«Время и семья Конвей»

Пристли Джон Бойнтон Время и семья Конвей Пьеса в трех действиях

Действующие лица:

Семья Конвей:

Миссис Конвей.

Алан.

Мэдж.

Робин.

Хейзел.

Кей.

Кэрол.

Прочие:

Джоан Хелфорд.

Эрнест Биверс.

Джеральд Торнтон.

Действие происходит все время в одной из гостиных загородной виллы миссис Конвей, в богатом пригороде небольшого промышленного города Ньюлингхема. Первое и третье действия происходят осенним вечером 1919 года, второе действие — осенним вечером 1937 года.

Действие первое — день рождения Кей, ей 21 год; вечер.

Действие второе — другой день рождения; другой вечер.

Действие третье — ей 21 год; опять тот же вечер.

Третье действие является непосредственным продолжением первого.

ДЕЙСТВИЕ ПЕРВОЕ

Этим осенним вечером в доме Конвеев собрались гости, но мы не видим их — только слышим. Все, что мы можем различить сперва, — это луч света из холла, падающий справа сквозь занавешенную арку, и небольшое пламя в камине слева. Доносятся молодые голоса, смех и пение, резкие взрывы одной-двух хлопушек и звуки рояля, на котором кто-то исполняет популярную песню того времени. Спустя минуту или две несколько голосов подхватывают мелодию, которую играют на рояле. Царит неподдельное веселье.

Затем мы слышим ясный и громкий голос молодой девушки (это Хейзел Конвей), спрашивающей: «Мама, куда их отнести?» Голос, который отвечает издалека, принадлежит миссис Конвей: «В заднюю комнату. Мы будем играть здесь». На это Хейзел, которая, по-видимому, очень возбуждена, восклицает: «Да, да, чудесно!» — и затем подсказывает сестре, находящейся еще дальше, вероятно, наверху: «Кэрол, в заднюю комнату!» И вот Хейзел вбегает и зажигает свет. Это высокая, вся сияющая, одетая ради вечеринки в самый лучший свой наряд девушка. В руках у нее целая охапка старых платьев, шляп, всякого тряпья — всего, во что счастливые люди обычно наряжались для разыгрывания шарад. Комната очень уютная, хотя у нее нет дверей, а только широкая занавешенная арка справа. В глубине окно с ведущей к нему ступенькой и кушетка с подушками. Портьеры задернуты. Слева — камин или чугунная печь с раскаленными угольями. Несколько небольших книжных шкафов стоят вдоль стен или вделаны в стены; довольно хорошая мебель, включающая круглый стол и небольшое бюро, на стенах — более или менее сносные картины. Очевидно, это одна из тех неопределенных комнат, где семья проводит больше времени, чем в гостиной, и которую называют то задней комнатой, то утренней, то учебной, то детской, то синей, коричневой или красной. Эту комнату можно было бы смело назвать «красной комнатой», потому что при таком освещении ее окраска меняется от розового до цвета сливы, образуя нежный, уютный фон для молодых девушек в их нарядных платьях. Пока Хейзел сбрасывает свою ношу на круглый диванчик, стоящий посреди комнаты, входит Кэрол, младшая из Конвеев — ей лет шестнадцать, необычайно возбужденная, запыхавшаяся и едва передвигающая ноги под тяжестью всяких маскарадных принадлежностей, включая коробку из-под сигар с накладными бакенбардами, носами, очками и т. д. С небрежной поспешностью ребенка она швыряет свою ношу на диван и начинает говорить, еле переводя дыхание. А теперь, прибавив еще, что Кэрол — очаровательная молодая особа, мы можем предоставить им объясняться самим.

Кэрол (задыхаясь, но торжествующая). Я нашла… эту коробку… с накладными бакенбардами и всякой всячиной…

Хейзел (торжествуя). Я знала, что ее не выбросили!

Кэрол. Никто не посмел бы ее выбросить. (Протягивает коробку с открытой крышкой). Гляди!

Хейзел запускает туда руку.

Кэрол. Да не хватай же!

Хейзел (не сердясь). Должна я посмотреть или нет, дурочка?

Обе, как дети, жадно обследуют содержимое коробки.

Хейзел. Я возьму вот это. (Выуживает большие висячие усы.) О-о… и это! (Вытаскивает толстый привязной нос.)

Кэрол (великодушно). Ладно, только не забирай все самое хорошее, Хейзел! Кей и Мэдж тоже ведь захотят. Я думаю, Кей должна выбирать первой. В конце концов, это ведь ее рождение, и ты знаешь, как она обожает шарады. Мама отсюда ничего не возьмет, потому что, наверно, захочет облачиться во что-нибудь пышное и изображать испанку, или русскую, или кого-нибудь еще. Что ты делаешь?

Хейзел (отворачивается, чтобы приладить нос и усы, ей это удается, хотя они и не очень прочно держатся. Поворачивается лицом к сестре; басом). Доброе утро, доброе утро!

Кэрол (взвизгивает от восторга). Мистер Пеннимэн! Знаешь, Хейзел, тот, из писчебумажной лавочки? Который так медленно-медленно покачивает головой, когда объявляет, что Ллойд-Джордж никуда не годился. Будь мистером Пеннимэном, Хейзел! Давай!

Хейзел (обыкновенным голосом). Не смогу, Кэрол, и видела-то его всего раза два, а так я не бываю в этой лавке.

Алан заглядывает в комнату и усмехается, увидев Хейзел. Это застенчивый, тихий молодой человек лет двадцати с небольшим; он может слегка заикаться. Одет довольно небрежно, по-будничному.

Кэрол (оборачивается и замечает его). Входи, Алан, и не давай подглядывать другим.

Алан входит.

Кэрол. Ну, разве она не точь-в-точь мистер Пеннимэн из писчебумажной лавочки, тот, что ненавидит Ллойд-Джорджа?

Алан (застенчиво улыбаясь). Похоже… немножко.

Хейзел (натужно глубоким басом). «Я ненавижу Ллойд-Джорджа».

Алан. Нет, он не так говорит.

Кэрол. Точно — не так! Он говорит (довольно искусно подражает грубому голосу полуобразованного человека): «Я вам вот што шкажу, миш Конвей… этот шамый Ллойд-Джордж… они уж рашкаются, што поштавили его на такое мешто… помяните мое шлово».

Алан (улыбаясь). Вот теперь он. Очень хорошо получается, Кэрол.

Кэрол (возбужденно). Я думаю, мне следовало бы стать актрисой. В школе говорили, что я была самым лучшим Шейлоком, какой только у них был.

Хейзел (снимает нос и усы). Возьми, если хочешь, Кэрол!

Кэрол. А ты что, раздумала? Мне кажется, тебе не следовало бы наряжаться каким-то глупым мужчиной, ты такая хорошенькая. Может быть, я могла бы их надеть и сыграть мистера Пеннимэна. Нельзя ли как-нибудь вставить его в третью картину? Вместо генерала. Я думаю, хватит нам генералов.

Алан. Хватит. Попроси Кей вместо генерала вставить мистера Пеннимэна.

Хейзел. Вот Кей придет и все устроит.

Алан. Она сейчас появится. Мама велела передать вам, чтобы вы не устраивали тут кавардак.

Кэрол. Но при шарадах иначе не бывает. Это так полагается.

Хейзел. Подожди только, пока мама начнет одеваться! У нее беспорядка получается больше, чем у других. (Алану.) Надеюсь, кое-кто из старших уже собрался уходить, а?

Алан. Да.

Хейзел. Без них куда веселее. Да и мама не будет так скованна, как при них. Позови сюда Кей и Мэдж, Алан!

Алан. Ладно. (Уходит.)

Обе девушки принимаются рассматривать платья.

Хейзел (вытаскивает старомодные предметы женского туалета и примеряет их на себя). Погляди-ка! Ну можно ли поверить, что люди носили такие смешные вещи?

Кэрол. Я еще помню, как мама их носила. А ты помнишь?

Хейзел. Ну, разумеется, помню, малышка!

Кэрол (более серьезным тоном, глядя на старомодную охотничью куртку). Это ведь папина куртка, правда?

Хейзел. Да. По-моему, он надевал ее во время тех самых праздников.

Кэрол. Пожалуй, ее следовало бы отложить в сторону.

Хейзел. Я думаю, маме все равно теперь.

Кэрол. Нет, ей не все равно, да и мне тоже. Я вовсе не хочу, чтобы кто-нибудь наряжался и представлял разные глупости в куртке, которую папа носил как раз перед тем, как утонул. (Складывает куртку и кладет ее на подоконник, затем возвращается.) Я все думаю… так ли это ужасно… утонуть!

Хейзел. Ах, да не начинай ты все это снова, Кэрол! Ты что, забыла, как приставала ко всем с этим вопросом… пока мама не разозлилась?

Кэрол. Да… но ведь тогда я была маленькая.

Хейзел. Ну, так вот, теперь, когда полагаешь, что ты большая, возьми и перестань!

Кэрол. Это куртка мне напомнила… Знаешь, Хейзел, вот так разговаривать, смеяться и быть веселым, совсем как всегда… и потом, через какие-нибудь полчаса… утонуть… Это так ужасно! Нам показалось, что все произошло за какой-то миг… а ему там, в воде, может, показалось, что прошли целые века…

Хейзел. Ах, да перестань же, Кэрол! Как раз когда мы захотели немножко повеселиться! Зачем ты это?

Кэрол. Не знаю, право. Но разве у тебя не бывает часто такого же чувства? Как раз когда все кругом весело и оживленно, я вдруг начинаю думать о чем-нибудь страшно серьезном, иногда ужасном: вот как папа утонул… или о том сумасшедшем мальчике с огромной головой, которого я раз видела… или об этом старике, который гуляет в парке, с огромным наростом на лице…

Хейзел (закрывая уши). Нет, я не слушаю, не слушаю!

Кэрол. Знаешь, Хейзел, эти мысли выскакивают прямо посреди самого веселья. И с Кей такое бывает. Должно быть, это у нас семейное…

Входит Мэдж. Она на год или на два старше Хейзел, не такая хорошенькая и вообще гораздо более серьезная и солидная особа. Она окончила Гертон и уже побыла немного учительницей — отсюда ее категоричность, решительность и самоуверенность.

Мэдж. Вы их нашли? Отлично. (Рассматривает вещи). Не думала, что у нас осталось столько разного старья. Мама должна была бы отдать эти вещи.

Кэрол. Я очень рада, что она не отдала. Да и кому они могли бы пригодиться?

Мэдж. Многие были бы рады их получить. Ты не можешь себе представить, Хейзел, в какой бедности живет большинство людей! Тебе это просто не приходит в голову. Верно ведь?

Хейзел (добродушно). Не разыгрывай учительницу, Мэдж!

Кэрол (примеряя вещи, оборачивается к Мэдж; многозначительно). Что, Джеральд Торнтон пришел?

Мэдж. Он действительно пришел… несколько минут тому назад.

Кэрол (торжествующе). Я так и поняла. Я увидела это по твоим глазам, Мэдж.

Мэдж. Не говори глупостей! Он привел с собой одного человека, своего клиента, который сгорает желанием познакомиться со всем семейством.

Хейзел. Так ему и надо, пускай сгорает! Симпатичный?

Мэдж. О, забавный коротышка.

Кэрол (прыгая по комнате). Это нам как раз и нужно — забавный коротышка. Чудесно для шарад.

Мэдж. Нет, он вряд ли подойдет. Похоже, у него нет никакого чувства юмора. Пока он очень робок и боится мамы. Этакий маленький деловой человек.

Кэрол. Не спекулянт, как их рисуют в «Панче»?

Мэдж. Похоже, что он может им стать со временем. Зовут его Эрнест Биверс.[1]

Хейзел (фыркая). Глупее не придумаешь! Если у него есть жена, мне ее жалко.

Мэдж. По-моему, у него ее нет. Слушайте, девочки, нам пора начинать!

Входит Кей, которой сегодня исполнился двадцать один год. Это умная, развитая девушка, по миловидности несколько уступающая Хейзел. В руках у нее лист бумаги.

Мэдж. Кей, нам пора начинать!

Кей. Знаю. Остальные сейчас придут. (Начинает рыться в вещах.) А здесь недурные костюмы. О-о, поглядите-ка! (Вытаскивает какую-то нелепую, старомодную женскую накидку, пальто или плащ и шляпу, нелепо напяливает их на себя, выходит на середину комнаты, становится в утрированно мелодраматическую позу; ходульным, напыщенным тоном.) «Минуточку, лорд Как-вас-там-зовут! Если меня застанут здесь в столь поздний час, кто поверит, что целью моего посещения… вашей комнаты… без провожатых… было исключительно желание… э-э… получить документы… которые дадут мне возможность… обелить имя моего супруга, имя человека, который… э-э… никогда не добивался ничего другого, как только… э-э… чести послужить своей родине… и нашей также, лорд Трам-ти-та-там… человека… который… которому…» (Обыкновенным голосом.) Ничего не выходит, я совсем запуталась. Знаете что? Нам надо бы устроить подобную сцену — пышную, драматическую и полную всяких документов.

Мэдж. Ну хорошо, так что же мы будем играть?

Хейзел (холодно). Я забыла шараду.

Кэрол (с негодованием). Хейзел, это неслыханно! А мы-то целыми часами бились над ней!

Хейзел. Я не билась. Только ты и Кей, потому что вы воображаете себя будущими писательницами и актрисами.

Кэрол (строгим тоном). Это шарада, идиотка, — «Кот-в-сапогах». Три слова: кот-в-сапогах. Получается шарада.

Мэдж. Я думаю, четырех сцен слишком много. И потом, они легко угадают.

Кей. Это ничего не значит. Если они угадают, это доставит им удовольствие.

Кэрол (с оттенком торжественности). Самое главное — в переодевании.

Входит миссис Конвей, очаровательная женщина лет сорока пяти, очень изящно одетая, с живыми, непринужденными манерами.

Миссис Конвей. Ну, я готова — если вы готовы. Какой беспорядок вы тут наделали! Так я и знала. Дайте-ка мне посмотреть! (Принимается рассматривать вещи и разбрасывает их куда более хаотично, чем это делали остальные. В конце концов извлекает испанскую шаль и мантилью.) Ага, вот где они! Я буду красавицей испанкой. У меня есть и песенка для этого. (Начинает надевать испанский наряд.)

Хейзел (Кей). Ну, что я тебе говорила?

Миссис Конвей (которая питает особенную нежность к Хейзел). Что ты ей говорила, моя дорогая?

Хейзел. Я сказала Кей — все равно, что бы она ни устроила, ты захочешь выступить в роли испанки.

Миссис Конвей. Ну и что, а почему бы и нет?

Кей. Это не подходит к сценам, которые я придумала, — только и всего.

Миссис Конвей (занятая своим костюмом). О, ты очень легко сумеешь это устроить, дорогая, ты ведь такая умница! Я только что рассказывала доктору Холлидею и его племяннице, какая ты умная. Они как будто удивились. Не могу себе представить, почему.

Хейзел. Я первый раз увидела Монику Холлидей без ее деревенского облачения. Диву даюсь, как она не явилась к нам сегодня в штанах и крагах.

Кей. Ужасно странный у нее вид без них. Как будто это переодетый в женщину мужчина.

Мэдж. Ну, Кей, что нам делать дальше?

Кей. В первой сцене — «Кот» — изображается старуха, которая потеряла своего кота. Она похожа на настоящую ведьму.

Кэрол (восторженно). Я буду старухой. (Начинает подыскивать подходящее одеяние — старую шаль и т. п., - а также седой парик. В течение последующего диалога постепенно преображается в старуху.)

Кей. Мама, ты и Хейзел — две дочери, которые приходят навестить ее.

Хейзел. Я знаю свою роль. Я все время повторяю: «Я всегда терпеть не могла твою ужасную кошку, мама». Что бы мне надеть? (Ищет.)

Миссис Конвей (в костюме испанки). Кажется, все в порядке. Что ж, буду дочерью-испанкой.

Кей (покорно). У нее не было дочери-испанки, но мне кажется, это и не важно.

Миссис Конвей. Нисколько. Никто не обратит внимания. И потом, я думаю, мне лучше не появляться в других сценах — вы же, наверное, захотите, чтобы я спела.

Кей. Конечно. Но я наметила для тебя еще два выхода. Придется их передать Мэдж и Джоан Хелфорд.

Миссис Конвей. Как жаль, что с нами нет Робина. Ты знаешь, Мэдж, он писал, что его могут демобилизовать со дня на день. Ужасно досадно, если он пропустит день рождения Кей. Робин так любит вечеринки! Он весь в меня. Ваш отец всегда был к ним равнодушен. Вдруг в самой середине вечера, как раз когда все только налаживалось, ему хотелось покоя… он отводил меня в угол и спрашивал, как долго еще останутся гости… а они только-только начинали веселиться. Я никогда не могла этого понять.

Кей. Я могу. Я часто ощущала то же самое.

Миссис Конвей. Но почему, дорогая, почему? Это же неразумно! Если ты устроила вечеринку — значит, у тебя вечеринка.

Кей (серьезно). Да нет, не в том дело! И не то чтобы мне вдруг стали неприятны люди. Но ты чувствуешь — по крайней мере у меня появляется такое чувство, и, наверно, такое же чувство было и у папы, — внезапно тебе кажется, что все это не настоящее… и тебе хочется чего-то настоящего. Ты понимаешь, мама?

Миссис Конвей. Нет, дорогая, не понимаю. Для меня это звучит немножко мрачно. Но ваш отец иногда становился очень мрачным. Ты, может, быть, и не веришь, но так бывало — и у тебя это, наверно, от него.

Кей (очень серьезно). Ты думаешь, что иногда, таинственным образом, он знал?

Миссис Конвей (не очень внимательно). Что знал, дорогая? Взгляни на Хейзел — ну разве она не очаровательна? Я еще помню, как впервые надевала эти вещи. Какая нелепость! Что знал?

Кей. Знал о том, что с ним случится. Ты помнишь, Алан говорил, что некоторые из его знакомых, которые были убиты на фронте, иногда как будто знали, что они будут убиты, словно на них опустилась какая-то тень. Знали, потому что… вроде бы нам дано… заглянуть за угол… и увидеть свое будущее.

Миссис Конвей (легким тоном). Тебе приходят в голову самые необычайные мысли. Ты должна попытаться вставить некоторые из них в свою книгу. Ты счастлива, дорогая?

Кей. Да, мама. Очень счастлива.

Миссис Конвей. Тогда все хорошо. Я хочу, чтобы у тебя был веселый день рождения. Я чувствую, что мы все можем быть снова счастливы теперь, когда эта ужасная война кончилась, и люди опять стали разумными, и Робин и Алан в безопасности. Да, я и позабыла спросить: Робин тебе прислал что-нибудь, Кей?

Кей. Нет. Я и не ждала, что он пришлет.

Миссис Конвей. О, но это так непохоже на Робина, ты знаешь, Кей! Он очень внимательный мальчик, в сущности, даже слишком внимательный. Может быть, это значит, что он рассчитывает вернуться очень скоро.

Входят Алан и Джоан Хелфорд, подруга и сверстница Хейзел, хорошенькая и довольно глупенькая.

Кей. Алан, скажи им, что мы начинаем… и что шарада состоит из трех слов.

Алан уходит.

Джоан. По-моему, вы все выглядите чудесно. Ты знаешь, Кей, я по этой части никуда не гожусь. Не говори потом, что я тебя не предупреждала.

Кей. Ну, Кэрол, тебе начинать! И помни, что «Кот» надо произнести только раз. Вы обе не произносите этого слова — только Кэрол. Она говорит: «Но ведь это же была не кошка, а кот — разве ты этого не знала?»

Алан возвращается. Кэрол уходит — и вслед за тем могут раздаться отдаленный смех и хлопки.

Кей. Добрая старушка Кэрол! Ну, теперь вы обе! (Почти выталкивает их из комнаты.) Следующее слово — «в». Я и подумала, что, пожалуй, не будет слишком большим обманом публики, если мы представим заику, который хочет произнести слово «вечером» — и у него выходит только «в-в-в»! Мэдж, ты старушка мать.

Мэдж (которая тем временем надела очень смешное, потрепанное платье). Да, я помню.

Алан. А я кто? Я позабыл.

Кей. Ты — Берт. Надень только что-нибудь посмешнее. А ты, Джоан, найдешь тут для себя.

В течение последующего диалога все переодеваются.

Джоан. Я была на прошлой неделе в Лондоне в гостях у дяди, и мы три раза ходили в театр. Мы смотрели «Тилли из Бломсбери», «Муж Золушки» и «Время поцелуев». Больше всего мне понравился «Муж: Золушки» и особенно Оуэн Нейрс. А я думала, что Робин скоро вернется.

Кей. Скоро.

Джоан. Он ведь офицер, правда? А вы не были офицером, Алан, нет?

Алан. Нет, я был капралом. Одна нашивка, только и всего. Сплошное ничтожество.

Джоан. И вам не хотелось стать чем-нибудь получше?

Алан. Нет.

Кей. У Алана нет никакого честолюбия. Так ведь, мой дорогой?

Алан (просто). Никакого.

Джоан. Будь я мужчиной, я бы хотела быть чем-нибудь очень важным. Что вы сейчас делаете, Алан? Кто-то говорил, что вы служите в городской управе?

Алан. Да, в отделе налогов и сборов. Простым чиновником, только и всего.

Джоан. И вам не скучно?

Алан. Скучно.

Кей. Алан ничего не имеет против скуки. Наверное, у него в голове масса историй и необычайных приключений, о которых никто ничего не знает.

Джоан. Хейзел говорит, что ты начала писать новый роман, Кей. Правда это?

Кей (отрывисто). Да.

Джоан. Я не знаю, как ты это можешь… Я хочу сказать, у меня, наверно, тоже пошло бы дело, если бы я только как следует начала… Но я не понимаю, как тебе удается начать. А что ты сделала с предыдущим?

Кей. Сожгла.

Джоан. Почему?

Кей. Он был отвратителен.

Джоан. Но разве ж это не ужасная трата времени?

Кей. Да, пожалуй, так.

Алан. Но подумайте, Джоан, сколько мы с вами тратим времени попусту!

Джоан. О нет… я всегда что-нибудь делаю. Хотя мне не нужно больше ходить в солдатскую столовую, я всегда занята.

Мэдж, которая отошла в сторону, разражается смехом.

Джоан. Чему ты смеешься, Мэдж?

Мэдж. Разве нельзя смеяться?

Джоан (кротко). Ты всегда смеялась надо мной. Это, наверно, потому, что я не так умна, как ты.

Хейзел возвращается, доносятся смех и хлопки.

Хейзел. Ну, можете себе легко представить, как все это было! Мама разошлась, и, конечно, все сразу стало испанским. Я не думаю, чтобы они помнили, был ли хоть раз упомянут «кот». Что ты должна изображать, Джоан?

Джоан (преисполненная надежды). Что-то вроде девушки из простонародья.

Хейзел. Ты кажешься законченной дурочкой. Ах, да… (Кей.) Кэрол хочет сыграть мистера Пеннимэна из писчебумажной лавочки вместо генерала в третьем слове.

Кей. Но как же это? Если там смотр новобранцев, там нечего делать мистеру Пеннимэну. Разве что мы сделаем его одним из новобранцев… и заставим Джеральда Торнтона или кого-нибудь другого быть генералом.

Кэрол возвращается, вся раскрасневшаяся от жары, и начинает снимать с себя костюм старухи.

Кэрол. Мама все еще продолжает. Уф! Ну и жарко же быть старой ведьмой!

Кей. Ты настаиваешь на том, чтобы представлять мистера Пеннимэна в третьем слове?

Кэрол (оживляясь). О-о… я ведь совсем забыла! Да, пожалуйста, Кей, позволь мне сыграть мистера Пеннимэна! Душечка, голубушка, золотая моя!

Кей. Хорошо. Только ему придется быть солдатом. Новобранцем, понимаешь?

Входит миссис Конвей, очень величественная, раскрасневшаяся, торжествующая. В руках у нее бокал с красным вином.

Миссис Конвей. Ну, в самом деле все это было ужасно глупо… Но они, по-видимому, веселились, а это самое главное. По-моему, ты сыграла очень хорошо, Кэрол. (Кей.) Кэрол была очень мила, Кей. Пожалуйста, больше не проси меня участвовать, тем более если ты хочешь, чтобы я потом пела. Так что вычеркни меня, Кей. (Потягивает из бокала вино.)

Кей. Хорошо. Теперь идите! (Начинает выстраивать своих актеров — Мэдж, Джоан, Алана.)

Джоан. Честное слово, Кей, я буду ужасна!

Кей. Это неважно. Тебе ничего не нужно делать. Давай теперь, Мэдж!

Мэдж (громким голосом, старательно подражая говору уличной торговки). «Да ну-у же, Берт! И ты, Ди-и-зи! Идить за мной, не то мы апазда-а-ем!» (Идет к двери.)

За ней — трое остальных.

Хейзел. Откуда ты вдруг достала этот бокал с вином, мама?

Миссис Конвей (удовлетворенно). Заставила Джеральда Торнтона подать его мне… и это очень мило завершило мою маленькую сценку. Я больше не хочу. Может быть, ты попробуешь?

Хейзел берет бокал и потягивает из него, в то же время прибирая вещи; остальные помогают ей.

Кэрол. Ты, мама, не собиралась стать актрисой, ты была только певицей?

Миссис Конвей. Я не знаю, что ты хочешь этим сказать — «только певицей». Я, конечно, была певицей. Но я играла и на сцене. Когда Ньюлингхемский любительский оперный театр впервые поставил «Веселую Англию», я играла Бесс. А вас тогда у меня было уже шестеро. Тебе, Кэрол, было в ту пору около двух лет.

Хейзел. Мама, Джоан гостила в Лондоне на прошлой неделе и побывала в трех театрах.

Миссис Конвей. У нее там есть родственники, а у нас нет. Это большая разница.

Хейзел. Неужели мы никогда не поедем?

Миссис Конвей. Поедем, конечно. Может быть, Робин свезет нас — я хочу сказать: нас двоих, тебя и меня, — когда вернется.

Кэрол (торжественно). Сегодня в утренних газетах сказано, что «мы все должны выполнять свои обязанности. Эта голая погоня за наслаждениями продолжалась достаточно долго. Ждет непочатый край работы».

Хейзел (негодующе). Действительно, мы только и делали, что гонялись за наслаждениями! Я нахожу, что это ужасно несправедливо и глупо. Как раз когда мы могли бы немножко повеселиться после всей этой стирки и уборки в столовых и госпиталях и очередей за гнилой провизией, когда ровно никого около нас не было, к нам приходят и говорят, что мы довольно наслаждались и теперь должны выполнять свои обязанности. Какие обязанности?

Кэрол. Восстанавливать разрушенный мир. Это там тоже было написано.

Миссис Конвей (полулегкомысленно-полусерьезно, Хейзел). Твоей обязанностью будет найти очень славного молодого человека и выйти за него замуж. Для тебя это не будет трудно.

Кэрол (надевая брюки, чтобы играть мистера Пеннимэна). Торопись, Хейзел, а я буду у тебя подружкой! Думаю, это мой единственный шанс. Кей говорит, что она до-олго не выйдет замуж, если только выйдет вообще, потому что ее писательство — ее дело — должно стоять на первом плане.

Миссис Конвей. Глупости, моя дорогая. Когда подвернется подходящий молодой человек, она забудет о своем писательстве.

Кэрол. Я этого не думаю, мама. Во всяком случае, она не захочет подружек на свадьбе. А если Мэдж когда-нибудь выйдет замуж, то уж наверняка за какого-нибудь социалиста в твидовом костюме, который будет требовать, чтобы их поженили в Отделе регистрации.

Хейзел. Я не так уж в этом уверена. Я наблюдала за Мэдж последнее время.

Кэрол (в роли мистера Пеннимэна). «А я наблюдал за Ллойд-Джорджем. А для чего, миш Конвей? Потому што нельжя доверять этому шеловечку. Шмотрите жа ним в оба, вот што я вам шкажу…»

Миссис Конвей. Очень хорошо, дорогая. Точь-в-точь как мистер Уорсноп, кассир с нашей фабрики. Ты помнишь его? Накануне Нового года, когда все дела в конторе были закончены, ваш отец всегда приводил мистера Уорснопа сюда и угощал его портвейном. А когда я входила, мистер Уорсноп вставал и, держа свою рюмку вот так (прижимает бокал к груди, в подобострастной позе), говорил: «Мое почтение, миссис Конвей, мое глубочайшее почтение». И мне всегда хотелось смеяться. Он теперь вышел в отставку и живет в Южном Девоне.

После небольшой паузы входит Мэдж, все еще в нелепом костюме уличной торговки, с Джеральдом Торнтоном. Ему лет тридцать с небольшим, он стряпчий и сын стряпчего. Довольно высок ростом, обладает красивой внешностью, тщательно одет. Он выработал в себе манеры приятного светского человека.

Мэдж (с юношеской запальчивостью продолжает спорить). Но ведь чего требуют и добиваются горняки — это просто национализации. Они говорят: если уголь имеет такое важное значение, как вы утверждаете, тогда копи не должны больше оставаться в руках частных владельцев. Национализируйте их, говорят они. Это самое справедливое.

Джеральд. Прекрасно. Но предположим, что мы не хотим, чтобы они были национализированы. Что тогда? Кое-кто из нас достаточно нагляделся на правительственное хозяйничанье.

Миссис Конвей. Совершенно верно, Джеральд. Все знают, как это было нелепо. Посылать мешки с песком в Египет!

Мэдж (с жаром). Я и наполовину не верю этим историям. Кроме того, им приходилось все изобретать на ходу, в спешке. И наконец, это было не социалистическое правительство.

Джеральд (кротко). Но откуда вы знаете, что эти будут лучше? Они могут оказаться хуже — меньше опыта.

Мэдж (тем же тоном). О, знаю я этот опыт! Нам всегда бросают в лицо этот упрек. А ведь требуется только немного разумности… и энтузиазма… и… и честности.

Джеральд (миссис Конвей, тоном, каким взрослые разговаривают между собой на детских праздниках). Меня мобилизовали для следующей сцены. Изображать генерала или что-то в этом роде.

Хейзел. У нас нет для вас костюма.

Джеральд. Отлично.

Миссис Конвей. О, мне, вероятно, не следовало так долго отсутствовать, оставив гостей одних, правда? К тому же большинство из них скоро уйдет. Тогда у нас будет свой собственный маленький интимный вечер. (Уходит.)

Кэрол (Джеральду). Знаете, вам надо все-таки принять какой-то другой вид. Вы могли бы вывернуть ваш пиджак наизнанку.

Джеральд. Не думаю, чтобы это было особенно эффектно.

Кэрол (нетерпеливо). Тогда наденьте пальто! Да, и вот… (Извлекает большие накладные усы и подает ему). Прилепите! Это очень хорошие усы.

Джеральд берет усы и глядит на них с сомнением. Вбегает Джоан, более оживленная, после того как закончилось ее испытание.

Джоан (возбужденно, как девочка). Хейзел, ты знаешь, кто здесь? Тебе ни за что не угадать!

Хейзел. Кто?

Джоан (не обращая внимания на вопрос). Этот ужасный коротышка, который всегда глазеет на тебя… Тот, что шел раз за нами вокруг всего парка.

Хейзел. Не может быть!

Джоан. Он здесь, говорю я тебе. Я отлично видела, как он стоял сбоку, около двери.

Джеральд. Похоже, что речь идет о моем приятеле Биверсе.

Хейзел. Уж не хотите ли вы сказать, что ваш спутник — тот самый коротышка? В таком случае, Джеральд Торнтон, это уж слишком. Ведь это же отвратительное создание! Каждый раз, как я выхожу из дому, он тут как тут… уставится и не спускает с меня глаз. А теперь вы привели его сюда!

Джеральд (на которого эта вспышка не подействовала). Ну, он не так уж плох! Он настаивал, чтобы я привел его к вам, и ваша матушка дала согласие. Вам не следовало бы так обрушиваться на него, Хейзел.

Джоан (хихикая). Я говорила тебе, Хейзел, что он без ума от тебя.

Хейзел (недоступная красавица). Даю честное слово, что не буду с ним разговаривать. Пускай он пробивает стену лбом!

Кэрол. А почему бы ему этого не делать, бедному коротышке?

Хейзел. Молчи, Кэрол, ты ровно ничего о нем не знаешь!

Входят Кей и Алан.

Кей. Не вышло. Артисты все смазали… А это, может, быть, к лучшему, Кэрол. Ну, теперь вы: генерал — Джеральд, а остальные — новобранцы. Живей, Алан, надень что-нибудь другое! Джеральд, вы производите смотр — устройте какую-нибудь глупость и потом говорите одному из них: «Посмотрите, что у вас на сапогах» — или что-нибудь в этом духе. Словом, «сапоги» непременно.

Джеральд. У меня только два новобранца, Кэрол и Алан?

Кей. Нет, мама пришлет еще одного. Они ни о чем не догадываются, но это только потому, что у нас такая путаница. Мне кажется, я уже не так люблю шарады, как прежде. Папа чудесно играл в них. (Джеральду.) Он всегда представлял очень толстых людей. Вам лучше быть толстым генералом. И тебе тоже недурно было бы потолстеть, Алан!

Доносится тихая музыка — играют на рояле. Пока мужчины засовывают под пиджаки подушки, а Джоан, Кей и Мэдж снимают последние остатки своих костюмов, в комнату медленно и робко входит Эрнест Биверс. Он маленького роста, лет около тридцати, застенчивый и неуклюжий в обществе; причиной тому — происхождение из среды, значительно ниже стоящей на общественной лестнице, чем семья Конвей, но в нем чувствуется растущая сила и самоуверенность. Его, видимо, привлекает ее семейство, но он совершенно очарован Хейзел.

Эрнест (робко, неуклюже). Э-э… гм… миссис Конвей сказала, чтобы я пришел сюда.

Кей. Да, конечно. Вы будете одним из новобранцев в следующей сцене.

Эрнест. Я… право, знаете… не очень-то гожусь… для таких вещей.

Кей. Это ничего не значит. Только ведите себя поглупее!

Джеральд. О, Биверс, прошу прощения! Сейчас я вас представлю. (Выправляет несколько неловкое положение; с наигранной легкостью.) Это мистер Эрнест Биверс, недавний пришелец в наш… э… многообещающий город. А это все — Конвей, за исключением сей юной леди, мисс Джоан Хелфорд…

Эрнест (серьезно). Здравствуйте!

Джоан (чуть-чуть хихикая). Здравствуйте!

Джеральд. Это вот Кей, которая решила сегодня стать совершеннолетней, чтобы дать нам возможность провести этот вечер…

Эрнест. Разрешите пожелать вам всякого благополучия!

Кей (мило). Благодарю вас!

Джеральд. Она — литературный гений этого почтенного семейства. Вон там стоит Мэдж, которая училась в Гертоне и будет пытаться обратить вас в социалистическую веру.

Эрнест. Боюсь, что это ей не удастся.

Джеральд. Этот странного вида старичок — не кто иной, как юная Кэрол…

Кэрол (мило). Привет!

Эрнест (благодарный ей за это, улыбаясь). Привет!

Джеральд. С Аланом вы, кажется, уже знакомы? (Подсмеиваясь.) Ах да, постойте-ка, а это — Хейзел! Она приводит в такое смятение, что, когда здесь был расквартирован Лестерский полк, полковник написал ей письмо, прося не выходить из дому во время учебных маршей.

Эрнест (торжественно). Здравствуйте!

Хейзел (сердито). Не будьте идиотом, Джеральд! (Очень быстро, Эрнесту.) Здравствуйте!

Джоан слабо хихикает.

Алан (Эрнесту). Вы постарайтесь все-таки принять забавный вид. Может быть, тут для вас что-нибудь найдется?

Эрнест неуклюже роется в вещах. Хейзел с презрением наблюдает за ним, Джоан силится сдерживать смех.

Кей. Кэрол и Алан, вам начинать! Вы — новобранцы. Кэрол, для разнообразия может вставлять реплики мистера Пеннимэна.

Кэрол и вслед за ней Алан уходят. Джеральд дожидается Эрнеста. Кей уходит.

Джоан. Что это говорила твоя мама, Хейзел, насчет переезда?

Хейзел. Об этом она и думать не хочет. Хотя ей предлагали пять тысяч фунтов — пять тысяч! — за этот дом.

Эрнест (деловой человек). Скажите ей, чтобы соглашалась. Бьюсь об заклад, через десять лет она не получит и двух тысяч. Это только временный недостаток квартир поднял цены на недвижимость. Скоро они упадут с треском, вы увидите.

Хейзел (обрывает его). Но она обожает этот дом, так что, конечно, это безнадежно.

Эрнест понимает, что его одернули. Сделав кое-какие смешные изменения в своем костюме, пристально смотрит на Хейзел, которая демонстративно не отвечает на его взгляд. Джоан все еще в смешливом настроении.

Эрнест (с достоинством, которое плохо вяжется с его обретенным внешним обликом). Если я сказал невпопад — я извиняюсь.

Кей (заглядывая в комнату). Скорей, мистер Биверс!

Эрнест (бросается вперед). Знаете, мисс Конвей, я совсем не гожусь для этого дела, и мне…

Кей выталкивает его и Джеральда и сама уходит следом. Джоан разражается хохотом.

Хейзел (с негодованием). Ничего не вижу смешного, Джоан. Меня это бесит.

Джоан (давясь от смеха). У него… был такой… смешной вид!..

Хейзел начинает смеяться, и они вместе покатываются со смеху.

Хейзел (едва внятно). Ты слышала? «Если я сказал невпопад — я извиняюсь»…

Джоан (не в состоянии остановиться). Нам надо было сказать: «Очень приятно познакомиться», а он бы ответил: «Взаимно».

Кей возвращается и сурово смотрит на них.

Кей. Я нахожу, что вы обошлись с ним по-свински.

Они продолжают смеяться, и Кей, глядя на них, тоже начинает смеяться. Теперь они смеются все втроем.

Хейзел (приходя в себя). О господи! Кей, это же тот самый коротышка, о котором я тебе рассказывала, который всегда глазеет на нас, а раз ходил за нами следом!

Кей. Ну, теперь он сможет еще и здороваться с вами.

Хейзел (яростно). Это все, на что он может рассчитывать, даю тебе честное слово! И, по-моему, Джеральд Торнтон поступил крайне опрометчиво, что привел его сюда. Подумаешь, новый клиент!

Джоан (все еще хихикая). Так ты, значит, не выйдешь за него замуж, Хейзел?

Хейзел. Брр! Я скорее выйду замуж за… за хорька!

Кей (чуть высокомерно). Я уверена, что вы обе никогда не думаете и не говорите ни о чем другом, как только о платьях, о поездках в Лондон, о молодых людях и о замужестве.

Хейзел (не слишком резко). Ах, пожалуйста, не задавайся! (С пафосом цитирует.) «Звездный сад»!

Кей (поспешно). Замолчи, Хейзел!

Хейзел (Джоан). Это она так назвала свой последний роман, который начала писать, — «Звездный сад». Повсюду было разбросано столько бумажек с начальными словами, что я знаю их наизусть. (С пафосом цитирует. Как только она начинает, Кей бросается на нее, но она ускользает, продолжая цитировать.) «Мэрион вышла в еще теплую ночь. Луна не светила, но уже… уже… небо было усыпано серебряной пылью звезд. Она прошла через сад, где аромат умирающих роз подымался навстречу серым ночным бабочкам…»

Кей (стараясь ее перекричать). Я знаю, что это дребедень, но я ведь порвала все.

Хейзел (кротко). Да, мой цыпленочек. А потом ты плакала.

Кей (сердясь). Я только что начала писать настоящую вещь. Не безделку. Увидите!

Хейзел. Держу пари, что это роман об одной девушке, которая живет в городе совсем вроде Ньюлингхема.

Кей (с вызовом). Ну и что же, почему об этом нельзя писать? Дай мне только время!

Входят медленно и торжественно Джеральд, с накладными усами, Алан и Эрнест, в своих нелепых костюмах.

Джеральд. Это верно, Алан.

Эрнест (серьезным тоном). Нельзя же ожидать, что люди будут действовать иначе, если кругом еще сохранились всякие ограничения военного времени. Незачем гнаться за двумя зайцами.

Джеральд. Да, но спекуляция еще процветает.

Эрнест. Надо предоставить предпринимателям самим выбрать путь. Чем больше вмешательства, тем хуже.

Алан. Хуже — для всех.

Эрнест (решительно). Да.

Алан (с несвойственной ему твердостью). Сомневаюсь в этом.

Эрнест (несколько резковато). Вы работаете в городской управе, верно ведь? Ну, так вот что я вам скажу: вы там не многому научитесь, чтобы разбираться в этих вещах.

Кей (с убийственной иронией). Послушайте, вы трое были, наверно, ужасно хороши в шараде, а?

Алан. Нет, не очень.

Кэрол (входя) О, они были — хуже не придумаешь. Нет, мистер Биверс, вы были уж: не так плохи, особенно для человека, который выступает в шараде в незнакомом доме.

Эрнест. Вот это благородно с вашей стороны, мисс Кэрол.

Кей (с живостью). Ну, теперь заключительная сцена. Это будет вечеринка в Америке, и мы не можем раздобыть никаких напитков. Для этой сцены нам незачем переодеваться. Нужно только хорошо сыграть. Джоан, скажи Мэдж, что и она должна участвовать. Только одни девушки — для пышного финала.

Джоан уходит.

Джеральд (снова в обычном своем виде). Нас, значит, прогнали?

Кей. Да. Вы не годитесь.

Джеральд. Тогда мы можем позволить себе выпить. Мы это заслужили. Будут потом танцы?

Кей. Может быть, после того как мама кончит петь.

Джеральд. Вы танцуете, Биверс?

Эрнест. Нет, некогда мне было этим заниматься.

Хейзел (громким, ясным голосом, многозначительно). Да, Джеральд, нам обязательно надо потанцевать.

Эрнест пристально смотрит на нее. Она отвечает ему невинным взглядом широко раскрытых глаз, выражающим полнейшее безразличие. Он кивает, поворачивается и уходит. Джеральд, улыбнувшись направо и налево, следует за ним.

Кэрол (занята тем, что снимает с себя костюм мистера Пеннимэна; возбужденно). Кей, мы могли бы в последней сцене изобразить принца Уэльского в Америке. Почему мы об этом не подумали? Ты могла бы быть принцем Уэльским и влюбиться в Хейзел, которая в конце концов оказалась бы дочерью маркиза Карабаса.

Кей (смеясь). Мама была бы шокирована. А также кое-кто из присутствующих.

Кэрол. Я бы ни за что не хотела быть принцем Уэльским! А ты?

Хейзел (решительно). Я — с большим удовольствием.

Кэрол. Старая миссис Фергюсон — знаешь, та, с кривым глазом, такая страшная, — говорила мне, будто есть старинное пророчество, что, когда царь Давид воцарится в Британии, — все станет прекрасно.

Слышны громкие восклицания, затем гул голосов и смех.

Кей. Что это значит?

Хейзел (возбужденно). Это Робин!

Все смотрят с жадным любопытством. Хейзел хочет выйти, но, прежде чем ей удается сделать несколько шагов, в комнату стремительно вбегает Робин. Ему двадцать три года, это блестящий, красивый молодой человек в форме офицера-летчика. Он в превосходном настроении. В руках — небольшой пакет.

Робин (громко). Приветствую всех! Хейзел! (Целует ее.) Кей, желаю счастья! (Целует ее.) Кэрол, милая старушка! (Целует ее.) Уфф! Ну и пришлось мне потрястись, чтобы попасть сюда вовремя! Полдороги я ехал на грузовике. И ведь не забыл о сегодняшнем дне, Кей. Что ты скажешь насчет этого? (Кидает ей пакет, который она раскрывает и обнаруживает шелковый шарф.) Ну как, все в порядке?

Кей (с благодарностью). Это чудно, Робин. Чудно, чудно!

Робин. Ну и замечательно! А я — все! Готово! Наконец демобилизован!

Хейзел. О-о, вот здорово! Ты маму уже видел?

Робин. Ну конечно, глупышка! Ты посмотрела бы на ее лицо, когда я сказал ей, что снова штатский. Ну и повеселимся же мы теперь!

Кей. Вовсю, вовсю!

Кэрол. А Алана ты видел?

Робин. Только мельком. Как он, все такая же важная старая сова?

Кэрол (очень юная и торжественная). По-моему, Алан — чудеснейший человек.

Робин. Знаю, знаю, ты всегда так считала. Про себя этого не скажу, но и я очень уважаю эту старую гусеницу. А как твое писание, Кей?

Кей. Я продолжаю свои попытки… и учусь.

Робин. Вот это самое главное. Мы им покажем, на что способны Конвеи. Сколько молодых людей, Хейзел?

Хейзел (спокойно). Никого, о ком бы стоило говорить.

Кэрол. Она привыкла завоевывать полковников. Верно, Хейзел?

Кей (игриво). А так как они теперь стали штатскими, ей приходится менять тактику. И она пока чувствует себя не совсем уверенно.

Робин. Это они все из зависти. Правда, Хейзел?

Показывается миссис Конвей с подносом в руках, нагруженным сандвичами, пирогом, пивом и т. п.

Робин. О, вот это кстати! (Бросается ей навстречу и берет поднос.)

Миссис Конвей (очень счастлива; расплываясь в улыбке). Ну, разве это не мило? Теперь мы все вместе. Я чувствовала, что ты едешь, Робин, хотя ты ничего и не сообщил нам, скверный мальчишка.

Робин. Честное слово, мама, никак не мог. Распутался только в самую последнюю минуту.

Миссис Конвей (Кей). Кончай свою шараду, дорогая!

Робин. Шараду? А мне нельзя сыграть? Я когда-то был героем по этой части.

Миссис Конвей. Нет, милый, они как раз кончают. Теперь ты дома и мы сможем устраивать шарады, как только пожелаем. Поешь немножко и побудь со мной, пока они разыгрывают последнюю сцену.

Кей (Хейзел и Кэрол). Идите, вы обе! Мэдж мы заберем там. Помните, это американский вечер, и у нас нет ничего выпить, а потом, затеяв скандал, вы спрашиваете: «Разве мы не у маркиза Карабаса?» — и я тогда скажу: «Да, но он переехал в Америку, а кот в сапогах остался дома». (Произнося эти слова, уходит.)

Остальные идут за ней следом. Миссис Конвей поспешно складывает несколько костюмов, пока Робин устраивается с подносом. Миссис Конвей подходит и с материнской радостью наблюдает, как он ест и пьет. Оба они счастливы и чувствуют себя друг с другом прекрасно.

Миссис Конвей. Все ли тут есть, чего бы тебе хотелось, Робин?

Робин (с полным ртом). Да, мама, спасибо! Фу, ты не знаешь, что это значит — наконец вырваться!

Миссис Конвей. Конечно, знаю, глупенький мальчик. А что же еще я должна чувствовать, когда ты наконец вернулся ко мне… навсегда?

Робин. Мне надо будет одеться.

Миссис Конвей. Да, тебе нужно несколько действительно хороших костюмов. Хотя, право, жаль, что ты не можешь продолжать носить эту форму. У тебя в ней такой бравый вид! Бедный Алан, — ты знаешь, он был только капралом или что-то в этом роде и носил отвратительную форму, все было ему не к лицу Алан всегда казался не на своем месте в армии.

Робин. Я слышал, он получил какое-то дрянное место в городской управе?

Миссис Конвей. Да. Хотя ему, кажется, нравится. Может быть, со временем он найдет что-нибудь получше.

Робин (с жаром). Ты знаешь, мама, у меня куча всяких планов. Мы там, на фронте, толковали обо всех этих вещах. Один из наших ребят знаком с Джимми Уайтом… ты знаешь, с тем самым Джимми Уайтом, ты слыхала о нем… и он обещал устроить мне к нему рекомендацию. Я думаю заняться чем-нибудь по части авто и мотоциклов. Понимаю в них толк и слыхал, что люди покупают их как бешеные. И потом, ты знаешь, у меня есть наградные.

Миссис Конвей. Да, мой дорогой, нам придется обо всем еще потолковать. Слава богу, времени у нас теперь довольно! Как, по-твоему, девочки выглядят хорошо?

Робин (уплетая за обе щеки). Да, замечательно! Особенно Хейзел.

Миссис Конвей. О, на Хейзел все обращают внимание. Ты посмотрел бы на молодых людей! И Кей — ей двадцать один год, прямо не могу поверить… она стала совсем взрослой и серьезной. Не знаю, выйдет ли у нее что-нибудь с этим писательством… хотя она очень старается. Не дразни ее, пожалуйста, мой дорогой, она этого не любит…

Робин. Я никогда ее не дразнил.

Миссис Конвей. Нет, но Хейзел иногда позволяет… а я знаю, каковы вы, дети. Мэдж уже учительствовала, ты знаешь, а теперь пытается подобрать школу получше.

Робин (безразлично). Молодчина Мэдж! (С гораздо большим интересом.) Я думаю, мама, мне надо отправиться в Лондон насчет моих костюмов. В Ньюлингхеме нельзя раздобыть ничего приличного, а поскольку я собираюсь заняться продажей авто, мне надо иметь вид человека, который умеет отличить хороший костюм от плохого. Господи! Как хорошо быть снова дома, и не в каком-нибудь жалком отпуску! (Останавливается, взглянув на мать, которая стоит вплотную, рядом с ним.) Ну, мама, не надо!.. Сейчас не о чем плакать.

Миссис Конвей (улыбаясь сквозь слезы). Я знаю. Потому-то и плачу. Видишь, Робин… я потеряла вашего отца… потом эта война… тебя забрали… Я совсем не привыкла к счастью! Я забыла о нем. Вот и волнуюсь! Робин… Теперь, когда ты вернулся… пожалуйста, не уезжай снова! Не покидай нас… оставайся навсегда с нами! Мы будем жить все вместе так уютно и счастливо, правда?

Входит Джоан и смущенно останавливается, увидев их вместе. Миссис Конвей оборачивается и замечает ее. Робин также ее замечает, и лицо его просветляется. Миссис Конвей видит это, затем снова смотрит на Джоан. Эта игра должна продолжаться не дольше, чем необходимо.

Джоан (волнуясь). О, миссис Конвей… они кончили шараду… кое-кто из гостей собирается… И Мэдж просила меня сказать вам, они ждут, что вы споете что-нибудь.

Миссис Конвей. Почему она не пришла сама?

Джоан (нетвердым голосом). Она, и Кэрол, и Кей, как только кончили шараду, стали угощать гостей сандвичами и…

Робин (подымается). Привет, Джоан!

Джоан (подходит, взволнованная). Здравствуй, Робин! Ну как, приятно вернуться домой?

Робин (улыбаясь, многозначительно). Разумеется!

Миссис Конвей (несколько раздраженно). Какой же тут ужасный беспорядок. Я знала, что так будет. Хейзел и Кэрол принесли все эти вещи вниз. Джоан, пойдите и скажите им, что они должны сейчас же унести все это наверх! Я не желаю, чтобы эта комната превращалась в лавку старьевщика. И может быть, вы им поможете, дорогая?

Джоан. Да… конечно… (Улыбается Робину и уходит.)

Миссис Конвей оборачивается и смотрит на Робина. Он улыбается. Ей приходится улыбнуться в ответ.

Робин. У тебя очень лукавый вид, мама.

Миссис Конвей. Разве? У меня совсем не то настроение. (Осторожно.) Джоан выросла и стала очень миловидной девушкой. Правда?

Робин (улыбаясь). Вполне.

Миссис Конвей (тем же осторожным тоном). И, по-моему, у нее приятный, легкий характер. Она не очень умная или развитая… но безусловно милая девушка.

Робин (соглашаясь). Да, бьюсь об заклад, что это так.

Хейзел вплывает в комнату, чтобы собрать вещи. Это должно быть сделано максимально быстро.

Хейзел. Они все там жаждут, чтобы ты спела, мама. Согласны даже, если это будет что-нибудь немецкое.

Миссис Конвей. Слава богу! Я никогда не была так глупа, чтобы перестать петь немецкие песни. Что общего у Шуберта и Шумана с Гинденбургом и кайзером?

Входит Кэрол и следом за ней — Джоан. Хейэел уходит с охапкой вещей. Робин помогает Джоан собирать ее долю. Миссис Конвей стоит в стороне.

Кэрол (громко и весело, собирая вещи). Все разгадали шараду, что это был «Кот в сапогах», хотя до этого не угадали ни одного слова. Все, кроме мистера Джеймса, который почему-то думал, что слово было «Синематограф». Когда говорят «синематограф», я ни за что не могу поверить, что когда-нибудь была в одном из них, — это звучит как название какого-то совсем другого места. Робин, ты видел Уильяма С. Харта?

Робин. Да.

Кэрол (останавливаясь со своей ношей, очень торжественно). Я люблю Уильяма С. Харта. Интересно бы знать, что обозначает это «С»?

Робин. Сидни.

Кэрол (оборачиваясь, в ужасе). Робин, не может быть! (Уходит.)

Джоан собирает оставшиеся вещи.

Миссис Конвей. Пойдем, Робин, я хочу, чтобы ты с Аланом передвинул для меня рояль.

Робин. Ладно.

Все уходят. Почти все вещи собраны и унесены. Доносятся отдаленные аплодисменты и смех. Затем быстро входит Кей и озабоченно ищет клочок бумаги и карандаш. Найдя их, задумывается, морщит лоб, затем делает несколько быстрых заметок. Слышно, как на рояле берут несколько аккордов. Заглядывает Кэрол, которая пришла собрать последние остатки маскарадных костюмов.

Кэрол (с благоговением, очаровательная в своей непосредственности). Кей, тебя внезапно посетило вдохновение?

Кей (поднимает глаза, очень серьезно). Нет, не совсем. Но я прямо переполнена всякими чувствами, мыслями и впечатлениями. Ты знаешь…

Кэрол (подходит ближе к своей любимой сестре). О да, я тоже! Всего так много! Я ни за что не могла бы начать писать о них.

Кей (с увлечением юной писательницы). В моем романе одна девушка идет на вечер… понимаешь… и там ей встречаются некоторые вещи, которые я как раз почувствовала… очень тонкие вещи. Я знаю, что она их почувствовала… а я хочу, чтобы на этот раз мой роман был очень правдивым… так что мне обязательно нужно было их записать…

Кэрол. Ты мне потом расскажешь?

Кей. Да.

Кэрол. В спальне?

Кей. Да, если ты будешь не слишком сонная.

Кэрол. Ни за что! (Умолкает, счастливая.)

Они смотрят друг на друга — два серьезных молодых существа. И как раз теперь слышно, как миссис Конвей в гостиной начинает петь романс Шумана «Орешник».

Кэрол. (Преисполнена торжественности и благоговения.) Кей, по-моему, ты — замечательная.

Кей (сама благоговея). По-моему, жизнь — замечательная.

Кэрол. И ты и жизнь — вы обе. (Уходит.)

Теперь милые, переливчатые звуки Шумана доносятся яснее, чем раньше. Кей пишет еще минуту-другую, затем, взволнованная музыкой и внезапным творческим вдохновением, откладывает карандаш и бумагу, идет к выключателю и тушит свет. В комнате не темно, потому что свет проникает в нее из холла. Кей идет к окну и раздвигает портьеры, так что, когда она садится на подоконник, голова ее залита серебристым лунным сиянием. Совсем притихшая, она слушает музыку и отрешенно всматривается куда-то вдаль; в то время как замирает песня, медленно опускается занавес.

ДЕЙСТВИЕ ВТОРОЕ

Когда занавес подымается, в первую минуту мы думаем, что ничего не произошло, с тех пор как он опустился, потому что свет так же проникает в комнату из холла, и Кей так же сидит на подоконнике. Но вот входит Алан и зажигает люстру, и мы видим, что произошло, очевидно, очень многое. Перед нами та же комната, но она оклеена другими обоями, обстановка вся заменена новой, картины и книги не совсем те же, что были раньше, появился радиоприемник. Общее впечатление жестче и несколько светлее, чем было во время того вечера, в 1919 году, и мы сейчас же догадываемся, что действие происходит в наши дни (1937 год). Кей и Алан уже тоже не те, какими они были двадцать лет тому назад. У Кей — слегка жестковатый облик преуспевающей, холеной сорокалетней женщины, которая долгие годы привыкла сама зарабатывать себе на жизнь. Алан, которому около сорока пяти, имеет еще более затрапезный вид, чем раньше, — нелепый пиджак, надетый на нем, никак не подходит к остальному костюму, — но сам он все такой же робкий, неловкий, милый, только теперь в нем чувствуется какая-то спокойная уравновешенность, внутренняя уверенность и просветленность, отсутствующие у всех остальных, которых мы сейчас увидим.

Алан (спокойно). Ты здесь… Кей?

Кей (радостно). Алан! (Вскакивает на ноги и целует его.)

Затем они смотрят друг на друга, слегка улыбаясь.

Алан (смущенно потирает руки, как он делал всегда). Я рад, что тебе удалось приехать. Только это и заставляло меня терпимо относиться ко всей этой затее — мысль, что ты, может быть, сумеешь приехать. Но мама говорит, что ты не останешься ночевать.

Кей. Я не могу, Алан. Мне нужно вернуться в Лондон сегодня же вечером.

Алан. Дела?

Кей. Да. Я должна отправиться в Саутгемптон завтра утром писать заметку о новейшей кинозвездочке.

Алан. И часто тебе приходится этим заниматься?

Кей. Да, Алан, очень часто. На свете существует страшное множество кинозвезд, и все они приезжают в Саутгемптон, за исключением тех случаев, когда они приезжают в Плимут, чтоб их черт побрал! А все читательницы «Дейли курир» обожают, когда в газете есть бойкая статейка о какой-нибудь из их блистательных фавориток.

Алан (задумчиво). Они выглядят очень мило… но как-то все на одно лицо.

Кей (решительно). Они и есть все на одно лицо — и таковы же и мои бойкие интервью с ними. В самом деле, порой у меня такое чувство, словно мы все кружимся на одном месте, как цирковые лошади.

Алан (после паузы). Ты пишешь новый роман?

Кей (очень спокойно). Нет, мой дорогой, не пишу. (Пауза, затем разражается коротким смехом.) Я говорю себе, что слишком многие пишут сейчас романы.

Алан. Что ж, оно, пожалуй, так выглядит… иногда.

Кей. Да. Но это не настоящая причина. Я все-таки продолжаю думать, что мой роман был бы не похож на то, что они пишут, — по крайней мере следующий, если предыдущий даже и был похож. Но… дело в том, что я просто не могу…

Алан (после паузы). Последний раз, что ты писала, Кей, — я хочу сказать — ко мне — мне показалось, что ты несчастлива.

Кей (как бы упрекая себя). Я и была несчастлива. Думаю, потому-то вдруг и вспомнила о тебе… и написала. Не очень это лестно для тебя, не правда ли?

Алан (с благодушной скромностью). Знаешь, в известном смысле, пожалуй, лестно. Да, Кей, я готов счесть это за комплимент.

Кей (с внезапным порывом нежности). Алан, я просто не могу смотреть на твой пиджак! Он ведь совсем не подходит ко всему остальному. Ты не находишь?

Алан (заикаясь, извиняющимся тоном). Да… видишь ли… я ношу его только дома. Это старый пиджак… ну, вроде домашней куртки… вместо другого, который я берегу. Конечно, мне не следовало его надевать сегодня, но, знаешь ли, привычка. Я переоденусь, пока другие еще не пришли. Почему ты была так несчастлива тогда… когда последний раз писала?

Кей (с трудом, отрывистыми фразами). Одна история, все время подходившая к концу, как раз тогда действительно кончилась… Она продолжалась десять лет… плохо было, когда она тянулась… и уж совсем невмоготу, когда завершилась. Он был женат. Были дети. Обычная нудная канитель. (Умолкает.) Алан, ты, наверно, не знаешь, какой сегодня день?

Алан (посмеиваясь). Да знаю, знаю! И мама тоже знает. Гляди! (Вытаскивает из кармана маленький пакет и протягивает ей.)

Кей (берет пакет и целует Алана). Алан, ты ангел! Я не думала, что когда-нибудь придется еще получить подарок в день рождения. А ты знаешь, сколько мне лет? Сороковой!

Алан (улыбаясь). Мне — сорок четыре. Знаешь, и ничего плохого. Тебе это понравится.

Звонок в передней.

Алан. Погляди на подарок. Надеюсь, тебе он подойдет. (Идет в переднюю.)

Кей быстро развязывает пакет и извлекает отвратительную, дешевую маленькую сумочку. Она смотрит на нее и не знает, плакать ей или смеяться. Тем временем Алан вводит Джоан — теперь Джоан Конвей, потому что она вышла замуж за Робина. Время не очень милостиво обошлось с ней. Она стала довольно-таки обрюзгшей, сварливой сорокалетней женщиной. В ее голосе появилось что-то раздражающее.

Джоан. Хэлло, Кей! Не думала, что тебе удастся приехать — ты ведь теперь почти совсем не бываешь в Ньюлингхеме, правда? И я должна сказать, что понимаю тебя. (Умолкает, заметив отвратительную сумочку.) О, что это за…

Кей (поспешно). Мило, не правда ли? Алан только что подарил мне ее. Как дети?

Джоан. С Ричардом все в порядке, но доктор советует Энн вырезать гланды, хотя он и не говорит, кто заплатит за операцию. Это ему совсем не приходит в голову. Они были так рады подаркам, которые ты прислала к рождеству, Кей, — я просто не знаю, что бы они без них делали, хотя я и постаралась изо всех сил.

Кей. Я уверена в этом, Джоан.

Джоан. Алан тоже был очень добр к ним. Правда ведь, Алан? Хотя, конечно, это не может заменить им отца. (Умолкает и с жалким видом смотрит на Кей.) Знаешь ли, я не вижу Робина по целым месяцам. Некоторые говорят, что я должна развестись с ним, но… я, право, не знаю… (С внезапным порывом горя.) Правда ну разве это не ужасно? О, Кей! (Вдруг хихикает.) Как смешно это звучит: «О, Кей»!

Кей (устало). Я давно перестала обращать внимание.

Джоан. Ричард постоянно говорит «о'кэй», он слышал это в кино, и, конечно, Энн копирует его. (Умолкает и с тревогой глядит на обоих.) Как вы думаете, это хорошо, что я пришла сюда сегодня? Хейзел сказала мне, что у вас что-то вроде семейного совета, и она думала, что мне следует быть здесь, и я тоже так думаю. Но бабушка Конвей не приглашала меня…

Кей (разражаясь смехом). Джоан, ты, надеюсь, не называешь маму «бабушкой Конвей»?

Джоан. Видишь ли, я так привыкла к этому, с детьми…

Кей. Она, наверно, терпеть этого не может.

Алан (извиняющимся тоном, Джоан). Знаешь, я думаю, Кей права.

Джоан. Я постараюсь запомнить. Она наверху?

Алан. Да. Мэдж тоже здесь.

Джоан (подбадривая себя). Пожалуй, я схожу наверх и спрошу ее… следует ли мне оставаться. А то буду чувствовать себя ужасно глупо.

Кей. Да, сходи! И скажи ей, что мы думаем, что тебе нужно тут быть… если ты хочешь…

Джоан. Да нет, не в том дело… Но… видишь ли… если это насчет денег… мне надо ведь тоже знать, правда? В конце концов, я жена Робина, а Ричард и Энн — его дети…

Алан (с симпатией). Да, Джоан, скажи это маме, если она будет возражать. Но она не будет.

Джоан несколько секунд смотрит на них с сомнением, затем уходит. Они провожают ее взглядом, потом смотрят друг на друга.

Кей (слегка понизив голос). Я думаю, с Робином дело безнадежное… Но что поделать, Джоан — такая дурочка…

Алан. Да, но то, как Робин с ней обращался, заставило ее почувствовать себя гораздо глупее, чем она есть на самом деле. Видишь ли, Кей, это отняло у нее всякую уверенность в себе. А так она могла бы быть совсем не плохой.

Кей. Тебе когда-то нравилась Джоан, правда?

Алан (глядит на нее, затем медленно улыбается). Ты помнишь, когда она и Робин сказали нам, что они помолвлены? Я был в нее влюблен тогда. Это был единственный раз, что я вообще влюбился. И помню… как внезапно я возненавидел Робина… да, по-настоящему возненавидел его. Вся эта любовь и ненависть скоро прошли, конечно, — все это были глупости. Но я хорошо это помню.

Кей. А что, если бы на месте Робина был ты?

Алан (поспешно). О нет, из этого ничего бы не вышло! Решительно ничего. Совсем неподходящее дело.

Кей смеется, ее трогает и забавляет его ужас холостяка. Входит Мэдж. Она очень непохожа на девушку из первого действия. У нее коротко подстриженные волосы с проседью, носит очки и строгое, хотя и изящное платье. Тон ее сух и четок, но под уверенными манерами учительницы чувствуется невротичка.

Мэдж (решительным тоном, деловито расхаживая по комнате, отыскивая конверт и наполняя чернилами свою авторучку). Я только что сказала матери, что, если бы я случайно не оказалась сегодня здесь поблизости — ты знаешь, Кей, я подала заявление на должность начальницы в Бордертоне и сегодня днем ездила туда для переговоров, — ничто не заставило бы меня прийти сюда.

Кей. Ну, я не знаю, зачем тебе понадобилось говорить ей это, Мэдж. Ты здесь — и в этом все дело.

Мэдж. Нет, не в этом. Я хочу дать ей понять совершенно ясно, что для меня все эти семейные дрязги, финансовые и иные, больше не представляют решительно никакого интереса. А также что я не сочла бы нужным отпрашиваться на целый день с работы в Коллингфилде только затем, чтобы присутствовать на одном из этих нелепых, истерических собраний.

Кей. Ты говоришь так, будто тебя каждый месяц заставляли на них присутствовать.

Мэдж. Нет, не заставляли. Но вспомни, пожалуйста, Кей, что мне пришлось выдержать гораздо больше этих глупейших препирательств, чем тебе. Мать и Джеральд Торнтон, по-видимому, воображают, что время лондонской журналистки гораздо более драгоценно, чем время старшей преподавательницы большой женской гимназии. Почему — не могу себе представить. Но в результате меня очень часто заставляли бывать здесь, а тебя — нет.

Кей (с оттенком усталости). Ну, хорошо. Но раз мы обе здесь, постараемся провести время получше.

Алан. Да, разумеется.

Мэдж. Джоан здесь. Я надеюсь, что Робин не вздумает тоже появиться. Тебе, кажется, не пришлось еще испытать этого, Кей. Я однажды была свидетельницей их неожиданной встречи здесь: Робин — полупьяный, готовый всех оскорбить, Джоан — в слезах, недовольная. Оба они во всех деталях обсуждали самые неприятные подробности своей частной жизни… Нет, это не такой опыт, который я хотела бы повторить.

Кей (улыбаясь, но, по существу, серьезно). Я не могу порицать тебя, Мэдж. Но будь, ради бога, сегодня человечной! Ты сейчас не выступаешь перед общим собранием в Коллингфилде. Вот твой милый брат Алан. Я — твоя милая сестра Кей. Мы знаем о тебе все…

Мэдж. Вот в этом как раз вы ошибаетесь! Вы почти ничего обо мне не знаете, вы все. Жизнь, которой вы не видите — называйте ее общим собранием в Коллингфилде, если это вас забавляет, — это моя настоящая жизнь. Она представляет подлинную меня, какова я сейчас, а то, что помните вы с Аланом и мать — и уж поверь, что мать не забыла ни одной смешной или нелепой мелочи, — все это давно не имеет ни малейшего значения.

Кей. Мне не хотелось бы думать так, Мэдж.

Алан (робко, серьезно). И это ведь неправда. В самом деле неправда. Потому что… (Колеблется и теряется.)

Мэдж. Я слышала, как ты излагал свои необыкновенные взгляды, Алан, последний раз, что я была здесь. Я даже обсуждала их с Херриксон — это наша старшая математичка, блестящая женщина, — и она разбила их самым основательным образом.

Кей (желая его подбодрить). Расскажи мне об этом, Алан, потом, если будет время. Мы не дадим себя попирать всяким мисс Как-их-там-зовут. И нам не важно, что они такие блестящие. Правда ведь, Алан?

Алан усмехается и потирает руки.

Мэдж (сознательно меняет тему разговора). Я надеюсь, ты занимаешься еще чем-нибудь другим, Кей, кроме этой дешевой журналистики? Начала ты писать новую книгу?

Кей. Нет.

Мэдж. Очень жаль, не правда ли?

Кей (после паузы, пристально глядя на нее). Как обстоят твои дела, Мэдж? Строишь ли ты Новый Иерусалим в нашей старой Англии?

Мэдж. Возможно, и нет. Но я стараюсь вложить некоторое знание истории и немного разумения в головы ста пятидесяти девочек из мелкобуржуазных семей. Это тяжелый и полезный труд. Во всяком случае, это работа, которой нечего стыдиться.

Кей (пристально глядя на нее, очень спокойно). Тогда почему же ты стыдишься?

Мэдж (поспешно, громко). Я не стыжусь.

Входит Хейзел, только что пришедшая. Она очень хорошо одета, гораздо лучше всех остальных, и не утеряла былой красоты, но в ней ощущается что-то заметно приниженное, боязливое.

Хейзел. Хэлло, Мэдж! (Замечает Кей.) Кей! (Целует ее.)

Кей. Хейзел, дорогая, ты с каждым разом становишься все великолепнее!

Хейзел (охорашиваясь). Тебе нравится?

Кей. Да… И ты, конечно, достала это не в Ньюлингхеме. У Бон-Марше. Помнишь, как мы когда-то думали, что Бон-Марше — верх совершенства?

Хейзел (оживляясь при этих словах). Да, а теперь они кажутся отвратительными. Не правда ли, хорошо? (Понимает, что выдала себя, поспешно.) Что, Джоан здесь?

Алан. Да. Она наверху с мамой. А Эрнест придет сегодня?

Хейзел (неуверенно). Я… право… не знаю.

Мэдж. Я думала, это решено, что он придет. Мама в том уверена. По-моему, она рассчитывает на него.

Хейзел (поспешно). Вот это напрасно! Я уже говорила ей. Я даже не знаю, будет ли он вообще здесь сегодня.

Мэдж (расстроенная). Но ведь это же смешно! Нам говорят, что положение отчаянное. Кей и я — мы должны бросать нашу работу, мчаться за тридевять земель, не думать ни о чем другом, а теперь ты даже не знаешь, соблаговолит ли твой супруг перейти дорогу, чтобы прийти сюда.

Хейзел. Но ты же знаешь Эрнеста? Он сказал, что, может быть, придет. Я спросила его еще раз сегодня за завтраком… и он сказал, что не знает… и я не захотела…

Мэдж (резко обрывает ее). Не захотела! Скажи лучше — не посмела. Этот жалкий коротышка…

Хейзел. Мэдж! Замолчи, пожалуйста!

Мэдж смотрит на нее с презрением и отходит. У Хейэел очень несчастный вид.

Кей. Как дети?

Хейзел. Питер опять простудился… бедный крошка… он всегда простужается. С Маргарет все в порядке. С ней никогда ничего не бывает. Ты знаешь, она учится балетным танцам, и учитель говорит, что она изумительна для своего возраста. О, ты забыла ее последний день рождения, Кей! Бедная девочка была так расстроена.

Кей. Извини меня, пожалуйста! Скажи ей, что я искуплю свою ошибку на рождество. Я, наверно, уезжала куда-нибудь по делам.

Хейзел (с жаром). Я читала твою статью о Глирне Фосс… знаешь, ту, около трех месяцев тому назад… когда она приехала из Голливуда. Она действительно говорила тебе все это, Кей, или ты сама придумала?

Кей. Кое-что она говорила. Остальное я сама придумала.

Хейзел (с жаром). А говорила она что-нибудь о Лео Фробишере? Знаешь, о своем муже, они еще только что развелись тогда с ним?

Кей. Говорила, но я этого не напечатала.

Хейзел (снедаемая любопытством). Что она сказала?

Кей. Она сказала (подражает американскому говору весьма дурного пошиба): «Держу пари, что этот мой недоделанный отставной муженек-актеришка вывалится и из следующей лодочки». (Обыкновенным голосом, сухо.) Тебе она понравилась бы, Хейзел. Она очаровательная малютка.

Хейзел. Это звучит ужасно, но я полагаю, что нельзя судить о них по тому, как они говорят, употребляя все эти жаргонные словечки. И я знаю, Кей, что ты не считаешь себя особенно счастливой…

Кей. Как сказать… Порой, когда я вспоминаю, что приходится переносить женщинам, большинству женщин во всем мире, я не только думаю — я знаю, что я счастливица. Но обычно — обычно я чувствую себя совсем не в ладах со счастьем.

Хейзел. Вот об этом-то я и говорю — я уж знаю. Но все же счастлива встречаешься со всем этим народом, живешь в Лондоне и все такое. А я застряла в Ньюлингхеме, — как я ненавижу этот город, он становится все хуже и хуже. Правда, Алан? Хотя ты, наверно, не замечаешь.

Алан. По-моему, он все такой же… Может быть, мы становимся худее вот и все.

Хейзел (смотрит на него каким-то безразличным взглядом). Кто-то мне только на днях говорил, каким тебя считают чудаком, Алан. И ты на самом деле чудак, правда? Я хочу сказать, что ты как-то не беспокоишься обо всем, как большинство людей. Я часто думаю — счастлив ты или тебе просто скучно? Я вообще часто задумываюсь о людях… (Кей.) А ты тоже? Хотя, наверно, теперь, когда ты такая умная и писательница, и все такое, ты знаешь о них все. А я — нет. Я совсем не умею судить людей по их внешности. У нас была горничная, знаешь — Джесси, и она казалась мне таким веселым созданьицем, всегда улыбалась и напевала. Эрнест обычно очень на нее сердился. Она в самом деле была уж чересчур веселой. А потом вдруг проглотила сразу двадцать таблеток аспирина, нам пришлось вызвать доктора и все такое, и она сказала, что это просто потому, что она больше не могла вынести — ей все осточертело. Ну разве это не странно?

Кей. Но ведь у тебя самой иногда такое же чувство?

Хейзел. Да, бывает. Но я всегда удивляюсь, когда оно бывает у других, потому что по ним этого как-то никогда не видно. Ах да… (Встает, понизив голос). Робин звонил мне вчера — вы знаете, он сейчас живет в Лестере, — и я сказала ему насчет сегодняшнего вечера… Он сказал, что, может быть, зайдет, потому что будет здесь неподалеку.

Алан. Надеюсь, что не зайдет.

Кей. Что он поделывает сейчас, Хейзел?

Хейзел. Право, не знаю… Он ведь все время меняет свои занятия, ты знаешь. Что-то связанное с комиссионерством. Надо ли говорить Джоан, что он, может быть, придет?

Кей. Нет. Рискуем… (Умолкает, потому что входит миссис Конвей в сопровождении Джоан.)

Миссис Конвей сейчас шестьдесят четвертый год, она не стала скромнее и современнее, а сохранила эдвардианский стиль начала века.

Миссис Конвей (по-прежнему очень живая). Ну как, Хейзел, привела ты с собой Эрнеста?

Хейзел. Нет, мама. Я надеюсь… что он сам скоро будет.

Миссис Конвей. Конечно, будет. Ну что ж, пока Джеральд не пришел, мы не можем начать. Он знает, как обстоят дела… в точности. Где Мэдж?

Кей. По-моему, она пошла наверх.

Миссис Конвей (зажигая еще лампы). Она, наверное, в ванной — занимается своим туалетом. Я никогда не знавала никого, кто бы так много занимался туалетом, как эта бедная Мэдж. Она употребляла всегда столько притираний, полосканий и духов, но ни один мужчина даже не взглянул на нее дважды, на бедняжку. Алан, я думаю, надо будет подать и портвейн и виски. Верно? Я сказала девушке, чтобы она все приготовила в столовой. Принеси их, пожалуйста!

Алан уходит и затем, во время последующего диалога, возвращается с подносом, на котором портвейн и рюмки, а также виски, содовая вода и стаканы.

Миссис Конвей. Теперь я вот о чем думаю: должны ли мы все усесться в кружок с натянутым и официальным видом — знаете, как подобает при решении серьезных дел, хотя у нас действительно деловой вопрос, — или сделать так, чтобы каждый чувствовал себя хорошо и уютно? Как вы думаете?

Кей. Я думаю, мама, последнее тебе доставит большее удовольствие.

Миссис Конвей. В конце концов, почему же нет? Так приятно, дети, видеть вас всех опять дома. Даже Мэдж.

Входит Мэдж.

Миссис Конвей (Вероятно, заметила ее уже раньше). Я говорю, что так приятно видеть вас всех опять дома, дети, даже тебя, Мэдж.

Мэдж. Я уже не ребенок, и это больше не мой дом.

Миссис Конвей. Ты была когда-то ребенком, и очень беспокойным к тому же, и в течение двадцати лет этот дом был твоим домом. И вообще, пожалуйста, не говори со мною таким тоном! Ты не в классной комнате, помни это!

Хейзел. Ну, мама, пожалуйста… Нам и так нелегко будет сегодня…

Мэдж (холодно). Не беспокойся, Хейзел! Маме приятно, когда другим нелегко. (Садится.)

Миссис Конвей (зло наблюдает за ней, затем обращается к Кей). Кей, кто был тот мужчина, с которым Филипсоны видели тебя в… Как называется этот ресторан?

Кей. «Ива», мама. А мужчину этого зовут Хуго Стил. Я тебе уже говорила.

Миссис Конвей (мягко). Да, дорогая, но ты сказала мне так немного. Филипсоны говорили, что вы производили впечатление очень близких друзей. Вероятно, это старый друг?

Кей (резко). Да.

Миссис Конвей (тем же тоном). Разве не жаль… что ты не можешь… Я хочу сказать, если он действительно хороший человек…

Кей (стараясь прекратить разговор). Да, очень жаль.

Миссис Конвей. Я так часто надеялась, что ты устроишься с каким-нибудь хорошим человеком. И когда Филипсоны сказали…

Кей (жестко). Мама, мне сегодня сорок один. Ты забыла?

Миссис Конвей (принимает это благодушно). Конечно, нет! Мать всегда помнит Джоан…

Джоан (чье внимание было отвлечено куда-то в сторону, оборачивается). Да, бабушка Конвей?

Миссис Конвей (обиженно). Не называй меня, пожалуйста, этим глупым именем!

Джоан. Я забыла, простите!

Миссис Конвей. Разве я не говорила тебе, что сегодня рождение Кей? И я кое-что припасла для тебя…

Кей. Нет, мама, не надо… в самом деле…

Миссис Конвей (вынимает небольшую бриллиантовую брошь). Вот! Твой отец подарил мне ее на второе рождество после нашей свадьбы. Это очаровательная брошка. Бразильские бриллианты. Она и тогда уже была старинной вещью. Погляди на окраску камней! Это всегда характерно для старинных южноамериканских бриллиантов. Вот, возьми!

Кей (ласково). Ты очень-очень добра, мама, но, право, мне лучше не брать ее у тебя.

Миссис Конвей. Не говори глупостей! Она моя, и теперь я дарю ее тебе. Возьми, или я обижусь. И желаю тебе всякого счастья, разумеется.

Кей берет брошь, затем, внезапно растроганная, целует мать.

Миссис Конвей. Когда ты была моложе, я никогда не любила тебя так, как Хейзел, но теперь я думаю, что я ошибалась.

Хейзел. О, мама!

Миссис Конвей. Я знаю, Хейзел, дорогая, но ты ведь такая дура со своим коротышкой! Если бы он был моим мужем…

Хейзел (с несвойственной ей резкостью). Но он не твой… и ты в самом деле очень мало знаешь о нем.

Миссис Конвей (оглядываясь вокруг). Пора мужчинам прийти. Мне всегда противно было видеть целое сборище женщин, которые сидят одни, без мужчин. У них бывает всегда ужасно глупый вид, и я тогда тоже начинаю чувствовать себя глупой. Не знаю почему. (Замечает Алана. С некоторым раздражением.) Ах да, ты здесь, Алан. Я и забыла о тебе. Или позабыла, что ты мужчина.

Алан (кротко). Мне придется отрастить густую бороду, бить себя в грудь и р-р-ы-ы-чать.

Джоан (стараясь быть светской). Когда дядя Фрэнк… вы знаете, муж Фреды, они живут в Лондоне… повел детей в первый раз в Зоологический сад — маленькому Ричарду было тогда только пять лет, — там была громадная обезьяна, и то, что сказал Алан, напомнило мне о ней, и она…

Миссис Конвей (безжалостно обрывает ее). Можно предложить кому-нибудь рюмку портвейна? Кей? Хейзел? А как ты, Мэдж? Это вино ученых. Помнишь, что Мередит писал о нем в «Эгоисте»? Но теперь никто не читает Мередита и никто не пьет портвейна. Когда я была молодой девушкой, я любила читать Мередита и думала, что очень умная. Но тогда я не любила портвейна. Теперь я охладела к Мередиту, но от портвейна не откажусь. (Наливает себе рюмку и потягивает из нее.) Это не очень хороший портвейн, даже я могу это распознать, хотя мужчины уверяют, что женщины ничего в винах не смыслят, но в нем, даже в таком виде, есть аромат, и оно согревает… как приятный комплимент. Они, впрочем, тоже вышли из употребления. Никто больше не говорит комплиментов, исключая старого доктора Холлидея, которому уже далеко за восемьдесят и который стал совсем беспамятным. На днях он полчаса говорил со мною, принимая за миссис Решбери…

Раздается звонок.

Миссис Конвей. Это, вероятно, Джеральд.

Мэдж (устало). Наконец-то!

Миссис Конвей (с некоторым недовольством). Тебе не следовало бы быть такой нетерпеливой.

Мэдж бросает на нее негодующий взгляд. Алан выходит и вводит Джеральда Торнтона, который держит в руках портфель, и Эрнеста Биверса. Джеральду теперь за пятьдесят, и, хотя он следит за своей внешностью, ему меньше не дашь. Он совсем седой, в очках, стал гораздо суше и жестче, чем был в первом действии. Эрнест Биверс имеет значительно более преуспевающий вид, чем раньше, и утратил всю свою былую робость. С прибытием обоих мужчин все приглашенные, по-видимому, в сборе, так что чувства ожидания больше не ощущается.

Миссис Конвей. Хотите выпить, Джеральд, прежде чем начнем?

Джеральд. Нет, благодарю вас. (Кей.) Как вы поживаете, Кей?

Кей. Очень хорошо, благодарю вас, Джеральд. (Смотрит на него в упор.) Извините меня, вот уж: воистину…

Джеральд. Что — воистину?

Кей. Я всегда вспоминаю ваши слова много лет тому назад, что вы ничего не имеете против того, чтобы жить в Ньюлингхеме, но что вы твердо решили быть как можно более непохожим на ньюлингхемского жителя.

Джеральд (потешно, слегка хмурясь). Не помню, чтобы я это говорил…

Кей. Да, говорили. А теперь — извините меня, Джеральд, — но воистину вы внезапно стали похожи на всех ньюлингхемских жителей, взятых вместе…

Джеральд (отрывисто). Так что же мне делать? Извиняться? (Отворачивается.)

Она продолжает задумчиво глядеть на него.

Хейзел (которой удалось на минуту заполучить Эрнеста). О, Эрнест… я так рада, что ты пришел…

Эрнест (неодобрительно). Ах, ты рада? Вот как?

Хейзел (понимающе). Ты, значит, не хочешь остаться… только чтобы показать мне…

Эрнест. Мне нечего тебе показывать. На сей раз ты поняла.

Хейзел (понижая голос). Эрнест… пожалуйста… будь с ними сегодня помягче… особенно с мамой… Ты так мог бы помочь, если бы захотел…

Эрнест (обрывая ее причитания). Я не понимаю, о чем ты говоришь.

Оба замечают Мэдж, которая стоит рядом, глядя на них с презрительной улыбкой. Эрнест бросает на нее пронзительный взгляд, затем отворачивается. Хейзел застывает в смущении, потом подымает глаза, словно собираясь апеллировать к Мэдж.

Мэдж (холодно). На твоем месте, Хейзел, я не стала бы ничего говорить. Я имею в виду — мне. Это только испортило бы дело.

Миссис Конвей (громким, бодрым голосом). Итак, пожалуйста, прошу всех успокоиться и быть внимательными! Нам нужно вести себя по-деловому. Правда, Джеральд? Я очень рада, что вам удалось прийти, Эрнест. Вы поможете нам вести себя по-деловому, не правда ли?

Эрнест (свирепо). Да!

Мэдж. Но это вовсе не значит, что вам дано право вести себя неприятно.

Миссис Конвей (резко). Успокойся, Мэдж! (Джеральду, покровительственно улыбаясь.) Итак, Джеральд, мы ждем. Расскажите нам все.

Джеральд (который просматривал бумаги, смотрит на нее и затем обводит взглядом всех присутствующих с выражением некоторого отчаяния, как бы спрашивая, что же в конце концов делать с такой публикой; сухим тоном законника). Действуя согласно инструкциям, полученным мной от миссис Конвей, я, после того как было решено, что все вы должны здесь собраться, заготовил краткое сообщение относительно нынешнего финансового положения миссис Конвей…

Миссис Конвей (протестующе). Джеральд!

Джеральд (с некоторым отчаянием). Да?

Миссис Конвей. Неужели вам непременно нужно говорить так сухо и не по-человечески? Я хочу сказать, что знаю вас с тех пор, когда вы были мальчиком, и дети знают вас всю свою жизнь, а вы вещаете так, будто видите нас в первый раз. Это звучит так ужасно!

Джеральд. Но я здесь не как друг дома, а как ваш поверенный.

Миссис Конвей (с достоинством). Нет, вы здесь как друг дома, потом уж мой поверенный. И я думаю, было бы гораздо лучше, если бы вы просто и по-дружески рассказали нам, как обстоят дела.

Алан. Знаете, Джеральд, я думаю, так будет лучше.

Кей. Я тоже так думаю. Когда вы напускаете на себя вид такого законника, я никак не могу принять вас всерьез. Мне все кажется, что вы играете в одной из наших старых шарад.

Хейзел (с неожиданной теплотой). Ах, как мы тогда веселились! И вы так хорошо играли в них, Джеральд! Почему бы нам не устроить теперь…

Эрнест (грубо). В вашем-то возрасте?

Хейзел. Не понимаю, почему бы нет? Мама была старше, чем мы теперь, когда она выступала…

Джеральд (которого все это нисколько не забавляет). Вы, надеюсь, не предлагаете обратить все это в шараду, Хейзел?

Кей. Как жаль, что это не шарада!

Алан (очень спокойно). Быть может, это все-таки шарада.

Миссис Конвей. Пожалуйста, ты-то не говори глупостей, Алан! Ну, Джеральд, расскажите нам, как обстоят дела… и не читайте массы цифр и всяких данных. Я знаю, что вы принесли их с собой… но пускай они останутся для тех, кто захотел бы взглянуть на них. Может быть, вы, Эрнест, захотите потом посмотреть…

Эрнест. Возможно. (Джеральду.) Давайте!

Джеральд (суховатым тоном). Итак, положение сводится к следующему. Миссис Конвей в течение долгого времени получала доходы из двух источников: от акций фирмы «Фарроу и Конвей» и с недвижимости в Ньюлингхеме — с домов, находящихся в северной части Церковной улицы. Фирма «Фарроу и Конвей» жестоко пострадала от кризиса и до сих пор не оправилась. Дома на Церковной улице далеко не представляют собой той ценности, какую они представляли раньше, и единственный способ заставить эту недвижимость окупать себя — перестроить дома на систему отдельных квартир. Но это потребует существенных вложений капитала. Миссис Конвей получила предложение относительно продажи ее доли участия в фирме «Фарроу и Конвей», но это предложение весьма невыгодное. Оно не покроет расходов по перестройке домов на Церковной улице. Между тем эта недвижимость может вскоре превратиться из источника доходов в задолженность. Таким образом, как вы видите, положение весьма серьезное.

Мэдж (холодно). Должна сказать, что я крайне удивлена. Я всегда полагала, что мать осталась чрезвычайно хорошо обеспеченной.

Миссис Конвей (гордостью). Ну конечно. Ваш отец позаботился об этом.

Джеральд. Надо иметь в виду — акции и недвижимость значительно упали в цене.

Мэдж. Да, но и в этом случае… я все-таки удивлена. Очевидно, мать была крайне расточительна.

Джеральд. Миссис Конвей не проявляла всей той осторожности, какую она могла бы проявить.

Миссис Конвей. Надо было вырастить и воспитать вас шестерых…

Мэдж. Не в этом дело. Я знаю, сколько мы стоим. Деньги были истрачены после. И я знаю, кому они в основном достались — Робину!

Миссис Конвей (рассерженная). Довольно, Мэдж! Это были мои деньги…

Мэдж. Нет, не твои. Они были у тебя, чтобы ты сберегла их для нас. Алан, ты старший и ты жил здесь все время, почему ты не мог ничего сделать?

Алан. Боюсь… что я… не очень-то интересовался… этими вещами.

Мэдж (с возрастающей силой). Значит, надо было интересоваться. Я нахожу, что это совершеннейшее безобразие. Я больше двадцати лет тяжелым трудом зарабатывала свой хлеб и надеялась, что в будущем смогу воспользоваться хоть немногим из того, что оставил отец, смогу позволить себе побывать несколько раз в настоящем, хорошем отпуске или купить собственный маленький домик. И вот теперь все это пошло прахом… только потому, что мать и Робин вдвоем растранжирили эти деньги…

Миссис Конвей (гневно). Ты должна бы постыдиться говорить такие вещи! Что из того, что я помогала Робину? Он нуждался в этом, и я его мать. Если бы ты нуждалась, я бы и тебе помогла…

Мэдж. Нет, не помогла бы. Когда я сказала, что мне представляется случай стать совладелицей той школы, ты, помню, посмеялась надо мной…

Миссис Конвей. Потому что тебе было хорошо и там, где ты была, вовсе ни к чему было покупать какую-то школу.

Мэдж. А Робину, видимо, надо было покупать?

Миссис Конвей. Да, потому что он глава семьи… он должен содержать жену и детей. Это так похоже на тебя, Мэдж. Называешь себя социалисткой и бранишь людей за то, что они проявляют интерес к деньгам, а потом оказывается, что ты самая меркантильная из нас.

Мэдж. Я совсем не называю себя социалисткой… хотя это не имеет никакого отношения…

Эрнест (который просматривал вечернюю газету, грубо прерывает). Долго еще это будет продолжаться? У меня есть другие дела.

Миссис Конвей (стараясь умиротворить его). Хорошо, хорошо, Эрнест! Погляди, Мэдж, что ты наделала. Заставила Джоан плакать.

Джоан (неожиданно заплакавшая втихомолку, на заднем плане). Простите… я только… вспомнила… так много разных вещей… вот и все…

Джеральд. В настоящий момент миссис Конвей имеет значительную задолженность банку. Сейчас перед нами две возможности: продать дома за сколько удастся и сохранить акции «фарроу и Конвей», — но я должен предупредить, что за дома удастся выручить немного, другая возможность продать акции, затем раздобыть недостающую сумму, примерно от двух до трех тысяч фунтов, и перестроить дома на квартиры…

Миссис Конвей (с надеждой). Мы получили нечто вроде плана от одного архитектора, — и в самом деле, это выглядит очень привлекательно. Там можно устроить по крайней мере тридцать очень милых квартирок, а вы знаете, какие деньги люди сейчас платят за квартиры. Не правда ли, великолепная мысль, Эрнест?

Он не отвечает.

Миссис Конвей (Улыбается ему, затем ее улыбка постепенно гаснет, но она с надеждой возвращается к прежней теме). Я подумала, что, если мы все мирно и дружно обсудим ее, мы сможем что-нибудь решить. Я знаю, вы деловые люди, вы любите приходить на готовенькое, но я верю, что лучше решать по-дружески, по-хорошему. Неправда, будто люди все делают только за деньги. Я всегда удивлялась этому. Люди на самом деле очень добры и милы… (Замолкает, потом взглядывает на женщин более интимно.) Вот только на прошлой неделе я была на похоронах старухи миссис Джепсон и возвращалась через кладбище вместе с миссис Уайтхед… Я не была там целую вечность… и увидела могилу Кэрол. Конечно, очень взволновалась, когда так вдруг набрела на нее. Но она так замечательно содержится… вся в цветах… И я подумала, какой пример… никто не велел им этого делать, и никто им не платил… они просто по доброте душевной…

Мэдж (резко). Нет, неправда! Кто-нибудь да должен был заплатить.

Кей (оборачиваясь). Алан! Это ты, наверное?

Алан. Ну… я посылаю им кое-что… раз в год, понимаешь. Немного, конечно.

Хейзел. О, мама, я и забыла о Кэрол!.. Ведь уже шестнадцать лет…

Алан. Семнадцать.

Хейзел (с меланхолическим изумлением). Подумать только — моя Маргарет почти такая же большая, какой была Кэрол! Разве тебе это не кажется странным, Кей?

Кей. Я тоже почти совсем забыла о Кэрол.

Миссис Конвей (несколько взволнованная). Не думайте, что я забыла… потому что я так бесчувственно отнеслась к этой могиле. Я не из тех, кто помнит о могилах, — я людей помню. Как раз на днях, когда я сидела наверху, вдруг слышу, как Кэрол кричит: «Ма-ма, ма-ма», — знаете, как она обычно делала. Я вспомнила о ней, о моей бедной крошке, и о том, как она пришла в этот ужасный день с совершенно посеревшим лицом и сказала: «Мама, у меня такие ужасные боли». И когда ей сделали операцию, оказалось, уже слишком поздно…

Хейзел. Да, мама, мы помним.

Эрнест (резко, к общему удивлению). Я вам вот что скажу, чего вы не помните, а некоторые из вас никогда и не знали. Она была самая лучшая из всей компании, эта девочка, маленькая Кэрол, — стоила всех вас, вместе взятых.

Хейзел (уязвленная супруга). Эрнест!

Эрнест. Да, я и тебя посчитал туда же. Ты была той, которую я желал, все правильно, я и получил то, чего желал. Но мне не потребовалось и двух часов, чтобы распознать, что маленькая Кэрол была лучшей из всей компании. (Добавляет мрачно.) Меня ничуть не удивило, что она так быстро ушла. Подальше отсюда! Все кончилось! Слишком хороша, чтобы жить!

Миссис Конвей (готовая расплакаться). Эрнест совершенно прав. Она была лучшей из вас всех. Мое дорогое дитя, я не забыла тебя, я не забыла тебя! (встает.) Ах, почему Робин не с нами? (Плачет и направляется к выходу.) Джеральд, продолжайте ваши объяснения. Я ненадолго. Сидите! (Уходит в слезах.)

Несколько секунд царит молчание.

Мэдж. Разумеется, при такой ситуации бессмысленно матери и Алану продолжать жить в этом доме. Он слишком велик для них.

Алан (кротко). Да. Мы смогли бы удовлетвориться гораздо меньшей квартирой.

Мэдж. Тогда этот дом можно продать, что было бы кстати. Это ведь собственность матери, не так ли?

Джеральд. Да. Я думаю, что было бы лучше переехать в маленькую квартиру и тем сократить издержки. Но за этот дом сейчас много не выручить.

Хейзел. Но как же, маме ведь предлагали за него несколько тысяч как раз после войны?

Эрнест (сухо). Да, но сейчас — это не как раз после войны. Это как раз перед следующей войной.

Джеральд. Сколько, вы думаете, Эрнест?

Эрнест. Берите все, что вам предложат.

Кей. Итак, что же нам прикажете делать? На худой конец мы можем соединенными силами оказать помощь маме…

Мэдж. Но это же чудовищно! Когда я жила дома и кое-что понимала, нас считали очень состоятельными. Налицо были все акции и недвижимость, которые отец оставил не только матери, но и всем нам. А теперь не только все это пущено по ветру, но нам еще предлагают заботиться о матери…

Кей (с оттенком усталости). Но ведь если денег нет — их нет.

Джеральд. Суть не в том…

Его прерывает громкий звонок. Все оборачиваются и смотрят. Алан делает движение, затем останавливается. В комнату входит Робин. На нем старый макинтош. Он одет с претензией на дешевое франтовство и выглядит тем, кем является на самом деле, — опустившимся сорокадвухлетним человеком, пьяницей и неудачником.

Робин. Привет! Все тут? Где мать?

Алан. Она сию минуту вернется.

Робин снимает макинтош и небрежно отдает его Алану, который — это характерно для него — принимает его и уносит.

Робин (не обращает на это никакого внимания и глядит на Джоан). Ну-с, Джоан, как отпрыски?

Джоан (натянуто). Они здоровы, Робин.

Робин. Все продолжаешь им рассказывать, что за ужасный человек их отец?

Мэдж. Неужели нам придется выслушивать все это снова?

Робин. Нет, не придется, досточтимейшая Мэдж! Что я там зрю живительную влагу? Я не ошибся. Выпьем, Джеральд! Эрнест, выпьем! Нет? Ну, тогда я выпью! (Идет и щедрой рукой наливает себе виски с содовой. После первого, быстрого глотка оборачивается к присутствующим и ухмыляется.) Привет, Кей! Соблаговолила посетить нашу провинцию, а?

Кей. Да, только мне придется сегодня же вернуться.

Робин. Не порицаю. Я сам бы хотел вернуться в город. Там мое настоящее место. Я не прочь бросить свои дела и снова попытать там счастья. Есть у меня там несколько хороших ребят.

Кей. Что ты сейчас поделываешь, Робин?

Робин (не без мрачности). Пытаюсь сбывать новый сорт моторного масла. Мне бы следовало удариться по твоей части — по писательской. Может, еще и займусь этим. Я бы уж нашел что порассказать, честное слово, нашел бы! (С шумом допивает стакан.) Ну-с, давайте не прерывать из-за меня ваших дел. Или вы дожидаетесь матери?

Мэдж. Нет, нам лучше без нее.

Робин (воинственно). Это по-твоему! Но не забывай, что это ее деньги… (Умолкает, потому что возвращается миссис Конвей.)

Миссис Конвей (широко улыбается; радостно). Робин! Вот это мило! (Идет к нему и целует. В ее теплом приеме есть, может быть, нотка вызова в отношении всех остальных.) Ты останешься ночевать?

Робин. Я не собирался, но мог бы остаться. (Ухмыляясь.) Если Алан даст мне свою лучшую пижаму.

Все усаживаются.

Мэдж. Мы только что говорили, мама, что тебе не имеет никакого смысла оставаться жить в этом доме. Он слишком велик и требует больших расходов.

Робин. Это мать должна решать…

Миссис Конвей. Нет, дорогой мой, это совершенно правильно. Он стал слишком большим, и, конечно, если я продам его, я, вероятно, получу достаточную сумму, чтобы перестроить дома на Церковной улице.

Эрнест. Нет, не получите. Ничего похожего.

Миссис Конвей (с достоинством). Но послушайте, Эрнест! Мне однажды предлагали за него четыре тысячи фунтов.

Эрнест. Надо было их взять!

Джеральд. Боюсь, что вы не можете рассчитывать получить большую сумму за этот дом, но, с другой стороны, вы, занимая меньшую квартиру, будете сберегать деньги.

Робин. Ну, не очень-то много! Ей ведь придется платить ренту за меньший дом, а этот — ее собственный.

Джеральд (с некоторым несвойственным ему нетерпением, — вероятно, потому, что здесь Робин). Но этот дом обложен большими налогами и сборами. Я хочу, чтобы все вы осознали, что положение в высшей степени неудовлетворительно. Задолженность банку можно, конечно, покрыть путем продажи акций или одного из домов, но после этого дела миссис Конвей будут еще худее, чем раньше. Если бы удалось достать денег для перестройки, тогда недвижимость на Церковной улице стала бы приносить приличный доход.

Миссис Конвей. И я уверена, что это самый лучший выход. Квартиры! Я сама могла бы поселиться в одной из них — в уютной маленькой квартирке. Чудесно!

Джеральд. Но и после продажи акций вам нужно будет найти еще две или три тысячи, чтобы оплатить перестройку.

Миссис Конвей. Но ведь я могла бы занять?

Джеральд. Только не в банке. Они не желают принимать дома на Церковной улице в обеспечение ссуды на их перестройку. Я уже пытался.

Хейзел (с надеждой, но в то же время робко). Эрнест… мог бы ссудить тебе денег…

Эрнест (потрясенный этим). Что?!

Хейзел (колеблющимся тоном). Ну, тебе ведь это ничего не стоило бы, Эрнест!

Миссис Конвей (улыбаясь). Если верить слухам, ваши дела идут сейчас очень хорошо, Эрнест.

Джеральд. О, в этом не может быть никакого сомнения.

Миссис Конвей (надеясь этим завоевать Эрнеста). А ведь кажется, что это было вчера, Эрнест, когда вы впервые пришли к нам — такой робкий, никому не известный молодой человек.

Эрнест (свирепо). Это было почти двадцать лет назад, и как раз таким я и был тогда: робкий, никому не известный молодой человек. И когда мне удалось проникнуть в этот дом, я подумал, что попал невесть куда.

Миссис Конвей. Я так хорошо помню, что у меня было именно такое чувство относительно вас тогда, Эрнест.

Эрнест. Да. Меня заставили-таки почувствовать, что я попал невесть куда. Но я вцепился крепко. У меня всегда была крепкая хватка, когда я твердо решал чего-нибудь добиться. Вот так-то и удалось мне кое-чего достигнуть.

Робин (который, очевидно, его не любит). Избавьте нас от рассказа о том, как вы прибыли сюда с одним-единственным шиллингом в кармане.

Миссис Конвей (с упреком и предупреждая, но втайне забавляясь). Ну, ну, Робин!

Эрнест (ровным, неприятным голосом). Я и не собирался. Не беспокойтесь, историю моей жизни вам не придется слушать. Я хотел только одно сказать, поскольку это меня касается: плакали ваши две или три тысячи фунтов! От меня вы не получите ни пенни. Скажу вам, кстати, раз уж я веду себя неприятно: я мог бы ссудить вам две или три тысячи даже не моргнув глазом. Только я этого не сделаю. Ни одного пенни!

Хейзел (негодование борется в ней со страхом). Ты заставляешь меня краснеть!

Эрнест (пристально глядя на нее). Вот как! Почему?

Она не отвечает, но постепенно съеживается под его неотрывным взглядом.

Эрнест. Продолжай! Расскажи им, почему это я заставляю тебя краснеть. Расскажи мне. Или ты предпочтешь рассказать об этом позже, когда я расскажу тебе кое о чем?

Хейзел разражается рыданиями.

Робин (вскакивает, взбешенный). Вы мне всегда были противны, Биверс. Я готов выкинуть вас из этого дома.

Эрнест (он не трус). Сделайте это, а я подам на вас в суд. И с удовольствием. Деньги — или вон из дому, так, что ли? Я давным-давно заявил Хейзел, что ни один из вас не получит от меня ни пенни. Я вовсе не скуп. Спросите ее! Но после первого же вечера, когда я у вас был и когда вы все так надменно задирали нос — особенно вы, — я дал себе слово, что никогда вам не видать ни одного пенни, заработанного этими руками!

Робин (с полуусмешкой). Я видел.

Эрнест (очень резко). Что это значит? Клянусь богом, это она! Она давала вам деньги, мои деньги!

Хейзел (в ужасном смятении). О, Робин, зачем ты?

Робин (раздраженно). Не все ли равно? Он ведь не съест тебя!

Эрнест (очень спокойным, неумолимым тоном, Хейзел). Идем! (Уходит.)

У Хейзел испуганный вид.

Мэдж. Если ты не хочешь идти, не ходи.

Кей. Хейзел, тебе нечего бояться!

Хейзел (спокойно, искренне). Нет, есть чего. Я боюсь его. За исключением только самых первых дней, я всегда боялась его.

Робин (шумно). Все это глупости! Этакое ничтожество! Что он может сделать?

Хейзел. Не знаю, дело не в том! Но в нем что-то такое…

Эрнест (возвращается одетый, в пальто; Хейзел). Идем! Я ухожу.

Хейзел (призывая на помощь все свое мужество). Н-нет!

Он останавливается и смотрит на нее. Она медленно направляется к нему, испуганная и пристыженная.

Миссис Конвей (быстро идет к Эрнесту; возбужденно). Вы пробрались к нам в дом как змея, Эрнест Биверс, и вам удалось каким-то образом убедить или запугать Хейзел, которая тогда считалась одной из самых хорошеньких девушек Ньюлингхема, и заставить ее выйти за вас замуж…

Хейзел (умоляя). Мама… пожалуйста, не надо!

Миссис Конвей. Я выскажу ему сейчас все, что у меня давно накипело. (Решительно подходит к Эрнесту.) Я была дурой. Мой муж и близко не подпустил бы к дому такую хвастливую, подлую маленькую крысу. И меня вовсе не удивляет, когда вы говорите, что всегда ненавидели нас. Никогда больше не смейте являться сюда, никогда не показывайтесь мне на глаза! Я хотела бы только один день побыть на месте Хейзел — я бы сумела вам показать. Вы… и вдруг… моя дочь! (Во внезапном порыве ярости сильно ударяет его по лицу жестом, не лишенным известного величия.) Теперь подавайте на меня в суд. (Остается стоять, сверкая на него глазами.)

Эрнест (слегка потирает щеку и отступает, пристально глядя на нее; спокойно). Вы наделали кучу чертовских глупостей в свое время, миссис Конвей, но вы увидите, что эта была самой идиотской из всех. (Поворачивается и идет к двери. У двери быстро оборачивается к Хейзел.) Идем! (Уходит.)

Хейзел (совершенно разбита). О, мама… не надо было так!

Робин (в благородной позе). Она поступила совершенно правильно. А ты только дай мне знать… если он начнет устраивать тебе что-нибудь.

Хейзел (в слезах, качая головой, медленно направляется к двери). Нет, Робин. Ты не понимаешь… ты не понимаешь… (Медленно уходит.)

Устанавливается напряженное молчание.

Миссис Конвей (возвращается на свое место; с коротким смешком). Ну, кажется, я действительно сделала глупость.

Джеральд (серьезно). Боюсь, что это так.

Кей. Видишь ли, расплачиваться за это придется Хейзел.

Робин. И совершенно напрасно. Пусть она только даст мне знать, что он замышляет!

Джоан (неожиданно). Ну к чему ты так говоришь? Что _ты_-то можешь сделать? Он может отравить ей всю жизнь — и ты ничем не сумеешь помочь.

Мэдж. Она сама во всем виновата. Я совершенно не могу ее переносить. Я бы не выдержала и десяти минут.

Джоан (с несвойственным ей присутствием духа). Ты бы лучше уж не говорила, Мэдж! Ты просто не понимаешь. Ты никогда не была замужем.

Мэдж. Нет, и после того, на что я тут насмотрелась, — думаю, что я очень счастлива.

Миссис Конвей (энергично). Ты вовсе не счастлива — никогда не была и никогда не будешь, — и так как ты не имеешь ни малейшего представления, что такое в действительности жизнь женщины, то чем меньше будешь говорить, тем лучше. Ты тут не в обществе школьниц и твоих дурацких учительниц. Робин, дай мне рюмку портвейна! Сам не хочешь ли выпить?

Робин налил ей портвейна, а себе — второй стакан виски.

Джеральд (встает. Он уже спрятал все бумаги в портфель). Я думаю, дальнейшее пребывание мое здесь лишено смысла.

Миссис Конвей. Но мы ведь ничего не решили.

Джеральд (с холодком). Я полагал, что имеется возможность убедить Эрнеста Биверса ссудить вам деньги. Так как я не думаю, что у кого-нибудь из присутствующих найдутся лишние три тысячи фунтов…

Робин (напускается на него). Ну, уж вам-то, Торнтон, нечего особенно чваниться по этому поводу! По-моему, вы не очень-то блестяще вели дела матери.

Джеральд (неприятно пораженный). Я нахожу, что вам не к лицу делать подобные замечания. Из года в год я давал хорошие советы, и ни разу им не следовали. Сейчас я с громадным удовольствием передал бы ведение дел кому-нибудь другому.

Робин. Думаю, я сам лучше бы с ними управился.

Джеральд (натянуто). Не могу себе представить более неудачного выбора. (Берет портфель и направляется к выходу.) До свидания, Кей! До свидания, Алан!

Джоан (идет к выходу). Я, пожалуй, пойду вместе с вами, Джеральд.

Джеральд и Алан уходят.

Робин. По дороге вы можете хорошенько поболтать насчет меня.

Джоан (останавливается и смотрит на него; очень спокойно). Теперь не так больно от твоих укоров, Робин, как бывало прежде. Со временем, наверно, совсем не будет больно.

Робин (который в эту минуту пожалел о своих словах). Прости меня, старушка! Поцелуй от меня ребят. Скажи, что я скоро приду к ним.

Джоан. Да, приходи поскорее! Только помни — мы теперь очень бедны.

Робин. Спасибо на добром слове! А ты еще упрекаешь меня в горечи.

Несколько секунд они смотрят друг на друга потерянным, безнадежным взглядом. Затем Джоан медленно направляется к выходу.

Кей (страдальчески). До свидания, дорогая!

Джоан (оборачивается со страдальческим выражением и улыбается вымученной вежливой улыбкой). До свидания, Кей! Так приятно было повидать тебя снова. (Уходит.)

Кей, расстроенная, отходит в глубину сцены.

Робин (оптимистически настроенный после еще одного стакана виски). Ну, теперь мы, пожалуй, сможем до чего-нибудь договориться.

Мэдж (холодно). Что касается меня, то все это было попросту потерей времени… и нервов.

Миссис Конвей (с издевкой). Ты знаешь, Мэдж, когда я задумываюсь о Джеральде Торнтоне, каким он стал теперь — скучным, самовлюбленным пожилым холостяком, — я невольно начинаю сожалеть, что ты не вышла за него замуж.

Робин (разражаясь хохотом). Как, Мэдж? Я и не знал, что ты воображала, будто Джеральд Торнтон…

Миссис Конвей (легким, но многозначительным тоном). Да, это было… когда-то. Правда, дорогая? И мне кажется, он был неравнодушен… О, это было очень давно, когда все вы, дети, жили еще дома.

Кей (резко). Мама, если это неправда, то это глупая, бессмысленная болтовня. Если это правда — тогда это жестоко.

Миссис Конвей. Какой вздор! И пожалуйста, оставь этот нравоучительный тон, Кей!

Мэдж: (открыто глядя на всех). Это было правдой, очень давно, сразу после войны. Когда я еще думала, что мы можем сразу сделать жизнь для всех лучше. Социализм! Мир! Всеобщее братство! Всякие такие вещи. Я чувствовала тогда, что Джеральд Торнтон и я — мы вместе смогли бы помочь. Я находила в нем множество всяческих достоинств — по-моему, он действительно обладал ими тогда — и полагала, что достаточно вырвать его из здешней рутины, чтобы пробудить в нем энтузиазм. Я вспомнила об этом сегодня, когда смотрела на него. Мне все это пришло на память внезапно. (Последние фразы сказаны больше для Кей, чем для остальных; матери.) Достаточно было одного вечера, только одного вечера, и того, что ты сделала тогда, чтобы все уничтожить. Я почти совсем забыла… Но, увидев сегодня здесь всех нас снова вместе, вспомнила — кажется, это было на каком-то вечере в твою честь, Кей. (Укоряющим тоном, матери.) Ты помнишь это?

Миссис Конвей. Мэдж, а ты в самом деле несносна! Припоминаю какой-то давний нелепый эпизод, когда все мы дурачились.

Мэдж. Значит, вспомнила. Это было вполне обдуманно с твоей стороны. То ли чтобы удержать молодого человека, который мог пригодиться, то ли из зависти к девушке, которая могла устроить свое счастье, а может быть, просто из чисто женского злобного коварства. А что-то разбилось навеки…

Миссис Конвей. Тогда это не много значило…

Мэдж. Семечко легко уничтожить, а из него могло бы вырасти могучее дерево. (Пауза. С вызовом смотрит на мать.) Я рада, что не стала матерью.

Миссис Конвей (раздраженно). Ты это вполне можешь утверждать.

Мэдж (с беспощадной нарочитостью). Я знаю, как презирала бы я себя, окажись плохой матерью.

Миссис Конвей (встает; злобно). Так вот кем ты меня считаешь? (Пауза. Затем с большой силой и страстностью.) Это все потому, что вы никогда не думаете ни о ком, кроме самих себя. Эгоисты, все эгоисты! Потому что все вышло не так, как вам бы того хотелось, вы напускаетесь на меня — я во всем виновата. Вы никогда, в сущности, не думаете обо мне. Не даете себе труда хоть на минуту взглянуть на окружающее с моей точки зрения. Когда вы были детьми, я так гордилась вами, так верила, что вы вырастете замечательными людьми. Я видела себя в старости в окружении вас и ваших детей, думала, буду гордиться вами, буду счастлива среди вас, а дом этот будет счастливее и веселее, чем в лучшие свои дни в прошлом. И вот моя жизнь прошла, и что же мы имеем? Ты — злопамятная, прокисшая школьная учительница, состарившаяся раньше времени. Хейзел, чудеснейший ребенок, какого только видел свет, — замужем за вульгарным, хвастливым коротышкой и совершенно затюкана им. Кей — уехала прочь, чтобы жить своей собственной, самостоятельной жизнью, вся полна горечи, все скрывает, словно потерпела крах. Кэрол, самая счастливая и самая добрая из всех, умерла, не дожив до двадцати лет. Робин — да, мой дорогой, я все знаю, я не упрекаю тебя, но я должна хоть раз высказать всю правду — женился на женщине, которую он не может любить, не имеет никакого положения в жизни, ни домашнего уюта, ничего. А Алан, самый старший, которого отец обожал, думал, что из него выйдет что-то необыкновенное, — он чего добился?

Алан в это время вошел в комнату и стоя спокойно слушает.

Миссис Конвей. Жалкий чиновник, без будущего, без стремлений, без честолюбия, ничтожный человечек, которого ни во что не ставят! (Замечает Алана, но теперь, когда она взвинтила себя до бешенства, ей все равно; бросает ему в лицо.) Да, ничтожный чиновник, которого ни во что не ставят!

Кей (с внезапным порывом сестринских чувств, взбешенная). Как ты смеешь, мама, как ты смеешь! Так говорить об Алане!

Алан (с улыбкой). Ничего, Кей. Не волнуйся. Это была неплохая характеристика. Ты знаешь, я ведь в самом деле жалкий мелкий чиновник. Это, должно быть, очень неутешительно.

Миссис Конвей. Ах, не будь, пожалуйста, таким всепрощающим! Робин, что касается тебя, то ты всегда был эгоистом, и слабовольным, и немножко бездельником…

Робин. Потише, потише, старушка! Мне чертовски не повезло в жизни — вот что. Дело было просто в неудаче. Я сейчас это ясно вижу.

Миссис Конвей (силы ее истощились). Ну, хорошо, прибавь сюда еще и неудачу, мой дорогой. Суть в том — что бы они там ни говорили о тебе, Робин, дитя мое, — ты мой ненаглядный мальчик, ты весь в меня, ты — мое утешение. Пойдем-ка со мной вместе наверх и там поговорим.

Робин (в то время как она берет его под руку). Вот это дело!

Они направляются к выходу.

Мэдж (очень спокойно). Мать!

Миссис Конвей останавливается, но не оборачивается.

Мэдж. Мы обе высказали то, что хотели. Больше для меня не существует этих семейных собраний. И не давай себе труда приглашать меня, потому что я не приеду. Я вижу, что мне не видать ни гроша из отцовских денег. И не рассчитывай, пожалуйста, на мои.

Робин. Кому нужны твои деньги?

Миссис Конвей. Пойдем, мой дорогой, мы поговорим с тобой как люди… как люди.

Уходят, трое оставшихся спокойны и неподвижны.

Мэдж. Мне думается, что я не очень-то приятно обошлась с тобой, Кей, когда мы встретились сегодня. Если так, извини меня!

Кей. Все в порядке, Мэдж! Ты возвращаешься в Коллингфилд сегодня же?

Мэдж. Нет, не могу. Я остановилась у Норы Флеминг. Ты ее помнишь? Она теперь директриса Ньюлингхемской гимназии. Я оставила у нее свои вещи. Ну, я теперь пойду. С матерью я не хочу больше встречаться.

Кей. Прощай, Мэдж! Надеюсь, ты все-таки получишь место начальницы.

Мэдж. Прощай, Кей! Постарайся написать хорошую книгу, вместо того чтобы все время заниматься этой никчемной журналистикой.

Целуются. Мэдж уходит в сопровождении Алана. Кей остается одна; она очень взволнована, беспокойно ходит по комнате, затем быстро наливает себе виски с содовой, закуривает папиросу, потом садится, забывает о зажженной папиросе, которую держит в руке, и о виски, углубляется в прошлое и начинает плакать. Алан возвращается, набивая трубку.

Алан (веселым голосом). У тебя еще есть время, Кей. Раньше чем через полчаса тебе незачем спешить к лондонскому поезду. Я провожу тебя на станцию. (Подходит к ней.) Что случилось? Или все это… оказалось для тебя немножко чересчур?

Кей (с раскаянием в голосе). По-видимому. А мне-то казалось, что я теперь закаленная! Смотри, я хотела разыграть современную деловую женщину: папироска, виски с содовой. Все это ни к чему… Видишь ли, Алан, для меня это был не только сегодняшний вечер. Я вспоминала другие вечера, давно прошедшие, когда мы сами были другими.

Алан. Да, я знаю. Это старые дни рождества… дни рождения…

Кей. Да, я вспоминала. Я видела всех нас, какими мы были тогда. И себя тоже. Глупенькая девочка того далекого года! Счастливая девочка!

Алан. Не надо слишком огорчаться. Все в порядке, знаешь. Тебе нравится быть сорокалетней?

Кей. О нет, Алан, это ужасно и невыносимо. Вспомни, чем мы когда-то были и чем мы надеялись быть! И вот результат! И все, что мы имеем, Алан. С каждым нашим шагом, с каждым тиканьем часов все кругом становилось хуже и хуже. Если в жизни ничего больше нет, на что она? Лучше умереть, как Кэрол, прежде чем убедиться в этом, прежде чем попадешь в лапы времени. Мне приходилось и раньше испытывать это чувство, Алан, но никогда с такой силой, как сегодня. В мире существует злой дух, который мы называем Время.

Алан (играя трубкой, спокойно, робко). Ты читала когда-нибудь Блейка?

Кей. Да.

Алан. Ты помнишь это место? (Декламирует спокойно, но с чувством.)

Боль и радость чередой Ткут покров души людской, В каждой горести земной Радость — нитью золотой. Справедлив судьбы закон: Человек на то рожден. Если это мы поймем, Верный в жизни путь найдем…

Кей. «Верный в жизни путь найдем»? Нет, это неправда, Алан, — во всяком случае, неправда для меня. Если бы все было только перемешано — добро и зло, — в этом не было бы ничего плохого. Но все идет хуже и хуже. Мы убедились в этом сегодня вечером. Время нас побивает.

Алан. Нет, Кей, время — это только призрак. Иначе ему пришлось бы разрушать все, всю вселенную, и снова воссоздавать ее каждую десятую долю секунды. Но время ничего не разрушает. Оно только двигает нас вперед и подводит от одного окна к другому.

Кей. Но ведь счастливые юные Конвеи, которые разыгрывали здесь шарады, — они ушли, и ушли навсегда!

Алан. Нет, они живы, они существуют так же реально, как существуем мы с тобой. Мы видим другой уголок действительности — скверный уголок, если хочешь, — но весь ландшафт по-прежнему на месте.

Кей. Но, Алан, мы не можем быть ничем иным, как только тем, что мы есть сейчас.

Алан. Нет… это трудно объяснить… вот так вдруг… У меня есть книга, я дам тебе ее почитать. Суть в том, что сейчас, сию минуту, и вообще в любую минуту мы представляем лишь частицу нашего подлинного «я». То, что мы реально представляем собой, — это весь наш путь, все наше время, и когда мы дойдем до конца нашей жизни, весь этот путь, все это время будут представлять нас — подлинную тебя, подлинного меня.

Кей. Я постараюсь понять… если только ты действительно веришь и думаешь, что я тоже способна поверить, будто время не уносит с собой каждую частицу нашей жизни… уничтожая… и разрушая все… навсегда…

Алан. Нет, это верно, Кей. Я принесу тебе эту книгу. (Направляется к двери, затем оборачивается.) Ты знаешь, я уверен, что половина наших бед происходит оттого, что мы думаем, будто время уносит по частям нашу жизнь. Вот почему мы мечемся из стороны в сторону…

Кей. Словно мы в панике на тонущем корабле.

Алан. Да, в этом роде.

Кей (улыбаясь ему). Но ты-то ведь не мечешься, слава богу!

Алан. Я думаю, разумнее не делать этого, если широко смотреть на вещи.

Кей. Так, словно мы — бессмертны?

Алан. Да, и словно у нас впереди — необычайное приключение. (Уходит.)

Кей, все еще задумчивая, подходит к окну и смотрит вдаль, подняв голову. В эту минуту занавес опускается.

ДЕЙСТВИЕ ТРЕТЬЕ

Кей сидит в той самой позе, в какой мы оставили ее в конце первого действия, и до нас продолжают доноситься звуки шумановского «Орешника», который поет миссис Конвей. На сцене ничего не происходит, пока не заканчивается песня и не раздаются хлопки и возгласы из гостиной. Вслед за тем входит Алан и зажигает свет. Мы видим, что комната и обстановка точно такие же, какими они были раньше. Только сама Кей изменилась. Что-то посетило ее — нечто неуловимое, мимолетное видение, рой темных предчувствий, — и она глубоко взволнована. Она окидывает взглядом комнату раз, другой — так, словно бы только что видела ее в каком-то другом обличье. Смотрит на Алана с выражением недоумения. Он усмехается и потирает руки.

Алан. Ты здесь, Кей?

Кей (словно готовясь сообщить нечто очень важное). Алан!.. (Умолкает.)

Алан. Да?

Кей (торопливо). Нет… ничего.

Алан (всматривается в нее более внимательно). Ты, кажется, спала… пока мама пела?

Кей (сбивчиво). Нет. Я тут сидела… слушала. Я выключила свет. Нет, я не засыпала… Может быть, на один миг. Во всяком случае, не дольше.

Алан. Ты знала бы, если б заснула.

Кей (оглядываясь вокруг, медленно). Нет, я не спала. Но… вдруг, внезапно, мне показалось, что я видела… всех нас… во всяком случае, ты был там, Алан.

Алан (забавляясь и недоумевая). Где я был?

Кей. Не могу вспомнить. И я помню, что я все время слушала мамино пение. У меня немножко кружится голова.

Алан. Большинство гостей уходит. Ты бы лучше пошла и попрощалась.

Входит Хейзел, неся на тарелке огромный кусок роскошного торта с кремом. Она уже на ходу начала пробовать его.

Кей (увидев ее). Хейзел, жадина! (Ловко отхватывает кусочек торта и съедает его.)

Хейзел (с полным ртом). Я пришла вовсе не за тем, чтобы только съесть это.

Кей. Ну конечно, за тем!

Хейзел. Они там все прощаются, и я хотела скрыться от этого маленького уродца, которого привел Джеральд Торнтон.

Кей (торопливо). Мне надо им продекламировать мое стихотворение. (Убегает.)

Алан (медлит; после паузы). Хейзел!

Хейзел (с полным ртом). Мм?

Алан (с нарочитой небрежностью). Да, а что Джоан Хелфорд собирается теперь делать?

Хейзел. Так, попорхать немножко.

Алан. Я как будто слышал, она говорила, что собирается уезжать. Я уж думал, что она хочет покинуть Ньюлингхем.

Хейзел. Она просто отправляется гостить к тетке. Джоан всегда гостит у теток. Отчего это у нас не разбросаны по всей стране тетки?

Алан. У нас есть тетя Эдит.

Хейзел. И докторский дом в Уолверхемптоне! Кошмар! (Быстро меняет тон на поддразнивающий.) Желательно тебе что-нибудь еще узнать насчет Джоан?

Алан (сконфуженный). Нет… нет… Я только так думал… (Поворачивается, чтобы уйти, и почти сталкивается с Эрнестом, который одет в очень потрепанный макинтош и держит в руках шляпу-котелок.)

Как только Хейзел видит, кто вошел, она отворачивается и снова принимается за свой торт. Алан останавливается, то же делает и Эрнест.

Алан. Вы уже уходите?

Эрнест (себе на уме). Да, ухожу сейчас! (Явно ждет, чтобы Алан оставил его наедине с Хейзел.)

Алан (в некотором смущении). Ах да… (Делает движение, чтобы уйти.)

Хейзел (громко и четко). Алан, ты уходишь? (Смотрит на него, совершенно игнорируя Эрнеста, который ждет ухода Алана; он не столь хладнокровен, каким кажется внешне, шляпа в его руке слегка подрагивает.)

Алан (испытывая неудобство). Да… знаешь… надо попрощаться и помочь одеться и… (Уходит.)

Хейзел занимается тортом, затем, не улыбаясь, бросает взгляд на Эрнеста.

Эрнест. Я только заглянул попрощаться, мисс Конвей.

Хейзел (с отсутствующим видом). Ах да… конечно… Ну…

Эрнест (прерывает ее). Для меня было большим удовольствием побывать у вас и познакомиться со всем вашим семейством. (Выжидает.)

Хейзел (вынуждена заговорить; безразлично). Ах вот как…

Эрнест (снова прерывает ее). А в особенности — с вами. Я, знаете, еще новичок в городе. Живу здесь только около трех месяцев. Я вступил в долю на бумажной фабрике Экерсли, что в Уэст-Ньюлингхеме. Вы знаете ее?

Хейзел (без всякого поощрения). Нет.

Эрнест. Я думал, вы, может быть, ее заметили. Она там стоит не первый день. В сущности, она сильно нуждается в перестройке. Там-то вот я и нахожусь. И я не пробыл тут еще и недели, как обратил на вас внимание, мисс Конвей.

Хейзел (которая знает об этом лучше других). В самом деле?

Эрнест. Да. И с тех пор я наблюдал за вами. Вы, надо полагать, заметили меня?

Хейзел (высокомерно). Нет, не могу этого сказать.

Эрнест. О, вы должны были заметить. Признайтесь, что это так!

Хейзел (естественность берет в ней верх). Ну, если вам непременно нужно знать, — я вас заметила…

Эрнест (польщенный). Я так и думал.

Хейзел (быстро и с негодованием). Потому что находила, что вы поступаете очень глупо и дерзко. Если вы хотите ставить себя в глупое положение — ваше дело, но вы не имеете никакого права ставить и меня также…

Эрнест (уничтоженный). О, а я и не знал… что дело обстояло так скверно…

Хейзел (чувствуя свое превосходство). Да, именно так!

Он пристально глядит на нее и делает шаг в ее направлении. Она сначала не смотрит на него, но затем вынуждена ответить на его пристальный взгляд. В этом взгляде есть что-то проникающее в самую глубь ее слабохарактерной натуры.

Эрнест (снова ободрившись). Простите меня! Хотя я не вижу, чтобы кто-нибудь от этого особенно пострадал. В конце концов мы только один раз живем, так давайте же, говорю я, использовать нашу жизнь! А вы, по моему мнению, — самая красивая девушка в этом городе, мисс Хейзел Конвей. Я говорил вам это — мысленно — в течение последних двух месяцев. Но сказать вам откровенно, я знал, что пройдет не много времени, как я познакомлюсь с вами. (Глядит на нее в упор.)

Он ей не нравится, но она совершенно беспомощна перед этой лобовой атакой.

Эрнест (медленно кивает головой). Вы, надо полагать, думаете, что я парень нестоящий. Но во мне есть больше, чем можно увидеть глазом. Кое-кто уже убедился в этом, а еще больше убедятся в самом недалеком будущем, здесь, в Ньюлингхеме. Вы увидите! (Меняет тон, так как в чисто светских вопросах чувствует себя неуверенно; почти смиренно.) Хорошо это будет… если я… ну, вроде как… в гости к вам приду… как-нибудь на днях?

Хейзел (снова обретая свое превосходство). Об этом лучше спросите маму!

Эрнест (шутливо). Ага, как говорится: «Спросите маменьку», да?

Хейзел (смущенная и встревоженная). Нет… я вовсе не так хотела сказать. Я хотела сказать, что это мамин дом…

Эрнест. Да, но вы ведь достаточно взрослая, чтобы иметь своих собственных друзей. Не правда ли?

Хейзел. Я не очень-то легко вступаю в дружбу.

Эрнест (с поразительной бестактностью). Разве? А я слышал — легко.

Хейзел (надменно, сердито). Уж не хотите ли вы сказать, что толковали обо мне с посторонними?

Эрнест. Да. Почему нет?

Они в упор глядят друг на друга, Эрнест — с умышленной холодностью, Хейзел — стараясь казаться высокомерной, — когда в комнату входят Мэдж и Робин, занятые разговором.

Робин (он сейчас очень авантажен). Ну да, черт возьми! Вот была потеха! Мы, разумеется, были без формы. Я — за кочегара. Работа тяжелая, но зато здорово.

Мэдж (горячо). Ничего здорового! Вам надо было бы постыдиться!

Робин (удивленный). Почему?

Мэдж. Потому что помогать срывать забастовку и быть штрейкбрехером вовсе не потеха и не здорово. Железнодорожники стремились во что бы то ни стало улучшить свое положение. Они устроили стачку не ради забавы. Для них и для их жен и детей это было чрезвычайно серьезное дело. А люди вроде тебя, Робин, думают, что это очень забавно — выполнять их работу и сделать забастовку бесполезной. Я нахожу просто позорным то, как средние классы ополчаются против пролетариата.

Робин (несколько сбитый с толку). Но ведь надо же было, чтобы ходили поезда!

Мэдж. Зачем? Если бы людям пришлось обходиться совсем без поездов, они, может быть, поняли бы, что железнодорожники чем-то недовольны.

Эрнест (сардонически). Может быть. Но мне вот думается, что они больше всего были бы заняты собственным недовольством — из-за отсутствия поездов. И достаточно будет еще нескольких железнодорожных стачек — и половина грузов будет для них потеряна навсегда, перейдет на автотранспорт. Что тогда будут делать ваши премудрые железнодорожники?

Пауза. Мэдж, конечно, слушает, но не вполне признавая за ним право вмешаться в разговор.

Эрнест. И еще вот какая вещь: рабочий класс стоит сам за себя, так почему же средним классам не постоять самим за себя?

Мэдж (холодно). Потому что средние классы давно уже «постояли за себя», как вы это называете.

Эрнест. Ну, а вы как это называете? Как-нибудь по-латыни?

Мэдж (с холодным нетерпением). Я говорю о том, что средние классы уже раньше постояли за себя, иначе они не были бы преуспевающими средними классами. Почему же надо набрасываться на рабочий класс, когда он наконец пытается отстоять свои права?

Эрнест (цинично). Все яснее ясного! Существует только определенное количество земных благ, и если вы возьмете больше — я получу меньше.

Мэдж (довольно резко). Простите меня, но это плохая экономика, а также плохая этика.

Робин (выпаливает). Да ведь у нас была бы красная революция, как в России, если бы мы стали слушать этих смутьянов, вроде какого-нибудь Томаса.

Хейзел (направляясь к выходу). По-моему, так все это глупости! Почему люди не могут сговориться?

Эрнест (видя, что она уходит). О, мисс Конвей!

Хейзел (с подчеркнутым, унижающим безразличием). Ах… да… до свидания! (Уходит.)

Эрнест смотрит ей вслед с довольно жалким видом. Затем бросает взгляд на Робина и ловит на его лице усмешку.

Мэдж (Робину). Я ведь сюда зачем-то пришла. Что это было? (Осматривается вокруг, глядя поверх Эрнеста, который ей неприятен.)

Робин (на его лице все еще блуждает усмешка). Вот уж не могу тебе сказать.

Мэдж уходит, игнорируя Эрнеста, не столько, впрочем, подчеркнуто, сколько рассеянно.

Робин (со все еще насмешливым видом закуривает папиросу, небрежно). Вы служили в армии?

Эрнест. Да. Два года.

Робин. По какой части?

Эрнест. В армейском казначействе.

Робин (легким тоном, не очень грубо). Вот, наверно, лафа для вас!

Эрнест готов сердито возразить, но в эту минуту вбегает Кэрол.

Кэрол. Мистер Биверс!

Когда он оборачивается с недовольным видом, Робин выходит из комнаты.

Кэрол. О, у вас такой вид, как будто вы получили отставку.

Эрнест (со злостью). Так оно примерно и есть. Получил отставку!

Кэрол (всматриваясь в него). У вас, наверно, все так и кипит внутри? Правда?

Эрнест (стараясь, насколько это в его силах, не придавать значения происшедшему). А может быть, просто разочарован. Что-то из двух?

Кэрол. И то и другое, надо полагать. Так вот, мистер Биверс, не расстраивайтесь! Вы так мило отнеслись к нашей шараде и очень хорошо сыграли в ней, а ведь, наверно, никогда раньше не выступали?

Эрнест. Нет. (Резко.) У меня дома такими вещами не занимались.

Кэрол (изучающе оглядывает его). Да, я думаю, что вам слишком мало пришлось веселиться. В этом ваша беда, мистер Биверс. Вы должны опять к нам прийти играть в шарады.

Эрнест (словно бы отделяя ее от остальных). Вы-то хорошая!

Голос миссис Конвей. Так он ушел наконец или нет?

Кэрол. Мы все хорошие! Помните это, мистер Биверс!

Эрнест (которому она понравилась). Вы — занятная малютка.

Кэрол (строго). Я не очень-то занятная и, уж во всяком случае, не малютка…

Эрнест. О, простите!

Кэрол (благодушно). На этот раз я вас прощаю.

Входит миссис Конвей с Джеральдом. Она несколько удивлена тем, что Эрнест еще не ушел.

Эрнест (замечает это; застенчиво). Я как раз ухожу, миссис Конвей. (Джеральду.) Вы идете?

Миссис Конвей (не давая Джеральду ответить). Нет, мы с мистером Торнтоном должны еще несколько минут потолковать о делах.

Эрнест. Понимаю. Ну, до свидания, миссис Конвей! Очень приятно было познакомиться с вами.

Миссис Конвей (со снисходительной любезностью). До свидания, мистер Биверс! Кэрол, будь добра…

Кэрол (с готовностью). Хорошо. (На манер героев вестернов обращаясь к несколько недоумевающему Эрнесту.) Я провожу вас с конем вашим до большой дороги, приятель!

Кэрол и Эрнест уходят. Миссис Конвей и Джеральд следят за ними взглядом. Затем Джеральд оборачивается к миссис Конвей и смотрит, подняв брови. Миссис Конвей качает головой. Доносится стук захлопнувшейся двери.

Миссис Конвей (с живостью). Мне очень жаль, если ваш приятель подумал, что его выставили. Но в самом деле, Джеральд, дети ни за что не простили бы мне, если бы я предложила ему еще остаться.

Джеральд. Боюсь, что Биверс не имел большого успеха.

Миссис Конвей. Ну, в конце концов… все-таки… Вы не находите?

Джеральд. Я ведь вас предупреждал. Он в самом деле так страстно жаждал познакомиться с знаменитым семейством Конвей.

Миссис Конвей. С Хейзел, вы хотите сказать.

Джеральд. С Хейзел в особенности, но он стремился узнать всю семью.

Миссис Конвей. Что ж, я думаю, дети составляют очаровательную компанию.

Джеральд. Затмеваемую лишь их очаровательной мамашей.

Миссис Конвей (восхищенная). Джеральд! Вы, кажется, собираетесь флиртовать со мной!

Джеральд (который вовсе не собирался). Ну разумеется! Между прочим, вы ведь не хотели говорить со мной ни о каких делах, не правда ли?

Миссис Конвей. Пожалуй, что и нет. Но, я думаю, вам следовало бы знать, что мне опять предлагали огромную сумму за этот дом. Разумеется, не может быть и речи о том, чтобы продать его, но так приятно сознавать, что он так много стоит. Ах да, молодой Джордж Фарроу очень хочет, чтобы я продала ему свой пакет акций, и говорит, что готов сделать предложение, которое меня поразит.

Джеральд. Я уверен, что это будет весьма недурное предложение. Но, разумеется, нет никакого смысла продавать, когда они выплачивают пятнадцать процентов дивиденда. А когда мы наконец выйдем из этой атмосферы военного времени и будут сняты правительственные ограничения, начнется грандиозный подъем.

Миссис Конвей. Ну разве это не чудесно? Все дети опять дома, и у нас вполне достаточно денег, чтобы помочь им устроиться. И знаете, Джеральд, я ничуть не буду удивлена, если Робин очень скоро добьется необыкновенных успехов в каком-нибудь деловом предприятии… по части продажи, например… Люди находят его таким очаровательным. Милый Робин! (Пауза. Затем другим тоном, с большей глубиной и чувством.) Джеральд, еще совсем недавно я считала себя несчастнейшей женщиной на свете. Если бы не дети, у меня не было бы желания жить. А теперь — хотя, конечно, без него никогда не будет прежней жизни — я вдруг почувствовала себя счастливейшей женщиной в мире. Все дети со мной, наконец-то в полной безопасности, счастливы.

Голос Робина (он кричит). Играем в прятки по всему дому!

Миссис Конвей. Что он сказал? «По всему дому»?

Джеральд. Да.

Миссис Конвей (кричит). Пожалуйста, только не в моей комнате, Робин!

Голос Робина (он кричит). Кроме маминой комнаты!

Голос Джоан (еще дальше). А кто будет водить?

Голос Робин а. Я буду! Мама, идем! Где Джеральд?

Миссис Конвей (собираясь уходить). Только слышать его голос в доме — вы не понимаете, Джеральд, что это для меня значит! И никогда не поймете.

Оба уходят. Проходя мимо выключателя, миссис Конвей может погасить половину ламп, оставив, скажем, правую сторону неосвещенной и слева только один торшер.

Голос Робина (громко). Я пойду в платяной шкаф и буду считать до пятидесяти. Ну, теперь расходитесь!

Несколько секунд спустя входит Джоан, счастливая и запыхавшаяся, и, оглядевшись вокруг, ищет место, где бы спрятаться — за креслом, книжным шкафом, диваном или за портьерой. Прячется. Тут же входит Алан и направляется в ее сторону.

Джоан (выглядывает и видит его; умоляющим шепотом). О, Алан, прячьтесь, но не здесь!

Алан (смиренно). Я нарочно пришел. Видел, как вы вошли.

Джоан. Не надо, пожалуйста! Идите в другое место!

Алан (с чувством). Вы сегодня такая очаровательная, Джоан!

Джоан. Правда? Это мило с вашей стороны, Алан.

Алан. Могу я теперь остаться?

Джоан. Нет, пожалуйста! Будет гораздо веселее, если вы пойдете в другое место. Не портите, Алан!

Алан. Что — не портить?

Джоан (очень быстро). Игру, конечно! Ну же, Алан, будьте хорошим мальчиком! Нет, нет, вы теперь — не можете отсюда выйти. Вам придется вылезти в окно и пройти кругом. Идите!

Алан. Ну, хорошо. (Вылезает в окно, затем пристально смотрит на нее; мягко.) Прощайте, Джоан!

Джоан (шепотом, изумленная). Почему вы это говорите?

Алан (очень грустно). Потому что я чувствую, что это прощание.

Слышится голос Робина, который что-то напевает вдали. Алан скрывается за окном. Робин, напевая вполголоса популярную песенку того времени, медленно входит в комнату. Он доходит до края освещенной половины и осматривается вокруг. Наконец поворачивается и собирается уходить, но в это время Джоан тихонько начинает подпевать ему из своего убежища.

Робин (удовлетворенно). Ага! (Быстро задергивает портьеры.)

Но в тот момент, когда он отвернулся, Джоан протягивает руку и поворачивает выключатель торшера в своем углу. Комната погружается почти в полную темноту.

Робин. Хорошо, хорошо, Джоан Хелфорд! Где вы?

Слышен ее смех.

Робин. Вам не уйти, Джоан Хелфорд, вам не уйти! Нет, нет, нет, нет! Не уйти маленькой Джоан! Не уйти!

Они бегают по комнате, затем она идет к окну и становится на кушетку. Он стягивает ее вниз, на фоне лунного света видно, как они обнимаются и целуются.

Джоан (по-настоящему взволнованная). Ах, Робин!

Робин (насмешливо, но с теплотой). Ах, Джоан!

Джоан (робко). Вы, наверно… делали то же… с десятками девушек?

Робин (наигранно). Да, Джоан, с десятками.

Джоан (вглядываясь в него). Я так и думала.

Робин (не совсем твердо). Делал, Джоан! Только не так! (Целует ее с большей страстностью.)

Джоан (глубоко взволнованная и все еще робея). Робин, вы — чудный!

Робин (после паузы). Вы знаете, Джоан, хотя я вас не так давно видел в последний раз, сегодня же прямо глазам своим не поверил — такой у вас был сногсшибательный вид.

Джоан. Это потому, что я мечтала о вашем возвращении, Робин.

Робин (притворяясь). Не верю.

Джоан (искренне). Правда… честное слово! А вы, наверное, ни разу и не подумали обо мне?

Робин (говоря неправду). Нет, думал. Сотни раз.

Джоан. Я тоже — о вас.

Робин (целуя ее). Джоан, ты душка!

Джоан (после паузы, шепотом). Ты помнишь то утро, когда ты так рано уехал… в прошлом году?

Робин. Да. Но тебя тогда не было. Только мама, и Хейзел, и Кей.

Джоан. Я тоже была, но никто из вас меня не видал.

Робин (искренне удивленный). Ты встала в такой ранний час только за тем, чтобы проводить меня?

Джоан (просто). Да, конечно. О, это было так ужасно — прятаться и стараться не плакать!

Робин (все еще удивленный и тронутый). Но, Джоан, я не имел ни малейшего понятия…

Джоан (очень робко). Я не собиралась выдавать себя.

Робин (обнимая ее). Но, Джоан, вот здорово! Это же замечательно!

Джоан. Ты не любишь меня?

Робин (уверенный теперь, что любит). Ну конечно, люблю! Черт, это здорово! Джоан, ну и заживем же мы на славу!

Джоан (торжественно). Да, Робин! Но только, знаешь, это страшно серьезно.

Робин. О да! Не думай, что я этого не чувствую. Но ведь это не помешает нам веселиться, верно?

Джоан. Нет, нет, нет! Пусть наше счастье никогда, никогда не кончается!

Они пылко обнимаются, выделяясь на фоне освещенного луной окна. Внезапно портьеры раскрываются и показывается Кэрол, которая видит их и кричит, обращаясь к находящимся позади нее.

Кэрол (в ее тоне слышится что-то вроде веселого негодования). Я так и думала! Они здесь — обнимаются! Я знала, что эти прятки затеяны неспроста.

Робин и Джоан отскакивают друг от друга, продолжая держаться за руки, когда Кэрол зажигает все лампы и входит в комнату в сопровождении Мэдж и Джеральда. Мэдж кажется возбужденной и несколько растрепанной, словно бы она пряталась в каком-то труднодоступном месте.

Робин (ухмыляясь). Прошу прощения! Может быть, начнем сначала?

Мэдж (идет к окну). Нет, спасибо, Робин!

Кэрол. Вы уж лучше объяснитесь с мамой! Я пойду приготовлю чай. (Уходит.)

Робин и Джоан смотрят друг на друга, затем уходят. Джеральд наблюдает за Мэдж, которая закрывает портьеры и потом оборачивается к нему.

Джеральд. Что ж, Мэдж, все это звучит очень хорошо. И я знаю, что лорд Роберт Сесиль — превосходный парень. Но я не совсем понимаю, какое это имеет отношение ко мне.

Мэдж. Через несколько недель здесь, в Ньюлингхеме, откроется отделение Союза Лиги наций. Мне нет смысла много заниматься этим делом, поскольку предстоит уехать, но я вступлю в него. Вы, Джеральд, могли бы стать ответственным секретарем или что-нибудь в этом роде.

Джеральд. Не знаю, много ли я мог бы принести пользы.

Мэдж. Вы были бы идеальны. Вы деловой человек. Вы умеете обращаться с людьми. Вы могли бы стать превосходным оратором. Ах, Джеральд, вы просто с ума меня сведете!

Джеральд (улыбаясь, не без чувства). Почему, Мэдж? В чем я провинился?

Мэдж. Мы друзья, не правда ли?

Джеральд. Я считаю вас одним из самых лучших моих друзей, Мэдж, и надеюсь, что не обманываюсь в этом.

Мэдж (с теплотой). Конечно, нет!

Джеральд (улыбаясь). Прекрасно! Итак?

Мэдж. Вы недостаточно работаете, Джеральд.

Джеральд (кротко). Я, знаете, занят немало.

Мэдж. Да я вовсе не хочу сказать, что вы ленитесь — знаете, Джеральд, может быть, и это есть чуточку, — я хочу сказать лишь, что вы недостаточно работаете над собой. Вы не используете своих возможностей до конца. Я могла бы ужасно гордиться вами, Джеральд!

Джеральд. Это… просто потрясающе — услышать такое от вас, Мэдж.

Мэдж. Почему именно от меня?

Джеральд. Потому что мне очень хорошо известно, что вы обладаете острым умом и что вы весьма критически мыслящая молодая женщина… несколько даже устрашающая.

Мэдж (сейчас в ней больше женственности). Глупости. Вы вовсе не думаете этого. Я бы не хотела, чтобы вы так думали.

Джеральд. Хорошо, не буду. На самом деле вы мне очень нравитесь, Мэдж, но я редко имею возможность доказать вам это.

Мэдж (просветлев при этих словах). И вы мне всегда нравились, Джеральд, и вот почему я говорю, что могла бы ужасно гордиться вами. (Более увлеченно и горячо, с подлинным энтузиазмом.) Мы будем строить новый мир! Эта страшная война была очевидно, необходима, потому что она явилась великим костром, куда мы выбросили весь мусор старого мира. Век цивилизации может наконец начаться. Народ научился многому…

Джеральд (с сомнением). Надеюсь.

Мэдж. О, Джеральд, не будьте таким пессимистом, таким циником!

Джеральд. Простите меня, но адвокату, даже молодому, приходится видеть немало людских типов в своей конторе. Перед ним проходит целая вереница людей, с их дрязгами и недовольствами. И порой я сомневаюсь, многому ли они способны научиться.

Мэдж. Это потому, что вам приходится иметь дело с наиболее неразвитыми. Но народ во всем мире научился многому. Вы увидите! Не будет больше нескончаемых вооружений. Не будет больше войн. Не будет больше ненависти, нетерпимости и насилия. О, Джеральд, я уверена, что, когда мы оглянемся назад, через двадцать лет, мы будем поражены достигнутым прогрессом! Теперь ведь все совершается очень быстро…

Джеральд. Вот это действительно верно!

Мэдж. (начинает немножко ораторствовать, очень искренне). Верно и остальное. Мы создадим новое содружество всех наций — так, чтобы они жили друг с другом в мире. Империализм исчезнет. И в конце концов, конечно, исчезнет и капитализм. Не будет больше ни бумов, ни кризисов, ни паники, ни стачек, ни локаутов, потому что и политическая и экономическая власть будет в руках самого народа, возглавляемого лучшими умами каждой нации. Осуществится наконец социализм, и будет жить свободный, благоденствующий, счастливый народ, все будут пользоваться равными возможностями, жить в мире со всем миром. (Декламирует с большим жаром и искренностью.)

Подайте лук мой золотой, Подайте мне желанья стрелы! На колеснице огневой, С копьем в руке помчусь я смело. Не отступлюсь я от борьбы, Не заржавеет меч тяжелый, Пока воздвигнем новый град В просторах Англии веселой…

Джеральд (искренне взволнованный ее пылом). Мэдж, вы сегодня какая-то вдохновенная. Я… я не узнаю вас… Вы…

Мэдж (с теплотой, счастливая). А я такая и есть. Ах, Джеральд! В этом новом мире, который мы начнем строить, мужчины и женщины не будут больше проводить время за глупенькой игрой в вопросы и ответы. Они пойдут вперед вместе… разделяя друг с другом все…

Входят миссис Конвей и Хейзел. Мэдж умолкает; вид у нее довольно растрепанный. Джеральд, который действительно находился во власти ее слов, оглядывается, приходя в себя.

Миссис Конвей (с раздражающей материнской хлопотливостью). Мэдж, что с тобой? Волосы в беспорядке, нос блестит, вся ужасно растрепанная, уверена, опять витийствовала о социализме и нагнала скуку на бедного Джеральда.

Возвышенного настроения как не бывало — Мэдж словно ударили по лицу. Она смотрит на свою мать, затем бросает быстрый взгляд на Джеральда, читает на его лице что-то похожее на отстранение от нее, отстранение, по-видимому, окончательное, и, не говоря ни слова, поворачивается и уходит из комнаты.

Миссис Конвей (невинно, но зная, что произошло). Бедняжка Мэдж!

Хейзел (с внезапным упреком). Мама!

Миссис Конвей (изображая полнейшую непричастность). Что, Хейзел?

Хейзел (многозначительна, указывая на Джеральда). Ты знаешь!

Джеральд (растерявший половину своей мужественности). Я думаю… мне лучше уйти.

Миссис Конвей. О нет, Джеральд, не уходите! Кей и Кэрол готовят чай, и мы все тут мило и уютно проведем время.

Джеральд. По-моему, уже довольно поздно. (Смотрит на часы, пока Хейзел выскальзывает из комнаты.) Двенадцатый час. Я должен идти. У меня завтра утром назначено деловое свидание, а сегодня надо еще успеть просмотреть некоторые дела. Так что… (Слегка улыбается.)

Входит Кей, неся в руках ножки от складного восточного столика. Она ставит их на пол и оборачивается к Джеральду; миссис Конвей раскладывает столик.

Джеральд. До свидания, Кей! Благодарю вас за очень милый вечер. И надеюсь, что теперь, когда вы стали совсем взрослой, вы будете счастливы.

Кей (с легкой улыбкой). Благодарю вас, Джеральд. Вы думаете, я буду счастлива?

Джеральд (улыбка внезапно исчезает). Я не знаю, Кей. Право, не знаю. (Снова улыбается и прощается с ней за руку. Кивает и улыбается Хейзел, которая входит с чайным подносом.)

Миссис Конвей. Нет, я провожу вас, Джеральд.

Оба уходят. Хейзел и Кей во время разговора расставляют посуду.

Хейзел. Я всегда думала, что гораздо веселее быть женщиной, чем мужчиной.

Кей. Не уверена. Иногда кажется, что мужчины безнадежно тупы. Как деревяшки. А порой кажутся забавными.

Хейзел (с несвойственной ей серьезностью). Кей, вот сейчас, в эту самую минуту, я хотела бы не быть девушкой. Хотела бы быть мужчиной, одним из этих мужчин, с красным лицом и громким голосом, которым совершенно все равно, что люди о них говорят.

Кей (смеясь). Может быть, им все-таки не все равно.

Хейзел. Я бы хотела быть одним из тех, кому все равно.

Кей. К чему ты это?

Хейзел качает головой. Входят Кэрол и Алан, неся чайные принадлежности.

Кэрол. Алан говорит, что он хочет пойти спать.

Кей. Ах нет, Алан! Не порти нам удовольствия!

Алан. Каким образом?

Кей. Тем, что ты пойдешь спать. Это мое рождение, и ты не смеешь уходить, пока я тебя не отпущу.

Кэрол (строго). Совершенно правильно, Кей. (Идет к Алану.) Это потому, что мы очень-очень любим тебя, Алан, хоть ты и ужасный чурбан. И ты должен закурить свою трубку для уюта! (Ко всем.) Робин и Джоан милуются сейчас в столовой. Я предвижу, что они доставят нам массу хлопот.

Кей (пока Хейзел и Кэрол усаживаются). Если бы вам случилось влюбиться в кого-нибудь, как бы вы предпочли — чтобы это было дома или где-нибудь в другом месте?

Хейзел. В другом месте. Дома слишком обыкновенно. Где-нибудь на яхте, или на террасе в Монте-Карло, или на острове в Тихом океане. Чудесно!

Кэрол. Слишком много захотела зараз. Жадина!

Хейзел (холодно). Да, я жадная.

Кэрол. Это уж точно. (Остальным.) Вчера утром она принимала ванну, читала «Зеленый плащ» и ела шоколад с орехами!

Кей (которая сидела задумавшись). Нет, влюбиться здесь, дома, — совсем не обыкновенно. Я думаю, это было бы самое лучшее. Представь себе, что ты вдруг несчастлива. А быть влюбленной и несчастной где-то за сотни миль, в чужом доме, — вот это ужасно! (Внезапно умолкает, вздрагивает.)

Кэрол. Кей, что с тобой?

Кей. Ничего.

Кэрол. Меня просто дрожь пробирает.

Кей резко отворачивается от них и идет к окну. Хейзел смотрит на нее (остальные двое — тоже), затем, подняв брови, бросает взгляд на Кэрол, которая строго покачивает головой. Входит миссис Конвей и с удовольствием глядит на чайный стол.

Миссис Конвей (весело). Ну, а теперь давайте пить чай, и нам будет хорошо всем вместе! Где Робин?

Кэрол. Флиртует с Джоан в столовой.

Миссис Конвей. О, разве Джоан еще не ушла? Я в самом деле думаю, что она могла бы оставить нас одних. В конце концов это ведь первый раз, что мы собрались все вместе здесь, в доме — за сколько времени? — по крайней мере за три года. Я разливаю. Иди, Кей! Что с тобой?

Кэрол (многозначительным шепотом, серьезно). Шш! На нее нашло.

Кей оборачивается. Вид у нее довольно измученный. Мать смотрит на нее с заботливой улыбкой. Кей удается улыбнуться в ответ.

Миссис Конвей. Вот это лучше, дорогая. Ты у меня чудная, дитя мое, правда?

Кей. Нисколько, мама. Где Мэдж?

Алан. Она пошла наверх.

Миссис Конвей. Поди, милый, к ней и скажи, что мы все здесь, собираемся пить чай, и попроси ее хорошенько, дорогой, — особенно от меня спуститься к нам.

Хейзел (скорее про себя). Держу пари, что она не придет.

Алан уходит.

Миссис Конвей (начинает разливать чай). Совсем как в прежние времена. Правда ведь? Кажется, что мы так долго дожидались этого. Мне надо бы снова погадать сегодня.

Хейзел (с жаром). О да, мама, пожалуйста!

Кей (довольно резко). Нет!

Миссис Конвей. Кей! В самом деле! Ты, может быть, чересчур взволнованна сегодня!

Кей. Нет, не думаю. Прости, мама, мне как-то очень неприятно показалось, что ты сегодня будешь возиться с картами. Я никогда особенно этого не любила.

Кэрол (торжественно). Я верю, что исполняется только плохое.

Миссис Конвей. Нисколько! Вы помните, как я предсказала Мэдж гертонский диплом? Я ведь говорила, что она его получит, правда? И я всегда уверяла, что Робин и Алан вернутся домой. Я ясно видела это по картам.

Входят Джоан и Робин.

Джоан. Я… я думаю, мне пора идти, миссис Конвей. (Порывисто, Кей.) Большое тебе спасибо, Кей! Это был самый замечательный день в моей жизни. (Внезапно целует ее с большим чувством, затем торжественно смотрит на миссис Конвей, которая обдумывает создавшееся положение.) Я действительно чудесно провела время, миссис Конвей. (Стоит совсем рядом с ней.)

Миссис Конвей испытующе смотрит на нее. Джоан храбро, хотя и с некоторым смятением, выдерживает ее взгляд.

Робин. Ну, мама?

Миссис Конвей смотрит на него, затем — на Джоан и неожиданно улыбается. Джоан улыбается ей в ответ.

Миссис Конвей. Так вы это серьезно, дети?

Робин (пылко). Да ну, конечно же!

Миссис Конвей. Джоан?

Джоан (очень торжественно, волнуясь). Да.

Мисс Конвей (с видом побежденной). Я думаю, ты выпьешь с нами чашку чая, не правда ли?

Джоан (порывисто обнимает и целует миссис Конвей). Я очень счастлива!

Кэрол (громко, весело). Чай! Чай! Чай!

Передают друг другу чашки и т. п. Входит Алан.

Алан. Мэдж говорит, что слишком устала, мама. (Усаживается рядом с Кей.)

Миссис Конвей. Ну, я думаю, мы мило проведем время и без Мэдж. Кей могла бы прочесть нам что-нибудь из нового романа, который пишет…

Одобрительные восклицания со стороны Джоан и Робина, недовольна лишь Хейзел.

Кей (в ужасе). Нет, нет, не могу, мама!

Миссис Конвей. Не понимаю — почему? Когда касается меня, то ты считаешь, что я должна петь для вас всегда, когда вам хочется.

Кей. Это другое дело.

Миссис Конвей (обращаясь главным образом к Робину и Джоан). Кей всегда окружает такой торжественностью и таинственностью свое писание… как будто она стыдится его.

Кей (храбро). Я и стыжусь… в известном смысле… Я знаю, что оно еще недостаточно хорошо пока. По большей части оно глупо, глупо, глупо!

Кэрол (с негодованием). Это неправда, Кей!

Кей. Нет, правда, мой ангел! Но оно не всегда будет таким. Оно должно стать лучше, если я только буду продолжать. И тогда вы увидите…

Джоан. Так ты этим и хочешь заняться, Кей, — только писать романы и всякие такие вещи?

Кей. Да. Но просто писать — это еще ничего не значит. Суть в том, чтобы писать хорошо — уметь чувствовать и быть искренней. Почти никто не обладает тем и другим одновременно, в особенности женщины-писательницы. Но я попытаюсь и стану такой. И что бы ни случилось, я никогда, никогда не буду писать иначе, как только то, что я хочу писать, что я чувствую как подлинно свое, глубокое. Я не буду писать только затем, чтобы угодить глупым людям, или ради денег. Я буду… (Внезапно умолкает.)

Остальные выжидающе смотрят.

Алан (подбадривая ее). Продолжай, Кей!

Кей (смущенно, растерянно). Нет… Алан… я кончила… Или если я собиралась еще что-то сказать, то забыла — что… Ничего особенного…

Миссис Конвей (не слишком озабоченно). Ты уверена, что не переутомилась, Кей?

Кей (торопливо). Нет, мама. Правда!

Миссис Конвей. Я вот думаю, что будет с тобой, Хейзел, когда Кей станет знаменитой писательницей? Может быть, один из твоих майоров или капитанов явится за тобой.

Хейзел (спокойно). И совершенно напрасно! Искренне я предпочла бы, чтобы никто из них не являлся.

Робин (поддразнивая). Она думает, что может сделать гораздо лучшую партию.

Хейзел (спокойно). Я знаю, что могу. Я выйду замуж за высокого, довольно красивого мужчину, лет на пять или на шесть старше меня, у которого будет много денег, он будет любить путешествовать. И мы с ним объездим весь мир, но у нас будет свой дом в Лондоне.

Миссис Конвей. А как же бедный Ньюлингхем?

Хейзел. Мама, я ни за что не соглашусь провести всю жизнь здесь. Я лучше умру. Но ты будешь приезжать и гостить у нас в Лондоне, и мы будем давать вечера, чтобы люди могли приходить и любоваться на мою сестру Кей Конвей, знаменитую писательницу.

Робин (дурачась). А насчет вашего братца Робина, знаменитого — ну, знаменитого такого или сякого, — тоже будьте уверены.

Джоан (слегка поддразнивая). Ты ведь еще не знаешь, что ты будешь делать, Робин!

Робин (хвастливо). Ну, дайте мне только срок! Я всего двенадцать часов, как освободился от армии. Но я, черт возьми, чего-нибудь да добьюсь! И никаких разговоров о том, чтобы «начинать с нижней ступеньки лестницы», и всякой такой чепухе! Сейчас такое время, когда молодым людям предоставляются все возможности, и я уж своего не упущу. Вот увидите!

Миссис Кенией (с комической тревогой, хотя, по существу, не без серьезности). Уж не вздумаешь ли и ты бежать из Ньюлингхема?

Робин (хвастливо). О… насчет этого я пока ничего сказать не могу. Начать можно и здесь: в этом городишке стараниями милейших подлецов спекулянтов завелись кое-какие деньги, а нас тут, слава богу, знают, так что это могло бы помочь… Но я не гарантирую, что пущу корни в Ньюлингхеме, не бойся! Ты не удивляйся, Хейзел, если я окажусь в Лондоне раньше тебя. И также раньше тебя, Кей. И буду делать большие деньги. (Хейзел.) Может быть, больше, чем этот твой высокий, красивый парень.

Кэрол (резко, подчеркнуто). У Хейзел всегда будет много денег.

Миссис Конвей (забавляясь). Откуда ты знаешь, Кэрол?

Кэрол. Просто знаю. На меня это вдруг снизошло.

Миссис Конвей (все еще забавляясь). Вот так раз! Я думала, что пророчица в этом семействе — я. Пожалуй, будет не совсем благородно, если я отправлю мою соперницу спать.

Кэрол. Еще бы! Но я вам скажу другую вещь. (Внезапно указывает на Алана.) Алан — вот счастливец.

Робин. Старина Алан?

Алан. Я… знаешь, Кэрол… я думаю… ты ошибаешься.

Кэрол. Я не ошибаюсь. Я знаю.

Миссис Конвей. Ну, это уж слишком! Мне принадлежит право знать в этом доме. Подождите минутку! (Закрывает глаза, затем полушутливо-полусерьезно.) Слушайте. Я вижу Робина — он носится повсюду, зарабатывает массу денег, становится очень важным и даже помогает некоторым из вас. С ним — верная молодая жена. И Хейзел, конечно, — она очень важная. У нее муж — высокий и очень красивый, почти такой, каким она его представляет. Кажется, он получает титул.

Робин. О честолюбие!

Миссис Конвей. Я не вижу, чтобы Мэдж вышла замуж, но зато она очень скоро станет начальницей большой школы и одной из тех женщин, которые заседают во всяких комитетах и ездят в Лондон давать показания, — она этим очень счастлива и все такое.

Робин. Бьюсь об заклад, что так и будет с нашей славной Мэдж!

Миссис Конвей (весело). Я буду приезжать к ней в гости — очень важно, мамаша начальницы, — и другие учительницы будут приходить обедать и будут очень почтительно слушать, как я рассказываю о моих детях…

Джоан (счастливая, восхищенно). О, миссис Конвей! Я так и вижу все это. Вы будете чудесно проводить время.

Миссис Конвей (в том же настроении). Потом — Кэрол. Ну, разумеется, Кэрол пробудет со мной еще много лет…

Кэрол (возбужденно). Я не уверена в этом. Я еще точно не решила, что я буду делать. Есть столько всяких возможностей.

Джоан. О, Кэрол, я думаю, ты могла бы пойти на сцену!

Кэрол (с возрастающим возбуждением). Да, я могла бы, конечно, и я часто думала об этом. Но я не хотела бы полностью отдаться сцене. В промежутках между выступлениями я хотела бы писать картины — просто так, для себя, мазала бы как сумасшедшая, изводила бы массу, массу самых ярких красок, тюбик за тюбиком, киноварь, и королевскую синюю, и изумрудно-зеленую, и желтую, и кобальт, и китайскую белую. А потом хорошо бы мастерить себе всякие удивительные платья. И пурпурные плащи. И черные крепдешиновые рубашки, вышитые оранжевыми драконами. А готовить! Да, разные соусы, и пряники, и блины. А сидеть на вершинах гор и спускаться по рекам в лодках! Дружить со всевозможными людьми! Я поселилась бы вместе с Кей в Лондоне, в квартире или в маленьком домике, и Алан приезжал бы к нам гостить и курил бы свою трубку, и мы говорили бы о книгах и высмеивали смешных людей, а потом поехали бы за границу…

Робин (кричит). Стоп, стоп, тише!

Миссис Конвей (забавляясь, любовно). Как только удастся тебе все это, милая моя дурочка!

Кэрол (возбужденно). Я уж как-нибудь совмещу. Главное — это жить. Не нужно мне ни денег, ни положения, ни титулованных мужей, ни всякой там дребедени — только жить.

Миссис Конвей (заразившись общим настроением). Хорошо, дорогая! Но, где бы вы ни были, вы все, и чем бы вы ни занимались, вы будете сюда иногда возвращаться. Правда ведь? Я буду приезжать и навещать вас, но вы все тоже будете приезжать и навещать меня, все вместе, может быть, с женами и мужьями и вашими собственными милыми детишками, не богатые, или знаменитые, или еще какие, но просто вы сами, вот как сейчас, радуясь нашим старым, глупым шуткам, порой играя в те же старые, глупые игры, одна большая, счастливая семья. Я вижу, как мы все снова здесь…

Кей (с ужасным криком). Не надо! (Стоит, глубоко взволнованная.)

Остальные смотрят на нее в немом изумлении.

Миссис Конвей. Кей, что с тобой?

Кей, все еще взволнованная, начинает плакать. Остальные обмениваются недоуменными взглядами.

Кэрол (спешит к ней, полная нежности, и обнимает ее одной рукой; с торжественностью ребенка). Я не хочу заниматься всеми этими вещами, Кей, право, не стану. Я буду с тобой и буду заботиться о тебе, где бы ты ни была. Если ты не захочешь, я никогда тебя не покину. Я буду заботиться о тебе, дорогая.

Кей перестает плакать и смотрит на Кэрол недоумевающим, задумчивым взглядом. Кэрол возвращается на свое место рядом с матерью.

Миссис Конвей (с упреком, но нежно). В самом деле, Кей, — что случилось?

Кей (качает головой, затем очень серьезно смотрит на Алана; стараясь овладеть какой-то мыслью). Алан… пожалуйста, скажи мне… я не могу этого вынести… а есть что-то… что-то… что ты мог бы сказать мне…

Алан (пораженный, взволнованный). Прости меня, Кей! Я не понимаю. Что это?

Кей. Что-то, что ты знаешь… что изменило бы все… дало бы возможность перенести. Или ты еще не знаешь?

Алан (заикаясь). Нет… я… не понимаю…

Кей. Ах, Алан, поспеши, поспеши! А потом скажи мне… утешь меня! Там было… что-то из Блейка… (Смотрит на него, затем с усилием вспоминает, отрывисто.)

«Боль… и радость, чередой Ткут покров… души людской…»

Я тоже знала эти стихи. Как они кончались? (Снова вспоминая.)

«Верный… в жизни… путь найдем… Если это… мы поймем Верный в жизни путь найдем».

(Снова готова расплакаться, но овладевает собой.)

Миссис Конвей (почти шепотом). Чрезмерное возбуждение! Я должна была это знать. (Кей, решительно, весело.) Кей, дорогая моя, ты слишком переволновалась сегодня. Тебе лучше лечь теперь, дорогая, а Кэрол принесет теплого молока. Может быть, дать аспирину, а?

Кей, несколько придя в себя, качает головой.

Миссис Конвей. У тебя все прошло теперь, не правда ли, дорогая?

Кей (приглушенно). Да, мама, прошло. (Отворачивается, идет к окну и, раздвинув портьеры, смотрит наружу.)

Миссис Конвей. Я знаю лекарство, оно уже раз помогало. Робин, пойдем со мной!

Джоан (беспомощно). Мне наверное, следует уйти?

Миссис Конвей. Нет, Джоан, останься еще на минутку. Робин! (Уходит с Робином.)

Кэрол (шепотом, направляясь к дверям). Она будет петь, и я знаю что. (Выключает свет и садится рядом с Хейзел и Джоан.)

Три девушки образуют группу, освещенную неярким, но теплым светом, проникающим из холла. Очень тихо доносятся начальные аккорды «Колыбельной песни» Брамса. Алан присоединяется к Кей у окна, его лицо, как и ее, освещено лунным светом.

Алан (спокойно, под музыку). Кей!

Кей (спокойно). Да, Алан?

Алан. Придет время… и я сумею… сказать тебе… Я постараюсь… я обещаю.

Лунный свет через окна освещает Алана, который смотрит на Кей серьезным взглядом. Когда песня начинает звучать яснее и громче, Кей в ответ улыбается ему. Затем огни меркнут, и очень скоро три девушки — не более как призраки, вся комната погружается в темноту, в лунном свете видны лица только Кей и Алана. Наконец остается едва заметное мерцание. Конвеев нет, занавес опустился, пьеса окончена.

Примечания

1

Автор обыгрывает фонетическую омонимию фамилии Beevers и слова «Beever», означающего «бобер» (переносное значение — «работяга», «трудяга») — прим. переводчика.

(обратно)

Оглавление

.

Действующие лица:

ДЕЙСТВИЕ ПЕРВОЕ

ДЕЙСТВИЕ ВТОРОЕ

ДЕЙСТВИЕ ТРЕТЬЕ . .

Реклама на сайте