не спешил уходить с переговорного пункта, сделав еще звонок и домой. Валя, услышав мой голос, аж завизжала от счастья. Кратко доложившись, что все в порядке, и выслушав аналогичный ответ, попросил дать трубку Даньке. Сын довольно отчетливо прокричал в трубку: «Папа, плиезжай сколее домой!», после чего у меня на глазах непроизвольно выступили слезы. Пообещал постараться успеть к новогодним праздникам, захватив для сына и жены кубинские сувениры.

Хессину я перезвонил, как и обещал, на следующий день. Выяснилось, что сейчас к берегам Кубы подходит теплоход «Грузия» с грузом советских легковых автомобилей для жителей социалистической Кубы, вот на нем-то после двухдневной стоянки в порту, во время которой теплоход пополнит свои запасы еды и пресной воды, мы и двинемся в обратный путь. Капитан судна уже был предупрежден радиограммой.

В общем, нам оставалось лишь дожидаться прихода теплохода, как зеницу ока оберегая две копии сериала. А это без малого по сотне круглых, жестяных коробок, в каждой из которых было по три мотка пленки, хранившиеся прямо в моем гостиничном номере. Все-таки фильм получился 50-серийным, таких долгоиграющих сериалов в СССР точно еще не было, у меня получилась, так сказать, первая ласточка. Зато долгими зимними-весенними-летними и возможно, еще и осенними вечерами наши домохозяйки будут сидеть с раскрытыми ртами у телевизора, забыв обо всем на свете. С одной стороны, все эти «мыльные оперы», по моему глубокому убеждению, служили больше для оболванивания людей, не неся в себе никакой смысловой нагрузки. С другой – мы все же постарались снять историю, несущую в себе хотя бы идеологический подтекст на фоне любовных перипетий.

Нашему отплытию предшествовал грандиозный банкет, устроенный по распоряжению самого Фиделя Алехандро Кастро Рус. Естественно, не обошлось и без его личного присутствия. Фидель был, как и обычно, в военной форме, подпоясанный широким, с виду брезентовым ремнем с крупными окольцованными металлом дырочками. Попыхивая неизменной сигарой, он с обаятельной улыбкой крепко меня обнял, затем пожал руки остальным участникам вечеринки, проходившей в зарезервированном на весь вечер ресторане на берегу Мексиканского залива. Благодаря открытой площадке задувавший с моря легкий бриз заменял присутствующим кондиционер.

Прежде чем усесться за один стол, мы мило пообщались с команданте Фиделем в сторонке, отойдя к перилам веранды. Лидер кубинской революции интересовался, как проходили съемки, все ли из намеченного удалось воплотить в жизнь. Ответив, что проблем удалось избежать, если не считать растиражированного казуса с револьвером (с моей, кстати, подачи), я рассказал о планах на второй сезон, вкратце обрисовав сюжетную линию. Команданте благосклонно похлопал меня по спине, заявив, что продолжение ему нравится, он сам будет с удовольствием смотреть первую часть сериала и с нетерпением ждать вторую. А когда я, набравшись наглости, сказал, что хотел бы видеть Фиделя в роли самого себя, так сказать, камео, мой собеседник воспринял эту идею с неожиданным даже для меня энтузиазмом.

Затем Фидель предложил нам сфотографироваться на память. Тут же появился «придворный фотограф», пыхнувший нам в лицо своей вспышкой. Затем он уже сфотографировал всю нашу съемочную группу, в центре которой расположились я и команданте.

За стол мы сели около девяти вечера, а в одиннадцать Фидель нас с извинениями покинул, сославшись на завтрашнюю занятость. У нас же завтра была возможность отоспаться, благо что теплоход прибывал в порт «Havana» ориентировочно не раньше полудня, да еще пару дней простоит у причала.

В общем, самые стойкие засиделись почти до рассвета. Первым нас покинул Басилашвили, как раз в момент, когда на сцене ресторана появились танцовщицы, чьи колоритные прелести были прикрыты какими-то разноцветными перьями. Девицы с лоснящейся то ли от пота, то ли от масла кожей никаких сексуальных эмоций лично у меня не вызвали. Но танцевали задорно, и вскоре нам пришлось следом за ними водить хоровод в стиле ламбады.

Были и местные музыканты с гитарами, маракасами и парой маленьких барабанов на одном штативе, по туго натянутой коже которых темнокожий барабанщик отбивал такт розоватыми ладонями. Все это время я активно «причащался», отмечая окончание грандиозной работы, каковой считал съемки 50-серийной «мыльной оперы». Был бы с нами другой куратор, тот же Метелкин – уж он бы сумел меня как-то остановить. Но наш Маркевич и сам оказался тем еще любителем поддать, а уж как он клеил местных барышень… Интересно, его стараниями насколько повысится демография Кубы через девять месяцев?

В общем, последнее, что я помнил – это то, как отнял у гитариста инструмент и принялся горланить песню «Запрещенных барабанщиков» «Убили негра», причем, кажется, ужасно фальшивя, а затем выполз во тьму кубинской ночи и куда-то двинулся нетвердой походкой. А вот куда – до сих пор не пойму. Что ни говори, а пьяному на ум может прийти что угодно. Короче говоря, обнаружил я себя на рассвете лежащим в какой-то подворотне. Голова казалась неподъемной. Кое-как привел себя в сидячее положение и с грустью обнаружил, что пропали часы, подаренные когда-то Валентиной, и кошелек, в котором, признаться, хранилось не так много наличности, потому что большая ее часть была припрятана в номере отеля. Хорошо хоть не прирезали. Но все равно было обидно. А еще обиднее, что во всем по большому счету я оказался виноват сам. Вот ведь надо было напиваться до такой степени? Отметили окончание съемок, называется.

Кое-как поднявшись на ноги, двинулся искать знакомые ориентиры. По-испански я разговаривал все еще так себе, но все же смог понять, что оказался в паре кварталов от злополучного ресторана. Теперь найти дорогу к отелю, где нас поселили на эти дни, было уже легче. Правда, пешком пришлось протопать через половину Гаваны. Учитывая отсутствие часов и плохой испанский, ориентировался больше по солнцу. Как бы там ни было, на месте я оказался в тот момент, когда наши с вещами уже собрались в холле отеля и обсуждали, куда запропастился режиссер. Пришлось рассказывать о своих злоключениях, в голову все равно ничего другого не лезло. Пабло предложил обратиться в полицию, но я махнул рукой, мол, сам виноват, впредь дураку будет уроком. Тем более что время не ждет. А самое главное, что ключ от банковского сейфа сейчас хранился в дальнем углу моего номера, в щели под плинтусом, куда, по моим прикидкам, уборщица заглядывала крайне редко. Словно предчувствуя недоброе, я не стал брать его с собой на банкет. Как и ключ от номера, оставив его на ресепшн. Как оказалось, не прогадал.

– Пабло, здесь, в отеле, насколько я помню, были носильщики. Пусть они помогут перенести коробки с кинолентами в автобус, – попросил я.

Учитывая, что в одну бобину помещалась только 10-минутная часть фильма на кинопленке, а в круглую коробку можно было втиснуть 6 таких бобин. Можно представить, сколько времени понадобится грузчикам на транспортировку. А ведь еще и на теплоход грузить придется.

А помимо бобин наверху меня дожидались еще две сумки с сувенирами, среди которых почетное место занимали три бутылки лучшего кубинского рома «Santiago de Cuba Anejo» и десяток упаковок лучших в мире сигар «Cohiba Esplendidos», которые, как меня уверяли, вручались в качестве презентов только высокопоставленным особам, дипломатам и государственным деятелям. Выпускаться они начали не так давно, с 1968 года, но тот же Фидель сразу оценил качество сигар, именно эту марку он предпочитал всем другим.

Ну и еще мое незабвенное кресло-качалка. Надеюсь, мне разрешат пронести его на борт, ведь я с ним уже практически сроднился.

Разрешили, учитывая, что кое-кто из пассажиров теплохода прибарахлился куда круче меня. Особенно какой-то дипломатический хрен, загнавший на теплоход изрядно подержанный «Кадиллак Эльдорадо», не иначе, задержавшийся на Острове Свободы после срочно сваливших восвояси американцев.

Мои коллеги тоже отчаливали не с пустыми руками. Сигарами и ромом затарился практически каждый из них, не считая других сувениров. Эх, не в ходу еще магнитики, которые можно лепить ан холодильник, хотя, не исключаю, что кто-то уже додумался их изобрести. А если нет? Можно ведь и патент оформить, начать с каких-нибудь Кижей или Кремля. Уверен, поветрие моментально разнесется по всему миру, а это ж ведь какие деньжищи… Хотя что я все о деньгах и о деньгах, о высоком нужно думать. Например, сколько мне заплатят за сериал… Тьфу ты, опять к тому же пришел.

Итак, в середине декабря мы отчалили из вечно жаркой Кубы в заснеженный Советский Союз. Кто-то покидал тропический рай с огорчением, но большинство радовались скорой встречи с родным домом и семьями. Хотя, как «скорой», все-таки плыть две недели. Но по сравнению с пятью месяцами на чужбине и это нет ничего. Особенно грело душу чувство выполненной на совесть работы. Еще немного – и советских домохозяек вечерами не оторвешь от телеэкрана. Да и кубинских, думаю, тоже. А там, с божьей помощью, сериал разойдется десятками копий по странам Латинской Америки. Глядишь, не без нашего участия где-нибудь да разгорится пламя революционного восстания против проамериканского режима.

Глава 7

Пока съемки сериала на далекой Кубе были в полном разгаре, «машеровцы» собрались для очередного подведения итогов. Теперь им не пришлось прятаться на даче у Ивашутина, словно каким-то подпольщикам. Отныне они могли позволить собираться вполне официально, называя это рабочим совещанием под председательством Генерального секретаря ЦК КПСС с участием представителей силовых ведомств. К тому же и ближний круг вырос еще на две единицы. К взявшим власть в свои руки присоединился теперь уже министр обороны СССР Николай Васильевич Огарков и секретарь ЦК КПСС Яков Петрович Рябов. Они к рассказу о пришельце из будущего отнеслись по-разному. Если Огарков с присущим военному человеку складом ума просто принял этот факт к сведению, задав всего пару уточняющих вопросов, то Рябов долго не мог успокоиться, всячески умоляя познакомить его с хронопутешественником. Более-менее унялся только после того, как ему объяснили, что Губернский сейчас находится на Кубе, где снимает сериал. Впрочем, и ему, как и чуть ранее Огаркову, пришлось писать расписку о неразглашении. А наказание могло последовать самое суровое, учитывая, что глава КГБ также был одним из тех, кто затевал все эти перемены.

Когда наконец все расселись по местам, первым слово взял новоиспеченный Генеральный секретарь ЦК КПСС Григорий Васильевич Романов.

– Товарищи, прежде чем начать разговор о делах внутри страны, предлагаю поговорить о международном положении, – Романов обвел взглядом собравшихся. – Ни у кого возражений нет?

Присутствующие кивками выразили согласие.

– Поддерживаю, – отозвался Машеров. – Судя по информации из рукописи Губернского, за рубежом назревают серьезные события. Да и произошло уже немало. Думаю, Петр Николаевич и Семен Кузьмич нас проинформируют.

Так как остальные не возражали, в разговор вступил Цвигун:

– С позволения Петра Николаевича я выскажусь первым. О событиях в Италии, полагаю, все наслышаны…

– Еще бы! – ухмыльнулся Мазуров. – Вся Европа, как говорится, на ушах стоит. Вы мне простите мое стариковское брюзжание, но неужто и впрямь не было другого выхода? Устраивать такую баталию посреди Рима…

– К сожалению, выбора не было, Кирилл Трофимович, – ответил Цвигун. – Действовать по официальным каналам было бессмысленно. Это все равно что предупредить заговорщиков. Вы и сами знаете, что творилось в итальянских спецслужбах и правительственных кругах. И совсем не факт, что Моро, предупреди мы его заранее, нам бы поверил. А если бы и поверил, то начал бы советоваться со своим «другом» Андреотти и ему подобными. Да и задействовать нашу резидентуру в Италии было опасно. В Комитете тоже еще хватает утечек, хотя основные дыры мы закрыли. Андропов набрал такой швали из «сынков» и номенклатурных кадров… В общем, мне даже от своих пришлось таиться.

Кроме меня и непосредственно спецназовцев, сделавших всю работу, в курсе была только пара моих людей, которым я доверяю как самому себе. Да и из спецназовцев изначально все знал только их командир, остальным поставили задачу уже в Риме. Мы даже обычными каналами не смогли их отправить. Хорошо, Горшков помог, дал лодку, на которой они незаметно прибыли к берегам Италии. Высадились под водой и своим ходом добрались до частной виллы на берегу, которую снял мой помощник. А уж оттуда выдвинулись в Рим, к месту покушения. Кстати, там помимо «бригадистов», в окрестностях было несколько парней со снайперками. Видимо, «контролеры», на случай если у террористов не выгорит. Мои ребята их заметили, когда осматривали точки, удобные для снайперской стрельбы. К сожалению, выяснить, кто это такие, не удалось, пришлось зачищать быстро и тихо. Хотя, вряд ли они из BR. Скорее, от американцев, или от итальянских спецслужб. В любом случае, все прошло удачно. Пользуясь тем, что Моро был весьма впечатлен и вообще доведен до нужной кондиции, с ним через пару часов после покушения встретился наш человек в Риме – Геворк Вартанян, имеющий хорошие связи в итальянских верхах. Он передал Моро информацию о заговоре и заговорщиках, и посоветовал поставить на расследование генерала Делла Кьеза, которого Моро и сам знал и уважал как профессионала и честного человека. Ну а зная, что и где искать, итальянцы самостоятельно справились с распутыванием этого клубка. Это в прошлом Губернского Андреотти и компания сделали все, чтобы максимально спрятать концы в воду. Сейчас такого не было. Моро, по понятным причинам, кровно заинтересован выжечь этот гадюшник до конца. Иначе недочищенные заговорщики снова взялись бы за свое. А в итоге мы в очевидном выигрыше. Позиции США в Италии очень сильно подорваны. Фактически они лишились большей части своих агентов и симпатизантов в стране. Про изменившееся отношение общества к заокеанскому «союзнику» я и вовсе молчу. Да и в остальной Европе после итальянского скандала репутация Вашингтона сильно подмочена. Это, конечно, лирика, но выход Италии из военной организации НАТО – реально очень сильный удар по янки. Как и контракты, подписанные итальянцами в Москве и разворачивающие их экономику на восток.

– Могу еще добавить, – вмешался молчавший до этого министр обороны маршал Огарков, – что выход Италии из военной организации НАТО очень серьезно подорвал стратегические позиции американцев и натовцев на южном фланге, а также поставил в весьма затруднительное положение американский Шестой флот. Фактически, им теперь негде базироваться на европейских берегах Средиземного моря. Франция двенадцать лет назад вышла из военной организации НАТО. Четыре года назад, после свержения «чёрных полковников», ее примеру последовала Греция. Испания в НАТО не входит, а после итальянского скандала, будем надеяться, и не войдет, в отличие от прошлого нашего… гм-гм… пришельца. Можно рассчитывать, что и Греция после такого не вернется в НАТО в 1980-м, как было в иной реальности. Теперь еще и Италия.

Огарков налил из стакана минералки и сделал большой глоток, смачивая горло.

– На других берегах Средиземного моря у американцев тоже далеко не идеал, – продолжил он. – В Алжире и Ливии им не рады, как и в Сирии. В Ливане уже три года бушует гражданская война, соваться туда американцам себе дороже. В Тунисе президент Бургибв хоть и развивает отношения с Западом, но официально придерживается нейтралитета и видеть в своей стране чужие базы не желает. Он в свое время французов едва выпихнул. Правительство Мальты тоже проводит строго нейтральную политику и американскому флоту кроме кратковременных заходов в мальтийские порты ничего не светит.

По данным ГРУ, – Огарков взглянул на Ивашутина, тот чуть заметно кивнул, – американцы пытались договориться о создании баз для своего флота в Египте. Эта, простите за выражение, проститутка Садат уже готов был согласиться, но об этих предложениях «откуда-то» узнала арабская пресса, – вновь Ивашутин и Цвигун переглянулись, на этот раз с улыбкой. – Поднялся страшный шум, в Египте миллионные толпы вышли на улицы, и Садат при всем своем желании услужить Вашингтону был вынужден отказать американцам. Так что сейчас их Шестой флот может рассчитывать в Средиземном море только на базы в Турции. Есть еще, правда, базы в Кадисе и Роте, в Испании, предоставленные им еще Франко в пятидесятых, но они находятся по ту сторону Гибралтарского пролива и от Турции далековато. Также американцы могут рассчитывать на английские базы Акротири и Декелея на Кипре, и на порты оккупированной турками части Кипра, но это, собственно, и все.

– Хотелось бы уточнить, – вступил в разговор Ивашутин. – В Турции американскому флоту будет неуютно. Американцы там сидят на своих базах как в осажденных крепостях, за периметр, охраняемый турецкими войсками и жандармами, не высовываются. Их базы в Турции постоянно пробуют на прочность курдские партизаны, а также различные турецкие леваки: маоисты, троцкисты, анархисты и аллах ведает кто еще. Хоть какая-то польза от этой публики. А янки плохо несут службу, если не могут после нее как следует расслабиться. Кроме того, им приходится держать свои силы скученно, что делает их более уязвимыми. На Кипре, правда, спокойнее, но на этот счет тоже есть кое-какие мысли, которые я доложу в другой раз. Помимо этого американцы ведут переговоры с Израилем о предоставлении их флоту военных баз на израильской территории. Хотя, по нашим данным, переговоры зашли в тупик. Израиль готов предоставить базы, но требует от американцев гарантий безопасности и поддержки в любых конфликтах с соседями, а также обязательства помощи от размещенных на базах в Израиле войск в случае войны с арабами или другими врагами. Американцы отказываются наотрез. Янки верны себе – они бы хотели получить базы, но при этом не желают воевать за израильский интерес. И, что еще важнее, согласие на израильские условия означает для США полный разрыв с арабскими, да и вообще с мусульманскими странами, в том числе с нефтедобывающими, а этого Вашингтон позволить себе не может. С другой стороны, и самые проамериканские арабские режимы такого проглотить не смогут, их свои подданные порвут. На переговорах было заикнулись о вступлении Израиля в НАТО, но эта тема быстро увяла. И тем и другим ясно, что это невозможно. Израиль не имеет четко определенных границ, да и не стремится. Да и европейцы на это никогда не пойдут. Очень им надо лезть в чужую драку, да к тому же не в Европе.

А еще американцы ведут переговоры с Марокко о предоставлении баз. Правда, у Марокко почти нет приличных гаваней в Средиземном море. Король Хасан далек от энтузиазма, но готов договорится с США, если они предоставят ему большую экономическую помощь, инвестиции в экономику, перевооружат его армию современным оружием, а главное – помогут подавить сопротивление в Западной Сахаре. Вашингтон вроде бы готов согласиться, хотя и считает, что Хасан запросил слишком много. Но об этом я подробнее сообщу в следующий раз.

– Подведем промежуточные итоги, – сказал Романов. – Предлагаю одобрить работу по Италии и связанным с ней делам и выразить благодарность Семену Кузьмичу и Петру Николаевичу. Все согласны, товарищи?

Возражений от собравшихся не прозвучало.

– А я еще считаю, – сказал Машеров, – что люди, работавшие в Риме, должны быть награждены.

– Само собой! – откликнулся Цвигун. – Представления мы с Петром Николаевичем уже написали.

– Подавайте, думаю, Президиум Верховного Совета жадничать не будет, – улыбнулся Романов.

– С Италией и Средиземноморьем понятно, – подал голос молчавший до этого Щербицкий. – А остальное?

– С остальным тоже все неплохо, – ответил Ивашути, – Правда, Губернский о событиях в Камбодже, Йемене и на Коморах писал в общих чертах, но, зная где искать, мы и сами смогли раскопать все остальное. Эту гадину Денара удалось прихватить, давно он по Африке ползал и пакостил.

– Как же все это получилось? – поинтересовался Мазуров.

– Для начала мы стали следить за людьми, которые были связаны с Денаром, а также за бывшим президентом Абдереманом, – ответил Ивашутин. – Через них вышли на самого Денара с его бандой, отследили зафрахтованное им судно. Дальше было легче. На судно поставили хитрый маячок, ежечасно подававший узконаправленный сжатый сигнал на спутник. Так и отслеживали их передвижение. К Коморам подвезли морской спецназ на атомаринах. Спасибо адмиралу Горшкову, проявил понимание, позволил спецам участвовать в дальнем походе, и с заходом к Морони не возражал. Ну а там заблаговременно высадились и заняли позиции. Когда Денар и наемники сошли на берег, наши боевые пловцы заминировали их судно, и позже по сигналу подорвали. С торпедой решили не рисковать. Ну а остальное уже дело техники, – Ивашутин улыбнулся. – Зато Суалих впечатлился сильно, особенно узнав, как наемники Денара без выстрела повязали его воинство во главе с командующим. И когда зашел разговор о базе нашего флота на Коморах – согласился без особых споров, но потребовал офицеров-инструкторов из русского спецназа, чтобы они ему местную президентскую гвардию натаскали по высшему разряду. Кроме того, он решил завести свой коморский спецназ и хочет, чтобы его тренировали наши спецы, чтобы его спецназ был не хуже советского. Мы, конечно, согласились, но предупредили, что добиться такого результата удастся не скоро. Впрочем, Суалих готов ждать. Под защитой нашего флота это не страшно. Теперь он с удвоенным рвением давит местных исламистов. Они, бедняги, уже ни на что не надеются, разбегаются с островов кто куда.

– А нам теперь их кормить, – заметил Щербицкий.

– Да что там кормить?! – отозвался Машеров. – На островах народу и шестисот тысяч не наберется. Не объедят они нас. Зато польза от базирования нашего флота явная, это и мне, невоенному человеку ясно.

– И что теперь будет с этим Денаром и его подельником? – поинтересовался Судоплатов.

– Думаю, пожизненное заключение, – ответил Цвигун. – На большее они не заработали, так как особого ущерба нанести просто не успели. С другой стороны, попытка государственного переворота и планы убийства президента – это серьезно. Абдереман нас теперь мало интересует, фигура отработанная, а вот Денар с его связями может пригодиться. Полагаю, Суалих его нам уступит. Да и Денар наверняка предпочтет сидеть не в африканской тюрьме, а у нас, что бы там ни трубили на Западе об «ужасах ГУЛАГа».

– А Южный Йемен? – спросил Щербицкий.

– С Йеменом было проще, – сказал Ивашутин. – У нас и так там была неплохая агентура, плюс информация от Губернского. Вышли на контакт с Абдель Фаттахом Исмаилом и его группой. Они и сами кое-что знали и готовились. Но проявленное внимание дорогого стоит. В общем, как только Рубайя Али и его сторонники зашевелились, тут их Фаттах Исмаил и Антар сотоварищи и накрыли. При подстраховке спецназа ГРУ, само собой. Так что йеменские товарищи справились неплохо. Ну и мы воспользовались ситуацией, чтобы под шумок избавиться от некоторых мутноватых местных деятелей. Теперь Али Насер Мухаммед уже не попытается переметнуться к Западу, и не устроит в стране междоусобную бойню в 1986-м. И горбачевские выдвиженцы аль-Бейд, аль-Аттас и Наоман не сдадут, как ГДР, в 1990-м Южный Йемен прозападному режиму Салеха в Сане. Абдель Фаттах Исмаил и прочие – вполне надежные просоветские товарищи. Ситуация в стране под нашим контролем.

– А лезть на эти острова у берегов Омана было необходимо? – поинтересовался неугомонный Щербицкий. – До сих пор западные голоса обсуждают, какие именно русские выражения использовали «йеменцы», высадившиеся на островах. Неужели нельзя было предупредить, чтобы держали язык за зубами?

– Лезть было необходимо, – сказал, как отрезал Ивашутин. – Фаттах Исмаил поставил возвращение островов под власть Южного Йемена как условие сдачи в аренду Сокотры. Его тоже можно понять. И приход к власти был не при самых красивых обстоятельствах – со времен независимости в стране было два президента, и обоих свергли силой, притом что строй не менялся. Просто проклятье какое-то. А тут еще, не успев прийти к власти, он отдает кусок территории иностранцам. Пусть в аренду, но все же. Зато теперь он победитель, вернувший стране исконные территории. Аль-Шааби не смог, Рубайя Али не смог, а Фаттах Исмаил вернул! На этом фоне аренда Сокотры никому неинтересна, тем более что для йеменцев этот остров – как для наших граждан остров Врангеля, хоть и находится ближе, там и говорят на своем языке. Что до русских выражений в эфире – тут уж иначе было нельзя. В операции задействовали морпехов, переброшенных транспортными самолетами, они в арабском не сильны. А без радиопереговоров современные десантные операции не проводятся. И местных привлекать было нельзя, их только потом перебросили на острова, когда наши оттуда уже ушли. К тому же, у оманцев и англичан ничего кроме слов нет, записи эфира никто не вел.

Что касается Северного Йемена, то президент аль-Хамди, с тех пор как мы его спасли и помогли отправить к шайтану заговорщиков Гашими, Салеха и прочих вместе с саудовскими агентами, относится к СССР еще лучше, чем раньше. К тому же ему нужна поддержка против Саудитов и некоторых зарвавшихся местных племен. И он прекрасно понимает, что наша база на островах Ханиш прикрывает его от тех же американцев. Так что на аренду он согласился без больших переживаний.

– Ну а Камбоджа нам зачем? – спросил Щербицкий. – Ведь решено же не вешать на шею всяких дармоедов.

– Во-первых, Владимир Васильевич, Камбоджа пока не на нашей шее, а в основном на вьетнамской, – отозвался Ивашутин. – Во-вторых, этот подонок Пол Пот своими преступлениями марает идею, чем вредит и нам. Вспомните записки Губернского – в его будущем всякая прозападная мразь тыкала режимом Пол Пота и его зверствами как «эталоном» социализма и коммунизма. Так что убирать его надо было в любом случае, и чем быстрее – тем лучше. А тут так удачно подвернулось упоминание этого восстания, вот мы и сориентировали вьетнамских товарищей. В-третьих, Камбоджу вряд ли можно назвать дармоедами. Народ там умеет вкалывать не хуже вьетнамцев и китайцев, страна теплая, воды много, урожаи там можно выращивать огромные. Так что особо их кормить не придется, разве что первое время, пока не восстановят хозяйство. К тому же, там и недра богатые, редкоземельные металлы и еще много чего, если тут подойти с умом – можно будет и в прибыли остаться. В-четвертых, новому правительству Камбоджи надо будет поднимать страну после маоистского эксперимента. Без посторонней помощи никак не обойтись. И в обмен на помощь СССР сможет получить в аренду под военные базы острова Танг, Ронг и архипелаг Вай у входа в бухту Кампонгсаом. Тоже на 99 лет, понятно. У нас уже есть база во Вьетнаме, в Камрани, возможно, вскоре появятся и другие, но как будет в ЭТОМ будущем, – слово «этом» Ивашутин произнес с нажимом, – никто не знает. С китайцами тоже были «братья навек». И, я думаю, все помнят, что до начала войны с американцами Вьетнам в основном ориентировался на Пекин? Одна опора в Юго-Восточной Азии хорошо, а две лучше.

– Добавлю от себя, – вклинился Цвигун, – что в Афганистане и Пакистане тоже все складывается хорошо. Благодаря информации от нас Дауд полностью ликвидировал заговор НДПА в Афганистане. Фракция Хальк во главе с Тараки и Амином полностью разгромлена, ее лидеры и большинство активистов расстреляны, остальные в тюрьме. Членов фракции Парчам по нашей просьбе Дауд выслал в СССР, при условии, что мы не дадим им вести антиправительственную деятельность. Пока мы их переправили в ГДР, там товарищи из «штази» за ними присмотрят. Эти кадры важно сохранить на будущее. В отличие от пуштунской Хальк, Парчам опирается на национальные и религиозные меньшинства, живущие в основном на севере Афганистана: таджиков, узбеков, туркменов, хазаров, шиитов, исмаилитов и прочих. Если с Даудом и его правительством что-то случится, или они сами повернут не туда – мы сможем отколоть от Афганистана весь север до Гиндукуша и местные жители, нуждаясь в нашей поддержке против пуштунского давления с юга, станут барьером нашей Средней Азии.

Кроме того, после раскрытия заговора Зия-уль-Хака в Пакистане правительство Бхутто арестовало всех бежавших в Пакистан афганских исламистов и выдало их Дауду, который их немедленно перевешал. Таким образом угроза гражданской войны и прихода к власти в Афганистане исламистов на обозримую перспективу устранена.

Что касается Пакистана, то там Бхутто после раскрытия заговора не только расправился с военными заговорщиками и их сообщниками-исламистами, но и изменил свою политику. Он уже не заигрывает с исламистами, запретил все их значимые организации, взял под государственный контроль исламские учебные заведения, всех жаждущих джихада сплавляет в Кашмир, где их как-то очень быстро уничтожают индийские войска и спецслужбы, – Цвигун усмехнулся. – Тех, кто говорит о джихаде, но в Кашмир не едет – высылает из страны. Правительство Бхутто опирается на религиозные и национальные меньшинства. Сам он шиит, понятно, что единоверцы за него горой, а это все-таки четверть населения. Он договорился с исмаилитами, прекратил притеснения ахмадийцев. Помимо своего родного Синда смог получить поддержку в Белуджистане и не только. В частности, Бхутто сговорился с вождями пакистанских пуштунов – правительство признает за ними самостоятельность во внутренних делах и свободу переходить границу, а они за это охраняют порядок на своей территории и выдают всех исламистов. Кроме того он собирается еще больше ослабить цитадель исламистов – Пенджаб, отрезав от него южную часть, населенную народом сираев, и создать новую провинцию Сираики. После этого Пенджаб уже не будет лидировать в Пакистане по населению и экономике. А еще Бхутто создал жандармерию из национальных и религиозных меньшинств, в противовес армии, где преобладают пенджабцы, и бандам исламистов. В общем, ситуация в Пакистане не так стабильна, как в Афганистане, но правительсто Бхутто сидит прочно.

Кроме того, мы тут с Петром Николаевичем долго раздумывали о Цейлоне. Соблазнительно, конечно, прибрать этот островок к рукам, много там всего вкусного. Но подумав, решили не спешить. Тамошние левые – в основном сингальские националисты. Отношения с тамильским меньшинством у них плохие. Если они сейчас придут к власти, то с девяностопроцентной вероятностью вскоре начнется межнациональная война. Она и в прошлом Губернского началась, но позже, в 1983-м, и тянулась до XXI века. Нам в это побоище лезть нет смысла. Ни экономической выгоды, ни прочных военных позиций мы не получим. В общем, решили пока вербовать агентуру, налаживать контакты, собирать компромат на всех значимых аборигенов. А дальше видно будет. Надеюсь, присутствующие наше решение одобрят.

– Все это хорошо, – послышался голос молчавшего все это время Шелепина. – но, честно говоря, меня больше всего интересует случившееся в Китае. И думаю, не только меня. Могут ли Семен Кузьмич и Петр Николаевич что-то сообщить об этом?

– Только одно, – ответил Цвигун, – это не мы!

Ивашутин кивнул.

– У нас, к сожалению, и возможности такой нет, с тех пор как этот жопоголовый кукурузник сдал Мао всю агентуру в Китае.

– Тогда кто же? – спросил Шелепин.

– Для нас самих это загадка, – сказал Цвигун. – Мы по нашим каналам передали расклады в Пекин, Хуа Гофену и в Тайбэй, Цзян Цзинго. Ответа, понятно, не было. Так что это могла сработать и тайваньская разведка, у которой неплохая агентура в КНР, да и бардак в стране после культурной революции им в помощь. А могли и люди Хуа, им у себя дома проще все устроить. Или и те и другие. Например Дэн Сяопина взорвали тайваньцы, а Е Цзяньина свои. Или наоборот. Впрочем, это не суть важно. Главное, что Хуа воспользовался ситуацией и полностью зачистил группировку Дэна, ориентированную на рыночные реформы, сближение с Западом и привлечение иностранного капитала. Таким образом, в Китае останется, если можно так сказать, маоизм без Мао. Что в среднесрочной перспективе нас устраивает, как и испорченные отношения Китая и США из-за Тайваня, не так ли, товарищи?

– Ну что ж, – подытожил Романов, – с недавними событиями, полагаю, все ясно? Но ведь это не все, я прав?

– Именно так. – ответил Ивашутин. – 2-го октября Рухолла Хомейни, живущий в эмиграции в Ираке, в городе Наджаф, получит приказ правительства баасистов покинуть страну. Сначала он метнется в Кувейт, но на границе Кувейтские власти его завернут и тогда, 4-го октября Хомейни улетит в Париж. Именно в этот момент его можно убрать с максимальным эффектом, вместе с его ближайшим окружением. Есть два варианта: или заложить фугасы на шоссе Багдад-Кувейт (такая возможность у нас есть), либо заминировать самолет. Вину в обоих случаях свалить на шахскую охранку САВАК. Лично я за первый вариант – он проще, и посторонних жертв меньше. После того, как Хомейни и его ближайшее окружение улетят на свидание с гуриями, в Иране, где уже идут волнения, буча усилится. Властям будет уже не до плотного контроля, что облегчит работу нашей агентуры. В результате «от рук агентов шахской охранки» начнут массово покидать этот мир наиболее авторитетные и радикальные исламисты в Иране. Естественно, не будут забыты «шахской охранкой» и исламисты-эмигранты, в Европе и других местах, которые начнут вымирать от разных болезней или просто от пули и взрывчатки. Все это дезорганизует ряды исламистов и помешает им действовать активно и слаженно. В результате появится возможность взять власть у Масуда Раджави и его «исламских социалистов» из «Моджахедин-е Хальк», «Федаян-е Хальк» и так далее. Нам надо только контролировать этот процесс, помогать избежать ошибок, подсказывать правильные ходы, держать в узде леваков-экстремистов и прочее в том же духе.

– Что касается меня, – сказал Цвигун, – то я уверен, что Петр Николаевич справится, а Комитет в случае необходимости ему поможет. Меня беспокоят более близкие даты. 26 августа будет избран римский Папа Иоанн-Павел I, в миру Альбино Лучани, сейчас он патриарх Венеции. А 28 сентября Папу отравят те, кто не желал намеченных им больших чисток авгиевых конюшен в Ватикане. Этого Папу не назовешь нашим другом, но и однозначным врагом, как Войтыла – не к ночи он будь помянут – тоже не является. В любом случае нам выгодно, чтобы он остался жив. Неизвестно, кто придет на его место. Войтыла выведен из игры, но проамериканских и антисоветских сволочей среди кардиналов хватает. Лучше пусть Папа, узнав о заговоре, устроит масштабную зачистку в Ватикане, им этих разборок хватит на годы и будет уже не до того, чтобы вредить нам. От Губернского нам известно имя одного из заговорщиков, французского кардинала Жана Вио, который после смерти Папы унес все лекарства и списки тех, кого Папа хотел разогнать из Ватикана и ватиканского банка. Наблюдая за кардиналом, мы отследили кое какие его связи. Думаю, наши сведения только подтвердят и дополнят информацию, которая будет у Папы. 5 сентября, на приеме в Ватикане, умрет глава отдела Внешних Церковных Сношений Московской Патриархии митрополит Ленинградский Никодим Ротов. Ходили упорные слухи, что он ошибся чашечкой, выпив кофе, приготовленный для Папы. Сам Никодим, между нами, шкура еще та, как и его ученики, вроде митрополита Таллинского Алексея Ридигера – будущего патриарха. И он, и его подчиненные махали кадилами капитализаторам и лили грязь на «антихристовы Советы», на которые они сейчас льют елей. С этой публикой – я о никодимовцах и отделе внешних церковных сношений – еще надо будет разобраться. Но сейчас речь не о том. Перед приемом нужно предупредить Папу о готовящемся покушении в общих чертах и предостеречь, чтобы он сторонился напитков и еды. А после того как Никодим склеит ласты, как выражается Губернский, и Папа увидит, что это не провокация – можно будет пойти на откровенный, в разумных границах, понятно, разговор и открыть карты.

– Полагаю, товарищи, – сказал Романов, – надо принять к сведению все сказанное Семеном Кузьмичом и Петром Николаевичем по Ватикану и Ирану, и одобрить предложенные ими меры. Возражений нет?

Присутствующие кто кивнул в знак согласия, кто просто сказал «нет».

– Значит, принято. Ну вот, с мировыми проблемами закончили, пора обсудить наши внутренние дела…

Глава 8

Все-таки успел я встретить Новый год в кругу семьи. На пороге нашей квартиры появился аккурат 30 декабря, и мой морозный румянец скрывал кубинский загар. В руках я держал плетеное кресло-качалку, на «седалке» которого покоились два чемодана, наполненных преимущественно сувенирами с Острова Свободы. Что касается кинопленки, то из Одессы ее транспортировали в Москву спецрейсом – такой чести даже я не ожидал. Хотя… Скорее всего, это было продиктовано необходимостью довезти столь ценный груз до места назначения в целости и сохранности. А нам ведь еще предстояло сделать русскую озвучку.

Но это уже после новогодних праздников. Хотя какие там праздники – вся страна выходила на работу 2 января, не то что в будущем, когда после встречи нового года россияне приходили в себя целую неделю. А пока все свое время я посвятил жене и сыну, которые никак не могли нарадоваться моему возвращению. 1 января во второй половине дня мы отправились в цирк на Цветном бульваре, решив сделать сыну приятное, а на следующий день супруга отправилась на работу. Оставив сына на мое попечение. Давно я не чувствовал себя таким счастливым.

Правда, немного подпортил общую картину счастья вопрос жены относительно того, куда я засунул подаренный ею хронометр. А я уже и забыл про него, не успел толком подготовить правдоподобную версию. Не говорить же, что по пьяной лавочке меня обобрали! Короче говоря, глядя на фото с Фиделем, которое мне вручил Пабло перед самым нашим отплытием, я заявил, что Кастро понравились мои часы, и я преподнес ему их в подарок. А Фидель, в свою очередь, подарил мне свое любимое кресло-качалку, в котором якобы покачивался еще сам Че Гевара. Имя последнего жена слышала, но он ей был по барабану, впрочем, как и сам Фидель. Однако версия прокатила, Валя согласилась, что не предложи я команданте часы – тот мог бы и обидеться. А тут, видишь, отдарился таким интересным креслом, историю приобретения которого я по счастливой случайности жене до этого не рассказывал.

2 января я позвонил на режиссерские курсы. Оказывается, там про меня не забыли, и с нетерпением ждали, когда же я соизволю вернуться к учебе. Пообещал в ближайшее время появиться пред светлые очи Эльдара Александровича с отчетом о проделанной работе и с новыми силами взяться за овладение премудростями режиссерского дела.

Рязанов и впрямь по мне соскучился, как и мои однокурсники. Целый урок был отдан моему рассказу о съемках сериала, причем мой наставник выразил предположение, что «мыльная опера» может засчитаться мне в качестве дипломной работы.

Под конец января раздался телефонный звонок от директора издательства «Молодая гвардия».

– Сергей Андреевич, дорогой вы мой человек! Как хорошо, что вы наконец-то вернулись! Читатели чуть ли не пикеты у здания нашего издательства устраивают с требованием выпустить продолжение приключений Эраста Фандорина. Сергей Андреевич, вы часом ничего нового не написали?

Хо-хо, я уже и подзабыл с этой Кубой, за что меня любит советский читатель. Оказывается, за цикл похождений русского Шерлока Холмса. Пришлось оправдываться тем, что во время съемок на Кубе было не до книг, очень напряженный график. А сейчас к тому же необходимо добить сценарий второй части. Затем уже, вероятно, я смогу засесть за продолжение серии. Директор издательства выразил надежду, что процесс надолго не затянется, иначе читатели подкараулят его где-нибудь в подворотне и устроят «темную».

С интересом знакомился я и с последними новостями. В международном и внутреннем положении дел произошли события, которые разительно отличались от моей действительности. И что-то мне подсказывало, что войны в Афганистане удастся избежать. Это был главный вывод, который я сделал для себя. Ну и что прибавилось лояльных к СССР стран – тоже радовало. Не зря Цвигун с Ивашутиным свой хлеб едят.

Рано или поздно все праздники заканчиваются. Вот и новогодние подошли к концу, а я уже немного истосковался по работе. До конца января мы занимались озвучкой сериала, затем показали три первые серии на худсовете, члены которого отнеслись к невиданному для них жанру не без споров, но в итоге все же приняли затравку картины. Правда, с условием, что теперь каждую неделю они будут собираться и отсматривать по три серии фильма. Теперь дело за телевизионным начальством. Надеюсь, долго на полках сериал не залежится.

Ну а я, не теряя времени, тут же засел за доводку до ума сценария второй части похождений Хосе и Марии, это заняло у меня добрых пару недель. Позвонил Корзину, сказал, что сценарий продолжения готов, и я готов лично ему вручить объемную рукопись. Договорились встретиться на следующий день. На встречу я отправился с двумя папками. В одной, весьма пухлой, находился сценарий, в другой – проект типа «Последнего героя», но уже на советский лад, который при известном старании можно подготовить к летнему сезону. Название я придумал простенькое, первое, что пришло в голову – «Один за всех». Может, потом его и поменяют на что-то более удобоваримое.

Суть же проекта была такова… Когда участники интригуют, сговариваются за спиной, выпихивают друг друга – это капиталистическая паскудная психология в чистом виде, мол, умри сегодня ты, а я завтра. Это не «Последний герой», а «Последний подлец» получается. Должно быть наоборот, в духе советских ценностей.

Дело происходит где-нибудь на озере Байкал, где островков навалом, я помнил, например, какой-то здоровый остров Ольхон. На каждом из островов по команде, каждая строит лодку, чтобы добраться до большой земли. Во время испытаний они ищут подсказки и части лодки, а также чертежи, при помощи которых можно собрать лодку, потому как это тебе не весельное корыто, а средних размеров швербот с парусом. Заодно по подсказкам ищут и спрятанную для них еду в герметичной упаковке, которая обнаруживается или на дереве, или в каком-нибудь гроте. Или вдруг находят удочку, и командируют одного из участников выуживать из Байкала омуля, ну и что там еще водится.

На каждом острове должен быть так называемый «Грот откровений», оборудованный телекамерой, перед которой участники делятся своими мыслями и переживаниями.

Команда, первой построившая лодку, и добравшаяся до берега, становится победительницей. И получает по своему выбору путевку на отдых на одном из морских курортов: в Средиземноморье – Кипр или острова Далмации в Югославии, в Карибском море – Куба или Гренада, в Атлантике – Сан-Томе или Кабо-Верде, они же Острова Зеленого Мыса), а в Индийском океане – Сейшелы или Маврикий.

До последнего сомневался, нужен ли проекту ведущий, но в итоге решил, что, пожалуй, без человека в кадре, который будет вещать о происходящем на островах и мотаться по ним, делая оттуда «синхроны» и «стенд-апы», не обойтись. Тут я первым делом подумал про вечно-молодого Маслякова (вечно-молодого в будущем, поскольку он, словно вампир, и спустя сорок лет выглядел вполне моложаво), но подумал, что раз уж Александр Васильевич вновь ведет КВН, то нужно озаботиться другой кандидатурой. Да и для такого проекта ведущий должен выглядеть брутально, и в то же время желательно заполучить уже раскрученного актера. Ничтоже сумняшеся, подумал про Николая Еременко-младшего. А что, после «Пиратов XX века» парень на гребне успеха, а тут похожая тематика – пресное море, острова, выживание…

Когда я выложил свой план Корзину, то Валерий Алексеевич задумчиво почесал область головы справа между лбом и затылком.

– Проект интересный, уверен, от желающих в нем участвовать не будет отбоя. Но, во-первых, это же людей на целый месяц придется отрывать от производства или учебы…

– Пусть возьмут отпуск за свой счет или академотпуск, ничего страшного, зато вернутся героями.

– Ладно, это, в принципе, можно решить. Но есть еще и финансовая сторона вопроса. Проект получается не таким уж и дешевым. Я имею в виду момент с призом. Если, как вы пишете, в команде по семь человек, то семерых победителей придется отправлять на заграничные курорты. А это, извините, влетит в копеечку.

Хоть я и ненавидел всем своим естеством телерекламу, но сейчас даже пожалел, что советское телевидение не имеет рекламных доходов, с которых могло бы, сильно не напрягаясь, спонсировать победителей проекта неплохими путевками. Ну а с кого рекламные требовать, если все предприятия являются национальным достоянием?!

– Ладно, мы с товарищами по редакции подумаем над этим вопросом, – подытожил Корзин. – А что написали сценарий второго, как вы говорите, сезона – это здорово. Я, признаться, пользуясь возможностью, посмотрел первые десять серий, и думаю, что фильм ждет успех.

Я, честно признать, опасался, что зрители увидят картину только осенью, с началом нового телесезона. Но «останкинское» руководство сделало всем подарок, запустив сериал «Заря новой жизни» в телеэфир 1 марта. Кстати, на Кубе он стартовал в тот же день, не иначе, сговорились. Учитывая, что «мыльная опера» планировалась к показу пять дней в неделю – с понедельника по пятницу – после программы «Время», к летним каникулам как раз должны были управиться, скрасив тропическим телекормом весенний авитаминоз советских домохозяек.

А 15 февраля в той же программе «Время» прошли один за другим два телесюжета. Первый был посвящен избранию на пост Председателя Совета министров Петра Мироновича Машерова, в то же время его место первого секретаря ЦК КП Белоруссии занял отдохнувший на пенсии, но еще полный сил Кирилл Трофимович Мазуров.

Но еще больше меня потряс телесюжет о запуске в Белоруссии опытной линии сотовой связи. Сюжет, впрочем, был показан скромненький, без особой помпы. Более подробную информацию я получил из «Комсомольской правды», где прилагался крупный снимок сотового телефона, а то в телесюжете почему-то крупнячком показать его то ли забыли, то ли не решились. Конечно, это был далеко не тот мобильник из моего прошлого, этот оказался раза в два больше, но и не выглядел «кирпичом» вроде тех, что таскали с собой новые русские в начале 90-х. Больше смахивал на беспроводные комнатные телефоны того же 2015 года. Черный пластиковый корпус, белые клавиши, небольшой прямоугольный дисплей и выдвижная антенна, расположенная с левой стороны телефона. Хотя у комнатных в мое время антенн точно не было. Ну ничего, с развитием отрасли научатся делать скрытую антенну.

Как я понял, на гродненском заводе «Радиоприбор» пока планируется выпуск экспериментальной партии телефонов «Свитязь» числом 500 экземпляров. Цена за штуку – 150 рублей, то есть средняя зарплата советского гражданина. Жорес Алферов, позировавший с телефоном в руках фотокорреспонденту «Комсомолки», добавлял, что если первая партия разойдется, то будет смысл наладить серийное производство сотовых аппаратов, и тогда, само собой, цена существенно снизится.

Помимо самого телефона абонентам предстояло платить и за возможность поговорить – отправка и прием смс-сообщений в конструкции не были предусмотрены. Но, как сказал журналисту Жорес Иванович, над этим ведется работа. Тариф на данный момент был один, и минута разговора стоила 30 копеек. Причем за входящие абонент не платил, вот так-то! От себя автор статьи добавлял, что новинкой уже заинтересовались за рубежом.

Ну что ж, замечательно! И технический прогресс пошел в гору. СССР сейчас запросто может стать монополистом в сфере сотовой связи, хотя бы на первых порах, получить с этого солидный куш от зарубежных компаний, уже мечтающих так же получать баснословные прибыли с сотовой связи. Там-то проклятые капиталисты имеют отработанный нюх на дела, сулящие хороший куш.

Понятно, что далеко не каждый потянет мобилу в личное пользование по такой цене, учитывая, что еще придется платить и за звонки. Но я, например, или Чарский, в котором я также был уверен, наверняка постараемся прикупить себе по такому аппарату. А то и по два. Если, конечно, сотовые сети дотянутся до Москвы, а я уже не считал это чем-то из разряда фантастики. Думаю, в крупных городах тоже найдется немало людей, которые захотят стать обладателями престижной в глазах окружающих новинки.

Ну а что, сидишь с друзьями в ресторане, и тут вдруг раздается телефонная трель. С важным видом говоришь: «Минуточку, товарищи, наверное, важный звонок», достаешь мобильник, и начинаешь трепаться на глазах у офигевшей публики. Хе, да те же самые кавказские цеховики все как один обзаведутся сотовыми телефонами. Крупные чиновники, само собой, директора заводов, газет, пароходов, военные шишки… При этом все переговоры можно без лишнего афиширования прослушивать. Наверняка Цвигун постарается договориться с Алферовым, как это сделать, все ж таки в интересах государства.

В общем, радужные открываются перспективы. Жаль только, что наша промышленность пока не потянет производство настоящей мобильной связи, работающей в цифровом формате. Не мешало бы, кстати, озаботиться созданием своей Силиконовой долины, к примеру, на базе новосибирского Академгородка. Или достаточно будет того, с чем Алферов работал в Белоруссии? Он вроде и так собрал там вокруг себя местные умы.

Что же касается моих рокеров, то группа «Aurora» за время моей кубинской командировки успела с триумфом прокатиться по нескольким странам соцлагеря, напоследок поставив на уши западногерманских любителей хард-рока. Их первый альбом был уже переиздан, и ребята прочно засели в студии, работая над следующим. Все, что я им подкинул перед отъездом, пошло в дело. Такими темпами, галдишь, скоро английским издателей можно будет порадовать и выходом второго альбома, который планировали назвать, не мудрствуя лукаво, по названию заглавной песни «The Show Must Go On». Мне удалось съездить на один день в Ленинград, пообщаться с музыкантами и Мелик-Пашаевым, а заодно послушать живое исполнение композиции. И я был приятно удивлен, что при своем несколько отличавшемся от оригинала вокале Ордановский сумел придать композиции некий шарм, которого я не помнил даже у Меркьюри. Хотя и принято говорить, что оригинал всегда круче, но в данный момент я, признаться, немного засомневался в правдивости данного постулата.

Я попросил ребят на меня в дальнейшем не очень рассчитывать ввиду моей сильной занятости, а постараться самим что-то придумывать. Отчасти это был правдой, хотя я мог бы добавить, что мои телефонные записи просто иссякли, а вспоминать по памяти хиты будущего было тупо лень.

Как я и говорил, показ сериала начался с 1 марта. А спустя неделю мне позвонил Артур Вазгенович Багдасарян. В первый момент я не понял, кто это, пока собеседник на том конце провода не напомнил, что все еще является помощником Мясникова и когда-то устраивал мое выступление перед студентами педагогического училища.

– А-а, вспомнил, конечно же… Как там Георг Васильевич поживает?

– Да пока неплохо, вас вот вспоминает, как много вы достигли… Сейчас вот, как начали новый сериал показывать, снова про вас вспомнил. Говорит, мол, набери-ка ты, Артур Вазгенович, нашего общего друга, узнай, как у него дела…

– …вашими молитвами…

– …а заодно поинтересовался, нет ли у вас желания по старой памяти посетить Пензу с творческим вечером? Естественно, какой-то гонорар вы за свое выступление получите.

– М-м-м… Честно говоря, надо свериться со своим рабочим графиком. Мы вроде бы люди вольной профессии, но и тут нужно успеть, и здесь… Сейчас вот вроде бы по многочисленным просьбам читателей сел писать продолжение похождений Эраста Фандорина. Но, в принципе, на пару дней можно будет сделать перерыв, съездить в родную… практически родную Пензу. Когда вы хотели бы меня видеть?

– Вы говорите, когда вам удобно, а мы уж как-нибудь подстроимся.

– Ну давайте хотя бы… в конце марта. Нормально будет?

– Конечно, в самый раз, как раз успеем напечатать афиши. Не против, если творческий вечер состоится в областном драматическом театре?

– О такой чести я и мечтать не мог. Конечно, не против!

Сериал, судя по реакции моей супруги, удался. Валя с первой серии не могла оторваться от телеэкрана, стараясь непременно уложить Даньку спать к началу показа очередной серии. Глядя на вперившуюся в экран Валентину, периодически шмыгающую носом на особо чувствительных моментах, я только головой качал. И правда, все эти «мыльные оперы» воздействуют на домохозяек как удав на кролика. Или как уж на лягушку – тут уж кому что ближе.

Но большим плюсом стало то, что в то время, как показывали сериал, количество преступлений резко сокращалось. Эту информацию мне по секрету поведал Корзин, который мечтал, что этим летом я снова отправлюсь на Кубу снимать продолжение «Зари новой жизни». Я же, в свою очередь, намекнул, что у меня как бы светят выпускные экзамены на режиссерских курсах, и вполне вероятно, что по срокам эти события могут и совпасть. Так что на всякий случай желательно подготовить кандидатуру Игоря Топалова, который выполнял при мне обязанности второго режиссера. Игорь Андреевич – человек достаточно опытный, настоящий профессионал, уже знаком со спецификой кубинских съемок, знает там нужных людей, а я ему вполне доверяю. Корзин со вздохом ответил, что подумает над моим предложением, но лучше бы я морально сам готовился отправляться на Кубу.

24 марта у меня был запланирован творческий вечер в пензенском драмтеатре. Выехал я заранее, провожаемый печальной Валентиной – ей хотелось повидаться со старыми подругами, оставшимися в Пензе. Но ребенок и работа такой возможности предоставить не могли.

Учитывая, что жилья в городе на Суре у меня больше не было, по предложению Георга Васильевича я остановился в гостинице «Россия», где мне приготовили довольно приличный номер. Я заранее позвонил и предупредил, что планирую приехать фирменным поездом заранее, в пятницу утром, и накануне творческого вечера хотел бы… провести экскурсию для школьников по историческому центру Пензы. Это предложение было встречено с неподдельным энтузиазмом.

Вот так уж захотелось мне вспомнить былое, мои навыки учителя истории не давали мне покоя. Почему бы не устроить своего рода благотворительную акцию? Думаю, рассказать мне есть о чем, даже школота из 21 века с удовольствием ходила на мои экскурсии.

На этот раз мне подсунули 8-классников из трех пензенских школ, больше я просто не потянул бы, не смог бы завладеть вниманием столь внушительной аудитории. За полтора часа обошли все достопримечательности в центре города, а после экскурсии ребятня засыпала меня вопросами о кино, книгах и знакомствах с известными людьми.

В гостиницу шел прогулочным шагом, спускаясь по все еще мощеной булыжником Московской. Проходя мимо дома с тем самым злополучным подвалом, я невольно замедлился. Сердце сжалось, как-то сразу нахлынули порядком подзабытые воспоминания о ТОЙ жизни, о родных, оставшихся в будущем. Кстати, мои потенциальные родители уже познакомились или судьба их еще не свела? Знаю, что встретились они как раз в 1979-м, батя уже пару лет как вернулся из армии, а мама по идее закончила педагогическое училище и приступила к преподавательской деятельности. Жутко хотелось как-то вмешаться в их жизнь, чем-то помочь, ведь наверняка в чем-нибудь да нуждаются. Но останавливала мысль, что такое вмешательство может выйти боком, еще, чего доброго, меня любимого не родят. Да и не должны особо бедствовать мои предки, насколько я помнил по рассказам матери. Может, к бабушке заехать, в деревню? Пока, правда, Антонина Васильевна далеко не бабушка, женщина в самом соку. Как объяснить ей и окружающим причину, по которой в эту глушь приехал известный писатель и новоиспеченный режиссер?

В общем, не придя к единому знаменателю, я решил не забивать голову подобными мыслями и стал готовиться к субботнему мероприятию. Но до выхода на сцену я встретился в здании областного правительства на площади Ленина с руководителем региона Львом Борисовичем Ерминым. В кабинете также присутствовали Георг Васильевич Мясников, пара газетчиков и местный телеканал. Мило пообщались, затем обменялись подарками. Мне вручили богато иллюстрированное издание о Пензенской области, а я в ответ заранее приготовленное собрание сочинений о похождениях Эраста Фандорина, где особо отметил последний том, посвященный приключениям детектива в дореволюционной Пензе.

На творческий вечер я отправился заранее со своей неизменной гитарой – подарком Владимира Семеновича. Настроив звук, оставшийся час до начала мероприятия провел в гримерке Каплана, у которого этот вечер по причине отсутствия субботних спектаклей считался выходным. Скучать в одиночестве мне не дали. Сначала заявились еще больше раздобревший директор «Продторга» Николай Афанасьевич Балякин и радостно улыбающийся руководитель «Плодовощторга» Иван Степанович Чистяков, которые пригласили меня после выступления на званый ужин в ресторане «Бочка». Причин отказывать я не видел, билет у меня был куплен на завтрашний поезд, так что почему бы и нет? Затем заглянул не кто-нибудь, а Ринат, вручивший мне пару каталок офигенно пахнувшей конской колбасы. Отказываться было неудобно, в ответ подарил потомку Чингиз-хана одну из заранее припасенных книг под своей фамилией, нацарапав ручкой пожелание на память. Поговорили о жизни, выяснилось, что Ринат хорошо поднялся на пакетах, сейчас все его семейство подрядилось цеховиками-надомниками, но мясное дело бросать пока не собирается. Мало ли как сложится, пока органы его не трогали, а если почувствует, что запахло жареным – то мигом лавочку прикроет. А в «Пассаже» он никогда не пропадет. Кстати, и колбасу он мне вручил как раз в одном из таких самопальных пакетов с изображением… Инги Чарской. Принимая презент, я едва сдерживал смех.

Вечер начался с выступления Мясникова, который представил меня как земляка заполнивших до отказа зал пензяков. Дальше полтора часа биографии, баек и песен под гитару, очень тепло принятых публикой. Аплодировали мне минут десять, потом на сцену повалила толпа желающих получить автограф на книгах под моим авторством. Взмокший, но довольный, я вернулся в гримерку, где мне вручили конверт с гонораром. Не считая купюры, сунул конверт в карман и тут же о нем забыл, потому что неугомонный Балякин потащил меня праздновать встречу в «Бочку», где нам выделили отдельный закуток со столом на шесть персон. Половину из присутствующих я видел впервые, но после третьей мы были уже закадычными друзьями. После пятой я сказал, что свою норму выполнил, поблагодарил за прием и собрался пешочком, с гитарным кофром в руках, прогуляться до гостиницы. Николай Афанасьевич не позволил мне стаптывать ботинки, усадил в свою «Волгу» и лично доставив меня по назначению.

Утром голова не болела – видно, водка оказалась качественной. Хотя пять рюмок даже для меня, малопьющего, не такой уж и показатель. Вот если бы я поллитра в одну харю выжрал… Интересно, что бы я тогда по пьяни рассказал собутыльникам? Что появился из будущего и все эти перемены в стране и мире по моей вине? Вряд ли бы мне поверили, скорее приняли все за пьяный бред. И все-таки хорошо, что я знаю, когда нужно остановиться… Мдя, только вот на Кубе не сдержался, за что тут же и поплатился.

Провожали меня с вокзала Пенза-I с небольшой помпой. Георг Васильевич по-отечески обнял, призвав не забывать альма-матер, неразлучные Николай Афанасьевич и Иван Степанович вручили пакет со звякнувшими внутри бутылками. Оказалось, настойка «Золотой петушок» в оригинальной таре. Ее начали выпускать только в прошлом году, но я помнил, что «петушок» и в мое время считался чуть ли не символом сурского края. Немного грустно смотрел я на уплывающий назад перрон вокзала. А с другой стороны, завтра снова в Москве, снова с семьей, снова в круговерти неотложных дел… Кстати, сколько мне там в конвертике сунули. 150 рублей, неплохо, хотя в 21 веке, насколько я знал, гастролеры получали в разы больше. Ну да в деньгах я особо не нуждался, можно сказать, отдал дань родному краю. Мог бы и бесплатно выступить, если бы попросили. С такими мыслями я и уснул под мерное постукивание колес.

Глава 9

Первое в 1979 году заседание ближнего круга на этот раз было посвящено исключительно вопросам внутренней политики. По традиции открывал прения Машеров, на лбу которого в последние пару лет прибавилось несколько глубоких морщин.

– Главное, что тревожит наверняка не только меня, но и вас, товарищи – вопрос о власти, выражаясь словами Ленина. Сумеем ее удержать – сможем спасти страну. Не сумеем – лучше уж застрелиться. Как говаривал Владимир Ильич, всякая революция чего-то стоит, только если она умеет защищаться. А мы готовим революционные перемены. И сопротивление внешних и внутренних врагов неизбежно. Хотелось бы услышать, как обстоят дела с нашими силовыми ведомствами, как говорят в будущем.

– По армии все сравнительно неплохо, – отозвался Огарков. – Устиновских выдвиженцев я постепенно передвинул на почетные, но малозначимые места. Сейчас двигаю наверх офицеров, отличившихся в так называемых «горячих точках»: в Африке, в Азии – тех, кто знаком с современной войной. Устинов делал ставку на тех, кто завел образцовый порядок и исправно красил траву к приезду начальства.

На лицах присутствующих появились усмешки.

– Но нам это не подходит, – продолжал маршал. – Эти «образцовые» оказались ни на что не способны, когда шайка предателей рушила страну и армию. Все приказов сверху ждали, идиоты… Таких будем гнать в отставку или задвигать на тыловые должности. Пусть портянки пересчитывают. А войсками будут командовать может быть и неудобные, зато инициативные, решительные, способные на самостоятельные решения.

– Недовольства не боитесь, Николай Васильевич? – поинтересовался Машеров. – Шум поднимется среди обладателей больших лампасов.

Огарков пожал плечами:

– Не без того, конечно, Петр Миронович. А что делать? Оставлять как есть нельзя. Это ж позор! Пятимиллионная армия сдала страну кучке подонков без выстрела!

– Да, военная реформа необходима, – кивнул Романов. – Мы готовимся на ближайшей сессии Верховного Совета внести пакет соответствующих законов и поправок в конституцию, в том числе об организации высшего военного управления, о подготовке командиров.

– Да-да! – поддержал Огарков. – Надо вводить немецкую систему. А то приходит летеха из училища, ничего не умеет, всему учить надо – а туда же, командир! Хорошо если из суворовского, хоть чему то научат. Хотя, там теперь тоже не то. Нет, ты потяни солдатскую лямку, да побегай между учебой замом по отделению, взводу, роте… Тогда будет авторитет у солдат. А чтобы тиной в гарнизонах не зарастали – пропускать через горячие точки по миру, и кто хорошо себя показал – наверх двигать. И не бояться, что там скажет заморская Марья Лексевна! Вон, западники по всему миру не стесняются!

– Николай Васильевич, у нас уже был разговор о плане военной реформы, который Вы должны представить, – сказал Романов.

– Работаем, Григорий Васильевич, – ответил министр обороны. – Скоро ознакомим всех присутствующих.

– Кстати, о пятимиллионной армии, – заметил Романов. – Тут придется сократиться. И не хмурьтесь, Николай Васильевич. Этот вопрос мы уже обсуждали. Войны будущего показали, что в открытом бою небольшая, но хорошо обученная и вооруженная новейшим оружием армия разгромит даже многократно превосходящие полчища кое-как обученных людей с устаревшим оружием. Вы уж меня простите, товарищи, но как-то поневоле появляются мысли об армии на контрактной основе, аналогичной американской. Чтобы воевали матерые профессионалы, а не зеленые новобранцы… Да и сорок первый вспомнить. Лучше меньше да лучше, как сказал классик. Эскадрилья новейших боевых вертолетов в бою принесет больше пользы чем батальон призывников с оружием двадцатилетней давности.

– Все это мне известно, – ответил Огарков. – Я ведь Даманский помню, как китайцы пытались переть массой и мы их Градами раскатали. Но и без серьезного резерва тоже нельзя.

– Так кто же спорит, Николай Васильевич?! – вмешался Машеров. – Пусть будет резерв, обучаемый год-два в учебно-мобилизационных подразделениях. И пусть будут части постоянной готовности, отлично обученные, вооруженные самой современной техникой и готовые в любой момент отправиться хоть в Антарктиду. И набирать в них надо добровольцев из лучших солдат, прошедших учебку. Понятно, для них должны быть и льготы, например, поступление в любой ВУЗ без экзаменов, жилье вне очереди и так далее.

Прав Григорий Васильевич, лучше потратиться не на лишний полк призывников, марширующих по плацу и копающих картошку в ближнем совхозе, а на эскадрилью, которая такой же полк врага разнесет в клочья. Понятно, сравнение условное, но думаю, все поняли мою мысль. И еще, Николай Васильевич, придется нашим военным поумерить свои ракетно-ядерные аппетиты. Я о пресловутом «паритете» с НАТО. Какой смысл нам иметь возможность сто раз уничтожить противника, выбрасывая на это многие миллиарды, когда им и одного раза вполне хватит? Ну, на крайний случай двух. Но с гарантией. И чтобы они знали, что им хватит с гарантией! Этого достаточно, чтобы они не посмели напасть. Вспомните, что Губернский писал про КНДР в будущем. Ведь гонка вооружений – это тоже способ Запада уничтожить нас! У них в НАТО пятнадцать стран, в основном развитых и богатых, нажившихся за счет всего остального мира. Мы – одни. Восточноевропейская мелочь не в счет. Ну и кому легче тянуть? Им эти игры в «паритет» даются куда легче.

– Тогда придется прекратить и другие игры, – ответил Огарков. – В борьбу за мир во всем мире, сокращение вооружений и прочее. Уже нельзя будет покрасоваться перед всей планетой, отправляя на слом сотни ракет ради «мира во всем мире» и зная, что оставшихся хватит на несколько Армагеддонов.

– Вот это деловой разговор! – отозвался Романов. – От имени руководства страны и партии я и Петр Миронович гарантируем нашим военным, что игры в разоружение – дабы показать всему миру, какие мы белые и пушистые – закончились. Теперь если и будут переговоры с Западом, то только о том, чтобы не наращивать вооружения сверх имеющегося, а не об уничтожении тех, что есть. А то какое-то свинство получается! Народ последнее от себя отрывает, создает оружие для защиты страны, а тут вдруг какому-то Горбачеву или Ельцину захотелось щегольнуть «борьбой за мир», и миллиарды народных денег выбрасываются псу под хвост! Нет уж! Теперь оружие будет служить весь отпущенный ему срок. И никаких сокращений! Как у китайцев. Имеют оружия сколько ИМ надо, ни больше и ни меньше. Ни с кем о нем не разговаривают, и в разоружение не играют.

– А когда оружие устареет, – вставил Машеров, – что-то можно продать, что-то использовать в хозяйстве, а на старых ракетах выводить на орбиту спутники. Еще и заработаем на этом.

– Раз уж зашла речь о Горбачеве, хотелось бы узнать, что будет с моим, так сказать, «наследником» в Свердловске, и с другими предателями? – криво усмехнулся Рябов.

– Думаю, на этот вопрос лучше всего ответит Семен Кузьмич, – сказал Романов.

Цвигун пододвинул себе папку:

– Горбачев пока что в Ставрополе, Андропова нет, тащить его в Москву некому, так что он там и останется. Пока. Скоро в Ставрополь прибудет следственная бригада из ведомства Вадима Александровича и из Генпрокуратуры. По итогам проверки они накопают в крае много всего, и Горбачеву будет предложен выбор; отставка с позором и суд или уход по собственному и место советника в посольстве СССР в Кувейте до пенсии. Пусть шейхов зачаровывает-заколдовывает своим трепом, пока язык от жары не высохнет. Что до Ельцина, то в ближайшее время его ждет большой скандал на почве морального разложения и идейного перерождения, марающего облик коммуниста – бабы, пьянки, разговоры под водку об обидах на советскую власть за раскулачивание родни… В общем, после этого он не только в обкоме не задержится, а вообще с позором вылетит из партии. Сначала мы планировали заслать его на Чукотку завскладом, но потом решили не рисковать. Дерьмо, как известно, не тонет. В прошлом Губернского карьера этого «всенародного» стартовала с отставки и опалы. Уж больно хорошее знамя для недовольных: этакий «ле мюжик а ля рюсс» – алкаш, но свой в доску. Так что сразу после отставки, пока не опомнился, поедет он у нас в Панаму, шестым секретарем посольства.

– А такие есть? – удивился Рябов.

– Специально для него введем, – усмехнулся Цвигун. – В одном отдельно взятом посольстве. И приставим к нему надежных людей, чтобы несостоявшийся «президент руссиян» побыстрее спился. Крепкий алкоголь в неумеренных дозах вообще вреден, а уж в тропическом климате…

– Не слишком ли жестко? – спросил Мазуров. – Они, конечно, сволочи, но строго говоря, пока ничего такого сделать не успели.

– Как сказано в анекдоте: «Было бы за что – убил бы!» – ответил Цвигун. – Вообще-то, Кирилл Трофимович, это еще крайне гуманно. Для большинства порядочных, – последнее слово Цвигун произнес с нажимом, – советских людей, экзотические страны – несбыточная мечта. А этим за так досталось… Кстати, подельник Горбачева Яковлев арестован в посольстве в Канаде и тайно переправлен в Москву. Сейчас сидит в наших подвалах и дает весьма интересные показания о своих связях в СССР и на Западе, в частности, о вербовке этого подонка в Колумбийском университете.

– А Шеварднадзе, Алиев и прочие? – спросил Рябов.

Цвигун поморщился:

– С этими придется немного обождать, Яков Петрович. Они пойдут по делам о коррупции в их республиках. Сейчас Комитет и МВД накапливают материалы на местную номенклатуру. Работать приходится осторожно, чтобы не спугнуть. Доказательной базой для суда займемся позже, когда окончательно вычистим гниль в своей системе. Выдвиженцев Андропова я убрал, но знали бы вы, сколько за десять лет набилось уродов, которые думают не о защите страны, а о теплых креслах и власти!

– У меня еще хуже, – включился в разговор Шелепин. – От Щелокова остались авгиевы конюшни, набитые навозом по самую крышу. Если бы не гарантии Щелокову при отставке, я бы его сам расстрелял! В республиках, особенно южных, вообще что-то феноменальное! Мафия самая настоящая, что там Сицилия! Так что мне кадры чистить и чистить! В этой связи я хочу «ограбить» Николая Васильевича. В ходе военной реформы из армии уйдет немало народу, хотел бы их забрать к себе, заменить гниль, особенно на юге.

– Не возражаю, – кивнул Огарков. – Заодно решатся социальные проблемы отставников.

– Спасибо, Николай Васильевич, – поблагодарил Шелепин. – Возвращаясь к теме. Мы собираем материал, поднимаем старые дела, готовимся, одним словом. Постепенно подбираю команду из надежных людей. Мой зам, – глава МВД кивнул в сторону подобравшегося Матросова, – так и рвется в бой. Но все равно тяжело. Особенно в республиках. Там ведь еще свои министры внутренних дел. Получается даже не двойное, а тройное подчинение – Москве, местному совмину и местному первому секретарю по партийной линии. Утечки тут практически неизбежны.

– У нас та же проблема, – поддержал Цвигун.

– Этот вопрос будет решен в ходе реформы управления силовых структур, – сказал Романов. – Поправки в конституцию предусматривают создание Центрального военного совета по типу Китая, которому будут подчинены вооруженные силы, органы госбезопасности и внутренних дел. Республиканские министерства внутренних дел и комитеты госбезопасности будут выведены из подчинения местным властям и преобразованы в республиканские управления, с подчинением исключительно Москве.

– Визгу будет, – вздохнул Кулаков. – Об ущемлении республик…

– Пусть визжат! – жестко ответил Романов. – Сохранение страны важнее! Да и есть чем ответить на их визг. Структура армии никак от республик не зависит, армия никак республикам не подчинена, подчинение строго Москве, в республиках нет своих министерств обороны, и никто не протестует. Внутренняя защита страны должна быть так же централизована как внешняя. Бандитам, шпионам и прочим врагам нашей страны плевать на границы республик.

– Кстати, – Романов взглянул на Цвигуна, – c вас, Семен Кузьмич, за это плату возьмут. Особые отделы заберут у Комитета и создадут отдельную Службу Военной Контрразведки. Был же в войну СМЕРШ! И неплохо работал. Заодно трений между КГБ и армией будет меньше. А вы, Николай Васильевич, – повернулся Романов к Огаркову, – рано радуетесь. КГБ за армией присматривать не перестанет. Потому как предатели и в казармах нашлись. Вспомнить предавшего всех генерала Лебедя, или «лучшего министра обороны» Пашу Мерседеса, или последнего министра обороны СССР Шапошникова, раздавшего армию по кускам всякой «суверенной» швали. Или Дудаева с Масхадовым. Советские офицеры – главари бандитов! А Дудаев еще с эстонскими фашистами дружил…

– И что с ними теперь? – спросил Огарков.

– Мы с Григорием Васильевичем это обсуждали, – сказал Цвигун, – проститутку Лебедя, Грачева и летуна Шапошникова – в отставку! Как раньше говорили – без мундира и пенсиона. Наверняка найдется к чему придраться, а нет – так повод и придумать можно. А там уж мы присмотрим, чтобы они не поднялись. С Дудаевым и Масхадовым сложнее. Опасны не только они сами, но и их родоплеменные связи. Так что тут произойдут несчастные случаи. ДТП там, или еще что…

– Но это все планы на будущее, – сказал Мазуров. – А что уже сейчас сделано?

– Не так уж мало, – ответил Цвигун. – Про чистку в Комитете и МВД уже было сказано, как и о сборе материалов на бюрократов и мафию. Тут отдельное спасибо Григорию Васильевичу и Петру Мироновичу за отмену запрета, введенного кукурузником на слежку за товарищами однопартийцами.

– И как успехи? – усмехнулся Романов.

– В целом пока спокойно, – ответил Цвигун. – Пока народ принюхивается, чего можно ждать от нового начальства. Сопротивление переменам, конечно, будет, но позже. Пока недовольство только в виде разговоров на самом верху: политбюро, ЦК, верхушка министерств… Впрочем, пока личное, политики нет. Старцы бухтят… Простите, Кирилл Трофимович…

– Да ладно уж извиняться, и впрямь давно не парубок, – усмехнулся Мазуров. – А кроме дедов кого заметили?

– Некоторых первых секретарей на местах, – ответил Цвигун. – Но тут чисто зависть: «А почему не меня?» Хотя мы следим. По диссидентам картина куда лучше.

– Да уж наслышаны! – фыркнул Кулаков. – Западные «голоса» дружно стенают о «варфоломеевской ночи» и о новом тридцать седьмом годе….

– Да, неплохо получилось, – не без доли самодовольства улыбнулся Цвигун. – Хотя, вся эта публика была нам давно известна. Их можно было подмести в одну ночь. Что мы и сделали. Это Андропов их берег зачем-то, теперь-то ясно зачем. Кстати, мы брали в основном прозападных либералов, сторонников социализма не трогали, с ними будет отдельная работа.

– Ну и как эти любители «западных ценностей»? – спросил Машеров.

– Поначалу держались нагло. Привыкли к душеспасительным беседам при Андропове и к тому, что после визга на Западе их отпускают. Но когда до них дошло, что времена Андропова и Брежнева кончились, что на Запад теперь всем плевать, а их ждет тридцатник, да не в Мордовии и даже не на Колыме, а в лагерях у наших азиатских друзей – в Корее, Лаосе, Вьетнаме и никакие «эмнести интернешенелы» и прочие «хьюман райтс вотчи» их не спасут – сразу скисли. Все как один подписали отказ от гражданства и в ближайшие дни отправятся на свой любимый Запад. Воздух чище станет. Таким же макаром зачищаем националистов в республиках. Правда, – Цвигун развел руками. – С этими сложнее, слишком уж много у них покровителей среди местной власти. Особенно это заметно в Таджикистане, Узбекистане, Прибалтике, Грузии, Азербайджане, Чечено-Ингушетии с Дагестаном и на Украине. Причем не только Западной.

Все посмотрели на Щербицкого.

– Да знаю я! – махнул рукой первый секретарь ЦК КП УССР. – Мне уж присылали записки по этим делам. Упустили мы этот вопрос, что там говорить! Тут и кукурузник руку приложил, и Кириченко с Шелестом… Да и я, грешен, раньше думал, что это правильно, по Ленину – развитие национальностей, языков… Как там Ильич писал про национальную политику и уступки угнетенным нациям… «Лучше пересолить, чем недосолить». Вот и пересолили, так что теперь жрать нельзя! Я ведь иной раз спать не могу, в голову всякие мысли лезут. Цветущая республика, весь народ столько пахал, отстраивая после войны, и за каких-то четверть века так все, извините, просрать, разворовать, по ветру пустить!

Щербицкий яростно треснул кулаком по столу:

– Фашисты во Львове, в Киеве, в Одессе, Днепропетровске, Харькове! Бандеру, Шухевича и прочую мразь «героями» объявляют! Нет, не за это мы воевали! Я теперь, пока силы есть, эту погань выжигать буду! До конца, чтобы и на племя не осталось!

Присутствующие переглянулись. Машеров, встретившись взглядом с Романовым, подумал: «Верно говорят: „Когда в Москве стригут ногти – в Киеве рубят пальцы“. Володя теперь такого наворотит… И правильно! Эту сволоту надо затоптать на корню!».

– Александр Николаевич, а помните, в своей рукописи Губернский упоминал о некоем Чикатило? – напомнил Судоплатов. – Он еще письмо на имя Щелокова отправлял. Этот извращенец вроде бы уже должен был совершить первое убийство…

– Должен был, но не совершил, – криво усмехнулся Шелепин. – Его первой жертвой должна была стать 9-летняя девочка. Мы с Семеном Кузьмичом скооперировались, и совместными усилиями организовали за Чикатило скрытое наблюдение. 22 декабря прошлого года он подкараулил второклассницу, но приступить к реализации своих гнусных замыслов не успел – четко сработали наши люди. Кстати, до суда подонку дожить уже не суждено. Ребята у коллеги шустрые, провернули все так, будто во время конвоирования к милицейской машине Чикатило попытался сбежать, выхватил у одного из милиционеров табельное оружие и выстрелил себе в сердце.

– Так ведь он должен был находиться в наручниках сразу после задержания, – усмехнулся ветеран НКВД.

– Не успели надеть, – пожал плечами Шелепин, едва сдерживая улыбку. – Кое-кто получил выговор по служебной линии.

– Ну и я заодно пару слов скажу по сыворотке, – обратил на себя внимание собравшихся Машеров. – Тут у меня кое-какие выкладки наших специалистов. Они утверждают, что перешли к экспериментам над добровольцем, коим стал один из ученых, потратив на инъекцию всю оставшуюся сыворотку. Подопытному седьмой десяток лет, но спустя неделю после введения препарата он стал выглядеть лет на двадцать моложе. Тесты показали, что и организм его, если можно так выразиться, помолодел. Исчезли старческие болячки, а вдобавок – хотите верьте, хотите нет – но у него стали расти выпавшие зубы.

– Ничего себе! – не сдержался Кулаков. – Это же какие открываются перспективы…

– Ученым нужна еще порция крови нашего хронопутешественника, думаю, он не откажется сдать на благо государства 300-400 миллилитров. Этого, по мнению сотрудников лаборатории, должно хватить на несколько тысяч доз препарата, который они уже назвали «Vitarev». Это производное от латинского «reversus est vita», что значит буквально «возвращение жизни».

– А кровь человека, получившего инъекцию препарата, способна к выделению целебной сыворотки? – поинтересовался отмалчивавшийся до этого Матросов.

– Предварительные исследования показали, что нет. Получается, единственным донором может стать только Губернский.

– Тогда получается, что Советский Союз становится единоличным обладателем уникального препарата, своеобразной сыворотки бессмертия! – воскликнул Кулаков. – Понимаете, какие козыри оказываются в наших руках?!

– Ну насчет бессмертия ученые пока делать выводы не торопятся, – остудил пыл соратника Машеров. – Хотя, кто знает… Но вот бороться с болезнями, со старческим слабоумием, пожалуй, мы сможем.

– Фразой про старческое слабоумие Петр Миронович, наверное, намекает, что мы все тут давно не дети, – усмехнулся Романов и остальные тоже невольно заулыбались. – А если серьезно, то пусть ученые сначала доведут препарат до ума, а затем уже можно будет обсуждать, что делать с ним дальше. А то вдруг какой-то побочный эффект через полгода выявится, с необратимыми последствиями…

– Все верно, Григорий Васильевич, пусть уж лучше спокойно работают, а то начали тут, понимаешь, делить шкуру неубитого медведя. Просто хочу напомнить людям, отвечающим за безопасность Сергея Андреевича, – Машеров недвусмысленно посмотрел в сторону Ивашутина и Цвигуна, – что объект теперь переходит в разряд курицы, несущей золотые яйца.

– Обижаете, Петр Миронович, все под контролем, – улыбнулся Цвигун. – даже во время кубинской командировки мы к Губернскому приставили липового куратора. На самом деле за ним велось скрытое наблюдение.

– Правда, после пьянки с Фиделем он все же сумел как-то ото всех улизнуть и едва не стал жертвой уличных бандитов.

– Да, было такое, буквально на десять минут ускользнул от нашего человека… Но больше такого не повторится.

– Ладно, с этим разобрались, теперь подведем итоги, – сказал Романов. – Задачи на ближайшее будущее: Александру Николаевичу и Семену Кузьмичу продолжить чистку своих ведомств, одновременно продолжая собирать материал на местную и московскую номенклатуру. Николаю Васильевичу готовить материалы по военной реформе. Петру Мироновичу и Кириллу Трофимовичу продолжать разрабатывать программу реформ в экономике. Владимиру Васильевичу и Федору Давыдовичу готовить поправки к конституцию и законы по реформе госструктур, а также готовить создание в союзных республиках и автономиях РСФСР новых автономий для так называемых «нетитульных» народов. Дело это архиважнейшее, выражаясь словами Ильича.

Яков Петрович готовит реформу партийных структур к внеочередному съезду. Эта работа должна быть синхронизирована с работой Владимира Васильевича и Федора Давыдовича. Возражения есть?

– У меня имеется небольшое дополнение, – сказал Шелепин. – Если номенклатура почувствует, что под нее копают, то она вполне может спровоцировать погромы. Особенно в южных республиках, как это было в той реальности при Горбачеве. В этой связи надо укрепить внутренние войска, чтобы такие попытки пресекали незамедлительно и безжалостно. Предлагаю на должность командующего внутренними войсками генерала Варенникова, надеюсь, Николай Васильевич его уступит. Генерал – честный солдат, фронтовик, верен СССР, что доказал в ельцинской тюрьме. Инициативы, правда, малость не хватает. Например, Горбачева и его женушку в Форосе надо было не материть, а просто пристрелить. Но если его сориентировать – он справится.

– Кто против? – спросил Романов. – Никто? Значит, принято.

– Тогда и у меня есть предложение, – сказал Мазуров, когда все уже зашевелились, собираясь разбегаться. – У нас немало заслуженных и достойных людей в возрасте, с большим опытом. У них может и не хватает сил тянуть прежнюю работу, но мозги и желание служить стране никуда не делись. Предлагаю создать из них Центральную комиссию советников, как в Китае при Дэн Сяопине. В комиссию будут направляться на экспертизу документы партии, правительства, законы, распоряжения разных учреждений… Советники должны, руководствуясь своим опытом, найти в них плюсы и минусы, и дать заключение – полезен этот документ или вреден. Во главе комиссии советников предлагаю поставить Павла Анатольевича Судоплатова.

– Хорошее предложение, – кивнув, отозвался Романов. – Возражений нет? Тогда принято. Поздравляю, Павел Анатольевич!

– Спасибо, – несмотря на самообладание старого разведчика было видно, что он взволнован. – Буду работать, пока хватит сил и здоровья.

Разъезжались уже в сумерках. Оставив за спиной Кремль и Красную площадь, «Чайка» предсовмина с милицейской машиной сопровождения двинулась в сторону Садового кольца. Вчера только в новую квартиру Машерова заселилась его супруга Полина Андреевна, приехавшая следом за мужем, а вот дети и внуки остались в Белоруссии. Там у них все налажено, нет пока смысла куда-то дергаться. Глядя на проплывающие за окном лимузина разгорающиеся окна домов, Петр Миронович размышлял о превратностях судьбы. Еще три года назад он и подумать не мог, что в стране и мире все изменится столь кардинальным образом. А теперь воспринимает это как должное. Жаль, что человеческая жизнь так коротка, очень хотелось бы увидеть, как будут обстоять дела в том же 2015 году. Хотя… Если сыворотка и впрямь обладает столь чудодейственными свойствами… Нет, не стоит пока забивать голову напрасными мечтами, прожить лет 80-90 уже неплохо. Он и сейчас в 61 год все чаще чувствует усталость прожитых лет, а дальше дело будет только хуже. Жить вечно – это точно не для него. Вот умереть с Полиной в один день, дождавшись правнуков – вполне будет неплохо. И знать, что все, что ты мог сделать для своей страны – ты сделал, потому как на том свете, вполне вероятно, придется держать ответ.

Глава 10

В этот день, как обычно пишут в книгах, ничто не предвещало беды. Занятия на режиссерских курсах ВГИКа подходили к концу, и я, поглядывая в окно на буйно цветущую майскую зелень, уже предвкушал скорую встречу с супругой и наследником, когда в аудитории появилась председатель месткома Вера Георгиевна Трушина – дама лет под сорок, с гофрированным сайгачьим носом и претензиями на образ интеллектуалки. Председатель месткома хрипловатым, прокуренным голосом сообщила, что сегодня после занятий состоится собрание, посвященное разбору дела слушателя режиссерских курсов Сергея Губернского. Явка обязательна. При этих словах у меня появилось очень нехорошее предчувствие, но деваться было некуда.

В назначенный час актовый зал был полон. Тут собрались преподаватели, мои коллеги – будущие режиссеры, начинающие актеры, операторы и еще десятки знакомых и незнакомых лиц. В их числе я с удивлением увидел Басилашвили, Караваева, Топалова, Ларису и еще несколько человек из нашей съемочной группы.

Они смотрели на меня с сочувствием, так же как и Рязанов, и мои коллеги по режиссерским курсам. В глазах большинства остальных присутствующих я заметил неподдельный интерес. Ну, примерно такой же, какой, по моему мнению, был у свободных и полноправных граждан Рима, собиравшихся в Колизее насладиться метаниями гладиатора по арене а затем поднять палец вверх или опустить его вниз… Самое паскудное, что гладиатором на этот раз, похоже, был именно я.

Кто-то мне на ходу шепнул:

– Щас будут разбирать твои художества на Кубе.

Вот тебе раз, и чего же они столько ждали? Почему не устроили судилище сразу по возвращении в столицу? Собирали, как принято говорить, доказательную базу? Ладно, поладим, что мне будут тут впаривать.

В президиуме помимо Веры Георгиевны разместились парторг Михаил Лазаревич Лозинский – невысокий, круглый, подвижный жизнелюб с хитрованистым взглядом, и секретарь комсомольской организации, которую, если ничего не путаю, звали Юля Трофименко. Это была накрашенная блондинистая девица несколько унылого вида, хотя, вероятно, мне так в тот момент просто казалось. Еще я приметил двух незнакомцев. Один – мажористого вида хлыщ лет под тридцать, в костюме с иголочки, то ли импортном, то ли качественного индпошива. Второй – рыжеватый, длинный и тощий как жердь тип прибалтообразной наружности. Даже не знаю, почему я так решил, просто было в нем что-то общее с артистами-прибалтами, игравшими в советском кино фашистов и западных шпионов. Как выяснилось, я не ошибся. Трушина представила его как референта МИДа Карла Яновича Брециса. Мажористый хлыщ оказался сотрудником отдела культуры ЦК ВЛКСМ Владленом Памфиловым.

После представления начался разбор дела слушателя режиссерских курсов ВГИКа Сергея Губернского, которого Трушина, ссылаясь на сведения, поступившие из весомых организаций – многозначительный взгляд в сторону Памфилова и Брециса, кивками подтвердившими ее слова – обвинила в целом букете грехов: позорящем нашу страну поведении за рубежом, пьяных дебошах, хулиганстве в присутствии кубинских товарищей и лично товарища Кастро, исполнении более чем сомнительных с политической точки зрения песен, пропагандирующих чуждые идеи и даже расизм…

Слушая все это, я тихо офигевал.

После выступления Трушиной Лозинский предложил заслушать свидетелей из числа съемочной группы. Первым выступил Басилашвили.

– Я много говорить не буду, – негромко, но так, что его все услышали, произнес народный артист РСФСР. – Скажу лишь, что во время плавания на Кубу и на самом острове во время съемок товарищ Губернский вел себя вполне прилично и профессионально, занимаясь в основном работой. Что же касается банкета по случаю окончания работы над сериалом, то тут я никаких безобразий не заметил, во всяком случае, пока сам находился на банкете. Впрочем, я там был недолго и вскоре ушел отдыхать, поэтому о том, что было дальше, ничего сказать не могу.

Честно говоря, я этого не ожидал, изначально настроившись на негатив когда Басилашвили дали слово. Практически вечный экранный подлец, будущий убежденный либерал – и такое объективное выступление. Может, есть еще шанс не испортиться в будущем?

Следом выступили Топалов и Караваев, которые меня также поддержали. Игорь Андреевич сказал, что после четырех с лишним месяцев напряженной работы в другой стране, в непривычном климате, людям хотелось отдохнуть и расслабиться, что вполне нормально. Ничего криминального в моем поведении он не заметил, ему доводилось бывать на подобных мероприятиях, где все кончалось мордобоем, да и исполненные мною песни по сравнению с матерными частушками, которые нередко исполняет подвыпивший народ на таких банкетах, выглядят достаточно невинно. Во всяком случае, лично он на фронте, да и в мирной жизни и не такое слышал.

Топалова поддержал Элизбар, заявивший в конце своего экспрессивного выступления, что в его родных краях различные радостные моменты жизни отмечают и более шумно.

Лариса, в свою очередь, сообщила, что в ее присутствии я вел себя вполне адекватно, а во время банкета, когда Фидель уехал и мужчины начали выпивать, ей, как и другим дамам, стало неинтересно, и она ушла в свой номер.

Эти выступления сказались на настроении аудитории. На меня народ смотрел уже с пониманием. Во взглядах так и читалось: ну выпил человек, с кем не бывает…

Затем слово предоставили мне. Выйдя к трибуне, я начал по пунктам опровергать обвинения.

– Да, выпили на радостях. А кто не пьет? Назови! Нет, я жду!

Эту фразу из еще неснятого фильма «Покровские ворота» я произнес с надрывом, ни к кому конкретно не обращаясь и в то же время адресуя ее всем собравшимся. Многие улыбнулись, видно, фраза пришлась по вкусу.

– И никакого дебоша не было, и драку с музыкантами в кубинском ресторане я не устраивал, – продолжал я. – Гитару я действительно забрал, но вполне культурно, без всяких драк, да и остальные музыканты мне подыгрывали, когда я пел. И вообще, к тому времени товарищ Кастро и большинство кубинских товарищей уже уехали. И никаких таких чуждых идей в тех песнях я не пропагандировал. «Куба рядом» – это песня о дружбе советского и кубинского народов! А в «Убили негра» никакого расизма нет и никогда не было! Эта песня вообще за негров и против расистов! Ведь ни за что ни про что суки замочили!

– Так, вы за языком-то следите, товарищ Губернский! – подпрыгнула на своем месте Трушина под раздавшиеся из зала смешки. – Вы на собрании, в конце концов, а не на бандитской сходке! Это там подобные, с позволения сказать, песни и выражения уместны!

Чтобы понизить градус позитивного настроя в зале, в дело вступила тяжелая артиллерия в лице аппаратчика из ЦК ВЛКСМ. Памфилов толкнул речь, из которой явствовало, что мое поведение на банкете в глазах кубинских товарищей ничем не отличалось от поведения подвыпивших американских бандитов, которые вот так же расслаблялись на Кубе до революции.

– Что касается песен, то что это за намеки, товарищ Губернский? Вот, например, – он взял в руки листок, по которому начал читать. – «Боже, как ты теперь далеко, Фидель!». Напоминаю, Губернский пел это на Кубе, всего через несколько часов после встречи с товарищем Кастро! Как это понимать? Или это:

«А у нас облом, вечная зима, Небо в облаках, серые дома. О Фидель, Фидель, я схожу с ума…»

Вам жизнь в Советском Союзе не нравится и кажется серой вечной зимой, товарищ Губернский? Или вот этот куплет:

«Но я верю все ж, что наступит день, Кончится зима и придет апрель, И тогда еще мы покажем им всем, Фидель. Расплеснется румба от Бреста до Магадана Будет такая Куба, одна сплошная Гавана…»

Это как понимать, товарищ Губернский? Что вы хотели этим сказать?! ЧТО вы покажете, и кому это ИМ?!!

Пунцовый Памфилов выдохнул, и одним глотком ополовинил граненый стакан воды.

– Ну а песня про негра вообще ни в какие ворота не лезет, товарищи! Судите сами:

«Только мертвый негр не идет играть в баскетбол». Или это: «Только мертвый негр хип-хоп танцевать не идет». Я не знаю, что за хип-хоп имел ввиду наш… хм… начинающий режиссер, но это же прямое повторение утверждений западных расистов, что якобы негры не способны ни к какой интеллектуальной деятельности и все их достижения ограничены отдельными видами спорта и примитивными танцами! А вот это еще «лучше»:

«Мама осталась одна, мама привела колдуна. Он ударил в там-там, и Билли встал и пошел, Ну и что что зомби, зато он встал и пошел. Зомби тоже могут, могут играть в баскетбол».

Памфилов еще одним мощным глотком добил стакан, по граненой стенке которого теперь стекала вниз одинокая капля влаги.

– По-вашему, товарищ Губернский, негры настолько тупые, что ими с помощью там-тама можно управлять как угодно?! Да любой американский расист из Ку-Клукс-Клана или сторонник апартеида из ЮАР с удовольствием под этим подпишется! Да и вообще, если приглядеться к, так сказать, «творчеству» Губернского, то за исключением пары-тройки вещей оно выглядят крайне сомнительно! Пошловатые песенки, без особого смысла и идейного содержания, а из литературных произведений в основном пресловутый цикл про Фандорина, где главным положительным героем выведен царский сыщик, цепной пес антинародного прогнившего самодержавия!

А вот это он зря! В аудитории, напряженно слушавшей речь Памфилова, проявилось явное недовольство. Кто-то с задних рядов даже выкрикнул вполголоса: «Не трожь Фандорина!» Похоже, среди собравшихся оказалось немало фанатов похождений Эраста Петровича.

Видя, что сообщник несколько заблудился и свернул не туда, в дело тут же вмешался Брецис. Несмотря на свои прибалтообразные внешние данные и ФИО, по-русски он говорил нормально, без характерной для прибалтов тормознутости, акцента, растягивания слов и перерывов между фразами.

– Товарищи! Мы здесь не обсуждаем литературные и музыкальные произведения Губернского. Это забота Союза писателей и Союза композиторов. Мы обсуждаем поведение Губернского на Кубе, которое далеко выходит за рамки обычного пьяного дебоша! Это дело политическое, товарищи, которое может сильно повредить отношениям нашей страны и братской Кубы! Ведь на Кубе, товарищи, негры составляют около трети населения и еще примерно четверть мулаты. И всем им, безусловно, совсем не понравятся расистские и оскорбительные выпады в так называемых песнях Губернского. Учтите, товарищи, что кубинский народ до революции натерпелся от оскорбительного и пренебрежительного отношения американских расистов, и очень чувствительно относится к подобным вещам. А по поведению Губернского они судят обо всем советском народе! Своими песнями и вообще поведением Губернский нанес большой ущерб внешней политике нашей страны и дружбе СССР и Кубы! И это не может оставаться безнаказанным!

– Совершенно верно! – поддержал взбодрившийся Памфилов. – Я считаю, что таким Губернским не место в таком учебном заведении и вообще в советском кинематографе! Вспомните слова Ленина, товарищи! Из всех искусств для нас важнейшим является кино! Мы не можем доверять людям вроде Губернского такой важный участок идеологического фронта!

Затем снова выступила Трушина, которая в целом повторила речи Памфилова и Брециса.

Комсомольская секретарша Юля тоже высказалась в обвинительном ключе, но как-то очень неубедительно. Было полное впечатление, что она и сама не верит в то, что говорит.

Выступление Лозинского несколько выбивалось из общего обвинительного тона. Он признал, что Губернский, конечно, сильно виноват и заслуживает наказания, но с другой стороны, помимо сомнительных и даже просто возмутительных произведений, у него есть и вполне патриотические вещи: «Марсианин», «Крейсера», «Крепость на Суре», «Знак Беды», «Пираты 20-го века»… И вообще, Губернский талантлив, такими людьми не стоит разбрасываться.

На это тут же возразил Памфилов, заявив, что прежние заслуги, так же как и талант, не являются индульгенцией на все случаи жизни…

Все это я слушал уже вполуха. В голове свербила мысль: «Громыко, гнида такая, вот за что?! Что я ему-то сделал? Это ведь он прислал этого сволочного референта! Без его санкции наверняка этот Брецис и не подумал бы лезть во ВГИК! Да и стукнули обо всем наверняка посольские! Кто из этих сволочей тогда присутствовал в ресторане? Хоть убей, не помню! Сначала не заострял внимание, поинтереснее люди были, а потом не до того стало.

И этот комсомольский хлыщ!.. С чего он-то так ярится? Нежели в его конторе что-то пронюхали о моих предложениях Машерову насчет ВЛКСМ? Что теперь будет? Можно, конечно, обратиться к Петру Мироновичу, или даже Цвигуну… А если не помогут? Вдруг у них там в политбюро какие то свои игры, и ради них меня принесут в жертву МИДовцам и комсомольским аппаратчикам? Если выгонят из ВГИКа с такими обвинениями, то о карьере в кино и на ТВ можно забыть. А там и из Союза писателей и Союза композиторов до кучи турнут! Песни запретят, книги печатать перестанут. И пойдешь ты, товарищ Губернский, снова в грузчики к родной жене. Это если ее с таким мужем на работе и в партии оставят. Хотя, вроде гнобить за мужа не должны, не те времена. Еще Сталин говорил: „Сын за отца не в ответе“. Тут пусть и не сын, хотя такой имеется, но все же… Но с дачи в Переделкино однозначно выкинут. Хорошо еще, квартиру успел купить! А то остались бы с семьей на улице. Да, невесело может закончиться ваша карьера, гражданин попаданец».

Пока в моей голове крутились все эти грустные мысли, выступления закончились и Трушина собиралась поставить на голосование вопрос о моем отчислении. Блин, ну не свинство? Осталось учиться всего-ничего! А сомнений в результатах у меня не было. Кто-то, возможно, будет против, но большинство наверняка предпочтет не ссориться с начальством.

И тут вдруг от входа в актовый зал раздался голос:

– Я попросил бы не торопиться с голосованием, товарищи!

Я увидел вошедших в зал Бориса Михайловича Хессина и Метелкина, которые шли к трибуне. На лицах ареопага в президиуме было написано удивление. Хессина тут многие знали, а вот майора практически все видели впервые и гадали, что это за тип в невзрачном, но строгом костюме.

– Знакомьтесь, это майор госбезопасности Виктор Валентинович Метелкин, – представил спутника руководитель ТО «Экран».

После этих слов в зале возникло некое оцепенение. Первым опомнился Памфилов:

– Борис Михайлович? Вы хотите что-то сказать по этому делу? Но… но выступления уже закончены.

– С вашего позволения я все-таки выскажусь, – заявил Борис Михайлович, занимая место на трибуне. – Я сегодня по делам заехал в посольство республики Куба и разговорился с кубинскими товарищами. Они мне рассказали интересные вещи. Оказывается компаньеро Губернский перед отъездом с Кубы исполнил песни собственного сочинения. Присутствовавшим кубинским товарищам, знающим русский язык, песни так понравились, что они перевели их на испанский, а музыканты, которые выступали на банкете, подобрали ноты. Эти вещи спели товарищу Кастро. Которому, заметьте, эти песни тоже очень пришлись по вкусу, особенно песня «Убили негра». И теперь эту композицию крутят по кубинскому радио и телевидению, и она очень популярна у кубинского народа… И, кстати, товарищи, я не понял, какие вопросы к товарищу Губернскому?

После этих слов первым сориентировался Лозинский, быстро сообразив, с какой стороны лежит масло на этом бутерброде.

– Товарищи! Случилось недоразумение! Похоже, товарищей из МИДа и ЦК комсомола кто-то ввел в заблуждение. Полагаю, товарищи, виновные будут установлены и наказаны. А сейчас мы должны извинится перед товарищем Губернским, который вынужден был выслушивать несправедливые обвинения…

При этих словах мрачные лица других членов судилища просветлели. У них появилась возможность выйти из этой истории, «сохранив лицо» и свалив всю вину на обманувших их неведомых злоумышленников.

Все быстро согласились с Лозинским, и Трушина предложила закрыть заседание, так как «все выяснилось». А может, и не Громыко стоял за всем этим? Что-то они все подозрительно легко подняли лапки.

Все разошлись, а я отправился домой. По дороге слегка успокоился, однако все еще не мог забыть, как эти МИДовские и комсомольские гады едва не поломали мне жизнь. А нервные клетки, между прочим, не восстанавливаются! Хотя, персонально у меня, возможно, и восстанавливаются, учитывая мою повышенную регенерацию, но тем не менее! Нет, я этого просто так не оставлю. Наизнанку вывернусь, но постараюсь повлиять на Машерова и других старших товарищей, чтобы разогнали ВЛКСМ к чертовой матери. Вот МИДакам я, к сожалению, отомстить не смогу. Хотя… Писатель я или где? Я могу пойти против данного самому себе обещания и своего нежелания, и написать еще одну книгу про звезду русского дореволюционного сыска. В ней Фандорин будет путешествовать по Ближнему Востоку и в Египте или еще каком экзотическом месте раскроет очередное запутанное преступление. Но главное не это, а то, что в книге я распишу тогдашних МИДовских чинуш из посольств и консульств в самом мерзком виде, отказывающихся помочь Фандорину и другим русским попавшим за границей в трудное положение. Причем, это будет чистая правда. Записи русских путешественников 19-го века, да и более позднего времени, как и более раннего, переполнены жалобами на паскудное поведение наших дипломатов, которые никогда не помогут соотечественнику в беде, чтобы не поссориться с местными властями и не испортить себе послужной список. Решено! Я этих МИДовских подлецов так изображу, что при слове «дипломат» народ плеваться будет! Ух, как я зол!

Забегая вперед, скажу, что эта история имела неожиданное продолжение. На следующий день коллеги по ВГИКу попросили спеть «Убили негра» и «Куба рядом», чтобы иметь представление, о чем вообще шла речь. Я спел без всякой задней мысли, а кто-то все это записал на портативный магнитофон. Затем несколько московских музыкантов, услышав запись, перепели ее, записав полулегальным образом. В итоге записи расползлись по Москве, а затем и вовсе по просторам страны.

Неожиданно на этом сделали гешефт фарцовщики, почти совсем вытесненные с музыкального рынка. Ведь теперь кассеты и пластинки подавляющего большинства иностранных певцов и групп, включая западные, продавались вполне легально через фирму «Мелодия». И народ предпочитал купить дешево лицензионный диск в магазине, чем запись непонятного качества втридорога. Но так как «Негра» никто не продавал и не крутил на советском радио и ТВ, то тут фарцовщики взяли реванш, пользуясь ажиотажным спросом. Кто-то продавал кустарные записи, сделанные по старинке «на костях», более солидные, со связями, возили винил из соцлагеря, из ГДР, Польши, Чехословакии, Венгрии, Югославии и Болгарии, где с этим было посвободнее и имелась возможность записывать русские песни без особых проблем.

Так что к лету из каждого двора доносилась песня о несчастливой судьбе чернокожего гражданина. Было забавно наблюдать за находившимися в Москве неграми, дипломатами из африканских и карибских посольств, а также студентами. Кто поумнее – смеялись и подпевали. Кто поглупее – закидывали инстанции возмущенными протестами, жалобами и требованиями принять меры. На что в инстанциях разводили руками, мол, Советское государство к песне отношения не имеет, по радио и ТВ ее не крутят и не собираются, а что народ поет… Так к каждому милицию не приставишь!

Дошло до того, что, зайдя как-то в Данькину комнату, я с удивлением услышал, как дите, возившееся со своими игрушками, напевает:

«Ай-яй-яй-яй-яй-яй-яй, убили негла, убили негла, убили, Ай-яй-яй-яй-яй-яй, ни за что ни пло что суки замочили…».

Сказать, что я испытал шок – значит, ничего не сказать. Где? Где он это услышал?! В детсадике или на прогулке с мамой? Хрен его знает, дорогие друзья, но я постарался внушить пацану, что в этой песне попадаются плохие слова, которые маленькому мальчику говорить нельзя.

А во ВГИКе состоялась драка между румынскими и венгерскими студентами. Началось всё с того, что румыны, несколько переделав текст, запели:

«Ай-яй-яй-яй-яй-яй-яй, убили венгра убили венгра, убили…».

Вспыльчивые мадьяры этого не стерпели и кинулись бить морды «потомкам римлян». Кажется, венгры одерживали верх, когда на место разборок подоспел наряд милиции…

Узнав об этом, я ощутил даже некоторую гордость. Появившаяся с моей подачи песня завоевала уже три континента, считая и азиатскую часть СССР.

Как-то даже позвонил Высоцкий. Он каким-то образом сумел выяснить, что ставшие народными хитами «Убили негра» и «Куба рядом» написаны мной (вы уж извините, будущие несостоявшиеся авторы), и решил позвонить, поздравить и выразить свое восхищение. Я включил режим «Скромность», и в свою очередь поинтересовался, что там с сериалом «Место встречи изменить нельзя». Выяснилось, что съемки закончились, а фильм планировался к выходу на телеэкраны страны осенью этого года.

А между тем происходящие в стране перемены нельзя было не ощутить. Чувствовалось, что назревало нечто необычное и грозное, словно постепенно подкрадывалось цунами, готовое в любой момент накрыть страну смертельным валом, сметающим все на своем пути. В газетах, на радио и телевидении все чаще поднимались темы коррупции, взяточничества, кумовства, морального разложения, все чаще в этой связи мелькали фамилии чиновников не только низшего, но и среднего, а порой даже высшего звена, на уровне министерств и ведомств.

Со сменой руководства страны стало понятно, что новая метла и мести станет по-новому. Все невольно начинали прикидывать, как это может отразиться на них и их близких. Чувствовавшие за собой грешки начинали дергаться, срочно подчищая концы и превращаясь если не в херувимов, то как минимум в добропорядочных граждан и ответственных работников.

Для меня это чем-то напоминало прочитанное в исторических справочниках затягивание гаек при Андропове в бытность его генеральным секретарем. Тогда, помнится, даже посреди сеанса проверяющие могли зайти в кинотеатр и устроить проверку документов.

В то же время в СМИ стали проскальзывать материалы, в которых сначала осторожно, а затем все более уверенно давалась положительная оценка роли Сталина в истории становления СССР. У меня по этому поводу экспромтом даже родился стишок:

«Мы всех паразитов достанем, И ясно поймет каждый гад, Сколь добрым когда-то был Сталин И в этом лишь был виноват».

Как бы там ни было, к лету 1979 года, когда я получил диплом об успешном окончании высших режиссерских курсов, напряжение буквально стало осязаемым. Кстати, в качестве дипломной работы мне засчитали прошедший с триумфом на отечественном ТВ сериал «Заря новой жизни». На Кубе наша «мыльная опера» тоже произвела фурор, и как мы и предполагали, в некоторых странах латинской Америки, лояльно относящихся к СССР, уже заявили о готовности приобрести сериал для внутреннего показа. Чуть погодя аналогичную просьбу высказали в странах социалистического лагеря, но это по официальной версии, не исключено, что кому-то наш фильм втюхали в добровольно-принудительном порядке.

В Гостелерадио тем временем уже окончательно созрел план съемок второго сезона, даже успели обговорить все с кубинскими партнерами. Но мне что-то не хотелось снова торчать полгода в этом тропическом раю, тем более что Топалов вполне мог бы меня подменить. Опыт съемок первой части у него имелся, актеры, в принципе, те же, разве что из главных ролей добавляются Антонио и Аманда. А, ну еще добавился очередной гринго, Билл Форбс. Пусть попробуют предложить роль… ну, например. Регимантасу Адомайтису. Ну да Игорь Андреич разберется, что к чему, не мальчик. Так я и заявил Корзину, обосновав свое решение большой загруженностью. Тот почесался, покряхтел, но в итоге все же согласился с моими доводами. Таким образом, я отмазался от поездки на Кубу и теперь мог сосредоточиться на работе над очередной повестью о похождениях Эраста Фандорина, где, полный непреходящей ненависти к «птенцам» Громыко, планировал обгадить МИД – пусть даже и царский – по полной программе. Книгу я твердо решил сделать последней в серии. Хотя зарекаться ни от чего нельзя, но после выхода в свет повести я собирался сделать передышку длиной лет в пять, а лучше в десять. Иначе вошедшие во вкус читатели с меня живого не слезут, а мне самому стало немного надоедать писать однотипные вещи, хотя большинство из них я и передрал внаглую у Акунина-Чхартишвили. Представляю, что испытывал Артур Конан-Дойл, по требованию поклонников приступая к очередной повести о Шерлоке Холмсе и докторе Ватсоне.

Хорошо еще, что группой «Aurora» вплотную занимались Ованес Мелик-Пашаев и майор Метелкин. У музыкантов все было на мази, гастроли по Союзу чередовались с зарубежными поездками – уже назревал вояж в Британию и Ирландию – и студийной работой. Ребята вовсю трудились над третьим альбомом, несколько музыкальных тем я им по памяти подкинул, а над текстами призвал потрудиться самих. К слову, со студии, которая в свободное время сдавалась в аренду другим музыкантам, мне как худруку периодически капала энная сумма.

В один из прекрасных дней я проходил мимо витрины книжного магазина, и невольно обратил внимание на книгу новой серии издательства «Воениздат» под названием «Я помню». Ого, моя идея, похоже, прижилась! Первая книга вышла под редакцией некоего Василия Драгунова, и сразу задерживала на себе внимание. Похоже, в «Воениздате» творчески подошли к вопросу. Яркая, глянцевая обложка просто бросалась в глаза. Красная звезда во всю обложку, окруженная обломками свастики и клубами дыма,. на переднем плане «тридцатьчетверка», а за ней – горящий «Тигр». Сверху большими буквами в черно-оранжевых цветах георгиевской ленточки было написано: «Я ДРАЛСЯ НА Т-34».

Не отказал себе в удовольствии приобрести один экземпляр. По словам продавщицы, книгу раскупали быстро, на складе было уже пусто, так что заказали еще партию. Да и на моих глазах еще несколько человек купили книгу, причем большинство из них молодежь и подростки. Думаю, рожденную с моей подачи серию ждет успех.

Причем книга оказалась не только внешне красиво оформленной. Было немало качественных фотографий и иллюстраций с изображениями разной техники и вооружения, наших и вражеских, а в приложении имелись технико-тактические характеристики и чертежи танков, самоходок и прочего оружия Третьего Рейха и его союзников, противостоявшего нашим легендарным «Т-34». Ну и, конечно, текст, который я проштудировал с большим интересом. Кое-что я читал в аналогичной книге Артема Драбкина в будущем, но в этой книге большинство воспоминаний я в XXI веке не видел. Оно и понятно, ведь Драбкин начал записывать воспоминания намного позже, до того времени эти люди просто не дожили. Зато сейчас они были вполне живы и помнили много интересного. Забегая вперед, скажу, что в сентябре вышла вторая книга Драгунова «Я дрался на Ил-2» и также имела успех у читателей. Оформление оказалось похожим, только, само собой, вместо танка был изображен пикирующий штурмовик и под ним горящая немецкая техника. На тыльной стороне обложек обеих книг «Воениздат» анонсировал скорый выход новых книг: «Я дрался на КВ», «Я дрался на СУ-100», «Я дрался на Ла-5» и «Я дрался на торпедном катере». Было приятно сознавать, что не без моей помощи подвиги достойных уважения людей не будут забыты.

Валентину тем временем за ударный труд повысили до должности специалиста столичного управления торговли. Сие событие мы отметили походом в ресторан «Прагу», забронировав столик с помощью Анатолия Авдеевича. Чарский, к слову, пользуясь тем, что официально появилась возможность открывать кооперативы, тут же на паях с несколькими серьезными людьми зарегистрировал частное производство по пошиву джинсовой одежды, открыв сразу несколько цехов в Подмосковье. Честно говоря, у меня тоже мелькнула мысль заняться частным бизнесом, но, реально оценив свои возможности, я от такой идеи отказался. Не то что у меня не было коммерческой жилки, просто хватало и других забот, которые я считал более серьезными и неотложными, нежели свое участие в набирающем силу кооперативном движении.

Глава 11

В середине июля я сдал-таки в издательство «Молодая гвардия» рукопись повести «Крик ангела». На мой взгляд, по-хорошему надо было бы еще поработать над заключительной книгой о похождениях Фандорина, но чуть ли не ежедневные звонки издателя уже сводили меня с ума. Главное, что сотрудников посольства вывел последними подлецами, надеюсь, книгу из-за этого не тормознут после редакторской читки. Все ж таки царские послы, не выводок Громыко… Хотя умный человек наверняка проследит аналогию. Плюхнув папку с рукописью редактору на стол, я заявил, что в ближайшие годы никаких продолжений не планируется, пусть так и укажут в какой-нибудь аннотации, чтобы читатель не питал напрасных иллюзий.

Подумалось, не пора ли приобрести наконец персональный компьютер… Как-никак Возняк на пару с Джобсом уже вовсю резвятся со своим «Apple II», компьютер, если я ничего не путаю, реализуется миллионами экземпляров. А с другой стороны, то, что я наберу на клавиатуре компьютера, в издательство не отнесешь, нужен будет еще и принтер, чтобы распечатать рукопись. Вроде бы матричные или какие там, не помню уже, должны в это время появиться. Но опять же, если с техникой что-то случится, то кто мне ее отремонтирует? Это же ведь должен параллельно развиваться и сервис.

Блин, нашу государственную машину пока раскачаешь… К тому времени весь мир обзаведется компами, а мы так и будем все на калькуляторах считать, а в глуши и вовсе на счетах. Может быть, взяться за дело самому? Ну а что, чем не идея создать кооператив и заняться завозом и реализацией в СССР продукции Возняка и Джобса? Муторно, чревато, что советские люди еще не созрели для столь продвинутых агрегатов… Хотя в той же Москве наверняка найдется десяток-другой желающих поставить дома персональный компьютер, несмотря на приличную цену. Или ну ее на фиг, свяжешься с частным бизнесом, потом вовек не отмоешься…

Не подвигнуть ли наше руководство к действию? Ну а что, в правительстве все сплошь блат… тьфу, свои люди, если можно так выразиться, может быть, прислушаются к словам рядового писателя-композитора-режиссера, что пора бы взяться за компьютеризацию всей страны? Только к кому ткнуться для начала?

Первым делом по старой памяти в голове всплыла фамилия Машерова. Сейчас Петр Миронович у нас Председатель Совета министров СССР. Вполне подходящая должность для принятия и продвижения наверх серьезных решений. Вот только номера телефона его у меня нет, старый остался, еще минский. Так бы хоть в интернете порылся, нашел телефон приемной, но ведь и интернета еще нет. В итоге набрал старый номер, по которому теперь отзывался Мазуров. Кирилл Трофимович вошел в мое положение и поделился нынешним номером приемной Машерова.

С предсовмином мы договорились о личной встрече у него в кабинете на следующий день. Пообещал выделить мне полчасика, в надежде, что я действительно иду к нему с дельным предложением.

– Ну, рассказывайте, что у вас стряслось? – спросил Машеров, когда мы после обмена рукопожатиями уселись напротив друг друга.

– Пока еще не стряслось, но может стрястись, причем не у меня, а у всей страны.

– Что-то вы меня пугаете, Сергей Андреевич. Давайте говорите уже по существу.

– Вы же наверняка помните, что я в своей первой рукописи писал о компьютерах. Еще несколько лет – и компьютеры прочно войдут в нашу жизнь. Хотя вот именно в НАШУ, пожалуй, войдут куда позже. А чтобы этого не произошло… вернее, чтобы это произошло как можно быстрее – необходимо уже сейчас приступать к выпуску своих компьютеров…

– Я прекрасно помню, что вы писали, Сергей Андреевич. Но и вы нас поймите! Накопилось столько всего первоочередного, что у меня – хотите верьте, хотите нет – голова идет кругом. Я уж не говорю про Романова и остальных… хм… соратников. Работы непочатый край и без компьютеров.

– Петр Миронович, для начала можно обойтись без серьезных вложений. Дайте карт-бланш тому же Алферову, он человек, можно сказать, в теме. Подключить какой-нибудь НИИ, не обязательно в Белоруссии, можно даже новосибирский Академгородок, пусть у нас появится своя Силиконовая… вернее, Кремниевая долина. Подкинуть им лучшие на сегодняшний день образцы микропроцессоров… Вроде бы, насколько я помню, на передовых позициях сейчас компания Intel. Мне, гуманитарию, сами понимаете, сложно разобраться в тонкостях этого вопроса, но все же думается, что скопировать у наших спецов получится. А там можно наладить и выпуск своих компьютеров. Опять же, в машиностроении будущее за станками с ЧПУ – числовым программным управлением. И подрастающее поколение нужно готовить в плане компьютерной грамотности. Если получится наладить массовый выпуск отечественных компьютеров, то почему бы не выделить хотя бы по одному экземпляру на каждую школу? Можно будет проводить урок информатики. Дети по-любому втянутся, пусть даже начнут с простеньких 8-битных компьютерных игрушек. Большинство, согласен, дальше игрушек не пойдут, или просто станут рядовыми пользователями, но какая-то часть заинтересуется компьютерами по-настоящему, и кто знает, вдруг у нас появится свой Билл Гейтс! Я не утверждаю, что СССР станет законодателем мод на мировом рынке компьютеров и комплектующих, но можно же избежать столь серьезного отставания в этой отрасли, которое случилось в моей реальности.

Машеров долго молчал, время от времени делая крепкие затяжки и пуская дым в сторону. На меня он не смотрел, а если поворачивал голову в моем направлении, казалось, что глядит куда-то сквозь. Наконец докурил, затушив бычок в пепельнице, и со вздохом произнес:

– Что ж, давайте я подключу к этой проблеме Жореса Ивановича, коль он уж разбирается в подобных вопросах. А лучше договоритесь насчет личной встречи и обрисуйте ему ситуацию. Если согласится, что дело действительно безотлагательное – тогда поможем. Не подумайте, что я не доверяю вашему мнению, но вы же сами признались, что гуманитарий, а Жорес Иванович технарь до мозга костей, он в этом вопросе несколько компетентнее, и его точка зрения для меня очень важна. Но опять же, золотых гор никто не обещает, сами понимаете, закупать импортные компьютеры тысячами мы не можем, валюта у нас… валюта нам нужна для других, более неотложных дел. А вот если получится запустить свое производство… Короче говоря, есть у вас телефон Алферова? Записывайте, у меня их несколько… И вот еще что, Сергей Андреевич… У меня к вам будет одна просьба…

– Слушаю внимательно.

– Наши биологи, работающие с образцами вашей крови, очень хотят получить от вас еще одну порцию, миллилитров 300-400 – это стандартный объем донорской дозы.

– Да мне не жалко. Только это что же, в Минск опять лететь?

– Нет, в Минск лететь не нужно. Забор крови у вас сделают здесь, а затем в охлажденном виде доставят по назначению.

– Наверное, натощак сдавать нужно?

– Про «натощак», честно говоря, не уверен, врачи не предупреждали. Я тогда созвонюсь со специалистами, узнаю, как лучше, а потом доведу до вашего сведения.

Уже через два дня Машеров мне перезвонил и сообщил, что для забора крови из Минска прилетел его человек, и куда мне нужно подойти назавтра утром, чтобы сдать свои «полтора стакана». Все же натощак, так что в тот день я остался без завтрака.

Договорились мы и о встрече с Алферовым. К этому времени сотовые сети покрыли практически всю Белоруссию. Руководители Московской и Ленинградской областей, глядя на такие дела, всерьез нацелились на «мобилизацию» своих регионов. Это если верить статье в «Известиях», корреспонденту которых дал объемное интервью Жорес Иванович.

«Главная проблема пока – недостаток оптоволоконных кабелей, которых для обеспечения работоспособности вышек сотовой связи требуется огромное количество, – говорил Алферов. – Но этот вопрос уже решается на уровне министерства связи, и я уверен, что не за горами тот день, когда вся наша страна будет опутана сетями сотовой связи. И не только наша! Вы знаете, сколько уже поступило предложений о сотрудничестве от представителей западных компаний?! Многие из зарубежных бизнесменов лично побывали в Белоруссии и оценили преимущества сотовой связи».

А в очной беседе, состоявшейся у меня дома спустя несколько дней после того, как я прочитал заметку в «Известиях», Алферов признался, что сельское население частенько ворует ценный кабель, причем иногда десятками метров. Так-то он находится под землей, а с вышек срезают, черти. Хоть у каждой вышки по автоматчику ставь.

– И что самое обидное – толку им от этого кабеля?! – возмущался академик. – Они же, дурни, уверены, что там медь, вот и воруют, а это же оптоволокно, они его в цветмет не сдадут, в хозяйстве никуда не приткнут… Кстати, наша страна одной из первой в мире начала серийное производство оптического волокна на основе кварцевого стекла. И это тоже весьма заинтересовало наших потенциальных западных партнеров.

Затем мы приступили к обсуждению перспектив компьютеризация всея Руси. А заодно и других республик 1/6 части суши. Жорес Иванович с ходу подхватил идею, заявив, что и сам в мыслях периодически возвращался к идее персонального компьютера, но ввиду загруженности проблемами сотовой связи руки все никак не доходили. Сейчас же, когда процесс мобильной телефонизации успешно запущен, он готов практически без остатка посвятить себя новой теме, которая открывает грандиозные перспективы в плане научно-технического рывка СССР.

– Сегодня же позвоню Петру Мироновичу, – заявил Алферов. – Мне симпатизирует идея сделать на базе новосибирского Академогородка… Кремниевую долину. Но куда проще запустить проект на базе Института электронных управляющих машин, проще говоря ИНЭУМ. Он находится в Москве, я прекрасно знаком с его директором Борисом Николаевичем Наумовым, он давно хотел взяться за нечто подобное.

– Па-а-а-п, а мы пойдем в восклесенье в зоопалк?

Заговорились мы с Жоресом Ивановичем, не заметил, как сын подкрался с цветными карандашами в руках и рисунком то ли медведя, то ли слона – сразу и не поймешь.

– Вылитый отец, – подмигнул мне ученый, отхлебывая остывший чай и закусывая его шоколадной конфетой.

Данька тут же потянулся к вазе с конфетами, и хотя Валя, которая убежала по делам, запрещала слишком часто баловать сына сладким, тут я уж не удержался, порадовал отпрыска шоколадным лакомством.

– Пойдем, Данька, пойдем, раз обещал. И маму возьмем, чтобы одна дома не скучала.

Алферов взялся за работу с энтузиазмом. Созвонились с ним в начале сентября, Жорес Иванович рассказал, что через подставных лиц удалось закупить у фирмы «Intel» их последнюю разработку – 16-битный процессор «Intel-8088». Оказалось, что ничего фантастического в предложенной американцами технологии нет, хотя, безусловно, это серьезный шаг вперед. Но и наши умные головы готовы взяться за разработку аналогичного микрочипа. Так что перспективы открывались вполне радужные.

Еще более меня порадовал Жорес Иванович своим рассказом о том, что в ИНЭУМ с его подачи взялись за создание так называемой «открытой архитектуры», которая наверняка ляжет в основу будущих персональных компьютеров. Эта конструкция предусматривала возможность расширения системы, она не требовала лицензионных затрат, а в процессе

эксплуатации сам пользователь мог бы изменять базовый состав системы. Я сразу вспомнил, как для домашнего компа покупал то видеокарту, то процессор, то винчестер… Действительно, куда удобнее, чем если бы изначально эта самая архитектура планировалась закрытой, как у «яблочников».

Между тем в стране и мире события развивались своим чередом. В Ватикане вот уже в течение года разворачивался грандиозный скандал, сотрясавший римско-католическую церковь на всех континентах. В конце сентября 1978 года стало известно о раскрытии заговора с целью убийства избранного всего месяц назад римского Папы Иоанна-Павла I. Папу вроде бы пытались отравить, но по ошибке яд выпил митрополит Ленинградский Никодим, прибывший от имени Московской Патриархии поздравить Папу с избранием. Эту историю я знал в будущем и, само собой, упомянул в записках Машерову. Только в моем прошлом до Папы все же добрались. Неужто и здесь наши подсуетились?

По Ватикану прокатилось волна арестов среди кардиналов, чиновников, банкиров из ватиканского банка и прочих лиц, на кого пало или могло пасть подозрение. Еще больше народу лишилось должностей и вылетело в отставку. Десятки кардиналов, епископов и прочих иерархов были смещены со своих диоцезий или лишены сана. Церковная оппозиция не осталась в долгу, объединившись вокруг французского архиепископа Марселя Лефевра, уже около полутора десятков лет выступавшего против политики Ватикана. Лефевр призвал всех «истинных католиков» силой устранить «узурпатора» с римского престола, обвинив Папу в «поддержке коммунизма». Призыв Лефевра не остался без ответа – 20-го января 1979 года в Ватикане, во время богослужения испанский монах Хуан Фернандес Крон выпустил в Папу десять пуль из пистолета, при этом ухитрившись лишь пару раз слегка его поцарапать. Это имя мне тоже было знакомо по будущему. Монах-фанатик в моем прошлом столь же неудачно покушался на Папу Кароля Войтылу. Правда, было это уже позже, в начале 80-х, в Португалии, и Крон тогда пытался действовать кинжалом. Зато Папа получил поддержку в странах третьего мира, в Азии, Африке и особенно Латинской Америке, назначив выходцев из этих мест на освободившиеся места в Ватикане в противовес «отступившей от Христа Европе». Римская церковь менялась на глазах и к чему это могло привести, было непонятно.

Другая сенсационная новость пришла с Ближнего Востока. 2-го октября 1978 года аятолла Рухолла Хомейни, проживавший в изгнании в городе Наджаф в Ираке, по требованию иракского правительства решил покинуть страну. С большой группой приближенных он двинулся на нескольких машинах к границе Кувейта. Однако, у города Эль-Кут, на дороге где проезжал кортеж Хомейни, сработало несколько десятков мощных фугасов. Дорога после этого напоминала лунный пейзаж, а от кортежа, самого Хомейни и его окружения остались только фантастически перекрученные куски металла, напоминавшие особо извращенные творения скульпторов-абстракционистов. Улики указывали на шахскую охранку САВАК. Хотя, лично я в этом сильно сомневался, что-то в моем прошлом они не проявили такой прыти. Но в Иране после этого, и без того шедшие волнения, разгорелись как костер, в который плеснули ведро бензина. В Тегеране и других иранских городах развернулись настоящие побоища разъяренных толп с шахскими войсками, жандармами и полицией, улицы покрылись баррикадами. При этом агенты шахской охранки, словно с цепи сорвавшись, продолжали каждый день отправлять к гуриям наиболее видных и активных исламистов, причем не только в Иране, но и в других странах, где они жили в эмиграции. Исламисты не оставались в долгу, удачно покусившись на большое количество высокопоставленных военных и гражданских чиновников шаха, чем вызвали настоящую панику среди шахской элиты, немало представителей которой поспешили свалить из страны, а оставшиеся, практически все отправили за рубеж семьи и все ценное, что смогли увезти. Это тут же стало известно и, разумеется, не прибавило боевого духа их подчиненным. В то время как практически все известные лидеры исламистов не по своей воле сошли со сцены, в Иране все громче звучало имя Масуда Раджави, лидера подпольной партизанской организации Моджахедине Хальк.

Вскоре эта организация заключила союз с родственной Федаяне Хальк, и к этому альянсу примкнула партия Туде и ряд других, не столь известных. Раджави и его окружение обращались к народу в духе покойного Хомейни. Все те же многочисленные апелляции к Корану вперемешку с призывами свергнуть развращенный коррумпированный режим, ликвидировать засилье Запада и так далее. Только у Раджави сотоварищи все куда больше чем у покойного Хомейни, перемешивалось с призывами к социальной справедливости и защите интересов обездоленных, что по понятным причинам народу нравилось. Ну а в разные тонкости подавляющее большинство иранцев не вдавалось.

В итоге уже в январе Раджави стал признанным лидером антишахского движения. А 11-го февраля в Тегеране началось восстание, причем к отрядам революционеров присоединилась значительная часть военных, а именно солдат и младших офицеров. Затем восстание вспыхнуло и в других частях страны. Бои продолжались где-то с неделю, после чего восставшие полностью овладели столицей, взяв штурмом правительственный квартал и шахский дворец. Шах Мохамед Реза и премьер Бахтияр чуть ли не в последний момент улетели из Тегерана вместе с кучей генералов и высших чиновников. Как вскоре стало известно, они нашли приют в Каире, под крылышком Анвара Садата. После этого как-то быстро прекратили сопротивление и сторонники шаха на остальной территории Ирана. Шахские войска либо сдавались, либо переходили на сторону революции, либо пытались пробиться к границам Турции, Ирака, Пакистана и Афганистана, либо просто разбегались. В Иране была провозглашена Исламская Социалистическая Республика и создано новое правительство во главе с Раджави, которое СССР, подсуетившись, признал первым.

Надо сказать, что еще во время боев СССР выступил с заявлением, что происходящее – внутреннее дело Ирана, и СССР не допустит силового вмешательства любой страны. Америкосы, впрочем, выразили было «озабоченность» и подогнали в Персидский залив свой военно-морской флот, но после того, как в Персидском заливе начали активно маневрировать корабли ВМС СССР, оперативно отправленные с баз в Йемене и на Коморах, янки сделали вид, что они тут ни при чем: мол, мы тут примус починяем, никого не трогаем.

На фоне этих событий, в декабре 1978-го как-то незаметно промелькнуло сообщение из Багдада о раскрытии заговора, аресте и расстреле вице-президента Ирака Саддама Хусейна и группы близких к нему лиц из верхушки партии БААС, в числе которых были Таха Ясин Рамадан, Иззат Ибрагим, Тарик Азиз, Али аль-Масджит и другие приспешники, рангом пониже.

В Камбодже тем временем силы нового правительства при поддержке Вьетнама окончательно вышибли остатки полпотовских войск в Таиланд. А дальше… случилось неожиданное. В начале января 1979-го в порт Кампонгсаом пожаловал с дружественным визитом наш Тихоокеанский флот. На борту флагмана находилась советская правительственная делегация, с которой новое правительство Камбоджи подписало ряд соглашений о создании совместных советско-камбоджийских предприятий в сфере сельского хозяйства, горной, лесной и каучуковой промышленности, рыболовства, транспорта, военного сотрудничества, а также договор об аренде под военную базу на 99 лет островов Ронг и Танг и архипелага Вай. Если вьетнамские товарищи и были недовольны таким поворотом, они этого никак не показали. Не иначе, тоже каких-то плюшек получили.

13-го марта 1979-го, как и в моем прошлом, случилась революция на Гренаде. Группа молодых революционеров во главе с Морисом Бишопом, внезапно напав на казармы правительственных силовиков и захватив их почти без сопротивления, свергла проамериканского диктатора Эрика Гейри – отморозка с криминальными наклонностями и не очень дружившего с головой. Куба и СССР, как и следовало ожидать, тут же признали новую власть, и на Гренаду вылетели наши дипломаты, договариваться с новой революционной властью. Не знаю как там все будет дальше, но есть у меня почему-то убеждение, что в этот раз америкосам влезть на Гренаду в 1983-м все же не дадут.

В СССР, как я уже упоминал, тоже происходили интересные вещи. Западные «голоса» надрывались, расписывая «разгул репрессий» в стране и сравнивая его то с опричниной, то с Варфоломеевской ночью, то с тридцать седьмым годом. Похоже, Цвигун в Комитете всерьез взялся за выкорчевывание разных диссидентов. Из знакомых имен попались Новодворская (тут испытал чувство глубочайшего морального удовлетворения!), Ганнушкина, Алексеева, блаженный Адамыч Ковалев, Боннер с Сахаровым, и до кучи Звиад Гамсахурдия.

«Голоса» также кричали об устроенном ужасным Кей-Джи-Би «чудовищном погроме советской науки». По их словам, погром происходил в НИИ системных исследований и Институте США и Канады, где, якобы забрали всех, включая директора ВНИИСИ, «ученого с мировым именем» Джермена Гвишиани, в МГИМО (где по утверждению тех же «голосов» арестовали не только всех преподавателей, но и большинство студентов) и Институте Мировой Экономики и Международных Отношений. По словам «голосов», в этих научных учреждениях из людей остались только сторожа и уборщицы, да и то лишь потому, что все до единого являются агентами жуткого Кей-Джи-Би. Правда, «голоса» признавали, что директор ИМЭМО Иноземцев остался на своем месте, но объясняли это тем, что Иноземцев, несомненно – офицер Кей-Джи-Би в высоком звании.

Экономику страны также потряхивало, но, по моему мнению, такая встряска шла только на пользу. 20 февраля 1979 года вышло постановление Совмина СССР об организации Корпорации развития сельского хозяйства. Новая структура должна была организовать по всей стране специальные МТС, которые предоставляли технику со специалистами в аренду колхозам и совхозам, а также тем, кто желал хозяйствовать самостоятельно, и осуществляли ремонт имевшейся у аграриев техники. Труженики полей расплачивались своей продукцией, причем корпорация заключала с ними договор на ответственное хранение, в котором были прописаны серьезные штрафные санкции.

Кроме того, в составе Корпорации создавался «Банк сельскохозяйственного кредита», который выдавал аграриям кредиты на покупку техники и удобрений, строительство хранилищ сельхозпродукции, ферм, цехов и линий по обработке и консервированию продуктов. Расплата шла продукцией по тому же принципу, что и с МТС.

Одновременно вышло «Постановление о колхозных рынках». Через пару недель после выхода в свет «Постановления» мы с Валей пошли на рынок за продуктами. На первый взгляд на рынке стало больше порядка, торговые ряды были четко разделены, висели таблички «к-з им. Ленина», «с-з „Авангард“», «к-з „Борец“»… За сборными прилавками сидели торговки, позади, у грузовиков, кучковались крепкие деревенские мужики и парни, которые подтаскивали к прилавкам товар по мере необходимости. Рыночные начальники бродили по рынку с грустным и, как мне показалось, растерянным видом, заглядывая в какие-то бумаги. Цены приятно удивили, несколько снизившись. Да-а-а, то ли еще будет!

Глава 12

15 мая 1979 года в программе «Время» было объявлено о состоявшемся пленуме ЦК КПСС, который решил созвать внеочередной съезд партии. Через четыре дня в Москве открылся XXVI съезд КПСС. Я сидел перед телевизором и смотрел трансляцию съезда чисто из любопытства, чтобы сравнить с брежневским XXV съездом, который, на мой взгляд, был лучшим в мире снотворным.

После открытия съезда выступил генеральный секретарь ЦК КПСС Романов. Сразу было заметно, что его речь сильно отличалась от выступлений брежневской эпохи. Романов говорил почти не заглядывая в бумаги которые он держал в руках. Чувствовалось что он излагает давно обдуманное.

Романов начал с того что напомнил об обещании Хрущева построить материально-техническую базу коммунизма к 1980 году.

«Восьмидесятый год наступит через девять с небольшим месяцев, товарищи, но материально-технической базы коммунизма что-то не видно. Надо признать, что построение коммунизма – куда более сложный и долгий процесс, чем казалось необразованным людям вроде Хрущева, и даже Марксу и Энгельсу в 19-м веке и Ленину в начале 20-го. Ход нашей истории за последние шестьдесят два года наглядно показывает, что, в отличие от социализма, коммунистическое общество невозможно построить в одной отдельно взятой стране или даже группе стран, пока на планете существует капиталистический строй, империализм, агрессивные военные блоки, угроза войны. То есть, говоря словами писателя-фантаста Ефремова, продолжается Эра Разъединенного Мира. Мы вынуждены укреплять наше социалистическое государство ради защиты нашего народа от империалистической агрессии, которую мы пережили в гражданскую, в сорок первом и которой нам угрожают с Запада уже больше тридцати лет. Однако укрепление государства и передача обществу государственных функций в делах, обеспечивающих безопасность, не очень стыкуются между собой. Поэтому сейчас перед нами стоит задача развивать наше социалистическое государство так, чтобы наш пример был привлекателен для остального мира, так как мы не собираемся никого насильно обращать в свою веру и тащить в светлое будущее против желания. Это должен быть пример для социалистических стран, где хватает еще людей, симпатизирующих капитализму и Западу, что показали известные события в ГДР, Венгрии, Польше, Чехословакии, где есть склонность к левацким авантюрам и перегибам, как, например, в Китае или Албании. Для стран третьего мира, которые сейчас по большей части считают более привлекательным Западный капитализм. Для народов самого Запада, где хватает своих проблем и со временем их станет намного больше.

Это не значит, товарищи, что мы должны отказаться от коммунистической идеи. Совершенно ясно, что альтернативы этой идее в перспективе нет. Капитализм ведет планету в тупик, обрекая подавляющее большинство человечества на отсталость и деградацию, и создавая для так называемого „золотого миллиарда“ населения развитых стран Запада „общество потребления“. Но уже подсчитано, что для существования такого общества не хватит ресурсов всей планеты. Единственный шанс избежать всепланетной войны за остатки ресурсов – освоение космоса. Сначала солнечной системы, а затем и ближайших к ней звезд. Но капитализм из-за своей торгашеской психологии и неспособности пойти на решения, которые требуют больших вложений без быстрой прибыли, этого сделать не может.

Таким образом, у человечества просто нет выхода, кроме ликвидации обременительного для планеты капиталистического строя и движения к коммунистическому обществу c объединением усилий народов всего мира. Мы должны изменить нашу жизнь и создать базис коммунистического общества, прежде всего в душах людей, путем воспитания новых поколений.

И тут встает вопрос: „Что такое коммунизм?“ Каждому из нас известен тезис: „От каждого по способностям – каждому по потребностям“. Но это слишком неконкретно и обобщающе. Потребности у всех людей разные, так же как и способности. Многие представляют коммунизм как возможность бесплатно, извиняюсь за выражение, жрать от пуза и загребать побольше всякого барахла. Но какое отношение к коммунизму, где в самом названии на первый план поставлено общество, имеет такой тип? Это не коммунар из коммунистического будущего того же Ефремова, а „кадавр желудочно удовлетворенный“ из повести Стругацких „Понедельник начинается в субботу“! Наше понимание коммунизма должно быть шире, глубже и выше. Каждому по потребностям – это возможность удовлетворить потребность в творчестве и максимально реализоваться в том деле, которое тебе больше по душе. Возможно, вы, товарищи, видели фильм „Ханума“, где есть такие слова: „Если человек в свое дело всю душу вкладывает, он в своем деле настоящий поэт. Хороший пастух – поэт. Хороший кузнец – поэт. Хороший сапожник – тоже поэт“. „А плохой?“ „Сапожник, что о нем говорить!“».

В зале послышался смех, Романов тоже улыбнулся и, налив из графина воды в стакан, сделал небольшой глоток и продолжил:

– Движение к коммунистическому обществу – это максимальное увеличение количества поэтов в каждом деле и максимальное снижение количества плохих сапожников. Понятно, что самореализация не должна идти во вред другим людям и обществу. Наоборот, во главу должна ставиться польза для общества. Именно в этом наше преимущество над Капиталистическим миром, который благодаря ресурсам, награбленным у большей части планеты, может завалить прилавки яркими тряпками, сотнями видов сыров и колбас в красивой упаковке и так далее. Но он не может дать возможности самореализации для тех, кто не имеет большого счета в банке.

Однако, товарищи, при этом надо помнить, что, как говорит народ, голодное брюхо к ученью глухо. И к воспитанию идеалов тоже.

А в нашей стране за последние четверть века накопилось немало проблем. Достаточно пройтись по магазинам. Ассортимент, прямо скажем, не радует, да и имеющиеся товары часто не впечатляют, к тому же их нередко не хватает, особенно если речь идет о ширпотребе и бытовой технике.

А ведь страна у нас благодаря индустриализации и труду народа последние полвека богатая и достаточно развитая. Так отчего, когда наш гражданин приходит с работы домой, он вместо отдыха слышит жалобы жены, что в магазинах ничего нет, а если есть – то надо весь город оббегать или покупать из-под полы втридорога, что для дома и детей ничего не купить и на себя надеть нечего?!

Тут, товарищи, есть и вина руководства СССР, направлявшего слишком много ресурсов в другие сферы и не всегда обдуманно. Строительство многих объектов тяжелой индустрии – это хорошо и правильно, однако выплавленную сталь люди не едят и на себе не носят. Такое строительство было необходимо в довоенные и послевоенные годы, когда решался вопрос: быть или не быть нашей стране. Но после создания ракетно-ядерного щита угроза прямой агрессии против нас снизилась до минимальной и пришло время перенаправить средства и ресурсы на улучшение жизни народа, в частности, на строительство жилья и инфраструктуры и производство продовольствия и ширпотреба. Да-да, ширпотреба, хоть и звучит как-то не совсем благовидно. Вы уж извините, я некоторые слова и выражения по возможности буду сокращать до всем известных, чтобы не отнимать ваше время.

В зале одобрительно загудели, кто-то даже сделал попытку зааплодировать, но Романов жестом призвал к тишине:

– Итак, для того, товарищи, чтобы обеспечить наш народ предметами первой необходимости и создать ему нормальные жилищные условия, нам придется многое менять. Советский Союз – это живой организм, и он должен развиваться и идти вперед. Нам нельзя почивать на лаврах Октябрьской революции, первых пятилеток, победы над фашизмом, прорыва в космос… Как сказал латиноамериканский революционер Че Гевара: «Революция подобна велосипеду: остановившись – она падает!». Наша революция не должна упасть! На кону – будущее нашей страны и завоеваний социализма, за которое наш народ пролил столько крови.

Поэтому мы больше не можем терпеть дефицит и воровство в торговле и на предприятиях, бесхозяйственность и застой, когда на заводах и фабриках работают станки «времен Очаковских и покоренья Крыма», как говорил Грибоедов, а новейшее оборудование ржавеет на складах. Нельзя дальше терпеть то, что люди через шесть десятилетий после революции живут в бараках, коммуналках, убогих хибарах, без газа и дорог в деревнях.

В этой связи Совет Министров СССР во главе с Петром Мироновичем Машеровым разработал большой пакет законов и поправок в Конституцию, направленных на исправление ситуации в экономике, социальной сфере и управлении. Подробнее об этом выскажется сам Петр Миронович, я же скажу только, что пора наполнить реальным содержанием идеи Октября: «Заводы рабочим, земля крестьянам!». Хозяевами на заводах, фабриках, шахтах, в совхозах и колхозах и на других предприятиях должны быть те, кто там работает, и они сами должны решать свои дела, а не по указке министерства, главка, обкома или райисполкома.

Это не значит, что мы отказываемся от плановой экономики, но составление и реализация планов отныне станет не бюрократической и приказной, а более гибкой и дифференцированной, основанной не на взятых с потолка цифрах, а на точном научном расчете и использовании автоматизированных систем управления. В эти планы включаются предприятия государственной и коллективной собственности.

С другой стороны, есть сферы, где планирование невозможно и даже вредно. Сюда относятся сфера услуг, общепит, различные мастерские по ремонту, пошиву и тому подобное. Тут можно допустить индивидуально-частную и кооперативную форму хозяйствования. Были же НЭП при Ленине и артели при Сталине, и социализму это не повредило. Даже первые советские телевизоры делали в артелях, пока Хрущев их не уничтожил. И кому от этого стало лучше, кроме чиновника?!

Что касается управления, то это отдельный разговор. Скажу только, товарищи, что в нашей национальной политике тоже имеются проблемы. Фактически, с конца тридцатых годов она находится в застое и пущена на самотек. Тут тоже запланированы перемены, так как в ряде мест явно обозначилась угроза национализма. Мы должны исходить из ленинской национальной политики, которая предусматривает развитие всех – подчеркиваю – ВСЕХ народов СССР, а не нескольких десятков, успевших обзавестись соответствующим статусом в двадцатых-тридцатых годах! Ведь это позор, товарищи! Не лезет ни в какие ворота! В маоистском Китае имеется пятьдесят шесть признанных национальностей и при этом есть почти десять с половиной тысяч национально-автономных образований разного уровня: автономных районов, автономных округов, автономных уездов, автономных волостей и так далее. А у нас, при около двух сотнях признанных национальностей всего 53 республики и автономии разного уровня. В результате пропаганда маоистов трубит на весь мир, что они решили национальный вопрос гораздо лучше, чем в СССР.

И хотя это не так и известно множество фактов угнетения маоистами некитайских национальностей, но цифры – десять с половиной тысяч против чуть больше полусотни – выглядят несопоставимо для людей, не владеющих всей полнотой информации.

Поэтому в ближайшее время на той же внеочередной сессии Верховного Совета СССР Совет министров при поддержке центрального комитета нашей партии внесет ряд законов о создании в СССР новых национальных автономий. Эта мера укрепит наше государство и станет примером решения национального вопроса для других социалистических стран и для всего мира.

Напоследок, товарищи, я хочу напомнить слова Ленина, что прошлое никогда не уходит без боя. В этой связи подтвердил себя тезис Сталина о том, что по мере продвижения к социализму классовая борьба обостряется. Мы видели это на примере событий в ГДР, Венгрии и Польше в 50-х, в Польше и Чехословакии в 60-х, в той же Польше уже в этом десятилетии, а также в маоистском Китае с его «культурной революцией». И не стоит зарекаться, что у нас подобное невозможно. Просто на место разгромленных и сошедших со сцены капиталистов и помещиков становятся новые силы – криминальный мир, разложившийся, вороватый и коррумпированный бюрократ, мечтающий конвертировать запрятанную кубышку в открытое богатство и власть, при этом не боясь каждого стука в дверь, обыватель-мещанин, думающий о своем обогащении и благополучии, а не о стране, и тяготеющий к западным «ценностям»… И не важно, кто он – кладовщик в магазине, народный артист или обладатель ученой степени!

Мы будем вести беспощадную идеологическую борьбу с носителями чуждых нам идей западного капитализма, буржуазного национализма и религиозного фанатизма! А там, где они выйдут за рамки закона – не только идеологическую! Для советского правосудия неприкасаемых нет!

И так как партия должна развиваться вместе со всей страной, по поручению Политбюро и ЦК я предлагаю создать комиссию во главе с товарищами Щербицким и Рябовым для разработки нового устава партии и новой партийной программы, отвечающих переменам, которые ждут нашу страну!

Кроме того я предлагаю съезду уже сейчас внести изменения в устав:

Во-первых, учредить пост Председателя КПСС. Председателем КПСС политбюро и ЦК предлагают избрать Леонида Ильича Брежнева, в знак признания его заслуг перед партией и страной.

Во-вторых, создать Военную Комиссию ЦК КПСС, которая будет руководить деятельностью политических органов Вооруженных сил, системы МВД и КГБ, а также деятельностью членов партии в силовых структурах. В комиссию входят генеральный секретарь ЦК КПСС в качестве председателя, секретари ЦК, курирующие вооруженные силы, МВД и КГБ, секретарь ЦК оборонной промышленности, министры обороны и внутренних дел, председатель КГБ, начальники главных политуправлений Вооруженных сил, МВД, КГБ. Также комиссия может кооптировать в свой состав других лиц с совещательным голосом.

В-третьих, предлагаю установить правило, по которому первые секретари обкомов, крайкомов, окружкомов, республиканских ЦК являются делегатами съезда по должности. Все остальные делегаты съезда избираются в первичных организациях, на предприятиях, в колхозах, научных заведениях и вузах из членов «первичек». Если работники городских, районных, областных, окружных, краевых, республиканских инстанций хотят избираться делегатами съезда, они должны уйти в отставку со своих должностей и баллотироваться на общих основаниях.

После окончания речи Романова в зале на какое-то время повисла тишина, которая затем взорвалась громом аплодисментов. Но это не были те дежурные «бурные и продолжительные аплодисменты, переходящие в овацию», которых я насмотрелся на предыдущем съезде. Даже по ящику было видно, что людей реально зацепило. Да и меня при всем моем цинизме проняло. Появилось чувство, что как бы ни сложилось дальше, а страна уже не будет прежней.

Когда аплодисменты стихли, председательствующий Мазуров поставил на голосование предложения товарища Романова. Большинством голосов при трех воздержавшихся съезд проголосовал «за».

Вслед за Романовым на съезде выступил Машеров, который изложил программу изменений в экономике, социальной сфере и управлении, кратко коснувшись законопроектов и поправок в конституцию, подготовленных Совмином СССР для внесения на внеочередную сессию Верховного Совета.

По окончании его выступления съезд решил одобрить программу и принять к сведению.

Затем снова выступил Романов с, как он выразился, «несекретным докладом о культе личности и его последствиях». Услышав это, я усмехнулся, заценив юмор генсека, и стал слушать с удвоенным вниманием.

Романов подробно, с цифрами и фактами в руках, опроверг хрущевские «разоблачения» пятьдесят шестого года и более поздних времен, заодно напомнив о фактах из биографии самого «борца с нарушениями социалистической законности», требовавшего себе права расстрелять как можно больше арестованных, так что Сталин на очередном его требовании написал: «Уймись, дурак!».

В частности, Романов опроверг утверждение Хрущева, что якобы в первые дни после нападения Гитлера Сталин пребывал в Кремле в прострации и никого не желал видеть. Романов процитировал журнал посещений Сталина в те дни, с фамилиями приходивших в кабинет Верховного главнокомандующего и временем их пребывания там.

– Хоть и с большим опозданием, – заявил Романов. – Но хотелось бы задать вопрос: каким образом Хрущев мог узнать о том, что Сталин в первые дни войны «находился в Кремле в прострации», если сам Хрущев в это время был в Киеве?

Далее Романов высказался по «сталинским репрессиям», процитировав доклад Генпрокурора СССР Руденко Хрущеву от 1 февраля 1954 года, в котором говорилось, что с 1921 по февраль 1954 года, в СССР было приговорено к высшей мере наказания 642980 человек.

– Казалось бы, свыше полумиллиона человек – это очень много, – сказал Романов. – Но если разделить эту цифру на тридцать два года, и учесть тогдашнюю численность населения СССР – все выглядит далеко не так страшно. Кроме того, надо учесть, что, во-первых, далеко не все эти приговоры были приведены в исполнение, значительной части приговоренных они были заменены различными сроками заключения. Во-вторых, среди этих приговоренных было много вполне реальных уголовников, совершивших тяжкие преступления, всевозможных бандитов и террористов, настоящих вражеских шпионов, вредителей, предателей, фашистских недобитков, дезертиров, крупных расхитителей и тому подобных типов.

Далее Романов привел цифры приговоренных к казни за тот же период в странах с сопоставимым населением, вроде Англии, Франции, США, Японии с их колониями, а также Китая при режиме Чан Кайши. Выходило что в тех же «западных демократиях» число приговоренных к высшей мере было как минимум не меньше, чем в «тоталитарном» СССР.

– То же самое касается и количества заключенных, – продолжил Романов.

Он привел цифры, показывавшие, что даже в самые суровые сталинские годы, которые, кстати, приходились вовсе не на тридцатые, а на войну и время сразу после нее, число заключенных – не считая военнопленных – никогда не превышало в СССР 2700000, причем большинство из них были осуждены за уголовные и бытовые преступления, а среди остальных оказалось полно всяких басмачей, власовцев, прибалтийских фашистов, бандеровцев и прочей погани.

Затем Романов привел цифры заключенных по крупнейшим западным странам с их колониями за 1924-1953, и сравнение снова вышло не в пользу «свободного мира».

– Если при Сталине, в самые пиковые годы, когда шла война с фашизмом или в первые годы после войны продолжались военные действия против фашистских недобитков в Прибалтике, на западе Украины и Белоруссии, число заключенных составляло один процент от тогдашнего населения СССР, то в наше вполне мирное время, за океаном, в, так сказать, «цитадели свободы», – Романов саркастически улыбнулся, – число заключенных тоже достигает одного процента населения, а оно у них побольше, чем в СССР при Сталине! И что-то никто на Западе не кричит о тоталитаризме и репрессиях в Америке, хотя тамошние суды многим заключенным дают срока по сорок-шестьдесят лет, а то и по несколько веков, чего в СССР сроду не бывало. И «свобода» с «демократией» им не мешают, и так называемые «правозащитники» помалкивают!

При этом западная пропаганда и вслед за ней так называемые «диссиденты» вроде пресловутого Солженицына, одна фамилия которого наводит на размышления, изображают лагеря при Сталине, как советский филиал Освенцима и Дахау. Это наглая ложь! В отличие от немецких лагерей смерти, где главной задачей было уничтожение заключенных, система ГУЛАГа оказалась включена в хозяйственную жизнь страны и была обязана выполнять ПЛАН. А как бы они смогли его выполнять, уничтожая рабочую силу? Хотя бы по этой причине смертность в лагерях была сравнительно невелика, хотя там, конечно, был совсем не курорт. Например, в 1937 году в лагеря прибыло 884811 заключенных, убыло 709325, в том числе 364437 были освобождены, 258523 переведены в другие места заключения, умерло 25376, бежало из лагерей 58264. То есть сбежавших было более чем в два раза больше, чем умерших в лагерях, не говоря уже про освобожденных!

И опять-таки, большинство лагерных сидельцев находились там за конкретную вину, вроде уголовщины и прочего. Так что надо прямо сказать, товарищи, что, несмотря на наши разногласия с Мао Цзэдуном и Энвером Ходжей, они были правы, обвинив Хрущева во лжи на международном коммунистическом совещании в пятьдесят седьмом году!

Были ли невиновные? Да, были! Но надо помнить, что до конца 30-х в органах окопалось много недобитых троцкистов, зиновьевцев и других врагов нашей страны, которые в провокационных целях репрессировали ни в чем невиновных людей, чтобы вызвать недовольство и нанести побольше вреда СССР. Кроме того, Троцкий еще в 1935 году инструктировал своих сторонников в Советском Союзе, в случае ареста оговаривать как можно больше непричастных людей, особенно руководителей, ученых, военных, инженеров и других специалистов, чтобы нанести максимальный вред нашей стране.

Помимо этого, в органах, как и в обществе в целом, хватало подлецов-карьеристов, желавших подняться на организации липовых дел. Надо сказать, что с такими при Сталине расправлялись безжалостно, как и с троцкистскими провокаторами, а Хрущев тех и других записал в «жертвы репрессий».

Ну и наконец, сказался низкий образовательный уровень и слабая профессиональная подготовка многих сотрудников органов госбезопасности того времени. Они просто не могли разобрать, где правда, а где ложь, клевета и провокация, и шли по пути простых решений. Все это достойно осуждения и никто не собирается оправдывать такие вещи. С другой стороны, мы не должны позволять под вывеской «осуждения репрессий» нападать на нашу страну доморощенным и внешним врагам, особенно из так называемого «свободного мира», которые в нашем глазу радостно соринку ищут, а в своем целый лесоповал не замечают!

Подводя итог, можно сказать, что так называемые «разоблачения» Хрущева представляют собой лживые измышления, слабо разбавленные перевранными фактами. Эти «разоблачения» наши западные враги активно используют против советской страны. Было ли это сделано Хрущевым намеренно или по дурости – сказать не берусь. Но учитывая троцкистские связи Хрущева в Донбассе до переезда в Москву, могут быть разные версии…

Доклад Романова съезд встретил единодушным одобрением. Еще бы, многие из собравшихся – особенно партийцы старой закалки – сами прекрасно видели, что страна катится куда-то не туда, но что они могли сделать? Вякнешь что-то не то – завтра же вылетишь со своей должности с треском. Да еще можно и под суд загреметь. А теперь вот «исправлять русло» решили на самом верху, откуда словно прозвучала команда «на старт».

В итоге съезд по предложению генсека принял решение считать «секретный» доклад Хрущева на XX съезде лживым и необъективным, и отменить все исходящие от него решения съездов и пленумов ЦК, а также создать комиссию авторитетных и непредвзятых историков, с доступом ко всем архивам того времени, для объективного изучения сталинской эпохи.

Утвердив решение в следующем, 1980-м году собрать еще один внеочередной съезд КПСС, делегаты XXVI съезда разъехались по домам.

Через пару дней после закрытия того памятного съезда в Москве открылась внеочередная сессия Верховного Совета СССР. Брежнев, став Председателем КПСС, с явным облегчением, заметным даже на экране, отказался от должности Председателя Президиума Верховного Совета СССР. На его место был избран Громыко, в свою очередь уйдя с должности министра иностранных дел, которую занял Семичастный.

Одновременно с Верховным Советом СССР собрался на внеочередную сессию и Верховный Совет РСФСР. Романов и Машеров выступали в обоих парламентах и в итоге Машеров, помимо союзного премьерства, стал еще и председателем Совмина РСФСР. Министры его правительства заняли и аналогичные республиканские должности.

Затем в оба Верховных Совета были внесены от имени Совмина СССР и ЦК КПСС пакеты законопроектов и поправок в Конституции СССР и РСФСР. В ходе обсуждений, вопреки давно привычному порядку заседаний обоих парламентов, были споры, и даже – невиданное дело – голоса «против»! Впрочем, подавляющее большинство приняло предложенные проекты и узаконило их, что и было опубликовано в СМИ.

Важнейшими были экономические законы. О порядке создания и деятельности государственных и коллективных народных предприятий, кооперативных, артельных, семейных, индивидуальных. О реформировании государственной торговли и ее максимальной автоматизации а также о льготах при создании фирменных магазинов с прямыми поставками с предприятий, о самостоятельности колхозов, о порядке создания частных фермерских хозяйств. О порядке участия предприятий разных форм собственности в государственных планах, с заключением контракта на пять лет (по желанию и на несколько пятилеток) с выпуском заказанной государством продукции, получением за это от государства налоговых, кредитных, лизинговых и прочих плюшек, а также с прописанной материальной ответственностью сторон. О переходе расчетов юридических лиц на безналичный расчет – граждане могли пользоваться и наличкой, но и для них собирались выпустить карточки. Также было четко разграничено, что может быть частным (индивидуальным, семейным), а что кооперативным и артельным, что коллективным народным – а что остается в монопольной собственности государства. При этом государственным предприятиям, а также коллективным народным предприятиям с государственной долей строжайше запрещалось иметь какие-то дела с частниками а также с кооперативами и артелями. Этот запрет касался и всех работавших на таких предприятиях. Если хочешь иметь дело с частником, кооперативом, артелью – увольняйся с госпредприятия и уходи с коллективного народного предприятия, продав свою долю коллективу.

Похоже тут сказались мои записки Машерову, где я рассказал, как при Горбачеве и особенно Ельцине госпредприятия облепляли разные подозрительные фирмочки, связанные с руководством предприятия, которое через них выводило средства и ресурсы, а затем банкротили, разоряли и растаскивали. Видимо, в этой реальности машеровцы дуют на воду, чтобы и мысли такой ни у кого не возникло.

Кроме того, была принята программа массового строительства дешевого жилья за счет средств высвободившихся с других статей бюджета, а также о поощрении индивидуальной застройки (особенно загородной) и кооперативной (ЖСК, МЖК и прочее).

Кстати, Машеров, выступая в Верховном Совете, назвал идею о «неперспективных» деревнях вредительством, приказал немедленно прекратить и пообещал что, обязательно выяснит, кто это придумал и запустил, а затем сурово накажет.

Также были приняты законы о реформировании управления, в том числе в силовых структурах. Был создан Центральный Военный Совет, которому были подчинены Минобороны, МВД и КГБ со всеми своими структурами, под председательством верховного главнокомандующего, он же генсек Романов.

В ЦВС вошли министры обороны и внутренних дел, командующие видами и родами войск, а также все члены Военного Совета ЦК КПСС. В военных округах были созданы объединенные военные советы.

Кроме того, было объявлено о разделении Вооруженных сил на две категории. Одну составляли учебно-мобилизационные подразделения, число и дислокация которых зависели от количества призывного контингента и мобрезерва. Призывники там служили один год, постигая азы солдатской науки, а затем еще две недели каждый год бывали на сборах. В общем, готовили там резервистов.

Другую категорию составляли войска постоянной готовности, в которые отбирали добровольцев из отслуживших год резервистов сроком на пять лет – при желании можно было остаться на сверхсрочную, это поощрялось. Отслужившим в частях постоянной готовности полагались нехилые плюшки: поступление без экзаменов в любой ВУЗ, получение жилья вне очереди и так далее.

Военно-учебные заведения переводились на немецкую систему. Теперь в военное училище можно было поступить, только отслужив минимум год на срочной. Во время самой учебы на каждом курсе была полгода собственно учеба, а полгода стажировка в войсках, каждый раз в разных подразделениях, на сержантских и старшинских должностях. При этом каждый курс наихудшие отсеивались.

Не забыли и офицерские семьи. Теперь военно-административные, тыловые и хозяйственные должности по большей части комплектовались членами семей офицеров на правах вольнонаемных. Видимо, чтобы боевые подруги в гарнизонах находились при деле и не сходили с ума от скуки.

Также приняли очень суровые меры против дедовщины и прочих неуставных отношений. Теперь даже расстреляв пристававших к нему преступников, солдат освобождался от наказания (если факт неуставных отношений был доказан). Самих «дедов» и прочих беспредельщиков в форме наказывали очень жестко, а их непосредственные командиры получали вдвое больше, если вовремя не сообщили куда надо и не приняли мер. Также был восстановлен уничтоженный когда-то Брежневым и Ко институт младшего командного состава: старшин-сверхсрочников и сержантов-контрактников. Забегая вперед, скажу, что дедовщина тому подобное в наших войсках быстро вывелись.

Но самое большое впечатление произвело создание новых автономий в союзных и автономных республиках, а также в автономных областях и округах.

Каждая такая новосозданная автономия активно пиарилась в СМИ, трубивших о «торжестве ленинской национальной политики». В каждой республике и автономии получали свои автономии компактно живущие русские и «титульные» нации соседних республик и автономий (если таковые были), а также «нетитульные», до этого своих автономий не имевшие (или имевшие, но по каким-то причинам утратившие).

К примеру, в УССР появилось полтора десятка автономий, среди которых самыми крупными были Новоросская (охватившая десяток областей юга и востока республики), Полесская (вдоль границ БССР от северной Черниговщины до северной Волыни), Русинская (в Закарпатье русины с превеликой радостью приняли тот факт, что их больше не считают украинцами). А вот галицинские украинцы такую радость вряд ли испытывали, хотя в Галиции и на юге Волыни тоже создали автономию, причем было объявлено, что галицаи – это вовсе не украинцы, а отдельный народ, который куда ближе к полякам или хорватам. Хе-хе, посмотрим, как теперь в Галиции будут кричать о «соборной и незалежной вид Сяну до Дону».

В Грузии было еще круче. К трем уже имевшимся автономиям в Абхазии, Аджарии и Южной Осетии прибавились еще больше двух десятков, в том числе Армяно-Джавахская, Сванская, Мингрельская, Месхетская, Хевсурская. Но интереснее всего было в Средней Азии. Здесь помимо «нетитульных», среди самих «титульных» вылезла куча разных племен, желающих получить автономию, причем почти обо всех я раньше и слыхом не слыхивал. Например, в Узбекистане появились автономии найманов, кыпчаков, мангытов, барласов, кунгратов, сартов…. Оказывается, еще в 20-х они фигурировали в советских переписях как отдельные народы, пока в конце 30-х их не записали в узбеки.

Вообще, эти «племенные» автономии создавались по всей Средней Азии и Кавказу кроме Армении (какие-то армяне национально однородные оказались, хотя и у них образовались мелкие автономные образования русских, езидов и еще какие-то). В Чечено-Ингушской АССР помимо Русско-Терской автономии и небольших автономий соседних народов, сами чеченцы разделились на семь «племенных» автономий, у ингушей их было ненамного меньше. Мдя, похоже, «маленькой и гордой» Ичкерии мы теперь не увидим, ей теперь просто негде появиться. В других автономиях РСФСР за пределами Кавказа нечто подобное тоже имело место.

Как и в моем прошлом, в Молдавии появилось Приднестровье, хотя и не при таких драматических обстоятельствах. Гагаузы, болгары и еще кто-то тоже создали свои автономии. В Прибалтике, помимо трех русских автономий, появились Польская в Литве, Латгальская и Ливская в Латвии, автономии народа Сету и шведов (ничего себе!) в Эстонии. Представляю, в каком шоке оказались прибалты! Они ведь привыкли считать себя «расой господ».

В Белоруссии появились автономии поляков и палешуков, ну и этим вроде ограничилось.

После всех этих событий карта СССР стала напоминать многоцветный ковер, украшенный примерно тремя сотнями разнокалиберных республик, автономных областей, округов и районов. Причем «титульные» территории республик, оставшиеся под прямым управлением местных властей, в большинстве из них составляли хорошо если половину, а то и меньше. Не сказать, чтобы везде были в восторге от нововведений, хотя, получившие свои автономии наверняка по большей части радовались такому повороту событий.

В ряде мест, особенно в южных республиках, произошла буза и даже попытки погромов и межнациональной резни. Но власть оказалась к этому на удивление хорошо готова. В угрожаемые районы были заранее стянуты крупные силы внутренних войск, которые при поддержке армии и КГБ в считанные часы все подавили, разогнали и усмирили, причем, если верить западным «голосам», действовали «безжалостно». Одновременно, по утверждению тех же «голосов», по этим республикам прокатилась волна арестов партийных, государственных и хозяйственных чиновников «титульных» национальностей, а также представителей национальной интеллигенции и некоторого количества «титульной» молодежи, в основном учащейся.

Но, во всяком случае, ничего похожего на Сумгаит, Баку, Фергану, Душанбе горбачевских времен не было и в помине. Только с Запада слышался вой и зубовный скрежет о «подавлении национальностей». Впрочем, очень многие представители «подавленных» национальностей изначально забили на всю эту националистическую дурь большой и необрезанный и, пользуясь правами предоставленными новыми законами, увлеченно кинулись создавать свое дело – индивидуальное, семейное, кооперативное, артельное и так далее.

Глава 13

Последние перемены поставили на уши всю страну. На кухнях, во дворах, в магазинах, на вокзалах и остановках, в транспорте, на работе и учебе шли споры о том, что происходит и к чему это приведет. Рафинированные интеллигенты, особенно гуманитарные и «творческие», ужасались фактической реабилитации Сталина, предсказывали скорые массовые расстрелы и посадки в лагеря. Люди, занятые в более практических профессиях, наоборот, выражали энтузиазм по поводу начавшегося наведения в стране порядка, насмехаясь над предсказанными «ужасами нового сталинизма».

Масла в огонь подливали еще и поддавали западные «голоса». Одни утверждали, будто коммунисты признали свое историческое поражение и теперь советский социализм начнет разваливаться, вытесняясь либеральной идеологией Запада и рыночными отношениями.

Другие вещали, что новое руководство СССР, напротив, укрепляет коммунистический тоталитаризм в стране, вдохнув в него новую жизнь с помощью возврата к сталинизму, раздувания советского имперского национализма и усиления противостояния западным ценностям и свободному миру.

Несколько особняком в этом плане стояли «Радио Пекина» и «Радио Тираны», которые довольно долго отмалчивались, а затем в очередной раз обвинили СССР в ревизионизме, идейной капитуляции перед капитализмом и социал-империализме. При этом отметив, что даже до советских ревизионистов начала доходить правота Мао и Ходжи в отношении предательской сущности Хрущева и в оценке личности Сталина.

Впрочем, за рубежом и без СССР хватало забот. Запад переживал разгул терроризма. Если в Италии, где после провала покушения на Моро арестовали множество террористов из неофашистских и анархиствующих банд, все более-менее затихло, то в других западных странах творилось нечто ужасное.

8 апреля 1979 года в английском Брайтоне, после предвыборного митинга консерваторов, террористы из Ирландской Республиканской Армии расстреляли из гранатометов машину, в которой находилась лидер партии тори, а по совместительству кандидат в премьер-министры Великобритании Маргарет Тэтчер. Оказалась, что «железная леди» состояла из плоти и крови, как и обычные люди. Саму Тэтчер и находившихся с ней в машине лиц потом долго отскребали от мостовой и стен соседних домов. Не могу сказать, что меня сильно огорчила эта новость. Хотя вроде бы о покойниках принято говорить или хорошо или ничего, но Тэтчер была довольно-таки большой мерзавкой в отношении нашей страны. Тут же вспомнилось выражение «англичанка гадит», которое в моем будущем частенько цитировал ведущий «Вестей недели» Дмитрий Киселев. Я помнил, что именно к «железной леди», едва став генсеком, отправился на смотрины Горбачев. Кроме того, я не забыл и ее высказывание о том, что в России достаточно иметь пятнадцать миллионов жителей, которые будут добывать и перекачивать на «цивилизованный» Запад природные ресурсы, а также хамский выпад про «Верхнюю Вольту с ракетами». На себя бы посмотрела! Ее-то Англия давно стала протекторатом своей же заокеанской колонии!

Так что по мне Тэтчер получила по заслугам.

На состоявшихся в конце апреля-начале мая выборах в парламент консерваторы, лишившиеся лидера и занятые грызней за вакантное место, не смогли одержать победу, в отличие от моего прошлого. Наибольшее число получили лейбористы. Но и им не хватило мест до большинства, и тогда премьер Эдвард Хит вступил в коалицию с занявшей третье место либеральной партией, что позволило ему остаться у власти.

Кстати, за пару недель до Тэтчер, 25 марта 1979-го, в Афинах, левые из «Революционной организации 17-е ноября» взорвали заминированную машину, когда мимо проезжал министр иностранных дел Греции Георгиос Раллис. Министра, его охранников и водителя разнесло в клочья.

19 мая в Мадриде баски из организации «Эускади Та Аскатасуна» (ЭТА), устроив засаду и заблокировав среди улицы автомобиль испанского министра по связям с Европейским Экономическим Сообществом Леопольдо Кальво Сотело, расстреляли его из крупнокалиберного пулемета. Прибывшая на место происшествия полиция живых не застала. Да и трудно выжить после того, как твои внутренности разворотило пулями калибра 15,5. Еще через пару недель в Валенсии небольшой спортивный самолет спикировал на яхту, где отдыхал лидер консервативной партии «Народный Альянс» Мануэль Фрага и вывалил на нее целую кассету бомб. Яхту разнесло в щепки, Фрагу потом выловили из воды в сильно попорченном и, к сожалению для тех, кто делал на него ставку, неживом виде. А буквально через десять дней на митинге ведущей оппозиционной Испанской Социалистической Рабочей Партии, во время выступления лидера партии Фелипе Гонсалеса, воспользовавшись тем, что неизвестные, проезжавшие на мотоцикле, отвлекли охрану автоматной стрельбой, столь же неизвестный снайпер расстрелял партийного лидера из снайперской винтовки полудюжиной разрывных пуль. Когда Гонсалеса доставили в больницу, врачи могли только констатировать летальный исход.

За эти покушения ответственность на себя также взяла «ЭТА», назвав их «новыми искрами разгорающейся борьбы за освобождение баскского народа и независимость Эускади».

В Испании прошли многочисленные аресты и среди прочих в Мадриде повязали известного неофашистского террориста французского происхождения Ива Герен-Серена. После ареста он дал подробные показания. Правда, о последних нашумевших покушениях ничего сказать не мог, зато много любопытного поведал о своих коллегах – фашистских террористах на всей территории Западной Европы. По западноевропейским странам прокатилась волна арестов. В частности, в Испании арестовали группу офицеров армии и гражданской гвардии во главе с полковником Техеро, готовивших фашистский переворот.

Не менее громкие события происходили в соседней Португалии. В Лиссабоне 4 марта в одном из фешенебельных ресторанов в тихом квартале столицы, сняв его на целый день, собрались три видных проамериканских политика: лидер социалистической партии Мариу Соареш, лидер социал-демократической партии Аннибал Каваку Силва и лидер демохристианской Народной партии Диогу Фрейташ ду Амарал. О чем они там беседовали – теперь уже навсегда останется тайной, так как в это же самое время к ресторану вплотную подъехал минивэн, развозивший свежую выпечку. Поскольку ресторан был постоянным покупателем выпечки, это никого не насторожило. Водитель сказал, что поищет хозяина ресторана и куда-то исчез. А через пару минут минивэн взорвался. Как выяснилось, он был набит под завязку совсем не выпечкой, а если и пирожками, то с тротиловой начинкой. Ресторан превратился в руины, три находившихся внутри политика тоже не выжили, как и несколько ни в чем неповинных людей из обслуживающего персонала.

Примерно в то же самое время в Лиссабоне случилось еще одно знаковое покушение.

Когда отставной генерал Каулза ди Арриага, бывший командующий португальскими войсками в Африке, а также убежденный фашист и сторонник Салазара, выйдя из дома, сел в машину и куда то поехал, машину догнал мотоцикл. Вел мотоцикл парень, сзади сидела девушка. Проезжая впритирку к машине, девица в мотоциклетном шлеме с опущенным щитком пристроила к крыше прямо над тем местом, где сидел генерал, магнитную мину. Затем мотоцикл резко свернул в сторону, а спустя несколько секунд мина взорвалась. В общем, генерал пострадал не то чтобы слишком уж сильно… У него только недоставало небольшой детали – головы.

Эти покушения наделали много шума в Португалии. Ответственность за них взяла на себя малоизвестная ультралевая организация «Народные силы 25 апреля», заявив, что все жертвы покушений «сами подписали себе приговор своей реакционной и антинародной политикой».

А буквально на следующий день в португальской прессе появились громкие разоблачения со ссылками на показания Боба Денара, приговоренного к пожизненному заключению в коморской тюрьме. В них говорилось о связях трех покойных политиков и их окружения с наемниками в Африке, с террористами, и об их прямой причастности к нелегальной торговле оружием, а также контрабандными алмазами, ценными породами деревьев, слоновой костью и другими богатствами «черного континента». Скандал перекрыл эффект недавнего покушения. Соареш, Каваку Силва и Амарал по понятным причинам ничего не могли сказать в свое оправдание, но вот их приближенным попыхтеть пришлось всерьез. Было возбуждено множество уголовных дел. В социалистической, социал-демократической и народной партиях случились расколы и смена партийного руководства. Были объявлены выборы в парламент, на которых социалисты и ориентировавшееся на Ватикан крыло Народной партии получили наибольшее число мест. Однако большинства ни у них, ни у социал-демократов и антиватиканского, ориентированного на архиепископа Лефевра и его сторонников крыла развалившейся Народной партии не было. В этой ситуации арбитром стала коммунистическая партия, депутаты которой смогли дать социалистам и их союзникам искомое большинство. Новым премьером стал беспартийный и всеми уважаемый отставной генерал, экс-президент Португалии в 1974-1976 годах Франсишку да Кошта Гомиш. Коммунисты в правительство не вошли но гарантировали свою поддержку. Новая власть выступила против планируемого размещения в Европе американских ракет, а также запретила ввоз в Португалию без позволения американского ядерного оружия, будь то на кораблях, самолетах или на американской базе Лажеш на Азорских островах. Янки наотрез отказались подчинится этим требованиям и разрешить досмотр своих кораблей, самолетов и арсеналов на базе. В ответ правительство Португалии заявило, что вообще-то база Лажеш была предоставлена США в 1943 году для действий против Третьего Рейха. Война закончилась почти три с половиной десятилетия назад, так что не пора ли американским военным покинуть португальскую землю и вернуться к себе за океан… Тогда из Вашингтона послышались заявления о поддержке сепаратистских движений, выступавших за независимость Азорских островов и Мадейры, а также угрозы ввести санкции. В свою очередь, правительство Кошта Гомиша заявило, что если будет поставлена под сомнение целостность Португалии или в случае попытки принятия санкций Португалия выйдет из НАТО. После этого в Вашингтоне пошли на попятный и согласились подписать договор о постепенном выводе американских войск и вооружений из Португалии в течение десяти лет.

Тем временем, в самой Португалии в рамках следствия по делу о покушениях арестовали несколько десятков террористов, главным образом из местных профашистских организаций. После чего архиепископ города Браги Франсишку-Мария да Силва обвинил правительство в «установлении коммунистической диктатуры» и призвал «всех, кому дорога христианская Португалия», к восстанию. Правительство обратилось в Ватикан с просьбой разобраться с явно потерявшим берега прелатом и Папа Иоанн-Павел I, учитывая, что да Силва был ярым сторонником Лефевра, долго не раздумывал, сместив архиепископа с его диоцезии. Архиепископ в ответ заявил, что не подчинится «Антихристу в Ватикане» и предал анафеме Папу и португальское правительство. И Папа и правительство отреагировали оперативно – первый лишил да Силву сана, второе возбудило уголовное дело. Экс-архиепископ обратился к верующим, но после грандиозного мордобоя в кафедральном соборе Браги между его сторонниками и сторонниками Ватикана был арестован, причем правительство распорядилось выслать его куда пожелает. Да Силва пожелал Швейцарию и улетел к своему единомышленнику Лефевру… Но обещал, как говорила домомучительница из моего детства Фрекен Бок, вернуться.

Однако самые яркие покушения состоялись в других местах. 9 июня, в Ницце, на южном берегу Франции, противотанковые ракеты «Милан» превратили в груду обгоревшего металлолома бронированный «Линкольн», на котором по Лазурному берегу разъезжал наследный принц Саудовской Аравии Фахд. Вместе с самим принцем, само собой.

А 1 июля в Майями переносной ЗРК «Блоупайп» был сбит на взлете и рухнул частный самолет, на котором летел другой саудовский принц – Бандар бен Султан. Никто из пассажиров не спасся.

Ответственность за оба покушения взяла на себя никому до этого неизвестная «Армия Освобождения Исламских Святынь», заявившая, что «коррумпированная и лицемерная Саудовская династия, давно уже поклоняющаяся не Аллаху, а доллару и к тому же происходящая от еврея из Басры, в 15-м веке под чужим именем добившегося власти разными грязными способами», не имеет права владеть священными городами Меккой и Мединой, и должна передать их под «праведный контроль истинных мусульман», если не хочет войны на уничтожение.

СССР выступил с осуждением терроризма и предложил всем странам как-то решить эту проблему. Правда, власть имущие на Западе никак не отреагировали на это… хм… ханжеское предложение Москвы. Хотя без СССР в зарубежных новостях все равно не обошлось. 19 июля 1979 года, как и в моем прошлом, в Никарагуа победила Сандинистская революция. Партизаны заняли столицу Манагуа, диктатор Сомоса Третий сбежал из страны.

Блин! Теперь я знаю, где зрители сериала «Заря новой жизни» будут искать родину Хосе Сальгадо и Марии Варгас, и где пройдет премьера второго сезона!

Впрочем, это все лирика. СССР немедленно признал правительство сандинистов, и в Манагуа из Москвы вылетела советская делегация во главе с новым министром иностранных дел Семичастным. По итогам переговоров было заявлено о подписании ряда межгосударственных соглашений, в том числе и о строительстве межокеанского канала. Канал должен был начинаться на карибском побережье, на юго-востоке Никарагуа к северу от города Сан-Хуан-дель-Норте и идти севернее реки Сан-Хуан до озера Никарагуа на юге страны, а затем от западного берега озера, южнее города Ривас, до тихоокеанского побережья.

Тем временем находившаяся на Кубе с официальным дружественным визитом эскадра из состава Северного флота вышла в обратный путь. Однако, покинув Гавану, корабли вместо поворота за восток к Флоридскому проливу неожиданно сделали поворот на запад, а затем на юг и, обогнув западную оконечность Кубы, двинулись к берегам Центральной Америки, к концу следующего дня бросив якоря в Никарагуанском порту Блуфилдс.

В то же самое время эскадра из состава Тихоокеанского флота, возвращавшаяся домой из столь же официального и не менее дружеского визита в Перу и Эквадор, свернула к никарагуанскому побережью и ошвартовалась в порту Коринто.

С сандинистским правительством оперативно был подписан договор о размещении в этих портах пунктов базирования ВМФ СССР. Западные СМИ, особенно американские, просто взвыли от такого оборота: «Русские коммунисты занимают Центральную Америку!», «Советы подбираются к Рио-Гранде!», «Граница Америки и Панамский канал в опасности!». Янки срочно подтянули к берегам Никарагуа свой флот, СССР в свою очередь перебросил в Никарагуа авиацию, сохраняя военное превосходство в регионе. Советское и Никарагуанское правительства заявили в ООН об угрозе со стороны США суверенному государству, члену международного сообщества. От имени правительства СССР министр иностранных дел Семичастный выступил с предложением о выводе советских военных объектов и вооружений из Никарагуя, при условии получения от США международных гарантий ненападения на Никарагуа в любой форме, безопасности строящегося канала, а также вывода американских баз из Панамы, включая зону Панамского канала, и из Гуантанамо на Кубе. Эти предложения с энтузиазмом поддержали лидеры десятка латиноамериканских и карибских стран, включая, естественно, Фиделя Кастро и президента Панамы Торрихоса.

Кроме того, Семичастный заявил, что будущий Никарагуанский канал является проектом чисто коммерческим, призванным разгрузить не справляющийся с растущим потоком судов и грузов Панамский канал и никак не угрожает США. Министр иностранных дел СССР пригласил предпринимателей США, Канады, Западной Европы и Японии поучаствовать в строительстве канала, гарантируя хорошую прибыль. От такой наглости в Вашингтоне, похоже, даже слегка растерялись. Но на переговоры пошли. Видно, эта дипломатическая бадяга затянется надолго.

Немного раньше СССР отметился с неожиданной стороны и по эту сторону Атлантики.

5 июня 1979 года программа «Время» сообщила о решении правительства СССР признать Сахарскую Арабскую Демократическую Республику и установить с ней дипломатические отношения. Диктор Кириллов официальным тоном пояснил, что речь идет о стране, известной как Западная Сахара. С 80-х годов 19-го века это была колония Испании – Испанская Сахара. В начале 70-х годов сахарские патриоты под руководством «Фронта ПОЛИСАРИО» поднялись на борьбу за независимость. В 1976-м, в результате борьбы сахарских партизан и после смерти Франко, Испания отказалась от своей колонии. «Фронт ПОЛИСАРИО» провозгласил независимость Западной Сахары. Но в нарушение международного права, устава ООН и Декларации об освобождении колониальных и зависимых территорий, Западную Сахару оккупировали Марокко и Мавритания, и разделили между собой. Западносахарский народ не признал столь беззастенчивой экспансии и продолжил сражаться за независимость, освободив значительную часть страны. Независимость Сахарской Арабской Демократической Республики, сокращенно САДР, признали десятки стран Африки, Азии и Латинской Америки.

В тот момент я, честно говоря, не придал этому особого значения. Ну признали еще одно недоделанное государство, а что там дальше – непонятно. Правда, потом в памяти всплыло, что в записке Машерову я про эту Западную Сахару написал буквально пару строк. Неужто и тут среагировали?

В тот же день, еще до полуночи, правительство Марокко разорвало дипотношения с СССР, о чем любезно сообщили «голоса». Прощайте, марокканские апельсины! А ведь в моей семье к ним уже привыкли, особенно Данька обожает, к счастью, не склонный ко всяческим диатезам и аллергиям.

А дальше случилось то, чего ни я, ни большинство людей в мире совсем не ждали.

На следующий день президент Мавритании подполковник Мохаммед ульд Лули, пришедший к власти всего за четыре дня до этого путем свержения своего предшественника, озвучил отказ Мавритании от ее части Западной Сахары (примерно треть территории на юге страны), и о признании САДР. Пока звучало это президентское обращение, отряды Сахарской народно-освободительной армии, в предыдущие часы проникшие на юг Западной Сахары, без всяких помех со стороны мавританской армии установили контроль над бывшей мавританской частью страны, приняв власть у отходивших восвояси мавританских войск. В Марокко заявили, что никогда не позволят «сахарским сепаратистам» завладеть даже частью Западной Сахары, и раз Мавритания от юга отказалась, Марокко «вернет себе свои исконные территории». После этого марокканские гарнизоны в Западной Сахаре получили приказ занять бывшую мавританскую часть страны. Но выполнить его оказалось невозможно, так как эти гарнизоны были атакованы западносахарскими бойцами, причем эти бойцы оказались на удивление хорошо вооружены и обучены. Им удалось связать боями марокканские гарнизоны, у которых, к тому же, сразу после получения приказа возникли проблемы. Пропала связь (проводная была перерезана, а в эфире слышались только треск и вой), взрывались склады боеприпасов и ГСМ, были выведены из строя системы водоснабжения. А страна не зря зовется Сахарой, хоть и Западной. Без ГСМ современную войну вести крайне сложно, без серьезного боекомплекта – практически невозможно, но без воды воевать в пустыне – это ненаучная фантастика. Марокканцы попытались перебрасывать в осажденные гарнизоны воду, боеприпасы и ГСМ по воздуху, но у западносахарцев неожиданно оказалась очень хорошая система ПВО. Одним словом, потеряв немало транспортных самолетов и вертолетов, не получая никакой поддержки от метрополии, не имея возможности активно использовать технику и вести массированный огонь, страдая от жажды и подвергаясь атакам западносахарских войск, не испытывавших недостатка ни в воде, ни в горючке, ни в боеприпасах, почти все марокканские гарнизоны быстро капитулировали. Тем более что правительство САДР гарантировало им после сдачи вывоз в Мавританию, откуда они могли вернуться домой. Держались только гарнизоны, находившиеся на побережье, в том числе в столице Эль-Аюне. Но и с их снабжением возникли проблемы, так как подходы с моря оказались заминированы. На вопросы журналистов и дипломатов, кто это сделал, западносахарцы с честными глазами отвечали: «Это мы!». Правда, им мало кто верил, и когда журналисты и дипломаты задавали вопрос: «Как западносахарцы могли заминировать побережье, не имея ни флота, ни моряков?», представители САДР гордо отвечали: «Для настоящих патриотов, сражающихся за освобождение Родины, нет ничего невозможного!».

Так что вскоре последние гарнизоны Марокко в Западной Сахаре были взяты штурмом и капитулировали. В этом западносахарцам сильно помогла еще одна… неожиданность. Когда начались все эти события, мимо берегов Западной Сахары проходил большой караван из СССР – два десятка крупных транспортников под конвоем десятка кораблей Балтийского флота. Транспорты были под завязку забиты оружием и боевой техникой и везли все это в республику Ангола, в соответствии с недавно подписанным советско-ангольским соглашением. Вот только ни в какую Анголу эти вооружения не попали, так как сразу после того как западносахарцы взяли под контроль южную часть страны, караван повернул к берегу и ошвартовался в порту Дахла на юге Западной Сахары, быстро выгрузив и передав сахарским бойцам содержимое своих трюмов. Так что когда в Рабате поняли всю серьезность ситуации и объявили мобилизацию, бросив на Западную Сахару большую часть армии, там уже готовы были их встретить. В северных районах Западной Сахары, прилегающих к Марокко, развернулось грандиозное (по местным масштабам) сражение, в ходе которого марокканская армия, понеся большие потери в живой силе и технике, включая самолеты, вертолеты, танки и даже боевые корабли, по которым западносахарцы не без успеха постреливали с берега противокорабельными ракетами, была отброшена на территорию Марокко. При этом западносахарцы так размахнулись, что заняли южную марокканскую провинцию Тарфая и тут же заявили на нее претензии, на том основании, что до 1958 Тарфая была испанской колонией и управлялась из Западной Сахары, составляя с ней фактически одно целое. Марокканцы обратились за помощью к давним союзникам франкам и Париж тут же начал перебрасывать в Марокко войска, однако тут вмешался Алжир, заявив, что не допустит вмешательства третьих стран в конфликт и в качестве ответной меры пошлет войска на помощь САДР. Похоже, новая война с Алжиром в планы Парижа не входила и мусью убрались восвояси несолоно хлебавши. Король Хасан обратился за помощью к США, упирая на «угрозу коммунизма» в Западной Сахаре, и американцы двинули в прилегающие воды свой флот, однако их встретили советские корабли, патрулировавшие западносахарские воды, ссылаясь на договор СССР и САДР. Москва вынесла западносахарский вопрос в ООН, упирая на то, что ООН в свое время признала право народа Западной Сахары на самоопределение. После упорного торга с участием Марокко, САДР и четырех посредников – СССР, США, Франции и Алжира – был достигнут компромисс: САДР возвращает Марокко Тарфаю, Марокко признает САДР, а в Западной Сахаре под контролем ООН проводится референдум о самоопределении.

Король Хасан в сердцах заявил: «Да отсохнет моя рука, подписавшая этот позорный договор! Великие державы отняли у нас нашего ребенка и отдали злодеям!».

Тем временем «злодеи» из «Фронта ПОЛИСАРИО» в кооперации с ООН и Организацией Африканского Единства быстренько провели референдум, на котором из трех предложенных вариантов – автономия в составе Марокко, автономия в составе Мавритании и независимость – без малого 100 процентов предпочло третий вариант, причем многочисленные международные наблюдатели подтвердили, что все без дураков и народ действительно так проголосовал. После этого САДР признали страны Запада, включая США, и приняли в ООН. А СССР, как выяснилось, уже успел подписать с САДР помимо других соглашений договор об аренде на 99 лет военной базы в бухте Дахла, в которой, если верить журналистам, мог без проблем разместиться целый флот.

Оскорбленный до глубины души Хасан подписал договор с США о предоставлении американцам военных баз в Марокко, а тем временем марокканские СМИ оплакивали потерю «исконных марокканских провинций» и проклинали «сахарских сепаратистов», «предателей-мавританцев» и лично президента ульд Лули, коварных русских коммунистов, западных союзников, которые ничем не помогли… Н-да, похоже, марокканских апельсинов мы теперь точно долго не увидим. Надеюсь, правительство договорится с кем-то о замене, а то как я объясню сыну отсутствие его любимого фрукта?!

Несмотря на развернувшуюся было в западных СМИ истерику о «проникновении Советов на берега Атлантики», Запад больше занимали внутренние проблемы. Помимо упомянутого разгула терроризма, набирало обороты противостояние Папы Иоанна-Павла I и его противников, которые собрались в начале августа в швейцарском Сьоне на церковный собор. Этот собор низложил Иоанна-Павла I, предав его анафеме, как и всех его стороников, и избрал новым папой архиепископа Марселя Лефевра, взявшего себе имя Пия Тринадцатого.

Иоанн-Павел I не остался в долгу, предав проклятию «лжесобор» и «антипапу», отлучив от церкви и лишив сана всех участников собора в Сьоне и тех, кто его поддерживает.

В ответ Лефевр призвал к «крестовому походу» против «Антихриста в Ватикане» и для «освобождения Римского престола и церкви из рук безбожного коммуниста».

По всему миру происходили стычки сторонников Пия-Лефевра и Иоанна-Павла, выливавшиеся в мордобой, захваты храмов, монастырей, офисов католических организаций. Кое-где уже даже постреливали.

Ну а в СССР в конце июля пожаловал с визитом глава революционного правительства Исламской Социалистической Республики Иран Масуд Раджави. По сообщениям в новостях, были встречи и переговоры с товарищами Романовым, Машеровым и другими. Был подписан ряд соглашений, в том числе о строительстве железной дороги Ашхабад – Бендер-Аббас и о базировании ВМФ СССР на иранской территории в Персидском и Оманском заливах. А на прилавках советских магазинов буквально через несколько дней в большом количестве появились иранские мясные, овощные, фруктовые консервы, компоты, варенья, сухо и просто фрукты, орехи, восточные сладости, радуя советских покупателей и покупательниц. Глядишь, и Данька благодаря товарищу Раджави и дружбе советского и иранского народов, без апельсинов не останется… Хотя не уверен, что в Иране цитрусовых завались, что-то никогда раньше об этом не слышал. Ну будем надеяться на лучшее.

Глава 14

39-й Президент США Джеймс Эрл Картер сидел за своим рабочим столом в Овальном кабинете Белого дома и переводил мрачный взгляд с одного гостя на другого. Здесь собрались те, на кого он мог опереться в решении задач мирового масштаба. Напротив него расположились глава президентской администрации Гамильтон Джордан, первый заместитель начальника управления морских операций Джеймс Дэвид Уоткинс, вице-президент США Уолтер Мондейл, директор ЦРУ Стэнсфилд Тернер, начальник штаба сухопутных войск США Эдвард Чарли Мейер, директор ФБР Уильям Хеджкок Уэбстер и госсекретарь Сайрус Вэнс. Чуть в стороне сидел помощник Президента по национальной безопасности Збигнев Бжезинский, которого многие за глаза называли «серым кардиналом» Белого дома. Особенно при таком никудышном Президенте, за которым укрепилось прозвище «балабол». Собравшиеся уже минут пять как заняли свои места и ждали, когда Джимми (так его обычно называли для простоты) откроет своей речью секретное совещание. Кто-то выглядел невозмутимо, кто-то начинал уже понемногу ерзать.

– Джентльмены, вы, наверное, догадываетесь, по какому поводу я вас сюда пригласил, – наконец произнес Картер. – Если же нет, то приготовьтесь выслушать небольшую вступительную речь. Итак, все вы прекрасно знаете о переменах, происходящих как в России, так и в мире. Скажу откровенно, джентльмены, мы если и не в дерьме, то близко к этому. И я очень хочу знать, кто в этом виноват и что нам делать для исправления ситуации. Причем ответ на второй вопрос меня интересует в наибольшей степени.

При этих словах президента считавший себя интеллектуалом Вэнс, внутренне усмехнувшись, подумал, что на совещании по неприятностям, связанным с Россией президент США задает чисто русские вопросы, хотя, как точно знал госсекретарь, Картер никогда не читал русских книг.

– Мистер Президент.., – начал было Мондейл, но Картер остановил его движением руки.

– Я еще не закончил, Уолтер. Итак, джентльмены, с вашего разрешения, я продолжу. За последние три года в семи европейских, девяти азиатских, двух африканских и двух американских странах, не говоря уже о России, произошли события, от которых русские оказались в явном выигрыше, а мы в явном проигрыше.

Помнится, вы, Збигнев, – Президент взглянул на Бжезинского, – предлагали большой проект дестабилизации на южных границах Советов. Все выглядело красиво, не спорю, но что мы видим в итоге? Переворот в Пакистане провалился, как и левый заговор в Афганистане, который, по вашему утверждению, вместе с активизацией исламистов должен был дестабилизировать эту страну при поддержке дружественного нам режима в Пакистане. А на деле дружественные Советам режимы Бхутто и Дауда только укрепились, а те, на кого мы делали ставку – наоборот, разгромлены! И влияние русских в Кабуле и Исламабаде только усилилось! Кто должен отвечать за это?

– Мистер Президент, – ответил Бжезинский, – события в Пакистане и Афганистане действительно пошли не так, как мы рассчитывали. Но я не думаю, что тут есть наша вина. В таких делах присутствует большой элемент случайности. Возможно, о заговорах сумели пронюхать спецслужбы Дауда и Бхутто, возможно, среди заговорщиков имело место быть предательство. Среди этих восточных людей предавать и подставлять друг друга ради денег или карьеры – самое естественное дело уже не одно тысячелетие…

«Можно подумать, у нас не так» – усмехнулся про себя Тернер, но высказывать это вслух, разумеется, не стал.

– Возможно и русские узнали о заговорах, – продолжал Бжезинский, – и сообщили местным правительствам, хотя никаких доказательств этого нет. В случае с Пакистаном это понятно – Бхутто для них однозначно выгоднее, чем дружественный нам режим, поддерживающий исламистов. А в случае с Афганистаном у русских, похоже, нашелся кто-то умный и решил, что лучше сохранить идейно не очень близкого Дауда, поддерживающего порядок в стране, чем рисковать, поставив на авантюру с единоверными коммунистами. Русские в таких случаях говорят: «Лучше синица в руках, чем журавль в небе» или «от добра добра не ищут». Хотя, такое решение необычно для Советов с их идеологизацией.

– Интересные у них поговорки, – сказал Картер, – и неглупые. Надеюсь, Збигнев, вы мне подготовите подборку? На будущих переговорах с русскими они пригодятся. Говорят, поговорки отражают психологию соответствующего народа, и вообще… Впрочем, сейчас речь о другом. Как мы можем исправить ситуацию?

– Это будет трудно, мистер Президент, – признался Бжезинский. – Бхутто и Дауд, воспользовавшись этими заговорами, полностью разгромили своих противников. Причем особенно безжалостно расправились с исламистами. Как-будто поняли, что на перспективу это самые опасные их враги. Практически все лидеры исламистов перевешаны или расстреляны. Только Маудуди в Пакистане не тронули, видимо потому что из него песок сыпался, недавно он и сам помер. Что касается наших действий, то в Пакистане я предлагаю сделать ставку на суннитов, составляющих две трети населения, настраивая их против правительства шиита Бхутто, а также на пенджабцев – это самый крупный народ Пакистана, доминирующий в армии, а Бхутто – выходец из Синда, не столь влиятельного. Правда, Бхутто подстраховался и создал верную ему жандармерию из религиозных и национальных меньшинств, а также отрезал от провинции Пенджаб южную часть, ослабив влияние пенджабцев в стране. Так что быстрый успех тут вряд ли возможен.

«Ну конечно, – снова подумал про себя директор ЦРУ, иронически поглядывая на „дятла Вуди“, как за глаза звали Бжезинского в Вашингтоне за внешнее сходство с персонажем диснеевского мультика. – Как говорят на том самом Востоке, к тому времени или ишак сдохнет или падишах».

– Что касается Афганистана, – продолжал Бжезинский, – то тут надо попытаться поднять национальные меньшинства против пуштунского правительства Дауда. Для нас тут интересно, что эти меньшинства обитают в основном на севере, у русской границы, и большинство среди них составляют таджики, узбеки и туркмены, живущие и в Советском Союзе. Так что если там начнется заваруха – у русских вряд ли получится остаться в стороне. Правда, – Бжезинский скривился, – тут тоже нужна долгая работа и, честно говоря, успех совсем не гарантирован.

– И, тем не менее, надо попытаться. У вас светлая голова, Збигнев. Однако, – тут Президент помрачнел, – с Ираном действительно вышел грандиозный провал. И это уже серьезно. Возможность напакостить русским на их южных границах – это хорошо, джентльмены, но в крайнем случае мы и без этого проживем. Однако нефть – это НЕФТЬ! И Персидский залив для нас стратегически важен. И что мы имеем? Шах, в поддержку которого мы вложили столько средств, свергнут и сбежал! Это еще полбеды. Помнится, вы, Сайрус, передавали мне мнение Кима Рузвельта о шахе, что в душе он личность слабая и в опасный момент дрогнет. Наш посол в Тегеране Салливан поддерживал эту оценку. Но почему у нас не нашлось никого ему на замену? Например, среди иранских военных или среди исламистов, как предлагал Збигнев?

– Мистер Президент, – сказал Вэнс, – идея военного переворота в Иране была бы мертворожденной. Шах с его параноидальным страхом перед заговорами создал в своих вооруженных силах такую обстановку, что ни о какой консолидации военных и их самостоятельных действиях не могло быть речи.

– Подтверждаю, – вмешался Мейер. – По этой же причине действия шахских войск по подавлению революции оказались неэффективны. Полное отсутствие инициативы и жуткая медлительность и неповоротливость.

Вэнс взглядом поблагодарил генерала за поддержку и продолжал:

– Что касается идеи поставить на исламистов, чтобы не допустить прихода к власти красных, то такой вариант тоже прорабатывался, – госсекретарь взглянул на Бжезинского, – однако по не зависящим от нас причинам не смог реализоваться.

– Кстати, об этих причинах, – сказал Картер. – Я хочу понять, как произошла эта история с Хомейни? И надеюсь, вы мне ответите, Стэн?

Президент в упор посмотрел на директора ЦР:

– Ведь такие вещи в вашей компетенции.

– Тут действительно начинаются загадки, мистер Президент, – сказал Тернер. – Начать хотя бы с фугасов, которыми взорвали Хомейни со свитой. Я разговаривал со специалистами, и они в один голос утверждают, что закладка такого количества фугасов – дело не часов и даже не одних суток. Впрочем, при традиционном арабском раздолбайстве, кто будет обращать внимание на рабочих, роющихся на обочине дороги? Честно говоря, сэр, если бы моим ребятам понадобилось кого-то взорвать, они бы действовали так же. Но тут возникает вопрос: как неведомые диверсанты успели заложить фугасы, если решение о высылке Хомейни было тайно принято иракским правительством вечером 1 октября и передано Хомейни утром 2 октября, причем уже через три часа Хомейни и компания выехали к кувейтской границе? Если даже была утечка из иракских верхов, то все равно не успеть. Ведь до того заседания правительства Ирака 1 октября, о планах высылки Хомейни знал разве что сам президент Аль-Бакр и хорошо если один-два человека из его ближайшего окружения. Мои агенты натолкнули иракские власти на то, чтобы проверить другие дороги, ведущие из Наджафа. И на дорогах, ведущих в Кувейт, нашли заложенные фугасы!

– Есть подробности? – спросил Картер.

– Есть! – ответил директор ЦРУ. – Вы будете смеяться, сэр, но это НАША взрывчатка и НАШИ взрыватели. Так что в результате мы имеем еще и испорченные отношения с Ираком, сколько ни объясняй, что нашу взрывчатку и взрыватели можно раздобыть в половине стран мира!

– Почему-то мне не смешно, – мрачно заявил Картер, сверля взглядом Тернера. – Еще что-то нашли?

– Нашли, – ответил Тернер, – несколько вещей иранского происхождения, указывающих на шахскую спецслужбу САВАК.

– По-вашему, это люди шаха? – спросил Картер

– Все слишком указывает на это, мистер Президент, – ответил директор ЦРУ, – именно потому я очень в этом сомневаюсь. Но самое интересное даже не это. Заминированные дороги из Наджафа в Кувейт показывают, что диверсанты точно знали, что Хомейни будет выслан из Ирака, причем еще до того, как это решение приняли сами иракцы, и они знали, что Хомейни поедет именно в Кувейт еще до того, как он сам принял такое решение. Но они не знали, по какой дороге он поедет, поэтому подстраховались, заминировав все дороги, ведущие в Кувейт, хотя Хомейни запросто мог уехать в Иорданию, Турцию, или даже в Саудовскую Аравию, Сирию, да просто улететь в любую страну. Но они знали, что он этого не сделает, иначе заминировали бы все дороги из Наджафа.

– Действительно, мистика какая то, – согласился Президент.

– А если утечка из окружения Хомейни? – спросил Бжезинский. – Скажем, обсуждали за некоторое время до этого планы возможного отъезда, и Хомейни сказал, что в случае чего поедет в Кувейт?

– Неубедительно, – ответил Тернер, – планы возможных действий всегда можно переменить. Хомейни мог решить в последний момент, не ехать в Кувейт, а скажем, лететь в Париж. В этом случае покушавшиеся – а они явно профи высокого класса – должны были подстраховаться и заминировать все возможные направления.

– Но, кажется, кто-то из окружения Хомейни остался в живых? – спросил Уэбстер

– Да, – ответил Тернер, – доктор Абольхасан Банисадр, экс-профессор Тегеранского университета, называет себя «просвещенным мусульманином-демократом», входил в ближний круг Хомейни и даже называл себя его «духовным сыном». Накануне отъезда Хомейни оказался в больнице с серьезным отравлением, благодаря чему и уцелел.

– Дешевый фокус, – усмехнулся Бжезинский. – Вот вам и подозреваемый.

– Мы тоже так думали сначала, – ответил Тернер, – но не сходится. Мои агенты беседовали с врачами той больницы. У Банисадра действительно было довольно тяжелое отравление. Правда, мои специалисты утверждают, что это можно организовать, рассчитав все так, чтобы избежать летального исхода. Но! Банисадр оказался в больнице до того, как иракское правительство решило выслать Хомейни. Хотя, после победы революции Раджави пригласил Банисадра в Тегеран, где его встретили с почетом и сделали президентом Исламской Социалистической Республики. Должность почетная, правда, власти – как у английской королевы, если не меньше. Банисадр попытался разъезжать по стране и толкать речи, но после нескольких покушений, чудом не увенчавшихся успехом, засел в бывшем шахском дворце и носа оттуда не кажет. Только пишет статьи в прессу и записывает выступления для радио и ТВ, за что местные острословы уже переделали Банисадр («сын вождя» на фарси) на Банихарф («сын болтовни»).

– Все это интересно, – сказал Картер, – но мы отвлеклись. Кто же все-таки взорвал Хомейни?

– Есть три версии, – ответил Тернер. – Возможно это русские. За это говорит профессионализм и то, что Советы явно выиграли от всего этого дела. Хомейни ведь не скрывал резко враждебного отношения к коммунизму и не только в Иране. Советский Союз он называл «малым сатаной». Напомню, джентльмены, что «большим сатаной» были мы. Так что я совсем не уверен, что приди сей почтенный старец к власти – нам удалось бы наладить отношения, – директор ЦРУ выразительно посмотрел на Бжезинского. – Хотя, так жестко русские давно не играли.

– Возможно это Израиль. Враждебное отношение Хомейни к «незаконному сионистскому образованию», как он выражался, было секретом полишинеля. Как и его призывы к правоверным отвоевать Иерусалим и Святую Землю. Наши еврейские друзья могли решить, что такой человек во главе Ирана им не нужен. А их спецслужбы в таких делах как бы не профессиональнее русских, да и нас, и обожают игры со всякими взрывчатыми штуками. К сожалению, перед нами они не отчитываются, – Тернер вздохнул. – Возможно, это соперники Хомейни по антишахскому движению в Иране, тот же Раджави с компанией. Такие вещи вполне в их духе. Хотя, для них это уж слишком профессионально.

– А иракские власти вы исключаете? – спросил Уэбстер.

– Им это незачем, – ответил Тернер, – в Ираке 60% населения шииты. Даже высылка Хомейни вызвала волнения в Наджафе, а уж если бы иракские власти пошли на его убийство – это вызывало бы грандиозный мятеж. Зачем это Багдаду? У них пример Ирана перед глазами.

– Ну а как с убийствами других исламистов? – спросил Бжезинский

– Шах и его люди клянутся, что они тут ни при чем, – ответил Тернер, – и хотя сыны Востока соврут и недорого возьмут, но тут я им верю. Эти убийства им ничем не помогли, наоборот, еще сильнее разожгли огонь революции, да еще и расчистили дорогу Раджави и его «исламским социалистам», позволив им выйти на первый план. Однако, как и в случае с Хомейни никаких доказательств нет.

– Как говорил старина Цицерон: «Cui prodest? Cui bono?» – блеснул звучной латинской фразой считавший себя интеллектуалом Вэнс.

– К сожалению, мотив еще не доказательство, – ответил Тернер.

– Ну а убийства видных шахских военных и чиновников? – спросил Бжезинский.

– Это могли сделать и исламисты, – сказал Тернер. – В порядке мести. Эти фанатики на все способны. Впрочем, почти все их главари мертвы и правду мы вряд ли узнаем.

– Да это уже и не важно! – сказал Мондейл. – Важно, что теперь в Иране прокоммунистическое правительство!

– Ну, строго говоря, Раджави и его сторонников нельзя назвать коммунистами, – вмешался Вэнс. – их идеология – это микст из социализма, ислама и национализма. Есть там и коммунисты, например, партия Туде, но они на вторых ролях.

– Нам от этого не легче! – отрезал Мондейл, – Мы потеряли наши позиции в Иране, а русские заполучили базы в Персидском заливе и выход к Индийскому океану! Все стратегия окружения России за последние три с лишним десятилетия, летит к черту! Может быть, стоило высадить в Иране наши войска и помочь шаху подавить революцию?

Мы обсуждали этот вопрос еще в феврале, – сказал Вэнс, – это неизбежно привело бы к столкновению с русскими. Не забывайте, у Советов и Ирана есть договор еще 1921 года, позволяющий русским ввести войска в Иран в случае угрозы их южным границам. Так что они были бы в своем праве, а мы выглядели бы агрессорами, воюющими за коррумпированную, непопулярную тиранию. Вам мало Вьетнама? Особенно учитывая, что выборы не за горами.

– Провести высадку в Иране мы бы смогли, – вмешался Уоткинс. – Даже несмотря на противодействие русских кораблей с Комор и из Йемена. Хотя потери были бы серьезными. Но дальше шансы на успех были бы весьма малы. Нам пришлось бы действовать на весьма удаленном ТВД, с крайне растянутыми коммуникациями, а у русских все было бы под боком. К тому же Иран – весьма нелегкая страна для сухопутной войны.

– Наши аналитики провели подсчеты, – поддержал адмирала Мейер, – и пришли к выводу, что первые полгода войны в горной стране с многочисленным, фанатичным и враждебным населением, имеющим поддержку Советов, стоили бы нам пять тысяч убитых. Это если бы русские напрямую не послали в Иран войска. И если не учитывать риск перерастания конфликта в большую войну с Советами. Армия, конечно, выполнит любой приказ. Но как военный, я хочу сказать, что шансов на победу не было совсем. Да и нация вряд ли приняла бы новую войну за два океана от Америки.

– Однако, в 1941 британцы и русские заняли Иран быстро и без проблем! – вмешался Бжезинский

– Тогда была иная ситуация, – ответил Вэнс, с неприязнью посмотрев на Бжезинского и вспомнив строки из «Вашингтон пост»: «Кому-то может показаться, что Бжезинский стоит на полезных позициях „ястреба“. На самом деле он не „ястреб“ и не „голубь“, а сойка – тщеславная, болтливая и назойливая».

– Мало кто в Иране хотел драться за непопулярного старого шаха, а желающих драться за революционную идею нашлось бы много, – сказал Сайрус. – Да и русские тогда были вместе с британцами а не против.

– Так что же мы можем сделать для исправления иранской ситуации? – спросил Президент.

– Пока что немногое, – ответил Вэнс. – Этот Раджави то ли сам такой умный, то ли слушает хорошие советы, но он очень ловко ведет свои дела, избегая ненужного радикализма и глупостей, свойственных революционерам. Он сумел привлечь на свою сторону и крестьян, наделив землей в соответствии с законами ислама, и рабочих новыми социальными гарантиями, бизнесменов – снижением налогов и льготными кредитами, военных – планами создания современной профессиональной армии, национальные меньшинства – предоставлением автономии, средние слои – программой модернизации и демократизации. Он привлек даже часть духовенства, среди которого произошел раскол и теперь они выясняют отношения друг с другом. Он свел на нет безработицу, организовав для городской бедноты общественные работы, примерно как у нас при Рузвельте. Пострадали от него в основном экспроприированные помещики и представители шахской элиты, но их мало, и в Иране они не имеют поддержки. А еще, придя к власти, он приказал схватить и расстрелять всех уголовников. Для нас это конечно варварство, но Тегеран, по свидетельству журналистов и дипломатов стал одним из самых безопасных городов мира. Так что, его правительство весьма популярно и сил готовых выступить против него, я в Иране не вижу. Втянуть Иран в войну с соседями тоже не получится. С Пакистаном и Афганистаном у них отношения налажены, с Советами тем более. Турцию втравливать в это слишком рискованно – там многие районы похожи на бочку с порохом, да и русские явно в стороне не останутся. А мы не можем рисковать последней базой в Средиземном море. Ведь марокканские базы еще не построены, да и далеко они. Можно было бы рассчитывать на Ирак, точнее, на тамошнего вице-президента Хусейна. Этот парень имел с нами контакты еще в 50-х. Нет, нашим агентом он не был, но мы неплохо сотрудничали от случая к случаю. В последнее время он все больше прибирал власть к рукам, и если бы прибрал окончательно, то я готов поставить мой «Ролекс», что через год началась бы война Ирака с Ираном. Но вместо этого Хусейн был расстрелян, хотя я не понимаю, откуда этот старый маразматик Аль-Бакр мог обо всем узнать. Так что теперь ни на какие авантюры Ирак не пойдет.

– Сайрус, у вас есть конкретные предложения? – спросил Картер

– Дипломатия в данном случае бессильна, – развел руками госсекретарь.

– А экономическое давление? – спросил Бжезинский. – Санкции, замораживание авуаров, отказ в кредитах по линии МВФ и так далее?

– Не поможет, – ответил Вэнс. – Европа и Япония на санкции не пойдут, они еще от топливного кризиса не оправились. А в одиночку мы ничего не сделаем. Замораживать авуары? А на каком основании? В Иране ситуация свободнее чем в большинстве соседних стран. Есть легальная оппозиция и оппозиционная пресса, прошли выборы, которые международные наблюдатели, в том числе и наши, признали свободными и честными. Раджави даже собственность иностранных компаний национализировать не стал. Только заставил пойти на уступки работникам в соответствии с новыми законами и повысил налоги на добычу полезных ископаемых, объявив о планах выкупа соответствующих предприятий в течении десяти лет по рыночной стоимости. Если сейчас заморозить их авуары, это будет очень плохая реклама нашим банкам. Нас ославят ворами по всему миру. Нам это надо? Что до отказа в кредитах, то Раджави это как слону дробина, он договорился о кредите с русскими, расплатившись иранскими товарами. Часть кредита засчитана как арендная плата за базы, так что пока ему хватит. К тому же ему досталась большая часть иранского золотого запаса, находившаяся в Тегеране, – Вэнс поморщился. – Ведь говорили же шаху, что золото надо держать у нас или хотя бы в Европе. Но этот азиат никому не доверял и предпочел разделить золото на части, и большую часть держать под боком. ВотРаджави и захватил это золото, которое не смогли вывезти.

– И почему не смогли? – поинтересовался Мондейл.

– Шах и его люди рассказывают какой-то бред! – ответил Вэнс. – Якобы отказали замки дверей, ведущих в хранилища, а ломать их не было времени, система защиты устроена на совесть.

– Раз дипломатия не в состоянии помочь, может быть, у ЦРУ найдутся решения? – недовольно спросил Картер.

– Найдутся, мистер Президент, – сказал Тернер. – А насколько они понравятся – вам судить. Я предлагаю играть на разжигании внутренних противоречий. Национальные меньшинства против персов и друг друга, суннитское меньшинство против шиитского большинства, рабочие против предпринимателей, крестьяне против горожан, клерикалы против секуляристов… Но это игра вдолгую, быстрого результата ждать не стоит.

– Ладно, за неимением лучшего примем это. А вас, джентльмены, – Картер взглянул на Мейера и Уоткинса, – я прошу разработать меры по противодействию русским базам в Персидском и Оманском заливах.

Генерал и Адмирал дружно кивнули.

– Кстати, о Персидском заливе, – сказал Бжезинский. – Там есть еще одна страна, которая для нас важна не меньше Ирана, а то и важнее. Я про Саудовскую Аравию. Когда убивают сразу двух принцев, один из которых был наследником престола, а другой фактически представителем королевства на Западе и был вхож в самые высокие круги – это не шутки! Удалось что-то выяснить о покушениях?

– По Майями ничего, – ответил Уэбстер, – разве что пробили брошенную пусковую трубу от «Блоупайпа». Ракета украдена восемь месяцев назад с армейского склада в Британии. Предположительно ИРА. Больше никаких следов, как и свидетелей и описаний покушавшихся. Да вы и сами знаете, что такое Майями. Бандит на бандите. Надо бы ввести туда национальную гвардию и разворошить до дна, да кто же даст это сделать, особенно перед выборами. Голоса латиносов и черных нужны всем.

– А Ницца? – спросил Бжезинский.

– Тоже глухо, – сказал Тернер, – французы выяснили по брошенным контейнерам, что ракеты «Милан» похищены с армейских складов полгода назад. Больше никаких зацепок. Да и попробуй найди арабов на юге Франции, где их до черта!

– Так это арабы? – спросил Картер.

– Другие версии недоказуемы, – ответил директор ЦРУ.

– И кто теперь станет наследником престола? – спросил Мондейл.

– Пока непонятно, – ответил Вэнс. – Идет борьба разных ветвей, кланов и отдельных принцев.

– И похоже, это надолго, – усмехнулся Тернер. – Там этих принцев как собак нерезаных. Покойный Фахд был сильной личностью, да и Бандар ему не уступал, а их родич, нынешний король, слабоват и талантами не блещет.

– Мы можем как-то повлиять? – спросил Картер

– Сомневаюсь, лезть в этот средневековый серпентарий себе дороже. Разве что попробовать надавить через счета и недвижимость на Западе. Но сначала надо решить, кто нам нужен.

– Вот и займитесь вместе с Сайрусом поиском подходящей кандидатуры, – велел Картер. – Кстати, удалось что-то выяснить об этой Армии Освобождения Исламских Святынь?

– Немногое, – хмуро ответил Тернер. – Есть такая, появилась недавно, активно вербует молодежь. С некоторых пор весьма популярна у молодых фанатиков. Хотя, не только молодых. После покушений на Ближнем Востоке и в Европе схватили несколько связанных с этой «армией» групп, но дальше концы проследить не удалось. Эти типы и сами толком ничего не знают. Единомышленники созывают их на конкретное совместное дело, а в остальном они сами по себе.

– То, что они опасны – уже доказано, – сказал Картер. – Надо узнать о них как можно больше. Если удастся найти хоть какие-то связи с русскими – докладывать немедленно.

– Будет исполнено, мистер Президент, хотя не думаю, что тут замешаны русские. Вроде бы крупных конфликтов с Саудитами у них пока не было.

– А Йемен? – спросил Бжезинский. – Русские там наступили Саудитам на больную мозоль!

– Если вы о Северном Йемене, то нет никаких фактов о причастности русских к провалу заговора против Аль-Хамди. А аренда островов Ханиш никак напрямую с этим не связана. Да и провал этого заговора ни в малейшей степени не был нашим провалом, как и провал авантюры Рубайя Али в Южном Йемене. В первом случае обделались саудиты, во втором китайцы, которые даже известить нас не соизволили.

– Вы легко на это смотрите, Сайрус! – вскинулся Бжезинский. – Русские получили контроль над входом в Красное море, на пути из Персидского залива к Суэцу! Наша работа в Египте по устранению просоветских элементов и встраиванию Садата в союз с нами обесценена больше чем наполовину! Русские держат руку на нефтяном кране Европы, и могут закрыть его в любой момент!

– Мне это нравится ничуть не больше чем вам, Збигнев! – раздраженно ответил Вэнс. – но что, по-вашему, я должен делать? В отчаянии биться головой о стену? Не думаю, что это поможет.

– Что до Южного Йемена, то там русские похоже и впрямь все знали заранее. И я этому не удивлен. Они уж больше десяти лет там окопались, у них там полно специалистов, военных, советников… ну и шпионов тоже. Неудивительно, что авантюра Рубайя Али провалилась. Больше удивляет, что ему хоть кого-то удалось убить. Есть у меня подозрение, что русские этими людьми не очень-то и дорожили по какой-то причине. Вообще, джентльмены, меня не покидает ощущение, что какой-то сильный и очень знающий игрок двигает фигуры из-за кулис.

– У меня оно тоже есть, – усмехнулся Тернер. – Но как говорят русские: «ощущение к делу не пришьешь». А вот с доказательствами проблемы.

– Кстати, о доказательствах, – вмешался Мондейл. – Удалось что-нибудь найти по высадке русских на те острова у берегов Омана?

– К сожалению, ничего, – ответил Мейер. – Я был в Омане, говорил с оманскими военными и британскими советниками с тех островов. Кузены учили язык вероятного противника, среди оманцев тоже есть учившиеся в России. Все они в один голос утверждают, что слышали в эфире переговоры на русском. Но записать никто не додумался. Иначе сейчас у нас было бы доказательство агрессии русских против Омана, а не слова оманцев и британцев против слов Москвы – были ли те русские разговоры в эфире, не были…

– А о чем конкретно были эти разговоры? – поинтересовался Мондейл.

– Это невозможно перевести, господин вице-президент, – ответил генерал.

– Но неужели нельзя было ничего узнать на месте? – не мог успокоиться Бжезинский. – Разговорить южнойеменских солдат, высаживавшихся на островах, местных жителей? Сунуть взятку?

– Все это мы делали, – ответил Тернер. – Южнойеменские войска, прибыв на острова, никого там не застали. Им сказали, что острова освободил секретный южнойеменский спецназ. Они только видели уходящие в море корабли под флагами Южного Йемена. Аборигены островов, когда началась стрельба, благоразумно попрятались по подвалам. Говорят, были какие-то, вроде как в южнойеменской форме, кричали что-то непонятное, на оманцев и йеменцев вроде не похожи. Впрочем, эти островитяне мало где бывали, кроме родного архипелага и не отличат русского от японца, а их обоих от француза.

– Надеюсь, никто не будет отрицать вмешательство русских на Коморах и то, что они все знали заранее? – спросил неугомонный Бжезинский.

– Глупо отрицать очевидное, – пожал плечами Вэнс. – Русский спецназ видели все жители Морони. Как и русские субмарины, входящие в порт. Да русские и сами не отрицают. Кстати, и Абдереман с Денаром заявили на процессе, что схватили их именно русские.

– Этот подонок Денар! – Бжезинский, не сдержавшись, треснул кулаком по столу.

– Держите себя в руках, Збигнев, – призвал к порядку Картер своего советника по национальной безопасности.

– Прошу прощения, мистер Президент, – ответил Бжезинский, – но как подумаю про этого негодяя… Вот что бы ему стоило сдохнуть в бою с русскими на этом паршивом островке, вместе со всей своей бандой?! Вместо того чтобы распускать язык на этом процессе! Никто не нанес нам столько вреда со времен Розенберга и Фукса, даже Эллсберг и Эйджи! Но Розенберг и Фукс хоть были идейными коммунистами, от них странно было бы ждать чего-то иного. Эллсберг и Эйджи – блаженные идеалисты, которых на пушечный выстрел нельзя было подпускать к государственным секретам. А этот! Там же никакой идеализм и никакие убеждения сроду не ночевали! Единственное, что интересовало этого подонка – деньги и дешевая слава! И так все растрепать! Из-за этого мерзавца множество наших верных друзей в Европе и Африке поплатились кто карьерой, а кто и свободой! Да и у нас, в Штатах, полетели головы!

При этих словах Тернер и Мейер скривились, но ничего не сказали.

– Не понимаю, что вас так удивляет, Збигнев, – сказал Вэнс. – Наемники – продажные твари. Их надо использовать, но доверять им – боже упаси! А чем им платят – деньгами или их собственной шкурой – это зависит от конкретной ситуации.

– А за что русские купили Денара? – спросил Мондейл. – Коморские власти не в счет, теперь это марионетки Москвы.

– Тут есть разные варианты, – ответил Вэнс. – Деньги, хотя зачем они в тюрьме… Жизнь, обещание отпустить на свободу, или, скажем, устроить побег. А может, все было проще и Денару дали понять, что если он не будет откровенен как на исповеди, Суалих скормит его крокодилам. Или русские не поленятся отвезти его в Россию и предложить на обед белым медведям… Но вообще, в том, что русские заранее проведали о планах Денара, нет ничего мистического. Могли купить кого-то в банде Денара. Как я говорил, наемники продажные подонки – за хорошую цену продадут папу с мамой и похвалятся удачной сделкой. Могли завербовать кого-нибудь из приближенных Абдеремана. Правоверные весьма уважают бакшиш, – Вэнс усмехнулся. – А могла быть утечка у лягушатников или южноафриканцев. В Южной Африке полно коммунистических агентов, а во Франции красные укоренились больше века назад, со времен Парижской Коммуны. Кстати, про марионеток не совсем верно. Скорее, у русских и режима Суалиха симбиоз. Москва его защищает, кормит, натаскивает его цепных псов и не лезет во внутренние дела. А Суалих предоставляет базу и координирует с Советами внешнюю политику.

Однако, между нами говоря, эту коморскую историю нельзя считать НАШИМ провалом. Это все затеяли в Париже и Претории, им и разбираться. Хотя, показания Денара на этом процессе и русская база на Коморах – весьма неприятно.

– Неприятно – это когда дверью прищемило яйца, – проворчал Уоткинс, – а с этой базы русские могут угрожать путям из Персидского Залива вокруг Африки….

– Я хотел бы услышать предложения по Йемену и Коморам, джентльмены, – сказал Картер.

– В Южном и Северном Йемене искать контакты с недовольными племенами и кланами, – ответил Венс. – Такие найдутся. Кому-то не хватило денег, кому-то власти, кто-то вообще не может забыть счеты многовековой давности… Дикари! Но их можно использовать. И стоило бы действовать вместе с Саудитами и Оманом. По Коморам – поддерживать исламистов, сепаратистов на двух мелких островах, а также всяких горлопанов-патриотов, призывающих отобрать у французских колонизаторов исконно коморский остров Майотта. Если Сухалих их не поддержит – потеряет популярность. Если поддержит – сломает шею. А вот силовые акции в этих странах исключены, пока там есть русские базы

– Кстати, о базах, – сказал Мондейл. – Что там с Камбоджей? Мало русскому медведю базы во Вьетнаме, отнятой у нас, между прочим, так он и в соседнюю страну залез!

– Да уж, наш пострел везде поспел, так, кажется, говорят русские, – усмехнулся Мейер. – Такой прыти Советы не проявляли и при Хрущеве! Хотя, нет никаких доказательств их причастности к восстанию против Пол Пота. Очень может быть, что это самодеятельность вьетнамцев, которые давно уже были на ножах с диктатором. Русские впервые отметились в Камбодже после взятия Пномпеня, прислав посольство и гуманную помощь для населения.

– Но и тут они свою партию разыграли мастерски, поломав нам всю игру! – сказалВэнс. – Мы планировали вместе с китайцами создать правительство в изгнании, где главной силой были бы Пол Пот и его отряды, а формальным главой для всего мира – кто-то менее замаранный. Например, бывший король Сианук или бывший премьер при Лон Ноле – Сон Сан. И представить это правительство в ООН и других международных организациях как законную власть Камбоджи, обвинив Вьетнам в агрессии и оккупации. Ну и через это правительство дестабилизировать новый режим в Камбодже. К сожалению, из-за нашей ссоры с Китаем, дело забуксовало, а тем временем русские как то сумели подъехать к Сиануку и Сон Сану и предложили им должности президента и премьера в коалиционном правительстве Камбоджи! Причем нынешние правители Камбоджи, Со Пхим и Пен Сован, готовы довольствоваться должностями вице-президента и вице-премьера! А почему нет, если штыки по прежнему будут в их руках?! Сианук и Сон Сан обдумывали это предложение, когда о нем как-то узнали этот кретин Пол Пот и его подручные, и не придумали ничего умнее, как устроить покушение на обоих! Понятно, что после этого Сианук и Сон Сан и слышать не хотели ни о какой коалиции с Пол Потом, поспешили вернуться в Пномпень и занять предложенные им места! А Сианук – это имя! Его еще с 50-х в мире хорошо знают! И в итоге новый режим стали признавать по всему миру. А мы остались с этими подонками Пол Потом, Иенг Сари, Кхиеу Самфаном, Та Моком, которые замараны кровью и преступлениями по макушку и с которыми в приличном обществе показаться нельзя!

– А ведь была мысль использовать режим Пол Пота и его зверства для дискредитации коммунизма и пропаганды против Советов и других коммунистических стран! – сказал Бжезинский. – Но тут вдруг эта пресс-конференция в Пномпене, с предъявлением документов, свидетельствующих, что Пол Пот, Иенг Сари, Кхиеу Самфан во время учебы в Париже в 50-х были завербованы ЦРУ и французской разведкой, а все их преступления были совершены по заданию Вашингтона и Парижа для очернения коммунистической идеи!

– Они действительно были завербованы? – спросил Картер, пристально глядя на Тернера. – Только правду, Стэн!

– Сэр! – вскочил Тернер. – Это фальшивка! Мы никогда не вербовали этих типов! Я разговаривал с французами, они тоже все отрицают! Понятно, что в нашем деле в таких вещах не принято признаваться, но я им верю, так как знаю что никакой вербовки с нашей стороны не было! Но если бы я этого не знал, я бы поверил этой фальшивке, так как сделана она рукой гения! И я не преувеличиваю, джентльмены! Авторитетнейшие мировые эксперты признали ее подлинной! Так что теперь, как бы мы и французы все ни отрицали, как бы Пол Пот и компания ни отпирались, для всего мира они останутся «агентами американского и французского империализма, повершавшими свои преступления по заданию западных хозяев», как выразилось московское радио!

– А теперь еще, – меланхолично добавил Тернер, опускаясь в кресло, – среди сторонников Пол Пота случился раскол. Большая часть, во главе с Та Моком, рада возможности отмежеваться от обанкротившегося лидера и требует суда над «шпионом и провокатором».

– Между ними и теми, кто остался верен Пол Поту, уже вовсю идут стычки с применением тяжелого оружия. Так что теперь об использовании остатков войск Пол Пота для дестабилизации Камбоджи можно забыть. И вряд ли найдется фиктивный «вождь нации» со стороны, который захочет с ними связываться.

– Так можно что-то сделать? – спросил Картер

– Думаю нет, мистер Президент, – сказал Вэнс. – Эту партию русские выиграли вчистую. Разве что пытаться искать ключи к окружению Сианука и особенно Сон Сана. Контакты с прежних времен имеются.

– А вьетнамцы? – спросил Мондейл. – Как они приняли этот гамбит русских?

– Полагаю, без восторга, – ответил Вэнс. – Они ведь наверняка рассчитывали, что их голос в Камбодже будет главным, а теперь, после появления русской базы и договоров с Советами, Камбоджа получила большую автономию от Ханоя. Там ведь мало кто хочет быть марионеткой Вьетнама. А Москва далеко, и в их дела лезть не будет. Так что эти договоры с русскими в Пномпене явно восприняли как дар небес. Вьетнамцы должно быть чувствуют себя ограбленными, но деваться им некуда. Отношения с Китаем ухудшаются, о нас и говорить нечего, со странами АСЕАН тоже не блестяще. Опора на русских для них жизненно важна. К тому же, русская делегация, возвращаясь из Камбоджи, завернула в Ханой и наверняка привезла вьетнамцам что-то, что их утешило.

– Раз уж тут упомянули Китай, – сказал Бжезинский, – я бы хотел узнать, какого черта там происходит? Со времен Киссинджера и Никсона дела развивались в правильном направлении, и вдруг все полетело под откос! Кто все же взорвал Дэн Сяопина и Е Цзяньина?

– Неизвестно, – ответил Тернер. – Мы задействовали всю нашу агентуру на Тайване, но ничего не нашли. Если это тайваньцы, то они все предельно засекретили даже от своих в курсе лишь Цзян Цзинго и несколько самых верных его людей.

Хуа Гофен тоже под большим подозрением но проверить его мы не можем. Наши возможности в Китае сильно ограничены.

– А как насчет русского следа? – спросил Бжезинский

– Исключено, – ответил директор ЦРУ. – У русских нет таких возможностей в Китае. Если бы они были, они бы их использовали, чтобы убрать Мао, как только он начал им гадить. Кроме того, русские от этих покушений ничего не выигрывают. Пекин как был враждебен «советским ревизионистам» так и остался.

– Зато с нами отношения испорчены! – сказал Бжезинский.

– Это верно, – кивнул Вэнс. – Китайцы обвинив во всем Тайвань, уперлись в желании его покарать. Мы, понятно, не можем им позволить напасть на Тайвань. После такого все союзники потеряют веру в нас. Но и китайцы не могут отступить. Азиаты, что вы хотите! Сохранение лица для них превыше всего. Будь жив Чжоу Эньлай, этот великий человек, возможно, нашел бы выход. А так наши отношения с Китаем зашли в тупик и выхода я не вижу.

– Вот в Москве радуются, – проворчал Бжезинский.

– Думаю, радующиеся есть и в Пекине, – ответил Вэнс. – Хуа у власти всего три года, он не может дать слабину. Свои сожрут. Его позиции и так были не очень прочны, группа Дэна им всерьез угрожала. Зато теперь он, используя форс-мажор, избавился от всех сторонников Дэна и Е Цзяньина, да и остальных соперников крепко прищемил. И к тому же получил возможность сплотить нацию против внешнего врага – Тайваня и нас. Так что еще вопрос, где рады больше – в Кремле или в Чжуннаньхае.

– А нам остаеся только ждать, пока китайцы не отвлекутся на что-то другое.

– Легко сказать! – вмешался Мейер. – Китайцы собрали два миллиона солдат на берегу Тайваньского пролива!

– Ничего, пролив широкий, китайцам его не перешагнуть, – заметил Уоткинс. – А Седьмой флот всегда наготове!

– Завидую я вам, военным, улыбнулся Вэнс, – как все у вас ясно, четко и просто!

– Возврат в 1958-й? – сказал Мондейл. – Двадцать лет нашей дальневосточной политики можно спустить в сортир.

– Предложите выход, – мистер вице-президент, – отозвался Вэнс.

– Джентльмены, я полагаю, мы достаточно подробно обсудили наши проблемы в Азии, – подытожил Президент. – Я решил принять прозвучавшие здесь предложения по Ирану, Афганистану, Пакистану, Саудовской Аравии, Северному и Южному Йемену, Камбодже, Китаю, а также Коморам. Исполнение я возлагаю на вас и ваши ведомства с соответствии их компетенцией. А теперь перейдем к делам Европы…

Глава 15

Разговор о европейских событиях занял на порядок меньше времени, но вызвал не меньше эмоций.

– То, что случилось в Италии – это эпический провал, джентльмены! – Президент обвел собравшихся тяжелым взглядом. – Такого не было со времен Перл-Харбора и Батаана! Коммунисты в правительстве! Италия вышла из военной организации НАТО! Мы лишились наших баз! Макаронники заключают многомиллиардные контракты с Советами! Мы разом потеряли все позиции, завоеванные с 1943 года! Да еще и опозорились на весь мир! И я желаю знать, джентльмены, кто или что тому виной?

– По-моему, виновник очевиден, мистер Президент, – отозвался Бжезинский. – Кто, кроме русских, мог устроить это побоище в Риме? И я не сомневаюсь, что именно с их помощью Моро нашел концы заговора.

– Согласен, – поддержал Тернер, – хотя на русских это не похоже. Еще никогда они не действовали так решительно, нагло и оперативно, играя на опережение.

– Меня интересует другое, – сказал Картер. – Откуда они вообще узнали о покушении, да еще с такими подробностями? Они же заранее устроили засаду на месте будущего похищения! На самих похитителей! То есть они знали все!

– Итальянцы, – пожал плечами Мейер. – Макаронники совершенно неспособны хранить секреты. Хуже лягушатников, ей-богу! К тому же в этой Италии полно симпатизирующих красным. Так что искать утечку надо на «сапоге».

– Я бы не был так уверен, – вмешался Мондейл. – Истории с Эллсбергом и Эйджи показали, что утечки могут быть и у нас, и вам, Билл, – вице-президент повернулся к Уэбстеру, – придется это проверить.

– Уже проверяем, – ответил директор ФБР, – пока никаких следов.

– Я хотел бы услышать конкретные предложения, джентльмены, – сказал Картер, – как исправить ситуацию в Италии?

– К сожалению, в политической сфере наши возможности ограничены, – сказал Вэнс. – Расследование этого заговора и весь этот скандал стоили карьеры множеству итальянских политиков, дружественных Америке. Многие оказались под судом, другие утратили популярность. Да и ватиканский скандал сильно сказался, расколов консервативную и антикоммунистическую часть католиков, которая могла бы стать основой оппозиции правительству Моро. Я бы предложил работать с лидерами социалистической партии. Хоть она и входит в кабинет Моро, но больше двух десятков лет эта партия проводила антикоммунистическую политику, что не могло не наложить свой отпечаток. Плюс политическая ревность и страх оказаться в тени более влиятельных коммунистов.

– Антикоммунистическую политику? Больше двадцати лет? – иронически отозвался Бжезинский, – А до этого больше двадцати лет они проводили вполне прокоммунистическую политику, действуя заодно с ИКП. Да и потом их антикоммунизм ограничивался Римом, а на местах они вполне себе сотрудничали с коммунистами.

– И тем не менее, это единственная возможность, – ответил Вэнс. – Если удастся отколоть социалистов от правительства Моро, то вместе с отколовшимся правым крылом христианских демократов они смогут стать основой для оппозиционной коалиции, имеющей шансы на победу.

– Призрачные шансы, – хмыкнул Бжезинский.

– Какие есть, – хмуро отозвался Вэнс. – Ничего другого все равно предложить нельзя.

– Примем за основу, – сказал Картер. – Но Збигнев прав, этого мало. Есть еще у кого-то предложения?

– Экономическое давление, – сказал Бжезинский. – Санкции.

– Санкции вводить нельзя, – быстро вставил Вэнс, – в ответ макаронники могут окончательно отвернуться и открыто перейти на сторону русских. Вспомните, как нам пришлось отступить в Португалии после аналогичной угрозы.

– Ну, мы же не дети, – усмехнулся Бжезинский, – все можно делать и не так явно. Давление на предпринимателей в частном порядке, отказ в кредитах, создание трудностей бизнесу с Америкой…

– Не поможет, – сказал Вэнс. – От этого пострадают в основном дружественные нам предприниматели, те, кого еще не посадили. Те, кто поддерживают кабинет Моро, в основном работают с Европой, третьим миром, а теперь еще и с русскими. Их нашим давлением не напугать. Тем более что для них, в нынешней кризисной обстановке, сделки с русскими действительно выход.

– Иногда, джентльмены, – мрачно произнес Тернер, – я начинаю думать, что их Ленин был прав, говоря, что капиталисты за хорошую цену продадут веревку, на которой их повесят. И вообще, джентльмены, все настолько глупо и неожиданно… Ну кто мог знать, что этот мерзавец Симиони после ареста выложит все?! Или что Андреотти так легко расколется, да еще и будет хранить у себя столько компромата! Я уж не говорю про этого идиота Джелли! Это додуматься надо – держать у себя на вилле документы, которые вообще надо было сжечь с самого начала!

– И что вы предлагаете Стэн? – спросил Картер

– Поддерживаю предложение Сайруса, мистер Президент. Ничего другого больше не остается. Обрабатывать социалистов, правое крыло христианских демократов и кто там еще найдется по мелочи. А также дружественных предпринимателей и журналистов, кто не вляпался в этот скандал и остался на свободе и при деле.

– Значит, решено. А что с этими покушениями в Европе?

– Ну, с покушениями все достаточно ясно. Это местные сепаратисты или левые. Хотя, надо отдать им должное, действовали они с размахом и выдумкой. Впрочем, ирландцы этим занимаются уже лет сто, да и баски лет двадцать, было время научиться.

– Русский след найти удалось? – спросил Картер.

– Ни малейшего, – ответил Тернер. – Все оружие европейского производства. Для покушения на Кальво Сотело вообще откопали немецкий MG-15 времен войны, переделанный из авиационного. Где только нашли?! Так что, похоже, это чисто внутренние разборки. В Испании у Кальво Сотело, Фраги, Гонсалеса были плохие отношения с басками, у ирландцев и британских консерваторов давняя взаимная «любовь», да и позиция Тэтчер по ольстерскому вопросу секрет полишинеля. Хотя все это очень некстати.

– Еще бы! – вмешался Вэнс. – На планах по втягиванию Испании в НАТО в течение ближайших трех-четырех лет можно ставить крест. Премьер Адольфо Суарес и так крайне холодно относится к этой идее, да еще и итальянский скандал оказался ему весьма на руку. А теперь еще убиты политики, каждый из которых имел все шансы в ближайшее время сменить Суареса. И с каждым из трех можно было договориться! Хуже всего, что теперь у Суареса не осталось реальных соперников. В его собственной партии после гибели Кальво Сотело нет фигур способных бросить ему вызов. В Народном Альянсе после гибели Фраги грызня за лидерство и раскол, в ближайшие годы на них можно не рассчитывать. У социалистов после гибели Гонсалеса, не осталось равных ему лидеров, а Суарес не стал терять время и договорился с ними о «большой коалиции», благо амбиции Гонсалеса и Кальво Сотело больше не помеха! И теперь его положение прочнее, чем когда либо, и победа на ближайших выборах у него в кармане! Ей-богу, джентльмены, если бы я лично не был знаком с Суаресом, то подумал бы, что это он заказал всех троих! К счастью, он на такое не способен. Или к сожалению… Было бы кого обвинить, помимо безымянных парней в масках на фоне баскского флага!

– Это еще не самое плохое, – сказал Тернер. – Из-за этой заварухи с покушениями и арестами, в Мадриде схвачен Герен-Серен. Вот это катастрофа! Этот бандит не стал держать язык за зубами, и выложил все, не хуже Денара! Как-будто недержание на этих мерзавцев находит! Неспособны молчать когда надо! В результате наша боевая сеть правых активистов, созданная в Европе в рамках операции «Гладио», фактически разгромлена! Мы уже не можем дестабилизировать там обстановку по своему усмотрению! Мало того, это еще и дополнительные водопады помоев на нас в прессе! И все из-за одного болтливого ублюдка!

– Да, все, связанное с этими покушениями нам здорово повредило, – согласился Вэнс. – Мы рассчитывали в ближайшую пару лет вернуть Грецию в военную организацию НАТО. Но сначала итальянский скандал спутал нам все карты, а теперь еще и убийство министра Раллиса, который, по нашим прогнозам должен был стать следующим премьером и твердо выступал за НАТО и союз с нами! На Раллиса можно было рассчитывать, а остальные… Караманлис не хочет лезть в безнадежную, по его мнению, драку.

– По мнению наших аналитиков, на ближайших выборах победят социалисты и премьером станет их лидер Папандреу. Будучи в Афинах на похоронах Раллиса, я имел беседу с Папандреу. Хитрый лис из древнегреческой басни. Он дал мне понять, что если бы кабинет консерваторов вернул Грецию в военную организацию НАТО, то он не стал бы это оспаривать. Но так как этого не случилось, то сам он в нынешней ситуации, не желает идти на такой шаг и брать на себя odium popularum, – Вэнс снова блеснул меднозвучной латынью. – К тому же, греки с интересом присматриваются к контрактам своих соседей итальянцев с русскими. Как и испанцы, впрочем.

– Хорошо еще, – вмешался Уоткинс, – что в Испании у нас без всякого НАТО с 50-х есть базы в Кадисе, Роте и Торрехоне, muchas grasias покойному Франко. И испанцы пока не требуют их закрыть, а то было бы совсем паршиво, особенно в свете португальских дел, джентльмены.

– Да-да, – поддержал Мейер, – фактически из-за этого запрета ядерного оружия мы не можем учитывать Португалию в наших планах. Да еще и теряем важнейшую базу на Азорах! Пусть с отсрочкой на десять лет, но тем не менее! Я не понимаю, джентльмены, неужели ничего нельзя было сделать?

– А что именно? – спросил Вэнс. – Из-за этих покушений португальских леваков мы потеряли ведущих политиков страны, ориентированных на Штаты и НАТО. Генерал Арриага и архиепископ да Силва, которые могли бы возглавить революционные действия, также выведены из игры: первый навсегда, второй на ближайшие годы, как минимум. К тому же, в результате арестов после этих покушений, за решеткой оказалось много наших друзей, готовых на решительные действия. А этот африканский скандал после покушений погубил карьеру множества дружественных нам политиков, чиновников, журналистов и военных.

– Давить на португальцев экономически или поддержкой сепаратистов? Как уже было сказано, можно было доиграться до полного выхода Португалии из НАТО. Кошта Гомиш вполне на такое способен. Идеалист, ничем не лучше нашего Эллсберга! Даже странно, как он сумел это сохранить после стольких лет армейской службы и войны в Африке?

– Меня этот африканский скандал наводит на размышления, – задумчиво сказал Бжезинский. – Думаю, всем ясно, в чьих руках фактически находится Денар. И как-то слишком уж совпали эти разоблачения с покушениями в Лиссабоне. Вы уверены, джентльмены, что это местные левые?

– Доказательств иного нет, – ответил Тернер. – Если русские тут как-то и замешаны, то они дьявольски хорошо спрятали концы в воду. Как говорят в России: «Не пойман – не вор». Хотя, я не удивлюсь, если русские знали о готовящихся покушениях и подготовили к ним вброс в португальскую прессу. Проблема не в этом, а в том, что никаких контрмер мы сейчас предпринять не можем. После «революции гвоздик» мы весьма удачно использовали местных католиков против красных. Но теперь, из-за скандала в Ватикане, на это нечего рассчитывать. Католики сейчас расколоты, им не до красных, они заняты разборками между собой.

– Так что же вы можете предложить по Греции, Испании, Португалии, джентльмены? – спросил Президент.

– Пока только одно – ждать изменения внутриполитической ситуации, – сказал Вэнс. – И налаживать контакты со всеми недовольными, – прибавил Тернер.

– Да-а, невесело, джентльмены, – констатировал Бжезинский. – От этого ватиканского скандала коммунисты в Москве, да и не только там, в большой прибыли.

– Полагаете, русские имеют отношение к Ватиканскому скандалу? – оживился Картер.

Но вместо Бжезинского ответил Тернер:

– Непохоже, мистер Президент. Папа Иоанн-Павел I никогда не был замечен в симпатиях к коммунистам, он был против планов Моро включить коммунистов в свой кабинет. Правда, последний год ему стало не до коммунистов. К тому же, это не крутая разборка с «бригадистами» в Риме. В Ватикане с его тысячелетними интригами такие ломовые методы не проходят. Да и нет там у русских серьезной агентуры .Это все поповские дела. Святые отцы не поделили власть. Такое уже бывало.

– Это когда? – спросил Картер

– В средние века, – ответил Тернер, – последний раз подобное было в конце 14-го и начале 15-го веков. Великая Схизма. Один папа в Риме, другой во Франции, а то еще и третий шляется по Италии или Германии. И все пытаются друг друга уничтожить. Как сейчас Иоанн-Павел в Ватикане и Пий-Лефевр в Сьоне.

– Эти поповские разборки нам сильно подгадили в коммунистических странах, особенно в Польше, – заметил Вэнс

– Кстати, о Польше, – повернулся к Бжезинскому Картер. – Это ведь ваша идея, Збигнев. Операция «Полония». Вы очень упорно ее проталкивали, истратили большие деньги и всё закончилось крахом.

– С операцией «Полония» работал не только я! – с явным раздражением ответил Бжезинский, чувствовалось, что ему наступили на больную мозоль. – Там и люди Стэна были задействованы, и ведомство Сайруса.

Тернер и Вэнс одновременно иронически хмыкнули.

– И вообще, – продолжал Бжезинский, – это работа минимум пяти администраций, начиная с Эйзенхауэра.

– Так что же помешало довести ее до успешного конца? – поинтересовался Президент.

Бжезинский развел руками:

– Больше всего нам повредил скандал с обвинением кардинала Войтылы в педофилии. Сам кардинал клянется, что это клевета и известная фотография – фальшивка. Учитывая фальшивку о вербовке ЦРУ Пол Пота, этому можно было бы поверить. К тому же, скандал начала раздувать коммунистическая пресса. Хотя, теперь уже бесполезно что-то доказывать… К тому же, есть данные, что в церковных кругах с педофилией и впрямь неблагополучно, но церковники стараются все замять. Кроме того, нам сильно повредил скандал с покойным Валенсой, оказавшимся агентом польской охранки «Болеком».

– А он сам упокоился? – спросил Мондейл.

– А черт его знает! – со злостью ответил советник по национальной безопасности. – Может и сам. А может, поляки решили избавиться от двойного агента. Или русские, я и такое не исключаю. Поляки, кстати, винят во всем ЦРУ.

– Несправедливо, – вставил Тернер. – Мы тут ни при чем.

– Послушайте, Збигнев, – сказал Картер. – Вас, Стэн, это тоже касается… Неужели в лидеры независимого рабочего движения в Польше нельзя было выдвинуть кого-то поприличнее, а не платного шпика коммунистических спецслужб?!

– Мистер Президент! – ответил Бжезинский. – Но Валенса подходил идеально! Рабочий, свой парень из народа, истинный поляк, то есть не любит русских и тяготеет к Западу, добрый католик, хороший семьянин, надежный антикоммунист, горлопан с хорошо подвешенным языком, задатками трибуна и лидера, способный вести за собой людей, с представительной внешностью… Кто же мог знать?!

– По-вашему, джентльмены, ситуация в Польше проиграна полностью? – спросил Президент.

– По-видимому, да, – ответил Тернер. – После смерти Валенсы и несчастных случаев с другими видными антикоммунистическими лидерами, а также скандалов с кардиналом Войтылой, агентом «Болеком» и митрополитом Никодимом, и поднятой в прессе шумихи, на диссидентов и независимых рабочих лидеров простые поляки смотрят как на замаскированных шпиков а на поддерживающих их церковников, как на педофилов и отравителей. Ватиканские разборки только подлили масла в огонь. В польской католической церкви сейчас грызутся сторонники Ватикана и Сьона, им не до борьбы с коммунизмом.

– Можно ли как-то повлиять на этот Ватиканский раскол, в плане его прекращения? – спросил Картер

– Не думаю, – покачал головой директор ЦРУ, – все очень далеко зашло. Лезть нам в эти дела слишком рискованно. Кого бы мы ни поддержали, пусть даже это будет только так казаться – это неизбежно толкнет другую сторону к нашим противникам. А это не в наших интересах.

– Подводя итог, – сказал Вэнс. – можно сказать, что ситуация в Европе для нас весьма неблагоприятна. Южный фланг НАТО, кроме Турции, для нас фактически потерян. На севере Дания и Норвегия традиционно отказываются иметь в мирное время на своей территории наши наступательные вооружения, особенно ядерные. Теперь к ним прибавилась Португалия. До недавнего времени мы могли рассчитывать на Бельгию, но из-за скандала с разоблачениями Денара и проблем с фламандским сепаратизмом там бушует перманентный политический кризис, и никто из местных политиков не хочет брать на себя ответственность за решение о размещении наших ракет. Наши возможности по размещению ядерных вооружений в Турции ограничены соглашением с русскими после Карибского кризиса. Таким образом остаются только Британия, Западная Германия, Голландия и Исландия. Хотя и тут все непросто. В Британии кабинет Хита еще придется уговаривать согласиться на размещение наших ракет. Сколько на это понадобится времени, неизвестно. Примерно так же обстоит дело в Западной Германии. Хотя тут весьма возможен в ближайшие пару лет приход к власти христианских демократов, с которыми будет легче договориться. Что касается Голландии и особенно Исландии, то там наша военная инфраструктура незначительна, и много ядерного оружия разместить не удастся.

– Значит, решено, – подытожил Картер. – На северную Европу влияем в направлении размещения наших ракет. В южной пытаемся восстановить наши позиции через контакты с политиками, бизнесменами и пропаганду, имея конечной целью возвращение туда военной структуры НАТО и наших баз. В Польше и других коммунистических странах Восточной Европы стараемся сохранить контакты с местными антикоммунистическими кругами, до лучших времен.

– Раз уж речь зашла о базах, – вмешался Мондейл. – Хотелось бы узнать мнение ЦРУ, Госдепартамента и военных об этой русской авантюре в Западной Сахаре.

– Как военный я могу сказать одно, – откликнулся Мейер. – Все было организовано очень профессионально. Полагаю, эту западносахарскую операцию будут изучать наши кадеты в Вест-Пойнте и Аннаполисе, как классический пример того, каким образом, минимально задействуя свои силы и максимально используя силы союзников, добиться наилучшего результата. Блокада и штурм марокканских гарнизонов, как и контрудар по наступающей марокканской армии, были проведены блестяще! Честно говоря, джентльмены, подготовка этих пустынных партизан впечатляет. Русские здорово натаскали этих детей Сахары. Хотя, думаю, там были не только эти бедуины. Наверняка комплексами ПВО, ПКР, РЭБ, управления и связи управляли те, кому снега привычнее песков. Да и с логистикой явно поработали они же.

– Согласен с коллегой, – кивнул Уоткинс, – русские великолепно синхронизировали удар сахарских отрядов из пустыни по марокканским гарнизонам и морскую часть операции, с подвозом сахарцам тяжелого вооружения в порт Дахла, причем именно в нужный момент, ни раньше ни позже, а также с минированием морских подходов к прибрежным гарнизонам марокканцев. Хотя, надо сказать, марокканцы и не ждали опасности с моря. Что делать на море партизанам, воюющим в пустыне? Подавляющее большинство из них и моря никогда не видели!

– Лично меня больше интересует политическая сторона этой авантюры и подготовки к ней, – сказал Бжезинский.

– Ну, отказ Мавритании от Западной Сахары сюрпризом не стал, – повернул голову в направлении советника Президента Вэнс. – К этому все шло. Наше посольство в Нуакшоте докладывало, что война крайне непопулярна, до смерти надоела и народу, и армии. Одни поражения и потери без каких-то реальных успехов. Да еще и огромные расходы в нищей стране, где и без того проблем хватает. Прежний Президент, придя к власти, обещал мир, но так ничего и не сделал. Но такой быстрой развязки я не ждал. Ясно, что русские запланировали эту операцию минимум за год до этих событий. За меньший срок просто не успеть натаскать и вооружить этих западносахарских бедуинов.

Мейер и Уоткинс кивнули.

– Да и караван с оружием якобы для Анголы вышел из России еще до прихода этого ульд Лули к власти, – продолжил Вэнс. – Получается, что русские уже давно обрабатывали ульд Лули и были в курсе его планов. Если сами не подталкивали его на переворот.

– Меня интересует, почему мы ничего не знали? – мрачно уставился на своих подчиненных 39-й президент США.

– Честно говоря, – ответил Тернер, – наша резидентура в тех местах была крайне слаба и финансировалась по остаточному принципу. Не наш район, и интересов особых у нас там нет… не было. Там копошились французы, но и они все проморгали.

– Исправить ситуацию возможно? – спросил Картер

– На ближайшую перспективу вряд ли. Если попытаемся заигрывать с Западной Сахарой, то поссоримся с Марокко, а марокканские базы для нас в свете европейских дел намного важнее.

– Русская база в Атлантике, хотя бы и в африканской заднице, это плохо, джентльмены, – сказал Мондейл. – Но все же это можно пережить. Меня больше волнует происходящее на нашем заднем дворе. Мало нам Кубы, так теперь еще и на Гренаде вздумали подражать Кастро! И русские сразу поспешили туда влезть! Хуже того – Советы в Центральной Америке! Я считаю, что присутствие русских в Карибском море и в Никарагуа – самая большая угроза для Америки со времен Карибского кризиса!

– Ну, если уж на то пошло, то в Карибском море, на Кубе, русские находятся скоро два десятка лет и Америка это пережила. Будут еще на одном вшивом островке, намного дальше от наших берегов, не так уж это страшно, – усмехнулся Вэнс.

– Между прочим, этот островок находится рядом с Тринидадом и Венесуэлой, нашей «бензоколонкой»! – встопорщился Бжезинский.

– Вечно вы, Збигнев, поднимаете панику, – отозвался Вэнс. – Можно подумать, нам мексиканской нефти не хватает. Да и своей в Техасе, Орегоне, Луизиане, Калифорнии, на Аляске полно. Вот Центральная Америка меня действительно беспокоит. Русские в Никарагуа, а там, под боком, красные партизаны в Сальвадоре и Гватемале, да и в Панаме этот социалист Торрихос в открытую дружит с кастрокоммунистами! Эта Центральная Америка вообще пороховая бочка! Если рванет – я и за Мексику не поручусь! Как вам известно, джентльмены, в силу известных исторических причин нас там не любят. А это уже крайне серьезно! Мы не можем допустить прокоммунистические силы и друзей Советов к нашим южным границам! Поэтому русские базы в Никарагуа для нас неприемлемы!

– Тогда надо было не допускать победы красных в Никарагуа, – сказал Бжезинский. – Может все же стоило послать морскую пехоту поддержать Сомосу?

– Мы это обсуждали, – махнул рукой Вэнс. – Это бы ничего не дало, кроме потерь с нашей стороны, внутреннего недовольства и падения нашего престижа в мире, особенно в Латинской Америке. Этого «нашего сукиного сына», как назвал Рузвельт его папашу, действительно ненавидела вся страна. И высадка наших войск ничего бы не изменила. Наоборот, против нас поднялись бы все местные, да еще со всей остальной Латинской Америки сбежалась бы куча желающих пострелять в «гринго». Можно, конечно, было убрать Сомосу и посадить кого-то поприличнее. Но клан Сомосы за без малого полвека у власти так прочно запустил свои щупальца во все сферы жизни в стране, что его отстранение неизбежно привело бы к дестабилизации. Нам нужен новый Вьетнам под боком?

– Cогласен, – поддержал Мейер, – в свое время у Сандино было всего пять тысяч, в основном вчерашних крестьян, необученных, плохо вооруженных, без боевого опыта, и мы не смогли с ними справиться. У последователей Сандино и людей побольше, и с оружием все в порядке, как и с подготовкой, и организация более толковая и боевого опыта хватает – два десятка лет воевали. К тому же, Сандино был наивным идеалистом, потому и попался так глупо. У него не было такого опытного ментора, как Кастро. А у этих есть.

– Так что же, – спросил Бжезинский, – смириться с русскими базами в Никарагуа?

– Ни в коем случае, – спокойно ответил Вэнс. – Я разговаривал с новым русским министром иностранных дел мистером Семичастным. Мой Бог, какие все же у русских сложные фамилии! Сложнее разве что у поляков.

Все присутствующие невольно взглянули на Бжезинского, не сумев скрыть ухмылки. Тот недовольно скривился, но промолчал.

– Мистер Семичастный, – продолжал Вэнс, – вполне разумный джентльмен. Он сам прекрасно понимает, что мы ни за что не смиримся с русским военным присутствием в Центральной Америке и предлагает приемлемый компромисс.

– Хорош компромисс! – сказал Бжезинский. – Мы должны уйти из Панамы и из Гуантанамо на радость Торрихосу и Кастро, да еще дать гарантии безопасности красному режиму в Никарагуа и смотреть, как русские копают там канал!

– Это только предварительные условия для начала торга, – улыбнулся Вэнс. – Русские вначале всегда заламывают по максимуму. Впрочем, как и мы. Понятно, что о нашем уходе из Гуантанамо в итоге речи не будет. Хотя, наши военные наверняка подтвердят, что стратегическое значение этой базы сильно упало со времен испанской войны конца прошлого века и сейчас она для нас важна в основном как заноза в заднице у Кастро. Но в любом случае, уходить оттуда можно только в обмен на полный уход русских военных с Кубы, на что Советы вряд ли пойдут.

Вот по Панаме можно пойти на размен и вывести часть наших баз, например Рио-Ато. Но не из Зоны Канала. Взамен мы потребуем от русских полного вывода их вооруженных сил из Никарагуа и обязательств по демилитаризации будущего никарагуанского канала. Понятно, что взамен придется дать гарантии безопасности канала и красного режима в Никарагуа.

Хотя, тут есть свои лазейки. Мы, конечно, гарантируем отказ от нападения на Никарагуа и от поддержки всяких вооруженных действий против этой страны. Но Никарагуа, в отличие от Кубы и Гренады, не остров. У них есть соседи – Гондурас и Коста-Рика. А эти соседи, в отличие от нас, никаких обязательств не подписывали. И кто может запретить нам оказывать помощь, в том числе и оружием, нашим гондурасским и костариканским друзьям? – Вэнс улыбнулся еще шире. – А как наши друзья используют такую помощь – это уже их суверенное дело.

– Хорошо придумано, Сайрус! – одобрил Президент. – Полагаю, это действительно выход.

– А как быть с предложением русского министра нашим бизнесменам, вместе с канадцами, европейцами, японцами поучаствовать в строительстве канала в Никарагуа? – ядовито поинтересовался Бжезинский. – Это уже просто наглость, джентльмены!

– А почему, собственно, нет? – спросил Вэнс. – Если в Никарагуа не будет русских баз, если канал будет чисто коммерческим, демилитаризованным предприятием, пусть участвуют. Возможно, со временем, когда политическая ситуация в Никарагуа переменится, наш бизнес сможет прибрать к рукам управление каналом. В любом случае, еще один межокеанский канал под боком нам не помешает.

– Тогда решено! – подвел итог Картер. – Сайрус, я даю добро на переговоры с мистером Семичастным и на заключение договора с русскими по этому вопросу. Только, прошу, постарайтесь обойтись без слишком больших уступок Советам.

– Приложу все усилия, мистер Президент, – ответил Вэнс. – Из бесед с мистером Семичастным у меня сложилось впечатление, что русские в какой-то мере тяготятся этой никарагуанской авантюрой и хотели бы выйти из этой ситуации, сохранив лицо. Другое дело, если на них жестко давить…Тут они упрутся и ничего не выйдет.

– Все это второстепенные вопросы, джентльмены, – впервые заговорил молчавший с начала совещания глава администрации Гамильтон Джордан. – Провалившиеся заговоры, удавшиеся покушения, перевороты в банановых республиках, свары католических святош, приход дружественных Советам режимов… Все это плохо, но поправимо. Думаю, наши спецслужбы тоже не разучились устраивать заговоры и покупать всяких борцов за свободу, веру или еще что-то, – Джордан цинично усмехнулся. – В Европе ситуацию тоже можно со временем выправить, влиянием на деловые круги, грамотной работой с масс-медиа и так далее, не мне вас учить, джентльмены. Просоветский режим в Иране с его нефтью и русские базы на путях из Персидского залива – неприятно, но не смертельно. Это скорее головная боль европейцев, чем наша. Мы сможем даже выиграть от затруднения поставок нефти из Персидского залива, усилив наши позиции на мировом нефтяном рынке, особенно в Европе и на Дальнем Востоке. Перед нами появились более серьезные проблемы глобального плана. Последние европейские события поставили под угрозу срыва развертывание наших ракет в Европе. Особенно после того, как русские объявили, что выведут свои ядерные силы из Восточной Европы и западных регионов СССР, граничащих с европейскими странами и Турцией: республик Балтии, Кавказа, Украины и так далее, а также серьезно сократят свои обычные силы в Восточной Европе, если получат гарантии неразмещения наших ракет в Европе. После этого число противников наших ракет среди европейцев, которых и без того хватало, увеличилось на порядок. Под угрозой заказы нашим концернам. Не мне вам объяснять, какие это деньги, джентльмены.

События в Китае поставили под вопрос планы нашего бизнеса по захвату ведущих позиций на мировом рынке промышленных товаров, на котором нас теснят европейцы и азиаты. Наши концерны планировали создать дочерние производства в Китае и, используя сверхдешевую и трудолюбивую китайскую рабочую силу, многократно сократить производственные расходы и завалить мировые рынки дешевыми товарами, вытесняя конкурентов. Это не только фантастические доходы, это вопрос господства в мировой экономике, господа! А кто владеет мировой экономикой – владеет миром. И теперь на этих планах поставлен крест. Вместо ожидавшегося прихода прагматиков, готовых к сотрудничеству, у власти в Пекине остались, а еще и укрепили свои позиции, идеологические фанатики-маоисты, да и с теми отношения испорчены. Понятно, что при таких условиях ни о каких инвестициях и долговременном развитии бизнеса не может идти и речи. Нашим деловым кругам придется продолжать инвестировать в Южную Корею и Тайвань, а это уже не так выгодно из-за роста уровня жизни в этих странах. То же самое можно сказать о Бразилии и Малайзии. Резервные варианты – Таиланд, Филиппины, Индонезия, Индия – тоже менее выгодны, чем Китай.

Джордан сделал небольшую паузу. Обвел собравшихся немигающим взглядмо и продолжил:

– Наши ведущие бизнес-группы недовольны. Они нас пока – заметьте, ПОКА – ни в чем не обвиняют, но хотели бы знать, на кого возложить ответственность за свои убытки и упущенную прибыль. Кроме того, последние перемены в России выглядят крайне тревожно. Ведущие аналитики из мозговых центров прогнозировали усиление у Советов экономических проблем, дефицита товаров, воровства, коррупции, а также усиление среди образованной части общества и элиты тяготения к западному образу жизни, эрозию советской идеологии, активизацию национализма и сепаратизма на окраинах, и как следствие – серьезный кризис в России и коммунистическом блоке в ближайшие лет десять-двадцать. И вот на наших глазах все эти расчеты и планы летят в мусорную корзину! Вместо впадавших в маразм старцев у русских новые, динамичные правители, настроенные совсем не дружественно к нам и нашим ценностям, и в отличие от своих предшественников абсолютно не думающие, как понравиться кому-то за рубежом, и не интересующиеся тем, что о них подумают иностранцы!

С дефицитом товаров для населения они достаточно успешно борются с помощью сделок с итальянцами, иранцами и так далее, а также посредством арестов и посадок криминала и коррупционеров, что только добавляет им популярности в народе. Кроме того, отмена прежних запретов на мелкий бизнес должна в ближайшее время в значительной степени ликвидировать товарный голод и проблемы на рынке услуг.

Кроме того, новые экономические законы должны придать советской экономике импульс, который позволит ей развиваться темпами близкими к лучшим временам Сталина.

Угрозу национализма и сепаратизма они блокировали, фактически раздробив нерусские республики на множество автономий, причем, заметьте, большая часть промышленного потенциала республик оказалась именно в этих новых автономиях!

Кроме того, этот Романофф на съезде коммунистической партии выступил с идеологическими новациями, влившими новый дух в обветшавшую советскую идеологию, настраивая ее в подчёркнуто антизападном ключе, да еще и реабилитировал Сталина, причем таким образом, что опровергнуть его весьма трудно!

Прибавьте сюда массовые аресты тех, на кого мы делали ставку: национальные элиты в республиках, антикоммунистические диссиденты, агенты влияния в советских верхах в также придерживающихся идей либерализма, конвергенции и сотрудничества с Западом представителей ученого и экспертного сообщества из околовластных кругов. Причем, на последних были особые планы, их специально готовили, в том числе во время их выездов на Запад! И вот теперь все в один момент рухнуло!

Я общался с господами из Трёхсторонней Комиссии, Богемского клуба, Бильдерберга, Римского клуба и других подобных групп. Они весьма недовольны сложившейся ситуацией, перечеркнувшей все, чего удалось добиться в России за последние четверть века! И я не знаю, что им ответить, джентльмены!

– А при чем тут мы? – спросил Мондейл. – В конце-концов, насколько я понимаю, уважаемые господа из перечисленных групп работали с упомянутыми людьми в России сами, не ставя нас в известность и не координируя с нами свои планы! У нас и информации о большей части их дел не было! Может быть, им стоит поискать утечку у себя?

– Я намекнул на это, – сказал Джордан, – но не стоит думать, что этого будет достаточно.

– Джентльмены, – остановил разгоравшийся спор Президент, – сейчас речь не о том, где утечка. Это забота наших спецслужб и упомянутых групп. Для нас важнее понять, что и почему происходит в России. Может быть вы, Стэн, выскажетесь?

– Мистер Президент, – сказал Тернер, – это и правда очень странно. Еще три года назад позиции Брежнева и его группы на советском Олимпе выглядели незыблемыми. Но примерно пару лет назад все стало меняться. Началось с внезапной кончины председателя Кей-Джи-Би Андропова, который проводил относительно терпимую политику в отношении либеральных прозападных диссидентов и сепаратистов в нерусских республиках, но при этом беспощадно подавлял русских националистов и инакомыслящих коммунистов, что нас, в общем-то, устраивало.

– Думаете, он сам «кончился»? – поинтересовался Картер

– Если это было так, то я очень удивлюсь, – ответил Тернер. – Русские обвинили в его смерти западных шпионов, диссидентов, националистов в республиках. Понятно, что это только пропаганда. На самом деле это явно внутренние разборки в советских верхах. Лично у меня под подозрением заместитель Андропова генерал Цвигун. Они с Андроповым терпеть друг друга не могли, и это не было особой тайной в Москве. Цвигун считался человеком Брежнева и, видимо, поэтому сумел не только выйти сухим из воды, но и занял кресло Андропова.

Затем последовала отставка министра обороны Устинова – выдвиженца Брежнева и союзника Андропова. Теперь уже ясно, что из-под группы Брежнева таким образом выбивали силовые опоры, но на тот момент это было неочевидно.

Вскоре в отставку отправились министр внутренних дел Щелоков, тоже выдвиженец Брежнева, и его заместитель, зять Брежнева Чурбанов. Нам удалось выяснить, что всем троим были предъявлены обвинения в воровстве и коррупции, выявленных в их ведомствах, и предложен выбор – почетная отставка и амнистия или суд.

Не очень понятно почему Брежнев не заступился за своих людей. Возможно, действительно по состоянию здоровья. Судя по трансляции с заседания Верховного Совета, на котором он подал в отставку с должности председателя президиума, Брежнев действительно рад был возможности отойти от власти.

Так или иначе, освободившее кресло министра обороны занял маршал Огарков, опытный и авторитетный военный, весьма подозрительно и недружелюбно настроенный по отношению к Западу, а кресло министра внутренних дел – возвращенный из опалы Александр Шелепин. Кстати, возвышение Шелепина стало ясным знаком, что группа Брежнева теряет власть. Сам Шелепин – политический назначенец в министерстве, но первым заместителем и фактически серым кардиналом у него стал бывший начальник пограничных войск Матросов, которому, так сказать, по должности положено встречать в штыки любые иностранные влияния.

Ну а дальше, как вы знаете, Брежнева на должности генерального секретаря сменил партийный босс из Ленинграда Романов, а тяжелобольного Косыгина на должности премьера – Машеров. Первый известен как жесткий и требовательный лидер, не прощающий ошибок, слабости и разгильдяйства. Второй – интеллигент, из учителей, но прошел большую школу. Во время второй мировой был партизаном, потом делал партийную карьеру в республике Белараша, став ее руководителем. Был там весьма популярен. О переменах в советской политике, внесенных этим тандемом, Хэм высказался достаточно подробно, – Тернер кивнул в сторону Джордана. – Скажу только, что эти двое очень ловко ведут свои дела.

– О да! – не удержался от восклицания Бжезинский. – Особенно если вспомнить выступление этого Романова на партийном съезде! Заметьте, как он поставил вопрос с установлением коммунизма, который обещали все советские вожди, начиная с Ленина, и который все не наступал, став темой для русских анекдотов! Теперь оказывается, что коммунизма не может быть, пока существует капитализм, который угрожает Советам! То есть, это мы виноваты, что в России нет обещанного коммунизма! И ликвидацию капитализма, который, по его словам, планета прокормить не сможет, он возлагает на все человечество, которое должно это сделать в своих интересах, само, так как русские никого силой в коммунизм тянуть не собираются! Все человечество, джентльмены! То есть и мы! И при этом заявлено, что установлению коммунизма на всей планете нет альтернативы, не потому что так написали Маркс и Ленин, а потому что ресурсов планеты не хватает для развития земной цивилизации! И все это с таким апломбом, как будто он точно знает, что будет так и не иначе! Как вам такое, джентльмены – коммунизм в Америке?!

Присутствующие невольно содрогнулись.

– А как ловко этот Романов увернулся от сравнения советского строя и западного общества в плане потребления, где Советы нам безнадежно уступают! Он просто отказался играть на этом поле, обвинив нас в ограблении планеты и взамен обществу потребления предложил безграничные, по его словам, возможности творчества и самореализации, которые, как он утверждает, на Западе доступны только обладателям солидных банковских счетов! И вот увидите, джентльмены, это понравится очень многим. Даже на Западе, даже у нас! Да, эти парни действуют дьявольски ловко! И я очень хотел бы узнать, кто им подсказывает эти идеи?!

– Могу еще добавить, – заметил Мейер – что пару дней назад, в русской армейской газете «Красная Звезда», появилась статья министра обороны маршала Огаркова. В ней говорится, что русские отказываются от идеи достижения паритета с Америкой и НАТО в пользу достаточного для обороны и сдерживания любого противника количества вооружений, в том числе ядерных, количество которых должно обеспечивать гарантированное уничтожение любого агрессора, не превышая это число. В связи с этим СССР не планирует по мере снятия с вооружения большинства устаревающих ракет с ядерными боеголовками заменять их на новые, а освободившиеся средства направит на НИОКРы. Аналогичным образом планируется сокращать обычные вооружения и вообще численность армии. Кстати, в той же статье маршала есть сенсационное предложение ко всем заинтересованным странам и компаниям, желающим вывести спутники на околоземную орбиту, делать это с помощью старых русских ракет, снимаемых с вооружения, но вполне способных доставить груз в космос. Думаю, это многих заинтересует. Подводя итог, можно сказать, что разорить Советы гонкой вооружений, как предлагают некоторые, – взгляд сторону Бжезинского, – не получится. Как бы нам самим не надорваться….

– Итак, господа, – взял слово Картер, – мы с вами должны выработать и принять стратегию дальнейшего поведения по отношению как к Советам, так и по защите наших интересов в самых разных регионах планеты. Сейчас я озвучу вам кое-какие предложения, над которыми мы поработали с мистером Бжезинским, а дальше хотелось бы выслушать ваши мысли.

На озвучивание «кое-каких предложений» у Картера ушло около сорока минут. Собравшиеся внимательно внимали, даже не делая попыток что-то записать. То, что говорил Президент, имело статус весьма секретной информации, а если он захочет поделиться ею в письменном виде – то наверняка у него имеются заранее заготовленные копии.

И в самом деле, по окончании речи каждый из присутствующих, за исключением Бжезинского, получил в свои руки копию только что зачитанного документа. После чего глава Белого дома попросил каждого из собравшихся высказать собственное мнение. Наибольшую дискуссию вызвало предложение увеличить количество оснащенных ядерным оружием военных баз у границ Советского Союза и стран социалистического лагеря. По мнению вице-президента Уолтера Мондейла, в бюджете США не были предусмотрены такие внеплановые расходы, так что Сенат вполне может завернуть инициативу Президента.

– Урежем бюджет на социальные нужды, – хмыкнул Мейер, – или еще где-то откусим.

– А завтра американцы выйдут на улицы с требованиями смены правительства, – в свою очередь хмыкнул Уэбстер.

– Поэтому нужно на полную мощность задействовать радио, газеты и телевидение, – констатировал Картер. – Мистер Бжезинский обещал провести соответствующую работу, собрать представителей ведущих СМИ, объяснить им ситуацию. И пообещать, что мы никого не забудем. Как тех, кто нам помог, так и тех, кто решил остаться в стороне.

Президент и его помощник обменялись многозначительными взглядами, после чего

Картер продолжил:

– Что ж, похоже, на сегодня мы обсудили все, что было запланировано. И запомните, джентльмены, все, что вы здесь услышали, до поры до времени должно остаться в стенах Овального кабинета.

Не успел директор ЦРУ Стэнсфилд Тернер вернуться в Лэнгли, как его буквально на ходу перехватил Джеффри Маккуэйн. Джеффри уже два года пребывал в статусе заместителя Тернера, начав когда-то карьеру рядовым агентом внешней разведки, а затем перебравшись в отдел аналитики. В свои 41 год его заместитель отличался весьма извращенным складом ума, что, однако, не раз позволяло успешно осуществлять самые рискованные операции, тогда как сам Тернер в прошлом возглавлял морское ведомство, считал себя больше служакой, чем любителем подковерных игр и интриг самого разного уровня.

– Сэр, как прошла встреча с Президентом? Надеюсь, в адрес нашего ведомства не было выпущено ни одной критической стрелы?

«С чего бы это его так заинтересовала моя поездка в Белый Дом? – подумал Тернер. – А что, если это он сливает информацию Советам? Да нет, уж Маккуэйн точно не может быть „кротом“, кто угодно, только не он».

– Не угадали, Джеффри, стрелы летали, но я сумел увернуться, – с полуулыбкой ответил глава ЦРУ. – Я вижу, у вас ко мне какое-то дело?

– Хм, угадали, сэр. Хотел дать почитать вам один документ. Надеюсь, он вас заинтересует.

С этими словами Маккуэйн протянул обтянутую темной кожей папку.

– Вы не против, если я ознакомлюсь с содержимым папки попозже, на досуге?

– Конечно, сэр!

Только поздно вечером, уже собираясь домой, Тернер наконец вспомнил о просьбе заместителя и извлек из сейфа папку. В нее было вложено около десяти листов, на титульном под обложкой было крупно напечатано «The man without a past» («Человек без прошлого»).

«Мистер Тернер, на первый взгляд содержание этого документа может показаться Вам недостойным вашего внимания или даже глупой шуткой, однако это не так. Я прошу Вас прочитать его до последней строчки, после чего Вы сможете сделать соответствующие выводы: необходимо ли нам и дальше разрабатывать объект или он не стоит нашего внимания.

Мистер Тернер, возможно, Вам знакома книга „Марсианин“, автором которой является советский писатель Сергей Губернский. Я ее прочитал уже после того, как ею заинтересовались специалисты из NASA, и соответствующая записка около года назад легка на мой стол. В записке, подписанной главой инжиниринговой службы Бобом Скоулзом, говорилось о том, что некоторые технические решения, описанные в книге, находятся в NASA на стадии разработки, и непонятно, каким образом о них смог узнать простой русский писатель. Далее следовали описания этих самых разработок, которыми я не хотел бы без нужны Вас лишний раз утомлять.

После этого я дал команду взять Губернского в разработку. Была задействована наша агентурная сеть в Москве, за объектом установили круглосуточное наблюдение. К сожалению, наш человек в Кей-Джи-Би после известных событий вынужден был законсервироваться, так что пока без лишней необходимости мы стараемся его не тревожить.

Подслушивающее устройство удалось установить только в личный автомобиль Губернского, но это пока особых дивидендов не принесло. В квартиру проникнуть оказалось невозможно, выяснилось, что она находится под круглосуточным наблюдением. Но мы смогли подключиться к телефонной линии и имеем возможность прослушивать разговоры Губернского. Также сотрудниками Кей-Джи-Би ведется постоянное наблюдение за самим объектом. Наших людей в Москве этот факт весьма заинтересовал. Они начали раскапывать прошлое Сергея Губернского, который считается в Советах успешным писателем, композитором и режиссером. Выяснился странный факт: наш объект – человек без прошлого. Первое упоминание о нем датируется 18 апреля 1975 года. Именно в этот день Сергей Губернский появился в Пензе (это центр России), где нанялся грузчиком в овощном магазине. При этом его одежда явно выбивалась из общего ряда, хотя в Соединенных Штатах он бы не сильно бросался в глаза своим внешним видом. Нам стоило немалых усилий выяснить, что объект якобы потерял память и не помнит, что с ним происходило до 18 апреля. Именно это он говорил и врачам, и сотрудникам правоохранительных органов. Возможно, агентам Кей-Джи-Би удалось что-то из него вытянуть, но эта информация для нас пока недоступна.

Вскоре у Губернского возникла лав-стори с заведующей магазином, которая предоставила ему свою квартиру для совместного проживания. Забегая вперед, сообщу, что 30 января 1976 года у пары родился мальчик. К этому времени Губернский развил весьма бурную деятельность. Он успел совершить археологическое открытие, написать несколько книг, включая упомянутого мною „Марсианина“, и стать автором нескольких хитов советской эстрады, или, как принято говорить у русских – шлягеров. А летом 1976 года поселился в подмосковном поселке писателей Переделкино, что у русской творческой интеллигенции считается большим успехом.

Позже, мистер Тернер, он оказался в санатории „Летцы“, где также отдыхал первый секретарь ЦК КП Белоруссии Петр Машеров. По официальной версии объект работал над биографией Машерова, что впоследствии стало основанием для создания последним книги о его партизанской молодости (в годы Второй Мировой Машеров под кличкой Дубняк был одним из организаторов и руководителей партизанского движения на территории Белоруссии).

После этого Губернский и Машеров неоднократно встречались и созванивались. Нашим людям удалось выяснить, что объект посещал одно из первых собраний заговорщиков во главе с Машеровым, состоявшееся в Большом театре. Там же присутствовали Романов, Ивашутин, Кулаков и еще несколько лиц, которые в дальнейшем составили костяк нового советского правительства. Почему простой писатель был удостоен такой чести – еще одна загадка, над разгадкой которой мы сейчас работаем.

Взялся Губернский и за создание собственной рок-группы, которая моментально покорила сердца советской и зарубежной аудитории. Ее первый альбом, написанный, кстати, все тем же Губернским, после очередного переиздания уже претендует на получение статуса „платиновый“. Наши продюсеры мечтают устроить гастроли группы по Америке, хотя вряд ли советское министерство культуры обрадовалось такому предположению.

Также объект явился к прежнему Председателю Гостелерадио СССР с целым пакетом новых, я бы даже сказал, революционных для советского телевидения проектов. На встрече Губернский негативно отозвался о лидерах советского правительства, в результате чего вскоре имел приватную беседу с Председателем Кей-Джи-Би Цвигуном. Однако каких-то серьезных последствий для объекта это не имело. Более того, по просьбе Цвигуна Губернский написал книгу о Кей-Джи-Би. Затем прежний руководитель Гостелерадио по состоянию здоровья оставил свой пост, а с человеком, пришедшим на его место, Губернскому удалось удивительно быстро договориться.

Одним из реализованных проектов стали съемки на Кубе „мыльной оперы“, в которой воспеваются антиамериканские настроения и восстание крестьян против лояльного нам режима. Причем режиссером сериала выступил сам Губернский. Сериал уже демонстрируется в нескольких странах Латинской Америки, а сейчас снимается второй сезон.

Особое любопытство вызывает тот факт, что за все эти годы объект ни разу не обращался к врачам. За время нашего наблюдения он не болел даже насморком. И что еще более любопытно, его маленький сын, которому идет четвертый год, также не перенес ни одного заболевания, в том числе характерного для его возраста. Не исключено, что объект обладает повышенным иммунитетом, который может передаваться по наследству.

И еще одну интересную вещь удалось выяснить нашим людям. В свое время Губернский познакомился с известным русским артистом, любимцем советских граждан Владимиром Высоцким. Нашему человеку удалось войти в доверие артисту, и вот что он узнал. На одной из вечеринок объект представился Высоцкому ясновидящим, предсказав несколько событий, которые впоследствии имели место быть в реальности. В частности, Губернский предсказал точную дату прихода к власти в Эфиопии Менгисту Хайле Мариама, а также, когда Ливия будет провозглашена Джамахирией. Особенно заинтересовало нас его предсказание об авиакатастрофе на Тенерифе, когда при столкновении двух самолетов погибли более 500 человек. Причем в последнем случае Губернский заявил, что столкнутся именно ДВА самолета и погибнут более 500 человек…».

Стэнсфилд Тернер сидел над отчетом полтора часа, подчеркивая карандашом важные, по его мнению, места в тексте. Заканчивался документ предложением выманить объект на территорию нейтральной или дружественной Соединенным Штатам страны, а лучше в сами США, чтобы появилась возможность поработать с ним вплотную.

Взяв трубку телефона, директор ЦРУ набрал домашний номер Маккуэйна, и только после того, как пошли гудки, посмотрел на часы. Половина первого ночи, дьявол, как-то он и не подумал, что его заместитель может уже спать. Но бросать трубку было поздно, на том конце защищенной от любой прослушки линии ее уже подняли и прозвучал хриплый (наверное, спросонья) голос Маккуэйна:

– Я слушаю!

– Извините, Джефри, что так поздно звоню… Я только что закончил читать ваш отчет по этому… Губернскому. Он меня заинтересовал. Я имею в виду и отчет, и самого русского. Крайне любопытный тип. Вам нужно с ним плотно поработать, выяснить, что он из себя представляет.

– Я рад, сэр, что мое предложение нашло отклик в вашем сердце. Я могу надеяться, что получил крат-бланш?

– Именно так, Джеффри! Действуйте, и не забывайте меня информировать о происходящем. А теперь спокойной ночи, надеюсь, что вам удастся уснуть, а вот за себя я не уверен.

Тернер опустил трубку и устало потер глаза. Чувствовал он себя как после пары чашек крепкого кофе. Бывало, что, засиживаясь допоздна. Он остался ночевать на рабочем месте, благо к его рабочему кабинету примыкала комната отдыха. Нэнси уже привыкла к такому его графику, и не докучала лишними звонами. Все-таки жены военных уже сами по себе – люди полувоенные. Утешив себя этими мыслями, он набрал домашний номер, и когда в трубке послышался голос супруги, сказал:

– Милая, ложись сегодня без меня, я задержусь на работе. Все, целую, спокойно ночи, дорогая!

Глава 16

15 ноября Высоцкого не стало. Как раз на третий день после того, как закончился показ по телевидению сериала «Место встречи изменить нельзя». Не скажу точно, когда состоялась премьера в той реальности, но помнил, что тоже примерно осенью 79-го.

Кстати, что касается сериала, то он не сильно, но все же отличался от виденного мною в прошлой жизни. Но в целом впечатление отличное, и актерский состав подобран тот же самый, какой я и помнил.

Высоцкого пырнули ножом в подворотне его же дома на Малой Грузинской, когда он поздно вечером вместе с Влади возвращался со спектакля. Марина и стала объектом приставаний двух, как позже выяснилось, наркоманов, которым якобы не хватало денег на очередную дозу. Хотя позже выяснилась весьма любопытная вещь. Но в тот момент эта версия стала для следствия основной. Короче, нарики решили грабануть поздних прохожих, догнав их уже возле дома и пригрозив холодным оружием. Оказывается, даже в это время уже имелись наркоманы, хотя я считал, что это было прерогативой творческих людей, как, например, употребление опиума в Англии людьми высшего света в конец 19 века. Хотя, если память мне изменяет, в опиумных курильнях Лондона хватало всякого сброда и помимо аристократической знати.

Как бы там ни было, Высоцкий, недолго думая, кинулся в драку, и тут же получил удар ножом в печень. Обильное внутренне кровотечение дало кумиру миллионов всего около получаса жизни. К этому времени срочно вызванная Влади «скорая» успела подъехать, но в больницу они привезли уже труп.

Убийц поймали той же ночью, они уже давали показания в СИЗО, и я не завидовал их участи. Ведь в криминальной среде поклонников творчества Высоцкого было хоть отбавляй. Но теперь это уже проблемы самих отморозков. Я же жалел, что мое вмешательство в этой реальности отняло у Семеныча почти год жизни. Где-то что-то пошло не так, шестеренки событий в жизни Высоцкого не без моего участия крутанулись в другом направлении, и вот к чему это привело.

Утром следующего дня мне позвонил Сева Абдулов. Я как стоял с трубкой в руке, так и рухнул на вовремя подставленный женой стул. Позже Валя рассказывала, что в тот момент я выглядел словно мертвец, без кровинки на лице. Еще бы, ведь я считал одной из своих миссий в этом времени продления жизни барда, а получилось… Черт! Твою же мать!!!

Похороны были назначены на воскресенье, 18 ноября. Ирония судьбы, день, когда воскрес Христос, и когда страна прощалась с поэтом, актером и певцом. Прощание проходило в Театре на Таганке, куда тело доставили из дома, с Малой Грузинской. Меня провели через служебный вход, иначе я реально рисковал не попасть внутрь – очередь к театру растянулась на пару километров. Валя не захотела участвовать в панихиде, сказала, что лучше запомнит Володю живым.

У гроба стояли отец Высоцкого, мачеха, мама, Марина в трауре, ее сын Пьер, оба сына Высоцкого – Аркадий и Никита… Утирает платком влажные глаза Любимов, играет желваками Филатов, застыл, словно изваяние, Сева Абдулов. Даль – похоже пьяненький – из последних сил сдерживает слезы… Сбоку суетится Янклович, которого Высоцкий в последнее время не особо жаловал, опять же, по моему наущению. Появляется Говорухин, тихо говорит Марине какие-то слова. Мне тоже нужно ей что-то сказать, но в голову ничего не лезет, кроме банального: «Сочувствую, прими мои соболезнования». Но сказать надо, и я подхожу, говорю: «Крепись, это наше общее горе, раздели его со всеми». Марина кивает, и ее ладонь на мгновение касается моей ладони. Я кладу цветы в изголовье гробы. Теперь можно отойти в сторону, затесавшись среди известных и не очень лиц.

Только через несколько часов гроб с телом Высоцкого повезли на Новодевичье, хотя в моей реальности его хоронили на Ваганьковском – как раз с Новодевичьем что-то не срослось. Когда выходили из дверей театра, милиционеры сумели едва сдвинуть толпу, чтобы появилась возможность нормально пройти. На кладбище поехали только самые близкие друзья Высоцкого и родные. Марина меня попросила тоже поприсутствовать при последнем прощании, не смог отказать.

Поехали поминать в ресторан, снятый близким другом Высоцкого, золотопромышленником Вадимом Тумановым, которому, если память не изменяет, бард посвятил несколько песен. В тот вечер я нажрался до свинячьего визга, год так не пил, с момента банкета на Кубе с Фиделем. Помню, как орал, что виноват в гибели Володьки, что это я, мудак из будущего, лишил Высоцкого почти года жизни. Потом как рыдал на плече у Говорухина… Дальше провал, пришел в себя уже дома. Оказалось, что меня привез на такси среди ночи какой-то невзрачный тип, таки не представившийся моей жене.

После этого пару дней приходил в себя, ходил чернее тучи и молчал. На третий день последовал звонок от Мелик-Пашаева.

– Сергей Андреевич, тут такие дела… Даже не знаю, как сказать…

– Да не мнись ты, Ованес, что случилось-то?

– В общем, Ордановский в историю вляпался. После концерта отмечали в ресторане день рождения Кроля, и тут Жора решил пригласить на танец девушку. А она уже сидела с каким-то молодым человеком. Как потом оказалось, первым секретарем Выборгского райкома ВЛКСМ. Он заявляет, что девушка танцевать не хочет. Ну, Жора под градусом, орет, пусть девушка сама решает, с кем ей танцевать. Полез в драку, сломал комсомольцу нос, сам синяком отделался. А папаша у этого секретаря – шишка в ленинградском горкоме, второе лицо. По слухам, мудак еще тот, но как бы то ни было, требует впаять Ордановскому срок. И причем менты резво взялись за дело. Я какие мог связи задействовал, но пока все как в глухую стену. Ментовское начальство Ленинграда уже получило указания свыше, так что, боюсь, теперь Жоре и правда светит реальный срок. А у нас гастроли через месяц по Прибалтике, а после Нового года в Англию собирались, там нам такой промоушен устроили – мама не горюй. И Метелкин как назло с пневмонией в больницу угодил.

Ну, насчет промоушена и я и так был наслышан, не без моего участия процесс запустили. И то, что гастроли на туманный Альбион могут сорваться из-за надравшегося в хлам Жорика (хотя кто бы говорил, сам еще два дня назад был такой же) – не есть хорошо. Видно, сильно осерчал папаша комсомольского вожака из-за свернутого носа. Хотя, конечно, не мешало бы Жорика в воспитательных целях наказать, чтобы в другой раз края видел, но ведь не реальным же сроком! Блин, вот клоун, поставил нас всех раком, и самого себя первым делом. Ох, блин, снова свалилось на мою больную голову, так и придется кому-то звонить. Машерову или Цвигуну? Уж Семен Кузьмич мог бы, в принципе, заступиться.

– Ладно, Ованес, что-нибудь придумаем. Жора где сейчас?

– Да здесь, в Питере, в кутузке сидит.

– Ну пусть посидит, целее будет, заодно и подумает над своим поведением. А на всякий случай, без лишнего шума, поищи-ка ты ему оперативно замену. Чтобы человек был и внешне похож, и голосом. Сможешь?

– Это что же, Жору увольнять будем?

– Я же говорю – на всякий случай. Потому как ничего обещать не могу, вдруг этот балбес и правда реальный срок получит? И шум особо не поднимай.

На том и расстались. А я принялся вызванивать Цвигуна. Все ж таки силовое ведомство, с ментами коллеги одним боком. Неужто не прислушаются к мнению главного чекиста страны? Если, конечно, тот все же вступится за бедолагу.

Напросился к Семену Кузьмичу на личную аудиенцию, на послезавтра, раньше он меня принять не мог. В назначенные день и час переступил порог кабинета Цвигуна, откуда уже давно выветрились воспоминания о прежнем владельце.

– Что же вы, Сергей Андреевич, довели до себя до такого состояния? – с места в карьер встретил меня председатель КГБ СССР.

– В смысле, Семен Кузьмич?.. А, ну да, видок у меня действительно помятый, это я все от поминок по Высоцкому отхожу.

– Вот и я о чем. Поминки-то ладно, но пить тоже надо с умом. Помните хоть, что кричали?

– Да так, с трудом…

– А у меня вот тут чуть ли не конспект ваших пьяных выражений. Мол, я дол…б из будущего, из-за меня Высоцкий на год меньше прожил…

Наверное, я сильно изменился в лице, потому что Цвигун тут же предложил мне стакан воды. Я вылил в себя весь стакан залпом, после чего Семен Кузьмич наконец предложил мне присесть.

– Вы уж так не переживайте, Сергей Андреевич, я-то в курсе вашего прошлого… и будущего. Думали, я не знал, что вы к нам попали из 2015-го? Так ведь в одной команде с Петром Мироновичем и прочими, вошел, так сказать, в ближний круг, из которого выход – только один.

Цвигун сделал глубокомысленную паузу, давая мне время переварить услышанное. После чего продолжил:

– Так что, Сергей Андреевич, вы на будущее пейте аккуратнее, а то один раз сошло, может быть, за пьяный бред, а в другой раз кто-то может принять ваши слова всерьез. И давайте договоримся, что подобное было в последний раз. Мы же вас почти ни в чем не ограничиваем, хотя могли бы… Я пока не буду эту историю выносить на обсуждение с товарищами, но сами поймите – в следующий раз просто обязан буду это сделать. Так что по-дружески предупреждаю… А теперь рассказывайте, с чем пришли.

Через полчаса я вышел из кабинета Цвигуна взмокшим, словно бегун после стайерской дистанции в 30-градусную жару. Да уж, такие «дружеские» предупреждения от председателя КГБ будут покруче разносов на каком-нибудь месткоме или профкоме.

И вообще, что-то запустил я себя, стал в какого-то слюнтяя превращаться. В других книжках «попаданцы» вон все как один супермены, сам черт им не брат, а я – какая-то серая мышь, только и поднявшаяся на воровстве чужого интеллектуального труда.

Нет, ну и сам кое-что сделал, не без того, да и в любом случае мне нужен был трамплин, чтобы подвигнуть страну на перемены. Но в руки взять себя нужно. Хотя бы обратить внимание на свой внешний вид, а то когда, кстати, последний раз делал зарядку и плавал в бассейне? Вот-вот, обленился, а жирок не замедлил появиться. С завтрашнего дня берусь за ум, с выпивкой завязываю окончательно, отныне ни капли… Главное же, что Цвигун выслушал мою беду с Ордановским и пообещал связаться с Шелепиным, занимавшим пост Министра внутренних дел СССР.

– Скорее всего реальный срок парень не получит, а вот серьезный штраф для профилактики надо бы оформить, а заодно и выговор по партийной линии. Ах, он пока не в партии? Значит, по комсомольской. И пусть к этому побитому сынку чешет, как только из кутузки выпустят, извиняется, в ножки падает. А папашу из горкома я возьму на себя, знаю его, сталкивала как-то жизнь, и действительно, говнюк он редкостный.

Прежде чем проститься с Цвигуном, решил преподнести ему небольшой «презент». Буквально накануне я вспомнил о генерале КГБ Олеге Калугине, который в моих 90-х опубликовал в Штатах разоблачительную книгу о деятельности Комитета, сдав по ходу дела кучу народа. И с чистой совестью свалил после этого в США, а в России позже был заочно приговорен к 15 годам лишения свободы. Почему-то его фамилия не фигурировала в книге «Маньяки и предатели СССР», которую я обнаружил когда-то в своем ридере. Вероятно, потому что Калугин начал гадить уже после распада Советского Союза.

– Приглядитесь к товарищу, – посоветовал я Семену Кузьмичу на прощание. – Пока он, может быть, и на хорошем счету, но червоточина в нем уже завелась.

И по тому, как мгновенно стал ледяным взгляд Цвигуна, я понял, что мои слова достигли цели.

Тем же вечером я вызвонил в Питере Мелик-Пашаева и передал наш с Цвигуном разговор. У того тоже будто гора с плеч свалилась. Спросил, что теперь, значит, не нужно замену Ордановскому искать? На что я ответил – пусть не торопится впадать в спячку, а втихую замену подыскивает. Мало ли, вдруг у Жоры голос завтра пропадет, а то что-то он зачастил к врачу-фониатру в последнее время.

А через пару дней нашего несчастного Жорика выпустили, и они вместе с Ованесом поехали к комсомольскому вожаку просить извинения. Того уже выписали из вип-отделения лучшей ленинградской больницы, но физиономия молодого человека, как мне рассказывал потом Мелик-Пашаев, выглядела ужасно нефотогенично. Тот, кстати, в отличие от папаши, оказался не таким уж и засранцем, извинения принял вместе с виски и коньяком, к тому же признался, что является поклонником группы. Ну а с его батей вопрос тоже утрясли, уже на другом уровне. Представляю, как бесился чинуша, когда понял, что за нашего Жорика вступились Шелепин и Цвигун. Как бы там ни было, на гастроли коллектив отправился в полном составе, включая Метелкина, который к тому времени все же успел закрыть больничный лист.

В Англию я очень хотел попасть, побродить по Лондону, заглянуть на Бейкер-стрит, прокатиться на знаменитых 2-этажных автобусах… Да и развеяться бы после ухода Высоцкого не мешало бы, потому как из этого ступора я выходил очень уж тяжко. Однако выезд в капстраны мне был категорически запрещен, о чем не без сочувствия сообщил майор Метелкин. Блин, обидно, это что же получается, до конца жизни мне придется оставаться невыездным?

Правда, успел побывать в Венгрии и на Кубе, что в принципе можно уже считать достижением. А мог бы и еще раз слетать на Остров Свободы (второй сезон съемочная группа отправилась снимать на самолете), но мне почему-то и почти полугода хватило в этой жаре.

А тут прогремела новость, буквально ошарашившая не только меня, но и всех, кто близко знал Высоцкого. Один из нариков раскололся, что на самом деле Семеныча заказали. Причем заказчиком убийства стал не кто иной, как Янклович. Тот самый, что долгое время организовывал концерты артиста, заодно подсадив его на иглу. И после всего этого у него еще хватило наглости прийти на прощание с Высоцким!

Янклович упирался недолго, потом стал давать признательные показания, сдав заодно и врача Федотова, также достававшего для барда наркотики, а за неделю до суда его нашли повешенным в камере СИЗО «Матросская тишина». Вроде как сам вздернулся, хотя не только я очень сильно в этом сомневался. Ну да собаке, как говорится, собачья смерть.

Но все это случилось позже, в начале 1980-го, а пока до Нового, олимпийского года, оставалось еще около месяца. Но я его приближения не ощущал. Пребывая в депрессии, сутками сидел дома. И вот как-то от нечего делать принялся рисовать на тетрадном листочке шариковой ручкой всякую хрень. Рожицы, чертиков, каких-то зверюшек, потом переключился на самолеты, танки и машины. По памяти набросал 600-й «Мерседес». Потом что-то в моей голове замкнуло, и я отчетливо вспомнил наши посиделки с Машеровым в санатории «Летцы». А конкретно тот момент, когда в числе прочего я пообещал Петру Мироновичу заняться дизайном отечественных автомобилей, доведя их до уровня 21 века. Почему бы не заняться этим сейчас?

Конечно, навыки чертежника у меня, если честно, всегда были посредственными, даже, вероятно, скорее находились в зачаточном состоянии. Да и с автомобилями я в свое время не особо имел дело, разве что в качестве пассажира. Но в марках все же разбирался, прекрасно помнил внешний вид десятков моделей, и при известном усердии мог постараться изобразить что-то более-менее приличное.

Засиделся так, что не заметил, как пришли жена с сыном. На пару часов отвлекся на общение с семьей. Затем снова вернулся в свой кабинет, к рисункам автомобилей. Рисовал я на листах писчей бумаги, причем на каждую модель уходило несколько листов. Все же нужно было изобразить автомобиль с разных ракурсов: вид спереди, сбоку, сзади… К этому времени получился вполне приличный эскиз «Тойоты-Королла» и наполовину был готов рисунок джипа «Киа-Соренто». Когда я все же около часа ночи соизволил нырнуть в постель к неудовлетворенно сопящей Валентине, на столе рабочего кабинета помимо двух вышеперечисленных эскизов красовался и третий – «Пежо-308». Нравилась мне эта машинка, и если бы были деньги – именно ее и купил бы. Наутро подумалось, что и для солидных людей что-нибудь нужно подобрать. Ну а чем не вариант, например, тот же самый 600-й? Даже еще лучше – «Мерседес S-600».

Заодно написал сопроводительную записку с характеристиками автомобилей: расписал особенности кресел, ремней и подушек безопасности, упомянул про бескамерные покрышки, инжекционный впрыск топлива, передний привод, поперечное расположения двигателя, антифриз в радиаторах охлаждения, обмыв лобового стекла и т.д. Для человека, не являвшегося автолюбителем в прежней жизни, я помнил достаточно много.

Эскизы с сопроводительным текстом я вручил лично Машерову, не без труда добившись у него аудиенции. Хотя даже аудиенцией это трудно было назвать. Предсовмин предложил перехватить его во время посещения завода «Калибр», куда он приехал утром 4 декабря. Пришлось ловить адресат на проходной, махать Машерову рукой, чтобы он обратил на меня внимание. Петр Миронович принял мою простенькую папочку с тесемочками, тут же передав ее помощнику, и пообещал в ближайшее время ознакомиться с ее содержимым. Блин, что-то меня уже ни в хер не ставят, раньше хоть в кабинет приглашали. Типа, мавр сделал свое дело – можешь быть свободен? И радуйся еще, что на свободе и в шоколаде.

Ну я и радовался. А чтобы шоколада было больше, порадовал за пару тысяч рублей уже подзабытую мною Ингу песенкой «Don't Speak» из репертуара группы «No Doubt», обнаруженной во время перебирания кассет. По счастью, Гвен Стефани вполне четко выговаривала текст, и мне понадобилась лишь небольшая консультация у человека, шарившего в английском, чтобы подрихтовать кое-какие моменты. А Инга пусть понемногу выходит на международный уровень, если что, могу ей еще пяток-другой песенок наковырять, причем вполне достойного уровня – плохих в моем телефоне не было.

Кстати, Чарский процветал, хотя, справедливости ради стоит сказать, что и раньше он не бедствовал. Но после того, как Чарский, сговорившись с несколькими мастерами-надомниками и членами их семей, создал кооператив по пошиву джинсы – его дела поперли вверх с утроенной скоростью. В открывшихся в Подмосковье цехах, кооператоры кроили и шили свой товар, Чарский, как глава кооператива, ведал закупками сырья и продажами готовой продукции…

Впрочем, дочка для него оставалась главной радостью, смыслом жизни, неудивительно, что Анатолий Авдеевич радел за ее репертуар. Посмотрев на все это, я набрался наглости и предложил Чарскому на новую песню снять клип, со мной, естественно, в роли режиссера. Если уж и быть разносторонней личностью – то по полной! А клип мы запустим не только по СССР, но и по странам соцлагеря, а там, глядишь, и весь мир ляжет у ног Чарской.

Антиквар-цеховик подобной идеей тут же воодушевился, впрочем, не преминув поинтересоваться, во сколько все это ему встанет. Я пообещал составить в ближайшее время смету, а в канун новогодних праздников заявился к своему благотворителю с финансовыми выкладками. К тому времени я уже договорился со съемками на «Мосфильме», где мне пообещали выделить помимо павильона на один день также съемочную группу, включая относительно молодого (33 года в этой профессии считалось еще так – не возраст), но талантливого оператора Игоря Клебанова. Что касается сюжета клипа, то я сразу отказался от оригинала. Никаких червивых яблок, эротики и накрашенных негров – ни к чему они у нас тут. А вот босые ноги главной героини можно оставить. Естественно, ее должна сыграть сама Инга. На роль ее партнера я выбрал находившегося на взлете после выхода на экраны фильма «Обыкновенное чудо» – хоть тут все прошло по расписанию – Александра Абдулова. Саша оказался своим в доску, с радостью согласился поучаствовать в проекте, хотя и попросил за съемочный день сразу пятьсот рублей. Ну да мне-то что, все расходы внесены в смету, которая в итоге составила 12 тысяч, включая мой скромный 2-тысячный гонорар. Это сколько джинсов нужно пошить Анатолию Авдеевичу, чтобы окупить расходы?.. Впрочем, не мои проблемы, пусть у заказчика голова болит.

Насчет судьбы клипа я также не особо волновался, уже имелась устная договоренность не только с самим Юрием Николаевым, но и его редактором в «Утренней почте». Их даже не отпугнул тот факт, что песня на английском. Все ж таки популярность Чарской на тот момент достигла солидных высот, она на равных бодалась с Пугачевой и Ротару. У нее также имелась своя армия поклонников, нещадно враждовавших с конкурентами, что вызывало у меня только улыбку. Детский сад просто, и только.

Правда, предстоял худсовет, без этого пока еще, к сожалению, никак не обойтись, но у меня уже имелся опыт общения с этими ребятами, да и я сам на этот момент представлял серьезную величину, с которой считались.

Съемки назначили на четверг, 3 января 1980 года. У Абдулова спектакли начинались 10-го, на Новый год он особо не гулял, помня, что к съемкам необходимо было подойти во всеоружии, так что его внешний вид опасений не вызывал. Инга, побывав в руках визажиста и парикмахера, специально приглашенных в павильон, выглядела просто потрясающе. К тому времени песня уже была записана, в нужных местах делали перебивки, показывая преимущественно крупным планом поющую под собственную фонограмму Чарскую.

История получилась красочная: с любовью, расставанием и счастливым воссоединением. Чарская и Абдулов играли не стесняясь эмоций, и мне даже на мгновение показалось, что между ними промелькнуло что-то такое, выходящее за рамки образа. А ведь и он, и она – люди семейные. Надеюсь, я не выступлю в роли разлучника, мне потом Анатолий Авдеевич этого не простит. Да жена Абдулова – Ирина Алферова – тоже проклянет, чего доброго. Оно мне надо?

Кстати, хореографическая подготовка Инги оказалась на уровне, а ее босые ноги с покрытыми ярко-красным лаком ногтями, по моему мнению, должны были приковывать взгляд мужской аудитории. На всякий случай к каждой сцене делали по несколько дублей, чтобы просто подстраховаться. Мало ли, вдруг на монтаже какой косяк обнаружится.

К концу января клип был смонтирован и представлен на суд худсовета, который единодушно проголосовал «за», невзирая на небольшую дискуссию по поводу англоязычного текста.

В субботу, 2 февраля, состоялся дебют видеоклипа в рамках «Утренней почты». Говорят, после этого редакцию программы завалили письмами с требованием показать повтор клипа, что и было сделано через один выпуск. Забегая вперед, скажу, что в течение следующей пары месяцев клип с триумфом прошелся по телеэфирам практически всех стран социалистического содружества, а затем его с разницей в один день показали в Англии и Штатах. Мол, Советы прорывают «железный занавес». Поют на английском, и оказывается, у них есть талантливые авторы и исполнители песен, да и клипмейкеры кое-что умеют. Если после венгерских гастролей Инга впервые заявила о себе в ближнем зарубежье, то теперь она вошла в «Billboard Hot 100», то бишь побывала в сотне лучших песен. Ее уже жаждали видеть и слышать в дальнем зарубежье, и в преддверии Олимпиады-80, призванной объединить людей всего мира на спортивном поприще, наши деятели культуры подумали, что Инга Чарская может стать своеобразным музыкальным послом Советского Союза. Почему бы и не разрешить ей прокатиться по миру, заодно и валюты для своей страны подзаработает. Правда, с одной англоязычной песней далеко не уедешь, и Чарский принялся меня обхаживать, умоляя срочно написать еще несколько композиций. Тем более я уже говорил ему, всучивая «Don't Speak», что еще с пяток песен могу сочинить не напрягаясь.

И кстати, в отличие от первой реальности, никакого бойкота Олимпийских Игр капиталисты не устраивали. Наверное, потому что в Афганистан наши войска не вводили, тогда как в моем прошлом именно этот факт якобы и стал основной причиной бойкота.

Уже после первого показа в рамках «Утренней почты» позвонил Ованес и посетовал, что Чарской я сделал клип, а у группы «Aurora» выходит третий альбом, а до сих пор ни одного даже захудалого видеоролика, если не считать документального фильма, снятого венгерскими кинематографистами. Понятно, что народная любовь и без всяких видео нам обеспечена, но все-таки…

А действительно, как это я не додумался порадовать своих ребят и их поклонников качественным клипом? Правда, для этого придется вложиться, спонсора сейчас днем с огнем не сыщешь. Хотя… Не подключить ли нам какое-нибудь ведомство? Напрячь того же Метелкина… Блин, этих чекистов напрягать замучаешься. Легче самому договориться. Тогда с кем? Попросить какой-нибудь завод или фабрику выступить спонсорами, мол, мы вашу марку в клипе покажем, сделаем скрытую рекламу? А они мне: брат, у нас каждая копейка подотчетна, не заложена в бюджет предприятия статья на съемку клипа для каких-то рокеров, которые нашим работягам по барабану. А ведь так и скажут, к гадалке не ходи.

Так-так-так… Грядет же Олимпиада! Событие мирового масштаба! Там бабла выделяют немеряно. Может быть, и нам под шумок примазаться? Скажем, снять клип на фоне олимпийских колец. Идея!

Какая песня из нашего репертуара под это подойдет? Ну конечно же, «Wind of Change», где про ветер перемен, про Москву поется, про столицу XXII Олимпийских Игр. Завтра же звоним в Спорткомитет СССР, договариваемся с его руководителем о встрече и выбиваем средства. Кто у нас там рулит? Хреново без интернета, сейчас бы за пару минут уже имел все расклады. А это нужно звонить в справочную, узнавать телефон ведомства, и там уже спрашивать, ху из ху.

Оказалось, что контора правильно называется Государственный комитет по физической культуре и спорту при Совете министров СССР, а руководит ею некто Сергей Павлович Павлов. В приемной заявили, что ввиду приближающейся Олимпиады Сергей Павлович загружен по самое не хочу, а следовательно, время на личную встречу у него вряд ли найдется. Даже для такой известной личности, как Сергей Губернский. Впрочем, предложили перезвонить через пару часов, когда босс вернется с какого-то совещания.

Ровно через два часа я перезвонил, и немолодой женской голос, с которым я общался и в первый раз, радостно сообщил, что Сергей Павлович может выкроить буквально 15 минут уже завтра. Но не в кабинете, а на объекте, а если точнее, на Центральном стадионе имени Ленина в Лужниках. И чтобы быть у главного входа ровно в 9 утра.

Назавтра я как штык без четверти девять торчал там, где мне было назначено. Ровно в девять у главного входа остановился кортеж из трех машин, из одной очень неторопливо выбрался солидно одетый товарищ лет пятидесяти, вокруг которого тут же началась суета. Похоже, это и есть Павлов. Не откладывая в долгий ящик, я тоже метнулся к потенциальному спонсору, и не без труда пробившись через окружение, представился.

– А-а, тот самый Губернский! Очень приятно! – я пожал протянутую руку. – Так что же у вас случилось, Сергей Андреевич? Решили еще и в спорт податься, поучаствовать в Олимпийских играх?

Камарилья дружно захихикала, но я был готов к любому повороту событий, и потому все смешки проигнорировал, принявшись по пунктам излагать свое предложение. По мере моего рассказа Павлов становился все более серьезным, когда же я закончил, уложившись всего минут в пять, Председатель Государственного комитета по физической культуре и спорту СССР поинтересовался:

– Звучит заманчиво, такой… как вы говорите, клип? Такой клип мог бы привлечь дополнительное внимание к Москве и Играм. Но сколько на это нужно денег? Вы сами должны понимать, что все средства брошены на строительство олимпийских объектов и инфраструктуру, и еще многое предстоит сделать за оставшиеся полгода. Вот стадион имени Ленина вроде бы готов хоть завтра принять спортсменов, но на самом деле здесь еще масса недоделок. А это все дополнительные расходы, самому приходится бегать с протянутой рукой. Так что ничего не могу обещать.

Мдя, похоже, и тут назревает облом. И здесь меня словно накрыло. Я буквально вцепился в рукав уже собравшегося двигаться дальше Павлова.

– Сергей Павлович, у меня идея!

– Еще одна? Вы прямо генератор идей, рог изобилия какой-то. Ну говорите, что опять придумали.

– Я придумал, как реально и клип снять, и еще заработать на этом. Можно же видео снимать не только в павильонах, но и на стадионах. То есть оборудовать на этих же «Лужниках»… то есть Центральном стадионе имени Ленина сцену, на заднике сцены повесить пять олимпийских колец, собрать зрителей, и устроить грандиозный концерт. И все это снимать сразу с нескольких камер. А потом сделать монтаж нужной нам песни, можно даже наложить студийную запись, и получится такой мощный, драйвовый клип. С реализации билетов у стадиона будет неплохая выручка, с них можно будет что-то заплатить монтажеру, операторам, но это уже куда меньше выйдет. Да и в плюсе все равно останетесь.

– Василий Степанович, – повернулся Павлов к стоявшему рядом мужчине в темном драповом пальто и такой же темной шляпе. – Как считаете, дело предлагает товарищ Губернский?

– Почему бы и нет, Сергей Павлович? Только погода, сами видите, не совсем концертная.

– Так можно провести шоу в конце апреля-начале мая, когда и снег сойдет, и травка на газоне появится, и люди шубы с себя скинут, – вставил я свои пять копеек. – Клип смонтировать можно будет за неделю, и тут же запустить в ротацию…

– Куда запустить?

– В телеэфир.

– Ну что ж, идея мне нравится, тем более, что на этом можно еще и заработать.

«Да-да, а заодно снять целый фильм, вроде как выступление „Queen“ на стадионе в Будапеште в 86-м, который когда-то довелось посмотреть, – подумал я. – И этот фильмец можно опять же ротировать по нашим и зарубежным телеканалам».

– Тогда обменяйтесь телефонами с Василием Степановичем – это директор Центрального стадиона имени Ленина. Добро я вам дал, постарайтесь не ударить в грязь лицом. Что касается телевидения – беру это на себя. Леша, – кивнул он молодому помощнику, – запиши, пожалуйста, чтобы я не забыл, позвонить на Гостелерадио.

В принципе, на Гостелерадио я мог бы и сам позвонить, кое-какими связями успел обзавестись. Но раз Павлов решил взять это на себя – мешать не буду. Тем более что его вес – не только в килограммах, а прежде всего в обществе – был несколько больше моего. Вот и пусть старается. Надеюсь, у него получится договориться.

Глава 17

Жизнь вокруг шла своим чередом, постепенно меняясь явно в лучшую сторону. Во-первых, чаще стали попадаться улыбающиеся люди. То ли весна так действовала, то ли обстановка в стране, в том числе экономическая. Потому что СССР стал наводняться товарами, которые не так давно были доступны лишь избранным, либо доставались в результате длинных очередей и порой серьезной переплаты.

Например, ассортимент на прилавках явно изменился к лучшему. Помимо иранских товаров появились итальянские, причем особенно радовали обувь, одежда и мебель. В магазинах теперь можно было увидеть все больше торговых автоматов итальянского, финского и австрийского производства, хотя попадались и советские. Кроме того, начали появляться клоны итальянской бытовой техники, разного ширпотреба и даже мотоциклов и прочих двух и трехколесных транспортных средств от предприятий, построенных в кооперации с итальянскими фирмами в соответствии с контрактами, подписанными во время достопамятного визита в Москву итальянской делегации во главе с Кракси и Берлингуэром два года назад. Например, прогуливаясь как-то в магазин со списком продуктов от Валентины, я был радостно удивлен, лицезрев на улице Москвы двух подростков, кативших на одинаковых велосипедах навороченной по нынешним временам модели. Не смог удержаться, окликнул, попросил посмотреть велики. Помесь дорожного и гоночного велосипеда имела эмблему «ZiF-Bianchi». Ого, видно, на знаменитом пензенском велозаводе скооперировались с еще более знаменитым итальянским производителем двухколесных аппаратов. Спросил про цену – оказалось, в районе 200 рублей. А что, вполне по-божески!

Также выяснилось, что мои тревоги за Даньку, лишенного апельсинов из Марокко после известных событий в Западной Сахаре, оказались беспочвенными. Апельсинов на прилавках меньше не стало. Их стало больше! И хотя иранские и впрямь попадались нечасто, магазины заполняли итальянские, испанские, греческие, кипрские и даже португальские фрукты, радуя дите своей оранжевой шкуркой и особенно тем, что под ней.

Впрочем, хватало и других фруктов и овощей из упомянутых стран, да и других продуктов. Были вина, сыры, знаменитый хамон, морепродукты, в том числе невиданные большинством советских граждан консервированные осьминоги и каракатицы.

Да и вообще, в магазинах появилось множество разнообразных экзотических фруктов, рыбы и прочих лакомств из разных стран Азии, Африки и Латинской Америки. Были тут бананы из Эквадора и манго с Цейлона, папайя из Гвинеи и даже невиданная мною в прежние времена Барбадосская вишня!

Помимо продуктов, в магазинах появились яркие ткани из южных стран, шкатулки и тому подобные вещи из сандала, мебель из тропических деревьев, стильные вещицы из крокодильих шкур и прочее.

Кроме государственных магазинов появились в большом количестве кооперативные, артельные, семейные, индивидуальные предприятия, торговавшие тем, что создали своим трудом, либо работавшие в сфере общепита и услуг.

Машина порой капризничала, но гонять ее на ремонт по каждому поводу в гараж представительства Узбекской ССР не хотелось, зачем лишний раз напрягать хороших людей? На въезде в Переделкино открылся кооперативный автосервис, в котором мою «ласточку» быстро приводили в норму. Было это чуть дороже, чем в государственном сервисе, в который еще надо было попасть. А тут ребята не наглели, работали на совесть, так что и денег было не особо жалко.

Недалеко от нас открылось семейное кафе «Старый Друг», где хозяйничали грузин Дато Джугелия, похожий на артиста Кахи Кавсадзе, его русская жена Алевтина, а также трое их уже достаточно взрослых детей.

Кафе стало излюбленным местом отдыха нашей семьи. Обстановка приятная, уютная, негромкая музыка, причем живая. В меню грузинские и русские блюда, и не только они. Кормят вкусно и сравнительно недорого. Особенно Даньке пришлись по вкусу местные сласти и выпечка.

А потом у меня прохудились сапоги, в которых я гулял с Данькой еще по переделкинским окрестностям. Выбрасывать было жалко, я их разносил, очень удобно сидели на ноге, так что я отнес их в недавно обнаруженную мастерскую сапожника-индивидуала. Похоже, сапожник этот был настоящим поэтом, из тех, о ком говорил Романов на прошлогоднем съезде. Сапоги из его рук вышли лучше, чем были, когда я их купил. Правда, и взял за работу довольно дорого, но оно того стоило.

Вообще, стало появляться все больше нарядно одетых людей, особенно среди молодежи и женщин. Валя и Ленка тоже принарядились, и теперь, когда Ленка нас навещала, у них только и разговору было, что об обновах и о том, сколько за эти обновы дерут индивидуальные, семейные и кооперативные мастера.

Драли, не без этого. Я и сам кряхтел, раскошеливаясь на очередной сногсшибательный прикид для любимой жены. Но жаться, когда речь идет об украшении любимой женщины?.. Нет, ребята, это не по мне! Прекрасная половина человечества должна быть еще прекраснее, мы, мужики, первые, кто в этом заинтересованы – это мое твердое убеждение!

Хотя, на мой взгляд, Валя выглядит лучше всего вообще без всяких нарядов! Но это чисто моя личная точка зрения, которую я супруге не высказывал. Правда, подозреваю, что она догадывается. Хотя бы по моему поведению, когда мы, уложив Даньку, остаемся наедине. Вроде уже пять лет вместе, а тянет друг к другу ничуть не слабее. Так недолго и до Данькиного братика или сестренки доиграться. Впрочем, если это случится – огорчаться не стану.

Витя, в отличие от меня, не имеет возможности так тратиться на Ленку и, похоже, комплексует по этому поводу. Скорей бы уж они поженились, честное слово!..

В один из солнечных весенних дней, когда уже вовсю цвели белой опушкой ветви вербы, я отправился на телевидение, обсудить с Корзиным проект героического телешоу «Один за всех». Когда снова зашел разговор о дороговизне туров для победителей на курорты Средиземноморья, островов Атлантики и Индийского океана и об отсутствии у Центрального Телевидения денег на это, я предложил Корзину пришедшую мне в голову небольшую «аферу».

Желающие участвовать в телешоу должны будут прислать на телевидение письма с заявками. Письмо должно быть в специальном конверте с названием и логотипом телешоу и на него должна клеиться аналогичная марка. Конверт и марка будут стоить по рублю. Такая сумма никого из граждан СССР не разорит. А писем будут сотни тысяч, а то и миллионы со всей страны. А изготовление конверта и марки стоит копейки! Этих денег вполне хватит на туры для победителей, да еще и расходы на съемки отбить получится! А когда телешоу пойдет, то можно будет неплохо заработать на продаже сувениров, значков и тому подобной продукции с его символикой! Корзина моя идея очень заинтересовала, и он обещал договориться с министерством связи о выпуске и продаже соответствующих конвертов и марок.

Вернувшись домой, я застал на кухне Валю и Ленку, увлеченно изучающих какую-то книгу. Поинтересовался, в чем дело. Оказалось, это первая книга новой серии «Смак» – «Смак-1. Кухня народов СССР».

Вот те раз, неужто сработала моя идея, высказанная Похлебкину, когда мы случайно пересеклись на телевидении полгода назад, выпустить книжную серию о кухнях нашей страны и других регионов мира под «смачным» брендом?

На тыльной стороне глянцевой обложке был анонсирован скорый выход следующих книг серии: «Смак-2. Кухня Европы», «Смак-3. Кухня Балкан», «Смак-4. Кухня Скандинавии» и так далее.

На вопрос: «Откуда книга?» Валя ответила:

– На работе в обед пошла в кафе по соседству, а рядом книжный. Зашла, вижу – обложка «Смак». Бабы в драку разбирали! Мне чуть ли не последняя досталась!

– А мне девчонки все уши прожужжали, – пожаловалась Ленка, – С десяток книжных обошла, нигде нет, говорят, кончилась!

Я утешил падчерицу, сказав, что раз такой спрос, то вскоре непременно допечатают новый тираж. Забегая вперед, скажу, что после этого Валя часто радовала меня и Даньку «смачными» рецептами из книг данной серии, которых постепенно собралась чуть ли не целая полка. Наверняка и Ленка, раздобыв похлебкинские труды, тоже радует Витю, зная, через какое место у мужика лежит путь к его сердцу. Кстати, в этом году Ленка заканчивала свой ВУЗ, но была уверена, что диплом у нее в кармане – слишком уж хорошо о ней отзывались педагоги, у которых она числилась в любимицах. Девушка по-настоящему «болела» археологией, мечтала о славе Генриха Шлимана и была уверена, что где-то ее дожидается собственная Троя. Вот откуда в ней такая тяга к археологии? Ладно бы она была моей родной дочерью, я все ж историк, смежная, как говорится, профессия… Ну да ладно, это только хорошо, что у Ленки есть настоящее увлечение в жизни. Может и правда когда-нибудь сделает археологическое открытие. Пусть даже как я с золотаревским городищем, хотя, по большому счету. Я и увел это открытие у Геннадия Белорыбкина.

Как-то в один погожий воскресный денек в апреле 1980 года собрались всем семейством в парк Горького. И вот тогда я обнаружил за нами слежку. Вернее, за собой, вряд ли сотрудников спецслужб могли заинтересовать 4-летний ребенок и работник торговли, еще к тому же член КПСС с идеальной биографией.

То, что меня «пасут» наши спецслужбы, я догадывался давно. Да я и сам бы на их месте организовал слежку за столь ценным субъектом. А уж после того, как какая-то «неприметная личность» доставила меня домой с поминок Высоцкого пьяным в стельку, а на стол Цвигуну лег отчет о моем недостойном поведении – отпали последние сомнения. Но до этого «шпики» себя вообще-то не проявляли, да и после поминок я за собой «хвостов» не наблюдал. Хотя ради интереса, бывало, резко менял направление движения, стоял у витрины, вглядываясь в отражение позади себя, прыгал неожиданно в автобус-троллейбус-вагон метро, если был не на своих «колесах», а если передвигался на «Волге» – то поглядывал в зеркало заднего вида.

Как бы там ни было, эта с виду ничем не примечательная пара молодых людей в неброской вроде бы одежде уже несколько раз попалась мне на глаза в первый час нашего пребывания в парке. Усатому было под тридцать, он скрывал глаза за темными стеклами солнцезащитных очков, и мерно двигал челюстями, гоняя во рту жевательную резинку. Не бог весть какой дефицит, в последнее время жвачка продавалась чуть не на каждом углу, причем ее массовый выпуск был налажен на советских кондитерских фабриках. Мне больше резинка нравилась от «Рот Фронт» с кисло-сладким, апельсиновым вкусом.

Шатенка выглядела помоложе, и ее я запомнил сразу, потому что она имела удивительное сходство с моей бывшей из той, прошлой жизни. Интересно, может быть, ее тоже зовут Татьяна? Или это вообще она, провалившаяся следом за мной в прошлое? Впрочем, последнее предположение я отмел сразу, потому что у Танюхи лицо было чистенькое, без особых примет, а у этой у внешнего края левого глаза имелась родинка. Значит – просто удивительное сходство.

Они довольно старательно воспроизводили иллюзию отдыхающей парочки влюбленных, потому как обручальных колец я не заметил. Выбрались, так же как и мы, в лучший парк отдыха страны, поесть мороженого, покататься на каруселях и поржать в «комнате смеха» над своими кривыми изображениями. Ну а то, что эта сладкая парочка «пасет» меня, я понял, когда девица начала что-то негромко говорить своему спутнику, показывая глазами в нашу сторону. Тот кивал, видимо, с чем-то соглашаясь. Я тут же отвел глаза, надеясь, что мой якобы мимолетный взгляд их не заинтересовал. Артисты больших и малых, нормальную слежку организовать не могут!

А может, постебаться над бедолагами? Подойти, спросить время, поинтересоваться, мол, как вам погода, что нового на лубянке? Да уж, представляю их лица, когда я задам последний вопрос. Пожалуй, не буду издеваться над молодежью, им же небось влетит от начальства, если спалятся. Ладно, пусть живут, сделаем вид, что ничего не заметили.

После двух с половиной часов кружения по парку у меня уже гудели ноги, и хотелось провести ближайшие минут тридцать на скамеечке. Удивительно, что Валя и Данька выглядели не в пример свежее.

К тому времени «влюбленные» успели куда-то испариться. Вряд ли они нас потеряли, скорее всего, передали по цепочке. Только желания выцеплять в толпе новый «хвост» уже не было, хотелось уже добраться до дома, лечь на диван и посмотреть по телевизору футбольную трансляцию, которая как раз начиналась через полтора часа. Да и проголодался я что-то, одним мороженым сыт не будешь.

За поздним обедом, плавно перетекшим в ужин, заметил на себе какой-то странный взгляд Валентины. Все бы ничего – сколько жен молча смотрят, как ест их любимый мужчина или дети. Но сегодня в ее взгляде просматривалось нечто, что заставило меня чуть не поперхнуться – в нем просматривались тревога и незаданные вопросы, что за годы нашей семейной жизни казалось необычным.

Отодвинув тарелку с наеденными макаронами и котлетой, я спросил жену:

– Валя, что случилось? Не томи душу, рассказывай.

Было заметно, что Вале неловко говорить, но, справившись с волнением, она выпалила: – Сергей, скажи мне честно – кто ты такой?

Так, зашибись нежданчик… И где это я прокололся? Но, заставив себя улыбнуться, решил ответить шуткой:

– Я муж самой красивой женщины в мире, обычный в прошлом пензенский грузчик, а сейчас успешный писатель и режиссер.

Мдя, зря, наверное, пошутил, потому что Валя тут же вспыхнула:

– Сергей, перестань валять дурака! Ты думаешь я совсем ничего не вижу и не замечаю?

– Та-а-ак, протянул я, – ну и что же ты заметила?

– Скажи мне, любимый, почему за нами следят? Мы ведь, надеюсь, не сделали ничего плохого? Мы ведь не какие-то там антисоветчики!

Ах вон оно что… Слежку, значит, тоже приметила. Ну уж как-нибудь выкрутимся.

– Ну и пусть следят, ты как будто не знаешь, что всех деятелей культуры время от времени «шерстят».

– Да?! А скольких ты знаешь, кого под наблюдением держат аж со времени въезда в квартиру?! – с сарказмом поинтересовалась Валя. – Мы же везде на хорошем счету. Или я чего-то не знаю?

«Да, прокололись ребята из Конторы Глубокого Бурения», – пронеслась в голове мысль.

Видя, что я задумался, Валя продолжила атаку:

– Я не только это подметила, или ты думаешь завмагом будут ставить безмозглую склеротичку?!

– Ну и что ты заметила еще?

Ну она мне и ответила, что хоть и много в стране популярных писателей, но далеко не все могут похвастаться таким интенсивным общением с руководством страны. Мол, как персоналу ни угрожают наказанием за болтовню, что у власть предержащих происходит – информация все равно потихоньку просачивается. Да к тому же, кому в голову придет скрывать, что писатель часто у нынешних властей в гостях бывает? Ну в фаворе сейчас, и что?

Учитывая, что Валя работала в торговой структуре, то такая информация мимо нее никак пройти не могла. И зная мою историю с потерей памяти, у нее, естественно, стали рождаться подозрения: много людей память теряют, но власть предержащие не со всеми идут на столь тесный контакт. Подозрения у нее усилились после того, как встав ночью в туалет, она не удержалась и посмотрела, что же я там так увлеченно рисовал.

– Ты рисовал не как человек, который фантазировал – ты рисовал как человек, который это видел! Вот только где? – спросила Валя.

Охренеть, еще лучше! Чем-то напоминает сцену из «Бриллиантовой руки», когда жена экранная заявляет Никулину: «Брось свои шуточки! У тебя там не закрытый, а открытый перелом!».

Понятно, что колоться нельзя, но ответить что-то необходимо. Пока не придумаю что-то получше, придется отделаться бредовой идеей.

– Валя, я должен тебе кое в чем признаться, – понизив голос и немигающе глядя супруге в глаза, начал я. – На самом деле я родом не с Земли, а с планеты победившего коммунизма, находящейся в созвездии Лиры. Поэтому и один из моих первых романов был о Марсе – я на звездолете пролетал мимо этой планеты и подумал, что обязательно напишу о ней книгу. А на Землю я попал из-за аварии моего звездолета… Я летел один, космический корабль был почти полностью роботизирован, но сбой в системе привел к трагедии. Спасся я чудом, приземлившись в спасательной капсуле в лесу под Пензой. И сразу попал под наблюдение КГБ. Мне обещали свободу, но пришлось дать подписку о неразглашении. И теперь от того, сможешь ли ты сохранить услышанное в тайне, зависит, насколько счастливой будет наша дальнейшая семейная жизнь. Вот так-то, любимая.

Несколько секунд Валя с самым серьезным выражением лица пялилась на меня, затем откинулась на спинку стула и покачала головой:

– Ну и фантазер ты, Сережка. Сюжет нового романа пересказал? Ладно, не хочешь – не говори…

– Солнце, ну что ты как маленькая?! Откуда же мне знать, с чего вдруг за нами следят? А может, у тебя просто мания преследования?.. Ну хорошо, верю! Значит, чем-то я им интересен, возможно, тем, что якшаюсь с большими дядьками. Нас же пока не трогают – и слава Богу! Так что не забивай себе голову ненужными мыслями, а лучше положи-ка мне еще одну котлету, а то после прогулки на свежем воздухе я что-то сильно проголодался.

* * *

Агенты наружного наблюдения Энтони Бауэр и Хелен Вязовски, передав объект агенту Лейбовицу, на такси доехали до Нового Арбата, где с внутреннего двора через черный ход проникли на съемную квартиру. Там они занялись сменой внешности. Хелен избавилась от родинки и сняла парик, из-под которого вынырнули светлые кудри, а Энтони отодрал с верхней губы усы. Одежду они также поменяли, как и документы, и вышли через двери подъезда уже американскими подданными, а не Олегом Руденко и Еленой Тополевой. Неторопясь, под ручку, добрели до американского посольства на улице Чайковского, где в кабинете на втором этаже их уже ждал куратор.

Гарднер «Гэс» Хаттавэй занимал в посольстве должность первого секретаря, но это было только прикрытие, так как Хаттавэй являлся штатным сотрудником ЦРУ, курировавшим московскую резидентуру. Бауэр и Вязовски по «легенде» являлись корреспондентами московского отделения газеты «The Washington Post», где даже периодически публиковались материалы за их подписями.

В последнее время основные силы были брошены на слежку за неким Сергеем Губернским. Вот и сейчас пара агентов «наружки» вернулась с отчетом после очередной смены.

Избавившись от плаща, Энтони первым делом с сигаретой в одной руке и чашкой крепкого кофе в другой, расположился в удобном кожаном кресле, тогда как его напарница предпочла бутылочку минеральной воды «Perrier» и стул в углу кабинета. Хелен, являясь убежденной вегетарианкой и поклонницей йоги, весьма тщательно следила за своим здоровьем, что у ее напарника вызывало снисходительную улыбку.

– Судя по твоему виду, Энтони, ваша с Хелен смена прошла без эксцессов? – с язвительной ухмылкой поинтересовался Хаттавэй.

– Ты как всегда прав, Гард, ничего интересного. Объект с семьей полдня провел в Горький парк, потом они сели в машину, и отправились, по всей видимости, домой. Мы его передали Лейбовицу, он у нас за рулем. Да мы и так достаточно примелькались, по-моему, объект, кажется, нас срисовал. Или это я уже перестраховываюсь…

– Точно, он несколько раз смотрел в нашу сторону, – поддакнула Хелен, закручивая крышку на бутылочке зеленого стекла. – При этом делал вид, что как бы нами не интересуется. Я об этом еще там, в парке, сказала Энтони.

– Что же вы так неосторожно себя вели, – пожурил своих подопечных куратор.

– Вели себя как обычно, – возразил Бауэр. – Просто объект словно чувствовал, будто за ним устроена слежка… Кстати, Гард, может быть, ты наконец объяснишь, какого черта мы сутками напролет таскаемся за этим Губернским? Понятно, что человек достаточно известный: режиссер, писатель, автор крутых песен… Я и сам, если честно, купил виниловый альбом группы «Aurora». Мы что, хотим его завербовать?

Хаттавэй прошелся по кабинету, засунув руки в карманы брюк, затем остановился позади кресла, в котором расположился его подопечный.

– Послушай, Энтони, вы с Хелен в России недавно, всего пару месяцев, и получили от меня задание вести наружное наблюдение за объектом. Я же в свою очередь получил задание курировать вас и других агентов, каждый из которых занимается своим делом, сводить воедино полученную информацию и отправлять ее своему руководству. Не забивайте голову ненужными мыслями, Энтони. Как говорят русские: меньше знаешь – крепче спишь. Вас, Хелен, это тоже касается. Хотя мне вы кажетесь разумной девочкой.

На самом деле ситуация по Губернскому и для самого Хаттавэя представлялась довольно туманной. Уже прошло три года, как из Лэнгли пришла команда устроить скрытое наблюдение за русским писателем, который в своей книге описал секретные технические разработки инженеров NASA. Вот и вся информация, никаких подробностей. Дальше уже он должен был информировать своего непосредственного босса Джеффри Маккуэйна.

Хотя у него и без того было чем заняться, но приказы руководства не проигнорируешь. Значит, этот русский им интересен, и возможно, не только своим знанием грядущих разработок аэрокосмического агентства. За последний год, впрочем, удалось выяснить кое-что любопытное. Оказалось, что этот тип Губернский появился в провинциальной Пензе словно из ниоткуда. Никаких документов при нем не было, ссылался на потерю памяти, которую якобы подтвердил местный психотерапевт. Пристроился в овощном магазине грузчиком, и вдруг начал строчить книги одну за другой, среди которых оказался и пресловутый «Марсианин». Вообще мистер Губернский оказался весьма деятельным персонажем. За пару-тройку лет достиг таких успехов на ниве литературного и музыкального творчества, на что некоторые тратят чуть ли не десятилетия. Да еще и режиссурой успевает заниматься. К тому же быстро завязал контакты с главой республики Белараша Петром Машеровым, а спустя какое-то время был замечен в Большом театре, где собрались политики и представители силовых ведомств из второго эшелона страны. Впрочем, теперь они уже в первом, а те, кого они заменили – уже либо закончили свою политическую жизнь, либо переведены на малозначимые должности, как тот же Брежнев…

Это теперь можно было сделать вывод, что в тот раз проходило одно из тайных заседаний заговорщиков, сумевших без лишнего кровопролития устроить «тихую революцию». Кто бы мог подумать, что все так обернется. Хотя он, Гарднер «Гэс» Хаттавэй, предупреждал свое руководство, что в стране что-то назревает. Но внедрить своего человека в ближнее окружение хоть кого-то из заговорщиков так и не удалось, на этот раз вероятный противник вел себя весьма аккуратно и осторожно.

А тут еще этот треклятый пожар, случившийся в посольстве два года назад… Тогда Хаттавэю пришлось буквально грудью стоять, чтобы не допустить в здание русских пожарных. А ведь в тот момент в огне горела в том числе и свежая информация по Губернскому. Знал бы – сделал пару копий, а так… Кое-что написал по памяти, но все равно отчет получился неполным.

Неясности добавил и тот факт, что за объектом уже велось наблюдение – причем сначала этим занимались люди из ГРУ, хотя внутренняя слежка вроде бы не их специализация – а затем за дело взялись люди из Кей-Джи-Би. «Передача эстафеты» произошла уже после того, как «скоропостижно» скончался Андропов, а на его место пришел Цвигун, со временем вошедший в число заговорщиков. Причем в скоропостижности смерти могущественного председателя Кей-Джи-Би Гарднер сильно сомневался, о чем и доложил Лэнгли. Оказалось, у ребят за океаном тоже были серьезные сомнения в этом плане, но догадки к делу не пришьешь.

«Не может Губернский быть непричастен к происходящим в стране переменам, – думал матерый разведчик. – Его связи с заговорщиками не вызывают сомнений. Давно предлагал Джефри выкрасть этого писателя, нейтрализовав „наружку“ Кей-Джи-Би, уж мы бы нашли способ развязать ему язык».

И вот вчера, наконец, согласие руководства было получено, теперь предстояло решить, как лучше это дело обстряпать, и на кого возложить исполнение столь щекотливой акции. Явно не на Энтони с Хелен. Их предел – наружное наблюдения, слежка. А вот Лейбовиц – тертый калач, как говорят русские, участвовавший в спецоперациях в Камбодже, Вьетнаме и Анголе. Тот и в одиночку вполне может выкрасть объект из-под носа у врага. А в помощь ему можно вытащить из Ленинграда Фраймана. Оба евреи – хотя Фрайман на представителя своей нации совершенно не похож – одновременно проходили обучение на «Ферме» в Кэмп-Хири, так что знакомы еще с тех времен. Сегодня же необходимо начать разработку операции под кодовым названием «Писатель».

– Энтони, вы допили свой кофе? – поинтересовался Хаттавэй у агента. – Тогда, будьте добры, садитесь за отчет.

– Почему всегда отчет пишу я? Вон у Хелен и почерк лучше…

– Не спорьте, Энтони, вы старший в группе, с вас и спрос. Берите ручку, бумагу – и вперед, за работу.

– А нельзя для этого дела выделить печатную машинку? Почему каждый раз приходится писать от руки?

«Как он меня раздражает своими тупыми вопросами!» – подумал первый секретарь американского посольства, но вслух сказал другое:

– Вы же знаете, что это не я придумал такие правила. Будете в Лэнгли – там и поинтересуетесь. И давайте уже, пишите, вам еще нужно заехать сегодня в московскую редакцию «The Washington Post». Там под вашей фамилией в Штаты отправляется материал, хотя бы ознакомьтесь с его содержанием.

– И о чем материал?

– Вот там и узнаете. Пишите уже, наконец, Энтони, не испытывайте мое терпение.

Глава 18

Это совещание состоялось по инициативе Цвигуна. На государственной даче «Заречье-6» помимо него собрались Романов, Машеров, Ивашутин, Кулаков, Шелепин и Огарков. Кому-то пришлось пожертвовать важной встречей, кому-то – личными делами, но просьба Семена Кузьмича была очень настойчивой. Так что собрались оперативно.

О теме совещания не был осведомлен никто, кроме самого Цвигуна, выглядевшего весьма озабоченным, поэтому все взирали на председателя КГБ с тревожным ожиданием.

– Спасибо, товарищи, что нашли время собраться, и простите, если кого-то отвлек от важных проблем, но слишком уж щекотливое дело, требующее, как я посчитал, нашего общего решения.

– Ну что у вас там, Семен Кузьмич, заговор раскрыли? Не томите уже, выкладывайте, – поторопил его Романов.

Семен Кузьмич откашлялся, глотнул воды из стакана и продолжил:

– В общем, товарищи, дело такое… Завербованный нами еще семь лет назад сотрудник аналитического отдела ЦРУ на днях оставил в тайнике зашифрованное сообщение для связника из советского посольства в США. Текст этого сообщения дошел до меня и, ознакомившись с ним, я и решил попросить вас, товарищи, собраться в этом составе, где голос каждого имеет серьезный вес, не в обиду товарищам Щербицкому, Мазурову, Матросову и Судоплатову…

– И Алферову, – добавил Машеров.

– И ему тоже, – кивнул Цвигун. – Не то, чтобы я в ком-то сомневался, но когда слишком много людей владеют секретной информацией – она уже перестает быть таковой. Опять же, не в обиду… Короче говоря, в сообщении шла речь о нашем госте из будущего Сергее Андреевиче Губернском. Якобы его персоной заинтересовалось Центральное разведывательное управление, первопричиной тому стал роман «Марсианин», в котором, по мнению сотрудников NASA, описываются технические решения, находящиеся у них в разработке. Жаль, что мы в свое время проглядели этот момент, иначе могли бы и сами раньше выйти на Губернского. Как бы там ни было, ЦРУ озадачило первого секретаря посольства США, выполняющего функции куратора американской разведки в СССР, обеспечить практически круглосуточное наблюдение за объектом, а также выяснить подробности его биографии. Мы уже, в принципе, и до этого засекли слежку, устроив двойное наблюдение – за ними и по-прежнему продолжая прикрывать Губернского. В свою очередь, американцы знают, что мы сами ведем наблюдение за объектом. Но пока не в курсе, что мы ведем их самих. И в этом наше преимущество.

– Хм, интересная вырисовывается ситуация, – потер подбородок Романов.

– Это еще не все, товарищи, самое интересное впереди. Так вот, из сообщения следует, что агентам удалось раскопать немало любопытных фактов, которые, впрочем, еще больше для них запутали ситуацию. Например, что Губернский посещал Большой театр, когда там проходило одно из первых заседаний нашей группы… Правда, еще без меня. Также они в курсе того, что объект якобы не помнит прошлого, страдает тяжелой формой ретроградной амнезии, и его родственников и знакомых из прошлой жизни так и не удалось найти. Что Губернский представился известному артисту Владимиру Высоцкому ясновидящим и предсказал некоторые события ближайшего будущего, которые, естественно, состоялись.

– Жалко Высоцкого, из-за каких-то подонков.., – начал было Шелепин.

– Так ведь в ТОЙ истории, – усмехнулся Цвигун, – Высоцкий умер от наркотической ломки в июле 1980-го, как раз в разгар Летней Олимпиады. Правда, наш путешественник во времени решил изменить историю, для чего и представился ясновидящим, рассказав Владимиру Семеновичу о реальной дате его смерти. После чего Высоцкий с перепуга взялся за свое здоровье…

– Так и было, – вставил Машеров. – Я устроил ему «отдых» на хуторе у знакомых в Белоруссии, вроде пошло на пользу.

– Только в итоге он прожил на девять месяцев меньше, – резюмировал Шелепин.

– Что ж поделаешь, знать бы, где упасть, – развел руками председатель КГБ. – Если разрешите, я продолжу… Опять же, были отмечены периодические встречи Губернского и товарища Машерова, – взгляд в сторону предсовмина, который пожал плечами. – Да и его бурная творческая деятельность не осталась без внимания. Одним словом, наш многоуважаемый Сергей Андреевич стал для цэрэушников серьезной приманкой, и в этом сообщении указывается, что московским куратором – первым секретарем посольства Гарднером Хаттавэем – была разработана операция по похищению объекта с дальнейшей приватной беседой, не исключено, с применением спецсредств. Скорее всего, имеется ввиду так называемая «сыворотка правды».

– А не может этот ваш… завербованный оказаться двойным агентом? – поинтересовался Ивашутин. – Мы точно можем ему доверять?

– Тут даже самому себе иногда не доверяешь, – пробурчал Цвигун. – Пока он нас ни разу не подвел, информация от него всегда приходила достоверная.

– Что же теперь делать, запрятать Губернского в спецсанаторий? – предположил Кулаков.

– В дальнейшем такая возможность не исключена. Но сейчас у меня есть предложение получше.

– Ну-ка, ну-ка, – оживился Романов.

– Не сыграть ли нам в свою игру, с подсадной уткой? Затея рискованная, не скрою, но оно того стоит. В случае удачи представляете, какой международный скандал разразится? – Еще бы! – поддакнул Машеров, непроизвольно потирая ладони. – ЦРУ нагло, практически средь бела дня – ну или темной ночи – похищает советского гражданина. Причем известного писателя, лауреата премии «Хьюго», композитора, режиссера… Да тут трезвон пойдет на весь цивилизованный мир, товарищи!

– Вот только где гарантии, что наш план сработает? – поинтересовался Машеров. – Ради, так сказать, скандала, из которого мы, безусловно, извлечем неплохую выгоду, ставим под угрозу жизнь человека. Причем человека из будущего, существующего, как мы все догадываемся, в единственном экземпляре.

– К тому же являющегося донором для «сыворотки бессмертия», – вполголоса заметил Кулаков.

– Я ожидал подобных вопросов, – сказал Цвигун. – Все это верно, и дать стопроцентную гарантию в такой ситуации может только недалекий человек. Даже нет полной уверенности, что объект не попытаются вывезти бессознательном состоянии за пределы СССР, хотя вроде бы такого они не планируют. Напротив, в Москву вылетает некий специалист по развязыванию языков, как его отрекомендовал наш «крот». Поэтому и предложил обсудить варианты наших действий, чтобы, как говорится, большинством голосов…

Председатель КГБ обвел взглядом собравшихся, каждый из которых в этот момент прикидывал в уме наиболее выгодное решение. Так прошло несколько минут, после чего Романов негромко хлопнул в ладоши:

– Итак, товарищи, у кого какие предложения?

– По мне, так лучше Губернским не рисковать, – высказался Кулаков. – Запрятать его куда подальше – и нам, и ему спокойно.

– А я вот люблю такого рода авантюры, – возразил Ивашутин. – Недаром говорится, что кто не рискует – тот не пьет шампанского. К тому же при грамотном подходе риск минимальный.

– Поддерживаю Петра Ивановича, – сказал Огарков.

– И я, – кратко высказался Шелепин.

– Я тоже «за», – добавил Машеров. – В конце концов, в планах цэрэушников нет же убийства Губернского. Да и калечить его вряд ли собираются, если, как говорил Семен Кузьмич, существуют всякие «сыворотки правды».

– Что ж, четверо уже «за», товарищ Цвигун, как я догадываюсь, тоже, – резюмировал генеральный секретарь ЦК КПСС. – И таким образом, мой голос мало что решает… Да-да, сейчас это просто голос, Федор Давыдович, на равных правах. И даже если бы я пошел против большинства… Но я не пойду, потому что поддерживаю идею с «наживкой», и понимаю, какие дивиденды нам может принести успешное осуществление этой акции. Так что ваша идея, Семен Кузьмич, принимается шестью голосами «за» и одним «против».

– Ладно, я тоже «за», – вздохнул Кулаков, покачав головой.

– Ну вот видите, теперь уже единогласно! Так что, товарищ Цвигун, можете смело браться за разработку операции. И постарайтесь, чтобы ваши люди не «засветились» раньше времени.

– Насчет этого, Григорий Васильевич, можете не волноваться, будут работать лучшие из лучших.

* * *

В День смеха, 1 апреля, начался показ второго сезона сериала «Заря новой жизни». Что ж, я порадовался за Игоря Андреевича Топалова. Сериал ему удался, получился ничуть не хуже, чем у меня. Естественно, моя не пропускала ни одной серии, как, думаю, и все домохозяйки Советского Союза.

А в последние дни я носился по Москве как ужаленный. Концерт моих рокеров в «Лужниках» был запланирован на субботу, 26 апреля, и к тому моменту предстояло утрясти массу организационных вопросов. Ованес практически постоянно находился при музыкантах, которые еще репетировали в Ленинграде, там же мой администратор снимал апартаменты – надо же ему было где-то жить все это время! Причем как-то я заехал в его «скромную» съемную квартирку в доме постройки 18 века рядом с Фонтанкой – оказавшуюся двухуровневой, с паркетными полами, финской сантехникой… Якобы хозяева на год-полтора за границу уехали, строить ГЭС где-то, чуть ли не в Африке, а тут он подвернулся, человек с рекомендациями. Квартплату в размере 50 рублей каждый месяц отдает соседке – доверенному лицу командировочных.

А тут еще Чарский с меня живого не слезал, умолял написал англоязычный альбом для дочки. Вернее, хотя бы пару-тройку песен помимо «Don't Speak», потому что еще три композиции он все-таки сумел выцыганить у других композиторов. Пришлось задействовать «ночную смену» – в итоге откопал на кассетах «Forever Young» группы «Alphaville» и пару песен из репертуара моей любимой Pink – «Try» и «Sober». На оформление всего этого в ноты и репетиционный процесс ушло несколько дней, зато наш семейный бюджет значительно прибавил в весе.

После этого вернулся к «нашим баранам», то бишь рокерам. Несмотря на обещание Павлова оказать всяческое содействие в вопросе организации шоу, мне практически все пришлось делать самому: договариваться с телевизионщиками, с поставщиками звукового оборудования и монтировщиками сцены, с МВД, чтобы выставили перед сценой оцепление… Хорошо еще со своей стороны посильную помощь оказывал директор стадиона Василий Степанович Ядренцев, иначе я просто упал бы, как загнанная лошадь. Хотя как оказывал… Просто выполнял свою работу, например, занялся изготовлением афиш и билетов, но и этого мне хватило, чтобы чувствовать себя ему благодарным.

За пару дней до концерта группа «Aurora» в полном составе, включая Ованеса, прибыла в столицу нашей Родины, поселившись в гостинице «Россия». Концерт, к слову, должны были показать полностью по первой программе ЦТ примерно в конце мая-начале июня. А наш клип – это уже отдельная песня (вот такой каламбурчик получился), должен отправиться в свободное плавание чуть раньше.

Накануне концерта я почти не спал, пил кофе на кухне, в очередной раз вспоминая, все ли я правильно сделал, сидел в кабинете, бездумно постукивая по клавишам «незаряженной» пишущей машинки, с мыслью, не порадовать ли поклонников Фандорина новой книгой, ворочался в постели, с завистью прислушиваясь к сладкому сопению жены… Наутро встал с красными глазами, за что получил выговор от Валентины, впрочем, она понимала, в каком состоянии нахожусь, и особо не допекала.

Ровно в 9 утра приехал в «Россию», где мои ребята уже заканчивали завтрак в гостиничном ресторане. Обговорили предстоящее выступление. Концерт по расписанию должен был стартовать в семь вечера, а к трем часам дня мы планировали съездить на саунд-чек, настроить аппаратуру, чтобы во время шоу не обнаружились внеплановые косяки. В общем, азы концертной деятельности.

В одном из отделений моей верной сумки-хронопутешественницы покоилась пачка пригласительных, выданная мне от щедрот директора стадиона. Интересно, сколько он оставил для своих знакомых-халявщиков? У меня же таковых среди знакомых оказалось достаточно. В последние дни звонили из Союза писателей, Союза композиторов, из редакций журналов и издательств, с которыми я вел дела… Даже Градский позвонил, стесняясь, попросил парочку пригласительных.

Короче говоря, ажиотаж вокруг мероприятия был серьезный. Немного офигевая, смотрел, как в первый день продаж билетов к кассам Центрального стадиона им. В. И. Ленина вытянулись змеями чуть ли не километровые очереди. И так группа на пике популярности, а тут еще вся Москва афишами обклеена. Кстати, цену «проходки» сделали довольно демократичной – по 15 рублей за штуку, без всяких там мест. Все-таки не в зале концерт, а под открытым небом, на травке перед сценой можно вместить тысяч 50 фанатов, да еще и на трибуны билеты продавали. Интересно, сколько общая выручка составит? Цифры как-то даже не помещались в голове. Это ведь мне должен были быть еще благодарны, что такую идею подкинул, вон какая выручка в закрома нашей Родины!

На нас потратят сущие копейки. Монтаж клипа да гонорар артистам, аж по целых 33 рубля на рыло. Ничего, по три сотни своих каждому подкину, чтобы не дулись. Хотя пацанам и так по кайфу выступить на главном стадионе страны, в предвкушении запуска их клипа по всему миру. Подарок. Так сказать, всем людям доброй воли. Вэлкам ту Москау, френды, на Олимпик геймз!

Для пущего эффекта задействовали пиротехнику. На краю сцены по всему периметру были установлены фейерверк-фонтаны, которые должен были сработать на финальной песне «The Show Must Go On», начиная с первого припева. Пиротехник божился, что он профессионал со стажем, у него осечек еще не случалось, и в этот раз все будет в лучшем виде. Ну-ну, посмотрим… профессионал.

Глядя из ложи для почетных гостей на волнующееся людское море, испытал чувство законной гордости. Все-таки группа – как минимум наполовину мое детище. Не появись на их горизонте некто Губернский – до сих пор лабали бы где-нибудь на танцульках в сельском клубе. А теперь у них зарубежные гастроли, альбомы разлетаются по всему миру, собирают в Москве полный стадион… Как еще только «звездочку» не подцепили?! И слава Богу, что не подцепили, пока за все время только один раз мне Жора проблемку подкинул, с дракой в ресторане, так что пришлось в итоге Цвигуна просить о помощи.

– Красота! – восторженно прокомментировал зрелище стоявший рядом Метелкин. – Приятно посмотреть, чего мы сумели добиться.

Ага, вот без тебя уж мы бы точно в заднице сидели. Ну ладно, пусть порадуется, от меня не убудет.

Тут же в ложе постепенно занимали места гости Ядренцева, среди которых обнаружился директор «Елисеевского» – он же гастроном № 1 – Юрий Соколов с супругой и дочерью. Пока еще не расстрелянный и даже не посаженный, хотя его история в кратком пересказе была изложена в моей рукописи. В то же время я упоминал, что из Соколова сделали козла отпущения, на расстрельную статью он никак не тянул, как и директор плодоовощной базы Мхитар Амбарцумян.

Раскланялись, пожали друг другу руки. Вот уж не думал, что таких солидных людей интересует современная рок-культура. Либо жена со странным именем Флорида упросила с дочкой на пару, что скорее всего.

Также сюда подошли знаменитый хоккеист Валерий Харламов с супругой Ириной, совсем непохожий на тот образ, который в кино оживил актер с непонятной сексуальной ориентацией Данила Козловский. Помнил, что Харламов погибнет в автокатастрофе в 1981 году, но после того, как нынешняя реальность так сильно изменилась, я в этом уже не был столь уверен. Тут же появился и мой кумир – лучший голкипер всех времен и народов Лев Яшин, с супругой и двумя еще молоденькими дочерьми. Как хорошо, что я догадался взять на всякий случай фотоаппарат, мою верную «Практику»! Лев Иванович без вопросов согласился сфотографироваться со мной на память.

Пришло и какое-то городское начальство, с которым Ядренцев принялся носиться, словно дурак с писаной торбой. Впрочем, Гришина среди них явно не было, его бы уж я сразу узнал. Кстати, поговаривали, что кресло под первым секретарем московского горкома КПСС ощутимо раскачивается, что ему уже готовят смену в лице Николая Егорычева, некогда входившего в так называемую группу «комсомольцев», неформальным лидером которой считался Шелепин. К тому же у Егорычева уже имелся опыт руководства городом, именно он был на этом посту предшественником Гришина.

Естественно, пришел и Павлов, но один, видимо, как куратор, чувствуя себя официальным лицом. Едва не добило появление Кобзона с супругой Нинель. Тот обнялся с Соколовым, затем увидел меня и поздравил с грандиозным шоу.

– Рано пока поздравляете, Иосиф Давыдович, – скромно потупился я. – Концерт еще не начался.

– Ничего, Сергей Андреевич, уверен, все пройдет как надо.

Но больше всего я удивился, увидев Аллу Пугачеву с мужем Александром Стефановичем. Облобызались с заслуженной на тот момент артисткой СССР, после чего она мне на ушко прошептала:

– А я на вас в обиде, Сергей.

– На меня?! Аллочка, да из-за чего? Где нагрешил?

– Ну как же, Инге Чарской песни пишете, шлягер за шлягером, а меня ни разу не порадовали. «Don't Speak» – это вообще высший класс! Вот бы и мне что-то такое!

– М-м-м… Даже не знаю, что и ответить…

– Лучший ответ – ваша новая песня для меня.

Вот так вот, и выкручивайся, как хочешь. Подаришь Алке песню – обидятся Чарские, не подаришь – Примадонна зуб на тебя точить начнет. Попал между молотом и наковальней… Ладно, утро вечера мудренее, как-нибудь выкрутимся.

Ровно в 19.00 потемневшее небо над стадионом озарилось лучами прожекторов, которые сошлись на сцене, выхватив задник с пятью олимпийскими кольцами. Клавишник Алик Азаров уже стоял за инструментом, наигрывая тревожно-нагнетающее вступление, под которое на сцене один за другим появлялись участники группы. Появление каждого сопровождалось овациями публики. Последним к микрофону вышел Жора Ордановский, и тут стадион буквально взорвался. У меня даже ком к горлу подкатил, настолько эпичным было зрелище.

Шоу продолжалось полтора часа, и все это время я просто не мог оторвать от сцены взгляд. Там творилось нечто невероятное, это было лучшее шоу, виденное мною на концерте группы «Aurora», даже венгерские концерты рядом не стояли. Зрители просто бесновались, мне казалось, что я даже отсюда видел слезы на щеках девчонок. На заключительной «The Show Must Go On» я больше всего переживал за фейерверк, но пиротехник не подвел, зрелище получилось что надо.

– Поздравляю, это было феноменально! – кинулся ко мне с рукопожатиями мне Стефанович. – Это было на уровне лучших мировых образцов.

– Спасибо, но благодарить нужно этих парней, – скромно кивнул я в сторону сцены. – Я всего лишь скромный художественный руководитель.

– А-а, – шутливо погрозил мне муж Пугачевой, – не прибедняйтесь, Сергей Андреевич! Все прекрасно знают, кто пишет песни этим ребятам, и кто пробил им путь на международную сцену.

Следом за Стефановичем принялись поздравлять остальные вип-гости. Насилу дождался, пока поток рукопожатий иссякнет, и тут же рванул вниз, в подтрибунное помещение, где после концерта приходили в себя музыканты. В том числе и Ованес, не преминувший в паре композиций выскочить на сцену со своим неизменным бубном.

Вручил каждому по три сотни и 33 рубля, положенных по максимальной ставке, не обидев даже своего администратора, после чего велел собираться и мчаться на банкет в ресторан гостиницы «Россия», где я заранее забронировал небольшой вип-зал. Главное, что после банкета никого никуда не нужно будет развозить, поддатым музыкантам – а я прослежу, чтобы они не перебирали – останется только подняться в свои номера. Сам я планировал чисто символически пригубить, памятуя, чем для меня заканчиваются пьяные посиделки. Павлов и Ядренцев тоже обещали подъехать, и действительно, заявились буквально через пять минут после нашего появления в ресторане. Люди нужные, такими знакомствами не разбрасываются.

Домой я добрался в два часа ночи, только после того, как спровадил каждого музыканта в его номер. Наскоро принял душ и залез под бочок к сладко сопящей жене. Положив ладонь на ее все еще упругую грудь с выпирающим соском, закрыл глаза и тут же провалился в безмятежный сон.

Клип был готов уже через пять дней. Я позволил себе лишь в воскресенье, на следующий день после грандиозного концерта, устроить день отдыха, проведя его с семьей. А затем снова включился в работу, направив все силы на создание видеоролика. Занимались мы этим с лучшим монтажером Центрального телевидения, и клип получился по качеству ничуть не хуже, чем с Чарской на песню «Don't Speak», несмотря на то, что для обработки использовалась пленка с записи живого концерта.

Еще спустя две недели концерт показали по первой программе ЦТ. Конечно, телекартина и живое зрелище – две несопоставимых вещи. Но сколько людей смогло прорваться в «Лужники»? Семьдесят тысяч, а хотели бы там же оказаться, думаю, раз в десять больше как минимум. Так что вот вам подарок, иногородние поклонники группы «Aurora»!

А еще через несколько дней клип начал свое победное шествие по телеэкранам всего мира. Первыми его увидели телезрители стран социалистического лагеря, но и поклонники коллектива из дальнего зарубежья долго не мучились ожиданием. Главное, что на удивление легко удалось договориться с англичанами и американцами, где клип крутился в течение пары недель. Эх, жаль, Интернет пока еще в глубокой ж…, сейчас бы закинули на Ю-туб, и собирали миллионы лайков. Хотя и без него клип посмотрел практически весь мир.

А в один из вечеров конца мая в программе «Время» показали сюжет с Горьковского автозавода, где собрали концепт-кар представительского лимузина, в котором я не без радостного удивления узнал знакомые обводы силуэта 600-го «Мерседеса». Разве что на капоте вместо фирменной звезды красовалась фигурка оленя, и назывался он «Святогор». Хм, хорошо еще не «Лениным» обозвали.

«Посмотрите, насколько революционным выглядит дизайн автомобиля, – вещал захлебывающийся от восхищения журналист. – Ничего подобного ни в нашей стране, ни за рубежом еще не было. А технические характеристики и вовсе потрясают воображение!

Конечно, не каждому будет по карману такое средство передвижения, но на заводе нам рассказали, что такие автомобили прежде всего будут изготавливаться по заказам министерств и ведомств. Машину также планируется выпускать в экспортном варианте. Но и в свободной продаже, как нам пообещали, она тоже появится. Пока это только опытный образец, практически ручной сборки, в то же время конвейерная линия для этого автомобиля в стадии создания. Руководство завода гарантирует, что уже в этом году первые „Святогоры“ сойдут с конвейера… А вот и группа конструкторов, которая разработала этот автомобиль. Возглавляет ее Николай Александрович Юшманов, который любезно согласился ответить на несколько наших вопросов…».

Ничего себе! Это что же, меня в сторонку отставили? Типа я здесь вообще ни при чем? Ну спасибо, Петр Миронович! Припомню я вам еще, представится случай.

– Сереж, а я что-то не поняла, – вывела меня из раздумий Валентина. – Это же твоя машина, ее эскиз я видела на твоем рисунке. А почему твою фамилию даже не назвали?

Ну вот что ей ответить? Нужно как-то выкручиваться.

– Милая, я сам попросил, чтобы моя фамилия не звучала. А то меня и так слишком много везде: книги, песни, режиссура… Скоро, чего доброго, попаду в учебник новейшей истории.

Такое объяснение Валентину удовлетворило, хотя она еще долго при случае напоминала, что мне могли хотя бы премию выписать за концепт автомобиля. Действительно, я бы не отказался, по-любому дело премией пахло, а вручат ее, скорее всего, как раз группе конструкторов во главе с тем самым Юшмановым. Ну да пускай порадуются, глядишь, стимулом для них станет, начнут создавать реально конкурентоспособные автомобили.

Что любопытно, вскоре – аккурат за месяц до старта Олимпиады – подобный репортаж вышел с Волжского автозавода. Там представили прообраз сразу двух легковых автомобилей – «Тойоты-Королла» и «Пежо-308». Только назывались они «Лада», соответственно под номерами моделей «ВАЗ-2107» и «ВАЗ-2108». Мда, как вспомнишь, что из себя в реальности представляли «семерки» и «восьмерки»… Хотя «восьмерка» еще куда ни шло, а вот седьмая модель – просто какой-то ужас. Хорошо еще, что Валя в момент, когда показывали сюжет, возилась на кухне, иначе снова начались бы ненужные вопросы.

Ну а вся страна жила ожиданием приближающихся Олимпийских Игр. В их преддверии, как и в прежней реальности, столицу очистили от всяких асоциальных элементов, а простым горожанам рекомендовали взять на это время отпуска, и если не получится уехать в санатории и дома отдыха – провести это время с пользой на загородном участке в окружении садов и огородов. А детей отправить в пионерлагеря, пусть на природе поживут месяц-другой.

Появились в Москве и заграничные товары, те же «Кока-Кола», «Пепси» и «Фанта» продавалась чуть не на каждом углу, хотя мне больше нравился вкус отечественной газировки из натуральных компонентов. Он был намного лучше, чем у выпускаемых в будущем напитков с применением всякой «химии». Впрочем, во многом все это был рассчитана на иностранных туристов и членов спортивных делегаций, привыкших именно к такого рода газированным напиткам. И одноразовой посуде в том числе. Это были пластиковые стаканчики с яркими наклейками на боку.

Появилось финское баночное пиво «Sinebrychoff» и «KOFF». Впрочем, тут слабоалкогольным заграничным напиткам конкуренцию составило наше пиво в жестяных банках «Золотое кольцо», кстати, весьма неплохого качества. Что касается жвачки, то и отечественной к тому времени было навалом. Пусть иностранные гости отведают нашей и попробуют после этого сказать, что им что-то в ней не понравилось.

Многие продукты – особенно сырные и мясные нарезки – стали продаваться в пластиковой упаковке. Впрочем, наши производители продуктов, уже успевшие встать на новые экономические рельсы, тоже не отставали, так что далеко не все резко заполнилось импортной продукцией.

Всюду красовался олимпийский медвежонок, мгновенно ставший популярным и у советских граждан, и у зарубежных гостей в виде значков. Все городские машины такси резко окрасились в желтый цвет. А машин на улицах Москвы стало как-то меньше. Ну понятно, ежели даже москвичей из Москвы попросили на время Олимпиады… Не знаю, какие были планы насчет меня, но летом мы, как обычно, отправились в Переделкино.

Зато туристов и спортсменов понаехало немеряно. По центру столицы нельзя было пройти и пятидесяти метров, чтобы не столкнуться с группкой англо-испано-японо-португало-франко и прочая говорящих людей. Почти у каждого на шее фотоаппарат, фотографируют все подряд. Туристы, что с них взять.

Открытие Олимпийских Игр должно было состояться 19 июля на Центральном стадионе им. Ленина. Пропустить такое событие было бы обидно, и я внаглую выцыганил у Павлова пять пригласительных: на свою семью и Ленку с хахалем. Тот поделился скрепя сердце, мол, последние отдаю, для генсека держал. Шутка.

В общем, страна и в особенности Москва жили ожиданием открытия Олимпиады-80. Я тоже невольно оказался вовлечен в этот процесс, меня обязали выступить с творческим вечером для кубинских спортсменов, которые якобы жаждали услышать рассказ о съемках первого сезона сериала «Заря новой жизни», о том, как рождался сценарий, и как я запросто общался с Фиделем. Отдельно передали просьбу руководителя кубинской делегации исполнить на вечере песни «Куба рядом» и «Убили негра». Придется гитару с собой тащить. Главное, чтобы кубинские боксеры во главе с уже 2-кратным на тот момент олимпийским чемпионом Теофило Стивенсоном не поколотили меня, если вдруг им что-то не понравится. А именно в песне «Убили негра», хотя вроде бы ее содержание давно уже разжевали и как раз среди негров – особенно кубинских – она пользовалась огромной популярностью. Ну, как говорится, Бог не выдаст – свинья не съест. Расскажем, споем, даже спляшем, если надо… Любой каприз, товарищи, за ваши деньги.

Глава 19

Машеров, Романов и их «ближний круг» собрались в Кремле, в кабинете генерального секретаря ЦК КПСС. Все были в сборе, не хватало только Цвигуна, Шелепина и Матросова. Это интриговало присутствующих, и они вопросительно поглядывали на хозяина кабинета.

– Товарищи, не буду вас томить загадками, – сказал Романов. – Сегодня мы обсудим наши внутренние дела. Но сначала будет разговор с руководителем одной солнечной среднеазиатской республики. Думаю, вы догадались, о ком речь. С этим связано отсутствие Семена Кузьмича, Александра Николаевича и Вадима Александровича. Они скоро будут, а пока, думаю, надо бы узнать у Павла Анатольевича, как обстоят дела в недавно созданной Центральной Комиссии Советников.

– Комиссия полностью сформирована, взялась за работу, – начал Судоплатов, – перелопачиваем стопки законов, распоряжений и прочих бумаг, ищем дыры и глупости, а также явно вредные вещи.

Старый разведчик улыбнулся:

– Пенсионеры мои прямо ожили, при деле себя почувствовали, словно десяток лет скинули!

– Зато в министерствах, и Верховном Совете стон и скрежет зубовный, – усмехнулся Машеров. – Аппаратчики жалуются на въедливых дедов, из-за которых приходится лишний раз напрягаться, когда их бумаги к ним же приходят сверху с замечаниями комиссии и приказом переработать. И предупреждением что если сделают плохо, то после второй негативной оценки комиссии, можно и с креслом проститься.

– В ЦК то же самое, – добавил Кулаков.

– Вот видите, товарищи! – сказал Романов. – Значит, правильная задумка была у Петра Мироновича, есть польза от Комиссии.

– Надо бы создать такие комиссии и на местах. А Павлу Анатольевичу выразить благодарность за хороший подбор людей и организацию работы.

– Это я благодарить должен, – ответил Судоплатов. – Так-то куда интереснее, чем на пенсии киснуть.

Было видно, что старому разведчику льстит такая оценка его работы.

Тут зазвонил телефон. Романов снял трубку и, выслушав невидимого собеседника, сказал:

– Пусть заходят.

Спустя несколько секунд порог кабинета переступили Цвигун, Шелепин и Матросов.

– Ждет в приемной, – ответил на вопросительные взгляды присутствующих Шелепин.

– Предварительную беседу мы с ним провели, – добавил Цвигун.

– И как результат? – поинтересовался Машеров

– Вроде подействовало, – ответил Матросов. – Лично у меня такое впечатление.

– У меня тоже, – сказал Шелепин. – Но расставить все точки над i необходимо. Все же частная беседа и почти официальный разговор – далеко не одно и то же.

Романов, взяв трубку, коротко произнес: – Пригласите.

Дверь открылась, и в кабинете появился пожилой человек восточной внешности. Представлять его не было необходимости, все присутствующие прекрасно знали первого секретаря ЦК компартии Узбекистана Шарафа Рашидова. Тот старался держать себя в руках, но небольшой тремор пальцев рук выдавал его волнение.

– Входите и присаживайтесь, Шараф Рашидович, – сказал Романов. – Разговор у нас с вами будет серьезный.

После того как Рашидов опустился на стул, Романов продолжил:

– Семен Кузьмич, Александр Николаевич и Вадим Александрович уже беседовали с вами. Смысл этой беседы присутствующим известен, и повторяться незачем. Но чтобы внести полную ясность, я предлагаю вам ознакомиться с этими документами.

Романов протянул Рашидову несколько листов с машинописным текстом. Рашидов, надев очки, начал читать. По мере того, как он углублялся в текст, Шараф Рашидович становился все бледнее, видно было, что в руках он себя удерживает с трудом. Закончив чтение, Рашидов положил бумаги на стол, на мгновение закрыл глаза, а затем обвел взглядом присутствующих.

– Я все понимаю, – заговорил руководитель Узбекской ССР. – Это расстрельный приговор

– И не один, – абсолютно спокойно подтвердил Романов. – Причем, это далеко не все. Но мы позвали вас не для того, чтобы запугивать. Поверьте, Шараф Рашидович, будь на вашем месте некоторые другие люди вашего ранга, мы бы не стали тратить время на беседы с ними. Этот разговор состоялся, потому что вы фронтовик, проливали кровь на передовой в самое тяжелое время, имеете ранения и боевые награды, и понятие о чести все же не утратили. И еще нам известно, что в случившемся не только ваша вина, но и тех, кто требовал от вас нереальных цифр поставок хлопка. Это, однако, не снимает с вас ответственности. Вы могли отказаться и уйти, но не сделали этого. И за рост в вашей республике байства, воровства, коррупции, национализма вы тоже в ответе.

– Да, я мог отказаться, – ответил, помолчав Рашидов. – Испугался. Четверть века жизни, такое положение… Все псу под хвост. А что дальше? И детям бы жизнь испортил. Страшно. Не смог. А теперь то же самое, только намного хуже. Суд. Позор. Хоть стреляйся…

– А вот этого не надо, Шараф Рашидович! – сказал Машеров. – Слишком легкий путь. А кто исправлять все будет? Пушкин? Или Алишер Навои?

– Петр Миронович прав, – сказал Романов. – Сделанное исправлять придется. Первым секретарем в Узбекистане, вам, понятно, уже не быть, хотя какое-то время еще придется. Поможете Цвигуну, Шелепину и Матросову очистить республику, да и соседние, от ворья и гнили, сообщив все, что вам известно о противозаконных делах. Ну и сдав в казну все незаконно нажитое. Вашей семьи это тоже касается. Ну а когда ситуацию в Узбекистане удастся разгрести, организуем вам по собственному желанию переход на дипломатическую работу. Поедете, к примеру, послом в Австрию. Страна тихая, благополучная, нейтральная. Какой-то напряженной работы не предвидится. У вас будет время заняться литературным трудом. Он ведь вам нравится?

– Поверьте слову офицера, Шараф Рашидович, – сказал Ивашутин, – в Вене вам понравится. Приятный город. А какие там кафе и кондитерские!.. При всем уважении к вашим узбекским чайханам, Вена в этом отношении вполне может потягаться с Ташкентом, Самаркандом и Бухарой! Я уж не говорю про знаменитую Венскую оперу…

– Хочу только добавить, – продолжил Романов, – что в случае любых попыток хитрить и кого-то выгораживать – хоть друга, хоть родственника – мы будем считать, что этого разговора не было. Тогда будут разговоры в другом месте, с другими людьми и на другие темы. Это не попытка запугать, я всего лишь вношу ясность, чтобы не было недопонимания. Итак, – генсек в упор посмотрел на Рашидова, – вы готовы работать на таких условиях?

– Готов, – выдохнул Рашидов и, помолчав несколько секунд, улыбнулся. – И рахмат, товарищи. Не за то, что дали шанс, и не за то, что избавили от позора. Просто теперь можно не бояться. Это тяжело, бояться день за днем, год за годом… Надоело, устал. А теперь страха нет. Все ясно и просто, как в молодости, на фронте. Тут свои, там враги…

– Тогда на этом наш разговор можно закончить, – сказал Романов, – У нас есть еще дела. А вы можете идти, Шараф Рашидович. Позже Семен Кузьмич, Александр Николаевич и Вадим Александрович встретятся с вами и обговорят подробности вашей совместной работы. Думаю, излишне напоминать, что все это должно остаться между нами.

Рашидов встал чуть ли не по стойке смирно, и сказав: «До свидания, товарищи», вышел из кабинета, заметно успокоившись, но с задумчивым и грустным видом.

– Ему можно верить, товарищи? – спросил Романов после того, как за Рашидовым закрылась дверь.

– Думаю, да, – ответил Цвигун. – Тому же «белому шакалу» Шеварднадзе или Алиеву я бы ни за что не поверил. А этот, несмотря ни на что, все же не сгнил.

– Но присматривать за ним надо, – заметил Кулаков.

– Само собой! – согласился Цвигун а Шелепин и Матросов подтвердили его слова кивками.

– Если Рашидов будет помогать без дураков, то чистить Узбекистан от гнили и ворья будет легче и быстрее, – сказал Матросов. – Да и в остальной Средней Азии будет полегче.

– Но все равно тяжело, – заметил Шелепин. – Леня там такой гадюшник развел… Ссориться ни с кем не хотел, видите ли. Хорошо хоть теперь ни наше ведомство, ни Комитет с прокуратурой никак от местных властей не зависят. Вместо республиканских министерств – управление, подчинение строго центру. Да и почистить систему удалось, поставить новые кадры. Тут помог приток людей из армии. Ими заткнули дыры в РСФСР, а опытных профессионалов перевели в республики. Если бы не армейцы, людей бы не хватило, спасибо Николаю Васильевичу.

– Не за что, – усмехнулся Огарков, – одно дело делаем. Да и мне легче. Теперь не надо думать, как обеспечить увольняющихся офицеров жильем и прочими благами жизни. Этим в МВД занимаются.

После создания региональных управлений и замены ненадежных кадров из местных, действительно, стало легче работать, – сказал Цвигун, – не нужно все согласовывать с местными властями, все делается гораздо быстрее, чем прежде, да и утечек стало намного меньше.

– Зато нас из республик засыпают жалобами на «самоуправство» Комитета, МВД и прокуратуры, – заметил Кулаков. – Правда, последнее время их поменьше стало.

– Тут нам сильно помогла буза в республиках из-за создания новых автономий, – ответил Цвигун, – Под предлогом подавления националистических выступлений нам с Александром Николаевичем и Вадимом Александровичем удалось неплохо проредить «национальные кадры», особенно тех, кто был склонен к авантюрам. Те, что остались – осторожнее и трусоватее будут, и пока сидят относительно тихо. Тут, Федор Давыдович и ваша поддержка была очень кстати, и поддержка Якова Петровича. К тому же удалось изъять из обращения всех активных националистов в республиках, благо теперь покровители из местной номенклатуры их не прикрывают, им сейчас о себе думать надо. А после зачистки националистов шансы местной номенклатуры поднять новую бузу в республиках весьма невелики. Они оказались в положении генералов без офицеров и сержантов. У самих найти общий язык с людьми не получается. Говоря словами классика, страшно далеки от народа. Да и опять же, самых активных и, как выражается Губернский, отмороженных нациков мы изолировали. Попутно мы зачистили мусульманских фанатиков, которых на Кавказе и в Средней Азии в последние лет десять накопилось немало, особенно в Фергане и Чечено-Ингушетии с Дагестаном.

– И что теперь будет со всей этой публикой? – поинтересовался Машеров.

– Националистов, кто не успел во время бузы отметиться явным криминалом, отправляем на Запад, следом за диссидентами. Так как альтернатива – тридцатник в Корее или Юго-Восточной Азии никому не нравится, то и особых возражений нет. Те, за кем доказаны насильственные действия, поедут-таки к нашим азиатским друзьям. Договоренность об этом уже есть.

– Этим друзьям и заплатить пришлось недешево, – заметил Машеров.

– Но оно того стоит, Петр Миронович, ответил Цвигун. – Теперь в республиках куда потише будет. Арестованных мусульманских фанатиков мы таким же макаром отправляем в хадж. Пожизненный. Провести ближайшие тридцать лет «в пустынных степях аравийской земли» им все же приятнее, чем лагерях Кореи или Вьетнама с Лаосом. Между прочим, мы постарались максимально выдавить из страны так называемых «репатриантов» с Ближнего Востока, из числа бежавших в 19-м веке северокавказских горцев, которых принял Хрущев и с которыми на Кавказ внедрилась саудовская, турецкая, иорданская и черт знает чья еще агентура. Кстати, помимо исламистов мы взяли немало униатов в Западной Украине, католиков в Литве, а также всяких сектантов. Они тоже отправятся на Запад, как и было решено ранее.

И еще, товарищи, раз уж зашла речь о религии, хотелось бы сказать о православной церкви. Мы, коммунисты, понятно, далеки от всех этих поповских дел. Но и пускать ситуацию на самотек мы тоже не можем. Пытаться вытеснять церковь, как делал Хрущев или, до войны, в двадатых-тридцатых, я считаю контрпродуктивным. Во-первых, оба раза ничего не вышло. Церковь только привлекла к себе дополнительные симпатии, гонимых у нас по славянской традиции жалеют. Разве что запретить религию совсем, как Ходжа в Албании. Так и там, по словам Губернского, после смерти Ходжи, как только наступило послабление, религия тотчас возродилась.

Во-вторых, мы, товарищи, живем не в вакууме. Нам приходится иметь дело со множеством стран, и в большинстве из них религия весьма сильна.

В-третьих, как говорится, свято место пусто не бывает. Нам надо, чтобы вместо наших православных попов людей начали обрабатывать всякие секты, особенно иностранного происхождения? «Харя Кришны», свидетели чего-то там, или, не к ночи будь помянуты, ваххабиты, салафиты и прочая сволочь?

Ну и зачем нам на пустом месте создавать себе трудности? Это Албании можно, они живут в изоляции, почти ни с кем не имеют дела, да и в мире от них ничего не зависит. У нас не так. Все равно многие люди так устроены что религия им нужна, с ней они чувствуют себя комфортно. Значит, необходимо, чтобы во главе верующих стояли люди близкие нам по духу, а не шкурники, вроде выкормышей покойного Никодима Ротова, которые сегодня молятся за советское правительство, а завтра предадут его анафеме и будут благословлять капиталистов и бандитов. Нужны люди с принципами, пусть даже и неудобные.

– Не получить бы нам что-то вроде костела в Польше, с его антикоммунизмом, – сказал Щербицкий. – Да и где взять этих, «с принципами»?

– Как говорили в одной комедии, Бабу-Ягу воспитаем в своем коллективе, – усмехнулся Цвигун. – Через Совет по делам религий отбирать начинающих идейных священников и посылать миссионерами в Азию, Африку и особенно в Латинскую Америку. Пусть поживут там, приглядятся, как народу живется при капитализме без западного глянца, пообщаются с местными коллегами, придерживающимися так называемой «теологии освобождения», те им на многое глаза откроют. Таких потом можно будет двигать в церковные верхи, отодвинув никодимовцев и им подобных. Кстати, Губернский упоминал некоего митрополита Филарета Денисенко на Украине, который в 90-х создал «самостийную» церковь так называемого «киевского патриархата» и активно поддерживал украинских националистов, до фашистов включительно. Мы занялись этим типом и нарыли много интересного, включая явные нарушения церковных законов. Информацию слили в синод РПЦ и буквально пару дней назад Денисенко был лишен сана и расстрижен. На чем его церковная карьера и закончилась. И теперь он тоже собирается на Запад, в Канаду. Думаю, там ему самое место. А еще есть в церкви, так сказать, ревнители веры, которых хлебом не корми, дай с кем то пободаться и пойти на принцип. Таких надо отправлять на Ближний Восток и в другие мусульманские страны. Пусть бодаются с местными властями и исламистами. Заодно укрепят русское влияние на местных христиан. Пригодится. А потом тех, кто уцелеет, тоже можно будет наверх поднимать. Уж патриотизму они за границей точно научатся. Ну а в самой церкви надо поддерживать и утверждать идеи нестяжательства. Это наша, русская философия, еще с пятнадцатого века, и коммунистическим идеям она отчасти созвучна. Вот и будут в РПЦ единство и борьба противоположностей.

– Это уж вы хватили, Семен Кузьмич, сказал Рябов, – при чем тут диалектика?

– А по-моему, она тут вполне уместна, Яков Петрович, – ответил Цвигун. – Но у нас не философский диспут, так что лучше об этом поговорим в другой раз. Скажу только, что вместе с никодимовцами надо разогнать и отдел внешних церковных сношений Московской патриархии и вообще прекратить участие РПЦ в так называемом экуменическом движении и Всемирном Совете Церквей. В свое время Сталин и Хрущев надеялись, что это поможет влиять на зарубежных церковных деятелей. Но там еще большой вопрос, кто на кого влияет. Да и шпионов в этом Совете церквей как блох на Барбоске.

– Поди и наши есть? – спросил Мазуров

– Не без этого, но тут можно обойтись и без РПЦ. В этот совет от СССР входят и протестанты, лютеране там, баптисты всякие, через них тоже работаем.

– Полагаю, товарищи, – сказал Романов, – идеи товарища Цвигуна по этим церковным делам заслуживают внимания. Вам, Семен Кузьмич, надо подготовить документы по этому вопросу. Рассмотрим потом в Политбюро и Совмине. Но мы ушли в сторону от основной темы разговора.

– Да-да, – поддержал Шелепин, – централизация нашей системы, чистка и замена кадров, подавление националистической бузы в республиках дали нам с Комитетом наконец возможность раскручивать дела против номенклатуры по воровству и коррупции. Мы уже собрали доказательную базу для суда, в том числе и в отношении Шеварднадзе и Алиева. Так что в ближайшее время можно будет всю эту публику брать и судить.

– Хорошая новость, – сказал Романов, – можете вместе с Семеном Кузьмичом считать, что санкция руководства страны вами получена.

– А еще, товарищи, – сказал Шелепин, – я бы хотел изложить кое-какие мысли о новых законах, направленных на подавление преступности в стране, особенно наркотиков. По словам Губернского, в будущем это стало очень большой проблемой. Да и сейчас все серьезно. Взять хотя бы недавний случай с Высоцким! Какие-то подонки посреди Москвы убивают всенародно любимого артиста, а потом еще выясняется, что за этим стоят торговцы наркотиками! Семен Кузьмич мне говорил, что, по данным Комитета, страна просто кипит от ненависти к уголовникам и всему, что связано с наркотиками, и тут самые жесткие меры пройдут на ура!

– Полностью согласен, – кивнул Цвигун.

– Я предлагаю, – продолжал Шелепин, для всех причастных к торговле наркотиками ввести смертную казнь, как практикуется в Китае и еще некоторых странах. Ведь наркоторговцев, как и изготовителей и перевозчиков этой дряни, вполне можно приравнять к серийным убийцам или террористам. Тем, кто даст откровенные показания и выдаст всех сообщников и вообще все о своем, так сказать, «бизнесе» – им можно заменить смертную казнь на пожизненное заключение. Да, это жестко, но это зло надо уничтожать самым решительным образом.

Но этого мало, надо также всех наркоманов в административном порядке отправлять на несколько лет на какие-нибудь изолированные острова, пока дурь не выветрится. Желательно на северных морях. Ведь наркоман тоже опасен, и сам по себе, не контролируя себя, и как распространитель наркотиков. Ведь за каждого нового клиента, подсаженного на дурь, он получает от наркоторговца бесплатную дозу. В конце концов, изолируем же мы от общества заболевших чумой и другими опасными инфекциями, пока они не вылечатся. Наркотики ничем не лучше чумы, только убивают медленнее! Так почему наркоманы должны свободно бродить по стране? А не будет покупателей, исчезнет и торговля. Зачем тратиться на производство и перевозку товара, если некому его продать? Надо, как говорят китайцы, «лишить рыбу воды».

Шелепин сделал секундную передышку, отпил воды, и продолжил:

– Кроме того, товарищи, я предлагаю напрячь наших ученых. У любого растения есть природные враги – насекомые, микробы, вирусы, грибки и так далее. И наркосодержащие растения не исключение. В записках Губернского есть упоминание, что в начале 20-го века на плантации опийного мака в Афганистане напал какой-то грибок и уничтожил половину посевов. И вроде бы даже ходили слухи, что этот грибок был выращен искусственно. Вот пусть и наша наука что-то такое создаст!

– Интересная мысль, – сказал Романов. – Хотите облагодетельствовать человечество, Александр Николаевич, уничтожив плантации наркотиков?

– Хотелось бы, Григорий Васильевич, но я реалист. На весь мир не замахиваюсь, свою бы страну от этой мерзости уберечь. Да и не верю я, что даже после уничтожения всех наркоплантаций на Земле, в капиталистических странах исчезнет наркомания. Свинья грязь найдет, особенно, если замешаны такие деньги. Не будет наркотических растений – начнут травиться всякой химией.

– Как бы у нас не начали, – вставил Машеров

– Потому я и предлагаю ужесточение наказаний для наркотороговцев и изоляцию наркоманов от общества. А всякие грибки и прочие средства уничтожения наркоплантаций нужны прежде всего, как средство давления на зарубежную наркомафию, в том же Афганистане и соседних странах. Чтобы и не думали соваться со своей мерзостью к нам или нашим союзникам.

– А если нелегальные самогонщики займут место наркотороговцев? – поинтересовался Щербицкий. – Ведь при Горбачеве они расцвели. И алкоголизм уже сейчас становится проблемой, а уж в будущем…

– Думал об этом, – ответил Шелепин. – Тут, конечно, идиотская антиалкогольная компания при Горбачеве сыграла свою роль. А потом еще и отмена госмонополии на алкоголь при Ельцине. Надеюсь, у нас ничего подобного не будет. Тут нужен комплекс мер. Постепенно поднимать цены на крепкий алкоголь а на легкие вина – наоборот, снизить. В том числе и на иностранные. Те же венгерские, болгарские, югославские. А также греческие, итальянские, испанские, португальские. У них сейчас кризис, так что продадут недорого, чуть выше себестоимости. Впрочем, это решать Григорию Васильевичу и Петру Мироновичу.

Что касается нелегальных самогонщиков, то недавно я на сон грядущий читал книгу о древнем Риме. Там упоминались проскрипции, когда кого-то объявляли вне закона. Всякому, кто его выдаст, полагалась награда: свободному деньги или часть имущества преступника, рабу свобода. Вот мне и подумалось, что и у нас можно ввести такое в отношении самогонщиков. Тому, кто выдаст их органам – платить награду частью конфискованного товара. А чтобы люди не травились самопальным дерьмом, по желанию обменивать им самогон на вдвое меньший объем государственной продукции. Да любой алкаш ради халявной выпивки побежит сдавать всех известных самогонщиков сломя голову, пока другие не опередили!

– А потом останутся и без халявной выпивки и без самогонщиков, – усмехнулся Щербицкий.

– Ну, это уже их проблемы, – махнул рукой Шелепин. – У алкашей ведь почти как у Людовиков: главное – сейчас нажраться, а там хоть потоп! Возвращаясь к нашей теме, товарищи, я предлагаю ужесточить наказания за насильственные преступления, особенно убийства и изнасилования. Ведь именно подобные преступления больше всего возмущают народ, вспомнить хотя бы тот случай с Высоцким. Предлагаю за второе такое преступление давать вдвое больше чем за первое, а за третье сажать пожизненно. Один раз человек может оступиться по глупости, второй – из-за несчастливого стечения обстоятельств. Но если и в третий раз не понял, что от любого криминала надо держаться на расстоянии пушечного выстрела – то это уже диагноз, такому в обществе делать нечего. Кроме того, надо отменить практикующееся сейчас так называемое поглощение менее строгого срока более строгим. Наоборот, срока по разным статьям для уголовником должны плюсоваться, как в Америке. И прекратить амнистии для уголовников к разным датам и юбилеям, как сейчас делается. Не в коня корм.

– Сурово, – покачал головой Мазуров.

– Но справедливо, – заметил Машеров. – Как вспомню рассказы Губернского о том, что эта уголовная мразь творила в стране в конце восьмидесятых, в девяностые да и в начале следующего века – так и тянет их всех пристроить под пулемет!

– Пулеметы тоже предусмотрены, – отозвался Шелепин. – За особо жестокие и циничные убийства, всяким серийным убийцам, маньякам и террористам, шпионам и изменникам, организаторам и активным участникам погромов на национальной и религиозной почве.

Правда, тут надо учесть рассказы Губернского о маньяках из будущего, вместо которых расстреливали невиновных людей. Чтобы этого не было, я предлагаю отсрочку исполнения приговоров к смертной казни. Те же маньяки, они потому и маньяки, что долго сдерживать себя не могут. И если случится аналогичное преступление – это уже повод пересмотреть приговор. К тому же, в спорных случаях надо шире применять допрос с полиграфом, под гипнозом, под химией.

Кроме того, надо резко ужесточить меры против организованной преступности. Хоть и говорится, что мафия – порождение прогнившего капитализма, но и у нас нечто подобное появилось. Бандитские группировки, так называемые воры в законе, уже сейчас устанавливают свой закон в местах заключения, а завтра начнут делать это на воле! С этим надо начать безжалостную борьбу на истребление! Создание организованных преступных группировок и участие в них должно быть приравнено к покушению на государственный строй! Не надо даже доказывать причастность этих «мафиози» к каким-то конкретным преступлениям, тем более что главари редко мараются сами, предпочитая отдавать приказы своим подручным, само по себе участие в подобной группировке является тяжким государственным преступлением! Рядовым участникам за это должны быть многолетние сроки, лет по тридцать во глубине сибирских руд, а совершившим еще и тяжкие преступления – высшая мера наказания. Главарям – расстрел, или, если будут очень хорошо сотрудничать со следствием – пожизненное.

– Меры правильные, – заметил Машеров, – вот только бы нам не вернуться в тридцатые, когда хватало любителей шить липовые дела. А то вместо политики будет уголовка, только и разницы.

– Я об этом думал. Действительно, и сейчас, и в будущем это большая проблема. Правоохранительные органы то скрывают и замалчивают преступления, чтобы не портить себе отчетность, то наоборот, выбивают признания из невиновных, вместо поиска настоящих преступников. Для борьбы с этим надо разделить возбуждение дел, розыск и следствие. Заявления о преступлениях граждане должны подавать не в милицию, а в прокуратуру, которая будет возбуждать дела и передавать их в МВД, уголовному розыску. Так как карьера прокурорских от статистики преступлений никак не зависит, то им не будет никакого смысла скрывать преступления, а в МВД их скрывать не смогут, так как они уже зарегистрированы в прокуратуре и дела возбуждены. Дело уголовного розыска – найти и схватить преступников. А дальше следствие будут вести уже не они. Надо восстановить независимых от МВД судебных следователей, вроде тех, что были до революции, да и сейчас существуют во многих странах. Их карьера тоже не будет зависеть от количества преступлений на данной территории. Задачей судебных следователей будет вести дело уже арестованного преступника и готовить его для передачи прокурору, который будет осуществлять обвинение в суде. Но так как прокурору не нужны кое-как сляпанные дела, которые могут запросто развалиться в суде, то они такие дела просто не будут принимать у судебных следователей, для которых это будет негативным показателем. Это заставит судебных следователей более требовательно относиться к делам поступающим из уголовного розыска. А вы, дорогие орлы сыщики, как говорил в известном фильме Высоцкий, ищите, землю носом ройте, но НАСТОЯЩЕГО преступника найдите. И под нажимом судебных следователей и прокуроров никуда сыщики от этого не денутся.

– Красиво придумано! – оценил Романов.

– Стараемся, Григорий Васильевич, – ответил Шелепин и продолжил, – Надо также изменить политику в отношении воров. Сейчас ведь как? Украл что-то у государства или у граждан, спрятал в укромном месте, и даже если попался и получил несколько лет – то не сильно переживает, зная, что выйдет, достанет украденное и будет шиковать. Надо лишить их такой возможности. Украл, попался – если не отдает награбленное – то будет сидеть не какой-то определенный срок, а пока своим трудом не возместит государству и гражданам стоимость украденного. Иди пока все же не отдаст украденное. За это ему скостят положенный по статье срок наполовину, если одумается до середины срока или на треть, если после. Ну а если отдавать нечего, все или почти все пропил и прогулял – сиди, отрабатывай. Тогда воровство станет делом невыгодным. Садиться за какую-то мелочь глупо, а если красть по-крупному, то пока он все отработает, как раз к своим похоронам и выйдет.

И напоследок, хочу сказать о местах заключения. Сейчас это по сути криминальные университеты, где так называемые «авторитетные» преступники установили свои порядки и вербуют себе молодое пополнение для уголовного мира.

Поэтому, наряду с перечисленными мерами, я предлагаю разделить места заключения по статьям. В одной колонии сидят воры, в другой убийцы и так далее. Кроме того, осужденные по бытовым статьям должны сидеть отдельно от уголовников, а осужденные в первый раз – отдельно от рецидивистов. Уголовные «авторитеты» вообще должны быть собраны в особом лагере с очень жестким режимом, где их постоянно должны, как говорят в уголовном мире, «опускать», всячески втаптывая в грязь их бандитский «авторитет», и при этом максимально широко распространяя эту информацию, особенно среди заключенных, так, чтобы эта «профессия» стала непривлекательной. Кроме того, я предлагаю разделить заключенных по возрастам. До тридцати лет, в каждом из мест заключения соответствующей категории, должны быть только одногодки. Чтобы не было воздействия, так сказать, «старших товарищей» на молодняк. Это помешает передаче бандитских традиций и воспроизведению уголовного мира. Во всяком случае, сильно их затруднит.

Кроме того, как вам известно, товарищи, криминал у нас наиболее развит в южных республиках, особенно среди горных народов Кавказа. Это связано с сохранившейся у них родоплеменной структурой, которая воспитывает определенное криминально-клановое сознание, когда по умолчанию считается, что за пределами твоего клана или племени все позволено, и единственный сдерживающий момент – риск получить ответные неприятности, например, в виде кровной мести. Это надо искоренить, товарищи. В конце концов, забирают же детей у безобидных оленеводов Крайнего Севера и они годами живут в школе-интернате, навещая отчий дом только по праздникам. Почему нельзя проделать то же самое с горцами и другими сынами юга? Пусть получают нормальное образование (заодно не придется за взятку в ВУЗ поступать), и при этом отвыкают от криминально-клановых понятий, привыкая к нашим советским нормам. Пройдет несколько поколений – и ситуацию с криминалом на юге удастся изменить.

– Ну что ж, по-моему, дельные идеи, – сказал Романов. – Кто за то, чтобы принять предложения Александра Николаевича за основу соответствующих законов? Единогласно. Петр Миронович, вам в Совмине придется поработать над законопроектами. Вместе с Александром Николаевичем, понятно.

– Сделаем, – кивнул Машеров.

– Я, товарищи, тоже хотел бы вставить свои пять копеек, – сказал Цвигун. – Хочу кое-что добавить к предложению Александра Васильевича. В этом году, в прошлом Губернского произошел массовый выезд с Кубы всех недовольных. С разрешения кубинских властей. Началось все с того, что очередная группа «жаждущих свободы» прорвалась в посольство Перу на грузовике. Случилось это в апреле, точной даты Губернский, к сожалению, не помнил. Вмешались Штаты и потребовали выпустить беглецов в «свободный мир». Ну Фидель и выпустил. С большой добавкой. До конца августа выезжали! А под это дело сплавил им всех своих уголовников. Губернский в своих записках советовал и нам провернуть нечто подобное. Мы связались с кубинскими товарищами и предупредили о готовящемся прорыве в посольство Перу. В нашей реальности это событие тоже имело место быть. В руководстве Кубы приняли меры и задержали этих типов на грузовике еще на подступах к посольству. После этого мы связались с кубинцами и предложили скоординировано отправить на Запад всех недовольных и всех уголовников. Кубинцы восприняли эту идею очень положительно, согласились действовать вместе. От них поедут в Америку, которая просто ближе всего, а от нас в основном в Европу, по той же причине. Так что нам, товарищи, надо прямо сейчас принять принципиальное решение и начать готовить высылку уголовников под видом политзаключенных.

– А на Западе согласятся их принять? – спросил Мазуров.

– А куда они денутся? – улыбнулся Цвигун. – Диссидентов и националистов уже принимают. Примут и этих, под видом политических. Они же там свято верят в собственные стереотипы о нас. И если сказано, что в ГУЛАГе томятся миллионы политзаключенных, значит так оно и есть. Ну а мы им приготовим справки, что сидели они по политическим статьям. А также возьмем со всех расписки: я такой-то, погоняло такое-то, сидел за такие-то преступления, добровольно соглашаюсь на предложение властей СССР обмануть дураков-западников, выдав себя за политзаключенного…

– А это зачем? – удивился первый секретарь компартии Белоруссии.

– А если в будущем, когда эта история на Западе подзабудется и найдется кто-то, кто будет сочинять мифы про «огромное количество политзаключенных из СССР», тут мы и предъявим эти расписки! – ответил Цвигун. – Как же хочется увидеть поближе рожи западников, когда они поближе познакомятся с этими «жертвами ГУЛАГа»! По словам Губернского, в 90-х хлынувшие на Запад наши бандиты навели там шороху! Думаю, после такого западным правозащитникам и Солженицыну будут просто бить морды, когда они заикнутся об «узниках совести» в Советском Союзе. Мало того, пообщавшись с нашими уголовниками, жители Запада станут считать такими же диссидентов, националистов и прочих, выехавших от нас к ним.

И еще, товарищи. Тут Александр Николаевич упоминал о расстрелах для шпионов и изменников. Это правильно. Предал свою страну – получи! Но иногда, товарищи, если вдуматься, из-за какой, извините, херни наши граждане попадаются на крючок вражеским разведкам! Губернский упоминал некоего Гордиевского из нашей конторы, который был завербован англичанами и много чего им выдал, сбежав к ним. В этот раз он сбежать не успел, да и большого вреда причинить тоже. Мы его вовремя доставили в Союз и он свое получил. Но на чем его нагло подцепили, товарищи? А в бордель сходил! На клубничку потянуло! Вот я и спрашиваю: был ли от этого похода в бордель какой-то вред стране? Разве что самому Гордиевскому, если бы подцепил там какую-то хворь, из тех, о которых не принято распространяться. И ведь иностранные разведки не перестанут вербовать наших людей, шантажируя или подкупая. И мы не сможем им помешать. Поэтому я предлагаю зайти с другой стороны. Принять и разрекламировать закон, согласно которому гражданин СССР, которого шантажом или подкупом вербуют иностранные спецслужбы, придя в КГБ и сообщив обо всем, получает амнистию за прежние провинности. Также ему разрешается забирать себе деньги, которые ему будут платить иностранные шпионы. Если кто-то был готов продаться ради денег, то теперь у него есть более привлекательный вариант – взять деньги, ничем не рискуя. А что они будут сообщать своим «вербовщикам» – это мы им подскажем, – усмехнулся председатель КГБ. – Таким образом мы выигрываем шестикратно: врагам не удается завербовать нашего гражданина, мы точно узнаем, чем они интересуются, через «завербованного» гражданина мы сливаем им дезу, они на этого гражданина тратят средства своего не резинового бюджета, которых может не хватить на реальных агентов, «завербованный» гражданин, которому иностранные деньги в СССР ни к чему, сможет обменять их на рубли – вот вам и дополнительный источник валюты, а если обо всем этом станет известно, иностранные шпионы будут просто бояться вербовать наших граждан, считая, что те подставлены им КГБ, да и настоящим предателям перестанут доверять, думая, что те кормят их дезинформацией!

Цвигун с торжеством обвёл взглядом собравшихся.

– Поддерживаю, богатая идея! – сказал Ивашутин.

– Да, остроумно задумано – восхитился Судоплатов. – В мое бы время такой закон, мы бы… Эх, молодость, молодость!

– Мне тоже понравилось, – сказал Романов, – предлагаю поддержать предложения Семена Кузьмича и предложить ему оформить их в виде закона, который Совмин внесет в Верховный Совет. Возражений нет? Принято. Семен Кузьмич, с вас документы.

– Будет сделано, – кивнул Цвигун.

Раз уж зашел разговор о шпионах и разведках, – снова вступил в разговор Машеров, – как там обстоит дело с арестованными симпатизантами Запада и тому подобной публикой? А то меня всякие западные конторы и отдельные лица завалили требованиями освободить «узников совести».

– Как я уже упоминал, – ответил Цвигун, – диссидентов мы уже почти всех отправили. Пусть наслаждаются «свободным миром». Сейчас отсылаем следом националистов и религиозных фанатиков. Освобождать агентов влияния при должностях, вроде приснопамятного Яковлева, уже расколовшегося до самых глубин своего гнилого нутра, никто, понятно, не собирается. Им придется ответить за свое предательство. А вот по поводу всяких «ученых-экспертов», работавших на закулисные структуры Запада, можно было бы поторговаться, потребовав в обмен на их выезд освобождения наших агентов и политзаключенных из тюрем Запада и прозападных стран третьего мира, подняв вокруг последних пропагандистский шум. Правда, у меня есть сомнения что западные хозяева этих «экспертов» на такое пойдут. Для них эти «ученые» – отработанный материал. Как агентам влияния цена им ноль, их советы и экспертные мнения никому в стране больше не нужны… Хотя, могут и согласиться, чтобы у новых вербуемых была надежда что и их в случае чего вытащат.

– А Сахарова тоже отправили? – спросил Щербицкий

– И его., – кивнул Цвигун, – вместе с дражайшей супругой. Сколько эта тварь из нас крови выпила! Берия на нее нет!

– А не рискованно? – поинтересовался Щербицкий. – Он же на Западе разболтает все о нашей ядерной программе! Все-таки он много знает, отец водородной бомбы, как говорят «голоса».

– Именно что «голоса», – ответил Цвигун. – Ничего особенного он им разболтать не сможет, хотя бы потому, что уже полтора десятка лет не имеет отношения к нашим ядерным делам. С тех пор, как связался с Боннер и ударился в диссидентство. Все, что он знал, западники и сами уже выяснили, и мы с тех пор ушли далеко вперед. Да и значение Сахарова в науке сильно раздуто западной пропагандой. Именно из-за его диссидентства. У нас есть ученые куда более серьезной величины, те же Харитон и Зельдович. Но им не делают такой рекламы, и многие их работы засекречены, вот они и не смотрятся на фоне Сахарова.

– Ну а что удалось выяснить с арестованными агентами влияния и другими будущими «новомЫшленцами»? – спросил Машеров. – С Яковлевым и прочими, а также со всеми этими «экспертами», тершимися при Брежневе вокруг ЦК и правительства? А то западные «голоса» рассказывают всякие ужасы. Будто в ВНИИСИ, Институте США и Канады, ИМЭМО ни одной живой души не осталось, кроме «генерала КГБ» Иноземцева.

При этих словах присутствующие заулыбались, а председатель Совмина СССР продолжил:

– И в МГИМО всех преподавателей и почти всех студентов забрали…

– Ага, и скормили белым медведям, – саркастически улыбнулся Цвигун. – На самом деле в МГИМО и не арестовывали никого. Тамошним любителям «цивилизованного мира» из числа преподавателей хватило вызова в Комитет и серьезной вдумчивой беседы, чтобы загадать по собственному желанию. И теперь подавляющее большинство из них возжелало покинуть нашу страну и перебраться поближе к «общечеловеческим ценностям». Устроили отчисление части студентов – вконец прогнивших, в основном из «золотой молодежи». Парней – в армию, девок – на работу в провинцию, чтобы в себя пришли. Вот ВНИИСИ, ИМЭМО, Институт США и Канады прошерстили изрядно. В том числе и по показаниям Яковлева. Этот «прораб перестройки», теперь уже, к счастью, несостоявшийся, сдал всех. Кроме упомянутых институтов ниточки потянулись в аппарат ЦК и Совмина, в министерства, в республики, в некоторые структуры Академии Наук. Среди арестованных небезызвестные в будущем Гайдар и Чубайс, несостоявшиеся помощники Горбачева Шахназаров и Черняев, упомянутые Губернским Авен, Березовский, Гусинский и другие будущие олигархи, авторы ельцинской конституции Сатаров, Шейнис, Шахрай, сочинитель так называемых Беловежских соглашений Бурбулис, в общем, всякой твари по пари.

Помимо прочих, мы занимались и многолетним премьером при Ельцине Виктором Степановичем Черномырдиным. Но разобравшись, решили, что этого персонажа надо сохранить для нашей страны. Это действительно Цицерон косноязычия! Я-то думал, что Губернский преувеличивает, говоря о нем. Оказалось, он сильно преуменьшил! Из нефтегазовой области Виктора Степановича надо убрать, но думаю, он пригодится на дипломатической службе, на которую он и в прошлом Губернского попал после отставки. Стоит назначить его представителем СССР при враждебных нам западных международных организациях, как Европейский парламент или Совет Европы… Пусть, как выражается Губернский, выносит мозги западникам своими афоризмами. Они все извилины сломают, пытаясь понять, что он им сказал. Это и нашим людям трудно. А в помощники к нему приставить Владимира Вольфовича Жириновского. Гениальный актер! Сколько страсти! Эти двое на западных трибунах устроят незабываемую феерию!

Послышались смешки, присутствующие живо представили в воображении столь одиозную картину.

– Хорошая идея, – сказал Романов. – Хотя и хулиганская. Одобряю.

– Что до ИМЭМО, Института США и Канады и ВНИИСИ, – продолжал Цвигун, – то там в связи с последними событиями появилось очень много вакансий. Я предлагаю заполнить их нашими, комитетскими кадрами, у кого подходит срок пенсии и засвеченными разведчиками, которых за границу уже не пошлешь. Заниматься США и Канадой, мировой экономикой и международными отношениями, а также системными исследованиями им по профессии положено. И польза для страны будет, в отличие от того, чем занимались Гвишиани и ему подобные. И в МГИМО преподавателями следует назначить бывших разведчиков. Хотя, бывших разведчиков не бывает. Это ведь сейчас зарождается вся та горбачевско-шеварднадзевская и ельцинско-козыревская мерзость, о которой рассказывал Губернский, со сдачей интересов страны так называемому «мировому сообществу». Нам не нужны дипломаты, занимающиеся проституцией с иностранцами вместо отстаивания и продвижения НАШИХ национальных интересов. Так что пусть опытные разведчики с первого курса вбивают будущим послам и атташе слова прусского короля Фридриха, сказанные около двух с половиной веков назад: «Дипломат – это шпион, которого не вешают».

– А Гвишиани и компания раскололись? – спросил Машеров

– Соловьями поют, – усмехнулся Цвигун. – С тех пор, как поняли, что никакие связи с западными «хозяевами мира» им не помогут, поведали много интересного об этих «хозяевах». Подробно рассказывать слишком долго, я потом, с разрешения Григория Васильевича, ознакомлю вас, товарищи, со справкой под грифом «ОГВ». Скажу одно – тут нам работать и работать! Это такое змеючье гнездо, товарищи!.. И это ОЧЕНЬ СЕРЬЕЗНО! Эти закулисные гады хуже фашистов! И с ними мирного сосуществования быть не может! Или мы их, или они нас! Поэтому, если хозяева Гвишиани и компании не пойдут на обмен, предлагаю устроить открытый процесс над этой публикой, с разоблачением их кураторов на Западе. А под это дело обнародовать масонские архивы, собранные в свое время немцами по всей Европе и доставшиеся нам в сорок пятом. Они все это время лежали в спецхране засекреченными и, по словам Губернского, пролежали до начала девяностых, пока к Ельцину не приехал глава европейских масонов, «брат три точки» Рагаш, которому этот… отдал все архивы за так! Точнее, ему-то самому за это перепал Мальтийский орден. Зато, если мы обнародуем архивы, да еще одновременно с процессом, на Западе будет большой скандал. Все эти «хозяева мира», после того как их грязные тайны вытащат на всеобщее обозрение, вынуждены будут отбиваться от всяких разоблачителей и конспирологов, которых на Западе как грязи. Какое-то время им будет не до нас.

– Это понятно, – сказал Романов. – Эти «хозяева мира» – не западные политики-однодневки, не заглядывающие дальше следующих выборов. У них ОЧЕНЬ большие деньги и реальная власть на Западе, и не только там. Вам, Семен Кузьмич, надо за ними очень внимательно следить. И вам, Петр Иванович, тоже, генсек взглянул на Ивашутина. – Эти закулисные гады – самая большая угроза для нашей страны со времен Гитлера.

– В этой связи у меня есть предложение, – сказал Ивашутин. – Так как они не перестанут вербовать у нас агентов влияния, покупая на возможность «приобщиться к мировой элите», предлагаю ввести обязательную регулярную проверку на полиграфе, он же детектор лжи, всех людей занимающих государственные, партийные и прочие руководящие должности, а также всех допущенных к государственным и военным тайнам. Кто откажется – пусть пишет по собственному, работы в стране хватает.

– Поддерживаю, – сказал Цвигун. – Хотя полиграф не дает стопроцентной гарантии, тут все зависит от того насколько хорошо человек владеет собой.

– Все же это лучше чем ничего, – ответил начальник ГРУ. – Глядишь, предатели эмоциональные попадутся.

– Но этого мало, – сказал Романов. – Нам нужно отслеживать главную силу этой закулисной шайки – мировые финансы. Я предлагаю создать в рамках КГБ Финансовую Разведку, которая будет информировать руководство страны о движении и концентрации капиталов в мире, занимаясь только этим.

И вам, Александр Николаевич, – генсек взглянул на Шелепина, – не помешает в МВД служба вроде итальянской финансовой гвардии. Мне Берлингуэр о них много интересного рассказывал. Надо повысить и усилить ту роль, что сейчас играет ОБХСС, и отслеживать все денежные потоки в стране. Как говорил Остап Бендер: «Если по стране бродят денежные знаки, то должны быть люди, у которых их много». И мы должны знать, что это за люди и как они получили эти денежные знаки.

– Я только за, – ответил Шелепин. – Такая реформа ОБХСС действительно назрела.

– Я тоже, – поддержал Цвигун. – Сегодня же начну прикидывать структуру этой Финансовой Разведки.

– Коль скоро мы заговорили об агентах влияния, – сказал Рябов, – как там дела с Горбачевым и Ельциным?

– Товарищи, – поднял руку Романов, – предлагаю этот и следующий вопросы обсудить после обеда. Сейчас ровно два часа дня, в соседнем кабинете должны были как раз накрыть стол. Никто не против перекусить?

– Отличная идея, – поддержал Мазуров, а я что-то и в самом деле проголодался.

– Тогда дружно идем обедать, – и Романов встал первый, своим примером подгоняя остальных.

Глава 20

После обеда все выглядели умиротворенными, кое-кто успел и выкурить по сигарете. Однако дела не ждали, нужно было успеть обсудить сегодня и остальные вопросы.

– Так что там с Горбачевым и Ельциным? – напомнил Рябов.

– С Горбачевым все в порядке, – ответил Матросов. – В смысле, для страны в порядке, а вот для него не очень. Мои ребята, вместе с прокурорскими, нарыли всякого криминала в Ставрополье не на один приговор. Так что, когда я прилетел поговорить с «архитектором перестройки», будущий «лучший немец» имел весьма бледный вид. Даже болтливость куда-то исчезла. В общем, за место советника в посольстве в Кувейте он ухватился как утопающий за соломинку, быстро собрал семью и барахло, и уже жарится на аравийском солнышке.

– Вы все же присматривайте за ним, Семен Кузьмич, – посоветовал Романов.

– Само собой! – отозвался Цвигун. – Хотя, он уже не опасен. Вообще-то говоря, личность абсолютно ничтожная, пустышка. Мещанин, севший не в свои сани, с головокружением от того, что «мировые лидеры» соизволили с ним ручкаться и похлопывать по плечу, и готовый за такую приятность все отдать! В прошлом Губернского вся его сила была в том, что маразматики из высших эшелонов партии посадили его на высшие должности в стране, а народ по привычке слишком долго слушался и терпел это болтливое чучело!

– Ну а Ельцин? – спросил Щербицкий.

– С этим тоже проблем не было, – с явным удовольствием сказал Цвигун. – На днях, в Свердловском обкоме состоялся разбор персонального дела тогда еще члена КПСС Ельцина. Мои ребята сделали видеозапись. Скажу честно, смотрел – наслаждался, как несостоявшегося «президента руссиян» мешали с дерьмом! Если хотите, товарищи, могу прислать копии.

– Не откажемся, – ответил Романов, а все остальные закивали.

– Короче говоря, – продолжал Цвигун, – вышибли из обкома и из партии. Хотели даже подробно осветить все в местной прессе, но мои люди помешали. Незачем этому подонку делать рекламу! А то у нас принято жалеть «обиженных» властью. Причем иногда, как мы знаем, жалеют тех, кто этого абсолютно не заслуживает. Ну а дальше мои ребята начали ковать железо пока горячо. Пользуясь тем, что «дорогой Борис Николаевич» после случившегося пребывал в прострации, примерно как в том будущем, когда его выкинули из политбюро, только на этот раз досталось ему круче и шок был сильнее, к нему подъехали два симпатичных собутыльника. Те, действуя по принципу «ты меня уважаешь?», быстро поставили бывшего первого секретаря на рога. Причем, между рюмашкам предложили ему место секретаря в посольстве в Панаме, выставив альтернативой должность завсклада на Чукотке. Ельцин сразу за это ухватился, решив, что посольство, хоть и в Панаме, всяко престижнее чукотского склада.

Подмахнул все бумаги о переходе в МИД и о назначении, и на следующий день в малотрезвом виде был вывезен на самолете в Москву, а оттуда в Панаму. Сейчас обживает кабинет в посольстве в компании надежных людей. По их сообщениям – не просыхает. Жена в отчаянии, но ничего не может сделать. Так что, есть подозрения, надолго это не затянется.

– Хорошо сработано! – одобрил Романов и все собравшиеся подтвердили эти слова кивками и короткими междометиями. – Примите нашу благодарность, от имени всей страны, Семен Кузьмич.

– Товарищи, чистка страны от уголовников, предателей и потенциальных разрушителей, это хорошо, – сказал Машеров. – Но у нас есть не менее серьезные внутренние враги. Как показало прошлое Губернского, именно бюрократы разрушили страну и уничтожили социализм ради своей корысти. Это и есть наш главный враг. Уголовники, диссиденты, националисты и прочие, были у них на подхвате.

– Согласен, – поддержал Кулаков. – Думаю, после съезда, принятия новых законов и создания новых автономий, номенклатура поняла, что наша политика направлена на ограничение и устранение их власти и ломает все их планы и затаенные мечты. Однако новый состав ЦК, избранный на съезде и принятые поправки в устав, обязывающие аппаратчиков, для участия в партийных выборах уходить в отставку со своих должностей, мешают им свергнуть нас легальным путем в ходе внутрипартийных процедур. Через Верховные Советы Союза и республик им тоже ничего не сделать, так как они там в меньшинстве. Ведь при Брежневе это была декоративная власть и бюрократы туда не стремились. Зачем им дополнительная работа – принимай избирателей, возись с их жалобами. Они это сваливали на заслуженных людей с заводов, из колхозов, из науки. Теперь это обернулось против номенклатуры, ведь большинство депутатов для нее чужие. Так что они наверняка понимают – добиться своего могут только насильственным путем и готовятся к этому.

– Готовятся, – подтвердил Цвигун. – Комитет отслеживает ситуацию. Если поначалу было обычное недовольство личного плана – кого-то подвинули, кого-то не выдвинули – то теперь образовался настоящий заговор. Началось все после съезда и выступлений Григория Васильевича и Петра Мироновича, которые номенклатура расценила как вызов и покушение на свои права.

Создание новых автономий, которое привело к перераспределению власти в «старых» республиках и автономиях не в пользу местных, как говорит Губернский, «элит», подавление националистических выступлений в республиках, с многочисленными арестами среди этих самых «элит», а также аресты агентов влияния во властных кругах и просочившиеся сведения о множестве открытых дел по воровству и коррупции, убедили номенклатуру что все очень серьезно. К счастью, у них нет пока авторитетного в масштабах всей страны руководства. Заговорщики обращались к брежневской группе в политбюро и ЦК, а также к Громыко. Но те осторожничают. Им есть что терять. То, что Брежнева не стали гнобить, как Хрущева после свержения, перевели на почетную должность с уважением, то, что Громыко, убрав из министров, поставили во главе Президиума, показали брежневцам, что у них есть выбор. И рисковать им не хочется. Да и возраст не тот, чтобы кидаться в авантюры. Хотя, наши дела им не нравятся.

Но это не должно нас успокаивать. Если есть запрос на вождей заговора, такие найдутся. Заговорщики уже сейчас активно действуют. Во многих местах появилась нехватка продуктов в государственных магазинах, кроме того, срываются поставки сырья и комплектующих для многих предприятий, обеспечение ГСМ и так далее. Мы вместе с МВД и прокуратурой распутываем и пресекаем такие вещи, но на все нас просто не хватает. Саботаж организован масштабно. Бюрократы тут действуют вместе с торгашами из госторговли, которые тоже недовольны новыми порядками и ничего хорошего для себя не ждут. К ним присоединилась часть руководителей предприятий. Хотя другие наоборот поддерживают перемены и рады возможности самим решать свои дела, не оглядываясь на каждый чих министерства или главка. Особенно на новых предприятиях, построенных в кооперации с итальянцами и прочими. Бороться с саботажем в магазинах помогают кооперативные и семейные предприятия а также колхозные рынки, хотя там цены и поднялись. Также помогают открывшиеся во всех областных центрах государственные товарные биржи, где можно заказать товар прямо у производителя. Через армейские гарнизоны и отделения милиции мы с согласия Григория Васильевича и Петра Мироновича организовали выдачу под запись продуктов и вещей первой необходимости с военных складов и из хранилищ Госрезерва. Ситуация под контролем в Москве, где очень помогла замена Гришина на Николая Григорьевича Егорычева. Хорошо, что на Гришина был компромат по делам с валютой и еще много чего. Персональную пенсию союзного значения он воспринял чуть ли не как подарок. В Ленинграде ваши, Григорий Васильевич, преемники, тоже удерживают ситуацию в руках, как и Кирилл Трофимович в Минске и Владимир Васильевич в Киеве. Неплохо обстоят дела в Мурманской, Калининградской, Архангельской, Николаевской областях, в Приморском крае и в Крыму, где местное начальство ориентируется на флот, а моряки во главе с Горшковым смогли стабилизировать ситуацию. А вот в других местах – плохо. Исключением являются новые автономии, где местное начальство практически полностью на нашей стороне, да еще Пенза, где местный первый секретарь, Лев Борисович Ермин, наотрез отказался присоединиться к заговорщикам и сообщил обо всех удочках, что они закидывали, в тамошний Комитет. Правда, кроме намеков, хотя и прозрачных, там ничего не было.

Заговорщики позаботились и о силовой поддержке. Привлекли на свою сторону часть генералов и офицеров, кому из-за сокращения армии и военной реформы грозит увольнение, и кому не светит перейти в МВД и КГБ по причине пьянства, тупости или бездарности.

– Да, такие есть, – хмуро кивнул Огарков. – Мы постепенно избавляемся от генералов и офицеров, чьи подчиненные показывают наихудшие результаты при проверках и учениях. От неспособных, нерешительных, сильно пьющих. Недовольство среди этой категории есть.

– Кроме того, – продолжал Цвигун, – к заговорщикам примкнула значительная часть выгнанных из КГБ и МВД за профнепригодность и разные грехи, недостаточно большие для суда, но не настолько малые, чтоб закрыть глаза.

Короче, некоторое количество генералов и офицеров, как действующих, так и отставных, и не сказать что малое, примкнуло к заговору. Мы контролируем ситуацию, но я прошу пока отложить отделение Службы Военной Контрразведки от Комитета. Это может затруднить отслеживание действий заговорщиков в погонах.

Хорошо, примем это как временную меру, – согласился Романов. – Но предупреждаю, Семен Кузьмич, затягивать этот вопрос не выйдет. У вас есть согласованный с Николаем Васильевичем кандидат в начальники службы?

– Это вопрос непростой, – признал Цвигун. – Честно говоря, надежных людей не хватает. Андроповские кадры, вроде Бобкова, я выкинул. Недавно выпер в отставку Цинева. Помимо его близости к Брежневу, он вообще для нашей работы не подходит. Хам и самодур. Так что на Службу Военной Контрразведки я предлагаю Федорчука или Алидина. Лично я склоняюсь к первой кандидатуре. У Алидина со здоровьем не очень, а Федорчук пороху не выдумает, зато и не продаст. Сейчас во главе военной контрразведки и не нужен слишком умный и шустрый, который еще в свои игры начнет играть. Пусть Федорчук несколько лет побудет, от него хоть знаешь чего ждать, а там вырастим ему подходящую замену.

– У меня возражений нет, – вставил Огарков.

– Значит принято, – сказал Романов.

– Тогда я продолжу, – снова заговорил Цвигун. – Нам удалось выяснить, что заговорщики планируют свое выступление накануне открытия Олимпиады. Предполагается что в Москве и других городах где будут проходить соревнования, спровоцировать беспорядки с участием торгашей, уголовников, отставников из МВД и КГБ а также недовольных нехватками товаров и перебоями в работе предприятий граждан, которых предполагается подпоить и довести до погромов и вандализма. Так как власть такое допустить не может, нам придется реагировать и подавлять все силой. Запад поднимет крик о кровопролитии и жестокости в отношении населения, объявит о бойкоте Олимпиады и отзовет своих спортсменов. Об этом заговорщики договорились через посольства в Москве. Игры фактически провалятся. Заговорщики обвинит руководство страны и партии в том, что они опозорили СССР в глазах всего мира, и вообще довели ситуацию до голода, и при поддержке участвующих в заговоре военных, потребует нашей отставки. Был у них расчет одновременно устроить массовые волнения в республиках при поддержке местной бюрократии, но из-за подавления националистической бузы при создании новых автономий и изъятия активных националистов, эти планы неосуществимы.

– Понятно, – жестко сказал Романов. – Посольства значит… Это уже откровенное предательство! Они и на это пошли! Тогда и мы стесняться не будем.

– В прошлом Губернского они, десятью годами позже, пошли гораздо дальше, – отозвался Щербицкий. – Ну ничего, кто предупрежден, тот вооружен. Я нашим сволочам тоже сюрприз приготовил!

Первый секретарь ЦК компартии Украины зло улыбнулся.

– Семен Кузьмич, Александр Николаевич, Вадим Александрович, Николай Васильевич. Какие планы противодействия заговорщикам у вас имеются? – Романов обвел взглядом силовиков и добавил. – Имейте ввиду, массовые побоища и кровопролития нам действительно не нужны. На это можно пойти только в самом крайнем случае, если не будет никакого иного выхода.

– С вашего позволения, Григорий Васильевич, я отвечу за всех, – сказал Цвигун. – План разработан нами четырьмя и подготовка к его осуществлению уже началась. Сам план будет приведен в действие в назначенный заговорщиками день «икс». Можете не опасаться товарищи, ничего кровавого и жестокого не будет. Наоборот, будет довольно смешно, хотя, шутка выйдет злая, тут не поспоришь. Зато с заговорщиками как с организованной силой и политическими фигурами будет покончено навсегда. Их даже не понадобится арестовывать. Они и так не отмоются будут опозорены не только перед всей страной но и в глазах всего мира. И я уверяю вас, товарищи, желающие пойти по их пути найдутся ОЧЕНЬ нескоро. Подробности здесь, товарищи, – Цвигун положил руку на папку, – по окончании нашей встречи я раздам вам соответствующие документы. Но, предупреждаю, товарищи, до того как все случится, никто кроме вас не должен знать написанного в этих бумагах. А потому, по отношению к ним прошу руководствоваться словами из книги Стругацких, упомянутой Григорием Васильевичем на съезде: «Перед прочтением – сжечь!».

– С заговорщиками мы выяснили, – сказал Машеров. – Но бюрократы, они как крысы. Трудновыводимы. Через какое-то время они снова попытаются стать хозяевами страны и повернуть все в старое русло. Допустить этого нельзя. Мы с Кириллом Трофимовичем и нашим другом, председателем колхоза Николаем Николаевичем Тертышным обсуждали эту тему и наработали некоторые предложения, как максимально затруднить доступ к власти бюрократам, а также всяким гешефтмахерам и пустозвонам, за которыми ничего, кроме «умных» речей, не стоит. Нам здорово помог прошлогодний съезд и пленум перед ним. До сих пор не очень понимаю, как удалось заставить пленум созвать внеочередной съезд, да еще и обеспечить на съезде большинство, не относящееся к номенклатуре.

– Это было непросто, – усмехнулся Рябов, – пришлось членов ЦК доставлять в Москву спецрейсами в один день, накануне пленума. А по приезде с каждым по отдельности побеседовали люди Семена Кузьмича, напомнили о кое-каких грехах и намекнули, что другие участники пленума собираются их сделать козлами отпущения и выгородить себя. В итоге, первые секретари и прочие, смотрели друг на друга волками и сговориться никак не могли. Да и не успевали. Вот и проголосовали за предложенное, каждый спасая свою шкуру. Потом-то наверняка разобрались что к чему да поезд ушел.

– Ну а со съездом, тут уже мы с Федором Давыдовичем и Владимиром Васильевичем поработали, при поддержке КГБ и МВД. Объездили все области и республики, общались с аппаратчиками и убеждали, что делегатами на съезд им идти не стоит. На непонятливых пришлось надавить, используя компромат. Хорошо, Сталин, Хрущев, Брежнев успели выдрессировать номенклатуру, приучив подчиняться начальству особо не раздумывая. Авторитет КГБ и МВД тоже сказался, вот и прокатило. А когда опомнились – было поздно. У нас уже были составлены списки уважаемых принципиальных людей, в основном из фронтовиков, офицеров, прошедших «горячие точки» за рубежом, изобретателей, молодежи из ершистых и принципиальных. Например Лигачев, Тюлькин, Анпилов, Нина Андреева и другие, кто не продался перестройщикам и капитализаторам. Надо только следить, чтобы не наделали ошибок, как в прошлом Губернского, когда капиталистическая власть и гешефтмахеры вроде Зюганова, смогли оттереть их на обочину.

А теперь, после решений съезда, номенклатуре для участия в партийных выборах придется оставлять свои должности, а этого им абсолютно не хочется. Выберут, нет ли – поди знай, а руководящее кресло – вот оно, под задницей.

Думаю, пользуясь случаем, надо поблагодарить Якова Петровича, Федора Давыдовича, Владимира Васильевича, Семена Кузьмича, Александра Николаевича и Вадима Александровича за отличную работу, – сказал Машеров. – Думаю, все со мной согласны. Возвращаясь к теме… Мы предлагаем ряд мер, которые помогут ограничить и стреножить бюрократию, отодвинув ее от рычагов власти и принятия решений.

Во-первых, надо будет изменить структуру партийных организаций. Все республиканские ЦК, обкомы, крайкомы, окружкомы в автономных округах, горкомы, райкомы – упразднить. Из прежних структур останутся только ЦК партии в Москве (его работа тоже будет перестроена под новые задачи) и первички на местах (на предприятиях, в колхозах, учебных заведениях и так далее). А вот между ними все создавать заново, причем так, чтобы у партийных структур не было, как сейчас совпадения с государственными, и чтобы партийный аппарат не срастался с государственным.

– Похоже, нас свергают, Кирилл Трофимович, – усмехнулся Щербицкий, обращаясь к Мазурову.

– Даже не надейтесь, товарищи, – ответил Машеров, взглянув на руководителей УССР и БССР. – Работы у вас будет выше головы. Так как именно вам придется продвигать партийную реформу не только в ваших республиках но и в соседних частях страны. В СССР имеется двадцать экономических районов. Именно в них и надо создавать новые органы, примерно равные по статусу республиканским ЦК. Сразу после революции была весьма популярна идея строить партию и новое социалистическое государство как раз по экономическим районам. Но из-за известных причин победила идея положить в основу границы губерний и национальных образований. Результат нам известен. Таким образом, в РСФСР появится сразу одиннадцать, назовем их, территориальных комитетов (теркомов). На Украине их будет три. В Молдавии, Казахстане, Белоруссии границы экономического района совпадают с границами республики, тут формально ничего не изменится, был ЦК будет терком. А вот в наиболее проблемных Прибалтике, Закавказье, Средней Азии, на каждый терком будет приходиться по три республики, а в Средней Азии даже четыре. И между их «элитами» будет серьезная грызня за места в теркомах, причем Москва им будет необходима как арбитр.

С другой стороны, мы получим поддержку партийных кадров РСФСР, а также юга и востока УССР перед которыми откроются новые перспективы роста. Понятно, на Западной Украине и в Киеве в восторге не будут…

– Да, разорется воронье, – согласился Щербицкий, – ну да я их угомоню.

Уровнем ниже, между прежними обкомами и райкомами будут находиться окружные комитеты партии – окружкомы. В каждой области и приравненной к ним административной единице будет по несколько окружкомов, причем они должны охватывать районы двух или даже трех соседних областей. Это поможет борьбе с местничеством. Ну а уровнем ниже уже только первички. Что касается парторганизаций в силовых структурах то они должны замыкаться на Военный Совет ЦК и на парткомы объединенных военных округов.

– Хорошо придумано, – сказал Романов, – такой ход практически исключает объединение партийного аппарата против нас на обозримую перспективу. Бывшие райкомовцы начнут конкурировать за места в окружкомах, бывшие обкомовцы за места в теркомах. А число мест по сравнению с райкомами и обкомами сильно ограничено.

– У меня есть предложение, – сказал Щербицкий. – Правда, оно не относится напрямую к партийным делам. Я предлагаю административно выделить из состава республик все военные объекты и все предприятия союзного подчинения, а образовавшиеся союзные административные территории подчинить напрямую СССР. Есть же в Индии, помимо штатов, союзные территории, управляемые центральной властью. А мы чем хуже? Как вспомню рассказы о том, как эти «незалежные» твари пилили Черноморский Флот, растаскивали и гробили Южмаш, киевский «Арсенал»… А вот хрена им! Пусть знают, что любая самостийность будет без штанов! Кстати, и Москву не мешало бы так же выделить, как Вашингтон у американцев. А столицу РСФСР разместить в Ленинграде.

– Мысли правильные, Владимир Васильевич, – сказал Романов, – думаю, стоит их поддержать. Кроме выделения Москвы и столицы РСФСР в Ленинграде. На мой взгляд, целесообразнее было бы оставить столицу РСФСР в Москве, а столицу СССР перенести за Урал. В Красноярск, Иркутск или Новосибирск… Или построить столицу с нуля на новом месте, как когда-то бразильцы. Это поможет развивать наши сибирские и дальневосточные земли, и покажет нашим дальневосточным соседям, да и «партнерам» за океаном, что им ничего не светит. Впрочем, это вопрос не ближайшего будущего. Но мы отвлеклись. Петр Миронович, у вас есть еще что-то?

– Есть, – ответил Машеров. – Надо также изменить место партии в обществе. Партийные органы не должны лезть в административные и хозяйственные дела. Это забота государственных структур и предприятий. Надо разгрузить партийные органы от бюрократического балласта. Совмещение партийных должностей с государственными и хозяйственными должно быть запрещено. Исключением должны быть только председатели совмина и президиума СССР и союзных республик, а также члены Центрального Военного Совета, Военного Совета ЦК, политбюро, командование объединенных военных округов и вообще силовые структуры. В результате, все дорожащие креслом в государственных и хозяйственных структурах выберут именно их, так как партийные должности будут выглядеть уже не такими «вкусными». В партийных структурах останутся более идейные кадры. А сама партия будет уже не указывать что и как делать, а контролировать деятельность чиновников и быть фильтром, рассматривающим кандидатуры на государственные должности и отсеивающим явно некомпетентных или нечистых на руку людей. То есть, партия станет контролером и трибуналом над бюрократией. А чтобы ее решения имели силу – и нужен контроль над силовыми структурами через военсовет ЦК и ЦВС.

– Но этого недостаточно, – продолжал Машеров. – Мигрировавших в госаппарат чиновников тоже надо держать в узде. В свое время, Николай I, при всей своей самодержавности, заявил: «Россией правят тридцать тысяч столоначальников!». Мы можем принимать любые решения, но столоначальники в министерствах и на местах все это замотают, извратят и спустят на тормозах. Поэтому мы предлагаем ежегодно созывать отраслевые съезды опытных и заслуженных специалистов соответствующей профессии, которые должны рассматривать кандидатуры министров, их замов, начальников управлений, отделов и прочих контор в союзных и местных ведомствах, будут иметь право отсеивать неподходящих, а также предлагать своих кандидатов.

Кроме того, эти съезды будут избирать административные трибуналы в которых граждане смогут оспаривать и отменять решения разных инстанций и отдельных чиновников, противоречащие законам. Чиновник, решение которого трибунал отменяет три раза подряд, лишается должности. Причем чиновников, уволенных после решения трибунала или за плохую работу, будет запрещено пересаживать на равноценные места. Только с понижением. Нарушителей будут выкидывать с должности с запретом на госслужбу. Это поможет разрушить внутренние связи бюрократии. Тот, кто и после понижения проштрафится или нарвется на три отмены его решений подряд – получает пожизненный запрет на руководящие должности.

Также надо ввести правило по которому человек желающий занимать государственные, хозяйственные, партийные и прочие должности, должен не менее пятнадцати лет проработать в других частях страны. Пусть покажет чего он может сам добиться, без родни, земляков и друзей.

А чтобы чиновники не тянули, не заматывали, не отфутболивали дела и не устраивали бесконечный кругооборот бумаг, установить правило, что чиновник, не решивший так или иначе дело, с которым к нему обратились в течение рабочего дня, платит серьезный штраф. Если дело заматывают в каком-то учреждении больше трех дней – штраф платит начальник учреждения.

Еще нужны меры против произвола бюрократов на местах. Граждане, помимо обращений в административные трибуналы, должны иметь право на местном референдуме отменять решения отдельных чиновников и государственных структур, затрагивающие их права. Исключение – вопросы безопасности и обороны. Чиновникам придется не просто приказывать, а УБЕЖДАТЬ людей.

Кроме того, нужен новый порядок выдвижения людей на руководящие должности в стране. Не те, кто умеет хорошо лизать зад начальству, не те, кто умеет красиво трепаться, а имеющие ЗАСЛУГИ перед страной и народом.

– Меритократия? – спросил Цвигун.

– А что в этом плохого? – ответил Машеров. – Губернский мне рассказал про одну американскую фантастическую книгу, по ней еще фильм сняли «Звездный Десант», кажется, название. Там быть гражданами и занимать какие-то должности в стране могли только те, кто отслужил в армии или сделал еще что-то полезное для страны. И это правильно.

– А неплохая идея, товарищи, – сказал Судоплатов, – при такой системе всяким Горбачевым, Ельциным и прочей швали, станет крайне трудно подниматься наверх.

– Да, мне тоже нравится, – заметил Романов. – Правда, вот что делать с нетрудоспособными, теми же инвалидами…

– Для них тоже можно что-то придумать, даже многие инвалиды в состоянии принести пользу государству.

– Хорошо, тогда отдельно продумайте вопрос. Есть у кого-то возражения? Значит, принято. Петр Миронович, подготовьте в Совмине ваши предложения в виде законопроектов для Верховного Совета и съезда. Предлагаю работать вместе с Федором Давыдовичем, Яковом Петровичем и Владимиром Васильевичем, так как ваши направления работы пересекаются.

– У меня есть еще предложение, – сказал Машеров. – На эти мысли меня навели разговоры с Губернским. Он рассказал, что в его будущем существовала радикальная прокоммунистическая и патриотическая организация под руководством некоего Юрия Мухина, журналиста и историка. Эта организация предлагала систему народной оценки властей. На выборах граждане должны отмечать одной из трех предложений: «Наградить», «Наказать», «Без последствий». В первом случае данное должностное лицо или орган власти получают награду, во втором – срок, в третьем – остаются с тем, что есть. Сажать – это, конечно радикально, но отстранять от государственных должностей на пару избирательных сроков будет полезно, чтобы не появлялись всякие «всенародные», которые, усевшись во властное кресло, плюют на народ и страну.

– А еще, Губернский в этой связи упомянул античные Афины, где был «суд черепков» или остракизм. Граждане ежегодно собирались и писали на черепках имена самых ненавистных политиков и чиновников. И тот, против кого было больше всего черепков – отправлялся в изгнание. Ну, у нас ненавистных чиновников в изгнание отправлять незачем, а вот изгонять с должности с запретом на чиновничью профессию будет очень полезно, чтобы не было как в будущем, когда всякие чубайсы, ненавистные всей стране, много лет сидели наверху и никак их убрать было нельзя.

– Остроумное предложение, – сказал Романов, – хотя одно из будущего а другое из глубокого прошлого. Но выглядит разумно. Зарвавшихся и зажравшихся людей при власти, надо окорачивать и приводить в чувство.

– В дополнение ко всему этому, – сказал Машеров, – нужно создать независимый контроль, причем треть состава должна избираться Верховным Советом, треть съездом партии и треть – отбираться по жребию из кандидатов выдвинутых коллективами. И последнее. Для усиления контроля снизу над выбранными властями, надо изменить порядок выдвижения кандидатур. Сейчас это делает в избирательном округе сумма никак не связанных между собой граждан, которые никак не могут контролировать своего избранника. Если кандидатов будут выдвигать, так сказать, «группы по интересам», коллективы предприятий, научных и прочих учреждений, общественные объединения, то они смогут их проконтролировать, и после избрания, а в случае чего и организовать отзыв.

Между прочим, есть в Африке такая интересная страна, Ботсвана. Вполне благополучная, замечу. Там довольно интересная система выборов. Везде ведь как? При избрании исполнительной власти либо аморфная сумма граждан выбирает разрекламированного кандидата, либо это делают выборщики – депутаты и прочие. А в Ботсване каждый кандидат на выборах в парламент должен объявить, кого из кандидатов в президенты он поддерживает. Затем происходят выборы, смотрят, чьих сторонников избралось больше всего и этот кандидат становится Президентом. При этом депутаты его не избирают, но и граждане не избирают его напрямую, все зависит от того, насколько народ поддержал его сторонников. А это уже не одну рекламную морду в ящике выставить, засрав, простите за выражение, товарищи, всем мозги пропагандой, вроде выборов Ельцина в 1993 и 1996, тут сотни людей должны народу понравиться. На это никакой пропаганды не хватит!

– Интересная система, не знал, – сказал Романов. – Вы, Петр Миронович, эти соображения тоже проработайте c Кириллом Трофимовичем, если никто из присутствующих не против. Это поможет нам решить одну из двух главных проблем страны – с дураками. Точнее, дураками у власти.

– Тогда, если позволите, я выскажусь и о второй нашей главной беде, – сказал Машеров, – о дорогах. Ежегодно огромные средства просто зарываются в землю на ремонте дорог. И все равно, каждый следующий год то же самое – трещины, провалы, все ползет. По словам Губернского, в том будущем после установления «капитализма» на ремонте дорог шло просто фантастическое воровство. И Губернский упомянул, что как-то читал статью на эту тему. Помнил он ее плохо, не его профиль. Запомнил оттого, что наши дороги там сравнивались с дорогами в Средиземноморье, сработанными еще рабами Рима, которые и сейчас служат людям. Оказывается, дело в мягком и сухом климате, из-за которого почва под дорогами не раскисает. А у нас климат сырой и морозный, почва пропитана водой, которая зимой превращается в лед и рвет дороги. Так вот, в той статье было написано про одного ученого из автодорожного института в Москве. Фамилию его Губернский не смог вспомнить. Какая-то еврейская – то ли Гольдштейн, то ли Гольденберг… Что-то немецкообразное. И этот ученый создал машину, которая «отжимала» грунт, выжимая всю воду, потом утрамбовывала его обратно и сверху укладывала дорожное полотно. Такая дорога могла обходиться без ремонта полвека! А если под «выжатый» грунт класть специальную полимерную пленку и покрытие делать особое, из смеси асфальта, перемолотых в гранулы старых покрышек и каких-то синтетических смол, так и больше ста лет! На испытаниях изобретение отлично себя показало, но это уже было начало 90-х и оно грозило лишить дорожную мафию огромных доходов, так что машина никому была не нужна, а ученому бандиты предложили убираться, пока цел. Он и убрался, в Израиль. Но сейчас он в стране и его можно найти. Вряд ли в том институте много ученых с подобными фамилиями. Если он уже работает над этой темой, ему надо помочь, а если еще нет – подсказать. Думаю, Семен Кузьмич мог бы его отыскать.

– Сделаем, – сказал Цвигун, – если он сейчас занимается дорожно-строительными темами, то найдем.

– Будем надеяться, – сказал Машеров. – Однако, по дорогам что-то должно ездить, товарищи. Губернский передал мне недавно свои соображения на этот счет, с собственно ручными рисунками машин из будущего. Иномарок, как вы догадываетесь. Почему-то так сложилось, что грузовики, тягачи и другой тяжелый транспорт мы делать умеем, а как коснется легковушек или автобусов – получаются или уродеры, как выражается Губернский, или по его же словам, «ведра гаек», или что-то устаревшее лет на двадцать по сравнению с остальным миром.

– Ну, это вы уже перегибаете, Петр Миронович, – сказал Романов, – сами же говорили о рисунках Губернского. И вполне симпатичные машинки по ним на ГАЗе и ВАЗе сделали. Даже запад в шоке.

– Сделали, Григорий Васильевич, – ответил Машеров, – вот только когда они в серию пойдут, неизвестно. Я ведь после встречи с Губернским подробно интересовался историей нашего автопрома. И выяснил, что делали наши инженеры в автотранспортном НИИ и заводских КБ машины не хуже западных и даже лучше. Вот только изготавливали их хорошо если по десятку штук. А потом либо заворачивали под разными предлогами, либо долгие годы обсуждали с чиновниками из Минавтопрома, а если потом и ставили в серию, то на фоне иномарок они уже выглядели старьем. И начальству автозаводов это было не нужно – легче гнать вал. Поэтому я предлагаю дать в этом смысле коллективам автомобильных институтов, КБ, заводов, больше свободы. Пусть создают новые машины и выпускают мелкими сериями без разрешений и согласований. Если машины будут хорошо продаваться у нас и за границей, значит можно сразу ставить на конвейер.

При этом, товарищи, у нас вообще транспорт развит недостаточно. Это на одной шестой суши! И на большей части этой суши вообще нет дорог! Правда, у нас подписаны контракты с теми же итальянцами о строительстве и модернизации железных дорог, особенно ведущих к богатствам Сибири. Планируется наконец закончить БАМ, а в перспективе продолжить его на Сахалин, до пролива Лаперуза а там, кто знает, может, и в Японию мостик перекинем. Кроме того, я считаю, что нужно возобновить строительство Заполярной дороги Архангельск-Анадырь, но понятно, на другом уровне. Работать должна техника, а не заключенные. Аналогичную дорогу надо проложить и вдоль нашего Тихоокеанского побережья от Владивостока до Анадыря и Петропавловска. Это даст нам круглогодичный доступ к богатствам Севера, Сибири и Дальнего Востока, не зависящий от навигации, а также укрепит наше стратегическое положение.

– Поддерживаю, – сказал Огарков, – нам необходимы пути на дальний Восток и в Арктику помимо Транссиба…

– Строить их – каторжная работа, – задумчиво сказал Кулаков. – Тундра, льды… Можно использовать вахтовый метод – сказал Машеров – для обеспечения энергией ставить в укромных бухтах списанные атомные подводные лодки, используя как электростанции, а также приводить буксиром приливные электростанции на бетонном понтоне и притапливать где надо. Технология такая разработана.

Однако, товарищи, будем реалистами. Есть у нас много мест, где строительство железных или любых других дорог нецелесообразно и вряд ли будет. Тундры, степи, пустыни, горы. Но и там нужно возить людей и грузы. Тут напрашивается непривычный, но вполне реальный транспорт. Во-первых, дирижабли…

– Диирижааблии.., – протянул Рябов. – Не слишком ли архаично?

– Ничуть не архаичнее двигателей внутреннего сгорания и автомобилей, появившихся примерно в одно время с дирижаблями и как бы даже не раньше – ответил Машеров – Губернский упомянул что в начале следующего века, над дирижаблями всерьез работали в Европе и за океаном, в том числе военные (противолодочное патрулирование, носители мощных РЛС и баллистических ракет). А в условиях нашей страны дирижабль во многих местах имеет преимущество перед самолетом и вертолетом. Большой дирижабль берет намного больше груза, может в отличие от самолета нести негабаритный груз на подвеске и дальше любого вертолета, намного экономичнее, дальше летает, не нуждается во взлетно-посадочных полосах. Доставит что угодно в любую глухомань или хоть на другой континент. Губернский рассказывал, как во время нападения НАТО на Югославию в 1999 году, Россия пыталась послать свои войска в Косово, но пронатовские правители Болгарии, Румынии и других соседних стран не разрешили пролет над своей территорией, а лететь вокруг Европы без дозаправки было нельзя и дозаправиться негде. А дирижабль все довез бы без проблем. «Гиндендбург» в тридцатых из Германии в Америку летал!

– Пока не взорвался, – заметил Щербицкий.

– Отчего и как он взорвался – дело темное, – ответил Машеров, – уж больно вся шумиха вокруг его гибели была выгодна конкурентам дирижаблей – судовладельцам, авиакомпаниям, железнодорожным компаниям. А отказываться от дирижаблей после катастрофы «Гинденбурга» так же «умно», как после гибели «Титаника» отказаться от океанских лайнеров. В любом случае, сейчас технологии куда совершеннее, чем в тридцатых. Вместо взрывоопасного водорода гелий или флегматизированный водород, автоматизация и прочее. С дирижаблей можно и ракеты в космос запускать из стратосферы. Но мне вам объяснять, сколько стоит каждая тонна груза выводимая на орбиту и какая это экономия.

– Я тут прикинул по поводу Югославии, – вмешался Огарков. – А ведь верно! Эти пузыри за несколько суток могут перебросить крупные силы с Дальнего Востока к западной границе и наоборот. Вблизи фронта им, понятно, делать нечего, но доставлять людей и грузы в армейский тыл вполне могут. Или перебрасывать с одного участка на другой. По грузу, дальности, экономичности вне конкуренции и аэродромы не нужны.

– Помимо дирижаблей есть еще один вид транспорта, который незаслуженно затирают, – сказал Машеров. – Это экранопланы. Я говорил с конструктором Ростиславом Алексеевым. Там какой-то бред, товарищи. Машина есть, прекрасно себя показала, но в серию не идет, так как ведомствам это не надо! Моряки считают, что раз летает, тем более над сушей – то не корабль. Авиаторы считают, что раз летает совсем низко – то не самолет! И отличные машины уж который год как подзаборники! В прошлом Губернского, они так промурыжили проект до самого капитализма, когда и это, извините, просрали.

– Да, красивые машины, видел как-то, – подтвердил Ивашутин. – Но не дороговато ли?

– Мы тут прикинули, – ответил Машеров, – расходы окупятся при доставке людей и грузов туда, где нет дорог и аэропортов. Гладких поверхностей на земле и воде у нас хватает. К тому же, можно удешевить. У нас хватает старых самолетов, которые уже не выпускают в небо, вроде АН-2. При минимальных затратах они могут быть переоборудованы в экранопланы и прослужить еще долго. Кстати, на Западе в двадцать первом веке тоже работают над экранопланами, в том числе военными. Поэтому я предлагаю создать при Совмине СССР управление воздушно-экранного транспорта и управление воздухоплавательного транспорта.

– Немного фантастично звучит, но предложения интересные, – сказал Романов. – Что ж, раз вы, Петр Миронович, с ними выступили – вам над ними и работать. Инициатива, как известно, наказуема.

– Кстати, тут столько раз упоминали Губернского, что за история с ним была в институте? – спросил Шелепин. – Тут Демичев говорил, что чуть из ВГИКа не вылетел, да с такими обвинениями, что впору застрелиться.

– Мои люди все выяснили, – ответил Цвигун, – тут целая интрига. Из посольства в Гаване в МИД прислали телегу с обвинениями Губернского в целой куче грехов, до антисоветизма и расизма включительно, из-за сочиненных им песен, особенно той, известной, про негра.

– Да, песня, конечно, хулиганская, – улыбнулся Романов, – но мне нравится. Племяшка с подружками ее целый месяц на магнитофоне крутили.

– Так вот, – продолжал Председатель КГБ, – Громыко сразу за это ухватился. На Губернского ему было плевать, главное – подкопаться под Петра Мироновича который ему покровительствует. Ну и под всех нас, косвенно. Предсовмина СССР поддерживает «расиста» и «антисоветчика»! Таким способом деды из политбюро и ЦК хотели нас стреножить. Ну и послал Громыко во ВГИК своего референта, с приказом натравить на Губернского местное начальство, пришить политику и выгнать из института. А у этого референта был приятель, некий Владлен Памфилов из отдела культуры ЦК комсомола. У которого был серьезный зуб на Губернского.

– А что ему Губернский сделал? – поинтересовался Мазуров.

– Ему-то ничего, они даже знакомы не были, – ответил Цвигун. – Но у этого Памфилова есть сводный брат, который был секретарем райкома комсомола в Ленинграде. Так вот, этому брату не понравилось творчество Губернского и его рок-группы, и он решил облить их помоями, используя связи в прессе. Так как мы отлеживали все, что касалось Губернского, то проверили этого секретаря и узнали немало интересного о его глубокой и нежной любви к другому молодому человеку.

– Тьфу, гадость! – виртуально сплюнул Мазуров.

– Секретаря этого сразу турнули из комсомола со всеми вытекающими, – ухмыльнулся Цвигун. – А этот Памфилов решил, что Губернский имеет к этому отношение. Тут он угадал, он только не знал, какое именно отношение. И вот, услышав от приятеля-референта о задании Громыко, решил, что это шанс отомстить за родственника и за свою оказавшуюся под угрозой карьеру. Раздобыл в ЦК комсомола соответствующую бумагу и поехал с референтом в ВГИК. А тот и рад – две бумаги из двух контор выглядят внушительнее, чем одна из одной. И они чуть не добились своего! Хорошо, куратор Губернского майор Метелкин вовремя все узнал и с помощью директора творческого объединения «Экран» Хессина поломал им всю игру. Когда Памфилов и этот референт поняли, что против них играет Комитет и что никакого недовольства на Кубе Губернскому не пришить – сразу скисли и были рады выбраться из этой истории под предлогом недоразумения.

Цвигун вздохнул:

– Тяжело с этими творческими личностями. Невозможно понять, куда у них мозги вывернутся! Один Тарковский сколько крови попортил своей американской дуростью…

– И что с ним теперь? – спросил Машеров

– Да что, кается! – махнул рукой Цвигун. – Говорит, затмение нашло. По уму надо бы простить и пусть дальше кино снимает. Но не просто так. Пусть выступит на телевидении, обгадит этот «свободный мир» посильнее! И другим наука, и ему обратного пути не будет.

– Думаю, все согласны с Семеном Кузьмичом? – спросил Романов. – Тогда решено.

– А что с Громыко будем делать? – поинтересовался Шелепин. – Доверять ему после такого нельзя.

– А что с ними делать, – отозвался Кулаков, – проводим на персональную союзного значения, благо возраст подошел да и здоровье не очень.

– Я согласен, – кивнул Романов. – Вижу, возражающих не нашлось.

– Кстати, о возрасте, – сказал Машеров. – Похоже, нашим ученым удалось синтезировать препарат, по своему составу и действию практически полностью совпадающий с сывороткой, полученной из крови Губернского. Не знаю насчет бессмертия, но от старческих болячек он избавляет полностью. Да и зубы начинают расти, ученые окрестили это «акульим синдромом». Так что, думаю, больше нет необходимости изводить Сергея Андреевича заборами крови, делать из него донора поневоле.

– Отличная новость, Петр Миронович, – откинулся на спинку кресла Романов. – Планируется производить препарат серийно?

– С этим бы мы лучше не торопились, – ответил Машеров. – Во-первых, он еще не прошел клинические испытания на добровольцах, во-вторых, его себестоимость все же получается немаленькая, в-третьих, в случае массового применения старики начнут молодеть, а пенсию у них уже не отнимешь. Представляете, какой удар по бюджету СССР? У нас будет страна вечномолодых пенсионеров. После окончания испытаний на добровольцах предлагаю производить препарат небольшими партиями, давать его людям, кто реально ценен для страны – заслуженным артистам, ученым, художникам, писателям… Ну и политикам тоже, если они того заслуживают. И, кроме того, направить ограниченные партии в медучреждения под строгим учетом. Пусть используют только при лечении тяжелобольных. Например, в онкологические отделения, поскольку, по мнению проводивших исследования препарата, он неплохо воздействует на раковые клетки. Опять же, мы оказываемся монополистами, никто в мире в ближайшие годы не сможет, я думаю, повторить наш успех, разве что выкрасть состав препарата. Так что с его помощью мы можем диктовать условия западным странам, во главе которых обычно стоят немолодые политики. Ну это в общем и целом, как говорится, тут еще стоит се как следует обдумать, учесть все нюансы.

– Здравая мысль, Петр Миронович, не поспоришь. Тогда возглавьте разработку соответствующего законопроекта или документа… Что ж, товарищи, может быть, пожалуй, на сегодня закончим? Возражений нет? Все знают, кто чем занимается? Тогда всем спасибо, больше никого не задерживаю.

Глава 21

За два дня до открытия Олимпийских Игр меня в свой кабинет пригласил Цвигун. По пути я весь извелся, гадая, зачем вдруг понадобился председателю Комитета госбезопасности. Может быть, хочет затеять очередной литературный проект? Не исключено. Но не мешало бы настроиться и на худшее. Кто знает, может, где-то прокололся, лишнего сболтнул, хотя вроде и не напивался в последнее время. Ладно, доедем – выясним на месте.

– Сергей Андреевич, проходите, садитесь. Чай будете? У меня его помощник на травах делает, которые из деревни привозит, аромат обалденный!

– Не откажусь, Семен Кузьмич.

Что-то он мягко стелет. Не иначе какую-то пакость задумал.

Чай и впрямь оказался превосходным, благоухал смесью мяты, жасмина и еще чего-то непонятного, но тоже ароматного. К тому же, скорее всего, обладал седативным эффектом. После первой чашки как-то сама собой моя тревога улеглась, накатило успокоение, даже малость в сон потянуло.

– Наверное, гадаете, зачем я вас к себе пригласил, – вывел меня из транса Цвигун. – Дело, Сергей Андреевич, серьезное, так что отнеситесь к нему соответствующе.

Я кивнул, внутренне снова напрягаясь, а глава ведомства, внимательно посмотрев мне в глаза, продолжил:

– На вас, Сергей Андреевич, открыли охоту западные спецслужбы…

– То есть как охоту, как это открыли? Грохнуть, что ли, меня собираются?

– Нет-нет, наверное, я немного неправильно выразился. Всего лишь планируют ваше похищение. Очень уж вы их заинтересовали.

– Прознали про мое перемещение во времени?

– Пока что, надеюсь, нет, но могут прознать, если вы им все расскажете. Хотя, вполне вероятно, не поверят, телефон и электронную книгу в качестве доказательства вы уже предъявить не сможете, но и другого варианта исключать нельзя. Прокололись вы с книгой «Марсианин», где описали технические разработки будущего, над чем как раз работали инженеры NASA. Затем людей из Лэнгли заинтересовала ваша биография, где единственная отправная точка – 18 апреля 1975 года. Ну и ваш диагноз с тяжелой формой амнезии. Дальше вы начинаете выдавать пачками книжные бестселлеры, песенные шлягеры, снимать фильмы – в темпе, неподвластном обычному человеку. При этом периодически встречаетесь с товарищем Машеровым, ко мне, опять же, наезжаете. Все это американскую разведку очень заинтересовало, и они устроили за вами наблюдение.

– Постойте, пару месяцев назад я заметил за собой слежку, когда мы гуляли в парке Горького. Так может быть, это и были те самые цэрэушники?

– А вы наблюдательны, Сергей Андреевич. Если вы имеете ввиду молодую пару – то да, это были сотрудники Центрального разведывательного управления. Мы сейчас ведем свою контригру, оппонент об этом не знает, а значит, мы имеем скрытое позиционное преимущество, как в шахматах. Кстати, вы играете в шахматы?

– Честно говоря, давненько не садился за доску. Что-то не до того все.

– У меня тоже со временем проблема. Тут еще эта Олимпиада… Масса иностранцев, кто знает, кто из них с какой целью приехал в нашу страну. И между прочим, враг может воспользоваться всей этой шумихой, чтобы попытаться обстряпать ваше похищение.

– А зачем я им нужен, собственно говоря?

– Затем, чтобы выбить из вас правду.

– Ну, не выдержу я пыток, сознаюсь, что появился из будущего. Вы же сами говорили, что они вряд ли поверят в это, а даже если и поверят… Я ведь уже практически все сделал, что мог, выложил все расклады, и история пошла другим путем. От меня уже, по большому счету, ничего и не зависит.

– Во-первых, вряд ли вас будут пытать, скорее всего, ограничатся введением «сыворотки правды». Во-вторых, пока они не знают, что от вас в этой истории уже ничего почти не зависит. Им просто интересно вас раскусить, понять, что вы из себя представляете. И вряд ли они вам будут представляться сотрудниками ЦРУ, если захотят оставить вас в живых…

– То есть как «если захотят»? Вы же говорили, что никто меня убивать не собирается!

– М-м-м… Э-э-э… Да, говорил, и могу под этими словами подписаться. Сергей Андреевич, ну сами посудите, зачем им вас убивать, смысл? Разве что случайная передозировка препарат… Какой-то мизерный процент, что решат вас убрать.

– Однако этот «мизерный процент» все же остается?

– Да не переживайте вы так, в конце концов, все будет хорошо, мы контролируем каждый шаг противника. Они даже вколоть вам ничего не успеют, как мы их повяжем. Риска почти никакого, зато представляете, какую из всего этого шумиху можно устроить?! Как мы им хвост прижмем, как они опозорятся в лице всего мирового сообщества. Вы же патриот, Сергей Андреевич, если бы пеклись только о своей шкуре – разве затеяли бы все это, пошли к Машерову? Писали книжки с песнями и жили припеваючи. Но решились, а значит, есть в вас этот стержень.

– Спасибо, конечно, за добрые слова… Но все же хотелось бы какой-то определенности. От меня-то в этой ситуации что требуется?

– Да ничего! Как жили – так и живите, словно ничего вокруг вас не происходит. Просто я почел своим долгом вас предупредить, что замышляют наши оппоненты, чтобы вы были в курсе. Хотя, заметьте, мог бы и промолчать, вы так и пребывали бы в неведении до последнего момента.

Ага, это он типа одолжение сделал, предупредил. А то, что я теперь буду ходить, постоянно оборачиваясь, вздрагивать от каждого шороха за спиной – это как бы не в счет.

– Я вас понял, Семен Кузьмич, короче говоря, мне отводится роль подсадной утки?

– Ну я не стал бы так уж утрировать… Хотя, чего уж там, по существу вы правы. Надеюсь, не ударитесь в бега?

– Что я, мальчик, от органов бегать? Все равно же от вас не скроешься.

– Тут речь скорее об агентах иностранной разведки, у них тоже имеются серьезные возможности, хотя мы, повторяю, имеем скрытое преимущество. Постараемся задержать ваших похитителей сразу, с поличным, на месте, так сказать, преступления.

Засим мы с Цвигуном расстались. Отпирая дверь «Волги», с огромным трудом удержался, чтобы не оглянуться. Инстинкты рвались наружу, теперь в каждом пеньке буду видеть замаскированного вражеского шпиона. И неудивительно, что, уже собираясь усесться в автомобиль, я подскочил, как ужаленный, ощутив, как на мое плечо опустилась чья-то ладонь.

– Извините, Сергей Андреевич, если напугал.

Вот блин, Тарковский! Он-то что здесь делает. После его возвращения из Штатов мы с ним общались только по телефону, и то, поздравляя друг друга с днем рождения.

Выглядел он не ахти. Не в смысле одежды, а на физиономию. Она была какой-то помятой, а самое главное – в глазах не было прежнего блеска. Мда, совсем человек закис, а какие надежды подавал… Опять шучу.

– Приветствую, Андрей Арсеньевич! Какими судьбами?

– Да вот, хожу периодически на профилактические беседы, вроде как отмечаюсь, – грустно ухмыльнулся он. – Я же теперь своего рода меченый, предатель Родины.

– Ну, чего так расстраиваться, с кем не бывает, – попробовал утешить я его и понял, что сморозил глупость. – Как у вас сейчас с кинематографом, снимать еще не дают?

– Даже на пушечный выстрел не подпускают. Удивляюсь, что еще мои фильмы показывают.

– Жаль, могли бы снять еще немало хороших фильмов.

А сам принялся вспоминать, что там в моей реальности Тарковский еще не снял. Вспомнился «Сталкер», обхаянный фанатами Стругацких, а так больше ничего на память и не приходило. Может быть, самому взяться за «Пикник на обочине»? Сделать фильм по книге, а не руководствоваться состоянием собственного душевного полураспада? А что, может получиться весьма смотрибельная вещь. Не на «Оскар», конечно, но по советским меркам более чем.

– Ну ладно, пойду я, а то мне уже через три минуты нужно быть в кабинете, – вывел меня из раздумья Тарковский.

– А, ну счастливо, еще как-нибудь свидимся.

Глядел в его худую, согбенную спину, и думал, как хреново человеку. Как бы руки на себя не наложил, бедолага. Может, замолвить за него словечко перед тем же Цвигуном? Могут и послать куда подальше, не такая уж я и шишка. А для меня удар по самолюбию. Все ж таки я тщеславный человек, не без этого. Как, собственно, и любой из нас. Что-то не встречались мне святые, а в природу человека, наверное, заложены тщеславие и честолюбие. Просто у кого-то эти стороны натуры тщательно подавляются благодаря сильной воле, а у кого-то, напротив, приобретают гипертрофированные размеры. Среди известных личностей таких примеров масса, причем большинство из них же достигают этой самой известности как раз благодаря необузданному тщеславию, заставляющему людей совершать как подвиги, так и гнусные поступки. Так что нарциссизм во мне присутствует, но надеюсь, не в извращенной форме.

Церемония открытия XXII Олимпийских Игр практически ничем не отличалась от виденного мною на кадрах кинохроники. Разве что приветственную речь толкал не Брежнев, а Романов, да количество делегаций иностранных спортсменов выросло чуть не в разы, учитывая, что бойкот Олимпиады в этой истории не случился. Нам достались не самые плохие места, все было видно как на ладони, в глазах Вали плескался неподдельный восторг, а сынуля благополучно задремал у нее на руках аккурат на середине церемонии.

На следующий день, заехав по делам в Союз композиторов, случайно встретился там с Пугачевой и Стефановичем. Тут же вспомнил про просьбу Примадонны написать для нее песню. В этот раз она не стала об этом напоминать вслух, но ее вопросительный взгляд с приподнятой бровью был настолько красноречив, что я не выдержал и как загипнотизированный произнес:

– Кстати, Алла, я тут между делом тебе песню написал на английском, называется «Stop!». Завтра могу передать текст и ноты, только нужно договориться о встрече. Или подошли кого-нибудь ко мне в Переделкино – летом мы живем на даче.

– Так мы с Сашей сами и подъедем, если ты не против. Да, Саша? – выразительно посмотрела она на мужа. Тому не оставалось ничего другого, как заверить любимую о полном согласии с ее предложением.

Договорились, что парочка приедет к нам в дачный поселок где-то после обеда, поскольку с утра у Пугачевой намечалась репетиция, и я помчался домой копаться в кассетах. То, что бессмертный хит в исполнении Сэм Браун переписана на одну из них – я помнил точно. Оставалось только отыскать кассету, что я с успехом проделал после десяти минут копания в коробке с записями. Главная проблема заключалась в тексте. Аккорды я помнил, играл когда-то, там в куплете всего-то два аккорда, в припеве посложнее, но тоже ничего необычного. А вот слова разучить так и не удосужился. Вернее, удосужился, но в найденном где-то на просторах Интернета русскоязычном переводе, поэтому срочно вызвонил Юрика, к которому уже обращался с просьбой о помощи в бытность его студентом факультета иностранных языков МГУ. По счастью, выпускник самого известного вуза страны так и жил с родителями по старому адресу, и номер телефона остался прежний. Договорились, что я сам подъеду к нему с русскоязычным текстом, который к завтрашнему утру нужно будет преобразовать в англоязычный. Само собой, за некоторую сумму. Причем чтобы рифма присутствовала – это было обязательное условие.

Юрик с заданием справился на отлично, мне даже показалось, что я держу в руках оригинальный текст, который пела Сэм Браун. Оставшееся до приезда Пугачевой и Стефановича время я посвятил написанию нот. Вроде все правильно. Жаль, нет дома рояля или даже захудалого пианино, придется, если что, аккомпанировать Алле на гитаре.

Звездная пара заявилась с большим тортом, мол, не с пустыми же руками в гости ехать. Впрочем, Валя, как хлебосольная хозяйка, тоже успела расстараться, накрыв к приезду гостей стол, так, чисто почаевничать.

– Здорово у вас тут, – прокомментировала Аллочка. – Природа, свежий воздух, деревянный дом… Саша, может, нам тоже в Переделкино дачу купить?

– Ну, это нужно узнать, имеются ли сейчас свободные фонды…

– Ладно, не забивай себе голову, с моим гастрольным графиком не до Переделкино, даже летом покоя нет, концерты на юге один за другим… Ну что, поработаем для начала с материалом, Сергей Андреевич? Где у вас тут рояль?

Пришлось, краснея, сознаваться, что клавишными не располагаю, имеется только гитара, на которой я, в принципе, могу подыграть. Пугачева и Стефанович переглянулись, после чего Примадонна милостиво согласилась на такой вариант, раз других не предвидится.

В общем, пришлось сначала мне самому, аккомпанируя себе на гитаре, кое-как исполнить песню, после чего Алла заявила, что уловила суть и попробует спеть сама. Взяла текст с нотами и текстом, пробежала глазами и дала отмашку. У нее получилось не в пример лучше, и хотя гостья пыталась сохранять видимость некоего равнодушия, однако я-то видел, что композиция пришлась ей по вкусу.

– Неплохо, – констатировала Алла Борисовна, когда мы прогнали материал по второму разу. – Сергей Андреевич, ваши условия?

– Ну, с Чарской я работаю по ставке: две тысячи – хорошая песня, три тысячи – потенциальный хит.

Я-то прекрасно знал, что в моей реальности эта вещь стала хитом, но вот какая судьба ждет ее в исполнении советской певицы… Хотя пример той же Инги показывал, что и национальность исполнителя не является серьезной препоной, если песня действительно стоящая. Впрочем, Алла сейчас может включить режим «скупердяйка» и попробовать сговориться на паре тысяч. Для меня плюс-минус тысяча, в общем-то большой роли не играли. Разве что дело принципа, мол, я знаю себе цену, и планку опускать не обираюсь.

Удивительно, но Пугачева сама заявила, что три тысячи эта песня стоит, и попросила Стефановича тут же и рассчтаться. Тот полез в свой дипломат, после чего мы договорились, что сейчас же поедем в город, где все завизируем у нотариуса и в ВААПе.

– А как же чай? – спросила Валя, растерянно глядя на собирающимся гостей и меня.

– Да, как-то неудобно вот так сразу уезжать, давайте тогда задержимся на полчасика, – сказала Алла и решительно направилась к столу.

Через пару дней я обзавелся мобильным телефоном. По виду он смахивал на небольшой радиотелефон из будущего, в черном пластиковом корпусе, с резиновыми кнопками и маленьким окошком дисплея. Новость о появлении в Москве и ближнем Подмосковье сотовой связи прошла по радио, в газетах и по ТВ где-то за неделю до открытия Олимпийских Игр. Собственно, как я подумал, они и постарались провести связь как раз к этому событию, козырнуть перед иностранными гостями такой крутой фишкой. Но в запарке мне было как-то не до покупки телефона, хотя я сам себе давал обещание сразу его купить, едва только в Москве появится сотовая связь. Продаваться они начали практически сразу в специализированных магазинах радиотехники. Правда, стоили дороговато для рядового советского гражданина, по сто пятьдесят рублей за экземпляр. Однако, несмотря на такую стоимость, телефоны раскупали, особенно в этом преуспели лица кавказской национальности.

Ну а я чем хуже?! В общем, все-таки приобрел, причем сразу парочку – себе и жене. Ей выбрал в сером пластике, других цветовых гамм пока в наличии не имелось в принципе. Там же, в магазине, через кассиршу сразу положил на баланс себе и Вале по сто рублей. Учитывая, что минута разговора стоила, как и в Белоруссии, 30 копеек, хватить должно было надолго.

Качество связи, кстати, оказалось не идеальным – звук во время разговора, случалось, и пропадал – но за неимением альтернативы выбирать не приходилось.

А в последних числах июля я вместе с гитарой появился на заранее запланированном вечере для кубинцев в Олимпийской деревне. Понятно, что шишку тут держали представители бокса во главе с Теофило Стивенсоном, на это момент уже уверенно проведшим первый бой на турнире. Если не ошибаюсь, в финале ему должен противостоять наш Петр Заев и в равном бою уступить кубинцу. А может, в этой реальности все будет немного по-другому? Возьмет и принесет советской сборной золотую медаль. Или наоборот, проиграет не по очкам, а нокаутом.

Под шумок подтянулись представители других делегаций, все больше латиносов и темнокожих. Мой рассказ о съемках сериала на Кубе шел с переводом, на всякий случай я рассказал краткое содержание песен «Куба рядом» и «Убили негра». Мало ли, вдруг кто не знает, о чем они, хотя это и было маловероятно.

Кубинцы оказались народом веселым, некоторые принялись даже танцевать то ли самбу, то ли румбу. Когда прощались, руководитель делегации вручил мне на память большую иллюстрированную книгу о Кубе, а также боксерские перчатки с автографами всех членов национальной сборной по боксу.

А затем меня похитили. Вернее, попытались похитить. Выглядело это следующим образом…

Когда я уже готовился сесть в свою «Волгу», припаркованную за пределами Олимпийской деревни, ко мне подлетел невысокий черноволосый мужчина лет сорока пяти-пятидесяти, чья внешность выдавала явную принадлежность к древнему племени. Что, впрочем, подтверждал и висевший на его шее бэйджик с фото, где латиницей было написано: «Leybovic Isaak, Israel». А рядом красовалась буква «F», не знаю уж, что она обозначала. В той реальности в эти годы с Израилем у нас не было никаких дипотношений, но в этой мы рады видеть заклятых друзей участниками Олимпийских Игр.

– Сергей Андреевич, а я вас ищу, – раскинув руки, словно собираясь заключить меня в свои объятия, произнес он на неплохом русском. – Меня зовут Исаак Лейбовиц, я представляю израильскую делегацию…

– Да, я уже это заметил, – кивнул я на его бэйджик.

– У меня к вам деловое предложение. Могли бы мы обсудить его где-нибудь в тихом месте?

– Деловое? Интересно… Ну давайте где-нибудь уединимся, – предложил я, совершенно не чувствуя подвоха.

– Тут неподалеку есть кафе для членов спортивных делегаций, если вы не против, то можно там посидеть и поговорить в спокойной обстановке, за чашечкой хорошего кофе. Кофе там и правда хороший, я уже проверял, – обезоруживающе улыбнулся Лейбовиц.

Честно сказать, никакое внутренне чувство не просигналило мне, что меня собираются умыкнуть. Подвело, однако… Но в любом случае все прошло как по писаному. Писаному Цвигуном и его сотрудниками, а не заокеанскими молодчиками.

Что меня похищают, я понял, когда из припаркованных по соседству бежевых «Жигулей», мимо которой мы проходили, вдруг, словно чертик из табакерки, выскочил какой-то тип и отработанным ударом под ложечку заставил меня согнуться пополам. Пока я, пытаясь вдохнуть, молча разевал рот, словно выброшенная на берег рыба, эта парочка шустро затолкала меня на заднее сиденье автомобиля. Рядом со мной примостился Лейбовиц, а «боксер» устроился за рулем и тут же попытался дать по газам.

Где там! Дорогу «Жигулям» тут же преградила черная «Волга», а вторая заблокировала путь назад. Из машин и еще откуда-то повыскакивали крепкие ребята в одинаковых костюмах, еще двое держали в руках видеокамеры, на которые снимали происходящее, а третий щелкал затвором фотоаппарата. Налетчиков повязали в пару секунд, те даже пикнуть не успели. Завернули руки и в каждую из «Волг» засунули по одному. После этого мне помогли выбраться, и я, наконец, сумел сделать полноценный вдох. Ничего себя, собака беременная, уделал меня…

Скандал получился знатный. Уже на следующий день «Правда», «Известия», «Труд» и другие центральные издания вышли с практически одинаковым текстом на первых полосах и однотипной фотографией, на которой бравые чекисты заламывают руки наймитам продажного империализма, а на заднем плане мне помогают прийти в чувство. Текст под заголовком «Похищение не удалось!», и с подзаголовком «Очередные происки западных спецслужб» похоже, был написан одним человеком и одновременно разослан во все редакции.

«Сотрудникам комитета Государственной безопасности удалось предотвратить похищение известного советского писателя, композитора и режиссера Сергея Губернского. Случилось все в минувшую среду, на автомобильной стоянке у Олимпийской деревни, куда Сергей Андреевич приезжал выступать перед делегацией спортсменов Кубы с творческим вечером. По словам автора „Марсианина“ и „Крейсеров“, по пути к припаркованной машине к нему подошел представитель израильской делегации Исаак Лейбовиц и предложил где-нибудь в укромном месте обговорить некое деловое предложение.

„Я согласился, не чувствуя подвоха, ведь собеседник был настроен очень доброжелательно, – говорит Губернский. – Но не успели мы пройти и нескольких метров, как из стоявших рядом „Жигулей“ вдруг выскочил незнакомый человек и ударил меня под дых, отчего я на какое-то время едва не потерял сознание и, естественно, не мог оказать сопротивления. Меня силой усадили на заднее сиденье автомобиля, но тут появились какие-то люди, которые выволокли моих похитителей из „Жигулей“ и надели на них наручники. Затем мне помогли выбраться, и только тут я смог поблагодарить своих спасителей, которые оказались сотрудниками Комитета государственной безопасности“.

Вот так четко сработали подопечные Семена Кузьмича Цвигуна. Когда они проверили документы задержанных, оказалась, что один является сотрудником американского посольства, а второй – консульства США в Ленинграде. То есть Лейбовиц в любом случае не имел отношения к иностранной делегации, тем самым бросив тень на наших израильских гостей».

Мдя, даже мою прямую речь выдали, которую я не говорил. Но в принципе мог бы сказать, мне не жалко. А вот материальчик получился, на мой взгляд, несколько куцым. Если бы доверили написать мне – я бы разошелся не на шутку. Опять же, читатель будет теряться в догадках, каким образом чекисты смогли прознать про готовящееся похищение и так хорошо к этому подготовиться. Многие ведь подумают, что это подстава, а американцы тупо купились на приманку.

Как бы там ни было, вскоре аналогичная статья появилась и в зарубежных изданиях, лояльных по отношению к СССР. Западные газеты пестрели заголовками: «Провал американских спецслужб», «Кому помешал русский писатель?», «ЦРУ охотится за творческой элитой Советов»…

Посмеялся я над карикатурой в «Крокодиле», где была опубликована язвительная иллюстрация на происшедшее. А видео моего освобождения крутили по всему миру, ну может быть, за исключением США и Канады.

Кстати, Валя пребывала в шоке. Когда я вечером неудачного похищения пришел домой и с дурашливой улыбочкой начал пересказывать случившееся – супруга сначала подумала, что я придуриваюсь. Ну-ну, пусть думает, может быть, для сохранения нервных клеток любимой удастся спрятать от нее газеты с описанием сорванного нашими спецслужбами преступления с участием сотрудников американского посольства. Газеты спрятать удалось, а вот сюжет в программе «Время» на следующий день она все-таки увидела. Слезы, сопли… Ну что еще можно ожидать от бабы, пусть она даже член КПСС?!

– Сережа, что ты сделал?! Почему тебя похищает ЦРУ? Что нам с Данилой угрожает? Только говори правду! – такими были ее первые слова, когда Валя более-менее пришла в себя.

Пришлось делать круглые глаза и заявлять, что для меня самого случившееся загадка, чем я так насолил америкосам! Вот закончат с допросами, тогда, может быть, все и прояснится.

В общем, с неделю вся цивилизованная часть планеты стояла на ушах, а горе-похитителей, имеющих дипломатическую неприкосновенность, в итоге выслали из страны. Причем вместе с Хаттавэем, которого подельники успешно сдали. Не иначе в ходе допроса применялись спецсредства. Ну а посол был вызван на ковер в МИД, где ему вручили ноту протеста, о чем тоже сообщили во всех СМИ.

Я же в этой ситуации чувствовал себя отнюдь не героем, а просто человеком, которым малость попользовались в своих целях. Утешало, правда, что попользовались мною для пользы Родины.

Ко мне приставили круглосуточную охрану, телохранитель менялся каждые 12 часов, причем и ночевал он в нашей квартире, на гостевом диване в зале. После второй такой ночевки, когда мы остались с Валей наедине, она язвительно поинтересовалась:

– Сереж, и долго это будет продолжаться? Я даже в туалет при них стесняюсь ходить.

– Не знаю, сказали, будут охранять, пока не будут уверены, что мне ничего не угрожает.

А на третий день круглосуточной охраны меня пригласил к себе Цвигун. Начал он без предисловий:

– Сергей Андреевич, ввиду последних событий мы приняли решение, что и вам, и нам будет спокойнее, если вы переедете в надежно охраняемое место. Таким местом мы посчитали новосибирский Академгородок. Можете взять с собой семью, думаю, ваша супруга не бросит вас ради столичной жизни.

– Жена декабриста, блин, – пробормотал я.

– Мне тоже пришла в голову подобная аналогия, – на лице Председателя КГБ промелькнула улыбка, после чего оно снова стало серьезным. – Поймите, Сергей Андреевич, никто не может гарантировать, что западные спецслужбы не объявят за вами настоящую охоту. Они вами после всего случившегося сейчас серьезно заинтересовались, гадая, что вы за фрукт такой, если даже ЦРУ о вас зубы обломало…

– Вернее, о вас, – вставил я.

– Не буду отрицать, наши сотрудники сработали профессионально, особо отличившиеся получили поощрения. Но мы все же, как я считаю, одна команда. Тогда можно сформулировать так: обломали зубы о нас с вами. Так что интерес к вашей персоне по всему миру сейчас просто огромен, западные журналисты мечтают взять у вас интервью. Кстати, интервью мы им обеспечим, устроим, как принято это делать на Западе, пресс-конференцию. Я что-то скажу, отвечу на какие-то вопросы, потом они накинутся на вас. Думаю, их вопросы оригинальностью не отличаются, а приблизительный текст ответов мы вам дадим, чтобы случайно лишнего не сболтнули. Главное, побольше удивления, мол, я шокирован, с чего вдруг ЦРУ решило меня выкрасть. И добавляйте, что, вероятно, причиной тому послужил сериал «Заря новой жизни», ставший катализатором народных волнений в Латинской Америке, что, естественно, не могло не задеть самолюбие проклятых буржуинов… Ну в общем вот, держите, – протянул мне папку Цвигун. – Здесь примерный текст вопросов и ответов, постарайтесь выучить как можно быстрее, потому что пресс-конференция намечена на послезавтра.

– Оперативно работаете, – усмехнулся я.

– Стараемся, – серьезно ответил главный чекист СССР. – А что касается Академогородка, то это все-таки не тюрьма. Сможете там и книги, и песни писать, разве что с режиссурой придется повременить. На сборы вам примерно неделя. Возражения не принимаются, вопрос решен на самом верху, так что не обессудьте.

Да-а, вот ведь петрушка… Я молча переваривал информацию, глядя на отражение в полированной поверхности стола портрета Дзержинского, висевшего за спиной Председателя КГБ.

– А можно, я перед отъездом в Пензу смотаюсь на один день?

– Это еще зачем? – напрягся Цвигун.

– Три дня назад я появился на свет… Вернее, должен был появиться. Ну вы понимаете, в той истории. Хочу хотя бы издалека на себя посмотреть. А если даже в этой истории что-то пошло не так, и я не родился, то хотя бы на своих родителей глянуть, а то когда еще представится возможность.

– Ну вы уж не переживайте так, Сергей Андреевич. Год-другой покукуете невыездным, а потом сможете периодически покидать пределы Академгородка. Насчет заграницы не уверен, но по Советскому Союзу сможете покататься. А вот охрана, боюсь, вам обеспечена пожизненная.

– Понятно… Так что насчет Пензы?

– Ладно, – после паузы сказал Цвигун, – дам вам пару человек в сопровождение, мне так спокойнее будет. Никому о поездке не говорите, даже жене, кажете ей перед самым отъездом. Когда планируете навестить своих… родителей?

– Да вот после пресс-конференции и съезжу, если вы не против.

– Вот и хорошо, вот и договорились, – сказал, вставая, Цвигун. – Тогда увидимся на пресс-конференции, я там с вами буду рядом сидеть, связь будете держать через приставленного к вам человека. Он вам сообщит, куда и когда надо будет подъехать. Ну а потом счастливо вам съездить в Пензу.

По пути домой, косясь на сидевшего рядом молчаливого телохранителя, я думал, что скажу сейчас супруге. А ведь придется ставить перед фактом, никуда не денешься. Интересно, как Валя отреагирует на новость о переезде под Новосибирск? Надеюсь, обойдется без криков, слез и битья посуды.

Глава 22

На пресс-конференцию пришлось одевать костюм, такова была просьба Цвигуна, переданная через приставленного ко мне старшего лейтенанта Ерзикова. Сегодня он со мной отправляется в качестве личного телохранителя, а вечером эстафету должен был принять лейтенант Кавтарадзе. Ерзиков предложил мне занять пассажирское место в моей же «Волге», мол, мероприятие официальное, так что он будет изображать моего личного водителя.

Я же все это время, пока мы добирались до Министерства иностранных дел, где должна была состояться пресс-конференция, повторял про себя ответы на еще незаданные журналистами вопросы. Чтобы не попасть под град этих самых вопросов еще до начала мероприятия, мы заехали во внутренний двор, откуда нас провели в комнату ожидания. Там под прохладой вентилятора уже распивали чаи Цвигун и Министр иностранных дел Семичастный, оживившиеся при моем появлении.

– Присоединяйтесь, Сергей Андреевич, – пригласил меня Председатель КГБ к столу, на котором тут же материализовалась еще одна чашка с блюдцем, наполненная горячим, ароматным чаем.

– Спасибо, не откажусь.

Пригубил пахучего напитка, закусил шоколадной конфетой. Хорошо сидим.

– Ну что, помните ответы на предположительные вопросы? – поинтересовался как бы невзначай Цигун.

– Вроде вызубрил.

– Главное – ничего не бойтесь, – подключился Семичастный. – Некоторые вопросы могут оказаться провокационными, если поймете, что затрудняетесь с ответом – лучше просто промолчите. Или мы с Семеном Кузьмичом поможем, примем огонь на себя.

– И придерживайтесь основной версии, – сказал Цвигун. – Не позволяйте себя запутать или увести в сторону… К стати, мы пробили информацию по вашей семье… в смысле, по Губернским в Пензе. Так вот, вы и в самом деле появились на свет, только месяцем раньше, чем в той реальности. Так что повод съездить на малую родину довольно весомый. Только не выдавайте там себя с головой, а то, мало ли, натура вы творческая, впечатлительная, кинетесь маме на шею, а она моложе вас лет на двадцать, папа еще не так поймет…

– Спасибо за новость, Семен Кузьмич. А за меня не беспокойтесь, уж как-нибудь совладаю с нервами…

– Товарищи, пора.

Человек, подавший мне чай несколько минут назад, открыл дверь и пригласил следовать за ним. Ф-фух, что-то как-то резко стало жарко. Может, потому что покинули комнату с вентилятором?

Не успел я пересечь порог зала для пресс-конференций, как был ослеплен вспышками фотоаппаратов. Чуть ли не наощупь добрел до стула, перед которым на столе красовалась табличка с моим именем, набранная латинскими буквами. Слева от меня уселся Семичастный, справа – Цвигун. Десяток микрофонов, преимущественно передо мной, и столько же телекамер с операторами в наушниках. Первый и второй ряды заняли журналисты с ручками и блокнотами, а двое – причем один из них был негром, а второй узкоглазым – козыряли портативными магнитофонами с выносными микрофонами.

Роль ведущего взял на себя Цвигун.

– Добрый день, товарищи, дамы и господа, леди и джентльмены. Надеюсь, все понимают русский язык, или пригласить переводчика?

Из общего галдежа можно было понять, что переводчик не нужен.

– Хорошо, тогда, с вашего позволения, я начну, обрисую, так сказать, сложившуюся ситуацию, – сказал Семен Кузьмич, косясь на лежавший перед собой машинописный лист. – Некоторое время назад в наше распоряжение поступила оперативная информация. Из нее следовало, что в ЦРУ всерьез заинтересовались советским писателем, композитором и режиссером, без пяти минут Заслуженным артистом РСФСР Сергеем Андреевичем Губернским. Вот он, кстати, находится рядом со мной.

Хм, ничего себе, мне, оказывается, собрались присваивать звание Заслуженного, а я ни ухом, ни рылом. Как много нового узнаешь о себе…

– Причем заинтересовались настолько серьезно, что решили… похитить товарища Губернского, – добавил в голос нотку драматизма Цвигун. – Естественно, мы не могли оставаться в стороне и молча наблюдать за происходящим безобразием. Установили за нашим писателем наблюдение и ждали, когда противник себя проявит. Случилось это, как вы уже знаете, 26 июля, в самый разгар Летних Олимпийских Игр, честь принять которые была доверена столице нашей родины Москве. И столь гнусной и подлой провокацией эти… мерзавцы – другого слова и не подберешь – решили плеснуть ложку дегтя в олимпийскую бочку меда. Однако провокация не удалась, наши сотрудники сработали четко, не дав похитителям нанести советскому гражданину хоть какой-нибудь вред.

«Ну да, – подумал я, – если только не считать удар под ложечку, от которого даже синяк еще не сошел».

– Имена этих горе-похитителей мы выяснили – это граждане США Исаак Лейбовиц и Зеев Фрайман. Первый работал в посольстве Соединенных Штатов в Москве, второй – при консульстве США в Ленинграде. Причем Лейбовиц во время сорванной операции действовал под личиной члена израильской делегации по липовой аккредитации. Тем самым он бросил тень на израильских спортсменов, на страну, с которой у СССР долгое время были сложные отношения. И как только они начали налаживаться – нашелся негодяй, поставивший под удар дружбу двух народов.

Цвигун обвел суровым взглядом толпу репортеров, затем продолжил:

– При задержании Лейбовиц и Фрайман пытались оказать сопротивление. Но разве что пытались, все-таки спецподготовка у наших сотрудников на должной высоте, – в словах главы Комитета промелькнула гордость за подчиненных. – Похитители были доставлены на Лубянку, где с ними провели следственные действия. В ходе допроса удалось выяснить, что организатором похищения был не кто иной, как первый секретарь американского посольства Гарднер «Гэс» Хаттавэй. Который, кстати, давно уже нами подозревался в работе на Центральное разведывательное управление. Именно и разработал план похищения Сергея Губернского.

– Со своей стороны хочу добавить, – сказал Семичастный, – что уже на следующий день после вышеозвученных событий посол США в СССР Томас Джон Уотсон был вызван в Министерство иностранных дел Советского Союза, где ему была вручена нота протеста. А господа Хаттавэй, Лейбович и Фрайман, имевшие дипломатическую неприкосновенность, выдворены с территории Советского Союза.

– Кстати, многие видели этот сюжет, но я все же предлагаю еще раз посмотреть видеозапись задержания похитителей, – сказал Цвигун, поворачиваясь к висевшему сзади и выше нас белому полотну экрана. – Много времени это не займет, но так вы получите полное представление о происшедшем.

В зале сгустился сумрак, разве что боковые светильник давали немного рассеянного света, и на экране замелькали уже знакомые мне кадры моего освобождения. Ну а что, мастерски снято, работали профессионалы. Минуты через три ролик закончился, свет в зале снова зажегся, и Цвигун предложил задавать вопросы.

– Газета «Das Bild», ФРГ, – поднял руку худощавый мужчина с бородкой лет тридцати пяти, довольно чисто говоривший на русском. – Господин Цвигун, вы сказали, что на допросе Лейбовиц и Фрайман «сдали» своего непосредственного начальника Гарднера Хаттавэя. Если не секрет, они озвучили цель похищения?

– К сожалению, секрет, – развел руками Председатель КГБ. – Говорили они много чего интересного, информация будет проверяться, и поэтому в том числе я не имею права сейчас что-то сказать. Но поверьте, со временем часть этих сведений станет достоянием гласности, и это станет своего рода информационной бомбой. Следующий, пожалуйста.

– Телеканал «BBC», Англия. У меня вопрос для господина Губернского.

Я посмотрел на симпатичную блондинку, отнюдь не производившую впечатление легкомысленной дурочки вопреки общепринятым шаблонам. Глянул на Цвигуна, тот мне кивнул, и я ответил:

– Да, пожалуйста, задавайте.

Блин, петуха, что ли, дал на первом слове?.. Надо было прокашляться заранее, учту на будущее.

– Господин Губернский, если глава Кей-Джи-Би не имеет права открыть нам тайну вашего похищения, может быть, у вас самого есть ответ на вопрос, почему именно вы стали целью, как нам говорят, агентов Си Ай Эй? Какая ваша версия?

– Честно вам скажу, мисс… или уже миссис?

– Нет, пока еще мисс, – белозубо улыбнулась девушка, и многие в зале тоже не смогли сдержать улыбки. – Мисс Браун.

– Так вот, мисс Браун, у меня нет однозначного ответа на этот вопрос. Сами посудите, чем я так мог насолить ЦРУ, что они решили меня выкрасть? В книгах я не проявлял враждебности к Штатам, в песнях… в песнях тем более. Единственное, что приходит в голову – сериал «Заря новой жизни».

– О да, я смотрела его у вас, в России, год назад, а недавно посмотрела второй сезон, – оживилась блондинка.

– Ну значит вы в курсе, что сюжет явно не мог прийтись по вкусу власть предержащим в Соединенных Штатах. Тем более после того, как сериал с успехом прокатился по странам Латинской Америки, где простые люди давно недовольны позицией США по отношению к южным соседям. Конечно, не во всех странах сериал был показан, например, в Чили, находящейся под гнетом режима Пиночета, фильм объявлен «вредительским и прокоммунистическим». Но слухом, как говорится, земля полнится. Латиноамериканцы считают, что янки, приведя к власти лояльные к ним правительства, попросту обирают эти страны, бессовестно воруя их природные ресурсы. А этот сериал призывает именно вспомнить о самоуважении, самоидентификации, о том, что не все в этом мире продается и покупается. Есть вещи, которые нельзя купить, но за которые можно пожертвовать жизнью. Свобода и независимость – как раз те вещи, за которые герои сериала отдают свои жизни. Так что других причин ненавидеть меня со стороны олигархов и продажных политиков США я попросту не вижу. Тем более что, как вы выразились, господин Цвигун и мне тоже всего не говорит, якобы в интересах следствия.

Я глянул с полуязвительной улыбкой в сторону Председателя КГБ, тот с простодушным лицом развел руки в стороны и пожал плечами. Мол, не имею права, господа-товарищи, по уже вышеозвученным причинам.

– Ежедневная газета «Емиури симбун», Япония, – дернулся узкоглазый обладатель портативного магнитофона «Sony». – Господин Губернский, расскажите, что вы чувствовали в тот момент, когда вас похищали?

– А что бы вы чувствовали на моем месте? В первую очередь недоумение. Только что шли спокойно в кафе с членом израильской делегации, вдруг распахивается дверца стоявшей на нашем пути машины, откуда выскакивает какой-то здоровяк и безо всякого предупреждения бьет меня под дых. А потом полубессознательного заталкивают в машину, причем израильтянин – израильтянин в кавычках – вовсю этому типу помогает. Первая мысль была: грабители, один из которых работает под прикрытием фальшивой аккредитации. Но тут подоспели сотрудники КГБ, бандитов повязали, а позже мне все объяснили. Еще раз подчеркну – до сих пор теряюсь в догадках о причинах своего похищения. Но уверен – это с рук американцам просто так не сойдет. Они еще пожалеют, что ввязались во все это. А если мы, к примеру, похитим кумира миллионов американцев Фрэнка Синатру?! Представляете, какой вой поднимется на весь мир?..

Я почувствовал под столом, как сидевший справа Цвигун легонько пнул меня ногой, и понял, что слишком уж увлекся.

– Давайте следующий вопрос, – невозмутимо предложил Семен Кузьмич.

– Вопрос Министру иностранных дел СССР, товарищу Семичастному, от радиостанции «Маяк». Владимир Ефимович, какие последствия может иметь этот конфликт спецслужб для советско-американских отношений?

– Ну, прежде всего, я должен отметить, что это не конфликт спецслужб, – сказал Семичастный. – Просто агентура ЦРУ решила зачем-то выкрасть советского гражданина, а наши спецслужбы, узнав о коварном замысле американцев, естественно, вмешались, предотвратили преступление. Понятно, что после такого беспардонного прецедента мы выразили недоумение, вручив послу США в СССР ноту протеста, и потребовав от Вашингтона объяснений. Не говоря уже о том, что после проведения следственных действий похитители и первый секретарь посольства США в СССР Гарднер Хаттавэй, подозреваемый в связях с ЦРУ, были высланы из Советского Союза. Все трое, как вы знаете, имели дипломатический статус, и их высылка – единственно верная реакция по нормам международного права, которое действует в подобных случаях. Если бы Лейбовиц и Фрайман причинили товарищу Губернскому физический вред, или тем более лишили его жизни – тогда уже в силу вступали бы другие законы. Но так пришлось ограничиться высылкой лже-дипломатов с запретом в будущем пересекать границу нашего государства.

Что же касается дальнейших отношений СССР и США, то пока не могу ничего конкретно ответить на этот счет. Мы ждем ответа от правительства Соединенных Штатов, если уж не объяснения, то хотя бы извинения за происшедшее. Пока ни того, ни другого мы не услышали.

Дальше последовали уже второстепенные вопросы, в том числе, например, такой:

– Газета «Марка», Испания. Вопрос Мистеру Губернскому будет немного необычен. М много пишем о футболе. Хотелось бы узнать, за какую команду болеет известный советский писатель?

– Хм, действительно, необычный вопрос… Но я отвечу. Я болею за московское «Динамо», преимущественно за футбольное. Лев Яшин является моим кумиром. Но после того, как хоккейное «Динамо» пополнили воспитанники пензенского хоккея братья Голиковы, Сергей Светлов, Василий Первухин, а с этого сезона еще и Сергей Яшин – оживился интерес и к хоккею. Напомню, что я сам из Пензы, являюсь патриотом своего города. Жаль, что в Пензе футбол не так хорошо развит, руководители города отдают предпочтение хоккейной команде.

Был вопрос и о творческих планах, который мы почему-то не предусмотрели. Пришлось импровизировать, мол, кое-что пишу, кое-что сочиняю, есть наметки в кинематографе… Но пока ничего определенного, ждите.

После пресс-конференции я чувствовал себя выжатым, словно лимон. В комнате отдыха выпил целую бутылку обнаруженной в местном холодильнике минеральной воды «Нарзан», не задумываясь о последствиях для своего здоровья. При этом мои соучастники данного мероприятия выглядели вполне свежими, вот что значит соответствующая закалка.

– Что ж, это испытание вы, кажется, выдержали, – подвел итоги Цвигун. – Теперь вам, Сергей Андреевич, предстоит поездка в Пензу, насколько я понимаю?

– Да, если вы не против, съезжу послезавтра. Семен Кузьмич, ваши люди пробили адрес моих родителей?

– Конечно, ваши сопровождающие в курсе, они получили соответствующие инструкции. Только, еще раз предупреждаю, Сергей Андреевич, не давайте волю чувствам, держите себя в руках.

– Да уж как-нибудь постараюсь, – вздохнул я.

– Кстати, как супруга восприняла новость об отъезде в Новосибирск? Решила остаться или поедет с вами?

– Сначала впала в ступор, потом начались слезы, пришлось успокаивать. Сказал, что может с Данькой остаться в Москве, меня же отправляют в Академгородок в целях моей безопасности. Успокоилась только после того, как я пообещал ей, что «командировка» займет пару лет, после чего я смогу вернуться в Москву. Сказала, что меня не бросит, и отправится со мной хоть на край света.

– Достойный поступок, – констатировал прислушивавшийся к нашему разговору Семичастный.

Что же касается поездки в Пензу, то о ней я проинформировал Валю только этим вечером.

– А туда-то зачем едешь? – тут же последовал вопрос.

– Рабочая поездка, милая, надо подписать кое-какие бумаги на переиздание моей книги об истории Пензы.

Я с волнением ждал, что Валентина тоже напросится со мной, однако она об этом даже не заикнулась. Ну и хорошо, баба с возу… Тьфу ты, разве можно так о любимой жене?! Хотя в данном случае и в самом деле без супруги как-то спокойнее. Тем более что Пенза для нее – не малая родина, вот если бы я намылился в Целиноград – увязалась бы по-любому.

В последний вечер перед отъездом, намеченным на раннее утро следующего дня, чувствовал себя не в своей тарелке. Чтобы как-то успокоиться, спел Вале под гитару заученный с юношеских лет хит Джеймса Бланта «You're Beautiful», причем почему-то решил записать исполнение на магнитофон. Словно пытался оставить о себе какую-то память. Валя слов толком не поняла, но в глазах заплескалась романтика – эта вещь мне удавалась еще в той жизни, во время охмурении первой жены.

Прощание в пять утра получилось скомканным. Быстро проглотил ранний завтрак, чмокнул в щеку спящего Даньку, затем более чувственно Валентину, после чего побежал вниз, к ожидавшей меня во дворе белой «Волге». За рулем сидел старший лейтенант Ерзиков, рядом с ним на пассажирском устроился лейтенант Кавтарадзе. На этот раз, видимо, чтобы не привлекать внимания, сменившие официальные костюмы на обычную одежду. Впрочем, я подозревал, что табельное оружие у них все равно при себе имеется. Мне, естественно, как какому-нибудь начальнику, пришлось сесть сзади.

– Ничего не забыли, Сергей Андреевич? – спросил Ерзиков.

– Вроде бы нет.

– Тогда можете отдыхать, спите хоть до Пензы, там мы вас разбудим.

Мучимый самыми разными мыслями, думал, что не усну. Чтобы расслабиться, стал собирать кубик Рубика. Собрав, стал глядеть в окно, на проплывающие мимо пейзажи. Затем все же не заметил, как закемарил, а проснулся, когда уже подъехали к Шацку. Здесь сделали остановку, чтобы заправиться и перекусить в кафе. На удивление, перекусывающая по соседству семья, состоявшая из пузатого папы, худющей, как жердь, мамы и пары отпрысков разного пола, меня узнала и потребовала автограф. Оказалось, едут из Пензы в Москву, в гости к родственникам, благо что после только что завершившейся Олимпиады столицу снова открыли, и вчера видели показанную в программе «Время» пресс-конференцию с моим участием.

Больше до самой Пензы я не сомкнул глаз. Меня полностью захватили мысли о близкой встрече с моими родителями… и самим собой. Однако, прежде чем ехать по указанному адресу, завернули на Московскую-72, в местное управление КГБ, где я был единственный раз в мае 76-го. Как будто сто лет прошло… Впрочем, мне вместе с Кавтарадзе пришлось дожидаться Ерзикова на стоянке возле управления. Сидению в машине я предпочел размять ноги, мой телохранитель тоже выбрался наружу, покурить.

Ерзиков вернулся через десять минут.

– Сейчас Андрей Губернский еще на работе, у него смена заканчивается через час, а его супруга дома с сыном. Едем сразу туда?

– Ну поехали, а чего ждать-то…

Интересно, мои охранники в курсе моей настоящей истории? Цвигун об этом меня как-то не предупредил, но лучше, пожалуй, при них не говорить всей правды.

Мы припарковались в соседнем дворе. Кавтарадзе остался у машины, а мы с Ерзиковым неторопясь направились в уже знакомый мне по детским воспоминаниям двор. Для маскировки я прикрыл голову кепкой, а глаза – стеклами солнцезащитных очков. Ни к чему сейчас, чтобы меня кто-то узнал, а то, чего доброго, поднимется ненужный ажиотаж. По пути думал, что делать, если мама дома, не ломиться же в квартиру, чтобы на нее и себя посмотреть! Правда, Ерзиков заверил, что в это время у нее со мной, как по расписанию, прогулка во дворе, но я не особо рассчитывал на удачу, мало ли… Однако, похоже, удача сама рассчитывал ан меня. Как раз в этот момент мама гуляла с коляской, в которой, надо думать, находился и я сам.

Мы со старшим лейтенантом присели на лавочку, наблюдая пока издали, в надежде, что мама извлечет меня из коляски, и я смогу лицезреть самого себя, удивляясь, как так, вопреки всем законам мироздания, один человек может существовать одновременно в теле взрослого и младенца. Но время шло, скоро уже и отец должен был появиться, и тогда они уже вместе пойдут домой, и я, получается, так самого себя и не увижу. А там когда еще представится возможность…

В итоге не выдержал и, заверив Ерзикова, что не наделаю глупостей, прогулочным шагом направился в сторону мамы с коляской. Какая же она у меня красивая в эти годы! Да, батя не прогадал, сделав удачный выбор. Я подходил сзади, неслышно ступая по асфальту ногами, обутыми в туфли с мягкой подошвой. Поравнялся с коляской, кинул взгляд внутрь… Хм, обычная младенческая физиономия. Лежит себе завернутая в пеленки кукла, сопит и видит сладкие сны, судя по промелькнувшей на губах улыбке. Не смог сдержаться, тоже улыбнулся.

– Здравствуйте, – послышалось совсем рядом.

Блин, это же мама со мной поздоровалось. Узнала? Хотя вряд ли, маскировка, да и сколько лет уже прошло с момента моего перед ней выступления в педучилище. С другой стороны, я тут мелькал в последние дни и на страницах газет, и по ТВ особенно. Будем надеяться, что не признала.

– Здравствуйте, – слегка кивнул я. – Прелестный малыш. Мальчик, девочка?

– Мальчик, Сережей назвали.

– Отличное имя. Тезка…

С лавочки Ерзиков, стараясь особо не палиться, уже подавал мне какие-то сигналы. Ага, батя идет с работы, значит, пора закругляться.

– Ну ладно, всего хорошего, до свидания.

– До свидания.

Ой как тягостно на душе… Светло и тягостно. Ерзиков сочувственно взял меня под локоть, побрели в сторону поджидавшей нас «Волги» с московскими номерами из серии, которыми оборудуются машины спецведомств.

– Как, все нормально? – спросил Кавтарадзе, усаживаясь за руль.

– Угу, – буркнул я.

Говорить совсем не было желания, больше всего хотелось остаться с самим собой наедине и дать волю чувствам, пустив скупую мужскую слезу. Ладно, хватит грустить, соберись, тряпка! Едем в Москву, к семье.

– Может, перекусим перед дорогой? – предложил Ерзиков. – Вы же местный, Сергей Андреевич, где у вас тут в Пензе нормально кормят?

– Есть хорошее место на выезде из Пензы, трактир «Золотой Петушок», так сказать, действующий памятник деревянного зодчества. Правда, он на другом выезде на трассу, в сторону Челябинска.

– Тогда лучше в городе перекусить.

– А может, заглянем в кафе «Бозы» на Московской? Самый центр города, порции большие и берут недорого.

– Ты как к бозам относишься? – спросил у Кавтарадзе напарник.

– Это вроде грузинских хинкали?

– Точно, почти один в один.

– Тогда можно.

– Отлично, поехали, я угощаю. Все ж таки вы сегодня, можно сказать, мои гости, – улыбнулся я.

Мои телохранители переглянулись, и возражений не последовало.

Наелись мы от пуза. А пока ели, меня не покидала мысль, что вот здесь, буквально в соседнем дворе, находится тот самый подвал, «благодаря» которому я и оказался в прошлом. И когда мы покончили с плотным ужином, я предложил не торопиться с отъездом.

– Тут в двух шагах есть место, дорогое моему сердцу. Может, прогуляемся? Займет всего пять минут.

– Ну если только пять, – с сомнением посмотрел на напарника Кавтарадзе, которому, кстати, сурские бозы пришлись очень даже по вкусу.

Ерзиков был не против, поэтому мы втроем – я посередине, охрана по краям – двинулись в уже знакомый мне двор. Сердце забилось чаще, когда я увидел, что дверь в подвал прикрыта неплотно. Либо просто замок сорвали, либо внутри кто-то есть. Пошел, к примеру, за картошкой.

– Ребята, мне нужно заглянуть в этот подвал, – немного осипшим от волнения голосом сказал я.

– Зачем? – синхронно последовал вопрос от обоих сразу.

– Я там когда-то заначку в кирпичах спрятал, может, она еще цела, – выдал я наскоро придуманную версию.

Мои телохранители задумались. Никаких посещений подвалов в их программе не значилось, за такую самодеятельность можно и шапке от начальства получить. Если оно, конечно, узнает.

– Ладно, только я вас сопровождать буду, – сказал Ерзиков и повернулся к Кавтарадзе. – А ты, Вахтанг, жди нас у входа в подвал.

– Понял, – коротко кивнул Кавтарадзе. – Спички возьмите, фонарика-то у вас нет.

С этими словами он протянул некурящему Ерзикову коробок. А и точно, как бы мы полезли без осветительных приборов… Хорошо, один курящий в группе попался.

Однако Старлей с сомнением повертел в руках полупустой коробок:

– Думаешь, нам этого хватит?.. Погоди-ка, у нас в багажнике в ремкоплекте валялся «вечный» фонарь-жук. Держи вот ключи от машины, поройся там, может, найдешь.

Кавтарадзе вернулся через пару минут. Действительно, динамический фонарик, который горел с помощью постоянного нажатия на специальную ручку. Ерзиков проверил, как работает это чудо советской осветительной промышленности, потом махнул – мол, двигай за мной.

– Может, лучше я первым пойду? Вы же знаете, где именно хранится заначка.

– Логично… Тогда держите фонарик, и не забывайте давит на ручку.

Я принял у телохранителя фонарик и мы двинулись вперед. За пять лет здесь практически ничего не изменилось, все тот же запах сырости и паутина, лезущая в нос и глаза. Через минуту мы были на том самом месте, где я когда-то провалился в прошлое, долбанувшись лбом о кирпичную то ли стену, то ли притолоку. И что, садануть по новой? А оно мне надо, если уж на то пошло? Даже если выгорит, и я попаду обратно в 2015-й, буду чувствовать себя счастливым, зная, что жена и сын остались в прошлом? Нет уж, страна преображается на моих глазах, а я принял в этом самое непосредственное участие, и жить здесь куда как интереснее.

– Так что там с заначкой? Не видать? – услышал я голос Ерзикова.

– Что? Заначка? А, ну да… Похоже, кто-то ее обнаружил до нас. Жаль, – вздохнул я.

– Большие хоть деньги были? – сочувственно поинтересовался старлей.

– Э-э… Рублей пятьсот, кажется.

– Нормальная сумма. А прятали зачем?

– Ну мало ли… Так вот получилось…

– Ладно, чего уж тут торчать, идемте тогда назад. Давайте мне фонарик, я теперь пойду первым.

Мы двинулись обратно. Я был погружен в свои мысли, и не сразу понял, почему мы остановились.

– Что за черт?! – негромко выругался Ерзиков.

– В смысле?

– Да дверь заперта, причем снаружи. Кавтарадзе там что ли дурью мается…

Нехорошее предчувствие сжало сердце. А старший лейтенант тем временем принялся тарабанить в дверь, что есть сил:

– Эй, Вахтанг, хватит придуриваться, открывай! Да что ж он там, совсем страх потерял?! Ну-ка, Сергей Андреевич, отойдите, я сейчас ее ногой вышибу.

Ему, в отличие от меня 5-летней давности, хватило одного удара. Как-никак спортивная подготовка в Комитете на высоте. Дверь распахнулась, и внутрь хлынули слабые лучи заходящего солнца.

– Ничего не понимаю, вроде двор тот же, и вроде как и не тот.

Я оттер комитетчика в сторону и уставился на окружающий нас мир. Твою же мать, похоже, на этот раз подвал сработал, и нас перекинуло во времени… Вот только куда? Потому что это не был 2015-й точно.

– И где этот… блин… Кавтарадзе?! – все еще недоумевал Ерзиков.

– Думаю, он далеко отсюда, – потер я задумчиво покрытый двухдневной порослью подбородок. – Идемте, сейчас точно выясним, где мы.

Я решительно направился к выходу со двора, старлей двинулся следом за мной. Двор выходил на Московскую, как и в 80-м, покрытую в этом месте брусчаткой. Вот только многие дома трудно было узнать. Да и люди были выглядели иначе, не как в олимпийском году.

Мимо нас вниз спускалась парочка – молодой человек в кепке, в широких штанах, в рубашке с огромным отложным воротником, и с перекинутым через плечо пиджаком, а его девушка была одета в приталенное платье в горошек чуть выше колен, с рукавами-фонариками, в туфлях с ремешком, напоминающих детские, и белых носочках. Кажется, я уже начинал кое-что понимать.

– Извините, – обратился я к влюбленным, – не подскажете, какой сейчас год.

Молодой человек и девушка удивленно переглянулись, затем кавалер постучал себя пальцем по лбу:

– Ты чего, дядя, с дуба рухнул?

– Антон! – одернула его девушка и повернулась ко мне. – Сегодня 11 августа 1940 года.

– Спасибо, – пробормотал я, провожая взглядом перешептывающуюся парочку.

– Сергей Андреевич, я не понял, а что это они сейчас сказали? – вывел меня из ступора чекист.

– Сказали, что мы в одна тысяча девятьсот сороковом году, – вздохнул я. – Вот такие пирожки с котятами.

– А… А как так получилось? Я ничего не понимаю!

– Идемте, по дороге я вам все объясню.

– Куда мы идем?

– Куда-куда… Родину спасать идем, товарищ Ерзиков, менять ход истории.

Эпилог

Заходящее солнце коснулось своим краем высочайшей вершины Гавайских островов, потухшего тысячелетия назад вулкана Мауна-Кеа. На берегу спокойного моря, в беседке, сидели несколько мужчин, одетых по-тропически легко, в светлые костюмы. Пятеро были уже немолоды, но двое помоложе, пижонистого вида, немного смахивавшие на звезд Голливуда. От этого собрания прямо-таки веяло ОЧЕНЬ БОЛЬШИМИ ДЕНЬГАМИ и ОЧЕНЬ БОЛЬШОЙ ВЛАСТЬЮ.

– Итак, господа, – говорил один из них, тощий шатен с пронзительным взглядом голубых глаз и выдающимся носом. – Время дорого, а потому сразу перейдем к делу. За последние годы наши планы, которые мы и те, кого мы представляем, разрабатывали и продвигали десятилетиями, оказались на грани краха. Русские, вместо того чтобы двигаться в направлении системного кризиса, наоборот, резко укрепились как внутри страны, так и во внешних делах. Согласно выкладкам аналитиков, Россия в ближайшие десять лет станет серьезным конкурентом Запада в экономике, и в том числе в развитии новейших технологий. Это потеря очень больших денег, господа! Хуже того – это потеря влияния и потеря шансов укрепления нашей власти над миром! То же самое можно сказать и о крахе наших планов, связанных с Китаем. И это еще не все! Есть данные об очень подозрительных движениях русских в направлении подрыва позиций доллара в пользу возвращения золотого стандарта и триметаллизма. Это угрожает крахом Федеральной Резервной Системы и завязанных на нее институтов, а также доллара как мировой резервной валюты. Не мне вам объяснять, какими последствиями все это чревато, господа. К тому же, государственные и частные долги Штатов растут не по дням, а по часам, и уже достигли огромных цифр, которые, по прогнозам, будут только увеличиваться.

– Могу добавить, – вставил плотный рыжеватый тип с сигарой, – что русские разработали удивительное лекарство, которое реально омолаживает людей. Не надо так на меня смотреть, господа, я в здравом уме. У меня есть точные сведения, что русские уже испытали это лекарство на семидесятилетнем пациенте, который помолодел лет на двадцать, самое меньшее! Да еще избавился от всех болячек и даже отрастил заново зубы!

– Это катастрофа! – откликнулся один из пижонов. – Если об этом станет известно, мы не сможем больше держать в руках элиты всего мира, да и Запада тоже! Что мы можем им предложить? Деньги? Возможность прийти к власти или удержать ее? Это все хорошие приманки но сравнению с омоложением и избавлением от всех болезней, они выглядят такой мелочью, что смешно даже говорить! Да и нам это лекарство было бы совсем не лишним! А уж возможность его производить… Удалось узнать подробности?

– К сожалению, нет, – ответил рыжеватый тип с сигарой. – Сообщивший об этом агент вскоре был арестован русским Кей-Джи-Би, который, замечу, схватил почти всю нашу агентуру, ту, что мы выращивали десятилетиями! Да и немногие оставшиеся теперь не хотят иметь с нами дел, боясь ареста.

– Надо заставить! – буркнул пижон.

– Это нелегко, – сказал владелец сигары. – Как заставить узнать то, о чем мы сами не имеем понятия? Если давить на агентов – они просто соврут, что пришло в голову, и все. Или пойдут с повинной в Кей-Джи-Би. Который, к тому же, после ареста нашего агента многократно усилил меры безопасности вокруг этого проекта. И теперь легче ограбить Форт-Нокс, чем подобраться к этому делу.

– Господа, – вмешался тип с пронзительным взглядом, – Это действительно важно, но это лишь одна из проблем. Ситуация в целом близка к критической. Если рухнет доллар, то он потянет ценные бумаги Штатов, за которыми последуют биржи и банки. Это приведет к экономическому краху Запада и ориентированных на него стран, и вызовет хаос. Думаю, никому не надо объяснять, что это станет концом нашей власти и всех наших планов.

– Есть конкретные предложения? – поинтересовался усатый старик в ковбойской шляпе.

– Есть! – ответил шатен с выдающимся носом. – Игры в детант привели к расслаблению Запада в отношениях с русскими. Да, после Вьетнама и нефтяного кризиса это была необходимая передышка, но теперь с этим пора заканчивать. В конце концов, именно на армии и оружии всегда зарабатывались огромные деньги. Война, это, конечно, ужасная вещь, но это и ужасно прибыльная вещь. А подготовка к войне еще прибыльнее. Да и русским военные расходы пойдут не на пользу.

– Гонка вооружений? – вмешался в разговор невысокий толстяк с лицом, в котором было что-то неуловимо кошачье. – Это хорошая идея, но только когда есть возможность перекладывать военные расходы на весь мир, печатая доллары. Однако, насколько я понимаю, эта система по угрозой, и если доллар как мировая валюта рухнет – оплачивать гонку вооружений, как и накопившиеся долги, станет нечем. Это будет крах, господа. Не говоря уже о том, что НАТО находится в полупарализованном состоянии, да и вообще в Европе мало желающих видеть наши ракеты. Русские сыграли дьявольски ловко, убрав свое ядерное оружие из Восточной Европы и своих западных районов, сократив обычные вооружения в коммунистических странах Европы, что, между прочим, позволило повысить там уровень жизни, расплатиться с долгами и свести на нет недовольство. И еще, после того как русские отказались от «паритета», довольствуясь гарантированной возможностью уничтожить врагов, гонка вооружений стала разорительной скорее для нас.

– Кстати, о русских, – сказал обладатель ковбойской шляпы. – У вас нет впечатления, господа, что они постоянно находятся на шаг впереди, как будто заранее знают все наши ходы?

– Лично у меня это не впечатление, а уверенность, – ответил рыжеватый тип с сигарой. – Я разговаривал с людьми из ЦРУ, которые раздобыли интересную информацию. Похоже, у русских есть человек, способный предсказывать будущее. Он предсказал политические перемены в Эфиопии и Ливии, включая даты, а также авиакатастрофы в Испании и Индии с описанием обстоятельств и указанием дат и количества жертв. Все это тот русский предсказатель, который, кстати, является популярным в России писателем, режиссером и автором песен, предсказал своему другу, популярному русскому артисту а от него это узнал агент ЦРУ. К сожалению, недавно этот артист был убит уголовниками, так что уже больше ничего не расскажет о предложениях этого ясновидца, которого зовут Сергей Губернский.

– Тот самый, которого недавно так неудачно пытались выкрасть наши спецслужбы? – усмехнулась «ковбойская шляпа». – Да-а, скандал получился нешуточный, так ЦРУ давно не прокалывалось. Сейчас над ними весь мир откровенно потешается.

– Но самое главное вы еще не услышали, – невозмутимо заметил рыжий. – Этот самый Губернский, выступив на пресс-конференции по поводу своего похищения, неожиданно пропал. Словно в воду канул. У нашей разведки были сведения, что его хотят упрятать куда-то в Сибирь, но и там он не появлялся. Вроде бы сами русские с ног сбились в его поисках.

– Забавно, тут попахивает моей любимой конспирологией, – откликнулся носатый шатен. – Как бы там ни было, господа, нужно решить, что мы можем противопоставить русским сейчас, в момент, когда над нами нависает дамоклов меч потери контроля над мировыми финансовыми потоками. А как вы знаете, где деньги – там и власть, они всегда идут рука об руку.

– У меня такое чувство, Джордж, что мы уже опоздали, – негромко, но так, что все его прекрасно услышали, произнес древний господин в какой-то детской панаме и солнцезащитных очках. – Поверьте мне, господа, прежде чем передать дело детям – я не один десяток лет варился в этом котле, я был вхож ко всем Президентам Соединенных Штатов, начиная от Гувера и заканчивая Фордом, и все они почитали за счастье иметь меня в друзьях. Может быть, вы считаете, что напрасно меня сюда пригласили, понадеявшись на мои умные советы. Но через пару лет вы вспомните мои слова. Господа, русские нас поимели, и с этим ничего не поделаешь. Поэтому нужно исходить из реального положения дел, а не пытаться делать хорошую мину при плохой игре. Придется пожертвовать большим, чтобы сохранить меньшее.

– У вас есть конкретные предложения, Дэвид?

– Да, пока летел на Гавайи собственным бортом, кое-что надиктовал своей секретарше, она прямо в полете стенографировала. Вот, возьмите по экземпляру, чтение не займет у вас много времени.

Люди повставали, чтобы разобрать машинописные листы. Пока они знакомились с их содержимым, старик в панаме с якобы скучающим видом наблюдал заход солнца.

«Вот так же и Америка, достигнув своего пика, клонится к закату, – думал он. – Я тоже когда-то был уверен, что США всегда будут владеть этим миром, заставляя других играть по нашим правилам. Но что-то пошло не так. И похоже, мир уже не станет прежним. А значит, нужно учиться выживать в новых условиях. Но это уже без меня. Сколько мне врач отвел, три месяца? Хотя… если бы не рак поджелудочной, я бы протянул еще лет пять, и стал бы свидетелем конца великой американской мечты. Я даже рад, что не увижу, как рушится могучая империя, на обломках которой будут плясать русские варвары. Рим падет, и галлов уже не остановить».

Примечания

1

-v-80-e-godi-delo-parikmaherov/34918993/ – я здесь решил сдвинуть даты (прим авт.).

(обратно)

Оглавление

Книга I

  Пролог

  Глава 1

  Глава 2

  Глава 3

  Глава 4

  Глава 5

  Глава 6

  Глава 7

  Глава 8

  Глава 9

  Глава 10

  Глава 11

  Глава 12

  Глава 13

  Глава 14

  Глава 15

  Глава 16

  Глава 17

  Глава 18

  Глава 19

  Глава 20

  Глава 21

  Глава 22

  Глава 23

  Глава 24

  Глава 25

  Глава 26

  Глава 27

  Глава 28

  Глава 29

  Глава 30

  Глава 31

  Глава 32

  Глава 33

  Глава 34

  Глава 35

  Глава 36

  Глава 37

Книга II

  Глава 1

  Глава 2

  Глава 3

  Глава 4

  Глава 5

  Глава 6

  Глава 7

  Глава 8

  Глава 9

  Глава 10

  Глава 11

  Глава 12

  Глава 13

  Глава 14

  Глава 15

  Глава 16

  Глава 17

  Глава 18

  Глава 19

  Глава 20

  Глава 21

  Глава 22

  Глава 23

  Глава 24

  Глава 25

  Глава 26

Книга III

  Глава 1

  Глава 2

  Глава 3

  Глава 4

  Глава 5

  Глава 6

  Глава 7

  Глава 8

  Глава 9

  Глава 10

  Глава 11

  Глава 12

  Глава 13

  Глава 14

  Глава 15

  Глава 16

  Глава 17

  Глава 18

  Глава 19

  Глава 20

  Глава 21

  Глава 22

  Эпилог Fueled by Johannes Gensfleisch zur Laden zum Gutenberg