«Командор Петра Великого»

Алексей Волков Командор Петра Великого

Часть первая Домик в Коломне

1. Сергей Кабанов. Снега и морозы

Человеку свойственно желать недоступного. Если же паче чаяния желание когда-нибудь сбывается, то недовольно ворчать и ждать, когда же это все кончится. Помнится, в годы детства, когда я еще жил у моря, жители дружно ворчали, если вдруг летом наступала жара. Мол, сколько можно, да скорее бы она прошла. А было той жары, как правило, несколько дней в году. Остальное время – сплошные дожди.

Каюсь, порою в Вест-Индии мне хотелось настоящего снега. Райские края с чудесным климатом, теплым морем, пышной растительностью, и все равно душа временами тосковала по родному, хотя и суровому.

И вот теперь за окном снег, и никакой радости по данному поводу. Напротив. Хочется крыть теми словами, которые не пишутся на бумаге, бесконечную зиму. Температура – под сорок мороза. Тепло, по опыту прошлого года, настанет разве что в апреле. А пока хочешь – на печи лежи, хочешь – волком вой.

Я не неженка. Но как полноценно проводить занятия, когда люди в полк только набраны, а в сугробах можно утонуть? Тут поневоле взмолишься о скорейшем ниспослании тепла. Тем более – никаких казарм еще нет, солдаты стоят постоем по избам обывателей, и все, что есть в моем распоряжении, – это заброшенный дворец Алексея Михайловича. Заброшенный настолько, что привести его в божеский вид требует массы времени и усилий. А под рукой ни материалов, ничего.

Единственное – парадную залу я кое-как приспособил для ротных учений. Теперь там с утра до вечера раздаются команды, и назначенные в полк офицеры, сами мало знакомые с моими требованиями, старательно гоняют новобранцев. Строевой шаг, всевозможные перестроения, – одним словом, мелочи, больше всего вызывающие досаду даже в моем прошлом, которое здесь – недостижимое будущее. Но даже там это необходимая основа порядка, на котором всегда держалась армия. Здесь же строевая подготовка имеет еще и чисто утилитарный смысл.

Я могу сделать из своих солдат рейнджеров. Да только им тогда не выиграть ни одного большого боя. Ни кремневые ружья, ни свежеизготовленные штуцера не гарантируют достаточной для победы плотности огня. Исход боя еще долго будет решать рукопашная схватка. А в ней одиночку или затопчет кавалерия, или сомнет плотный строй вражеской пехоты.

В Америке было хорошо. Ни у одной страны там еще не было войск, которые с полным основанием можно было бы назвать армией. Все силы – небольшие гарнизоны крохотных крепостей, к тому же отвыкшие от полноценной службы, несмотря на потенциальную опасность нападения моих бывших коллег по ремеслу или туземцев. А в Европе процветает массовость. И сражаться с врагом на равных возможно лишь овладев всеми приемами нынешнего боя.

Подготовка бойца всегда несет в себе двойственность. С одной стороны, разумная инициатива в бою – вещь полезная. С другой – без дисциплины и послушания побед не бывает. Вот и приходится гонять солдат, превращать их в своеобразные машины, готовые без размышлений выполнить любую команду. И пока нет дисциплины, нет воинской части. Есть только однообразно одетая вооруженная толпа, опасная для обывателей и безобидная для врагов.

Полка у меня пока не было. Практически – та рота, которая была мне выделена из Преображенского полка. Еще – сманенные мною конюхи. Все у того же Алексея Михайловича были огромные конюшни с соответствующим штатом обслуживающего персонала. Причем этому персоналу порой доводилось выполнять самые разные поручения своего царя. Кстати, сыном одного из конюхов являлся небезызвестный Меншиков. Позднее о нем будут распространять легенды, рассказывать о торговле пирогами. Реальность намного прозаичнее.

В отличие от своего отца, Петр верховую езду не жаловал, охотой не увлекался, да и вообще к лошадям был довольно равнодушен. Работники конюшни поневоле остались не у дел и потихоньку потянулись к преображенцам. А я успел большую их часть перехватить. По уровню подготовки они стояли намного выше нынешних стрельцов, да и вообще представляли собой первоклассный материал.

Впрочем, нынешние стрельцы войском в полном смысле этого слова как раз и не являлись. Несколько бунтов начисто выбили из них воинский дух, превратив в горлопанов и бунтарей. Да и не занимался с ними никто. Мол, служат, и ладно. А в перспективе ведь будет еще один бунт, и наказание за него будет отнюдь не адекватным преступлению. Возможно, это просто месть Петра за страшные картины детства, усиленные желанием никогда не допустить их повторения. Страшная месть…

Но я отвлекся. Прибывшие в последние осенние месяцы новобранцы из самых разных сословий никакой подготовки раньше не проходили и требовали обучения с нуля. Исключением являлись около сотни небогатых дворян, хотя бы владевших оружием. Но и те пехотных строев не ведали, а уж о дисциплине понятия не имели.

Насколько я знал, точно такая же картина наблюдалась во всех полках, кроме двух потешных да двух так называемых «новомосковских» – Лефортова и Бутырского. Моя родина находилась в своем обычном состоянии – полной неготовности к войне. Плывя сюда, я лелеял планы начать пораньше Северную войну да устроить Карлу Полтаву где-нибудь под Нарвой, а то и Ригой. Теперь же был бы рад лишнему месяцу отсрочки от реальной даты.

Да и не только армия. Наша промышленность тоже еще была в процессе становления. Как ни старались Флейшман, Ардылов и прочие, совершить переворот в производстве за год нереально. Да и переворачивать пока было особо нечего. Приходилось создавать практически с нуля, а на это тоже требуется масса времени. Если же мерить все постоянно обновляемыми планами, нам просто не хватит жизни. Сколько ее осталось! А сделать предстоит еще очень и очень много. В идеале – до превращения России в мощную империю и мировой промышленный центр. А тут даже мой полк еще не перевооружен штуцерами. Про другие части я не говорю.

Короче, времени на грусть особо не было. Даже зимой, когда часть дел, по крайней мере у меня, вынужденно была отложена на весну. Или проходила импровизированным порядком.

Впрочем, я ведь тоже занимался не только полком. Иногда время, проведенное в Карибском море, казалось мне чем-то вроде отдыха. Да и не только мне. Наташа и Юля уже упрекали меня, что во времена флибустьерского прошлого я проводил с ними гораздо больше времени, чем здесь, на родине. И, мол, порою толку от меня ни на грош. Прихожу да и заваливаюсь спать, не обращая на своих женщин внимания.

Упрек безжалостный, но, увы, справедливый.

И я решил, что надо хоть сегодня отправиться домой пораньше. Уже стемнело, и за окном избы, которую я отвел под полковой штаб, сияла луна. Ее лучи весело отражались от высоченных сугробов, пытались заглянуть в комнату, но свет свечей напрочь перебивал лунный. Хотя до электрического ему, в свою очередь, тоже было далеко.

Уйти я не успел. Снаружи послышался шум. Выглядывать я не стал. Мало ли кто может шуметь? Тем более, ничего грозного в доносящихся звуках не было.

Дверь отворилась, и в комнату шагнул Петр.

– Не ждал? – Румяное с мороза, лицо царя искрилось весельем.

Следом за ним шагнул верный Алексашка.

Признаться, с памятного торжественного въезда в Москву я видел Петра раза три, не больше. Почти все время приходилось проводить в Коломне. Государь же, напротив, то и дело пускался в небольшие путешествия и порою отсутствовал в Москве неделями.

– Хотел нагрянуть к тебе домой, но подсказали, что в это время ты еще в штабе. – Петр скинул шубу на ближайшую лавку и подсел к столу.

– Дел много, государь, – признался я. – Летом буду в поле.

– Мы и в поле тебя найдем, – улыбнулся из-за спины Петра Меншиков.

– Чаркой с морозца угостишь? – поинтересовался царь.

Как будто я мог отказать!

Не прошло и пары минут, как проворный денщик Василий приволок на стол штоф водки, капусту, хлеб да сало.

Денщика я выбрал себе здоровенного. Напрасно говорят, что в старину люди были помельче. Васька, молодой парень из деревенских, по габаритам напоминал небольшого медведя. Косая сажень в плечах, кулачищи побольше иного лица, если попадет, то убьет без сомнения, а вот у самого лицо широкое, добродушное, с бесцветными бровями и толстыми губами. Уж не знаю почему, но парень чуть не молился на меня. Вот и сейчас присутствие царя на него не подействовало. И взгляды, и забота были обращены только на мою скромную персону.

– Ух, хорошо! – Петр лишь чуть поморщился, залпом выпив чарку сивухи, здесь именуемую то водкой, то хлебным вином, и пальцами подцепил из миски горсть квашеной капусты.

При этом он внимательно проследил, чтобы мы с Алексашкой тоже осушили до дна свою посуду.

Между прочим, в чарке было грамм сто пятьдесят. Необходимость пить наравне с весьма крепким в этом деле царем, а то и больше его, являлась одной из причин, по которой я старался держаться подальше от государя Всея Руси. Не пить? А как, коли собутыльник – сам царь. Повелитель пока еще не одной шестой, но весьма значительной части суши.

Дело не в том, что я испытывал некий пиетет при одном поминании царского имени. Просто хорошие отношения с Петром были мне необходимы для пользы Отечества. Хотя это и звучит несколько патетично.

Ох, где ты, моя армейская молодость, когда наутро мне все было нипочем? В крайнем случае, нипочем было уже после обеда. А тут же весь следующий день псу под хвост! Сегодняшний еще ладно…

– Как дела? – поинтересовался Петр.

По нему было незаметно, что он только что принял довольно большую порцию. Да и не должно так быстро действовать с мороза.

– Производство движется. Не так живо, как хотелось бы, но без дополнительных проблем, – начал я с заведомо хорошей новости. – Штуцеров изготавливается больше. Паровая машина уже третья готова. Сейчас пробуем сделать механический пресс.

Петр удовлетворенно кивал. Он вообще любил технику в любом ее виде. Наверно, поэтому и выделял нашу разношерстную компанию, как этаких производителей царских игрушек. Даже когда от них не было сиюминутного толка. Он бы и пресс сейчас же побежал смотреть, да только понял, что последний пока не готов.

– Вот с полком похуже. Зима развернуться не дает.

– Так это у вас, в Вест-Индии, тепло круглый год. В России климат суровый, – вставил Меншиков.

– О чем и речь. – Я сделал вид, что не заметил этого «у вас». – Надо с весной обязательно казармы ставить. И хоть пару залов, чтобы можно было заниматься.

– Что, совсем ничего? – участливо поинтересовался Петр и кивнул Алексашке, мол, наливай.

– Ну, не совсем. Потихоньку привожу их в воинский вид, – признался я. – Заодно грамоте всех учу.

– Зачем? – удивился Меншиков, который с буквами был не в ладах. Не совсем, но не любил он этого дела.

– Как? Сам? – практически одновременно спросил царь.

– Достаточно обучить первый десяток. Дальше каждый начинает учить своих товарищей. Те, в свою очередь, учат следующих, и так далее, – первому я ответил Петру, в двух словах изложив основы ланкастерской системы. – А зачем… Чтобы сделать страну процветающей, необходимы знающие люди. А уж грамота – эта основа любых знаний. Скажу больше. Необходимы школы, где людей бы учили наукам. Необходимы толковые геологи для разведки мест, где под землей лежат металлы и другие полезные ископаемые. Необходимы навигаторы для будущего флота. Знатоки артиллерии. Путешественники, которые могли бы составить карты земель. Да проще сказать, кто не нужен! – Если бы царь попробовал уточнить, какие профессии не требуются в его царстве, я бы назвал политиков и юристов. Но он не уточнил, и давать пояснений мне не пришлось. В противном случае при вечном любопытстве Петра мне еще пришлось бы долго объяснять, для чего вообще придуманы эти вредные для окружающих профессии.

– Да. Людей потребно много, – вздохнул государь. Затем выдохнул и горестно опрокинул в себя чарку. – Слушай, – после некоторой паузы произнес Петр. – Мы тут задумали послать в Европу большое посольство. Ну и заодно набрать там людей опытных в кораблестроительных и морских делах. Не хочешь отправиться с нами?

Тоже мне, бином Ньютона! Да я об этом посольстве с детства знаю. Столько книг написано про пребывание Петра инкогнито в Голландии, Англии и еще в каких-то государствах!

– Государь, я нужнее тут. В Европе я уже был. Да и те страны, которые посетит посольство… – Я сделал все, чтобы фразы прозвучали поделикатнее. – Я же с ними воевал, Петр Алексеевич.

– Ну и что? – словно год назад не пытался посадить меня за былые проделки, подбоченился царь. – Теперь ты российский офицер! И подвластен только мне. Хотя, ты прав. Тут от тебя побольше пользы будет. Вот заручимся союзом с европейскими державами и тогда такую заварушку туркам устроим!

Я-то знал, что ничего из этой затеи не выйдет. Раньше – по книгам, а теперь, поварившись немного в европейском котле, еще и по собственному опыту. И слава Богу!

– Между прочим, Ван Стратен опять в Москве, – подмигнул мне Петр. – Хотя больше твоей головы не требует.

Признаться, я давно забыл про голландского капитана, пару раз попавшегося мне на морских дорогах, а затем едва не навредившего мне уже здесь. Да и не о нем сейчас речь.

– Позволь слово молвить, Петр Алексеевич!

– Говори!

– Думается мне, что сейчас Европе не до турков. Испания ослабела, и сейчас все усилия других стран обращены на ее заморские территории. Мы для них интереса не представляем. Да и Турция от той же Англии и Голландии далековата. У них сейчас своих дел по горло.

Петру очень не хотелось, чтобы я был прав. Сильно не хотелось. Все-таки, несмотря на всю самоуверенность после взятия Азова, оставаться один на один с грозным врагом было страшновато. По-моему, он втайне даже побаивался содеянного, вот и запоздало искал союзников в разгорающейся войне.

– Но христианские святыни в руках неверных… – Сколько бы потом ни обвиняли первого императора в богоборчестве, на самом деле он был верующим человеком. Церковь и вера – понятия несколько различные. Атеистов в этом веке практически не было даже среди самых закостенелых злодеев.

– …уже который век. Что-то не наблюдаю крестовых походов. В Европе политика давно определяется интересами выгоды. Сейчас важнее торговые пути и заокеанские колонии.

– Головин говорил мне то же самое, – вздохнул Петр. – Мол, мы для Европы малый политик. Но ничего. Тогда одни справимся! Летающие корабли почто?

– Рано нам с турками всерьез воевать, – снова возразил я царю. – Государство у них пока крепкое. На три части света раскинуто. Армия, флот… Один, пусть два дирижабля погоды нам не сделают. Победа будет решаться на земле. А у нас пока даже войск толковых нет. Старые полки иноземного строя никуда не годятся. О стрельцах уже не говорю. Самое лучшее – разогнать их на четыре стороны, а взамен набрать новые части. И уже готовить к боям всерьез.

– Наберем и подготовим. Но и стрельцов используем. – Петр вновь потянулся к чарке. – На первое время и они сойдут.

Если не ошибаюсь, во время Великого посольства стрельцы взбунтуются. Наверно, не все, я не такой знаток истории, но с тех пор никакой заметной роли в войне оставшиеся играть не будут. Однако как заявить во всеуслышание об этом?

– Их надо расформировать, Петр Алексеевич. Тех, кто на что-то годен, влить в новые полки. Остальные пусть становятся мещанами. Воюют не числом, могли бы под Азовом убедиться.

Царь, конечно же, убедился. Только не хотелось ему распускать войско, которое содержалось с минимальными расходами от казны. Казна ведь, я точно знал, была хронически пуста. И вводимые новые налоги не помогали. С одного мужика десять шкур не сдерешь.

Плюс – остаться лишь с четырьмя полками пехоты на огромных пространствах – тут поневоле задумаешься. Даже пятый полк, мой, как я заявил Петру в самом начале, окончательно будет готов только летом. Помимо индивидуальной подготовки требуются всевозможные тактические занятия, спайка, в конце концов. До тех пор у меня не воинская часть, а вооруженная толпа. Законное бандформирование.

Был один способ пополнить государственную копилку, да только при нынешних расстояниях на это должно было уйти минимум несколько лет. А у нас просто не было свободных людей. Поручить же кому-то другому настолько ответственное дело я не мог.

– И потом, зачем нам сейчас Турция? – зашел я с другого конца. – Победить окончательно мы ее не сможем. Пока не сможем, – поправился я, видя, как скривился царь.

– Нам выход к морю нужен. Понимаешь? – за Петра воскликнул Меншиков. – Чтобы в Европы свободно плавать.

– Из Азова свободно никуда не поплывешь. – Ну и пусть гневается! Не такое видали. – В Черное море путь лежит через Керченский пролив, который контролируется турками. Если же и прорваться каким-то образом, то дальше лежит Босфор. И там тоже турки. Но, не миновав Босфора, в Средиземное море не выйдешь. Хотя только оно может позволить нам возить товары в другие страны и что-то привозить оттуда.

– Возьмем мы этот Босфор. И Царьград возьмем. – Меншиков заметно захмелел, и любые препятствия казались ему пустяками.

– А в горах кто-нибудь воевать умеет?

– Чего там уметь? – Алексашку уже несло. – Подумаешь, горы!

– Угу. А русский человек, между прочим, равнинный. И никаких гор отродясь не видывал. – Я-то, в отличие от собеседников, провел в горах свою первую войну. И подготовлен был не в пример лучше.

– Хорошо. Куда ты клонишь? – Петр уже понял, что критику я обрушил неспроста.

– России сейчас нужнее Балтика, государь. Тогда будут у нас пути в европейские страны. Гораздо более надежные, чем южные.

Некоторое время в горнице висело молчание, а потом Меншиков выдохнул с нескрываемым удивлением:

– Так ведь у Швеции первейшая армия в мире!

Сколько будет еще этих первейших армий! При Фридрихе Великом – прусская, во времена Наполеона – французская, затем при Гитлере – немецкая. И куда они подевались после встречи с русскими полками?

То-то же!

– Потому с нее и начнем. Для затравки. К чему мелочиться? – улыбнулся я, и Петр с Алексашкой через несколько секунд дружно захохотали.

Слово прозвучало. Северная война была предрешена без меня. Всего лишь жестокая необходимость. Я лишь надеялся сократить ее продолжительность. Но как-то получилось, что первым грядущую бойню провозвестил я.

2. След былых дел

Помянутый Петром Ван Стратен в это время сидел в горнице своего младшего брата в компании трех людей. Брат, один из этих трех, уже давно имел дела в России. Поэтому и дом приобрел, дабы не мыкаться по чужим дворам при очередной поездке за товаром. Тут ведь как? Можно все и в самом Архангельске приобрести. Только цены в единственном порту подороже. Так что лучше побеспокоиться самому, подобрать требуемое в местах, от моря далеких. Конечно, потом везти все к черту (не к ночи будь помянут!) на кулички, зато прибыль заметно больше. Деваться-то местным некуда. Не продашь подешевле, рискуешь со своим товаром остаться. Пока он в негодность не придет.

Напротив хозяев за накрытым столом сидели двое. Один молодой, нагловатый, в богатом кафтане. Другой, зрелых лет – в потертом стрелецком, оранжевом с малиновой подкладкой, под цвет полка. Даже сапоги у стрельца были положенного зеленого цвета. В отличие от серых сапог напарника. Но тут уж служба.

От собственных желаний ничего не зависит. Как положено, так и одевайся. Дело государственное. Хотя…

Об этом неопределенном «хотя» и шла речь.

– Жалованья, почитай, уж не помню, когда платили, – сетовал стрелец. Был он уже в хорошем подпитии. Да и как тут не пить, когда ничего хорошего нет? – А службу требуют. Половину полков по городам пораскидали. Кого в Азове, недоброй памяти, оставили, кого заставляют энтот, как его, Таганрог строить, а кого и на литовскую границу поперли. Нет, я понимаю, или ты плати, или хоть дай торговлишкой заниматься. Обнищали же совсем.

В подтверждение своих слов стрелец скосил взгляд на явно знававший лучшие времена кафтан и на стоптанные сапоги.

– При Софье-то полегше было. Жалованье порою тоже задерживали, но промыслы выручали. А тут никакого просвета… – Стрелец безнадежно махнул рукой и потянулся к чарке.

Выставлять гостям лучшее вино хозяин не стал. Местной водкой обойдутся. Благо, сам Винсент, как и его младший брат, привыкли пить что угодно. Так чего же понапрасну тратиться?

– Кто такая София? – спросил старший брат у младшего.

До сих пор он как-то не удосужился узнать о перипетиях местной династической борьбы. Оно ему надо?

Ему было в нескольких словах рассказано о схватке сестры и брата. Включая ее итог с заточением царевны, но без особых симпатий и к той, и к другой стороне.

История не впечатляла. Ван Стратен побывал во многих странах и мог бы сам поведать о гораздо более кровавых развязках, которые время от времени происходили у самых разных тронов. Причем никто не смотрел ни на степень родства, ни на пол конкурента.

Софья с любой стороны легко отделалась. Подумаешь, монастырь! Главное, что жива…

– Деньги надо самому зарабатывать, – заявил Ван Стратен стрельцу и кивнул брату, чтобы перевел.

– Понятно, что самому. Но как? – отозвался стрелец.

За этим и пришли, когда Винсент намекнул Михаилу, дворянину, по слухам промышлявшему самыми разными делами, что есть способ разбогатеть, а тот намек оценил вполне правильно и прихватил с собой знакомого стрелецкого полусотника. Уж больно хорошо последний владел саблей.

– Да способы есть разные, – словно в задумчивости процедил Ван Стратен. – Вот, например, недавно к царю Петру нанялся некий Кабанов. Умелый, хитрый. Даже фамилию сменил на местный лад. Между тем по-настоящему его звали де Санглиером. И занимался он в далеких морях самым настоящим разбоем. Грабил чужие суда, а порою – прибрежные города. Денег заимел немерено. Когда же власти решили взяться за него всерьез, то перебрался на другой конец света в Россию и теперь здесь живет себе припеваючи. С деньгами везде хорошо. Никто не помнит, что был он всего лишь разбойником. Правда, талантливым и удачливым.

Михаил с Федотом слушали внимательно. Понимали – не все говорится прямо. Порою лучше намекнуть, а дальше сам решай.

– Видел я его при взятии Азова. Не человек – дьявол. Прости меня, Господи! – привычно перекрестился полусотник. – Саблей такого не возьмешь. Да и бердышом не достанешь.

– Я тоже его в деле видал, – признался Ван Стратен. – Могу сказать, что победить его в открытом бою ни у кого не получалось. Кто пытался, тех уже нет. Он в одиночку с десятком воинов играючи справится. Бывали случаи.

Гости оценили сказанное и даже, кажется, чуть протрезвели. Предыдущий намек был ими понят, но в свете остального… Убийство и самоубийство – вещи достаточно разные.

– Тогда как? – хрипло спросил Михаил.

Ван Стратен снисходительно посмотрел на него. Словно на несмышленого ребенка, которому требуется объяснять каждый дальнейший шаг. Да еще и поддерживать, чтобы не упал и не набил себе шишек.

– Разве обязательно нападать на человека? Он может случайно наткнуться на пулю. Наконец, он может спать, и тогда… Денег у него столько, что потом за всю жизнь не потратишь.

– Будет этой жизни… – пробурчал Михаил. – Царь Петр в нем души не чает. Небось, живо дознается. Из-под земли достанет, да прямо палачу под топор. Еще и на дыбу перед тем подвесят.

– Разве обязательно оставаться здесь? Мир большой. Богатому человеку везде рады. Найдем, как вас переправить подальше.

– Да и сколько Петру осталось? Наши стрельцы зело на него осерчали. Давно разговоры идут, что будя извергу царствовать. Сглупили мы, когда поддержали его супротив сестрички. Да можно и исправить, – Федот прежде сказал и лишь потом спохватился, что явно сболтнул лишнее.

Брат исправно перевел сказанное Винсенту, словно очередной пустяк. Купцы даже не переглянулись, однако оба подумали об одном и том же. Когда занимаешься торговлей, поневоле приходится принимать во внимание некоторые перемены внутри страны.

Надо признать – старший из братьев просто гадал, во что это выльется. Младшему же известие весьма не понравилось. Отношение стрельцов к большинству иноземцев не составляло тайны. А в том, что Софья превратится в марионетку в руках служилого люда, вернее, организованного в войско простонародья, у торговца не было ни малейших сомнений. Петр иностранцам хоть льготы давал, а уж голландцев и англичан почитал за друзей.

Чтобы скрыть произведенное обмолвкой впечатление, Винсент собственноручно разлил хлебное вино по чаркам и приподнял свою:

– Давайте выпьем.

Никто из мужчин от такого предложения отказываться не стал. Чарки коснулись одна другой, а затем их содержимое исчезло в жаждущих влаги глотках.

Зажевали кто чем, и Ван Стратен спросил:

– Ну что, Михаил и Теодор? Беретесь?

Гости посмотрели один на другого, не решаясь взять ответственность на себя. А то и были не вполне уверены в напарнике. Одному же, ладно, не одному, но лишь со своими людьми, рисковать было боязно. Учитывая слухи, ходившие о намеченной жертве. Однако, куш…

– Вам-то что за интерес? – спросил, не выдержав, Михаил.

А ну как сейчас потребует взять его в долю! Даже не за работу, а лишь за поданную идею.

– Его Командор грабил. Как говорят у вас, долг платежом красен, – ответил торговец и лишь потом перевел вопрос брату.

В доме, который снял для себя английский посланник, по иронии судьбы тоже говорили о Командоре.

– Заметьте, нам он говорил, что все секреты утеряны. Разве так порядочные люди поступают? – произнес лорд Эдуард, ноткой горечи подчеркивая обманутое доверие.

– Отчасти его можно понять. Плен, рана. Да и во Франции он ничего делать не стал. Вот тогда бы было плохо по-настоящему. – Сэр Чарльз с виду был более снисходителен.

– Но почему Россия? – вопрос звучал не в первый раз.

– Посудите сами, мой дорогой друг. С Англией Командор воевал. Поэтому ждать чего-либо для себя в нашей стране ему было трудно. То же самое можно сказать о Голландии и Испании. Имея на руках редкий товар, главное – не продешевить и найти хорошего покупателя. Меня только удивляет, неужели Людовик был настолько слеп, что отказался от всех этих чудес? Или Командор по каким-то причинам решил, что во Франции получит за них маловато? Тут он быстро стал одним из самых приближенных к царю.

Лорд Эдуард вздохнул и сделал небольшой глоток из кубка.

– Что толку в высоком положении в этой дикой стране? Ностальгия по родине предков? Но разве тут, – он повел рукой, демонстрируя, что имеет в виду бескрайние холодные просторы, – есть что-нибудь хорошее? Человеку с его талантами и добытыми секретами найдется место в более цивилизованных местах.

– Согласен, – важно кивнул сэр Чарльз и снизошел до улыбки. – Огромной массой взяли ничтожную крепость, а теперь кричат об этом везде, как о великой победе. Дикари!

Тут уж улыбнулся и лорд Эдуард. Московиты могли считать, что угодно, однако в Европе прекрасно знали цену победы. Причем первой за множество последних лет. Только и радость – за Турцией традиционно стояла Франция. Щелчок по носу султану – все равно, что щелчок по носу французскому королю.

Осталось решить, что выгоднее Англии. Косвенно ослабить своего вечного соперника и тем самым, возможно, дать усилиться никчемному и пока безобидному государству или оставить все как есть? Все равно турки должны скоро обрушиться на обидчиков всей своей мощью, и многое ли тогда останется от Московского государства? Раз уж оно до сих пор дань крымским татарам платит, а тут не кочевники, огромная империя, вольготно раскинувшаяся на трех материках.

– Но у этих дикарей появилось кое-что из древних вещей, – напомнил лорд Эдуард. – А вот это уже плохо.

Друзья задумались, каждый про себя прикидывая, могут ли сыграть роль внедряемые Командором забытые изобретения. О том, что они именно забытые и существовали в какую-то незапамятную эпоху, британцы не сомневались. Человеку свойственно искать в прошлом нечто более значительное, чем бывшее на самом деле. Потому и словам Командора о якобы найденных им старых бумагах с описаниями нынешний посланник и его постоянный компаньон верили безоговорочно. Откуда еще у бывших флибустьеров могут взяться подобные вещи? Не сами же придумали!

И черт попутал сэра Джейкоба в свое время напасть на путешественников! Нет, чтобы войти к ним в доверие, выведать все секреты и уж тогда…

– Надо привлечь Командора на свою сторону. Остальные его компаньоны потянутся за ним. Он у них главный. И тогда все будет наше, – убежденно произнес Чарльз. – Потомки нам не простят, если мы упустим подобную возможность. В этом наш долг перед Англией. Хоть и выспренно звучит, но будущее всего рода людского в наших руках.

Лорд согласно кивнул. Соперников у Англии было пока еще слишком много. Франция, Голландия. Хорошо, Испания после почти полутора веков борьбы явно выбывала из их числа. Да и Швеция так и не решилась вырваться на океанские просторы, предпочитая удерживать захваченные куски Европы. Но летающие корабли, неведомые паровые машины и прочие появившиеся здесь, на мировых задворках механизмы могли бы здорово помочь в сокрушении конкурентов. Особенно при монопольном владении всеми этими чудесами техники.

Вышколенный слуга принес трубки. Если закрыть глаза, чтобы не видеть большую варварскую печь вместо привычного камина, то можно представить, что находишься в старой доброй Англии и за небольшими, для сохранения тепла, окнами, не лежат бескрайние снежные равнины с редкими варварскими городами и захудалыми деревнями.

Правда, справедливости ради, места были богатыми, и при минимальном умении отсюда можно вывести столько, что род умелого торговца будет обеспечен надолго.

Как правда и то, что Московия – один из источников дохода Англии и Голландии (опять Голландия, тьфу!), и в таковом качестве ей лучше всего оставаться во веки вечные.

Такая мысль сама по себе способна вернуть на грешную землю.

– Заметьте, Командор слишком старательно избегает нашего общества, дорогой друг. Словно боится, что мы заставим его поделиться секретами, – сквозь клубы табачного дыма поведал сэр Чарльз.

– Признаться, я даже сначала обрадовался этому. Все же Мэри столько пережила. Но дело стоит того. Не зря же мы добирались в такую даль! – в тон ему отозвался лорд.

– А это значит… – Сэр Чарльз сделал паузу, и Эдуард послушно продолжил:

– Ехать в Коломну. Может, и хорошо. Все их предприятия под рукой. Заодно объяснят то, что не стали говорить при всех.

Во фразе прозвучал намек на единственный осмотр предприятия иностранцами. Причем сами новоявленные хозяева многое явно не сообщали, предпочитали отмалчиваться, и лишь Петр самозабвенно говорил о новшествах. А теперь зачастую молчал и он.

– Тут не очень далеко, – благодушно поведал толстяк, словно его друг не помнил столь недавнюю поездку. – Только надо заручиться бумагой от царя. Чтобы лошадей меняли в срок, а не отговаривались их отсутствием.

– Может, прежде послать кого-нибудь с письмом к де Санглиеру? – предложил лорд.

– Мы не в Англии, мой дорогой друг. Здесь принято являться в гости без приглашения.

Подтекстом фразы прозвучало: никуда Командор тогда не денется. Как говорится в этих краях, долг платежом красен.

Правда, оба британца со свойственным их нации высокомерием об этой местной пословице понятия не имели. Стоит ли забивать голову так называемой мудростью дикарей?

Странная это была зима. Уже не первая и, похоже, не последняя в череде странных зим. Кое-что оставалось прежним, заведенным еще от предков. Лютые морозы поневоле заставляли людей держаться ближе к жилью, а летнее напряжение, когда продохнуть времени нет, теперь выливалось в полудремное существование. Обычные бытовые хлопоты, кроме них – отдыхай, сколько душа пожелает. А если завелась лишняя денежка, поезжай на ближайшую ярмарку. Не все можно изготовить у себя в деревне.

А то, что можно, – самое время делать сейчас. Пока поле с его хлопотами не поглотили целиком.

В городах все иначе. Зима – время торговое. Дороги стали доступнее, после летних работ люди чуть разбогатели, кое-что себе позволить могут.

И как всегда, в городах велись разные разговоры. С опаской, вдруг кто подслушает, люди жаловались на жизнь, тут же поминали взятие Азова, но и царя поругивали втихаря за его пристрастие к иноземцам и любовь к диковинкам. Местами ходили слухи про летающие шары, а то и более странные вещи. И только Антихристом царя пока никто не называл. Хотя осуждений было много больше похвал.

Но это были привычные проявления старого. Не в том смысле, что старое – обязательно плохое. Как и новое – отнюдь не всегда хорошее. Чего уж хорошего можно было найти в разворачивающемся строительстве канала Волга-Дон? В морозы при свете горящих смоляных бочек под присмотром солдат. И не только присмотром. За провинность могли тут же выпороть, а то и повесить без особых разговоров.

И совсем уж новым была фабрика в Коломне. Кстати, тоже огражденная войсками. Только поди разберись, то ли служивые стерегут имущество от всякого худого люда, то ли, наоборот, приставлены охранять город от пыхтящих внутри фабрики железных тварей. Одни говорят – драконов, привезенных из-за моря и сдерживаемых мощным заклятием. Другие – рукотворных машин, изготовленных в том числе известным уже половине жителей Володькой Ардыловым.

Какие только разговоры не бродят по белу свету! Не сразу скажешь, чему из них верить, чему – нет.

3. Флейшман. Хозяин

Самочувствие было отвратительным. Уж лучше бы я умер вчера! И это несмотря на то, что вся наша компания попала на пир, когда он был в полном разгаре. Что до Командора, который присутствовал там с самого начала, то вид у него был из тех, про который говорят: краше в гроб кладут.

Это хорошо, что дальше полковой избы мы никуда не пошли. Вернее, не было уже сил идти куда-то. Так и заснули кто на лавках, кто под лавками.

Теперь я наглядно сумел оценить французский вариант. Король ест и пьет совершенно один. Да за одно это ему памятник надо ставить! С надписью «За сбережение здоровья подданных». И пусть никто мне не говорит о королевском высокомерии. Они просто не познали всю простоту Петра. Если это можно назвать простотой.

Самое интересное – похоже, никакого похмелья Петр не испытывал, хотя пил вчера не меньше нас. Так, с самого утра был чуть помят, но после легкого завтрака полностью оклемался и сейчас был единственным из всех собутыльников, который просто кипел энергией. Я же только и мечтал, чтобы завалиться в тихий уголок да отлежаться там пару часиков. А лучше – до вечера.

Не надо было мне возвращаться домой. В крайнем случае – говорить посланнику, что я здесь. Прикинулся бы отсутствующим, и хотя бы человеком себя сегодня чувствовал.

– По сколько часов в день работаете? – внезапно спрашивает царь, следя, как люди довольно сноровисто выполняют свои обязанности.

– По десять, государь. – Говорить тяжело. Хоть бы кваску испить, да как-то неловко.

– Почему так мало? Надо по четырнадцать, не меньше. – Глаза Петра становятся злыми. Усы топорщатся, как у кота, но не мартовского, а готового к битве за свою территорию. Или это тоже следы похмелья? Есть же люди, с утра злые на весь мир!

– Невыгодно. Начиная с определенного момента человек устает. Как следствие, ошибок он делает больше, а производительность труда падает. Плюс накапливается общая усталость от работы без полноценного отдыха, – поясняю я.

Никаким гуманизмом даже близко не пахнет ни здесь, ни в Европе. Но хоть категории выгоды понимать необходимо.

– Нерадивых наказывать, – отрубает Петр. – За каждую ошибку пороть, пока не научатся. И никакой усталости. Пускай забудут это слово.

– Людей надо не только наказывать, но и награждать. За ошибки предусмотрены штрафы, за хорошую работу – дополнительные премии. Мне не нужна смертность от непосильной работы.

– Нужны люди – еще деревни к вашему заводу припишу. – Петр даже производство умудрился сделать крепостным. Но я прекрасно помнил грядущие бунты доведенных до отчаяния людей. И рыть себе яму совсем не хотелось.

– Крепостные у нас заняты на подсобных работах. Большинство мастеров свободные. Те, которые ими не являются, за примерную работу могут получить волю. Раб не заинтересован в конечном результате. А у нас люди работают, зная за что.

В своем кругу мы несколько раз обсуждали, возможно ли надавить на Петра так, чтобы он вообще отменил позорное, хотя привычное, крепостное право. В нашей реальности всю жизнь Петр только укреплял его, сделав едва ли не все население в нечто абсолютно бесправным.

Даже, наверное, всё. Как удалось вспомнить, для тех же дворян служба государству была делом пожизненным. Крестьяне работают на своего помещика, а тот все время проводит в армии. В крайнем случае – на штатской службе. Это уже Петр Третий введет указ о вольности дворянства. Только о крепостных при этом как-то позабудут.

Но даже мы, люди начала двадцать первого века, решили отложить подобные дела в долгий ящик. Нас просто бы никто не понял. Собственники, дворяне, бояре, монастыри, усмотрели бы в этом нарушение своих прав. И даже при самом благоприятном стечении обстоятельств, если бы царь почему-то решил бы нас поддержать, нас бы просто убрали с дороги. Ни одного союзника в таком деле – равносильно проигрышу, и авторитет высшей власти ничем бы помочь не мог.

А сам народ готов принять волю, но абсолютную. Пока владельцы служат, особого недовольства ими нет. Каждый выполняет свое дело. Хотелось бы иначе, только так Бог велел. Короче, революционной ситуации пока не наблюдается. Но дай слабину – и людям сразу захочется большего. Система пойдет вразнос, как это было в революцию и перестройку, и чем ее удержать – неведомо. Вдобавок, это только сказать просто – свобода, на деле требуется кропотливый труд со всевозможными расчетами, дележом земли, вопросом, как компенсировать утраты помещиков. Последним ведь земли даны за службу, и отнимать их без компенсации тоже не вполне справедливо. Казна же хронически пуста. И как ни крути, пока лучше такие вопросы даже не трогать.

Но это в целом по стране. Все, сказанное мной Петру, на производстве имеет прямой смысл. Рабам не по силам творчество. И сколько их ни наказывай, путного результата все равно не добьешься. Не в этом ли причина, что никаких готовых изделий при Петре в Европу не везли? Просто нечего было. Сплошное сырье, как в мои годы.

Щека царя нервно дернулась. Но распоряжаться здесь он не мог. Все, что мы обещали, делалось. У остальных, кому досталось в приказном порядке заняться добычей или производством, дела шли не столь гладко.

Нет, проблемы были и у нас. Но чисто технические, неизбежные при начале принципиально нового направления человеческой деятельности. До сих пор прогресс шел черепашьей скоростью, мы же решили его подтолкнуть.

В нашу бы компанию да знающего металлурга! На пару с первоклассным инженером и толковым геологом.

– А вот это – наш новый станок, Петр Алексеевич. – На пути вовремя попалось очередное творение Ардылова и всех остальных.

На деле, для нас все нынешние усовершенствованные станки, что токарные, что фрезеровочные, были вчерашним днем. Плохо лишь – не было хорошего металла для резцов. Поэтому менять их приходилось слишком часто.

– И чуть дальше – пресс, – показал в конец цеха Командор.

Все недовольство Петра мгновенно схлынуло. Технику он любил намного больше, чем людей. Да и одним топором был готов махать без перерыва. Причем гордился своими успехами так, как, пожалуй, не гордился своей властью.

Мы многое предпочитали скрывать от пытливого царского ока. Устроил он как-то праздник. Пригласил целую кучу иностранных гостей похвастаться нашими достижениями. Сам был свидетелем, как после визита Командор в лучших советских традициях толковал царю о секретности, о понятии «тайна» и при этом едва не ругал Петра последними словами.

Сергея я понимал. Нам требовалось несколько лет форы. Кое-что вполне могли бы изготавливать в той же Европе прямо сейчас, и только обычная инертность человеческого мышления мешала заняться этим. Да еще избыток рабочих рук.

В своей области Кабанов старательно скрывал все, что возможно. Даже царь не знал, для чего в состав егерского полка включена команда, которую Командор назвал охотничьей. Зачем признаваться раньше времени в том, что охотиться ей суждено на генералов противника? Не по-джентльменски, хотя какие правила могут быть на войне? Победителей не судят. Даже когда про себя осуждают.

А работать Петр и в самом деле любил. Он деловито скинул кафтан, встал к станку, выслушал пояснения работающего за ним мастерового и принялся за дело.

Все бы ничего, да только уйти куда-то от царя было неудобно. Стоять же и ждать, учитывая принятое накануне, было тяжеловато. Алексашка, человек талантливый во многих отношениях, умелый, сноровистый, тоже был вынужден включиться в работу. Но похмельем в отличие от своего благодетеля он страдал, посему результаты были весьма скромны, а сам процесс явно мучительным.

И лишь когда обед был безнадежно пропущен, Петр наконец насытил свою страсть к труду.

– Молодцы! – Утреннего гнева у него словно и не бывало. – Надеюсь, покормите рабочего человека? Признаюсь, зело проголодался. Да и чарку бы не помешало.

Если бы одну! Порой мне кажется, что царская милость ничем не лучше опалы. Да только куда от нее деваться?

– Пойми, Петер, самое главное теперь – как можно быстрее создать нормальную армию! – Сергей явно захмелел и потому упорно пытался вбить царю в голову основные мысли. На «ты», между прочим. Раз уж царь допускал иногда подобную фамильярность. – Государство без армии – как чарка без вина. Не на союзников надо рассчитывать, а в первую очередь на себя. Будет Россия сильной, будут ее уважать другие страны. А слабой стране никто даже помогать не будет. Только помогут урвать от нее какой-нибудь кусочек. Торопиться с этим надо. В одночасье нормальную армию не создашь. Пока еще научишь!

– Нам флот зело необходим, – в ответ талдычил свое Петр. – Без флота нам турков не одолеть. Войско какое-никакое у нас имеется.

– Вот именно, что никакое, – горячился Командор. – Народу хватает, только солдат почти нет. Едва Азов сумели взять. Первым делом надо стрельцов разогнать, как к службе непригодных. И весной набрать новые полки на манер потешных. За лето как раз успеют хоть чему-то научиться.

С разгоном стрельцов я был согласен. Что-то не очень хотелось утром побывать на стрелецкой казни. Даже в качестве зрителя. Тем более – в качестве палача, пусть это и лучше, чем жертвы. Раз уж другого способа предотвратить бунт не существует, то проще всего разогнать потенциальных революционеров по норам. Главное – оружие у них отобрать.

– Для армии офицеры нужны. Да взять негде, – возражал Петр.

– Отбери по десятку толковых из каждой роты преображенцев и семеновцев да экзаменуй их. Кто сдаст, пусть получает офицерские патенты. На первое время полка на четыре, а то и на пять хватит. – Конечно, все, что касается армии, Сергей продумал всерьез и надолго. – И обязательно надо основать школу. Если не пехоту, то пусть артиллеристов готовят. Флот – само собой. Только без армии никакой флот ничего не сделает.

– Не потянем мы все сразу, – не унимался и царь. – Денег в казне нет. Канал построить – и то новый налог пришлось ввести.

– А на флот есть?

– На флот есть. – Нет, все же зря я на Петра наговаривал. Мол, он вообще никогда не пьянеет. Сейчас явно был тот исключительный случай.

– Тогда и на армию найдешь, – с нетрезвой логикой заключил Командор. – Вот если бы и на флот не было, тогда дело швах.

Некоторое время Петр молчал, пытаясь прочувствовать логику Кабанова, а затем вновь начал свое:

– Говорят тебе: денег нет. Или тогда скажи, откуда взять?

– Что я тебе, казначей? – возмутился Сергей.

– Повелю – станешь казначеем, – прорезался в Петре царь.

Для колорита ему еще не хватало добавить магическое «спорим?» Вот был бы номер! Или я тоже начал пьянеть?

– Кадры решают все, – пробормотал я про себя. А может, подумал. – С другой стороны – незаменимых нет. Как и проблем нет, когда нет человека. Еще бы найти этого человека, который создает всем остальным проблемы…

Мысль показалось интересной. Жаль, что сосредоточиться на ней не давали. За столом непрерывно галдели, а Петр с каким-то странным интересом смотрел на меня.

– Зачем тебе флот без моря? – гнул свое Кабанов. – Чтобы до моря дойти, армия нужна. И уж потом корабли.

– Море у нас уже есть, – подал голос Алексашка. – И даже крепость у моря. Теперь дело за флотом. Пешком по воде, аки посуху, не пойдешь.

– Так и на корабле по степям далеко не уплывешь, – в тон ему возразил Сергей.

Петру явно надоело вмешательство Командора в излюбленные планы. Даже не в планы, сомневаюсь, что таковые существовали в оформленном виде, а в мечту. И вдруг кто-то собирается ее разрушить несколькими словами. А не разрушить – так отдалить ее осуществление. Причем в момент, когда она близка, как никогда.

На самом деле до осуществления петровской мечты лежали долгие годы. Но кто это знал, кроме нас? Нескольких выходцев из будущего, уже пятый год обитающих в чужом времени.

– В генералы метишь? – спросил Петр, приглядываясь к нашему предводителю. Так, словно уличил его в чем-то нехорошем.

– Нет, – качнул головой Командор. – Не хочу я в генералы.

– Почему? – усмехнулся Петр.

Царь явно не поверил Сергею. Да и то, плох тот солдат, который не мечтает стать генералом. Или поговорка родится позже?

– Мне полка хватает. Генерал – это прежде всего ответственность, – трезвым голосом пояснил Командор. – У меня без того времени нет. Тогда и вовсе не будет.

Интересно, правду ли он сказал? Ответственности Кабанов никогда не боялся. Но ведь ушел он когда-то из армии, просто не согласившись с политикой одного памятного деятеля!

– А адмиралом?

– И подавно. Чего я на море не видел? – Вот тут я был готов поверить Сергею. Тем более что неофициально адмиралом он уже был. Какие люди собирались под Веселым Кабаном! А какой была добыча! Даже Морган мог бы позавидовать нашим походам.

– Посмотрим, – хмыкнул царь. – Поведал мне тут кое-кто о твоих подвигах. Думаю, при случае ты их повторишь с другим противником.

Кабанов едва заметно сморщился. В море ему явно не хотелось.

– Меня с собой возьми, – Меншикова вроде чуть развезло.

– Завтра на учения, – хмыкнул Командор.

– И на учения тоже. А еще на воздушный корабль. – И Алексашка попробовал замахать руками, словно крыльями. Потом вспомнил, что никаких крыльев на нашем дирижабле нет, и тогда затарахтел, старательно подражая дизелю с судовой шлюпки.

– Точно. Пошли полетаем. – Глаза Петра засверкали от предвкушения. Что поделать, если царь до сих пор был большим ребенком? Даже жестокость его была детская, словно он не понимал чужих страданий. Да и не понимал, наверняка.

– Не получится. Холодно. Двигатель не запустить. И оболочка сдута на зиму. Разве что весной.

Но идея уже захватила царя, и остановить его теперь было чертовски трудно.

– Мы на воздушном шаре, – и хохотнул. – На кабаньере.

Командор упирался как мог, но куда там?! Прибывшие с царем были на хорошем взводе и только подливали масла в огонь. Всем было наплевать, что уже стемнело, что снаружи мороз, и вообще, ночью с небес видно плохо. Главное – подняться, а уж зачем – дело десятое.

Единственное, чего сумел добиться Кабанов, – чтобы желающие полетать надели валенки. Причем Петр первым показал пример, и скоро шумная толпа двинулась к ангару, где мы хранили свои воздухоплавательные аппараты.

Была надежда, что на свежем воздухе компания протрезвеет. Пока еще шар наполнится теплым воздухом! Но нет. Горячительное было предусмотрительно взято с собой, и все время подготовки, весьма немаленькое, гульба продолжалась прямо на морозе.

Наверно, уже было за полночь. Прикрепленный к корзине канат был намотан на ручную лебедку, чтобы потом легче было вернуть шар на место, сам кабаньер рвется в облака, его удерживают и вызванные солдаты, и участники пирушки, а вот за полетное место едва не завязывается форменная драка. Я сам видел, как Петр двинул кому-то, вроде Ягужинскому, и гордо перевалился в корзину. Следом легко заскочил Командор. Потом возникла куча-мала, но юркий Алексашка сумел каким-то образом одолеть конкурентов и оказаться третьим счастливчиком.

– Руби канат! Отпускай! – завопил Петр, отпихивая тех, кому места не хватило.

– Счас, мин херц! – Меншиков куда-то пропал, и тут толпа выполнила приказ царя.

Кабаньер буквально прыгнул в воздух, пошел вверх и в сторону под дружный крик свиты:

– Ура!

Ветер был не такой уж слабый. Шар сносило основательно. С земли было видно лишь удаляющееся темное пятно. И совсем не в тему прозвучал крик Ягужинского:

– Канат! Канат отвязался!

– Как? – Все поневоле начали трезветь. Одно дело – подняться в воздух и покуражиться, и совсем другое, когда шар вместе с венценосной особой уносится прочь в кромешную ночную тьму.

Впрочем, Ягужинский ошибся. Канат не отвязался, а был перерублен. В полном соответствии с желанием Петра.

4. Кабанов. Ночной полет

Рывок был такой, что Петр с Алексашкой упали на дно. Я сам удержался лишь потому, что каким-то чудом успел уцепиться за сетку, которая охватывала весь шар и поддерживала корзину.

Первой моей мыслью было: кто-то дал канату излишне большую слабину, и мышцы напряглись в ожидании повторного рывка, на этот раз останавливающего наш чересчур быстрый подъем. Однако костры внизу стремительно удалялись вниз и назад, и это поневоле заставило заподозрить худшее.

Выпито было немало, Петр всегда лично следил, чтобы никто не пропустил ни одной чарки. Потому и реакция у меня была несколько замедлена. Хотя при мысли о случившемся хмель стал покидать затуманенное перед тем сознание.

Петр и Алексашка весело хохотали. Для них все было в порядке вещей. Да и вообще, плавный подъем они бы могли не ощутить, а вот рывок отвечал чаяниям, и вообще, полет должен приносить буйную радость. Тут же даже ветра не чувствовалось, хотя перед взлетом дуло довольно сильно.

Костры уносились настолько быстро, что мне даже не надо было проверять возникшее предположение. Если же я решил сделать это, то больше для порядка, а также чтобы понять, как такое могло произойти. Ведь все было проверено еще до поступления в шар теплого воздуха, и вдруг такое…

Я наклонился. В самой середине корзины было небольшое отверстие, а над ним к специальной скобе привязывался изнутри канат. Как дополнительная возможность здесь могла устанавливаться небольшая лебедка, позволявшая экипажу кабаньера самостоятельно опускаться к земле.

Сейчас лебедки не было. Да и чем она могла помочь? В темноте глаза были бесполезны, зато руки сразу нащупали узел на скобе и небольшой огрызок каната. Причем не лопнувший, а явно перерезанный или перерубленный чем-то острым.

– Ты чего? – толкнул меня Петр, продолжая смеяться.

– У нас проблемы, государь, – я постарался, чтобы голос мой звучал как можно спокойнее.

– Какие проблемы? Летим же! – ликующе прокричал царь. И проорал еще громче: – Летим! Ау!

Меншиков тоже заорал. Торжествующе и вместе с тем дурашливо, явно дразня тех, кто должен был его услышать.

Вот только слушать было уже некому. Нас успело отнести так, что огоньки исчезли из поля зрения. Скорее всего, их закрыл собой высокий лес, раскинувшийся довольно близко от нашего полигона. Вряд ли высота полета была слишком большой. Точно в темноте определить было невозможно, но вряд ли она превышала пару сотен метров.

Хотя кто знает?

– Шар освободился, государь! – размеренно, едва не по слогам, сообщил я. – Нас несет ветер.

– Пусть несет!.. Как несет? Куда? – интонация Петра стремительно менялась. Никакого веселья в голосе уже не чувствовалось, хотя, по-моему, он еще не осознал ситуацию до конца. Так, уловил – не все идет как запланировано.

– Канат перерезан. Нас ничто не удерживает.

Петр легко поднялся на ноги и выглянул наружу.

Там ничего не было видно. Было облачно, и ничто не освещало землю. Ни луна на небе, ни костры внизу.

Про себя я матерился последними словами. Что стоило сделать специально для таких случаев выпускной клапан! Но при клейке шара мы боялись разгерметизации, да и отпускать в свободный полет его никто не собирался. А уж подтянуть по канату намного быстрее и безопаснее, чем травить теплый воздух.

– Кем перерезан? – уже с оттенком некоторого испуга спросил царь. Ему наверняка мерещилось покушение на его личность. Благо, этот страх преследовал Петра с самого раннего детства. С тех пор, когда пьяные стрельцы на его глазах подняли на копья боярина Матвеева, а других, неугодных им, просто растерзали злой безжалостной толпой.

– Мной, мин херц! – поведал Меншиков и снова засмеялся. – Ты же сам кричал: руби канат! Перерубить я не смог, но перерезать… И такой прочный попался! Думал, не справлюсь!

– Да ты что!.. – едва не задохнулся Петр. Он успел полностью осознать ситуацию и уже не видел в ней ни малейшего повода для веселья. – В своем уме?

– Ясно, в своем! – жизнерадостно объявил Алексашка, поднимаясь на ноги и выглядывая за борт. – Ничего не видно!

– Из-за тебя, дубина! – Царь схватил приятеля за воротник шубы и принялся его трясти. – Погубить хочешь? Собака!

Петр легко впадал в бешенство. Здесь же он еще сам старательно заводил себя, и бедному Алексашке досталось по полной. Насколько позволяла тесная корзина.

Я же наоборот почти успокоился. Конечно, неприятно лететь почти вслепую неведомо куда. Однако это самолеты падают камнем. Воздушный шар теряет высоту постепенно и опускается более-менее мягко. Главное – не налететь на какое-нибудь дерево. Но это уже судьба…

В общем, шансы у нас были неплохие. И в любом случае паника еще никому никогда не помогала в сложной ситуации. Зато погубила многих даже там, где любой хладнокровный человек обошелся бы без царапин. Только как объяснить это разгневанному перепуганному самодержцу?

– Са-са-са-сам же сказал: по-полетели! – Голова Меншикова моталась из стороны в сторону, зубы клацали, и говорить ему было трудно.

– Сейчас первым полетишь у меня! – похоже, угроза Петра была нешуточной.

Он подтолкнул Алексашку к краю, и будущий герцог Ижорский опасно перевесился через край.

Пришлось мне сзади вцепиться в самодержца и попытаться оттащить его от намеченной жертвы. Силы Петра многократно умножались кипевшим в нем бешенством, вдобавок здорово мешала шуба, а скинуть ее не было времени.

Петр пытался одновременно сбросить Меншикова за борт и оттолкнуть меня. Корзина раскачивалась от нашей борьбы. Еще хорошо, что сетка не позволяла ей опрокинуться, разом избавившись от своего содержимого. Иначе лететь бы всем нам…

– Пусти! – Царь извернулся, отцепился от своего ближайшего помощника и друга и попытался ударить меня.

Я машинально отбил его руку в сторону и, парируя возможные повторы, крепко прижал Петра к себе. Так, чтобы он не мог шелохнуться. Но и тут царь упорно пытался вырваться, пыхтя похлеще паровоза, а за его спиной белело лицо несчастного Меншикова.

– Я же объяснял, государь: при потере груза шар немедленно поднимается еще выше, – стараясь быть вразумительным, проговорил я. – Стоит кого-то выбросить, и полет продлится намного больше.

Петр какое-то время еще бился в моих руках, затем обмяк. Из предосторожности я почти не ослаблял хватку. Сверх того, во мне появился страх, что сейчас с Петром случится эпилептический припадок. Сам я до сих пор не видел, но где-то не то слышал, не то читал – первый российский император страдал эпилепсией.

– Что же делать? – едва слышно пробормотал Петр. – Что делать?

– Прежде всего – успокоиться. – Сюсюкаться с ним я не собирался. Не с кисейной же барышней имею дело! – Подумаешь, летим! Мороз довольно крепкий, воздух в шаре остынет быстро, а там опустимся.

– Куда? – Царь припал ко мне, как ребенок к матери.

– Куда-нибудь. Ничего страшного. Не над Сибирью же пролетаем. Деревень здесь много. До людей добраться не проблема. Там помогут. Возьмем лошадей или пошлем кого-нибудь в ближайший город. Всего и делов.

Гигантские просторы страны были едва населены. Как я узнал, население России составляло едва шестнадцать миллионов. Это включая часть Украины и всю Сибирь. Остальные земли пока входили в состав других государств или же были чем-то самостоятельным, как Коканд, Самарканд и еще некоторые восточные ханства. Однако, как и в мое время, участки под Москвой уже ценились. Правда, дач пока в природе не было, но все Подмосковье было поделено между барскими вотчинами и дворянскими поместьями. А и те, и другие, в отличие от дач, существовали не сами по себе. Только в окружении принадлежащих им сел и деревень. Поэтому найти тут жилье действительно не представляло проблем. Гораздо удивительнее было бы заблудиться. Иди прямо, не сворачивая, и рано или поздно обязательно наткнешься на жилье. Если перед этим не попадется ведущая к людям проторенная дорога.

– Лучше хлебни, государь. – Я помнил, что кто-то клал в корзину сосуд с выпивкой и даже что-то из закуски. Предполагался не столько полет, сколько своего рода пикник на высоте. Продолжение, так сказать, банкета.

В самом крайнем случае пьяный падает мягче. Все равно не объяснить, как лучше сгруппироваться. Чем смогу – помогу, но тут уж многое зависит от самого человека. И от судьбы.

Давненько не был я в таком глупом положении. На воздушном шаре ночью не летал никогда. А уж оказаться в одной корзине с царем всея Руси мне ни в какой самой буйной фантазии и в голову бы не пришло. В глупом – когда случившееся имеет ничтожную причину, последствия непредставимы, и, главное, от тебя почти ничего не зависит. Ни спуститься пониже, ни изменить направление движения. Даже местности внизу толком не видно. Белое да черное. Только и разобрать порою, где лес, а где поле.

Мои спутники выпили, причем Петр словно ненароком заехал Алексашке локтем. Меншиков снес тычок стоически. Да и то, первый ли? И, сколько известен характер будущего светлейшего, не последний. С разницей – там за государственные дела, тут – за личные. Если не учитывать, что монарх сам по себе персона государственная. При желании весь полет можно трактовать как слово и дело. Хотя слово и было сказано царем.

– Шпаги снимите. – Я первый последовал собственному приказу.

Не хватало еще при случае напороться на эфес! Или зацепиться за что-то, а то и кого-то, клинком. Мы были одеты достаточно неплохо. Полушубки должны были смягчить последствия, не говоря о том, что хоть не грозила опасность замерзнуть.

– Это зачем? – Меншиков вновь повеселел от выпитого.

Пугать объяснениями я не стал. Без того нет ничего хуже ожидания. Уж не знаю, понял ли чего верный наперсник Петра, но распоряжение выполнил. Большего и не требовалось.

Во мне боролись два противоречивых желания. С одной стороны, хотелось, чтобы все произошло быстрее, с другой – задержаться в воздухе побольше, чтобы хоть видеть, куда несет. Пусть управлять шаром нельзя, так подготовиться же можно! А то и не только подготовиться.

Блин, что стоило присобачить какой-нибудь якорь!

Часов с собой не было, время определить было невозможно, и никто не знал, когда же наступит рассвет. Темнота мешала понять: опускаемся ли мы, или нас продолжает нести ветер? Чисто субъективно, воздух в шаре на таком морозе давно должен был остыть, но почему-то не остывал или остывал медленно. Петр с Алексашкой, оба вполне оправившиеся и воспринимающие случившее как небольшое приключение, почти прикончили бутыль вместе с закуской. Меншиков даже начал подремывать. Благо, двигался шар плавно, а если чуть раскачивался, то исключительно от наших движений. Не столько шар, сколько корзина.

Я то и дело выглядывал наружу. Показалось ли, нет, но земля приблизилась. Хотя, может, мы просто пролетали над возвышенным местом. Толком не разобрать.

Нет. Под нами явно проплывали заснеженные верхушки деревьев. Я бы предпочел поле, но тут уж от желаний ничего не зависело.

Шар снизился еще, и я велел своим спутникам на всякий случай опуститься на дно корзины и покрепче уцепиться за что-нибудь.

Впереди возник силуэт настоящего лесного великана. Я уже напрягся, готовясь к весьма неприятной встрече, но ветер пронес нас мимо буквально в нескольких метрах от кроны. Затем под нами оказалась большая поляна. Возможно, вырубка или след бушевавшего когда-то давно лесного пожара. Какая нам разница?

Теперь уже явно чувствовалось падение. Плавное – аппараты легче воздуха опускаются медленно, – но уже неотвратимое. И явно лишним довеском к картине возникла стена леса по ту сторону снежной равнины.

К счастью, первым задел кроны шар. Затрещал разрываемый шелк, а в следующий момент корзину по инерции бросило вперед. Я едва успел пригнуться, как над головой возник крепкий здоровенный сук. Еще немного, и оказался бы я нанизанным на него не хуже попавшейся энтомологу бабочки.

Нас ударило с порядочной силой. В следующий момент корзина накренилась так, что мы чуть не вылетели из нее. Затем мы полетели вниз, зависли на какое-то мгновение, опять стали падать, и все завершилось рывком.

Сверху обрушились потоки снега, на миг закрыли все пеленой. Если можно что-то закрыть глухой ночью.

Шар явно повис. Я не знал, насколько крепко наше нынешнее положение, поэтому поднимался очень осторожно. Когда же моему примеру хотел последовать Петр, я прикрикнул на него:

– Сидите! Сейчас осмотрюсь.

Петр послушался и замер. Меншиков – тот вообще молчал, только, похоже, посматривал то на меня, то на великодержавного друга.

Все оказалось не настолько плохо. Корзина висела метрах в четырех от земли. Был бы один, спрыгнул бы почти без помех. Но мои спутники не имели десантной подготовки. Уже не говоря, что резкое движение вполне могло нарушить нынешнее равновесие и шар упал бы вместе с подвешенной к нему корзиной. А это уже чревато если не гибелью – такое возможно лишь при редком невезении, – то гораздо более реальными переломами.

– Что там? – послышался голос Петра.

– Висим, – односложно ответил я.

Не так-то все страшно. Я видел, как царь ловко лазает по мачтам. Так что разница тут небольшая. Только веревочку подходящую отхватить, а там спустится.

Я пригляделся. Веревок хватало, только все они тянулись к корзине с самого верха. Карабкаться туда – рисковать обрушить наше хлипкое сооружение. Мастерить требуемое из нескольких кусков… Где гарантия, что полученный таким образом конец выдержит тяжесть человека в зимней одежде?

Но не может быть, чтобы ни одна веревка не оборвалась при столкновении! Если бы света побольше!

Глаза потихоньку стали привыкать к царившей тьме. При полностью затянутом небе благодаря снегу здесь, поблизости от земли, она была не такой уж беспросветной. Разве что там, где плотной стеной возвышались деревья.

Веревка нашлась. Она свисала, перекинутая через горизонтальную вязку шара, и осталось перехватить ее кинжалом.

Я осторожно перегнулся, убедился, что теперь она почти достает до земли, после чего привязал другой конец к корзине.

– Можешь спускаться, государь. Только осторожнее. Тут невысоко, но падать все равно неприятно. Особенно если мы полетим следом и все это накроется шелком.

Петр хмыкнул. Привыкнув к морю, он не боялся высоты. Даже на самой слабой качке требуется сноровка и осторожность, дабы не обрушиться с мачты на палубу или в воду. По сравнению с этим спуск по свободно висящей веревке казался зауряднейшим предприятием, лишь малость посложнее, чем по штормтрапу. Да и рукавицы не позволяли сорвать кожу с рук.

Мы с Алексашкой помогли Петру перелезть через борт и поддержали его, пока он поудобнее перехватывал веревку.

Шар опасно закачался, и какое-то время я сильно сомневался, удержится он или на самом деле обрушится вниз.

Не обрушился. Веревка напряглась в последний раз, а потом свободно качнулась. Снизу до нас донесся полный азарта голос царя:

– Эй, на шаре! Долго вы там намереваетесь еще висеть?

– Давай, – подтолкнул я Меншикова.

Капитан уходит последним. Даже если вместо судна у него воздушный шар. Да и вещички надо забрать.

Насчет последних мог бы не беспокоиться. Бутылку с остатками зелья засунул за пазуху Алексашка, последняя закуска, очевидно, вывалилась, когда кренилась корзина, а может, ее вульгарно сожрали мои спутники. Больше ничего с собой не было.

Я выбросил вниз наши шпаги, проверил, в карманах ли пара небольших пистолетов (не мог я в последние годы обходиться без оружия), а заодно и невесть зачем взятый с собой револьвер, и полез вниз.

И конечно же, почувствовал, что шар внезапно потерял опору и начинает падать.

Пришлось отпустить веревку. Приземление вышло мягким. Я привычно завалился на бок, смягчая падение, перекатом ушел в сторону, и… ничего не последовало. Шар только опустился еще на метр, да так и остался висеть над нашими головами.

Рядом послышался хохот. Моих спутников рассмешили отработанные мной в незапамятные дни приемы приземления. Еще бы! До появления десанта – века. А с лошади падают иначе.

Мне вспомнился старый мультик про Винни-Пуха. Тот момент, когда медвежонок летит вдоль старого дуба и приговаривает бессмертное: «Мишка очень любит мед…»

И тогда мне тоже стало смешно. Разрядка…

5. Трое вышли из леса

В путь тронулись, едва только удалось хоть что-то разглядеть. Будь дело в родном времени, Кабанов, пожалуй, рискнул бы остаться на месте. Висящий на ветвях воздушный шар – прекрасный ориентир для летчиков. Только таковых пока не водилось, заметить дорогущую кучу шелка с небес было некому, а наземные поисковые партии в лесу можно ждать до посинения.

Причем посинения в самом полном смысле. Мороз прихватывал, и если торчать на месте, рано или поздно перестанет помогать самая теплая одежда. Да хоть костер – сколько можно у него сидеть? По нынешним временам спасение потерявшихся – дело рук самих потерявшихся. Даже если среди них царь…

Кабанов вел своих спутников наугад. Если не знаешь, в какую сторону идти, то какая разница? Главное – не сбиваться с раз взятого направления. Рано ли, поздно, куда-нибудь придешь. Хоть не перенаселенная Европа лежала вокруг, однако Подмосковье – не глухомань. Здесь тоже хватает народа. Только по зимнему времени большей частью сидящего дома.

Лес был дремуч и выглядел так, словно в нем никогда не ступала нога человека. В прямом смысле – никаких следов на снегу не было. Сам же снег лежал большими сугробами, и приходилось прилагать немало усилий, чтобы продвигаться вперед.

Смешки за спиной Командора быстро стихли. В начале пути Петр и Алексашка воспринимали случившееся как небольшое приключение, о котором можно будет весело рассказать в компании. Только путь оказался тяжел и развеял предвкушения дружеского застолья с неизбежными разговорами и похвальбой.

Оставалось поблагодарить судьбу, что спутники достались молодые, полные сил, невзирая даже на принятое накануне. Кабанову похмелье давалось тяжелее. Хотя он пил несколько меньше. Но приходилось терпеть. Остатки водки были выпиты еще в темноте, почти сразу после приземления. Командор хотел ее сберечь на крайний случай, но на него надавили.

Плюс бутылка оказалась в распоряжении Меншикова. Так уж получилось…

Наверняка направление было выбрано неудачно. Или лес был большой. Путники шли, а ему не было ни конца, ни края. Вдобавок приходилось то и дело огибать буреломы, чащобы, отчего путь был извилистой линией. Зато холодно точно не было. Все вспотели. Командор же мысленно похвалил себя, что для всех своих солдат заготовил лыжи. На случай зимней войны. На своих двоих по сугробам ходить как-то… Если бы еще прихватить три пары с собой, но настолько далеко предусмотрительность новоиспеченного полковника не простиралась.

И не хватало волков для полного комплекта сомнительных удовольствий. Пара перезаряженных пистолетов да три шпаги – не бог весть какая защита от стаи голодных хищников. Хорошо – миновала чаша сия.

День явно перевалил за полдень, когда наконец вышли на небольшую дорогу. Судя по следам, пользовались ею нечасто. Да это уж неважно. Любая дорога куда-нибудь ведет. В монастырь, имение, деревню. Тут уж не заблудишься. Знай только иди, пока к жилью не выйдешь. И буреломы уже обходить не надо.

Путь стал веселее. Наконец, со взгорка увидели впереди небольшую, занесенную снегом деревеньку. Подслеповатые окна, затянутые бычьим пузырем. Сугробы едва ли не выше крыш, почти на каждой – отсутствие трубы. Местный люд явно топит жилища по-черному. Беднота, чтобы не сказать – нищета. Дворов с десяток, да и всё.

– Туда, – теперь Меншиков взял на себя общее руководство.

Указал он на чуть ли не единственную более-менее солидную избу. В такой живет если не староста, то наиболее зажиточный поселянин. Вон и труба дымит, вселяя надежду на тепло и обед. Проголодались же после целого дня пути!

Конечно, усадьба устроила бы больше. Увы, местный помещик – не жили же мужики сами по себе – явно устроился рядом с другим селением. Да за ним и послать кого-нибудь можно.

Несколько деревенских псов почувствовали приближение чужаков, залились предупредительным лаем, показывая хозяевам, что не зря едят свою пищу. Никакой реакции на поднятый шум не последовало. Снаружи холодно, стоит ли выглядывать? Разбойнику здесь явно поживиться нечем. Добрый же человек, коли нужда есть, сам во двор зайдет. Собаки привязаны, покусать не смогут. И тогда хозяину выглянуть можно. Раз именно к нему идут.

– Эй! Открывай! – Меншиков забарабанил по воротам.

Сугробы почти скрывали высоченный забор, сам двор не просматривался совершенно, и только у ворот было небольшое очищенное от снега пространство. Да заливалась собака, судя по лаю, не такая уж маленькая.

– А вот как пса сейчас натравит! – хохотнул Петр. Его настроение заметно улучшилось по окончании утомительного пути.

– Я ему так натравлю! – не принял шутки Меншиков.

Кабанов позволил себе легкую усмешку. Он достаточно устал и от путешествия, и от похмелья. Только угрожать попусту не привык, а шутить не хотелось.

– Смотрите, не выдавайте. Мы лишь случайные путники. – Петр порой не любил афишировать свою особу. Перед кем рисоваться? Перед простым мужиком? Стоит ли?

По ту сторону забора прикрикнули на собаку и только затем поинтересовались:

– Кто такие, люди добрые?

– Путники. С дороги сбились. Пусти отдохнуть, хозяин! – Включившийся в игру Петра Меншиков подмигнул своим товарищам.

Ворота приотворились. За ними стоял немолодой кряжистый мужик с обильной сединой во всклоченной бороде. Он явно ожидал увидеть сани, в крайнем случае – верховых. Вид пешей троицы явно удивил его. Одеты прилично, при шпагах, тогда почему без коней? Это лишь нищие способны вышагивать по зимним дорогам. Нормальному человеку такое в голову не придет. Случись что, замерзнешь. Да и тяжело месить снег ногами. Далеко не уйдешь.

Меншиков первым прошел во двор. Хозяин явно не знал: снимать перед неожиданными гостями потертый треух или не стоит? По одежде – люди не простые, но непростые пешком не путешествуют. Поди разбери.

Разобрался крестьянин вряд ли, однако шапку на всякий случай снял. Вдруг заедут по шее со словами, мол, не по чину встречаешь? Так лучше перестараться на всякий случай.

– Пусти в дом, хозяин, – не столько попросил, сколько потребовал Алексашка. – Холодно, собака!

Если во время полета и похода через лес бразды руководства как-то незаметно взял на себя Командор, то здесь они сразу перешли к Меншикову. Кабанов не возражал. Все равно при общении с обывателями он не был настолько своим, как верный сподвижник Петра. Тот сразу умел взять нужный тон, да и сама речь изобличала в нем человека своего, русского, в то время, как насчет Сергея могли возникнуть сомнения. Ничем серьезным это не грозило, только и несерьезного не хотелось. И вообще, оно все надо? Чье это царство?

Ладно. Царям по штату в подобных случаях делать ничего не полагается. Но Меншиков через какое-то время должен будет стать вторым лицом в государстве. Пусть отрабатывает грядущий пост.

Вблизи изба уже не выглядела добротной. Замшелая, словно вросшая в землю, бревна потемнели от времени. Только радость, что топится не по-черному. Хоть глаза слезиться от дыма не будут.

Внутри было темновато. Пахло крепко. С непривычки голова могла пойти бы кругом. Только запахи еще господствовали в мире, причем большей частью неприятные, и потому воспринимались несколько полегче, чем в родные времена Кабанова.

Алексашка первым привычно сдернул с головы треуголку и перекрестился на красный угол. Следом – Петр. И уж последним Командор. В Бога бывший десантник уверовать так и не смог, но местные обычаи чтил. Разве что исповеди избегал. Правду не расскажешь. Врать же – какая это тогда, к черту, исповедь?

– Замаялись! – выдохнул Алексашка, устало садясь на лавку.

Помимо гостей в избе находилась целая куча (сразу и не пересчитаешь) ребятишек возраста от грудного до девчушки лет тринадцати. А в придачу к ним – три женщины. Одна – явно жена хозяина, две другие по возрасту могли быть невестками. Или дочерьми. И только взрослых мужчин не было видно.

– Один, что ли, живешь? – спросил Меншиков, игнорируя присутствие слабого пола. И то, на деревне без мужских рук – гибель. Хотя и без женских трудновато.

– Почему один? – Крестьянин сел напротив путешественников. – Два сына есть. Но одного канаву рыть какую-то забрали. А второго – корабли строить.

Сказано было без эмоций. Хочешь, проникнись несправедливостью бояр, лишивших хозяйство рабочих рук. А нет – никого тут не осуждали. Кто мы такие, чтоб власти судить?

– Сам-то чьих? – встрял в разговор Петр.

– Астаховы мы. Но барина как забрали воевать под Азов, еще в первый раз, так по сию пору всё в войске. Мы его, почитай, не видели. Вы тоже служивые али как?

Никаких знаков различия на мундирах еще не существовало. Разве что пуговицы у офицеров были позолоченные. А так с виду простой солдат практически ничем не отличался от командира. И где уж было крестьянину понять, кто в данный момент перед ним: начальник или обыкновенный рядовой?

– Астахов? Федька, что ли? Преображенец? Еще за штурм сержанта недавно получил, – просиял Петр.

Своих он знал практически всех. Не так много их пока было.

– Не знаю, кто, преображенец аль семеновец, но кличут Федькой, – пожал плечами хозяин.

Ему тоже стало чуть легче. Раз общие знакомые нашлись, пусть знакомый – это твой барин, то уже гости не совсем чужие люди.

– Тебя-то как звать? – полюбопытствовал Меншиков.

– Иваном.

– Послушай, Иван, покорми. Видишь, служба куда загнала? С утра маковой росинки во рту не было, – продолжил Алексашка.

Крестьянин немного замялся. Видно, с припасами обстояло не слишком благополучно. Такая орава, а тут помощников забрали. Хорошо, если до весны вернутся. А если нет? Как одному управляться?

– Мы заплатим, – подал голос Сергей, а про себя подумал, что надо будет поговорить с царем и об этом.

Что простому мужику до тонкостей государственной политики, до войн и насущных необходимостей? Ему бы какой-нибудь достаток да покой. Чтобы не считать каждый кусок хлеба, а в супе видеть мясо. Легко говорить о народной дремучести и косности. Гораздо труднее сделать что-нибудь. Тем более понять: государство – это вот эти Иваны. И думать надо о них. А не использовать в качестве расходного материала. Будут они жить хорошо, и уже Европа потянется сюда, а не мы в Европу. Там ведь тоже ничего хорошего нет.

Подействовало христианское гостеприимство или обещанная плата, однако на столе довольно быстро появился горшок постных щей, а на второе – тушеная репа.

Дети смотрели на еду откровенно голодными глазами, словно перед ними были особо изысканные деликатесы.

– Сейчас в России появился новый овощ – картофель. – Репу Кабанов не любил, картошку же здесь пока еще не сажали. – Вот где господская пища! По-вкуснее и посытнее репы будет.

Петр с интересом прислушивался к разговору. Сам-то он картофель ел у своих приятелей с Кукуя, а вот завести его в России пока не думал. И сомневался, удастся ли это.

– Дорогой, вестимо? – спросил Иван.

Раз господская еда, то вкуснее должна быть по определению.

– Не слишком. Его главное первый раз посадить. А там что-то оставлять на семена, что-то – есть. Погоди, пришлю тебе немного. – Сергей помнил про картофельные бунты и с иронией подумал, что избежать их – плевое дело. Тут важно заинтересовать людей, и тогда никакой силы не потребуется. Оценят – сами просить будут.

– А ты хват, – тихо шепнул ему Петр. – Думаешь, устроить все как в Европе?

Для него Европа была синонимом всего передового. Некий рай с молочными реками и кисельными берегами. Парадиз, в котором хотелось бы жить, но угораздило родиться в глухой и отсталой стране. Теперь тащи ее за волосы в светлую даль.

– Там тоже далеко не так хорошо, как кажется, – шепнул в ответ Командор. – Не знаю про Германию, но во Франции или в Англии простой люд живет не лучше нашего. Только зимы теплее.

К немалому огорчению царя и к тайной радости Командора, выпивки у Ивана не нашлось. Спорить же при мужике, пусть и хозяине, царь не стал. Не хотел открывать инкогнито. Бухнется крестьянин в ноги, много ли с того радости?

– Иван, усадьба далеко? – спросил Петр, откладывая ложку.

– Дак, верст с пяток будет. Там у Астахова еще одна деревенька есть, а при ней и дом его стоит.

– Тогда запрягай сани. Погостили, пора и честь знать, – против воли в голосе Петра появились привычные приказные нотки.

– Возьми за обед и труды, – добавил Сергей, выкладывая на стол горсть медной мелочи. Целое состояние по нынешним меркам.

Скуповатый по натуре Петр посмотрел на денежку не без алчности, словно хотел забрать ее себе. Но уже как-то неудобно было. Да и крестьянин монеты подхватил, тут же спрятал куда-то, пока гости не передумали.

Довольный мужик ушел во двор и через какое-то время вернулся с долгожданной фразой:

– Готово. Могем ехать.

– Славно, – первым поднялся царь. Ему уже стало надоедать затянувшееся приключение и хотелось поскорее убраться из переполненной избы в привычную обстановку.

Лошадь у Ивана на поверку оказалась старой клячей. Но в санях лежало сено, можно было удобно устроиться в нем. Ведь все равно: плохо ехать гораздо лучше, чем хорошо идти.

Не успели отъехать, как Петр задремал. Сказалась полубессонная ночь, пешая прогулка, нервотрепка. А тут спокойно, плечо Меншикова под боком. Пять верст на санях – не расстояние. Надвинул треуголку на лицо, поднял воротник, так что даже усы наружу не торчали.

Меншиков тоже заснул. При этом он стал похож на ребенка, безмятежного, беззащитного, еще ничего не знающего об окружающем мире. Все мы во сне выглядим иначе.

Сергей тоже чувствовал, как погружается в дрему. Тихонько поскрипывали полозья, покачивались на многочисленных колдобинах сани, уплывали назад вековые деревья по сторонам. Бескрайние просторы без начала и конца…

– Щас будет перепутье, а там и усадьба рядом, – вторгся в сознание голос возницы.

Командор заставил себя встрепенуться. Он чувствовал ответственность перед спутниками хотя бы потому, что был косвенно виноват в случившемся. Не надо было поддаваться подвыпившей компании и запускать шар. Еще хорошо, что обошлось.

Донесшийся шум окончательно прогнал остатки дремы. По другой дороге наперерез путникам двигалась целая кавалькада. Трое саней с дюжиной мужчин да верхами шестеро. Причем у верховых на боку висели сабли.

Обычные путешественники или поисковая партия? Должны же искать царя повсюду! Только для посланных на розыски одеты уж больно разнообразно. Ни на одном нет мундиров, хотя по идее…

К перекрестку подошли практически одновременно. Дорога оказалась перегороженной остановившейся кавалькадой. Один из всадников, хорошо одетый, нагловатый, подскочил к саням:

– Мужик, до Коломны мы так доедем?

– Отчего ж не доехать? Доедете вестимо, – отозвался Иван.

К всаднику подъехал другой. Сергею бросились в глаза зеленые стоптанные сапоги. Мгновение спустя внимание привлек взгляд. Какой-то настороженный, волчий, словно второй наездник высматривал возможную добычу. Потом в глазах промелькнуло удивление и еще что-то, оставшееся непонятным Командору. Зато появившийся хищный оскал заставил насторожиться.

Воспользовавшись невольной остановкой, ехавшие в санях сошли, стали разминать затекшие ноги. Кто-то уже, отвернувшись, справлял нужду. В свою очередь Командор на всякий случай скинул мешавшие рукавицы. Два пистолета в карманах – не бог весть что при таком соотношении сил, и оставалось поблагодарить себя за то, что под кафтаном в подмышечной кобуре лежит последнее напоминание о собственном времени – снаряженный револьвер. Столько было соблазнов для его использования во времена пиратской эпопеи, но не поддался, все время помнил о последних патронах. Новые ни за что не сделаешь. Расстреляешь – выкидывай. Потому чаще всего револьвер мирно лежал дома, запрятанный ото всех. Но тут взял. Словно предчувствовал.

Тот, в зеленых сапогах, что-то шепнул напарнику, повернул коня и оказался рядом со своими людьми. Второй же, нагловатый, спросил:

– Кто будете-то?

– А ты кто, что спрашиваешь? – вступил Командор.

Он быстро прикинул варианты. Вырваться и ускакать не получится. Все равно догонят. Значит, и работать предстоит здесь. Если бы еще все спешились… У конного перед пешим в поле всегда преимущество. Хотя…

– Хозяин здешних мест, – загоготал нагловатый. – Хочу – пропущу. Хочу – проводить до Коломны заставлю.

– Ладно. Кончай шутить. – Кабанов словно невзначай расстегнул полушубок и кафтан под ним. – Давайте с дороги. Мы по государеву делу. Сами доберетесь, куда вам надо.

Рядом зашевелился Меншиков, приоткрыл глаза.

– По государеву? – насмешливо протянул нагловатый. – Ишь ты! Напужал-то как!

От саней к ним уже направлялись его спутники. Даже верховые, включая того, в зеленых сапогах, спешились и присоединились к товарищам. Оружие виднелось не у всех, но двое потянули откуда-то кистени. Разбойнички? Не слишком ли открыто? И у импровизированного обоза парочка людишек возится.

– Что стоим? – Алексашка еще не проснулся по-настоящему.

– Сейчас поедем, – успокоил его Командор, вставая с саней.

Тяжеловато будет в полушубке-то! Но и разбойничкам не легче. Хоть шпага на перевязи, а не на поясе!

Командор вразвалочку, нарочито не торопясь, направился к конному. Тот нагловато подал коня навстречу, заставляя шагнуть в сторону. Даже не удосужился подумать, что так самому будет хуже.

Остальные на ходу разделялись. Некоторые продолжали идти по дороге. Другие сошли на снежную целину, стремясь обойти сани с Петром с обеих сторон. Чего стесняться, когда вокруг ни души? Плохо. Везде не поспеешь. Коня, что ли, забрать? Так трудно: без опыта – и в конный бой. Придется начинать сейчас.

– Ну и что это значит? – довольно миролюбиво спросил Сергей.

– Да кое-кто награбил вволю. Теперь пришла пора поделиться. – Глаза у наездника были безжалостные. – Угадаешь, кто?

Было бы время, Кабанов наверняка бы удивился. Совпадения быть не могло. Но странное даже не в том – как нашли здесь, на дороге, когда те, кому положено, до сих пор носятся неизвестно где? Впрочем, Коломна помянута не зря.

Краем глаза Командор заметил, что Меншиков поднялся. По лицу атамана промелькнула тень удивления. А в следующий момент резкий рывок вышвырнул его из седла. Командор, мимолетно пожалев, что не в сапогах, припечатал упавшего ногой по горлу.

Краем глаза отметил, что оставшиеся у обоза вытянули пищали.

– Стоять, мужики! Дырок наделаю! – В руках Командора словно сами собой возникли взведенные пистолеты.

Шарахнулся от крика и потери седока конь. Большинство подступавших застыли в нерешительности. И отзвуком прозвучал крик мужчины в зеленых сапогах:

– Бей его, робяты! – И рванул из ножен саблю.

Выполнить приказ мешал снег. Все, кто заходил с флангов, сильно отстали от середины. Ждать их Командор не стал.

Один из стрелков попробовал вскинуть пищаль и немедленно завалился с пулей в груди. Кабанов отбросил использованный пистолет, рванул освободившейся рукой перевязь, в несколько приемов освободился от стеснявшего движения полушубка и обнажил шпагу.

Как раз двое нападавших оказались уже совсем рядом. Один крутанул кистень, другой замахнулся саблей. Командор легко ушел от свистевшего кистеня, оказался чуть сбоку и нанизал разбойника на шпагу. Тот еще падал, когда Командор успел переместиться и рубанул его напарника. Зато мужчина в зеленых сапогах, оказавшийся следующим, сумел уйти от удара и попробовал в свою очередь достать противника. Рубиться он явно умел, и пришлось закрутиться с ним в смертельном танце. А тут еще все остальные, напрочь забыв первоначальный план, спешили на помощь одному из главарей. Второй до сих пор валялся неподвижно…

Противник попался действительно достойный. Только не привык он драться против шпаги. Да и полушубок мешал. Командор отбил саблю книзу, воспользовался секундной заминкой партнера и нанес стремительный выпад в горло.

Яркая кровь эффектно брызнула на белый снег. Остальные разбойники еще только подбегали. Кто-то из них на ходу выстрелил в Командора из пистолета, только стрелять в движении он явно не умел, и пуля просвистела далеко в стороне.

Меншиков окончательно проснулся. Надо отдать ему должное – ни медлить, ни колебаться Алексашка не стал. Он сразу спрыгнул на дорогу и, вырывая на ходу шпагу, помчался к Командору. Но до него было дальше, чем до разбойников.

Однако нападавшие уже не так стремились в драку. Быстрая смерть одного главаря и выход из строя другого наводили на определенные размышления. Оставалось подтолкнуть их в нужную сторону.

Кабанов сам рванул навстречу толпе, уклонился от чьего-то клинка, рубанул подвернувшегося разбойника, отпрыгнул в сторону и с неожиданным поворотом пробил грудь еще одному противнику.

Выстрел в разбойника с пистолетом. Выпад в оказавшегося рядом. Нырок под проносящийся клинок. Зверское выражение лица и крик, напоминающий звериный рык:

– Всех положу, гады!

Ему поверили. Да и как отказать в доверии, если половина товарищей уже корчится на снегу?

Сдали нервы у первого – у оставшегося с санями. Отбросив пищаль, разбойник схватился за вожжи и послал коней с места в галоп.

Его поступок послужил примером. Подскочивший Алексашка успел нанизать на шпагу замершего в нерешительности разбойника, однако остальные уже со всех ног неслись к оставленным лошадям и повозкам. И как бежали! Ни Кабанов, ни Меншиков догнать никого не смогли. Догоняешь всегда медленнее, чем убегаешь. Да и как оставить без охраны царя? Петр выпрямился в санях, и лицо его подергивалось в нервном тике.

– Мин херц, цел? – издалека выкрикнул Меншиков. Хотя в ту сторону вроде никто не стрелял, а саблей на расстоянии не достанешь.

Командор лишь взглянул и занялся другими делами.

Из шести оставшихся разбойников трое еще дышали, но оба главаря успели отойти в мир иной. Первый, выхваченный из седла, упал весьма неудачно. Да еще нога Командора аккуратно и точно перебила ему горло.

– Жаль, – качнул головой Кабанов.

Ему было чертовски интересно, по чью душу отправились разбойники и кто это их надоумил. Рядовые члены банды могут и не знать.

Скрипнул снег под ногами. Подошедший Петр взглянул на зеленые сапоги, потом – в лицо их владельца и дернулся:

– Пятидесятник Федька Ушуев. – А потом добавил: – Переодетый стрелец…

6. Флейшман. Визиты и новости

Всю ночь и весь день никто не находил себе места. Наиболее нетерпеливые ринулись на поиски сразу, в кромешной тьме. Найти они никого не могли. И ничего – тоже. Включая дорогу. Проблуждали до утра по лесам, а то и просидели под сенью деревьев, продрогли, устали, многие заблудились, и лишь с рассветом действительно смогли искать, а не делать вид.

Другие, более умные, дождались утра. Зато с первым робким светом они группами отправились в ту сторону, куда ветер мог отнести шар. По всем расчетам, далеко улететь кабаньер не мог. Если что и тревожило, так это возможная авария. Пусть воздушный шар не самолет, риск гибели все равно остается.

Полк Сергея тоже был поднят по тревоге. Кабанов не зря гонял солдат на лыжах. Теперь отряды лыжников составили существенную подмогу верховым. Еще неясно, у кого было больше шансов. По лесу на коне везде не проедешь, а вот пройти…

Сам я остался в Коломне. Была мысль запустить второй шар. Наверняка ветер пронесет его тем же путем, что и первый. Только управляемого приземления мы не предусмотрели, да и где гарантия, что он сумеет проделать весь путь? Уже не говоря о том, что малейшее изменение направления ветра пронесет его в стороне.

Если бы подключить к поискам дирижабль! Но у нас не было полного запаса водорода. Добыть же его – дело достаточно долгое. Все говорило за то, что задолго до этого времени Петр будет найден. Ведь не иголка же в пресловутом стоге сена! И местность достаточно обитаемая. Даже по европейским меркам.

Кабаньер я все-таки подготовил. Трудно в такой ситуации сидеть без дела да ждать, чем это кончится.

Признаться, я был готов ко всему. Кроме того, что случилось на самом деле. Когда после полудня сани примчали к нам невольных рекордсменов по воздухоплаванию и возмущенный Петр с ходу изложил историю с разбойниками, даже меня взяла оторопь.

Царь настаивал, что это было покушение на его венценосную особу. Из раненых до этого часа был жив только один, остальные скончались, причем этот уцелевший упорно твердил, что атаман вел их не по государеву душу, а облегчить сундуки какого-то человека.

Атаман был из дворян, скорее всего, давно промышлял разбоем, но в этот раз помимо своих товарищей прихватил стрелецкого начальника с несколькими подчиненными. Причем присоединившиеся стрельцы переоделись в обычную одежду.

Тут он не врал. Что до остального – мелкой сошке говорят не всё, и Петр ему не верил.

– Знаешь, похоже, царь ни при чем, – тихо сказал мне Командор, пока мы были одни. – Была вначале обмолвка, да и Петра в санях увидеть разбойники не могли. Мне кажется, ехали они по мою душу.

Он коротко рассказал начало конфликта. Услышанные Сергеем фразы убедили меня в его правоте. Разве что правота эта мне абсолютно не понравилась. С царским вариантом все было гораздо проще. Петр успел досадить слишком многим. Не за горами был стрелецкий бунт. Так что, по большому счету, ничего удивительного в покушении на него не было.

А вот кому мешал Командор? Или, говоря шире, – мы все? Кому-то у трона? Или ревнителям седой старины?

Тут я вспомнил еще одну возможность.

– Думаешь, лорд с сэром опять взялись за старое?

Элементарная логика: раз ехали грабить, причем кое-что знали о нашем прошлом, то как не заподозрить неких людей, уже использовавших против Сергея те же методы?

– Смысла нет. – Видно, Кабан сам заподозрил наших старых знакомых. Уж очень быстро у него был готов ответ. – В воздаяние за старые грехи – Эдик не сентиментален. Прервать нашу деятельность… Но тогда с нами могут исчезнуть какие-нибудь тайны. Проще прежде попробовать перекупить. Мы же по душам так и не говорили. Уже поэтому убивать сразу не станут.

От разговора с британцами Командор уклонялся как мог. Не знаю, только ли из своего армейского патриотизма, или причина была в ином. Все-таки, как мне кажется, к этой иной причине Сергей был не совсем равнодушен. Но то ли, несмотря на странную семью, был по-своему порядочным и не хотел причинять страдания той, кому и так от него досталось, то ли был не в силах простить давней истории с похищением…

– Вытащить можно не только деньги. Какие-нибудь планы, например. Чертежи… – Но я уже сам не очень верил в это.

– Угу, – кивнул Командор, угадав цепь моих рассуждений и полученные выводы.

– Но кто тогда? – Я имел право задать такой вопрос хотя бы потому, что был в одной команде с Командором. Покушение касалось и меня тоже.

– Спроси что-нибудь полегче. Не у меня, а у разбойничка. Еще лучше – у Ромодановского, когда он допросит пленного.

Тут к нам подошел Петр, и мы дружно умолкли.

– А ты герой! – Петр за всю жизнь вряд ли видел в деле хотя бы кого-нибудь, близкого по умению к Командору. Для этого надо походить в моря под Веселым Роджером, а еще раньше послужить в воздушном десанте. В роде войск, который появится спустя два с половиной века. – И что, любой из вас так умеет?

– Кое-чему научились, но Кабанов – самый лучший, – откровенно признался я. – И как начальник, и как воин.

– Как воина видел. Зело впечатляет. – В сущности, Петр был еще очень молод. Вот и смотрел на Командора с чисто мальчишеским восторгом.

Он без того иногда, как кажется, завидовал пиратской карьере Кабанова. Самодержец искренне любил море, только подобные приключения ему в любом случае не светили.

Если честно, я бы тоже предпочел без них обойтись. Очень много крови в той романтике.

– Научишь? – Учиться Петр был готов всегда.

– Показать кое-что могу. Но чтобы научиться всерьез, надо очень много тренироваться. Поначалу – каждый день, – предупредил Кабанов. – И пить все это время поменьше.

– Почему? – возмутился царь.

Не знаю, виноват в том Лефорт или кто другой, но будущий император уже сейчас был алкоголиком. Пусть до последних стадий ему пока далеко, однако обходиться без спиртного он не умел. Даже не представлял, как такое возможно.

– Вино нарушает точность движений, – наставительно произнес Сергей. Не иначе решил излечить государя.

– Ерунда. Я вот этими руками могу построить корабль от киля до клотика, – Петр посмотрел на мозолистые руки. – Ничего мне не мешает. Флот строили – ни одной детали не запорол.

– Тут другое, государь, – без улыбки отозвался Командор. – Чтобы достичь мастерства, жизни порой мало.

Невесть откуда взявшийся Меншиков внимал Кабанову с восторгом. Ему тоже хотелось быть лучше всех. Причем во всем. А уж в подобных делах – тем паче.

Я потихоньку оставил троицу. Пусть поучатся. Вреда не будет. Не ведаю, как пользы. Тут действительно каторжный труд. Хотя победа того стоит. Сам много раз во времена нашей эпопеи жалел, что заранее не готовился к грядущим схваткам. Да и не предполагал такого поворота судьбы.

Оказаться за века до собственного рождения – разве не фантастика? Читать подобное довольно приятно. Побывать в нашей шкуре – никому не советую. Сколько нас осталось?

Большинство полегло в море и на безымянных островах. Зато теперь перед нами лежит такое поле работы! Еще бы Сайреса Смита сюда с его умением делать все без особых проблем!

Коломна бурлила. Еще не все посланные знали о том, что все позади. По улицам носились всадники. Кое-где маршировали егеря Кабанова с лыжами на плече. На базарах торговки обсуждали уже ставшие известными новости, густо обросшие самыми разнообразными слухами. О том же говорили мужики в кабаках. При отсутствии газет и телевидения каждый может выдумывать, что душе угодно. С газетами – эту функцию берут на себя журналисты, а в некоторых случаях – само государство.

Вывод – надо как можно быстрее заводить газету.

Надо. Надо. Все надо. И не знаешь, за что хвататься. Нет, все это будет и без нас. Только почему бы не устроить пораньше?

В подтверждение последней мысли объявился примчавшийся из Москвы Аркаша Калинин. Румяный с мороза, сияющий, довольный.

– Нашел! – радостно сообщил Аркаша, показывая мне бумаги. – Копии сделал. Но взяточники там сидят! Неудивительно, что документы теряются или валяются десятилетиями без прочтения.

– Ну-ка, ну-ка… – Я пролистал принесенные листы. Аккуратным каллиграфическим почерком писца с многочисленными ятями и фитами был переложен доклад Дежнева об открытии им пролива между Азией и Америкой.

Прости, Беринг! Хотя белых пятен на карте много. Может, и твое имя появится где-нибудь в другом месте. Зато будешь избавлен от своей нелегкой судьбы. Нам без Америки никак. Только дела в Европе малость устроим, и надо будет организовывать экспедицию. Если не занять, то хотя бы застолбить. Добычу организовать. Стране нужны финансы. Всегда и в неограниченных количествах. Да и нам они лишними не будут.

Я со вздохом вернул бумаги Аркаше:

– Спрячь пока.

Калинин кивнул. Все планы разрабатывались нами сообща. Зато объяснять что-либо друг другу не было нужды. Увлечь Петра американскими затеями не составляло труда. Только поручать дело кому-то другому не хотелось. Сами мы пока нужны были здесь. И вообще, самое плохое – разбазаривание сил. Старое соседствовало с новым. Все шло через пень колоду. Царь метался от одного к другому, и добавить сюда освоение далекой земли – значило посеять такой хаос, что потом сами же из него не выкарабкаемся. Прежде навести хотя бы видимость порядка, выйти хоть к одному морю, так как Архангельск в качестве единственного порта не подходит ни в коем случае.

– Ладно, Аркаша, пошли пировать. Стол наверняка уже накрыт.

Государь дважды за сутки спасся от смерти – это ли не достойный повод? Сам Петр сидел в окружении своих спутников. Причем Командор находился по правую руку. Невольный спаситель что-то выговаривал царю. Последний внимательно слушал, топорщил усы, временами согласно кивал или задавал уточняющие вопросы.

Шум потихоньку нарастал. Как всегда бывает при большом застолье, люди потихоньку разбивались на компании. Кто с кем ближе сидит. Хотя говорили, скорее всего, об одном, но чуточку по-разному. Громогласно звучали лишь тосты, становящиеся все более выспренними, с частой потерей мысли.

Похоже, сегодня был день визитов. Пир еще не перешел в неуправляемую стадию, как объявили о прибытии британского посланника с помощником.

– Зовите! – Нет, Петр не оживился. Просто потому, что и так был оживлен до предела.

Англию, как и Голландию, царь любил, не подозревая, что любовь у него односторонняя, а с противоположной стороны – только деловой интерес. Лишь не знаю, в чем он заключается в настоящий момент: в продолжении бардака, метаний в разные стороны или в подобии реформ и некоторой упорядоченности? В том смысле, что вопрос вопросов – когда легче качать из России ее богатства? Соперника в нас, пока Петр занят Турцией и не лезет в европейские дела, не видят. Даже некоторый противовес французскому влиянию в Польше. Франция, как государство могущественное, на данный момент является основным соперником Британии, и уже поэтому основные силы направлены против нее. Но наш американский проект пока следует держать в тайне. К чему дразнить гусей и наживать врагов раньше времени?

По мановению руки Петра посланников усадили напротив, согнав для этого с мест своих. Свои, пусть знатные и полезные, могут потерпеть. Тут же не кто-нибудь, а иностранцы!

– Ваше Величество, от лица моего короля поздравляю вас с чудесным избавлением от опасностей, – торжественно произнес лорд Эдуард.

Тайна – наиболее быстро распространяющаяся информация. Пока добирались до зала, наверняка уже услышали недавнюю историю в нескольких вариантах. Даже языковой барьер не помеха. Не зря повсюду таскают с собой переводчика.

Петр кивнул в ответ с важным видом и поблагодарил за внимание.

– Вот кто настоящее чудо, – с улыбкой указал царь на скромно молчащего Командора. – Едва ли не в одиночку расправился со всеми. Меншиков в последний момент подбежать успел.

– О, да, – понимающе улыбнулся в ответ Эдик. – С таким спутником никто не страшен. Имели возможность лицезреть его в бою. Не человек, стихия.

Сергей продолжал молчать, словно речь шла не о нем.

– Не поверите, Ваше Величество, но в Карибском море ваш доблестный спутник был одним из самых знаменитых людей. Попасть под начало легендарного Командора было мечтой всех флибустьеров.

И непонятно, то ли хвалит, то ли намекает о криминальном прошлом. Криминальном – относительно. Бумаги в порядке, следовательно, грабили мы по всем международным законам.

Интересно: почему убивать на войне считается доблестью, а отнимать что-либо у противника – мародерством? Нелогично как-то.

– Я давно прочу его в адмиралы. Только Кабанов утверждает, что армию любит, а море – терпеть не может, – под подобострастные смешки поведал Петр.

Как-то забывалось, что никакого настоящего флота пока нет. Какой флот без моря? Не считать же морем Азовскую лужу!

Но я смотрел на британцев и думал о другом. Они или не они? Что-то уж очень быстро сюда заявились. Но смысл? Запоздалая месть? Гораздо проще было бы прикончить Командора на острове. Никто ничего бы не узнал, а война списывает и не такое. Нежелание, чтобы прогресс коснулся России? Но Сергей прав, тогда проще попытаться перенести его в Англию. Да и помимо Сергея есть я, Гриша, Костя, и британцы просто обязаны знать – все не ограничивается Командором. Он лишь наш несомненный предводитель.

Однако кто же тогда?

Петр первым закурил прямо за столом, и большинство последовало его примеру. Привычка была еще новомодной, за пределами своих компаний курильщики порою стеснялись, однако царь насаждал ее с достойной лучшего применения энергией.

И тут удивил лорд. Вероятно, справки он навел заранее. Не только о табаке, но и о состоянии государственной казны. Иначе как объяснить, что он довольно ловко завел разговор о сортах табака, о трудностях его доставки с далекой Вест-Индии, а затем предложил отдать ему на откуп всю торговлю заморским зельем. Между прочим, за немалые деньги – двадцать тысяч фунтов.

При отсутствии конкуренции вернуть их, прямо скажем, раз плюнуть. Табак разводится пока еще чуть не исключительно в Америке. Портов там у англичан полно уже сейчас. И связей у бывшего генерал-губернатора в тех краях навалом. Выгодное дело, что ни говори. Это нам в любом случае все пришлось бы начинать с нуля. А то и захватывать себе один из островов в качестве базы. С последующей войной против всех.

Пусть богатеют. Курящих еще немного, а когда число увеличится, то самосад будет расти чуть не в каждом огороде.

Петр тоже не возражал. Ему очень были нужны деньги, да и к англичанам он относился с огромным пиететом.

– Еще мы бы хотели купить у вас кое-какие образцы новых изделий. Или их чертежи. – Эдуард внимательно оглядел нашу компанию. – Паровую машину, например.

– Это не ко мне, – качнул головой царь. С явным сожалением. Он только стал входить во вкус распродажи, а тут выяснилось, что все ценное уже закончилось.

– Мы не против. Но вопрос сложный. За столом не решишь. Давайте чуть попозже, не на пиру, – ответил я от лица своих товарищей. И, словно принося извинения, добавил: – Праздник все-таки.

Вопрос уже обсуждался, поэтому согласие далось легко. Ни паровая машина, ни, скажем, воздушный шар тайной быть не могли. Их вполне по силам было изготовить еще древним грекам. Срабатывала инерция мышления да отсутствие ярко выраженной потребности. Теперь же даже со слов дилетантов пытливый человек рано или поздно додумается до наших изделий сам. Так лучше получить энную сумму. Тем более, кабаньер на веки вечные так и останется обычной игрушкой, а паровую машину еще долгие десятилетия придется доводить до ума.

От этих тайн беды не будет. Пусть пользуются нашей добротой.

Командор незаметно подмигнул. Все шло как предполагалось.

Хотя, нет, не все. Когда половина гостей уже почивали лицом в тарелках или стыдливо прятались под столом, в зал ворвался офицер. Он явно скакал сюда как мог быстрее. Лицо раскраснелось от мороза, глаза очумелые, сам пошатывался, но старался держаться и сообщить явно не слишком хорошую весть. С хорошей даже усталый гонец выглядит гораздо бодрее.

Надо отдать Петру должное – он умел переходить от пира к работе так, словно и не пил наравне со всеми. Перед нами сидел повелитель большой державы, занятый исключительно ее делами.

Офицер что-то тихо проговорил царю. Я сидел не так далеко, однако ничего не сумел понять. Зато увидел, как глаза самодержца недобро сверкнули и усы встопорщились, словно у кота. Насколько я знал Петра, подобный вид не сулил кому-то ничего хорошего. Брошенный в сторону Кабанова взгляд заставил прежде всего подумать, что причина монаршего гнева Сергей. Хотя нет. Командор слышал донесение, и на лице его появилось выражение человека, который предупреждал, и вот предсказание сбылось.

– Едем, – довольно громко произнес Петр и толкнул задремавшего было Меншикова.

– Куда, мин херц?

– В Москву. И ты тоже, – последнее относилось к Командору.

– Государь, лучше я поутру выступлю с полком.

– И будешь добираться две недели, – возразил царь.

Очевидно, после сегодняшней истории акции Кабанова здорово поднялись в цене.

– Дня два, – прикинул Командор. – Только распорядись насчет помещений. Чтобы нам на улицах не ночевать.

Ничего себе спешка! Да что же стряслось?

Царь колебался. Ему хотелось иметь Сергея рядом, однако Сергей с полком был явно предпочтительнее. Вот только срок…

– Смотри. Буду ждать, – как-то очень просто вымолвил Петр, крепко обнял Кабанова и стремительно двинулся к выходу.

– Что случилось? – тихо, хотя оба англичанина дремали, спросил я.

– Стрельцы взбунтовались.

– Как? – Я хотел сказать, что бунт должен произойти во время путешествия Петра, но поднапряг память и смутно припомнил, что перед отъездом были какие-то волнения в полках. Или в полку. Само же массовое выступление произойдет позже.

– Вот именно, – Сергей понял ход моих мыслей и согласно кивнул.

Неужели, несмотря на все, история будет повторяться в точности? Вплоть до Сурикова с его картиной?

Кому-то жизнь, кому-то – лишь повод для вдохновения. Хотя жившие зачастую удерживаются в памяти лишь потому, что о них написали…

7. Кабанов. Отъезды и поручения

Случившееся действительно было лишь преждевременной прелюдией к большому бунту. Заговорщики не то поторопились, не то не рассчитали своих сил, считая, что за ними пойдут сразу и все. Но первое вернее. Уж куда проще дождаться отъезда Петра и тогда, пользуясь отсутствием законного государя, возвести на престол его сестру.

В классическом смысле бунта не было. Был заговор с подготовкой бунта. Но с точки зрения закона – ни малейшей разницы. Разве что народа пострадало меньше. Палачи старались вовсю, сам Петр проводил в пыточных времени столько, будто готовился сдавать экзамены на палача и сейчас проходил стажировку, но итоги особо не впечатляли. Обвиняемые связь с Софьей отрицали (я знал, что связь была, однако воспоминания о читанном в далеком будущем доказательством не являются даже при таком способе судопроизводства). Для приговора хватало намерений.

Злоумышленники в лице полковника Цыглера со товарищи были обезглавлены. Никаких эксцессов не случилось. Народ, как всегда, безмолвствовал, притом что недовольных нынешним правлением во всех слоях хватало. Как при любой власти на Руси.

Я со своим полком на всякий случай оставался в Москве. И только после окончания следствия и казни смог вернуться в Коломну. Там ждали иные дела, связанные с бесконечными учениями. С другой стороны, как скажет позднее великий полководец: «Тяжело в учении, легко в бою». Другого способа воспитать солдат просто нет. Альтернатива одна – отсутствующий опыт потом восполняется кровью.

При не слишком частых встречах с Петром я не уставал повторять ему одно: если какие-то полки ненадежны, то их надо разогнать. Зачем вообще нужны солдаты, если от них постоянно ждешь неприятных сюрпризов? Они гораздо опаснее для власти, чем для врага.

Стрелецких полков Петру было жаль. Именно полков, а не служивших в них людей. Шестнадцать единиц – звучит-то как! Целая армия. И вдруг самому распустить ее и остаться с потешными, с новомосковцами Лефорта и Гордона да моими егерями.

Убедила предстоящая дорога. Как-то не по себе стало уезжать, оставляя государство с потенциальным очагом бунта. Потом захочешь вернуться – а некуда.

– Как думаешь, сопротивляться будут? – Не бывает худа без добра. После совместного приключения Петр стал относиться ко мне с большим доверием. Пусть не всегда слушался, но хоть всегда слушал. Тоже немало, когда имеешь дело с представителем власти, будь то неограниченный монарх или формально зависимый от избирателей депутат Думы от какой-нибудь кадетской фракции.

– Сомневаюсь. Пошли меня с полком, а я как-нибудь договорюсь. – Я здорово надеялся, что вид моих егерей сумеет образумить самых буйных.

– Ты – да, – усмехнулся царь. – Только кровь понапрасну не лей. Видел тебя в деле.

Кому бы говорить о пролитии крови! Не на бой же я собирался! Напротив, чтобы предотвратить грядущее столкновение.

Из Москвы стрельцов было решено выселить. Не сразу, постепенно. Конечно, перебираться в глубинку, налаживать там жизнь по новой будет несладко. Да все получше, чем под топором палача.

Первоначально царь хотел провести переселение тотчас же. Пришлось отговаривать, что это легко может вылиться в бунт. А так – всем, не желающим к поступлению во вновь формируемые полки, будет дан срок, в течение которого они обязаны покинуть столицу. А перед тем – обязательная клятва на Библии ни словом, ни делом не злоумышлять против законного государя под страхом казни и отписания всего имущества в казну.

– Зело много сил потратил, пока Думу убеждал, – пожаловался Петр. – Все бы им по старинке.

Тут я его понимал. Один раз, когда после взятия Азова решался вопрос о флоте, я в числе других сподвижников был приглашен на заседание. Впервые за историю посреди бояр затесались офицеры и генералы. Для, так сказать, моральной поддержки грядущей реформы.

Боярская дума произвела на меня не менее тягостное впечатление, чем Дума времен совсем другой России. В той мне тоже доводилось бывать в бытность моей службы начальником секьюрити у депутата Лудицкого. Сплошная говорильня, работа на публику, рисование перед коллегами при полном отсутствии дел. Говорить-то много легче, чем работать. Мели языком, костей там нет, и даже мозоли не вскакивают.

Ну, не сторонник я демократии! В ранней юности, пожалуй, был, но перестройка мигом продемонстрировала все минусы данного строя. Из непроцветающей, но все-таки великой страны за несколько лет умудрились превратиться чуть ли не в банановую республику, развалить все, что только возможно развалить, и лишь каким-то чудом не исчезли с географических карт. Мгновенно выросла преступность, а уж наверху проходимцев всех мастей оказалось столько, сколько их вообще на свете не должно быть.

И невозможно простить предательство. Нас, военных, предавали на каждом шагу, начиная с недоброй памяти Меченого. И сами же чуть что норовили укрыться за нашими спинами.

Ладно, что толку бередить душу? Тем более, когда есть шанс не допустить для России всех этих либеральных штучек. У каждой страны собственный путь, и не стоит подводить всех под одну гребенку.

– Распоряжения я отдам, – кивает Петр. – Будешь отвечать за дело, раз сам напросился.

Я явно чувствую, что царя гложет еще какое-то известие. Приходится осторожно – вдруг решит, что лезу не в свое дело, – насесть с вопросами.

– Ерунда. Татары набег устроили. Доносят – большой полон взяли. И не догнать никак, – отмахивается Петр.

Тут давно смирились с негодностью ответных мер. Ходил Голицын при Софье на Крым, и чем все закончилось? А уж в набеге за татарами действительно не угнаться.

– Они – набег, мы – налет… – Мысль родилась спонтанно, нуждалась в уточнениях и в то же время обязана была сработать.

– На дирижабле? – загорелся Петр.

– На дирижабле – несерьезно. Если б их иметь с десяток… Войдем в Крым, набедокурим малость и уйдем восвояси.

Самодержец сник на глазах. В его памяти всплыли неудачи всех предыдущих попыток вторжения в вотчину ханов.

– Зря, что ли, Азов брали? – возразил я на невысказанные замечания. – Никакой армии и никакого Перекопа. Десант со стороны моря, короткий рейд, а потом – абаркация и возвращение.

Некоторое время царь переваривал новую для него мысль.

– Кораблей мало. Большую силу не поднять, а малой ничего не сделать, – наконец возразил Петр.

– Большой как раз не надо. Маневренность будет не та. Одного моего полка за глаза хватит. Только немного кавалерии добавить для разведки. – И, не сдержавшись, добавил: – Не забывай, государь, кем я был. Все мои успехи на суше связаны с такими рейдами. Хоть английского посланника спроси, хоть Ван Стратена. Тут главное – стремительность. Удивил – победил.

– А я думал, поможешь новые полки формировать. – Чувствовалось, что идея начала увлекать царя. Ему хотелось привлечь внимание победами в Европе. Тогда, глядишь, и союзники появятся. А там можно будет одолеть Турецкую империю и твердой ногой встать на Черном море.

– Сейчас важно татар отучить от набегов. Полки мне по чину формировать не положено. Да и в поле я нужнее. Лишь бы начальников надо мной поменьше было.

Последнее беспокоило больше всего. Я не хочу говорить о людях плохо. Просто они привыкли воевать по-другому, не торопясь, а тут весь успех зависел от стремительности. Плюс ко всему – Петр не особо доверял людям, старался вводить везде, где возможно, коллегиальное управление. Я же привык отвечать за все сам. Представляю рейд, в котором куча начальников спорят, как быть дальше!

После короткой беседы я сумел выторговать полные полномочия по руководству рейдом, включая подготовку, привлечение дополнительных сил и подчинение мне флота.

– Не боишься, что завистники съедят?

Если до нашего совместного с Петром приключения на меня не обращали особого внимания, то с ростом влияния все больше и больше людей посматривали в мою сторону весьма косо. Это были бояре, золотой век которых истекал, да и кое-кто из сподвижников, не желающих подпускать к царю нового человека.

На моей стороне был Гордон. Старый вояка к интригам отношения никогда не имел и ценил меня как профессионала. Лефорт тоже не испытывал неприязни. Я старался вести себя с ним всегда корректно, конкурентом ему не был, да и смотрел на меня Франц как на собрата-европейца.

И конечно же, Алексашка. Когда доводится сражаться плечом к плечу, поневоле становишься если не другом, то соратником. Плюс Меншиков по природе был любознателен и старательно учился у меня то одному, то другому.

– Бог не без милости, – пожал я плечами.

– Я скажу Ромодановскому, чтобы во всем тебя поддержал, – подмигнул Петр. – Против него особо не попрешь.

Это точно. Уже на следующий день князь-кесарь вызвал меня к себе, долго взирал своим тяжелым взглядом из-под набухших век и изрек так, словно имел дело с очередным государственным преступником:

– Не пойму я тебя. Чего ты добиться стараешься? Чинов? Денег? Положения? Власти?

– Чин устраивает. Деньги есть. А власть порой нужна, чтобы лучше выполнить порученное дело, – стараясь оставаться спокойным, ответил я.

В принципе, я достаточно компанейский человек и легко схожусь с людьми. Но с этим грузным боярином общего языка я найти не мог и всегда чувствовал себя рядом с ним не в своей тарелке.

– Какой-то ты не такой, как все, – как нечто разумеющееся объявил князь-кесарь. – Изобретения разные. На исповеди не бываешь, хотя вроде несколько раз в церковь заходил.

Надо же! Даже это знает! Хотя зачем ему? Мало ли вокруг Петра иностранцев, к православной вере не имеющих никакого отношения? И ничего. Никто их не подозревает.

– Я же не местный. – В широком смысле я не врал. Время рождения определяет менталитет не хуже, чем страна.

– Смотри у меня, – без угрозы сказал Ромодановский. Не было у него надобности угрожать. – Про тебя такое порой шепчут, что только диву даешься. Ладно. Государь просил поддерживать тебя во всем. Что потребуется, обращайся сразу ко мне. Помогу. Но коли худое замыслил…

– Моего слова достаточно? – Не люблю, когда говорят таким тоном. Но поддержка Ромодановского стоит дорого.

Боярин грузно шевельнулся, вновь устремил на меня тяжелый взгляд, словно пытался прочитать все, запрятанное мной в душе.

– Ладно. Верю. Но и ты про разговор не забывай. Да. Если кто из стрельцов что-то ляпнет или сомнения возникнут, отправляй сюда. Я сам разберусь.

А спустя два дня Великое посольство покинуло Москву. У Петра были резоны спешить. Сойдет снег, и проехать во многих местах станет невозможно. Следствие отняло время, и уже не за горами была весна со своим извечным бездорожьем.

Урядник Петр Михайлов разве что не светился от предвкушения. И далась ему эта Европа! Хотя… пусть прокатится. Не свет посмотрит, так себя покажет. Дипломатического толка не будет, зато какой пиар! Мечта политика… Царь – плотник саардамский. Даже последующие бессмысленные разборки со стрельцами никак не смогут развеять сей образ.

Нам бы только топором помахать, а что рубить, бревна ли, головы – все равно.

Хотя есть надежда, что в этот раз обойдется без голов.

Мне еще накануне отъезда пришлось навестить британских «друзей». Юра умотал на Урал, договариваться о поставках железа, остальные тоже были в разгоне, а посылать вместо себя Ширяева показалось неудобным.

– Рад видеть вас, Командор. – Лорд старательно изобразил на холеном лице радушную улыбку.

В кабинете, куда провел вышколенный на британский манер слуга, сидели оба старых знакомца.

– Я тоже. – Былые флибустьерские подвиги подернулись романтической дымкой, как это часто бывает с прошлым, и я давно не держал зла на своих персональных врагов.

Да и кто скажет, кто из нас был прав в давнем противостоянии? Добро и зло настолько относительны, что могут существовать или на уровне отдельных личностей, или на уровне целых государств. При этом меняя полярность в зависимости от нашей оценки и принадлежности.

– Могли бы хоть изредка заходить в гости, – мягко упрекнул Эдуард. – Сэр Чарльз уедет, и я останусь один в чужой стране.

Сердце поневоле екнуло в груди. Во рту пересохло. Нестерпимо захотелось спросить: «А Мэри?» Но не выдаст ли голос? И не спросил, промямлил вместо этого, что обязательно загляну, коль будет время.

Получалось едва ли как «никогда». Я собирался выступить почти сразу за отъездом посольства, только в другую сторону. Ждать начала навигации на Дону не хотелось. Я уже давно буду на месте с полком.

Операции удаются лишь при хорошей подготовке. Где же готовиться, как не у морских берегов? Отработать взаимодействие с флотилией, высадки-посадки, наметить оптимальный маршрут, найти проводников, и многое еще в том же духе.

– Вы уже обещали навещать нас, – напомнил Эдуард.

– Сожалею. Дела. Занят буквально с утра и до ночи. – Я не погрешил против истины. Полк, производство, в котором я тоже принимал посильное участие, даже разговоры, что еще реально сделать в самое ближайшее время, что – чуть погодя, и кого необходимо привлечь, и какие материалы получить… Сплав прожектерства с жесткой практикой.

Но если я еще не был в подаренных мне землях… Хотя взглянуть обязательно надо. Хоть жизнь крепостных облегчить. И ту же картошку внедрить. По калорийности она превосходит репу, значит, меньше вероятность голода.

– Но даже у здешнего царя есть выходные. Кстати, как он вам? Вы – опытный человек, много видели на свете. Бывали при настоящем дворе, – попытался польстить мне толстый Чарли.

Раз я опытный, то не мог не видеть недостатков Петра. Но помяни о них – и при случае мне с легкостью пришьют «слово и дело». Мало ли какие альянсы бывают в игре!

Зла я на собеседников не держу, но и верить – не верю.

– Мне нравится энергия, с которой он старается преобразовать свое государство. – И понимай мои слова, как знаешь.

– Да, энергия, – кивает Чарли.

Он тоже не говорит о Петре ни одного плохого слова. По тем же самым причинам. Казнить иностранца, тем более – англичанина, никто не будет. А выслать вполне могут. И королю наябедничать при этом. Вот, мол, какие неосторожные у него подданные.

Я передаю обещанные чертежи паровой машины и схему кабаньера с необходимыми пояснениями. Последний вообще бесполезен. Разве что соединить его с паровиком.

А что? Полученная энергия будет вращать винт, а пар пойдет на подъемную силу. Только придется забыть о весе машины, благодаря которому данная конструкция летать не сможет.

Остальное мы пока держим при себе. Новые казнозарядные штуцера с коническими пулями и пороховой трубкой. В перспективе – капсюли, как только мы научимся их безопасному производству. Штучные экземпляры уже получены, однако до массового производства еще очень далеко.

Оставляем при себе электрогенератор. Его время тоже наступит несколько позже. Разумеется, ракеты. Хотя последние известны с незапамятных времен, однако используются в основном для фейерверков.

Да мало ли что? В ответ на просьбу поделиться прочими изделиями я отвечаю, что все они нуждаются в доводке и потому на продажу выставлять их явно преждевременно. Вот, как только, так сразу. По настоящей цене.

Такой язык мои собеседники понимают и смотрят на меня с уважением.

– Как вы знаете, я еду с посольством до Европы, а потом навещу Англию. Заодно могу поговорить о вас с королем. Нашей стране нужны такие люди. Думаю, полное прощение и дворянство вам обеспечены. А там с вашими способностями вы сумеете забраться на самый верх, – пытается соблазнить меня толстяк.

– Видите ли, в этом случае я, французский дворянин, буду вынужден прямо или косвенно воевать против своей родины. Точно так же как во Франции я связан словом не воевать против вас. Поэтому мое пребывание в России в данный момент является самым лучшим выходом для всех. – Сей логический пассаж я придумал давно – специально для такого случая.

– Да… – тянет толстяк.

Лорд и сэр переглядываются. Возражения подобрать трудно. Зато мои слова звучат намеком на дальнейшее сотрудничество. Даже вкладывать ничего не надо. Петр оплачивает наши опыты, а результаты довольно быстро попадают в Англию.

Блаженны верующие!

Меня радушно приглашают отобедать. Отказаться неудобно, да и что в том плохого?

Я как-то забыл, что в европейских семьях обедают совместно с женщинами. А может, напротив, подсознательно помнил об этом.

Мэри входит в столовую, и я чувствую себя так, словно мне нанесли нокаутирующий удар. На меня она почти не смотрит. Я тоже стараюсь не пялиться на ее бледное и такое притягательное лицо. Только смотри, не смотри… Буквально каждой клеточкой ощущаю присутствие молодой леди, и то, что она точно так же чувствует меня. Какая-то странная, диковинная связь делает ненужными даже взгляды. Обед превращается в изощренную пытку. Кусок не лезет в горло, я постоянно боюсь что-нибудь пролить или уронить, корю себя, словно укорами можно что-то исправить.

А ведь она вроде бы должна быть замужем. Да и я не свободен. Мы уже причинили друг другу столько мучений, что должны испытывать жгучую ненависть.

Если бы все было так просто!

За столом говорит главным образом толстяк. Порою – лорд. Я лишь несколько раз вставляю какие-то замечания. И упорно молчит леди Мэри.

Я не имею права ее мучить, не хочу мучиться сам, а ничего иного наши встречи принести не могут.

В конце концов я не выдерживаю пытку. Сразу после обеда я встаю, ссылаюсь на дела и торопливо ухожу из дома посланника. Но на прощание, согласно этикету, еще раз припадаю губами к девичьей руке, и земля уплывает из-под ног, как палуба во время крепкого шторма. Так и выхожу, слегка пошатываясь и не понимая: плохо мне, а может, наоборот, – хорошо?

8. Азовское море

Взятая в прошлом году крепость спешно отстраивалась. Ремонтировались башни и бастионы, возводились на месте разрушенных новые дома, очищались рвы. Только вместо турок повсюду мелькали разномастные стрелецкие кафтаны и плащи городовых солдат.

На берегу лежали вытащенные на зиму галеры первого в истории России регулярного флота. Вокруг кипела работа. Команды заново конопатили и смолили корпуса, готовясь к новой кампании.

Война формально не закончилась со взятием Азова. Недавний рейд татар, прорвавших кордоны и вдоволь прогулявшихся по малороссийским землям, был жестоким свидетельством того, что до победы еще далеко.

Четыре солдатских городовых полка и четыре стрелецких, всего около девяти тысяч человек, составили новый гарнизон завоеванной крепости. Комендантом был назначен князь Львов, человек опытный, предусмотрительный. Да над ним находился воевода Шеин, по случаю победы получивший диковинный, никогда не существовавший на Руси чин генералиссимуса.

Короче, начальства, как всегда, хватало.

Прибывший с полком Кабанов сразу предъявил бумаги от царя, в которых было указано его независимое положение. Чин новоприбывшего был невелик, однако табели о рангах еще не существовало, звание практически не отделялось от должности, и мешанина во власти была полнейшая. Одновременно существовали воеводы и генералы, десятники и сержанты, и в завершение картины – они даже подчинялись разным Приказам.

Шеин, еще молодой, тридцатипятилетний, однако успевший несколько располнеть, с широким лицом и высокомерным взглядом, встретил Кабанова без особой теплоты. С высоты рода новоявленный генералиссимус надменно взирал на большинство подчиненных. Но полковник к подчиненным, как оказалось, не относился. Вдобавок, именно его действия во многом способствовали взятию Азова, следовательно, полученным воеводой наградам. Плюс – явный и недвусмысленный приказ царя во всем оказывать содействие командиру егерей. Вплоть до передачи части флотилии и усиление егерей на выбор казаками или поместной конницей.

И казаки, и конница должны были подойти только в мае, когда вырастет трава и будет решена проблема с фуражом. Да и кто воюет, пока не сойдет снег?

Тайная, скрываемая от самого себя мысль, что лихой полковник вновь сумеет достигнуть успеха и часть почестей перепадет отвечающему за все войско генералиссимусу, примирило Шеина с особыми полномочиями прибывшего.

Зато абсолютно не понравился царский указ о роспуске стрелецких полков. Егеря, может, и были неплохими вояками, однако было их заметно меньше, да и уйдут куда-то… и с кем прикажете защищать крепость?

– Там стоит дата. Не раньше начала лета, а к тому времени сюда конница подойдет, – заметил Кабанов, подчеркивая ногтем нужное место в бумагах. – Наш государь твердо решил построить всю армию на новых основаниях. Скоро будет объявлен набор в четыре новых полка. Чуть позже – еще в четыре. Нехватка офицеров не позволяет сформировать сразу намеченное количество. Может, кто из стрельцов пожелает вступить туда.

– А городовые солдаты?

– Их пока никто трогать не будет. – Никаких бунтов с этой стороны Кабанов не ждал, потому речи с Петром о них не вел.

Кажется, Шеин собрался облегчить душу отборной тирадой. Рот воеводы приоткрылся, и только звуков не последовало. Каким бы правым Шеин себя ни считал, порицать государя в присутствии его доверенного лица он не стал.

– Что это за отдельные задачи? – с некоторой долей высокомерия спросил вместо ругани Шеин.

– Государь просил под страхом жестокого наказания держать предприятие в тайне. Могу лишь сказать, что вместе с флотом выйду в море малость пощипать турок.

Генералиссимус вспомнил: про Кабанова говорили, будто он бывший пират, громивший в далеких морях испанцев и англичан.

Громить англичан – не слишком укладывалось в голове, однако ведь и полковник не местный. Вроде из Франции, а они там вечно воюют между собой.

Понятно было главное. Царь решил воспользоваться некоторыми талантами нового подданного. Что ж, глядишь, и к лучшему. До сих пор у Шеина создавалось впечатление, будто адмиралы сами понятия не имеют, каким образом использовать построенный флот.

Выросший в сухопутной стране, боярин даже не представлял, какие бывают настоящие флоты. Как и то, что пара кораблей и скопище галер флотом может называться лишь с некоторой натяжкой.

По случаю воскресенья никто в крепости не работал. Служивый люд отстоял утреннюю службу и сейчас мелкими и не очень группами наполнял улицы, ведя неспешные беседы. С едой в городе было неважно. Кормили плохо. Жалованье задерживали и не платили уже давно. Все обносились, даже последние нательные рубахи у многих развалились прямо на теле. Новая же форма так и не приходила.

На фоне стрельцов и солдат прибывшие егеря, одетые с иголочки, казались выходцами из другого мира. Понятно – недавно набранные. Послужат немного – тоже превратятся в оборванцев. С таким царем это быстро.

Ширяев не спеша прогуливался по городу. Одет он был поверх мундира в обычную епанчу, как простой солдат. Со стороны не скажешь, офицер или нет. Если же при его появлении частенько умолкали разговоры, так это от возникшего уже давно антагонизма.

К потешным остальные солдаты относились плохо. Как к привилегированным частям, которым и платят вовремя, и одевать не забывают, и почет повсюду оказывают. Егеря, правда, к потешным не относились. Вообще появились недавно, и большинство толком не представляло, кто это такие. Но к новшествам царя многие относились с предубеждением. Солдат ли, офицер, а как побежит докладывать по команде услышанное, так греха не оберешься. Тут это быстро. Лучше помолчать, пока егерь не пройдет, и уже между собой спокойно поговорить за жизнь.

– Пес царский! – донеслось в одном месте до Ширяева.

Григорий спокойно оглянулся и посмотрел на группу стрельцов. Однако те молчали, словно фраза Ширяеву померещилась. Кто-то глядел на него с вызовом. Большинство предпочло отвести глаза.

И ладно. Не выяснять же отношения!

Зато в другом конце улицы окликнули:

– Кто такие будете?

– Служивые, – улыбнулся Ширяев окружившим его стрельцам.

– Это понятно. Навроде потешных али как?

– Мы – егеря.

– А энто как? Слово-то чудное.

Ширяев объяснил. Рассказал о службе, о подготовке, помянул, что жалованье выплачивается вовремя. Целых одиннадцать рублей в год рядовому, а кто повыше – еще больше.

– Надо же – кому-то вовремя, а кому вовсе не платят! – в голосе говорившего прозвучали злые нотки.

– Да ладно, Кондрат! Они же новые! Потом тоже хлебнут горя, – попытался успокоить его сосед.

– Почему не платить? Хозяйств у нас нет, иных доходов тоже. Да и со временем все равно не густо. Сплошные учения, порою передохнуть некогда, – миролюбиво поведал Григорий.

– Будто мы ничего не делаем! – вновь возмутился Кондрат. – Сидим тут вдали от дома, и возвращать нас не собираются!

– А хозяйство на бабах, – поддержал его еще один стрелец. – Много ли бабы наработают? Того гляди, по миру пойдешь.

– Так война же, – попытался урезонить стрельцов Григорий. – Налетят турки на Азов, захватят, и, почитай, все жертвы псу под хвост. Что тогда, сначала начинать?

– Еще раз начинать, вестимо, не годится, – вздохнул второй, рассудительный. – Но и мы тут вечно сидеть не могем. Смена должна быть. Жалованье, опять же. Пообносились совсем, да и домой привезти чегой-то надо.

Его поддержали. Служба службой, но и вознаграждение за нее должно быть. И несправедливо: кто-то в Москве под боком у жены находится. А кто-то – у черта (не будь лишний раз помянут) на куличках. Полковникам да воеводам что? Они свое, чай, получат. Потешные опять-таки всякие…

– Так в чем проблема? Слышал, будто набирают четыре новых полка из охотников. Переходите туда. Будет вам жалованье вовремя. Но спокойной жизни не обещаю. – Ширяеву по-своему стало жалко этих людей, на которых наплевало собственное государство.

Правда, они тоже частенько служили не делу, а отдельным лицам. И давно представляли собой не воинскую силу, а вооруженную толпу, больше занятую своими правами, чем обязанностями. Да еще весьма специфическими методами.

Если бы в жизни все было так же четко и определенно, как в полузабытых учебниках истории!

– А бабу с ребятишками куда? – сверкнул глазами Кондрат. – И лавка у меня. Ее что, первому встречному подарить?

– Так выбирать надо. Или служба, или лавка. – Ширяев знал, что вопрос о роспуске стрелецкого войска уже решен.

– Завсегда совмещали, и ничего. Чай, не последняя голь перекатная. Нам была прибыль и честь, царям – польза, – подбоченился Кондрат.

А Ширяеву припомнились читанные в детстве строки о стрелецких бунтах. Вот уж где польза царям!

– Может, вас на замену прислали? – спросил рассудительный, уводя разговор в иное русло. – А нас того, в Москву? Али просто на усиление? Турка, скажем, идет?

– Ну ты сказанул! Куда же он пойдет зимой? – раздалось из толпы. – Замерзнет по дороге!

– Какая зима? Смотри, подтаивает все, – возразили ему.

– Скоро грязища сплошная будет, – добавил еще один. – По ней вообще не пройдешь, не проедешь.

Зимой-то как раз татарва, говорят, по всей окраине лютовала.

– Так татарва – не турки. Турок больше пеший воюет.

– Слышь, а правду люди бают, будто царь нас покинул?

– Не покинул, а уехал. Надо помощников в войне искать. – Хотя Ширяев знал, что никаких помощников Петр не найдет.

– А как подменят его в Неметчине? Немцы – они такие. Только и мыслят, как поболе православных истребить. Вон, Франчишка Лефорт что учудил…

– Да и сам Петр постоянно с немцами якшается. Словно не русский царь, а бог весть что!

– Наряды басурманские носит, тьфу!

– Вот при отце его, сказывают…

Ширяев вздохнул. Он-то знал, что защитники и ревнители старины обречены. Наверняка все эти люди скоро лягут под топор, даже не чуя под собой вины.

Или нет? Если разойдутся с миром, то даже у Петра не будет причины их преследовать, мстя за виденные в детстве картины. А Суриков пусть ищет другой сюжет. Их всегда достаточно в истории любой страны.

Да, пусть ищет…

Весна действительно потихоньку вступала в права. В сплошном снежном покрове появились проталины. Прежде – малочисленные и небольшие, потом – крупные, обещающие в ближайшее время слиться в одну. Сам снег стал ноздреватым, а за ним лед на Дону перестал внушать доверие и служить естественной зимней дорогой.

Потом как-то в одночасье грязно-белое исчезло, и только продолжающийся по реке ледоход напоминал о миновавшей зиме.

Егеря практически все время проводили в поле. Месили грязь, совершали всевозможные перестроения, а уж стрельбами занимались с таким усердием, что пороха было истрачено едва ли не как за обычную войну.

Последние льдины исчезли, словно их никогда не было. И почти сразу пошла в рост трава. Воздух пропитался ее ароматами. Многим, кто вынужден был сидеть в некогда чужой, а ныне своей крепости, захотелось домой. Там тоже все начинает зеленеть, но, кажется, ярче и сильнее. В родных местах все лучше.

Тут Шеин и собрал стрельцов. Надменно выпятив бороду, новоявленный генералиссимус объявил царскую волю. Прежние полки остаются на службе до конца лета, пока не будут подготовлены новые. После чего каждому стрельцу предоставляется выбор – или идти в солдаты на общих основаниях, или записываться в другое сословие. Понятно, не дворянское. На это могли претендовать разве что высшие офицеры, правда, при условии службы там, где потребуется государству. Но сословий много. При наличии денег можно заниматься торговлей, по мере возможностей – каким-либо иным делом в городе, а то и становиться государственными крестьянами.

– Думайте, кому что лучше. До осени времени много, – закончил Шеин, опуская руку с бумагой.

Новость ошарашила. Хоть и ворчали стрельцы на тяжкую долю, однако сейчас они были сословием служивым, с кучей льгот, а тогда станут простыми людьми. Теми, с которыми власть вообще не считается.

– Да что это деется? – первым озвучил общее настроение пятидесятник Евсей Рыжов, человек, известный в стрелецких полках тягой к правде. – Мы Азов брали, за царя кровь лили, а теперь без надобности?

– Знаем мы крестьянскую долю! Видали, как их на работы гоняют! – донесся голос из толпы. Только этот говоривший предпочел на передний план не выступать.

Дальше отдельных слов стало не разобрать. Зато в сплошном гуле отчетливо чувствовалось общее недовольство.

А вот гнева пока не было. Завести себя как следует люди не сумели. Это же не сразу происходит. Потому обратили внимание, как болтавшиеся там и здесь егеря словно невзначай собрались группами, а группы те больше походили на строй.

Хотя стрельцов было заведомо больше, но солдаты сумели окружить их. Да и ружья говорили о многом. Тем, кто видал, как царские прихвостни умеют с ними обращаться.

Предусмотрительные! Стрельцы явились послушать воеводу при одних саблях. Хоть не шибко любили Шеина, да коварства такого за ним не подозревали. Не немец же, чай! Свой, русский.

Гул поневоле перешел в глухой ропот.

– Я неясно сказал? – громогласно спросил боярин.

Все четверо полковников стояли за его спиной. Им-то что? Начальство! Ох, мало ихнего брата на копья подняли при Софье!

Ширяев стоял со своей охотничьей командой и молил всех святых, чтобы все обошлось. Для их же блага!..

– Вам же лучше! – выкрикнул Колзаков, один из стрелецких полковников. – Сами хотели домой скорее, так пользуйтесь, пока опять в поход не послали. Крым воевать или Валахию.

Фраза заставила призадуматься. Терять привилегии не хотел никто. Но и воевать тоже. Хотелось прежней спокойной жизни под боком домочадцев. Чтобы служба была, но необременительная. И прежние вольности. Не как сейчас.

И уж совсем не хотелось тащиться к Крыму. Тем, кто постарше, еще помнились неудачные походы Голицына, когда умерших было намного больше, чем убитых, а славы и пользы – ни на грош.

Может, и в самом деле лучше по домам?

И уже потянулись прочь самые первые. И благоразумные, и робкие, и те, кому все равно.

Им никто не препятствовал. В глазах егерей читалось откровенное облегчение. Оно понятно, кому же хочется братскую кровь проливать? Не басурмане, такие же православные люди.

Да и при чем здесь служивые? Из века в век все решает начальство, а отдуваться приходится солдатам.

Нет, чтобы решать дела всем миром, по справедливости, правде и совести!

Да только где эту справедливость найти?

До Бога высоко…

9. Кабанов. Крымские берега

Майское солнце припекало словно в июле. Жара стояла невыносимая. Мундиры пропитались потом. Во рту поселилась пустыня с ее безвлажием и пылью. Распухшим ногам было тесно в сапогах. Давила амуниция. Еще задумывая поход, я решил ограничиваться минимумом повозок, этого бича нынешних армий. С одной стороны, солдату, конечно же, легче, когда часть необходимого везут следом, с другой – это сильно замедляет марш.

К счастью, перечисленные трудности являлись единственными. Нынешние властители полуострова привыкли, что под угрозой находится только путь через Перекоп. Им в голову не приходило, что с занятием Азова и наличием минимального флота мы получили возможность нанести удар там, где нам удобнее.

Конечно, не совсем. Сорокин обстоятельно поведал мне обо всех недостатках кораблей и их экипажей. Чуть позже я сам убедился в этом, хотя полностью доверял Косте в подобных делах.

Ни галеры, ни два тридцатишестипушечных корабля, «Апостол Петр» и «Апостол Павел», доверия не внушали. Сделанные из сырого дерева на скорую руку, они были пригодны для плавания по реке или вблизи берегов, но первый же серьезный шторм был для них опаснее любого неприятеля.

И совсем никудышными были команды. Новоявленные матросы моря в глаза не видали, корабельного дела толком не ведали, и хоть учили их, да разве на берегу толком научишь?

Короче, в Черное море с нынешней эскадрой выходить было равнозначно самоубийству. Вот если бы со мной по-прежнему были былые соратники…

Пришлось обходиться так. После нескольких кратковременных выходов эскадра приняла на борт десант и двинулась в первый боевой поход. Не могу сказать, чтобы все шло гладко, но погода, к счастью, благоприятствовала, расстояние было небольшим, да и само море больше напоминало крупный залив. Во всяком случае, мне, привыкшему в последние годы к другим масштабам и глубинам. И лишь вместо привычного Кабана над нами развевались Андреевские флаги. Мы с Сорокиным сумели убедить Петра, что флот должен иметь свои символы, и настоять на принятии косого голубого креста, который появился бы без нашего вмешательства, однако несколько позже.

Высадка прошла почти безупречно. С небольшой скидкой на неопытность новоявленной морской пехоты. Мой полк да две сотни казаков – огромные силы для пиратского Командора.

Казаками командовал Лука. Тот самый, с которым мы когда-то вместе отражали натиск турок при движении к Азову. Он вызвался идти со мной добровольно и сам набрал нужное количество людей.

Впрочем, казакам свойственно пускаться и не в такие отчаянные предприятия.

Артиллерией командовал Гранье. Четыре пушки и ракетная установка. Больше тащить в набег не имело смысла. Зато канониры были натасканы великолепно. Каждый из расчетов во время стрельбы делал одну операцию, доведенную до автоматизма. В итоге скорострельность возросла в несколько раз. Не знаю, как до подобного разделения не сумели додуматься в Европе, но до Наполеоновских войн артиллерию можно было считать богом войны в поле с большой натяжкой. Разве что при осаде крепостей…

Десантировались мы почти у самого основания перешейка, отделяющего Керченский полуостров от остального Крыма. И сразу двинулись к цели.

Еще в Москве из пленных татар я выбрал пару проводников. Люди всегда падки на деньги, и потому проблема привлечь кого-то на свою сторону не настолько велика, как принято думать. Вдобавок ко всему, одному из казаков тоже доводилось прохаживаться нынешним маршрутом. Еще в первом Азовском походе Карп Синельников попал в плен, и в числе прочих невольников этапирован в Кафу. Сметливому казаку удалось бежать, но за время скитаний он сумел порядком изучить местность.

Шли быстро, насколько позволял рельеф и царившая жара. Впереди и по сторонам дозорами маячили казаки. В центре колонны тянулась артиллерия и полтора десятка повозок с боеприпасами. Все остальное люди несли на себе.

Нашего визита не ждали настолько, что весь первый день нас вообще никто не тревожил и не замечал. Прошла спокойная ночь. Костры не разжигали. Город был поблизости. Весь марш строился на том, чтобы выйти к цели утром. И лишь ближе к Кафе, или Кефе на турецкий лад, дозорные казаки сообщили, что за нами следят.

– Пусть. Поздно. Только посеют среди своих панику. – Я делал вид, что все идет строго по плану.

За весь путь отставших не было. Остаться здесь в одиночку означало попасть даже не в плен – в рабство. Лучше идти из последних сил, но вместе со всеми.

– Примкнуть штыки!

Штык – еще одно наше усовершенствование. Потешные полки вооружены багинетами и в итоге в бою поставлены перед выбором – то ли стрелять, то ли колоть. Багинет, как известно, вставляется в ружейное дуло со всеми неизбежными последствиями.

Кафа уже где-то совсем рядом, и осталось привести в исполнение первоначальный план.

Нынешний полк – это десять рот, плюс учрежденная охотничья команда, или по существу – одиннадцатая рота. Итого – полторы тысячи штыков. Следовательно, нельзя показать хозяевам города наши подлинные силы. Задавят толпой. Если сумеют ее организовать.

По моему вызову рядом оказываются заместители и ближайшие помощники. Ширяев, Гранье, Лука и барон фон Клюгенау, занимающий должность большого полкового поручика, иными словами – подполковника. Я бы предпочел Григория, но тот только капитан, а чин и должность в настоящее время – синонимы.

Хотя навязанный мне заместитель – профессионал крепкий и потихоньку впитывает новое в вооружении и тактике.

– Разделяемся. Ширяев – три роты и полсотни казаков. Клюгенау – тоже, плюс артиллерия Гранье. Со мной – оставшиеся роты, охотничья команда, казаки и ракетный станок. Жан-Жак, задача – перекрыть огнем бухту, чтобы ни одно корыто не смогло ее покинуть. Вопросы?

– Не слишком мы рисковаль? – пользуется случаем Клюгенау. – Нас мало, а мы разделяем силы.

– Дитрих, – проникновенно сообщаю я, – воюют не числом, а умением. Еще – нахальством.

– Что есть нахальство? – не понимает подполковник.

Русский он старается освоить добросовестно, как и надлежит выполнять любое дело истинному немцу.

– Это когда ты убеждаешь противника, что он слабее тебя. Даже если дело обстоит наоборот, – поясняю я.

Дитрих задумывается, переводя мысль на немецкий, и потом важно кивает:

– О, йа-а! Хорошо сказано, герр полковник.

Лука хмыкает. Он с некоторым предубеждением относится к иностранцам.

– Больше маячьте, чем вступайте в бой, – напутствую я напоследок. – Будем брать на испуг.

Вся операция подготовлена из расчета, что никакого гарнизона в Кафе нет. Зачем он нужен? Черное море – это внутреннее озеро турецкого султана. Враги здесь не появлялись много лет. Точно так же, как никому давным-давно не удавалось вторгнуться в Крым. Если в Керчи еще сохраняется крепость, то Кафа – торговый порт. Крупнейший невольничий рынок юга.

Кстати, именно здесь французы частенько покупают гребцов для галер. Неприятно, но моя здешняя официальная родина – союзница турецкого султана, то есть как бы враг России.

– Ахмед, – подзываю одного из татар. – Проведешь отряд к выходу из бухты – слово офицера: будет тебе свобода и деньги.

– Моя проведет. Моя знает каждый камень. – Лицо татарина чуть озаряется предвкушением награды.

Я поворачиваюсь к своим помощникам и выдыхаю традиционное:

– С Богом, господа!

Короткие команды, и отряд разделяется на три части. Две торопливо расходятся в стороны, и лишь я с оставшимися ротами продолжаю двигаться прямо. Чуть помедленнее, давая остальным время на обход.

Кефе оказалась окруженной кольцом стен. Да только стены те были изрядно обветшавшими, рассчитанными на войны иных эпох. Не говоря уже о том, что к любым укреплениям требуются воины.

Людей в городе хватало, а воинов не было.

С облюбованной скалы я видел поднявшуюся в Кафе панику. Когда же в отдалении прогрохотали орудия Жан-Жака, в городе стало твориться нечто вовсе неописуемое.

Наш ракетный станок тоже выпустил партию ракет. Так сказать, для вящего убеждения наиболее упертых.

Маячившие там и сям казаки и егеря давали жителям знать, что город окружен и остается или сдаваться победителям, или ждать штурма с весьма вероятными кровавыми последствиями.

– Трубача и переводчика.

Переводчиком вызвался Карп Синельников. Как многие казаки, он говорил и по-татарски, и по-турецки. Ему же пришлось везти белый флаг. Я и в Вест-Индии предпочитал решать дело переговорами. Разве что не хватало последнего дополнительного аргумента в виде нескольких боевых кораблей у входа в бухту.

Опять забабахали пушки Гранье. Судя по частоте, бравый канонир развил максимальную скорострельность, не позволяя какому-то отчаянному капитану выйти из порта.

И вдруг канонада резко оборвалась. Я не мог знать, удалось ли неведомому судну уйти, или оно отправилось на дно морское, однако был уверен в одном – нападения на Жан-Жака со стороны горожан не было. В противном случае к пушечной пальбе обязательно добавились бы ружейные залпы.

В любом случае, это оказалось на руку. Этакая удачная прелюдия к соло на трубе, которое исполнил мой провожатый.

Ценители духовой музыки с пушечным аккомпанементом нашлись практически сразу. Пожилой богато одетый турок с седой бородой, какой-то не то слуга, не то телохранитель и переводчик. Последний – вполне возможно из бывших христиан. По крайней мере, мне он больше напомнил славянина.

– Полковник Русской армии Кабанов. Считаю своим долгом сообщить, что город окружен.

– Но откуда? – перевел ответ турка славянин.

– Неисповедимы пути Аллаха. – Все религии любят говорить о непознаваемости божественного промысла. Удобно, когда не хочешь уточнять детали.

В богословии я откровенно не силен. Потому вместо обсуждения тонкостей высших материй пришлось сразу спуститься на грешную землю. Наши условия были предельно просты: немедленная свобода всем невольникам-славянам и христианам. Обоего пола, вне зависимости, предназначены они для продажи или принадлежат кому-то из местных жителей.

Седобородый турок дернулся, услышав предложение расстаться с тем, на чем базировалось благополучие города.

– К сожалению, могу добавить, что жители Кефе, у которых через два часа обнаружатся невольники указанных категорий, будут повешены на собственных воротах, а все имущество – разграблено. – Я сомневался, есть ли в нынешнем языке слово «конфискация», а если и есть, то сумеет ли его перевести хоть один из наличествующих переводчиков.

Карпу оно точно неведомо. Зато грабеж – это настолько родное и привычное, что понятно гражданам всех стран и народов.

Мой почтенный собеседник был убит. Данные оказались верны. Городской гарнизон был невелик, а сами жители не привыкли защищать свое имущество перед лицом угрозы.

Тем более, о нашей подлинной численности они понятия не имели. Сама уверенность, с которой я выдвигал условия, говорила о том, что перед Кафой стоят немалые силы. Откуда они взялись во владениях султана, вопрос другой. Может, в это самое время такие же полчища стоят перед остальными городами полуострова, а то и ворвались в них и сейчас победители тешат низменные желания.

– Каждый отпущенный на волю должен иметь с собой запас продуктов и воды на три дня, – дополнил я во избежание кривотолков.

Можно было бы точнее обговорить рацион. Ведь наверняка бывшие хозяева дадут самую малость, а потом с пеной у рта станут доказывать, будто человеку вполне достаточно на весь срок одной лепешки. Только не было у меня времени следить еще и за этим. Перешеек невелик, и я хотел до вечера вернуться к оставленным кораблям.

И егеря, и казаки шли почти налегке. Продуктов у нас было в обрез, да в крайнем случае вчерашние рабы потерпят немного. Свобода гораздо важнее бытовых неудобств.

– Все в руках Аллаха, – изрек турок, поворачивая коня.

– Куда вы, почтенный? Мы еще не обговорили сумму выкупа, – остановил я его.

– Какого выкупа? – удивился мой оппонент. – Разве рабы…

– В нашей стране рабства не существует. – Я немного покривил душой. Однако не хаять же родину! – Мы лишь возвращаем собственных граждан в родные места. Но люди ради помощи близким проделали большой поход, и было бы несправедливо оставить их без вознаграждения за богоугодное дело.

Сумма вознаграждения повергла турка в небольшой шок. Он даже не сразу мог найти подобающие случаю слова. Когда же нашел – это оказались избитые фразы о бедности жителей и о том, что у всех них не наберется и четверти таких денег. Даже если отдадут последнее и сами останутся нищими.

Не знаю, может, на кого-то цветастая речь седобородого представителя власти произвела бы впечатление. Только я несколько лет занимался тем, что торговался со всевозможными губернаторами и комендантами, и, как ни странно, всегда умел находить нужные аргументы, после чего власть и горожане находили просимую сумму.

– Нет значит нет. Придется моим людям поискать самим. Как только Кефе будет взят штурмом, – лениво заметил я и даже не удержался от демонстративного зевка. – Помимо солдат с нами казаки, а они страсть как любят врываться в чужие города. Вам рассказать, что случается после штурма?

Не потребовалось. Отдать захваченный город на разграбление – обычная практика по всей цивилизованной Европе, и шире – по всему известному миру, поэтому в комментариях не нуждается. Озверевших во время штурма солдат остановить невозможно. Вот им и дают спустить пар на сутки, а то и трое. Выживет ли кто из горожан в течение этого времени, никого не волнует…

Турок еще пытался что-то говорить о плохой торговле, о разорении состоятельных некогда людей, однако выслушивать его времени не было.

Я достал приготовленные заранее песочные часы. У меня были механические, карманные, но песочные в данном случае на порядок нагляднее демонстрируют неумолимый бег времени.

– К глубокому сожалению, я могу вам дать только два часа. Люди рвутся на штурм, и стоит больших усилий сдерживать их. Но за этот срок я ручаюсь.

И первые песчинки посыпались вниз.

Двух часов оказалось даже много. Первые невольники появились уже спустя полчаса. А затем – как прорвало. Люди шли и шли. Мужчины и женщины всех возрастов, зачастую – с детьми. Их отводили в сторону, с расчетом, чтобы и они тоже не смогли оценить подлинные силы освободителей.

Выкуп тоже появился раньше предельного срока. Золото, серебро, драгоценные камни… Все более-менее компактное, пригодное к перевозке.

Жаль, пересчитывать времени не было. Это же не пачки ассигнаций в банковской упаковке для удобства счета. Оценить каждый камушек, перевести одну валюту в другую…

– Лука, пошли за Клюгенау. Пусть сдаст команду Жан-Жаку, а сам едет сюда. Мне нужен кто-то, кто займется освобожденными. И вот еще. Через полчаса Гранье и Ширяев должны снять людей. Казаки пусть пока продолжают маячить еще столько же, а потом догоняют нас.

– Сделаю, – кивает сотник.

Понятия о дисциплине у казаков пока своеобразные, они еще не превратились в имперское войско, и потому зачастую фразы звучат отнюдь не уставные.

Между тем количество бывших невольников превышает все ожидания. Их уже минимум тысяч семь, и число все продолжает расти. Поневоле начинаю волноваться, хватит ли у нас тоннажа, чтобы вывести разом всех. Нет, можно потесниться. Расстояния в Азовском море не настолько велики, а в тесноте – не в обиде. Да только всему есть предел.

Наконец появляется Клюгенау. Сразу оценивающе смотрит на добычу и даже сглатывает слюну. Словно драгоценности – это еда.

– Герр полковник… – выдыхает мой первый зам, не находя слов восторга.

– Дитрих, займитесь невольниками. Мы должны как можно скорее выступить в обратный путь.

– Но почему я? – возмущается подполковник.

Боевой офицер – и вдруг такая задача!

– Потому что мне больше некому поручить это дело, – поясняю я. – Вместе с тем, если их хоть немного не организовать, мы рискуем не успеть вернуться до темноты к кораблям.

– Яволь! – подтягивается Клюгенау.

– К казне караул из надежных солдат, – продолжил я.

– Могет, из казаков? – предложил сразу Лука.

Нет, брать себе они не будут. Вечные добытчики, прекрасно понимают: начни мы сейчас дуван делить, и ноги не унесет никто. Но добычу охранять надобно.

– Я сказал: солдат. Тебе, Лука, другое поручение. Подбери дюжину казаков. Надо по Кафе проехать. Посмотрим, всех ли невольников выдали. Только предупреди: никакого грабежа! Жителей не обижать. Мы слово дали.

– Оно конечно, – вздохнул Лука.

Может, ему бы хотелось нарушить, да только злить местных чрез меру не стоило. Обрушатся на нас, шапками закидают.

Седобородый турок встретил нас у ворот. Он словно безмолвно вопрошал: теперь-то вам что надо? Но, раз уступив, теперь возражать не осмеливался.

Мы ехали по городу, провожаемые недобрым молчанием. Жители искоса – открыто не осмеливались – посматривали на нас, как на разбойников. Зато немногочисленный гарнизон спрятался от греха подальше. Безделье и отсутствие опасностей разлагает воина. Это не Азов, вынужденно отражавший казачьи набеги.

Около одного из домов промелькнуло светлое женское лицо.

– Стой! – приподнял я руку. – Красавица, подойди.

Женщина поняла мою речь и с опаской подвинулась к кавалькаде. Точно, откуда-то из Руси или Малороссии.

– Я сказал: отпустить всех невольников. Кто хозяин? – вопросил я сопровождавшего нас турка-переводчика.

– Не губите, господин! – Женщина бросилась в ноги перед моим конем. – Не хочу никуда! Не отбирайте меня у Хасана!

Вытащенный на улицу хозяин, полноватый, однако с холеным лицом, стоял между казаками ни жив, ни мертв.

– Детей отца не лишайте! Ой, лишенько! – причитала женщина.

Сопровождающие меня мялись. Черт их, баб, разберет! Ей добра хотят, дуре, а она…

Но мало-помалу прояснилось. Женщина, действительно с Малороссии, уже давно считалась женой купившего ее Хасана. Даже троих детей успели завести. Если остальным бывшим пленникам наш приход доставил радость, то для нее оборачивался бедой.

– Хрен с ней! – выругался я, делая знак, чтобы отпустили турка. – Вольному – воля. Поехали!

Настроения продолжать объезд уже не было. Да и время. Пока еще доберемся до заветного берега…

10. Возвращение

Обратный путь оказался значительно длиннее. Вроде дорога та самая, и на сердце должна быть радость от успешного дела. Но бесконечная вереница освобожденных из неволи людей замедляла ход, и даже солнце, казалось, палило с небес сильнее вчерашнего.

Отряд растянулся до безобразия – на километры. Среди людских толп едва не терялись стройные ротные колонны. То Командор, то Клюгенау объезжали идущих, зорко следили, чтобы никто из егерей не покидал своего места, и уж тем более по сердобольности не вздумал помогать недавним пленникам. Иная доброта хуже злодейства.

– Лука! Передай спасенным: отставших ждать не будем. Пусть пошевеливаются. Всем шире шаг!

– Сделаю, – сотник понимающе кивнул.

Какой-то мужик едва не кинулся в ноги коню, заставил Командора остановиться.

– Ваша милость! Воевода! – Мужик бухнулся в пыль. – Позволь слово молвить!

– Вставай. Не в Москве, – резко бросил Командор.

Проситель понял, что долго стоять на месте начальник не собирается, торопливо поднялся и устало посмотрел на Кабанова.

– Роздых людям нужен. Бабы устали, воевода. Опять-таки, детишек много. Еле идут.

– Никаких привалов, – отрезал Командор. И повторил сказанное Луке: – Ждать и спасать никого не будем.

Он тронул коня, однако мужик не отстал, пошел рядом:

– Дык хоть подсади усталых на телеги. Силов же нет!

– Повозки заняты. Нет у меня свободных мест, – с некоторым даже высокомерием отозвался Командор.

Лучше уж так, чем пускаться в долгие рассуждения, а то и оправдываться за вынужденное жестокосердие.

От единственной на весь отряд госпитальной повозки надвинулся Петрович. Раненых не было, обошлось без боя, зато среди бывших невольников многие оказались истощены, а кое-кто и болен.

– Боюсь, без тепловых ударов не обойдется, – бывший судовой эскулап кивнул на яростно палящее солнце. – Что делать будем?

– Что мы можем? – уточнил Командор. – Ничего? Значит, ничего и не будем. Если кого из егерей хватит, то грузи к себе, пока не отлежатся. А мирные… Судьба.

Петрович невольно вздохнул. Но он давно ходил в походы, и потому объяснять ничего не требовалось. Нельзя рисковать всеми ради нескольких человек. И даже ради нескольких десятков. Точно так же как нельзя освободить повозки от боеприпасов. Дорога дальняя, случись что – не отобьешься.

– Тут осталось километров десять. Без этой толпы часа два хода. Нам главное – проскочить. Турки ладно, они в любом случае не успеют, а вот татары…

Сказал и словно накликал.

Казак летел наметом и только рядом с людским потоком стал сдерживать скакуна, среди тысяч идущих и едущих выглядывая того, кто нужен.

Командор все понял, выдвинулся навстречу. Оставалось надеяться, что бывшим невольникам случившееся невдомек. Мало ли по каким делам носятся военные люди?

– Татары? – тихо, показывая, что громогласно орать совсем необязательно, спросил Сергей.

– Они, – тихонько выдохнул оценивший ситуацию казак.

Во взгляде, брошенном им на толпу, сквозила досада. Мол, не вы бы, и мы давно сумели бы дойти до заветного берега.

– Много?

– Да кто их считал? Орда.

Командор посмотрел вперед, припоминая пройденное и прикидывая возможные варианты.

– Гранье и Луку ко мне, – обернулся он к вестовому.

Они как чувствовали, подъехали сами. Да еще вместе с Клюгенау. Разве что Ширяев оставался со своей командой.

– Жан-Жак, возьми в прикрытие третью и четвертую роту и бегом займи вон ту горку, – кивнул Командор. – Старайся бить ракетами. Всадников должно впечатлить.

– Сделаю! – привычно вскинулся Гранье.

Он столько бывал в переделках, что не испытывал ни тени волнения. Напротив, из всех собравшихся лихой канонир был, пожалуй, самым довольным. Поход ему напомнил былые рейды по архипелагу. Однако даже пострелять не пришлось. Купеческое судно, попытавшееся вырваться из гавани и буквально расстрелянное в назидание прочим, можно не принимать в расчет. Знатная добыча, успех, а татары… Пусть отведают гостинцев, если еще не поняли, с кем имеют дело.

– Лука! Одной сотней постарайся развлечь татар перестрелкой. Сильно не увлекайся, нам надо выиграть время. Одной полусотне продолжать наблюдение за прочими направлениями. Остальным – подгонять невольников. Если понадобится – хоть плетками, но они должны двигаться быстрее и не путаться под ногами. Кто будет раздувать панику, можете рубить.

Сотник согласно кивнул. Уж он-то представлял, на что способны перепуганные обыватели и какую угрозу они могут представлять своим.

– Дитрих, всем капитанам прикажите проследить, чтобы ни в коем случае не подпускали в строй посторонних. В случае атаки стараться сдерживать противника огнем. Егерям пусть напомнят: никогда кавалерии не прорвать сомкнутый пехотный строй. Пусть каждый помнит, чему их учили, и ничего татары им не сделают.

– Яволь, – согласился подполковник.

Слухи уже неведомым образом пронеслись по толпе. Люди стали сбиваться в плотные кучи, старались прижаться к солдатам. А тут еще две роты бегом устремились вперед, и за ними на рысях двинулась артиллерия и повозки с припасами. Кое-кто из невольников попытался рвануть следом. Казаки немедленно пресекли невольный порыв.

Сыны Дона носились вдоль всей колонны, поторапливали и, одновременно, парировали любые попытки удариться в бегство.

Слева раздались отдаленные выстрелы. Редкие, однако вселяющие тревогу в сердца робких.

И островками спокойствия выглядели егерские роты. Только лица солдат стали более напряженными да чаще – взгляды по сторонам.

– Я к Гранье, – бросил Командор и пустил коня вскачь.

Следом поскакали Карп и Василий. Последний держался в седле неловко, словно мешок, и все равно старался не отстать от своего господина. Так, втроем, залетели на желанную горку.

У Гранье господствовал порядок. Орудия выстроились в ряд. Рядом с каждым на своих местах застыли канониры. Чуть в стороне притулился снаряженный ракетный станок. Одна рота прикрытия рассыпалась стрелками. Другая стояла в колонне. Сам Жан-Жак старательно обозревал окрестности в подзорную трубу.

Командор спешился и присоединился к другу.

Обзор открывался великолепный. Было видно, как татары наскакивают небольшими партиями, давят на казаков, и последние постепенно отступают к дороге.

Степняки явно не ведали сил противника, не столько атаковали, сколько прощупывали да выискивали слабые места.

Зато бывшие невольники валили толпами. Один хороший кавалерийский удар мог натворить столько дел, что при одной мысли об этом на душе Кабанова стало нехорошо. Прикрыть редкими ротами все человеческое стадо было невозможно. Татары имели все шансы врубиться в беззащитные массы, а там сами невольники в панике могли затоптать своих защитников.

Гранье тоже понимал всю опасность, но тут он сделать ничего не мог. Даже огнем поддержать из-за расстояния. Оставалось зорко наблюдать за обстановкой и следить, не зарвутся ли где татары, не окажутся ли в зоне досягаемости орудий? Или все-таки отступающие успеют дойти до горки, а там им будет обеспечена относительная безопасность?

Из-за одной из скал бодро выскочила большая группа наездников и, нахлестывая коней, устремилась вперед. Перерезать отступающим дорогу, посеять панику, а повезет – так и обратить в беспорядочное бегство куда глаза глядят.

Гранье немедленно сорвался с места, подбежал к станку, некоторое время прикидывал расстояние и ветер, подправлял наводку, а потом взмахнул рукой:

– Пали!

Ракеты с шипением змеями ушли в сторону всадников. Загрохотали разрывы. Сила черного пороха невелика. Положить многих – не положишь. Зато взрывы заставили коней шарахнуться в разные стороны, понести, и на месте кавалькады не осталось никого. За исключением нескольких убитых наездников да бьющихся в агонии лошадей.

Те же взрывы заставили часть невольников невольно заметаться в поисках иного выхода. Командор видел, как казаки плетками сгоняют беглецов обратно в колонну, заставляют идти вперед, даже если там стреляют.

Показалось ли, но напирающие на казаков кочевники тоже ослабили напор, не понимая: что же случилось впереди?

Едва не возникшая паника не позволила использовать полученную фору. Пока вереница недавних невольников вновь двинулась вперед, время оказалось потерянным. Татары надавили посильнее, и казачья цепь вынужденно откатилась до колонны. Практически сразу грозная и нестройная орда кочевников понеслась на уходящих людей.

Со скалы было видно, как егерские роты торопливо выдвинулись навстречу и опоясались дымом. С некоторым опозданием долетели отзвуки дружных ружейных залпов.

Толпа невольников инстинктивно попыталась ринуться прочь от несущихся всадников. Командор с некоторым удовлетворением увидел, что Лука не сплоховал. Казаки заметались, не давая людям следовать инстинкту, подталкивая их не прочь от опасности, а ближе к спасению. То есть к горке с орудиями.

Потеряв часть всадников, наездники утратили задор и торопливо отхлынули прочь.

Теперь уже пленники сами стремились вперед. Люди больше не шли, а бежали. Жаль лишь, не так быстро, как хотелось и им, и их освободителям.

– Я к колонне. – Командор запрыгнул на коня. – Если наши противники не дураки и у них достаточно сил, то вполне могут повторить атаку, одновременно ударить с тыла, да еще попробовать здесь перерезать путь к отступлению.

Сказал – словно накаркал. Пыль за спинами беглецов обозначила направление очередного удара. Почти сразу еще одна лавина устремилась с фланга. И не успел Кабанов тронуться с места, как еще один отряд попытался атаковать гору.

Волноваться за Жан-Жака не стоило. Только за тех, кто имел несчастье ринуться на занимаемую им позицию.

– Картечью! – Гранье спокойно, даже с некоторым сожалением, вынул изо рта только что раскуренную трубку.

Номера сноровисто проделали положенные операции и застыли в ожидании следующей команды.

Трое всадников во главе с Кабановым не успели толком спуститься к подножию горы, как позади них громыхнули пушки и отголоском затрещали ружья егерей.

Навстречу Кабанову перла толпа. Люди стремились во что бы то ни стало добежать под прикрытие артиллерии, успеть раньше, чем наездники в халатах сумеют врубиться в человеческое море недавних рабов.

Вновь выдвинувшиеся роты какое-то время бежали с угрожаемого фланга, но затем застыли и привычно вскинули штуцера.

И наверняка хуже пришлось замыкающим. Они вообще оставались одни. Или не совсем одни, раз оружие было при них и каждый из солдат ощущал локоть товарища?

На этот раз татары решили любой ценой достичь цели. Пули сбивали всадников, обрушивали на землю коней, однако оставшиеся в живых продолжали бешеную скачку.

Кто-то на ходу стрелял из луков, большинство же выхватило сабли. Сверкающая сталь ждала людской плоти, чтобы окраситься красным, насытиться предсмертными мучениями.

Не вышло. Редкие ротные островки огрызались огнем настолько зло, что большинство наездников опять не выдержало. Они ожидали, что солдаты побегут, подставят под сабельные удары незащищенные спины, а вместо этого их ждал частокол штыков, и свинцовый град убийственно летел навстречу.

Лишь самые отчаянные проскочили в промежутки застывших каре и сцепились в рубке с рванувшимися навстречу казаками. И только наиболее удачливым удалось миновать новых противников, ворваться в убегающую толпу.

Одна из рот внезапно распалась. Солдаты рванули на помощь избиваемым людям. Только прапорщик не двинулся с места, да рядом со знаменем подзадержалось десятка полтора егерей.

Туда и устремился Кабанов. Он подлетел к крохотной группке с яростью кочевника, резко, так что тот взвился на дыбы, остановил коня и рявкнул, перекрывая шум криков и грохот огня:

– Барабанщик! Сбор!

Яростно затрещал барабан. Его дробь добавилась к крикам обезумевших людей, заставила некоторых солдат заученно откликнуться на призыв, вырваться из всеобщей свалки, в которой казаки рубились с кочевниками прямо посреди мечущихся в панике пленников.

Татары заметили прореху в обороне, и остановившиеся было орды вновь устремились в атаку на помощь своим.

– В две шеренги… Заряжай… – Но как же короток образовавшийся строй! Даже не строй, небольшая зыбкая линия. Такую втопчут в землю и не заметят былого препятствия.

Сзади еще подбегали егеря, торопливо занимали места, однако большая их часть все еще была поглощена неорганизованной схваткой, а то и просто пыталась пробиться сквозь людское море. Кто – к азартно размахивающим саблями кочевникам, кто – уже и сам не понимая толком, куда.

И тут в гущу всадников, несущихся неудержимой лавиной, ударили ракеты. Некоторые рванули прямо перед наездниками, еще несколько упали прямо в толпу атакующих. Кони не выдержали, понесли кто куда, и Командор скомандовал дополнением:

– Пли!

Лава вновь отхлынула, рассеялась по полю. Позади заканчивалась рубка. Немногим татарам удалось проскочить к толпе, и теперь, без поддержки, они были обречены. Но среди камней кроваво лежали в самых разных позах недавние невольники, которым так и не удалось получить долгожданную свободу.

Продолжал призывно стучать барабан. Егерей в шеренгах становилось больше, и лишь кто-то собирал раненых и убитых.

Ротный Олсуфьев наконец тоже подбежал к неполному строю. Возбужденный, без треуголки, он натолкнулся на взгляд Кабанова и замер неподвижной статуей.

– Шарф! – Командор требовательно протянул руку.

Сзади торопливым шагом подтягивались арьергардные роты.

Олсуфьев смотрел на полковника непонимающе.

– Офицерский шарф! – повторил Сергей.

– Но…

– В солдаты без выслуги! – рявкнул выведенный из себя Командор и обратился к прапорщику. – Шевелев, принимай роту! Прапор отдай кому из надежных.

– Не имеете права… – начал Олсуфьев. Он происходил из хорошей фамилии и даже был отдаленной родней Шеину.

Подскочил Лука с так и не вложенной в ножны окровавленной саблей. Перевел взгляд с капитана на полковника, вникая в суть конфликта.

– Было бы рядом дерево, вздернул бы за нарушение приказа в боевой обстановке, – ледяным тоном сообщил Кабанов.

Вид полковника не сулил ничего доброго.

– Шевелев, веди роту! Если есть убитые и раненые среди егерей, забрать. А ты, Лука, гони невольников к горе. Только чтобы не отставали. Кого подберешь, того подберешь. Нет так нет. – Есть ситуации, когда мимолетная доброта может обернуться всеобщей бедой, и быть добрым Кабанов не собирался.

Вновь зловеще прошипели ракеты, уходя в сторону маячивших в отдалении всадников. Долететь до цели они не могли, зато послужили напоминанием неосторожным и горячим.

Олсуфьев наконец понял, что его оправдания никто слушать не будет, и стянул с себя офицерский шарф.

Теперь уже никто не стрелял, и лишь выкрики казаков разносились над местом трагедии. Да слышались местами стоны раненых людей и храп лошадей.

Вся толпа остановилась у подножия горки. Кабанов и Клюгенау торопливо указали капитанам места для их подразделений, а сами поднялись к Гранье.

Бравый артиллерист спокойно покуривал трубку да временами припадал к подзорной трубе, высматривая, не появилось ли в пределах досягаемости достойных целей для его пушек и ракет.

– Думаю, больше не полезут, – без вступлений поведал Гранье подъехавшим офицерам.

– Все равно надо прорываться. – Командор привычно принялся прикидывать оставшийся путь.

– Йа-а, осталось шуть-шуть, – поддержал Клюгенау.

Оставаться на ночь в нескольких километрах от берега – и глупо, и самоубийственно.

– Луку позовите. – Командор посмотрел на пройденное, и лицо его чуть дернулось.

Звать казака не было надо. Он сам оказывался в нужном месте и теперь торопливо двигался к месту импровизированного совещания.

– Пока стихло, пусть твои атаманы-молодцы вернутся и подберут живых, – Кабанов не приказывал, а лишь предлагал.

– Добре, – согласился Лука.

Как и всем, ему было жаль пострадавших. Но если в бою на бывших невольников не было времени, то теперь надлежало исполнить долг человеколюбия.

Отдельные отставшие пленники продолжали подтягиваться к холму. Но некоторым, наиболее далеко убежавшим в стороны, не повезло. Наиболее прыткие татары подскакивали к ним, накидывали арканы и волокли прочь.

Кто знает, что испытывали люди, недавно ощутившие ветерок свободы и вновь возвращенные в рабство буквально у своих товарищей на глазах! Только поделать тут было нечего. Как говорят на Востоке, судьба.

– Дитрих, потери большие? – следя за тем, как казаки высматривают на поле раненых, спросил Кабанов.

– Не отшень. Человек сорок. Четырнадцать убито, остальные… – Клюгенау говорил лишь о егерях. – Лекарь занят перевязками.

– У меня одна повозка освободилась, – сообщил Гранье. – И во второй припасов мало. Перегружу на другие.

Кабанов кивнул. Хотя две повозки явно не могли вместить всех, однако хоть кого-то…

– Сейчас подтянутся казаки, и тронемся дальше. Пушки пойдут с колонной. Надеюсь, противник получил достаточный урок, – в последнем Кабанов был отнюдь не уверен.

Извечная тактика кочевников – наскакивать, а получая отпор, ненадолго отходить, чтобы затем повторить попытку.

Как бы подтверждая это, татары небольшой волной попытались приблизиться к горе и немедленно отхлынули, получив угощение от Жан-Жака.

Вернулись казаки. У многих через седло были перекинуты раненые невольники. В отличие от солдат, места на повозках для бывших пленников не было. Пришлось раздать «штатских» их более удачливым товарищам.

Был кое-какой ропот, но в целом деваться людям было некуда, да и все понимали, что для освободившего их полковника свои люди гораздо важнее.

Не успели отойти чересчур далеко, как поднявшаяся впереди пыль заставила дрогнуть наиболее робких. Но никакой тревоги среди егерей Кабанов не увидел. Только решимость да досаду на новую преграду.

Но скоро досада исчезла, уступив место невольному облегчению. Появившиеся впереди стройные линии пеших шли с привычными знаменами.

Это моряки услышали шум недавнего боя и теперь послали на выручку десант…

11. Кабанов. Корабли и люди

В своих опасениях я оказался прав. Выделенные для операции корабли были не в состоянии поднять всех людей. Как ни доказывал я Шеину, что мне при возвращении потребуется значительно больше места, генералиссимус не верил в успех и думал, что вершина удачи – это половина полка, дошедшая обратно. С пустыми руками.

Ох, не привыкли на Руси к победам! Слишком много бездарностей было последнее время в руководстве и слишком мало времени уделялось подготовке войск. Даже несчастный Азов – едва ли не первая победа над турками за множество лет. Достигнутая с огромным перевесом сил, с таким, какого ни разу не было в дальнейшем ни у Румянцева, ни у Суворова.

А тут рейд одного усиленного полка по враждебной территории! Да это же против всей военной науки! Вернее, против того, что ее тут заменяет.

Теперь предстояло расхлебывать последствия собственного успеха. И еще счастье, что Азовское море – едва ли не лужа.

Недавние пленники грузились на корабли, а мы тем временем занимали позицию для боя. Подготовили ее моряки по инициативе и под руководством Сорокина. На случай если татары появятся раньше нас или же вместе с нами и будут чинить препятствия посадке на корабли. Возвышенное место было едва ли не идеальным для обороны, а наличная артиллерия гарантировала ее успех. Во всяком случае, одолеть нас в конном строю, учитывая камни и прочие неровности, татары не могли. А больших сил пехоты с пушками подтянуть им было неоткуда и некогда.

– Часть казаков может погрузиться, – заметил я Луке, но он с возмущением бросил в ответ:

– Все здесь останемся! Пока корабли не возвернутся!

С собой я оставлял и добычу. Не доверял я начальству и тыловым крысам. Большую часть предстояло отдать, однако какой-то процент, сумма достаточно значительная, полагалась нам. И уж найти ее по возвращению разворованной явно не хотелось. Чем потом награждать соратников по походу? Нет, при себе держать сокровища гораздо надежнее.

В довершение Костя Сорокин подкрепил нас еще четырьмя пушками с запасом зарядов, главным образом картечи, и теперь я не завидовал тем, кто решится на попытку сбросить нас в море.

– Мы только выгрузим спасенных и сразу назад. – Ему явно было не по себе из-за предстоящего ухода.

– Продержимся. – Я себя чувствовал гораздо спокойнее. – Погода бы не подкачала.

Костя внимательно осмотрел горизонт. Его дар предсказания природных изменений давно стал легендарным в Карибских водах. Шторм ли, штиль, практически всегда мы знали об этом заранее, и ни разу чутье бывшего морского котика нас не подвело.

– Штормов не предвидится. – На этот раз Костя ободряюще улыбнулся. – Штиля, кстати, тоже.

Галерам штиль не страшен, однако на веслах больше трех узлов не дашь, а это заметно растягивает срок.

Перед отправлением мы еще успели собраться остатком нашей былой команды. Я, Сорокин, Ширяев, Петрович, давно ставший своим Гранье – все, кто связал пребывание в России с армией или флотом. Остальные предпочли иную стезю. Даже Кузьмин, наш бессменный рулевой, решил окончательно сойти на берег и сейчас трудился вместе с Ардыловым в Коломне.

Хотя тут его мечте сбыться не суждено. Вот наладим дело как следует, и будут ждать дядю Колю в который раз дальние моря и долгие рейсы. Планов громадье, и экспедициям в них отведено отнюдь не последнее место.

– Дня за четыре максимум мы должны обернуться, – попытался ободрить нас Сорокин.

Как будто мы нуждались в ободрении!

– Ерунда. Проредили мы кочевников изрядно. Вряд ли у них сохранился запал. Просто не повезло, что орда вообще оказалась поблизости, – заметил я. – Людей жалко. Вырвались из плена – а тут на тебе!

Петрович явно колебался. С одной стороны, ему вроде бы следовало находиться с ранеными на кораблях. С другой – случись у нас бой, и его услуги потребуются здесь. Другого врача его уровня у нас не было. Хоть эскулап всю зиму старательно учил первую группу будущих фельдшеров, но, по его собственному признанию, опыта у них никакого не было, и доверять им можно было только в простейших случаях.

– Да не волнуйся ты, Костя! Бывало и хуже! Будем считать, что оказались на курорте. Крым же! – Ширяев не терял бодрости духа. – Четыре дня отдыха у моря.

Не знаю, сумели ли мы сообща убедить Сорокина. Аргументы были весомыми. Позиция крепка. Боеприпасов хватало. Даже воды моряки оставляли нам вдосталь. Здесь, в районе Керченского полуострова, колодцы были редки, и татарам придется несладко.

Но всегда тяжело оставлять своих, а самому уходить. Даже если собираешься сразу вернуться.

Как неприятно видеть уходящие вдаль корабли… Но что поделать?

Флотилия тронулась, и нам осталось помахать им вслед. Ночь уже подступила вплотную. На наше счастье, на небеса выбиралась полная луна. Туч и облаков не было в помине. А уж с таким фонарем да чего-нибудь не заметить…

За всю ночь один-единственный раз кочевники решились на вылазку. Скорее даже разведку. Несколько ружейных выстрелов – и они убрались, оставив на камнях одно неподвижное тело.

В остальном все было спокойно. Даже как-то скучновато.

Зато день для егерей и казаков прошел радостно и весело. Кочевники пару раз пытались подойти поближе, нарвались на угощение от Гранье и оставили это никчемное занятие. Мы же тем временем тщательно оприходовали и пересчитали добычу, выделили причитающийся нам процент и поделили его между собой. При этом доля досталась даже нашим проводникам, что перевело нас из разряда нанимателей в разряд друзей.

– Мои казаки гутарят, мол, когда будет надо, ты только намекни. Враз все придут. И как бы за нами остальные не навязались. Узнают – отбоя не будет, – довольно улыбаясь, сообщил мне Лука.

Казаки пока люди почти вольные, не столько подданные, сколько союзники Москвы. И как добытчики чем-то сродни флибустьерам. Удачливость ценится среди них превыше большинства качеств. Раз я был во главе победоносного (бывшие пленные не в счет) похода, значит, и в следующий раз можно отправляться со мной хоть на край света.

Трусов среди детей Дона нет. Они там не выживают.

Полученные деньги взбодрили людей. Тратить тут их было не на что. Оставалось предвкушать. Что само по себе, возможно, даже приятнее непосредственной траты. В мечтах всегда можешь себе позволить гораздо больше, чем наяву.

Сравнительно спокойно прошли остальные дни. Татары гарцевали в отдалении, пытаясь вызвать нас на бой в поле. Словно мы хотели воевать!

Нет, я ничего не хочу сказать плохого о противнике. В схватке один на один кочевники – грозные воины. Но времена туменов Батыя с их строгой дисциплиной давно миновали. Воины у татар есть. Армии нет. И правильно организованные войска всегда возьмут над ними верх. Наверное, хан, или кто командовал перехватившей нас ордой, сам в глубине души понимал это. Потому не пер на нас дуболомом и лишь относительно терпеливо ждал, когда или к нему подойдет подкрепление, или у нас кончатся вода и продукты, и мы сдадимся в плен.

Подкрепления подошли раньше. Тоже кочевники, которые здесь, среди камней нам были не страшны. Вот если бы янычары с артиллерией, тогда могло быть туго. А так, какая разница, тысяча всадников маячит в стороне или две?

Костя обещал прибыть через четыре дня, а умудрился объявиться на четвертый. Увидев вдали корабли, татары все же решились на атаку. Они поняли, что потенциальная добыча сейчас ускользнет от них. А то и испугались, что к нам идут подкрепления и роли переменятся.

Подойти близко атакующим не удалось. Гранье показал, чему научились его артиллеристы, и развил такую скорострельность, что, казалось, пушки грохочут непрерывно. Да и егеря внесли свою лепту в общее дело.

Весь бой занял от силы десять минут. Кочевники не выдержали шквала свинца, и только трупы напоминали об их нелепой затее.

Им бы попытаться напасть во время посадки, когда артиллерия грузилась на подошедшие вплотную к берегу барки и скампавеи! Но боевой задор уже был растрачен впустую. Мы погрузились на редкость спокойно. Лишь под самый занавес отдельные группы смельчаков попробовали приблизиться к урезу воды. Но тут в дело вступила корабельная артиллерия. «Апостолы» ударили всем бортом, их поддержали галеры, и эти залпы прозвучали прощальным салютом негостеприимным крымским берегам.

Я немного опасался, что в море нас попытается перехватить турецкий флот. Азовское море мелко для больших кораблей, однако спустить на нас малые фрегаты – и наверняка кто-то не дошел бы до порта. Но то ли у турок их не было под рукой, то ли они просто заблудились среди волн. Я напрасно гонял по старой памяти команды «Апостолов», прикидывал разные варианты, как прикрыть гребную часть флотилии. Море было пустынно.

Хотя гонял новоявленных моряков я как раз не зря. Пусть меня проклинали втихомолку, но не учась не научишься. А за ученого нынче сотню неученых дают. Пригодится. Война не окончена, да и следующая уже не за горами.

Зато как нас встречали в Азове! В городе почти не было жителей. Гарнизон да назначенные для ремонта крепости рабочие. Плюс неизбежные кабатчики и такие же неизбежные девицы легкого поведения. И все эти категории высыпали к берегу, кто с завистью, кто с восторгом, а кто с ленивым равнодушием да праздным любопытством взирая, как егеря и казаки покидают корабли.

И только не было генералиссимуса. Как мне объявил какой-то мужчина в богатом кафтане, боярин ждал меня во дворце. Я отдал самые необходимые распоряжения офицерам, попрощался с казаками и отправился к начальству.

Ох, отвык я за последние годы подчиняться! Каюсь: отвык!

Шеин занимал бывший дворец хана. Разумеется, подремонтированный, снабженный более привычной русскому человеку мебелью. Кабинет был богато убран коврами. Не знаю, собственными, так сказать, довоенными, или из числа захваченных.

Сам воевода при моем появлении встал, выпятил бороду, которой пока не коснулись знаменитые ножницы Петра, и высокомерно обронил:

– Докладывайте, полковник!

Ох, уж мне эта боярская спесь! Алексашка не в пример приятнее в общении. Или ему еще предстоит стать таким же гордецом? Когда из простого соратника Петра превратится в светлейшего князя, герцога Ижорского, генералиссимуса и второго лица в государстве?

Я отбарабанил заранее приготовленный рапорт и застыл строевым изваянием.

Как говаривал ефрейтор генералу: «Если мы, начальство, ругаться будем, то что подчиненным останется делать?»

Воевода смерил меня высокомерным взглядом, засопел и неожиданно объявил:

– Я недоволен вашими действиями, полковник.

Здрасьте! Вот тебе, бабушка, и Юрьев день!

Нет, я не ожидал, что генералиссимус бросится мне на шею и будет долго и велеречиво называть меня спасителем Отечества, но вот так…

– Не понял. Какими именно? – Боюсь, мой ответ был далек от общепринятых норм обращения к старшим.

– И ты еще спрашиваешь! – подобие вежливого обращения то и дело сменялось привычным высокомерием представителя знатного рода к какому-то выскочке. – Почему ваш отряд вернулся?

Лицо Шеина налилось краской так, словно его с минуту на минуту должен был хватить удар.

– В связи с выполнением намеченной задачи! – Я уже взял себя в руки и отрапортовал бодрым голосом служаки.

Мои слова, похоже, были пропущены мимо ушей. Не знаю, кто и что наговорил ему, однако генералиссимус в данный момент слышал лишь свой гневный голос:

– Быть в Крыму и не воспользоваться благоприятным моментом! Уйти, испугавшись татар, вместо того чтобы нанести им решительное поражение! Да за это под суд отдавать надо! – Воевода старательно заводил себя.

– Никто не ставил мне задачи захватить полуостров. Точно так же как не давал в мое распоряжение достаточных сил. – Странно, однако на душе у меня стало весело от абсурдности ситуации.

Шеин едва не задохнулся от возмущения.

– Войска обязательно бы подошли! Вашему отряду требовалось не заниматься откровенным разбоем у Кафы, а захватить Керчь и тем обеспечить беспрепятственный выход в Черное море.

Ага. А затем – Константинополь, чтобы господствовать в Дарданеллах, и Гибралтар для рывка в Атлантику. И все силами одного полка при поддержке казаков и галер. Забывая при этом, что для взятия Азова потребовалось сосредоточить огромную армию.

Я подождал, пока воевода выговорится, вернее – выкричится. В общении с начальством главное – не принимать на свой счет пустые слова. Еще лучше – включить сквозное восприятие, чтобы ругань в одно ухо влетала и сразу вылетала из другого. Тем более в подобном случае.

– Керченский полуостров представляет собой каменистую возвышенность, почти лишенную пресной воды, – нарочито скучноватым тоном заметил я при первой же паузе в обвинениях. – Посему для осаждающих крепость он являет гораздо больше неудобств по части лишений. Войска будут нуждаться во всем, зависеть от подвоза по морю самого необходимого и нести неизбежные потери в людях и лошадях. Сверх того, взятие крепости невозможно без должной подготовки и наличия мощной осадной артиллерии. Равно как без господства на море. Каковое до сих пор не достигнуто и без подготовленного обученного флота достигнуто быть не может.

Я, кажется, сполна набрался местных неудобопроизносимых и трудно воспринимаемых оборотов официальной речи. Но, раз начав говорить местным стилем, перейти на другой не мог.

– Обо всем этом судить должны те, кому положено по положению, – с прежним высокомерием, только уже без крика ответил воевода.

– Посему я оставил действия по взятию крепости, равно как по занятию Крымского полуострова на долю тех, кто неизмеримо выше меня чином. – Не знаю, уловил ли Шеин иронию. – Сам же выполнял задачу по освобождению захваченных подданных государя Петра Алексеевича и приучения местных жителей к мысли, что любой набег на территорию Российского государства будет неизбежно вызывать ответные меры. Например, в виде взятой с Кафы контрибуции, коя доставлена в Азов невзирая на противодействие татар.

Я думал, деньги довольно быстро остудят пыл воеводы. Неприятно, однако факт – большинство нынешних деятелей не прочь запустить руку в казну. Противодействовать всеобщему поветрию я пока не мог и был уверен, что часть добытого в бою неизбежно осядет в частных карманах.

Впрочем, в иных государствах дела обстояли точно так же. Знаю по личному опыту патентованного пирата.

Вопреки ожиданиям, весть о сокровищах не успокоила Шеина. О контрибуции ему должны были доложить еще моряки, когда доставили в Азов освобожденных невольников, и потому новостью это не являлось.

Напротив. Я немедленно удостоился нагоняя за присваивание части добычи и дележ некоторой ее части между подчиненными.

Интересно, кто успел сообщить о последнем за то короткое время, пока я следил за выгрузкой отряда и отдавал необходимые распоряжения? Времени с момента прибытия прошло совсем немного.

– Все средства были оприходованы в присутствии большого полкового поручика барона Дитриха фон Клюгенау, казначея полка, всех наличных капитанов и представителей казаков. После чего положенная доля добычи была выдана на руки в соответствии с царским указом и воинскими обычаями.

– В соответствии с указами всю добычу сначала надо было доставить в казну и уж затем получить причитающуюся награду, – объявил воевода.

После дождичка в четверг. Уже не хотелось говорить о том, все ли деньги дойдут до Москвы. Да и те же стрельцы, например, даже положенного жалованья давно не видели. Так что говорить о премиях?

Сам я не нуждался ни в чем. Однако подчиненные обязаны получать все до последней полушки. Прежде чем требовать службу, надо показать людям, что о них заботятся. Хотя бы в границах уставов и действующих правил.

– Приказываю до вечера возвратить похищенные средства под угрозой предания суду.

– Попробуйте собрать их с казаков и егерей сами. – Я почувствовал, как в душе впервые за разговор закипает гнев.

Шеин сполна оценил прозвучавшую в моем голосе опосредованную угрозу. Дело пахло не только бунтом тех, кто проделал трудный поход. Остальные солдаты гарнизона неизбежно должны были принять мою сторону в конфликте. Просто потому, что могли бы оказаться на месте лишенных положенной награды людей. И получалось, что опереться воеводе не на кого. Даже поместная конница не станет поддерживать явно несправедливые требования первого российского генералиссимуса. Да и следствие не найдет в моих действиях состава преступления.

Я протянул воеводе составленную по всем правилам опись контрибуции с подписями господ офицеров, казначея и атаманов.

Рука моя повисла в воздухе. Тогда я положил бумаги на стол.

– Разрешите идти? – Чуть было машинально не поднес руку к виску, позабыв на мгновение, что подобный жест пока не в ходу.

– Не разрешаю. По какому праву был разжалован капитан Олсуфьев? – Теперь было понятно, откуда ветер дует.

Родственнички. Мать их перемать!

– Бывший капитан Олсуфьев виновен в невыполнении прямого приказа на поле боя, – я старательно подчеркнул слово «бывший». – В результате весь вверенный мне отряд был едва не уничтожен. Считаю, таким людям не место в офицерах, пока они не сумеют доказать своим последующим поведением, что достойны доверия.

Шеин явно задался целью испепелить меня взглядом, раз уж больше ничего сделать мне не мог. Даже арестовать и то выйдет ему таким боком!

Правда, разжаловать Олсуфьева своей властью я действительно не мог. Вот вздернуть на ближайшем суку – вполне. Или расстрелять за неимением под рукой дерева и веревки.

– Свободен, – буркнул Шеин, осознав, что игру в глазелки выиграть ему не удастся.

Радовался я рано. Поздно вечером посыльный вручил мне предписание сдать полк заместителю, а самому немедленно отправиться в Таганрог и принять на себя руководство строительством крепости. Вроде бы не наказание, и все ж с глаз долой…

12. Воеводы и военачальники. Решения и последствия

– Государь и повелитель наш! Спешу донести до тебя… Нет, не так. Подожди… – Шеин прошелся вдоль кабинета.

Писарь послушно застыл над бумагой, готовясь занести на нее мысли славного воеводы.

– Спешу обрадовать тебя новыми подвигами войск и флота российского. В ответ на татарский набег войска, мне вверенные, совершили переход по открытому морю, высадились в Крым и после трудного перехода осадили город Кафу. Устрашенные русской силой басурмане выплатили нам большой выкуп. Весь обратный путь прошел под непрерывными налетами татар, отбитыми с большим для них уроном. Казна же доставлена на ожидающие корабли, и все войско благополучно вернулось в Азов.

Шеин задумался, подбирая весомые убедительные слова, обязанные обрадовать находящегося за границей государя.

– Потеря же наша совсем небольшая. Хоть недостаток сил и отсутствие осадной артиллерии не позволил захватить весь Крым, отныне поганые ханы будут знать, что… – Воевода замялся, потеряв нить рассуждений. – Отныне поганые ханы не будут знать покоя, ведая, что их положение не спасет от неотвратимого возмездия российских войск и флота.

Фраза не очень понравилась, однако ничего другого в голову не шло, а письмо хотелось отправить поскорее.

– В довершение хочу отметить службу всех чинов, в походе участвовавших. Особливо отличился Егерского полка капитан Олсуфьев, за подвиги свои пожалованный мной в полковники и командиром этого полка назначенный. Предыдущий же послан мной в Таганрог, как человек опытный во всякого рода делах и могущий привести крепость в положенное состояние в срок самый краткий.

На большее в отношении Кабанова Шеин не решился. Человек знатный, он на подсознательном уровне учитывал расстановку сил в верхах. Царь привечает бывшего пирата, значит, обвинять полковника огульно опасно. А вот так, удалить с кажущимся повышением – и кто что заподозрит? Там, на стройке, столько недочетов, что былые заслуги быстро забудутся под гнетом всевозможных нареканий. Пусть выпутывается, если сможет.

Главное, к самому Шеину претензий не будет. Радел за дело, вот и поставил способного человека на ответственный пост.

Воевода провел рукой по густой бороде и милостиво кивнул писарю:

– Давай подпишу, и сегодня же отправь государю. То-то радости ему на чужбине будет!

А сам невольно представил тот поток милостей, который выльется на доблестного победителя татар. И на душе сразу стало радостно и светло. Ведь победитель – это всегда тот, который по своему положению является самым главным.

Письму предстоял долгий путь. Сначала – до Москвы, откуда его повезут по следам царя за границу царства. Бумаге суждено побывать в Риге, затем – в Кенигсберге, совершить путешествие по многочисленным германским государствам, чтобы в конце концов оказаться в Голландии и вместо самодержавного властелина попасть в руки плотника на Саардамской верфи.

Впрочем, плотник тот и был русским царем, находящимся, так сказать, в длительной командировке. Но до веселого победного пиршества в чужом городе было еще далеко…

Как и до возникших вопросов. Например, кто конкретно руководил рейдом? Не сам же Шеин! И почему Кабанов, по собственному признанию и свидетельствам его былых подвигов, прирожденный руководитель подобных рейдов, вдруг превращен волею боярина в строителя, хотя его место явно не там?

Худо-бедно, крепости умеют строить достаточное количество людей. А вот все остальное, к чему приложила руку прибывшая из далекой Вест-Индии компания, не ведомо даже в просвещенной Европе. Не зря британский посланник торопливо отбыл на остров для личного доклада королю. Да при этом вез купленные чертежи и детали паровой машины.

Или неутомимый флибустьер задумал создать новое в крепостном деле? Или в градостроительстве?

– Надо отписать Кабанову, – решил Петр вслух. – Чего это он?

– Мне тоже любопытно, мин херц, – подтвердил Меншиков. – Непохож визит в Крым на наших бородачей. А вот на Командора, как его описывали, – очень даже. И опять-таки, разрешения у тебя просил он. Не может быть, будто в последний момент вместо командования вдруг сам напросился в строители.

– Думаешь?.. – Петр отличался подозрительностью и уж подобные намеки схватывал на лету.

– А чего тут думать? – Кабанова Меншиков до конца не понимал, но тянулся к нему. Шеин же наоборот для Алексашки был ясен. И потому отношение к первому генералиссимусу было двояким. Вроде бы свой, и в то же время боярской спеси в нем… Равно как и желания почестей.

До которых, кстати, сам Меншиков был тоже охоч.

– Ладно. Отпишем князю-кесарю. Он наверняка знает, как там было. До этого момента награждать никого не будем, – решил Петр.

Но награды – одно, а оповещение иных государств о победе – другое. И уже поэтому скоро о походе в Крым знала вся Голландия. А за нею – другие страны.

– Нет, братья, это все иноземцы придумали. Чтобы веру православную погубить, – Василий Тума говорил с таким убеждением, что собравшиеся поневоле верили его словам.

Да и как не верить, когда происходящее понятно без пояснений? Жили, не тужили, как предками было завещано. Служили царям в мире и войнах. А тут – на тебе – поход за походом, и даже между ними роздыху нет. И вдруг вообще не нужны стали. Почему? Да потому, что испокон веку на стрельцах все государство держалось! И порядок в нем. Разгонят их – и захватят немцы всю Русь. Наведут свои порядки и будут править, словно у себя дома.

– Ох, права была царевна Софья! Зря мы ее тогда не послушали! – вздохнул немолодой стрелец, наверняка еще помнивший истребление Нарышкиных и памятный столб в воздаяние стрелецких доблестей.

– Может, оно и ничего, – робко подал голос его сосед. – Хучь в Москву возвернемся. Не век же здесь гнить!

Молодой еще, неопытный. Наверняка с женой вдосталь не натешился, вот и не думает больше ни о чем. Лишь бы миловаться дальше. Словно в жизни больше ничего нет.

На него шикнули грозно сразу с нескольких сторон. Если своего ума не нажил, так внимай, что зрелые люди говорят.

– Хорошо, коли как встарь все бы было, – веско заметил еще один Василий. Но не Тума – Зорин. – Тогда бы мы хоть постоять могли за себя и за государство.

– Нельзя оружие отдавать, – убежденно поддержал его Тума. – С оружием мы – сила. Без него будем словно простые холопы.

– Оружию отдавать нельзя!

– Куда мы без него!

– Пущай забрать попробуют!

Возгласы были дружными. В Москву хотелось всем, да только по-прежнему в качестве приближенного войска. И уж никак не простыми посадскими.

– Оружие до Москвы отнять не посмеют… – Тума давно успел продумать если не мелочи, то самое основное. – Как мы через степи пойдем? Места небезопасные. Татарва порой прорывается. Да и вести оружие никто потом не станет. Наверняка решат, чтобы мы сами его доперли и уж в Москве сдали в арсенал али в Приказ. Вот и посмотрим, кто кого. Чай, не впервой по набату подниматься.

– С царевной связаться заранее надоть, – напомнил Зорин. – Она не бросит в беде верных слуг. Подскажет, как лучше.

Все же самим по себе начинать было робко. А тут – бывшая властительница, о которой поневоле вспомнишь с теплотой на фоне нынешнего непотребства.

– Уже послали к матушке, – предварительно посмотрев по сторонам, тихо произнес Тума. – Она в беде не оставит, милостивица. Пока Петра на Руси нет, оно самое время правление переменить. Чтобы дышалось легче и жилось веселей.

А кому легче и веселее, уточнять не стал. Просто не задумывался об этом.

С утра Дитриху фон Клюгенау несколько нездоровилось. Как и большинству людей в полку. Оно понятно: после удачного дела солдату и офицеру не грех отметить успех, посидеть в компании своих товарищей, а то и просто в компании. А когда мужские посиделки обходились без чарки-другой соответствующего напитка? Деньги водились, похода в ближайшее время не намечалось. Скорее всего – и не в ближайшее время тоже. Не захватывать же Крым наличными силами! Лето скоро будет в середине. Там осень на носу. Пора будет становиться на зимние квартиры. Лучше всего – в привычной Коломне. Здесь слишком неуютно и необжито.

Но отдых – отдыхом, а служба – службой. Вчерашнее веселье не повод для сегодняшнего безделья. Поэтому как бы себя ни чувствовал подполковник, все занятия, которые наметил Кабанов перед отъездом, должны быть пройдены. Нельзя расхолаживать солдат. Иначе они мигом превратятся в сброд.

Демонстрировать неумение в службе своему командиру Клюгенау не желал. Пусть не сразу, но он сумел оценить методы Кабанова, а в походе – увидеть результаты трудов. Сразу после завтрака погнал полк в поле за городом, дабы потренировать людей в совершении разнообразных воинских эволюций. Вернется командир и увидит: с полком полный порядок. Не подвел заместитель, не поддался настроению ни солдат, ни собственному.

Помимо карьерных соображений Дитрихом двигала профессиональная гордость за порученное дело. Он был доволен, что попал не куда-нибудь, а к Командору. Еще год-два походить в больших полковых поручиках, и можно смело принимать полк. Хоть здесь, хоть в Европе. Там таких войск и приемов никто в глаза не видел. Хотя войны идут сплошной чередой.

Если бы еще голова не побаливала после вчерашнего! Не сильно, в меру, но все равно приходилось прилагать усилия, дабы бодрым видом служить примером подчиненным.

Роты маршировали и перестраивались под руководством своих командиров. Несколько в стороне охотничья команда отрабатывала приемы рукопашного боя. С оружием и без него, один на один и один против двоих, а то и троих.

На правах официального заместителя Клюгенау знал о задачах охотников и хоть не вполне одобрял, осуждал тоже не слишком. На войне зачастую не до рыцарства, а подготовленные люди не помешают.

И отдельно возились у пушек, вытащенных в поле, канониры Гранье. Жан-Жак спуска им вообще не давал, зато нигде таких артиллеристов не видели.

Карету генералиссимуса в окружении конной свиты заметили издалека. Как и то, что направляется воевода прямо сюда. В визите не было ничего необычного. Шеин посещал иногда какую-нибудь часть. До солдат не снисходил, но офицерам делал замечания, порой просто интересовался, как идут дела, или отдавал распоряжения. Сидеть безвылазно во дворце скучно, а тут – занятие, вполне достойное полководца. Как Шеин представлял себе эту роль.

Пышные церемониалы встречи не стали обязательностью. Фон Клюгенау никаких распоряжений отдавать не стал. Все-таки заместитель – не командир. Ротным же это требовалось еще меньше. Занятия продолжались своим чередом, и егеря гораздо больше думали о скором обеде, чем о приближении начальства.

Карета, покачиваясь на неровностях почвы, словно корабль на волнах, приблизилась к Дитриху, стоявшему в окружении нескольких офицеров. Слуга подобострастно открыл дверь, и Шеин важно выбрался наружу. На его лице, как почти всегда, читалось привычное высокомерие в сочетании с некоторой брезгливостью. Мол, снисходи тут до безродных. Притом что за плечами Клюгенау выстроилась длинная череда благородных предков. Да и многие не то что офицеры – рядовые солдаты происходили из хороших семей.

– Соберите полк, – объявил воевода.

В ответ на приветствие временного командира он соизволил важно кивнуть, но никаких подобающих слов произносить не стал. Так, сделал распоряжение, вот и пусть выполняют.

Затрещал полковой барабан. По привычному сигналу егеря торопливо оставляли занятия. Застыли ориентирами грядущего строя унтер-офицеры, ряды наполнились солдатами, на положенные места встали ротные капитаны со своими заместителями.

Прошло не так много времени, и перед лицом военачальника выросли стройные колонны пехоты. Все десять рот с охотничьей командой, да в придачу на фланге бомбардиры Гранье.

Все-таки Шеин был приятно удивлен. Подчиненные ему части если в таких случаях строились, то чуть ли не часами. Чаще же представляли толпу. А тут – идеальная линия. Единственное – офицеры без протазанов, и черта лысого сразу разберешь, кто есть кто. Но Кабанов с самого начала сумел убедить Петра, что вводить холодное оружие в подразделения, созданные для огневого боя, по меньшей мере глупо. Да и строй – строем, помимо прочего егерей учили действовать россыпью, а смыкаться в основном перед атакой вражеской кавалерии или перед рукопашной схваткой с пехотой.

Или – при встрече с начальством. Что в солдатском представлении мало чем отличается от встречи с неприятелем.

Кое-кто из свиты покачивал головой. А то и втихомолку обменивались замечаниями. В армии всегда есть нечто от театра, и именно театрализованность воинского представления затрагивает вольных и невольных зрителей.

Хвалить Шеин не стал. Раз уж за проделанный поход не снизошел, то встречу вообще посчитал вполне закономерной своему положению и заслугам. Хотя умелой, тут ничего не скажешь.

Прошелся чуть вдоль строя. Позади вышагивали Клюгенау и спешившаяся часть свиты. Туда, обратно, как цыплята за наседкой.

Шеин вернулся поближе к карете и какое-то время стоял молча. Ширяеву пришло на ум, что так всегда и бывает. На одном конце – солдаты с офицерами, а напротив – грозным ворогом начальство с неизбежными штабными подхалимами.

– Егеря! – Показалось ли, нет, генералиссимус не сразу решил, как обратиться. – Представляю вам вашего нового полковника. Слушаться словно меня или самого государя. Послужили Петру Алексеевичу вы хорошо, надеюсь, теперь послужите еще лучше.

Из кареты вылез Олсуфьев. С перекинутым через плечо офицерским шарфом, словно не было недавнего разжалования.

Лицо нового полковника светилось плохо скрытым торжеством.

– Знакомиться не будем, – без приветствий заявил Олсуфьев. – Но через час всех старших офицеров прошу к себе на обед. Посидим, поговорим. Вспомним наш славный поход.

Шеин согласно кивнул и повернулся к карете, однако на его пути вырос фон Клюгенау:

– Прошу прощений. Где есть полковник Кабанофф?

Шеин скривился, словно услышал нечто весьма неприличное.

– Кабанов занят на строительстве Таганрога. Поэтому полком командовать больше не может, – отрезал воевода.

Клюгенау продолжал неподвижно стоять у него на дороге, и генералиссимусу пришлось обойти препятствие.

Следом за воеводой в карету запрыгнул его родственник.

Начальственный кортеж направился прочь, и только тогда в строю послышался глухой рокот. До этого изумление было настолько велико, что люди словно онемели.

Они ничего не имели против недавнего ротного. Просто в роли полковника его не представляли.

– Разойтись! Продолжаль занятий по ротам! – Клюгенау, может, и посматривал на солдат несколько свысока, однако настроение подчиненных чувствовать умел.

Послышались команды капитанов, и монолитный строй распался. Егеря потянулись прочь, только ропот не прекращался и даже становился громче.

– Позвольте обратиться, Дитрих Иоганович! – Ширяев не ушел вместе со всеми. – Как это понимать?

– Я есть сам ничего не знай. – Клюгенау выглядел, как всегда, бесстрастным, и только усилившийся акцент свидетельствовал о буре в душе подполковника. – Какой-то интрига.

– Дитрих! – В отличие от Ширяева, когда-то прошедшего армейскую школу, Гранье никаких чинопочитаний не признавал. – Я послан Петером в помощь Командору. Нет Командора, я возвращаюсь назад. Буду делать… как их?.. изобретений.

– Какой изобретений? – не понял Клюгенау.

– Не знаю. Исчо не вечер, – Гранье говорил по-русски почти грамотно. Хотя акцент все-таки был.

– Точно. Надо написать Петру, – загорелся Григорий. Но почти сразу угас. – Хотя пока дойдет… Тогда хоть Гордону. Пусть разберется, что тут происходит.

Гордон не был главой вооруженных сил. У них вообще не было номинального главы. Хотя авторитет бывалого шотландца стоял весьма высоко.

Клюгенау в подобные сферы был не вхож. Потому не знал, что предпринять. И вообще, допустимо ли офицеру протестовать против назначенного начальника?

Остальные ротные тоже подтянулись помаленьку.

– Господа! Я есть просиль вас продолжайт занятий, – напомнил фон Клюгенау. – Хотя скоро есть обед.

– Обед есть, да есть не хочется, – бросил Ширяев.

– Сегодня вообще постный день, – поддержал его один из капитанов.

Посты в походе не соблюдались.

– А ведь точно. Как я мог забыть? – поддержал его другой.

– Я буду готовиться к… как правильно?.. к отъезду. – В своей жизни Жан-Жак гораздо больше времени провел на море, чем на суше. Да и по суше гораздо чаще ходил в составе десантов, чем ездил. Это лишь в последнее время пришлось поколесить по бескрайней стране. – Исчо надо навестить Сорокина.

Клюгенау переводил взгляд с одного офицера на другого.

– Мы обязаны выполняй приказ. Но обед есть не приказ, – принял решение Дитрих. – Я есть послать гонца в Таганрог. Командор просить – что случиться, извещай его.

– Давайте я смотаюсь. Все равно не могу нести службу по болезни. Петрович выпишет освидетельствование, – предложил Ширяев. – В Крыму такой плохой климат.

На него посмотрели с завистью, а потом Клюгенау неожиданно для всех попросил:

– Пусть Петрович меня осмо… посмотреть. Так плохо себя чувствоваль. Их бин больной.

Он не понял, почему Ширяев улыбнулся последней фразе. А тот объяснять ничего не стал. Да и как объяснишь?

13. Флейшман. Брожение

Город бурлил. Я помнил его прошлогодним, только что взятым, когда часть домов была разрушена. На улицах кое-где еще лежали неубранные трупы турок, а уж всевозможного имущества, вернее, его недорасхищенных остатков, было разбросано столько, что пройти местами было почти невозможно.

Тогда я уехал довольно быстро и не видел дальнейших метаморфоз. Теперь Азов был отстроен. Дома стояли если не аккуратные, то целые. Крепостные стены больше не зияли прорехами. Только населения было маловато. Один гарнизон да те, кто решил попробовать счастья на новом месте. Торговцы, их семьи и прочий народ, готовый удовлетворить основные потребности служивого люда.

Теперь этот люд высыпал на узкие улочки, заполонил собой торговую площадь, даже местами выплеснулся за пределы крепостных стен. Доминировали стрельцы в разнообразных кафтанах, попадались и невзрачные мундиры городовых солдат. И только знакомых егерей нигде было не видать.

Еще перед Азовом мне рассказали об очередной истории, приключившейся с Командором. Включая его малопонятное отстранение от командования и назначение в Таганрог. Скорее всего, некто, не будем называть имени, решил присвоить себе лавры удачного предприятия. Вот Сергея и убрали, как говорится, с глаз долой.

Оказалось, поторопились. Бывшие в походе казаки порешили, что раз правды нет, то и делать здесь больше нечего. Под разными предлогами, а то и без них, лихие наездники потихоньку убрались по домам. Что до егерей, то они просто игнорировали нового командира. Приказы как бы выполнялись, однако лишь в тех пределах, которые не позволяли обвинить людей в попытке бунта. Во всем остальном вокруг полковника выросла стена. Его словно бы не было, а отличный полк, без сомнения лучший в армии, перестал представлять воинскую единицу. Или как там это называется у военных?

Шеин лично несколько раз приезжал к егерям, кричал, топал ногами, а как итог – понял, что ничего он тут не сделает.

И вроде бы все вернулось на свои места, Кабанов вновь стал командиром, егеря добились желаемого, но все-таки воеводе удалось отомстить. Если же точнее – напакостить. Вместо Коломны, куда полк должен был вернуться на зимние квартиры, Шеин послал его в Таганрог. Мол, раз Кабанов по совместительству назначен одним из строителей крепости и города, то только справедливо, если его полк будет при нем.

Флот тоже стал базироваться на Таганроге, и таким образом в едва намеченном городе собралась добрая половина нашей славной компании. Другая – со мной в Коломне. Конечно, хотелось быть всем вместе, годы скитаний сделали нас родными, да только не прохлаждаться же мы прибыли в Россию!

Приходилось утешаться тем, что дела, точнее доставляемый груз, привели меня к друзьям. И уж несколько свободных дней мы по старой памяти сможем провести вместе. Потом – опять возвращение к родным пенатам. Помимо прочего производства я как раз замыслил строительство небольшой бумажной фабрики. Учитывая отсутствие конкуренции, вещь прибыльная. Пусть пока нет газет, но даже патроны требуют массу бумаги. Раз уж гильзы еще не скоро станут металлическими.

Я предвкушал грядущую встречу, а сам пока неспешно осматривал город. Сколько помнится, через сравнительно короткое время его вновь вернут Турции и лишь позднее смогут окончательно включить в состав России.

А может, и не вернут. Раз уж наша компания здесь. Победить Османскую империю у нас не хватит сил, да и нет особого желания. Но на проигрыш кому бы то ни было мы не согласны.

И все-таки стрельцов на улицах попадалось многовато. Не по-хорошему возбужденных, явно разгневанных, косящихся на мой наряд так, что я пару раз пожалел об опрометчиво затеянной прогулке. Вроде наоборот, в городе, где масса служивого элемента, европейское платье не должно вызывать неприятных ассоциаций. Тут же полное впечатление, будто что-то затевается.

Шеина в данный момент в Азове не было. Отослал Кабанова, затем – его полк, а теперь сам уехал. Только не в Таганрог, а в Москву. Не зря же он – один из тех, на кого Петр государство оставил. Следовательно, жить должен по возможности в столице. На окраины можно наведываться время от времени. Например, когда подчиненные татар с турками громят.

Наверно, я не очень справедлив к генералиссимусу. Просто относиться иначе к нему не могу. Раз он пошел против моих друзей, то для меня он поневоле враг. Или если не враг, то и не друг.

– Захватим, а что дальше? – донеслось до меня от одной из групп. – Обложат опосля как зверей. Да и солдаты… – И умолк на полуслове, покосившись в мою сторону.

Городские солдаты действительно старались не смешиваться со стрельцами. У каждого – своя судьба.

Но только что означает услышанное? Как мы установили общими усилиями, бунт стрельцов должен был произойти через год. В реальности к тому времени московских стрелецких полков уже не будет. Следовательно, не будет и бунта.

Не должно быть, но что-то назревало. Если я еще способен хоть что-то соображать. Или это в очередной раз выпускается пар? У русского человека в крови ругать начальство, без различия государственного строя и века на дворе. Но это не значит, что каждый раз наружу выбирается призрак баррикад!

Попавшийся на пути кабак манил, словно оазис в пустыне. Не предстоящей выпивкой – возможностью хоть на время исчезнуть с улицы и перестать ощущать на себе враждебные взгляды. Пить я как раз не хотел. Жарко же, черт побери!

Внутри было почти пусто. Лишь сидела в дальнем уголке пара солдат, не очень-то молодых, неряшливо одетых, ничем не напоминающих подтянутых егерей, преображенцев, бутырцев. Да чуть ближе – трое не то мастеровых, не то мелких купцов. Короче, людей штатских.

– Квасу, – объявил я выросшему передо мной целовальнику.

Он явно разочаровался заказом. Вот штоф бы при соответствующей закуске – дело другое. Тогда каждый начнет тебя уважать. Даже когда мордой в этой закуске заснешь. Притом уважение отнюдь не помешает при случае стибрить кошелек.

Шиковать я не стал. Не стоит казаться богатым, когда вокруг полно бедных. Вводить во искушение малых сих, потом самому жалеть об этом.

Так, заплатить чуть больше, чтобы целовальник из благодарности и в надежде на повторные чаевые был поразговорчивее.

– Послушай, что происходит в городе? Стрельцы повсюду разгуливают. Многие при оружии. – Сабли-то у стрельцов были при себе почти всегда, но тут большинство держало в руках знаменитые бердыши да пищали.

– Бузят потихоньку, – коротко отозвался целовальник.

Я налил себе из жбана полную ендову и залпом осушил ее до дна. Все-таки настоящий квас – великая вещь! В отличие от пива, он не расслабляет, не туманит мозги. Зато жажду утоляет похлеще любого из напитков. А уж перепробовал я напитков немало.

Я положил перед целовальником еще одну монету.

– Чем недовольны-то? Я слышал, их вообще распустить хотят. Или им служба нравится?

Монета исчезла со стола, а целовальник заметно подобрел:

– Какое «нравится»? Вот ежели как раньше, в Москве… Промыслы, месяц в году послужишь… Но и положение терять не хочется. Тут сразу податей столько будет – волком взвоешь. – Целовальник явно не знал, как ко мне обращаться.

Военным я явно не был. Но и на простого купца не тянул. Одет был в немецкое (точнее, французское) платье, при шпаге. Разве что под камзолом укрывал пару пистолетов. Но их целовальник видеть не мог.

– Пусть идут в новые полки. Там жалованье вроде даже больше. Нельзя же все сразу…

– Вчера бумага пришла, – наклонился к моему уху целовальник. – Все стрелецкие полки из Азова направляют к литовской границе. Польского короля поддерживать.

Я едва не выругался. Они там совсем охренели?! Решили же раскассировать, так чего теперь?

Справедливости ради, с набором солдатских полков по извечной привычке здорово проваландались, и только сейчас дело едва стронулось с места. Добавить время на учебу и прочее – получается, что кроме пяти знаменитых полков, включая Кабановский, выставить в поле некого.

– А роспуск? – вопрос был глуп, и я сам знал это.

– Задержали. Мол, сослужите последнюю службу и тогда идите на все четыре стороны.

А служба та может длиться и полгода, и целый год. Да еще лето потихоньку подходит к концу, и приказ отправляться невесть куда и месить в этом «где-то» грязь энтузиазма не вызывает.

Только кто когда спрашивал солдат, хотят они или нет? Даже мне подобная постановка вопроса кажется глупой.

– Так пойдут или нет? – Я выложил еще одну монету.

– Кто ж знает? Ходят, спорят, ругаются. – Целовальник вновь наклонился к моему уху и произнес совсем уж тихо, на самой грани слышимости: – Они бы, может, что и задумали, но тут солдат полно. Опять-таки поместная конница.

Гарнизонным солдатам со стрельцами не по пути. Привилегий у них нет, терять нечего. Приобрести тоже ничего не дадут. Служба тяжелая, но для бунта повод нужен. И желательно – лидер. Лидера нет, а защищать стрельцов солдаты не станут.

Насколько помню разговоры Кабанова, стрельцов в Азове меньше, чем солдат. Поэтому, может, обойдется.

Предупредить местного воеводу? Он без меня должен знать, что творится в крепости. Не настолько она велика. Вот Командор по соседству может ничего не знать.

Хотя что он тут сделает? Или угаснет само, или полыхнет так, что полетят потом глупые стрелецкие головы.

Мои высокогуманные соображения пропали намного быстрее, чем появились. Едва в кабак ввалилась целая компания в стрелецких кафтанах. Не люблю никчемные конфликты с откровенными хамами.

Не оскорбляю – придерживаюсь истины. Точно такими же хамами могут быть вельможи. Доза спиртного, сознание, что все позволено, да желание бить-ломать.

Сразу заметно стушевались купцы-мастеровые, постарались стать незаметными солдаты, умолк целовальник и даже вроде как-то сжался, уменьшился ростом и габаритами.

Ему-то что? Каждый клиент – прибыль. А компания всегда закажет больше, чем одиночка. Радоваться должен. Или относиться спокойно. Пора бы привыкнуть к любым буянам на такой работе. Но тут чувствовалось, что буйство может перехлестнуть через край и обрушиться на любого, кто окажется рядом.

– Вина! – гаркнул широкоплечий немолодой стрелец с растрепанной бородой и перебитым носом.

Вся компания, человек под дюжину, с шумом и гомоном расселась у двух стоявших рядышком столов.

Целовальник едва не бегом приволок здоровенную посудину с водкой, которую тут частенько называли хлебным вином.

– Закуски принеси. Там, хлеба, капусты, – пока разливали, поморщился стрелец с перебитым носом.

– Пожрать чего-нибудь, – вставил другой.

Порой тон гораздо важнее слов. Слова были обыденными, зато интонации откровенно вызывающими. Компании явно не хватало объекта для приложения злобы, которая бушевала в их душах.

Мне оставалось спокойно уйти. Страха я не испытывал. Насмотрелся на всевозможные хамоватые компании и в прежнем времени, и в нынешнем. Но пустой конфликт явно ни к чему. Как и излишнее привлечение внимания к собственной персоне. Тут словно с собаками – облают, а много ли чести быть облаянным?

Поспешный уход мог вызвать обратную реакцию со стороны стрельцов. Поэтому в их сторону я не смотрел, спокойно допивал квас и лишь потом собирался покинуть помещение.

– Тащи все сюда! А вон энтот заплатит! – донесся до меня излишне громкий перевозбужденный от собственного хамства голос.

Что-то неприятное зародилось в душе. Внешне я этого не проявил и вообще продолжал сидеть так, словно нахожусь в кабаке один.

– Ведь заплатишь? А? Эй, немец! К тебе обращаюсь!

Немцем я никогда не был. И уж тем более не собирался за кого-то платить. Шаровиков всегда достаточно. На всех не напасешься. Даже если бы хотелось.

Мне никогда не хотелось служить падению ближнего. Чужие деньги развращают. Соответственно, развращать кого-то грех. На моей душе других грехов висит достаточно.

– Эй! Немец! Чего молчишь, как немой? – Говоривший недобро засмеялся от примитивного каламбура.

Сразу несколько человек поддержали его. Но кто-то, понимавший веселье чуть иначе, торопя его, выкрикнул несколько непечатных эпитетов и гипербол. Так сказать, решил проявить знакомство с филологией.

Эх, не слышал он, как изощренно выражались наши ребята на палубах! А тут что? Столичный уровень. Чувство есть, но ни ума, ни фантазии. Я бы на его месте сгорел со стыда от собственного убожества.

– Глухой, да? – Над моим столом навис вожак с перебитым носом. С его повадками даже удивительно, что остальные кости целы. Насчет мозгов не говорю.

У человека трагедия. Левое полушарие ампутировали по болезни, а правого от рождения не было. Потому никакие сотрясения мозга ему не грозят.

– Месье, вы не находите, что довольно невежливо обращаться к человеку, которому вы не представлены? – Я намеренно выражался на французском. Английский не распространен, стрельцу точно не знаком. А так – может, поймет.

Внутри было неприятно, как бывает порой перед схваткой. Тем более такой бессмысленной.

Стрелец не понял и французского. Руки потянулись к моему камзолу, да так и застыли.

Когда не понимают слов, приходится подыскивать более наглядные аргументы.

– Ша, парниша! Щас пообедаешь без помощи рта! – Я постарался, чтобы в моем голосе прозвучал одесский акцент.

Правда, мне никогда не доводилось бывать в этом славном городе. А стрелец, по понятным причинам, даже не подозревал о его грядущем существовании. Совсем как те арканарские штурмовики, которые понятия не имели о грузовом вертолете на холостом ходу.

Зато упершийся прямо в живот взведенный пистолет был моему противнику явно известен. Как и цели, для которых он служит. Иначе, с чего недавно такое красное лицо с переломанным носом вдруг заметно побледнело? Загар и тот словно исчез. Но южный загар никогда не славился своей долготой. Сходит обычно еще до зимы. В крайнем случае – до Нового года.

Пуля в лоб, конечно, надежнее, если лоб не чугунный, однако в живот – мучительнее. Учесть состояние медицины, антисанитарию и прочее – шансов выжить весьма немного.

Всегда поражало, как самые глупые и упертые люди вдруг начинают все сознавать и понимать, едва речь заходит об их жизни. А может, я не совсем прав, и стрелец не был таким идиотом, каким показался мне сначала. Мало ли в каком обличье мы предстаем перед чужим взглядом!

Прочие члены компании оставались сидеть. Одного стрельца, с их точки зрения, вполне хватало, чтобы вытрясти из случайного немца деньги, а будет сопротивляться – тогда и мозги. Другой оборот событий в их головы не приходил.

– Чего бузите? – Киношные выходы на улицу с прижиманием ствола к боку заложника наяву могут быть опасными. Как влепит кто-нибудь бердышом сдуру, не пожалев товарища! Ну, успею я его застрелить. А вдруг он не товарищ им вовсе? – Шум подняли, бунтовать собираетесь. А того не ведаете, что уже за егерями давно послали. Сколько отсюда до Таганрога? Ходить они умеют. Вот подойдут через часок и как устроят побоище! Они татар и турок били. Вы им – раз плюнуть.

После возвращения Кабанова из рейда мнение о его солдатах поднялось высоко. Сами участники всячески расписывали собственные подвиги, преувеличивали силы врагов. Факт, что отряд вернулся не только с небольшими потерями, но и с хорошей прибылью, заставлял поверить в воинские байки. Как наши пиратские подвиги стократно преумножались молвой и представляли нас в ореоле непобедимости, и это в свою очередь заставляло обмирать сердца врагов. Даже если реально они были сильнее нашей крохотной эскадры.

Так и здесь. Стрельцы могли заводить себя, расправляться в мечтах со всеми явными и кажущимися врагами, но при известии о нашествии егерей запал куда-то делся.

– Мой вам совет: не будите лихо, пока спит тихо. Не плюй против ветра, когда ветер давно превратился в ураган. Хотите воевать – поступайте в солдаты.

Нет – вам дана возможность жить мирно. Так живите, пока головы не полетели! Цыглер тоже ерепенился. И где он сейчас? Хотите отправиться следом?

От агрессивности моего собеседника не осталось и следа.

– Васька! Ты скоро? – окликнул его кто-то из компании.

– Немец понравился?

Последнюю фразу сопровождал недружный смех. Кто-то из нетерпеливых поднялся, желая помочь разобраться со мной побыстрее. Раз вопреки ожиданиям у одного не получилось.

Васька повернулся к приятелям, на мгновение позабыв про наставленный на него пистолет:

– Тихо вы! На Азов егеря идут!

И в кабаке на самом деле стало тихо.

Я спокойно поднялся, спрятал под камзолом пистолет и направился к выходу. Уже у двери остановился.

– Я все понимаю, мужики. Но вы же у себя дома не будете терпеть бардак. А страна тоже дом. И хозяин у нее есть. Не перли бы вы против. Бесполезно.

Не знаю, поняли ли они мою краткую речь. Хотелось бы…

14. Компания

– Застращал, говоришь? – веселился Командор.

За смехом он даже забывал затягиваться трубкой, и последняя давно погасла.

– Не застращал, а облагоразумил, – наставительно отозвался Флейшман, важно и потешно приподнимая указательный палец.

Присутствующие вновь засмеялись. Здесь собрались все свои. Кабанов, Ширяев, Сорокин. Не хватало лишь Гранье, но канонир воспользовался затишьем и пару дней назад умчался в Коломну, проверять, как обстоят дела с литьем новых пушек и все ли в порядке с пороховой мельницей. С ним отправился Петрович. Женевьева, жена Ярцева, должна была скоро родить, и шкипер еще до своего отправления в дальнее плавание просил врача побыть это время рядом. Акушерки, вернее, повивальные бабки были, а доктор по нынешним временам – редкость. Где они с Юрием разминулись – кто знает? Один сплавлялся по реке, а другой мчался по суше.

– Гроза пиратских морей Флейшман напоминает заблудшим душам о возможном приходе своих товарищей. Вот уж никогда не думал! – покачал головой Ширяев.

Ему хотелось повидать жену и детей, но помимо семьи у каждого мужчины обязана быть работа. И обязательно друзья. Те, с которыми прошел все огни и воды и которые давно стали частью тебя.

– Век живи, – усмехнулся Сорокин.

– Флотом надо было пугать, флотом, – подсказал Ширяев.

Он вновь стал патриотом своей нынешней части, однако в глубине души жалел о временах лихих походов по флибустьерскому морю. Покачивающаяся палуба под ногами, флаг с кабаньей мордой над головой…

– Нынешним флотом только пугать, – вздохнул Сорокин.

Он, напротив, был не слишком доволен своей судьбой. Морской спецназовец – не моряк. Да и помимо корабельных дел есть столько интересной и полезной работы… Моряков Петр рано или поздно все равно найдет.

– Заступить им путь к Москве, – Гриша говорил по инерции. Еще не понял, что разговор потихоньку стал отходить от веселья.

И сам осекся, понимая главное.

– Какой идиот там, – Кабанов показал куда-то наверх, – решил переиграть? Договорились же – разогнать здешнюю шелупонь к чертовой матери! Из янычар никогда не сделать настоящих солдат. Так зачем вводить их во искушение?

– Может, хоть теперь начнут понимать, – вставил Флейшман. – Воевода должен доложить о последствиях.

– Как бы последствия боком не вышли! – вздохнул Кабанов. – И вообще, пора заканчивать с этой войной. Пока турки под впечатлением рейда. Боюсь, как бы вместо этого нас не послали следующей весной Керчь брать.

В этом году было поздно. Основная часть войск находилась далеко. Пока подтянешь осадную артиллерию, пока подойдет пехота…

– Могут. Насколько понимаю, Петру не терпится продемонстрировать величие флота. Победу морскую одержать, – кивнул Сорокин. – А то, что на берегу моряков не воспитаешь, в расчет не принимается. Как и то, что корабли гниют на глазах. Дерево сырое, никуда не годное. Да и сделаны большинство тяп-ляп. Не флот, плавающая посуда. А денег вбухано при пустой казне…

– Ладно. – Командору надоели бесконечные разговоры. Все равно морское дело было настолько сильной страстью Петра, что давать ему советы отказаться от флота было бесполезно. – В кои-то веки собрались, и опять об одном и том же. Юра, расскажи лучше: как у тебя дела?

– Не у меня, а у нас. – Дороги разошлись, но все продолжали чувствовать себя членами одной команды. И в свободное время на производстве бывали практически все.

– Хорошо, у нас, – кивнул Командор.

– У нас хит сезона. Небывалое – бывает…

Флейшман удалился в коридор, куда перед тем подручные занесли пару продолговатых и тяжелых мешков. Когда он вернулся, торжественно неся один из мешков на руках, лицо его светилось откровенным торжеством.

– Неужели?.. – продолжать Кабанов не стал.

– Оно, – подтвердил Флейшман, извлекая наружу ружье с большим барабанным магазином.

– Ну-ка, – Сергей властно взял оружие из его рук.

Длинное, с креплением для штыка под стволом, барабан откидной и для скорости перезарядки, и дабы не слишком нарушать жесткость конструкции. Удобный приклад. Курок, чем-то напоминающий кремневые мушкеты и фузеи.

Палец Командора взвел курок, и барабан провернулся, совмещая очередную камору со стволом. Немного туговато, но не беда.

За предводителем потянулись остальные. Воочию плоды совместного изобретательства видел лишь Сорокин, частенько мотавшийся в Коломну по вопросам конструкции и изготовления боеприпасов.

– Сколько?

– Пока дюжина. Что вы хотите с нынешним уровнем производства? На каждое столько времени уходит… Нарезной ствол, поворотный механизм, а металлургия, между прочим, не ахти. Конструкция, конечно, не очень надежная, но кучность выше даже наших штуцеров. И барабан за десяток секунд расстрелять не проблема. Проблема боеприпасы достать… – Тут Флейшман не смог сдержать виноватой улыбки. – Я, правда, скупил всю ртуть где только можно. Но и доставать ее трудновато, и капсюли никак на полный поток поставить не можем. Хоть без взрывов пока обошлось. В общем, на каждый ствол могу выделить пока по полсотни выстрелов. Отсутствие осечек не гарантирую. Пока.

– Главное – почин. – Командор ласкал ружье словно женщину, а Сорокин с Ширяевым ревниво смотрели, когда же он передаст оружие им. – Все равно всю армию перевооружить не сможем. В самом лучшем случае – охотничьи и стрелковые команды в первых полках.

Под первыми подразумевалась все та же пятерка наиболее надежных полков. Потешные, Бутырский, Лефортов, Егерский.

– Точно, что в лучшем. Я прикинул – даже если казна без задержек заплатит, штук шесть в месяц пока предел. И то не прямо сейчас, – сообщил Юрий.

– Значит, через три года будет около двухсот штук, – прикинул Командор. – Действительно, только на мой полк.

Он передал ружье Ширяеву, а сам наклонился над мешком и извлек кожаный подсумок с патронами. Гильзы были бумажными, однако донышки – металлическими, и пули не уже привычные шарообразные, а конические с нарезами.

– Где-то так, – согласился Флейшман. – Хотя на три года вперед заглядывать рано. Может, удастся как-то расширить это дело. Я уже место для бумажной фабрики присмотрел и патенты соответствующие выправил. Чтобы ни от кого не зависеть. Винниус обещал мне хорошего мастера найти.

– Чувствую, подгребешь ты под себя всю местную промышленность, – качнул головой Командор.

– Только половину. Демидовы Урал к рукам прибрали. Теперь не выпустят. Надо будет с ними кооперироваться. Они пусть добывают, а делать буду я, – не без некоторого самодовольства сказал Флейшман. – Зря, что ли, на родину плыли? Слушай, может, ты всю Швецию завоюешь? Там, говорят, такие руды!

– И Латинскую Америку в придачу, – кивнул Командор.

– Зачем Америку, блин? – вступил Ширяев.

– А каучук? Генератор есть, изоляцию делать не из чего. Еще бы придумать, как этот каучук обрабатывать и, главное, как сюда доставлять. Надо с Испанией торговлю налаживать.

– А для этого – захватить Константинополь. Чтобы вокруг Европы не мотаться, – подхватил Сорокин. – Короче, прибрать к рукам весь мир и тогда уж обеспечивать всеобщее техническое благоденствие.

Никакого осуждения или издевки в словах спецназовца не было. Разве сожаление, что задача слишком сложна и вряд ли осуществима. Людей не хватит, не говоря уже о времени.

И диссонансом прозвучали слова Командора:

– Я же не главнокомандующий. Даже не генерал. Мне полка вполне хватает. Лучше, чем строить планы, давайте пойдем ружьишко опробуем.

Разве можно отказаться от такого предложения?

– Только патронов хоть немного на развод оставьте. Новая партия когда еще будет, – честно предупредил Флейшман. – Кузьмин мне обещал изготовить их побыстрее, но что-то сомневаюсь…

15. Судьба

Сомневался Юрий зря. Николай был человеком основательным. Каждый человек обязан внести собственную лепту в общее дело. Раз уж решил остаться на берегу, то должен заниматься чем-то полезным. Случись на южных рубежах бой, и что, ребята останутся без патронов?

День был субботний, канун единственного выходного, и Николай старался успеть сделать побольше. А тут еще вечером прямо в цех (какой там цех, небольшое помещение) заглянул Ардылов. Остальные современники больше привыкли работать головой, Сорокин находился в Таганроге, и посоветоваться о делах практических токарю было больше не с кем.

Разговор насухую старые приятели представляли себе плохо. У Володи с собой был полный штоф одного из последних изобретений – очищенной при помощи угольного фильтра водки. Кое-какую закусь токарь принес с собой. Да и Кузьмин не голодал. Решив поработать подольше, он, соответственно, запасся продуктами для ужина. Сало, хлеб, прошлогодняя квашеная капуста, рыбка. Одним словом, вполне приличная еда. Тем более для человека, не слишком избалованного и привыкшего часто обходиться без горячего.

Правда, Кузьмин вначале посмотрел на штоф с некоторым сомнением, а потом махнул рукой:

– Ладно. Мы по чуть-чуть. Все равно ужинать скоро пора.

Привычный самообман мужчин, хотя долгий опыт должен свидетельствовать, каким количеством иногда оборачивается пара совместно распитых рюмок. Или, в более поздних когда-то родных временах, – бутылка пива.

Потом показалось, что сидеть и пить вдвоем, когда помощники Кузьмина скромно жуют всухомятку, как-то не по-русски. Пригласили и их. От одной чарки ничего не будет, а настроение сразу поднимется.

Водка была крепкой, градусов за шестьдесят, однако штофа на пятерых оказалось мало. Хорошо, у Кузьмина тоже кое-что было в заначке. Не очищенный, однако в определенном состоянии все равно что пить. Главное, чтобы чарки долго не пустовали.

Ардылов, как оказалось, пришел уже слегка на взводе. Поэтому устал раньше всех и сделал попытку задремать в углу. Кузьмин тщетно пытался разбудить бывшего соплавателя, потом махнул рукой и поручил двоим из помощников отволочь токаря до дома.

Самогон тоже закончился, как перед тем кончилась водка. Зато оставалась работа, и посетившая мысль, что там, на юге, ребята останутся без патронов, заставила Николая вернуться к работе. Последнего помощника, правда, пошатывало, зато согревала душу мысль, что унесшие Володю обязательно вернуться с добавкой.

Когда дверь отворилась, Кузьмин сначала решил, что это и есть долгожданные носильщики. Обернулся – и невольно застыл.

В цех вошли Наташа и Юля. Обе одетые в богатые платья, уже потому не очень подходящие к царившему в цеху легкому беспорядку. А тут еще остатки закуски в углу…

Ладно. Когда покойный ныне механик застукал за подобным же делом, было намного хуже. Даже списать хотели, и только вмешательство деда позволило избежать фатальных последствий. А тут всего лишь женщины Командора. Да хоть бы и он сам!

Не в том смысле, что Кузьмин не боялся бывшего предводителя пиратов, а в том, что не государственная работа. Да и не чужие они. Отругал бы как следует, но прогонять-то не стал бы.

– Дядя Коля, вы Ардылова не видели? Сказали, что пошел к вам, – мило произнесла Юленька.

– Так он это… Посидел, поговорил и домой пошел, – уточнять, в каком именно состоянии пошел приятель, Кузьмин дипломатично не стал. Надо будет – сами увидят. – А что вы хотели?

Надо было бы предложить присесть, но в цеху не имелось мебели под дорогие платья.

– Понимаете, из наших в городе никого больше нет. Все в разъездах, все заняты, а мы к Сереже съездить хотим, – призналась Наташа. – Юра нас с собой не взял, сказал, что поедет кругами, а одним добираться как-то не очень.

– Наймите кого-нибудь. – Кузьмин относился к бывшим стюардессам с симпатией, как относился бы к дочерям, если бы они у него были, однако даже ради них не мог забросить работу. Путешествия нынче долгие.

Женщины прекрасно поняли недосказанную мысль. Сами не раз думали об этом. И выход был давно найден. Оставалось лишь претворить его в жизнь.

– А если на дирижабле, дядя Коля? – переглянувшись с подругой, невинно предложила Юленька. – Все равно никто его не использует. Да и вам была бы практика. С вашим умением за день долетим.

– На дирижабле? – потер щетину Кузьмин.

Мысль показалась заслуживающей внимания. Как заполнить баллон, он прекрасно знал, нужные вещества имелись. Вот только с топливом были проблемы. Взятого с собой еще из Вест-Индии подсолнечного масла было мало, посаженные подсолнухи еще не выросли и тем более не дали урожай, и еще в том году все сообща решили использовать летательный аппарат в крайнем случае. До тех пор, пока не появятся запасы топлива.

Но девочки смотрели с таким ожиданием, а алкоголь настолько туманил мозги, что Кузьмину невольно подумалось: а почему бы и нет? Если лететь вчетвером, с Ардыловым в качестве механика, то топлива удастся взять много. В один конец точно хватит. И на полдороги назад, может, останется. Если же удастся использовать попутный ветер…

Да и придумается еще что-нибудь. Нет подсолнечного масла, подойдет конопляное. Потянет как-нибудь.

– Полетим, обязательно полетим, девочки! – заявил Кузьмин. – Только дождемся приезда Петровича, чтобы точно знать: куда? К родам Женевьевы он точно будет. Может, и Валера приедет. Подскажет, как лучше лететь. Я же не штурман, могу заблудиться…

– Дядя Коля!.. – В восторге от неожиданно легкой победы женщины дружно бросились Коле на шею.

Вырываясь из сдвоенных объятий, бывший рулевой ненароком заметил последнего из помощников и стал стремительно трезветь.

Что такое гремучая ртуть, Кузьмин знал достаточно хорошо.

– Держи, мать твою! – рявкнул он.

Понял ли кто, к чему относилось восклицание, осталось неизвестным…

– Ну, кто так ползет? Вас же за версту видать!

Охотники – охотниками, однако Кабанов хотел подготовить весь полк к самым разнообразным действиям. Пусть пока дело решают сомкнутые строи и дружное выполнение команд, обстоятельства меняются. Против кавалерии в одиночку не выстоять. А против пехоты скрытное приближение может вполне пригодиться. Если потребуется – с последующим образованием строя.

И вообще, воевать классическими для этого времени трехшереножными линиями Кабанов не собирался. Вот колонна для атаки, пока никому не известная, – дело другое. В оптимальном случае – довольно разомкнутая, чтобы через переднюю шеренгу могла выдвинуться вперед следующая с заряженными ружьями, а после ее залпа – другая. Этакий вариант атакующего переката. Ничего другого не позволяло имеющееся оружие. С другой стороны, при атаке каждая последующая партия стрелков будет выбегать из порохового дыма. Достаточно большой интервал уменьшит вероятность вражеских попаданий, все-таки солдат во всех армиях обучают не индивидуальной, а залповой стрельбе. И даже завершение атаки, штыковой удар, придется не вдоль всей неприятельской линии, а на определенные участки. И прорвать их, по всем расчетам, не составит труда. А там уже громить разорванное построение и в хвост, и в гриву…

– Вот как надо! – Кабанов никогда не гнушался показать правильное выполнение упражнения.

Даже до знаменитых кубанских пластунов было века полтора, потому обучать подобным элементарным, с точки зрения иных времен, приемам, было просто некому.

Командор старательно прополз ужом метров тридцать, встал и спросил:

– Все поняли? Предупреждаю – от скрытности может зависеть ваша жизнь. Рота! Ползком поочередно…

Егеря дружно рухнули на землю. Каждое отделение было с самого начала разбито на звенья, те в свою очередь – на пары. Последнее – исключительно чтобы при действии в рассыпном строю хотя бы у одного из двоих был заряжен штуцер.

– Вперед!

Одни звенья ползли, другие их прикрывали, затем первые останавливались, условно целились, а перемещались вторые. И так перекатом от укрытия к укрытию до самого момента или обстрела, или внезапного броска.

– Чуть получше, но недостаточно. Капитан! Гоняйте людей, пока травинка не шелохнется! Или до обеда, – Сергей невольно вспомнил старую армейскую хохму.

Легким шагом, подтянутый и стройный, он двинулся дальше.

Летние месяцы надо использовать целиком. Пусть в его распоряжении не армия, однако порой один своевременный удар небольшими силами в состоянии изменить ход сражения. Как знаменитое движение с последующей атакой бригады Румянцева под Гросс-Егерсдорфом.

Во второй роте солдаты отрабатывали штыковой бой. Еще дальше звучал барабан, и под его перестуки солдаты выполняли всевозможные перестроения. Это потом слово «шагистика» станет звучать пренебрежительно. Пока же без нее элементарно не обойтись.

Пока обошел все роты, время приблизилось к обеду. Последними на поле были охотники. Но у них программа была несколько иная. Одни учились метать в цель ножи, другие отрабатывали различные приемы боя без оружия, наконец, в отдалении полдюжины лучших стрелков старательно учились обращению с новым барабанным ружьем.

– Продолжайте занятия, – Кабанов махнул Ширяеву рукой. Мол, обойдемся без чинов.

Не без удовольствия принялся наблюдать за ходом занятий. Но помимо вполне понятных чувств опытный Ширяев уловил еще нечто, явно скрываемое от посторонних.

– Дурные вести, Командор? – Ширяев только в самых официальных случаях обращался к командиру по званию. В основном предпочитал или по прозвищу, или по имени. По прозвищу чаще. Это было напоминанием о тяжелых, но, при взгляде из настоящего, не самых худших временах.

Памяти свойственно окрашивать прошедшее в романтическую дымку. Хотя какая на море может быть романтика?

– Нет. Как и хороших. – Кабанов инстинктивно полез за трубкой, с огорчением повертел ее в руках и спрятал вновь.

Раз уж остальные в данный момент обходятся без перекура, то негоже командиру быть исключением.

– Тогда что же?

Ширяев подсознательно ждал, что Командор отшутится или уйдет от вопроса, однако, вопреки ожиданиям, Сергей тихо произнес:

– Сам не пойму. Вторую неделю что-то гнетет. Как будто должно случиться нечто нехорошее. А то и уже случилось, и лишь мы в этих краях ничего не знаем.

– Вроде бы все… – начал Григорий.

– Знаю, – перебил его Командор. – Стрельцы отправлены в Москву без всякой дембельской службы. Турки ведут себя тихо. Князь-кесарь к нам претензий вроде бы иметь не должен. И все равно неспокойно на душе. Может быть, просто устал. Хочу к своим. Побыть с ними, отдохнуть.

Как ни живи службой, но иногда так хочется навестить свой домик в Коломне!

– Я тоже, – признался Ширяев. – Маратика увидеть, Сергея… – Своего второго сына Григорий назвал в честь командира.

Помолчали. Потом Командор встрепенулся и произнес:

– Давай сегодня позовем Костю и Валеру. Посидим, вспомним былое. Глядишь, легче станет.

Он стоял спиной к городу, поэтому не видел того, что первым заметил Ширяев. Зато сразу обратил внимание, как глаза Валеры сузились, пытаясь что-то разглядеть.

– Кто там? – оборачиваться Командор не стал.

– Не пойму. Скачут двое. Один – явно казак, а второй… – Ширяев напрягся еще больше. – Вроде Петрович. Но не уверен.

– Петрович? – Кабанов мгновенно совершил полоборота. – Откуда ему взяться? Он же…

Лицо бывшего флибустьера чуть дрогнуло.

К ним действительно галопом несся Петрович. Врач не жаловал верховой езды, и уже сам факт заставлял поневоле заподозрить что-нибудь плохое. Да и вид у Петровича был такой, словно он минимум дней десять только и делал, что стремительно мерил километры без остановки на отдых. Не верхом, так в возке. Выматывает не хуже.

Врач подскакал, кое-как остановил коня, сполз с него и выдохнул:

– Мне сказали, что вы здесь. Вот, пришлось взять лошадь.

– Что случилось? – тихо вымолвил Командор.

Похоже, эту фразу ему хотелось прокричать.

Петрович как-то замялся. Можно спешить изо всех сил, а потом не находить слов для передачи дурных известий.

– С Женевьевой? – спросил Кабанов про жену Валерия, тут же понял: не угадал, и глаза его вдруг стали большими. – Что?!

Часть вторая Перепутья

1. Сэр и не только. Разные страны

В камине умиротворенно горело пламя. От этого в кабинете было уютно, особенно при взгляде за окно. Там моросил мелкий противный дождь, вызывал желание забиться куда-нибудь и не выглядывать, навевал сонливость и лень. Но живой огонь вставал на пути меланхолии, не давал впасть в сплин, призывал к спокойным и взвешенным рассуждениям.

– Его Величество, как вам, конечно, известно, нашел время лично встретиться с царем… – Лорд-канцлер задумчиво вертел бокал дорогого стекла, любуясь рубиновыми переливами выдержанного вина. – Могу также сказать, что встреча состоялась во многом благодаря вашей беседе с королем и высказанным замечаниям о переменах в России.

Лорд Эдуард благодарно склонил седую голову. Выносить подобные дела на суд палаты лордов и уж тем более – палаты общин было глупо. Только личные встречи с Его Величеством и теми людьми, которые вершат в данный момент политику великой державы. А во многом и судьбы остального мира.

Важное всегда должно оставаться тайным. Только тогда можно быть уверенным, что никто вольно или невольно не испортит проводимую игру.

Оставалось лишь наметить ее общие правила.

– Надо сказать, царь Петр произвел определенное впечатление на Его Величество. Работящ, не гнушается любой работой. Вместе с тем стремится изменить свою страну, сделать ее более приемлемой для остального мира. И при этом сам остается варваром, в самом прямом значении слова, – так же не спеша продолжал лорд-канцлер.

– Я все это имел честь докладывать, – напомнил, воспользовавшись паузой, Эдуард. – Как и о наиболее значительных или влиятельных лицах из его окружения. По возможности – с достоинствами и недостатками каждого по отдельности. Некоторые из них приехали в Европу вместе с Петром. Другие остались дома.

Лорд-канцлер кивнул, сделал небольшой глоток вина, посмаковал изысканный букет и лишь тогда произнес:

– Его Величество просил передать, что очень благодарен за ваши замечания и ценные наблюдения. Равно как и за привезенную вами машину, которая несомненно найдет применение у многих промышленников и горняков. Даже удивительно, как среди всеобщей дикости вдруг рождается творческое вдохновение.

Последнюю фразу он сопроводил легким движением руки, давая понять, что прекрасно помнит о нахождении чертежей среди древних сокровищ и сказал так ради изящности оборота.

Бокал последовал на столик, и лорд-канцлер взялся за колокольчик. Вышколенный слуга немедленно явился на звонок и застыл изваянием в ожидании распоряжений.

– Джон, принеси трубки.

Не пошло и пяти минут, как Джон вновь вошел в кабинет. На этот раз в его руках был поднос с двумя дымящимися трубками.

Джентльмены не спеша затянулись и продолжили беседу.

Преамбула завершилась. Теперь настал черед переходить к основной части, ради которой состоялась встреча.

– Остается определиться, как нам отнестись к затеянному Петром, – первым сформулировал проблему Эдуард.

– Совершенно верно… – Лорд-канцлер исчез в клубе дыма и лишь через какое-то время продолжил: – Думается, отношение должно быть двойственным. В данный момент мы не заинтересованы в развале Московского царства. В последнее время оно стало активно влиять на Польшу, таким образом не давая укорениться там Франции. Турция также является союзницей Его Величества Людовика, поэтому отвлекающая султана война в определенном смысле нам полезна.

Французский король был противником в только что закончившейся войне, наверняка будет таковым же в следующей, но правила хорошего тона заставляли говорить о венценосном враге исключительно с уважением.

– Никакой помощи на государственном уровне мы оказывать, разумеется, не станем, однако не будем возражать, если некоторые наши подданные в частном порядке наймутся на русскую службу. Кроме специалистов по металлургии. Нам ни к чему, чтобы русские искали у себя руду. Тем более – овладевали тонкостями литья металлов. – Лорд-канцлер вопросительно посмотрел на собеседника, все ли тот понял, дождался легкого кивка и продолжил: – Более того, мы не станем возражать, если царю Петру удастся захватить небольшой, – он подчеркнул интонацией размеры, – участок побережья на одном из морей. Это сделает более удобной торговлю с Московским царством, следовательно, послужит пользе Англии.

– На одном? – уточнил Эдуард.

Вначале он думал, будто речь может идти исключительно о Черном море.

– Как вы понимаете, порт на юге нам просто не нужен, – подтвердил догадку лорд-канцлер. – Дорога оттуда в первую очередь ведет в Австрию, Испанию, Францию. Уже потому для нас она не только бесполезна, но даже вредна. Другое дело – Балтика. Небольшой клочок земли с портом, откуда мы могли бы вывозить пеньку, деготь и прочие необходимые вещи, а также продавать свои товары. Путь до Архангельска тяжел и неудобен.

– Следовательно, желательно подтолкнуть Петра в этом направлении? – вопросительно посмотрел на лорда-канцлера посланник в России.

– Позднее. Когда судьба Испании будет окончательно решена. Или же решение будет отложено на некоторое время. Не скрою, многие заинтересованы в торговле с Россией.

Швеция все еще оставалась союзницей. Но цель любой войны заключается не только в победе над врагом. Не менее важно суметь ослабить друзей. Союзники меняются, и только Англия остается. Англия и ее интересы.

Оба лорда прекрасно понимали это, и если Эдуард иногда что-то уточнял, то лишь стремясь узнать, до каких пор надо давать волю Петру и в каком месте его потребуется остановить.

– Я думаю, что в нынешнем состоянии войска Петра не смогут одолеть шведскую армию. Опыт войны с Турцией наглядно показал, что московиты умеют воевать исключительно числом, буквально подавляя противника. Да и то, одна взятая крепость за столько лет – небольшой результат, – прокомментировал Эдуард.

– Это уже их проблемы. Сумеют одержать победу и отвоевать небольшую, – лорд-канцлер вновь подчеркнул прилагательное, – территорию у моря – хорошо. Нет – шведы все равно выйдут из войны несколько ослабленными. Дела у наших союзников идут не блестяще. По нашим данным, казна у них почти пуста и еще одной войны государство не выдержит. Мы ни в коей степени не заинтересованы в разгроме Швеции. Но, судя по вашим словам, разгром ей не грозит. А финансовые и территориальные потери могут пойти только на пользу.

Как потери могут пойти на пользу, уточнять хозяин кабинета не стал. Правильный ответ – кому на пользу, но не все же говорится прямо! Даже среди своих.

– Но повторюсь: если Петра постигнет неудача, страшного ничего не произойдет. Выход Московского царства к морю для нас был бы желателен, но отнюдь не обязателен. И все это должно произойти попозже. Не сейчас.

Транзит через шведские земли увеличивал стоимость товара. Что касается Польши с ее традиционным извечным бардаком, то об использовании ее территории было смешно говорить.

– К счастью, – продолжил лорд-канцлер, – в любом случае стать мировой державой государство Петра не сможет. С этой стороны мы можем быть спокойными. Остается вопрос де Санглиера с его друзьями и знаниями. Отказ перебраться в Англию вызывает огорчение. Мы могли бы пообещать Командору гораздо больше. Хотя предложенный им вариант тоже неплох. В том случае, если все новые изделия будут своевременно появляться у нас. В этом заключается одна из главных ваших задач, как посланника Его Величества при Московском царстве. Любыми путями заставьте де Санглиера служить на благо Англии. Любыми. Со временем, я думаю, мы сможем даже назначить ему постоянную ренту. А пока – подобрать пару хороших мастеров ему в помощь. Вам же предоставляются самые широкие полномочия. Главное – это результат. Его Величество очень надеется на вашу предприимчивость и опыт. Возвращайтесь, и будьте добрым гением и наставником Командора во всем. И я, и Его Величество уверены: вы обязательно справитесь.

Лорд Эдуард склонил голову, безмолвно благодаря за оказанное высокое доверие.

2. Барабан

Снег покрывал землю белым саваном. Беспросветно-серое небо повисло так низко, что ощутимо давило на плечи, грозило разродиться очередным снегопадом. Да только что такое снег? Всего лишь замерзшая вода, падающая с небес.

Трубка в очередной раз погасла. Во рту от непрерывного курева стояло непонятно что, и в то же время хотелось курить опять и опять. Пришлось выбивать, лезть за кисетом, наполнять, уминать, раскуривать… Хоть какие-то действия, давно ставшие машинальными, не требующими ни мыслей, ни усилий.

На усилия Командор был неспособен. Он сидел на лавочке перед домом, почти не обращая внимания на творившееся вокруг. Камзол распахнут, шляпа позабыта невесть где. Даже неизменная шпага осталась дома. Наверное. Командор впервые за последние годы не замечал ее отсутствия.

– Господин полковник, шли бы вы в дом. Замерзли уже, – голос Васьки с трудом проник в сознание.

Командор машинально взглянул на денщика и вновь припал к трубке. Даже затяжки были неглубокими, словно и на это нехитрое действие не оставалось сил.

– Обед таки готов. Поели бы? Который день не емши, – не отставал Васька.

Это он приукрасил. Что-то Кабанов вроде бы ел. Когда-то.

– Хоть немного, господин полковник.

Вот же пристал! И не отвяжется ведь!

Может, и в самом деле пообедать? Все равно же не отстанет, репей! Да и вроде надо…

Все так же безмолвно Командор поднялся с лавки. Сделал он это с видимым трудом, словно вдруг превратился в беспомощного старика. Денщик аккуратно поддержал хозяина за плечи, подсознательно ожидая окрика или выговора за такую заботу. Но то ли Кабанов не заметил помощи, то ли на ругань не хватало сил. Злость тоже требует определенной энергии. Хотя бы душевной.

В доме Сергей все же освободился от Васькиной опеки и самостоятельно добрел до столовой. Осторожно сел на стол, положил в очередной раз погасшую трубку и застыл, глядя в одному ему ведомые дали.

Васька лично, не прибегая к помощи служанки, стал торопливо водружать на стол горшки и тарелки. Вдруг вид толстой негритянки навеет на хозяина определенные воспоминания и все труды пойдут прахом? Да и трудно ли самому?

Соленые грибы, квашеная капуста, хлеб, сало, холодная рыба, икра, горшок дымящихся ароматных щей. Хорошо, хозяин в повседневной жизни неприхотлив и не требует подавать на золоте и фарфоре, как, сказывают, некоторые баре.

– Поешьте горяченького. Холодно на дворе. Чай, не лето.

Как ни странно, Кабанов действительно почувствовал, что его немного трясет. Словно он весь промерз изнутри.

– Водки, – в последнее время Командор говорил так мало, что голос был хриплым.

Васька сразу схватил графин и плеснул в чарку так, как любил хозяин: строго на один глоток. Чарку Кабанов взял, однако надолго застыл с ней, словно думая, стоит пить или нет.

Наконец опрокинул в себя огненную жидкость, как простую воду, звучно поставил чарку на стол и потянулся к трубке.

– Закусите, господин полковник, – жалобным голосом, так не вязавшимся с его внешним видом, попросил Васька.

Командор машинально проглотил несколько ложек щей, явно не замечая вкуса, и тут же взялся за пустую чарку.

Василий торопливо наполнил ее, проследил, как она последовала за первой, и вымолвил:

– Вы ее грибочками, грибочками закусите. Или икоркой…

Сергей послушно захватил ложкой грибов, проглотил их не разжевывая, вновь посмотрел на чарку, которая тут же наполнилась в третий раз.

– Себе налей, – так же хрипло приказал Командор.

Васька послушно сходил за второй чаркой, плеснул в нее столько же, сколько наливал хозяину, но последний отрицательно качнул головой, и денщик налил до краев.

Он был даже доволен. В чем еще избыть горе, если не в вине? Кабанов же с самой трагедии почти не пил. То занимался лихорадочной деятельностью, то, как сейчас, надолго уходил в апатию. Бесконечно молча сидел на лавке во дворе, порой проводя там всю ночь, или валялся на диване, не снимая формы.

Каждый день являлись друзья, пытались разговорить, однако Кабанов их, похоже, даже не слышал. Сидел, отрешенно уставясь вдаль, непрерывно курил трубку и молчал.

Если бы он рыдал, рвал волосы, дебоширил, было бы легче. А так… Показалось ли, нет, но несколько раз Васька замечал, что губы Кабанова слегка двигались. Словно он беседовал с кем-то, но только не с теми, кто находился рядом с ним. Сегодня он был еще многословным.

После третьей чарки организм Командора все-таки потребовал своего. Кабанов как-то машинально принялся хлебать щи, потом вдруг отложил ложку и уже сам наполнил до краев чарки. Только на этот раз уже не закусывал, а ухватился за трубку.

– Намедни опять от князя-кесаря приезжали. Петрович им бумагу дал. Мол, тяжко больны и к службе государевой непригодны, – постарался ввести хозяина в суть происходящего Василий. – Клюгенов приходил, распоряжений спрашивал. Ширяев, опять же. Граньев. Флейшман два раза. Всех не упомнишь.

Егерский полк на зиму был возвращен в Коломну, и потому друзьям не приходилось мчаться за тридевять земель, как в первые дни. Тяжело находиться вдалеке, зная, что в этот момент близкому человеку плохо.

Если Командор и слушал, то, похоже, не слышал. Он явно пребывал где-то в своем собственном мире, куда остальным не было входа и откуда сам не имел выхода.

Графин почему-то оказался пустым. Командор долго смотрел на него, пытаясь что-то понять, потом молча указал средним пальцем на стол. Василий понял, поставил в указанное место новый.

Разливать содержимое по рюмкам Сергей на этот раз не стал. Он поднялся, подхватил пузатую емкость и жестом позвал денщика за собой.

Путь закончился на той же лавке у самой стены дома. И что только Командор в ней нашел? Перед глазами небольшая лужайка, затем – голый сад, за которым виднеется высокий, в соответствии с нынешними обстоятельствами и обычаями, забор. Все по-зимнему заснеженное, унылое. Не на чем взор остановить. Разве что воздух свежий. Даже слишком свежий. Чуть не хватает до крепкого мороза.

Сергей отхлебнул прямо из горлышка и протянул графин Ваське. Несмотря на выпитое, пьяным Командор не выглядел. Так, слегка бледным. Да сквозь щетину на щеке виднелся давний шрам, на котором не пробивались волосы. Но это уже к пьянкам не относится. О том, что надо следить за внешностью, Кабанов давно позабыл.

Странные это были посиделки. Вроде сидели вдвоем. И в то же время Кабанов словно находился здесь в одиночестве. Вначале еще давал компаньону тоже отхлебнуть, а потом позабыл и про это. Время от времени прикладывался сам. После чего ставил графин рядышком и затягивался трубкой. Докуривал, набивал опять и продолжал дымить совсем как паровая машина, которая работала на мануфактуре Флейшмана.

А тут еще навалилась тьма. Нигде не было видно ни огонька. Не слышно было звуков. Только изредка где-то лаяла собака. Кромешный мрак – и тишина.

Вместе с ночью пришел мороз. Настоящий, ощущаемый каждой клеточкой.

Сергей не чувствовал, как заботливый Васька набросил ему на плечи принесенный плащ. Разве холод снаружи? Вот если бы еще глоточек… Жаль, графин почему-то пуст…

Трубка тоже куда-то пропала, как пропадает на свете все дорогое. А потом глаза закрылись, и Сергей обязательно бы упал, однако был подхвачен Василием и бережно отведен в дом.

Очередной посыльный из Москвы примчался ранним утром, когда толком еще не рассвело. За ночь землю покрыл новый снег. Он и сейчас продолжал идти, но уже совсем понемногу. Не снегопадом, а отдельными снежинками. Да и куда уж больше? И так навалило столько, что местами сугробы возвышались едва ли не выше крыш.

– Полковник Кабанов здесь? – Гонец выглядел смертельно измученным, словно проделал весь путь одним махом.

Конь был весь в мыле. Бока вздымались и опадали, как после долгого галопа.

– Полковника совсем больной. Лекарь бумагу писал, в Москва посылал. Служить не может, – отозвался Ахмед.

После возвращения из Крыма он добровольно остался с Кабановым. Поверил в удачу и умение командира, вот и решил, что даже слугой получит денег больше, чем если останется вольным человеком. Такому, как Командор, нужен помощник. Чтоб в лошадях разбирался, ходить за ними умел. Да и так, мало ли чего?

Правда, татарин совсем не пил, но это уже его проблемы. Главное – не покинул дом, даже когда пришла беда.

– Но кто-нибудь командует полком? – выдохнул гонец.

Ахмед наверняка пустился бы в отвлеченные рассуждения, еще более запутанные плохим знанием языка, однако, на счастье посыльного, из дома как раз выглянул Василий. Чуть помятый после вчерашних посиделок и полубессонной ночи и, как Ахмед, готовый горой встать на охрану покоя хозяина.

– Знамо дело, помощник евоный. Клюгенов. Поезжай вдоль улицы, аккурат шестой дом по энту сторону – его.

Гонец кивнул и тронул коня. Скакун двинулся едва-едва, явно не имея сил даже на недалекий путь.

– Ездют и ездют. Мир без господина полковника рухнет, – осуждающе качнул головой Василий.

– Совесть у них нет, – согласился Ахмед, поворачивая к дому.

– Ниче. Поспит, могет, легшее будет. – Самому Василию короткий сон не принес облегчения. Хотелось похмелиться и тем привести организм в здоровое состояние. И еще обязательно надо подготовиться к пробуждению Кабанова. Рассольчику там поднести, графинчик. Опять-таки насчет завтрака распорядиться. Хотя после такого дела и до обеда можно проспать…

Кабанова разбудил барабан. Он выбивал тревогу, и знакомый призыв поневоле заставил очнуться, очумело сесть на постели, пытаясь понять, что и где.

Собственно, вопреки расчетам Василия, Сергей просыпался уже несколько раз. Лежал, смотрел в темноту, а затем, когда начало светать, – в потолок, и через какое-то время засыпал опять. И лишь отдаленная дробь заставила окончательно вернуться в постылую явь.

Но то ли померещилось, то ли барабанщику наскучило стучать, снаружи было тихо. Оно и к лучшему.

Сергей не испытывал ни головной боли, ни классического сушняка. Лишь ныла душа. Все было тускло, беспросветно, бессмысленно, безнадежно, напрасно. И – глупо. Стоит ли тогда тянуть?

Мысль оформилась, стала четкой. В самом деле, зачем? Проигрывать тоже надо уметь.

Если Кабанов некоторое время продолжал сидеть, то не от недостатка решимости. Жить не хотелось, но и вставать тоже.

Трубочку бы выкурить! Куда же она пропала? Да ладно, какая разница? Во рту все равно погано. А ключи?

Ключи оказались на месте. Сергей все же встал, открыл не так давно купленный секретер с хитрым замком и из нижнего ящика извлек аккуратно завернутый в тряпочку револьвер. Патроны лежали там же. Берег, словно чувствовал, что однажды пригодится. Вот и пригодилось. Патронов даже многовато. Одного вполне достаточно.

Пальцы по привычке наполнили весь барабан. Ну, вот и все. Друзья поймут, до остальных нет дела.

И вновь где-то в отдалении пробил тревогу барабан. Сигнал шел со стороны полковых слободок, поэтому Кабанов поневоле напрягся, попытался понять, в чем дело.

В коридоре раздался шум. Похоже, кто-то кого-то не пускал. Безуспешно. Дверь распахнулась, и на пороге появились Ширяев и Клюгенау. За их спинами виднелся Васька с виноватым видом.

– Герр полковник! Полутшен срочный приказ от кнезя-кезаря. Полк не-мед-лен-но должен прибыть нах Москау, – как всегда, от волнения акцент у подполковника пробивался сильнее.

– Бывшие стрельцы взбунтовались! Мать их за ногу, блин! – ругнулся, поясняя, Григорий.

– Я бил тревогу. Через цвай часа полк выступиль поход, – доложил Клюгенау.

– Через час, – поправил Командор.

Оба офицера посмотрели на него с некоторым облегчением. Кабанов настолько долго не вмешивался в жизнь полка, что подсознательно грызла тревога: вдруг он и на этот раз пропустит сказанное мимо ушей?

– Через час, – повторил Командор. – С собой взять только самое необходимое. Патроны раздать на руки. Мобилизовать у населения все подводы.

– Там снег, – вставил Ширяев.

– Тогда – сани. Артиллерия идет в полковых порядках. Ракетные установки не брать. Обоз пусть выступает по мере готовности и обязательно под охраной. Выполняйте!

Переход от расслабленности был настолько резок, что Клюгенау поневоле счел нужным уточнить:

– Герр полковник! Кто поведет полк?

– Как – кто? Я. – На похудевшем, осунувшемся лице Командора выделялись красноватые после вчерашнего глаза. Однако в голосе уже звучали привычные командные нотки. – Охотники Ширяева вместе с кашеварами от всех рот выступают через полчаса. Выполнять! Васька! Где ты там? Пару ведер воды!

И безжалостно рванул с себя кружевную рубаху.

3. Москва – город буйный

Полк растянулся вдоль дороги верст на пять, не меньше. Вереница саней с егерями мчалась к Москве от деревни к деревне. В каждой из них часть саней менялась, и таким образом обеспечивалась главная проблема – усталость лошадей. Людям что? Лежат себе среди сена. Кто дремлет, кто посматривает по сторонам, а кто – мысленно переживает предстоящее.

Справедливости ради, последних – меньшинство.

Подводную повинность Кабанов использовал в полную силу. В деревнях и селах забирал все, на чем только можно ехать. Общался же со старостами и управителями таким тоном, что у тех мгновенно отпадало малейшее желание возражать. Полное впечатление: не понравится – вздернет на ближайшем дереве без лишних слов и проволочек.

С егерями и офицерами Кабанов тоже говорил исключительно приказным тоном. Весь марш командир был похож больше всего на какую-то неведомую машину. Ни чувств, ни эмоций. Исключительно служба, которая превыше радостей и печалей.

На него не обижались. Помнили, что ему пришлось пережить, и радовались, что в ответственный момент он снова с ними. А там, даст Бог, отойдет. Да и требуя, Кабанов в то же время заботился о людях, а такое всегда замечается.

Шедшие вперед кашевары на одном из привалов успели приготовить к приходу полка обед. Потому егерям удалось поесть горячего, а там – снова в дорогу.

Не привыкшим к подобным перемещениям казалось: они несутся на невообразимой скорости. Шутка ли, отмахать столько верст! Это Кабанову и Ширяеву, некогда знакомым с иными средствами транспорта, казалось, что полк едва ползет. Вот они и подгоняли всех без снисхождений.

Какое снисхождение к солдату?

Сам Кабанов с утра успел выхлебать пару жбанов рассола. Да в дороге порой прикладывался, нет, не к чарке – к квасу, который везли Василий с Ахмедом. Иногда ловил себя на том, что начинает потихоньку дремать, особенно когда из седла перебирался в сани. Тер лицо снегом, прогонял дремоту прочь. Командиру в деле спать не полагается.

А где-то ждала Москва, наверняка залитая кровью, полуразгромленная, хмельная, и каждая минута задержки увеличивала число жертв.

В суматохе сборов Кабанов так и не удосужился прочитать письмо князя-кесаря. Клюгенау пересказал основное, и ладно. Да гонец кое-что успел поведать, пока Командор отправлял его назад с запиской из двух слов: «Иду. Кабанов».

По словам гонца, мятеж уже пылал вовсю. Толпа громила лабазы и боярские дома, ворвалась в Кремль, захватила арсенал, а теперь уже, наверное, ровняла с землей ненавистный Кукуй.

На самом деле все обстояло несколько иначе. Точнее – совсем не так. Но – пока. Не происходило, а предстояло.

Стрельцы не понесли наказания за Азовское буйство. Власти давно привыкли к некоторым вольностям служивых людей. Пока все происходило без особых буйств – посматривали сквозь пальцы. Здесь же показалось: ничего страшного нет. Утихомирились сами, а что выступали, так в том немало вины правительства. Сами объявили о роспуске московского стрелецкого войска и сами же потребовали от него еще одной службы. Как тут без неудовольства?

Собравшиеся ближние бояре, Стрешнев, Нарышкин, Ромодановский, Шеин, после сравнительно краткого раздумья решили сор из избы не выносить, стрельцов, как и было решено еще царем, распустить, а на помощь Августу послать потешных.

Напуганные собственной смелостью стрельцы без эксцессов совершили марш до вожделенной Москвы и покорно сдали оружие. На какое-то время в государстве воцарилось относительное спокойствие. Война с турками вроде бы продолжалась, однако военных действий не велось. Даже татары после рейда Командора к Кафе не решались на очередной набег. Где-то шлялись разбойничьи шайки. За ними привычно гонялись. При поимке расправа была короткой. Да всех не переловишь.

В целом же ничего особенного не происходило. Строились в Воронеже новые корабли, копался канал, который должен был соединить Волгу с Доном, набирались новые солдатские полки. Так и не понадобились русские войска в Польше, почему из Великих Лук преображенцам и семеновцам было велено возвращаться в привычные места.

Приказать – одно, выполнить – другое. Два полка шли по бескрайним просторам, а между тем в Москве практически не было верной воинской силы. Лефортов полк находился в Воронеже. Новые пока ничего не представляли. А одни бутырцы на такой город – не слишком серьезно.

И что напрочь проглядели власти – судьбу разогнанных стрельцов. Ромодановский упорно выискивал крамолу среди бояр. Новыми порядками были недовольны многие, но крестьянину податься особенно некуда, а вот люди знатные могут чего-нибудь удумать. Царь далеко. Пока подоспеет, государство может перейти в другие руки.

Но бояре-то как раз терпели. Вздыхали про себя, внешне же послушно выполняли царскую волю и царские прихоти.

Бывший служивый люд, вдруг превратившийся в обыкновенное податное сословие, терпеть не хотел. У них всегда были привилегии, теперь же остались сплошные обязанности. Непривычное бремя налогов обрушилось неподъемной глыбой. Мало того, что всякие старые, а тут еще куча новых. На канал плати, на строительство флота – плати. Еще и на армию, и на многое другое…

Даже поход егерей стал видеться в новом свете, когда доподлинно узнали, что бывших татарских пленников Шеин забрал себе в крепостные. И тут правды не найдешь!

Для взрыва не хватало только повода. Какого-нибудь малейшего толчка. Очень уж много претензий скопилось и к иноземцам, и к боярам, и самому царю. Всех вырезать под корень, посадить на трон Софью и уж тогда зажить чинно и спокойно, как в благословенную старину.

Повод нашелся неожиданно быстро. Народа на Руси было мало, дел – много, и приходилось искать рабочие руки повсюду, не считаясь с желаниями простых людей. Новый указ объявил, что часть бывших стрельцов обязана отправиться в Воронеж на строительство флота и еще большая часть – прокладывать злосчастный канал между реками.

Бывшие стрельцы когда-то сами видели, как проходят там работы. Каторжный труд, по зимнему времени не только при свете, но и в темноте. За малейшую провинность – розги или батоги. За чуть большую – виселица. Ради чего? Жили предки безо всяких флотов и каналов…

Все тот же Тума, призывавший стрельцов к бунту в Азове, теперь звал их к бунту в Москве. Почва была подготовлена, несогласных практически не было. План ясен. Ударить в набат, захватить Кремль с его арсеналом, а там перебить всех неугодных бояр (угодных почти что и не было), иноземцев, главное же – Ромодановского с ближайшими сподвижниками и нынешний служивый люд. Затем поход к Новодевичьему монастырю, вызволить Софью на царство. Пусть правит по справедливости и старым законам.

Перешептывались, вели разговоры почти что в открытую, извлекали припрятанные когда-то сабли. Как всегда, нашелся предатель, который решил откреститься от рискованного дела, прибежал к князю-кесарю и рассказал о планах на следующий день.

Стояла глубокая ночь, последняя, которая обещала быть относительно спокойной. Завтрашним вечером, а то и днем должно было начаться выступление стрельцов. Медлить не годилось. Ромодановский тут же прикинул имеющиеся под боком силы. Наверняка немолодой боярин успел проклясть себя и товарищей за решение о высылке потешных. Или за солдатские блуждания по дороге. Да толку в том!..

Не пропадать же! Ромодановский не стал будить остальных бояр. Время дорого, и надо использовать его с максимальной пользой. Надежный гонец умчался в ночь в Коломну. Невелики шансы, что егеря поспеют вовремя, но даже пусть позже – тогда задача: продержаться до их прихода.

Ничего другого на ум не пришло. Помещичью конницу быстро не собрать. Новые полки подготовкой не блещут. Их пока самих от неприятеля защищать надо. Попробовать первым нанести удар? Но вдруг этим только подтолкнешь стрельцов на решительные действия? Так хоть остается надежда, что разговоры разговорами и останутся. Ведь бывало уже: и покушение на Петра готовилось, и в набат грозились ударить, а подняться – не поднялись. Даже напротив, в качестве итога удалось сместить тогда Софью с трона.

Сейчас смещать некого, но, может, все обойдется?

Прийти к какому-то решению Ромодановский не сумел и все-таки послал своих людей будить ближних бояр. Одна голова – хорошо, а много – лучше.

Утро началось как обычно. Москва просыпалась, не спеша приступала к повседневным делам, и только позднее стала ощущаться какая-то напряженность. Так бывает в природе. Вроде бы светит солнце, все хорошо, но затишье уже предвещает скорую бурю. Ударит ветер, налетят тучи, и весь покой будет уничтожен громом, молниями, смыт потоками воды…

Началось все в двух местах. Стрелецкие слободы бурлили. Бывшие воины с рассветом вывалились на улицы. В своих старых форменных кафтанах, у кого остались – при саблях, наиболее запасливые – с пищалями, копьями, бердышами.

Стрельцы собирались кучками, те сливались, превращались в толпы. Повсюду велись разговоры, висела ругань в адрес бояр и иноземцев. Затем тут и там послышались призывы. Толпа была уже подготовлена. Осталось взбудоражить ее как следует, превратить в грозную стихию, которая сметет всех врагов на своем пути.

Но стрелецкие слободы – не вся Россия, и даже не вся Москва. Город еще ничего не ведал, продолжал вести размеренную жизнь. Лишь на другом конце, в районе Кремля, уже происходило нечто из ряда выходящее.

Прийти к какому-нибудь решению бояре не смогли. Пока собрались, еще не понимая серьезность ситуации, пока в сердцах обвиняли друг друга, а потом поглядывали на обвиняемых в надежде, что те найдут выход, затем – искали его уже сами. Те, кто был здесь, прекрасно знали, что уж им-то пощады не будет. Поэтому договариваться с бунтовщиками не собирались. И решиться на что-нибудь не могли.

– В поле я бы победил любую толпу. В городе у меня сейчас нет сил, – заявил вызванный под утро Гордон и тут же ушел, распоряжаться предоставленным под его руководство Бутырским полком.

Спустя довольно короткое время Кремль принял вид осажденной крепости. На стенах повсюду маячили фигуры солдат. В амбразуры выглядывали орудия. Другие орудия спешно подымались на положенные места. Все ворота были закрыты.

Чуть позже напряжение от Кремля и стрелецких слобод перелилось на остальной город. Почувствовавшие тревогу бояре по кратком раздумьи или отправлялись в Кремль, или готовились защищать свое добро в разбросанных по всей Москве усадьбах.

Улицы тут и там перегородили рогатки. За ними виднелись солдаты из новых полков. Неопытные, непривычные, они отнюдь не излучали уверенность и силу. Стояли потому, что были поставлены, да про себя молились, чтобы пронесло.

Новости разносятся быстро. В стрелецких слободах, где все продолжали готовиться да раскачиваться, весть о затворенном Кремле и заставах на дорогах вызвала небольшую панику. Мол, всё, проворонили, промедлили, а теперь куда соваться?

Настроение заколебалось. Одни кричали, что надо расходиться по домам. Простили за Азов, простят и вдругорядь. Другие – все равно помирать между Доном и Волгой, а тут ударим дружно и обеспечим себе хорошую житуху. Спорили так, что едва грудь в грудь не сталкивались. И постепенно сторонники немедленного мятежа стали перевешивать.

– Бей набат! – распорядился Тума, уставший от пустопорожней болтовни. И сам проорал во всю мощь голоса, так, что даже гомон толпы сумел перекрыть: – Братья! Не выдавай! Прячутся – значит, боятся! Бог не в силе, а в правде! Да и нет у ворогов сил! Бей супостатов! На Кремль! Отобьем арсенал – никто нам не страшен!

В сочетании с мерными и тревожными звуками колокола его слова подействовали на колеблющихся. Терять было нечего, а приобрести можно многое. Вернуть прежний порядок, привилегии, правительницу, да и зажить спокойной размеренной жизнью.

– Бей! – раздались над толпой голоса.

– На Кремль!

– Смерть кровопийцам!

И по нескольким улицам, на одной было бы тесно, устремились к Кремлю. Шли весело, зло. Громили оказавшиеся по пути лавки и кабаки, пьянели от добытого вина и припомненных обид. Зорко следили, чтобы ни один не отстал. Более старые вспоминали, как так же, лет уже пятнадцать с лишним назад, спасали государство от Матвеева и Нарышкиных. Да жаль, не доделали тогда всего до конца. Ничего, теперь уже наверстаем.

Людское море, шумное и грозное, накатилось на рогатки и застыло рядом неправдоподобной неподвижной волной. Солдаты по ту сторону выстроились в нестройную линию, вскинули ружья, но пока не стреляли. Стоявший сбоку от своих людей офицер с красной кистью поручика на протазане отдать команду не решался. Видно, еще надеялся, что обойдется и мятежников устрашит один вид готового к бою плутонга.

– Да это же Федька Жуков! Пятидесятник Колзакова полка! – признал офицера Васька Перебитый Нос.

Согласно указу, довольно много бывших стрелецких начальников самого разного уровня добровольно перешли в новые солдатские полки. В отличие от большинства простых стрельцов, которые предпочли вернуться к ремеслам и промыслам, но только не идти в подневольные люди.

– Федька! Ты пошто дорогу преграждаешь?

Бывший пятидесятник, превратившийся в поручика, помялся, подыскивая ответ, и объявил:

– А вы куда прете? Бунтовать задумали?

– Какое – бунтовать? – возмутился взявший на себя переговоры Васька. – Челобитную несем! Хотим обиды огласить!

Бумага действительно была составлена еще вчерашним вечером. Чтобы ведал московский люд – не бунт происходит на их глазах, а восстановление справедливости.

– Никого пропускать не велено! – отрезал Жуков.

Хорошо, не попросил зачитать перечень прямо здесь.

Он еще не понял, что зря вступил в переговоры. Слова связывают спорщиков, не позволяют действовать, когда необходимо, а потом зачастую становится поздно.

– Да ты что? Али не знаешь, кто мы? Своих признавать перестал? Дорогу преграждаешь?

Глядя на поручика, солдаты опустили ружья. Раз лается, может, все и обойдется миром. Или поручик уступит знакомым, или знакомые поймут, что здесь им не пройти, и отправятся искать другую, свободную, дорогу.

Между разговорами толпа напирала, словно составляющие ее люди желали получше расслышать суть перебранки. Еще нажим – и рогатки разошлись.

Поручик наконец спохватился.

– Назад! – рявкнул он, выставляя перед собой протазан.

Но куда там! Задние напирали, и теперь передние не смогли бы выполнить приказ, даже если бы имели такое желание.

Но желание у стрельцов было другое: пройти. Поручик замахнулся протазаном, сделал выпад, и острие слегка ранило оказавшегося прямо перед ним Ваську. Не столько ранило, сколько оцарапало, и все равно Васька громогласно взвыл:

– Убили! Православные, отомстите!

Крик оказался последней каплей, тем самым толчком, которого не хватало толпе для ее кровавых дел.

Растерявшиеся солдаты не смогли оказать сопротивления. Ружье без багинета – дубина. Но ни дубинами от толпы не отбиться, ни багинет быстро в дуло не вставишь. Стрелять без команды никто не стал. Протазан был вырван у поручика, и незадачливый офицер сразу скрылся в толпе. И тут же пришла очередь солдат.

Справедливости ради, многие из них отделались побоями да утратой оружия. Стрельцы еще не озверели до той стадии, когда человек готов убивать всех без разбору. Тем более людей подневольных, в сущности ничего не сделавших.

Количество трупов не играло никакой роли. Теперь стрельцы были повязаны кровью, и отступать им стало некуда. Дорога же на Кремль была открыта.

Шедшие разной дорогой отряды соединились неподалеку от Кремля. Теперь вид у стрельцов стал более грозным. Если из слобод они выходили кое-как вооруженными, то теперь разгром многочисленных застав дал им солдатские фузеи. Если же к этому добавить разгромленный походя цейтхауз одного из новонабранных полков, то ружья и пищали разных систем имел, наверное, каждый третий, да и остальные выступали отнюдь не с дрекольем. Сабли, шпаги, копья, бердыши в век, когда скорострельность была низкой, тоже кое-что значили в умелых руках.

Увы, для штурма требовались еще и пушки. А главное – готовность умирать. Ворота оказались заперты, без лестниц на стены не залезть. Сунулись было вплотную, но наверху появился Гордон в кирасе и прокричал:

– Всем отойти! Буду стреляйт!

– Нам токмо челобитную прочесть! – прокричали в ответ из толпы. – Откройте ворота! Мы зачитаем и уйдем!

Гордон остался непреклонным. Не то что ворота, калитку открывать не захотел.

– Читай так. Мой слушайть!

Попробовали прочитать с перечислением вин отдельных бояр, иноземцев, особенно – Франчишки Лефорта и Шеина, который даже у татар православных пленных отнял, чтобы себе забрать, а стрельцов, надежду и опору государства, разогнал. Теперь некому за веру заступиться и отечество от врагов оборонить.

– На вас токмо и была надежа! – выкрикнул кто-то, не пожелавший показаться из-за зубцов.

– Слушаль сюда! – громогласно объявил Гордон все так же стоя в открытую. – Разойтись до домам, выдать зачинщиков, тогда можете рассчитавайть на царскую милость. Нет – открываю огонь!

Словно в подтверждение, грянуло несколько ружейных выстрелов. Правда, из толпы по старому генералу.

Попали или нет, однако Гордон исчез.

– На приступ! Постоим как один! – заорали несколько голосов, и стрелецкое море хлынуло к крепостной стене.

Несколько пушек немедленно окутались дымом. Ядра пролетели над самой толпой. Лишь одно попало в самую людскую гущу, круша и калеча человеческие тела на своем пути.

Испуганные крики оказавшихся поблизости заставили многих стрельцов поумерить свой пыл. Когда же еще одно орудие плюнуло картечью, нападавшие отхлынули прочь.

Они не чувствовали себя проигравшими. Но затея штурма без лестниц и артиллерии стала казаться несколько преждевременной. Свидетельством тому являлось больше дюжины тел, так и оставшихся лежать на площади. Да раненые, которые стонали и проклинали все, на чем свет стоит.

Впрочем, еще был не вечер.

Это же понимал Гордон. Только одна пуля ударила в кирасу, однако пробить ее не смогла. Старый генерал перестал показываться на открытом месте. Теперь он наблюдал противников в подзорную трубу, а осторожно подошедшим боярам объявил:

– Завтра к вечер егеря подойдут. Они выручат. Нам бы только ночь продержаться да день простоять.

Чем предвосхитил слова одного книжного героя, диаметрально противоположного генералу по возрасту, роду занятий и взглядам.

Хорошие фразы, как и идеи, витают в воздухе.

4. Вечер, ночь, утро

Как было условлено, Ширяев остановил авангард в версте от московской заставы. Стояла ночь. Растущая луна давала мало света. Даже с учетом отражающих лучи сугробов. В стороне столицы в нескольких местах явно виднелось зарево. Но что там горело, понять отсюда было решительно невозможно.

Грелись приплясываниями да подпрыгиваниями, разминали затекшие за время долгой езды конечности. Прогоняли сон. Что делает солдат в дороге? Дремлет. Не пейзажами же любоваться!

Ждали Командора.

Он подъехал довольно скоро. Наверняка тоже узрел зарево и решил обогнать растянувшуюся колонну.

Белого коня под Кабановым не было. Как и коня иной масти. Для командира полка конь – не роскошь, а средство передвижения. Которое в отличие от автомобиля отнюдь не рассчитано на слишком долгий путь. Если запряженные сани можно реквизировать в любой деревне, то верховую лошадь зачастую взять негде. Посему практически весь путь Кабанов, подобно солдатам, проделал в разнообразных возках, а то и в поставленной на полозья телеге.

Даже немного подремал. Предыдущая ночь сказывалась на здоровье, а в Москве требовалось быть бодрым. Или же умело эту бодрость имитировать. Но только ни в коем случае не клевать носом.

– Горит, – Ширяев кивнул в сторону столицы.

От встречных посыльных и обычных беглецов оба знали о примерном положении дел. Точного не мог знать никто. Город велик, а обстановка во время боя или мятежа может меняться каждую секунду.

Знали и о том, что выступление стрельцов вчера не состоялось. День – тоже немалый срок, но раз восставшим не удалось захватить Кремль с его арсеналами, то время работало против них.

Что не исключало возможных погромов. Именно последнее соображение заставляло Кабанова принять ночной бой. Москва – город большой. Она в состоянии растворить в себе не один полк. Зато в темноте никто не в состоянии точно определить сил нападающих.

Палка всегда о двух концах. Главное понять, каким из них в настоящее время лучше ударить.

– Что будем делать, Командор? – спросил Ширяев, раз Сергей упорно продолжал отмалчиваться.

– Подождем, пока подтянутся все, и ударим. – Кабанов кое-как отогрел замерзшие кисти рук и принялся набивать неизменную трубку. – Я тут одного гонца завернул. Говорил, будто дворянское ополчение по приказу Шеина и Стрешнева должно собираться в Преображенском. Я послал им приказ, чтобы утром все конные были в Москве. А мы в темноте поработаем.

Речь была неожиданно длинной для нынешнего Командора. С момента трагедии он редко произносил кряду больше двух коротеньких предложений. Только говорил он сейчас как-то механически, словно автомат. Мозг привычно работал, чувства – молчали. Даже досады на стрельцов не чувствовалось. Потратить столько сил, чтобы разогнать ставшее небоеспособным войско и тем самым предотвратить бунт с последующими массовыми казнями, а в итоге получить то же самое, только несколько по иному сценарию.

Или ничего по большому счету в истории изменить нельзя? Одни мелочи, которые не играют решающей роли?

Ширяев не удержался от вздоха. Работать он был готов. Плохо, что бывший командир никак не может прийти в себя.

Кабанов истолковал вздох по-своему и спросил:

– Боишься, не справимся?

– Не боюсь. Разве что поплутаем по здешним переулкам. Да друг в друга в темноте можем пострелять. – Говорить об истинной причине Григорий не стал.

Любой самый сильный мужчина порой нуждается в дружеской поддержке. Но в поддержке, а не в жалости.

– Передай – всем повязать на левую руку белую тряпку. Из каждой роты выделить москвичей. Будут проводниками, – Кабанов высказался и опять замолк.

Сам он нынешнюю Москву знал не очень. Большой, разбросанный в беспорядке город с многочисленными прихотливо петляющими улочками, переулками, тупиками. Днем заблудиться легко, а уж ночью…

Москвичей в полку хватало. Посадские, мелкие торговцы, дворяне, из тех, кто имеет в столице усадьбу или усадебку, наконец, бывшие конюшие Алексея Михайловича, по роду службы во время исполнения всевозможных поручений исколесившие город вдоль и поперек…

Кабанов двинулся бы вперед с одним авангардом. Иногда самая малая помощь способна вдохнуть силы в своих и напугать чужих. И все-таки здравый смысл говорил: бить – так всем вместе. Раз и наверняка. Потом ночью не удастся не то что собраться, возможно, и связаться друг с другом.

Приходилось ждать. Под конец марша полк растянулся гораздо сильнее, чем в начале. Тут на сборы не меньше часа уйдет, если не два.

Но терпения у Кабанова всегда было много. Теперь – в особенности.

После неудачного покушения Ван Стратены вначале ударились в панику. Командор был страшен. Но еще страшнее был царь Петр.

Известие, что напавшая на Командора банда умудрилась связаться не только с бывшим пиратом, но и с нынешним царем, повергло братьев в шок. Младший достаточно прожил в России и прекрасно знал многие особенности здешнего сыска. О чем подробно поведал старшему брату.

От немедленного бегства куда глаза глядят спасло одно: весть, что атаман и приглашенный им стрелец убиты на месте. Остальные разбойники знать нанимателей не могли. Скорее, даже заподозрить, что наводчики – иностранцы. Обычно местные жители и прибывшие гости не общались. Разве что по торговым делам.

Но страх все равно оставался. Казалось невозможным сидеть и ждать, когда заявятся в дом грозные посланцы князя-кесаря. Пришлось срочно придумать себе дело на зиму да потихоньку покинуть ставшую опасной столицу.

Потом через посторонних лиц осторожно узнали, что никто их не искал и не приходил. Розыск ничего не дал, и царь по привычке подумал, что покушение на него организовано последователями Милославского и Софьи. Первого давно не было в живых, вторая проводила дни в монастыре. Но это были давние враги Петра. Посему всё привычно валили на происки их идейных наследников или уцелевших сторонников. А уж связать случившееся с любезными царскому сердцу голландцами никто не подумал. Как и о том, что целью может быть не сам государь, а лишь один из его приближенных. К тому же не из самых влиятельных.

С открытием навигации, достаточной поздней, старший брат отплыл из Архангельска. Младший подумал и остался. Не бросать же нажитое добро, раз все обошлось!

Впрочем, старшему тоже было суждено вернуться. Встретив в Амстердаме Петра, Винсент убедился, что царь по-прежнему благоволит к нему. Самое же главное – льняные ткани, кожа и пенька из России уходили быстро и по хорошей цене. Далеко не каждый решится на путешествие суровыми северными морями. Соответственно, конкуренция не настолько велика, прибыль же, напротив, выше самых смелых ожиданий.

Винсент вновь привез в Архангельск товары голландских мануфактур. Хорошо, когда промышленность в стране не развита, и даже иголки можно ввозить из-за моря. А что? Товар ходовой, всегда необходимый.

Плохо лишь было со временем. Вернее, с климатом. Навигация закончилась гораздо быстрее, чем Винсент успел распродать свой товар и приобрести местное сырье. Пришлось вновь остаться в суровой северной стране, а чтобы не торчать долгую зиму в Архангельске, перебраться к брату в Москву.

Братья потихоньку забыли о несостоявшемся плане. Не все и не всегда получается. Пусть никакой прибыли неудачная авантюра не дала, зато убытков тоже не было. Страх не в счет, раз последствий он никаких не имел.

Зато в этот день пришлось пережить немало. Ближе к обеду по Кукую стали гулять известия о разыгравшемся в Москве бунте. Прежде показалось, что это не имеет ни малейшего отношения к обитателям «немецкой» слободы. Выясняют аборигены отношения между собой, и пусть. Добропорядочных обывателей из чужих земель это почти не касается.

Коснулось, и еще как. Новости разлетаются быстро. Как-то чуть ли не разом жители иноземной колонии проведали об обороне Кремля. Это было хорошо. Петр всех жителей Кукуя привечал, ставил выше собственных подданных, и смены властителя голландцам, англичанам, немцам и прочим цивилизованным людям не хотелось.

Плохо было другое. Разогретые гневом бывшие стрельцы видели корень бед в тех, кто поселился рядом с ними и сбил царя с ума-разума. Посему одним из кличей мятежников был: «Бей немцев!»

Сил у бояр на то, чтобы быстро разгромить мятежников и отстоять город, не было. Кукуевцы пробовали послать небольшую депутацию к Ромодановскому, Стрешневу, Гордону с просьбой дать на всякий случай для охраны слободы солдат. Но пройти в окруженный Кремль депутация не смогла. Еще чудо, что вернулись живыми.

Дни стояли короткие. С темнотой жители Кукуя почувствовали себя крайне неуверенно и тревожно. Ходили слухи, что половина города захвачена стрельцами и многие посадские готовы поддержать бунтовщиков. Особенно в грабежах и разбое.

Словно в подтверждение слухов где-то занялся пожар. Пожары в Москве, как в любом другом городе любой страны, случались постоянно. Обычное вроде бы дело, но скоро занялось несколько в стороне от первого. Настолько, что один пожар не мог быть следствием второго. Но и два возгорания достаточно близко и почти в один момент тоже не показались маловероятными. Когда же небосвод отразил еще одно зарево, стихли самые оптимистично настроенные кукуевцы.

Оставалось надеяться, что беда как-нибудь обойдет стороной. Кабачки в слободе быстро опустели. Обыватели торопливо разошлись по своим жилищам, тщательно закрыли двери и ставни и притаились в напряженном ожидании. Каждый переживает свой страх в одиночку. В крайнем случае – с домочадцами и слугами. Тем тоже не приходится ждать ничего хорошего.

Вооружались, готовились отстаивать свое имущество и жизни, но больше все-таки надеялись на Патрика Гордона и солдатские полки да на то, что стрельцам не до стоявшей в стороне слободы.

– Шьорт, – по-русски выругался Ван Стратен-младший. И дальше перешел на родной язык. – Они нас ненавидят. Давно разорили бы, если была бы возможность.

Винсент промолчал. Он клял себя последними словами за то, что не успел вовремя покинуть негостеприимную страну и теперь рисковал остаться в ней навсегда.

Очень далеко со стороны Москвы изредка доносились выстрелы. Тревожно гудели колокола. Здесь же пока было тихо. Но не покоем и умиротворением была наполнена ночь. Повисла напряженная тишина. Ни огонька в окнах на вторых этажах, на первых – наглухо закрытые ставни, и все равно каким-то непостижимым образом чувствовалось, что никто в слободе не спит. Осторожно, чтобы не было видно с улицы, выглядывают наружу, непрерывно прислушиваются, пытаются угадать: идет ли сюда взвинченная, жаждущая крови и добычи толпа?

– Если до утра не явятся, то пронесет, – заявил младший.

Он считал себя знатоком Московии. Темные дела требуют темноты. При свете дня человеку труднее дойти до крайней точки озверения. Да и правители должны с утра попробовать овладеть ситуацией. Не из любви к подданным и гостям, – чтобы самим удержаться у власти.

В темноте не видно было циферблата настенных часов. По ощущениям же время давно приближалось к рассвету. Для проверки Винсент подошел вплотную, долго вглядывался и с отчаянием обнаружил, что едва перевалило за полночь.

Зимние ночи – долгие. Если же при этом еще ждать утра…

Не пронесло. Откуда-то донеслись возбужденные голоса, потихоньку стали приближаться. Ближе, еще. Вплоть до того, что слышно, как скрипит под ногами снег.

Фонари перед домами были предусмотрительно погашены, дабы не привлекать излишнего внимания. Теперь запрятавшимся обитателям уютных жилищ самим было не видно, кто, не скрываясь, идет в темноте и сколько этих идущих.

Хотя кто – как раз сомнений не вызвало.

Если бы спрятавшиеся жители еще были в состоянии рассуждать, то могли бы понять, что пришедших не очень много. В противном случае могли бы громить все подряд. А так – дружно взялись за один из домов, заодно прихватили соседний и этим ограничились. На первое время.

Чем стрельцы руководствовались в выборе объектов для нападения, сказать было невозможно. Они сами наверняка не знали, почему крайние дома, к немалому облегчению хозяев, были пропущены, а вот эти два привлекли внимание. Даже не сказать, что выглядели богаче других. Были и более состоятельные, причем не так далеко. А выбраны оказались эти.

Вначале во дворах послышались требовательные крики и удары по дверям и окнам. Как будто кто-то в здравом уме откроет двери рвущемуся внутрь сброду!

Крики стали более громкими и гневными, удары усилились. Теперь явно молотили не кулаками и ногами, а чем-то более действенным. Топорами ли, знаменитыми стрелецкими бердышами? Такого натиска двери не выдержали, и огласивший окрестности торжествующий рев засвидетельствовал, что пришедшие достигли цели.

Рев быстро стих, сменившись воплями несчастных обитателей. Можно было зримо представить, как разгоряченные застарелой ненавистью, жаждой крови и похотью стрельцы крушат в комнатах мебель, ищут ценности, режут хозяев, а хозяек волокут в спальни, а то и насилуют прямо на полу.

Остальные обитатели вслушивались, пытались угадать: ограничатся ли пришельцы уже захваченными домами или двинутся дальше и кто станет следующей жертвой нападения?

Занятия стрельцам хватило на час, показавшийся обывателям вечностью. Один из разгромленных домов загорелся. В отличие от обычных воров, погромщики почему-то любят завершать дело пожаром. Или хотят так скрыть следы?

Винсент проверил, легко ли выходит из ножен шпага, и взялся за пистолеты.

Столько лет бороздить моря, с полдюжины раз суметь отбиться от пиратов, дважды быть взятым на абордаж и оба раза уцелеть, а в завершение подвергнуться банальному нападению толпы в чужой стране…

Нет! Его так просто не возьмешь! Посмотрим, кто у кого спляшет на костях!

Господи, только бы пронесло!

Господь не то спал, не то слушал соседей, обращавшихся к нему с аналогичной просьбой: чтобы чаша сия обрушилась не на них, а на кого-нибудь другого. Как-то получилось, что этим «другим» оказались братья Ван Стратены. Не повезло.

Кукуевские заборы не шли ни в какое сравнение с исконно русскими, высоченными, глухими. Больше символ ограды, а не ограда как таковая. С другой стороны, остановит ли разбушевавшуюся толпу самый высокий забор?

Больше десятка бунтовщиков мгновенно оказались во дворе. Они подбадривали себя выкриками, кто-то возбужденно ржал, и самый горячий уже попробовал на прочность дверь.

– Винсент, не стреляй! – Младший Ван Стратен заметил движение брата. – Может, обойдется?

– Те, погибшие, наверняка думали так же, – презрительно процедил торговец.

Сам он иллюзий не питал. Толпа пришла убивать, следовательно, надеяться на ее милость – безумие.

Окно приотворилось, впуская в комнату морозный воздух. Винсент осторожно выглянул, вскинул пистолет и выстрелил.

Один из стрельцов упал. Остальные не сразу поняли, в чем дело, застыли в недоумении, а купец торопливо разрядил второй пистолет.

Вроде расстояние было плевым, позиция на втором этаже – удобной, однако выстрел пропал впустую.

Или не совсем? Толпа торопливо отхлынула, оставив одно неподвижное тело. Отставший от общей массы стрелец еще какое-то время метался по двору в поисках укрытия и лишь затем припустил за более сообразительными товарищами.

Мелькнула надежда, что, получив отпор, стрельцы попытают счастья в более безопасном месте. Не воевать же они пришли! Лишь потешить застарелую ненависть.

Увы! Ненависть только усилилась, и сразу несколько пуль ударило в окна и стены дома.

Готовящийся обстрел Винсент заметил вовремя. Потому отодвинулся от окна и принялся сноровисто перезаряжать пистолеты.

В одной из соседних комнат разлетелось дорогое стекло. Младший брат охнул, словно попали в него, а не в имущество.

Плохо, когда человек привыкает к размеренной жизни и думает, что так будет всегда. Утрата вещей тогда кажется страшным горем, а о том, что потерять можно гораздо больше, даже в голову не приходит.

От пожара, нет, уже от двух пожаров, торопливо спешили стрельцы. Судя по возмущенному гомону, они горели желанием покарать вздумавшую сопротивляться жертву. Благо, на штурм одного дома пришельцев хватало с избытком.

– Расставь слуг по комнатам, – приказал Винсент. – Пусть стреляют в каждого, кто окажется во дворе. Иначе сорвут ставни и возьмут нас через окна.

Он ни на минуту не забывал, что дом имеет не только фасад.

Кто-то из пришедших на помощь выстрелил, и пуля разбила еще одно стекло как раз в той комнате, где находились братья.

Винсент выглянул, прикинул, что стрелять из пистолетов далековато, и скрылся опять.

– Мы погибли. Погибли… – прошептал рядом младший брат. – Теперь уже все. Все.

Света в комнате не было, однако в данный момент он был излишним. Без того было ясно, что хозяин сейчас бледный, как пришедшая на Кукуй смерть.

Какой-то чересчур отчаянный стрелец бегом ринулся через двор. В руке у него был топор. Винсент выстрелил. В комнате кисловато запахло порохом. Шапка с бежавшего слетела, а он сам, бросив несостоявшееся орудие взлома, бросился наутек.

– Черт, промазал! – выругался Винсент.

– Мы погибли, – опять донеслось бормотание брата.

– Перестань! – выкрикнул купец. – Расставь людей, кому говорят?! Отобьемся.

Снаружи раздалось несколько выстрелов. Раздосадованные неудачей приятеля, стрельцы обстреливали дом.

Младший Ван Стратен медленно сполз вдоль стены. Винсент прежде подумал: задели. Но хозяин стоял далековато от окон.

Тогда Винсент шагнул и без замаха влепил брату пощечину:

– Очнись! Сказано тебе – отобьемся! Главное – не трусить!

В том, что удастся отбиться, сам он был далеко не уверен. Просто не хотел помирать глупой смертью. Да и была все-таки крохотная надежда.

Эх, если бы кто-нибудь пришел на помощь!

Но вот на это никаких шансов не было.

5. Кабанов. Бунтовщики и властители

Сбор полка занял без малого два часа. Последним прибыл фон Клюгенау. Ему Кабанов с самого начала велел следовать замыкающим и следить, чтобы не было отставших.

– Фсе! Польше никого! – объявил подполковник, стараясь как можно незаметнее размять ноги.

Он считал, что настоящий офицер не имеет права на слабости.

– Хорошо. Выступаем немедленно. За заставами движение осуществляем поротно по разным улицам. Москвичи проведут. При встрече с бунтовщиками и при их отказе сдаться – стрелять на поражение. До рукопашной стараться дело не доводить. – Ночью всеобщая свалка могла привести к потерям, и Кабанов загодя хотел ее не допустить. – Мародеров расстреливать на месте. Дитрих, на тебе гренадерская и три фузилерные роты. Григорий – охотники и три роты. Перед Кремлем каждый отряд соединяется и зачищает окрестности со своей стороны. Я с остальными пройду по городу до Кукуя. Сдается, туда мятежники обязательно должны были направить отряд. Задача понятна?

– А стрелецкие слободы? – уточнил Ширяев.

– Оставим на утро. Не хватало в темноте их из домов вытаскивать! – отмахнулся Командор.

По его интонациям было непонятно, удручает ли выпавшее на его долю дело или… нет, не вдохновляет, но хоть вызывает желание активно действовать? Ровный голос профессионала, если где промелькнет эмоция, то лишь подчеркивая то или иное слово.

– Выполнять!

По мере продвижения роты расходились по улицам. Снег посередине был утоптан, идти было легко, и лишь по сторонам глухие заборы были подперты сугробами.

Многие несли факелы. Только от барабанов Командор предпочел отказаться. Противник будет слышать тебя издалека, а сам ты ничего не услышишь. Конечно, для психологического эффекта было бы неплохо застращать мятежников, заставить их заметаться в панике. Или Кабанов шел не пугать, а карать?

Улочки прихотливо петляли: то вливались в более широкую, то широкая распадалась на узенькие. Словно не по улицам идешь, а по замерзшей реке, и по сторонам не дома, а острова.

Что думали обыватели, за кого они принимали торопливо вышагивающих людей, и на чьей стороне были их симпатии – кто знает? Никто не выбегал с благодарностью навстречу, и никто не сыпал проклятиями вслед.

Посадский люд явно не поддерживал мятежников. Хотя недовольных нынешним правлением наверняка было множество. В провозглашенных лозунгах было слишком много о восстановлении стрелецких прав и ни слова не говорилось об остальном населении. Да и непонятно было: чья возьмет? Со стороны Кремля изредка бухали пушки, свидетельствуя, что мятеж пока остается мятежом. Вот если бы наметился успех, тогда дело другое. Победу готовы делить все, но никому не хочется оказаться в числе побежденных.

Так и прошли посреди безлюдья. Город замер в напряжении, притих за заборами и ставнями и лишь изредка наблюдал в щелки за перемещением людей на улицах.

Один раз Кабанову попалась догорающая усадьба. Егеря сноровисто выяснили: поджигатели разграбили что могли, убили кое-кого из дворни (сам боярин с семьей предусмотрительно скрылся в Кремле под защитой Шеина и Гордона), подожгли дом и двинули куда-то дальше.

Потом весело затрещали выстрелы в районе Кремля. Четкие залпы плутонгами чередовались с разрозненной стрельбой рассыпанных стрелками егерей. И все это быстро стихло.

Командор не переживал за исход отдаленного боя. Он был уверен в подготовке своих людей. Дисциплинированное подразделение легко возьмет верх над любой большой толпой. А быть ничем иным стрельцы, несмотря на прошлое, не могли.

Где-то в стороне полыхал пожар. Москва велика, и нельзя успеть побывать во всех ее частях. Тем более, в стороне Кукуевской слободы тоже виднелось зарево. Простая логика подсказывала: часть бунтовщиков была обязана пойти туда.

Судя по зареву, логика не подвела.

Теперь главное – угадать время. Две другие роты должны были зайти с двух других сторон. На большее у Командора не хватало сил. Он же был всего лишь полковником, а не генералом.

Уже был слышен шум. Толпа не скрывалась. В ночном мраке бунтовщики чувствовали себя хозяевами, которым подвластны жизни и смерти всех живущих в городе.

Роты перестроились на ходу. Вперед выдвинулись наиболее меткие стрелки, остальные превратились в четкий строй. Штыки пристегнуты, ружья заряжены.

Кабанов посмотрел на егерей. В свете факелов их лица были собраны и деловиты.

Солдат не должен интересоваться политикой. Его дело – выполнять приказ. Да и внутренний враг мало чем отличается от внешнего. Порою же он бывает гораздо хуже, ибо наносит удар из-за угла, а жертвами становятся обычные люди.

Едва не бегом проскочили мимо двух горевших домов. Отделение солдат споро переловило оказавшихся рядом стрельцов. Немного, человек пять. Остальные их товарищи штурмовали стоявший подальше дом. Оттуда пытались отстреливаться, однако бунтовщики наконец сумели организоваться. Пока основная толпа держала под прицелами все окна на втором этаже, человек десять сумели подбежать вплотную и сейчас азартно выламывали дверь.

Боя не получилось. Появление солдат стало неожиданностью. Первый же залп практически в упор уложил четверть нападавших. Остальные растерялись. Большинство попытались немедленно удариться в бегство, однако налетели на подходившую по параллельной улице роту. Наиболее отчаянные решили сопротивляться и были частью сметены залпом второй шеренги, частью – пленены на месте.

Потерь егеря не имели. Не считая пары царапин, когда вязали убегающих. Сопротивлявшихся до конца просто пристрелили без особых изысков, согласно полученному приказу.

Теперь двор был заполнен солдатами. Многочисленные факелы победно горели в темноте. Открылась дверь, которую на счастье обитателей так и не успели выломать стрельцы, и наружу вышел человек в камзоле. Наверняка владелец дома.

– Господин полковник, вас ищут, – доложил Кабанову один из егерей и сразу сказал хозяину: – Вот командир.

Сергей машинально взглянул на подошедшего. Высушивать слова благодарности не хотелось. Отвернуться и отойти не позволяла элементарная вежливость.

Что-то показалось в чертах мужчины знакомым. А ведь точно…

– Приветствую вас, капитан. Что-то мы с вами постоянно встречаемся, – заметил Кабанов Ван Стратену.

Но, похоже, Сергей изменился побольше. Голландскому купцу пришлось всмотреться внимательнее, прежде чем в офицере с похудевшим лицом и впавшими глазами он признал человека, которого с радостью бы похоронил.

– Командор?!

– Честь имею, – Кабанов привычно наклонил голову.

И замолчал, ожидая, что скажет старый знакомец.

Говорить Ван Стратену было нелегко. Ладно, встречи на море. Был ведь еще вечер у Петра, закончившийся арестом бывшего флибустьера.

Но сказать было надо.

– Мы благодарны вам, Командор. Без вас мы бы не отбились. Их было слишком много, – Винсент словно старательно взвешивал каждое слово.

– Не стоит благодарности. Вы хорошо держались, капитан. Не бояться врагов – обязанность мужчины.

В стороне коротко и деловито допрашивали пленных. Ничего лишнего: имя, прозвище, возраст, в каком полку служил, причина бунта, кто руководил, цель. Записывали при свете тех же факелов, причем на последние вопросы часто ответов не было.

И повсюду стали появляться обитатели Кукуя. Многие ринулись тушить пожары, другие благодарили егерей, спрашивали, останутся ли они здесь до утра.

Ван Стратен оставался рядом. Вид у купца был несколько нерешительным. Будто не он недавно мужественно отстреливался от целой толпы.

– Еще раз благодарю вас, Командор. Я – ваш должник. Если понадобится, всегда к вашим услугам, – голландец склонился в вежливом поклоне.

– Рад, что сумел помочь, – кивнул Командор.

Никакие услуги ему были не нужны. На душе было пусто. Ни радости победы, ни сожаления, ни раскаяния. Ничего. Только усталость. Когда душа выжжена, сил заметно меньше.

Присоединяться к допрашивающим не было смысла. Фамилии Кабанова не интересовали. Ответы на остальные вопросы он знал еще со школы.

Допрошенных поставили отдельной группой. Другие еще ждали своей очереди. Которая, надо сказать, шла очень быстро. Время терять не годилось. Надо было еще дойти до Кремля, хотя бы немного отдохнуть, а с утра хорошенько прочесать город.

– Этих расстрелять, – кивнул на допрошенных Кабанов.

Он отнюдь не собирался отменять собственного приказа о мародерах. С одной стороны, это было даже благодеянием. Обойдутся перед смертью без дыбы и прочих неизбежных по нынешнему времени мучений.

Не занятые тушением пожара обыватели злорадно наблюдали, как егеря построили обреченных около какого-то забора повыше.

Потерпевшие поражение вели себя покорно. Лишь один выкрикнул ругательство, но тут грянула команда и за нею – залп.

Пока заканчивали допрос, Кабанов прошелся к пожарищам. Их тушили, только надежды отстоять дома не было. Во дворе одного из них лежали трупы. Мужчины без головы, голой женщины со вспоротым животом и изуродованного ребенка, даже не понять, мальчика ли, девочки. И повсюду валялись тряпки, какие-то безделушки, прочие следы незадачливого грабежа отнюдь не самых богатых людей.

Грянул еще один залп. Вот и все.

Кабанов решительной походкой направился к своим людям и привычно выкрикнул:

– Строиться!

Подошел Шевелев, засопел, собираясь что-то сказать и не решаясь этого сделать.

– Что у вас, капитан? – пришел ему на помощь Кабанов.

– Господин полковник, бунтовщики показали, что… – дальнейшее Шевелев предпочел проговорить так тихо, что услышать мог один Командор.

– Что?! – отшатнулся Кабанов.

Казалось, что теперь ничего страшного уже не будет, однако новость обрушилась подобно подлому удару ниже пояса.

– Ручаться не могу, – виновато произнес Шевелев.

Но Кабанов почему-то был уверен, что это правда.

Из тех, что не способна присниться в самом страшном сне. Даже состояние стало как после кошмара – бешено колотящееся сердце и …нет, не страх, его Кабанов испытывал очень редко, а злость.

Утро обещало быть ясным. Не по-летнему, когда природа вокруг напоена романтикой и птичьими голосами. Зимний рассвет морозен и бодрящ. До бьющего тело озноба и одновременно – до пронзительной ясности духа.

Пахло дымом печей. Следов пожарищ оказалось немного. Зато то тут, то там грязноватый городской снег был изукрашен багровыми пятнами крови. Трупы тоже лежали, хотя нечасто. Какие-то наверняка были прибраны соседями, знакомыми.

Ближе к Кремлю картина сразу стала меняться. Бунтовщики вымещали злость за неудачный штурм на ближайших жителях. Власти, в свою очередь, по мере возможности поработали артиллерией по дворам, в которых укрывались блокировавшие Кремль стрельцы. Вон тот угол дома явно разрушен удачно попавшим ядром.

На площади выгнанные жители под строгим присмотром солдат складывали мертвых мятежников. И – отдельно – людей иных званий. Уж не понять, примкнувших к бунту или, наоборот, ставших его жертвами.

Кроваво-красное солнце вставало над Москвой, желало посмотреть, что натворили люди за время его отсутствия на небе.

Куда-то неслись всадники. Неожиданно оказалось, что помимо бутырцев за стенами находилась кавалерия. Немногочисленная, не пожелавшая участвовать в деле вчера, зато готовая поспособствовать поиску разбежавшихся, сломленных духом, напрочь проигравших стрельцов.

Деловито строились солдаты. Командор заметил в их числе егерей и чуть поморщился. Неприятно, когда через голову кто-то пытается распорядиться твоими людьми. Каким бы он ни был начальником.

Пришлось первым делом направиться к своим ротам. От них навстречу устремился румяный от мороза Клюгенау.

– Потери есть? – прервал его несостоявшийся рапорт Командор.

– Четыре зольдата ранены. Мы только стреляль, – важно изрек фон Клюгенау.

– А потом – вязаль, – без тени иронии продолжил за него Кабанов.

Он неплохо представлял разыгравшееся вчера сражение. Точнее – избиение мятежников.

– О, я, – подтвердил Дитрих. – Шеин и Гордон очень хвалили полк. Говорили, напишут царю.

Напишут. Только обо всем ли? Но вслух озвучивать мысль Кабанов не стал.

Из ворот в окружении небольшой свиты выехал Гордон. Как всегда, в латах, сейчас покрытых изморозью, бодрый, прямо держащийся в седле. Увидел Кабанова и немедленно поскакал к нему.

– Полковник! Мы вчера вас не ждали! – Старый генерал слез и с чувством прижал Сергея к холодной кирасе.

Кабанов коротко доложил о марше и событиях в Кукуе.

– Моим людям нужен час отдыха, после чего готовы выполнить любой приказ, – закончил он.

Лучше бы покончить с делами сразу, только люди не железные. И заслужили хотя бы горячий завтрак за все труды.

– Каша готова, – подсказал Клюгенау.

Крохотный обоз следовал с ним.

– Спасибо, Дитрих, – с заместителем Кабанову повезло.

Как довольно часто везло с помощниками и подчиненными.

На самом деле участие егерей сейчас особо не требовалось. Солдаты новонабранных полков, вчера пропустившие мятежников, а частью – разбежавшиеся, сегодня горели желанием продемонстрировать рвение. То и дело на площади появлялись сани со связанными стрельцами под присмотром небольших команд. Или же крохотные колонны пленных, гонимые когда помещичьей конницей, а когда – теми же солдатами. Из которых часть, надо признать, в прошлом была теми же стрельцами.

– Займите караулы в Кремле, – распорядился после краткого раздумья Гордон. – Сил пока мало, большего предложить не могу.

Караульная служба никогда отдыхом не считалась, но хоть не надо куда-то идти и отлавливать разбежавшихся виновников переполоха.

Недорубленный лес опять вырастает. Любое дело надо доводить до конца или вообще не браться за него. Потому приказали бы – и Кабанов отправился бы ловить беглецов, не обращая внимания на усталость и не думая о некоторых обстоятельствах. Пока не думая. Но приказ был – остаться в Кремле. Значит, некоторое время можно – и нужно – заняться иными проблемами.

Судьба пошла навстречу. Подход егерского полка во многом способствовал победе. Потому полковника хотели видеть все. В том числе те, на кого было оставлено государство.

Посыльный явился сразу, едва отъехал Гордон.

– Дитрих, расставь, пожалуйста, посты. Я узнаю общую обстановку и подойду. Всем свободным предоставь отдых. И пусть капитаны обязательно позаботятся о горячем завтраке, – с заместителем Кабанов старался всегда быть вежливым.

Да тот и не давал повода для неудовольствий.

– Яволь, герр полковник, – важно кивнул Клюгенау.

Он явно был доволен и боем, и полком, и доверием Кабанова.

Ни Ширяева, ни Гранье Сергей не увидел. Что не мудрено. Кремль велик, и оба старых соратника могли находиться с любой его стороны, а то и где-то внутри.

Посыльный споро повел Кабанова во дворец, затем какими-то переходами, словно назначенный Петром совет решил на всякий случай обосноваться поглубже, чтобы никто не сумел прервать заседание неуместным появлением.

А может, Кабанов был настолько уставшим, что уже не особо соображал, какой из путей выбрал посыльный.

Командора ждали. Стрешнев, Шеин, Ромодановский, Нарышкин – те, кто отвечал за государство перед царем. А равно – и еще десятка два бояр, находившихся к началу бунта в Кремле или пробравшиеся сюда сразу после его начала.

Все присутствовавшие выглядели устало. Треволнения вчерашнего дня, усугубленные бессонной ночью, вымотали бы и молодых. Здесь же находились люди в возрасте. Шеин, на середине четвертого десятка, среди них был юным.

Но усталость усталостью, а при виде Командора одобрительно зашушукались. По вполне понятным причинам.

Шушуканье быстро стихло, едва пригляделись к вошедшему.

В наступившей тишине Кабанов шагами Командора медленно направился к поднявшемуся Шеину.

Тот прежде изобразил на надменном лице улыбку, однако по мере приближения Кабанова улыбка сама сошла с губ.

Сергей навис над невысоким воеводой и вдруг резким движением ухватил Шеина за бороду, подтянул и ледяным тоном спросил:

– Куда невольников из Кафы подевал?

– Отпустил. Всех отпустил. Видит… – Но клясться и призывать в свидетели Всевышнего вдруг расхотелось.

Любой человек боялся дыбы и прочих прелестей Преображенского приказа, однако взгляд Командора показался генералиссимусу намного страшнее. Словно не заурядный полковник глядел, а сама смерть, от которой ни откупиться, ни отвертеться.

Бояре вскочили с мест. Они не видели взгляда. Для них происходящее было нападением, сродни бунту стрельцов. Не хватало лишь решительного крика, чтобы все встали на защиту воеводы.

– В свои вотчины крепостными? – уточнил Командор.

Его голос заставил всех в зале насторожиться.

– Я же как лучше хотел, – как-то по-бабьи попытался оправдаться воевода. – Куда им было идти? А уж потом…

– Отпусти его, – велел Ромодановский.

Князь-кесарь что-то начал понимать, но считал себя ответственным за порядок. А какой порядок, когда полковник хватает генералиссимуса?

Командор послушался. Он отпустил бороду воеводы и тут же от души приложил жертву кулаком.

Шеин послушно отлетел прочь и врезался в массивное кресло. Мелькнули ноги, и воевода оказался на полу по ту сторону подвернувшейся мебели.

– Этот человек забрал себе всех бывших татарских невольников, освобожденных во время рейда в Крым. – Командор медленно обвел взором застывших бояр.

Первым все понял Ромодановский. Он обошел кресло, навис над поднявшимся на четвереньки Шеиным и мрачно спросил:

– Это правда?

Никакого удивления князь-кесарь не высказал. Он привык иметь дело с людскими пороками и скорее бы удивился, обнаружив в человеке что-то светлое.

– Куда же их было девать? – жалобно отозвался воевода. Вставать во весь рост он не спешил. И даже не жаловался на публичные побои. – У них, чай, и домов давно нет.

Бояре опять зашумели. На этот раз – возмущенно.

Никому по большому счету не было дело до вчерашних невольников. Но факт, что кто-то присвоил людей себе, не поделившись, задевал до глубины души. Даже союзники генералиссимуса в борьбе за власть отвернулись от него, как от предателя. Если же учесть, что на такой высоте соперников всегда больше, чем союзников и каждый из них мечтает свалить удачливого конкурента, то в данный момент все симпатии были на стороне Кабанова.

– Вернешь, откуда они родом, – вынес вердикт Ромодановский. – Я отпишу царю. Пусть он решает, как тебя наказать.

И на всякий случай посмотрел на Кабанова. Вдруг тот не согласен с решением и попытается убить проштрафившегося воеводу?

Убивать Кабанов в данный момент не собирался. Цель была достигнута, бывших невольников освободят вторично, и Шеин больше не волновал его.

– Пойдем поговорим, полковник, – князь-кесарь мотнул тяжелой головой, приглашая следовать за собой.

Какая-то боковая клетушка вполне подошла для разговора.

– Ты почто государю не отвечаешь? – поинтересовался Ромодановский, усевшись у окна.

Свет падал на Командора. Лица собеседника было не разобрать. Но прием этот настолько старый, что его наверняка применяли еще в Древнем Риме.

Сергей чуть пожал плечами. Откровенно говоря, он не помнил, читал ли в последнее время хотя бы чье-то письмо. Равно как приносили ли ему почту вообще.

– Петр интересуется, как ты там. Разве можно? – мягко укорил князь-кесарь. – Писал, чтобы приглядели за тобой, помогли. Тут каждый знающий человек на счету. Я понимаю, погоревал, но жизнь продолжается.

Утешать князь-кесарь не привык и не умел. Потому слова звучали несколько наивно и банально.

Но Сергей был благодарен хоть за то, что не стали поминать баб, которых всюду полно. По крайней мере, в ближнем петровском окружении подобные фразы были в ходу.

– Ладно. Иди хоть немного вздремни. На тебе лица нет, – не стал долго рассусоливать и соболезновать Ромодановский. – Мы тебя так скоро не ждали. Но как проснешься, обязательно отпиши Петру. Будем отправлять известие о бунте, твое письмо заодно присовокупим. Негоже так долго молчать.

– Напишу, – кивнул Кабанов.

Иногда проще что-то сделать, чем объяснять, почему действие не вызывает ни малейшего энтузиазма.

Но энтузиазма не вызывало вообще ничего. И письмо на общем фоне казалось ерундой. Пустой тратой времени. Того самого, которое вдруг стало некуда девать. Хотя столько его промелькнуло незаметно…

6. Калинин. За морями-океанами

Когда-то давно, в будущем, как ни странно звучит это выражение, Аркаша любил Лондон. Сейчас же – терпеть не мог.

Дело даже не в том, что несколько лет англичане воспринимались исключительно как враги. Им мстили за первое, самое страшное и неожиданное нападение, их по мере возможности грабили, с ними постоянно сражались прежде – в далеких морях и джунглях, а затем – в европейских водах.

Но битвы ушли в прошлое. Злости давно не было. Поквитались, и хватит. Планета большая, гораздо больше, чем будет позднее. Транспорт не тот, не та связь. Новости идут годами. И сам путешествуешь еще дольше. А раз не воевать, то вполне можно сотрудничать. И потому в путь Аркаша пустился с легким сердцем.

Кто-то должен сопровождать небольшой торговый караван, наладить связи, повыгоднее пристроить товар. Расходов пока было гораздо больше, чем доходов. Производство – занятие, постоянно требующее вливания новых средств.

Два грузовых судна, а в охранении – родная «Лань». Кораблям вредно долго стоять на приколе. Как и людям, полезно время от времени вспоминать навыки в различных делах.

На море старшим был Ярцев. Треть экипажа составляли назначенные Петром волонтеры. Валеру отпустили с условием, чтобы подготовил из них специалистов. Преподав не только теорию, но и практику.

А какая самая лучшая школа для моряка? Разумеется, дальнее путешествие. Для тех, кто о море разве что слышал – и сразу по северным морям в обход Скандинавского полуострова до морских держав Европы, – это даже не школа, а университет.

Но кому университет, кому – сплошное мучение. Если добавить, что собственно моряков на бригантине почти не было (помимо волонтеров на ней находились солдаты да взятые на флот мужики, и лишь немногие соплаватели Командора чуточку разбавляли экипаж), то плавание было ненамного легче, чем первое, почти забытое. То, которое совершили пассажиры «Некрасова» на самой первой захваченной у сэра Джейкоба бригантине.

В чем-то даже сложнее. Климат суровее, переходы длиннее, да и групповое плавание – вещь нелегкая. Требует навыков от всех команд, внимания, опыта.

На купцах хоть шли те же моряки, которые доставили корабли в Архангельск. Им «Лань» была больше обузой, чем реальной охраной.

Было все. Шторма, после которых долго приходилось искать друг друга, встречные ветра, как-то раз – штиль. Одного матроса смыло за борт. Другой простудился и умер.

Все равно дошли. Все три вымпела. Война явно подходила к концу, однако в европейских водах шли осторожно, уповая не столько на силу, сколько на новый, никому не ведомый флаг.

Итогом было разочарование. Петр, согласившись на вояж, предписал конечный пункт – Англию или Голландию. Ему вольготно было распоряжаться, думая, что повсюду ждут друзья.

Груз на первое время был тот, которым наполняли свои трюмы британские купцы, – пенька да льняное полотно. Начинать лучше с чего-то проверенного и знакомого.

Знакомым оказался не только товар, но и цена. Англичане были согласны взять все доставленное, однако ровно за столько, за сколько купили бы это в Архангельске. Стоимость перевозки при этом даже не учитывалась.

Аркадий сунулся к одному, к другому, третьему, побывал везде, где только возможно. И везде ждал один и тот же ответ. Купцы явно сговорились. Им не хотелось конкурентов, и они сразу и недвусмысленно дали понять, что делать московитам у них нечего. Пусть отдают товар и убираются ко всем медведям.

Отдавать за ту же цену Аркадий не привык. Биться в непробиваемую стену лбом быстро надоело. Благо, быстро понял, что разрушить всеобщий сговор не сумел бы даже Флейшман.

Решение пришло само. Калинин громогласно заявил, что в таком случае отправляется в Голландию. Сам же повернул к недавно бывшим родными берегам.

Петр упорно старался нажить во Франции врага. Громогласно отмечал победы англичан над ней, если англичане считали очередную схватку победой, в Голландии принял всех послов, кроме французского. Даже волонтеров отсылал в разные страны вплоть до Италии, и лишь королевство Людовика не удостоилось ни одного.

Подобное отношение имело три причины. Друзьями своими русский царь считал англичан и голландцев, а враги друзей – мои враги. Второе же – Франция находилась в союзе с вечным противником – Турцией и уже потому была как бы недругом Московского царства и якобы плела вокруг какие-то интриги. И ко всему этому добавлялось соперничество в Польше. Если объективно – единственное на данный момент противостояние двух стран. Ну, не заботило пока французский двор вечное противостояние русских и османов. Не видели здесь угрозы.

Но отношение Петра секретом не было. Посему и ответные чувства были такого же рода. В тех случаях, когда о России вообще вспоминали. Большей частью были заняты другими делами, гораздо более важными. Войной с Аугсбургской Лигой, к примеру. Пусть она заканчивается, однако уже ясно: не за горами другая война, на этот раз за испанское наследство, и противниками опять будут те же самые страны. Англия, Голландия, Австрия. Серьезные противники, не чета северной стране.

Нарываться на неприязнь властей Аркадий не собирался. Все три корабля официально могли считаться французскими. Документы на этот счет сохранились. Да и сам Калинин был как бы подданным короля-солнца.

Дальнейшее было просто. В Ла-Манше корабли спустили русские флаги и подняли французские. Перемирие позволило избежать встречи с врагами в тесном проливе, а в Шербуре Калинина помнили и по старой привычке встретили как родного. Здесь весь груз ушел по достойной цене.

Калинин закупил, как договаривался с друзьями, картофеля. Заказал кое-что из деталей механизмов. Пока их делали, через вторые и третьи руки договорился о доставке ртути из Испании.

Судьба поднесла сюрприз под конец, когда Аркадий считал миссию выполненной и собирался в обратную дорогу. Погода испортилась. Ремонт такелажа и разыгравшийся не на шутку шторм заставил сидеть в порту больше недели. Когда же в итоге Калинин с Ярцевым прикинули примерное время возвращения, то оказалось: до Архангельска сумеют добраться лишь в самом лучшем случае. Одна-две задержки наподобие небольшого хорошего шторма, вещи по времени года отнюдь не редкой, или встречных ветров, и на севере появится лед.

Вне зависимости от собственных желаний приходилось оставаться на зиму здесь.

Ярцев рвался на родину хотя бы по сухопутью. Калинин хотел туда же. О волонтерах нечего говорить. Но мало ли кто чего хочет? Люди взрослые обязаны прислушиваться к голосу разума.

Чтобы не бездельничать до весны, Аркадий занялся перевозками и торговлей в Европе. Сильно это не обогащало, но какие-то деньги шли. Можно было не только содержать команды, не проедая основной капитал, но еще и откладывать некоторую сумму.

В Испании удалось закупить семена подсолнуха. Растение, вывезенное из Америки чуть ли не два века назад, до сих пор использовалось исключительно в качестве декоративного. О возможности получения из него масла никто не подозревал. Кроме тех, кто этим маслом пользовался спустя столетия, а в нынешнем даже сумел получить из него слабое топливо.

Валера с Аркадием еще посидели вдвоем, повздыхали, что люди перенеслись не совсем те. Сюда бы парочку хороших геологов, несколько знающих металлургов, опытных химиков, биологов-практиков, обязательно – фармацевтов, а также представителей других профессий.

Вместо этого чеши репу да вспоминай полузабытое: как сделать то, а как – другое. Или мечтай, а как до дела – с горечью осознавай: создать очередную штуку не позволяет общее состояние промышленности, существующие технологии и отсутствие соответствующего сырья.

Теперь в Лондон небольшую флотилию привело известие о Петре. Как-то невежливо не нанести визит собственному государю. Сверх того, очень хотелось узнать о друзьях. Всеобщей почты еще не существовало, и письма отправлялись с оказией, а вместо новостей зачастую питались слухами да официальными бюллетенями правительств. Которые уже в те годы были далеки от истинного положения вещей.

На этот раз Лондон встретил сравнительно гостеприимно. Корабли были вновь под российскими флагами, «Лань» – под недавно введенным Андреевским, купцы – под коммерческим.

Обычные процедуры, а там Калинин и Ярцев сошли на берег и довольно быстро сумели найти государя.

Им повезло. Этот вечер Петр проводил дома, лишь недавно вернувшись откуда-то из города. И, вопреки многочисленным слухам, бороться с Ивашкой Хмельницким сегодня не собирался.

По крайней мере, до прихода бывших флибустьеров.

Валера поведал об успехах волонтеров. Аркадий рассказал о торговле. Первому царь обрадовался. Второму – огорчился. Даже принялся пенять Аркадию, что тот посетил Францию и распродал товар там.

Пришлось подробно объяснять политику лондонских купцов и заявленные ими цены.

– Я поговорю с королем Вильгельмом, – помрачнел Петр. – Пусть наведет порядок среди дельцов.

– Бесполезно. Король не имеет права вмешиваться в частные дела. А торговля здесь – дело частное. Только налоги плати, а почем и что продаешь и покупаешь, государству дела нет, – объяснил Аркадий.

Петр сам давно должен был знать, но, будучи самодержцем, иногда забывал про некоторые европейские реалии. Он еще не избавился от иллюзий, будто в Европе только ждут прихода России и готовы помогать ей во всем.

Это Аркадий и Валера обладали опытом конца двадцатого – начала двадцать первого века с его горьким выводом, что никому мы не нужны. А если нужны, то или в качестве источника сырья в годы спокойные, или в военное лихолетье как пушечное мясо.

– Яхту мне подарил, – поведал Петр со смесью гордости за приобретение и досады за прием купцов.

Приятели невольно переглянулись. За время флибустьерской эпопеи им довелось захватить столько кораблей и судов, что вполне хватило бы на небольшой флот с огромной транспортной флотилией в придачу. Хотя яхт в Карибском море не было.

Подумаешь, корабль! Эка невидаль!

Петру не хотелось думать о неприятностях. Вильгельм убеждал его в своем неизменном дружелюбии, и недоверчивый к согражданам царь ему верил.

– Говорите, зело волонтеры науку постигли? – перевел он разговор на то, что казалось более важным.

– Куда же им было деваться? – усмехнулся Валера.

В разговорах с царем он пытался следить за речью, не допуская привычных восклицаний.

Петр с присутствовавшим здесь же Меншиковым громогласно рассмеялись. Они были убеждены в полезности опыта, всегда были готовы учиться сами и заставлять делать то же самое других.

– Завтра проэкзаменую. Посмотрю, чему научились. – Петра явно съедало нетерпение, но он прекрасно понимал, что вечером после прихода команда просто обязана проводить время в кабаках. Благо, всевозможные питейные заведения были буквально в каждом пятом доме. – Но за прибавление – спасибо!

– Да мы еще стараниями Крюйса многих наняли, – напомнил Меншиков.

Раз государя в данный момент больше всего заботил флот, то он больше всего заботил и фаворита.

– Вот скоро попляшут у нас турки! – Царь еще не охладел к вялотекущей войне. Ему казалось, будто достаточно приложить усилия – и на пустом месте возникнет грозный флот, которому по силам будет бороться со своими более старшими собратьями.

– Можно каждый год посылать корабли в практическое плавание, – предложил Меншиков.

Надо сказать, к немалому неудовольствию Ярцева. Тот тоже подумывал об этом, но уходить каждую весну в долгое плавание вдоль Скандинавии не хотел.

– Только без заходов во Францию. – Ну, не любил Петр эту страну, считая ее едва ли не врагом.

– Во Франции есть принадлежащее нам имущество, – напомнил Аркаша. – Равно как там мы разместили кое-какие запасы. И еще кое-что приобрели в Испании.

Он рассказал о подсолнухах и выгодах, которые можно извлечь из похожего на солнце цветка.

– Вот! Все приходится приобретать в Европе! Растения и то, – воскликнул Петр.

– В Европе тоже никто не знает об использовании цветка. Его сажает кое-кто из богачей для красоты. Прочее никому не приходит в голову. – Аркаша никогда не считал себя патриотом. Но также и не думал, будто все светлые головы живут исключительно западнее Польши.

Петр даже чуть поморщился. Он постоянно искал таланты у себя дома, но все же за образец брал уже известное в других странах. Даже компания Командора для него была выходцами с Запада. Пусть по знаниям намного опережающая всех на своей мифической родине.

Чуть поговорили о подходящем для цветка климате. Аркаша указал на юг, благо во времена поздние подсолнухов на Украине было полно.

На столе как-то словно сами собой появились чарки, бутылки и кое-какая закуска.

Аркаша помянул о картофеле. Хотя о нем много говорилось, однако не мешало бы напомнить еще раз. И только затем спросил о друзьях. Вначале Петр просто не давал вставить ни одного вопроса, заставлял отвечать на свои, а теперь – почему бы не спросить о том, что занимало все мысли?

– Ваш Командор тут в Крым успел наведаться, – возбужденно хихикнул Меншиков. Жалел, что самого там не было. – Дошел до Кафы, освободил пленников, а потом вернулся обратно. Устроил себе небольшую прогулку.

– Так это Командор! – многозначительно заметил Аркадий. – Если от него англичане шарахались, то уж туркам сам бог велел.

– Это что! Шеин отписал нам так, будто сам руководил походом, – заговорщицки подмигнул Алексашка. – Словно мы не знаем нашего генералиссимуса!

Последнее слово фаворит Петра вымолвил, словно примеряя к своей фамилии. Вдруг это сочетание звучит гораздо лучше?

– Кого обмануть захотел? – Царь пристукнул кулаком по столу. – Но Командор молодец. Хотя многое про него говорили, но такого не ожидал. Утерли нос и туркам, и татарам. Я даже подумал произвести Кабанова в генералы. Много пользы бы он принес.

Петр хватанул чарку, закусил и умолк в некоторой задумчивости. Пауза не осталась незамеченной.

– Что с ним, блин? – первым не выдержал Валера.

– С Командором ничего, – успокоил друзей Меншиков, видя, что государь предпочитает помалкивать.

Но не успели они успокоиться, как тот же Алексашка рассказал о взрыве в Коломне.

– Вот с тех пор Кабанов, пишут, сидит мрачный и ровным счетом ничего не делает, – вздохнул фаворит.

Но вздохнул искренне. Командор как соперник им не воспринимался. Пользы же от него было много.

– Царствие им небесное, – потрясенно пробормотал Валера.

Он практически никогда не поминал Господа, а тут пришлось.

Выпили за упокой. Петр с Меншиковым за компанию, Аркадий и Валера искренне. Припомнилось, как ради спасения женщин гонялись за Ягуаром по морям и джунглям. Наверно, поэтому смерть подруг Командора казалась еще более абсурдной.

Все как-то стало казаться незначительным. Ладно, когда современники один за другим погибали в боях, но так…

И кому что объяснишь? Петр явно не понимал. Он относился к женщинам чисто с практической стороны. Использовал, не испытывая особых чувств, и тут же переключался на другие дела.

Веселья как не бывало, а царь даже не понял причины. С его точки зрения поводов для радостей было гораздо больше.

А утром, когда вернулись от Петра, на «Лани» был приспущен кормовой флаг. Былые соплаватели скорбели вместе со своим далеким предводителем…

Рейсы чередовались с долгими стоянками в портах. Когда по причине отсутствия груза, когда, и гораздо чаще, из-за погоды. Зима – не лучшее время для мореплавания даже в сравнительно мягком европейском климате.

Волонтеры, люди, вопреки названию, подневольные, потихоньку привыкли к доставшейся им доле. А Аркадий и Валера уже давно чувствовали себя везде как дома. Или же дома для них было все равно что в гостях.

В начале весны стали потихоньку собираться домой. Дорога дальняя, многотрудная, и надо сделать необходимый текущий ремонт, заменить прогнившее дерево, просмолить корпуса, очистить днища от налипшей на него дряни.

Корабль – словно ребенок – требует постоянного ухода и надзора. И не стоит говорить, что ожидает беспечных мореплавателей, забывающих об этом.

Но бывают такие дни, когда судьба преподносит нам внезапные приятные сюрпризы. Таким сюрпризом для двух карибских ветеранов стало вхождение в гавань видавшего виды корабля. Вроде в чем невидаль, однако было в небольшом фрегате нечто, напоминающее иные дни и иные воды.

Трудно оформить в слова, что именно привлекло к нему внимание. Мало ли в Шербуре плавающей посуды! Одни приходят, другие уходят. Щеголеватые и запущенные, только с верфи и помнящие совсем уж далекие времена, на любой вкус и его отсутствие. Ну, разве филигранные маневры, словно работающие с парусами моряки просто не представляли себе иного.

Толпа в порту едва не аплодировала. Здесь видали всякое и умели ценить настоящую лихость.

Но странность была не в том. Вскоре, когда таможенный контроль был завершен, от фрегата отвалила шлюпка и ходко направилась прямиком к «Лани». Почему к ней? В гавани стояло множество кораблей, среди которых бригантина терялась.

– Блин! У нас что, знакомцы объявились? – Валера посмотрел на Калинина так, словно последний был ответственным за все, происходящее на рейде.

– Почему бы и нет? Не первый же день! – Аркаше оставалось лишь пожать плечами.

Шлюпка подошла ближе, но еще до того, как она пристала к борту бригантины, оттуда донесся веселый голос:

– Эй, на «Лани»! Командор у себя?

Челюсть Калинина отвисла, и от невозмутимости не осталось и следа. Зато прореагировал Ярцев. Вполне в своем стиле:

– Да это же наши! Ядрен батон! Никак Билл?

Под своими подразумевались те, кто сейчас должен был находиться далеко. В районе Карибского моря, гораздо чаще именуемого флибустьерским.

7. Флейшман. Дела и тревоги

Начала лета за делами я почти не заметил. Первая половина весны запомнилась бездорожьем с мгновенным нарушением регулярного подвоза, поднявшимся уровнем воды в реках и прочими прелестями, о которых я никогда не задумывался в свои времена.

Потом подсохло. Снабжение вроде наладилось, но все равно сырья упорно не хватало. Демидов только принялся осваивать Урал. В большой стране не было сколько-нибудь развитой добычи железных руд. Из-за нехватки металлов многие проекты повисали в неопределенности. Другие пробуксовывали. Новые задачи требовали новых технологий, а те – качества поступавших к нам металлов.

И чертовски не хватало рабочих рук. Я старался платить рабочим. Слухи об этом привлекали многих, да только многие ли могли делать то, что при нормальном развитии должно было появиться спустя десятилетия, а то и века?

Каждый новый станок, каждая паровая машина была чуточку совершеннее предыдущих. Но только чуточку. Промышленный прогресс быстро не происходит. Особенно такой, не вызванный назревшими предпосылками, а подстегнутый исключительно нашей волей.

Выпуск штуцеров наладился, а револьверные ружья по-прежнему были изделием штучным. Сверх того, гибель запасов ртути делало невозможным производство патронов, и приходилось складировать изделия до лучших времен. Точно так же провисали наши электрические проекты. На этот раз – из-за отсутствия хороших изоляторов. Не инженеры мы и не химики, чтобы вот так, с ходу, найти заменители того, с чем в будущем не будет никаких проблем.

Зато заработала мануфактура по производству бумаги. Нет, никаких новых технологий. Обычное в нынешнем веке сырье из льна, но тут ничего поделать мы не могли.

Бумаги требовалось много, производимое раскупалось мгновенно или же шло на другие проекты, наподобие производства патронов к обычным штуцерам и фузеям, и я уже договорился об открытии сразу двух аналогичных мануфактур, в Москве и в Твери.

Не менее хорошо шла сдача в казну очищенной водки.

Строилась мануфактура по изготовлению мундирного сукна.

На очереди был довольно неприбыльный проект по внедрению на Руси картофеля, а южнее – подсолнуха.

В общем, работы непочатый край.

Единственное облегчение – рекламу картошки взяла на себя церковь. Мы еще в том году внесли нехилое пожертвование и потратили массу времени на убеждение священников, что новый продукт послан Богом. По православному календарю половина дней в году являются постными, а что в такие дни может быть лучше американского продукта?

Нас бы мужики проигнорировали. Своих пастырей не смогли. Не все и не сразу, однако запасы у нас были разобраны быстро, и теперь приходилось ждать, пока Аркаша привезет еще. Явление еще не стало повсеместным, но хоть в коломенских деревнях картофель получил шанс на существование.

Женя Кротких фактически все время проводил в разъездах. Ардылов после гибели племянницы, ее подруги и своего друга почти не вылезал с производства.

Словно надеялся ударным трудом оправдаться за невольное участие в трагедии. А вот перед кем…

Наверно, перед Богом. Вчерашний атеист стал по воскресеньям посещать церковь, и я всерьез побаивался, как бы он на исповеди не ляпнул правду о нашем происхождении.

Как и прежде, наскакивали то Сорокин, то Гранье, но они больше возились с порохами и артиллерией, да и были привязаны к службе.

Вот уж где блажь! Ясно же, что военных найти гораздо проще, чем тех, кто производит все необходимое. Но, с другой стороны, грядущая Нарва мне не нравилась. Следовательно, армией и флотом заниматься пока необходимо.

Валера с Аркадием так и не появлялись. Иногда я беспокоился о них. Не слишком уж сильно. Ясно же – чуточку не успели к окончанию навигации, вот и были вынуждены зазимовать в Европах.

И кто почти не появлялся в Коломне – это Командор. Даже полк его был переведен в Москву, уж не знаю, по просьбе ли Сергея, или по требованию бояр, желавших иметь под рукой надежную часть.

Но по своей ли воле, по чужой, мне кажется, Сережа был этому только рад. Ладно, не рад, но хоть отчасти доволен ситуацией.

Впрочем, даже Москва его не устраивала. Еще по зимнему пути Кабанов умчался в Таганрог, оттуда перенесся в Воронеж, вновь объявился в возводимой крепости. Заскочил на обратном пути, проведал сына, побыл несколько дней в Москве и по весне ушел на юг вместе с охотничьей командой Ширяева и теми из наших моряков, кто не ушел вместе с Аркадием.

Я не мог последовать за своим другом. Двадцати четырех часов в сутках катастрофически не хватало. Если бы хоть вернулся Аркадий! Рассчитывать на кого-нибудь из местных я до конца не мог. Старался за всем следить сам и только по воскресеньям позволял себе небольшой отдых в семье.

Лена ждала уже второго ребенка. Первенец, славный малыш, названный в честь моего давно погибшего друга Павлом, по обстоятельствам был главным образом на руках кормилицы и няньки. Не пристало жене отнюдь не бедного человека самой работать по хозяйству или ухаживать за маленьким человечком.

Да и кто тогда будет ухаживать за мной? Я мужчина в полном соку и предпочитаю в подобных вещах оставаться прагматиком. Лена отнюдь не возражает. Более того, по-моему, более-менее довольна жизнью. Не хватает развлечений, на которые было падко наше время, но тут уж ничего не поделаешь.

Лорд Эдуард со своим неизменным компаньоном появились в Коломне где-то в самом конце весны. Дворцом я еще не обзавелся. Так, типичная усадьба, в каких тут живут помещики средней руки, разве что чуточку на европейский лад. Даже парк пока толком не разбит. Намечен, и только. Но гостей принять было уже не стыдно.

– Мы приехали выразить сочувствие Командору, – заявил мне Эдди, когда мы уселись в кабинете в ожидании обеда. – К сожалению, застать его не удалось ни в Москве, ни здесь.

– Командор находится где-то на юге. Война с Турцией еще не закончена, а он человек военный.

Уж не знаю, насколько соболезнование было искренним. По бесстрастным в лучших британских традициях лицам понять подлинные чувства было почти невозможно.

– Понимаю, – важно кивнул лорд.

Тут он действительно, похоже, понимал. После такой трагедии поневоле отправишься на поиски опасностей. И права отговаривать ни у кого из нас не было.

– Но все-таки я на месте Командора просил бы отставку, – вставил свои пять копеек Чарли. – У вас – дело, и оно в состоянии принести гораздо больше пользы, чем лихие налеты на мусульман. В делах забываешься не хуже, чем в трудных походах.

– Каждому – свое, – дипломатично отозвался я. – Никто не вправе указывать Командору, что и в каком порядке надлежит делать. Да и он в данный момент человек служивый и обязан выполнять приказ.

Дружно вздохнули по поводу обязанностей, от которых никто не вправе уклониться.

– Мы подыскали вам двух отличных специалистов по металлам, – после краткого и содержательного разговора о погоде сообщил лорд. – Думается, в ваших делах они лишними не будут. Царь Петр жаловался, что своих мастеров здесь нет.

Интересно. Наверняка спецы по совместительству обязаны вынюхивать секреты. Раз стала появляться промышленность, то одновременно с ней появляется промышленный шпионаж. Насколько знаю, Петру не удалось привлечь в Россию ни одного специалиста в области металлургии. Мне же их доставили с полагающимися ленточками и бантиками без малейших просьб с моей стороны. Даже не поинтересовались, сколько я готов платить. Или плата – наши секреты?

Я рассыпался в благодарностях. «Металлисты» действительно требовались позарез. И уж не спускать с них испытующего взгляда – не столь великая цена за полученные выгоды.

После всевозможных уверений в дружбе и тому подобной ерунды британцы попытались вплотную узнать, как идут дела.

Я был только рад благодарным слушателям и весьма подробно принялся рассказывать о бумажных мануфактурах и той прибыли, которую уже успела принести единственная действующая из них.

Англичанам оставалось кривиться, да и то только в душе. Сами спросили, теперь идти на попятный как-то невежливо.

Разговор продолжился за обедом. На многочисленные намеки о прочих делах пришлось туманно оправдываться последствиями катастрофы и восстановлением погибших материалов. Цинично немного, однако мертвых не вернуть. Не думаю, чтобы они возражали против моих обтекаемых фраз.

Но все-таки я несколько обнадежил гостей, намекнув, что с помощью специалистов и при некотором наличии времени несомненно удастся сделать гораздо больше полезного. Не уточняя, кому будет полезно, а кому – не совсем.

В свою очередь я расспрашивал дипломатов по их специальности, пытаясь узнать общую расстановку сил в Европе на данный момент. Как свойственно политикам любых рангов, никаких откровений мне не поведали. Но намекнули, что ожидается война за испанское наследство. Только что закончившаяся не решила большинства проблем, и едва вышедшие из нее страны дружно задумывались о продолжении увлекательного действа.

Самое главное – судя по намекам, ожидался выход из турецкой войны Австрии. Про Венецию, тоже являющуюся союзником, ничего сказано не было, однако наверняка все эти действия будут выполняться согласованно. А как итог – Россия останется одна против Османской империи. Что бы ни говорили в поздние времена, довольно могучего государства. Невольно вызывало опасение: не помешают ли турки нашему предстоящему конфликту со шведами? Балтика пока намного нужнее далеких южных морей.

Но разрешилось же это каким-то образом в нашей реальности!

Недавний стрелецкий бунт вновь породил вопрос: в какой степени мы реально влияем на события, и насколько они вообще предопределены? Столько сил было потрачено, дабы избежать ненужного мятежа, а в итоге он все равно произошел. Только несколько раньше и не на дороге к столице, а в самой Москве. Или все, что мы можем, – это чуточку изменять места и даты, а в остальном истории суждено катиться по отведенному ей руслу? Ей ведь безразлично, какую жизнь прожил некий Флейшман. Прозябал ли он в бедности, или, напротив, был счастлив и богат? При всем своем самомнении я прекрасно понимаю: это волнует исключительно завистников, грядущих наследников, жену, друзей и меня. Причем мою скромную персону гораздо сильнее, чем всех остальных. И ради этого приходится не только решать личные проблемы, но поневоле как-то беспокоиться о происходящем вокруг и около.

Британцы уехали, а через два дня прибыли обещанные ими специалисты. Худощавый Уормсер с вытянутым породистым лицом мог бы сойти за типичного аристократа. Зато второй, с невзрачной фамилией Смит, имел такую же невзрачную внешность. Мечта разведчика – глазу даже не за что зацепиться. Посмотришь на человека и через минуту напрочь забудешь, как он выглядел.

Оба новых сотрудника русского языка не знали, но чуточку владели французским, и мне пришлось еще искать специально для них переводчика. Тоже, между прочим, проблема.

А тут примчался Кабанов. Егерский полк по его настоянию опять был целиком переброшен на юг, и его полковник специально заглянул проверить, все ли распоряжения выполнены.

Он мотался весь день, и только вечером мы смогли уединиться, чтобы скоротать время за бутылочкой да обсудить очередные проблемы.

Командор несколько постарел за прошедшие месяцы. Может, не столько физически, сколько духовно.

Нет, Сергей не сломался. Просто, похоже, свел свою жизнь исключительно к определенному кругу дел, а про остальное предпочитал не вспоминать. Он и раньше был достаточно жестким, сейчас же напоминал скалу.

Водка не заставила его чуточку размякнуть. Напротив меня сидел не человек, а воин, суровый и равнодушный к большинству мирских радостей. Точно таким он был при похищении женщин. С той разницей, что тогда существовала надежда.

– Что ты задумал, Сережа? Опять набег или сразу полный разгром супостата?

Губы Командора все же чуть тронула улыбка.

– Хотелось бы второе, но за неимением сил придется ограничиться первым… – Но потом все же снизошел до разъяснения. – Надо чуточку моряков выгулять. Сколько можно сидеть на берегу да посматривать на Азовскую лужу!

Примерно это я и предполагал. Раз Кабанов отправился на юг первоначально с одним личным спецназом, то, следовательно, решил малость пошалить у чужих берегов.

– Стоит ли? – спросил я и рассказал то, что сумел выудить у британцев. – Так что скоро мир. Не ты ли говорил: сейчас гораздо важнее запад, а юг еще подождет?

– Говорил, – не стал отпираться Командор. – Пойми, Юра, выйти из войны намного сложнее, чем влезть в нее. Тем более в такую вялотекущую. Султан сам должен захотеть мира, а для этого надо его как следует попугать. Пусть думает, что может потерять не только Азов. Сговорчивее будет.

Звучало логично. Если, конечно, под прикрытием логики Командор просто не решил немного рискнуть.

Я поискал слабое место в плане. Керчь брать Сергей не станет. Для этого в его распоряжении нет ни осадной артиллерии, ни достаточно войск. Нет, только набег. Наверняка попробует проскочить ночью в Черное море и уже там развернется вовсю.

Городов на побережье хватает. Укреплений в них быть не должно. Раз они выходят во внутреннее море султана, то против кого возводить стены и держать могучие гарнизоны?

Нет, тут у Командора шансы были неплохи. А вот при возвращении турки могут запросто перекрыть Керченский пролив. И прорваться будет ох как проблематично!

Именно это я высказал Сергею, присовокупив, что и он сам, и Костя весьма нелестно отзывались о моряках созданного второпях флота. Море не любит дилетантов. Еще неясно, чем бы завершилась в свое время наша карибская эпопея, если бы к нам не ринулись толпой опытные флибустьеры.

– Да, матросы еще те, – кивнул Сергей. – Но надо же когда-то делать из них морских волков! Других людей все равно не будет. Отберем самых способных и займемся воспитанием. Жаль лишь, что Валера до сих пор не прибыл. С ним как-то легче.

Должно быть, мои мысли были написаны на лице. Или Командор давно успел изучить ход моих размышлений.

– Не переживай. Зря рисковать не буду. Я еще Нарву собираюсь малость подкорректировать, – подмигнул он и перевел разговор на производственные дела.

Я, грешным делом, думал, что Сергея уже не интересует ничего, и, к счастью, ошибся. Командор по-прежнему был в курсе всех наших дел. Его интересовало не только оружие, которое исправно поставлялось в полк, или, как револьверные ружья, складировалось до лучших времен. Нет, Сергей прекрасно понимал, что война только средство, целью же является совсем другое.

Мы проговорили почти до утра. Утром Командор навестил сына и отправился на юг.

Как-то несправедливо, однако – ему в поход, а мне всего лишь на работу. Хотя кто знает, что в данный момент важнее? И что – в перспективе?

С отъезда Командора прошла неполная неделя, когда примчался Валера. Привезенная им новость была потрясающей. Товар товаром, эти дела безусловно важны и необходимы, но в данный момент гораздо важнее – и неожиданнее – было другое.

Следом за нашим славным шкипером сюда направлялись наши соплаватели по архипелагу. Политика всех государств после войны стала таковой, что флибустьерам стало тесно в привычных водах. Их повсюду пытались превратить в плантаторов, а то и в обычных моряков. К Испании отныне следовало относиться дружелюбно. Нынешний испанский король был бездетным, и Людовик имел законные основания посадить на престол своего внука, тем самым потихоньку присоединив Иберийский полуостров к своим владениям.

Но даже с этим смирились бы. Однако Вест-индская компания полностью монополизировала торговлю во французских заморских владениях и цены при этом держала такими, что нормально жить на берегу тоже стало невозможно. Вот целая группа бывших флибустьеров и решила податься подальше оттуда. А куда? Конечно же, к Командору. С ним, считали, не пропадешь.

Валера и Аркаша специально смотались в Англию, где все еще обретался Петр. Государь достаточно наслышался о наших подвигах. Склонность все подгрести под себя мало сочеталась с пиратской вольницей, но Петр не особо представлял наши реальные отношения. Как и то, что за одними капитанами люди пойдут в огонь и воду, а от других – сбегут при первом удобном случае или вообще без оного.

Короче говоря, теперь самодержцу казалось: победа на море ему обеспечена. И он не только согласился принять наших бывших моряков на службу, назначив всем довольно высокие оклады, но и официально объявил, что при захвате добычи соответствующий процент будет поделен подушно. В полном соответствии с обычаями Берегового братства. И теперь ребята направлялись сюда, заранее предвкушая грядущую долю, которую они непременно получат под началом своего прежнего предводителя.

– А где Командор? – спросил в завершение Валера.

И тогда я понял, что идея прогуляться по Черному морю – это судьба.

8. Два командора. Походы и учения

– Рад вашему прибытию, командор. На одного хорошего моряка будет больше, – адмирал говорил по-английски, хотя за окном лежал русский город.

Сидящий напротив офицер с вытянутым лицом породистого джентльмена благодарно склонил голову.

– Вы хотите сказать, что все так плохо? – уточнил он.

Благо, прибыл командор только сегодня и о здешнем флоте знал немногое. А основное вообще оставалось для него тайной за семью печатями.

Адмирал вздохнул:

– Ваше счастье, что здесь мало кто знает языки. Еще восприняли бы как критику! С соответствующими последствиями.

Но уточнять, какими именно, не стал.

– Не критика, а лишь интерес, – возразил Пит. – По-моему, я имею право знать, как обстоят дела. Раз уж нанялся на службу к здешнему царю.

Замечание было резонным. Да и адмиралу не терпелось поделиться с новым человеком тем, чем поневоле приходилось жить.

– Служба как раз довольно необременительная. Город – откровенная дыра. Как, впрочем, все государство. Но деньги платят хорошие, а реального дела очень мало. Царь Петр решил за пару лет сделать из страны морскую державу, хотя никто из населения моря не видел. На мой взгляд, это напрасная трата средств. Посудите сами. Корабли делаются на реке и могут быть спущены на воду только во время половодья. Большинство из них плоскодонные и для моря не годятся. Лес на них идет сырой. Корпуса часто сделаны кое-как. Ни хода, ни маневренности. Разве что тонуть… Хотя море – просто мелкая лужа, выход из которой перекрыт турками. А здешние моряки не годны даже для плавания по мелководью в хорошую погоду. По-моему, царь Петр сам прекрасно понимает это. Недаром приказов выйти в море я не получал. Один небольшой шторм – и половина кораблей пойдет ко дну.

Собеседник, а теперь еще и сослуживец адмирала, ничем не показал своего огорчения. Да и чему огорчаться? Жалованье идет, а что служба проходит без напряжения, так это даже лучше. Похоже, даже не придется выполнять поручения, ради которых оказался в чужой дикой стране.

– Все равно. Мне бы хотелось сразу узнать свои обязанности. Надеюсь, я получу в распоряжение корабли и людей?

– Обязательно получите. Только стоит ли спешить? Вы знаете местный язык? – Адмирал не столько обещал, сколько спрашивал. Причем вопросы были больше риторическими.

– Конечно, нет, – пожал плечами Пит.

– Вот. Аборигены, в свою очередь, не знают иных языков, кроме своего. Значит, в первую очередь вам надо подыскать переводчика. Не думайте, что это так просто.

– Насколько знаю, царь Петр нанял довольно много моряков из Европы. Дайте мне для начала их, – предложил командор.

Нет, в море он особенно не рвался. Но как-то спокойнее, когда ты вроде при деле. Да и что за офицер, если он не может никем распоряжаться?

Адмирал задумался, а потом улыбнулся скупой улыбкой старого морского волка.

– Как раз на днях прибыла целая партия. Но в данный момент никого из них нет. Вам бы приехать на недельку раньше.

– Где же они? Отправились за новым кораблем? Кстати, мне упорно твердили о том, что флот растет на глазах. Но я посмотрел бухту. Судов в ней не так-то много.

– Это все местный бардак, – вздохнул адмирал. – Никакого порядка. Кто хочет – тот командует. Представляете, не так давно объявился один полковник, между прочим, хороший друг и доверенный человек царя Петра. Показал бумагу, в которой написано, что ему надо оказывать содействие. Отобрал самые лучшие корабли, посадил на них свой полк и казаков, тщательно отобрал матросов, прихватил прибывших недавно моряков и отплыл.

Командор некоторое время переваривал полученную информацию, а затем подчеркнуто уточнил звание:

– Полковник? Сухопутная крыса?

– Говорят, ему доводилось командовать на море, – признался адмирал. – И я этому верю. Во всяком случае, матросы его сразу признали. Видели бы вы, с каким энтузиазмом они собирались в поход! А я даже не знаю, куда лежит их путь.

– Да кто он такой? Меншиков? – фамилию царского фаворита Пит произнес с некоторым трудом.

– Нет. Кабанов. Командир Егерского полка.

– Русский? Вы же сами утверждали, что местные моря в глаза не видели! Как он решился?

– Он не русский. Насколько знаю, француз.

– С такой фамилией? – Удивление пробило даже хваленую выдержку.

– Говорят, он ее изменил, когда поступил на здешнюю службу. По слухам, просто перевел свою на язык аборигенов.

– И что она означает? – Командор уже овладел собой и вопрос задал с неприкрытой иронией.

– Откуда я знаю? Мои познания в русском не настолько глубоки, – признался адмирал.

Он был не слишком любопытен, если речь шла о предметах абстрактных. Достаточно было, что тот, кто скрывался сейчас под русской фамилией, имел некоторые представления о мореходстве. И имел соответствующие полномочия от царя. В прошлом году Кабанов уже ходил в Крым и, вероятно, решил повторить удачное дело.

В другой ситуации адмирал, возможно, сам бы попытался возглавить эскадру, но просто послужить грузовым средством, когда все лавры сорвет себе десант, было унизительно для флотского достоинства.

Все это адмирал выложил новому сослуживцу. Не прямо в лоб, но кому надо, тот поймет.

– Говорите, это он взял в прошлом году Кафу? Странно. Не думал, что кто-то решится на подобное дело. Кроме одного человека. Но, судя по вашему описанию, это не он, – задумчиво решил командор. – Да он бы и не стал повторять набег на тот же город во второй раз…

Камешек предательски скрипнул под чьей-то ногой, и Махмуд встрепенулся. Рука сама вцепилась в длинное ружье, предусмотрительно прислоненное к парапету.

– Фу, шайтан тебя забери! Напугал! Я уж подумал, что это кто из начальников, – Махмуд с облегчением узнал своего приятеля Саида, чей участок стены находился правее.

Или левее, если встать лицом к крепости.

– А ты заснул, – насмешливо произнес Саид.

– Какое заснул? Присел только, чтобы ноги отдохнули. – О том, что сон действительно сморил его, Махмуд не хотел признаваться даже приятелю. Еще сболтнет ненароком, а ты потом отвечай. Паша порой бывает строгим.

Неправда, будто военная служба тяжела. Тут главное – устроиться в соответствующем месте. Как, например, Ени-Кале. Даже население свое. Ни бунтов, ни беспорядков. Единственная задача крепости – следить, дабы никто без разрешения не сумел пройти проливом. Благо, Ени-Кале стояла на скалах, и пушки с ее стен свободно простреливали фарватер, который в этом месте проходил всего лишь в полукилометре от берега.

До взятия русскими Азова даже эта задача была чисто умозрительной. Противнику просто неоткуда было взяться в здешних водах. Да и теперь враг вроде бы был, однако соваться к проливу не рисковал. Оно правильно. Целыми здесь не пройдешь, а пытаться взять крепость дураков нет.

На этой же, сухопутной стороне вообще было тихо. А в такую ночь, облачную и непроглядно-темную, – вообще. По ту сторону стен, где только камни да безлюдье, при самом большом желании ничего не увидать. Да и смотреть не на что. Все видено-перевидено во время дневных дозоров и прогулок в свободное время.

– Рассказывай сказки! – коротко рассмеялся Саид.

Не зло рассмеялся, а как человек, неоднократно бывший в такой же ситуации.

– Ты чего шастаешь? – перевел разговор Махмуд. – Тьма такая, что под ногами ничего не видно. Еще споткнешься, да и полетишь вниз. Не птица же…

– Я ногами сон прогоняю, – признался Саид. – Ничего, недолго осталось. Я потом опять подойду.

И зашагал прочь. Не успели стихнуть шаги, как глаза Махмуда вновь закрылись. Какая разница, открыты они или нет, если вокруг все равно сплошной мрак?

Показалось, будто где-то совсем рядом что-то брякнуло. По краешку сознания мелькнула мысль встать да посмотреть, что там такое, только мысль была из тех, которые не побуждают к каким-либо реальным действиям.

Приятная дрема неожиданно была прервана прикосновением ладони к лицу, а в следующий момент меж ребрами, прямо в сердце, вошла резкая боль. Захотелось вскрикнуть, но ладонь намертво перекрыла рот, а дальше стало уже все равно. Мертвецы – самый равнодушный народ на свете.

Силуэт человека скользнул мимо мертвеца в ту сторону, в которую перед тем ушел Саид. Бодрствующий часовой оказался прав. Осталось недолго, но не смены, а жизни.

– Все чисто, Командор, – послышался шепот на заполнившейся людьми стене.

– Хорошо. Открывайте ворота. Только осторожнее, – таким же шепотом отозвался тот, к кому обращались. – Действуем по плану.

Значительная часть людей исчезла во внутреннем дворе, устремившись к иным стенам и зданиям. Другие заняли позицию у ворот, и скоро тяжелые створки медленно сдвинулись с места.

Несколько раз уже по ту сторону, с таким расчетом чтобы видно было лишь с окрестных скал, вспыхнул фонарь. Спустя еще полчаса в крепость тихим шагом вступали солдаты. Они подгадали как раз вовремя, к занимающемуся на востоке рассвету…

Командор не собирался захватывать Керчь. Проскользнуть в темноте проливом, выйти на оперативный простор, а там пройтись вдоль незащищенных берегов. На большее не хватало сил. Не сухопутных, морских. Корабли в основном были никудышными, матросы – неопытными, и строить планы приходилось с учетом этих обстоятельств.

Состав десанта был решен еще ранее. Охотничья команда да сотня казаков, отобранных Лукой из числа самых умелых. Когда же практически все было готово и на три отобранных корабля погружены запасы, случилось неожиданное.

Без малого сотня бывших флибустьеров, горящих желанием вновь идти за своим Командором, представляла такую силу, что не использовать ее было просто грешно.

Три корабля превратились в небольшую эскадру, к охотничьей команде был присоединен весь полк, число казаков удвоилось, а весь план изменен в своей первоначальной части.

Несколько дней Командор, к проклятию непривычных солдат, держал корабли в море. Маневрировали, отрабатывали различные задачи, и мало кто знал, что на самом деле является целью похода.

Лишь когда Сорокин гарантированно объявил, что ближайшая ночь будет облачной, Командор посетил каждый из кораблей, кратко рассказал о цели похода, после чего приказал держать курс к Керченскому полуострову.

Операция прошла на редкость успешно. Командор еще ранней весной, в рваном халате и грязной чалме, на пару с Ахмедом излазил все окрестные тропы, наметил места высадки и изучил Ени-Кале. Тогда еще так, больше на всякий случай. Но раз он наступил…

Скрытная высадка, ночной марш-бросок, выдвижение на исходные… Командор был уверен в своих людях, а раз так, то никаких препятствий не существовало.

Гарнизон просто не ожидал нападения, поэтому нес службу спустя рукава. Случись все по правилам – подступ, осада, – и дело растянулось бы на месяцы. Причем результат угадать было бы трудно. А так бывшие флибустьеры вкупе с отборными охотниками Ширяева захватили стену, после чего судьба крепости была решена.

Настоящего сопротивления никто не оказал. Турки элементарно не успели ничего понять, как Ени-Кале была захвачена. Даже убитых практически не было. Если не считать часовых.

Асан-паша, бывший комендант бывшей турецкой крепости, только вздыхал да поминал то аллаха, то шайтана, а в завершение произнес магическое, все объясняющее слово:

– Кисмет.

Судьба.

– Вот именно, – согласился с ним Командор. – Не переживайте так. Вашей вины в случившемся нет. Просто мы пришли на эти берега и уже никогда не уйдем отсюда.

– Теперь мне конец, – сообщил Асан-паша, имея в виду ожидавшее его наказание.

– Необязательно. Вы можете просто не возвращаться в Стамбул. Зачем вам это? Россия велика, наш государь всячески привечает новых подданных, и уж поверьте, ему все равно, какому богу вы молитесь.

Насчет последнего Кабанов с Петром никогда не говорил. Однако элементарная логика подсказывала: решивший выйти к южным берегам самодержец просто обязан считаться с тем, что отныне в России будет не только православие. Любая империя по своему определению толерантно относится к национальностям и вероисповеданию своих подданных. Лишь бы те сохраняли верность ее императору. Так было с Византией, так неизбежно будет с Россией. И не только в этой истории, превращающейся в альтернативную, но и в той, что знал Кабанов. Иного пути у империи просто нет и быть не может.

С этими уверениями он оставил Асан-пашу подумать о своем будущем, как и о будущем здешнего края. Хотя последнее действительно предрешено и весь вопрос заключается в одном слове: когда? Хотелось бы побыстрее, а внутренний голос скептически нашептывает: «Не рановато ли?»

Войны на два фронта не выдержать, но хоть обеспечить более скорый и выгодный мир, продемонстрировав султану ту силу, которая в противном случае обрушится на него.

Сам по себе город был небольшим. Все подходы к нему перекрывались казаками. Местные жители покинуть его не могли. Сейчас они наверняка сидели в страхе да ждали начала грабежей и прочих прелестей захвата.

Но грабежи Кабанов запретил под страхом немедленной смерти. Мирные люди не должны страдать во время войны. Только тогда они могут стать достойными подданными твоей державы, а не пополнить ряды противников.

Что до добычи, то в крепости было захвачено много военного имущества: пушки, ружья, порох, ядра, свинец. Добавить к этому запасы продовольствия, а главное, деньги, которых тоже оказалось немало…

Как установили, в Ени-Кале как раз пришло долгожданное жалованье гарнизону, а сверх того, значительная часть средств предназначалась на всевозможные закупки. Сам Керченский полуостров представлял собой безжизненное из-за недостатка воды нагромождение скал, и все необходимое приходилось или доставлять морем, или везти из глубины Крыма.

И это туркам, которые находились практически на своей земле, если учесть вассальные отношения Крымского ханства и Османской империи. Командор представил, как будет выглядеть снабжение в российском варианте. Море, между прочим, зимой замерзает, делая доставку почти невозможной.

Сверх того, разочаровывала бухта. Практически открытая, не дающая укрытия кораблям.

В общем, если забирать, то весь Крым. Одна крепость – только обуза, которую мало-мальски настырный неприятель обязательно заберет при случае назад.

Вот если первую линию обороны провести в районе Ак-Маная… Клок каменистой, ни на что не годной земли. Не размышления, сплошные отрицания собственного свершения. Причем отрицания, предвиденные заранее. Не зря доказывал в свое время Петру, что Керчь пока не нужна и ничего особого не дает. Разве что возможность схватиться с неприятелем в Черном море, а не в Азовском. Или не допустить в последнее.

Кабанов привычно прогнал никчемные мысли. Начальства наверху много, вот пусть оно и решает, что делать с неожиданным подарком. Потерь не было, следовательно, оставить крепость в случае чего будет не жалко.

– Вас ждут, – напомнил вошедший Василий.

– Сейчас буду, – кивнул Командор.

Он еще перед беседой с пашой приказал собрать всех начальников. Что бы ни решали наверху и что бы ни думал он сам, пока надо четко определить задачи на первое время.

В одном из больших залов уже собрались командиры рот и кораблей. Сидели по-восточному, на коврах за неимением стульев. Чуточку выпивали по случаю победы, закусывали, чем Бог послал. Не слишком сильно, так, в меру, для поднятия настроения. Которое и без того было у всех прекрасным.

При виде Командора все немедленно поднялись. Послышались приветствия. Победа не только радует душу, но и превращает начальника в некое подобие бога.

Кто-то вложил в руку Сергея тяжелый золотой кубок. Дружно и шумно выпили за успех, потом, почти без перерыва, – за предводителя. Кабанов в ответ поднял тост за всех присутствовавших и, когда вино было выпито, уже другим тоном объявил:

– Пока хватит. Теперь слушайте приказ. Пленных переправить на корабли и еще до вечера отправить в Таганрог. Командовать эскадрой будет Памбург. Донесение я передам в ближайшее время.

Опытный моряк, взятый Кабановым в качестве помощника, согласно кивнул. Может, хотелось задержаться в захваченной крепости подольше, однако требовалось как можно скорее известить начальство. К тому же принесшему хорошую весть всегда достается награда. Соразмерно, так сказать, успеху.

– Комендантом крепости назначается подполковник барон фон Клюгенау. Силы гарнизона – Егерский полк в количестве десяти рот, бомбардиры и казаки. За разведку местности отвечает Лука, за артиллерию – Гранье.

Дитрих невольно приосанился. Он не собирался участвовать в морских операциях, зато на суше всегда чувствовал себя уверенно.

– А вы? – подал голос один из ротных.

В первоначальный план Кабанов их не посвящал.

– Я беру прибывших моряков, охотничью команду, два корабля и немного прогуляюсь по морю и побережьям. Со мной пойдут Сорокин, Ярцев и Ширяев, – как нечто разумеющееся поведал Сергей.

– А я, Командор? – возмущенно спросил Гранье.

– А кто будет командовать местной артиллерией? – в тон ему отозвался Сергей.

– Кто угодно. Я цели пристреляю, останется подносить фитиль да палить. – Жан-Жак настолько привык повсюду быть с Командором, что не допускал мысли остаться в крепости. – В море тоже могут понадобиться пушки. Что тогда?

Вопрос был в точку. Действовать вдали от берегов и не иметь стоящего канонира было явной глупостью.

Гранье смотрел так требовательно, что Командор не смог сдержать невольной улыбки:

– Договорились. Но чтобы сегодня же вечером продемонстрировал мне готовность новоявленных крепостных канониров. И по морским целям, и по берегу.

Гранье согласно кивнул и вышел, не спрашивая разрешения. Он всегда понимал дисциплину довольно своеобразно.

9. Круги на воде

– И вы даже не знаете, куда они пошли?

В сложной иерархии чинов, введенных Петром, было не очень ясно, кто и кому должен подчиняться. Никакого единоначалия практически не было, и все решения должны были приниматься коллегиально. Но глава Адмиралтейства Апраксин имел право спрашивать с остальных хотя бы из-за близости к царю.

– Полковник Кабанов никому не сообщал. Предъявил бумагу от царя Петра, выбрал корабли, моряков, посадил свой полк и ушел.

Апраксин скривился, словно отведал кислого яблока, и задумчиво почесал парик на голове.

Что теперь делать?

Человек добросовестный, он решил самолично проверить, в каком состоянии находится с таким трудом создаваемый флот. Благо, работа на верфях была налажена и несколько дней отсутствия адмирала повлиять на нее не могли.

Часть флота едва покачивалась в бухте. Да, Апраксин был готов признать, что не лучшая часть. Он знал о многочисленных недостатках наспех сделанных кораблей, но разве может быть все гладко в совершенно новом деле?

Зато лучшая часть флота просто отсутствовала. И где она находилась, никому было не ведомо.

Хуже всего было то, что уже у самого Таганрога Апраксина догнал гонец с недавно долгожданным, а ныне не слишком приятным известием: в Москву вернулся Петр. Зная характер своего государя, Апраксин был просто уверен в скором появлении царя в Воронеже, а может, и здесь.

Моряки тоже сидели понурые. Лишь один из них, прибывший только на днях и даже не умеющий связать по-русски несколько слов, невозмутимо обозревал собравшихся. Пытался понять: почему взволнованы остальные?

Апраксин никак не мог запомнить фамилию ничего не ведающего счастливца. Только помнил титул: баронет. Во многом потому, что баронов адмирал навидаться успел, а с баронетом встретился впервые. В первый раз подумал: ослышался. Оказалось же: есть и такой. Но лишь в Англии. В остальных странах обходятся баронами.

Сосед баронета сжалился, перевел ему суть конфликта. Баронет выслушал и сурово поджал губы. В британском флоте заслуженных адмиралов вешают за элементарное нарушение линии, а эти русские позволяют себе непонятно что.

Впрочем, он уже высказывался, что думает о сухопутных крысах, взявшихся командовать кораблями. Даже если у этих крыс есть, по утверждению некоторых, морской опыт. Никакие грамоты царя не могут изменить положения.

Поневоле пожалеешь, что по просьбе дяди взялся некоторое время послужить в этой варварской стране. Но дядя твердо обещал после возвращения долгожданный адмиральский чин, и ради этого стоило некоторое время потерпеть дурное общество и дурные порядки на здешнем флоте. Если это можно назвать флотом.

– С воздуха что-нибудь видно? – спросил Апраксин, имея в виду повисший в синеве наблюдательный кабаньер.

Вот значит как. Баронет вспомнил, где слышал фамилию самозваного флотоводца. Это тот, который задумал путешествовать не только по земле и воде, но и по небесам.

Что ж, возможно, для всех будет лучше, если изобретатель бесследно исчезнет вместе с флотом и своими людьми. Или не лучше? Дядя что-то намекал на то, что Англия готова купить все новинки, и вроде бы даже их владелец не очень против.

Как ни странно, ответ на вопрос Апраксина прозвучал практически сразу. Ворвавшийся в зал без стука молодой офицер возбужденно выкрикнул:

– Паруса на горизонте! Наши возвращаются!

За короткой вестью последовал всеобщий вздох облегчения. Теперь оставалось ждать, когда корабли смогут приблизиться к бухте. А там уж среди присутствующих найдутся люди в чинах, которые смогут поставить на место сухопутного наглеца.

Прошло не меньше трех часов, пока флотилия, не слишком умело, вразнобой, подошла ко входу в гавань. К этому времени их успели пересчитать, обнаружить отсутствие двух кораблей и даже выстроить целый ряд предположений по поводу их отсутствия. От банального «заблудились» до зловещего «разбились на камнях». Раз уж в эти дни не было шторма.

Возвращающиеся испытывали такое же нетерпение, как и дожидавшиеся их. С головного линкора спустили вельбот, и тот ходко пошел на веслах прямо к вышедшей на берег толпе капитанов и адмиралов.

Опасались худшего, но Памбург, едва поднявшийся в шлюпке и еще не сошедший на сушу, гаркнул:

– Керчь захвачена!

Обо всем передумали, и только это даже в головы прийти не могло. Потому не сразу поняли, о чем говорит Памбург и кто у кого захватил какую-то Керчь. Когда же поняли, не сразу поверили. Вплоть до того момента, когда Апраксин (Шеин находился в Москве, и глава Адмиралтейства был самым старшим по положению) зачитал протянутый ему лист бумаги:

– Захватил крепость Ени-Кале и город Керчь. Жду подкреплений или повелений. Полковник Кабанов.

И только тут наконец дошло…

Дитрих фон Клюгенау был человеком обстоятельным и надежным. Потому служба на клочке Крыма была налажена сразу. Казачьи разъезды рыскали далеко впереди в тщетных поисках возможных врагов. Заряды были поднесены поближе к орудиям. Часовые находились на стенах. Наблюдение неслось во все стороны, и никому не удалось бы подойти к крепости незамеченным.

Здесь, в отличие от предыдущего гарнизона, егеря остро ощущали чуждость захваченной земли. Так же, как свою малочисленность и оторванность от остальной армии. Потому понукать к службе их не требовалось.

Сказалось и отсутствие в крепости спиртного. Хотелось бы отметить успех, да всерьез было нечем. В данном случае, оно только к лучшему. Нет искуса, нет и не выдержавших его.

Отслужили благодарственный молебен, по-походному краткий, выпили по чарке из запасов – и на этом праздник был завершен.

Было немного боязно из-за такой оторванности от родной земли. Случись что, и пока еще подойдет помощь! Уйти некуда и не на чем. Останется или отбиваться до последнего, или погибать.

Но жалко же покидать то, что сумели так лихо захватить! Обидно взять твердыню, без потерь, с налета, а потом тут же отдать. Зачем тогда брали?

Клюгенау тоже несколько побаивался, но совсем иного. У него было чувство, словно он сдает главный экзамен в своей жизни. Справится, удержит крепость, и впереди ожидает успех и карьера, нет – тогда лучше бы было не появляться на свет.

Перед отправлением Командор поделился здравой мыслью. Попытку отбить крепость всерьез могли совершить только татары. Однако у них не было артиллерии, следовательно, толку от кавалеристских наскоков быть не могло. А у турков никаких сил поблизости не было. Как не было в здешних водах флота. Море не зря долгое время считалось внутренним озером султана. Зачем же на нем держать боевые корабли?

Подтянуть их было нетрудно. Только поход эскадры нуждается в подготовке. Пока новости дойдут до самого верха, пока там примут решение, пока начнут проводить его в жизнь, пройдет немало времени. До Азова гораздо ближе, чем до Стамбула. Главное – удержать завоеванное вначале, а там свои в беде не оставят. И вообще, он, Кабанов, верит подполковнику и потому оставляет его здесь старшим начальником. Вплоть до своего возвращения или прибытия подкрепления с большой земли.

Что ж, Клюгенау был готов держаться, лишь бы оправдать доверие Командора. И подполковник, и офицеры, и егеря, и казаки верили: с Кабановым они победят любого противника. Уж если их командир что-то сказал, так непременно и будет.

Вот только где он сейчас, полковник по прозванию Командор?

Море мерно раскачивало корабли. Ветер надувал паруса. Скрипели корпуса. Временами раздавались звучные команды, и тогда матросы дружно брались за такелаж, кладя корабль на новый галс.

Командор вел крохотную эскадру на запад. По его расчетам, лежащие там города были богаче своих азиатских собратьев.

Можно сколько угодно твердить о разумных доводах, о порядочности и прочих весьма правильных и необходимых материях. Только лучшим аргументом остается сила. Сильного уважают, даже если не любят. Слабого не уважают никогда. Точно так же, как жалость во взаимоотношениях спорящих – синоним презрения. Война же – тот же спор.

– Боцман! Как настроение у людей?

Билл, проделавший с Кабановым все походы, начиная с бегства с Ямайки, а потом решивший обосноваться на берегу, прибыл вместе с другими флибустьерами. Как он объяснил, французское правительство зажало колонистов так, что даже дышать стало трудно. Перебираться же в родной английский сектор после всех подвигов Билл не рискнул и решил вновь попытать счастья под началом своего Командора. Пусть в неизвестной стране и в неизвестных водах.

– Настроение боевое. Даже новички готовы на все.

Под новичками подразумевались набранные Петром на флот русские парни, моря никогда не видевшие, а вот теперь вынужденные тянуть нелегкую морскую лямку.

– Только опыта у них маловато, – подумав, добавил боцман.

– Опыт – дело наживное. Погоняй их как следует. Что мне, учить тебя, как это делается?

Странно: Кабанов всегда говорил, что не любит моря. Однако море подействовало на него, заставило вновь ощутить вкус жизни. Одно дело – действовать из сознания долга, и совсем другое – когда к сознанию добавляется ощущение собственных сил.

– Сделаю, – ухмыльнулся Билл.

Он, как и все былые соплаватели, знал о трагедии и теперь радовался за Командора.

– Корабль тебе как?

– Не очень, – признался боцман. – С «Вепрем» не сравнить.

Верный «Вепрь» остался лежать на дне возле Южной Америки. Какой был фрегат!

– Ничего. Главное на корабле – люди. А корабль сделаем другой. Или добудем, если попадется. – Кабанов дружески хлопнул Билла по плечу и стремительно взлетел на квартердек.

Там колдовал Валера. Как ни хотелось штурману хоть немного побыть с семьей после долгого похода, однако первым делом …нет, не самолеты, – корабли. И сугубо мужские дела, которые ты просто обязан выполнить.

– Что скажешь, Шкипер?

– Скажу, ядрен батон, что карта нужна. Нормальная, а не эта схемка со множеством неизвестных, – пробурчал Ярцев. Взглянул на Кабанова и не сдержал улыбки.

– С картой каждый дурак умеет. А ты без нее попробуй. И вообще, чему вас только учили? – Кабанов не укорял, а просто говорил, словно ему наскучило продолжительное молчание.

– Все, блин, не запомнишь. Я питерский, по Черному морю никогда не хаживал.

– Будет тебе Питер. Через несколько лет. Вот мир с турками заключим и на шведа двинем. А там тебе персонально город построим. В самом что ни на есть болоте, – Командор говорил так, что непонятно было, шутит или всерьез.

– Блин! В мои годы никаких болот там уже не было… – Валера едва ли не впервые задумался о том, во что вылилась постройка родного города. И в каких условиях она происходила.

– В твои – не было. А в наши – есть. Ладно. С этим разберемся попозже. Лучше скажи, Варна скоро?

– По идее, завтра к вечеру дойдем, – прикинул Валера.

– А по карте? – усмехнулся Командор. Хотя прекрасно знал, что карты на борту просто нет.

В первый раз, что ли?

Петр был помазанником Божьим, фактически – его наместником на земле. Ему полагалось не ходить, а шествовать, не говорить, а изрекать, не появляться на людях, а являться им.

Но мало ли что полагалось! Государь любил работать не только головой, но и руками. Более того, гордился освоенными профессиями, многие из которых были недостойны не только царя, но и простого дворянина. Частенько же Петр, не овладев навыками до конца, полагал себя непревзойденным мастером в каком-либо ремесле.

Но если человеку хотелось уметь все и он был царем, остальным поневоле оставалось терпеть его умения, а желательно – еще восторженно охать и выражать восхищение всеми другими доступными способами.

Сейчас царь считал себя цирюльником. Не заурядным подмастерьем, нет, модным придворным брадобреем из тех, к кому знатные щеголи вынуждены заранее занимать очередь. А затем в строго назначенный час дожидаться мастера у себя дома или приходить к нему домой, в занятую им часть дворца или иное место, но тоже строго минута в минуту. В противном случае он будет работать над кем-либо другим, и отношения со счастливцем придется выяснять при помощи холодной стали.

Почасовой записи не было, но сама очередь была. Та, которую принято называть живой.

Бояре стояли в затылок друг другу, разве что не вплотную. Куда денешься, коли царь приказал? Петр был главным лицом сего действа. Временами прикладываясь для вдохновения к кубку, он сосредоточенно кромсал здоровенными ножницами бороду очередного «счастливца». Обычно получалось как-то вкривь да вкось. Однако царя это устраивало, до мелких нюансов он не опускался, лишь окидывал скептическим взором полученный результат, кивал в сторону, где подмастерья стояли наготове с бритвами и тазиками, мол, они поправят, ежели что, и буркал:

– Следующий!

Справедливости ради надо сказать: денег за свой труд царь не брал. Напротив, еще наливал собственноручно по чарке, как бы награждая за мужество.

В первые дни бывало иначе. Шеина Петр не только побрил, но перед этим побил, а если бы не Лефорт с Меншиковым, то совсем бы убил прямо посреди пиршественного зала.

Другим утешением было знакомство с царем в ипостаси парикмахера, а не палача. Как раз в это время отовсюду свозили участников бунта. Как ни ругали втихомолку Ромодановского, обзывая его кровопийцей, князь-кесарь обошелся со стрельцами сравнительно милостиво. Уцелевших допросил, главарей перевешал, остальных распихал по ближним и дальним монастырям. Потому Петру пришлось возвращаться много раньше запланированного, дабы лично повторить розыск и наказать всех достойно. Как они того заслуживают.

При этом царь порой жалел, что государственные дела не позволяют взять в руки топор. А о поездке на верфи в Воронеж приходится только мечтать.

Очередь заметно уменьшилась, когда в зал едва не вбежал плотно сбитый мужчина. Могло показаться, будто он торопится стать клиентом государя. Однако если про вошедшего и нельзя было сказать, что он чисто выбрит, бороды у него не было – только щетина, каковую, к примеру, легко можно было объяснить сумасшедшей скачкой, когда некогда остановиться и привести себя в надлежащий вид.

– Памбург? Ты? – узнал мужчину Петр.

– Государь! – охрипшим голосом произнес капитан и сделал несколько неверных шагов к самодержцу. Моряка заметно покачивало, как на палубе судна в хорошую качку. Или по возвращении, когда под ногами точно так же колышется земля.

– Что?! – Петр вскочил, пытаясь понять, какая причина заставила одного из помощников покинуть Таганрог и примчаться в Москву.

– Осмелюсь доложить: Егерским полком совместно с флотом захвачена крепость Керчь, – отчеканил Памбург давно заготовленную фразу.

– Что?!

Не одному Петру показалось, будто он ослышался.

– Керчь взята! – повторил Памбург.

Вид у него был измученный, глаза красные, но он старался держаться молодцом, как надлежит победителю.

– Как? – изумленно переспросил Петр в третий раз.

Совсем недавно в Европе, узнав, что Австрия при посредничестве Англии и Голландии садится с турками за стол переговоров, царь пытался настаивать, дабы в окончательную редакцию включили пункт, по которому Керчь переходит к России. Однако зарубежные дипломаты дружно и довольно обидно заявили, мол, нельзя требовать от турок то, что у них не завоевано. И вообще, пусть Россия свои проблемы решает сама.

И вдруг такой поворот!

– Налетом с моря и суши, – не слишком понятно пояснил Памбург. – Весь гарнизон, включая пашу, пленен.

Царь наконец поверил. Шагнул к моряку, обнял и крепко поцеловал. Под всеобщие одобрительные взгляды.

– Кто руководил? Почему не доложили о предполагаемом действе? – последнее было сказано больше для порядка.

Победителей, как известно, не судят.

– Полковник Кабанов! – рявкнул Памбург.

– Вот! – Самодержец обвел бритую и небритую толпу торжествующим взглядом. – Молодец! Все молодцы! Видите, как надо воевать! Пока думали да раскачивались, крепость уже взяли!

– Так это Кабанов… – со смесью уважения и зависти протянул Меншиков.

Ему захотелось точно так же бросить к ногам государя целый город, только он пока понятия не имел, каким образом можно проделать подобную штуку.

– Пират, – донеслось откуда-то из толпы.

– Кто сказал? – Взгляд Петра мгновенно стал недобрым.

Желающих признаться почему-то не нашлось.

– Многих потеряли? – Петру вспомнился Азов и окровавленные трупы, валяющиеся на его улицах.

– Ни одного человека! Полковник Кабанов ночью с егерями и моряками тайно захватил стену, а затем впустил в город весь полк, – сообщил Памбург.

– Не полковник, а генерал, – поправил его государь.

– Генерал, – согласно кивнул моряк.

– Расскажи как это было, командор.

Памбург сглотнул. За минуту до этого он был лишь капитаном первого ранга.

– Подожди. Подкрепись вот, – царь протянул посланцу полную чарку. Ту, из которой перед тем пил сам.

Рассказ был по-военному краток. Затем повторен в более развернутом виде с многочисленными, зачастую путаными уточнениями по просьбе слушателей.

Неожиданно Петр расхохотался. Заразительно, так, что многочисленные собравшиеся в зале бояре и офицеры последовали его примеру. Даже не понимая толком причины смеха.

– Алексашка, помнишь, что нам ответствовали цезарцы? – все еще смеясь, обронил Петр и вольно процитировал: – Турки не отдают незавоеванных крепостей. Но до переговоров еще много времени. Коли вам зело Керчь нужна, так возьмите. И взяли же! Взяли!

О бородах и стрельцах было забыто.

– Едем! – Петру захотелось как можно скорее увидеть завоеванную крепость. Вторую в его короткой жизни. – Алексашка, Франц, Шеин… Велите закладывать! И без остановок! Время дорого! Памбург, помощь послали?

– Я уезжал – как раз собирались.

– Надеюсь, собрались уже… – Теперь казалось, будто турки с минуты на минуту примутся отбивать утраченное. А в Керчи, со слов гонца, всего один полк.

Маловато!

Для непосредственной обороны крепости одного полка кое-как хватало. Но это на крайний вариант. Под боком лежал целый город, который тоже было жалко отдавать противнику. Пусть население не выражает восторга, напротив, косится на новых повелителей. Все равно жалко. Зачем и кому нужна одинокая крепость?

Казачьи разъезды каждый раз возвращались с довольно однотипными известиями: противник не обнаружен. Никто против подобной однотипности не возражал. Не было не только противника. Кочующие татары – и те не забредали на Керченский полуостров. Отсутствие воды делало его не особо нужным. Пасти лошадей негде. Торговать – так Кафа под боком. Там порт более оживлен и удобен. А здесь за все время две шальные фелюги. Одну удалось захватить нахрапом с лодок. Вторая же ушла, а с нею ушли новости о последней проделке Командора.

Теперь приходилось ждать беды. Хотя в любом случае шила в мешке не утаишь. Рано ли, поздно ли… Но поздно – лучше.

Тем плохо крепостное сидение. Жди, кто раньше появится. Свои с севера или чужие с юга.

Первыми появились все-таки свои. Не слишком большой отряд кораблей, оказавшийся наспех собранным авангардом. И скоро командовавший им молодой подтянутый англичанин с высокомерным породистым лицом уже что-то говорил подполковнику, не потрудившись избрать другой язык вместо непонятного родного.

Клюгенау только разобрал, что перед ним баронет, и невольно задумался, чей титул выше? И чем баронет отличается от простого барона?

Хотя прибывший был командором, подчиняться ему Клюгенау не собирался. Раз дело на земле, то нечего морякам тут командовать! Вот если бы это был генерал или хотя бы полковник…

Хотя полковник в числе прибывших тоже был.

10. В новом русском городе

Появившиеся с юга паруса вызвали немедленную тревогу. На стенах сразу появились все начальники – от младшего по чину Клюгенау до Апраксина, который не утерпел и заявился в отвоеванную крепость вместе со вторым отрядом кораблей. Не все же строить, порой хочется взглянуть на завоеванное с помощью созданных тобою морских посудин.

По дороге Апраксин имел возможность убедиться в качестве построенного. Вроде бы и расстояние не настолько велико, и море, по словам истинных моряков, больше напоминает лужу, однако шли с явным трудом. Держать строй не получалось. Корабли то растягивались, то наваливались друг на друга. Вместо стройной кильватерной колонны получалась какая-то куча мала.

Как объясняли Апраксину, виною тому были не только плохо обученные команды. Нет, они, конечно, тоже. Парусное дело требует от каждого матроса немалой сноровки и умения. Однако многие корабли обладали плохой управляемостью, а уж течи были едва ли не всеобщей бедой.

Тем более, лучшее еще в самом начале отобрал Кабанов, а хорошее чуть позже – британский баронет.

Сейчас корабли нестройной грудой мерно покачивались в открытой бухте. Стоявший рядом баронет через переводчика монотонно объяснял, что в качестве базы флота Керчь никуда не годится. Любой шторм легко проникнет в гавань и натворит в ней столько бед, что по последствиям это может оказаться похлеще проигранного сражения. Саму же бухту в любом случае надо укрепить выставленными на оконечностях береговыми батареями.

– Но это на будущее. Сейчас все равно не успеть, – докончил баронет, присмотрелся к далеким парусам и добавил: – Этих я сумею победить в море. Там всего шесть вымпелов.

Теперь хоть стало возможным посчитать идущих.

Клюгенау незаметно вздохнул. Если бы это возвращался Кабанов, то вымпелов было бы три.

Нет, не надо было вверять судьбу морю! Ушел – и что теперь?

Моряки тем временем осторожно заспорили. Было бы весьма здорово порадовать царя победой. Более того, при имеющемся соотношении она была вполне реальна. Но грыз страх. Важен не только уровень капитанов и адмиралов. Важна выучка команд. А в последнем сомневались все.

Как бы не наворотить дел! Пролив узкий, еще протаранишь своего или выскочишь на скалы, и туркам останется только добивать терпящие бедствия корабли.

Но и покорно ждать тоже немыслимо. В итоге дружно при одном протестующем баронете сошлись на компромиссе. Раз главные сомнения внушает маневрирование, то надо встать на якоря, перегородить вход в бухту, и пусть враги попробуют прорваться через плотный строй.

Клюгенау устал ждать, пока моряки придут к единому решению, и раньше них объявил тревогу. Забили барабаны, егеря, артиллеристы и солдаты переброшенных сюда полков торопливо разбежались по своим местам, встали, переговариваясь, ожидая вероятного боя.

Следом многочисленные вельботы и баркасы развезли капитанов по кораблям. Тут порядка было заметно меньше. Парусами не рискнул пользоваться почти никто, и большинство кораблей вставало на новые места при помощи шлюпок.

Даже при этом способе не обошлось без происшествий. Два корабля сошлись настолько, что едва не переплелись выступающим за пределы корпусов такелажем. Другой умудрился неведомым образом едва не вылезти на берег. Но все же потихоньку, с густым матом, кое-как линкоры выстроились поперек входа в две линии с таким расчетом, чтобы вторые могли стрелять в промежутки между первыми.

Перестроение заняло столько времени, что идущая к Керчи флотилия оказалась совсем рядом, и многие уже видели напрасность затеянной процедуры.

Три небольших линкора, не столь давно в Таганроге стоявших рядом, какой-то незнакомый фрегат и два низко сидящих купца. И над каждым из них развевался Андреевский флаг.

Вообще-то, над купцами не положено. Однако у Командора просто не было с собой других русских флагов…

– Гляди, Шкипер, как нас встречают! Когда еще мы удостоимся подобных почестей? – притворно вздохнул Командор.

– Хороши почести, блин! В бухту не пройдешь! – качнул головой Валера. – Что они, ослепли?

– Почему – не пройдешь? Вдоль северного берега – пожалуйста. А там – мат в два хода. При такой скученности.

– Хочешь напугать младенцев? – улыбнулся Валера.

– Да ну их! – под общий хохот отмахнулся Командор. – Еще с перепугу такое натворят! Жан-Жак! Хоть отсалютуй им! Зачем в тишине подходить? На некоторых флаги адмиральские развеваются. Нам нетрудно, а им приятно.

Канониры с шутками и прибаутками выпалили холостыми. Гулко отразилось от берега эхо, и густой дым на какое-то время скрыл корабли от наблюдающих глаз.

Со стороны человеку неопытному могло показаться, что грянул бой. Тем более, когда один из стоявших линкоров с промедлением ответил. Правда, только одним орудием. Но впечатление неизбежно исчезло бы без следа, едва только растаял дым.

Матросы вели себя явно не воинственно. Напротив, со стоящих поперек входа в бухту кораблей донеслось «Ура!», бодрящее, восторженное, какое бывает при встрече кого-то особо дорогого.

Ритуалы салюта были еще не разработаны. Поэтому стрельнули – и умолкли. Пушечные порты закрылись.

– Убавить паруса! Приготовить мой вельбот!

Билл на славу погонял морячков. Команды выполнялись с шиком, пусть все смотрят, какие орлы следуют в порт! Таких тут еще не бывало!

Моряк должен гордиться своим кораблем, товарищами, капитаном. И выучка – тоже часть этой особой гордости.

Рухнул в воду якорь. Канат натянулся, а затем линкор застыл, чуть повернувшись бортом.

– Ладно. Раз не пускают прямо к причалу, нанесем адмиралу визит, – подмигнул Командор.

Для тех, кто был с ними в Вест-Индии, Кабанов был выше любого типа в позументах. Теперь, после похода, на него точно так же смотрел любой новичок.

Потому и захохотали на палубах, заранее смотря сверху вниз на неизвестного командующего. Еще неизвестно, кто выше! Пусть никакого морского звания Кабанов и не имел.

Есть звание, а есть признание. И что из этого выше?

На палубе застывшего под адмиральским флагом линкора, похоже, тоже смутно понимали это. Во всяком случае, кто-то выстроил команду на шканцах, и едва Командор поднялся на палубу, сотни глоток восторженно и самозабвенно грянули извечное русское:

– Ура!

Дисциплина существовала лишь в зародыше. Приветственно мелькали шляпы, а когда Командор поднялся на палубу, перед ним был не строй, а радостная толпа.

Понятно, в таких условиях начальство не могло встретить победителей у трапа. Но и на квартердеке было многолюдно. Глаза рябило от разнообразных камзолов. Минимум два адмирала, куча офицеров, все принаряженные, многие при париках. Это не Командор, который вновь выглядел классическим пиратом.

Поверх мундира у Кабанова опять перекрещивались перевязи с пистолетами, несколько ножей торчало из-за плеча. Отросшая в походе бородка не ведала бритвы. Раз моряки суеверно считают, что стричься и бриться в плавании – дурная примета, то пусть так и будет.

Один из встречающих, холеный с надменным лицом, внезапно дернулся. Рука непроизвольно потянулась к шпаге, однако тут же застыла, чуточку не доходя до эфеса.

Командор машинально бросил на него взгляд. На мгновение глаза Сергея приобрели цвет стали. Только к оружию он не потянулся. Не привык обнажать без дела, а драться уже не было повода.

– Докладываю. Вернулись из рейда. Привезли знатную добычу, собранную с вражеских городов. Плюс – попавшийся фрегат. Ходкий, зараза. Если бы к берегу прижать не смогли, ушел бы гаденыш.

Даже эти несколько фраз дослушали с трудом. Ясно же – победа, а как не отметить такое дело?

Апраксин обнял, кто-то хлопнул по плечу, и Командор с долей иронии подумал, что если бы хлопками приветствовали все, то вполне могли бы забить не сходя с места.

– В порт хоть пустите. Люди устали, а тут у вас даже кабаков нормальных нет. Или уже появились? – ершился Командор в ответ на сыпавшиеся со всех сторон похвалы.

– Сейчас отметим это дело, – кивнул Апраксин. – Я уже распорядился, чтобы нам приготовили обед.

– А моим людям? – Насчет себя Командор не сомневался. – Надо же им промочить горло и смыть морскую соль.

В этом тоже была двойственность. С одной стороны – насаждать дисциплину, с другой – следовать незыблемым правилам Берегового Братства. Раз возвратился, то команда может гульнуть. Даже не может – обязана.

Стоявшие за спиной Апраксина иностранные офицеры согласно закивали. В большинстве своем они догадывались, кем были укомплектованы вернувшиеся корабли. Вот если бы исключительно русскими – тогда можно даже на берег не пустить.

– Придумаем. На каждый корабль – по три бочки вина! – распорядился Апраксин. – Раз уж кабаков нет…

– Не ожидал вас здесь увидеть, – когда Командор двинулся прочь, тихо произнес оказавшийся рядом англичанин. – Опять решили за старое взяться?

– Только показать местным, как это делается, баронет, – хмыкнул Кабанов.

Прошедшее казалось настолько далеким, что он не видел причины для ссоры. Так, кольнули отблески воспоминаний, но Командор научился бороться с прошлым.

Что думал баронет, осталось тайной. После первых мгновений растерянности Пит сумел овладеть собой, и его лицо вновь являло бесстрастную маску.

Да Командора и не интересовало чужое мнение. Тем более какого-то англичанина. Пусть когда-то и являвшегося персональным врагом.

Мало ли врагов на свете?

– Барин, просыпайся. Царь кличут. – Васька осторожно потормошил Кабанова за плечо.

Сергей с трудом приоткрыл глаза. Вчера устроили проводы уходившим в Таганрог соплавателям. Корабли все равно нуждались в текущем ремонте, и Кабанов уговорил Апраксина отослать их на базу. Хотя дело было не только в кораблях, но и в людях. Пусть отдохнут, пока есть возможность. Понадобятся – прилетят. Уж в своих флибустьерах, равно как и в тех из моряков, которые успели побывать в рейде, Кабанов был полностью уверен.

Гуляли большую часть ночи, а с рассветом корабли отправились на север. Сам Кабанов после краткого отдыха занимался всевозможными текущими делами. Но день был воскресный, по традиции выходной для солдат, церковь и все такое прочее. Караулы нес другой полк. Короче, Сергей решил немного вздремнуть после обеда. Недосыпание давало порой о себе знать, и раз уж выпало свободное время, то следовало сполна использовать его для отдыха. Никому не ведомо, когда такое может случиться в следующий раз.

И вот теперь Кабанов никак не мог взять в толк, зачем его будит слуга.

– Какой царь? Откуда? – пробурчал он, еще не решив, считать разговор продолжением сна или явью.

– Вестимо, какой. Нашенский. Приплыл тока что и сразу велел вас к себе позвать. Еще хорошо, сам не приплелся. – Никакого пиетета к монарху Василий не испытывал.

Другое дело – к собственному барину.

– Сколько тебе говорить: по морю не плавают, а ходят. Плавает знаешь что? – Кабанов приподнялся.

Голова после сна была дурная. Или не столько после сна, сколько с похмелья? Выпито тоже было немало. Хотя время ближе к вечеру… Значит, со сна.

Командор снял для себя крохотный домик на окраине крепости. Дворец казался ему слишком чуждым. Да и народу там сейчас было – не перечесть. Флотские, армейские, и все в чинах да при гоноре. Каждый с толпой слуг, и как следствие – вечный шум и гам.

Шума Командору хватало в полку. Дома же больше ценил тишину. Даже если это не дом, а очередное временное пристанище.

– Умываться! – Чем был хорош двадцать первый век – наличием в каждой квартире водопровода и канализации.

И как ни странно, только в такие минуты вспоминается о грядущих достижениях цивилизации. Как видно, самых важных.

Ледяная вода привела в чувство, хотя какая-то сонная дурь в голове еще оставалась. Это в молодости пробуждения даются легко. С возрастом организм требует больше времени на отдых, да только по его желаниям никак не получается.

Побрился Командор еще вчера. Светлые волосы имеют немалые преимущества. Например, в том, что однодневная щетина почти не видна. Раз уж на берегу приходится обходиться одними усами…

Сейчас бы большую чашку ароматного кофе под трубочку, и тогда мозги окончательно прояснятся. И главное, кофе есть. Из захваченных здесь же запасов. Только раз царь зовет, то особо рассиживаться не станешь.

Мундир, ботфорты, шпага… До летней формы одежды додумаются нескоро, и приходится напяливать на себя целый ворох. А солнце, между прочим, печет вовсю. Камень прогрелся, так и пышет жаром, и короткая прогулка превращается в пытку.

Царь облюбовал для себя дворец паши. Сам Петр тоже не слишком жаловал большие здания, однако надо куда-то девать свиту, да и не подыскивать же специально пристанище на несколько дней! Больше все равно не позволяли государственные дела.

Как часто бывало, проблемы обсуждались за столом. При виде Командора Петр вскочил, сделал навстречу несколько шагов, обнял и расцеловал:

– Молодец! Настоящий молодец!

Царь увлек пришедшего к своему концу стола, заставил сесть рядом и протянул наполненную чарку:

– Теперь рассказывай.

– Что именно, государь? – уточнил Командор.

– Все. Наворотил ты делов в мое отсутствие. Смотрю, много на себя стал брать. Что в голову взбредет, то и творишь. Так в следующий раз без моего ведома Константинополь возьмешь… – Трудно было понять, насколько Петр шутит, а насколько обвиняет в нарушении монарших прав на принятие решений.

– Так ты был далеко, а письмами пока снесешься, – скупо улыбнулся Командор. – Да и на месте виднее.

– Я, уезжая, вместо себя бояр оставил, – напомнил Петр.

Нет, все-таки, самодержец был несколько недоволен. Не сильно, однако проскакивали нотки.

– Беда любых коллегий и советов, что болтовни в них гораздо больше, чем дела. Пока бы сомневались да решали, момент был бы упущен, – твердо отозвался Кабанов. – Я не говорю про то, что никто бы не поверил, будто реально захватить крепость без долгой осады и крепостной артиллерии.

Петр кивнул. Сам он не поверил бы тоже. К тому же результат какой! Столько дипломатических усилий, а тут небольшая операция – и выход в Черное море захвачен. И по самому морю погуляли изрядно. Показали туркам, что их владычеству на юге приходит конец. Даже мелькнула мысль не заключать никаких мирных договоров, а продолжать воевать дальше. До тех пор, пока твердо не встанем на черноморские берега.

Кабанов в нескольких словах поведал о подготовке к операции, помянул разведку, особо отметил помогавшего ему Ахмеда. Затем признался, что, собственно, вначале планировал лишь проскочить мимо Керчи и малость пройтись вдоль берегов, а подступами интересовался на всякий случай. Но случай наступил в лице прибывших моряков, вот и пришлось срочно изменить все планы.

– Особо хотел бы отметить моего подполковника барона фон Клюгенау, капитана охотничьей команды Ширяева, командовавшего кораблями капитана первого ранга Памбурга, капитана второго ранга Сорокина, шкипера Ярцева. Равно как всех господ офицеров, егерей, казаков и моряков, принявших участие в захвате крепости.

– Всех награжу. Готовь список. – Петр был щедр.

– Уже, – Кабанов протянул исписанные листы.

Петр пробежал их взглядом и заметил:

– Себя позабыл.

– Мне ничего не надо. А люди заслужили. Получив награду, человек станет служить еще лучше.

– Я лучше знаю, что тебе надо, а что нет. Адмиралом хочешь стать? Я смотрю, ты один всех моих моряков стоишь.

– Адмирал – большой чин. Я пока не дорос, – медленно промолвил Сергей при всеобщем молчании.

Показалось ли, но кое-кто вздохнул с облегчением. Чин – синоним должности, а высоких должностей на всех не хватит.

Сидевший по правую руку от царя Лефорт улыбнулся и что-то шепнул Петру на ухо. Петр расхохотался и весело объявил:

– Уговорил! Будешь капитан-командором флота! Или от этого тоже откажешься?

– От этого – нет. – Кабанов вполне оценил шутку.

Дружно выпили за новый чин. Затем – еще за один. Петр держал слово, и раз при первом известии о взятии Керчи сказал о Кабанове как о генерале, то так оно и стало. Соответственно, Клюгенау превратился в полковника. Плюс каждый из списка получил деревни, и решено было отчеканить медаль «За взятие Керчи».

– Государь, мы можем поговорить наедине? – Кабанов хорошо усвоил, что стены имеют уши, а за столом было достаточно много англичан и голландцев, которым явно лучше не слышать предстоящего разговора. Хотелось бы верить в лояльность новому сюзерену, но вдруг?..

На лице монарха появилась тень удивления. Путешествие в Европу дало ему первый урок недоверия к иностранцам, и все-таки результаты еще не были усвоены окончательно.

– Пошли, – все же решил царь, направляясь в сторону ближайшей комнаты.

Наедине оказались вчетвером с Алексашкой и Лефортом. С собой были прихвачены пара бутылок и пара блюд с первой попавшейся закуской.

– Пора заканчивать эту войну, государь, – как нечто само собой разумеющееся изрек Кабанов, когда было выпито.

– Это не новость. Знаешь, что натворил Вильгельм? Клялся в дружбе, а сам тайком выступил посредником между Австрией и Турцией. – Обида Петра на английского короля еще не прошла.

– В политике главное – выгода, а все прочее служит ей лишь внешним оправданием. Европа готовится к дележу испанского наследства. Схватиться должны Франция и Австрия, но Англия готова на все, лишь бы стать первой державой мира и расправиться со своей нынешней соперницей. Потому союз Британии с Австрией дело решенное. А так как Вильгельм правит еще и Голландией, то противников у Франции уже трое. К этому добавится часть немецкой мелочи. Но все равно государство Людовика пока настолько сильно, что в силах своих союзники до конца не уверены. Австрию они спешно мирят с Турцией. Нас же, напротив, готовы стравливать дальше. Чтобы мы ненароком не напали на Швецию и не лишили их ее поддержки в готовящейся бойне. В нашу победу никто не верит. Просто шведская армия будет вынуждена потерять часть драгоценного времени.

Кабанов умолк, занявшись набиванием трубки.

– Дельно изложено, – прокомментировал Лефорт.

Любитель удовольствий, он обладал здравым умом.

Пусть не очень любил применять свои соображения на практике.

– А дальше? – поинтересовался Петр.

– Нынешние удары для Турции не смертельны, однако заставят призадуматься о нашей силе. В общем, я написал несколько писем знакомым из окружения Людовика, – сквозь табачный дым изрек Кабанов. – Изложил те же самые соображения и попросил довести до сведения короля, что если он, как союзник Турции, поддержит нас при заключении мира, то немало выиграет при этом. Франция лишится одного из противников. Или – не только одного, учитывая, что Пруссия, к примеру, может занять в грядущей войне нашу сторону. Сверх того, если Франция настоит на открытии проливов для наших торговых судов, то наши страны получат дополнительные выгоды. Мы можем закупать у них части машин, что, кстати, и делаем, ртуть в Испании, кое-какие изделия их мануфактур, предметы роскоши. Они у нас – основной набор. Пеньку, ткань, со временем еще что-нибудь. Возможно – кое-что из оружия. До тех пор пока торговля идет из Архангельска, она почти невозможна, так как на доброй половине пути находится под ударами голландцев и англичан. Теперь ожидаю ответа.

Ноздри Петра раздулись в гневе. Несколько раз конвульсивно дернулась щека.

– Кто ты такой, дабы решать о политике? – раздраженно объявил самодержец.

– Человек, который радеет о благе Отечества, вам врученного, – невозмутимо ответил Командор. – Оговорюсь сразу – мои предложения преподнесены как частная инициатива.

– Вильгельм принял меня, показал все, чем славна Англия, обещал помочь, – перечислил Петр.

– Например, за вашей спиной замирив Австрию и Турцию. Если бы посольство прибыло во Францию, его тоже ждал бы радушный прием. Который точно так же ничего бы не значил. – Никакими иллюзиями Кабанов давно не страдал. Страха перед Петром не испытывал. Лишь было бы обидно не сделать того, что собрался.

Петр смотрел на него совершенно бешеным взглядом. О предыдущих заслугах было забыто. Молчал Алексашка. Ждал, куда повернется дело. И совершенно неожиданно высказался Лефорт:

– Питер, он дело говорит. Если Людовик нам поможет, войне конец. Тогда займемся Швецией.

Гнев быстро исчез из глаз Петра. К Лефорту он прислушивался. К голосу разума – тоже. Кроме того, остаться с турками один на один было страшновато, а воевать шведа уже было обещано в тайне саксонскому и польскому королю Августу, к которому Петр испытывал определенные симпатии.

– Ладно. Посмотрим, что будет с твоих писем, – буркнул Петр. И добавил: – Но впредь о таковых вещах советуйся со мной. Взял в моду тайком города захватывать, тайком союзы заключать…

Часть третья Гром победы раздавайся!

1. Заговор

Кампания была закончена. Приближающиеся морозы заставили позабыть о мореплавании. Скрылись в гарнизонах солдатские полки. Зимой особо не походишь и в поле без нужды ночевать не останешься. Да и противник думает точно так же.

Зато вовсю продолжала кипеть работа на верфях. Петр горел желанием проверить полученные в Голландии и Британии знания. Как свои, так и новых корабельных мастеров.

Флотские офицеры разделились. Часть осталась в Таганроге вместе с обезлюдевшими кораблями. Часть перебралась в Воронеж – участвовать в строительстве новых или хотя бы наблюдать за таковым. Наконец, кое-кто сумел на время перебраться в Москву, но не для отдохновения (Петр не терпел праздных людей), а для решения каких-либо вопросов. Как, например, Сорокин и Ярцев, которые были обязаны преподавать ряд морских наук отобранным для морской службы дворянам.

Впрочем, хватало забот помимо преподавательской деятельности. Женя Кротких наконец смог привести большой груз шелка, и теперь шелковая нить шла на изоляцию заготовленных из меди проводов. Помимо генераторов был изготовлен первый электродвигатель и первый аккумулятор. Потихоньку совершенствовались паровые машины. Мысли о пароходе становились реальностью, только было немного боязно, да и Дон – не лучшее место для первого испытания. Тогда уж Волга, однако река еще не стала одним из символов России, и никаких верфей на ней не было. А ведь предстояло доставить массу материалов, да и вообще…

Военные начали колдовать над торпедой. Сжатый воздух, винт – не столь уж трудный механизм. Хотя, по нынешним временам и технологиям, трудности ожидали в любых с виду несложных делах.

Испытали противопехотную мину. Флейшман ворчал, что много сил и средств уходит на военные дела, но сам же смирялся. В поздние века затраты на подобные забавы возрастут на много порядков, а раз уж человеческую природу не переделать, остается наживаться на ней. Не ты, так другой. Принципиальной разницы нет. Даже имеется плюс – принадлежать лучше к сильной стае.

С Урала от Демидовых стало поступать первое железо, и Жене пришлось срочно ехать туда. Налаживать деловые связи, уговаривать объединить усилия в некоторых областях. Под шумок туда же сплавили одного из британских металлургов. Второго поставили на изготовление станков, где он не мог выведать ничего из сюрпризов, готовящихся шведам.

Короче говоря, об отдыхе даже речи быть не могло. Вот если бы в сутках было сорок восемь часов! Или побольше…

Баронет тоже перебрался на зиму в Москву. У него уже появился там свой дом, пока не слишком большой, однако приличествующий молодому адмиралу. Чин, вместе с денежной наградой, британец получил за своевременное прибытие в Керчь и имел все основания быть довольным жизнью. Вот если бы еще жена относилась хоть чуть лучше!

Сразу после свадьбы она ясно дала понять супругу, что брак не делает людей родными друг другу и, более того, ни к чему не обязывает. Стыдно сказать, баронет, совсем недавно весьма завидный и желанный жених, практически не мог пройти на женскую половину. Если же мог – ничего не получал из желаемого.

Вдобавок ко всему, то супруга отправлялась с отцом на несколько месяцев в Россию, то, когда в путь собрался баронет, напротив, осталась в Англии. Поделать с этим молодой адмирал ничего не мог. С британской спесью он свысока относился к мудростям других народов, а зря. В числе их была и такая: «Насильно мил не будешь».

Сейчас баронет сидел в кабинете в нанятом не слишком большом доме и принимал у себя посланца с далекой родины.

– Кое-кто у нас всерьез обеспокоен направлением, которое приняли местные дела, – вещал посланец.

– Вы имеете в виду перемирие с турками? – уточнил баронет.

Посланец важно кивнул.

– Будем называть вещи своими именами. Практически, мир, – снизошел он через некоторое время до прямого ответа. – Турки не ожидали от московитов такой решительности. Теперь они напуганы так, что готовы на многое. В противном случае османы всерьез опасаются появления вражеских кораблей у самых стен Стамбула.

– До этого не дойдет, – позволил себе слегка улыбнуться баронет. – Один пиратский рейд ничего не значит. Общая подготовка такова, что о действии всем флотом смешно говорить.

– Туркам этого не объяснить. Дикий народ, – вздохнул посланец. Человек с достаточным положением, он мог вести себя свободно в обществе важного хозяина.

Дикими являлись все народы, живущие за пределами родного острова. Разве кроме французов, голландцев и, отчасти, шведов.

– И все из-за одного человека! – продолжил он. Нейтральная с виду фраза прозвучала упреком. Мол, не упусти вы тогда пленника, и ничего такого бы не произошло. К сожалению, сказать откровеннее не позволяли приличия.

– Надо как-то покончить с ним. Сколько он может путаться под ногами? – гораздо откровеннее заявил баронет.

– Этот человек нам чрезвычайно полезен, – веско вымолвил посланец. – Что до его инициатив, в данном случае они вполне объяснимы. Человек потерял близких людей, вот и решил забыться в чем-то отчаянном.

Комментировать баронет не стал. Но весь его вид выражал осуждение бывшего противника.

– Насколько известно, царь Петр категорически запретил Командору любое действие без приказа, – дополнил гость. – Поэтому никакой опасности с этой стороны не предвидится.

Баронет кое-что слышал об изделиях Командора и его компаньонов, поэтому возражать дальше не стал. Но будь его воля…

– Что хотят там? – Англия находилась далеко на западе, однако баронет поднял глаза вверх, словно остров чудесным способом воспарил к небесам.

– Там хотят, чтобы царь Петр не объявил войну Швеции. В преддверии известных событий подобный поворот был бы крайне нежелательным, – пояснил посланник. – Вернее, есть на родине некие весьма влиятельные силы, которым подобный поворот событий даже сослужит хорошую службу. Те люди, которые ведут торговлю с местным царем. Но ведь есть еще общие интересы державы…

– Разве что-то планируется? Петр ничего нам не говорил.

– Он никому не говорил. Но есть косвенные данные. Переговоры с Августом, стремление царя выйти к морю. Знаете ли вы, что восточная часть Финского залива когда-то принадлежала русским? Поэтому вполне естественно попытаться вернуть утраченные земли.

Баронет вначале удивился экскурсу в историю. Потом подумал – ничего удивительного. Сильные талантливые нации приращивают территории, слабые – их теряют.

– Мало ли кто что терял! Это еще не факт.

– Однако наши шведские друзья тоже сильно обеспокоены. Их юный король рвется в бой. Он вообразил себя Александром Македонским или Цезарем. И с кем воевать – ему по молодости все равно. Что не устраивает ни шведскую общественность, ни нас. Если известные события не состоятся, тогда дело другое. Пусть громит поляков, немцев, московитов до полного истощения казны. Не слишком полной, между нами. Но не теперь. – Посланец приостановился после слишком длительной речи и отхлебнул глоток вина. – Главное – чтобы несколько лет против Швеции не было никаких провокаций.

Баронет слушал внимательно, понимая: сейчас будет произнесено главное, для чего затеян этот разговор.

– В Москву прибыл лекарь, – видя, что баронет молчит, продолжил гость. – В военных делах Петр полагается на трех человек. Лефорта, Гордона и Шеина. Если их не станет, царю придется умерить аппетиты. Не сразу, конечно, – видя, как встрепенулся баронет, предупредил толстяк. – Пока ко двору султана отправится посольство, пока пройдут переговоры, года полтора пройдет. Там тоже постараются насчет задержек.

Поэтому срок у нас большой. С промежутками, дабы не было подозрений, но вся троица должна уйти. Лорда Эдуарда как человека, находящегося на виду, в такое деликатное дело впутывать нельзя. Вас, кстати, тоже. Ваша задача – найти человека, который введет лекаря в ближний круг Петра. Так введет, что о вашей роли никто знать не будет. Мы вам дадим адрес, пароли, и пусть выбранный вами человек сам навестит лекаря под предлогом какой-нибудь болезни. Лекарь, кстати, итальянец. С этой стороны, если что откроется, мы тоже будем в стороне.

Баронет задумался, перебирая в уме известных здесь людей.

– Вы не слишком торопитесь, – понял ход его мыслей гость. – Время пока есть.

Время действительно было. Расстояния делали связь медлительной. Пока весть доходила до нужного человека, она запросто могла устареть. В итоге всё вокруг по меркам двадцать первого века было неторопливым. Медленно снаряжались посольства, обговаривался пышный протокол, согласовывался с принимающей стороной. Потом пока посольство добиралось до места, пока велись переговоры, неспешно, обстоятельно, словно в запасе вечность…

Точно так же делалось большинство других дел. Торговые вояжи требовали месяцев, а то и лет. На кампанию хорошо если приходилось одно сражение, а между ними шли бесконечные перемещения войск, своего рода шахматная партия со своими правилами и возможными ответными ходами. Товары не менялись столько лет, что любая новинка казалась чем-то экстраординарным.

Все было неспешным. И даже лихорадочно работающие Командор, Флейшман и их товарищи торопились во всем, кроме главного. Войны. До известной им даты оставалось года полтора, и стоит ли передвигать вперед ее начало? Тут столько всего еще надо успеть! Только поворачивайся!

Да еще Петр в Воронеже лихорадочно строил корабли. Словно одно количество гарантировало вступление России в число великих морских держав.

Если бы все было так просто!

Ни открытых морских путей, ни подготовленных моряков, ни, чего греха таить, качества большинства построенного. Легко ли на пустом месте?

Баронет имел не столь много знакомых в новой для него стране. В основном круг общения ограничивался сослуживцами, в большинстве своем такими же наемниками, как и он сам, да лицами из окружения Петра, с которыми приходилось сидеть на пирах. Обе эти категории явно не годились для деликатного дела.

Поразмыслив, баронет пришел к выводу, что самым лучшим был бы какой-нибудь известный купец. Иностранных коммерсантов вовсю приглашали на пиры, они были вхожи в дома если не чопорной боярской знати, так нарождающейся новой элиты. Сам царь не гнушался общением с ними, всячески привечал, давал всевозможные льготы и частенько сиживал за одним столом.

На помощь пришел случай. Он вообще достаточно часто приходит на помощь тем, кто его упорно ищет. Тут главное – не оплошать, суметь воспользоваться им, а то следующего можно дожидаться очень долго.

Случай предстал в образе богатого голландского купца, с которым судьба несколько раз сводила в кажущейся далекой Европе. На чужбине любой знакомый становится поневоле ближе, роднее, и баронет поспешил воспользоваться этим обстоятельством.

Молодой адмирал пригласил Ван Стратена в гости, угостил, долгое время вел обычные разговоры о пустяках. Выслушал историю бунта бывших стрельцов, по-восхищался мужеством рассказчика.

Своего спасителя Ван Стратен называть не стал. Баронет не интересовался. Для него все аборигены были одинаковы. Так стоит ли давать себе труд и запоминать сложные, неудобопроизносимые фамилии! Если бы еще речь шла о каком-либо нужном человеке, можно было бы постараться. Но исключительно в этом случае.

– Ноги бы моей здесь больше не было! – признался Ван Стратен. – Но уж очень выгодное дело подвернулось. Пришлось вновь тащиться сюда. А с этим их единственным портом вечно застреваешь на всю зиму. – И подытожил: – Сволочи!

До цели разговора в тот вечер баронет не добрался.

Пили по исконно английской традиции, соблюдать которую прямой долг любого джентльмена – пока не рухнешь под стол. Как бы ни хотелось поскорее перейти к делам, прежде полагалось соблюсти ритуал. Потому пришлось встретиться еще раз через пару дней. На этот раз чисто по-деловому под кофе и трубки.

С раннего детства баронет усвоил одну простую мысль. Человек в состоянии трудиться исключительно в расчете на материальную выгоду. Остальное – это хобби.

Сумма была предложена сразу. Без конкретного указания за что. Надо сказать, достаточно аппетитная сумма. Глаза Ван Стратена алчно полыхнули, а затем в них появилась настороженность. Деньгами так просто не разбрасываются. Раз предлагают, то потребуют работу. Судя по вознаграждению – немалую. Хотя за такую плату можно сделать многое.

Всего лишь отрекомендовать одного лекаря как очень хорошего специалиста некоторым людям?

Тут поневоле заподозришь неладное. В итоге пришлось баронету намекнуть на интересы держав и на то, что кое-кому из окружения Петра не мешало бы заболеть. Конкретно – четверым.

Число вырвалось словно само. Что бы ни говорил тесть, Командора баронет продолжал воспринимать как врага. Не только личного, но всего цивилизованного мира.

Под цивилизованным миром подразумевалась Англия и только Англия. Была, правда, пара полуцивилизованных стран. Но джентльмен остается джентльменом только до Ла-Манша.

Перечисление не заняло много времени. Не удивил и перечень лиц. Если, к примеру, Ромодановский был опасен только для своего народа и никак не мешал остальным, то стоявшие у истоков новой армии потенциально угрожали и ближним, и дальним.

Хотя мало ли генералов в самых разных странах?

– Я знаком только с Лефортом и Гордоном, – с некоторым сожалением признался Ван Стратен.

Раз кому-то выгодно подобное дело, почему бы не воспользоваться случаем и не заработать? Деньги не пахнут.

– У вас еще будет время познакомиться с Шеиным. Я же сказал: спешить не надо. А с командором Кабановым вы и так, насколько помню, знакомы, – губы баронета чуть тронула улыбка, которую при некотором желании можно было бы назвать издевательской.

– Именно поэтому попасть к нему я не смогу в любом случае, – парировал Ван Стратен.

– Вы постарайтесь. – Но на этот раз в голосе баронета не прозвучало привычной уверенности. – Это же в ваших интересах. И потом, вспомните о встречах с ним…

Ван Стратен помнил. В том числе и о последней, в которой Командор спас его от расправы…

2. Обратное путешествие

Кто сказал, что в порту у судовладельца нет никаких забот? Напротив. Когда рейс относительно короткий, в порту их бывает намного больше. Особенно в промежуточном порту, задерживаться в котором нет никакого смысла, и основные дела требуют как можно скорее идти дальше. Тут бы быстрее сбыть кое-что из товара да прикупить другой, более нужный в конце пути.

Собственно, путешествие было вызвано не торговой необходимостью. Аркаша умудрился наконец получить нужные письма. Те, за которыми был послан во Францию. Нет, никакой аудиенции у короля не было. Людовик не снисходил до людей простых или почти простых. Все шло через знакомых и через их знакомых. Но все равно ответы были получены, как полагается, в запечатанных конвертах, и теперь требовалось срочно доставить их домой.

Однако Калинин неспроста был коммерсантом в своем времени. Гонять корабль просто так, впустую, казалось сродни мотовству в особо извращенной форме, и потому товара на судне было хоть отбавляй. Но часть нашла покупателя здесь, в Данциге, и теперь требовалось срочно занять освободившееся место.

Здорово помогли две вещи. В это время года редкий моряк рисковал пускаться в путь по беспокойной Балтике. И в то же время погода вроде бы стала налаживаться. Конечно, не факт, что удастся благополучно проскочить до Кенигсберга, однако хоть какую-то часть пути…

– Хозяин, вас спрашивают. – Матрос поймал Аркашу, когда тот в последний раз осматривал трюм.

– Кто? – задал закономерный вопрос Аркадий.

– Не знаю. Интересовался, не можем ли мы доставить в Кенигсберг одну важную даму с небольшой свитой, раз все равно идем туда.

В тоне матроса прозвучало легкое недовольство. Баба на корабле – к несчастью. Тут и так каким-то чудом добрались сквозь сплошные шторма, а если еще с женским полом – наверняка сгинули бы без следа.

– Иду, – Аркадий суевериям верил лишь отчасти. В той мере, в которой нахватался их от нынешних современников.

Если деньги будут предложены неплохие, почему бы не взять? Все равно народа на судне немного. Пиратов в здешних водах повывели еще в Средние века. Потому в пути обходились без канониров и прочей военной братии. И пара кают для пассажиров была, пустовавшая всю дорогу.

На палубе в ранних зимних сумерках его уже ждал важный господин. Настолько важный, что Калинин сразу определил его как дворецкого какого-нибудь знатного англичанина. Есть у этой породы такая спесь. Мол, знали бы вы, кому мы прислуживаем и какое это счастье!

– Я слушаю, – для проверки предположений по-английски произнес Аркадий.

Посланец не удивился. Скорее наоборот, дворецкого бы потрясло, что кто-то не желает понять его речь.

– Одна знатная британская леди со слугами желает добраться до Кенигсберга. В порту мне сказали, будто вы идете туда.

– Идем. – Желание брать пассажиров куда-то пропало. После всех неладов с этой нацией терпеть кого-то из них на судне – увольте! Но все же спросил из элементарной вежливости: – Сколько вас?

– Девять. Леди, две служанки, я и пятеро слуг. Леди велела передать, что мы готовы нанять все судно.

Подразумевалось, что рейс будет оплачен, даже если груза на борту нет. Интересно…

– Сколько? – совершенно машинально уточнил Аркаша.

Дворецкий ответил. Не сказать, чтобы сумма была совсем уж из ряда вон, но впечатляла. В конце концов, не настолько тут далеко. Можно потерпеть несколько дней, ну, ладно, недельку.

Подошедший шкипер одобрительно хмыкнул. Ему случалось возить пассажирок не раз и не два, и уже потому суевериями страдать он не мог. Вот судьба – она есть.

– Интересно, что такого есть в Кенигсберге, что вынуждает идти зимой по морю? – риторически осведомился Калинин.

Ответа он не ждал, но тот все-таки прозвучал:

– Моя госпожа едет в Москву. Там у нее муж и отец.

Ничего себе! Хотя… Петр нанял на службу немало англичан. Почему бы кому-то из них не вызвать семью, не скупясь на путевые расходы?

– Хорошо, – после краткого раздумья решил Аркадий. – Выходим в пять утра. Опоздаете – ждать не буду.

– Мы можем перебраться на судно через час, – словно делая одолжение, произнес дворецкий.

Видно, решил перестраховаться.

– Хорошо. Шкипер, примешь пассажиров. Я буду на берегу. – Аркашу обещали свести с одним профессором, специалистом по поискам различных ископаемых. В Данциге к ученому относились словно к безопасному чудаку. В России же он мог вполне понадобиться. Если действительно специалист, а не очередной кабинетный шарлатан.

Рассвет застал судно еще вблизи берегов. Собственно, само солнце так и не появилось, но вокруг развиднелось, и серые небольшие волны лениво колыхались под таким же серым небом.

Несильный, но на редкость холодный ветер заставлял Аркадия кутаться в плащ. Снаружи находились лишь те моряки, без которых в данный момент не обойтись. Остальные коротали время в кубриках. Там тоже не тепло, но хоть не дует.

Тем удивительнее было появление на палубе стройной женской фигуры в плаще с накинутым на голову капюшоном. Очевидно, та самая леди, которая решила во что бы то ни стало добраться до России. Предположение подтверждал вчерашний дворецкий, державшийся чуть поодаль.

– Она? – на всякий случай уточнил Аркадий у шкипера.

– Да, та самая леди, – не разжимая зубов с зажатой в них трубкой, пробурчал шкипер.

Что ж, парусное судно – не круизный лайнер. Знакомиться все равно придется. Почему бы это не сделать сейчас?

Аркадий легко – какие наши годы? – сбежал на палубу и уже гораздо степеннее направился к пассажирке.

Дворецкий узнал, кивнул с таким видом, словно был по меньшей мере наследным принцем.

Незнакомка стояла у планшира, рассматривая отдаляющийся берег. Но – расслышала, повернулась, и челюсть Аркадия отвисла. Память услужливо нарисовала дремучие джунгли, яростную схватку, разбросанные повсюду мертвые тела…

Судя по дрогнувшему лицу и расширившимся глазам женщины, Калинин тоже был узнан.

– Леди Мэри? – Аркадию удалось быстро взять себя в руки.

Лорд Эдуард – посланник при русском дворе. Да и сама Мэри год назад находилась в Москве. Что ж тут удивительного, если она возвращается туда опять?

– Вы? – Женщине было гораздо труднее. Она наверняка не помнила об Аркадии, и вряд ли удивилась бы, встретив его в России. Но встретить случайно в Балтийском море одного из людей Командора…

– Я, – склонил голову Аркадий. И, избегая дальнейших вопросов, сообщил: – В данный момент я являюсь владельцем этого судна. И тоже возвращаюсь в Россию.

Англия и Голландия – единственные европейские страны, где купеческим ремеслом не зазорно заниматься даже самым знатным людям. Это в других местах для дворянина главное – честь и его долг перед престолом.

О своей дипломатической миссии Аркадий, разумеется, упоминать не стал.

– Решили навестить отца? – В памяти всплыли слова дворецкого, но напоминать о муже Аркадий деликатно не стал.

– Да. – Мэри тоже не помянула о законном супруге. – А вы, значит, относитесь к тем, кто занялся коммерцией?

Конечно же, ей было известно, что компания Командора разделилась по прибытию в Россию.

– Не всем же быть военными. В этих делах мне все равно не сравняться с Командором, – признался Аркадий. И зачем-то сообщил: – Последнее, что я знаю о нем: наш бывший предводитель захватил у турок важную крепость. Причем без потерь и совсем малыми силами.

– Я помню о его талантах в войне и любви, – окончание вырвалось у Мэри непроизвольно, но теперь надо было как-то продолжить. – Как поживают Наташа и Юля?

Она не знала.

Аркадий невольно замялся.

– Они погибли, – с некоторым трудом выговорил он.

– Как?! – От британской чопорности не осталось следа. – Что случилось?

Пришлось рассказать. Повествование поневоле вышло коротким. Подробностей не знал никто. Взрыв, разнесший мастерскую, уничтожил не только находившихся там людей, но и все улики. Лишь удалось восстановить некоторые мелкие детали, вроде хмельных посиделок, предшествовавших визиту женщин.

Аркадий вспомнил кое-какие догадки о собеседнице, но, вопреки всем ожиданиям, женщина была искренне огорченной. Даже, кажется, едва могла сдержать слезы.

– Кто мог подумать? Так нелепо…

– Вы не видели Сергея. Он словно бы находился не в нашем мире, а где-то там… Что мы только не делали… – вздохнул Аркадий.

Как-то подумалось: почти полтора года прошло. Летит время.

– Если не возражаете, я составлю вам компанию до Москвы. Я тоже туда, – предложил Аркадий.

– Буду благодарна, – кивнула Мэри. – А теперь извините. Спущусь в каюту.

Она прошествовала вдоль палубы. Спина была прямой, походка – гордой, но что-то говорило Калинину: старая знакомая только старается казаться бесстрастной. Глаза такие красные. Того гляди, заплачет.

Женщина. Им можно.

3. Командор. Смерти и встречи

Если подумать, странные существа – люди. Рвутся к власти, готовы на любую подлость и гадость, лишь бы занять положение повыше и должность попочетнее, а в сущности – зачем? Ладно, когда речь идет о депутатах. Просиживать штаны, пользоваться кучей льгот, красоваться в газетах и на экранах, и при этом ни за что не отвечать. Это понять еще можно. Но когда конкретные дела… Неужели настолько хочется взвалить на себя груз ответственности побольше? Не было у бабы забот, пока не купила порося…

Или я чего-то не понимаю?

Было время, когда я хотел стать генералом. Да только прошло давным-давно, в далеком будущем. Но что делать, когда иного выхода просто нет?

Я стал капитан-командором, звание, промежуточное между капитанским и адмиральским, генералом, и что, принесло мне это счастье?

Но если флотские обязанности висели на мне по-скольку-постольку, учитывая зимний сезон и отсутствие боевых действий, то армейские нависали неподъемной глыбой.

Мой полк, вернее, уже полк Дитриха, по-прежнему остался в моем подчинении. Однако помимо него я отвечал за формирование вполне обычных солдатских полков в количестве четырех штук. Петр назначил меня помощником Репнина, и теперь надо было тянуть лямку.

Новые части больше не набирались из охотников. Массовая армия не возникает по добровольному принципу. Нет, какой-то процент людей вступал в них по собственному желанию. Только основу отныне составляли рекруты. Вчерашние крестьяне, не знавшие другой жизни, да и не хотевшие ее знать, по указу самодержца да жребию становились солдатами. Не на двадцать пять лет – пожизненно. До тех пор, пока вражеская пуля, а гораздо чаще – болезнь, не отправит в бессрочный отпуск.

Соответственно, служить им не хотелось. Родной двор, соха, поле составляли все помыслы новоявленных защитников отечества. Пусть ничего хорошего не ждало их в родных деревнях, однако как же хотелось вернуться туда!

Я понимал их стремления, так же как понимал их неосуществимость. Ни одна страна не может существовать без армии. Значит, кому-то всегда придется защищать остальных. Гораздо лучше иметь в своем распоряжении профессионалов, чем ополченцев или наемный сброд. Первые, практически включавшие уцелевших стрельцов, никуда не годились из-за низкой подготовки. Вторые при случае вполне могли предать.

Новая армия со временем обязательно должна превратиться в национальную, плоть от плоти народа, как бы выспренно это ни звучало, однако пока она лишь находилась в трудном и мучительном периоде становления.

Солдатами не рождаются. Однако сколько потов должно сойти с парней, прежде чем из крестьян они станут достойны этого высокого звания?

Учить приходилось буквально всему. Постоянной опрятности, гигиене, строевой стойке, дисциплине, чувству полка, как единой большой семьи. Я уже не говорю про владение фузеей, штыковым боем, стрельбой, пусть не прицельной, но хотя бы залповой.

Это были не егеря. Но тот полк состоял из людей, пошедших на службу согласно желанию. К тому же я сам отбирал, решая, кто достоин служить в новой части. Здесь попадался самый разный народ. Соответственно, первоначальной мороки с ним было гораздо больше. Хотя подготовка у егерей была на несколько голов выше.

Очень плохо было с офицерами. Петр объявил на Западе что-то вроде набора, и в Россию хлынула масса авантюристов, которым все равно, кому продавать свою шпагу.

И это было бы ладно. На первое время. На беду, слишком многие из прибывших ничего толком не умели и не хотели уметь. Не знаю, купили ли они свои патенты, или это нынешний среднеевропейский уровень, но, будь моя воля, многих я бы не поставил в строй даже рядовыми.

Плюс ко всему большинство офицеров почти не владели русским языком и не особо стремились к этому. Нет, попадались всякие. Мой доблестный Дитрих – пример противоположного рода.

Хуже всех из наемников были поляки. Понять их солдатам было легче, братья-славяне как-никак. И саблей владеть в большинстве они умели. Но этим познания ограничивались. Пехотный строй для них был непостижимой наукой. Поэтому научить солдат они ничему не могли. Зато смотрели свысока, словно не слуги отечества перед ними, а дворовые холопы.

Как же, шляхта, мать ее так! А кроме гонора за душой – ничего. Интересно, почему так похожи слова гонор и гонорея? Словно одно – производное от другого.

Один такой гонористый чрезвычайно обиделся, когда я вспылил и в ответ на его спесь при всех покрыл распоследними словами. Он даже вызвал меня на дуэль. Великовозрастный щенок.

Он не учел силу моей злости. Я тут же предложил дать ему удовлетворение прямо перед строем роты. После чего выбил у наглеца шпагу и нанес ему пару ударов. Кулаком. Под молчаливое одобрение солдат.

Надо было видеть окровавленную морду этого хама, когда он с трудом выбрался из принявшего его сугроба. А еще лучше – прочитать жалобу царю на учиненное мною публичное поношение его чина и знатного рода.

Петр выслушал мои объяснения о недопустимости пререканий с начальством, которые царь как наиглавнейший из начальников полностью одобрил. Итогом был вылет офицера со службы на все четыре стороны.

Не знаю, в какую армию он в дальнейшем направил свои стопы. Мы ничего не потеряли, зато кто-то приобрел некое бесценное (цена – полуполушка в базарный день) сокровище. С чем их можно поздравить.

Это была одна из моих самых легких разборок с Петром. Иногда бывало много хуже. Как после взятия Керчи. Тогда один из бывших флибустьеров, Бертран, уже в Таганроге попробовал расплатиться в кабаке сохранившимся у него песо. Бравый моряк не ведал, что всякое хождение иноземной монеты на территории России является делом запрещенным и строго наказуемым.

Будь Бертран хотя бы трезв, он сумел бы отбиться, когда в кабак ввалились тайно вызванные целовальником солдаты. Еще счастье, что я вскоре прибыл в город. В противном случае Петр вполне мог бы лишиться хорошего моряка.

Пришлось мне повторить визит дона Руматы в Веселую башню. В смысле – в местный, недавно построенный филиал приказа пыточных дел. Вышло довольно похоже. Разве что Бертран не был, подобно барону Пампе, подвешен вниз головой. Он даже на дыбе не успел еще побывать, хотя еще бы немного…

Чем горжусь – повторить подвиг давнего кумира с перебиванием одним ударом стола я сумел. А удалиться вместе с освобожденным даже проблемы не возникло.

Зато когда Петр самолично отчитывал меня за самоуправство, не желая слушать оправданий, это был номер. Я выслушал о себе столько гадостей, что о существовании некоторых даже не подозревал. Вернее, не относил до того вечера на свой счет.

Обошлось. У Петра здравый смысл все-таки частенько брал вверх над праведным гневом и иными эмоциями. Главное тут было разъяснить, что существованию России и нынешнего строя данное событие не угрожает. В случае с Бертраном имело место незнание законов. В другом – еще что-то.

В том смысле, что поводов для оправдываний находилось достаточно. По счастью, не слишком серьезных.

Проблему с офицерами мне удалось разрешить лишь отчасти. Пришлось надавить на Петра. В итоге сорок человек из моего полка были произведены в офицеры и распиханы по новым частям. Получилось по одному, по два на роту. Хоть что-то.

Я ведь не был ни командиром бригады, ни командиром дивизии. Полк пока оставался самой крупной воинской единицей. Более крупные части формировались по мере необходимости и расформировывались по исчезновению надобности. Генералы же вне войны являлись не столько командующими, сколько инспекторами. Этакими высокопоставленными поверяющими с некоторыми правами и неограниченными обязанностями.

Дворянская конница тоже стала потихоньку расформировываться, а на ее месте создавались драгунские полки. Но тут я настоящим специалистом себя не считал. Я на лошадь впервые сел уже на Гаити. Какой из меня кавалерист?

Большую часть времени я проводил где угодно, только не в Коломне. То мчался в Воронеж, то на юг, а в Москве приходилось бывать столь часто, что Лефорт даже отвел мне пару комнат в своем дворце.

Хороший человек Франц! Пусть никудышный полководец и адмирал, зато всегда готов поддержать толковое новшество. Даже казармы для солдат он построил первым. В краях, которые позднее стали именоваться Лефортово.

И только в своих деревнях мне до сих пор бывать не довелось. Все никак не хватало на это времени.

Кто и когда решил, будто прошлые века отличались неторопливостью? Плюнуть бы тому человеку в морду!

После Нового года, не нынешнего, справляемого в сентябре, а европейского, январского, заболел Лефорт. Вначале я не придал этому значения. Все мы не юноши. Мало ли что бывает?

Уже попозже, трясясь в возке в Тулу, я вспомнил то, что не должен был забывать. О смерти Лефорта еще до Северной войны.

Нам так и не удалось полностью переиграть нелепый стрелецкий бунт, только видоизменить его, и все-таки снова и снова мы пытались исправить известное нам, сделать чуточку лучше.

Петрович как раз должен был вскоре возвращаться из Воронежа в Коломну. В речном адмиралтействе морского флота он проверял санитарную часть, как слышал, частенько ругался с Петром, однако с февраля нашего эскулапа ждали студенты в его импровизированной фельдшерской школе. Да перед тем он просто должен был навестить нашу базу.

Я послал гонца прямо с дороги, а сам был вынужден следовать дальше. Требовалось договориться о скорейшей поставке ружей в полки, убедить заменять багинеты штыками. Корпорация Флейшмана выпускала в основном штуцера, а линейные полки обеспечивала Тула да поставки из-за границы.

Еще хорошо, что Петр внял нашему старому предложению и расширил дороги. Раньше приходилось путешествовать в возке, запряженном одной-единственной лошадью, в крайнем случае впрягать вторую цугом. Зато теперь появились знаменитые впоследствии тройки, и езда сразу пошла быстрее. Еще бы колокольчик, дар Валдая, но о такой штуке никто до сих пор не слыхал.

В Москву я вернулся не то поздним зимним вечером, не то ранней зимней ночью. Стража пропустила беспрепятственно. Только успевали раздвигать рогатки на заставах. Еще бы! Это простым людям ночные прогулки были запрещены. Этакий вечный комендантский час. Я относился к лицам, для кого законы писаны, а правила – нет.

Дворец Лефорта встретил меня относительной тишиной. В том смысле, что затянувшийся ужин изрядно недотягивал до пира. Играл небольшой оркестр, в зале находилось десятка два гостей, но поедание пищи и беседы шли без кутежа.

Лефорт выглядел значительно хуже, чем несколько дней назад. То краснеющий, то, напротив, бледный, с темными кругами под глазами, явно нуждающийся не в застолье, а в постельном режиме. И все равно сидел из последних сил, явно не желая поддаваться болезни.

– Как ты, Франц? – вопрос был глуповат, но ничего другого на ум не пришло.

– Чуть получше, – улыбнулся тонкими бескровными губами Лефорт. – Последние пару дней было совсем плохо.

Со мной он особенно не притворялся. Уж не знаю почему, обычно я вызываю у людей определенное доверие. Да и поддерживал в конфликтах с царем Лефорт, как правило, меня.

– Я послал за Петровичем. Не знаю, где его найдут, но крепко надеюсь: мешкать он не станет.

– Спасибо, Серж. Мне в самом деле лучше. Знакомый порекомендовал хорошего лекаря. Говорит, не таких ставил на ноги. Вот только пить пытаются запретить.

– Иногда лучше воздержаться, – поддержал я незнакомого эскулапа. – Вино доставляет нам удовольствие, но оно же препятствует порой лечению. Зато по выздоровлению становится гораздо слаще. Жизнь не всегда состоит из одних удовольствий.

– Зачем же тогда жить? – грустно спросил Франц.

На самом деле алкоголиком по нынешним меркам он не был. Бывало, напивался, однако гораздо чаще придерживался меры, когда эйфория еще не переросла в безудержное свинство. Да и помимо приятного времяпровождения занимался многими делами. А для меня главным качеством царского фаворита было его абсолютное бескорыстие. Лефорт мог бы иметь все, что угодно, стоило только даже не шепнуть, а намекнуть царю, на деле же даже дворец являлся собственностью государства.

Это остальные птенцы гнезда Петрова будут запускать в казну загребущие руки. С другой стороны, какой Лефорт птенец? Если уж говорить подобными сравнениями: когда он встал на крыло, Петр ни о каком гнезде еще не думал.

В числе гостей я заметил незнакомого мне мужчину явно южной наружности. Черные волосы, почти такие же глубоко посаженные глаза, то и дело устремляемые в мою сторону, полноватые губы…

Мне мужчина сильно не понравился. При том, что обычно я не сужу о совершенно посторонних людях.

– Кто такой? – Спрашивать у Франца было неудобно. Пришлось улучшить момент и шепнуть вопрос поднесшему очередное блюдо слуге.

Слуги вообще зачастую знают о гостях гораздо больше, чем этим гостям бы хотелось.

– Лекарь из Италии. Джузеппе… – Фамилию слуга запамятовал, да я все равно вряд ли мог слышать ее.

Тогда понятно. Во мне наверняка взыграла обычная нелюбовь к медикам. Толку от этой породы… И в то же время куда от них деться? Сам я никогда не лечусь, организм сам справится там, где медицина бессильна, но помимо болезней существуют раны.

Нет, наш Петрович – нормальный мужик. Не бывает правил без исключений. Я больше о профессии в целом. Профессии, до сих пор отдающей шаманством или шарлатанством. Да и позднее будут сестрички и прочие врачихи женского рода, весьма способствующие исцелению раненых мужиков.

Лицо Лефорта едва заметно скривилось. Франц явно чувствовал себя очень плохо и старался скрыть свой недуг.

На другом конце стола сразу напрягся Джузеппе. Может, зря я на него наговариваю? Вдруг он действительно в чем-то разбирается и старается вылечить своих пациентов, а не просто запустить руку в их кошельки?

Нет, надо все-таки разыскать Петровича! Как будто я мог всецело располагать собой, а наш эскулап являлся заместителем Господа Бога по медицинской части.

Два последующих дня мне пришлось мотаться из полка в полк. Еще хорошо, что стояли они не так далеко друг от друга, хотя, увы, и не в Москве. Когда же на третий день, точнее, уже вечер, я, усталый и опустошенный, добрался до дворца Лефорта, то в одном из коридоров увидел, как несколько человек несут на руках хозяина. Рядом с ними шел Джузеппе и что-то говорил на смеси итальянского с французским.

Я увидел обмякшее лицо царского друга, а затем услышал из уст гостей, что Францу стало настолько плохо, что он потерял сознание прямо за столом.

Пришлось наскоро перекусить, выпить с мороза водки и распорядиться, чтобы запрягали. Беседовать с лекарем о состоянии Франца мне не требовалось. Как ни отрывочны знания по истории, даже в них порой гораздо больше скорби, чем бы того хотелось.

Не мог я, подобно многим, сидеть и ждать конца. Оставалась последняя надежда, пусть иллюзорная, зыбкая, и все же надо было использовать единственный крошечный шанс до конца.

Как оказалось, Петрович где-то разминулся с моим посыльным и ничего не знал. Впрочем, он и вернулся-то в Коломну накануне, буквально пару дней назад, и еще толком не отошел с дороги.

Он срочно сорвался и уже вместе со мной понесся в Москву. Рассуждая по дороге, что сделать он может очень немногое. Вот если бы чуть пораньше, да и то…

Не учли…

Мы прибыли поздней ночью, когда было уже поздно. Дворец напоминал растревоженный муравейник. Носились слуги, офицеры, успел прибыть кое-кто из ближних бояр. Тех, кто успел узнать о случившемся.

Впрочем, кое-кто из узнавших наверняка спокойно завалились спать, дабы потом отговориться неведением. Еще свечку поставили, но не за упокой, а в благодарность за избавление.

Кто всерьез рыдал, а кто глаза слюнил…

На какой-то по счету день из Воронежа примчался Петр. Никуда не заезжая, сразу бросился сюда, припал к ушедшему навеки другу. Глаза царя были красными от сдерживаемых слез.

– Тяжелая утрата, Питер, – в отличие от многих, я был искренен. – Прости. Я хотел привести Петровича, но не успел.

– Спасибо, Сергей, – Петр почти никогда не называл меня по имени. – Он… – говорить дальше самодержец не смог.

Зато с какой ненавистью посмотрел на столпившихся тут бояр, многие из которых давно жаждали смерти царского друга!

И были небывало пышные похороны, когда сам государь шел во главе первой роты Преображенского полка. Прощальные салюты, искреннее и показное горе…

– Какая-то странная смерть, – сказал мне наедине Петрович. – От таких болезней настолько легко не умирают.

– Хочешь сказать, ему помогли? – Мысль напрашивалась сама собой. – Кто?! Новый лекарь?

– Я говорил с ним. Джузеппе божится, что, когда его представили Лефорту, что-то делать было уже поздно. Пока он разобрался… Подозревает какой-то медленный яд, но говорит, что сам он не специалист и вполне может ошибаться. Сообщим?

– Зачем? – Я сразу прикинул, что при нынешних методах следствия и количестве недоброжелателей Франца Москва вполне может обезлюдеть. – Надо как-то попытаться самим. Хотя я думаю, что если был отравитель, то его след давно простыл.

Учитывая уровень здравоохранения, вернее, полное отсутствие какого-либо уровня, люди мрут словно мухи от любой ерунды. Случается – от попыток лечения. Подозрения Петровича – далеко не факт. Судовой врач, он если имел дело с отравлениями, то сугубо пищевыми. А про яды разве что слышал краем уха.

Может, мы просто стали чересчур мнительны? Золотой век отравителей давно в прошлом. Да и почему Лефорт? Чем и кому он был настолько опасен?

Не факт. Далеко не факт…

Аркаша прибыл в Коломну недели через три после похорон. Сияющий, словно золотой луидор, каждой черточкой лица демонстрирующий успех порученной миссии.

– Вот, – Аркадий торжественно извлек из шкатулки целый ворох бумаг. – Здесь все.

Пояснять дальше он не стал. И так было ясно.

– Аркаша, ты гений по дипломатической части! – не выдержал я. Хотя мы рассчитывали на определенный успех миссии, вероятность неудачи была достаточно велика.

– Не только по дипломатической. По коммерческой тоже, – с наигранным самодовольством изрек Калинин. – Знал бы ты, какую я заработал прибыль! Причем при европейской конкуренции. Да и помимо прибыли… Вот, – он протянул мне аккуратный чертеж.

Так. Явный план города, нарисованный, признаться, довольно умело, хотя без нынешних художественных изысков. Есть у здешних манера каждую карту сопровождать многочисленными ненужными завитушками и старательно пытаться прорисовать внешний вид каждого дома. А если река, то уж пара лодок – вещь просто обязательная.

Здесь все было гораздо строже. Линия укреплений с помеченными высотами стен, довольно прихотливые изгибы улиц, дома обозначены, но без старательного изображения фасадов. Довольно грамотная схема по меркам моего времени.

Вглядывался я недолго. Все-таки центральная часть изменилась не настолько сильно. Гораздо меньше, чем в той же Москве. Есть города, в которых мы бывали, а есть – которые мы обречены помнить до своей смерти.

– Рига?

– Она самая. Специально пришлось задержаться. – Аркадий притворно вздохнул, но тут же не сдержался и расплылся в улыбке.

– Молодец! Удружил так удружил! – Я действительно был рад. Как, наверно, не радовался взятию Керчи.

Рига – это не никчемная Нарва или какой-нибудь Ниешанц. Это настоящий город, к тому же прикормленный порт, и взятию его я придавал большое значение.

– Сколько тебе нужно на приведение в порядок? – Аркаша заглянул ко мне прямо с дороги, отправив домой только возок с вещами. Хорошо, день выдался воскресный, и я случайно был дома.

– Хоть пару часиков дай, – усмехнулся Аркаша.

– Даже три. Завтра мы выезжаем к Петру в Воронеж, но сегодня надо обязательно заглянуть к Юрику. Хоть посидеть немного.

В бытовом плане Флейшман устроился лучше всех. Хотя времени в Коломне он проводит больше любого из нас. А то и всех нас, вместе взятых. Если не считать Ардылова. Вот и завел себе лучших поваров. Не то что мы, грешные, которые вечно вынуждены есть где придется и что придется.

Давненько мы не собирались все вместе! Но хоть в усеченном, так сказать, виде. Посидеть, поговорить…

– Знаешь, с кем я проделал остаток пути? – Вместо того чтобы уйти, Аркаша продолжал сидеть и улыбаться с плутоватым видом.

– Откуда?

– Ну, Командор, попробуй. Слабо угадать с трех раз?

– Сплясать не требуется? – с иронией уточняю я.

В подобные игры играть бесполезно. Хотя, не скрою, искру интереса Аркаша во мне зародил.

– Колись.

– Ладно. Что с тобой делать? – притворно вздыхает Калинин. – С леди Мэри. Она как раз решила навестить отца.

Сердце чуть дрогнуло. Я попытался взять себя в руки и суховато уточнил:

– У нее тут не только отец, но и муж.

Уточнять дальше не имело смысла. Не любил я баронета, а он вообще меня ненавидел и даже не особо пытался скрыть свои пылкие чувства.

– Муж – ерунда. Мне ее слуги все рассказали. Мэри с ним не живет. Дала от ворот поворот и даже видеться старается с ним как можно меньше.

– Это не наше дело, – отрезал я.

– Конечно, не наше, – Аркадий старательно выделил последнее слово. С этаким не слишком приличным намеком.

– И не ваше тоже, – дал ему понять, что намек понят.

– Ну-ну, – покачал головой Аркадий. Но все же ему хватило такта не продолжать эту тему, и он встал. – Ладно. Тогда через пару часиков у Флейшмана. До встречи, Командор!

– До встречи, – машинально кивнул я, а мысли стремились улететь куда-то далеко. Туда, где им находиться вообще не положено. Отнюдь не к вожделенному рижскому плану.

4. Дипломатия и подготовка

Разговор с Петром получил неожиданное продолжение. Монарх был чрезвычайно доволен исходом дела. Хотя отношение его к Франции ничуть не изменилось, однако в практической деятельности он был готов договариваться хоть с чертом. Лишь бы польза была.

– Такие таланты в купцах пропадают!

– Тогда – в пиратах, – усмехнулся Аркаша.

Петр всегда оставался царем, но если человек делал дело, то в повседневной жизни мог беседовать с монархом достаточно фамильярно.

– Вот где банда! – Петр покачал головой. Не с осуждением, а с неприкрытым восхищением.

Пусть порой он бывал недоволен своеволием свалившейся ему на голову компании, но в целом был вынужден признать: работал в ней каждый не за страх, а за совесть. А тружеников царь любил. Сам был таким же.

– Да уж, что есть, – прокомментировал Командор.

Все-таки приятно, когда воспринимают их небольшую группу именно как целое. Пусть пути несколько разошлись.

– В дьяки пойдешь? – неожиданно предложил самодержец.

Аркадий чуть не поперхнулся. Сразу представил себя на клиросе в роли священнослужителя. Конечно, человеку далеко не старому, склонному к довольно вольному образу жизни станет не по себе. Даже если предложат не в дьяки, а в какие-нибудь архиереи.

И лишь чуть позже дошло, что дело идет о занятии дипломатической должности в Посольском приказе.

– Я уже говорил, что надо все звания привести в определенную систему. Этакую табель о рангах, – напомнил Командор.

Ему, как человеку военному, в подобных вещах импонировала стройность. Чтобы сразу было видно, кто кому обязан подчиняться.

Хотя у самого Кабанова с подчинением возникали некоторые проблемы. Отвык за время флибустьерской эпопеи.

– Я не могу. У меня дело, – наконец, извиняясь, отозвался Калинин.

– Совмещай, – отмахнулся Петр. – Одно другому не помешает.

– На нем сейчас вся наша флотилия, – напомнил Командор. – Фрегат, бригантина и семь торговых судов.

– Языки знаешь? – Перечень впечатлял, однако царь остро нуждался в знающих людях.

– Английский, французский, испанский, – перечислил Аркадий. – Голландский совсем немного.

– Государь, давай решим это чуть позднее. Годика через полтора, – вставил Кабанов.

В одном из его планов флотилии отводилась важная роль. Но одно дело, когда корабли принадлежат частному лицу, и совсем другое – представителю дипломатического корпуса. Если передать флот Сорокину или возглавить его самому, это могло повести к обрыву наметившихся деловых связей. Все-таки коммерсантами ни Сергей, ни Константин никогда не были. И каким бы важным ни было одно предстоящее дело, терять ради него другое не годилось.

Делиться этим планом Командор с монархом пока не хотел. Когда до воплощения добрых полтора года и все базируется исключительно на неожиданности, не стоит заранее расширять круг посвященных. До сих пор этот круг состоял из одного Командора. Зато вероятность утечки информации стремилась к нулю.

Петр недовольно поморщился. Он стремился как можно скорее переделать весь существующий уклад и пока смотрел вперед не на годы и десятилетия. До составления долговременных планов монарх-реформатор не снисходил. Хотелось всего и сразу, а чего всего – Петр порою сам не понимал.

– Я не отказываюсь. Но пока не могу всецело посвятить себя государственной службе, – дополнил своего бывшего предводителя Калинин.

– Ладно. Мое предложение остается в силе, – не стал настаивать Петр.

Он предвкушал победу и потому был настроен довольно миролюбиво. Да и разница между штатным дипломатом и человеком, трудящимся на этой почве по совместительству, представлялась ему небольшой. При нехватке людей каждый из приближенных к монарху занимал по несколько должностей. Плюс трудился в тех отраслях, в которых вообще не числился.

Аркадий уехал. Его ждали дела в Коломне, а затем очередное путешествие в Европу. Командор хотел отправиться поближе к столице вместе с ним, однако Петр категорически заявил, что в данный момент флот – это главное. Поэтому он не может отпустить Кабанова в глубину континента. Имеешь флотский чин, так и находись с флотом.

Сергей попытался возразить, мол, без армии флот не нужен. Прежде надо сделать хотя бы одно. Но уж тут самодержец слушать его не пожелал.

Пришлось утешиться тем, что на данный момент мирный договор был самым важным делом. А подобные вещи почему-то охотнее подписываются с сильными.

Умер Гордон. Старый генерал прожил немалую жизнь, но был еще бодр, и вдруг… Это был еще один удар по Петру, и царь поспешил скрыть горе многочисленными делами.

Река вскоре вскрылась. Едва прошел лед, как один за другим на воду стали спускаться построенные за зиму корабли. Их было много. Благо, согласно указу, деньги на строительство были обязаны выдать практически все жители государства. Купцы, монастыри, помещики и, уж само собой, крестьяне. С этой стороны повезло сибирякам. Добраться до них было и трудно, и долго. Пока соберешь, все срока выйдут.

Один из кораблей построил сам Петр. Причем по качеству – один из лучших. Царь демонстрировал полученные в Европе умения, как бы собственным примером показывая подданным, каких успехов можно достичь в любом деле при малейшем желании.

Жаль только, при этом как-то забывалось: желание махать топором есть не у каждого. Точно так же, как и способности к данному делу.

Часть построенного, довольно значительная, никуда не годилась. Другие корабли сразу нуждались в переделках и ремонте. Но самодержец настолько хотел иметь мощный флот, что в его состав принималось все, хоть сколько-нибудь держащееся на плаву.

Не прошло месяца, как весь флот вышел из Таганрога и отправился к Керчи. Кораблей было много. Куда ни кинешь взгляд, повсюду виднелись паруса. У Петра были все основания быть довольным. Создать за самый короткий срок с нуля этакую мощь!

Гораздо скептичнее смотрел на все Кабанов. Как толпа одинаково одетых людей еще не является армией, так и скопище кораблей – это еще не эскадра. Отряд самого Кабанова на общем фоне был наверняка лучшим. Три линкора и фрегат, те самые, с которыми в прошлом году Командор совершил рейд по Черному морю, уверенно совершали групповые эволюции. Как ни хотел Петр распределить бывших флибустьеров равномерно по всей эскадре, Кабанов сумел его убедить, что несколько настоящих моряков на корабле особой погоды не сделают. В то время как собранные вместе они представляют собой нешуточную силу.

Бедой основных сил было отсутствие опыта. Да и где его набраться, когда даже уже побывавшие в кампании корабли всю зиму стояли на приколе, а новые, укомплектованные главным образом новичками, за исключением иноземных офицеров, вообще в первый раз вышли в море?

Всю дорогу капитаны и адмиралы пытались на ходу учить команды. Как ни короток был путь, однако в каких-то пределах цель была достигнута. В хорошую погоду без противника флот стал смотреться на глаз дилетанта достаточно грозно. Большего пока не требовалось.

В Керченском проливе эскадра продолжала маневрировать. По предложению Кабанова попробовали отработать бой с воображаемым противником. Вернее, самый простейший вариант. Перегородили пролив, якобы преграждая врагу путь в Азовское море. Постреляли залпами. Как подозревал Командор, реальных попаданий было бы немного. Но хоть что-то для начала.

Вскоре от эскадры отделился линкор «Крепость» под командованием Памбурга. Дипломатам удалось договориться, что посол Украинцев прибудет в Блистательную Порту морем.

Памбург ушел. Эскадра какое-то время еще находилась под присмотром Петра, но затем самодержец был вынужден отправиться в Москву. Дело в том, что туда уже прибыло посольство от нового шведского короля Карла Двенадцатого. Послы требовали, чтобы русский царь подтвердил условия грабительского Столбового мира на вечные времена.

По этому миру Россия отдала Швеции все свои земли, лежащие у берегов Финского залива и Балтийского моря. Без малейшего права требовать их обратно. Но тогда Россия была ослаблена долгой войной то с Польшей, то с той же Швецией, а сейчас потихоньку возрождалась. Если сам король, взбалмошный, мечтающий о воинской славе, с радостью бы подрался с любой страной, то общественность Швеции относилась к подобным делам гораздо осторожнее. Захваченного возвращать не собирались, но и воевать не хотелось. Хотя бы из-за пустой казны.

А еще здорово хотелось унизить своего соседа. Даже пункт в требованиях был помещен – дабы русский царь целовал крест в знак мирных намерений. Пусть знает свое место!

Объявить Швеции войну прямо сейчас Петр не мог. Еще не был подписан мир с Турцией. Драться на два фронта Россия не могла. Необходимо было прежде обеспечить покой на юге, и уж тогда требовать возвращения отторгнутого ранее.

Потому поневоле требовалось послов принять. Хотя, вопреки обыкновению, в Москву царь не торопился. Пусть подождут. От них не убудет.

Почти одновременно с посольством в столицу приехал генерал Карлович, посланник польского короля и саксонского курфюрста Сигизмунда Августа. Как раз – с предложением о союзе в грядущей войне со Швецией. Еще раньше о том же заговорила Дания. Шведская гегемония на Балтийском море не устраивала остальные страны.

Да к тому же лифляндские и эстляндские бароны, шведские подданные, были готовы отложиться от навязанного «отечества». В поисках денег отец нынешнего короля, тоже Карл, только Одиннадцатый, пошел на секуризацию. Потребовал, чтобы все владельцы земель предъявили письменные свидетельства, на каком основании получили свои вотчины.

Дело было давнее. Войн на этой территории велось много. Большинство документов было давно утеряно. На это и рассчитывали шведы. Нет документов – нет земель. Приобретенные (или отнятые – в зависимости от точки зрения) земли распродавались казной среди самих шведов.

Впрочем, бывшим владельцам никто не запрещал выкупить собственное имущество и таким образом остаться его хозяином. Только плата была почему-то чуть повыше, чем для представителей коренной нации королевства.

Неудивительно, что практически все бароны стали посматривать на своих соседей. Вдруг кто-то захочет отобрать земли, Швеции никогда не принадлежавшие? Если права наследников рыцарей будут подтверждены, то это государство приобретет немало новых подданных, готовых защищать его во всех войнах с оружием в руках. Одни надеялись на крепнувшую Россию, другие, во главе с Паткулем, – на Польшу.

Польша устраивала больше еще и потому, что в своем извечном бардаке не нуждалась ни в каких услугах. Если бы бароны превратились в шляхтичей, то одновременно с этим приобрели бы кучу прав без каких-либо обязанностей.

Вот Паткуль и старался, нашептывая польскому королю о том, с каким нетерпением его ожидают в Прибалтике.

В свою очередь Август старался убедить Петра обрушиться на Швецию. Да и как иначе, если одним из главных обещаний в ходе предвыборной королевской борьбы он сам выдвинул присоединение к Речи Посполитой лифляндских земель?

На церемонии приема посольства Кабанов не присутствовал. По дороге вместо Москвы он завернул в Коломну. Проведал сына, росшего на попечении нанятых дядек и мамок, причем главной мамкой была негритянка Жаннет. Потом посидел с Флейшманом, обсуждая, что из намеченного уже сделано, что делается и какие проблемы стоят на пути.

Дела шли довольно хорошо, хотя не совсем так, как хотелось. Поддержка была, но на пути частенько вставали чисто технические трудности, и не всегда удавалось их преодолеть. Инженеров в распоряжении Флейшмана не было. Многое поневоле приходилось делать методом тыка. Да и общий уровень технологий не позволял изготовить многого. Или же не обеспечивал нужной точности.

Из Коломны Командор отправился в сформированные недавно полки. Он многого ждал от этого лета. Но время прошло во флотских проблемах. Теперь предстояло узнать, как выполняли полковники оставленное им предписание по боевой подготовке.

Во всех четырех полках картина была одинаковой. Кабанова встречали развернутые ряды. Стояли солдаты с разномастными ружьями. Производимых Флейшманом штуцеров едва хватало на полк Кабанова и егерские команды старых полков. Все новые части вооружались с миру по нитке. Довольно много фузей закупил Петр в бытность в Англии. Что-то произвел Тульский завод. Подчистили арсеналы, вплоть до стрелецких пищалей. Пошли в дело турецкие ружья, захваченные в Азове и Керчи. В итоге в каждой роте царил полнейший разнобой. Каждый солдат был обязан сам отливать пули под калибр доставшегося ему оружия. А уж говорить о меткости даже не приходилось.

Как тут же выяснил Командор, полковники прекрасно понимали данную проблему. Потому никаких учебных стрельб не велось. Новобранцев лишь кое-как научили заряжать оружие да прикладывать его к плечу, имитируя выстрел. На первое время сойдет, а там уж как-нибудь…

Зато как стояли! Каждый офицер на положенном месте. Сверкали в руках командиров протазаны с соответствующими званиям кистями. Золотыми у полковников, серебряными у подполковников, серебром с золотом у майоров. Чуточку поскромнее выглядели обер-офицеры. Их знаками различия (никаких погон еще в помине не было) был белый цвет кисти у капитанов, красный у поручиков, зеленый у подпоручиков. У прапорщиков в руках вместо протазанов были ротные знамена.

Довольно красочно. Отчасти – удобно. Соответствующий протазан – это ориентир в строю. Зато абсолютно бесполезно в качестве оружия. Не шестнадцатый век на дворе. Все давно изменилось, и только инерция составителей уставных порядков не позволяла выкинуть отслужившие свое штуки.

И уж совсем дикими казались Кабанову унтер-офицерские алебарды с некоторыми изменениями формы лезвия в зависимости от чина.

В Егерском полку Кабанов с самого начала вооружил командный состав такими же штуцерами, как у простых егерей. Несколько десятков стволов в бою лишними не бывают. В отличие от протазанов, алебард и прочих пережитков прошлого.

Но это у себя. В других полках он был не властен. Штатную численность определял не он.

Черт с ними, с алебардами. Вот подготовка… При перестроениях путались порой не только солдаты, но и разноязыкие офицеры. Большинство рядовых штыком или багинетом практически не владели. Стрелять вообще никому не доводилось.

И с такими воевать?

Командор неистовствовал. Он пытался демонстрировать приемы солдатам. Распекал офицеров. Всем командирам полков повелел в кратчайшие сроки переделать злосчастные багинеты на штыки. Перенервничал сам и издергал всех остальных. В заключение пообещал, что в самое ближайшее время вернется, и тогда на нерадивых обрушатся не слова, а кары.

В общем, поездка вышла еще та. Четыре остановки, и четыре разноса по самой полной программе.

И только в летнем лагере среди родных егерей Командор чуть отдохнул душой. Люди здесь были сплоченные предыдущими походами. Дитрих вовсю старался оправдать высокое звание полковника. Каждый офицер служил примером для рядовых. Рядовые, по крайней мере дворянская их часть, мечтали поскорее выйти в офицеры и уже потому могли служить образцом. Перестроения совершались четко. Каждый воин владел штыком. Стрельба прошла отменно. На своеобразный десерт Ширяев продемонстрировал скрытное перемещение своих охотников, а Клюгенау – стремительное наступление егерей, сведенных в невиданные нигде колонны к атаке. Один из приемов, вытащенных Кабановым из прошлого, здесь являвшегося будущим, и творчески развитым сочетанием непрерывного огня с завершающим штыковым ударом.

Хочешь сделать генерала счастливым – покажи ему доведенное до совершенства учение.

Эти четыре дня, проведенных среди егерей, Кабанов был если не на седьмом небе, то уж наверняка не ниже какого-нибудь четвертого.

Уже на подъезде к Москве настроение стало вновь ухудшаться. Вспомнились предыдущие полки с их бестолочью, и снова захотелось рвать и метать.

В столице государства внешне ничего не изменилось. Все те же глухие заборы, бессчетные переулки, толпа на базарах, размеренная, выверенная веками жизнь. Выезды бояр по старинке цугом, да иначе по многим закоулкам и не проехать, верховые дворяне, пеший простой люд. Снующие всюду коробейники с самым разнообразным товаром, несущиеся по своим детским делам мальчишки, изредка – куда-то спешащий служивый человек в немецком платье. Разве что вместо стрельцов в их разноцветных кафтанах проходили небольшие команды солдат. Ружья на плече, до погонных ремней еще не додумались, зеленые мундиры, треуголки, офицер с протазаном, а то и просто с тростью во главе колонны…

Сонный город, внешне абсолютно равнодушный к происходящим в стране крутым переменам. Только под прикрытием толстых стен собственных домов обсуждали и осуждали происходящее, а в людных местах произнести что-либо опасались. А ну как раздастся зловещий, подводящий некую черту крик: «Слово и дело»?!

Лефортов дворец со смертью хозяина опустел. Можно было бы остановиться в прежних комнатах. Кое-кто из прислуги оставался, приютили бы. Но Кабанов предпочел пожить у Миши Голицына, былого соратника по Азовскому походу. Молодой князь жил просторно. Потеснится как-нибудь.

Впрочем, ни князя не оказалось в хоромах, ни Кабанов там задерживаться не стал. Лишь велел Василию, чтобы перенес вещи, а сам уже верхом в сопровождении Ахмеда отправился на поиски Петра.

Найти царя в его столице было посложнее, чем взять с налета иную крепость. Во многих местах Петра видели, кое-где он был, но куда уехал – тут мнения расходились самым диаметральным образом. Вначале Кабанов пытался следовать хотя бы некоторым советам, потом понял, что начинает объезд некоторых мест по второму кругу, и плюнул на все.

Зато попутно довелось услышать целую кучу последних московских сплетен. Например, что царь вернул свое расположение Шеину. В общем-то правильно. При всех своих личных недостатках первый российский генералиссимус был человеком деятельным. Вдобавок, уже успел набраться опыта, имел задатки полководца. После недавней скоропостижной смерти Гордона лучшего военачальника на Руси не было. Кабанов помнил, во что выльется приглашение иностранца под Нарву. И потому радовался примирению царя с полководцем.

Еще больше порадовала другая новость. Петр категорически отказался целовать крест, заявив, что никакого целования в договоре нет и не было. Послы долго мялись, переписывались со Стокгольмом и в итоге были вынуждены уступить.

Целование креста было для нынешних времен слишком серьезно, чтобы его можно было нарушить просто так. Следовательно, Петр твердо решил забрать обратно российские земли и пробиться к долгожданному морю. Вот только развязать руки на юге, а там можно вспомнить про рижское бесчестие.

Командор не был царем и не вершил высокую политику. Потому помнил о шведском высокомерии постоянно и даже отплатить собирался именно в Риге.

После новостей, вернее намеков на них, хотелось торопиться. Еще столько всего предстояло сделать!

Вообще-то было место, где Кабанов еще не искал самодержца. И, кстати, место весьма вероятное…

5. Командор. Кукуевские последствия

На Кукуе я не был практически с той самой кровавой ночи.

Нет, однажды мы забрели сюда весьма развеселой компанией. Петр, Алексашка, Лефорт, я. Были мы уже весьма тепленькие, поэтому уже тогда все воспринималось словно в тумане, а уж по прошествии времени кроме самого факта посещения с уверенностью не вспомню ничего. Наверно, добавляли, но что и где – покрытая мраком тайна.

Теперь я был трезв, и мир предстал передо мной цельной, реальной картиной.

Была вторая половина дня, грозящая скоро перейти в вечер. До темноты было еще по-летнему далеко. Труженики Кукуя в большинстве успели закончить работы. Теперь мужская их половина направлялась в многочисленные кабачки. Какой же добропорядочный бюргер проводит вечер с семьей? Только вне дома и за кружкой пива. Если же случится разгул – за двумя.

Пиво я особо не жаловал. Оно навевает лень. Гораздо лучше квас. Если же есть желание – то чего-нибудь крепкого.

Желания у меня не было. После всего случившегося я серьезно опасался, что могу пойти по наклонной. Да и радости от пития не стало никакой. Порою вспоминалось такое – хоть волком вой. Если выть пристало Кабану.

Нет, не кровавые походы. Напротив, приятные мгновения жизни. И становилось больно, что не сберег и не вернуть.

Да ладно об этом.

Мне сказали, что наибольшей популярностью стала пользоваться новая ресторация. В отличие от пивных, вполне демократическое заведение, которое – страх сказать москвичу – посещают даже с женами. Вкусные обеды, вечерами – танцы, весьма приличное общество. А раз приличное, то кто-нибудь подскажет, не маячил ли поблизости Петр. К Монсихе заваливать без приглашения мне было неловко. Знал ее чуть-чуть – и не более.

Меня узнавали. После стрелецкого бунта я поневоле стал довольно популярной фигурой на Кукуе. Пусть я сюда не забредал, многие помнили о моем полуночном появлении.

Ресторация, как оказалось, обосновалась на месте одного из сожженных домов. Довольно большое, двухэтажное новое здание, чуть в стороне от которого стояло несколько возков и карет. И даже конюшня имелась. Среди русского дворянства ходить по городу пешком считалось неприличным. Только верхом, сразу подчеркивая свой социальный статус.

На одной из карет я вроде бы увидел герб лорда Эдуарда. Захотелось свернуть назад, не встречаться с британским посланником, и пришлось обругать себя за малодушие. Не мальчишка, чтобы избегать встреч подобным образом.

В следующий момент я позабыл про всех англичан на свете. Над дверями ресторации висела надпись: «У кабана», а на вывеске чуть в стороне от входа был изображен этот самый кабан. Довольно похоже, с клыками, в треуголке, с явным намеком на человека, и я даже смог бы сказать, на кого именно.

Мне стало весело. Правда. Когда имеешь звериную фамилию, поневоле привыкаешь к зубоскальству знакомых и сам частенько принимаешь в нем самое активное участие. Пусть владелец к числу близких мне людей не принадлежал, однако юмор я оценил и внутрь ступил в самом хорошем расположении духа.

Несмотря на большие окна, после солнечной улицы в зале показалось темновато. Пришлось оглядываться, прикидывать, где бы тут можно поместиться.

С виду впрямь было довольно уютно. Обильно заставленные бутылками и тарелками столики, приличная публика, девушки в качестве официанток. Даже, кажется, подальше имелись отдельные кабинеты для особо важных господ.

Ко мне с угодливой улыбкой на губах подскочил мужчина. Как я узнал чуть позже, хозяин этого заведения.

– Рад приветствовать своего спасителя!

Я пригляделся. А ведь это Ван Стратен, не тот невезучий купец, которого я несколько раз грабил в разных частях света, а его брат. Но все равно, этот мог при желании объявить, что обязан мне жизнью. Учитывая обстоятельства нашей ночной встречи.

Он объявил. Как и то, что такого дорогого гостя обязан накормить за счет заведения.

По-моему, ресторатор тут же пожалел о сказанном, но отменять приглашение не стал. Как бы ни было жалко продуктов, а следовательно, денег, разок отблагодарить меня он считал своей прямой обязанностью. И вообще, он поглядывал на меня как-то странно, словно чего-то недоговаривал. Или – недоделывал.

Только тут я вспомнил, что в самом деле сегодня практически ничего не ел. А пахло так аппетитно…

– Воспользуюсь вашим любезным приглашением, – кивнул я, соблюдая некоторую дистанцию между знатным, если не происхождению, то по положению, человеком и представителем сферы услуг.

Даже Ахмеда пригласить внутрь было неприлично. Слуга – он и есть слуга. Не поймут-с.

Я уже совсем собрался потребовать отдельный кабинет, как какой-то слуга подскочил к хозяину, что-то быстро зашептал на ухо, и выражение лица Ван Стратена стало еще более приторным.

– Простите, вас приглашает к себе за стол высокочтимый лорд Эдуард. – И посмотрел выжидающе: соглашусь или нет?

Ладно. Не велик труд отобедать вместе с лордом. За столом паузы кажутся более естественными, поэтому всегда можно получше обдумать ответы.

Я предполагал увидеть Эдика вместе с неизменным Чарли. В моем представлении оба джентльмена являли как бы одно целое. Практически всегда вдвоем, этакие закадычные друзья, проведшие вместе столько дел и лет, что расставаться давно стало невмоготу.

Я ошибся. Чарли по непонятным причинам отсутствовал. Лорд был вдвоем с женщиной, и хоть та сидела ко мне спиной, я по екнувшему сердцу понял, с какой именно.

Мы церемонно поздоровались. Я понимал: все это предосудительно, ненормально. Я настолько старательно избегал любых встреч. Да и сколько их было! Без малейшего труда могу перечислить их все, начиная с самой первой на палубе только что захваченного британского фрегата. Того, который потом стал нашим верным «Вепрем».

Аппетит куда-то пропал. Я что-то ел, чем-то запивал, не воспринимая вкуса и следя только за тем, чтобы вести себя адекватно несложной ситуации. Обедают отец с замужней дочерью и их знакомый – что в том такого?

Мэри почти не поднимала на меня глаз. Лишь пару раз посмотрела, словно обожгла, пронзила насквозь, а дальше сидела, скромно потупившись в тарелку. Я тоже старательно старался не смотреть на нее, разглядывая обстановку. Честно признаюсь, никакого толку от разглядывания не было. Как выглядел кабинет, не имею никакого понятия. Нечто зыбкое, теряющееся в непонятной пелене. В странном мареве, будто я находился не в реальном мире, а во сне, когда не в состоянии сфокусировать взгляд на окружающем.

– О вас много говорят, Командор, – пробился в сознание голос Эдуарда. – Туркам сильно повезло, что царь Петр ищет мира. В противном случае я бы им не позавидовал. Такое впечатление, будто из всего русского флота действуете только вы.

Показалось, будто лорд вздохнул.

– Остальным просто не представилось случая. – Лесть на меня не действовала. Напротив, когда хвалят прямо в глаза, всегда чувствую некоторую неловкость. – Вы же понимаете, флот совсем молодой, большинство моряков неопытны. Нельзя сразу требовать от них умения. Всему свое время. Научатся потихоньку. Не без помощи ваших соотечественников.

– Вы бы тоже могли многому научить, – заметил Эдик. – Признаться, думал, что вы находитесь на юге. Даже удивился, встретив вас в Москве.

– Я же еще занимаюсь армией. – Только не надо говорить, будто Эдик этого не знал.

– И каковы успехи? Не вполне понимаю, зачем Петру формировать новую армию. Мир с турками не за горами. Вы же не собираетесь ни с кем воевать?

Что за охота говорить о делах в присутствии женщин?

– Чтобы заключить выгодный мир, надо быть сильным противником, – заметил я.

Грядущая война со шведами – тайна, и меньше всего хочется посвящать в нее британских друзей. Кто знает, что им выгоднее в данный момент – крушение недавнего союзника или, напротив, он нужен сильным и крепким в предчувствии очередной англо-французской свары?

Мэри упорно молчала. Хотелось как-нибудь привлечь ее к разговору, однако едва ли не первый раз в жизни все возможные слова казались фальшивыми.

Да и что я мог ей сказать? Она замужем, к тому же за моим врагом. Баронет с виду демонстрировал мне, что прошлое позабыто напрочь, однако я не настолько дурак и чувствую подлинное отношение. Да и сам я помнил о страстном желании бывшего победителя вздернуть меня повыше.

Вошедший в кабинет слуга что-то подобострастно прошептал на ухо Эдуарду.

– Прошу прощения, я вас покину ненадолго. – Лорд поднялся и ушел, оставив меня наедине со своей дочерью.

Ему что? Молчание повисло, стало давить, и я ляпнул первое, что пришло в голову:

– Аркадий рассказал о вашем совместном путешествии.

Я чуть было не добавил, что далеко не каждая женщина рискнет путешествовать по Балтике зимой. Едва успел прикусить губу. Зачем напоминать Мэри о ее пиратском прошлом?

Как давно это было!

– Раз рассказал, то могли бы навестить. Знаете же, что я здесь одинока. – Мэри вновь обожгла меня взглядом, но тут же опустила глаза.

Очевидно, из милости, чтобы не сжечь меня живьем.

Но слова – как удар поддых. Как публичное уличение в трусости.

– Мне было неудобно к замужней даме, – пробормотал я.

Мэри зарделась. Словно услышала вопиющую бестактность. Нестерпимо захотелось извиниться непонятно за что. Я едва подавил заведомо глупый порыв.

Молчание вновь стало непереносимым. Почему обычно я легко чувствовал себя с женщинами, а здесь постоянно ощущал не неловкость, нет, но какое-то странное напряжение, едва ли не состояние неведомой вины? Или это и есть та самая воспетая романтическими поэтами сладострастная мука? И больно, и как величайшим счастьем дорожишь этой болью…

– Я еще не выразила вам свое сочувствие, Командор, – произнесла Мэри. – Поверьте, мне очень жаль, что так случилось.

– Спасибо, леди, – я едва не назвал ее по имени в нарушении всех и всяческих правил британской чопорности.

На этот раз во взгляде женщины был не огонь, а обволакивающая душу теплота.

В следующий миг моя рука легла поверх руки леди. Странно, коснулся руки, а ощутил Мэри целиком: каждую клеточку, каждый изгиб тела. Отчетливо, неведомым мне самому чувством. Такого со мной не было с ранней юности и первой влюбленности. И как в юности мир вокруг покачнулся.

Мэри вздрогнула. Мы вдруг стали одним, и никакая физическая близость ничего не могла добавить к этому ощущению.

Мое горькое невозможное счастье…

Слова нам были не нужны. Мы просто сидели. Я – жадно пожирая взглядом женское лицо, старательно ловя ее взгляд. Она – опустив очи долу, словно боясь посмотреть на меня.

Чувство времени исчезло. Наверно, то было пресловутое «Мгновение, остановись!».

Не остановилось. Время может застыть, но тут же, спохватившись, рвет вперед. На этот раз при помощи вернувшегося в кабинет лорда Эдуарда.

– Мэри, только что сообщили: пришли депеши из Лондона. Надо ехать, узнать, что пишут. – Эдик должен был заметить наши встретившиеся руки, однако милостиво сделал вид, будто ничего не происходит.

Подумаешь, люди сидят так, как им удобнее! Что тут такого?

Я осторожно переместил свою руку на свободный участок стола.

– Прошу прощения, Командор. Дела… – Лорд постарался придать лицу соответствующее выражение.

Впервые захотелось быть приглашенным к британцам. По крайней мере, сегодня я бы точно согласился. Но, видно, Эдуард не хуже меня понимал, во что это может вылиться, и никакого приглашения с его стороны не последовало.

Хотя, может быть, дела действительно были тайными. Мы сотрудничали с Эдиком и внешне вели себя словно старые приятели, однако я не доверял своему партнеру, и, думается, он мне тоже.

– Позвольте проводить вас до кареты. – Я встал и протянул Мэри руку.

Леди уже немного опомнилась. Даже попыталась сделать вид, словно не замечает моего жеста. Но тут ее покачнуло, и волей-неволей пришлось опереться на мою руку.

Путь до кареты оказался до обидного короток.

Лорд с дочерью уехали, а я еще некоторое время смотрел им вслед. Захотелось вернуться в ресторацию и хватануть добрую чарку водки, чтобы хоть немного возвратиться в реальность. Да только поможет ли? Вряд ли…

Ахмед подвел коня.

– Твой женщин, Командор? – Лицо татарина выглядело довольным. Подсмотрел, как-никак.

– Нравится?

– Худой больно. Женщин должен быть во! – Ахмед руками отобразил желанные габариты.

Габариты, надо сказать, впечатляли. Кажется, мой конь был несколько меньше. Но – дело вкуса. Кому-то нравятся стройные женщины, кому-то полные. И уж испортить мне настроение чужим вкусом не получится.

– Зачем мне в хозяйстве такая кобыла? – Напротив, от слов Ахмеда стало весело. – Любимая женщина – это та, которую хочется носить на руках.

Настроение требовало выхода. Я подстегнул коня и погнал вдоль улицы, словно пытаясь догнать улетевшее счастье.

Сзади гикнул Ахмед. Он обожал скачки, и что дело происходило посреди города, не играло особой роли.

Прохожие шарахались в стороны. Кажется, уже начинало смеркаться. Свежий ветер обдувал лицо, пытался проникнуть под плотный мундир.

Хорошо!

Наверно, я с легкостью проскочил бы через весь город, но в одном из дворов промелькнул знакомый возок.

Я натянул поводья так резко, что конь взвился на дыбы. Рядом взвился конь Ахмеда. Только, в отличие от меня, кочевнику сей маневр был привычнее.

– Нам сюда.

Теперь оставалось проверить, кто лучше, а кто хуже – незваный гость в моем лице или татарин за моей спиной?

Монс не была царицей, и стать законной женой монарха ей было не суждено. Но бедную Евдокию уже отправили в монастырь, и теперь любовница чувствовала себя едва ли не самой важной женщиной в стране.

Но только женщиной. Никакого влияния на дела Анна не имела. Да они ее, наверно, и не интересовали. Зато самомнения у фаворитки стало хоть отбавляй.

Уже у входа я был остановлен важным мажордомом, а может, привратником в ливрее.

– Сюда нельзя, – с акцентом, но как нечто твердо заученное объявил мажордом-привратник.

– Доложи: командор Кабанов. – Я подпустил на свое лицо выражение непробиваемого высокомерия.

Шум во дворе привлек внимание. В окне второго этажа появилось веселое лицо Петра, и зычный голос долетел даже сквозь дорогое стекло:

– Командор! Иди сюда!

Я небрежно отодвинул слугу плечом и прошел в дом.

Не люблю холуев. Мужчина может получиться из дворянина, из беспризорника, из вора – но никогда из слуги.

У Монс Петр был вместе с неизменным Алексашкой и каким-то явно военным мужчиной, хотя в данный момент обряженным в обычный «штатский» камзол. Следовательно, царь прибыл сюда отнюдь не для любовных утех. А отсутствие на незнакомце формы – очевидно, предосторожность против узнавания. По мундиру легко узнать страну. Сразу возникает вопрос: зачем? Но партикулярное платье превращает человека в частное лицо. Мало ли с кем порой общается государь?

Незнакомцем мужчина оставался не дольше минуты. Нас представили друг другу, и я узнал, что передо мной посланник Августа генерал Карлович.

Не скрою, впечатление он производил приятное. Или я после предыдущей встречи размяк настолько, что был готов любить весь мир? Кроме одного баронета. Уж к нему меня не заставит хорошо относиться никто и ничто.

Стол был накрыт на четверых, и сейчас слуги спешно ставили пятый прибор.

Анна прежде посмотрела на меня со скрытым недовольством. Сказалась немецкая бережливость и нежелание тратиться еще на одного гостя. Затем ее взгляды стали в чем-то даже интригующими. Она была любовницей государя, но любила ли своего повелителя? Уж я-то помню ее конец…

Может, я просто недопонял женщину и в данный момент приписал ей то, чего пока нет?

О делах почти не говорили. Дело не в том, что Петр опасался утечки информации. Хотя подкупить подарками и лестью любовницу царя был бы весьма неплохой ход для любого дипломата. Если бы не одно «но».

Не знаю, как будет со Скавронской, пока Петр относился к женщинам исключительно как к объектам вожделения. Неким безмозглым и бесчувственным куклам, предназначенным лишь для удовлетворения мужских потребностей.

– Это тот самый человек, который совершил рейд на Кафу и захватил Керчь, – отрекомендовал меня царь. – Между прочим, бывший флибустьер.

– Видели бы вы, как он дерется! – подхватил Алексашка. – Один десятерых стоит!

Но мне показалось, Меншиков немного завидует моим последним делам. Раньше этого не было. Теперь будущий Светлейший мало-помалу начинает ревновать ко всем, кто пользуется доверием Петра. Пока не настолько сильно, однако в грядущем вполне возможны осложнения с этой стороны.

Карлович посмотрел на меня с уважением. Он принялся расспрашивать, как мне все удалось. Пришлось объяснить – все дело в турецкой беспечности и неготовности отразить удар. В противном случае ничего бы у нас не вышло.

И конечно, подготовка. Драться самому – не велика заслуга. Надо научить драться других. Да так, чтобы, идя в бой, они были уверены в своей непобедимости.

– Одна беда, – с оттенком веселья сообщил Петр. – Повелений не дожидается. Что в голову придет, то и творит.

– Я просто предугадываю невысказанные желания Вашего Величества, – в тон ему отозвался я.

Потом разговоры перетекли на обычную болтовню, частенько именуемую «светской». Под вино можно говорить о чем угодно. В смысле, о любых пустяках.

После обеда, вернее ужина, перешли в другую комнату и закурили. Тут мы уже оставались чисто мужской компанией, и Петр смог переключиться на дела.

– Карлович специально приехал, чтобы договориться о совместных действиях против шведов. Август нападет на Ригу, датчане – на Шлезвиг, мы – на Нарву.

Идея с нападением на Ригу мне не понравилась. Я помнил, что Август являлся нашим союзником в той войне, только не помнил, на каких условиях он ввязался в это дело. Похоже, на весьма эгоистичных.

– Что кому достанется? – на всякий случай уточнил я.

– Полякам – Лифляндия, нам – устье Финского залива, – охотно пояснил царь.

Я едва не поперхнулся дымом. Внутри стал закипать гнев. Захотелось бросить Петру в лицо хрестоматийное: «Ты чего, сука, казенные земли разбазариваешь?!»

Нет, но грабят среди бела дня, а царь при этом сияет, словно ему золотой дукат подарили! Да тут впору на себе тельняшку рвать и посыпать парик пеплом!

Однако не объяснять же это при посланнике короля! В качестве друга он не слишком нужен. Но в качестве врага не нужен вообще.

– Государь, я провел инспекцию формирующихся полков. Скажу прямо – впечатление удручающее. Солдаты ничего не умеют, офицеры – кто не умеет, а кто просто не хочет ничем заниматься. С такой армией в Европе воевать нельзя. Разобьют.

Петр недовольно дернул щекой. Он пока мало обжигался на молоке и на воду дуть не собирался. Более того, недавние победы на юге казались ему гарантом побед на западе.

Поморщился Карлович. Этому не терпелось доложить королю о полном успехе миссии. Может, генерал в самом деле неплохой мужик, однако ему ли считать грядущие чужие потери? Большинству до своих дела нет.

– Шведская армия невелика. А король известен только своими безобразиями. Да и кто он? Мальчишка, – пренебрежительно заметил Карлович. – Вдобавок, лифляндские бароны заявили о своем желании войти в состав Речи Посполитой и готовы поднять восстание против шведского владычества.

– Шведская армия – одна из лучших в Европе, – отчеканил я. – Воюют не числом, а умением. Победа определяется силой духа, воинским умением, способностью армии к маневрированию. Шведы все это умеют, а мы пока – нет. Война с нашей стороны преждевременна. Какая война, когда в новых полках солдаты ни разу не стреляли? В целях экономии пороха, которого действительно очень мало. А на баронов я бы особо не рассчитывал. Важны не слова, а дела. Самое лучшее пока – как можно дольше водить за нос шведское посольство. Желательно – до следующего лета. Не стоит заключать унизительный мир с теми, кого рано или поздно разобьешь.

От хорошего настроения царя не осталось следа. Он смотрел на меня с неприкрытой злостью, словно это я был виноват во всех перечисленных проблемах.

У меня настроение пропало тоже. Да и как ему не пропасть?

Разговор продолжился чуть позже уже во дворце и без Карловича. Видно, до царя дошло, что всего я в присутствии посланника Августа говорить не буду.

– Ты что себе позволяешь? – Петр едва не набросился на меня.

– Государь, помимо доложенного мною есть еще два момента. Союз с Польшей нам не нужен, а Лифляндия – нужна. В первую очередь – это известный порт. Прикормленное место, в которое пойдут корабли. Довольно большой город, удобно расположенный, который сравнительно легко оборонять.

– Кто ты такой, чтобы рассуждать? – Петра несло. – Август – мой друг. Я ему обещал, что мы выступим против шведов вместе. С кем говоришь таким тоном?

– Мы можем выступить с кем угодно. Но Лифляндия должна быть нашей. В Риге России было нанесено оскорбление, и виновные должны за него ответить. Да и Август – друг, но монархия в Польше выборная. Надоест шляхте, изберут другого короля, и что тогда? Заплатит ли кто, уговорит – выборность и продажность неотделимы друг от друга. В итоге получим еще одного врага возле границ. Нет, хочет Август помочь – пусть претендует на что-либо другое. Не нравится – может продолжать ухлестывать за юбками. У него это весьма недурно получается.

Если юный Карл до сих пор действительно был известен своим крайне безалаберным, мягко говоря, образом жизни, то и Август ничем не прославился. Разве что любвеобильностью и склонностью к непрерывным развлечениям.

– Да… – Я никогда не видел Петра в таком гневе. Казалось, его сейчас хватит удар. Он даже не мог найти слов. Зато вместо них схватился за шпагу.

Наши взгляды скрестились похлеще клинков. В отличие от царя, за оружие я не брался. Не хватало нападать на законного государя! И вообще не думал угрожать. Но и подчиняться преступным глупостям не собирался.

Шпагу Петр вынуть так и не смог. Он первым не выдержал нашего поединка и словно в отместку прокричал:

– Убирайся! Чтобы духу твоего в Москве не было! Слышишь? Никогда! И носа не показывай!

Мог бы с этого начать. Во мне тоже кипел гнев, и я не собирался унижаться, доказывать очевидное тому, кто вбил себе в голову какую-то глупость.

– Честь имею! – Я щелкнул каблуками, хотя подобный жест был еще не принят, склонил на секунду голову, повернул через левое плечо и едва не бегом двинулся прочь.

Да пошло оно все!..

Но перед тем как покинуть Москву, я еще по большому секрету успел кое-что шепнуть на ухо Карловичу. Исключительно по-дружески, из уважения к коллеге-генералу.

6. Окончание года

Дороги подвели. Баронет тщательно спланировал последний перегон, чтобы подъехать сразу после полудня, но осенняя слякоть с легкостью спутала все расчеты. Возок еле двигался по грязи, несколько раз вообще застревал так, что приходилось с большим трудом вытаскивать его, помогая измученным лошадям, и в итоге Москва открылась уже ближе к вечеру. Да еще сколько ехать до дворца посланника…

Как назло зарядил мелкий противный дождь. Влага была привычна, но ведь так хотелось подъехать в солнечную погоду, как известно, повышающую самое плохое настроение!

И еще постоянные сомнения – как-то встретят? Может, хоть теперь прежний холод в отношениях исчезнет? Все-таки чужбина сближает даже едва знакомых, а уж родных…

Баронет перестал бы себя уважать, если бы не сумел справиться со съедавшим его нетерпением. Истинный джентльмен должен владеть своими чувствами. Хотя бы внешне.

Оказавшись под кровлей, молодой адмирал первым делом заглянул в отведенные ему комнаты. Переоделся, побрызгался духами и лишь тогда отправился… но не к жене, а к тестю, как к хозяину дома.

Лорд Эдуард на пару с неизменным сэром Чарльзом терпеливо ждали гостя в кабинете. Чуть выпили, баронет – с дороги, остальные – за компанию, взялись за трубки.

После обязательных вопросов о дороге и погоде (и то, и другое было отвратительным) чуть коснулись здоровья и лишь потом перевели разговор на дела.

– Кампания закончена. Корабли разоружены до весны, команды свезены на берег. Делать в Таганроге мне пока нечего, – сообщил баронет. – Надо встретиться с царем Петром, обсудить планы на следующую навигацию. Будет заключен мир с турками или нет?

– Будет, Пит, – по-родственному назвал адмирала лорд Эдуард. – При дворе ожидают этого со дня на день. Весь вопрос: какие условия удастся выторговать у османов? Сколько знаю, царь Петр потребовал оставить ему завоеванные крепости, Азов и Керчь, а также – право на свободное плавание торговых судов через Босфор. Надо сказать, требования довольно смелые, но, учитывая последние успехи русского оружия, вполне реальные. Наш общий знакомый постарался очень даже неплохо.

При упоминании о Командоре баронет невольно скривился, позабыв о правилах хорошего тона.

– Сколько можно… – вырвалось у него, однако дальше Пит сумел справиться с собой.

– Вы могли бы сами провести нечто подобное операциям Командора, – с мягкой укоризной произнес сэр Чарльз. – Помимо почестей, получили бы некоторое влияние на русского царя. Орешек это твердый, но при такте и осторожности в какой-то мере можно подтолкнуть его к желанным для нас действиям.

Баронет молча проглотил упрек. Оправдываться тем, что в его распоряжении не было войск, да и к флоту он прибыл, когда все уже произошло, адмирал посчитал ниже своего достоинства. Сами должны понимать.

– Что говорят по этому поводу в Англии? – спросил он самое главное.

– Разное, – признался лорд Эдуард. – Нам не помешал бы более удобный порт для торговли с Россией. Архангельск, как вы имели возможность заметить, очень далеко, а нам необходимы некоторые местные товары. Но, с другой стороны, южные порты приведут торговые суда в Средиземное море, а там на пути – Франция. До сих пор французы не проявляли интереса к русским делам. Однако ситуация вполне может измениться. У Австрии своего флота почти нет, и тогда нам придется держать каперские флотилии в австрийских портах. Насколько я знаю, наши посланники при османском дворе получили указания по мере возможности противиться условиям мира.

– Я бы сказал больше, – вставил сэр Чарльз. – Оптимальным выходом на данный момент было бы завоевание Россией какого-нибудь клочка земли на берегах Балтийского моря с последующим строительством там порта. Тогда все пути вели бы к нам, а расстояния сильно бы сократились. Мы нуждаемся в русском товаре. Это не только мое мнение, но и многих деловых людей.

Для баронета отнюдь не было секретом, что сэр Чарльз, пользуясь поддержкой своего друга, весьма выгодно и активно сам вел торговлю с Москвой. Поэтому такая позиция толстяка была вполне естественной.

– Однако сейчас Англия нуждается в шведской вооруженной силе для борьбы с Францией, – со вздохом докончил сэр Чарльз. – И война Петра со Швецией крайне нежелательна.

– Вот именно, – подтвердил баронет.

И дополнительным подтверждением где-то в доме гулко забили часы. Лорд внимательно посчитал количество ударов, будто мог не знать времени, после чего торжественно объявил:

– Прошу к столу!

Дверь открылась, и выросший на пороге важный дворецкий эхом отозвался на слова хозяина:

– Обед подан!

Баронет невольно подтянулся еще больше. Если такое вообще было возможно. Но, к его разочарованию, в столовой они оказались втроем. Прибывшая служанка скромно произнесла, что госпоже нездоровится и потому обедать она не будет.

Это был удар, подлый и незаслуженный. Но баронет стерпел и его. Он высидел всю трапезу, старательно пробовал каждую перемену блюд, беседовал на приличествующие случаю темы. И только по окончании извинился перед хозяевами и отправился на женскую половину.

Он все еще надеялся на что-то. Вдруг Мэри ждет его, а к столу не вышла из вполне понятного смущения благонравной женщины? Он так спешил к ней!

Напрасно. Все та же служанка повторила слова о плохом самочувствии госпожи и добавила, что леди велела никого не принимать. Словно поставила на одну доску мужа и неведомого «кого-то».

Ладно, пусть ей плохо. Но разве не хочется увидеть собственного супруга, специально покинувшего эскадру на несколько дней раньше положенного? Сама Мэри ни разу не удосужилась объявиться в Таганроге и лишь пару раз написала общие, дышащие холодом письма.

Баронет едва не заскрежетал зубами. И угораздил же дьявол полюбить эту бесчувственную равнодушную особу!

Домогаться собственной жены было отнюдь не смешно.

Это было унизительно!

И только служанка с затаенной усмешкой смотрела вслед удаляющемуся прочь баронету.

На свое счастье, обманутый в лучших ожиданиях супруг этого не видел.

Петр пребывал в тягостном раздумье. Полюбившийся генерал Карлович пробыл несколько дней и уехал для окончательного согласования действий. Он обещал вернуться в самое ближайшее время, но так и не появился. Вместо него пришло личное письмо от Августа. Король, вопреки всем обещаниям, написал, что из-за сложной внутренней обстановки в Речи Посполитой войну в текущем, а равно и в следующем году начать не может. Но не оставляет надежды, что чаемое обязательно осуществится. Надо лишь подождать пару лет. Едва все успокоится и возмутители спокойствия будут выявлены, а по возможности и наказаны, – можно будет смело напасть на шведов.

Это был удар. Оставалась еще одна союзница – Дания, но без любезного друга Августа вступать в сражения со шведами было страшновато. Дания была далеко, в отличие от той же Польши. Да и ладилось с Августом получше.

Что у него произошло?

Эх, Август! Порубал бы сотне-другой заговорщиков головы, глядишь – остальные опомнились бы, перестали плести интриги против выбранного короля. Но как раз рубить головы Август прав не имел. Казни одного шляхтича, и найдется множество других, которые сразу объявят короля низложенным и тут же примутся выбирать себе нового правителя.

Стоило так тянуть с подтверждением мира со шведами!

Может, отказаться пока от планов выхода к Балтике, прервать переговоры с Османской империей да и обрушиться на турков всеми силами, закрепляя недавние успехи? Флот в Азовском море уже большой и растет с каждым годом. Армия потихоньку становится новой, регулярной, а такого полка, как Егерский, нет нигде в мире. Нанести еще несколько хороших ударов, сделать своим не только Азовское море, но и Черное…

Как раз накануне Украинцев прислал очередное донесение о ходе переговоров. Последние как раз стронулись с мертвой точки. Турки уже согласны на дарование русским судам свободного плавания по проливам, на сохранение за Россией Азова и Таганрога, лишь требуют возвратить крепость Керчь и уничтожить военный флот.

Жаль, друг Лефорт умер. Он бы смог посоветовать, как лучше поступить в такой ситуации. Не в силах решить сам, Петр собрал на вечер совет из самых приближенных людей. Головин, Шеин, Ромодановский, Стрешнев, Лев Нарышкин, Алексашка…

Долго судили и рядили, но к решению прийти не могли. Шутка ли – обрушиться на шведов! При Алексее Михайловиче попробовали, да так, что надолго оказались сыты.

Стрешнев и Нарышкин предложили позвать Кабанова, которого весьма уважали за победы над турками. Оба ближних боярина не знали, почему Командор вдруг впал в опалу.

Но если подумать, то вроде бы он был прав. Предупреждал насчет Августа, и вон как оно все обернулось!

– Чем он занимается? – спросил самодержец у Ромодановского.

– Солдат учит, – вздохнув, отозвался князь-кесарь.

Глава Преображенского приказа по просьбе Петра следил за опальным генералом. Вдруг задумает бунт?

– А еще?

– Больше ничего. Целыми днями гоняет. Репнин не даст соврать. И своих егерей, и рекрутские полки, и даже моряков к себе вытребовал. Тоже гоняет. Говорит, каждый русский воин один должен троих стоить.

– Послать? – предложил Меншиков, как всегда остро чувствующий, куда ветер дует.

– Обожди пока. – Петр еще до конца не решил: прощать Командора или пока подождать? Он, конечно, вояка хороший, но очень уж много воли себе дает…

– Вы не считаете, что нам хотя бы надо поговорить?

Баронет старался выглядеть невозмутимым, но порою в глазах проскальзывало нечто жалобное, как у нищего, просящего кусок хлеба.

Кто был действительно невозмутимым, так это Мэри. Женщина сидела в кресле с видом правящей королевы, и если бросала порой взгляды на своего супруга, то с высокомерной скукой, словно спрашивая: он что, еще не ушел?

– Раз вы так считаете, то я слушаю, – тон походил на русскую пасмурную зимнюю ночь. Ни проблеска света, ни капельки тепла.

Прозвучавший в голосе холод бросил баронета в жаркий гнев. Такого отношения к себе он не прощал никому. Захотелось схватить женщину, по-звериному, грубо и зло, насытиться ее телом, не обращая внимания на возможные жалобы и мольбы.

Да и разве она не законная супруга?

Из горла баронета вырвалось звериное рычание. Он в два шага преодолел разделяющее их расстояние и застыл, упершись во взгляд молодой леди.

Нет, Пита не остановило бы сопротивление, хотя он краем уха слышал кое-какие намеки о прошлом своей жены. Страх только раззадорил бы адмирала. Любая просьба оставила бы равнодушным. Но в прекрасных глазах не было ни страха, ни гнева. Лишь одно всеобъемлющее презрение, настолько глубокое, что сделать последний шаг оказалось невозможным.

Пропал не гнев – напрочь пропало желание.

Видеть этот взгляд было невмоготу. Баронет отвернулся, подошел к окну и сделал вид, словно разглядывает пейзаж за ним.

На что там смотреть?! Ночью выпала какая-то снежная крупа и теперь густо лежала прямо на грязи, чуть-чуть подтаивая, увеличивая и без того немалое количество воды.

И тут зима! Или почти зима.

– Надеюсь, леди, вы хотя бы объясните свое поведение? – Пит приложил максимум усилий, чтобы голос звучал как можно более бесстрастно.

– Что я вам должна объяснять?

– Как? – Баронет вновь чуть не задохнулся от возмущения. – Вы считаете, будто это нормально?

– А на что вы рассчитывали? – в свою очередь спросила женщина. – Я обещала выйти за вас замуж. Я выполнила свое обещание. А больше, дорогой баронет, я вам не обещала ничего.

Это было слишком! Баронет с силой ударил кулаком в стену, отбил руку, почти не почувствовав этого, и выскочил прочь. Нельзя терпеть издевательство до бесконечности. Джентльмен тоже мужчина.

Но леди Мэри это совсем не задевало. Даже чуть развеселило, и вошедший в комнату отец застал свою дочь улыбающейся.

– Куда так выскочил любезный баронет? – поинтересовался лорд. – Словно за ним гонятся… – следующее слово он из приличия говорить не стал.

– К себе домой, наверное. Может – в Таганрог. Или Воронеж. Я не интересовалась.

Лорд Эдуард сумел скрыть нарождающуюся улыбку.

– Все-таки к собственному мужу надо хоть порой проявлять снисходительность. О вас уже такое говорят в Англии!

– До Англии далеко. – Женщина стала серьезной.

– Но мы все равно не должны забывать о ней, – важно изрек лорд.

Подобно баронету, он встал у окна и задумчиво принялся изучать природу по ту сторону стекла.

– Что-то случилось? – Мэри внимательно наблюдала за отцом.

– Нет, что ты! Просто я иногда думаю: не пора ли мне на покой? Всю жизнь занимаюсь делами. Надо же когда-нибудь отдохнуть!

С некоторым удивлением Мэри обратила внимание, что ее отец действительно выглядел постаревшим. Или это накопилась усталость вкупе с дурной погодой?

Она встала, подошла к лорду и утешающе положила руку на его плечо.

– Если хочешь, вернемся. – О муже не было сказано ни слова.

Эдуард вздохнул. Он сам пока не знал, хочет оставаться на посту или обосноваться в своем поместье. Если бы удалось уговорить Командора, то наверняка второе было бы более предпочтительнее. Таких дел можно было бы наворотить! Ведь явно бывшие флибустьеры продают далеко не все. Кое-что придерживают по понятным причинам для себя.

– Командор впал в опалу, – сообщил лорд.

– Как? Когда? – Опала частенько влекла за собой смерть и в Англии, и в России.

– Вскоре после нашей с ним встречи, – признался Эдуард.

Сам он тоже узнал о случившемся далеко не сразу. Кабанов-Санглиер появлялся при дворе достаточно редко, и его отсутствие не бросалось в глаза. Даже причину случившегося выяснить не удалось. Никто толком ничего не знал, и лорд, поразмыслив, пришел к выводу, что дело в норове Командора. Наверняка просто попал к царю под горячую руку, а уступать не захотел.

Хорошо, обошлось без особых последствий. Чины, должности, имения – все осталось при нем. Разве в Москву въезд запретили. Значит, царь понимает: терять такого подданного нельзя.

Мэри же чисто по-женски прежде вздохнула с облегчением. Не пренебрег, просто не смог под гнетом обстоятельств.

– Его сослали? – ничего более страшного Мэри не заподозрила. Просто потому, что иначе события в государстве стали бы развиваться иначе. Тут же столько бывших соплавателей легендарного флибустьера! Они бы как-нибудь попытались помочь предводителю. А еще есть нынешние солдаты, которых Командор водил на штурм Кафы и Керчи.

Лорд Эдуард рассказал, что знал. Включая категорическое предписание царя – в Москву Командора не впускать.

Он обратил внимание, как загорелись глаза дочери. Зная же ее характер, поневоле стал прикидывать, как лучше помешать тому, до чего Мэри рано или поздно додумается.

Иначе возвратиться в Англию станет невозможным. А лорд хотел когда-нибудь вернуться на родину и дожить там в покое последние годы.

Жалко, внуков, судя по всему, никогда не будет…

Баронет тоже хотел вернуться. Но раньше желание было абстрактным. Мол, в свое время обязательно он покинет эту дикую отсталую страну, которой всегда суждено остаться отсталой и дикой, несмотря на все старания ее деятельного царя. В идеале – хорошо бы чем-то прославиться. Но нет – сойдет и так. Дядя постарается, распишет несуществующие подвиги, и ускользнувший в последний момент чин британского адмирала найдет достойного владельца.

Общественное мнение порою способно играть в странные игры. Тогда, в последние годы войны, поползли слухи, будто баронет собрался из мести повесить пленника, и даже весьма влиятельные люди не смогли никого ни в чем убедить. Крохотное пятнышко на безупречном послужном списке привело к тому, что Пит закончил кампанию всего лишь командором. Но теперь то же самое общественное мнение способно помочь в получении вожделенного чина.

То, что под общественным мнением подразумевается мнение определенного круга людей, было вещью само собой разумеющейся. В любых временах и странах.

Вернуться! Примирения с женой не получилось. С окончанием турецкой войны никаких поводов для подвигов не представится. Опасения, что Россия попытается взять реванш у Швеции, тоже оказались напрасными. Вполне возможно – из-за своевременных действий Пита. Тех действий, афишировать которые не принято и за которые официальных наград не дают.

Но на всякий случай Пит решил перестраховаться. На этот раз – без посредников. Итальянец оставил свое коронное зелье, уже налитое в бутылки с вином. Даже рецепт противоядия имеется. На тот случай, если вдруг придется угощать неугодного человека. Благо, действует яд достаточно медленно, и даже самый проницательный следователь не сумеет связать вместе причину и следствие.

Обойдемся без приглашений и совместных возлияний. Не так далеко до Рождества. Никому не покажется странным, что уезжающий на родину контр-адмирал на прощание решил послать некоторым людям по корзинке хорошего вина. Кто разберет, что в двух корзинках среди бутылок будут скрываться те, которые помогут родной Англии?

В двух – баронет все же решил поступить по-своему и «поздравить» не только Шеина, но и Командора. Опасен же, что бы про него ни говорил лорд Эдуард вместе с пронырливым другом.

Баронет даже заранее прикинул, что напишет давнему обидчику. Мол, все былое пусть будет навеки забыто. Служили на одном флоте, в одной кампании приняли участие, и пусть данное вино послужит лучшей гарантией моего к вам отношения.

Иногда баронет чувствовал, что с радостью преподнес бы точно такой подарок супруге, но потом желание проходило. Даже раскаяние началось из-за мыслей. Пополам с надеждой когда-нибудь добиться своего.

К тому же вина было очень мало. Итальянцу что? Скрылся – и вряд ли где найдешь. Хоть это оставил, и то ладно.

Скоро установится санный путь. Можно будет с относительным комфортом добраться до Воронежа, где царь Петр вновь собственноручно занимался строительством кораблей. А там – домой.

Какое приятное слово…

7. Командор. Канун

Табачный дым висел под потолком плотным облаком. Поневоле хотелось взять пресловутый топор да и проверить: сможет ли он повиснуть без дополнительной опоры?

За окном стоял мороз. Поэтому о проветривании речи не было. Хорошо, дом у Флейшмана большой, и комнат этих столько, что можно прокурить не только одну, хоть целый десяток без малейшего ущерба для прочих помещений.

– Знаете, мне иногда уже не верится, что когда-то у нас был двадцать первый век. Словно жизнь началась со злосчастного круиза. – Хозяин плавно махнул рукой с зажатой в ней трубкой.

Флейшман заматерел, даже небольшой животик наметился на относительном покое. Положение обязывает. Шутка ли, практически – местный олигарх! Куча мануфактур, ткацких, бумажных, всевозможных механических, торговые дела, Коломна – без малого собственная вотчина. А уж деревень потихоньку нахапал…

– А мне вспоминается наш первый Новый год. Помните? – вставил Ширяев. – Который девяносто третий…

Еще бы! Мы тогда были полны планов и боевого настроя.

Как давно это было! Маратик как вытянулся! Еще несколько лет – и можно подключать к делам.

Что Маратик? Моему собственному сыну идет пятый год.

Бежит время. Мы, помнится, тогда сидели все вместе, обильно пили, пели песни под гитару, и жизнь казалась сплошной чередой всевозможных побед.

Только было нас тогда побольше. Но никто не исключал вероятной гибели. Если припомнить все обстоятельства, нас, пожалуй, уцелело еще слишком много. И боль потерь потихоньку переродилась в скорбь по тем, кто навсегда покинул наш небольшой коллектив.

На самом деле до очередного Нового года оставалось еще порядочно времени. Круглые цифры – и мы договорились встретить его вместе. Так что в ближайшее время стоит ждать остальных. С разных концов большого государства, а кого-то – из-за его пределов. Это пока мы сидели вчетвером – я, Ширяев, Ярцев и Флейшман – да, так сказать, слегка репетировали грядущее празднество. Плюс оставленные в столовой дражайшие половины моих друзей.

Но репетировали именно слегка. Так, не столько для процесса пития, сколько в качестве аккомпанемента для неспешной беседы.

– Блин, так мы здесь что – уже семь лет? – Валера словно удивился.

Но это отдельный день порой может тянуться до бесконечности. Жизнь же проходит быстро. Не успел оглянуться, а позади гораздо больше, чем впереди.

– Плюс-минус, – пожал плечами Флейшман.

Точную дату переноса мы не знали. Тогда было не до того. Да и событий первого времени большинству хватило на всю жизнь.

И по-прежнему меня интересовал вопрос: мы изменили хоть что-нибудь или время обладает некоторой инерцией? Пытались предотвратить стрелецкий бунт, а он в итоге вспыхнул еще раньше. Только не по дороге к Москве, а в самой столице.

И так со многим. Но, с другой стороны, мы взяли Керчь, освобождали невольников в Феодосии, на три четверти века раньше построили паровую машину и на сколько-то – электрогенератор и электродвигатель. И по мелочам.

Жаль, использовать все в полную силу не получается. Одно тянет за собой другое, то – третье… Выстраивается бесконечная цепочка, в которой нам суждено заложить лишь первые звенья. Возможно, многое в этом периоде задано изначально. Выход к морям, реформы, создание сильного государства. Наше же вмешательство лишь помогает кое-чему осуществиться несколько иначе. Будем надеяться, лучше, чем было бы без нас.

– Все потихоньку меняется, – в такт моим мыслям произнес Юрик. – Эдик с Чарли столько нам крови попортили, хотя мы им, надеюсь, еще больше. А теперь оба так и набиваются в кореша.

– Баронет мне корзину отборного вина прислал, – вспомнил я. – При соответствующем послании. Мол, ребята, давайте жить дружно! А кто прошлое помянет – тому глаз вон и голову с плеч.

– Вино хоть хорошее? – посмеиваясь, уточнил Ширяев. – Мог бы поделиться с друзьями.

– Заныкал, ядрен батон! – подмигнул Валера. – Все лучшее – себе. Как хохол из анекдотов.

– Вылил я его в нужник, – под общий смех признался я. – Только баронету не рассказывайте.

– Вот ведь кадр! Хоть бы прислуге отдал! Пусть бы побаловалась господским винишком, раз самому такое пить старая вражда не позволяет. Пополам с нынешней ревностью.

Последнее замечание Юрика задевало неожиданно больно. Остальное так, треп. Привычные дружеские подначки, на которые обижаться бессмысленно. Но это…

Постарался сделать вид, что ничего особенного не прозвучало.

Юра все-таки что-то понял и немедленно перевел разговор на другое.

– Мне понравилось, как ты нашептал Карловичу про заговор. «До меня дошли сведения от французского двора…»

– «Как дворянин дворянину», – подхватил я. – А что оставалось делать? Когда правитель непрочно сидит на троне, поневоле будешь искать происки врагов. Недовольные всегда найдутся. Зато видел бы ты, с каким видом Карлович просил назвать хоть одно имя!

Мне тоже легче говорить на эту тему. Я не депутат, лить воду не привык, но несколько сказанных посланнику фраз – это моя гордость. Всего лишь намекнул на заговор, и предполагаемый союз уже расстроен. Лишь конкретных имен не назвал. Мол, не имею допуска к тайнам такого уровня.

Лифляндию отдавать не хотел никто из нашей компании. Потому к исчезновению союзника мы отнеслись с некоторым энтузиазмом. Саксонцев мало, поляки воевать не умеют. И на хрена они нам сдались? Чтобы субсидии из Петра выбивать?

Не подозревал за собой дипломатических способностей. Чему только не научишься, когда нужда заставит?

Флейшман вытянул откуда-то бутылку, и я сразу вспомнил о главном:

– Все, господа. Время не такое раннее, а на завтрашнее утро я назначил учение Егерскому полку. Примет Петр наш план, решит действовать по-своему, но войска должны быть готовы. Вы как хотите, я пошел. Не хочется завтра предстать перед егерями с опухшей мордой и больной головой.

Гриша немедленно встал следом за мной. Чуть погодя – Валера. У него назавтра никаких особых дел не предвидится. Зато в зале сидит законная супруга. Неудобно задерживаться в гостях, когда остальные разбрелись по домам.

В столовой я попрощался с дамами и друзьями. Женщины собираются долго, даже если перед тем торопят своих мужей. Мне ждать некого, да и дома в небольшом расстоянии друг от друга. Провожать никого не надо.

Один Юра на правах хозяина пошел следом за мной к выходу.

– Послушай, Сережа, почему ты не в Москве? – неожиданно спросил он.

– Меня Петр выгнал, – демонстративно усмехнулся я, хотя прекрасно понял смысл вопроса.

Не люблю, когда пытаются влезть в мои личные дела. Но в глазах Флейшмана вижу искреннее участие, попытку сотворить мне добро. Так, как это слово понимает он.

– Тебя останавливает какой-то запрет? – По-моему, Юра удивился довольно искренне. – Так переоденься, замаскируйся. Возьми дирижабль, в конце концов!

– И на нем останусь неузнанным?

Представшая взору картинка, как я с фальшивой бородой, в крестьянском тулупе спускаюсь по веревочной лестнице из гондолы воздушного корабля, а вокруг народ старательно делает вид, что ничего не происходит, представляется забавной. Пришлось сдержать смех, дабы не обидеть Юрку.

До Флейшмана дошел смысл сказанного. Он улыбнулся, но почти сразу вновь стал серьезным:

– Я не узнаю тебя, Командор! Почему ты ни разу не был в Москве? Только не говори мне о прощении!

Я постоянно помнил о завтрашнем учении и только чуть пригубливал напитки. Флейшман выпивал всерьез. Наверно поэтому осмелел и всерьез решил устроить мою личную жизнь.

– Какое прощение? – Я даже не сразу понял, о чем он ведет речь. – Забудь! Ты лучше подумай, что я могу ей дать? Здесь, в этом времени. Отец, муж, общество… Ты хоть представляешь, чем это пахнет? Нет, Юра, я так больше не играю. Хватит.

Кого я пытался убедить? Его? Себя?

– Да наплюй ты на всех, Командор! Какое тебе дело?..

– Не мне… – На лестнице раздались чьи-то голоса, и я старательно закончил никчемный разговор: – Давай, Юра! Может, когда потом…

Я дружески хлопнул приятеля кулаком по плечу и торопливо направился к двери.

Хотелось выть по-волчьи, тоскливо и протяжно.

Домой возвращались верхом. Я специально не брал сани. Верховая езда по морозу весьма способствует выветриванию остатков хмеля. Поэтому со мной находился Ахмед. Он больше никому не доверяет во время конных прогулок. Вот если бы я ехал в санях, тогда бы меня дожидался Василий. Уж не знаю, как они договорились между собой, но это деление проводится между двумя слугами неукоснительно.

По дороге я решил, что Флейшман в общем-то прав. Я просто придумываю отговорки там, где надо действовать. И не петровского гнева страшусь. Ох, не его.

Кажется, я готов был сорваться и прямо сейчас мчать сломя голову в Москву. Единственное, что удерживало, – завтрашние учения. Офицер не может нарушить данного слова. Сам объявил, следовательно, должен явиться. Иначе какой я офицер?

А вот после учений…

Мысль согрела. Я начал представлять, как завтра вечером сорвусь из Коломны, а там будь что будет.

Уже около усадьбы мое внимание привлек горящий в окнах свет. В это время большинство людей давно спит. Тут же такое впечатление, будто слуги затеяли свою гульбу по случаю гульбы хозяина. Но почему на втором этаже? В моем кабинете, к примеру?

Нет, на гулянку это непохоже. В кабинете могут прибрать, но находиться там лишнее время запрещено даже самым близким людям. Тому же Ваське. Или Ахмеду.

Гости? Какие? Их бы, кстати, тоже поместили в гостевых комнатах, но не в святая святых хозяйских апартаментов.

Лихорадочно начал перебирать варианты. Разбойное нападение? Угу. В доме находятся несколько денщиков и Василий. Уж они бы не позволили бандитам врываться в усадьбу.

Но кто тогда? Молодцы Ромодановского? Эти могут все, и никакой закон им не писан.

В некоторой тревоге подъехал к дому, перебросил поводья Ахмеду, а сам торопливо ворвался в дом.

У самых дверей меня встретил Василий. Вид у бугая был сконфуженный, и сразу стало ясно: на самом деле случилось нечто, не предусмотренное никакими моими наставлениями. Мне показалось даже, что в глазах Васьки промелькнуло некое подобие страха. Чувство, которое он не выказывал ни при встречах с царем, ни при рейде на Кафу, ни при каперском морском походе.

– Я не виноват, барин! Они ворвались в дом да еще угрожали.

Это отдавало каким-то детским лепетом. Мечтательность с поразительной быстротой уступила место гневу. Я едва сдерживался, чтобы не наорать на слугу. Лишь сбросил плащ и быстро взлетел по лестнице на второй этаж.

Дверь на женскую половину была закрыта. Кажется, наглухо. Никто не пытался осторожно выглянуть, подслушать. Только непонятно было: спят уже или пребывают в тревожном ожидании.

Сзади громогласно топал Василий. Я проскочил приемную и ворвался в свой кабинет.

Ожидалась никогда не виденная, но все же штампованная картинка: несколько человек торопливо перебирают мои бумаги, сортируя те, в которых может быть какой-нибудь компромат. Выдвинутые ящики секретера, перевернутый невесть для чего стол и тому подобная дребедень. Самое главное – непонятно, как себя вести? Драться? В одиночку с целым государством? Покорно опустить голову при нынешних методах допроса?..

Конечно, никто не копался в вещах. Да и не было в кабинете нескольких человек. Одинокая женская фигура, вставшая с кресла при моем появлении.

На меня взглянули знакомые глаза, и гнев куда-то уплыл, словно его никогда не было.

– Я говорил, барин, а в ответ… – попытался пробубнить сзади Василий.

Я прикрыл дверь, оставив его с той стороны. Еще успел взглянуть так, что, думается, надолго отбил охоту соваться без спросу к хозяину.

– Леди… – больше слов у меня не нашлось.

Мэри молчала. Она лишь стояла и смотрела на меня с каким-то непонятным выражением, в котором были перемешаны грусть, страдание, смущение, ожидание и многое другое.

А может, я абсолютно не понял значение взгляда. Приписал желаемое и воображаемое, а на деле было нечто иное. Женщин порой трудно понять. Особенно когда их не ждешь.

Мир чуть расплывался перед глазами. Шумело в ушах. Что-то с силой било изнутри по ребрам.

Мэри стояла все так же молча и неподвижно. Я не выдержал, сделал несколько шагов в ее сторону и опустился перед ней на колени. Лишь руки не осмелился поднять.

Мэри осторожно запустила ладони в мои волосы. Ладони были холодны. Наверняка леди приехала незадолго до моего приезда, иначе успела бы согреться хоть немного.

– Встаньте, Командор, – слова прозвучали почему-то по-русски, хотя с очень сильным акцентом.

Я перехватил одну из ладоней и осторожно припал к ней губами. Пахнуло морозцем и какими-то духами.

– Встаньте, – повторила Мэри уже на английском.

Кажется, я подхватил ее, отнес на диван. Оказались же мы на нем, сидящие рядом, причем женская голова уютно покоилась на моем плече, а я руками и губами пытался согреть нежные ладони.

Невероятно, мы оба молчали. Слова были ненужными там, где люди чувствуют друг друга.

Так длилось очень долго. Мы были вместе, а больше ничего не требовалось.

– Я так ждала… – очень тихо произнесла Мэри.

Показалось, будто она тихо плачет. Пришлось бережно коснуться губами ее волос. Лицо англичанки оказалось рядом с моим, а в следующий момент наши губы слились в обжигающем, лишающем дыхания поцелуе.

Вопреки всему, что говорят о дочерях Альбиона, Мэри оказалась неожиданно страстной, как дочери юга.

Где-то под самое утро я, кажется, задремал, и тотчас послышался далекий крик первого петуха.

В первый момент я не понял, где нахожусь. Каюсь – даже не был до конца уверен, было случившееся явью или сном. Но рядом полыхало жаром женское тело. Голова покоилась на моем плече, рука и нога были закинуты на меня, словно Мэри боялась, что я исчезну, и таким образом стремилась удержать, не дать ускользнуть из объятий.

Вторично пропел петух, и словно эхом где-то прогрохотал барабан. Поневоле вспомнились намеченные на сегодня учения.

Я попытался осторожно выбраться из сладострастного плена, но Мэри только прижалась крепче и что-то пробормотала во сне.

Пришлось освобождаться медленно, стараясь в то же время не разбудить.

Попутно я отметил, что мы по-прежнему находимся в кабинете все на том же диване. Хорошо хоть, что я в последнее время частенько ночевал здесь и потому тут хоть было постельное белье. Хотя вспомнить, когда я его расстелил, было трудно. Да и не нужно по большому счету.

Зато в неярком свете лампады я впервые обратил внимание на лицо Мэри. Оно было одухотворенным и счастливым, разнеженным, каким я не видел его никогда. До сих пор мы гораздо чаще встречались как враги. Если же нет, то все равно между нами оставалась какая-то напряженность.

Наверно, я все-таки где-то поторопился. Мэри потянулась, обхватила меня покрепче, а потом, еще сонная, прижалась ко мне поцелуем.

Ох, как мне не хотелось выбираться из постели!

Я ответил, но нашел в себе силы наконец выскользнуть и принялся торопливо одеваться. Вернее – искать предметы одежды и уж потом напяливать их на себя.

Внезапно я почувствовал на себе внимательный взгляд и повернулся.

Мэри проснулась и теперь наблюдала за мной.

– Мне надо идти. Я вернусь к полудню.

Большинство моих бывших современниц легко обиделись бы на такое заявление, но воспитание здесь было другое, и то, что мужчина обязан в первую очередь выполнять свои дела, воспринималось совершенно естественно.

Должно восприниматься. Мэри натянула одеяло до подбородка и продолжала молчать.

И тут я понял. Леди столько доставалось в жизни, что она наверняка думает: я получил желаемое и теперь буду относиться к ней иначе. Мелькнула мысль приставить к дверям караул из самых надежных людей. И тут же вспомнилось кое-что из прошлого. Еще вопрос: удержат ли не ожидающие подвоха мужики бывшего грозного Ягуара?

– Мне действительно надо. Прошу вас, Мэри, дайте мне слово, что обязательно дождетесь меня.

Черт бы побрал этот английский с его отсутствием «ты»!

– Уходите, – односложно отозвалась Мэри.

Передо мной снова лежала британская леди, холодная и высокомерная даже в постели. Словно не было этой безумной ночи и не запоминаемых, но от того не менее важных слов.

Как же мы будем теперь? Но есть ли смысл думать о такой ерунде?

Я опустился на колени рядом с кроватью, коснулся растрепанных волос и проговорил:

– Я люблю вас, Мэри. И не могу без вас жить. Вы – самая лучшая женщина на свете. Мое счастье.

И внезапно леди вновь куда-то исчезла. Сильные и одновременно нежные руки обхватили мои голову, прижали, а нежный голос произнес совсем другое:

– Идите, Командор. Я вас столько ждала, что подожду еще немного.

Но как хотелось остаться!

И вновь вдали прогрохотал барабан, призывая к походу…

8. Последние штрихи

Несколько возков влетели в Коломну в легких клубах снежной пыли. Кабанов в последнее время передвигался только так, словно желал подтвердить еще не прозвучавшую фразу о русских, которые любят быструю езду.

Дел было, как всегда, много. Егерский полк был в полном порядке, зато оставались другие, и на них генерал перенес все свое внимание.

Никаких казарм у новых частей не было. Стоянка постоем как бы автоматически освобождала войска от боевой подготовки. Если что оставалось от службы – так это неизменные караулы да мелкие хозяйственные дела.

Кабанов энергично ломал устоявшиеся порядки. Несколько часов усиленных занятий в день в любую погоду, кроме сильной метели, а вечерами еще отдельные занятия с офицерами. Причем с последних спрашивалось много больше. Им за солдат ответ держать.

В отличие от егерей, новонабранные полки обучались более традиционным методам действий. Сомкнутый строй, в котором солдаты и офицеры были только винтиками слаженной машины. Повороты по команде, перемены движения, перестроения из колонны в развернутую линию, залповый огонь плутонгами, всем строем или так называемым «нидерфален». Шведы сильны несокрушимым строем, значит, обычным полкам придется биться с ними точно таким же образом. Тактику во многом определяет имеющееся оружие, и ничего более действенного предложить фузилерам Кабанов не мог. Если не считать косой атаки и пары других штучек, опять-таки требующих общей слаженности и чувства локтя.

Кое-какие плоды работа принесла. Полки стали потихоньку походить на воинские части. Территориальная система комплектования позволила быстрее наладить внутреннюю спайку. Повышенная требовательность к офицерам заставила последних больше времени уделять службе. Непрерывность занятий не позволяла забывать усвоенное. Постоянная требовательность одновременно с системой поощрений заставляла солдат постоянно чувствовать себя воинами, забыть о покинутых домах, стремиться делать все согласно импровизированным наставлениям.

Пока рано было говорить о способности полков противостоять закаленным в битвах шведам на равных, но то, что нарвская конфузия уже невозможна, Кабанов был убежден.

Если бы остальные генералы и полковники так же понимали свое предназначение!

Опала не была снята, но Командор почти не обращал на это внимания. Он был занят делом, рядом находилась любимая женщина, и прочее казалось не столь важным. Разве что было чуть обидно, что действовать наверняка придется не по своему плану. Авантюрному до последнего пунктика, зато неожиданному и потому, вполне возможно, сулящему некоторый успех.

Головной возок ворвался во двор усадьбы и лихо развернулся у входа. Кабанов, румяный с мороза, немного ошалелый от долгой дороги, но бодрый и энергичный, первым соскочил на утоптанный снег и подал руку выходящей следом Мэри. Леди с благодарностью приняла руку, оперлась, даже, кажется, хотела на миг прильнуть к Командору, однако правила приличия…

Кабанов привычно сбросил дорожную шубу на руки подоспевшей прислуге и устремился в детскую.

– Папа приехал! – Сынишка восторженно бросился на руки, прильнул, счастливый и буйный от счастья.

Жаннет взирала на свидание отца и сына с довольной улыбкой. Потом увидела поднимающуюся сюда Мэри и бочком стала отступать в следующую комнату.

Толстая негритянка понимала неизбежность появления новой женщины, однако бывшую Ягуариху по привычке побаивалась. Хотя теперь-то чего?

– Баньку растопите, – бросил в пространство Кабанов.

Он знал: любое распоряжение будет исполнено.

– Барин, царь в Коломне. У Флейшманова остановился. Сюда присылал, вас спрашивал.

– Ладно, – Кабанов кивнул и повернулся к Мэри. – Извини, придется идти. Я постараюсь не задерживаться.

– Идите, Серж, – изо всех вариантов имени Мэри чаще всего называла возлюбленного на французский манер.

Она протянула руку, ладонью вниз. На людях леди держалась так, словно никаких иных отношений, кроме рыцарственно-дружеских, вообще не существует в природе.

Сын перешел в распоряжение возлюбленной. Только с русским у Мэри все еще были проблемы, но двое дорогих Кабанову человека умудрялись договариваться на каком-то своем языке.

– Вовремя прибыл! – Петр обнял вошедшего, словно не было между ними никаких размолвок. – Аникита очень хвалил тебя. Молодец! Если бы все помощники были такими!

– Я только исполняю свой долг, государь, – чуть склонил голову Кабанов.

Вид у Петра был несколько усталый. Да и помимо усталости его явно тяготила некая не слишком приятная новость.

– Ты вот что… Извини. Понимаю, радел о благе, только понимал его чуть по-своему, – неожиданно извинился самодержец.

Кабанов лишь пожал плечами. Мол, пустое, стоит ли о таком вспоминать?

Петр был лишь с неизменным Алексашкой. Плюс – хозяин дома.

– Что-то случилось, государь? – прямо спросил Командор.

– Шеин умер, – тяжело вздохнул Петр.

– Шеин?! – Генералиссимус был моложе Кабанова, и его смерть в первое мгновение показалась невероятной.

Вдобавок новости распространялись медленно, и, пока узнаешь что-либо, они зачастую могли потерять актуальность.

Теперь причина царской грусти стала понятной. Кабанов имел несколько столкновений с высокомерным боярином, но понимал, что заменить того во главе армии пока просто некем. У Шеина был некоторый опыт, достаточно неплохой глазомер, а нынешним генералам еще предстояло учиться и учиться.

Но учеба на войне всегда обходится лишней солдатской кровью.

– Даже не знаю, кого теперь поставить во главе, – признался царь, когда помянули ушедшего полководца.

Кабанов прикинул. Аникита Репнин звезд с неба не хватает. Шереметьев, по слухам, слишком медлителен. Из Меншикова со временем получится превосходный кавалеристский начальник, однако для этого должно пройти несколько походных лет.

Получалось, действительно некому. Разве что…

– Есть Головин, государь, – напомнил Кабанов.

Петр несколько рассеянно кивнул. Он доверял Головину настолько, что последний занимал сразу ряд высоких должностей, однако не был уверен до конца в полководческих способностях своего былого наставника.

– Может, лучше нанять кого из Европы? – с некоторым сомнением изрек царь.

– Хорошие к нам не пойдут, а плохие – без надобности. – Кабанов помнил одного из главных виновников Нарвского позора. – Нам лучше обойтись своими силами.

На свои силы Петр не надеялся. Да и Алексашка тоже. Хоть и хотелось, но очень уж серьезным противником были шведы. Если бы хоть любезный приятель Август согласился выступить против общего врага! Вместе сразу стало бы веселее. Может, зря так тянули с ответом посольству? Хоть с турками мир, но… Сплошные «но»…

– Главное – ошеломить противника, нанести первый удар там, где нас не ждут. И как не ждут. – Командор очень долго вынашивал свой план и теперь старался донести его до сомневающегося Петра. – Чем отчаяннее будут наши действия, тем больше шансов, что шведы просто не сумеют отреагировать на них. А дальше будет видно. Преподнесем Карлу кое-какие сюрпризы.

Петр с Алексашкой смотрели с явным недоумением. Мол, что он задумал? Тут впору локти грызть, а вместо этого Кабанов даже подтянулся и так и излучает бодрость и уверенность в себе.

– Вот смотрите… – Командор стал старательно излагать намеченное им начало кампании.

Нельзя сказать, что речь привела царя и его верного компаньона в восторг. Скорее наоборот. Предложенное отдавало явной авантюрой, да и противоречило всем правилам ведения войны. Что скажут в Европе на подобные действия России? Еще обвинят во всех смертных грехах, и что потом?

Кабанов ожидал примерно такой реакции. Петру мерещились сдавшиеся или взятые на шпагу крепости и отнюдь не смущали кровавые потери при штурмах и смертность от болезней при осадах. То есть то, чего стремился избежать Командор. Но главное – царь выслушал безумный план, и теперь осталось убедить, что именно в безумии кроется сила.

И Командор взялся за дело. С расчетом времени и даже обнародованием кое-каких секретов. Его немедленно поддержал Флейшман. Хотя Юра познакомился с подобным вариантом совсем недавно и не сразу поверил в его осуществимость, но защищал предложенное так, словно от этого зависела его карьера. А говорить Флейшман умел не хуже любого адвоката.

К полуночи Петр не выдержал аргументов и двойного напора. Алексашка сдался еще раньше и даже пару раз поддержал бывших флибустьеров.

– Ладно. Но все будет на вашей ответственности, – махнул рукой царь. – Если подведете…

– Мы хоть раз подводили? – отозвался Командор.

Хотя в данном случае отнюдь не был уверен в успехе.

Петр вздохнул и уже совсем другим тоном объявил:

– Хватит тебе киснуть на задворках. Завтра же перебирайся в Москву. Там все вместе окончательно обсудим это дело и решим, какие потребны нам силы.

– А вот этого не надо, – твердо ответил Командор. – Пусть все думают, что я продолжаю находиться в опале. Еще лучше – пусть вообще забудут о моем существовании. Нет такого человека – значит, и думать о том, что он выкинет, не приходится.

В противном случае Кабанов просто не мог сам принять участие в осуществлении собственного плана.

– Мое почтение, лорд. Мое почтение, сэр. – Адмирал держался так, словно заехал не к родственнику, все-таки тесть тоже относится к близким людям, а к самому королю.

Истинный джентльмен – это тот, который всегда относится с подчеркнутым уважением ко всем, кто выше или хотя бы равен ему по положению.

– Мое почтение, баронет, – лорд склонил седую голову. – Присаживайтесь. Побеседуйте с двумя стариками.

За вином, поданным важным слугой, коснулись почти ритуальных тем погоды и здоровья. Именно – коснулись, так как баронет довольно скоро спросил:

– От моей супруги вестей никаких?

– К сожалению. – Лорд Эдуард развел руками. – Вы же знаете, какие ужасные дороги в Европе. Тут порой государственные депеши идут месяцами, а уж частная почта… Я думал, может, леди Мэри написала вам?

– Ничего, – вынужден был признать баронет. И не сдержал упрека. – Вы могли хотя бы поинтересоваться, какие страны она намеревалась посетить. Мало ли что может случиться? В Европе полно разбойников.

– Вы же знаете мою дочь. Если ей что-то втемяшилось в голову, она все равно добьется своего.

– Хотел бы я посмотреть на того разбойника, который отважится напасть на леди Мэри, – вставил сэр Чарльз. – И на то, что от него останется.

– К тому же вы как муж сами обязаны были воздействовать на леди, – добавил Эдуард.

Баронет невольно вскинулся. Уж не насмешка ли это? Однако лица старых друзей были непроницаемо-спокойны и серьезны. Словно оба понятия не имели об особенностях супружеской жизни баронета и леди.

Говорить больше на эту тему Пит не мог. Иначе вполне можно сорваться на никчемные жалобы и нарваться на ответ, что муж сам должен управляться с собственной женой, а не просить поддержки ее родителя.

– Как ваша служба? – невольно пришел ему на помощь толстяк.

– В мае мой срок истечет, и я навсегда покину эту варварскую страну, – объявил баронет.

– Как? Вы не думаете продлить контракт? – вроде бы удивленно спросил лорд.

– Нет. Я получил известие, что полученный чин сохранится за мной в нашем флоте. Никакого смысла обучать здешних дикарей я больше не вижу. – Пит скривился, не выдержав воспоминаний о местных нравах и моряках. – Кстати, лорд, вы ничего не слышали о планах Петра?

– О каких именно? – Лорд Эдуард переспросил таким тоном, словно тех планов было ему известно невероятное множество.

– Касательно дальнейших действий. Мир с Турцией заключен. Прямо скажем, весьма выгодный для Московии мир.

Баронет сделал крохотную паузу, отпивая вино, и толстяк счел нужным вставить:

– И не очень выгодный для нас. Теперь Петр может направить основную торговлю к нашему вечному врагу: Франции. Приходится с сожалением признать, что в данном случае наша дипломатия оказалась не на высоте. Но кто знал, что Людовик вдруг решит поддержать требования московитов?

Все трое невольно замолчали, вновь переживая случившееся.

– Нет, я имел в виду дальнейшие шаги Петра, – наконец вставил адмирал.

– Какие могут быть шаги? Сейчас ему надо закрепиться на завоеванных землях. Промелькнул слух о намерении Петра перенести столицу в Таганрог, однако, признаться, не очень в это верится, – обстоятельно поведал посол.

Баронет удовлетворенно вздохнул. Раз промелькнул такой слух, значит, можно быть спокойным за союзников. Не то чтобы Пит принимал близко к сердцу шведские проблемы, однако война за испанское наследство могла начаться в самое ближайшее время, и закаленная в боях армия молодого короля вполне могла сослужить службу британской короне.

Когда он ушел, толстяк повернулся к лорду:

– Дело тут двойственное. С одной стороны, баронет прав. Но с другой – наличие у Петра гавани на Балтике вновь переориентировало бы торговлю на наш рынок. Хотя шведов победить практически невозможно. Так, отвлеченные рассуждения. Хотя если бы один наш знакомый…

Продолжать Чарльз не стал. Лорд без того прекрасно понял его мысль. Скорее – просто сам успел подумать в том же направлении. Есть люди, способности которых нам кажутся едва ли не безграничными. Иногда даже не знаешь, к добру это или к худу.

– Я тоже думаю, что царь совершил весьма серьезную ошибку, – признал Эдуард. – Но Петр далеко не глуп и рано или поздно должен осознать это.

– Вам не кажется, дорогой друг, что нам надо навестить вашу дочь в ее… э… заграничном странствии? – после некоторой паузы предложил толстяк.

От любого другого человека услышанная фраза прозвучала бы оскорблением, намеком на то, о чем принято молчать, но Чарли был старым другом, от которого просто не могло быть тайн. И на которого не было обид.

Чарли был единственным человеком, кому лорд показал полученное от дочери письмо. Там было всего три слова: «Папа, я счастлива». Эти три слова сумели обезоружить посла, заставили пойти на обман с якобы отправлением дочери в путешествие по Европе. Равно как не вмешиваться в ее отношения с Командором.

– Если бы знать, где они находятся в данный момент, – вздохнул лорд. – Флейшман сообщал, будто де Санглиер почти постоянно находится в разъездах. И лишь иногда появляется в своем доме в Коломне. Знать бы, когда.

– Давайте просто нагрянем туда, а там будет видно. Подождем, если что, – предложил Чарльз. – Петр тоже куда-то уехал. Если и не застанем, то хоть узнаем новости от Флейшмана.

Лорд вздохнул и согласился.

Поговорить с Командором все равно было надо.

Разговора о ближайших делах Кабанов старательно избегал. Он не хотел разлучаться с Мэри, терять ее и в то же время не был уверен в ней до конца. Вдруг в благородной леди взыграет квасной британский патриотизм? И что тогда? Какой будет выбор – любовь или родина? Уж лучше вообще не ставить человека, тем более – женщину, перед подобной проблемой.

Без нее все слишком запутано. Все люди как люди. А тут… Можно оправдываться чувствами, обстоятельствами, но фактом является то, что Кабанов живет с замужней женщиной. К тому же – дочерью британского дипломата. И ладно бы, в начале двадцать первого века, когда на мораль стали смотреть сквозь пальцы.

Иногда Сергей ругал сам себя за слабость. Порой ему казалось, что он предал память Наташи и Юленьки. И все равно был готов отстаивать внезапно свалившееся на него нечаянное счастье хоть против всего света.

Только как быть с грядущей войной? И вообще, можно ли не доверять своей подруге, учитывать возможность предательства с ее стороны?

Но есть ли женщины, которые не предадут ни при каких обстоятельствах? Не в одном, так в другом? И почему в голову всегда лезут вопросы, не имеющие однозначного ответа?

И громом среди мартовского неба явился визит лорда Эдуарда. Вопреки обыкновению – одного, без привычного толстого сэра.

Ни о каких делах Эдик особо не расспрашивал, в планы проникнуть не пытался, ни в чем из случившегося не обвинял. Лишь еще раз предложил перебраться в Англию и, услышав очередной отказ, привычно не огорчился этому.

Зато совершенно неожиданно вдруг сообщил, что уже готовит бумаги для бракоразводного процесса.

Под испытующим взглядом лорда Кабанов от души поблагодарил былого противника, а затем официально попросил руки его дочери. Как только она станет свободна.

Мэри же проявила свою радость чересчур бурно для воспитанной британской леди – просто бросилась отцу на шею. Вроде бы хотела следом и Кабанову, но тут сумела сдержаться, взглядом пообещав проделать и это, и многое другое наедине.

– Не стоит благодарностей. – Эдуард выглядел не привычно надменным, а несколько усталым и даже постаревшим. – Я просто очень хочу двух вещей: счастья для дочери и, обязательно, – внуков.

Они лежали, тесно прижавшись друг к другу. Мэри выполнила гораздо больше, чем обещала взглядом, и теперь умиротворенно обвилась вокруг Кабанова и доверчиво положила голову ему на плечо.

– Серж, я хочу вам сказать…

Будь проклят язык, в котором даже нет доверительного обращения на «ты»! Получалось как-то отстраненно вежливо, невзирая на нежный тон.

Возможно, Мэри сама поняла разницу, и потому окончание фразы неожиданно прозвучало по-русски:

– Я счастлива, Серж.

Вместо ответа Кабанов припал к распухшим от поцелуев нежным губам. Да и что слова? Все они кажутся настолько бледными для выражения обуревающих чувств! Пусть вместо них говорят губы и руки…

Но скорая разлука давила, а принятое решение скрывать ее причину поневоле мучило совесть. Кабанов привык не делиться с женщинами собственными проблемами, стараться оберегать их от суровых реалий мира, но тут женщина была несколько другой, непохожей на остальных, да и причиной скрытности являлось недоверие. Хотя как можно не доверять той, с которой ты составляешь одно целое?

Мэри явно что-то почувствовала и потому спросила:

– Серж, что-то случилось?

– Пока нет, – вздохнул Кабанов. – Но как только сойдет снег, мы на некоторое время расстанемся.

– Зачем? – не поняла Мэри. – Война с турками закончилась. Разве я не могу поехать с тобой?

– В этом случае боюсь, что нет.

– Так, – в голосе леди промелькнуло нечто от Ягуара. – Командор, я дала повод что-то скрывать от меня?

– Мэри, есть вещи, о которых лучше не знать, – попробовал защититься Командор. – Я служу России, а ее интересы могут несколько отличаться от тех, которые близки тебе.

– Мне близко только то, что беспокоит тебя, – твердо произнесла женщина.

Она даже отстранилась от Кабанова, словно подчеркивая неизбежный в противном случае разрыв.

– Просто намечается одно весьма деликатное дело. И я не хочу, чтобы ты… – Командор замялся, пытаясь подобрать такие слова, которые не обидели бы благородную леди.

Вдруг горячее женское тело вновь прильнуло к нему, и Мэри тихо шепнула:

– Серж! Я так долго тебя ждала!.. Или прогони, или…

А дальше слова вновь стали абсолютно не нужны. По крайней мере – на какое-то время… И только чуть позже приговором обоим прозвучали слова:

– А ведь я от тебя уйду, Серж. Не могу я так. Пойми, не могу…

9. Старый город Рига

По европейским меркам Рига считалась весьма крупным городом. Шутка ли сказать – больше шести тысяч постоянных жителей! Если же считать вместе с постоянным шведским гарнизоном – то чуть ли не в два раза больше. Как ни крути, один из самых больших городов Прибалтики.

Разумеется, почти все жители Риги были немцами. Латышам вообще запрещалось селиться внутри крепостных стен. Исключение составляла только прислуга да небольшое число чернорабочих. Хотя по обычному городскому праву каждый, кто сумел бы прожить в городе два года, становился свободным, на практике провести здесь хоть одну ночь для коренного жителя было почти неразрешимой проблемой.

Шведское владычество довольно болезненно ударило по бюргерам. Как любой порт, Рига жила торговлей. Вот только казна Швеции была пуста, и чтобы ее наполнить, не столь далекая метрополия постоянно увеличивала всевозможные налоги, а то и вводила новые. Одним из них стали так называемые лицензии – дополнительные торговые пошлины со всех товаров, идущие непосредственно в королевскую казну. Фактически Швеция пыталась жить за счет своих колоний. Пусть не заокеанских, как у Англии, Голландии, Франции, но все же заморских.

Лицензии настолько увеличили цены, что товарооборот в Риге упал в несколько раз. Купец трудится ради прибыли, а с нынешней властью в результате могли быть лишь убытки. Потому традиционный поток грузов несколько изменил направление и теперь шел главным образом через Кенигсберг или Либаву.

Появление каждого судна превратилось для горожан если не в праздник, то в нечто, весьма близкое к нему. Поэтому был вдвойне удивителен нынешний наплыв кораблей. Прежде поодиночке заявилось два судна, а потом под охраной фрегата – еще целых четыре.

Охрана не вызвала нареканий даже у подозрительных шведов. Недавняя попытка Дании схватиться со своей давней соперницей хотя и была быстро подавлена союзным англо-голландским флотом совместно с небольшим шведским десантом, поневоле вызывала недоверие моряков к спокойствию балтийских вод. А тут еще на борту был большой груз металла, тканей и даже специй, то есть вещей изначально дорогих, которые приходилось охранять волей-неволей.

Да и командовал флотилией уже хорошо знакомый местному начальству человек. Он же объяснил, что товар предназначен для Вильно и скоро за ним должны явиться заказчики. Взамен они доставят груз пшеницы, на которую как раз появился спрос в Норвегии. Время весеннее, до следующего урожая далеко, а тут подвернулся удобный случай… Скоро еще должны подойти два грузовых судна под охраной бригантины.

Все из-за той же короткой войны на судах были усилены команды. Пусть плата экипажам несколько возрастет, но скупой платит дважды, а то и вообще лишается всех денег.

Теперь все суда застыли на Даугаве почти вплотную к крепостным стенам, а фрегат остался возле Динамюнде, небольшой крепости, запиравшей вход в реку.

Впрочем, крепостные стены уже не играли прежней роли. Шведы дополнительно построили вплотную к городу новую цитадель по последним требованиям фортификационного искусства. Земляные валы с каменной кладкой представляли собой неодолимую преграду для вражеских бомб, а сильный гарнизон с легкостью мог держать в подчинении всю Лифляндию, а при случае отразить любой натиск соседних государств. В первую очередь – Речи Посполитой или России.

Генерал-губернатором Лифляндии был Эрих Дальберг. Тот самый, который несколько лет назад высокомерно отказался встречаться с находившимся в составе посольства инкогнито русским царем и с самими великими послами. Более того, Дальберг пригрозил Петру и его спутникам арестом, если они в порыве любопытства не прекратят осматривать крепость.

Сейчас как раз продолжали идти переговоры между двумя государствами. В ответ на шведские требования подтвердить Столбовой мир памятливый русский царь требовал прежде наказать оскорбившего его губернатора. В противном случае о каком мире может идти речь? Честь царя и его официальных лиц – это еще и честь государства, и унижать ее нельзя ни в коем случае. Иначе кто и когда отнесется с почтением к этой стране?

Но и Карл не собирался выдавать своего губернатора. Более того, усиленно доказывал, что тот был в своем праве, относясь к гостям, словно к врагам. Из-за этого переговоры длились и длились, и обе стороны уже стали терять терпение. Воодушевленный легкой победой над Данией, Карл в открытую говорил, что пришла пора хорошенько проучить Россию. Петр же пока предпочитал молчать, дожидаясь заранее оговоренного часа.

По примеру своего короля, Дальберг абсолютно не боялся русских. Столько лет правя рядом с их границами, он успел вынести о соседях мнение, как о народе, весьма негодном к воинской службе. Потому церемонился с ними не больше, чем с местными крестьянами или горожанами.

Пусть горожане были немцами, но, если подумать, именно шведы в данный момент спасали их от выступлений лифляндской черни, страстно ненавидящей наследников Ливонского ордена. Следовательно, с этой стороны можно было не ждать ни подвохов, ни бунтов, ни бед. Пусть ругаются, сколько влезет. Никаких действий за руганью последовать не может.

Дальберг не принял в свое время ни русских послов, ни русского царя. Зато появление в Риге знатной британской леди заставило старого генерала немедленно отложить все текущие дела. Помимо того, что Англия являлась могучей союзницей, Дальберг хорошо помнил, чьей дочерью и женой являлась возвращающаяся на родину путешественница. Посему визит последовал едва ли не сразу после извещения о прибытии леди.

Весь маленький дворик гостиницы был занят повозками. По вполне понятным причинам леди перемещалась с комфортом. Одних слуг было с ней больше дюжины, и это не считая неизбежных служанок. Хотя на этот раз общество путешественницы отнюдь не исчерпывалось подневольными людьми.

В комнате, куда после доклада вступил Дальберг, рядом с уже знакомой ему леди восседал одетый в богатый камзол мужчина средних лет. Лицо мужчины, суровое, украшенное шрамом, с холодным взглядом глаз, сразу обличало в нем бывалого воина.

– Знакомьтесь. Губернатор Риги генерал Дальберг – мой муж, – называть имя супруга леди не стала.

Есть люди, которых обязан знать каждый. Хотя бы в силу их происхождения. А Дальберг отнюдь не был невежей.

– Безмерно рад, – искренне улыбнулся малоулыбчивый генерал. – Я думал, вы остаетесь на службе у царя Петра.

– Нет. Война с турками закончена. Делать там мне больше нечего. Да и дядя настойчиво зовет вернуться.

И снова, как в случае с леди, уточнение имени родственника не последовало.

– Вы недавно из Москвы. Осмелюсь полюбопытствовать – что там слышно о продолжающихся переговорах? – уже за неизменным кубком вина спросил Дальберг. – Сами понимаете, мы здесь кровно заинтересованы в продлении договора.

Еще бы! Если переговоры споткнулись на требовании наказать лифляндского губернатора!

– По-моему, царь Петр просто не может простить вам холодную встречу. Вот и упорствует в подписании. Но разве Карл станет наказывать столь нужного ему человека? Неужели вас, генерал, беспокоит поведение России?

– Нет. Эта варварская страна не представляет никакой угрозы. Они с турками столько лет справиться не могли. Куда же им идти на нас? – Губернатор вновь улыбнулся. На этот раз с откровенным презрением.

– Однако ходили неясные слухи, будто царь Петр искал союза с саксонским и польским Августом. И что последний даже собрал на всякий случай армию где-то в районе Митавы. Впрочем, поляки и саксонцы ничем не лучше русских медведей. На вашем месте, генерал, я послал бы пару полков к границе. Солдаты засиделись на месте, а тут бы вспомнили походную жизнь. А Август сразу задумается. И на это все вы потратили бы от силы неделю.

Идея пришлась Дальбергу по душе. Он тоже считал, что солдаты время от времени должны разминаться в небольших походах. А тут еще от прогулки намечалась непосредственная польза.

– Я смотрю, мне будет на чем добраться до Голландии, – перевел разговор британец.

– Я на одном из судов плыла сюда, – заметила ему леди.

– Да, судов в Риге достаточно, – кивнул губернатор. – И в ближайшее время должны подойти еще два или три.

– Хорошо, – англичанин удовлетворенно кивнул. – Я сегодня поговорю с хозяевами, а перед отправлением обязательно устрою вечер для всех офицеров гарнизона. После пребывания в России так хочется побыть в хорошем обществе.

В этом плане Дальберг его очень понимал.

Обещанные губернатором суда подошли к Динамюнде через два дня уже почти в темноте. Бригантина и два грузовых судна, на которых помимо груза прибыла целая толпа мужчин. Как пояснил таможеннику капитан бригантины, искатели счастья, нанятые Августом где-то в Европе. Довольно обычное дело по нынешним временам.

Сам капитан привычно отправился в гости к коменданту крепости. Благо, они уже были знакомы по прошлому году.

– Прошу прощения, Валери, но ваши пассажиры не слишком желательны. Как предупредил губернатор, с Августом вполне возможны небольшие осложнения. А тут – пополнение в его армию, – признался начальник Динамюнде Будберг.

– Нам платят, мы перевозим, – философски заметил капитан.

За разговором он протянул коменданту необходимые бумаги, хотя тому уже доводилось видеть все эти патенты и аналоги грядущих деклараций.

– Я понимаю, – согласился Будберг. – Но и нас можно понять. Два полка вчера ушли на границу с Курляндией продемонстрировать нашу готовность и силу, а тут такое…

– Они все равно не задержатся в Риге. Даже на берег сходить не будут. Наймут повозки – и отправятся дальше, – успокоил его моряк. – Да и что такое сотня человек против вашего гарнизона?

– Ничего, – обещанный британским путешественником вечер должен был уже начаться, и потому приглашенный туда Будберг спешил завершить необходимые формальности. – Все в порядке. Только, боюсь, сегодня в Ригу вас уже не пустят. Хотя вы можете отправиться туда со мной.

– Благодарю, – кивнул капитан. – Только перед этим можете взглянуть еще на одну бумагу.

Будберг непонимающе склонился над протянутым ему листом.

– Что это, Валери?

– Каперский патент от царя Петра, – хладнокровно ответил ему капитан и в подтверждение своих слов направил в лоб капитана пистолет.

Званый вечер действительно был в полном разгаре. Ни один из рижских кабаков не мог вместить всех приглашенных, и потому губернатор разрешил использовать для этой цели Рижский замок. Со своей стороны британец нанял в городе едва ли не всех поваров в придачу к своим, а уж продуктов и вина закупил столько, что торговцы были готовы молиться на богатого путешественника. И даже солдатам было послано в казармы несколько бочек вина.

Шведские офицеры были приглашены все. Вернее – все те, кого Дальберг посчитал достойными такой чести. Но разве в армии короля служат недостойные?

Замок располагался почти вплотную к городской стене, с ее наружной стороны, на территории не столь давно построенной цитадели. Поэтому формально офицеры находились на положенном им месте, и никакого нарушения службы не наблюдалось.

Столы ломились от напитков и яств. Однако офицеры и их жены насыщались с таким аппетитом, что бутылки и блюда опустошались едва ли не раньше, чем слуги успевали подавать новые.

Но всему существует предел. Через некоторое время многие потомки викингов осоловели, а наименее стойкие даже стали явно подремывать.

Виновник застолья успел продемонстрировать некоторые умения вывезенных им из России слуг. Весьма здоровенный увалень, такой же белобрысый, как собравшиеся в зале офицеры, с легкостью гнул подковы и прочие металлические предметы. Другой, с явным лицом азиата, показывал свою меткость, с легкостью вонзая метательные ножи и короткие дротики в повешенные на стену импровизированные мишени.

– И все-таки представляю вашу радость, когда вы покинули варварскую страну. – Дальберг отяжелел, но все еще не производил впечатления сильно пьяного. В отличие от большинства своих подчиненных.

– Я очень рад оказаться в Риге, – кивнул британец. – Хотя не назвал бы Россию варварской. В последнее время там появилось несколько изобретений, совсем не известных в Европе. Признаться, я прихватил с собой несколько образцов. Хотите посмотреть на новые русские ружья?

Дальберг, разумеется, захотел. Не потому, что думал увидеть нечто действительно новое, однако какой военный не желает подержать в руках оружие возможного противника? Равно как и оружие союзников.

Британец что-то проговорил своему слуге на непонятном языке. Тот кивнул, удалился, чтобы через некоторое время вернуться с диковинной конструкцией в руках.

Нет, она была похожа на ружье. Ствол, приклад, однако между ними помещался здоровенный барабан, явно ненужный для оружия.

– Что это за уродство? – брякнул Дальберг, разглядывая принесенный предмет.

– Это – револьверный штуцер. – Гость принял из рук слуги ружье, на что-то нажал, и барабан отошел в сторону.

В его ячейках тускло светились какие-то непонятные металлические донышки.

– Вот посмотрите, – гость потянул за одно из них и извлек бумажный патрон. – Это – снаряженный выстрел. Внутри порох и пуля с нарезами. И еще капсюль, позволяющий избавиться от кремневого замка. Остается вложить ее на место, взвести курок, а дальше можно смело открывать огонь. Весь барабан выпускается за несколько секунд. Причем нормальный стрелок очень редко дает промах. Представляете? Вот посмотрите. Каких-то два десятка стрелков без перезарядки могут уложить всех, собравшихся в этом зале. Стоит лишь отдать команду.

Дальберг подозрительно вскинул голову. В зал как раз спокойно входили слуги британца. Только было их значительно больше, чем прибывших вместе с ним. И каждый из них держал в руках револьверный штуцер, словно все вместе они собрались доказать правдивость заявления хозяина.

– К сожалению, губернатор, вынужден довести до вашего сведения, что вы арестованы, – довольно равнодушным тоном поведал гость. – Прикажите своим людям не сопротивляться во избежание ненужного кровопролития.

– Как? – Дальберг был ошарашен.

Вошедшие дружно вскинули оружие и нацелили его на шведов. Большинство последних уже было малоспособно с сопротивлению. Лишь один резко вскинулся, хотел что-то выкрикнуть, но тут же упал с ножом в горле. Азиат, тот самый, который демонстрировал свою меткость, деловито достал другой нож.

– Шведскому владычеству над Ригой пришел конец. С этого момента город вошел в состав Российского царства. Вы так не хотели видеть царя Петра, что он вынужден будет нанести вам повторный визит. Я думаю, утром он уже прилетит, – пояснил главарь налетчиков.

– Как – прилетит? – Дальберг все еще ничего не понимал. – По какому праву? Между нашими странами мир…

– Вы что, не слышали, что у России есть воздушный флот? Вот с его помощью и прилетит. Кстати, вчера с посольского крыльца была объявлена война Швеции. Надо внимательно следить за новостями, – хмыкнул гость.

Дальберг наконец стал что-то понимать. Его рука ухватила шпажный эфес и так и застыла на нем. В лоб губернатору смотрел пистолет. Направленный, кстати, британской леди.

– Только не трудитесь вызывать солдат. В доставшихся им винных бочках было снотворное. Так что сейчас весь гарнизон мирно спит. Если же кто из патрулей уцелел, то пара десятков человек не сыграет никакой роли. Да и наберется ли их два десятка? Это благородным даже подсыпать ничего не требуется, – продолжал спокойно говорить путешественник, кивнув на пьяных офицеров. – Отдайте вашу шпагу. И не волнуйтесь. Мне случалось захватывать в плен настолько важных особ… Кстати, урок на будущее. Я действительно муж леди. Честь имею представиться: генерал майор русской армии, капитан-командор воздушного флота и капитан-командор военно-морского, кавалер Кабанов. В Вест-Индии и Европе меня называли де Санглиером. Может быть, слышали?

Лицо Дальберга нервно дернулось. Пистолет в руке леди продолжал смотреть точно между глаз губернатора, но в этом больше не было никакой нужды.

Ночь существует для сна. Если же кто из знатных изволит гулять (люди простые встают с первыми лучами, соответственно, вынуждены ложиться с последними), то отнюдь в ином смысле. Небо интересует их в самую последнюю очередь. А зря. Порою там можно увидеть поразительные вещи. Например, темную сигару, порою затмевающую звезды, в медленном дрейфе. Но это – если внимательно смотреть.

Внутри гондолы было темно и тихо. Лишь чуть шуршала работающая на прием рация. Одна из снятых когда-то со спасательной шлюпки. Дальность действия оставляла желать лучшего, и потому старались держаться поближе к Риге и повыше.

Нервы у всех троих воздухоплавателей были напряжены до предела. Получится или нет? Тут бы впору закурить, да куда там, имея над головой столько кубометров водорода!

Наконец, в рации пискнуло, и Флейшман первым схватился за наушники.

– Да… Понятно. Сейчас идем. – Он повернулся к двум товарищам и неожиданно громко выкрикнул: – Получилось! Все получилось!

– Ура!

Кротких и Ардылов принялись хлопать друг друга по спинам, словно это они приняли участие в захвате старого города.

Но у каждого своя роль. Взять город – половина дела. Его еще требуется удержать. А для этого одной охотничьей команды явно маловато. Даже если она подкреплена бывшими флибустьерами, ставшими вслед за своим предводителем моряками российского флота. Потому и дежурил Флейшман в воздухе, чтобы в случае удачи как можно скорее доставить весть к изготовившимся к броску главным силам.

Причем изготовившимся втайне. Только командиры полков под большим секретом и страхом смертной казни знали предстоящее. Для всех остальных собравшаяся небольшая армия была предназначена для помощи дружественному Августу в его непрекращающейся войне за польский престол. Благо, Латгалия принадлежала Речи Посполитой, а где Латгалия, там и Лифляндия. Ни о какой единой Латвии пока даже речи не было.

– Заводи!

– Сейчас! – Ардылов торопливо скрылся в моторном отсеке.

Дизель несколько раз фыркнул, а затем послышался равномерный перестук поршней.

Три человека – фактический минимум команды воздушного корабля. Флейшман взялся за вертикальный штурвал, Кротких – за горизонтальный, и дирижабль послушно стал разворачиваться прочь от захваченного города.

Где-то внизу, невидимая в темноте, тревожно залаяла собака. Зря. За шумом дизеля, снятого все с той же спасательной шлюпки, все равно не было слышно ничего, что происходило на земле.

Да и что может происходить в этих глухих, позабытых Богом краях?

Хотя…

Командор чуть приукрасил. Никаким официальным мужем Мэри он все еще не был. Лорд Эдуард сдержал слово, послал в Англию все необходимые бумаги, но развод – дело неприятное и крайне долгое.

Настоящий муж, если под настоящим понимать того, кто официально считается таковым, в этот момент был еще только на пути к Риге. Долгожданная отставка была получена, ничто больше не держало баронета в далекой северной стране, и теперь он двигался к одному из близких портов.

Утро застало баронета и его свиту на постоялом дворе совсем рядом с городом. Вокруг простиралась такая же дикая страна, как и та, которую он покинул накануне. Да и что взять с этих мест? Одно слово: колония. Еще хорошо, что один из слуг довольно сносно владел немецким языком. Подавляющее большинство местных жителей не знали ни английского, ни французского.

По словам нанятого проводника, угрюмого крестьянина, производящего впечатление человека откровенно туповатого и недалекого, город должен был открыться с минуты на минуту. Но говорил он это уже не в первый раз, и потому никакой веры его словам не было.

Баронет как раз подумывал, не остановиться ли на ленч, когда где-то вдалеке послышалось странное тарахтение. Звук приближался, заставляя тревожиться лошадей, а затем в стороне от дороги на довольно большой высоте показалась летящая в сторону Риги сигара с подвешенной под ней гондолой.

Эту штуку Питу доводилось видеть один раз. Дирижабль было невозможно спутать ни с чем, хотя бы потому, что другого такого больше не было. Развевающийся под ним Андреевский флаг как бы подчеркивал национальную принадлежность воздушного судна, а другой, рядом, указывал, что на борту находится царь.

– Черт! – следом за одним ругательством последовали другие. Словно баронет находился на корабельной палубе, где даже джентльмену не возбранялось крыть последними словами.

За каким дьяволом московиты разлетались, словно у себя дома?

Теперь ни о каком ленче не могло быть и речи. Небольшой караван из повозок двинулся в дальнейший путь так быстро, как только позволяла отвратительная дорога.

Впрочем, ответ на свой вопрос баронет получил не доезжая до Риги. Хотя отсюда уже был виден далекий шпиль Павловского собора. Попавшийся навстречу купец сообщил через переводчика такое, что у британца не нашлось даже ругательств.

– Сегодня ночью Рига захвачена московитами, – перевел основное знавший немецкий слуга. – Сейчас туда прибыл царь и принимает присягу жителей на верность.

– Кто? – выдохнул баронет, хотя уже догадывался, каков будет ответ.

После довольно продолжительного обмена словами слуга вздохнул:

– Какой-то не то генерал, не то адмирал. Но его люди называют его Командором.

Дальше переводчику пришлось торопливо шарахнуться в сторону. Баронет словно обезумел и принялся размахивать тростью, пытаясь выместить свою злость если не на виновнике случившегося, то на собственных слугах. В этот момент никто не сказал бы, что перед ним блестящий аристократ, представитель одной из лучших фамилий британского королевства.

Но разве можно осудить баронета за вынужденную несдержанность?

Трость встретилась с деревом, переломилась, и гибель любимого предмета заставила британца хоть чуть взять себя в руки.

– Что стоим? Едем! – рявкнул он на рассеявшихся за пределы досягаемости слуг.

Никому не хотелось искушать судьбу, и сопровождающие баронета люди торопливо бросились к повозкам.

– В Ригу? – все же осмелился уточнить тот, который играл роль переводчика.

– В какую Ригу? В Ревель!

Теперь баронет четко осознал свой долг. Раз не вышло предотвратить несчастье, надо хотя бы сделать так, чтобы в Стокгольме узнали о нем как можно раньше. Порты Курляндии были ближе, однако Курляндия находилась в вассальной зависимости от Августа, а Пит помнил приятельские отношения, связывающие двух монархов. Нет, Ревель пусть дальше, зато надежнее.

– Быстрее! – И баронет добавил несколько слов, которые заучил в русском языке.

Про себя подумал: ничего, Командор еще пожалеет, что опять стал на его пути. Ох, как пожалеет! Только на этот раз ему неоткуда будет ждать пощады.

Неоткуда.

10. Командор. Возвращение к Балтике

Следующие дни запомнились бы мне на всю жизнь своей тревогой. Если бы не было в моей жизни других, не менее тревожных дней и ночей.

Горожане отнеслись к смене власти довольно спокойно. Прибывший на следующий день Петр лично подтвердил им все права и привилегии. Поэтому никаких особых возражений не было. Как, впрочем, и радости. Но зато имелись опасения – вдруг шведы вернутся? Не в том смысле, что они настолько плохи, а в том, что штурм грозит для обывателей вполне предсказуемыми неприятностями.

Такие же опасения имелись и у меня. Я ни на минуту не забывал об ушедших накануне полках. Людей со мной для обороны города было немного. Пусть они были лучшими, но и шведы – вояки не из последних. Если бы вместо вероломства мы бы пошли на честный штурм, то солдат полегло бы – тысячи. А так потерь не было. Нам удалось даже захватить лежащий на противоположном берегу Коброншанц.

Успех пока был зыбкий, не закрепленный подходом подкреплений, и Петр довольно скоро улетел торопить идущие к Риге войска. Мы же оставались, еще не ведая своей судьбы.

Дирижабль по два раза в день летал на разведку, выглядывая с высоты противника. Слухи о перемене в Риге власти довольно быстро достигли шведского начальника, однако возвращаться и пытаться отбить город он так и не решился. Молва, как всегда, преувеличивала наши силы. Наверняка сказалось отсутствие с собой тяжелой артиллерии. Без ее поддержки успех штурма городских укреплений был весьма сомнителен.

Короче, как бы там ни было, но шведы ретировались в сторону Эстляндии.

Я же бродил по Риге и не узнавал города. Вроде бы так же возвышался собор Павла. Попадались другие памятные дома. Но в общем и целом…

Довольно небольшой с моей точки зрения городок, вдобавок довольно закопченный от топящихся печей, грязный, с тесными улочками… Я же родился когда-то не столь далеко отсюда. В годы, когда еще никто не предвидел перестройку с последующим развалом. Можно считать – возвращение…

Клюгенау оказался достоин своей нынешней должности. Егерский полк прибыл к Риге самым первым, на целых два дня опередив авангард петровской армии. Шли налегке, где могли – реквизировали телеги и лошадей. Без дневок, суворовским марш-броском. Только пехота да некоторый минимум артиллерии. И лишь тогда я окончательно поверил: получилось!

Получилось!!!

Пусть впереди война с крепким умелым противником, но первый ход был выигран нами. Сорокин уже споро перегородил вход в Даугаву заранее изготовленными минами. Предстояло полевое сражение, наверняка не одно. Однако история уже пошла иным путем, и только в нашей власти сделать так, чтобы этот путь был менее кровав и тяжел. Россия станет первой державой мира, иначе – зачем это все?

Станет. Я не любитель патетики. Просто знаю: каждый из нас чего-то да стоит. Вместе мы – сила, а с поддержкой Петра – сила неодолимая.

Лишь жаль тех, кто не дожил…

Море было на редкость спокойным. Полный штиль. Только отражающая солнечные лучи вода да песок. Даже отдыхающих не было. Не модно пока отдыхать на пляжах.

Мы приехали сюда своей небольшой компанией. Подошедшие к Риге полки позволяли отвлечься от дел хотя бы на полдня. Слышал, что Петр собрался щедро наградить нас. Как будто мы делали это ради наград. «Служил я не за звания и не за ордена». Но и не отказывался от них. В тех редких случаях, когда все-таки давали.

Мэри спешилась рядом со мной и с интересом смотрела, как я подошел к воде. Тогда, в ту ночь, она пригрозила мне полным разрывом, хотя я знал, насколько ей будет это тяжело. Или потому что знал? А потом дала слово никому не говорить о моих делах. В итоге после моего признания план был изменен. Моя британская леди напомнила, что является знакомой Дальберга и в таковом качестве поможет мне в новой авантюре.

В общем, она меня убедила. Хотя я очень переживал и никогда бы не простил себе, если бы с Мэри что-то случилось. Достаточно моих женщин. Достаточно… Над нами довлеет судьба. Это не значит, что мы должны покорно ждать утрат или подарков. Если человек упорен, он может многое изменить. И не только в своей жизни. Главное – это бороться… Ничего. Карл – способный полководец, но еще посмотрим, чья возьмет в нашей скорой встрече.

Я стоял босиком в холодной воде. Не далекое Карибское море. Балтика. Как долог был путь!

Ничего еще не закончилось. Прав был поэт, когда сказал ставшее хрестоматийным:

Каждый выбирает по себе Женщину, религию, дорогу…

Дорогу… Не ту ли, которая отражается сейчас на воде, уходя к горизонту? Начинающуюся у ног и идущую дальше без конца.

Мэри решительно разулась, чуть приподняла юбку и стала рядом. Чуть поодаль тоже в воде стояли Юра Флейшман, Костя Сорокин, Валера Ярцев, Женя Кротких, Аркаша Калинин, Жан-Жак Гранье, Петрович, Ардылов…

Каждый выбирает по себе…

Клайпеда, 2007 г.

Оглавление

Часть первая . Домик в Коломне

  1. Сергей Кабанов. Снега и морозы

  2. След былых дел

  3. Флейшман. Хозяин

  4. Кабанов. Ночной полет

  5. Трое вышли из леса

  6. Флейшман. Визиты и новости

  7. Кабанов. Отъезды и поручения

  8. Азовское море

  9. Кабанов. Крымские берега

  10. Возвращение

  11. Кабанов. Корабли и люди

  12. Воеводы и военачальники. Решения и последствия

  13. Флейшман. Брожение

  14. Компания

  15. Судьба

Часть вторая . Перепутья

  1. Сэр и не только. Разные страны

  2. Барабан

  3. Москва – город буйный

  4. Вечер, ночь, утро

  5. Кабанов. Бунтовщики и властители

  6. Калинин. За морями-океанами

  7. Флейшман. Дела и тревоги

  8. Два командора. Походы и учения

  9. Круги на воде

  10. В новом русском городе

Часть третья . Гром победы раздавайся!

  1. Заговор

  2. Обратное путешествие

  3. Командор. Смерти и встречи

  4. Дипломатия и подготовка

  5. Командор. Кукуевские последствия

  6. Окончание года

  7. Командор. Канун

  8. Последние штрихи

  9. Старый город Рига

  10. Командор. Возвращение к Балтике

Реклама на сайте