«Витя Солнышкин и Иосиф Сталин»

Сергей Лукьяненко Витя Солнышкин и Иосиф Сталин

Витя сел, поправил коротковатые школьные брюки. Перед ним оказался угол стола на котором стоял большой поднос — чайник, стаканы в мельхиоровых подстаканниках, несколько вазочек с конфетами и печеньем.

— Ешь, пионер, — добродушно сказал Сталин. — Организм молодой, сладкого хочет.

Сладкого действительно хотелось и Витя взял конфету. Развернул и сказал, отчаянно, будто прыгая вниз с парашютной вышки в парке культуры и отдыха имени великого пролетарского писателя Максима Горького:

— На самом деле, товарищ Сталин, организм-то молодой, а я сам — не очень. Я даже немного старше вас, товарищ Сталин. Мне шестьдесят четыре года.

Сказал — и замер. Что сейчас будет? Сразу выведут из кабинета? Врача вызовут?

— В каком году родился, Солнышкин? — спросил Сталин, откинулся в кресле и с насмешливо посмотрел на Витю.

— В одна тысяча девятьсот пятьдесят третьем, — сказал Витя. И с горечью добавил: — В год вашей смерти, товарищ Сталин…

— Значит у вас сейчас две тысячи семнадцатый… — задумчиво произнёс Сталин. — Годовщина… Празднуете?

— Не очень, — признался Витя. Сталин вовсе не выглядел удивлённым.

— Коммунизм?

— Нет, не построили. Социализма тоже нет. Советский Союз развалился, во всех республиках капитализм. На Украине война.

— Не в Белоруссии? — заинтересовался Сталин. — Точно?

— На Украине.

Сталин кивнул.

— Я должен всё объяснить, — быстро заговорил Витя. — Я не знаю, как и почему это произошло… мне кажется, что у меня был инсульт, я умирал… и вдруг оказался здесь. У вас. В одна тысяча девятьсот сороковом году. В теле пионера Вити Солнышкина. Я атеист, товарищ Сталин! Но наверняка есть тому какие-то причины, какие-то физические законы, не до конца изученные даже в двадцать первом веке.

— То есть это не машина времени господина Уэллса? — спросил Сталин. — Не научный эксперимент?

— Нет! Случайность! Первые дни я был уверен, что всё это бред умирающего сознания, но потом понял — всё взаправду!

Витя опустил глаза и вдруг обнаружил, что перед ним лежит целая гора пустых фантиков.

— Ты ешь, ешь конфеты, — добродушно сказал Сталин. — Мне нельзя, врачи не велят, а ты кушай, не стесняйся. Это ты раньше был взрослый, можно даже сказать — пожилой человек… как звали-то?

— Виктор, только фамилия обычная — Петров… — отодвигая опустевшую вазочку сказал Витя. — Виктор Егорович Петров.

— Был ты пенсионером Виктором Петровым, а стал пионером Витей Солнышкиным. И организм твой — растущий и молодой. Ему конфет хочется. Ешь, ещё принесут.

— Не надо, — сказал Витя, краснея. — Пионер должен быть скромным. Так вы мне верите?

— Верю, — сказал Сталин. — Всю ту информацию, которую ты сообщил Поскрёбышеву, тебе просто неоткуда знать. Даже если бы ты был немецким шпионом. Даже если бы ты был вундеркиндом. А как говорил товарищ Шерлок Холмс?

— Если отбросить всё невозможное, то самое невероятное и окажется правдой! — зачарованно сказал Витя.

— Верно.

— Не знал, что вы читали Конан Дойля!

— Нельзя стать коммунистом, не обогатив свой разум всеми достижениями человечество, — отчеканил Сталин. — Как живётся-то в новом теле, Виктор Егорович?

— Если честно, то неплохо, — признался Витя. — Я первые дни всё время бегал. Иду куда-то — а ноги сами несутся! Бегу и хохочу. Прыгаю. И мир вокруг — такой яркий, такой настоящий! Последние годы я сильно хромал, зрение упало… это всё последствия диабета… и вдруг новое, крепкое тело!

Сталин доброжелательно кивнул.

— Ещё у меня собака есть, — зачем-то сказал Витя. — Я всегда хотел собаку, с детства, но у меня аллергия. Это такая болезнь, чихаю от собачьей шерсти. Чихал и глаза слезились. Теперь нет. Воспитываю сторожевого пса Мухтара, для наших доблестных пограничников!

— А как же Витя Солнышкин? — спросил Сталин. — Настоящий?

Витя опустил глаза.

— Не знаю, товарищ Сталин. Может быть он на моё место попал? Ну, невесело, конечно, мальчишке в старика превратиться…

Сталин кивнул, понимающе и сочувственно.

— А может и нет? Я ведь его жизнь тоже помню, мысли какие-то его, мечты, страхи… Может моё сознание его подавило, растворило в себе? Но я не виноват. Я не хотел! Тогда у нас одно тело на двоих, и жизнь одна, и разум. Я ведь раньше не сильно вас любил, товарищ Сталин. То есть позже. Ну, вы поняли, да? Знаете, начитался всякого… А когда стал Витей Солнышкиным — совершенно по-другому стал относиться!

— Вполне возможно, — согласился Сталин. — Так что ты хочешь мне рассказать, Витя-Виктор?

— Будет война, товарищ Сталин, — Витя понял, что разговор наконец-то пошёл о серьёзных вещах, сложил на коленки руки, всё время тянувшиеся за конфетами и смело посмотрел Сталину в глаза. — К счастью — ещё не сейчас. Не в сороковом.

— А в каком?

— Двадцать второго июня сорок первого года!

Сталин взял со стола синий карандаш и что-то быстро записал на листе бумаги. Витя мельком заметил приклеенную к листу чёрно-белую фотографию. Свою собственную. Видимо, те три дня, пока Поскрёбышев решал его судьбу, ушли и на подготовку досье.

— Немцы? — уточнил Сталин.

— Конечно. Иосиф Виссарионович, я понимаю, что чудес не бывает. Нельзя разом перевооружить армию, нельзя из ничего сделать атомную бомбу… я потом про неё тоже расскажу.

— Это ты молодец, что понимаешь, — согласился Сталин.

— Но всё-таки информация — это огромная сила. Я был в той, будущей жизни строителем. Прорабом.

— Хорошая работа, — кивнул Сталин. — Нам надо много строить.

— Да, но лучше бы я был инженером, лучше бы физиком! — с горечью сказал Витя. — Эх… сколько знаний я мог бы передать… Но всё-таки кое-что я знаю, товарищ Сталин. Во-первых — дата начала войны. Нам надо нанести упреждающий удар по фашистам! Во-вторых — танк Т-34, автомат Калашникова, «Катюши», Курчатов и Королёв. Это очень важно! Курчатов с Королёвым не успеют, но после войны тоже всё это понадобится. И в третьих — надо расстрелять предателей. Тех, кто даст слабину во время войны или после неё. Я написал полный список, он у Александра Николаевича…

Сталин молча достал из папки лист, стал читать, посасывая уже погасшую трубку. Потом спросил:

— Хрущёва обязательно?

— В первую очередь! — с жаром сказал Витя. — Хотя нет. В первую очередь — Горбачёва. Я понимаю, ему пока всего девять лет, но он… вы не представляете…

— Подожди, пионер, — строго сказал Сталин. — Если человек предатель — то он заслуживает наказания. Но если ты всего лишь знаешь, что человек может предать? Тем более — ребёнок малый! Надо перевоспитывать! Отдадим на воспитание в другую семью, к примеру. Будем приглядывать. Пусть до власти не дорвётся, а работает в колхозе, агрономом. Как считаешь? А для безопасности оставим указание органам — не допускать карьерного роста.

— Ну… можно так, — Витя смутился. — Хотя вы же говорили, что есть человек — есть проблема, нет человека — нет проблемы.

— Я так не говорил, — строго сказал Сталин и снова углубился в изучение списка. — Не верь книжкам, писатели ради красного словца отца народов продадут. Власов… Говоришь, предаст?

— Да!

— А не Жуков? Жуковщина, первая добровольческая армия освобождения народов России под командованием генерала Жукова…

— Жуков герой! — обиделся Витя.

— Угу… Боря Ельцин… Что-то ты не любишь третьеклассников, пионер Солнышкин. А ведь пионер должен заботиться об октябрятах. Давай я организую особое училище для талантливых детей? Раз они таких высот достигли — значит есть в них и сильные стороны? И отправим ребят туда на перевоспитание. И всех остальных по списку твоему… Эх, жаль Антон Семенович не вовремя помер, тут его подход нужен…

— Хорошо, — сказал Витя. — Мне и самому, если честно, не нравилась эта суровая необходимость. Они же все пока советские дети, пионеры и октябрята. Но в целом вы же согласны?

Сталин вздохнул, отложил листки. Выколотил пепел из трубки, сказал:

— Я вижу, ты хороший мальчик, Витя. Наверное и строитель был замечательный.

Витя смущённо опустил глаза.

— Как ты думаешь, ты один такой? — неожиданно спросил Сталин. — Уникальный? Из будущего в прошлое попавший?

Витя насторожился. Но Сталин явно ждал ответа.

Витя подумал немного и сказал:

— Нет, товарищ Сталин. Этого я утверждать не могу. Раз со мной такое случилось, значит и с другими… Товарищ Сталин!

От волнения он даже вскочил, схватился за стол. Посмотрел в суровое и любимое лицо вождя.

— Я не первый?

— Нет, Витя. Не первый. Даже не в первом десятке… Да бери ты конфеты, не стесняйся! «Мишка на Севере», новинка фабрики Крупской. Я сам сладкое не могу, здоровье уже не то, а хочется…

Витя сел, машинально взял конфету. Спросил:

— Но если вы уже всё знаете, так… так почему же? Нанесите по Гитлеру упреждающий удар!

— Разве Гитлер не погибнет в автокатастрофе в ноябре? — спросил Сталин, нахмурившись. — Его место не займёт Гимлер?

— Нет!

— А два человека утверждают, что войну начал Гимлер. Ещё один — что это был Геббельс. Что же касается упреждающего удара… — Сталин вышел из-за стола и начал расхаживать по кабинету. Витя елозил в кресле, следя за вождём. — Четыре человека умоляют ни в коем случае не наносить первого удара, потому что вслед за успехами советских войск будет создана коалиция США-Великобритания-Германия, которая начнёт войну с СССР. Ты говоришь про Курчатова… атомная бомба?

— Да!

— А Вилен Прохоров, военнослужащий Советского Союза Коммунистических Республик из две тысячи четвёртого года, умоляет не отвлекаться на «ядерные игрушки» и развивать «Плазмоиды Теслы-Липкина», залог мира и безопасности ССКР! Вот только одна беда — мы так и не нашли молодого талантливого учёного Ивана Липкина, который на самом деле вообще Исайя Либкинд! Нет такого в СССР! Видимо, сгинул в детстве, в гражданке… беспризорником был, как и твой папа Волконский.

Витя вздрогнул и Сталин это заметил. Пробурчал:

— Да не тронем мы твоего папу… Ты про Калашникова мне написал, так? Автомат? А мне каждый третий велит Шпагина во всём поддерживать. Поскольку «Шпага» прослужила с сорок первого года до девяносто четвёртого без малейших изменений, это самый знаменитый в мире автомат и он изображён на гербах семи государств! Кошкин, говоришь? А про конструктора Игнатова ты слышал? Про его танк «ИГ-4»?

Витя замотал головой.

— Каждый приходит с горой бумажек, — расхаживая по кабинету говорил Сталин. — Каждый говорит — этого наградить, этого расстрелять. Все кровожадные, у меня Берия отказывается с вами работать, представляешь? Впрочем, его понять можно, его тоже требуют расстрелять. И наградить. Половины названных людей — вообще нет! Ну не служит в Красной Армии военспец Аркадий Штуцкий! Нет у нас генерала Фоменченко! И разведчика под кодовым именем «Ахтунг», который расстреляет в кинотеатре Гитлера, Геббельса и Фейхтвангера — тоже нет! И вообще Фейхтвангер — писатель и еврей. А вовсе не третье лицо Третьего Рейха!

— Я не туда попал? — спросил Витя. — В какое-то другое прошлое?

Сталин вздохнул.

— В своё. В то, что надо. Только каждый из вас, попадая в прошлое, меняет мир. Время не определено, мой юный друг. Один гость, он время сравнивал с деревом, у которого много ветвей… Так не в том беда, что ветви! Беда в том, что и дерево само — живое. Ствол растёт, кривится, усыхает…

Сталин замолчал и печально посмотрел на свою левую руку. Вздохнул:

— Где-то строят машину времени, которая переносит человеческое сознание сквозь годы и столетия, где-то происходит катаклизм, где-то люди просто умирают — как ты, и попадают в иное время. Никакой системы. Думаешь, только к товарищу Сталину гости идут? В архивах царских времён такие истории есть — страшно становится. Ты бы знал, Витя, сколько советчиков к Ивану Грозному приходили! И сколько ещё придут.

— Иван Грозный уже умер, как к нему придут, — попытался спорить Витя.

— И я умер, — философски ответил Сталин. — В тридцать четвёртом, в сорок втором, в пятьдесят третьем, в шестьдесят первом. Смотря кого слушать. Хрущёва расстрелять, говоришь? И ещё октябрёнка Мишу Горбачёва? Верного ленинца-сталиниста Михаила Горбачёва? Генерального секретаря, при котором вся Восточная Европа добровольно вошла в состав ССКР?

— Что же мне делать? — спросил Витя.

— Тебе? — Сталин прищурился. — Учиться. Я тебя отправлю к другим пришельцам из будущего, Витя Солнышкин. Это на Урале, маленький городок. Вас там девяносто четыре человека на данный момент. Чувствую, будет ещё не одна сотня — к войне дело и впрямь идёт, всё чаще гости приходят… Там и взрослые, и молодёжь, и дети. В основном молодые, видно не хочется вам в старые изношенные тела попадать…

Сталин снова замолчал, поднял сухую, покрытую старческой пигментацией руку, с отвращением на неё посмотрел.

— Будете вспоминать, кто чего знает и умеет. Строитель — так может чего полезного посоветуешь. Может и пригодится что. Учись, сынок. Эта война не для тебя, ну так строить нам всё равно много придётся… Да возьми ты конфет, не стесняйся! Карманы набей. Шоколад настоящий, не соя, не растает. Приедешь на Урал — угостишь своих.

Витя понял, что встреча со Сталиным завершается. Он встал, помялся, но подавил неловкость и принялся запихивать конфеты в широкие карманы парусиновых брюк.

— Нас одно спасает, Витя, — сказал тем временем Сталиным. — Не только ко мне ведь приходят.

— А? — не понял Витя.

— Представляешь, — Сталин хитро улыбнулся, — сидит Адольф в своём кабинете, а у него толпа на приёме. Один говорит — «нападай на СССР». Другой — «на Британию». Кто-то хвалит «Мессершмитт», а кто-то ракеты «Фау». А у Черчилля свои! А Рузвельту тоже советчики в уши жужжат!

— Я понял, — сказал Витя. — Извините за беспокойство, товарищ Сталин. Я пойду?

— Иди, Витя, — сказал Сталин.

Витя, опустив голову, пошёл к дверям. Впереди был неведомый уральский городок и товарищи из неопределённого будущего. Но у самой двери товарищ Сталин его окликнул:

— Постой, Витя… Ты, говоришь, из две тысячи семнадцатого?

— Да, товарищ Сталин.

— Кто в две тысячи шестнадцатом чемпионат по футболу выиграл? Не ЦСКА?

— Нет, товарищ Сталин.

— Кони! — досадливо пробормотал Сталин и отвернулся.