«Все прелести Технократии»

Максим Волосатый Все прелести Технократии

То, что не должно было произойти

Он не полетит. Он не может летать. Он не должен летать…. Но он полетел.

Блестящий шарик с непропорционально маленьким пропеллером наверху, неслышно проплыв над просекой, растаял в перекрестье вечерних лучей заходящих светил. Оба солнца Алидады, уже клонящиеся ко сну, на секунду высветили блестящую игрушку и тут же спрятали ее за пеленой мягкого света. Миг – и вокруг опять вечернее безмолвие готовящегося к отдыху леса, над которым вот-вот зажгутся блестящие узоры чужих непривычных созвездий. Тишина. Только где-то далеко-далеко вздыхает уставший за день небольшой городок.

Городок…, нет – город. Город, где никто и никогда ни на секунду не усомнится в тебе. Уже не усомнился. Поддержит. Уже поддержали. Не фыркнет презрительно в спину. Не покрутит пальцем у виска. Город, где любая твоя идея может жить до тех пор, пока ты сам этого хочешь. Просто потому, что это – идея. Мысль. Почти живая. Теплая, радостная. Твоя и только твоя. Приносящая радость одним фактом своего существования….

И вот сейчас….

Не зря…. Нет, не зря он рвался сюда, оставляя за спиной осколки разорванной в клочья судьбы, остатки имени. Не зря в него верили, отдавая ему все то немногое, что имели сами. Смотрели на него и на таких, как он. Ждали….

У него получилось. Получилось! Он и сам не понял, как это вышло. Он годы топтался на месте, пытаясь воплотить идею, владевшую им. Годы бесплотных попыток. Годы разочарований. Годы бесконечных, изматывающих, безрезультатных поисков.

А десять дней назад кто-то внутри спросил его имя. Просто имя. Он услышал. Удивился. Не ответил, но присмотрелся…. И тут сквозь него пронеслась теплая волна. Мир вокруг как будто протерли влажной тряпкой. «Имя», опять попросил голос внутри, «кто ты, как твое имя»? Но ему вдруг стало не до того. Разрозненные мысли, все никак не находившие себе места в усталой голове, одномоментно выстроились в четкую линию, поражающую своей простотой. И на конце этой линии ….

Немолодой мужчина с повисшими нетренированными плечами зажмурился и постарался увидеть в залитом солнцем вечере быстро удаляющийся шарик. Его лицо стало тревожным. Но вот оно разгладилось. Он увидел. Счастливо улыбнулся. Чуть нахмурил редкие брови. И где-то далеко блестящий шарик с неправдоподобно маленьким пропеллером наверху услышал его. И послушно прянул вправо, исполняя волю хозяина. Сделал круг и вернулся на прежний курс.

Мужчина открыл глаза. Неверяще, словно во сне, прикоснулся рукой к высокому лбу с широкими залысинами. Провел пальцами по тонкой цепочке черных квадратиков, охватывающих голову, как будто проверяя, все ли на месте. Они никуда не делись. Все датчики прочно сидели на своих местах, послушно транслируя волю хозяина.

Оно работало. Его идея работала. Его мысль стала живой. И доказательство этого сейчас летело сквозь пронизанный солнцами вечер, послушно стремясь туда, куда его отправил хозяин. Хотя летать оно не могло в принципе: кроме заглушенных двигателей его бота, нигде в радиусе тридцати километров не было ни единого источника энергии. В шарике – тоже. Но он летел.

Проведя рукой по лицу, мужчина медленно, как после тяжелой работы, повернулся и пошел к боту. Коротко прошипел закрывающийся люк, послушно взревел двигатель…. И запнулся, набирая обороты. Еще сбой. Еще один. На панели управления коротко вспыхнул предупреждающий сигнал. И тут же погас. Звук выровнялся.

Мужчина долгим взглядом посмотрел куда-то внутрь панели. И вдруг негромко рассмеялся. Счастливым смехом человека, которого не заботят мелкие проблемы.

И, правда, смешно. Сделать то, что он сделал. Получить то, что он получил. То, чего не мог до этого никто и никогда. И не справиться с каким-то ботом….

Ну, ничего, уж теперь он справится со всем. Черная полоса его жизни кончилась.

А мелкие пакости вроде ни с того ни с его забарахлившего двигателя – это ерунда. Хотя он его проверял перед выездом….

Глава 1

Кто ты, кто ты, кто ты, кто ты, кто ты…?

Барок бился о сознание этого существа, как о каменную стену. Невидимую и неприступную. Раз за разом, удар за ударом. Он не помнил, сколько времени он это делает. Не помнил, но и не останавливался. Нет, только не это.

Кто ты, кто ты, кто ты?

Имя, имя, скажи имя. Имя – это ключ, имя – это нить, имя – это тропа, ведущая к сути любого явления. Ему надо узнать имя. Он не знал для чего, но помнил, что ему это надо. Только тогда он сможет дойти, поговорить, слиться с этим существом. Чтобы войти в него, чтобы стать им. Чтобы, наконец, закончился этот путь. Путь без конца. Без цели и без жизни. Путь, начавшийся с ослепительной вспышки и отчаяния. Барок не помнил, почему он встал на этот путь. Он помнил только вспышку, боль, крик. А еще он помнил, что не сделал того, зачем шел. Они не сделали. Никто не сделал….

Их предали. Они не справились. Не смогли. И это было хуже всего. Барок не понимал, почему он жив. Они не смогли – и они не должны были остаться в живых. Но он выжил, если это существование можно было назвать жизнью. Бесконечное течение в полумраке. Полумраке, за пределами которого шла жизнь. Настоящая, теплая. Не его.

Он хотел. Он очень хотел туда попасть. Не раз не два и не миллион раз он пытался дойти до этой жизни. И всякий раз у него не получалось. У кого «него»? Барок не знал, кто он. Не знал, как выглядит. Не знал ничего о том, куда он идет, как и зачем. Он просто тек между полупрозрачных волн вязкого полумрака. И только призрачный узор из невесомых нитей все время висящий рядом не позволял ему исчезнуть, растечься, раствориться в этом полумраке, текущем плавными волнами, в которых иногда угадывалось дыхание настоящего мира. Узор, который подарил ему …. Кто? Барок не помнил. Все, что сохранила память, это последняя вспышка, обгоняя которую летел этот самый узор. Он и был той самой жизнью, которая у него осталась. А еще памятью.

Память была вторым и последним, после желания жить, ощущением, с которым существовало нечто по имени «Барок». Но оно, это нечто, все же существовало. И хотело существовать дальше.

Иногда между бесконечных, сменяющих друг друга волн полумрака, проскакивали светлые пятна. И тогда узор начинал плавно мерцать. В этот момент Барок мог приблизиться к настоящей жизни. Приблизиться настолько, что почти обретал третье, почти забытое, горькое в своей отчужденности чувство. Надежду.

И вот сейчас это чувство, яркое до режущей боли, вспыхнуло с новой силой. Захватило его целиком. Скрутило, развернуло и швырнуло вперед. Туда, где, почти касаясь друг друга, висели два светлых пятна. Два! Куда пойти? Выбор резал даже больнее полыхающей надежды. Невесомые нити-спутники стали почти осязаемыми, светясь ровным, немигающим светом.

Барок не знал, что он будет делать в этом пятне. Он не знал, есть ли там хоть что-то, и сможет ли он существовать там. Но это и не требовалось. Обжигающая надежда вела его вперед, и все, что ему сейчас было надо – это узнать имя. И он спрашивал. Без конца и без устали. Теряя остатки памяти, разрывая на части полотно сознания. Спрашивал, спрашивал, спрашивал….

Кто ты, кто ты, кто ты, кто ты…?

Кто ты?

Ру…

Кто ты?

Рудо…

КТО ТЫ?!

Рудольф.

И оно пришло. Мир, окружающий мир. Другой, непохожий на плавный теплый полумрак, окружавший его целую вечность. Он рухнул на него. Сразу и вдребезги. Обдав иссушающей болью вкусов, запахов, чувств….

– А-а-а-а-а!!! – нечеловеческий крик прорезал вечернюю тишину, и Барок-Рудольф ничком рухнул на пол в тесной, захламленной комнате. В его новом мире….

– Шойс, а ты уверен, что мы все правильно делаем? – Степан Донкат чуть наклонился вперед, высматривая остатки того, что насколько секунд назад было мишенью.

– Вне сомнения, – уверил его Декстер, закинув на плечо изогнутую трубу плазменника. – Тут что главное? Попасть. Остальное – не наша проблема.

– Я не совсем чтобы это имел в виду, меня больше вечер интересовал, – Степа разогнулся, так ничего и не высмотрев среди исходящих густым чадом обломков.

Спокойная там жизнь вокруг, или не очень, но навыков бывший космический пехотинец Англо-Саксонского Союза Шойс Декстер не потерял и терять, судя по всему, не собирался.

– Так и я не то имел в виду, – гулко хохотнул здоровяк. – Попасть – это всегда главное. А остальное – как получится. Во всех смыслах. Твой выстрел, кстати. Попадешь?

В глубине рубежа поднялась фигура в нарочито угловатом бронескафандре угрожающего вида.

– Запросто, – Степа, оставив сомнения о предстоящем вечере, одним движением сбросил с плеча плавно изогнутую трубу импульсного излучателя, покрепче ухватился за рукоятку, второй рукой страхуя ствол (отдача у импульсника – ого-го), и выдал две коротких точных очереди.

Два пучка острых энергетических игл прочертили полумрак тира и вонзились в подсвеченную фигуру, отрывая правую руку с зажатой в ней имитацией импульсного излучателя. Точно такого же, какой держал в руках сам Степа.

– Видал? – он обернулся в сторону Декстера.

– Видал, – ухмыльнулся тот, чуть кивнув головой. Кротко блеснула качнувшаяся подвеска в ухе.

Здоровенный сакс, не пузатый, но объемный, своими неспешными, но солидными и уверенными движениями напоминал штурмовой бот. Сходство еще более усиливало почти такое же количество различного сверкающего железа, вживленного куда только ни попадя. В том числе и в монголоидное лицо.

– Конечно, видал, – Декстер поднял вверх два пальца.

– Виктория? – довольно улыбнулся Степа.

– Два трупа, – поправил его сакс. – Один – ты, потому что стрелять не умеешь, а второй – я, потому что тебе, балбесу, доверился и не поддержал огнем.

– И с чего это вдруг? – возмутился Донкат.

– С того это, – Декстер нажал на кнопку, вызывая следующую мишень. – Во всех боевых моделях убээсов, то бишь Универсальных БронеСкафандров, контур энергетической защиты выстраивается активным подвижным конусом, вытягивающимся в сторону, откуда приближается наиболее сильный потенциал. Это плазменный заряд, – он похлопал по своей трубе, – реализуется прямо там, где встречает препятствие. А у импульсников другой принцип. Два заряда в одну точку, как можно ближе к центру и с минимальным промежутком по времени, чтобы не успела восстановиться защита убээса. Понял?

Степа нахмурился, но кивнул. Сакс осклабился.

– Так что твои эффектные фейерверки – это для дам. Учись, сынок.

Неуловимым движением, никак не вяжущимся с его фигурой и неторопливым говором-рокотом, тут же дублирующимся тонкой пластиной переводчика последней модели, пристроенном на плече, он вскинул широкую трубу генератора плазменных зарядов ГПБ-14 «Факел» (на языке космоштурма «Дырка») и, почти не целясь, выстрелил. Ослепительный шар плазмы мгновенно охватил очередную мишень. Сакс удовлетворенно посмотрел на дело рук своих, догорающее на целевом рубеже, повернулся к Степе и повторил.

– Учись, сынок.

– И не подумаю, – Степа профессионально сверкнул торгашеской улыбкой. – Я вам с Соловьем еще на Бойджере все сказал. Я не космоштурм и не буду. И очень сильно надеюсь, что это все, – он покачал на руке импульсник, – мне никогда не пригодится.

– Ха-ха-ха, – раздельно ухмыльнулся Декстер. – Ты, правда, думаешь, что мы с Соловьем тебе поверили?

Степа пожал плечами. Не верите, и не надо. Подумаешь.

– Ты и в убээсе не хотел ходить, – припомнил сакс давние Степины страдания. – Много бы ты контрактов назаключал, если бы тогда не помучался? В своем костюмчике ты бы и до поверхности Бойджера не добрался, я уж про все остальное помолчу. Одна «Жаба» чего стоила.

Даже Степина, годами выдрессированная профессиональная выдержка продавца имела свой край. Донкат наклонил голову, глядя на сакса из-под бровей.

– Шойс, – стараясь не заводиться, начал он. – Заканчивай, пожалуйста, свои боевые воспоминания. Что было, то прошло. Тот контракт заключен и исполнен. Почти полгода как. Я больше не торговый представитель корпорации «ВМН», если помнишь, и бытовыми системами больше не торгую. Бойджер больше не независимый мир Авангарда. Он уже в составе Российской Федерации Миров. И нам с тобой больше не надо бегать в убээсах, с плазменниками наперевес, чтобы доказать, что заключенный контракт на самом деле существует. Соловей по своим секретным государственным делам хочет по галактике прыгать – его право. А мы с тобой – уважаемые люди. И в тир, – он коротко кивнул в сторону догорающей мишени, – ходим исключительно ради удовольствия. Я что-то пропустил?

Если Шойс Декстер не хотел ссориться, поругаться с ним было невозможно. В этом они со Степой были похожи. Сакс ослепительно улыбнулся, продемонстрировав ряд белоснежных зубов, и подошел к Донкату.

– Все правильно, партнер, все правильно, – он протянул руку и взъерошил Степе волосы на затылке. Как раз там, где в пышной светлой прическе пряталась тщательно отращенная по моде космической пехоты Сакс-Союза плотная подушечка из волос. – Вот только ты зачем «мамкин валик» отращиваешь?

– Да так, чтобы было, – несколько сбитый с напора Степа пожал плечами.

– Вот и мы стреляем «чтобы было», – Декстер назидательно поднял толстый палец. – Коспехи, или как у нас в РФМ теперь принято говорить «космоштурмы»….

Он фыркнул, показывая шутку, и Степа фыркнул в ответ. Да уж, теперь, после Бойджера, когда Шойс более чем активно помог перетянуть в РФМ целый мир, в Англо-Саксонском Союзе на теплый прием ему вряд ли можно было рассчитывать. Интересно, а он по родине скучает? Хотя, какая там родина, он же сам рассказывал, что в Авангардах родился. Это уж потом его занесло в космическую пехоту саксов. Может, он потому и ушел потом в наемники? Ну а уж после того как новая «родина» его там приложила, о лояльности говорить не приходится. Так что все правильно: в РФМ такие как они называются «космоштурм». Тяжелая бронированная пехота, свято блюдущая интересы государства на поверхности планет. Эдакие маленькие крейсера штурмфлота, спустившиеся на землю. Краса, гордость и когти галактической империи. Как там говорил «бывший космоштурм» Сергей Петрович Соловей, вытаскивавший Степину задницу из всех переделок на многострадальном Бойджере? (И помолчим, что это он сам ее туда и засунул) «Иди вперед и круши все, что в прицеле шлема показано красным. Как кончится, там и счастье». Так что ли?

От нахлынувших воспоминаний Донкат расправил плечи и тут же повесил их обратно. Чур его, чур. Тьфу, тьфу, тьфу. Какой космоштурм, какие прицелы? Все хватит, навоевались. У него теперь другая жизнь.

Но вот только Шойс Декстер, партнер и друг, похоже, придерживался на сей счет насколько иного мнения.

– Так вот, повторяю, – сакс погасил ухмылку. – Космоштурмы бывшими становятся тяжело и плохо. Так что стрелять тебе еще учится и учиться. И, кстати, неплохо бы нам еще как-нибудь выбраться на планетку потише, в убээсах поскакать. Освежить, так сказать, навыки….

– Иди на фиг, – не на шутку перепугался Степа. – Еще придумал. А пару штурм-ботов не хочешь прикупить? Так сказать, чтобы навыков не терять.

Сказал и пожалел. Уж больно мечтательное выражение появилось на лице Декстера. Навел на мысль, называется….

– Так, – Степа решительно, хотя и не без труда, развернул объемистую фигуру Декстера в сторону выхода. – Все, с войной покончено. Я себе завтра же закажу рисунок один древний. Нашел как-то. Кружок такой с палкой вертикальной и от нее из середины под углом еще две отходят. Символ ненасилия и миролюбия. Он, говорят, сакральный какой-то. На шею повешу, как оберег. И на боте нарисую.

– На крышу станковый плазменник прилеплю…, – пригрозил, было, Шойс, но Степа, наконец, набрел на по-настоящему убийственный аргумент.

– А еще, я пожалуюсь Элечке, – Донкат показал язык разгоняющемуся Декстеру. – И скажу, что ты собираешься….

– Все, проехали, – переводчик на плече сакса тут же заструился миролюбием и дружелюбностью. Шойс выставил вперед обе ладони, сдаваясь. – Мир тебе, брат. Я уже добрый и хороший. А про злых дядек со страшными пушками я только по витрансу фильмы и постановки смотрю.

Не дав Степе развить успех, и как следует позлорадствовать, он развернулся на месте с грацией, неожиданной для его габаритов, и направился к выходу, небрежно помахивая воздетой рукой. Донкат ухмыльнулся ему вслед. Так-то, знай наших. Слово подчас действует гораздо сильнее заряда плазмы.

– Соловья на тебя нет, – донеслось из коридора, словно в ответ на его мысли. – Ну ничего, вот подожди, он приедет….

Степа поспешил за саксом, пока он чего еще не напридумывал. А то еще сбудется….

Огромный шар тира висел на геостационарной орбите подальше от основных общественных мест. Рядом не было ни жилых групп астероидов, ни облепленных складами естественных спутников, ни громадных, похожих на рукотворные луны, офисных и развлекательных комплексов, как грибы один за другим выраставших вокруг Изюбра – центрального мира восьмого русского про-слоя Ориона.

И то правда. Космический тир создавался не для развлечения, а в качестве тренировочной базы для штурмфлота, спасателей и служб безопасности. А их образцы вооружения далеко не все так же ограничены в радиусе действия и легко контролируемы, как штатное оснащение космоштурма. Поэтому резон в удаленности был. Но как водится, военные, создавая какой-то объект, в самую последнюю очередь предполагают, что он будет использоваться еще кем-то. Засим нормальной парковки для частного транспорта не было и в помине. Консоли десантных крейсеров? Пожалуйста. Мягкие подушки для вооруженных до зубов милицейских и пограничных «скороходов»? Сколько угодно. Захваты для многофункциональных «спасателей», занимающихся помимо всего еще и очисткой планетных систем от метеоритов, мелких комет и прочей захламляющей пространство ерунды? В наличии, естественно.

А вот для личных ботов – всего лишь сорок шесть стыковых модулей для командного и инспектирующего составов. И все. Если они заняты – крутись как хочешь. Деваться некуда. В общем – вечная проблема всех орбитальных сооружений.

После присоединения Бойджера, планеты, лежащей за саксонским про-слоем, перед властями РФМ в полной мере встал вопрос об обустройстве нового мира. Приведения его в соответствие с межгалактическими соглашениями, оборудования системами гала-связи, энергоснабжения, выстраивания системы безопасности и прочее, прочее. И восьмой про-слой Изюбра из окраины империи в одночасье превратился в опорную базу для экспансии РФМ вглубь галактики. Со всеми вытекающими отсюда последствиями в виде огромного трафика различных грузов, специалистов, войск и всего того, без чего невозможно жить в новом мире.

Степе с Декстером в силу специфики их ресторанного бизнеса огромный поток пассажиров был только на руку. Но только не в тех случаях, когда дело касалось их личного отдыха или посещения общественных мест. Тут о прежнем спокойном, размеренном и неторопливом ритме окраинного мира пришлось забыть. Два термина: «парковка» и «логистика», напрочь взорвали привычный уклад жизни обитателей Изюбра.

Нынешний день был скорее исключением: Декстер нашел-таки окно в тренировочном расписании космического тира. И, что немаловажно, сумел договориться и о парковочных местах. Нет, конечно, можно, было взять и космо-такси, но что-то в последнее время Степан Донкат перестал любить этот вид транспорта. Стареет? «Да нет», ухмыльнулся про себя Степа. Скорее зажрался. Давно ли прыгал по системе на корпоративном корыте по имени «Пионер»? А туда же: на такси не пое-еду. И что? Степа мысленно подбоченился. Пока можно, надо пользоваться. А то, глядишь, и в правду Соловей приедет. Тьфу ты, привязалось.

Донкат украдкой глянул в сторону стоящего впереди на ленте траволатора Декстера, почти скрытого огромным кофром с оружием. Тот тут же почувствовал взгляд (рефлексы дальней разведки не вытравляются ничем) и обернулся. Посмотрел на Степу и подмигнул, указывая на полупрозрачную стену, за которой густо лепились друг к другу одноместные боты. Вдалеке посверкивал парк-сигналами огромный угловатый параллелепипед: очередной «спасатель» прибыл на тренировку. Пора было сматываться, сейчас здесь станет совсем тесно.

Коротко пискнул унибраслет на запястье, сообщающий, что их парковочные места рядом. Впереди показалась площадка, за которой располагался внешний шлюз, выводящий к ботам. Сама площадка была нормальная, а вот путь к ней пролегал через небольшой коридорчик, неведомо зачем, сделанный узеньким и неудобным. Можно было просто отойти к краю, где движение бегущей ленты специально замедлялось, но сначала Шойс, а потом и сам Степа решили созорничать. Шойс зряче, а Степа – за компанию. Прыжок с места удался у обоих. А вот приземление подкачало. Декстер, взвившись в воздух, воткнулся в пол перед коридорчиком и замер, как вкопанный. Как будто и не было за плечами тяжеленного кофра. Скала. Тут было все хорошо. А нехорошо стало тогда, когда решил приземлиться Степа. Здоровяк Шойс просто-напросто не оставил рядом с собой места. Звяк, лязг, – и Степа почти повис на плечах у сакса.

– Осторожнее, – разворачиваться Декстеру стало негде, оставалось только шипеть.

– Извините, – прокряхтел Степа, с трудом обретая равновесие. – И почему у вас, военных, всегда места так мало?

– Потому что двигаться на объектах надо в строго определенном Уставом порядке, а не прыгать, как блохи, снося все на своем пути, – авторитетно объяснил сакс, протискиваясь вперед через переходник. Получилось.

На площадке перед шлюзом места было уже значительно больше.

– Ну что, по машинам? – Степа повернулся направо, туда, где за полупрозрачной стеной виднелись хищные обводы его «Параболы». Протянул руку с браслетом и запустил программу, отрывающую шлюз. В обычных местах на это требуется минута, чтобы комфортно выровнять давление, но тут был не увеселительный центр. Декстер, готовясь, разинул рот. Резкое шипение вбрасываемого воздуха, отъезжающая вбок дверь – и удар по барабанным перепонкам от перепада давления.

– Вот про это я и говорил, – скривился Степа, – когда имел в виду идеи пацифизма. Никакой заботы о людях.

– Вспомни об этом, когда сзади будет все гореть и взрываться, – фыркнул Шойс. – А дверка эта будет ме-е-едленно так в сторону отъезжать.

– Я как раз вот именно этого и хочу избежать в своей жизни, – парировал Донкат. – Никогда не попадать в ситуации, когда у меня за спиной будет все гореть и взрываться.

Еще один удар по ушам заставил его поморщиться: это Декстер открыл люк, ведущий к его боту. Донкат обернулся. В отличие от мягких, почти ускользающих обводов его «Параболы», предназначенной для получения удовольствия от скорости и маневренности, средство передвижения Шойса назвать просто ботом не поворачивался язык. Квадратная морда его «Тарантула» вполне годилась для таранных ударов при пространственных абордажах. Рубленые формы наводили на мысль о сбрасывающихся на поверхность подразделениях космоштурма, а на крышу так и просилась ноздреватая полусфера уже упомянутого станкового плазменника, который Декстер клятвенно обещался установить уже месяца три. Ну и, естественно, места в этом штурм-танке летающем было более чем достаточно. Степа иногда даже подозревал, что Шойс на самом деле брал бот с прицелом на то, что когда-нибудь ему придется участвовать в боевых операциях на поверхности. Ничем другим его размеры, мощь, и массу объяснить было нельзя. Хотя, может, сакс просто подбирал себе аппарат, в котором он всегда сможет потянуться, не рискуя разнести какой-нибудь прибор?

– Ну что, до вечера? – Донкат забросил в открытый люк кофр с импульсником и аккуратно пристроил рядом оружейные батареи.

– До девятнадцати ноль-ноль, – уточнил Декстер, педантично раскладывающий в специальных гнездах части разобранного плазменника. – Час на раскачку, и в восемь по планетному стартуем вниз. Я хочу успеть вовремя.

– Как скажете, капитан-коммандер, сэр, – Степа отдал честь на саксовский манер. – Мне все равно, это твоя сфера ответственности.

– Вот именно, – значимо согласился сакс. – Так что прошу не опаздывать.

Он закончил с плазменником, разогнулся и хитро подмигнул Донкату.

– Гарантирую, получишь удовольствие.

– Посмотрим, – Степа прыжком оказался в кресле пилота, опустил крышку люка, ткнул пальцем в сенсоры, оповещая парк-систему об отправке, и еще раз отсалютовал забирающемуся на свое «ложе стрелка» Декстеру. На сей раз по-космоштурмовски.

Сакс кивнул в ответ и «Парабола», ухнув разгонными двигателями, прыгнула вперед. Степа счастливо улыбнулся: не все в армейских объектах было неудобно. Здесь, по крайней мере, не было запретов и ограничений на разгонные скорости при старте, как, например, в «общественно значимых» местах.

Степа выжал максимум на форсаже, и вцепился в штурвал, наслаждаясь мощью двигателей. Свет окружающих звезд дрогнул, смазался и потек по лобовому стеклу. Донкат любил это ощущение. Скорость, мощь, звезды. И вселенная вокруг. Его вселенная. Ну, по крайней мере, до основных транспортных каналов-то уж точно.

Он врубил почти на полную гремящую музыку и изо всех сил вытянул на себя рычаг скорости. Судя по радарам, в его распоряжении почти тридцать минут свободного космоса. Вперед! Йо-х-хо!

(обратно)

Глава 2

Он встал. ВСТАЛ. На свои ноги. Медленно, словно во сне поднял руку. Поднес ее к глазам. Долго, очень долго рассматривал ее, как будто видел в первый раз. Хотя, так оно и было. У Барока никогда не было такой руки. Такой замечательной, восхитительной, теплой, живой руки. Он повернул голову. Вернее, захотел повернуть. Тело не послушалось, задергалось. По нему одна за другой начали пробегать короткие судороги. Голова вдруг повисла, вздернулась. Рванулась вбок. Поднятая рука упала плетью. Рудольф-хозяин, спрятанный внутри, попытался вернуть себе контроль над своим телом. Э-э, нет, так не пойдет. Барок слишком долго ждал этого момента.

Ноги вдруг подогнулись и он опять рухнул на пол. Боль. Восхитительная боль! Ошарашенный Рудольф на секунду даже затих, пискнув от непривычной боли, и Барок одним движением вымел его из сознания. Уйди, не до тебя. Боль, восхитительная боль! Барок наслаждался каждым ее мгновением. У него ее никогда не было. У него вообще ничего никогда не было.

Память не вернулась. Она пришла, принесла с собой яркий ворох разноцветных ощущений, идей, намерений, желаний. Но это была не его память. Его мир, его вспышка, его узор так и остались там, между неспешными волнами мира полумрака. Барок не стал полноправным хозяином в этом теле.

Что?! Он не смог?! Он?!

Жажда жизни, жажда свободы, бесконечная тоска заточения взорвалась в голове у Барока. И бывший хозяин, несмелая, серенькая пелена, отгораживающая Барока от полного обладания новым телом, разлетелась в клочья, развеянная огненной, яркой до судорог, волной.

И свет вдруг исчез. Барок почувствовал, что больше не может наслаждаться новым окружающим миром. Горло перехватило, перед глазами заплясал рой маленьких огоньков. Стало… плохо? Только поднявшись, он опять рухнул на пол. И вот эта боль ему не понравилась совсем. Она была плохой. Она говорила о том, что это тело может перестать существовать. Прекратить функционировать. Умереть! Вот это слово.

И Барок испугался. Так, как не пугался уже давно. С того момента, как начал осознавать, что он навсегда останется в этом полумраке среди неспешно перекатывающихся волн бытия. Нет! Он не готов умереть. Не готов потерять то, что найдено после стольких лет ожидания. И он отступил. Перестал рвать на части почти исчезнувшее сознание прежнего хозяина. Он уступит. Этот Рудольф может жить. По-прежнему жить в своей голове. Эй, Рудольф, ты слышал? Ты можешь остаться, я не буду тебя изгонять.

Серые клочки разодранной в клочья пелены продолжали свое беспорядочное кружение. Барок заволновался. Дышать становилось все труднее. А что, если, он так и не сможет собраться? Нет, так не пойдет. И Барок с той же силой, какой только что уничтожал препятствие, начал собирать воедино ускользающие серые клочки. Он собирал их, складывал один к одному и, как мог, пытался заставить их держаться вместе. Дыхания не хватало. Новое тело Барока пробил пот. Нет, только не это. Только живи.

Он успел. В последний момент, но успел. Серых клочков все же хватило на то, чтобы вновь составить из них полотно, перегораживающее их общее сознание. Но она не двигалась. Не дышала. Не жила. Но в самый последний момент, когда отчаяние вновь затопило Барока, перед его гаснущим взором полыхнул чистым, живительным светом узор. Его узор. Не оставивший хозяина в беде.

Узор растянулся по всему серому полотну, прилепился к нему и полыхнул, вдыхая жизнь в драную тряпку, ставшую таковой по воле Барока. И полотно ожило. Дернулось. Заметалось. Но ожило.

В горло хлынул воздух, показавшийся Бароку вкуснейшим лакомством на свете. Так и не поделенное до конца тело обессилено растянулось на полу. Эта потасовка далась ему очень тяжело. Но Барок улыбался. Даже сквозь боль и пережитый страх. Надо же, а он и забыл, что такое «вкусно».

Почти сутки Барок провалялся в комнате, выставляя новые правила своей новой жизни, которая с каждым проходящим мгновением нравилась ему все больше и больше. Теперь он уже знал, что его комната – маленькая, темная и запущенная. Но его это не беспокоило ничуть. Он больше не в полумраке, так что значат по сравнению с этим какие-то неудобства? Все поправимо.

С Рудольфом они договорились. Ну, как договорились. Он просто сидел теперь в самом дальнем углу головы, отгородившись от Барока все той же серой, неподвижной пеленой, которая с каждым часом все больше и больше напоминала стену. А перед ней висел узор. При каждой попытке Рудольфа освободиться (сколько их было: десять, двадцать) он вспыхивал нестерпимым светом, загонявшим несчастного бывшего хозяина обратно в свои, правда, очерченные Бароком, пределы.

Откровенно говоря, Барок предпочел бы уничтожить соседа. Жить с кем-то в голове – удовольствие невеликое. А оживающие по мере привыкания к новому телу и миру давние, казавшиеся исчезнувшими, воспоминания услужливо подсказывали, что и в прошлой жизни Барок не страдал излишней терпимостью и человеколюбием.

«Человеколюбие», хмыкнул про себя Барок, «слово-то какое необычное». Ну, что поделаешь, одно из многих приобретений.

Но, как бы то ни было, а правила игры приходилось терпеть. По крайней мере, до тех пор, пока он не придумает, как избавиться от этого …, как бы его назвать? Да как ни назови, он ему уже не нужен. Теперь у этого дома новый хозяин. А все остальные прочь отсюда. Барок вспыхнул быстро и яростно (как он это делал всегда, услужливо напомнил еще один из обрывков старой памяти).

Серая пелена заколыхалась. Он что, услышал? Это как это? У них теперь все мысли общие? А почему тогда Барок ничего не слышит?

Нет. Похоже, Рудольф просто уловил общий эмоциональный настрой нового хозяина. А, и ладно. И пусть его. Барок присмотрелся к окружающему миру.

В маленькое грязное окно глянули два ярких луча с разных сторон. Солнце! Он миллион лет не видел солнца. А почему два луча? Барок заворочался и встал. Живот тут же приветствовал его громким рычанием.

Точно. А еще он миллион лет не ел, не пил, не ходил в туалет. Да и просто не ходил. Никуда.

Из горла стоящего посреди маленькой, неприбранной комнаты немолодого мужчины с повисшими нетренированными плечами вырвался счастливый рык. Он неуверенно наклонился вперед. Сделал шаг, другой, схватился за ручку двери и распахнул ее настежь. Снаружи на него глянул двойной (вот это да, его пятнистая память не сохранила воспоминаний о том, что солнца может быть два) полыхающий закат, поражающий своей торжественной красотой. Барок зажмурился и жадно, до боли в груди, вдохнул вечернюю свежесть. Его ждал новый, неизведанный, совершенно восхитительный мир. И он хотел в нем жить.

Утро второго день Барок провел, с наслаждением купаясь в лучах двух солнц. Когда счастье от пробуждения прошло, на Барока вдруг нахлынул страх, заставивший испуганно затрепыхаться все внутри. А вдруг, это все сон? Просто очередной сон, навеянный скользкими волнами полумрака.

Он вскочил на ноги и долго ощупывал себя, предметы в комнате, одежду. Вдыхал одновременно такие знакомые и в то же время чужие запахи, стараясь убедиться, что это все происходит на самом деле. Что оно не уйдет, не растает в мерных, безжалостных и бесконечных волнах бытия.

Шли минуты, но тесная, захламленная комната не собиралась никуда исчезать. И мало-помалу Барок успокоился. Вспомнил вчерашний день, своего нового «соседа». И тут же заглянул в голову, проверяя, я все ли в порядке там.

Нет, все хорошо. Рудольф, контролируемый узором, вел себя вполне прилично. Даже ночью. Барок ревизовал сознание. И тут все в норме. Голова исправно поставляла всю необходимую справочную информацию. И он успокоился.

Прошелся по комнате, заглянул в ящик, где хранились продукты. Да-да, он помнит, что он называется «холодильник». Съел какую-то холодную штуку. И сел на развороченную кровать, оценивая свои ощущения.

Ощущения были самыми приятными. Все шло, как положено. Вот только некоторые стороны новой жизни вызывали озабоченность. В частности, физическое состояние его нового тела. Барок презрительно скривился в сторону серой стены в голове. Как выяснилось, милейший Рудольф был ученым мужем. Инженером, что бы это ни значило. Мало того, изобретателем. Полное понимание этого слова к Бароку пока не пришло, но его волновала другая сторона вопроса. Он окинул взглядом свое тело и скривился. Ну нельзя же так. Воин не может доводить себя до такого состояния. Это … неприлично.

А как прилично?

Барок напрягся, стараясь вызвать хоть какой-то отголосок прежнего умения. В том, что в той, прошлой жизни, он был воином, сомнений уже не было. Тут латаная память сработала исправно. Но, похоже, сомнений данный факт не взывал только у него. Больше ни у кого. А что значит – быть воином? Барок задумался. Попробовал вновь обратиться к памяти. Но, увы, в этом вопросе его ждало разочарование. В отношении «каково» память молчала, как обиженный Рудольф. Ладно. Попробуем по-другому.

Барок поднял бледную руку, обтянутую дрябловатой кожей и поднес ладонь к лицу. Выпрямил ее дощечкой, прижав все пальцы друг к другу. Скривился: вместо дощечки вышла вялая бугристая подушечка. Пусть. Пальцы, вроде, сильные. Видно было, что Рудольф ими не только в носу ковыряет. Барок медленно сжал кулак, стараясь сгибать пальцы поочередно, сустав за суставом. Откуда он помнит, что так правильно?

Большой палец лег сверху, замыкая остальные и Барок со все возрастающим неудовольствием полюбовался на дело своих рук. Вернее, пальцев. Естественно, молоток из пухлой подушечки получиться не мог. Он и не получился. Получилось неровное мягкое яйцо, с трудом удерживающееся в сжатом положении. Да уж, эти руки предназначены явно для других движений. А каких? Позже. Барок выгнал из головы все лишние мысли. Сейчас он думает про путь воина и ни про что другое.

Удар сжатым кулаком вперед. Еще. Другой рукой. Не хочет работать сознание, обратимся к рефлексам. Почему-то Барок ни на секунду не задумался, что нынешние рефлексы не могут содержать информацию о его прошлой жизни.

Удар, удар, еще. Локтем. Коленом. Уф-ф. Как тяжело…. Немолодой мужчина, остановился посреди тесной комнаты и, мучаясь одышкой, оперся на жалобно скрипнувший стол.

Да уж…. Плакать в новом теле Бароку еще не приходилось, но он был к этому близок. Очень. Нет, это не бой и не удары. Это размазывание каши по стене. Спасибо, «сосед», удружил, нечего сказать. Тут до более-менее приличной формы работать и работать. Отчаяние (еще одно новое приобретение) выглянуло из-за серой стены, перегораживающей голову. А-а, так тебе эта конфетка не в новинку? Ну, что ж, мы все-таки попробуем стать похожим на человека. Начинаем? Давай. Когда? А почему не сейчас?

Почему, Барок понял очень быстро, едва начав. Когда из глубин памяти все же вылезли осколки его прежних, бароковских, рефлексов.

Он счастливо улыбнулся им, приветствуя свое прошлое, и начал повторять, казалось, навсегда забытые движения.

Удар одной рукой, рубящее движение ладонью другой. Разворот и, продолжая движение, удар. Присесть…. Не упасть и размазаться, а присесть. Присесть. И встать. Встать, тебе говорят, тупой кусок мяса. Разворот. Закрыться, готовя удар. Ногой. Хэк! А-а-а….

Заплывшее нетренированное тело замерло на полу, скрючившись и пытаясь схватиться за все поврежденные места. За какое хвататься первым, Барок не знал. Пах, связки бедра, спина? Боль резала тело везде. Или все же больше болят лопатка с плечом, которыми он стукнулся, когда мышцы выброшенной вверх ноги сократились и выдернули опорную ногу из-под неуклюжего тела?

Прихрамывая и охая, Барок поднялся на ноги и поковылял к кровати. Да уж, тут заниматься и заниматься. В паху опять стрельнуло, Барок зашипел, скривился, а потом вдруг ухмыльнулся. А все же жизнь идет дальше. Он уже начинает различать оттенки боли. Под лопаткой тут же кольнуло, и Барок выплюнул еще одно заемное ругательство, свои пока не вспоминались. Боль прошла, и Барок опять улыбнулся. А, что, совсем и неплохо. Идет всего второй день нового бытия, а он уже перестал получать удовольствие от боли. Пока более чем достаточно. И где-то глубоко в голове что-то шевельнулось. Это что, Рудольф с ним согласился?

Этот и следующий дни Барок почти целиком потратил на физическую подготовку. Рудольф, оказывается, жил в доме. Отдельном. И, что особенно приятно, довольно далеко отстоящим от остальных таких же. Так что неспешным упражнениям, с которых Барок начал приведение в порядок расхлябанного тела, никто не мешал.

Пробежки, отжимания. Подтягивания (э-э, скорее, висение на ближайших ветвях деревьев). Купание в далекой речке. Короткий сон. Пробежка. И так до вечера. Не перенапряжение, но введение в тонус.

Назавтра было еще хуже. Тело стонало на все лады, жаловалось, страдало и отказывалось работать напрочь. Но тут Барок ничем помочь не мог. День страданий полностью повторил предыдущий. Разве что сон вышел крепче.

Рудольф не мешал.

В истязаниях прошло еще двое суток. Приседания, бег, прыжки. И удары. Бесконечные удары. Ногами, руками, локтями, коленями, головой. Толчки и повороты. Конечно, до любого из уровней, которые могут называться боевыми, телу Барока оставалось еще примерно так же, как и до любого из солнц Алидады, но сейчас он, по крайней мере, уже не так сильно задыхался при беге. И вот, вечером шестого дня пребывания в теле Рудольфа Барок, наслаждавшийся каждым часом этих страданий, которые приносили ему все усиливающееся чувство жизни, понял, что хочет он, или не хочет, готов или не готов, а придется отправляться за едой. Все, что было в доме, он уже съел.

Оба солнца Алидады давным-давно ушли на покой, идти куда-либо на ночь глядя было глупостью, и Барок, утвердив в голове план на завтра, пожелал бунтующему животу приятной ночи. Послушал раздраженное бульканье, удовлетворенно (в который уже раз за это время) улыбнулся и растянулся на так и не заправленной за все эти дни кровати. Утром ему предстоит очередное приятное испытание. Выход в свет. Люди. Его новые собратья. Барок закрыл глаза. Как все-таки хорошо быть живым.

Глава 3

Чистый космос кончился, и следующие двадцать минут полета по общим трафик-каналам Донкат провел, включив долетный автомат. Расслабленно развалившись в кресле, неспешно покуривая и слушая уже другую, расслабляющую, музыку, Степа просматривал новостные ленты. Зачем ему это было надо, он бы и сам не мог объяснить. Рефлексы, рефлексы. За последние полгода, ему если и надо было что-то знать про жизнь вне слоя Изюбра, так это урожайность редких сортов вина, набором которых так любил хвастаться Декстер, ну и, может, последние течения в мире музыкальной моды. Хотя тут в силу определенных причин тоже больше должен был шевелиться сакс.

Коротко пискнул автомат, предупреждая, что полета осталось пять минут. Степа благодарно кивнул и потянулся. А все-таки в положении обеспеченного человека есть свои преимущества. Если долетный автомат «Пионера», его основного, и не такого уж давнего средства передвижения, в силу своей «непродвинутости» вел бы его по транспортным потокам часа два, рассматривая все движения окружающих ботов на ручном управлении как непрогнозируемые помехи, то мощные мозги «Параболы» без труда находили максимально короткую и быструю дорогу в мерцающей выхлопами паутине перепутанных транспортных коридоров околопланетного пространства Изюбра.

– Ручное управление, – мягко прошелестел голос автомата, предлагая взяться за штурвал Степе.

Он бы и сам справился, но медленнее, чем Степа. Бортовой компьютер бота все же не возьмет на себя смелость рисковать хозяином в сложных или запутанных ситуациях. Он предпочтет выждать. Донкат хмыкнул. Все же недоработка. То ли дело штурм-боты. Тот же ТШБ-26 «Анура», или в просторечии «Жаба», например. Тяжелый штурмовой бот, на котором Степе не так давно, во время памятной «операции» на Бойджере пришлось покувыркаться, уходя от истребителей саксов. Там у автомата только одна функция – доставить боевую единицу в заданную точку любой ценой. А уж экипаж – как получится. Степа хмыкнул еще раз. На его «Параболе» такие штуки без надобности, а вот Декстеру может и пригодиться. Пробиваться на «Тарантуле» через орбитальные пробки, например. Хотя, он мог себе и поставить уже….

Все, шутки в сторону. Донкат уселся поудобнее и перебросил рычаг управления в режим «ручное». Бот приятно лег на штурвал. Газ, и неспешно приближающийся поселок обжитых орбитальных астероидов, где уютно прятался между облагороженных скал дом Степы, прыгнул навстречу. Перед самой парк-зоной Донкат все же сбросил скорость, надо уважать соседей. О, а вот и они. Он, точнее.

К стыковой площадке соседнего дома приближалось зеркальное отображение Степиной «Параболы». Два бота одновременно подошли к своим шлюзам и зависли рядом, ожидая, пока неспешная автоматика приготовит парковочные ангары. Степа повернул голову и поприветствовал через стекло соседа. Немолодого крепкого мужчину с короткой стрижкой. Тот с улыбкой махнул рукой в ответ. Потом показал пальцем вокруг. Мол, как аппарат? Степа улыбнулся и поднял большой палец. Все отлично, спасибо за совет. Сосед улыбнулся еще раз, и они оба двинулись в почти одновременно открывшиеся створки шлюзов.

Дом. Умная «Домосфера» распознала хозяина еще на подходе и заботливо распахнула дверь. Добро пожаловать.

– Кофе и обед, – в воздух сообщил Донкат и уточнил. – Кофе сейчас.

– Принято, – негромко сообщил ровный мягкий голос. И добавил. – У вас двадцать шесть новых сообщений. Двадцать пять четвертой категории, одно – приоритетной.

Приоритетная! Степа подпрыгнул. Пыль космическая, он забыл включить суперфон после тира! В приоритетную группу у него входил только один-единственный человек.

Кофр полетел в сторону, Донкат рванулся к ком-центру, на ходу сдирая с уха пластину суперфона. Воткнул ее в контакт базы, пробежался по клавишам включения и настройки. Категорий общих сообщений Степа себе сделал всего четыре. Первая – родители и родственники. Вторая – друзья. Третья – работа, и четвертая – все остальное. От присылаемых счетов до псевдокоммерческих предложений, в обилии рассылаемых по гала-адресам. А не входящих в общие списки групп было две. Первая называлась просто и без затей – «Декстер». Эта группа, вернее единственный, входящий в нее участник имел высший приоритет связи (прямо как в настройках боевого скафандра) и мог вклиниваться в любые разговоры Степы. Кроме разговоров с группой «Приоритетная». В которой тоже был только один участник. Единственный. Вернее, единственная. Разговором с которой Степан Донкат не пожертвовал бы ни для чего.

– Да, мое солнце, – Степа, как был, не переодеваясь, в стрелковой одежде, плюхнулся на пол перед разворачивающимся в воздухе трехмерным изображением.

– Степ, привет, – невысокая девушка с короткими каштановыми кудряшками, обрамляющими милое лицо, материализовалась над ком-центром. – Извини, что долго не появлялась, просто пришлось понырять в газовые скопления, а потом еще Игорь Денисович, ногу подвернул. Пришлось дальше без него разбираться. Ну, ты понимаешь….

Пухлые губки сложились в озорную улыбку, и замерший Донкат невольно улыбнулся в ответ.

– … в общем, мы сейчас доступны для связи, и если ты, – она с той же улыбкой ткнула пальчиком в сидящего Степу, – сможешь оторваться от своих поклонниц, буду рада тебя слышать.

– Что?! – Донкат подпрыгнул на месте. – Какие поклонницы? Я тут монашу с утра до вечера, а она поклонницы…. Ну…. Я….

Изображение девушки исчезло.

– Эй, куда? – не понял Степа. – Назад.

– Приношу извинения, – произнес голос «Домосферы» из-под потолка. – Прозвучавшие в вашем голосе негативные интонации послужили сигналом для удаления объекта раздражения.

– Раздражения? – переспросил Степа. – Да я жить без нее не могу. Возвращай обратно.

– Приношу извинения, – еще раз прошелестел голос и изображение появилось вновь. Уже неподвижное. Такое, каким оно было в начале.

– Кофе лучше сделай, – примирительно пробурчал Степа. Как только изображение снова появилось в комнате, его бурчание тут же сошло на нет.

– Кофе готов, доставить в гостиную? – поинтересовался автомат.

– Не, сам приду, – сообщил Донкат, не отрывая взгляда от лукаво улыбающейся девушки. – А это изображение сделай бегущим.

– Как прикажете.

Степа рванул застежки стрелковой куртки, рассчитанной выдерживать случайные разряды и брызги плазмы, забросил ее в направлении шкафа (вроде, в дверцу попал, а дальше «Досмосфера» сама разберется) и пошел на кухню, сопровождаемый образом улыбающейся девушки, кочующим с одной стены на другую по ходу следования. Хитрые конструкторы «Домосферы» решили, что оптическое покрытие стен, на которое можно было настроить любое изображение, слишком функциональная вещь, чтобы ограничивать ее только декором. Помимо рисунка на любое место стены можно было вывести какой угодно сигнал. Конечно, экран витранса покажет это же изображение гораздо более качественно, но для ком-вызовов особого качества и не требуется. А эффект сопровождения, когда собеседник все время находится рядом с тобой, был очень приятным дополнением домашнего уюта, который изо всех сил старались предоставить своим заказчикам спецы из «ВМН». Единственно, что трехмерные сообщения были настроены только на центральной базе ком-центра, расположенной в гостиной, а во всех остальных помещениях просто выводились на стены плоской картинкой, но и так было неплохо. Тем более, что нехитрыми настройками собеседнику можно было придать любой вид. Степа и сам так иногда развлекался, наделяя некоторых звонящих то гипертрофированными мускулами, то обнаженным женским телом. А что, прикольно. Вот бы еще Селену вживую увидеть. А то, сколько можно прыгать по галактике? Ее дома ждут….

По мере движения Донката, изображение плавно перетекало из одной комнаты в другую. Кухня. Степа плюхнулся на стул, перед которым красовалась большая кружка с дымящимся кофе и посмотрел на пришедшую за ним картинку. Достал сигареты. Покопавшись в кармане, добыл зажигалку, прикурил и начал осматриваться по сторонам.

– Пепельницу дай.

Рядом со стоящей кружкой медленно, словно нехотя, образовалось небольшое углубление. Дань консерватизму. «Домосфера» штука дорогая. Степа ставил ее себе еще будучи не слишком обеспеченным торговым представителем компании «ВМН», и досталась она ему в виде бракованного образца с настройками от первоначального заказчика. А поскольку заказчики систем типа «Домосферы» люди, как правило, в возрасте, то и привычки в виде борьбы с курением, также перешли ему «по наследству». Он уже давно думал переставить себе обновленный вариант, где все настройки будут выставлены исключительно под него, но все никак не собрался.

С первым глотком кофе и первой затяжкой сигареты к нему начало возвращаться душевное равновесие. Влюбленно уставившись на улыбающееся изображение, Степа, отхлебнул еще кофе и показал рукой с сигаретой на экран.

– Контакт хочу.

– Контакт данного сообщения? – поинтересовался голос.

– Ага, – расплылся в улыбке Донкат.

– Селена Дмитриевна Коваль? – не успокаивался голос, решивший, видимо, идентифицировать желание хозяина, так сказать, до самого донышка.

– А там что, еще кто-то есть? – нахмурился Степа.

– Номер, с которого осуществлялся вызов, зарегистрирован на ФАФ, Федеральное Агентство по исследованию проблем Фотосферы.

– Чего? – Степа изумленно поставил чашку на стол.

– Фотосферы, – послушно повторил голос. – Фотосфера представляет собой слой атмосферы звезды, в котором формируется….

– Я знаю, что такое фотосфера, – отмахнулся Донкат. – Почему номер на них зарегистрирован?

– Нет информации, – ровно сообщили из-под потолка. И после короткой паузы поинтересовались. – Установить соединение?

– Установить, – Донкат поскреб затылок, рассеянно отхлебнул из чашки и сделал задумчивую затяжку.

Участок стены, на который транслировалось изображение связи, стал дымчатым. Из него начал доноситься какой-то шум. Стена наполнилась красками, появилось изображение. Оно стало четче, объемнее. И, наконец, сформировалось лицо девушки.

– Доброе утро, любимая, – улыбнулся Степа.

– Доброе утро, – улыбнулась в ответ девушка. – Как ты узнал время?

– У меня с тобой всегда утро, и всегда доброе, – Степа обнаружил, что все еще сидит на кухне, и пошел к ком-центру. Улыбающееся лицо Селены следовало за ним по комнатам. В гостиной оно превратилось в большую голову, висящую в воздухе. Степа непонятливо свел брови.

– Я тебя тоже очень люблю, – лицо Селены стало мечтательным. Степа умилился. Эти ее мгновенные смены настроения восхищали его с момента первой встречи. Еще там, на борту гала-люкса. – Извини, что долго молчала, не было связи.

Она заметила удивленное лицо Степы.

– Что с тобой?

– Да непривычно как-то с отдельно взятой головой разговаривать, – поделился своими наблюдениями тот.

– А-а, – рассмеялась Селена. Словно раскатились серебряные колокольчики. – Это ты, любимый, отвык с ручными ком-фонами разговаривать. Что с руки транслируется, то и видишь.

– Да я, собственно, и не привыкал, – пожал плечами Донкат. – А с чего это ты перешла на ручной ком-фон?

– Другого не предлагается, – судя по движению головы, Селена пожала плечами. – Мы же сейчас в Авангардах контра-слоев Ориона. Чем федеральная гала-связь сюда достает, тем и пользуемся.

– Ух ты, – восхитился-удивился Степа. – Миры Авангардов контра-слоев? Край рукава? Зачем вы туда забрались? Из обитаемой галактики сбежать намылились?

Голова Селены завертелась, как будто она осматривалась по сторонам.

– Да ты понимаешь, – она чуть понизила голос. – Ты давно воду в вино не превращал?

Донкат впал в задумчивость. Его странные, «магические», способности, которые он вынес из загадочной аномалии на Бойджере, «Белого места», как его называли, не проявлялись уже несколько месяцев. Как же они тогда с Селеной перепугались, когда «ведьма» Селена смогла лечить людей вне зоны аномалии, а сам Степа смог силой воли изменять физические свойства веществ. Вино превращал в воду, дерево – в камень. Одну из дверей комнаты пришлось даже заменить после того, как раздухарившийся Степа бодро прищурился, захотев обратить свои новые способности во что-то полезное. Была дверь пластиковая – стала армитоновая, плохо ли? Армитоновая, может, и неплохо, а вот бумажная… хм, да вот. Но продолжался этот цирк недолго. Одиннадцать дней, если точнее. Пока «Белое место» Бойджера вкупе с остальными четырьмя, разбросанными по галактике, демонстрировало необычную активность. Но как только взметывающиеся клубы призрачного тумана перестали воздевать к небу свои руки-протуберанцы, странные способности ушли, как не было. Селена опять могла лечить царапины лишь в пределах бойджа-аномалий, а Степе и вовсе пришлось расстаться с мечтами о карьере философского камня. Хорошо хоть они, поглощенные своим почти медовым почти месяцем, не стали громогласно объявлять о случившемся. А то привязались бы разные … исследователи, потом не отплюешься.

И вот теперь Селена опять вернулась к этой теме. Что-то случилось?

– Что-то случилось? – Степа вынырнул из своих мыслей.

– И да, и нет, – поджала губы Селена. Она еще раз осмотрелась. – Короче, слушай сюда….

Глава 4

Лучи двух солнц, пробивающиеся сквозь щели ветхого перекрытия гаража, казалось, задались целью свести его с ума. Множество солнечных крестиков рассыпались по всему гаражу, бликуя на гладких поверхностях, и унося желания и чувства Барока куда-то далеко-далеко. Эта сверкающая мозаика что-то ему напоминала. Что-то древнее. Давнее. Что-то такое, от чего его сердце начинало биться сильнее, быстрее. Доведенный по исступления этими воспоминаниями Барок перерыл все уголки своего невеликого багажа воспоминаний, но так ничего и не нашел. Ничего. Так откуда же берется это сладкое, странное чувство? К которому отчетливо примешивается боль. Боль потери? Утраты? Поражения? Горя?

Барок в очередной раз замотал головой, отгоняя наваждение. Нет, так дело не пойдет. Медитировать – это не сейчас. Сегодня у него и без того очень важное и нужное дело. Он собрался его сделать, и он его сделает. Стиснув зубы и упрямо наклонив голову. И никакие воспоминания ему не помешают. Все, работаем. Он посмотрел на конструкцию странной, прихотливой формы, замершую посреди гаража.

Слово «бот» на данный момент для него означало всего лишь «средство передвижения». Какие движения и в какой последовательности совершать, чтобы бот начал движение, Барок знал. Вытащил из завоеванной памяти Рудольфа. Но что он должен делать, он не понимал категорически.

Нет, нельзя. Барок не дал злости затопить его сознание. Злость разрушительна. Она не подскажет, какие последствия имеет каждое из действий, которые детально описаны в голове у «соседа». Наоборот, запутает еще больше. Так, расслабиться. Раз ничего другого не предлагается, надо использовать ту информацию, которая есть. Начали.

Барок сделал вдох, шумно выдохнул, чтобы успокоиться и взялся за ручку дверцы. Рывок. И он чуть не полетел вверх тормашками. Да уж, со всей силы рвать ее на себя не стоило, она открывается гораздо легче. Что ж, первый урок. Сила нужна не всегда. Дальше. Залезли.

Тумблеры. Барок ошалело уставился на неимоверное количество всевозможных ручек, рукояток, кнопок, экранов и переключателей, красовавшихся перед ним на панели управления. Несколько секунд ошарашенного рассматривания, и Барок испытал очередное новое чувство. Больше всего оно напоминало… страх. Не тот, который заставляет дрожать все тело, сдаваться на милость врага или орать дурным голосом. А тот, при котором очень хочется аккуратно закрыть за собой дверь и тихо-онько, на цыпочках, сбежать как можно дальше. Потому как сделать тут он не в силах ничего. Ну как, скажите, он будет разбираться со всем этим хозяйством?

Как? В Бароке всколыхнулась ярость. Одновременно знакомая и незнакомая. Его личная, не Рудольфа, ярость. Та самая, которая….. Ну…. Нет, не вспомнить. Старая память тут не помогает. Барок стиснул зубы. Он уже начал привыкать к отчаянию, которое неизменно приносили эти взрывающиеся в голове обломки прошлого. И трансформировать это отчаяние в дело.

Вот и сейчас, вновь нахлынувшее чувство потери смешалось с яростью и заставило непослушное тело взяться за рычаги на панели управления. Так, что мы тут помним? Это? Это? А еще это и это? Окрыленный своей злостью, Барок перебросил все рычажки, которые помнила его измученная голова. Начали.

Взи-и-и-и-и! Тиу-тиу-тиу! Дза-дза-дзаааа!

Приборная панель полыхнула всеми цветами спектра. Сразу с десяток дисплеев заморгало, запульсировало, привлекая внимание. По ушам резануло свистом, воем и звоном предупреждающих сигналов.

От испуга Барок вздрогнул всем телом. Поступок, недостойный воина. Но страшно ведь….

– Детос тагоч! – вырвалось у него.

Ругательство. Барок замер, как пораженный громом. Что это? Откуда? Откуда он это знает? Помнит? Да, помнит. Это его. Это его выражение. Оттуда. Из прошлой жизни. Кусок его прошлого. Простое ругательство. Маленький кусочек. Огромный кусок. Детос тагоч….

Ну же…. Еще, вот оно…. Но нет. Память предательски молчала. Опять. Ничего. Пустота. Немая, мертвая пустота. Только ругательство. Сладкая горечь его маленького мира, пришедшего вслед за ним. Откуда…? Тишина. Захотелось плакать.

За воспоминаниями Барок настолько отвлекся от происходящего, что возвращение в реальный мир вышло несколько нервным. Тревожный предупреждающий вой датчиков заставил очнувшегося Барока подпрыгнуть на месте. Да что вы все от меня хотите?

Уже совершенно потерявшийся Барок заглянул в себя. Голова, ты где? И вдруг, видимо, для разнообразия, в этот раз голова сработала.

Уделяя внимание каждому датчику в отдельности, Барок таки навел порядок. По одному отключая или перенастраивая каждый из них, он добился того, чтобы панель приобрела нормальный вид. Такой, который не вызывал отторжения у местной части его естества.

Ф-фух, все. Вроде все. Барок еще раз проверил все показатели на приборной панели, медленно отжал рычаг скорости, и отправил бот наружу, к солнцам.

И уже на выходе получил последнюю плюху. Внутренние приборы бота – это были не единственным, что следовало проверить перед вылетом. Если предварительно не открыть дверь гаража, то получится….. Ай….

Но к счастью, в щепки разнесенная деревянная дверь гаража оказалась финальным испытанием на пути к городу. А по приезду Барок и думать забыл об этих мелких препятствиях. Стало не до того.

А ведь не так и далеко от города жил Рудольф. Барок не успел даже получить удовольствие от скорости, как короткий полет закончился. На горизонте показались очертания чего-то, что явно было создано руками человека. Начинается город? Пожалуй.

Либрация. Барок покатал на языке название городка, вытащенное из памяти Рудольфа. «Покачивание видимой части естественных спутников…», чушь какая-то. И кому только пришло в голову назвать так город? Ученым? Ну да, ну да, Барок уже привычно принял факт, что в его прошлой жизни он довольно прохладно относился к представителям части своего общества, занимавшихся чистой наукой.

Сама по себе Либрация была невелика – сорок тысяч жителей. Барок не знал много это или мало, но его это и не волновало. Магазины есть? Есть. И хватит для начала. Остальные поселения Алидады были значительно меньше, да и располагались дальше. Барок не стал их даже рассматривать. Придет время, разберется. Сейчас в приоритете другие дела.

Так, а что это у нас тут моргает? Чего хочет? Слишком быстро? А кто ты есть, чтобы указывать мне? Как хочу, так и лечу.

Но сбросить скорость все же пришлось. Вернее, не пришлось. Бот сам начал сбрасывать скорость. Барок было завертелся, но быстро понял, что его оттормаживают извне. «Автоматические контролеры трафик-системы», выдала объяснение происходящему память Рудольфа.

Ну ладно. Барок унял свою мгновенно вспыхнувшую ярость. Он пока здесь никто, чтобы диктовать свои условия. Да и в городе ему нужна пока только еда. Не готов он ни к чему большему. Уже освоившись за время полета, Барок вывел на центральный экран карту Либрации, на краю которой пульсировала нежно-зеленая точка. Пункт назначения. Место, где Рудольф покупает еду.

И уже в магазине, похожем на длинный коридор, Барок понял, что появление в традиционном для прежнего хозяина месте было не самой лучшей идеей.

Само здание магазина представляло собой огромную прямоугольную коробку, занимавшую место, размерами схожее с небольшим парк-полем для пространственных ботов, как себе его представлял бывший хозяин тела Барока. Собственно, это был просто склад, вдоль длинной стороны которого протянулся кажущийся бесконечным ряд больших проемов, где происходила выдача товаров.

Сам заказ Барок сделал заранее, из дома. Память обеспечила его необходимой информацией, связанной с процедурой выбора товаров, но самим процессом он утруждаться не стал. Выбирать надо было с помощью какой-то моргающей разноцветными лампочками коробки, а с ней Бароку подружиться не удалось. Вспышки, писки, бесконечные требования ввести чего-то там. Нет, это не для него. Пока. Он просто попросил память получить все то, что в последний раз получал Рудольф. И вышло лучше некуда. Надпись «повторный заказ» появилась всего лишь два раза, и после второго подтверждения бодро сообщила, что на его унибраслет направлена вся необходимая информация. Барок здраво рассудил, что, раз в доме до этого была какая-то еда, которая его полностью устраивала, то еще сколько-то дней на этом наборе он проживет без видимых проблем. Счастье еще, что унибраслет большинство функций выполнял сам. Достаточно было его всего лишь поднести к платежному терминалу.

Так что в задачу Барока сейчас входило всего лишь добраться до ближайшего проема, предъявить браслет и забрать давным-давно приготовленный набор продуктов. Потом загрузить это все в бот – и домой. Виделось все очень просто. Но, как помнили они оба, и Барок и Рудольф, ни один план еще не осуществлялся в том виде, в котором он был задуман.

Началось все с самого заказа.

– Я делал заказ, – ровно проговорил Барок, подойдя к ближайшему проему и ожидая, что ему кто-нибудь ответит. Ответом ему была тишина. Не совсем чтобы тишина, вокруг было довольно шумно. К соседним проемам то дело подходили люди, носили какие-то коробки, везли тележки. Ездили приземистые автоматические механизмы, перевозящие на себе упакованные свертки.

Но проем Барока встретил его зияющей пустотой. Барок нахмурился. Первым его желанием было врезать кулаком по белоснежной полке, красующейся посередине проема. Как это так? Он сделал заказ. Он прилетел сюда. А его никто не встречает? Эй, холоп.

Но Барок все же сдержался. Не время сейчас. Он просто пожал плечами и перешел в другой проем, от которого только что отошла молодая женщина с объемистым пакетом. Тут-то уж точно кто-то да есть. Он ошибся. Второй проем щеголял точно таким же полным отсутствием живых существ. Барок разозлился, а потом напрягся. Что происходит? Они специально от него прячутся? Он что, не похож на Рудольфа?

Но все оказалось гораздо прозаичнее.

– Рудольф?

Барок не отреагировал никак. Он в этот момент по пояс засунулся в проем, высматривая кого-нибудь, кто сможет ему помочь. Никого. Аккуратная чистая площадка за проемом была пуста. Две кремовых стены, светлый потолок, и раздвижные двери в дальнем конце. Все. Никого и никаких товаров. А как тогда …?

У кого бы спросить? Барок хотел, было, завертеть головой, но вдруг фыркнул и чуть не хлопнул себя по лбу. То есть, как «у кого»? А «сосед»? И как он про него забыл?

– Рудольф?

Голос сзади приблизился, но Барок не обратил на это никакого внимания. Он был занят, стараясь достучаться до серой пелены в голове.

– Рудольф.

Детос тагоч, он же его зовет. Это он его за Рудольфа принял.

– Да? – развернулся Барок.

Движение вышло резким. Пухленький мужчина средних лет с редкой иссиня-черной шевелюрой и такими же черными, неожиданно пышными, усами отшатнулся, сделав два шага назад.

– Рудольф, здравствуй. Ты меня напугал.

– Здравствуй, – ровно отозвался Барок, роясь в голове в поисках подсказки.

Кто же это, кто…. Есть.

– Здравствуй, Тиллоев Агабек Юсуфович.

– Рудольф? – неуверенно переспросил незнакомый знакомец. Его черные глаза чуть расширились.

Барок напрягся. Что он сделал не так?

– Да?

– У тебя все в порядке?

– Да, – стараясь говорить как можно нейтральнее, ответил Барок. – У меня все в порядке.

– Тебя что-то давно не было видно.

– Меня что-то давно не было видно. Я был занят, – сообщил Барок.

– Занят? – переспросил обладатель черных усов.

Почему-то именно они больше всего привлекали внимание Барока. При каждом движении крупных пухлых губ Тиллоева они как будто начинали жить собственной жизнью, шевелясь не в такт произносимым словам.

– Занят? Чем?

Барок задумался. Что отвечать? Но тут Тиллоев сам помог ему.

– А-а, это ты грант стариков, наверное, до ума доводил? – «догадался» он.

Барок, благодаря памяти Рудольфа, знал, что есть «грант». Правда, как его можно доводить до ума представлял с трудом. Но раз этот усатый так уверен в этом варианте….

– Да, я доводил до ума грант стариков, – любезно, как ему казалось, согласился он.

Усатому Агабеку, однако, так не показалось. Он отодвинулся еще на шаг, окинув Барока подозрительным взглядом.

– У тебя все в порядке? – еще раз спросил Тиллоев.

Тут терпение Барока кончилось. Остатки старой памяти не говорили об этом периоде его прежней жизни ничего, но сам Барок был уже практически уверен, что глупых вопросов он всегда терпеть не мог. Как и существ, их задающих. Но вот как он с ними поступал? Рваная, раненая память, обрадованная возможностью хоть как-то услужить, тут же радостно подсунула видение оторванной головы. «Да?», удивился про себя Барок, «Я так делал?». И перевел задумчивый взгляд на пухлого усача.

Видимо, что-то от использованных воспоминаний все же сохранилось во взгляде Барока, потому что на лице Тилллоева проступил самый настоящий страх. Он сделал еще один шаг назад, но тут Барок вспомнил про свое положение. Да, кстати….

– Нет, – все еще стараясь говорить как можно вежливее, сообщил Барок. – У меня не все в порядке. Я доводил до ума грант стариков и очень устал. У меня кончились продукты, и я пришел сюда, чтобы их забрать. Однако, здесь нет никого, кто бы мог мне помочь.

Сказал и удивился еще большему непониманию, появившемуся в глазах Тиллоева. Непониманию, которое все больше перемешивалось со страхом. Да что теперь-то не так? Усы Агабека встопорщились, он сделал еще шаг назад, но тут уже Барок решил не отступать. Не понимаешь по-хорошему, давай по-плохому. Он вперил взгляд в глаза Тиллоева и произнес с нажимом.

– Остановись. Мне нужно помочь забрать продукты. Ты мне поможешь?

Взгляд пухлого вдруг стал отсутствующим. Странно как-то, но, хоть страх из него ушел….

– Да, – как-то неестественно размеренно ответил он. – Конечно, я тебе помогу забрать продукты.

О, обрадовался Барок. Вот, оказывается, как надо. Он понял, здесь не надо быть вежливым. Вежливого здесь ждут только глупые вопросы и никакой еды. А нажмешь, сразу получишь все, что хочешь. И это чувство почему-то согрело его. Неужели? Он и раньше так делал? И это было правильно? Правильно? Да? Смутное эхо памяти донесло до него какой-то непонятный шум. Барок прислушался. Детос тагоч, пусть он тут умрет с голоду, если это не подтверждение. Ободренный Барок нахмурил брови.

– Как мне забрать заказ?

– У тебя на руке браслет, – все так же невыразительно сообщил Тиллоев.

– Этот? – Барок, все еще стоя в проеме, поднял руку.

И тут случилось чудо. На срезе одной из стен загорелась лампочка, до этого полностью сливавшаяся с поверхностью, раздался писк, и приветливый женский голос произнес:

– Здравствуйте, Рудольф Андреевич, ваш заказ уже готов. Он будет доставлен в течение тридцати секунд. Благодарим вас за то, что воспользовались услугами сети магазинов «Алида-Либрация».

Ух ты. Барок, забыв про усатого Тиллоева, развернулся к лампочке. Возле нее на стене появился небольшой экран, по которому неспешно поползли строчки перечня продуктов, которые он заказывал. Барок попытался вчитаться, но еще не тренированная на чтение голова не восприняла новую информацию. Ну, и не надо. Главное, что дальние ворота распахнулись, пропуская тележку, везущую его заказ….

Дето-о-ос таго-о-оч, оторопел Барок. Это что, он вот это все заказал? Он? Они ничего не перепутали?

Гора товаров, лежащая на тележке, выглядела очень внушительно. Огромные коробки, тюки, коробки поменьше. И куда он это все денет? И как потащит до бота? Барок оглянулся. Пухленький Тиллоев медленно, шаг за шагом отходил от него. Его лицо выражало полное непонимание происходящего. Так, этот вариант информативной помощи отпадал. Его только позови, рванет отсюда бегом. Барок мысленно пожал плечами: а что такого он ему сделал? Попросил помочь?

Ладно, он опять остался один. Хотя, стоп. Как один? В смысле, один, конечно, но память-то рудольфовская на что? Как это он про нее забыл? Э-эй, Барок заглянул себе в голову. Как в прошлый раз ты это все забирал и грузил? На сей раз ответ почему-то пришел почти сразу. Одновременно порадовав и расстроив. Хороших новостей было две. Первая: в его бот это все влезет. И вторая: если открыть воротца в проеме, тележка сама довезет заказ до бота. Только надо доплатить и заодно дать считать тележке коды бота, чтобы она могла самостоятельно его определить и найти.

Но на этом положительные эмоции заканчивались. В прошлый раз всю эту гору грузили шесть человек. Подождите, Барок нахмурился. В его воспоминании тележек было … три? И тут же, словно подтверждая состоятельность его приобретенной памяти, из ворот показались еще две тележки. На каждой из которых громоздились ничуть не меньшие кучи. И это все ему одному?! Барок, помнится, за все эти дни не съел и двадцатой доли того, что громоздилось на тележках. Ничего себе милейший Рудольф жрать горазд….

Ой-ей-ей. Ошарашенный Барок поднял прилавок, служивший одновременно перегородкой, и поводил браслетом перед первой тележкой, тут же сунувшейся к нему. Непонятно, что она там «унюхала», но, тем не менее, чуть повернувшись, бодро пошелестела куда-то за спину Бароку. За ней устремились остальные две. Отчаянно пытающийся придумать выход Барок замыкал процессию, вертя головой в поисках дополнительной информации.

Вроде, нашел. По парк-полю то тут, то там сновали такие же тележки. Одни, или в сопровождении людей. Изредка попадались и караваны, похожие на его. Барок чуть подуспокоился: не один он такой. Как выяснилось, успокаивался он рано.

Ноющая спина ознаменовала победу над первой из терпеливо ожидающих своей очереди тележек, когда с трудом разгибающийся Барок (да уж, шести дней тренировок для этого, не такого уж и молодого тела явно недостаточно) краем глаза заметил движение, вектор которого был направлен в его сторону.

Так. Еще гости. Кто на сей раз?

Гости оказались и «еще» и те же. По ровному покрытию парк-поля в сопровождении быстро перебирающего ногами Тиллоева к Бароку шел какой-то старик. Барок присмотрелся внимательнее. Нет, не старик. В отношении приближающегося человека уместнее было использовать слово «старец».

Величавый шаг, длинное одеяние. Окладистая седая борода, такие же белоснежные волосы. Густые брови, из-под которых на Барока внимательно смотрели выцветшие от возраста глаза. Тут в голове у Барока произошла некоторая путаница. С одной стороны, воспоминания Рудольфа говорили о том, что вид старца – это нормально и привычно. А с другой, облик приближающегося старика настолько диссонировал с окружающим миром, стартующими ботами, роботами-тележками, удобной и практичной одеждой проходящих мимо людей и многим прочим-прочим, что предстоящий разговор обещал быть каким-то … неестественным.

– Здравствуй, Рудольф, – голос старца полностью соответствовал его облику. Глубокий, величавый.

– Здравствуй…те, Серафим Гермионович, – в последний момент память все подсунула правильный вариант обращения.

Барок с трудом выпрямился. В пояснице что-то хрустнуло, и он против воли схватился за больное место.

– Я смотрю, работа над грантом одновременно и идет тебе на пользу, и нет, – старец чуть сощурил глаза.

Барок промолчал. Информации в вопросе старика было ноль, а как себя вести с ним, память Рудольфа не сообщила. В связи, кстати, с этим Барок чуть нахмурился. А действительно, как-то странно все это…. Человека он помнит, что он делал и когда – тоже, а вот как к этому относиться….

– Что с твоими случилось? – не дал ему додумать мысль до конца старец. – Почему один работаешь?

– А что, что-то не так? – автоматически ощерился Барок, игнорируя слабые предупреждения памяти. Да пошел он…. Какое его дело, один он работает, или нет?

– Именно это я и хотел узнать, – глаза старца-Серафима буровили Барока, нервируя и мешая сосредоточиться. – Ты появляешься здесь после длительного отсутствия. Один, без помощников. Разговариваешь, как автомат. Небритый, немытый, грязный….

«А что надо мыться?» удивился Барок. Зачем? И что такое «бритый»? И как только задался вопросом, тут же получил ответ: ой, а ведь и, правда, надо. Детос тагоч, в голове как будто открылся шлюз в ангар, где лежали до этого никому не нужные воспоминания, высыпавшиеся на него, как снежный сугроб. Барок не спрашивал, Рудольф не говорил. Вот и не нужны они были. А как только ситуация привела его к этому, тут же выяснилось…. Фу, как же он воняет….

– … резкий, – продолжал старец, не обращая внимания на «открытие» Барока. – До заявленного тобой срока остался месяц, а ты забираешь из магазина точно такой же набор материалов, который заказывал до начала работ. Что произошло? Преимущества твоей идеи были не настолько очевидны, чтобы бездумно расходовать деньги Коллегии. Твое финансирование далеко не бесконечно.

Вот опять. Барока охватило то самое чувство. Из новораскрытого шлюза воспоминаний на него высыпался ворох информации, а что с ней делать, куда пристроить, он не знает. То, что некая Коллегия дала ему денег, он помнил. Что этот старец имел право спрашивать про них – тоже. А вместе эти, и еще огромная куча фактов, как-то не сходились. И еще вонь эта….

– Что ты вертишься? – подозрительно поинтересовался Серафим Гермионович, заметив, наконец, метания Барока.

– И в самом деле, – Барок сморщил нос, оглядывая себя в поисках места, откуда воняло сильнее всего. – Я давно не мылся. Запустил себя. Это неправильно.

– Совершенно неправильно, – подтвердил несколько сбитый с толку старец. – Но я спрашивал о другом.

Барок перестал вертеться и посмотрел на старика. О чем? Ах да, деньги. Какие деньги? Ну же, память, обратился Барок к наследству Рудольфа. Давай, работай. Что он от меня хочет? Что я кому должен? И как мне от него сбежать?

Последний вопрос оказался правильным. Проявившиеся в голове образы сами собой сложились в нужную картину.

– Все в порядке, – облегченно сообщила автоматическая память Барока, ничуть не кривя душою. – Работы ведутся в соответствии с графиком. Опытный образец уже готов….

Да? Изумился про себя Барок. Готов? Надо же. А, интересно, образец чего?

– … Эти материалы необходимы для изготовления дубля. Сдвоенное исполнение, я считаю, позволить добиться должного синергетического эффекта.

Барок замолчал, удивляясь собственному языку. Это что он только что сказал? И кому? Старец тоже взял секундную паузу.

– Вот теперь я верю, что с тобой все нормально, – неожиданно усмехнулся он. Правда, усмешка вышла несколько пренебрежительной. – Все те же самые сказки. Сплошная болтовня и никакого результата. Только деньги уходят, как в песок. Немалые, между прочим, деньги. Такие нужные для общины. Расходующиеся на … ерунду.

Барок слушал старца, расходящегося все больше и больше, но эмоций не проявлял никаких. Даже странно. Вроде, не в его правилах, его древних правилах, было терпеть подобное обращение. Но, нет. Ярость молчала, не желая тратить себя на брызжущих слюной стариков. И правда, что он, воевать с ним будет?

Но эмоции пришли оттуда, откуда их не ждал никто. Серая пелена в голове вдруг колыхнулась, подалась вперед. Дала трещину. И рот остолбеневшего Барока вдруг сам собой распахнулся….

– Ерунду? Да вы… как вы можете? Вы, никогда не удосуживавшиеся выглянуть из своих шор…. Не считающиеся ни с чьим мнением. Ерунду? Мой новый взгляд …. Я… докажу вам ….

– Точно, все в порядке, – презрительно скривил губы старец. – Тот же словесный понос, те же громкие слова, за которыми ничего не стоит.

Он кивнул на тележки.

– Дубль, говоришь? Синергетический эффект? Ну-ну.

– Да вы…, – захлебнулся было возмущением вылезший из своей скорлупы Рудольф (надо же как его зацепило, все блоки Барока слетели в секунду).

– Да вы….

Но тут с удивленным интересом наблюдавший за этой сценой Барок решил, что пора брать управление на себя. А то с таким подходом, соседушка, ты далеко не уйдешь. Конечно, если так блеять, кто ж тебя слушать-то будет.

Он покопался в голове, собирая справочную информацию, собрал и резко зашвырнул истерящего Рудольфа обратно за серый полог. Все, ты себя уже показал, хватит. Пришла пора нормального разговора.

– Да вы…, – щелк, Барок вернулся в разговор. – Срок исполнения гранта не закончен. Полномочия, выданные мне Коллегией, позволяют мне расходовать выделенные средства по моему усмотрению. Данный разговор не имеет смысла. До свидания.

Барок развернулся и взял со второй тележки верхнюю коробку. И правда, хватит болтать, а то он до утра тут грузиться будет.

Старец заткнулся. Непонятно, то ли Барок и правда его уел, то ли потерял дар речи от подобной наглости, то ли ошарашен мгновенной сменой действующих персонажей. Барок мельком пожалел, что так резко сменил стиль разговора. Как бы еще сумасшедшим не объявили. Но, как бы то ни было, а через несколько секунд, за которые Барок успел перегрузить еще одну коробку, от старца донеслось нечто, смахивающее на змеиное шипение.

– Посмотрим.

Краем глаза пыхтящий Барок увидел взметнувшееся одеяние. И тут же раздались удаляющиеся шаги. Вот и все. Вроде, пронесло. Больше языками болтали. Но впредь надо быть осторожнее со знакомыми. Слишком мало информации для общения. Мало? А ведь нет, информации более чем достаточно. Тогда что?

– Встретимся на заседании Коллегии через месяц, – донеслось до Барока.

Так, похоже, у него теперь есть временные ограничения по вхождению в местную жизнь. Ну что же, будем разбираться. Барок поджал губы, таща очередную коробку. Он непростительно мало времени уделял окружающему миру. Придется это исправить. Для начала неплохо бы выяснить, а он вообще где?

Глава 5

Либрация осталась позади. Грузовой отсек бота был под завязку забит товарами с тележек, спина ныла, руки отваливались, измотанное тело категорически отказывалось совершать любые движения, голова раскалывалась, но Барок не дал себе ни секунды расслабления. Произошедшее на парковке говорило о том, что у него не будет шанса тихонько пожить в новом теле, постепенно осваиваясь в незнакомом мире, неспешно и методично набирая информацию. И поэтому все полетное время Барок посвятил получению из памяти Рудольфа справочной информации о своем новом мире. К моменту прилета домой обладал уже более чем приличным набором знаний.

Теперь он знал, что значит «галактика». Видел почти целиком заселенный и обжитый рукав Персея, слоями поделенный между основными расами и государственными образованиями людей. Вместе с Рудольфом активно не одобрял всю эту мелочную суеты: деление власти, обжитых планет, ресурсов. Видел крошечные слои государств в соседних рукавах галактики, которые, за недостатком человеческих ресурсов всего лишь номинально обозначали присутствие государств в той или иной части рукава. Знал, что то, что называется Мирами Авангарда – это просто звездные системы, до которых еще не дотянулись ничьи руки. И в этих Мирах Авангарда, в малообжитом рукаве Стрельца, с краю, возле «азиатского» про-слоя, он видел маленькую систему двойных звезд с шестью пригодными для жизни мирами, в которой вращался аккуратный зелено-голубой шарик – уютная планета под названием Алидада.

Система, помимо Алидады включающая в себя еще пять условно обжитых планет, носила название, которое сразу сообщало любому ею заинтересовавшемуся о пристрастиях и государственном устройстве занявших ее людей.

«Технократия». Барок покатал на языке, попробовал произнести слово вслух. Ничего. Никаких эмоций и ассоциаций. Только значение. Вот это-то и настораживало. Почти полное отсутствие каких-либо эмоций.

С момента попадания в тело Рудольфа, Барок был настолько занят решением насущных физиологических проблем, что не придал этому никого значения. Просто не увидел этого. А вот сейчас, начав копать конкретную проблему и выстроив сравнения, Барок тут же наткнулся на тот факт, что почти все эмоции, которые он испытывал, были его собственными. Принесенными из полумрака. За ре-едким исключением.

Писк автомата, сообщающего, что до дома остается менее десяти минут полета, заставил Барока отложить аналитическую деятельность. На время.

Совершать второй подвиг за день, в одиночку разгружая бот, было полнейшим идиотизмом. И Барок, наплевав на скоропортящиеся продукты (выискивать их среди прочего хлама было делом безнадежным), выдернул из груды первую попавшуюся коробку с чем-то, судя по надписям, съедобным, и потащился в дом. Поесть, попить, сходить в туалет и засесть за обдумывание проблемы. Похоже, миляге Рудольфу в этот раз не отсидеться в теплом уголке.

Все намеченные процедуры заняли у Барока меньше часа. Еда приятно тяготила желудок, усталое тело просило отдыха, но все, на что расщедрился Барок, была большая чашка напитка, название которого он случайно подцепил в ревизуемой памяти. Сказать по правде, если бы напиток не обладал тонизирующими свойствами, то не было бы и его. Барок послаблений ни себе, ни своему новому телу делать был не намерен. Их и так до его прихода сюда было более чем достаточно. У всех. Хотя память четко показывала, что Рудольф в прежней, добароковской, жизни выпивал не менее четырех чашек этого самого «кофе» в день. Ну, это туда же, к послаблениям….

Всё, естественные потребности выполнены, технические условия соблюдены, пришла пора размышлений. Усевшись на так ни разу за все эти дни и не заправленную кровать (старец был прав: мыться и поддерживать чистоту необходимо, но это позже, не сейчас), Барок сделал большой глоток обжигающего напитка, скривился от горечи и отставил чашку в сторону.

Так, теперь попробуем разобраться, что происходит. Барок посмотрел внутрь себя. Все, что он смог понять из своих наблюдений, говорило об одном: похоже, серенький тихоня Рудольф поделился с ним только физиологическими ощущениями. Ну, еще знаниями, голой информацией. Но взамен оставил себе…. Что? Пришла пора детального анализа.

Барок прислушался к себе и начал вытаскивать изо всех дальних уголков памяти старательно запрятанные воспоминания, которые там, в полумраке, между бесконечных волн струящегося бытия, могли его убить, освободи он их хоть на минуту. Тогда он бы не выдержал груза памяти. Сейчас – другое дело. Сейчас все остатки воспоминаний были более чем кстати. Потому что сравнивать ему его новые ощущения больше не с чем.

Начали. Он вертел эти осколки так и эдак. Сравнивал, фильтровал, сегментировал. Пытался моделировать различные ситуации с их применением. Вспоминал примеры из последних дней. Время от времени прикладывался к чашкам с кофе, который уже не казался таким противным. Час, два, три…. И, наконец, нашел. Понял, в чем проблема.

Смотрите, господа. Вот он видит, например, стул. Видит? Видит. Ощущает? Без сомнения. Осознает? Конечно. А что именно он осознает? А осознает он только черно-белую картинку. Факт существования физического объекта с набором определенных функций. Для него стул – это предмет мебели. Интерьера. Предмет, на котором сидят. А еще? А, пожалуй, и все.

Вот. Вот оно. Он не понимает, хорошо это, или плохо, не чувствует ничего, что может быть связано с этим предметом. Этот стул, он красивый? А что это такое? Информация об этом слове была, а чувств, чувств самого Рудольфа, не Барока, – не было. Хорошо, попробуем по-другому. Крепкий? Барок покачал заскрипевшую конструкцию. Пожалуй, да. А удобный? Опять не с чем сравнивать. И голова молчит. Барок даже немного ошалел. Ну ничего себе. Вот так засада. Вот так Рудольф. Это что же ты, паразит такой, лишил меня столького…. А, самое интересное, что он, Барок, об этом даже не подозревал. Жил себе и жил все эти дни. Как тупой механизм вроде автомата в боте. Конечно усатый Тиллоев испугался, когда увидел перед собой начисто лишенное эмоций тело, монотонным голосом повторяющее его слова. Испугаешься тут….

Э-э-э нет, дружок, растянул губы в плотоядной усмешке Барок, так не честно. А личностные ощущения и оценки где? Где эмоции? Все, а не только те, которые Барок с трудом вытянул из своих загашников, или на которые наткнулся самостоятельно, изучая свой новый мир. Всё, прятки кончились. Пришла пора, «соседушка», рассказать немного больше о том мире, где мы с тобой собираемся жить. Он опять заглянул себе в голову и почти сразу наткнулся на большой кусок, как будто стеной огороженный от «его» территории. Стена дрожала от напряжения: Рудольф не собирался отдавать то немногое, что у него осталось. Барок вздохнул. И жалко этого бедолагу, и жить как-то надо. Старец-то, судя по всему, с живого с него не слезет. А то, что Рудольф приготовился к драке? Стена, не пускающая его дальше? Барок вздохнул еще раз. Это было бы серьезно, если бы он не видел мира полумрака. Если бы не плавал в волнах его отчаяния. Если бы не бился не так давно как раз в эту же стену. Только огораживающую всю личность целиком, а не кусок сломленного и оглушенного сознания.

Даже не думай, мысленно посоветовал Рудольфу Барок. Он взялся за «стену» и начал медленно, чтобы не вызвать шока, еще сам себя угробишь, поднимать ее. Стена затрепетала. Рванулась вниз. Барок нажал. Стена не поддалась. Ну, что же….

В борьбе прошло несколько минут. В итоге Барок разозлился. В его голове отчетливо вспыхнул растянутый узор, и воля Барока полыхнула в унисон с ним. Двойного напора Рудольф не выдержал. Стена треснула, подалась в стороны. Барок уверенно схватился за ее края.

Но надо отдать должное Рудольфу. Он не сдался. Края «стены» вывернулись из «рук» Барока и отступили. Не разлетелись клочьями – Рудольф тоже не хотел умирать – отодвинулись. Подались назад все еще охраняя, сберегая что-то.

Барок скривился: голову пронзила резкая боль, как будто ее было сегодня мало. Да уж, нелегко бороться со своим собственным сознанием. Но боль прошла, и Барок рванулся вперед, жадно роясь в ворохе отвоеванных эмоций. Моё, ура! Несколько секунд, и его губы растянулись в довольной улыбке. Есть. Наконец-то. То, что просили. Вот теперь он знает что, к чему. Огромная куча чего-то, представляющегося Бароку горой ярких осенних листьев, рухнула на него, закружила, заставила задохнуться от восторга обладания новой, неведомой, но прекрасной жизнью. Вот это да…. Вот это счастье….

Восторженный вопль сдержать было трудно, и Барок не стал его сдерживать. Тесная захламленная комната вновь услышала победный клич. Новая жизнь шла вперед.

Когда эйфория схлынула, и чувства начали потихоньку укладываться на полочках в голове, Барок присмотрелся к недорушенной серой стене. А еще есть? А ведь вроде, да.

Но тут, похоже, его ждал бой не на жизнь, а на смерть. Если обыкновенные эмоции Рудольф просто не хотел отдавать наглому захватчику, то скрывающееся за стеной сейчас, он намертво увязал с остатками своей жизни. И все же, и все же…. Барок опять попытался поднять край невидимой стены. Голову свело судорогой, дыхание прервалось. Нет, тут Рудольф будет стоять до конца. Но интересно же…. Задыхающийся от напряжения Барок все же приподнял край стены. И тут же опустил. Нет, это ему точно не надо. Первая любовь, теплое молоко вечерами, любимая поза для сна, запах сена – на это он не претендует. Еще не хватало.

Ф-фух. Борьба закончилась, голову отпустило, и Барок с удовольствием потянулся. Глотнул остывшего кофе и весело огляделся по сторонам, как будто впервые увидев свой новый дом. Ну что, будем сравнивать ощущения? Так, и что у нас тут к чему относится?

За окнами давным-давно царила ночь. Глухая ночь. Прошедший день был переполнен событиями. Истерзанное тело молило об отдыхе, но Барок никак не мог остановиться. Он бродил по дому, дотрагиваясь до каждого предмета, и с восхищением прислушивался к волне чувств и эмоций, возникающей в душе. Тело на мгновение наполнялось непередаваемым чувством новизны, которое отзывалось в голове острым удовольствием. Один раз, другой, третий…. И Барок понял, откуда берется это удовольствие. Каждое открытие было сродни детской радости от обнаружения новой, неизвестной игрушки. А что может быть счастливее возвращения в детство?

И он бродил и бродил по комнатам, хватая и хватая новые предметы, стараясь насытиться этим чувством, наестся до отвала, до изнеможения. А оно все не приходило и не приходило.

Плед. Старый и потертый. Но до чего теплый и уютный. Барок тут же завернулся в него и некоторое время так ходил, наслаждаясь необычными ощущениями. Потом под руку подвернулся уникомп….

Вот это вещь! Сказка наяву. Да он же…. Это же…. Да это же целый мир под подушечками пальцев. А он-то, он-то…. Ха, теперь Барок свободен. Он может получать любую информацию, не основываясь на мнении Рудольфа. Ура! Так, а откуда приходит эта информация. Так, так, так….

Связь. О! Вот это да. Что это? Барок потратил час, разбираясь с настройками и принципом работы ком-центра. И в итоге понял, что куча народа пытается с ним связаться, чтобы…. Что? Ой, нет, не сейчас. Барок с опаской вновь отрубил доступ и постарался сделать вид, что ком-центр и не работал никогда. Не сейчас. Потом. Когда он разберется со своей новой оболочкой.

Он поднял голову и уперся взглядом в новую игрушку. Ух ты, а это что? Витранс? Надо же, надо же…. Так, где включается?

Ай! Наплевав на уже почти не работающие мышцы, Барок одним прыжком оказался за выступом стены. С плоского экрана на него скалилась отвратительная оскаленная морда неизвестного чудовища. Барок изготовился к бою: просто так он не дастся. Но морда вдруг исчезла, уступив место запыхавшемуся человеческому лицу. И запоздалая память подсказала, что это просто постановка. Развлечение.

Нет уж, Барок отрубил питание витранса от греха подальше. Ему и без чудовищ на ночь развлечений сегодня хватит. Какой идиот придумал эту гадость показывать? Для развлечения, ха. Барок презрительно сощурился в сторону погасшего экрана. Он был готов спорить на что угодно, что создатель этого «развлечения» толст, рыхл и слаб. Развлечение? Пойди пробежку сделай. Окунись воду. Отожмись раз пятьдесят. Вот тебе и развлечение. А если ты все это сделаешь, то тебе никакие чудовища уже грезиться не будут. Фу, гадость. Не понравилось.

Барок уже было отвернулся от мертвого экрана, как вдруг его царапнула мысль…. Стоп. А оно, это отвратительное создание больше не появится? Не то, чтобы он боялся, но лишний раз бездумно рисковать не хотелось совершенно. Особенно теперь, когда жизнь стала настолько интересной.

Так, обратимся к памяти. Барок посмотрел вглубь себя. Память тут же объяснила, что подобные страхи – это из разряда пятилетних детей. Спасибо, скривился Барок. Он не местный, всего неделю здесь. Можно для него отдельно лекцию? Память пожала плечам и объяснила. Так, угу, ага. Про сигналы, технологии передачи и сжатие информации Барок понял. А как гарантировать, что оно не вылезет? На это хихикнула даже собственная память. Как, как? Прервать канал, вытащить блок связи. Отключить питание. Все, вроде. Чего еще?

Блок связи витранса представлял собой тонкую пластину. К счастью, Рудольф уже имел проблемы со своим стареньким экраном и поэтому знал, как он меняется. На всю процедуру у Барока ушло секунд тридцать. Теперь осталось питание.

Нет, он прекрасно знал, что никто ниоткуда не вылезет. Конечно же, это глупость чистейшей воды. Ну как может вылезти из плоского металлопластикового полотна живое существо, которое есть всего лишь набор импульсов? Никак. Это Барок, благодаря Рудольфу знал совершенно точно.

Вот только что-то странное-странное в памяти, его, Барока, памяти, не рекомендовало быть настолько категоричным. Что? Барок присмотрелся внимательнее. Ну и конечно, под пристальным взглядом, это странное тут же испарилось. Растаяло, как ненадежный сон поутру. Ищи не ищи, не найдешь.

Но осадок остался. И Барок решил все же довести до конца начатое. Так, энергия. До глубокого копания, что есть «энергия», Барок решил пока не опускаться, и без того голова отказывается работать, а выяснить, откуда она, эта энергия, приходит на витранс надо.

Ух ты. Небольшая пристройка к дому (новая память Барока подсказала, что эта конструкция типовая для таких домов) была как будто окутана невидимым облаком. Невидимым, но, тем не менее, явственно ощутимым. Барок не понял, это его чувство или Рудольфа, но вникать не стал, сил нет. Четкие линии потоков энергии входили и выходили из причудливой формы конструкции, располагавшейся в хорошо экранированном помещении. В середине негромко гудел центральный блок, на который приходила энергия извне (из городского ретранслятора, это понятно, но о нем не сейчас, позже). На этот блок крепились все остальные, ответственные за передачу энергии непосредственно на приборы-потребители. Барок уверенно подался вперед.

«Схема», тут же напомнила память. «Зачем?», удивился он. И так все ясно. Вон он, витрансовый канал. Ярко-красный. Такой же, как и ощущения от самого витранса. Что непонятного? Память удивленно замолчала. Шаг вперед, и к ее удивлению добавилось еще что-то. Что-то странное, ожидающее. Злорадное….

И только взявшись за гудящий блок, потянув его на себя, Барок мгновенно, вспышкой, понял «что». И «кто»…. Голой рукой – за работающий транслятор….

Он рванулся остановить свое движение, но было поздно. Понимание «зачем» этот «кто» сделал «это» пришло несколько позже. Когда обжигающий, оскаленный зверь вырвался огненным змеем из выдернутого блока и бросился на потревожившего его размеренный покой. Куда там чудищу из витранса. Ослепительная искра, рванувшаяся навстречу, в одно мгновение погасила сознание Барока.

Последним угасло острое сожаление: надо же было так попасться….

Глава 6

На орбите сумерек нет. Сигма Лося или Колокол, светило Изюбра, либо за диском планеты, либо – светит. И наступление биологически близкого к человеку вечера с ним никак не связано. Люди сами себе определяют, когда считать вечер, а когда – утро. Для удобства орбитального трафика вся орбита вместе с наземными службами еще со времен первооткрывателей были поделены на четыре условных сектора: Север, Запад, Юг, Восток. И, соответственно, все орбитальные объекты, используемые людьми не для производства (жилые, офисные, развлекательные) развешивались на геостационарных орбитах в порядке прикрепления к одному из них.

И вот сейчас в секторе «Север» начинался вечер. На орбиту хлынул поток ботов. Большей частью, частных. Многоместные транспортники, перевозящие рабочих ферм и заводов, клерков и монтажников чаще встречались в «Юге» и «Западе». «Восток» был вотчиной силовиков, военных, спасателей, полиции. А в секторе «Север» в основном проживали управленцы все мастей, небедная творческая интеллигенция и просто обеспеченные люди. Самому Донкату на время приобретения жилья о покупке домика в «Севере» можно было только мечтать, хватило только на «Запад», поэтому сейчас ему каждый день приходилось пробираться через плотные рукава транспортных потоков, чтобы попасть в свой бар, расположенный на огромном орбитальном комплексе «Изюбр-младший». Это не радовало, но менять место жительства сейчас было совершенно не с руки.

Степа в кои-то веки в час-пик отдал управление автомату, а сам сидел, уставившись невидящим взглядом в мягко подсвеченную панель управления. Улыбался. Забытая сигарета обожгла пальцы. Донкат беззлобно зашипел.

– Вызов Декстер, – негромкий голос автомата заполнил кабину. Сигнал пришел на суперфон, но умный автомат, помня, что в ботах не используются сторонние устройства звука и изображения, перебросил вызов на систему связи «Параболы».

– Принять, – отозвался Степа.

– Привет, партнер, – гулкий, как рокот двигателей крейсера, голос спрессовал воздух в кабине. – Ты где?

– На подлете, – рассеянно сообщил Донкат.

– На подлете? – непонятно, чего больше, удивления или возмущения, было в голосе сакса. – На каком, …, подлете? Я думал ты уже на месте.

– Я тоже так думал, – Степа окинул взглядом приборы. – А ты, вот, позвонил, и я понял, что мне еще минут десять лететь. Пробки.

– Что? – изумленно переспросил Декстер. – Какие пробки?

– Обыкновенные, – несколько отрешенно отозвался Донкат. – Ты в первый раз слышишь, что к вечеру на орбиту возвращается куча народу?

– Ты чего такой потерянный? – озадаченно сбавил обороты сакс. – Случилось чего?

– Да нет, – отмахнулся от голоса Степа, потихоньку возвращаясь обратно в голову. – Просто задумался.

– Задумался? – протянул Декстер. – Ну-ну.

– Все в порядке, – Донкат окончательно вынырнул из своих размышлений, бросил еще один, уже оценивающий взгляд на приборы и ткнул в переключатель автомата. – Все, пять минут, и я на базе.

– Вот таким ты мне нравишься гораздо больше, – удовлетворенно прогудел Декстер. – Давай, добирайся, я тебе парк-канал приготовлю.

– Окей, как ты любишь говорить, – сообщил в воздух Степа. – Готовь. Пять минут.

Он взялся за выехавший штурвал, мазнул взглядом по схеме движения вокруг и показал перестроение в скоростной ряд. Личное счастье личным счастьем, а дела ждать не будут. Счастьем он потом, отдельно, насладится.

Длиннющую штангу бот-паркинга, гордость Декстера, не заметить было невозможно. Огромный штырь, увенчанный яркой вывеской, сообщающей, что в переполненном околопланетном пространстве любой желающий может без особого труда найти тихую гавань, как для бота, так и для себя, был виден со всех основных магистралей. Шойс, помнится, отдельно настоял, чтобы этот гений конструкторской мысли располагался именно на виду. И, надо сказать, он оказался прав. В суматошной толчее орбитальных баров найти вечером местечко для бота возможным практически не представлялось. А путь «работа-дом-космотакси-бар» мог занять больше половины вожделенного вечера и испортить любую вечеринку. И вот тут на арену выходил бар «Мамкин Валик», предоставляющий решение этой деликатной проблемы. Захваты штанги принимали паркующийся бот одновременно с выходящими пассажирами, и умные автоматы тут же прятали его в объемистом ангаре, прилепленном снизу. Присваиваемый импульс связывал унибраслет хозяина с ботом, и тот же автомат при желании клиента покинуть бар, синхронизируясь по времени, подавал на посадку средство передвижения. Не забывая при этом оповестить бортовой компьютер бота о том, что водитель нетрезв и управление может осуществляться только в автоматическом режиме. Удобство и безопасность были гарантированы. И посетители это оценили. Настолько, что ближайшее пространство перед бот-паркингом мало отличалось от переполненного транспортного канала.

Но Степу это не касалось. Их с Декстером места располагались гораздо ниже, практически рядом со входом в их кабинет.

– Стыковка завершена, – доложил автомат.

Короткое шипение люка, и Донкат вошел внутрь. Из небольшого холла вело два коридора. В конце одного виднелась массивная резная дверь, выполненная, как уверял Декстер, из цельного куска дерева, привезенного с самой Земли (Степа, лично зная местных поставщиков подобных вещей, в эти сказки верил мало, но предпочитал не портить настроение партнеру). Из другого коридора, перегороженного почти герметичным люком, неслась еле слышная музыка. Этот путь выводил в залы и бары.

Люк, на который смотрел Степа, коротко пшикнул и отъехал в сторону. Музыка тут же стала громче. В квадратном проеме появилась тонкая, несерьезная с виду фигура молодого человека в тщательно подобранной по цвету одежде.

– Добрый вечер, Степан Афанасьевич, – поприветствовала его фигура.

– Добрый вечер, Сергей Платонович, – улыбнулся в ответ Степа.

Это было традицией. Сергей Равазов, управляющий клубом, который Декстер, а за ним и все остальные продолжали упорно называть баром, не пропускал ни одного появления ни Декстера, ни Степы. Тонкая фигура неизменно была первым, что видели они с Шойсом по прибытию. Со стороны могло показаться, что чрезмерное, бьющее в глаза, внимание Сергея к своему внешнему виду говорило о его не совсем обычной ориентации, но Степе было глубоко плевать, в какой компании он проводит вечерние и ночные часы. Равазов, в противоположность своему внешнему виду, был более чем жестким руководителем. В его присутствии, казалось, даже стулья в баре стремились стать поровнее. Персонал, ведомый его железной рукой, являл чудеса аккуратности и исполнительности. И Степу с Декстером это более чем устраивало.

– Шойс на месте? – поинтересовался Донкат.

– Мистер Декстер прибыл сорок три минуты назад, – педантичность Сергея, граничащая с занудством, тем более смотревшаяся странно в совокупности с ультра-тщательностью в вопросах одежды, уже начинала входить в поговорки. – Поверил расписание выступлений, отдал распоряжение сменить парфюм в холле и попросил изменить музыкальное сопровождение гостей до бара в связи со свершившимся событием.

Степа хмыкнул. Вчера вечером по новостям передали о том, что все официальные процедуры, связанные со вхождением планетной системы «Бойджер» в Российскую Федерацию Миров, завершены. РФМ получило право официально провозгласить новый про-слой в рукаве Ориона. Теперь РФМ единственное государство, которому принадлежат оба крайних слоя рукава: про-, ведущий к центру галактики, и контра-, оканчивающий обжитые миры рукава. И понятно было, что кто-кто, а Декстер не мог пропустить такое событие, к которому он имел самое непосредственное отношение. Степа пометил себе узнать у Шойса, как именно он планирует отпраздновать сие свершение. Зная сакса, можно было ожидать чего-то крайне необычного.

– Спасибо, Сергей Платонович, – Степа с самого начала поддерживал официальную манеру обращения в баре. И она прижилась. Обращение по имени-отчеству теперь было практически обязательным даже для барменов и обслуживающего персонала. Что было отдельно странно, учитывая, что в бытность простым торгашом Степа всеми силами старался уйти от официоза. Тогда это помогало.

– У мистера Декстера посетитель, – Равазов показал на деревянную дверь. – Поставщик.

– Поставщик? – недоверчиво поднял бровь Степа.

Но комментариев получить не удалось. Деревянная дверь открылась и из нее выглянуло здоровенное, лучащееся энтузиазмом лицо Декстера.

– О, ты уже тут, – одновременно прогудели сам Декстер и пластина переводчика на его плече. За последние полгода Шойс, конечно, сделал некоторые успехи в изучении русского языка, но к вящему расстройству Степы почти все они имели отношение исключительно к языку помоек. Ругаться сакс научился мастерски, а вот с литературным языком пока выходила заминка. – Давай заходи. Тут один парнишка интересный появился. Послушай, что говорит.

Степа иронично посмотрел на партнера и, благодарно кивнув Равазову, прошел в кабинет.

– Здравствуйте, Степан Афанасьевич, – из огромного, монументального кресла, стоящего спинкой ко входу, лучась дружелюбием и приветливостью, поднялся молодой парень.

Донкат скучно посмотрел на очередного торгового представителя, старающегося продвинуть к ним свой товар. В плане больших объемов продаж «Мамкин Валик» не представлял собой ничего особенного, но неуклонно растущая популярность заведения все больше и больше привлекала маркетологов со всего Изюбра, стремящихся сделать рекламу на присутствии их товаров в баре. Степа уже устал отбрыкиваться от визитеров, никак не желающих поверить в то, что рекламы у них из-за этого не прибавится: Шойс просто не пустит. Но поток желающих не иссякал. И вот, пожалуйста, очередной образчик. Милый, умный, приветливый и сообразительный. Мечта, а не поставщик. Степа вздохнул и покосился на Декстера. В отличие от сакса, он таких «очаровашек» навидался в свое время более чем достаточно. Мало того, он сам был таким. Вот только почему-то сейчас у него не было никакого желания играть в игры типа «а ну-ка посмотрим, кто кого переболтает».

– Здравствуйте, – Донкат поздоровался с парнем и перевел взгляд на сакса. – Что у нас тут, Шойс?

– Да ты понимаешь, – Степа всегда удивлялся как Декстер, громадина Декстер, капитан-коммандер дальней разведки «Лунной Дороги», известнейшего соединения наемников Сакс-Союза, превращался в совершеннейшую размазню при общении с разного рода торгашами. Ну, не держал он удара при сладком обращении, при лести. Не держал, и все тут. Вот и сейчас…. – Да ты понимаешь, парень предлагает интересную штуку. У нас, вроде, они есть, но тут производитель один из лучших в галактике. Да и имидж свой поднимем, используя такой товар….

Степа поскучнел. Как только он слышал слова «один из лучших производителей в галактике» в сочетании с «поднять свой имидж», его тут же начинали обуревать нешуточные сомнения. Уж он-то знал, что действительно лучшие производители в представлениях не нуждаются.

– Где можно посмотреть? – поинтересовался он у сакса.

– Покажи ему, – театральным шепотом посоветовал парню Шойс.

Так, уже уверовал. Надо же. Донкат вздохнул. Что сказать, одно слово: увлекающаяся натура. Вот только торговля – это не «два заряда в одну точку, как можно ближе к центру и с минимальным промежутком по времени, чтобы не успела восстановиться защита убээса». Тут все скучнее.

Поставщик, все так же радостно улыбаясь, передал пластину уникомпа Степе. И только тренированный взгляд мог заметить напряжение, появившееся в его лице. «Ну-ну», хмыкнул про себя Донкат, «давай, посмотрим, что ты там закопал».

Напрягался парень, естественно, не зря. Если кто из них двоих и мог заметить подвох, прячущийся в мелких строчках «стандартного» договора, то это точно был не Декстер.

Как ни парадоксально, но функции в их двойке делились четко (хотя и донельзя странно). Сорокашестилетний здоровяк Декстер (начало расцвета сил по галактическим меркам), щеголяющий всеми видами пирсинга, неизменно разодетый по последней моде в размахаистые куртки и широченные штаны, придающие и без того огромному силуэту сходство с плотной грозовой тучей, отвечал за творчество. Подборка музыки, меню бара, освещение, оформление, запахи танцпола и (даже) туалета – это все была его вотчина. Он определял, кто и когда выступает в клубе, приглашал интересных и неоднозначных личностей, организовывал светские и не очень тематические тусовки. В общем, как метко обозвал его кто-то из постоянных друзей-посетителей, работал «добрым духом».

А на долю атлетичного светловолосого красавчика Степы выпала (ну, как «выпала», он сам так захотел) работа с «изнаночной», дневной, стороной жизни стремительно набирающего популярность заведения. Налоги и энергоснабжение. Строители и уборщики. Персонал и системы безопасности. Проверяющие и поставщики. Цены, сметы, счета и договоры с контрактами.

И если Декстер половину поданных ему документов подписывал, не глядя, то выйти от Донката с семью-восемью замечаниями или спорными пунктами договора считалось удачей. Про цены, скидки и качество поставляемых товаров не приходилось даже говорить. Степа, признаться, и сам от себя не ожидал подобного зверства, но натура торгаша, прекрасно знакомая со всеми уловками тех, кто внезапно оказался «на другой стороне баррикад», просто-напросто не давала спокойно пройти мимо денег, которые можно было сэкономить элементарно, просто нахмурив брови.

Сколько раз Шойс громко вваливался в кабинет в сопровождении очередного «контрактера», с возгласами типа: «Да чего там ты мальчика-то обижаешь?», столько же раз через несколько минут щелканья по клавишам счетной программы уникомпа он тихо усаживался за плечом Степы и начинал медленно наливаться недоброй злостью человека, осознавшего, что его только что банально пытались «поиметь на деньги».

А незадачливый продавец, в душе активно ненавидя «этого урода Донката» (а ведь сам когда-то был из наших, падла), с нарастающим напряжением вглядывался в на глазах мрачнеющее лицо сакса. В итоге Степа категорически запретил Декстеру подписывать какие-либо финансовые документы в его отсутствие. Так и повелось.

Ну, вот, все так, как он и предполагал. Цены вздуты, доставка, естественно, не включена (это из соседней системы-то). И что он там еще лепетал про «элитного» производителя? Донкат поднял хмурый взгляд на съежившегося в кресле парня.

Откровенно говоря, Степа ничего не имел против таких представлений. Обычно, с пойманными «на горячем» ребятами договариваться становилось на порядок проще. Но сейчас он был совершенно не в том настроении, чтобы воевать. Радость, она как злость, стремиться как можно быстрее закончить текущие дела, чтобы целиком обратиться к своему объекту. Секундное раздумье, и Степа помягчел взглядом. Переставив в форме заказа цены, которые бытовали на Изюбре, и добавив пункт о бесплатной доставке, Донкат развернул экран к торгашу.

– Все понял? – нейтрально поинтересовался он.

Парень кивнул. Секундная пауза, за которую Степа начал ставить про себя ставки. Ну, будет биться за заказ, или нет? Парнишка оказался бойцом.

– Простите, господин Донкат, – начал он, ни единым мускулом не дрогнув при обращении к «злобному уроду», – но вы не учитываете, что данная марка производится не кем-либо, а самим….

Боец то он боец, вот только дурной какой-то…. Степа вздохнул. Ставки сыграны. Один – один. Молодец, что не стал молча наклоняться под клиента, но вот аргумент выбрал совсем уж нелепый. Донкат оглянулся на Декстера, прося внимания, развернул к себе уникомп, набрал в поисковике хваленую «известную» марку. Выделил цветом словосочетание «в нижнем ценовом сегменте», показал на него Шойсу и развернул экран обратно к парню. С лица торгового представителя сошел блеск. Фонтан иссяк. Что, это и все? Аргументы кончились? Степа даже расстроился. Быстро переставил цены в заказе еще на несколько процентов вниз и продемонстрировал их парню.

– Это за глупость, – прокомментировал он. – Придумал бы чего поумнее, осталось бы прежнее предложение, а втюхивать нам ширпотреб, рассказывая сказки про эксклюзивность – ищи дураков в другом месте.

Судя по кряхтению сзади, «другое место» находилось не так уж и далеко.

– Свободен, – Степа передал уникомп парнишке. – Привезешь по этим ценам – возьмем.

Тот молча принял тонкую пластину и направился к выходу. Донкат проследил за закрывающейся дверью, поднялся, взял из бара бутылку коньяка. Плеснул в два стакана и повернулся к Декстеру.

– Будешь?

– Давай, – вздохнул тот.

– Ты не расстраивайся так, – «пожалел» его Степа. – У нас все равно этой беды уже полные холодильники. Нам этот заказ, что есть, что нет….

– Да? – растерянно зачесал затылок сакс. На его лице причудливо смешались досада, раскаяние и … стыд? У Декстера?

– Да, – рассмеялся Степа. – Шойс, ну сколько раз тебе твердить, ну не лезь ты в закупки.

– Совсем? – остро прищурился сакс, зацепившись за слово, и явно нацеливаясь на предстоящее мероприятие.

– Ты знаешь…, – Степа сделал задумчивый глоток. – У меня такое ощущение, что да. Совсем. Там где шум-гам, тусовка и веселуха, там ты незаменим. А вот что касается прикупить чего-нибудь….

Он замолчал.

– Ты еще поучи полковника на поверхность сбрасываться, – Декстер одним глотком прикончил свою порцию, вылез из кресла и пошел за следующей. – То, что сегодня будет – сто процентов мое. Ты потом еще спасибо скажешь.

– Я надеюсь, – вздохнул Донкат.

– Что такое? – удивленно развернулся Декстер с бутылкой в руке. – Откуда страдания?

– Да нет, – Степа пожал плечами. – Какие страдания могут быть? Разве что погода….

Он покосился на декоративный дисплей, транслирующий картинку космоса, с внешней стены бара.

– Ну хоть что-то, – успокоено вернулся к бутылке Декстер. – А то я уж подумал невесть что…. А вообще, жениться тебе надо.

– Да я разве против? – поджал губы Донкат.

– А-а, вон оно в чем дело, – до Декстера, наконец, дошло. – А я то сижу, думаю…. Что, с Селеной поругался?

– Скорее наоборот, – расплылся в довольной улыбке Донкат.

– Когда приезжает? – в саксе проснулись навыки дальней разведки. По крайней мере манера допроса очень их напоминала.

– Через три недели, – огрызнулся Донкат, скучнея. – Коньяка налей.

– Держи, – Декстер не стал утруждаться сервисом, а просто бросил бутылку через всю комнату.

Степа был готов поклясться, что целился сакс в его голову.

– Спасибо, – он перехватил летящий сосуд. Так же резко свернул крышку и плеснул в бокал. Нахлобучил крышку на место и, не прерывая движения, швырнул бутылку обратно.

– Есть, – Декстер вынул ее из воздуха и удовлетворенно осклабился. – Ну, наконец-то, на человека стал похож.

И резко опять запустил в Степу чем-то.

Вот за повторение дурацкой шутки Донкат уже хотел, было, и возмутиться. Но поймал подарок, и все раздражение тут же улетучилось. В руке у него красовался пучок желтовато-янтарных полосок, распространяющих сильный, отчетливо слышимый в стерилизованном воздухе, запах меда с перцем.

– Лолли? – удивился он. – Откуда? Они же кончились.

– Ха, – подбоченился Декстер. – У дяди Шойса всегда есть в кармане парочка сюрпризов, ты не знал?

– Знал, – хорошее настроение Степы аккуратно сдало назад. – Твои сюрпризы я всегда знал. Признавайся, где взял?

Длинные янтарные полоски, напичканные сушеной бойджей, Степа начал обожать с того самого момента, как впервые попробовал их на Бойджере. Нельзя сказать, что первое знакомство с известнейшей и редчайшей пряностью галактики вышло у него радужным, скорее, наоборот. Он потом несколько дней прятался от всех блюд, где она содержалась. Но дикий темп их тогдашнего путешествия не оставил ему выбора. А потом он распробовал все, чем славилась бойджа, и понеслось.

И даже если бы бойджа не придавала сил, не нейтрализовывала бы алкоголь и не была бы настолько полезна для всех частей организма (включая и самые интимные), Донкат все равно бы потреблял лолли, непременную закуску в любом баре Бойджера, в немереных количествах. Очень они ему понравились.

Но была одна загвоздка. Бойджа – вещь капризная, редкая и малоурожайная. Мест, где она растет, во всей галактике найдет всего четыре. Пять, простите, про Бойджер забыли. Внутри планеты, как внутри планеты, а вот вовне…. В общем, экспорт бойджи на сегодняшний день составлял восемьдесят процентов внешнеторговых доходов планетарного правительства Бойджера. Так что владельцам бара (пусть и достаточно популярного в Восьмом русском про-слое) ежедневное потребление ее в больших количествах не то чтобы было по карману, а скорее, вовсе и наоборот. Цены на нее поражали всё и всяческое воображение.

Однако Степа не был бы торгашом, если бы не….

Несколько месяцев назад Степан Афанасьевич Донкат, беззастенчиво пользуясь «мимолетным» знакомством с главой временной администрации Бойджера, а по совместительству агентом какой-то там секретной службы федералов, неким мистером Иваном Федоровичем «Джонсоном», под восхищенным взглядом на недельку выбравшегося к ним Соловья, практически вынудил седого губернатора свести его с производителями бойджи. Тем же ресурсом выбил из них цены почти по себестоимости (их, планетной, естественно, себестоимости) и теперь заслуженно наслаждался лаврами и вкусами, наблюдая как Декстер в цветах и красках расписывает по всему Восьмому про-слою «уникальную возможность» попробовать «легендарную приправу галактических королей». (И где он только нашел их, этих королей, в современной галактике?)

Но как бы то ни было, а реклама оказалась действенной. И прибыльной. Когда Донкат сообщил саксу, сколько они на этом зарабатывают, того чуть удар не хватил. От радости. Ну, и помимо всего прочего, теперь у него самого появилась возможность беспрепятственно наслаждаться любимым лакомством. Однако у некоторых и привычки….

Вот только бойджа, как уже упоминалось, растет медленно. Так что поставляемые количества тоже не беспредельны. И у них она кончилась уже тому назад дней десять как.

– Признавайся, где взял? – нахмурился Степа. – Грузовой рейс с Бойджера приходит только через неделю. Купил?

– А если и купил?

– Почем?

– Вот только не надо, – скривился Декстер. – Не начинай, ладно? Я прекрасно знаю цены на бойджу. Но могу я сделать тебе приятное?

– Зачем? – набычился Донкат. И задумался. А, в принципе, что такого? Тут бы улыбнуться и сказать спасибо, что позаботились. Но рефлексы не позволили Степе расслабиться. Да вы что? За такие деньги? Он нахмурил брови и повторил. – Зачем? Что я не перетерплю неделю?

– А зачем? – возвращая вопрос, пожал плечами, сакс.

– Ну, знаешь…, – но развернуться Степе не дали.

– Стоп, – поднял руки Шойс. – Я все понял, ты сегодня злобен и неприветлив, несмотря на Селену. Это все оттого, что я лучше стреляю….

И, не дав Донкату взорваться окончательно, признался, сияя довольной улыбкой.

– Цены – ниже низкого. Это же наша поставка.

– Какая «наша»? – не понял Степа. – Откуда?

– Ха, – Декстер плеснул себе еще коньяка, решительным жестом засунул бутылку обратно в бар и приосанился. – Не только некоторые мальчишки могут организовывать доставку. У старых боевых коней тоже кое-какие связи имеются.

– Прокомментируй, – Степа поерзал на кресле. Что-то оно становится неуютным.

– Да нечего особо комментировать, – махнул рукой сакс. – Подумаешь, пара старых знакомых помогла подхватить груз с Бойджера и привезти сюда. Им что, в крейсере свободного места – хоть танцуй. А нам – все подешевле будет. Так что вот так, – он сделал глоток. – И экономия, и скорость. Молодец я?

Степа показал два пальца, копируя жест самого Декстера.

– Дважды молодец? – радостно удивился сакс.

– Идиот в квадрате, – Степа сильно пожалел, что оставил импульсник дома. То-то было бы сейчас хорошо засадить пару разрядов в эту ухмыляющуюся физиономию. – Ты хоть приблизительно представляешь, во сколько в итоге нам обойдется твоя «дружеская» помощь?

– А что такого? – искренне возмутился сакс.

– Да так, ничего, – вздохнул Донкат. – У тебя пальцев на руке сколько?

– Пять, как по штатному расписанию положено, – подозрительно нахмурился Декстер.

– Тогда загибай, – предложил Степа. – Первое: как ты собираешься вывозить бойджу с терминалов штурмфлота?

– Осади назад, – выпятил губу Декстер. – Во-первых, она уже здесь, он указал пальцем на полоски, которые Степа держал в руке. А во-вторых – никакие терминалы штурмфлота тут не задействованы. Это мои друзья еще с Марции. Если ты не забыл, у меня был яхт-клуб, пока вы с Соловьем не появились, и не сломали мою счастливую, – он фальшиво всхлипнул, – жизнь. Что?

– Шойс, – Степа закрыл лицо руками. – Можешь больше не загибать. Это даже не неправильно оформленные документы. Это – контрабанда.

– Чего?

– Ничего, – Донкат отнял руки. – Ты правда думаешь, что граждане Сакс-Союза могут вот так запросто взять немного бойджи с планеты, только что вошедшей в состав РФМ и привезти ее на другу планету того же РФМ, минуя таможенное оформление? Только не говори «да», иначе я тебя задушу.

– Э-э, … нет, – нашелся сакс.

– Тогда где документы? – елейным голосом поинтересовался Степа.

Декстер развел руками. Донкат не без труда сдержал ругательство.

– Шойс, бойджа входит в список стратегических продуктов. А если учесть теорию Петрухина…. Помнишь нашего профессора?

Сакс кивнул. Не помнить Игоря Денисовича Петрухина, галактическую величину планетной археологии, было невозможно. Это он создал теорию ветвящихся цивилизаций, которая напрямую вела к легендарной расе «четвертых», следы которых все чаще и чаще попадались в обитаемой части галактики. И это он первым связал планеты, на которых росла бойджа, да и саму бойджу с представителями этой расы.

Степа внимательно посмотрел на Декстера.

– Поэтому каждый случай ее использования проходит под пристальным вниманием как минимум трех «небольших» организаций. Налоговая, таможня и … контрразведка.

Декстер как будто бы сдулся.

– Вижу, начинаешь понимать, – удовлетворенно кивнул Степа. – А теперь, раз ты уж у нас на глазах умнеешь, постарайся понять еще, как ты будешь объяснять появление этой партии на Изюбре. И, самое главное, кому.

Повисла пауза. Забытый коньяк плеснулся в бокале сакса.

– Все так плохо…? – он поднял глаза на Степу и осекся.

Степа откровенно забавлялся, глядя на оторопевшее лицо сакса, который как будто бы только сейчас понял, что булки растут не на деревьях, а достают их из трюмов грузовиков.

– На самом деле, нет, – Донкат расплылся в улыбке, достал из пучка янтарных полосок одну и с наслаждением засунул себе в рот. – Нам просто-напросто придется это дело задекларировать задним числом и попросить наших обычных перевозчиков сделать документы.

– Так что ж ты мне тут нервы-то мотаешь? – возмутился, было, сакс, но Степа заткнул его одним вопросом.

– Заняться не хочешь?

– Э-э, … нет, – тут же успокоил свой праведный гнев Декстер. – А что, это проблема?

– Да не то, чтобы проблема, – Степа проглотил привычно растаявшую на языке полоску, облизнулся и с удовольствием сделал глоток коньяка. – Просто на входе мы потратим те же деньги, если не больше, на перевыпуск документов, извинения логистам, что решили мимо них сыграть, и на заверения всех наших контролеров, что мы вовсе даже простые ребята, которые захотели сэкономить, а никакие не шпионы, враги, террористы и прочее-прочее.

– Может, и не узнает никто, – осторожно предположил сакс.

– И не надейся, – Степа поставил стакан и поднялся. – Ладно уж, великий хитрец, время уже без десяти. Пошли, посмотрим, что ты там на этот раз придумал. Будем надеяться, мероприятие пройдет скучно и обыденно.

– И не думай, – набычился Декстер. – Я намерен сделать все громко и весело.

– Пошли, – потянул его за руку Степа. – Нам еще кое-кого забирать. Не забыл?

– Точно, – спохватился сакс. – Он доглотил остатки коньяка, поднялся, оправил куртку, провел рукой по пышной шевелюре, поправил сверкнувшую в ухе серьгу, по виду больше напоминавшую подвеску, и посмотрел на Донката. – Как я выгляжу?

– Обалденно, – хмыкнул тот. – Пошли, давай, герой-любовник. Причешись только по-человечески.

Глава 7

Мерные волны полумрака все так же неспешно переливались, сменяя одна другую. Здесь ничего не поменялось. Да и не могло поменяться. Барок в ужасе уставился на пейзаж, который, казалось, исчез навсегда. Нет. Нет! НЕТ!!!

Как?! Откуда?! Почему?!

Он рванулся изо всех сил, стараясь убежать, вырваться, избавиться от жуткого в своей неизменности мира. Прочь, прочь отсюда.

И кто-то наверху его услышал. Дал ему шанс….

Волны стали площе, тусклее. Их мерный бег потерял свою гипнотическую привлекательность. Они отдалились, стали менее реальными. Барок рванулся еще сильнее. Прочь, прочь отсюда.

И полумрак стал сном. Просто страшным сном. Барок проснулся….

– Том, Том, да ответь же! Проклятье….

Писк нажимаемых кнопок. Тяжелое дыхание, со свистом рвущееся из груди. Дрожащие руки.

Его, Барока, руки. Его, Барока, дыхание….

– Том, это Рудольф. Не могу до тебя дозвониться. Я не знаю, как объяснить…. Меня….

ВОН! ВОН, ТВАРЬ!!!

Неистовой ярости Барока не было пределов. Несчастный Рудольф, так и не сумевший воспользоваться короткой паузой, был отброшен, словно сухой лист. Полыхающая ненависть Барока к попытавшемуся освободиться «соседу» затопила сознание. Едва успевшая оформиться серая пелена разлетелась беспомощными клочьями, заметавшимися по раскаленному сознанию. Барок в своей слепой ярости крушил все вокруг. Стул, распоротая подушка, верстак с деталями. Коротко хрустнул под ногой некстати подвернувшийся чип. Керамическими брызгами разлетелось забытое на столе блюдо. Тонкая перегородка двери с оглушительным треском лопнула, треснув под ударом кулака. Барок полыхал. В его сознании одна за другой вспыхивали сцены ярости, которые он проживал когда-то давным-давно. Он купался в них, он почти наслаждался ими. Он пил их как дорогое, раз и навсегда забытое вино. И уже было неважно, будет ли больно его новому телу.

Он ненавидел его, ненавидел Рудольфа. И не за попытку побега. Это что, это нормально. Он бы окончательно перестал уважать этого слабака, если бы тот не попытался вернуть контроль над своим телом. Нет, Барок кипел не поэтому. Его безумная ярость была густо приправлена страхом. Парализующим, обессиливающим, диким. Он мог смириться со многим. С возвращением в полумрак – не мог.

– Убью! – хриплый рык вырвался из груди Барока.

И серые клочья начали таять, исчезать в кипящем небытии. Один, еще один, и ещ….

Ноги мечущегося по комнате тела подломились, дыханье пресеклось, брызжущее яростью сознание помутилось, подернулось рябью и начало утекать куда-то вбок. Барок рухнул навзничь, больно приложившись головой. И эта боль его спасла. Как ни странно, вместо того, чтобы ввергнуть его в черное беспамятство, из которого он вряд ли бы вышел, эта боль отрезвила его. Вернула воспоминания, способность оценивать ситуацию. И животный ужас изменился. Не ушел, а превратился в тот страх, который позволяет принимать решения, исходя из спасения бренной оболочки.

Барок остановился. Перестал стремиться уничтожить Рудольфа. И опять, как тогда, вначале, принялся собирать разрозненные серые клочки в единое целое. И опять у него получилось.

Он лежал на спине, глядя в испачканный чем-то зеленоватым грязно-белый, давно не мытый потолок. Припадок прошел, Барок вновь контролировал свое (их) тело. Он попытался оценить состояние и пришел к выводу, что все не так уж и плохо, не считая саднящей руки, которую он повредил, ломая дверь. Дыхание вернулось, ноги двигались, голова соображала. Плохо, но соображала.

Он припомнил все, что произошло с момента, как он попытался отключить этот витранс, и содрогнулся (глаза бы не смотрели, одно зло от него; не зря он так ополчился на эту гадость, нет, не зря). Мужественно прошел по всем воспоминаниям, чтобы никогда больше не повторять подобного, и ему стало … стыдно. За свой страх, за свою слабость. За то, что сорвал злость на том, кто не мог ему ответить.

Нет, наказанию Рудольф подвергнуться был просто обязан. И не только за эту попытку, ее, скорее, можно назвать военной хитростью. Нет, и без того за «соседушкой» накопилось столько мелких должков, что взгреть его Барок был должен безо всяких вопросов. Но не сейчас. И не так. То, что произошло, было недостойно воина. Недостойно его, Барока. Он был не прав.

Недолго думая, Барок отправил туда, за слабо колышущуюся пелену, нехитрое послание, содержащее официальное извинение за форму наказания. Подумал и отправил второе, говорящее, что наказание все равно должно было бы быть, и поэтому настоящим он уведомляет, что то, что произошло, пошло в зачет.

Отправил, и сам, лежа на полу, помотал головой, запутавшись в вывертах сознания. Но разбираться не стал, не до того.

Серая пелена колыхнулась, пропустив обе волны. На минуту замерла, словно переваривая услышанное, а потом колыхнулась опять, как будто принимая извинения. Барок фыркнул: попробовал бы ты их не принять. И вообще, это не было извинениями. Он просто констатировал факт. Пелена замерла. Вот так-то, Барок удовлетворенно кивнул сам себе. Все так же, лежа, осмотрелся, оценил разгром, царящий вокруг, прикинул, сколько сил и времени ему потребуется, чтобы просто навести элементарный порядок, и плюнул. Ну его. Наплевать на развал, наплевать на вонь, исходящую от него. Наплевать на кровать. Сегодня можно. Сегодня он в последний раз ляжет спать в этой помойке, прямо тут, на полу, не утруждаясь кроватью (все равно там не сильно чище). А завтра….

Что будет завтра, Барок додумать не успел. Истерзанное тело, едва дождавшись разрешающего сигнала, мгновенно провалилось в сон, бросив все нерешенные дела. И лишь в безвольно откинувшейся голове остался светиться еле уловимо мерцающий узор, чутко стерегущий покой победителя. Рудольфу пришлось довольствоваться серой резервацией.

Фу, стыдно-то как за такую грязищу. Новые приобретения в виде эмоций, оценок и личностных переживаний несли в себе не только положительные стороны. Вот как сейчас, например. Еще вчера утром Барок и думать не думал о том, грязно ли в его жилище или нет. А сегодня с утра, едва продрав глаза, задумался. И понял, что думать – это не всегда хорошо. Потому что абстрактные размышления рано или поздно приводят тебя к конкретным выводам. И побуждениям к действию. А предстоящие действия радости у Барока не вызывали, да и вызвать не могли в принципе. Мыслимое ли дело, воину, драить полы? Ох, «сосед», развел ты тут болото…. Ну, погоди, придет время, за все посчитаемся.

Обуреваемый подобными мыслями, Барок аккуратно пробирался по дому между разбросанными и разломанными предметами интерьера, кучами грязного белья (это не его, это появилось еще в «эпоху Рудольфа») и какими-то ошметками чего-то съедобного. Куда его вели новые рефлексы, Барок понял, только открыв дверь. Ванная комната. Здравствуйте. Барок заглянул в нее… и тут же захлопнул. Ну, соседушка….

Туалет в доме находился в другом месте. В ванную Барок в своем новом теле еще ни разу не заходил. И свалить на него ничего не получится.

Детос тагоч. Барок рывком открыл дверь. Умываться утром все равно надо, вонь с себя смыть тоже придется рано или поздно, поэтому деваться ему некуда. Пусть и состоится это удовольствие через час, не раньше: мыться в этом ужасе он отказывается категорически. Что же, смело можно открывать счет подвигам, совершенным в этом мире.

Барок скривился: до «совершенным» тут пахать и пахать.

А помыться утром ему так, кстати, и не удалось.

Сине-зеленые сумерки уже вовсю превращались в очередную ночь, когда валящийся с ног Барок положил на место последнюю подушку, мутным взглядом окинул поле боя, сияющее первозданной красотой, и запрокинул голову.

Торжествующий стон разнесся по дому. Битва закончилась. Правда, совершенно непонятно, кто у кого выиграл.

Дом блестел. Вконец остервеневший Барок, после первых двух часов уборки принес страшную клятву, что в этих сточных отходах, которые обнаруживались под каждой непонятной кучей, он спать не ляжет. Нет, невозможно, чтобы все это сотворили всего два человека: он и Рудольф. Не зря тот старец про шестерых говорил. Или не говорил? Неважно. Спать он в такой грязи не ляжет, и все. Хоть обратно его в полумрак загоняйте. Поклялся со зла, осознал, что именно он только что болтанул, и вцепился в тряпку. Хода назад не было. А еще ведь оставался и бот с его забитым багажником….

Но терпение и труд все перетрут, это Барок помнил твердо: что своей, что рудольфовской памятью. И вот теперь с трудом стоящий на ногах победитель торжествовал победу, хотя торжество это было изрядно отравлено осознанием того, что дом – это, к сожалению, не все. Еще утром, закончив приводить в порядок ванную комнату, Барок решил, что толку от его мытья не будет никакого. Все равно через три-четыре часа (о, как он был наивен) мыться придется по новой. И вот теперь, в этом новом, неузнаваемо чистом доме выглядеть так, как выглядел он, было невозможно. Барок с тоской посмотрел на чистое белье, расстеленное на кровати, перевел взгляд на свою истрепанную одежду, потеребил отросшую за эти дни редкую бороденку, горестно вздохнул и поплелся туда, откуда все начиналось.

Как он умудрился не заснуть в ванной, не понял ни он сам, ни Рудольф, ни вечно бдящий узор.

Как ни странно, но следующее утро Барок встретил с улыбкой. Ничего не болело, ничего не тянуло. Удивительно, учитывая вчерашний, перенасыщенный физическими приключениями день. Он внимательнее прислушался к своим ощущениям. Тело отозвалось веселым тонусом. Да все прекрасно, говорят же тебе.

Надо же…. Барок упруго сел на кровати. Что? Начинаем привыкать к нагрузкам? Это радует. Эй, сосед?

Голова отозвалась на этот, несколько странный, так скажем, зов, гулкой пустотой. Что он там, заснул, что ли? Какой сон? Утро на дворе.

– Э-гей, – уже в полный голос позвал Барок. – Подъем, страдалец. Будем делать зарядку.

Где-то далеко-далеко в глубине сознания что-то шевельнулось.

– Да ладно, – не поверил Барок. – Можно подумать, это ты вчера целый день уродовался.

Сознание шевельнулось вновь.

– Вот так-то лучше, – удовлетворился Барок. – Пошли, разомнемся.

Едва взошедшие солнца Алидады наперекрест выкрасили начинающийся день во все цвета радуги. Ледяная роса холодила ноги, обещая дневную жару. Ранние мошки танцевали между деревьев, приветствуя начинающийся день.

Барок несся по лесу, как вспугнутый олень. (Олень? Почему олень? Кто такой олень? А-а, опять воспоминания Рудольфа) Это утреннее скольжение никак не напоминало ту первую пробежку, когда он, задыхаясь и кашляя на каждом шагу, пытался привести себя в форму. Сейчас по лесу передвигался …. Ну да, ну да, хмыкнул про себя Барок. Еще скажи – самец. Расслабься. Больше, чем на хомячка, пока никто не заработал.

Но, как бы то ни было, а удовольствие Барок получил. Чего нельзя было сказать про Рудольфа. Из глубины сознания доносился невнятный фон, в котором одобрения не было совершенно. Хотя, если разобраться, ему-то на что жаловаться? Он от основных рецепторов отключен, чувствовать ничего не чувствует. Живи да радуйся. Как сам Барок не так давно….

А, может, он не на то дуется? Барок прислушался к слабому фону. Нет, ничего не слышно. После энергетического разряда, выкинувшего его из тела Рудольфа, Барок уже утром заметил, что серая пелена, отгораживающая два сознания, несколько истончилась. Или изменилась. Или еще что-то. Разобраться не получилось, но результатом этого изменения стало то, что Барок начал чувствовать эмоциональный настрой «соседа».

Сначала он разозлился, конечно. Но деваться ни одному из них было некуда (судя по фону, Рудольф тоже не испытывал никакой радости от доступа к эмоциям Барока). И пришлось привыкать. И – ничего, привык. Даже нашел положительную сторону: все же живое существо рядом. Тем более, что убранный дом, чистое тело и потихоньку приходящая в порядок жизнь, настраивали на оптимистичный лад.

Ух. Обжигающе ледяная вода утреннего озера перехватила дыхание.

– Ничего, ничего, – пропыхтел Барок, вылезая из воды. – Легкая пробежка с утра еще никому не мешала.

И правда, что такое для воина три километра? Пустяки.

В ванной, после душа, Барок долго рассматривал свое тело. Раньше было как-то не до того, а сейчас он придирчиво разглядывал каждую мышцу, пытаясь оценить, над чем работать в первую очередь. Рудольфа он даже слушать не стал. Понятное дело, тот возмущен. Забрали тело, рассматривают его во всех местах, да еще и язвительные замечания отпускают. Кому понравится?

Н-да. Результаты проведенной ревизии не радовали. Тонкие, вялые руки. Не менее тонкие кривоватые ноги. Впалая грудь. Повисшие плечи. Давным-давно начавшее отвисать пузико. Неровно подстриженные редкие волосы, уже переставшие сопротивляться напору обширных залысин. Ты что, приятель, совсем за собой не следил? Сидящий в голове Рудольф обиделся окончательно. Ну и ладно, обижайся. Барок внимательнее присмотрелся к лысеющей голове, покрутился профилем туда-обратно, и решительно взялся за бритву. Сейчас мы тебе добавим внушительности самым кардинальным образом. И практичности. Вот только шея была бы пошире…. Хотя, и так сойдет.

Закончив с мытьем, Барок принялся за одежду. Старый комбинезон Рудольфа был удобен, но после всех этих дней …, как бы правильнее сказать, пришел в негодность. Всевозможные пятна, потертости и прорехи однозначно говорили о том, что пришло время переодеваться. Вот тут Барок решил не уходить далеко в сторону. Просторные плотные штаны, свободная рубашка, мягкие ботинки с прочной подошвой. Для вечера – короткая куртка.

Оделся, подошел к зеркалу. Осмотрел бритый череп. Оценил некоторую даже хищность нового профиля. Удовлетворенно кивнул своему отражению. А что? Для начала вовсе и неплохо. И улыбнулся: из головы потянуло одобрением. Что нравится? То-то. А что-то еще будет, когда в норму придем….

День Барок посвятил знакомству с домом. Продолжил то, что начал еще тогда, после разгрузки, прерванной витрансом. На этот раз он отказался от бессистемного переворачивания вверх дном всего, что можно. И уборки жалко, и толку мало. Поэтому сейчас он, довольный наведенным порядком, медленно и систематично исследовал дом, аккуратно перебирая вещи, и стараясь понять, что несет в себе каждая из них.

Прервался о всего лишь дважды, оба раза ради разминки. Первый раз он в охотку помахал начинающими приобретать правильные очертания кулаками, а для второго выбрал силовую тренировку: отжимания, приседания. Но все хорошее рано или поздно заканчивается…. Чтобы уступить место более хорошему.

Весь дом обойти сразу не получилось, только первый этаж (ничего себе, а он за все это время даже намеком не понял, что дом двухэтажный), тем более что последним номером программы оказалась … кухня, служившая до этого всего лишь местом обитания холодильника. Но это было вчера. А сегодня кухня предстала перед Бароком настоящей пещерой, доверху набитой сокровищами.

По правилам, любой сокровищнице полагается дракон. Был он, естественно, и тут, куда без него. Первым делом (подход к холодильнику можно считать нулевым и базовым) Барок обжегся о плиту. Вывод – стенания Рудольфа иногда можно слушать. Пригождается. Ну, так откуда он знал, что эта конфорка нагревается моментально?

Дуя на обожженную ладонь, Барок охотничьим вязким шагом двинулся по кругу, каждую секунду ожидая еще одного нападения. Но дракон оказался единственным. Все остальное прошло по разряду «пугало». Грохочущая вытяжка (а она на самом деле должна так орать?), пищащая «разогревалка», шипящий чайник, жужжащая странная конструкция, в которую полагалось совать непонятного вида квадратные брикеты, а доставать волшебным образом приготовленные натуральные блюда. Утробно ворчащая посудомойка. В общем, приключений хватило. Тем более что к каждому предмету полагался пряник в виде очередного комплекта эмоций, ощущений тактильной памяти, памяти запахов и, если очень повезет – ма-а-аленького кусочка прошлой жизни, выскакивающего непонятно откуда.

Так было, например, когда Барок открыл один из ящиков стола. Неизвестно, откуда он тут взялся, но….

Тесак был старым, неухоженным. Тупое лезвие покрывали точки застарелой ржавчины. Деревянная поцарапанная ручка треснула. Неумело сделанная гарда из неопределяемого материала погнулась и нелепо торчала в разные стороны. Но это был (Барок мог в этом поклясться) БОЕВОЙ нож. Оружие. Настоящее, тяжелое, ждущее своего часа, чтобы вдоволь напиться крови трепещущих врагов. Обиженное на забывших его. Жалующееся каждому, кто сможет услышать этот стон, прячущийся в растрескавшейся рукояти. Барок услышал.

Только взяв его в руку, он сразу же услышал его зов. И замер. Где-то далеко-далеко, на грани…, за гранью памяти, сознания, мироздания … раздался звук. Звук трубы. Барок не помнил его. И одновременно помнил. Этот звук звал за собой, будил в Бароке что-то странное, загадочное, забытое….

Не вспомнить. Он стоял долго, очень долго, пытаясь нащупать, ухватить эту память. Но не смог. Расстроился, но все же нашел в себе силы пойти дальше. Тесак, правда, не оставил: засунул его сзади за пояс, не придумав ничего лучшего.

А в самом конце, так сказать, в качестве десерта, Барок нашел сундук. Невысокий, прямоугольный. Прохладный. Как и полагается в пещере с сокровищами. Сундук был немедленно открыт. А там….

Два сознания Барока, подобно двум солнцам Алидады, мгновенно пересеклись, узнавая находку. Детос тагоч, да пусть он никогда не вернется на путь воина (полумраком Барок предусмотрительно клясться не стал), если это не есть сокровище. Ни у него, ни у Рудольфа на этот счет разногласий не было. ОНО!

Выставив на столе ряд бутылок, Барок с удовольствием вычитывал знакомые чужие названия, смакуя предстоящее действо. И в самом-то деле, вот его приложило в полумраке. Забыть о выпивке. Ну надо же…. Х-ха.

Из глубины сознания пришло осторожное предупреждение. Барок отмахнулся от него, как от назойливого насекомого. Отстань, слизняк. Воин не может опасаться вина. Оно его спутник и кровь. Радость и горечь. Печаль и солнце. И только небывалым потрясением можно объяснить тот факт, что этот сундук он нашел только сейчас.

Барок остановился на секунду и почесал затылок. Ночным мотыльком в голове промелькнуло еще одно воспоминание. Точнее, напоминание. Что вино – это только часть настоящей жизни. Что воин не может и еще без какой-то вещи. Какой? Ставшая уже привычной пауза воспоминания, не менее привычная неудача – и Барок решительно выкинул из головы все дурацкие напоминания, предупреждения и прочую подобную чушь. Сегодня он отдыхает. Видит полумрак, он это заслужил.

Так, с чего начнем? Барок обратился к заемной памяти. Эй ты, червяк, давай рассказывай, что есть «пиво», чем оно отличается, например, от «водка», и почему бутылка с надписью «коньяк» одна, а пива – двадцать четыре? Не то, чтобы он был против, просто интересно. Ну?

Ничего внятного он не услышал. Ну, еще бы. Что взять с вислобрюхого доходяги, который довел себя и свой дом до такого состояния? Барок от возмущения провел серию ударов кулаками в воздух, рубя невидимого противника, и напоследок махнул ногой. Пока невысоко, памятуя опыт первого раза. Но и так получилось терпимо. Он презрительно сощурился в сторону серой пелены. Видал, таракан трусливый? Вот примерно так и должно быть. Все, закончилось терпение. Давай, рассказывай, с чего начинать?

В голове возник нерешительный образ еды. Барок недовольно насупился. Он не совсем то имел в виду. Серая пелена вздохнула и намекнула на пиво. Ну вот, давно бы так.

Единственное, в чем Барок уступил капитулировавшему Рудольфу, так это в выборе посуды. И то только из-за того, что его собственные образы напомнили, что недостойно воина пить из того, в чем принесли. Что у мужчины дома нет достойного обрамления для вина? Есть, как не быть. Барок, помахивая тесаком, с которым он теперь не расставался ни на секунду, отправился обратно на кухню.

Разнокалиберная посуда выстроилась на низком столе посредине гостиной в неровный ряд. Барок весело нахмурился: непорядок. Взял и выстроил ее по ранжиру. Первым получился бокал для пива. Барок ухмыльнулся: хоть тут «сосед» не соврал.

С коротким пшиком отвалилась первая пробка. Золотистая струя полилась в бокал. Поднялась пышная пена. Барок сделал большой, самый вкусный первый глоток. И тут же поймал себя на очень необычном чувстве. Два ощущения, диаметрально противоположных друг другу. Тело Рудольфа автоматически насладилось вкусом привычного напитка, с удовольствием сделав первый глоток, а сам Барок разве что не выплюнул мерзкую горечь. Он это не пьет. Он всегда ненавидел это гнусное пойло, которое варят эти скряги в своих норах….

Кто?! … Где?! … Он что, знает этот напиток? Он? Сам? Память запаха и вкуса оказалась сильнее волн полумрака. Барок подпрыгнул с обволакивающего тело дивана и заметался по комнате, стараясь сохранить ускользающее воспоминание, тающее в голове, как незаконченный утренний сон. Нет! Не уходи! Постой….

Ушло. Опять ушло. В отчаянии Барок опустился на пол. И так замер, уставившись в одну точку. Иногда груз беспомощности становится чересчур тяжел. Из оцепенения его вывела, как ни странно, жажда. Захотелось пить. Барок встал. И, криво ухмыльнувшись, понял, что пить, собственно, есть только то, что в бутылках. За водой придется идти на кухню отдельно, она к участию в празднике не планировалась.

Он обернулся: на столе терпеливо ожидал хозяина начатый бокал. Гр-р-р. Барок зарычал, в очередной раз стряхнул с себя навалившееся бессильное отчаяние и решительно подошел к столу. Поднял запотевший бокал и всмотрелся в золотистую жидкость. Воину не пристало сожалеть, ему пристало идти вперед и брать то, что хочется. Праздник у него, или не праздник? Так и нечего портить себе настроение. Барок оскалился, накачивая себя веселой злостью, и высоко поднял бокал, салютуя неведомым силам, позволившим ему обрести вторую жизнь. Здоровье богов!

В голове испуганно сжался Рудольф.

Барок пил жадно, большими глотками. Бокал кончился за несколько секунд. Долой вторую крышку. А даже интересно пить пиво с таким, двойным, вкусом. В этом что-то есть. Жажда кончилась на середине третьей бутылки. Наслаждаться животным ощущением сытости больше не хотелось. Хотелось почувствовать вкус. Барок откинулся на спинку дивана. Голова приятно затуманилась. Он с удовольствием ловил это состояние, стараясь подхватывать не только воспоминания Рудольфа, но и осколки собственной жизни. Остаток бокала Барок долго катал на языке, не столько чувствуя вкус (к третьему бокалу вкус уже притупился), сколько втайне надеясь еще раз поймать то воспоминание, которое посетило его в начале. Тщетно. Барок вздохнул и потянулся за четвертой бутылкой. И почти сразу понял, что пива больше не хочется. Приятное расслабление уже владело его телом. Барок развалился на диване, рассматривая обстановку, которая с каждой минутой становилась все красивее и уютнее. В мутнеющей голове промелькнуло запоздалое сожаление. А как было бы здорово, если бы вместе с бокалом пива к нему вернулась вся его память….

Подождите, Барок даже сел на диване, прогнав расслабленность. А ведь если у него так получилось с пива, то не исключено что…. Он оценивающе осмотрел разнокалиберные бутылки. А это идея. Праздник-то может принести и не только хорошее настроение….

Ух ты, а с первого раза попасть на крышку не получилось. Эт-то что такое? Разъясните. Он привычно посмотрел внутрь головы. Но теперь за сознанием потянулись и глаза. На пятой смене «блюд» к приятнейшей расслабленности мыслей добавилась не менее приятная расслабленность всего тела. А глаза что, не тело? Завернувшись куда-то наверх, как смогли, они вместе с внутренним взглядом постарались укоризненно уставиться на серую пелену. Ничего хорошего из этого не вышло. Глазные мышцы тут же заныли, голова завернулась, и Барок чуть не сверзился с дивана. Неодобрительно хрюкнув сквозь все сильнее расслабляющееся бытие, он развернул глаза обратно, и все же высказал «соседу» свое неудовольствие.

– Эта чо такое, а? – язык, как ему казалось, работал нормально, а вот накатывающее раздражение явно было в новинку. – Ты чо мне подсунул? Мала таво, шшо этто тело километра пройти не может, шобы не рухнуть, так оно еще и пить не в састаянии. Этта как понимать, а? Отвечать!

Последний приказ Барок постарался рявкнуть как можно грознее. В ответ из головы донеслось что-то невразумительное. Барок прислушался.

– Нич-чо не понял, – прорычал он. – Еще раз.

Понятнее не стало.

– С-слизень, – презрительно плюнул куда-то себе в голову Барок. – Настъящий мущина должн быть готов в бою всегда. Слышь? Всегда.

Он моргнул вдруг странно потяжелевшими веками.

– Учись, как это делает воин.

Опершись на диван, Барок встал. Комната тут же убежала в сторону.

– Нич-чо се, – пробормотал Барок и погрозил вертящимся стенам. – Стаять. Никто никаво не отпускал.

Немного повыпендривавшись, комната все же замерла. Правда эта неподвижность в любой момент была готова вновь смениться совершенно возмутительным кружением.

– А-а, – сладко улыбнувшись, Барок погрозил комнате пальцем. – Тоже на месте не можешь сидеть? Понима-а-ю.

Он опять повернул сознание внутрь. Чуть не рухнув, правда, при этом: вертеть что-либо становилось все проблемнее и проблемнее.

– Эй, червяк, – позвал он и вдруг икнул. – Ик…, гляди на танец воина.

Тесак все еще торчал сзади за ремнем. Барок, качнувшись, выхватил его и принял самую воинственную позу, которую мог себе представить. Что-то в ней ему показалось не так, и он чуть переменил положение руки. И вдруг поймал…. Опять поймал свое прошлое.

Рука сама собой повела заржавленное лезвие плавным движением, очерчивающим линию, за которую не мог пройти ни один враг. Ноги, те самые ноги, которые только что с трудом удерживали шатающегося Барока, вдруг обрели былую силу. Не спрашивая голову, они сами собой начали плести замысловатый танец, ведя за собой послушное тело. Левая рука подтянулась к корпусу, одновременно прикрывая жизненно важные органы и готовясь ударить открывшегося неведомого противника. Барок поплыл в ритме боя, жадно ловя каждое мгновение своего приоткрывшегося прошлого. Просверк лезвия – и в голове вспыхивает темный зал, где напротив него кружится такой же воин. Лица не разобрать, как ни старайся. Наклон, уход, выпад – и смена декораций. В глаза бьет яркое солнце, так неправдоподобно весело играющее на окровавленном клинке. Рядом два тела. Враги? Друзья? Смутные тени движутся вокруг. И опять не видно лиц.

Удар! Свободная рука выстреливает змеей, жалит, возвращается назад, а широкое лезвие тесака уже отсекает пытающееся ворваться за ней острое жало. Барок вкладывает в разворот весь вес своего тела….

Но неведомый противник оказывается хитрее. В ноги суется что-то твердое, они подламываются, Барок падает, понимая, что это конец, он проиграл, сейчас над ним точно так же пропоет свою песню торжествующий клинок врага….

Дзынь, трах, тресь! В мир прыжком вернулась комната, только повернутая под каким-то странным, необычным углом. Бой кончился. Враги ушли. Память тоже.

Барок с трудом сел, сфокусировал неожиданно тяжелый взгляд и попытался вспомнить. Кто он, где он, что произошло? Куда он попал? Ведь только что был дома…. Посмотрел на пол, на котором лежал. На сломанный стул, так не вовремя попавший под ноги. И вспомнил.

– Детос таго-о-оч! – подстегнутое алкоголем разочарование охватило его всего.

Нет, только не это! Это не его дом, это не его мир. Это не он, это жалкий червяк, в теле которого он оказался. И нет выхода, он обречен. Навеки обречен доживать свой, уже совсем короткий век в этом жалком подобии живого существа. Прикован к нему. Не-е-е-ет!

Мутная ярость, густо перемешанная с вновь накатившим отчаянием и алкоголем, вздернула Барока на ноги. Тесак зашипел, чертя ржавую полосу вокруг него.

– Не-на-ви-жу! – Барок завертелся волчком, круша все, что попадалось на его пути. Гостиную наполнили звон и грохот. Что-то падало, разбивалось, разлеталось на куски. Барок вертелся, как сумасшедший, стараясь дотянуться до всего мира, который он так хотел поменять на тот, другой. Но реальный мир оказался сильнее вымышленного.

Он очнулся на полу. То есть, не совсем чтобы очнулся. Голова все так же старалась уплыть куда-то в сторону. Глаза с трудом фокусировали окружающую обстановку. Но это уже был только один мир. Все тот же мир Алидады. Его новый, чужой мир.

Барок с трудом поднялся на неверные ноги. Добрел до дивана. Тяжело рухнул на обволакивающую тело поверхность. И долгие минуты смотрел вникуда, стараясь смириться, принять его новый, еще недавно так радовавший его мир. Мир, где ему придется состариться и умереть.

Барок закрыл глаза. Накатила грусть. Серая, похожая на волны полумрака тоска. И стало одиноко, как никогда. До пьяной боли обидно за…. За что, Барок сформулировать не смог, но обида от этого меньше не стала. Да что он в самом-то деле…. Напивается в одиночку тут, как … не знаю, кто.

– Эй, – негромко позвал он, открыв глаза. – Эй, червяк, тьфу ты, Рудольф. Ты там жив еще?

Молчание и тишина. Только где-то далеко за окном вскрикнула в ночи какая-то птица. Алкоголь и отчаяние сделали свое дело. Захотелось поговорить. А с кем? Как с кем? С «соседом», конечно.

– Эй, Рудольф, – Барок покаянно, неровным жестом, прижал руку к груди. – Ну прости. Да ладно, чо ты там дуешься? Ну, давай выпьем.

В голове прошелестел неуверенный ветерок.

– Смори, – Барок, путаясь в руках, выставил рядком две рюмки. Свою и еще одну. – Мы с тобой ужже пиво пили? Пили. Водку пили? Пили. Коньяк?

Ветерок прошелестел еще раз. Теперь в его шелесте слышалось осторожное предостережение.

– Да з-забудь ты, – отмахнулся Барок. – Могут два муж-жика хоть раз паз-зволить сее отдахнуть? Смори, – он ткнул пальцем в бутылку с водкой. – Коньяк мы уже пили. Даж-же вино, кислятину эту, ик…, тоже пили.

Ветерок горестно вздохнул.

– Точно, – обрадовался непонятно чему Барок. – Теперь осталось еще эта, как ее….

Он наклонился к еще невскрытой бутылке и постарался прочитать название.

– Вис-ки, во, – обрадовался он, скручивая пробку и разливая коричневую жидкость по рюмкам. – Давай, сосед, выпьем.

Он поднял обе рюмки и удивленно посмотрел на них. Потом сообразил.

– А, тощно, ты ж не можешь, – он пьяно расхохотался. – У тебя ж этой, как ее… глотки нет. Ну ничо, я за тебя выпью. А ты, ик…, порадуешься….

Он резким движением влил в себя первую рюмку.

– А потом расскажу чево, – просипел он и воткнул в рот вторую.

Ветерок в голове сочувственно сощурился.

Следующий (и последний) час «праздника» Барок встретил, сидя на полу и исполняя для «любимого соседа» какую-то песню. Тоскливые тягучие напевы мерно плавали по комнате, добавляя грусти этой пьяной ночи. Барок пел песню на незнакомом языке и сам плакал под ее грусть. Он не знал, откуда берутся эти слова. Он не помнил, откуда он взял эту мелодию. Но он пел. И плакал. Помня, что где-то далеко-далеко есть кто-то, кто может услышать эту, песню, понять ее и погрустить вместе с ним.

За окном темная ночь все сильнее укутывала своим покрывалом дом, стоящий в лесу, и свет одинокой лампы, единственной горевшей в доме, был не в силах с ней бороться, понемногу отдавая тьме маленький яркий круг, в котором плакал о несбываюшемся мире невысокий человек с повисшими, нетренированными плечами. Праздник заканчивался….

Пробуждение было жутким. Барок и забыл, что такое похмелье. Вернее и не знал. Как и многие другие явления в новой жизни, утренние страдания он ощутил, только столкнувшись с ними лицом к лицу. И так во всем. Спорт, еда, дом…. А что его ждет еще?

Перемешавшись с диким отвращением к жизни, этот вопрос скрутил Барока и пинком выпихнул из кровати в туалет. Шатаясь на подгибающихся ногах, давая себе одну страшную клятву за другой (чтобы он… еще раз… эту гадость… да никогда в жизни… ни за что) Барок добрался до унитаза. Ой. Да уж…. Что он тут убирался позавчера, что не убирался….

В его голове тут же вспыхнули события прошедшего праздника. Той его части, которая имела непосредственное отношение к событиям, произошедшим после того, как процесс пития был благополучно завершен.

Барок как будто еще раз почувствовал, пережил, увидел воочию, что вчера было.

Его рвало. Нет, не рвало. Он блевал. Блевал, выворачиваясь наизнанку. Хрипя, давясь и кашляя. Внутренности, казалось, все одновременно решили сбежать из терпящего бедствие тела. Плохо, ой плохо. Плохо было настолько, что Барок, наплевав уже и на безопасность, и на все свои страхи, даже отошел на некоторое время в сторону, отдав контроль над телом (а заодно и все ощущения) Рудольфу. Это было более чем жестоко и абсолютно нечестно по отношению к несчастному «соседу», но Барок никогда и не присваивал себе звание главного поборника справедливости. Не сумел отстоять свое тело – терпи теперь.

Рудольфа трясло. Он сипел, плевался, пытался отжаться от унитаза непослушными руками, но выходило плохо. Едва отвалившись от белой урны, через несколько минут он вновь заглядывал внутрь, издавая утробные звуки. Барок, с затаенным ужасом наблюдавший за его страданиями, насчитал шесть подходов, прежде чем Рудольф (вот умница, зар-раза) придумал, как избавится от «почетной» должности блевателя. Оставив в покое унитаз, он, наплевав на тягучие позывы, как был, на четвереньках, ринулся к неработающему ком-центру с более чем явными намерениями кому-нибудь позвонить.

Детос тагоч, Бароку пришлось содрогнуться, но вернуть себе власть над телом. Вместе со всеми прилагающимися страданиями. А-а-а. О повторном наказании наглеца сейчас, к сожалению, не могло быть и речи. Переход от стороннего наблюдателя к непосредственному участнику «послепраздника» был настолько резок и болезнен, что Барок впервые за все это время добрым словом вспомнил тихие и уютные волны полумрака.

И последнее, что он ощутил перед тем, как с головой погрузиться в новые волны, волны тошноты, было деликатное напоминание Рудольфа о том, что он ведь предупреждал, пытался….

День прошел, как в дурном сне. Когда выпотрошенный желудок все же убедил остальное тело с головой заодно, что он больше не способен ничего вкладывать в общее дело очищения, походы в туалет прекратились. И накатила слабость. Барок несколько часов провалялся, закутавшись во все тот же старый и потрепанный плед, памятный по первым обнаруженным чувствам. Он то выныривал из накатывающей одури, то погружался в нее вновь. Блевать, хвала всем богам, больше не хотелось. Есть (бр-р-р) – тоже. Хотелось пить, но не столько от жажды, сколько от смутной надежды погасить полыхающий внутри гнусный грязно-зеленый огонь. И Барок пил. Заставлял себя встать, вставал, шел на кухню, шатаясь на ватных ногах, наливал себе воды и пил. Легче не становилось. Вода липким холодным шаром каталась в желудке, только усиливая чувство мерзости, но через некоторое время Барок все равно вставал и опять шлепал на кухню, повторить экзекуцию. Просто для того, чтобы не лежать все время, ощущая накатывающую дурноту.

А потом он провалился-таки в сон. Рваный, неприятный и тяжелый, сон все же принес некоторое облегчение. Дальше дело пошло легче. Поспать получилось еще и еще. Барок даже смог заставить себя немного поесть. И удержать съеденное внутри. В общем, к наступлению сумерек жизнь кое-как вернулась в свою колею, оставив позади длинный и глубокий след, в котором огромными буквами было прописано напоминание о бездарно потерянном дне. Барок счел, что предупреждения хватит надолго.

К ночи он оклемался практически полностью, и можно было отправляться в постель без опаски. Барок посмотрел в окно, за которым чернела ночная темнота, ревизовал состояние организма, констатировал норму и с наслаждением вытянулся на кровати. На сей раз он собирался проснуться полностью здоровым.

– Эй, Рудольф, – позвал Барок. – Слышь, сосед. Поздравляю с победой над похмельем. Спокойной ночи.

Рудольф промолчал. Барок ухмыльнулся и закрыл глаза. Ф-фух, отмучался.

И только появившаяся пару часов назад легкая головная боль немного отравляла жизнь. Хотя после всего произошедшего считать ее проблемой было несерьезно. Так, мелкая неприятность.

Глава 8

На следующее утро он уже так не считал. Головная боль было первое, что он ощутил после пробуждения. Еще не дикое, разламывающее голову чувство, но уже тонкая, тоскливая нота, ровным фоном звучащая в голове и обещающая вскоре превратиться в проблему.

Время пробуждения утром было назвать сложно, все же два часа дня, но дождливая хмарь на улице, спрятавшая оба солнца Алидады за плотным одеялом низких облаков, свела на нет любую разницу ощущений, оставив Барока наедине с разгромленной комнатой (кто ж вчера убирал-то?) и тихо ноющей головой.

Барок в очередной раз проклял привычно обидевшего Рудольфа за такое неприспособленное к жизни тело и попытался заняться делами. Хочешь, не хочешь, а уборку было делать надо, и еду готовить – тоже. С едой вышло просто: та самая, странно жужжащая машина с удовольствием слопала брикет, подсказанный памятью Рудольфа, и выдала с другой стороны вполне себе приличный кусок мяса. Барок его съел, сказал спасибо и, горестно вздохнув, отправился убираться в компании с непрекращающейся головной болью.

Когда он закончил (эта уборка уже становилась почти проклятьем, Барок начал понимать Рудольфа с его бардаком), время склонилось к вечеру. И без того сумрачный день, испятнанный косым дождем, тихо откланялся, извинившись за неудачную попытку. Дом опять был чист, есть не хотелось, хотелось отдохнуть. Но и тут Бароку не суждено было расслабиться. Треклятая головная боль, как и обещала, не только не ушла вместе с выкинутым мусором, а вовсе наоборот: обрадовалась чистоте и по-хозяйски заняла все свободное место и время. Вот тут Барок затосковал по-настоящему. Каждое движение приносило горячую волну, делящую голову на две половины и наделяющую каждую из них своим особенным ощущением. Глаза слезились, тело отказывалось двигаться, нужно было срочно что-то решать.

А что тут решать? Барок привычно обратился к памяти все так же молчащего Рудольфа. Память услужливо подсказала: таблетки. Спасибо. А какие? И где?

Поход в ванную облегчение принес не сразу. В указанном ящике между полуоткрытыми коробками каких-то лекарств Барок честно попытался найти белую с красным пластиковую бутылочку с полустертой надписью. Нашел.

– Оно? – хрипло вслух поинтересовался он у Рудольфа и постарался прочитать неразборчивое название. – … «…радость». Причем тут радость?

Барок озадаченно нахмурился, и тут началось что-то странное. Память, та самая, отвоеванная у Рудольфа память, вдруг замолчала. Напрочь. Не вся, только та, которая отвечала за эти таблетки. Что такое? Барок, морщась от накатывающих волн боли, попытался разобраться, куда оно все делось. И каково же было его удивление, когда слабые следы исчезнувших воспоминаний привели его … к серой стене в их общем сознании. Туда, куда Рудольф спрятал все самое ценное и личное.

– Зачем оно тебе? – совершенно искренне изумился Барок. – Воспоминания больного детства?

Рудольф молчал.

– Эй, – у Барока не было времени на миндальничанье, голова грозила развалиться уже в ближайшие несколько минут. – Заканчивай придуриваться. Что там такого? Это они, или нет?

Тишина. Рудольф, казалось, вообще исчез из его головы. Да что происходит, в самом-то деле?! Барок еще пошарил рукой в груде медикаментов и добыл еще одну бутылочку. Тоже с полустертой красно-белой надписью. Он опять попытался найти что-либо в своей обделенной памяти, но все, что относилось к «красно-белой бутылочке» было заблокировано. Барок нахмурился: Рудольф что, издевается? Или решил угробить его посредством головной боли?

Он переворошил все оставшиеся коробки: больше ничего похожего, а все, что лежит в шкафчике – это точно лекарства. Угу, Барок выставил на полку перед собой обе бутылочки. И что ему делать? Последняя попытка узнать хоть что-нибудь…. Без толку. Ну, гад, подожди у меня. Вот только бы голову вылечить….

Таблетки в коробочках были одновременно и похожи друга на друга и нет. Красными они были и там и там. Вот только на таблетках в первой из обнаруженных бутылочек улыбалась задорная мордочка, ловко нарисована одним штрихом, а во второй – всего лишь две рукописные буквы «в» и «н». И чего это? «Внимание»? Он осторожно прислушался к своему сознанию. Бесполезно. Никакой помощи. Барок даже негромко взвыл от злости. Голова болела все сильнее, надо было срочно определяться.

Барок собрал в кулак остатки мышления, до которых боль еще не добралась, и попытался принять решение. Итак: что такое эти буквы, он не понимает, а улыбающаяся мордочка выглядит довольно безобидно. В шкафчике лежат только лекарства, так что отравиться он рискует не очень сильно. Ой, как голова-то болит. Ну? Определяемся? Барок поднес к губам таблетку с мордочкой… и неожиданно другой рукой закинул в рот «буквы». Что, Рудольф, получил? Он воткнул мысленный взгляд в серую неподвижную пелену, и расстроился: ни звука. Ни движения, ни вздоха. Ни-че-го. Вот так, значит? Ну что же, получи. Таблетка с мордочкой тоже отправилась в живот. Что теперь скажешь? Тоже ничего? Как так?

Ах ты, червяк. Барок обозлился окончательно. Ну, раз тебе все равно, что происходит с твоим телом, то, может быть, сейчас ты соизволишь хоть на секунду выглянуть из своей раковины?

Барок одним махом вытряхнул на ладонь горсть задорно улыбающихся мордочек, на мгновение замер, ожидая реакции, не дождался, и залихватским жестом отправил их в рот. Ну что, соседушка, помирать вместе будем? Тело-то не только мое….

И расплылся в довольной улыбке: Рудольф все-таки не выдержал. Серая стена дрогнула, пропуская какое-то сообщение, … и вновь окаменела. Барок вцепился в полученную информацию. Это было … ехидное пожелание удачи.

Барок озадаченно почесал затылок: это он что имел в виду?

Ответ он получил уже через полчаса, когда боль ушла. Из головы. И перешла…. Нет, ну, не совсем, чтобы перешла именно боль, но….

Барок изумленно уставился на свои штаны. Это вот так действуют таблетки от головной боли? Что это? В штанах, на месте приспособления для слива из организма лишней жидкости вспух огромный пульсирующий бугор. Все ощущения, как будто сговорившись, устремились к нему. Что происходит? Барок судорожно зашарил по закромам памяти и обнаружил, что информации по этому поводу тоже нет. Совсем. Этот небольшой шланг в его штанах был предназначен только для походов в туалет и точка. Да не может такого быть. Барок, путаясь в разбегающихся мыслях (да что такое? куда вы? зачем вам всем этот бугор?) все же нашел, куда спрятались все знания на эту тему. Опять Рудольф! Нет уж, на сей раз ты все отдашь. Барок рванул на себя перегородку в голове…, и покачнулся, чуть не потеряв сознание от удушья: эту информацию Барок посчитал личной и жизненно важной. Скорее умрет, чем поделится.

Ой-ой-ой, бугор в штанах начал привлекать к себе непростительно много внимания. Барок заскакал по комнате. Чувство, охватывающее его, вполне можно было сравнить с болью. А вдруг он тоже сейчас умрет? Ой-ой-ой!

И Рудольф сжалился. Через серую пелену аккуратно, чтобы не выдать творящееся за ней, просочилось короткое сообщение. Барок на секунду замер. Что значит: от этого еще никто не умирал? Делать-то чего? Серая пелена вздохнула и добавила еще капельку информации: женщины.

Точно! Женщины! Женщины, женщины, женщины. Барок сорвался с места, побежал … и тут же остановился опять, скривившись от странной боли в штанах. Куда бежать? Что женщины? Какие женщины?! «Ты, скотина», мысленно заорал он на Рудольфа. «Что женщины? Что с ними делать, где их брать? Ты так и будешь по капле выдавливать из себя эти сказки? Да что в этом такого личного, чтобы из-за этого умирать? От-ве-чай!»

Барок схватился за серую перегородку и затряс ее изо всех сил: чувство в штанах становилось неописуемым и невыносимым.

Перегородка предупреждающе сжалась: не трогай, а то вообще ничего не будет. Барок, стирая зубы в судорожном скрипе, отодвинулся, втайне обещая Рудольфу все мыслимые пытки, которые он сможет придумать. «Ну, дальше. Говори, что делать, помираю». Перегородка пропустила сквозь себя местонахождение … картинок.

Чего? Барок оторопело рванул в спальню только для того, чтобы не стоять на месте, изнывая от тянущего чувства. Какие, в …у, ему еще картинки?

Ух ты! А картинки оказались те самые. Стопка жестких носителей, на которых лежали, стояли, сидели, изгибаясь в разных позах, молодые обнаженные женщины затряслась в дрожащих руках Барока. Память по-прежнему не говорила ничего о том, как нужно использовать этих самых «женщин», чтобы бугор успокоился, но из глубины тела начало расти какое-то странное, дикое чувство. Он что-то про это знает? Барок замер, стоя на пороге чего-то необыкновенного. Но чего? Детос тагоч, да что же этот гад творит? Рудо-о-ольф!!!

Очередное сообщение связало воедино пульсирующий бугор и картинки. Барок вытаращил глаза: и что он должен делать? Секундное колебание… Он схватил одну из картинок, на которой широко развела длинные ноги облизывающая губы молодая девушка, и изо всех сил воткнул ее в бугор. Уй-уй-уй, Барок скрючился, выпустив из рук картинку. Девушка с длинными ногами издевательски продолжала улыбаться ему с пола: ничего, кроме очередной тянущей волны, она ему не принесла. В голове досадливо скривился Рудольф.

«Как «не так»?», зашипел на него держащийся обеими руками за бугор Барок. Он подхватил с пола картинку, почти с ненавистью уставившись на девушку, перевернул ее вниз головой и повторил попытку.

От грома раздавшихся вслед за этим ругательств, казалось, задрожали даже окна. Смысл их сводился к простой истине: девушка не пригодилась опять. Что, не та картинка?

Вот тут Рудольф сдался. Барок был готов вцепиться ему в горло зубами прямо сейчас, но теперь уже почти все его существо сконцентрировалось вокруг пульсирующего бугра. Думать, серьезно думать, больше уже не получалось ни о чем. Пришлось слушать стыдливые (да почему стыдливые-то, соседушка?) намеки бывшего хозяина взбесившегося «шланга».

Итак, где водятся эти самые «женщины», которые предназначены для него? Барок, указывая, скосил глаза вниз, на штаны. Потом перевел взгляд на все еще улыбающуюся с картинки девушку. Где их, вот таких, брать?

Рудольф осторожно предупредил, что именно таких, скорее всего ему нигде брать и не придется, потому как их и не найти, и они с ним, Рудольфом-Бароком, никуда не пойдут. Барок только отмахнулся: не твое дело, проблемы мои, ты скажи только, куда идти. Кстати, а другие, что, подойдут для избавления от отравляющего жизнь бугра? Рудольф уверил, что подойдут, потому как основная точка приложения усилий у всех женщин одинаковая. Да? Барок подобрал с пола облизывающуюся девушку и с недоверием уставился на аккуратную полоску между ее ног. Вот это?

Он обратился к Рудольфу, соотнося пульсирующий бугор и картинку: и чего тут было стыдиться? Давай, рассказывай, как их совмещать, чтобы вылечиться? Серая пелена в голове вдруг приобрела какой-то странный, розоватый оттенок. С чего бы это?

Ох! Барок как-то неудачно повернулся, бугор зацепился за штаны, и все мысли разом превратились в одно-единственное всеобъемлющее желание разрешить эту проблему раз и навсегда. Любым путем. Барок налился дурной кровью: соседушка, родной, не дай погибнуть, куда идти-то?

В тоне Рудольфа промелькнуло что-то странное, подозрительное. Как будто он замыслил какую-то гадость. Интонации были сродни тому, как он пытался добраться до ком-центра. В другое бы время Барок врезал бы ему от души за такие фокусы, но сейчас ему было не до того. Да и не до чего вообще. Все его естество превратилось в огромный пульсирующий бугор между ног. Ну и таблеточки, детос тагоч ….

Рудольф все же решился. Поданная информация все так же имела четкие рамки, за которыми пряталось еще много других знаний и эмоций, но сейчас она была хотя бы определенной. В голове Барока возникли вполне конкретные образ и адрес бара, куда вечерами приходят те самые женщины, пригодные для успокоения бунтующего бугра. Рудольф даже расслабился настолько, что не удержал одну, особенно яркую (видно сильно его зацепившую в свое время) эмоцию, и перед глазами Барока встало лицо женщины. Не такое гладкое, как на картинках, да и постарше, но довольно симпатичное. Рудольф тут же спохватился, потянул лицо женщины на себя, но было поздно. Барок уже схватился за конкретику и отпускать не собирался. Использовать сейчас, впрочем, тоже: он уже со всех ног летел к ангару, где еще нужно было раскочегаривать двигатели бота. До бара, по оценкам Рудольфа, лететь было минут тридцать. Бегущий Барок изо всех сил таращил глаза и стискивал челюсти: детос тагоч, только бы не сдохнуть. Какие уж тут личные воспоминания «соседа»….

Полет оказался еще более изощренной пыткой. Почти неподвижно сидеть на одном месте, чувствуя каждую вспышку в пульсирующем бугре было невыносимо. Через двадцать пять минут Барока вполне можно было помещать в дома, где лечат, как подсказывала память Рудольфа, людей с серьезными нарушениями психики. Сумасшествие, накачанное бугром, стало настолько навязчивым, что перепугался даже сам Рудольф. Ироничное тихое хихиканье, регулярно доносившееся с его стороны в начале полета, сменилось вполне конкретными объяснениями и инструкциями, как и когда себя правильно вести. И все бы было хорошо, но «любезный сосед» опоздал. Все это весьма и весьма пригодилось бы Бароку еще минут пятнадцать назад. А теперь было поздно. Из объяснений Рудольфа Барок уяснил, какие именно движения нужно делать, когда он, наконец, доберется до конкретной, живой женщины, и на этом емкость его сознания закончилась. Весь остальной лепет все сильнее осознающего масштабы грядущего бедствия Рудольфа соскальзывал с остекленевшего взгляда Барока, бесследно растворяясь в проносящейся за стеклами бота ночи. К моменту прибытия в бар Рудольф уже почти кричал, будучи готов поделиться вообще любой информацией с летящим вперед Бароком, но того было уже не остановить.

Освещенное пространство бот-парковки Барок пролетел в одно мгновение. Любой, увидевший его в этот момент, никогда в жизни не связал бы стелящийся по земле, поблескивающий бритым черепом силуэт в удобной просторной одежде с осторожным, не всегда уверенным в себе шагом Рудольфа. Сейчас в бар шел охотник.

Но не на шутку перепугавшийся Рудольф не сдавался до самого конца. Уже почти взявшись за ручку двери, ведущей в бар, Барок услышал отчаянный вопль сбросившего все защитные покровы «соседа». Серой пелены больше не было, пошел разговор двух совершенно самостоятельных личностей.

– Нет, Барок, нет! – истеричный крик Рудольфа все же достиг помутненного сознания Барока. – Нельзя брать никого прямо в баре.

– Можно, – хриплый рык Барока не вел беседу, он просто оповещал «соседа» о том, что солнце всходит на востоке. – Ты сам сказал, что это единственный выход.

– Да, то есть, нет, – фальцетом пискнул Рудольф. – Справиться с этим можно только так, но не здесь.

– Почему не здесь, – это тоже не было вопросом. – Это место ничуть не хуже и не лучше остальных.

Рудольф в отчаянии заметался по остекленевшему сознанию Барока. Вот-вот начнется представление. Его (их) рука уже взялась за ручку входной двери, когда Рудольф все же набрел на стоящий аргумент.

– Нет, Барок, остановись. Никто из живущих на планете так не делает. Если ты начнешь брать кого-либо прямо в баре, все будут в ужасе. Они поймут, что я сошел с ума. И нас упрячут в больницу.

Аргумент в цель попал. Для Барока все выглядело несколько иначе, но идея была верна. И закостеневшее сознание, одурманенное непрерывно пульсирующим бугром, все же чуть сдвинулось, меняя доминанту. Бугру придется подождать еще полчаса.

Рудольф даже не успел перевести дыхание, радуясь избавлению в последний момент, как новый план, сложившийся в голове Барока, поверг его в еще больший ужас.

– Нет!!!

– Что теперь не так? – Барок держался из последних сил. Как он уже сейчас понимал, такое количество сильнейших возбуждающих таблеток есть было нельзя ни в коем случае. Но Рудольф, гад, ты-то где был?

– Нельзя силой заставить женщину поехать с тобой, а потом … это, заняться с ней …, ну, … в общем… без ее согласия….

– Что ты там блеешь?! – сквозь стиснутые зубы раздельно процедил Барок, все так же стоящий перед входом в бар и держащийся за ручку двери. Рудольфу становилось плохо от одной только мысли, что сейчас из этой двери может выйти какая-то женщина.

– Нельзя так, – собрался, наконец, Рудольф. – Если за кувыркания прямо в баре тебя, … меня, … нас, короче, сочтут сумасшедшими, то за похищение уже возьмется полиция. Нас посадят в тюрьму. И ни ты, ни я больше ничего не сможем сделать.

К их общему счастью, на осознание этого заявления Барока все же хватило.

– И что нужно делать? – хрипло выдавил он из себя.

И тут же взорвался, увидев у себя в голове ответ Рудольфа.

– Что?! Ты соображаешь, что говоришь?! Это мне сейчас придется потратить весь вечер на то, чтобы хоть кого-нибудь уговорить поехать со мной?! Сейчас?! В этом состоянии?! Я убью тебя, Рудольф.

– Но я говорю правду, – отчаяние Рудольфа невозможно было описать.

Бесконечно долгую секунду Барок вглядывался в открытое сознание «соседа», а потом с силой сжал ручку. Он точно знал, что будь он в прежней своей, дополумраковой, силе, она превратилась бы в труху. Но сейчас он видел только бледную лапку, вцепившуюся в кусок дерева. Приходилось мириться.

– Ладно…. Ох ты, – тело перед дверью согнулось от очередного приступа, – я послушаю тебя, – Рудольф в голове облегченно вздохнул, было, но с трудом разогнувшийся Барок перебил его. – Но решу по-своему. А потом, когда все закончится, нам придется серьезно поговорить. Ты будешь наказан.

Рудольф сжался, как от удара, хотел что-то сказать, но Барок уже распахнул дверь.

Атмосфера вечернего бара обрушилась на них падающей стеной. Мешанина из музыки, запахов, света оглушала. Барок, не теряя ни секунды, нырнул в эту стену и пошел вперед, прорезая плотный вечер. Он шел туда, куда ему указывали воспоминания Рудольфа. И что-то такое витало вокруг него, отчего плотная толпа бара раздавалась перед ним в стороны как будто сама собой.

Так, вот он, этот угол, где должны сидеть эти самые «женщины». Стоп. В памятном углу удобно расположилась компания из пяти подвыпивших мужиков. Никаких женщин, пригодных к использованию.

– Где они? – прорычал Барок. – Ты обещал.

– Это же не грядка, – попытался оправдаться Рудольф. – Они же не растут здесь. Могут и перейти куда-нибудь. А могут и вообще не прийти.

И испуганно зажмурился. Барок с огромным трудом удержал внутри разъяренный рык.

– Слизняк, – сдавленно прошипел он. – Ничего толком сделать не можешь. Все, заткнись.

Упругим охотничьим шагом, каждой клеточкой чувствуя воспаленный бугор, Барок двинулся по кругу, обшаривая взглядом помещение бара. Сквозь плотный дым сигарет, перемешанный с грохотом музыки, до него вдруг донеслись несколько удивленных голосов. Кто-то звал Рудольфа. Барок даже ухом не повел.

– Зовут, – робко поведал Рудольф. – Надо отозваться.

Барок фыркнул в его сторону, но все же небрежно махнул рукой, показывая приветствие. Голоса раздались опять, но продолжения они не дождались. Барок замер. В настороженные сканеры его глаз, наконец, попал силуэт, подходящий под образ, который рисовал Рудольф. Одиноко сидящая возле барной стойки женщина чуть повернула голову, и Барок подался вперед. Эта она, та самая, из робкого воспоминания Рудольфа. О, так даже еще и лучше…. Нашел! И тут же чуть не споткнулся на ровном месте, натужно выпучив глаза: бугор полностью согласился с его выводами.

– Нет! Только не ее! Пожалуйста! Не ее…, – если бы у Рудольфа было тело, он бы встал на пути атакующего Барока, крестом загораживая цель, но его тело, увы, принадлежало другому, и этот «другой» уже не видел перед собой ничего.

Одним мысленным усилием Барок вновь воздвиг в сознании серую пелену и легко, словно пушинку, закинул туда Рудольфа. На стене тут же обосновался пульсирующий узор, запирая бьющегося в отчаянии «соседа». Клетка захлопнулась. И сам не зная для чего, Барок все же дал Рудольфу доступ к чувствам и эмоциям, владевшим им. Потом разберемся, благо это, или проклятие. А теперь все, заткнись.

– Сильвия.

– Рудольф? – сидящая женщина, повернулась к подошедшему Бароку, ставя на стойку бокал, из которого она пила через трубочку. Она окинула его спокойным, правда, несколько удивленным взглядом, приподняла тонкую бровь и перекинула ногу за ногу.

Натянувшаяся юбка обрисовала тугое бедро, и Барок чуть не рухнул от сосущего чувства, которое выдал предательский бугор. Нет, только не смотреть на пышную грудь под тонкой блузой. Женщина и близко не походила на девушек, изображенных на картинках, оставшихся дома, но, тем не менее, в ней было что-то очень и очень притягательное. Бугор пришел в неистовство. И сверху на все это накладывалось еще совершенно животное вожделение самого Рудольфа. Барок, преодолевая накатывающее безумие, удивленно (это все тот же самый бледный гриб Рудольф?) присмотрелся к бьющемуся в истерике «соседу».

Ну? Что? Что ты там лепечешь? Отстань. Потом, позже, не сейчас…. Да-да, я все понял. Нежная, умная, чувственная. Короче, мечта, а не женщина. Ну, так, а я разве спорю? Самое оно. Всем хорошо. И тебе и мне. Почему нельзя? Не зли меня. Можно. А я тебе говорю: можно. Сейчас увидишь. Ну что за человек, а? Ну ни в чем положиться нельзя. Бабу, по которой сохнешь, и ту получить не можешь. Слизняк, одно слово. Все, заткнись. Пош-шел вон.

Оставив Рудольфа биться за серой пеленой, Барок вновь посмотрел на женщину. А и в правду хороша. Не зря «сосед» вешается. А что вокруг толпа ухажеров и конкурентов вертится, так это вообще не проблема. Не вспомнить, Рудольф говорил что-нибудь о том, что тут нельзя никому увечья наносить? Вроде нет. А если и да, кого это волнует?

Пока он отвлекался на «соседа», Сильвия успела окинуть его взглядом с ног до головы. И, судя по выражению ее лица, увиденное ее не разочаровало.

– Ты изменился, – сказала она, пристально посмотрев в глаза Бароку. И, найдя в них что-то, добавила чуть погодя. – Сильно.

– В лучшую сторону? – негромко поинтересовался Барок, не отводя глаз.

– Пока не знаю, – задумчиво проговорила Сильвия.

Барок пристально, как тогда, в магазине, с «приятелем» Рудольфа, заглянул в глубину серых глаз и попытался нажать, давя чужую волю. В тот раз, похоже, получилось. А в этот раз, похоже, – нет. Сильвия приняла его взгляд, спокойно допустила его к себе, и вернула обратно. Легко и изящно. Барок на секунду оторопел, но тут же собрался. Вернее, его собрали. По сути, ничего не поменялось, бугор никуда не делся. И с ним срочно надо было что-то делать, пока они, на пару с Рудольфом не грохнулись тут без сознания. Ой-ей-е-ей, ай-яй-яй-яй….

– Сильвия, – Барок не отпустил ее взгляд. – Я всю свою жизнь мечтал провести ночь с такой женщиной как ты. С тобой. Ты стала воплощением всех моих желаний, которые только может придумать мужчина. Больше сидеть и смотреть, как ты уходишь домой одна, я не хочу. Сегодня я забираю тебя с собой. Пойдем.

Вот так, коротко и ясно. Он взял ее за руку, игнорируя исходящего криком Рудольфа. Рука была теплой, шелковистой и очень приятной на ощупь.

– Пойдем? – Барок посмотрел в глаза Сильвии.

В двух серых озерах качались весы. Пока решения не было. У Сильвии. Барок-то давным-давно все решил. Но руку она не отняла.

– Что я вижу? – раздался сзади голос, резанувший по ушам Барока. – Наш книжный червь сменил прическу и решил приударить за несравненной Сильвой? Руди, ты становишься непри….

Голос прервался. Змеиным движением, не глядя, Барок вскинул руку и аккуратно, тремя пальцами (благо, хоть они у Рудольфа сильные) взялся за кадык какого-то мужика, возвышавшегося над ним. У Барока совершенно не было времени на болтовню, ему хватало проблем и без этого нового самовлюбленного дурака, решившего развлечься и показать всем свою крутизну. Бугор-то в штанах никуда не делся. Мало того, он еще и добавил Бароку ярости к этому идиоту, решившему продлить пытку. Этот «красавец», нависнув над беседующими, явно верил, что преимущество в росте имеет решающее значение. Барок фыркнул про себя. Одно слово: идиот.

– Я разговариваю с женщиной своей мечты, – ровно произнес Барок, не отпуская Сильвию взглядом. – И если кто-нибудь соберется мне помешать, то ничего кроме физических увечий, он не получит. Это ясно?

Он сжал пальцы и чуть потянул руку вниз. Мужик схватился за его руку в глупейшей попытке оторвать ее от своего горла. Сейчас оторвешь. Вместе с кадыком. Барок окаменел пальцами и все-таки заглянул в глаза противнику, досадуя, что пришлось отвлечься от Сильвии.

– Я спросил «ясно»? – повторил он.

И здоровяк увидел что-то в его глазах. Что-то, что заставило его замереть, словно кролик перед змеей. Барок чуть ослабил хватку, добавив в свой взгляд обещание (немедленно, здесь и сейчас) смерти. Взгляд противника заметался….

Ну, вот и все, Барок даже не стал досматривать. Неинтересно. Уже проиграл. Он отпустил сипящего мужика и повернулся к Сильвии…. И встретился взглядом с двумя серыми озерами. Женщина мечты Рудольфа приняла решение.

Барок, правда, в нем и не сомневался ничуть. Других шансов просто не было. Ни у кого.

За полчаса полета Барок дважды чуть не разбился. Бугор в штанах дергался, горел и вообще отравлял жизнь, как мог. А мог он сильно.

Первый раз они чуть не навернулись, когда Барок решил поддержать возникшую между ними связь и опять возобновить визуальный контакт. Он повернулся и посмотрел в глаза сидящей рядом Сильвии. Она встретила его взгляд, и не сказала ничего. Просто молча, посмотрела в ответ. Как будто пытаясь сравнить Барока с его предшественником. Он даже поежился. Эта женщина, казалось, просвечивала его насквозь. Она как будто воочию видела самого Барока, по-хозяйски расположившегося в голове у Рудольфа. Может, Рудольф был прав, и стоило поискать что-то другое?

Шли секунды. Сидящие в кабине летящего сквозь ночь бота мужчина и женщина не отрывали взгляда друг от друга. Барок мысленно поежился опять. Да что происходит, в конце концов? Сильвия вдруг весело сощурила глаза. И тут сработал почти забытый (вот это да) бугор.

Нерешенная проблема полыхнула от этой полуулыбки так, что Барок со сдавленным проклятием дернул левой рукой, локтем пытаясь закрыться, как от удара. И этим движением сбил с настроек несколько тумблеров.

Тут же по ушам резанул дикий вой сирены. Бот дернулся, накренился. Плохо пристегнутая Сильвия почти рухнула на Барока, еще больше усугубляя путаницу на панели управления. Он не знал, за что хвататься.

Исходящие воем приборы требовали немедленного внимания, но одурманивающе теплая живая плоть, почти лежащая на нем, не позволяла думать больше ни о чем. Как Барок умудрился в этой ситуации вывернуться, он плохо понял сам. Одной рукой, придерживая сводящую с ума мягкость женщины, отчаянно пытаясь не поддаться зову звенящего от напряжения бугра, Барок, ведомый какими-то совершенно неизвестными ему рефлексами, зашарил рукой по панели бота. И, о чудо, тумблеры встали на место. Сирена смолкла, бот выровнялся.

Стиснув зубы от одуряющего желания, Барок отправил на место Сильвию. Но вот отпустить ее не смог. Это было выше его сил. Придерживая ее за плечо, борясь с диким вожделением, он чуть развернул женщину к себе и опять заглянул в ее глаза. Похоже, это начинает становиться потребностью. Взгляд Сильвии изменился. Из него ушла пронизывающая резкость. Теперь в нем появилась … заинтересованность? Он выиграл какой-то приз? И тут же дернувшийся бугор напомнил, что приз тут может быть только один.

Оставшиеся минуты они так же провели в полном молчании, стараясь найти в глазах друг друга нечто, ведомое только им.

Вторая угроза жизни промелькнула, когда Барок начал снижение. Уже пребывая за всеми мыслимыми и немыслимыми гранями помешательства, томясь последними секундами воздержания, Барок рванул штурвал вниз так, что несчастный бот разве что не спикировал отвесно вниз. Их спасло то самое чувство, которое витало в тесной кабине бота все это время. То есть, как, спасло, они даже не заметили этой угрозы. Не отрывая взгляда от восхитительных обещающих серых глаз, Барок аккуратно вернул штурвал в нормальное положение. Бот выровнялся. И им было совершенно наплевать, что сделал он это в нескольких метрах от земли.

Барок не стал заводить бот в ангар, заглушив двигатели недалеко от дома. Наступила вязкая тишина. Тонкая нить взгляда натянулась до предела.

– Ты так ничего мне и не скажешь? – хрипловато спросила Сильвия, не отводя глаз.

– Здесь не нужно ничего говорить, – также хрипло отозвался Барок, открывая дверцу бота.

Метры до дома они прошли как сомнамбулы, держась за руки. Барок не видел и не слышал вокруг ничего. Для него сейчас существовала только теплая рука женщины, лежащая в его руке. Женщины, которая вот-вот станет его. О чем думала Сильвия, так и осталось тайной. В глубине сознания выл и рвал на себе волосы Рудольф. Но все, на что хватило Барока, ведущего в спальню послушную женщину, это на кроткий всплеск: «Заткнись, ты получил, что хотел».

Пинком забросив под кровать валяющиеся на полу картинки с обнаженными женщинами, Барок поставил Сильвию напротив себя. Двумя руками взялся за невесомую блузку и потянул ее вверх. И последнее промелькнувшее видение, которое он запомнил перед тем, как провалиться в искрящуюся звездчатую глубину, это были две тяжелые восхитительные груди, обещающие немедленное наслаждение.

Дальше осталась только довольная, чуть снисходительная улыбка женщины, которая очень быстро сменилась другими эмоциями….

Голый Барок лежал на кровати, раскинув крестом руки и ноги. В его голове, за серой пеленой, точно так же обессилено растянулся Рудольф. Ощущение было бы странным, если бы Бароку не было наплевать на все, что происходит вокруг. Всем его существом владела изумительная, непередаваемая, всеобъемлющая пустота. Мир был прекрасен и восхитителен. Не хотелось ничего. Барок просто плыл по существующему отдельно от него миру и наслаждался.

Обнаженная Сильвия поднялась с кровати. Колыхнулись тяжелые груди, Барок сфокусировал взгляд на крепких ягодицах и с удовлетворением отметил, что уже способен получать удовольствие просто от созерцания женского тела. Сильвия чуть пошатывающейся походкой пошла куда-то вглубь дома. Барок закрыл глаза, с наслаждением припомнил события последних часов и мысленно позвал обессиленного Рудольфа.

– Ну, что, сосед? Доволен?

Из-за пелены не донеслось ни звука. Барок вяло удивился. С чего это вдруг? Можно подумать, это ты тут пахал, как заведенный. Со стороны Рудольфа донеслась обида. Барок хотел было разозлиться, но сил не было.

– Отвали, – он вяло шевельнул рукой. – Ты все это затеял, ты меня на нее вывел. Теперь радуйся. Удовольствие-то ей Рудольф доставил. Так что можешь себя поздравить.

Серая пелена издала злобное шипение, но эмоциональная встряска, как оказалось, выматывала ничуть не хуже физических упражнений: шипение получилось неубедительным.

– А будешь выделываться, вообще все чувства заблокирую, – пригрозил Барок.

Он уже собрался, было, качественно возмутиться, но тут в проеме двери показался силуэт обнаженной женщины, и мысли Барока перепрыгнули на другое.

– Рудольф, с тобой явно что-то случилось, – Сильвия растянулась на кровати рядом с Бароком.

Он положил руку на грудь женщины, чтобы чувствовать шелковистую мягкость и поинтересовался:

– Хорошее?

– Сейчас я думаю, что да.

Несколько секунд молчания и ….

– Рудольф, – возмущение в голосе Сильвии густо мешалось с восхищением. – Нет. Ты опять? Это уже восьмой раз.

– Все было так плохо? – прошептал Барок, притягивая к себе несильно барахтающуюся женщину.

– Нет, – тягуче отозвалась она, подчиняясь. – Но сил нет совсем.

– А тебе они и не нужны, – Барок гладил обнаженное тело, возбуждаясь с каждой секундой. Проклятый бугор никак не хотел успокаиваться. – Просто лежи спокойно.

Но в этот раз в его возбуждении было что-то еще. Что-то странное. Непонятное.

– Рудольф? – осторожно поинтересовалась Сильвия, когда Барок, поймав, наконец, понимание этого чувства, вдруг замер в самой неудобной позе, прервав ласки. – Рудольф.

И тут же вопрос сменился стоном.

– Ру-удо-о-льф….

Есть! Есть! Есть!

Барока как будто бы зажгли изнутри. Вот оно! Вот то, что он ждал. Искал. Он победил-таки этот бугор. Барок зашипел сквозь стиснутые зубы, сжав в объятиях пискнувшую Сильвию. Сейчас, в этом возбуждении, в его желании больше не было таблеток. В его, Барока, памяти вдруг открылась еще одна дверь. На него рухнула его память. Его. Память. Его чувства, его желания, его страсть. Его вожделение. Его умения. Его прикосновения и ласки. Его жизнь.

Это обновленное чувство заставляло замереть, остановиться, попробовать разложить все это по местам, но трепещущая живая плоть под его руками требовала продолжения. И Барок, зажмурившись, полностью отдался этой волне, сметающей любые препятствия в его голове.

– Рудольф, – обессиленная женщина бросила на него взгляд из-под полуприкрытых глаз, чуть повернулась и провела ладонью по его груди. – Ты что с собой сделал? Что произошло?

Барок лежал неподвижно, глядя широко открытыми глазами в потолок. Как и много раз до этого, память вернулась не вся. Сильвия просто открыла в его голове очередную комнату с грузом прошлого, но не отдала ему ключи от всего «дома». Но и того, что к нему пришло, было пока более чем достаточно. Это все нужно было осмыслить, вспомнить заново, переложить на другие ноты его нового тела, дома и мира.

Краем уха услышав вопрос Сильвии, Барок чуть повернул голову и ответил чистую правду:

– Ничего я не делал. Я просто стал, наконец, самим собой.

Секундная пауза, тихий вздох.

– И где ж ты был такой все это время?

За серой пеленой подпрыгнул и заверещал что-то в экстазе Рудольф, но Барока это «признание достоинств» не обрадовало совершенно. Сильвия, слов нет, была хороша. Удовольствие, которое он получил и вновь открытая память стоили потраченных усилий. Но теперь ему требовалось время на осмысление происходящего. И крайне желательно, чтобы никто в этот момент не мешал, не прыгал в голове, как умалишенный, и не тискал его за обнаженные участки тела, заставляя отвлекаться (да он же и не спорит, это прекрасно…) на всякие восхитительные глупости.

Барок посмотрел на окно, за которым начинал позевывать серенький рассвет. Да уж, задачка. Отправить Сильвию сейчас не представляется возможным никак. Оставить ее здесь? Барок содрогнулся только от одной этой мысли, игнорируя исходящего слюнями Рудольфа, и, чуть повернувшись, просмотрел на задумчивое лицо Сильвии.

– Тебе понравилось?

– Да, – она коротко кивнула, потянулась и встала с кровати, наклонившись за своей сумочкой.

В голове отчаянно засигнализировал Рудольф. Барок сейчас был тих, умиротворен и благостен. Ночь прошла изумительно, впереди его ждало потерянное прошлое: да сосед, тебе повезло, твоя выходка опять останется безнаказанной. Проси, чего хочешь. Заслужил.

– Ну, чего тебе? – отстраненно поинтересовался у Рудольфа Барок, с удовольствием наблюдая за гибкой обнаженной фигурой Сильвии, которая искала что-то у себя в сумочке.

– Ты не понимаешь, – ворвался в его сознание возбужденный голос Рудольфа. – Это же Сильвия Гортанд. Это же… это мечта половины Либрации как минимум. Я и мечтать не мог к ней близко подойти. И она говорит, что ей с тобой…, с нами понравилось. Ты что?! Не упускай ее!

– Не ты вечером орал у меня в голове, что шансов нет, так нельзя, и прочую чушь? – поинтересовался Барок и внимательнее присмотрелся к «мечте половины Либрации». Сильвия уронила что-то и начала искать на полу. Из-за кровати виднелись только аппетитные ягодицы. Ух ты, Барок, ты как? Может, стоить еще раз освежить былые воспоминания?

– Я, – покаянно сообщил Рудольф. – Я был неправ, ты молодец. Но теперь ее нельзя терять ни за что. Вдруг она уйдет? Второй раз ведь не ….

– Как первый раз пришла, так и второй придет, – перебил его Барок. – Ты поучи меня еще как себя с женщинами вести. Мне сейчас и тебя-то много, а уж ее оставлять, так и вовсе незачем. Если знаешь, подскажи, как от нее избавиться.

– Да ты что…? – задохнулся Рудольф. – Избавиться? От нее?!

– Знаешь или нет? – с нажимом поинтересовался Барок.

– … по морде ей дай, – после паузы угрюмо ответил Рудольф.

– Думаешь, сработает? – засомневался Барок, вглядываясь в нашедшую наконец свое «что-то» Сильвию.

Та поймала его взгляд и поняла его по-своему, призывно улыбнувшись в ответ. Чуть повела плечами, колыхнув грудью.

– Гарантированно, – саркастически прошипел Рудольф и заткнулся, кажется, подавившись слюной.

– Вряд ли получится, – усомнился Барок. – Ты хорошо помнишь, что ночью было?

Он сам детали помнил плохо, но то, что временами их страсть переходила в почти настоящую драку, в памяти отложилось. И то, что в этой драке он далеко не всегда праздновал победу – тоже. В ответ Рудольф только вздохнул. Тоже вспомнил?

– Да уж, – вздохнул про себя Барок. – Советчик из тебя тот еще. Что снять бабу, что выгнать…. Ты вообще про них хоть что-нибудь знаешь, кроме своих картинок?

Рудольф обиделся и исчез за своей пеленой. Барок только фыркнул в его сторону. Спасибо, «помощник». Самое умное, что ты мог сделать.

Сильвия тем временем налила два бокала вина (это они тут откуда взялись, удивился Барок? Он точно не приносил) и легла на постель, протянув ему один из них.

– Нет спасибо, – открестился Барок.

Не то, чтобы он был противником вина (воспоминания о том похмелье уже выветрились), но если сейчас он напьется, то эта вечеринка закончится неизвестно когда, а вновь обретенная память жгла его изнутри, требуя внимания. Пора было заканчивать их посиделки, то есть полежалки и покувыркалки.

– А с бойджей? – немного удивленно переспросила Сильвия, другой рукой протягивая ему пучок каких-то вкусно пахнущих одновременно медом и перцем палочек. – Силы восстановить.

– Чего восстановить? – переспросил Барок. – Какие силы? Мне еще и не на один раз хватит. Хочешь проверить?

– И да, и нет, – Сильвия подняла свой бокал и сделала глоток.

Дразняще откусила от одной из палочек и растянулась на кровати, продемонстрировав все свои прелести.

– Нет, потому что лично у меня силы кончились, это точно. А да, потому что … может быть, … в другой раз?

От ее улыбки Рудольф в голове зашелся судорожным кашлем. Но Барок преследовал свои цели. Раз ты так не хочешь больше удовольствия, то, может, решишь отдохнуть? Вне этого дома, а то тут пристают всякие …. И, кстати, почему бы не начать прямо сейчас?

– Кончились? Точно? – он провел рукой по ее телу от груди до колен. – Проверим?

Тело ответило короткой судорогой, но Сильвия чуть отстранилась.

– Извини, я правда больше не могу. Ты зверь.

В голове расправил невеликие плечи Рудольф. Барок фыркнул в его сторону: слышь ты, зверь, всё про хомяков помним, да? И вернулся к Сильвии.

– А что ты мне только что предлагала? Бойджа? Что это?

– Бойджа? – Сильвия удивленно посмотрела на него. – Рудольф, ты точно никаких экспериментов над собой не совершал? Это же ….

– Я тебе потом все расскажу про бойджу, – вдруг раздался в голове у Барока умоляющий голос Рудольфа. – Честно. Ты ее лучше про «другой раз» спроси. Когда?

– Пошел ты, – прошипел Барок. – Какой тебе еще «другой раз»? Я с этим – то не знаю, что делать.

– Ты меня не слушаешь? – удивилась Сильвия, заметив отсутствующий взгляд.

– Нет, – абсолютно искренне признался Барок, окидывая взглядом ее обнаженное тело. – Я тобой любуюсь.

Женщина поощрительно улыбнулась.

– В другой раз, – твердо пообещала она, заставив Рудольфа взвыть от радости, а Барока стиснуть зубы сразу и от обещания и от вопля в голове.

Сильвия поставила бокал и опять потянулась к своей сумочке. Сумочка осталась лежать на полу с другой стороны кровати, поэтому Барок все же решил немного отложить прощание, глядя на открывающийся с его стороны вид. А Сильвия вдруг достала полукруглую пластину суперфона и начала набирать какой-то номер.

– Я вызову бот-такси, – пояснила она. – Пора немного нам отдохнуть друг от друга.

Барок вытаращил на нее глаза в немом изумлении. Вот тебе и на…. А Рудольф-то был не так уж и не прав, называя ее лучшей женщиной Либрации. Нет, такого не бывает: она уйдет? Прямо сейчас? Сама? И уговаривать не надо? Барок почти влюбился. Он моргнул … и вдруг ощутил острый приступ сожаления. Как уйдет? Уйдет … и все? Подождите, это ведь он сам хотел, чтобы она ушла…. Ну, вот она и …. А он как же?

Стоп. Барок совсем запутался в своих ощущениях, желаниях, отношениях и потребностях. Он хочет, чтобы она ушла? Хочет. А хочет, чтобы осталась? Он покопался у себя внутри…. И с ужасом понял, что – да. Хочет.

Ой. Его новообретенная память тут же подсказала ему, что вот именно так и пропадают лучшие из воинов. А ему еще работать и работать. Дел немерено.

Барок стиснул зубы. Все. Мужчина он или нет, в конце-то концов? Принял он решение, или нет? Все: сказано – сделано. Вон отсюда.

Вот только еще один разок…. На прощание.

– Рудольф…! – это все, что успела сказать Сильвия, перед тем, как Барок решил показать ей, как должен прощаться мужчина и воин. Напор и жесткость. Напор и жесткость….

А самое странное, что ей, кажется, понравилось.

На площадке перед домом, оттеняя светлую неподвижность раннего утра, висел голубоватый овал либрацийского бот-такси. Сильвия на прощание провела рукой по скуле Барока, одним движением оживив всю прошедшую ночь, и пошла по мокрой от росы траве к боту.

Барок, выдохнув, молча смотрел ей вслед. В голове подпрыгивал и изо всех сил размахивал руками Рудольф. Утреннюю тишину сознания перечеркивал его истошный крик.

– Останови! Останови ее! Предложи остаться! Останови ее, пусть остается!

– Ты с ума сошел, – молча перепугался Барок, продолжая улыбаться в спину Сильвии, и не двигаясь с места. – Уже все решили. И, кстати, учти: что бы я там ни говорил, а еще одной такой ночи подряд я не переживу. Ты здоровье-то соизмеряй, не мальчик уже. Или голову от любви потерял? Тело-то у нас с тобой одно и то же.

Сильвия сделала еще один, такой желанный для Барока, шаг к бот-такси.

Отчаяние Рудольфа невозможно было описать.

– Отвали, – тихо посоветовал ему Барок. – Мне только восхищенной бабы тут не хватало. У нас с тобой, что, все уже в порядке? С делами еще разбираться и разбираться. А она вдруг еще и влюбится….

Последовавший стон об упущенной любви способен был разжалобить камень. Но Барок с детства не любил неживую природу. Ему была милее охота. А на охоте, особенно если охотишься на крупных хищников, всегда надо быть внимательным до предела. Чтобы самому не превратиться в дичь. Сейчас Барок был к этому близок, как никогда.

Сильвия шагнула еще, дверь бот-такси предупредительно распахнулась. Барок умиротворенно улыбнулся. Ох зря. Сильвия, как спиной почувствовав, обернулась, поймала эту улыбку и, естественно, приняла ее так, как хотелось ей. Она сделала шаг назад. Другой. Барок заворожено смотрел на приближающуюся роскошную хищницу. Сильвия подошла вплотную. Ноздри Барока расширились, ловя ее запах, дразнящий после прошедшей ночи.

– Еще увидимся, – обещающе прошептала она ему прямо в ухо.

Еще полчаса назад так возбуждавшее его тело сейчас вызывало оторопь. Непонятно, правда, почему: Рудольф ведь прав, на самом деле сказочно притягательная женщина.

«Сказочно притягательная женщина» тем временем опять поняла его молчание по-своему. И опять не в его пользу.

– Ты же этого хочешь…., – горячий шепот воскрешал в памяти всю прошедшую ночь разом.

Барок, несмотря на весь опыт воина, содрогнулся. В зачет ему это, естественно, не пошло. Или пошло, как посмотреть.

– Опять? Прямо сейчас? – восхищенно удивилась Сильвия. – Рудольф, я тебе уже говорила, что я про тебя думаю? М-м-м….

Она провела рукой по его щеке.

– Не сейчас. Потом. Давай отложим до следующего раза.

Барок содрогнулся еще раз.

– М-м-м? – повторила Сильвия. Теперь уже мечтательно. – Мне уже интересно.

Она неуловимым движением приблизила свое лицо к нему. Барок («и Рудольф, и Рудольф», донеслось из головы) почувствовал ее губы. Долгий поцелуй заставил его забыть обо всем. И будь он проклят, если ему это не понравилось. Барок содрогнулся в третий раз. Уже совсем по другой причине. И ответил.

– Не сейчас, – повторила Сильвия, приложив палец к его потянувшимся за ней губам. Лукаво улыбнулась и прошептала. – Позже, я позвоню.

Легкой бабочкой она впорхнула в бот, прошипел люк, и такси растаяло в рассветном небе, оставив Барока неподвижно стоять на лужайке возле дома и смотреть вслед. А ведь он и правда совершенно не прочь, чтобы она вернулась. Во дела….

Вот тебе и охота….

Где-то глубоко внутри судорожно выдохнул Рудольф.

И тут из-за дальних деревьев блеснул первый луч одного из встающих солнц. Просыпающийся лес приветствовал его птичьим гамом и сверкающими каплями росы, зашлепавшими по зеленым листьям.

Два мужика с одним телом на двоих развернулись и медленно побрели в дом, вспоминая каждое мгновение прошедшей ночи.

А теперь спать, сил не осталось никаких совершенно.

Глава 9

Полноценный вечер еще не начался. Рано еще, без двадцати восемь. Настоящая жизнь в баре начнется ближе к десяти. А пока в полумраке залов невесомо бродила легкая музыка, перекликаясь с негромкими разговорами посетителей, шорохом шагов официантов и расслабленным звоном бокалов.

Степа уверенным шагом пересекал свои владения, на ходу стараясь подмечать мелочи, которые неплохо было бы подправить. Справа полупрозрачной тенью скользил Равазов. Степа ухмыльнулся: Сергей как всегда в своей манере. Мгновенная исполнительность. Хотя, если честно, заметить у Степы ничего не вышло. Но на то он и «дневной» хозяин. «Ночной», шедший следом, естественно, увидел больше.

– Сергей Платонович, – гулко бухнуло за спиной.

Равазов одним движением оказался рядом с саксом.

– Слушай, – Декстер понизил голос до шепота. Тише, правда, не стало: шепот сакса немногим уступал ураганному шипению отлетающих перегородок при аварийном катапультировании.

– Да, мистер Декстер, – уважительно склонился к нему Сергей.

Сакс поднял палец, призывая к вниманию. Степа остановился: ему стало интересно, что там такого Шойс нашел. Заметив их маневры, остановились и все вокруг: официанты, проходящие мимо администраторы.

Степа прислушался: в наступившей тишине стал отчетливо слышен цокот чьих-то каблуков. Вот он приблизился. Декстер повернулся в сторону, откуда слышались каблуки, подбоченился и почти нос к носу столкнулся с молодым парнишкой, бодро летящим с полным подносом в руках: официант спешил с заказом.

Увидев более чем внушительную компанию, во все глаза смотрящую на него, парнишка застыл, как вкопанный, замерев взглядом на монументальной фигуре сакса.

– Колокольчики ему не хочешь подвесить? Так легче будет найти, – через плечо поинтересовался Декстер у Равазова и чуть нахмурился. – Официант должен передвигаться бесшумно. Как тень в разведке. Сколько раз говорить?

На скулах Сергея застыли желваки. Парнишка сжался, но Равазов легким жестом вдруг отпустил его, напутствовав на прощание.

– Иди, все в порядке. У тебя все в порядке.

Парень испарился в мгновение ока, похоже, до конца не веря в счастливое избавление. А Равазов тем временем повернулся в сторону одного из наблюдателей, судя по виду, из администраторов, пальцем поманил его к себе, и сухо произнес в его сторону:

– А вот у тебя все наоборот. Твой человек?

Администратор сглотнул.

– Да.

– Это второе предупреждение о форме и качестве обуви, – внимательные глаза Равазова изучали отчаянное лицо подчиненного. Степе даже стало немного его жалко. – Третий раз тебя будет предупреждать уже кто-нибудь из конкурентов. Может быть. Все ясно?

Администратор кивнул и боком отполз от, казалось, тут же забывшего о его существовании Равазова. Сергей повернулся к саксу.

– Все улажено, мистер Декстер.

Шойс покачал головой. Равазов напрягся.

– Полотенце верни ему на левую руку, – толстый палец Декстера выцелил в полумраке еще одного официанта, несущего заказ с полотенцем на правой руке. На взгляд Степы, так выходило даже стильней, но Шойсу виднее.

Равазов тем временем медленно повернулся обратно к давешнему администратору. Даже Степе, наблюдавшему со стороны, стало немного не по себе (умеет же Сергей Платонович себя поставить). А несчастный администратор, посерев лицом, отчаянно замотал головой, открещиваясь от второго за вечер прокола, который, зная Равазова, наверняка стал бы для него последним.

– Это не мой.

– Да? – поднял бровь Равазов. – А чей?

От «наблюдателей» тут же отделилась одна из фигур, понявшая намек, и почти бегом бросилась догонять незадачливого «пижона». Равазов чуть поднял уголки губ, обозначая улыбку, и повернулся к Декстеру.

– Тут тоже все в порядке.

Сакс недовольно кивнул и собрался пойти вперед, но тут же воткнулся, в покачнувшегося от удара Степу.

– Что? – посмотрел на него Шойс.

А в Степе вдруг тоже проснулся охотник за традициями.

– Внимание, – он поднял палец, еще раз призывая к тишине.

Все замерли. В наступившем безмолвии отчетливо послышался стук каблуков. Цок-цок, цок-цок. Не такой, как тот, у официанта, но, тем не менее, слышный довольно отчетливо. Декстер нахмурился, а Степа, уже собравшийся поучаствовать в очередной экзекуции, вдруг заметил разгладившееся безмятежное лицо Равазова и потихоньку начал сдавать назад. Этот «цок-цок» был неспроста. Четкий, размеренный стук приблизился, и по вдохновенному лицу Равазова Степа понял, что не ошибся.

Декстер, повернувшись к углу, из-за которого приближались каблуки, уже совсем было собрался начать лекцию о правилах организации ресторанного бизнеса, но вдруг остановился, как вкопанный, воочию узрев источник цоканья.

Группа, собравшаяся вокруг них, замерла точно так же. На появившегося из-за угла обладателя каблуков, вернее, обладательницу, смотрели все, затаив дыхание. Все, кроме Степы. У него уже была прививка против этой болезни. Вернее, целых две. Во-первых, у него была его Селена, а во-вторых, он целых три года обретался в непосредственной близости от этой красоты. Стоп, забыли: три причины. Третья причина стояла рядом и разве что не пускала пузыри от открывшегося вида. Звали причину – Декстер.

Каблуки остановились.

– Здравствуйте, – произнесла появившаяся из-за угла и увидевшая небольшую толпу женщина. Нет, не так: Женщина. Так было правильнее. – Я, конечно, рада вас всех видеть, но не расскажете, по какому случаю меня встречает половина бара?

– Любимая, – атакующим штурм-ботом рванулся вперед Декстер. – Только скажи, и тебя будет встречать весь персонал с развернутыми знаменами, исполняющий гимн.

Женщина только чуть улыбнулась в ответ на это представление. За ней тут же заулыбались все остальные. Даже Равазов изменил своей выдержке и расплылся в улыбке. Положительно, эту женщину обожали все. Включая «привитого» Степу. Но Степа, в отличие от того же Декстера, хотя бы мог свободно мыслить.

– Шойс, – Донкат, шагнул вперед и коснулся плеча сакса. – У нас нет знамени и флага. Привет Эля, рад тебя видеть.

– Будут, – не моргнув глазом, пообещал Декстер, гордо выпятив грудь и не отрывая взгляда от предмета обожания. – Как только моя королева скажет, сразу и будут.

– Шойс, я тебя и без знамени люблю, – улыбнулась женщина.

Степа еле сдержал хихиканье: огромный сакс, казалось, сейчас растечется по полу от умиления, как растаявшее мороженое. Вот что любовь с людьми делает.

«Королева» взяла Декстера под руку и поинтересовалась.

– Шойс, вы куда-то собирались? Что мы планируем? Ты обещал интересный вечер. Я тут, и я готова.

– Точно, – сакс хлопнул себя по лбу. – Совсем забыл.

Он выпятил грудь и посмотрел на Степу.

– Степан Афанасьевич, я пригласил Эльвиру Семеновну составить нам компанию. Ее опыт и чувство прекрасного будут бесценны. Вы согласны со мной?

– Когда это я был против общества Элечки? – удивился Степа.

– Ну и здорово, – Декстер сдул распетушенную грудь, улыбнулся во все тридцать два белоснежных зуба и повлек свою спутницу вглубь бара, рокоча по дороге что-то познавательное. Наверное, про сегодняшний вечер.

– Степан Афанасьевич, – вопросительно посмотрел на Донката Равазов.

– Да, Сергей Платонович, – немного рассеянно кивнул Степа. – Спасибо, вы можете идти. И вот еще что, – он придержал за рукав Равазова. – Недавно к нам прибыла партия бойджи.

– Да, – подтвердил управляющий.

– Не пускайте пока ее в продажу, – распорядился Донкат. – Два дня паузы возьмем, хорошо? Пока с документами разберемся.

– Хорошо, – понимающе кивнул Равазов. – Пока ее на хранение в холодильные камеры отправлю.

– Только проследите, чтобы температура не превышала три градуса, – напомнил Степа, дождался подтверждения от Равазова и поспешил за уходящей парочкой, на ходу наслаждаясь фантастической фигурой Элечки, выгодно оттеняемой неяркими лампами бара.

Верность Селене не обсуждается, но может же он отдавать должное прекрасным творениям природы? А то, что Эльвиру Семеновну Ассендорф смело можно было относить именно к прекрасным, и именно к творениям, сомнения не вызывало ни у кого. В том числе и у самого Донката, который наслаждался этой красотой целых три года. Правда, со стороны. Эльвира Семеновна, или проще Элечка, трудилась вместе с ним (ну, как с ним, он там бытовыми системами торговал) в головном офисе корпорации «ВМН» в качестве личного секретаря исполнительного директора филиала восьмого про-слоя Изюбра.

Степан Элечку уважал еще тогда. Нет, правда. Всегда безукоризненно вежливая, корректная. Неизменное «вы» вне зависимости от должности. Всегда все четко, ровно, коротко и вовремя. Насмотревшись на всякие типажи во время визитов к клиентам, Донкат не мог не отдать должное ее рабочим качествам. А многочисленным слухам, неизбежно витающим вокруг таких женщин, он относился совершенно спокойно. С кем она проводила свободное время – это было не его дело.

И кто знает, сколько бы времени она там еще проработала, сводя с ума мужское население офиса, если бы не Степина история, когда Декстеру с Соловьем пришлось ему оказывать «содействие». В итоге филиалу срочно потребовался новый исполнительный, а Элечка….

Элечку увидел Шойс Декстер. И влюбился. Сразу, вдребезги, бесповоротно и насмерть. Прямо с первого взгляда. Или со второго? А, неважно. А важно то, что (вот это Степа до сих пор не мог уложить у себя в голове) Элечка, похоже, воспылала к саксу сходными чувствами.

Степа еще раз окинул взглядом божественную фигуру Элечки и покрутил головой. Да уж, парочка получилась еще та. Здоровяк Декстер мягкой медвежьей походкой выгуливающий точеную пантеру. Иссиня-черные лохмы сакса, доходящие до плеч, принципиально не убирались ни в какую прическу (как же, как же, а вдруг в убээс придется впрыгивать, какая уж там прическа), а пышные светлые волосы Элечки, наоборот, всегда лежали в идеальном порядке. Мягкие и широкие одеяния Шойса лишь подчеркивали утонченность нарядов и высоченных каблуков его спутницы. А количество пирсинга на Декстере (Степа всегда удивлялся: а серьги, значит, в убээсе не мешают, так что ли?) выгодно оттенялись изысканной строгостью и лаконичностью бижутерии его половины.

Невольно Донкат сравнил эту парочку с собой. Да уж, яркостью они с Селеной соревноваться с этими двумя явно не могли. Да, Степа неплох собой, высок, фигурой Бог не обидел. Селена…. Селена вообще далекая прекрасная звезда на небосклоне. У нее все … абсолютно. И фигурой Элечке она не уступит (особенно без одежды, плотоядно ухмыльнулся Степа). Но вот нет у них с ней потребности в такой бьющей в глаза яркости. Он задумался и пожал плечами, как будто отвечая сам себе: а надо? У них зато любовь есть. Которая им все остальное на свете заменяет. Он хмыкнул, продолжая размышления: а у Декстера с Элечкой, что, нет? Тоже есть.

Степа запутался в своих логических выкладках, помотал головой и плюнул на все: чего делить-то? У них свое счастье, у тех – свое. Всем хорошо. Чего еще надо? Живи да радуйся.

Осознав сию нехитрую истину, Донкат кивнул головой сам себе в подтверждение своих мыслей и бросился догонять ушедшую вперед парочку. Кажется, настроение, начинает улучшаться.

Вот только что за червяк все так же ворочается внутри? Эй, ты, пошел вон, не порть людям вечер. О. Вроде, заткнулся. И ладушки.

– Шойс, меня подождите, – Донкат ускорил шаг.

Заднее сиденье в декстеровском «Тарантуле» было просто огромным. Степа измаялся кататься по нему туда-обратно: манера полета Декстера от манеры пилотов штурм-ботов отличалась мало. Если вообще отличалась. Рывок, форсаж, встать на крыло, и отвесно вниз. Резкое торможение всеми двигателями – и опять перегрузка вдавливает тебя в кресло. Ну не паразит ли? И вообще, ну зачем ему такой огромный салон? Хотя… Степа посмотрел на ряд передних кресел, где сидели прочно пристегнутые ремнями Декстер с Элечкой, и скабрезно улыбнулся, пока его никто не видит: угу, чтобы «в случае чего» оба могли на этом «диване» поместиться. Ах, Шойс, ах охальник….

Элечка, как почувствовала его взгляд, обернулась назад.

– Степа, ты там как?

Бот заложил очередной вираж.

– Нормально, – просипел вдавленный в спинку сиденья Донкат. До поверхности оставались считанные сотни метров. – Хрен ли нам, молодым космоштурмам? Убээс-то восемь "же" держит.

– Шойс, – Элечка перевела укоризненный взгляд на пилота. – Ты не мог бы вести бот немного аккуратней? Все-таки, на нас никто не нападает, уворачиваться не надо. Да и не поймут тебя, если ты нас на Светлячок будешь штурмовым десантом сбрасывать.

– Моя выставка, – гордо прогудел сакс. – Я ее придумал, я ее организовал, я всех пригласил. Как хочу, так и сбрасываюсь.

– Шойс, – голос Элечки неуловимо изменился. Несильно. И даже не угрожающе. Но Декстер тут же погасил скорость и улыбнулся. Улыбка вышла даже немного виноватой.

– Прости, любимая.

Степе осталось только лишний раз подивиться власти, которую Элечка получила над неукротимым саксом.

Декстер повел бот по глиссаде, пригодной для снижения грузового галактического транспорта, не меньше. Нежнейшим образом снизился до поверхности и неуловимым движением пристыковал огромную машину к парк-контактам возле центрального входа. Обернулся и победно посмотрел на пассажиров.

– Видали? Вот так водят боты «псы космоса» из разведки бригады «Лунная Дорога».

– Временами я начинаю предпочитать скромных владельцев баров, – Элечка поправила идеальную прическу. – Выходим?

– Днем, надеюсь, – предположил Декстер, хищно осклабившись. – В темноте «псы космоса» предпочтительней, согласись?

Элечка только бровью повела в ответ на браваду сакса. Тот ухмыльнулся еще шире:

– Конечно, выходим.

Открывшаяся крышка бота впустила внутрь вечернюю свежесть, обилие света и гам людской толпы. Степа вылез из бота последним, оценил количество народа и тронул Декстера за плечо.

– Шойс, это что, все нам?

– Нет, что ты, – с легкостью перекрывая своим басом висящий в воздухе гул, хохотнул сакс. – Что, в Светлячке одни мы устраиваем вечеринки? Тут еще штук десять мероприятий. Хотя и у нас народу будет ого-го. Что я, зря устроил все тут, внизу, а не на орбите?

Донкат поднял голову, рассматривая ровно светящуюся изнутри огромную конструкцию из мягкого материала. Со стороны Светлячок представлял собой гору огромных мягких шаров, накрытых полусферой из того же материала. Изначально, это были склады для стратегических материалов, входящие в базовый комплект обустройства новых городов на неосвоенных планетах. По принятым в РФМ правилам, до тех пор, пока Федеральная Адаптационная Комиссия слоя не составит четкое расписание планетной метеоритной угрозы, все жизненно важные объекты первых колонистов должны располагаться (и располагаются) в подобных конструкциях. Проверять на практике Изюбру не пришлось, но по идее они выдерживают прямой метеоритный удар, жертвуя при этом только внешним, как правило, ничем не заполненным слоем шаров. Поэтому при освоении Изюбра, здесь располагались склады продовольствия и энергоресурсов, резиденция губернатора Настова, в честь которого и названа по традиции столица Изюбра, госпиталь и прочие объекты, без которых невозможно начать цивилизованную жизнь на новых планетах. Потом, естественно, надобность в не очень удобной, но безопасной конструкции отпала, но Светлячок, тогда еще не светящийся, решили не разбирать, а оставить, как есть. Жалко ломать. А кому нужно, тот придумает, как использовать. Тем более что конструкции, подобные Светлячку, как правило, сохранялись практически всех старейших городах на любой из планет РФМ. На Изюбре из нее сделали нечто вроде планетного центра искусств, который облюбовали деятели культуры разных мастей: от сообществ начинающих писателей и поэтов, до коллективов различных танцевальных ансамблей и конструкторов-изобретателей, демонстрировавших всем желающим последние достижения пытливой инженерной и дизайнерской мысли.

А сейчас неугомонный Декстер устроил тут выставку произведений Лю Хо Юнга, какого-то китайского художника, который, по уверениям Декстера, в последние несколько месяцев совершил какой-то немыслимый творческий рывок, и на сегодняшний день считался восходящей звездой галактики. Сам Степа от изобразительного искусства был далек и полагался исключительно на нюх Шойса и им же разрекламированное «чувство прекрасного» Элечки. Эта парочка хором решила, что бару (клубу) жизненно не хватает налета культурности и тут же, долго не думая, Декстер отправился искать эту самую «культурность» в виде картин. Типа стены украсить. А на вопрос Степы: какой, собственно вид живописи может соответствовать названию «Мамкин Валик», который как известно, является неотъемлемой частью любого коспеха, Декстер только показал ему внушительную ладонь и уверил, что все будет в полнейшем порядке. В конце концов, кто у них арт-директор?

И вот теперь Степе (и заодно Элечке) предстояло узнать, как именно Шойс Декстер представляет себе «полнейший порядок».

Лю Хо Юнг. Степа попробовал произнести вслух имя художника. Получилось не так, чтобы очень. Если с саксами Донкат сталкивался в своей жизни достаточно регулярно, все же соседи по слоям, то об Азиатском Содружестве он мог судить только по новостным сводкам, да биржевым показателям. Постановки витранса – не в счет, что правдивого может показать развлекательный фильм? А что из себя представляет искусство китайцев, титульной нации Содружества, он вообще никогда не задумывался. Зачем? Что, своего мало? Единственное, что он вообще про них знал – это то, что у них никогда не поймешь, из чего приготовлено блюдо в ресторане. А тут картины….

– Шойс, – Степа тронул за плечо сакса, ведущего Элечку ко входу в Светлячок, перед которым клубилась небольшая толпа. – А почему именно китаец? Что, поближе никого не нашлось.

– У, брат, – улыбнулся сакс, чуть замедляя шаг. – Сейчас увидишь. Это не просто картины. Этот художник рисовал-то давно, но все как-то несерьезно. Ну, мало ли таких. А четыре месяца назад он то ли съел чего не то, то ли сон страшный приснился, но он начал писать картины, которые … вот смотришь на них и чувствуешь, как становится на душе хорошо. Что-то он видит такое, особенное. И передает. Как будто эмоции тебе дарит. Да сейчас сам увидишь. Народ в галактике по нему с ума сходит.

– Интересно будет посмотреть на этого художника, – хмыкнул Степа.

– Не получится, – покачал головой Декстер. – Мы с тобой, конечно, классные ребята, но пригласить сюда самого Лю Хо Юнга будет слишком сильно для нас. Не поедет он на окраину галактики. Да и по слухам, он вообще никуда не выезжает из своего слоя. А слой расположен не где-нибудь, а в рукаве Стрельца.

– Странно как-то, – нахмурился Степа. В нем проснулся торгаш. – Художник, который получает галактическую известность, а к ней, сам понимаешь, тут же прилагаются оч-чень немаленькие деньги, не выезжает из какой-то дыры. С чего бы это?

– Не знаю, – пожал плечами сакс. – Может, он всю жизнь об этом и мечтал.

– Сидеть в Стрельце, где и туалетов-то нормальных, наверное, нет? – съязвил Степа. – Не верю.

– Тебе не все равно? – пожал могучими плечами Декстер. – Ты картины посмотри, а потом решай, нужно тебе верить, или нет. Я, кстати, посмотрел.

– И как? – поинтересовалась Элечка.

– Увидите, – пообещал сакс.

Но торгаш внутри Донката успокаиваться не хотел. Когда они миновали центральный круглый вход, места стало гораздо больше. Их окружили светящиеся стены, придавая помещению одновременно тревожный и загадочный вид. Большая часть людского потока раздробилась по круглым ячейкам, нашла свои интересы и освободила широкий проход, в глубине которого виднелся подсвеченный нежно зеленым светом зал.

– Шойс, – Степа догнал Декстера с Элечкой. – А зачем нам вообще эта выставка? Ты договорился с этим китайцем….

– С представителями, – поправил его Декстер. – Сам Лю Хо Юнг ни с кем не встречается и ни о чем не договаривается.

– С представителями, – согласился Степа и тут же озадачился. – Еще страннее, а он вообще существует?

– Да какая разница, – досадливо махнул рукой сакс. – Существует, не существует. Ты картины посмотри, потом будешь решать. Мне лично вообще все равно, кто их нарисовал.

– Ладно, – Донкат решил последовать совету, но любопытство до конца он еще не удовлетворил. – Так я спросил: а зачем тебе эта выставка? У тебя есть картины, чего еще? Ты сам у себя их покупать будешь?

– Не все так просто, – Шойс остановился, придирчиво осмотрел Донката с ног до головы, убедился, что все в порядке, и показал рукой вперед. – Нам туда.

Впереди томились в очереди на вход в зеленый зал с десяток человек. Степа присмотрелся: он ошибается, или там стоит его сосед, Иван Платонович Тисич, отставной космоштурм, любитель погонять на «Параболе», не дурак выпить и не последняя шишка в федеральной администрации слоя? Что он тут делает?

– Если бы их можно было просто купить, – сообщил двинувшийся с места Декстер, – я бы их давным-давно приобрел и в зале бы повесил, чтобы все от зависти сдохли. Но тут есть одна проблема, – сакс посмотрел на Элечку, как будто заканчивая какой-то давний разговор. – Лю Хо Юнг не продает картины по одной. И по две не продает. И по три и по пять – тоже. Собственно, у него существует один-единственный строго определенный лот: тридцать шесть картин на планету. Не больше и не меньше. И покупать их надо все сразу. Иначе разговора не будет. И вывозить потом с планеты, кстати, тоже нельзя.

Он сделал значимое лицо и перевел взгляд на Донката.

– А мы с тобой, как я уже говорил, хоть и обалденные ребята, продвинутые и все такое, но прикупить разом тридцать шесть картин Лю Хо Юнга, это как-то слишком для нашего бюджета. Он мне хоть и нравится, но выкладывать четверть годового бюджета я не готов. Пусть лучше мы еще немного побудем провинциальным баром.

– Ничего себе, – присвистнул Степа.

– Не свисти, – строго заметил ему Декстер. – Денег не будет.

– Да уж, с такими закупщиками, как ты, их точно не будет, – невесело хмыкнул Донкат. – И сколько картин ты собираешься приобрести? И на какие деньги?

Судя по лицу Элечки, ее этот вопрос тоже интересовал очень живо. Она давным-давно разобралась кто в их двойке за что отвечает, и не питала никаких иллюзий относительно способности Декстера торговаться за каждую копейку. Хотя, ее это, кажется, устраивало.

– О, – загадочно улыбаясь, сакс поднял вверх палец. – А вот тут и оцените дядю Шойса.

Степа помрачнел. Как только он слышал про предстоящую оценку «способностей» «дяди Шойса» все его рефлексы профессионального жадины обострялись неимоверно. Но Декстеру было плевать на его страдания.

– Ни копейки мы не потратим на их приобретение, – Шойс сиял, как парадная броня космоштурма. – Мы, как организаторы, при успешном проведении выставки, … ну, имеется в виду, если все картины будут проданы …, имеем право на три полотна, – он поводил глазами, театрально осматриваясь, и приложил палец к губам. – Только, т-с-с.

Призыв к секретности в исполнении Шойса вышел настолько «тихим», что вся стоящая перед дверью очередь, как по команде обернулась и посмотрела на них. Тут же раздались приветственные голоса, появились улыбки.

Декстер, соорудив радушнейшую из улыбок, замахал рукой в ответ и двинулся, было вперед, здороваться, но тут Степа уперся. Перехватив рукав сакса, он остановил его, хотя это было и непросто.

– Шойс, – Донкат нахмурился уже безо всяких шуток. – Я ничего не путаю, или ты провел финансовые переговоры без меня?

– Да ладно, – попытался освободить рукав сакс. – Какие финансовые переговоры? Где тут деньги? Проводим выставку. Если все продается – нам картины, если нет – никто ничего не получает. Никаких обязательств, никаких штрафных санкций. Все просто.

– Именно это меня и пугает, – Степа и не подумал отпускать рукав куртки Декстера. – Ты не обижайся, но практически все контракты, которые ты заключал в одиночку, выходили нам боком с той или иной степенью тяжести.

– Угу, – подтвердил Декстер. – Вместо тридцати процентов прибыли получали двадцать четыре. Ты прав – совершеннейшая жопа.

Для разнообразия слово «жопа» он выговорил по-русски. Вышло забавно. Но Донкат и не подумал улыбнуться.

– Тридцать процентов там, где должны были получать не менее шестидесяти, если бы не «имиджевые» отношения Шойса Декстера. Это раз, – Степа подошел чуть ближе. – И отсутствие штрафных санкций мне не нравится совсем. Это два.

– Вот те здрассьте, – опешил сакс. – Ему дают все бесплатно, а он недоволен. Что странного? Ребята так продвигаются на рынок. Молодцы.

– Шойс, – Степа тяжело вздохнул и посмотрел на Декстера из-под бровей. – Сколько раз я тебе говорил, что чудес не бывает? Все стоит денег. Все. И доставка тридцати шести картин супермодного художника из рукава Стрельца в восьмой, окраинный про-слой рукава Ориона – тем более. Охрана, страховка, и прочее-прочее. Такие вещи продаются еще на мольберте у мастера, а не в рамках ни к чему не обязывающей договоренности с совладельцем пусть и достаточно известного и продвинутого в своих кругах, но все же захолустного орбитального бара.

Повисла пауза. Шойс озадаченно развел руками, но не сказал ни слова. Чуть погодя Донкат вздохнул еще раз и добавил.

– И вообще мне все это не нравится. С самого начала. Как будто грызет что-то изнутри. И чем больше я подхожу к этим дверям, – он указал на почти освободившийся вход в зеленый зал, – тем муторнее становится на душе. А тут еще и договоренности твои…. Не знаю.

Декстер еще раз развел руками и посмотрел на Элечку. Степа, не сговариваясь – тоже. Та чуть пожала плечами.

– Если спрашиваете меня, то у меня ответа нет. Я наоборот, чувствую какой-то эмоциональный подъем. Необычные ощущения. Хочется радоваться, улыбаться, смеяться. Правда, – она на самом деле улыбнулась, как будто даже осветив пространство вокруг. – Мне интересно. Хотя, Степа, ты прав, такие контракты легкими не бывают.

Все замолчали.

– Все уже приглашены, – осторожно напомнил Декстер. – Что же их, разгонять теперь?

– Ну да, – покряхтел Степа. – «Извините, но господина Донката мучает странное чувство. Поэтому все отменяется», так что ли? Конечно, ничего не отменяем, но, Шойс, – Степа посмотрел на сакса. – Я тебя очень прошу, познакомь меня с представителями этого Лю Ху Ха прямо сейчас, и давай я контракт посмотрю. И пусть это будет на самом деле последний раз, когда….

– Крайний, – сделав большие глаза, поправил его Декстер. – Ты же помнишь, что у нас в космоштурме говорят «крайний», чтобы на самом деле не вышел «последний». А лучше: «еще разок, и все».

– У вас в космоштурме, – закатил глаза Степа. – Я не «пес космоса» и не собираюсь. Я просто душный и занудный совладелец бара, который хочет понять, где в договоре спрятали жопу. А то, что она там есть, я тебе прямо сейчас говорю. Так что, давайте, получайте удовольствие, продавайте свои картины, а мне оставьте, пожалуйста, финансовую сторону. Все, пошли, не хочу вам настроение портить.

Декстер, обрадованный решением проблемы, повернулся к Элечке.

– Любимая, то, что он тут говорил про космоштурм, ты не слушай. Парень – прирожденный боец. А стреляет как…, – сакс мечтательно закатил глаза. – А тебя я, знаешь, о чем попрошу?

Он наклонился к уху Элечки, полускрытому безукоризненно четким завитком, нарочито небрежно вывалившимся из идеальной прически (не удержался, чмокнул, естественно), и прошипел своим фирменным драматическим шепотом, от которого в соседних комнатах люди начинали подпрыгивать и осматриваться.

– А когда Селена приедет, ты с ней поговори по-своему, по-женски. Нехорошо. Нельзя заставлять человека так мучаться. Пусть она за него замуж выходит. А то он и меня, и бар, а заодно и весь Изюбр скоро за…. Жениться ему пора.

Донкат показал ему самый внушительный кулак, который мог соорудить. Сакс злодейски осклабился, подхватил одной рукой Элечку, другой – самого Степу, и потащил всю компанию вперед, смотреть выставку.

Не зря же, в конце концов, он старался.

Глава 10

Барок улыбнулся сквозь уходящий сон. Надо же, он выспался. Вот прямо по-настоящему выспался. Так, как в детстве. Когда ты открываешь глаза, и тебе не надо тратить полчаса на то, чтобы примириться с окружающим миром. Наоборот, ты сразу ныряешь в него, стремясь поскорее окунуться в его тайны. Их ведь столько вокруг….

– Эть, – Барок вместо скрипучего потягивания, задрал ноги, рывком бросил их вперед и сел на кровати, счастливо щурясь от ярких лучей обоих солнц Алидады.

Завтрак.

Вытащив из холодильника все, что могло быть съедено тут же, без разогрева, Барок набил полный рот и зачавкал, параллельно внося единственную горячую ноту в это пронизанное солнцем утро: кофе. Вдохнув дразнящий запах, он, вкусно хлюпнув, сделал длинный обжигающий глоток. Прислушался к неодобрительному ворчанию полусонного Рудольфа (во лентяй, до сих пор не проснулся) и удовлетворенно кивнул своему отражению в полированной дверце холодильника. Ага, раз «сосед» ругается, значит, это его, Барока, личные привычки. Ну а признательность за кофе, так и быть, отдадим нашему затворнику: иногда и у «соседа» не зазорно поучиться. Взять ту же Сильвию, например…. Кто ее посоветовал?

При воспоминании о прошедшей ночи у Барока вдруг опять заворочался пробудившийся бугор. Детос тагоч, Барок чуть не облился кофе от ужаса, представив, что опять все начинается сначала. Но это были уже его личные чувства и бывшая Рудольфа личная физиология.

Барок сделал глубокий вздох. Надо же, а здорово управлять своим собственным организмом. Он посмотрел вниз, на бугрящиеся штаны и немного напрягся: тут еще вопрос, правда, кто кем управляет.

Так, ладненько, сейчас мы тебя охладим. Насколько Барок помнил, что своей, что «соседской» памятью, лучшим средством против женщины в голове является … что? Правильно тяжелый физический труд. Тогда вперед? На волю?

Длинно втянув в себя еще один глоток, Барок поставил недопитую чашку на стол и упруго подпрыгнул на месте. Кто бы мог подумать еще недели две назад, что этот мешок с тряпками вместо мышц может захотеть с утра пробежки вместо еще трех-четырех часов сна? А вот поди ж ты….

Купание в лесном озере вышло отличным, но на обратном пути, перепачкаться и пропотеться все же пришлось, поэтому дома Барок первым делом полез в душ. Из него он вылез уже совсем обновленным. Тело звенело от распирающих его сил (правда что ли? Быть не может). Душа требовала действия. Надо же, как женщина может вернуть радость жизни. И тут же в глубине памяти заворочалось легкое напоминание о том, что та же женщина эту же самую радость с легкостью может и обратно забрать.

Уйди отсюда. Барок помотал головой, отгоняя вредные мысли, никак не вяжущиеся с солнечным утром. И начал сосредоточенно осматриваться по сторонам, соображая, чем бы заняться. И тут же хлопнул себя по лбу: нашел. Конечно же.

Поглощенный изучением внутреннего мира и способностей организма, он вообще плюнул на мир окружающий. А тот-то про него не забыл вовсе. Хотя, к счастью, пока и не вспомнил. Итак. Барок зашел на кухню, прихватил остывшую чашку с кофе, попробовал и кивнул сам себе: годится. Уселся в гостиной, невидяще глядя на выключенный экран витранса и начал стараться расположить все потребности мира хоть в каком-то порядке. Со внутренними потребностями разобрались, пока впечатлений хватит, спасибо (Барок плотоядно улыбнулся), теперь посмотрим, что у нас из нерешенных дел есть вовне.

Первое. Барок поднял голову наверх.

– Сосед, отзовись.

Голова зашумела. Вчерашнее приключение закончилось, и Рудольф опять удалился в свою раковину, не желая растворяться в сознании чужака.

– Повнятее можно? – нет, Барок не расстроился, его хорошее настроение перебить было трудно, но строгость не помешает. Тем более в отношении этого слизняка. – Я ничего не понял из твоего бормотания.

Шум затих. Это ты, типа, обиделся? Барок немного пошатал серую стенку в голове.

– Э-эй, давай вылезай оттуда. Рассказывай, что у тебя наверху, на втором этаже.

Общий фон, донесшийся из-за пелены примерно переводился как: «тебе надо, ты и разбирайся». Барок внимательно присмотрелся к серому пологу, но настроение было настолько хорошим, что он все же решил не обижаться. И правда. Отчего бы не пойти и не посмотреть?

Узкая лестница приветствовала Барока отчаянным скрипом. Старые рассохшиеся ступени доверия не вызывали, но память Рудольфа паниковать не спешила. Ну, раз так, то пойдем. Барок начал медленно подниматься по крутой лестнице, осторожно вглядываясь в полумрак впереди: ни света, ни окон наверху не просматривалось. А если они и были, то Рудольф предпочел их не открывать. Ну-ка, ну-ка.

Первым впечатлением Барока, когда он поднялся на этаж, была брезгливость. Он столько времени и сил потратил на приведение жилых комнат в приличный вид, и так к этому виду уже привык, что возвращение в фирменный рудольфовский бардак заставляло морщиться и стараться избегать особо загаженных мест.

– Что значит «творческий»? – не понял Барок, разобрав в недовольном гуле в голове хоть что-то определенное. – Раз творишь, давай, предъявляй, что сделал. А раз не сделал, то сиди и молчи в тряпочку.

Барок помнил, как сорвало «соседушку» там, возле магазина, когда тот старец (кстати, кстати; надо еще разобраться, что там они с Рудольфом этому ископаемому наобещали) выразил недоверие творческому таланту Рудольфа. Ну, раз ты у нас такой уязвимый, то будьте любезны….

– Развел дома грязищу, – Барок скорчил недовольную мину. – Бардак на бардаке. Бабы толком нет: тискаешь себя над картинками….

Серая пелена в голове пошла волнами, задышала. Рудольф начал переполняться оскорбленными чувствами. Барок хихикнул, стараясь максимально спрятать свои эмоции, и продолжил накачку на «слабо».

– Как мужик ничего из себя не представляешь: двух шагов без кислородной подушки не сделаешь. Пить не умеешь. Ты хоть что-нибудь в жизни можешь?

Пелена Рудольфа вздулась пузырем. Из-за нее просто струилась ярость. Самым сильным желанием Рудольфа было…. «Чего-о-о?», даже немного удивился Барок. «Ты это про кого так сказал? Что вообще происходит? Бунт хомячков?». И подавил ехидную усмешку. Ну-ну, давай, посмотрим, что получится. А, может, тебя по нужному руслу направить?

– И нечего тут грудь выпячивать, – пренебрежительно сообщил Барок серому пузырю. – Настоящий мужчина может делать что угодно, и выглядеть как угодно. Но только в одном случае: если ему есть, что показать. Что-то, что он по-настоящему умеет делать. И что, есть у тебя на что посмотреть, кроме грязи по углам? Нет? Ну, так я и говорил про хомячков….

Во как! Барока во второй раз в этой новой жизни вышибло из тела, как пробку из бутылки. С непривычным отстранением он наблюдал, как закусивший удила Рудольф рванул вперед со скоростью пикирующего бота. Да уж, если бы Барок искренне верил в то, что он тут наговорил, его ждало бы жестокое разочарование. Тишайшему, нерешительному, мешковатому Рудольфу было что предъявить. Что самому Бароку, что кому угодно… (если новая память его не подводит) … во всей обитаемой галактике. На самом деле было. По крайней мере, сам Рудольф истово в это верил.

– Я…? Я неудачник? – Рудольф пыхтел, плевался слюной, разбрасывал попадающиеся на пути вещи. Фонтан различных непригодившихся штук взмыл вверх с верстака, освобождая место для трех небольших платформ, на которых громоздились переплетения проводов, скапливались непонятные черные шарики, тускло поблескивали короткие «руки» манипуляторов. – Да я… я…. Что вы можете знать о науке?! Бездарные, ограниченные, невежественные животные…. Вам бы только набить свое брюхо…. Ничего не видите дальше своего носа. Никогда. Бабы, выпивка. Боты. Деньги…. Да что вы понимаете? А я смог, слышишь? Смог!

Он сбивался. Перепрыгивал с одного на другое. Лихорадочно переворачивал все вверх дном, еще больше усиливая царящий вокруг хаос. Но в кажущемся бессистемным метании, все больше просматривался определенный смысл. Освобожденный от хлама верстак понемногу заполнялся различными приборами, которые, соединяясь между собой, начали выстраиваться в нечто вполне рабочее. Вот только что он собирается делать?

Барок хотел было вмешаться, но вовремя остановился: Рудольф, похоже, подобрался к кульминации. С благоговейным видом археолога, нашедшего древнейшую рукопись на свете, он достал два небольших герметичных ящика и водрузил их на последний освобожденный пятачок на вновь захламленном верстаке. Осторожно открыл по очереди каждый из них и достал сначала небольшой обруч из черных квадратиков, соединенных между собой почти невидимыми проводками, а затем небольшой блестящий шарик с непропорционально маленьким пропеллером наверху.

– Неудачник? – тихо прошипел он. – Я вам покажу «неудачник».

Четкими, отработанными движениями Рудольф начал запускать все приборы, выстроенные на столе. Замерцали индикаторы, тихо защелкали включаемые один за другим тумблеры.

Барок затих внутри, внимательно просматриваясь к процессу и стараясь запомнить как можно больше непонятных движений. Ничего, когда запал «соседа» пройдет, придет его время.

На верстаке тем временем заканчивался процесс подготовки к пуску. Рудольф проверил правильность включения, сравнил показатели нескольких дисплеев и медленно– медленно опустил себе на голову обруч из черных квадратиков. Барок сжался, ожидая всего чего угодно, но все осталось без изменений. Барок недоверчиво покосился на «соседа». Это что, ритуал такой?

Рудольф даже бровью не повел. Сейчас он меньше всего напоминал неустроенного в жизни, рассеянного и неуверенного в себе растяпу. Выверенным движением подхватив блестящий шарик правой рукой, левой он ткнул куда-то в центральную панель….

И скривился от звона в голове. Одновременно с ним скривился и Барок. Но не от боли. Боль, вместе со всеми остальными чувствами оставалась сейчас у Рудольфа. Барок скривился от режущей сознание дымки, которая вдруг окутала центральную платформу. Между двух, отстоящих друг от друга на расстоянии полуметра консолей, напоминавших рога, заклубился странный, ни на что не похожий туман. И если колдующий над настройками Рудольф слышал всего лишь звон, то лишенный всех чувств, кроме транслируемой Рудольфом нейтральной информации Барок ни с того ни с сего вдруг почти физически начал ощущать плотную дымку, все сильнее окутывающую прибор.

Мало того, в глубине его усеченного на данный момент сознания вдруг зародилось непередаваемое чувство. Он не мог пока объяснить, что это такое, но каждым клочком своего существа ощущал силу, которая прячется за этой дымкой. Что это? Барок завертелся на месте, совершенно забыв о том, что он не контролирует тело. Просто ему до тянущей боли вдруг понадобилось узнать хоть что-то про это новое, пугающее явление, которое (он мог в этом поклясться) было ему знакомо. Именно ему, Бароку. Тому, старому, древнему, дополумраковскому. Барок изо всех сил растянул свое «я», пытаясь хоть краешком прикоснуться к происходящему. И чем больше он проникался этой дымкой, чем больше всматривался в нее, тем больше истончалась невидимая стена, отгораживающая его от его прошлого. От его собственного мира…. Ну же. Это же, это же….

…?!

Руди, сосед, что ты сотворил? Барок рванулся вперед… и неимоверным усилием воли сумел обуздать дрожащее, рвущееся наружу сознание, стремящееся дотянуться, прикоснуться, достать эту часть своего прошлого. Важную (отчего-то Барок был в этом уверен, как никогда), неимоверно важную часть. Но тш-ш. Судя по торжественности эмоций, Рудольф приступил в финальной части.

Рука Рудольфа, держащая шарик, потянулась вперед. Неуверенно, как будто незряче, она понесла шарик к клубящейся дымке. Попробовала положить шарик на дымку – не получилось. И не могло получиться: дымка, как живая, вывернулась прямо из-под шарика. Рудольфу пришлось опускать шарик на самый край звенящего облака. Еще попытка, и опять неудача. Да что он, не видит, что ли?

– Правее, правее, – не выдержал Барок.

– А? – очнулся от напряженной сосредоточенности Рудольф.

– Она убегает от тебя, – пояснил Барок.

– Кто? – не понял Рудольф.

– Дымка, – Барок больше не мог оставаться безучастным наблюдателем. – Ты пытаешься положить шарик на эту дымку, но – на край, а она, как магнит, выворачивается. Надо попасть точно на верхнюю точку, тогда получится.

– Что получится? – удивился Рудольф. – Ты знаешь, что я делаю?

– Понятия не имею, – честно признался Барок. – Но я вижу, что пытаешься положить этот шарик на сгусток какой-то дымки, а у тебя не получается потому что надо класть точнее.

– …?

По молчанию Рудольфа Барок понял, что терминология у них различается более чем кардинально.

– Здесь нет никакой дымки, – медленно, словно ребенку, начал объяснять Рудольф. – И это не шарик, а ….

Он замялся, подыскивая слово, которым можно объяснить явление неспециалисту.

– … поглотитель энергии, – нашелся он, наконец. – Между двумя излучателями, – он показал на «рога», создается поле, которое настраивает поглотитель на определенные действия в отношении аналогичных полей. И потом он становится способен действовать автономно.

Пауза.

– Ты с кем сейчас разговаривал? – поинтересовался через несколько секунд Барок, так ничего и не уяснивший из проникновенной тирады разогнавшегося Рудольфа, впервые за все это время почувствовавшего себя в своей тарелке.

– С тобой, – не нашелся больше ничего ответить Рудольф. – А что, ты не понял?

Он коротко задумался.

– Хорошо, попробуем по-другому, вот этот….

– Не будем пробовать, – перебил его Барок. – Ты просто положишь этот шарик, и покажешь, что из этого выйдет. А я постараюсь тебе помочь. Хорошо?

– Хорошо, – согласился несколько сбитый с толка Рудольф. – Начали?

– Ты делаешь, ты и решай, – пожал несуществующими плечами Барок.

Рудольф насупился, но все же ничего не сказал и вернулся к своим приборам. Загадочная дымка все так же висела между «рогов». Рудольф протянул руку.

– Выше, – скомандовал Барок. Рудольф послушно поднял руку с шаром. – Еще. Чуть правее. Еще. Выше. Еще. Левее, еще.

Дымка вертелась, извивалась, убегала от тянущейся к ней руки, как живая. Она как будто предугадывала следующее движение Рудольфа и стремилась оказаться как можно дальше от приближающегося шара. Барок пытался как можно точнее направить руку Рудольфа, но тот все время запаздывал. Не успевал, не слышал вовремя. И в конце концов сдался.

– Не могу, – он опустил дрожащую руку с шаром. – Не получается. В прошлый раз я тоже мучался несколько часов. Я уже думал все, не получится, но оно как-то само случайно вышло. А в этот раз – видишь, никак.

– Вижу, – сварливо отозвался Барок. – Ничего толком сделать не можешь.

– Да я…, – вскинулся, было, Рудольф.

– Да ты, – перебил его Барок. – Не можешь – подвинься, дай сделать тому, у кого получится.

– У кого получится? – зло и беспомощно попытался расхохотаться Рудольф. – У тебя? Да что ты вообще понимаешь…?

– Ничего я не понимаю, – Барок оттеснил Рудольфа от контроля за телом. Рука тут же почувствовала тепло и тяжесть нагретого шара. – Но я вижу, что и как надо сделать, чтобы получилось. А ты смотри, и будешь подсказывать.

Как ни странно было это видеть после всех истерик и выступлений, но Рудольф подчинился, добровольно удалившись в пределы своей пелены.

«Что, заело? Интересно стало?», втихую позлорадствовал Барок. И объявил.

– Смотри.

Имея в своем распоряжении и зрение и руки, Барок справился с задачей меньше, чем за минуту. Зловредная дымка всего пару раз попыталась вывернуться из-под опускающегося шара, а потом, как будто поняла, что игра в прятки закончилась. Барок опустил шар точно на вершину непостоянного облака и гордо посмотрел внутрь себя.

– Видал? – начал он. – Все, что бы….

Дымка полыхнула, как будто в комнате зажглось маленькое солнце. Испуганный возглас Рудольфа потерялся в диком реве держащегося за голову Барока. Тонкий, заполнивший просторную, почти во весь второй этаж комнату, писк резал голову тупым ножом. Эта боль и рядом не стояла с той, от которой он недавно пытался избавиться с помощью таблеток. Барок катался по полу, не в силах справиться с ней. Где-то на периферии боли, за толстой стеклянной стеной билась жужжащая муха: это Рудольф пытался дотянуться до него. Но это было все равно, что противостоять огромной океанской волне: боль и близко не подпускала никого к своей жертве. Ослепленный накатывающими огненными валами Барок потерял всякую связь с реальностью. Он не помнил, сколько времени прошло, не знал где он, не видел ничего, кроме иссушающей боли.

И потому совсем не удивился, когда перед его глазами вдруг возникли такие далекие и такие знакомые волны. Другие волны. Полупрозрачные волны полумрака.

И он сдался. Он пошел к ним, потому что звенящая в голове боль была уже нестерпима. Барок был настолько измотан ей, что готов был сейчас ко всему. К полумраку, к полужизни, к полусмерти – к чему угодно.

Но счастья беспамятства ему не досталось. Полупрозрачные волны расступались перед ним, словно отказываясь иметь дело с болью. Барок чуть не заплакал. Прямо в своем беспамятстве. Нет, так не честно. Даже умереть не получается. Да что же это такое?

Он бродил и бродил среди этих волн, пытаясь прикоснуться хоть к чему-нибудь, но все было тщетно. Волны проворно убирались с его пути, оставляя терзаемое болью тело в пустоте небытия.

А потом он устал. Устал бродить непонятно где, непонятно зачем. И вдруг почувствовал. Почувствовал мир вокруг себя. Нет, боль никуда не делась. Она все так же разрывала его голову на мелкие кусочки. Но раз ничего больше не происходило, то истерзанная голова мало-помалу начала привыкать к ней. И позволила Бароку осмотреться. Волны полумрака по-прежнему текли вокруг него, успокаивая, утешая. Как и бессчетное количество времени до этого. Он даже криво улыбнулся. Ну, хоть что-то в этом мире неизменно.

Барок попробовал поднять руку. Получилось. Очередная волна боли воспринялась как обыденное. Нормально. Барок вытянул руку вправо….

И одна из волн полумрака, как раз в это момент протекающая мимо, вдруг прянула в сторону, опять не желая даже краем касаться его тела. Барок поднял вторую. Та же история. Он пошел вперед, пытаясь выявить хоть какую-то закономерность. Выявил. Полумрак упорно не желал иметь с ним ничего общего. Барок как будто существовал вне его мира, если у полумрака был этот самый мир.

И что теперь делать? Не обращая внимания на уже почти привычную боль, Барок честно попытался задуматься. Задуматься получилось, а вот придумать хоть что-то дельное – нет. Наверное, это потому, что помимо боли ему еще мешал сосредоточиться какой-то звук. Зуд – не зуд. Крик – не крик. Что это? Барок начал оглядываться и вдруг с удивлением обнаружил… Рудольфа.

Руди! Барок обрадовался ему так, как не радовался еще никому. Соседушка, родной! Ну же, говори, не молчи.

Рудольф и не молчал. Судя по интонациям, он орал изо всех сил, призывая Барока обратно. И Барок поверил. Поверил и пошел на этот зов. Шаг, другой. Зеленоватые волны послушно расступались перед ним. Они не собирались ему помогать, но и мешать не хотели тоже. Он был волен идти, куда хочет. Вот только куда идти в бесконечном однообразии мерно текущего небытия?

– Баро-о-о-к….

Конечно, только к Рудольфу.

– Руди, – волны полумрака истончились, начали таять утренним туманом. – Руди, я здесь.

– Слава Богу, ты жив, – облегчение Рудольфа было невозможно описать.

– Только я не могу отсюда выбраться, – пожаловался Барок.

– Настройки, Барок, настройки, – серая пелена не давала Бароку пройти к Рудольфу, но, может быть, именно она и спасла его от такого же блуждания в полумраке?

– Какие настройки? – Барок вообще не понимал, что ему кричит Рудольф.

– Ручка, посмотри вниз, ручка, – Рудольф несколько сбавил напор, понимая, что Барок плохо воспринимает громкие звуки. А, может, просто устал.

– Да? – Барок послушно перевел взгляд вниз и с удивлением увидел круглую ручку, торчащую из темной стены. – И что?

– Покрути ее, это регулятор интенсивности.

Барок хотел ответить, что он и близко не понимает, что есть «интенсивность», и вообще достал он со своими умными словечками, но сил не было. Да, в конце концов, что будет хуже, чем сейчас, что ли? Просят покрутить – пожалуйста.

Он взялся за ручку и повернул ее направо….

И чуть не взорвался он новой вспышки боли. Детос тагоч, он и представить не мог, что эта боль может стать еще сильнее. Настолько сильнее. А она смогла….

И уже гаснущим сознанием он все же услышал Рудольфа. Как в другую сторону? Какую другую? А-а, да не все ли равно. Ну? Что? Что ты там кричишь? Все равно мир уже кончился. Покрутить в другую сторону? Да – на! На!

И … прощай сосед. Пусть тебе будет хорошо там, где ты сейчас окажешься….

Глава 11

Он не сразу понял, где находится. Темнота и зеленые разводы перед глазами были настолько похожи на полумрак, и так органично вписывались в ожидания небытия, что Барок поверил. Поверил, что вернулся обратно и почти расслабился, приветствуя очередной кусок нежизни.

Посреди «нежизни» вдруг раздался резкий щелчок. Что-то посыпалось, струйкой песка стекло на пол. Барок моргнул. Что это? В прошлые разы полумрак себе такого не позволял. Зеленые разводы закружились, смазались, и превратились в просто грязный, чем-то испачканный потолок. Точно такой же, как и внизу. Барок нахмурился: это фирменный стиль что ли? Этого, как его…? Ру…. Ру…. Рудольфа, точно. И тут он очнулся.

Потолок и вправду был. Барок лежал на спине в темной комнате второго этажа, смотрел на еле видимый в слабых отсветах снизу потолок, а вокруг был все тот же мир. Старый? Новый? Или все же уже старый? Да кто их разберет.

– Оо-ох, – с натужным скрипом в спине Барок попытался сесть. Получилось. А встать? Вроде, тоже. Оп-па, он покачнулся, но успел опереться на верстак, где стояла конструкция Рудольфа. А вот и не стояла…. Вернее, больше уже не стоит. Нет конструкции. Поверхность верстака покрылась обугленными и оплавленными кусками, некогда бывшими замысловатой конструкцией, кропотливо созданной Рудольфом. Кстати, а сам он где? Барок повернул голову налево, направо, и поймал себя на мысли, что глупость делает. Какое «лево-право»? Где он тут собрался искать «соседа»?

– Рудольф, – позвал Барок.

Голос вышел хриплым и слабым. Ну, уж извините, какой есть. Если так по голове давать, то это счастье, что он вообще выжил. Ну, где там этот «изобретатель», так его …?

– Рудольф.

И тут он вдруг заплакал. Из глаз потекли самые настоящие слезы. Барок с изумлением чувствовал мокрые дорожки на своих щеках: никакого расстройства он не чувствовал и близко. С чего рыдания? И вдруг поймал на грани слышимости еле уловимое поскуливание. Что? Эй, сосед, ты чего? Что случилось?

За опавшей, сдувшейся, пошедшей складками серой пеленой в голове Барока горько плакал невысокий мужчина с повисшими, нетренированными плечами, тряпками вместо мышц, и объемными картинками вместо настоящих женщин. Плакал о безвозвратно ушедшем деле его жизни. Деле, к которому он шел долгие годы. Плакал он несбывшемся, о недостижимом, о потерянном….

– Эй, ты чего? – Барок забыл обо всех своих страданиях и повернулся внутрь себя, раздвигая серую пелену (что уж тут делить-то).

– Ничего, – Рудольф попытался отвернуться, но будучи бестелесным призраком в чужом сознании это сделать несколько проблематично. Барок все равно посмотрел ему в лицо.

– Ты чего? Ты это, не убивайся так. Ничего страшного-то не произошло. Подумаешь, железки. Да брось ты…. Ну же, Руди, – Барок даже растерялся. Как быть с яростно прущим на тебя врагом, он знал. Что отвечать на оскорбления – тоже. Спорить умел, без вопросов. Ломать чужую волю, заставляя живое существо подчиняться – сколько угодно. А вот что делать, когда надо успокаивать плачущих навзрыд взрослых мужиков, он не имел ни малейшего понятия.

– Ничего страшного? – Рудольф попытался повысить голос, но предательские слезы не дали, сорвав возмущение и превратив его в очередной всхлип. – Железки? Да что ты понимаешь?

Он попытался саркастично расхохотаться. Вышло до боли жалко.

– Это, – Рудольф махнул рукой куда-то в сторону, – год непрерывного труда, который венчал десятилетия поиска. Куча идей, попыток, экспериментов. Отчаяние и победы. Потери и находки. Счастье….

Голос Рудольфа сорвался.

– Я был там счастлив, – почти прошептал он и все-таки смог отвернуться. – Я там победил.

Барок деликатно замолчал. Просто из уважения к чужой победе. Которую он разломал.

– Да что это хоть было? – спросил Барок только для того, чтобы не молчать.

– Что? – горько и язвительно переспросил Рудольф. – Да ничего особенного. Так, безделушка со смешным названием. «Индикт», преобразователь напряжения полей.

– Каких полей? – для Барока это точно было безделушкой. Зачем нужно преобразовывать участки земли, на которых растет трава, он представлял плохо.

В молчании Рудольфа было слишком много издевки, чтобы Барок мог ее игнорировать. Но раз уж решил жалеть, то терпи.

– Электромагнитных, – Рудольф тоже что-то понял про собеседника и не стал развивать умствования. – Если примитивно, то мой прибор улавливает любое электромагнитное поле, существующее у каждого использующего энергию объекта, и преобразовывает ее в энергию для собственного движения. Также он может транслировать эту энергию на любой указанный накопитель.

– В смысле «транслировать»? – не понял Барок.

– Забирать ее из одного источника и наполнять другой, – пояснил Рудольф. Когда разговор коснулся дела, он все же перестал убиваться. – Грубо говоря, если подвесить его возле работающего на улице бота и правильно указать точку передачи, то у тебя дома будет гореть лампа, запитанная энергией, которую ей передаст мой прибор.

– Здорово, – Барок, наконец, что называется «въехал». «Въехал» и обрадовался. – Так это можно всю жизнь за энергию не платить. А еще вешаешь его перед вражескими преобразователями (я правильно понял структуру вашей армии?), и напрочь лишаешь всех противников энергии. Класс, вот ты умница!

Теперь Барок совершенно другими глазами смотрел на «задохлика» Рудольфа. Надо же, иногда и слизни бывают полезными.

– Вот почему-то именно это и приходит всем на ум в первую очередь, – горько вздохнул Рудольф, давя подступающие слезы. – А никто не задумался, что в галактике неимоверное количество различных движущихся тел? Огромных скоплений? Она вся пронизана электромагнитными волнами. А всем уже привычная энергия звезд? Зачем строить огромные орбитальные преобразователи, вешать на них дикое количество приборов только для того, чтобы изменить даруемую нам энергию в нечто приемлемое для существующих каналов передачи? А сами каналы? – он посмотрел на Барока, если к двум беседующим частям одного сознания применимо слово «посмотрел». – Ты себе представляешь оборудование для приема и передачи транслируемой с орбиты энергии? Это же потенциальные бомбы, взрыв каждой из которых способен уничтожить с десяток городов размером с нашу Либрацию, например.

– О, да, – хищно осклабился Барок.

– Вам бы все только воевать, – обвиняющее насупился Рудольф. – А я говорю о принципиально новом способе передачи энергии в пространстве. Мой «Индикт» способен делать все то же самое, только со значительно меньшими затратами.

– То есть ты всего лишь усовершенствовал существующую технологию…? – попробовал уточнить Барок, и тут же был буквально опрокинут напором Рудольфа.

– Да как вы все не можете понять?! Что ж вы все не можете посмотреть дальше своего носа?! – Барок несколько опешил, принимая на себя удар за неведомых «всех». Тише, приятель, он-то тут ни при чем совершенно. Но Рудольф не успокаивался. – При чем тут существующие технологии? Это только капля в море. «Индикт» способен использовать поля любых, слышите, ЛЮБЫХ, явлений и объектов. Природных, существующих без участия человека в том числе. Это ясно?

– Ясно, – автоматически кивнул Барок и тут же поправился. – То есть нет.

– Кретины, – хлюпнул носом Рудольф. – Ну сколько раз еще объяснять? Это даровая энергия. Вывешиваешь «Индикт» где хочешь, хоть в лесу, – и у тебя есть источник энергии. Сам он не требует ничего, кроме настроек разниц потенциалов. Просто в лесу ты получишь энергии только для батарейки в фонаре, а на хвосте кометы, – он криво усмехнулся, – или возле преобразователя с «бесплатной» энергией, тебе хватит не на одну планету. Что теперь неясного?

– А если просто вывеситься возле звезды? – Барок предпочитал делать сразу максимальные ставки. – Ничего другого и не надо?

Рудольф вздохнул.

– Пока нельзя. Существуют ограничения на интенсивность поля. Другими словами сгорит он, – «сосед», как будто извиняясь, несмело пожал плечами, но тут же воспрял. – Но это единственное ограничение. Ему и без небесных тел есть где развернуться. Он может работать возле любого источника.

– Угу, – Барок задумался. И хмыкнул после паузы. – Хорошо говоришь. Прямо сказка.

– Это и есть сказка, – если бы Рудольф так отстаивал свои интересы в быту, его жизнь протекала бы гораздо легче. – Сказка, пришедшая в нашу жизнь. Это … это…, – ему не хватало слов. – Это ….

– Это называется «новый мировой порядок», – жестко осклабился Барок. – А ты, сосед, если говоришь правду, после всего этого либо властелин вселенной, либо труп. Второе вернее. И, что самое обидное, я – тоже.

– Почему? – опешил Рудольф.

– Потому, – Барок вздохнул, горько сожалея о стремительно уходящих спокойных временах. Угораздило же его попасть именно в это тело. Все, отдых кончился, теперь придется бороться за существование. Но как же не хочется …. – Ты представляешь, как твое открытие может изменить мир?

– Конечно…, – тут же воодушевился, было, Рудольф.

– Значит, не представляешь, – обреченно вздохнул Барок, не давая ему вновь завести свою песню про покорение просторов вселенной и расширение горизонтов научной мысли человечества. – Существующие госкорпорации по производству энергии. Линии галактической связи, которые используют вполне определенные стандарты. Производители оборудования для каналов передачи. Военные. Полиция. Демографическая проблема человечества, не дающая заселить все обнаруженные миры. И, как следствие из нее, – политика. Огромные деньги, текущие в строго определенных направлениях. Улавливаешь?

Он посмотрел на сникшего Рудольфа.

– И это только те сферы жизни, которые я почерпнул из твоего собственного сознания. То, о чем ты знал, но о чем не задумывался, повода не было. А сколько еще тут подводных камней? Да только за одно нарушение существующей практики государственной монополии на производство энергии тебя голышом на солнце отправят. Завтра же.

Повисла изумленная пауза. Рудольф открывал для себя неизведанную грань привычного мира.

– И что мне теперь делать? – тихо и осторожно поинтересовался он через некоторое время.

– Думать, – отрезал Барок. – И, ты меня извини, но думать придется мне, а не тебе. А то ты нас точно в могилу сведешь. А я туда не хочу. Я только жить начал. Да и ты, по-моему – тоже.

Он подмигнул Рудольфу, нимало не заботясь о том, увидит ли его ментальную гримасу собеседник.

– Нам с тобой еще только Сильвию надо хотя бы пару раз опылить.

И пока борющийся с приличиями Рудольф придумывал ответ, добавил.

– Так что твоя задача сейчас – восстановить свой прибор.

– Как я его восстановлю?! – Рудольф мгновенно забыл про Сильвию. Барок нехорошо ухмыльнулся про себя: ага, как работа пошла, любовь по боку? Хотя, все правильно, кому он нужен без своих мозгов и изобретений?

– Как? – в голос Рудольфа вернулись отчаяние и обреченность. – Здесь же все сгорело. Ты пропустил через себя такое количество энергии….

– Очень просто, – безжалостно перевал его Барок. – Что, ты забыл технологию?

Рудольф посмотрел на него, как на умалишенного.

– Я не могу ее забыть.

– Ну, так и все в порядке, – успокоился Барок.

– О-бо-ру-до-ва-ни-е и ма-те-ри-а-лы, – по слогам произнес Рудольф, пытающийся донести до тупого «соседа по палате» вопиющий драматизм ситуации. – Где я их возьму? Деньги на приобретение мне выдали грантом правительства Алидады. Противников проекта было столько, что второй раз мне ни копейки не дадут. Меньше, чем через месяц, я должен за них отчитаться. А у меня ничего нет….

Голос Рудольфа упал до шепота.

– Они в меня поверили. Одни единственные …. А я…. Что я им скажу?

– Ничего им не надо говорить, – Бароку надоели эти трагедии и страдания. Он начал понимать Сильвию. Действительно, если милейший Руди в нормальной жизни всегда был таким, то контраст в поведении у них разительный. Надо бы учесть на будущее, кстати, когда придется разговаривать со старыми знакомыми. – Ты придешь и покажешь им продукт, – он остановил начинающего злиться Рудольфа. – Но только с функциями, которые я тебе скажу. Ясно? А про материалы можешь не беспокоиться.

Он ухмыльнулся и пояснил:

– Как ты думаешь, зачем я уродовался там, в магазине, перегружая туда-сюда весь твой продублированный последний заказ. Три грузовые тележки как-никак, а? Забыл?

От торжествующего вопля Рудольфа его ухмылка стала только шире.

– Ну, что, вперед?

Глава 12

– Не нравится, – упрямо нахмурился Степа. – Вот не нравится, и все. И не надо меня уговаривать.

– Да никто тебя не уговаривает, – пожал плечами Декстер. – Эля, скажи ему.

– Это всего лишь продолжение разговора перед «Светлячком», – Элечка, оторвалась от созерцания висящей на стене картины. – Каждый имеет право любить все, что ему нравится. И наоборот, соответственно.

Она повернулась обратно и нежно, как родственникам, улыбнулась четырем полотнам, расположившимся на стенах кабинета Степы и Шойса.

– Мне лично очень хорошо в их присутствии. Мягко и уютно. Они как будто уносят меня. Туда, где тепло, тихо, красиво.

– Меня – тоже, – тут же присоединился к мнению Элечки Декстер.

Степа фыркнул про себя: ну еще бы он не присоединился…. Р-р-р, да когда уже Селена приедет? Чтобы он так же мог вальяжно «присоединяться» к «авторитетному» женскому мнению. Донкат вздохнул. До Селены еще три недели, как минимум. Придется отбиваться в одиночку.

– Красиво? Уютно? – он перевел взгляд на картину, на которой завихрялся небольшой кирпично-оранжевый смерч на фоне желтого неба и пожал плечами. – У нас с вами разное представление об уюте.

– Точно, – гулко бухнул сакс. – Я всегда говорил, что ты странный. Представляешь, – Шойс посмотрел на Элечку, – ему даже в убээсе неудобно.

– Не представляю, – улыбнулась Элечка, не отрываясь от картин. – Я вообще себе с трудом представляю человека, которому будет неудобно в этой глухой душной железной коробке, в которую норовит выстрелить любой, кто ее увидит.

Степа показал язык потешающемуся Декстеру.

– Один – один.

– Восемнадцать – ноль, – не согласился с ним сакс. – Картины здесь, аукцион прошел – лучше некуда. Мы и денег заработали и картины получили, и ни одно из твоих страшных подозрений не подтвердилось даже близко. А нравится тебе, или не нравится конкретное произведение – это дело вкуса.

Подавив вздох, Степа был вынужден с ним согласиться. Действительно, в кои-то веки все прошло так, как и задумывал Декстер. Нет, к публичной стороне вопросов не было, да и быть не могло, тут Шойса контролировать и не было никакой необходимости. Более того, надо отдать ему должное: соорудить такой ажиотаж за небольшой промежуток времени, это надо уметь. Но, что самое странное, и переговоры с представителями загадочного Лю Хо Юнга ничего не принесли. В смысле, ничего, сверх оговоренного. Поверьте, Степа очень старался найти нестыковки или ловушки в предложенном контракте. Но не смог. Неулыбчивый, скупой на слова мужчина, почему-то европеоид, хотя Донкат не без основания предполагал пообщаться с китайцем, продемонстрировал ему уже подписанное (Шойс, паразит!) соглашение. «Лукас Трансгалактик», одна из старейших в галактике компаний, специализирующаяся на продаже предметов искусства. Вот авторские права, вот контракт, вот страховка. Всё. Никаких дополнительных соглашений и ограничений. Чисто. И честно. Именно так, как и рассказал Декстер. Мы вам картины неимоверной стоимости на реализацию, вы нам деньги по итогам торгов. Ровно столько, сколько договорились. Будет больше – ваше счастье. Отказаться можно почти на любом этапе, и никаких штрафных санкций. Нет соответствия правилам – торги прекращаются, картины не продаются и увозятся. Есть – все хорошо. И в итоге более чем успешного аукциона им досталось не три, а четыре полотна. Декстер, очарованный картинами, решил четвертое тоже оставить себе.

Авторское право подтверждено всем, чем можно и нельзя. Тут тоже все чисто. А на любой вопрос о личности мастера Степу ждало сухое: «без комментариев». Непроницаемый взгляд и вежливая улыбка. Все, стенка. Представителя «Лукас Трансгалактик», казалось, не волновало ничего. Ни придирки, ни лесть, ни сомнения в надежности и честности. И Степе пришлось отступиться, оставив при себе все свои сомнения и страхи. А их было одновременно и много и мало. Много, потому что поведенческих нестыковок во всем предстоящем действии было не сосчитать. Начиная от жесточайшей позиции при продаже картин никому не известного художника, и заканчивая неимоверно лояльными условиями для посредников, которых представители транс-галактической корпорации видели первый раз в жизни.

А мало – потому что все Степины претензии укладывались в одно-единственное слово: «неуютно». Именно так. Все приглашенные Декстером гости в один голос упивались восхищением. Любые информационные каналы, которые Донкат наскоро просмотрел, захлебывались восторгом, описывая новую восходящую звезду галактики. Но сам Степа, хоть убейте, каждый раз при взгляде на эти картины, чувствовал сосущий холод, как будто примеривающий на себя его душу. Ни больше ни меньше. Завораживающие пейзажи, абстрактные переплетения нереальных линий, уносящиеся вдаль геометрические узоры: в творчестве китайца нашлось место всему. Он был разнообразен, всеобъемлющ и непредсказуем. Действительно, мастер.

Но Степа в упор не мог почувствовать, где здесь, воодушевление, радость, энергетика и душевный подъем, о которых в один голос твердили все, кто хоть раз видел картины Лю Хо Юнга. Донкат, хоть убейся, видел внутри только некую сущность, которая скорее высасывает из него эти самые чувства, нежели придает.

Но подозрения подозрениями, а против общественности не попрешь. Если все вокруг твердят: «шедевр», очень трудно высказывать свои страхи. Точно дураком выйдешь. Пришлось заткнуться и постараться примириться с существующей реальностью.

– Ладно, – Донкат вздохнул. – Сказать мне нечего, поэтому все останется так, как есть. Единственное, о чем я тебя попрошу, это убрать сие благолепие из кабинета.

– Степа, – возмутился Декстер. – Я для чего это все устраивал? Только, чтобы клуб облагородить? Да за возможность между бокалами пива любоваться Лю Хо Юнгом надо столько денег брать….

– Только не говори, что мы не возьмем, – хихикнул Степа. – Еще не весь Изюбр в курсе, что они у нас в залах будут висеть?

– К сожалению, нет. Только половина. Мое упущение, – сокрушенно покаялся Декстер. И тут же воспрял духом. – Но через пару-тройку дней исправим.

– Вот именно, – кивнул Донкат.

– И что, я не могу повесить в своем кабинете хотя бы одну дорогущую картину? Степа, мы выйдем полными дураками. Нас люди не поймут.

Донкат подавил раздражение. Сакс прав. Сказал «а», говори и «б». Действительно, глупо покупать картины за безумные деньги, чтобы повесить их в туалете. Эксцентричность тоже имеет свои границы. Он обвел взглядом четыре полотна, безглазо всматривающихся в него через прицелы рам. Какое вызывает наименьшее раздражение? Вроде это.

На полотне крайней картины красовалась геометрически правильная решетка, занимающая практически весь холст. Только по краям змеилась притягивающая внимание лента, испещренная странными узорами. Буквы, не буквы. Иероглифы, не иероглифы. Не поймешь. Из-за этой ленты создавалось странное ощущение, что ты одновременно находишься и перед решеткой и – за. Степа поежился. Шизофрения в цвету. Но, хотя бы, она не создавала ощущения леденящего сквозняка, который вымывает тебя всего, унося, куда…? Напряжение, но не больше. Ладно, попробуем потерпеть.

– Вот эту, – Степа показал рукой на решетку. – Только повесь ее так, чтобы я ее не мог со своего кресла видеть.

– Тебе за спину, разве что, – сообщил Декстер.

– Нет уж, – содрогнулся Донкат. – За спину не пойдет. Придумай еще что-нибудь.

Сакс смилостивился.

– Ладно. Придумаем. А сейчас, – он потряс в руке запыленной бутылкой какого-то вина, – празднуем. Ну, не молодцы ли мы?

– Молодцы, – хором подтвердили Элечка со Степой. А Донкат осторожно добавил:

– Шойс, я, конечно, не сомневаюсь, что вино более чем хорошее, но ты уверен, что нам на троих этого хватит?

Декстер распахнул глаза, потом состроил озадаченную морду, сведя весь пирсинг на лице в одну точку, наклонился, вытащил из-под стола ящик, полный таких же бутылок, и задумчиво покачал его на руках.

– Ты думаешь мало? Действительно, как-то я опять не сообразил. Что-то начал плохо планировать. Старею, наверное. Не находишь?

Ответом ему был дружный смех. Вечеринка начиналась. Старый добрый сценарий: стартуем в кабинете, и – в залы. Потом обратно, и все сначала. Декстер называл это «зебра».

Хрен с ними, с картинами. Пой-ехали….

А вот спал Степа плохо. Всю ночь ему снилась странная решетка, которая одновременно находилась и перед ним, и – за. Или это среди шести бутылок вина попалась одна несвежая? А, ладно, потом разберемся. Селена приедет, может, она скажет, что-то умное? Не хочется одному дураком-то оставаться. Всего-то три недели осталось подождать. При воспоминании о Селене на лицо Степы вернулась блаженная улыбка, и сон продолжился.

А во многих километрах космоса от его дома, в их с Шойсом кабинете как будто тихо шевельнулся узор, обрамляющий странную решетку….

Как встречать любимую женщину, приезжающую издалека? На этот вопрос рецептов нет. Каждый спасается, как может. И как умеет.

Степа подозревал, что умеет он плохо, поэтому имел неосторожность обратиться за советом к Декстеру. Ей-богу, план высадки штурм-бригады на поверхность захваченной противником планеты (Степа однажды ознакомился с подачи того же Декстера) казался гораздо проще исполнимым, нежели список дел, выданный ему этой парочкой (Донкат сильно подозревал, что к составлению плана Декстер ничтоже сумняшеся подключил еще и Элечку). Но что сделано, то сделано, обратно не отыграешь.

Так, чистый пол, это понятно. Не хочется, но чего для любимой не сделаешь. Сменить постельное белье? Хм. Спасибо, без вас он никогда догадался бы. Наверное…. А вот зачем, скажите, нужно писать, чтобы он навел порядок в гардеробе? Постирать рубашки? Погладить? Вы что, издеваетесь? Вы меня когда-нибудь в грязной, неглаженой рубашке видели? Степа задумался. Этот вредительский пункт точно от Элечки. Шойсу-то все равно, а вот Эльвира Семеновна, кстати, и могла пару раз его наблюдать «не в кондиции», когда они обретались в одном офисе. Но тогда нужно предположить, что он специально за ним наблюдала. Нет, это, скорее всего, просто так, для страховки, вдруг забудет. Не надейтесь.

Что значит: «убраться на кухне»? Степа просто из интереса дошел до кухни, сопровождаемый внимательными комментариями «Домосферы», включенной в режим «Предварительная уборка». Вот. И чего здесь убирать? Э-э….

Количество недопитых бутылок и корзин с закусками, оставленных на черный день (вкусно было, жалко выбрасывать, авось пригодится) несколько превышало установленную норму. В смысле, в несколько … раз. Так, ладно, надо бы повнимательнее прочитать «инструкцию». Может, там не все бред?

Угу, что еще? «Проверить холодильник»? Спасибо еще раз, не стоило беспокоиться. Холодильник интегрирован в «Домосферу» и обо всех неполадках оповещает сервисные службы автоматически. А-а-а…. Да… собственно. Целиком читать надо. «Проверить холодильник на предмет наличия протухших продуктов». И-и … что у нас тут? Ой.

– Домосфера, – жалобно позвал Степа. – Уберись тут, а?

Так, считаем, проверили. А он точно до конца дочитал? Нет, к сожалению. «Проверить холодильник на предмет наличия протухших продуктов и отсутствия штатного набора питательных веществ, необходимых для осуществления жизнедеятельности». И свинский пятачок пририсован. Благодарю тебя, космический пехотинец Шойс Декстер, по кличке «Кабан». Только ты мог завернуть столь зубодробительную фразу. Свинья ты толстая. Степа вздохнул. Но эта свинья была права. Жрать дома было нечего.

Донкат в очередной раз вздохнул и добавил в график покупок еду. Не забыть заказать сейчас, чтобы к обеду привезли. Вечером будет не до того. Степа блаженно улыбнулся и запулил ненавистный список подальше. Нечего себе портить настроение перед встречей.

Он глянул на часы и подпрыгнул. Ох ты, пыль космическая, за всеми этими «уборками» он совсем из графика выбился. Ему же вниз надо, на планету. Так, КосмоБог с ней, с «правильной» подготовкой, пусть Элечка для Декстера старается, и наоборот. У него своя жизнь и своя любовь. Ему надо срочно вниз.

Добавив все же в программы уборки и закупок несколько пунктов в соответствии с пожеланиями этой сладкой парочки галактических террористов, Степа наскоро оделся, впрыгнул в ботинки и громко сообщил «Домосфере».

– Внимание, режимы «Активная уборка» и «Обновление закупочного листа». Время пошло.

– Принято, Степан Афанасьевич, – бархатным голосом опытной прислуги отозвалась «Домосфера».

И уже закрывая дверь, Степа удовлетворенно улыбнулся: дом наполнился стуком, жужжанием, скрипами и шипением: умные автоматы приняли к исполнению отданный приказ.

Цветы пахли изумительно. Дурманящий запах заполнил все пространство кабины бота. Эту часть плана Степа твердо решил сделать без участия автоматики, и не пожалел. В оранжерее его встретили с пониманием. Тем более что, к его удивлению, он тут был не один такой. Еще несколько мужчин бродили по просторному залу, придирчиво выбирая цветы, для составляемых тут же букетов. Донкат решил конфигурацией не заморачиваться, а сделать ставку на объем. И вот теперь сидел в заваленной цветами кабине и предвкушал грядущую встречу. Не забыть бы еще в ванной пару букетов поставить.

Справа темное пространство перечеркнула длинная огненная линия. Степа тут же повернулся в ту сторону. Гала-порт. Принимает очередной лайнер. Через несколько часов сюда прибудет гала-люкс «Аналемма». Ушли времена, когда на Изюбр прибывал всего один гала-люкс раз в неделю. Теперь счет транзитных люксов шел на десятки: новые территории требовали все больше дорогих управленцев и высококлассных специалистов. И Селена Коваль, премьер-специалист Федерального Агентства по исследованию проблем Фотосферы, естественно, на пассажирском транспортнике не полетит. Да и сама ФАФ ее не отправит на простом корабле, где уровень безопасности на несколько порядков ниже. На транспортниках людей нет, одни автоматы, а взять на дистанционный контроль внутренние системы обычного грузовика, кроме жизненно важных, никакой проблемы для всяких там хулиганов-террористов не составляет. Так что секретность стоит тут на первом месте. А вот то, что проблемы секретности ФАФ заботят весьма и весьма, знал очень ограниченный круг людей. Степа, благодаря Сергею Петровичу Соловью, знал. И тот же Соловей категорически рекомендовал, кстати, этим знанием и ограничиться. ФАФ работало на тонком стыке науки и стратегических интересов государства, поэтому все, что касалось неизвестных современной науке фактов, иных соседей по галактике и прочих не совсем понятных пока людям явлений, секретилось просто по определению. При первом знакомстве Селена пыталась его аккуратно предупредить об этой сфере ее жизни, но влюбленному Степе было море по колено. Если честно, то и сейчас примерно так же.

– Ручное управление, – как и положено, за пять минут до дома, прошелестел голос автомата, предлагая взяться за штурвал.

– Есть ручное управление, – отозвался Степа, выныривая из воспоминаний. Бот плавно ускорился, следуя руке Донката.

Так, теперь проверить, что там натворила в его отсутствие «Домосфера», расставить цветы (Степа покосился на благоухающую гору в салоне) и – в гала-порт.

В просторном новеньком пассажирском модуле, не так давно смонтированном в орбитальном гала-порте Изюбра, было на удивление много народа. Степа неодобрительно покосился на заполнившую зал толпу, дежурно готовящуюся радоваться. Ладно он, к нему Селена приезжает, им-то всем, что здесь нужно? Толпа в ответ так же неодобрительно косилась на него. Может, это из-за огромного букета, который Степа рьяно оберегал от любого контакта с окружающими? Надо отметить, что в переполненном зале делать это становилось все труднее и труднее.

При вхождении в систему ближайших планетных транспортных каналов на всех кораблях автоматически блокируются любые ком-устройства: нечего засорять и без того перегруженное пространство лишними сигналами, это попросту опасно. Поэтому Степе оставалось только тихо млеть и вожделеть в ожидании, не имея возможности связаться с Селеной. Если верить часам, ждать ему осталось несколько минут.

Одна, другая, третья…. Да когда же они кончатся?

– Внимание, – металлический, слышный во всех углах гала-порта голос, раздавшийся из-под потолка, заставил Донката подпрыгнуть. Букет заколыхался, как будто тоже обрадовавшись. – Рейс гала-люкса «Аналемма» успешно пристыковался к внутреннему кольцу.

Пыль космическая, это же в другом углу. Степа неуклюже затоптался на месте, пытаясь развернуться с огромным букетом. Заработал пару шипений от каких-то расфуфыренных теток (не надо завидовать, сударыни), дежурно осклабился в извинении, вызвав очередную порцию шипения (право же, совсем становится неприлично, у вас что, своих мужиков нет, им мозги пилите), но все же сумел нацелиться на указанные выходы. Зал потихоньку начал наполняться радостным гулом: пошли первые пассажиры.

Народ вокруг устремился вперед. Степа, попытавшись дернуться тоже, быстро понял, что дело это безнадежное: от букета останутся одни пеньки. Пришлось остаться на месте, надеясь, что Селена его и так найдет. Потекло бесконечное напряженное ожидание. А вдруг она не прилетела? А вдруг не увидит, букет-то огромный? А вдруг…?

Яркое пламя цветов раздалось в стороны, и Степа неожиданно понял, что это он для себя букет покупал: настолько прекрасно было видение родного лица в обрамлении полураскрывшихся бутонов.

– Степа, милый, я так по тебе соскучилась, – блестящие каштановые кудряшки упругим облаком окутали его лицо, и Донкат почувствовал на своих губах поцелуй.

Ура-а-а-а!!! Приехала! Не потерялась! Изо всех сил ответив на поцелуй, Степа внутри подпрыгнул от радости. Есть! Она приехала! Месяц счастья начался!

Глава 13

Барок всегда считал себя человеком (будем считать пока так) слова. Он четко знал, что обещания надо выполнять. Но сейчас он в первый столкнулся с тем, что ну никак не хочет держать это самое слово. И плевать, кем его будут считать.

Сидеть в голове у Рудольфа, наблюдая за непонятными мелкими движениями, которые тот мог совершать часами, было невыносимо. И это все продолжалось уже третью неделю. До назначенного срока оставалось десять дней.

– Руди, – Барок деликатно откашлялся. – Не пора ли отдохнуть?

– Опять? – возмутился Рудольф. – Прерываться каждые два часа, чтобы сбивать все, что можно? Я не могу работать в таком режиме.

– А я не могу в таком режиме жить, – Барок решительно оттеснил Рудольфа от управления телом: в конце концов, кто здесь хозяин? – Сутки напролет складывать, склеивать, прижигать эти железяки, тут здоровое тело не выдержит, а уж это-то и подавно.

– Железяки?! – возопил Рудольф, но Барок уже принял решение.

– Спорт. И без разговоров, – он вылез из-за стола, за которым, согнувшись в три погибели, уже второй день кряду корпел Рудольф, проводя окончательную сборку буквально возрождаемого из пепла «Индикта», и решительно направился вниз по лестнице. Нет, так жить нельзя. Сидеть и смотреть на бесцельные с виду, мелкие движения рук было выше его сил.

– Я потом час сосредоточиться не могу, – заныл Рудольф.

– А, не двигаясь, ты снижаешь работоспособность, – невозмутимо парировал Барок, выйдя во двор и осматриваясь на предмет, чего бы разломать не жалко. – Мы уже с тобой возимся почти три недели. А без меня ты еще год бы ковырялся. Это если бы еще вспомнил что и куда крепится.

Кем бы Рудольф на самом деле ни являлся, как бы ни мучила его заниженная самооценка, но упреков в отношении профессионализма он не терпел в принципе. В эти моменты вялый хомяк, у которого Барок без труда отобрал тело, убирался куда-то в сторону и появлялся уверенный в себе, готовый до последнего вздоха защищать свое детище, не терпящий компромиссов боец.

– Год?! – Рудольф расправил несуществующие плечи. – Да знаешь ли ты, сколько должен по технологии занимать этот процесс, и в каких условиях он должен протекать? Да мне памятник можно ставить, что я в эти сроки укладываюсь, да еще работая практически на колене.

– Будет тебе памятник, – фыркнул Барок, вытаскивая из ангара с ботом приглянувшийся тюк, набитый каким-то тряпьем. – Тебе осталось чуть больше недели. Если до срока не управишься, памятник тебе обеспечен. Прямоугольный такой, ровненький. Надгробье называется. Поступят с тобой примерно вот так.

Несколько разминочных движений – и серия ударов руками. Пока несильных, примеривающихся. Наскоро подвешенный на ближайший сучок тюк вяло колыхался под ударами. Прямо как Рудольф, усмехнулся про себя Барок. Настоящий Рудольф услышал и обиделся. Иди ты, огрызнулся Барок. То, что я тебя выпустил, вовсе не означает, что ты теперь равноправный партнер. Делай, что тебе говорят, или опять сядешь за свой полог. Шипение Рудольфа так и не трансформировалось ни во что конкретное. «Так-то, знай свое место», победно ухмыльнулся Барок, продолжая издеваться над тюком.

Он разогрелся, удары стали резче, сильнее. Барок подключил ноги. Да уж, Рудольф теперешний внешне мало напоминал увальня, в теле которого он открыл глаза несколько недель назад. Сейчас Барок уже рискнул бы выйти против двоих-троих противников.

– Х-ха, – с криком он рубанул ребром ладони по излохмаченному тюку и взвился в воздух. Удар ногой с разворота, и тюк разлетается яркими лоскутами непонятно для кого предназначенной одежды.

– Руди, что это? – Барок с удивлением подобрал с земли странную куртку. А ничего так. Крепкая на вид, лаконичная, со множеством карманов. Выглядела она гораздо лучше всего того, что Барок смог найти в кладовке у Рудольфа.

– Военная форма, – сообщил Рудольф.

– Какая? – вытаращил глаза Барок. – Ты что фетишем увлекаешься? Любишь делать это в униформе?

После той ночи с Сильвией Барок серьезно прошелся по памяти Рудольфа, безжалостно выковыривая оттуда все, что связано с сексом. Надо было подготовиться, чтобы не попасть впросак в следующие разы. Никакими неприличными страстями Рудольф не страдал, но знал про них удивительно много. В деталях и подробностях. Барок вдоволь нахихикался, подначивая жутко страдающего по этому поводу Рудольфа. А больше всего «соседушка» возмущался, когда Барок высказал искренне непонимание того, что, в смысле, а почему бы и нет? Идея гомосексуального контакта, например, вызывала у Рудольфа почти парализующую брезгливость. У Барока, собственно, – тоже, но почему бы не поиздеваться?

– Это настоящая военная форма, – надулся Рудольф.

– Так я же и не спорю, – расплылся в сладенькой улыбочке Барок. – Они, военные, такие мускулистые….

– Военные тут совершенно ни при чем, – заторопился Рудольф, отчаянно конфузясь. Барок даже немного пожалел его. Право, соседушка, не надо так переживать. Это шутка такая. Если не помнишь, я вернее кого бы то ни было могу подтвердить твою нормальную ориентацию. Вон как по Сильвии-то убивался.

– Все жители Сообщества Планет «Технократия» являются военнообязанными. У нас нет собственной армии, только полиция. Но когда объявляется боевая тревога, все обязаны прибыть на сборные пункты, где организуется оборона.

– От кого оборона? – хищно насторожился Барок. – Вы с кем-то воюете?

– Ни с кем мы не воюем, – попытался успокоить его Рудольф. На самом деле Барок только расстроился. То-то было бы здорово попасть на местную войну. Хоть какой-то смысл в жизни…. – Но мы живем в мирах Авангарда, а тут действуют только те законы, которые ты можешь защитить.

Барок с недоверием покосился на соседа. Кого и от кого мог защитить хомяк-Рудольф представлялось слабо. Видимо, тут все же есть серьезные парни. Или это такие противники попадаются?

– А что кому-либо может понадобиться на Алидаде? – скептически нахмурился Барок. – Сильвию разве что у вас отобрать, попользоваться?

– По-моему это не я на ней сдвинулся, – негромко проворчал Рудольф. Но Барок услышал.

– Поговори мне еще, – пригрозил он. – Я вопрос задал. Отвечать будешь?

– Буду, – огрызнулся Рудольф. – Прилетают сюда в основном за бойджей. Она здесь есть. Технократия официально не объявляла о том, что располагает планетами, на которых она растет, но слухи все равно идут. Вот и появляются разные…. «Вольные охотники».

– Подожди, – перебил его Барок, запихивая разбросанные тряпки обратно в тюк и направляясь в дом. Шутки шутками, а разминка закончена, пора опять садиться за работу. Куртку, правда, Барок прихватил с собой. – А почему бы и не объявить? Я ничего не путаю, или это довольно дорогая штука, на продаже которой можно неплохо заработать? А в деньгах вы, как я видел, не купаетесь.

– И да и нет, – скривился в голове Рудольф. – Заработать-то можно, но только почти во всех государствах бойджа считается стратегическим продуктом. И за планеты, на которых она встречается, обычно дерутся. И, как правило, независимыми они остаются недолго. Последний недавний пример – Бойджер. Там РФМ с Сакс-Союзом чуть глотки друг другу не перегрызли. Мы такого у себя не хотим. Поэтому факт присутствия бойджи и не разглашается.

– Да ладно, – скривился Барок. – А то никто не знает из государств. Охотники знают, а остальные – нет?

Он зашел в дом, но решил все же сначала добраться до кухни, в последнее время он пристрастился к кофе. Это было второе явление на Алидаде после Сильвии, в которых вкусы обоих совпали.

– Может, и знает, – не стал сопротивляться Рудольф, – но если я ничего не путаю, Академический Совет Технократии пригрозил уничтожить все невеликие плантации, если хоть кто-нибудь сюда сунется. В ответ мы ее не экспортируем и не используем. Ну, разве что чуть-чуть, для себя.

– Дети, – Барок налил кофе в большую кружку и сделал осторожный глоток. Нет, подождать надо, горячо еще. – Большие дети. И ты, и твой Академический Совет. Вы что, не понимаете, что живете на пороховой бочке?

– Это почему? – удивился Рудольф. Барок вздохнул: нет, он не издевается, он на самом деле не понимает.

– Как тебе объяснить, – Барок пожевал губами. – Вас не трогают то тех пор, пока у государств все в порядке с теми количествами, которые у них уже есть.

Он опять пригубил кофе. О, уже лучше.

– Но как только кто-нибудь из них начнет испытывать дефицит, вас тут же приберут к рукам.

– Мы же сказали: все уничтожим. Мы не шутили.

Нет, он на самом деле верит в эту чушь.

– Да ничего вы не уничтожите, – Барок развалился на стуле, потягивая кофе. – Как только принимается решение, первым делом, вас отрезают от средств наблюдения (если они вообще у вас есть) за внутрисистемным пространством. Затем на плантации высаживается десант посильнее, а по городам начинает работать кто-нибудь очень серьезный и страшный. Вы даже понять ничего не сможете. Плантации они уничтожат…. Да кто вам даст? Сколько планет в этой вашей «Технократии», шесть? Еле-еле освоенных?

– Шесть, – немного ошарашенно подтвердил Рудольф.

– А у ближайших соседей? – поинтересовался Барок. – Как их, Азиатский Союз?

– Больше двадцати тысяч, – упавшим голосом сообщил Рудольф.

Барок искренне рассмеялся. Кружка с кофе в его руках запрыгала, плеснула на пол. Он посмотрел на пролитый кофе и развеселился еще больше. Когда приступ веселья прошел, Барок сделал еще один большой глоток и решительно поставил кружку на стол. Да уж, в таком мире нельзя терять ни секунды зря.

– Все, перерыв закончен, возвращаемся к работе. Тем более, что твой «Индикт» как раз и может пригодиться в этой ситуации. Даже более чем. Сколько нам еще возиться?

– Завтра к вечеру должны все собрать, – как только разговор коснулся дела, Рудольф стал серьезен, собран и сосредоточен. – Если не будем прерываться на «разминки», – не преминул ввернуть он.

– Будем, – заверил его Барок. – Обязательно будем. А вот спать больше шести часов необязательно совершенно.

И, прерывая возмущения «соседа», «отпустил» управление телом.

– Все, принимай командование, у нас полтора дня. Не больше.

Они уложились за сутки. Распаленный Барок подгонял Рудольфа, как мог, сократил время сна до четырех часов, но в итоге, после обеда следующего дня, «сосед» с победной улыбкой на губах откинулся на стуле, удовлетворенно разглядывая свое творение.

– Готово.

– Наконец-то, – Барок нетерпеливо оттолкнул Рудольфа поглубже внутрь головы, и схватил матово поблескивающий шарик. – Он работает. Рассказывай, как пользоваться.

Обескураженный таким обращением творец, хотел, было, обидеться и не выйти, но куда там. Напор Барока вытащил бы его хоть с другой стороны планеты, а не то что из своей головы.

– Только не как в прошлый раз, – Барок нетерпеливо схватился за обруч из черных квадратиков и водрузил его на голову.

Между их сознаний предупреждающе моргнул узор, изрядно подзабытый за последние дни. Барок решил, что будет нелишним подстраховаться: вдруг «сосед» решит использовать свой агрегат для того, чтобы избавиться от него, вышибив захватчика в полумрак. На этот случай узор будет блокировать Рудольфа так, что у того просто не получится выйти за пределы полога.

Рудольф молча показал на какую-то панель. Барок тут же ткнул в нее пальцем. Мягко засветились индикаторы, вокруг «рогов» опять возникла знакомая дымка. Барок осторожно, помня, чем закончился прошлый опыт, положил шарик на нее. Но все прошло, как нельзя лучше. Настройки состоялись с первого раза, выбранная интенсивность не взрывала голову, а работала так, как положено. То есть исправно транслировала волю Барока ставшему послушным шарику. Сам Барок особой ценности в отсутствии двигателя не ощущал, подумаешь, ничего особенного, он еще и не такое видал….. стоп, а где? Нет, не вспоминается, позже. А вот Рудольф впал в совершеннейшую эйфорию.

– Он работает! Работает! – сознание Рудольфа упругим мячиком запрыгало в голове у Барока.

– Уймись! – прикрикнул на него Барок. От этих прыжков у него начала кружиться голова. – Он и должен работать. Ты его что, не для этого делал?

– Но ведь могло и не получиться, – удивленно не согласился с ним Рудольф. – Не заработал бы, и все. Или поработал бы немного и перестал.

– Это ты бы тогда немного работать перестал, – угрожающе сообщил ему Барок. – Я что тут, три недели просто так твоими ковыряниями любовался?

Его уверенность была настолько убедительна, что Рудольф даже притих. Надо думать, прикидывал, чтобы с ним было, если бы прибор не сработал с первого раза. Судя по раздавшемуся испуганному покашливанию, прикинул.

Но Барок не стал придавать значения его расстройствам. Он получал удовольствие от игрушки. Поблескивающий шарик вертелся по комнате, уворачиваясь от препятствий. Легкий, послушный каждому движению мысли, он порхал по комнате, как бабочка. Интересно, а откуда он запитывается? Барок присмотрелся повнимательнее. Это ему кажется, или от шарика во все стороны растягиваются дымчатые щупальца? Ладно, проверим. Что там Рудольф говорил про двигатели бота?

Шарик послушно вильнул, заложил поворот и нырнул вниз, по лестнице, на улицу. Со сдавленным воплем Рудольф, забыв о бестелесности, ринулся за ним.

– Куда? – покачнулся Барок. – Стоять. Он по делу полетел.

Он присмотрелся к пространству в собственной голове. Да уж, трем элементам сознания здесь становится тесновато. Шарик отражался перед его внутренним взглядом, как на экране витранса. Только этот экран был развернут у него на внутренней стороне лба. Забывшийся Рудольф полез вперед, рассматривать, чуть ли не оттолкнув Барока. Пришлось напомнить, кто здесь хозяин. Шипящий Рудольф убрался за полог и стал наблюдать оттуда.

Барок начал просматривать приходящую картинку. Ого-го. Это же не только, как его там, … чего-то делатель в полях…. Это же наблюдатель, каких поискать. Активных двигателей-то нет, значит, системами поиска не обнаруживается. А зато картинка с него идет – лучше и не бывает. Вот двор, вот, ангар. О, вот и бот. Ха, он же не запущен.

А шарику и не надо было. Барок почти почувствовал его готовность. Батареи. Бортовые батареи бота. Вокруг них и без активации существуют те самые поля, которые чувствует шарик. Дымка вдруг стала виднее, окутала батареи. От висящего шарика к Бароку потянулись полупрозрачные нити. «Индикт» честно отрабатывал свое задание. Нити дотянулись до Барока. И голова тут же отозвалась предупреждающим звоном. Осторожно, она сейчас взорвется. Барок живо вспомнил ощущение прошлого раза. Э-э, нет, он так не согласен.

– Рудольф, куда девать эту энергию? – Барок судорожно заметался, выцарапывая «соседа» из его раковины. Нашел время прятаться. – Рудольф!

– Я не знаю, – испуганно пискнул «творец». – Это же экспериментальный образец.

Звон в голове тем временем начал становиться угрожающим.

– И что?! – Бароку сейчас не нужны были оправдания, ему были нужны инструкции.

– Я не знаю, – повторился Рудольф. – Накапливать он накапливает, а как он будет ее сбрасывать, этого я еще не придумал. Он же еще до конца не доведен….

Если когда-нибудь Рудольф и был близок к ужасной смерти, то это сейчас. Соприкоснувшись с аурой Барока, остатки сознания Рудольфа в диком ужасе метнулись за свой полог, забились там в самый дальний угол и замолчали, парализованные ужасом. Барок остался один на один с готовой вот-вот взорваться головой: честный шарик исправно накачивал единственный доступный ему канал дармовой энергией.

Шум стал цветным: перед глазами Барока поплыли разноцветные пятна. Что делать? Что?! Шарик чуть повернулся, картинка сместилась и перед мысленным взором Барока вдруг появилась гора каких-то ящиков. Что за ящики? При чем тут ящики? А, это те самые, которые остались после распаковки оборудования. А…?

Воспаленное сознание все же спасло его, спасая себя. Если у тебя чего-то много, это «что-то» нужно куда-то положить. И Барок вывернулся, стараясь сбросить нестерпимый груз переданной энергии. «Вон туда», он мысленно указал голове на гору ящиков….

Тягучий вихрь, казалось, вынес из перегруженной черепной коробки все, что там находилось. Он нахлынувшей пустоты Барок едва удержался на ногах. Все, что накопилось в ней, благодаря трудолюбивому «Индикту», одновременно рванулось наружу, полностью вычищая закрома памяти. И опять цветные сны. Мысленный взгляд Барока заволокло красным. Что теперь не так? Он долго ломал голову над этим. Полсекунды, не меньше. Пока вернувшийся слух не донес до него оглушительный взрыв, раздавшийся прямо за стенами дома. Это были не сны, это явь.

Перепрыгивая через разбросанные по комнате коробки и части оборудования, Барок бросился к окну. Во дворе, на месте горы ящиков опадал огромный, исходящий жирным чадом шар пламени. Шарик освободился от энергии….

Глава 14

– За великого оружейника! – провозгласил Барок, поднимая бокал с вином.

Они с Рудольфом решили не скупиться. Вино выбрали самое что ни на есть дорогое. Много. Праздник у них, или нет? Правда, поначалу пришлось немного поломать голову, как его добыть. Батареи бота сдохли напрочь: отдыхающий на втором этаже в специальном нейтральном ложе шарик постарался на славу, но кто может в галактическую эпоху остановить двух победителей, создавших невиданное ранее оружие? Один звонок по ком-фону, и через час послушный робот-доставщик просигналил возле черного пятна, красующегося, как орден, на месте взорванной горы ящиков.

– За великого оружейника! – Барок сейчас искренне гордился «соседом», ибо что может лучше подчеркнуть величие мужа, нежели создание нового, ранее невиданного оружия?

– Я не то хотел сделать, – сокрушенно поведал в ответ Рудольф.

– А сделал то. То, что надо, – Барока переполняло довольство. Ради такого случая, он даже поделил их ощущения ровно пополам. Чтобы Рудольф тоже мог наслаждаться плодами праздника. – Выпьем.

– Выпьем, – тряхнув головой, согласился Рудольф, отгоняя, не без помощи Барока, ненужные переживания.

Их общая рука подняла бокал, общие губы пригубили превосходное вино.

Вообще, со стороны, ситуация выглядела более чем странно. Тело Барока-Рудольфа неподвижно сидело в гостиной в полной тишине, периодически наполняя бокал вином из по очереди открывающихся бутылок. А в промежутках молчало и смотрело куда-то сквозь стены. Поминки, очень похоже. Но это – для нормальных людей. А любой сумасшедший, который смог бы проникнуть внутрь сознания этого тела, тут же угодил бы на развеселую вечеринку. В голове у неподвижно сидящего тела дым стоял коромыслом.

Хохот, гам, сальные шутки и анекдоты. Большую часть которых оба участника знали наизусть, поскольку черпали из одного и того же источника. Но почему бы двум поддатым мужикам и не наплевать на общепринятые правила? Они так долго не отдыхали. По-настоящему.

– Ты не понимаешь, – убеждал Рудольфа Барок сквозь легкий туман, потихоньку окутывающий все пространство в голове. – Оружие всегда гораздо более востребовано. Из ничего ты создаешь неисчерпаемые запасы энергии, мгновенно перебрасываемые на любые расстояния. Да мы станем властелинами галактики – не меньше. Эй, не смейся, я не шучу. Я умею.

– Да зачем? – сидящее в полутемной гостиной тело в полном молчании чуть покачнулось и приложило руку к груди. Это поддатый Рудольф попытался донести до Барока свою точку зрения. – На войне ведь убить могут…..

– Да ты что? – с поправкой на третью бутылку удивление Барока было абсолютно искренним. – Конечно, могут. Но настоящий воин с презрением относится к опасностям. А ты, что, не настоящий воин?

Барок подозрительно покосился на Рудольфа.

– Самый настоящий, – с той же поправкой на ту же третью бутылку уверил его Рудольф. – Я просто хотел сказать, что мы легко можем иметь всю ту же абсолютную власть, безо всякой угрозы для жизни. Транспортировка энергии на любые расстояния без малейших потерь и без тучи ненужного оборудования. Это ли не власть?

– Дурень, – тело скорчило ласковую улыбку, оторвало руку от груди и постучало себе по голове. Покривились оба: Барок немного не рассчитал, вышло больно. – Я ведь тебе уже рассказывал: тебя хлопнут как только ты объявишь о своих планах конкурировать с государствами. Мы, конечно же, будем использовать все возможности твоего изобретения. Конечно же…. Но только после того, – сидящее тело многозначительно подняло перед собой палец, глядя сквозь него, – как мы сможем защитить наше изобретение от всех, собравшихся на него посягнуть. Понял?

– Понял, – согласился Рудольф, мотнув головой тела. – Только как мы с тобой, ну, в смысле одни… один… одним телом, короче, будем воевать со всем миром?

– О-о-о, – тело вальяжно развалилось на диване, раскинув руки по спинке. Барок лучился самодовольством. – Вот об этом я тебе расскажу завтра, потому что такие планы под вином не обсуждаются. Но ты не переживай, – тело сделало неопределенный жест рукой, – я все продумал, этот твой Академический Совет еще будет валяться у нас в ногах.

– Не будет, – сокрушенно вздохнул Рудольф. – Они знаешь какие гордые?

– Чего-о?! – Барок настолько был возмущен, что их общее тело вдруг распахнуло глаза и завопило что есть мочи. – Ты мне не веришь? Да я их в порошок сотру! Веришь мне?!

– Верю, – испуганно закивал Рудольф: Барок был страшен в своем хмельном возмущении.

– Тогда выпьем.

– Выпьем.

– Эх, – через полчаса и еще полбутылки возвестил Барок в воздух. – Все у нас хорошо. Но знаешь, чего не хватает?

Секундное молчание, и тело осклабилось в улыбке.

– Знаю, – Рудольф изо всех своих ментальных сил проникновенно посмотрел в несуществующие глаза Барока. – Точно знаю.

В углу комнаты вдруг отчаянно просигналил ком-фон. В тишине наступающего вечера звонок был настолько резок, что тело Рудольфа-Барока подпрыгнуло на месте. Звонок вызова позвучал еще раз. Тело подпрыгнуло снова. Уже по другой причине: входящие звонки на ком-фоне были запрещены еще Бароком. Кроме одного-единственного абонента. Одного-единственного….

– Чудеса случаются не только в сказках, – доверительно сообщил Рудольфу Барок.

– Знаю, – драматическим шепотом согласился с ним Рудольф. – Ответь.

Общая подрагивающая от нетерпения рука нажала на клавишу приема.

– Руди, скажи правду, у тебя есть чем накормить и утешить усталую женщину? – раздался из динамика бодрый голос, от которого у Барока-Рудольфа зашевелились все части тела. – Никого не хочу видеть сейчас. Тебя хочу. Примешь?

– О да, – это было все, на что хватило спазмированных голосовых связок окостеневшего в ожидании грядущего счастья тела. – О да.

– Тогда открывай, – Сильвия была неподражаема, как всегда. – Я паркуюсь.

За стеной раздался шум двигателей снижающегося бота.

– Ой, а что у тебя случилось? – не прерывая разговора, удивилась по ком-фону Сильвия, судя по всему, углядев сверху памятное место взрыва. – Пожар был?

– Почему был? – сдавленным голосом произнесло тело. – Он и сейчас никуда не делся.

– Ага-а, – по голосу было непонятно, она напряглась или обрадовалась. Нет, скорее обрадовалась. – А выпить по такому случаю у тебя не осталось?

– Осталось! – хором сообщили Барок и Рудольф.

Шум стих, тело поднялось и пошло к двери. Внутри головы Рудольф моляще посмотрел на Барока. Тот думал недолго.

– Руди, за твои подвиги… сегодня… вот как брату… вот честно. Сегодня – все пополам.

– Бари! – целоваться у двух ментальных сущностей не получалось. К счастью. Иначе не миновать Бароку «братских» объятий. – Бари, брат!..

– Руди, я не помню, я говорила тебе, что ты сумасшедший? – покачивающаяся Сильвия нашаривала в темноте свою одежду. Барок любил наблюдать за ее одеванием не меньше, чем за раздеванием. Тем более, что раздевание, как правило, в памяти откладывалось плохо.

За прошедшие недели Сильвия была здесь шесть раз. И всегда уходила в ночь. Поначалу Барок был готов влюбиться в нее только за это. Ему и своих проблем поутру хватало. А потом не захотел отпускать. Попросил остаться. Но не вышло. Сильвия молча улыбалась, проводила рукой по его щеке и исчезала в неизменном автоматическом бот-такси. Это уже становилось не смешно, Барок не хотел отпускать ее. Просто не хотел. Но его никто не спрашивал. Сильвия поступала только так, как решала она сама. И поэтому сейчас он просто молча смотрел на одевающуюся женщину, так и не решив, как к этому относиться. Скорее всего, придется принять, как данность.

– Говорила, – сил шевелиться не было совершенно. Барок просто чуть прикрыл глаза.

– Так вот сегодня я в этом точно убедилась, – она выпрямилась, повернулась к нему, и у Барока вновь затеплился внутри слабый отблеск былого огня. – Ты каждый раз был другой. Совсем другой. То нежный, грубый, то робкий, то … даже не знаю какой. Какой обычно.

Барок хмыкнул про себя. О «другом» ей мог бы много чего рассказать Рудольф, но тот валялся на своей половине головы, почти потеряв остатки невеликой части сознания от счастья. Или что там его сейчас переполняет? Барок свое слово сдержал. Ровно половину этой сумасшедшей ночи с Сильвией провел Рудольф. И теперь до него было не достучаться. Вырубился. Неженка.

– Я вообще очень разный, – поведал Барок истинную правду и несильно постучал себя по голове. – Вот тут.

– Я уже поняла, – Сильвия, наконец, нашла всю свою одежду и начала одеваться быстро, почти по-военному. Откуда у нее силы после такой ночи так двигаться, Барок представлял с трудом.

Сильвия взяла в руку свою сумочку.

– Можешь не провожать.

– Еще чего, – есть силы, или нет, но отправить ее за дверь просто так, в ночь, он не мог. Барок поднялся с кровати и как был, не одеваясь, пошел провожать.

– Так пойдешь? – Сильвия кивнула на его обнаженную, ну, скажем, … … грудь.

– А чем плохо? – дверь распахнулась, и предутренний ветерок замечательно охладил разгорающийся огонь. Ух ты, а зябко…. Но Барок назад не пошел. Али мы не мужчины?

Неизменное бот-такси, Барок его уже почти ненавидел, покачивалось на привычном месте.

– Ты точно сумасшедший, – с улыбкой уверилась Сильвия, легко коснулась его щеки губами и порхнула в бот. – Иди домой, замерзнешь.

Бот поднялся и взял курс на Либрацию. Барок проводил его взглядом и побрел домой. Правда холодно.

Дом встретил его теплом и … пустотой. Интересно, когда это он начал чувствовать одиночество? А ведь нет, это не совсем одиночество. Барок поймал себя на мысли, что провожает взглядом удаляющийся бот. Что? Ее? Обратно? …. Навсегда? Ой. Нет, как можно. Он же…. А она…. И что он, и что она? Хочет он или не хочет? Барок с затаенным ужасом понял, что, да. Хочет. Чтобы эта женщина появлялась здесь как можно чаще. И осталась навсегда? Ф-фух. Нет. Барок еще раз проверил свои чувства. Пронесло. К счастью, для этого он еще не созрел.

Но обидно….

Барок рухнул на кровать, еще хранящую тепло их тел. Сон ушел, как не было. Ночная прохлада прогнала его вместе с усталостью, оставив после себя мешанину мыслей, чувств, эмоций. Тело не устало. От всего этого устала душа.

Барок невидяще смотрел сквозь ночь. Кто он? Где он? Что он есть? Что он будет? Зачем он живет? Обещая мир женщине, отбирая мир у мужчины….

При воспоминании о мужчине в голове шевельнулся Рудольф. Проявился на секунду, похоже, так и не выпав из своего блаженного оцепенения, и просипел:

– Бари, это было чудесно. Это счастье…, я так тебе благодарен…. Бари, брат….

И опять провалился в свое счастливое небытие.

А на Барока вдруг нахлынула мерзкое знобкое одиночество….

– Нет у меня братьев, – хрипло прошептал он, глядя в черноту уходящей ночи. – Я один у мамы с папой. Да и их у меня нет….

Возле кровати стояла так и не начатая бутылка: Сильвия не любила алкоголь в больших количествах. Барок подхватил бутылку, одним движением сорвал заткнутую пробку и запрокинул голову, жадно глотая терпкую горечь. Очень хотелось напиться. Но сегодняшний марафон сыграл с ним злую шутку. В голову пришли шум, дурман, мутная взвесь одиночества. А сна и забвения все не было. Хоть режь.

Врешь, не дождешься. Барок подхватил еще одну бутылку. Где штопор? Вон он, на столе. И в полумраке шарящая по столу рука наткнулась на пучок каких-то палочек. Что это? А, бойджа. Сильвия сопровождала каждый бокал вина этими палочками, уверяя, что ощущения непередаваемые. Уговаривала попробовать и его. Барок и сам не знал, почему упирался, но неизменно отказывался от каждого предложения. Так, из придури, наверное.

Но сейчас они, эти палочки, были напоминанием. Якорем, рассказывающим о том, что он не один. По крайней мере, был….

Давай их сюда. Барок с остервенением засунул одну из палочек в рот. Ничего так, вкусно. Мед с перцем. Но, правда, – вкусно. Глоток вина. Большой, чтобы быстрее забрало. Чтобы эта ночь поскорее ушла. Еще одну палочку. Так делала Сильвия. Глоток. Бойджа. Глоток. Бойджа. И ночь все-таки собралась на выход. Барок победно ухмыльнулся: так-то, знай наших.

Но что-то пошло не так. Ночь исчезла, как и обещала, но утро вместо нее так и не появилось. Появилось нечто другое. Барок изумленно хлопнул глазами. Что это?

Окружающий мир изменился. Стал резким, четким. Откуда-то потянуло сквозняком. Каждый предмет в комнате обрел дополнительный контур из странных линий, разделяющихся, как провода в приборах Рудольфа. Что происходит? Он отравился?

– Рудольф, – позвал Барок. – Рудольф смотри. С нами что-то случилось.

Ни звука в ответ. Рудольф молчал, как убитый. Со сдавленным проклятьем Барок развернулся внутрь головы, собираясь задать отменную трепку этому балбесу. Нашел время вырубаться…. И перепугался так, как еще ни разу не пугался в этом мире: Рудольфа не было.

Его не было за привычным пологом. Да и самого полога тоже нигде не было. Барок был единственным полноправным владельцем этого тела и сознания. Вот уж никогда бы он не подумал, что это может так его расстроить.

– Руди, – одинокий голос прозвучал слабо и жалко.

Он один. Совсем один. Откуда-то издалека Бароку начало помахивать мерзкое знобкое чувство. Подождите, как один? Совсем? Хвала всем богам, не совсем. Не все в новом мироздании было темно, грустно и неподвижно. Посреди головы исполнял какой-то странный танец узор. Его узор, пришедший с ним из полумрака. Изрядно подзабытый за ненадобностью в последние недели, сейчас он переливался всеми цветами радуги. Пульсировал и звал. Куда?

Мир вокруг оставался все таким же тревожным, но теперь его напряжение разбавлял старый проверенный спутник. Барок потянулся к нему…. И отпрянул. Прямо за узором в его голове вдруг открылась небольшая дверь, за которой плавно нес свои неторопливые волны еще один не менее старый знакомый: полумрак.

У Барока похолодели руки. Нет, только не это. И Рудольфа нет, помочь некому. Неужели все вот так и закончится? Ему придется уйти, оставив в этом новом, но уже ставшим таким привычным и … уютным (?) мире все, что он тут нашел?

Рассветы двух солнц. Прохладные закаты. Пробежки по утрам. Захламленный дом. Одинокого доходягу Рудольфа, которого как пить дать сожрут с его неприспособленностью и гениальным «Индиктом». И которого после этого очень скоро оставит так и не обретенная до конца Сильвия. Это что, все придется оставить?

Сильвия! Это имя обожгло Барока сквозь весь морок накатывающего безумия. Нет! Он не оставит ее. Не откажется. Ни за что!

Внезапно он ощутил, что вся его трагичность пропадает втуне. Никто его никуда не тянул. Полумрак все так же тек по своим делам, узор по-прежнему ровно мерцал посреди головы, он сам паниковал, а мир оставался все тем же и меняться не собирался. Барок примолк и осторожно осмотрелся. А ведь вокруг ничего не изменилось. Вот его комната. Неприбранная кровать. Неубранный стол. Все то же самое. Изменилось только его восприятие. Всего лишь. Подумаешь, к предметам добавились контуры. Уф-ф. Надо же так было перепугаться. Скорее всего, это просто то самое сочетание вина с бойджей, о котором говорила Сильвия. Просто у него, Барока, на этот коктейль имеется своя, особенная реакция. Не задыхается? Сознание терять не собирается? И ладно. Подождем, пока все само рассосется.

Барок, внимательно наблюдая за открытой в полумрак дверью, осторожно присел на кровать, каждую секунду ожидая подвоха, но ничего не случилось. Лег. Нет, только не спать. Он сел на кровати от греха подальше. Еще не хватало заснуть в этом состоянии.

Потекли минуты. Одна, другая, третья…. Барок все так же подвижно сидел, примерно сложив руки на коленях. В итоге ему это надоело. Сколько можно? Он встал. Проверил ощущения, не нашел ничего особенного и немного походил по комнате. Все то же самое: те же предметы, те же контуры. Ладно. Пойдем еще куда-нибудь. «Куда-нибудь» оказалось кухней. И правильно, а что еще делать, когда нечего делать? Только есть. Правда, поесть, равно, как и попить, не получилось. Каждый продукт обволакивала какая-то странная аура. Даже вода стала светиться внутренним голубоватым светом. Ничего особенного, но есть и пить расхотелось. А чем тогда заняться?

Барок честно выдержал полчаса, а потом сломался. Открытая и такая с виду безопасная дверь, ведущая в полумрак, манила к себе, как магнитом. И страшно и интересно. Раз полумрак сюда не пришел, значит, ему, Бароку, ничего не угрожает, так? А тогда почему бы не посмотреть на то место, где он пробыл столько времени? Когда еще доведется увидеть его со стороны?

Кто-то внутри осторожно высказался, в том смысле, что и век бы его и не видеть, но Барок грозно шикнул на этого «кого-то», предложив, раз такой умный, найти занятие поинтересней. Аргумент оказался убийственным. Голос заткнулся.

То-то, Барок мысленно подбоченился и направился к двери. Узор, все это время терпеливо ожидавший его, как будто обрадовался. Поплыл вперед, прильнул к рукам Барока, осветив их неровным, мягким светом. Потянул за собой.

– Да я иду, иду, – проговорил Барок только для того, чтобы разрушить это молчание, которое угнетало его все время, пока он разбирался с этими странным контурами. Он только сейчас это понял.

Вот и дверь, за которой мерно колышутся такие знакомые волны. В прошлый раз они от него отказались. Не приняли. Но и не помогли найти дорогу домой. А в этот раз? Сможет ли он сориентироваться? Рудольфа-то нет. Барок еще раз, на всякий случай проверил, не спрятался ли «сосед» где-нибудь в укромном уголке. Но – нет. Рудольфа простыл и след. Да что такое? Ладно. Сколько можно тут стоять на пороге? Барок сделал шаг.

И словно попал на встречу с близкими родственниками. Волны полумрака ту же рванулись к нему. Обволокли, по-прежнему не прикасаясь, заплясали вокруг, завораживая своим мерным танцем. Если Барок и кричал, то этого никто не услышал. Полумрак гасил любые звуки. Так, по крайней мере, казалось Бароку.

– А-а-а-а-а-а!!!

Остановился он только тогда, когда понял, что орет он сам, и, собственно, больше вокруг ничего не происходит. Танцующие вокруг него волны полумрака, вопящее во все горло тело – и больше ничего. Вообще. Никто никого не ест, никуда не утаскивает. Да вообще ничего не происходит. Опять. Как в комнате. Барок даже расстроился. Расстройства хватило ровно на шесть секунд, пока он не понял, что входа, через который он сюда попал, больше не существует.

– А-а-а-а-а-а!!!

Выступление на бис удалось. Вопль вышел даже еще истеричнее, чем в первый раз. Ну, так было с чего. Если бы он до этого не выбрил собственноручно все волосы на голове, сейчас было бы самое время лишиться прически. Ну, не идиот ли? Ведь знал же, ведь один раз уже предупреждали…. Ну зачем он сюда поперся? Ни Рудольфа, ни узора, никого…. Нет, узор есть. Вот он. Висит прямо перед глазами. Как он его мог не заметить? Барок бросился к узору, как к родному. Помоги, покажи. Куда идти? Как ни странно, но узор его услышал. И тут же метнулся в сторону и завис, ритмично пульсируя. Туда? Ну, хоть, дорогу покажи, не видно же ничего.

И тут случилось чудо. Среди морока переливающихся волн вдруг пролегла ровная и четкая дорога, в конце которой виднелась знакомая дверь. Барок рванулся туда, не чуя под собой ног. Вот она. Старый деревянный косяк. Шаг – и он в комнате. Вернулся.

Он посмотрел назад. Дверь не закрылась. С ней не произошло вообще ничего. А во все таком же мерном переливе волн Бароку вдруг почудилась обида. Никто ему не угрожал, чего он? Ему потребовалась минута, чтобы прийти в себя … и проиграть очередное сражение с любопытством.

Два шага назад, и его опять обволакивают радующиеся волны, вновь скрывшие дверь. Узор! Вот он, тут.

– Покажи дорогу обратно.

И опять перед ним лежит ровная тропа, ведущая в комнату. Ух ты, здорово. Так он теперь может ходить сюда в гости. Интересно, а ….

Барок сам не знал, что его толкнуло. Наверное, то же самое неуемное любопытство. Ну, не мог он долго сидеть на одном месте. Тот же полумрак и отучил.

– А еще куда-нибудь можешь вывести? – хрипло поинтересовался Барок и тут же выругал сам себя за глупейший вопрос. Он сейчас с кем разговаривал? Узор не сможет поддерживать философскую беседу. Он тут для другого. – Покажи мне дорогу….

Барок задумался. А куда он хочет попасть? На память против воли пришло черное пятно, оставшееся после взорванных коробок.

– … вот туда, – не очень понятно сообщил узору Барок, и для ясности добавил видение из памяти.

И вздрогнул. Через полумрак протянулась еще одна дорога. Другая. Ведущая….

Прохладный ночной ветер прыгнул в лицо, резко запахло горелым, и Барока забила крупная дрожь. Не от холода: от осознания того, что сейчас произошло. Он судорожно обернулся – позади все также красовалась распахнутая дверь, ведущая в полумрак. Он повернулся обратно – двор дома.

Барок прыгнул обратно в полумрак.

– Кухня!

За открытой дверью в конце еще одной прямой дороги мягко светился забытый кухонный светильник.

– Спальня!

– Второй этаж.

– Ангар бота.

– Озеро.

– Двор.

– Спальня.

Напряженный как струна Барок рухнул на остывшую постель, пытаясь разобраться в происходящем. В голове отчаянно хлопали одна за другой открывающиеся двери. Не из полумрака – из его собственного прошлого. Он физически ощущал тот мир, в который они вели. Движения, слова, ритуалы, поступки, последовательности действий. Он помнил это все. Помнил. Но все еще не мог сложить воедино. Ему все время не хватало чего-то. Чего?

Имени! В голове Барока вспышкой взорвалось понимание. Имя – это ключ, имя – это нить, имя – это тропа, ведущая к сути любого явления. Ему надо узнать имя. Свое имя. И тогда он вспомнит…. Но имени не было. Барок сжал кулак, как будто это могло помочь. Не помогло. И он рванулся обратно в полумрак, лелея вдруг вспыхнувшую, отчаянную, совершенно безумную надежду.

– Домой! – проревел он, белыми от надежды глазами глядя на узор. А вдруг он сам вспомнит, укажет, выведет….

И узор не подвел. Сквозь бесконечные волны пролегла длинная и тонкая нить, теряющаяся в смутной дали. Неужели?! Барок едва не рухнул без чувств. Все? Так просто? Он нашел? Наше-е-ел!!!

Не видя ничего вокруг, спотыкаясь на подгибающихся ногах Барок заковылял вперед по лежащей перед ним дороге. Шаг, другой. Ему кажется, или дорога сужается? Третий, четвертый, пятый…. Пятый…. Пятый…. Да пятый же!

Это был удар. Неимоверный в своей жестокости, сносящий с ног и растаптывающий в пыль. Барок не помнил, сколько времени он бился в невидимую стену, пытаясь сделать еще хотя бы шаг. Ноги скользили по невидимому полу, руки ловили ускользающую пустоту. Узор сочувствующе, и, как будто страдая вместе с ним, висел перед глазами, но не мог сделать ничего. Совсем. У Барока так и не получилось продвинуться ни на шаг вперед по дороге, ведущей домой. Вдалеке она сужалась до размеров тонкой иголки, и Бароку на своем горьком опыте пришлось убедиться, что это не оптический обман. Провал.

Вернувшись в комнату, Барок не сошел с ума только потому, что все окружающие предметы вдруг потихоньку начали приобретать свой обычный вид. Насколько Барок перепугался, когда они приобрели свои новые контуры, настолько же сейчас он перетрусил, осознав, что вот-вот лишится единственной возможности хотя бы прикоснуться к дороге домой. Домой! Нет! Назад!

Барок заметался по комнате, вспоминая, что он делал перед тем, как появилось это странное состояние. Пил. Точно! Он пил вино и заедал его бойджей. Бутылка, палочки. Только бы их хватило! Только бы….

Вот она. Пробка слетела вспугнутой птицей. Барок, запрокинув голову, глотал вино, не чувствуя вкуса. Кончилась. Еще одну. Так, есть. Теперь бойджа. У него задрожали руки, когда он понял, что от пучка бойджи, забытого Сильвией, осталось три жалких палочки. Но ему нужно больше…. Секунда, и Барок возблагодарил всех помогающих ему богов, за то, что на этом свете есть Сильвия, что она приходила сюда не один раз, и каждый из этих раз оставляла немного палочек с наидрагоценнейшей сейчас бойджей. Вон полка. Есть? Есть, есть, есть…. Хватит.

Давясь, Барок проглотил все оставшиеся палочки, запил последним глотком вина из последней бутылки и стал напряженно всматриваться в светлеющую ночь, за окнами которой занимался сонный рассвет.

И когда предметы в комнате начали вновь обретать призрачные яркие контуры, в голове у Барока вдруг, совершенно некстати, зашевелился забытый, потерянный, и не до конца заглушенный бойджей Рудольф.

– Бари, что происходит? – донесся до Барока его стон.

– Пошел вон! – если Рудольф и мог выбрать самое неподходящее время для своих вопросов, то он это сделал сейчас.

Единственным желанием Барока было избавиться от любого, кто может его отвлечь. В руке он все еще сжимал только что опустошенную бутылку, его взгляд упал на нее…. И вдруг оказалось, что узор способен не только строить дороги. Яркая искра сознания Рудольфа вырвалась из головы Барока и метеором ворвалась в пустующую бутылку. Барок и сам не знал, что заставило его закрыть ее пробкой. А на злорадство и другие чувства времени уже не осталось: за его спиной вновь открылась дверь, ведущая в полумрак.

Горечь. Ярость. Досада. Плач. Безысходность и отчаяние.

Барок бродил по дому и крушил все, что попадалось ему под руку. Он бы не ушел из полумрака, но там не было совсем ничего, на чем он бы мог сорвать злость. А дома было. И Барок шел. Шел и крушил. А за его спиной, тихо и виновато (хотя как раз он-то и не был ни в чем виноват) плыл неярко мерцающий узор.

У него ничего не вышло. Вообще ничего. Те же пять шагов, которые Барок не смог сделать. И та же дорога домой, которую ему не суждено пройти. И ни одной подсказки. Пустой полумрак, уходящая вдаль дорога, безмолвный узор – и все.

– У-у-у!!! – сначала Барок ревел, как раненый зверь, круша все, до чего дотягивались руки, но силы потихоньку покидали его, и сейчас из горла вырывался только горестный вой. – У-у-у-у….

В одной из комнат Барок обнаружил, что узор помогает ему уничтожать предметы, изменяя их новые контуры. Те самые светящиеся. Он даже взорвал пару ваз, которые разлетелись сверкающими брызгами. Но для этого нужно было стоять на месте и напрягать голову. Руки не участвовали. А ему нужно было как раз наоборот.

Слепая ярость привела его обратно в спальню. Удар – какая-то подушка улетает в сторону. Еще удар – и в ноге отзывается боль поваленного стула. Барок не мог понять, чего больше в его отчаянии: невозможности идти по дороге домой, или последней тонкой перегородки, не пускающей его к остаткам памяти. Тем самым остаткам, которые, он уже почти физически чувствовал это, смогут вернуть ему его потерянный мир.

На пути попался комод. Большой, несуразный. Барок помнил его. В нем Рудольф хранил то, что называлось архивом. Какие-то счета, документы, чертежи. Перемешанные и перепутанные, помятые и надорванные, как и все в бестолковой жизни этого червяка, оставшегося в запечатанной бутылке, валяющейся на полу. Ха, Барок даже криво улыбнулся, вспомнив, как легко у него получилось избавиться от надоевшего «соседа». Всего-то: вино и бойджа. И чего он раньше ее не пробовал? А потом он опять вернулся к своим страданиям.

Удар. Комод перевернулся, из него вывалился ящик с архивом. Разлетелись листы. Открылся какой-то конверт. Картинки. Барок скривился: очередные бабы? Но все же зачем-то нагнулся и поднял выскользнувшие изображения.

Что это? Мемо-фото? Да это сам миляга Руди. Еще не лысый. Молодой, веселый. Обнимает какую-то женщину. Ничего так, кстати, машинально отметил Барок. Она тоже его обнимает. Довольная. На руках оба они держат какого-то странно маленького человека. Все улыбаются. И тут же заемная память Рудольфа ехидно напомнила – ребенок. Этот маленький человек называется «ребенок». «Да вы что?», прищурился Барок. С этой стороной жизни он еще не сталкивался. И в его алидадской жизни их еще не было. Только сам процесс создания….

А память Рудольфа вдруг съежилась, свернулась, попыталась исчезнуть и закрыться. Что такое? Барок удивился. Настолько, что даже забыл про свои несчастья. Ты куда? Он попытался ее остановить. Получалось очень плохо: память вертелась, извивалась, как живая, пыталась выскользнуть из сжимающихся приказов сознания. Да что происходит, в конце концов? И все-таки он ее поймал. Прижал, вскрыл, и препарировал, безжалостно вытаскивая из памяти Рудольфа все самые сокровенные (так вот что он прятал так усердно все это время) воспоминания.

И вытащил.

Семья. Дом. Жена. Счастливый детский смех. Яркое солнце. Любовь, нежность и счастье. Семья. Жена. Любимая женщина, заменяющая собой весь мир. Дочка. Маленький смешной человечек, за одну улыбку которого не жалко отдать все сокровища этого же мира….

Семья….

– А-а-а-а-а!!! – и Барок врезался в стену, не замечая ничего перед собой. – А-а-а-а!!!

Хлынувшая из носа кровь мгновенно залила подбородок, но ему было плевать. Он зашатался по комнате, невидяще снося во все, что попадалось на пути. Семья…. Последняя перегородка памяти трещала по всем швам. С грохотом рушились в голове у Барока древние, казалось, намертво запечатанные стены, разделяющие его сознание. Семья…. Смутных образов уже было достаточно, чтобы начать восстанавливать полную картину его мира, но Барок, как измученный жаждой странник в пустыне пил, пил и не мог напиться этими воспоминаниями. Сквозь рушащиеся стены он уже почти видел себя прежнего – огромное мутное пятно, которое с каждой секундой обретало конкретные черты. Семья…. А в самой дальней комнатке лежал его страх. Его ужас, приближаясь к которому, Барок не мог удержаться от мелкой дрожи, охватывающей его всего. Семья…. Дала трещину эта самая, последняя дверь, и в измученной памяти появились образы….

– Нет, – прошептал Барок, пытаясь отвернуться. – Нет.

Он хотел закрыть глаза, не вспоминать, оставить это на когда-нибудь потом, но было поздно. Барок вспомнил, увидел, услышал, почувствовал…. У него тоже была семья…. У тут на него нахлынул ужас. Тот самый ужас. Нет, не была – есть. Она есть. Там, за полумраком, за мириадами лет, километров, миров. А он здесь. Он оставил их. Его семь……

– Ах-хах-ха…, – горло вдруг как будто перехватили стальным канатом. Воздух кончился.

Что случилось? Барок с трудом моргнул сквозь рушащийся мир. Предметы в комнате начали терять свои странные контуры, превращаясь в обыкновенные вещи. Бойджа заканчивала свое действие. Как не вовремя…. Но воздух…? Почему в прошлый раз такого не было? И тут же пришел ответ. Верный узор метнулся в сторону, исчез из головы и заметался над почти закатившейся под диван пустой бутылкой из-под вина, с каждой секундой теряя вместе с уходящей властью бойджи свой яркий цвет. Той самой бутылкой, где билась так же бледнеющая на глазах точка. Остатки сознания Рудольфа.

Что? Он не может жить без этого слизняка? Барок застонал, но тут же его стон был перехвачен накатывающей дурнотой. Воздух заканчивался. Жизнь заканчивалась. Нет, только не это. Погибнуть сейчас, когда он только-только нашел самого себя…? Когда он нашел свою семью? Так глупо? Он же вспомнил. Все вспомнил….

Но задыхающемуся телу было наплевать на его прошлое. Оно просто хотело жить. А ему не давали. Судорожный кашель выбил последние кубики воздуха из перекрученных легких.

Но все же умереть сейчас, под этими звездами Бароку было не суждено. Помощь пришла оттуда, откуда он ее не ждал вовсе. Дикий ужас, тот самый, прятавшийся в самой дальней каморке памяти, вздернул на ноги плывущее тело. Он звал, показывал, напоминал, издевался….

В последнем усилии, стиснув зубы, Барок сделал два шага от стены, возле которой он уже был готов потерять жизнь вместе с сознанием, и тяжело рухнул возле почти укатившейся бутылки. Слабеющие пальцы заскребли по пробке. Ухватили ее. Нет, сил не хватает. Не хватит….

И сквозь темное стекло на Барока глянул Рудольф. Отчаянными глазами, полными боли и слез. А за его спиной проглядывали еще глаза. Те самые, которые Барок только что вспомнил. Глаза маленького существа по имени «ребенок». Не-е-ет!

И пробка вылетела.

– Урод! – ворвавшийся в его сознание Рудольф был страшен. – Ты не имел права лезть туда! Я убью тебя!

Барок попытался отмахнуться, но силы покидали его тело настолько быстро, что получился всего лишь еще одни хрип. Но Рудольфу было плевать на его состояние, и, если честно, Барок его сейчас понимал. Очень хорошо понимал.

Рудольф наскакивал на Барока, не замечая ничего вокруг. Ни задыхающегося тела, ни пребывающего в прострации Барока, ни-че-го. Он защищал свое прошлое. Мотающийся из стороны в сторону Барок даже не сопротивлялся. Зачем?

И неизвестно, чем бы закончилась эта потасовка двух сознаний, но в этот момент все контуры вещей в комнате вспыхнули в последний раз и пропали, оставив после себя сосущую пустоту исчезнувших воспоминаний. Они успели. Успели воссоединиться. Успели выскользнуть из-под падающей на них плиты.

Но ничего еще не закончилось. Хлынувший в легкие воздух, нисколько не облегчил жизнь. Он просто напомнил обо всех событиях уходящей ночи, а тело вдогонку предъявило еще и счет за алкоголь, нервы, страхи и боль. А поскольку ни один из «арендаторов» заплатить сейчас был не в состоянии, то «предоставление услуг по осуществлению жизнедеятельности» временно прекратилось. До выяснения всех обстоятельств.

Барок-Рудольф, вытянувшись во весь рост на полу, тяжело вздохнул, дернулся и замер. За окном вступал в свои права новый рассвет.

Глава 15

– Милый, что у нас сегодня на завтрак? – розовая со сна Селена, невинно и очаровательно хлопая ресницами, появилась на кухне как раз в тот момент, когда Степа, отчаянно шипя от боли в обожженной руке, пытался удержать ковш с убегающим молоком.

Это должно было быть сюрпризом. Символом его любви и заботы. Степа еще с вечера (восхитительного, надо отметить) решил, что утром сделает ей кашу. Простую овсяную кашу. Ту самую, которую любой домашний автомат готовит за несколько секунд (если по-простому) или минут (это если автомат дорогущий и приготовление идет по полному циклу, начиная с зерен). Но что может быть лучше блюда, которое любящий мужчина приготовил собственноручно, вкладывая всю свою душу? Правильно: то же самое блюдо, но приготовленное вкусно и вовремя. Ну, что там автомат? С автоматом любой дурак завтрак сделает, ты без автомата попробуй. Степа попробовал. И у него даже получилось. Почти. Если бы только не это дурацкое молоко…. Ну кто знал, что оно так сильно кипит? На упаковке об этом не было ни слова. Там только про полезности написано.

– Обжегся? Бедненький, – Селена потянулась посмотреть, но Степа не дал. Нечего, и так пройдет.

– Ну, тогда ты от готовки освобождаешься, – успокоила его Селена … и ткнула пальцем в аппарат для приготовления … каши.

Даже у дорогущих аппаратов есть функция быстрого приготовления. И пока Степа хлопал глазами, Селена протянула ему две миски с ароматной дымящейся кашей. Как раз такой, какая должна была получиться, у Степы. Если бы не это дурацкое молоко….

– Вкусно-о, – промычала Селена с набитым ртом. Поймала скептический взгляд Донката и пояснила. – Как я мечтала поесть такой каши. Именно такой, из автомата, как в детстве. Я ее так люблю. У нас последние месяцы на Зуте-4 повар все время готовил кашу сам, из настоящего молока. Я под конец видеть ее уже не могла.

Степа за спиной выплеснул злосчастное молоко в раковину и мило улыбнулся. Конечно, любимая. Все так, как ты хотела.

– Куда летим сегодня? – Селена взяла огромную Степину чашку с кофе и почти нырнула в нее. Сверху остались только два огромных глаза, опушенных длинными ресницами.

– На Парад Метеоритов, – Степа, лишившись кружки, занялся приготовлением новой порции кофе. – Завтра же День Планеты. Ты вовремя приехала.

– Ура, – Селена оставила кружку и лучезарно улыбнулась. – Будем смотреть?

– Будем участвовать, – поправил ее Донкат.

– А можно? – огромные глазищи стали еще больше. – Я никогда в бот-параде еще не участвовала.

– Не можно, а нужно, – самодовольно ухмыльнулся Степа. – Зря что ли Шойс месяц там пропадал? И ты, кстати, долго не рассиживайся, они за нами скоро залетят.

Бот-парад в честь Дня Планеты, даты, когда первые поселенцы спустились на поверхность Изюбра, был одним из самых зрелищных мероприятий. В нем участвовали исключительно добровольцы, отобранные строгой комиссией из огромного числа желающих. И естественно, что Шойс Декстер, ветеран галактических войн, «пес космоса», да еще и владелец одного их самых известных клубов орбиты не мог пропустить такое мероприятие. Хотя для участия ему, как и любому желающему пришлось приложить немало усилий. И не только в плане уговаривания знакомых, внесения лепты в подготовку и прочего продвижения своей кандидатуры. Таких как он, солидных, уважаемых и обеспеченных кандидатов на Изюбре было пруд пруди. А участие в Параде Метеоритов считалось чем-то вроде ордена. Им гордились, о нем рассказывали родственникам, им хвастались перед знакомыми.

И интрига сохранялась до самого конца. До финального раунда, во время которого выбранные претенденты соревновались друг с другом в искусстве вождения ботов. Участники должны были после торжественного пролета четким строем по орбите огненным водопадом обрушиться на поверхность, венчая феерическое зрелище.

Изюминка еще заключалась в том, что использование маршрутных программ на параде запрещалось категорически под страхом позора и вечного исключения. Хотя, никто из участников и не подумал бы никогда унизиться использованием автомата.

Но индивидуальные полеты стали для Декстера холодным душем: оказалось, что мастеров пространственного вождения, в том числе и из штурмфлота, на Изюбре очень много, и все искусство сакса с трудом дотягивает до «четверки». Но он все-таки прошел квалификацию и был допущен до финального раунда, хотя Донкат сильно подозревал, что тут все же не обошлось без некоего «дружеского» ресурса Декстера.

За три остававшихся до финального конкурса дня Шойс вымотал Степе все нервы, пытая его на предмет информации, необходимой для подготовки к «водопаду». Он пропадал в космосе часами, отрабатывая нехитрые с виду маневры, не ел, не пил (коньяка – ни капли, Степа свидетель) и все же победил.

Армейская выучка таки взяла верх над личным искусством, поскольку вертеться в открытом пространстве все же могут многие, а вот держать строй среди сотен и сотен ботов, одновременно рушащихся на поверхность планеты, тут нужен определенный навык, чтобы не врезаться ни в кого из соседей. Авария при массовых маневрах приравнивалась к использованию автоматических маршрутных программ.

Как же Декстер сиял, когда почтовый ботик (никаких программ связи, все максимально консервативно – только жесткие носители), доставил в «Мамкин валик» пестреющее многими печатями уведомление, в котором Шойса Декстера приглашали принять участие в очередном Параде Метеоритов.

И вот сегодня памятное событие должно было состояться. Сама церемония проводилась в секторе «Восток», на другой стороне Изюбра, поэтому времени на утреннюю раскачку у них было не очень много. Вот-вот должны был заявиться Декстер с Элечкой. Привилегия участников – они могли брать с собой пассажиров.

– Как скоро? – деловито поинтересовалась Селена.

– Минут сорок – час, – прикинул Степа. – Хотя, скорее минут сорок. Декстер на месте не усидит. Ему уже сны кошмарные начинают сниться, что он опаздывает. Была его воля, он бы там ночевал.

Он задел ошпаренной рукой столешницу и коротко зашипел.

– Дай посмотрю, – протянула руку Селена.

– Да нечего там смотреть, – попытался отмахнуться Степа, но Селена была непреклонна.

– Давай, тебе говорят.

Пришлось подчиниться.

– И что тут? – Селена осторожно погладила покрасневшую кисть. – Бе-едный.

Прикосновение было настолько нежным, что Степа на полном серьезе задумался обжечь себе еще что-нибудь. Хотя в чем в чем, а в нежных прикосновениях в последнее время недостатка не было совсем.

– Хочешь фокус? – Селена подняла глаза на Донката.

Она подула на ошпаренную руку. И чем сильнее она дула, тем меньше болела рука. Фф-ух. Последнее дуновение вымело боль совсем. Донкат посмотрел на гладкую, без единого красного пятнышка кожу и перевел задумчивый взгляд на девушку.

– «Белое место»? – ровно поинтересовался он.

– Именно, – Селена поправила лезущий в глаза каштановый локон. – Помнишь, я тебе говорила?

– Помню, – кивнул Донкат, припоминая последний разговор по ком-фону. – Это опять по всей галактике происходит?

Как правило, загадочные «белые места», располагающиеся на планетах, где растет Бойджа, активизировались одновременно. В эти моменты в них происходило что-то особенное, что и пытались найти небезызвестный профессор Петрухин с компанией, частью которой и являлась Селена Коваль.

– Вот в том-то и дело, что в этот раз – нет, – Селена протерла рукой поверхность стола перед собой, накрошила несколько крупных кусков лежащей на тарелочке булки и начала выкладывать их в определенном порядке.

– Смотри, – она показала на крайний из них. – Вот это был наш Бойджер.

Степа кивнул. Бойджер он, естественно, помнил.

– Тогда, если помнишь, все белые места полыхнули одновременно….

– Конечно, – криво ухмыльнулся Степа. – И все решили, что это однозначно свидетельствует о пришествии «четвертой» расы галактики.

– Не перебивай, пожалуйста, – попросила его Селена. – Так вот, после того случая «места» затихли, и молчали месяца четыре. А недавно….

– Поэтому ты тогда сорвалась? – вздохнул Степа.

– Степа, мы же договорились, – умоляюще протянул Селена. Донкат закивал, да-да, он все помнит. Жизнь с научной ведьмой предполагает внезапные исчезновения, ночные вызовы и длинные командировки. Но это не значит, что ему все нравится.

– Так вот, – продолжила Селена, сочтя вопрос решенным. – А недавно они начали по одному активизироваться. Но как-то странно. Ненадолго и по очереди.

Она ткнула в первый кусок булки, потом во второй, третий, четвертый, пятый.

– Как будто их включали и выключали один за другим.

– А теперь все кончилось что ли? – нахмурился Степа. – И поэтому ты приехала?

– Все, да не все, – вздохнула Селена. – Последнее «место» на Зуте-4 замолчало, но….

Она выразительно показала на руку Степы.

– Ты хочешь сказать, что есть еще где-то неизвестные «белые места»? – понял Донкат. – Все, про которые мы знаем, замолчали, но твои способности все еще при тебе. Я правильно понял?

– Правильно, – кивнула Селена и начала по одной закидывать себе в рот накрошенные куски, запивая их кофе. – Только учти еще одну вещь: промежутки между вспышками активности мест, – она показала на два оставшихся куска булки на столе, – составляли не больше недели. А экспедиция закончилась почти три недели назад.

– Ты хочешь сказать, что этих мест еще ого-го сколько? – этот вывод настроения Степе не добавил.

– Может быть, – пожала плечами Селена. – А может быть есть какое-то одно, которое до сих пор активно.

Она проследила пальцем точки, где лежали куски булки, и показала новый, пустой участок.

– Вы будете его искать? – вздохнул Донкат.

– Конечно, – немного заискивающе кивнула Селена. – Профессор ногу подлечит, а то что-то он не доверяет регенерационным камерам. И сразу в бой.

– Так ты не надолго, – понял Степа. – А я-то думал.

– Любимый, – Селена тут же плюхнулась на колени к Донкату и попробовала сгладить расстройство поцелуем. У нее получилось.

– Вот поэтому я и спрашивала тебя тогда, ты не пробовал свои способности применить? – чуть задыхаясь спросила она, когда они оторвались друг от друга.

– Ведьма, – ухмыльнулся Степа. – Ни про что, кроме своей метлы думать не можешь. Не пробовал.

Он покрепче обнял девушку и пристально посмотрел ей в глаза.

– Не пробовал и не буду. Пойми, я не хочу быть вашим ученым. Не хочу носиться по галактике в поисках очередного сумасшедшего места. Не хочу ничего изучать и не хочу, чтобы изучали меня. И точно так же я не хочу быть космоштурмом, что бы там ни думали по этому поводу Декстер с Соловьем. Не-хо-чу. Хочу сидеть дома, обнимать любимую женщину, растить детей, ругаться с поставщиками, придумывать с Шойсом новые интерьеры для клуба и вспоминать, а хватит ли запасов вина на ближайшие выходные. В Параде Метеоритов, наконец, хочу участвовать. Я зануда?

– Зануда, – тряхнула кудряшками Селена. – Но жутко романтичный. Это все, – она обвела рукой заваленный букетами дом, – совершенно очаровательно. И я готова терпеть любые твои занудства. Пока ты терпишь мои.

– А долго я смогу ими наслаждаться? – многозначительно поинтересовался Степа.

– Не знаю, – шепотом, сделав большие глаза, сообщила Селена. – Пользуйся, пока есть.

– Но мы опаздываем, – Степа тоже начал шептать.

– И у нас совсем нет времени? – Селена лукаво улыбнулась.

– Ни секунды лишней, – Степа подхватил ее на руки и потащил в спальню.

Естественно, пристыковавшемуся Декстеру пришлось ждать. Он не обрадовался.

– Если я из-за вас опоздаю на парад…, – в сотый раз завел свою волынку сакс.

– Шойс, – из гостевого пространства сзади отозвалась Элечка. – Ты уже это говорил. Ты не опоздаешь, милый. Ты очень хорошо водишь этого монстра.

Сочетание надувания от гордости и сдерживания рвущегося беспокойства довольно забавно смотрелось на широкой физиономии Декстера. Степа не удержался и прыснул.

– А тебе, – развернулся к нему нашедший, куда слить напряжение сакс. – Я вообще….

– Шойс, – на сей раз Донката спасла Селена. – Ты правда, не переживай так. У тебя же перед глазами таймер. Мы успеваем.

Тут Декстеру пришлось заткнуться. Висящий перед его глазами, как раз для парада установленный таймер действительно показывал, что лететь им не больше сорока минут, а начало планировалось только через час. Возразить было нечего и сакс на самом деле замолчал. На целую минуту.

– А мне еще надо будет встроиться….

– Шойс! – слитный хор трех голосов оборвал, наконец, монотонное брюзжание.

Декстер вздохнул и прибавил газу.

– Включить иллюминацию.

Металлический голос пролаял команду, и космос ожил. Армада ожидающих старта ботов окуталась сиянием переливающихся огней. От вспыхнувшей красоты захватывало дух. Степа, Элечка и Селена ахнули одновременно. И только Декстер остался все так же неподвижен. Сакс ждал старта.

– Начинаем движение, – сообщил голос из динамиков. По традиции команды отдавал не кто-нибудь, а лично командующий базирующимся в системе Изюбра Шестнадцатым Пограничным Штурмфлотом РФМ, хотя действующим пилотам не разрешалось участвовать в параде. – Пять, четыре, три, два, один. Старт!

Огромный, окутанный сверкающими искрами, ковер из ботов сдвинулся с места и начал набирать скорость, как самый настоящий метеоритный поток, стремящийся на планету. Донкат, чтобы не мешать Шойсу, перебрался назад, в гостевой отсек, к Элечке и Селене. Тем более, что обзор отсюда был не хуже, чем спереди, а над головой был встроен большой экран витранса, на который транслировалась картинка с камер, следящих за парадом как с орбиты, так и с поверхности.

Огромное заднее сиденье декстеровского «Тарантула», на котором Степа насиделся в последний раз, оказывается, было всего лишь внешней стенкой так называемого «гостевого пространства». При необходимости сиденье складывалось, создавая сзади небольшую комнатку, в которой без труда могли уместиться три-четыре человека. Вот тут Степа и оценил преимущества огромного бота, который прикупил себе сакс. А когда обнаружил сзади еще и мини-бар, то всерьез задумался о том, чтобы и самому сменить средство передвижения.

– Поехали, – восторженно захлопала в ладоши Элечка.

Степа удивленно посмотрел на нее. Видеть спокойную, строгую, даже иногда чопорную красавицу в таком возбуждении для него было в новинку. Обычно Элечка себе такого не позволяла. Но сейчас с нее слетел ее всегдашний ироничный и ровный стиль и в кабине «Тарантула» появилась просто веселящаяся, беззаботная, довольная жизнью женщина.

Донкат покосился на Декстера. Ну да ну да, с кем поведешься, от того и наберешься. Хотя, такая Элечка ему нравилась ничуть не меньше прежней.

– Строй держим, – рявкнул динамик голосом, который никак не вязался со монументальной красотой открывающегося зрелища. Степа даже не мог решить, какой вид ему нравится больше: из окна бота, или с экрана витранса. И там и там блистало великолепие. – Я сказал: держим строй. Левый фланг, куда заваливаетесь? Вектор цепляй!

Степа попытался определить, каким именно вектором на левом фланге не доволен голос, не определил, плюнул и стал просто наслаждаться зрелищем. Тем более, что в баре у Декстера нашлось несколько бутылок его любимого пива «Цефей VV».

Степа пшикнул крышкой, пригубил прямо из горлышка и хихикнул про себя: ну и зачем, скажите ему это личное управление ботом? Все и так более чем замечательно. Он поймал восхищенный взгляд Селены и послал ей воздушный поцелуй.

Сверкающий поток рушился на поверхность Изюбра, переливаясь через край в определенной точке, как будто настоящий водопад. И из кабины бота открывался захватывающий вид, а уж что творилось на поверхности, Степа даже представить себе не мог. Витранс не передавал и половины феерического зрелища.

– Разгон, разгон, – подгонял стройные ряды ботов голос из динамиков. – Набираем скорость – плавный прыжок.

И участники не подвели. Перед точкой отворота идущие плотными рядами боты начинали набирать нешуточную скорость, с тем, чтобы по команде ведущего, наклонившись в сторону поверхности, разлететься веером сверкающих брызг. Волны искрящихся капель изливались на атмосферу планеты, создавая в небе узоры невиданной красоты. Небо полыхало от горизонта до горизонта. С поверхности им навстречу понимались такие же сверкающие столбы фейерверков. Изюбр начинал праздновать свой очередной день рождения.

– Йо-о-о-хо-о!!! – «Тарантул» свободным метеоритом летел вертикально вниз, и в кабине неистовствовали четыре ликующих голоса: два женских визга, и два мужских восторженных вопля. Степа любил это ощущения падения и само по себе, а в таком антураже и такой компании – и подавно.

– Де-е-ержи-и-имся-а-а, – восторженно ревел Декстер, вцепившись в штурвал рушащегося вниз бота.

Поверхность Изюбра вырастала на глазах, постепенно заполняя весь обзор.

– Сорок третья линия, внимание! – из динамиков донесся уже другой голос, голос старшего по ряду. – На счет «семь» выравниваемся, на «десять» выходим из сектора «водопада», на «четырнадцать» – гасим иллюминацию. Скорость не сбрасываем. Начали. Один….

Декстер еще крепче сжал штурвал. Для них парад заканчивался, пора было ставить красивую точку.

– … шесть. Семь!

Перегрузка вдавила их в кресла: не сбросивший скорость бот начал выравниваться относительно поверхности. Это тоже было весело. Достойное завершение волшебного полета.

– … Десять!

«Тарантул» ровно летел вперед, выходя из общей сверкающей картины. Впереди рядами гасли сверкающие светлячки.

– … Четырнадцать!

Сакс щелкнул тумблером, аура света вокруг бота погасла. Теперь сзади уже другие дарили сказку зрителям на поверхности.

– Всем спасибо, – весело поздравил их голос старшего. – Очень здорово отлетали. Я такого давно не видел. Еще раз спасибо, и до свидания. Увидимся завтра. Хорошего всем праздника!

– Ура-а-а-а!!! – дружно завопили все хором.

Декстер с веселым оскалом, задорно хлопая по клавишам настроек, вбил в полетный автомат задание на маршрут до «Мамкиного валика», и повернулся к пассажирам.

– Видали?! Вот так мы водим наши корыта! А теперь – праздник! Мы никуда не спешим! Пива победителю!

За стеклами «Тарантула» продолжал рушиться на поверхность сверкающий праздничный водопад.

Дзинь! Сказали сдвинутые бокалы, сверкнули улыбки, Степа приобнял за плечи прильнувшую к нему Селену и счастливо улыбнулся. Праздник и вправду начался.

Глава 16

Человек, лежащий в разгромленной комнате, не шевелился. Серое утро давным-давно уступило свои права облачному дню. Два солнца по очереди скрывались за летящими по небу пушистыми облаками, то заливая все вокруг ярким радостным светом, то прячась и оставляя разгорающийся день о власти серых теней. Вот очередной освободившийся от облака луч скользнул по комнате, пробежал по лежащему навзничь телу, заглянул в лицо, тронул неподвижные веки.

Невысокий, бритый налысо мужчина вздрогнул всем телом. Судорожно вздохнул. Захрипел, стиснул зубы и, наконец, открыл глаза, встретив яркое солнце. Солнечный луч обрадовался старому знакомцу: он не первый раз дарил ему свое тепло. Он радостно, пока не набежали тучи, прыгнул в глаза, предлагая насладиться очередным прекрасным днем, … и почти с ужасом отпрянул в сторону. Пробежав по комнате, стараясь найти хоть какое-нибудь убежище, он, наконец, увидел приближающееся облако и почти благодарно прыгнул за него, стараясь больше не смотреть в глаза, пришедшему в себя мужчине. Такой взгляд он видел впервые в жизни. Эти глаза никогда еще не появлялись под солнцами Алидады.

– Детос тагоч, фгат шаньязас иял. Амбарол хъянна жу рыса, – горло человека, человеческое горло, с трудом выталкивало из себя незнакомые и непривычные сочетания звуков.

С трудом, шатаясь на подгибающихся ногах, Барок встал…. Нет, уже не Барок. Посреди разгромленной комнаты во весь рост выпрямился Баррокаин зуф Истадуч-он, датой-шаман Второго Круга Шаманерии, магов Торквинии, хозяев Желтого Лепестка.

Шаман поднял перед собой руку и посмотрел на ладонь, как будто видел ее впервые. В каком-то смысле, так оно и было. Но на сей раз он искал в ней другое. Проснувшаяся память все еще плясала в голове танец смерти. Тот самый танец, на котором остановилась его предпоследняя жизнь. Последний миг в его мире.

Память тряслась как в лихорадке, исходя огромными пузырями. И каждый пузырь нес в себе частицу его прежнего бытия. Разорванные в клочья пятна памяти метались в голове, раз за разом находя себе пристанище и складываясь… наконец-то, впервые за эти бесконечные дни, часы и годы… в четкую картину прошлого. Картину, которую он должен был забыть навсегда. Но не забыл….

Вспышка: Залитая полуденным солнцем Торквиния, столица Желтого Лепестка. Центр его мира, мира торков….

Вспышка: Су-Шаман, глава Шаманерии, огромный, клыкастый торк, благословляет их на путь и бой….

Вспышка: ровные ряды шаманов всех Кругов текут к сверкающим прямоугольникам порталов….

Вспышка: в лицо бьет зловонный ветер Пестика, проклятого Несуществующими богами мира, где посреди гниющего пятна Территорий спряталась Дверь. Та самая Дверь, через которую прошли их предки, и которую закрыли от них, лишив торков главного, что есть в их жизни – свободы….

Вспышка: сверкающие изумрудной зеленью цепи стрелков, за которыми прячутся забывшие воинскую доблесть шаманы аталь. Нет, не шаманы, они называют их «халь»….

Вспышка: жуткие в своей безупречности магические узоры, рвущие на части передовые отряды шаманов Четвертого круга. Пестик наделяет каждый узор невиданным ранее могуществом. Боевые «нивахи», состоящие только из мечников на глазах распадаются гниющей плотью, добавляя силы царящему вокруг тлену…. Кто сказал, что аталь не будут поднимать мертвых…?

Вспышка: это засада и измена. И уже не важно, кто их предал…. Их ждали, силы слишком неравны…. Вся надежда на Второй Круг, на них…. О победе речь уже не идет, им не вырваться из пределов Клевера, они опять станут его рабами, но Четвертый Круг… мальчишки…. Нельзя оставлять их здесь, на съедение жутким Тварям, которых спустили с цепи аталь, поправшие все мыслимые и немыслимые законы магического смысла…. Как он будет смотреть в глаза матерям…?

Вспышка: датой-шаман с тремя личными воинами, отдавшими ему свою суть, свою ариль, – это смерть. Сама смерть, спустившаяся на землю, чтобы получить свой долг. «Датой» – значит «взявший в займы». И возвращающий во много раз больше…. Пришла пора вернуть долги…. Все сполна…. Рядом, среди мокрых зеленых стволов ненавистного леса прорубают дорогу его сокружники: воин не ходит кривыми путями.

Вспышка: Второй Круг решил забрать ему причитающееся…. И они забрали…. Аталь не спасли ни безупречные стрелки, ни выверенные узоры,…. Кто лучше торков, разговаривающих с сутью вещей, может рвать на части любое сущее на этом свете? И неважно, есть у него тело или нет…, узоры это или Твари…. Мы сборщики смерти, и только нам она дает свои мечи….

Вспышка: Проклятая темнота…. Где его воины? Кто ты? Пятно света вдали коридора…. Аталь больше нет, они все полегли там, у входа в тоннель….. Четвертый Круг? Хриплый лай сбоку говорит, что они ушли. Все…. А кто тогда ты? Датой? Да. Возвращаемся? … Поздно, уже некуда…. К аталь пришла подмога, а им помогать некому….

Вспышка: их трое, все амулеты давным-давно закончились или рассыпались трухой за светящимся пологом, не дающим творить ни одному шаману или халь в его пределах…. В коридоре свистит оперенная смерть, тут не нужно магии, они погибнут и так…. но это вы, зеленые слизняки так думаете…. Взять руками и оружием датой-шамана можно только отрубив себе эти самые руки…. Вперед, братья….

Вспышка:

– Уходи, – это даже не хрип, это скрежещущий шелест иссушенной травы…. Темный силуэт, звериный обугленный оскал. Кто это? Он помнит его, это Заллак, церат-шаман, Несущий слово Первого Круга. Вот уж никогда бы не подумал, что он останется. Останется и будет закрывать собой их всех…. – Уходи, я прикрою. Тут мы не сможем сделать ничего. Наше время кончилось….

– Я не могу, – Баррокаин из рода Истадуч не побежит. Он вернет смерти все свои долги, как обещал когда-то…. Себя – тоже. – И не уйду. Там не моя смерть.

За их спинами скручивается в жуткий узел переплетение энергетических линий этого мира. Одно из…. А за ним висит прямоугольник портала. Ведущий… в ловушку. Вот тут их и обманули. Там должна была быть Дверь. А вместо нее…. Датой-шаман, воин, не боящийся ничего в пределах живущего мира, отворачивается, не в силах смотреть на голодные волны зеленого полумрака, готовящиеся принять и растворить в себе очередную жертву….

– Я не могу, моя смерть ждет меня здесь.

– Там не смерть, – шелест далекой травы становится все тише, силы Заллака кончаются, и с ними кончается защитный узор, не пускающих никого к их последнему разговору…. – Там не-жизнь. Не-жизнь, по которой ты сможешь вернуться …. Вернуться сюда. Или туда, куда захочешь… или куда сможешь… или не сможешь…, но я помогу. Иди. Там есть шанс. А ты… Отныне ты не только датой…. Ты должен теперь не только смерти….

Горящие глаза церат-шамана ярко вспыхивают, бросая Баррокаина спиной вперед в терпеливо ожидающий его провал портала…. Боль.

Вспышка: смыкающиеся над ним зеленые волны полумрака. Боль и крик. И летящий вслед узор – последний подарок уходящего церат-шамана. Его ариль, его жертва и его мощь. И в довесок – проклятье памяти: Баррокаин не сделал того, зачем шел. Они не сделали. Никто не сделал…. А заканчивать этот путь будет один – Баррокаин зуф Истадуч-он, датой-шаман Второго Круга Шаманерии. Он и вправду должен…. Хотя бы ради семьи….

Вспышка: торквани, его родная, единственная на всю жизнь торквани…. И токрварилли. Дочь…, доченька…..

Вспышка! Вспышка! Вспышка!

– А-агр-р-р-р-р-а-айа-а…, – тишину облачного дня прорезал полный боли вой. Мужчина с безумными глазами заплакал. Но плач продолжался недолго: датой-шаман не плачет, он идет вперед и берет то, что ему надо.

Тем более, если он вспомнил. Все вспомнил. И теперь у него одна задача – вернуться назад. Туда, где его ждут. А его ждут, в этом он не сомневался: полумрак живет по своим законам. И если его попросить, он выпустит тебя там и тогда, где ты его попросишь. Только надо уметь просить. Баррокаин медленно закрыл глаза, ища взглядом верный узор, которые оберегал его все это время: спасибо тебе, оставшийся в изумрудной круговерти боя церат-шаман, оставивший после себя только имя. И отдавший все остальное…. Спасибо тебе. Теперь он знает, как разговаривать с полумраком….

Маленький, бритый, несуразный человечек в захламленной комнате согнулся и свел вокруг себя руки странным, неестественным жестом, захватывая свое тело в невозможное по геометрии кольцо.

– Зуф идла таррок. Гагон ишал харрог….

Дом наполнился жуткими тягучими словами, которые ритмичными волнами расходились по нему, заползая во все щели старой постройки, прогоняли из углов все замешкавшиеся тени, вгоняли в оторопь всю насекомую мелюзгу, имевшую неосторожность не исчезнуть вовремя.

Притопывая ногами, Баррокаин закрутился по комнате. Постепенно его кружение стало почти невидимым глазу.

Хлопок. Шаман разорвал сцепление рук.

– Грай! – дом содрогнулся от основания до крыши. – Грай!

Верный узор полыхнул нестерпимым светом, и тело шамана начало таять на глазах. Минута – и от него остался всего лишь контур. Тонкий, еле видимый контур, неверно переливающийся в лучах двух солнц. Потекло время.

Старый дом, вздернутый всеми этими волнами и вспышками, в немом изумлении замер, наблюдая за происходящим. Дом был один – ни одна живая душа не рискнула остаться рядом с творящим свои ритуалы шаманом. И поэтому, кроме него, никто не увидел, как полупрозрачные линии контура опять налились жизнью, обрисовали бьющееся в судорогах тело, и выплюнули на пол небольшого человечка с вытаращенными глазами.

Дом присмотрелся и облегченно вздохнул: ф-фух, хозяин вернулся. А на пыльном, сбившемся на сторону ковре, лежа на боку, хрипел Баррокаин зуф…. Нет, дом присмотрелся и решил, что все же это никакой не Баррокаин и не зуф…. Это же просто его прежний хозяин, Рудольф. Ну, на крайний случай этот, как его, новый – Барок. Дом облегченно скрипнул всеми полами: пронесло.

Из-за уносящихся прочь туч на небосклоне настороженно высунулся луч. Осторожно заглянул в комнату, обежал лежащее на полу тело, несмело прикоснулся к нему. Подобрался к лицу, заглянул и отпрянул: лежащий на боку мужчина открыл глаза. И радостно запрыгал вокруг, рассыпая блики по царящему в комнате беспорядку: взгляд мужчины был прежним. Мир вернулся на круги своя.

– Бари…, – тихий шепот Рудольфа защекотал почти парализованное сознание Барока. – Бари, ты жив?

– Нет, – Барок не знал, зачем он отвечает, усталые слова сами собой сорвались с языка. Хотя, причем тут язык, когда они разговаривают между собой в одной и той же голове? Да как же оно все достало…. – Не жив. Я умер, ты тоже, и наконец-то нас ничего не связывает. Исчезни.

– Бари, ты не умер, – выдал «вселенскую тайну» Рудольф. – Мы с тобой опять тут, в нашем теле….

Барок криво улыбнулся на это «нашем».

– … с тобой что-то случилось, – судя по голосу, Рудольф чуть концы не отдал со страху, а теперь, когда все закончилось, с облегчением докладывает обстановку. Честно и «объективно». – Ты превращался в какого-то монстра, он пытался куда-то уйти и забрать нас с собой. Мы почти исчезли, испарились, пропали. Но ты оказался сильнее, ты смог его прогнать. Так что не переживай, мы справились. Все уже хорошо.

От этой «заботы» Бароку захотелось сдохнуть. По-настоящему. Без полумраков и прочих вывертов судьбы. Длинный стон, вырвавшийся из его груди, заставил Рудольфа испуганно примолкнуть.

– Не хорошо, – сквозь стиснутые зубы вытолкнул из себя Барок. – Ничего не хорошо. Это был не монстр. Это был я. Я! Слышишь ты, жалкий, гнилой червяк? Полуживотное. Че-ло-век.

Последнее слово Барок процедил со всем презрением, на которое был способен. Кто есть «люди», он тоже вспомнил. В его мире, к сожалению, нашлось место и для них. Тупых, слабых мокриц, не могущих сделать ни шагу без своих железяк и палок. Лишенных даже намеков на высшее искусство вселенной. Люди…. Тела, с гниющей ариль, не способной услышать ни единой ноты из музыки магии, переполняющей вселенную. Запертые в мире, обделенном Несуществующими богами. Как эти насекомые смогли пройти между мирами, расплодиться и начать считать себя равными остальным мыслящим существам, Барок представлял с трудом, но сейчас ему было совсем не до раздумий.

Люди! О, как же жестоко посмеялись над ним Несуществующие, выбросив его сюда, в единственное место, откуда он не может уйти, создав узор, который приведет его домой. Ему всего-то нужен портал. Один портал – и все. Но – нет. Этого не будет. В мире этих червей магии нет, и не будет никогда. По крайней мере, для того, чтобы сотворить хоть мало-мальски сильный узор. Про совмещение линий времени и места не приходится даже и думать.

На что способны эти недоделки? Да они обречены на ползания в своих железных коробках между каменными сгустками – планетами, болтающимися в черной пустоте космоса. И он обречен вместе с ними – путь домой существует, вот только у него нет ног, чтобы пройти по нему. Жестокая издевка…. Последнее проклятье….

Вот только чье?

– Ненавижу вас, – захрипел Барок. – Ненавижу. Всех. Мы сдохнем тут. Мы заперты…. Мы пусты внутри…. Мы не живем, мы гнием заживо….

Что он говорил дальше, Барок не помнил. По разгромленной комнате опять прошелся смерч, круша все, что уцелело в прошлые разы. Но все когда-нибудь кончается. Силы тоже. Барок очнулся, лежа на полу. Опять. Руки и ноги орали от боли: мятущееся сознание не щадило никого.

Что-то зацарапалось в голове. Барок скривился, но все-таки ответил: просто не хотелось тратить силы на злость.

– Что ты хочешь?

– Уважаемый Баррокаин зуф Истадуч-он, я правильно произношу ваше имя? – раздался в голове осторожный голос Рудольфа.

– Ну? – после паузы отозвался Барок, отметив странные нотки в голосе «соседа». С чего это вдруг Рудольф начал изъясняться высоким стилем? Испугался датой-шамана? Ну-ну. – Говори.

– Я прошу прощения, если случайно вас обидел, но обстоятельства складывались таким образом, что я невольно оказался свидетелем неких процессов, происходящих в вашем сознании…, – рассыпался в обиняках Рудольф.

– Короче, – Барок даже немного удивился. – Чего хочешь?

– Ну, я видел то, что… ну, в общем, … те картины из вашей памяти… ну… куда вы хотели, а у вас не получилось, … только не подумайте что я… потому что….

– Да что ты там блеешь? – разозлился Барок. – Ты можешь одним предложением сказать, что ты там родил?

Рудольф заткнулся, но, вопреки обыкновению, не обиделся, не смешался, а (диво дивное) смог сформулировать свою мысль членораздельно. Откашлялся и начал.

– Если я сделал правильные выводы из произошедшего, вы вспомнили свое прошлое, определили путь домой, и попытались вернуться? – он сделал многозначительную ожидающую паузу.

– Ну, – не понимая, куда он клонит, неопределенно согласился Барок. – И дальше что?

– Если я опять же все правильно понял, – ободренный Рудольф продолжил уже значительно увереннее, – то при наличии теоретически подтвержденных данных о возможности так называемого «перехода» в интересующее вас время и место посредством так называемого «полумрака» вам, как бы это точнее выразиться, не хватает … ресурсов, так?

– Не хватает, – коротко подтвердил Барок, начинающий проявлять все больший интерес к разговору. Несмотря на не свойственную ему доселе велеречивость, тон Рудольфа явно не предполагал банальных рассуждений о превратностях бытия.

– Тогда, я думаю, что мы с вами могли бы заключить определенное взаимовыгодное соглашение. Я пробую помочь вам отправиться домой, а вы освобождаете мое тело.

Если бы перед Бароком сейчас сам собой открылся бы портал на Торквинию, он бы, наверное, удивился меньше. Потому что вероятность открытия портала примерно равна вероятности получения внезапной помощи через минуту после сокрушительного провала одного из не самых слабых магов в практически лишенном магии мире. А вот то, что эту помощь предлагает кусок сознания сделанного из старых тряпок слизняка, да еще сидящий у него в голове, ни под какой расчет вероятности не подпадал в принципе.

– Ты отправишь меня домой? – не веря собственным мыслям, переспросил Барок. – Ты? Сделаешь то, что не смог сделать я, датой-шаман Второго Круга?

– Я сказал «попробую помочь», – уточнил Рудольф. – Но наши шансы, тем не менее, я оцениваю, как высокие.

От такой наглости Барок потерял дар речи. А поймавший волну Рудольф продолжал.

– Я, конечно, могу ошибаться, но содержание понятия «магия», которое вы используете в своих воспоминаниях и умениях, очень похоже на содержание моих научных разработок.

– Твои «поля»? – попробовал разобраться Барок. – Ты хочешь сказать, что это одно и то же…?

И осекся.

Он ведь видел дымку, сопровождающую движение «Индикта». Он ведь мог оперировать энергией, передаваемой им. Это ведь после «передозировки» энергии из аппарата Рудольфа волны полумрака стали шарахаться от него, не препятствуя его передвижению, не пытаясь заполучить обратно его сознание.

Барок замер. Неужели…?

– Именно так, – победно сообщил Рудольф, без труда читая в ошарашенном сознании Барока. – Ваша «магия» – ничто иное, как новый вид энергии. Незнакомый людям всего лишь в силу природного отсутствия у них данного чувства. Но, как и любой другой вид энергии, он подчиняется определенным законам. В этом, собственно, и есть суть договора. Вы, уважаемый Баррокаин зуф Истадуч-он, со своей стороны знаете принципы управления данной энергией, которые позволят вам создать возможность перемещения в интересующую вас точку, расположенную по определенным временным и пространственным координатам, – Рудольф коротко усмехнулся. – А я, со своей стороны, знакомый с реалиями окружающего нас мира, обеспечу вас дополнительными знаниями, умениями и материалами, в количествах, необходимых для успешного проведения данного процесса. Другими словами, я вам дам кучу доступной в этом мире энергии, а вы уже трансформируете ее в пригодную для вас субстанцию.

– «Индикты», – выдохнул озаренный пониманием Барок.

– Это было бы замечательно, если бы вам хватило всего лишь данного вида энергии, – уклончиво согласился с ним Рудольф. – Но некоторые наблюдения, подсмотренные мной из вашего сознания, говорят о том, что только одной энергии, генерируемой моими приборами, может не хватить. Скорее всего, нам потребуется что-то еще.

– Что? – подался вперед Барок. Надежда, ненавистное, рвущее душу на куски чувство опять вернулось к нему, заставляя подниматься на ноги, идти вперед. Даже если сил не осталось на то, чтобы просто ползти…. – Ты что-то знаешь?

– Сейчас, нет, – открестился Рудольф. – Но из твоих воспоминаний я понял главное – принцип. Структуру управления потоками энергии. А чем их наполнить – вопрос второй, – он остановил скептически осклабившегося Барока, пояснив. – Ты же здесь. Значит, эти энергии существуют. Ты сможешь их различить. Уже различаешь. Так что мое дело – всего лишь предоставить тебе образцы. И обеспечить должное количество.

Он показал удовлетворенную улыбку.

– В конце концов – это моя часть договора. А в случае неудачи – ты ничего не теряешь. Все остаются на своих местах.

– А что ты хочешь получить взамен? – Барок тут же сделал стойку, пропустив панибратский переход на «ты». С этим можно разобраться позже, сейчас его занимало другое. Он не очень доверял договорам, где выгода одной из сторон неочевидна. – Отправившись домой, я в любом случае освобожу твое сознание. Согласен, это само по себе стоит усилий, но ведь ты хочешь от меня чего-то еще? Я прав? Чего?

– Об этом нет смысла договариваться отдельно, – Рудольф как будто откашлялся. – Это будет неотъемлемой частью процесса.

– Та-ак? – подтолкнул его Барок. – Ну-у?

– Все просто, – Рудольф откинул смущение, переходя к материальному. По мнению Барока, и правильно сделал. Договоренности, построенные на «симпатиях», не стоят ничего. – Мы не сможем получить достаточного количества энергии с одним, двумя, и даже десятью приборами. Тут нужны сотни, – Рудольф говорил все быстрее и быстрее. – Усиление их мощности. Создание программы управления. Построение общей системы синхронизации. Материалы, люди, деньги. Я не смогу в одиночку справиться со всем этим. Я убедился в этом еще до твоего появления, а уж теперь-то….

Он отчаянно расправил невидимые плечи, кидаясь в признание, как в ледяную воду.

– Я даже с Сильвией не смог ничего сделать. Пока не появился ты. И для того, чтобы убедить всех, что «Индикт» имеет право на существование, мне нужны твои умения. Твоя энергия, твой напор. И я полностью согласен с тобой в вопросе безопасности. Если я осмелюсь выступить против гала-корпораций, меня даже не будут убивать – меня просто оплюют и забудут. Так вернее. И я сгнию здесь, на Алидаде, зная, что сделал гениальное открытие, которое никогда не увидит мир. А это страшно.

Последние слова он почти прошептал.

Барок задумался. Поискал противоречия в его словах – не нашел. Представил себя на его месте – согласился с его доводами. Поискал еще что-нибудь – и усмехнулся.

– Ты забыл упомянуть про деньги, – их общее тело, во время всего разговора, неподвижно сидящее на разворошенной кровати, многозначительно подняло палец. – Куш может выйти неплохим, не правда ли?

– И что? – насупился Рудольф. – Я не имею права получать деньги и славу за свое изобретение? Да, это принесет много денег. Но, в конце концов – это просто справедливо.

– Согласен, – Барок, наконец, успокоился. Нашел, что хотел, и удовлетворился. – Абсолютно справедливо. А будут у тебя деньги, будет и все остальное. Ну, что же, – сидящее тело оперлось на кровать руками, готовясь встать, – я готов заключить договор. Только учти, если у тебя не получится….

– В этом случае мы навсегда окажемся прикованными друг к другу, – перебил его Рудольф. – Так что нам обоим следует постараться. Сильно.

Почти поднявшееся с кровати тело вдруг замерло и содрогнулось. Ему не понравился этот вариант развития событий.

Глава 17

– Барок, а ты уверен, что ты не перегнул палку? – в сотый, наверное, раз задал вопрос подпрыгивающий в голове Рудольф. – Может, не надо было с ними так жестко?

– Надо, – Барок был непреклонен. – Если ты хочешь получить быстрый результат, то твои действия должны балансировать на грани фола. Трудно ожидать от чужих людей нестандартного подхода к стандартному явлению за просто так. Обычный путь займет у нас годы. У меня они, может, и есть – через полумрак я все равно приду туда и тогда, когда смогу и захочу. А вот тебе лишние лет десять ожидания, я думаю, не понравятся.

– Почему лет десять? – взвился Рудольф.

– Испытания, доказательство истинности результатов, сертификация, синхронизация с существующими галактическими стандартами, внедрение… Дальше продолжать? – саркастически отрезал Барок. И отмахнулся от последовавших вопросов. – Хватит. Я не хочу больше возвращаться к этому вопросу. Ты просил моего участия в переговорах, моего опыта? Пожалуйста. Не нравится? Прошу самому.

– Нет, – решительно вздохнул Рудольф. – Ты прав. Делаем, как решили – нечего метаться.

– Вот таким ты мне нравишься гораздо больше, – удовлетворенно заметил Барок. – Поверь мне, они пойдут на все условия. Давай посмотрим, что мы имеем….

Договор, заключенный в разгромленной комнате неделю назад, начал действовать незамедлительно. И к моменту отчета перед Академическим Советом Технократии, когда в Центральном Зале Шести Коллегий собрались представители всех шести планет, входящих в образование «Технократия», у Барока с Рудольфом был готов не один, а два шарика «Индикта».

Барок скривился, вспомнив пафосные речи выступающих, которые заняли почти весь первый час собрания, проходящего в огромном полупустом зале Дворца Знаний, центрального задания Либрации. Выступающие ученые мужи, восседающие в монументальных полукреслах, долго и увлеченно сообщали друг другу о том, с каким трудностями им пришлось столкнуться при выделении денег (о, это была поистине «огромная» сумма) для осуществления этого проекта. Больше всего усердствовал старый знакомый – Серафим Гермионович по фамилии Задабский. Бароку он не понравился еще там, на парк-площадке у магазина, а теперь, смотря в горящие почти ненавистью глаза, Барок все больше начинал подозревать, что тут (да и тогда тоже) что-то нечисто. Ни тон, ни содержание высказываний, все громче раздающихся в зале, не соответствовали работе, которая была представлена на их суд. «Индикт» работал. И неплохо работал. Претензий к Рудольфу быть не могло. Но, несмотря на это, атмосфера в зале потихоньку накалялась. Ни с того, ни сего.

Но вот, «прения сторон» закончились, и Академический Совет начал совещаться, даже не предложив сесть Рудольфу, все это время так и простоявшему на ногах. Это, естественно, дружелюбия Бароку не добавило. Тем более что и на само заседание он пришел уже далеко не в радужном настроении.

Поскольку все оставшееся до отчетного периода время Рудольф посвящал работе, изнывающему в безделье Бароку чтобы не сойти с ума пришлось вывернуться и придумать себе занятие. И он справился. Соорудив в их многострадальной голове еще один полог, наподобие серой пелены Рудольфа, он отгородился им от поглощенного работой «соседа» и стал сутки напролет заниматься тремя единственно доступными ему занятиями: учебой, практикой и воспоминаниями.

Учился он самозабвенно. Обнаруженный у Рудольфа гипно-транслятор загружал информацию об окружающем мире, а Барок следил, чтобы лишние факты не просочилось на половину ничего ни видящего, кроме своей работы Рудольфа. Новая информация Барока, не сказать, чтобы обескуражила, но и не порадовала. Невезение Барока продолжалось. Образование «Технократия», расположившаяся в мирах Авангарда на окраине обетованной части галактики, не могло похвастаться ничем. Совсем ничем.

Несколько тысяч сбежавших в свое время от мира ученых, обосновавшихся на первой свободной планете, Алидаде, очень быстро осознали, что сама по себе чистая наука кормить не может. Пришлось браться за всю грязную работу типа добычи полезных ископаемых на продажу, выращивания скота, сельского хозяйства и прочего-прочего. Естественно, что для научных изысканий времени практически не оставалось, и прирост населения происходил в основном за счет горячих голов, искавших легких денег в мутной воде Авангарда. Ну, и еще шлейф старой легенды о научной вольнице, не обремененной никакими ограничениями, иногда подбрасывал свежей крови в лице непризнанных гениев, разочаровавшихся в жизни научных сотрудников среднего звена и тому подобной публики. Рудольф, кстати, попал на Алидаду, движимый именно этими соображениями. Мало-помалу Технократия, как и любой другой мир Авангарда, расширилась, добралась до соседних планет, но по-прежнему не могла себе позволить удовольствия заниматься чистым знанием. А у власти все так же оставались те самые, первые отцы-основатели, по сю пору полагающие себя светилами галактической науки. И название высшего органа управления «Академический Совет» наполнялось ими первоначальным смыслом.

На этом месте Барок начинал кривиться и плеваться. «Академики», детос тагоч. Посмотрите на соседей. Вы себе устойчивую гала-связь обеспечить не можете, а туда же – свободные художники. Жрать на планете нечего, магазины полупустые (ха, а ему-то в первый приезд они показались переполненными), половины жизненно важных приборов, которые по всей галактике чуть ли не в каждом магазинчике продаются, днем с огнем не сыщешь. А они – «акаде-е-емики». Бойджу они от мира прячут, от государств… Х-ха.

В итоге на заседание Совета он шел переполненный вовсе не благоговением, как Рудольф, а самым, что ни на есть пренебрежением к власть предержащим. Рудольф поначалу повякал, было, но после демонстрации нескольких графиков и таблиц, которые Барок соорудил на досуге, несколько поменял свой взгляд на жизнь. В сторону скептицизма, естественно.

Так что иного разговора у Барока с отцами-основателями выйти и не могло. Тем более что оставшееся время он посвящал исключительно тренировке в стрельбе из пока незадействованного «Индикта» (для этого вполне хватало и половины сознания). Ну, и, естественно, не забывал совершенствоваться в применении неприкаянного узора. Мало ли, вдруг да пригодится и тут. Все же, какой-никакой, а слабый магический шум Барок ощущал.

– … Итак, Рудольф, – оглашать результаты вызвался, естественно, Серафим Гермионович Задабский, оказавшийся кстати, одним из тех самых тридцати «академиков», первыми высадившихся на девственно чистой планете УР-24918\ТК, в последствии названной тематическим именем «Алидада». Вышедшего вперед старца прямо-таки переполняло превосходство. Барок почти воочию видел, как исходящий ядом старик (да что ему, в конце-то концов, такого сделали?) готовился раскатать доходягу Рудольфа в тонкий психологический блин. Где же миляга Руди ему все-таки насолил?

А что самое интересное, не будь его, Барока, ведь и раскатал бы.

– … Итак, Рудольф. Совет рассмотрел результаты вашей годичной деятельности…, – Рудольф внутри Барока затаил дыхание, как мальчишка на первом экзамене в школе. – И сообщает вам, что они признаны малоудовлетворительными. Идея альтернативных источников энергии, конечно, неплоха, но она не раскрыта вами и на треть. Совету придется выделять дополнительные средства на адаптацию вашего, с позволения сказать, «изобретения» для нужд Технократии.

Собравшиеся в огромном пустом зале «мудрецы» важно кивали головами, Рудольф съеживался в своем углу головы, Задабский вещал, упиваясь собственным превосходством, а Бароку вдруг стало смешно. Он понял, что происходит.

– Руди, – позвал он, растекающегося мутной лужей «соседа». – Ты правда веришь всему, что он несет?

– Он прав, – горько отозвался убитый «приговором» Рудольф, даже не пытающийся оспорить околонаучную чушь, которую нес Задабский. – Он прав. Изделие недоработано, привязок минимум, безопасность не подтверждена. Устойчивость работы еще только предстоит проверить. Но это все деньги, а мне неоткуда было их взять. Так что он прав.

Нет, положительно, Сильвия была права, избегая Рудольфа до встречи с Бароком: такие, как он размножаться не должны.

– В чем? – тихо фыркнул Барок. – В том, что они недооценили объем вложений, а теперь пытаются переложить вину на тебя? Ты что, не понимаешь, что они банально хотят присвоить себе твое изобретение, пытаясь задавить любые твои возражения. Это ясно, как белый день. Твой аппарат полностью готов к работе. Его всего лишь надо сертифицировать в галактике – и снимай деньги, – он фыркнул еще раз. – Так им кажется. Только они, дурачки не понимают всей тяжести груза так же, как и ты, неделю назад. Их просто-напросто передавят.

– Да какая разница, – вздохнул Рудольф под аккомпанемент пафосного вещания Задабского, который уже подобрался к сути: оглашал список финансовых нарушений Рудольфа, суммы дополнительных вложений, и как следствие, лишение его прав на разработки, которые, в связи со всем этим (ну, конечно же), переходили в собственность Совета. – Деньги все равно были их.

– И что? – искренне удивился Барок. – Так просто отдавать им годы и годы твоей жизни? Руди, не говори мне таких вещей, а то я начинаю нервничать.

– Не стоит, – вздохнул Рудольф. – Здесь мы проиграли, против них у нас никаких козырей. Хорошо, что хоть дали закончить исследования, и мы успели создать дубликат. Теперь у нас есть возможность начать все заново, без них…, – он еще раз вздохнул и добавил. – Если найдем деньги.

– Чего? – Барок даже не знал, плакать ему, или смеяться. – Руди, ты хочешь сказать, что я шел сюда только для того, чтобы своими руками отдать этим надутым индюкам наши приборы? Позволить им заорать на всю галактику о наших козырях и не получить с этого ничего?

– А что ты можешь сделать? – если бы они стояли, как два человека, Рудольф бы отвернулся и заплакал. К этому моменту Задабский уже оглашал список документов, которые Рудольф был должен подписать, чтобы «все свершилось по законам Технократии». – Что ты можешь?

– Что я могу? – Барок вдруг расхохотался, заставив Задабского удивлено замолчать.

– А что вы можете? – переспросил вдруг «академик», и Барок понял, что говорил вслух.

– Отстань, – отмахнулся он. – Я не с тобой говорю.

Задабский испуганно подался назад, не без основания полагая, что у Рудольфа не все в порядке с головой. Но он даже не представлял, насколько.

– Смотри, Руди, – все еще смеясь, Барок позвал «соседа», вытаскивая его из тоскливой хандры. – В общем, тебя почти обокрали. Эти люди не понимают ни по-человечески, ни по-зверски. Значит, будем с ними поступать, как у нас во Втором Круге.

– А как? – в голос Рудольфа вернулась робкая надежда.

– Показываю, – обещающе успокоил его Барок и повернулся к «докладчику», оборвав того на полуслове, когда он собрался продолжить. – Семион Гермионович.

– Серафим, – оскорблено поправил его Задабский, возмущенный самим фактом того, что кто-то забыл, как его зовут.

– Да неважно, – отмахнулся Барок. – Важно то, что никаких документов я подписывать не буду, изделие и технологии я вам не отдам, а за заботу и участие, искреннее вам «спасибо».

В большом полупустом зале повисло гробовое молчание. Первым не выдержал… Рудольф.

– Бари, ты с ума сошел, ты что несешь? – похоже, он перепугался не на шутку.

– Заткнись, – посоветовал ему Барок. – Еще одно слово – и я тебя заблокирую. Будешь сидеть в темноте, и ждать, пока я вернусь. Не умеешь сам – дай поработать профессионалу. Если помнишь – это моя часть договора.

Еще пару недель назад Рудольф попробовал бы взбрыкнуть. Но сейчас он просто замолчал, забившись в свой угол. Обиделся? Вот дурашка, обижаться надо было раньше, и на других.

– Вы… ты… что вы сказали? – с трудом переварил услышанное Задабский.

– Это возмутительно, он не в себе, – из рядов старцев в мантиях поднялся некто объемный, черноволосый и представительный. Гулкий голос перекрыл набирающий обороты гам. – Вы понимаете, с кем и о чем вы разговариваете?

– Я – да, – застоявшийся Барок был рад возможности подвигаться. Он развернулся всем корпусом к «представительному» и воткнул в него взгляд, полный озорного веселья.

Во всяком случае, он так искренне полагал. «Представительный» полагал по-другому.

– Вы мне угрожаете? – он попытался задать вопрос высокомерным тоном, но все испортил испуг в глазах. «Отец-основатель» немного отодвинулся, стараясь сохранять невозмутимый вид. Получилось плохо.

– Угрожают, это когда хотят сделать что-то плохое, – любезно объяснил Барок, не отводя глаз от «представительного». – Я же, со своей стороны, не собираюсь делать ничего. Вот прямо-таки совсем ничего.

И замолчал.

– Смотри, Руди, – позвал он «соседа». – Классический пример болтунов, привыкших делать все чужими руками. Тебя оплевали, испугали и показали выход. И ты сам все делаешь, даже если понимаешь, что прав. Только для того, чтобы закончить эту мерзость. Вообще-то, это стандартный прием против нормального человека, который хочет заниматься делом, а не делить чужую славу и чужие деньги. Он никогда не будет готов с ними бороться. Но тут есть один интересный момент. Смотри, что я сделал: просто для интереса я разорвал эту цепочку. Остановился и не стал делать то, к чему меня подталкивают. И теперь им, если они хотят получить хоть что-то, придется тоже что-то делать. А вот это уже страшно.

Он оказался прав. Рудольф, удобно устроившийся в ряду для специальных гостей, стал с всевозрастающим интересом наблюдать за происходящим, слушая язвительные комментарии Барока:

– Смотри: сейчас они начнут возмущаться.

– … Да как вы могли подумать….

– … Что вы себе позволяете…

– … Это возмутительно!

– … безобразие…

– Теперь будут давить на совесть, – Барок заговорщицки прищурился.

– … как вы могли подумать, Рудольф.

– … я видел вас, выходящим из гала-бота, еще тогда в первый ваш приезд…, такой перспективный молодой….

– … кто еще мог оценить ваши наработки? Вспомните, где бы вы еще могли…

– … без помощи Совета….

– Выдохлись, – подвел итог Барок, когда поток упреков и обвинений, перемежающийся воззваниями к совести и льстивыми намеками, иссяк. – Теперь попробуют прибегнуть к силе, но, поскольку делать сами ничего не умеют, выйдет плохо.

– В конце концов, – естественно, кто же еще, как не Симеон, тьфу ты, Серафим Гермионович, мог взять слово. – Я не рекомендую вам забывать, что, хотя на Алидаде и нет полицейских сил, как таковых….

– И очень плохо, что нет, – бесцеремонно перебил его Барок. – Я где-то, в глубокой юности, читал, что государство есть инструмент насилия. А поскольку вы не озаботились созданием инструмента этого самого насилия, то и государства у вас как такового нет.

В зале стало так тихо, что было слышно, как над полом, наискосок пересекая комнату, летит, гонимый сквозняком, неведомо откуда здесь взявшийся сухой лист.

– Вы хотите сказать…, – откашлялся давешний «представительный».

– Я хочу сказать, – Барок не стал разрешать разговору опять превратиться в мутный поток бессознательного негатива, – что вы не в состоянии заставить меня сделать то, что мне не хочется.

– Вы так думаете? – иронично поднял бровь еще один из старцев.

Что-то в его старческом потрескивающем, но все еще сильном голосе показалось Бароку заслуживающем внимания. Может быть то, что до этого его не было слышно в общем хоре? Барок повернулся и внимательнее присмотрелся к обладателю голоса. Ага. Руди, дружище, а вот об этом-то ты мне и не рассказывал. Сидящий почти с самого края старик не выделялся из общей массы «отцов-основателей» почти ничем. Те же просторные одеяния, те же длинные волосы (мода у них, что ли такая?). Но вот глаза у старика отличались от всех остальных. Взгляд другой. Привыкший решать любые вопросы, принимая на себя ответственность. Ну, наконец-то, отгадка. Все это время Барок гадал, как этот конгломерат самовлюбленных «гениев» мог управлять хоть и небольшим, а по меркам галактики так и вовсе крошечным, но государством? Теперь у него был ответ. Ответ, с которым можно было договариваться. Ф-фух, Барок даже дух перевел от облегчения. Он уже совсем, было, смирился с необходимостью начинать все с нуля.

– Вы позволите небольшой пример, герр Тиффен? – Рудольф вовремя подсунул имя и правильное обращение. Барок уважительно, как равный равному, посмотрел в выцветшие от старости глаза, не став отвечать на риторический по сути своей вопрос.

– Попробуйте, – чуть кивнул старец. В его взгляде была заинтересованность.

Автоматически Барок отметил, как мгновенно заткнулись все «ученые мужи», когда в разговор вступил Тиффен. Все, руководитель определен. Теперь будем договариваться.

– Тиффен ничего не решает, – осторожно подал голос Рудольф. – Он отвечает за систему движения, чистоту и состояние улиц в городах, ну и вроде как обеспечивает порядок на этих самых улицах. Ну, чтобы все спокойно было. А на самом деле, его вообще не видно. Старый он. Оно само по себе работает.

– Да-а? – Барок еще внимательнее присмотрелся к спокойно наблюдающему за ним старцу. – Руди, а есть ли у вас уличная преступность?

– Нет, ты что, – беззаботно рассмеялся Рудольф. – У нас тут не тот народ. Тихо, спокойно, ничего не происходит.

– Насколько я смог понять из твоего уникомпа, – Барок наставительно заглянул на рудольфовскою половину головы, – Преступность – это бич всех Авангардов. Вне зависимости от того, кто именно заселяет планету. Нет своих, прилетят чужие. Желающих в галактике всегда много. А у вас ее вдруг раз – и нет. Не настораживает?

– Да нет, – озадаченно отозвался Рудольф. – Не думал я как-то.

– Подумай – посоветовал Барок. – А от себя добавлю: если у тебя в городе ничего не происходит, все тихо и мирно, а ты никогда не видел никого, кто за это ответственный – это называется «высший пилотаж». Все, а теперь не мешай.

Озадаченный Рудольф убрался к себе за полог, а Барок завертел головой в поисках жертвенного агнца. Неживого. В полупустом зале из перемещаемых предметов были только стулья.

– Не спешите, Сименон Гермидонтович, – Барок выдернул стул из-под вознамерившегося усесться Задабского. Осклабился в улыбке: это тебе, чтобы не выступал в следующий раз.

Он оттащил стул подальше, отошел на средину зала и посмотрел на Тиффена, остальные его уже не интересовали. Старец чуть прикрыл глаза: можно начинать.

Барок вытащил из кармана второй «Индикт», проигнорировав нахмуренные брови Совета, и нацепил на лоб обруч из черных квадратиков. Заранее настроенный шарик чуть вибрировал, чуя «добычу»: энергетических полей вокруг было хоть отбавляй. Легким движением подбросил его в воздух и тут же остановил матово поблескивающую каплю в метре над головой. «Индикт» послушно завис, готовый к бою. Ну, зря что ли он потратил почти неделю на доведение этих действий до автоматизма?

Набрать! «Индикт» послушно завертелся на месте, начав накапливать в себе потенциал крутящихся вокруг полей. Готов! «Индикт» замер, подрагивая от накопленной энергии. Барок указал на обреченный стул, одиноко торчащий в углу. Удар! Ревущий сгусток вырвался из шарика и рванул к стулу. Вспышка, клуб огня, чадный дым – и на месте креслоподобной конструкции не осталось даже пепла: неделя тренировок не прошла даром. Барок повернулся к Совету. Раскрытые рты, испуганные глаза, и только одно спокойное лицо.

– Ограничений по зарядам нет, – Барок поднял палец и указал на висящий над головой «Индикт», не отрывая взгляда от Тиффена. – Ограничений по запасу хода, как вы только что слышали – тоже. Перезарядка не требуется. Скорострельность зависит от моего желания.

Сделал короткую паузу и добавил, не для Тиффена, для остальных, чтобы больше не лезли с идиотскими замечаниями:

– Я могу за несколько секунд уничтожить тут все.

Как и ожидалось, комментарии последовали только из одного источника.

– Вы не упоминали об этом аспекте использования прибора, – голос старца не изменился ничуть.

– Не упоминал, – согласился Барок. – Я еще много о чем не упоминал.

– Но это не гарантирует вам безопасности, – надтреснутый голос Тиффена как будто остался прежним, но Рудольф в голове почему-то сжался от страха. – Ни секунды безопасности.

Барок тоже сжался бы, но он знал, что говорить дальше.

– Безопасности вообще не существует, – ухмыльнулись его губы. – Есть только разные степени опасности – и трагический финал. И именно поэтому я предлагаю договариваться.

Он обвел взглядом притихший Совет.

– Я хочу, чтобы Совет опять стал прежним. Как давным-давно, в прошлом, когда вы нашли эту планету. Когда только благодаря своему желанию, своей энергии и своим способностям вы превратили ее в то, чем она является. Я не отдам вам контроль за изобретением, но я дам вам все возможности, чтобы вывести Технократию на новый уровень в галактике. Все вместе, мы – и торжество чистой науки.

Зал замер. И неожиданно наполнился … одобрительными возгласами. Ученые мужи загудели, загомонили все одновременно, начали обсуждение…. И только один человек в зале и не подумал шевелиться.

– И что вы, Рудольф, хотите лично для себя? – старческий голос по-прежнему был сух и ровен. Интересно, сколько же ему лет, если в эпоху рег-камер, позволяющих очень и очень долго менять «изношенные» части организма, он выглядит так? Или это часть имиджа?

– Членство в Совете, права сношения с внешним миром от имени Технократии и первоначальное финансирование производства «Индиктов». Первичная потребность – три тысячи штук разной емкости. Дальше они будут кормить себя сами. Себя – и нас. Мы навсегда забудем о проблеме энергии.

Атмосфера в зале в очередной раз изменилась. Теперь в воздухе витало изумление….

– Что получаем мы?

– Мы, – поправил Тиффена Барок. – Бесплатную энергию в масштабах Технократии. Военный потенциал, равный … многим … единицам техники. И, разумеется, деньги. Много денег. Единственное общее условие – полнейшая секретность. Ни слова, ни звука, ни мысли. Для чего, надеюсь, понятно?

Совет загудел, но шум мгновенно улегся, как только раздался все тот же надтреснутый старческий глосс.

– Понятно, – Тиффен негромко хлопнул в ладоши, привлекая внимание. – Ваши предложения услышаны, нам необходимо время, чтобы подумать.

– Думайте, – разрешил Барок. – А «Индикт» я заберу, все равно он вам без толку.

– На каком осно…, – начал было неугомонный Задабский, но Барок даже не стал тратить время на объяснения.

Один приказ, и матовый шарик выворачивается из рук держащего его старца. Берет направление на Барока и начинает медленное вращение над его головой в паре со своим близнецом. Как при помощи двух шаров создавать вокруг себя защитное поле с нулевым потенциалом Барок тоже выяснил за эту неделю. Вообще, познавательное выдалось времечко. Во всех смыслах….

– Всего хорошего, господа, – Барок коротко кивнул и вышел из большого полупустого зала.

Глава 18

Селена сказала, что она с ним не поедет. В конце концов, сегодня праздник, или нет? И вообще, она хочет спать. Выспится – появится. Нет – пусть Степа сам ее будит. Донкат плотоядно ухмыльнулся и порекомендовал выспаться: пробуждение будет незабываемым. Сопящая в подушку Селена пообещала заколдовать насмерть, если это случится раньше, чем через восемь часов, получила клятвенные заверения, нежный поцелуй и мгновенно отрубилась.

Степа с белой завистью посмотрел на сопящую девушку, умилился и поковылял на кухню. Попить бы чего….

«Послеводопад» вчера вышел супер. Утро после него – дважды супер (Селена клялась, что ей тоже понравилось). Сон? Сон – это счастье. Но счастье долгим не бывает. А этот ком-центр Степа давно выкинуть хотел, он ему вообще никогда не нравился….

Когда Степа увидел на экране Декстера, то его первым желанием было убить сакса – жалко по ком-фону не получится. Потом прислушался и понял, что справятся и без него: Эльвира Семеновна, судя по тональности высказываний, нежным нравом Селены похвастаться не могла.

– Ты соскучился? – хрипло поинтересовался Степа у несчастной физиономии, заполнившей весь экран.

– Равазов звонил, – не менее хрипло доложился в ответ сакс. – Просит приехать в клуб. Обоих.

– Что случилось? – пока Донкат изо всех сил пытался прогнать сонную одурь, одурь пыталась прогнать его самого. Пока Степа проигрывал. 1:3, не меньше.

– Не знаю, – Декстер зевнул во весь рот, получилось устрашающе, эдакая бегемотья пасть во весь экран.

– Что значит «не знаю»? – удивился Донкат. Удивление немного отыграло у одури, теперь счет сравнялся, и голова хоть и плохо, но начала соображать. – Он просто захотел нас видеть? Это шутка такая, да?

– Если это шутка, – Декстер поскреб заросший за ночь жесткими черными волосами подбородок, – то клубу потребуется новый управляющий. Но я не думаю. Сергей в идиотизме замечен не был.

– А что он сказал?

– Просил приехать, – пожал плечами Декстер.

– И все?

– Ну, да, – Шойс, точно так же, как и Степа, ведущий активные боевые действия против накатывающегося волнами сна, только сейчас заметил несообразие. – А и правда, странно. Попросил приехать. Сказал, что пожара нет, но мы нужны сейчас и оба.

– Что он хочет нам объявить? – Степа переступил с ноги на ногу. Долго стоять в одной и той же позе не получалось – организм принимал любую неподвижность за возможность отдыха: глаза тут же начинали слипаться. – О своем увольнении?

– Для этого не нужно было нас вызывать, – пробурчал Декстер. – Достаточно было просто разбудить. Ладно, все равно думать не получается, так что давай в душ, и созвонимся в ботах.

За его спиной раздался какой-то невнятный шум, сакс украдкой оглянулся, торопливо кивнул Степе и отключился. Донкат нехорошо ухмыльнулся: похоже, бывший коспех-наемник из «Лунной Дороги» попал в засаду. Его ждет бой. Надо же, а с виду по Элечке и не скажешь…. Степа с умилением посмотрел в сторону спальни, где мирно сопела его «ведьма», послал воздушный поцелуй и пошлепал в душ.

Когда Степа в бытность торговым представителем корпорации «ВМН» расхваливал покупателям преимущества его бытовых систем, душевая функция «Реанимация» (эй, не смейтесь, она правда так называется, кроме шуток) была незаменима для создания веселого и благодушного настроения. Стоило ее упомянуть, как беседа приобретала игривый характер, ну а веселый клиент – твой клиент. Но, хотя в его домашний комплект «Домосферы» она входила тоже, пользоваться ею до сего дня не приходилось, как-то сам справлялся. А вот теперь пришло ее время.

В теории Степа прекрасно знал, для чего она нужна. «Это если вы случайно провели волшебную ночь, поспать удалось не больше часа, а вас ждут на чрезвычайно важном деловом свидании, вот тут на сцену как раз и выходит наша «Домосфера» с уникальным номером … вот честно, не вру, так в документах написано … та-ра-ра-ра-ам… «Реанимация»». Сколько раз Донкат рассказывал эту прибаутку. Но сам еще ни разу не пользовался. Но все когда-то случается впервые. Степа залез в душ (в ванну не рискнул – как пить дать заснет), вздохнул и выбрал в меню душевой кабины улыбающуюся рожицу. Поехали.

Он съежился в ожидании ледяных струй (а чем еще экстренно будить растекающееся тело?), но вместо этого кабину как будто заволокло туманом. Клубящийся пар приятно согревал ежащееся тело и был напоен всевозможными ароматами. Приятно расслабленный в теплом пару Степа с удивлением узнавал знакомые нотки. Полевые цветы. Летний ливень. Новая кожаная куртка. Ароматизированный табак. Подождите, а это что? Непрозрачный туман вдруг оказался напоен знакомыми нотами: мед и перец. Бойджа? Точно, вот здорово. Удивительно, но Донкат вдруг начал осознавать окружающий мир совершенно отчетливо. Неведомые конструкторы очень точно подобрали гамму запахов. Голова начала стремительно проясняться. И тут из стен ударили упругие струи воды. Через пять минут, качественно отмассированный меняющими температуру струями Донкат вывалился из душа, с удивлением констатируя абсолютную норму. Спать не хотелось совсем. Чудеса. Хотелось … есть.

– Пепельницу дай, – Степа привычно подтолкнул не одобряющую курение «Домосферу», плюхнулся на прохладный (все для пробуждения, любимый хозяин, специально готовили) стул, достал сигарету и царственным жестом сообщил: – Овсянки и кофе. Кофе сейчас.

Прикурил с опаской: после сигареты одурь может и вернуться. Нет, неведомая ароматическая смесь работала, как часы. Хм, надо же… Интересно, а надолго ее хватит?

Из недр стола плавно появилась дымящаяся чашка. Степа сделал глоток. Эх, хорошо. Так же плавно «Домосфера» доставила и тарелку с кашей. Здорово. Жизнь вновь приобретала краски. Надо будет почаще вспоминать об этой функции.

Поев, одевшись и проверив, все ли с собой, Степа забрался в «Параболу», задал курс на «Мамкин валик», вывел бот из поселка астероидов …, и вот тут его и догнало. У любой химии есть свойство выветриваться. Волшебная ароматическая смесь от создателей «Домосферы» исключением не явилась. Только как-то рано…. Степа только и успел, что расстроиться в адрес конструкторов «ВМН»: обещали-то, обещали….

Остаток пути Донкат бессовестно продрых, благо, умному автомату подсказок не требовалось, и приятый голос автомата разбудил его только тогда, когда полета оставалось ровно пять минут.

Получасовой сон облегчения не принес, забытая одурь опять принялась осаждать невыспавшийся мозг, и первой эмоцией Степы было раздражение. Он включил автопарковку (вернувшееся похмелье категорически не рекомендовало стыковаться самостоятельно), оглядел переполненные транспортные каналы вокруг – на орбите пусто не бывает – и нахмурился.

– Интересно, – вопросил он воздух бота, – а Декстер где? Или он решил меня под штурм-боты бросить, а сам отсыпается?

И расплылся в довольной улыбке: из-за длиннющей парк-штанги неспешно выплыл знакомый «Тарантул». Судя по плавным, несвойственным Шойсу маневрам, всю дорогу до бара сакс занимался в кабине тем же, что и Степа – спал.

– Шойс, ты жив? – Донкат не стал дожидаться появления картинки.

– С трудом, – прохрипел фокусирующийся экран. – Если Равазов пошутил, это будет его последняя шутка.

– Вряд ли, – не согласился с ним Степа. – Она уже слишком далеко зашла. Паркуемся.

– Паркуют, – поправил его Декстер. – До встречи, конец связи.

А на входе их ждал сюрприз. Степа расхохотался, даже не смотря на вовсю резвящееся похмелье.

В переходнике, ведущем в зал, вытянулась в струнку черно-белая фигура: официант. За его спиной пристроился сам Равазов. Донкату в ухо бухнуло смехом: это Декстер тоже разглядел, что именно парень держит в руках.

– Я посчитал, что после вчерашней ночи вам будет совершенно нелишним, – Вышедший из-за спины официанта Сергей указал на два запотевших бокала с «Цефей VV».

– Значит, ничего серьезного, – отдышался Степа, когда они с Декстером ополовинили бокалы. Раз Равазов предлагает выпить – значит, все в порядке.

– Мне сложно судить, – управляющий ушел от прямого ответа, указав на дверь кабинета.

Донкат быстренько прикончил бокал: экстренный вызов, пиво на входе, кто-то в их кабинете без присмотра. Он, кажется, знает, что произошло. Хотя, какой там «кажется», тут все прозрачно, как космос.

– Ты тоже об этом думаешь? – Декстер поставил свой бокал на поднос, вытер губы и посмотрел на Степу.

– Я уже и не думаю, – Донкат направился в кабинет. – Я знаю.

– Выспаться не получится точно, – фальшиво вздохнул за его спиной сакс.

Дверь распахнулась и на пороге их кабинета выросла до боли знакомая фигура. Плотная, тяжелая даже на вид. Но Степа точно знал, что эта тяжесть была тяжестью ртути – при необходимости эта фигура могла двигаться очень и очень быстро. Блеснул лысый полированный череп, качнулась оставленная на затылке толстая коса – отличительный признак космоштурма. Он мог носить какие угодно костюмы, но движения не спрячешь.

– Уже пришли в себя? – этот негромкий ироничный голос Донкат не спутал бы ни с каким другим. Теперь он точно знал, кому они были обязаны столь ранним пробуждением и «приветственным» пивом на входе.

Сергей Петрович Соловей. Он же полковник Птах. Он же «космоштурм в отставке». Он же заместитель начальника управления технического департамента ФАФ, Федерального Агентства по исследованию проблем Фотосферы. (А что? Тридцать два боевых корабля, практически полный штурмфлот, – тоже «техника». Тем более, что они и в самом деле несут на себе научную аппаратуру. Иногда. Некоторые). Он же – контрразведка, стратегические исследования, государственные интересы, неизвестные науке явления и еще много-много чего. Человек, с появлением которого жизнь Степана Донката, рядового торгового представителя «ВМН», встала на дыбы и начала выписывать такие кренделя, что он до сих пор не верил, что это все произошло с ним. Но будь Донкат проклят, если ему это не нравилось….

– Сергей Петрович!

– Командир!

Два тела ринулись вперед.

– Тихо, тихо, – Соловей поднял руки, защищаясь от напора эмоций и физических объектов в виде двух только что опохмелившихся тел. – Задавите.

– За такое пробуждение и задавить не грех, – Декстер облапил Соловья, недовольства в его голосе не было ни капли.

– Мне дай, – Степа безуспешно пытался обойти огромного сакса, загородившего своей тушей весь проход.

– Тебя еще не хватало, – прохрипел полузадушенный Соловей. Плотное телосложение не спасало: Шойс Декстер на службе в космической пехоте тоже не булочки лопал.

Степа обернулся. Равазов, наблюдавший эту картину с тонкой улыбкой, поймал его взгляд и понимающе наклонил голову. Все ясно, боссов не беспокоить … э-э-э, долго.

Когда приветственные эмоции немного улеглись, все трое расположились в креслах кабинета, уютно утонув в их монументальной глубине. В свое время Степа имел неосторожность положиться на вкус Шойса при выборе обстановки и теперь их общий кабинет в плане надежности больше напоминал долговременное огневое сооружение, нежели место, где люди занимаются делом. Все горизонтальные поверхности планировались таким образом, чтобы без ущерба выдерживать на себе вес самого Декстера. Ну, выводы делайте сами…. Но, не устраивало это только одного Степу. Все остальные, включая даже Селену (о, перебежчица) почему-то получали удовольствие.

Соловей исключением не явился. Удобно устроившись в гостевом кресле, он с удовольствием потягивал коньяк, нимало не смущаясь временем суток.

– Вы к нам надолго? – настроение, подправленное пивом, стремительно улучшалось. Степа забрался в свое кресло, вытянув его из-за стола, чтобы сидеть напротив Соловья.

– Как посмотреть, – пожал плечами тот.

Степа тоже улыбнулся. Сергей Петрович практически не изменился со времени их последней встречи. Тот же немногословный, ироничный космоштурм в немалых чинах. Не чурающийся самостоятельных сбросов на поверхность, способный лично руководить боевой операцией, но по долгу службы вынужденный все больше и больше времени уделять кабинетной работе. Что, впрочем, нисколько не отразилось на его внешнем виде. Соловей оставался неизменно подтянут, собран и готов к любым неожиданностям. Хоть сейчас в штурм-бот, и – в бой. А лысый, без единого волоса, череп и толстая, ухоженная черная коса на затылке, предохраняющая голову от удара специфическим выступом шлема убээса при сбросах, лишь подчеркивали его принадлежность к касте, которую он и не думал прятать.

– Опять Бойджер шалит? – понимающе прогудел из своего кресла Декстер. – Или еще дальше решил забраться? Фотосфер-то еще неизученных – море.

– Пока здесь, – Соловей сделал глоток, уходя от прямого ответа. – Пару дней отдохну, потом на работу. У вас-то как?

Донкат изогнул губы в усмешке. Точно, совсем не изменился. Чего не хочет говорить – клещами не вытащишь. Ладно, не будем трогать профессиональное.

– У нас-то хорошо, – а вот Шойса взяло упрямство. Или это он за пробуждение отыгрывается? – Но что-то я не видел на орбите крейсеров ФАФ? Опять инкогнито?

– Как Элечка поживает? – Соловей демонстративно посоветовал саксу не касаться того, о чем молчат.

Степа заинтересованно насторожился: клюнет Шойс на Элечку, или нет? Ага, ну-ну. На Элечку? Не клюнет?

– Прекрасно, – надулся от умиления сакс, оставляя в покое неудобную тему. – Привет просила передавать. Только три дня тому назад вспоминала.

– Женская интуиция, – протянул Соловей каким-то странным тоном. Донкат чуть нахмурился. Что-то в поведении Соловья его насторожило. Нет, вроде все в порядке, но что-то не то. Какая-то фальшивая нота. Или это с похмелья?

– Это да, – тему достоинств Элечки Декстер мог развивать бесконечно.

Он еще раз пригубил коньяка, скривился, заглянул в бокал и поставил его на стол.

– Не, коньяк с утра – это пафос. Меня не поймут. Начали лечиться – так уж будем и дальше пивом баловаться. Степа? – он посмотрел на Донката.

– Давай, – согласился тот. – Все равно дня уже нет.

– Правильно мыслишь, – одобрил Шойс и перевел взгляд на остатки коньяка в бокале Соловья. – Командир?

– Нет, спасибо, еще есть, – качнул бокалом тот.

Степина настороженность опять коротко звякнула. Приехал на пару дней отдыха, вытащил их с похмелья, их поит, сам не пьет. И что? Да ничего. Может, он зря тут устраивает панику? Что, Соловей не имеет права расслабиться? Может, устал просто. Ага, а почему тогда про Селену не спрашивает?

– А про Селену я и так все знаю, – повернулся к нему Соловей. Степа вздрогнул: не надо так откровенно мысли читать.

– Откуда? – машинально отреагировал он.

– От подчиненных, – пояснил очевидное Соловей. – Если не забыл, я ответственный за полевые операции ФАФ.

– То есть, если вы сюда отдыхать всего пару дней, а потом дела, то логично предположить, что у нас тоже начинается полевая операция ФАФ? – Степа принял от Декстера бутылку с пивом. – Спасибо.

– Пожалуйста, – отозвался сакс и повернулся к Соловью. – А он прав. С чего вдруг в нашем забытом КосмоБогом углу зашевелилась ваша контора? Или все же Бойджер?

– Лю Хо Юнгом интересуетесь? – Соловей второй раз демонстративно ушел от вопроса. – То-то я смотрю, в кабинете, как будто светлее стало.

– Правда? Тебе нравится? – Декстер повелся и второй раз тоже. Он обернулся обратно к Степе. – Видишь? Еще один нормальный человек.

– Вижу, – пожал плечами Донкат. – И что? Таких «нормальных» людей – весь Изюбр. Что толку?

– А тебе не нравится? – Соловей вдруг повернулся к Донкату, отставив руку с бокалом. – Что именно?

– Не понял, – Степа потихоньку начал терять беспечную расслабленность. Что-то не похож Сергей Петрович на человека в отпуске. – Что не так?

– Это я спросил, что не так, – хмыкнул Соловей. – Обычно люди достаточно неплохо относятся к нему. Я бы сказал, в основном, с восторгом. И я знаю только одного человека, который его не переваривает.

– Вот, – Донкат обрадованно отсалютовал бокалом Декстеру. – Я не один такой. А что именно он говорит?

Он повернулся к Соловью.

– Нетушки, – покачал головой тот. – Этот вопрос был мой.

– Угу, – набычился Степа. – Тут больше подходит другая фраза. Типа «вопросы тут задаю я».

– Ну, что-то вроде, – смягчился Соловей. – Так что тебе не нравится в творчестве нашего китайского друга?

Он даже попытался улыбнуться. Хотя лучше бы он этого не делал: Донкат окончательно уверился, что нынешний визит полковника Птаха к отдыху имеет такое же примерно отношение, как крейсера ФАФ к научно-исследовательским работам. В смысле – документальное, но не более того. И без того не блещущие безмятежной наивностью глаза космоштурма и вовсе превратились в два мощных сканера, снимающих информацию. И все же Степа попытался поддержать шутливую легкость общения.

– А что, Лю Хо Юнг у ФАФ в друзьях ходит? Эх, жаль раньше не знали, не заморачивались бы всеми этими аукционами.

– Про аукцион вы мне потом отдельно расскажете, – окончательно хороня имидж расслабленного отпускника, пообещал Соловей и вернулся обратно к теме. Если он почувствовал значимость информации, сбить его с курса было не легче, чем полетную автоматику гала-люкса. – Ты про картины хотел рассказать.

– Не хотел, – вздохнул Степа. – Но расскажу.

И удостоился одобрительного взгляда Соловья: мол, все правильно понимаешь.

Донкат вздохнул и отставил в сторону бокал с пивом: какая уж тут дружеская пьянка…. Утренний звонок, срочное пробуждение, подтянутый Соловей, собирающий информацию…. Да уж, встреча старых друзей выходит хоть куда. Но, может, он хоть чего-нибудь путного расскажет о нехороших предчувствиях, обуревавших Степу в последнее время? А предчувствий-то как раз было пруд пруди.

Ему все чаще стали сниться сны, в которых загадочные картины старались утащить его куда-то. Высасывали душу, лишали жизненных сил. Закрывали в странных и страшных местах. Он гнал их изо всех сил, потому что, как выяснилось, он был такой один. Все остальные без исключения при виде картин испытывали только наслаждение и ничего больше. Причем чем больше ты смотришь на картины, тем лучше у тебя становится настроение. Выручка «Мамкиного валика», кстати, после приобретения Шойсом полотен начала бить все исторические рекорды. Что, естественно, не добавляло веса Степиным аргументам.

И даже Селена, его Селена, никак не могла разделить Степины опасения. Наоборот, она при виде картин испытывала какой-то совершенно нереальный душевный подъем. Мало того, она уже не раз и не два намекала, что неплохо бы одну из картин повесить в их спальне. А то что-то внутри ей подсказывает, что может получиться очень и очень неплохо…. Но тут Степа стал стеной. Ему и так казалось, что из картин за ним наблюдает кто-то недобрый и как будто даже голодный (ну, чушь, согласитесь?), а еще и в спальне эту жуть вешать, чтобы этот «кто-то» за ними подсматривал во время личных процессов – извините, без него. Селена вздохнула и отступилась.

И вот, наконец, кто-то…. Да не просто «кто-то», а сам Соловей говорит, что Донкат не один такой «выродок», и интересуется подробностями. И, судя по глазам, даже имеет, что рассказать по теме. Ладно, посмотрим, что там есть.

– Не объяснить толком, – пожаловался Донкат Соловью. – Как будто из меня кто-то силы вытягивает. Все прутся, а на меня депрессия накатывает. Сам не свой хожу….

– А-а, депре-ессия, – с претензией на шутку протянул Декстер. – Так во-от почему ты все дела-то похерил в последнее время. А я-то думал, что вы с Селеной делом занимаетесь….

Он обернулся, ища поддержки у Соловья, и осекся, глядя на застывшую «доброжелательную» улыбку космоштурма.

– Продолжай, – попросил Соловей Степу.

– Да нечего продолжать, – расстроился Донкат, окончательно понимая, что «встреча старых друзей» превращается в рабочее совещание. – Упадок сил, депрессия, фрустрация и мания преследования. Список весь. К счастью, все пока в легкой форме, но тенденция к усилению просматривается.

– Так все серьезно? – Декстер слез с монументального, как и все в кабинете, стола, откуда слушал рассказ и подошел к Степе. – Ты мне об этом не рассказывал. Правда плохо?

Донкат подумал, взял отставленный бокал с пивом, отхлебнул из него и посмотрел на Декстера с полным ртом пива. Проглотил и лукаво ухмыльнулся.

– Ну, откровенно говоря, нет. Просто пожаловаться захотелось понимающему человеку.

– Знаешь ты кто…? – похмельная соображалка сакса не сразу приняла шутку. – Ты тут нам мозги насиловал, а я ….

– А он, кстати, не так уж и не прав, – перебил Шойса Соловей. – Шутки шутками, а все то же самое я уже слышал.

– Не поделитесь? – пришел черед Степы выслушивать ответы. По крайней мере, он на это надеялся.

Как ни странно, но Соловей ответил.

– Поделюсь, – он тоже отставил недопитый бокал коньяка, и Донкат окончательно понял, что праздника не будет. – Собственно, делиться особо не чем. Ты все уже сказал. Тот, кто мне это рассказывал, описывал свои ощущения примерно в таком же ключе. Не нравится ему – и все. Хотя вокруг все кипятком писают. Я, кстати, не исключение.

– Себе-то прикупил картинку? – Шойс подмигнул Соловью, указывая на пресловутую решетку, висящую на стене. Почему-то сейчас она показалась Донкату особенно мерзкой.

– Нет, – покачал головой космоштурм. – Хотя мысль была.

Он достал сигарету из кармана, поискал глазами пепельницу, нашел и придвинул к себе. Тенькнул зажигалкой, прикуривая.

– А потом услышал рассказ и передумал.

– Стареешь? – удивился сакс. – Всего-то с одного рассказа?

– Всего-то с того, что человек, который мне это рассказал, тоже входит в число, тех кого мы называем «контактерами».

Он пыхнул ароматным дымом и сквозь него внимательно посмотрел на Степу. Молчал.

– «Тоже»? – тяжело переспросил Донкат, наливаясь странным чувством. Что, поймали «на горячем»? – Вы знаете?

Соловей развел руками.

– У меня работа такая, все знать. Ну, не все, но многое.

– Что знать? – не понял Декстер, переводящий удивленный взгляд с одного на другого.

Соловей жестом предложил Степе высказаться.

– Нет уж, – помотал головой тот. – Лучше вы. Вы, Сергей Петрович, похоже, про меня знаете больше, чем я сам.

– И это тоже часть моей работы, – вздохнул замначальника управления ФАФ.

Он посмотрел на недоумевающего Шойса.

– Наш друг, – космоштурм указал на стиснувшего зубы Степу. – Ни много ни мало – волшебник. На нашем сленге – «контактер». Человек, который после контакта с «Белым местом» получил необычные способности, скажем так, не совсем обычные для рядового гражданина галактики.

– Хвост вырос? – полуутвердительно полувопросительно поинтересовался сакс. – Или наоборот?

– У кого как, – усмехнулся Соловей. – У всех по-разному.

– А можно мне наоборот? – попросил Декстер, хлебнув из бокала с пивом, который так и не выпустил и рук.

– У тебя и так все наоборот, – пробурчал Степа, хватаясь за свой бокал просто для того, чтобы сделать хоть что-то, а не сидеть как демонстрационный образец нового вида вооружения. Уж больно выражение лица Соловья это напоминало. – И чересчур.

– Увы, увы, – фальшиво вздохнул сакс. – Мне ничего от щедрот «четвертой расы» не обломилось. Если вы про это. А то я сразу не понял.

– Так ты знал?! – ошарашенный Донкат чуть не подавился пивом. – Ты все это время знал?

– Ну, знал, – повел могучими плечами сакс. – И что? Ты молчал, я и решил в душу не лезть. Мало ли чего там тебе досталось.

– Ты знал, – Донкат повернулся в Соловью, – Сергей Петрович знал. Все знали. Один я, как дурак тут….

Он запнулся, не зная, что он делал, «как дурак».

– Ну, насчет «всех» я бы не сильно расстраивался, – успокоил его Соловей.

– Тогда откуда? – Степа нахмурился, набредя на догадку. – Селена? Неужели?

– Э-эй, не трогай девочку, – предостерег его космоштурм. – Любимым надо доверять. Я же говорил про разные способности. Каждому достается свое. Тебе – дело, а кому-то – информация.

– Да? – Степа подозрительно посмотрел на Соловья.

– Да, да, – «утешил» его космоштурм. – И еще много «да».

– А как они работали, эти ваши «контактеры», которым досталась информация? – Степины подозрения все не успокаивались. – Ведь я когда пробовал, «Белые места» молчали.

– Вот даже как? – Соловей внимательно посмотрел на Донката. – Точно молчали? Воздействие без подпитки? Интересно.

– Э-э, – Степа замялся. – Вы хотите сказать, что ничего об этом не знали?

– Нет, – после короткой паузы признался Соловей. – Хотя, мне не очень хочется сознаваться в этом. У меня информация появилась недавно, – тут Степа недобрым словом помянул свою слабость, когда он поддался на уговоры Селены. Было дело…. – Когда опять произошла активация. Хотя, может быть, это ты не все знаешь. «Белое место» могло проявиться в другом месте.

Он вздохнул.

– О котором мы не знали….

– Так вот оно в чем дело, – обвиняюще посмотрел на него Степа, прозревая. – Я думал, вы в гости приехали.

– И в гости тоже, – обезоруживающе улыбнулся Соловей. – А ты что, не рад меня видеть?

– Как Сергея Петровича Соловья – рад, – согласился Донкат. – Всегда. А вот как замначальника управления ФАФ, не скажу, чтобы очень.

Он демонстративно почесал нос.

– Что-то у меня в последнее время аллергия на разного рода государственных чиновников.

– И давно? – поинтересовался Соловей.

– Минут десять как, – саркастично сообщил Степа.

– Таблетку прими, – посоветовал «госчиновник». – И запасись ими побольше. Пригодятся. Принимать их тебе, не перепринимать. Ты едешь с нами.

– С вами? – Степино удивление густо мешалось с возмущением. – А еще чег….

– А я? – не дал ему развернуться Декстер.

– Ты – само собой, – повернулся к нему Соловей. – Вы же сбитая двойка, не забыли? Куда он без тебя?

Сакс расплылся, было в улыбке, но Донкат лишил его возможности качественно порадоваться.

– Никуда, – прервал он начинающийся обмен мнениями. – В смысле, никуда без меня он не поедет.

– Ну вот, я же говорил…, – начал Соловей, но Степу остановить было сложно.

– Поскольку я никуда не еду, то и Шойс остается здесь, – он внимательно посмотрел по очереди на каждого из ветеранов «движения космоштурма». – И поверьте, я не шучу.

– Ты даже не спросил, куда мы направляемся, – мягко улыбнулся Соловей.

– Зачем мне знать место, где я никогда не окажусь? – Донкат стиснул зубы.

– Я не был бы столь категоричен, – покачал головой космоштурм. – Не знаю как тебе, а вот Шойсу оно может и понравиться.

Он сделал невинное лицо.

– Селене так уж точно понравится.

– Это шантаж? – дурное настроение Донката перемешалось с усталостью, отложенным похмельем, и еще чем-то зябким, чем потянуло вдруг от картины за спиной. Он поежился.

– Это диспозиция, – парировал Соловей. Его дружелюбный настрой казался непрошибаемым.

– А почему мне должно понравиться? – заинтересовался вдруг Декстер, прерывая «обмен любезностями».

Соловей молча показал на картину, которую Степа с удовольствием бы выкинул в открытый космос.

– Не желаешь познакомиться с автором?

Сакс пожевал губами, допил остатки пива из забытого бокала, поставил его на стол, посмотрел на Степу и вернулся к Соловью.

– А, наверное, что и нет, – выдал он.

– Ну, так я и говорил…, – начал Соловей и осекся. – Почему «нет»? – удивился он.

– И правда, Шойс, что это с тобой? – ради такого случая даже Донкат вынырнул из своего плохого нестроения. Уж больно неожиданным был ответ.

– Да зачем мне? – с улыбкой подал плечами сакс. – Мне ценно было получить то, чего ни у кого не было. Ценно было бар украсить. Элечку удивить.

Он тоже достал сигарету и попросил прикурить у Соловья.

– А знакомиться с каким-то китайцем с окраины галактики у меня никакого желания нет. Сдался он мне…. Да и вообще не люблю я китайцев.

– Ты расист? – поинтересовался Соловей.

– Не-а, – повертел головой Декстер, выписывая в воздухе дымные восьмерки зажатой в зубах сигаретой. – Память крови.

– Это какой крови? – Донкат присмотрелся к монголоидному лицу сакса. – Предков твоих они что ли завоевывали?

– Моей крови, – пояснил Декстер. Он задрал рубашку на левом боку, продемонстрировал аккуратный круглый шрам на нижних ребрах, и пояснил. – Лю-танг-4, седьмой китайский контра-слой. Два месяца жизни – минус.

Он сделал задумчивую затяжку и кивнул лохматой головой, подтверждая.

– Нет, не люблю.

– Да я, собственно, и не предлагаю тебе никого любить, – Соловей сделал неопределенный жест. – Я вас приглашаю в рукав Стрельца (он проигнорировал Степино возмущенное восклицание) не столько в гости к китайцам, сколько еще разок прогуляться по мирам Авангарда.

– А поближе ничего не нашлось? – удивился Декстер. – Бойджер, например.

– Бойджер уже не в Авангардах, если помнишь. – Повернулся к нему Соловей. – Да и нам нужно не «поближе», а «поинтересней». Тем более, что и лететь-то не очень далеко.

– Вам нужно, – уточнил Степа. – Мы-то никуда не собираемся.

Соловей терпеливо вздохнул.

– Хорошо, пока нам.

– А куда и зачем? – озадачился Декстер. – И что там интересного?

– О, – поднял палец Соловей – А вот интересного я вам обещаю кучу. Селене так уж точно понравится.

Степа набычился в ответ на неприкрытый шантаж.

– Селена никуда не поедет.

– Она премьер-специалист ФАФ, – напомнил Соловей. – И ФАФ имеет право отзывать ее из отпуска, если этого требуют интересы дела.

Он хитро посмотрел сначала на Степу, а потом на Декстера.

– Вас, кстати, – тоже. А то как-то вы долго отдыхаете.

– Чего? – хором спросили оба «отдыхающих».

Степе показалось, что Равазов что-то подмешал в пиво, и ему начинает казаться черт знает что. А потом Соловей продолжил, и этого «чего-то» стало неимоверно много.

– А вы не знали? – Соловей откровенно забавлялся, глядя на вытянувшиеся лица друзей. – А как иначе я бы мог привлечь вас к операции на Бойджере? Особенно саксонского наемника по прозвищу «Кабан». Два внештатных старших специальных сотрудника управления Технического Обеспечения, и никак иначе. А теперь отдых кончился. Родина зовет.

– Что-то у меня вдруг со слухом как-то плохо стало, – пожаловался Декстер Степе, тряся головой. – Ты не расслышал, сейчас кто-то что-то сказал?

– За казенный счет поправишь, – веселый тон Соловья стал вдруг нарочитым. – По пути на задание. Ты когда документы на легализацию подписывал, их внимательно читал? Если мне память не изменяет, тогда тебе эта идея казалась очень хорошей.

Декстер насупился.

– А ты, если хочешь оставить Селену одну, – космоштурм повернулся к Степе, – конечно же, можешь не ехать. Но я бы тебе рекомендовал. Не на прогулку собираемся, чует мое сердце.

И пока Шойс со Степой изумленно переглядывались, не готовые своими похмельными головами к такой перетряске мироздания, он достал из кармана пластину супер-фона и посмотрел на нее.

– К сожалению, у меня сейчас мало времени.

Он поднял глаза на друзей.

– Я вас специально рано поднял, чтобы больше времени осталось на осмысление. Сейчас – отсыпаться. Вечером постановка задач. Сейчас у меня две встречи, а в девятнадцать ноль-ноль по местному времени я вас троих жду здесь. Сначала послушаете, а уж потом будете возмущаться. Все ясно?

Он обвел взглядом дружно мотающих головами Декстера и Донката и улыбнулся.

– Я так и знал, что вы согласитесь. А про премиальные поговорим тоже вечером. Гарантирую, вам понравится.

Глядя на закрывающуюся за Соловьем дверь, Декстер машинально потянулся за бутылкой с пивом, передал ее Степе и взял себе еще одну. Не глядя, откупорил, присосался, выпил до дна, поставил пустую бутылку на стол и посмотрел на Донката все еще держащего свою бутылку перед собой.

– Степ, у меня такое ощущение, что я все еще сплю, и мне какие-то кошмары снятся. Нет такого чувства?

– А я уже проснулся, – вздохнул Степа, – но кошмары сниться не перестали. Это правда был наш Соловей? Не верю, ущипни меня. Ай, – он схватился за руку, которую прострелило болью. – Это же метафора.

– Увы, – фыркнул сакс. – Это не метафора, это реальность. Ладно, пойду домой, отсыпаться. А насчет этого кадра – Шойс кивнул в сторону двери, за которой скрылся космоштурм, – ты прав. Это не наш Соловей и не соловей вообще – это змей. Чует мое сердце, он еще и Элечку с собой захочет сманить.

– Да уж, – прокряхтел Степа, понимая, что пробуждение Селены приятным может и не получиться. – Я тоже, пожалуй, пойду. Встретимся вечером?

– Куда мы денемся, – проворчал сакс.

Глава 19

Тонко звенящий супер-фон выдернул Барока из размышлений.

– Рудольф, это четвертый сектор. Координатор.

– Здесь Рудольф, слушаю, – Барок поудобнее пристроил тонкую пластину на ухе.

– Сеть развернута в соответствии со схемой, операторы готовы, ждут приказа. Можно подключаться.

– Начинаем, – Барок вытащил из герметичной коробочки, стоящей перед ним, обруч из черных пластинок и аккуратно одел его на голову.

Покачнулся: перед внутренним взором появилось разбитая на две части картинка звездного неба. Два «Индикта», включенные в общую экспериментальную сеть, исправно транслировали неподвижно висящее вокруг звездное великолепие.

– Внимание всем, – Барок начал отдавать приказы резким, сухим голосом. – Начинаем экспериментальный запуск программы «Деактивация». Все операторы готовы и находятся на своих местах. Напоминаю: целью эксперимента ставится поглощение энергетического потенциала искусственного тела под названием Объект «1», проходящего через зону действия сети. Инструкции получены, взаимодействие определено. Координаторы секторов и объекта – доложить готовность.

– Первый сектор – готов.

– Второй сектор – готов.

– Третий сектор – готов.

– Четвертый сектор – готов.

– Объект «один» – готов.

Пять напряженных голосов по очереди пролаяли короткие доклады, и в коммуникационном пространстве ком-конференции наступила тишина. Двадцать четыре блестящих шарика, самостоятельно (!) забравшиеся на орбиту, замерли в ожидании. Двадцать четыре уникальных прибора, двенадцать операторов, включая самого Барока. Четыре сектора по три оператора в каждом. Невидимая паутина раскинулась на орбите, готовясь поймать в свои сети любого, кто осмелится пройти через ее неосязаемые нити.

Двадцать четыре шарика. Три месяца упорнейшего труда. Развернутая производственная лаборатория, работающая сутки напролет. Три десятка подготовленных специалистов. И сейчас они должны были показать, чего достигли за все это время. Показать, куда ушли средства из не такого уж и большого бюджета планетного объединения.

Академический Совет Технократии принял условия Рудольфа. Не мог не принять. И Барок, то есть, Рудольф, конечно же, вошел в Совет в качестве полноправного члена.

Сам Рудольф был счастлив. Счастлив так, как может быть счастлив человек, который получил исполнение своей мечты. Причем не единовременно, в виде подарочной коробки, перевязанной бантиком, а процессом. Длящимся и длящимся. Уважение, восхищение, почет. Исстрадавшееся за годы неудач эго Рудольфа купалось во всем этом, как в теплом океане. Он с головой погрузился во все научные перипетии процесса создания «Индиктов».

Барок его щенячьего восторга не разделял. Нет, он радовался за милягу Руди; должно же быть у человека хоть что-то хорошее в жизни. Но если Рудольф уже получил то, к чему стремился, то до осуществления мечты Барока было еще шагать и шагать. И Барок тоже трудился. Не менее упорно, чем Рудольф, но в несколько ином плане.

Технократии повезло. Ее интересы пока совпадали с бароковскими, принося немалые дивиденды раздувающемуся от гордости (можно подумать, это они сами все сделали) Академическому Совету. Малыши «Индикты» уже вовсю трудились по невеликому хозяйству Алидады, почти полностью покрывая потребности мелких поселений. Положа руку на сердце, они бы уже и Либрации дали столько энергии, сколько надо, но Барок сознательно скрывал информацию об имеющихся производственных мощностях. Хозяйствующие «гении», заседающие в Совете, непременно заставили бы их обслуживать и столицу (как же, столько денег зря тратится на энергетику), а Барок смотрел несколько дальше.

Пока потребление энергии на Алидаде упало незначительно, и сервисные группы механиков, регулярно посещающие орбитальный преобразователь, купленный по дешевке в соседнем слое Азиатского Содружества, ничего необычного не увидят.

Кстати, азиаты, как их называли в Технократии да и во всей галактике, оказались очень мудрыми людьми. В рукаве Стрельца отметились три государства: РФМ, Сакс-Союз и собственно Азиатское Содружество. Но если первые двое законсервировали свои слои, оставив обжитые планеты с минимумом обустройства и контроля, то азиаты как могли, «прикармливали» соседей в Авангардах, не скупясь на затраты и не стараясь получить немедленную выгоду. Их орбитальные преобразователи стоили чуть ли не вдвое дешевле, чем у конкурентов. Процент отчислений с энергии, переведенной в мегаватты, был почти настолько же ниже. Запчасти производились и складировались тут же, в рукаве Стрельца. Бригады наладчиков – тоже. Барок прекрасно понимал, для чего все это делается. Если в один прекрасный момент галактическим империям потребуется резкое расширение, то конкурентов у Азиатского Содружества не будет. Да и регулярные визиты сервисных групп позволяли получать четкую и полную картину о состоянии экономик каждого мира, ибо лучше индикатора, чем расход потребляемой энергии, придумать сложно.

Поэтому-то Барок и осторожничал в переводе Либрации на автономный режим. Когда выработка энергии упадет в ноль, тут и мертвый зашевелится. Как так? Преобразователь не работает, а планета живет обычной жизнью. И дело даже не в отчислениях, как все прекрасно понимают. Альтернативные источники энергии, способные удовлетворить потребности целой, пусть и плохо заселенной, но планеты? Да завтра орбита Алидады будет закрыта сплошным панцирем из крейсеров штурмфлотов всех государств галактики.

В принципе, рано или поздно, но это случится. Тут Барок иллюзий не питал никаких. И то, что ни в каком виде Технократия не будет способна противостоять ни одному из государств – понимал тоже. Собственно выхода тут было два: продаваться кому-нибудь, или выкладывать все наработки Рудольфа в открытый галактический доступ, чтобы все отстали. Очевидные достоинства и недостатки были у обоих вариантов, но Бароку было наплевать, как поступят ученые мужи. Он к этому времени планировал отбыть, оставив всю Технократию вообще и бедолагу Рудольфа в частности расхлебывать всю эту кашу, в которую они самозабвенно лезут.

В этом и состоял его «дьявольский» план. Ему плевать было на амбиции Совета, страдания Рудольфа и все остальное. Его волновала только возможность проверить одну теорию, на которую он набрел, пока вынужденно бездельничал, предоставив Рудольфу возможность творить.

– Еще раз напоминаю, что перекачка энергии на индикты 1 и 2 осуществляется одновременно, с установленной скоростью передачи. Кто сорвет график передачи, самого засосу.

По ком-пространству прокатились короткие смешки.

– Посмеялись? – тоже чуть улыбнулся в микрофон Барок. – А теперь за дело. Начинаю отсчет для Объекта «1». Пять, четыре, три, два, один. Старт!

Объект «1», в нормальной жизни представлявший из себя орбитальный грузовичок с почти выработанным ресурсом, зажег габаритные огни, несильно осветил пространство вокруг себя сполохами пламени из подразбитых отражателей дюз и, медленно набирая скорость, почапал себе в точку с заданными координатами. Траектория его полета на последнем прямом участке проходила ровно по центру схемы из двадцати четырех «индиктов».

Барок из всего эксперимента хотел знать все. Вот прямо таки совсем все. Скорость «изъятия» энергии из грузовика, объем этой энергии. Скорость передачи отобранной энергии на номера 1 и 2, которые висели на его обруче. Состояние самого грузовика после прохождения схемы. Физическое здоровье «экипажа» (в грузовик засунули двух небольших полусобак, выловленных в лесах Алидады) до и после «контакта».

– Десять секунд до входа в схему, – доложил бесстрастный голос. Барок не разобрал кто именно. Да и неважно это сейчас. Ну же….

– Девять, ….шесть…., три…, одна. Есть контакт!

Барок вздрогнул. Картинка, которую «Индикты» транслировали ему в голову, вдруг расширилась, отошла назад, охватывая большой кусок орбиты Алидады. Вот даже как? При активации «индикты» образовали не только геометрически расположенный в пространстве рисунок. Объединившись в ком-пространство, операторы создали еще и единое полотно воздействия? Так что ли? Интересно.

Как бы то ни было, но теперь Барок со своего места просматривал каждую точку, участка орбитального пространства, на котором расположилась их схема.

Вдали, почти на грани диска Алидады неподвижной горой висела туша преобразователя. Они специально постарались уйти от нее как можно дальше, чтобы индикты не перехватили ничего из ее полей. Но вот величественную неподвижность космического пространства перечеркнула небольшая искорка. Искорка росла, росла, и, наконец, превратилась в огненный выхлоп, следующий за темным силуэтом старенького грузовичка.

– …. Есть контакт!

– Ждем, – пролаял в микрофон Барок. – Не трогаем его без команды.

Ком-пространство ответило мертвой тишиной. Грузовичок все ближе и ближе подбирался к геометрическому центру схемы.

– Внимание – подал голос Барок. – На счет «три». Пошел отсчет: раз, два, три…..

И мир вокруг него изменился. Он раздулся невиданным пузырем, пошел переливаться всеми цветами радуги. Голова запульсировала, надуваясь.

И-и-и…. и все кончилось. В одно мгновение. Объединенная мощь двадцати четырех «индиктов» высосала батареи и преобразователи грузовика меньше чем за секунду. Коротко пшикнули невидимые нити узора, и почерневший грузовик с погасшими в одночасье огнями медленно поплыл по баллистической траектории, удаляясь от все так же неподвижно висящей в пространстве схемы.

Что там с «экипажем» и приборами на корабле, Рудольфу доложат позже, а сейчас перед Бароком стояла другая задача. Операторы, выполняя приказ, равномерно и методично наполняли оба привязанных к голове Барока «индикта». А те, в свою очередь, послушно транслировали полученную энергию напрямую в сознание, потихоньку раздувая это самое сознание до состояния перекачанного воздушного шарика.

Но в этот раз все было по-другому. Сейчас Барок знал, что он хочет. Благодаря проглоченной заранее пачке лолли (полосок, сделанных из сушеной бойджи, с которыми Барок теперь не расставался) на задней стенке его сознания приглашающе распахнулась небольшая дверь, ведущая в уже совершенно не пугающий полумрак. В этот раз Барок пойдет туда не один. И не погулять.

Сейчас он войдет туда как хозяин, принося то, что имеет ценность в этом месте.

Пш-ш-ш-ш…. Ну, конечно же, все произошло бесшумно. Сознание само дорисовало и гудящую струю и сорванную с петель «дверь» полумрака. Но не это было важным. А то, что на волне врывающейся в полумрак необузданной энергии, Барок получил то, что хотел. Ну, в смысле он получил ответ на его предположение. Ответ был «верное направление».

– Домо-о-о-й! – заревел Барок, врываясь в полумрак, как только дверь стала проходима после того, как он сбросил через нее все накопленную энергию. В этот раз пришлось постараться. Орбитальный грузовик – это вам не полусдохший бот, энергии там – ого-го. Но у него получилось. Во всех смыслах.

Через полумрак, как и во все разы до этого, пролегла прямая и ровная дорога, теряющаяся в необозримой дали. Такая же…, но не та же. Все разы до этого волны полумрака раздавались в стороны только на первых двух шагах. Дальше шло катастрофическое сужение, которое не пускало Барока ни на шаг дальше его проклятых пяти. Прозрачная стена – и все. И вот – Барок нашел, как расширить проход.

– Домо-о-о-й! – и через полумрак пролег тоннель, напоминающий бутылку. Вид изнутри.

Энергии не хватило, чтобы расширить тоннель на всей протяженности, всего лишь на первых сотнях метрах, но и этого было вполне достаточно. Барок всего лишь хотел проверить правильность своей гипотезы. Проверил…, детос тагоч.

Тоннель действительно расширился. И, судя по всему, энергия, полученная от «индиктов», на самом деле может его расширять. Но….. Барок стеклянными глазами смотрел на уходящую вдаль дорогу, совершенно не представляя, что ему теперь делать.

Он может расширить (и расширит, будьте покойны) тоннель до любых размеров. Может обокрасть и лишить энергии все корабли и все преобразователи на всех планетах рукавах Стрельца. Обладать любой мощью, которую сочтет нужной (а, кстати, здорово Рудольф придумал со своими «индиктами»: в прошлой жизни Баррокаин зуф Истадуч-он и помыслить не мог управлять источниками энергии такой силы). Но это все не давало ему ровным счетом никакой надежды: проклятая дорога по-прежнему не пускала его дальше пяти ненавистных шагов.

– Что?! Что тебе надо?! – Барок колотился о твердую как каменная стена невидимую преграду. – Как тебя пройти?!

Дорога, проложенная сквозь волны полумрака, может теперь быть какой угодно широкой. Она все равно остается недоступной для Барока. Его не пропускает не ширина канала, а нечто другое. Но что?

Или это справедливо для всех перемещений по полумраку? Напрактиковавшееся сознание тут же услужливо выстроило переход их помещения на улицу. Барок сделал пробный шаг. Нет, здесь все в порядке. Можно идти.

Не выпускают с Алидады? Проверим. Барок, пользуясь памятью Рудольфа, представил себе орбитальный преобразователь, на который однажды занесло «соседа». Через полумрак тут же пролегла дорога, в конце которой чернел космос. На Барока пахнуло холодом. Нет, спасибо, он просто проверял. Дорога исчезла.

Так, понятно, расстояние и привязка к космическим объектам роли не играет. Тогда что? Чем отличается его дом от Алидады? Другой мир?

Барок, как мог, представил себе параллельный мир. Ну, как получилось, так и представил. Наудачу. И вздрогнул. Появившаяся короткая дорога была подсвечена багровыми сполохами пляшущего пламени. Ну и фантазия у него, однако…. Хм, интересно, конечно, но он сейчас, как бы это поточнее сказать… не в форме. Но проверить-то надо. Барок сделал пару шагов. Лицо обдало жаром, испуганные волны полумрака с почти различимым писком разбежались в стороны, но никакой преграды он не ощутил. Да что такое-то? Чем Желтый Лепесток его мира хуже только что придуманной бредовой фантазии?

О. Барок чуть нахмурился. А, может, он неправильно ставит вопрос? Не «куда» его не пускают, а «когда»?

Н-на! Перед Бароком пролегла тропа, выводящая его вчера на поляну перед домом…. Ну? И?

Есть! Есть отгадка. Прямо на входе у этой тропы стояла точно такая же невидимая стенка, не позволяющая сделать ни шагу вперед. Ну, наконец-то. А теперь попробуем поменять настройки. Барок зажмурился изо всех сил: «хочу сделать дорогу домой сейчас». (В конце концов, не так уж он и давно в этом мире) И? И ничего… вообще ничего. Нет новой дороги. Только старая, которая не пускает….

Барока пробил озноб. Детос тагоч, что это? Что это значит? Его мира… нет в этом времени?

Барок замер, отрешенно рассматривая игру теней на дороге в выдуманный мир. Сполохи танцевали танец, прекрасный танец, подчеркивающий мерное покачивание волн полумрака. Это было красиво. Очень красиво….

– Что это? – восхищенный голос некстати вылезшего из своей норы Рудольфа в секунду перечеркнул все «умные мысли». Барок сначала разозлился, а потом остыл: все равно ничего в голову не приходит.

– Ты что имеешь в виду? – не понял он.

– Свет, огонь, тень…, – Рудольф почти шептал. – Бари, как красиво. Я никогда такого не видел.

– И не увидишь, – мрачно пообещал Барок. – Я этот мир только что выдумал и сейчас изничтожу. Все равно он не нужен.

– Почему? – разочарованно протянул Рудольф. – Даже не посмотришь что там? Он ведь прекрасен.

– Сам не хочешь прогуляться? – озлобился Барок. И передразнил: – «Прекрасен». Там от тебя вмиг один пепел останется.

– Жалко, – все так же мечтательно произнес Рудольф. – Я бы сходил. Новый неведомый мир….

– Вон туда сходи, – сварливо посоветовал ему Барок, указывая на проклятую «бутылку», которая никак не хотела пускать его домой, в его время. – Там тоже масса интересного.

– А можно? – осторожно спросил Рудольф.

– Нужно, – съязвил Барок и, подойдя к невидимой твердой преграде, ткнулся в нее всем телом. – Только не получаетс….

И замер, пораженный: она … прогнулась.

– А-а-а, – заорал Барок. Если бы у Рудольфа было тело, Барок бы тряс его за плечи так, что голова бы отрывалась. – Что?! Что ты сделал?! Говори!

– А? Что? – ничего не понимающий Рудольф пытался сообразить с чего такое внимание к его персоне. – Что случилось?

– Это я тебя спрашиваю, что случилось? – теребил его Барок. – Эта стенка, которая меня не пускала, он всегда была твердой. А теперь он мягкая и гнется. Что-то поменялось. Смотри.

Он со всего маха воткнулся в мягкую «стенку» и взвыл от разочарования и страха: его опять встретила крепость камня.

– А! О! – у Барока не хватало слов. – Э?! Куда?

Нет, это нечестно. Просто нечестно. Барок начал тихо сходить с ума. Она же только что….

Стоп! Барок настрого запретил себе фонтанировать эмоциями. Энергии, перекачанной с грузовика, надолго не хватит. Надо пользоваться моментом. Так, давай думать. Что изменилось в этот короткий промежуток?

– Рудольф.

– Я, – пискнул «сосед», готовый уже ко всему.

– Вспоминай, что ты делал сейчас.

– Я? – поразился Рудольф. – Это же ты делал.

– Не зли меня, – Барок понизил голос, и Рудольф, даром что у него не было тела, поежился, предчувствуя взбучку. – Я спрашиваю, что ты делал, когда подошел к перегородке?

– Какой перегородке? – почти шепотом переспросил Рудольф, уже отчетливо понимая, что сейчас будут бить.

Но пронесло. Пока.

– Перегородке вот на этой дороге, – Барок, сдерживаясь из последних сил, показал на уходящую в необозримую даль «бутылочную» тропу. – Которая не дает мне по ней пройти.

– Ничего не делал, – зажмурился Рудольф. – Я только думал, как красиво она выглядит.

Бароку очень хотелось оторвать ему голову, но как оторвать то, чего нет?

– Еще раз «подумай», – прошипел он с издевкой. – Может, в этот раз лучше получится?

Он пошутил, а Рудольф, напуганный перспективой головомойки – нет.

– Красиво, – проговорил он, честно погружаясь в эмоции. – Очень красиво. Я всегда любил дороги, уходящие вдаль. Просмотри, как она прекрасна.

– Глаза бы на нее не смотрели, – проворчал Барок и стукнул рукой по невидимой перегородке.

И замер.

– Руди, – прошептал он, не отнимая руки от помягчевшей перегородки. – Посмотри еще.

– Смотрю, – мечтательно проговорил Рудольф. – Очень красиво. Я с удовольствием прогулялся бы по ней.

– Не останавливайся, – Барок задрожал, чувствуя, как твердая стена под его рукой становится податливой, пружинящей. – Не останавливайся. Идем дальше.

– Куда? – удивился Рудольф, выпадая из своих мечтаний, и Барок опять ощутил под ладонью твердость камня.

– Нет! Стой!

– Ты же говорил «идем», – удивился Рудольф.

– Не ты, ты иди, она – стой, – зачастил Барок. – Назад. Куда? Стой. Давай еще. Ты – давай, она – назад.

– Я ничего не понял. Ты поконкретнее скажи, – с отчаянием в голосе попросил Рудольф.

– Скажу, – выдохнул Барок, прекратив колотиться о невидимую стену. – Сейчас, разберусь немного и скажу.

Но разбор пришлось отложить. Волны полумрака вдруг съежились, потускнели. Мир вокруг начал терять четкость. Созданные Бароком дороги побледнели начали таять прямо на глазах.

– Бари, уходим, – почти взвизгнул Рудольф. – Энергия кончается.

Барок дернулся, заметался, не понимая, что ему делать, но голос не отягощенного ностальгией Рудольфа все же выдернул его из этого метания.

– Уходим, Бари, уходим.

И они ушли. С почти настоящим стуком захлопнулась дверь в голове, и Барок, с трудом сдерживая слезы злости и отчаяния, увидел перед собой тревожные лица ассистентов, явно решивших, что Рудольф потерял сознание в ходе эксперимента.

– Все в порядке, – выдавил он. – Со мной все в порядке. Мне просто надо немного побыть одному. Чуть-чуть.

Но если кто-то, думал, что у него получится, этот «кто-то» глубоко ошибался. В комнату, снося на своем пути все, ворвалась бригада врачей в белых комбинезонах: Технократия не желала терять свою восходящую звезду.

Барок вздохнул и обессилено закрыл глаза. Додумывать придется позже.

Глава 20

– Ты не понимаешь, – Барок терпеливо вздохнул. Объяснять принципы составления магических узоров человеку с инженерным образованием было тем еще занятием. В технических вопросах Рудольф оказался далеко не глупым, и все схватывал на лету. Вот только все, что он схватывал, он норовил перевести в понятные ему термины и параметры.

– Это не новая теория полей. Это то, что называете «магией», а мы «хальер». И подчиняется оно другим законам. Никакого, как ты говоришь «синергетического» эффекта от увеличения точек воздействия не будет. Структура узора определена раз и навсегда. Тридцать шесть опорных узлов. Ни больше и не меньше. Иначе не будет работать. И соединяться вместе они не могут. Это тебе не твоя схема с «индиктами».

– Точно? – когда дело доходило до технической составляющей, увалень из сознания Рудольфа исчезал, и появлялся какой-то … волкодав, не меньше. Тихоня Руди превращался в безжалостного аудитора, которому каждый шаг нужно было обосновывать, доказывать и отстаивать. Иначе не принималось. Барок, никогда не испытывавший склонности к фундаментальной науке, медленно зверел, пытаясь донести до одного ученого неизвестную ему теорию, придуманную другим, не менее ученым. Развлечение оказалось не для слабонервных. К примеру, оторвать голову противнику Бароку было гораздо проще.

– Рудольф, – тихо и медленно проговорил Барок и «сосед» притих, поняв, что перебрал. – Я же не спрашиваю тебя, точно ли накапливают энергию твои приборы. Ты сделал, я принял это как данность. В данном случае будет то же самое.

Он сделал паузу, давая возможность высказать очередную глупость Рудольфу, но тот благоразумно промолчал.

– Так вот, – продолжил Барок. – Мне нужно по тридцать шесть материальных носителей для каждого узора. Каждый узор самостоятелен и автономен. Привязки к другим нет. Что он нам принесет, то и будет. Поэтому чем больше у нас будет таких узоров – тем лучше.

– Так все-таки есть синергетический эффект, – не удержался Рудольф.

– Исключительно вот тут, – Барок постучал по их общей голове. – Друг друга они не усиливают, но общее количество энергии, как ты ее называешь, нам, конечно же, важно. Давай посмотрим, что у нас есть.

Этот разговор происходил на втором этаже дома Рудольфа. Сейчас, через полгода после «успеха» Рудольфа и Барока, и почти через три месяца после первых испытаний схемы «индиктов», его уже трудно было назвать неухоженным. Статус члена Академического Совета принес Рудольфу не только уважение, почет и свободу действий, но еще и немало бытовых преференций, сильно облегчающих жизнь. Денег стало больше, и естественно, появились все удобства, сопровождающие эти самые деньги. Еда, перемещение, уборка, стирка – от всего этого Рудольф был теперь избавлен. С одной стороны это все был прекрасно, именно к этому он и стремился, но с другой – Барок уже устал отбиваться от назойливой помощи окружающих. Оказывается, когда ты один, мыслить и творить получается гораздо лучше. Он уже на полном серьезе стал скучать по недавним временам, когда ни одна живая душа, кроме Сильвии не помнила о его существовании.

Кстати, сама Сильвия никак не отреагировала на изменения, произошедшие в жизни Рудольфа. Тот, выпросив у Барока «личное» участие в общении, в первый же день распетушил грудь, рассказывая о «своих» достижениях, проигнорировав, к слову, недвусмысленные предупреждения Барока. И, естественно, – пшик. Сильвию совершенно не тронули рассказы о величии и значимости.

Рудольф был в шоке – он никак не ожидал, что кто-то может остаться равнодушным к признанию его заслуг и грядущих перспектив. А Сильвия, небрежно изогнув бровь, посмотрела на него странным взглядом и тихо вздохнула.

Мелко хихикающий в уголке сознания Барок тут же напрягся. Рудольф, глядя на Сильвию телячьими глазами, попытался было пуститься в объяснения, но Барок тут же оттеснил его в сторону, взяв процесс выправления ситуации в свои руки. У него получилось. Сильвия, в очередной раз подивившись резкой смене поведения, отнесла неудачную попытку выпендрежа на счет потрясений, выпавших на долю Рудольфа, и благосклонность была восстановлена. Рудольф остался недоумевать, а Барок еще больше проникся восхищением к этой совершенно непонятной женщине. Им с Рудольфом, кстати, так и не удалось упросить ее остаться на ночь. Привычный сценарий остался без изменений: внезапная встреча, бурная страсть – и ненавистное бот-такси, исчезающее в ночи.

Барок вздохнул … и решительно выгнал из головы все лишние мысли.

– Тогда зачем огород городить? – Рудольф не спешил соглашаться с заявлениями Барока. – Не проще ли раскинуть эти твои «узоры» по Алидаде, хотя бы, и получить то, что нам требуется, не отправляясь на другую планету?

– Не проще, – Барок призвал на помощь память Баррокаина. – Эти узоры оперируют сутью вещей. И, если для преодоления барьера требуется восхищение красотой, то мы должны предоставить эту самую красоту – и никак иначе. Что лучше произведений искусства может вызвать это самое восхищение? Ничего. А из нас с тобой деятели искусств – никакие. Это раз.

Барок переменил положение. Как всегда во время их разговоров внутри сознания, их общее тело замирало. Иногда, в довольно неудобных положениях. Как, например, сейчас.

– А два – это то, что даже все население Алидады, взятое вместе, не в состоянии обеспечить нас должным количеством эмоций. И это при условии, что ты соберешь из всех в одном месте, в одно время и заставишь радоваться полчаса.

Он фыркнул, представив себе эту картину.

– Нам нужна сеть узоров, охватывающая галактику, не меньше. Не ты ли считал потребности?

– Я, – со вздохом согласился Рудольф.

В своей неуемной страсти к систематизации и упорядочиванию, Рудольф все-таки смог вывести зависимость между количеством выделяемых эмоций и расстоянием, на которое смещается центр преграды. Именно центр, потому что, если бы она отодвигалась вся, как поршень, то их затея не имела бы смысла: никто бы не дал гарантии, что, сместив ее до конечной заданной точки, Барок смог бы прорвать ее и оказаться дома. А так – нехитрый линейный подсчет показывал, что если один Рудольф своим восхищением помог Бароку сместить центр перегородки на четыре миллиметра (они специально замеряли), то для прохождения расстояния, определенного (увы, увы) исключительно на глаз, им требуется положительные эмоции от ….

Вот на этом моменте Бароку становилось нехорошо от одной только цифры, обозначающей количество необходимых людей. Но альтернативой было вечное заточение в одной с Рудольфом камере, и Баррокаин зуф Истадуч-он отринул мешающие процессу сомнения, запретив себе даже думать в эту сторону.

Тем более что нестыковок, приближений в расчетах, да и просто откровенных, ни на чем не основывающихся предположений, принятых за истину, в их расчетах хватало и без того. Взять хотя бы глубину смещения центра перегородки. Как она мерялась? Линейку же в сознание не пронесешь. Что они делали: Барок надавливал на мембрану и на пальце примерно замерял расстояние от исходной точки до собственно мембраны. Ну а кто сказал, что в его сознании, да еще и не просто в сознании, а внутри какой-то странной штуки, проход в которую открывается через две разумных личности, размеры пальца Барока позволяют сделать заметку на четыре миллиметра? Но ведь сделали, рассчитали….

– Есть еще и третий пункт, – Барок выждал многозначительную паузу и продолжил. – Я не хочу, чтобы хоть кто-нибудь в Технократии знал, чем мы с тобой занимаемся.

– Так а…, – начал Рудольф, но Барок не дал ему развернуться.

– А также наоборот: чтобы никто из внешнего мира не мог увязать наши с тобой изыскания с Технократией. Для чего, надеюсь, понятно.

– Понятно, – вздохнул Рудольф.

– Тогда не начинай опять свои терзания, – попросил Барок. – Решили, так решили. Нам нужен художник, мы используем его картины для размещения узоров. Узоры собирают нам нужное количество положительных эмоций, мы их складируем, а потом пускаем в дело, одновременно накачав полумрак энергией через «индикты». В итоге я – домой, а тебе остается слава, деньги, Сильвия и Академический Совет. Делай с ними все, что хочешь, надоели они уже – сил нет.

Он чуть помолчал.

– Я ничего не пропустил?

– Ничего, – хмыкнул Рудольф. – Кроме одной простой вещи: надо всего лишь расставить еще не написанные картины по всей галактике.

– С этим проблем нет, – успокоил его Барок. – Я все начал, я и подготовлю каналы сбыта. А ты посмотришь, и заодно поучишься, как это делается. А то я уйду, как ты тут без меня один останешься?

Они одновременно фыркнули. Повисла пауза.

– Кхм, – откашлялся Барок. – Все, обсуждение закончили, а начинаю лопать бойджу, а ты пока почетче вспоминай расположение.

– Так, может, не надо? – сделал последнюю попытку Рудольф. – Может, выйдем где-нибудь в стороне? Зачем его сразу пугать-то?

– Поздно переигрывать, – Барок зачавкал палочками лолли. Без бойджи полумрак открываться не хотел ни в какую. – Да и на улице есть шанс, что нас увидят посторонние.

– А так он сразу увидит, на что мы способны, – попытался возразить Рудольф.

– Вот ты вроде умный, умный, – вместо ответа пожаловался Рудольфу Барок. – А как чего ляпнешь, так хоть стой, хоть падай. Ну, конечно, он увидит. А как еще? Или ты думаешь, я ему узор в картины, как в снотворное в чай буду подмешивать? Не-ет, – он проглотил еще пучок лолли. Действие бойджи должно было вот-вот начаться. – Тут все сложнее. А тем более, что количество картин, которое нам необходимо, очень сильно превышает возможности среднестатистического человека. Придется его ускорять. А как это сделать незаметно? Нет уж, пусть знает, с кем имеет дело.

Барок замолчал на секунду, оценивая ощущения.

– Все, меня начинает потихоньку забирать, – сообщил он Рудольфу. – Давай концентрируйся на объекте. А то, если нас над поверхностью выкинет, будет не очень приятно.

– Даю картинку, – Рудольф решился. Сомнений больше не осталось.

Барок расслабился, посмотрел на появляющуюся в сознании уже привычную дверь. Улыбнулся ей, как старой знакомой, и вошел в успокаивающие волны полумрака, таща за собой Рудольфа. Главное – протащить через полумрак оба сознания. Полностью. Тогда и тело вывернется за ними. Это Баррокаин зуф Истадуч-он помнил хорошо. Он сам так попал в полумрак, не вытащив до конца свою память и свое сознание. Теперь это превратилось в шанс. Где-то (и когда-то) далеко-далеко все еще падал в пропасть датой-шаман Второго Круга. Падал, падал и никак не мог упасть.

Сейчас пришла пора помочь ему подняться.

– Туда, – показал рукой Барок.

В принципе, можно было обойтись и без голоса и жеста, но так было спокойнее. Ровно по направлению вытянутой руки через полумрак пролегла прямая струна дороги, в конце которой мягко светилось какое-то пятно.

– Поехали, – Барок решительно двинулся вперед.

Технология таких переходов были ими отработана уже очень неплохо, поэтому Барок не сильно удивился перемене обстановки и смене ощущений.

Короткое помутнение, и он стоит в середине какой-то комнаты.

– Хорошая работа, Руди, – похвалил Барок и начал осматриваться. Информация о новом месте нужна быстро.

Захламленная комната (Барок мысленно извинился перед Рудольфом за ругань в его адрес: рудольфовский бардак с этим рядом не стоял), грязные оконные стекла. Потеки разбрызганной краски мешаются с засохшей грязью. Полусорванные занавески. Перегоревшие лампы. Под ногами хрустят контейнеры из-под какой-то еды. Запах – бр-р-р….

И картины. Много. Большие и маленькие, прямоугольные и других форм. Яркие и тусклые. Понятные и странные. Разные…. Они висели на стенах одна на другой, стояли прислоненными стопками у стен, пачками захламляли углы. За креслом небольшой горкой пристроились миниатюры.

Да-а-а, Рудольф не соврал: его старый приятель действительно обладает большой работоспособностью. И небольшим талантом. Барок остановился возле одной из картин. На полотне красовалась геометрически правильная решетка, занимающая практически весь холст. Только по краям змеилась скрадывающая общую серость лента, испещренная странными узорами. Буквы, не буквы. Иероглифы, не иероглифы. Не поймешь. Из-за этой ленты создавалось странное ощущение, что ты одновременно находишься и перед решеткой и – за. В том смысле, что непонятно где у этого дома стены. Барок поморщился. Шизофрения в цвету.

Он осмотрелся, хозяина видно не было. Ладно, что у нас с окружением? Он подошел к окну…. И отшатнулся в испуге. Нет, никаких монстров там не наблюдалось, но после малоэтажной Либрации смотреть на землю поверх рваных облаков – это как-то слишком.

Барок еще раз осторожно подошел к грязному окну. А это не еще одна картина, часом? Нет. Все так и есть. Квартира художника с непривычным для уха Барока именем Лю Хо Юнг на самом деле располагалась выше облаков. Насколько хватало глаз, вокруг из грязно белого несущегося вокруг полотна тумана, как пни на болоте, торчали такие же здания, к которым откуда-то сверху тянулись непонятно откуда берущиеся тросы. Что это?

– Это портовый район, – пояснил вовремя сориентировавшийся Рудольф. – Тросы ведут к орбитальным лифтам, по ним идет разгрузка с орбиты.

И правда, – по одной из ниточек к торчащему из облаков дому вдалеке медленно ползла какая-то коробочка.

– Здесь жилье дешевое, – пояснил Рудольф. – И все снабжение прямо тут же. Можно месяцами не спускаться вниз.

– Да ты что? – удивился Барок. – А гулять хотя бы где? Ноги же отнимутся, сидеть в этой клетке.

– Гулять вон там, по периметру, – Рудольф указал на ближнюю из идущих по периметру дома галерей, – Хо Юнг давно еще предлагал мне перебраться к нему. Но я не согласился. На Алидаде как-то спокойнее.

– Да уж, – согласился Барок, присматриваясь к густому потоку людей, медленно текущему по галерее. На остальных домах, как он мог разобрать, было все то же самое. Бесконечные кольца галерей, бесконечные людские потоки. – Действительно, спокойнее. Слово ты подобрал правильное. А гулять-то где? По этим кишкам, – Барок кивнул на галереи, – можно только ходить. Ну, еще бегать….

Он оценивающе присмотрелся и поправился.

– Нет, бегать уже не получится. Как они тут живут?

Рудольф пожал невидимыми плечами.

– Я не знаю. Я тут не остался.

– Угу, – понял Барок. – Ладно. Как хочет, пусть так и живет. В конце концов, каждый лось несет свои рога сам. Нам от него не красоты природы нужны. Хотя, – Барок огляделся, – жил бы в другом месте, глядишь, и картины были бы красивее. А так… что он тут малюет…? Прямоугольники, квадраты. Спирали какие-то. Природу рисовать надо.

– Он так видит мир, – попытался заступиться за давнего приятеля Рудольф. Не получилось.

– Вот и я про тоже, – «поддержал» его Барок. – В каком дерьме живешь, такое и рисуешь. Надо будет ему посоветовать отсюда перебраться.

В соседней комнате раздался грохот. Барок тут же чуть присел и повернулся в сторону звука. Ноги согнуты, руки перед собой, закрывают жизненно важные органы. Если бы дело происходило на Алидаде, сейчас бы вокруг него еще и кружились бы два «индикта», блокируя любую энергетическую активность в радиусе метра. Но тут была Наньдан, головная планета азиатского слоя рукава Стрельца и приходилось полагаться только на самого себя: материальные вещи проносить через полумрак получалось, но все приборы напрочь отказывались работать, превращаясь просто в куски металла и пластмассы. Так что из оружия у Барока при себе был только боевой тесак, тот самый, найденный на кухне Рудольфа. Но доставать его время еще не пришло.

– Ши шей цзайчжа? – в проеме двери показалась тонкая, неухоженная, растрепанная фигура, увенчанная невероятно лохматой черной шевелюрой.

Фигура замерла, испуганно глядя на человека, оказавшегося в комнате, в которую вела только одна дверь. Не входная.

– Привет, Хо Юнг, – Рудольф, взявший на себя функции приветствия, похлопал себя по правому плечу, напоминая о переводчике.

– Лу-ди?! – обрадовано завопила фигура, узнавая приятеля. – Ни цзай….

Дальше хлынул ураганный поток слов на незнакомом языке, из которого Барок понял лишь то, что китаец очень рад видеть Рудольфа. Но и то, понял он это только потому, что хозяин полез обниматься.

– Переводчик, Хо Юнг, переводчик, – оттеснив Рудольфа, Барок, счастливо оскалившись, опять похлопал по плечу сначала себя, а потом и не утруждающегося пониманием намеков китайца.

Последнее вышло несколько не по-дружески, художник даже скривился от такого «приветствия», но зато мгновенно понял, что от него хотят. Чирикнув что-то на своем птичьем языке, он нырнул в соседнюю комнату и буквально через несколько секунд появился оттуда, пристраивая на плечо овальную каплю переводчика.

– Здравствуй, Руди – почти сразу же разродилась капля, непохожим металлическим голосом, резко контрастирующим с тонким писком Хо Юнга. – Какими судьбами?

– В гости, – лаконично сообщил Барок.

– Да? – удивился Хо Юнг. – Я не слышал, как ты вошел.

– Не слышал, – подтвердил Барок. – И это одна из причин, по которым я пришел в гости.

Он выждал довольно длинную паузу, за которую китаец смог рассмотреть и новую прическу, и новую одежду (Барок настоял, чтобы они оделись как можно дороже), и новое, ранее никем из старых друзей Рудольфа не виданное выражение глаз.

– Ты изменился, – сообщила капля переводчика, перекрывая отрывистый голос художника.

Барок присмотрелся. Как-то странно он дергает рукой. Непрерывно. Пряча руку так, чтобы ее не видели. И глаза у него в голубых точках. К чему бы это?

– Нам не повезло, Бари, – подал вдруг голос Рудольф.

– Ты смотришь туда же, куда и я? – не меняя выражения их общего лица, поинтересовался Барок.

– Да, – мрачно сообщил Рудольф. – И мне точно так же это не нравится. Это ариш. Новомодный наркотик. Если прямо сейчас не начать сеансы регенерационной камеры, ему жить осталось несколько месяцев, ну, может, год. Но и потом не факт, что все не повторится. У ариша очень сильное психологическое привыкание. Так что скорее всего мы остались без художника.

– Ерунда, – отмахнулся от него Барок. – Если то, что я вижу, и есть те самые картины, то ничего страшного не происходит. Такое и я могу нарисовать. Нам от него всего-то и надо что имя, авторские права в неограниченном объеме, ну и картины конечно. Пока будет в силах, будет рисовать, потом – посмотрим. Зато договариваться станет на порядок легче.

– Ты думаешь? – засомневался Рудольф.

– Смотри, – Барок поднял глаза на китайца. – Ну что, Хо Юнг, ариш?

Китаец мелко вздрогнул и затравленно посмотрел на Барока.

– Ариш? – повторил тот.

Хо Юнг, не отводя взгляда, кивнул. Барок сочувственно скривил губы.

– Понимаю, понимаю, – он чуть подался вперед. – Слышь ты, тело, дозу хочешь?

– Бари, – раздался в голове Барока возмущенный голос Рудольфа. – Это мой друг.

– Отстань, – отмахнулся от него Барок. – Он больше ничей не друг. Видел я таких. Это просто тело. Тело, которое еще может что-то делать. А может и не делать. Но за дозу оно тебе сто таких картин нарисует.

– Хочу, – пока они препирались, Хо Юнг подался вперед. Его глаза загорелись, он облизал пересохшее губы, и попытался улыбнуться. Вышло жалко. – Что надо сделать?

– Видал? – вздохнул Барок, указывая на художника Рудольфу. – Все, нет больше твоего Хо Юнга. Кончился. Эй, ты чего?

Барок напрягся, уловив в мыслях Рудольфа искреннюю грусть и страдание.

– Да так, – «сосед» собрался. – Ничего особенного. Просто вспомнил, как мы познакомились. Давно. Какими мы были молодыми. Как все было здорово, столько дорог лежало перед нами. А теперь, вон, – он указал на Хо Юнга, который с каждой секундой улыбался все более и более заискивающе. – Куда ушла наша юность? Во что он превратился?

– Ну, во что-то, – пожал плечами Барок. – А юность ваша ушла туда же, куда уйдет твоя потенция, если мы сейчас ничего не предпримем. Давай, заканчивай свои страдания. Тем более что это глупость чистейшей воды. Подумаешь – наркоман. Это был его сознательный выбор. Хочет дохнуть – пусть дохнет. Тебе-то что? А сколько твоих знакомых не стало травиться? Сколько в люди выбилось? Сравни на досуге. А сейчас помолчи. Не мешай мне работать.

Он решительно вернулся к Лю Хо Юнгу.

– Так, меня интересуют твои картины.

– Конечно, – китаец чуть не подпрыгнул. – Конечно. Я покажу их все. Но учтите, некоторые из них могут стоить дорого, очень дорого. Они ….

– Заткнись, – посоветовал ему Барок, одним движением перекрывая фонтан красноречия Лю Хо Юнга. – Меня не интересует какая-то одна картина. Меня интересуют все, которые ты написал, а также те, которые ты напишешь по моему заказу. Много и быстро. И права передашь все мне. Понятно?

– Понятно, – послушно закивал китаец, и спохватился. – А мне что?

– Тебе? – Барок-Рудольф оценивающе пробежался взглядом по изможденной фигуре художника, демонстративно оглядел пришедшую в запустению комнату. – Тебе будут сеансы рег-камер и новая доза за каждые тридцать шесть картин. Ну, и деньги, естественно. Немного.

– А если я не соглашусь? – собрал свои последние глупые силы Лю Хо Юнг.

– Не соглашайся, – пожал плечами Барок. – Не будет у тебя сеансов рег-камер и новой дозы за каждые тридцать шесть картин. Ну, и денег, естественно, у тебя не будет тоже. Нисколько.

– Согласен, – торопливо зачастил Хо Юнг. – Согласен. Только можно мне немного денег прямо сейчас?

– Руди, – позвал Рудольфа Барок. – Ты не знаешь, это его ариш, он как действует? Вырубает, или нет?

– Насколько я знаю, нет, – поделился Рудольф. – Он наоборот, даже немного сил придает. Его потому вся богема и любит. Под ним работать неплохо. Главное, не пропускать сеансы в рег-камерах. Потому что потом не выкарабкаться.

– Спасибо, ты как всегда сведущ во всех вопросах порока, – не преминул поддеть его Барок.

– Бари! – возмутился тот.

– Молчу, молчу, – хихикнул Барок и вернулся к китайцу. – Короче так, бумагу мне и ручку, составим документ, ты его подпишешь. Потом дам денег на дозу. Еду сам принесу. Теперь передашь мне ключи от квартиры, и начинай работать. Следующая доза – через тридцать шесть картин. Все равно каких. Вперед.

Величественным жестом он отправил бедолагу куда-то в комнату, а сам посмотрел внутрь головы.

– Ни звука, – предупредил он Рудольфа. – Если хочешь обратно свое тело, деньги, славу и Сильвию. Даже не думай что-нибудь сказать. У нас еще тут дел немерено. Надо на первые картины узоры как ты говоришь «наколдовать». Надо снять квартиру. Все, что есть, перевезти отсюда туда. Убедиться, что это тело, – он показал в сторону соседней комнаты, откуда доносился грохот: художник бумагу искал, надо думать. – Что это тело будет работать. И с той скоростью, с какой нам надо. А потом….

– А что потом? – заинтересовался Рудольф. – Ты говорил, что покажешь что-то.

– Покажу, – согласился Барок. – Куда я денусь? Но это потом. А сейчас надо вспоминать текст соглашения, которое мы с тобой придумали. Давай, начинаем, будешь помогать. Вон и тело наше опять нашлось….

Из комнаты, сияя, как крыло атмосферного бота, появился Лю Хо Юнг. В руках он держал стопку чистых листов и странной формы ручку. Работа, судя по всему, начиналась….

Глава 21

– И как вы нашли картины? – небрежно развалившись в кресле, Барок посмотрел на собеседника. – Согласитесь, впечатляют?

Еще бы они не впечатляли. Он лично повесил вытащенные из памяти Баррокаина зуф Истадуч-он узоры на все тридцать шесть отобранных картин. Узоры назывались «Тихий смех» и предназначались для придания хорошего настроения. На Торквинии им иногда даже пользовались врачи для выведения больного из депрессии. Барок проверил эффект на самом Лю Хо Юнге – тот мгновенно начал блаженно улыбаться. Работает. Все же в этом проклятом Несуществующими богами мире еще хоть капли магии, но сохранились.

И теперь им с Рудольфом предстояло сделать первый, самый важный шаг: рассказать о «таланте» «мастера» Лю Хо Юнга всей галактике.

Барок с помощью Рудольфа долго изучал наиболее влиятельных игроков на рынке торговли произведениями искусств и, наконец, остановил свой выбор на «Лукас Трансгалактик». Во-первых, они были одними из старейших лидеров этого рынка. Во-вторых, у них имелись представительства практически во всех галактических слоях всех государств. И в-третьих, они не имели излишне тесных связей с Азиатским Содружеством – все мало-мальски значимые офисы «Лукаса» располагались либо в Сакс-Союзе, либо в РФМ. А это позволяло надеяться, что детальную информацию, которую неизбежно захотят получить спецслужбы всех заинтересовавшихся империй, им придется добывать не самым простым путем, так как весь объем не будет сконцентрирован в одном месте.

Они с Рудольфом не поскупились на гала-курьера, отправив одну из картин с наложенным узором в офис «Л.Т.». В приложенном письме выражалась надежда на плодотворное сотрудничество и намек на то, что длительное рассмотрение вопроса не будет способствовать заключению контракта.

Надо отдать должное «Лукас Трансгалактик», они не зря занимали на рынке свое место. С момента отправки образца курьером прошло десять дней, и на связь с Рудольфом вышел представитель «Л.Т.», только что прибывший на Наньдан очередным гала-люксом.

Первым делом Барок отправил его на съемную квартиру, где он оборудовал нечто вроде экспозиции. Тридцать шесть картин, заряженных «Тихим смехом» создавали в комнате непередаваемое ощущение легкости. Вышедший из квартиры агент улыбался счастливой улыбкой младенца, не успевшего узнать ни одной из грязных сторон жизни. И только по одной этой улыбке Барок понял, что первая часть их плана выполнена.

Теперь осталась техника. Всего лишь определить коммерческую составляющую сотрудничества. Но и тут проблем не предвиделось: Барок не был настроен торговаться. Ужин в дорогом ресторане, отдельный кабинет, тишина и лучшее вино, которое можно было найти на окраине империи. Барок считал, что бюджет Технократии может себе это позволить. В конце концов, «индикты» уже почти четыре месяца позволяют Алидаде и другим пяти планетам образования вдвое сократить лицензионные отчисления за пользование орбитальным преобразователем. Так что переживут. Тем более что эти расходы проговаривались в соглашении между Академическим Советом и Рудольфом.

– И как вы нашли картины? Согласитесь, впечатляют.

– Неплохо, очень неплохо, – согласился тот. – Действительно, необычно. По моему мнению, некоторые шансы на продвижение их на рынок присутствуют.

Барок только усмехнулся. Сидящий перед ним человек ни чем не напоминал бизнесмена. Яркие цвета ультрамодной одежды, вызывающие аксессуары, ухоженные ногти, тщательно уложенная пышная прическа. Любой житель Авангардов, отвыкший от привычек метрополий, увидел бы в нем всего лишь изнеженного жителя центральных слоев. Барок увидел то же самое. И видел до тех пор, пока не заглянул в глаза представителю «Лукас Трансгалактик». А после этого решил, что разговаривать надо максимально жестко. Говорить с человеком, имеющим такой взгляд, по-другому просто не было смысла.

– Они уникальны, – Барок согнал улыбку со своего лица.

Ужин был съеден, вино выпито, вечер входил в стадию цифр.

– Нигде в галактике вы не найдете ничего подобного. И я готов отдать «Лукас Трансгалактик» эксклюзивные права на распространение произведений Лю Хо Юнга. При соблюдении моих условий.

– Вы упоминали об этом, – агент расслабленно качнул бокалом, показывая покой и умиротворение. – И я готов обсудить ваши просьбы. Но для начала, я бы очень хотел познакомиться с нашим гением.

Тонкий голос агента и нарочитая мягкость движений говорили о том, что этот человек симпатизирует собеседнику, готов пойти на все его условия и просит всего лишь о небольшом одолжении.

И, наверное, кого-нибудь он бы даже убедил. Но Баррокаин зуф Истадуч-он слишком долго дышал воздухом разных миров, чтобы поверить в поведенческие сигналы. Он не раз и не два видел тщедушных шаманов Первого Круга, мановением руки сносящих скалы и поворачивающих вспять реки. Да он и сам был далеко не тем, кого видел его собеседник. И поэтому никаких поблажек не будет.

– Исключено, – он растянул губы в улыбке, в которой не было и намека на веселье. – Лю Хо Юнг предпочитает мизантропию, все его дела веду только я. Документы, подтверждающие мои полномочия, вы видели. И формулировка «просьбы», – Барок решил с самого начала уйти от псевдоприятельских отношений, – применительно к нашему сотрудничеству, не уместна. Это не просьбы, а параметры соглашения. Они выполняются – сделка есть. Не выполняются – сделки нет, и мы ищем других партнеров.

– Говорите, – агент перестал играть в неопределенную сексуальную ориентацию и косить под расслабленную богему. Его бокал встал на стол рядом с рудольфовским. Теперь напротив Барока сидел делец.

– Картины продаются только пулом по тридцать шесть штук на планету, – начал заколачивать голосом гвозди Барок. – Не получается за один раз – продажи нет. Увозить картины с планеты нельзя – это должно быть включено в условия продажи. Не менее половины картин должно быть продано в присутственные места, которые посещаются большим количеством людей. Музеи, картинные галереи и тому подобное. Это все.

Он замолчал, глядя в глаза агенту. Агент тоже молчал, выдерживая этот взгляд. Молчали они долго, очень долго. Настолько долго, что даже Рудольф, которому Барок строго-настрого запретил высовываться, вылез из своей норы, пытаясь понять, что происходит.

– Хорошо, – неизвестно что агент увидел в глазах Барока, но долгих обсуждений не последовало. – Мы готовы принять эти условия, но со своей стороны выдвинем ряд коммерческих параметров, которые тоже должны будут выдерживаться неукоснительно.

– Выдвигайте, – у Барока не было ни малейшего желания торговаться, поэтому данный вопрос сомнения у него не вызывал. – Я не думаю, что тут будут какие-то сложности. Мне не принципиальна цена отдельной картины, меня интересует ширина охвата галактики.

Он напрягся, увидев недоумение в глазах агента, и добавил, потакая образу жадного дельца.

– Скорость работ Лю Хо Юнга достаточно велика, и мы собираемся зарабатывать на имени и объемах….

Через неделю агент уехал, увозя с собой подписанное соглашение. А еще через месяц Барок с дрожью в руках ощутил первую тонкую струйку эмоций, начавшую сочиться через настроенный канал. Мембрана на пути домой прогнулась на полпальца….

…

– Рудольф, график?

– Держим. Плюс три планеты, минус одна – узор разрушен, картину вывезли с планеты.

– Уроды! – выплюнул Барок.

– «Л.Т.» приносит извинения и готово выплатить компенсацию.

– В какое место нам их компенсация…? Нам охват нужен.

– Ну, не скажи, – Рудольф высунулся из-за своего полога, где в тишине занимался теоретическими выкладками. – Ты уйдешь, а мне эти деньги очень и очень пригодятся.

– Согласен, – выдавил Барок. – Но мне каждая задержка как нож острый.

– Не торопись, – посоветовал Рудольф. – Я тебя очень хорошо понимаю, но в таких процессах спешка ни к чему хорошему не приводит. Лучше мы все как надо подготовим, зато не придется заново начинать. Да и ничего страшного не произошло. Мы четко идем по графику накоплений. Каждый день дает новую информацию. Я ее обрабатываю, накапливаю статистику. И, кстати, у меня в расчетах появилась одна странность.

– Ну? – рыкнул Барок.

– Коэффициент эластичности мембраны все время меняется. Пока еще мало данных, но такое ощущение, что сколько бы мы туда не закачали, мембрана подстроится. Извини….

И только в конце фразы он сообразил, что значила эта информация для Барока. Но как ни странно, взрыва не последовало. Барок только отмахнулся:

– Ничего, посмотрим, как пойдет дальше. Мы же узоры ставили пока только на накопление.

– Там есть еще какой-то эффект? – сделал стойку Рудольф. – Скажи. Мне для расчетов надо. А то что я как слепой котенок тычусь.

– Нет пока ничего, – откашлялся Барок. – Это не объяснить, это надо показывать на месте. Будем готовы – расскажу. Пока – просто накапливаем. Сколько нам по расчетам еще нужно?

– В штуках при средней интенсивности – шестьдесят….

– Думаешь, наш наркоманский друг выдержит?

– Куда он денется, – окончательно убедившись в безволии старого приятеля, бесповоротно рухнувшего в пучину наркотического бреда, Рудольф вымел из своей головы любое подобие жалости. Человек, добровольно отринувший свою сущность, для него существовать перестал. – Выдержит как миленький. Ариш убивает далеко не сразу, и к тому же почти до самого конца поддерживает тебя в нормальном состоянии. Это потом – р-раз, и закапывайте.

– И когда по твоим расчетам будет этот «р-раз»? – забеспокоился Барок.

– Не волнуйся, год как минимум он еще протянет. А нам по графику осталось не больше двух месяцев. Так что все планово.

– Я тебя за язык не тянул, – пообещал Барок.

…

– Бари, – тихий голос Рудольфа царапнул наслаждающееся сознание Барока. – Бари, у нас проблема.

– Что?!

– Только что пришла очередная эмиссия от планово включившегося узора. Критическая масса пройдена. Остался запас, который мы хотим накопить, и все. Но ….

– Рудольф, ты с ума сошел?!

– Бари, мои расчеты показывают что-то странное….

– Рудольф, ты дурак, или как?! Я занят. МЫ заняты!

– Рудольф? – с придыханием спросила обнаженная Сильвия, на которой замер, скорчившись в нелепой позе Барок. – У тебя все в порядке?

Очередная безумная ночь летела на крыльях страсти, в окно таращились завидующие звезды, Барок шалел от невероятной женщины…, а тут этот кретин….

– Руди, пошел к черту! Что бы там ни случилось, какая бы масса ни накопилась, поверь, все идет по плану. Я обещал тебе дополнительный эффект – он будет. Нам остался месяц – не больше. Расслабься. И вообще, как ты можешь о делах говорить в такой момент? … Все хорошо, красавица, все хорошо.

Это он Сильвии.

– Сейчас не моя очередь, – резонно заметил Рудольф, заставив Барока стиснуть зубы от бешенства.

– Ну погоди, слизняк, – пообещал он, сквозь зубы, возобновляя ласки. – Вот сам за нее возьмешься, а я у тебя в голове буду интегральные уравнения решать.

– Ты не представляешь, как это возбуждает, – фыркнул в ответ Рудольф, пропадая за своим пологом.

– Извращенец, – выплюнул Барок ему вслед. Кажется, получилось вслух.

– Полностью с тобой согласна, – донесся лихорадочный шепот Сильвии из горячей глубины кровати. – Но мне нравится….

Над домом высыпали звезды. День выдался сумасшедший (впрочем, как обычно в эти последние дни) и Рудольф отправился спать на свою половину сознания, не дожидаясь пока Барок составит ему компанию.

А он бы и не составил ее еще долго. Барок, пользуясь свободной минутой, сидел на крыльце, невидяще смотря в глубину звездного неба, и старался напоследок почувствовать мир вокруг себя. Мир, который он почти полюбил, но который он вот-вот покинет. Мембрана на пути домой в полумраке обросла светлячками, которые исправно поставляли расходящиеся по галактике узоры. Контакты. Тысячи и тысячи контактов, которые при поступлении команды тут же перебросят Бароку все, что сможет забрать узор. Еще немного, и их хватит, чтобы прорвать мембрану. И цена вопроса уже переставала быть значимой. По крайней мере, для него. Путь домой становился реальностью, приближающейся с каждым мгновением. Почти все уже сделано. Еще неделя, максимум – другая, и можно будет начинать. Ему останется всего один шаг. Тот самый, о котором он не счел нужным сообщать Рудольфу…. Зачем расстраивать?

Глава 22

– Рудольф – тревога! – Весь экран ком-центра бота занимало перепуганное лицо Задабского. Старец как будто похудел килограмм на десять, хотя еще неделю назад на заседании Совета выглядел вполне упитанным и довольным жизнью. – У нас катастрофа!

– Что случилось? – уже направляющийся из магазина домой Барок начал потихоньку сбрасывать скорость. Видеть Задабского в таком испуге ему еще не доводилось.

– Штурмфлот! – Задабский почти кричал. – Два штурмфлота! Ты понимаешь, что это значит? Это катастрофа! Это же…. Немедленно сюда…. Мы собираем…. Мы….

Если бы Барок стоял рядом, он бы влепил старцу затрещину. Уж больно все это смахивало на истерику.

– Что штурмфлот? – он старался говорить как можно спокойнее. – При чем тут штурмфлот?

– Мы собираемся…. Экстренное заседание Совета…, – Задабский задыхался. – У нас тут…. Это все ты…. Ты! Если бы не ты…. Со своими железками….

– Пошел ты, – Барок отключил вызов невменяемого старика и набрал номер Тиффена.

– Герр Тиффен, что происходит? – хвала Несуществующим богам, неофициальный глава Академического Совета и не думал исходить страхом. – Мне только что позвонил Задабский….

– Экстренное заседание Совета, – коротко сообщил Тиффен. – Орбиту Алидады блокировали два штурмфлота Азиатского Содружества. Орбитальный преобразователь отключен, и если бы не «индикты», мы бы сейчас остановили всю планету. А так операторы вовремя сориентировались. Так что можешь себя поздравить, – он сухо усмехнулся, – твои приборы доказали свою состоятельность, мы полностью автономны. Ждем тебя на собрании Совета.

– Спасибо, – коротко поблагодарил Барок. – Я скоро буду.

– Не задерживайся, – кивнул Тиффен и исчез с экрана.

– Руди, ты слышал? – Барок заложил вираж. – Как думаешь, что они хотят?

– Слышал, – отозвался Рудольф. – Про «хотят» ничего не знаю, а вот то, что это может оттянуть реализацию нашего плана – надо думать.

– У нас «психосил» хватает? – спросил Барок. В голове у него потихоньку начинало складываться видение ситуации.

– «Аварийный» запас полностью не накоплен, но расчеты показывают, что начать мы можем в любой момент. Вопрос энергии.

– Это как раз не вопрос, – мрачно парировал Барок. – Как раз ее нам только что доставили на орбиту.

– Не хватит, – Рудольф просто констатировал факт.

– Сам знаю, – Барок вздохнул. – Резервные «индикты» готовы?

– Давно готовы, – подтвердил Рудольф.

– Тогда отправляй, – распорядился Барок. – Сможешь на ходу?

Он достал из сумки, с которой не расставался, обруч из черных квадратиков и водрузил на голову.

– Смогу, – Рудольф деловито вылез из-за своего полога и взялся за невидимые нити, управляющие секретным запасом «индиктов», произведенным сверх квот, выделенных Советом. Он потянул за них, и в подвале их дома заворочались в своих консолях триста приборов, готовясь отправиться в путь по заранее намеченным маршрутам. Это тоже было частью плана. – Уже начал.

– Молодец, – от души похвалил его Барок. – Я тебе это когда-нибудь говорил?

– Нет, – отрешенно отозвался Рудольф, погружаясь в процесс настроек. – Ты все больше слизняком обзывался.

– Я не всегда был прав, – признался Барок. – С тобой бывало приятно работать. Ну что, всего лишь начнем чуть раньше времени?

– Угу, – Рудольфа уже не могло отвлечь ничего, он полностью был в своих «индиктах». – Не мешай, пожалуйста.

– Как скажешь, – Барок стиснул зубы и выдал на двигатели бота максимальную нагрузку. Похоже, путь домой будет короче, чем казалось еще утром.

Большой зал, в котором собрался Совет, был полон страха. Невидимого, но от этого не менее липкого и противного. Голоса, звуки, вскрики. Стуки передвигаемых стульев, шорохи одежды мечущихся ученых мужей, изо всех сил старающихся выглядеть спокойными.

– Что они хотят? – вошедший Барок смотрел только на Тиффена, спокойно сидящего на своем высоком стуле, как всегда во втором ряду слева.

– Никакой информации пока нет, – старик оставался спокоен и собран. Особенно это было заметно на фоне бестолково мечущихся остальных «коллег». Но не всех. Пять мужчин в длинных «академических» одеяниях неспешно прогуливались за спиной Тиффена. Барок их знал плохо, только по именам. На собраниях они всегда вели себя тихо, не беря слова, присоединяясь к большинству. Но, похоже, сейчас пришло время познакомиться с ними поближе. Телохранители? Или нечто большее?

Тиффен, словно подтверждая его мысли, сделал знак рукой, и пятеро мужчин приблизились, отрезая беседующих от медленно терявшей остатки самообладания толпы ученых мужей. Которые, естественно, заметили этот маневр, но приблизиться сами не решились. Зато прекратили свое хаотичное движение по залу. Наступило некое подобие тишины.

Мужчины оценивающе оглядели Барока, он демонстративно ответил тем же. Не надо тут ничего показывать. Можно подумать до этого не насмотрелись.

Пятерка «академиков-телохранителей» обработала этот его взгляд, приняла, как некое подобие пароля, и застыла позади Тиффена. Все в порядке.

Барок заглянул внутрь головы.

– Руди, ты внимательно смотришь?

– Да, – Рудольф шептал, хотя смысла в этом не было никакого.

– Теперь начинаешь понимать, что к чему? – чуть усмехнулся Барок. – Помнишь, что я тебе говорил про устройство власти в вашей Технократии?

– Кажется да, – медленно подтвердил Рудольф.

– Тогда смотри внимательнее, – поведал ему Барок. – В такие пиковые моменты и определяется роль и будущее отдельной личности. Когда отобьемся, и я уйду, тебе тут придется рулить. Запоминай.

– Буду, – согласился Рудольф.

Барок вернулся в зал.

– Итак, объясните мне, пожалуйста, что происходит?

– Игорь Алексеевич, – чуть повернул голову Тиффен.

Вперед вышел один из пяти «советников». Спокойный рослый мужчина с тяжелым подбородком и внимательными глазами. Барок присмотрелся. Судя по форме прически, где более чем явно выделялся отращенный на затылке плотный валик, Игорь Алексеевич либо имел, либо имеет на данный момент самое прямое отношение к тяжелой космической пехоте.

– Сорок минут назад орбита Алидады была блокирована двумя штурмфлотами Азиатского Союза. Сорок пространственных единиц в каждом. Спутники связи деактивированы, преобразователь отключен, крейсера заняли позиции над ключевыми координатами планеты. После этого с орбиты не поступало ни одного сообщения. Пауза.

– Это захват планеты? – напрягся Барок.

– Не совсем, – покачал головой Игорь Алексеевич. – Юридически это не является захватом. Силовое воздействие на шесть миров Авангарда, да еще объединенных в единое образование, может осуществляться только с санкции Организации Объединенных Миров. Если азиаты нарушат данное положение….

– ООМ их на части разнесет, – хмыкнул Барок.

– Нет, – покачал головой Игорь Алексеевич. – У ООМ нет ни сил, ни средств воевать с одним из своих самых влиятельных членов. Это за него сделают другие. Что Сакс-Союз, что РФМ, что все остальные члены Организации Объединенных Миров никогда не упустят шанса как следует потрепать конкурента. И азиаты это прекрасно знают. Поэтому то, что происходит на орбите – всего лишь спектакль устрашения. Согласен, действенный, но спектакль. Пока нет высадки на поверхность – вторжение не доказано.

– А то, что планета осталась без энергии – это что, случайность? – нахмурился Барок.

– Именно, – кивнул советник. – Неполадки в преобразователе. А ремонтные бригады из Наньдана (не забыли чьего производства преобразователь?), естественно, это подтвердят.

– И что будет? – Барок понял только то, что ничего не понял.

– Ничего, – пожал плечами советник. – Обычно подобным образом «атакованные» планеты долго не выдерживают, поди, посиди без энергии, и идут на переговоры. И, как правило, это означает процесс поглощения. Потому что такие акции неизбежно привлекают внимание всей галактики. К ним готовятся заранее. Как, например, в нашем случае.

– Из чего это следует? – спросил Барок и тут же выругал себя за несообразительность. Советник тут же подтвердил его поздно пришедшие правильные мысли.

– Никто не будет держать два штурмфлота, восемьдесят единиц кораблей, в отдаленном рукаве Стрельца. Что им тут делать? А из ближайшей точки базирования таких флотов до нас дня три – не меньше. Это – по тревоге. В нормальной жизни – неделя, а то и две.

– То есть, если азиаты хотят сделать что-то, то у них есть не больше трех дней?

– Именно, – подтвердил советник. – За просто так получить шесть обжитых миров азиатам никто не разрешит. Через три-четрые дня сюда прибудут несколько штурмфлотов разных государств, плюс кто-то из ООМ.

– И вот тут азиатам придется туго, – оскалился Барок.

– Не обязательно, – покачал головой советник. – Если высадки не будет, то ничего не последует.

– То есть как? – не понял Барок.

– А что такого? – пожал плечами советник. – Галактическими правилами не запрещено вывешиваться на орбите независимых миров. Мало ли куда эти штурмфлоты собрались. Может, это экспедиция к ядру галактики. Если к этому моменту они не получат то, за чем пришли, то можно будет считать, что мы отбились. Пока.

– А что с нашими кораблями, которые находятся на орбите?

– Ничего, – вступил в разговор еще один советник. Плотный, приземистый мужчина. – Они как были на орбите, так и остались. Только не могут никуда пристыковаться: все стыковочные узлы блокированы крейсерами. И опять же, никто ничего не нарушал. Крейсера просто висят на подходах, и все. А орбитальная диспетчерская система не работает: преобразователя нет – спутники не могут передавать сигнал. Ну, ошиблись, бедолаги, ну, мешают, так им же никто ничего не объяснил, страдальцам.

– И в итоге-то чего? – окончательно запутался Барок.

– В итоге ждем, чего они захотят и думаем, что мы им сможем противопоставить, – негромко проговорил молчащий до этого Тиффен. – Ты говорил, что можешь уничтожать объекты в пространстве.

– Могу, – когда дело дошло до конкретных вещей, Барок почувствовал себя гораздо увереннее. – Но, как вы сами говорили, они еще ничего не сделали. А если мы первыми начнем сбивать их крейсера, – он проигнорировал недоверчивый смешок Игоря Алексеевича, – то следующим шагом будет высадка для защиты своих интересов.

– Мы пока и не собираемся никого сбивать, – «успокоил» его Тиффен. – Нам необходимо подготовиться к отражению возможной атаки.

– Все готово, – Барок по очереди посмотрел на каждого из советников и остановился на Тиффене. – Пока «индикты» на местах, я могу активировать их в любой момент. Мне всего лишь нужен постоянный канал связи с операторами. А поскольку энергия на планету идет опять же только от «индиктов», то вся помощь, которая мне нужна – это специалист по организации ком-пространства. Не более. Ну, и естественно, круглосуточный канал с тем, кто возглавляет оборону.

Он в упор посмотрел на Тиффена, тот коротко усмехнулся.

– Связь тебе будет, – он чуть повернул голову, – Эжен.

К Бароку подошел еще один советник, пожилой суховатый мужчина с плавными движениями и ясными зеленоватыми глазами.

– Максимальное содействие, – Тиффен кивнул на Барока, и суховатый Эжен, кто бы он ни был, кивнул в ответ.

– А оборону возглавляю я, – Тиффен поднялся со своего места неожиданно легким для его вида и образа движением. – Полномочия сейчас организуем.

– Внимание, – он хлопнул в ладоши, и в зале наступила тишина. – Начинаем собрание….

Это была третья чашка кофе, знаменующая очередной этап. Первая – установочное собрание, когда Бароку-Рудольфу представили его «команду». Людей, ответственных за то, чтобы все его время могло быть посвящено только противодействию штурмфлотам. Тиффен, несмотря ни на что, верил, что Барок с ними справится.

Вторая чашка – это налаживание связи, расстановка по местам спешно поднятых «индиктов» из резерва и упорядочивание уже висящих. Координация связи, людей и наличных вооруженных сил. Невеликих, прямо скажем.

Это была третья. Барок только и успел, что поднести ее к губам, как в их с Рудольфом кабинет ворвался посыльный и одновременно с ним ожил экран ком-центра.

– Азиаты атакуют!

– Они открыли огонь? – Барок не мог в это поверить.

– Нет, – отозвался с экрана Игорь Алексеевич, назначенный координатором силовых средств. – Огонь – это вторжение, на это азиаты пока не идут. Но они привыкли, что их методы работают, а тут – ничего. Откуда берется энергия – нет даже приблизительного понимания. Планета живет своей жизнью, парламентеров нет, а от ООМ уже наверняка поступил запрос по поводу комментариев происходящего. РФМ и Сакс-Союз, как ближние и самые боеспособные державы уже формируют экспедиционные корпуса. Шаг сделан, а у местного командующего никаких успехов. Вот они и решили нас поторопить.

Советник на секунду отвел взгляд, сверяясь с какими-то данными.

– Официально на одном из крейсеров произошел сбой автоматики, от него отделился боевой модуль, который сейчас падает на одно из наших поселений. Если долетит – погибнут три тысячи человек. Азиаты уже прислали соболезнования с намеком, что таких «устаревших» крейсеров у них еще много.

В кабинете повисла тишина. Ждал посыльный, ждал на своем экране советник. Ждал оторопевший от невероятного поворота событий Рудольф. Ждали три тысячи человек, на которых падал неизвестно чем начиненный модуль.

Барок вдруг с удивлением понял, что ждут они его.

– Бари, – осторожно позвал Рудольф. – Мы сможем хоть что-то сделать? Мы ведь обещали.

И тут из глубины их общего сознания поднялась огромная фигура. Он точно помнил, что никто из этих червяков не сравнится с ним. И даже рослый советник будет в лучшем случае смотреть ему в ключицу. Кто все эти червяки? Жалкие людишки. И эти, и те, наверху. Но если эти были его слугами, то те …. Те осмелились посягнуть на собственность датой-шамана.

– Называй меня сараси Баррокаин, – он перевел внутренний взгляд на испуганно пискнувшего Рудольфа. – Готовить к бою четыре схемы.

Последние слова он произнес вслух. Этот слизень и так поймет, но остальным нужны слова.

– Отключить поселение от энергопитания, – Баррокаин зуф Истадуч-он начал отдавать приказы. – Запитку от «индиктов» перебросить на меня. Три ближние орбитальные схемы, которые были отработаны для деактивации – приготовить к использованию, без команды не применять. Внимание, слушай диспозицию: модуль уничтожаем, и тут же полностью деактивируем крейсер, с которого он отвалился. Раз он у них неисправный, вот и пусть ломается. Нечего было языком болтать. Сглазили.

Он хищно оскалился.

– Все выведенные на орбиту «индикты» перевести в боевую готовность. Дежурство операторов – круглосуточное. Действовать только по моей команде. Все ясно?

И только тут он понял, что говорил всего лишь с советником и посыльным. Рудольф не в счет, он ничего никому сказать не может. Но, как ни странно, все получилось.

– Принято к исполнению, – отозвался с экрана советник. И тут же ожили еще два экрана ком-центра: координаторы.

– Передача запитки поселения «Диомиды» готова.

– Орбитальные схемы приняты в управление.

Баррокаин надел на голову обруч из черных квадратиков.

– Поселение на меня. По уничтожению модуля тут же передавайте сюда командование схемами. Начали.

– Есть передача запитки поселения.

Перед взглядом Баррокаина возникло голубое небо, оттененное белоснежными клочками облаков. Варварски перечеркнутое отвратительной черной кляксой, увеливающейся в размерах с каждым мгновением. Поворот вниз, и перед глазами появляется аккуратный рисунок городка. Ровные домики, участки перед ними. Несколько улиц. Озеро. Лес. По замыслу сидящих наверху, сейчас все это должно исчезнуть в пламени взрыва. «Несчастный случай».

– Сейчас будет вам несчастье, – оскалил клыки в боевой гримасе Баррокаин. И плевать, что у людей нет клыков. Бой, зато, тут точно такой же.

Голова уже привычно раздувалась от накопленной «индиктами» энергии. А вот и они сами: восемь штук, ровным кольцом охватывающие обреченный поселок. Пытающиеся защитить.

Клякса тем временем приблизилась настолько, что уже можно было оценить скорость, с которой она летела. Баррокаин почти чувствовал расстояние, на котором «индикты» могут испепелить эту железную коробку. Еще, еще немного. Секунда, другая. Голова уже не справляется с полученной энергией. Раз, два…. Перед глазами зажегся разрешающий индикатор. Три!

Кроткая полоса настолько быстро перечеркнула голубеющее небо, что не получилось даже разобрать ее цвет. Просто смазанное, тут же исчезнувшее, длинное пятно, протянувшееся от одного из шариков к черной кляксе. Зато ярко-красный цветок взрыва, появившийся на месте падающего модуля, не заметить было невозможно. Волна света качнула Баррокаина, сидящего в сотнях километров от места взрыва.

И все кончилось…. Небо опять стало голубым, дым рассеялся под порывами ветра. Редкие не до конца испепеленные обломки разлетелись по сторонам. Если немного повезет, ни один из них даже не упадет на поселение с названием Диомиды.

Баррокаин зуф Истадуч-он открыл глаза. С экрана на него внимательно смотрели три лица.

– Орбитальные схемы, – пролаял он, и внутренний взгляд тут же потемнел. Высокую синеву неба сменила угольно-черная глубина открытого космоса. И если в ясной атмосфере Алидады вражеский модуль выделялся черным злым пятном, то на орбите было все наоборот. Это непроглядная чернота должна успокаивать. А расцветшие на ней тут и там яркие, завораживающие своей неправдоподобной красотой пятна выхлопов готовящихся к атаке штурм-крейсеров привносят в эту неподвижность страх и боль.

Баррокаин присмотрелся. Ну, где этот ваш «терпящий бедствие»? Пора добавить жизненной правды в этот театр.

Повинуясь мысленному приказу, перед внутренним взглядом Баррокаина развернулось три экрана, показывающих одну и ту же картинку с трех сторон. Узкое, хищное тело крейсера, напоминающее мифологического дракона, как его изображали китайцы, плавно текло по орбите Алидады. Боевая рубка, вынесенная вперед и для пущего сходства увенчанная гребнем из антенн, и вправду напоминала голову дракона. Сходство усиливали штурмовые поверхностные плазменные излучатели, наподобие клыков установленные под «челюстью» рубки, и два обзорных экрана, расположенные по бокам рубки-головы, как два неспящих глаза.

Баррокаин на секунду ощутил себя древним рыцарем из земного фольклора.

– Сейчас мы тебе копье-то в задницу засунем, – пообещал он, готовясь задействовать разбросанные по всей орбите тут и там невидимые шарики «индиктов», при необходимости могущие работать в любой конфигурации. Достаточно лишь использовать их в нужных количествах и последовательности.

Сейчас нужна была паучья сеть, отработанная еще на том самом, первом грузовике. И она тут же засветилась перед глазами Баррокаина, показывая свое расположение. Рядом с ней засветились еще две: все же не на старый грузовик идет охота.

– Приготовились, – ожидание перед последним ударом и громкие пафосные речи оставим для постановок из витранса. В настоящем бою такую роскошь могут себе позволить только мертвые дураки. – Огонь.

Три сети «индиктов» коротко моргнули в унисон, и дальше – так же, как над Диомидами. Все решилось в мгновение ока. Баррокаин даже расстроился немного. Никакого удовольствия. Никто ничего даже не понял, кроме датой-шамана и его операторов. Мгновенно почерневший дракон-крейсер погасил глаза-экраны и медленно поплыл куда-то, продолжая свою траекторию, грозившую закончиться в борту такого же, как он крейсера, висящего неподалеку. А темная полоска сброшенной далеко в сторону энергии, невидимая в черноте космоса, испепелила до молекул огромную кучу орбитального мусора, которую давно собирали орбитальные уборщики как раз для подобных целей. Вот и пригодилась.

Баррокаин нахмурился: а как-то много энергии-то было в этом «драконе». Надо проверить, цел ли оператор, который через себя это все пропустил?

Он устало стащил с себя черный обруч и несколько секунд тупо смотрел перед собой. Потом медленно протянул руку и взялся за кружку с кофе…. И затряс обожженной рукой. Все произошло настолько быстро, что кофе и близко не успел остыть.

И это был только третий этап. А сколько их еще?

Глава 23

– Бари, – Рудольф осторожно высунул нос из своего убежища. – Бари, это снова ты?

– Я тебе однажды уже говорил, – Барок и вправду отпустил Баррокаина, его время еще не пришло. – Это тоже был я. Сколько ты еще будешь спрашивать?

– Да, – согласился Рудольф, выползая из-за ментального полога. – Но с тем «тобой» мне гораздо труднее иметь дело.

Он осторожно осмотрелся глазами Барока и попросил.

– Выгони всех, пожалуйста, надо поговорить.

Просто так Рудольф просить не будет. Барок тоже обвел взглядом кабинет, в который за время «боя» набилось неожиданно много народа. Кто-то хлопнул в ладоши, поздравляя с победой.

– Так, все уже кончилось, – оповестил Барок воодушевленных свидетелей. – Оставьте нас одних, поговорить надо.

И, спохватившись, лихорадочно заметался, пытаясь придумать, с кем ему надо поговорить, чтобы не выйти сумасшедшим в глазах подчиненных. К счастью, экран ком-связи с советником Тиффена все еще был активен. Понимающе переглядываясь, «соратники» по одному вышли из комнаты, прервав робкие аплодисменты. Так, теперь надо разобраться с «коллегой».

– Модуль уничтожен, а азиаты лишились крейсера, – сообщил Барок Игорю Алексеевичу. – Иногда не надо врать чересчур правдоподобно, это может оказаться правдой.

– Отлично, – кивнул с экрана советник. По его лицу было видно, что демонстрация возможностей «индиктов» произвела на него нешуточное впечатление. – Теперь можно начинать переговоры.

– Как раз теперь и не нужно начинать никаких переговоров, – перебил его Барок. – Пусть тратят время на анализ ситуации, разбираются в произошедшем. Наша задача – дождаться подхода сил ООМ. Сколько-то времени мы выиграли, будем ждать дальше.

– Но они могут разозлиться, – попытался возразить советник.

– Они уже разозлились, – парировал Барок. – Восемьдесят крейсеров на орбите – это признак очень сильного расстройства. Но начать атаку поверхности они не рискнут. Никто ведь не знает, что за оружие мы использовали, и где оно расположено. А нарушать галактические законы, ввязываясь в драку с непредсказуемыми последствиями не очень правильно. Так что им очень сильно нужна информация, а мы им ее не дадим. Теперь наша задача – ждать. Ждать и внимательно наблюдать. Чтобы не пропустить их следующий ход. Если он будет, – Барок сделал паузу. – Я попрошу вас доложить ситуацию герру Тиффену.

Расчет оказался верным. Советник не смог устоять перед искушением первым доложить о победе. Пусть маленькой, но победе.

– Непременно, – кивнул он. – И позвольте поздравить вас с успешным боем. Это впечатляет.

– Спасибо, – поблагодарил Барок и недвусмысленно взялся за выключатель ком-центра. Советник внял и отключился.

– Говори, – Барок тут же развернулся внутрь головы. – Что произошло?

– Все резервные «индикты» вышли на запланированные рубежи, – коротко и четко доложил Рудольф. Барок даже подивился, откуда у этого тюфяка такая манера доклада? Обстановка, что ли, дисциплинирует? Или личный пример?

– Так быстро? – тут же удивился он, осознав суть доклада. – Как так?

– Вот так, – военная четкость все же не была характерной чертой Рудольфа. – При приближении к скоплениям больших масс поля приобретают особую интенсивность. Даже я удивился, с какой скоростью «индикты» начинают перемещаться. Это даже не полет в пространстве. Они как будто ускоряются от поля к полю. Я даже не могу объяснить, как это произошло, и что это было. Это, можно сказать, исходник для отдельной теории пространства и времени. Но об этом нужно думать в другой раз. Сейчас важно другое.

– Ты прав, – согласился Барок. – Так что, все приборы на своих местах? Точно?

– Точнее не бывает, – подтвердил Рудольф. – Мы накрываем все орбитальные преобразователи на всех жилых планетах азиатского слоя. Все станции гала-связи. Все транспортные узлы и большие скопления кораблей. Самые крупные заводы. То есть почти вся инфраструктура слоя. Если они сработают так же, как и наша схема, – он указал на лежащий черный обруч, как на свидетельство недавнего боя, – то у азиатов появится гораздо большая проблема, нежели лишившейся всей энергии крейсер и непонятная планета.

Барок замолчал, представляя себе картину вселенского хаоса, в который они готовились ввергнуть несколько десятков густонаселенных планет. Когда они планировали все это, то апокалипсис, на краю которого окажется почти все население слоя, не казался таким всеобъемлющим. А теперь, после того, как они сами вдруг очутились у этой черты, Бароку вдруг стало жутко. Если бы у них не было «индиктов», то вопрос бы, наверное, даже не встал. Но «индикты» были. И понимание того, что огромное количество живых существ вдруг по их воле вот-вот окажется в аду, которого они только что избежали сами, заставляло задуматься не только о врагах. Что было бы, если на той стороне были…. Нет, еще чего не хватало. Барок зажмурился, отгоняя от себя эти мысли. В конце концов, да что ему эти людишки?

– И еще, – осторожно откашлялся Рудольф. – У нас все готово для закачки психосил через Лю Хо Юнга в твою мембрану. Даже больше чем нужно.

Он помолчал и продолжил каким-то другим, совершенно незнакомым голосом.

– И ты знаешь, я думаю, что тебе надо уходить сейчас. Потом будет гораздо сложнее. Шила в мешке не утаишь, и наша разработка уже будет засвечена. Лишить энергии такое количество планет нам уже никто не позволит. А про энергию звезд ты помнишь. Про психосилы не приходится и говорить. За одну эту идею нас с тобой четвертуют. Так что уходи, Бари. Уходи сейчас ….

– Я тебе так мешаю?

Нет, он не хотел его обидеть. Видят Несуществующие, не хотел. Правда…. Руди…. Оно просто вырвалось. За этот невозможный по сути своей день, он потерял все мозги. Руди….

К счастью, Рудольф понял. Это было невероятно, невозможно, но он….

– Я не обижаюсь, – грустно улыбнулся Рудольф у них в голове. – Я же вижу сейчас все твои эмоции, не забыл? Это тебе сейчас не до мониторинга моих мыслей, а мне-то делать нечего. Поэтому я все понял.

Он вздохнул.

– Нет, ты не прав. Мне тут без тебя совсем тяжко придется. Ну какой из меня воин-защитник, да еще и организатор планетной обороны? Да и потом, когда все кончится, как я с ними со всеми буду объясняться? Это же не люди, это псы жадные и голодные. Только ты и мог держать их в наморднике. И с той же Сильвией, как я буду управляться?

Он замолчал на секунду. Его голос упал почти до шепота.

– Но ведь я же видел твою память. Ты же не прятал ее. Я все видел, и все чувствовал вместе с тобой. И я хочу, чтобы ты вернулся домой, к семье. К жене, дочери, в свой мир. Человек должен жить там, откуда он родом. Там, где его душа. И, кстати, это ты меня этому научил.

Тяжелыми каплями падали мгновения молчания.

– … так что возвращайся домой Баррокаин зуф Истадуч-он. Возвращайся. Сейчас. Я помогу.

– Руди…, Рудольф….

Барок вдруг почувствовал, что предметы в комнате начинают терять свою четкость. Глаза защипало. Что это? Не может же быть, чтобы….

– Рудольф…. Я….

А что тут скажешь? Что один мужчина может сказать другому в такой ситуации? Да ничего. Нет таких слов. Не придумали.

– Ты прав, – вот уж никогда бы Барок не подумал, что при мысленном разговоре ему будет не справиться с комком в горле. – Ты абсолютно прав. Давай начинать. Но, ты знаешь, есть у меня один вопрос….

Барок замялся, не зная, как высказать тревожащую его мысль, чтобы не выйти уж совсем мягкотелым размазней. А то в глазах у него щиплет, Сильвия ему нравится дальше некуда, слизняк Руди того и гляди в друзья попадет. Может уже пора добровольно отказаться от имени «датой-шаман»? Но все же…. О, нашел.

– Руди, ты не просчитывал, а сколько нам точно надо энергии? Так ли уж необходимо обесточивать весь слой? – он откашлялся, пытаясь не выдать страха, который заглянул в его глаза. На почерневших планетах начинают умирать люди. Сотни, тысячи. Может быть, все. Без шанса на спасение. Нет, он не боится убивать. И умирать. Но одно дело в бою, а другое – отобрать у всех вокруг воздух. Даже у тех, кто не воин и никогда не будет. Нет уж, такая война не для него, увольте.

– Ну? Не слышу ответа. Мне и крейсера одного было много, а ты через меня хочешь несколько планет прогнать. Да меня эта энергия на куски разорвет. Тебя, кстати, тоже.

– Не хочу, – непонятно, увидел ли его страхи Рудольф или нет, но ответил. – Ты прав. Лишать энергии все, что ни попадя необходимости нет. Две трети вполне достаточно. Так даже проще. Сейчас перестрою схемы.

– Крейсера на орбите, – Барок поправил его, показав наверх. – Их убираем целиком. Они пришли взять чужое – они возьмут свою смерть.

– Понял, – кивнул Рудольф. – Приступаю.

Он замолчал, занявшись делом, а Барок вдруг уставился на свои руки. Они мелко дрожали, и эта дрожь с каждой секундой становилась все сильнее. Он только сейчас понял, на пороге чего он уже стоит. Вовсю стоит. Без шуток.

Он даже немного помотал головой, стараясь отогнать ненужные эмоции. Не помогло, правда. Как-то все в один день свалилось. Ощущение нереальности происходящего усиливалось с каждой секундой. А, может, и правда, он спит и это все сон? Просто кошмарный сон? И правда, ну сам посудите, разве так бывает? Еще утром они с Рудольфом в магазин поехали. За продуктами. А тут вдруг р-раз: азиаты, штурмфлоты, взрывающиеся крейсера, спасаемые деревни, убиваемые миры. «Индикты», психосилы, полумрак, дорога домой…. Домой!

Барок изо всех сил сжал кулаки, сдерживая дрожь. Соберись. Соберись, ты, тряпка. Ты все это время жил только одним. Домой. Любой ценой, но только – домой. Ты даже Рудольфа обманул. Посмотрим, так ли он будет тебя жалеть, когда увидит, для чего на самом деле используют «Тихий смех» и другие, подобные ему узоры? И какова на самом деле цена дороги времени, проложенной в полумраке.

Ну, и после этого ты все еще будешь дрожать руками?

Датой-шаман Второго Круга Шаманерии Торквинии Баррокаин зуф Истадуч-он медленно-медленно разжал сведенные судорогой руки. Все, сомнений больше нет. Отказ от тотального уничтожения планет был единственной и последней уступкой этому миру. Любезностью, которую он окажет своему верному помощнику Рудольфу. В конце концов, он это заслужил.

– Руди, – голос Барока больше не дрожал. – И сколько тебе нужно времени?

– Час, два, три…, – рассеянно отозвался Рудольф из глубины их общего сознания. – Отдохнуть успеешь.

– Потом отдохну, – веско проронил Барок. – В полумраке.

Глава 24

Соловей опоздал. Просто-напросто опоздал. На несколько минут. Он потом долго рвал на себе косу. Чуть и правда не вырвал. Пробки, проклятые орбитальные пробки. Хотя…, ну и что бы он сделал, если бы даже и успел?

…

Кто-то думал, что Элечка будет устраивать сцены Шойсу? Черта-с два. Она просто позвонила Селене, обсудила с ней полученную информацию и выдала Декстеру финальный вариант.

– Степа, – широкая физиономия Декстера, встреченного Донкатом в клубе незадолго до второго пришествия Соловья, как будто даже уменьшилась в размерах. – Она сказала, что едет с нами.

– Заметь, – вздохнул Степа, – я даже не спрашиваю кто «она».

Он достал сигарету и попытался прикурить. Сакс вытащил сигарету из его руки.

– Степа, но это опасно!

– Да ты что? – Донкат забрал сигарету обратно. Прикурил. – Никогда бы не подумал. Я искренне полагал, что Селена там на пляжах отдыхает во время экспедиций, а тут вон оно чего….

– Селена – другое дело, – не успокаивался Шойс. – Она не такая.

– Угу, – насупился Степа. – Она валькирия, дева битв. Видел ее шестопер? А Элечка у нас – нежное создание, хрупкий цветок на обочине дороги.

Он выпустил вверх тонкую струю дыма.

– Не хочешь объявить этому «хрупкому цветку», что она с нами не едет?

– Я пытался, – откровенно признался сакс, понизив голос, и осматриваясь по сторонам. – Честно пытался.

– Угу, я вижу, – согласился с ним Степа. – Что было дальше, можешь не говорить. И, кстати, – он придержал сакса за рукав, – мы пока тоже никуда не едем.

– Увы, – потупился Декстер. – Соловей прав. У меня в соглашении с ним, ну, там, на Бойджере, когда он меня вытаскивал…. Чтобы все было по закону, он меня на службу взял. Так что я….

– Так это шантаж? – поинтересовался Степа, обманчиво мягким голосом.

– Тихо, тихо, – успокоил его Декстер. – Если бы проблема была только в этом, никакой проблемы бы не было.

Он улыбнулся собственному каламбуру, приглашая Степу, но тот остался серьезен.

– Я ж не зря говорил, что он змей, а не соловей, – сакс осмотрелся, но увидел только фигуру Равазова, маячащую неподалеку. – Отказаться мы можем в любом случае, и ничего он не сделает. Но, видишь ли….

Декстер замялся, было, но Степа, которому надоело это переливание из пустого в порожнее, закончил за него.

– Вижу. Проблема в том, что Селена едет однозначно, она уже высказалась. А Элечка, с подачи Селены и нашего пернато-чешуйчатого друга, едет с ней. Так?

– Именно, – убито согласился Декстер. – Я рад, что ты понял. Так что выбора у нас нет.

– Шойс, – Степа остановился посреди коридора, всего лишь немного не дойдя до дверей их кабинета. – Ты из меня дурака не делай. Вы можете о чем угодно договариваться с Соловьем за моей спиной, но у меня как раз выбор есть всегда. Я сейчас не буду дожидаться, пока тут начнется дискуссия. Я пойду и ….

Они не успели. Они просто-напросто не успели. Минута, не больше. Да какая к чертям минута – пара десятков секунд….

Кабинет полыхнул изнутри вспышкой мертвенного света. Степа, распахнув глаза, попытался сказать что-то Декстеру, стоящему к нему вполоборота, но не смог.

Накатившая удушающая волна заполнила его сознание, безжалостно корежа его, выворачивая наизнанку, лишая воли, не давая вздохнуть. Перед глазами Донката встала решетка. Та самая решетка, которая являлась ему во всех кошмарных снах. Та самая: манящая, зовущая, ждущая…. Дождалась. Она больше не играла в прятки, не предлагала выбирать, где ему быть: перед картиной, или за. Она превратилась в голодную пасть, тянущуюся к Степе вырывающимися из картинной рамы прутьями. Лента, обрамляющая рисунок извивалась, как змея. Неведомые письмена на ней полыхали таким же, мертвенным светом, какой сочился сейчас из-за дверей их кабинета.

Краем ускользающего сознания Донкат услышал заполошные крики, раздавшиеся из залов. Оттуда, где висели остальные картины. Он даже хотел повернуться, посмотреть, что происходит, но пол коридора вдруг качнулся, повелся куда-то вбок. Стены начали медленно смещаться, и Степа потек по направлению к кабинету. Что-то тянуло его, не давая остаться на месте. А мертвенный свет, заливающий сознание, становился все ближе, все ярче, все страшнее….

Что это? Что? Донкат судорожно задергался, пытаясь освободиться от липких щупалец, казалось, вытягивающих из него саму его суть. Его сознание задергалось, одновременно узнавая и не узнавая силу, тянущую его. Он знал ее, точно знал. Он уже чувствовал ее прежде. Но где?

Краем глаза он увидел, как из барного зала в коридор, вывалился человек, обеими рукам держащийся за голову. Человека мотало как пьяного. Судя по разинутому рту, он что-то кричал. Степа его не слушал: голову тяжелой ватой забил все нарастающий ровный шум. Как будто откуда-то выливалось огромное количество воды. Шум нарастал, заполнял собой весь мир. И где-то далеко-далеко, за пульсирующей решеткой заклубилась знакомая дымка. От неожиданности Степа даже замер, узнавая. Нет, неужели? Этого не может быть…. На грани восприятия, почти скрытый жадной, всеохватывающей пастью решетки, клубился туман. Тот самый, из «Белого места», когда-то подаривший Степе его странные возможности, а потом забравший их без объяснения причин. И вот он вился снова. Зачем? Стребовать долг?

Донкат оскалился: «Я ничего у тебя не просил». Он уперся из всех сил, отталкивая от себя мягкие прутья, стараясь затушить полыхающие письмена на извивающейся ленте решетки. Не пойду, никуда не пойду.

Но туман его не спрашивал, он все решил по-своему. Свернувшись в плотный клубок там, вдалеке, он вдруг прыгнул вперед. Длинное белое щупальце вытянулось призрачной линией как тогда, на Бойджере. Степа попытался отшатнуться, но решетка не пускала. Она придвигалась все ближе и ближе, сознание больше не могло сопротивляться ее напору. Шаг, другой, третий, у Степы больше не осталось жизни. Но он все равно боролся. Сразу и против решетки, и против летящей вперед туманной полосы, которая вот-вот закончится на нем. Боролся, стискивая зубы от горькой обиды. Как же так? Ведь там, на Бойджере, этот же самый туман его спасал. Не раз и не два. Это он не дал Степе погибнуть под огнем штурмующих Бойджер коспехов Сакс-Союза, это он прятал его от преследователей. Это из него приходили те загадочные фигуры, которые хотели общаться. Его овальный приятель…. Они все хотели дружить, а не воевать. Так что изменилось?

Оказалось, что ничего. Чистое белое полотно тумана долетело, наконец, до решетки. Ударилось в нее. Обволокло вибрирующие прутья мягким одеялом … и Донкату вдруг стало легче. Исчезло высасывающее душу чувство, мерцающие письмена померкли, решетка съежилась, как будто в медузу ткнули палкой. Помощь! Степа чуть не упал от облегчения. Это помощь! «Белое место» его не забыло. Но тогда кто против него? Что, в галактике есть еще что-то, что способно противостоять загадочным феноменам «белых мест»? «Черное место»?

Но тут решетка ответила, и Степе стало не до размышлений. Нет, она не стала бороться с обволакивающим ее молочным туманом. Она завибрировала, зазвенела. Донкат согнулся от боли, которая появилась вместе с этим звоном. А «черных» стало больше. С разных сторон перед мысленным взглядом Донката возникли новые образы. Он даже застонал, узнавая. Не может быть…. Он же всем им говорил. Предупреждал. Но кто его слушал? Образы, те самые образы с приобретенных Декстером картин Лю Хо Юнга, ворвавшись в Степино сознание, накинулись на чистое белое полотно тумана, разрывая его в клочья. Вот уходящий в небо смерч, вот неправильный куб, вот перекореженное озеро, над которым склонились неестественно ровные деревья. Шедевры, так их…. Ну, как это могло нравиться? Кому?

Туман пошел клочьями, развеиваясь, как будто под настоящим ветром. Решетка воспряла, и Степину голову опять заполнило тянущее чувство, забирающее всю душу. И где-то за всеми ними тонкими проблесками, робкими светлячками промелькнули две ослепительные искорки. И Степа оторопел, узнавая их ауру. Элечка! И … Селена?!!!

А-агр-р-р. Донкат рванулся изо всех сил, стараясь достать проклятую решетку. Ты хочешь меня получить? Ты получишь. Сам не зная, что он собирается делать, Донкат ринулся вперед и врезался в самый центр решетки, все еще окутанный не сдающимися остатками тумана. И стало легче. Туман как будто ждал именно этого. Обвившись вокруг Степы, он тут же превратился в подобие доспехов, от которых начали отскакивать все импульсы, посылаемые кошмарами, сошедшими с оживших картин.

Свобода! Впервые за все время этого несуразной драки Донкат чувствовал себя ничем не связанным. Ну! И…. что? Степа замер. Он неуязвим, его опять спасли. Но что дальше? Он постарался почувствовать силу. Ту самую силу, которую когда-то выдал ему туман. Есть! Она опять есть! Степа развернулся в сторону беснующегося неподалеку смерча.

И тут плоская картина пространства, в котором и происходила его битва, смазалась. Поплыла, теряя очертания. Смерч сломался, сложился. Решетка согнулась, как будто ее сунули под пресс. Остальные объекты тоже смялись, разлетаясь вспугнутыми миражами. Степа замер. Подождите, но ведь он ничего не делал. Он только хотел….

Мир тем временем продолжал плыть, двигаться. Вот сквозь тающий морок кошмаров начали проступать знакомые стены коридора. Его коридора. Они медленно двигались, и вместе с ними двигалось чье-то склонившееся над Донкатом лицо.

Степа моргнул узнавая.

– Шойс? – Степин голос прозвучал хрипло и слабо. – Куда ты меня тащишь?

– Вперед! – голос сакса гудел, как колокол. – Там Элечка с Селеной, а ты тут в обморок собрался заваливаться. Нашел время….

Степа чуть было не задохнулся от такой наглости, а потом моргнул и осознал, что весь его бой занял от силы несколько секунд: вон, даже тот вывалившийся из зала человек, держащийся за голову, еще не успел пересечь коридор. От места, где его накрыло они отошли всего на несколько шагов.

Да что такое происходит? Ведь, не будь белого тумана, Степа, скорее всего, пошел бы туда, куда звала его эта треклятая решетка. Кстати, а куда она его все-таки звала? И кого еще? …

Донкат замер и рядом с ним неуклюже затоптался Декстер, споткнувшийся о замершего Степу. Кого еще? Кого еще?!

– Селена! – Сдернув с места вообще уже ничего не понимающего сакса, Степа рванулся вперед изо всех сил. Никогда еще дверь их кабинета не казалась ему такой тяжелой и неповоротливой.

Они успели….

Две фигуры стояли навытяжку перед померкшей картиной. Даже от двери было видно, что картина мертва. Потемневшие краски, черная, как будто обуглившаяся рама, темная полоса вместо переливающейся ленты со странными письменами.

– Селена, – выдохнул Степа.

– Эля, – оглушил Донката бас Декстера.

Они подбежали к стоящим женщинам и, не сговариваясь, схватили их за руки, развернули к себе.

Они не успели….

– Селена, проснись, что с тобой? – Степа тряс девушку, пытаясь увидеть хоть отклик, хоть какое-то чувство.

Селена открыла глаза, и Донкат чуть в обморок не грохнулся от облегчения. А потом чуть не грохнулся повторно – от ужаса. Селены не было.

– Да? – вместо нее была кукла.

Просто кукла, робот, пустышка. Она могла смотреть, могла говорить, могла даже двигаться. Но это была не она. Не Селена.

– Эля, что с тобой?!

Враз помертвевшему Донкату не надо было спрашивать Декстера, то же самое у него, или нет. Он и так знал. Из пустых глаз той, что еще минуту назад была его любимой, на Степу смотрела то самое небытие, которым он тоже должен был стать. Ему была уготована та же участь. Но его спас туман. Его спасло «Белое место». А почему оно не спасло Селену? Или это от того, что Степе с самого начала не глянулись эти картины?

Тяжело хлопнула дверь: это в кабинет ворвался Равазов. Влетел и замер, глядя на полные ужаса лица Донката и Декстера.

– Что? – Степа повернулся к нему просто так, даже не отдавая себе отчет, что он с кем-то говорит.

– Там в залах несколько десятков случаев поражения от картин, – с каждым словом Равазов говорил все тише и тише, видя, что тут происходит что-то странное. Он окончательно замолчал, увидев состояние, в котором находились Селена с Элечкой.

– Такие же, как у вас.

Степа повернулся обратно.

– Селена, ты меня слышишь?

– Да.

КосмоБог, это голос? Это ее голос? Это же робот. Дешевый автомат, в который даже функцию распознавания интонации не поставили.

– Селена!

– Эля!

Без толку. Декстер со Степой просили, умоляли, звали. Хлопали по щекам, трясли за руки, прижимали к себе, целовали – ни-че-го. Перед ними так и остались две пустых оболочки. Оживленные куклы, не способные ни на какие эмоции. Да, они узнавали Степу и Шойса. Они даже здоровались. Вот только от таких приветствий на глаза наворачивались слезы. Ни Селены ни Элечки больше не было в этом мире. Степа с острой болью вспомнил две искры, промелькнувшие перед ним во время боя (если его можно назвать так) с решеткой. Неужели?

Он схватился за картину, и с проклятьем отбросил ее. Пустышка. Мертвечина. Даже не пустая картинка – на самом деле мертвый материал. Буквально. Ни полотно, ни рама больше не были собой. Теперь это были два безжизненных куска непонятно чего, чья пустота чувствовалась даже руками. Неведомое «нечто» забрало с собой все, что можно. Любой намек на жизнь.

Донкат развернулся. Но почему живы Элечка с Селеной?

Многострадальная дверь кабинета распахнулась с пушечным грохотом, отлетев в сторону, как будто сделанная из тонкой фанеры.

– Селена, Степа, Декстер, Эля!

На пороге возникла плотная фигура Соловья. Черная коса метнулась из стороны в сторону, блеснул полированный череп: космоштурм изучал диспозицию.

– Степа!

Донкат повернулся. Соловей, сдирая с уха пластину супер-фона и морщась, мгновенно оказался рядом с ним. Взял за плечи, заглянул в глаза. Повернул к свету, попытался проверить пульс. Короткий взгляд на Селену, Элечку – и обратно, к Степе.

– Я жив, – монотонно сообщил Степа. Ему сейчас было все равно.

– Нет, только не это, – выдохнул Соловей и повернулся к саксу. – Шойс, ты-то как?

– Как-то, – нахмурился Декстер.

– Ну хоть что-то, – облегченно выдохнул космоштурм. – Хоть кто-то. Что с ними?

Он кивнул головой на Степу.

– Ничего, – пожал плечами сакс. – С ним, ничего.

– Я жив, – еще раз подал голос Донкат.

– Все вы живы, – горько отозвался Соловей. – Только толку с того?

– То есть? – Степа подвынырнул из своего страдания. – Это что, не только с нами произошло?

– Если бы, – с той же горечью ответил космоштурм и резко развернулся к нему. – Так ты в порядке?

– Ну да, – Степа развел руками. – Я же сказал.

– И что ты сказал? – Соловей в любой ситуации останется собой.

Ну, почти в любой. На твоей могилке он, конечно, уронит скупую космоштурмовскую слезу, но раз все в порядке, то никаких скидок на душевные муки не жди.

– Это все говорят, – в голос Соловья вернулась привычная полуирония. Только с оттенком горечи. – И ведь не придерешься – на самом деле живы. Вот только как-то не радуется с этого. Это не люди уже. А ведь это были не просто лю….

Он осекся, округлил глаза и опять начал натягивать на ухо пластину супер-фона.

– Гриша, Тимофея мне дай, – попросил он, не отрывая взгляда от глаз Донката.

Степа честно тоже продолжал смотреть ему в глаза. Соловей моргнул и сфокусировался на чем-то внутри Степиной головы.

– Ты жив? – проникновенно спросил Соловей, и Степа недоуменно пожал плечами, мол, только что же разговаривали. И только потом понял, что космоштурм спрашивает не его.

– Угу, угу. Понял, – Соловей кивал в такт рассказу в супер-фоне, не отпуская взглядом Степу. – Давай рассказывай. Это я не тебе, – кивнул Соловей и Донкат окончательно запутался, кто и с кем разговаривает. Вместо этого он прикоснулся к руке Селены. Теплая. И мягкая. Вот только внутри никого нет. Все ушли. Знать бы еще куда….

– Чего молчишь? – подтолкнул его Соловей. – Рассказывай. Долго тебя ждать?

И вот на этом толчке Степу и сорвало.

– А не пойти ли вам орбитой, господин полковник? – змеиный шип против воли вырвался из сведенных судорогой челюстей. – Какого хрена вы тут распоряжаетесь? Это частная территория, и приказывать мне не может тут никто….

Он бы еще долго разорялся, и неизвестно, до чего бы дошел, но небольшая корректировка информации о праве собственности на помещения в виде отеческой длани Декстера приостановила льющийся поток негатива.

– Эть, – Степа кивнул головой от несильного, но увесистого подзатыльника….

И тут же, не дожидаясь дальнейших «комментариев», выстелился в ответном ударе. Истерика, она лучше всего срывается на своих. Проверено. Сакс согнулся от удара в колено, и Донкат уже совсем было вознамерился воткнуться в открытый бок Декстера, но его перехватили прямо в полете. В отставке там Соловей, или не в отставке, но хватка у «бывшего космоштурма» была железная, и навыки рукопашной он и не думал терять.

Намертво обездвиженный Степа попытался, было, трепыхнуться. Не вышло. Он рванулся еще. И еще. И еще. С тем же результатом. От стены за всем этим действом безразлично наблюдали две пустые оболочки, за которые двое из присутствующих тут собирались как минимум умереть. А третий собрался рассказать им, где это можно сделать с максимальной самоотдачей.

– Не психуй, – Соловей даже дыхание не сбил, обездвиживая далеко не маленького Степу.

– Молодец, – просипел со своей стороны сакс, массируя колено. – Удар у тебя отличный….

Донкат молчал. Во-первых, прижатым к полу сильно не поболтаешь, а во-вторых, истерика прошла. Совсем. Как и не было. Прошла, оставив за собой острое сожаление о сделанной глупости.

– Шойс, прости, – отчетливо произнес Степа из-под колена Соловья, прижимающего его к полу. – Я не знаю, что на меня накатило.

– Да ладно, – Декстер протянул руку, помогая ему подняться. – Бывает.

– Зато я знаю, – Соловей аккуратно приподнял ногу, давая свободу «бунтарю». – Это тебя исключительностью придавило. Непростая штука, доложу я вам.

Донкат хотел было обидеться, но вовремя вспомнил, что Соловей редко болтает языком попусту. Соловей приподнял уголок рта, обозначая невеселую улыбку, и продолжил.

– А исключительность твоя заключается в том, что таких, как ты, во всей Федерации осталось всего двое (сколько по галактике неизвестно, если вообще есть). И это факт.

Он замолчал, предоставляя возможность Степе c Декстером делать выводы самостоятельно.

– Можно с подробностями? – мрачно попросил Донкат, уже понимая, что ничего хорошего он не услышит.

На ухе Соловья шевельнулся супер-фон. Он принял звонок, и его взгляд стал отсутствующим. Декстеру со Степой ничего не оставалось, как ждать, лелея тщетную надежду, что около стены вдруг оживут две пустые оболочки. Прошла минута, другая.

– Можно, – отчетливо произнес Соловей. И замер, глядя на Донката.

Степа таращился на него в ответ, четко понимая, что космоштурм его не слышит и не видит.

– Я сказал, что с подробностями можно, – Соловей покачал ладонью перед глазами не ожидавшего ничего подобного Степы.

– А? Что? Конечно, – Донкат очнулся.

– Но не здесь, – уточнил Соловей и показал на стоящих девушек. – Забираем их, и дальше все комментарии у меня на борту.

Он вдруг посуровел и по очереди посмотрел на Степу и Шойса.

– И учтите, из-за массового распространения картин ситуация прибрела характер пандемии. Так что в дальнейшем любые пацифистские высказывания будут приравниваться к неисполнению приказа в боевой обстановке. Со всеми вытекающими отсюда последствиями. Все понятно?

Выражение его лица говорил само за себя, поэтому ни Степа, ни Декстер язвить по этому поводу не решились. Вместо этого они встали по стойке «почти смирно» и отдали честь каждый на свой манер.

– Так точно.

– Отлично, удовлетворился Соловей. – Забираете девушек – и ко мне на борт. Всё: и сказки, и были, всё – там, на месте. А сейчас – поехали.

Глава 25

Полумрак больше не был полумраком. Сейчас здесь было светло, как днем. По полу разлилось море светящихся бликов. Мягко мерцающий туман висел в воздухе (или что тут вместо него?), заставляя глаза щуриться от обилия света. Искрящийся шар качался перед уходящей вдаль дорогой. Дорогой домой. Барок заворожено смотрел на это великолепие, не в силах сделать ни шагу дальше.

– Бари, что это? – рядом с Бароком застыл в изумлении Рудольф, приглядываясь и прислушиваясь. После туманного пространства сознания и серого полога, светящийся мир, заменивший собой полумрак, резал глаза. Все пространство заполнял едва слышный гул. Как будто в одном огромном зале собралось очень много людей.

Пока они запускали сложнейший механизм активации узоров, пока их сознание корчилось, пропуская через себя огромный поток эмоций, им было не до красот потустороннего мира. А вот сейчас все кончилось. Кончилось? Сейчас?

– Это то, что мы с тобой собрали, – устало усмехнулся Барок, изо всех сил стараясь не выдать гнетущего настроения, все больше овладевавшего им. Это оказалось непросто. За последнее время он привык к тому, что от Рудольфа не надо прятаться, и вот теперь, когда пришла нужда, постоянно контролировать свои эмоции оказалось весьма и весьма затруднительно. Нет, положительно, тесные отношения с помощником облегчают бытие, но мешают работе. Поди, рявкни на него – обидится. А это сейчас некстати совершенно. Разлитый в полумраке свет – это только половина дела.

– Нас зовут, – удивленно сообщил вдруг Рудольф.

– Это ты переработался, – фыркнул Барок.

– Да нет же, – Рудольф не принял шутки. – Ты прислушайся.

Барок прислушался. Ай! На него внезапно рухнул мир. Его мир. В смысле, не его, а Рудольфа, но все равно.

Белый потолок, яркий свет, громкие голоса. Его зовут. Опять поправка. Не его, а Рудольфа.

– Что? – Барок рывком сел на постели.

Постели? Откуда здесь постель? Он же в кабинете был только что….

– Герр Тиффен, он пришел в себя, – сказал кто-то над ухом голосом давешнего советника, Игоря Алексеевича.

– Отлично, – голос старика, доносящийся с какого-то экрана, спокоен. – Как он?

– Я в порядке, – Барок попытался повернуться, но его вдруг повело в сторону. Советника он так и не увидел, его перехватили люди в белых халатах. Врачи? Откуда?

– Слабость сильная, – советник вошел в поле зрения Барока и заглянул ему в глаза. – Но, похоже, он на самом деле в порядке.

– Это хорошо, – проскрипел голос Тиффена. – Введите его в курс дела.

Та-ак, Барок приготовился к нехорошему. Плохо ему там стало, или хорошо, но если бы вокруг все было в норме, только что очнувшегося человека дергать бы не стали. Так что, раз Тиффен наплевал на его состояние, значит, дело – дрянь.

– Что случилось? – спросил Барок и сам удивился своему голосу. Пересохшее горло с трудом выталкивало слова.

– Если с вами – то мы нашли вас …, – Игорь Алексеевич покосился на часы над головой Барока, – семь часов назад, лежащим без сознания у вас в кабинете.

Семь часов?! Барок повернул голову туда, где он только что видел окно. Ух ты, – правда. За окном начинал сереть знакомый рассвет. Ночь прошла. И когда успела? Это что, перекачка психосил столько заняла?

– Руди, – позвал Барок.

– Вижу, проверяю, – задумчиво отозвался Рудольф, что-то рассматривая за своим пологом. Вот он вынырнул. – А и правда, весь трафик занял около восьми с половиной часов. Так что, похоже, мы с тобой полтора часа в кабинете валялись, прежде чем нас нашли.

– Не понял…, – удивился Барок.

– Ну, не выдержало тело…, – попытался объяснить Рудольф, но Барок его перебил.

– Я не про это. Ты не говорил, что закачка может занять какое-то время.

– Ну конечно, – сварливо (еще бы, по профессионализму пинают) отозвался Рудольф. – Ты думал, что все будет, как в сказках: повел рукой, а тебе из рукава – на, пожалуйста, всякие там чудеса. И психосилы тебе, и энергия на дорогу между мирами….

– Да, – медленно и многообещающе проговорил Барок. – Именно так я и думал. И именно так оно и должно было сработать. Что ты сделал не так?

– Я? – изумился Рудольф. – Я сделал? Да ты хоть когда-нибудь про такую штуку как «сопротивление» слышал?

– Слышал, – с намеком сообщил Барок. – Это когда тебя на кол посадить пытаются, а ты не даешься.

Рудольф намека не понял.

– Примерно так же происходит и с энергией, – на голубом глазу сообщил он. – Ты не забывай, психосилы мы тянули со всей галактики. И при прохождении между мирами они немного подтормаживали, судя по всему.

– Ни по чему это не судя, – зашипел Барок. – Это ты тут подтормаживаешь, а не психосилы. Ни через какие миры они не проходили. Не я ли тебе рассказывал теорию? Они все существуют в одном месте, это наш мир вокруг них завернут. И поэтому никуда никому из них ходить не надо, мы просто поворачиваем мир нужным местом.

– Ну, значит, мир пришлось долго поворачивать, – невозмутимо пожал невидимыми плечами Рудольф.

Практикующие ученые, они такие. Не теория подгоняется под жизнь, а жизненные процессы прикладываются к теории. Барок с трудом сдержал рвущиеся ругательства.

– И что, с энергией будет так же?

Рудольф помолчал секунду, что-то прикидывая.

– С энергией, я думаю, будет хуже, – сообщил он, не обращая ни малейшего внимания на злобный шип, донесшийся от Барока. – В отличие от твоих нематериальных психосил, которые в одном месте живут, энергия вполне себе существует во всей нашей галактике. И для ее перемещения есть вполне конкретные законы, расчеты и сроки. Так что, если прикинуть, что количество психосил равно количеству энергии, необходимой для создания узора, то ….

– Еще восемь с половиной часов? – нахмурился Барок.

– Как пойдет, – Рудольф, наконец, нашел исходную информацию, на которую можно опереться, и преисполнился благости. Сдвинуть его с обретенной точки зрения было невозможно. Как же, статистика есть….

Барок собрался, было, пнуть его как следует, чтобы он не так откровенно расслаблялся, но тут его самого бесцеремонно вытащили из внутреннего мира. Ударами по лицу.

– А-у-у, – взвыл медбрат, которого Барок ткнул подмышку, когда тот отвешивал ему очередную пощечину, вытаскивая из внутреннего мира. Ну точно, решили, что он опять сознание потерял.

– Не смей меня бить, – разъяренный Барок скинул ноги с кровати и встал. Мир тут же попытался убежать в сторону, но был пойман.

– Рудольф, у вас все хорошо? – вперед выступил советник, за его спиной медленно пятился кривящийся от боли медбрат.

– Нет, – помотал головой Барок. – Но это неважно. Просто больше никогда не пытайтесь меня ударить. Что со штурмфлотами?

Он решил сменить тему.

– Ничего, – даже если советник и считал, что все идет неправильно, спорить он не стал. – Как вы и предсказывали, после поражения крейсера наступила тишина. Правда, сейчас на орбите идет активное маневрирование.

Он замолчал, вздохнул и добавил:

– И если я не ошибаюсь, они готовятся к орбитальной бомбардировке.

В палате наступила тишина. Все, кто был, как пор команде уставились на полуодетого Барока, еле стоящего на ногах. Он огляделся и поежился.

– Что?

– Мы потому и обрадовались, когда вы пришли в себя, – негромко сказал советник. – Герр Тиффен надеется, что у вас есть, что противопоставить им.

Он показал вверх и, стараясь говорить как можно спокойнее, поинтересовался:

– Он прав?

Барок замер. Нет, в голове он был готов начать хоть сейчас. Но тело. Проклятое тело…. Выдержит ли оно?

– Не выдержит, – звенящим голосом вскинулся внутри Рудольф. – Хоть немного отдохнуть….

– Сколько у нас времени? – проигнорировал его Барок, глядя на советника.

– Я могу ошибаться, но что-то около часа. Максимум – двух.

Барок застыл. Посмотрел внутрь, подмигнул все понявшему Рудольфу, и вынырнул обратно.

– Передайте герру Тиффену, – Барок говорил ясным и чистым голосом, – что он как всегда оказался прав. Мне нужен как раз час, чтобы все настроить.

Он потряс головой, отгоняя накатывающую слабость. Как не вовремя, эх, жалко не успел как следует тело подготовить. Ну, вспоминай, что там еще надо?

– Замкнуть на тебя все схемы, – мрачно сообщил из глубины сознания смирившийся Рудольф. А, может, просто осознал, наконец, что другого выхода у них нет?

– На нас, Руди, на нас, – невесело улыбнулся Барок и посмотрел на Игоря Алексеевича, фокусируя взгляд на реальном мире. – Мне нужна связь со всеми операторами «индиктов», и ….

Взгляд Барока потяжелел, и советник под этим взглядом невольно подобрался, встал почти по стойке «смирно».

– … объявление по всем мирам Технократии максимального уровня тревоги. Считайте, что идет вселенский катаклизм. Без комментариев, – добавил он, глядя на открывшего рот советника. – Просто делайте, как я сказал.

Он помолчал и добавил тем же тяжелым тоном.

– Или не делайте. Все равно.

Помолчал еще немного и добавил, тяжело усаживаясь на подвернувшийся стул:

– И кофе мне попросите принести, … пожалуйста.

И как ни странно, но из всех просьб Барока, чашка с кофе пришла в самую последнюю очередь….

Глава 26

За стеной не стихали гулкие шаги. Подмагниченные ботинки тяжелых бронескафандров гремели по металлическим полам крейсера, не смолкая ни на секунду. А в узких проходах крейсерской оружейки Степа то и дело стучался плечами и головой о какие-то выступы, изумляясь, как бегемот Декстер и далеко не худосочный Соловей проскальзывают между стеллажами, умудряясь ничего не задеть.

– На экипировку, – Соловей вытянул руку вправо, показывая направление, а сам потек дальше.

Донкат двинулся за свернувшей спиной Декстера, естественно, снеся по дороге какую-то железяку и помянув всех ее родственников до восьмого конвейера. Вообще-то экипировочная полу-палуба на «Павлине», «научно-исследовательском» штурм-крейсере, приписанном к ФАФ, маленькой не была. А теснота на ней объяснялась большим количеством «научной аппаратуры», которая была ну просто жизненно необходима группе молодых ученых, численностью около поверхностной бригады, с бритыми головами и косами на затылках. Настолько перспективных и умных, что они даже по крейсеру сами строем ходят.

Между стеллажами мелькнул свет, и Степа вывалился из-за широченной спины сакса на овальную, хорошо освещенную площадку. Как ему уже объяснил Декстер, на всех крейсерах она называлась одинаково: «примерочная».

Если с жизнью космоштурма на поверхности, благодаря их приключениям на Бойджере, Степа был более-менее знаком, то пребывание на крейсере для него было в новинку. И тут, естественно, оба «ветерана» космоштурма взялись за его обучение всерьез. В нормальной бы жизни эта парочка злодеев непременно бы повеселилась от души, натаскивая салагу на реалии новой жизни, но сейчас всем троим было не до смеха. В медотсеке, в выставленных на дежурный режим регенерационных камерах покоились две оболочки, еще недавно бывшие Элечкой и Селеной. Соловей, обещавший все рассказать сразу же по прибытию на его «борт», естественно, соврал.

«Борт», о котором он упоминал, оказался не ботом с личным пилотом, болтающимся у бара, как кто-то мог подумать. «Бортом» Соловья был «Павлин». Причем Соловей там был, понятно, не капитаном. Он был персоной, … которую охранял этот крейсер. Вот так вот. Ни больше, ни меньше.

И конечно же, сразу по прибытию у него нашлось неимоверное количество дел, которые нужно было сделать немедленно. Правда, нарушил он свое слово довольно изящно, передав Селену с Элечкой в руки корабельного врача, и разрешив Степе с Декстером сопровождать их в медотсек. От одной мысли, что какой-то космоштурм, пусть и с дипломом врача будет лапать его Селену, укладывая ее в капсулу рег-камеры, Степе становилось нехорошо. Поэтому Соловей получил более чем достаточно времени на решение всех своих задач, прежде чем пришло время появляться в медотсеке и забирать обоих друзей на «примерку». Причем Степа искренне недоумевал, зачем им какая-то «примерка» до тех пор, пока за его спиной не закрылась с ядовитым шипением дверь оружейки, а перед ним не протянулись бесконечные стеллажи со всевозможными орудиями убийства, аккуратно разложенными по своим полкам. Он поначалу дергался каждый раз, когда задевал обо что-то, ежеминутно ожидая взрыва. Потом привык.

– Красс, – откуда-то сбоку появился Соловей в сопровождении упитанного космоштурма, шириной талии вполне способного померяться с Декстером. – Красс, мне надо одеть вот этих двоих. Два комплекта: штурмовой и полевой с полным штатным вооружением каждый.

– Есть, – вытянулся пухлый Красс, цепко осматривая свои жертвы.

Он подвытянул из рукава своего комбинезона длинный слабо светящийся планшет и начал делать на нем какие-то пометки, рассматривая их издалека. Потом подошел поближе. Первым на раздачу пошел Декстер.

– Так, так, так, – Красс жевал губами, поворачивая сакса то одним боком к себе, то другим.

Зная Шойса, Степа ожидал как минимум кучи шуток и прибауток, но сакс молчал, как естественный спутник Изюбра. Пухлый Красс задал саксу еще несколько тихих вопросов и отстал от него, вцепившись в новую жертву. Первым делом космоштурм взлохматил Степины волосы сзади, оценивая толщину «мамкиного валика» на затылке. Неодобрительно цокнул языком и зачиркал что-то в планшете. Донкат, не страдая хорошим настроением, собрался было высказаться по поводу его этого цоканья, но по пути к Крассу, разворачиваясь, наткнулся на два выражения лица: у Соловья и у Декстера; и счел за благо помолчать. Был шанс, что сойдет за умного.

Степа выдохнул и решил терпеть. К счастью, терпеть пришлось недолго. Экзекуция кончилась почти сразу. Красс обмерил длину Степиных рук, приложил рулетку к спине. Пощелкал каким-то прибором возле его головы и отошел в сторону, повернувшись к Соловью.

– Настройки приоритетов каналов? – деловито спросил он.

– Отдельная двойка, потом – по команде. Три приоритета, мой – последний.

Взгляд Красса, которым он окинул странных гостей, изменился. Теперь в нем появилась заинтересованность и … уважение. Степа вздохнул и закатил глаза. Как же он стремился избежать всего этого, и как судьба постоянно ему подкидывает именно эти «подарки»….

Красс тем временем увидел, что хотел и, козырнув, скрылся между стеллажами.

– Сергей Петрович, – Степа позвал Соловья.

– Господин полковник, – поправил его космоштурм. – Пока мы на крейсере, зови меня, пожалуйста, так. Ну, на крайний случай – командир.

– Есть, командир, господин полковник, сэр, – шутовски вытянулся в струнку Декстер.

– Живот подбери, космоштурм, – посоветовал ему Соловей и посмотрел на Степу. – Так что ты хотел?

– Вы обещали рассказать….

– Позже, – прервал его Соловей. – Сейчас важнее быстро упаковаться в убээс, в котором тебя не размажет при четырех «же».

– При скольких? – гулко удивился Декстер и замотал лохматой головой. – Я не выдержу, я слабый.

– Шойс, пожалуйста, – чуть сморщился Соловей. – Мы стартуем где-то через час, и за это время вам надо полностью быть готовыми к бою. Тридцать восемь часов под ускорением – а дальше, как придется. Не исключен автономный сброс на поверхность прямо с марша. Так что одевайтесь, выбору Красса можно доверять полностью, и – ко мне. Вот там все и расскажу.

Между стеллажами появился пухлый интендант, катящий перед собой тележку, доверху нагруженную разными сверкающими приспособлениями для отнятия жизни у одних и сохранения у других.

– Красс покажет, где потом разместиться и как меня найти, – Соловей кивнул всем сразу, развернулся и пропал в полумраке оружейки.

– Садитесь, – раздался в динамиках скафандра голос Соловья, когда Декстер со Степой, ведомые советами пухлого Красса, добрались, наконец, до каюты начальника экспедиции, как официально именовался на этом корабле полковник космоштурма «в отставке» Сергей Петрович Птах, замначальника управления техподдержки ФАФ. – Как убээсы, оружие? Красс не подвел?

– Выше всех похвал, – прогудел в наушниках голос сакса. – Я и не подозревал о существовании такого «научного оборудования».

– Ну-ну, – ухмыльнулся Соловей, – привыкайте.

Про четыре «же» он не соврал, «Павлин» действительно стартовал от границы системы Изюбра на двух ускорителях-бустерах, представлявших собой миниатюрные копии орбитальных преобразователей энергии. Бустеры придавали крейсеру скорость, с которой не справлялись никакие компенсаторы, и по кораблю теперь можно было передвигаться исключительно в убээсах, выдерживающих восемь «же». Хотя лучше было не передвигаться совсем: уж очень неудобно. Есть у тебя тридцать восемь объявленных часов под ускорением – лежи и отдыхай. Но Степе, как обычно, общего удовольствия не досталось. И компания Шойса не успокаивала никак.

С трудом доковыляв до каюты Соловья, прокляв по пути все войны, космоштурмов, бустеры, художников и кочевую жизнь вообще, Донкат рухнул в кресло перед удобно развалившемся на полетном ложе Соловьем и включил местную связь, защищенную от любых прослушиваний. По крайней мере, так сказал хозяин каюты. Рядом тяжело скрипнуло кресло под весом сакса.

– Ну, раз вы теперь обустроенные и экипированные, – в голосе Соловья слышалась его обычная легкая ирония, – то можете задавать вопросы.

Он замолчал. И ответом ему было такое же молчание. Декстер ворочался на своем ложе, которое было рассчитано явно на кого-то помельче, а Степа все еще лелеял свое недовольство. Повисло молчание. Соловей держал паузу, Шойс ворочался, а Донкат вспоминал свой торговый опыт. Который говорил, что первым начинает тот, кому больше надо. Степа вздохнул: надо было им, Соловей и так все знал. Зар-раза.

– Куда летим? – выдавил из себя Донкат.

– Меня всегда восхищала твоя лаконичность и четкость высказываний, – голос Соловья был ровен. Ни капли издевки. – Особенно, когда ты злой.

Степа промолчал. Он высказался, теперь не ответить будет невежливо. Соловей фыркнул.

– Слово «Технократия» тебе о чем-нибудь говорит?

– Мне говорит, – Декстер, наконец, нашел удобное положение. – Это когда всем напрягаться лень, а указывать начинают разные яйцеголовые умники.

Он все же решил переменить положение, и в наушниках раздалось покряхтывание. Потом голос Шойса добавил.

– Как правило, ничего хорошего из этого не выходит.

– Как ни странно, но ты прав, – отозвался Соловей. – Во всем. Посмотрите вводные.

– Какие и где? – на Изюбре Донкат принципиально не учил матчасть убээса, которую ему почти насильно вталкивал Декстер. Он всеми силами старался подчеркнуть свое нежелание участвовать ни в каких войнах. Сейчас об этом пришлось пожалеть.

– На экране в шлеме посмотри, – посоветовал Соловей. – В левом верхнем углу значок.

Степа присмотрелся: в углу спроецированного на стекло забрала экрана действительно помаргивала какая-то метка. Соловей как увидел:

– Вот-вот, ее и надо смотреть.

Донкат нахмурился и начал вспоминать основательно забытые мимические движения, которыми управлялся убээс вообще и боевой экран в частности. Бровь? Нет. Ага, так все-таки бровь. Только щеку надуть сначала. А, черт, опять не так. Да будь проклята эта военная служба…. Еще ничего не началось, а уже все достало.

– И где это? – Декстер управлялся со снаряжением значительно лучше. – Что-то плохо угадывается.

– Шойс, там все написано, – не повелся Соловей.

Ага, Степе, наконец, удалось открыть непослушное сообщение, и перед ним развернулась краткая информационно-аналитическая справка о скоплении шести планет в мирах Авангарда возле крайнего про-слоя рукава Стрельца. Азиатского, к слову, слоя. Он начал ее просматривать. Так, угу, угу.

– И что нам понадобилось в этой помойке? – сварливо вопросил он воздух, покончив с чтением. – Это и есть ваше вселенское зло?

Ответ Соловья на это демонстративно неуважительное заявление, да еще и сделанное хамским тоном, не заставил себя ждать.

– Старший специальный сотрудник Донкат! – в голосе начальника экспедиции больше не было иронии. Там вообще ничего не было, кроме лязга металла.

– Я, – все-таки Соловей на зря занимал командную должность. Степу чуть не подбросило с его места, несмотря ни на какое ускорение.

– Последний раз напоминаю о том, что мы находимся на военном положении, выполняя задание руководства РФМ. Неисполнение приказов будет расцениваться, как противодействие правительственному агентству и караться соответственно. Под арест до конца операции захотел?

Степа проглотил язвительное замечание о том, что он сюда не по своей воле попал. Под звездами не меняется ничего. Соловей – тоже. Его обычная манера: сначала запихнуть тебя в проблему, а потом командовать, как лучше из нее выбираться.

– Старшего специального сотрудника Декстера это касается тоже, – не сбавлял обороты космоштурм. – Вам все ясно?

– Так точно, – в один голос рявкнули Степа с Шойсом, чтобы не давать Соловью возможность лишний раз поглумиться, притворяясь глухим.

Соловей демонстративно потряс головой.

– Хорошо орете. Практиковались?

– Так точно.

А вот в этот раз Степа орал один. Декстер, паразит, не поддержал.

– Я не глухой, – сообщил Соловей, теперь уже явно забавляясь.

Забавляется он…. К Донкату разом вернулись все воспоминания сегодняшнего дня, и он содрогнулся. Подумать только: он еще несколько часов назад ехал сообщать о том, что они никуда не едут. Строил планы на вечер. И на тебе…. Он летит на боевом крейсере ФАФ в какие-то Авангарды, упакованный в убээс, увешанный оружием, с Соловьем в качестве командира…. Сдуреть можно.

– Я не знаю, есть ли там вселенское зло, – воспитательная работа была проведена, и тон Соловья изменился. Теперь он на самом деле проводил инструктаж. Его голос был серьезен и напряжен. Шутки кончились. – Но то, что воздействию, схожему с нашим, подверглись все, я подчеркиваю все, контактеры «белых мест», это факт. И то, что все, кроме тебя и того, кто жаловался мне на картины Лю Хо Юнга, превратились в такие же куклы, это тоже факт. Информация проверяется, но, похоже, такая же картина наблюдается по всей галактике. И произошло это только там, где висели картины этого китайца. Мало того, одними контактерами дело не заканчивается. Информация продолжает поступать, но уже сейчас ясно, что счет «кукол» идет на десятки тысяч. И все они так или иначе были связаны с картинами Лю Хо Юнга. Музеи, картинные галереи, театры, прочие присутственные места. Там всегда очень много народа.

– Бары…, – негромко добавил Декстер.

– А он там? – Степа скосил глаза на документ, все еще висящий на экране. – На этой, как ее, Технократии?

– Нет, – ровно сообщил справочную информацию Соловей. – Насколько нам известно, Лю Хо Юнг постоянно проживает на Наньдане, головной планете азиатского про-слоя. Но все дело в том, что до появления этих картин, он был самым заурядным художником, не имевшем успеха даже на своей планете, не говоря уже о галактике. Ничего выдающегося. И тут – на тебе: шедевры. Да еще контракт на распространение его картин с «Лукас Трансгалактик». А эти ребята мелочью не занимаются, можешь мне поверить.

Он взял паузу. Декстер со Степой не проронили ни слова. Слушали. Соловей чуть откашлялся и продолжил.

– Но вот в чем штука: никто, включая представителей «Л.Т.», больше не видел вживую Лю Хо Юнга с того самого момента, как он сменил манеру работы. Никто. Мало того, представители «Л.Т.» его вообще никогда не видели. А все права на картины принадлежат некоему Рудольфу Заншину. Который, как раз, и является резидентом (помним, что в Авангардах нет гражданства, да?) этой, как ты выразился «помойки» – Технократии.

– Так все просто? – не поверил Степа. – Наклепал каких-то кошмарных закодированных картин, устроил черт-те что в галактике, и смылся по месту постоянного проживания, где его может найти любой желающий? Он что, дурак? И мы за ним летим? Целым крейсером?

Он осекся, услышав, как в наушниках рассмеялся Соловей. Тихим, но каким-то не очень хорошим, смехом.

– Не только мы, и не одним крейсером, – Соловей резко оборвал свой жутковатый смех. – Вчера орбита Алидады, головной планеты Технократии, была блокирована двумя штурмфлотами Азиатского Содружества, которым ну совершенно нечего делать в рукаве Стрельца. Восемьдесят пространственных единиц. Им там даже остановиться-то негде. А только что пришла информация, что в дополнение к ним снялся со своих позиций и отправился в сторону Технократии Пограничный Отряд постоянного базирования про-слоя. Еще тридцать шесть кораблей. Как тебе новость?

– И мы одним корытом туда идем? – вот тут не выдержал уже Декстер. – Азиаты не самые простые противники. Уж поверьте мне. Сто шестнадцать единиц! Я такое видел только три раза за всю жизнь.

– Я тоже, – спокойно ответил Соловей. – Но мы, к счастью, не одни. Азиатское Содружество нарушило положение ООМ о неприкосновенности миров Авангардов, и сейчас туда стягиваются штурмфлоты всех заинтересованных государств, плюс локальное соединение ООМ. Так что к моменту нашего прибытия на границе системы Технократии нас будет ждать ваши старые знакомые: «Харон». Припоминаете?

– Ха, – наушники бухнули голосом сакса. – «Харон». Опять они. Похоже, мы становимся родственниками.

– Ты только Латину, командиру «Харона» это не скажи, – фыркнул Соловей. – Он тебя не поймет.

– Подождите, – Степа замотал головой, насколько позволял шлем. – Вы хотите сказать, что азиаты нарушили все мыслимые и немыслимые правила только для того, чтобы заполучить этого Ху Юя? И отправили за ним сто шестнадцать крейсеров? Вы сами-то в это верите? Только не говорите, что да, а то я попрошусь выйти на ближайшей остановке.

– Лю Хо Юнга, а точнее, Заншина, – поправил его Соловей. – Но я думаю, что все не так просто. Еще до всего этого, – он слабо шевельнул рукой в направлении медблока, – мы (ну, и все остальные – тоже, конечно же) интересовались феноменом Хо Юнга – Заншина. И заметили одну странную особенность, которая сейчас, на фоне всех произошедших и происходящих событий начинает очень сильно резать глаз.

Соловей чуть приподнялся на локтях, зачем-то осмотрел лежащих Декстера и Степу и плюхнулся обратно: ускорение давало о себе знать.

– Дело в том, что «Лукас Трансгалактик» заключало контракт непосредственно с Заншиным. Лично. Это был стандартный ДНКашный контракт, в котором используется геноподпись. Внимательно следим за ходом мысли? – спросил вдруг он.

– Очень, – стараясь вложить в ответ как можно больше сарказма, сообщил Степа.

– Отлично, – продолжил Соловей. – Так вот, по нашей информации (не надо спрашивать, откуда мы ее взяли) Рудольф Заншин посещал Наньдан в последний раз …

Соловей сделал почти театральную паузу.

– … десять лет назад по стандартному галактическому счету.

– Как это рассчитали? – тут же подал голос Декстер. Его интонации больше не напоминали юмор. Степа только глазами хлопнул, не понимая, с чего он так подорвался.

– Сканеры космопортов, – сообщил Соловей. – Нет данных о более поздних посещениях. На Технократии нет галактических судов, способных совершать межслойные перелеты. Конечно, можно предположить, что это были какие-то неучтенные ребята, но наши источники утверждают, что это проверялось. Ответ отрицательный. Заншин не прибывал на Наньдан для заключения контракта с «Лукас Трансгалактик». И это не все. Еще загадку хотите?

Ответом ему была подтверждающая тишина.

– За последние несколько месяцев Алидада, головная планета образования, резко уменьшила объемы потребляемой энергии. И это при том, что экспортная составляющая Технократии выросла на девятнадцать процентов. Мы уточняли, – Соловей усмехнулся в наушниках, – пришлось. За это время на Алидаде было запущено несколько предприятий полного цикла. То есть, они должны были нарастить потребление, а оно серьезно снизилось. Как вам новости?

Соловей замолчал.

– И что? – Степа потихоньку укладывал в голове поступающую информацию, но полная картинка происходящего пока не складывалась. – Что это значит?

– А я не знаю, – судя по голосу, Соловей пожал плечами в скафандре. – Но если участь сто шестнадцать крейсеров Содружества на орбите Алидады, то тут же начинают возникать вопросы. Много.

– Так вы нас с Селеной хотели привлечь для этого? – Степа начал понемногу понимать.

– Да, – просто ответил Соловей. – И для этого тоже. Дело в том, что после пристального внимания к Технократии, на трех из шести планет образования были обнаружены латентные «белые места». Они молчали все это время и продолжают молчать до сих пор. А головная планета Технократии, Алидада, расположена как раз в центре треугольника из этих планет. Но на самой Алидаде «белых мест» нет, зато на ней растет, как вы думаете что?

– Бойджа? – предположил со своего места Декстер.

– Именно, – подтвердил Соловей. – Можешь сходить за пряником в качестве приза.

– Он лучше тут пока полежит, – ответил за сакса Степа. – Вы лучше скажите, что мы будем делать возле блокированной планеты, на которой растет бойджа?

Ответ его, скажем так, обескуражил.

– Я не знаю, – честным голосом сообщил Соловей. – Мы пока можем только реагировать.

– Как так? – опешил Степа.

– Вот так, – Соловей и не думал облегчать никому жизнь. – Я просто сообщил вам имеющуюся у меня информацию. Мы не знаем, что происходит, мы готовились к другому. Ты не забыл, атака была всего несколько часов назад?

Степа замолчал. Рядом с ним молчал Декстер.

– Вся дополнительная справочная и аналитическая информация будет вам представлена, – прервал их молчание Соловей. – От вас требуется понимание ситуации, и готовность действовать.

Он опять приподнялся на локтях, преодолевая наваливающуюся тяжесть, но на этот раз он смотрел только на Донката.

– Степа, пойми. Таких, как ты сейчас во всей галактике остались единицы. И ты, скорее всего, ближний. У нас нет никаких точных прогнозов, но (ты можешь считать это предчувствием) если в самое ближайшее время на Технократии оживут «белые места», я не удивлюсь. И тогда тебе придется справлять с ними в одиночку. Просто потому, что больше некому.

И добавил после паузы:

– Прости, так получилось.

Про лишившихся своих душ Селену, Элечку и еще огромное количество людей Соловей промолчал, но это было всего лишь проявление тактичности. Хотя, откуда у этой безжалостной машины по имени «Соловей» тактичность? Скорее всего, банальный расчет. Не очень-то и сложный на самом деле.

– Я попробую, – тихо пообещал Степа. – Попробую.

– Когда будешь пробовать, меня позови, – Декстер, кряхтя, сполз со своего места и поковылял к выходу, сгибаясь под тяжестью законов физики. – А то ты такого там напробуешь…. Вытаскивай тебя потом. Не хотел ведь учиться, когда я предлагал. Возись теперь с тобой….

– И я тебя тоже очень люблю, – невесело улыбнулся Степа и, приподнявшись, тоже посмотрел на Соловья. – Можно идти, Сергей Петрович?

– Можно, – отпустил их Соловей. – У нас осталось тридцать шесть часов, чтобы хоть как-то разобраться в происходящем. Дальше – контакт. С кем, правда, непонятно.

– И это радует больше всего, – вздохнул Степа. – Ладно, разберемся. Где наша не пропадала?

– Нигде, – авторитетно сообщил от двери Декстер. – И не собирается. Пошли, страдалец, покажу, как можно кофе пить, не снимая убээса.

Глава 27

– Рудольф, – голос советника Тиффена оторвал Барока от последних приготовлений. Хотя, он и так собирался заканчивать. – Наблюдатели показывают завершение активности на орбите. Азиаты перегруппировались и готовы начать атаку в любой момент.

Полулежащий в кресле Барок открыл глаза, отпуская подготовленные к использованию узоры, висящие в его голове. С ними все в порядке, можно немного развлечься.

– Отлично, я тоже. И посмотрим, кто удивится больше.

Он не лгал. Он на самом деле в любой момент был готов отдать приказ сотням «индиктов», широкой сетью охватывающих обитаемую часть пространства галактического рукава. И ему для этого больше не требовался даже Рудольф. Черный обруч покоился в кармане полевой куртки, и этот контроль над терпеливо висящими в глубинах космоса «индиктами» Барок никому отдавать не собирался. Приказ. Всего один приказ – и слой замрет. Вместе со своими боевыми кораблями, заводами, лампочками, витрансами и даже игрушками. А кто потом останется в живых – разбирайтесь сами. Его ждут в другом месте.

– У вас все готово? – Барок строго посмотрел на Игоря Алексеевича.

– Д-да, – подтвердил советник с еле уловимой заминкой.

Барок ухмыльнулся про себя: он мог поклясться, что тот готов был ответить «так точно».

– Все готово. Как вы и просили, все администрации шести планет оповещены по плану «стихийное бедствие». Запасы воды и пищи выделены, население готовится укрыться в убежищах, энергетические установки переводятся на автономный режим…. Я сказал что-то не то? – советник чуть нахмурился, заметив полуулыбку Барока, которую он не сдержал при упоминании энергетических установок.

Да уж, после представления, которое развернется тут довольно скоро, им еще долго придется выводить их установки из «автономного режима».

– Нет-нет, – откашлялся тот. – Это я отвлекся. Прошу вас, продолжайте.

– Да это, собственно, все, – советник чуть нахмурился. – Но вам не кажется…?

– Не кажется, – вот тут Барок перебил его довольно бесцеремонно, эта тема всплывала уже раз третий или четвертый. И с каждым разом нравилась Бароку все меньше и меньше. – Я уже говорил, меры противодействия будут приняты, как только начнется атака. Не раньше.

Чем ближе подходил момент, когда через равнодушные волны полумрака проляжет светящаяся дорога домой, тем меньше вежливости и терпимости оставалось в запасниках Барока. И даже постоянные комментарии и просьбы Рудольфа ситуацию уже не выправляли. Бароку было плевать, что подумают о нем остающиеся тут. О вляли. ой, тем меньше терпенрия ется нем и о Рудольфе. Вот и сейчас. Барок посмотрел на надувшегося советника. Что, обиделся? Да и пыль с тобой космическая. Обижайся.

– А сейчас мне необходимо всего лишь мгновенное оповещение обо всех действиях противника. И синхронизированный с реальным временем режим наблюдения.

Все это у него уже было, но Барок сознательно провоцировал советника, чтобы дать ему возможность одновременно и сохранить лицо, и высказать в адрес Барока парочку резкостей. И если возможность сохранить лицо была долгосрочной уступкой в адрес Рудольфа, которому тут еще здесь жить и жить, то резкости и колкости были нужны самому Бароку. Он не ошибся.

– Вот тут, – советник многозначительно постучал пальцем по уникомпу, установленному в кабинете Барока. – Тут все установлено еще несколько часов назад.

– Я знаю, – Барок посмотрел прямо в глаза советнику.

Все, более чем достойное завершение разговора. Теперь Игорю Алексеевичу осталось только уйти. Что он и сделал.

Барок откинулся на спинку кресла и опять закрыл глаза. Нет, не спать, куда там спать сейчас. У него были дела поважнее.

Нужды в этом особой не было, но Барок все же решил еще раз зайти в свой мир полумрака, посмотреть, как дела. Проверить. Напоследок. Потому что в таких делах нельзя полагаться ни на кого. Никогда.

Нет, похоже на этот раз все сделано правильно. Мятущийся свет никуда не делся из маленькой тесной каморки, в которую превратился кусок полумрака, огороженный Бароком и оберегаемый верным узором, последним подарком ушедшего шамана. Когда-то придется вернуть и этот долг. Но это потом, дома. Он сделает все, как надо.

А пока Барок всматривался в движение трепещущих искр и наслаждался. Ощущения были непередаваемыми: шар пульсирующего света, в который превратились все собранные Бароком искры, готовился пробить незримую пелену, отделяющую Баррокаина зуф Истадуч-он от его мира. А где-то далеко за этой пеленой его ждал дом. Его дом. Его семья. За встречу с которой датой-шаман был готов заплатить достойную цену. Цену, определенную не им, но им собранную. Долг. Очередной долг смерти, который пойдет в зачет его мощи, его власти. Ибо только так датой-шаман возвращает свои долги. Только так….

– Что это? – опять, как и в первый раз, перепугался Рудольф, глядя на танец огней, готовящихся уйти из этого мира.

Перепугался он…. Слизняк, что взять. Хотя, откуда ему знать колодцы, из которых черпает силу Шаманерия? Но, надо отдать ему должное – он помог. Без него не было бы никакого долга. Никакого дома.

– Это души, – мрачно усмехнулся Барок. – Почувствуй себя властелином подземного мира. Ненадолго.

– Я не хочу, – Рудольф как будто попятился назад. Свет шара для него перестал быть завораживающим. – Зачем здесь души? Прислушайся. Я как будто слышу голоса.

– Это не как будто, – Сейчас, когда все катится к финалу, Барок…. Нет, уже Баррокаин зуф Истадуч-он, не мог себе позволить мягкость. Да и не хотел, если честно. – Это и есть голоса. Мы собрали ариль всех, кто восхищался нашими картинами. Всех, кто способен открывать двери между мирами. Всех, кто слышит музыку миров. А ты ее слышишь?

Баррокаин величаво развернулся к Рудольфу. Странно, а ведь он никогда не старался представить, как этот человек может выглядеть в ментальном образе. Наверное, это чтобы не привязываться к нему?

Каким бы он ни был, или мог бы быть, Баррокаин так и не представил. На месте помощника шамана трепетал бесформенный кусок чего-то темного, перепуганного, неуверенного.

– Ты хочешь…? – темное пятно по имени Рудольф медленно отползало от двери в полумрак, начиная понимать, что именно скрыл от него его напарник. – Ты хочешь их… всех… туда…? Без возврата…?

Баррокаин грустно усмехнулся. Что ж, так оно и должно было быть. В мире этих червяков нет, и не может быть настоящих творцов, способных заплатить высшую цену за свое творение. Цену жизни. Не разделяя при этом свою и чужую.

– Я хочу взять то, на что имею право, – Баррокаин не позволил Рудольфу отодвинуться. – И отдать то, что мне не принадлежит.

– Кому отдать? – у Рудольфа, казалось, не хватало слов. Ага, понял, что к чему?

– Ей, Руди, ей. Ты все понимаешь правильно.

Баррокаин начал осторожно выбираться из полумрака в их общее сознание. У него осталось еще одно дело. Не сказать, чтобы жизненно необходимое, но все же. Так, на всякий случай.

– Все, выходим, – Баррокаин вывалился в реальный мир, игнорируя нечленораздельные попискивания впавшего в шок Рудольфа. Поздно, друг мой, поздно.

Так, где его рюкзак? Вот он. Рядом со столом. Бережно, как хрупкое стекло, Баррокаин вытащил из рюкзака завернутый в плотную ткань небольшой прямоугольник. Снял тряпку. И улыбнулся. На миниатюре, которую он держал в руках, уходила вдаль желтая песчаная дорога, начинающаяся между двух полуразрушенных колонн. Он подобрал эту картину в захламленной комнате Лю Хо Юнга еще тогда, в его первый визит: очень она ему понравилась. Одна из всех.

И все это время он хранил ее. Сначала просто потому, что она будила в нем что-то, напоминала о чем-то. А потом, он понял, как он ее использует. Все равно с собой не заберешь, а так – послужит для дела.

– Бари, что ты делаешь? – донесся до него слабый голос Рудольфа. Очухался? Что-то быстро он…. – Тебе мало тех несчастных, которых ты уже поймал?

– С чего ты взял, что они несчастны? – голос Баррокаина стал торжественным.

Не прерывая плетения узора, который превратит и эту миниатюру в очередной «шедевр» Лю Хо Юнга, Баррокаин привычно посмотрел внутрь головы. Туда, где, скрючившись возле своего полога, сидело бесформенное нечто, только что осознавшее, что стало властелином десятков тысяч душ. И почему-то не радующееся этому факту….

– Ты слушал меня, когда я рассказывал тебе о мире вокруг? О мирах?

– Да, – тихий голос Рудольфа яснее ясного говорил, что не слушал, не слышал и не услышит никогда. Ему бы только страдать. Тьфу, одно слово – слизняк.

– Смерти нет, – Баррокаин зуф Истадуч-он уложил последнюю спираль магического узора и выпрямился во весь невеликий рост маленького человечка…. Во весь огромный рост торкского датой-шамана. – Смерти нет, есть другая дорога. Дорога, по которой уходим мы все. Но только ведет она в разные места. И кто-то по этой дороге придет туда, где надо работать. И его ариль будет работать. А кто-то рожден повелевать. И они будут говорить слабым, что им делать. Так делится мир. Слабые должны исполнять приказы. Всегда. И не важно, кто будет отдавать эти приказы: ушедшие «повелевающие» или шаман, могущий говорить с ариль ушедших.

Баррокаин внимательно посмотрел на готовую миниатюру, проверяя, не забыл ли он поставить защиту для себя: еще не хватало оказаться посреди мятущихся душ в светящемся шаре, в голове, которая управляется Рудольфом. Нет, все в порядке можно запускать узор. Начинаем? Пожалуй.

– Но есть и третьи, – поведал Баррокаин подавленно молчащему Рудольфу. – Те, которые не приходят ни в одно из этих мест. Они – странники. Они всегда идут. Ищут, ждут, надеются. И это тоже счастье.

Он положил руку на миниатюру, активируя узор.

– Те искры, там, в шаре, – голос Рудольфа был неузнаваем. – Это и есть твои «странники»?

– Да, – Баррокаин улыбнулся. Мечтательной улыбкой существа, прозревающего время. – Им будет хорошо. Поверь мне, гораздо лучше, чем здесь. Ведь когда-нибудь, они смогут закончить свой путь. И узнать, что там вдалеке….

– А потом вспомнить и изо всех сил стараться вернуться, – голос Рудольфа вдруг обрел силу. – Ты обрекаешь их на то, что прошел сам, не так ли? Ты обрекаешь их на те же муки, которые испытывал сам. На те же страдания и воспоминания, которые ты никогда не обретешь до конца. А ты уверен, что вспомнил все?

– Хватит! – Баррокаин одним движением зашвырнул Рудольфа за его полог в их сознании и сжал этот полог как можно сильнее. – Хватит! Твое слово кончилось. Ничего уже нельзя остановить.

Он дернулся: миниатюра приняла узор и в комнате как будто открылась голодная бездна. Кто-то сдавленно охнул за стеной. Мимо Баррокаина как будто пронесся сквозняк.

– Вот теперь хорошо, – удовлетворился шаман. – Вот теперь в эту дверь никто не войдет. И никто не сможет нам помешать. А то, как ты говоришь, – он скривился в сторону безмолвного Рудольфа, – нам сидеть тут не менее восьми часов? Я правильно тебя понял?

Получить ответ он не успел.

– Рудольф! – перед глазами Баррокаина ожил один из экранов. На нем появилось какое-то молодое лицо. Незнакомое. – Тревога!

– Атака?! – подобрался Баррокаин. – Азиаты?

– Нет, – на экранном лице менялись эмоции. Страх, тревога, удивление, опять страх. Опять страх. – Не азиаты. Без них хватает. В Алидаде происходит что-то странное. Люди начинают терять голову.

– Замирают, останавливаются, вокруг себя ничего не видят? – уточнил Баррокаин.

– Да, – удивленно подтвердило лицо. – Так ты в курсе?

– Без подробностей, – чуть качнул головой Баррокаин. – А ты кто? Я тебя раньше не видел.

– Ассистент, – призналось лицо. – Резервный оператор. Основной вот именно так тут и сидит. Не видит ничего, не слышит. Как кукла. Никто ничего не понимает.

– Да вам и не надо, – пробурчал Баррокаин зуф Истадуч-он.

– Что? – не понял оператор.

– Ничего, – покачал головой Баррокаин. – Это происходит по всей Алидаде?

– Нет, – оператор неуверенно оглянулся. – По-моему….

– По-твоему, или нет? – нахмурился Баррокаин.

– Не знаю, – пожал плечами с экрана оператор. – В здании Совета – точно, а за весь город не могу сказать.

– Ну, хоть в здании Совета, и то хлеб, – пробурчал Баррокаин, поймал недоуменный взгляд мальчишки и поправился: – Плохо, конечно. Но хорошо, что не вся Алидада попала под удар. Ты не понял, что ли? Это начало атаки азиатов, кстати, как они?

– А, – мальчишка хлопнул глазами, вспоминая, для чего он вообще тут сидит. – Азиаты? Не знаю.

– А что ты вообще знаешь? – напустил на себя грозный вид Баррокаин. – Что ни спроси: «не знаю», да «не знаю». Узнать!

– Есть, – испуганно отозвался оператор, отвел глаза в сторону ….

И тут же повернулся обратно. Его глаза стали еще больше. Теперь в них плескался даже не страх – ужас.

– Они пошли, – враз истончившимся, срывающимся голосом проблеял он. – Азиаты. Начинается высадка десанта. Только что они нанесли удар по нашим пространственным ботам.

«Пространственным ботам» фыркнул про себя Баррокаин. По ржавым ведеркам, заброшенным на орбиту, если точнее. И тут до него дошел смысл сообщения. Испуг на лице оператора сменился удивлением: настолько радость, проступившая на лице Баррокаина, не вязалась с трагизмом ситуации.

– Ну все, – голос шамана стал рыком. – Теперь ждите. Слышь, пацан? – позвал он оператора. – Свечки готовь. Теперь они тебе долго будут нужны.

– Ка-какие свечки? – моргнул тот.

– В задницу, – с веселой злостью объяснил Баррокаин. – Лечиться от мироздания.

Движением руки он погасил экран с навеки застывшим на нем изумленным лицом и повернулся к своему зрителю. Единственному, способному по достоинству оценить начинающееся представление.

– Рудольф, смотри, – торжественно позвал Баррокаин. – Мы начинаем.

Ответом ему было молчание.

– Как скажешь, – Баррокаин зуф Истадуч-он стиснул зубы, попросил благословения у Несуществующих богов, если они хоть как-то смотрят на этот мир, и положил на голову обруч из черных, неведомо как скрепленных между собой квадратных пластинок. Он обрался домой.

Вокруг, казалось, замерло все. Только тихо, на грани слышимости (а, может, это ему и кажется) шуршала своим узором миниатюра работы Лю Хо Юнга, перекачивающая в светящийся шар в сознании Рудольфа души тех, кто имел неосторожность оказаться рядом. Сейчас Баррокаину не нужны были душевные силы творческих личностей. Ему была нужна безопасность. И новый узор просто сносил все, до чего мог дотянуться, в полумрак. Страховка.

Баррокаин посмотрел на экран, возникший в его голове. На нем мельчайшими сотами дробилось изображение, передаваемое сотнями «индиктов», терпеливо дожидающихся своего часа. И вот он пробил.

Голос, раздавшийся в их с Рудольфом голове, был ровен и сух. Можно было обойтись и без эффектов витранса, но Баррокаин решил напоследок насладиться эмоциями, потом на них просто не будет времени. Короткий вдох…. И …. Ну, – домой.

– Старт.

И мир погас.

Глава 28

Мир погас.

– Шойс…. Шойс! … Шо-о-ойс!!!

Тишина. Оглушающая, душащая. Наводящая ужас своей невозможностью: на крейсере, полном людей не может быть такой тишины. И темноты. Просто не может быть….

– Шойс!

– Что ты орешь? – в первобытной темноте в Степу врезалось что-то тяжелое и огромное. – Ну что ты орешь? Живой? – пророкотало оно укоризненным басом.

Донкат никогда и никому в этом не признавался, но тогда он чуть не обделался от страха, неожиданности и облегчения одновременно.

– Живой, – он очень старался, чтобы его голос не дрожал.

– Тогда не кричи, – посоветовал из темноты голос сакса. – Сдохнешь, вот тогда ори сколько влезет. А сейчас и без твоих воплей проблем хватает.

– Шойс, что случилось?

– Откуда я знаю, – сварливо отозвался Декстер. – Похоже на отключение питания. Такое ощущение, что нам в энергоблок попали. Вот только я что-то не слышал удара от попадания.

Он завозился в темноте, чем-то шурша и щелкая.

– Интере-е-есно, – протянул он несколько секунд спустя. – А в батареи убээса мне тоже попали тем же выстрелом?

Степа вытаращил глаза. Точно. Убээс! Кивком захлопнув поднятое забрало (ускорение кончилось, но Соловей снять скафандры не разрешил, только разгерметизировать), Степа вытаращился в темноту, ожидая привычного свечения боевого дисплея. Угольная темнота вокруг не изменилась ничуть. Только тишина стала еще более обволакивающей. Секунда, другая.

Бух, бух, бух. Чернота осталась неподвижной, но все ощущения Степы говорили, что он качается. Это что, так убээс заводится? Вроде, не должен…. Ухо поймало какое-то невнятное бормотание. Что это? Бам-м. Голова качнулась. Бормотание стало громче. Степа прислушался.

– ….рало о. рой, …урок, – донеслось до него.

А…. Это же Декстер. Щелк, сказал замок шлема.

– …кретин, по-другому не назвать, – сказал из черноты невидимый Декстер, воткнувшийся в него своим шлемом. – У тебя как с мозгами?

– Нормально, – не понял Степа.

– Какое «нормально»? – изумился сакс. – Сказано же: не работает убээс.

– Кому сказано? – вот лучше всего в чувство приводит злость. Проверено. – У тебя что-то сломалось, но а я то тут при чем?

– Ни при чем, – Шойс вдруг сдал назад. – Подожди.

– Жду, – согласился Степа. – А чего?

В темноте раздался щелчок. Другой. Короткая вспышка резанула глаза. Степа зажмурился. Закрытые веки вдруг порозовели, снаружи появился свет. Степа открыл глаза.

– Ни хрена себе, – поинтересовался у темноты Декстер. – Это с чего такой праздник?

Посреди черного полотна мира плясал маленький ярко-красный цветок. Точно, Донкат чуть не стукнул себя по лбу, досадуя на забывчивость, но вовремя вспомнил, что он в убээсе. Зажигалка. Конечно же. В каждом скафандре непременно существует спасательный комплект, куда и должна входить зажигалка.

– Это что с ней? – недоумевал сакс, тряся рукой. Неровный огонек прыгал вместе с его рукой.

– А что не так? – не понял Степа.

– Все не так, – несмотря на окружающую обстановку, у Декстера все еще сохранилось чувство юмора. – Крейсер не тот, темнота не та, зажигалка, и та – не та.

– А чего с ней? – удивился Донкат, выуживая из кармашка на рукаве убээса свою зажигалку.

– Пламя не должно быть таким маленьким, – пояснил сакс.

Он погасил огонек, зажег вновь. Ничего не поменялось. Огонек по-прежнему оставался мал и немощен. Степа тоже справился с поиском и тоже сжал в руке увесистый кусок металла. Зажигалка, входящая в аварийный комплект космоштурма, в чистом виде приспособлением для добычи огня не являлась. Больше всего она напоминала мини-электостанцию. Или преобразователь. Только преобразовывала она не энергию космических частиц, а кинетическую энергию скрытой в ней динамо-машины и слабые электрические импульсы человеческого тела. Причем от нее (при должном усердии) можно было заряжать небольшие приборы, необходимые в походном быту. Она, собственно, и была предназначена для этих целей: обеспечение минимального энергоснабжения при отсутствии внешнего питания батарей скафандра. Запитать аварийный передатчик, подающий сигнал на орбиту она должна была. И это – как минимум.

Но сакс был прав: появившийся огонек никак не был похож на нормальную работу этого аппарата.

– Такое ощущение, что она вполсилы работает. А уж я ее терзаю-терзаю, – пожаловался Декстер, который на самом деле изо всех своих немалых сил пытался добыть из динамо-машинки зажигалки как можно больше энергии.

Степа задумался, пытаясь себе представить ситуацию. Сейчас, когда стало ясно, что они живы, крейсер не развалился, и никто не собирается их немедленно убивать, голова стала работать получше. Итак, что мы имеем? Темнота, не работающие установки крейсера, не работающий убээс, плохо работающая автономная зажигалка. То есть, все, что имеет аккумуляторы…. Стоп.

– Шойс, а почему я тебя понимаю? – Степа поднял глаза, пытаясь разглядеть за огоньком зажигалки лицо сакса.

– Не знаю, – фыркнул Декстер. – Может, потому что я, такой молодец, очень правильно и красиво говорю, а ты у нас неимоверно умный. Нет?

– Иди ты, – не повелся Степа. – Я спрашиваю, почему у тебя работает переводчик, если все вокруг сдохло?

И действительно, обтекаемая капля дорогущего переводчика, пристроенная на плече Декстера, функционировала вполне исправно. Иначе Степа, не владеющий английским пидженом, принятым в Сакс-Союзе, не понял бы ни слова из речи Шойса, который по-русски мог только материться.

– Только не говори опять, что этот избытка ума. К сожалению, твоего ума не хватает даже на зажигалку, – Степа тоже хотел пошутить, но вышло не очень. Да и Декстер совершенно не поддержал шутливый посыл.

– А вот тут не скажи, – задумчиво проговорил сакс. – На зажигалку-то, наверное, не хватит, тут ты прав, я не настолько умный, а вот на переводчик – в самый раз. Точно, ты прав, – он отвел огонек в сторону, чтобы видеть Степино лицо.

– В чем я прав? – не понял Донкат. – В оценке твоих умственных способностей?

– Не, – помотал головой Декстер. – Вот тут ты как раз ошибаешься. Причем раз в десять. Я на самом деле гений, только ты этого не хочешь признавать. Наверное, из зависти, – он жестом остановил открывшего рот, чтобы ответить Степу. – А вот про то, почему моего ума, а вернее мозга, хватает на переводчик, но не на зажигалку – вот тут ты абсолютно прав.

– И почему? – Донкат совершенно бы не отказался узнать, где именно он угадал.

– Принцип работы, – провозгласил сакс и, глядя, на непонимающее лицо Степы, пояснил. – За счет чего работает зажигалка? Кинетическая энергия и импульсы тела. Так?

Пока вся было ясно, и Донкат промолчал.

– А переводчик запитывается исключительно от импульсов тела и мозга, – торжественно заключил Шойс. – Вот поэтому-то он до сих пор и работает, а все остальное сдохло.

– Ты хочешь сказать…, – начал Степа.

– Я хочу сказать, что по первичным внешним признакам нам устроили короткое замыкание и теперь вся получаемая энергия уходит куда-то на сторону, – закончил за него Декстер. – Потому что в противном случае придется предположить, какую-то чушь. Хрен с ней, с фантастикой, я согласен допустить, что кто-то незаметно и бесшумно на полном ходу отвинтил у нас преобразователи, – он криво улыбнулся, показывая шутку. Улыбка вышла безрадостной. – Но еще остаются аккумуляторы. Корабля и убээсов, – сакс похлопал себя по груди. – А допустить, что этот кто-то еще и одномоментно поменял законы химии и физики окружающего мира, чтобы вывести из строя батареи сразу как минимум на двух убээсах, вот этого я допустить не могу никак.

Он замолчал.

– Ладно, – первым, справился с этим бредом Степа. – Как версия принимается. И что нам теперь делать?

– Соловья искать, – мрачно сообщил Декстер. – Хотя у него и без нас головной боли сейчас выше рубки. Если мы ничего не придумаем в ближайшие часов восемь-десять, то наш «Павлин» станет нам коллективным гробом. Красивым таким, комфортабельным. Воздух-то никто не регенерирует и не очищает. Часов шесть тут, и четыре часа на кислородных патронах убээсов. А дальше – все.

Сакс вздохнул.

– Одно утешает, будет у нас с нашими девушками, как в сказках: умерли они в один день. С «долго» мы пролетели, но «счастливо»-то было. Так что мы имеем шестьдесят шесть процентов КПД. А что? Очень неплохо.

– Селена! – вскинулся Донкат в ответ на эти расчеты. – Элечка! Медотсек! Рег-камеры, они герметичные.

– Бегом! – сакс только сейчас понял, до чего договорился, и про что забыл. – Хватаем их – и бегом к Соловью.

Глава 29

Могучая река текла через сознание Барока. Сейчас он опять был Бароком: всесильный Баррокаин зуф Истадуч-он, оставив Барока с Рудольфом стоять под сверкающими струями, сгинул где-то между волнами полумрака, разбегающимися от неведомого искрящегося водопада. Он обещал вернуться, но не раньше, чем иссякнет это поток.

Непонятно, нужны они тут, или нет, но Барок упрямо стоял, следя, чтобы ни одна капля из драгоценной энергии не пропала зря, не ушла в сторону. Где-то далеко-далеко на орбите сталкивались лишенные энергии, неуправляемые крейсеры, огненными брызгами разлетались штурм-боты. Иногда пустые, иногда – нет. Метеоритным потоком рушились на поверхность сгорающие в атмосфере убээсы, соревнуясь в яркости с обломками.

Но это было там, наверху. А здесь, в их общем сознании, Барок внимательно вглядывался в сверкающий поток, стараясь не пропустить момент, когда невидимая и мембрана начнет поддаваться под тяжестью светящегося шара, составленного из душ будущих «странников». Пока закачиваемая энергия всего лишь разгоняла в стороны ленивые волны полумрака, выстраивая «обочины» будущей дороги. Но придет время, и верный узор запечатает бутылочное горлышко создаваемого пути, толкая вперед светящийся шар потерянных душ. И вот тогда ему нужна будет помощь. А сейчас им оставалось только стоять и смотреть. И ждать.

– Руди, долго еще? – Барок не отрывал взгляда от струящегося великолепия.

– Не знаю, – Рудольф точно так же не мог оторваться от невероятного зрелища. – Пока мы здесь, мне трудно оценивать время. Сейчас мы можем только констатировать факты. Пока не готово.

– Спасибо, – язвительно скривился Барок. – Я и сам вижу, что не готово. Мне нужно понимать, сколько еще осталось.

– А зачем? – после понимания настоящего механизма действия их схемы, в Рудольфе поселилась некоторая обреченность. Он уже не горел, как прежде, а просто фиксировал происходящее, как будто смирившись с тем, что он ничего не может поделать с происходящим. Сейчас Барока это полностью устраивало, хотя местами и раздражало. Вот, например, как сейчас.

– Что это нам даст? – протянул Рудольф. – Прервать процесс мы уже не можем, всю защиту ты активизировал, она работает без тебя. Тело сейчас вряд ли способно хоть на какие-то действия. Так что нам остается только ждать. И надеяться, что ты все учел.

Вот тут Рудольф был прав. Поток энергии, хлынувший через «индикты» просто-напросто смял все наработки и подготовленные варианты защиты. Ни Барок, ни Рудольф здесь больше не могли ничего сделать. Их тело, рухнув на пол в запертом кабинете, теперь содрогалось, пропуская через себя неимоверное количество неизвестной субстанции. Это не была энергия в чистом виде, нет. Такое количество преобразованной энергии просто испепелило бы и самого Барока, и его кабинет, да и, пожалуй, всю Либрацию заодно. Тело Рудольфа являлось проводником чего-то более тонкого, нематериального. Той самой искрящейся материи, которая встраивалась в полумрак, меняя его по прихоти вызвавшего ее. А вот куда девались сейчас неиспользуемая составляющая энергии, выкачиваемой сейчас Бароком из всего слоя, этого не знал никто. Не исключено, что где-то в соседней галактике как раз в эти минуты рождается новая звезда. Ну, или взрывается старая. А, может, и не в соседней.

Барок не стал даже думать в этом направлении. Все работает? Ну и хвала Несуществующим богам. А куда улетает весь этот энергетический шлак – не его забота. У него хватало проблем здесь и сейчас. Например, со светящимся шаром. После того, как в полумрак начал вливаться сверкающий водопад новой энергии, шар-ловушка, омытый этим потоком, вдруг распух, пошел буграми, задышал, как будто готовясь взорваться. Барок перепугался не на шутку. Потерять с таким трудом собранные души, – это конец. Он изо всех сил вцепился в шар, старясь удержать стремительно растягивающийся узор, не дающий мечущимся искрам разлететься во все стороны. Обошлось, но страху Барок натерпелся. Особенно, когда через тонкую невидимую стенку шара на него глянуло несколько десятков глаз, и слитный хор голосов застенал что-то нечленораздельное. А потом стенание сменилось воем и невидимая пленка под руками Барока начала расползаться, как гнилая тряпка. Спас его тогда Рудольф, это надо признать. Барок покосился на темное разлохмаченное пятно рядом с собой. Это Рудольф перетянул на себя все усиливающийся поток, и Барок с помощью истончившегося до предела узора, все же смог удержать границы шара. Вот и сейчас….

– Руди, тебе не кажется, что он опять начинает расти? – Барок с беспокойством попытался оценить размеры шара.

– Ничего страшного, – Рудольф не изменил своему новому флегматичному тону. – Он не сам растет. Это увеличивается сечение твоего тоннеля за счет поступающей энергии и, соответственно, меняется конфигурация шара. Он постепенно превращается в линзу, стараясь удержаться в прежних границах хотя бы по периметру. Как только его перестанет хватать, он лопнет, и твои души, страждущие свободы, рванутся наружу. Но к этому времени с нашей стороны уже сформируется подушка из спрессованной энергии (поток-то больше, чем пропускная способность «тоннеля») и им ничего больше не останется, как прорывать новую преграду. Выбор у них небольшой: либо назад, к нам, либо вперед, по тоннелю, через твою неведомую мембрану. Вот и все твое заклинание, в принципе. Главное, правильно настроить «тоннель» и накачать побольше энергии, чтобы пленникам не было другого выхода, кроме как вперед. Ну, и, естественно, ты должен быть уверен, что эта преграда им по зубам.

– Я уверен, – Барок с изумлением воззрился на бесстрастного Рудольфа.

Вообще-то эта формула, в других, правда выражениях, тянула Круг на Третий Шаманерии, не меньше. А этот (даже язык сейчас не поворачивается назвать его слизняком) «ученый» вот так, р-раз, и за один подход развернул узор, который иные ученики готовят по несколько месяцев. Да уж, теперь поверишь, что этот человек способен создавать «индиктов». Хотя, чему тут не верить: вон они, работают. Кстати о «индиктах».

– Руди, – Барок покосился на темное пятно. – Ты посмотри тут, а я выйду наружу. Посмотрю, как у нас дела.

– Хорошо, – ровно отозвался Рудольф, не меняя положения. – Только осторожнее там, и побыстрее, а то в случае чего я один не справлюсь.

– Я быстро, – пообещал Барок, уже пробираясь наружу, прочь из их общего сознания. – Туда и обратно.

Путь из полумрака в «нормальное» сознание становился с каждым разом все длиннее и длиннее: закачиваемая «индиктами» энергия, проходя через заклинания Барока, становилась почти материальным пространством. К счастью, не бесконечным. Вот и привычная серость их общей головы. Сколько здесь копий сломано, сколько разговоров переговорено…. Так, что это он? Был бы Барок в физическом теле, помотал бы головой: с чего это его на ностальгию пробило? А по Рудольфу дома скучать не будешь, случаем?

Тьфу, тьфу, тьфу, мысленно заплевался Барок. Сейчас он договорится…. Всё, сопли в сторону, работаем.

Эх-х-х….

За всеми своими ностальгическими бреднями, он совсем упустил из вида, что их физическое тело не на курорте рассиживается. Удар был силен. Приняв владеющие работающим телом ощущения, Барок чуть не вылетел обратно в ментальное поле. Интересно, а можно потерять сознание, будучи частью этого самого сознания?

Ха, он думал проверить окружающую обстановку…. Ну, там приборы посмотреть, доклады послушать, если есть…. Ага, три раза…. Причем подряд. Даже не будь вокруг так темно, Барок все равно ничего бы не увидел. Их тело (еще совсем немного, и оно опять станет только Рудольфа) работало на пределе. В нормальной бы жизни такие нагрузки давным бы давно вырубили любого человека, но лежащее на полу тело не было нормальным человеком в общем понимании этого слова. За его функционирование сейчас отвечали как минимум два существа, одно из которых было датой-шаманом, прекрасно знающим, как выжимать все соки из живого объекта. Хотя, если честно, такого он не планировал.

Тело сотрясалось в непрерывных судорогах, глаза закатились, сведенные судорогой руки скребли пол, срывая остатки ногтей на скрюченных пальцах. Ноги колотились об пол, выбивая жутковатый ритм. Пересохшее горло с трудом проталкивало через себя куски твердого воздуха, которых не хватало измотанному телу.

Всего несколько секунд хватило Бароку, чтобы понять: все, тут больше делать нечего. Его дорога теперь будет лежать только через полумрак. Он вздохнул: а вот Руди жалко. Оставлять ему это истерзанное тело…. Как-то нечестно это.

Подумал, и отругал себя последними словами. Что тут уже сделаешь? Начали? Начали. Издержки производства. Что ему теперь, бросать все, потому что Рудольф не выдержит физических нагрузок? Раньше надо было готовиться и не доводить себя до такого состояния. Так-то….

Вот только легче почему-то не стало. Барок остановился на секунду, задумался, вздохнул…, и нырнул обратно. Все равно уже ничего не исправишь….

Глава 30

Черная тишина, испятнанная редкими огоньками открытого огня, вдруг сменилась грохотом, лязгом, звоном, рычанием. В огромном грузовом ангаре (тишина и темнота лишь добавляли ему размеров) звуки казались нереальными. Как будто там ворочался огромный недовольный дракон.

– Здесь спуск-транспорт восемь, – донесся вдруг из темноты чей-то голос. Не иначе рыцарь победил дракона. – Аппарат на позиции. Прием.

– Здесь Первый, принято, – Соловей, когда хотел, мог говорить очень громко. – Десятиминутная готовность. Прием.

Голос начальника экспедиции канул в непроглядную пропасть. Казалось, его никто никогда не услышит, но жизнь все же продолжалась.

– Здесь спуск-транспорт восемь. Есть десятиминутная готовность, – отозвались из темноты. – Отбой.

– Ну что, – Соловей повернулся к Степе и Декстеру, стоящим в двух шагах от него. – Больше у нас ничего нет. Что имели, то отдали. Теперь ваша очередь. Готовы?

– Нет, – вздохнул Степа. – Но это не важно. Что есть другой выход?

– Есть, – неверные отсветы дальних огоньков превращали хищное лицо Соловья в древнюю маску. Такими первобытные люди рисовали богов войны. – Другой выход есть всегда. Только я не уверен, что он вам понравится.

Глаза Соловья блеснули, окончательно превращая его в злобного идола, приносящего жертву верховным божествам.

– Мне и этот не нравится, – Донкат ворчал уже просто так. Все уже решено, проговорено, согласовано. Чего еще? Но душа Степы не могла просто так, без боя, сдаться на милость этих милитаристов. Еще на Изюбре Степа не раз не два и не десять возносил благодарности КосмоБогу за то, что ему больше не нужно прыгать в убээсе, сжимая в руках плазменник и напряженно вглядываясь в экран на забрале, чтобы первым увидеть появившегося противника. И что? Да то…. Получите и распишитесь. И что ведь обидно: ничего из того, от чего он бежал, ему не и предлагается. Высшие силы галактики решили для разнообразия сыграть честно. Сейчас никакая энергия недоступна, соответственно, и в убээсе прыгать не надо. Надо ковылять, как раненый бегемот, еле переставляя ноги, закованные в тяжесть брони: приводы-то сдохли. И плазменник ни к чему, откуда заряды? Вон, допотопный огнестрельный автомат в руки – и вперед. А про схему боя, проецируемую на забрало и говорить не приходится. Какие сканеры? Глазками, глазками. Что увидишь, тем и жив будешь.

Так что Степа лишний раз убедился в нехитрой истине: осторожнее надо быть в своих желаниях. И в отрицаниях – тоже. А то все будет так, как хотел. Ну, или не хотел….

– Да ладно, что ты ворчишь? – из-за Степиного плеча высунулся Декстер. Вот кому все нипочем. – Ты радуйся, что хоть какой-то выбор есть. Могли бы так и остаться в этой коробке. Сидели бы и гадали, выковыряет нас хоть кто-нибудь отсюда, или так и прилетим на свои похороны.

– Я радуюсь, – Донкат проглотил раздражение. – Только как-то неуютно. А ты уверен, что эта болванка сработает, как надо?

– Как раз она-то и сработает, – ухмыльнулся сакс. – Потому как ломаться там совершенно нечему: голая механика. Традиции – великая вещь.

Традиции и вправду были великой вещью, потому что только благодаря консерватизму военных пилотов и конструкторов, у них появился хоть какой-то шанс.

Еще в догалактическую эпоху военный флот и военная авиация на Земле были одними из самых ревностных хранителей своих традиций. А, смешавшись в космосе, эти привычки пробрели даже какой-то маниакальный характер. Степа не раз и не два слышал шуточки, про чуть ли не вручную управляемые механизмы, которые в обязательном порядке хранятся на каждом корабле. Бред, согласитесь? Ага, а вот теперь ему на собственной шкуре довелось убедиться, что никакая древняя традиция не возникала на пустом месте.

Еще первопроходцы космоса начали стакиваться с ситуациями, когда двести раз проверенная автоматика начинала давать сбои. А многочисленные галактические аномалии лишь увеличивали эту статистику. И с тех пор на каждом корабле, бороздящем просторы обитаемого (про необитаемый и говорить не приходится) космоса, в обязательном порядке помимо спасательных ботов непременно присутствовали сугубо механические средства для спуска на поверхность. А в случае с «научно-исследовательским» судном ФАФ, эти средства могли еще и вручную управляться, совершая непродолжительные полеты. Ну, как управляться: сумеешь разблокировать рули и пневмопатроны – полетишь. Нет – упадешь, но не просто так, а на парашютах. Степа долго врубался, как обыкновенный кусок тряпки сможет удержать здоровенную железную дуру, со всей скорости летящую к поверхности. Не врубился, но поверил Декстеру. Шойс на идиота не походил, а рассказывал все на полном серьезе. Пришлось поверить. Тем более что Декстер собирался сидеть в соседнем со Степой кресле. А количество и мощность пиро– и пневмопатронов, которыми были снабжены КАС, Капсулы Аварийного Спуска, по идее, должны были обеспечить безопасность пассажиров. Тем более, если эти пассажиры носят на затылке «мамкин валик». А еще у Степы был дополнительный аргумент в пользу необходимости спуститься на эту негостеприимную планету и навести там хоть какой-то порядок. Даже два аргумента. Один звали Селена, а второй – Элечка.

– Сергей Петрович, – перед таким приключением Степа наплевал на чины. – А вы уверены, что я там справлюсь?

Он кивнул головой в темноту.

– У меня есть другая уверенность, – свел брови Соловей. – Да, перед нами и вокруг нас хаос, и никто не знает, что произошло. Да, впереди три штурмфлота азиатов и, если им хоть вполовину плохо так, как нам, то это почти катастрофа. Да, я не знаю, что нужно делать, и сможете ли вы сделать хоть что-нибудь вообще.

Он чуть замолчал, вглядываясь в угольно-черную глубину грузовой палубы. Потом перевел взгляд на Донката.

– Но я точно знаю, что из не-азиатов ты единственный контактер на три дня полета. И если не справишься ты, то, я боюсь, нам отсюда не выбраться.

Степа поежился, отсветы редких огоньков плясали в глазах Соловья, промелькивая красными искрами, и придавая космоштурму по-настоящему демонический вид. Вот так вот: демон войны посылает тебя в черную бездну, добыть непонятно что и непонятно откуда. И, конечно же, ты можешь отказаться….

– А вы точно уверены, что нынешняя проблема – это по моему профилю?

– Может, и не по твоему, – как же раздражает эта соловьевская манера, ни о чем не говорить конкретно, – но ни один из моих ученых не может определить, с чем мы столкнулись.

Он заметил ироничную ухмылку Декстера.

– И не смейся, здесь полно молодых ребят, имеющих не по одной ученой степени.

Тут улыбнулся даже Донкат. Угу, полным-полно. Да таких, которые в любой момент могут впрыгнуть в убээс и открыть огонь с двух рук, даже не пользуясь прицелом. Хотя, не верить Соловью, оснований нет.

– Так что ты – наша единственная надежда, – и тут же он вспомнил. – Кстати, а ты хоть что-нибудь чувствуешь?

– Немного, – с сожалением пожал плечами Степа. – Такое же чувство, как перед той картиной у нас в кабинете….

Он содрогнулся, вспомнив, что с начала всего этого сумасшествия прошло чуть больше двух суток.

– …, как будто тянет меня что-то. Куда-то.

– Справишься? – вдруг участливо поинтересовался Соловей.

И черт Степу дернул….

– Вам-то какая разница, – он пожал плечами. – Вы по-любому об этом узнаете. Так или иначе.

На лицо Соловья как будто опустили забрало шлема.

– Ты прав.

Степа обругал себя последними словами. Ну и чего он добился? Донкат исподлобья оценил выражение лица Соловья. Может, извиниться?

– Здесь спуск-транспорт восемь, – из темноты донесся гулкий голос, усиленный металлическим эхом. – Минутная готовность. Прием.

– Здесь Первый, – тут же прокричал в ответ Соловей, отвернувшись от них с Декстером, и все извинения безнадежно опоздали. – Перенос на трехминутную готовность. Прием.

– Здесь спуск-транспорт восемь, – прокричал голос. – Подтверждаю трехминутную готовность. Отбой.

– Все, ребятки, – Соловей повернулся обратно. Теперь он уже был собран и деловит. – Выдвигаемся. Что не выучили, уже не выучите. Все из головы выкидывайте, ваша задача – добраться до поверхности. Полевые комплекты с собой?

– А как же? – прогудел Шойс, пиная огромный тюк. Тот даже не шелохнулся. Ну, еще бы, комплект полевой брони весит шестьдесят килограмм. А с дополнительными аксессуарами, – так и все восемьдесят. Плюс патроны к огнестрельному оружию…. – Попробовали бы мы их забыть. Как без них воевать-то? В убээсе мы только ползать сможем. И то недолго.

– Хорошо, – Соловей повернулся и пошел куда-то в темноту. Степа с Декстером потащились за ним. Мешки, к счастью, им пока нести не пришлось, команда сопровождения, выделенная для их отправки, все делала сама.

Шаг, другой, третий. Кажущаяся бесконечной темнота ложилась под ноги Степе, путая и пугая. Как Соловей понимает, куда идти? Один бы Степа тут точно заблудился. Так и бродил бы среди всех этих ящиков, пока не нашли бы его по жалобному поскуливанию.

Ох, нехорошо как-то …. Что-то липкое и холодное вдруг скользнуло по груди. Донкат потер враз занывшую грудь, и на секунду остановился.

– Что? – Декстер мгновенно оказался справа, придерживая за локоть. А слева тут же возник … Соловей.

Степа даже улыбнулся: беспокоятся. Как в старые добрые времена. И от этой заботы внутри вдруг потеплело. Стало легче. И тянущая боль вдруг как-то съежилась, потускнела, стала неважной и … ушла. Совсем.

Степа распрямился, прислушиваясь к ощущениям, и с удивлением констатировал норму.

– Живой…? – но сакс не успел пострадать как следует.

Расталкивая «группу ликования» из темноты вдруг появился корабельный доктор. И как только они все находят дорогу в этой темноте?

– В сторону, в сторону! – перед ним мгновенно освободился проход.

– Не надо, – Донкат отстранил недовольного доктора. – Все прошло. Да и не лечится это вашими методами.

Он поймал вопросительный взгляд Соловья и чуть кивнул в ответ. Да, эту проблему традиционными методами не решишь. А какими решишь? Степа вздохнул про себя, глядя на надежду, появившуюся в лице космоштурма. Ему бы эту надежду. Чтобы похлопать кого-нибудь по плечу, оправить его вниз и сидеть, переживать за него изо всех сил.

Не дай Бог.

Степа содрогнулся и постарался ускориться.

– Здесь спуск-транспорт восемь, – проорал кто-то почти над самым ухом. Шагов пять не больше. – Мин….

– Да достал ты уже! – не выдержал кто-то из сопровождающих. – Орешь, как резаный. Уже весь «Павлин» в курсе, что здесь спуск-транспорт восемь. Азиаты только еще не знают.

– Синьков, – чуть повернул голову Соловей и возмущенный голос как обрезало. Соловей повернулся на голос. – Сереж, а ты вправду, не орал бы так, уши отваливаются. Мы же рядом.

– Минутная же готовность, – обиженно доложился из темноты Сережа-«спуск-транспорт восемь». – Приказ же.

– Спасибо, – чуть улыбнулся Соловей. – Мы уже тут.

Непонятно, увидел ли таинственный Сережа его улыбку, но орать перестал.

– Ну что, пришли? – Соловей на самом деле сделал несколько шагов, не выходя из круга слабого света от зажигалок и импровизированных факелов, и звучно хлопнул рукой по темноте. Темнота неожиданно отозвалась металлическим гулом. – Узнаешь, Шойс?

– Не-а, – довольно улыбающийся Декстер (Степа нахмурился, ей-богу, как на прогулку идет) подошел к железному борту капсулы, постепенно проступающему из темноты по мере приближения факелов, и тоже зачем-то постучал по нему. Еще порция гула. – Не-а, у нас они круглые.

– Жуть, – как будто согласился с ним Соловей. – Голову оторвать вашим конструкторам. Они сами хоть раз в них спускались?

– Кто спускался, тот уже ничего больше не сконструирует, – хохотнул сакс. – Хотя по статистике, смертельных случаев на них минимум.

– Пропаганда, – отмахнулся Соловей. – Это чтобы помирать не страшно было. Согласен, шар – хорошая форма, но это для подготовленных. А поскольку спускаются все кто ни попадя, то и фиксируются внутри с нарушениями. Да еще пытаются рулить. Ну, а теперь представь….

– Не буду, – поежился Декстер. – И вообще, ты, командир, зачем эти ужасы рассказываешь перед спуском?

– А это чтобы все прочувствовали, что наша капсула лучше, – осклабился Соловей, в очередной раз превратившись в сбежавшего из преисподней демона. Бликующий лысый череп и острый подбородок лишь добавляли жути. Черная космоштурмовская коса легко сходила за хвост, правда, присобаченный в неправильном месте. Ну, так а кто говорил, что в чистилище порядок? Откуда там ему взяться, при таком-то контингенте?

– А еще это я вам эмоций добавляю, чтобы не так переживали. Не дергайтесь. Долетите в лучшем виде….

– Это все хорошо, – откашлялся Степа. – Только минутная готовность уже прошла. Где там наш спуск-транспорт восемь?

– Здесь, – из темноты выступил плечистый космоштурм-ученый, или вернее, как их называл Декстер, ученый космоштурм.

– Вот, – Степа показал на него, как на подтверждение своих слов. – И Сережа говорит….

– Сережа вообще что-то много говорит в последнее время, – Соловей с напускной тяжестью посмотрел на молчащего как рыба космоштурма. Несчастный «спуск-транспорт восемь» страдальчески поднял брови, но ничего сказать так и не решился.

– Ладно, поехали, – Декстер принял у одного из помощников тяжеленный тюк с полевой броней и легко, словно играючи, понес его куда-то вокруг капсулы. Донкат тоже взял свой мешок и тут же пожалел: эта зараза как будто не шестьдесят килограмм весила, а всю тонну.

К счастью, нести оказалось недалеко. Несколько шагов, и перед ним открылся черный круглый провал: капсула ждала своих «героев».

Аккуратно пристроив тюки, Степа с Декстером повернулись к неподвижно стоящему Соловью.

– Ну, бывай. Долго говорить, долго лететь, – сакс несильно ткнул кулачищем в плечо Соловья.

– Ровного курса, – Соловей ткнул Декстера в ответ и повернулся к Степе.

А Донката вдруг заклинило. Он попытался что-нибудь придумать, но в голову ничего не лезло. К счастью, Соловей не стал произносить долгих речей.

– Давай, Степа, удачи. Ровного курса.

– Спасибо, – выдавил из себя Донкат. – Я постараюсь.

– Я знаю, – Соловей попытался соорудить теплую улыбку, но в его исполнении вышло жутко. Не его эта тема. – Ждем связи.

Долгое мгновение, и Донкат встряхнулся. В конце концов, откуда у него право не справиться? Это только хохмить на выходе кажется легко, а на самом-то деле Соловей с командой остаются в темном крейсере, летящем непонятно куда, и с минимумом воздуха. Если Степа не справится – компания у него на том свете будет внушительная. И еще непонятно, как он с ней объясняться будет там, куда их определят. Это выигрывает всегда команда, а проигрывает – только тренер.

– Будет связь, ждите, – Степа четко отдал честь и полез в капсулу.

Оборачиваться – дурная примета.

Раз все примитивно, то и хронометр в капсуле, естественно, тоже был механическим. Декстер шикнул зажигалкой, отмерил время и посмотрел на Степу.

– Пристегнулся? Все правильно?

– Не уверен, – Степа повертел шлемом с открытым забралом. – Проверь, а?

Сакс, кряхтя, вылез из своего ложа, капсула не предназначалась для свободного перемещения, и подергал за ремни, намертво впечатывающие Степу в полетное сиденье.

– Нормально, застегивай голову.

Донкат, уже собравшийся захлопнуть забрало, вдруг замер.

– Шойс, слушай, а я как-то пропустил, на тебя понадеявшись…. А как мы выбираться-то будем отсюда?

– Люк раздраим, и выберемся, – сакс возился, устраиваясь поудобнее. – Ты подожди еще. До «выбираться» нам лететь и лететь.

– Я не про капсулу, – Степа начал чувствовать, что проблема волнует его все больше и больше. – Я про грузовой отсек крейсера. Внешний-то люк закрыт, а питания-то нет.

– Ты тоже заметил, да? – хохотнул Декстер. – Вот и я думаю, а что-то тут не то….

– Да или ты со своими подначками, – искренне возмутился Донкат. – Тебе все шутки….

– Да какие штуки, – не стал развивать ерничество сакс. – Ничего особенного. Что у нас сейчас из доступного? Химия и примитивная механика. Вот их и будем использовать. Обыкновенная взрывчатка.

Традиции выручили и тут. По логике инструкций эта спасательная капсула предназначена как раз для случаев, когда отключается все питание на борту. И в тот же комплект, предназначенный для полевых действий при полностью недоступной автоматике, вместе с пиро– и пневмопатронами для двигателей входила и взрывчатка.

– Сносим люк, все восемь капсул вытягивает разницей давления, – продолжал Декстер. – Ну а дальше, как получится.

Он еще продолжал говорить, готовя капсулу к полету, настраивая простейшие двигатели, которых хватит лишь на один-единственный мощный импульс, который должен будет закинуть их в атмосферу Алидады, а Степа его уже не слушал. Перед его глазами стояли восемь усеченных конусов, которые вот-вот вылетят в открытый космос, чтобы попытаться использовать свой единственный шанс. Шанс попасть на планету, на которой творится непонятно что. И ведь надо не просто попасть, надо еще найти на этой планете (целой планете!) одно (всего одно!) место, в котором происходит то, что лишает их энергии. Это если оно вообще существует. Да и как его найти? В погруженном в бытовой хаос мире. С неработающими ботами, неработающей связью. И что делать, даже если найдет? А воздуха оставшимся в крейсере хватит при самом лучшем раскладе на четырнадцать часов. А дальше все….

Да, Соловей отправляет вниз только половину из шестнадцати спасательных капсул, но то, что остается, даже не капля в море – частичка тумана…. Перед глазами Степы встало медленно синеющее от удушья лицо Селены. О-о-о-о…. Донкат закрыл лицо руками.

– Что, опять плохо? – забеспокоился Декстер.

Стоящий на грани истерики Степа глянул на него почти с ненавистью. Глупец, неужели ты не понимаешь…?

– Как мы будем их искать там внизу? Как? – прошипел он. Да в конце концов, почему он должен один тут вешаться?

– А ты про это, – отмахнулся сакс, и Степе захотелось его задушить. – Не переживай. У нас настолько мало шансов нормально добраться до поверхности, что до «как искать» мы запросто можем и не дожить. Ну, а тогда с нас и спроса нет.

Он сверкнул из темноты своей улыбкой. А Степа оторопел.

– То есть как…, – не понял он. – Подожди…. Но ведь Соловей… и ты….

– Что, говорили, что все будет хорошо? – сакс продолжал щелкать тумблерами. – Это так, чтобы никто не истерил на входе. А сейчас-то уже можно. Они уже все ушли, переходники загерметизированы, таймер на зарядах под внешним люком запущен. Деваться тебе некуда. Обратного хода нет. Так что расслабься про поиски, давай сначала тут выживем.

Простота и … мерзость плана Соловья была настолько очевидна, что Донкат даже опешил. И почти забыл про свои страхи. Вот только они про него не забыли. Чуть погодя они все вернулись к нему…., и нашли тут новые страхи. Голова даже озадаченно поинтересовалась у Степы: «Ну, что, хозяин, какие будем сначала бояться?»

Несколько секунд борьбы, и вдруг …. Страхи неожиданно съели сами себя. Р-раз – и все кончилось. Впереди было столько опасностей и непонятностей, что Степино сознание просто взяло и выкинуло из себя все, что не касалось непосредственно действий. И наступило спокойствие. Донкат даже счастливо рассмеялся. И тут же осекся, глядя на Декстера. Но Шойс все понял правильно.

– Полегчало? – в этот раз он даже не обернулся, вцепившись в рукояти управления и вперив взгляд вперед, в непроглядную темноту. – И славно. А теперь держись. Начинаем. Три, два, один…. А-а-а-а!!!

Степину голову сотряс дикий грохот, и мир опять погас.

Глава 31

Ан нет, не погас. Такого счастья ему не досталось. Это просто глаза на секунду ослепли от яркой вспышки, сменившей угольную черноту ангара. Грохот взрыва пробился сквозь стенки металлического стакана капсулы и больно врезал по ушам.

Рывок. Еще. Удар. Грохот: это капсула рухнула на бок. Ее потащило по полу, заставляя подпрыгивать на каждом бугорке. Завертело, выжимая остатки сухого пайка из Степиного желудка, еще раз тряхнуло – и наступила тишина.

Когда глаза Степы оправились после светового удара, перед ним была уже бездонная космическая ночь. Оказывается, колпак кабины перед ними был прозрачен. И через этот экран на Донката глядела вечность. Звезды прокалывали иглами света черное полотно пространства, как будто заставляя капсулу лавировать между их стрелами. Небесная сфера вращалась, звезды сменяли одна другую, и Степа никак не мог разобрать где же тут «Павлин», где Алидада, а где штурмфлоты азиатов.

По ноге что-то ударило. Степа попытался разобрать что именно. Получилось не сразу. После торжественного парада созвездий темная кабина капсулы просматривалась плохо. Еще один удар сотряс ногу. Донкат повернулся, пытаясь разглядеть получше надвинувшуюся на него гору. Гора росла, заслоняя собой часть мира, глотая созвездия, словно мелкие зернышки. Степа даже опешил, попытался отодвинуться, но ремни фиксаторов держали прочно. Гора надвинулась, в шлем уперлось что-то твердое и далекий, приглушенный голос позвал его.

– А? – непонимающе переспросил Донкат.

– Я спрашиваю, живой? – только со второго раза Степа узнал голос Декстера. Гора сразу стала саксовским убээсом, мироздание съежилось до размеров капсулы, а далекие голоса звезд превратились в бубнение Шойса, скрадываемое шлемами.

Воткнувшись забралом в забрало, чтобы было лучше слышно (про связь можно было забыть), сакс присматривался к выражению лица Донката.

– Все в порядке? – он серьезно посмотрел на него.

– Паники нет, – нахмурился Степа. – Если ты ее ищешь. Я просто не понимаю, где мы, и что происходит. Непривычно.

– Не переживай, – вот сейчас хорошо, что голос Шойса такой громкий. – Это только в первый раз страшно. Ничего, потом привыкнешь.

– Нет уж, спасибо, – содрогнулся Донкат. – Я очень сильно надеюсь, что следующего раза не будет.

– Ты поосторожней со словами, – предостерег его Декстер. – Мы еще не приземлились.

Степа тут же прикусил язык, памятуя, что его желания иногда сбываются в очень странном виде.

– Слушай, а мы так и будем вертеться? – Степа окинул взглядом все еще движущиеся снаружи звезды.

– Нет, – бухнул из своего шлема сакс. – Я и вылез, чтобы сказать тебе, что делать. Ты сейчас сиди и не дергайся, я буду выравниваться и нацеливаться. Потом, как прицелюсь, будет один мощный импульс – взорву пиропатроны – ну а потом уж только молиться, что я угадал. Полетим по баллистической на Алидаду. Все понял?

– Да уж, – Степа старался говорить как можно громче. – Тут было много чего понимать. Сижу и жду, пока ты соизволишь меня на поверхность доставить.

– Доставлю, – отчетливо пообещал Декстер, и Степе стало интересно: если ему так слышно через два шлема, то у Шойса, наверное, барабанные перепонки давным-давно лопнули от своих воплей. – Ну, начали.

Сакс бухнулся обратно на свое ложе, оставив Степу в роли неподвижного наблюдателя. С одной стороны, вроде и интересно, а с другой – Донкат предпочел бы, чтобы у него было поменьше времени на размышления. Правда, сожаления эти длились недолго: Декстер взялся за внешне несуразно длинные рычаги управления, и мир резко сузился до размеров кабины.

По ушам резануло короткое, переходящее в свист шипение. Капсула дернулась, Степа мотнул головой, чуть не прикусил язык и мысленно проклял манеру вождения Шойса. Если тут будет так же, как на декстеровском «Тарантуле», то лучше бы он остался на «Павлине». Но его никто не спрашивал.

Звезды остановили свое движение, это Декстер коротким ударом пневматики остановил вращение капсулы. Вообще-то воздух мог пригодиться и остающимся на крейсере, но капсулы специально комплектовались и пневмо– и пиропатронами сразу, потому что горючее уж больно много весит, а капсулу не растянешь до размеров бота. И в каждом конкретном случае командир выбирал, что важнее: оставить драгоценный запас воздуха на корабле, стравив патроны, или все же сохранить маневренность капсулы, пожертвовав запасом. Сейчас Соловей пошел на компромисс, отправив на Алидаду всего лишь половину капсул, оставив вторую в качестве последнего шанса.

Еще одно шипение, разрывающее барабанные перепонки: Шойс сориентировался и теперь направляет нос капсулы в нужном направлении. Еще один звуковой удар. Степа посмотрел, как Декстер сосредоточенно тянет за разные рычаги. Интересно, где он так наловчился управляться с капсулами последней надежды? Большой опыт? Донкат бы спросил, но вылезать из фиксаторов из-за такой ерунды было глупостью. Прилетят, тогда и спросит. А нет – тогда эта информация вообще никому не нужна.

Тьфу, Степа так разозлился на свой болтливый язык, что от возмущения плюнул на самом деле. Естественно, плевок повис на забрале. Он потянулся вытереть, вспомнил, что забрало закрыто … и чуть не расхохотался. Плохо дураком-то быть….

Как ни странно, но это происшествие прогнало напряжение, и Степа уже гораздо легче стал воспринимать резкие короткие рывки настройки курса и сопровождающее их неизбежное шипение. Он осмелел настолько, что даже стал осматриваться по сторонам, пытаясь найти остальные семь капсул, вылетевших вместе с ними: Соловей очень надеялся, что им удастся хоть как-то собраться вместе. Все-таки шестнадцать космоштурмов – это сила. Да и восемь – ничего себе. Собственно, и четыре вовсе неплохо. Степа возвел очи горе. Да что он такое фантазирует: им хоть бы просто приземлиться без потерь. А соберутся вместе, не соберутся – да какая разница. Они и вдвоем с Шойсом выступят от всей души.

Донкат присмотрелся: вроде, справа мелькнула какая-то искорка. Не наши? Нет, не увидеть. Рывки, наконец, прекратились. Декстер, похоже, выровнялся. Степа нахмурил брови, пытаясь разобраться с видом, который открывался перед экраном. Что это?

Со стороны Шойса вдруг раздался какой-то шум. Донкат повернул голову. Сакс отчаянно жестикулировал, показывая куда-то вперед. И чего? Степа непонимающе развел руками. Декстер выразительно постучал по шлему, намекая на умственные способности собеседника, показал руками крылья и опять ткнул вперед. Степа попытался себе представить летающего дурака, не преуспел и опять вперился в экран, стараясь разобрать хоть что-нибудь в мельтешении пятен, вспыхивающих вокруг яркого диска планеты, лежащей перед ними. Общая картина все равно не складывалась, и Степа решил понаблюдать за каждым пятном в отдельности. О нормальной оптике в капсуле приходилось только мечтать, и глаза с трудом разбирали, что происходит на таком расстоянии. Но Степа все напрягал и напрягал зрение, ведя взглядом точку, за которую зацепился.

Темное пятно неспешно ползло по орбите планеты, приближаясь к еще одному такому же. Светлая полоска дневного диска Алидады (это ведь она, откуда тут взяться другой планете) между ними все уменьшалась, уменьшалась, стала тонкой ниточкой …. И…. Пятна слились. И тут же на их месте расцвел яркий огненный цветок, брызнувший во все стороны щупальцами-протуберанцами.

И Донкат прозрел.

Он и вправду идиот. И само собой – летающий. Какие пятна? Какие цветки? Это же крейсера азиатских штурмфлотов! И вот тут ему стало по-настоящему нехорошо. Светлый диск Алидады был весь испятнан этими кляксами, которые то и дело превращались в смертельные «цветки». Орбитальное пространство было усеяно обломками столкнувшихся кораблей. Не сумевшие закончить маневр, они продолжали движение в направлении, в котором их застала эта загадочная атака. Вот один из крейсеров прямо на глазах Степы неуправляемо дошел до атмосферы и погрузился в нее, не сбавляя скорости. Вокруг темного силуэта заплясало пламя. У Донката перехватило дыхание, когда он представил себе ощущения людей, запертых в огненной ловушке, из которой не выбраться. Спасательные капсулы, такие, как у них, в последний момент отлетели в стороны от гибнущего корабля, но их было мало. Слишком мало….

Степа перевел ошалевший взгляд на Декстера. Того проблемы гибнущих крейсеров, похоже, волновали мало. Сакс сидел, гипнотизируя панель приборов. Вот он заметил Степино движение и тоже повернул голову. За стеклом забрала лицо было видно плохо, и светились только белоснежные зубы Шойса, оскаленные в странной улыбке. Он опять показал в сторону планеты и молитвенно сложил перед собой руки.

На сей раз Степа сообразил быстрее. И перепугался гораздо больше: им в их скорлупе предстоял неуправляемый полет через всю эту кашу. Что тут скажешь? Донкат взялся обеими руками за голову и пару раз качнул ею, стараясь, чтобы не выглядело истерично. А поистерить хотелось очень….

Декстер оскалился еще сильнее, обхватил себя руками, показывая «держись», и, замерев на секунду, положил руки на рычаги управления. Степа изо всех сил вцепился в поручни ложа, как будто это могло хоть как-то помочь. А что еще оставалось?

Вы думаете, хоть кто-нибудь из этих чертовых конструкторов позаботился об удобстве или хотя бы элементарной сохранности спасаемых? Да ни в жизнь.

Пиропатроны рванули так, как будто за спиной Донката взорвалась сверхновая звезда. Он, понятное дело, сам рождения сверхновой не видел, но представлял его себе именно таким. Степа оглох, опять ослеп и вдобавок полностью лишился спины. Во всяком случае, он ее перестал чувствовать вообще. Пиропатроны располагались прямо за их спинами, занимая всю хвостовую часть конуса капсулы. И от пассажиров их отделяла всего лишь перегородка. Да, она была достаточно прочной, чтобы выдержать жар работающих двигателей, и им ничего не грозило. Но проблема заключалась в том, что компенсаторы были слишком тяжелы для небольшой коробочки, и весь разгонный импульс в чистейшем виде передавался прямо на пилотную кабину.

Степа точно помнил, что убээс выдерживает восемь «же». Но вот испытывать на себе не испытывал никогда. Теперь-то он понимал, что недавние четыре на «Павлине», это было счастье. А вот сколько лежит на нем сейчас?

Наверное, он даже что-то орал. Он не помнил. Помнил только прыгнувший навстречу диск Алидады, испятнанный кляксами крейсеров. Этот кошмар длился, длился и длился. Алидада росла, ширилась, занимала весь обзор. Нежная зелень континентов, оттененная белизной континентов и бирюзой океанов, лишь подчеркивала ужас грязных пятен, в которые на глазах превращались некогда гордые корабли, издалека смахивавшие на сказочных драконов. Почти прямо по курсу появился первый обломок. Небольшой, размером с их капсулу, он медленно вращался вокруг своей оси, демонстрируя рваные края обшивки и разноцветье вырванных с мясом кабелей. Капсула летела прямо на него, и только в последний момент стало понятно, что их курсы не пересекаются.

Шшурх! Нет, понятно, что по науке в космосе не слышно ничего, но Степа мог поклясться, что обломок пролетел мимо них с отчетливым шуршанием взвихренного космоса. Злясь, что не может захватить с собой еще и их.

Неловко вывернув голову, Донкат проводил его взглядом. Это был всего лишь обломок. Один. Первый. А сколько их еще ждало впереди?

Следующие двадцать минут Степан Тимофеевич Донкат запомнил на всю оставшуюся жизнь. Практически сразу же он двести раз простил Декстеру его манеру вождения. Сейчас Степа был по гроб жизни благодарен создателям «Тарантула», что они создали такой замечательный тяжелый бот, позволивший космоштурму в отставке набить руку и сохранить былые навыки. А потом извинился перед создателями спасательной капсулы за все те претензии, которые он когда-либо высказывал. Простите его, люди. Какие же вы молодцы, что создали такую маленькую капсулу. В которую попасть очень и очень трудно.

Ай! Мимо пронесся разорванный напополам штурм-бот. Откуда его выкинуло? Обломки, обломки, обломки…. Степа смотрел на картину проносящейся мимо орбиты и замирал в тихом ужасе. Если после всего этого на Алидаде хоть кто-то останется жить, чистить ему свой мир придется очень долго. Все орбитальное пространство представляло собой одну большую свалку. И кладбище…. Капсула миновала два раздавленных трупа, окруженные кровавым облаком замерзшей пыли. И один убээс. Пустой….

Донкат зажмурился. И тут же распахнул глаза снова. Сидеть в темноте, зная то, что он знает, было невыносимо страшно. Громовое шипение, и тут же пинок в борт. Обломок?! Нет, это Декстер ударом пневматики отбросил их от развороченной туши какого-то крейсера. И полная естественность пространства. Ни одного огонька вокруг – на крейсерах только ударные повреждения. А все огни – впереди. Там, где в атмосфере сгорают те, кому «повезло» не замерзнуть на орбите.

Удар, шипение. Удар. Удар. Шипение, шипение. Декстер сидит, вцепившись в рычаги управления, не отрывая взгляда от обзорного экрана. Капсула летит вперед, отрабатывая импульс, заданный пиропатронами. На сколько его еще хватит? Ускорение уже и близко не восемь «же». И, похоже, даже уже не четыре. Впереди появляется лабиринт раскрошенных обломков того, что раньше, похоже, было каким-то транспортником. Прямого пути через него нет. Степа судорожно сжимает потные от страха кулаки. Декстер скрючивается, как будто пытаясь взглядом разогнать приближающееся облако. Что-то мерзкое заглядывает в голову Донкату и он на секунду даже забывает об опасности, которая на них надвигается. Но додумать не получается: Декстер рвет на себя рычаг, и начинается карусель.

Вверх, вниз, вправо, влево…. И так далее и далее…. Вверх, вниз, вправо, влево….

Мерзкий взгляд не отпускает. Мало того, он начинает тянуть к себе.

Вверх, вниз, вправо, влево…. Вырвались.

Для того, чтобы распахнуть рты в рвущемся наружу крике: прямо по курсу висит огромный силуэт. Неповрежденный крейсер. Совсем целый. Почти выживший. Окруженный комками спасательных капсул и точками готовых к спуску убээсов. Вон, даже штурм-боты вывели. Надеются использовать?

– Шо-о-о-о-йс!

Зачем он кричит? Все равно ничего не слышно. А мерзкое нечто становится все сильнее и сильнее.

Удар. Уже привычное шипение вдруг резко обрывается. Капсула клюет носом, выбирая курс, обводящий крейсер, но угол мал. Очень мал. Они пройдут почти под днищем. Они и проходят. Капсула идет, почти касаясь огромного тела крейсера. Почти. Но все же не касаясь. Несколько фигур в убээсах провожают ее взглядами. На что они надеются, выйдя в космос в скафандрах? В убээсе есть небольшой шанс выжить, спускаясь с орбиты, но только в том случае, когда исправны маневровые двигатели. А сейчас это просто горшочек с мясом, которое отлично запечется при спуске. Нет, наверное, подгорит.

Что за черт? Донкат изумленно моргнул. Это не его мысли. Чему он радуется? Тому, что тысячи человек в эти минуты умирают страшной смертью? Откуда это злорадство? Взгляд. Странный взгляд. Знакомый до боли. Степа судорожно завертел головой в поисках источника этого взгляда. И почти сразу понял, что смотреть надо не глазами. Ну конечно. Как же он сразу не догадался? Это не взгляд. Это опять картина. Такая же, какая старалась утащить его там, в баре. Значит…. Значит, что? Они прибыли по назначению? Соловей был прав в своих предположениях? И картины связаны с загадочным Рудольфом? А эта атака? Степа фыркнул. Нет, конечно. С чего бы? Само собой: невиданное раньше оружие, находящееся в месте, где должен находиться человек, использовавший ментальное похищение и загадочные картины, использованные для этого самого похищения, не могут быть связаны никак. Это просто планета такая. Тут гениев, как собак нерезаных. А азиаты сюда просто так прилетели тремя штурмфлотами. Гнезда у них тут….

Капсулу основательно тряхнуло, и Степа решил, что иронии на сегодня достаточно. Предположения подтвердились, и одной проблемой у них стало меньше. Источник их бед все-таки здесь. А теперь его всего лишь надо найти. Хотя, чего его искать…?

Через несколько минут, когда Декстеру пришлось практически развернуть капсулу носом от планеты, уходя от разогнанного до приличной скорости роя острых полос, оторванных от какого-то бедолажного крейсера, взгляд стал нестерпимым. Донката как будто вывернуло наизнанку. Несколько секунд полета, уводящего их от Алидады, и внутренности Степы как будто гигантским пылесосом потянуло назад.

Удар. Несильный, почти неощутимый. Но все же вернувший капсулу обратно, на курс, который приведет их в атмосферу. Минута полета, за которую Декстер высмотрел все глаза в поисках опасностей, и Степе становится легче. Неведомая сила успокаивается, понимая, что жертва никуда не денется….

Неестественно огромная в маленькой кабине фигура сакса начала выбираться из своего ложа. Наплевав на безопасность, Декстер уткнулся шлемом в Степу.

– Все, приехали, – голосом Шойс еще летел, сражался, старался, а на спрятанное за забралом шлема лицо уже легла печать обреченности. – Нет больше пиропатронов. Кончились. И пневматики осталось на пару маневров, не больше. Не смог я.

Теперь потух и голос. Декстер пожал закованными в убээс плечами.

– Теперь осталось только ждать, пока планета нас сама притянет. А потом еще как-то искать нашего друга….

Он вдруг осекся, глядя на мрачно ухмыляющегося Степу.

– Ты чего смеешься?

А Донкат, наконец, уложил в голове все части головоломки. «Притянет»? «Искать нашего друга»? Зачем?

– Не надо никого искать и ничего ждать, – Степа посмотрел прямо в глаза Декстеру. – Мы все уже нашли. Вернее, нас. И теперь доставят в лучшем виде. Прямо на место.

– Это как? – нет, Декстер поверил сразу, ему просто надо сказать, что делать.

– Увидишь, – пообещал Степа, шаря ощущениями вокруг. Да уж, похоже, он не ошибся. Задача одновременно и проста и сложна. Ну, так никто и не обещал легкой прогулки. – Ты за штурвалом посидел? Теперь моя очередь. Высажу прямо по месту. А твоя задача – огневое прикрытие пока из убээса буду выковыриваться. А то мало ли чего.

– Вот за это не беспокойся, – на лицо сакса начала возвращаться жизнь. – А сейчас-то что делать?

– Ничего, – Степа покачал головой, а получилось, как будто он потерся о шлем Декстера. – Сиди и смотри. Если у меня получится, то прибудем, как на гала-люксе. А если нет – никакие пиропатроны не помогут. Все, начали, садись на место.

– А, давай, у тебя получится? – предложил сакс, забираясь в глубокое ложе и пристегивая фиксаторы. – А то перед Соловьем неудобно будет.

Он помолчал и добавил:

– А еще меня Элечка убьет до смерти, и будет права.

Но Степа его уже не слышал. Он видел уже совершенно другой мир.

Глава 32

Вход в тоннель, запечатанный светящимся шаром, расширился еще больше. Завораживающий поток искрящейся энергии все так же наполнял его, создавая подушку света на пути все увеличивающегося в размерах шара из мечущихся душ. Полумрак привычно жался в стороны от волн света. А вот Рудольфа вошедший в полумрак Барок не увидел. Где он?! Барок завертелся на месте, обшаривая уголки магического пространства.

– Если ты ищешь меня, то я тут, – раздался ровный голос Рудольфа.

Барок крутанулся на месте, хотя прекрасно понимал, что то, что он видит, исключительно ментальная конструкция впавшего в шизофрению мозга, и никакие движения здесь просто не существуют.

– Ты где был? – воззрился на него Барок.

– Здесь, – флегматично отозвался тот. – Как выясняется, твое присутствие некоторым образом меня фиксирует, заставляя оставаться на месте. А когда ты ушел, у меня появилась возможность, так сказать, прогуляться по округе.

– Да? – подозрительно спросил Барок. Это что-то новенькое. Миляга Руди теперь может путешествовать по созданному Бароком миру? А датой-шаманом он, часом, не попробует стать вместо Баррокаина?

– И что интересного увидел?

– Не очень много, – все так же флегматично отозвался Рудольф. – Несколько сторонних выходов, какие-то наметки заброшенных путей, аналогичных твоему. Все. Пустовато как-то. Хотя, если тут поработать, я думаю, можно соорудить нечто интересное.

– Что, простите? – переспросил Барок. Он даже не сразу сообразил, что несет этот недоумок.

– Я говорю, что если с этим местом поработать, то можно его использовать для чего-нибудь полезного, – терпеливо сообщил Рудольф. – Хотя, конечно же, на это потребуется некоторое время.

– Руди, – Барок во все свои ментальные глаза неверяще уставился на темное бесформенное пятно по имени Рудольф, – ты в своем уме? Что ты несешь? Я, вроде, никакими таблетками тебя не кормил. Какое «поработать»? С чем поработать? Как ты можешь с этим работать? Это мой мир, ты ничего не забыл? Датой-шаман – это я. И ты тут находишься исключительно по моему желанию. Очнись, Руди.

Из несдающегося полумрака донесся тихий вздох.

– Бари, – ох как не понравился Бароку этот спокойный менторский тон, ох как не понравился. – Поверь старому физику. Твоя магия – это всего лишь наука. Еще одна наука занимающаяся проблемами управления энергией. Пока неизвестной людям. Да, не все представители человечества к ней чувствительны, но, тем не менее, это всего лишь энергия. И преобразование энергетических потоков от «индиктов» (чисто человеческих энергетических потоков, заметь) в нечто применимое здесь, – одно из щупалец темного пятна с именем Рудольфа очертило линию вокруг себя, – лишнее тому подтверждение. И как любая другая наука, твоя магия точно так же подчиняется определенным законам. И по этим законам, как и по законам любой другой науки, опять же, если я нахожусь здесь, значит, я восприимчив к энергии, которую ты называешь магией.

Барок так и не смог ничего сказать, застыв с открытым ртом. Окружающий мир начал стремительно меняться каким-то непостижимым образом. Подождите…. Как это? Он ничего не путает? Это все тот же Рудольф?

– Руди, – справился с собой Барок. – Ты хочешь сказать, что ты маг? И можешь путешествовать по полумраку?

– Насчет полноценного мага, я бы не стал горячиться, но начало положено. А вот про "путешествовать" ты правильно сказал. Это все, – Рудольф опять обвел рукой окружающее пространство, – ничто иное, как прослойка между мирами. По которой и ты и я можем дойти куда угодно. Хоть в соседнюю комнату, хоть в соседний мир. Была бы энергия….

Барок не понял головой, он почувствовал нутром, что дело странно. А происходящие без его ведома странные дела, да еще перед тем, как ему нужно отправиться домой, он привык решать кардинально. Мечом.

– А ты не подумал, что я могу тебя попросту убить? – змеиным движением сознание Барока метнулось к темному бесформенному пятну. Рудольф мгновенно оказался блокирован. В драке стремительно возвращающийся Баррокаин зуф Истадуч-он конкурентов тут не видел. – Просто так, чтобы не было никаких проблем перед серьезным делом. Если ты не знал – это одно из правил практикующих магов.

– Это одно из правил жизни, – неподвижность, казалось, не принесла Рудольфу никаких неудобств. Его голос по-прежнему наполняла несвойственная ему ранее уверенность. – Превентивное устранение конкурента имело место всегда и во все времена. Так что и тут ты не открыл мне ничего нового.

– Зато это может оказаться последней истиной, открывшейся тебе в моем присутствии, – Барок начал обволакивать Рудольфа своим сознанием.

– Ну, тогда тебе придется терпеть меня еще некоторое время, – Рудольф легко, как будто играючи, начал просачиваться сквозь все барьеры Барока. – Потому что на тот свет нам придется идти вместе.

Барок замер, вспомнив. И проклял свою память: впервые с момента попадания в этот мир, он не хотел вспоминать ничего.

– Именно так, – подтвердил его опасения Рудольф. – Мы связаны. И моя гибель повлечет за собой смерть нашего, пока общего, тела. А в этом случае…, – Рудольф сделал многозначительную паузу.

Барок понял. Умрет тело – остановятся «индикты». Иссякнет сверкающий водопад. Души не смогут прорвать преграду. И Барок опять останется в полумраке. Зная, что стоял в шаге от возвращения домой…. Да уж, сюрприз.

– Что ты хочешь? – когда ничего не можешь поделать, делай, что говорят те, кто может. Если хочешь выжить. И это тоже закон жизни.

Ответ Рудольфа несколько озадачил Барока.

– Ничего, – Рудольф легко освободился от «объятий». – В смысле ничего такого, что может тебе помешать отправиться домой.

– Тогда зачем все это? – Барок мгновенно просчитал ситуацию.

Что мешало «соседу» просто подождать, пока Барок исчезнет, а потом продолжить изучение магии? Кстати, а как он увидел принципы составления узоров?

Барок вскинул воображаемую голову…. И замер, услышав тихий смех Рудольфа.

– Да очень просто, Бари, очень просто.

Не понял…. Барок нахмурился он что, читает его мысли?

– Именно так, – Рудольф оборвал свой смех. – И все законы магии, и все узоры, которые ты строил, я увидел именно так. А ты думал, что только ты можешь читать мои мысли и эмоции? Увы-увы, – сожаления в голосе Рудольфа, правда, не было ни на грамм. – Твоя ошибка, Бари, заключается в том, что ты не допускаешь возможности изменения мира. Хотя, это понятно. Ты воин по сути своей. А у воинов все просто. Вот ты, вот враг. Или ты, или тебя. Побеждать надо сейчас, оценивая врага мгновенно. Ну, ты и победил. И раз и навсегда определил свойства врага. Слабый, нерешительный, вялый, трусливый.

Барок чуть откашлялся. А что, он был не прав?

– И ты был абсолютно прав, – тут же подтвердил его мысли Рудольф. – Но вот дальше-то, Бари, дальше.

– А что было дальше? – пожал плечами Барок.

– А дальше ты начал меня учить, – тихо-тихо, еде слышно, доверительно поведал ему Рудольф. – Показывать, как должен вести себя победитель.

Барок поджал губы. Что ж, «сосед» прав.

– И выучил, – подвел итог Рудольф.

Он замолчал. Барок молчал тоже. Слов не было.

– Ты знаешь, – прервал вдруг молчание Рудольф. – Иногда чтобы победить превосходящего тебя противника нужно склониться. Смириться. И ты выживешь. Но тут главное, ни на секунду не забывать о том, что ты хотел победить. И не пропустить момент, когда нужно распрямиться.

Он твердо, совершенно нехарактерно для «миляги Рудольфа», посмотрел на Барока сквозь пляшущие отсветы искрящегося водопада.

– Как ты думаешь, я правильно выбрал этот момент?

– Да уж, – прокряхтел Барок. – Полагаю, что правильно.

И не дал Рудольфу надуться от гордости.

– Но ты так не сказал, чего ты хочешь.

В ответ пятно Рудольфа вытянуло темный отросток в сторону так и не распечатанного тоннеля.

– Со мной? – не поверил Барок. – Ты хочешь поехать со мной? Что ты там будешь делать? Жить в моей голове?

Барок пришел в ужас.

– Нет, что ты, – тихо рассмеялся Рудольф, оценив открывающуюся перспективу. – Не то, чтобы я тебя не любил, но, по-моему, наше совместное проживание в одной голове себя исчерпало.

Он еще раз фыркнул, представляя себе ситуацию. Барок только диву давался: куда делся тихоня Руди, который еще так недавно боялся подойти в баре к Сильвии? Неужели он все это время так хорошо играл? Или все же это он, Барок, оказался гениальным учителем?

– Я прошу другого, – Рудольф стал серьезен. Он подплыл поближе к Бароку и опять вытянул руку-отросток в сторону мерцающего посреди тоннеля шара из потерянных душ. – За то, что я помогал тебе вернуться домой, помогаю и помогу, ты отдашь мне … свой узор.

Предложение было настолько неожиданным, что Бароку потребовалось некоторое время, чтобы понять, что Рудольф имеет в виду.

– Узор? – неверяще переспросил он. – Ты хочешь получить всего лишь магический узор? Какой?

– Вон тот, – терпеливо повторил Рудольф, еще раз показав рукой в сторону тоннеля. – Тот самый узор, с которым ты пришел сюда.

Его узор? Барок, наконец, сообразивший, что имеет в виду Рудольф, нахмурился.

– Не могу, – качнул он головой. – Все что угодно, любой другой, который я смогу создать, но только не этот.

– Мне не нужен узор, который можешь создать ты, – терпеливо пояснил Рудольф. – Твои узоры не представляют для меня никакой ценности, поскольку ты воин, а не творец. Ты ломаешь, даже на уровне создания своих заклинаний. А мне нужно созидание. И этот узор – единственное, что у тебя есть созидающее.

– Я не могу, – еще раз качнул головой Барок. – Это не мое, это подарок. Который я должен вернуть. Проси другое, я все для тебя сделаю.

– Сувенир по дороге купишь взамен, – сухим неприятным голосом сообщил Рудольф. – Я уже говорил: мне твои узоры не нужны, они бесполезны для меня. Я не хочу ломать, я хочу строить.

– А ты не забываешься ли, Руди? – ошеломление схлынуло и к Бароку опять вернулось понимание, кто тут есть кто. – Ты не забыл, кто я есть?

Мир потихоньку становился на место. Барок развернул плечи. Этот слизняк решил диктовать ему свои условия? В клетку! За полог! Холоп!

– Не забыл, – привычный метод не сработал: Рудольф не сдал назад ни на йоту. Мало того, в ровном голосе появились торжествующие нотки. – Я тебе только что сказал, что ты не умеешь созидать. Вот иллюстрация.

Он повернулся к тоннелю.

– Ты гениально умеешь ломать. Тут тебе нет равных, но для решения твоей проблемы одного разрушения мало. Да, ты пробьешь мембрану в этом тоннеле….

Рудольф сделал паузу, и по спине Барока прополз противный липкий холодок. Даром что в ментальном поле никаких ощущений чувствоваться не могло.

– …, но для того, чтобы попасть домой, – усмехнулся Рудольф, – ты должен находиться перед твоим шаром потерянных душ, который будет толкать тебя вперед. «Перед», Бари, а не «за». Иначе вся накачанная энергия уйдет в полумрак, души разбегутся, и тебе очень сильно повезет, если они тут же вернутся к хозяевам, а не захотят вернуть тебе некоторые из испытанных ощущений. Это же маги, Бари, маги. Ты поймал в свои сети ни много, ни мало, латентных человеческих магов, способных чувствовать твои «узоры». Пусть и в несколько усеченном виде.

Он опять замолчал, давая возможность Бароку оценить пикантность ситуации, в которой тот оказался.

– Конечно, – в нормальном мире таким тоном говорят, демонстративно рассматривая ногти на руке. Рудольф откровенно издевался. – Конечно, всего этого не случится, если у тебя есть напарник, который сделает все, чтобы удержать ситуацию под контролем. Запрет энергию и удержит «плотину». А он это сделает, только если будет очень заинтересован в успехе.

– Он и так будет заинтересован, – ощерился Барок, найдя аргумент. – Потому что в противном случае, напарник навсегда останется в одной голове с другим напарником. Очень сильно расстроенным.

К сожалению Барока, аргумент не прошел.

– Бари, Бари, Бари, – снисходительно улыбнулся в полумраке Рудольф. – Ты же сам меня учил смотреть по сторонам и оценивать ситуацию в целом. Ну, подумай, что ждет наше тело там, наверху? – Рудольф качнул головой в сторону выхода.

Барок вздохнул про себя. Вот так-то, не рой другому яму…. Рудольф тоже, оказывается, может прогнозировать. Действительно, истерзанное тело на планете, погруженной в полнейший хаос, который это же тело и организовало, вряд ли может рассчитывать на дивиденды и овации. Если тело Рудольфа выживет, его ждет не триумф, а суд. И неважно, что он спас всех от вторжения азиатов. Такие победы не приносят славы. За них казнят. Потому что разрушение собственного дома – это не лучший способ выиграть войну. Тем более, если обещал иное.

Но Барок не сдавался. Пусть Рудольф сам рисует себе будущее, а он, Барок, поправит его, если получится.

– И что же его ждет?

– Смерть, – Рудольф был краток. – Больше ничего. Да и зачем мне нужно слабое, старое тело, когда я в любой момент могу выбрать себе другую оболочку? Ту, которую захочу.

– Это как? – опешил Барок. Он решительно не понимал, о чем сейчас говорит Рудольф. Какую оболочку? Что он сможет выбрать?

– Воин, – презрительно процедил Рудольф. Как плюнул. – Что ты можешь знать о творчестве? Тебе в подарок достался великолепный инструмент созидания, а ты вцепился в первое что увидел, и все, что смог сделать – это найти дырку, в которую можно пролезть домой. Неужели ты еще не понял, что ты можешь путешествовать между мирами, принимая любое обличье которое захочешь? Ты можешь стать кем угодно. Чем угодно. Оказаться где угодно. Стать всемогущим. И … бессмертным. Прямо отсюда ты мог бы отправиться в такие дали….

– Какие дали? – перебил его Барок. – Не с тобой ли мы обшаривали тут все? Нет здесь больше ничего. Один полумрак.

– Да нет здесь никакого полумрака, – сорвался Рудольф. – Слепец, посмотри вокруг. Это междумирье. Основа основ всего. То самое междумирье, которое, как ты говорил, обернуто вокруг всех душ. Только это не оно обернуто, а души могут с ним соприкасаться. Но не каждому это дано.

– Мир? Междумирье? – Барок не верил, что столько времени провел, скитаясь по волнам полумрака, которого не существовало.

– Смотри, – темное пятно Рудольфа вдруг развернулось, превращаясь в плоский лист. Взмахнули руки-крылья. И полумрак вдруг исчез. Взвился вверх, прячась от ровного света, которым залил окружающее пространство Рудольф.

Барок замер. Вокруг, сколько хватало глаз, простиралась равнина, на которой то тут то там проступали какие-то курганы, в глубине которых угадывались порталы входов.

– Что это? – выдавил из себя Барок. – Откуда это?

– Это было здесь всегда, – объяснил Рудольф.

Крылья-руки опять свернулись, превращая «соседа» в большую летучую мышь с рваным, непостоянным контуром. Полумрак тоже вернулся, окутывая Барока привычным покрывалом. – Просто надо было уметь видеть. Ты не сумел.

– Мне и не нужно было, – насупился Барок. – Мне просто нужно было домой.

– Ты туда попадешь, – кивнул в полумраке Рудольф, соглашаясь. – Только без узора.

– С узором, – Барок решился на еще одну попытку сопротивления.

– Тогда не попадешь, – полумрак потихоньку начал поглощать расплывающуюся на глазах фигуру Рудольфа. – Мне все равно, я и так и так обратно уже не вернусь, а способ получить желаемое рано или поздно найдется. Твой узор просто поможет мне перепрыгнуть сразу через несколько ступеней и не тратить время на изучение того, что можно просто взять, протянув руку. А вот тебя опять ждет долгое путешествие. И не факт, что новая личность, с которой ты столкнешься, окажется таким же «душкой», как я.

Рудольф хихикнул из полумрака, почти исчезнув между накатывающимися волнами. Позади Барока все так же извергался водопад искрящейся энергии. И он решился. Несуществующие боги с ним, с узором. Он постарается вернуть долг как-нибудь по-другому. Не может же быть, чтобы Шаманерия не придумала…. Барок поднял голову. Ладно, будем договариваться. Только надо проговорить пару условий.

– Хорош…, – Барок замер. Рудольфа не было. Он завертелся на месте, тщетно высматривая темное неровное пятно между сменяющими друг друга волнами. – Руди, где ты?

Молчание. Немое, давящее молчание. И только со стороны светящегося шара доносится нестройный гул. Это души. Те самые, за которыми некому будет смотреть.

– Рудольф! – нет ответа. – Вернись, я согласен. Ты получишь узор. Руди!

Какие уже тут условия? Если он на самом деле ушел….

– Тогда мы договорились, – негромкий голос сзади заставил Барока почти подпрыгнуть от неожиданности.

Рудольф невесомо проступил из полумрака. Барок еще раз мимолетно изумился, как все перевернулось с ног на голову за это небольшое время. Подумать только, он торгуется с этой размазней. И ведь не дернешься. Рудольф держит его за горло.

– Тогда перед тем, как ты пойдешь за шар со своими душами, – Рудольф коротко усмехнулся, – и начнешь чувствовать себя повелителем подземного мира, ты передашь мне настройки узора. Я покажу, что надо сделать.

– А откуда ты это знаешь? – Барок не знал, что и думать. – И где гарантии, что ты меня не обманешь?

Рудольф посмотрел на недоверчивое лицо Барока и попытался объяснить.

– Во-первых, это все было и есть в твоей памяти. Ты просто не можешь его вытащить. А я могу. Во-вторых, мне совершенно ни к чему тут сосед в виде тебя. Тем более, страдающий, пылающий местью и вообще отвлекающий от работы. А в-третьих, – он чуть кивнул на полумрак, из которого появился, – это ты меня позвал только что. И если ты передумал, то я уйду. Не сей раз насовсем. Я не готов бегать туда-сюда, по зову перепуганного шамана.

Барок стиснул зубы, проглатывая оскорбление. Рудольф сейчас сильнее. И умнее. А точнее – умелее….

Нет, во дела. Барок даже усмехнулся про себя. Умелее…. Еще пару часов назад эта фраза вызвала бы у него дикий хохот. А вот сейчас смеяться не хотелось. Почему-то…. Хотелось закончить всю эту мерзость. Как можно скорее.

– Когда начинаем? – Барок собрал всю свою волю в кулак. Всё, хватит. Этот … (слизняк, да? скажи это еще раз…), этот…. «сосед» больше не увидит его страха.

– Как можно быстрее, – Рудольф зачем-то обернулся в полумрак. – Потому что тоннель уже почти полон, а у нас могут скоро быть гости.

– Гости? – удивился Барок. – Какие гости?

– Тебе лучше знать, – пожал плечами Рудольф. – Это ты их позвал на вечеринку.

– Как это?

– Так это, – сварливо передразнил Барока Рудольф, не подозревая, что стоит в шаге от гибели.

Насмешек и передразнивания Барок не терпел с детства, а выход найдется из любой безвыходной ситуации. Пусть дорогой и неприятный, но найдется. А вот потерять самоуважение будет равносильно смертному приговору. К счастью, Рудольф не ставил целью поиздеваться над Бароком, пользуясь своим новым статусом. Он просто тоже нервничал.

– Если бы ты не запустил свою последнюю миниатюру, ничего бы не было. А так жди. По твоему следу кто-то идет. Вернее, она тащит. Не спрашивай кто это, я не знаю. Но кого бы не принесло, лучше бы нам отправить тебя домой до того, как здесь появится любое новое лицо. Пошли? Первым делом переключим на меня твой узор….

– Пошли, – вздохнул Барок и двинулся за скользнувшим к водопаду Рудольфом.

Нет, не так он представлял себе этот момент, не так. Но жизнь может повернуться к тебе любой стороной, может поменять все декорации и весь состав участников. Но если ты идешь к своей цели, то рано или поздно ты придешь. Только надо всегда помнить, что именно ты хочешь получить в конце.

Барок помнил.

Глава 33

Впереди из черной пустоты орбиты проступил огромный обломок какого-то крейсера, напоминающий голову дракона. Отрубленную голову. Пустые обзорные экраны-глазницы мертво смотрели перед собой, не замечая маленькую песчинку спасательной капсулы, летящую прямо в неподвижно разинутую «пасть».

Степа потянулся и постучал по ноге Декстера, привлекая внимание. Сакс повернулся. Степа показал на рычаги управления и покачал рукой: не вмешивайся.

И в самом деле, нужды в оставшихся пневмопатронах не было никакой. Капсула сама плавно изменила курс, огибая путешествующую в небытие «голову», и продолжила свой путь, место завершения которого Донкат видел уже совсем отчетливо. Вот оно, внизу, они почти на месте. Осталось только спуститься. Но проблем с этим не будет никаких. Когда тебя ведут две такие силы, если о чем и надо беспокоиться, то это о цели, которую эти силы преследуют. Ну, с их целью будем разбираться на месте. Затем, собственно, и летим.

Как только Степа понял, что неведомая, вновь ожившая где-то на планете картина опять тянет его к себе, он тут же начал судорожно озираться по сторонам, пытаясь найти, увидеть, позвать еще раз тот белый туман, который спас его тогда, в их баре, не дав проклятой нарисованной решетке утащить кусок Степиного сознания. И озирался он достаточно активно. Потому что если тумана нет, то их путешествие, считай, закончилось. Даже если Декстер и сможет посадить капсулу с пустыми двигателями, проведя ее через безумный хаос разлетающихся обломков, то найти на разгромленной планете загадочную силу, организовавшую все это сумасшествие, он не сможет точно. Тем более, имея в спутниках безвольное тело, из которого, как и из Селены с Элечкой, высосали всю душу.

Но ему повезло. Туман был. И еще как был. Только позвав его, Донкат тут же увидел в своей голове знакомую дымку. Мгновенно вспомнив все, что говорил про располагающиеся вокруг «белые места» Соловей, Степа мысленно снял шляпу перед «отставным космоштурмом». А точнее, перед одним из руководителей ФАФ. Хищный, бритый налысо змей опять, в который уже раз, оказался прав. Да, Соловей рисковал, выталкивая Степу с Декстером в смертельно опасную мешанину из обломков крейсеров на орбите. Да, наверное, безопасней было оставаться на «Павлине», тем более что они пришли раньше «Харона», и был большой шанс, что командование легендарного штурмфлота поймет, что происходит, остановится перед ловушкой и сможет организовать спасательные мероприятия (капсулы-то двигаются, значит, и еще что-то можно придумать). Но Соловей рискнул. Рискнул и почти выиграл. Вернее, он-то точно выиграл, а теперь их с Декстером очередь. Но выиграл он еще и потому, что предчувствия (а может и кропотливый анализ, кто их там в ФАФ знает) его не обманули. Степа получил поддержку «белых мест».

Донкат еще раз окинул мысленным взглядом эту свою «поддержку». Да уж, неслабо. Если «белые места» поддаются хоть какому-нибудь анализу, и Степины выкладки хоть как-то похожи на жизнь, то обе загадочные аномалии, расположенные на соседних с Алидадой планетах, должны сейчас полыхать вовсю.

Это вам не удаленный Изюбр. Сейчас знакомый уже туман, которому Степа обрадовался как родному, появился почти мгновенно. Как только Донкат воззвал о помощи, поняв, что больше не в силах сопротивляться зову «картин».

И все изменилось.

Сила притяжения, тащащая Степу как на поводке вниз, на планету, вдруг резко стала почти материальной и на сто процентов управляемой. Туман обволок его сознание, ту часть, которая отвечает за … Степа даже не знал, как это назвать, магию, что ли…., и ему как будто дали в руки рычаги управления. Теперь он отчетливо видел нить, тянущуюся вниз, к одному из больших домов в самом центре столицы этой планеты. Как ее там, Либрация? Точно.

И эта нить вела его лучше любого лоцмана, позволяя уворачиваться от любых объектов встречающихся на пути. Вот как сейчас, например.

Справа обозначилось движение. Это Декстер поднял большой палец, показывая одобрение. Молодец, мол. Донкат только коротко кивнул в ответ. Что здесь такого экстраординарного? Все штатно, как любил говорить сам Декстер.

Степа пригляделся: тонкая нить, ведущая их к цели, потихоньку начала загибаться вниз, на поверхность. Степа чуть выпрямился в кресле, размял затекшие плечи и опять уткнулся в свой туман в голове. Кто сказал, что магия – это просто? Это такая же работа, как и все остальное.

Путеводная нить круто пошла вниз. Все, их прогулка по космосу закончилась. Работа продолжается. Степа дотянулся до шлема Шойса и постучал, показывая вниз. Поехали, держись.

Сакс в ответ поднял два больших пальца и осклабился. Неужели ему нравится? Экстремал, блин….

– Слушай, а я ожидал более жесткой посадки, – Декстер сноровисто сбрасывал с себя части брони убээса. – Если капсулы все так садятся, то мне, пожалуй, понравится.

– А вот теперь я тебя за твой поганый язык придушу, – пообещал Степа, медленно поворачивающийся вокруг и не опускающий ствол допотопного огнестрельного автомата, входящего в «неэнергетический» спасательный набор капсулы. – Заканчивай болтать.

– А я ничего такого не говорил, – парировал сакс, но все же тему переменил. – Ты «полевик» знаешь, как одевать?

– Знаю, – вокруг пока было тихо. Даже странно, учитывая, что капсула опустилась почти в центре города. – Сам же учил.

– Учить – одно, уметь – другое, – Декстер начал вытаскивать из тюка комплект полевой брони. В отличие от предназначенного для ведения боевых действий в составе подразделений убээса, комплект облегченной индивидуальной защиты, КОЗ012, «полевик», как его прозвали космоштурмы, для драки «стенка на стенку» не подходил совершенно. Тонкие гибкие армитоновые пластины «полевика» с изоляционной пропиткой, защищающей от разрядов импульсников, заряда плазмы уже не выдерживали. Но им и не надо было. «Полевик» был предназначен для другого. Короткие схватки в переполненных помещениях. Уличные стычки. Захват пленных. То есть операции, где принципиальным фактором была скорость, а защита шла лишь сопутствующей функцией. Хотя, если не стрелять по «полевикам» из плазмы, то и защита у них была вполне на уровне.

– Почти готов, – Декстер влез в штаны, надел высокие ботинки и теперь застегивал матово поблескивающую куртку. В покрытие «полевика» добавляли мимикрирующее вещество, благодаря чему броня при закрытом энергетическом контуре начинала по мере возможности сливаться с окружающей обстановкой. Сейчас об энергетике можно было забыть, и «полевик» тускло посверкивал в лучах почти скрывшихся за горизонтом двух солнц матовым полированным металлом. – Шлем натяну – и все, ты начнешь. Все тихо?

– Ага, – Донкат напряженно вглядывался в пустоту вечерних улиц. – Даже странно. Что с городом? Где все?

– По домам сидят, – сакс со щелчком вставил шлем на место. Голос тут же стал глухим: в отличие от убээса, в котором вообще ничего снаружи не слышно, «полевик» создавался так, чтобы в нем можно было и не пользоваться связью. – Кто потрусливее, или поумнее, уже сбежали, вывезя семьи за город. Бомбардировки боятся.

Он, наконец, закончил возиться с застежками, закрыл-открыл забрало, проверяя ход, и несильно врезал себе по скуле кулаком, включая автоматику. И скривился с досады: какая сейчас автоматика?

– Принял, – Декстер подхватил такой же, как у Степы автомат, коротко лязгнул затвором и тоже начал медленно вертеться вокруг своей оси, чутко принюхиваясь стволом.

Донкат тут же начал снимать убээс, стараясь как можно меньше времени оставаться без брони. Тяжеленный скафандр, да еще с выключенными приводами, весил, казалось, как крейсер. Ф-фух, получилось. Долой штаны. Где там «полевик»? Ух ты, хорошо-то как. После монументальной тяжести убээса облегченная армитоновая броня казалась чуть ли не невесомой. Так: штаны, ботинки, куртка, шлем. Щелк, щелк, щелк.

– Есть, – Донкат подобрал автомат и шагнул вперед. Он старался держаться так, чтобы борт приземлившейся на какой-то площади капсулы, прикрывал его хотя бы с одной стороны. Там, где домов было больше всего и стояли они поближе. Так, на всякий случай. Мало ли, не все за город сбежали.

– Тебя эта, решетка твоя, – подал сзади голос Декстер, – тянет еще?

– Она не решетка теперь. Мне что-то типа дороги видится. А так, конечно, тянет. Еще как, – Степа закончил изучать диспозицию и отошел назад от края капсулы. – Как будто канат ко мне привязали. Но это и хорошо. Зато не потеряемся.

– Это точно, – хмыкнул сакс. – Потеряться тут сложно. Чего там, все на ладони.

– Не ворчи, – Степа обежал глазами окрестности. Показалось, или вон в том доме что-то шевельнулось? – Ты лучше скажи, как мы ориентироваться в темноте будем? Ночь скоро.

Вопрос был непраздным. Оба солнца Алидады уже почти полностью, скрылись за горизонтом, оставив лишь по тонкой, узенькой полоске, которые вот-вот тоже исчезнут. А света нигде нет.

– Не знаю, – пожал плечами сакс. – Может, подожжем, к чертям эту богадельню?

Он кивнул за капсулу, туда, где подсвеченный последними лучами заходящих солнц высился большой дом, в котором, как утверждал Степа и находится источник неведомой силы.

– Ты это, пиропатронами-то не размахивай без дела, – предостерег Шойса Донкат. – По пламени сильно не набегаешься. Да и у нас там дела, не забыл?

– И не помнил, – Декстер невозмутимо поправил обойму с патронами в нагрудном кармане «полевика». – Броня герметичная, выдерживает две тысячи градусов. Чего еще? А всем врагам будет не до нас. Так что идея вполне здравая.

– Идея, может, и здравая, – неодобрительно поджал губы Степа, – а вот ты – не очень. Ты что, предлагаешь сжечь все, даже не пытаясь разобраться, что к чему? Так для этого не надо было так далеко лететь. Добрались бы до «Харона» и попросили бы сюда чего-нибудь самонаводящееся запустить. А про две тысячи градусов – это ты со зла. Температура плавления у армитона, может и больше быть, вот только ты забыл, что системы охлаждения от батарей питаются? А без них никакой огнестойкости у тебя не будет. Будет стейк из Кабана, запеченный в армитоновом горшочке.

– Да уж, – согласился Декстер. – Все никак не привыкну, что большинство функций недоступно. Ладно, тогда идем вперед. Все равно, плазмы нет, а пробить «полевик» кинетическим оружием, это им не сюда. Вряд ли в этой дыре, – он обвел рукой опустевший город, – найдется ускоритель от орбитальной защиты.

– Тогда идем наощупь с зажигалками, – вздохнул Донкат. И опять ему показалось, что в доме напротив промелькнула какая-то тень.

– Очень свежая мысль, – съязвил Декстер. – Ну, двинулись.

Но далеко уйти им не дали.

Степа приземлил капсулу на краю довольно широкой площади перед большим домом, в который его звала картина. Для того, чтобы в дом попасть, эту площадь надо было пересечь. И вот тут-то их и ждал сюрприз.

– Шойс, внимание!

Улицу перед идущим первым Донкатом вспорола пунктирная линия каких-то фонтанчиков. Степа не понял, что это такое, но на всякий случай предупредил сакса. Одновременно с фонтанчиками на площади раздалась черед громких хлопков.

– Вперед, бегом! – Декстер явно понял больше. Тычок, которым он его наградил, дружеским явно не был.

От удара в спину Донкат пролетел насколько шагов, как вдруг череда твердых маленьких камней прошлась по его боку. Удары были настолько сильными, что Степа не удержался на ногах и сунулся носом в землю. Над головой тут же загрохотало. Наконец, пришло прозрение. Автоматы. Это стреляют автоматы.

– Живой? – над Донкатом склонилась непривычная маска: шлем на «полевике» в отличие от почти круглого шлема убээса, в общих чертах повторял контуры человеческого лица.

– Да, – Степа попытался подняться, но тут хлопки раздались вновь, Декстер дернулся и навалился на него. Правда, тут же поднялся.

– Не бойся.

– Да я и не боюсь, – попытался отдышаться Степа: Шойс и так не пушинка, в уж в «полевике»….

Он и вправду не испугался. Просто времени не было. Декстер, наконец, слез с него и сел, Степа, немного побарахтавшись, сел тоже. Над площадью раздался странный певучий голос, как будто исполнявший неведомую песню. Переливы высокого тона сменяли один другого. Но в то же время в них чувствовалось недовольство.

– Приказывают оставаться на местах, – сообщил сакс и вдруг фыркнул. – А то, говорят, будем стрелять. До смерти, наверное, убьют. Из автомата.

– Это на каком языке? – удивился Донкат. – Ты что, понимаешь?

– Не-а, – расплылся за стеклом шлема в улыбке Декстер. – Мне переводчик переводит. Хорошо иметь дорогую модель.

– А, понятно, – моргнул Степа. Действительно, и как он сам не сообразил? – А это серьезно? В смысле стрелять?

Донкат попытался выглянуть из-за сакса. На дальнем краю площади появилось несколько фигур, одетых кто во что.

– Шойс, кто это? – Степа встал на ноги.

– Я так думаю, местное ополчение, – пренебрежительно фыркнул Декстер. – Судя по отсутствию брони. А про «серьезно», то, конечно же, нет. Я же уже говорил. «Полевику» автомат не страшен, а энергетического оружия, благодаря всей этой катавасии на планете нет. Считай, повезло. Бонус.

– В гробу я видал такие бонусы, – проворчал Донкат и развернулся, собираясь продолжить путь. И замер.

– Шойс, – позвал он, не оборачиваясь. – Тут еще есть.

Центральная дверь строения, в которую они собирались войти, была открыта, и между колоннами портика, предварявшими вход, занимали оборону высыпавшие фигурки людей. Эти были одеты уже одинаково, в некое подобие формы. Округлые шлемы, защиты груди, паха, бедер. Вновь раздался повелительный окрик.

– Что и вы туда же? – удивился повернувшийся сакс. – Вам-то чего надо?

– Что делаем? – поинтересовался Степа у Шойса, но ответить сакс не успел.

На дальнем краю площади, там, где появились первые фигурки, вдруг раздался слитный залп. Степа развернулся. Разномастных фигурок больше не было. Сбитыми куклами они валялись на земле, а на их месте возникали темные силуэты, кого-то напоминавшие Донкату.

– А вот это уже плохо, – голос Декстера изменился. – Похоже, мы не одни претендуем на твое сокровище.

– Сокровище? – переспросил Донкат. – Я бы так не сказал.

– Да какая разница, – отмахнулся Декстер. – Главное, мы теперь тут не одни такие красивые.

Он замер, всматриваясь в новых игроков.

– Вот уж не думал сойтись с ними когда-нибудь в рукопашную.

– Это азиаты? – догадался Степа.

– Они. Быстро бегают…, – Шойс начал поднимать автомат, но не успел.

У охраны здания не выдержали нервы. Слитный залп ударил одновременно и по азиатам и по Донкату с Декстером. Рой свинца швырнул Степу сначала на колени, а потом на землю ничком. Боли не было, «полевик» действительно защищал, но ощущения были престранными. Донкат попытался встать, но еще несколько очередей вновь уложили его на землю.

Со стороны азиатов тоже загрохотали выстрелы. Но эти, к счастью, не целились в лежащие на земле «полевики». Короткие вскрики от входа в здание показали, что броня защитников далеко не так хороша, как у космоштурма.

– Подъем, – Декстер легко поднял Степу, поставил на ноги и подтолкнул вперед, ко входу. – Бегом в здание, на огонь внимания не обращать.

Легко сказать, не обращать. Броня броней, но когда в тебя летят толпой куски металла со страшной скоростью, продвигаться вперед получается плохо. Донкат спотыкался на каждом шагу, то и дело норовя упасть. Он бы и упал, не будь рядом Шойса. У сакса то ли по причине огромных размеров, то ли из-за опыта, то ли ее почему, но дела шли гораздо лучше: три из каждых пяти шагов Степа делал с помощью Декстера. Иначе не получалось. Но вот и портик с колоннами. Почти половина защитников высунулась им навстречу, выпучила глаза, разинула рты в отчаянном крике и лупит по ним из автоматов, уже даже не давая себе труда прицелиться. Да и куда тут целиться с десяти-то шагов.

– Не убивай никого! – проорал Декстер, перекрывая грохот автоматных очередей.

Степа выпучил глаза под маской: да он, собственно, и не собирался. Он просто шел вперед, как просили.

Вот и колонны! Они дошли! Декстер вышел вперед, и идти стало легче: теперь весь огонь сакс принимал на себя. А Степа просто расслабился и стал чувствовать тянущую к себе картину. Она здесь? О, да. Зов голодной бездны чувствовался уже почти как голос. Громкий голос.

Идущий впереди сакс махнул рукой и один из защитников покатился в сторону. Живой? Вроде, да. Боец тут же встал и попытался бросить в Декстера чем-то сзади. Но тут вступил Степа. Удар в «полевике» вышел какой-то легкий, несерьезный. Но мужчина отлетел, как будто в него врезался бот.

– Я же просил, не убивай, – донеслось спереди.

Донкат пожал плечами, извиняясь. Простите, он не хотел.

– Расплачься еще, – оказывается, они уже прорвались сквозь линию обороны и Декстер, развернул Степу ко входу, одновременно закрывая его собой. Удар! Это Шойс швырнул Донката вперед, открывая его телом массивную дверь.

Как темно. Степа сделал несколько неуверенных шагов и тут же воткнулся в кого-то.

– Шойс? – позвал он.

Но был не сакс. Темнота заворочалась, затолкалась, закачала Донката, грозя опять уронить. Ну уж нет, хватит. Степа собрался и с силой толкнул обеими руками перед собой. В темноте раздался грохот, мир опять стал прежним. То есть темным и непонятным.

– Ну сколько тебя еще просить? – гулко бухнуло над ухом. – Ты что не понимаешь, что они будут держать азиатов, когда мы прорвемся?

– Да что я делал-то? – возмутился Степа. – Ведь не пройти было.

– Ладно, проехали, – не стал развивать тему Декстер. – Куда теперь?

Степа закрыл глаза. Ни темнее, ни светлее, правда, не стало, но сейчас перед глазами появилась отчетливо видимая нить, ведущая по коридору. Донкат сделал шаг, другой…. Наступил на что-то мягкое, сообразил что это и отпрянул в сторону.

– Следопыт, – проворчал Декстер, которого Степа чуть не сбил с ног. – Дай пройду. Только говори, где поворачивать.

Сакс переместил Степу за спину и уверенно, как будто перед ним было освещенное шоссе, а не темный, глаз коли, коридор, пошел вперед. Степа ухватился за какой-то ремешок на спине Шойса и пошел за ним, изредка подавая короткие реплики.

– Налево. Направо. Сейчас по лестнице вверх. Еще. Налево. Ну вот, почти…. Шойс, что происходит? Шойс…?!

Неожиданно шаг Декстера вдруг перестал быть таким уверенным. Сакса качнуло раз, другой. Повело в сторону. Он врезался в стену, да так и замер огромным мешком, поставленным на попа.

– Шойс! – Степа перепугался не на шутку. – Что с тобой?

– А что-то нехорошо, – еле слышным голосом, до ужаса контрастировавшим с его прежним полным энергии рыком, проговорил Декстер. – Сейчас как-то накрыло.

– Шойс, пойдем, тут два шага осталось, – Степа обхватил огромного сакса поперек туловища и попробовал повести по коридору. Тут и вправду оставалось идти всего ничего: притяжение картины уже даже не тащило на канате – оно несло всесмывающей волной.

Сакс отлепился, наконец, от стены…. Ох и ничего себе он весит!

– Вернемся, я Равазову с Элечкой насмерть запрещу тебя кормить, – просипел Донкат, с неимоверным трудом передвигая ноги, чтобы сделать каждый следующий шаг. – Отъел жопу, кабан здоровый.

– Вернемся…., – тающим голосом пробормотал Декстер, делая несколько неверных шагов, и тут Степа почувствовал, что все, они пришли.

– Заходим, – с натугой прохрипел Донкат, вталкивая сакса в проем двери. Дверь была закрыта, но особого значения это не имело: вес Декстера в «полевике» способен проломить борт штурм-бота, что ему какая-то дверь?

Тишина. И темнота. И зов разверстой голодной пасти. Комнату заполняло нечто. По-другому было не сказать. Шойс грудой свалился у ног Донката, но сейчас был не до него. Степа почти видел мерно крутящуюся воронку, засасывающую в себя все, что попадалось вокруг. Да уж, у Декстера, да и у любого, кто пришел бы сюда, не было ни единого шанса. Эта воронка одновременно и была похожа на полыхнувшие (неужели всего три дня назад?) по всей галактике картины, и нет. Но если тем нужно было что-то особенное, то, что есть далеко не у каждого; если они отбирали то, что хотели взять, то эта «конструкция» не предполагала ничего подобного. Перед Донкатом на полу лежала защитная система, напрочь высасывающая любого, кто осмелится к ней приблизиться. И у него тоже не было бы никаких шансов ей противостоять, если бы не его туман.

Нет, молочные полосы струящейся дымки не воевали с этой воронкой. Не пытались наполнить ее бездонную глубину. (Не могут?) Они сделали по-другому. Упругие струи тумана обволокли сознание Донката, спрятав его. Закрыв. Не давая увидеть его искру, его душу. И только поэтому Степан Донкат мог стоять на краю пропасти, заглядывая в нее в поисках ответа на вопрос, который он никак не мог сформулировать.

Глава 34

Огонь зажигалки, высасываемый голодной зовущей воронкой, света не давал совсем. Казалось, он вообще существует отдельно, не прикасаясь к черному полотну неподвижного мира. Неподвижного? В темноте раздался судорожный всхлип, кто-то заскребся. Декстер?! Степа зачиркал зажигалкой в надежде увидеть хоть что-то. В неровных вспышках тускло блеснула броня «полевика».

– Шойс! – Степа бросился на колени перед лежащим саксом. – Ты жив?

– В порядке, – прошептал Декстер. – Уйди отсюда.

– Зачем? – Степа напрягся. Это что, бред?

– Спина у тебя не прикрыта, дурень, – сакс изо всех сил старался быть грозным. Правда, от его грозности хотелось плакать. – Не отвлекайся. Если тебя накроют – нам всем конец. Вперед, солдат.

– Я не солдат, – Степе стало неимоверно стыдно. Шойс прав, а он заигрался в страдания, как мальчик. – Я старший специальный сотрудник ФАФ. Держись, я пошел.

– Буду, – прошелестел переводчик на плече Декстера.

Опять поскребывание. Степа чиркнул зажигалкой, на секунду вырвав из темноты небольшой кусок. Ничего не видно. Какие-то тени, углы. Еще щелчок зажигалки. И опять только рваная красно-черная картинка.

Откуда-то справа с пола раздался невнятный стон. Кто там? Донкат сунулся туда, по пути снеся какой-то столик. Грохот падающей мебели в темноте показался оглушающим. Щелк. Слабый огонек зажигалки высвечивал только руку, держащую его, и Степа наклонился, чтобы рассмотреть получше. И отпрянул…. На полу лежал невысокий, бритый налысо мужчина с перекошенным от страдания лицом, по которому то и дело пробегали гримасы боли. Раскинутые руки бессильно скребли пол, ноги непрерывно двигались, как будто он хотел убежать отсюда. Степа его понимал: он бы и сам не отказался свалить с этой планетки куда подальше. Но такого счастья ни одному, ни второму не предлагалось.

Вот по лежащему телу пробежала еще одна судорога. Мужчина заметался, из стороны в сторону мотая головой, охваченной странный черным обручем. Замычал. Это и был тот стон, который услышал Степа. А ты кто? Что-то лицо у тебя какое-то знакомое. Донкат поднес зажигалку поближе к лицу. Нет, определенно, он где-то видел этого человека. Странно, откуда бы ему знать хоть кого-то на этой планете? И тут же чуть не надавал себе подзатыльников. Откуда знать? Где видел? Придурок, одно слово. Кого еще он может знать на этой планете, кроме человека, чьим изображением Соловей проел им с Шойсом весь мозг. Ну, конечно же, он его видел. Это же Рудольф Заншин. Тот самый «злой колдун», за головой которого они сюда и прибыли. Тот самый? Степа еще раз поднес пляшущую горошину огонька к самому лицу лежащего мужчины. Как-то он не очень похож на злодея. Он больше на какую-то мышку похож. Потрепанную, облезлую и сбежавшую из вивисекторской.

«На себя посмотри», обиделся кто-то внутри у Степы, «тебя бы так приложило, тоже не пойми на кого был бы похож». Донкат присмотрелся: ну, да, наверное. И что теперь делать?

С одной стороны, их теория получила полной подтверждение: вряд ли и Рудольф Заншин, и источник неведомой силы оказались в одном месте совершенно случайно. А с другой…. А с другой: ну убедились они, что их теория верна, рады они этому? Это судорожно скребущее руками тело не способно даже на то, чтобы убить муху. Не говоря уже о трех штурмфлотах одной из самых больших галактических держав и тысячах похищенных душ по всей галактике.

Источник! Степа как проснулся. Точно. Это же не сам Рудольф тащил его сюда. Где-то же ведь должна быть картина. Такая же, как там, в баре. И этот, как его Ху Ху Ю – тоже. Но где? Донкат заметался по комнате, но тут же остановился. Нет, точно, последние события явно не пошли на пользу его мышлению. Как где? Куда звали, там и искать.

Степа закрыл глаза, хотя в такой темноте в этом не было никакой нужды, и постарался расслабиться. Ну, и где ты? Он постарался почувствовать сосущую пустоту «картины». Звали меня? Ну так вот он я, берите, если сможете.

Смогли. Стоило Донкату хоть на секунду отпустить защитные барьеры, как тупая вынимающая душу сила тут же вцепилась в него, утаскивая, притягивая, засасывая.

– Уже иду, – пробурчал Донкат, делая шаг. Странное какое-то чувство: как будто эта картина находится в двух шагах…. Ай.

Они и вправду находилась в двух шагах. Стоило Степе чуть отойти от распластанного на полу Рудольфа, как нога, сделавшая шаг, как будто встретила пустоту. Она звала, она ждала его, и дождалась. Вот только Степа сейчас был вовсе не той беззащитной жертвой, которую почти спеленала та жуткая решетка.

Как только он понял, что нашел источник этого «излучения», он тут же рванулся обратно, в спасительный туман. Помогите, спасите. И туман помог. Молочная река укрыла почти парализованное сознание, и Донкат опять замер на самом краю пропасти, заглядывая в слепую яму, где исчезала даже темнота, царящая в комнате.

Ну? И что? Да ничего. Стоя тут, ничего не решишь и никому не поможешь. И тут же, словно иллюстрируя Степины мысли, где-то в темноте коротко простонал Декстер. Все, время выходит. А еще где-то сзади набегают штурмовые группы азиатов, которые явно пришли сюда за тем же, что и они. Все, раздумья кончились, думать надо было раньше.

И Донкат приспустил защитные покровы тумана, заботливо укутывающие голову. Бесстрашно посмотрел в разверстый зев «картины» и даже нашел в себе силы усмехнуться. Вы меня звали? Хотели, чтобы я пришел к вам? Я иду, забирайте.

Он ждал чего угодно. Нападения, взрыва, боли, вспышки…. Но все оказалось гораздо прозаичнее. Короткое помутнение, тянущая боль, заставляющая скривится – и все кончилось. Осталась только радужная искрящаяся пелена, возле которой он завис, как мотылек перед решеткой. Тянущая вперед сила никуда не делась, продолжая все с тем же упорством тянуть его вперед, за эту яркую занавесь, но молочное покрывало, пусть и приспущенное, не давало сознанию Донката погрузиться в манящую пропасть, за которой смутно угадывались какие-то силуэты и раздавались знакомые голоса. Ему кажется, или он слышит голос Селены? Селена! Донкат очнулся, как от глубокого сна и с удивлением начал осматриваться.

Нет, определенно, он это уже видел. Да что сегодня за день такой, ему на каждом шагу являются полузабытые образы из прошлого. А он как последний дурак не может вспомнить, что и где он видел. Но это-то…. Этот пейзаж он определенно где-то видел. Нет, не вспомнить. Степа сделал шаг назад и повернулся, стараясь рассмотреть, что же его ждало. А, кстати, не так уж все и страшно. По крайней мере, с виду.

Переливающаяся всеми цветами радуги пелена перегораживала вход в какой-то тоннель, уходящий в необозримую даль. Ой, а не эта ли дорога виделась Степе в недавних грезах, навеянных последней «картиной»? Похоже. Донкат присмотрелся внимательнее, оценивая диспозицию.

Что-то неправильное было в этом тоннеле. Ну, не то, чтобы неправильное, но не такое, каким кажется на первый взгляд. Точно. Ведь это не сама перегородка светится. Сверху перегораживающей тоннель мембраны лежал какой-то узор из светящихся линий, который и удерживал мембрану в одном положении. А вот уже за мембраной бродили мерцающие точки, от которых и исходили эти нереальные голоса, бродящие в голове у Донката. Вот опять…. Степа мог поклясться, что это была…. Селена!

Донкат схватился за ближайшую светящуюся линию и попытался ее оторвать.

Удар! Он сам не понял, что его приложило. Но это было больно. Степу отшвырнуло на несколько метров, если тут были хоть какие-то метры. Он зашипел схватившись за лицо. Даже белый туман ошеломленно отпрянул от неожиданно оказавшегося опасным узора.

– Не трогай, – предупредил Степу спокойный голос откуда-то сзади. – Не ты ставил, не тебе и снимать.

– А? – Степа вздрогнул. – Кто здесь?

Ответом ему был мелкий смешок. Донкат развернулся, высматривая противника, и увидел темное, почти бесформенное пятно с равными, постоянно меняющими конфигурацию краями.

– Кто ты?

– Это неважно, – сообщило пятно. – И кто ты – тоже не важно. Главное, не мешай.

– Буду мешать, – голоса из-за пелены не стихали, и Степина решимость росла на глазах. Он добрался, нашел, совершил почти невозможное. То, о чем никто не мог и помыслить. И ему тут указывает какое-то пятно? – И кто я такой – это важно.

Донкат напрягся: это должно прозвучать как можно весомее. Ему показалось, что «ФАФ» не звучит и он решил сменить подчиненность.

– Бригада дальней разведки штурмфлота «Харон», мы проводим спасательную операцию, сопротивление будет расцениваться как … как….

Он запнулся почти физически ощущая смех, зарождающийся в темном пятне. Да уж, как-то не очень весомо получается. Но если не знаешь, что говорить, говори хоть что-нибудь. Только покороче.

– Как сопротивление, – не очень умно закончил он, обозлился окончательно и выдал: – Короче убью всех на хрен, кто будет мешать. В сторону! Здесь «Харон».

Пятно пошло волнами, задергалось, забулькало сдерживаемым смехом.

– Харон? – отсмеявшись, переспросило оно. – Я знаю только одного Харона. И ты на него не очень похож. Весло твое где?

– В …е, – сорвался Степа.

Издевательский смех, это было не совсем то, что сейчас ему было нужно для душевного равновесия. После всего того, то происходило в последние дни, сидеть в каком-то нереальном месте и перепираться с бесформенной кляксой было невыносимо. Донкат нахмурился:

– Еще раз тронешь меня, будет плохо.

Он решительно двинулся вперед, намереваясь отодрать-таки фантастический узор. Все, девушки, нагулялись, пора домой.

– И не думай, – из голоса пятна ушел даже намек веселье. – То, что тебе разрешили здесь находиться – уже счастье.

Степа сжал зубы и…. В нем все-таки не умер торгаш. Нет, драться он был готов, но все же был ма-аленький, до-охленький шанс, что им нужны разные вещи от одного и того же явления. Ладно, последнее усилие. Донкат сделал медленный выдох.

– Послушай, – он развернулся к пятну, пытаясь понять, как же с ним разговаривать.

И вдруг, в голове у него яркими вспышками начала формироваться картина происходящего. Лежащий в темной комнате человек, работающая «картина», мембрана с «похищенными душами»…. Смутно знакомый пейзаж….. И тут до него дошло. Да какой там «смутно знакомый»? Это же внутренности «белого места», один в один. Клац, клац, клац. Разбросанные всей голове Донката части головоломки вдруг сложились воедино. Он даже чуть не рассмеялся от облегчения. Вот теперь, порядок. Вот теперь им есть о чем поговорить. Степа по-другому посмотрел на бесформенное пятно.

– Ты ведь Рудольф, так?

Пятно колыхнулось, но ничего не сказало.

– Так вот, Рудольф, – с максимальной вежливостью, на которую он был сейчас способен, сделал последнюю попытку договориться Степа. (Видел бы его сейчас Декстер, точно убил бы за разговоры с противником в решающий момент. Но Декстер валялся там, в темной комнате, и Степе пришлось решать самому, вот он и решил) – Мне надо освободить из-за этого узора несколько человек. Мне пофиг на азиатов. Пусть сами разбираются. Мне нужны эти люди – он показал на заволновавшийся полог. – И я должен их оттуда вытащить. Если мы сможем это сделать, я тебя отпущу….

Продолжить он не смог. Пятно чуть не разорвалось от хохота.

– Отпущу? Ты меня отпустишь? Ха-ха-ха…. Харон…. Отпустит…. Ха-ха-ха…. Бари, ты слышал, он меня отпустит?

Бари? Донкат напрягся. Это еще кто? Откуда тут Бари? Соловей не говорил ничего про напарника.

– Слышал, – раздавшийся голос настолько походил на бас Декстера, что Степа чуть не зажмурился. И тут же завертел головой, выискивая новое действующее лицо. И нашел…

Из-за полога медленно выплыл силуэт. Огромный, нелепый, как будто из огромного куска глины небрежно слепили человекоподобного медведя.

– Руди, почему он не в шаре?

– Не знаю, – отозвалось пятно. – Почему-то шар его не принял.

– Тогда почему он до сих пор жив?

Степа не к месту опять вспомнил Декстера. Вот именно за такие разговоры с противником, которого ты считаешь опасным, сакс и лупил нещадно. И был прав. А раз так, то время разговоров прошло. Не хотят они пользоваться правом первого удара – их дело. А Степе оно очень пригодится. Болтайте дальше.

Донкат рванулся вперед, всем силами призывая туман на помощь. И туман, похоже, его не оставил. Перед Степой соткался белый щит, которым он со всей силы врезал по загудевшему узору. Он даже нашел полсекунды, чтобы ухмыльнуться: чистая сказка – воин-рыцарь в белом против двух черных колдунов. А потом он добрался до узора, и время сказок кончилось.

Узор оказался не просто красивой картинкой. И это, кажется, он сам в тот раз врезал Степе за попытку разорвать его безупречный контур.

Боль так скрутила все тело, что Степа не отпустил полыхнувшие линии только потому, что руки свело жесточайшей судорогой, и чтобы разжать их требовалось нечто большее, чем просто желание.

Удар, удар, удар…. Удары посыпались на него со всех сторон. Два пятна метались вокруг него, пытаясь оторвать его руки, намертво вцепившиеся в обжигающие линии. Донкат уже был бы и рад отпустить их, но это было невозможно. Он уже чуть не заорал им, чтобы они не дрались, а помогли отцепиться, но это было бы совсем уж глупостью. И ему оставалось только тянуть и тянуть на себя кажущиеся неподвижными линии узора и надеяться, что получится хоть что-то.

Получилось. Получилось!!! Одна из линий вдруг отошла с чмокающим звуком и Степу просто смело напором энергии, вырвавшейся одновременно и из прорванной линии и из отверстия в пологе, которое открылось под ней. Как будто оторвали трубу под давлением.

– А-а-а!!! – вопль самого Донката смешался со слитными криками Бари и Рудольфа, и звонким свистом вырывающихся искр, рванувшихся из-за полога. Неужели?! У него получилось?! Селена!

– Бари, закрывай! Закрывай его! – истошный вопль раздался прямо над ухом Донката. – Энергия уходит! Может не хватить!

Не хватить? Вам может не хватить? Степа задрожал, услышав это признание. Он все делает правильно? Тогда держим.

– Индикты, – непонятно загудел громкий бас. – Надо усилить поток. Вернись, Руди, вернись в тело.

В тело?! Степа попытался вывернуть голову, но не смог. Кто-то из «колдунов» налег на его руки, сгибая линию узора обратно, и щель в пологе начала закрываться.

– Не могу, – это Рудольф. Точно, Рудольф, – Я не могу, узор висит на мне, все настройки на мне. Иди ты. Сам. Усиль поток и сразу – в тоннель. Я запущу. Иди, Бари!

Узор на тебе? Все настройки? Которые запускаются с тела? С тела того доходяги, которое валяется там, на полу в темноте? И это все, что надо, чтобы…?

– Шоо-о-о-йс!!!

Донкат все-таки оторвал руки от узора. Оторвал так, что почти выдернул их из собственных плеч, если здесь у него есть хоть какие-то плечи. Туман, родимый, мне назад надо. Быстро. Очень быстро.

И отдельное спасибо тебе туман, что у тебя такой хороший слух.

– Шоо-о-о-йс!!!

Вопя во все горло, Донкат вынырнул в темноту, только по потемневшим глазам поняв, что вернулся.

– Шоо-о-о-йс!!!

– Да, – хрип, только слабый хрип.

Тогда, когда он так нужен.

– Шойс, убей его! Этого, который тут валяется! Быстро, иначе всем конец. Шойс!

– Сделаю! – мог он, или не мог, но отставной коспех Шойс Декстер по прозвищу Кабан, дальняя разведка легендарной «Лунной Дороги», знал, что такое «надо». Темнота зашевелилась, в ней поднялся огромный кусок и побрел, шатаясь на голос Донката туда, где лежало скребущее руками тело Рудольфа.

– Шойс, он тут, лежит, убей его, я внизу.

И уже проваливаясь опять в бездонную голодную глубину все еще высасывающей окружающий мир картины, Степа почувствовал на своей ноге чужие руки. И оценил хватку «измотанного задохлика». Вернувшийся «Бари» не собирался сдаваться. Неплохо. Вот только зря он это все. «Полевик» не прогрызешь.

Он успел. «Внизу» Рудольф почти залатал дырку. Почти.

От всей души Степа врезал обеими руками, вокруг которых обвилась молочная дымка по темному дрожащему пятну. Пространство прорезал дикий визг.

– Умри! – пятно неожиданно развернулось, выпустив многострадальный узор, и в нем вдруг открылась дыра, из которой на Степу глянуло нечто….

Страх, дикий, парализующий. С которым невозможно бороться. Обессиливающий, заставляющий опустить руки. С ним не справлялся даже туман, по капельке, по миллиметру отступающий под неимоверным напором чистой энергии. Энергии, стекающей с отростков, которыми пятно-Рудольф опутал Донката. Так вот что он делал сейчас. Он лечил узор. Латал его, накачивая энергией, которую берет … где?

Где-где? Наверху, конечно. Высасывает ее из разваливающихся на куски крейсеров, из потухших преобразователей, из погруженной в темноту планеты…. И с ним, конечно, бороться невозможно. Эта энергия сейчас раздавит самого Донката. И только один шанс….

Шойс! Шойс, где же ты?

– Шо-о-о-ойс!!!

Бом-м-м!

Мир вокруг сотряс громовой звук. Узор полыхнул, вырываясь из своего ложа в тоннеле, и сухим сорванным листом закружился по стремительно темнеющему пространству. Степа только зажмурился: опять темнота. Да сколько можно?

Но пришедшей темноте не суждено было победить. Сегодня тут торжествует свет. Полог, освобожденный от связывающего узора, вдруг разошелся в стороны с тихим шелестом и мир полыхнул разноцветьем искр, вырвавшихся из него. Шойс справился.

Писк, гул, чириканье, свист заполнили все вокруг. Всевозможные формы, которые приняли сверкающие искры, брызнули феерическим фонтаном, празднуя освобождение. И где-то посреди всей этой какофонии до Степы донесся такой родной и такой знакомый женский голос. Селена! Его руки задрожали… Он …. Он…. Он же…. Победил?

– А-а-а-a-a-a!!!

Разноцветную радугу, заполнившую все вокруг, вдруг всколыхнуло. Радостный пересвист освобожденных душ, мельтешащих в поисках выхода, вдруг перекрыл рев. Нет, не рев – горестный вой.

Степа с изумлением развернулся. Загадочный Бари вернулся. Надо же, а Степа думал, что Шойс его, того … добил. Нет, оказывается.

– Не-е-ет!!! – Бари огромным несуразным мешком осел на пол. Горестный, полный неизбывной боли вой, который исторгала его невидимая глотка ошеломил Степу. Настолько, что он даже забыл, что этот мешок только что хотел его убить.

А вот недавние пленники не забыли. Сверкающая туча освобожденных душ рванулась к сидящему и раскачивающемуся Бари…. И вот на этом месте у Степы отвалилась челюсть.

Искры окружили воющий силуэт, заплясали вокруг, как будто подбадривая. Подняли его и начали подталкивать … к тоннелю.

Вот этого Степа не понял никак.

– Стоять! – отшвырнув уже безвольное темное пятно Рудольфа, Донкат шагнул, загораживая дорогу Бари. – Это что еще за благотворительность? Он только что хотел меня убить. Может, не надо было никого спасать? Так вы скажите, мы быстро все взад оформим.

– Как ты можешь?! – перед глазами Степы вдруг заплясала сверкающая золотом бабочка, и Донкат вдруг понял, что ничего из событий последних дней не происходило. И не происходит. Это был просто бред. Бред воспаленного сознания. Не было ни Соловья, ни решетки, ни азиатов, ничего….

… Потому что бабочка возмущалась голосом, который он слышал все эти дни. Голосом, который вел его, не давая упасть, не давая сдаться, умереть. Голосом его Селены.

– Как ты можешь. Неужели у тебя нет сердца, Степа? Неужели тебе никого, кроме себя не жалко?

Сказать, что Донкат опешил, это не сказать ничего…. Он только и мог, что открывать и закрывать рот, как вытащенная из воды рыба.

Три дня ужаса за нее…. Взорванные крейсера…. Задыхающийся без воздуха Соловей…. Автоматные очереди, и сбитые куклы ополченцев…. Лежащий без чувств Шойс…. Мертвый Рудольф наверху….

И у него нет сердца?!

Этот мир точно сошел с ума.

Сверкающее облако только что освобожденных искр окутало Донката.

Глава 35

Тоннель с виду не изменился никак. Та же труба, уходящая вдаль. Только теперь его не перегораживает мерцающая перегородка. Хотя, как ему уже объяснили, настоящая-то перегородка как раз никуда и не делась. Она по-прежнему висела, не давая Бароку вернуться домой.

Когда Степе общими усилиями разъяснили планировавшуюся «операцию» по спасению «несчастного» путешественника между мирами, единственным его желанием было помотать головой, чтобы немедленно вытрясти оттуда всею эту чушь. Растерзанная Технократия, уничтоженные штурм-флоты, понятые по тревоге спецподразделения почти всех галактических держав. Души, энергия, миры, жизни…. И это все, для спасения одного человека?!

А самое идиотское во всей этой истории, что бывшие «похищенные души» все, как один встали на сторону Барока. Они, видите ли, имели доступ к его эмоциям и воспоминаниям, и сейчас не в силах бросить его на произвол судьбы.

Бред. Степа представил, как он будет обо все этом рассказывать Соловью, и его пробила дрожь. В психушку сразу же по завершению доклада – и это самое малое.

Но, тем не менее, волнующееся облако теперь уже свободных искр никуда не девалось, все так же вися рядом с тоннелем и … (сдуреть можно) уговаривая Донката (!) помочь.

А парламентером к нему они выслали ни много, ни мало – … Рудольфа.

– И что ты сделал? – Рудольф строго смотрел на Донката, как будто не его он только что хотел уничтожить. Как будто это не он проиграл, лишился тела, чуть не умер, а теперь сам стоял перед расстрельной командой. – Ты понимаешь, что ты сделал? Еще немного, и мы бы отправили его домой, – Рудольф неосязаемо кивнул в сторону искрящегося Барока. – Он бы исчез, а я ушел бы сам, что мне тут делать? Души возвратились бы домой, ты – тоже. Проблема была бы решена. А теперь что?

Степа молчал, отчетливо представляя себя персонажем древней земной сказки, где главный герой сжег какую-то шкурку животного, в которого превращалась его жена. Он, помниться сжег ее раньше времени, не дотерпев там немного, и потом огреб с этого немереное количество проблем. Донката, похоже, ждала подобная участь. Правда, в той сказке, помнится, все закончилось хорошо. А тут?

Подождите, Степа нахмурился. А этот «Рудольф», он не сильно наглеет? Донкат встряхнулся, возвращая стоящий на ушах мир в нормальное положение. Ничего, что это он здесь представитель сильной стороны?

– Тон сбавь, – воткнул в Рудольфа возмущенный взгляд Донкат. – И вспомни, что именно и как, вы с ним, – он кивнул на все еще пребывающего в прострации Барока, – устроили на планете, и во всем слое. Да тебя надо…. Вместе с твоим подельником….. Если до вас доберутся….

– Степочка, помоги ему, – золотая бабочка с голосом Селены вдруг запорхала перед его лицом, нежным голоском, увещевая возжаждавшего крови Донката. – Степочка, он не со зла, он домой хочет. К жене, к дочке.

Донкат скривился как от зубной боли. Селена, и ты туда же? Опять? Ну конечно, их всех тут хлебом не корми, дай пожалеть страдающего семейного человека. А он, значит, воплощение вселенского зла, питающегося безвинными младенцами. Как же, как же…. Ути муси пусечки…. Тьфу. И ничего, что десять минут назад она обвиняла его в бессердечности? О, женщины….

– Помочь? Я буду ему помогать? Он домой хочет? – с каждым словом Донкат распалялся все больше и больше. Перед глазами вставала орбита Алидады и разорванные на куски крейсера. И медленно плывущие в пустоте трупы…. – А то, что он на орбите натворил, сколько людей положил – это не считается? Им домой не надо? Это только он домой спешит?

– А их сюда никто не звал, – еще одна золотая бабочка вспорхнула перед Степой. Только она не стала летать туда-сюда, а вопреки всем законам аэродинамики замерла на одном месте. – Это они сами сюда пришли, чтобы отобрать то, что им не принадлежит. Все сломали и получили по заслугам. Так что наш «похититель» тут ни при чем. Степа, и правда, помоги ему, пожалуйста. А мы тут закончим – и сразу по домам. Тем более, что ведь никто из нас не пострадал.

Еще и Элечка, поскольку никем другим эта бабочка быть не могла. Степа повернулся к Бароку….

Перед замершим прямоугольником медленно плыла изумрудно-зеленая звезда, рисуя в воздухе прекрасные узоры. Барок завороженно следил за ней, не в силах оторвать глаз. Вот танец звезды закончился. Она подлетела к Бароку, чуть коснулась его лица, на секунду озарив его призрачным светом, и отпрянула, прощаясь.

И в следующую секунду она оказалась перед Степой, составив компанию просящим бабочкам.

– Я тоже прошу за него, – раздался глубокий женский голос. – Я знала его. Их…. Его и их. Когда они были и по отдельности и все вместе. Мне нечего сказать, – звезда на секунду замерла в своем танце, – кроме того, что я прошу за него. За них. За всех вместе и за каждого в отдельности. Я для вас никто, но знайте, что если с ними случится что-то плохое, то одни несчастным человеком в этой галактике станет больше. А их смерть не изменит ничего….

Повисло молчание. И, это Степе показалось, или со стороны Селены донесся всхлип. Или даже от Элечки?

Ну … женщины…. Это какой-то заговор.

– Степа, – еще раз умоляюще попросила Селена. – Ну что мы потом с ним будем делать? Он же здесь останется….

– У тебя десять секунд, – развернулся к Бароку Донкат, приняв решение. Он и вправду плохо себе представлял, что он будет делать с нематериальной сущностью… двумя…, оставшимися … э-э, здесь. – Успеешь исчезнуть – твое счастье. Я тебя не вижу.

Он крутанулся к Рудольфу, а тот как раз тянулся за отлетающей от него звездой. Экие небесные светила пошли любвеобильные….

– А тебя я вообще…, – начал Степа, но продолжить не получилось.

Силуэт Рудольфа вдруг смазался, задрожал, начал бледнеть и исчезать.

– А меня вообще нет, – прошелестело темное пятно, потихоньку растворяясь в накатывающих волнах полумрака. – Я тебе кажусь. Но, может быть, я еще приду. И мы поговорим. Ты необычный.

Степа от такой наглости даже опешил. А тающее пятно прошептало, сливаясь с полумраком, теряясь в мерном покачивании зеленоватых волн.

– А сейчас запомни, меня не было никогда…. Не было, не было, не-е-е бы-ы-ло-о-о….

Донкат моргнул в изумлении. Рудольф растворился в полумраке, как будто его и не существовало…. Ищи его теперь. А надо? Висящая в пространстве изумрудная звезда горько-горько вздохнула.

– Ну, знаете, – выдохнул Степа и повернулся к тоннелю.

Как раз вовремя, чтобы увидеть…, что эти три дамы тут не одни такие жалостливые.

Это зрелище Степа запомнил на всю жизнь. Барока спасали всей толпой. Переливающееся разноцветными огнями облако заполнило вход в тоннель по всему сечению. Огромный силуэт Барока почти исчез за этим светом. Если Степа ничего не путал, то сейчас вся эта веселая компания пыталась прорвать невидимую пленку, преграждающую путь в тоннель. Барок распластался на ней, а пищащее, суетящееся, толкающееся облако изо всех бестолково-коллективных сил пыталось пропихнуть его вперед. Получалось плохо.

– Соловей меня убьет, – пожаловался Степа окружающим его волнам полумрака, которые как-то в момент заполнили все пространство, как только ушел Рудольф и клубящееся облако света умелось спасать Барока. – А самое интересное, что он будет прав. Я ни в жизнь не объясню ему, зачем я это сделал.

Волны молчаливо согласились, плавными изгибами как будто пожелав ему удачи. Что, этот Барок им тоже надоел?

– Подвиньтесь, – Донкат ворчливо раздвинул попискивающую от расстройства толпу искр, наощупь попробовав невидимую мембрану. Она на самом деле была и на самом деле не пропускала никого. Облако на секунду замерло, пытаясь понять, зачем он здесь, а потом радостно взвизгнуло и облепило его со всех сторон, пытаясь усилить его движение. Глядя на эти повизжалки, Степе в голову закралась дурная мысль: а не одни ли женщины тут собрались? Уж больно эмоциональная защита вышла у этого «похитителя». Донкат даже мельком позавидовал: вот, наверное, при жизни супермужик был – даже в нематериальном мире женский пол за него горой.

А возле его головы вдруг соткалась небольшая темная клякса со рваными краями.

– Ты все правильно делаешь, – прошептал голос Рудольфа. – Делай добро, оно имеет свойство возвращаться.

– Угу, – поджал губы Степа. – И приводить с собой еще столько, что потом не знаешь, куда деваться от этого добра.

– Как знаешь, – прошелестел Рудольф, бледнея на глазах (что, все уже сказал?). – Только я хотел напомнить, что когда закончишь, не задерживайся тут. А то мне тяжело без тела это место держать….

И Рудольфа не стало опять.

Донкат постарался осознать, что ему только что сказали. Осознал. И уставился на свои руки, которые била мелкая дрожь, пришедшая от этого осознания. Тела-то больше нет…. А они есть.

– Начали, – мгновенно сориентировался он.

Странные они все здесь какие-то. То убить хотят, а то спасают. То похищаются и тела лишаются, а то всей толпой, обливаясь слезами, помогают похитителю отправиться домой….

Интересно, а он каким отсюда выйдет? Надо будет потом попросить Декстера с Соловьем, чтобы проверили его на вменяемость. Ой нет, не надо, они опять заставят в качестве теста марш-бросок в убээсе делать и плазменник на скорость разбирать-собирать.

Донкат сосредоточился. Все, хватит дурака валять, отправляем этого «путешественника», и обратно. А то Рудольф прав, нечего здесь делать сверх необходимого.

И белый туман коснулся невидимой мембраны….

Очнулся Степа уже в полумраке. Тоннеля не было, Барока – тоже. Как разлетались искры-души Степа каким-то боком помнил, а каким-то плохо. Но то, что немного полежать разрешается, это у него в голове сидело прочно. Правда, он опять начал сомневаться, что он это на самом деле он, а не квадратная лягушка, летящая через песок к яблокам.

Нет, так, вроде, было все в порядке. Все работало, ничего не болело…. Но вот только Степа поймал себя на мысли, что очнулся он, слушая разговор двух золотистых бабочек. Причем каждая из этих бабочек и не бабочка вовсе. А….

Короче проверяться ему на голову надо, и проверяться серьезно.

И тут он все-таки очнулся окончательно. И понял, что это разговаривают не бабочки, а Селена с Элечкой. Хотя, они, конечно бабочки, но не совсем бабочки…. Как бы это правильнее объяснить…?

Короче, повезло, проверяться не надо. Уф, он чуть не вытер виртуальный пот.

Слабость прошла, но Степа вставать не спешил. В разговоре промелькнуло его имя, и он решил полежать еще чуть-чуть. Просто так, чтобы покачественнее отдохнуть.

Он прислушивался-прислушивался, но все без толку: только тема вертелась возле другого, а рядом с бабочками, озаряя полумрак мягким светом, висела та самая звезда.

– А я бы хотела узнать, как у них там дела, – Элечка, неподвижная золотистая искра, смотрела долгим взглядом туда, где еще угадывалась черная воронка, место исчезновения которой уже смывали неспешные волны зеленоватого полумрака. – Вдруг, они еще вернутся? Как ты думаешь, Сильвия?

– Может быть…., – отозвалась звезда глубоким женским голосом.

– Не дай КосмоБог, – содрогнулся Степа, поднимаясь на ноги и прекращая этот нереальный во всех отношениях разговор.

Да уж полежишь тут. Валить надо, а то не ровен час, они додумаются, как его вернуть…. Ради новой подруги…. Альтруистки….

Селена с Элечкой услышали его ворчание, прервали свое взаимопонимание и посмотрели на него такими взглядами, что Донкат отчетливо понял: дело плохо.

– Шо-о-ойс!

Эпилог

– Ты знаешь, а это уже становится традицией, – с момента возвращения Степа все больше и больше ценил монументальную неподвижность мебели в их с Декстером кабинете. Неспешность вечеров, посиделки с пивом. «Цефей VV», что может быть лучше в конце рабочего дня? Тем более если завтра НИКУДА спешить не надо.

– Какую именно традицию ты имеешь в виду? – в мягкой рубашке и в своем кресле Шойс Декстер смотрелся гораздо лучше, чем в убээсе и в спасательной капсуле.

– «Харон», – пояснил Степа и сделал длинный, вкусный глоток, чтобы удостовериться, что упоминание названия штурмфлота никак не вернет его обратно, к «бабочкам». – Это уже второй раз, когда они вытаскивают нас в конце операции. Причем опять, заметь, если бы они не появились, как обычно, в последний момент, то следующей операции у нас бы не было. Бойджер, дубль два.

«Харон» действительно спас их. Опять.

После исхода Барока «искры потерянных душ» Селены и Элечки возвратились в свои тела тем же путем, что и ушли оттуда. То есть, через астрал, или где там они ходят. А вот Донкату пришлось несколько хуже. Он очнулся в темноте разгромленной комнаты, а над ним нависало лицо, никаким боком на Декстера не похожее. И разговаривающее на странном переливчатом языке, который Степа так и не понял.

Штурмгруппы азиатов, сломив чахлое сопротивление охраны здания, за малым не успели поучаствовать в финале. Но зато им было очень интересно, чем же все закончилось. И сгинуть бы Степе с Шойсом в азиатском подвале какой-нибудь из их спецслужб, но выручил как раз «Харон». К моменту включения «индиктов» (их, кстати, нашли, но так и не смогли больше включить без «убиенного» Рудольфа), «Харон», первым из поднятых по тревоге миротворческих сил, только входил в рукав Стрельца, поэтому его не парализовало, как прочих. И, соответственно, на момент, когда Декстер проломил бронированным кулаком голову и без того почти бездыханного тела Рудольфа Заншина, он («Харон») оказался единственной силой, которая могла сознательно передвигаться в границах азиатского слоя и миров Технократии. Первым делом они нашли дрейфующий «Павлин». И Соловья на нем. А уж как только «дали свет», Сергей Петрович Соловей, буквально вышвырнул спасательный крейсер на бустерах к Либрации с приказом немедленно сделать себе харакири, если кому-нибудь придет в голову идиотская мысль вернуться обратно без двух живых тел на борту. Причем одно тело в обязательном порядке должно было носить имя Степана Донката, а второе, соответственно, Шойса Декстера. Потом по «Харону» еще долго ходили истории о том, с каким лицом и в каких выражениях он отдавал этот приказ.

Они успели как раз вовремя. Дезориентированные и потрепанные штурмфлоты Азиатского Содружества еще только налаживали связь и понимали, кто жив, а кто не очень, а спасательный «научно-исследовательский» крейсер ФАФ уже сбрасывал на Либрацию батальоны космоштурмов, поддержанные тяжелыми ТШБ-26 «Анура», в просторечии штурм-ботами «Жаба».

Невнятные огневые группы азиатов были вбиты в площадь перед Домом Знаний Академического Совета в мгновение ока. И тут же космоштурмы начали «исследовать» само здание на предмет наличия в нем искомых организмов с заданными именами. Исследование заключалось в прохождении здания насквозь частым гребнем, не смущаясь наличием стен.

Сам момент их освобождения Степа не видел, будучи уложенным лицом вниз в ожидании транспортировки, но, судя по звукам, несчастных азиатских бойцов просто-напросто втоптали в землю, чтобы лишний раз не рисковать с плазмой.

В общем, все кончилось хорошо.

– Традиция, говоришь? – Декстер задумчиво отхлебнул из своего бокала. – Может и традиция. А может, Соловей просто нам дает возможность привыкнуть…. Ну, к новому месту службы….

Степа с шумом выплюнул все пиво, которое успел набрать в рот.

…

Этот сон повторялся и повторялся. Каждую лунную ночь. Она даже старалась ложиться спать пораньше, чтобы он оставался как можно дольше.

Они болтали все ночи напролет. Рассказывали друг другу всю свою жизнь, не пряча ничего. Да и как можно было спрятать что-либо, когда ты есть суть единое целое. И ни один из них ни на секунду не пожалел об этом единении.

А иногда он старался поцеловать ее. И кто скажет, что поцелуи во сне менее приятны? И ведь были не только поцелуи….

А еще он обещал, что когда-нибудь, скоро-скоро, он найдет способ вернуться по-настоящему. И Сильвия ему верила…..

Сегодня была как раз очередная лунная ночь.

…

Высокая трава гуляла волнами, перекатывающимися из края в край. Свежий степной ветер гнал эти волны вдаль, оставляя их на горизонте на волю желтого солнца, так не похожего на солнца двух других Лепестков, принадлежащих Старшим Расам. Мир походил на магический узор, как его видят лучшие из шаманов, уходящие в мир грез, чтобы создать очередную жемчужину магического узора. Неподвижность синеющего неба, торжественность уходящего солнца и неспешное волнение земли, показывающее каждое движение вольного ветра. Быть может в этом и крылось очарование: это небо может меняться, то скрывая солнце за облаками, то проглядывая бирюзовой высью, а земля вечна и неизменна. Сейчас было не так. Сейчас менялась земля, и одинокая фигура посреди бескрайней степи стояла и ощущала себя частью огромного мира, позволяющего им быть на нем. Мира, за которым стоят еще миры, и еще, и еще….

Баррокаин зуф Истадуч-он закрыл глаза, наслаждаясь каждым мгновением ветра. Каждым мгновением солнца. Каждым мгновением мира. Его мира….

Из глаз Баррокаина выкатились две слезы. Это не страшно, это хорошо. Воин может плакать, возвращаясь домой. Тем более тот, который заплатил за это возвращение высшую цену, позволенную датой-шаману. Цену долга. Третьего долга. Принятого от тех, кто по доброй воле, отринув причиненное зло, помог ему вернуться туда, куда путь был заказан. Домой….

Он раскинул руки, пытаясь объять все это великолепие родной степи….

– Слушай, а знаешь, на что это похоже? – раздался такой знакомый и такой чужой голос, разрывающий на части величественность окружающего мира. – На Землю. Правда, очень похоже.

Баррокаин зуф Истадуч-он замер, окостенев спиной и раскинув руки, не в силах поверить, что это все происходит с ним на самом деле. Нет, Несуществующие боги, скажите, что это неправда.

– Ты извини, Бари, – беспечно пожал плечами в его голове Рудольф. – Но я просто решил, что мне будет совершенно нелишне немного попрактиковаться в вашей магии. Не переживай, я не надолго. Чем быстрее выучусь, тем быстрее уйду. Ты как, приятель, не против?

И вот только сейчас Барок понял истинность основного постулата школы «датой»….

НЕСПРАВЕДЛИВОСТЬ.

Оглавление

То, что не должно было произойти

Глава 1

Глава 2

Глава 3

Глава 4

Глава 5

Глава 6

Глава 7

Глава 8

Глава 9

Глава 10

Глава 11

Глава 12

Глава 13

Глава 14

Глава 15

Глава 16

Глава 17

Глава 18

Глава 19

Глава 20

Глава 21

Глава 22

Глава 23

Глава 24

Глава 25

Глава 26

Глава 27

Глава 28

Глава 29

Глава 30

Глава 31

Глава 32

Глава 33

Глава 34

Глава 35

Эпилог

Реклама на сайте