«Лечение музыкой»

Бернард Шоу

Лечение музыкой

Совершенно пустячная пьеска

Лорд Реджиналд Фицемби, одетый по последней моде

довольно смазливый юноша двадцати двух лет, судорожно

рыдает, распростершись на диване в большой гостиной

отеля. Его доктор старается успокоить его. Доктор старше

юного лорда лет на десять; по всему видно, что он

считает себя еще молодым человеком, принадлежащим к

хорошему обществу, которому он оказывает

профессиональные услуги.

В средней стене гостиной высокие большие двери, в

настоящее время запертые. Если бы все-таки кто-нибудь

вошел через них, слева оказался бы рояль, клавиатурой

повернутый к вошедшему, и дверь поменьше позади рояля.

Справа было бы окно, а дальше диван, на котором валяется

злополучный юноша; рядом с диваном - стул для доктора и

маленький столик, на нем шляпа доктора, тарелка, склянка

с лекарством, недопитый стакан и кнопка звонка.

Доктор. Ну, ну, будьте же мужчиной! Право, это глупо, в самом деле. Вы не

должны так падать духом. Ведь с вами ничего не случилось. Плюньте вы на

все это. Ведь не пришел же миру конец, оттого что вы купили несколько

акций... Реджиналд (яростно прерывая его.) Я вовсе не хотел ничего дурного, когда

покупал эти акции. Я с удовольствием отдам их. О-о, я вовсе не хотел

ничего дурного, когда покупал эти акции, (Вцепляясь в доктора,

умоляюще.) Поверьте же мне, доктор. Я вовсе не хотел ничего дурного,

когда покупал эти акции. Я вовсе... Доктор (вырываясь и не очень бережно снова укладывая Реджиналда на диван).

Конечно, вы не хотели. Я знаю, что не хотели. Реджиналд. Я вовсе... Доктор (теряя терпение}. Да не долбите вы это снова и снова, не то вы

сведете с ума и нас всех тоже. Все это просто нервы. Не забывайте, что

вы в отеле. Они выставят вас, если вы будете устраивать скандалы. Реджиналд (слезливо). Но вы не понимаете. Ах, почему никто не хочет понять

меня? Я вовсе.. Доктор (стараясь перекричать и утихомирить его). Вы вовсе не хотели ничего

дурного, когда покупали эти акции. Вы это говорите в пятисотый раз. Реджиналд (неистово). Так зачем вы все задаете мне одни и те же вопросы? Это

несправедливо. Я вам говорю, я вовсе не хотел ничего... Доктор. Да, да, да! Знаю, знаю. Вы думаете, что вели себя глупо перед этой

комиссией. Но это не так. Вы вели себя совсем неглупо. Хладнокровно,

как айсберг, и жизнерадостно, как идиот, вы целую неделю стояли на

своем. Все члены этой комиссии пытались вас обрабатывать, и каждый - а

среди них были и самые ловкие лондонские мастера перекрестного допроса,

- каждый принужден был отступить, сбитый с толку вашей дурацкой

самоуверенностью и вашей огнеупорной неспособностью усвоить причину,

почему вы не должны были покупать эти акции. Реджиналд. Но почему же я не должен был покупать их? Я не делал никакой

тайны из этой покупки. Когда премьер-министр стал разносить меня, я

предложил ему эти акции по той же цене, что сам купил их. Доктор. Да, да, после того как они упали на шесть пунктов. Но это неважно.

Важно то, что вы заместитель военного министра. Вы узнали, что армию

будут переводить на вегетарианскую диету и что акции Великобританского

макаронного треста моментально взлетят вверх, едва это станет известно.

И что же вы сделали? Реджиналд. То, что сделал бы любой. Я накупил этих акций столько, сколько

мне позволили средства. Доктор. Вы накупили их гораздо больше, чем позволяли ваши средства. Реджиналд. Но почему бы мне было не покупать их? Объясните мне. Я рад буду

узнать. Я не хотел ничего дурного. И не вижу здесь ничего дурного.

Неужели меня нужно травить потому, что подлые газеты оппозиции и все

эти подлецы от оппозиции в той комиссии стараются нажить политический

капитал на моем деле, уверяя, что это позорно? Какой же тут позор? Тут

просто здравый смысл. Я не финансист, но вам не убедить меня, что, если

вы случайно узнали, что какие-то акции пойдут вверх, вам нельзя их

покупать. Не покупать их значило бы искушать судьбу. А они не хотели

ничего понять. Притворялись, будто не понимают. Они приставали и

приставали ко мне, и спрашивали все одно и то же снова и снова, и

писали обо мне мерзкие статьи... Доктор. И вы одолели их всех, потому что не могли усвоить их точку зрения.

Но чего я не могу постичь, это почему вы потом впали в такое

расстройство. Реджиналд. Все были против меня. Я считал эту комиссию кучей дураков и так и

сказал им. Но все оказались на их стороне. Папаша заявил, что я

опозорил имя рода. Братья говорили, что мне надо уйти из моих клубов.

Мать сказала, что все ее надежды женить меня на богатой потерпели крах.

А я не сделал ничего, абсолютно ничего такого, что мои приятели делают

каждый день. Доктор. Ну. короче говоря, дело в том, что чиновник военного министерства не

должен играть на бирже. Реджиналд. Да я и не играл. Я знал наверное. Какая же это игра, если вы

знаете, что акции пойдут вверх. Это дело верное. Доктор. Ну, я могу сказать вам только, что, не будь вы сыном герцога

Данмоутского. вам пришлось бы подать в отставку, и... Реджиналд (срываясь). Ах, перестаньте вы говорить об этом! Оставьте вы меня

в покое! Я не в состоянии выносить все это! Я вовсе не хотел ничего

дурного, когда покупал те акции! Я вовсе не хотел ничего дурного... Доктор. Ш-ш-ш-ш! Ну хорошо, мне не следовало поднимать снова этот вопрос.

Примите-ка валерьянки. (Подносит стакан ко рту Реджиналда.) Вот так.

Теперь вам лучше. Реджиналд (в изнеможении, но уже успокоившись). Почему валерьянка меня

успокаивает, а кошек возбуждает? Над этим вопросом стоит поразмыслить.

Знаете, меня надо было сделать философом. Доктор. Философами родятся, а не делаются. Реджиналд. Старая шутка. Все родятся, а не делаются. Доктор. Вы становитесь почти умным. Мне это не нравится: вы сегодня на себя

непохожи. Мне хотелось бы как-нибудь отвлечь вас от ваших

неприятностей. Попробуйте поиграть немножко. Реджиналд. Не могу. Пальцы меня не слушаются. И я не могу выносить звука

рояля. Сегодня утром я задел одну ноту и просто закричал от этого! Доктор. Тогда почему не заставить кого-нибудь поиграть вам? Реджиналд. Кого я могу заставить играть, даже если бы я мог выносить музыку?

Вы не умеете, Доктор. Ведь я же не один на свете. Реджиналд. Я сойду с ума, если вы приведете сюда кого-нибудь. Я выброшусь в

окно. Я и думать не могу о музыке. Я ее боюсь, ненавижу, мне она

отвратительна. Доктор. Ну, знаете ли, это уж вовсе опасно. Реджиналд. Почему опасно? Доктор. Но что же с вами станется без вашего музыкального таланта? Ни в

какой другой области у вас ведь нет абсолютно никаких способностей. Реджиналд. Я сижу в парламенте. И я заместитель министра. Доктор. Это оттого, что ваш отец герцог. Ни в одной республике вам не

доверили бы и чистки сапог, разве что ваш отец был бы миллионером. Нет,

Реджиналд, в тот день, как вы перестанете сочинять аккомпанементы и

подбирать по слуху новейшие рэгтаймы, вы в обществе человек конченый. Реджиналд (возмущенно). Вот те на! Доктор (вставая}. Впрочем, может быть, вам еще рано назначать лечение

музыкой. Это придумала ваша матушка. Пойду к ней и посоветую

повременить денек-другой. Она, кажется, собиралась прислать кого-то к

вам играть. Мне пора. Зайду опять попозже. А пока спите сколько влезет.

Или почитайте немножко. Реджиналд. Что мне читать? Доктор. Возьмите "Стрэнд-мэгэзин". Реджиналд. Но это ужасно интеллектуально. Это будет для меня умственной

перегрузкой. Доктор. Да, пожалуй. Тогда спите. Лучше дать вам чего-нибудь, чтоб вам

заснуть поскорее. (Вынимает свою карманную аптечку.) Реджиналд. Что это? Веронал? Доктор. Да не пугайтесь. Это старомодное средство - опиум. Вот, примите.

Реджиналд принимает таблетку.

Надеюсь, это поможет. Если через полчаса вы увидите, что это лишь

возбуждает вас, примите другую. Я оставлю вам еще одну. (Кладет

таблетку на тарелку и убирает свою аптечку.) Реджиналд. Лучше оставьте побольше. Я люблю таблетки. Доктор. Покорно благодарю. Я лечу вас вовсе не затем, чтобы попадать под

следствие. Вам известно, не правда ли, что опиум - это яд? Реджиналд. Да - опиум. Но ведь не таблетки же. Доктор. Господи упаси, чтобы я - сам доктор - подрывал чью-то веру в

таблетки. Однако оставлять вам столько таблеток, чтобы это могло

отправить вас на тот свет. я не стану. (Надевает шляпу.) Реджиналд. Вы им там велите, пожалуйста, никого не пускать сюда. Право, если

войдет кто-нибудь чужой - я выброшусь из окна. Я с ума сойду. Доктор. Нам всем до этого недалеко, мой юный друг. Ну пока! (Направляется к

средним дверям.) Реджиналд. Вам там не выйти. Я заставил маму запереть эти двери и забрать

ключ. Не то, я боялся, они непременно впустят сюда кого-нибудь. Вам

надо выйти тем ходом, каким вы вошли. Доктор (поворачивая обратно). Правильно. Теперь давайте посмотрим, как вы

будете укладываться, пока я еще здесь. Я хочу, чтобы вы заснули при

мне. Реджиналд устраивается поудобней лицом к спинке дивана. Доктор идет на

цыпочках к двери направо и выходит. Реджиналд (внезапно садится и, испуганно уставясь на рояль, отчаянно

кричит). Доктор! Доктор! Спасите!!! Доктор (поспешно возвращаясь). Что такое? Реджиналд (опасливо оглядываясь на рояль). Ничего. (Укладывается снова.) Доктор. "Ничего!" Наверное, было же что-то, раз вы завопили так.

(Переворачивает Реджиналда и заглядывает ему в лицо.) Ну, что

случилось? Реджиналд. Да он ушел. Доктор. Кто ушел? Реджиналд. Крокодил. Доктор. Крокодил?? Реджиналд. Да, крокодил, он засмеялся мне в лицо и начал играть хвостом на

рояле. Доктор. В малых дозах опиум вам не годится, мой юный друг. (Берет с тарелки

запасную таблетку.) Придется дать вам вторую. Реджиналд. А вдруг тогда явятся два крокодила? Доктор. Не явятся. Если кто и явится, так на этот раз кто-нибудь очень

красивый. Так действует опиум. Во всяком случае, через десять минут вы

крепко заснете. Вот вам. Принимайте. Реджиналд (проглатывает лекарство). Ах, как мне неудобно... Только, знаете,

я в самом деле видел его. Доктор. Вам нечего беспокоиться, что вы там увидите с закрытыми глазами.

(Направляется к двери.) Реджиналд. Будьте милы, посмотрите под диван, а то вдруг там крокодил сидит? Доктор. Почему бы вам не посмотреть самому? Было бы убедительней. Реджиналд. Я не решаюсь. Доктор. Вот никчемное существо!(Смотрит под диван.) Все в порядке. Никаких

крокодилов нет. А теперь бай-бай. (Уходит.)

Реджиналд укладывается снова. Кто-то отпирает ключом

средние двери. Входит красивая дама с букетом в руках.

Оглядывается; вынимает письмо из сумочки, где она держит

свои письма, и пускается в исследовательское

путешествие по комнате, сверяя свои наблюдения с

содержанием письма. Рояль, очевидно, кажется ей вполне

удовлетворительным - она с одобрением кивает головой.

Реджиналда она, вероятно, тоже ожидала найти здесь, она

к нему не обращается. Уверившись, что попала туда, куда

нужно, она идет к роялю и затем минут десять терзает

застывшую в ожидании публику: кладет свои цветы на

рояль, снимает перчатки и кладет их рядом с цветами,

таким же образом снимает с полдюжины бриллиантовых

колец; садится к клавиатуре, но ей неудобно: то слишком

близко, то слишком далеко, то высоко, то низко; короче

говоря, она перебирает все штучки профессионального

пианиста, прежде чем наконец ударить по клавишам. Звучит

блестящий вступительный пассаж. При первых звуках

Реджиналд с воплем скатывается с дивана и в ужасных

судорогах начинает извиваться на ковре. В удивлении она

останавливается.

Реджиналд. О! О! О! Крокодилы! Перестаньте, перестаньте же! (Оглядывается и

видит даму у рояля.) Вот те на! Дама. Как вы смеете поднимать такой шум, когда я играю! Вы в своем уме?

Какая невоспитанность! Реджиналд (сидя на полу). Прошу прощения. Дама. "Прощения"! С чего вы так заорали? Реджиналд. Мне показалось, вы крокодил. Дама. Что за глупости! Похожа я на крокодила? Реджиналд. Нет. Дама. Играю я, как крокодил ? Реджиналд (поднимается и робко подходит к ней). Видите ли, узнать, как играл

бы крокодил, очень трудно. Дама. Вздор! (Опять играет.) Реджиналд. Пожалуйста! (Останавливает ее. опуская крышку рояля.) Кто вас

впустил? Дама (угрожающе поднимается). А вам какое дело, хотела бы я знать? Реджиналд (робко отступая). Это, видите ли, моя комната. Дама. Ничего подобного. Это комната герцогини Данмоутской. Я уверена, это

именно та самая комната, потому что она дала мне ключ и он подошел. Реджиналд. Но зачем она это сделала? И кто вы такая, смею спросить? Дама. Нет, не смеете. Это не ваше дело. Впрочем, вам, пожалуй, лучше узнать,

с кем вы говорите. Я Страйга Тэндридж. Реджиналд. Как? Падеревский женского рода? Страйга. Простите, это, кажется, мистера Падеревского называют "Тэндридж

мужского рода". Однако настоящему джентльмену не пришло бы в голову

повторять такие оскорбительные пошлости. Будьте любезны, отправляйтесь

на свой диван и помалкивайте. Иначе я тотчас уйду. Реджиналд. Но, знаете ли, я болен. Страйга. Тогда ложитесь в постель и посылайте за доктором. (Снова садится к

роялю.) Реджиналд (падая на колени). Вы не должны играть, в самом деле не должны

играть! Я не могу этого выносить. Я просто сойду с ума, если вы начнете

играть. Страйга (поднимая крышку). Тогда я начинаю сейчас же. Реджиналд (двигается к ней по полу на коленях и хватает за руки). Нет, нет,

вы не будете играть.

Она поднимается в негодовании. Он держит ее за руки и

вдруг вскрикивает в восторге.

Однако какие у вас красивые руки! Страйга. Что за глупости! (Отшвыривает его на ковер.) Реджиналд (с полу, уставясь на нее). Какая же вы сильная. Страйга. Я развивала силу, играя левой рукой пассажи октавами - вот,

например. (Начинает играть "Лесного царя" Шуберта в переложении Листа.)

Реджиналд затыкает уши пальцами, но не отводит от нее

взгляда.

(Останавливаясь.) Я не в состоянии играть, когда вы затыкаете уши. Это

оскорбительно. Уходите вон из комнаты. Реджиналд. Но я же говорю вам, это моя комната. Страйга (вставая). Уходите вон, не то я позвоню и велю выбросить вас отсюда.

(Идет к столику и собирается нажать кнопку звонка.) Реджиналд (бросаясь к ней). Не надо, не надо! Если вы позвоните, кто-нибудь

придет, а я сойду с ума, когда войдет какой-нибудь чужой человек.

Она толкает его левой рукой, и он летит на ковер. Он

жалобно хнычет.

Неужели вы не видите, что я болен? Страйга. Я вижу, что вы душевнобольной. Только мне это все равно. Герцогиня

Данмоутская пригласила меня прийти сюда и играть здесь два часа. Я

никогда не нарушаю своих обязательств, особенно при оплате в двести

пятьдесят гиней. (Поворачивается к роялю.) Реджиналд. Разве она ничего не говорила вам обо мне? Страйга (снова поворачиваясь к нему). Она сказала, что в комнате будет один

глупый молодой человек и что мне не надо обращать на него никакого

внимания. Она уверяла, что вы не опасны ни для кого, кроме самого себя.

(Хватает его за шиворот и пригибает спиной к роялю.) И я не потерплю

никаких глупостей. Как это вы не хотите слушать моей игры? Весь мир

слушает, когда я играю. Слушайте, либо убирайтесь. Реджиналд (беспомощно). Мне же придется сидеть на лестнице. Я боюсь идти в

комнаты: там могут быть люди. Страйга. Молодой человек, на лестнице тоже будут люди, уйма народу. Их там

по шесть на каждой ступеньке, не считая тех, что сидят верхом на

перилах в надежде послушать мою игру. Реджиналд. Какой ужас! (Плаксиво.) Вы не имеете права обращаться со мной так

грубо. Я же болен. Я не могу этого вынести. Я выброшусь в окно. Страйга (отпуская его). Ну и выбрасывайтесь! Вот это реклама! Это будет

очень любезно с вашей стороны. (Снова садится к роялю и собирается

играть.) Реджиналд (бежит через комнату к окну). Вы раскаетесь в своей жестокости,

когда увидите мое изувеченное тело (Открывает окно, выглядывает на

улицу, торопливо захлопывает его и отскакивает с криком.) Там целая

толпа. Я боюсь. Страйга (сияя). Ждут, что я стану играть. (Тихонько наигрывает.) Реджиналд (с восхищением). Ах! Знаете ли, это по мне. Страйга (продолжает играть и иронически замечает). Благодарю вас. Реджиналд. Дело в том, что я и сам немножко играю. Страйга (продолжая наигрывать). Вы. наверное, дилетант? Реджиналд. Мне многие говорят, что, попробуй я, я мог бы этим зарабатывать

на жизнь. Однако, разумеется, мужчине в моем положении не пристало

опускаться так низко, становясь профессионалом. Страйга (обрывая игру). Удивительно тактично, нечего сказать. А что вы

играете, разрешите спросить? Реджиналд. О, всякую самую лучшую музыку. Страйга. Например? Реджиналд. Желал бы я, чтоб вы принадлежали мне. Страйга (вскакивая в гневе). Ах гаденыш! Да как вы смеете! Реджиналд. Вы не поняли: это название одной песенки. Давайте я вам сыграю

ее. (Садится к роялю.) Вы, кажется, думаете, что я не умею играть. Страйга. Ну уж извините: я слышала, как в одном мюзик-холле лошадь играла на

фисгармонии. Могу поверить чему угодно. Реджиналд. Ага! (Играет.) Вам нравится? Страйга. Что это? Это, по-вашему, музыка? Реджиналд. Ах вы моя прелестная куколка! Страйга. Получите. (Наносит ему такой удар, что он тыкается носом в

клавиши.) "Прелестная куколка", не угодно ли! Реджиналд. Вот те на! Постойте, ведь это тоже название песенки. Вам

совершенно незнакома самая лучшая музыка. А вы не знаете "Рум-Тум-Тидл"

и "Рэгтайм" в исполнении оркестра Александера и еще "В сад любви уведи

меня снова" и "Наша Мэри так мила"? Страйга. Молодой человек, я даже не слыхивала о такой дряни. А сейчас я

займусь вашим музыкальным образованием и развитием. Я буду играть вам

Шопена, и Брамса, и Баха, и Шумана, и... Реджиналд (испуганно). Вы имеете в виду классическую музыку? Страйга. Именно.

Он одним прыжком бросается к центральным дверям.

(С отвращением.) Нахал! (Снова садится к роялю.) Реджиналд (врываясь обратно). Я забыл о тех людях на лестнице - целые толпы!

О, что же мне делать? Ах, нет, нет, не играйте классической музыки!

Обещайте, что не будете играть! Пожалуйста!

Страйга смотрит на него загадочно и тихо наигрывает

вальс "Песни любви".

А знаете, это довольно мило! Страйга. Нравится? Реджиналд. Ужасно. И, вы знаете, я в самом деле желал бы, чтоб вы

принадлежали мне.

Страйга внезапно начинает играть бурный этюд Шопена; он

корчится в судорогах.

О, перестаньте! Пощадите! Спасите! Пожалуйста! Пожалуйста! Страйга (останавливается, задерживая руки над клавишами, и готовится вновь

наброситься на струны). Вы посмеете повторить эти слова еще хоть раз? Реджиналд. Никогда в жизни. Простите меня. Страйга (с удовлетворением). Ну то-то же. (Опускает руки на колени.) Реджиналд (вытирая пот со лба). Ох, это было что-то ужасно классическое. Страйга. Вам надо научиться брать себя в руки, мой юный друг. Кроме того, я

не могу принимать гонорар в двести пятьдесят гиней за то, что буду

играть какой-то успокоительный сироп. Теперь приготовьтесь к худшему. Я

намерена сделать из вас мужчину. Реджиналд. Как? Страйга. Полонезом Шопена ля бемоль. Ну вот, вообразите, что вы идете в бой.

Реджиналд убегает, как раньше.

Баба! Реджиналд (возвращаясь, как раньше). Толпа там гуще прежнего. Сжальтесь надо

мной! Страйга. Подите сюда. Не надо воображать, будто вы идете в бой. Вообразите,

что вы только что вернулись с поля боя и подвигами дивной храбрости

спасли свою отчизну и что сейчас вы будете танцевать с прекрасными

женщинами, которые гордятся вами. Можете вы вообразить себе все это? Реджиналд. Р-р-разумеется. Я так всегда и воображаю себя. Страйга. Отлично. Теперь слушайте. (Играет первую часть полонеза.)

Реджиналд сначала содрогается, но постепенно

подбодряется, выпрямляется, принимает важный вид и

выступает, откинув голову и похлопывая себя по груди.

Этак лучше. Совсем герой! (Проиграв трудный пассаж.) Тут приходится

постараться, деточка. (Переходя к аккордам, предваряющим начало средней

части.) Ну-ка, ну-ка! Реджиналд (не выдержав). О, это слишком чудесно! Дайте мне поиграть, не то

мне не совладать с собой. Страйга. Можете вы сыграть вот это? Только это. (Играет пассаж октавами в

басу.) Реджиналд. Только ридл-тидл, ридл-тидл, ридл-тидл, ридл-тидл? Только это? Страйга. Сначала очень тихо, как тикают часы. Потом все громче и громче,

словно вы чувствуете, как переполняется моя душа. Реджиналд. Понимаю. Возьмите еще раз эти аккорды, чтобы мне настроиться.

Она повторяет аккорды, он играет октавные пассажи; и они

дуэтом играют среднюю часть.

(При повторении вскрикивает.) Еще! Еще! Страйга. Это и полагается сыграть еще раз. Вот так.

Повторяют. Когда часть подходит к концу, она сталкивает

его со скамейки на пол и продолжает полонез уже одна.

Реджиналд. Вы необыкновенная женщина. Я должен сделать одно признание,

раскрыть некий секрет. Ваша игра исторгает его из меня. О, послушайте,

Страйга.

Она берет ужасающе фальшивый аккорд.

Я хотел сказать: мисс Тэндридж... Страйга. Так лучше. Но я предпочла бы - "необыкновенная женщина". Реджиналд. А вы и есть необыкновенная женщина, вот что, Прелестнейшая,

ничего, если я приму чуть-чуть валерьянки? Я в таком волнении.

(Отхлебывает из стакана., А-а-ах! Теперь, по-моему, я в состоянии

говорить. Слушайте же, божество мое. Я так несчастлив. Мне

отвратительна моя теперешняя жизнь. Я ненавижу парламент Я вовсе не

гожусь для общественной деятельности. А моя судьба - жить дома с пятью

жестокими, грубыми сестрами, которых только и интересует что альпинизм,

да мертвые петли над аэродромом, да устройство делегаций, да драки с

полицейскими. И знаете, как они называют меня? Страйга (тихонько наигрывая). Как же они называют вас, милый? Реджиналд. Они называют меня "прилипала". Ну что ж. признаюсь, я и есть

"прилипала". Нельзя меня, беззащитного, вышвыривать одного в широкий

мир, я не гожусь для этого. Меня надо беречь. Мне нужна чья-то сильная

рука, на которую можно опереться, неустрашимое сердце, к которому я мог

бы прильнуть, грудь, у которой меня берегли бы и лелеяли, мне нужен

кормилец, на чей доход можно жить, не думая о низменной необходимости

самому зарабатывать деньги. Я бедное слабое созданье, я сам знаю,

Страйга, но я мог бы устроить уютный дом для вас. У меня хороший вкус,

и я знаю толк в коврах и картинах. Я и стряпать умею отлично После

обеда я могу прекрасно поиграть для вас. Хотя вы можете мне и не

поверить, но со слугами я умею проявить строгость и требовательность. Я

прекрасно лажу с детьми, они никогда не говорят со мною так

пренебрежительно, как взрослые. У меня настоящий талант к домашней

жизни. И я не против, чтоб меня потиранили немножко, - мне это, по

правде сказать, даже нравится Тог да мне, по крайней мере, не

приходится думать, что мне делать. О, Страйга, неужели вам не нужен

милый домашний муженек, у кого не будет другой заботы, как стараться

нравиться вам, другой мысли, как о нашем доме, кого не запятнал и не

запачкал бы ничем грубый, бессердечный мир, кто никогда не пускался бы

в политику и не стал бы тревожить вас вмешательством в вашу работу?

Скажите, могу ли я надеяться? Страйга (вставая и отходя от рояля). Дитя мое! Я грубая, властная,

независимая, сильная женщина. Что можете вы с вашим нежным, мягким

характером любить во мне? Я могу оскорбить вас, испугать, даже - уж

лучше мне сознаться во всем, у меня ведь горячий нрав, - в приступе

ярости я могу даже побить вас. Реджиналд. Ах, побейте, побейте меня! Не смейтесь над таким глупым

признанием, но уже с раннего детства во мне живет одно тайное желание,

желание", чтобы меня безжалостно отколотила какая-нибудь великолепная,

могучая, прекрасная женщина. Страйга (торжественно). Реджиналд - кажется, ваша матушка в разговоре

называла вас Реджиналдом? Реджиналд. Р-е-е-джи. Страйга. И я, я тоже должна сделать одно признание. И мне тоже - как и вам

нужна музыка, чтобы легче было высказаться. Не будете ли вы так добры? Реджиналд. Ангел мой! (Бросается к роялю и играет в помощь ей, пока она

говорит.) Страйга. Я тоже давно лелею одну мечту. Она утешала меня в трудные часы,

когда приходилось играть гаммы по восемь часов в день. Эта мечта

преследовала меня при аплодисментах восхищенных тысячных толп в Европе

и Америке. Мечта о робком сердечке, которое трепещет рядом с моим

сердцем, о нежном голоске, который приветствует меня по приходе домой,

о шелковистых усиках, ласкающих мои усталые пальцы, когда я возвращаюсь

после титанической борьбы с концертом соль мажор Чайковского; мечта о

существе, которое полностью от меня зависит, полностью предано мне,

полностью мне принадлежит и живет лишь ради того, чтобы я его берегла,

и лелеяла бы, и поклонялась бы ему. Реджиналд. Но подчас ведь вы могли бы и разгневаться? Вы стали бы страшны,

великолепны, безжалостны, неистовы. И тогда вы могли бы швырнуть наземь

существо, вами любимое, и топтать это существо, прильнувшее к вашим

ногам. Страйга. Да, да, о, зачем вы принуждаете меня сознаться и в этом? Исколотить

его, превратить его в студень, а потом в приступе раскаяния обхватить

трепещущее тельце и душить его страстными поцелуями. Реджиналд (не помня себя от радости). Пусть им буду я, я, я! Страйга. И вы не содрогнетесь перед такой страшной судьбой? Реджиналд. Я с радостью принимаю ее. Я обожаю тебя - я твой навеки. О, дай

мне прильнуть, прильнуть, прильнуть к тебе! Страйга (страстно обнимая его). Теперь ничто не вырвет тебя из моих объятий. Реджиналд. Ничто. Теперь судьба моя устроена. О, как обрадуется моя мамочка! Страйга. Сокровище мое, назначь же день и час.

Он играет свадебный марш, она - басовую партию.