«Смилодон в России»

«Эх, „вилку“[1] бы сейчас. – Буров тяжело вздохнул, отвернулся от окна и, с трудом доковыляв до кресла, плюхнулся на истертую кожу. – Пятнадцатая[2] будет в самый раз».

За окном, похоже, собирался дождь, ноябрьский вечер был безнадежно хмур, бессильный свет агонизирующего фонаря терялся в пелене надвинувшегося тумана. Ощутимо плотного, клубящегося, напоминающего вату. Такого же холодного и мерзкого, как и тяжесть на душе… Да, радоваться особо было нечему – слепая рана в бедре, потеря крови, озноб. Как пить дать, задета кость. Со всеми вытекающими – вот именно вытекающими – последствиями… И черта собачьего ему было на этом кладбище? Полюбоваться на Альберта Великого, на Агриппу Неттесгеймского да на Раймунда Луллия?[3] На весь их Бессмертный ареопаг? Как бы не так, никто из Посвященных не явился, видно, уж такое у них продвинутое чувство юмора. Непонятное для простых смертных. Зато уж всякой сволочи набежало – из Гардуны, масонов, сатанистов, роялистов – видимо-невидимо. Дружков сердечных, каждой твари по паре. Так что пришлось ретироваться по-тихому, в темпе вальса. От греха подальше. Однако, как оказалось, недостаточно быстро и недостаточно скрытно. В гостинице его ждала засада. И не какая-нибудь там шелупонь, клоуны тряпичные, нет, люди серьезные, мастера своего дела. Восемь человек. Он завалил их всех. Но и сам свел знакомство с четырехгранным, остро заточенным клинком. Не иначе Лаурка постаралась, натравила виртуозов, – от любви до ненависти, как говорится, всего один шаг. В общем, Буров ушел, но недалеко, насколько позволяла раненая нога. И вот печальный итог: дешевые номера, пульсирующая боль и, что хуже всего, потеря аппетита. Да, прогноз, похоже, самый неблагоприятный, само не заживет, не на собаке. А чертов Бертолли,