«Врата учености»

5297

Описание

Легко издавать указы с благими пожеланиями улучшить, усилить, ускорить. Сложнее добиться их исполнения без наличия грамотных и ответственных людей. Очень просто объяснить про необходимость иметь свободные руки для развития страны. В теории все в курсе, что рабство — это плохо. Но если у тебя во владении есть деревня, неужели откажешься от стабильного дохода? А где набирать людей на новую фабрику? Покупать, отпускать на волю и при этом чтоб продукция дешевле была. Так не бывает. Вот здесь и заканчивается теория, а начинается практика. Реальность куда сложнее представлений. Совместить несовместимое и себя заодно не обидеть — вот задача, решения которой не найдешь в конце учебника. Дерзай, бывший школьник, и учись думать собственной головой.



Настроики
A

Фон текста:

  • Текст
  • Текст
  • Текст
  • Текст
  • Аа

    Roboto

  • Аа

    Garamond

  • Аа

    Fira Sans

  • Аа

    Times

Врата учености (fb2) - Врата учености (Цель неизвестна - 2) 1430K скачать: (fb2) - (epub) - (mobi) - Ма. Н. Лернер

Марик Лернер ВРАТА УЧЕНОСТИ

Часть первая СТОЛИЧНАЯ ШТУЧКА

Глава 1 СЕРЬЕЗНАЯ НЕПРИЯТНОСТЬ

Грянул дружный залп из многочисленных ружей, ему ответили двести пушек Петропавловской крепости.

— Гав, гав, гав, — дружно пролаяли войска, приветствуя проезжающий кортеж. Во все века это звучит одинаково малоразборчиво и бодро. Единственно, вместо анекдотичного подвывания на вопрос о жизни раздается бодрое «ура».

Губернатор Петербурга Миних расстарался на всю катушку.

Мы ехали вдоль многочисленных роскошных триумфальных арок под крики толпы, фейерверки, салюты и рев выстроенных длинными рядами войск. Даже мне, при всем неумении разбираться в мундирах, заметно — сюда нагнали всех подряд. Помимо гвардейцев и пехтуры мелькали моряки и артиллеристы. По самым приблизительным прикидкам, тысяч тридцать вояк собрали, не меньше. И это в городе на полсотни тысяч жителей.

Практика добровольно-принудительного посещения радостного мероприятия ничем не отличалась от знакомой по нашей реальности. Все обязаны присутствовать, а то возьмут на карандаш. Въезд царицы в столицу нашей родины после длительного перерыва под определение праздника, безусловно, подходит. Улицы подметены, дома, по которым следует процессия, свежепокрашены. Кругом порядок, а на лицах счастье. Движение под колокольный звон и пушечный салют, а всяческого рода народ прилежно кричит «виват!».

А может, я натурально все и всех перепутал и людям реально интересно посмотреть вблизи на представление? Все же не каждый день цари заявляются. Да и телевизоров пока не изобрели, чтобы в теплой комнате, на мягком диване развалясь, наблюдать со стороны. А разговоров неминуемо ожидается много.

На самом деле наша немаленькая компания появилась здесь еще вчера, 16 января 1732 года. Или, как звучит по-здешнему, «от Рожества во плоти Бога слова 1732, индикта 16, месяца януария». Никогда даже не подозревал о подобном выражении насчет плоти. Натурально параллельный мир. Очень похож, да иной раз как вылезет!

Собственно, я к тому, что Анна Иоанновна, к неизреченной радости здешних жителей, из Москвы счастливо сюда прибыть изволила и заночевала в бывшем доме Якова Брюса возле Литейного двора. То есть как бы не в городской черте. Поэтому и встреча смотрится нормально. Золоченая карета, запряженная восьмеркой красивых лошадей, следует вдоль першпективы (Невского проспекта). Дворцовый поезд, то есть кареты со свитой и важными лицами, движется следом.

Ничего спонтанного и случайного вокруг ея величества не происходило. В доме Брюса заранее навели порядок, почистили. Самое забавное, что мебели в царских дворцах не имелось. Мы, точнее, целый обоз, тащил ее специально. Каждый раз обставлялось помещение сызнова. По мне, дикий обычай. В дороге и при погрузке-разгрузке что-то обязательно ломается и исчезает. Ладно бы возить с собой личные вещи, но шкафы и столы?!

Хотя спать на привычной кровати, наверное, много приятнее. Жаль, реально не проверить. Моя исчезла где-то в самой глубине табора, и разыскать пока не удалось. Не до того. Я птица не самого высокого полета и в компании со столь же мелкими дворянчиками могу и на полу отдохнуть. Во всяком случае, пока все не доведут до ума. В первую очередь обеспечивать положено начальство. Когда дорасту до высокого чина, тогда и побеспокоятся о моем комфорте.

Честно сказать, в прежней жизни я Питер не удосужился посетить, но после Москвы вряд ли можно было ожидать увидеть здесь сильно знакомые пейзажи. Даже при условии проезда через самую благоустроенную старую часть города. Но выглядело все очень странно. Огромные пустыри — и рядом нарядные дворцы.

— Вы устали? — негромко спросила госпожа Адеркас. — Ваше высочество? — не дождавшись ответа, позвала вторично.

— Свет в глаза бьет, — пробормотала Лиза по-русски.

Я невольно напрягся. Солнце было с другой стороны, с чего бы ей жаловаться. Кроме того, немка по-нашему выучила три слова и вряд ли что поняла. Для воспитанницы достаточно странно, она таких вещей не должна забывать. Что-то не слава богу.

В очередной раз отвлекаясь, забыл о своих прямых обязанностях. Мое дело — бдить и наблюдать за Лизой, а не крутить головой по сторонам. Мало ли что в карете присутствует весь курятник, начиная от гофмейстерины и заканчивая двумя француженками и тремя фрейлинами. Слава богу, мамаша со своими служанками в отдельном экипаже располагается. И пустили-то сюда со скрипом, просто потому что вроде как свой. В женском коллективе не место. Могли и к лакеям определить — спасибо, числюсь под званием «личный секретарь». Положение позволяет смотреть на прислугу свысока и претендовать на место внутри экипажа.

Двигаться внутри кареты оказалось не слишком удобно. Распрямиться по-человечески не получается, держаться не за что — если только за воздух да за девиц. Еще и швыряет на выбоинах. Наверное, так чувствуют себя в маршрутках. Хотя никогда на себе не проводил испытания.

В детстве даже на автобусе не ездил. Отвозили и привозили на джипе. Хорошо еще за ручку в класс не водили и под дверями охранники не торчали. На меня и так косились, притом школа была из привилегированных. В нашем городе считалась лучшей, и с улицы туда не брали. Английский я оттуда вынес, за что искренне благодарен. Весело было бы мне в швейцарском интернате, не умей я изъясняться по-ихнему.

— У нее температура, — добравшись до ея высочества и бесцеремонно пощупав лоб, объявил во всеуслышание. — Горит прям не хуже печки.

Тут по логике требуется возопить: «Вы куда смотрели!» — но крайне неуместно. Мало того что я сам проморгал, так еще начнем выяснять отношения. Не ко времени. Крайнего найдем без проблем задним числом. А вот с Лизой явно нужно что-то делать. Добрых тридцать восемь градусов на ощупь, без термометра никак не ошибешься. Может, и больше. Не было печали.

Е-мое! У нее еще и пятна на лице. Только не оспа! Я не мог так ошибиться! Господибожемой, не оспа это! Не может такого быть!

— Врач нужен. Лучше Санхеца позвать. И ехать во дворец. Срочно.

— Как же так! — всплеснула руками пруссачка. — А торжественный молебен в Исаакиевской церкви?

— Упадет там в обморок — что люди подумают?

— Я? — вяло пробормотала Лиза. — Нет!

— Плохая примета для царствования, скажут.

Этот аргумент ее, похоже, пронял. Госпожа Адеркас больше не колебалась. Тут уж точно она из России вылетит с дурными рекомендациями. Уверенным тоном принялась раздавать приказания. Это ее прерогатива, не моя, а то и разговаривать бы не стал. Когда требуется, наша гофмейстерина не хуже Акулины Ивановны всех строит. Не зря ее пригласили. Посмотрит, и сразу хочется встать навытяжку.

Очень скоро мы неслись против течения под крики кучера: «Дорогу! Дай дорогу!» Ну и под соответствующую ругань. Девочки с интересом прислушивались.

Из кареты я вынес Лизу на руках. В принципе, наверное, и сама бы дошла, но когда пожаловалась еще и на головную боль, я рисковать не стал. Веса в ней немного, не перетружусь. А нарушение этикета спишем на крестьянскую дубоватость. Еще не хватало, чтобы действительно упала. Люди все видят, а язык каждому не пришьешь.

После коротких препирательств с раззолоченным павлином — то ли высокий чин, то ли открыватель дверей — мы всей толпой проследовали за очередным проводником. Как обычно, с успехом подтверждая несостоятельность даже имеющихся знаний (картинки я видел), никакого Зимнего дворца в природе не оказалось. На его месте стоял совсем другой, почему-то именуемый Адмиральским домом.

Что любопытно, говорливый слуга поведал на ходу, что перестройка его началась еще в декабре 1730 года. Похоже, перебираться из Москвы Анна Иоанновна задумала с самого начала. А вот этого я уже не понимаю. Чужой для нее абсолютно город Петербург. В Москве в детстве жила и должна была сохранить приятные воспоминания. Нет, носится туда-сюда.

Переделки, переезды без конца и края. Это же не на поезде или самолете. Добрый месяц тащились, хотя расстояние совсем небольшое. Меня лично поездка всерьез достала. Хуже только паломничество с Елизаветой Петровной. С утра не знаешь, чем займешься вечером и где. Ни порядка особого, ни плана предварительного.

— Нельзя сюда! — встав на пороге, вскричал очередной лакей в раззолоченных одеждах. — Еще не готово.

Молча отпихиваю плечом и прохожу внутрь. Натурально мебель не поставили, на окнах занавески отсутствуют, и вообще достаточно неуютно. Помещение большое, но пусто здесь и плохо протоплено. Холодно.

По слухам, мебель еще и потому перевозили, что Анна Иоанновна боялась порчи, всяческого колдовства, особенно когда в Курляндии обнаружила под кроватью куриные косточки. Кто-то явно желал извести ее, тогда еще, правда, не императрицу. Мысль, что собачка могла затащить и устроить тайник, сразу отметалась. Раз рядом обнаружен волос, непременно некто задумал погубить.

— Шубу положите сюда, — говорю приказным тоном.

Укладываю Лизу, наваливаю сверху еще одну.

— Одну минуту, — говорю ей тихонько, обратив внимание, как прикрывает покрасневшие глаза. Не так уж много света. — Сейчас окна закроем. Ты здесь старший? — спрашиваю продолжающего возмущаться павлина.

— Я же говорю…

— На! — Бью в зубы так, что рука заныла, а он аж к стене отлетел. Катя радостно взвизгнула. Судя по горящим глазам, чисто для проформы. Ее все происходящее скорее забавляет. — Встать!

Он поспешно вскочил, не дожидаясь, пока примутся бить ногами. Нравы здесь достаточно простые, и вряд ли я первый сильно недовольный. Сатисфакции он от меня не дождется, даже если и имеет титул, в чем сильно сомневаюсь. Я все равно не умею фехтовать и не соглашусь.

— Чтоб через четверть часа здесь стояла кровать, окна занавешены и в комнатах было тепло. Иначе я тебя, паскуду, на части порву. Возьму за ножки твои кривые и разорву. Понял?

— Да, господин, — поспешно отвечает, размазывая юшку по лицу. То ли зуб ему выбил, то ли парочку, но слюна красная.

— Остальным займешься после исполнения данного приказа. Как-то: обеспечить малый двор всем положенным, включая стулья, еду и горячие напитки. — Чего стоишь? Действуй!

— Как вы его, — пробормотала госпожа Адеркас. — Михаил Васильевич?

— Wer lange droht, macht dich nicht tot, — без особой радости отвечаю. — Кто долго грозит, тот тебя не убьет. У меня нет времени объяснять и упрашивать. Сначала исполнение, затем — объяснения.

— Мне тоже нужно кулаком по мордам? — Последнее слово она произнесла на русском с отчетливой насмешкой.

— Настоящая… умная женщина никогда не кричит на мужчину… Приказы отдаются спокойно, четко и ясно!

— Вбивать можно только тот гвоздь, который вбивается.

Это очень похоже на хорошо знакомое: «Приказы отдаются, только если уверен в их исполнении». В сущности, так и есть. На некоторых правильней воздействовать не прямыми указаниями, а исподволь. Но то в теории. С ходу иногда сложно разобраться и гораздо удобнее двинуть в грызло. Впрочем, я не особа слабого пола. У них свои методы, ничуть не хуже.

— Женщинам, — со всей возможной серьезностью говорю, — карьера дается труднее, ведь у них, помимо отсутствия больших кулаков, нет жены, которая толкала бы их вперед.

Мы улыбнулись друг другу. Кажется, она не столь уж похожа на воблу. Разве внешне. И юмор понимает. Да и ко мне до сих пор нормально относилась — без особого панибратства, но и не свысока. Я сам виноват, что вычеркнул пруссачку из мысленных расчетов, записав в чьи-то конфидентки. Надо бы исправиться. Встречаться нам еще долго, и биться лбами излишне. У нее своя сфера деятельности, у меня другая.

— Корь, — сказал Санхец после осмотра. Мне почти физически полегчало. Аж камень свалился с души. Очень увесистый. И дело даже не в том, что бы со мной сделали. Хотя себя, безусловно, жалко, и даже очень. Это означает полный провал в самом важном из моих достижений и откат в неизвестность с плевками в спину. Вакцинацию прикроют лет на сто по минимуму. — Обыкновенная корь.

Тут даже я в курсе. От этого не помирают. Все дети рано или поздно болеют корью, краснухой и свинкой. Правда, помимо названий, я еще помню, что свинка опасна во взрослом возрасте: приводит к бесплодию. А с симптомами швах. Собственных детей не успел завести и не в курсе, чем болел в детстве. Причем в обеих ипостасях. Не отложилось в голове.

— Я зря запаниковал?

— Почему? Часто промедлить с помощью — как у вас говорят, авось само пройдет, — вроде как вообще не помогать… Вы все сделали очень правильно. Если не обеспечить правильного режима, могут случиться и осложнения. А это очень неприятно. Вплоть до глухоты.

— А правильный — это как?

Гофмейстерина покосилась на меня с любопытством. Даже если бы знал, не мешает уточнить. Вот ей, наверное, известно: не первый ребенок, у коего в качестве гувернантки. Случайно к принцессам не попадают. Надо бы уточнить, кто порекомендовал.

— Изолировать от окружающих, в особенности от детей.

Я посмотрел на госпожу Адеркас.

— Я проверю, кто болел, — согласилась без второго слова. — Остальных вон. — И удалилась к остальным, вызывая зависть своей изумительно прямой спиной. Я вечно сутулюсь. И в том теле, и в данном заново. А у нее будто в платье засунули доску. Позвоночник не сгибается и, пожалуй, даже не может согнуться.

— Постельный режим, — продолжил доктор, — и жидкая пища. Затемнять комнату необязательно, но и не мешает.

— И как долго?

— Дня три-четыре общее недомогание, вялость, разбитость, понижение аппетита, нарушение сна, головная боль. Возможно усиление насморка, появляются грубый кашель и сыпь. Сначала лицо, затем туловище и руки, потом все остальное. Кстати, уже наблюдается. Очень скоро сыпь побледнеет и исчезнет.

Он подумал.

— Симптомы пропадают в обратном порядке. Расчесывать не рекомендуется.

— Завтра…

— Безусловно, зайду, — он почти обиделся. — Сейчас обязан представить доклад императрице.

Ну это понятно. Доложить обязан.

— И это… Постарайтесь не особо пугать Екатерину Иоанновну… — В смысле родную мамашу. — Ничего особо ужасного не произошло. Все дети через это проходят, и очень вовремя заметили.

— А что с ее матушкой?

— Она и так тяжело больна.

— Что с ней?

Санхец всем видом продемонстрировал, насколько неуместно мое любопытство. Женские немощи и болезни не для праздного разговора.

— Извините, — повинился.

Еще раз поблагодарил и за расторопность, а он в ответ закатил глаза к потолку. Видимо, достала доктора моя выспренность. Он исполнил долг, и нечего за это рассыпаться в благодарностях. Присмотр за членами императорской семьи входит в его обязанность. За то и деньги немалые получает.

— Надо признать, — светским тоном сказал Санхец, явно подводя черту под лекарской консультацией, — ваш совет оказался недурен. Трудно было найти для дальней дороги что-нибудь лучше, чем русские колмогорские сундуки.

Ну еще бы. По зрелом размышлении я к своим бывшим хозяевам квартиры направил. Им хорошо — и мне дополнительная благодарность. Не в Архангельск же натурально посылать. А наши поморские сундуки были не тяжелыми, прочными и не слишком дорогими. Внешне красивы, оковывались железом и медью, обтягивались тюленьей кожей и снабжались замками с секретом.

Федор Пятухин с семьей делал их самого разного размера, на любой случай. Имелись огромные, которые нельзя везти на крыше кареты, а только на багажных возах. По желанию делали и небольшие. Короче, любых размеров, вплоть до возможности вкладывать один в другой. Это я проверил уже самостоятельно. Освободил от имущества или там еды по дороге — вложил. Место освобождается, и выкидывать не надо. Все под рукой. Появилось новое добро — извлек и загрузил наново.

— У нас в стране много замечательных людей и вещей. Надо лишь знать, куда обратиться.

Глава 2 ПО ДЕЛАМ И НАГРАДА

— Фридрих Вильгельм в некоторых отношениях очень похож на вашего императора Петра, — сказала госпожа Адеркас, отвечая на мой вопрос о Пруссии.

Основная работа по изоляции больной и сопутствующим делам проведена, лишние люди разогнаны. Полезные получили указания. За куриным бульоном и самоваром (горячий чай живителен) отправлены слуги. Мы просто вежливо беседуем о том о сем. Гофмейстерина отнюдь не глупа и многое знает. А мне интересно.

— Он ведет себя очень просто, будто и не монарх. Может зайти в крестьянский или в бюргерский дом. Король без стеснения заглядывает в кухонные горшки и ведет с хозяйками непринужденные беседы о последних ценах на рынке. Потом проверяет на дворцовой кухне, по каким ценам продукты приобретены. Нет, — возразила на не произнесенное, но, видимо, достаточно понятное, — не из жадности. Он хочет знать о реальной жизни, окружающей его. Хотя, — она слегка улыбнулась, — умеет и для своего кармана извлекать пользу. Один случай оказался достаточно громким. Однажды он отведал у садовника бараньей требухи с белокочанной капустой, пришел в восторг и приказал приготовить это блюдо. Затем он спросил главного повара о цене кушанья — ведь садовник назвал ему смешную сумму в полтора гроша. Повар сообщил, что блюдо стоит три талера. Фридрих Вильгельм выскочил из-за стола и буковой палкой отсчитал ему разницу между этими суммами.

— О! Это по-нашему. Действительно натуральный император Петр. Чуть не по его — дубиной.

— Je mehr Ehr', je mehr Beschwer,[1] — очень серьезно подтвердила она.

С этим я не могу не согласиться. Чем больше чести, тем больше трудностей у тебя. Только вот соотнести с королевскими возможностями никак. Стал бы я стесняться и кого уговаривать, угоди не в крестьянского сына, а в царского. Быстренько бы все запрыгали под дирижерскую палку из крепкого дерева.

Хотя… если нормально подумать… ну его. Не в России. Они вечно плохо кончали. В смысле — царские дети. Да и спросить меня как-то позабыли. Если было кому интересоваться. Я уже не очень верю в некую миссию или высшие силы. Ни в чем они не проявляются. И глас с небес не раздается. Не говоря уже о не слишком удачном подопытном экземпляре. Ни многолетнего умения воевать, ни интриговать не имею в прошлом жизненном опыте. Ну да, пока устроился совсем недурно, но что от того Богу или инопланетянам — тайна для меня глубока. И думать о том уже давно не хочется.

— Его дом, его двор, его страна — все это для нашего короля одно и то же. И он действительно заботится о своем народе. В королевских доменах крестьянам живется много легче, чем у помещиков. В городах ремесленники получают льготы. Король даже прямо запретил продавать шерсть и другие необработанные товары за границу. Только ткань и изделия!

Очень хотелось спросить, чего она тогда приехала в дикую Россию, если в ее разлюбезной Пруссии столь замечательно живется. Только оказалось не ко времени.

Издалека донесся топот множества ног, и достаточно скоро помещение заполнилось толпой народу. Ея величество Анна Иоанновна самолично прибыла с проверкой в сопровождении множества высокопоставленных лиц.

При всем старании я половину не успел запомнить даже в лицо. Правда, от меня этого и не требовалось. Малый двор был в основном пятое колесо в телеге. Никакого влияния на политику любого рода — экономическую, внешнюю, внутреннюю — оказать не мог. Придворные замечательно чувствовали направление ветра и зря себя не утруждали. Если Елизавету Петровну просто боялись без веской причины посещать, то Лиза получала лишь поклоны и заверения в искренней преданности. По большей части пустые слова.

Головная часть процессии в сопровождении ощутимо побледневшей гофмейстерины проследовала в покои. Ее императрица позвала почти незаметным жестом, поманив пальцем. Лично меня никто не стал приглашать. В каком-то смысле даже спокойнее. Основную задачу по обеспечению комфорта и изоляции больной выполнил — дальше уже вмешиваться не стоит.

Вот чего они дружно поперлись внутрь? Сами теперь разнесут болезнь. Допустим, кори не боятся, но заразить кого — запросто. Не мог не объяснить Санхец таких вещей. Плевать. Моя должность не медицинская, чтобы кидаться под гусеницы с гранатой в надежде остановить начальство в его вечной дурости. Пусть с последствиями сами разбираются.

— Вы слышали о новом высказывании господина Тредиаковского? — негромко спросил появившийся рядом князь Одоевский после соответствующих приветствий. Насколько мне известно, все его достоинство состоит в наличии деда-боярина и соответственно высокого самомнения. Не может не подколоть при случае мужика из простонародья. Ну почему бы не ответить тем же.

— Это тот, что переводчиком в Академии наук устроился, Иван Васильевич? Еще какой-то фривольный романчик французский на наш язык переложил?

Он на мгновенье от эдакой наглости аж потерял дар речи, токмо глазами хлоп-хлоп. Ожидал, что примусь нечто доказывать, а я вроде в первый раз слышу. Вся образованная Россия — а это означает не очень большое количество народу — недавно получила замечательное поле для обсуждения. Тот самый Тредиаковский, непонятно из каких соображений считающий себя великим поэтом, разразился в ответ на мою статью «О правилах российского стихотворства» бочкой желчи и кучей коричневой субстанции.

Я, честно говоря, не очень удивился. Обязательно кто-нибудь да нашелся бы. Конкуренция среди виршеплетов всегда переходила в открытую ненависть и грязные разборки. С одной стороны — плюнуть и растереть. Пиар есть пиар, черный тоже полезен. Мое имя у всех на слуху. С другой — мало приятного, когда тебя на всех углах поливают. Тем более в моем случае.

Я три месяца старался, писал. Черкал и переделывал. Исправлял и добавлял. Никогда так не старался, даже со статьями об оспе. Там все четко и ясно: факты, сделано, результат, свидетели, количество опытов; проверка и прочее. Расписано по пунктам, включая выводы и предположения. С литературой так не выйдет: каждый мнит себя великим специалистом.

Нам в Спасской школе так прямо и утверждали: должна быть рифма с ударением на предпоследнем слоге (женская). И никак иначе. Но это же дурь реальная! Правило использовать женскую рифму пошло от польского языка и отражает особенности чужого, пусть и славянского, наречия.

В русском языке ударение может падать на любой слог. Поэтому слепо следовать правилам, подходящим для Польши, противоестественно для России. Стихи следует сочинять по природному свойству нашего языка, а не насиловать их, укладывая в прокрустово ложе чужих правил. Даже несколько вариантов рифмованных сочинений привел и указал на необходимость отстаивать чисто русские традиции в говоре и стихосложении. Добавил о важности искать наиболее адекватные способы развития языка, сообразуясь с потребностями эпохи. Что за низкопоклонство, в конце концов! Поменьше высокопарности и заимствований. Где без иностранных слов обойтись нельзя, никаких проблем. Но употреблять без разбору?!.

— Он подробно разбирает ваши вирши, Михаил Васильевич, — разродился желчью князь, — и указывает на недостаточное знание московского говора.

— Мы вроде в Петербурге находимся, — удивился я, постаравшись передать недоумение голосом. — Неужели и здесь нет отличий?

— И все же было бы неплохо ответить, — обернувшись, сказал барон Строганов.

Младший сын того самого солепромышленника Строганова. Не знаю насчет размера состояния, но подозреваю изрядные богатства. А по жизни человек достаточно приятный и умный. Не ведет себя на манер выскочек, пытаясь показать, насколько велик, демонстрируя спесь. Мы с ним очень мило пообщались в дороге, и вовсе не на тему стихов. Про оспу и ее лечение. Очень заинтересовался и готов помочь в дальнейшем продвижении методики. Даже пригласил на свадьбу с Софьей Кирилловной Нарышкиной, вскорости должную состояться. Я не напрашивался — сам позвал. Теперь мучайся с подарком.

— Простите, что вмешиваюсь без приглашения, — воспитанно добавил он.

Оказывается, к нашему милому обмену мнениями по поводу литературы с интересом прислушивались. Вон еще рядом парочка настороженных ушей. Всем любопытно, как стану отбрехиваться от обвинений в излишней простоте слога, отсутствии настоящей книжной учености и вылазящим отсюда попыткам упростить язык. Я ведь сам прямо в статье так и провозгласил: необходимо считаться с изобилием речений на просторах нашей великой страны, убегать старых и неупотребительных выражений, которых народ не разумеет, и не сохранять неизвестно зачем оных, которые в простых разговорах неупотребительны.

Не случайно, ох, не зря прицепился Феофан со своим требованием написать «О пользе книг церковных в русском языке». Вывод из моих слов прямо напрашивается элементарный. Оставить позади старый церковно-славянский и идти дальше, развивая язык на основании его природных свойств и взаимно обогащая диалекты. Фактически так давно и есть, но вслух сие произнести — не очень красиво.

— Зачем? — Я показательно изумился. — Все предельно конкретно сказано. Я даже привел примеры различных рифм. Наш язык обладает неимоверным богатством и красотой. Вовсе не нуждается в разделении на высокий или низкий стиль.

— Слагать вирши на неблагозвучном материале… — ядовито отозвался Одоевский.

Я ему крайне не нравлюсь. Скорее всего, по причине происхождения. Прямо высказываться опасается, а подколками регулярно радует при встречах. Почему-то в России есть лишь высшее и низшее общество. Среднее практически отсутствует. А я как раз посредине и болтаюсь.

— Я надеюсь, будущее нас рассудит.

— А почему бы не сделать проще, Михаил Васильевич?

— Это как?

— Ну возьмите одну тему — и пусть каждый напишет собственным стилем и размером.

Вот не было печали. Устраивать соревнования. Я же не Пушкин, с ходу не сляпаю. Строганов мне помочь хочет, да выходит медвежья услуга.

— А судить кто станет, Сергей Григорьевич? — спросил с ухмылкой. — Вы или князь? Или немца какого позовем для правильного рассуждения и о чистоте, и о красоте русского языка? Нет уж. «Хвалу и клевету приемли равнодушно и не оспоривай глупца». Пусть бесится, — говорю, почти напрямую обращаясь к князю Одоевскому. Я знаю себе цену.

Гул голосов неожиданно прервался с распахнувшейся дверью. Вся здешняя знать быстренько выстроилась шпалерами вдоль пути и замерла в тревожном ожидании. Широким мужским шагом в зал вступила императрица Анна Иоанновна. За ней устремились и остальные. В общей группе ближних допущенных лиц промелькнул и архиепископ Феофан.

Мой личный духовник. Наверное, столь пламенной и честной исповеди он еще ни разу не удосужился выслушать. Я вывалил святому отцу на голову полный набор смертных грехов. Все так и есть. Гневен, подвержен гордыне, завистлив, ленив, алчен, люблю вкусно поесть и не прочь заняться прелюбодеянием. То есть, проще говоря, бегал по чужим женам. Заполировал еще убийством по неосторожности и долго каялся.

Слез, правда, размазывать не стал, не настолько я плохо ценю Феофана. Его так просто не облапошить. Сам не праведник и с другими людьми самого разного калибра много лет имеет дело. Так что искренность абсолютная, с примерами. Единственное — баб по именам не называл. Он особо и не настаивал. Не из тех, что вечно любят зацепиться за клубничку и посмаковать. Архиепископа даже мой трупешник не заинтересовал. А вот по поводу гордыни и зависти полюбопытствовал. Все же вера в свои великие возможности и желание из грязи в князи пролезть не каждый день открыто проявляются.

Исповедуясь, я постоянно держал в голове, что святой отец стукачок позорный. Потому в основном распинался, помимо желания обогатиться, еще и принести пользу Родине, но самое важное — о величии императрицы, мечте ей угодить, подняв притом свой статус и материальное благосостояние.

И пусть кто скажет, что все остальные о том не думают. Я ничуть не лучше и даже не скрываю. Хотя в душе, безусловно, раскаиваюсь. Все же грехи тяжкие. Помимо самовара, пришлось и деньгами подношение дать на церковь, но это уж как водится.

Главное, очистил меня, и после соответствующей епитимьи я получил отпущение грехов. Полное и окончательное. А уж сколько раз молился согласно наложенному на меня, того ему знать не нужно. Во всяком случае, расстались мы довольные друг другом. Я — полученным благословением, он — убежденный в возможности воздействовать на меня прямо или косвенно.

Раз уж такой весь из себя грешник, проще включить в свои расклады. С идейными и бессребрениками тяжело иметь дело. Никогда не знаешь, какой финт способны выкинуть, взбрыкнув на пустом месте. А я насквозь понятный. Хочу подняться, денег и всего прилагаемого к высокому статусу. Значит, со мной можно иметь дело и в будущем. Только предложение должно оказаться достаточно заманчивым.

— Молодец, господин Ломоносов, — сказала царица, останавливаясь напротив меня. Трубецкой за ее спиной откровенно маялся тяжкими предчувствиями и хватался за грудь. Вряд ли похвалят за неведенье и отсутствие своевременного доклада. А уж на виду у всех привечать подчиненного, игнорируя вышестоящего, — знак немилости. Как бы он задним числом не отыгрался. — Все правильно сделал.

— Служба вам, милостивейшая государыня, не долг, а счастье, — патетически провозгласил я.

— Собственным примером показал усердие и верность, — уже для остальных припечатала Анна Иоанновна. — Посему и награды достоин. Дома в столице не имеешь?

— Откуда, ваше величество!

— А жить где-то надо. Не на коврике же во дворце.

Окружающие охотно посмеялись.

— Выделить ему во владение место. На Васильевском острове аль Адмиралтейской стороне. Побольше, чтобы и гостям комнат хватило.

Опять смех.

— С условием построить в ближайшие время каменный дом.

Обалдеть. А я-то думал, как устроиться. В Петербурге с приездом множества народу серьезный квартирный кризис, а я упустил момент, сидя возле Лизы. Барону невместно жить приживалом, а на особняк пока не накопил. В ближайшей перспективе — вполне: морфия у меня на тридцать тысяч доз осталось. Если понадобится, можно и в таблетках продавать. Хватит на два очень немаленьких дворца с обстановкой. Но не сразу. А здесь само в руки прет.

— Не корысти ради, династии служу!

Она посмотрела тупым взором. Кажется, перегнул. Фразочка вышла двусмысленная, но я рассчитывал, что царица правильно поймет. Служу, мол, не токмо племяннице ее, но и самой лично. Кажется, переоценил ум верховной барыни всея Руси.

— Мало, что ли? — с усмешкой переспросила. — И то — барон, а без земли.

Ко всему прочему, не шибко здесь баронское звание уважают. В оном числится каждый второй немец. Звучит иногда на манер насмешки. Русский барон — скорее звание финансовое.

— Я подумаю, а ты уж отслужи добросовестно.

— Век буду молить за щедрость, всемилостивейшая, — вскричал, прикладываясь к подставленной пухлой руке, унизанной перстнями.

Слезы выдавить не удалось. Такое обещание равносильно ветру, где-то там прошумевшему. Но я ведь изначально губу не раскатывал, так что и недовольного изображать не стоит. Стоп, стоп! «Ветер, ветер! Ты могуч, ты гоняешь стаи туч». Почему раньше не вспомнил? А, эта сказка почему-то кусками. Ну и ладно. Всего Пушкина я не сопру. Пусть и ему останется.

— Помню свое обещание, Михаил Васильевич. — И хитренько улыбнулась.

Это про женитьбу? Так я и не выяснил, кого в виду имеет. Явно не из свиты. Не очень приятно выслушивать столь открытые угрозы. Видимо, не пронесет. Но и хорошо, что не прямо завтра.

Царица со свитой проследовала дальше, а меня принялись поздравлять люди, еще недавно воротившие нос. Какой-никакой, а угодил в фавор. Из всей немалой гоп-компании к единственному обратилась прямо, да по имени-отчеству, а не Мишкой назвала. Даже Одоевский вдруг стал приторно-сладким и принялся зазывать в гости. Ага, разбежался.

С трудом я дождался, пока последние незваные гости испарятся из помещения, прихватил доставленный теплый бульон в кастрюле, завернутый во множество тряпок для сохранения тепла, и вошел внутрь. Присевшая было Танька поспешно вскочила, кланяясь. Нормальное дело сачкующие слуги. Ея величество по такому поводу собственноручно тяжелой рученькой хлещет по щекам. А я человек исключительно либеральный. Просто пальцем погрозил и сделал укоризненное лицо.

Воспитывать слуг — не мое дело. Пускай этим занимается князь Юрий Юрьевич Трубецкой. Обер-гофмейстер и прочее, прочее. Я на пустяки не размениваюсь. В зубы без крика, но исключительно при наличии повода. Просто так их мелкие вольности не особо меня касаются.

Это если не помнить, что горничные с удовольствием делятся с Танькой разными интересными вещами, а та исправно доносит до своего благодетеля — меня в смысле. Кто умудрился сахара кусок зажать или еще какая мелочь — это не трогает. А вот серьезные разговоры иногда ведутся и без моей персоны. Те же фрейлины треплют языком напропалую, и проходит мимо моих ушей. А это недопустимо.

— Спит?

— Да, Михаил Васильевич.

— Ну и хорошо. Как говорится, «на новом месте приснись жених невесте».

Девочка хихикнула.

— Проснется — позовешь госпожу Адеркас. Сама не корми. И ежели отказываться станет, — очень хотелось сделать грозную физиономию, однако решил не маяться дурью, а то не так поймут и доложат, — меня позовешь.

Глава 3 КАЗАК КЕРИМ

Снег скрипел под ногами и норовил залезть за голенища сапог. Ходить тут не иначе как на лыжах положено. Ни дорог, ни расчистки. Осчастливили, называется. Было бы приятнее получить участок на Адмиралтейской. Там самый густонаселенный участок Петербурга. С давних пор строятся, и нередко без малейшего плана, вопреки желаниям самодержца о прямых проспектах и каналах. Ночевать людям где-то надо? Вот и закрывали снисходительно глаза на самострой.

— Далеко, — недовольно пробурчал Керим.

Он бы предпочел проскакать на лихом коне, а не тащиться на своих двоих. К несчастью, конюшни я пока не завел, а на чем передвигаться, решаю без его советов. Извозчик запросил за поездку десять копеек — я за такие деньги лучше прогуляюсь. Засиделся во дворце. В печенках уже у меня сидит разнообразная писанина.

Как вечно в России, временное решение превратилось в постоянное. Кроме всего прочего, материковую часть не заливала по весне Нева, и не мешали передвигаться ледоходы и отсутствие мостов на многочисленных рукавах и островах будущего города. Адмиралтейская слобода бесконтрольно разрослась, улицы ее достаточно быстро стали напоминать нормальные русские или, если угодно, московские. Куча тупиков, кривых улочек и стихийных рынков. Правда, и горели дома частенько и дотла.

Посему на Васильевском уже при Петре образовался центр города, его парадный вид и витрина. Там прокладывали линии и строили набережные. Правда, не такой уж большой оказалась застройка, а императрица явно вознамерилась продолжить с прерванного отъездом Петра Второго строительства. Во дворце передавали ее желание заставить знать воздвигать дворцы здесь, на специально выделенных участках, переехав из Москвы. Идея в принципе не новая. Основатель Петербурга ее уже опробовал, да особого толку не добился. Ну и я, видимо, угодил под это дело.

Шутка насчет величины дома оказалась воспринята исполнителями на редкость серьезно. Судя по моим прикидкам, здесь не один участок, а шесть. Серьезная привилегия и обошлась мне абсолютно бесплатно. Правда, попутно в жалованной грамоте еще и четкое указание: в течение пяти лет построить каменный, а не деревянный дом. То встанет в серьезные расходы.

— И чего тут рассматривать? — опять подал недовольный голос мой телохранитель. — Ничего же не увидеть, пока снег не сойдет.

— Вода куда подходит, видишь? — я ткнул пальцем. — Там строить — себе вредить.

— Так никто и не пытается, — очень логично возразил Керим.

На добрый километр отсюда никакого жилья, даже самого захудалого.

Умом я все прекрасно понимал. Не так давно город основали и прочее, прочее. Но когда видишь эту пустоту, практически в центре Петербурга, а с другой стороны растет самый настоящий лес, подобно стене скрывающий противоположный край острова, становится дико. Меня даже Москва так не удивляла. Там все-таки куча народу и множество древних зданий. А здесь — пустота и ветер. Несколько отдельных слобод и полное отсутствие общей городской черты.

Между прочим, а если эти отметки слегка подвинуть, хапнув дополнительную площадь? Ну затес на столбе. Великая проблема вкопать подальше. Кто проверит? Да и обнаружат — всегда можно сослаться, что так и было с самого начала. Или ну его?

Недвижимость в центре столицы в цене падать не будет. Мои потомки, если, конечно, они появятся, неплохо смогут навариться, продав землю. Это, ко всему прочему, серьезный стимул к покупке в дальнейшем домов и участков. Уж что-что, а даже при полном незнании будущей застройки несложно догадаться, насколько выгодно будет иметь пусть и не в центре, но в самом Петербурге доходные дома. Сдавать, например, зажиточным, но по каким-то причинам не готовым покупать особняки с дворцами.

Без архитектора здесь не обойтись, но я и так достаточно хорошо знаю, чего хочу. Уж свой собственный дом, в котором провел детство, не изобразить хотя бы в общих чертах — надо быть дебилом.

Значит, ограду с ажурными узорчатыми воротами. От них идет дорожка, которая ответвляется в сторону постройки чуть слева. Там у нас был гараж, здесь соответственно конюшня. Еще пристройка для слуг, хозяйственные сараи, погреба для продуктов, амбар. Деревья для тени. Хотя проще сохранить часть уже растущих, не вырубая бессмысленно. Если получится, можно небольшой садик устроить с летней беседкой.

В глубине двора поставить двухэтажный дом, отгороженный от остального участка забором из досок. Или сразу каменным. Желтый цвет стен и белые колонны. Смотрится приятно. Количество комнат, салон для гостей — это все без проблем. А вот с туалетами надо хорошо подумать. В принципе никаких проблем вывести трубы прямо в реку. Ниже по течению.

Насчет загрязнения законов, кажется, не существует, но для воды понадобится отдельный колодец. Водопровода еще не придумали, как и очистных сооружений. Самое интересное — сливной бачок. Я могу его изобразить, уже пробовал. Конечно, из пластмассы за неимением не выйдет, придется вместо подвесного чугунный устанавливать и начинку из железа, но вопрос решаемый. А вот откуда брать воду? Самоходом вверх не пойдет.

— Ладно, — произнес вслух, — посмотрел. Заодно и погуляли. Пора и честь знать. Топаем назад, пока не стемнело.

Керим с готовностью развернулся, не пытаясь ничего сказать. Он очень послушный. До определенных пределов. Задевать его честь, что бы ни значило, никому не позволительно — так и предупредил с самого начала. Не удивлюсь, если в один прекрасный день, обидевшись, просто канет в неизвестность, как пришел без спроса и разрешения. Как с такими понятиями в рабах ходил, я не понимал, а он объяснять не желал. Сразу замыкался. Ну, не шибко важно…

Вода для слива… Насос, вместе с электричеством, мне назло, отсутствует. Выходит, на первом этаже устроить, а воду сверху. Но как туда поднять? Проще всего заставить прислугу таскать, как в ванну, да ведь разбегутся горничные от такой работенки. Каждый раз после посещения унитаза бегать с ведром. Дешевле напрямую сливать из него этажом ниже. Кстати, тоже вариант. С кем бы обсудить серьезно. Ладно, до весны терпит, даже проекта пока нет, но пришла пора взяться за здание всерьез.

Требуется не меньше двух корпусов дополнительно. Или один большой. Нет, вроде не поместиться. Ставить по углам участка, отдельные. И входы самостоятельные. Для химических опытов и механических. Вытяжку обязательно соорудить, а то перегонять нефть в закрытом помещении — недолго и до головной боли доработаться, и пары взрывоопасны. Еще кучу всякого оборудования дополнительно заказать. Помимо баночек да колбочек, уже имеющихся, печь плавильную, обжигательную, мехи для раздувания огня и бог знает что еще. Тиски, например, и точные весы.

Деньги, деньги, постоянно деньги. Чуть полегче становится — сразу опять траты на очередной проект. И немалые. А Анна Иоанновна совсем обалдела. Требует на прием два раза в одном платье не ходить. Так кого угодно до долговой ямы довести можно. Зачем эта бьющая в глаза роскошь? Иностранцев поражать? Да плевать на их мнение. От золота польза должна быть, а не блестки красивые в воздухе. Нет, на удовольствие тратить — это совершено нормально. Так именно для удовольствия, а не напоказ!

— Хочешь свой отдельный флигель? — спрашиваю без особого интереса. — Могу построить. Скажи какой.

— Не заслужил пока, — отвечает Керим серьезно, почти дословно повторяя догадку.

Так не завтра же, пока и на походной койке поспишь, мысленно возражаю. Хорошо еще, не укладывается прямо на коврик у двери. И ведь все из самых лучших побуждений: ни одна собака мимо не проскочит. Обязательно споткнутся о него и нашумят.

От резкого толчка я улетел вбок, приземлившись задницей в сугроб. С запозданием обнаружил дымок от пистоля в руке здорового детины. Еще двое, с немалого размера дубинами, ломились от деревьев в нашу сторону со зверским выражением на бородатых мордах. С оторопью понял — это не просто грабители, они готовы убивать изначально. И стреляли, а я даже ничего не заметил.

— Псы паршивые, — сказал Керим презрительно и двинулся навстречу, выхватив откуда-то громадный тесак. Честное слово, я его раньше не видел. И вообще больше всего это орудие смахивает на мясницкий нож, спертый на кухне, а не на приличную шпагу.

Керим танцующей походкой уклонился от удара, мужик взвыл, роняя дубину вместе с кистью и падая на колени. Нырнул вниз и вбок, заставив раскрыться второго в широком замахе. Со спины ничего не разобрать, детина странно булькнул и завалился на спину, держась за горло. Тот, с пистолетом, видать, оказался сообразительным и метнулся под елки. Керим швырнул ему вслед свое орудие. Никогда бы не подумал, что оно может быть метательным. Во всяком случае бандит с шумом завалился, взметнув над головой грязные подошвы.

Все это произошло настолько быстро, что я только и успел подняться. Даже не пытаясь окликнуть своего телохранителя, деловитым шагом направляющегося к елкам, подошел к сваленным грабителям. Безрукий продолжал сучить ногами, уже не стараясь зажать обрубок руки. Жизнь из него уходила прямо на глазах, стремительно. Второй и вовсе не нуждался в помощи. Это со стороны казалось, что голова на месте. Керим одним ударом перерубил бедняге позвоночник, и она не отлетела исключительно по причине держащего остатки шеи лоскута кожи.

Мне всерьез поплохело. Такого видеть еще не приходилось. Из желудка в рот пошла кислота — и лишь огромным усилием удержался, не обрыгав труп. У него и без меня видок отвратный, однако нет причины уделывать хуже. Отошел на ватных ногах, стараясь не коситься на черный от крови кожух и растаявший в красную водицу снег. Мало приятного любоваться такими вещами.

Не прошло и пары минут, как вернулся Керим, волоча за ногу третьего. Он не особо выбирал направление, и голова бандита пару раз отчетливо треснулась о мерзлую землю и камни. Человек извергал смачную ругань, но особо не дрыгался. Руки стянуты какой-то веревкой, а физиономия вся разбита.

— Он что, живой? — очень «умно» спросил я сипло, в душе счастливый, что получил хоть чуток времени и успел прийти в себя. Позывы к рвоте задавил, ноги практически не дрожат с перепугу и даже способен разговаривать.

— Так спросить надо, кто послал и зачем.

— Грабители, будто не видно. Одеты прилично, вот и решили разжиться.

— А стрелять зачем? — очень логично потребовал Керим.

— Пугали мы, — взвыл мужик не очень убедительно. — Христом Богом клянусь, никого убивать не собирались.

— Целым ты ведь не нужен? — спрашивает Керим.

— А что?

— Ну там пальцы отрежу, глаза выколю, от носа и ушей избавлю. А убивать — ни-ни. — Он присел возле пленного, и тот взвыл от боли.

Что конкретно сделал, я не разобрал, однако ножа в руках Керима не имелось.

— Керим! Прекрати!

Он обернулся на меня со странной смесью жалости и насмешки во взгляде.

— Вы бы, Михаил Васильевич, шли по дороге, будочника позвали али еще кого. А мы тут сами разберемся.

Бандит взвыл, призывая к милосердию и каясь во всем сразу, причем ни одного конкретного имени или даты не произнес. А я подумал и не стал возражать. Всепрощенчеством не страдаю — просто не вижу необходимости мучить человека. Места здесь такие, не первый случай. Правда, действительно до сих пор имущество отнимали, на жизнь не покушались.

А если кто и подкинул этим ребятам пару монет лично меня пугануть, он вряд ли представился по всей форме. Беднякам я дороги вроде бы не переступал, да и не станут нищие нанимать сомнительных чужаков. Компаньоны мои по разным деловым гешефтам подсылать тоже не станут. Не те люди, да и воспитание.

Кое-кто раньше вполне способен был дать в морду, вроде Козьмы или Демида, но с моим дворянством уже чувствуют свое место. Разве на спину украдкой плюнут — чего серьезнее не посмеют. Да и договорился я со всеми нормально, не стал жилы дергать и лишать последнего. Какой им смысл?

Графы с отребьем лично не якшаются, через посредника все справят. Ну назовут кабак, где встречались. Дальше что? Искать концы муторно и заранее известно — бесполезно. Да и не верю. Никому особо не мешаю. Я в политике нуль, полный. Должностей не имею и ни на что не влияю. Вот перейди дорогу кому-то всерьез — могло бы и приключиться.

— В карманах у них пошарь, — говорю на прощанье. — Вдруг что интересное найдешь. По-любому трофеи честно заработал.

— Это уж как водится, — пробурчал Керим за моей спиной. Не прошло и минуты, там раздался сдавленный стон. Не в курсе, принялся он исполнять обещания насчет шинкования или пока развлекается, но проверять не стану.

— Надо было убедиться, — уверенно заявил он поздним вечером, когда наконец мои мытарства по привлечению народа к уборке трупов и отправлению живого в тюрьму закончились. Мы, добравшись до дворца, уселись за стол. Поужинать, а заодно и выпить — кому как, а лично мне не мешало. — Вдруг подсылы, так и еще придут.

Уж больно денек выдался неординарным. Я изрядно пополнил мысленный реестр недостатков и глупостей в здешней России. Никто не желал брать на себя обязанности заниматься происшествием. Полиции в моем понимании не существовало. То есть нечто имелось в виде пресловутых будочников, перегораживающих по ночам кварталы и обязанных следить в них за порядком, чистотой, сомнительными людьми, — список положенного оказался при ближайшем рассмотрении длинен. Другое дело — реальность. Чаще всего они и не высовывались на крики: своя шкура дороже.

С офицерами положение тоже обстояло не лучшим образом. Чаще всего в полицию попадали после армии — пожилые или инвалиды, не сделавшие карьеры. То есть, скорее всего, неудачники, глупцы и неумехи. Более умные предпочитали лучше оплачиваемую и престижную службу. Знанием законов даже начальство не было обременено, никаких методичек в принципе не существовало, как и курсов по повышению квалификации. Ну и вели себя начальники соответствующим образом. Чаще всего поступая не по правилам, а по справедливости. Иногда это даже хорошо, но не когда полицейский отрабатывает взятку.

— Так не подсылы!

— А знать этого заранее нельзя.

Как ни странно, мы застали живого в здравии. И даже членов у него на первый взгляд не поубавилось. Хотя судя по боязливым взорам, бросаемым на Керима пленным украдкой, все же допрос оказался достаточно жестким.

— Зато теперь знаем.

— Наверное, не про всех, но четырнадцать человек убитых — тоже не самое приятное. Ишь, додумались свидетелей не оставлять — и никто, мол, не узнает! Пропали — и все.

Мы со своими бандитами оказались как бы вне поля деятельности здешних органов. Тем, что за городской чертой, должна заниматься армия. Мои попытки доказать, что разрешение на строительство выдано как раз полицмейстером и, значит, случай входит в их компетенцию, натолкнулся на сплошную глухоту. Оно им надо — создавать себе проблемы?

Пришлось сбегать до ближайшего офицера. Слава богу, я измайловцев знаю достаточно многих, и они меня тоже. Литературная слава в очередной раз оказалась полезной. В результате вопрос оказался решенным, и без промедления. Чисто по знакомству. Обычное дело.

Ко всему еще, помимо Москвы с Петербургом, даже такой полиции не существует. О том меня поставили в известность с превеликой гордостью. Дикое время. Куда ни ткнись, вечно отсутствуют даже простейшие нужные нормальным людям государственные структуры. А есть — так не действуют.

Честное слово, если когда-нибудь я сумею пролезть наверх, одним из первых мероприятий станет организация нормальной службы по охране порядка с четким расписанием прав и обязанностей, а также значительным поднятием жалованья у чинов полиции. Другого способа привлечь людей просто не вижу.

— Скольких ты убил? — спросил телохранителя, достаточно приняв на грудь, чтобы не смущаться.

— Да не знаю я, — легко отказался Керим. — Много. Вот первого своего до сих не забыл. А дальше проще. Где сотня, там дополнительный десяток незаметен. Когда татар бил аль ногайцев — так вовсе не разбирался. Всех подряд. — Он скрипнул зубами. — Ненавижу.

— А пошто так не любишь?

Он долго молчал, я уж решил — не дождусь объяснений. Затем, будто продолжая монолог, заговорил внезапно.

— Я — никто, — сказал, глядя мне в глаза. — Без имени, народа и веры. Все отняли. И не прощу.

Опять длинная пауза.

— Мне лет пять было, когда налетели и всех побили. Я даже не знаю, где мы жили.

Я налил в кружки, и мы не чокаясь выпили. Обычай этот оказался старинным. Поминают умерших таким образом.

— Отец точно немец был, и с ним я говорил на его языке. Подзабыл, да пришлось кой с кем общаться — всплыло. А мать… — Он растерянно развел руками, задев тарелку. Она с грохотом свалилась на пол, но он даже не обернулся. — Вроде на русском говорила, но не уверен. Плохо помню. Еще двое старших братьев было.

Кажется, моя очищенная водка крепко дала по мозгам Кериму. Впервые он делился личным. Выпить вполне способен, но, помимо вина и пива, никогда не наблюдал за ним любви к крепким напиткам. Хотя в чем на самом деле могу быть уверен…

— Русский я знал, но не очень хорошо. То ли соседи были, то ли в поселке на нем говорили. Но где был поселок? Хотя на самом деле все равно. Татары всех порубили, только молодых парней и девок в полон забрали, а деревню сожгли. Родичей я больше не видел, и остается лишь надеяться, что спрятались вовремя. Не верю, но надеюсь. Больше всего болит, что увижу их или братьев — не узнаю. Столько лет прошло!

Мы добавили еще. А потом еще. Он молчал и смотрел в стол. Подталкивать я не пытался.

— Кочевникам рабы не нужны, — заговорил вновь Керим. — За скотом ухаживать надо, перегонять на пастбища. Их богатство и жизнь не в золоте, а в величине стада. И чужому доверить столь ответственное дело нельзя. Конь под рукой, дороги рано или поздно выяснит, сбежит. Потому есть в основном домашнее рабство, но там особо много слуг и без надобности. Или женщин берут на роль младших жен. Да тоже нечасто. Без привычки в степях долго не протянешь. Мне, наверное, повезло. Не в Турцию поехал для отдачи в янычары или, того хуже, в евнухи. Подвернулся один покупатель поближе, натухэй…

— Кто? — переспросил я невольно.

— Есть такое племя на Тамани. Адыги. На левой стороне Кубани живут.

Надо озадачиться поиском карт, подумал, понимающе кивнул. Кубанских казаков помню, а адыгейцы — это ведь не иначе должны на Северном Кавказе жить.

— У него дети померли, вот и решил меня вроде как усыновить. Я жил в семье как свой. Имя дали, рядом с собой усадили. Работал, скот пас. Оружие имел. Уже большой был… Не скажу сколько. Годов мы не считали, но на девушек уже начал заглядываться. Однажды вернулся домой, а там пепелище. Уже второй раз. Ногайцы наскочили. Они эти земли считали своими вассальными, а местные при случае платить отказывались. Вечно там все друг с другом воевали. Куча народов, даже русские некрасовцы жили.

— Это кто?

— Да есть такие казаки, после восстания Булавина на юг ушли и туркам присягу дали. На их стороне воюют. А султан им земли выделил.

В очередной раз я убедился в альтернативности здешнего мира. Казаки всегда боролись с басурманами за землю русскую. В любом фильме или книге. Я, собственно, не очень их читал или смотрел, но вон в «Тарасе Бульбе» целые речи перед смертью закатывали про правильную веру и любовь к Родине. Жутко раздражало. Не может человек на копьях речуги толкать, ему должно быть зверски больно. Но ведь вставляет! А тут казаки за турок сражаются. Не бывает.

— Пошел к хану, — продолжал Керим, — а он мне и говорит: «Догонять поздно и бессмысленно. Они сильнее, воевать всерьез сейчас нельзя. Иди ко мне нукером». Может, и стоило, — сказал задумчиво, — но тогда кровь взыграла. Не отомстить за родичей подло. И пошел я искать ногайцев. Нашел парочку, прикончил, коней отнял. А дальше меня ловить начали. Ну да я смог уйти, только возвратиться не сумел. Аж до Дона доскакал. К тамошним казакам пристал. С кубанской ордой регулярно секлись и татар тоже при случае донимали. А мне того и надо. В Поволжье погулял. Там места хорошие. Как Царицынскую линию провели, стали мужики садиться на землю. А до того одно Дикое поле. Кто кого первым заметит и зарубит.

— А к Ибрагиму как попал?

— Да сманили робяты меня Сибирь посмотреть. До Иртыша дошли, мехов у бухарских купцов награбили. — Это он сказал как о деле обычном, ничуть не отрицательном. Пустяки, дело житейское. Что те караванщики явно не рвались добром делиться с неизвестно откуда взявшимися вооруженными людьми, и скорее всего их прикончили, его не трогало. — На обратной дороге и влетели на башкир. Они вроде в российском подданстве, да те еще разбойники. Не повезло. Всех, почитай, побили, одного меня почему-то бросили еле живого. Наверное, за мертвого приняли. А тут купцы ехали. Подобрали, вылечили.

Возможно, обратился правильно да про Аллаха помянул, а то бы добили, перевел я без промедления. Понятно, не рассказывает некоторых подробностей.

— Я не раб был, — заявил сердито. — Стал бы подчиняться! Убег бы сразу, как на ноги встал, тем более в Москве. Нет. Они ко мне отнеслись по-человечески, а должок отдавать положено. Не завались ты к Ибрагиму — месяца через три все одно бы расстались.

В очередной раз тебя накололи, Миша, подумал я весело, чокаясь. В голове слегка шумело. Пора заканчивать посиделки и спать. Широкий жест Ибрагим сделал. Фактически в дурака превратил. Все равно бы Керим у него не задержался. Так якобы отдал — потом благодарности захочет. Еще бумагу оформляли, смех один.

— Уйдешь? — спросил вслух.

— Зачем? Я же говорил: дома нет, родичей тоже, добра не нажил. Пока не обижаешь, — это с ухмылкой, — погодю. А то надоело мотаться.

— И долго ты за зипунами бегал?

— Лет пятнадцать, — подумав, ответил Керим. — Чуток больше. А что?

Значит, действительно где-то за тридцать — тридцать пять или около того. Хотя ведь сам не в курсе, сколько лет. Полжизни с саблей в руке. Кровищи на нем… Куда там сегодняшним недоумкам. Но ведь не против, а за меня. Выходит, все к лучшему.

— Пытаюсь возраст твой посчитать.

— Каждый живет как Бог даст. Кому в младенчестве предписано умереть. Другой живет до старости. Уж и сам не рад, а все скрипит.

— Минуточку, а ты, собственно, в какого веришь?

— Ну, — закатывая глаза, произнес Керим, — чему в детстве учили, не помню. Токмо если из немцев — наверное, в лютеранство крещен. На Тамани вроде как мусульманином считался. Мечетей у нас не имелось, а Коран по-арабски написан. Я многие наречия знаю, но не язык Мухаммеда. Мы больше по обычаям старинным, по адатам жили. Без книжных премудростей.

Очень хотелось спросить — обрезан ли, но то проще посмотреть в бане.

— А потом в основном с раскольниками гулял. На Дону и в Поволжье через одного. Ваши попы не одобряют. А мне все равно. Бог — он один. Молись на любом языке и хоть в чистом поле. Главное — чтобы от души шло. Я вот за своих всегда прошу. И за тех, родивших, и за воспитавших, и за учивших драться, погибавших рядом. И за тебя. За язык не тянули, сам захотел свободу дать. Ты человек правильный, пусть и крученый.

Ну спасибо.

— Не может он не слышать, — закончил с глубокой убежденностью.

— Керим, — сказал я после короткого раздумья. — Я так понимаю, ты не станешь сопротивляться, если предложат креститься?

— Зачем? Я же говорю…

Я отмахнулся нетерпеливо, прерывая возражение.

— Ты мне сегодня спас жизнь. Помолчи! — рявкнул. — Пусть для тебя пустяк. Для меня — нет. На обряде я стану крестным отцом. Духовное родство пуще плотского. Мы станем родичами. Настоящими. По всем законам и обычаям. Кровь не суть важна. Вот, — споткнулся я, окончательно иссякнув.

— Это вроде побратимства? — спросил Керим, подавшись вперед.

— Ну вроде, — я нерешительно согласился. Откуда знать, что именно он вкладывает в понятие. Руки резать и кровь смешивать? Это такая мелочь! — Когда нет родителей, крестный исполняет их роль.

Звучит несколько странно, при нашей разнице в возрасте. Тем более при его боевом опыте и знании жизни. Семья — это ведь не дом, не место, где мы живем. Семья — близкие люди. Они заботятся о тебе, ты о них. Не по обязанности, по велению души.

— А в крестную кого? — деловито потребовал Керим.

Похоже, он уже согласился. Оптимально было бы подключить Лизу, но она пока не православная, и нельзя. И, кстати, очень хорошо надо кандидатуру обдумать. В перспективе крестные не имеют права на женитьбу между собой. Даже с их детьми какая-то лажа. Может оказаться полезно или напротив. Подходить к выбору важно ответственно.

— Предлагай! — сказал с интересом.

Глава 4 УРОКИ ИСТОРИИ

— Давным-давно…

— Я просила настоящую историю, а ты опять сказку выдумываешь!

Ну вот, слегка полегчало — и опять начинаются требования. Хорошо еще, тем бульоном в буйну голову не запускает. Правильно воспитанный в данном отношении ребенок. Хотя если задуматься, не такая уж и маленькая. Подросток. Четкой даты совершеннолетия не существует. Вышла замуж — значит, взрослая.

Ну нам эти страсти пока не грозят. Не столько из-за отсутствия женихов, сколько из-за разборчивости Анны Иоанновны. Мне представляется, не хочет выпускать Лизу из-под своего влияния. Муж неизвестно как себя поведет. Вдруг руки сильно загребущие и на трон позарится? К счастью, пока время терпит, и не моя печаль.

— Почему сказка? Самая что ни на есть чистая быль. Просто я, как вам, ваше высочество, известно, частенько в датах путаюсь и посему старался не соврать. А побеседовав с умными людьми, пришел к выводу, что никто толком и не знает правильных дней. Одни летописцы называют один год рождения и окончания правления, другие иной. На самом деле и не столь важно. Было это во времена Ярослава Мудрого, то есть очень давно.

— А Тарас Петрович…

— Вот с ним я спорить не стану, потому и давным-давно.

— Ну ладно, — милостиво разрешает Лиза, — продолжай.

Действительно, чего это меня понесло не в ту сторону. Еще не хватает начать разоблачать святость Ярослава и кто убил не менее святых Бориса и Глеба. Про норманнские саги я в курсе — через Олафа, любившего порассуждать о викингах и старых временах. Тем более что ему приятно было разоблачить князя, продемонстрировав славянину (мне то есть) коварство его народа.

Оказывается, у варягов совсем другое написано, чем в русских книгах. Не Святополк Окаянный братьев кончил, а очень даже по приказу Яруслейва. Только где те саги, их еще не записали, и слова мои недоказуемы, зато пахнут клеветой и желанием опорочить православную церковь. История во все времена нехорошо отдает политикой, и лучше ее без веской причины не касаться.

— Семь столетий назад времена были несколько другими. Могучая Русь свысока поглядывала на Европу, где нравы оставались грубыми и примитивными, а государства мелкими и слабыми. Иные бароны и герцоги презирали своих сюзеренов за бедность с отсутствием силы и не собирались исполнять их приказаний. А уж грызлись между собой постоянно! И на этом фоне блистала своими городами, храмами и богатствами единая Русь! Внутренний порядок, спокойствие, отсутствие войн, токмо на окраинах державы.

Для этого, правда, пришлось предварительно родных братьев помножить на ноль, но вряд ли стоит сейчас тему затрагивать. Каждому овощу свое место.

— И не искали князья немецких принцев, чтобы породниться. Напротив, дочери Ярослава крайне ценились в соседних державах.

Куда-то опять не туда меня понесло. Ладно, пока слушает.

— Далеко смотрел великий князь и стремился связать соседей династическими союзами. Одна дочь становится супругой короля Венгрии, другая — норвежского, и вроде после его смерти еще и за датского короля замуж вышла. Сестра его стала польской королевой, а сын Ярослава одновременно взял за себя сестру польского короля. Еще один на австрийской принцессе женился. Вроде бы даже с дочерью базилевса умудрился сына обвенчать. Это я уж не поручусь. Разное говорят. Может, и просто из высокого рода. Другое важнее. Помимо перечисленных, была у великого князя еще одна дочь — Анна. Умница, красавица, статная, с голубыми глазами да с пылким нравом отца.

— Тарас Петрович утверждал, Ирина, мать ее, сама отличалась сильным темпераментом.

— Не буду спорить, — покладисто согласился я, — он в древней истории много больше моего знает. У Татищева и Черкасского домашние летописи читал.

— Ты давай продолжай. Нечего скромничать.

— Я, помимо дремучей невежественности, на собственном примере еще и состояние нашей российской истории оцениваю. Есть куча летописей, кои хранятся в домах, монастырях или гниют без смысла в архивах. Во многом они повторяются, иногда дают новые факты или вообще противоречат друг другу. Чем занимается академия и зачем там в ней факультет истории, если до сих пор отсутствует полная история государства российского, я уж не представляю. Кому там платят и за что?

— Я-то что могу? — очень справедливо удивилась Лиза.

На самом деле очень много. Хотя явно не завтра. Сейчас от нее отмахнутся, но если вопрос поднимется несколько раз, рано или поздно возникнут подвижки. Натурально, в той академии бардак. Гимназия практически не работает. Без моих просьб к Бирону и русских студентов не набрали бы. У них и устава до сих пор нормального нет. Я как выяснил, всерьез поразился. Никому не хочется лишнего труда, но надо же совесть иметь!

— Вот пятерых из набора Спасской школы, — говорю вслух, — собираются отправить учиться горному делу, троих химии, двоих — математике и механике.

Фактически они получат обо всех этих вещах представление. До специализации еще не доросли. И слова такого пока никто не слышал. Любой инженер при необходимости тебе особняк или порт построит, архитектор крепость, да оба еще и в плотинах разбираются. Один я все больше по верхушкам нахватался и в калашный ряд даже пролезть не пробую.

— Только опять же Сенат денег не выделяет. Обещали на каждого сто пятьдесят рублей, а всего выдали триста. Болтаются парни без дела, недолго и в нерадение впасть. Уж очень много соблазнов в столице.

— Будем считать, я согласилась ходатайствовать за будущих ученых, — нетерпеливо ответила Лиза. — Как разрешит врач покинуть изоляцию, так и схожу к тетушке. Не знаю, поможет ли мое обращение, скорее нет, но я поняла столь явный намек.

— Право же, я не собирался ваше высочество куда-либо подталкивать, — смешавшись, начал я мямлить.

— На душе горит? — очень по-взрослому спросила Лиза. — А я с разными детскими глупостями пристаю.

Тут и не знаешь, как ответить. Если уж она меня насквозь видит, за серьезные интриги лучше не браться. Наверняка ведь с раннего детства вокруг вьются всевозможные типы, норовящие через нее себе кусок оторвать. Давно должна была привыкнуть и различать дальние подходцы. В каком-то смысле и я ничуть не лучше. Пытаюсь внушить удобные идеи. А для кого? «Держава» — красиво звучит. Скорее лично себе на пользу. Не очень красиво, тем не менее мысленно могу и признать: немалая доля истины в том присутствует.

— Имею право, — так же серьезно продолжила она. — Делу время, потехе час. Могу я поболеть себе в удовольствие?

— Это разве при чесотке бывает, — автоматически произнес, — чем больше себя дерешь, тем приятнее.

— Да?

— Лучше не проверять, — поспешно предупредил.

— Да не особо и хотелось. Доктор Санхец приговорил еще три дня, — произнесла после паузы. — Затем меня выпустят из заключения.

— Для вашего блага.

— Я знаю, — нетерпеливо сказала, отмахнувшись ладошкой. — Еще и чтобы заразительности избежать для других людей. Все так. Вот тогда подробно все расскажешь. А заодно еще и про письма поступающие. Обычных, с добрыми пожеланиями, можешь не излагать. Запишешь имена, и все. Как у короля Матиуша делали.

— Слушаюсь, ваше высочество.

Я так и собирался, но приятно, что запомнила: не зря старался. И есть отдельный разговор. Скорее, предложение. В ближайшие пару недель в Измайловском полку свадьба, крестины и посещение больных солдат. Естественно, не инфекционных. Очень важно заводить связи с офицерами, но и солдат не забывать. Кому на чарку, кому еще на какую нужду подкинуть. А уж крестить ребенка или присутствовать на свадьбе — в обязательном порядке. Крестная мать здесь и сейчас считается практически родственником, и положение налагает достаточно серьезные обязательства на обе стороны.

Остальные полки тоже нельзя забывать, но начинать надо прямо сейчас. Люди должны знать и любить будущую хозяйку. Или как минимум ждать от нее наград и милостей. Чтобы еще один Меншиков не вывел на площадь перед дворцом войска перед коронацией, а на штыки его взяли.

— Перестань, — попросила Лиза, слегка морщась. — Не надо так формально, когда мы не на людях.

— Такая уж у вас доля, — демонстративно поворачиваясь и глядя на горничных, расположившихся в углу, и гувернантку, ответил я. — Мне забываться невместно. Положение обязывает.

— Ага! А как воспитывать и определять, чем заниматься, — так можно. Ладно, ладно! Не станем ругаться. Лучше продолжи об Анне. Ведь не зря завел разговор?

В голосе определенно присутствовало ехидство. Действительно я прозрачен до невозможности. И ведь папаша точно не стекольщик был.

— Понимаете, ваше высочество, история Анны Ярославны действительно непростая. Например, я понимаю, зачем связывать брачными узами Русь с венграми, поляками, норвежцами. Тишина на границах не обязательна, территориальные споры никуда не исчезают, но некие дополнительные дипломатические возможности в результате появляются. Это нормально. А зачем отдавать княжну во Францию — не доходит. И ведь держал ее лет до двадцати пяти дома, будто не мог найти жениха. А потом раз — отправил за тридевять земель. Ни военной, ни еще какой помощи не дождаться: очень уж далеко. И сегодня поездка сложна и не всегда приятна. А тогда… Всякий барон сам себе начальник и норовит ограбить или хотя бы взять пошлину за проезд.

— А сами французы что говорили?

— Тут, извините, если по этикету грубо прозвучит, тонкий момент присутствует. Королю нужна была… э… заморская жена. В те столетия, как, впрочем, и нынче, брать за себя ниже статусом нельзя было. Вот и брачевались постоянно родственники в своем собственном кругу. И достаточно часто начали появляться на свет сумасшедшие или уроды.

— Да, я знаю о таких вещах. Потому и церковь запрещает близкородственные связи.

— Правильно! С тех пор и пошло. В Европе запретили браки между родичами до седьмого колена. Хуже того, воспретили не просто кровных, но и родственников умершего супруга, что ни в какие ворота не лезет. В итоге пришлось искать новую королеву аж в далеком Киеве. Благо, по слухам среди французов, женщины нашего народа покладисты и добродетельны.

Лиза улыбнулась. Чем-то мои слова ее насмешили. Право же, не того эффекта ожидал.

— А это не так? — спросила уверенно.

— Люди все разные. Женщины тоже.

— А Анна?

— Лет десять она прожила тихо и спокойно в тени своего мужа. Родила трех сыновей. Старшего, наследника трона, назвала Филиппом в честь отца Александра Македонского. Дело в том, что до Романовых киевские князья выводили свой род от знаменитого греческого полководца и завоевателя.

— Ты мне это рассказываешь? Я о том еще в детстве слышала.

— А для меня большой новостью оказалось, — честно сознался я. — Не так давно выяснил и не был уверен в общеизвестности. Все же сейчас династия другая.

А потомкам Михаила Романова вряд ли приятно вспомнить о Смуте и связанных с ней подробностях. Его, конечно, выбрали на царство, да история достаточно мутная. Они точно не от греков происходят. Да и Филарета в патриархи как бы не самозванец определил.

Почему Пожарский место так легко уступил и исчез, я так и не разобрался. Впрямую такого не спросишь, сидя под управлением Романовых, а подробного изложения событий тех времен пока не обнаружил. Так, кое-чего от Постникова добился. Он все же в этом всерьез дока, хотя на достаточно любительском уровне. Что такое критическое отношение к источникам — до сих пор неизвестно. Или верят, или не верят. А чтобы сравнивать и выяснять мотивы — не способны додуматься.

— Прямое родство, помимо императрицы, у Романовых пресеклось, — уверенно заявила она, не очень тактично позабыв про Елизавету Петровну.

К своей второй тетке она относилась без особых подозрений или ненависти. Нормально общались. Не часто — все же возраст разнится, — однако, сталкиваясь во дворце, приятно беседовали и могли сделать подарок. А все же прорывалось. Не может не действовать окружение Анны Иоанновны с ее отношением к незаконнорожденной дочери Петра. Какая-никакая, а конкурентка.

— Так по второй линии имеется.

— У меня отец немец.

— Какая разница? Кто по крови Рюрик или Святослав, нам уже не выяснить. У Ярослава жена шведка была, но проводили они политику, полезную государству русскому, объединяя племена славянские под единым скипетром. А глянуть на Европу… Вильгельм нормандский, завоевавший Англию, по крови из Скандинавии, а англосаксам никакой не родственник. А жена вообще из Фландрии.

М-да. Кажется, не очень удачный пример. У него и с происхождением не очень. Бастард. Лучше не копаться, пока не выскочили параллели с современностью.

— Тот же король Георг, — поспешно перестроился к более близким временам, — происходит из Ганноверской династии, а его дочь — мать прусского короля Фридриха. Не в том дело, из какого народа ты происходишь, важнее — что сделаешь для державы. Станут тебя вспоминать потомки с любовью или ненавистью. Нужно быть русским в душе, а не по имени. Вот Анна до самого конца такой оставалась. Не зря римский папа написал ей личное письмо, превознося добродетели и ум королевы.

А вот это я слышал в свое время от гида в Реймсе. Там в небольшом соборе короновали монархов, и долгое время считалось, что на ее личном Евангелии. Типа по-славянски писано. Оказалось — легенда. Так во всяком случае утверждал наш чичероне. А вот письмо якобы подлинное, но с двойным смыслом. Вела бы ты себя, душенька, несколько поскромнее, а то излишне свободно действуешь.

Без понятия — так или нет. Почем продали. Вряд ли экскурсовод нес отсебятину. Тем более что мы приехали не из России и разговаривали на английском. Хотя кто их знает, этих специалистов. Глаз наметанный, мог приятное сказать.

— Римский папа? — удивилась она. — Приняла католицизм?

— Раскол случился, когда она уже замужем была. И не думаю, что на первых порах кого-то сильно задевали церковные соборы с их решениями. Иерархи церкви выясняли старшинство, а простые люди особой разницы не заметили. Понадобились столетия, чтобы провести резкую границу. Э… только, пожалуйста, не выдавайте меня Феофану, ваше высочество. Боюсь, малой епитимьей за такие высказывания не отделаюсь.

Она серьезно кивнула.

— Вообще, когда муж умер, графы парижские владели территориально малым доменом. Все остальное считалось формально вассальным, однако власть королей там не действовала. И некоторые графы вели себя достаточно вольно. Им нечего было бояться. Нет такой силы ни военной, ни церковной, которой бы они страшились. Один из них, Рауль Валуа, взял и украл Анну. Причем непохоже, чтобы она по этому поводу печалилась.

Ну глаза горят. Это уже начинает походить на рыцарский роман.

— Видимо, там присутствовала немалая страсть. Свою супругу он принялся запихивать в монастырь, хотя у них было несколько детей. Затем они официально женятся, невзирая на родство с умершим королем и церковный запрет. Помните, до седьмого колена? Тем не менее на возмущение возлюбленные не обращают ни малейшего внимания, пропуская мимо ушей и укоры папы. У нее был сильный характер и воля, иначе не объяснить такого поведения. Спокойно разъезжают по стране с визитами и даже с течением времени навестили королевский двор, где благосклонно приняты подросшим сыном Анны. Мало того — она подыскивает Филиппу жену, а значит, имеет немалый авторитет при дворе. Так они и жили с графом, быть может, в грехе, но счастливо много лет.

— И умерли в один день?

— К сожалению, это случается не слишком часто. Но вот с датами я несколько затрудняюсь. Скорее всего, нужно искать в соборе Сан-Дени, где хоронят французских королей. На надгробии должен быть выбит год.

Я поколебался и все-таки решил закончить реальным.

— Самое занятное, что и Филипп позднее повторил мамино достижение. При живой жене похитил какую-то графиню. Свою супругу сплавил в монастырь, а с той прожил много лет, не обращая внимания на отлучение от церкви. Темперамент у них явно передавался по наследству. Еще и с дочерью Филиппа была какая-то любовная история, но я уже успел забыть подробности. Надо бы расспросить французов, хотя давно то было и не думаю, что многие помнят.

— Но все же рассказ дошел до тебя!

— Это скорее песня была, — сказал я, в очередной раз жалея, что не удержался. Про Филиппа с его отлучением не могут не знать, история громкая. А Анна Ярославна, регент Франции, — дело сомнительное. Где заканчивается легенда и начинается настоящая история, мне неизвестно. Тем более в нынешнее восемнадцатое столетие. — В порту норвежском слышал. Могли и приврать для красоты. Поэты — они такие.

Взгляд девочки был достаточно красноречивым. Она-то меня числит в стихотворцах. А я так некрасиво себя повел.

— Потом имена проверил. Все совпало.

— Значит, выяснишь доподлинно! — приказала Лиза. — Напишешь от моего имени в Париж к тамошним академикам и знатокам истории. Нет. Прямо к королю! И потребуешь ответа — как оно было, в подробностях. А то «путаюсь в датах», — передразнила. — Величие предков важно сохранить для потомства!

Глава 5 ФРЕЙЛИНА ЧЕРКАССКАЯ

— А чего в гости не зовешь. Михаил Васильевич?

— Так дома еще нет, — слегка удивился я.

Варвара Алексеевна Черкасская заявилась без предупреждения. Якобы с целью проведать Лизу. В это я не поверю ни при каких обстоятельствах. Мало того, ей сидеть у ложа больной и участливо задавать вопросы о здоровье откровенно скучно, да и доктора каждый день навещают. Санхец представляет доклад Анне Иоанновне без промедления. А бывает, царица и сама вечерком забредет проведать. Посидит, посплетничает и довольная отправляется почивать в свои комнаты.

— Нешто года два ждать, пока отстроишься? Есть же во дворце свое помещение. — И улыбочка на губах.

Совершенно не понимаю, к чему клонит.

— Я бы и рад, однако разве не положено доложить ея величеству о здоровье родственницы?

— Обязательно, но разве есть срочные новости? Болезнь протекает обычным порядком. Ничего страшного. Чуть раньше али позже ничего не изменят. Она все одно занята в ближайшее время. Остерман вновь прибыл морочить голову.

— Не любите Андрея Ивановича?

— Он, может, и очень умный, да крайне противный. Еще и воняет от него, будто сроду одежды не менял и бани не посещал.

Чистая правда. Даже на фоне остальных выделяется заметно. Бани, видимо, не выносит. Зато Анна Иоанновна весьма его уважает. Когда требовался совет по внешней политике, без Остермана не обходились. Нужно было лишь набраться терпения и вытянуть из него наилучший вариант решения дела. Однако он не любит прямых советов. Все с многочисленными оговорками, отступлениями и туманными намеками.

Остерман удобен. Он целиком зависит от царских милостей. Иностранец, хотя и взял жену из старинного рода Стрешневых, но в силу своего нрава и положения оставался чужаком в среде русской знати, «немцем». Да и говорит он по-русски неважно. Как можно столько лет прожить в стране и объясняться с трудом, я не понимаю. Неуважение какое-то. Причем нескрываемое.

— Оставим эти глупости, — наморщив носик, сказала Варвара. — Скучно. Давно вы не радовали двор новыми занимательными идеями.

— Занят постоянно, вы же понимаете.

— О да, — согласилась. — Весь в трудах и заботах. Присматриваете за подопечной. А про нас, грешных, забыли напрочь.

— Вы и сами догадались командные соревнования по «городкам» устроить. Сюда, пожалуйста, — провозгласил я, показывая на дверь в кабинет.

Собственно, комнат у меня теперь две. В одной работаю, во второй отдыхаю. Обстановка соответствующая. Рабочий стол с письменными принадлежностями и кровать в спальне. Ничего лишнего и громоздкого, помимо носильных вещей и книг с бумагами.

— А! — сказала она при виде Керима. — Это тот самый охранник, пятерых убивший.

Взгляд откровенно заинтересованный. Оценивающий.

— Только двоих, — поправил. — А третьего поймал и повязал. Мы его сдали сторожам.

— Ну вот, — обиженным тоном воскликнула, — такое разочарование.

Да она прикалывается!

— Говорят, вы опять нечто небывалое придумали, — без особого интереса осмотревшись в кабинете, сказала Варвара.

— Это о чем?

— Чем может заинтересоваться настоящая женщина? — удивилась она вполне искренне. — Конечно, украшениями.

Ну слава богу! Я уже начал подозревать ее фиг знает в чем. Может, в работе на иностранную разведку. А теперь хоть ясность появилась, чего она заглянула, да еще чуть ли не на шею вешается.

Дворец этот хуже проходного двора. Я ведь пока никому, кроме Лизы, и не показывал. Хотя, как всегда, присутствовали и слуги. У кого-то язык на манер помела. Найду, рот зашью. Или оно к лучшему? Кому, как не фрейлинам, оценить работы настоящего ювелира. Стоит одной нацепить, как все остальные захотят непременно такое же, но гораздо лучше и дороже. А ведь нам того и надо.

— Вот, — сказал, извлекая из ящика стола небольшую шкатулку, инкрустированную малахитом и серебром. Очень недурно смотрится сочетание зеленого с белым.

Она, не спрашивая разрешения, откинула крышку и вскрикнула в восхищении. Лехтонен настоящий мастер, я уже убедился. И все же он до меня работал в обычной манере ювелиров. Ничего особенного. Я человек несколько более продвинутый. Насмотрелся в свое время на изделия и каталоги муттер. Она ювелирку обожала, и желательно подороже.

Со вкусом у него было не очень. В основном занимала величина камня. У меня воспитание другое — все же в художественной школе учился, некоторые принципы привили. Зато навидался всяких разных побрякушек. И не бижутерии пластмассовой. А с рисованием проблема отсутствует: буквально не повторю, да и не требуется, главное — оригинально.

Здешние деятели до яиц Фаберже еще не додумались. Ну я тоже до поры до времени не претендую на откровение. Это удовольствие крайне дорогое, а мне есть на что тратиться, помимо бриллиантов без гарантии приобретения. И все же кое-что мы совместно сумели сделать. Я рисовал, он критиковал и исправлял. Пчелка, стрекоза и букет цветов из драгоценных и полудрагоценных камней и металлов — брошки. Серьги в виде бабочки и богини победы. Такая с крылышками, из золота. И кольцо с дракончиком. Глазки изумрудные и мордочка хитрая. Удачно вышло, самому нравится.

Вот его моя гостья моментально нацепила, причем подошло к пальчику, будто по заказу сделано. Подняла руку, внимательно осматривая и смутно улыбаясь.

Тутошней моды для богатых я не переношу. Неудобные немецкие камзолы и чулки в обтяжку с париками еще ладно. Женская много хуже. Тугие корсеты, высокие каблуки, стянутые высокой прической волосы, к тому же завитые самым изуверским способом — нагретыми на огне щипцами. Какие волосы выдержат и останутся блестящими после этакой «завивки»? У большинства дам следы от оспы на лице, замазанные невесть какой дрянью. То ли от них, то ли еще от чего у многих прыщи и пятна на коже. Короче, не возбуждают.

Варвара Алексеевна Черкасская, напротив, выглядела очень миленько. Еще бы красилась поменьше и прическу более привычную — и почти не отличалась бы от знакомых студенток. Впрочем, и так неплохо. Волосы подняты наверх, открывая шею, и заколоты без особых изысков.

На других смотреть страшно. Делают сооружение к торжественным случаям долго и при помощи специального куафера, сиречь парикмахера. Лак пока не изобрели — если расчешешь, завтра начинай снова. Потому, по слухам, иные и спят сидя. А уж живность в волосах присутствует почти всегда. Я стараюсь к таким не приближаться. И слава богу, что вольные нравы «Трех мушкетеров», когда не иметь замужней любовницы считалось подозрительным, до России еще не доползли. То есть ничего ужасного в том нет, но не публично. Гласность и открытость не поощряются.

— Мне нравится, — изучающе глядя на руку, заявила утвердительно.

— Вам идет, Варвара Алексеевна, — согласился я, мысленно подсчитывая доход. Папа у нее очень небедный, можно неплохо подзаработать.

— Нет, решительно здорово. Кто придумал? Вы?

— Я. — Не вижу, с какой стати отказываться.

— Занятный вы человек, Михаил Васильевич. Идеи у вас в голове так и бурлят, а нерешительный.

Это в каком смысле? Она улыбнулась многообещающе, глаза поблескивают, в них смешинки и некая тайна. Она есть в каждой женщине, только искать порой приходится долго. А Варвара отнюдь не замучена жизнью и рутиной, все на поверхности. Тонкие пальцы скользнули по лицу, подразнивая. Тут уж я не выдержал. Прижал к себе, поцеловал в охотно ответившие губы и энергично полез под юбку. Судя по отсутствию визга и попыток отбиваться, меня к этому и подталкивали.

Очень неудобное дело эти старинные платья. Куча шнуровок, застежек, завязок, фижмы. Вот кто-то нормальный понимает, зачем нужны обручи, вставленные в платье? А это они самые и есть — фижмы. На ощупь твердые и ужасно мешают. Варвара, видимо, поняла мои затруднения и в какой-то момент принялась помогать. Честное слово, совершить насилие над дамой в модной одежде, не из бедных, не хватит ни сил, ни терпения. Одной материи метров десять намотано. Тут просто задрать юбку не выйдет, она колоколом стоит.

В конце концов, при моей посильной помощи, она все ж очутилась сидящей на письменном столе в полуголом виде. По крайней мере нижняя часть точно оказалась неприкрытой, чем я без промедления и воспользовался. Варвара точно оказалась не невинной девушкой. А уж вцепилась в меня не хуже клеща, обхватив руками и ногами.

Не сказать, чтобы вышло очень уж замечательно. У меня давно не было женщины, и обстановка не очень удачная. Пришлось в утешение долго целовать и ласкать, окончательно раздевая. Второй раз последовал уже на кровати, и дело явно пошло на лад. Под конец пришлось даже зажать ей рот ладонью, чтобы не заорала. У слуг уши большие, и даже Керим их не напугает всех сразу. Разговоры лишние нам обоим ни к чему.

— Это было хорошо, — признала Варвара, поглаживая меня по груди тонкими пальчиками. — Оказывается, ты горячий и страстный, а все притворяешься смиренным иноком.

Ну, это был не столько я, сколько в очередной раз прорвался Михайло. Все же надо не только умствованием заниматься, а еще и физическим трудом, раз уж нельзя энергию сбросить в постели. Гири, что ли, заказать? Смешно. Проще нагнуть какую служанку. Впрочем, на кой мне теперь половые девки. Вон одна сама нарисовалась.

— Русского человека очень трудно завести, однако потом его не остановить, — говорю с усмешкой.

— Мне нравится сие предложение.

— Значит, можно повторить, — сказал я, недвусмысленно лаская бедро.

— Это будет сложно, — возразила она после паузы. — Анна Иоанновна очень плохо относится к развлечениям.

Мысленно ухмыльнулся, стараясь сохранить невозмутимое выражение физиономии. Нашла тоже слово. Тут скорее игра с огнем. Вопреки всем запретам и нравоучениям, она не прочь получить наслаждение, позабыв об узах брака, но стараясь не показывать этого слишком явно.

— Никогда не обсуждаю свою, — сообщил подчеркнуто, — женщину с посторонними. Никто не узнает.

Истинная правда. Не имею такой привычки. Хвастаться особо нечем, все же не Дон Жуан. Да и опасно бывает. А про иных и так все в курсе. Я лично про любовников Елизаветы Петровны выяснил в момент: Бутурлин, Нарышкин, Шубин. Это кто надолго задержался. Буду ли я в том списке поминаться через десяток лет — неизвестно. Уж очень скоротечно наше общение вышло.

— Ты galant homme, — потершись щекой о мое плечо, согласилась она.

Слово «джентльмен» в России совершенно не в ходу. Не уверен, что кто-то поймет, употреби я его в привычном отношении. Зато «galant homme» должно означать: учтивый человек, умеющий хорошо вести себя с дамами. Где-то там на заднем фоне присутствует дополнительно образованность и умение правильно держаться в обществе, однако отнюдь не основное. Галантный мужчина должен в первую очередь заботиться о женщине. Точнее, об ее репутации.

— Всегда к вашим услугам, — говорю, гладя по растрепанной голове. — Во всех смыслах.

— Я сосватана за Антиоха Кантемира, — с тяжким вздохом поставила в известность, — и по мнению императрицы, не могу искать другого.

Вот и прекрасно, обрадовался я. Ведь не замуж предлагаю, а изредка встречаться к обоюдному удовольствию. Мне рога без особой надобности. Уж лучше сам их наставлять стану. Тем более принадлежащая другому красивая женщина — всегда вызов, и привлекательней намного.

Кстати, постоянно болтающаяся рядом с ней Мария Кантемир случайно не охраняет Варвару для младшего братца? Тогда не очень преуспела в данном мероприятии.

— А ведь я неплохая партия, — приподнявшись на локте и глядя на меня, произнесла. — Отец дает приданое в семьдесят тысяч душ за мной.

Обалдеть. Может, пересмотреть принципы и за свадебный стол? Это точно миллионы. Еще и единственная дочь. Не одно же приданое, еще и другие богатства имеются. Лет через надцать, глядишь, и удвоится состояние.

— Он отдаст за Михаила Ломоносова? Крайне сомнительного барона?

— Такой свахе не отказывают. И ты в фаворе у императрицы. Вон как отнеслась. Лично указания раздавала, не через канцелярию. Но папа тут не самое худшее, — со вздохом признала. — Для тебя невеста уже приготовлена.

Я резко сел.

— Кто?

— А ты не знал? Бедный, бедный, — в голосе легкая насмешка. — Меншикова.

— Бывшая царская невеста?

Опять вляпался в темное дело. И главное, без малейших усилий. Я, без сомнения, притягиваю проблемы. Мало, что ль, девиц в России? Так надо обязательно найти самую сомнительную и с мутной репутацией.

— Так померла Машка, не слышал?

Опять не попал. А кто? Много мне интереса выяснять про ссыльных в Сибирь. Или куда их там всем семейством загнали.

— От оспы. Твоих умений там явно не хватило. Зато сестра Александра с братом — выжили.

Брат мне тем более совсем ни к чему. Сколько ему хоть лет?

— Приказано их возвратить из ссылки. Даже имущество частично вернут. У императрицы на них большие виды. Якобы граф Алексашка в Амстердамский и Венецианский банки добрых полмиллиона золотом перевел и спрятал.

Ничего нового в России не происходит. Все давно случилось. И вывод капитала изобрели как бы не в античности. Богачи Египта и Карфагена в римских банках хранили, и наоборот.

— Старший Меншиков помер, его жена тоже. Только эти в роду и остались. Теперь не опасны.

— А я при чем?

— Ну чего тут сложного, ты же умный, — садясь на кровати и лениво потягиваясь, удивилась Варвара.

— Денег банкиры российским агентам не отдают, ссылаясь на условия вклада, — не особо задумываясь, вычислил. — Их не трогают наши приговоры и конфискации, только дети могут получить.

— Верно! А замуж выйдет — еще и муж. — И она подмигнула. — Ей раньше прочили наследного принца Ангальт-Дессауского.

Понятия не имею, где это и чем место славно. Судя по названию, опять Германия. Кругом одни сплошные немцы. Видимо, дожидаться из холодного края не стал, нашел себе местную.

— У тебя вся спина в родинках, — сказал, проводя кончиками пальцев по гладкой коже. — Видать, счастливая.

— То смотря что под тем счастьем разуметь, — принимаясь собирать свои вещи, разбросанные на полу, пробурчала моя несостоявшаяся невеста. — Помимо денег, неплохо бы и сердечную склонность. А то прямо в детстве окрутили, не спросясь.

Типа меня кто-то спрашивал. Сама хоть видела своего нареченного, а мне может запросто достаться крокодил.

Уселась на кровати и, глядя в достаточно большое зеркало, принялась приводить волосы в порядок, пользуясь моей расческой. Нормальное дело. Не идти же в растрепанном виде.

— Какая она? — спрашиваю с замиранием сердца через некоторое время, преподнося многочисленные шпильки, собранные повсюду, даже на полу.

— В ссылку отправляли — еще пятнадцати не было. Сейчас, стало быть, за двадцать. Не могла не измениться.

Совершеннейшее равнодушие. Меншикова ее абсолютно не интересует. А меня — наоборот.

— Конечно, всего имущества не вернут, — критически изучая себя в отражении, легко признала, — однако совсем без ничего не оставят. Правда, драгоценности еще до императрицы растащили.

Да, да. Одежду, постельное белье и пару кастрюль отдадут. Щедрые люди. И ведь даже в клан соответствующий через женитьбу не попадешь. Не Долгорукие с Салтыковыми. Есть в том определенно намек. Алексашка был выскочка, и я тоже. Мы с его дочерью — два сапога пара. В прошлом были небедные люди и с положением. А сейчас выкручиваться придется.

Или оно к лучшему? Пришлось бы считаться со старшими и ждать одобрения очередной идеи. А так я по-прежнему никому не подконтролен. Больше того, жена по всем правилам должна убояться мужа и мне не указ. А грозные родственники, кому жаловаться принято, и злобная теща — отсутствуют. Сирота — это хорошо с любой точки зрения.

— Ну-ну, — сказала Варвара, на мои очередные поползновения с поцелуями в шейку и хватания за грудь. Пока не женат, нельзя терять возможность. Да и вид очень привлекательный. И сзади и спереди. Как бы умудриться ввести нормальные платья, чтобы фигуру нормально изучать предварительно. — Не балуй. В другой раз, а то хватятся.

Ну, обещание получено. Уже неплохо. А то ведь набросился аки зверь рыкающий. Сколько уже нормальной бабы не было. И кстати, а она… Ну это я обязательно выясню, и если нет, научу. Ничего ужасного и в дальнейшей жизни пригодится. Судя по прежним знакомствам, ничем современные женщины от будущих не отличаются. Такие умелицы попадаются, где только набрались.

— Помоги лучше одеться.

— К вашим услугам, госпожа.

— Горничная из тебя, Михаил Васильевич, паршивая, — сказала она, хихикнув, через четверть часа перед дверью.

Еще раз внимательно осмотрела себя, погладила меня по щеке. Между прочим, колечко Варвара Алексеевна натурально зажилила на долгую память. Тему стоимости поднимать, хотя бы для виду, и не собирается. И ведь для нее это пшик, при семидесяти тысячах крепостных в приданое. Наверное, и сейчас последнюю копейку папочка не отнимает. Уж мелкий каприз, без сомнения, оплатит мгновенно. Ан промолчала.

За приятное всегда расплачиваешься, однако уж больно дорогие у нее запросы. Придется на остальные изделия цену накручивать. Чухонцу не объяснишь, пошто раздариваю, когда прибыль по договору пополам. Проще свои отдать. Совесть надо иметь. Он мастер и не обязан меня ублажать.

Выражение ее лица мгновенно изменилось, стало строгим и значительным. Любой глянет и сразу поймет: о важных для Отечества делах беседовали, а не прелюбодеяние творили. Артистка!

Хм… Надо бы у нее, уже задним числом, раскланявшись и поцеловав ручку на глазах людей, подумал, при случае уточнить насчет исповеди. Если не собирается откровенничать, и мне не стоит. А то всплывет — неприятно выйдет. Я не сплетничаю, а вот насчет священников гарантировать не способен.

Глава 6 ПОСЛЕДНИЕ НОВОСТИ

Керим у входа отсутствовал, а дверь в мои комнаты оказалась открытой. Мысленно я выругался и пообещал себе намылить ему шею всерьез. У человека отсутствуют реальные обязанности, и он вконец обленился. Болтается неизвестно где, забыв поставить меня в известность. Между прочим, торчащий возле моего имущества здоровый жлоб отнюдь не прихоть.

По слухам из первых рук, от Варвары, а кому знать, как не фрейлине, Анна Иоанновна вставала в семь часов утра, первым делом пила кофе и сразу после этого осматривала свои драгоценные украшения: не пропало ли чего. Воровали во дворце безбожно. Три четверти, безусловно, слуги, причем не удивлюсь, коли из доверенных. Но и остальные посетители могли прихватить нечто ценное на добрую память.

Нельзя так. Надо придумать якобы телохранителю какое полезное занятие, а не позволять маяться без дела. Проблема одна: не очень представляю, что можно ему доверить, помимо охраны и убийства. В науках он разбирался еще хуже меня, а говоря свободно на нескольких языках, читать и писать не умел и не собирался учиться.

Толкнув дверь и врываясь внутрь, я обнаружил удобно расположившуюся компанию. То есть пропавшего без вести Керима, со смаком обгладывающего ребрышко и развалившегося в моем единственном кресле. Он и не подумал сменить позу или застесняться. Напротив, сделал широкий жест, приглашая присоединиться. Зато Андрюха моментально вскочил с табурета, роняя ложку и вытирая жирные губы.

Стол представлял собой яркий пример, куда все девается: наверняка со стола императрицы. Полтора десятка всевозможных блюд из мяса, рыбы (хорошо еще целого осетра не приволокли), и это не считая грибов, паштетов, овощей, а также наравне с пустыми еще нескольких закупоренных бутылок. На любой вкус присутствуют — с венгерским, испанским и еще каким-то неизвестным мне вином. Вот последнее подавалось в очень ограниченном количестве: царица пьяных недолюбливала, и так просто алкоголем было не разжиться.

Зато за едой вообще никто особо не следил, в год уходило на добрых семьдесят тысяч угощения без учета праздников. То особая статья. На фейерверки в ее недавний день рождения разом выбросили в воздух не меньше золота, чем за год на питание. Я когда слышу подобные цифры, жаба душит всерьез. Весь бюджет Российской империи миллионов семь. А праздник такой не один. Еще именины, годовщина коронации и Новый год. Сколько полезного на те деньги можно сделать, и как впустую тратятся!

— Не успел всерьез соскучиться, а ты вон появился, — сказал я, слегка похлопав по плечу Андрюху. — Садись. Будем отмечать радостное событие.

— Мое возвращение?

— Нет, твою расторопность. Не успел приехать, а уже где-то спер кучу добра, — объяснил, наливая себе в стакан подозрительную жидкость и принюхиваясь.

— Валашское, — сообщил Керим.

Это вроде где молдаване живут. Папаша мой в будущем не жаловал молдавское за плохое качество. В советское время считалось одним из лучших — за неимением выбора. Лично я своего мнения поданному вопросу не имею. Тогда не пробовал по малолетству, а позже мы хлебали все больше пиво и крепкие напитки. Ценитель винограда и дегустатор, отличающий калифорнийское от французского вина, из меня не выйдет.

— Это не я! — возмущенно воскликнул Андрюха по поводу моей реплики. — Это все наш татарин.

Забавно, как меняется человек. Не прошло и зимы, а совсем другой вид у парня. Пока каждый день видишь, преображения не замечаешь. А теперь в глаза бросается. Смотрится уже взрослым мужиком, не как при первой встрече. Плечи раздались, голос не срывается, лицо обветрилось. Взгляд, правда, ничуть не изменился. Все такой же хитрюга и себе на уме.

— Какой он тебе татарин, — произнес я лениво, — ты посмотри на него. Русский чистой воды.

— А? — озадаченно переспросил.

— Точно, — согласился Керим с ухмылкой. — И зовут меня с недавних пор Геннадий Михайлович. Геннадий, чтоб ты знал, — это благородный.

— Крещеный, что ли? — после короткой заминки догадался Андрюха.

— А то! Я нынче православный. — И он демонстративно перекрестился.

— И не просто так: я ему крестный отец, — добавил я.

— И я стал почти господин Ломоносов… — Подумал и брякнул: — Барон.

— А мать крестная, часом, не царица? — пошутил Андрюха.

— Ну почти, — гордо ответил новообращенный. — Анастасия Ермиловна Аргамакова.

На лице парня отразилось глубокое недоумение. А казалось бы, умный. У курляндской герцогини Анны Иоанновны гофмейстериной при дворе числилась. Муж помер, но она и сейчас немалый вес имеет. Еще один путь завязать полезные связи. Мне — Кериму-то без разницы. Его и учить разным молитвенным премудростям пришлось из-под палки. Он все одно при своем убеждении остался — насчет ненужности специальных зданий для молитв и посредников. У него свои твердо усвоенные понятия. Хорошо еще не пытается мазать салом и кровью иконы. На людях вполне выдержан в этом отношении.

— Кстати, насчет Ломоносовых…

Андрюха стрельнул глазами в раба божьего Геннадия, затем перевел на меня. Очень выразительно вышло.

— Да говори уже, — недовольно пробурчал я, подбирая горбушкой паштет с тарелки. — Оба вы про мои дела в курсе.

— Меня опасаешься? — Керим крайне удивился. — Родичам ничего плохого не сделаю. — Я ожидал чего-то вроде «вот те крест», но не дождался. Хорошо еще Аллахом клясться не стал. — А про остальное мне все равно. Никому не передам. Да и я ничего в мануфактурах и науках не понимаю, — показывая красивые ровные зубы, поведал мой крестник. — Мне бы коня да саблю, а ваши хитрые подходцы и договора — до того самого места.

Стоп! А ведь есть у меня для него отличное применение. Бирон у нас большой любитель лошадей. Я, в отличие от немчуры, в них понимаю самый минимум. Отправить его найти подходящего жеребца в подарок. Или даже не одного. Лишний раз подольститься не мешает. Потом вернется сторицей, если удастся угодить.

— Да все просто, — говорю лениво. — Любая наука определяется элементарно. Если оно зеленое или ползает, бегает, кусается — это биология. Воняет — химия, шестеренки — механика, камни — геология, звезды — астрономия. Много слов непонятных — философия.

Оба уставились на меня в заметном обалдении. Наверное, еще никто не доносил до слушателей более доходчивого определения учености.

— За простоту и незамутненность сознания! — провозгласил я, поднимая кружку.

Они с задержкой подняли свои. Кажется, меня опять понесло, и это уже лишнее. Впрочем, и они оба изрядно поддавшие. Наотмечались еще до появления начальства.

— Все. Пошутили и хватит. Выкладывай свои новости, — приказал.

— Письма у меня. — Андрюха полез в стоящий рядом со столом мешок.

— Это потом. Ты на словах выкладывай. Что видел, о чем догадался, какие шаги предпринял. Или я сильно хорошо о тебе думаю?

— Ну, перво-наперво я все сделал по вашему слову, — явно подбирая слова, сказал он, старательно не глядя в глаза. — Деньги честь по чести передал. Василий Дорофеевич горд вашими успехами. Приятно ему, что в большие люди сын вышел. — Андрюха странно покрутил головой. Чем дальше, тем меньше нравилось мне его поведение. — Соседей расспросил, есть ли нужда какая или ссоры. А то не всегда сами скажут.

— Ты долго собираешься тянуть кота за хвост?

— Поэт у нас Михаил Васильевич, — булькнул от смеха Керим. — Скажет иной раз…

— Ну это… действительно дело семейное. У женщины той, Ириньи, ребенок образовался.

— Образовался, — Керим задохнулся смехом, — и кто тут нерусь?

Потом, видимо, дошло, и он резко заткнулся. Не знаю, что там у меня на лице проступило, но никаких особых эмоций не почувствовал. Ну, скорее всего, мой ребенок. И что с того? Немедленно нестись повидаться или вопить от счастья не тянуло. Это все слова. Абстракция. Я даже особой причастности не ощущал. Слишком далеко и давно происходило. Старые впечатления вытеснены новыми. Уже и лица ее особо не помню. Мои встречи с женщинами в здешней жизни, как и в прошлой, если уж быть честным, приятное, но ни к чему не обязывающее событие. Я им ничего не предлагал помимо веселого развлечения и удовольствия, и они до сих пор ничего не требовали.

— Кто родился?

— Девочка — Евдокией крещена. А у отца вашего, Михаил Василевич, — продолжал между тем частить Андрюха, стараясь не дать перебить, — жена его прежняя преставилась при родах. Еще одну девочку подарила — Ольгу. И того… Ну и он… это… взял ее за себя. Иринью. Как бы грех на себя принял. Его ребенок как бы стал. По всем записям и церковным книгам. Сестра она вам отныне.

А самое забавное, прикинул я, что и моя подружка по отцу Семеновна. Как прежняя. Если когда потомки сильно благодарные начнут разбираться в биографии, фиг поймут, сколько жен в семье и от кого дети. Ну тятя — орел! Уважаю. Одним махом сразу несколько зайцев поймал. И жену новую, и за младенцем есть кому присмотреть, и меня реально прикрыл, да и ей польза немалая. Теперь официальной супругой стала и за его спиной удачно пристроилась.

Вряд ли в нынешнем веке матери-одиночки респектом пользуются. А ведь аборта не сделала. Не думаю, что нельзя. Такие вещи люди умели чуть ли не в каменном веке. Правда, и смертность наверняка огромная, но это смотря от сроков. На ранней стадии ничего ужасного.

Натурально почувствовал себя крайне неудобно. Особо и не вспоминал, разве на первых порах. И не зря письма почти не приходят, а в последнее время назад не зовет. Не дай бог возвернусь, Санта-Барбара начнется. Оно ему надо? Особенно теперь, когда Андрюха обсказал про мою шикарную жизнь и привез немалые деньги. Ванька есть, еще один… хм… наследник.

— В общем, деньги те, пятьдесят рублей, я как бы для всех детей вручил. Отдельно. На будущее али на черный день. Что для отца вашего — то само собой, а им — собственное…

Он продолжал маяться, и пришлось высказаться:

— Ну и молодец. Правильно сделал. Раз в доме хозяйка имеется, пусть ими и занимается.

Это надо отложить на будущее. Деньги посылать постоянно, да и письмо отправить ласковое, со всем уважением. Матушкой типа назвать. Очень смешно. Домой лучше не показываться — во избежание, ипить! А не было ли в том советском сериале намека на эти обстоятельства? Прямо сказать не могли, облико морале великого ученого портить, но эти заигрывания, над которыми, вспомнив киношку, посмеивался? Может, как ни крутись, а результат все равно один? Нет. Ерунда. До прививок оспы лет на сто позже додумались. Изменил я историю.

— И это…

— Чего это?

— Расспросил я будто невзначай про матушку вашу. Не сходятся сроки, — уже из-под стола, прячась от кулака, порадовал меня Андрюха.

Скотина. Все равно не успокоился. Если понадобится, нарисую себе биографию хоть лично от Юлия Цезаря, но зачем? Эти вещи достаточно просто проверяются, и кровное родство не выдуманное, а фактическое запросто станет опасным. Как княжну Тараканову засадят в крепость — и сдохнешь там без всякого смысла.

— О чем он? — с недоумением спросил Геннадий.

— Ладно, — сказал я без особого гнева. — Вылазь. Бить не стану. Наказание потом придумаю. Понеприятнее.

— Это как вам будет угодно. Не для себя старался.

— Как они вообще… ну живет семья?

— Нормально так живут, — усаживаясь на стул так, чтобы не достать его рукой, и хитро поблескивая глазами, заверил Андрюха. — Дружно. Дети малые оруть — так то завсегда так. Когда мои сестры появлялись…

— Лирика потом.

— А? Ну да, ну да. Сделал я все, и даже больше. Два мешка с картошкой отвез. Все-все рассказал. И как готовить, и как сажать. Сроки, ухаживание…

— Питаться я понимаю, а урожай какой собирать станешь? Сажать уже обучился, окучивать?

— Так зачем в затылке чесать на манер барана? — Он ухмыльнулся. — Мы с матерью расспросили немцев, то бишь голландцев. Там давно выращивают. Наши москвичи жрать не хочут, а при желании найти подходящего человека совсем не труд.

Похоже, меня в очередной раз макнули мордой в грязь. Причем он даже, скорее всего, не понял этого. Я же в его представлении не всезнайка, просто где-то у иностранцев набрался мудрости по части малоизвестного продукта. Сам не сажал и не собирал. Значит, что? Правильно! Расспросить занимающегося этим профессионально. В огороде на Кукуе не найти нельзя. Раз еще Петр пытался внедрить.

И ведь когда дело касается какого самовара, я не стараюсь специалиста обучать, что означает лудить оловом. А тут раскомандовался. Опытные участки. Здесь на таком расстоянии, там на другом, в третьем месте с проросшими глазками отдельно. Сравнивать типа. Без меня уже научились. Хотя… Одно другому ведь нисколько не мешает. Может, и будет прок. Висит же в мозгу застрявшая мысль об удобрениях соломой и торфом. Проверить. Рост урожайности — дело в высшей степени нужное.

В учебнике про Средние века было про трехполье в Англии и выгул там овец. Якобы от их навоза польза. Тоже выяснить. Вдруг и без меня в курсе, и нечего начинать. А нет — так не проблема обсудить. Деревеньку мне надо. Под опыты. Только сам же там сидеть не стану, а поручить кому?

— Расспросили его обстоятельно, — продолжал Андрюха под мои раздумья. — В Московской губернии у ржи урожай сам-два с половиной, в хорошие годы до трех, а картопля по весу раз в десять больше дает! Ежели выйдет, большие капиталы можно набрать, особливо в недород. — Он осекся.

— Ты договаривай, — ласково предлагаю.

— Мы с маманей посоветовались да землицы у Москвы прикупили под овощ. Да и возле Петербурга не мешает, — закончил он без особого смущения. — Ну а че, картопля сытная, и никто всерьез ею не занимался.

— Так не покупают, — отрезал Керим.

— У Михаила Васильевича все возьмут, — убежденно заявил Андрюха. — Он когда ошибался? Только глянет — и новое, всем нужное, придумает.

Это огромное преувеличение. Простой народ по большей части и не подозревает о моих изобретениях. Ни самовар, ни перья для ручек его не интересуют и ни капли не волнуют. Оспопрививание доберется до какой-нибудь Твери лет через десять. Хотя, по мне, и это достижение. В той реальности добрый век понадобился, если не больше. И полностью искоренили болезнь едва не после революции. А картошка вещь крайне полезная и обладает большой энергетической емкостью и калорийностью. Уж точно польза от нее немалая. Колорадские жуки пока в Колорадо, и портить продукт некому.

Правда, преодолеть старые привычки будет непросто. Но мой рецепт универсален. Внедрять сверху. Не приказами — наглядным примером. Пусть богатые покупают, а бедные смотрят и завидуют. Рано или поздно оно все пойдет ниже, в более широкие слои населения. Как станет чай дешевле, за самоварами непременно выстроится огромная очередь. А появится много грамотных — и перья понадобятся обязательно.

Будут еще плохие года. Трахнет голодуха всерьез, и увидят, что от картошки никто не думает помирать, — так сами начнут разводить. И отправка на Север замечательная идея. Андрюхе большой и жирный плюс. Надо было самому сообразить. Почвы бедные, самое место для выращивания. А заставлять насильно — пусть цари этими глупостями занимаются. Человек свою выгоду быстро распознает и отказываться от комфорта категорически не желает.

— И здесь, — заявил Андрюха с торжеством, — прав будет. А до поры огромные поля без надобности. Иностранцев в столице много, есть кому прикупить. Не возить же им из самой Голландии втридорога. А нам лишняя копеечка очень даже уместна. — И смотрит с вызовом.

— Пусть, — сказал своему уже не мусульманину Геннадию. — Он же хитрый, а не сквалыга. Вишь, с родичами моими поделился. Я еще отпишу, однако понимать надо — север всегда плохо жил. Хлеб чуть не весь привозной. А тут на малом участке урожай большой выйдет. Зерно для себя и на продажу, дополнительное, питание для людей, и скоту пойдет на подкормку. Не едал ты мяса коров, на рыбе выращенных. Без привычки недолго и облеваться. Даже мерзлый картофель свиньям на пищу подойдет. Из него можно что угодно сделать. Хоть в хлеб добавлять. Все лучше всякой лебеды, чтобы брюхо набить. И приятнее на вкус.

— Я так и излагал, — подтвердил Андрюха.

Ну еще бы. От меня и слышал. Не в первый раз соловьем заливаюсь. В иных случаях начинаю будто по написанному трещать. Надо бы перестать вещать при каждом удобном случае. Скоро кривиться начнут от повторений. Все хорошо в меру.

— Они согласились попробовать. Семейство то есть ваше.

— Ну, раз все хорошо, — вклинился обрадованный Керим, принимаясь разливать из бутылки по кружкам, — по этому поводу не мешает выпить. Мне теперь можно.

— А то ты раньше не употреблял.

— Так то раньше, а то сейчас! — Он нагло ухмыльнулся. — Не по-русски будет оставить последнюю недопитой.

— А помимо моих родичей, как дела в Москве? — спросил я слегка разомлевшего Андрюху. Основную сложность он спихнул, теперь можно и расслабиться.

— А! — резко распрямился он. — Совсем забыл, — и пихает вбок сумку. Звук какой-то металлический. — Еле донес. Тут Демид и Козьма не полностью рассчитались.

Я кивнул. Сразу никому из моих компаньонов пятилетнего заработка не поднять, чтобы вернуть. Заранее знал. А не зверь я. Дал возможность по частям и под малый процент. Иной раз лучше меньше, да стабильно, чем сразу — и куча недовольных, готовых подождать с кистенем в темном переулке. Но вот теперь не мешает и резко напомнить о слове, честь по чести даденном.

— В Петербурх перебираться не хочут. Значит, от них и остальных положенное, кроме Павла.

С ним у меня отдельный договор. Пусть пашет самостоятельно, но под моим приглядом.

— Добрых четыреста рублев без малого привез.

— Ну ничего себе позабыл, — присвистнул Керим. — Такие деньжищи.

— Все отдельно собрано, проверено, — солидно заверил Андрюха, — и под запись. Но главное, — он расплылся в довольной улыбке, — все сделал, как сказано. Людишек сманил. Опытных, умелых и готовых рискнуть.

— Тебе сказано?

— Мамаше, — сразу согласился он. — Али мы не одна семья? Вместе покумекали, с кем говорить да чего предложить. Вы же разрешили, если действительно подходящее нечто от себя добавить…

— Так и было, — подтвердил я. И Акулине Ивановне накинуть, коли специалиста задешево откопает. Только непьющего и действительно соображающего в своем ремесле.

— Вот! Слово Михаил Васильевич сказал — она и расстаралась.

Все же мать, а не он. Только ветер делает.

— Выходит, так, — принялся загибать пальцы Андрюха. — Пятеро из Спасских школ, один другого краше. Не на морду, по сообразительности.

Я невольно хмыкнул:

— Знаю?

— Ну видеть должны были, — без особой уверенности ответил он. — Лука в средних классах обретался. Остальные из младших.

— Я ведь погоню, ежели дурить начнут.

— Ну это как водится. Грамотные вам непременно понадобятся, — убежденно заявил оратор. — Чтобы не просто книги носили, а понимали в них. Нельзя быть везде одновременно и за всем проследить. А они как раз могут в ученики пойти.

— К кому?

— Например, к Костину, аптекарю с дипломом, из гошпиталя.

Это экземпляр мне хорошо знакомый, подходящий, хотя не уверен в реальной необходимости. Можно и у здешних приобрести необходимые ингредиенты. С другой стороны, он и в химии неплохо рубит, не требуется, мучительно подыскивая слова, разъяснять, чего хочу. Мало того, сам и соорудит. Надо тебе кислоту или щелочь — сделает. И заодно объяснит, что описанное мной летучее вещество под названием «эфир» не так давно получено каким-то Фробениусом. Причем именно под этим названием, хотя известно оно давно, только применения не нашли. При необходимости и наличии сырья выдаст в любом количестве. А мне как раз это и нужно.

Есть чем его занять. На Ухте под Архангельском нефть, оказывается, имеется, по рассказам земляков. И под Казанью на какой-то реке Соку тоже. Становись и ведрами черпай. Купить несколько бочек не проблема, и не нужно на Кавказ мотаться. Вот пусть и займется перегонной установкой. Будет бензин на первых порах для чистки, а главное — керосин для освещения. И лампу соответственно постараемся соорудить. Для освещения полезно. Раздражает вечная полутьма вечером. Да и вообще вшей точно керосином выводили.

— Жалованья попросил…

— Стоп. Это потом. Договор есть?

— Конечно. — Он повторно пихнул ногой сумку.

— Посмотрю. А теперь перечисляй.

— Двое работников от Демида, старший Егор. — А вот это удачно. Он ничуть не хуже бывших хозяев, и чуток везения — поднимется. А для моих целей правильный экземпляр. Можно положиться на добросовестность и честность. — Еще мастер по стеклу от Фомы — Семен.

Нормально. Раз нельзя перетащить знакомых, почему не воспользоваться их помощниками. Семена не помню, но будем считать, кого надо пригласили. Заподозрить Акулину Ивановну в легкомыслии сложно.

В грядущем это называется утечкой мозгов. Только теперь не я в долю проситься стану — они у меня на жалованье сядут. И в перспективе для правильных компаньонство.

— Гравера привез. Ивана Зубова.

— Зачем? — спросил я после короткого размышления.

— Он с Московского печатного двора уволен с казенной должности, а мастер известный.

— Зачем он мне? — спросил с расстановкой.

Геннадий хмыкнул довольно.

— Жалко мне ваши картины, — сказал Андрюха Проникновенным тоном, прикладывая руки к груди, — брат его родной делает сейчас портрет государыни и много работает по заказам богатых людей. А тут само в руки идет. Ведь сохранится для потомков, а вы храните, прости меня господи, как мусор какой.

Я подумал и мысленно развел руками. Может, и имеет смысл. Я-то не по заказам рисую. Пейзажи да монастыри не интересны. А галерея всякого рода представителей российского народа и через пару веков может быть любопытна. Картины не парадные, а в стиле реализма. Тут уж без подвоха, личное творчество.

— Ладно, побеседую с ним. Только сначала на работы гляну.

— А меня рисовал? — подозрительно спросил мой крестный сын, наставив палец на манер пистолета.

— Даже дважды.

— А почему не показал?

— А никому не показываю. Баловство.

— Хочу видеть!

— Завтра. Нет сил сейчас искать.

— Но обязательно!

— Все? — спросил я Андрюху. — Больше никого в мешке не доставил?

— Ну, еще Степанида, — без особой охоты добавил он.

Это про младшую сестру.

— Она зачем? — удивился я.

— Мамаша не может здесь за всем присматривать, а человек верный и в курсе происходящего — нужен. Татьяна высоко занеслась. Авдотья при матушке осталась, а Степаниду сюда.

— Вместо тебя, что ли? Сменяю на девку, заодно и штаны постирает.

— Нет, — обиделся, — почему сразу издеваться.

— А правда, куда ее?

— Думаете, хуже матери будет? — очень трезво спросил Андрюха. — Пару лет покрутится при мне — и любого купца переплюнет. Она из сестер самая умная. Ну а пока за домом присмотрит.

— А вот его у меня как раз и нет.

— Так Геннадий говорит, скоро появится.

— Ага, обещанного три года ждут. Ты платишь, а они еще просят.

— Уже и артели ходют, выспрашивают об условиях, — подал голос бывший Керим. — Мы своего не упустим!

Глава 7 НЕУДАЧНЫЙ СПОР

Он взмахнул саблей словно нехотя. Я отбил удар с лязгом. Еще одно движение, чуть быстрее, вновь звон железа. Геннадий, я даже мысленно старался не вспоминать прежнее имя, попутно превратив его просто в обычного Гену, стоял спокойно, небрежно двигая рукой, вторую заложив за спину. Третьей атаки я парировать не успел. Клинок вытянул меня поперек груди кончиком. Даже сквозь толстый кожух ощутил неприятное чувство. Дерись мы всерьез — имел бы крайне неприятную рану. А сейчас без крупного синяка не останусь. И ведь не с размаху, как бы одной кистью умудрился врезать.

— Еще, — сказал сквозь зубы.

— Азарта в тебе много, Михаил Васильевич, — произнес он с оттенком недоумения. — В обычной жизни ведь холодный человек, умствуешь частенько. В карты и то не любишь, а здесь уперся.

— Начали!

С некоторых пор не играю дворянина. Я им являюсь реально и обязан некоторые вещи уметь. Принадлежность к данному сословию означает обязательность определенных правил поведения, принципов чести и даже покроя одежды и внешнего вида. Та же борода достаточно четкий признак принадлежности к определенной группе. Петр, оказывается, не рвался всех обрить. Он скорее пытался сделать очевидным с первого взгляда положение человека.

Дворяне обязаны быть чисто выбритыми, духовенство и крестьяне сохранили бороды. От них никто не требовал освобождаться от растительности на лице. Лишь мещане попадались самые разные, но, как водится, стремящиеся прислониться к высшему слою старались вести себя соответствующим образом. То есть принят у дворян и хочешь породниться — будь любезен побриться. Таковы правила.

Отбиваться от грабителей, слава богу, приходилось не часто. Хорошо до мушкетерских поединков по три раза в день еще недоросли. Вышестоящие по положению могут высечь приказать, а кое-кто попроще и кулаком заехать. Только учиться все одно надо. Пригодится. Не в последний же день браться за оружие. Да и ответить иной раз полезно по всей форме, чтобы не приняли за труса.

— Ну не держи шпагу, как оглоблю, — не двигаясь, сказал он, — сколько можно повторять. Ты же не мужик какой, барон!

Я сделал резкий выпад, отбитый обычным образом. Третью неделю пытаюсь освоить азы фехтования. После грабителей принял вполне обоснованное решение учиться. Мало ли что случается, не всегда рядом подвернутся спасители. Минимум знаний нужен, да и для поддержания физической формы полезно. При моем сидячем образе жизни и хорошем питании скоро последние мускулы в жире растворятся. Короче, нужно и важно.

— Размахиваешь шпагой будто цепом. Я не зерно и стоять не собираюсь… — Он легко передвигался, не позволяя приблизиться и постоянно угрожая.

Клинок в его руке так и мелькал, заставляя постоянно переходить в оборону. Казалось бы, при большем росте, длине рук я должен иметь преимущество, а на самом деле он вытворял что хотел. Мастер. И не потому что меня гоняет. Приходили посмотреть на наше баловство более умелые люди. Мало кто способен всерьез противостоять Гене.

Причем я не зря попросил именно его потренировать. Лозунга «главное не победа, а участие» он, безусловно, никогда не слышал, зато всем поведением сознательно его опровергал. Если вышел в бой, не чурайся каких угодно методов. Самых неприятных и грязных. Своя шкура важнее всего. Благородство, поклоны, красивые жесты — все это остается до схватки и не должно интересовать. Убить врага — вот единственная и правильная цель, поучал он, когда было настроение. Мысленно я за кровожадные высказывания именую его не иначе, как крокодилом Геной.

Бзынь, сказал клинок и совершено независимо от моей воли вылетел из пальцев. Я только огорченно вздохнул, так и не уловив приема. Между прочим, здешняя шпага совсем не легкомысленный прутик из кинофильмов. Скорее облегченный меч. Ею можно не только колоть, но и рубить. В умелых руках страшное оружие. На спортивную, с защитным наконечником, совсем не похожа. Попади я в горячке — недолго и заработать неприятную рану.

Лично для себя Гена сразу потребовал кавалерийскую саблю. И не стал хватать первую попавшуюся, выставленную на продажу. Долго выбирал по неизвестным мне приметам, пока не остановился на понравившейся. Судя по надписям и узорам на клинке — как бы не натуральный булат от арабов. Или с Кавказа. Там, говорят, очень приличное оружие делают. Кому надо — с украшениями, а прочим простое, но надежное и функциональное. Не хуже западных образцов. Стоила диких денег, но в иных отношениях скупиться глупо. Да и подарок на крещение должен быть красивым.

— Может, лучше возьмемся за пистолеты? — хмуро спросил я.

С этим особых проблем не оказалось. Все-таки ничего сложного в зарядке нет. Нудно, отнимает много времени, лишая шанса перезарядиться до нападения противника, однако я и без того о том слышал. Вот расстояние, с которого можно поразить мишень, нехорошо удивило. Неудивительно, что стреляться приходилось с двадцати шагов. Заряд в бою выгоднее держать до последнего момента, когда зрачки атакующего станут видны. Иначе практически все в «молоко». Разве случайно можно поразить. Ну или в толпу шмалять.

Сама система невольно заставляет задуматься об улучшении. Хотя, помимо барабана, ничего пока на ум не пришло. А это не для здешних технологий. Вот патрон создать, пусть и не в металлической гильзе, но стандартный, — вышло бы изумительно. К сожалению, я даже из охотничьего ружья в детстве не стрелял. Тем более не держал в руках столь замечательного АКМ. Можно подумать, самая важная вещь на свете. Прекрасно жил без огнестрела до попадания сюда. Знания не то что поверхностные — полностью отсутствуют.

Хотя это на первый взгляд. При правильном подходе кое-что вспоминается. Вот сипаи в Индии восстали, потому что их заставляли скусывать патрон, смазанный животным жиром. А это что значит? Да то, что отмеренные порции пороха и свинца в картонном цилиндрике вещь возможная и перспективная. Да и сама пуля должна быть не круглой, а ствол — нарезным. Не хватает сущей ерунды — убедить остальных, имея пустоту в качестве доказательств.

— Не иди по легкому пути, — отвечает Гена. — Лишь преодолевая трудности, человек закаляется в испытаниях.

Восточная мудрость, часть первая. Или вторая. Иногда выдает такие перлы, сам не замечая. Явно же цитата, да сам не знает откуда. Где-то слышал. Может, в детстве.

— Игра закончилась, теперь займемся реальным делом. Встань в стойку. Спину прямо!

Дальше началось очередное издевательство. Для начала он пытался заставить меня выучить пару стандартных комплексов. Что за чем и как. Я честно старался, поощряемый насмешками и издевательскими комментариями. Честное слово, не задевало. Все понимаю: тоже метод стимулировать. В обычной жизни Гена себе такого поведения не позволял, хорошо зная субординацию. А здесь сам напросился — значит, положено терпеть.

— Ваше высочество, — сказал мой тренер, отступая и низко кланяясь.

— Пора заканчивать, — решительно потребовала Лиза. — Уроки прекратились, и у нас еще имеется важное дело.

Я почувствовал настоящую радость. Устал, и все мышцы ноют, а здесь изумительная причина прекратить занятия. Судя по ухмылке Гены, он все эти мысли в момент просчитал. Как и то, что я в очередной раз проморгал появление подопечной. И ладно бы одной — нет, в сопровождении целой свиты из разного возраста девиц. Фрейлины, гувернантки, горничные. Интересно, сколько они пялились на мой позор, прежде чем дождались поклона?

Кстати, совсем вылетело из головы. В первое время постоянно напоминал о днях рождения, праздниках и вообще о семейных делах офицеров гвардии. Кому письмо с поздравлениями за ее подписью, кому подарок или материальную помощь из личных средств. Подкуп? Ну, наверное, так и есть. По мне, ближе налаживание отношений на будущее. Траты выходили немалые, однако и ответное отношение заметно улучшилось. Люди видели, что Лиза о них помнит и готова помочь, и уже обнаружили в ней не просто куклу или некий символ, а живого и отзывчивого человека.

Особенно здорово, когда проявляет заботу не напрямую, а о семьях. Раньше солдатские жены, дочери и вдовы находились под покровительством Екатерины Алексеевны и могли рассчитывать на вспомоществование. Теперь, после парочки случаев, урок усвоили, и Семеновского полку солдатская дочь девка Авдотья Тимофеевна просит Лизу, чтобы ей пожаловать на приданое.

И приходится «салдатскай жене и вдове Катерине Васильевай» посылать, помимо письма «за скудость на оплату долгу семи рублевъ, да за покупку двора восемь рублевъ, которыхъ ей платить нечемъ»… Это я так пишу нынче. Да с ятями, чтобы они провалились. Уже несколько раз несчастным помогали. Натурально за Лизу молятся и обожают. А это полезно на будущее.

Достаточно быстро Лиза усвоила урок и сама без напоминаний спрашивала о нуждах, не забывая и солдат. За некоторых даже вступалась, если провинности не очень тяжкие, просила уменьшить. Короче, выползла из своей комнаты и общалась с людьми. А также с их детьми, что достаточно важно. Когда-нибудь из них выйдут военные и государственные деятели. Немалый бонус заранее быть в курсе положительных и отрицательных черт. А это, хочешь — не хочешь, проявляется на встречах и в разговорах.

— Надеюсь, Тарас Петрович не обрушит на меня очередные жалобы по поводу нерадения в науках, — сказал я, когда Лиза приблизилась, наблюдая за моим избавлением от защитного нагрудника.

Чувствовал я себя не очень хорошо. Сейчас бы под холодный душ да переодеться. И то и другое в восемнадцатом веке не предусмотрено. Разве рубаху сменить, но не на глазах же всей компании. Раздеваться до исподнего в высшем свете как бы не принято на глазах незамужних девушек. Они бы не возражали, да ведь донесут непременно. Все огребем кучу неприятностей.

Так и пойду в потном, благо давно к запашкам окружающим притерпелся, а на улице не так чтобы тепло. Пока еще зима не завершилась. Во всех смыслах — и по температуре и по календарю. Ничего, все нормально. От господина Остермана, например, вообще желательно держаться с подветренной стороны. Там не запах — вонь натуральная. Совсем за собой не следит и всех достал. А храбрости сказать в лицо ни у кого не имеется. Обязательно при случае сделает гадость: злопамятный.

— Я была просто изумительной ученицей, — отвечает Лиза. — Знаю, знаю. Хвалит за спиной, чтобы не возгордилась, мои замечательные математические способности. Он никак в толк не возьмет, как я так скоро вычисления творю. — И она хитренько улыбнулась.

Некоторые вещи я не то чтобы скрываю, просто к слову не пришлось. А с ней поделился несколькими простейшими способами быстрого счета. Когда-то меня научила бабушка, а позднее обнаружил на книжной полке и автора, много по тому поводу писавшего, по фамилии Перельман.

Техника на самом деле простейшая, зато при отсутствии элементарных счетных машинок изрядно облегчает жизнь. Еще было несколько других книг, вроде занимательной физики и астрономии, но в очередной раз осталось с десяток элементарных математических фокусов, которыми вполне можно поражать знакомых. Остальное куда-то стандартно уползло в неизвестность. Кроме обложки, ничего не осталось в памяти.

— Ну? — нетерпеливо потребовала подопечная. — Едем!

Полтораста человек гордо маршировали перед нами. С барабанным боем и стуком подметок. «В неделю по дважды» гвардейским полкам было приказано обучаться строевым «экзерцициям», чтобы «солдаты оказывали приемы и делали вдруг и бодро, и стояли прямо, а не согнувшись… чтобы шли плечом к плечу и ружья несли круче, ступая разом, и головы держали прямо».

Учения тоже устраивали регулярно. И вполне серьезные. Частенько сама императрица на них присутствовала. Во вторник палили по семь патронов. Затем по одиннадцать и пятнадцать. Не для проформы тренировались, и не один рожок АК на два года службы. Гвардия и повоевать сможет при удаче.

Смотрелось достаточно красиво. Мундиры зеленого сукна, с красной подкладкой, оторочкой и галунами, блестящие медные пуговицы. Не иначе, долго старались, начищая. Медь быстро темнеет. Камзол и штаны красные, епанча красная суконная, с зеленым воротником. Ко всему еще дикого вида шляпы. Уже привычная треуголка и так называемая «гренадерка». Нелепый высокий колпак.

Уточнил шепотом у Гены. Оказывается, очень даже лепый. Данная категория солдат швырялась в бою подобием ручных гранат. По команде «Гренадеры, ружья за спину!» солдат, держа левой рукой ружье за шейку приклада, выносил его на вытянутой руке вперед перед собой. При этом правой рукой он максимально отводил вправо ремень ружья. Дальше солдат скрещивал согнутые в локтях руки перед собой, так чтобы локоть правой руки проходил над левой рукой. После этого перебрасывал ружье за спину так, что приклад оказывался справа снизу. Выполнить такой строевой прием давала возможность только остроконечная шапка, так как треуголка не могла пройти между ремнем и ружьем.

Почему нельзя сделать нормальные шапки или хотя бы каски? Ничуть не хуже выйдет, и голову много лучше предохраняет. Так, так… Пресс нужен. Сталь не очень толстая, иначе шея не выдержит. Корпус, подшлемник из кожи и ремень. В принципе вопрос решаемый. Ничего ужасного. В конце концов, можно из трех-четырех деталей, на манер римских шлемов. Они были на заклепках — и ничего, удар держали.

В наполеоновскую пору кавалеристы носили каски. Эти… как их… да — кирасиры. Значит, возможно. Надо все же искать подходящую мастерскую, а лучше приобрести в полное пользование. Мастер на жалованье будет много полезнее хозяина. Не станет крутить пальцем у виска при очередном странном заказе.

— Хорошо идут, — с чувством сказал какой-то военный в серьезном чине рядом. Побрякушки на груди, золоченое шитье. Анекдот про генерала и швейцара я слышал, но здесь он прозвучит признаком дурного тона. Уж что-что, а уровень человека быстро в сословном обществе по поведению и одежде учишься вычислять безошибочно.

Очень напрягает отсутствие погон и звездочек. Вечно сбивает с толку. Большинство гвардейских офицеров и конечно всех измайловцев я знаю хотя бы в лицо. Не так их и много. Этого вижу в первый раз. Кажется, он уловил затруднения и представился, не дожидаясь просьбы:

— Василий Иванович Суворов.

— Михаил Васильевич Ломоносов, — отвечаю в легком обалдении.

Не настолько я тупой, чтоб не слышать про генералиссимуса Суворова. Даже памятник в Швейцарии в честь перехода через Альпы своими глазами видел. Перевал Сен-Готард, он сидит на лошади. Не перевал на коне, а фельдмаршал в виде статуи. Только Василий Иванович — это Чапаев из анекдотов. Полководца звали Александр Васильевич. А! Так это папаша евонный!

— Надеюсь, с сыном вашим все благополучно? Сколько уже ему?

Он странно на меня покосился, заставив внутренне покраснеть. Опять нечто не ко времени брякнул. Кажется, в детстве будущий герой был крайне болезненным.

— Третий год пошел, — сказал папаша с оттенком гордости.

Опять облом. Даже в друзья не набиться. Тут скорее герою не помешает мое покровительство лет через десять. Дворяне своих сосунков чуть не с рождения записывают в полк. Стаж идет, чины растут, а он пока в поместье забавляется. Зато по прибытии на службу знакомства пригодятся.

— Род Суворовых славен своими делами, — произнес я, практически не опасаясь оказаться пойманным на шулерстве. Кто же признается, что предки козлы. Должности и звания он так и не назвал, но справки навести нетрудно. — Всегда готов оказать содействие при необходимости. Вы по службе здесь?

— С докладом прибыл в Военную коллегию, — подтвердил тезка Чапаева.

Кажется, все же я был несколько прямолинеен. Он в легкой растерянности от напора. Это от неожиданности вышло. Уж очень знакомая фамилия подействовала. Так и увидел: лучший друг великого воинского гения, дающий правильные советы. Какая там дружба при такой разнице в возрасте. Вечно все идет не так.

— Ея высочеству много больше понравились стрельбы, — дипломатически говорю, пытаясь спустить первое впечатление на тормозах.

У офицеров еще и штаны зеленые. Почему не сделать одну штанину одного цвета, другую иного? Еще заметнее смотрелись бы. Безусловно, измайловцы на цирковых артистов не тянули. Те себя пудрой не посыпали. И все же впечатления временами странные. Нет, разумом я все понимаю. И необходимость из полных неумех создать людей, автоматически реагирующих на команды, и вбивание палками капралов и офицеров последовательности определенных приемов.

Даже важность шагистики для перестроения и необходимость отличаться от врага расцветкой с первого взгляда сознаю. Тем не менее в душе очень рад, что не надо изображать из себя болвана, маршируя бесконечно по плацу под вопли начальников и стук барабанщиков. Если ты умный, почему ходишь строем? Ну вот и остановились.

— Талантливый человек, — внезапно раздался в наступившей тишине голосок Лизы, — это разносторонний человек. Он способен на очень многое.

— Воистину так, — охотно подтвердил премьер-майор Шипов, сопровождающий Лизу на данном мероприятии. — Иному достаточно глянуть, чтобы обнаружить недостатки в привычном.

Чего я так и не понял, каким образом командир драгунского полка может перевестись в гвардейский пехотный. Вроде бы уставы для кавалерии и инфантерии с артиллерией разные. Надо же разбираться в тонкостях службы. С другой стороны, если можно запросто военного назначить послом, а адмирала губернатором или наоборот, то ничего ужасного. Половина должностей в России занята не по уму и специальности, а исключительно благодаря полезным знакомствам.

— Вы хотите сказать, Иван Афанасьевич, — с ехидцей произнес секунд-майор Чернецов, — что наш уважаемый Михаил Васильевич, посмотрев сегодня на действия роты, запросто придумает нечто просто замечательное в военном смысле?

Он-то, безусловно, уверен в невозможности. Такой съевший дюжину собак на военном мастерстве, убежденный в ничтожности штатских.

— Господа, — слегка обалдев от услышанного, встрял я, — а не кажется ли вам…

— Да, именно так! — воскликнула Лиза победно, игнорируя мою попытку вклиниться в обсуждение Ломоносова и его возможностей. — Взгляд со стороны очень полезен. Вы давно привыкли к определенным ритуалам и действиям, не пытаясь облегчить и улучшить ситуацию. А он, — палец в мою сторону, — сможет! Я готова поспорить.

Теперь на меня уставились все присутствующие с глубоким интересом. Не знаю, с чего там началось, но сейчас пытаться ее заткнуть себе дороже. Выйдет неприятно и постыдно.

— Приятно, конечно, когда обо мне такого высокого мнения, — сказал, тщательно подбирая слова, — но я хотел бы для начала выяснить причины столь оригинальной дискуссии. Все же она касается в первую очередь меня.

— Я утверждаю, — проговорила Лиза, глядя на меня умоляюще: кажется, до нее дошло, что слегка перегнула палку. Если я чего-то не сделаю, в конце концов, переживу. Не сам напрашивался. А вот для нее окажется серьезным ударом. Выходит ребячество и падение авторитета. Такие вещи долго помнят. — Что вы, Михаил Васильевич, сделаете нечто действительно полезное для нашей армии. И готова поставить на то пятьсот рублей.

— Одну минуту, — влез Чернецов, — хотелось бы уточнить правила. А то ведь скажет завтра господин Ломоносов про необходимость перекрасить мундиры и успокоится. Хотелось бы чего-то более существенного.

Я тебе это, скотина, при случае обязательно припомню, решил, постаравшись улыбнуться как можно обаятельнее. Это же не иначе ты спровоцировал неприятную ситуацию. Кровь, что ли, сильно голубая и не любишь выходцев из народа?

— Вы пытаетесь меня оскорбить? — вкрадчиво поинтересовался. По мне, лучше всего напроситься на прямую схватку и похерить несвоевременное происшествие. Конечно, на пистолетах.

— Ни в коем случае, — изображая дружелюбие, потряс лапками.

Вряд ли он опасается дуэли, однако хочет меня макнуть в грязь. И нарочно. Должна быть какая-то причина, чтобы не опасаться последствий. Лиза тоже может затаить злобу. Какой смысл с ней спорить, настолько откровенно нарываясь. Это ведь не на меня — на нее бочку катит. Обязательно выясню, кто его науськал девочку подставлять и с чего началось.

— Но согласитесь, прежние изобретения в данном контексте уже неуместны. Разговор шел о некоем абсолютно новом и ценном именно для войск происшествии. Скажем, я глубоко впечатлен этим новым средством под названием «морфий», и для хирургии оно замечательно, однако к нашему закладу отношения иметь не должно.

— А прямо завтра не желаете бомбу огромной разрушительной силы?

— Действительно, — неожиданно поддержал меня Василий Иванович. — Мы не в карты играем. Здесь, помимо удачи и мозгов, труд потребен. К вечеру результат представить не удастся и гению.

— Три месяца срока для представления проекта, — заявил Шипов.

— А судить кто будет? — подозрительно потребовал Чернецов.

— А хотя бы Василий Иванович, — предложил Иван Афанасьевич.

— Надеюсь, никто не сомневается в честности прокурора? — гордо сказал Суворов.

— Пусть Миних решает! — почти пропел счастливый Чернецов.

Уверен, он в курсе: я у того не бываю. Бирон не любит перебежчиков, а армейские дела до сего дня меня не касались, и мог спокойно игнорировать, кроме официальных визитов. Теперь выйдет боком. К любому предложению Христофор Антонович отнесется с подозрением и с порога может отвергнуть. Исключительно по причине нахождения в чужом лагере.

— Кто за армию отвечает, тому и ставить резолюцию.

— Полгода, начиная с сегодняшнего дня, в качестве последней инстанции — фельдмаршал Миних. Он выносит окончательное решение. Проигравший платит тысячу рублей, — глядя ему в глаза, произнес я. — Не ея высочество. Мы с вами спорим. Идет?

Лиза подставила меня натуральным образом, и обязательно поговорю потом. А сейчас я вынужден идти до упора. У меня ведь ничего нет, кроме тяжким трудом заработанной репутации. С нею можно многого добиться. Стоит, однако, ей пошатнуться, как стану уязвимым и последуют новые нападки со всех сторон. Я выскочка, и слишком многие о том помнят и норовят продемонстрировать. Отступать нельзя.

— Согласен, — после почти незаметной паузы проговорил Чернецов.

Сдавать назад ему тоже поздно, сам напросился. А я поборюсь. Полгода — достаточный срок. С чего начать? Да с тех же касок!

Глава 8 ЛЮБОПЫТСТВО НЕ ПОРОК

На балах я появляюсь достаточно редко. Мероприятия эти многолюдны и непристойно роскошны. Анна Иоанновна хотела ни в чем не уступать по пышности и великолепию европейским дворам. И, надо сказать, ей это вполне удавалось. Даже избалованные иностранцы восхищались роскошью русской императрицы.

В обыкновенные дни, помимо танцев, давали разнообразные представления: французскую комедию, итальянскую оперу и немецкий спектакль. Наряды дам были очень богаты, равно как и украшения. Брильянтов надевали изумительное множество. Иного поведения просто не поймут. Даже на женщинах сравнительно низкого звания бывало камешков на десять-двенадцать тысяч рублей. Они и в частной жизни никогда не выезжали, не увешанные драгоценными уборами. Мне представить жутко, на какие суммы у иной княгини цацек в шкатулке.

Веду себя так не из желания продемонстрировать некую фигу в кармане. И не потому что излишне активное мелькание сбивает цену по принципу: чем больше видно, тем более обыденным представляюсь. Фактически занят постоянно. И секретарскими делами, и своими личными проектами, и нежеланием выставляться в дурном свете.

Здешних танцев я не изучал, моего вихляния аристократы не поймут. Позориться не хочется. Как и сидеть, перекидываясь в картишки. Не столько жаль возможного проигрыша, сколько занятие исключительно бессмысленное. Проверять свою удачу лень. Другое дело, когда возникает необходимость встретиться с кем-то и поговорить. Тут уж прискачешь моментально.

Пристроился в стороне, стараясь не мозолить лишний раз глаз, возле нескольких господ своего возраста. Принялся, изображая лень, зорко осматривать местность, попутно прислушиваясь. Сплетни — вещь иногда полезная. А за неимением вещающего о последних событиях большого ящика с движущимися картинками — основной источник знаний о политике и происшествиях. Иногда даже странно вспомнить про прежний размах СМИ.

В России существует единственная газета с минимальным тиражом, где обычно всякая ерунда вроде придворной хроники. Ни тебе про ужасное происшествие в темном переулке, ни про последние известия из-за Урала. Про заграницу пишут, не без этого.

Крутится у меня не первый день в башке идея частной газеты. Уж как поднять количество продаваемых экземпляров, я достаточно хорошо представляю. На местном рынке прорыв обеспечить не проблема. И насчет продажи рекламных объявлений тоже применимо. Одна беда: нельзя разорваться. Хотя бы первое время, пока не натаскаю пару-тройку человек, придется сидеть в редакции безвылазно. Сейчас абсолютно не ко времени такие занятия. Может, когда-нибудь и до этого дойдут руки.

Соседи достаточно громко обсуждали последние новости. Миних в очередной раз поругался со своими созаседателями в Кабинете министров. За очень короткий срок умудрился испортить отношения чуть ли не со всеми властным тоном старого служаки. Остерман сделал финт ушами, кинув новоиспеченного фельдмаршала. Андрей Иванович принялся избегать объятий Миниха и открыто сделал ставку на Бирона, которого усиленно «ласкал».

Так и сказали. Фразочка на мой слух достаточно двусмысленная, однако употребляется повсеместно. Не понижая голоса, обсуждали, как быстро Миниха задвинут в дальний чулан. Господин Остерман ничего по простоте не делал, редко принимал чью-то сторону и в сомнительных случаях срочно заболевал, стараясь избежать четкого решения. А здесь практически открыто встал за фаворита.

Андрей Иванович, на самом деле Генрих Иоганн, та еще штучка. Влияние его огромно, и сражается с Бироном практически на равных. Не так давно сумел избавиться от генерал-прокурора Ягужинского. А тот не чета всяким разным. Сенатор, подполковник лейб-гвардии, граф и еще куча титулов и должностей. Теперь поедет послом в ссылку в Берлин. Почетно и никому не мешает. И пусть скажет спасибо, что не отправили посланником в Таиланд. Если тот, конечно, существует в данном мире. Сильно уж выделялся прямотой, честностью и неподкупностью, расследуя дела о коррупции. Таких людей никто не любит.

За Остерманом полезно смотреть, куда он поворачивает. Не хуже флюгера дает направление даже не действий, а мыслей сидящего на троне. Поперек в жизни не скажет, изобразив в очередной раз больного. На серьезный риск не пойдет. Вроде бы идеальный покровитель. Но я к нему не пойду. Исключительно по необходимости. Уж очень он противный и любого помощника сдаст в момент, стоит замаячить выгоде. Он живет не по закону и даже не по понятиям, а одному себе на пользу.

— Здравствуйте Анисим Александрович, — поклонился я неспешно шествующему мимо господину.

Как и многие здешние небедные люди, хорошо питается и не прочь поспать после обеда, имеет солидный лишний вес. Боюсь, мои проповеди на тему «поменьше жирного и жареного», а также о пользе физических упражнений — не пройдут. Пищевых привычек даже лично Петр выбить не сумел. Его эксперименты по вливанию в горло бутыли оливкового масла имеющим наглость морщиться или непонятно зачем заставление курить вошли в легенды. Иной раз поведают с натуральным восхищением. А задумаешься — вот ведь гадость. Тех же отроков посылать за границу, не дав им минимального знания языка. Много проку от его учебы из-под палки? Зато дома так и не добился, чтобы иностранцы на русском объяснялись.

Он повернул не шею — все тело, внимательно осмотрел меня с головы до ног.

— Вот уж не думал вас встретить здесь, Михаил Васильевич, — сказал басом. — Не боитесь ко мне обращаться вот так запросто, на глазах у множества народу? — И он бесцеремонно ткнул пальцем в сторону моих болтливых соседей.

Вопрос прозвучал совсем неспроста. Обер-прокурор Сената Маслов был креатурой Ягужинского. Мог загреметь вслед за покровителем в ближайшее время. Как и будущий посол, расследуя многочисленные дела о коррупции и взятках, без особого труда нажил немалую толпу влиятельных врагов. Сейчас они наверняка потирали руки в расчете на месть.

Кстати, отец Варвары в последнее время был с ним на ножах. Анисим Александрович умудрился подать записку о тяжелом положении крестьян в Смоленской области. А у Черкасских там имелись большие поместья. Князь принял это за личный выпад, хотя я убежден, нечто подобное творится в любом уголке Российской империи.

— А мне чего бояться? Государственных должностей не занимаю. Взяток не беру.

На лапу получали все. Честное исполнение своего служебного долга частенько казалось невероятным, ненормальным. Созданный Петром Великим бюрократический аппарат, неподконтрольный никаким сословнопредставительным структурам, что действительно замечательно, отчетливо пробуксовывал. Нужно было нечто кардинально менять, но не создавать дополнительной конторы с пересекающимися полномочиями. Императрица шла по хорошо знакомому проторенному пути, некоторых наказывала, но ничего не менялось. Четкая работа государственного механизма на основе регламентов, указов оставалась недостижимой мечтой.

— Не зарекайтесь.

— В смысле найдутся готовые предложить? Буду усиленно готовиться.

Он сухо рассмеялся.

— На Руси от тюрьмы никто у нас не закрыт. Иные так высоко возносились, — он поднял глаза к потолку, — аж в царское семейство войти вознамерились, да грянули наземь. И не светлейший князь, а неведома зверушка стал.

Сказку про Салтана, стало быть, читал. Не удивлен.

— У меня таких амбиций нет.

— Таких? Но все-таки есть! — погрозив толстым пальцем, громко воскликнул Маслов. — И замечательно. Человек без тщеславия и не человек вовсе. Так… Полчеловека. Главное — куда оно направлено. На пользу государству аль себе.

Он был мне симпатичен как последовательно выступающий за облегчение состояния крестьянства вообще и крепостных в частности. Даже добился парочки указов на тему за подписью Анны Иоанновны. Но с рекомендациями вышла проблема. Не знаю уж, что за формулировки употреблялись в черновиках к ним, в итоге получилось нечто сильно общее, никого ни к чему не обязывающее. Одни благие намерения.

Тем не менее, вопреки обычной формулировке про интересы класса, он действительно боролся против увеличения подушной подати и советовал умножить горные промыслы, а также более исправно осуществлять таможенные и кабацкие сборы. У меня приготовлен очередной черновик на тему развития экономики, но без реальных цифр и статистики он обречен лежать, пока рак на горе не свистнет. Получить данных я не мог. Чаще всего в коллегиях и сами цифр не ведали.

От лица Лизы тоже бесполезно обращаться. Серьезного влияния за ней нет. Все утонет в бесконечных согласованиях. Мало того: чем дальше я крутился в здешнем обществе, тем четче всплывала прежняя догадка. Никто толком не знает ничего. Размер недоимок огромен, почти четверть не могли собрать каждый год. И многое тянулось с петровских времен, не погашаясь.

С первой подушной переписи 1720-х годов прошло больше десяти лет, но из списков не выбрасывали ни выбывших, ни умерших. Трудно найти желающих платить за того дядю. Естественно, новорожденные и подросшие заполнить дырку пока не могли. В результате недосбор считали на сотни тысяч каждый год. Для поисков недостающего создали целую коллегию, но воз и ныне там.

— Вы почему больше не пишете басен? — неожиданно меняя тему, потребовал Маслов.

— Я теперь все больше чужое творчество изучаю. Челобитные разные с просьбами. Никак не получается справедливость безволокитно навести.

— Не видели вы, Михаил Васильевич, получаемых мной посланий, — опять Маслов хохотнул. — Кипами несут.

— Так у вас секретари имеются, а я сам он и есть. Секретарь. Уровень пониже, труба поплоше, дым пожиже.

— Не то говорите, — поморщился Анисим Александрович. — Небось в стол-то продолжаете, лишь общество не видит.

Есть такое дело. Продолжаю всякое разное всплывшее старательно записывать. Даже сундук завел железный с замком. Там и держу, чтобы кто попало не заглядывал. Куча обрывков, мыслей и сюжетов. Рядом пенициллин (ботаники, оказывается, знают несколько видов этой плесени, и в Академии наук мне перечислили их латинские названия), громоотвод и масса всяких теоретически возможных усовершенствований. Не представляю, кому может потребоваться буржуйка. Разве в дороге, но опасно. Упадет от тряски, и вместо обогрева пожар в кибитке.

Уже сам путаться начинаю в бессистемных записях. И, кстати, не мешает убрать из дворца в будущем, когда свой дом появится.

— А вы тюрьмы не опасайтесь. Бирон человек умный. Чушь эту насчет того, что таракан — на него намек, даже слушать не стал. Всем известно: то еще до Анны Иоанновны писано.

Ну да, ну да, продолжая сохранять на лице насколько возможно спокойное выражение, подумал я. Сегодня пропустил мимо ушей, а завтра обнаружит нечто, и натурально найдется для меня камера. Да просто турнут с концами. Лучше уж угомониться. Тем более что чужие стихи воровать дело неблагодарное. На первых порах требовалось, не без того. Должен был вылезти над общей толпой. А теперь — спасибо, достаточно. Про Ломоносова обе столицы наслышаны. За честь иные считают знаться.

Я лучше «Маугли» или мультфильмы при случае изложу. Адаптировав их к местным реалиям, естественно. Достаточно существует подходящего и с моралью. От Нильса с гусями до Снежной королевы. Или про животных. Гномики там, индейские красавицы, путешествующие в Англию. Про то, что она потом от туберкулеза загнулась в молодом возрасте, лучше промолчать. По-любому безопаснее, чем басни. Ну и «Полтава» на важный случай, насколько вспомнил. Есть подозрение в выпавших кусках, но тут я отсебятину нести не пытаюсь. Лучше меньше, да лучше.

— Наконец-то я вас обнаружила! — вскричал темпераментно женский голос. — Обещали подойти и манкируете обещанием, — добавила Мария Кантемир капризно. — Позвольте, Анисим Александрович, я украду у вас господина Ломоносова.

Ни о чем конкретном мы с ней не договаривались. — Был разговор с Варварой Черкасской, но очень вовремя заявилась: беседа стала принимать скользкий характер. Нормальный рифмоплет просто обязан посвятить покровителю вдохновенно-вымученные стихи. Оду, не ниже. Высоким стилем и целуя грязные сапоги.

Проблема только одна: я не Пушкин, не Лермонтов и даже не Тредиаковский. На нечто объемное и замахиваться не стану. Брать лишь бы что и делать вид, что под него написано, чревато: завтра на каждый юбилей возжаждет. А у меня архивы не бездонны. Тяжек хлеб воровства. Еще и потому лавочку закрыл. Если не навсегда, то надолго. С самого начала отказался этим заниматься и не собираюсь возвращаться к пройденному.

— Прошу простить, — сказал, припадая к женской ручке. — Готов искупить вину. Приказывайте!

Смотрелась Мария недурственно. Умеет за собой ухаживать. На щеках приятные ямочки, губки пухлые, да и белила почти отсутствуют. Мелкие морщинки в уголках глаз практически незаметны, как и еле проступающие следы оспы. Очень легкая форма. А грудь присутствует в немалом размере.

Вопреки первому впечатлению, не ощущает себя старой приживалкой, живущей из милости и тихо увядающей в дальнем углу. Веселиться и заводить других умеет неплохо. А заодно и чемпион женского пола в городках. То есть обладает физической силой и хорошим глазомером.

Не ожидал такого ажиотажа вокруг не особо сложной игры. Хотел просто развлечь своих девочек. Попытка внедрить лото, где бочонками заполняют цифры на карточках, — угасла в кратчайшие сроки, не понравилось. А городки пошли вширь и на просторы необъятной Родины. Уже и соревнования проводят между улицами и кварталами. Мода — вещь непредсказуемая.

Взгляд Маслова, метко угодивший в глубокое декольте девицы Кантемир, достаточно прямо сообщил, что, помимо заботы об общественном благе, он и свой интерес блюдет. Ничто человеческое ему не чуждо.

— Конечно, конечно, — согласился, прерванный очередным залпом поставленных у Невы пушек.

Дикарское поведение. Ладно танцы закончились, но зачем так часто палить и тратить огромное количество пороха?

— Хм? — попытался я напомнить о себе через пару минут, послушно следуя за шикарной брюнеткой.

— Пока перерыв, — сказала Мария негромко, ежесекундно раскланиваясь и здороваясь со знакомыми, — мы имеем немного времени.

Она покосилась наверх, где на галерее стали собираться певицы и кастраты. Слово то совсем не ругательное. Кастраты считались самыми лучшими певцами, они получали жалованье, превышавшее зарплату министров и генералов. А я при их виде испытывал огромную радость: ведь мог угодить в одного из этих. Даже огромные гонорары как-то не особо радуют в подобной ситуации. Конечно, в древней Византии евнухи случались на постах очень высоких, даже в качестве полководцев отметились, однако на себе столь любопытное дело как представишь, так в обморок тянет.

— Завтра, — видимо, приняв мое молчание за глубокое внимание, продолжила она, — состоится оглашение о вашем браке с Александрой. Вы уже в курсе, — сказала утвердительно, не дождавшись изумленного аханья. — Варя абсолютно не умеет держать язык за зубами. Ей ничего нельзя доверить.

Я как бы в курсе. Политических вопросов и тайн с ней не обсуждаю.

— Не обольщайтесь, — сказала Кантемир, кинув на меня косой взгляд. — Не вы первый у нее в любовниках и, думаю, не последний.

Я чуть не подавился от неожиданности языком. До сих пор считал, мы прекрасно сохраняем тайну отношений.

— Она несколько легкомысленна.

— Но вы же…

— Я сестра Антиоха, но он сам виноват. Зачем тянуть с женитьбой и уезжать на годы? Кроме того, не думаю, что это лучший из возможных выборов. Богатство — да. Но оба не проявляют интереса друг к другу. Так зачем делаться несчастными? Пусть живут, как хотят, и гуляют, пока молоды… — В голосе определенно прозвучало нечто тоскливое.

Вряд ли ее юность оказалась прекрасной. Царю не откажешь, пусть он старик и неприятен. А затем наверняка пришлось расплачиваться. От двора и близких ее отослали на несколько лет. Судебная тяжба по поводу наследства с мачехой никак не закончится. Сегодня по-прежнему одинока. Должна находиться в Москве, поскольку отпросилась у Анны Иоанновны, а приехала опять какие-то кляузные дела решать. Судьба ее явно не баловала. Навел справки, а как же. Любопытно.

— Но вас, — произнесла Мария твердо, — это не касается.

Не очень-то и надеялся, что направляется в спальню. Не у всех же на глазах тащить. Это ни в какие ворота не лезет. Но куда?

— Царица не станет тянуть. Она очень любит выступать свахой и получает от процесса массу удовольствия. Так что помалкивайте и делайте что велено.

— Хм, — высказался я крайне содержательно в окончательном недоумении.

— Вы ведь нечасто заглядываете на балы. Сегодня пришли сюда неспроста? Захотелось посмотреть на невесту.

— Не стану отрицать. Мне любопытство не чуждо.

— Александра тоже не прочь разглядеть вас вблизи. Слышать о Михаиле Ломоносове в обществе всем приходилось. Иные в гении вас зачисляют.

— Это не так. Гений — он творит и ничем не ограничен. А мне приходится много и тяжело работать, прежде чем очередная идея становится общеизвестной. Самое тяжкое не придумать, а внедрить.

— О! Я в основном о ваших баснях и стихах.

Опять. Достали. Еще не хватает разговоров о ямбе, хорее и правилах грамматики.

— Я ставлю оспопрививание много выше рифмоплетства. Вакцина спасает человеческие жизни.

— И приносит немалые деньги, — без насмешки подсказала.

— Не без этого. Я не ворую, не отнимаю у бедных и не издеваюсь над людьми, добывая золото. Разве в том есть ущерб для репутации?

— Вы мне нравитесь, господин Ломоносов. Своей серьезностью и неординарностью.

Пауза.

— Но Александра мне все одно ближе. Я стараюсь для нее. Заочные впечатления и представления могут оказаться рядом с реальными сплошным разочарованием. Постарайтесь не обидеть девушку. Ей и так досталось.

— Большое спасибо за участие в ее судьбе, — всерьез благодарный, произнес серьезно. — За мной должок.

— Не бросайтесь такими словами, а то напомню когда-нибудь, — сказала она, останавливаясь у обычной двери, каких кругом полно.

— Надеюсь, когда-нибудь придет час проверки, и вы сможете убедиться в моих словах.

Она толкнула дверь и вошла.

— Александра Александровна Меншикова.

Всегда думал, что папаша ее Алексашкой от Алексея вышел. А оказывается, он Шурик, и это очередной царский каприз. Забавно. Прошлое по-прежнему непредсказуемо и занимательно.

— Михаил Васильевич Ломоносов.

Вот так и представила. Без чинов, титулов и прочих отступлений.

Глава 9 НОВЫЕ ЗНАКОМСТВА

Нет, она не была изумительной красавицей. Эдакая Аленушка с картины Васнецова. Тоска и одиночество в глазах. Ее ломали всерьез. Из любимой дочери, не знающей ни в чем отказа, из сестры невесты императора, подруги Натальи, родной сестры Петра Второго, вдруг без вины угодить на далекий Север в ссылку…

Там отсутствовали слуги, мамки и няньки. Лишь один стареющий отец, потому что мать скончалась еще по дороге. А затем болезнь, сведшая в могилу сестру. Надо иметь стержень в душе, чтобы не сломаться. И в то же время на бой-бабу ничуть не походила. И не надо. Такая мне гораздо больше по сердцу.

— Что же вы молчите, Михаил Васильевич?

— Прошу простить за некоторую неуклюжесть и скованность, как, согласно приличиям, должен вести себя мужчина с женщиной, которую находит… привлекательной?

Слово «дворянин» я намеренно пропустил. Именно подчеркнуто: не вижу в ней некую графиню или чью-то дочь. Исключительно женщину. И она мне нравится. Нет на свете такой девушки, которой бы не пришлось по душе такое откровение. Тем более что чистая правда. На фоне нафантазированных ужасов, все же откровенный перестарок — двадцать лет уже стукнуло и переболела оспой, да и находилась в последние годы не в лучших условиях, — вполне симпатична. Насколько удался посыл, уж не знаю, но она слегка покраснела. Надеюсь, не от негодования по поводу моей наглости.

— Конечно, можно поговорить о погоде. Совершенно безопасная тема. Во всех отношениях.

Милая улыбка. В ней присутствовала естественность, не испорченная жесткими рамками этикета. Ссылка подпортила заученные с детства правила поведения. И это прекрасно! Не хотелось бы мне в будущем продолжать общаться в высшей степени формально с собственной женой и выслушивать регулярные попреки в мужиковатости. А избавиться от иных бытовых привычек достаточно сложно.

— Сегодня прекрасный день. Старожилы не помнят такой теплой погоды в этот день с момента строительства Петербурга. Даже солнце выглянуло из-за вечных туч.

— Не любите здешней погоды?

— Я родился на Севере. — Вранье. Хотя если считать речь о Михайле — правда. — Но предпочитаю тепло.

Ненавижу вечные туманы и слякоть Прибалтики. Конечно, я помню ее через много веков, однако вряд ли климат особо изменился. В Петербурге он мало чем отличается, просто пока весна не настала.

— Наверное, среди предков присутствовали выходцы с юга. Правда, на князя Юсупова, — я сделал руками узкие глаза, добившись прикушенной губы; она старалась не рассмеяться, — тоже не похож.

— Вы, по-моему, ни на кого вообще не похожи.

— И тем горжусь!

— Стихи пишете…

Опять об этом. Не оставит меня вечная молва уже никогда. К лучшему или худшему, но ведь не прекратят напоминать. Переиграл я. Перестарался. В каждом номере «Ведомостей» если не статья, то басня или стих. «Салтан» с продолжением или еще какая сказка. А то и одновременно. Капиталов не приносит, зато известность дает.

— Людям сумели помогать, а говорят, еще задумки постоянно совершаете.

— Не все, к сожалению, удается как хочется. Я пытаюсь иногда без особой прибыли, случается с убытком, и считаю — правильно. Geld verloren — nichts verloren. Mut verloren — alles verloren,[2] — сказал сознательно на немецком. — Если не пробовать, откуда знать — вдруг выйдет нечто грандиозное? Я лучше попытаюсь, чем всю оставшуюся жизнь стану вспоминать о нереализованной возможности.

— Хорошо ли быть настолько отличным?

А здесь, похоже, нечто приватное. Вряд ли не знает про разговоры о своем отце. Могли и лично ей напомнить. Не когда в силе был светлейший, а в Березове.

— Жизнь коротка, а я сделал так мало!

— Да еще и в таком возрасте.

— О возрасте судят не по годам, а свершениям. Не все же одни воры и мерзавцы должны делать карьеру! Почему не попытаться пользу Отчизне принести? И не один я. Сам бы не смог ничего. Токмо с помощниками и единомышленниками можно продвигать дело. Многие русские мещане и крестьяне достаточно сообразительны и умны, чтобы быть достойными званий и чинов.

А вот это, кажется, было лишним. Не стоит поднимать вопроса, пока. И педалировать преимущество местных перед приезжими тоже. Иностранное засилье пока не имеет смысла вытаскивать. Потихоньку, полегоньку.

— Я кажусь вам скучной?

— Нет, отчего же. Напротив, вы сказали, что думали, и то приятно безмерно: откровенность и интерес к моей особе. Не надо бояться высказываться открыто. Раз уж судьба так сложилась, всегда готов выслушать и объясниться.

Совсем стал косноязычным. Сам запутался. «Стерпится — слюбится» прозвучало бы не очень. Выбора у нас нет. Остается надеяться, что притремся постепенно. Жить с женой — это ведь натурально ужас! Спать в одной постели, вместе обедать, одеваться и обсуждать некие хозяйственные дела. В одних трусах уже не вскочишь и без объяснений не задержишься.

Я совсем не рвусь к подобному изумительному счастью. Но она же не виновата! За что я стану срывать на ней плохое настроение и вынужденное подчинение? Она — такая же жертва. Даже хуже. Я достаточно волен в поступках, помимо предстоящей свадьбы. Саша — нет. Ей пришлось следовать за отцом, теперь — за мужем. Официального развода после венчания не существует. До самой смерти мы привязаны друг к другу.

Конечно, разное случается. Иная при живом муже живет раздельно, и свет ее не осуждает. Уж больно супруг противный и развратный. Да без вмешательства свыше, прямо от трона, ничего он ей давать не обязан, и уж тем более содержать в привычных условиях. И идет судебная свара годами, отравляя ядом ненависти всех ближних и дальних родственников. Семейные проблемы, перепутавшиеся с материальными, — самое отвратное из возможного в суде и жизни.

— Право слово, я постараюсь оказаться хорошим мужем. Насколько способен.

— Вас ищут, — выглядывая за дверь на осторожный стук, сообщила Мария, старательно изображавшая все это время безмолвную статую. — Пора заканчивать. Государыне нужен компаньон для «фараона» и может не понравиться встреча без ее ведома.

В одной из комнат на подобных мероприятиях обыкновенно императрица играла в «фараон» или пикет, а к десяти часам она появлялась в зале, где оставалась до пяти или шести часов утра. Приглашение к карточной игре — достаточно высокая милость и всеми обычно замечается. Тут не то что вежливо уклониться нельзя: все несутся сломя голову на зов. Меня допустили!

— Александра Александровна, — сказал решительно. — Не нами то придумано, когда через родительский сговор женятся дети. Всякое бывает посредь супругов. Одно хочу обещать: в меру сил и разума постараюсь не разочаровать вас в будущем.

Она молча проследовала мимо, легонько коснувшись моей руки пальчиками в перчатке. Это уже нечто. Не зря старался. Объяснения в любви и просто романтические отношения здесь не приняты. Не то чтобы нежелательны, но абсолютно необязательны. За молодых людей все решали старшие родственники.

Если не любовь, то дружбу в семье надо попытаться сохранить. Повторить опыт родителей, когда они жили в одном доме, практически не пересекаясь, и не имели ничего общего, кроме ребенка, то есть меня, страшно. «Мой дом — моя крепость»,[3] а не проходной двор. Так, во всяком случае, должно происходить.

Делать мне в здешнем обществе в дальнейшем совершенно нечего. Пора испаряться. Завтра с утра снова ждут бесконечные дела. Благо прогулка до Лизиных покоев не столь уж и далека. Всего-навсего в другое крыло здания. Если срезать напрямик — совсем рядом. Заодно и проветриться перед сном.

Подождав пару минут, вышел за дверь и двинулся в сторону выхода. За пять минут успел несколько раз раскланяться с еще не встреченными гостями. Ничуть не удивило, когда окликнули в очередной раз. Одна проблема — этого человека я не знал. Нас точно не знакомили. И одновременно я, безусловно, его не так давно видел.

По виду смахивает на итальянца, говорит по-немецки. Но это не особо удивительно. Здесь немецкий частенько в ходу среди образованного люда. Столетия французского и английского еще впереди. Пока в богатейшую Россию за счастьем едут все больше из нищих немецких княжеств, и частенько не лучшие экземпляры человечества. Память молчала, не желая оказывать помощь. Видимо, он уловил мои затруднения.

— Исаак Липман.

О! На ловца и зверь бежит, подставляясь под выстрел. Замечательно. Мне давно требовался тертый экземпляр вроде него. Надоело вечное безденежье при вроде бы приличных поступлениях. Здесь получил, туда вложил. С калужскими и московскими купцами случается иметь дело, однако суммы у них можно получить по моим масштабам недостаточные. Да и не из их я компании. Вечно косятся и подозревают в чем-то. А этот многим ссужает. Пора браться за дело всерьез.

Странно, почему не признал сразу. Действительно, не так давно видел в приемной Бирона. Правда, в отличие от моей особы, его приняли сразу, не заставляя дожидаться в длинной очереди просителей и заскочивших выразить почтение и уважение даже без особого дела. В идеале обер-камергер запомнит и при случае отнесется приятным образом.

Липман человек был достаточно непростой и имел немалое влияние. Для Бирона он играл роль финансового агента, снабжающего деньгами на самые различные срочные нужды. Эдакий карманный банкир. У многих немецких князей имелись подобные типы под рукой.

Естественно, раздавать капиталы за просто так никто не стремится. Частенько они занимались откупным делом, ростовщичеством, но вкладывали деньги и в различные предприятия. Иногда через них решались и дипломатические сложности. Если нельзя привлекать излишнее внимание, почему не устроить дело через находящихся у трона доверенных факторов.

Данный экземпляр ведал придворными закупками. Помимо прочего, привозил ювелирные изделия и дорогие вещи. Был еще договор на поставку казне вина и поташа, что дает нехилые суммы. Двадцати- или пятидесятитысячный платеж — достаточно ординарное событие. Боюсь, до его оборотов мне не добраться и через десяток лет.

Мы обменялись на немецком банальностями о счастье видеть друг друга, прекрасном бале, изумительном пении кастрата и опять же о погоде. Я старательно изображал светскую беседу, не собираясь облегчать ему задачу. Ведь это он окликнул, значит, чего-то от меня хочет. Не я пришел просить о ссуде. Вот пусть и выкладывает. Не верю, что зря подвалил. Даже есть весомое подозрение о причине. И если речь пойдет о том, можно всерьез поторговаться. Кто сказал, что еврея обуть нельзя? Я непременно попытаюсь.

— Говорят, — иронично улыбаясь, высказался он наконец, — к чему ни прикасаетесь, все на манер царя Мидаса превращаете в золото.

— Ах, если бы! Мечтания и зависть суетная.

— И все же начинания господина Ломоносова оригинальны и достаточно интересны.

— В денежном смысле? — спросил, подпуская побольше сарказма в голос. — Я ведь опубликовал результаты опытов по борьбе с оспенной инфекцией в открытой печати. Кто угодно может использовать.

— Честь и хвала за доброе дело. Тут я от всей души искренне провозглашаю и готов отстаивать перед кем угодно. Но, положа руку на сердце, вы же не всегда так поступаете? Иные медицинские открытия продаете за немалые суммы.

Ну вот и подобрались к сути. Морфий ему нужен. Рано или поздно это должно было произойти. На сегодняшний день всего трое врачей с рекомендацией Санхеца получили доступ к моим запасам. Операции проделаны, результаты достаточно обнадеживающи. Разговоры (реклама — двигатель прогресса) пошли.

Кое-кто уже пытался подкатиться на манер Лестока. Предупреждения об опасности постоянного применения он выслушивал со снисходительной улыбочкой. В результате был грубо послан и, очень вероятно, затаил обиду. Возобновившиеся разговоры об отсутствии образования и сомнительных последствиях моих методик имеют началом его сплетни.

Плевать. Черный пиар тоже реклама. Нормальные люди не могут не сообразить, чем пахнет. Наркоз — действие в высшей степени полезное. Мало того, почитывая книжки, я выяснил изумительную вещь. Парацельс описывал действие эфира добрых полтораста лет назад. Почему для лечения его стали применять лишь в девятнадцатом веке, я затрудняюсь ответить без нецензурных слов.

Безусловно, существует проблема передозировки. Тут гнать коней нельзя и шуметь тоже. Мне остро не хватает нормальной лаборатории и хорошего химика. Причем не иностранца, а из своих. Это не гарантирует его честности, зато контролировать проще. Особенно если не жаться, а взять в долю. Все же работа предстоит немалая и трудная. Вознаграждение должно оказаться соответствующим.

Пока что наиболее подходящими кандидатурами на исполнение достаточно широких замыслов оказались два бывших работника аптеки московского госпиталя. Костин, переманенный по знакомству, и взятый по его рекомендации еще один бывший спасский школьник из поповичей — Набатов. Его я отдал Санхецу под работу с эфирным наркозом. Московское учебное заведение я всерьез проредил. А куда деваться? Не так много знакомых, и любой тащит своего протеже. Главное, чтобы дéла не запороли. Все остальное придет.

Вообще аптека, как организация, крайне отличалась от привычной мне. Прямо на месте изготавливали сами лекарства и еще кучу всяких средств и веществ, не имеющих прямого отношения к лечению. Зато без знания химии сложно. Там пользовались или производили ртуть и ее соединения, буру, камедь, камфару, купорос, мышьяк, нашатырь, касторку, кислоты. То есть именно то, что я искал и не знал, как производить.

— Мы можем оказаться полезными друг другу, — ласково продолжил мой собеседник.

— И в чем?

— Недавно вы посетили фельдмаршала Миниха. Обер-камергеру это сильно не понравилось.

Ну вообще. Шантажировать решил! Миних с Бироном в последнее время друг друга не выносят, постоянно переругиваясь. А тут я, оказывается, перебежчик. Скотина.

— Я сразу заверил Эрнста Иоганновича, что вы решаете мелкий вопрос по военному ведомству. Не зря ведь ищете мастерскую для производства металлических изделий.

Кажется, все обстоит много серьезнее, чем в первый момент показалось. Обложил, изучил и внимательно присмотрелся. Хитрый гад, подготовился к разговору.

— Есть у меня подходящая. Старый хозяин умер, наследник — пустой человечишка. Картежник и мот. Не в родителя пошел. Наделал долгов и готов избавиться от имущества. Фактически за бесценок оборудование, материалы и помещение отдаст. Тыщи три, может и меньше, если поторговаться.

Это действительно дешево, но по моим капиталам не так уж мало. Под рукой такой суммы сразу нет. Просить у него? Так я могу спорить на что угодно, долги как раз у Липмана в кармане. Он собирается два раза с меня поиметь? Типа покрою недоимки, да еще проценты выложу. Занятно.

— А у вас как раз есть подходящий специалист на роль управляющего.

Это так, вроде случайно, мне дает понять, что в курсе разных подробностей.

— И я у вас денег займу на этот проект? А почему именно у вас? Слышал, у английских коммерсантов Джона Шифнера и Якова Вульфа тоже можно разжиться. Солидная фирма, давний агент русского правительства на западноевропейском рынке. Недавно получили крупный контракт на продажу российского поташа и железа.

Наше было хуже по качеству шведского, зато процентов на шестьдесят дешевле.

Кстати, по представлению Бирона сделку оформляли. И стали они на пять лет монополистами. Немалые суммы получат. Но это сейчас не суть важно. Просто показать, что я тоже не лыком шит и не на одном еврее все сходится. Есть и другие пути-дорожки.

— У англичан речь всегда идет о золоте.

Знакомым чем-то сразу повеяло. Подлые англосаксы думают исключительно о выгоде. А он типа о счастье народном. Знаю я, что такое откупы. Иные особо ушлые, занимающиеся таким ремеслом, по две шкуры с мужика сдирают. А Англия… Хорошо рассуждать о том, как они соблюдают свои интересы. Никто не мешает всем странам этим заниматься. Просто существует маленькая, но крайне серьезная проблема, почему торговля с англичанами и голландцами реально выгодна России.

Англия вывозит две трети всей импортирующейся от нас пеньки, половину кож и льна, много кораблестроительных материалов. С 1720-х годов все в большем и большем количестве железо и полотно, а также поташ. Взамен экспортировались промышленные изделия. Но что много серьезнее, одних таможенных сборов Россия получала на добрые три тонны серебра. Да и сама разница была в пользу России. Импорт меньше экспорта в денежном исчислении раз в пять.

И это крайне полезно. Дело в том, что Россия не имела своих запасов драгоценных металлов. Уральские месторождения были еще неизвестны. Я не в курсе конкретных мест, чтобы организовать экспедицию. Хорошо, когда есть рудники в Новом Свете, серебро в Мексике, золото в Бразилии. А чем пользоваться остальным, где брать на реформы и промышленное развитие? Англия сделала ставку на торговлю и мореплаванье.

Роял Неви[4] оказался жизненно заинтересован в вывозе из России леса, пеньки, смолы, дегтя, поташа, а позже и железа. Важнейшей проблемой был корабельный и мачтовый лес. А у нас все это имелось в огромном количестве. И серебро потекло рекой в бюджет. Оно оставалось здесь, а не уходила за границу. Как ни смотреть на происходящее, а каждая сторона не прочь урвать собственную выгоду, польза была обоюдная.

— А умные люди всегда сумеют обговорить самые разные варианты.

— Например?

— Забудем про ссуду, пусть проценты просят англичане с голландцами. Войдем в дело на паях. Я предоставлю в ваше полное пользование мануфактуру, а также готов и в будущем поучаствовать тем или другим способом в ваших начинаниях. Требуется ли краткосрочный кредит, деловой совет или возможность приобретения за границей неких важных сведений или ингредиентов — всегда к вашим услугам. Насколько мне известно, попытка построить печь для обжига сырья под карандашный грифель временно заморожена из-за отсутствия подходящего работника?

Ай, молодец. Все знает. Надо искать в собственном окружении стукача. На самом деле, видимо, все проще. Нашли работника, налили ему да между выпивкой и расспросили. Рты всем не зашьешь. А с печкой реальный облом вышел. Та, что под кирпич, не дает нужного ровного нагрева. Очередной провал. Идея правильная, деньги вложены, в результате — пшик.

— Никто в России такого не умеет. Могу выписать нужного мастера.

— Я не государство и не смогу платить запрошенных средств. Уж больно иностранцы жадны.

Если он и принял на свой счет, то совершено не огорчился. Лицо спокойное. Попытка вывести из себя провалилась.

— Вот если бы подробные чертежи и объяснения…

— Почему нет? Достать или купить можно все. Технологию фарфора, производства шелка или чего душа пожелает. Вопрос в цене и необходимости создания производства с пустого места.

Я невольно хмыкнул. Очень хорошо знаком. Сам регулярно бьюсь лбом. Теоретически все ясно и достаточно просто. А без опыта выходит сплошное убожество. Забавно, но он, похоже, о таких вещах размышлял. Безусловно, проще выступать посредником в сделке, чем создавать производство с нуля. Особенно имея высоких покровителей.

— Как именно вы рассчитываете делить прибыль?

— При моей мануфактуре — естественно, двадцать на восемьдесят, — отвечает мгновенно.

— Вы согласны удовлетвориться пятой частью?

— Хорошая шутка. Двадцать процентов моему партнеру. Деньги я вкладываю до получения хоть минимального дохода, не правда ли?

Воистину он меня моими же методами и кроет. Наверняка в курсе соглашений с остальными компаньонами. Все же, помимо пьющего работяги, кто-то сдал реальные подробности. Надо напрячь Андрюху и разобраться. От сильно умных стоит избавляться до серьезного случая. Раз продал, неминуемо кинет. Фома? Он может. Фактов нет, и обвинять нельзя.

— Есть два варианта, — говорю вслух. — Правильный и напрашивающийся. Если сильно поторговаться, наверняка договоримся о разделе прибыли поровну. Вы ведь точно выяснили, на каких условиях я обычно иду на сделку, нет?

— Допустим. Но это какой вариант? Правильный?

— Напрашивающийся. К которому вы меня старательно подводили.

Он пожал плечами очень демонстративно. Плохо я думаю. Невинная жертва моего извращенного ума.

— Второй прозвучит несколько оригинально. Все же я получу восемьдесят процентов от нашего договора, но взамен через вас пущу в продажу морфий за границу. Это не просто компенсирует, но и принесет приятные дополнительные поступления монет.

А вот теперь я попал. Данное предложение выгодно именно ему. Не то чтобы изменился в лице, но как-то подобрался. Явно не хотел данного момента затрагивать, ждал моего шага. Получил. Но не в ожидаемом виде. Зачем мне сбагривать оптовую партию одноразово? Гораздо приятнее иметь бесперебойный канал. Рано или поздно пришлось бы искать выход на торговцев — так почему не взять идущее прямо в руки. Человек серьезный, завязанный на местные дела. Если все правильно обговорить и оформить, почему нет? Пока монополия в моих руках, надо снять как можно больше. И лучше это делать за бугром. Пусть себе травятся, раз очень захотят. Своих жалко. Им для операций, а не для баловства. Через проверенных врачей. Рано или поздно утечка произойдет. За всем не уследишь, но сейчас я король.

— Сколько?

— В ближайшее время двадцать пять тысяч доз.

Брови Липмана поползли вверх в изумлении. На самом деле пока расход минимальный, однако запас должен сохраниться до следующего прихода пакета с опиумом. Он будет гораздо приятнее на вес предыдущего. В несколько раз. А пока цены за укол он не может не знать. Выходит, я с него попрошу сразу не меньше двадцати тысяч рубликов. А реально больше. Чего стесняться? Пользоваться моим снадобьем в ближайшее время предстоит не нищим. Эти к врачам не обращаются.

— Это только кажется много, — сразу дал открыто. Зачем мне недовольство задним числом? Честность — лучшая политика. — С одной дозы снимается боль на некоторое время. Для полного отключения требуется несколько. После операции два-три дня — для облегчения страданий при серьезном хирургическом вмешательстве. Каждые сутки несколько порций. Не чаще четырех часов, но уже шесть дополнительно. То есть фактически речь идет о приблизительно тысяче случаев. Чуток больше. Всех не излечить. Имеет смысл сделать ставку на солидных клиентов. По такому случаю даже в виде пилюль обеспечу, как и подробными инструкциями по применению и описанию недостатков.

— А в дальнейшем? — очень осторожно переспросил.

— Ничто невозможно сохранить в тайне вечно. Сами говорите про фарфор. Технологию щелка украли еще византийцы. Порох тоже не стал исключением. Примеров таких тьма.

Монополию на производство и продажу морфия я оформил исключительно для России. Он не может не знать, как и сколько пришлось давать на лапу всяким разным, идя проторенной дорогой. Вакцина, самовар, консервирование, поставки в армию — на все нужна правильная бумага, и стоит она недешево. Жеребец породистый для Бирона — не самое тяжкое. Главное, я на некоторое время застрахован от неуместной конкуренции и могу раздавать разрешения на производство кому хочу за долю малую. А кто попробует обойтись без оного — сгною, пользуясь привилегией и знакомствами на самом высоком уровне.

— Пока дело в моих руках, подавайте заявки. Думаю, попробовав, врачи не захотят отказаться от столь полезного средства, и стабильный спрос в ближайшие годы обеспечен. Ну и нам в карман кое-что звякнет. Вам пятая часть, как посреднику. Вполне справедливо. Нет. — Я развел руками. «Поищу иной вариант» — не озвучивал, все и так предельно ясно.

— Сорок на шестьдесят, — сказал он после паузы.

— Тридцать на семьдесят, и это окончательно.

— Договорились. — Он впервые позволил удовлетворенности проскользнуть в тоне.

Ну еще бы отказался. Я же не граблю — напротив, в долю беру. А расходов с его стороны все одно минимум. Те долги давно списаны в убыток, завод при продаже мне же за треть стоимости уйдет. Конечно, если все настолько хорошо обстоит, как здесь прозвучало. Сначала внимательный осмотр. Ну на то у меня Егор, специалист из Москвы под рукой. И такой хороший бонус сверху. Но не все так замечательно.

— Прежде чем мы окончательно договоримся и оформим нашу милую беседу официально, у меня имеется дополнительное условие.

— И?

— Мне нужно имя человека или людей, столь подробно поделившихся с вами сведениями на мой счет.

— Я не могу, — неожиданно ответил Липман. — Это против чести.

Ну надо же. А я думал, за такие деньги враз продаст. Честь у него. Понаехали на нашу голову. Русские вельможи пишут доносы и ничуть не стесняются.

— Для меня это принципиально. Или мы работаем в дальнейшем вместе, или… Не стану делать ничего… э… в ущерб жизни, — повторил на задумчивые очи, — и здоровью тому человеку. Клянусь. Но иметь рядом Иуду…

Глава 10 ЖЕНАТЫЙ

Свадьба состоялась первого апреля. В день шутника. Правда, юмор здесь неуместен, и традиция если и существует, то не в приличных домах. Невероятно быстро по любым меркам. Как правило, знакомство происходило весной, свадьба осенью. Но это у простых людей. А тут прозвучала команда с самого верху.

В конце зимы Александра Меншикова назначена фрейлиной. Второй месяц весны — и уже ведут в церковь. Хорошо еще не волокут под крики и причитанья. Больше свиданий почти наедине, Мария Кантемир не в счет, не случилось. Всегда в присутствии массы народу. Приятного мало, когда каждый внимательно слушает, а потом обсуждает с приятелями каждое слово. В результате все эти встречи проходили в высшей степени формально. Обсуждали мы в основном погоду. Других нейтральных тем не находилось. Не политику же с жизнью в ссылке.

Церемония оказалась невыразимо пышной. Спасибо большое, что без меня все организовали, утруждаться и бегать не пришлось. Когда императрица чего-то хочет, желающих услужить оказывается огромная толпа. Тем более за ее счет. Но если уж присутствует сама всемилостивейшая и всемогущая, брачующихся почтить своим присутствием вознамерились все мало-мальски значимые персоны в Российской империи.

Разве губернатор какого Тобольска не появился. Но его можно и простить. О знаменательном событии он узнает месяца через три. Раньше почту не доставят. Зато вслед за императрицей богатые люди делали богатые подарки. Как мне уже сообщили на ухо, шесть тысяч рублей наличными и масса всяческих прибамбасов. Сукно, мебель, посуда из фарфора и серебра.

Отдельно приволокли подношения многочисленные московские купцы, вкусившие через жен и дочерей вакцинации. Не так много, однако тоже весомо. Кстати, ничего странного, что я в курсе стоимости. Богатые люди, в отличие от низшего сословия, отправляют подарки заранее.

Служба в церкви вышла невыразимо длинной и скучной. Сначала обычный молебен, затем полный набор молитв. Не в первый раз присутствую, но раньше со стороны наблюдал. Будучи неглавным лицом, безусловно, переносил много легче и свободнее. Можно отвлечься, побеседовать с соседом, посмотреть на женщин. Собственно, нормальные люди за тем в церковь и ходят. На других посмотреть, себя показать. А сейчас не спускают глаз с меня и невесты. Уже не посачкуешь на глазах у публики. Положено стоять с благостным выражением лица — соответствуй.

Страшно достало, когда трижды вопрошали: «По сердцу ли тебе невеста?» Затем ее соответственно. Когда на иных свадьбах в моем присутствии спрашивали, почему-то так не раздражало. Видимо, все же опасался в последний момент услышать «нет». Ну когда окольцевали, уже спокойно стало. И семь раз вокруг алтаря как бы в порядке вещей.

Из нетипичного — невеста не в белом платье. От меня тоже не стали требовать наряжаться в черное. Да и фраков пока не изобрели. Самому, что ли, заняться? Скорее всего, не пойдет. Мода приходит из Парижа. Да и не очень я разбираюсь, чем он отличается от сюртука. Не считая таинственных понятий вроде «двубортного, однобортного». Как всегда, по самому краю прошел и ничего в подробностях не выяснял.

В этом отношении уже ученый. Не в курсе, когда начали в таком виде приходить, но явно позже. Пока что можно явиться на свадьбу в чем угодно, хоть в бабушкином платье, главное — чтобы выглядело празднично. Слово «лучшее» вряд ли уместно. Все в мире, как известно, относительно. Смотря где, когда, в каких обстоятельствах и с кем-чем сравнивать. Хотя про относительность в здешних условиях никто не в курсе. До Эйнштейна еще немалый срок. А саму идею надо отложить на потом. Пригодится.

Завезли нас после празднования под утро в небольшой особнячок, подаренный Анной Иоанновной от щедрот своих. По мне, лучше бы удостоила бывшего дворца Меншикова. Можно в Петербурге. На худой конец сошел бы и Ораниенбаум. Конечно, моих капиталов и на содержание этих громадин не хватило бы, но можно было бы продать по частям или сдать желающим.

Столь далеко щедрость ее не распространялась. А вякать нечто недовольное я не посмел. Александру Александровичу, брату моей Саши, дали посущественнее, что обидно. Еще и поручика Преображенского полка. Вдруг и сразу. При полном отсутствии реальных заслуг. Царская милость, как и опала, вещь достаточно странная и к возвращению реабилитированным конфискованного имущества отношения не имеет. Что хотят монархи, то и воротят.

Короче, благословила с иконой в руках всемилостивейшая Анна Иоанновна, и мы приняли церемонию стоя на коленях. Танцев, к счастью, устраивать не стали. И без того с рассвета на ногах, а церемония завершилась за полдень. На ходу что-то пожевал, и то без особого аппетита. Пить тоже побоялся. Еще не хватает в первую ночь предстать перед женой в виде ничего не соображающего алкоголика.

По лестнице на второй этаж, сопровождаемые достаточно сальными пожеланиями. И через порог в спальню перенес невесту на руках. Хорошо быть здоровым лосем. Не уверен, что в прежней шкуре способен был на подобные подвиги. Осторожно опустил на ложе. Мое счастье в наличии Стеши, то есть Степаниды. Она успела все вычистить и привести в порядок. Понятно, не сама: гоняя нанятых работников. В роль завхоза вжилась изумительно. Не зря у матери набиралась опыта на практике.

Фактически все имущество сосланных Меншиковых отошло в казну. В Петербургском дворце разместился Кадетский корпус, а Ораниенбаумский передан под адмиралтейский госпиталь. Наверняка было еще что-то в Москве, да князем Ижорским числился не зря. В принципе ведь царица ничем не обязана и могла бы вообще ничего не дать, помимо девицы. Все же кое-что дополнительно выделила в приданое. На фоне подписанных мной бумаг и надежды на полмиллиона в золоте — мелочь, но это кому как.

Две тамбовские деревни стоимостью почти в двадцать четыре тысячи рублей, с годовым доходом в четыре тысячи. А еще в Ингрии четыре деревни, из которых самая ближняя отстоит от Петербурга на шестьдесят четыре версты, самая дальняя на восемьдесят. Не далеко и не близко. За день не обернешься: неудобно.

Двести двадцать шесть крестьян по описи с девяти тысяч югеров (принимая за югер площадь в восемьдесят сажен в длину, тридцать в ширину) земли, так что у меня достаточно полей, пастбищ, рыбных ловель. В теории. Практически не мешает на месте проверить, что за подарочки такие. Там места должны быть болотистыми и лесистыми. С другой стороны, дареному коню в зубы не смотрят, не правда ли? Сын государственного крестьянина и чужак в этом времени стал дворянином и помещиком.

Безусловно, везение тут присутствует, но я и сам приложил немало усилий. И останавливаться на том нельзя. Нужно продолжать развиваться. Картошка, само собой. Раз речка есть, можно устроить плотину, организовать лесопилку и продавать доски в город. Спрос имеется. Короче, без поездки не обойтись. Хотя все это могут оказаться очередные мыльные пузыри. В любом законе есть лазейки, однако реально я не мог пользоваться приданым жены без ее на то согласия. Очень прогрессивно, если мне не изменяет память, в Великобритании нечто подобное приняли уже в конце девятнадцатого века, и крайне неудобно. Для мужчины.

В этом смысле больше всего раздражал родной брат. Князь Меншиков одолжен местом в гвардии, да и с имуществом его не обидели. А смотрит, будто сейчас заплачет, и при каждом удобном случае ноет, что ему недодали. Одних драгоценностей конфисковали на добрых триста тысяч, да еще наличности на семьдесят три тысячи, не считая множества деревень. Радуйся, что живой и на свободе ходишь, а не плачь. Деньги дело наживное. То ли по жизни хлюпик, то ли сестру жалеет. С мужиком — одно слово барон — семью создавать согласилась. Унижение какое. И в лоб ведь ему без причины не дашь: жена не поймет.

Честное слово, я не имею понятия о правильном поведении в первую брачную ночь. Отсутствуют навыки подобного рода. Тем более с девственницей. Во всяком случае, так меня уверяла сама Анна Иоанновна, значительным тоном. Уж кто там осуществлял ревизию, не знаю и знать не хочу. На фоне ее развеселых фрейлин, обычно шествующих с постными мордочками, но гуляющих напропалую, отношусь к сведениям такого содержания с весомой долей подозрения. Правда, Варвара тоже уверяла, старательно напирая, что в ссылке просто не с кем было. Определенно доля ревности в ее словах присутствовала.

По-любому набрасываться не тянуло. Взял Сашу за руку, тихонько сжав. Ладошка теплая и сухая. И вовсе не мягкая, как положено аристократке. Может, и правду говорят, что сама в ссылке стирала, варила и убирала. Смеются за спиной. А по мне, это наличие характера. Не сломалась в тяжелых условиях и смогла себя вести нормально. Проще всего-на манер брата ныть и ничего не делать. Только он потому и ходит, что она на себя труд взяла. Обеспечить да накормить. И не за деньги, стыренные папашей, а своими руками.

Вытащить руку не пытается. В глаза тоже не смотрит. Обнял за талию и притянул к себе, поцеловав. Когда отстранился, был вознагражден слегка ошарашенным взглядом. Не знаю, чего она ожидала, может, требования снимать сапоги или грубости сразу. Я поцеловал ее вновь, нежно и настойчиво, получив неуверенный ответ. Похоже, она действительно не умела. И это прекрасно, как и румянец на щеках.

Не торопясь принялся раздевать. Благодаря Варваре я освоился с платьями высшего света и уже не путался в многочисленных завязочках и пряжках белья. Практика — дело полезное во всех смыслах. Уже не пугают корсеты и широкие юбки. Зато удивляет вдруг обнаружившийся в обуви золотой. Получается, целый день ходила с ним. Наверное, примета.

В какой-то момент она осталась совсем без ничего, и я принялся поспешно освобождаться от своей одежды. Саша, не дожидаясь продолжения, нырнула под одеяло и замерла там неподвижно. Я полез к ней, и она невольно отшатнулась.

Размер у кровати серьезный. Занимает практически все помещение. По заказу сделано. Единственное — от тканевого навеса отказался. В футбол на ней, конечно, не поиграешь, но затеряться при серьезном желании можно попытаться.

Саша так и лежала, зажмурившись, готовая к чему угодно, и я невольно почувствовал себя взрослым, который просто обязан защитить и успокоить несчастную маленькую девочку, неизвестно из каких соображений закинутую в чужую постель к малознакомому мужику.

Мне стало ее по-настоящему жалко, и я принялся осторожно гладить ее сначала по лицу и шее, дополняя ласковыми поцелуями, затем, повернув к себе, по спине, медленно спускаясь вниз. И продолжал долго, пока хватило терпения и не услышал, как изменилось ее дыхание. Только тогда перешел к основной стадии.

— Не говори ничего, — сказала она, зажимая мне рот ладошкой, когда все закончилось.

Я поцеловал женские пальчики и получил ответный взгляд. Немного смущенный, но довольный. В нем уже появилось нечто новое. Теперь она смотрела совсем с другим интересом. Сравнивая и предвкушая. Повернулась на бок, уткнувшись мне в плечо. Я накрыл нас обоих одеялом, обнял свою жену, и она очень быстро заснула. А я лежал и терпеливо ждал, изучая женское личико вблизи.

Теперь я был уверен: когда она откроет глаза, пугаться не станет. Напротив, потянется мне навстречу. Она оказалась гибкой, сильной, темпераментной и податливой. Впереди нас обоих ждут радости и удовольствия. Спасибо, Господи. Хоть в этом отношении ты не кинул, заставив потерять разум. Ненавижу, когда мозги выключаются и приходит мой внутренний берсерк. Боюсь общаться с ним — Саше бы не понравилось.

— Ты подписал бумаги? — спросила она внезапно.

Поймать меня не удалось. Еще четверть часа назад услышал, как изменилось дыхание. Терпеливо подождал, не пытаясь выяснять, чего помалкивает. Не отодвигается — уже неплохо. Принялся осторожно гладить по спутанным волосам, пропуская пряди между пальцами и используя их на манер расчески. Балдею я от длинных кос. В будущем такую роскошь редко встретишь. Некогда ухаживать, вопреки количеству баночек с шампунями, мазями и еще один бог знает какими женскими причиндалами. А здесь у каждой второй толстая коса до пояса. Но это чужие. А тут — практически своя. Вымытая травками и так и просится в руки.

— Конечно, — подтвердил. Ничего удивительного, что в курсе. — Нас все равно за границу не пустят, так кому нужны недостижимые сокровища.

— Зря они рассчитывают всерьез поживиться, — с отчетливым злорадством сказала она. — Отец говорил, там тысяч тридцать, не выше. Он все вкладывал в землю, дома.

Нормально. Я уже усвоил: некоторые привычные ценности у меня с аристократией кардинально расходятся. Критерий богатства для дворянства — недвижимая собственность, «деревни» и «души», постоянно приносившие доход и определявшие статус его фамилии в обществе.

— Иногда в драгоценности. А чтобы золото по банкам прятать — такого не было. Просто иные сделки проще совершать. Когда надо приобрести нечто в Европе, посылаешь письмо — на месте все вопросы решаются. Миллионов не требуется.

— Ну, тридцать тысяч тоже неплохо.

— Ха! Да один складень с бриллиантами оценивался в шестнадцать тысяч. Никто не знает, куда девался. Многое украли. Не в казну пошло, в карманы. Все, кто раньше подобострастно заглядывал в глаза, кинулись расхищать чужое добро, стоило попасть в опалу. На десятки тысяч унесли.

Говорят, новую корону делали из его драгоценностей, выковыривая из оправ и срезая жемчуг с одежд. Во всяком случае работа оценивается в двадцать девять тысяч рублей. Видать, немалого размера вещицы. На царские регалии что попало не присобачат.

— И ничего не спрятали?

— Деревни или дворцы не накроешь крышкой, — сказала не без грусти. — С собой не унесешь. Кое-что роздали, одиннадцать тысяч подарил Варваре Михайловне…

Это сестра умершей жены, расшифровываю недосказанное. Саше, выходит, родная тетка. Не зря наводил справки, можно не переспрашивать. Жила и управляла их домом. Из-за горба замуж не брали, зато свой человек. Ее запаяли в монастырь. Еще неизвестно, что хуже. Из ссылки вон детей вернули, а той назад в мир дорога закрыта.

— Я как-то и не рассчитывал особо поживиться.

— Ты, — а вот такое обращение приятно услышать: многие до старости друг другу «выкают», — еще не слышал про возвращенное имущество.

Она уселась на кровати, без особого стеснения прикрывшись простынкой с большой задержкой. Не поверю, что дело в одной увлеченности. Вполне сознательно проделано. Демонстрация тела во всей красе. Любопытно, кто подсказал. Да не суть важно, пусть останется маленькой тайной. Главное — не шарахается от меня после брачной ночи. А действительно оказалась девушкой. В моем не особо длинном списке побед на женском фронте — первой. Тут уж ошибки никакой, все признаки присутствовали. Простыню можно смело вывешивать на забор.

— Принесли целый список на пару десятков страниц. С первого взгляда чего только нет: мужская одежда: камзолы, кафтаны, шапки, шляпы, чулки, перчатки, галстуки, двадцать три парика. Женская: юбки, корсеты, муфты и так далее. Еще постельное белье и посуда… — Пауза.

— И? — подозревая подвох, подтолкнул, позволяя собой управлять.

— Хранили небрежно — вода затекла, почти все сгнило. Вот зачем в таком виде отдавать? Пусть бы продали еще тогда. Приятнее уж деньгами получить, чем откровенным гнильем.

Ну да. Смотрится издевательством. Хотя реально обычная безалаберность и ротозейство.

— Вещи — дело наживное, — произнес вслух. — Не жалей. — И потянулся к столику за расческой.

Обещать возможности Меншикова по обеспечению сладкого будущего — не в моей власти. И все же имеешь жену, заполучил и немалые расходы. Одевать придется в ближайшее время много и дорого. И сама молодая, и при дворе обязана бывать постоянно.

— Сейчас, — сказал, сажая ее к себе на колени лицом к большому зеркалу в позолоченной раме, обошедшемуся в шестьдесят один рубль. Немногие себе позволят столь ценный предмет. А я могу! Без него в нормальной спальне нечего делать. Слабый пол не поймет. А здесь отныне и надолго мой дом, и надутые губки из-за такого пустяка не требуются. — Займемся много более важным делом, чем давно пропавшее имущество.

Провел по волосам гребешком, еще раз. Уткнулся носом в тяжелый поток, спускающийся по спине, вдохнув в себя уже хорошо знакомый запах. Поцеловал в шею и вернулся к оставленному было занятию, неторопливо проводя по ее роскошной гриве. Моим прежним женщинам всегда нравилось такое поведение, а мне в охоту сделать приятное.

— За стол, когда невесту приведут, — сказала Саша неожиданно, — две косы ей заплетут: была одна — стало две, была девушка — стала женщина.

— Уже распустил, взяв замуж. Теперь это все мое достояние.

— Один раз — все равно что ни одного раза, — произнесла она со смешком.

— Ты хочешь этого, Саша? — Я впервые произнес имя вслух. До сих пор именовал Александрой Александровной.

— Если ты сначала позволишь внимательно изучить себя. Ну… — Она внезапно застеснялась, не находя слов.

— А разве может быть иначе? — сказал: очень хорошо ее понимаю.

Разве одним мужчинам любопытно осмотреть и ощупать в подробностях тело партнера? Правда, не думал, что вот так открыто попросит, но оно и к лучшему. Я все-таки чувствую и думаю категориями двадцать первого века, и забитая жена абсолютно ни к чему. Может, и удобно жить, отдавая команды, но я хочу дома спокойствия и комфорта, а не ожидания гадости и врага за спиной. А сей интерес не порок. Скорее, маркер. Чужих мужиков вблизи не рассматривала.

— Когда мы наедине, ты имеешь право выполнять любые фантазии. Например, наброситься на мужа.

Она со смехом так и сделала. Навалилась, пихаясь и толкаясь. Руки у нее на удивление крепкие, без перчаток чувствуются еще не успевшие сойти мозоли, закалилась в трудностях. Однако вес ребенка. Пришлось изобразить поражение, свалившись на спину и издавая стоны, чем очень повеселил усевшуюся сверху.

— Вся ночь впереди. Может, сначала поедим? Нет? Ну тогда не бей меня! Я тебе еще пригожусь.

Глава 11 СЕЛЬСКИЕ КАНИКУЛЫ

— Опостылел он всем, собака, — ничуть не стесняясь Саши, веско ронял слова здоровый мужичина, продолжая бессознательно мять шапку.

Пальцы двигались безостановочно, создавая ощущение, что он сейчас терзает горло врага. За спиной его угрюмо смотрел еще с десяток таких же хмурых типов. Ничуть не сложно представить, как они с топорами в руках кидаются на барина. И почему приказчика до сих пор не срубили, нуждается в расследовании. Или не прост он и имеет за спиной свою личную команду, или не такие уж они ужасные, вопреки виду. Хм… жаловаться не поленились со всей округи сбежаться.

— Не можно боле терпеть его.

— И тебя, барин, обкрадывает, — раздался еще один голос сзади. Это типа подзуживают.

Ни при Меншикове, ни пока деревня числилась за казной, прежние хозяева сюда носа не казали. Сидел в Болотном много лет бессменный приказчик Николай и отсылал куда надо самый мизер годового дохода, не считая налогов. До остального никому дела не было.

Продажа хозяйского леса шла вовсю, и отнюдь не для блага поместья. Все исчезало в кармане надсмотрщика. Деревенских он крепко держал в кулаке. Два-три двора из числа побогаче умасливал и всячески помогал, давая на выбор землю, лес, потому те за него стояли горой.

Естественно, стоило появиться высшей власти в нашем лице — моментально нарисовались недовольные здешними порядками, с удовольствием выложившие всю подноготную. Конечно, я только и мечтал разбирать застарелые дрязги. Вот прямо мыслей других в голове не имел.

— Пожалей, — пробасил мужик тоскливо, управляющий старательно драл с них шкуры, регулярно отписываясь о плохом урожае и ленивых работниках, — спаси.

Он неожиданно встал на колени, а за ним дружненько и остальная орава. Зрелище было сильным. Я к такому мало приучен и до сих пор чувствую себя не в своей тарелке при подобных выходках.

— Перед Богом обещаю, — сказал хмуро, — в делах ваших разобраться подробно и выяснить, кто прав. Если управляющий нечестен, прогоню на все четыре стороны.

Это тем более просто, что сыскать его для выяснения обстоятельств проблематично. Узнав о нашем появлении, он просто обязан был прискакать на форсаже и обхаживать со всей любовью, заверяя в преданности и готовности обеспечить средствами и в будущем, при его знании людей и местных условий. А он будто в ближайшем болоте утонул. Ни слуху ни духу.

Тут не надо расследования, чтобы уверенно заявить: нечист на руку, скотина. Узнал о приезде новой метлы — и скрылся. Недовольство крестьян заранее просчитать несложно, однако карательные выводы из того, само собой, вовсе не происходят. Перво-наперво даже подумал, не утопили ли его «благодарные» за все хорошее крестьяне в речке, но тогда бы не примчались с жалобами. Не настолько народец поднаторел в юридических тонкостях, чтобы создавать себе алиби.

— Ступайте!

Веселое у нас вышло свадебное путешествие, думал я, глядя на пятящихся со двора мужиков. Хотелось слегка отвлечься от бесконечных дел и развлечься. Поездить по вновь обретенным деревням, позабыв на время о финансах и обязательствах. И жена не против путешествия. То есть ей приятно после ссылки крутиться в высшем обществе, но она всерьез от этого отвыкла и готова слегка отдохнуть под благовидным предлогом. Или она так говорит, пытаясь сделать мне приятное. В любом случае сильно долго раскатывать не собирался. Не в Китай ведь снаряжаюсь, здесь по соседству. Восемьдесят верст не такой далекий конец.

Слегка позабыл, в каком столетии нахожусь. Подорожную получил без промедления, и бумага та важнейшая. Без нее и из города не выпустят. То есть рисковые парни могут пешочком, в обход застав, особенно зимой по льду, не особо утруждаясь соблюдением правил, пробраться, да мы ведь не шантрапа. Уважаемые люди. Привыкли ездить с комфортом и всеми возможными удобствами.

Для начала пришлось приобрести кибитку с лошадьми. Это такая телега, покрытая сверху войлоком, защищающим от дождя и снега. В нашей даже можно устроить лежанку. Чем мы позже и воспользовались.

На самом деле приобрели две. Вторая числилась под именем «бричка». Более легкая и не столь удобная. Без слуг нынче нельзя, и сундуки с женскими вещами занимают немалое пространство. Наемные повозки в данном случае неуместны. На сколько мы отправляемся, и сами не очень в курсе. Искать каждый раз при очередной промежуточной остановке смену лошадей тяжело и неудобно.

Ну, естественно, без прощального молебна никак. Короче, отъезд для начала несколько затянулся. Не обошлось и без «присесть на дорожку». Оказывается, обычай тот старинный. Если сорваться в путь без соответствующего поведения, дороги не случится, и все в том свято уверены.

Путешествия на лошадях в России крайне отличаются от передвижения на транспорте с двигателем внутреннего сгорания. И не только скоростью и наличием более или менее приличных дорог. Совсем иная атмосфера и скорость. Очень разное дело — следовать в царском караване или на собственной бричке. В первом случае коней регулярно меняют, ты лично нисколько не обеспокоен их состоянием, и скорость соответственно много выше.

Во втором не станешь чересчур утруждать личное имущество. Оно с неба не падает. Выходит, лошади должны отдыхать, пить, щипать травку. Зато и обычного одурения от езды не наступает. Можно изучать пейзажи, перекусить на природе, если, конечно, опять не моросит надоевший мелкий весенний дождик и не застрял в грязи.

Впрочем, и в кибитке, оказывается, можно неплохо устроиться. Специальный погребец, сиречь сундучок, наполнен продуктами и выпивкой. Путешествие для многих и так являлось своего рода праздником, а сейчас, после свадьбы, тем более. Мы гуляем и не особо спешим, получая удовольствие.

Баловались и играли, превратившись на время в сущих детей. Здесь отсутствуют старшие родственники или чужие глаза. Гену с горничной, кухаркой, обоими возчиками и неизвестно зачем прихваченным мальчиком на побегушках можно в расчет не брать. Они хозяевам морали читать не посмеют. Вообще привыкаешь к ним и перестаешь замечать. Безусловно, не мебель, но вроде как странно стесняться нижестоящих. Даже Гену. Он как раз при необходимости деликатно отвернется, одновременно неизвестным науке будущего способом продолжая отслеживать вкруговую от подползающих злоумышленников. Рефлексы у него.

А нам было замечательно. Все-таки по нормам моего старого времени — студенты по возрасту. Это здесь взрослые, но энергия никуда не девалась, вот она вся, на месте. И никаких сдерживающих оков в виде общественных пересудов. Наверное, для того и существуют свадебные путешествия. В отрыве от привычного можно не опасаться делать нелепые подарки, выскакивая из брички и собирая полевые цветочки. Или возиться на лежанке, забывая про толчки на ухабах и ямах. Для такой колымаги ход удивительно мягок, и кучер хороший, но все же случается, пусть и не мчимся сломя голову. Зато замечательный повод для шуток и падения в объятия.

Я научился различать малейшие оттенки ее настроения — от радости до непристойного смеха наслаждения. И вечером неизменно в качестве совместного ритуала расчесывал ее блестящие волосы щеткой, а она, словно послушный ребенок, смирно сидела, дожидаясь, пока перейду к дальнейшему. Ей нравилось, что я, разглядывая ее тело, получаю удовольствие. И достаточно скоро понравилось брать на себя инициативу. А я охотно уступал, давая ей полную волю. Так много интереснее и приятнее.

Сроду не был пикапером, рыщущим с целью соблазнить очередную и, отметив в блокнотике, нестись дальше в поисках следующей. Скорее меня кадрили. И арабка Мириам, и швейцарка Грета с готовностью брали подарки, частенько прямо показывая на желаемое, и руководили в постели, не касаясь остальной жизни. Привычка — вторая натура. Меня такое положение полностью устраивает и сейчас. Бизнес и политика — дело мужчины. Здесь я в чужих указаниях не нуждаюсь.

Короче, доехав до деревни, мы получили в полное распоряжение пустующий дом управляющего. Семья его проживала в Петербурге. Точнее, жена скончалась несколько лет назад, а обеих дочерей пристроил замуж в нездешние деревни. Нашел супругов поудачнее. Из мещан. И то я бы на его месте тоже не обрадовался получить крепостного зятя и связанные с этим проблемы. Дети ведь тоже станут хозяйским имуществом. Или как там это решается в подобных случаях, когда один супруг свободный? Надо уточнить.

Дворянского особняка не имелось. Да и смысла в нем никакого. Пятьдесят три двора в четырех деревнях. Земли здесь бедные, сплошь болота да речки, и большие поселения невыгодны. Потому разбросаны мои крепостные достаточно широко. Контроль в таком виде крайне затруднителен. Администрация излишня. Ну не сажать же на каждый десяток домов по отдельному управляющему. Одного выше крыши достаточно. Так что вроде все на первый взгляд нормально.

А на второй, не успели попариться в баньке, причем со всей приятностью, перемежая березовый веник тем, чем обычно стараются заняться недавно поженившиеся молодые люди, как во дворе у нас объявилась делегация с челобитной. И сейчас требовалось принимать некие решения. А очень не хотелось. Гораздо занимательнее продолжать валяться на свежих простынях и проверять, насколько раскованной стала жена в своих фантазиях.

— Ты расстроился? — удивилась Саша. — Ничего страшного. Вечная история. Хозяин на службе неизвестно где и носу в собственное имение не кажет. Подобрать в деревне правильного старосту очень и очень трудно. Или будет честный, но ограниченный, или ловкий, но только для себя. А местный вообще за спиной целый клан имеет и либо своим лучшие куски вручает, либо просто обдирает остальных. В хорошее поместье можно чужака назначить, немца или еще кого, но никто не обещает, что через какой-то срок не станет свой карман набивать, позабыв об интересах хозяина.

Узнаю тебя, родимый край. Воруют. И в управляющие немцев сажают. На Украине с той же целью евреев назначали, и кончилось Хмельницким и резней. Не хотят люди учиться.

— Потому и просили при приходе Анны Иоанновны о послаблении. Не всю жизнь на службе, а позволить выходить на абшид.

Когда в первый раз услышал, я вообще не сообразил, о чем речь. Теперь в курсе: так дембель именуется.

— Все рассматривают. — Она очень знакомо усмехнулась.

Такая гримаска обычно означала отсутствие веры в обещания. Я как раз так не думаю. Слухи не прекращаясь ходили давненько, и называли самые разные сроки. Что-то там во власти крутилось и бесконечно обсуждалось между дворянами, особенно военными. Рано или поздно новый указ родится: уж очень серьезно все бурлит. Задевать интересы дворянства всерьез — надо быть Петром Великим и ничего не бояться. А так… Как минимум существуют варианты — на длительность службы или первый сын обязан, а второй нет, или еще как.

— Утром займемся деревенскими, — сказала Саша решительно. — Здесь ты сила безграничная. Один воздух ничейный, а все остальное: поля, лес, пастбища — нам принадлежит. Даже кладбище на нашей земле. Захотим — наградим, пожелаем в бараний рог — скрутим. — В голосе определенно нотки практичности звучали. Верю. Сможет. Она живет по другим понятиям, сословным, и в праве своем не сомневается. — Только зачем? Поместье должно приносить доход, иначе проще избавиться.

Похоже, мне, исключительно заочным образом знакомому с сельским хозяйством, придется спрашивать ее совета. А позориться страшно не хочется. Точно помню, удобрения вносятся в зависимости от почвы, но когда и в каком виде — тайна, покрытая тяжелым густым мраком. Соваться с советами — только позориться. Посылать слуг с расспросами тоже сразу не стоит. Мужики сейчас настороженные и с чужаком по душам и под выпивку беседовать не станут. Али примутся специально плакаться на долю худую.

Не уверен, что утро оказалось мудренее вечера. Изволив позавтракать, начали обход, изучая все подряд. Некий опыт по данной части у меня уже имелся по Измайловскому полку. Добрых две недели ходил, выясняя обстановку, засовывая нос в каждую дырку. Там, правда, не требовалось изображать умный вид. Всегда имел кого спросить о непонятном. Здесь глядели исподлобья немытые и нечесаные медведи, на удивление смирные и трепещущие. Оно и ясно: не понравится нечто, придерусь по барской привычке — да потребую чего несусветного. Наверное, уже и не рады были нашему появлению. Старый управляющий — зло знакомое и привычное. Чего от нового хозяина ждать — неизвестно.

С другой стороны, если уж такое происшествие, нужно терпеть, извлекая из него посильную пользу для себя. Я — явление временное, и неплохо бы получить нечто весомое, пока здесь болтаюсь. О бедности поплакать, соврать про соседа, в надежде моими руками устроить ему каверзу. Пару раз вроде бы случайно рассказывали про других такое, что с ходу и не сообразишь, где клевета. У царицы как-то раз видел, когда сказано было не ей, но так, чтобы непременно заинтересовалась и потребовала изложить, над чем головами качают. Эти тоже будто во дворцах заканчивали высшие курсы интриганства.

А мы ходили по полям, на речку, даже к болоту и по очереди посещали все дома, беседуя с их обитателями, благо их не так много. Попутно я еще и по амбарам с погребами и огородами шарился. Любопытно проверить наличие запасов и что именно используется в питании и работе.

В каком-то смысле достаточно знакомо. Тоже Север. Вновь проснулись былые Михайловы воспоминания, и иногда очень к месту шли пояснения. Как и зачем закваска требуется и хлеб пекут, мне без особой надобности, но вылезла из подсознания информация уместно. Переспрашивать не потребовалось.

Две трети полей засевали рожью, еще треть — ячменем и овсом. Вроде ничего особенного, но временами мы определенно не находили общего языка. И не потому что изображал иностранца.

— Паши ты, хоть как старайся, а не даст Бог — ничего не будет, — убежденно заверяли меня на простодушный вопрос. Похоже, нашли подозрительный подвох со стороны барина. Меня то есть.

— Так все молятся — и добросовестный, и ленивый, и умелый, и пьяница. Почему по-разному родится, нешто слушает кого основательнее?

— Всех слушает, — убежденно заверяли. — И разбойника тоже. Все по слову его происходит.

Короче, логика отсутствовала. Зато вера наличествовала. Переубеждать не тянуло. Пусть, я в просветители не нанимался.

К счастью, оказалось, про навоз объяснять мужикам без надобности. С ним смешивали болотный ил и хвою, и эта смесь компостировалась. Без этого не выходило. Для унавоживания десятины пашни крестьяне нуждались в шести головах крупного скота. А ведь требовалась не одна десятина. Столько и у самых богатых не имелось. Вот и научились выкручиваться.

После разбрасывания навоза поля пахали и бороновали. Больше всего боялись заморозков и сильных дождей. Они могли вызвать полегание хлебов и затруднить уборку урожая. Зерна все одно и в удачные годы получали мало, и с ним под конец зимы всегда напряженка. Чем спасаются? Свиньями, которые, между прочим, кормятся в моем лесу без разрешения.

С точки зрения крестьян бог им дал подходящую возможность, и не грех тайком накосить травы, нарубить лесу, надрать лык и прочее в том же роде. То, что некто деньги платил за тот лес, их не колышет. Не барский, а божий он.

Еще у всех имелись коровы. Хорошая телка местной породы давала около пятнадцати литров молока в день. Для здешних очень приличный результат. Молоко творожили, из сырной массы формовали круглые лепешки, которые выпекали на печи или в печи на круглой доске или решетке до образования румяной пятнистой корочки. Сухой сыр можно было хранить долго. В период обилия молока готовили также сырный суп. Сами употребляли и на продажу производили отличный печеный сыр и масло. Пробовал. Теперь точно знаю.

Работы были четко распределены между мужчинами и женщинами. Дети учились у взрослых. С лошадьми работали мужчины. Хомут для лошади изготавливали индивидуально для каждой лошади из гнутого дерева. Уже десятилетний мальчик умел запрячь лошадь. Зимой лошадей кормили самым лучшим, что было у хозяев. Без нее нужда семью поглотит, а значит, не должна страдать.

Посетили и соседние деревни. Ничего кардинально отличающегося не обнаружили. Сидеть дальше здесь не имело смысла. Каникулы заканчивались. Потому приказал всем собраться для беседы. Выводы из ревизии вышли крайне неутешительными. Сплавлять лес по мелким речкам не выйдет. Ставить лесопилку с плотиной и мельницей, как рассчитывал изначально, при здешнем количестве народу сплошное разорение. В общем, хороший мне подарочек на свадьбу подкинули. Бросить жалко, пользы практически не наблюдается.

Нет, если всерьез вложиться в хозяйство, можно лет через несколько что-то получить. Для этого требуется всего ничего: поселиться здесь и гонять мужиков, пока своего не выбью. Добиться чего-то получится лишь в результате многолетней демонстрации силы. Но если уж заниматься такими вещами, то не в здешнем унылом краю и тем более не мне. Надо выписывать специалиста и платить ему немалое жалованье. Спасибо большое. Существуют и другие методы, ничуть не худшие, позволяющие получить относительно много с малыми затратами.

Здесь главное — перевести отношения в чисто деловое русло. Признательность, искренние отношения с барином — вещь абсолютно невозможная. Мужику нужна земля, и он ее получит без обмана. А мне положено нечто иное. Увеличение их благосостояния одновременно потащит за собой и мой доход.

— Видит бог, — говорю стоящим передо мной, — проще всего оставить все по-старому. Забот никаких, управляющий за всеми смотрит, рожь в Петербурге продает и денежки одним днем приносит. Еще и поставить здесь Геннадия… — Все дружно уставились на него, а тот оскалился. Кто-то из мужиков попытался его прощупать и ходил потом с разбитой мордой. Урок усвоили и обходили с виду не особо грозного стороной. — Так можно и три шкуры содрать. Но делать я так не стану! — провозгласил, повышая голос.

Крестьяне уставились на меня с открытыми от удивления ртами. В их понимании такое крайне странно, чтобы с мужика и не требовали лишку, понукая без конца.

— На условиях круговой поруки и под обязательство выбранного вами представителя…

Здесь после экскурсий и бесед особые сомнения отсутствовали. Тот самый угрюмый мужик, выступивший первоначально от общего имени, им и станет. Юстин. Несомненно, помимо изрядного ума, а на этот счет у меня сложилось очень определенное впечатление, и доказательством тому служил факт, что ни одной сделки общество не делало, не выбрав его в число своих уполномоченных. В мое время это называлось «теневой лидер». Потому что здешний богатей держался исключительно на близких отношениях с управляющим. Помимо большой семьи и шестерых детей (четверо парни, двое уже женаты), за душой у того ничего не было.

— …отдам на оброк все земли, мне принадлежащие, обществу на десять лет.

— А лес? — крикнули сзади.

— Все. При выполнении определенных условий.

— Это каких?

Известное дело. В частности, тот же лес не вырубать на продажу, а исключительно на нужды. Все из Петербурга не отследишь, явно примутся пользоваться, но это уж входит в расчет.

— А сколько хочешь? — заорал еще один.

— А вот выберете одного, говорящего от лица всех, чтобы не шумели зазря, — с ним и обсудим. С каждым говорить недосуг.

— Юстина!

— Иди, Юстин!

— Выясни все подробно!

Я повернулся и пошел в дом, не собираясь дожидаться, пока он получит все наказы. Семейств в Болотном едва два десятка наберется, зато каждый мнит себя гением мысли, заранее подозревая некую сомнительную аферу. В принципе так и есть. Во что выльется сия история, неизвестно, буду надеяться, хуже не станет. Хотя бы в денежном смысле. Рассчитываю получить раза в три больше прежнего. Судя по нашим с Сашей совместным прикидкам, приблизительно столько управляющий и брал. То есть для крестьян ноша привычная.

Для обеих сторон выгодная сделка. Мне не надо надзирать за деревней и держать специальных людей. Они получают широкую свободу. Любой промысел или возможность податься в город на заработки. Как минимум строители еще долго потребуются в Петербурге. Даже сезонный заработок даст приятную добавку к обычным занятиям. И недалеко. Это мы катились с удовольствием почти три дня. Можно и за сутки смотаться с товаром или по иной надобности.

Ну и, конечно, попутно собираюсь создать здесь картофельные поля, выговорив для себя далеко не лучший кусок. Обрабатывать они станут. Для начала на паре десятин высадят согласно инструкции. Не зря ведь привез. Тысяча пудов с гектара теоретически, оказывается, не предел. Себя обеспечу, а там, глядишь, и дальше пойдет. Не от Андрюхи или тяти — так отсюда.

Главное, чтобы не насильно сажать подозрительный клубень, — тогда упрямиться станут. Нет у них опыта многовекового ухаживать. Все объяснить, но требовать себе доставки в полном объеме. Типа обожаю и просто жить без продукта не могу. Не могут не заинтересоваться крестьяне при таком весе овощем. Потихоньку-помаленьку распробуют. Вместо покупки ржи в плохой год станут есть оладьи из картошки. Вкусно и полезно.

— Почему? — спросил Юстин, выслушав мои условия и после вялой попытки поторговаться, с ходу отметенной, как непродуктивной и наглой, пообещал обсудить с людьми.

Я особо не сомневался в результате. А захотят чего получше — могу и увеличить сумму, чтобы неповадно было. Так ему и объяснил. И про то, что с остальными деревнями по тому же принципу буду сговариваться, тоже. Могу и отрезать от угодий в чужую пользу.

— Я уважаю непьющих, сноровистых и трудолюбивых, — ответил ему со всей искренностью. — Иному не везет, одни девки родятся или еще что, от него не зависящее. Только можно ведь и возможность создать для лучшей доли.

— Со здоровой овцы больше шерсти настричь получится? — хитро посмотрев, произнес Юстин.

— Так не на холоде оставлять без шерсти. Напротив, дать возможность свободно кормиться и вес набирать. А мне дела нет до того, сколько жира нагуляет. Токмо не про животных речь идет. О людях. Больше работы — и награда соответствующая. Для семьи, не в мой карман и не жулику-управляющему. Не станет над вами чужой злой воли. Как сами сумеете, так и заживете. В поте лица добывайте хлеб свой, кормите детей не сухой коркой, а с маслом, — и всем выгода. Глядишь, помру — за добрые дела от Бога сторицей получу.

— А через десять лет? — помолчав, переспросил.

— А это смотря на ваше поведение. Начнете лес хищнически без позволения валить да реки пачкать и оговоренный оброк в срок не доставлять — не потерплю. Я уважаю держащих слово, а нарушающих хоть раз не прощаю. И не суть важно, в чем дело: в алчности, глупости или уверенности в собственной ловкости. При случае заверну с проверкой, али пришлю своего человека. Я добродушный, однако лжи и нарушения договора терпеть не стану. Сам соблюдаю договоры и от других честности в том ожидаю.

Ничуть не удивился, когда позже в открытое окно услышал: «Для душеньки своей делает. О спасении своем заботится».

Под то и сказано.

Глава 12 КАЗАЧЬЯ ВОЛЯ

— Вот, — врываясь в помещение и потрясая листками, вскричал Густав Бирон, — так и есть! Помер Август!

Офицеры вскочили, желая убедиться и заодно обнаружить в печатном слове дополнительную важную информацию. Из дворца уже ползло не первый день, однако пока официального подтверждения не прозвучало.

Естественно, это был не тот Бирон, а его брат, недавно еще служивший у поляков на мелкой должности, однако с обретением ближайшим родственником власти прибывший в Россию без задержки. Моментально получил сначала майора Измайловского полка, а затем и премьер-майора. Хорошо делать карьеру при наличии фаворита у трона — твоего родного брата.

Хотя особой вины его в том не имелось. Нормально, когда сажают на ключевых постах преданных людей. Уж кому, как не родному человеку, поддерживать. Не станет его — и тебя моментально уберут. В полку к Густаву относились достаточно лояльно. Сам по себе он никуда особо не лез и в армейских делах разбирался. А вот меня почему-то недолюбливал. По слухам, сначала Сашу прочили ему в жены, а затем переиграли. Решили найти родственнику невесту с хорошим приданым. Зачем зря разбрасываться конфискованными имениями, они еще пригодятся. Господин Ломоносов и так спасибо скажет.

— Читайте вслух! — потребовал некто из второго ряда, недовольный неудачной попыткой прорваться к «Санкт-Петербургским ведомостям».

— В «Прибавлении» от тринадцатого февраля тридцать третьего года, — сообщил очень знакомый голос моего старого знакомого барона фон Рихтера: его жуткое произношение тяжко спутать с чужим, но ведь выучился читать на русском — уважаю. — «Из Варшавы от пятого дня февраля. Первого дня сего месяца пришли все, а особливо саксонские подданные, здесь в великую печаль…»

Занятно это подчеркивание. Поляки вроде не сильно огорчились. Надо бы обратить на это особое внимание. Вечно я путался, где Силезия и Саксония. Пруссаки на провинции зарились, и войны из-за них случались. Сейчас становится важно. Будущие, а возможно и нынешние, промышленные районы. Уголь, железо и даже саксонский фарфор.

— «…как от двора сие нечаянное известие получено, что его величество, всемилостивейший наш король, от имевшейся в левой ноге болезни, которую его величество, едучи сюда, получил, в десятом часу поутру в шестьдесят четвергом году своей хотя довольной, но еще долее желанной старости преставился…»

Собрание возбужденно загудело. Год 1733-й начался незаметно, ничего особенного не предвещая. Помимо праздничных балов и карнавалов с фейерверками, никаких особенных происшествий. А вот кончина польского короля — новость неимоверной важности. Естественно, она должна была прийти с курьером раньше статейки в газете для остальных. В царских палатах не могли не знать, однако Лизу в известность не поставили. И меня соответственно, что немаловажно. Малый двор по-прежнему в стороне от больших государственных дел. Даже не информируют, не то что на совещание позвать. Ну да мы еще не выросли и о себе не заявили, ничего ужасного. Все впереди.

«Незадолго перед своею кончиною повелел его величество своему верному камердинеру Петру Августу, родом калмыку, который ему прежде от российского императора блаженной памяти Петра Великого подарен был, у своей постели завес закрыть».

Оказывается, кто-то из царей, даривших русских солдат немцам от широкой души, не первым был. Наш пострел везде поспел. Или то личный шпион при короле и агент влияния внедренный? Да ну. Давно бы избавились от такого подарка. Со смерти Петрухи сколько лет прошло. Устроить падение с лестницы невеликая проблема. И спрашивать не с кого. Пьян оказался негодяй, и ноги не держали. Все же не граф — прислуга. Что за дикая манера раздаривать собственных людей? Ну особо отличившимся подданным крепостных — я еще понимаю. Но иностранцам!

«Как с полчаса потом оный завес опять открыли, то нашли, что его величество на левом боку уже мертв лежал».

В Польше королей выбирали, и конец длительного, чуть не сорокалетнего царствования Августа II означал, как и всегда прежде, отчаянную борьбу за власть. Причем интересы местного населения волновали в последнюю очередь. На арену выходили Петербург, Вена и Берлин со своими ставленниками, а через их плечи внимательно посматривали Париж со Стамбулом. И это достаточно серьезно.

Людовик XV крайне молод, ему всего двадцать три года. Как поведет себя, неизвестно. В 1725 году он женился на Марии Лещинской — дочери польского короля Станислава I, сторонника Карла XII, изгнанного из Польши войсками Петра I и проживающего во Франции. Между прочим, галльскому монарху в супруги прочили Елизавету Петровну, но что-то не сложилось. Соответственно полюбовно договориться не удастся. Ну а турки просто заинтересованы в нестабильности. Пусть гяуры выясняют отношения, смотреть жадно на Балканы перестанут.

— Фредерик Август слаб, — упоенно принялся делиться личным опытом Густав Бирон.

Это в смысле — сын прежнего короля и курфюрст Саксонии.

— Он в подметки не годится Станиславу Лещинскому, — сказано на некоем странном суржике немецко-польского. Здешние давно притерпелись к речам начальства. Вот я в первую секунду и не сообразил. Еще и акцент мешает.

— Так тот уже старый!

— Пятьдесят шесть лет — не так уж и много.

— Может еще лет двадцать запросто протянуть.

— У Лещинского последний шанс вернуть себе корону, опираясь на поддержку своего могущественного зятя, — оживленно обменивались репликами офицеры.

Думаю, дело не в жарких родственных чувствах. Здесь скорее присутствуют веские государственные, и точнее, имперские интересы. Влияние в Польше требуется на будущее. Вмешавшись в спор трех великих держав и посадив своего человека на трон, Париж получит возможность и в дальнейшем вмешиваться в далекие от него дела, получив немалое влияние.

— Россия не допустит возвращения на трон своего врага!

Возглас поддержали пламенными выкриками:

— Война будет!

Еще бы. Тут и гадалка не нужна. Совсем недавно, в декабре 1732-го, подписан между Россией, Австрией и Пруссией договор, по которому договаривающиеся стороны обязались сохранять внутреннее устройство Речи Посполитой и не допускать на польский престол лица, выдвигаемого Францией. Правда, австрияки договора до сих пор не утвердили, зато для Петербурга вопрос окончательно решен.

— Тут и деньги шляхте не помогут!

— Поход скоро!

Ну вот, радости полные штаны. Глядишь, в сражении кого убьют и более высокая должность станет вакантной. А прочие соображения — в принципе мелочь. Для того офицеры и живут, чтобы храбрость на полях кровавых демонстрировать. Кого не пошлют, а хоть один гвардейский батальон из полка непременно в столице останется, добровольцем станет проситься. Слава и награды товарищей не дадут спать спокойно.

— Ты здесь по надобности? — спрашивает Густав, когда страсти слегка поутихли и толпа рассосалась, открыв меня пред его ясные очи. — Чего хочешь?

Про грубость Густава Бирона я наслышан и ничуть не удивлен. Это у них семейное.

— Предписание, — вручая бумагу из канцелярии Миниха, без особого счастья доложил. Как раз Густава видеть при предъявлении и не хотелось. Несвоевременно прибыл.

— «Выдать по требованию сему господину Ломоносову пушки в количестве двух, с лошадьми, амуницией, зарядными ящиками, обслугой и офицером»? — вчитавшись в немецкий текст, изумился. У него глаза полезли на лоб от подобного приказа.

Я специально попросил указать все подряд. Иначе недолго дождаться, что предложат самостоятельно катить ручками до потребного места и людей не дадут с порохом. А при стрельбе лучше иметь профессионалов. Мы с Геной и сами справимся, но то чужое ремесло. Каждый должен знать свое место и маневр.

С его точки зрения, безусловно, смотрится дико. Нормальное дело — заявился сомнительный человек и хочет для личных надобностей использовать полковую артиллерию. А для каких — не прописано. И бумага с самого верху, послать крайне далеко в пешее путешествие на три буквы нельзя.

Он ощутимо ворочал мозгами, размышляя на бессмертную тему, как бы и рыбку съесть, и в общем выполнить, и притом не дать ничего. Чисто из вредности и чтобы казенное имущество под рукой находилось, а не в неизвестном медвежьем углу. Особенно в преддверии горячих событий. Скоро двинутся полки, и артиллерия совсем не лишняя. А срок, на который одалживаю, в бумаге не прописан. И кто крайним окажется? Командир!

— А! — внезапно его осенило. — Это тот спор? Действительно нечто занятное выдумал?

Я заметил, как насторожились ближайшие офицеры.

— А что?

— Испытать нужно, — отвечаю по возможности нейтрально.

— А посмотреть на проверку? — спросил хищно, очень напоминая выражением лица старшего брата.

— Если выйдет, для всех демонстрацию устрою. А так… Неделя-две, не больше, — заявил я уверенно.

Если кто ставки делал, пусть радуются. В результате я уверен. Доводка, конечно, потребуется, за тем и на полигон в окрестностях отправимся.

На этот раз Густав долго не думал. Почти сразу принялся раздавать указания. Может, я чересчур предвзято к нему отнесся и правы офицеры, уверяющие: храбр, честен, снисходителен к мелким промашкам. А что образования особого нет и ведет себя иной раз хамски — так он таков не один в армии. Каждый второй ничуть не лучше. Тут еще столица и развлечения, а где-то в Воронеже и вовсе примешься с тоски через пару лет выть на луну и пить горькую. И то не самый худой гарнизон.

— Гена, а что ты думаешь про Польшу? — спрашиваю у своего верного телохранителя, прекрасно проведшего время в компании солдат снаружи. Его здесь уже знают не хуже меня или Лизы. И угостит при случае, причем спиртным из моих запасов, и байки травит про чужедальние края занимательные.

— А ничего не думаю: где Польша — а где я, — ответил он очень логично.

— Но ты же казак, должен ляхов ненавидеть…

— Никому я ничего не должен. Еще скажи — с басурманами за веру биться. Я сам слегка мусульманин. Был, — добавил, подумав. — Настоящий казак птица вольная. Допрежь на Дону и Яике и жениться запрещалось, дабы не привязывались к семье. Девку татарскую поймаешь, попользуешься, а как снег сошел — в реку ее.

— Вот так прямо. И за борт ее бросает в надлежащую волну…

— Чего?

Мы залезли в карету и поехали. Настроение бодрое, почему не развлечься. Исполнил почти целиком про Стеньку Разина. На этот раз без шуток, правильно: «в набежавшую волну». Все равно юмор с первого раза не дошел. Объяснять анекдот смысла нет. Кто не понял, тому глупо разжевывать.

А «почти» потому, что после бросания в волну еще нечто присутствовало. Или припев, или куплет. Наверное, с таким же успехом мог потерять и в середине. Я ее специально на манер Пушкина не разучивал. Так, привязалась. Почему-то по пьяному делу у бабушки во дворе обожали исполнять. Еще про камыш, который гнулся.

Она хоть и проживала в папашином особняке, однако прописку сохранила, и как бы та квартира мне в наследство не осталась. Случалось, заезжали проведать сохранность.

— Слышал я эту байку, — сказал Гена, — в народе ходит, как и про клады его заговоренные. — И хитро посмотрел.

Я переспрашивать не стал. Знаю я эти древние страшилки. Типа пока столько не замочишь, сколько прятавший, золото не откроется. Какие там сокровища, когда за сотни лет ничего толкового не обнаружили. Парень был простой: награбил, выпил, роздал — и на плаху. Кстати, его в Москве под следствием пытали. Будь чего — выдал бы. Ох, не верю я в закрытые рты при умелом палаче. Молчат, когда срок оттянуть надо. Дать спастись кому. А чисто запираться, проиграв, в чем смысл? На волю не выйдешь. Было бы что — отдал бы под раскаленным железом.

— А песню нет, — добавил после паузы разочарованно. — Не народная. Опять, что ль, выдумал? Ты того… не кажи другим. Опасно.

— Чего?

— Ну это… анафеме его предали, а здесь вроде как похвала звучит. Церковь поминает, а ты стихи творишь. Крикнет кто «слово и дело» — не отбрешешься.

— Пожалуй, ты прав, — согласился я после легкого обалдения от глубоко смотрящего вглубь Гены. Никак от него столь правильного анализа ситуации не ожидал. Одно слово — местный. А я опять носом в грязь. Договорюсь однажды без оглядки — донесут. — Не стану другим.

— А мне понравилось.

— Ну спасибо! — Еще немного — и попросит слова списать.

Хотя чего это я. Гена читать не умеет. Ни на одном известном ему языке. И учиться не желает. Ему без надобности, стар уже. Как с бабами — заставлять посредством битья по кошельку не выйдет. Он у меня без жалованья живет. То есть когда чего нужно, запросто попросит, а в целом что дам, то и ладно. Я типа брательник, и ничего зазорного не имеется за мой счет жить всласть. А когда понадобится, он за меня горой и всей душой.

Ну, как-то так. Совсем другая психология. Не удивлюсь, коли однажды все надоест, встанет и, ни слова не говоря, уйдет опять в неизвестность. Потому и стараюсь отправлять с поручениями куда подальше, когда нужно съездить в Москву, например. Самому неудобно, а ему хорошо — отвлечется и развеется от сидения.

— Ты давай, вертайся к бабам. Делись сказками.

— Зря смеешься. И посейчас казачки в церквях ставят свечки в память о бабке Гугнихе. Первый атаман — ее муж, воспротивившийся бессмысленному смертоубийству. Люди такого зря делать не станут. Сохранилось от прежнего.

А может, и правда, лениво подумал. Жили те казаки на краю обжитых территорий, без власти и законов. Существовали набегами, постоянного дома не имели, чтобы выследить труднее. Со всех сторон враги, и у каждого обида. Где скот угнали, кого обчистили или убили. Украдут при удачном налете бабу, попользуются, а оставлять одну, пока вновь грабить отправился, боязно. Сбежит к родичам и лежку секретную выдаст.

Вот и выдумали правило. Вроде как не от страха, а от идейности. Ну а как число казаков увеличилось до поселков, что уже пожечь непросто и добро кто-то стеречь нужен в отсутствие хозяина, — тут и поломали старые правила. Причем не удивлюсь, ежели разругались вдрызг ревнители старых обычаев с новым поколением. Как бы не до рубки насмерть.

— Не за слова красивые казаки воюют, а за добычу, — провозгласил Гена между тем. — Послушать стариков — так чего не вытворяли раньше. Помимо походов на Каспий и Черное море, купцов щипали на Волге. А в Смуту и вовсе до Москвы и дальше ходили, разоряя земли православные.

— Ну это когда было…

— Да все когда-то было. И Хмель, и Булавин с Разиным, и разорение Батурина. Я вот никогда не забуду, как к нам на Яик царский указ пришел о выдаче беглых и возврате на прежнее жительство. Мы бунтовали всерьез, да мало казаков в тех местах. Не сдюжили.

То есть, подумалось трезво, он запросто мог царских воевод с солдатами мочить пачками.

— И давно?

— Да лет тому не меньше десятка станет. Многих тогда казнили, выборность атаманов запретили. А мы с друзьями утекли в Поволжье. Там места богатые да заселенные. Долго не протянули. Вольному человеку тесно под присмотром ходить. К башкирам подались.

— И не побоялись?

— Чего?

— Ну что прикончат.

— Люди везде люди. Надо уметь с ними договариваться. Жить по обычаям и не лезть куда не звали. Тем более что война шла не первый год. Умелые бойцы всем по сердцу. А что чужаки — так оно и лучше. Не придется ответ держать перед родственниками, сгинь в степи.

— В Сибири война? — Нет, я чего-то не догоняю. Там сплошная тайга.

— Да по всей степи. Джунгары…

А это еще кто?

— …ударили по казахским жузам.

А, так то южнее. Какая же Сибирь. Или это потом разделение пошло, а в наши годы все восточнее Урала — Сибирь?

— Сбили их орды с привычных мест, и пошли они искать новые пастбища. Иначе ведь смерть. Степняк жив, пока у него скот имеется. Он с него кормится и все нужное получает. А без пастбищ он никто. Смертник. Думаешь, почему у них городов не бывает? Да все в округе моментально животные съедят и затопчут. А дальше падеж начнется. Есть роды даже, сеющие рожь, но они там не задерживаются. Овцы и лошади важнее. Возвращаются через срок и собирают оставшееся зерно. А чтобы постоянно на одном месте — такого не бывает. Потому и степь огромна, а все знают границы чужой территории. Ничейного там не случается. А джунгары их погнали прочь. И что делать?

— Что?

— Одни казахские роды на Ишим и Тобол направились, напав на башкир, другие перешли реку Эмбу и сцепились с калмыками. А те вроде как под рукой царской.

— Так ведь в году… — я напрягся, вспоминая. — Да, в одна тысяча семьсот тридцатом казахи просили принять их в русское подданство.

— Потому и умоляли на коленях, — гордо заявил Гена, — что война не заканчивалась. Сзади их джунгары подпирают, спереди — мы на каждый налет отвечали двумя. И мало того, резали всласть, и вконец их племя в голод загнали. Думаешь, баранта лучше убийства?

— А это что?

— Да тот же угон скота, — ответил он после паузы. Похоже, с трудом поверил в незнание. Каждый приличный удалец такие вещи с детства обязан впитывать. — Когда за обиду мстят, но бескровно. Даже оружие иной раз не берут. Но тут счеты водят не между отдельными людьми и не со случайно попавшейся семьей. Между родами. Нередко идут на нее не скрываясь — открыто. Тем больше чести в захвате чужого имущества и угоне скота.

— Ну а потом, естественно, ограбленный отправляется на ответную баранту, и процесс становится бесконечным.

— Так и есть. В степи обиды помнят поколениями.

И дешевле всех сразу убить, подумалось, чем разводить в стороны, становясь между ними. Озвучивать не стал. Неизвестно, не обидится ли на такое пренебрежение к старинным обычаям и традициям. Ишь, как раздухарился, аж руками принялся махать.

— У нашего Ибрагима, часом, к русским счет не накопился?

— У любого азиата незазорным считается обмануть, — сказал Гена после запинки. — Обвести вокруг пальца чужака. Но открыто нарушить слово непозволительно — потеряет лицо. А это чревато неприятными последствиями. Он не обманет, пока рассчитываешься честно.

— Ну и ладно. Просто скажи мне, как человек бывалый, тех людей изучивший на практике и все насквозь повидавший, как Сибирь под Россию нагнуть? Они же так и станут поколениями драться, невзирая на подданство. И побежденные станут жаловаться, а победившие находить тысячу оправданий. А через пару лет случится обратное, и жаловаться станут другие, изображая удивление. С чего это на них чужой род-племя налетел?

— Ведь издавна так делают, — ответил Гена, показательно удивляясь. — На границе со степью, в важном месте у реки или у традиционной кочевки ставят острог-крепость. Сразу народ оказывается отрезанным русскими заставами. И куда им деваться? В любой момент путь перекрыть запросто. Так и движутся русские с давних пор, ставя городки и на них опираясь.

— Засечная черта?

— Раньше под Тулой была. А теперь где? Когда-нибудь доползем до Крыма и возьмем их за глотку, затыкая окончательно дорогу. Потому и существуют, что не одни татары. Много разных орд служат Гиреям, и самые подлые — ногайцы.

Ну, это уже личное отношение. По мне, и остальных под нож при первой оказии. Благодатные просторы, чернозем, будущая житница страны и хлеб на экспорт. А пропадает все бессмысленно под копытами. Даже на Кубани кочевники. Разрезать степь укрепленными заставами и избавиться навечно от набегов с потерей населения, уведенного в рабство. Жена султана из «Великолепного века» то ли украинка, то ли полячка была. Ну, ей повезло. А скольким нет?

К черту всяких болгар и сербов. На юг двигаться надо и за Урал. Там основное богатство будущего. От донецкого угля, криворожского железа — до Магнитки и золота. А оные крепости станут охранять русское население от ужаса степного нападения и внушать страх кочевникам. Деньги? Ну, придется потратить. А как иначе. Поднимать огромную территорию дешево не обойдется. Но я видел результат! Это возможно и без потемкинских деревень!

Глава 13 ПРИГОВОР ПО СПОРУ

Слуги при моем виде поспешно кланялись и вели себя чрезвычайно нервно. На их месте я бы тоже постарался не отсвечивать и забился куда подальше в угол. Скинул верхнюю одежду, швырнул шапку и прошел без обычного осведомления о происшествиях в дом. Не до всякой мелочи в данный момент. Только усилием воли сдерживаюсь, чтобы не заехать кулаком в морду лакею. Даже Гена держится от меня в стороне.

Сейчас я был в ярости. И не в былой, рождающей берсерка Михайлу, а вполне сознательной. Внутренне кипел не хуже чайника. Во дворце постарался сохранить невозмутимое выражение лица, вежливо улыбаясь поздравляющим, причем регулярно чудилось в словах неприкрытое злорадство.

Выйдя оттуда, явно сорвался с резьбы и не стал лупить первого попавшегося человека исключительно по разумению. Это было бы недостойно — набрасываться на случайно подвернувшегося и ни в чем не повинного. Ко всему еще очень глупо давать повод недоброжелателям для сплетен. Они того и ждут.

Сознательно продержался до дома и лишь здесь швырнул документ в стену. Затем с рычанием отправил следом подвернувшийся под горячую руку табурет. Он с грохотом рассыпался. Шарахнул ногой со всей дури по письменному столу, очень довольный полученной болью. Оставалось попинать стену, причем непременно головой, расплачиваясь за собственную ошибку, но здесь в кабинет влетела встревоженная Саша. Кто-то успел доложить о моем возвращении, а грохот слышно было наверняка издалека.

— Что произошло? — взволнованно спросила.

— Эти… — Я с трудом задавил рвущиеся наружу ругательства. Не верится, что она не слышала таких слов раньше, тем более в ссылке приходилось вращаться не в самом аристократическом обществе, но все-таки не надо превращаться в хама. — За мои труды и деяния пожаловали меня в поручика Измайловского полка. Даже орден Святого Александра Невского пожалели! А ведь у него девиз: «За труды и Отечество»!

У нее на лице отчетливо проступило недоумение. Ага, это ведь не просто назначение, а почетное. Гвардейское звание — вещь весомая во всех смыслах. Другие много лет корячатся, прежде чем дорастут. Еще дает преимущество на два класса против армии. Будто я собираюсь в полк.

Она не понимает!

— Мне отказали в монополии на поставку мной же изобретенных снарядов. Их производство передадут на казенные заводы. А мне, — я невольно задохнулся от злобы, — пособие, понимаешь, ежегодное до конца жизни в двести рублей, после начала выпуска. Когда он случится, никто не ведает. Да я на одни опыты в добрых пять раз больше угрохал! А жалованье мастерам, материалы, а затраченное время!

Ну свою тысячу с проигравшего возьму, но обидно до чертиков. Подачку кинули!

— Отделаться решили!

— Бедный мой, бедный, — ласково сказала Саша, надвигаясь, так что я невольно попятился и приземлился на диванчик. Прижала мою голову к своей груди, что натурально успокаивает, точнее, переводит мысли в другую сторону, и принялась гладить по макушке. — Разве мало?

— Имея привилегию от государства, можно было получить десятки тысяч.

— Разве в деньгах счастье? — без особой грусти об упущенных возможностях произнесла Саша.

Ну на самом деле не так давно я о таком и мечтать не мог, но сейчас в очередной раз вышел крутой облом. Нет, она не понимает реального масштаба потерь. Сколько времени, денег и труда вложено. Отдачи не будет. Ну помимо выигранного спора, что, честно говоря, тоже немаловажно.

Конечно, я видел, насколько неудачно вышло. Бирон определенно решил доказать, что его не объехать на хромой козе. С Минихом они друг друга не переносят. Каждый видит в противнике неприятного соперника и любыми путями норовит прижать. Фактически мне наглядно показали, кто правит балом. Не к тому пошел со своими проектами.

А куда мне было деваться из-за этого дурацкого спора? Миних отвечает за военное ведомство, и без его резолюции ничего нельзя стронуть. Да и арбитром является при любом раскладе. Не мог я не пойти к нему. А уж действовать через голову фельдмаршала в качестве бироновского клиента и вовсе выходил чистый проигрыш. Мне казалось, я веду правильную политику, стараясь не переходить определенной черты и не ругаясь ни с какой группировкой. Ан нет. Теперь придется выбирать.

— В детях счастье, — сообщила, продолжая гладить по голове.

— Э… Я правильно понял?

— Непраздная я, — призналась Саша застенчиво.

То-то мне казалось, грудь увеличилась. Никакой особой радости не испытал. Скорее опаску. Не представляю себя в роли отца. Хорошо не придется самостоятельно качать ребенка или бегать за пеленками. Памперсов здесь не обнаружить, зато имеются слуги и найдется кому стирать.

Ладно. Подхватываю на руки, сажаю к себе на колени и нежно целую, чувствую, как она расслабилась. Вроде как обещали включение отцовского инстинкта уже при появлении младенца. И то у всех по-разному. Будем считать, не урод я, просто слегка заторможенный.

— Токсикоз есть? — спрашиваю, припоминая подходящие фильмы.

— Что?

— По утрам тошнит?

— Нет. Все нормально.

— Оно и к лучшему. Пройдет как по маслу. Раз — и выскочит ребеночек.

— Да у меня до этого, — она хихикнула, — еще не меньше семи месяцев.

То есть где-то два уже. А когда обычно замечают? В кино этого не обсуждают, а мне в свое время было не очень интересно. Будем считать, Санхец разберется.

— Это не суть важно, главное — давай наследника.

— А если дочь? — очень логично потребовала.

На самом деле мне глубоко безразлично. Ощущения странные. Вроде положено скакать от радости. А я очень рационально прикидываю последствия. Когда-нибудь это должно было случиться. Видит бог, мы старались плодиться и размножаться. Не специально, как иные норовят, высчитывая, а чисто по склонности и желанию.

— И будет она красотой похожа на мать, а умом в отца, — говорю, вспоминая известный анекдот и залезая под юбку.

— Ты что делаешь? — хватая ладонь, возмутилась. Но не оттолкнула, а просто прижала.

— Догадайся.

— Нельзя, — сказала растерянно.

— Вчера можно, а сегодня нет? — продолжая ласкать пальцами бедро и ползя выше, удивился я. — Запомни, до восьмого месяца мы ничем не сможем повредить ему. — Ладонь на животе. Ничего не чувствуется. Плоский, твердый. — А близость с мужем крайне положительно сказывается на течении беременности. Во-первых, это приятно, — она хихикнула, — во-вторых, ребеночек внутри тебя тоже… э… — так и не подобрав слов, — справляет нужду. От эмоциональной и физической нагрузки оно быстрее выходит из тела наружу. А поскольку мешков таскать ты у меня не станешь, существует единственно правильный способ.

— Откуда ты знаешь про это? — Саша даже перестала мне помогать в раздевании, замерев.

Опять лишнее сболтнул. Хорошо не стал рассуждать про гормоны счастья. Как их там, эндорфины вроде.

— Я из деревни, — довольный, что не видит лица, объяснил. — Там с подобными вещами много проще. Свободно обсуждают. Доводилось слушать бабьи пересуды. Мальчишки вечно норовят подслушать.

— И что еще полезного говорят? — заинтересованно спросила.

— Нося ребенка, не надо волноваться, — продолжая освобождать от одежек, добавил. Какое счастье, удалось добиться, чтобы хоть дома жена не гналась за модой с ее заскоками. Обычные платья русского пошива. Не крестьянские, понятно. Боярских дочерей. Благо отвращения к ним не испытывает, а портнихи сохранились с прежних времен. Часть переквалифицировалась на купеческие семьи, но те тоже любят изобразить европейскость, нарядившись в иностранное.

Так что все остались довольны. Им — заработок, мне — удобство и комфорт. Моделей платьев будущего и купальников изображать не пытался. В дизайнеры не готовился, а стиль двадцать первого века могут принять за дурь и разврат. А Саша и не возражала насчет сарафанов. Приходилось и в худшем ходить в Березове. Материал дорогой, сшито прекрасно. Смотрится недурно, и снимать удобнее. Почему бы для мужа не постараться.

Не знаю, насколько я хорош в виде супруга, но с ней замечательно уживаюсь. И подозреваю, не из-за моих замечательных качеств. Тут в основном ее заслуга. На людях мы, естественно, совсем иное на себя водружаем. И положа руку на сердце, два гардероба обходятся дороже одного. Но для чего живем, как не для удовольствия? Деньги натурально не самое основное. Тем более что на морфии я хорошо имею. Да и с других компаний потихоньку капает.

— Спать ночью долго, хорошо питаться и гулять по свежему воздуху постоянно, — говорил, продолжая бесчинствовать руками по знакомому гибкому телу. — Каждый день днем и вечером. И все будет хорошо.

— Миша! — сказала жена хорошо знакомым тоном кокетки. — Ты что творишь?

— Это лучший из доступных мне способов благодарности, — объяснил я свое властное хватание за разные интересные места и поползновения на дальнейшее. Тем более что в таком виде я теряю власть над собой. Обнаженная Александра много красивее самой же себя в платье. — Нешто теперь отпущу, не свершив супружеского долга?

— Долг?

— И обязанность.

— День еще!

— Какая разница. Соблазнение состоялось.

— А кто начал?

— Ты, жена моя, — целуя в тоненькую шейку, обвинил, — столь обольстительна, что не могу удержаться.

Саша вздохнула, повернулась ко мне и обняла, окончательно сдаваясь.

Ну хоть в данном отношении все прекрасно, подумал уже в темноте, продолжая обнимать пристроившуюся отдохнуть на плече Сашу. Спала она всегда беспокойно, регулярно пинаясь и крутясь, однако стоило отодвинуться — принималась не открывая глаз шарить рядом с собой в поисках такой удобной и теплой подушки в виде мужа. Иногда это раздражало, но после близости приятно. Ты нужен, шел от нее отчетливый сигнал. Она не хочет оставаться одна.

Сейчас, сбросив эмоциональное напряжение, я мог подумать уже спокойно. Нельзя сказать, что полгода трудов и поисков пошли совсем псу под хвост. Я не зря изучал армию и беседовал с офицерами. Иные всем ясные вещи без объяснений и наглядного показа трудно понять. В этом смысле нашлось достаточно благожелательно настроенных людей. Я практически уверен, что многие делали ставки на наш спор и потому с готовностью показывали и рассказывали по первой просьбе.

Вообще какое-то время о нас достаточно много говорили. Потом поутихло, а с показа вновь зашумели. И теперь спор явно на пользу. Натурально я отныне гений. И это чистая правда. Причем не по одному показателю. А деньги — ерунда. Доберу свое в другой раз.

Есть любопытные варианты и перспективные идеи. Есть многообещающие, однако не по Сеньке шапка. Например, штыковой бой с обучением не проводится в принципе. А я не тот экземпляр, который всех вразумит. Показывать нечего. Видел в каком-то кино: «Коли!» — и висящий мешок, протыкаемый на выпаде. Боюсь, этого маловато, чтобы поучать с апломбом.

И все же есть очень много любопытного, еще не внедренного. Как утверждал Шарапов, у людей, профессионально занимающихся неким делом, взор замыленный. Так оно и оказалось. С другой стороны, за моими плечами опыт столетий. И пусть лично в армии не служил и не собирался, осмотревшись, накатал для начала целый список улучшений.

То есть и без меня Миних, взявшись за устройство находящейся в бедственном состоянии армии, кое-что сумел сделать. Упорядочил финансы, основал при войсках госпитали, и в каждом полку теперь имеются врачи. Но я нащупал совсем другой путь. Точнее, много иных возможностей.

Нет, уставы править не собирался. Отсутствуют нужные знания. Зато могу попытаться сделать опережающий шаг. И я достаточно долго изучал возможности, стараясь сразу отсечь излишне дорогие или бессмысленные с точки зрения сегодняшнего дня проекты. Например, изменения формы на более удобную Миних не примет однозначно. Он буквально только что ввел по прусским образцам. Неужели вдруг осознает и проникнется? Естественно, даже пытаться не стоит.

Размещение войск на квартирах? Очень неудобно, затратно для жителей, и сложно контролировать солдат. Нужны военные базы или слободки на манер гвардейских, но чтобы нижние чины жили в казармах. Заодно и удешевляет содержание с питанием. Правда, это потом. А в строительство требуется вложить немалые средства. Практически бесполезно даже предлагать. Ни Миних, ни бюджет на такое не согласятся. Та же история и с каской. Может, она удобнее и лучше защищает, тем не менее, переводить на новую форму одежды никто не станет. Деньги отсутствуют, и менять что-то в обмундировании никому не интересно.

А вот питание — дело крайне полезное. Система «магазинов», то бишь складов, не рассчитана на дальние переходы. Солдатам нередко приходится обходиться сухарями. Не станешь в боевой обстановке посылать вперед поваров. Останешься и без людей и без продуктов. А везти с собой означает начало варки пищи после привала. Уже спать пора после тяжелого перехода, а вода в котле только начала греться. На голодный желудок и воевать не особо рвутся. Хотя смутно помню, что при ранении в живот желательно, чтобы в нем было пусто, но не каждый получает пулю во внутренности. А жрать охота всем без исключения.

Питание солдат на марше — первое, на что имело смысл сделать ставку. Когда принес в мастерскую чертеж посоветоваться, Егор сразу определил в нем огромный самовар. Фактически так и есть, за мелкими поправками. Что такое полевая кухня? Печка из металла — медь или чугун, — оборудованная высокой дымоходной трубой и двумя самостоятельными топками: одной под котел для первых блюд и второй для твердого. Каша или еще что. Воду вскипятить можно и в емкости для супа.

Первая проблема оказалась в размере тех котлов. Сколько, собственно, числится в роте? За образец взял Измайловский полк и моментально запутался. Двенадцать рот по сто сорок четыре человека, дополнительно шестнадцать гренадеров, четыре офицера, пять сержантов, фельдшер, лекарский ученик, писарь. Итого сто семьдесят два человека. Почему не устроить сто — сто пятьдесят для ровного счета, и все просто и ясно?

Но и это еще не конец. Оказывается, если просто перемножить, выходит две тысячи шестьдесят четыре человека, а по штату — аж две тысячи сто девяносто два. Помимо командиров, в полку дополнительно масса народу — от гобоистов до дьячков. И их нужно считать для котла.

А ведь каждый дополнительный рот увеличивает вес и расход топлива. В конце концов добавил до ста восьмидесяти порций на роту. Кому не хватит, уже не мои проблемы. Обслуживающий персонал редко ходит в дальние походы. И уж голодными они не останутся. Сейчас важнее принципиально пробить заказ.

Саша шевельнулась и пробормотала, не просыпаясь:

— Папа был бы доволен. Род Меншиковых не пресечется.

Ну это шалишь. Фамилия у моего ребенка, естественно, Ломоносов будет. Стало грустно. Как ни крути, но собственной никто не узнает. Чужой жизнью живу. Допустим, стараюсь не позорить и работать на благо России, но ведь окажись в Турции или Швейцарии — вел бы себя сходным образом. И желание мое оттеснить иностранцев, помогая коренным русским, не от великого патриотизма идет. Конкуренция.

Ничего ужасного во многих моих знакомых немцах нет. Или, скажем, в Санхеце. Честно работают на благо приютившей их страны. Кто учит язык и принимает подданство, тех уважаю. А хищников и авантюристов во всех столетиях хватало. Использовать их можно — доверять нельзя.

Саша повернулась, ощутимо саданув локтем меня в живот. Не женщина, а юла. Подняла голову, мутно посмотрев.

— Миша?

— Спи, девочка. Все в порядке.

Она рухнула назад на подушку и сразу засопела. Умотал совсем. Можно гордиться. А мне никак не задремать. Все мучаюсь мыслями. Столько труда — и все насмарку.

Кстати, число порций в котле не означает такого же количества в литрах. Второй котел чуток поменьше получился после консультации с кухаркой и в результате опытной проверки. Правильно на десять человек варить ведро супа (щей) на обед. Это просто и понятно. Примерно двенадцать литров (тридцать фунтов) воды. Оно делилось на десять кружек, то есть по кружке супа на человека, а каждая кружка содержала десять чарок. Неудивительно, что потребовалось тщательно считать объем печи.

Так вот, в котел заливали ведро воды, бросали пять фунтов мяса, четверть ведра квашеной капусты, крупы (овсяной, гречневой или ячневой — «сколько требуется для вкуса и густоты»), почти полтора стакана муки (полфунта) и неполный стакан (две трети объема — тоже полфунта) соли; лук, перец, лавровый лист — по вкусу. Вот это и были настоящие солдатские щи. Три часа — и два блюда готовы.

Получив правильные размеры и склепав то, что в бумагах я назвал кухня-самовар, сделал основное, и оставалась сущая ерунда. Теперь требовалось запихать все это в тележку, где должно иметься места для ездового, а в специальном ящике хранились бы продукты и топливо. Компоновка даже у приглашенного опытного каретного мастера заняла некоторое время. На всякий случай изготовили еще дополнительную тележку на манер зарядных ящиков для хранения продуктов. Можно прицепить отдельно. Оставалось запрячь две лошади и устроить демонстрацию для начальства.

Миниху понравилась идея. Обед сразу после остановки позволяет удлинить переход, дешевле и удобнее выдачи на руки продуктов и позволяет проследить за качеством пищи. Только он потребовал полевых испытаний. В смысле — чтобы покаталась кухня по ухабам российских замечательных дорог. Сейчас три экземпляра — один на единственный котел, другой с дополнительной тележкой, построенные за мой счет, — совершают пробег до Москвы в сопровождении наблюдателей. Затем вернутся с замечаниями. По мне, кухня вышла слегка тяжеловатой (семьдесят пудов), и рано или поздно потребуют облегчить. А попутно и сделать меньшего размера под кавалерию.

Ну это еще поглядим. В целом миллионов на том не сделать, но при государственном заказе сумма выйдет приличная. По штатам 1731 года армия имеет четыре гвардейских, пятьдесят пять пехотных, тридцать два драгунских полка. И это не считая гарнизонных частей. На каждую роту по такой кухне походной, да еще плюс полковая, да замена и запчасти, на пару жирных лет у моей мастерской заботы не закончатся. Конечно, если вторично не произойдет кидалова.

Гораздо занятнее была идея насчет гранат. Гренадеры их кидают, поджигая фитиль. На создание супервзрывчатки замахиваться не стал. Формула и производство тола в школе не изучаются. Нитроглицерин от сердца помогает и при ударе взрывается. Что есть «нитро» и как создают глицерин, все равно не знаю. Значит, и пытаться через себя перепрыгнуть не нужно. Искать требуется в другом месте.

Первоначально хотелось просто насечку на корпусах для создания большего количества осколков. Нет технологии. Затем обратил внимание на пушки. Чем, собственно, отличается метание ядра от швыряния гранаты? Размером. Почему бы не запихать внутрь обычного черного пороха со свинцовыми пулями вперемешку и не поджечь запал до выстрела. При подрыве осколки с дробью сыплются на врага сверху. Три месяца на попытки добиться нужной точности литья пустотелых корпусов. К счастью, мне серию сразу изготавливать не требовалось, а для демонстрации и опытных образцов достаточно нескольких десятков.

Главное, чтобы не рвануло в руках или в стволе орудия. И не потухло при полете, а то выйдет то же ядро, только дороже. Обычный фитиль здесь не подойдет. Значит, нужен достаточной длины и расчет на срок. Вот это и оказалось сложнее всего: добиться от пропитанных селитрой обычных хлопчатобумажных нитей постоянной скорости горения. Я ведь в очередной раз не выдумал нечто оригинальное. Основа уже существует давно. Требовалось получать стабильное и высчитываемое на пальцах горение.

Пришлось подключать заинтересовавшегося взрывными работами Гену и ставить его над целой командой, проверяющей варианты. Правда, терпения у него хватило ненадолго, зато подкинул кучу идей из личного опыта подрывания неких стен и минных работ. Кого грабил таким образом, не признался, да мне и не так важно. Зато оплетка и смазка с битумом (здравствуй, нефть и ее производные) оказались крайне удачными подсказками. Придают гибкость шнуру и мешают намоканию пороха.

Я бился семь с лишком месяцев, пока довел до ума свой поджиг. Не ожидал таких сложностей. На первый взгляд все достаточно просто. Потом начала вылезать в обычном порядке практическая часть и современные материалы. Клей такой, клей сякой, селитра тоже разной чистоты бывает, пропитка нуждается в тщательности. Битум сомнительный притаранили. Пришлось гонять за подходящим материалом второй раз. Фитиль должен быть твердым и одновременно гибким, причем качества добились не сразу. Бумага, холстина, все вместе и вывод кончика наружу для запала тоже надо просчитать правильно.

Закончилось, естественно, моим обычным результатом. Столь многообещающий поджиг в снаряде оказался неуместен. Для него хватало и обычных трубок из дерева. Сырость здесь не самое мешающее, и битум не дает нормально гореть, забирая из малого объема кислород. Так и остались отдельно — фитиль Ломоносова и снаряд его же.

Благо Андрюха не зря спасских школьников завез. Они выполняли подсобные работы и указания в мое отсутствие. Никак не выходило находиться в цеху постоянно. Секретарство у Лизы, постройка дома и лаборатории, да и жена мечтает изредка встречаться. Ну на то и подчиненные, чтобы иметь на кого сваливать работу. И, естественно, негодовать в случае недоделок.

Положа руку на сердце, за свой труд они неплохо получали. Уж много лучше, чем в Славяно-греко-латинской академии. И перспективы недурственные. Но все же совсем замечательно не вышло. С двумя пришлось расстаться, пристроив их по знакомству канцеляристами. Один оказался неплохим поэтом, причем подражал моим стихам. Оно вроде приятно и тянет поощрять, да не для того изначально надобен. Руки не из того места растут, а по жизни разгильдяй. Говорят, среди поэтических натур нормальное явление.

Впрочем, полного счастья не ожидал, и процент на брак был запланирован. По-любому такая помощь экономила время и попутно добавляла мне авторитета. В отличие от своих работников, я точно знал, к какой цели стремлюсь, и, используя их, доводил до полной готовности первоначальную модель. От оставшихся вышла ощутимая польза. Грамотные, готовые слушать и предлагать новое.

Веревкин — тот достаточно скоро взял на себя практически все работы по этой части и добился успеха, развив мои первоначальные идеи. Теперь фитиль стандартно горит два с половиной фута в минуту. Отмеряй любой длины и вставляй. Я бы его назначил начальником производства с соответствующим солидным жалованьем, если бы дело выгорело. Мало использовать чужой труд, важно и дать человеку нечто ощутимое. Тогда и в дальнейшем стараться станет.

Третьего дня двенадцать пушек поставили напротив щитов-мишеней и начали обстрел, используя обычные ядра, картечь и мои снаряды. Я под это дело приволок специально изготовленные чучела для наглядности. Одиночные выстрелы мы уже производили, доводя изделие до выпуска, и убедились в действенности огня.

В первый раз выпалило сразу несколько орудий одновременно. Когда дым рассеялся и стали видны результаты, Миних, забыв о достоинстве, помчался лично осматривать побитые фигуры. Ядро в плотном строю сшибает пару-тройку человек, правда, летит где-то на километр. Картечь на далеком расстоянии заметно рассеивается и полезна в основном вблизи, не дальше пятисот метров, ибо на этом пределе она теряет убойную силу. А противник обычно рвется вперед, не дожидаясь продолжения. Стремится ворваться на батарею, подавив огонь.

Мои снаряды действенны на дальнем расстоянии ничуть не хуже выстрела артиллерии в упор. Фактически та же картечь, которой удобно стрелять по наступающим массам, но с дополнительными тяжелыми осколками от оболочки снаряда и в два раза большей дальностью. Летят целиком, взрываясь уже над шеренгами. Обрезаешь трубку нужной длины заранее на разные расстояния подрыва и получаешь убойный результат.

Потом подорвали стену заранее заложенной миной. Точнее, тремя. Для показа четко рассчитанного срока и под комментарии с обещанием любой длины фитиль-поджиг изготовить.

Миних вернулся с осмотра и наградил смачным поцелуем. Я этого дела от мужчин не переношу, но сопротивляться было бы дико. Искренне похвалил чисто по-русски в его разумении. Нечто подобное любил откалывать Петр Великий.

Дорого мне обошлось его поведение. Вместо монополии на производство и немалых доходов — чин поручика. Кстати, завтра надо стребовать должок. Чернецов не из богатеньких будет, такой суммы вовек не наберет. Значит, отпишет деревеньку. Ага, раскатал губу. Если исходить из расчета сорок рублей за человека, всего двадцать пять и выйдет. В Болотном и то больше обретается.

Стоп! Меня подбросило, аж подскочил, потревожив Сашу. Она, недовольно заворчав, перевернулась на другой бок. Соскочив с кровати, полез под стол, разыскивая государственную бумагу. Есть! — счастливо гоготнул. Торопливо задавил смех, оглянувшись на жену. Спит.

Снаряды станут изготавливать на государственном заводе — пусть сами и мучаются с доведением технологии до массового выпуска. Даже при моем надзирательстве добрая четверть выстрелов заканчивается неудачей. Запал при выстреле вываливается от толчка набитыми внутри пулями. Иногда порох дает преждевременный разрыв. Пытался зафиксировать содержимое начинки снаряда, но не помогает. Там возни еще на годы, хотя, по мне, и такой результат лучше картечи в разы.

А про подрывной фитиль слова не сказано. Его можно использовать ведь где угодно. На строительстве, в шахте, при минировании подступов к позициям и в развале крепостных сооружений. Шнур в любом случае удобнее хранить и перевозить. Замечательная лазейка.

Если есть шанс, попробую использовать полностью. Зря я Гену гонял на юг за настоящим арабским жеребцом? Через Крым и Ибрагима пришлось доставать. Пришла пора поклониться Бирону. Возьмет. Не тот человек, чтобы отказаться. Лошадники особое племя: за породистого жеребца удавятся. Ну кобыла. Зато чистых кровей, и можно разводить породу, скрещивая с местными. Непременно отстрою фабрику по производству расчетного подрывного фитиля. Ох, как бы его назвать броско…

Глава 14 ХИМИЯ

Меня заметили издалека, и не успел добраться до здания, как Иван сын Горбунов предстал передо мной, как лист перед травой. Выражение всем известное и крайне невразумительное. Скорее всего, лист на фоне травы сильно выделяется, но по смыслу не разберешь. Короче, меня на почве сравнительной словесности в очередной раз повело в сомнительном направлении.

— Вижу, вижу, — отвлекаясь от учености, хмуро сказал я. — Пользуетесь занятостью и затягиваете.

— Как можно? — возмутился ярославец.

Раньше и не подозревал, а сейчас наглядно убедился: в Петербурге и Москве из приехавших сформировались прочные землячества. Почему-то в основном с севера и северо-востока. У них присутствует деловая сцепка и взаимопомощь. Некоторые недурно устроились и выписывают знакомых и родичей. А еще имеется частенько профессиональная специализация.

Наши архангельские и новгородские здесь частично сами подселялись, частично Петр распределял по посадам еще пару десятков лет назад. Но самые пробивные и деловитые почему-то ярославцы. Основная их диаспора в Москве, но и в столице набрались уже в немалом количестве. Я ведь с чего начал — объявил торги для строительных артелей и выбрал наиболее подходящих по срокам и цене. На все сразу замахиваться при появлении жилого дома уже не требовалось. Срок у меня для обустройства пять лет. Особо спешить некуда.

Потому для начала затребовал химическую лабораторию. Каменную, да с пристройкой под жилье для моего личного химика-провизора с помощником. Ну не таскаться же им через весь город каждый день. Да и некоторые опыты требуют длительных сроков. А брать их на полное содержание вместе с неминуемо возникшей женой и детьми не обещал. Пусть с жалованья содержит. Жилье бесплатно тем не менее. Это привязывает к месту и хозяину. Потому что оно ничего не стоит, пока честно пашет на меня. А снимать квартиру в Петербурге не так просто. Город переполнен, и идет великая стройка. Только когда еще будут новые дома и во сколько обойдутся. Редко кто имеет на каменный.

— Все по срокам согласно договоренности.

— Вот это называется выполнение обязательств? — тыча пальцем в еле заметную щель под дверью, язвительно спросил. — Или вытяжка плохо работающая? За что деньги плачены, я тебя спрашиваю? Две тысячи четыреста тридцать два рубля? — входя внутрь и принимаясь осматриваться, продолжал скандалить.

На самом деле недоделки плевые, и он их исправит непременно. Только если не указать лишний раз, может и «забыть». Хотя, судя по предыдущему общению, и так станет стараться. Не дурак и давно вычислил из разговоров и моих требований о дальнейшей застройке. Понравится качественная работа — приглашу продолжить. Нет — оболью помоями при встрече с остальными артелями и земляками.

Репутация классного профессионала нарабатывается годами, а рушится в мгновение. С заказчиками здесь позволяют себе спорить разве архитекторы высшей категории. А я сам рисовал, советуясь с Костиным и выслушивая его самого. От меня не убудет, а упустить нечто нужное мог запросто. Все же первый опыт подобного рода в жизни.

— Полгода истекли, а я без особого труда обнаруживаю массу недоделок, — продолжал я возмущаться, ходя по новенькому зданию и выискивая, к чему придраться.

По моим старым понятиям, лаборатория не особо велика, но больше я себе позволить сейчас не могу. Помимо кладовой, где будут храниться разные необходимые вещества, вышло десять саженей в длину, почти шесть в ширину и чуть больше трех в высоту. Очень приблизительно одна тутошняя сажень полтора метра. Фактически их несколько, все разной величины, и меня постоянно долбает проблема перевода одних мер в другие. То футы, то аршины, и все сразу используется.

Завел себе металлическую линейку под сантиметр, высчитанный через дюйм, и все размышляю, как бы ввести одинаковые эталоны измерения, причем десятичные. Пока ничего убедительного на ум не пришло. Слишком велика в народе инерция привычки. Такие реформы может откалывать лично монарх, а царице три раза не сдалось морочить себе голову.

— Завтра? — переспросил, осмотрев столы, верстаки и полки под будущие пробирки и банки, а также парочку шкафов. — Ну посмотрим.

Первая часть запланированного осмотра прошла в ожидаемом ключе. Мелочи устраняются попутно и ни на что не влияют. На этой неделе я смогу заняться созданием очередной порции морфия, сиречь основного и весомого источника дохода, в удобной и приятной обстановке. Гена привез с юга не только лошадей, но и завернул в Москву пообщаться по старой памяти с Ибрагимом. Нет у меня возможности мотаться даже по столь важным делам и вдобавок с мешком денег. Весь в трудах и заботах. Натурально третий месяц не высыпаюсь. Иной раз во дворце вместо Лизиных дел закрываюсь и дремлю.

Ну не столь важно. Теперь пора браться за основное. Вышел наружу, завернул за угол, под навес. Ага, на месте голубчики. Трудятся, если, конечно, не изображают, заслышав о моем появлении. Построить приличных размеров перегонный куб — не самая сложная задача. Медные заводы в округе имеются, продают продукцию на вес, и для промышленного производства такого рода вещь куда предпочтительнее из-за возможности сделать большую емкость.

Я прекрасно помню, что можно сунуть в бензин или нефть горящую спичку — и ничего не случится. Много опаснее пары. А на данном этапе ничего кардинально иного, помимо открытого огня для подогрева бака, предложить не могу. Значит, существует и немалая опасность взрыва. Помещение при такой технологии строго противопоказано. Поэтому открытый воздух и громоотвод, а сам куб от змеевика с накопителем бензина отделяется кирпичной стеной, трубки пропускаются через кладку. Если уж рванет, ущерб минимальный. А для ясности пришлось провести демонстрацию. Когда осколки летят во все стороны, вразумляет всерьез.

Это, кстати, очередная проблема. Канистры из-за отсутствия нужной тонкости металла — дело далекое от реальности. Проще сливать продукт в стеклянные банки с хорошо притертой крышкой, благо налажен контакт с заводом и существует возможность получать любого размера и емкости. Вопрос — куда девать.

При перегонке из общего объема мы получаем около пятнадцати процентов керосина и десяти процентов бензина. Остальное мазут и еще какие-то примеси. Керосин можно использовать в лампе для освещения. Ее сейчас пытаюсь довести до совершенства. Тут свои проблемы: фитиль необходимо подкручивать, а если стекло слишком близко к огню — нагревается и лопается.

Наверное, все это считается достаточно элементарно математически. А мне приходится доходить до всего методом проб и ошибок. Толщина стекла, расстояние, высота, чтобы тяга имелась. Хорошо половину забот берет на себе добровольно Семен из стеклянного цеха. Он страшно старается. От удачи зависит наше дальнейшее сотрудничество и его процент от прибыли. Оттого и не возмущается, что высшей категории мастера запрягли в сомнительную затею и стекло там не самое главное.

Перегонка в принципе уже нормальный процесс, со временем отработанный достаточно хорошо. Первым выходит лучшее, а при поднятии температуры — все более тяжелые и маслянистые фракции. Керосин, по-моему, реально перспективен. Достаточно долго он употреблялся для освещения и при наличии электричества. А в восемнадцатом веке, который на дворе, конкуренция полностью отсутствует. До крестьянских изб доберется лампа еще не так скоро, но города освещать в ночное время — почему нет?

Бензин тоже не пропадет. Очень неплохой растворитель, включая пятна на одежде, и замечательный воспламенитель. Как минимум при некоем сгустителе получили напалм. Так далеко я не замахиваюсь. Есть идея много занимательней: обычные зажигалки «Зиппо». Ничего сложного в производстве, но достаточно удобные и при отсутствии спичек крайне полезные.

Конечно, выйдут не карманные, а побольше. И оформлять можно в виде ювелирных изделий для состоятельных клиентов. Две проблемы сразу вижу: пружинка для крышки и закрепление кремня. Колесико, скорее всего, не обязательно. Искра будет и от другой формы, при ударе. Кому бы поручить? Да в мастерскую чухонца отдать. Пусть думает.

А вот что делать с мазутом — не представляю. Выливать в реку — означает отравить всю рыбу. Хранить глупо. Использовать для обогрева? Печки какие на мазуте? Боюсь, влетят в немалую сумму, и никто не приобретет. Дров пока навалом. Тот же перегонный куб обогревать? Вечный двигатель получится, но открытый огонь использовать нельзя. Все равно требуется нечто вроде котла. А тут я пас. Надо искать кого-то соображающего, чтобы не разорвало. Ну я помню, клапан для выхода лишнего пара, но как он выглядит и куда устанавливается — темный лес. Специалистов в природе пока не существует. Даже в Англии. Первые — если не конец восемнадцатого, то начало девятнадцатого века. Моих полностью теоретических знаний не хватит.

— Добрый день, Михаил Васильевич, — говорит Костин.

Эхом звучит приветствие его помощника. Я так и не удосужился выяснить, откуда в Спасской школе взялся Георгий Кочахидзе. Мало того что Грузия в Российскую империю еще не вошла, так ни с какого бока не дворянин, достаточно посмотреть на его мозолистые руки. И все же поскольку он оказался головастым, секущим по части химии и связанных с ней производств, не собираюсь дергаться. Я по жизни интернационалист и всецело поддерживаю в данном отношении Петра Великого. Не по анкете судить положено, а по достижениям. Неизвестно еще, кто из них сообразительнее, начальник или подчиненный.

— Вы, парни, совсем очумели в заявке, — говорю без особого возмущения.

Сам такой. При первой возможности просить с запасом. Все одно срежут, чтобы показать власть. И он знает, что я знаю, однако все равно правила игры неизменны. В три раза больше заявку напишешь — придет чуть больше действительно нужного. И запас всегда можно сменять, продать или иначе использовать. Себе на благо или лаборатории. Особенно когда нечто требуется, а искать не ко времени, прямо сейчас подавай.

— Это что за список? — И шмякнул целую стопку листков перед ними на столик. — Я могу понять пузырьки, реторты, глиняные и каменные ступки, колбы, чашки, горшочки и воронки, даже реактивы, но девять типов печей!

— А как же иначе? — крайне удивился Костин. — Ничего лишнего. Плавильная, перегонная, стекловаренная, пробирная, обжигательная…

— Стоп!

— Вы сами, Михаил Васильевич, обещали хорошую лабораторию. А начинать приходится с пустого места.

А во что вся эта радость лично мне обходится, он не задумывается. Дорвался до кармана богатого спонсора и с удовольствием лезет внутрь прямо ногами. Список, помимо перечисленного, включал в себя массу всего, числом до семисот наименований. И что обидно, поставить на место, вычеркнув какие тигли или тиски, я не могу. Откуда мне знать, вдруг действительно необходимы для важного технологического процесса.

Скорее всего, чисто на манер — а вдруг в будущем пригодится, — однако страшно не хватает конкретных знаний. Тут некуда деваться и не имеет смысла строить умника. Я, например, могу взять и вычеркнуть из списка одну из двух приборных досок медных или вместо ста банок оставить половину, но, во-первых, их двое, и может быть, действительно единственной доски мало, а во-вторых, на этом экономии не сделаешь. Зато смеяться за спиной станут. Проще дать чего хотят, затем потребовать результат. И пусть посмеют его не обеспечить!

— Весы с сестрорецкого завода доставили? — спросил без особой надежды.

Еще одна докука. Пришлось сидеть на головах у оружейников и выбивать желаемое с руганью и матом. Все остальные прямо отказались выполнять заказ, невзирая на увесистую сумму. Слишком много возни при калибровке.

— Да, — к моему удивлению, ответил Костин. — Я тщательно проверил. Вы можете быть довольны. Они сделали все как надо. Не уверен, что столь высокая точность вообще понадобится.

Простейший метод подобия. Один пуд равен шестнадцати килограммам, или сорока фунтам. Про килограммы никто не ведает, потому идем от простейшего. Делим на сорок частей. Фунт разбивался еще на сорок долей. И так все ниже и ниже, а каждому производному соответствовали своя гирька и разновес. Некоторые и руками брать нельзя, настолько мелкие. Самый маленький позволяет взвешивать препараты с точностью до трех десятитысячных грамма.

— Господин Костин, — сказал с ударением, — давайте будем последовательны. Вы получаете ваши реторты, но даже если я не даю четких указаний, любой опыт должен быть ясно и последовательно описан в рабочем журнале, и все количественные показатели зафиксированы. Я не спрашиваю, хотя в глубине души возмущаюсь, зачем именно сотня баночек зеленого стекла, но и вы будьте любезны трудиться по правилам. А это означает, что, помимо точного веса, мы придаем огромное значение чистоте реактивов и веществ, используемых в работе. Вам придется этим заниматься, или мы быстро расстанемся.

Он глянул не особо приветливо, однако промолчал. Здесь я хозяин, а важность точности химических опытов, мне представляется, не нуждается в особых доказательствах. Любое загрязнение или неточность мешают реакциям и сбивают с правильного пути. Теоретические выкладки должны подкрепляться твердыми доказательствами.

— И если необходимое по неким не зависящим ни от меня, ни от вас причинам отсутствует, вам придется самостоятельно заготавливать спирты и другие вещества, необходимые для плодотворной работы. Собственно, одним из способов добиться этого и являются пробирные весы. Надеюсь, мне не придется возвращаться к этому разговору и делать неприятные выводы. Мы друг друга поняли?

Костин демонстративно пожал плечами. Он старше меня раза в два и много опытнее в деле. Ставить иногда на место просто необходимо. Потому что если ты сильно умный, где твои богатства? Он умелый, но разум привык к определенным давно прописанным рецептам и открытий самостоятельно не сделает. Хотя, может быть, я на его счет серьезно ошибаюсь. Все же бросить налаженный быт и гарантированный заработок в качестве фармацевта в госпитале, имея семью на шее, пойти за сомнительными обещаниями не каждый способен. Рисковость определенная в характере имеется. Да и кислоты продавал мне, подхалтуривая.

Это надо иметь в виду, чтобы мои патенты не загнал кому. К морфию не подпускать и вообще постараться из поля зрения в серьезных случаях не выпускать. После Липмана я стал сильно подозрителен. Никогда бы на братьев не подумал. Широкая русская душа Демид и Козьма. Видимо, одна на двоих. По дешевке сдали.

Наверное, не видели смысла в дальнейшем сотрудничестве. Самовары с иголками и без меня в дальнейшем продавать могут. Неприятно и обидно. Никогда не примеривал на себя, а ведь близкие предают. Чужие просто враги, и от них заранее ждешь подлости. Хорошо в друзья не записывал. Деловые сотрудники. Так и оставаться в будущем с очередным взятым на работу дóлжно.

Нет ничего хуже, когда начальник изображает из себя отца родного. Близких много не бывает. Два-три человека. А остальные на тебя трудятся и мечтают получать больше, а делать меньше. Не по подлости, а чисто психология человеческая. Потому людей важно отбирать тщательно или устраивать им проверку внеплановую. А полезным платить выше конкурентов и за заслуги награждать бонусами. Повышением в должности, премией, процентом от прибыли. Ну и вкалывать они тогда станут до седьмого пота в надежде на это.

Каждый из вновь набранных в курсе об Андрюхе, его матери, Лехтонене и Павле. Обычно уже оказанная услуга не ценится. Я себе такого позволить не могу. За мной не стоит сплоченный клан родственников с длиннющей родословной и кучей деревень в качестве имущества. Приходится привлекать многообещающих сотрудников, сколачивая собственную корпорацию, где все повязаны. Не зря процентики отрезаю от собственных предприятий. Они теперь за их процветание не на словах, а реально станут сражаться. Я же не могу разорваться и присутствовать постоянно везде.

— Уверен, — произнес, — земляное масло, сиречь нефть, субстанция чрезвычайно важная и полезная. Она, как вы наглядно убедились, достаточно легко разлагается на отдельные фракции. Легкие можно использовать для освещения или чистки пятен. Запах, конечно, но он выветривается. При первичной обработке все упирается в температуру. Надо попытаться ее поднять, но без опасности для жизни. А вот с остатками перегонки — поэкспериментировать. Кислотой обработать, выпаривать? Что? — резко спросил на их переглядывание.

— Тащи, — сказал Костин, обращаясь к помощнику. И уже мне: — Георгий кипятил с серной кислотой и получил нечто странное.

— Иные постарались бы приписать достижение себе как руководителю.

— Он сделал сам, в свободное время, а я не имею привычки затирать молодых, — с оттенком гнева ответил Костин.

— Прошу извинить, — сказал искренне. — Иногда язык мой болтает раньше, чем подумаю.

Он после паузы поклонился еле заметно, принимая извинения.

— Вот, — примчавшись, вручил грузин желтоватый кусок чего-то.

Ха, может, излишне хорошо подумал? Поскольку вышла не драгоценность и что с ним делать не ясно, есть ли смысл отнимать странную находку? Нет, все-таки было в этом высказывании нечто личное. Кто-то его кинул, и всерьез. Не мешает проверить. Дополнительный штришок к биографии может оказаться полезным.

Я понюхал, пощупал, провел по коже, взял на язык после некоторого колебания микроскопический кусочек. Ничего ужасного не произошло. Запаха и вкуса не имеет. На ощупь жирный. Больше таким образом выжать из него ничего нельзя. Стоп! А не стеарин ли это? Или парафин. Первый вроде из растительного или животного жира производится. Второй — абсолютно точно из нефти. Но они должны быть белыми. А, необязательно. Высокая очистка на технологиях более поздних времен. Нефть сложное органическое соединение, и в пробирке от всего не избавишься. Так-так…

— В воде и спирте растворяется?

— Нет.

— Огонь. — И с удовольствием понаблюдал, как под воздействием температуры капает и тут же застывает вещество. — А теперь найдите мне нитку, — извлекая ножик и ковыряя дырочку в центре, попросил. Шило подошло бы лучше. — Или кусок фитиля из масляной лампы.

Что же я про парафин знаю? Муттер делала парафинотерапию. Якобы помогает открыть поры в теле. В маску входило, помимо него самого, еще что-то. Но это без разницы. Испытания проводить бессмысленно. Мне нужен заметный эффект сразу, чтобы оправдать затраты. Нельзя увидеть — не имеет ценности в глазах покупателей. Тут нравы простые, а я не жулик воздух продавать. В корзину. Мусорную.

Смазка? В тележное колесо, ага. До меня никто его не смазывал. Тоже бессмыслица.

Засовываю осторожно нитку внутрь и прямо рукой сминаю вещество, чтобы зафиксировать плотно. Теперь осторожно запалить кончик, благо ветра нет. Нет, правильней прикрепить к столу, капнув расплавленным парафином (надеюсь, он и есть) и прикрыть стеклом от керосиновой лампы. Образец не то первый, не то второй, неудачный. Зато высокий и дает тягу. А сквозь него видно достаточно.

— Познакомьтесь, — показываю широким жестом, — свеча из грузинского горного воска.

Кочахидзе отчетливо заалел, невзирая на легкую небритость.

— Вещь вполне полезная и более доступная по цене, чем керосиновая лампа. К тому же не взрывается. Ко всему, из отходов. Чем выбрасывать…

Свечной заводик — в наших условиях вещь исключительно полезная. Керосиновый пока только в мечтах существует. Доставка не такая и ближняя, да и сами лампы обойдутся недешево. Опять на верхний слой тружусь. А свеча всем знакома и отторжения не вызовет в самой захудалой избе.

— Если дело пойдет, ты получишь долю, помимо названия.

Это в качестве шутки. Тем не менее в нашем договоре есть тщательно прописанный пункт, притащенный из юридического отдела будущего. Простыми и ясными словами сказано: любые открытия, сделанные в моей лаборатории на моем оборудовании, принадлежат мне и только мне. Это не особо поможет, вздумай любой из них уйти. Основные данные хранятся в голове. И все-таки хороший рычаг давления. При желании сгною в тюрьме, как за упущенную-украденную прибыль.

— Но! — внушительно провозгласил. — Прежде чем пустить в продажу, крайне важно установить — нет ли вредного воздействия.

Чисто дополнительная перестраховка. Промышленный парафин точно никто не держал за опасный. Но это самоделка. Мало ли что при горении в воздух попадает.

— Опять, — я слегка улыбнулся, — требуется серия опытов. Поставить в помещении, рядом клетку с птицами, потом собаку или какую живность. Понаблюдать в течение нескольких дней за здоровьем и поведением. Сразу несколько свечей поставить.

На лице Костина отчетливо проступило: поучи папашу… м-да. Ничего. Перетопчется. Лишний раз напомнить, кто начальник, никогда не мешает.

— Естественно, животные не должны иметь возможности зацепить и устроить пожар. Не для того строилось. И все записывать. Данный опыт ничем не отличается от прочих.

Упс! Так Эдисон изобрел конфетную обертку, пропитывая парафином бумагу. Или я путаю? Какая разница, нагружу их потом дополнительно, пусть пытаются. Бумага, не пропускающая жир и воду, дело выгодное. И греческий огонь. Рецепт якобы утерян, однако чем не напалм. Бензин с загустителем. Клей? Что-то еще? Если уж возиться с нефтью, то по полной программе.

— Ну все пока, — подумав, сказал. — Премного доволен результатом.

Не так давно я приобрел по бросовой цене тот участок на Ухте, откуда нефть привезли. Никому она не сдалась, а выращивать нечто полезное в тех местах затруднительно. Все загажено. Буквально ведрами черпают из колодца. На поверхности воды плавает на манер сливок в молоке. Пить нельзя, жечь опасно. Самое правильное — поставить перегонный заводик прямо на месторождении и доставлять в города уже керосин с бензином. Где лампа, там походная керосинка, не может не пойти. К сожалению, теперь придется искать дополнительную кандидатуру на роль специалиста. Столь полезного Георгия загонять в Пермский край — явное расточительство. Пару лет ему надо дать. Вдруг еще чего удумает.

Из нефти много чего можно получить. Одна проблема: вечно самого важного не помню. Взрывчатку террористы делают из смеси солярки с азотным удобрением. Прекрасно. Особенно знание, что удобрение добывают из некоего камня под названием «апатит». Еще вроде целая гора где-то на Урале. Казалось бы беги и хватай. Повышай урожайность. А как его производить?

Если нечто такое нам и объясняли, в черепушке не задержалось. Но что не менее глупо, я в курсе, что солярка при перегонке нефти получается. Но отличить ее от чего другого или смеси не смогу. Я же не работник заправочной станции. Максимально — сунул «пистолет» в бак. Значит, опять на годы опытов с затратами, без обязательной удачи в конце пути. А то под пенсию что-нибудь добуду и получу благодарность потомков. В книжке по истории химии.

На выходе поджидала небольшая толпа. Лица все знакомые, и зачем — я тоже догадался без труда.

— На водочку бы, — заискивающим голосом проговорил один из работников. — Отметить окончание строительства.

— Завтра приеду, найду исправленными недоделки — дам на ведро. Я же вижу, старались.

Мужики довольно зашумели. Сколько пожеланий и благословений посыпалось на меня!

— Нашему барину Михаилу Василевичу многие лета! — кричали вслед.

Ну вот я и стал настоящим барином. И всего-то понадобилось на водку пообещать.

Глава 15 КРЕЩЕНИЕ

— «Верую во Единаго Бога Отца Вседержителя, Творца небу и земли, видимым же всем и невидимым. И во единаго Господа Иисуса Христа, Сына Божия, Единороднаго, Иже от Отца рожденнаго прежде всех век…»

Я не знаю, насколько прав, подталкивая Лизу к скорейшему крещению. Становясь православной, она поднимается ступенькой выше по всем показателям. Теперь нет смысла выдавать ее замуж за очередного немецкого или еще какого герцога. Проще было отказать в обряде. Но действительно ли имеет смысл рваться на трон в России?

— «Нас ради человек и нашего ради спасения сшедшаго с небес и воплотившагося от Духа Свята и Марии Девы и вочеловечшася. Распятаго же за ны при Понтийстем Пилате, и страдавша, и погребенна. И воскресшаго в третий день по Писанием. И возшедшаго на небеса, и седяща одесную Отца…»

Может, для нее лучше было бы жить тихой и спокойной жизнью где-то в дальнем углу Германии и никогда не встретить столь неподходящего для роли воспитателя, а реально я он и есть, пусть числюсь мелким секретарем. Это я вбивал ей в мозги про ответственность перед государством и народом, заботу о подданных, внушал начатки экономических наук, давал советы и рассказывал сказки.

— «И паки грядущаго со славою судити живым и мертвым, Его же Царствию не будет конца. И в Духа Святаго, Господа, Животворящаго, Иже от Отца исходящего, Иже со Отцем и Сыном спокланяема и сславима, глаголавшаго пророки».

К сожалению, из меня вряд ли вышел Макаренко. Как и Корчак или Песталоцци. Их работ не читал. То есть педагогических, а не литературных. К чему они призывали, неизвестно. Кажется, доктор Спок советовал считать всех детей гениями и ангелами, уступая им. Правда, в личной жизни своих держал в ежовых рукавицах и порол ремнем. Про Песталоцци я и того не слышал. Одно имя.

— «Во едину Святую, Соборную и Апостольскую Церковь. Исповедую едино крещение во оставление грехов. Чаю воскресения мертвых. И жизни будущаго века. Аминь».

На самом деле и не столь важно, что там писали эти еще не родившиеся и жившие в другое время авторитеты. Рецепт всегда один. Нужны любовь и терпение. И то и другое на дороге не валяются. Чужого ребенка обожать сложно, особенно если он капризничает или целенаправленно проверяет дозволенные границы. Тем более когда у нее в крови знание, что выше тебя по положению.

Я просто прикидывал на себя, обидит то или иное действие или высказывание или вызовет другую реакцию. К счастью, не настолько стар, чтобы окончательно забыть себя в таком возрасте. Ведь Лиза мне не в дочери, а всего лишь во младшие сестренки годится. И очень удобно мысленно числить ее именно таковой. Поэтому по пустяковому поводу можно и уступить, а к принципиальным вещам правильно относиться твердо, требуя их выполнения. И слава богу, что она оказалась достаточно взрослой, чтобы принять меня и доверять, когда не начал сюсюкать или становиться навытяжку.

— Аминь, — загудело в церкви.

Здесь собралась немалая толпа придворных и мечтающих хоть краем прикоснуться к царским заботам. Причем все выстроились по ранжиру. Каждый, включая женщин, которые имеют права, связанные с чином их отцов (до замужества) и мужей (в браке). Любой твердо знает свой ранг и место. Пусть книги местничества давно сожжены и Петр приказал знатность по годности считать, своего не упустят.

— И веруеши ли Ему? — гудит священник.

— Верую Ему, яко Царю и Богу, — отвечает Лиза заученно.

Мы столько раз все это проходили, повторяли и репетировали, что она и со сна не забудет. Какой смысл был продолжать тянуть? Или я все же не прав? Полез в очередной раз не в свое дело? Но я же обещал стоять на страже ее интересов, а девочка совсем извелась от неопределенности. Анна Иоанновна постоянно уклонялась от окончательного решения. Хуже этого не может быть ничего. Лучше знать четко, на что рассчитывать, чем заставлять нервничать и предпринимать резкие шаги.

— «Верую во Единаго Бога Отца Вседержителя, Творца небу и земли, видимым же всем и невидимым. И во единаго Господа Иисуса Христа, Сына Божия, Единороднаго…»

Она бы не стала ломиться напролом без моего подзуживания. Не тот характер. Я сам много раз пытаюсь просчитать последствия, прежде чем действовать, однако иногда приходится и рисковать. Все учатся на своих ошибках, никто не принимает на веру чужих, и только будущее покажет — прорыв или, напротив, неудача ждет.

Покосился на Сашу. В помещении душно, стоим давно. В ее положении совсем не полезно. Еще не хватает обморока. Моментально запишут в плохие приметы. Лучше бы не приезжала. Она, будто слыша мои мысли, улыбнулась краем рта. Александра Александровна имела железный стержень вместо характера.

Только малознакомые люди могли заподозрить в трусости или страхе перед трудностями. Или, к примеру, боязни высказать в лицо нечто неприятное. Если понадобится, с оружием в руках станет защищать свой дом. По некоторым вопросам с ней спорить категорически не рекомендуется. И к ним относятся столь представительные мероприятия. Не присутствовать в первых рядах — позор!

А на данном — втройне. Как моя жена, она специально представилась Лизе, произведя на ту исключительно хорошее впечатление. О чем они говорят наедине, я не знаю доподлинно, однако нетрудно догадаться. Помимо меня, есть еще одна волнительная тема — женская. Семья, одежда, побрякушки, управление домом и слугами.

Прочие фрейлины императрицы не особо спешат обсуждать подобные темы с малолеткой или невольно впадают в снисходительный тон, а Саша ведет себя абсолютно свободно. Я посоветовал и, похоже, правильно сделал. Иные вопросы с гувернанткой или учителем не станешь обсуждать. А принцесса наша остается девчонкой.

Веди себя Анна Иоанновна иначе — вокруг вечно толпились бы прихлебатели, сплетники и подлизы с лицемерами. Царица будто специально задвинула малый двор в некий чулан. Выделила содержание на ее нужды да на торжественные мероприятия приглашает, как и Елизавету Петровну. И все. Ни к чему серьезному не допускает и не готовит. Любого станут сомнения глодать по поводу дальнейшей судьбы племянницы.

Никто из должностных лиц и аристократических фамилий особо не стремится сближаться при таких условиях. Вот и остались мы, ограниченные немногими лицами. Варились бы в своем соку, не дай я Лизе предлога выйти на гвардейцев с благотворительностью и для посещений крестин и свадеб. Удачно вышло, пусть первоначально я пытался создать связи.

Могла бы просто-напросто замкнуться в своей скорлупе и сидеть на диване, почитывая книжки. Все-таки немного удалось расшевелить, и абсолютной затворницей не является. Тем не менее, пока еще не выросла, ей нужны опора и советник.

— Поздравляю вас, Анна Карловна, с новым качеством, — произнес, получив возможность подойти после бесконечного числа вельмож.

— Когда я слышу «Анна», невольно хочется обернуться и найти тетушку, — ответила она очень тихо.

— Зато никто не спутает с Елизаветой Петровной, — глядя на свою бывшую любовницу в изумительном атласном платье, обшитом жемчугом и со множеством драгоценных камней, пробормотал столь же негромко.

Ничуть не изменилась. Все та же модница, строящая глазки чуть не каждому встречному и любящая погулять и выпить. Не часто мы сталкиваемся, но в таких случаях никаких претензий не возникает. Нормально беседуем. Она девушка не злопамятная.

— Мне бы хотелось вести себя столь же свободно, — с завистью шепчет Лиза. То есть, конечно, Анна Карловна, но я и сам недостаточно привык и мысленно называю ее по-прежнему.

— Упаси вас бог. Она шагу не может ступить, чтобы господин Ушаков не зафиксировал и не доложил императрице. И в каждом слове, сказанном ею или в ее окружении, ищут злоумышление. Неприятно жить под нависшим топором. Бывает и хуже, да редко.

— А я разве не так существую? — очень трезво заметила Лиза. — Тоже стучат. — Она, сама того не замечая, переняла у меня некоторые словечки и выражения. Часть затем пошла дальше. Про стук-стук нынче говорят по всему Петербургу, когда не хотят прямо упоминать Тайную канцелярию. — Так хоть веселится, а не слушает про долг перед Отчизной.

Вот сейчас в голосе определенно прозвучало лукавство. Поддразнивает, не всерьез.

— Года через два сможете начать веселиться. А пока не стоит. Организм растет, с одного бокала развезет. Пить тоже надо уметь.

— А сколько она берет? — заинтересованно спросила.

— Это надо кого другого спрашивать, — смущенно ответил, заметив подобравшуюся Сашу. Она явно прислушивалась. — Разумовского али Мавру. Они в курсе.

— И спрошу, — решительно заявила и направилась к своей сводной родственнице. Моя жена вынужденно последовала за ней, повинуясь жесту.

Кажется, сегодня будет весело, подумал я, невольно качая головой на тянущийся за ней шлейф фрейлин и придворных. Ведь специально Лиза творит. Провоцирует Анну Иоанновну. Обдумала все тщательно своим немецким упорядоченным разумом и нечто проверяет. А я оказался никуда не годен. Пропустил важный момент и заслужил выговор от императрицы. На этот раз она не станет изливать на меня милости и подарки. Дружба новоявленной Анны Карловны с Елизаветой Петровной ей категорически не понравится.

А, отмахнулся мысленно, выбрасывая из ума грядущие неприятности. Поздно. Чему быть, того не миновать. Будем веселиться и ухаживать за женой. Раньше утра все равно столь ответственное мероприятие не закончится, а сдергивать с него нельзя: слишком будет вызывающе. Разве Саша пожалуется на самочувствие. Хороший был бы предлог, но правильно сидеть и наблюдать. Кто с кем и о чем беседует и договаривается. Иногда из таких ерундовых сведений получаются важные выводы.

— Как ваши дела? — вежливо спросил Александр Александрович Меншиков, не погнушавшись пообщаться с мужем сестры.

Ну не по душе мне этот мальчишка. И собой хорош, и Саше родич, да и по жизни вроде не трус. А все же какой-то он безынициативный. Все ждет милостей от природы. И себя почему-то считает выше окружающих. Видать, помнит про кровь свою мещанскую и пытается заранее поставить на место.

По мне, не стесняться надо, а гордиться. Так подняться, как его отец, непросто. Даже очень непросто. На одном холуйстве при Петре Великом удержаться сложновато было. А он сумел. И на стены лазил, и учился не для форсу. Потом уже сильно много о себе подумал. Возмечтал с царским родом породниться.

— Слава богу, все идет удачно, — ответил ему степенно. — Уже заказов от военных на пару миль поджига.

Мы еще работать не стали толком, только процесс налаживаем, но практически в осаде. Уж больно понравился шнур для взрывов с точным отсчетом минут. Ничего, я Веревкину изложил идею конвейера, и теперь не надо полностью обучать набранных работников. Каждый знает свою операцию и соседей на подмену. Скорость производства заметно возросла. Тем более что я плачу, а от нерадивых в секунду избавляюсь. Конечно, удобнее и дешевле приспособить крепостных под процесс, но это надо тщательно обдумать.

Фактически это все же мало похоже на завод Форда в моем представлении, когда части автомобиля или чего еще движутся на роликах мимо рабочего с гаечным ключом. Я организовал нечто вроде мастерской Рубенса. Став знаменитым, художник нахапал кучу заказов и не успевал сдавать их в срок. Тогда, как умный человек, устроил разводку.

В его мастерской трудились десятки нанятых художников. Один специализировался на одежде, другой выписывал фон и так далее. Стоило заявиться заказчику, за мольбертом стоит один-единственный Рубенс и вдохновенно накладывает последний мазок. Неудивительно, что покупатели были в восторге от сроков и качества. Только поздний Рубенс крайне сомнителен по части авторства.

— Боюсь, тяжко будет вовремя успеть сдать продукцию. Расширяться придется, — и отметил хмурую физиономию.

Специально подколол. В его понимании благородный муж единственно войной может заниматься, а коммерция не по чину. Ну и ехал бы в гарнизон. Чего в гвардии возле царской особы ошиваться.

— Все-таки ея высочество поступили в том случае с вами крайне легкомысленно, — укоризненно произнес Постников, дождавшись, пока Меншиков, посчитав свой долг исполненным, удалится после обмена еще парой столь же никчемных замечаний. — Хорошо, что так удачно закончилась эта история.

— Зато имею лично ею подписанный диплом. Первый и единственный в мире.

До этого Лиза додумалась самостоятельно. Выписала старательно бумагу, где перечислила мои заслуги перед ней лично и Россией в частности и поставила печать и подпись.

Самая живая и явно от чистого сердца была фраза в заключение:

«Не тужи, Михаил Васильевич, я тебя ценю по достоинству. Будешь еще кушать с серебра, а не деревянной ложкой».

То есть я натурально давно имею на столе серебро, но смысл определенно не в том. Своего рода обещание. Приятно, пусть и не от нее зависит будущее. Лет через триста уникальный автограф на аукционе за пару миллионов продадут. А сегодня просто приятная безделка и останется во все разрастающемся архиве надолго.

— Вы только, Тарас Петрович, никому не говорите, — сообщаю еле слышным шепотом, — она еще натуральный ребенок.

Он невольно хмыкнул.

— Эмоциональный и искренне верящий в мою гениальность.

— А вы себя таковым не считаете?

— Не из великой скромности. Все мои успехи и триумфы — дело вдохновения и практического наблюдения. Я лишь продолжил развитие неких чужих идей и методов.

Как иногда приятно говорить правду. А ведь он реально думает, умаляю достоинства из смирения и почтения перед образованными.

— Другие не сумели.

— И все же… Мне представляется, гений — это человек, помимо создания неких шедевров, еще и не вполне психически адекватный. Дав ему огромный творческий потенциал, Бог одновременно лишил его некой человеческой составляющей. В обычной жизни он крайне неприятный тип, забывающей о семье. Не умеющий поддерживать нормальные отношения с людьми. Хотите примеры?

— Спасибо, я догадываюсь. Сократ, Паскаль, Савонарола…

— Кто? — Про последнего не слышал.

— Иногда я забываю, — сказал он после паузы, — что ваши познания достаточно бессистемны и отрывочны. Тем больше уважения вызывают достижения.

— Ну чтобы создать самовар, я ведь не обязан слышать о древних философах? А вот практические соображения важны. Больше того, я не умею лудить оловом и отливать из чугуна заготовки. Потому нельзя серьезно продвинуться, выполняя всю работу собственными руками. Надо приглашать для консультации профессионалов, использовать подмастерьев. Ведь куда проще заказать на специализирующемся на железе заводе, чем своими руками делать.

Тарас Петрович задумчиво кивнул.

— Вот здесь, — я похлопал по голове, — есть масса мыслей, и некоторые из них на первый взгляд замечательны. Но любые идеи нуждаются в реализации. Без практического воплощения и заметной пользы они в лучшем случае не ко времени. Если бы вы знали, как иногда наломаешься, прежде чем получишь желаемое. Иной раз проще купить, как термометр. Кому он сдался, помимо ученых?

— И все же мне кажется удачной идея брать за основу температуру кипения и замерзания воды.

— Это не гениальность. Просто некоторые идеи созрели, и для них подготовлен наукой фундамент. Надо только посмотреть трезвым взором на мир. Я не скромный! — сказал с досадой. — Совсем нет. Я честен в личном разговоре с вами. А при общении с иными болванами бывает полезно надувать щеки и изображать Аристотеля. Вы в курсе, как меня дипломированные врачи принялись в последнее время полоскать за якобы нашептывание в ухо Санхецу? — Это реально так и есть, но он, к счастью, в вопросе мытья рук и кипячения инструментов, хоть и с задержкой, признал пользу, убедившись в уменьшении количества помирающих от горячки своими глазами. В отличие от множества закончивших университет, способен забыть о предвзятости и смотреть на факты.

Тарас Петрович вновь кивнул, подтверждая. Разговоры носились в воздухе, а Петербург город маленький. Тем более образованный и дворянский. Эти два понятия не равнозначны.

Непрошибаемая тупость в сочетании с уверенностью, что ничто хорошее не может выйти из России, опротивела до безобразия. Раз в университетах не преподают и Европа не одобрила, санитария не нужна и плевать на статистику. Не будь за спиной у Санхеца лично Анны Иоанновны, затравили бы непременно. И должность не помогла бы.

— Вот против таких я и стану с удовольствием всеми силами поддерживать ореол гениальности. А сам так не думаю. Только не говорите никому, умоляю.

— А вы ведь тоже мальчишка по поведению, — усмехнулся Постников.

— Вот это я с удовольствием признаю. Не чувствую себя взрослым вопреки наличию семьи и прочим обязанностям. Надеюсь, пока в душе молод и старость не скоро нагрянет.

Ответно приветствовал очередного расфуфыренного вельможу. Любопытно, как меня внезапно стали опять замечать и приветливо раскланиваться. Думаю, точный показатель правильного поведения. Никому не нравится унижаться, однако я опять сыграл удачно с Бироном. Приехал во дворец и не поперся в палату, где знатные особы ждут при выходе нашего замечательного временщика. Отправился в другую, где малоимущие и простонародье собирается.

Если когда-то я сознательно пришел чуть ли не в армяке, стремясь обратить на себя внимание, то во второй раз умышленно затесался в толпу мужиков, нарядившись в импортные тряпки. Выглядел наверняка на манер попугая в стае ворон, и взор любого моментально прилипал. Естественно, и его светлость, выглянув на минутку, не мог не удивиться. Весь из себя смиренный и унылый, только не плачущий, Бирон натурально заинтересовался и захотел узнать, с какого чебураха тут стою, а не согласно ранжиру с гордым дворянством.

Дальше оказалось проще. Заинтересовал — значит, подвел к нужному разговору. Покорность оценена, гнев снят, а когда еще и кобылу с арабской кровью принялся впаривать от всей широкой души, тут он действительно обрадовался. Страстный лошадник Бирон старательно набивал личные конюшни породистыми скакунами. Причем мог от уже имеющегося коня легко отказаться, заменив его на нового и перспективного. За подходящий экземпляр много чего удавалось иной раз выпросить. Я зря, что ли, специально Гену погнал на юг?

Он и доставил три подходящих кобылы. Туркменских, арабских кровей и чем-то с его точки зрения замечательную от башкир. Я в таких случаях с умным видом киваю и не пытаюсь указывать. В машинах и то не особо разбирался. Чисто по марке и внешнему виду судил. А уж ветеринар из меня аховый. Подсунут запаленную — я и не пойму. Но Гене верить можно, убедился наглядно. Он попытался честно отдать часть непотраченных денег обратно. А сумма немаленькая. На приличный дом в Петербурге хватило бы.

Оказывается, тряхнул прежними связями, и ему пригнали ворованных. Благо не у русских, а где-то в Поволжье. Чуть не у главного казахского хана угнали. Не удивлюсь, если и Ибрагим поучаствовал в афере. Я дикому казаку со вкусом прочитал мораль на тему правильного поведения. А поймали бы на воровстве — кто в ответе, я? На что бывший Керим с апломбом ответил, что его сроду на конокрадстве не ловили. И вообще он только попросил. Остальное и без участия организовали. А пяток трупов — тьфу. В степи иначе не бывает. Там угнать скот — абсолютно нормальное поведение. Образ жизни такой у кочевых народов. Причем так и сказал. Где слов таких набрался, не имею понятия. Как бы не у меня одолжил.

В каком-то смысле он прав. Искать нужное у нас бессмысленно. В России подходящих лошадей днем с огнем не сыщешь. Военное ведомство, да и обычные покупатели приобретали лошадей у степняков Прикаспия и Поволжья. Даже специальные ярмарки организовывали. А вот нормального выращивания с конскими заводами и селекцией практически не существовало. Разве где богатые помещики могли позволить себе этим заниматься, и то в основном под личные нужды. Низкорослые и непрезентабельные с виду русские лошади.

Кстати, не мешает взять себе на заметку и выяснить подробности разведения лошадей. Дело немаловажное, и в перспективе возможна серьезная прибыль. Хотя количество столь же многообещающих дел все растет на полочке в голове, а капитала моего уже на существующее хватает в обрез. Казалось бы вон, ходят дамы в украшениях от моего Лехтонена. Золото должен грести лопатой. Так это мечты. Сам материал немало обходится, а многие еще норовят задержать оплату или требовать (!), не просить в долг. В результате сплошной убыток на выходе.

Ну, конечно, не совсем так. Кое-что в целом приходит, однако не несметные тысячи. А сотни на сегодняшний день при моих расходах уже не спасают. Честно говоря, рассчитывал на большее, подсовывая его изделия во дворец. Правда, чухонец в своем репертуаре: раньше с бриллиантами почти не работал и теперь набивает руку на мелочовке. А прибыль — для него дело второстепенное. Красота важнее.

Тем более что идеи мои насчет модернового вида ювелирных цацек здорово переварил. Еще и от себя добавил. Всевозможная флора и фауна из драгоценных материалов выходит из его мастерской уже без моих рисунков. Вот на той даме букетик на корсаже из драгоценных камней — его рук. А я в первый раз вижу. Симпатично и оригинально. Его, не чужие перепевы, как первоначально мои изображения. Все же настоящий мастер. Освоит бриллианты — и окончательно войдет в конкуренцию с придворным ювелиром Граверо. Наши родные мастера ничуть не паршивее французских. Я лично убедился неоднократно.

Глава 16 НОВЫЙ ПОВОРОТ

— В чем дело, Антонио?

— Такое случается, — отводя глаза, сказал Санхец.

— Что значит «такое»? — озверел я. — Она прекрасно себя чувствовала еще недавно.

За неимением УЗИ начало беременности мы вычислили достаточно приблизительно, но вряд ли несколько дней в ту или иную сторону особо важны. То есть сроки представляли достаточно точно. До конца пятого месяца живота практически не видно было. Есть Саша стала много, да и все какие-то странные вещи. В основном оливки — попробуй найти их зимой, — то почему-то лимон. Прямо с кожурой однажды сожрала, аж меня перекосило.

Умом я все понимаю, организм требует, и ребенку чего-то там важно получить дополнительно, ведь он питается через мать. А смотреть все равно удивительно. Счастье, что могу себе позволить выполнить любой каприз. Западноевропейские врачи меня чуть не открыто поносят, что не мешает им через Липмана приобретать морфий в любых предлагаемых количествах. Уже вторая партия ушла, и мы остались с ростовщиком вполне довольными сотрудничеством. Под предлогом сложности доставания он обдирает до нижнего белья глупцов, заодно поставляя им шприцы в немалом количестве. А это для меня дополнительный доход.

Пусть себе и дальше через третьи руки с наценкой приобретают, им же хуже, а я плакать не собираюсь. Уже пару раз подкатывали с предложениями Лесток и люди его пошиба. На что я с тупой мордой потребовал официального признания коллегией врачей моих достижений и для иностранцев принятия в тамошнюю Академию наук. Согласился даже на почетное членство. А без этого никак. Я люблю взаимность, и наживаться на себе не позволю. Надо было видеть их кислые рожи. Дают заряд бодрости на целый день.

Украсть уже пытались. К счастью, морфий храню дома в замурованном в стену сейфе. Не в лаборатории. Здесь при наличии кучи слуг и замка, изготовленного Нартовым из академии, подобраться тяжело. Когда штыри входят в проем, обитый железом, выворотить без шума дверь никому не удастся. Все равно стараюсь не держать сильно много морфия в запасе. Проще делать небольшими партиями, заодно и цена высокой держится.

— Я не знаю причины, — без особого удовольствия сознался он, — почему у нее вдруг начали опухать ноги. Вы, конечно, можете и даже обязаны пригласить других специалистов, однако…

Он не договорил. Я и так знаю. Санхец специализировался на акушерстве до попадания во дворец, и если он чего не знает в проблемах беременных, значит, этого никто не подскажет.

Происходящее сводило с ума. Саша внезапно стала похожа на оплывшую тетку с колхозного рынка. На ногах оставались белые, долго не проходящие вмятины. Ну а с недавних пор начались вещи похуже. Пропал аппетит, она стала ужасно рассеянной и жаловалась на быструю утомляемость. Больше всего это походило на сильнейший токсикоз, но он не случается так поздно.

— Мне приходилось такое видеть и раньше. Не очень часто. Симптомы напоминают отравление… — Я вскинулся. — Нет-нет, не подумайте чего. Конечно, дело не в злоумышлении.

— И?

— Как Богу будет угодно.

Чем дальше, тем хуже, перевел для себя. И шансов крайне мало.

— Причина в ребенке?

— Скорее у Александры Александровны имеется некая предрасположенность. Дитя не виновато.

Оно просто спровоцировало, нажав на спуск. Послужило катализатором, без труда расшифровал.

— Вы можете вызвать преждевременные роды?

— Нет! — Он натурально испугался. — Если бы раньше или на месяц позже. А сейчас может закончиться смертью обоих.

Господибожемой, давно к тебе не обращался и почти не просил. Помоги! Или хоть подскажи! Если внутренние органы — кровопускание не поможет. Переливание крови? Постараться — можно устроить прямое. Группа крови… Запросто получить аллергическую реакцию и гибель. Шансы почти равные. Это на крайний вариант. Нельзя лезть, не соображая в здоровье. Можно запороть все полностью. Врач не соображает, а я чем лучше? Звать других! Три, пять, десять. Вдруг кто подскажет правильный путь.

— Мне неудобно в данный момент напоминать…

— Да, я помню свое обещание, — подтвердил я без особого удовольствия, не до того сейчас. — Только обязательно проведите с полковыми лекарями подробный инструктаж о методике применения морфия.

Он посмотрел достаточно выразительно. Все одно проконтролировать не выйдет, и более того, непременно какую-то часть украдут. Среди военных врачей полно иностранцев. Зато совесть будет чиста. Все возможное сделал и не стал наживаться на страданиях солдат.

Не то чтобы очень большим альтруистом вдруг стал — иногда полезно сделать широкий жест. Такой поступок не останется незамеченным и в глазах многих перешибет в будущем нечто не вполне корректное. Я знал, на что шел, когда публично пообещал передавать военному ведомству почти сорок тысяч доз морфия в виде таблеток и инъекций под обязательство использовать для раненых. А война будет, в том уже никто не сомневается.

— Михаил Васильевич, — заполошно ворвалась Стеша.

— Чего тебе? — раздраженно спросил.

— Там ея высочество изволили прибыть.

— Кто? — не дошло.

— Анна Карловна.

Вот только Лизы мне сейчас для полного счастья и не хватает, переглядываясь с Санхецом, подумал. Надо идти встречать.

— Кто-то недужен? — встревоженно спросила Анна Карловна при обнаружении Санхеца.

Никак ей отчество не подходило. Еще пятнадцать не исполнилось, и смотрится абсолютной девчонкой. Даже грудь едва проклюнулась. Вот Юлия Менгден вполне сформировалась и на ее фоне смотрится взрослой девушкой, а по возрасту почти ровесницы. Фрейлина даже младше.

— Александра Александровна чувствует себя не очень хорошо.

— Мы как раз и приехали ее проведать, — сказала Анна Вторая, повергая меня в недоумение. Две минуты назад она не слышала о проблемах здоровья у Саши. И вообще как-то не очень часто навещает меня дома. Особенно так поздно. Скоро рассвет, ей вместе с остальной компанией положено почивать, а не разъезжать с визитами.

Стоп, стоп! Сегодня после обеда должен был состояться торжественный обед. Куча дипломатов и высоких государственных лиц. Ну меня в число самых приближенных пускают редко, по титулу и чину не вышел. В таких случаях возле хозяйки князь Трубецкой располагается. В последнее время он спихнул на меня практически все, помимо сумм на содержание двора царевны и присутствия на торжественных мероприятиях.

Так, безусловно, удобнее. За все неприятности отвечает секретарь Ломоносов, а оплачивает и соответственно решает, есть ли смысл в очередной вещи, он. За лишнюю бутылку вина готов удавиться. Ну оно и к лучшему. Не хватает еще вести чужие счета и отвечать за недостачу. Своих забот хватает.

Обычно торчу в зале в дальнем углу в компании молодых офицеров. Оно много приятнее и удобнее на предмет выпить и закусить. Гораздо свободнее себя чувствуешь, когда не пялятся, как на высоких особ. Короче, такого рода приемы редко высиживаю до самого конца. В качестве советника меня не подпускают, а чисто присутствие достаточно обозначить, не засиживаясь до закрытия банкета.

Никто не ждет от мелкого секретаришки громких заявлений и выступлений. Это в медицинско-деловом мире я стал заметен. В политике и государственных делах мнением не интересуются. Потому и при известии о плохом самочувствии жены не стал изображать верноподданного и тихонько смылся домой.

— Пройдемте, — предлагаю с поклоном. — Жена будет рада столь высоким посетителям.

Что-то явно произошло, и серьезное. Не стала бы Анна просто так нестись сюда без веской причины. Кажется, я совершил ошибку, плюнув на государственное мероприятие. Впрочем, и второй бы раз смылся без промедления. Самочувствие Саши волнует много больше самого важного государственного приема, пусть это и недипломатично.

Чувствовала она себе неважно, и визит сократился до кратчайшего срока. В основном чтобы не смотрелось насмешкой — пришли, развернулись и ушли. После достаточно краткого обмена вопросами и пожеланиями Анна вежливо попрощалась и удалилась. Собственно, я и не ждал особых откровений в этом смысле. Она чисто исполнила долг. С самого начала не за тем прибыла.

Ничуть не удивился, когда попросилась на разговор несколько смущенным тоном. Пригласил в кабинет и впервые задумался о сопровождающих. Помимо пруссачки, а без нее никуда, Юля и Танька. Несколько странный выбор свиты. Первая — ей наиболее близкая подруга, уж насколько могут быть у высоких особ бескорыстные фрейлины, а вот вторая — откровенная служанка и моя протеже. Личный агент, о чем прекрасно знает и нисколько не обижается. Главное, она другим в уши не надует, а от меня неприятностей не ожидается.

Таня зажгла свечи из «грузинского горного воска» и отодвинулась в дальний угол, в отличие от рассевшихся напротив меня остальных. Все же не ровня, но притом достаточно доверенная, раз позволяют торчать рядом.

— Государыня сегодня открыто при иностранных послах назвала меня наследницей, — сказала Анна-младшая после продолжительного молчания. Видно было, волнуется, но сдерживается, пытаясь не строчить на манер пулемета.

— Поздравляю, ваше высочество…

Она нетерпеливо отмахнулась:

— Не произноси пустых слов. Когда-нибудь это должно было случиться и на самом деле ничего абсолютно не значит. Завтра легко передумает или посчитает необходимым забыть о сказанном. Я ей не дочь — племянница.

Обещания — пыль, особенно такие. Тем более в ситуации, когда Анна Иоанновна скончается. Из могилы она не проследит за выполнением приказа. А девочка пока несовершеннолетняя. Назначат Бирона регентом — и вся недолга. Ни власти, ни возможности на что-то влиять. Хорошо, если не подсыплют мышьяка, чтобы не мешала. Вслух при свидетелях такого произносить нельзя. Притом очень сомневаюсь, что хоть кто-то из присутствующих это про себя не обдумывал.

— Других близких, — произнес с ударением на «близких», — родственников нет.

Елизавету Петровну в расчет в этом смысле брать не стоит. Уж ей путь наверх заказан с гарантией. Почему императрица до сих пор держит рядом, а не удавила или для разнообразия в Германию замуж не выдала, я не понимаю. Не очень дальновидно. Сама так решила или кто подсказал? Слухи ходят разные.

— И еще две новости дополнительно из ее уст. Я уж не соображу от позднего времени, какая из них хорошая и какая плохая.

Кажется, я перемудрил с попытками воспитания. Она принялась киношными штампами излагать. Было бы смешно в другой ситуации.

— И? — осторожно переспросил, угодив в очередную паузу. Вот мы и добрались до самого важного.

— Меня выдают замуж за Антона Ульриха Брауншвейг-Беверн-Люнебургского, — выдала она без запинки бесконечное имя.

Про разные варианты болтали давно. Называли в числе претендентов и прусского наследника. Похоже, прислушались к предложению Левенвольде, надеющемуся связать Австрийский дом с российским союзом. В общем, ничего нового. «Все могут короли, и судьбы всей земли…» М-да. Это сейчас лучше не озвучивать. Юмор с танцами в данный момент неуместен. А в принципе очень в тему.

Я посмотрел на гофмейстерину Адеркас.

— Второй сын герцога Фердинанда Альбрехта Брауншвейг-Вольфенбюттельского и родной брат второй жены датского короля Фредерика Пятого, — выдала та справку незамедлительно. — Если я правильно помню, девятнадцатый год идет.

Ну что изменится для России при таком женихе, желательно тщательно прикинуть. Добрые отношения с Данией — вещь приятная, однако и они отнюдь не гарантированы. Вон перед Первой мировой все монархи друг другу двоюродные были, и это совершенно не мешало воевать. Кстати, Ротшильды, вопреки обычным сказкам, поддерживали каждый свою страну, а не выступали единым фронтом. Личные и государственные интересы много важнее кровных уз. Оно и в семьях случается. Хуже свар, чем между родственниками, не обнаружить.

— Она сказала, что давно присмотрела принца, тем более что считаю себя взрослой. В последнее время стала строптива и излишне требовательна, норовя сунуть нос в не касающиеся ее дела.

А вот это уже камешек в мой огород. Или я перестарался с пропагандой государственной заботы, или чего-то крупно не просчитываю в мотивах старшей Анны. А это опасно.

— Мне страшно, — сказала царевна шепотом. — Он скоро приедет.

— Свадьба явно не завтра. А пока присмотритесь к жениху. Может, он не так уж и плох, — произнес я неловко. На такие темы мы еще не беседовали. — Да и жизнь, — продолжил после паузы, — не роман французский. Родители за нас решают. Кому и повезет. Вот ей-богу, мы с женой не в обиде на Анну Иоанновну.

Она непроизвольно покосилась вбок, где за стенкой находилась Саша.

— Такова доля женская, — сказала назидательно пруссачка. — От Бога нам положено в муках рожать, давая новую жизнь.

На лице Татьяны, сидящей сзади, было отчетливо написано, что она подумала. У госпожи Адеркас своих детей не имелось, и не ей о том вещать. Остальные оказались более сдержанными и чувств не проявили. Скорее всего, уже слышали по дороге, и вообще не в первый раз.

— Ты не понял, — сказала царевна. — Это, конечно, неприятно, но я боюсь иного. Ведь родись у меня ребенок, кто мешает его наследником объявить да Бирона регентом назначить в случае болезни тетушки. Она подпишет!

А вот эти разговоры как бы на измену родине не потянули. При свидетелях не опасается обсуждать. А зря. Хотя Катю Ушакову с собой не взяла. Выходит, тоже своего рода проверка. Видать, здорово припекло, раз открыто говорит. И обдумала на свой манер, со всех сторон, без спешки. Не сегодня в мозги стукнуло — давно обсасывала мысль и помалкивала.

— Брак состоится не сразу, — сказал я, медленно соображая. — Года три по минимуму до вашего вхождения в возраст. Что там за это время случится…

— Да, — со слезой в голосе подтвердила, — или ишак сдохнет, или эмир.

Рассказал на свою голову очередную басню.

— Замужество само по себе признание совершеннолетия, какие регенты?

— Как он скажет, так и будет, — с ожесточением ответила Анна.

В каком-то смысле она права, но пример разорванных кондиций перед глазами. Бирон в силе, пока его любовница жива. После смерти императрицы власть, на которую он опирается, утечет моментально.

— А ребенка от меня станут требовать непременно под предлогом сохранения династии. Уже сейчас открыто намекала. Будто корова племенная. И кормит, как на развод…

— Ну можно и в браке не беременеть, если не хочешь. Достаточно простой метод существует.

— Это как? — настороженно переспросила.

— Схема расчета благоприятных для зачатия ребенка дней строится на двух составляющих. В первую очередь важно определиться с циклом. Точное количество дней. Для женщин со стабильным… — Я осекся, обнаружив подавшуюся вперед Юлю с горящими глазами и поджатые губы гофмейстерины.

Эко же меня занесло, совсем голова не функционирует от усталости и мыслей о женских проблемах. Все про Сашу размышляю, нет бы сосредоточиться на настоящем. Нашел с кем на такие темы болтать, еще и в компании. Ладно бы тет-а-тет поделился мудростью будущего.

— Вряд ли эта тема подходит молодым девушкам, — сказал с неохотой. — Лучше ее обсудить с медиком или матерью. Они плохого не посоветуют.

— А ты почему вдруг отказываешься?

— А мне неудобно. Неприлично, и вообще… Прошу великодушно извинить.

— Я настаиваю, — с гордо вздернутым подбородком потребовала будущая царица.

Называется, влип. Положительно не в форме. Причем, откровенно говоря, я не в курсе, что там знают на этот счет в народе и дворцах. Должны же существовать какие-то способы предохраняться. Неужели до сих пор не додумались и травятся всякими гадостями?

Опять влез с неподходящими откровениями. Как бы церковная братия не заинтересовалась. Им такие вещи всю жизнь против нутра. Сознательно уклоняться от производства детей или делать аборт — все религиозные за грех тяжкий считают. И на кого ссылаться, если начнут настойчиво спрашивать? Мало того, не знаю никого, помимо парочки акушерок, — так зачем посторонних людей подставлять. Обойтись неведомыми бабами?..

— Это, выходит, крестьянки знают, — потребовала, ощутив мои затруднения, — а мне не положено?

А знают ли? Кажется, способ появился достаточно поздно, уже после Первой мировой. Сколько я записывал всякого разного, а иное достаточно любопытное всплывает случайно, в разговоре, по ассоциации.

— Ну, вы бы, мадам, сами объяснили, — бормочу умоляюще, обращаясь к гофмейстерине.

Ответный взгляд был странным. Заинтересованность, замешенная на негодовании. Это как моя бабушка однажды обнаружила мультик порнографический, изучая мои фильмы. Вставила, привлеченная неизвестным названием, и напоролось на крайне сомнительную тему. Она меня не засекла, тихо зашел, а я хорошо рассмотрел реакцию.

Сначала просто не сообразила, затем вместо гневных криков и возмущения досмотрела до конца, бурча под нос возмущенные комментарии. На людях точно бы не стала, а в одиночку не выключила. Потом я мультик тот больше не видел и спрашивать, куда делся, не стал. Выкинула, но сама внимательно изучила. Наверное, и с подружками обсудила ужасное падение нравов в среде современной молодежи и — хуже того — потакающих взрослых.

Так и эта. Хочется и колется. Тема действительно не самая ходовая, но чего ужасного. В избах в одной комнате живут нередко несколько поколений, и отношения тайной для детей не являются. А уж что делают животные, и вовсе всем известно. Другие времена, другие нравы. До ханжества викторианской Великобритании еще два века минимум. Все называют своими словами, а во Франции считается нормальным иметь жене любовника, а мужу открыто гулять.

Я тяжко вздохнул и принялся излагать концепцию зависимости женского цикла и благоприятных для зачатия дней, стараясь придерживаться нейтральных и медицинских выражений. Грета на этой почве была сильно подвинутая и обязательно сверялась с календариком. От таблеток она якобы полнела и не употребляла их. От презервативов мы отказались совместно. Я-то на сторону даже возможности бегать из интерната не имел, после закончившей учебу Мириам ни с кем не встречался, и можно было не опасаться подцепить что-то нехорошее.

Однако последствия другого рода в ее планы тоже не входили, и пришлось соответствовать, изучив правильное расписание. В опасные дни она категорически отказывалась, что возмущало и расстраивало тогда до глубины души: и так раз в неделю виделись. В результате я получил, судя по напряженным лицам, удивительно полезный опыт. Правда, сам его в здешнем мире ни разу сознательно не применил. Даже не попытался задуматься.

— Ну а вторая новость? — закончив не особо сложный рассказ и просидев пару минут в полном молчании, попытался я напомнить о себе.

Женский коллектив, включая Таньку, переваривал откровение, позабыв, с чего началось.

— А? — Анна выплыла из задумчивости с заметным усилием. — Ну я решила — на радостях, да при иностранцах, она на твою просьбу насчет гимназии для мещанского сословия согласится.

— И? — спросил, не ожидая после такого вступления ничего хорошего.

— Тетя сказала, что раз я себя чувствую настолько умной, чтобы обращаться с такими проектами, мне пора заняться крайне важным делом. Навести порядок в Академии наук. Полезно будет для воспитания. Поручила мне самой.

— Простите, что? — до меня натурально не дошло.

— Вскорости выйдет указ о назначении меня президентом академии, — ответила она, как о совершенно обыденном.

— Кого? — тупо переспросил.

— Меня, — ответила с извиняющимся видом. — Тетушка решила поставить на место, заняв все свободное время. Причем так, чтобы не оставалось сил на участие в политике.

Это явно ее мысли, не государыни.

— Мала еще нос совать. Сообразно дарованиям и весу подыскала важное, но совершенно безопасное для трона дело.

Между слов сквозило: из-за тебя, скотина. Сама бы не вздумала поднимать такой вопрос и надоедать Анне Иоанновне.

— И прописано там будет о приведении нашего российского храма наук в надлежащее государству состояние.

Обалдеть. Под такую формулировку, помимо увеличения дотаций на содержание и образование, можно много чего попытаться выбить. И ей общаться с Сенатом гораздо проще. Уровень другой. Натурально огромные возможности откроются.

— А какие права у президента? — осторожно спросил.

— А вот ты, Михаил Васильевич, и разберешься, — заверила с ехидством. — Заместителем поставлю. Главным после президента по канцелярии и финансам. «Директор» — слово хорошее, подойдет.

Я представил, сколько на меня свалится, включая дрязги и доносы, и энтузиазм немедленно поубавился. Ко всему придется забить на личные проекты, перепоручив их помощникам. Хорошо есть такой Андрюха, но он подвизается в роли ревизора и проверяльщика. Требовать от него давать творческие указания и решать внутренние проблемы не выйдет. Значит, опять не спать, решая возникшие сложности и затем разбираясь с бумагами академии.

— Нужен тщательно проработанный план, чего мы хотим добиться, — сказал я после размышления.

— И я о том же, — довольно согласилась Анна. — Суток достаточно? Мало. Три дня тебе на предварительный проект. — Не дожидаясь ответа, поднялась.

Мы все автоматически вскочили. Сидеть в присутствии высокой особы этикет не позволяет.

Молодец, мысленно похлопал в ладоши, прощально склоняясь. Поставила задачу и пошла отдыхать. Сам внушал: дай высказаться подчиненным — и только затем принимай решение. Найди подходящего человека и воспользуйся его трудом. Вот она и обнаружила. Далеко ходить не надо.

— Всегда к вашим услугам.

Татьяна отработанным жестом накинула ее высочеству на плечи шаль. Помогла одеться. Анна кивнула и улыбнулась. Не подруга, однако и не по обязанности благодарит. Слуг обычно мало замечают.

— Положительно, Михаил Васильевич, вы кладезь странных идей, — сказала тихо госпожа Адеркас, задержавшись на пороге последней. — Знаете, сложно увидеть незаурядного человека рядом. Вы привыкаете к нему и редко удивляетесь. Тем более все эти подозрительные околомедицинские штуки, которых врачи не уважают. Вроде на пользу, но сомнительно. А сейчас вы меня удивили всерьез.

— Надеюсь, не в плохую сторону.

— Эта ваша дикая идея насчет браслета или ожерелья с разного цвета камнями для подсчета дней. Поначалу подумала — бесстыдство. Нет, у вас как-то иначе работает ум. Непривычно.

Еще бы. До такого додумались в начале двадцатого века, и совершенно непонятно — почему не могли сообразить раньше. Однако не нравятся мне подобные заходы. Неизвестно, какие выводы воспоследуют в результате.

— Пока ваши идеи не во вред моей воспитаннице, я на вашей стороне, — твердо пообещала дама, относительно успокоив.

Закладывать ближайшему попу не станет. Но где вред, а где польза в подобной ситуации — дело, зависящее исключительно от точки зрения. Рожать от нелюбимого несколько раз — по мне, тоже не очень приятно. А так у женщины появится своего рода оружие. И если у аристократов семьи станут чуток меньше, ничего ужасного. Меньше поместья дробиться станут, и легче пробиваться наверх неродовитому.

И не надо показывать на красавиц, выходящих замуж за богатых уродов. Все равно когда баба захочет, найдет от кого родить. Важнее то, что простые люди размножаться не перестанут. За неимением пособий и социального страхования — дети будущие кормильцы. Чем больше их на старости лет, тем лучше. Но для девок точно лучше не нагулять нежеланного ребенка на стороне.

Часть вторая ОБРАЗОВАНИЕ ДЛЯ СТРАНЫ

Глава 1 ГОСУДАРСТВЕННАЯ МАХИНАЦИЯ

В приемную к императрице я должен был попасть не через общий для просителей и вельмож вход. Некоторых проводили напрямую. Причем в качестве знающих дорогу выступали фрейлины или иные доверенные лица. Поэтому ничуть не удивило появление Варвары.

— Ну как тебе это новое австрийское приобретение? — спросила она, едва дождавшись окончания красочного приветствия.

— Очень симпатичный браслет, — сказал, делая заинтересованную рожу.

И очень знакомый дизайн, вышедший из рук Лехтонена. Простенько, однако отсутствие нарочитых изысков не означает исчезновение вкуса и художественного оформления. Почему не поставил в известность? Моя доля здесь достаточно весома. Уж при таком папе камешки самые настоящие и непростые.

Кто-то из моих гостей не придержал язык и раззвонил о женских циклах и подсчетах дней. Не то чтобы я ставил некие условия и настаивал на скрытности, но очень уж быстро стало распространяться. Вот и госпожа Черкасская, ничуть не стесняясь, демонстрирует окружающим. Кроме всего прочего, новый способ объявить о готовности к безопасному флирту.

— Я не об этом, — произнесла с досадой. — О женишке твоей Анны Карловны, свалившемся на наши головы.

— Не мне судить о столь высоких решениях, — ответил я как можно суше.

А то я не в курсе: нечто неприятное скажешь — завтра о том будет говорить весь двор. И не по злобе заложит, а чисто от желания показать осведомленность. Меньше всего нужны последствия неосторожной болтовни.

— Особы столь высокого состояния крайне редко вступают в брак по склонности.

Приехавший жених оказался неловким, стеснительным и подозрительно женоподобным. Для начала умудрился запутаться в пышной приветственной речи и не понравиться императрице, очень недовольной выбором Левенвольде.

Анне Карловне, изначально настроенной на негатив, он и вовсе чуть не отвратителен. Только настойчивыми уговорами и напоминаниями о положении, обязывающем вести себя прилично, удалось добиться отсутствия скандала в первые же дни. Императрица не сказала официальному свату — австрийскому послу — ни «да», ни «нет», оставила принца в России, чтобы он, дожидаясь совершеннолетия принцессы, обжился, привык к новой для него стране.

Ему был дан чин подполковника кирасирского полка и содержание, много превышающее стандартное штатное, как офицера. Двенадцать тысяч рублей в год не кот начхал. Кажется, приезжего это обрадовало, причем по-настоящему. Не суммы денежные, а назначение. Как и прочие современные дворяне, он не мыслил существования без армии и всего с ней связанного.

— Ты все такой же скрытный, — упрекнула она, слегка хлопнув по руке веером. — И неискренний.

— Я? Вот уж поклеп. Был бы лицемерен в нужной степени — мы бы дальше проводили весело время, вопреки наличию официальной жены. Но нет, я честно предупредил о невозможности продолжения столь приятных отношений.

Хотелось добавить для пущей красоты про то, как мне ее не хватает, но здесь уж точно попахивало притворством. Оба с самого начала знали: особых чувств не имеется, просто устраивающая нас игра, замешенная на обоюдном удовольствии, без дальних расчетов и мыслей. Кроме всего прочего, почти уверен, что Варвара с самого начала не искала мужа и именно потому пошла на сближение. Все же я не пара ей по любым параметрам, от родословной до богатства. Никогда бы ее отец не согласился на столь неравный брак. А значит, можно было не опасаться с моей стороны неких сложностей на данной почве. Достаточно пообщались, и представление обо мне она имела.

— Не зарекайся, — произнесла со смешком. — Жизнь длинная. Любовь к женщине не заставляет мужчину не замечать других особ прекрасного пола.

— Это правда, — признал я со вздохом. — Но ведь и вы, женщины, постоянно судите и сравниваете нас, мужчин. И внешне, и по заслугам, да и по куче параметров. Этот подойдет, тот нет. И одновременно такое поведение вовсе не означает готовности прыгнуть в первый подвернувшийся стог сена с подходящим экземпляром.

— Смотря с каким, — сказала Варвара со смешком. — Девушке, помимо внешней красоты, еще важно опереться на супруга. Почувствовать его надежность и силу.

А здесь мы явно уклоняемся в сторону брака. Или у нее в башке крутится, или специально дразнит.

— И чтобы показал, для чего… — тут она открыто и нецензурно назвала и орган и действия, — мужчина существует. Вот ты бы подошел на роль господина.

— Варвара Алексеевна! — воскликнул, постаравшись добавить в голос укоризны. — Я как бы уже. Женат. — Поспешно выстраиваю защитные бастионы и не сомневаюсь, что она пока развлекается, однако может и пойти в атаку. А сопротивляться будет глупо и достаточно странно.

Ну право же, немногие мужчины способны отказать красивой женщине, а Варвара очень недурна и умеет себя подать. Мне же не сорок и до пенсии далеко. Когда тебе буквально на шею вешаются, и точно не из-за денег, сама кого хочешь одарит, оттолкнуть тяжело. Поэтому предпочитаю с ней не встречаться вообще. Да не выходит. Дворец хоть и большой, а маленький. Рано или поздно столкнешься.

— Ну надо же! — Она удивилась не хуже артистки. — Так это еще лучше. — И хищно улыбнулась. — Тебе, видимо, повезло. Будет занятно соблазнить.

— Еще скажите — престижно.

— Все интереснее, чем в замужестве предстоит.

Вечная история. Еще до церкви не дошла, а смотрит по сторонам. Жаль мне Антиоха, хоть ни разу и не видел. Умный, стихи пишет, а угораздило. Вечная история, когда родители детей не спрашивают. Рано или поздно достанут друг друга до печенок и начнут искать новые впечатления. Если уже не произошло. Он укатил за границу не сам, однако никто не мешал предварительно жениться. Видать, счастлив был оказаться подальше.

Да и она не страдает. С навязанным партнером вечно проблемы — и в бизнесе и в семье. Неудовлетворенность жизнью и ведет к поиску любовника. Если муж не часто говорит красивые ласковые слова, так обязательно примется искать с длинным языком. А если супруг вечно объясняется в любви, достаточно быстро обнаружит замечательного во всех отношениях молчуна.

— Давайте лучше побеседуем о соревнованиях в городки.

Она сверкнула на меня глазами, улыбнулась с откровенной насмешкой. Почуяла затруднения.

— Надеюсь увидеть вас сегодня, — сказала, останавливаясь у двери, достаточно громко, явно рассчитывая на слушателей. Обычный разговор ни о чем. — Не забудьте: вечером маскарад с фейерверками.

Это действие происходило в году четыре раза: в день рождения императрицы, именины, годовщину коронации и в Новый год. Нынче для создания нужного эффекта привлекли почти две тысячи человек.

Я бы и захотел, не смог уклониться. Помимо наличия жены с фрейлинскими обязанностями, Анна Иоанновна практически обязала присутствовать на подобного рода мероприятиях множество народу. Начиная с офицеров гвардейских полков и заканчивая, естественно, малым двором наследницы. Сачковать опасно. Обязательно возьмут на карандаш и запомнят.

Между прочим, обходилось постоянное присутствие (костюмы и прочее) в серьезные деньги. Многие офицеры и люди не особо богатые в стремлении не упасть лицом в грязь быстро влетали в неподъемные долги. Для иных измайловцев отправиться на войну оказалось не самым худшим вариантом. Уж точно приятнее, чем перезакладывать имущество ростовщикам.

Часовой остался недвижим, слуги распахнули створки огромных дверей, и я с чувством изрядного облегчения шагнул внутрь. Не приспособлен я для этих игр с намеками и тонкими шутками. Нет особого опыта общения со здешним аристократическим обществом. Точнее, с женской его частью. Саша не в счет, она выросла уже в ссылке. А от местных хищниц я старательно держусь на расстоянии.

Одной Варвары Алексеевны Черкасской выше крыши хватало до сих пор. Во всех отношениях. Второй красной девицы с голубой кровью в жилах я бы не выдержал. Не ожидал такой беззастенчивости при ханжеском поведении на людях. В очередной раз представления не соответствуют реальности.

Провозгласил автоматически длинную фразу о счастье и радости, пожелании здоровья, поцеловал протянутую руку, стоя на коленях. Уже перестало напрягать. В чужой монастырь со своим уставом не суются. Положено, куда деваться. Традиция. А посещаю я здешний кабинет не особо скрываясь пару раз в месяц. При необходимости и чаще дергают.

Царица свою наследницу держит под плотным контролем, и я один из доносчиков. Правда, Анна Карловна о сем прекрасно в курсе, да и советуюсь при случае, о чем докладывать. Но все это для проформы. Ничего особенного вокруг племянницы императрицы не происходит. Даже для любовного романа она пока молода.

— Михаил Васильевич, — сказала императрица после приличествующей паузы, обращаясь к своему сидящему рядом любовнику, — продолжает нас удивлять своей изумительной предприимчивостью и несусветной наглостью.

Это преувеличение, хотя проект имеет немалый смысл. Ну, в моральном отношении недостаточно красив, зато польза очень вероятна. И Людовики точно этим баловались. К сожалению, не запомнил, с каким номером, привести в качестве примера не удастся. Логически не сильно раньше нашего времени. Может, чуток позже. В газетах о сем объявлений не дают, и подробности в книгах появятся не скоро.

— Он действительно не годится в шуты, — ответил Бирон с ухмылкой. — Развлекать и другие с удовольствием возьмутся.

Вот уж слава богу, что фамилия моя не Голицын. Прыгать и кудахтать рядом с троном — не для Ломоносова. Пусть другие изображают дураков, якобы умные речи ведя. А здесь я, кажется, сыграл правильно, предпочтя зайти к нему лично и все объяснить подробно.

— Имеешь что сказать? — Анна Иоанновна хлопнула по листкам на столике тяжелой лапой. Отсюда не разобрать, но ничем иным, кроме моего трактата, оно оказаться не может.

Любопытно, что позвали специально, и даже Ушаков отсутствует. Верней всего, пришлась по вкусу идея.

— Все написано, ваше величество. Льщу себя мыслью, что оценено будет по достоинству. Не для себя старался: ради пользы государственной.

— На пост директора почтового ведомства, поди, замахнулся?

Под руку ей полезла, повизгивая, собачка, и царица принялась ее машинально поглаживать. А та, очень довольная, на меня гавкнула.

Вот кого не переношу, так этих больше похожих на пуфики разжиревших псин. Даже кошка способна ловить мышей. А от подобных польза отсутствует полностью. Собака должна идти по следу или охранять жилье. А это просто комок меха. Жрет, гадит и облаивает всех подряд, демонстрируя нервный характер и отсутствие бдительности. И ведь есть у Анны Иоанновны целая свора охотничьих. Питомник, специальные слуги. И все одно без парочки этих противных скотин не обходится.

А их даже не пнешь с удовольствием при случае. Во-первых, обязательно кто-то увидит и доложит. Во-вторых, многие особы женского пола убеждены, что не любить этих замечательных пушистых зверьков нельзя. Они такие умильные. И жестокость любого рода по отношению к такому недоразумению на четырех ножках означает некую ущербность. Проще игнорировать, чем оправдываться.

— Никак не можно, у него ранг не ниже третьего класса, а я камер-юнкер.

— Хитрый, — сказала Анна Иоанновна с ощутимым одобрением. — Не просит, а как же не дать? Титулярного камергера хочешь? Заслужил.

— Пока нет. Если всемилостивейшая государыня заметила, сначала придется хорошо набить руку, чтобы следов не оставлять. Да и математики быстро дать результат не смогут.

— Кто на это способен? — потребовал Бирон.

— Насколько я смог выяснить, есть две подходящие кандидатуры. Кристиан Гольдбах и Леонард Эйлер. Второй молод и достаточно талантлив, однако Гольдбах будет больше заинтересован. Он уже в возрасте, обременен семьей и останется благодарным за открывшиеся возможности, если их подкрепить весомым жалованьем и обязательством молчать.

— Зачем вообще нужен математик? — с недоумением спросила царица. — Ты сам не справишься?

— Простите великодушно, — готовый и заранее продумав, что отвечать, возразил. — Нет.

Совершенно мне не требуется заниматься чужими делами. Да и действительно не получится. Я про шифры знаю самые общие вещи. Перестановка букв, использование книг в качестве ключа, таблицы с прорезями или заменами определенных понятий. Для нахождения ключа этого мало.

— Требуется создать алгоритм, как систематический способ вычисления и решения крайне сложной задачи. Нужно вывести правила математики, соответствующие развитию. — С удовольствием отметил, что оба экзаменатора несколько растерялись от невразумительного изложения и туманных фраз. — В осмысленных текстах любого языка можно определить частотность повторения разных букв и найти закономерность, только для этого придется создать целую серию сложных уравнений.

Откровенно говоря, понятия не имею, так ли это. Сознаваться в невежестве не собираюсь. Сам принцип достаточно прост: составляем таблицу частот встречаемости букв в шифротексте. Только не верится, что никто до меня не додумался, и наверняка будут хитрые петли. Это уже не говоря о том, сколько времени уйдет на такую работу. И принимая во внимание отсутствие у меня нормальной подготовки. А также непременное понукание со стороны высокого начальства с воплями «где результаты?». Каждому следует заниматься своим делом. Математику нравятся цифры — вот пусть и возится с дипломатической тайнописью.

Чуть ли не впервые с моего попадания сюда не пытаюсь ничего выгадать лично для себя. Исключительно о государственных интересах пекусь. Перлюстрация, то бишь чтение и копирование чужих писем, всегда полезна. Крайне важно знать, о чем пишут послы и прочие агенты. Прекрасно сознаю, что и без меня очень возможно такими вещами балуются. Аккуратно, не оставляя следов, вскрыть конверт над паром, снять точно донесение и учитывать в будущих переговорах — напрашивается. Но ведь и иностранцы не дураки. Наверняка употребляют зашифрованные тексты.

Предложение поставить изучение дипломатической корреспонденции на поток, используя нескольких доверенных лиц на постоянной основе, и привлечь для чтения определенного рода специалистов — не могло не заинтересовать. На то и ставку сделал. Естественно, уровень контролирующего всю эту деятельность должен быть достаточно высок, чтобы иметь прямой доступ к трону. Под этим соусом очень надеялся — не заберут с нагретого места. Фактически так и вышло. Трудно было бы объяснить придворным, с чего это прыгнул через несколько ступенек сразу.

— Мне надоело читать, — сказал негромко Бирон. — «Далее… страниц цифрами писано было…»

О-па! Все же корреспонденцию на почте просматривают, и не факт, что исключительно направленную за границу. Надо иметь на будущее в виду, глядя в пол, прикинул.

— Почему не воспользоваться удачным предложением.

Они совсем перестали меня замечать, обмениваясь репликами. То ли гордиться — свой до донышка считаюсь и не скрывают, — то ли прохожу в их табели о рангах на уровне таракана. Раскрою рот — и прихлопнуть тапкой недолго.

Если вскрывал и запечатывал письма дипломатов по моему плану лично директор почт, то копировать их должен особый секретарь, переводить же — отдельный секретный переводчик. Но куда важнее придавать важным посланиям первоначальный вид, то есть заклеить, прошить ниткой и засургучить точно такими же печатями, какими они были опечатаны до вскрытия. И вот здесь требовались услуги специфического рода. Мастер-резчик по печатям высокого уровня, способный скопировать множество самых разнообразных штампов личных и государственных, которыми дипломаты пользовались.

Со временем соответствующая коллекция продолжала бы пополняться и расширяться, но идентичности добиться в высшей степени важно. Значит, и профессионал и оплата труда должны оказаться соответствующими мастерству. А заодно по окончании того дела все инструменты и образцы печатей у того мастера обыскать и отобрать, чтобы ничего у него не осталось, и сверх того присягою его утвердить надобно, дабы никому о том не разглашал.

Все это я старательно изложил в меморандуме, напирая на пользу знать правительству о положении дел и о настроении умов с точки зрения иностранцев. Чужой предвзятый или объективный взгляд крайне полезен для получения общей картины жизни в столице и даже провинции. Наверняка с посланником многим делятся и специально, сливая информацию в расчете на некие возможные в будущем блага.

А уж служащие в войсках или по иной части подданные его государства могут и просто так поделиться важными данными. Про секретность здесь пока не особо подозревают. Разве на коротком этапе и в конкретном деле. А что из статистических цифр можно многое уяснить, пока никому не ведомо. Единственное — размер бюджета ни один шпион не выпытает золотом или болью. Его просто не считают. Все разбросано по коллегиям, и общего результата невозможно получить даже под гневные указы императрицы.

Ну и определенные выводы можно сделать о расположении министров и государей европейских держав, о намерениях и действиях аккредитованных при русском дворе иностранных дипломатов, о полученных ими инструкциях и приоритетных действиях.

— Я побеседую с Гольдбахом, — сказал Бирон, не спрашивая мнения Анны Иоанновны, а ставя в известность.

— Какое звание у этого…

— Профессора Кристиана Гольдбаха, — подсказал я с готовностью.

— Да. Этого.

— Действительный член академии и профессор математики с двадцать пятого года. Конференц-секретарь с двадцать шестого.

То есть по-нормальному вел протоколы заседаний на латинском языке. Вроде претензий не поступало. Отсебятины не вставляет, отличаясь добросовестностью и пунктуальностью.

— Как ученый, — продолжил я проникновенно, — он широко известен классическими трудами по теории чисел и математическому анализу. В «Комментариях Петербургской академии наук» напечатал ряд статей об интегрировании дифференциального уравнения Риккати.

Я не очень старался разобраться в его выкладках, уяснив для себя, что действительно соображает, а не пыжится. Судя по поскучневшему виду царицы, она и задумываться не собиралась.

— Может, и сделает потребное, — без особой уверенности сказала. — Именной указ на «особливую должность» с определением в Коллегию иностранных дел бывшего при Академии наук профессора математики Гольдбаха статским советником с жалованьем полторы тыщи рублей. И присягу чтобы дал о неразглашении. — Смотрела она при этом на меня, отчего осталось лишь поклониться максимально глубоко. — Ступай, Михаил Васильевич, — махнула рукой небрежно. — Посмотрю. Будет толк — и тебя не забуду.

И замечательно, подумал, облобызав милостиво протянутую руку и пятясь к дверям. Может, я не прав и лучше использовать более молодого математика, но на Эйлера имею другие виды. Если уж человек за год выучил в достаточной степени для общения русский язык и пишет множество работ по математическому анализу, дифференциальной геометрии, теории чисел, оптике, кораблестроению — самое правильное привлечь его талант к разработке нужных теорий. Баллистика, к примеру. В первую очередь конические пули и нарезы. Одно дело теоретически знать, насколько точнее и дальше летят, и совсем иное — реальные доказательства умствований, пригодные для дальнейшего использования. Человек он вроде нормальный, идет на контакт и не чванится.

Глава 2 ПЛАНЫ НА БУДУЩЕЕ

Растрелли, конечно, постарался. За четыре месяца вылепил монстра. Исключительно парадная скульптура будет. Платье по последней моде, с негнущимися складками, королевская мантия не то из соболя, не то из какого горностая (и в реальности не разбираюсь, а тут изображение). Звезда на груди, жемчуга, браслеты, корона. И арапчонок, подающий державу. Не ту, естественно, а которая регалии. Скипетр и держава. Сплошное величие, и скоро шагнет, топча землю тяжкой стопой не хуже несуществующего Медного всадника.

Почему в мое время скульптура неизвестна? Неужели так и не отольют с образца? Странно. Тут невольно заползают нехорошие мысли. Либо помрет императрица скоро и засунут модель в дальний чулан, либо обычным порядком денег не поступит еще много лет. На собственное возвеличивание пожалеет. Хотя, судя по размерам этого монстра, он обойдется в добрую четверть российской артиллерии по весу. Армия и так снабжается по остаточному принципу, а медь требуется для военных нужд.

Есть еще один вариант — все это вообще не моя история, но проверить все равно не выйдет. Буду исходить из первых двух предположений, как основных. И оба мне не очень по душе. Анна Карловна еще не готова к правлению, и неизвестно что удумает свора вельмож. Очередные кондиции — еще не самое страшное. Вот регент или целая стая на манер боярской Смуты — оно гораздо неприятнее. Власть сладка, могут и не захотеть подвинуться позднее.

— Тебе не нравится? — негромко спросил Тарас Петрович.

— Не могу подобрать правильных слов… А! Помпезность — самое подходящее.

— Тяжеловесно, монументально и излишне торжественно, — задумчиво «перевел» Постников. — Хорошее определение. Особенно из твоих уст.

Это он не иначе намекает на мои речи о необходимости не следовать западным образцам слепо. Особенно по части моды. Полезное заимствовать и развивать, не пытаясь копировать худшие образцы поведения. Чем наименование организации Коллегия лучше Приказа, помимо звучания непривычного, не по-русски? Министерство еще не завелось, но тоже слово нерусское.

Фрейлины радостно смеялись, обсуждая нечто по соседству. Наш чересчур мудрый учитель явно пытается привить им, помимо знания математики с чистописанием и историей, вкус к искусству. Водит изучать некие новые веяния. Он еще беседует, помимо очередного урока, о повседневных событиях.

Я в это не вмешиваюсь. Пусть наши взгляды не всегда совпадают, но чужое мнение тоже имеет смысл выслушать. В опере и балете ничего не понимаю, театр тоже не особо ценю. Но вроде приличному государству положено иметь все составляющие культуры для уважения. Единственное — зачем опять приглашать итальянцев? — а затем чтобы уезжали с гонораром. Пусть уж здесь остаются и обучают молодое поколение русских. Как тот же прижившийся Растрелли. Его сын ничуть не хуже.

— Я же не призываю вернуться к исконно русскому иконописному формальному стилю. Но все эти бархаты, драгоценности мешают восприятию человека.

— Где здесь человек? — удивился он. — Практически аллегория власти.

С неприятным и подозрительным выражением лица. Ружья ей крайне не хватает. Уже под сотню, и специальный человек за ним ухаживает. Когда ходит на охоту, если так можно назвать мероприятие, при котором на тебя специально обученные егеря выгоняют дичь, хоть моцион совершает. Только чаще по птицам палит прямо из окон дворца. Не доходят такие штуки — пальнуть, порадоваться на упавшее тельце, если в клочья не разорвало, и дальше идти. Не станут же ворон на кухню забирать, и ничем ей не мешают.

Да ну. Похоже, сам начинаю выискивать некие намеки при полном их отсутствии. До замечательного умения держать фигу в кармане мир искусства пока не дорос. Очень хорошо помнят скульпторы и художники, от кого денежки получают и чем заканчивается для карьеры недовольство высокопоставленных заказчиков.

— Очередное повторение коронационного портрета господина Каравака. По мне, уж Андрей Матвеев лучше или Иван Вишняков.

Хм. В Третьяковы, что ли, податься? Начать скупать русских художников из наиболее продвинутых. Им приятно, и я попутно могу пару дельных советов дать.

— Почему, кстати, художники числятся при Канцелярии от строений, а не в Академии науки и художества?

— Никогда не задумывался, — сознался он.

— Потому что не существует нормальной школы для них. Используют по мере надобности, и в городской коллегии они хоть кормиться могут. К сожалению, я сознаю, что поднимать еще и этот вопрос неуместно. Даже Анне Карловне. Денег не дадут.

— Ну вы и так размахнулись. — Он, сам того не замечая, называл меня на «ты» и «вы». Видимо, «тыкал» по привычке, по-прежнему видя бывшего ученика из простых, а иногда прорывалось уважение, заработанное уже потом. Не за чин или должность. Я на это не обращал внимания, величая его по имени-отчеству. — Широко, чисто по-нашему, по-русски.

Да, я всерьез постарался. В число предварительных заданий для академиков входили исследования, касающиеся очистки и анализа селитры, а также наиболее выгодного способа добычи или производства из других материалов. Порох крайне важен для страны.

Надо хорошо прочесать ведомость импортируемых реактивов и зарядить академиков дополнительно на создание собственного производства. Причем не граммами, а в достаточном для обеспечения собственных нужд объеме. Как минимум из подобных процессов можно обеспечить дополнительное финансирование всего учреждения.

И естественно, самих открывателей поощрить. Про селитру я прямо пообещаю премию в тысячу рублей. Думаю, желающие разработать технологию на казенных материалах, да с таким бонусом в случае победы, найдутся в достаточном количестве. Из личных средств готов оплатить, только бы получить серьезное расширение производства.

Кроме того, нахождение хлора. Его применяют для отбеливания бумаги и тканей, и существовал способ дезинфекции — окуривание хлором. То есть все это когда-нибудь в будущем должно появиться и принести пользу. Почему не подтолкнуть слегка прогресс в нужном направлении. Правда, помимо электролиза, других способов добычи не помню, но на то и люди с высокими научными званиями существуют. Пусть пашут в поисках.

Еще в планы включены процессы горения и окисления вообще. Если пользы особой не предвидится, науке все равно пригодится. В перспективе аэростаты — воздушные шары. Не очень представляю, где их использовать помимо разведки вражеских войск, зато зрелищно. Одно из основных правил — умей впечатлить дающих финансирование.

Простейшее сегнерово колесо, основанное на воздействии вытекающей воды. Подробностей я не знаю, так пусть постараются академики, проверяя, что за фигня выйдет при замене спицы трубками с отогнутыми концами так, что вытекающая из них вода приводит колесо во вращение. Паровые двигатели пока рано, но и такой можно использовать в производстве.

Очень приблизительно, с упоминанием закона Паскаля, описал гидравлический пресс. Дело, безусловно, полезное для заводов вообще и развития промышленности. Мне все равно не разорваться и всего не открыть. На науку в последнее время оставалось два-три часа в день. И, положа руку на сердце, даже здешние физики и математики выше меня, бывшего школьника, на пару голов. Они ставят реальные опыты, нечто упорно доказывая, а я просто четко знаю: теория теплорода — чушь. И пытаться с ними соревноваться не стану. Мое дело — показать направление и дать финансирование.

Кроме того, помимо секретарских обязанностей, есть еще и мои личные предприятия, а также супружеские. Уж в этом отношении подмастерью задачи не поставишь. Тут личные отношения, отбор кадров и деньги, имеющие неприятную особенность исчезать. И все равно электричество во всем его разнообразии, от лейденской банки до аккумулятора и молниеотвода с электролизом, себе оставил на будущее в качестве дополнительного ресурса.

Законов я не сформулирую, школьные уроки пропали даром, но практическое применение эти штуки найдут обязательно. Возможность покрыть детали медью, чтобы не ржавели, — вещь во все века необходимая. До нержавеющей стали (добавки хрома, но сколько и где взять… цинка чистого, например, пока не существует) еще долго жить. Начнем с простого. Медный купорос, поваренная соль, деталь, пара проводов и источник тока. Принципиально решаемо.

И это на первый взгляд. Наверняка найдется куча иных применений. Самое интересное — искровой передатчик. Быстрая связь — огромная подмога на просторах России. Оптический телеграф меня как-то не привлекает. Затраты огромны, содержание обойдется в хорошую сумму, а зависит от погоды. Да и не построили ничего приличного в России, в отличие от той же Франции, насколько мне известно. Должны быть серьезные причины.

— Даже если хотя бы часть этого будет выполнена — и академии слава, и государству польза. А самое важное — нашей хозяйке дополнительные очки. Кстати, как вам с ними, нормально?

— Благодарю вас, действительно удобно.

— Да ничего особенного. Две пары очков взял, распилил стекла и вставил в новую оправу.

— Другим почему-то в голову не пришло.

Ничего странного. Я видел такие в будущем, правда, специально бы не вспомнил. Совпала удачно его жалоба на зрение и несложная находка.

— Ты действительно очень способный молодой человек, даже при отсутствии правильного образования достигающий многого. Жаль, что так сложилась судьба.

А мне нисколько не жаль. Годами зубрить про теплород и толочь реактивы в ступке под присмотром профессоров. Еще с Шумахером биться, выпрашивая деньги на содержание, и попытки что-то сделать. И, конечно, такого шанса, как сейчас, управлять движением ученых дисциплин — никогда бы не получил. Я ведь не обязан все предоставлять на блюдечке. Достаточно указать направление исследований и требовать регулярного отчета.

— Ведь прославить Россию мог достижениями.

— Право, вы меня обижаете, — невольно хмыкнул. — Кажется, и без немецких профессоров достаточно добился.

Естественно, он имел в виду несколько другое. Отсутствие систематического образования. В глазах окружающих так и есть. А мне не хватает не теоретических знаний, а практического умения работать, используя здешние материалы и химикаты. И больше того, сломать обычную инерцию мышления иногда много сложнее.

Казалось бы, простые и удобные вещи вроде мясорубки отвергаются, а мытье рук или кипячение воды представляется покушением на незыблемые устои, заповеданные предками. Будь у меня медицинский диплом — многое бы изменилось? Уверен — нет. Такие вещи и при наличии доказательств двигаются тяжко в любые времена. Камни с неба не падают, заявила Академия наук Франции лет через сто про метеориты. Им лучше знать. Великие умы.

— И дело свое считаю ничуть не менее важным для процветания Отечества.

— Как бы академики не побежали толпами по родным странам от вашего чрезмерного давления, — уклонился Тарас Петрович.

Его коробила настойчивость, с коей набиваю карманы. Особенно по части нежелания делиться рецептом производства морфия. Даже ему тяжко объяснить про лучшие намерения и вечное безденежье. Как приходят деньги, так моментально и уходят. Заводики и мануфактуры требуют вложений, модернизации, перестройки привычной цепочки под мои нужды, закупки сырья. А в последнее время я принялся приобретать дополнительную докуку.

Наш сильно мудрый Сенат не так давно вынес постановление о запрещении крестьянам заводить суконные мануфактуры. Они отныне вообще не могут иметь предприятий, вырабатывающих «амуничные» вещи.

Фактически очередная льгота дворянству — и палка в колесо развития промышленности страны. Мало того, производительность труда крепостных — а кого аристократы поставят трудиться? — неминуемо упадет, так ведь не каждый может себе позволить конкурировать с богатыми. И труд дешев, и люди не три копейки стоят.

Цена одиночки равнялась двадцати-тридцати рублям, семьи — сорока-пятидесяти, а небольшого селения — тремстам-пятистам. Приобретать надо было «пристойную» деревню в отношении населенности и близости к предприятию, а это не так легко сделать. Нужны серьезные капиталы, таких средств в руках мелких и средних промышленников зачастую не оказывалось. Средняя по размерам мануфактура обходилась в добрых десять тысяч.

И тут прихожу я, весь в белом, и предлагаю сделку, по которой она оформляется на меня, и, помимо дополнительного вложения капитала от богатенького инвестора, бывший владелец оставляет за собой почти всю власть на производстве. Правда, попутно он подписывает очень жесткий контракт. На многих наличие официальной бумаги производит поистине магическое впечатление. Я для усиления даже завел специальные стандартные бланки, отпечатанные в типографии. Тем более что не требуется всякий раз нечто новое выдумывать, а каждый в курсе, остальные подписавшие вполне довольны.

В окрестностях Москвы под бдительным присмотром Акулины Ивановны уже трудятся четыре мануфактуры на полтораста станов общим числом. По здешним понятиям немало. Ей даже пришлось перепоручить свою сыроварню и торговлю дочери, чтобы держать руку на пульсе остального. Удобный директор по хозяйственной части оказалась по всем показателям. Своего не упустит и за мои интересы глотку кому угодно перегрызет. И главное — искать еще кого-то не надо. У нее уже собственная команда появилась.

На тех мануфактурах вырабатывается не только сукно, годное под мундиры, льняное полотно, салфетки и скатерти, но и парусное полотно и коломянка. В дальней перспективе дойдет и до хлопчатобумажных тканей. Поставщик готов, но стоимость сырья, доставки и производства не мешает предварительно хорошо просчитать.

А самое главное, попутно с сукном создается еще одно производство — бумажное. На него пойдут отходы от полотняного дела со своих и чужих фабрик, договоренность со многими существует. Тряпье станут рубить в специальных амбарах, в двенадцати ступах при помощи воды толочь, а затем сырье поступит в цеха, оборудованные ролами. Я запланировал десятки работников при производительности, определяемой в тысячу стоп.

Кроме писчей бумаги разных сортов, расходящейся прежде всего по казенным учреждениям, собираюсь вырабатывать для военных нужд особую бумагу для патронов и «картузов» для артиллерийских зарядов. И надеюсь, идея себя окупит. Остальные бумажные мануфактуры находились вне Москвы, а одна аж в Тобольске. Только работать моя начнет еще не скоро, оборудование стоит очень прилично, и в очередной раз карманы пусты. Абсолютно.

А ведь есть еще один любопытный шанс на развитие страны с обогащением. Нашелся один добрый молодец островного происхождения, готовый посодействовать в создании ситцевой фабрики. И всего-то понадобится двадцать тысяч рублей стартового капитала. Которые еще наскрести требуется. Но я ведь в России живу!

Первым делом челобитную в Мануфактур-контору о создании печатной фабрики на бумажных и шелковых тканях. И в дополнение к льготам, перечисленным в Регламенте Мануфактур-коллегии 1723 года для начинающих, небывалое для страны производство, целый список: право беспошлинной торговли, беспошлинный ввоз комплектующих (под это можно и другие механизмы протащить) и запрет на создание новых конкурирующих предприятий.

Короче, монополию на двадцать пять лет прошу, да еще и с приписанными крепостными. Сотен пять для начала. Что-то непременно урежут для порядка, но льготы я реально выбью, хотя бы в половинном размере. Зря, что ли, вхож в высокие кабинеты.

А пока просьбочка ерундовая по инстанциям ходит, пора браться за очередную порцию морфия, спихивать его через Липмана европейцам по двойной цене и воровать чертежи английских ткацких станков. Чтобы конкурировать с англичанами, нужны соответствующие машины, повышающие производительность труда рабочих. Вывоз механизмов этого профиля из владений Великобритании официально запрещен, но думаю, парочку мастеров сманить вполне возможно. За хорошую сумму. Если уж браться за дело, то всерьез. Я же не мечтаю прогореть в конкуренции с практически бесплатными крепостными, работающими на фабриках у дворянской аристократии. Значит, надо брать технологиями.

На Иваново, город невест, замахиваться рано, но лиха беда начало. Кстати, проверил. Есть такая деревня во владениях Черкасского. Верст триста от Москвы. Неудобно получается для контроля, и транспортные расходы велики. Но был же какой-то смысл в том городе и его производстве! Чего-то я не улавливаю. Скорее всего, наличие железной дороги. Точнее, ее полного отсутствия сегодня. Ничего, место возле Петербурга присмотрел, и продукция легкой промышленности (качественная) обязательно найдет покупателя. На ней и делали состояния русские купцы-староверы в начале девятнадцатого века. А я возьмусь раньше.

— Если они приезжают в надежде обогатиться и не собираются ответно приложить усилия к обучению русского народа, нужны ли нам такие специалисты? — патетически спрашиваю. В планах все это расписано.

Выплаты до выделения отдельного корпуса преподавателей гимназии и университета необходимо поставить в зависимость от количества обучаемых и исследовательской работы. Дополнительно премии за уровень работ учеников и важность статей академиков. Чаще цитируют за границей — выше жалованье при перезаключении договора. А то, простите, иные и свыше тысячи рублей в год получают неизвестно за какие заслуги.

— А меня посвятите в обсуждение? — потребовала царевна, подкравшись со спины.

Личико раскрасневшееся и довольное. Вместо неспешного гуляния по садам слегка побегала и побаловалась. По мне, и к лучшему. Не сидит в темном углу с очередной книжкой французских страданий, а занимается физическими упражнениями. Прятки — тоже полезно и весело. Фрейлины, кстати, не стали встревать, идут чуть позади, не пытаясь слушать.

— Президента Академии наук и художеств никак не можем оставить в стороне от нашего заговора, Анна Карловна.

Постников покосился на меня. Он все никак не мог привыкнуть к излишне свободной манере общения с принцессой. Может, и зря, но должны быть у друзей мелкие привилегии. Если уж запрещено сидеть в присутствии на манер…

Черт! Как же я мог забыть о классике. «Принц и нищий» Марка Твена. Почти ничего не помню, включая этого самого, имеющего разрешение сидеть в присутствии короля, но это и не суть важно. Сюжет прекрасен для назидательной истории до безобразия. Нельзя развалиться на троне и сладко кушать да спать, забыв про народ и вельмож. Так и просится на попытку создать свой вариант. Наверняка не первым окажусь. Как минимум диснеевский вариант помню, и советский фильм был. Его не видел. Или видел? Черно-белый вроде. Там еще Том предложил ведьмам устроить бурю, а они оказались неправедно обвиненными.

— Заговор, — очень серьезно сказала она, — суть тайное соглашение о совместных действиях. А я в денежных делах все одно ничего не понимаю. Вот напишут они мне росписи денежных сумм, а как в рамках выделенного остаться? Не токмо же на людей, но и на инструменты надо приготовить. Определение потребности в средствах на основании заявок — хуже некуда. Они понапишут себе на пользу.

О! Лиза, в смысле Аня, никак не привыкну к новому имени, не просто просмотрела бумаги. Еще и задумалась. Растет девочка. И приятно, что в ее рассуждениях присутствуют и мои уроки. Не зря старался и пытался воздействовать, изобретая байки и назидательные притчи. Совсем не простое дело, пусть кто попытается к месту с ходу придумать или даже вспомнить. Я по китайцам не ударял в детстве, с аниме не тащился. Восточные мудрости в основном проплыли мимо.

— Есть очень простой способ выглядеть умным, — сказал для нее. — Всего-навсего затребовать отчет о затраченных ранее суммах. Можно за год, но гораздо правильнее за три. Для сравнения. Данный способ действенен в любых денежных делах.

— Давайте попытаемся хоть с одним разобраться.

— Конечно, Анна Карловна. Старые расходы полезны при любом раскладе. Мало ли, могло нечто измениться и в позапрошлом отсутствовал скачок затрат на ремонт обсерватории и командировки. Да и гораздо удобнее смотреть тенденцию расходов и роста затрат по конкретным мероприятиям в динамике. Реконструкцию помещений, обеспечение материалами для исследований, пополнение библиотечного фонда, оплату труда.

— И сколько таких статей возможно?

— Ну, в нашем случае не очень много. Камчатская экспедиция оплачена в основном из других средств. Зато отправляющиеся с ней натуралисты Иоганн Георг Гмелин и Георг Стеллер, — как я сразу не сообразил, стеллерова корова явно им описана впервые, еще и прославится, пусть и таким странным способом, — историк Герард Фридрих Миллер получили прогонные из канцелярии академии. И боюсь, в недостаточном размере.

— Второй раз к тетушке насчет дополнительных сумм не пойду, — очень твердо заявила она. Видать, прием, вопреки результату, оказался неласков.

— А ей всегда можно сказать, что возрастание государственной мощи создается тремя факторами экономического порядка. Первый — прирост коренного населения. Второй — увеличение промышленной и сельскохозяйственной продукции. А третий — средства, которые государство может вложить в народное образование с наукой и национальную оборону.

— Занятная формулировка, — пробормотал Тарас Петрович. — И где связь наших путешественников с обороной?

— Не знаю сегодняшних цифр, но век назад бюджет государства Российского составлял где-то миллион двести тысяч. Из них пушнина занимала почти половину.

— Ну, сейчас выход ясака заметно упал, — возразил Тарас Петрович ожидаемо.

Да. И не только абсолютно, но и относительно процента от общих прибылей казны. Но какая разница, Анна Иоанновна использует для личных нужд Соляную коллегию. А можно зарядить под это и Сибирский приказ, с его пушниной. Лишние три-четыре дополнительные сотни тысяч рублей никому просто так не падают. И так гораздо выгоднее в смысле раздачи подарков заслужившим. Людей раздавать с землей — бесхозяйственность. Они и в будущем году заплатят налоги, а ты их в частное пользование. Даже на первый взгляд разница заметна: на каждую податную душу приходится семьдесят четыре копейки на владельческих (крепостных) крестьян, один рубль четырнадцать копеек на государственных крестьян с однодворцами, один рубль двадцать копеек на горожан. Глупо.

— Если не вести себя хищнически, требуя непомерного количества шкурок пушного зверя, а оставлять на будущее для восстановления и поддержания популяции определенное число животных, можно обеспечить себе стабильные поступления в немалом размере.

— И сколько соболей ловить можно без ущерба для грядущих лет? — заинтересовано спросила Анна.

— Не знаю, — сознался я.

Взгляд был разочарованным. Наверное, я должен сразу выдавать точный ответ.

— На то у нас отныне целая академия имеется. Пусть считают количество на квадратную версту сибирской тайги.

— Замечательно! Теперь я в случае затруднений всех стану отправлять к ученым, — хихикнула она.

— А для чего они существуют?

— Ну не для проверки поголовья белок! — искренне возмутился Постников.

— А чем плох подобный способ? Заодно и посмотреть, сколь народу на Севере живет. Разложить ясак для облегчения на всех. Просторы там огромны, но правила для каждого должны совпадать. У многих животных имеется своя территория, значит, достаточно просто определить, сколько и каких на определенной площади помещается.

— Неплохо, — кивнул он. — А как же быть с переселенцами?

— Не нужно русским людям так далеко на Север, к Ледовитому океану да в тундру. Не приспособлены они для того, и пользы не будет. Казаки — пусть. За народами тамошними приглядывать и ясак собирать, но не больше. А нам южнее по рекам заселяться привычнее и удобнее. Сибирь велика, и остроги с городками надо тянуть по местам, где хлеб вырастает. Закрепить тамошние богатства за Россией важнее всего.

— А они там есть?

— Наверняка имеются. Такая огромная земля, и чтобы пустой лежала? Все найдется в Сибири, особенно где горы старые. Урал, Алтай — железо, медь, свинец, даже золото с серебром. Богатство империи станет прирастать оттуда.

Нефть, уголь, природный газ, фосфориты, бокситы, никель, уран — это все здесь и сейчас пустой звук. Про распаханную целинную степь тоже рано говорить. Важнее пустить поток переселенцев в правильном направлении. Узкой полосой по более благоприятным местам вплоть до Дальнего Востока и Приморья. Чтобы лет на сто раньше осваивали богатые места. А там недолго и Китай придавить, лишив его северных районов. Опять же нефть, железо и уголь обнаружили в Маньчжурии достаточно поздно. Всерьез держаться не станут, а я в курсе — не сейчас, так позже богатства найдутся.

— Пока не нашли драгоценных металлов, — скептически прокомментировал Постников. — Ни Демидовы, ни Строгановы.

— Не там ищут, — мысленно перекрестившись, ответил я, принимаясь излагать теорию о россыпных месторождениях и роли в их образовании рек. Ну не про рудники же на Чукотке и Аляске пророчествовать. Доказательства отсутствуют полностью. А вот найди — в скором времени на Урале и Алтае наверняка прислушаются к прогнозам.

Мне самому не поднять экспедицию, как ни заманчиво. Да и пилить на край света на несколько лет, бросив насиженное кресло близ власти, — шалишь. Правильней сдать государству и получить с того респект по полной программе. Но для этого надо не сказать нечто вроде: «А я так думаю», — выставляя себя дураком, противопоставляющим голое мнение авторитетам с научными степенями, а попытаться привести аргументы.

Люди во все времена ничуть не отличаются от посетителей интернет-форумов. Выдвинул тезис — попытайся доказать, не жди подходящих фактов от оппонента. Не станут слушать, но кто-то обратит внимание и заинтересуется. И я давно оттачиваю речь, основанную на сравнении гор. Кавказ с Уралом очень разные системы. Молодая и старая, а значит, во втором случае месторождения близки к поверхности. Вершины стерты, и пробиваться проще. Вода непременно участвует в разрушении, вынося взвеси и откладывая их на поворотах. Нужно отследить такие места, включая изменения в течении, и будешь в дамках.

Глава 3 НОВАЯ МЕТЛА

Академия наук занимала два просторных и красивых дома на «стрелке» Васильевского острова. Трехэтажное здание с башней, на вершине которой торчало нечто, называемое армиллярной сферой. Вроде бы сооружение имело отношение к астрономии, но такие тонкости меня не интересовали.

Башня разделяла здание на два флигеля. В одном помещалась библиотека, в другом — кунсткамера. Вдоль стен тянулись желтые полированные шкафы с книгами и редкостями. У входа в кунсткамеру стояли чучела и скелеты. Баран с восемью ногами, другой с тремя глазами. Противно до жути. С потолка свисали высушенные рыбы и змеи.

Больше всего это детище Петра Великого напоминало лавку жулика-алхимика. Ничего удивительного, что среди заспиртованных диковинных рыб, жаб, ящериц, змей и, что особенно неприятно, человеческих зародышей усадили и его чучело. Лицо с посмертной маски, волосы тоже родные. Хуже мавзолея Ленина.

На этом фоне наличие гербария, собрания минералов, а также всевозможные восточные, китайские и сибирские редкости смотрелись успокаивающе. Здание все никак не могли достроить, но предполагалось разместить в будущем на первом этаже минералогические и анатомические коллекции. Второй и третий предполагалось оставить под административные помещения и библиотеку.

К сожалению, не за тем мы явились и рассматривать в подробностях не стали. Ее высочество Анна Карловна в сопровождении немалой свиты прибыла после консультаций и размышлений наводить порядок в здешнем заведении. А оно точно нуждалось в реформе и встряхивании.

— Как вам уже известно, всемилостивейшая государыня Анна Иоанновна назначила меня президентом Санкт-Петербургской академии наук, — сказала она, дождавшись полной тишины в зале, где уже сидели загодя предупрежденные работники умственного труда.

Пауза оказалось достаточно многозначительной и затянулась ненадолго. Ученая братия очень хорошо сообразила, что лучше бы прекратить обмениваться мнениями. Никто, собственно, не ожидал неких серьезных сюрпризов от малолетней принцессы. Ничего особо оригинального она в ее возрасте придумать не должна. И все же положение обязывало. Надо сидеть и со смиренным видом смотреть в рот девчонке.

Портить с самого начала отношения никому не улыбалось. Вдруг припомнит потом невнимательность и слишком свободное поведение. В этом возрасте норовят утвердиться за чужой счет, а испортить жизнь и карьеру при ее связях и знакомствах не просто легко — легко чрезвычайно.

— Надеюсь, не требуется представляться? — говорила она на немецком, благо все замечательно в зале понимали, в отличие от того, если бы Лиза выразилась на русском.

Профессора несколько подобострастно посмеялись.

— Замечательно. Прежде чем прийти сюда, — продолжила Анна, — постаралась навести сколь возможно тщательно справки о работе основанного Петром Великим для славы государственной учреждения у людей, достойных доверия.

Люди смотрели на нее, зато мне хорошо было видно, как надулся от гордости Андрей Константинович Нартов, ведавший академической мастерской. В здешней компании он почти единственный русский и без звания. Благодаря былому знакомству с императором Петром I, у которого подвизался токарем и механиком, заведовал академическими мастерскими. Действительно талантливый мастер.

Я с ним по своим делам неоднократно советовался, и он дельные вещи подсказывал. Из его рук из мастерских выходили оптические приборы, точные весы, астролябии, компасы, термометры, чертежные принадлежности, крайне необходимые для развития промышленности, горного дела и мореходства.

Слегка обласканный, с удовольствием поделился длинным списком всяческих проблем, нарушений и злоупотреблений. Даже был готов написать официальную жалобу. В иных отношениях мы с ним замечательно нашли общий язык. Практичный и приземленный человек, не видящий пользы в умствованиях приглашенных иноземцев и вообще нервно воспринимающий засилье чужаков.

— Меня поразило несколько вещей. Во-первых, академия до сих пор не имеет официального устава. В результате администрация не знает своих прав и обязанностей, не говоря уж о работающих в академии!

Сидящие в зале оживились. Это им понравилось. И зря. Самоуправления не обретут ни под каким соусом. И тому есть веские основания. Члены знаменитой Французской академии не получали от государства ни сантима, а Прусская академия изыскивала средства на научную работу самостоятельно, продавая всякую мелочь вроде календарей и устраивая лотереи. А в здешнюю все шло из государственного бюджета, и добрая половина сумм уходила на жалованье ученым. Какая при этом может быть свобода? Будь любезен поступай согласно приказам свыше и обслуживай научно-техническое развитие страны. Или вали в любом направлении, но за свой счет.

— Во-вторых, в указе «Об учреждении Академии наук и художеств» прописано: каждый академик должен составить учебное руководство в пользу учащегося юношества и подготовить воспитанников, которые со временем могли бы заступить на его место, причем Петр высказал желание, «чтобы такие были выбираемы из славянского народа».

Речь я писал сам, затем она внимательно изучала и редактировала, ища в основном излишне резкие выражения. Основную суть без споров сохранила. А затем мы два дня репетировали. Анна впервые выступала самостоятельно перед достаточно солидным собранием, и опозориться с ходу было бы излишним. Да и опыт на будущее. А то вечно сидит на приемах и помалкивает. Пора взрослеть.

— Годы идут, прямые требования не выполняются. Университет практически мертв. Даже прибывшие в прошлом году юноши добрые, в науках довольное знание имеющие, и вам бы самим честь создать могли, остались без средств и заботы. Господин Ломоносов взял их на содержание, пожалев!

Допустим, не из альтруизма. Конечно, они угодили из Москвы в столицу с моей наводки, но в отношении академиков лично моей вины нет. Я пытался сделать для них максимально возможное, стучался в разные двери, просил, но лишь трое отправились на учебу в Германию, что тоже глупо. Зачем гонять людей и платить немалые суммы, когда существует Бергколлегия и в ней те же немцы заправляют.

Ну, с самого начала особо на продвижение парней не рассчитывал. Мне все равно крайне нужны люди в бесконечных проектах. Способные под руководством умелого мастера и по моим наброскам совершать нечто полезное. Мало кто умеет читать, а чертежей иные работники боятся пуще батогов. Вот и выходит польза для всех. Обычно выгоду просекают достаточно скоро и стараются оставаться не просто передаточной инстанцией.

А когда плачу пять рублей в месяц вместо десяти в год и не требую заучивать на манер дятла невразумительные тексты, а очень даже конкретные вещи делать, все остаются вполне довольны. Хотя парочка висит на волоске, готовые к вылету. Я им в няньки не нанимался, и если пьют и набирают долгов, пусть сами разбираются. Но все же процент от общего числа подходящих неплохой.

— Это нормально? — гневно потребовала Анна. — Уже сама необходимость искать молодых людей, приверженных наукам, когда они должны были быть подготовлены лично вами, наводит на определенные мысли!

В зале висело тяжкое молчание. Кажется, до всех дошло, что спокойному существованию пришел конец.

— Университет и гимназия бездействуют. Ни одного русского ученика не было выпущено из гимназии в студенты университета. Ни одного русского студента не было произведено в адъюнкты.

Всего в первые годы в академии обучалось тридцать восемь студентов, из которых русских было семь. Специально зажимали или из-за преподавания на немецком и латыни — выяснять придется с каждым отдельно.

— Даже заслуги господина Ададурова не оценены. Он и адъюнкта не получил!

С этим мы тоже предварительно побеседовали. Точнее, я попытался наладить контакт. Вышло не очень удачно. Не понравился мне первый и единственный коренной русский математик полностью и категорически. Уж больно себе на уме. Старательно пытался отвечать на вопросы, не повредив себе при любом раскладе.

Про обучение он высказался изумительно, мне до таких вершин расти долго. «Кроме языков обучался при Академии наук истории, географии, философским, математическим и физическим наукам… И может быть, что в оных науках не посредственные познания получил бы, ежели бы для неисправности в тех науках академических переводчиков не принужден был касающиеся до оных наук переводы всегда исправлять, которые у меня немалую часть времени отнимали».

При желании в длинной и мутной фразе можно обнаружить поклон в любую сторону. И упрек по поводу использования администрацией в качестве переводчика, и подтверждение обучения русского студента. Прямо ни слова в простоте не произнес. Надолго ли пришла новая метла и не отзовется ли ему боком в будущем — неизвестно. Лучше и нашим и вашим, но не полностью, а с шансом отказаться. Не так его поняли. Хороший политик в мое время вышел бы. Здесь пропадает талант. А ведь я имел на математика очень определенные виды.

— У меня стойкое ощущение, — произнесла Анна, сделав многозначительную паузу, — что многие из академиков, приглашенные для пользы и славы государства, предпочитают за счет казны тешить свое личное любопытство, используя служебное положение.

Вот теперь на лицах проступило возмущение. Вскакивать и кричать не стали — не та ситуация. Это им не посиделки в собственном собрании. Там иной раз до откровенной ругани доходит. Ко всему, еще набирали людей по всей Европе, и ученые представляли различные научные школы. Как обычно, знания и достижения плохо сочетаются с терпимостью к чужим ошибкам и высоким самомнением. Острая научная полемика, развернувшаяся в стенах Петербургской академии уже с первых дней ее существования, была неизбежна.

Все усугублялось отсутствием высшего авторитета. Умудрившийся занять эту нишу Шумахер никаким ученым не являлся. Зато администратором оказался хорошим и интриганом высшей пробы. Стравливая профессоров и держа все финансовые поступления, невольно заставлял обращаться к нему за окончательным решением. Попутно регулярно путал личный карман с общественным, о чем меня многократно осведомляли работники академии и раньше, а особенно теперь, в предварительных беседах.

— Где исторические работы по русской истории, начиная с древнейших времен? Старинные рукописи собираются, копируются, издаются для всеобщего сведения? Нет! А чем заняты историки? Они вообще смогут прочитать правильно и перевести с тогдашнего наречия на современный язык, или русского до сих пор не знают?

Кислое выражение на парочке лиц доставило мне реальную радость. Копаться в куче летописей, частенько передирающих друг друга и попутно несущих отсебятину, неизвестно откуда взятую, элементарно не хватало времени. Давно забросил попытки выстроить некую таблицу с датами. Мало того, про недавние годы из живых и в прекрасной памяти свидетелей частенько приходилось сведения извлекать клещами. Пусть трудятся, а не деньги получают.

— Почему даже об Анне Ярославне надо получать сведения из Франции, а русские историки о ней не слышали?

А это уже пошла отсебятина. О таком мы не договаривались. Тем более что в полученной вежливой отписке ничего противоречащего моему рассказу не оказалось. Как и особых дополнений, помимо генеалогического древа королевской семьи.

— Экспедиция на Север — замечательное начинание. Господин Миллер?

— Да? — осторожно переспросил поднявшийся молодой человек.

Кажется, именно с ним настоящий Ломоносов выяснял отношения по поводу норманнской теории. Пока ее в природе не существует. Я специально выяснял, наводя справки об академии и тамошних тружениках. Надеюсь, в будущем, когда он ее накатает, я смогу ознакомиться, что конкретно вызвало столь глубокое негодование моего несостоявшегося тела.

Какая разница, кем был Рюрик, — шведом, прибалтом или славянином с Запада. Русь под зад подгребли его потомки, а не он. Иностранные династии существовали во многих странах — в той же Англии побывал на троне кто угодно. И ничего, цветет и пахнет. Править морями нисколько не мешает даже смена религии.

— Благодаря вашей деятельности появились «Sammlung Russischer Geschichte».[5] Первое издание, благодаря которому мир узнает о России не из сочинений грубых наемников и предвзятых посланников иностранных держав.

Вот уж не знаю, к добру ли эта фраза. Недоброжелателей у молодого человека добавится ощутимо.

— Замечательно и желание отправиться в экспедицию, — благосклонно кивая, провозгласила Анна, — однако почему только туда? — продолжила она бушевать. — Россия огромна! В башкирских и казахских землях, в калмыцких степях до сих пор не описано ничего. Поволжье и Каспий — сплошные белые пятна! Чем занимается кафедра географии? Почему обер-секретарь Сената Иван Кириллов издает книги с описанием состояния дорог, имеющихся в стране реках, лесах, городах и поселениях, составе и численности населения, его занятиях, промыслах?..

Кириллов с давних пор курировал работы по проведению масштабных геодезических съемок и составлению карт территории империи. Впервые в России собрав кучу статистических данных, стекающихся к нему по должности, издал два увесистых тома. Первый описывал Санкт-Петербургскую, Московскую, Смоленскую, Киевскую, Воронежскую, Рижскую и Ревельскую губернии. Второй посвящен Нижегородской, Казанской, Астраханской, Архангельской и Симбирской.

— А сейчас именно он собирает экспедицию к башкирам! Не академия!

На самом деле, мягко говоря, преувеличение. Пока на столе императрицы Анны Иоанновны всего-навсего находится проект с душевным названием «об удержании в русском подданстве киргиз и способах управления ими». Ее высочество Анна Карловна снабдила своего секретаря, меня в смысле, по просьбе для прочтения.

Господин Кириллов там предлагал обучить всю эту степную вольницу, дать им русских офицеров и артиллеристов и, создав армию на манер сипаев, бросить на юг. Авантюризм высшей пробы. Склепать дисциплинированное войско из кочевников, по-моему, нельзя.

После бесед с Геннадием, прекрасно знающим тамошние условия, я проникся глубоким скептицизмом по отношению к подобным идеям. Уж очень он смеялся при озвучивании некоторых тезисов. Да, в курсе про чингизидов, отхвативших пол-Азии и залезших в Европу, но это когда было. С появлением огнестрельного оружия любые степняки обречены на разгром в правильном сражении. Другое дело, что они и не стремятся идти на пушки, налетая и исчезая со всей возможной скоростью. Так то не война, а набеги.

Главное, у него там мелькнуло предложение поставить город Оренбург. Не узнать такое название было бы странно. Достаточно известный в будущем город. Казаки были, пока их не извели в советское время. А значит, определенный смысл во всей истории присутствовал. Пусть не до Бухары и Индии, а гораздо ближе, но там поселятся вокруг еще не существующего города русские.

Выходит, имеет смысл поддержать и дать свои кадры для разведки. Ботаник, геолог, живописец (отделение художества существует), геодезист, да мало ли кто. Священники и медики не по этому ведомству, а всех прочих припахать. Пусть жалованье в поте отрабатывают. Нечего сидеть в столице.

— Отныне каждый профессор не менее двух раз в неделю обязан прочесть лекцию в университете для слушателей. Включая любых пожелавших зайти со стороны и привлеченных наукой. А помимо, к нему будет приставлено не менее двух учеников для воспитания.

Вот теперь зашумели открыто. Принуждение же профессоров академии к преподаванию в гимназии и университете вызывало у них откровенное недовольство и протест.

— Пока так и будет, — с нажимом заявила Анна. — Раз уж до сего дня сами не справились, буду заставлять. Кто отлынивать станет, денежные санкции немедленно воспоследуют.

Они, похоже, плакать начнут, судя по физиономиям. А то разбегутся со страшной скоростью в родные земли. Может, и так, но зачем стране нежелающие приложить ум и руки? Пусть валят. Всегда найдутся другие. Пусть рангом ниже, зато готовые на благо работать, а не на свой авторитет.

— В дальнейшем, по вновь написанному и еще не утвержденному регламенту, — она заглянула в лежащий на кафедре листок, — гимназия и университет выделятся из состава академии.

Еще и художественную школу надо. Нечего ей в куче с научниками валяться. А то убожество дикое. Даже архитекторов до сих пор выписывают из-за границы. Хотя Растрелли уже здесь родился, а тоже учился не в родной академии. Короче, и с ней надо что-то сделать в ближайшее время.

— Притом в первой будут состоять ректор — один, учителей — шесть, учеников — шестьдесят, а в университете: ректор — один, профессоров — пять, студентов — тридцать. Это абсолютный минимум, — сказала, глядя на ничуть не успокоенных переговаривающихся. Каждый знал: когда еще замена из русских воспитается, значит, дополнительные обязанности тянуть ему. Сами виноваты. Нечего было манкировать полезной нагрузкой раньше.

Фактически этот мизер пришлось выгрызать с возмущенными воплями. «Подлых» людей старательно вычищали из общих списков. А мы как раз делали обучение под них. Помог аргумент о поступлении дворянских детей в Сухопутный шляхетский корпус, раз уж останутся в свободном плаванье и вынуждены будут куда-то прислониться.

На удивление, Анне-младшей понравилось заниматься полезным. А особое удовольствие она получила, засунув мину в уставы гимназии и университета, небрежно подмахнутые царицей. Все же кое-какие наши разговоры отложились в памяти. Недрогнувшей рукой самолично вписала — все эти ученики на казенном коште должны быть мещане или однодворцы. Прочие могут и на папенькин счет пожить. В любом количестве. Мелочь, а приятно.

От моих былых громадных планов внедрять образование в народ российский осталось чуть-чуть. Начинать всегда сложно. В «немецкой» гимназии учили немецкому языку, начаткам истории и географии, рисованию и танцам (!). Числилось там сто двадцать человек в возрасте от шести до двадцати двух лет, из которых дай бог половина в самом деле училась. Многие «отстали без абшида», то есть просто ушли, не подавая рапорта. Были среди гимназических «мертвых душ» дворянские недоросли, уклонявшиеся от обязательной явки на государеву службу.

В «латинской» гимназии числились сорок человек, но неизвестно, сколько из них учились на самом деле и далеко ли продвинулись. Поэтому данное заявление говорило вроде бы об облегчении труда. На самом деле академики и так не утруждались.

— Средства на нужды гимназии предоставили, определив в сумме четырех тысяч трехсот девяноста восьми рублей и двадцати пяти копеек.

Финансовый вопрос самый сложный. Ей пришлось лично ходить на поклон к тетушке, вышибая резолюцию, а затем в Сенат. Благо императрица подмахнула даже не вчитываясь: науки у Анны Иоанновны находятся на последнем месте по интересам. А в Сенате помычали, однако согласились изыскать в кратчайшие сроки необходимое. Куда им деваться.

— А на академию? — вскричал, вскакивая, Шумахер. — Ежели из общих смет взято и скорой помощи не получим, заведение разрушится, и толь многие тысячи купно с оною честию, которую академия у иностранных ученых себе получила, пропадут без всякой пользы.

— Тоже выделено в размере шестидесяти пяти тысяч на этот год. Но вас, господин Иван Данилович… я ведь не ошибаюсь?..

— Он, — внятно подтвердили из замершего зала.

— …Данные капиталы не касаются. Кунсткамера, библиотека, книжная лавка со всеми находившимися в них вещами и приходно-расходными книгами, пока мы здесь беседуем, опечатаны.

Нартов довольно заржал, хлопая себя по коленям и ничуть не дергаясь при брошенном на него гневном взоре Шумахера. Он получил давно мечтаемое: избавился от вечно вставляющего палки в колеса.

— Я не могу начать новое дело, не имея представления о бюджете и тратах. Посему каждая кафедра и отделение представит, скажем, в течение месяца, конкретные планы работ в этом году с приблизительной сметой. Не смотрите на других, — потребовала резко на очередное переглядывание и недовольный шепот. — Всякий пусть метет перед своей дверью. Если так станут делать, вся улица будет чиста. И я рассчитываю не просто на отписки, в надежде завалить меня бумагами и заставить все бросить. На то у меня есть секретарь. — Она слегка усмехнулась. — Заодно Михаил Васильевич временно станет заведовать административно-финансовыми делами академии, заняв должность директора. Он даже не получит ничего сверх до сих пор невыплачиваемого за звание адъюнкта!

Это был мощный камень в огород любителей материальных благ. Вон я какой альтруист. Чуть не бесплатно готов горбатиться. В адъюнкты Шумахер определил почетные, лишь бы не платить. Сейчас ему аукнется всерьез. К счастью, недовольные взоры не имеют веса и не обжигают. Иначе бы закончил существование прямо здесь и сейчас.

Вряд ли кто из высокоученой братии ко мне относился раньше с уважением. Врачам выскочка из глухой деревни, в кратчайший срок нечто серьезное изготовивший, понравиться не сумел. Невольно свербит про собственное неумение, и хочется опровергнуть чужие заслуги. В лучшем варианте проходил по уровню Нартова. Мастеровитый мужик, обязанный успехам связям наверху. Теперь, похоже, станут ненавидеть и проклинать. Причем, скорее всего, большинству это нисколько не помешает угодничать и подхалимничать.

— Вторично и в последний раз напоминаю: Академия наук существует для пользы государства, а не исполнения частных заказов. А ежели уж такая возможность имеется, то гонорар пойдет в кассу, а не в чей-то карман.

Этим баловались достаточно часто. Мастера и подмастерья выполняли за государственный счет заказы таких влиятельных людей, как фельдмаршал Б.Х. Миних, лифляндский губернатор князь П.А. Голицын, адмирал граф Н.Ф. Головин, фельдмаршал граф Я.В. Брюс, вице-президент Коллегии иностранных дел барон А.И. Остерман. В принципе ничего ужасного, при условии что отныне эти вопросы станут решаться через меня. Отказывать влиятельным лицам нет ни малейшего смысла. Главное — на пользу для всех, а не лично для себя.

— Я собираюсь всемерно способствовать научно-исследовательской деятельности, создав, помимо химической лаборатории, медицинский факультет. И очень надеюсь, что вы вспомните о просветительской деятельности средь населения страны, которая платит. Уделите ему серьезное внимание в будущем, а не из-под палки. В конце концов, создание нового поколения русских ученых позволит не токмо доверить им должности в университете и гимназии, сие еще и прямое условие заключенных вами договоров. Теперь все, — после паузы сказала, вставая.

Люди в зале вскочили, и она проследовала к выходу. Сопровождающие фрейлины на ходу обменивались мнениями, посмеиваясь. Для них мероприятие закончилось. А вот у меня впереди тяжкие дни. Разбираться в доносах и документации придется долго. Как и в будущих проектах. Нельзя объять необъятное, но для химиков и физиков есть направление и госзаказ. С этими ясно. Историки, географы, ботаники, анатомы, даже правоведы — для всех найдутся мудрые указания. Но вот что делать с математиками, я абсолютно не представлял.

В коридоре навстречу попался запыхавшийся от бега солидный господин в дворцовой ливрее. Из высоких чинов в служебной иерархии. Склонился в поклоне и что-то негромко доложил. Всю жизнь я считал, что девичьи обмороки — чистая показуха. Сейчас еле успел подхватить, отшвырнув с дороги слабо пискнувшую Катю Ушакову.

— Что он сказал? — потребовал с яростью.

Дядечка откровенно съежился в предчувствии предстоящих побоев. Только занятые царевной руки и спасли его на время. Рядом орали насчет нюхательной соли и изображали страсти. По-моему, в основном на публику. Половина из академиков после недавнего выступления с удовольствием сами бы подсунули мышьяк.

— Екатерина Иоанновна Мекленбургская изволили скоропостижно скончаться, — пробормотал лакей, перепуганный до мокрых штанов.

Выслужиться, что ли, захотел, заявившись первым? Нашел чем радовать: смертью матери. Изволила, понимаешь. Слова подобрал, скотина.

Глава 4 ДЕЛОВЫЕ СООБРАЖЕНИЯ

Бездумно гляжу на разгоняющую темноту в помещении первую в мире керосиновую лампу. Сам бы ни за что не сделал. Чистого разложения нефти на составляющие при простой перегонке добиться не удавалось, как ни старался. Даже термометр не помогал. Поймать небольшую разницу в десять градусов при современных технологиях не выходит. Получалась крайне взрывоопасная смесь керосина с бензином. К счастью, никого не убило, но пораненные были.

Спас меня Костин. Когда он приволок работу под названием «Метод очистки дистиллятов путем последовательной обработки серной кислотой и известью», я с трудом разобрался в смысле. Уж очень все заумно описано. Может, хотел подколоть незаметно. Не суть. Сумел — и молодец. Обязательно пробью ему почетное звание в Академии наук. Доходов оно не приносит, зато уважение как раз обеспечивает. А там, глядишь, и чего посущественнее организую. Теперь появились немалые возможности.

Тем более что внушение не прошло даром. Четкие параметры по количеству вещества, описание опытов. Можно на его примере с успехом воспитывать академиков. И пошел ведь самостоятельно дальше моих предложений в поисках решения проблемы. Реально переплюнул по всем показателям. Все же шустры люди в восемнадцатом столетии. Дай им возможность — горы своротят. Просто у меня в этом отношении огромная фора. Я не гадаю и не ищу, а четко знаю результат. Остается направить на его получение очередного умника. А вот если не подозреваю о технологии, бросаю. А он искал и нашел.

Самое поразительное, оказывается, никто и не догадывается о роли кислорода в горении. Зато все усвоили практически: высокое стекло — не моя дурь, а повторение ситуации с шахтой или трубой, когда создается тяга. Чем выше, тем сильнее. Потому и форма такая специфическая, легко узнаваемая. Остальное было достаточно просто. Резервуар из металла для горючки и фитиль. Очень долго он коптил и вообще вел себя не лучшим образом. Почему-то предложение использовать вместо веревочки тканевую полоску вогнало в ступор Егора. Зато уже без подсказок разработал механизм, позволяющий по мере сгорания фитиля поднимать его вверх.

Зато теперь все идеально. Освещает значительно лучше свечи, а мой мастер приступил к созданию серии на продажу. Что уж выйдет, не знаю. Иногда сдвинуть инерцию достаточно тяжело, но ведь с парафином удачно прошло. Завез в очередной раз на исповедь к Феофану еще ящик свечей. Он благосклонно принял. А там уж и другие желающие нашлись. Не все церкви в провинции могут позволить себе настоящий пчелиный воск. Не каждый молящийся купит. Многие обходятся бараньим жиром. А сейчас нашелся удачный заменитель. И не воняет, и по цене невысокой.

Не сказать, что прямо накинулись, но после одобрения свыше стали разбирать. Даже мелочь в данном случае неплохо. Рынок создается, и не приходится выбрасывать отходы. Какой-никакой, а реальный дополнительный навар. Мне государство на производство от казны подарков не всучивает. Я бы не отказался, но оно начнет демонстрировать прорехи в мундире и заплаты на заду и жаловаться. А закончится это новым налогом. Нет уж. Мой риск, мои вложения, и прибыль не чужая.

Когда Егор перейдет на массовый выпуск керосинок, станет очередным компаньоном. Он поставлен в известность и старается. А ведь в дороге вещь может оказаться крайне полезной. Не бегать же рубить ближайшее дерево, застряв в снегу, или не возить с собой дрова. То есть так и делают, однако здесь вес существенно снижается, а пища готовится и разогревается без всяких сложностей.

— Послушайте, Михаил Васильевич, — со смешком произнес Андрюха, отвлекая меня от высоких помыслов. — «Сверх острого и проницательного разума, имеет честное сердце и охотно вспомоществует всем, кои с правым делом или просьбою к нему прибегают».

— Это кто столь замечательный?

— «Живет весьма умеренно и без великолепия. Друзьям своим делал он добро, и кто однажды вошел к нему в любовь, тот чрез наговорки и клеветы не скоро лишался оной».

— Нешто обо мне?

— Шумахер вроде как случайно личное письмо забыл.

— А ты и купился.

— Ну, со второй фразы понятно, на кого рассчитано. Токмо уж очень красиво завернул. Я не поленился копию снять.

— «Вид его важен и приятен глазу», — зачитал вслух.

— А там, часом, нет: «Кого однажды возненавидел, то уже бывал вовсе непримирим»?

— А было такое? — искоса посмотрел.

Про шалунишек братьев Демида и Козьму я делиться с обществом не стал. Но иные выводы не так сложно сделать. Кой-какие указания Акулине Ивановне спустил — все же до Москвы кататься недосуг, пришлось привлечь к разводке знакомые кадры. Могла и поделиться по-родственному.

— Ну не дубиной же по голове стучать за длинный язык. Тут всякое бывает: выпил, ошибся, сглупил. Воровства прощать не стану никому.

Он в некоторой растерянности. В его понимании я должен был взбеситься и, лично примчавшись, набить морду. А затем отойти и простить. Только я не царь и не так воспитан. Хотя попадись под горячую руку — мог и приложить. Михайло со своим горячим норовом прорывается.

— Есть и другие способы прижать всерьез.

Андрюха смотрел очень внимательно. Фактически я подтвердил догадку, попутно дав понять о причинах. Расплачиваться по моей схеме они не захотели. Попытались даже скрывать часть общей выручки, что изрядно разозлило. Кому другому готов уступить, но не после намеков Липмана. А уж левый товар в обход компаньона — последнее дело. Какое может после того быть доверие? Взял все возможное, заставив идти на поклон к ростовщику. Отдать не смогли, продажи самоваров заметно упали, а на прочем затраченное на выкуп моей доли быстро не вернуть.

Вот тогда перекупил долг и потребовал возврата с процентами. Сам не светился. Нашлись и другие люди добрые, готовые услугу оказать в расчете на будущее доброе отношение. Я не Бирон, да в некоторых отношениях правила игры одинаковы. Скоро они вылетят с завода, и получу его в свое полное распоряжение.

Пока не решил — продавать или оставить. Для моих сегодняшних нужд достаточно и Егора с производством. Железо все одно идет с Дугненского завода, а медь беру в Китай-городе у купца Карунина. Нет смысла вешать на шею дополнительное производство. Проконтролировать при моей занятости и отсутствии опыта достаточно сложно. Может быть, когда-нибудь, при выросших оборотах, но вряд ли в ближайшее десятилетие. Я и так кучу всего вынужден содержать.

Сейчас это не столь важно. Достаточно скоро люди поймут, кто виновен в разорении братьев. И надеюсь, сделают выводы. Наглядный пример из умников сделаю.

— Ладно, поведай-ка лучше о делах наших тяжких. О добром молодце Шумахере и его махинациях.

— Занятный он человек, — сказал Андрюха с искренним восхищением. — Вроде вор, но не прост. Бывало, закладывал личное имущество, чтобы заплатить жалованье сотрудникам. А иногда запросто путает личный карман со средствами академии. То ремесленные мастерские для получения дохода организовывает, то молодых ученых против старых поддерживает. И одновременно своих родственников и знакомых на хлебные места распределяет.

— На Михаила Васильевича Ломоносова чем-то данное описание похоже.

— Всегда при желании можно найти общие черты у незаурядных людей.

— Ого!

— Так правда, — проникновенно воскликнул Андрюха. — С чего начал? Диссертация магистерская по богословию в Страсбурге. Ну и иди по поповской части. А он в неизвестную тогда Россию подался.

И с тех пор, кстати, ни одной работы не опубликовал. И не собирается. Другое поприще для себя обнаружил.

— Личным библиотекарем императора умудрился стать. Случай, не иначе. Юридически не имеет никакой власти над учеными, и притом, оказывая различные услуги двору и президенту, добился исключительно прочного положения в академии. Без его слова ничего не происходит. А почему?

— Действительно, почему? — Я всерьез заинтересовался гимном Шумахеру с неожиданной стороны.

Андрюха у меня давно шел по статусу личного ревизора. Даже нашел для улучшения его квалификации специально бывшего работника из прокурорских в наставники. Господин Стеблов был замучен женой, выводком детей и зеленым змием. За что и изгнан со службы. Привез налогов меньше на семьсот рублей положенного и зафиксированного в бумагах из командировки. Пропажу остального объяснить не мог по причине длительного запоя. Странно, что две трети суммы доставил по адресу. Взять с него удалось лишь рублей шестьдесят, а остальное за отсутствием поместья повисло в воздухе. Я выплатил долг, взяв к себе вопреки нелюбви к пьющим по-черному. Иногда полезность перевешивает недостаток.

Если внешне Андрюха не особо изменился, разве подрос и повзрослел за срок нашего знакомства, в бумагах он разбирался теперь много лучше моего. Не поглядывает свысока исключительно по старой памяти. И еще потому что его счастье и процветание напрямую зависит от меня. Пока это так, опасаться нечего. И обрывать непродуктивно. Людям нравится чувствовать себя умными и поучать других. А от тебя не убудет выслушать.

— Он покровительствует новым людям и не забывает своих сторонников. Скажем, история с Миллером. Из студентов — сразу в профессора, каково?

Дело действительно мутное по всем показателям. 27 июля 1730 года академики были экстренно собраны для обсуждения предложенных Блюментростом новых кандидатов на профессорские должности: Леонарда Эйлера, натуралиста Иоганна-Георга Гмелина на место убившегося М. Бюргера, Георга-Вольфганга Крафта, Иосии Вейтбрехта и, наконец, Миллера. Вот по поводу последнего началась нешуточная свара.

Профессор Бюльфингер, например, уже в гораздо более поздней беседе отзывался в целом похвально о Герарде-Фридрихе в связи с его работой над «Примечаниями», где, между прочим, спасибо Миллеру как редактору, из номера в номер появлялись мои медицинские статьи и басни. Гонорар за то не выдавали, зато известность сделалась достаточно широкой. Все образованные люди страны заглядывали в очередной номер.

Короче, всем хорош был на тот момент Миллер, но особыми новаторскими работами не отличился. Их вообще не имелось. А тут сразу в профессора. Смотрится подозрительно.

Тем не менее прошел по рекомендации (администратора, не ученого) Шумахера. Мало того, уже через неделю после избрания отправился в научную командировку за границу в Англию. И деньги нашлись. Там Миллер был избран членом Лондонского королевского общества. Я так и не понял, за какие заслуги. Мне до сих пор даже почетного за границей не вручили.

— А чего они тогда разругались? Вон сам Миллер заявлял, отъезд в сибирскую экспедицию связан с преследованиями со стороны Шумахера.

— А скот он.

— Кто?

— Профессор Герард-Фридрих Миллер. Тебе благодеяние совершили, так не вороти рожу от подтолкнувшего в спину. Встань за него. Нечего изображать невинную добродетель. Какие такие «приватные услуги»? Раньше, значит, исполнял, а теперь внезапно совесть проснулась?

А это Андрюха явно про свое. Прежние перепевы песни о невозможности смены начальника. Приятно звучит в принципе, однако в жизни редко находит подтверждение.

— И где до момента возвращения скрывалась? В августе в экспедицию уезжает и весь в пене бежит до отъезда все известное нам доложить. Раньше к Шумахеру, не иначе, носился с доносами. Нельзя так! Не найдет уважения в новой компании, помнят его прежнее поведение. А от старой оторвется.

Кто-то из древних сказал: «Только глупец торопится примкнуть к одной из сторон. Не связывайте себя обязательствами. Сохраняя независимость, вы получите возможность властвовать, сталкивая людей между собой, заставляя их следовать за вами». Может, и не такими словами, однако определенно с таким смыслом. Все на первый взгляд правильно. А на второй — подозрительно.

Надо обладать незаурядным талантом, чтобы рано или поздно все твои враги не объединились или затаившие злобу не накинулись при первой ошибке. Нельзя противопоставлять себя всем сразу. Только сидя на самом верху и имея власть, помимо административной, и то с оглядкой. Задевать всерьез всех — хуже не придумаешь. Всегда удобнее выступать на чьей-то стороне. По крайней мере, пока интересы той группировки совпадают с твоими.

— Короче, Миллер плох, зато Шумахер положительный во всех отношениях тип.

— Да где вы найдете в Рассее, чтобы не воровал? Только он умный. Разобраться в его двойной бухгалтерии — надо было самому быть таким же опытным дельцом.

— Не выйдет взять за гузку?

— Любого можно, — сказал он с глубоким убеждением. — Только тянуть на суд надо с фактами, и желательно серьезными. А эти все норовят прицепиться к мелочи. Воровал казенное вино, использовал приписанный к академии шлюп для личных целей, оформлял своих лакеев служителями кунсткамеры и платил им жалованье из академических средств. Да любой начальник так себя ведет. Станут в Сенате разбираться, как же. Выслушают и посочувствуют. Эдак и к ним завтра прицепятся с пустячным.

— На десяток тысяч рублей — ерунда?

— В данном случая — да, — твердо заверил Андрюха. — Там не понять, то ли было, то ли нет. Деньги, определенные на угощение посетителей кунсткамеры (четыреста рублей в год), он якобы присваивал себе. Но ведь кого-то и к столу звал. Пусть не каждого.

— Без записей — да.

— Провинность, однако мелкая.

Под уголовщину подпадает, перевожу для себя, лишь в случае прямой команды сверху. А ее не последует. Шумахер всем был удобен, и следствие наше скорее для внутренних нужд. Идти к прокурору я бы не рискнул. Несчастный и так уже телеги пишет, умеет подсуетиться. Токмо благодаря Анне Карловне, ее прикрытию до сих пор на допрос не дернули. Меня, не его. Так что придется пустить большинство сомнительных случаев по административной части. Халатность, а не злоупотребление.

— Вот с книжной лавкой разве же нормально обстоит? Никто не фиксирует продажу, и одновременно многие высокопоставленные вельможи вроде на время одалживают. Сенаторы почти на две тысячи рублей взяли и не возвращает, так еще и хм…

Ну это я в курсе. Анна Карловна с фрейлинами на двести с лишним прихватили. Лично Анна сочинение Даниеля Дефо о Робинзоне Крузо, труды Плутарха и стихи Овидия. Душеспасительные романы ей тащат Юля с Катей. Тут уже не переделаешь. Женский ум отличается от мужского, замешанный на эмоциях.

Не сейчас брали, до вступления в должность. Только забывчивостью страдают чуть не все подряд, а оплачивать отсутствие материальных ценностей должен Шумахер? Уж у него найдется на кого стрелки перевести.

— Пару раз в счет не выданного своевременно жалованья книгами возмещали. Причем по розничной цене или внутренней — не ясно. В общем, на семь тысяч триста тридцать девять рублей недостача набежала. — В голосе прозвучало глубокое уважение к сумме и восхищение.

Даже если этого четверть пошла в карман заведующего, недурно выйдет. Чужие махинации, окончившиеся удачно, Андрюха уважал и коллекционировал. Глядишь, в будущем подвернется удачная возможность применить.

Я тоже в восторге. Краткое описание наиболее важных физических опытов, составленное в помощь своим ученикам Георгом Вольфгангом Крафтом в восьми томах, обходится всего за тридцать пять копеек. А книга на французском — «Новые исследования о происхождении и основаниях естественного права, сочинение Фредерика Генриха Штрубе Пирмона» — в сорок пять. «Краткое руководство к теоретической геометрии в 8 часть листа с грыдорованными фигурами на немецком языке» стоит тридцать пять копеек. И это совсем не маленькие деньги. Восемь фунтов масла или парочка ягнят. Сколько тогда исчезло на эдакую несусветную сумму?

— И выйдет он после нашей ревизии весь в белом да потребует наказать жалобщиков.

— Ну почему?

— Помимо более или менее доказуемых сумм, присутствует нерадение, беспечность, неправильное ведение хозяйственных дел и расточительность. Привлечь к уголовному суду не удастся. Он наверняка с готовностью вернет доказанное. Но можно убрать из канцелярии. Отправить заведовать кунсткамерой с тем же жалованьем.

— Почему не с понижением?

— А чтобы причин жаловаться не имел, — твердо припечатал Андрей. — Он кляузник опытный, а здесь вроде и наказан и без жесткости. Кому надо шум поднимать и заступаться?

Тоже вариант. В кунсткамере пусть суммы на угощение и лакеев продолжает держать, если не испугается, да спирт, коли приспичит, из образцов пьет. А от остальных денежных дел категорически отстранить. Доходы от академической книжной лавки, типографии и мастерских составляли в среднем около двадцати тысяч рублей в год. Немалые суммы.

Надо, правда, учесть выбитую еще Шумахером монополию на издание переводных книг и торговлю заграничными изданиями. Печатные каталоги предлагали россиянам тысячи наименований книг на любой вкус, изданных за границей. И все шло через лавку академии, не поступая напрямую в продажу.

И все же суммы явно недостаточные. Надо как-то исхитриться и выйти если не в плюс, то в ноль. При всей своей далеко не безупречной деятельности Шумахер при смене власти добивался продолжения финансирования, что иной раз оказывалось непросто. Ни Екатерина, ни Петр Второй, ни Анна Иоанновна особого смысла в сем дорогом заведении не видели. Иногда месяцами жалованье из-за этого задерживалось.

Отнюдь не от любви к науке он так старался. Умело сохранял место своего «кормления». Вот и выходило: его алчность на пользу государству. Им создана прекрасная библиотека, не уступавшая лучшим европейским по наполнению фондов, типография и великолепные производственные мастерские. Как бы ни пыжился Нартов, без Шумахера он очень многого бы не имел. Да, тот старался себе на пользу. Его работники выполняли посторонние оплачиваемые заказы, и требования профессоров не были для них приоритетными. Книги собственной печати продавались в лавке, пополняя скудные доходы Академии.

Совсем его изгнать не удастся, и воду он мутить продолжит. Придется налаживать отношения. Все же ему каждая собака в академии не первый год и в профиль и в анфас ведома. Знает, чем кто дышит и насколько полезен.

— Растешь, парень, — произнес я вслух с ненаигранным удовольствием. — Скоро сам Шумахером станешь. Так и сделаем. Только помурыжим всю компанию еще какое-то время, и постарайся максимум выжать из доносов. А ему можешь намекнуть, чтобы не упирался, оплатил свою беспечность, тогда тихо все спустим. Про кунсткамеру до поры помалкивай.

— А то! Вернув недостачу, он сам вину признает. Тут и наказание по правде.

— Вот именно. Копай дальше и помалкивай о разговоре.

— Нешто не понимаю! — обиделся Андрюха.

Вот это «нешто» да «пошто» он явно заимствовал у меня. Пора отвыкать.

Так, книжную лавку, газету и типографию придется взять на себя. Приобрести новый шрифт и пресс в обязательном порядке. Закупленные добрых тридцать лет назад и постоянно используемые находятся уже не в лучшей сохранности. Затем снизить цены на залежалый товар, даже по себестоимости пустить. Заказы от частных лиц. Только обязательно специальный гриф на титульном листе на академические издания: «Иждивением императорской Академии наук». На остальное — как в рекламе было: «За содержимое типография ответственности не несет». Ну в таком аспекте. Надо хорошо обдумать.

— Андрюха!

— Да!

— Ты выпиши, за кем книги числятся, и названия, если есть. Попробуем вернуть. Либо вещь, либо деньги.

— Сделаю, Михаил Васильевич.

Вот и ладно. Возвращаясь к нашим баранам… Мастерские получит Нартов. Тут я вмешиваться не собираюсь. Разве уж совсем запорет производство, но это вряд ли. За мной библиотека, типография и газета.

С первой все в первом приближении и без обучения ясно. Картотека (название и автор, краткое содержание), кармашек, вкладыш, штамп принадлежности, чтобы не увели. Залог и совсем небольшие деньги за пользование. Специальный человек, контролирующий выдачу и возврат. Помимо последнего, ничего толком не существует. Ну это простенько. За пару дней основные положения усвоят.

Типография. Кроме моих сочинений с красочными картинками (привлечь, что ли, кого для оформления) можно запросто целый список, достаточно покупаемый для читающего народа, набросать. Географические карты для отмечания военных действий в Польше. Повесить во дворце парочку на виду — и иголки с флажками. Они же обезьянки, быстро начнут повторять. Карты игральные, вспоминая прошлое. Разных видов. Царица запрета на азартные игры не объявляла. Сама балуется вечерами, и придворные за ней. Немецкие идут за восемь копеек колода. Демпингнуть хотя бы по шесть — и в дамках. Надо бы чего интересное придумать.

Есть! Военное. Дамы — в виде античных богинь. Мужиков в форме. Вместо цифр оружие. На замену мастей — флаги государств или гербы. Еще и несколько вариантов. Англия, Франция, Турция, Австрия, Россия, Испания, Дания, Швеция и даже Персия. Если «рубашки» у колод с одинаковым орнаментом, получится заменяемость. Новая война — иной набор. Я бы монархов изобразил, но тут скользкое дело. Неизвестно, как отреагируют. Лучше не рисковать. А армейские могут хорошо пойти, и дарить вот так легко академии не стоит. Пусть с процента работают под заказ.

Еще. Календари. Отрывные, с краткими сведениями по разным отраслям знания, памятными датами и даже рецептами и советами по сельскому хозяйству. И красочные, большого размера. Кремль или еще какая достопримечательность сверху. Заодно и виды сохранятся. А то половину памятников в расход пустили. То Наполеон Москву со Смоленском палил, то в Гражданскую рушили и церкви большевики ломали.

О! Сами картинки. На манер репродукций из «Огонька». Дешево и культурно. Особенно религиозного содержания. Есть же подходящие картины, не иконы. Хотя и их можно за образец, но сначала проконсультироваться у духовных лиц. А то как бы за конкуренцию не приняли.

Портрет ея императорского величества в два рубля ценится. Не дело. Размножить и по минимальной стоимости пустить. Пусть в каждом учреждении и доме вешают на стенку. А кто отказываться станет — сразу в подозрительные попадет.

Лубок тоже подойдет для простого и безграмотного народа. Мы же изучали на занятиях в художественной школе направления. Ходовой товар для деревни. Только темы надо сатирические и актуальные.

Буквари. Ну, учебники поручим академикам. Главное, чтобы доступно излагалось. Опять придется кого-то для изучения привлекать. Сам я не разорвусь. И туда, и сюда, да еще и резолюцию наложи.

Нет, ну это же положительно бред. В 1733 году пара типографий на всю страну. А газета до сих пор одна. Важнейшая вещь — контроль над ней, при отсутствии радио и прочих способов узнавать новости. Воздействовать на общественное мнение, что для моих целей полезнее? Да, конечно, на узкий слой образованных. Все больше дворян. Так не собираюсь же призывать к топору. Ничего радикального. Отсутствие прямой критики правительства или, не дай боже, важных персон.

Помимо обычных новостей, в первую очередь цель — просвещение. Беседы о пользе образования и экономические вопросы, ответы на письма — очень важно иметь такую рубрику. Обратная связь и полемика. Поднимает интерес публики. Уголовные происшествия. Дорожные заметки. Воспоминания о боях. Этнография. Рассказы о красотах. Кроссворды. Можно под это дело и «Полтаву» с продолжением в номерах наконец запустить.

Только вряд ли уместится все на столь малом объеме «Ведомостей». Дополнительную газету? Лично мою? Знать бы, как пойдет. То есть брать поначалу станут, хотя бы от новизны. А сколько человек готовы реально приобретать? Да какая разница! Попытка не пытка. Я все свои идеи так начинал. Тиражи до тысячи — уже успех и оправдывают себя. При условии, что штат невелик. Господибожемой, это сколько на меня сразу навалится! Нет, один не справлюсь. Надо искать подходящих людей.

Так, что я писал, пока разговор не начался? Ага! Живущие на казенный кошт ученики должны получать согласно списку: кафтан с камзолом суконный и штанами, шуба баранья, покрытая крашеною льняною материею, епанча, шляпа, зимняя шапка, сапоги, башмаки… Две пары? Парадные и повседневные, или сильно жирно будет? На потом… Когда общий итог подбивать по деньгам. С рубашками та же история. Не меньше двух, но четыре вроде много.

Одеяло, тюфяк, две простыни, подушка, запонки, пряжки, на баню, дополнительно полотенца и мыло. Как задумываешься, сколько всякого нужно… Проще выдавать на руки монеты. Только знаю, чем заканчиваются такие вещи. Пропьют, прогуляют. Помладше на пряники, постарше на девок с водкой потратят и на голых полах спать станут. Так что обязательно разделить. Вот на свечи, бумагу, перья, чернила и покупку самых нужнейших книг, по которым должны они обучаться, — это выдавать. Не станут по делу пользоваться — вылетят. Это гимназия, а не дом развлечений.

Глава 5 ГАЗЕТЧИКИ

— Вы чем-то недовольны, Василий Евдокимович? — спрашиваю без особого интереса.

Он только что принес несколько листков и топчется у дверей.

— В мои обязанности не входит перевод газетных заметок, — отвечает Ададуров напряженным голосом. — Это труд переводчика, а не математика.

— Ну а я при чем? Обращайтесь к назначившим.

Именно этого он и не хотел делать. Прекрасно знал, что никто на себя дополнительного труда взять не захочет, и если раньше этим занимался Миллер, то теперь из него сделали крайнего. Благосклонность Бернулли, обратившего на Ададурова внимание, не распространялась настолько далеко, чтобы сражаться за новое решение на совете. И кроме того, в воздухе повисает назначение адъюнктом. Господа научные работники могли и прокатить на утверждении, встань он в позу сейчас.

Другое дело, если я походатайствую. Пока еще никто не оспаривал решения Ломоносова. В основном потому, что не вмешиваюсь прямо в их взаимоотношения. Хотя каждый в курсе, подзуживаю и подсказываю Анне Карловне. Через мою голову к ней лучше не обращаться. Некоторые политические умения она освоила недурно. Прямо не ответит ни «да», ни «нет», пообещает разобраться и для начала со мной посоветуется.

— Ступайте, я действительно занят и не расположен сейчас к посторонним беседам.

Любопытно, но дверью не трахнул. Все же выдержанный тип и не без ума. Сам виноват. Когда я практически открытым текстом предложил пойти на сотрудничество с целью смены власти в академии, он уклонился. С чего это я должен теперь благодеяния делать? Вот Нартов тоже не получил ожидаемого, Шумахер сохранил голову. Наш заведующий мастерскими остался крайне недовольным, о чем и сообщил прямо в лицо. Не то чтобы ругань мне нравилась, зато честен, и я к Андрею Константиновичу претензий не имею. Место свое сохранил, и нормально общаемся. А скользких не люблю. И нашим и вашим. Рано или поздно любому приходится выбирать, на каком стуле сидеть и рисковать ли.

Не так уж и много отнимали времени переводы. Газета издавалась два раза в неделю, по вторникам и пятницам. На первом месте шли династические новости, затем придворная жизнь, сведения о чинопроизводстве и наградах, и только затем — любопытные известия из Гамбурга, Лондона, Вены, Берлина, Рима, Парижа и других европейских городов. Иногда к иностранным и внутренним известиям прибавлялись объявления о торгах, подрядах, продажах, о выходе новых книг, театральных спектаклях и другая культурная информация.

Короче, было все чинно-благородно и в мое время называлось «дайджест» — издание, публикующее материалы из других изданий в сокращенном виде. Особого ума и фантазии не требовалось. Разве отобрать несколько заметок и отредактировать. Конечно, если у тебя куча других дел, мешает и даже очень. Только не слышал я о великих открытиях, совершенных Ададуровым. Работу на соискание звания написал, но ничего шедеврального, насколько я разбираюсь. Даже у Эйлера переспросил.

Ну не суть важно. У меня задача много сложнее. Как из единственной (!) на всю Россию газеты (приложение в виде «Исторических, генеалогических и географических примечаний» объемом от четырех до восьми страниц не в счет) сделать нечто интересное обществу. Естественно, грамотному и современному.

— А вы чего уши развесили и баклуши бьете? — Моя команда дружно принялась излучать энергию и деятельность.

Баклуши, кстати, это такие чурбаки, на которые раскалывают деревянные заготовки перед началом изготовления изделия. Ну там миски или еще чего. Наиболее простая процедура, и выполняют ее несмышленые дети. Отсюда и выражение. Чего только не узнаешь в восемнадцатом веке!

— Сделал, Дмитрий?

— Еще чуть-чуть.

— Внимательно смотри, не хотелось бы опозориться.

Он тяжко вздохнул, впечатленный моей нудностью (в десятый раз напоминаю), и продолжил изучение пробного листа, отыскивая ошибки и опечатки.

— Повздыхай у меня!

Какой бы я гений во всех отношениях ни был, все самостоятельно сделать не мог и даже не пытался. Для набора текстов существуют специальные люди, и это вопрос решаемый. А вот если вместо элементарного передирания чужих статей нужно писать нечто свое, требуются журналисты. Или нечто вроде. Предварительно натасканные на примерах и умеющие толково изобразить на заданную тему, а не следовать шаблонам. При желании в Петербурге или Москве найти можно кого угодно.

Вирен Ефим, сын обрусевших и принявших православие немцев, вполне отвечал требованиям, еще и с детства знал немецкий язык, что немаловажно. На устроенном ему экзамене накатал изумительную статью об архитектуре Петербурга. Сразу видно, знает и любит город. Годен на репортера городских новостей. Он и доказал это, практически мгновенно притащив мне материал об ужасном преступлении в слободке. Я с ходу порвал заметку. Описание кровавых подробностей по бытовухе, когда пьяная баба режет сожителя, пока неуместно. Может, и до этого дойдет, но не так скоро. Пока новости попроще. Слава желтой газетенки без надобности, хотя громкие судебные процессы имеет смысл освещать.

Ничуть не хуже оказался Епанчин Арсений, сын измайловского солдата и ученик все той же хорошо знакомой Спасской школы. Типичный гуманитарий, способный при желании подменить Белинского. Я того, правда, прочесть в свое время не удосужился, но он считался великим критиком. Епанчин мне наглядно доказал недостатки моих, то бишь Пушкина, в основном с Крыловым, стихов и провалы в композиции.

Наглость несусветная, особенно когда решают — брать ли на работу, но поведение очень напомнило меня самого, когда совался по делу к Бирону. Поразить с ходу, заставив заметить, дело важное. Взял за находчивость. Кто-то должен освещать театральные представления, оперы и прочие балеты. Да и про русскую литературу неплохо бы. Если потребуется, и отредактировать недолго.

Сейчас он в воспитательных целях корпел над первым в мире кроссвордом, который я собирался напечатать. Самостоятельно нарисовал клеточки, затем табличку и принялся вставлять туда слова, подбирая не особо заумные, и чтобы нормальный человек догадаться смог. Теперь важно все правильно напечатать, дабы люди не чесали в затылке. В будущем можно и усложнить, а также объявить конкурс с призом за скорость.

Были еще Леер Николас и Небогатов Дмитрий. Первый вроде из нидерландцев, родители приехали еще до рождения. Русский язык освоил буквально на улице и, конечно, в писатели не годился. Зато в денежных вопросах разбирался изумительно. Мне все равно нужен агент по собиранию объявлений и денег за них. Всегда газеты жили с рекламы, и я это дело собираюсь продолжать. Тем более что и раньше так было, однако никто специально не предлагал печатать предложения о покупках и услугах. Теперь есть кому заняться. И пусть попробует у меня не продать всю лишнюю площадь! Уговор был достаточно ясным. За заказы сверх прежнего получит процент от суммы.

А Дмитрий оказался скорее технарь. С писаниной не очень, зато в типографии быстро стал свой человек. Когда-нибудь будет начальником. Появятся еще газеты. Во всяком случае, надеюсь на то, и мне такой специалист пригодится. Воспитание формирует личность, и печатное слово должно воздействовать на сознание, продавливая полезные идеи и тенденции. В моем понимании, естественно. И упустить такой шанс крайне неразумно. Судьба, Бог, стечение обстоятельств дали мне в руки замечательный инструмент.

Есть только одна серьезная проблема. Нужно оживить газету, расширить содержимое и добиться больших тиражей, что не так просто. Реально необходим целый коллектив, а не выхваченные случайно первые попавшиеся ребята. Тем более что в планах у меня много чего, и если дело не пойдет, будет серьезный удар по репутации. Кроме всего прочего, доход от «Ведомостей» поступал в бюджет Академии наук, и это мне в плюс при обсуждении нововведений. Но все в будущем.

Один вышедший номер не показатель, хотя тираж разошелся полностью, вместе с приложением. Нынешний я запланировал увеличить в количестве. Может, так сразу и не стоит, но посмотрим. Не в два же раза. Для начала на сотню больше. По здешним понятиям немало, хотя мне смешно. Ничего не поделаешь, не так много грамотных в стране, но они у меня еще станут покупать газету и читать, а не проверять награждения с придворными новостями!

— Сегодня архиепископ Феофан Прокопович освящает и открывает собор в Петропавловской крепости, — сказал, поднимаясь. — Надо присутствовать, а Арсений пока напишет заметку…

— Почему опять я? — тоскливо промычал тот.

— …И вставит на свободное место. На сем, можно сказать, закончим труды праведные.

— А ежели что случится, а мы напечатаем про всеобщую благодать? — очень деловито спросил Ефим.

— В типографию без меня не отправляйте. Вернусь — поделюсь подробностями. Но чтобы «скелет» готов был!

— Ага, понятно.

— Ночью придется сидеть, — пробурчал Дмитрий.

— За то и жалованье идет, чтобы в поте лица трудились, — ханжески укорил его. Сам торчать у станка не собираюсь. На то я и главный редактор. Мое дело — организовать процесс и проверить статьи на благонадежность. За опечатки и ошибки ответят другие. Причем, как обычно, штрафом. Пороть великовозрастных парней поздно. Правда, они, наверное, как раз предпочли бы розги. — Можете перекусить. — Они оживились, будто нуждались в разрешении. Стоит выйти за дверь — сразу извлекут продукты. С обедом сегодня запоздали, не успеваем. — Но смотрите у меня!

Последнее исключительно для порядка. Не хуже меня соображают — их место и жалованье зависят от результата продаж. Чем удачнее раскрутимся, тем лучше для них. Как минимум работа приятная. Мало кому удается так устроиться, чтобы не просто пахать, а еще и получать удовольствие. Где еще будут твои сочинения брать и за них платить? А что безжалостно черкают и гоняют — так такая она, нормальная жизнь. Полного счастья не бывает. А постоянно тем более. Зато по максимуму Епанчин не прочь завести личную газету, а Небогатов типографию. Оба в убеждении, что здесь временно, набираться опыта. Может, и выйдет когда-нибудь в будущем. Если не сорвется данный проект сейчас.

— Господин Ломоносов? — окликнули уже на улице, пока оглядывался в поисках «ваньки».[6] В академию хожу пешком — чуть не единственная возможность в одиночестве спокойно обдумать события и составить план на будущее. Каретой пользуется Саша, отправляясь по своим делам и визитам.

Мысленно выругавшись — опять задержка, — оборачиваюсь к совершенно незнакомому типу в армейском мундире. Так и не удосужился разобраться в цветах. Гвардейцев отличаю, а прочие проходят под рубрикой «вроде кавалерист».

— Поручик Александр Артемьевич Загряжский, — поняв, что я в затруднении, представился он.

— Ваш батюшка Артемий Григорьевич? — покопавшись в памяти, спросил. Недавно назначен командовать корпусом, готовящимся войти в Польшу.

— Точно так.

Еще бы мне успеть забыть. Для редакционной статьи на полстраницы пришлось переговорить с кучей народу, собирая достоверную информацию. И лишь затем разразился гневной филиппикой по адресу польских шляхтичей, отсутствия нормальной власти, выборности королей, бессмысленности предстоящей войны.

Ну действительно, пока короля нет, исполнительная власть в руках архиепископа Гнезненского графа Федора Потоцкого. А он явный враг России и поддерживает связь со всем кланом Лещинского. Даже не принял во внимание четкого предупреждения от Анны Иоанновны о последствиях избрания Станислава королем.

Потоцкие род достаточно известный, богатый и влиятельный. Интересная особенность, что их владения по большей части расположены у наших границ. Это, естественно, вызывает опаску и одновременно замечательный способ их приструнить, вводя войска.

Были, конечно, и держащие нашу руку, но то в основном Литва — Вишневецкие, Радзивиллы. И ничего сделать не смогли, когда сейм постановил, что в короли может быть избран только природный поляк и католик, не имеющий своего войска, ни наследственной державы, и женатый на католичке. Это сразу выбивало из кандидатов саксонского курфюрста. Дальше Потоцкие притащат Лещинского, и его изберут, за неимением иных кандидатур.

Ну я все понимаю, включая уязвленное национальное самолюбие, гордость. Но надо же иметь хоть немного разума! Один раз Станислава Лещинского сажал шведский Карл, и его согнали русские штыки. Уже открыто объявлено, что не одна Россия, но и Австрия вмешается в происходящее, хотя и без нее прекрасно обойдемся. Давно прошло величие Речи Посполитой. Сегодня страна представляет собой рыхлое и смотрящее в разные стороны образование. Ну нашли бы какого местного, но свои же к трону не допустят. И выйдет уже однажды случившееся. Придет русская армия и посадит саксонца в короли силой. Сам он на это не способен.

Кому станет лучше? Погибшим, причем без особых полководческих талантов понятно, кто победит? Или разоренным крестьянам, или даже помещикам, по землям которых прокатится каток войны, и если имущество с продовольствием не сожгут, то заберут войска? Зачем так глупо упираться! Похоже, настоящих государственных деятелей, думающих на пару ходов вперед, не осталось. Франция не поможет. Точнее, не успеет перебросить серьезный контингент. Разве на Балтике какую диверсию устроит.

И в этой обстановке лично мне непонятно, на кой в принципе гарантировать Саксонии их владения, включая будущие польские. Ну надо же, изумительное соглашение, по которому по достижении польской короны кандидат должен был постараться (!), чтобы и Речь Посполитая признала за русской государыней императорский титул. Еще Польша совершала великое благодеяние, возможно, если удастся уговорить очередной сейм, отказываясь от притязаний на Лифляндию.

Конечно, в печати договоры не выходили, однако у меня, слава богу, при императорском дворе достаточно знакомых. Основные положения оборонительного договора (на восемнадцать лет — странная цифра) не являются тайной. О совместных действиях только дебил не догадается. Но не доходит до бедного Ломоносова, зачем и кому нужно это устраивающее проблемы каждому новому поколению образование у границ? Рано или поздно история повторится, но это уже не фарс, а глупость на государственном уровне. Избавляться нужно от Речи Посполитой, и радикально.

Украинские, белорусские и литовские земли должны отойти к России. Коренные польские пусть забирает Саксония и наводит там порядок. Часть придется отдать Пруссии, которая, оказывается, уже пыталась договориться о разделе, но идея крупно не понравилась австрийцам. В этом случае мы лишаемся союзника против Османской империи. А ей изменение баланса и усиление России никак по душе прийтись не сможет. Выходит, публично говорить о расчленении зарвавшихся панов — не ко времени. Но этот случай непременно настанет. Не могут не дать поляки или турки повода.

Война с османами всерьез обсуждается во дворце за закрытыми дверьми. Давно кое-кто мечтает смыть позор Прутского похода. А Бирону ужасно хочется отправить Миниха подальше от Петербурга. Главнокомандующему быть на фронте — это прямо напрашивается. А пока пару лет занят, его здесь оттеснят от реальной власти. Это даже не интрига, на поверхности лежит. Но занятно, по каким поводам начинаются иной раз войны. Нет, не из любви Бекингема к французской королеве. Из-за главенства и влияния на императрицу.

— На днях отбываю в корпус, — сказал между тем поручик Загряжский. — Принес вам книги, как просили в «Ведомостях». — Он показал на стоящего рядом мужика с огромным мешком.

Было такое. Обратился ко всем читателям, поделившись историей, как пропали многочисленные рукописи при аресте Долгоруких, оказавшиеся никому не потребными. И как хранятся древние списки иной раз небрежно, не представляя для владельцев ценности. А ведь каждая из них может многое поведать об истории русских и славян. Попросил подарить академии или позволить снять копии, обещая в будущем упомянуть имя каждого мецената или помогшего тем или иным способом в отдельной рубрике, для всеобщего сведения. Тщеславие — двигатель не менее хороший, чем алчность.

Особого наплыва пока не случилось, меньше недели истекло, однако десяток старинных летописей уже приволокли. Одна меня всерьез удивила. Собственно, я не читал, однако пригласили и показали. Даже при беглом взгляде обнаружились многочисленные разночтения с Нестором. И автор, судя по всему, из новгородцев. Уж больно много времени уделяет истории города. Причем относит его возникновение после Ладоги, где якобы сидели норманны.

Все это нуждалось в анализе и проверке, но теперь непременно останется в работах историков, а не сгорит в восемьсот двенадцатом или еще каком. Какой ни будет минимальный тираж, а все предпочтительнее единственного рукописного экземпляра. А я еще обязательно заставлю в книге два параллельных текста дать. Один идентичный — второй на современном русском. Пусть воют в дополнительных трудах, сохранность и проверяемость важнее.

— Пройдите в библиотеку, — постаравшись выразить всем видом огромное удовольствие, предложил поручику. — Там составят формуляр и запишут желаемые подробности для публикации в газете.

— Нет, нет. — Он почти испугался. — Мне не нужно возвращать, сняв копию!

Натурально — на черта ему рукописи сдались, если даже нормально не мог принести! Все в кучу кинул, потом страницы рассыплются — и разбирайся, откуда чего, благожелательно улыбаясь, подумал.

— Я хочу передать в дар. Мало ли что случится, а для истории, может, действительно полезно. Только понимаете, — сказал он, слегка помявшись, — добрая половина белорусско-литовские. Всякие… Хроники литовских князей, Быховец, история польская, литовская, жемайская и всей Руси. Повесть о борьбе Ягайло и Кейстута. Есть написанные Стрыйковским, Вельским…

— И что? — Не издеваюсь, просто впервые слышу имена.

— Поляки… Католики.

— Скажите еще «злобные иезуиты». Великое княжество Литовское — это тоже часть русской истории, и малороссы с белорусами те же русские, с какими-то региональными отличиями. Значит, и тамошние хроники полезно почитать и издать. А что авторы, возможно, недоброжелатели России — так в том и польза присутствует.

Недоумение проступило на лице офицера большими буквами.

— Одно событие описывается у нас и у них, очень вероятно, по-разному. То есть общие вещи, сначала ударила конница по правому флангу, наверняка останутся неизменными, но сравнивая описания, можно многое понять. Одна сторона сообщает о своих потерях правду, преувеличивая вражеские. А те делают буквально наоборот, приписывая своим врагам несметные тысячи погибших.

Он кивнул, улыбнувшись. Похоже, не зря я распинался. Подобная практика как бы не от Геродота пошла. Было у персов миллион человек, а триста спартанцев стали насмерть. В реальности присутствовало в Фермопилах добрых семь тысяч греков, что по размерам армий античности совсем немало. И потеряли в боях не меньше четырех тысяч. Но помним мы всего три сотни героических жителей Спарты. Потому что персидских рукописей не существовало или они до нас не дошли. А про остальных известно историкам, что тоже недурной результат.

Про иные подвиги никто никогда не узнает. И не из вредности, как попытались забыть Герострата, а от отсутствия на месте событий летописца. Или, напротив, выбьют на скале рассказ про фараона, лично повергающего хеттов тысячами. Не обнаружься таблички хеттов, не расшифруй их через тысячелетия — так бы и кочевала по учебникам история про победу египтян.

— А имея две рукописи, можно сравнить и вывести почти верную цифру. Сколько было в противостоящих войсках, какое количество раненых и погибших. Нет ли ситуации, когда у одних считаем первую линию, а других всех вместе, с обозниками и слугами. Или найти откровенное вранье. В этом вашем Быховце, например, описывается взятие Смоленска Сигизмундом…

— Она заканчивается раньше.

— Например, — повторил с нажимом. — Название не суть важно. И описывается, что тот распустил армию, потому что дальше идти с самого начала не собирался. А мы знаем по русским записям, что многомесячная осада и потери вынудили его пойти на тот шаг. Но ведь возможно и обратное лукавство, при правоте польской стороны при другом событии. И не обязательно ляхи. Придворный иного тверского князя совсем иначе может описывать события, чем московский. А то ведь его высокопоставленному читателю не понравится не текст, а лично монах-летописец. Вот поэтому важно сравнивать.

— Спасибо, — сказал он очень серьезно, когда я замолк, иссякнув. — Вы открыли мне любопытный аспект в истории. Никогда не задумывался.

Критическое отношение к источникам пока для многих откровение. Анализ написанного не в чести. Верят. Хотя и в мое время множество народу покупалось на назойливую рекламу. Мало того, сам вроде бы стойкий, но понадобилась как-то зубная паста — и рука потянулась к вечно мелькающей в ящике на экране. Чисто из принципа взял другую. Действует, и еще как, повторение. Потому и важно использовать регулярно нужные лозунги: невольно застревают в голове у большинства.

— Ну хоть с пользой провели время!

Мы посмеялись.

— Послушайте, а вы не могли бы писать мне из армии? — спросил, озвучивая внезапно блеснувшую идею.

Вряд ли человек, знающий значение слова «аспект», окажется безграмотным и не владеющим пером. Собственного корреспондента держать в войсках накладно выйдет, а добровольцы наверняка найдутся. Почему бы и не подключить реального свидетеля. Неужели не клюнут читатели? Должны, если не особо скучно подать.

— Интересно получать даже не новости, пока еще дойдет письмо, а личный взгляд на происходящее.

— То есть?

— Обстановка, отношение жителей к войне и русским войскам, разница в жизни и быте католиков и православных, торговля, героизм солдат — все что угодно. Что видите, то и описываете. Не обещаю целиком и полностью публиковать, может, понадобится правка, сокращение, да и не все может оказаться интересным людям, однако это ведь тоже своего рода история.

— Занятное предложение, — сказал поручик задумчиво, — я постараюсь, хотя обещать нечто…

— Как выйдет. Думаете, все мои проекты заканчиваются исключительно победами? О, сколько иногда приходится вкладывать сил, не зная о грядущем результате…

— Не могу не восхититься тем не менее, Михаил Васильевич. Вы общество иногда поражаете. Детское приложение к «Ведомостям»!

Если начинать внедрять образование — так с детей. Это я решил твердо и запланировал попутно еще одно приложение не реже раза в неделю. Изначально рассчитывал сляпать нечто на манер «Веселых картинок». Раз уж «Исторические, географические и генеалогические примечания…» превратились в журнал «Хочу все знать» и это никого не удивляет.

К сожалению, при нынешнем уровне полиграфии с цветными картинками беда. Даже с черно-белыми не очень. Не то чтобы невозможно, но стоимость зашкаливает. Сплошной убыток выйдет. Потому комиксы пойдут отдельно в виде книжек и когда хотя бы к лубку привыкнут. А пока приходится стараться с текстами.

Для начала мою стихотворную азбуку. На самом деле треть. Чтобы захотели продолжения. На каждую букву пара строчек. Несколько простеньких загадок, описание похода Олега на Константинополь с прибиванием щита на ворота, под рубрикой «Школа будущих командиров» и с лозунгом: «Русский! Помни, что ты русский! Помни Куликовскую битву, помни Минина и Пожарского! Помни татарские набеги!»

Ну и незабвенный король Матиуш Первый в моем исполнении. Тоже первая глава. Всего пятьдесят и эпилог. Практически на год, выпуская одну в неделю.

Если дело пойдет успешно, для разнообразия можно устроить конкурс детских рисунков, рассказы о природе и животных, да просто описания игр вроде шахмат и самоделок. Целый список набросал, включая назидательные рассказы о христианском поведении и любви к ближним. Приучить к чтению и привить любознательность. Если и не станут в будущем учеными, то хоть будет нечто в голове. Не в одну Германию ездить, чтобы узнать о простейших вещах, тебя окружающих.

— Вам не понравилось? — А вот эта озабоченность в голосе не наигранная. Само прорвалось. Вдруг неправильно оценил потенциальную аудиторию.

— Я несколько вырос из детского возраста и азбуку давно знаю, однако по секрету скажу, начало про Матиуша, вопреки первому впечатлению… хм… оно несколько напоминает недавние события в России. Это поведение министров…

— Это все же сказка, и не стоит искать аналогий, — ответил привычно. — Императрица лично дала разрешение, не усмотрев ничего, помимо рассказа для детей.

Точнее говоря, ей прочитали. Сама не утруждается, есть кому. Насколько внимательно выслушала — неизвестно. Фрейлины передавали, местами смеялась. Особенно при описании детского парламента, и сравнивала его с английским. Воистину каждый видит то, что хочет.

— Но мне же любопытно, что говорят знакомые, имеющие отпрысков.

— Мало еще было, чтобы судить по-настоящему.

Ну хоть льстить не пытается, честно отвечает.

— Значит, буду продолжать до победы!

Глава 6 ИСПЫТАНИЯ ДЛЯ ВСЕХ

Стук в дверь вырвал из обморочного сна, заставив поднять чугунно-тяжелую голову с пола.

— Пошли вон! — крикнул, не собираясь выяснять, с чего вдруг ломятся. Гораздо больше удивляло нахождение на полу. Почему разлегся?

Затем догнало воспоминание. Вернее, не одно, а целая серия. Резкое ухудшение состояния Саши, достаточно долго вроде бы нормально державшейся. Ноги опухшие, и вообще вся отечная — это не особо волновало. Специально выгуливал и заставлял питаться, невзирая на отсутствие аппетита и недовольство. И вдруг словно обвал.

Растерянное лицо Санхеца, сборище врачей, не смотрящих в глаза. Полное непонимание моей супругой обстановки вокруг, она перестала узнавать людей и произносила нечто бессмысленное. Причем, судя по врачебному консилиуму, происходящее напоминало не горячку, а симптомы отравления. Я окончательно утвердился в прежнем предположении о проблемах с почками, но сделать ничего не мог. Слово «диализ», застрявшее в мозгах, осталось ничего не значащим словом. Хуже всего было сидеть и ждать, чувствуя себя беспомощным и бесполезным. Уже никто не сомневался: она умирает, — а ведь был еще и ребенок.

Стук продолжился, за дверью чего-то требовали и просили. Не отвечая, пытался разыскать среди бутылок и кувшинов хотя бы остатки выпивки. Не такое простое занятие в густом полумраке. За окном ночь, и лишь малый серп луны слабо светит. Приходится поднимать и проверять каждый сосуд, стараясь притом не разбить чего, а то по осколкам голыми ступнями мало удовольствия прыгать. Я сейчас не хочу боли. Ничего не хочу. Совершенно не стремлюсь вспоминать, и очень важно залить мозги чем-то алкогольным.

В какой-то момент она очнулась и со страхом сказала, что не чувствует больше движения внутри себя. Я взял за глотку Санхеца, причем в буквальном смысле. Если проблема в младенце, тот отравлял ее изнутри с самого начала, а сейчас, не дай бог, вообще умер, то здоровья Саше разлагающийся трупик не добавит. Надо было извлекать ребенка, даже при помощи операции. Ну не знаю я подробности, но слова «кесарево сечение» для нормального человека не тайна. Разрезать матку, потом зашить. При наличии морфия, вырубающего боль и сознание, вполне реально.

Врачи отказывались — якобы такого не делают. Или делалось, да не выживали. В тот момент мне было не столь важно. Выбора не существовало. Иногда обстоятельства решают за нас. Если потребовалось, заставил бы силой. В конце концов, без особой охоты они попытались. Задним числом понимаю, что никто не надеялся, что она проживет позже той ночи. Совсем вид у Саши стал синюшным, и нос заострился.

Ничего не вышло. Они умерли оба. Я так и не понял, был ли не задышавший мальчик мертв давно или просто результат преждевременных родов, а жена скончалась во время операции. По-моему, она уже ничего не сознавала и до ее начала, так что хоть ушла тихо, не мучаясь. Я так и не решился на переливание крови, опасаясь до начала всего этого ужаса аллергической реакции на чужую группу крови.

В лучшем случае пятьдесят на пятьдесят, а чувствовала она себя относительно неплохо до этого жуткого скачка с ухудшением. Эти мои колебания сводили теперь с ума. Шанс вытащить был. Пусть половина, но все же лучше, чем смерть. Зато я бы не знал про будущее и винил себя в ее гибели, случись худшее. Отвратительней таких мыслей не существует ничего. Мог спасти или нет, себя винить или судьбу. Я проклинаю вас, кто бы вы ни были, засунувшие меня сюда. Дать попробовать кусочек счастья и отнять навсегда. Лучше бы этого вообще не происходило.

Дверь ломали уже всерьез. Не иначе, топором, судя по стуку. Я оскалился, почти счастливый, обнаружив в бутылке на самом дне. Уже третья, сливая в кружку остатки и определяя в грамм сто пятьдесят содержимое, прикинул. Надраться с этого не удастся, зато слегка добавить, затуманивая мозги, — вполне. Не что-нибудь, мое собственное производство с личного винокуренного заводика. Крепость приблизительно под пятьдесят градусов, и вкуса нет. Чисто и прозрачно, на родниковой реально воде. Для себя и ценителей старался.

Глотнул, ощутив пошедшее вниз тепло и не стал избавляться от кружки. Сейчас полезут — первому залеплю в лоб, а потом выпущу на свободу зверя. Отведу душу, разгоняя доставучих. Здесь я хозяин, и действуют мои правила. Кого хочу, поколочу и с лестницы спущу. Лишь бы не вспоминать похороны, свою тупую одеревенелость и несносные рыдания Сашиного брата.

Он будто специально выставлял горе напоказ, демонстрируя между нами разницу. Он страдает, а я тупой и бесчувственный мужик. А я не мог плакать. Все пытался выколупать из молчащей памяти, о чем сразу не догадался. Какие дополнительные меры и методы лечения существуют. И ведь вспоминалось! Полезло, когда нужды нет, будто из прохудившегося мешка. Стетоскоп. У каждого приличного врача имеется.

И из того же — выстукивание тела больного и определение по звуку жидкости в теле. Ухо в обоих случаях надо иметь привычное, но привычка приходит с опытом. Антитоксины, полученные путем иммунизации почему-то лошадей. Нечто подобное я пытался давно объяснить Павлу в общих чертах. Теперь всплыло четко — кровь животных используется для получения сывороток против столбняка, дифтерии и даже змеиных укусов.

Не то, но все же медицина и крайне полезно. Наверняка ведь и с другими болезнями можно попытаться поработать.

Створка вылетела, не выдержав ударов, и внутрь скользнул чужак. В темноте лица не разобрать. И не столь важно. Метнул кружку, ловко отбитую топорищем, и прыгнул вперед, стремясь достать мешающего. Ну зарубит, плевать. Только фиг, его первым уделаю. И очень удивился, когда человека на месте не оказалось, а меня передернуло от резкой боли в грудине. Попытался развернуться, но вышло неловко, а сам нарвался всерьез, задыхаясь от удара, прервавшего поступление воздуха в легкие, упал на колени и вывалил наружу содержимое желудка. Надо сказать, там не особо много и присутствовало, зато во рту добавился отвратительный вкус.

Вот сейчас врежет по затылку — и хана, подумал в отупении, даже не пытаясь сопротивляться. Сил не было, да и желание дергаться отсутствовало. Я был бы только счастлив, прекратись все окончательно. Вместо удара меня взяли за шкирку и поволокли наружу. Попытка отказа двигать ногами была пресечена жестким ударом, от которого всякие мысли вышибло окончательно, и руку взяли на болевой прием. Я шкандыбал на манер мешка с картошкой, понукаемый пинками коленом в зад, в нужном кому-то направлении. По коридору, на лестницу, в черный ход, хорошо знакомый хозяйственный сарай, давным-давно переделанный.

Вокруг с заполошным кудахтаньем металась Стеша и еще парочка слуг во главе с бледным Андрюхой. Ну не настолько не в себе, чтобы не признать. Потом они у меня непременно поплачут. Догадываюсь, кто такой шустрый издевается. Он тоже свое получит. О чем не преминул и сообщить с соответствующей руганью. Не зря остальные попрятались, хитрые. Ну им не поможет.

Я влетел в душевую, направляемый твердой рукой, вырываться из захвата которой было очень больно. Руку мне, гад, выкрутил профессионально. Чуть не так двигаешься — и достаточно легкого нажима, чтобы почувствовал: дальнейшее упрямство ведет к перелому. Уж очень неприятные ощущения. Встал в позу молящегося, только что не на колени, но голова склоненная, и сверху полилась далеко не горячая вода.

До нормального унитаза так руки и не дошли. Пришлось бы перестраивать слишком много в доме, чтобы выводить трубу, да и давление, нужное для подъема воды наверх, создать не так просто. Вышел компромисс. Под вдумчивое сидение соорудил нечто вроде стула, вниз вставляется горшок, и потом его выносят. Зато сидеть удобно, не поджимая ног и не в позе орла. Этих моих заскоков в очередной раз никто не признал. Все продолжали справлять нужду привычным способом. У короля французского даже должность имеется на этот счет, и почетная. Один я, понимаешь, выпендриваюсь.

Зато душ одобрили. Правда, опять же пришлось бак на крышу и слив приделать, оборудовав пол специальным корытом. В доме заопасался варганить, чтобы не протекло ниже. Все же герметики никакой, пойдет по стыкам, все сгниет и запросто повалится через годик. А на улице никаких неприятных чудес. Дергаешь за цепочку — и течет из дырявой воронки сверху. В летнюю погоду даже приятно. Правда, откуда в Петербурге такая вещь, как по-настоящему нагревающее воду солнце.

Это на юге кому и показаться могло нововведение. Здесь кривятся. Чаще всего течет холодная. Мне как раз доставляет удовольствие. С утра слегка постоял под напором — и заряд бодрости. Спать уже не тянет. Хотя, конечно, регулярно таскать воду ведрами слугам мало нравится. А вот возможность помыться очень даже устраивает. В баню каждый день не побегаешь, запачкаться можно иной раз по самые уши, а здесь удобства. Вечером частенько использую.

Вода все лилась и лилась на башку и за воротник, достаточно быстро стало холодно и неприятно.

— Все, — сказал, шмыгнув носом. — Отпусти.

— Прочухался?

— Да пошел ты!

— А драться не станешь?

— А то боишься.

— Не-а, — удовлетворенно признал Геннадий, отпуская руку. — Ты же на ногах нормально не стоишь. Тебя сейчас и Степанида щелчком пришибет.

— Ну и зачем? — спросил я, садясь прямо под текущими струями на пол.

— А хватит жалеть себя, — резко ответил Гена, прекрасно поняв, о чем я. — Плохо, горько и навсегда останется с тобой, да пора перешагнуть и идти дальше.

— Вот так легко и просто. Переступить и забыть…

— Такие вещи остаются навсегда. Только время идет, и реже возвращается душевная боль. Она никогда не уйдет окончательно и все же слабеет с годами. Придет срок — и начнешь вспоминать не только горе, но и радость. Ведь она была?

— Да, — без особой охоты согласился. — Была. Да прошла. Теперь скажи — у меня еще будет много баб.

— А и будет. Ты ишо молодой, захочется. Только не про девок нужно сейчас думать.

— А про кого? — без особого интереса переспросил. — Про тебя?

— Про людей! — возмутился Геннадий. — Сколько от тебя, придурочного, народу самого разного зависит, забыл? За собой потащил неизвестно куда — будь любезен, сударь, соответствуй. Чтобы не зря в рот смотрели и надеялись. Это же хуже предательства — все и всех бросить и пить горькую.

Да, да. Где-то я это слышал и раньше. Ты в ответе за прирученных. Взял котенка — корми и к ветеринару за прививками бегай. Да и не забывай выносить какашки за ним. А он, может быть, позволит себя приласкать. Если в настроении окажется. И поцарапает, если в данный момент не настроен с тобой общаться. Люди не кошки. Не обязан каждому нос вытирать до самой старости. Помочь — да. А дальше сам тяни лямку. У меня своя имеется…

То-то и оно… Никто не избавил меня от надзора за кучей предприятий. Может, они и останутся какое-то время на плаву, но деньги поступают через меня. Здесь взял, там вложил, в третьем месте переложил из кармана в другой. Общей схемы никто не знал. Не из особой секретности, просто постоянно приходится ловчить, выгребая из организационной или технологической проблемы к финансовой.

Плюнь я на все эти подвернувшиеся изобретения, начни всерьез эксплуатировать несколько наиболее прибыльных проектов — давно бы в золоте ходил. Наклепать на миллион морфия — и в свободную продажу. Чем не вариант? Полстраны в наркоманах, как Китай при англичанах с их опиумными войнами, а я земли скупаю. Глядишь, и в герцоги протырюсь.

— Там твоя принцесска приехала, — пробурчал Геннадий, извлекая, видимо, последний аргумент из обоймы. — Второй раз уже. Что прикажешь ей сказать, — сарказм в голосе можно было мазать на хлеб, — приболел слегка? Молочка от бешеной коровы чересчур много проглотил, теперь животом мается?

Я поднялся с трудом, едва подавив в себе желание закряхтеть по-стариковски. Принялся раздеваться, швыряя мокрые тряпки на пол.

— Что смотришь? — потребовал раздраженно. — Одежду сухую неси. И полотенце. Не также пойду в дом.

Он обернулся и заорал в дверь, отдавая распоряжение. Там кто-то зашебуршился и забегал. Я стоял под текущей водой, отвернувшись к стене, чтобы он не мог увидеть моего лица. Все равно не разобрать, где там слезы, а где обычные капли из душа, но не хотел показывать. Впервые за последнее время прорвало, и пусть на душе легче, не желаю, чтобы кто-то видел. Жизнь стоит того, чтобы жить, и незачем торопить смерть. Она приходит сама, когда еще не все куплено, не все испытано, не все задачи решены, не все ответы найдены, и забирает без спроса.

А кроме всего прочего, есть еще и Лиза-Анна. Бросить сейчас — никак. У нее тоже никого не осталось. Императрица не в счет. Она племянницу любит, но очень странною любовью. Вроде как Бирон племенную кобылицу. В будущем возможны породистые жеребята, следовательно, положено хорошо ухаживать, кормить, поить и держать в теплой конюшне. Никакой самостоятельности не предусмотрено.

— Простите, ваше высочество, что заставил себя ждать, — низко поклонился при виде Анны Карловны.

— Я рада видеть тебя в здравии, — произнесла взволнованно, осмотрев с головы до ног.

Приятно, что о тебе помнят и специально приезжают проведать, и одновременно хочется выругаться. Всем от меня чего-то надо. И все же грубить не стоит — плохого не делала.

— Мужчины странные существа, лошадей напоминают. Сильные, большие и нервные. Иногда встают на дыбы и несутся во весь опор, пока сил хватает.

— Шутишь, — сказала она с заметным облегчением.

Госпожа Адеркас одобрительно кивнула. Уж не знаю, с кем соглашается. Работу свою старательно выполняет, не оставляя с мужчиной наедине, да и сама не вредная, как выяснилось. Ничем не напоминает надзирательницу. Даже сидит не рядом, а как бы в глубине комнаты, хотя, без сомнения, все замечательно слышит. Ей главное — держать в поле зрения, а не подслушивать. Важнее всего манеры, а не слова, иным из которых ей просто лучше не внимать. Тогда и отвечать за недонесение не придется.

— Разве самую малость. Действительно в поведении много общего. В детстве я частенько пытался прикинуть, на какого зверя тот или иной человек похож.

— Да? И на кого похожа я?

— На белку.

— Такая пугливая?

— О нет! Быстрая, грациозная, любопытная и умная, а как прыгает! Вы не представляете, насколько ловко проделывает. Когда-то мы с ребятами несколько недель развлекались, готовя для них угощение, но так, чтобы просто подойти и взять, нельзя. Только обходными дорогами, иначе попадает в ловушку или силок. И ведь не объяснишь, сами должны догадаться.

На самом деле никаких «мы» не существовало. Была давненько передача по телевизору. Сейчас о чем угодно готов говорить, лишь бы не попыталась вспоминать Сашу и сочувствовать. Я еле собрал себя по кусочкам и не желаю заново расклеиться. Да, не так давно я сидел возле своей подопечной сутки, болтая беспрерывно и не давая ей предаваться отчаянию в связи со смертью матери. Только я мужчина и старше. Плакать на людях не стану.

— Самое забавное случилось, когда на старт вышли две. Первая старательно шла по трассе, перескакивая с подставки на жердочки и ветки. Вторая, нарушая все правила, сразу подошла к цели и прыгнула резко вверх. Она оказалась не просто умной, еще и хитрой.

— А это не одно и то же?

— Мне представляется — нет. Для хитрости много ума не надо, иногда и глупые люди способны на такое деяние. Воспользоваться чужой ошибкой или просчетом и на чужом горбу в рай въехать. Впрочем, мы куда-то не туда забежали. Простите великодушно, но в мое отсутствие образовалось личное неудобство с Антоном Ульрихом?

— Да нет, — отмахнулась она. — Мой женишок, — все-таки странно это откровенное пренебрежение, — замечательно осваивается. С утра посещает, — легкая улыбочка, — конюшню, еще у господина Тредиаковского берет уроки русского языка.

В мой, что ли, огород камень? Кто его назначил на сию должность?

— Своим Бевернским кирасирским полком пока командовать не поехал.

Ничего удивительного, полк еще не сформирован. Даже лошадей не собрали. Одно название и немного людей.

— За него там подполковник Александр Еропкин старается.

Кто такой, почему не знаю? Петр Еропкин — архитектор Петербурга, у него брат есть? Или родственник? Э… кажется, еще есть Дмитрий Еропкин, вице-губернатор Риги. Надо в картотеку заглянуть.

— Тогда что произошло?

Взгляд был откровенно сердитым. А просто так заехать не могу? Увы, нет. Есть определенные нормы поведения. Это я обязан бегать по зову, а на посещения секретаря без веской причины наверху могут посмотреть косо. Дуться она долго не умела.

— Генерал-прокурор Сената затребовал отчет Академии наук о тратах из казны и доходах за счет собственной хозяйственной деятельности.

— Уже?

— Раньше он не особо интересовался!

В принципе тот, конечно, прав, данные вещи входят в его обязанности, но сильно рано встрепенулся. В конце года я бы не удивился. А сейчас и вдруг, и будто специально в мое отсутствие. Хотя почему будто? Очень даже связь имеется. Кто-то, как бы не Шумахер чужими руками, накатал жалобу на нецелевые траты. Надо бы провентилировать историю и выяснить, с кого конкретно началось. Показательно утопить. Спускать доносы без последствий нельзя: завалят новыми. При желании можно придраться к моим парням в газете. По штату ничего такого изначально не предусмотрено.

— Контроль Сената над любыми коммерческими действиями превращает академию в бюрократическое болото и мешает свободно существовать! — гневно воскликнула царевна.

Мысленно я зааплодировал. Ничего такого не пытался внушать. Ее собственные размышления.

— Я пошла к тетушке и потребовала либо дать возможность спокойно пару лет работать без вмешательства со стороны фискалов, либо уволить с должности.

— И? — осторожно спросил, получив длительную паузу.

— Она приказала ежемесячно подавать краткие ведомости об «экономических» суммах, — довольно сказала Анна Карловна.

Видимо, хотела отвязаться от настырной девчонки и спонтанно приняла, на мой взгляд, идеальное решение. Нет, императрица отнюдь не тупа, и ею не вертят в свое желание все подряд. Хозяйственная сметка наличествуют, и очень может быть, приняла решение, хорошо его обдумав. За расходы сумм из казны академия обязана отчитываться перед Сенатом, а хозяйственная деятельность остается в полной власти президента. Все остались при своем. И волков накормила, и овец не загубила. Молодец!

Собственно казенное финансирование идет на научный штат — девять должностей академиков, девять адъюнктов, десять почетных членов (российских и зарубежных), пять профессоров университета и один историограф. Остальной контингент писарей, типографских и работников мастерских, сторожей и трубочистов — не менее полутора сотен человек, со сторонними службами — свыше трехсот. А дополнительным сверх росписи я готов дать из экономических сумм.

— Замечательно, — сказал искренне. — Лучше не бывает!

— А еще, — раскрасневшись от удовольствия, засмеялась, — она подписала окончательные регламенты гимназии и университета.

— Без поправок?

— Как есть!

И это мой настоящий успех на ниве российского образования. Теперь не на словах, а с соответствующим уставом за подписью царствующей особы зафиксировано принципиальное положение об определении на казенный кошт лиц, записанных в податные сословия. И самое важное, для студентов, окончивших курс обучения, присвоение чинов по табели о рангах: магистрам — поручика, докторам — капитана. Это открывает выпускникам путь к должностной карьере и создает дополнительный социальный лифт. По делам, а не за родовитость смогут подняться.

Многим не понравится. Не один раз слышал разговоры, в которых предлагали закрыть доступ в дворянское сословие. Закладывая мину в регламент, не очень надеялся на сохранение. А прокатило! Подозреваю, по причине еще одного параллельного указа, не имеющего отношения к моим делам и заботам.

Отныне вводится регистрация всех дворянских детей старше семи лет. Родители обязаны обеспечить, чтобы к двенадцати годам умел читать и писать, для чего будет специальная поверка. Третий сбор родовитых отпрысков в шестнадцать, и если знания будут признаны недостаточными, определяют в солдаты или матросы. А с двадцати будьте любезны на военную службу. И поскольку для гражданской службы люди тоже потребны, здесь и начинают работать школа и университет для мещан.

— Я думаю, твой проект о разделении возрастов при приеме в гимназию на отдельные классы и экзаменах для поступающих действительно правильный.

Слава богу, она меня одобряет, подумал с иронией, сохраняя серьезность на лице усилием воли. Multa tacui, multa pertuli, multa concessi, что в переводе с языка вымерших римлян означает: «Многое принял молча, многое снес, во многом уступил».

— Принимать пока, — она слегка поморщилась, — придется в любое время, а не перед началом занятий. Год-два, пока все войдет в нормальный ритм.

Мне бы ее оптимизм с уверенностью. В России отсутствовала привычка всерьез учиться. Дворяне получали образование дома, а для прочих не было достаточных стимулов. Не нашлось социальной ниши для ученых людей. Оттого и звали из-за границы, подменяя российскую науку заимствованными достижениями.

Пробить эту стену будет жуть как нелегко. К окончанию петровского правления, по моим очень приблизительным расчетам, численность элементарно грамотных составляла около двух процентов населения, то есть примерно четыреста тысяч человек при общей численности населения России двадцать миллионов. Вроде и немало, однако результата не видно. За вычетом женщин, детей, офицеров на действительной службе и священнослужителей остается сущий мизер. Когда еще в каждой деревне будет один грамотный.

Самое страшное — невозможно найти не то что деньги на школы, элементарно отсутствуют учителя. Такой профессии просто не существует. Оттого и попадают на должности недоучки вроде Порфирия. Чему он может научить, я насмотрелся. Видимо, часть подходящих выпускников университета придется устроить на преподавательские должности, и выходит, надо предложить им нечто заманчивое. Отсюда и включение выпускников в табель рангов. Дополнительная возможность расти. Не всем же становиться великими учеными, нужны и просто добросовестные люди.

— И еще…

— Да?

— Я подумала, что перевод казеннокоштных учеников на пансион после твоих рассказов об учебе в Москве очень достоин. Но помимо организации проживания, питания, обеспечения одеждой и обувью, нужно дать некое стремление.

— Простите? — действительно не дошло.

— Чтобы познакомиться с гимназистами и студентами, я решила установить понедельное дежурство при своей особе с восьми часов утра до семи вечера. Вблизи и при общении достаточно быстро начинаешь видеть нерадивых и бестолковых.

Дополнительный источник информации, не подконтрольный никому. Готовые услужить, разбившись в лепешку. Про денщиков Петра Великого, вышедших в генералы и графы, вся Россия слышала. Для многих замечательный шанс.

— Это действительно достойно правительницы, — произнес после раздумья. — Вы выросли, ваше высочество, и сумели повернуть всю эту историю себе на пользу.

— Я могу получить не только образованных, но и преданных лично себе людей, — подавшись вперед, прошептала она.

Анна Карловна реально пошла дальше меня в мире дворцовых подковерных схваток. В ее возрасте я не строил многоходовок с дальним прицелом. Интересно, какая доля в этих мыслях от моего воспитания и бесед. Результат они дали, тут сомнения неуместны. Она больше не хочет сидеть и ждать. Проснулось желание действовать. Лишь бы, споткнувшись, не разочаровалась. А без барьеров и контроля сверху не обойдется. Еще и нарочно соорудят на пути, в надежде толкнуть падающую.

— Похоже, вы уже способны обойтись без меня, — сказал смиренно вслух.

— Не говори так. — Она резко взмахнула рукой, рубя воздух. — Ты мой друг. Да, да, я не забыла намеки на одиночество у трона, но тебе доверяю. И ты мне будешь нужен всегда.

Глава 7 ВНЕДРЕНИЕ НУЖНЫХ ИДЕЙ

— Помните ли вы, что это сотый номер с начала новых «Ведомостей»? — торжественно вопросил.

Точнее, сто второй, однако первые два я делал фактически самостоятельно. Совместный действительно можно посчитать так. И то не все разом приступили. Но это уже ладно.

— Прошел год, он оказался тяжелым и успешным. Про тиражи вы прекрасно знаете.

— Еще бы! — гордо подтверждают газетные «волки», чуть ли не хором.

— Финансы тоже в полном порядке. Не токмо самоокупаемся, еще и дополнительные средства за счет рекламы в немалом размере приходят.

Николас самодовольно ухмыльнулся. Он свое получил, как и газета. Похвала уместна.

— Короче, я подумал-подумал и добрался до двух интересных идей.

Кто угадает с трех раз?

— Юбилей положено обмыть, — опять чуть не хором.

На удивление спелись. Скорее всего, потому что нечего делить. У каждого свое отдельное направление, и пересекаются в основном при последнем просмотре газеты на ляпы. Леер — финансы, Небогатов — типография и механика, Вирен не станет писать о театре, а Епанчин о городских делах. Он смотрит выше, пытаясь замахнуться на редакционную статью. А я поощряю разделение труда и инициативность. Им в радость, а с меня лишнюю работу снимают. Тому же Епанчину дать тему — и потом лишь отредактировать. Я сам пишу по основным событиям, вроде взятия Данцига, а мелочь доверяю ему.

— Скажем так, отметить, что не отменяет некой алкогольной порции. Приглашаю домой на ужин и выпивку.

Тут они загудели радостно. Не часто такое случается. Фактически ни разу. Посещали меня неоднократно, угощение всегда присутствует, но чтобы не по делу и звал всех сразу, такого еще не происходило. Не люблю смешивать деловые отношения с личными. А то сидят с кислыми рожами и думают, как бы чего лишнего не сболтнуть. Пресловутый Петр специально людей поил до полного свинства. Все ждал — проговорятся.

— А вторая идея? — спросил Вирен. Он никогда ничего не забывает.

— Подведя итоги года, пришел к неожиданному выводу, — длинная пауза, — надо бы вам жалованье добавить за старание.

Вот теперь последовал радостный вопль. Странно, почему-то я ощущаю себя много старше, хотя особой разницы в возрасте у нас нет. Да и взрослыми они стали достаточно рано. Как раз в прежней жизни я подзадержался в детстве. И продолжал бы там находиться, не случись странного внедрения в Михайлу Ломоносова. А здесь жизнь обломала достаточно стремительно. Сам не заметил превращения. Или все дело в необходимости носить маску, чтобы не проколоться и не обратить на себя внимание? Так давно приросла намертво, и человек достаточно известный.

— Сколько? — быстро потребовал Дмитрий.

— Ну надо же проверить, сколько не жалко, — сказал, разводя руками. — И потом, вы обязаны петь мне хвалу независимо от размера поощрения, а не скаредно уточнять повышение.

— Почему творения и личность Ломоносова стали привлекательны для читающей публики? — вскочив, продекламировал Арсений. — Он был свой и близкий во всем, в привычках, манерах, традициях и обычаях, понятный в языке и вере.

— Ну-ну, — произнес я, невольно заинтересованный.

— Свободный помор ломает предначертанный ему путь, оставляет родной дом и выбирает мало кому понятную науку. Масштабом своей личности Ломоносов создает небывалый прецедент, доказав, что русские обладают недюжинными талантами и показывают нам на чаяния Великого Петра о возникновении собственной научной поросли.

Ну, дает. Интересно, с ходу импровизация или давно заготовку имеет?

— Образец личных качеств, даже физических, русского мужика…

А вот этот момент явно неуместен. Не то чтобы сильно задеваю, но не стоит и особо выпячивать.

— …пример личного творческого успеха…

— Достаточно. Молодец. — Он довольно ухмыльнулся. — Запиши и сохрани для некролога.

— Э? — Арсений даже подавился.

— Чего терять удачный текст, а я когда-нибудь непременно скончаюсь. Никто еще не сумел избежать прихода смерти.

Если только не я первый, почему не может случиться другой со схожей судьбой? Не ясно, за какие заслуги именно со мной так поступили. Неужели просто случайность? Душа угодила не по адресу. Для нее пространство и время не существуют. Тогда почему не помню ничего о конце той жизни?

— Будешь хранить «скелет» и добавлять очередные заслуги.

— Какая хорошая мысль, — пробормотал Арсений. — Можно ведь и на других, очень облегчает написание. — Он осекся.

Ну да, про высоких особ лучше помолчать. Это мне по фигу, а там могут усмотреть нечто нехорошее.

— А в целом зря старался, сверх выписанного не добавлю.

— Сколько?

— Имею я право слегка помучить неизвестностью? Вечером, не раньше. Пока есть чем заняться, а вы страдайте.

Уселся прямо на стол и принялся просматривать газету в последний раз. Редакционная статья — лично мое творчество. Со смаком расписал успехи русской армии, благо, помимо официальных реляций, частенько получаю письма напрямую от нескольких знакомых офицеров. Причем кое-кто из них присылает корреспонденцию по собственной инициативе. Достаточно было завести рубрику «Личные свидетельства из действующей армии», как отдельные капли посланий превратились в полновесный ручеек.

Армейский народ всерьез взялся за перья, обнаружив в себе вкус к подобным занятиям. Все лучше, чем пить сидя в осаде или в карты играть. Пару раз откровенно пытались через меня устроить хвастовство, в надежде, что кто-то из начальства заметит. Не мытьем, так катаньем. Подвиги из разряда «одним махом семерых побивахом». Я к реляциям официальным отношусь настороженно, а уж к мемуарам вдвойне. Без подтверждения от независимого источника вставлять не стану.

Тут важно обязательно ответить, поблагодарив, и не обещать лишнего. В связи со значительным поступлением не можем использовать все. Прошу великодушно извинить, опубликованы будут самые яркие, интересные публике моменты. Невозможно охватить полностью события, но непременно использую при описании боевых действий. Чем больше свидетельств с подробностями, тем лучше. Благодарю и прочее, прочее.

Реально не сам чаще всего пишу ответные послания, а по шаблону катают, я разве подписываю. Но такими темпами скоро придется брать специального человека для отдела. Сам перестал справляться. Пусть отсеивает никчемное сразу, не занимая моего времени.

Далеко не одни военные начали испытывать наклонность к эпистолярному жанру. Пишут жены, прося передать пламенный привет и предлагая свои кулинарные рецепты. Это еще одна рубрика в газете, лично мной организованная. Заставил кухарку излагать рецепты с упором на русские блюда и картофель. Причем обязал давать с точным указанием количества ингредиентов. Попервости ее вогнало в ступор требование, как нормальная женщина, она все больше на глаз и вкус использовала. Со временем приспособилась. Даже нравиться стало. Может быть, когда-нибудь издам еще и кулинарную книгу.

Заполнять полосы чем-то надо, а попробуй два раза в неделю парочку статей на актуальные темы сварганить. Здесь телеграфов с телефонами не имеется, новости идут крайне медленно. Ничего удивительного, что до меня старались заполнить переводами. Приходится крутиться по мере разумения. Те же заграничные известия в первую очередь о научных и географических открытиях. Как место остается, стараюсь нечто оригинальное пристроить. Сообщения с мест.

Письма со всех концов страны теперь приходят все чаще, и очень разные. Иной раз натуральный мусор, другие косноязычны в литературном плане и не умеют дать картинку. Была пара случаев, когда явно хотели свести счеты. Я тех людей не знаю, имея свидетельство одной стороны, впутываться в сомнительную историю не собираюсь. Есть государственные органы, туда и положено обращаться. А «Ведомости» сообщают лишь о судебных решениях, фиксируя реальное состояние и вынесенное постановление, а не выясняя, кто прав или виноват. Так прямо и написал в специальной заметке.

Собственно, одна из рубрик «Происшествия» и сообщала о таких вещах. Ну, естественно, еще и о новых зданиях, решениях городских начальников в Петербурге и Москве. С этим проще — имею налаженные связи в обоих городах. Об указах сообщаем. Не о всех, конечно, о самых важных. Например, в прошлом году опубликован об обязательном объявлении «утаенных при переписи душ». Штраф за одну «утаенную душу» составлял пять рублей. Пока до окраин дойдет, а ведь незнание не освобождает от наказания. Хотя фактически как прятали, так и скрывать будут. Оно хозяевам надо лишнее платить? Где-то в губернии когда еще появятся проверяльщики.

Худо-бедно, а процесс пошел. Первоначальный тираж в семьсот экземпляров, через полгода полторы тысячи. Сегодня две с лишним. Подписчиков восемь сотен. Эти получали с доставкой на дом, оплачивая годовую сумму сразу, с небольшой скидкой. Приходилось расплачиваться и за развозку, но дело того стоило. Люди втягивались в чтение и отдавали живые деньги сразу, а их можно использовать. Критически оценивая свою аудиторию, максимально можно получить еще на пару тысяч дополнительных экземпляров в продажу. На том все.

Конечно, есть еще приложения, которые тоже недурно расходились, особенно детское, но где я наберу столько материалов в будущем? Матиуш закончился, пошла викторина на знания с обещаниями трем первым, правильно ответившим на вопросы по тексту, призов, проверяя по почтовому штемпелю дату, но и это скоро закончится. А прекращать начинание нельзя.

Я пытаюсь пробудить в детях тягу к чтению и увеличивать количество грамотных. Не зря в качестве эпиграфа запузырил целиком стихи: «Не надо ждать, не надо звать, а можно взять и почитать!» Очень правильная тема. Если дети получат привычку находить в чтении наслаждение, да еще на русском языке, то вырастут они уже не на одних французских романах. К сожалению, так и не вспомнил автора предложения не звать сестричку. И не надо. Кому о нем рассказывать?

Итак, моя статья, подбивающая первые итоги и излагающая недавние события в хронологическом порядке.

Как и ожидалось, Станислав Лещинский устремился в Польшу, где его с нетерпением ждали. На стороне претендента в короли оказалось большинство польской шляхты и многие из сенаторов во главе с временным властителем государства — примасом, архиепископом Гнезно Федором Потоцким. Выборов, утвердивших французского ставленника на троне, с самого начала в Петербурге признавать не собирались, о чем сообщала заранее отправленная примасу грамота. Он, естественно, не стал обращать внимания на такие мелочи и продолжил гнуть свою линию.

В результате в первую очередь затрещали чубы у холопов. 31 июля 1733 года русский корпус под командой генерала П. Ласси вторгся через Курляндию в Польшу. Другой корпус под командой генерала А. Загряжского вступил в Литву со стороны Смоленска. Только 20 сентября, преодолевая страшную грязь осенних дорог, корпус Ласси вышел наконец к Праге — предместью Варшавы на правом берегу Вислы. В середине августа в Польшу вторглись и австрийцы.

Иностранные войска не очень стеснялись, снабжая себя продовольствием, лошадьми и фуражом за счет местных жителей. И не одни войска. Как сообщали мои информаторы, русские помещики «приезжают… в шляхетские местности и оныя разоряют и имения их грабят» якобы за укрывательство их беглых крестьян.

Кстати, историй о самой настоящей охоте, развернувшейся за беглыми мужиками, я скромно не стал печатать. Есть вещи, не идущие на пользу государству. Да и до понятия свободы слова в восемнадцатом веке еще не додумались. Меньше всего требовалась выволочка с самого верха и изгнание из редакторов. Согласно официальным сообщениям, мы за все платили и никаких грабежей не устраивали. Не было такого, и все!

Лещинского все равно избрали, причем, как всегда, не обошлось без вопля «вето!». Пришлось просить и уговаривать, пока великодушно, а скорее всего — за соответствующую сумму, не согласится ли шляхтич изменить мнение. Честное слово, я уважаю демократию. До определенных пределов. На низком уровне она великолепно себя проявляет, но происшедшее там и, главное, возможность одного-единственного придурка влиять на всю страну — это уже предел. Неудивительно, что иностранцы вмешиваются в тамошний бардак. Достаточно подкупить бесштанного — и любое предложение отвергается, сколь бы оно замечательно для государства ни было.

Тем не менее в данном случае не так уж не прав оказался гонористый шляхтич. Да и не он один сопротивлялся выборам Лещинского. Часть сенаторов и четыре тысячи всадников откололись от общей массы и ушли за Вислу. Но это уже никого не трогало. Примас произнес: «Так как царю царей было угодно, чтобы все голоса единодушно были за Станислава Лещинского, я провозгласил его королем Польским, великим князем Литовским и государем всех областей, принадлежащих этому королевству…»

Естественно, 22 сентября под «сенью дружеских штыков» двадцатитысячной армии Ласси была составлена конфедерация, а еще через два дня на поле у Грохова, что неподалеку от Праги, польским королем единодушно избран саксонский курфюрст, сын покойного. За Станиславом ничего, кроме моральной поддержки шляхты, не было. Боеспособность польского дворянского войска, мягко говоря, на весьма низком уровне. На что рассчитывали, изначально голосуя за примчавшегося из Франции неудачника, неизвестно. Разве на подмогу оттуда. Якобы с весны готовилась эскадра в Бресте — французском, конечно.

Поэтому Станислав, бросив Варшаву и саму Польшу, срочно понесся на побережье Балтики, где в сильно укрепленном Гданьске (Данциге) стал дожидаться прибытия союзных галлов. Уже 17 января 1734 года в Варшаве короновался Август III. Теперь должен был остаться только один. Два короля и для Польши многовато.

В начале 1734 года Ласси подошел к стенам Гданьска. Войск у него для осады сильной крепости было недостаточно, так как бóльшую часть армии пришлось оставить в районе Варшавы и в Литве для подавления сопротивления конфедератов. Мелкие стычки происходили постоянно, и хотя по большей части регулярные русские войска с успехом подтвердили значительное преимущество, частенько приходилось распылять отряды, гоняясь за партизанящими сторонниками Лещинского.

Как писано мной: «Подлой народ очень хвалился храбро учиненною обороною, но разумнейшие о том весьма сожалеют, что они на обещания французского двора надеялись и оттого в великое разорение пришли». Думаю, реальность сложнее, и среди мятежников (они как раз считают себя патриотами) хватает лиц всех сословий. И многие винят в случившемся не далекого Людовика, а ближних русских, отбирающих имущество. Только у меня задача не оправдывать поляков, а прославлять наши войска.

Прибыл под Гданьск и фельдмаршал Миних. Полководец из него, по отзывам офицеров, паршивый. На пустом месте умудрился рассориться чуть ли не со всеми, однако по основному профилю инженер, и что такое «правильная» осада укрепленной крепости, не понаслышке знает. Начал с обстрела города артиллерией и захвата фортов, связывающих город с берегом моря и гаванью Вейксельмюнде. Дело шло не очень удачно. Если форт Зоммельшанц был взят без особых потерь, то штурм форта Гагельсберг провалился из-за нераспорядительности командующего. Войска бессмысленно простояли довольно долго под обстрелом, неся излишние потери.

Он умудрился дождаться прихода французской эскадры. Одна радость: двухтысячный десантный корпус бригадира Ла-Мотта де ла Пейруза не сумел прорваться к городу. Не очень понимаю смысл прибытия столь малочисленного контингента для помощи. В лучшем случае они смогли бы войти в Данциг, воздействовав на настроения жителей положительно, но снять осаду — никогда. И уж тем более не этим подразделением возвращать Лещинского в Варшаву. Пупок бы у них развязался. Впрочем, выяснить планы уже не выйдет.

Со слов информатора «Санкт-Петербургских ведомостей»:

«…Поутру в 9 часу атаковали французы с великою жестокостью из Вейхселминдских шанцов наши транжементы, и притом учинили данцигские жители из города вылазку с 2000 человек, которые при себе и пушки имели. С нашей стороны при сей акции очень мало побито, а из штаб- и обер-офицеров — никто. В лесу найдено много мертвых французов, и понеже наши до самых Вейхселминдских шанцов за ними гналися и никого не щадили».

В начале июня к устью Вислы подошла русская эскадра, а французский флот, испытывавший нехватку продовольствия и боеприпасов, снялся с якоря и ушел в море. 12 июня французы сложили оружие в Вейксельмюнде, а 28-го сдался и сам город.

Слава богу, пока еще никто политкорректностью не страдает. Можно не обращать внимания на недостаточно правильное обращение с бегущими. Или важность поставки продовольствия в осажденный город. А то случится гуманитарная катастрофа. Вот завезли бы продукты, французы еще бы год-другой постреляли по русским войскам. Или приехала бы еще одна эскадра. Это же неправильно — пользоваться преимуществом в численности!

Ну это я по старой памяти брюзжу, отрыжка двадцать первого века, здесь никто бы и не понял подобных слов и понятий. И внедрять не собираюсь. Намного проще жить и действовать, когда отсутствует лицемерие и прямо говорят об отношении к врагам. На войне не бывает хороших, и не стоит изображать из себя ангелов. Поэтому честно исполнил гимн доблестным русским войскам и вытер грязные ноги о никуда не годных французов, испугавшихся легких трудностей.

Вообще мне даже понравилось создавать газету. Все же я по жизни гуманитарий, подавляющая часть внедряемых технических штучек без серьезной помощи специалистов никогда бы не дошла до стадии изготовления. А этими статьями и мыслями, исподволь подкинутыми, я могу воздействовать на умы. Некоторые идеи много страшнее огнестрельного оружия, и от длинного языка страдает людей не меньше, чем на иной войне.

Нет у меня реальной власти, но не зря СМИ считали четвертой, после законодательной, исполнительной и судебной. Вершина — умение заставлять людей поступать по вашему желанию. Если вы добиваетесь этого, не применяя силы и не оскорбляя, если люди охотно выполняют то, что угодно именно вам, значит, ваша власть на недосягаемой высоте. А для правильной обработки умов нет ничего сегодня важнее прессы.

Да, наверное, мне далеко до настоящих акул пера и волков городских джунглей, расследующих таинственные происшествия. Только сравнивать окружающим не с чем! На безрыбье и рак в моем лице солидная рыба. Вот, скажем, в данном конкретном случае Станиславу удалось удрать. Без зазрения совести описал переодевание Лещинского в женское платье и блеянье девичьим голоском на посту, пусть на самом деле не имею о том понятия. Такие вещи запоминаются всерьез и надолго. Про Керенского все знают, хотя вранье самое настоящее. Ну и этот ничем не лучше. Надеюсь, так и останется в умах трусом и не имеющим чести.

Данцигу пришлось расплачиваться за свои художества. Миних, обозленный на город за бегство Станислава, наложил на жителей контрибуцию в миллион ефимков. Во столько же оценил и само бегство короля да еще 30 тысяч червонцев взыскал с жителей за колокольный звон, коим они приветствовали фальшивого монарха. Не знаю, оправдал ли себя финансово поход столь оригинальным завершением, но жители свободолюбивого города Гданьска еще долго будут плакать по своим богатствам.

Но дело-то в другом! Ну посадили русские войска в Варшаве саксонца. Пройдет лет двадцать, и ситуация повторится. Причем неизвестно, удастся ли на тот момент добиться согласия с австрийцами, получить невмешательство пруссаков и не обнаружится ли очередной враждебный России кандидат.

До тех пор, пока в Речи Посполитой не существует твердой власти и невозможно наладить с правительством постоянных союзных отношений, наличие у границ этого странного образования создает одни сплошные проблемы. Самое умное — почикать ее территорию, не дожидаясь прихода реформаторов, создающих сильную армию, или раздела без учетов интересов России.

Пруссаки уже зарились на практически бесхозные земли, и лишь возможность военных действий с Веной и Петербургом заставила их временно отступить. Давно пора вслух провозгласить необходимость объединения малороссов, белорусов с близким им по крови и вере русским народом. Ну а заодно и Литву. Там православных тоже полно, и море имеется.

Сразу убивается множество жирных зайцев. Польша ослабляется, Россия усиливается. Дополнительные порты и хлеб. Сегодня Варшава получает огромные прибыли от продажи зерна в Англию, мы этот поток перехватываем. Мало того, появляется возможность избавиться от части нелояльных польских магнатов вроде семейства Потоцких и конфисковать их земли. А это немало даже для государства. Попутно появляется возможность наградить своих верно служащих дворян. Деревнями или деньгами, не разбазаривая прежнего достояния.

Конечно, придется предложить нечто Пруссии и Австрии. Первой — северные территории Речи Посполитой, возьмет с удовольствием. Со второй напрашивается проблема. Но здесь есть занятный вариант привлечь к дележке еще и саксонцев. Коренные польские земли отдать Августу навечно, пусть аннексирует. И договор о союзе с Австрией. Россия как бы переходит на вторые роли, зато вместо глубоко сомнительного польского короля против Берлина возникает коалиция Саксонии с Австрией.

Сейчас Россия не может позволить себе резких шагов, ведь на высшем уровне уже решена война с Турцией. Отталкивать Вену пока нельзя, даже послали им корпус на помощь против французов, но после окончания… О! Какие существуют замечательные варианты. Только торопиться не надо. Без лозунгов, тихонько, постоянно повторяя некие вещи, пока люди не привыкнут воспринимать как само собой разумеющееся нечто вроде необходимости воссоединения братских народов под одним скипетром. Здесь нелишне будет вспомнить и про католическое угнетение, и про прежние восстания.

Самый смак, что я помню: раздел осуществился! И не один. Зачем-то дожидались очередного восстания и принимались дербанить, испытывая от этого занятия некое смущение. А по мне, чего стесняться? Собаке не режут хвост в три приема по частям из жалости. Один раз — достаточно. Важен только подходящий момент. А там существуют занятные способы. К примеру, потребовать абсолютного правового равноправия православных с католиками. Возмущение польских ксендзов обеспечено, и предлог вводить войска железный. А выходить необязательно. Надо ведь проследить за выполнением требования, не правда ли?

Ладно, все это дело достаточно далекого будущего. Пока довольно намеков. Едем дальше. Статья, новости заграничные, российские, городские. Сведения о Петербургском порте — названия судов, время прибытия, отплытия, груз. Это не мое предложение, однако удачно вышло.

Теперь реклама. Количество выросло на добрую треть — ощутимый дополнительный источник дохода. Развлечения, очередной кроссворд, причем не мое творчество, стабильно присылают, как и занятные рассказики из политической жизни. Судя по всему, автор один, надо бы познакомиться и попробовать завербовать на службу. До сих пор обходился без гонораров, наверное, и не нуждается. Очень полезное качество для сотрудника, а сведения весьма любопытные. Женщина вхожа в высокие сферы.

— Я доволен, — произнес вслух. Ребята уже замучились в ожидании. — Можно считать, нормально.

Они недовольно переглянулись. Кроме моей статьи, уже вообще ни к чему руки не прикладывал. Наконец-то все вышло на нормальный ход. Не требуется стоять за спиной и тыкать в недостатки, выдумывать на ходу новые рубрики и конкурсы. Работа стала привычной и хорошо знакомой для всех. Что не отменяет достаточно тяжелой нагрузки. Все же куча обязанностей по академии и в качестве личного секретаря ея высочества. Вечные посещения свадеб, крестин и именин. Когда совместно, иногда от имени Анны Карловны являюсь с подарком.

— В печать, и вечером ко мне. Фаршированную каштанами утку, горячие блины со сметаной и черной икрой, а также кристально прозрачную холодную водку гарантирую.

Глава 8 БЛАГОТВОРИТЕЛЬНОСТЬ

У входа в очередной раз попались несколько привычно грязных, худых и заросших бородами по самые тоскливые глаза мужиков. Поспешно сдирая шапки, принялись кланяться. Не дожидаясь обычной просьбы с подвыванием, все равно в курсе чего надо, объявляю, что ими обязательно займутся, и следую дальше.

Не выношу я этих ползаний на коленях и вымаливания милостей. Головой все сознаю и про привычку, вбитую с детства, и про тяжелую ситуацию, и про детей, и готовность ради них унижаться, но нервы не железные. Не могу я всех накормить и пытаться не стану. А гнать тоже неприятно.

— Почему не у служебного торчат? — спросил сквозь зубы.

— Вас, Михаил Васильевич, дожидались, — знакомо ответила Стеша.

— А мне какое дело? — зверея, потребовал. — Вон ограда есть, нечего по двору болтаться. Место определенное имеется, пусть снаружи сидят. И с тебя, Степанида, еще раз повторится, за неустройство спрошу по всей строгости.

Она молча следовала рядом, не пытаясь оправдываться. Не в первый раз разговор, и все равно делает по-своему. Жалко ей бедолаг. А я вроде как зря придираюсь.

— Кто за порядком следить обязан? — возмутился патетически. — Ну?

— Так нужда заставляет, — забормотала она.

Неурожай тридцать третьего года в Московской, Смоленской, Тверской, Нижегородской, Угличской и Алатырской губерниях вызвал большой голод и массовое бегство крестьян. Многие из них устремились в города. По слухам, даже из дворцовых сел Московской губернии бежала почти десятая часть населения.

В следующем, тридцать четвертом, недород имел место на юге, в Белгородской и Воронежской губерниях. По-нынешнему, туда и Тамбовский с Орловским районами входили. И все повторилось в еще более мощном виде. Голод, разорение и наплыв бедствующих в города.

Я даже выступил в газете, расписав бедственное положение и необходимость продовольственной помощи. Причем несколько раз, а данные мне приволок не кто-нибудь — лично обер-прокурор Сената Маслов. Его не для отписки, а реально беспокоила ситуация, и он подавал служебные докладные, без особого успеха. Решил и через прессу попробовать воздействовать. Прогрессивный человек.

То ли от его деятельности, то ли от статей, а скорее по простой причине, что народ помрет, разбежится и налоги не с кого брать станет, правительство зашевелилось. Прибегло к описям хлебных запасов, конфискациям излишков и раздачам зерна нуждающимся. Недавно издан указ, по которому помещики и приказчики в годы голода должны были кормить своих крестьян и снабжать их посевным зерном.

По мне, самый натуральный оксюморон. Вроде живого трупа. Если люди в вашем владении и вы с них дерете себе на пользу, как же не пытаться снизить потери? Неужели для того без гнева монарха никак? Ладно еще имеющие в собственности деревню вроде моего Болотного и сами не особо шикующие. Нет у них подкожных запасов. Два плохих года могли и подкосить. Но у богатых бар должна иметься возможность для маневра. Отсюда взять, туда перекинуть. В долг, наконец, выдать с процентами. Оказывается, и грозные императорские указы не помогают. Делились далеко не все помещики, о чем наглядно показывали своим видом толпы крестьян, заполнивших города.

— Все, дорогая моя. Надоело. Не мои это крестьяне, и за неурожай не я в ответе.

На самом деле сам виноват. Первое время от побегушников даже выгода немалая имелась. В рабочих руках мои предприятия нуждались постоянно. Суконное производство продолжало расширяться, монополию на ситцевые изделия мне выдали всего на десять лет, зато приписали в работники село Красное. Вместо пятисот требуемых ровно половина. Пришлось искать дополнительных, с прицелом на будущее. Ко всему прочему, многие были готовы работать за одну кормежку, но мелочь я им подкидывал, получая двойную пользу. Нанимать свободных обошлось бы заметно дороже, и принятые держались за место зубами, старались, выкладываясь.

Кое-где шла стройка, как на моем участке. При академии появились новые мастерские. Пользы пока особой не просматривается, но опять же рабочие места. Причем с дополнительной экономией. Когда по улицам бродят многочисленные безработные, стоимость оплаты труда заметно падает. А мне нужны положительные экономические результаты. А для того требовались люди без сильных запросов.

Пару тысяч человек я распихал, причем очень скоро пошел слух о добром барине, и избавиться от несчастных стало столь же невозможно, как от вездесущих назойливых тараканов. Параллельно многие петербуржцы низкого звания меня ненавидели, вынужденные конкурировать с пришлыми и соглашаться на меньшую оплату, одновременно с заметным ростом цен на продовольствие.

— Егору требуются пятеро для работ по расширению цеха. Все. Больше взять некуда.

— А если в наши деревни пойдут? Земли много.

— А мне потом отвечать за укрывательство беглых, — ответил с сарказмом. — Да и сколько принять можно.

— Да сколько получится. Юстин обещал найти место, если поможете на первых порах с обустройством.

— Ничего знать не хочу! — категорически отказался. Идея была не новой, кое-что в этом направлении уже делалось в моих полученных от Саши деревнях. Спустил старостам негласное указание привечать чужаков, по возможности не злоупотребляя. Не может она этого не знать, почти все оброчные доходы и переписка идут через Стешины руки. — Сама все решай и думай, с кем разговариваешь.

Она кивнула, прикусив губу, чтобы не улыбнуться. Вечно старалась выглядеть солидной, пытаясь добавить себе годов. Кто в первый раз сталкивался, обычно принимали за молоденькую служанку, не подозревая о переданной мамой через гены железной хватке. В доме все ходили по струнке, а обмануть пытались лишь однажды. Второго происшествия не случалось по причине изгнания. С удовольствием спихнул на ее якобы слабые плечи все, связанное с поместьями и сельским хозяйством. Я в нем ничего не понимаю, своих крепостных перевел на оброк повсеместно, но кто-то должен контролировать поступление и земли.

Она достаточно меня знала. Фактически дал отмашку на противоправную деятельность. Сманивать чужих людей не положено, да ведь не собираюсь отпускать уже работающих. Оно мне надо покупать, когда сами косяком идут? Конечно, для мастерских или мануфактуры они неумелые и квалификация отсутствует, но ни одна индустриализация не начинается потому, что завелось большое количество заводских рабочих. Сначала их приходится вытачивать из крестьянских заготовок. Человек смышленый научится, а бесполезного и выгнать недолго.

Короче, как всегда, кому голод и смерть, а кому лафа подвалила. Единственное оправдание — не я все это устроил, заставляя князя Черкасского и других столь же вельможных и имеющих власть с деньгами типов плевать на нужды крепостных. Им приятнее продать задорого зерно, чем помочь голодающим. И ничем не прошибешь, а в особенности указами. Подумаешь, сами же и оформляют императорские грамоты.

— Деньги дай, — останавливая уже у кареты, потребовал Геннадий. Весь в мыле и дышит не хуже загнанной лошади. Похоже, всю дорогу бежал.

— И сколько?

— Тридцать рублей.

— Зачем? — Я искренне удивился. Он редко просил, и никогда такие суммы. Питался бесплатно, одевался тоже за мой счет. Обычно задним числом приходили за долгом из лавки.

— Семеновский сержант девку продает. Понравилась. — Он как-то странно ухмыльнулся. Смущенно и притом нежно. Видимо, взгляд мой был достаточно удивленным, потому что добавил поспешно: — В Польшу едет, серебро понадобилось.

Вот как раз это нисколько не волновало. Просто у меня давно создалось впечатление, что он усиленно бьет клинья к Степаниде.

— Только если женится, — грозно сказала та. — В блуде в доме жить не станут.

Глянул, а в ясном взоре никакой обиды — напротив, будто довольна. Плохо. Даже в собственном доме что-то упускаю. И ведь не спросишь прямо, когда оба здесь.

— Согласится — обвенчаемся, — неожиданно пылко заявил Гена, окончательно ввергая в ступор. Такого темперамента за ним раньше не замечалось. То есть зажать в уголке одну из Сашиных горничных или служанок был не прочь, но чисто для упрочнения репутации. И типа для здоровья полезно. Головы не терял. — Вольную дам.

Совсем одурел. Глянуть бы, что за красавица.

— Третьего дня один умный гвардеец по суду отправился не на запад, а на восток. Знаешь почему?

— Нет, — отрезал Гена. Судя по виду, ему больше всего сейчас мечталось послать крайне далеко, а не выслушивать всякую чушь.

— Продали одному, — хотел автоматически сказать «лоху» и поправился в последний момент, — жадному покупателю за дюжину рублей чужого человека. Потом оказалось, не тот, кто в документах. И парень по взаимному согласию крепостного изображал. А ко всему еще в купчей написали пять рублей стоимость, чтобы налог поменьше. Не в первый раз мошенничают. Государыня лично резолюцию наложила: продавца в Сибирь, покупателю пять рублей вернуть. — Стеша хихикнула. — Ну да, чтобы не считал себя хитрее всех, а хлопчика того — выпороть, для вложения ума.

Историю эту в нынешнем номере «Ведомостей» проставил. Анна Иоанновна проявила свойственную ей хозяйственную сметку во всей красе. Каждый получил по заслугам. Не разнести на всю Россию известие о происшествии было бы глупо. И похвала, и предупреждение особо умным.

— Тут все честно.

— Ну твое дело. Предупредил. Выдай ему, Стеша, деньги из хозяйственных сумм. Стоп! Дай сверх пару рублей. Пусть отведет в баню, переоденет. В лохмотьях и со вшами мне люди в доме без надобности. А потом найди девке занятие, чтобы не сидела просто так, — заодно и мелочь какую получит.

Я своим слугам плачу и холопов в доме не имею.

Залез в карету и поехал по Петербургу, впервые с утра оставшись один. Раньше я обычно ходил по городу пешком, но с появлением бесконечных ходоков стало крайне неудобно. Милостыню просят — еще куда ни шло. Обязательно прицепятся и будут идти сзади, как ни прогоняй, в малореальной надежде на помощь. Ну не могу я всех обогреть и всю Россию накормить. И захотел бы, не потянул. Совсем другие капиталы требуются.

Забавно, не так много времени прошло, а на когда-то почти голом месте, заросшем елками, дома в немалом количестве. Хорошо еще вплотную к моему участку пока пустырь. Впрочем, не особо помогает. Уже жаловались. Вылезая наружу и окидывая строение довольным взглядом, хмыкнул. На их месте я бы тоже не особо радовался такому соседству. Помимо химической лаборатории, за две сотни сорванцов обоего пола.

Навстречу уже спешил открывать ворота сторож. Всю многочисленную гоп-компанию старались держать внутри, чтобы не раздражали соседей и не воровали. Не особо я верю в пользу забора. Сам за таким сидел. При желании и не такие барьеры берутся, а жесткого режима специально не стал вводить. Здесь не тюрьма и выход свободный. Возврата, правда, не будет. Выгнанного за воровство у товарищей или по каким-то причинам самостоятельно покинувшего стены данного заведения без спроса назад не принимают.

Чулков появился практически сразу, будто специально дожидался за дверью, чего быть не могло. О своих визитах никогда заранее не извещаю. И не только сюда. Подчеркнуто поклонился и сразу перешел на деловой тон, изливая на мою голову очередную кучу проблем. Я внимательно слушал, двигаясь по коридору и проверяя для начала спальни, затем заглянул на кухню. Завтрак миновал, до обеда было еще далеко, но грозный лик иной раз не мешает продемонстрировать, сняв пробу и проверив ведомости.

Вся эта история началась после смерти Саши, когда открыл нечто вроде помощи для брошенных детей или оставшихся по каким-то причинам без мужей. Вначале было восемь кормящих девок и два десятка младенцев. Потом все это стало неожиданно разрастаться. Необходимость кормить, одевать, принимать новых, содержать некий штат воспитательниц заставляла расширяться и искать денег.

Но то были еще цветочки. С началом голода попытался организовать нечто вроде благотворительной столовой для детей. Для деревенских с ночевкой, городских из нищеты только по желанию и с согласия родителей. Как всякое доброе дело, оно отнимало массу времени, сил и, что немаловажно, денег. В конце концов не выдержал и дал объявление в «Ведомостях», приглашая всех желающих оказать помощь в любом виде.

И тут грянул гром. Моими занятиями заинтересовалась Анна Карловна и крупно обиделась на то, что не привлек с самого начала к полезной деятельности. Для начала вручила тысячу рублей в качестве денежного подарка, затем пошла в очередной поход на тетушку. Как ни удивительно, та не отмахнулась, услышав о незаконнорожденных.

Может, подействовало упоминание о голодающих. Напротив, мое заведение получило статус государственного, а императрица провозгласила себя покровительницей, разродившись неожиданным именным указом. «…Все дети должны были быть принимаемы и воспитываемы человеколюбиво», — провозглашал он. Попутно от меня потребовали регламента детского дома, штатного расписания, бюджета и еще массы вещей.

Но я не в обиде. Во-первых, ту часть территории, где находился детский сад и строился второй корпус, Анна Иоанновна выкупила, проявив неожиданную щедрость. Мне-то участок достался бесплатно, о чем она прекрасно знала. Еще и за оба здания заплатила в полном размере, включая недоделанное.

Во-вторых, в том самом указе с подачи племянницы, которой я совсем не для того рассказывал, возникло занятное дополнение. Отныне и навечно с каждой колоды игральных карт взимался налог, который шел на обустройство Сиротского дома. Так отныне называлось сие заведение. То есть тяжкое бремя финансовых затрат с меня сняли, оставив исключительно надзор.

Дальше пошло проще. Еще Петр I создавал в полках гарнизонные школы для солдатских детей. Оставалось просто взять за образец основные положения и удачные находки. Из солдат отставных и инвалидов набрал надзирателей, тщательно проверяя репутацию и требуя рекомендации от товарищей. Во главе поставил бывшего капитана Чулкова, не выслужившего за все годы ничего, кроме пяти ранений. Зато поднялся из солдат, что редкость. Знает себе цену и справедлив.

Это я не про отсутствие розог. Во всем мире они обычное явление, и меня бы не поняли, вздумай запрещать. Просто бывший капитан службу туго знает. У него не заворуешь и не посачкуешь. Причем подчиненные и воспитанники в этом плане не различаются. Здесь не летний лагерь отдыха. Он и в Сибирь отправить может, правда, с моей санкции.

С утра разбитые на классы по возрасту постигают начальную школу, потом обед, перерыв — и начинается обучение слесарному, столярному, кузнечному, сапожному и другим ремеслам. По зафиксированному правилами уложению с достижением пятнадцати лет способнейших можно направлять на обучение в гимназию. Остальным придется с вручением рубля (одного) и паспорта свободного человека пытаться пробиться самостоятельно.

Между прочим, не так уж и мало. Такой документ дает возможность записаться в мещане, с открытием собственного предприятия, или в купеческое сословие. Конечно, в реальности с рублем, да в таком возрасте, особо не разгонишься. Но большинство из них не уйдет в пустоту. Всяко сумею найти на своих предприятиях место. С голода не умрут. Грамотные и знающие арифметику не пропадут. А я, начав с благотворительности, в очередной раз попытался завернуть себе на пользу. Дополнительные кадры, прекрасно знающие, кому они обязаны, — полезно и выгодно. Пара лет не срок.

— Здравствуйте, Михаил Васильевич, — хором сказали девочки, вскакивая на мое появление.

Вот с ними была проблема. Основное направление после выпуска — горничные и служанки. Еще в детском саду на подхвате. Трудно будет пристроить, хотя, по счастью, их намного меньше. Всего три десятка в возрасте от семи до тринадцати. В основном сюда на первых порах попадали мальчишки. Наверное, потому что более бойкие. Добрая половина из деревенских и крепостных. Родители их с удовольствием спихивали в чужие руки, избавляясь от дополнительного рта. И разлука не останавливала. Зато жив будет и в тепле. Официально в Сиротском все городские. Как всегда в родной стране. Если нельзя, но очень хочется, важно иметь побольше наглости — и все получится.

— Всем ли довольны, есть ли жалобы? Вы не бойтесь, — отреагировал на молчание, — если кто чинит непотребство, только скажите, я ему… — и показал, изображая сворачивание головы. Знаю я, что иногда делается в закрытых заведениях. Особенно с девочками. Ни к чему мне такая слава. Пойдут слухи — потом не отмоешься. Кого винить станут?

Парочка заулыбалась, остальные смотрели в пол. Почему-то воспитанники обоего пола меня страшно боялись. Никогда особо не проявлял в отношении них несдержанности. Ну однажды побил всерьез привезшего порченую муку. Решил, паскуда, на детях подработать. Наверное, излишне взбесился и не надо было ногами топтать под окнами. Но ведь для пользы старался!

— А можно мне не уходить на все четыре стороны, через год, — напряженным голосом сказала веснушчатая до ужаса девчушка, — а в детском саду помогать остаться? Там нянечки нужны.

Класс загудел наполовину восхищенно, наполовину возмущенно.

— Свиязова, — строго воскликнула надзирательница у доски, — представляться надо!

Тут еще и потому трудно воровать и бить без причины детей, что многие из учителей никакие на самом деле не преподаватели. Ни училища, ни профессии такой в России пока не существует. Зато есть достаточно много (относительно, по нашим масштабам) женщин, готовых помогать в моих трудах добровольно и за малую плату. У гвардейцев имеются семьи, а в полках, вопреки ожиданию, достаточно много однодворцев и простых рекрутов.

Еще одна дополнительная ниточка в привязывании к Анне Карловне (я из ее своры и держу определенную сторону) ближней охраны. Преображенцы с семеновцами, теперь еще измайловцы с конногвардейцами стояли на караулах в царском дворце (не надо забывать о разных летом и зимой), Адмиралтействе, Петропавловской крепости, Сенате, Военной коллегии и Тайной канцелярии, а также у полковых изб и на квартирах у генералов, гвардейских штаб-офицеров и иностранных посланников.

Сестры, дочери, вдовы по большей части небогатых гвардейцев получали возможность дополнительного заработка, что семьям не могло не пойти на пользу. Азы в начальной школе преподавать годятся, а при чужаках, не зависящих от начальства, всегда плохие дела крутить тяжелее.

Конечно, каждая проходила трехмесячный испытательный срок, и на нее регулярно писали докладные. Окончательное решение принималось через квартал, но при неприятном происшествии дамы-воспитательницы или преподавательницы запросто вылетали с места без длинных увещеваний.

И дело не в мужиках. Во внеслужебное время никого не касалось, чем они занимаются. Сложность в другом. Можно любить детей, но не уметь их учить, а сорваться, не имея определенного терпения, легко до безобразия. Конкуренция за места у нас изначально была три-четыре на место, и даже сейчас очередь на замену имелась. Вдруг какое происшествие, болезнь, перевод в другой полк или, не дай бог, смерть — следующая в списке готова.

— Устинья? — уточняю, ковыряясь в памяти.

Давно прошли времена, когда всех до одного помнил. Но иных забыть сложно. Самых паршивых и самых лучших. Балахина, например, выдернул из Сиротского дома достаточно быстро. Талант у него к рисованию. Определил в ученики и сам заплатил. Появится возможность — пихну от академии за границу обучаться. Нельзя разбрасываться такими талантами.

Маркина тем более не забуду. Бросаться на взрослого дядю с ножом в ответ на вполне безобидное замечание — совсем ума не иметь. И не жаль, что от моего удара со сломанной челюстью забрали да в Сибирь отправили.

— Свиязова Устинья, — якобы послушно повторяет девочка и смотрит прямо в глаза. И остальные уже не дремлют на ходу, все насторожены.

Рыжую тоже трудно забыть. Уж больно яркая. А по жизни ничего особенного. Середнячок по всем показателям. Только, похоже, помимо оценок с рукоделием, имеет характер. Оно и неудивительно. Насколько я помню, появилась здесь самостоятельно, притопав в самом начале. И, видать, далеко шла. Ноги в кровь сбиты. Сто пудов из деревенских, но твердила как партизан в гестапо про городские кварталы, как называются не помнит по младости, родители умерли, и очень натурально плакала. Я не поверил и ждал со временем неприятностей. Но никаких претензий к ней до сих пор не предъявляли.

— Разве тебе четырнадцать?

— Через три месяца будет. И потом, могу я подумать о собственном будущем заранее? — в голосе откровенный вызов.

— И ты для себя выбрала.

— Уж получше, чем другие за меня станут!

— Свиязова! — безнадежно простонала воспитательница.

Я ее вполне понимаю. Девчонка вконец обнаглела и не считается со старшими по возрасту и положению. А крайней станет мадам, не сумевшая внушить норм правильного поведения. Вон стоит зверь в моем лице и запросто сделает определенные неприятные выводы.

— Пойдешь со мной к Шлыковой, — в смысле старшей по детскому саду, говорю, не дожидаясь продолжения. — Как она скажет, так и будет. Может, тебе дитятю и доверить нельзя.

Эту тетку привела ко мне Стеша. Уж где она ее раскопала, так и не спросил. Не существенно. Прошлое редко волнует, если из него не тянутся неприятности. А ее никто не разыскивал. Очень хорошо соответствовала, скорее всего девица, по старой пословице: «На лицо ужасная, добрая внутри». Правда, доброта ее была ограничена маленькими детьми. Замуж с такой харей выйти недостижимо, дразнили, видимо, крепко. Поэтому ругалась она забористо и могла под горячую руку назойливого двинуть. До моей мачехи размерами недотягивала, зато использовала подручный инструмент. Неизвестно, что хуже.

Зато в личном общении оказалась сметливой, про подопечных не забывающей и заботливой. Ко всему, иногда выдавала почти поэтические перлы. Как-то сказала: «Бог в своей милости преподнес детям важнейший дар: любить и узнавать человека, который вскармливает его, встречать с улыбкой того, кто с ним играет и возится. И только вырастая, превращается в человека. Алчного, ищущего, чего бы урвать и отнять да кого обидеть».

Очень лично прозвучало. Неприятно, однако нечто правдивое в том высказывании присутствует. И ясно, почему она предпочитает безвылазно сидеть в детском саду, приняв на себя далеко не одни приятные стороны заботы. Ей там лучше, чем в большом мире.

Устинья на мое предложение довольно расплылась во всю ширь веснушчатого личика. К гадалке не ходи, с той стороны все налажено и перетерто. И пусть так. Какая разница, если ума хватило для собственной пользы побеспокоиться. Не в кладовую ведь ночью воровать полезла. Главное, чтобы польза была реальная. В отличие от учительниц, в няньки при малышах не очень рвутся. Убирать за чужим (и не одним) пачкающим ребенком, стирать да следить, некоторые из подброшенных уже ползать начинают, не так просто. Девочек постарше отряжаем на помощь. А тут сама на постоянку просится. Да на здоровье!

Глава 9 ЮВЕЛИРНОЕ МАСТЕРСТВО

— Хорошо, что ты приехал, — довольно сказал Лехтонен.

Странно проигнорировать прямое приглашение от старого приятеля. Тем более что мы не первый год связаны общими делами. Просит — значит, существует необходимость, и не в ближайшие дни, а конкретно сегодня. Как-то не вяжется эта суетливость с его обычным поведением.

— Познакомься, — показывая на совсем молодого человека с тоскливым взором. — Жереми Позье.

— Иеремия, — подал голос гость.

— Он помощник в мастерской Бенуа Граверо.

А вот сейчас я насторожился. Гравировщик камней с фамилией Граверо был не специалист по укладке мостовых, а придворный ювелир Анны Иоанновны. Отчетливо запахло каверзой с подсиживанием и промышленным шпионажем.

— Третий год в учении и фактически работает самостоятельно. Хозяин частенько берет заказов слишком много и поручает ему исполнять, выдавая за свои поделки.

Это действительно несколько необычно. Не поведение хозяина — кто с удовольствием не сваливает свои обязанности на подчиненного, — а очень малый срок обучения. Лет пять обычно, не меньше в подмастерьях ходят. Наверное, натурально талантлив.

— Мы на торгах познакомились.

Это тоже понятно. Из Китая каждый год привозили ко двору Анны Иоанновны новые товары. Государыня любила присутствовать при публичной продаже этих товаров, организованной во дворце, в Итальянской зале.

— Вот почему над учеником считается нормальным издеваться? — воскликнул Осип Турович с неподдельным чувством.

Он не прикалывался, был искренен. Только не сказать, что в его мастерской так уж сладко. Как говорится, в свое время попробовал дедовщины — пусть и младшие попрыгают. Правда, садизма в Лехтонене нет. Суров, но справедлив. Требует, однако и не держит в черном теле с целью показать власть. Кто хорошо ест, тот неплохо трудится — это он усвоил замечательно на собственном примере. Один заметный недостаток: все по девкам шастает, однажды доиграется до дурной болезни, но это уж не мое дело его воспитывать. И без того забот хватает.

— Стоп! — потребовал. — Пусть сам расскажет.

Получил обычную порцию страданий, ничем в принципе не примечательную. Разве странной историей появления в России. С отцом пришел пешком через всю Европу (!) к дяде, а у того как раз дом сгорел, и он сам нуждался. Страшно походит на вранье, однако справки в Москве навести не особо сложно. Да если и преувеличивает мытарства и смазывает причины, по которым заявились в поисках хорошего куша в далекую северную страну, не все ли равно. Каждый второй иностранец из прибывших думает, здесь валяются соболиные шкурки прямо на мостовой, а платят любому чужаку огромные деньги. Бывает и так, но надо быть хорошим специалистом или удачно попасться на глаза царю. Недоучившийся студент Остерман шел к своей должности добрых тридцать лет. А сколько приехавших сгинуло безвестно на тех же войнах!

Ну, естественно, пьет Граверо, для Петербурга не великая тайна. Тут проще найти, кто не делает этого. Конечно, бьет слуг, и они боятся в такие минуты к нему подходить. Даже из кабака тащить предпочитают посылать самого безобидного. По его словам. И бедный ходит, подвергается беспричинным унижениям, а еще должен выполнять заказы за хозяина с дрожащими руками.

Так… Все это лирика, размышлял я, кивая на дальнейшие жалобы. Лехтонен хочет увести помощника. Это кристально ясно без пояснений. Смысл? Подгадить придворному ювелиру и перехватить заказы? Неплохо, но как-то мелко. За тем и звал, подстраховаться? Я в высших сферах вращаюсь и прикрою. Так ведь ювелир жаловаться побежит, а доступ к уху высочайших особ имеет не хуже моего. Не то.

— Он действительно может работать самостоятельно, — сказал Осип Турович, когда жалобщик иссяк и повисла пауза. — Ты ведь хотел заказать нечто для Анны Карловны — испытай!

— Откуда ты…

Лехтонен сделал многозначительное лицо.

— А, черт! Не поймаешь! Я же каждый год у тебя делаю на день рождения ея высочества подарок.

— Есть идея или… — Он покрутил неопределенно рукой.

— Диадема.

Лехтонен посмотрел на Позье многозначительно.

— Михаил Васильевич мой полноправный компаньон, я тебе говорил.

Тот моментально принялся набрасывать нечто на листке бумаги, сосредоточенно сопя. Намек такой тонкий, аж сильно толстый. Понравишься — поспособствует.

— Мне нужен такой человек, — сказал Осип еле слышно, отойдя чуть в сторону к сейфу. — Императрица обожает бриллианты, все окружение подражает, а я золотых дел мастер — это нечто другое.

Не понимаю. Он набил руку на популярных табакерках, часах в золотой оправе и всевозможных брошках с серьгами. Неоднократно использовал камни всех видов.

— Ты же делал!

— Могу вставить, отшлифовать, но нет настоящего опыта огранки и поставленной руки. Я раньше совсем с другими камнями работал. То есть сумею, но зачем, когда существуют профессионалы. Пока еще не полноправный мастер, можно получить задешево.

В задумчивости стучу бессмысленно по железной стенке сейфа. Никогда не знаешь, где найдешь, а в каком месте потеряешь. Сундук с запором для хранения ценностей — не новость уже несколько тысяч лет. Даже не пришло в голову прощупать в этом направлении. Просто сделал себе у Егора для собственных нужд.

Чековые книжки и «Виза» с прочими «Мастеркардами» пока отсутствуют, расчеты производятся наличкой, причем частенько медной монетой. При мелких покупках еще ничего, но серьезные дела — уже не смешно. Хоть в бочки запихивай. Как минимум серебро с драгоценностями надо держать под ключом, и частенько не столько от ловких воров, сколько от слуг.

Сейф — лучшее решение всех времен и народов. Для удобства поставил ящик вертикально, оборудовав полками и дверцей с замком. Что я раньше не видел? Не банковская ведь система требуется. Обычный стальной ящик, иногда вмурованный в стену, чтобы не унесли, с хорошим замком и противопожарный.

По последнему существует куча вариантов. Между двумя листами металла песок, опилки, смешанные с квасцами. При нагревании они тают и предотвращают доступ жара к внутренней части сейфа. Или глина, например. Даже честно проверял на огне. Просто металлические стенки от обугливания бумаги внутри не спасают, а при моем секретном улучшении с квасцами практически целы остаются и при настоящем пожаре.

С замком тоже достаточно просто. Старый добрый сувальдный меня практически учили вскрывать в интернате, заодно очень хорошо просветив, в чем его отличие от цилиндрического. Тот появился достаточно поздно, я краем уха это слышал. Там пружинки мелкие и соответственно технология должна иметься. Но почему нельзя сделать пакет пластин с вырезами? Можно достаточно крупного размера. Замочная скважина большая, и в нее удобно лезть отмычкой, однако на это давно существует ответ с блокировкой. Проходили на курсах интернатовских пацанов.

На этом месте меня слегка переклинило. Вечно озарения приходят опосля. Почему сразу не начал с таких вещей? А с какой стати я представляю себе цилиндр обычного типа? Можно их сделать любого размера. Главное, чтобы ключ подходил исключительно родной. Почему не начать производить замки? Они наверняка ходовой товар, и особенно такого безопасного вида.

И реально пошли бойко в продажу. А заодно стали разбирать и сейфы нашего производства. Так назвал, не особо пытаясь прослыть оригинальным: safe — значит безопасный, надежный. Вскрывается ворами исключительно грубой силой, при помощи большого молота и мата. Даже ночью сбежится на грохот вся округа. Железо теперь имелось почти свое. Во всяком случае, канал поступления бесперебойный, и качество не хуже уральского. Тятя мой сообразил, вступив в кумпанство с Ильей Исаевым. Завод в Яренском уезде у Вычегды выплавлял до двух тысяч пудов чугуна. Нам столько пока не надо. И вряд ли быстро понадобится.

— Есть еще придворная Алмазная мастерская.

— Евстигнеев своих ребят держит крепко и не издевается. Уйти желающих нет.

То есть проверял. Иван Евстигнеев очень недурственно работает. Не будь конкурентом Лехтонена, у которого половина прибыли моя, с удовольствием приобретал бы у него подарок. Слава богу, во дворец вхож. Но нельзя! Неприлично. Соперник партнера.

— И долго он согласится находиться на вторых ролях? — выдал основное сомнение. Уж больно шустер парнишка. Срок учебы не закончился, а уже норовит сделать ноги. Кто помешает повторить номер вторично в нашем отношении?

— Я готов взять Позье на роль младшего компаньона.

— Ага, вот зачем я понадобился. Со своей доли тоже должен буду отстегнуть.

— Во-первых, не сразу, пару лет поработает на жалованье. Там он и этого не имел. Во-вторых, убедишься предварительно, насколько вырастут доходы. С меньшего процента станешь иметь выше прибыль, чем плохо?

— Так и звал бы через пару лет. Сейчас я зачем?

— Вот, — сказал Позье, обернувшись. — Нарисовал.

Не знаю, какой он специалист, но вкус определенно имеет. Никаких излишеств, достаточно легкая и воздушная, украшенная камнями. Можно будет носить с любым платьем. И хватило ума не клепать повсюду бриллианты. Я, конечно, не особо беден, но всему есть предел.

— Цвета подбираются в таком порядке, чтобы по первым буквам их названий можно было прочитать имя, — заметно волнуясь, объяснил.

По мне, это определенно излишество, хотя аристократической публике может и понравиться. Я бы прямо написал «Анна» и не стал заморачиваться.

— Лавровые ветви — символ власти и славы, а дубовые листья и желуди символизирует крепость и прочность власти, — продолжил он разъяснять замысел.

Символика хороша для искусствоведов, а мне в основном важно впечатление. Все же не кому попало подарок. Куча народу посмотрит и обсудит. Хм… на этом фоне и дубовые желуди становятся полезными.

— Похоже, действительно знает свое дело, — кивнул я на многозначительный взгляд своего личного ювелира. — Но ты же не можешь просто встать и уйти. Есть контракт.

Он беспомощно развел руками. Очень понятно, откуда затравленность в глазах. И, кажется, дошло, для чего зван. Ну план достаточно простенький набросать несложно. Главное — все зависит от исполнителя.

— Я думаю, тебе в обязательном порядке нужно обновить гардероб, — сказал я решительно.

Это действительно так. Он, видимо, еще растет. И мало того, что торчат руки из коротких рукавов, просто обносился натурально. Потертости без заплаток. Такой предельно приличный вид, когда за собой старательно следят вопреки отсутствию денег. До нищеты один шаг, однако владелец одежды сопротивляется. Странный человек этот Граверо. Каждому видно, чего он стоит, на внешнем виде ученика. Мелочный скряга. Он же его гоняет к заказчикам, а те люди состоятельные и смотрят на самого хозяина после такого подмастерья свысока. «Встречают по одежке» — не вчера родилось.

— И требуется поделиться со слугами или женой хозяина о внезапном увлечении некой девицей. Короче, деньги нужны. На подарки, кафтан с ботинками. Занять у него как можно больше.

На лице Позье проступило недоумение.

— Надеюсь, он тоже тебя ценит и постарается запутать в долгах. Как наберешь серьезную сумму — постарайся, чтобы в пьяном виде при свидетелях пару раз приложил кулаком. Ты же говоришь, он может?

— Да, — послушно подтвердил. — Случалось.

— Ну и устрой по этому поводу громкий скандал. Нет больше сил терпеть унижения, издевательства и побои.

— Я разрываю контракт, а он требует вернуть долг?

— Вот при всех пусть и крикнет: «Иди на все четыре ветра, только отдай взятое». Сложно, но уж постарайся.

— Вы ссудите мне нужные деньги для возврата… — Он не спрашивал — утверждался, насколько правильно сообразил. — Потому и надо много, чтобы считал, что не смогу достать.

Не глуп, уже удачно. Значит, сумеет Граверо подвести к нужным действиям. Только в будущем надо иметь в виду. Приглядывать за сильно умными полезно. От того ушел, от этого ушел. Оно мне надо — быть кинутым через несколько лет?

— Не ссуда, вычтем потом из жалованья. Здесь ты уже не ученик будешь, с получением оплаты труда, не так ли?

— Спасибо, — очень серьезно сказал он.

— Не рассчитывай, что мой контракт обойдешь так легко, — смягчая улыбкой, сказал ему. — Но без работы не останешься, а в перспективе, через несколько лет… Впрочем, об этом толковать рано. Пока постарайся не болтать лишнего. Себя же подведешь.

— И во сколько мне обойдется эта радость? — спрашиваю задумчиво, изучая рисунок диадемы после ухода обнадеженного Позье.

— Хочешь, бесплатно сделаю? — неожиданно радушно предложил Лехтонен.

— До сих пор ты за свои монетки крепко держался. Дружба дружбой, а табачок врозь. Нешто этот типчик такого стоит.

— Э, да не в нем дело. Мне бы с твоей помощью кое-что другое сделать.

— И?

— А правду говорят, что ты проел плешь всем придворным и членам Сената из-за долгов библиотеке и книжной лавке академии?

И не только по поводу книг. Академия была должна, ей задолжали. Иногда все эти дела оказывались страшно запутанными. Получали железо для крыши здания и сплавляли его налево. Но Шумахер не воровал, а платил работникам, пока не поступили деньги из казны. Иной раз вообще выдавал жалованье книгами. И отбирать задним числом тоже странно.

Без Андрюхи я бы не разобрался во многих случаях. Да и с ним не уверен в правильном итоге. Химичить материально ответственные лица научились задолго до образования СССР и даже Российской империи. С моим приходом они вынужденно перестали забывать про ведение бухгалтерских книг, поскольку пообещал все недостающее брать с них, раз не оформляют. Выпадание памяти и листов временно прекратилось, но уверен, мошенничают.

— Это очень грубое выражение. На самом деле рассылались письма с крайне вежливым напоминанием о долге и обещанием обратиться в судебные инстанции. Лучше всего подействовал посул сообщить через газету имена должников. Никому не нравится быть ославленным на весь свет.

Теперь многие косятся на меня и норовят при случае подставить ножку. Шумахер выстраивал добрые отношения с самыми разными лицами, широко раздавая книги в долг и не требуя возврата. А я оказался неприятным и алчным типом. Не они, фактически укравшие чужое имущество, а Ломоносов, старающийся для академии. Вернул после всех усилий хорошо половину. В глаза смотрят и разводят руками. Давно было, ничего не вспоминается. Кажись, вернули, и нечего претензии странные предъявлять.

— Стоп! — дошло до мозга с заметным опозданием. — Ты хочешь сказать, что есть вельможи, не пожелавшие расплатиться за взятое здесь? Мы несем убытки?

— Чем богаче и ближе к власти, тем жаднее и бесстыднее, — хмуро порадовал меня Лехтонен.

— А чего даешь без предварительной оплаты?

— Ну конечно, — саркастически воскликнул он, — с нашего благодетеля обер-камергера господина Бирона так просто потребовать вперед. И даже взад. Я как-то стесняюсь. Потом напомнил раз, второй — и нет ответа. Некогда ему, о лошадях заботится. А ты большой человек, можешь намекнуть.

— Как ни обидно, ты переоцениваешь мои возможности. Я бы, конечно, не прочь вломиться и потребовать, стуча кулаком по столу. Боюсь, после этого, как особо буйного психа, сдадут в сумасшедший дом. А там держат на цепи и холодной водой обливают. Кстати, сколько он должен?

— Пустяки. Продажная цена ожерелья полторы тысячи, рубликов двести твоя доля.

— Для кого, может, и ерунда, — внутренне тоскуя об упущенном доходе и невозможности всерьез заняться, ответил машинально.

— Надеюсь, с госпожи Черкасской ты сможешь получить, — странным тоном сказал Лехтонен. — Ты же ее того…

— Чего «того»?

— Да все знают, — показывая очень знакомый жест, удивился.

Очередные новости. Полной тайны не бывает, об этом я давно догадывался. Варвара и сама могла разболтать, и слуги не дурные. Но вот что в курсе даже посторонние — не слишком приятный сюрприз. Интересно, Саше доложили своевременно? Никак она не проявляла знакомства с подобными фактами. Повезло все же с женой. Умная и не ревнивая. Опять-таки ей возмущаться не пришлось. На сторону не бегал. А раньше… Так то — до. Мало кто живет монахом до свадьбы.

— Это было раньше. До женитьбы.

— Какое отношение имеет супружество к хм… Ну твое дело. Прошло достаточно времени после похорон.

— Ты мне еще девицу предложи!

— Есть не очень далеко, — оживляясь, сообщил он, — занятный домик. Там хозяйка из немок. Приехала лет пять назад с мужем из какого-то занюханного городка не то в Баварии, не то в Ганновере за счастьем и деньгами. Как водится, без особых знакомств в фельдмаршалы сразу не взяли, даже в гвардию не определили. Муженек с огорчения запил горькую да и дуба дал. Известно, наши кабаки для немца плохо кончаются. Осталась жена одна, да без имущества. На обратный путь и то нет. И ни родственников, ни знакомых. А собой фигуристая, симпатичная.

— И чего здесь нового? В содержанки пошла.

— А не стала она себя продавать. Или быстро прекратила, того уж не ведаю. Организовала шикарное заведение.

Ну про свои развлечения он и раньше не особо скрывал, — но сейчас всерьез раздухарился. Глаза блестят, голос повысил, руками размахивает. И строить из себя моралиста как-то странно. Когда по купчихам прыгал или с той же Варварой встречался, не изображал высокого морального облика, присущего русскому православному человеку.

— Это не дешевый публичный дом. Пять гостиных, двадцать спален, бильярдная, в зале музыкант играет, и подают на серебре.

А берут, наверное, за всю эту радость! Конечно, шикарно. Ни один мужик порога не переступит. На другой контингент рассчитано.

— Девушки на любой вкус! Гречанки, египтянки…

Это как водится. Раз смуглая, значит, из далекого Египта и Клеопатрой зовут. А на самом деле из татарского или башкирского села.

— …арапки, немки, француженки, испанки. Иностранки все больше, но и наши попадаются. Если клиент просит. — Он хитро улыбнулся.

Проституция в нынешние времена рассматривается как нечто неизбежное. Главное, чтобы не приставали на улицах. Возмущения особого не вызывает. В общественной бане хозяину привести несколько девушек на выбор, одну из которых можно оставить для якобы растирания, — нормальное явление. О плате договариваются без него, по взаимному согласию.

А среди девиц попадаются и откровенные малолетки. Не очень верится про благочестие до Петра Великого. Где много мужчин (армия, флот, город), всегда найдутся мечтающие хорошо провести время.

— И никакой вульгарности в поведении. Никто не пристает, не торопит и в пьяном виде не сквернословит.

А то мадам потом из заработка вычтет. Или выгонит за двери. А там, должно быть, неплохо. Что-то ведь отстегивает за работу. Больше получает мадам — выше доля девушки.

— Сами в шелковых халатах и на простынях из чистого льна. — Он аж зажмурился от удовольствия.

— Сифилисом часто награждают?

— Там проводится обязательный регулярный медицинский осмотр. Доктор на жалованье и бежит сразу.

Какая ушлая баба прибыла к нам из Мюнхена, подумал я с восхищением. Столицу Баварии, в отличие от Ганновера, я помню. Наверное, коммерция в крови с самого рождения. Так и бурлит. Забавно, почему до сих пор до меня слух не дошел. В гвардии обязаны знать. Или натурально посещает заведение одна элита? А Лехтонен к ней с каких пор причислен?

— Адресок ты мне дашь, — сказал, сразу пресекая излишнее довольство, — будет куда посылать деловых партнеров. Ах! Такие девочки!

— Зря ты так, — ответил он уже спокойно. — Нельзя взрослому мужчине совсем без бабы столько времени. Это вот сюда, — он постучал по голове, — идет. Вроде все нормально, а потом срывается и творит такое, что сам бы не подумал.

Психолог выискался доморощенный. Скоро начнет излагать про детские травмы и правильный выход из депрессии.

— Не лезь в душу, а то ведь кровь стукнет в башку да в глаз заеду. Все по твоим словам. Потом жалеть стану, да юшка из носу у тебя от жалости не остановится. Если нос, конечно, выдюжит.

— Рано или поздно, — пропуская предостережение мимо ушей, сказал с напором, — мужчина выясняет одно: все бабы одинаковые. Это только в детстве думают, что есть разница.

Дать, что ли, всерьез, а то не заткнуть, подумалось с ленцой. Настоящая злость отсутствовала. Он пытался по-своему помочь. И где-то в глубине души я знал: прежнее не ушло, но отодвинулось куда-то вглубь. Теперь вполне с интересом смотрю на женщин. Шагов к тому не совершаю, а мысли уже бродят.

— А если так, то зачем лишние глупости? Справил нужду — и чеши по своим делам.

Гимн холостяка во всей красе. Я его понимаю, бывший хозяин отбил желание жениться.

— Все женщины одинаковые, — сказал, поднимаясь, — но среди них попадаются разные. Для нас, мужчин, отличающиеся. Пригодные не только на разовую встречу. Может, когда-нибудь до тебя дойдет. А что душу иногда рвет, так на пользу. Что ты за человек, коли страсти нет в жизни и не было?

— Э, нет, — погрозил он пальцем, — правоту твою признаю, но моя настоящая страсть в работе. Она мне и любовница, и жена, и сладость в жизни дает. А бабы… Это в основном мешает.

— Потому что ты еще не встретил единственной. И хватит, — повышая голос, заявил. — Нашелся воспитатель.

— А я старше, имею право.

— А мне плевать на возраст. За советами положено обращаться к духовнику, а не ювелиру. Ты мне лучше скажи, сколько за Варварой Черкасской долга.

— Шесть с лишним тысяч, — ответил сразу.

Я невольно присвистнул. Еще около восьми сотен недополученного дохода. Другим такие деньжищи полжизни зарабатывать. А ювелира разрешено кинуть, потому что он накрутит на других покупателях. Между прочим, за то, что она брала на манер колечка при первом посещении, не списывал в безвозвратные потери, а из своих отдавал в общую кассу. Девушка с хорошими запросами, но партнер не виноват в моих загулах.

— Не надо свистеть, денег не будет, — нервно сказал Лехтонен.

— Их и так уже нет, — отрезал. — Сколько еще?

— Две сто двадцать, — стеснительно отводя глаза, пробормотал. — Не один долг. Несколько.

— Молодец!

— Не сразу образовалось…

Так еще лучше. Один раз не отдали, а ты с широкой душой снова раздаешь. А чего? Ломоносов щедрый, от него не убудет.

— Садись, — потребовал я, — пиши список. Подробный. Кто брал, какая вещь и за сколько. Не с Бирона, так с князя Черкасского лично попробую выбить. Хоть часть. И в следующий раз не вздумай кому давать из каких угодно побуждений и обещаний без оплаты. Пусть негодуют и больше не заходят, зато в убытке не останемся.

Глава 10 ЕЖЕДНЕВНЫЕ ЗАБОТЫ

Есть вещи, которые я старательно выполняю, как бы ни устал или тороплюсь. К одной из них относится и регулярная чистка зубов. Пломб мне здесь не вставят, а замечательная идея о происхождении зубных болезней от неких червей нисколько не удивляет. Что действительно пугает, это приходящая с возрастом необходимость избавляться от какого-нибудь пародонтоза, чтобы это слово ни означало. Больные зубы здесь не лечатся в принципе. Даже понятия такого не существует.

Клещи, использованные для выдергивания неугомонным Петром Великим, успевшим совершить все на свете и ничего до конца, я внимательно рассмотрел. Сей кузнечный инструмент испытывать на себе даже под морфием не хочу. Вот и приходится стараться, чистя постоянно и тщательно, благо изобретать зубную щетку особой нужды не возникло. Не вполне такая, но с ворсом из натуральной свиной щетины. Не синтетика.

Заодно и зубной пасты, естественно, не приготовили. А поскольку все одно не в курсе, из чего ее производят, что очень обидно — замечательный способ покорить мир, — использую по большей части мел и соль. А в дополнение еще и шелковая нить. Очень хочется надеяться, что в ближайшие годы не придется прибегать к помощи специалистов по данному поводу. А то наиболее известный стоматолог по имени Пьер Фошар обретается в городе Париже и якобы даже допущен к челюсти Людовика. Далековато ехать, и сманить в Россию при таком знакомстве не удастся. И так наверняка безбедно живет.

Прополоскал рот, помыл руки и лицо, тщательно вытерся полотенцем и с приятным чувством выполненного долга уселся на табуретку. Теперь меня станут брить. Очередное издевательство, от которого не уклониться. Я не мужик и обязан выглядеть соответственно, а безопасной бритвы еще не изобрели. Щетина из меня прет жутко, хорошо светлая и особо в глаза не бросается, но снимать ее приходится регулярно.

Первое время я постоянно резался, затем надо мной взяла шефство Стеша, еще в московские времена, при флигеле. Являлась каждое утро с тазиком и водой, страшно серьезная, и приступала к ответственному мероприятию, попутно излагая последние новости. Теперь это уже превратилось в традицию, и мой личный брадобрей, старательно скребя щеки, шею и подбородок, продолжает докладывать о хозяйстве. Коротко и по делу.

Сегодня я не выдержал и спросил о взаимоотношениях с Геннадием. Она крайне удивилась столь странному предположению о некоем флирте, аж замерла с бритвой у горла. Потом рассмеялась и сказала, что тот ей вроде дядьки и ничего такого. А девица подросла и вполне приятна на вид во всех отношениях. Все Акулинины девочки, отъевшись за пять лет, превратились в хорошеньких девушек. И что делать, ума не приложу. Обе старшие вполне определенно нацелились замуж, а эта все по хозяйству бегает. Не станешь же, не спрашивая мнения, отдавать за чужого.

Поблагодарил, намотал на отсутствующий ус очередную ошибку и двинулся в сторону кухни. По утрам я заваливался по-простому, не дожидаясь особых церемоний и представлений. Заодно и просвещаюсь насчет происшествий в доме. Стеша редко сообщала, кто с кем поругался или подрался. Это как бы меня не касается. Она по части купить-продать, из деревень известия или оброк и прочее в таком роде. А кухарка кроме замечательного умения готовить любит почесать языком. Может, тайны она и хранит, доверь кто, но полный отчет обо всем интересном я имею постоянно и без всяких усилий.

Сегодня на стол были поданы блинчики со сметаной и медом, хлеб ржаной, кусок телятины, сыр, кофе. Нормальный такой завтрак. Она практически никогда не повторяется. И уж если подсунет нечто прежде невиданное, можно не сомневаться — будет вкусно. Мои предпочтения за столько лет выучила лучше меня, и указания насчет меню без надобности. Вздумай их давать — натурально бы обиделась и ушла с рыданиями. Что значит кто-то вмешивается в ее обязанности?

Другое дело, когда я раньше пытался объяснить про новое блюдо. Сейчас она лучше моего соображает в картофеле и что из него варят, жарят, парят. Однажды вообще поразила в самое сердце, сварив макароны. Не иначе, специально у итальянцев узнавала. Иначе бы не называла «пастой». А уж добавлять мясо, специи и овощи с соусами нескольких видов научилась без моих особо ценных советов. Единственное — до кетчупа пока не додумалась. Все экспериментирует.

— И какая эта девица? — спрашиваю, отдав должное завтраку и подтаскивая к себе кружку с кофе. Это, может, на Востоке пьют из маленьких, мне подавай правильный размер. Чуть меньше пол-литра, но заметно объемнее обычного стакана.

Этому и вовсе учить не пришлось. Обжаривает, добавляет щепотку соли и варит в ничем не отличающейся от хорошо знакомой в будущем турки.

— Совсем молоденькая, — оживившись, докладывает, — ни рожи, ни кожи. Руки в цыпках, и смотрит испуганно.

— Медом намазана, что ли, тридцать рублей!

— Да нет там ничего особенного. Почуял продавец заинтересованность, вот и вытянул лишнее. Девка как девка. Работящая да поротая.

— Следы?

— Есть на спине.

— Так, может, дерзкая или нечистая на руку?

— Хозяин был скот, вот и все, — отрезала она сердито. — Расспросили.

— А Геннадий больно хорош.

— Он настоящий, — глубоко убежденно заверила, — матерый. У такого не забалуешь, а сам беречь и заботиться станет. Как мой отец!

И вызов прозвучал отчетливый в словах, будто ждала — оспаривать стану. Я того не видел никогда и даже по малолетству не мог. Сгинул он добрых тридцать лет назад где-то возле Азова. И двое его сыновей, братьев ее, позже, во время бунта. Семья стрелецкая была, и судя по случайной оговорке Акулины Ивановны, угодили в число казненных. Петр таких крепко не любил, и со временем пришли почти к нищете, не имея мужской поддержки. Мой завхоз на все руки знала будущую бессменную кухарку по базару, где та торговала своими изделиями вроде пирогов. Вот и привела, когда понадобилось кормить целую ораву во флигеле. Одно из самых удачных приобретений в Москве.

— Нельзя правильному мужику без семьи, — провозгласила она.

— Думаешь, сладится? А то получит вольную — и поминай как звали.

— Ну она молодая, да не дурная. Куда идти, где лучше встретят?

— А с нелюбимым жить?

— Ох, Михаил Васильевич, — сказала она ласково, — ты тоже ишо молодой. Не понимаешь простых вещей. Когда это нашу сестру спрашивали, с кем ей жить? Одной везет, другую бьют смертным боем.

— Стерпится — слюбится?

— Не ищи чего-то далеко, а находи счастье в близком — и проживешь хорошую жизнь.

Однако философия, вежливо благодаря за пищу и напоминая про сегодняшних гостей, невольно подумал. Особенно вспоминая, от кого звучит. Сама замужем не была и детей не имела. Сначала мать больная и фактически спятившая после гибели детей на руках, затем отсутствие желающих взять за себя перестарка без приданого. За вдовца с кучей детей сама не пошла. Так и существовала без особых достижений. Может, и проще, но откуда ей знать о «стерпится»!

Ладно, не самое важное дело. Надо ехать во дворец. Я так долго готовился к очередному прогибанию, что неудобно пропустить. К тому же моментально доложат. Быть близким человеком к Анне Карловне — не самое приятное в России. Хуже только постоянное присутствие у Елизаветы Петровны.

Передавали каждое слово, сказанное при свидетелях. Доносили о посетителях и зачем они навещали малый двор. Каждый второй стучал добровольно, а первый под нажимом. И все об этой замечательной практике в курсе. Если бы не академические дела, давшие моей подопечной чуточку свободы, сидела бы в золотой клетке безвылазно. Кому охота лишний раз привлекать подозрительность императрицы.

За окном павильона радостно лаяли собаки, гоня несчастного зверя. Я стоял в полной готовности, нежно прижимая к себе две книги. Одна издана по ее приказанию: «Соборное уложение», ничего особенного. Полезно для судейских, и не более.

Вторая — лично моя инициатива и творчество. Надо было показать, насколько мы продвинулись во всех отношениях и до какой высоты дошло типографское искусство в России. Книга называлась «Санкт-Петербургская императорская академия наук».

Помимо огромного количество славословий в адрес единственной и неповторимой в своих милостях и великих устремлениях императрицы, содержала две дюжины гравюр, изображавших внешний и внутренний вид академических зданий. Если текст не содержал никакой полезной информации, помимо перечисления имен, то для потомков изображения могли быть очень интересными. Конечно, этого я объяснять не собирался.

Сам томик предназначался для чистых понтов и стояния на полочке. В этом главное — шикарный вид и бросающееся в глаза оформление. Обложка с золотом и кожа, на титульном листе начертано «Петр начал. Анна совершила». Во избежание невольной двусмысленности (две Анны, и одна президент академии) парадный портрет того самого памятника с арапчонком.

— Подойди, — сказала императрица негромко.

Я поспешно застучал копытами по направлению к ней и замер в полной готовности.

— Вижу, Соборное уложение сделал, — без особого интереса сказала она. — Неплохо. А это что?

Поднес книгу с глубоким поклоном. Она со скучным выражением лица лениво пролистнула пару страниц. Внимательно изучила собственное изображение и небрежно скользнула взглядом по первым гравюрам. Торопливо захлопнув, сунула мне и схватила ружье у неподвижно застывшего лакея. Выпалила в окно, отчего зазвенело в ушах и нас накрыло пороховым облаком. Удовольствие от стрельбы в помещении отрицательное.

Я покосился в окно на детский крик, усилием воли удержавшись от ковыряния в ухе. Естественно, она не старалась уложить пробегающего мимо ребенка. Все гораздо проще: прямо под окна егеря выгнали средних размеров кабана. Цвет у него был достаточно странным, будто альбинос, даже сквозь грязь на теле заметно. Наверное, потому и притащили. Обычно Анна Иоанновна на таких мелких не разменивалась. Для нее специально привозили старых опасных секачей и не менее огромных лосей. Особой опасности не существует. Не на рогатину берет, со стороны выцеливает.

Кабан лежал, подергиваясь, под ним расплывалась лужа крови. Уж что-что, а попадала наша коронованная особа изумительно метко. Вокруг с лаем металась целая свора охотничьих псов, и неподалеку застыли фигурки егерей. Они ждали продолжения. Сами без команды заканчивать не станут.

— Не можешь жить тихо, — сказала Анна Иоанновна, глядя мимо меня в окно, на несчастное животное. Подняла перезаряженное специальным человеком охотничье ружье и выпалила вторично в кабана, добивая.

Хорошо быть монархом. Венценосная Диана вполне могла ездить верхом, стрелять на ходу и травить специально собранных со всей округи лосей или серых куропаток с зайцами, за размножением коих пристально наблюдал Сенат, оберегая птичек от нападения простых людей. И все же предпочитала палить по зверью во время облав или на площадке перед охотничьей беседкой. Иногда стрелять должны были и придворные, в том числе и дамы, желавшие заслужить благоволение государыни. Но не в данном случае. Сейчас она просто приятно проводила время.

— То ящик железный на огне жжешь, — передавая ружье, произнесла, — то про мух пишешь. — Она хихикнула очень по-девичьи.

Я вообще перестал понимать, к чему намечающийся выговор. Ну оставалось однажды чуток места на газетной полосе, так втиснул парочку анекдотов из наиболее нейтральных. Мухи мужского пола, летящие на пиво, и женского, садящиеся на зеркало. Ничего криминального, и сейчас не сразу вспомнил. И ведь не гневается — смеется.

— Молодец, — сказала она уже не мне. — Угодил.

Обер-егермейстер Волынский застыл в ожидании распоряжений по стойке «смирно» и преданно ел хозяйку глазами. Он лично распоряжался доставкой ко двору зверья. Этого нетипичного кабана специально волокли из-под Москвы для ублажения государыни.

Мне такая охота не нравилась категорически. Валить прямо под окнами несчастного зверя, загнав его прямо к определенному часу, никакого удовольствия. Хотя я в принципе этих забав не люблю. Стрелять научился и даже хотел оборудовать нечто вроде стрельбища с выскакивающими с разных направлений тарелками для Анны Карловны, однако отложил очередную мысль на потом. Здешний народ таких вещей не понимает. Им надо брызгающую кровь и теплое мясо на снегу. Иначе удовольствия никакого. А глиняные тарелочки такого ощущения, как сбитая птица, не дают.

— Все люди как люди, — продолжала выговаривать мне всемилостивейшая, неторопливо вперевалку следуя по коридору к выходу. С походкой у нее какие-то странности. С ногами намечаются проблемы, хотя передвигается вполне бодро.

Следующий номер программы — поставить туфельку на шею заваленного самца и попозировать под восхищение придворных. Жаль, фотоаппараты отсутствуют, каждый второй снимок был бы с трофеем.

— Один ты у нас вечно шум поднимаешь.

Ну, пальба, видимо, по ее понятиям, дело нормальное. С другой стороны, имей я под сотню винтовок, штуцеров и прочих пищалей — тоже бы изредка принялся стрелять. Раз уж вещь имеется, нужно использовать. Из пистолетов ведь иной раз тренируюсь, пусть и не особо постоянно.

— То долги требуешь чуть ли не публично, обижая недоверием.

Ага, доложили. Еще и пожаловались. Когда для академии выбивал, претензии на самом верху не возникали. Она была должна, ей многие не возвращали. Только это были не вельможи, а люди попроще. Выдрал три тысячи, почти четыре отдал и особо нахальных должников в «Ведомостях» описал, изобразив в качестве фельетона.

Уж не знаю, впервые в России жанр появился или было нечто похожее раньше, но даже не называя прямо имен, а описав жадность некоторых представителей рода людского, многого добился. Понесли, и еще как. Когда пальцами на улицах показывают, приятного мало. А свои кровные, выходит, подарить козлам нахальным должен?

— Правду, что ли, моей фрейлине обещал посвящение в стихах, если деньги отдаст?

— Это была шутка!

— А Варваре так не показалось. И ведь как вывернулся… — Анна Иоанновна тихонько и очень весело рассмеялась. — Вроде не про нее, мужчина исполняет, а имя-то чье сверху стоит?

Госпожа Черкасская со мной теперь не разговаривает. Обиделась. Нечего было условия ставить. В ответ на действия всегда бывает противодействие. Мой папаша говорил грубее, про болт. И не думаю, честно говоря, про какие-то последствия. Варвара отходчива, долго злиться не умеет.

Императрица неожиданно немузыкально запела: «Ой, деньжата-деньги-денюжки, слаще пряника, милее девушки».

Иногда и старые фильмы идут на пользу. Сам мне не понравился, а песня зацепилась. Уж очень созвучно тогдашним настроениям: «Деньги — это все, цель и средство, помни, сукин сын». На дворе век восемнадцатый, и ничего, все вокруг них продолжает вертеться.

Единственное — пришлось проверить насчет принца датского, как бы не вляпаться случайно. Оказалось, Шекспир со своими пьесами уже больше столетия существует. Почему не ставят? Наверное, из-за стихотворной формы. Английский не особо в ходу в Европе, предпочитают французский или немецкий. Эти звучат повсеместно. Первый — язык дипломатии и куртуазности, второй — ремесла. Поэтому адекватно перевести достаточно сложно. А то бы с удовольствием подсунул Анне Карловне. Бессмертные красивые сюжеты со страстями. Помнится, великий драматург тоже не волнуясь брал чужие.

— Хотела намедни тебя наградить за прошлые заслуги. Совет про Гольдбаха был удачен.

Это я и сам без особого труда сообразил. Через год он получил уже две тысячи рублей жалованья, на пять сотен выше первоначального, а недавно именным указом пожалован тайным советником, с ежегодным доходом в четыре с половиной тысячи рублей. Одно из самых высоких званий в Российском государстве — третий класс по табели о рангах, и награждались им дворяне за особые заслуги перед Отечеством.

Гольдбах происходящим при расшифровке не делился, но поскольку я сам и «сосватал», да предварительно, до перевода в Иностранную коллегию, беседовал, считал своим добрым другом и не забывал похвастать довольством и успешной карьерой.

— Не сразу смог твой математик, больше года тянул, но сейчас на манер орехов колет: две недели — и тайнопись известна.

Наверняка с разными адресатами и шифры различаются у дипломатов. Но Гольдбах уже просек, как искать ключ, или они без особой фантазии используют одинаковые. Поработал на пользу России реально. Не сомневаюсь, опасаются чтения переписки, однако не циферной ее части. Мы по-прежнему обязаны лаптем щи хлебать.

— И пруссаки и французы у меня вот где теперь. — Она показала немалых размеров кулак и посмотрела многозначительно.

— Всегда к вашим услугам, — бормочу негромко.

Явно по простоте душевной брякнула. Хотела похвалить и лишнее сказала. Я все равно не понесу дальше, но все-таки услышит кто в другой раз — нехорошо выйдет. Правильно бы это объяснить со всем уважением, да не возьмусь. Не собираюсь вызывать огонь на себя. Вместо «спасибо» недолго и схлопотать по сильно умной голове. Тыкать в ошибки можно Анне-младшей, и то не всегда.

— Да и с академией многого добился. Экономические суммы выросли, газета перестала быть тягомотной, подзорные трубы выпускаешь для нужд армии.

В этом месте стало особенно тоскливо. Хотела похвалить, но я-то в курсе насчет реального положения дел. Для внешнего употребления гремели фанфары, били литавры, и каждый новый экземпляр подавался с помпой, как очередное великое достижение. Ну, наверное, в каком-то смысле так и было. Чем больше изготовлено на родной почве, тем дешевле они обойдутся и меньше поступит в английский или немецкий карман.

Стекла для очков, телескопов и подзорные трубы Нартов в мастерских делал и раньше. Я попытался, подключив Эйлера с его заинтересованностью в оптике, найти некий научный метод изготовления. Вся работа до сих пор основана на методе проб и ошибок. Очевидно, что такой способ производства требовал больших усилий и приводил к потерям значительных объемов материалов.

Научный подход должен привести к возможности производства более точных, предсказуемых и экономичных изделий. Вывести мастерские на массовый выпуск, используя всю ту же систему разделения труда. С булавками сработало, почему здесь не выйдет? Прошло два года, а воз и ныне там.

Нет, оба они старались, Эйлер выводил формулы и приводил длинные рассуждения, в коих я очень быстро путался и кого другого заподозрил бы во втирании очков, как бы это ни звучало каламбуром на фоне изготовления линз. Проблемы начинались на практической стадии. Методы плавления стекла, материалы, необходимая температура печей для обжига.

Короче, обычный набор, ярко демонстрирующий разницу между мечтами и реальной жизнью. Не выходили изделия стандартными, хоть бейся головой о стену. Двадцать работников трудились, а взаимозаменяемости как не было, так и нет. Ручная подгонка обязательно. В результате все выходит крайне дорого. Качество отличное, но единичное, и сколько уходит в брак!

Ко всему еще имел счастье потребовать бинокль. Казалось бы, чего проще? Удобно, практично, используются два глаза и стереоизображение. А то до меня не додумались! Оказалось, подзорная труба настраивается на резкость примитивным выдвижением окулярной трубки. А с биноклем так не выйдет. Для него нужна довольно тонкая механика и синхронизация обоих «стволов». Практически раздельная настройка резкости под каждый глаз. Они у людей обычно немного, но разные по фокусному расстоянию. Особенно с возрастом. А пользователи подзорных труб обычно не только в высоких чинах, еще и возраст не юношеский.

Короче, весьма удачно, что не стал самостоятельно нечто пытаться создавать. Сплошные убытки и огромное количество труда со временем. Будет ли результат и через годы, не совсем ясно. Здешние приборы дву- и трехкратные, с ничтожной светосилой. Максимально четырехкратный, и это уже почти суперприбор с соотношением цена-качество, зашкаливающим за разумные пределы. Да линзы всегда имеют разную кривизну, а значит, и длина каждой трубы различается. Для того и пытался привлечь математика, выводящего формулу. В целом вещь по-прежнему штучная и не конвейерная.

Эйлер после моих жалких попыток объяснить, что есть оптическая призма, выпал из жизни и третий месяц ставил опыты, убеждая меня на встречах в неправильности корпускулярной теории света. Может быть, это очень прогрессивно, прославиться на всю Европу, однако практически на данный момент бесполезно. А мне нужны результаты! Хорошо еще, забыл определение дифракции с аберрацией, а то бы математик и талант Эйлер и вовсе окончательно отключился от реальности.

— И тут мне докладывают о твоем поведении! — грозный взгляд.

Очень хочется проблеять нечто жалобное, но я натурально не понимаю, о чем речь, помимо девицы Черкасской. И то не вчера произошло.

— Избить шведского дипломата в столь ответственный момент — на что это похоже?!

А! Это про того невоспитанного типа, в пьяном виде прицепившегося прямо на улице. Мало кто понимает, что пройти пару кварталов не тяжелый труд для дворянина, а прогулка, улучшающая кровообращение и прочие столь же полезные параметры организма. Многим представляется, что такой человек либо беден и не имеет даже на извозчика, либо относится к низшему слою ремесленников.

Ну дал пару раз в морду, великое дело. Нечего было грязно ругаться. Тем более требовать сатисфакции. Я что, должен был драться с ним на шпагах? Пусть сначала изучит местные законы и правила. Нам, русским, нельзя дуэлировать. Указ «О нечинении иноземцами никаких между собой ссор и поединков под смертной казнию» издан еще при Петре Великом. Имел неоднократное продолжение в виде указов с целью недопущения смертей в поединках. Я же не мушкетер короля, для которого важнее всего показать удаль и плевать на высочайшие распоряжения. В Париже, может, ничего ему и не будет. А в России — еще как!

На плаху или в лучшем случае в Сибирь не собираюсь за каждого встречного алкаша. Так ему и сказал на вопли гневные, спихнув в грязь. Тем более благодарен должен быть. В его состоянии только за оружие хвататься. При моем самом среднем уровне владения шпагой нашинковал бы за милую душу. Пожалел, а он жаловаться поскакал.

— Не время сейчас ссориться со шведами, — наставительно сказала Анна Иоанновна. — Пока с Польшей воевали, их англичане только и удержали от встревания в драку.

Ну да, а теперь из-за господина Ломоносова состоится военный конфликт. Так я и поверил. Ну, наказать распускающего руки требовали, так почему не издать очередной гневный указ о хождении по улицам столицы в трезвом виде и вежливом приветствии встречных? Мало их, что ли, было издано раньше и в нынешнее царствование, бессмысленных и ничего не решающих.

— Как же я теперь тебе орден дам и повышение? — Она как будто извинялась. — Никак не мочно. Обидятся и отпишут про грубость. Молчи! — приказала резко, когда попытался открыть рот. — Знаю я эти оправдания, Андрей Иванович все выяснил, и не виню особо. Он первый начал. А что ты, — она замахнулась, показывая, — так и молодец. Честь отстоял.

В смысле забрызганные грязью чулки. Не начни тот ругаться в ответ на оклик с требованием извинения — ничего бы и не произошло. А тут сорвался. В последние годы редко случалось, но, видимо, копится-копится да и вырывается наружу. Опять Михайло характер проявил, отвел душу и спрятался. А я отвечай за него и себя безвинно.

— Выражаю тебе официальное недовольство за неприличное поведение, — провозгласила достаточно громко, чтобы слышали окружающие, следующие толпой сзади. — Впредь не смей так себя вести.

— Да, ваше величество, — кланяясь, подтвердил получение ценных указаний. — Приложу все усилия для сохранения чести и достоинства русского дворянина.

Она заметно усмехнулась. Значит, правильно себя повел. Все это для публики и отписки. Хотя орден и повышение в чине никому не лишние. Остался в пролете. Зато душу отвел.

— А за полезность, — сказала Анна Иоанновна неожиданно, — дам-ка я тебе Мишин остров в вечное пользование. Уж очень созвучно твое имя с водящимися там медведями.

Я посмотрел на нее с оторопью, под смех придворных, всегда готовых порукоплескать очередной фразе благодетельницы. Столь тонкий юмор не дошел. На черта сдался целый остров, когда давно подаренный участок частично застроен. Нет у меня средств довести до конца задуманное. И ведь не бедный, а руки не доходят, все уходит на иные проекты и заботы.

— Тем более что должна тебе возвернуть за взятый под Сиротский дом участок.

Натурально лучше бы орден. Он из настоящих драгоценных металлов делается, и с бриллиантами. Какой, кстати, намеревалась вручать. И ведь не спросишь теперь. Уплыло.

— Руку целуй, — пихнули в спину.

Послушно рушусь на колени и провозглашаю кучу прочувствованных слов. Э, в конце концов, земля есть земля. Прямой дороги к успеху не существует, и продвигаюсь в правильном направлении, невзирая на заминки. Придет время — и застроят все кругом. А пока можно там людей расселить и подсобное хозяйство организовать. Петербург проглотит все, успевай завозить продукты в любом количестве.

Глава 11 РАЗНООБРАЗНЫЕ ЗНАКОМСТВА

Давно у меня в доме не собиралась столь представительная компания. Хозяева пяти шелковых фабрик: четверо русские купцы Евреинов, Старцов, Павлов, Мыльников и армянин Францов. Представитель купеческой компании Томилина и Рюминых, которым принадлежала единственная в России фабрика по производству игл. Ярославец гостиной сотни Затрапезный. У него кроме полотняной также писчебумажная, коломяночная и масляная фабрики. Крупным полотняным и писчебумажным фабрикантом был также купец Афанасий Гончаров. Владельцы суконных фабрик Болотин, Пушников, Твердышов, Герде из обрусевших немцев.

Купцы и мануфактурщики косились друг на друга подозрительно. Особых раздоров между ними не существовало, специально предварительно проверял, однако не принято было собирать сразу толпу народа для разговора. Обычно дела решались неспешно, с глазу на глаз и за закрытыми дверями. Система аукционов, введенная для академии и регулярно употребляемая на моих предприятиях, когда выдавалось задание и в поставщики выбирался предложивший самую низкую цену при прочих равных условиях, была пока в новинку. Тем не менее многие ее пользу уже оценили. Правда, как водится, в основном иностранцы.

Все-таки на приглашение отреагировали оперативно, и отказавшихся не нашлось. Из Москвы приехали и даже Казани. Кроме всего прочего, людям любопытно, а силком заставлять нет смысла. Будет только хуже. Незабвенный Петр I задрал тарифы на ввозные товары на невообразимую высоту для создания собственной промышленности. И все бы замечательно, однако очень скоро выяснилась неприятная вещь: качество собственного товара оказалось худым, а стоимость выше завозного.

Защита собственного рынка хороша в меру. Наличие государственных монополий и отсутствие конкуренции очень быстро убивает на корню заинтересованность в улучшении товара. Все равно схавают за неимением выбора. Торговцы были заинтересованы в открытии рынков и не так давно получили новый таможенный тариф 1731 года. Он назначал на российские товары пошлину в двадцать процентов с цены, а с тех, «которые хотя и делаются, но немного, или вовсе не делаются, но государству не нужны», пошлина всего в десять процентов.

Основная проблема была в желании дворян запретить устраивать кому бы то ни было фабрики помимо них самих. За крестьян уже взялись, отнимая у них собственность, теперь шли разговоры и о купечестве. Меня уничтожение промышленности, а без опыта и умения мы получим возврат к положению, когда многие дворяне, не справившись, брали в долю купцов и даже крестьян, а позже и вовсе избавлялись от убыточных предприятий, никак не устраивало.

В данном случае корысть минимальна, а вот связи на будущее могли завязаться серьезные. Если дело пойдет, а я очень на то надеюсь, следующее предложение выслушают не только внимательно, но еще и охотно вложат деньги. Для создания банка они нужны в немалом количестве. Без свободных денежных средств и возможности занимать под небольшие проценты никакой индустриализации не проведешь. Вот и висел у меня очередной проект финансового учреждения на паях. Для начала исключительно компаньонам и вкладчикам, а дальше как пойдет.

— В Академии наук добились очередного успеха, — после положенных слов и представлений начал заготовленную речь.

Вряд ли кто не уловил этого «очередного». На самом деле из кучи запланированных исследований через достаточно длительный срок первый серьезный прорыв. Картография и сбор статистики к таковым отнестись не могут, а прогресс с селитрой пока лишь намечается. Как всякие жулики, ученые обещают, обещают, да обещанного три года ждут. Срок не истек.

— Мы, — подчеркнуто для умных, — нашли промышленный способ создания чистого цинка.

Я покосился на листок перед собой, под настороженное молчание с задумчивым поглаживанием бород. Теоретически, зная, из чего состоят исходные вещества, можно представить определенную цепочку действий.

Основной ужас, что как раз об этом сегодня смутные представления, а мои сокровенные знания про Аш-два-О и тому подобное ничем не подкреплены, кроме учебника, оставшегося в будущем. Частенько приходится производить сотню опытов, прежде чем получишь искомый результат. И тот чисто случайно. Во всяком случае, у меня осталось стойкое ощущение удачного совпадения после долгого периода неудач.

С другой стороны, оно и к лучшему. Если бы было так просто получить, кто бы платить стал за всю эту работу, и чем бы я занял моих академиков? А так можно надувать щеки и хвастаться успехом, выбивая под это дело у государства очередные льготы. Мои коммерческие интересы замечательно совпадают с его державными.

Цинк ввозили из стран Востока, но в очень небольших количествах. Пытались получать точно так же, как и другие металлы. Руду обжигали, превращая цинк в окись, затем эту окись восстанавливали углем. На выходе получали ноль. Не выплавлялся потому, что этот металл уже в плавильной печи испарялся. Наладить цинковое производство удалось лишь после того, как руду стали восстанавливать в закрытых ретортах без доступа воздуха.

Даже моих знаний хватает, чтоб вспомнить возможное применение — сплавы, в первую очередь латунь и бронза. Цинкование железа, спасающее от коррозии. Простейший способ — окунание листов в жидкую массу — напрашивается. Оксид цинка, то есть белый налет, и раньше получаемый алхимиками в минимальном количестве, после небольшого нагоняя тоже нашел применение. Замешенный на натуральной олифе, превращается в цинковые белила, и главное — цинковая мазь используется в медицине при кожных заболеваниях. Тут пока окончательно не установлен состав, однако опыты уже ставятся.

И самое главное — отрицательный элемент в аккумуляторе частенько делается из цинка, а вольтов столб состоит из кружков меди и опять же из него, родимого. Это действительно удачно, и можно гордиться прорывом. Не зря пинал академиков, поставив конкретную задачу. Никто пока чистого металла в промышленном объеме не производит. А у меня запланировано до двухсот тонн в год. Пусть меньше выйдет, и секрет расползется, лет пять жирных впереди для академии и государства. Да и затем покупать станут.

— Сама академия не может и не должна заниматься промышленными делами. Не для того она существует, — многозначительность в голос подпускаю. — Потому императрица милостиво подписала указ о создании товарищества фабричного с распределением прибылей среди вкладчиков. Кто сколько вложит, тот столько согласно доле получит и доход.

Что такое дележка по акциям и дивиденд, здешнему купечеству объяснять не требуется. Они, пожалуй, лучше моего в курсе. Не первый век на паях работают торговые компании. Слова другие — суть одна.

— А что в том указе сказано? — быстро спрашивает один.

— Льготы какие? — не менее заинтересованно требует второй.

— Во что обойдется? — третий правильно ставит вопрос.

— А ты, Михаил Васильевич, сколько внесешь? — А этот считает себя хитрым.

— Отвечаю по порядку. И сам бы сказал, коли не мчались перебивать. Товариществу будет дадена монополия на производство на двадцать пять лет, одиннадцать тысяч рублей в качестве государственной беспроцентной ссуды и назначены специалисты, налаживающие сам процесс, с дальнейшим участием. Полная свобода от рекрутского набора и податей за мастеровых, состоящих при фабрике, на срок привилегии и, естественно, сдача определенного количества продукта по фиксированной цене.

— А люди?

— Прикреплять государственных не будут.

Собрание разочарованно загудело. Все хотят без труда вытянуть рыбку из пруда.

— Ничего, господа, как я подозреваю, если все пойдет в том же направлении, все те мастеровые, которые будут обучены мастерству, должны будут «вечно» со всеми своими семействами оставаться на фабриках у настоящих владельцев. За этих придется заплатить по известной таксе прежним хозяевам — помещикам, дворцовому, синодальному ведомству, казне.

Возбужденный гул голосов и переглядывание. Да, то против моих убеждений и намерений, не на пользу промышленности, однако странно не закинуть приманку. Слышал такие разговоры неоднократно и не сомневаюсь в их грядущем осуществлении. Слишком заманчиво таким образом решить множество проблем. Те же беглые останутся при деле, и хозяева получат компенсацию. Все приятнее, чем ловить, доставлять и валить заодно собственные прибыльные мануфактуры. Не завтра появится очередной закон и не послезавтра. Через пару лет, когда дожмут. Тот же Черкасский станет сопротивляться с дикой силой. Кроме него, таких скряг, почитай, каждый в Сенате.

Тут важнее другое: в любом законе намечается тонкость — и в подобном она непременно будет присутствовать. Мастеровые, владельцы которых неизвестны, останутся уже при новых господах на фабриках без всякой платы. А в таких условиях фабриканты абсолютно не заинтересованы в розыске прежних хозяев. И одновременно есть шанс, что хотя бы в первое время доставать не станут. А то вдруг назад сбегут. Неурожаи не вечны, и мой расчет на укомплектование голодными рабочих мест может и провалиться.

— По предварительным расчетам, — доложил собранию, — требуется не менее сорока тысяч для устройства фабрики, закупки оборудования, сырья. Материалы с ценами, учитывая государственный заказ, и подробная денежная роспись будут предоставлены сразу после согласия на создание товарищества согласившимся на участие в нем.

— Ты сколько вложишь? — настойчиво повторил настырный. Не Гончаров, случаем? Почти всех в лицо знаю, эта рожа ни с кем не ассоциируется.

Не зря ведь интересуется. Имя Ломоносова в связи с самыми разными занятными и полезными штучками в последние годы рядом почти всегда стоит. И кто не сильно доверчивый, без труда может дознаться о результатах. Чистый прогар за мной не числится. Бывало, особых капиталов не добывал, но чтобы в серьезных долгах остался, такого не водилось. И про отсутствие невообразимых богатств от покойной жены тоже многие знают. Пяток деревенек да дом — почти вся прибыль. Сам крутился. И если вкладываюсь, значит, не прочь в очередной раз оторвать хороший кусок.

— Как отвечающий за финансы Академии наук, я не могу участвовать в работе фабрики в качестве пайщика товарищества. Мое дело следить за соблюдением соглашения и возврата государственной беспроцентной ссуды. Конфликт интересов получается.

— Ага! — многозначительно говорит тип. В башке у него сейчас вертятся шестеренки, щелкают подозрительно — и наверняка откажется вынимать из кармана. Где это видано, чтобы нормальный вельможа стеснялся под себя подряд или монополию учинить.

— Однако в этом деле будет участвовать многим из вас известная Акулина Ивановна.

Еще один смутно знакомый тип хохотнул.

Мало кто из москвичей не в курсе наших взаимоотношений. А остальным недолго и справки навести. Вон уже двое шепчут на ухо соседу. Для того и сказано. Где она участвует, там без меня не обошлось. А какой у нас пакет и кто контролирует очередную компанию, мы объявлять не обязаны. Потому многие при глубоком убеждении, что я даю указания.

Разве по суконному производству и мануфактурам, и то не часто. Давно сама все тянет. Мне остается лишь получать свои законные прибыли и почесывать брюхо. Может, что и прилипает к рукам, но сущая мелочь. Уж очень мы повязаны с ее семейством. Какой смысл подставляться. Своих же детей подведет. Нищими они не останутся, но показательный урок с травлей Демида с братом многие хорошо усвоили. Меня кидать вредно: без имущества останешься. Кроме всего прочего, руку на самом верху имею.

— Она готова пять тысяч вложить.

— Как это пять? — вскочил Томилин. — Я считал, нас здесь ровно дюжина, без Михаил Васильевича, — еле заметный поклон в мой адрес. — Двадцать девять тысяч рублей надо собрать без казенной ссуды. Пять госпожа Шадрина дает. На остальных по две? Несправедливо!

— А кто сказал, что у каждого из присутствующих в кармане две свободные тысячи есть? — строя удивленные глаза, спросил Гончаров. — Нет такого обязательства — со всех одинаково равно взять. Может, у кого свободных нет и он не хочет в кумпанство?

— Это ты все сам хочешь заграбастать?

— Ну чего сразу все. — Он очень ласково улыбнулся. — Тыщ шесть дам, не свыше. Я же не граф какой.

— Поровну надо!

— Да мне и двух не собрать!

— Вот кто не может, пусть уходит!

Начиналась свара, уже морды красные, еще немного — и примутся хватать за грудки. Откидываюсь на спинку и с удовольствием наблюдаю. Для того и собрал вместе. Проще всего было побеседовать отдельно с каждым, но хотелось оценить амбиции и последствия именно в коллективе. На очной ставке человек быстрее раскрывается. Теперь главное не спугнуть и выступить арбитром. А парочка уйдет — тоже нормально. Для них риск и серьезные деньги. Возврат пойдет далеко не сразу, когда окупится, да и вовсе очень приблизительные прикидки. Потому давить нельзя. Кто захочет и сколько даст. Проще поискать еще кого.

Есть уровнем пониже, однако не прочь поучаствовать в доходном деле: Филатов (полотняная фабрика), Бабушкин с компанией (суконная фабрика), Собольников (суконная фабрика), Ворогин (каразейная фабрика), Скобельников (кожевенный завод), купцы Микляев, Шепелев, Пастухов, Карамышев, Попов, Неврев. Очень хочется повязать общими интересами торговцев с производителями. Ну это уж как пойдет. Можно и иностранцев позвать, если очень прижмет.

— А ведь ты тоже впервые здесь, — сказал Францов через несколько часов, когда обо всем договорились и я привез в качестве развлекательной программы всю компанию в рекомендованное Лехтоненом заведение.

Он прикурил от зажигалки, и я с удовольствием отметил знакомый дизайн. Из моей мастерской вышло. Конечно, до миниатюрных дело не дошло. Не те технологии. Мелкие пружины еще долго дорого обходиться станут. Потому идет трех видов. Натуральное произведение искусства для любителей на письменный стол, которым запросто можно убить, такого размера и веса, и два носимых варианта. Простой, типа родной дизайн «Зиппо», но величиной с кулак и в виде болванчика с откидывающейся головой. Чаще всего оформляются под солдата и соответственно гравируются и раскрашиваются.

Внешность у армянина точно соответствующая, а вот фамилия и поведение мало напоминают горячего армянского парня. Вместо пяленья на грудастых блондинок все изучающе на меня поглядывает. И не похоже, что с гнусными намерениями. Куда и зачем приглашаю, объяснял открытым текстом. Не все же чинно сидеть за семейным столом, иногда и погулять людям хочется, а сейчас замечательный предлог обнаружился. Не сам пошел, его пригласили. Из всех оставшихся — Мыльников и Герде после попытки выторговать особые условия ушли — никто не отказался проехать в нескромное заведение. Психология у мужиков за века не изменяется нисколько.

— Когда-нибудь надо посетить, помимо кабинета с бумагами, и дружелюбных девочек, — ответил я, делая широкий жест.

Моментально парочка прелестных (действительно симпатичных, а не по причине залитых глаз) бабочек приземлилась за наш столик и принялась изливать потоки обаяния. Они с таким вниманием выслушивали речи слегка подвыпившего господина о производстве шелка, изредка задавая правильные наводящие вопросы, что тянуло аплодировать с вручением театральной награды. Вот уж не упомню названия. «Оскары» из другой категории, и кино совсем иное искусство. Можно вырезать неудавшийся эпизод, сделать дубль, переозвучить. Со сцены же и в данном зале права на ошибку нет. Надо сразу покорить сердце мужчины.

Я уже не удивился, когда Францов выбрал полненькую брюнетку вместо блондинистой валькирии. От попыток второй познакомиться поближе вежливо уклонился. Как-то все не так представлялось.

На мой взгляд, смотрелась обстановка чересчур броско и кичево. Всюду шелк, яркие цвета, назойливо предлагающие угоститься заграничным вином девахи. Цену они не сообщают, и, думаю, поддавшиеся на уговоры здорово удивятся, рассчитываясь. Правда, бедные люди здесь не попадаются, и даже пускают с большим разбором. Рекомендацию требуют от проверенных посетителей и в случае агрессивного поведения второй раз не пустят.

Девочки действительно подобраны на любой вкус, причем явно присутствует две категории. Для публики попроще, торчащие прямо в зале и раскручивающие посетителей на угощение, и классом повыше. Те, про которых Осип Турович высказывался с маслеными глазами. Тщательно отобранные по внешнему виду, чистые, без следов оспы лица и приятные фигуры. Блондинки, брюнетки, рыжие, смуглые, даже мулатка. И все бодро трещат на импортных языках и на русском объясняются с акцентом, но вполне прилично.

Короче, на «Яму», то есть фильм, а не книгу — той не читал, — похоже только отдаленно. Ни перепившихся всерьез, ни бледных студентов, ни простецких шлюх. Парочка мордатых вышибал постоянно на стреме. Очень приличное заведение, особенно по нынешним временам. И разговор поддержат на любую тему, и все остальное тоже в полном объеме.

— Что-то не так, Михаил Васильевич? — спросила, приземляясь без спроса за мой столик, женщина.

Высокая, искусно выполненная прическа открывала взгляду высокую шею. Белое платье простенького фасона, но из очень дорогой материи, не скрывало высокой груди и тонкой, скорее всего не без использования корсета, талии. Глаза внимательно изучали меня, а голос нежный и грудной.

— Скучаете. Сколько же можно о делах думать? Нешто никто из моих девочек не нравится?

Это мадам, делаю напрашивающийся вывод. Она меня определенно знает. А я ее в первый раз вижу. И о чем это говорит? Например, только что узнала у кого-то имя. Нет. Все мои купчики уже разбрелись по спальням, и заранее выяснить, что я не намылюсь в общей компании лапать девок, невозможно. Представляться по этикету мы как-то не стали, хотя в разговоре могло и мелькнуть. Просто попросил Лехтонена обеспечить возможность проникновения без долгих разборок целой компанией сегодня. Вряд ли он ссылался на конкретные имена. Просто их не знал. Неужели настолько примелькался в городе, что всякая моментально узнает?

— Не подумайте — это не проститутки, — очень серьезно сказала она, — скорее гетеры.

— Ага! Каждый уважающий себя древний грек, — декламирую со всей серьезностью, — имел трех женщин: жену — для продолжения рода, рабыню — для чувственных утех, и гетеру — для душевного комфорта. И на Аспасии женился Перикл, ввергнув в недоумение весь город, а Таис стала фараоншей. Хм… как правильно назвать ее положение…

— Думаю, жена фараона.

— А вас как зовут, прекрасная незнакомка? Не Фрина, часом?

— Эмма Максовна.

В смысле попрошу без панибратства. По отчеству будь любезен.

— И до Фрины мне далеко.

— Хотите, познакомлю с настоящим скульптором?

— Спасибо, господина Растрелли я и без того имею честь знать.

— Надеюсь, не в том смысле? Не в библейском? «И познал он женщину».

— Я многих знаю, — ответила она неопределенно. — Вас, например.

— Да, но я не проверил, действительно ли у Фрины божественное тело, или это просто сказки давно вымерших древних греков.

— Я не Фрина, — мягко подтвердила она.

— Это еще требуется доказать. И если выбирать, то почему среди них, — неопределенный жест в зал, — есть гораздо более заманчивые женщины, — и посмотрел ей в глаза.

— Я могу быть гетерой, но не проституткой, — отрезала она. — И очень много интересного рассказать и спеть.

— По-моему, вы можете быть кем угодно, — буркнул недовольно. — Никогда не поверю, что прибыли из Германии всего пару лет назад. Уж больно хорошо знаете русский язык.

— Я еще и английский знаю. Хотите последние новости о подписании англо-русского торгового договора?

— А у вас нет случайно еще одного имени? — спрашиваю, трезвея. — Например, капитанша Краснова?

Не первый месяц получаю от нее письма самого разного содержания — от вполне шутливых до очень серьезных, с крайне любопытной информацией. По указанному адресу такая не проживает, а послания исправно доставляют. На какие-то игры разведчиков все это мало походило. Контактов со мной не искали, проверяемые данные всегда соответствовали действительности. Ничего удивительного, в таком заведении у многих рты лишнее болтают. Хочется казаться значительней, и чем ниже должность, тем пуще распускают язык.

— Ах, — со смешинкой в глазах воскликнула женщина, — еще одно чужое женское имя. Наверное, большая сплетница.

— Баба бредит, кто ж ей верит? — делаю удивленные глаза.

— Но разве она хоть в чем ошиблась?

— Нет, — честно признаю. — Это было в высшей степени полезно.

Дипломатические отношения с туманным Альбионом возобновились с новым царствованием. Переговоры о заключении торгового соглашения между Россией и Англией тянулись с 1731 года. Первый проект Остерману не понравился, и вполне справедливо. Какой бы он ни был противный человек по жизни, дело свое знал туго. Англия упорно стремилась ограничиться сферой экономики, попутно предъявляя непомерные аппетиты.

Проблема была не только в нежелании снижать пошлины на британские товары, чего добивался посол лорд Форбс. Как раз на уступки в этом вопросе правительство Анны Иоанновны готово было пойти. Дешевизна российского металла, леса, пеньки и многих других товаров обеспечивала столь высокие бонусы в конкурентной борьбе, что стабильный спрос на русские продукты со стороны британской промышленности сохранялся и обеспечивал устойчивый рост их закупок островитянами.

Сложность оказалось в другом. Россия требовала политического соглашения, помимо торгового, и в первую очередь гарантий помощи английской морской мощью своим балтийским владениям от возможного шведского реванша. Но этого обязательства Лондон и не хотел на себя принимать. Россия оставалась для Англии прежде всего обширным рынком сбыта и поставщиком сырья для промышленности, а не равным партнером. Британцы стремились получить торговые преимущества, не давая союзных обязательств.

Позиция достаточно странная и одновременно очень понятная. Россия почти не имела своего торгового флота. Практически вся заморская торговля обеспечивалась западноевропейскими, прежде всего английскими, перевозчиками. Российские купцы не имели ни надежного банковского кредита, ни мощных торговых компаний, ни налаженных связей. От трех до пяти процентов общего количества перевозок приходилось на отечественные корабли.

Переговоры шли ни шатко ни валко, никто от них не ждал особых подвижек. И в один прекрасный день Форбс обратился напрямую к Бирону. Вряд ли это произошло случайно. О возможностях фаворита, не занимающего ни одного государственного поста, всем давно известно. Скорее всего, «вдруг» здесь и не пахло. Из тупика надо было выбираться, и изображать отсутствие интереса Бирону больше не имело смысла. Напротив, он показывал свои расширившиеся возможности, отодвигая старого верного Остермана.

В результате вместо того переговоры возглавил президент Коммерц-коллегии П.П. Шафиров. Он быстро отказался от целого ряда требований, в том числе от права России самостоятельно торговать с английскими колониями в Америке и свободного найма в Англии специалистов (за «сманивание» по английским законам полагалось 100 фунтов штрафа и три месяца тюрьмы).

Вот подробности внезапного прорыва и стремительного окончания тягомотных бесед прожженных дипломатов я и получил внезапно, к собственному удивлению, от капитанши Красновой. В печать не пошло, я еще не выжил из ума публично освещать неподписанный документ, зато когда в декабре тридцать четвертого он был окончательно утвержден, уже имел полностью готовую статью с перечислением положительных и отрицательных сторон. На следующий день после окончания официальных церемоний тиснул в газете.

Продолжительность договора установили в пятнадцать лет, что минус нашей дипломатии. Столь длительный срок ставил Россию в зависимое положение, мешая шантажировать Англию. В том и состоит это искусство, чтобы обещать то, чего тебе не нужно в будущем отдать, не называя точных дат и не собираясь так поступать. Лондон в данном отношении явно переиграл Петербург.

Формально обе стороны имели равные права: на свободный приезд граждан в страну, торговлю любыми незапрещенными товарами, условия проживания, найма слуг и т. д. Но при этом договор создавал преимущества для английских торговцев. Они получили статус «наиболее благоприятствуемой нации», снижение на треть пошлины с английского сукна, право уплаты пошлин российской монетой (а не талерами) и разрешение вести транзитную торговлю с Ираном, которой настойчиво добивались уже полтора столетия. Отдельная статья договора освобождала их дома от постоя.

Особо пикантным дополнением к статье было перечисление полученных подарков самыми разными государственными деятелями. Одно восстановление дипломатических отношений с Россией обошлось английской казне в тридцать две тысячи фунтов для окружения императрицы. Но самое занятное, что лично Бирон вроде бы ничего не брал вопреки слухам. То ли он проявил себя государственным деятелем, то ли собирался взять ответной услугой. Предположения — дело скользкое.

А вот суммы, полученные разного рода англичанами, я с удовольствием опубликовал в «Ведомостях» с соответствующим комментариями. Что характерно, ни один из фигурантов опровержений писать не стал. В восемнадцатом веке такие вещи — обычный порядок.

— У газеты добавился тираж, а у вас известность?

— Второе с некоторых пор не особо волнует.

— А подробности договора с Ираном вам интересны? — вкрадчиво спросила.

— Зачем?

— Зачем я это делаю?

— Да!

— Мы в чем-то похожи с вами, Михаил Васильевич, — ответила женщина неожиданно серьезно. — Честолюбием, желанием хорошо устроиться, добыть деньги.

Не очень я красиво смотрюсь при таком взгляде со стороны.

— Только вы мужчина. Вы можете себе позволить многое из того, что общество никогда не допустит в отношении женщины. У нашей сестры, даже с хорошим образованием, не так много возможностей не угодить в грязь, оставшись без поддержки. А я кое-чего добилась. — Она сверкнула на меня глазами. — Но хочу большего, много большего.

— Besser ein kleiner Fisch als gar nichts auf dem Tisch, — сказал нарочно на немецком. — Маленькая рыбка на столе лучше, чем ничего.

— Streben ist Leben, — парировала. — Стремиться — значит жить.

И все-таки она не немка. Или из местных. Я столько наслушался самых разных произношений, что иногда определяю происхождение по разговору. А здесь скорее Кукуем пахнет. Это что-то меняет? Нет. Просто я любопытен.

— Я хотела показать, что обладаю информацией, полезной для вас. И не только о политике. Есть достаточно занятные сведения о коммерции.

А вот это гораздо лучше и не вызывает удивления. С удачной наводки поделиться приличным процентом — меня устраивает. Инсайдерская информация — вещь в высшей степени полезная. И судя по предыдущему общению, источники очень осведомленные.

— Мне не хотелось бы обсуждать подобные вещи при всех. Может, есть место, где мы могли бы уединиться и не оглядываться, кто внимательно слушает?

— Отсутствие свидетелей иногда наводит на странные мысли. Прошу не забывать, я собираюсь развлекать заскучавшего гостя, а не оказывать ему услуги плотского содержания.

— Главное — об этом не сообщать громко, — охотно согласился, поднимаясь и предлагая руку. — Особенно если мы собираемся и в дальнейшем встречаться исключительно для деловых целей.

Взгляд ее натурально обжег. Особа слабого пола одинакова в любой роли. Сама предлагает отсутствие близости и тут же обижается. Почему это он отказывается видеть в ней женщину?!

Глава 12 ЭКОНОМИКА ДЛЯ ЧАЙНИКОВ

— Ты считаешь меня достаточно взрослой для чтения подобных трактатов? — спросила Анна Карловна, постукивая пальчиком по моему произведению. — Или не зря назвал «Экономическая наука для детей и взрослых»?

Я очень долго думал над заглавием. Благо времени было навалом. Не такая уж объемистая вещь создавалась с тяжкими усилиями с приезда в Петербург. В основном по причине вечной занятости, но и из-за желания собрать из дикой смеси экономических теорий и пролистанных лениво статей, а также упоминаний в учебниках и лекциях преподавателей нечто достаточно удобоваримое и доступное.

Ничего лучше не нашел, чем данный заголовок и более мелким шрифтом ниже: «Рождение богатства». Для научного трактата несколько броско, да я не первый раз делаю на то ставку.

— Если честно, надеялся, ума хватит разобраться. Иначе бы не принес. А заголовок… это пока так. На пробу. Хотел намекнуть про доступное описание любому интересующемуся.

— Поэтому написано таким языком?

— Нет, я не упрощал, а стремился донести до всех и каждого основные положения и избежать неточности в формулировках. Иногда это много сложнее самого изложения.

— Это было… откровение. Не настолько я мала и глупа, чтобы не знать о меркантилизме и протекциях. Такая доктрина существует повсеместно в Европе и открыто применяется Англией, Пруссией, Австрией, Швецией — наиболее передовыми странами. Не зря не так давно при снижении тарифов на импортные товары произошло столько ругани. Положительный баланс в торговле и охранение собственной промышленности очень важно для государства.

— Написанное не догма, обязательная к исполнению. Всего лишь инструмент и направление мышления, помогающие делать правильные выводы.

— Слова, слова, — раздраженно воскликнула Анна Карловна, — где правильная грань воздействия государства? Ты сам себе противоречишь. Свободный рынок, где каждый мечтает нажиться за чужой счет и невольно сталкивается с целой ордой таких же умников, вынужденно снижая цены. Если он будет брать слишком много за свои товары или откажется платить своим работникам столько же, сколько его соперники, то очень быстро останется без покупателей в одном случае и без служащих в другом. Замечательно! И тут же начинаешь доказывать, что свобода торговли межгосударственной выгодна для более развитых стран и нельзя обходиться без вмешательства государства в деятельность частных компаний! И это опять возврат к протекционизму, таможням и целевым государственным вложениям. В каком размере?

Молодец! Поймала основное.

— Здесь не существует точного ответа.

Она показательно развела руками.

— Я ведь писал общую работу об экономическом развитии государства, а не про конкретную страну Россию. В разных странах неодинаковы хорошо развитые отрасли и первоочередность действий правительства.

Еще и ситуация с годами меняется, и прежний рецепт новому времени может и не подойти. Но это она и так понимает, судя по направлению беседы. А в целом просто замечательно. Надеялся на заинтересованность, а не отшвыривание нудной и сложной книжки. Уж неизвестно, сам такой, здорово раскладывающий по полочкам, или в связи с приведением в порядок заснувшей в летаргическом сне академии, ее реально увлекли такие непростые материи, но дело того стоило.

— В первую очередь необходима система помощи торговым и производственным предприятиям со стороны государства внутри державы для уменьшения зависимости от внешних факторов.

— Так и делается! От казны деньги поступают при открытии полезного, как с твоими мануфактурами. Льготы налоговые дают.

Совершенно верно. Интуитивно и без моих выкладок давно дошли до поддержки определенных отраслей. Только обычно деньги идут в военную и добывающую отрасли. На первых порах заметный рывок, а дальше глохнет. Нельзя на заводах использовать приписных, выбивая из них труд палкой. Свободные руки и конкуренция, заставляющая бороться за место и повышать производительность труда механизмами, как только уровень зарплат повышается до убыточного.

Все это есть, и многое другое по части запретов на определенные занятия податным сословиям содержится во второй части трактата. Ее я показывать всем подряд пока не рискну. В порошок сотрут дворяне, борясь за привилегии. Причем от самых богатых до абсолютно нищих. Положение важнее.

Хватит с меня свары по поводу образования для мещан. Не сейчас. Может, даже никогда. Отменить крепостное право не сможет и императрица. Дождется яда или переворота моментально. Облегчить состояние крестьян с течением времени попытаюсь, имея впереди Анну Карловну. Но не радикально. Тихонечко.

— А это означает, — объяснил вслух, — не просто положительный торговый баланс полезен, но и его составляющие. Вывоз не сырья, а изделий, что более выгодно. Отсутствие привилегированных монополий в производстве и торговле. Снять как можно большее число ограничителей и запретов с ненужными функциями. Таможни внутри России не нужны и даже вредны!

— А деньги ты откуда возьмешь? — очень трезво спросила она.

— На внешних таможнях увеличить слегка ввозные и вывозные пошлины. Скажем, на дюжину копеек с каждого товара. За счет прекращения стеснения внутренней торговли дополнительные полмиллиона рублей я уверенно обещаю.

Рискованно бросаться такими словами, да статистика таможни определенно наиболее точная в коллегиях. Там тоже не без злоупотреблений, но проще контролируется поступление. Сколько исчезает и дерут сверх положенного поборов на бессмысленных внутренних заставах, никто толком ответить не смог. Зато в учебнике истории про объединение Германии в девятнадцатом веке достаточно ясно подтверждался рост доходов и подъем экономики от создания союза, снимающего барьеры между княжествами и герцогствами. Это должно сработать!

— Уже и проект имеется? — подавшись вперед, потребовала царевна.

— Прикидки, — сказал без особой охоты. — Ну невозможно разобраться по-настоящему уверенно, когда не существует сводной ведомости доходов-расходов. В коллегиях бардак, и иногда за прошлые годы баланса не свели. Я бы не рискнул прямо сейчас ломиться с предложением туда, — показываю на потолок. Не ко времени.

— Армии нужны деньги, — пробурчала Анна Карловна, очень похоже передразнивая князя Черкасского.

Вопрос с войной с Турцией фактически решен. Мы очень удачно и почти без потерь сработали в Польше. Теперь в связи с вмешательством крымских татар в кавказские дела и ухода основной части войск ханства туда появились замечательные предлог и возможность вернуть себе утерянное в неудачном Прутском походе и закрепиться на юге. Пора смыть прежний позор, тем более что нас поддержит Австрия. У нее свои давние счеты с турками. Я уже заготовил слоган для «Ведомостей» при официальном объявлении войны. «Граница России проходит по Черному морю».

— Денег нет никогда. Причем не только у нас. Их нет нигде и ни у кого в нужном размере. Но если ничего не делать, получишь тоже пустое место. Реформы в экономике нужны, и важнее них нет ничего. И дело в прямом эгоизме власти. Больше торговли возможно при развитии промышленности, но продаваться товары в увеличенном количестве будут при наличии денежных средств у покупателей. Значит, важно поднимать благосостояние всего народа, не одной его части! Для этого приходится прокладывать дороги и содержать некие учреждения, которые не по силам отдельным группам людей. А для государства нет ничего важнее соблюдения законов страны, охраны его населения от внешнего врага и образования со здоровьем. Больше людей — растут сила и доход.

— Благосостояние страны заключается не только в запасах драгоценных металлов, но также в величине основного капитала и уровне потребления, — процитировала она практически дословно мои писания.

— Польщен вашим вниманием к тексту и смущен, что повторяюсь.

— И все же в твоем идеале — свободном внутреннем рынке — есть червоточина!

— Да? Аргумент!

— Ты сам пишешь, если вознаграждение в одной отрасли необычно высоко, в нее начнут переводить свободные капиталы очень многие.

— И? — Определенно она меня на чем-то подловила или во всяком случае так считает.

Повторять сейчас о жесткой конкуренции, а значит, снижении или исчезновении в достаточно быстрые сроки дополнительных прибылей явно неуместно. Не в том ее догадка. Все это, как и прекращение притока инвесторов в связи со снижением доходов, я обосновал в тексте. Даже квалифицированных рабочих и специалистов не забыл помянуть, получающих на первых порах жалованье выше других отраслей, которое снижается из-за появления дополнительных фабрик.

— Производителей становится все больше и больше, причем необязательно мануфактур, есть еще обычные ремесленники, и товара полно, для продажи цена снижается. Все довольны и счастливы, особенно простые люди, и тут раз — уже и не нужно столько обуви, а в нее вложены труд, сырье. У людей только две ноги, и свыше определенного количества пар покупать не станут.

— Кто-то успеет вовремя заметить тенденцию, избавится от фабрики и переведет деньги в другую отрасль.

— Но ведь не все настолько умные, да и где взять дураков, покупающих в непростой ситуации? — Она торжествовала. — И пусть кто-то разорится, но ведь и множество простого народа притом окажется на улице!

Бинго! Она самостоятельно додумалась до идеи повторяющихся кризисов перепроизводства. Только правильных слов не подобрала. И это действительно радует. Головка работает, выводы делать умеет. Глядишь, и выйдет не просто подписывающая подсовываемые деловые бумаги императрица, а просвещенный монарх. Или монархиня? А, не стоит об этом сейчас задумываться.

— Я горд, что наши разговоры не пропали зря. Ваше высочество сумели не просто разобраться в написанном или заучить понравившееся, а совершить шаг вперед.

— Льстец, — сказала она не без удовольствия. Всегда приятна похвала, тем более честная.

— Не в данный момент. Мне действительно приятно, учеба явно пошла впрок, и часть ваших заслуг, и мои тоже.

— Одну минуту! Ты хочешь сказать, что для тебя мое решение не новость? Так почему вот здесь, — она хлопнула ладонью по листкам, — ничего этого нет?

Потому что на сегодняшний день мы имели пока два финансовых кризиса — в Голландии тюльпановая афера, и в Англии не так давно лопнул мыльный пузырь компаний, обещающих невероятные прибыли. Ничто не ново, мой папаша тоже этим занимался в девяностые, неплохо приподнявшись. И в отличие от разных Мавроди, умудрился не засветиться. А вот время промышленных кризисов еще не настало. Даже в наиболее развитых странах.

Чтобы заполнить рынок вроде российского, понадобится много десятилетий. Проблема нашей страны в перекошенном развитии и отсутствии денег в свободном обращении, а не в отсутствии культуры производства. Всему свой час. Когда-то над немцами в девятнадцатом веке смеялись в связи с плохим качеством товаров, как в конце двадцатого века над китайцами. Германия смогла наладить промышленность, причем без наличия колоний, в основном за счет внутренних резервов.

— Пока я не могу подтвердить свои предположения доказательствами.

Анна Карловна посмотрела на меня с удивлением. Все прочитанное ей — чистая теория. Ничем это не отличается от остального. Я не хочу заранее пугать людей столь неприятными прогнозами. Моя цель — подтолкнуть индустриализацию, вбив в умы некие определения, а не ставить на ее пути барьер собственными руками.

— Если моя теория верна — ах, какой я скромный, — мы непременно увидим этот цикл. Подъем, достижение некоего пика, спад и новый подъем. Причем в два витка. Один трех-четырехлетний, когда, взяв быстрые деньги за счет новых товаров и станков, часть прагматичных хозяев переведет их в другие отрасли, позволяющие взять наибольшую прибыль в краткие сроки. И более длинный — десяти-пятнадцатилетний период, с окончанием которого мы обнаружим ваши предчувствия в реальности.

— Точно предугадать момент невозможно, и начинается он не вдруг, — перебила она меня. — Большинство долго не замечает спада, ища возможности лично для себя выйти из неудачной полосы и не беря в расчет общей ситуации.

Она скоро сама начнет про экономику писать. А почему нет? Хорошая мысль, и полезная.

— К сожалению, пока гром не грянет, мужик не перекрестится. Пока люди воочию не увидят некую катастрофу, они не станут шевелиться. Лишь провал прежней системы заставил выработать новые законы и правила, регулирующие работу английских банков и акционерных компаний. И это сделали по заданию правительства, стремящегося оградить от повторения случившегося вкладчиков и народ Великобритании. В этом и проявляется роль контролирующих инстанций. Вмешаться в кризисной ситуации и навести порядок. И воздействие, помимо жизненно важных областей промышленности, должно быть точечным. Но как я могу сегодня дать подсказку, когда до перепроизводства нам как до Луны… рак… э…

— Будем считать, я не слышала, — невозмутимо заверила уже девушка, старательно коллекционирующая мужские проговорки и ругательства на пару с Юлией. У них даже тетрадка специальная имеется. А я знаю и делаю вид, что не в курсе. Теоретически особе ее звания и пола такого знать нельзя. Практически иной раз такое услышишь во дворце от слабого пола — натурально уши вянут. Когда большая половина из них имеет мужей военных и неоднократно посещала всяческие мероприятия, солдатские выражения из коралловых губок красавиц никого не удивляют.

— Благодарю вас, ваше высочество. Я что хотел сказать? Ага! Эти спады и подъемы даже полезны в некоторой степени. Если часть предпринимателей разорится, то оставшиеся вынужденно примутся искать пути удешевления своих изделий.

— Снизить жалованье рабочим и заставить их больше часов трудиться, — небрежно отрезала она.

Абсолютный рецепт на все времена. И главное, виден сразу.

— Не без этого, — подтвердил я, — но это невозможно делать бесконечно. Если человек не зарабатывает себе и семье на пропитание, он просто уйдет.

— Свободный человек!

Все. Вот я и подвел к самой главной идее. А шаг она совершила сама. Рабство в любой форме убивает соревновательность, развитие промышленности, мешает науке. Только говорить о сем не ко времени. Тем более ей. А вот задуматься о послаблениях не мешает.

— А прикрепленный взбунтуется, — разводя руками, пояснил, — или перестанет работать качественно. И неизвестно, что хуже — сжечь фабрику, чтобы другим неповадно было, плетьми заставлять у станка стоять или пакостить тихонько. Себе облегчит жизнь, словчив или от усталости недоделав, а башмак из-за отсутствия гвоздя и несоблюдения правил развалится через полгода. И сразу покупатель проверит: у кого брал? Тут и начнет работать рынок. Товара, может, и больше, да брать будут не его, паршивый, а соседа или хуже того — иностранное. Нет, выход другой. Новые, более производительные станки, но для них придется повышать квалификацию работников и, может быть, платить больше. Опять вложиться, но получить правильный результат. Больше, дешевле, и качество как минимум не хуже прежнего.

— В идеальном мире.

Да, ты уже не наивная девочка и видишь правильно.

— Любая теория хороша в первом приближении. Важно помнить несколько вещей. Цикл после спада всегда возвращается к прежнему уровню, и идет дальнейший рост. То есть развитие не останавливается. Монополия — зло. И не суть важно, это запрет цеховой для посторонних, держащий цены сознательно высоко, — или запрет государства на создание других предприятий этого профиля. Они становятся на пути прогресса.

— Не ты ли просил монополию на цинк и ситец? — потребовала она определенно с ехидством.

— Я. Правда, в первом случае не для себя, но это не извиняет. Все дело в том, что государство по своей природе расточительно, безответственно и непроизводительно. Человек алчен, стремится переложить обязанности на другого и норовит считать себя единственного светочем мудрости. И я не исключение. Поэтому вам задание — написать свои критические замечания о моем трактате.

— Что? — ошеломленно переспросила Анна Карловна. Такого поворота в затянувшейся беседе она никак не ожидала.

— Потом обсудим, отредактируем и напечатаем в виде ответа на «Рождение богатства».

— Зачем критику давать? Вот и Татищева в «Ведомостях» напечатал, а он прямо требует к образованию не пускать податные сословия. Тебе наперекор и регламенту гимназии с университетом тоже.

— Сразу куча причин. Пора всем показать, что вы можете мыслить и излагать нечто противоречащее словам воспитателя. — Я постарался улыбнуться пообаятельней. Пришло время доказать, что не с моего голоса поет. — Не токмо мои советы одобряете, еще и сами рассуждаете. Пора выходить на свет, ваше высочество. Начинать собственную игру.

Она заметно поежилась. Такое поведение без позволения Анны Иоанновны могло закончиться чем угодно. Новым назначением, запиранием двери на тяжелый замок, лишением денежного содержания, публичного отказа в наследовании. Но нельзя вечно быть ребенком. Скоро семнадцать лет, и это определенно рубеж.

— Замужество — это прямое признание совершеннолетия. Я не призываю, — поспешно сказал, не дожидаясь возмущенного вопля, — бежать с требованием назначить свадьбу. Но императрица явно тянет, не зная, на что решиться. Пришла пора подать заявку на создание собственной партии. Для начала продемонстрировав наличие определенных взглядов и ума.

— Ты хочешь, чтоб я вмешалась в работу «Ведомостей»? — В тоне прозвучало недоверие.

— Ну, скажем, изредка подключалась бы на особо актуальные темы.

— И будешь опять печатать отзывы? — с опаской спросила.

— Как лучше всего получить мнение публики о неких действиях правительства? Можно читать доносы из Тайной канцелярии, а есть вариант получить прямой отзыв. Необязательно все печатать, но полемика и сведения, кого поддерживают, даст достаточно для понимания настроения общества.

Хм. Образованного. Еще и потому мечтаю развивать грамотность. Не одно дворянское мнение слышать — еще и купечества с мещанством. И тот же Татищев со своим возмущением по поводу обучения податных людей не напрямую к Анне Иоанновне побежал, требуя принять меры, а раскрылся. И я смог дать ответ, рассказав о необходимости выращивания чиновничества.

Те самые факты, из разговора с Феофаном годы назад, еще более отточенные и четкие. Не корысти ради, а державе на пользу. Попробуй возрази, если императрица недавно потребовала всех не явившихся определить в войска под страхом наказаний. Не рвутся дворяне на службу в реальном мире.

Петр заставлял, теперь она вынуждена тащить за шиворот. Забыли, для чего и почему им поместья дадены. А если уж идут, так не в канцелярию. Это в сказках они мечтают жизнь за Отчизну отдать. Все сложнее и запутаннее. И все это я выплеснул на страницы газеты, под видом вежливой полемики. Не будь такого Татищева, его бы придумать надо было.

— Для пользы государственной и всем показать аргументы важнейшие. Он сам спровоцировал спор. И ведь польза немалая в результате образовалась!

— Признай, Василий Никитич тебя обставил!

— Ну да. Его проект смотрится гораздо красивее.

Он принял мои суждения, пусть и не нравятся, и предлагал создание училищ трех типов. «При всех городах сначала до 120 или 200 семинариев для мужских и женских персон» должны были принять 12 тысяч учащихся. В этих школах дается начальное образование. Следующей стадией должны были явиться гимназии «для произведения нижних и предуготовления к высоким наукам». Татищев считал достаточным открытие гимназий в четырех городах с 6 тысячами учащихся.

— Только он просит для начала пятьдесят тысяч рублей, и императрица положит написанное в дальний ящик. Еще «для пользы мануфактур и всяких ремесел» опять-таки предлагалось учредить две академии с пятьюстами учениками. Несвоевременно, но ведь умный человек. Такого полезно взять на заметку. Не много есть в России людей, способных написать «Разговор двух приятелей о пользе наук и училищ».

По мне, достаточно простенько, и в основе труда лежат споры с Сергеем Долгоруким, дополненные затем дискуссиями с Феофаном Прокоповичем, Алексеем Черкасским и профессорами из Академии наук. Вопросы и ответы, подгоняемые под нужные результаты.

Для понимания экономики ничего не дает, разве объясняет мышление спорщиков. И индустрия нужна, и делать чаще всего ничего не хотят. Царь-государь повеление кинет да людишек даст, тогда и начнем с божьей помощью. Татищев хоть видит пример Запада. И притом, будучи представителем своего сословия, разницы в положении свободных и прикрепленных к заводу мастеровых замечать не желает.

И все же ум есть очень полезное качество. До истерик с битьем посуды он не дошел. Мы даже продолжаем регулярно переписываться, и приходят от него достаточно любопытные данные. Назначение главным начальником горных заводов Сибири, как казенных, так и партикулярных, дало доступ к занятной статистике.

К 1734 году здесь действовало одиннадцать казенных заводов. Однако на фоне частного предпринимательства они выглядели бледно. У Демидовых четырнадцать заводов, и производительность на них в несколько раз выше, чем на государственных. Появились и новые предприниматели: Строгановы, Осокины, Воронцовы, Турчаниновы и другие.

Конкуренции с ними казенные заводы не выдерживали по всем показателям. Особенно беспокоило то, что у государства не держались вольнонаемные рабочие: они переходили на частные предприятия. При Петре работать на Урале было легко и приятно. Тот требовал обеспечить заявки военного ведомства и не интересовался себестоимостью продукции. Типичное советское производство, крайне выгодное в военное время и вне чрезвычайной ситуации убыточное.

Одно дело читать в Интернете о необходимости рентабельности и самоокупаемости и совсем иное — сталкиваться на практике. Вроде все Татищев прекрасно понимает, но людей мало, и просит закрепить за заводами уже живущее вольное население, обрекая его на страдания. Одновременно беглых не возвращали их прежним владельцам, а выкупали по пятьдесят рублей за главу семьи. Тот, кто выкупал себя сам, становился лично свободным, а те, за кого выплачивала канцелярия, считались отныне собственностью заводов.

Без серьезных подвижек в антикрепостном законодательстве нельзя ожидать ничего кардинального, как бы он или кто-то другой ни старался. Количество жителей городов растет, но во всем мире для индустриализации требовался в первую очередь приток из деревни. А появление новых и разрастание прежних населенных пунктов невольно приводит к превышению спроса на зерно над его предложением, а затем и к увеличению цены. Помещикам становится невыгодно отпускать крестьян на заработки.

Это такой наглядный тупик, могущий кого угодно довести до депрессии. Отменить право на людей нельзя — убьют. Получить новые рабочие руки неоткуда. И что делать, чтобы сдвинуть эту огромную махину? Да ничего нельзя в моем положении! Даже будь самим императором, не сумел бы толкового совершить. Просто не понимаю, как извернуться, чтобы и вашим и нашим хорошо было. А то ведь без вариантов. Прибьют. Какой я был оптимист несколько лет назад, аж стыдно.

Остается статейки кропать в надежде на просвещение читающей публики. Не сейчас, так через годы и десятилетия сдвиг произойдет.

Глава 13 ИМПЕРАТОРСКИЙ ВЕРДИКТ НА ПРОСВЕТИТЕЛЬСКУЮ ДЕЯТЕЛЬНОСТЬ

Машинально крещусь на лик святого Василия Великого в сенях. За прошедшие годы невольно научился различать иконы в «лицо». Не так уж сложно при определенном навыке. С некоторой оторопью, была глупая идея продемонстрировать перспективу здешним мастерам-иконописцам — выяснил, насколько все прописано в определенных канонах. Начиная с одежды и заканчивая цветом. Золотой символизирует Божественный свет, белый — чистоту Христа и сияние его Божественной славы, зеленый — юность и бодрость, красный — знак императорского сана, а также цвет багряницы, крови Христа и мучеников.

Соваться с нововведениями в данное ремесло негоже, и не то чтобы не поняли: прямое нарушение правил. Кому надо, может себе «битую птицу», то есть натюрморт, приобрести, но не икону. Там все оговорено и зафиксировано. Если на храме пять куполов, все они будут, даже если при нормальном взгляде на церковь два скрыты за другими полностью или частично.

Существует Поминальник, где приводятся рисунки с характерными чертами внешнего облика каждого святого. Кроме того, четко определен круг сюжетов Священного Писания и композиций, допустимых в иконописи. В результате простора для фантазии художника не существует. Он твердо знает, что и как, даже поза строго фиксированная. Зато и вопросов не возникает. Смотришь — и сразу видишь. На самом деле святых достаточно много, чуть не на каждый день видишь в домах и церквях по несколько, без определенного опыта спутать несложно, но если имеешь представление с младенчества, лишний раз глупостей спрашивать не станешь.

Другое дело господин Ломоносов. Ему в детстве такие тонкости не объясняли ни бабушка, правоверная коммунистка, ни почти олигарх папаша. Оба они в церковь не ходили, правда, по очень разным причинам. Пришлось на ходу делать очередное домашнее задание, старательно зубря особо знаменитых, чтобы не проколоться. Святой Василий Великий известен специальной литургией, исполняемой десять раз в году, и созданием якобы первого иконостаса.

Теперь моими же усилиями существует несколько видов обычных, с картинкой в центре, и толстеньких отрывных календарей. В одном из них, помимо основных праздников, еще краткое описание жития святого (иногда жуткий бред, но не мне вмешиваться) на определенный день и советы к питанию. Что предпочтительней употреблять в постные дни, а что позволительно в иные. С благословения церкви, естественно, под лозунгом «потратив с утра пять-десять минут, вы приобщитесь к миру святости». А на самом деле тихой сапой подсунул во множество домов еще один самоучитель грамотности. Причем за живые деньги.

Здешние хозяева оказались людьми правильными и богобоязненными. В комнате висел образ распятия Господня, и все дружно осеняли себя крестным знамением, входя. Изучать остальные помещения мне не дали, но я и не сомневался, в подьяческой светлице висит икона, и в других помещениях, кроме чюлана (именно так правильно по-современному) и кладовки с нужником, присутствует. Очень заботило, есть ли в пыточной, однако проверять как-то не тянуло. Я не трус, но и не герой, и предпочитаю вести себя осторожно, не провоцируя резкую реакцию. До сих пор вполне выносило такое поведение от серьезных неприятностей и в прежнем существовании, и в нынешнем.

Посему не стал возникать с громкими криками: «По какому праву!» или «Требую объяснений, ничего не буду говорить без присутствия адвоката!». Бессмысленных слов орать не стоит, раздражать представителей следственного дела — вдвойне. Всегда поражала тупость угодивших в руки полиции в кино. Зачем угрожать или хвастаться связями? Первое вызывает у чиновника с той стороны стола стойкое желание посадить идиота. Он тоже человек и не любит наглости.

Второе лучше проявлять в действии. Если у тебя натурально есть мохнатая рука и за тобой разгребут завалы дерьма из денежных или шкурных интересов, это всегда приятнее сделать тихо. Один звонок сверху — и все дело развалит сам следак. Причем с энтузиазмом, и если по каким-то причинам возбухнет, всегда есть возможность перевести к другому, более покладистому. На то и генерал. Сержантов покупают и пугают мелкие урки.

Но это все было хорошо в той, исчезнувшей безвозвратно жизни. Когда были адвокаты и папаша с муттер. Здесь так дела не делаются. Тут на любого могли крикнуть «Слово и дело», по существу и облыжно. Конечно, в деревне Гадюкино можно разве на соседа донос изготовить, и с этим быстренько разберется если не барин, так управляющий. Никто не поверит, что мужик своими ушами слышал, как где-то на польской границе князь Оболенский сговаривался с новым Отрепьевым чего учудить. Никак доносчик не мог там оказаться.

Чтобы попасть в Тайную канцелярию, такому умнику пришлось бы ехать в канцелярию провинциального или городового воеводы. Без веской причины мало кто на такое решится, тем более что и кнута можно отведать. Потому большинство «сидельцев» и доносчиков — городская или «служилая» публика, посадские и торговые люди. Им и бежать ближе, и грамотность выше. Кстати, еще одно не предусмотренное замечательной идеей об образовании последствие. Иные готовы «поклепать» своих действительных или мнимых обидчиков даже ценой «очищения кровью» — утверждения своей правоты после нескольких допросов под пыткой.

Секретарь продолжал скрипеть пером, между прочим, моего производства, старательно делая вид, что не замечает. Старый известный способ подействовать на нервы, маринуя. Конечно, со стороны смотреть на эти потуги гораздо забавнее, чем сидя на месте подследственного, но я давно не мальчик, и приходилось сталкиваться с такими вещами раньше. Не здесь, однако какая разница. Сидел и спокойно размышлял.

Ничего действительно серьезного, и уж тем более злоумышлений насчет правящей особы, за мной не имелось. Тут сомнений нет. На этот счет есть твердые указания от 1730 года: «Ежели кто каким умышлением учнет мыслить на наше императорское здоровье злое дело, или персону и честь нашего величества, злыми и вредительными словами поносить…» и «О бунте или измене, буде кто за кем подлинно уведает против нас или государства». Такого мне не пришить.

Только это ничего не значит. Обвинить могли в чем угодно и без всяких оснований, как и с настоящей причиной, поданной с неприятным акцентом. Подавали доношения на деревенских попов, не совершавших вовремя молебнов и не поминавших имени императрицы — батюшки оправдывались «сущей простотой», извинительным «беспамятным» пьянством.

Обвиняли в воровстве государственного имущества, с 1715 года «похищение казны» было включено в число преступлений по «слову и делу государеву» и стало основой для многочисленных жалоб на злоупотребления администрации.

Могли сообщить о сорвавшихся в споре или опять же в нетрезвом виде поносных словах в адрес высоких особ. Достаточно заявить нечто вроде «у бабы волос долог, а ум короток» в разговоре о жизни — и загреметь за оскорбление Анны Иоанновны в пыточную. Хуже всего обилие ложных доносов — таким путем проштрафившиеся пытались избегнуть наказания или смягчить его. Убьет кого-либо, и когда видит, не сегодня, так завтра за него возьмутся, орет «слово и дело», принимаясь рассказывать о негодяйстве убитого и его родичей.

Писака неожиданно резво вскочил, позабыв про свои каракули. Чересчур задумавшись, пропустил ответственный момент — явление народу Андрея Ивановича Ушакова, начальника Тайной канцелярии. Не стал он демонстрировать великое счастье при моем виде и раскрывать объятия. Да я и не ожидал. Какой ни есть Михаил Ломоносов, а человек, вращающийся в определенных кругах. Без команды не стали бы настоятельно приглашать, и прийти она должна была с самого верха.

Штат данного и не очень приятного учреждения подчиняется напрямую императрице, а глава имеет право на личный доклад. У Ушакова под началом всего десятка полтора людей, включая канцеляристов и палача, а вес немалый. Кроме Тайной канцелярии, числится генералом по штатам Военной коллегии и сенатором. В докладах Сената императрице его подпись стоит первой.

Тут не утешает, что для начала не стали пугать или помещать в Петропавловскую крепость. Вежливый вызов мог закончиться заключением в камеру. Знаю я, как запросто переквалифицируют из свидетелей в подследственные. В любом детективном фильме показано. А там уж и без пытки быстро станет кисло.

В крепости содержат «в крепком смотрении», следят, «дабы испражнялись в ушаты, а вон не выпускать». Свидания с родственниками, чтобы жены «более двух часов не были, а говорить вслух». И кормежка не из ресторана и за свой счет. «Подлым» на заботу рассчитывать не стоило, и иные арестанты с голоду или от болезней не доживали до решения своих дел.

— Итак, — сказал бодренький, несмотря на свой пенсионный возраст, Андрей Иванович, — приступим. Пиши, Хрущев.

Я подивился на знакомую фамилию. Неужели предок? Даже при моих провалах в исторических знаниях не запомнить кукурузника нельзя. Хотя помимо того самого овоща и разоблачения культа личности все равно ничего не имеется в памяти. Вру, ботинком еще стучал по столу на заседании ООН. Хм… зачем мне сейчас это сдалось? Лезет вечно всякое ненужное…

— Государыня в милосердии своем величайшем, — торжественно сказал Ушаков, буравя меня подозрительным взором, — соболезнуя о случайных проступках и надеясь на признание, желает услышать чистосердечное раскаяние. А буде станешь непокорным ее воле, попытаешься утаить малейшую вину — воспоследует жестокое примерное наказание.

Сотрудничество со следствием всенепременно облегчает вину. Это всегда на допросе говорят. И одновременно утяжеляет срок, учили меня в интернате большие специалисты по общению с полицией. Твое дело — лишнего не болтать. А это означает отвечать на конкретные вопросы кратко, не упоминая иных событий вне данного контекста. Чем меньше следак получит информации, которую с удовольствием повернет против тебя, тем лучше. Он знает конкретные эпизоды, и незачем добавлять дополнительные. Кроме того, проще всего ссылаться на плохую память или незнание. Доказать обратного он не сможет.

— Все твои деяния известны! — провозгласил Андрей Иванович.

Очень хотелось рассмеяться: уж больно по-детски прозвучало, но для хихиканья время неподходящее. Тайная канцелярия — организация серьезная, и желательно не строить из себя умника, показывая отношение людям, облеченным властью и немалыми полномочиями. Никогда не связывайся с полицейским и не провоцируй его — основное правило приличного обывателя. Он всегда сумеет повернуть ситуацию тебе во вред чисто в качестве ответки, и тебе придется оправдываться и тратить время с деньгами.

Обычно следователю нет дела до чужих проблем, и он подходит к ситуации формально. Но не дай бог, пойдет на принцип. Только в дурацких боевиках норовят без причины оскорбить человека в погонах. Проще и спокойнее не выпендриваться, и это знают самые прожженные уголовники.

— Одна тысяча семьсот тридцать пятого года октября шестнадцатого дня Михаил сын Василия Ломоносова показал, — начал он диктовать секретарю, не дождавшись слезных покаяний.

Дальше последовал стандартный набор вопросов: как зовут, из каких чинов, возраст, место жительства, вероисповедание и прочее. Напоминать о том, что он буквально сейчас уже произнес все данные, включая отчество, не имело смысла. Есть определенный шаблон, замечательно доживший до двадцать первого века. Не из глупости, по обязанности. Хотят слышать из моих уст столь важные подробности. Вдруг притворяюсь и за другого себя выдаю. Тогда можно и предъявить в будущем слова и подпись.

Большая часть анкеты прошла легко, пока меня не поставил в тупик важный для дела вопрос: «Которой поп крестил»? Не уверен, что его и Михайло мог знать. В тот момент он находился в бессознательном состоянии, в смысле не в отключке, а в младенчестве, и сведениями по этому поводу не наградил. Сорок раз могли смениться священники, тем более что и церковь горела, и записи пострадали.

Пришлось назвать моего последнего знакомого попа из деревни, благо имя записал в самом начале, привыкая к обстановке, и признаться, он сильно молод для моего крещения. А прежнего не упомню. Советовать к тяте обратиться не стал. Сами обойдутся, своим разумом, а лишнего болтать невместно.

Дальше пошли уточнения о жизни в Москве. Причем достаточно быстро я учуял, откуда ветер дует. Доносчик сидел в госпитале или возле него. Никак иначе не объяснишь, на каких основаниях Бидлоо разрешил поселиться во флигеле, почему не следил за происходящим там и сколько я ему платил.

— Не было этого, — твердо заявил с негодованием. — Ни копейки не давал.

— Жил в казенном помещении, людей содержал, деньги получал за оспопрививание, а совсем ничего не отдавал? — разводя руками, глумливо воскликнул Ушаков.

— Так и было, — подтвердил, мысленно пытаясь разобраться в раскладе.

Николас Бидлоо скончался весной этого года. Теперь свидетельствовать на очной ставке в мою пользу не может. Одновременно и доказать наличие взяток тоже невозможно. Их действительно не было. Ничего я из рук в руки не передавал. Вывод простейший — держаться уверенно и отрицать. Опять же под нажимом покаяться и выразить готовность вернуть недоимки казне, но только если потребуют. Самому не встревать.

— Флигель тот стоял заброшенный и никем не использовался. Существовала договоренность в случае появления необходимости немедленно съехать.

— Значит, некое соглашение все же существовало! — В книжках положено написать «вскричал следователь ужасным голосом».

— Не денежное, — уверенно заявляю. — Доктор Бидлоо, как великий лекарь, крайне заинтересовался методикой вакцинации от оспы на пользу России. Позволил самостоятельно проводить исследования и требовал полного отчета обо всем происходящем в стенах флигеля. О научной части. Лишь благодаря ему подробности о первом не только в нашей державе, а и во всем мире способе спасения людей напечатали в «Ведомостях».

А это я уже нажал на патриотизм и гордость за Отечество. Хуже не будет. Лучше тоже вряд ли.

— Он даже снабдил мою работу комментариями при отсылании в «Ведомости». И требовал, именно требовал, не просто продолжать работу, а тщательно записывать каждый случай и собирать данные. Великий человек был! Жаль, из-за своих обязанностей не смог съездить на похороны.

Или это я зря? Ну нельзя совсем не упомянуть. Благодетель, а я не побывал. Пока весть дошла, мотаться уже бессмысленно. Любому должно быть понятно.

— Ты понимаешь, — сказал Ушаков после паузы, — так не бывает.

Удивительно, воплей типа «Ах ты, такой-сякой, лжешь, ворюга, и у нас есть свидетель ваших низменных расчетов с паршивым иностранцем, а ты, скотина, смеешь отпираться» не последовало. Подозрительно. Или плевать на все отговорки, заранее принято решение, или помимо этого есть еще нечто неприятное.

— Иногда польза для Отечества перевешивает материальную выгоду, — очень жалея о невозможности спокойно обдумать ситуацию, продолжил я. — Я вон отдал для раненых воинов огромное количество морфия. А что, должен был потребовать сначала серебро?! — И возмущения побольше в голос.

Я простодушен и законопослушен до безобразия. Хотя вряд ли кто в это поверит. Мы слишком хорошо знакомы, чтобы принять на веру первое, и в России пока еще не удалось встретить ни одного полностью честного, если не учитывать совсем младенцев. Все воруют и хитрят. Правду сказать, меня многие бы «обштопали», а кое-кто и реально «обул» за эти годы, не действуй я все время под прикрытием, в партнерстве или на совершенно новом направлении. Обычно даже не обижаюсь, а стараюсь запомнить новый трюк. Пригодится на будущее.

— А чего же после смерти Бидлоо перебрались в другое здание, а?

— Строить его начали еще два года назад из прибыли Товарищества вакцинации.

Очередной удар по карману, и сам бы я этим заниматься не стал. Павел настоял в связи с моим отъездом из Москвы на расширении и уходе. Все, что ни делается, оказывается к лучшему.

— Однако пользование казенным зданием и участком признаешь.

— Правда есть правда. Зачем же врать. Было. Занимали никому не нужный и гниющий потихоньку флигель для инфекционных больных.

— Сколько дохода имел в прошлом году со своего оспенного Товарищества?

— А где связь моих доходов с использованием пустого здания?

— Это уж не тебе решать. Сколько?

Я честно назвал прошлогоднюю цифру. Не самый большой прибыток из множества проектов. На зажигалках и замках и то больше имею. Они расходятся со страшной скоростью.

— По чьему наущению писано сие? — извлекая из ящика «Ведомости» и выкладывая на стол, вдруг потребовал Ушаков вместо цифры штрафа.

Кажется, мы перешли к главному. До сих пор было предварительное размягчение подследственного. Он расслабляется, почти успокоенный удачным решением, и тут его новыми фактами по лбу.

— Разрешите? — Беру газету, заглянул в очертанные строчки. — Умысла для вреда России не имел, — сказал, отодвигая от себя хорошо знакомый текст. — Там, где ступила нога русского солдата, где место полито нашей кровью и земли взяты под руку империи, навечно должна остаться граница.

По договору 1724 года Россия разделила с Турцией бывшие владения Ирана: Турция гарантировала России территории на западном и южном побережьях Каспия, завоеванные Петром I в ходе Персидского похода 1722–1723 годов, а Россия признала турецкие владения в Восточном Закавказье и Западном Иране. Завоевания сии принесли мало радости. Жаркий, невыносимо влажный климат, плохая питьевая вода, враждебное население — все это вело к гибели тысяч русских солдат и огромным материальным затратам на содержание без дела стоявших войск.

Вышел огромный чемодан без ручки. Бросить жалко, да вдобавок турки моментально подберут, а их усиление совершенно излишне. Тащить неудобно. Есть только одна маленькая тонкость: в отличие от аборигенов, я замечательно помню про азербайджанскую нефть и ее роль в будущем. И что Россия вынужденно или по собственной инициативе — это уж без понятия — обязательно вернется. Только платить за новые захваты придется немалой кровью. Так зачем уступать добровольно? Контролировать фактически все каспийское побережье на сотню лет раньше и достаточно весомо для лучшего закрепления и влияния на Грузию с Арменией.

— Ведомы ли тебе причины заключения договора с Персией?

— Я в статье очень подробно перечислил.

В условиях начавшейся в Европе войны за «польское наследство» и определенных надежд на грядущую русско-турецкую наше правительство желало любой ценой предотвратить ирано-турецкий мир на Востоке и сделать Надира своим союзником. 10 марта 1735 года под Гянджой союзный договор с Ираном был подписан. Российская императрица «токмо от единого своего монаршеского великодушия и многой милости соизволяет прежде времени отдать и возвратить города Баку и Дербент и с подлежащими землями, деревнями». 7 июня Анной Иоанновной ратифицирован. Никаких манифестов по этому поводу не последовало. А я это вытащил на всеобщее обозрение.

Министры российского Кабинета могли считать комбинацию выгодной: страна избавилась от труднодоступных, не приносивших никаких выгод и постоянно поглощавших людские, денежные и материальные ресурсы провинций, но при этом не допустила на Каспий турок, получила привилегии в торговле и приобрела союзника.

За такую «милость» иранская сторона обязалась названные территории «ни под каким видом в руки других держав, а паче общих неприятелей, не отдавать»; с Россией же «вечно… пребыть в союзной дружбе и крепко содержать российских приятелей за приятелей, а неприятелей российских за неприятелей иметь; и кто против сих двух высоких дворов войну начнет, то оба высоких двора против того неприятеля войну начать».

При этом вторая статья трактата содержала лишь обязательство иранской стороны вести войну с Турцией до возвращения всех «не токмо в нынешнее время, но и прежде сего от Иранского государства отторгнутых и завоеванных провинций», но не предусматривала российской помощи. Ну и обе стороны обещали «ни в какие негоциации с турками, с предосуждением друг другу, не вступать». То есть сепаратного мира не подписывать.

На самом деле Персия с Турцией давние и упорные враги. Ничего удивительного в том нет. Шииты с суннитами никогда друг друга не любили, и Надир все равно бы вмешался в схватку, получив повод. Турция, объявив себя защитницей единоверных мусульман-суннитов Кавказа от «еретиков-шиитов», сама поставила себя в неудобное положение. За какие заслуги персидский шах получал огромные и достаточно богатые территории, пусть с плохим климатом, дело темное.

Единственный ответ — провокация. Узнав о возвращении Россией всех прикаспийских провинций Персии, османы сделали попытку захватить эти провинции. Были предприняты нападения татар на Кабарду и Дагестан, а также поход крымского хана в Закавказье. Это поведение вассального перед Стамбулом хана и проход через принадлежавшие России области без согласия русского правительства — прямое нарушение русско-турецкого договора 1724 года.

Фактически крымский хан, а точнее, отдавший приказ турецкий султан дал прекрасный повод начать справедливую со стороны России войну. Самое забавное, что войну так и не объявили, но войска шли на юг. Скоро должно было начаться. Стоило ли оно того? Предлог найти всегда и без того можно. Пока что я извлек из загашника еще один лозунг: «Граница России проходит по берегу Черного моря и Кавказскому хребту».

Вроде доходчиво и ясно, особенно когда описываешь столетия набегов, потери материальные и людские. Самые приблизительные и скорректированные в сторону уменьшения цифры дают с пятнадцатого по восемнадцатый век от трех до пяти миллионов человек. И это при пятнадцати-двадцатимиллионном населении страны сегодня! Точнее сказать нельзя. И помещики людей утаивают, и ревизия давно была. Но сам порядок цифр ужасает.

Все эти миллионы людей могли и должны были трудиться, дать потомство, расселяться на север и восток. Но их нет, и дети их в России никогда не родятся. Даже если очередная Роксолана-Хюррем станет любимой женой султана, рожать она уже станет турок. Чего плохого в желании навсегда избавиться от татарских набегов и заселить степи севернее Крыма? Чуть позже оттуда шло огромное количество зерна на экспорт. А это еще и доходы для государства и населения.

— Так чего же тебе надобно, что произносишь злые слова на министров? — потребовал «наивно» Ушаков.

Обычным исходом для большинства провинившихся в неосторожной болтовне было наказание плетьми (в более серьезных случаях — кнутом) и «освобождение» на волю или к прежнему месту службы. Получать по заднице мне очень не хотелось, но, видимо, судьба такая. Журналист — профессия опасная, и я доигрался. С другой стороны, при подозрении на групповой сговор или запирательстве подозреваемых начинался допрос с «пристрастием». Идти в отказ смысла никакого. Полезнее стоять на своем и уж потом каяться, когда не останется выхода.

— Из любви к отечеству, — сказал я проникновенно, — стремлюсь донести верные мысли посредством печатного слова. Может, в следующий раз задумаются принимающие решения о важности сохранять взятое с боя раньше. Надир бы и за Гилянь, самое отвратительное место, спасибо сказал и наши сапоги поцеловал. Зачем отдавать все? Он теперь в России не нуждается и станет воевать за свои интересы. Тот же Кавказ примучивать.

— Об этом говорил с посланниками саксонским, прусским, австрийским? — грохнул он неожиданным козырем.

Мне такой поворот страшно не понравился, и все ж не особо удивил.

— Ослепленные былым величием Речи Посполитой, мы не замечаем простейшей вещи: все это в прошлом, — начал я говорить, старательно подбирая слова. Сейчас важно не брякнуть чего двусмысленного. — Польская сила поблекла и истаяла, превратившись в неясные воспоминания, способные лишь надуваться от гордости за предков. И прорусская, и профранцузские партии недавно имели мало общего с реальными интересами страны. Они отстаивали в основном притязания соперничавших знатных фамилий. Расположение их вождей обыкновенно покупалось за немалые деньги.

Внимательно посмотрел на Ушакова. Тот слушал, склонив голову набок. Я буду честен предельно, тем более что с самого начала знал о перлюстрации дипломатической почты.

— Рано или поздно ситуация повторится. И нам снова придется сажать на трон очередного саксонца. А зачем? Саксонец не способен сам удержаться без помощи иностранных войск, не контролирует страну, даже не имеет нормальной армии. Былая замечательная конница представляет сегодня собой жалкое зрелище, на наемную пехоту денег в казне нет. Какой смысл поддерживать неискренних сторонников и вместо получения дохода отдавать золото?

Сам увлекся, излагая в очередной раз тезисы.

— Это необязательно, но мы однажды можем получить очередного Батория с территориальными претензиями и желанием воевать всерьез. Не вижу смысла в подобном поведении. Чем подкупать вельмож, пусть они платят налоги государству Российскому, будучи его подданными. Потребовать уравнять в правах всех граждан вне зависимости от конфессии и ввести войска в ответ на неповиновение. Эксцессы обязательно произойдут, и предлог к захвату появится.

— Раздел вопреки договорам о сохранении территориальной целостности, — голосом, в котором звучало удовлетворение, констатировал Андрей Иванович. — Хочешь рассорить с Австрией! Кто внушил такие мысли?

— Никто, — устало отрезал. — Старался писать и говорить ясно, для того чтобы поняли просто, и ничего бы лишнего, сверх сказанного, зря не искали. Мое предложение логично и полезно нашей стране. Кому нужно это рыхлое образование? Проще поделить. Православное население к России, католиков в Австрию или Саксонию, север — Пруссии. Всем заметная польза.

— Кроме Варшавы.

— А ее мнение давно и так никого не интересует.

— От кого получал деньги? Франция, Швеция? Говори!

— Ни от кого ничего не брал, никаких договоров или бумаг не подписывал. Всего лишь беседовал в дружеской обстановке.

— Какое отношение к этим разговорам имеет Анна Карловна?

— Абсолютно никакого. Она указаний не давала, наград за беседы не вручала. В основном занята делами академии.

Он еще помучил вопросами, опять и опять возвращаясь к самому главному, по чьему наущению действовал и насколько в курсе моя царевна. Не может личный секретарь действовать самостоятельно. Причем профессионально заходил с разных направлений и внезапно возвращался к прежнему, говоря о чем другом. Ничего нового он не услышал.

Тут действительно отсутствует заговор и присутствует самодеятельность. Закинуть парочку идей на будущее, дав понять обиняками, что не один так думаю. А что они себе представили — не мои проблемы. Тем более что никаких подписей и бумаг. Чисто дружеские беседы. Я скорее рассчитывал на реакцию Анны Иоанновны, читающей расшифровку дипломатической корреспонденции, чем на официальные обращения. Видимо, дождался. Отнюдь не нужного вида.

— Подписывай, — сказал Ушаков наконец, подозвав писаку с бумагами.

Протокол не совсем соответствовал моим представлениям. Вопросы в левой части страницы, а ответы — справа напротив. Правда, практически дословно, пусть и с мелким незначительными разночтениями. Фраза «Во всем том запирался», к счастью, отсутствовала. Подписал в ожидании продолжения. Андрей Иванович, ни слова не говоря, собрал бумаги и вышел в заднюю дверь. Очень хотелось узнать, кто же там сидит, могущий отдать ему приказ. По слухам, Анна Иоанновна сама иногда присутствовала на допросах, хотя и не как Петр, на пытках. В любом случае последняя резолюция за ней.

Вернулся Ушаков достаточно скоро, я и заскучать не успел. Сидел, рисовал канцеляристов. Андрей Иванович отобрал листки, посмотрел, хмыкнул и сказал:

— Говорили тебе, сиди тихо. Нет, неймется.

Я окончательно уверился, что императрица рядом. Если не намек, то что это?

— Вины серьезной за тобой не обнаружено.

Я почувствовал огромное облегчение. Ну введут цензуру или меня погонят из редакторов, не самый худший вариант. Очень-очень благодарен благодетельнице и милосердной императрице. Я ведь правда на власть и ее здоровье не злоумышлял.

— В таких случаях кнутом плутов посекаем да на волю отпускаем. — Он хмыкнул. Наверное, особой радости на моей физиономии не проступило. — Однако такому человеку нельзя позволить находиться возле наследницы империи. Язык больно длинный. Но разбрасываться полезным тоже не с руки. Посему поедешь, голуба, в чине майора для смотрения продовольственных и фуражных магазинов на юге.

Наверное, меня перекосило. Так не хотел в солдаты, а теперь придется.

— По званию твоему камер-юнкера и того не положено, — сказал, неверно поняв недовольство. — Достаточно высокий чин, позволяющий командовать батальоном или эскадроном.

Всю жизнь мечтал, хотелось вскричать, да сарказм не дойдет. В понимании здешних уклоняться от воинской славы — поведение в высшей степени подозрительное.

— Я пожалован чином поручика Измайловского полка. При переводе в полк на два звания выше и седьмой класс — подполковник!

— Благодари, не сержантом в армию идешь! — рявкнул он. — Заслужишь — получишь и полк тоже.

На самом деле плевать на звание. Офицер из меня аховый. Сразу корпус под команду или батальон — без разницы. Я дня не прослужил. Тем не менее промолчать было бы странно. Положено мне!

— Делом займешься вместо болтовни. В надлежащем ли бережении содержатся, в годности ль состоят и не требуют ли какой починки, и на поклажу провианта могазейнов довольно ль, или сколько надлежит прибавить. То ответственный пост! Без хорошего снабжения невозможна никакая кампания. На энтузиазме можно выиграть сражение, можно — два, но голодная, разутая армия, лишенная боеприпасов, не выиграет войну. Отбываешь завтра с рассветом, — тоном ниже приговорил Ушаков, — встреч с Анной Карловной не искать, ей все объяснят правильно. Могу рассчитывать на понимание?

— Даю слово, — нехотя соглашаюсь. А то ведь отправят в Сибирь. Хотя в данной ситуации неизвестно, что хуже — изучать Камчатку или ходить в атаку на татар с турками.

— А правда, — сказал он вдруг, — что царевна сама писала комментарии к «Экономической науке для детей и взрослых»?

— Святой истинный крест, — совершая знамение, ответил. — Голова у нее светлая. Разве пришлось в удобную форму привести.

— Все же зря сравнивала государство с компанией, сколь угодно большой. Вы просто не сможете управлять бюрократической организацией, если будете исходить из того, что каждый печется лишь о собственном благе.

О господи, еще один, сто двадцать какой-то критик. Заняться им нечем. Обсуждают экономику во время следствия! Прямо как в Интернет набежали и каждый свое толкает. Инерция государственной махины огромна, но, может, кто и задумается, чем держава богатеет и откуда налоги приходят.

— Но это действительно так. Вам ли не знать! — Или это я перегнул? А то он не в курсе, как дела делаются возле трона. Не из-за вредности Миниха Бирон на того волком смотрит или Остермана отодвинуть норовит. За власть бьются.

— В чем твоя корысть — в мечтаниях не отдавать провинции Персии? — быстро спрашивает Ушаков.

Я беспомощно развожу руками. Не объяснить про будущее и мой личный интерес к нефти.

— То-то и оно! Помимо золота, есть еще и забота об Отчизне!

— Только ее интересы каждый понимает по-разному.

— А ты служи честно на своем посту!

Глава 14 ПОДВЕДЕНИЕ ПРЕДВАРИТЕЛЬНЫХ ИТОГОВ

На торчащих за воротами сопровождающих мой народ поглядывал с подозрением.

— Прогнать? — негромко спросил Гена, выражая общее настроение.

А смысл? При желании от подобной слежки можно запросто уйти через забор с другой стороны. Даже перелезать не надо. Калитка имеется и выход через служебную дверь. Только зачем? Они исключительно для напоминания и тревожить не станут.

— Люди государственные, — сказал вслух для всех. — Приказ выполняют. Нечего с ними делúть. Наоборот, пригласите в дом нормально, пусть поедят. Или вынесите наружу, коли откажутся.

— Но если… — одними губами, без голоса, произнес Гена.

Я еле заметно кивнул. Когда понадобится, не постесняюсь его отправить глотки резать. Для того и держу рядом. К счастью, до такого пока не доходило.

И опять для общего сведения:

— Не обижать служивых без моего распоряжения. Всем ясно?

Получил нестройный хор подтверждающих голосов.

— Откажутся — и бог с ними. Пусть сидят там.

— Так что случилось? — на правах заведующей домашними делами спросила Стеша. — В немилость попали, Михаил Васильевич?

— Ну то как посмотреть, — обронил глубокомысленно. — Воевать поеду с супостатом басурманским.

Гена встрепенулся.

— И тебя, конечно, возьму.

Только вряд ли мы станем ходить в атаку. Я лично точно не собираюсь в ближайшее время демонстрировать героизм.

— Ужин подан.

У нее всегда к моему приезду приготовлено.

— Я в кабинет, — отмахнулся от Стеши.

— Подать чего-нибудь? — озаботилась она. — Вы же с утра не емши.

Обедал я обычно с Анной Карловной, что достаточно приятно во всех смыслах, от еды до доверия, не каждого допускают столь близко, но сегодня не до того было.

— Ну пришли перекусить, — согласился, получив сигнал от желудка. Пока на нервах не особо ощущаю голод, а теперь он счастливо забурчал при одном упоминании о пище.

Прошел наверх, уселся в кресло. Привычно зажег лампу, порадовавшись освещению. Не хотелось в полутьме сидеть и напрягать зрение. Писать придется много.

Самое умное, безусловно, отправиться спать. Все равно мне прямо запретили общение с Анной Карловной. Но письмо через Стешу к Татьяне и от той к хозяйке передать совсем не сложно. И отказаться от этого нельзя. Я не могу исчезнуть без объяснения. Какой-никакой личный секретарь и, хочется надеяться, наставник. Доверия обманывать нельзя.

Положил бумагу перед собой, макнул перо в чернила и, тщательно подбирая выражения, описал ситуацию. Выпады в чей-то адрес отсутствуют, и так разберется, по ходу выразил радость послужить Отечеству на поле брани.

Мину надо держать соответствующую и не усугублять ситуацию. О чем прямо попросил. Не хватает еще скандала и отправления меня в Березов или еще куда дальше, в тундру. Это не опала. Пока недовольство. А ей, видимо, пришла пора становиться самостоятельной. Запечатывать не стал, просто расписался. Если перехватят, ничего особенного в нем нет. А нет — так и смысл лепить сургучные печати отсутствует.

Подумал вновь. Принялся писать еще одно. Это она получит после смерти, или не доставят вовсе. Если не считать Саши, царевна была наиболее близким мне человеком здесь. В каком-то смысле заменила никогда не существовавших братьев и сестер. Ваньку, с абстрактными, никогда не виданными детьми от здешнего родителя, можно не считать. А с ней я возился, пытался воспитывать, рассказывал сказки и гонял заниматься физическими упражнениями. Такой сомнительный аналог отсутствующего отца. Сам не заметил, как привязался.

Пытался писать честно. Без лицемерия. «Я собирался быть не просто другом, но дать вам максимально возможно для будущего. На пути том невольно стал чувствовать ответственность…» Нет, окончание звучит отвратительно. Лучше переписать. Скомкал и швырнул с раздражением под стол бумагу. Посмотрел туда и мысленно усмехнулся. Обычно более жаден и стараюсь использовать обе стороны под черновые записи.

Если мои бумаги не сгорят во время очередного пожара или войны, их не съедят мыши и они не сгниют от сырости в подвале, историкам будет сложно разобраться в записях. Я пишу, часто сокращая, иногда на разных языках, с орфографией будущего. Уж для себя не стараюсь изображать правописание во всем объеме. Еще и вставляю нечто совершенно не относящееся к делу посреди текста, внезапно вспомнив. Потом, бывает, и сам найти не могу нужное. А уж с датировками вообще беда. Разве на официальных документах ставлю. Сейчас придется соответствовать и быть достаточно внятным.

«Я не мог исчезнуть, не сказав на прощанье нескольких слов. Я пытался быть не просто другом, но дать вам максимально возможно для будущего. Очень надеюсь, вы сумеете быть счастливы, хотя прекрасно сознаю, насколько тяжелее достичь этого состояния человеку на троне.

Помимо обычных и совершено естественных для всех отношений, ему — вам — придется всю жизнь помнить: окружающие люди чаще всего говорят не правду, а то, что, с их точки зрения, вам хочется услышать. И ждут от исполненного награды и поощрения.

Нельзя сказать, совсем уж бескорыстен. Все мы любим приятную комфортную жизнь, и я не исключение. Но старался не за деньги. Может быть, для России, но все же в основном для вас. Не правительницы и не наследницы, а просто испуганной и не имеющей никого рядом из близких девочки Лизы. Будьте счастливы!»

Ну и подпись с датой.

Не умею писать писем. До Михайлы не приходилось, в основном телефон использовал. После тоже по стандартному шаблону. Либо «припадая к вашим стопам», либо «с уважением», либо «счастлив получить от вас весточку». На каждый случай имеется правильный штамп. Надо только подставить имя и титул.

Это все же личное. Пробило на эмоции, и, наверное, зря. Ну что ж. Видимо, пришло время подводить итоги. Шанс погибнуть на войне или элементарно сдохнуть от какой дизентерии достаточно велик. Буду последователен. Для начала завещание.

Итак, что у меня есть и чего достиг за пять лет болтания в проруби восемнадцатого века? Не утонул, даже построил себе нечто вроде лодки для дрейфа между льдами. В виде кучи фирм и товариществ, а также определенного авторитета и связей.

К сожалению, никакой гарантии, при здешней правовой и юридической системе, мой кораблик не дает. Что трещит то и дело, попадая под очередной недоброжелательный айсберг, уже привычно. Хуже, когда направление движения никак не зависит от хозяина. Весла отобрали, и несет в основном по воле волн. Еще и толпа народу создает ветер, норовя подуть в спину и залезть в карман прямо на ходу.

Ладно. Обиды и просчеты надо отложить на будущее. Сейчас неуместно расчесывать раны. Требуется список. Чего добился и кому отойдет. Как там это… Находясь в здравом уме и твердой памяти, ввиду отправления на театр военных действий завещаю движимое и недвижимое имущество в следующем виде… Пойду по порядку, во избежание путаницы.

Вакцинация. Естественно, до общероссийской далеко. Приблизительно как до развитого капитализма или не менее заманчивого коммунизма. На сто сорок тысяч душ (очень приблизительно, данные по первой переписи, многое изменилось, да и приезжих полно) населения Москвы благодаря бурной деятельности Павла и его команды около десяти тысяч прошли через мой метод. Еще под шесть тысяч вакцинированных, числящихся в Петербурге. Ну и соответственно не более каждого десятого по городам и посадам, до которых добрались эмиссары компании. В основном центральный район, но есть и более дальние командировки. Украину прямо сейчас одна из команд окучивает.

Даже после сильнейшего снижения цен ручеек обращающихся особо не увеличился. Попытка ввести хотя бы для армии полный охват осталась впусте. До сих пор проект лежит в Военной коллегии бессмысленным грузом. Денег им жаль, а людей нет. Правда, можно считать, дворянство по большей части урок усвоило. Вакцинация превратилась в модную процедуру, и детей везут стабильно. Наиболее образованная часть общества признала полезность вопреки отсутствию у нас докторских дипломов, и это хороший задел на будущее.

Кроме того, приходят известия о подобных опытах и за границей. В Англии, Германии получили четкие подтверждения и сами занялись вакцинацией. Боюсь, выйдет обычная история — в России внедрить не удастся, зато весь мир использует. Лет через сто и до нас доберется, только станем уже выслушивать чужаков с нотациями и превосходством. Остается надеяться на лучшее.

Здесь нет никаких сомнений. Павел тащит уже давно весь воз практически без пригляда и ценных указаний, пусть и дальше продолжает. В случае моей смерти все имущество товарищества «оспенной вакцинации», включая денежные средства, в его полное пользование. Дальше сам станет крутиться. На сегодняшний день особых миллионов не сделаешь, однако компания имеет небольшую прибыль. Если бы он ее еще не вкладывал в бесконечные опыты. Не знаю, кому сейчас может пригодиться идея пастеризации молока или вина в России.

То есть, конечно, в научных работах она с недавних пор именуется «русским методом длительного хранения», за отсутствием французского ученого. Как и стерилизация, предложенная после очередного стотысячного опыта. Несколько раз прогревая продукты, Павел добился полного уничтожения болезнетворных микробов в продуктах. Все бы хорошо, но очень дорого выходит. Зато явное развитие первоначальной идеи и полностью самостоятельное. Звезд с неба он не хватает, зато усидчивостью и добросовестностью берет.

Вообще я не зря вечно повторяю, так и есть на самом деле, русские мещане и даже крестьяне выказывают достаточно смышлености и без немецких учителей. Ничуть не отличаются местные от людей любого другого происхождения. Да, есть свои специфические черты и предрассудки, однако работать умеют и хотят. Получив шанс подняться, стремятся показать себя в лучшем виде.

Из добрых полсотни принятых на работу в мои предприятия бывших учеников Спасской школы и просто разного рода сообразительных ребят, порекомендованных уже зачисленными, отсеялось где-то с дюжину. По самым разным причинам — от лживого поведения и воровства с пьянством до не туда приставленных рук. Тем не менее процент добившихся успеха огромен.

Все они проходят через стандартную процедуру обучения у мастера по специальности. Добрая половина, помимо усвоения материала, еще и пытается вносить рационализаторские предложения по улучшению производства. За такие вещи, убедившись в реальности и пользе, не только грамоту (моральное поощрение) выписываю. Еще премию, а в особо заметных по экономии случаях и часть дополнительного дохода (материальный стимул), полученного от идеи, в личное пользование передаю.

Это весьма весомо, и каждый в курсе — не обманываю. Реально готов делиться. Без заинтересованности ни одно общество долго не продержится. А эти мой кадровый резерв. И не теоретики, а практики. Такие дороже золота. Производство они зубрят на ять, иначе повышения не дождаться. Успешное внедрение новинок невозможно без заинтересованных людей, и приходится создавать определенную среду с прицелом на будущее. Для того и образование, помимо всего прочего, упорно проталкиваю.

Вот и буду в очередной раз последовательным.

Если моя доля у Лехтонена, Акулины Ивановны, Фомы на стекольном и Егора на железном заводах переходит к давним соратникам и владеть станут единовластно, то и с остальными поступим по справедливости. Все наследникам в равных паях. Каждого упомянуть в обязательном порядке, благо память у меня хорошая, а общие размеры концерна под руководством Ломоносова разве для нынешнего времени впечатляют.

Свечной заводик, мыловаренный, суконные мануфактуры, бумагоделательный, медных изделий, нефтеперегонный на Ухте (расходится не больше тысячи пудов керосина в год). Мизер. И керосиновые лампы в ходу, но стоимость высокая. Такое освещение могут позволить себе немногие. А у меня до сих пор нет серьезного месторождения близко от поверхности. С Баку пролетел.

Что еще? Ну, естественно, химическая лаборатория отойдет Костину. Заслужил. Формулу и последовательность изготовления морфия химику не отдам. Уж очень велико искушение. Санхецу. В отдельный конверт. Захочет — пустит в свободный доступ, нет — передаст правительству России. Академии наук — шиш. Сами открывайте. Тем более что практически все иностранцы. Рано или поздно увезут секрет с собой на родину. Все равно украдут достаточно быстро, стоит допустить посторонних, но надо все подробно прописать.

До сих пор недоделанный карандашный… Одна из самых первых мыслей пошла в ход очень поздно. Теперь усилиями специалиста по печам из Саксонии Грабера и двух приставленных к нему русских учеников метод обжига доведен до совершенства. Не прошло и трех лет. Сколько я в это вбил! Зато без графита теперь обойдемся. Еще одного импортного изделия не станет в продаже. Исключительно русские карандаши. Положительный баланс в торговле крайне полезен по-любому. Особенно когда в мой карман доход, а не в английский.

Осталась сущая мелочь — достроить завод и получить монополию на карандаши с разного цвета и мягкости грифелями. Были такие старые наборы. С появлением компьютерной графики практически исчезли. Надеюсь, хоть здесь не прогадал, сделав правильный ход. Под это дело придется отдельно выделить дополнительную сумму. Завод тоже оставить на паях, чтобы не одному. Если потом самый наглый подгребет под себя, значит, судьба такая у остальных. Меня с того света волновать их разборки уже не станут.

На фабрике по изготовлению подрывного фитиля Ломоносова аж пятеро бывших соучеников. Ну да у них работы и прибыли в ближайшие годы более чем достаточно. Заказы так и несут. Очередь по записи. И не одни военные. При строительных работах, в шахтах тоже требуется. Оценили. Удачную и полезную вещь сделал. Причем я же не Нобель, делающий динамит ради прекращения войн. И до меня, и после вне зависимости от столь замечательного шнура убивали и взрывали. А вот попытаться рвануть пороги на Днепре — по-моему, подходяще для всех. Судоходство в тех местах пойдет землям украинским на пользу. Естественно, сначала специалисты осмотреть скалы должны.

— Да! — крикнул на стук в дверь.

Появилась Стеша, сопровождаемая слугой с подносом. Поставил на стол и, повинуясь жесту, удалился. Самый обычный омлет, огурцы, хлеб, масло. Привычки — вторая натура. Я, слава богу, с некоторых пор могу позволить себе нормальное питание. Некоторые продукты вроде помидоров или кукурузы с подсолнечным маслом не достать, зато не обязан есть модный французский луковый суп и обычно отдаю должное русской кухне с привычными с детства блюдами.

Для того же кетчупа надо иметь достаточно помидоров и красный перец. Он почему-то достаточно широко распространен, даром тоже происходит из Америки. Скорее всего, по элементарной причине — выращивать просто. Хоть в горшке на подоконнике. А вкус острый. Но основная проблема в простейшей вещи: выжать сок — так он и будет соком с перцем, не густым соусом. Похоже, надо давить в мясорубке с мякотью, а на выходе пес его знает что выйдет.

Во всяком случае, моя неизменная с московского флигеля кухарка Евлампия готовит, не спрашивая о меню. За столь длительный срок она мои предпочтения изучила замечательно. Давно числится шеф-поваром, и имеется вторая повариха, готовящая под слуг, и парочка поварят. Она трудится исключительно на мою персону и гостей. И работает творчески, живо интересуясь чужими рецептами и предлагая на пробу нечто новое.

— Спасибо, — говорю Стеше. — Через часик, нет, лучше два, если не позову раньше, — зайди. Андрюху позови.

— Так он того, не вернулся ишо.

— Ты же точно знаешь, куда по ночам бегает твой брат?

Она закатила глаза. Выдавать не рвется.

— Не интересуют его интрижки. Просто чтобы был вскоре обязательно. Это важно. И для него в первую очередь. Ясно?

— Да, Михаил Васильевич.

— И Геннадия с собой заодно прихвати. Потом.

Она посмотрела на меня с подозрением — чего это отдельно включаю. Тот и так без спроса завалится. Фактически я поручил придержать до срока, чтобы не лез. И все же не стала переспрашивать. Молча вышла. А я продолжил писать, изредка ковыряясь в тарелке вилкой. Не уверен, что можно отнести ее к изобретениям, вроде еще древние римляне пользовались, но до меня редчайшая вещь. Теперь во многих домах употребляют и уже не удивляются при виде маленького трезубца. Естественно, опять же зажиточные. В деревне еще долго ложкой деревянной обходиться станут.

Деревни… Зачем мне подневольные на том свете? Продать? А вдруг не сыграю в ящик? Постоянный доход дело нелишнее. Вмешиваться в их дела не собираюсь, однако денежный оброк идет стабильно. И кто заниматься реализацией моего имущества станет? Знаю я, чем такие вещи заканчиваются. Половину в карман чиновник назначенный положит.

С какой стати я неизвестному козлу должен подарки делать. Своим знакомым и родственникам — иной расклад. Тяте с семьей нынче тоже не переведешь во владение. Запрещают всем, кроме дворян, владеть крепостными. Ну их… Дам сразу всем вольную. Может, помолятся да свечку поставят за упокой души раба божьего Михаила. Поможет или нет, никто не ответит, да вспомнят иной раз добрым словом.

Тятя с детьми… Каждый год отсылал приличную сумму. Начинал с трехсот рублей, в последний раз пять сотен. Это помимо солидной суммы одноразово на приобретение еще одного вместительного судна. Получаю ответные письма, наполненные благодарностями, приветами и подробными отчетами. Василий Дорофеевич нынче человек серьезный, купец солидный. Еще я постоянно подбрасываю на продажу из своих производств практически по себестоимости. Те же безопасные иголки и сукно, а также стекольные изделия идут недурно. И у нас и у скандинавов.

Сам тятя в море ходить перестал и развернулся во всю ширь. Лесопилку поставил, мельницу, землю приобрел под картошку. Местные уже осознали выгоду, особенно при недавнем неурожае. Для скотины подходящая пища. А уж самогон гнать самое то. Все лучше, чем переводить зерно. Это, кстати, второе, действительно полезное для страны дело после вакцинации. Не алкоголь, понятно: посадка картошки. Поморье с нашей с Андрюхой подачи распробовало, и в огороде присутствует новый овощ уже у многих. Это я из разговоров с земляками достаточно быстро выяснил. Пока не поля, всего лишь огороды, но подспорье к столу и корм под свиней. Лиха беда начало.

Письма… Странно он их составляет. Вроде и сплошные поклоны с уверениями в лучших чувствах, а иные вещи старательно обходит. Про жену да моего ребенка отделывается одним упоминанием. Боится, что потребую себе? Какое облегчение сквозило, когда про свадьбу на Саше сообщил… Ну и ладно. Я хоть и не Михайло, однако лезть в душу Василию Дорофеевичу не собираюсь. Понять его можно. Вознесся сынок, мог и перестать старшему уважение оказывать. Пусть его. Ваньку трогать не стану. Наследник. А с остальными еще посмотрим.

Выживу — лет через пять все равно перетащу детей в Петербург. В гимназию определю для начала. По-любому девочке здесь для замужества совсем иные перспективы. А это означает… Да! Оба дома, здесь и в Москве, по завещанию продать. Должно прилично набежать. Кому поручить? Да Стеше. Она и так заведует хозяйством. Нет. Московский ей. Пусть свой получит.

Половину суммы плюс скопившиеся наличные от компаний, заводов и мануфактур до вступления в силу посмертного распоряжения отправить Ломоносовым, с четкой привязкой на обучение и приданое. Чтобы не транжирили на иные цели.

Вторую поделить между знакомыми и слугами. Еще один список, и добрым двум десяткам человек от полусотни до ста рублей. Где-то пара тысяч должна остаться, вот разницу Стеша себе оставит. Прямо прописать отдельным пунктом… Заодно и стимул подороже сбыть добавится.

Драгоценности из Сашиной шкатулки тоже в продажу. Можно через Осипа Туровича. Три-четыре тысячи наберется. На Сиротский дом. Все?

Эка я все распланировал!

Запил результат чаем. Он уже остыл, но это мелочь. С самоваром я управляться ленюсь. Других приучаю, а сам обхожусь. Были бы пакетики — ими бы пользовался. Только с бумагой не выходит, а от ткани вкус портится, даже самой тонкой. Мне носят, и не надо стараться. Крепкий чай я люблю с детства. До чифиря не доходил, все же не урка какой, но надо бы при случае военным подсунуть. Точно не хуже иностранных вин должно шибать.

С утра вообще кофе пью, зато днем обхожусь в основном квасом. Кипяченая вода не всегда найдется, а это в любом доме и забегаловке имеется. И вкус очень разный. Со старыми воспоминаниями ничего общего не имеет. Настаивают на травах, ягодах. Мне нравится.

И все лучше, чем пиво. Не большой любитель, а здешнее мне не нравится категорически. Ни местное, ни немецкого производства. Они варят свое, но к нормальному эта бодяга имеет очень мало отношения. Ни общих стандартов, ни качества. Хм… Озаботиться, что ли, пивоварней в будущем? Опять выйдет нечто элитное вроде винокуренного завода и в широкую продажу не пойдет. Фильтрация и очистка в хорошие суммы влетят. Сколько же можно на грабли наступать.

Стоп! А Андрюха с Ке… то есть Геннадием, остались без награды в завещании. Нехорошо забывать своих крестников. Придется родичам слегка потесниться. Выделю, пожалуй, каждому по тысяче рублей. На такую сумму можно неплохо обустроиться. И с правом взять себе любой предмет из дома независимо от ценности. Нет. Три. Для пущей забавности. Имею я право слегка позабавиться, ставя перед наследниками головоломные задачи?

Интересно, что ухватят. Я бы попробовал сейф унести, в расчете на присутствие неучтенного нала внутри. Но это шалишь, он в стену замурован. Кое-что с собой возьму, включая запас морфия. Там останутся одни документы. Правда, иные могут стоить побольше любых денег, да ключ у Стеши побудет до поры.

— Так, господа хорошие, — говорю при виде званых. Видать, время свое оттикало, а я и не заметил, занятый размышлениями и подсчетами. — Поскольку получил распоряжение с самого верху, — для внушительности показываю вверх, — показать удаль, лично взяв Крым, — Гена ухмыльнулся, — завтра отбываю на юг.

Помолчал, пытаясь вспомнить, не упустил ли еще чего. Кажется, нет.

— Это письмо передашь Таньке, скажешь — от меня для Анны Карловны. И чтобы без свидетелей отдала. Лучше, наверное, прямо сейчас сбегать, чтобы меня не искали и не волновались. Да и найти сестру проще, когда в помещении для слуг и все спят.

— Сделаю, — уверенно подтвердила Стеша.

— Через заднее крыльцо пойдешь, и возьми с собой кого-то для охраны. Ночью может быть опасно. Да вот Гена и проводит.

— Все сделаю, — подтвердил тот.

— Ну и прекрасно, — улыбнулся механически. — Дальше. Во время моего отсутствия за главного останется Андрей Шадрин.

Тот откровенно надулся от удовольствия. И положением, в его возрасте очень высоким, и тем, что именую по фамилии. Кажется, сроду иначе, чем Андрюхой, не называл. Ну что ж, пришла пора проявить уважение. Он вырос, и поручаю ответственное дело.

— Вот это, — протягиваю бумагу, почтительно принятую, — мой приказ о соответствующем назначении и правах на время отсутствия. Подпись, личная печать. Посмотрел? Давай назад.

Он в недоумении протянул документ.

— Геннадий, подпиши, как свидетель.

Тот старательно вывел свое имя в нужном месте, попутно оставив кляксу. Не крест наляпал — и то хорошо.

— Вернусь — проверю. Особенно отношения с подчиненными и куда прибыль дел. Не дай бог обмануть мое доверие! Пожалеешь.

— Вы прям скажете, Михаил Васильевич. — Он сделал обиженный вид. — Слово, однажды даденное, назад не беру. Я ваш человек до смерти.

— Я сказал. Ты понял.

— Теперь Степанида Шадрина. На тебе дом и все, с ним связанное. С него получишь обычную сумму. Сами уж разбирайтесь, если что сверх понадобится на ремонт или вспомоществование бедным. На случай, если погибну, — про неприятное чувство, что скорее сдохну от плохой воды и отсутствия нормальной санитарии, останавливаться не стал, — оставляю завещание.

— Что вы такое говорите! — испуганно вскричала Стеша. Действительно отвергает предположение, а не изображает. Она хитрить особо не умеет.

— Это как бог даст, — хмуро сказал Гена и пробормотал нечто непонятное на восточном языке.

В очередной раз не дошло, какого он имеет в виду. Сильно он у меня религиозный. Почти как я. До сих пор в церковь заглядываю лишь в качестве сопровождающего царевны. Правда, на исповедь хожу стабильно. Не реже раза в месяц. И каюсь, каюсь. Без подробностей, зато по возможности честно. Все грехи перечисляю.

— Вот я его кладу в большой куверт, тут еще пара писем, на них указано, кому. Вскроете только после ясного подтверждения гибели. Не слухи какие. Ясно?

— Как бог свят, — крестясь, заверил Андрюха. Ему было любопытно, аж глаза блестят.

Старательно обляпал пакет со всех сторон расплавленным сургучом, заранее приготовленным. В особо опасных на вскрытие местах еще печатью личной похлопал, оставляя следы. При определенных умениях и не такое обходят, но нет смысла. Живой останусь — сорок раз перепишу. Погибну — семейка Шадриных душеприказчиками и назначена. Захотят, все равно кого из упомянутых кинут. Но я не верю. Здешний народ и Стеша в частности последнюю волю уважают. Такое воспитание.

— Будет лежать в сейфе, — выгребая оттуда деньги и склянки с морфием и три коробки со шприцами, сообщил. Запоздало обожгло, а сделай обыск и изыми записи с упоминанием будущего — какая реакция случилась бы? Надо что-то думать с архивом. Найти место не в доме, и чтобы никто не знал. — Ключ получишь по возвращении из дворца. Никому не давать, носить на шее.

— Да, Михаил Васильевич, будет исполнено, — отвечает Стеша.

— Вот и ладно. Пошли, пошли.

— Куда?

— Куда послал. С рассветом отбываю, — потягиваясь, сказал. — Коней подготовить, что нужно для дальней поездки — в возок. Тревожить только по важному делу. Свободны.

Что это мелькнуло, когда про воду и дизентерию подумал? Господибожемой, а чего раньше про активированный уголь не вспоминал! Для фильтрации воды и всяческих примесей лучше не бывает. И от наиболее распространенных ядов замечательная вещь. На моем винокуренном производстве использую, а сам в депрессуху впадаю! Кто сказал, что завещание понадобится, я еще всех переживу!

Примечания

1

Чем больше чести, тем больше трудности (нем.).

(обратно)

2

Потеряешь деньги — ничего не потеряешь, потеряешь мужество — все потеряешь (нем.).

(обратно)

3

Английская поговорка.

(обратно)

4

Королевские военно-морские силы Британии.

(обратно)

5

Собрание русской истории. (нем.)

(обратно)

6

Так в прошлом именовали извозчиков.

(обратно)

Оглавление

  • Часть первая СТОЛИЧНАЯ ШТУЧКА
  •   Глава 1 СЕРЬЕЗНАЯ НЕПРИЯТНОСТЬ
  •   Глава 2 ПО ДЕЛАМ И НАГРАДА
  •   Глава 3 КАЗАК КЕРИМ
  •   Глава 4 УРОКИ ИСТОРИИ
  •   Глава 5 ФРЕЙЛИНА ЧЕРКАССКАЯ
  •   Глава 6 ПОСЛЕДНИЕ НОВОСТИ
  •   Глава 7 НЕУДАЧНЫЙ СПОР
  •   Глава 8 ЛЮБОПЫТСТВО НЕ ПОРОК
  •   Глава 9 НОВЫЕ ЗНАКОМСТВА
  •   Глава 10 ЖЕНАТЫЙ
  •   Глава 11 СЕЛЬСКИЕ КАНИКУЛЫ
  •   Глава 12 КАЗАЧЬЯ ВОЛЯ
  •   Глава 13 ПРИГОВОР ПО СПОРУ
  •   Глава 14 ХИМИЯ
  •   Глава 15 КРЕЩЕНИЕ
  •   Глава 16 НОВЫЙ ПОВОРОТ
  • Часть вторая ОБРАЗОВАНИЕ ДЛЯ СТРАНЫ
  •   Глава 1 ГОСУДАРСТВЕННАЯ МАХИНАЦИЯ
  •   Глава 2 ПЛАНЫ НА БУДУЩЕЕ
  •   Глава 3 НОВАЯ МЕТЛА
  •   Глава 4 ДЕЛОВЫЕ СООБРАЖЕНИЯ
  •   Глава 5 ГАЗЕТЧИКИ
  •   Глава 6 ИСПЫТАНИЯ ДЛЯ ВСЕХ
  •   Глава 7 ВНЕДРЕНИЕ НУЖНЫХ ИДЕЙ
  •   Глава 8 БЛАГОТВОРИТЕЛЬНОСТЬ
  •   Глава 9 ЮВЕЛИРНОЕ МАСТЕРСТВО
  •   Глава 10 ЕЖЕДНЕВНЫЕ ЗАБОТЫ
  •   Глава 11 РАЗНООБРАЗНЫЕ ЗНАКОМСТВА
  •   Глава 12 ЭКОНОМИКА ДЛЯ ЧАЙНИКОВ
  •   Глава 13 ИМПЕРАТОРСКИЙ ВЕРДИКТ НА ПРОСВЕТИТЕЛЬСКУЮ ДЕЯТЕЛЬНОСТЬ
  •   Глава 14 ПОДВЕДЕНИЕ ПРЕДВАРИТЕЛЬНЫХ ИТОГОВ Fueled by Johannes Gensfleisch zur Laden zum Gutenberg

    Комментарии к книге «Врата учености», Ма. Н. Лернер

    Всего 0 комментариев

    Комментариев к этой книге пока нет, будьте первым!

    РЕКОМЕНДУЕМ К ПРОЧТЕНИЮ

    Популярные и начинающие авторы, крупнейшие и нишевые издательства