«Прошито насквозь. Торонто. 1930»

Прошито насквозь. Торонто. 1930 (fb2) - Прошито насквозь. Торонто. 1930 517K скачать: (fb2) - (epub) - (mobi) - Александра Флид

Александра Флид

Прошито насквозь. Торонто. 1930

© Александра Флид, 2016

© Ольга Флид, фотографии, 2016

Фотограф Ольга Флид

Голод и безработица отнимают у людей мечты, но настоящая любовь не выбирает удобный момент — она просто приходит и занимает свое законное место.

Третья встреча Адама и Евы происходит в разгар Великой депрессии.

ISBN 978-5-4474-7731-8

Создано в интеллектуальной издательской системе Ridero

Оглавление

Прошито насквозь. Торонто. 1930

1930. Торонто

О связи этой книги с другими сегментами серии

1930. Торонто

При желании к чувству голода можно притерпеться, но привыкнуть окончательно — никогда. Еще хуже, если речь идет о голоде, не имеющем отношения к физическим потребностям. Адам страдал и от того, и от другого. Он и его дети постоянно хотели есть, и это было самым ужасным из всего, что он вообще мог припомнить. Уже семь месяцев у него не было никакой работы. Поначалу они еще держались на старых запасах, но сейчас ему приходилось наниматься чистить улицы и общественные туалеты для того чтобы заработать хотя бы десять долларов. В комнатах напротив жила женщина, которая, как и он, воспитывала своих детей в одиночку. Он даже боялся представить, каково приходится ей, если женский труд оценивается почти в два раза дешевле, чем мужской.

На балконе, где хранился их айс-бокс, лежал слой снега. Снег стелился по перилам, по полу и промерзшей насквозь соломенной подстилке, и даже по крышке самого айс-бокса. То, что на крышке снег был таким же целым и невредимым, как и на полу, выводило из себя больше всего. В айс-бокс, где обычно хранились продукты, уже три дня никто не заглядывал.

Он повернулся к детям, глядя на своих спящих ангелов.

Дебби лежала, обняв одной рукой Мэтью и прижавшись носом к его голове. После того, как умерла их мать, они стали совсем неразлучными, и Адам не знал, как благодарить старшую дочь за то, что она взвалила на себя этот непосильный груз и стала воспитывать брата почти в одиночку. Сам он все время проводил на улице, пытаясь найти работу и вернуться домой не с пустыми руками.

Летом было еще неплохо, да и осенью тоже, но с наступлением зимы все полностью переменилось. Переживать безденежье зимой — совсем не то же самое, что и летом, даже если речь идет о городе. Он вынул из сумки самодельный календарь и посмотрел на разлинованные клетки. Еще весь февраль и март. Может быть, в апреле появится что-то более сносное или он просто наймется куда-нибудь на ферму.

Вообще, найти работу на ферме было бы проще, если бы он был совсем один — насколько он слышал, первые безработные, оказавшиеся почти на улице, нанимались только за еду. Кормить сразу троих за работу одного, никто, понятное дело, не станет. Да и если переехать за город, то где и с кем оставить детей? Дебби всего десять, а Мэтью три. Кому сейчас нужны чужие дети? За детьми смотрят только за деньги, но заработать такую сумму, чтобы хватило на семь дней… Приходилось быть честным хотя бы с самим собой — он не смог бы заработать даже на три или четыре дня.

Дебби сонно завозилась, а потом вздрогнула и проснулась. Как всегда осторожно, чтобы не разбудить брата, она выбралась из кровати и подошла к отцу, чтобы обнять и прошептать:

— Доброе утро, папочка.

От нее до сих пор пахло молоком. Адам вздохнул и обнял ее в ответ:

— Доброе утро, Дебби.

Ей пришлось многое пережить. Она смирилась с тем, что больше не ходила в школу и с тем, что стала сама убираться в доме и приглядывать за младшим братом. В особо неудачные дни Дебби отказывалась от ужина, поскольку знала, что завтра утром Мэтью будет должен позавтракать. В такие дни Адаму хотелось вылезти на крышу и закричать так громко, чтобы его голос долетел до самого Господа. Он не делал этого по трем причинам — первая состояла в том, что он уже не верил в Господа. Вторая — в том, что дети, вероятно, испугались бы, оставшись одни в темной комнате. Третья — накричавшись и сорвав голос, недалеко и заболеть, а это ему было нужно меньше всего.

Дебби надела свои домашние башмачки и отправилась на кухню, чтобы вскипятить воду для завтрака, а заодно и умыться.

Адам с грустью смотрел ей вслед. Ребенок, который еще сам пахнет молоком, не должен брать на себя обязанности взрослого человека и нянчиться с другим малышом.

Через некоторое время он сам поднялся с кресла, надел свитер и присоединился к ней.

На плите стоял ковш с водой, а сама Дебби сновала вокруг стола.

— Что сегодня готовить? — подняв черные ресницы, спросила она.

— Может, поджарить хлеб? — улыбнулся он. — Сиди, я сам справлюсь.

Жареный хлеб был для них обычной едой, причем не только на завтрак. Однако, несмотря на это, Дебби все равно советовалась с ним каждое утро, создавая для себя видимость выбора. Наверное, ей было проще думать, что они едят только постные гренки, потому что сами так хотят, а не потому, что у них больше ничего нет.

Дебби стала смазывать ломтики хлеба маргарином, а Адам зажег плиту и поставил сковороду на огонь. Это был уже привычный для них утренний ритуал.

Через некоторое время по полу зашаркали крохотные ножки Мэтью — он проснулся последним и присоединился к ним на кухне. Когда Адам отвернулся от плиты, чтобы поцеловать сына, Дебби спрыгнула со своего стула и заменила его на посту повара. Она всегда старалась помочь ему, даже если знала, что он может справиться сам. Вероятно, ей хотелось заменить маму, которую их семья потеряла всего два месяца назад.

Адам все еще был сбитым с толку и дезориентированным человеком, которого бросили посреди незнакомого города. Выражение, конечно, было образным — на самом деле он прожил в Торонто почти всю жизнь. Эта квартирка пока что принадлежала им, и хотя бы за это не приходилось переживать — никто не смог бы выселить их отсюда весь ближайший год. О том, что будет после, Адам старался не думать.

Мэтью вскарабкался на свой стул и сложил ручки на столешнице, с любопытством глядя на сестру и отца. Потом провел ладошкой по своей неумытой мордашке и спросил:

— Кто меня умоет?

Дебби передала вилку Адаму, предварительно перевернув наполовину поджаренный ломтик хлеба на сковороде, а затем сняла с плиты ковш с горячей водой и налила немного в эмалированную чашку. Потом она подтащила стул к единственному навесному шкафу и, взобравшись на него, вытащила завернутый в бумагу кусочек мыла и сероватое полотенце. Мэтью уже выпрямился на своем месте, стараясь сохранить спокойное выражение лица. Он совсем недавно научился переносить утреннее умывание без слез и обид, и страшно гордился этим. Адам посмотрел на мыло и вздохнул: совсем скоро придется покупать новое, а денег на это нет. Он даже не знал, сможет ли купить еду на завтрашний день, не говоря о мыле или зубном порошке.

Когда Дебби сливала воду из чашки, Адам уже закончил поджаривать хлеб, и теперь занимался чаем.

«Сегодня мои дети едят хотя бы хлеб, и я должен быть благодарным даже за это», — наблюдая за своими малышами, грустно подумал он.

— Папочка, ты сегодня тоже уйдешь? — глядя на него проницательными черными глазками, полюбопытствовал Мэтью.

— Да, сынок, мне придется уйти.

— Дебби вчера сказала, что сегодня воскресенье. Сегодня никто не работает.

— Я должен уйти, — с тяжелым вздохом сказал Адам. — Но я очень хотел бы остаться.

Через три дня, выгребая из огромной печи золу и разбирая угли, Адам услышал, что на одной из окрестных ферм нужна мужская помощь — под тяжестью снега упала крыша большого свинарника, и ее нужно было восстановить в самое ближайшее время. За срочность и скорость обещали семьдесят пять долларов. Он наскоро вытерся фартуком и выскочил во двор через заднюю дверь.

— Парень, ты чего это? — сегодняшний работодатель с любопытством уставился на него. — Работа закончилась?

Адам сцепил руки и опустил голову, стараясь выглядеть как можно смиреннее:

— Я услышал о том, что вам нужны еще рабочие. Я мог бы вам помочь.

— У тебя же дети, — с сомнением заметил мужчина.

— Да, но я могу оставить их с кем-то другим.

— Смотри сам. Иди и работай, если до сегодняшнего вечера ты себя покажешь с лучшей стороны, тогда я подумаю.

Он лишь кивнул и вернулся к своей печи. Слишком много неопределенности. Удастся ли проработать до конца дня и сохранить шансы на новую работу? Не подыщет ли работодатель кого-нибудь из знакомых? Семьдесят пять канадских — хорошие деньги. С кем он оставит детей? Сколько дней займет работа? Как далеко находится эта ферма?

Адам вытер нос рукавом, стирая с лица черную пыль. Все равно. На семьдесят пять долларов можно прожить две недели. Купить мыло и даже зубной порошок, да и спички тоже — пару коробков. Может быть, удастся выгадать на апельсины для детей. В айс-боксе появится запас еды — на десять долларов можно купить трех цыплят и растянуть их на целую неделю, если правильно варить бульон. И у них будет сколько угодно хлеба.

Если постараться, у него будет семьдесят пять долларов.

К вечеру работодатель заплатил ему семь долларов и присовокупил к этому бесценные слова:

— Приходи завтра. Захвати с собой вещи — тебе придется ночевать там дня три или даже четыре.

Адам поблагодарил его, спрятал деньги в карман и отправился домой — сегодня его путь весьма удачно проходил мимо булочной, и он мог позволить себе купить красивый белый хлеб. Спину ломило от неустанной работы, да и желудок скрутило в жгут от голода — пришлось работать без обеда. Однако надежда на хороший заработок затмевала все эти ощущения и наполняла его радостным предвкушением. Оставалась лишь одна проблема — найти женщину, с которой можно было бы оставить детей.

Дверь ему открыла Дебби. В комнате душной пеленой висел водяной пар, а на кухне дышать было уже практически нечем.

— Мы кипятим полотенца и наволочки, — сообщила Дебби, щеки которой раскраснелись от постоянного пребывания у плиты. — Заходила соседка, она сказала, что так нужно делать, чтобы не заболеть тифом.

— Чем? — всполошился Адам.

— Тифом, — важно повторила Дебби.

Он положил на стол бумажный пакет с хлебом и небольшим кусочком бекона. Дебби все это время усердно делала вид, что ее не интересует содержимое пакета, но когда Мэтью извлек бекон наружу, она почти взвизгнула от восторга:

— Папочка! — засмеялась она. — У нас будет бекон?

— У нас уже есть бекон, — поцеловав ее в макушку, сказал Адам. — А что там насчет тифа?

— Она сказала, что несколько человек из нашего дома уже заболели, и скоро будут болеть все. Так что мы никому не должны открывать двери, и все такое. И еще надо кипятить ложки с полотенцами и наволочками. Хорошо бы и простыни, но у нас нет такой кастрюли.

Адам смотрел на свою повзрослевшую дочь, и его переполняли гордость и печаль. Дебби была такой рассудительной и ответственной — как можно было не гордиться этой замечательной девочкой? Но с другой стороны, он все больше беспокоился о ней и о малыше Мэтью. У них совсем нет детства, а все потому, что их отец не может заработать достаточно денег. Что если Дебби никогда не сможет вернуться в школу, а Мэтью вообще останется неграмотным?

— Ты у меня такая самостоятельная, — сказал он, погладив ее по влажным волосам. — Посидите еще немного одни? Я должен сходить к нашей соседке.

— К той, что сказала про тиф?

— Да, к миссис Дарти.

— А вдруг заразишься? — забеспокоилась Дебби.

У вопроса явно было продолжение, которое утонуло в гнетущей тишине.

«А вдруг заразишься как мама?»

— Я надеюсь, что она еще ничем не болеет, — честно ответил Адам. — Мы все должны на это надеяться. — Он остановился, прежде чем приступить к объяснениям. — Я нашел работу на несколько дней. Мне придется уехать.

— А мы останемся, — добавила Дебби, и ее глаза стали серьезными. — Ты ведь не заберешь нас с собой?

Он кивнул:

— Я не смогу взять вас с собой. Но через четыре или даже три дня я вернусь, и тогда у нас будет много денег. Я смогу побыть с вами пару дней и не ходить на работу.

Дебби опустила голову и задумалась. Пот стекал по ее тонкой шее, но она была настолько погружена в мысли, что ничего не замечала. Глядя на сестру, притих и Мэтью. Через минуту Дебби подняла лицо и твердо сказала:

— Мы справимся сами, папочка. Не переживай за нас, у нас все будет хорошо.

— Спасибо, детка. Я постараюсь найти человека, который мог бы проведывать вас время от времени на случай разных неприятностей, но если не смогу ни с кем договориться, то хотя бы не буду так сильно беспокоиться. Ты уже совсем большая.

Она с гордостью кивнула и вернулась к плите, чтобы помешать булькавший мыльный раствор. Адам покачал головой — на кипячение израсходовался последний кусочек мыла.

Соседка встретила его с улыбкой — у нее пока что проблем было не так много. Она жила одна, и ее пособие еще не отменили. Бездетной вдове этого было вполне достаточно.

— Дебби уже вовсю кипятит полотенца по вашему совету, — сообщил Адам, чтобы задобрить ее.

— Правда? — обрадовалась миссис Дарти. — Она очень хорошая девочка.

— Спасибо, — поблагодарил ее он.

— Ты пришел сказать мне об этом? — понимая, что он поднялся к ней не просто так, спросила она.

— Нет, я пришел попросить вас об одолжении. Я нашел работу на ферме, и должен уехать на несколько дней. Не могли бы вы приглядеть за моими детьми? Им много не нужно — Дебби сама справляется с хозяйством и заботится о Мэтью. Нужно только приходить к ним по вечерам — проверять, все ли в порядке.

Миссис Дарти напустила на себя тоскливый и жалостливый вид.

— Ох, Адам, я была бы рада тебе помочь, но не могу. Ко мне приезжают племянники, и я вряд ли смогу их оставить.

Он не просил ее оставлять племянников. Ему было нужно всего несколько минут ее времени — этого хватило бы, чтобы спуститься на несколько этажей и проведать детей. Однако сейчас он был не в том положении, чтобы уточнять и торговаться.

— Это чистая правда, Адам, — уверяла его она. — Я бы и рада приглядеть за твоими чудными малышами, они ведь у тебя такие славные. Просто я действительно не могу.

Он горько улыбнулся — сегодня у нее нашлось время, чтобы спуститься и поболтать с Дебби. Очевидно, она просто не нашла других слушателей, и зная, что девочка не умеет грубить старшим и захлопывать перед ними двери, воспользовалась этим, чтобы скрасить лишние полчаса за «полезной беседой». В результате перепуганная разговорами о тифе Дебби извела последний кусочек мыла и заполнила все помещения тяжелым водяным паром. Все из-за этой кошелки, не желающей сделать что-то действительно полезное.

— Не обижайся, пожалуйста, — тем временем попросила его она. — Я могу порекомендовать тебе кое-кого. На самом верхнем этаже живет девушка, у нее недавно умерла мать. Она осталась совсем одна, и скорее всего, скоро потеряет жилье, потому что ей нечем платить. Сходи к ней, она не откажется помочь тебе, если ты пообещаешь немного ей заплатить. Она хорошая и спокойная, правда, не очень разговорчивая. Но разве это страшно? Зато незамужняя и трудолюбивая. Как раз такая, как тебе нужно.

Адам поблагодарил ее за совет и, не медля, отправился по указанному адресу, благо идти пришлось недолго.

За дверью оказалась невысокая черноволосая девушка с большими глазами и бледной кожей. Взгляд выдавал в ней взрослого человека, хотя внешне она все еще походила на ребенка.

— Здравствуйте, — отдышавшись, начал он. — Я ваш сосед, живу двумя этажами ниже. Могу я попросить вас об одолжении?

Девушка посторонилась и пропустила его внутрь, что показалось ему весьма странным — сейчас большинство людей побаивалось впускать незнакомцев. Еще более жутко выглядело то, что она жила одна, и защитить ее было некому.

— О чем вы хотите меня попросить? — без особого интереса спросила она.

— Прежде всего, я должен представиться, — ощущая необычное волнение, улыбнулся Адам.

Она не позволила ему продолжить:

— Я знаю, как вас зовут, и я знаю ваших детей. Поэтому и впустила. Меня зовут Ева.

— Рад познакомиться, — ответил он, протягивая ей руку. Она удивленно посмотрела на него, а затем неохотно ответила на рукопожатие. — У меня есть шанс неплохо заработать, но для этого придется уехать. Дети останутся одни, и я очень о них беспокоюсь. Дебби самостоятельная, но они еще ни разу не ночевали без меня. Вы не могли бы спускаться к ним по вечерам и проверять, не случилось ли чего-нибудь?

Ева показала ему на выстроенные вдоль пустой стены сумки и вздохнула:

— Я не смогу вам помочь, простите. Меня выселяют, я ухожу сегодня же.

Адам выпрямился и застыл, как вкопанный. Еще один отказ. У него так мало времени, завтра утром он должен уехать, а найти нужного человека не удалось. Как же так?

Собственное разочарование на несколько мгновений оглушило и ослепило его, так что он далеко не сразу осознал вторую часть ее слов. Ева все это время стояла рядом с ним, терпеливо ожидая, когда он примет ее отказ и уйдет восвояси.

— Куда вы уезжаете? — не совсем тактично спросил Адам. — Вам есть, куда пойти?

Ева пожала плечами и скрестила руки на груди:

— Нет, пока что мне некуда пойти.

— Но как же…

Он немного растерялся, и ему пришлось обдумывать свои слова еще несколько секунд, перед тем как сказать:

— Послушайте, Ева. Вот мое предложение — вы можете пока пожить у меня. Не бойтесь, завтра утром я уезжаю, и в доме останутся только дети. Вы сможете прожить с ними до моего возвращения. За это время, возможно, вам удастся найти работу или другое жилье. С ними не нужно сидеть круглыми сутками — вы можете уходить днем куда и на сколько захотите. Но если вы согласитесь и пока что переедете ко мне, то наши проблемы решатся. К тому же, вернувшись, я заплачу вам. Лгать не стану, денег будет не очень много, но я не оставлю вашу доброту без…

— Я согласна, — не дав ему договорить, сказала Ева. — Разумеется, я согласна. Кто же откажется от такого предложения?

Адам улыбнулся и еще раз протянул ей руку. Затем он взял две большие сумки и вышел из квартиры, чтобы подождать, когда она закроет двери. Она спустилась на первый этаж, чтобы сдать ключи от своей комнаты, а он принес ее сумки к себе и стал ждать.

Дебби и Мэтью, которые все еще занимались кипячением белья, настороженно смотрели на него, не задавая при этом никаких вопросов. Им было интересно, нашел ли Адам кого-нибудь и откуда у него эти сумки. Он уселся на стул, перевел дух и, стараясь успеть до прихода Евы, сообщил:

— Сейчас к нам придет девушка. Она будет жить у нас, пока я не вернусь.

Дебби замерла на одно мгновение, а потом нахмурилась:

— Я могу сама справиться.

— Я знаю, что можешь, солнышко, — согласился он. — Только по ночам здесь очень опасно.

— У нас крепкая дверь, — возразила она.

— И это правда, — вновь кивнул он. — Но мне все равно страшно. Лучше, если с вами будет ночевать кто-то взрослый.

— А чем мы будем ее кормить?

Адам достал из кармана своей рубашки свернутые банкноты и показал ей:

— Будешь отдавать ей по одной бумажке в день. Она сама знает, что делать.

— А если она уйдет в магазин и не вернется?

— Спрячь ее вещи под кроватью. За своими вещами она обязательно вернется — они стоят больше, чем все эти бумажки вместе взятые, — ответил Адам, сам ненавидя себя за это.

Всего за год жизнь изменилась до неузнаваемости. Год назад ему бы и в голову не пришло, что когда-нибудь он приведет к себе в дом незнакомую женщину и будет говорить дочери, чтобы она спрятала чужие вещи под кроватью. Однако теперь многое стало другим — мир катился к черту, и вынуждал людей поступать так же. О доброте, взаимном доверии и благородстве позабыли как о далекой сказке. Голод и безработица быстро отняли у людей мечты и надежды.

Негромкий стук отвлек его от этих неприятных мыслей. Ева вернулась с бумажным пакетом в руках.

— Купила кое-что, — застенчиво пояснила она. — Раз уж в ближайшие дни мне не придется платить за жилье, решила потратить часть своих денег.

За эти три дня Ева успела очень многое — один день она провела в магазине, заменяя заболевшую продавщицу. Ей заплатили пять долларов, и вечером она вернулась к детям Адама, чтобы честно провести с ними самое опасное время. Дебби смотрела на нее настороженно и даже враждебно, но молчала и вела себя при этом довольно вежливо. Мэтью наоборот, почти сразу же решил, что с Евой можно играть и болтать часами напролет, а поговорить он, как оказалось, очень любил. Когда она умылась и вернулась из кухни, он попросился к ней на колени и стал расспрашивать о том, что она видела на улице. У него не было теплой одежды и подходящей обуви, а потому он целыми днями сидел взаперти. Единственной возможностью глотнуть свежего воздуха для него были пятиминутные сеансы проветривания, когда Дебби открывала форточку. Тогда он взбирался на стоявшее рядом кресло, приподнимался на цыпочки и цеплялся своими пальчиками за деревянную раму, чтобы подтянуться как можно ближе к открытой части окна.

Ева прижала его к себе, и принялась рассказывать о том, что ей удалось запомнить. Излагать было особо нечего, поскольку улицы выглядели уныло и мрачно, а все люди спешили по своим делам, не зная, где еще можно было бы заработать денег. Очень многие выносили свои вещи на продажу, хотя Ева не представляла, кто сейчас мог бы заняться скупкой чужого имущества — ей казалось, что вся страна вмиг обеднела и превратилась в зияющую голодную пропасть. Мальчику знать об этом было ни к чему, и она старалась рассказать об отвлеченных вещах, чтобы не пугать его. Она говорила о черных дорогах, обочины которых были засыпаны снегом, о машинах и витринах с картинками. За всеми этим словами крылось и нечто иное — некоторые дороги не расчищались, потому что за эту работу никто не платил. Машины встречались все реже, и смотреть на тех, кто сидел внутри тесных салонов, ей хотелось меньше всего — это были богатые люди, которые считались вымирающим видом. Пустые витрины не предлагали ничего кроме этих самых картинок, размалеванных небрежными движениями художников-самоучек.

Мэтью ни о чем подобном не знал, и все ее рассказы казались ему замечательными. Он смотрел на нее доверчивыми глазами и улыбался, пытаясь вообразить все то, что она рассказывала. Глядя на него, Ева чувствовала, как внутри становится теплее, и все дневные невзгоды уже не казались ей такими тяжелыми.

На второй день она также нашла временную работу — взялась за сортировку подержанной одежды в одном из подпольных пунктов торговли. Десять часов без обеда и перерывов прошли в бесконечных разгребаниях чужого хлама. Вещи нужно было разбирать по цветам, фактуре, сезонам и по типам. Запах отсыревшей ткани прочно засел у нее в носу, и она продолжала ощущать эту холодную пыль даже после того, как все закончилось. По дороге домой ей предстояло купить в магазине хлеба или овсянки — еще утром Дебби дала ей два доллара на еду. Она отложила один доллар, чтобы вернуть его малышке. К оставшемуся она добавила пару своих собственных долларов, из тех, что заработала за день.

Ей хотелось только одного — скопить десять долларов, чтобы к возвращению Адама она смогла уйти на отдельное жилье. В том же доме пустовала комната на самом нижнем этаже — это была тесная каморка с заплесневевшими стенами и без электричества, но Ева была бы рада даже такому скромному жилищу. Десять долларов за целую неделю — вполне приличная цена. Она могла бы отдать деньги и начать искать новую работу. Только бы протянуть до зимы, а там будь что будет — весной и летом можно даже ночевать в парках и умываться на улице, если станет совсем худо.

Когда она вернулась, ее ждал сюрприз — Дебби горько плакала, а Мэтью лежал на кровати и не шевелился. Ева бросила сверток с овсянкой и хлебом на стул, и опустилась на колени возле постели.

— Что случилось, малыш? — спросила она, разматывая шарф и расстегивая пуговицы пальто.

— Жарко, — сдвинув брови домиком, пожаловался Мэтью. — А сестра не дает мне спускать одеяло.

Ева оглянулась на Дебби и улыбнулась ей:

— Умница, все правильно, — похвалила ее она. — Давно тебе жарко?

Всхлипывающая Дебби подошла к кровати и ответила за брата:

— Началось в три часа. Это все я виновата! — Она закрыла лицо руками и зарыдала еще сильнее. — Это я недоглядела. Он хотел на улицу… он всегда хотел пойти гулять, но нам нечего надеть, и мы сидим дома. Иногда я надеваю мамины ботинки и выхожу, чтобы вынести мусор. Я забыла закрыть дверь… и он… он выбежал за мной. Босиком.

— Когда? Сегодня утром? — спросила Ева.

— Нет, еще вчера. Я боялась сказать вам, я думала, что вы меня отругаете или вам будет все равно. А сейчас он болеет! Он ведь не умрет? Я не знаю, что сделать. Я не знаю, как ему помочь.

Ева поцеловала ее в лоб и пообещала:

— Все будет в порядке, обещаю. Ничего страшного не случилось, все хорошо. Иди на кухню и включи две конфорки. На одну ничего не ставь, а на второй вскипяти воду — ему будет нужно попить чего-нибудь горячего. А ты, Мэтью, — она склонилась к нему и коснулась губами его горячей щеки — лежи и не вздумай вылезти из-под одеяла, ясно?

Она порылась в карманах, вынула из сумки другие деньги — пришлось взять все, что было — и выбежала за дверь. Вернулась она только с небольшим пузырьком спирта, который удалось купить у одной соседки. У другой она попросила немного уксуса — на случай, если спирт не поможет.

— На кухне тепло? — первым делом спросила она.

Дебби с готовностью кивнула.

— И вода уже закипела.

Ева постаралась улыбнуться, хотя усталость валила ее с ног, и глаза закрывались сами собой.

— А теперь беги к моей красной сумке и достань бумажный пакетик. Внутри него должны были травы, похожие на зеленый порошок. Положи ложку порошка в кружку и наполни ее кипятком. Если найдешь, чем эту кружку закрыть, будет совсем замечательно.

Дебби помчалась к сумке, а Ева выложила бутылочки на кухонный стол, скинула пальто, и лишь потом прошла в комнату.

Мэтью был перенесен на кухню и устроен на единственном стуле со спинкой. Потом Ева и Дебби разобрали железную кровать и перетащили ее по частям на кухню, где повторно ее собрали. Ушло на это непозволительно много времени — уставший и замерзший от долгого сидения на одном месте Мэтью начал тихонько плакать и жаловаться. Ева сказала Дебби развести спирт водой, а сама принялась застилать кровать. Потом они вместе растирали его крохотные ручки и ножки, молясь, чтобы это помогло. Все это время Мэтью плакал и причитал. Скоро Ева почувствовала, что и сама близка к слезам. Ей редко бывало так страшно, как сейчас. Ответственность за чужих детей и полная растерянность не позволяли ей расслабиться, но перегруженное беготней и работой тело отчаянно требовало отдыха. Она не ела весь день, но сейчас не чувствовала даже голода.

Была уже почти полночь, когда Мэтью, наконец, уснул. Газовая конфорка осталась гореть до утра, и Ева не хотела и думать о том, сколько денег им придется за это заплатить. Сами они отправились в комнату и улеглись в одну постель — Дебби устала не меньше, и сил на возражения у нее также не осталось.

Утром она проснулась пораньше, когда было еще темно. Несмотря на то, что сон тянул ее обратно, Ева поднялась с постели и прошла на кухню, чтобы посмотреть на Мэтью. К ее облегчению, малыш сладко посапывал. Стараясь не разбудить его, она поставила на все еще горевшую плиту ковш с водой и стала готовить овсяную кашу. Денег у нее почти не осталось — пользуясь ее волнением и спешкой, соседи продали ей спирт и укусу по неприемлемо высокой цене. Она уселась на край кровати и опустила голову. Все ее труды пошли прахом.

Еще через день вернулся Адам — он был измотанным и похудевшим, почти таким же, как и они.

Ей не удалось найти работу вчера, и сегодня она могла рассчитывать только на его доброту — он обещал заплатить ей хоть сколько-нибудь. В кармане у нее осталось три доллара, и ей не хватало еще семи, чтобы найти жилье на следующую неделю.

Конечно, ему бросилась в глаза перестановка. Кровать занимала половину кухни и мешала свободно пройти к плите, а в комнате наоборот стало намного просторнее.

— Мэтью немного приболел, и мы перенесли кровать поближе к теплу, — объяснила она, отвечая на его вопросительный взгляд. — Скажу сразу, что газ, наверное, потрачен на приличную сумму. Просто я не знала, что еще мне делать. У меня ведь никогда не было детей, и я…

Адам подошел к кровати, на которой лежал уже повеселевший Мэтью, и склонился над своим сыном.

— Как ты себя чувствуешь, старичок? — проводя ладонью по его животику, спросил он.

Мэтью кивнул:

— Хорошо. Мне хорошо.

— Самое главное, — улыбнулся отец. Затем он повернулся к ней: — Вы его вылечили, а остальное неважно. Я могу заплатить вам двадцать долларов, но если этого…

Она опустила голову и сжала зубы.

— Мне будет достаточно пятнадцати, — сказала она. — Я рассчитывала на десять или семь, если честно. Пятнадцать — это даже много.

С тех пор Дебби стала приходить к ней — иногда Адам отпускал ее, чтобы она могла посидеть с Евой и поболтать о чем-нибудь. Ева поселилась в той самой комнате на первом этаже, и ходить к ней было не так опасно — Дебби даже не приходилось покидать дом и выбираться на улицу.

Ева расплела свой старый свитер и принялась вязать, а Дебби наблюдала за ней и училась сама. По вечерам, когда Ева возвращалась с работы, иногда она заходила к Адаму и забирала Дебби к себе.

До этого момента Ева могла заботиться только о своей матери, но с тех пор как она осталась одна, жизнь на какое-то время опустела и утратила смысл. Зато теперь у нее появились соседские дети — единственные, кому можно было довериться с закрытыми глазами.

Случайные заработки приносили не очень много денег, но вскоре Ева нашла постоянную работу. Она устроилась в прачечную отеля, и ей обещали платить по двадцать долларов в неделю. Этого было вполне достаточно, и поэтому она закрыла глаза на дурную репутацию заведения. В конце концов, кому какая разница, чем зарабатывает на жизнь владелец отеля, если он способен регулярно платить своим работникам? Стандартный день длился с семи утра до шести вечера. Кожа на ее руках стала красной и морщинистой, а локти и плечи ломило от постоянной работы — прачки сами выжимали белье и полоскали его в холодной воде. И все же, Ева ни на что не жаловалась — теперь она могла не беспокоиться о доходах и даже откладывать деньги впрок.

Она продолжала экономить, но иногда желание побаловать детей побеждало, и она покупала им что-нибудь. Однажды она отдала Дебби два красивых носовых платка, а в другой раз подарила ей новые спицы и клубок с пряжей. Иногда в прачечную приносили вещи, оставленные некоторыми посетителями — такие предметы лежали в шкафчике у портье примерно две недели, и если за ними никто не приходил, то их переправляли в служебный отдел отеля. Обычно она ничего не брала, но однажды ей на глаза попалась небольшая дешевая брошь из проволоки и обычных стекляшек. Ева забрала ее себе, а через два дня выменяла на маленькие сапожки — скорее всего, для Мэтью они были еще велики, но у нее была почти готова пара толстых носков, связанных из старой кофты, которую носила еще ее мама.

В тот вечер, когда она отдала носки и сапожки Дебби, к ней спустился сам Адам. У него был усталый вид, но он нашел в себе силы улыбнуться и поблагодарить ее за такой щедрый подарок.

— Вы ведь и сами живете в таком ужасном месте, — сказал он, уже сидя в ее кухне. — Вы могли бы откладывать деньги, чтобы переехать повыше, туда, где будет не так сыро. Хотел бы я помочь вам, но сейчас, сами понимаете — не могу. А Мэтью так давно хочет прогуляться по улице, что я даже не в состоянии отказаться от вашего… не то чтобы я хотел отказаться от подарка, просто…

Мужчина, который не может обеспечить своих детей самым необходимым — самый несчастный человек на земле. Он мучается от того, что страдают его дети, но к этому прибавляются еще уязвленная гордость и ощущение собственной никчемности. Адам испытывал болезненное чувство стыда за то, что не мог купить сапоги, которые были так нужны его ребенку.

Ева выслушала его, а потом сказала:

— На самом деле, я ваша должница. Если бы не вы, я оказалась бы на улице, и никому не было бы до меня никакого дела. А вы дали мне крышу, да еще и приплатили за это. Ваши дети были добры ко мне, и никто не упрекал меня в том, что я занимаю место и трачу ваши деньги. Вы не обманули меня, а это сейчас такая редкость. У вас замечательные малыши, и я очень хочу хоть чем-нибудь их радовать, пока есть такая возможность. Все так быстро меняется, и думается мне, что мы должны не сомневаться, а просто наслаждаться тем, что у нас пока что есть. Неизвестно, что жизнь отнимет у нас потом.

— Какие страшные слова, — вздохнул Адам. — И тем страшнее, что вы правы. Сколько вам лет, Ева?

— Мне двадцать шесть, — без колебаний ответила она.

— Ну а мне тридцать четыре.

Он был моложе нее, когда родилась Дебби. Мир казался добрым и приветливым, и приводить сюда еще одно беззащитное создание было не так опасно, как сейчас. Когда родился Мэтью, у них с Беккой было почти все, чего они могли пожелать. А потом случился кризис, и они вдруг потеряли все, что имели. Жизнь умеет играть грязно и бить прямо в спину, когда меньше всего этого ожидаешь.

Теперь Адам жалел каждого младенца, рождавшегося в этом городе. У этих детей не было будущего — безрассудные родители не могли дать им даже настоящего.

Она рассказала ему о небольшом рынке, где смогла поменять брошь на сапожки. Знать о таких местах было полезно — при случае там можно было найти что-нибудь подходящее для детей.

— Вы еще молоды, — улыбнулась она. — А жизнь длинная. Никто не знает, что ждет впереди — может быть, станет лучше, а может еще хуже. Я считаю, не стоит ни к чему готовиться и портить себе настроение — нужно просто жить.

— Сейчас только так и получается, — согласился он. — Если есть еда и крыша над головой — этого довольно. Об остальном будем беспокоиться потом.

Адам вернулся домой и осмотрел сапожки еще раз. Они были не самыми теплыми, но зато почти подошли по размеру — толстые носки, которые Ева подарила вместе с ними, должны были заполнить свободное место и защитить ножки Мэтью от холода. Оставалось только достать из тайника шило и моток ниток, чтобы прошить их по кругу и закрыть все прохудившиеся места. Латать дырки в обуви Адам умел еще с детства — это было единственное, чему он успел научиться, когда подрабатывал на каникулах у одного сапожника.

Довольный Мэтью расхаживал в этих сапогах по квартире целый день, представляя, как будет гулять по настоящей улице. Дебби вытащила его старое пальто и заставила его примерить теплые штанишки. Оставалось раздобыть обувь для нее, и они могли бы отправиться на прогулку всей семьей.

Подходящий случай подвернулся через неделю — один работодатель расплатился не деньгами, а мылом. Оставив дома три больших куска, остальное Адам решил обменять на что-нибудь полезное. В том самом переулке, о котором ему рассказала Ева, нашлись подходящие ботинки для Дебби. Как и у предыдущих, у них были небольшие дырки по краям и под носками, но это было легко исправить при помощи того же шила и оставшихся ниток. Через три дня, когда наступило воскресенье, Адам проснулся пораньше и вышел на балкон. В айс-боксе лежал один цыпленок и пара головок лука. Из этого можно было приготовить обед, чтобы после прогулки уже не думать о делах и просто отдохнуть.

Поднявшаяся вслед за ним Дебби прошла к плите, и, не задавая вопросов, просто зажгла две конфорки.

— Я не говорил вам о том, что сегодня хотел бы прогуляться. Вдруг не получилось бы, — сказал Адам, наблюдая за тем, как она выщипывает остатки перьев и делает надрезы.

— Конечно, — кивнула она. — Я думаю, Мэтью будет очень рад.

— А ты разве не рада? — спросил он.

Дебби тихонько засмеялась:

— Я? Я счастлива. Очень хочется погулять хоть немного. Может быть, возьмем с собой Еву? У нее выходной.

В глубине души Адам ожидал этого. Ему хотелось хоть как-то отблагодарить Еву за то, что она для них сделала и за внимание, которое она дарит его наполовину осиротевшим детям.

Мэтью проснулся часом позже. После традиционного ритуала умывания ему сообщили о том, что сегодня они идут гулять, и кухня взорвалась радостным визгом и топотом маленьких ножек. Счастливый Мэтью носился между стульями, обнимая то отца, то сестру и радостно хохоча.

Если бы они отправились гулять все вместе в новых (или почти новых) сапогах, это было бы идеально. Однако идеально не бывает почти никогда, и первым большим разочарованием стало то, что Евы не оказалось в комнате. Они стучали в ее дверь по очереди, и Мэтью даже предлагал посмотреть к ней в окошко, но Адам отговорил их от этой затеи. Зачем смущать девушку? Мало ли какие личные дела сейчас у нее могут быть. Да и ни к чему заглядывать в чужие окна, это просто неприлично.

Адам и Дебби не знали, что на работе у Евы был новый распорядок — скользящий график. Работали они теперь по сменам, и заработок снизился. Зато в штате отеля состояло вдвое больше прачек — платили меньше, но людей прибавилось. Это был очень хитрый ход со стороны начальства.

Понимая, что доход сократится практически вдвое, Ева решила, что в освободившиеся дни станет искать другую работу — однодневную, такую же, как и раньше. Иногда это удавалось, иногда — нет. Сегодня было воскресенье — как раз подходящий день для новых поисков.

Она и еще несколько женщин стояли у дверей пекарни, ожидая, когда выйдет хозяин. Ева не смотрела по сторонам, а потому не знала, что двое из тех, кто стоял рядом с ней, прекрасно ее знали — дополнительный заработок искали почти все прачки, работавшие в отеле. Поэтому, когда справа от нее раздался резкий и недовольный голос, она даже вздрогнула.

— Слушай, Ева, зачем ты здесь стоишь? У тебя нет детей, как у нас, и ты не замужем. Одной прожить гораздо проще.

— Мне тоже нужна работа, — тихо ответила она, уже понимая, к чему ведут эти разговоры.

— Нам она нужна больше, — рассмеялась женщина, имени которой Ева не запомнила.

Обычно эта женщина работала через три доски от Евы, а потому они почти не общались.

— У тебя нет больных детей, и ты не голодаешь. Ты ведь работаешь только для себя, не правда ли?

Судить этих людей было бы грешно — они действительно успели обзавестись семьями еще до упадка. У них были малыши, и теперь Ева знала не понаслышке, как бывает страшно, когда болеет ребенок. Если бы хозяин пекарни выбрал именно ее, то это было бы несправедливо, ведь ей не нужно думать о том, чем кормить семью и где достать денег на лекарства. С другой стороны, у нее было больше шансов получить работу — она была молода, крепка здоровьем и молчалива. Стоило ли наживать неприятности? Пять долларов не стоят того, чтобы ежедневно получать замечания и терпеть козни от обиженных женщин, с которыми ей предстояло работать, по меньшей мере, еще несколько месяцев. Ева благоразумно извинилась и ушла.

К этому времени почти все места временной работы были заняты — она осталась ни с чем и вернулась домой, не зная о том, что Адам и его дети приходили к ней, желая пригласить на прогулку. Она переоделась и вновь вышла из дома, чтобы отправиться в отель. Неделю назад, когда изменения в графике работы были еще в новинку, работодатель сказал, что для девушек, у которых появились свободные дни, есть другая работа. Подозревая, что это предложение связано с чем-то незаконным, Ева решила проигнорировать объявление, но сейчас у нее просто не осталось выбора. Случай у пекарни не был первым или единственным, и она подозревала, что такое будет продолжаться и дальше. Платить за комнату, покупать еду и оплачивать электричество со скудным заработком будет невозможно. Что она станет делать тогда? Ева решила попытать счастья — вдруг та работа, что предлагалась в отеле, на самом деле была не такой уж и страшной?

В холле ее сразу же остановили, и она сказала, что работает прачкой. Тогда охранник спросил, почему она не воспользовалась служебным входом, на что ей пришлось ответить, что сегодня не ее смена. Он сразу все понял и отвел ее в кабинет хозяина отеля.

Мистер Коул, к счастью, был свободен — он отпустил последнего посетителя всего три минуты назад. Это был рослый светловолосый мужчина с густым низким голосом и темно-серыми глазами. К появлению Евы он отнесся весьма благосклонно и даже улыбнулся ей.

— Насколько я понимаю, вы не замужем? — спросил он, указывая ей на место напротив.

— Да, я не замужем, — согласилась она.

— И у вас нет детей?

— Нет.

— В таком случае вы нам подходите, — еще раз улыбнулся он.

Его цепкий взгляд должен был показаться подозрительным, но Ева слишком сильно отчаялась, и все ее мысли занимала только работа. Оказаться на улице значило бы умереть — по крайней мере, сейчас.

— Вы готовы приходить сюда в те дни, когда не заняты в прачечной? — спросил между тем мистер Коул. — Нам нужны горничные.

Горничные — это очень хорошо. Таким работницам платили гораздо лучше — почти в два раза больше, чем прачкам. Хотя, вполне возможно, это было связано с тем, что горничным приходилось сталкиваться с клиентами, которые часто бывали не совсем честными и порядочными людьми. К тому же, когда Ева впервые пришла сюда в поисках работы, никакие горничные были не нужны — их вполне хватало.

— Вы сохраните место в прачечной, так что бояться вам нечего. Попробуете поработать для начала, а потом, если станете хорошо справляться, мы переведем вас на более ответственную должность.

Попробовать можно всегда — тем более, если есть шанс отступиться и вернуться в прежнее положение. Ева согласилась работать на таких условиях. Она очень спешила, и была немного расстроена утренним случаем возле пекарни, а потому не спросила, что за ответственная работа будет предложена ей в случае первого успеха.

Обратно Мэтью вернулся уже на руках своего отца — набегавшись и напрыгавшись по дороге, он слишком сильно устал. Дебби вытащила из кармана припрятанный и завернутый в газету бутерброд с маргарином, и отдала его младшему брату. Они отвыкли ходить по улице, они забыли о том, что значит городской шум и постоянная толкотня, а потому прогулка измотала их обоих. И все-таки они были счастливы — Адам смотрел на их раскрасневшиеся счастливые лица и ощущал всепоглощающую радость от того, что его дети, наконец, получили хоть какое-то вознаграждение за свое терпение. Они никогда не просили у него сладостей или фруктов, и всегда радовались даже самой скромной еде. Они потеряли маму, но никогда не винили его в том, что остались полусиротами. Иногда он просыпался по ночам и думал о том, что должен хоть как-то поблагодарить их за это. Тогда ему становилось особенно горько от осознания, что он не может ничего им купить или хоть чем-то их порадовать.

Они слишком устали для того чтобы зайти к Еве и поинтересоваться ее делами. Впрочем, им это было и не нужно — они вернулись домой, пообедали и улеглись спать.

Адам перебивался случайными заработками до самого марта. Он страшно уставал, но это были хорошие времена — по вечерам его ждали дети, которые всегда радовались его возвращению. Иногда Дебби уходила к Еве и приходила обратно только рано утром. Она рассказывала, что у Евы появилась новая одежда специально для какой-то работы, но Адам старался не обращать особого внимания на эти разговоры. Ему нравилась Ева, но она была слишком молодой, и он считал, что у нее полно других перспектив. Если бы она вышла замуж за удачливого человека, то, вполне возможно, смогла бы обосноваться в хорошем доме и родить своих детей. Зачем мешать девушке своими визитами и разговорами? К тому же, у него почти никогда не было сил или времени для поздних бесед, хотя иногда Ева приводила Дебби сама. В такие дни они просили ее остаться на чай (который был простым кипятком). В один из своих редких выходных Ева научила Дебби сушить на сковороде морковную стружку. С тех пор в доме появился густой и крепкий морковный чай, и Адам исправно покупал морковь раз в две недели, чтобы Дебби могла его приготовить. Это было чудесно — почувствовать хоть что-то из старой жизни и хотя бы по утрам пить вкусный чай. Дебби очень гордилась своим новым талантом. Она быстро училась всему новому, и Адам стал замечать присутствие Евы в доме даже в те дни, когда она не заходила к ним в комнату. Разные хозяйственные хитрости и небольшие подарки говорили сами за себя — она продолжала баловать его детей и заботиться о них.

Ему ничего не было известно о том, что Ева стала работать горничной в том же отеле. По каким-то причинам она сама предпочла не говорить об этом Дебби. Она знала, что Дебби непременно расскажет об этом отцу. Что тогда подумает о ней Адам? Зная, что отель пользуется дурной славой, вряд ли он одобрит ее выбор. Ева едва отдавала себе отчет в том, как сильно ее заботило мнение совершенно постороннего человека.

Пока что на работе было спокойно и даже комфортно. Каждую неделю она получала двойную зарплату, причем часть, которую ей выплачивали за работу горничной, была намного больше той, что она получала за стирку. Она быстро поняла, с чем связаны многочисленные слухи вокруг отеля — среди клиентов часто бывали мелкие бутлегеры из Нью-Йорка, приезжавшие отдыхать и веселиться на выходные. В Канаде сухой закон отменили, а в США он продолжал действовать, так что многие американские подпольщики предпочитали прятать груз за северной границей — отсюда его было проще переправлять в родные города, чтобы потом продавать выпивку так и не отвыкшему от спиртного населению. Подвал отеля, в котором она работала, был полностью заставлен ящиками с виски — об этом она узнала уже на второй неделе работы горничной. Приезжая за новой партией товара, бутлегеры оставались в отеле на ночь — устраивали себе небольшие праздники и передышки. Основной доход шел именно из их карманов. Обычно от них не бывало больших проблем. Ева привыкла убирать номера, сообщать о мелких поломках — результатах пьяных драк, и отмахиваться от вялых заигрываний. Она не была самой младшей в штате — в ее смене работала восемнадцатилетняя девушка, которой приходилось совсем тяжело. Однако надоедливые попытки флирта порой выводили из себя даже ее, и Ева терпела сальные намеки и непристойные шутки из последних сил, напоминая себе, что нуждается в этой работе.

Эти мелкие неприятности быстро забывались, когда она возвращалась домой, где можно было вскипятить воду в кастрюле и смыть с себя всю грязь, налипшую за время бесконечного снования между преступниками и обычными клиентами, которые, порой бывали еще большими хамами, чем те же самые бутлегеры. Иногда ей везло, и она проводила несколько часов рядом с Дебби. В особо удачные дни Еве удавалось поужинать вместе с Адамом и его детьми. Она старалась использовать все выгодные стороны, открывавшиеся от дополнительной работы, а потому часто приносила или отдавала Дебби что-нибудь вкусное — апельсины или печенье.

В апреле, когда снег окончательно сошел со всех улиц, Адам решил попытать счастья на ферме еще раз. Еще зимой, когда он и двое других рабочих с окрестных хозяйств чинили крышу свинарника, он слышал, что весной хозяину вновь будут нужны рабочие. Он не знал, сколько времени займет эта работа, и что для нее потребуется, а потому решил выкроить один день и съездить в деревню, чтобы самостоятельно все выяснить. В очередное утро, когда ему не удалось наняться в городе, он, не заходя домой, отправился на ферму. Вернулся он только под вечер — усталый, но довольный и полный надежд. В кармане у него лежали десять долларов, которые удалось заработать за день, а в памяти он вновь и вновь прокручивал слова хозяина фермы: «Приезжай завтра и оставайся на пять дней. Заплачу так же, как и зимой». Работа была сложная — корчевать пни на участке, который хозяин выкупил за бесценок у разорившегося соседа. Волноваться было не о чем — Адам был уверен в том, что Ева сможет заходить к детям хотя бы по вечерам, и одного этого было уже довольно. Было бы замечательно, если бы она оставалась с ними на ночь, но Адам знал, что она не может оставить свою комнату, поскольку домовладелец обязательно захочет сдать пустующее помещение кому-то другому, и в результате Ева останется без крыши.

Впрочем, Адаму удалось договориться обо всем с домоправителем. В результате жилье осталось за ней, и теперь она могла беспрепятственно ночевать вместе с его детьми. Начался сезон дождей, и стены в ее комнате покрылись темной плесенью, так что Ева была даже рада покинуть это место хотя бы на какое-то время.

— Я немного скопила за то время, что работаю в отеле, — призналась она, когда Адам уже собрался уйти.

— Это здорово. У тебя есть какие-то планы?

Она смущенно улыбнулась:

— Пока что только думаю только о переезде.

Адам попытался не подать виду, что эти слова испугали и расстроили его. Он вновь напомнил себе, что не имеет права вмешиваться в ее жизнь или просить ее о том, чтобы она осталась рядом с ними. У нее впереди было собственное будущее, в котором, вероятно, не оставалось места для непутевого вдовца и его маленьких детей.

— Если при переезде будет нужна помощь, только скажи, — бодро сказал он.

Ева покачала головой:

— Нет, помощь вряд ли понадобится. Хотелось бы просто вернуться в ту комнату, где мы с мамой жили до того, как все это началось. Хозяин говорит, что в конце месяца она освободится, а у меня как раз есть деньги на все лето — смогу оплатить сразу три месяца и ни о чем не беспокоиться.

Дышать сразу же стало легче. Адам улыбнулся, не скрывая своей радости.

— По правде говоря, я боялся, что ты совсем съедешь из этого дома.

Она заправила прядь волос за ухо и вздохнула:

— Съехать и опять остаться в полном одиночестве? Нет уж.

На душе у обоих стало теплее, и никто не задумывался о том, что в обнищавшем мире не бывает ничего постоянного. Переменчивая жизнь приучила их радоваться настоящему, не загадывая наперед. Решать проблемы по мере их возникновения, беспокоиться только о текущем дне и благодарить жизнь за возможность оставаться вместе с любимыми — это был их способ выживать и стараться сохранить человеческое достоинство.

Вот и сейчас Адам думал только о том, что сможет привезти достаточно денег, чтобы купить детям летние сандалии и по одной смене одежды. Держать их взаперти зимой — это одно дело. Летом он не мог заставить их чахнуть в четырех стенах — Дебби и Мэтью должны были бегать по двору и играть с другими детьми.

Когда он вернулся, Евы в доме не было — она ушла на работу как раз за полчаса до его приезда. Дебби встретила его с широкой улыбкой и раскрытыми объятиями — за зиму они очень сильно сблизились, и теперь она обнимала его так же крепко, как когда была еще совсем маленькой. С тех пор, как не стало их матери, дети многое поняли и осознали, и первое, что им пришлось принять — у них нет никого кроме отца. Никто не любил их так, как он, и они отдавали ему всю свою любовь в ответ, не разделяя ее на других. Место, которое занимала в их жизни Ева, было совершенно иным — они не воспринимали ее как родного человека, и относились к ней скорее, как к подруге. За прошедшие месяцы Адам стал для них всем, и теперь они не стеснялись показывать ему свои чувства.

В кармане у него было семьдесят три доллара — два доллара пришлось заплатить за дорогу до города. Вместе с деньгами он привез и хорошие новости — ему удалось найти в деревне небольшой дом, где они могли бы прожить несколько месяцев. Конечно, плата за их комнату была внесена на год вперед, и Адаму было жаль этих денег, но с другой стороны он понимал, что не сможет постоянно бросать своих детей на Еву, связывая ее по рукам и ногам.

— Как вы провели время? — усадив Мэтью к себе на колени, спросил он.

— Еву кто-то побил, — сразу же выдал малыш, очевидно, еще не понимая до конца всего смысла собственных слов.

— Что? — автоматически переспросил Адам.

— У нее синяк на лице. На глазу. Большой такой. Некрасивый.

— А где она сама?

— Ушла работать.

Дебби запустила в братика тряпкой, которой стирала пыль с подоконника.

— Все разболтал уже? Ева просила никому не рассказывать! У тебя слишком длинный язык, Мэтт.

Адам снял с обиженного Мэтью повисший клочок грязно-белой ткани и строго предупредил дочь:

— Осторожнее со словами, он еще маленький. Это правда?

Несмотря на горячее желание сберечь секрет Евы, Дебби честно кивнула:

— Да.

— Когда этот синяк появился?

Девочка опустила голову и тихо ответила:

— Вчера она вернулась уже с таким лицом. Плакала в ванной. Просила не говорить тебе.

Адам тяжело вздохнул:

— Если кто-нибудь когда-нибудь еще раз попросит тебя, чтобы ты о чем-то мне не рассказывала, ты должна обязательно поговорить со мной об этом, ясно? Я сам со всем разберусь.

— Вот и она так сказала. Просто еще она объяснила, что этот синяк никого из нас не касается, и она не хочет, чтобы ты спрашивал о том, кто ее побил. Мне кажется, она очень боится.

Адам поцеловал Мэтью в макушку, а потом спустил его на пол, застегнул куртку и вышел за дверь. Дебби выбежала следом за ним в подъезд, и он остановился.

— Детка, вернись домой. Просто вернись домой, ладно? Я скоро приду.

— Папочка не ходи, пожалуйста, — встав босыми ногами на голый бетонный пол, взмолилась она. — Ты же знаешь, где она работает? Про то место говорят плохие вещи.

Откуда она могла это знать? Даже ему не было известно, где работала Ева, и уж тем более он не знал о толках, бродивших вокруг нее самой. Дети всегда сидели дома и почти ни с кем не общались. Так откуда Дебби могла знать подобные вещи? Адам поднялся по лестнице, взял ее на руки и занес в комнату.

— Расскажи мне, что ты знаешь о том месте, где работает Ева.

Дебби шмыгнула и вытерла нос рукавом. Отвечать ей не хотелось, и она отчаянно боролась с желанием утаить правду. Глядя на ее страдальчески сдвинутые брови, Адам понял, о чем тут шла речь.

— Детка, не надо бояться, хорошо? Я не буду тебя ругать и никому не скажу, если ты этого не захочешь.

Она кивнула, и сделала глубокий вдох, перед тем как заговорить:

— Миссис Дарти приходила позавчера. Она называла Еву плохими словами и говорила, чтобы мы выгнали ее отсюда. Сказала, что Ева работает в плохой гостинице, где ходят пьяные мужчины, и что она… получает грязные деньги. Что ей не место рядом с нами, и что если она будет жить здесь, то и про нас тоже начнут говорить плохо. Как про нее.

Адам обнял ее, поцеловал в висок и после некоторого раздумья сказал:

— Знаешь, детка, ты ни в чем не виновата. Но если миссис Дарти зайдет в следующий раз, ты просто не открывай ей дверь, ладно? Просто не впускай ее сюда. Еву мы знаем очень хорошо — она сделала нам много доброго и делилась тем, что у нее есть. А миссис Дарти мы не знаем, и она нам не друг. И на будущее вот что я тебе еще скажу: не стоит дружить с теми, кто любит говорить о других плохие вещи. Потому что обязательно придет время, когда этот человек начнет говорить гадости о тебе.

Мэтью следил за ними с кровати, и его встревоженный взгляд говорил сам за себя — странное поведение сестры и еще более непонятные слова отца сбили его с толку, и он испытывал почти испуг от такой неожиданно мрачной атмосферы. Поэтому, отпустив Дебби, Адам подошел к нему, чтобы объяснить все другими словами.

— Малыш, все в порядке, — положив руку на его плечо, сказал он. — Просто иногда приходят люди, которых не нужно слушать. Верить нужно поступкам, а не словам, понимаешь? Сказать можно что угодно, и люди говорят больше, чем следует. Мы не можем их остановить, но зато мы можем решить, верить им или нет.

Мэтью серьезно кивнул и улыбнулся.

Все становилось куда проще. Поскольку Адам не позволял себе интересоваться делами Евы, он вряд ли смог бы сразу понять, куда ему нужно идти, но теперь Дебби и миссис Дарти облегчили его задачу — в округе был только один отель, пользовавшийся скверной репутацией. Найти его было просто, а вот проникнуть внутрь — гораздо сложнее. Припоминая, что как-то в разговоре Ева упоминала о прачечной, он решил обойти здание, чтобы подобраться к служебному входу.

К счастью, был день, когда она действительно находилась в прачечной, хотя до стирки дело еще не дошло — как раз в это время она выслушивала длинную и наполненную неприятными подробностями речь владельца гостиницы. Мистер Коул не любил длительных монологов и выговоров — будь его воля, он вышвырнул бы провинившуюся горничную вон без лишних слов. Однако ему хотелось устроить показательное увольнение, чтобы у других девушек, работавших так же, как и Ева, создалось правильное впечатление.

Адам вошел в дверь, не встретив никого, кто мог бы его остановить. В соседнем помещении было тихо, но дальше по коридору располагались и другие комнаты, назначения которых он не знал. Когда же он, наконец, увидел молодого человека в фартуке, очевидно, вышедшего из кухни, до его слуха уже долетел разгневанный и властный голос, который, судя по звуку, распространялся из дальней двери. Разобрать слов Адам не сумел — парнишка отвлек его своими вопросами.

— Кто вы такой? Как вы сюда вошли? Что вам надо? — глядя на него возмущенно округлившимися глазами, зачастил он.

— Я ищу девушку по имени Ева. Она работает в прачечной, ответил Адам.

— Вам нужна Ева? — удивился парень. — Вы выбрали неподходящий момент. Подождите ее лучше на улице, не то ей придется несладко. Ей и так достается.

Последние слова вкупе с воспоминаниями о рассказах детей подействовали на Адама иначе — он взял паренька за плечи и отодвинул с дороги, чтобы пройти дальше, ориентируясь на просачивавшийся из-за дальней двери голос. Мальчишка остался на своем месте в полной растерянности, и это временное затишье позволило Адаму выхватить клочок гневной тирады. Фразы «разозлить клиента», «чертова тупица», «провоцировать неприятности» и «проклятая девственница» сказали даже больше, чем он хотел знать. Он уже не сомневался в том, что объектом оскорблений была Ева, и ему оставалось сделать всего несколько шагов, чтобы добраться до человека, от которого исходили эти унизительные слова.

За новой открывшейся дверью была стандартная в своей гротескности картина. Выстроенные в шеренгу девушки и женщины, вынужденные наблюдать за тем, как перед ними распекают на все корки одну из них, предварительно выведенную из строя — ни дать, ни взять, просто женская тюрьма нового образца.

Источник шума стоял лицом к двери, и увидел Адама первым. Это был здоровенный детина средних лет, нависавший над Евой и одаривавший ее столь неприятными эпитетами. Адам остановился в дверях, позволяя хозяину оценить все прелести сложившейся ситуации.

— Вы кто такой, черт вас дери? — детина не замедлил с реакцией.

Ева повернулась к двери, и Адам на миг утратил способность произносить пристойные слова. Синяк расползался под бровью и тянулся дальше, обводя глаз чернеющим ореолом к самой скуле. О разбитой и припухшей губе дети ему благоразумно не сообщили, но теперь говорить было и не нужно.

— Это что такое? — позабыв о том, что тыкать в человека пальцем неприлично, потребовал он. — Кто это сделал?

Громогласный оратор сделал шаг к нему, и Адам вошел в комнату, закрыв за собой дверь. Здоровенный и рыхлый мужчина с мягким задом и по-женски холеными руками вовсе не нагонял на него страх.

— Кто ты такой, мать твою? — заорал здоровяк, пытаясь вернуть себе главенствующий статус.

— Я ее муж! — ни с того ни с сего ответил Адам.

Он очень редко повышал голос, да и лгать ему доводилось нечасто, но в этой ситуации он рассудил, что было бы неблагоразумно говорить правду — статус простого соседа свел бы на нет весь эффект от его появления.

Мужчина развернулся к Еве и занес над ней ладонь:

— Ах ты, лживая тварь!

Адам поймал его за рукав. За прошедшие недели, когда он тяжело работал почти каждый день и постоянно гнул спину, поднимая тяжести, его руки окрепли и загрубели. Еще прошлым летом Адам и не подумал бы, что сможет сделать нечто подобное, но теперь он ясно ощущал собственное физическое превосходство над этим человеком.

— Ева, ты должна выйти отсюда, — сказал он, удерживая руку хозяина на весу.

Повторять не пришлось — Ева развязала фартук, выбросила его в кучу тряпья и вышла за дверь. Через несколько минут Адам присоединился к ней. За закрывшейся дверью прозвучали возмущенные слова:

— И если кто-то еще солгал мне насчет своей семьи, лучше признайтесь прямо сейчас!

Ева шла, не оглядываясь и не пытаясь сбавить шаг, но на улице, когда отель остался за ближайшим поворотом, она остановилась и прислонилась спиной к холодной кирпичной стене. Адам успел подхватить ее под локоть, когда она стала опускаться на асфальт, и ему удалось обнять ее, приняв большую часть ее веса.

Ее тело сотрясалось от рыданий, и она беззвучно шептала непонятные слова. Через несколько минут он смог разобрать несколько фраз, которые она повторяла вновь и вновь:

— Что у нас за жизнь? — говорила она. — Разве мы живем? Что это за жизнь?

Она схватилась за рукава его рубашки и прижалась к нему, не обращая внимания на прохожих. Так больно ей не было уже очень давно.

Три дня назад ее чуть было не изнасиловал пьяный клиент, который решил, что ему позволено распускать руки. Тогда ей удалось вывернуться и убежать, но одна из горничных предупредила ее, что лучше не говорить об этом начальству и не пытаться жаловаться другим. А вчера в отеле была вечеринка бутлегеров, и она не успела вовремя выйти из номера. Ева не хотела вспоминать о том, что произошло, но от нее тут почти ничего не зависело.

Позже, когда они сидели в ее комнате, она все рассказала Адаму. О случае в номере американцев узнал хозяин, но он ничего не сделал — наоборот отругал за то, что она посмела воспротивиться. Для этого при собеседовании и выяснялись детали семейного положения — чтобы разгневанные мужья не заявлялись в отель с претензиями. Замужние горничные были слишком затратным удовольствием — с девушками все было проще. Их можно было бы вышвырнуть вон, не опасаясь последствий и шума. Кому и что может рассказать опозоренная девушка? Она сделает все, чтобы утаить свое унижение от других, она будет бояться, что никто не возьмет ее замуж. Владелец и его приезжие гости были надежно защищены этой стеной молчания.

Ева оказалась другой. Она не постыдилась рассказать о своей беде Адаму, и в тот момент ей было все равно, что он мог о ней подумать. Да, она сама была во всем виновата — зачем она согласилась работать горничной? Зачем она вообще пришла на работу в этот отель? Однако Ева знала, что повидавший голод и безденежье Адам не станет судить ее слишком строго. Еще неделю назад она так сильно боялась его осуждения, а сейчас вдруг поняла, что может ему довериться.

Когда другие делали ей больно, обижали ее или говорили о ней гадости, ей хотелось найти утешение в руках сильного человека, который погасил бы всю ее боль. Ей, как и любой другой женщине, хотелось просто ощутить себя любимой и защищенной.

Пустые желания — она всегда была одна. Одиночество научило ее справляться с любыми бедами самой — она сжимала зубы, глотала слезы и шла вперед, не оглядываясь на лающих собак.

И вот сегодня случилось чудо — в момент, когда она была готова расплакаться от публичного унижения, в дело вмешался Адам. Он солгал, назвавшись ее мужем, но по большому счету это не имело значения. Вряд ли он был рыцарем в сияющих доспехах, и Ева не верила в то, что этот героический поступок станет основанием для романа. Важным было лишь одно: хоть раз в жизни случилось то, о чем она мечтала.

Немного успокоившись, Ева умылась и вернулась в комнату.

— Вам, наверное, нужно к детям. Они беспокоятся о вас.

Адам улыбнулся:

— Я о них тоже беспокоюсь, но сейчас меня тревожишь ты. Сможешь остаться одна?

Она кивнула в ответ:

— Конечно.

— Если тебе не хочется сейчас быть в одиночестве, я приглашаю тебя к нам. Конечно, наша комната тебе уже опротивела, но, по крайней мере, у тебя уж точно будет компания.

— Я не хочу быть одна, — призналась Ева. — Но я не могу подняться к вам. Как оказалось, люди зашлюховали меня за то, что я работала в отеле, я сама узнала об этом только вчера. Слухами земля полнится.

— Ничего страшного, пусть эти люди подавятся своими словами, — ответил он. — Мне все равно.

— У вас есть дочь, вам не должно быть все равно.

Он покачал головой:

— Как знать? Может быть, мы уедем из этого дома и уже не вернемся сюда. Я нашел работу на ферме, и у меня есть возможность снять домик поблизости. Мои дети в безопасности.

Вот так рушатся сказки. Рыцарь продолжал жить обычной жизнью, и его сердце было безраздельно отдано детям — для Евы оставалась только капля человеческой благодарности, вылившаяся в благородный порыв. Скоро он уедет, и его дети вместе с ним. Ева заставила себя улыбнуться:

— Это замечательно. Я очень рада, что вы нашли работу за городом — говорят, там проще выжить. Можно собрать хоть какие-то запасы на зиму. С детьми там будет проще.

Если продолжается его жизнь, то почему она должна стоять на месте? Ева отбросила сантименты подальше и подумала о том, что вновь осталась без работы.

Адам проворочался с боку на бок всю ночь — сон, так крепко связавший его детей, почему-то не спешил приходить к нему. После всего, что рассказала ему Ева, он не хотел оставлять ее в этом доме, но и взять с собой, не посоветовавшись с детьми, тоже не мог. Ему было известно, к чему приведет решение уехать за город вместе с незамужней девушкой — им придется либо пожениться, либо разбежаться и больше никогда не встречаться. Имел ли он право предлагать ей такое скоропалительное решение? Брак, заключенный без ухаживаний, признаний и обещаний — совсем не то, о чем мечтают девушки. Потом она начнет жалеть о том, что так много всего упустила, но будет уже слишком поздно. Все получится так же, как и с Беккой. Она станет отдаляться от него и с каждым днем будет все больше думать обо всем, что потеряла, связав свою жизнь с бедным мужчиной. А потом она уйдет, и детям придется проходить через весь этот ужас снова. Может ли он подвергнуть их такому риску?

Мысли разрывали его голову, и Адам поднялся в четыре часа утра, чтобы посидеть на кухне, выпить холодной воды и хорошенько все взвесить. Дебби выскользнула из своей постели и последовала за ним бесшумной тенью.

Она села напротив него и, подражая отцу, налила себе полный стакан воды.

— О чем ты думаешь? — серьезно глядя прямо ему в глаза, спросила она.

— Я хочу пригласить Еву поехать с нами.

— Поехать куда?

Адам тихо рассмеялся: он и забыл о том, что не сказал детям о намечающемся переезде. Пришлось вернуться к самому началу и объяснить все толком:

— Фермер, на которого я работал в последние дни, очень хорош в своем деле. У него большое хозяйство, а рабочих рук не хватает — честных работников немного. Он предложил мне работать постоянно, и я даже приглядел там домик, который будут сдавать за двадцать долларов в неделю. Это дороговато, но нам хватит оставшихся денег — в деревне еда не такая дорогая. Там можно набирать дрова бесплатно — только рубить их придется самим, но с этим я справлюсь. Я к тому, что электричество почти не нужно — плита тоже дровяная. Только покупай свечи, и все дела.

Дебби кивала и улыбалась. Перспектива пожить где-то в другом месте ей нравилась, хотя она почти не понимала, что значит жить без электричества.

— У нас будет дом как у бабушки? — вдруг спросила она.

— Да, точно. Помнишь, как бабушка рассказывала, какой вкусный хлеб получается на дровах? У нас будет такой же.

— И ты хочешь взять с собой Еву? Будешь платить ей, чтобы она смотрела за домом?

Это было бы замечательно, но, к сожалению, такое предложение казалось невозможным.

— Я бы и рад, — согласился Адам. — Да только, если она поедет с нами, люди поймут это неправильно. Подумают, что она моя жена и ваша мачеха.

— Или мама, — предположила Дебби.

— Или мама, — подтвердил ее слова Адам.

— Ну и что? Зато ее никто больше не будет бить. И если она умеет обращаться с такой плитой, то научит меня готовить еду. Было бы хорошо пожить рядом с ней и не бояться, что она скоро уйдет. Мне нравится Ева. Ты мог бы даже жениться на ней, если она этого хочет.

Адам опустил глаза и повертел в руках стакан, не зная, как подобраться к опасной теме. Они еще не говорили о смерти Бекки, хотя Дебби понимала гораздо больше, чем он мог себе представить.

Тянуть слишком долго было нельзя, и он, сделав вдох, приступил к самому сложному:

— Ты не думаешь, что она займет место мамы?

Взгляд Дебби вмиг утратил осмысленность, и она словно замкнулась в себе. Адам тут же пожалел о произнесенных словах, но не успел он начать корить себя за них, как она заговорила:

— Мамино место? Это какое место? Скорее это будет место нашей нянечки или место учительницы по домоводству.

Вот и причина, по которой она так спокойно пережила смерть Бекки и быстро смирилась с тем, что ей придется повзрослеть раньше положенного срока. Дебби не была знакома со своей матерью — няня и учительница были ей ближе, чем родившая ее женщина. Пока у Адама были деньги, и его канцелярский магазин процветал, он мог позволить себе расходы на прислугу, благодаря чему Бекка спокойно жила, не вмешиваясь в обычные дела. Когда весь комфорт исчез вместе с деньгами и большим домом, Бекка погасла и утратила интерес к будущему — познакомиться с собственными детьми ей так и не довелось. Только сейчас, спустя какое-то время после ее смерти, Адам мог признать, что его жена была эгоистичной особой, сосредоточенной только на самой себе.

— Ты права, — признался он. — Ева не займет мамино место. Так значит, я могу пригласить ее с нами?

Дебби легко кивнула — очевидно, для нее в этом решении не было ничего сложного.

— Мэтью тоже будет рад.

Адам подошел к ней и поцеловал в лоб. Она и вправду была пугающе рассудительной.

Оставалось поговорить с самой Евой, и это было даже сложнее, чем беседовать с дочерью. Он не стал откладывать эту задачу и спустился на первый этаж уже в половине шестого. Вполне возможно, Ева еще спала, но Адам слишком боялся, что не успеет застать ее — потеряв работу, она могла бы отправиться на поиски другого заработка ранним утром. Уследить за ней было невозможно, поскольку она жила на нижнем этаже, а потому он решил перестраховаться.

К его удивлению, Ева открыла почти сразу же — очевидно, бессонница мучила не только его. Она впустила его без лишних слов, чтобы не тревожить соседей разговорами, и поприветствовала лишь после того, как закрыла за ним дверь.

— Доброе утро, — хрипло выдохнула она. — Нужно посидеть с детьми?

Он замялся, не зная, как сказать ей, зачем он в действительности пришел. Ева терпеливо ждала, но жадное любопытство исходило от нее упругими волнами, и Адам решил не тянуть с объяснениями.

— Я хотел бы пригласить тебя поехать с нами. Знаю, это решение еще больше убедит наших соседей в том, что мы состоим в связи, но не все ли равно?

— А как же ваши дети? — скрестив руки на груди, спросила она.

Ее черные волосы вились змейками по плечам, и ее тело все еще излучало сонное тепло, говоря о том, что она покинула постель совсем недавно. Возможно, проснулась она уже давно — ее взгляд был осмысленным и ясным, но с кровати ее поднял именно его стук.

— Дебби будет рада, если ты присоединишься к нам. Насчет Мэтью я почти уверен.

— Я не об этом. У вас девочка, нужно подумать о ее репутации тоже.

— Я назову тебя своей женой, и никто не станет этого проверять. Прости, что мне приходится так говорить, я знаю, мужчины тебе сейчас противны, и ты не помышляешь о замужестве, но я не могу бросить тебя здесь.

Ева прошла в комнату и пригласила его пройти следом. Адам впервые был в жилой части ее дома — каждый раз, когда он приходил сюда, она принимала его на кухне.

Разобранная постель, сложенные на полу книги, включенная лампа — все здесь говорило Адаму о том, что его впустили в таинство личной жизни. Этот жест доверия должен был сообщить ему ее ответ без всяких слов, но Ева решила закрепить результат конкретными действиями.

— По правде говоря, я боялась, что останусь совсем одна после того, как вы уедете отсюда, — сказала она. — Я и мечтать не смела, что вы позовете меня с собой. Меня пугает сама мысль о том, что я останусь здесь после всего произошедшего.

— Уверяю, я ничего от тебя не потребую, ты можешь быть спокойна — мы будем спать в разных комнатах, и дети будут всегда лежать рядом с тобой.

Она улыбнулась:

— Я не боюсь вас. Я вам верю.

Апрельские дни быстро набирали тепло, а в деревенском домике жилось уютно и безопасно. Ева поднималась в четыре часа утра, готовила завтрак для Адама, провожала его на работу, а потом вновь укладывалась в постель, чтобы встать вместе с детьми — обычно в семь или половине восьмого. Такой распорядок нравился ей своей незамысловатостью и постоянством. Она не думала о неопределенном будущем и старалась наслаждаться каждым моментом безопасного настоящего. Еды здесь было гораздо больше, хотя рацион и выглядел достаточно просто.

Дровяная печь, масляная лампа, старое корыто для стирки, веревка, протянутая прямо на улице между двумя деревьями — все было старым, но надежным. Каждый день они отправлялись к реке и играли на берегу — пытались удить рыбу и разводили костер. Через неделю Дебби поймала крошечную рыбку, и Ева предложила им сварить из нее суп или запечь на углях. Они предпочли сварить суп, справедливо рассудив, что так каждому достанется хотя бы небольшой кусочек и еще получится много бульона.

Адам откладывал деньги, ничего от нее не скрывая — она даже знала, где он хранил свои сбережения. Вскоре Ева и сама нашла дополнительный заработок — стала помогать местной белошвейке. Она забирала работу домой, и почти полдня проводила с ниткой и иголкой — пришивала кружева к простыням и наволочкам. В моду входило дорогое постельное белье ручной работы, и Еву удивляло, что у некоторых людей еще есть деньги на подобные пустяки.

Когда Адам возвращался поздним вечером, его всегда ждал горячий ужин. Ева содержала дом в идеальном порядке, а Дебби помогала ей в этом. Жизнь казалась счастливой и безоблачной.

Для самого Адама все упростилось и приобрело ясность. Его дети были сыты, рядом с ними всегда находилась взрослая помощница, а сам он уже не беспокоился о работе — платили ему хорошо и без задержек. То, что удалось скопить, должно было пригодиться зимой, а сейчас им хватало овощных блюд и дичи — он почти каждый день приносил домой что-нибудь. Ева ловко управлялась с нехитрым хозяйством и тоже не теряла времени даром — иногда он заставал ее за шитьем, и внутренне радовался за нее. По крайней мере, зимой она не останется на улице. Если, конечно, захочет уйти и жить сама. В душе Адам надеялся, что Ева не оставит их даже когда придет время возвращаться в город.

По ночам он поднимался с постели и тихо подкрадывался к комнате, в которой спали Дебби и Ева. Он слушал их дыхание, глядел на безмятежные лица и думал о том, что впервые за долгое время его дочь могла позволить себе побыть ребенком. Ева вернула ей хотя бы часть детства, взяв на себя тяжелую работу и мелкие бытовые решения. Возможно, Дебби нравилось быть взрослой, но этот груз был слишком тяжелым — он мог запросто повредить ее хрупкие плечи. Теперь Дебби была довольна — Ева не притесняла их и не пыталась решать все сама, но при этом умудрялась брать в свои руки самое сложное.

Конечно, между ними случались и недомолвки, но о них Адам ничего не знал — они успевали помириться еще до его возвращения. Дебби никогда не сравнивала Еву с Беккой, и не пыталась напомнить ей о том, что на самом деле у них нет матери. Она многое прощала Еве, понимая, что только благодаря присутствию взрослого человека они с Мэтью могли жить в безопасности.

Мэтью был единственным, кому все нравилось — он был счастлив бегать по улице целыми днями и умываться по вечерам теплой водой, которую Ева грела в большом металлическом тазу. Он специально дожидался отца, чтобы потом поплескаться вместе с ним, воображая себя таким же большим и сильным человеком, который только что вернулся с работы, хотя вся его работа состояла в бесконечных играх. Такие моменты были для Адама самыми счастливыми — он гордился любовью своих детей и ценил ее больше всего остального.

Многое менялось только в присутствии Евы. По утрам он ловил себя на том, что стал стесняться ее. Словно он вновь стал мальчишкой, который остался наедине с красивой девушкой. Ее спокойствие и немногословность смущали его еще больше, и порой завтраки превращались в бесконечную пытку. К лету Ева заметила это и стала оставлять его в одиночестве, позволяя поесть без волнения и неловкого молчания, но он так и не научился чувствовать себя свободнее.

Адам твердо знал, что не смог бы успокоиться, даже если бы она исчезла из этого дома. Тогда он стал бы тосковать по ней и жалеть о том, что не говорил с ней, пока была такая возможность. Однако как только Ева оказывалась рядом, он терял способность говорить что-либо внятное. Сложнее было еще и от того, что мужчины, работавшие с ним на ферме, часто говорили о своих женах, и в такие моменты его молчание казалось им подозрительным. Адаму было нечего добавить, и он сомневался, что стал бы присоединяться к ним, даже если бы был действительно женат, но временами ему казалось, что их с Евой обман уже давно раскрыт.

В июле хозяин фермы подозвал Адама к себе и, прикуривая трубку, спросил:

— Ты хочешь остаться здесь надолго или зимой уедешь в Торонто?

Адам вздохнул:

— Остаться было бы неплохо, но кто знает, что случится за несколько месяцев.

— Здесь ты прав, — согласился хозяин. — Но вот в чем дело — мне нужен человек, который присмотрит за вторым домом — за тем самым, что находится на участке, где вы корчевали пни, помнишь? Платить я тебе за это не буду, но, с другой стороны, и денег за проживание не возьму. Перезимуешь со своей семьей — устрою тебя на всю весну. Если захочешь остаться, то начинай делать запасы сейчас. Я слышал, у тебя очень аккуратная жена, так что не пропадете.

Адам кивнул:

— Спасибо за щедрое предложение и добрые слова. Я, пожалуй, посоветуюсь с ней, спрошу, чего она хочет. Может быть, ей понравится эта идея, и тогда я с радостью останусь.

Хозяин одобрительно засмеялся:

— С женщиной нужно считаться, приятель. Тебе ведь с ней всю зиму в одном доме жить, так что ты уж постарайся, чтобы она была довольна. — Он тяжело вздохнул, видимо, припомнив какой-то случай из своей жизни. — Сейчас у вас все в порядке? Больше не бьешь ее?

Адам даже отпрянул.

— Кого? — уточнил он, хотя все и так было предельно ясно.

— Жену свою. Когда вы приехали, у нее был здоровенный синяк во все лицо. Не мое это дело, просто неприятно…

— Нет, это не из-за меня, — покачал головой Адам. — И я сделаю все возможное, чтобы такое больше никогда не повторилось.

Фермер одобрительно кивнул:

— Вот и хорошо. Ты вообще правильный человек, потому я тебе и предлагаю пожить в том доме. Другого бы ни за что не впустил на свою землю, а ты друге дело.

Уже поздним вечером, когда ужин остался позади, а дети уснули в своих кроватках, Адам заглянул в комнату девочек и жестом подозвал Еву к себе. Она успела распустить волосы и переодеться в сорочку, но ее не смутило его появление — она вышла, в чем была, даже не пожелав прикрыть плечи.

Ночной воздух был теплым и густым, ясное небо сверкало низко опустившимися звездами — в деревне небо всегда кажется ближе. Они отошли от дома, чтобы не разбудить своими разговорами детей.

— Есть возможность остаться здесь на целый год, — сообщил он, не дожидаясь, пока она сама спросит, зачем он ее позвал.

— А как же ваша комната в доме? Владелец не вернет вам тех денег, что вы за нее заплатили.

— Ну и пусть подавится. Мы ничего ему не скажем — просто поедем в воскресенье и заберем оставшиеся вещи, если ты согласишься жить с нами.

Ева опустила голову:

— Все зависит от меня?

Пришлось признаться:

— Лгать не стану — твое мнение решает всё. Все здесь верят, что ты моя жена, и я не могу остаться без тебя. К тому же, как я справлюсь зимой в одиночку? Наверняка сумею запастись картофелем, луком и мукой, но что я стану делать со всем этим? Без женской руки в доме будет сложно.

Она обняла себя руками и вздохнула:

— Так может лучше пожениться по-настоящему и уже не переживать о пустяках? Тогда тебе не придется каждый раз просить у меня разрешения на всякие мелочи.

— Это не мелочи и не пустяки. И даже если мы поженимся, я все равно буду с тобой советоваться.

— Хорошо, тогда давай поженимся, — просто сказала она. — Нельзя прожить вместе всю зиму, не став мужем и женой. Дети не должны видеть такое, они и так уже достаточно насмотрелись на наш обман. Мы не должны заставлять их лгать вместе с нами и не должны внушать им, что мужчина и женщина могут свободно жить вместе, не будучи при этом женатыми.

Слова прозвучали буднично и почти неприятно — Адаму показалось, что она вынуждает себя на этот шаг.

— Подумай хорошо, Ева, — попросил ее он. — Подумай, как следует, пожалуйста.

— Это я сделала тебе предложение, а не наоборот, так что думать нужно тебе, — заметила она.

— Но если мы поженимся, я буду любить тебя гораздо сильнее, чем ты меня, — не успев остановить себя, ответил он.

Ева не шелохнулась и даже не подала виду, что это почти признание стало для нее полной неожиданностью. Она все еще стояла с опущенной головой, и слабый ветер трепал ее тяжелые длинные волосы. Осекшийся и замолчавший Адам понял, что раз уж решился на такой разговор, то должен пойти до конца, не оставляя позади никаких тайн, но едва он сделал вдох, она прервала его:

— Вряд ли ты полюбишь меня, — прошептала она. — Ты будешь брезговать. И любой станет брезговать, но ты хотя бы не пьянствуешь и не имеешь привычки болтать о чужих секретах. Мне уже никогда не стать счастливой женой и гордой матерью, а тебе нужна женщина, которая позаботится о твоих детях. Мы уже давно должны были пожениться — сейчас это самое верное решение.

Руки потянулись к ней сами, и Адам не стал сдерживать себя рамками приличия — он позволил себе поступить так, как ему хотелось. Оказавшись в его объятиях, Ева судорожно вздохнула и уперлась ладонями в его плечи, рефлекторно стараясь защититься. Адам сжал ее крепче, преодолевая сопротивление и ощущая наплыв пьянящей радости от близости ее теплого тела. Он прижался губами к ее волосам и заговорил, заставив ее втянуть голову в плечи:

— Рассказать тебе о том, сколько раз я выходил прочь из дома и спал прямо на земле, лишь бы быть подальше от тебя? Рассказать о том, как я подглядывал за тобой, когда ты читала свои книги или занималась шитьем? Что ты хочешь услышать? Что я брал с собой на работу твои вещи, чтобы смотреть на них и удостоверяться в том, что ты действительно ждешь меня в этом доме? Не дразни меня, Ева. Если хочешь стать моей женой, мы отправимся в город в эти же выходные, и если уж я так долго держал себя в руках, то не хочу срываться прямо сейчас. Дай мне дотянуть до законного брака, когда у нас будет разрешение самого Господа. Не поступай со мной так, словно я всего лишь животное. Ты и представить себе не можешь, что с тобой случится, если я сорвусь.

Говоря эти слова, сжимая ее и балансируя на тонкой грани, Адам не заметил, когда она перестала отталкивать его и обняла в ответ, сцепив руки за его шеей.

Ева повернула к нему голову, и первая прервала его сбивчивый монолог. Она не умела целоваться, но ей хотелось почувствовать его губы и отдать ему то, что так долго копилось в ее душе. Она не знала достаточно красивых и страстных слов, способных выразить ее чувства, и прочитанные книги казались просто ненужным багажом мертвых букв и словосочетаний. Настоящая жизнь была совсем другой — эта жизнь терялась между прикосновениями и поцелуями, она скользила между укусами и торопливыми вдохами, она плавилась между телами и стекала по жилам горячим потоком ощущений.

— Ты ведь будешь меня любить? — сумев выгадать мгновение, спросила она. — Ты ведь будешь защищать меня?

Он отвечал жаркими поцелуями, не произнося слов напрасно, и Ева не требовала признаний, а подчинялась ему и принимала то, что он дарил ей.

Остановиться было сложно, но Адам сумел взять себя в руки, понимая, что не должен заставлять ее отдаваться ему на улице, прямо посреди двора, как какой-то дикий зверь. С большим трудом ослабив хватку, и отдышавшись, он вновь заговорил с ней.

— Я уже люблю тебя. Я уже люблю, Ева.

— И я люблю тебя. Ты лучший человек на Земле.

Ему хотелось возразить, сказать, что он не самый лучший, но Адам понимал, что на любые его слова она обязательно найдет обратные доводы.

Иногда, когда он просыпался по ночам, в его сердце закрадывались сомнения и страхи. Счастлива ли она рядом с ним? Глядя на нее, наблюдая за ней каждый день, и отмечая моменты, когда она считала, будто никто ее не видит, Адам ловил отголоски боли и разочарования. Они поженились больше месяца назад. Лето подходило к концу, и им удалось собрать приличные запасы, которые дожидались лишь переезда в крохотный домик на втором участке. В следующем году хозяин хотел приспособить эту землю под свои нужды, и у Адама была надежда, что они продержатся безбедно хотя бы еще один год.

Он знал, что Ева не из тех женщин, которым нужны красивые платья, дорогие рестораны и бесцельные прогулки по магазинам. Она потратила часть денег, которые сумела заработать за прошедшие месяцы — купила ткань, из которой шила рубашки для Мэтью и сарафаны для Дебби. Когда он спросил ее, не боится ли она, что до следующей весны дети уже вырастут, Ева ответила, что она скроила одежду с расчетом на их рост. О более рачительной и благоразумной жене нельзя было и мечтать.

Однако если не считать той ночи, когда они решили пожениться, между ними почти ничего не происходило. Она очень часто замыкалась в себе, и работала, не глядя ни на кого и не произнося ни слова. Наблюдая за ней в такие моменты, Адам начинал думать, что совершил ошибку, связав ее узами брака.

В сентябре пошли дожди, и в один из таких дней Адам остался дома со своей семьей. Дебби и Мэтью лежали на большой кровати и разглядывали картинки в самой большой книге, которую Ева привезла еще из Торонто. Поскольку Мэтью не умел читать, а Дебби не любила этого делать, они предпочитали просто придумывать собственные истории, основываясь на красочных иллюстрациях. Ева стояла у открытой двери и смотрела на дождь.

— Кажется, у нас достаточно картофеля и лука, — подобравшись к ней, осторожно сказал Адам. — Должно хватить на всю зиму.

Она повернулась к нему и натянуто улыбнулась:

— Осталось только справиться с мукой. Одного мешка, я думаю, нам будет достаточно.

— Можно съездить на мельницу и купить. Если дождь закончится или хотя бы утихнет, к вечеру я возьму у соседей телегу и поеду за мукой.

Ева взяла его за руку:

— Не надо, — вдруг сказала она. — Мука подождет еще до тех пор, пока все дороги высохнут.

Адам улыбнулся и накрыл ее пальцы своими.

— Не нужно так бояться, со мной все будет в порядке, — заверил ее он.

— Все равно лучше останься с нами сегодня, — попросила Ева, и ее взгляд заметно потеплел.

Она преодолела оставшееся между ними крошечное расстояние и обняла его. Это был один из тех редких случаев, когда она проявляла инициативу.

— Никогда не уезжай в дождь, хорошо? — пробормотала она. — Я не хочу отпускать тебя в такую погоду.

— Ну, рано или поздно все равно придется, — справедливо заметил он.

— Пусть лучше поздно, чем рано.

Ее страх перед дождем показался ему нелепым, но он промолчал. Насколько он успел понять, Ева ничего не делала без особой причины.

Ей хотелось спросить его, отчего умерла его первая жена, но она боялась говорить с ним на эту тему. Она вообще много о чем молчала — подавление собственных интересов вошло у нее в привычку, и она редко давала волю любопытству или желаниям. Подкравшаяся зима застала их в уже новом доме, где была всего одна большая комната и крохотная кухонька, на которой они едва умещались всей семьей. Однако им это вовсе не казалось чем-то ужасным — Мэтью и Дебби, наконец, пристрастились к книгам, и теперь Ева часами напролет сидела у окна и читала им вслух для своего брата. Мэтью заметно подрос с прошлой зимы, а Дебби стала терпеливее и спокойнее. Теперь, когда рядом всегда находились взрослые, она перестала вечно беспокоиться о брате.

Адам чаще всего сидел вместе с ними взаперти, предпочитая отдавать все свободное время детям — он знал, что летом, когда опять начнется работа, ему уже не удастся проводить с ними так много времени. Иногда, когда Ева уставала читать вслух, он забирал у нее книгу и начинал читать сам. Тогда она бралась за шитье или уходила на кухню.

Они сумели запастись не только мукой, картофелем и луком — у них был небольшой запас масла и сахара, что казалось просто невероятной удачей. Летом во время коротких вылазок в город, Адам привез немного маргарина и консервов. За лето Ева приготовила немало пастилы, что весьма радовало Мэтью.

Неужели все действительно могло быть так просто, если рядом находилась женщина, способная поддержать, а не сбить с ног? Адам удивлялся тому, как сильно изменилась жизнь, когда Ева стала его законной женой. Какие-то решения она принимала, не советуясь с ним. В основном это были мелочи вроде покупки фруктов для пастилы или шитья одежды. Теперь он не был обязан думать обо всем сам — часть его забот взяла на себя Ева. Она сделала это без разговоров и жалоб — ей казалось, что это нечто само собой разумеющееся.

В эту зиму многие упущения прошлого года были сглажены. У детей по-прежнему не было сапог (из тех, что удалось раздобыть еще в Торонто, они уже выросли), но зато у них были теплые носки и джемперы. Каждый день Дебби и Мэтью ложились спать без страха перед завтрашним днем — они знали, что не останутся голодными. На кухне хранился небольшой полотняный мешочек, в котором лежали подорожник и тысячелистник — Ева собрала и засушила их на случай простуд и других болезней.

Ева и Дебби по-прежнему спали в одной кровати, а Мэтью и Адам делили разложенный диван. Поэтому чтобы побыть наедине, супругам приходилось выбираться из постелей и прокрадываться на кухню. Но растревоженный этой возней Мэтью всегда просыпался и шел следом за ними, а через некоторое время к ним присоединялась Дебби, и вместо того, чтобы говорить о своем и обниматься, Адам и Ева устраивали ночное чаепитие.

Им почти не удавалось побыть только вдвоем, а когда такие моменты все-таки выдавались, их прерывали уже через несколько минут. Поэтому, застав Еву в одиночестве одной январской ночью, Адам без раздумий крепко обнял ее и прижался губами к ее шее. Наверное, она вышла на кухню чтобы выпить воды или просто подумать о своем, но момент был слишком хорош для того чтобы упустить его.

Торопливые поцелуи и грубоватые ласки вели их все дальше, и совсем скоро они оказались прямо на полу. Лишь потом, остывая и отходя от лихорадочного жара, Адам почувствовал жгучий стыд за свою несдержанность. Ева лежала рядом с ним, и под ее спиной было только его старое пальто, которое они успели сбросить на пол. Она смотрела на него, и в синеватом полумраке ему казалось, что ее глаза совершенно черные, почти матовые — без блеска и выражения.

— Прости меня, — поцеловав ее в щеку, попросил он. — Я, наверное, кажусь тебе животным.

Он всегда помнил, что она ему рассказала после того, как он забрал ее из отеля. Однако сейчас природа брала свое, и на короткий миг все сдерживающие воспоминания вылетели из его головы.

— Тебе было очень больно? — спросил он, вновь опускаясь рядом с ней.

Ева повернулась к нему, и на ее лице засветилась призрачная улыбка, едва различимая за плотной пеленой чувств, постоянно сковывавших ее и не позволявших ей отпустить себя на волю.

— Нет, совсем нет, — ответила она.

Позже они научились выбирать правильное время и выскальзывать из постелей, не разбудив при этом детей. Они почти не говорили о том, что случилось с ней в гостинице. Адам боялся задавать вопросы, а Ева не спешила откровенничать — она могла лишь упомянуть об этом вскользь, но никогда не говорила ему, как все произошло. Тень этой боли скользила между ними постоянно, и Адам редко ощущал, что Ева свободна от своего страха перед мужским желанием. Даже после того признания он продолжал чувствовать, что она боится его рук и избегает смотреть на него, когда они остаются наедине. Он старался быть с ней нежным и терпеливым, но долгое воздержание делало его совсем другим — получив возможность обнять ее, он почти терял способность помнить об осторожности.

Иногда его одолевало желание поговорить с ней, попросить ее поделиться своими страхами и сомнениями, заставить ее раскрыться и все рассказать, но рядом всегда находились дети, и заводить такие разговоры в их присутствии было нельзя. Адам ждал весны, и старался не терять надежды на лучшее.

В середине апреля, когда дожди размыли застывшую снежную корку и обнажили черную землю, он стал уводить ее прочь из дома. Дети оставались одни на час или полчаса, а они ходили по узким улочкам и просто говорили друг с другом. Два или три раза в неделю он уходил на ферму, где жил его работодатель. Жизнь постепенно менялась, в доме вновь появились деньги.

В один из дней в их дом наведалась жена фермера, у которого Адам работал все это время. Женщина прошлась по дому, удостоверилась в том, что все в порядке, а потом осталась на обед. Ее звали Кристин, и она была очень внимательной. Если ее что-то интересовало, она прямо спрашивала об этом. За обедом она рассказала, что у нее нет детей — ее совершенно не смущали такие детали. Ева ответила ей тем же — она призналась, что Дебби и Мэтью родились от другой женщины, добавив, что даже не надеется когда-нибудь забеременеть сама.

С тех пор Кристин начала приходить к ним в гости и иногда даже оставалась с детьми. Ей нравилось играть с Мэтью, а Дебби была согласна терпеть ее, если Ева обещала, что это продлится недолго. Благодаря этому у Адама и Евы появилось больше свободного времени.

Их разговоры не уходили дальше планов на лето и выбора школы для Дебби, но Адам знал, для чего на самом деле нужны эти прогулки. Поговорить о делах насущных можно было и в присутствии детей — они уже давно привыкли к таким беседам, а Дебби даже нравилось принимать в них участие. Проходили дни, и он медленно подводил ее к самому главному — к тому, что не давало ему покоя.

Завести разговор в правильное русло удалось только в мае. Адам и Ева выходили на прогулки поздно вечером, и времени у них было достаточно.

— Что если я все-таки забеременею? — неожиданно спросила она в один из таких дней.

— Я буду только рад.

— Но где мы возьмем деньги на третьего ребенка?

— Дети рождаются во все времена, — пожал плечами он. — К тому же, воспитывать детей вместе с тобой — совсем не то, что с Беккой. Не бойся, я не буду говорить о ней плохого, но скажу одно — с тобой мне гораздо спокойнее. Теперь третьим малышом меня не напугать.

Она удовольствовалась этим ответом, но ему показалось, что тема еще не исчерпана, и он решил продолжить:

— К тому же, мне кажется, что это неизбежно. Я имею в виду, что ты очень красива, и я… не тот человек, который откажет себе в обладании такой женщиной. Тем более, если она моя жена.

— Знаю, — кивнула она. — И даже горжусь этим.

Адам остановился, не представляя, как можно перейти к следующим, самым важным вопросам. Это было необходимо, и он не сомневался, что даже если остановится сейчас, то рано или поздно ему все равно придется сделать этот шаг. Поэтому, посомневавшись, но, так и не подобрав нужных слов, он решил, что просто должен быть честным и терпеливым.

— Ева, — взяв ее за руку, начал он — я знаю, ты плачешь ночами. Пожалуйста, поговори со мной об этом.

Она отступила, но руки не отняла.

— Что говорить? Я уже все сказала в тот день, когда уволилась из гостиницы.

— Я хотел бы знать гораздо больше.

— Тебе это знать не нужно, иначе между нами все изменится.

Он сделал шаг к ней, вновь приблизившись и крепче сжав ее запястье.

— Может быть, я делаю что-то такое, что напоминает тебе о том дне? Может, я веду себя так, как тот человек?

Ева покачала головой:

— Нет, ты совсем другой. — Она вздохнула. Вопреки всем доводам собственной логики Ева ощутила желание рассказать больше, чем уже смогла открыть. Сомнения все еще терзали ее, и она уточнила: — Ты точно хочешь знать, как это было?

— Да.

Она взяла его за другую руку и подошла еще ближе, почти прижавшись к нему. Глядя на него снизу и взволнованно дыша, она начала говорить:

— У них там была вечеринка — ничего особенного, просто шесть пьяных мужчин, собравшихся далеко от своих домов. Меня отправили забрать грязную посуду и принести еще что-то, уже и не помню. Я прикатила тележку, вошла в номер. Пока раскладывала тарелки и забирала лишнее, один из них стал заигрывать со мной — предлагал мне деньги, пытался обнять. Все вокруг смеялись и подначивали его. Я почти закончила, когда он развернул меня к себе и что-то закричал — я так сильно испугалась, что даже не разобрала слов. А потом он отволок меня к спальне, бросил на кровать, и… к нему присоединился другой. Это длилось слишком долго, мне казалось, что я не доживу до конца. Когда в дверях показался еще один, я уже сползла на пол и спряталась под кроватью — к счастью, она была большой и широкой. Они хотели передвинуть ее или вытащить меня, но не смогли — были слишком пьяны. Они все были пьяными как свиньи. Я до сих пор чувствую их руки, как они хватали меня, а я отбивалась и старалась увернуться от других, но они появлялись буквально со всех сторон. В конце концов, они разбушевались, вылезли в коридор, стали приставать к другим горничным, требовать хозяина. Через час или два часа он пришел. Вытащил меня из-под кровати, всучил мне вещи и отправил в ванную, чтобы я оделась. Он вывел меня из того номера, но это не значит, что он посочувствовал мне. Я разозлила клиентов, из-за меня ему пришлось выслушивать жалобы и замечания, и ему это, сам понимаешь, совсем не пришлось по вкусу. О том, что случилось после, тебе рассказывать не надо.

Ее глаза наполнились слезами, и она держалась за него так крепко, что ему стало почти больно.

— Что теперь ты скажешь? У тебя порченый товар, побывавший до тебя аж в двух руках. И возможно, люди были правы, когда называли меня шлюхой — я, наверное, и стала бы такой, если бы ты не позвал меня сюда.

Адам отпустил ее руку и обнял ее, не заботясь о том, что их может видеть вся улица.

— Не говори о себе в таком тоне, — попросил ее он. — Никогда не говори так о себе. Ты не вещь, Ева. Ты живой человек, над телом которого надругались твари, которые не имеют права даже ходить по земле. Как жаль, что я не могу отомстить за тебя, как жаль, что я не могу вернуть им даже малую часть той боли, через которую они тебя протащили. Если бы я мог…

— Нет, не думай о расплате, лучше думай о том, как много у нас еще впереди. Возможно, я никогда не смогу смириться с тем, что произошло, но я сделаю все, чтобы стать для тебя хорошей женой.

Знать о том, что с ней случилось, было нелегко. После того разговора Адам сильно изменился. Когда кто-то из мужчин на ферме говорил «Твоя жена просто красавица», он почти терял самообладание — ему чудилось, будто каждый такой человек представляет угрозу.

Однажды Ева призналась, что уже жалеет о том, что поддалась его просьбам и все рассказала. То, что должно было принести облегчение, оказало противоположное действие — Адам лишился покоя, в нем зажегся огонек гнева, медленно тлевший внутри и грозивший со временем разжечься в огромное пламя, в котором могло сгореть дотла все, чем они дорожили.

Была и другая сторона, которая даже нравилась ей. Теперь, когда они ложились в одну постель, он чаще останавливался, пытаясь умерить свою страсть и дать ей время освоиться с ним. Иногда он просто просил ее раздеться и смотрел на нее, не прикасаясь к ней и не заставляя делать ничего другого. Поцелуи стали дольше и жарче, и каждый раз, когда он обнимал ее, Ева знала, что стоит сказать слово, и он отпустит ее — он больше никогда не пытался ее удержать.

Возможно, они оба просто не представляли, что значить быть женатыми. Ева не знала, какой бывает супружеская жизнь, а Адам никогда не испытывал подобной страсти к своей первой жене. Заключая брак, ни один из них и подумать не мог, что все будет настолько сложно.

Им обоим приходилось идти на уступки и пересиливать себя. Ева открывалась, преодолевая страх. Адам сдерживался, стараясь умерить свое желание. Ночи становились все теплее, и они часто выходили из дома, оставляя спящих детей в кроватях. Исключением были лишь те дни, когда Ева покидала дом одна — Адам знал, что она не хотела никого видеть, и потому не ходил за ней следом. Ему это было и не нужно — он знал, что Ева скрывала под покровом темноты свои слезы.

В мае Адам решил, что настало время позаботиться о будущем учебном сезоне. Поэтому, скопив немного денег, он отпросился на целую неделю, собрал свою семью и увез их в Торонто. Это было время, когда они могли погулять по городу, поглядеть на порт, пройтись по улицам и вместе сходить в магазин, чтобы купить тетради и карандаши для Дебби. Он не собирался жить в деревне вечно, а потому не хотел, чтобы его дети отвыкали от города.

Впереди было целых семь дней — бесконечная перспектива для радостных ребятишек и счастливых родителей. Они сняли однокомнатную квартиру в том же районе, где жили до этого, и проводили долгие часы, катаясь на трамваях и бродя по площадям. Ева собрала все сшитые за зиму сарафаны, рубашки и штанишки — нарядов было столько, что Дебби и Мэтью могли менять их каждый день. Адам не ждал никаких проблем. Неприятности, как водится, нашли их сами.

Слухи. Самое живучее, скользкое и легко приспосабливающееся существо, которое снует между людьми, заглядывает в души и всюду оставляет свой след. В среду это существо добралось до них — мальчик, который принес молоко, как-то странно посмотрел на Еву, когда она открыла ему дверь. Когда Адам довольно грубо поинтересовался, что такого интересного он нашел в его жене, паренек только ухмыльнулся и сказал, что слышал о ней много такого, чему не хотел бы верить.

Вечером, после прогулки, Ева вышла на кухню и села у окна со стаканом холодной воды — эту привычку она переняла у своего мужа. Адам пришел следом за ней.

— Наверное, нам лучше не обращать на это внимания, — сказала она, глядя за темное стекло. — Мы все равно уедем через неделю. Просто дай мне время освоиться с той мыслью, что обо мне знает вся округа.

Она опустила голову.

— Ты не должна винить себя в том, что люди болтливы, — сказал Адам. — Никто не смеет обвинять тебя.

— Ты зря женился на мне, — дрогнувшим голосом сказала она. — В деревне было так спокойно и тихо, что я забыла о слухах, которыми полнятся городские дома. Моя слава пойдет впереди меня, и тень упадет даже на Дебби. Ты напрасно позволил мне уехать с вами. Что теперь делать?

Адам поцеловал ее в макушку, но ничего не сказал. Слова не имеют значения — только поступки могут рассказать что-то настоящее.

В четверг он вышел из дома, предупредив Еву, что вернется только к обеду. Он пришел в тот дом, где они с Евой познакомились. Ему пришлось подняться к миссис Дарти, хотя он предпочел бы никогда не видеть ее вновь. Однако его план не имел смысла без встречи с этой болтливой любительницей сплетен. Именно она могла по-настоящему ему помочь.

Миссис Дарти никак не ожидала, что открыв дверь, увидит Адама. Она удивленно уставилась на него, не скрывая своего интереса.

— Адам? Как я рада тебя видеть, — широко улыбнулась она. — Я и не чаяла встретить тебя еще хоть раз. Твои комнаты сдают другой семье, я думала, что ты не вернешься.

— Миссис Дарти, мне не нужно жилье, — вернув ей улыбку, сказал он. — Если позволите, я хотел бы просто с вами поговорить.

— Конечно, дорогой, проходи скорее, — обрадовалась она.

Она провела его на свою тесную кухоньку и усадила за шаткий столик. Адам отказался от чая и даже не стал пить воду — ему хотелось как можно скорее выяснить ответы на свои вопросы. Любопытство не позволило хозяйке увидеть в этом странном поведении что-либо подозрительное, и она, как ни в чем не бывало, уселась напротив него.

— Так зачем же ты пришел? — спросила она, поставив перед собой чашку с чаем.

— Я женился на Еве, — прямо начал он, внимательно наблюдая за ней. — Хотел поблагодарить за то, что вы тогда нас с ней познакомили.

Лицо миссис Дарти так и перекосило. Вряд ли она хотела бы иметь отношение к тому, что добропорядочный вдовец женился на шлюхе.

— Что-то не так? Я не хотел вас обидеть, и ни в коем случае не называю вас свахой, но ведь без вашего участия, я, вполне возможно, никогда бы с ней не встретился, верно? — стараясь казаться как можно проще, продолжил он.

Она медленно и явно неохотно кивнула, и Адам решил, что осталось сказать лишь пару слов.

— Ева — прекрасная жена, не представляю, как бы я жил без нее. Я собираюсь рассказать нашим друзьям, что обязан этим счастьем вам.

На этом хрупкое терпение миссис Дарти дало ощутимую трещину, и она заговорила:

— Адам, не пойми меня превратно, но лучше тебе не говорить о том, что я вас познакомила. Ведь это же неправда, верно? Это неправда. Вы прожили соседями не один месяц, и уже знали друг друга, когда я посоветовала тебе подняться к ней.

— Я не знал ее, — продолжал стоять на своем Адам. — И без вас я бы не догадался попросить ее о помощи.

— Я просто хотела облегчить тебе задачу — ты ведь один воспитываешь детей. Ты и кормилец и защитник, и все на свете. А Ева…

— Что Ева? — беззастенчиво уточнил он.

Миссис Дарти сделала глоток и облизнула губы.

— Едва вы уехали, как за ней сюда пришел мужчина. Молодой, красивый, статный. Волосы черные, сам высокий, и усы такие модные. Спрашивал о ней, искал ее. Обошел все комнаты, у всех выведывал, куда она делась. С чего бы? Она ведь работала в том отеле, помнишь? Он бутлегер — из самой Америки. Наверняка пользовался ее услугами, да вот и потерял после того, как эта плутовка увязалась за тобой. Про нее всякое до этого болтали, но я не верила. А потом, как он в мою дверь постучался, я все сама поняла. Ты бы видел его, Адам! Глаза горящие, голос аж дрожит от нетерпения. А как расстроился, когда я сказала, что Евы здесь нет! Услышал, что она уехала с другим мужчиной — так вообще рассвирепел. Через каждые две недели приходил, все ждал, что она вернется. Ты сам подумай, Адам — ну зачем она ему? Не жениться же на ней он собрался, в самом деле!

Молодой и черноволосый бутлегер из Америки. И ясно, откуда слухи ползут — он обошел все двери в доме. Адам поблагодарил ее и попрощался. Говорить было больше не о чем.

По меньшей мере, один насильник обрел лицо и стал вполне досягаемым. Прежде, когда Адам думал о том, что он хотел бы сделать с этими людьми, у него не было ни малейшего представления о том, как они выглядели и чем занимались. Поэтому его фантазии и желания не были определенными или реальными. Теперь, когда он узнал так много, остановиться было невозможно. Мечты превращались в планы, и Адам не собирался препятствовать этому процессу.

Покинув дом миссис Дарти, он сразу же отправился в тот отель. Там он заплатил небольшую сумму швейцару и навел справки о том, что за бутлегер с черными усами приезжает раз в две недели.

Сказочное везение — постоялец, полностью подходящий под описание, был всего один. Звали его мистер Хорн, и, судя по графику его путешествий, приехать он должен был на следующей неделе.

Вечером Адам вновь вышел из дома, чтобы вернуться в отель и завести знакомство с охранником. Пришлось заплатить еще раз, чтобы узнать, где находится дверь в подвал, в котором бутлегеры хранят свой товар. Тогда же он узнал, что преступники посещают свой склад только по ночам, и это было очень удобно. Они проводят в подвале всю первую ночь после приезда — раскладывают и готовят товар к погрузке. Обычно их бывает двое, но раз в три месяца они собираются большой компанией — приезжает сразу десять или двенадцать человек. После этого они развлекаются еще один вечер, а потом отправляются в путь. Человек, устроившийся на работу в такое место, был либо слишком циничным, либо очень сильно нуждался в деньгах. Охранник относился ко второй категории, и даже не стал спрашивать, зачем Адаму знать такие вещи. Скорее всего, он решил, что Адам замышляет кражу.

До конца недели он оставался со своей семьей, и никуда не уходил.

Вернувшись в деревню, Ева решила, что городской кошмар закончился. Они подыскали для Дебби сельскую школу, в которую хотели отдать ее на будущий год. Пока что она сама занималась с ней — благо тетради и перья у них теперь были.

С приближением лета работы прибавилось, и Ева едва сумела заметить, что в настроении Адама произошли перемены. С тех пор, как они вернулись из Торонто, он еще ни разу не говорил с ней, а когда они оставались вдвоем, он только обнимал ее и легко целовал в лоб, не пытаясь продвинуться дальше.

К своему удивлению, Ева обнаружила, что ей не нравилась такая холодность и отстраненность. Она скучала по его теплым объятиями и моментам, когда он смотрел на нее с бесконечным восторгом, осторожно касаясь ее кожи. В такие моменты она забывала о страхе — ей хотелось, чтобы так было всегда. Да, как и всякий мужчина, Адам прятал в себе дикого зверя, но он всегда умел обуздать его и прислушаться к ней. В конце концов, этот зверь никогда не приносил ей боли — даже в те минуты, когда хозяин спускал его с поводка.

Некстати закрадывались сомнения и подозрения — она вспомнила его прогулки по Торонто, когда он оставлял ее и детей в квартире, а сам уходил по своим делам. Какие у него могли быть дела? Промучившись целый день, Ева решила нарушить свои правила и заглянуть в его блокнот. Она ничего не смогла разобрать в коротких фразах, среди которых были слова «особый талант», «превосходство» и «замотать кулаки как для ринга». На другой странице была еще более непонятная запись «подвал, среда, два человека». Смысл этих строк открылся ей несколько позже.

Ночью она проснулась от странного ощущения тревоги и пустоты. Такое случалось и раньше, и каждый раз, открыв глаза, Ева убеждалась в том, что все ее приступы — всего лишь отравляющие последствия прошлого. Однако теперь, приподнявшись с кровати и оглянувшись, она поняла, что чувства не подвели ее — рядом с Мэтью лежали свернутые валиком вещи Адама. Ева осторожно выбралась из кровати, чудом не разбудив Дебби. Ей хотелось встать и увидеть, что Адам просто отправился на кухню попить воды или вышел в туалет. Ожидания не оправдались — в прихожей не было его обуви, и с вешалки пропала легкая куртка, которую он обычно надевал, чтобы поехать в город. Затем она заглянула в их тайник и не досчиталась шести долларов — этой суммы было вполне достаточно, чтобы доехать последним рейсом до Торонто.

Путь к подвалу был уже знакомым, а дверь оказалась приоткрытой — здесь, в Канаде, никто не прятался, если речь заходила об алкоголе. Адам осторожно спустился по лестнице и заглянул за угол, туда, где громоздились ящики с виски. В подвале было два человека. Конечно, мистер Хорн не стал бы возиться со всем этим добром в одиночку. Адам беззвучно снял куртку, опустил ее на пол и вышел из-за стены, перестав прятаться. С двумя он еще мог бы сладить. Что они будут делать теперь, когда перед ними мужчина, а не беззащитная девушка? Он даже улыбнулся в предвкушении. В подвале пусто — здесь только тяжелые ящики с бутылками, которые еще нужно суметь поднять от пола. Может быть, они прихватили с собой пистолеты или что-то вроде того, но за ним был эффект неожиданности и точный расчет физических сил — он знал, кто где стоит, и точно продумал свои движения. Остальное было делом техники.

Судя по черному затылку и высокому росту, мистер Хорн стоял в углу, между стеной из кирпичей и стеной из ящиков. Его подельник находился в пяти шагах от него, и, видимо, отдыхал после пересчета и выгрузки отдельных ящиков на тележку. Тусклого света от настенной лампы было вполне достаточно, чтобы оценить все препятствия на своем пути и добежать до мистера Хорна без лишнего шума. Это было существенным преимуществом.

Пока никто из них не изменил положения, Адам метнулся из-за стены и, стараясь двигаться как можно быстрее, впечатал Хорна в угол, ударив его головой о кирпичную кладку. Не давая ему опомниться, он бросился в сторону и сбил с ног второго, намеренно толкнув его на нагруженную тележку. Ящики рассыпались по полу, впиваясь углами в тело упавшего. Крышка одного ящика отлетела, и бутылки зазвенели по бетонному полу. Острый запах виски почти мгновенно наполнил помещение. К этому времени Хорн уже поднялся на ноги, но Адам вернулся к нему и с размаху ударил его кулаком в челюсть, ощутив, как хрустнули костяшки. Мир Хорна погрузился во тьму, а когда его напарник выбрался из груды ящиков и битого стекла, Адам поджидал его с горлышком разбитой бутылки. Острые стеклянные края угрожающе нависли над лицом бутлегера, и парень замер, не успев даже как следует подняться на ноги.

Ева разбудила Дебби, попросила ее присматривать за братом и не гасить свет на кухне, а затем побежала в дом фермера, и, страшно волнуясь, постучала в его дверь. Недовольный хозяин открыл ей, держа в руках охотничье ружье, и она отступила назад, боясь не успеть попросить его о помощи. За его спиной показалась сонная Кристин.

— Что тебе нужно? — грубо спросил хозяин.

— Простите меня, что пришла к вам посреди ночи и еще прошу об одолжении, но я должна уйти из дома, и дети остаются одни. Пожалуйста, Кристин, если вам не слишком сложно, не могли бы вы побыть с ними до утра? — чувствуя себя последней эгоисткой, взмолилась Ева.

— Сейчас двенадцать часов ночи, Ева, — возмутился хозяин. — Твои дела такие срочные, что нельзя подождать хотя бы до пяти утра?

Она замотала головой:

— Нет, я никак не могу ждать так долго.

— А где Адам? Где твой муж? — продолжал настаивать фермер.

— Он ушел, — ответила она и отчаянно расплакалась.

Ей было стыдно за свои слезы, но она не могла отступить и сдаться.

— Бросил тебя? — удивился фермер. — Он бросил семью?

— Нет, нет, он не бросил нас, просто ушел посреди ночи. Я должна бежать за ним, я должна срочно бежать за ним!

Кристин, наконец, вышла из-за спины мужа и заговорила:

— Куда именно тебе нужно уйти?

— Я поеду в город, — ответила Ева.

— Да на чем же ты поедешь? Мой муж отвезет тебя в Торонто, если дело очень важное. У нас ведь есть машина.

Недовольный хозяин молча отошел от двери и направился в комнату, чтобы одеться. Ему наверняка было, что сказать жене, но он не стал затевать ссору при посторонних.

Ева прислонилась к дверному косяку и закрыла глаза.

— Спасибо, спасибо, спасибо, — повторяла она, не зная, что еще можно сказать.

Связанные и раздетые, в одних носках и трусах, мистер Хорн и его товарищ выглядели до слез смешными и жалкими.

Адам сидел на ящике и смотрел в свою старую записную книжку. Это было еще более смешно, но он заранее заготовил речь для этого случая. Ему было очень важно, чтобы подонки знали, за что им приходится отвечать. Он никогда не был блестящим оратором, и боялся, что забудет сказать что-нибудь важное.

Теперь они оба пришли в себя и ждали его решения. Им было холодно и страшно, и будь их воля, они бы кричали во все горло, но Адам плотно закрыл дверь в подвал, так что даже самые громкие вопли все равно не могли их спасти. Было время, когда то же самое происходило с Евой.

Он пролистал книжку, прошелся по списку, а потом, вздохнув, положил ее в карман и поправил засученные рукава.

— Ты и есть мистер Хорн? — глядя на черноволосого молодого человека, спросил он. Тот ухмыльнулся, но промолчал. — Конечно, ты этого не скажешь. Вот если бы здесь была Ева, она бы мне сказала точно, ты это или нет, — вздохнул Адам. — Но придется руководствоваться лишь туманными описаниями. Это тоже хорошо.

Подельник Хорна встрепенулся, почувствовав надежду.

— Это не он! Его зовут…

Адам бросил в него куском, отколовшимся от деревянной крышки, заставив замолчать.

— Удобно, согласен, — сказал он. — Я не знаю точно, Хорн это или нет, и обмануть меня не составит труда. — Он немного подумал, а потом, вновь обратившись к черноволосому парню, сказал: — Я тот мужчина, что женился на Еве. Это из-за меня ты не мог ее найти, и по той же причине ты никогда с ней больше не встретишься.

— Плевать мне на эту чертову шлюху, — процедил Хорн.

— Уже лучше, — продолжил Адам. — Ты ведешь себя так, будто знаешь, о ком речь. Значит, я не ошибся. Да и не мог я ошибиться — мне пришлось много чего проверить и спланировать. Ты называешь ее шлюхой. Конечно, ты не помнишь, что она не хотела ложиться с тобой в постель, и тебе пришлось изнасиловать ее. Тебя не остановили ее просьбы и слезы. И, несмотря на то, что она сопротивлялась, ты взял ее, потому что тебе этого хотелось. После этого она, конечно, стала шлюхой. Все шлюхи плачут и царапаются, да?

— Она сама этого хотела.

— Да, и поэтому у нее был синяк во все лицо.

— Пошел ты, — выплюнул Хорн, скривив высокомерную гримасу.

— Я? Я обязательно отсюда выйду, причем своими ногами. Что будет с тобой — я еще и сам не знаю. Для начала поговорим. Итак, Хорн, что же в тебе особенного?

— Во мне? — не понял Хорн.

— Да, в тебе. Ты же с чего-то решил, что ты лучше Евы. Ты настолько лучше нее, что тебе позволено использовать ее тело для своего удовольствия. Ты настолько лучше нее, что можешь облить ее грязью и посмеяться над ней. Так что же делает тебя лучше? Приведи мне хотя бы две причины, по которым ты оцениваешься выше. Ты умеешь летать? Общаешься с господом-богом? Ты родился на другой планете? Твоя мать даже после родов оставалась девственницей? Ты умеешь говорить с животными? Ты изобрел эликсир молодости? Что, черт тебя подери, дает тебе право, унижать других?

Хорн начал смеяться — поначалу его смех был тихим, но чем дальше сыпались вопросы, тем громче он разносился по подвалу.

— Ты умеешь мерзко смеяться, — заключил Адам. — Поэтому считаешь себя выше других. Не знал, что умение издавать такие звуки дает преимущество. Что же, я должен научить Еву смеяться так же, чтобы и она могла надругаться над тобой. Она возьмет какой-нибудь предмет подходящей формы и сделает с тобой то же, что и ты когда-то сделал с ней, а я буду ждать за дверью своей очереди. Вот это будет справедливо.

Смех Хорна оборвался.

— Пошел ты, — повторил он.

— Ты просто мелкое существо, — рассмеялся в свою очередь Адам. — Ты ничего не сделал — ведешь незаконный бизнес, наживаешься на других людях. Это, конечно, большой талант, но что еще ты умеешь? Кто ты вообще такой? Ну, давай, скажи мне, кто ты такой? Муж, отец, сын, брат — такие ответы не принимаются, поскольку не говорят о настоящих заслугах. Определи-ка себя в словах. Профессор? Переводчик? Писатель? Строитель? Фермер? Кто ты такой? Торгаш и контрабандист. Бутлегер. Что ты умеешь? Назови свои таланты. За каждый твой талант я буду надевать на тебя по одной вещи. Если назовешь хотя бы два, то обзаведешься штанами и рубашкой, так что подумай хорошо, это выгодное предложение.

Лицо Хорна стало белым от гнева, но он ничего не ответил. Адам свернул его вещи и положил на верхний ящик стены.

— Я не сомневался в том, что тебе нечего ответить, — сказал он. — Иначе и быть не могло.

— А ведь я даже не попробовал ее по-настоящему, — вдруг сказал Хорн. — Об этом, она, конечно, не рассказала.

— Да, ты был настолько пьян, что оказался не способен даже на то, чего тебе так хотелось, — кивнул Адам. Ему удалось скрыть свое удивление. — Обычное дело.

— Он держал ее, — сказал Хорн, мотнув головой в сторону своего друга. — Я обещал ему, что он будет после меня. Она была такой красивой, я хотел быть первым. — Он смотрел прямо в лицо Адаму и говорил, выкладывая все без остатка и надеясь повергнуть его в смятение. — Я хотел быть первым, но не смог. А другие ждали за дверью, они тоже хотели с ней побаловаться. И мне стало так обидно, что кто-то из них станет первым вместо меня. Я взял свое руками, а потом специально размазал кровь по ее животу и ногам, чтобы все знали. Ты бы слышал, как она пищала. Правда, никто из них не оказался способным сделать что-то стоящее, и пока мы разбирались, она уползла под кровать. Надо же было заказать номер с самой большой и тяжелой кроватью… мы не смогли ее достать. Я был даже рад, что никто до нее не добрался.

— И ты хотел продолжить, чтобы стать первым уже по-настоящему, — снова засмеялся Адам, хотя этот смех стоил ему больших усилий. — Поэтому искал ее, да?

— Я остался здесь специально, чтобы дождаться ее следующей смены, но она уже не пришла. Мне сказали, что ее забрал муж. А я знал, что у нее не может быть мужа — какой мужик оставит такую красотку девственницей, если у него будет законное право баловаться с ней каждую ночь? Я искал ее.

Адам вспомнил свои собственные слова.

«Я имею в виду, что ты очень красива, и я… не тот человек, который откажет себе в обладании такой женщиной. Тем более, если она моя жена».

Неужели и он такое же животное, как они?

— Ничего нового ты мне не рассказал, — между тем солгал он. — Все это я узнал от нее уже давно. Так что вернемся к твоим талантам. Разве тебе не холодно? Если просидишь на холодном полу еще полчаса, застудишь почки, мочевой пузырь или что еще похуже. Может быть, тебе вообще никогда больше не придется ни с кем «баловаться». Поспеши с придумыванием талантов, это же твое будущее. Назови хоть одно свое дарование, и если я сочту его достойным, то верну тебе брюки, и весь смысл твоего существования будет спасен. Ты ведь только в нижней части тела видишь для себя жизнь, верно?

— А если я пошлю тебя к черту? Если мы оба пошлем тебя?

Адам поднялся с ящика, отряхнул брюки и ответил:

— Если честно, я хочу, чтобы вы поступили именно так. Тогда я с полным правом сделаю с вами все, что задумал. У меня хороший план, вот увидите.

Он снова достал из кармана записную книжку и пробежался глазами по строчкам на последней странице.

Ева выскочила из машины, оставив хозяина в салоне. Он и не собирался бежать за ней следом — ему было довольно того, что он потащился на дорогу посреди ночи по прихоти какой-то малознакомой женщины. Его злило излишнее добросердечие жены, вынудившей его покинуть теплую постель и отправиться в город.

Между тем Ева обошла вокруг здания и скользнула в служебную дверь, зная, что она почти никогда не запирается — в отеле всегда был кто-то из обслуги. Она прошмыгнула внутрь и направилась к подвалу, боясь, что ее заметит какая-нибудь горничная из небольшой ночной смены.

Дверь в подвал оказалась плотно запертой, и Ева заколотила в нее кулаками. Как и ожидалось, никто не открыл и даже не отозвался. Будучи уверенной в том, что уходить нельзя, Ева продолжила стучаться, сбивая руки об толстые доски. Меньше всего на свете ей хотелось входить в это сырое и темное подземелье, но теперь она не сомневалась, что если не сделает этого, то они с Адамом будут вынуждены заплатить за сегодняшнюю ночь непомерную цену.

— Адам! — наконец, не выдержав, закричала она. — Адам, впусти меня, я знаю, что ты здесь!

Она пнула дверь, устав ждать и стучаться. Через некоторое время зазвучали осторожные шаги, и дверь открылась.

Его рубашка была в красных пятнах, и Ева схватила его за воротник, отталкивая внутрь подвала и входя следом.

— Что ты сделал?! — закричала она. — Разве можно так поступать?

Он потянулся рукой за ее плечо и толкнул дверь, чтобы закрыть ее хотя бы для виду.

— Я не сделал ничего такого, чего бы они не заслуживали.

Теперь они стояли на лестнице, и Ева смотрела на него сверху.

— Мне это не нужно, — сказала она. — Они еще живы?

Он кивнул:

— Да. Хочешь, чтобы я их отпустил?

— Я не хочу, чтобы ты сидел в тюрьме. Подумай о том, сколько лет мы потеряем из-за этой мести? Их жалкие жизни не стоят того, чтобы так рисковать. Пусть вред, который они уже нанесли нам, не умножается и не растет. Пожалуйста, послушай меня.

Адам кивнул, подобрал свою куртку и вышел за дверь. Его быстрое согласие выглядело слишком просто, но Ева не стала задавать другие вопросы — ей хотелось поскорее уехать отсюда. Она достала из кармана платок и вытерла его руки, постаравшись убрать с них кровь.

Проникнуть в отель было просто, но выйти незамеченными — совсем другое дело. Злоупотребление удачей — самый большой промах всех преступников, а в эту ночь Адам и Ева были именно преступниками. Она взяла его за руку и отвела в служебную часть отеля, молясь, чтобы охранник не попался навстречу. Конечно, все не может всегда идти идеально — когда они проходили мимо прачечной, дверь открылась и на пороге оказалась женщина, рядом с которой Ева стояла в очереди в то злосчастное воскресенье, когда ей пришлось устроиться горничной. Именно эта женщина настояла на том, чтобы Ева ушла и не отнимала у них дополнительный заработок.

— Что вы здесь делаете? — остановившись перед ними, спросила она. — Что тебе надо?

Ева сглотнула. Красные пятна на рубашке Адама вызывающе горели в неровном свете полуосвещенного коридора.

— А что здесь делаешь ты? Или мистер Коул уже назначил ночную смену? — решив ответить нападками на нападки, процедила Ева.

Умолять и оправдываться ей не хотелось. Она не чувствовала себя виноватой и не собиралась извиняться за Адама — то, что произошло в подвале, касалось только их двоих и тех, кто там остался.

— Охранник — мой муж. Я помогаю ему обходить отель по ночам, — ответила женщина.

— Вот и славно. Пропусти нас, — потребовала Ева.

Женщина опустила голову. Она явно сомневалась, и одно это уже было хорошим знаком — если бы она решила позвать супруга или поднять тревогу, их бы уже давно схватили.

— Моего мужа уволят, если я вас отпущу, — сказала, наконец, она.

Ева вздохнула:

— Мы ничего не украли. Если хочешь, мы разденемся и все тебе покажем.

Та покачала головой:

— Нет. Нет, лучше уходите.

Они не стали благодарить ее за это, и без промедлений двинулись к выходу, остановившись, лишь когда услышали тихий голос. Женщина глядела им вслед и говорила:

— Все из-за проклятых денег. Все из-за них.

Она все поняла.

— Об одном беспокоюсь — вдруг они замерзнут в подвале насмерть? — прошептала Ева, когда они сидели в машине.

Адам наклонился к ней и ответил:

— В тот вечер ты сама нашла выход и спасла себя. Пусть они тоже поищут.

Ева боялась всего на свете. Ей казалось, что друзья Хорна — такие же бутлегеры и бандиты, придут за ними. Она часто просыпалась посреди ночи и думала о том, насколько надежно они защищены, и как много людей знает об их доме. Однако шли недели, лето катилось в зенит, а на горизонте была лишь безмятежность. Если бы бутлегеры решили отомстить за нападение, произошедшее в подвале, они бы уже давно пришли за Адамом. Скорее всего, Хорн и его подельник просто никому не рассказали о том, что их чуть не убили, когда они упаковывали очередную партию виски.

Хотела ли она, чтобы Хорн и его друзья умерли? В первые дни после изнасилования она могла думать только об этом. Возможно, если бы Адам не увез ее прочь из города, подальше от всего, что напоминало о той боли, Ева лишилась бы рассудка. Даже здесь, в деревне, где все было новым и незнакомым, она продолжала вспоминать о том, как горело ее лицо, когда Хорн обрушил на нее удары тяжелых кулаков, стараясь сломить сопротивление. Она слышала его слова, чувствовала его прикосновения. Ядовитый стыд от осознания собственного бессилия продолжал разъедать ее тело. Все прошло, все осталось позади, но вместе с тем от этого становилось даже хуже, поскольку прошлое невозможно изменить. Ева думала о том, что люди, которые поступили с ней так, словно она ничего не стоила, никогда не получат по заслугам. Она не могла им отомстить, она не могла перенестись в прошлое и взять с собой на работу перочинный нож. С этим ничего нельзя было сделать.

Грубые руки, мерзкие губы, пропитанное алкоголем дыхание и… смех — смех людей, опьяневших не только от виски, но и от вседозволенности.

Она была одна, а их было так много. Никто не пришел на помощь, когда с нее сдирали платье, никто не отозвался на ее крики. Ева проклинала себя за то, что согласилась работать горничной, невзирая на то, что рассудок предупреждал ее об опасности. Ненависть к ним, досада на себя, обида на жизнь, поставившую миллионы людей на колени — все это душило ее долгими месяцами, и она страшно жаждала умереть, чтобы прекратить эти бесконечные муки.

Вопреки навязшим на зубах обещаниям, время отказывалось лечить ее. Каждый день начинался с этих воспоминаний и заканчивался ими же. Хуже было еще и от того, что по утрам она провожала на работу Адама — в эти моменты она позволяла себе вообразить, что стала его женой и лишь выполняет свои прямые обязанности. Но гаденький голос тут же просыпался внутри нее, и Ева останавливалась, напоминая себе раз за разом: «Он никогда не женится на тебе. И если он сделает предложение, ты должна отказаться — в нем будет говорить жалость, а не любовь».

Впрочем, она была еще молода, и мечты все-таки находили путь к ее разуму — она стала ловить себя на том, что пытается представить момент, когда Адам по-настоящему обратит на нее внимание. Мечты оказались лишь бледными тенями по сравнению с тем, что произошло на самом деле.

Не имевшая представления о том, какими бывают отношения с мужчинами, воспитанная на книгах и красивых фильмах, Ева и не предполагала, что грубость может стать приятной, а отчаянные слова однажды покажутся самыми прекрасными. Его страсть и даже горячность убедили ее в том, что обещаниям и признаниям можно верить. Мог ли он притвориться, что возжелал падшую женщину? Он мог придумать красивые слова, но как можно подделать все остальное?

Излечиться можно было лишь любовью. Она отпустила себя на волю, полюбила Адама без оглядки и к своему удивлению обнаружила, что ощущение счастья способно подарить покой, о котором она так долго грезила.

Лишь гораздо позже, когда зима втиснула их в жесткие рамки, Ева почувствовала, что старые страхи вновь подобрались к ней — на этот раз, с другой стороны. Прошлое отравило ее, и она поняла, что не способна ответить Адаму на его страсть. Осенью, когда у них было много времени, он был нежным и заботливым, и все уродливые призраки дремали во тьме — позабытые, слабые и ненужные. Зимой все изменилось.

Они всегда были вместе, всегда рядом, их тела всегда соприкасались, но при этом им никогда не удавалось остаться наедине. Скучавший по объятиям и ласкам Адам становился почти невменяемым, когда у него появлялась возможность добраться до ее тела. И тогда Ева с ужасом поняла, что в такие моменты она видела в его настойчивости знакомые черты — теряя над собой контроль, Адам напоминал ей о Хорне.

Да, он никогда не пытался принудить ее к тому, чего она не хотела. Да, он ни разу ее не ударил. Да, он не оскорблял ее и не сдавливал ей запястья. Но в редкие минуты в нем просыпалась сила, которую она не могла сдержать или отвести от себя — когда его дыхание тяжелело, а руки смыкались за ее спиной, Ева чувствовала, что она заперта и обезоружена.

С этим нужно было как-то справиться, но Ева не могла взять себя в руки — она стала бояться, что никогда не сможет дать Адаму то, в чем он так нуждался. Стоило поговорить с ним, рассказать ему о том, как все произошло — выложить все в подробностях, описать свои чувства, а не просто пробежаться по поверхности, как она сделала это уже давно. Она давала себе слово, что обязательно заведет об этом речь, но, оказавшись с ним с глазу на глаз, теряла способность говорить. Как она могла признаться ему, что временами видит в нем ненавистные черты? Он так сильно любил ее, так трогательно заботился о ней — разве она могла оскорбить его такими словами?

Впрочем, говорить было и не обязательно — Адам сам обо всем догадался. Он безошибочно понял все, что с ней происходило, более того — он сам заговорил с ней об этом. К сожалению, даже тогда Ева не нашла в себе сил признаться во всем напрямую.

За всеми этим терзаниями она перестала думать о мести и своих обидах.

Справиться со всем в одиночку было невозможно. Она не думала, что Адам простит ей эту трусость и продолжит искать способ все исправить, но он вновь удивил ее своей чуткостью. Продвигаясь вперед небольшими шагами и показывая ей иную сторону супружеской жизни, он начал исцелять ее душу, прогоняя гадкие картины и отвратительные ощущения. Постепенно, привыкая к его рукам и долгим взглядам, Ева поняла, что может измениться и ответить ему такой же страстью. Все, что так долго оставалось закрытым на сто замков самоконтроля и страхов, теперь было готово вырваться наружу.

Теперь все, о чем она могла думать, касалось только детей и мужа. Ошибки прошлого стали неважны — ей хотелось сохранить то, что она имела, а не думать о том, что уже давно утратило смысл.

Стать счастливой, обрести свободу, сделать все возможное для любимого человека и детей — вот что оказалось самым значимым и серьезным.

Поэтому, поняв, что Адам решил отомстить, она решила остановить его, пока он не натворил дел, за которые потом пришлось бы заплатить слишком дорого. Именно по этой причине она выбежала из дома в непроглядную ночь и попросила помощи у фермера и его жены. Она боялась, что неправильное решение разрушит их мир. Да, месть была бы сладкой и приятной. Но разве она принесла бы им счастье?

Теперь бессонница посещала и Адама. В жаркие ночи он просыпался и выходил из дома, стараясь унять колотящееся сердце. Он не мог оставаться в комнате, там, где спала Ева. Ее слегка прикрытые рубашкой плечи, распущенные темные волосы, дрожащие во сне ресницы — все это напоминало о том, что она пережила. Эта красота пробудила в другом мужчине похоть, и сослужила своей хозяйке роковую службу. У него был шанс восстановить равновесие, но Ева сама не позволила ему наказать мерзавцев в полной мере.

Злило еще и то, что теперь работодатель смотрел на него с явным осуждением. На следующее утро после «происшествия» хозяин подошел к нему и заметил, что не собирается и дальше скакать по дорогам вместе с его женой, а затем добавил:

— Не знаю, чего тебе в ней не хватает. Уж тем более не ожидал, что она побежит за тобой, чтобы достать из отеля — больно гордый вид у нее обычно. И вообще, откуда у тебя деньги для таких ночей? Гнешь спину целыми днями, я уж думал, ты и вправду для детей своих пашешь, а тут…

Собрав все остатки своего самообладания, Адам пообещал фермеру, что больше не станет выкидывать подобные номера. Очевидно, его слова показались хозяину убедительными, и он добродушно кивнул:

— Ну ладно, с кем не бывает. Раз в год всем можно, в конце концов. Не всегда же жить как проклятым, иногда и веселиться надо.

Адам молча кивал, желая лишь одного — не сорваться и не наговорить лишнего. Он старался не забывать о том, что той ночью фермер оказал Еве огромную услугу.

И все же, боль и гнев не давали ему покоя. Люди, что унизили его жену и причинили ей страдания, где-то ходят. Они едят, пьют и радуются жизни. Их не мучает совесть, и они не сожалеют о том, что сделали с молодой горничной. Это называется справедливостью? Его любимая женщина переживала адские мучения каждый день, она боялась его объятий, уходила из дома, чтобы поплакать в одиночестве, а они преспокойно жили и спали по ночам.

Ее доброта теперь казалась лишней и злила его. Адам считал, что Ева поступила неправильно, оставив детей и помчавшись за ним. Однако он не говорил с ней об этом, и вообще старался держаться от нее подальше. С тех пор, как Ева привезла его из Торонто на машине фермера, они еще ни разу не были близки.

Темной августовской ночью, заметив, что он снова ушел из дома, Ева решила положить этому конец. Она выбралась из постели и вышла во двор, зная точно, что найдет его под навесом у старого колодца.

— Ты злишься на меня, — со вздохом сказала она, подходя к нему со спины.

Адам развернулся к ней. В руках он держал алюминиевый ковш, наполовину наполненный холодной водой.

— Иди-ка ты спать, — покачал головой он. — Завтра длинный день.

— Каждый день тяжелый и длинный, а зима наступит быстро — мы и глазом моргнуть не успеем. Снова окажемся взаперти, и снова дети будут бегать вокруг нас. Когда же еще говорить, как не сейчас?

— Хорошо, — кивнул он.

Адам отошел, опустился на лавочку и уставился на нее.

— Ты хотел убить их, верно? — начала Ева. — Ты хотел убить их за то, что они сделали со мной.

Он снова кивнул.

— Я должна все тебе объяснить, — продолжила она. — Я должна сказать тебе, почему я остановила тебя.

— Хорошо.

— Но для начала я хочу, чтобы ты открыл все, что у тебя на сердце. Ты молчишь, и от этого становится только хуже. А если мы начнем говорить одновременно, то разругаемся, и толку от разговора не будет. Впустую переведем время.

— Я? — удивился он. — Знаешь, ты очень необычная женщина. Хотя, по правде говоря, меня сложно поразить — после того, как моя маленькая дочь оказалась сильнее взрослой жены, я подумал, что меня теперь уж точно ничего не проймет. Однако появилась ты. Тонкая, легкая, слабая и сильная. Смелая. Ты вылечила Мэтью, приняла решение. Ты не просила помощи и никогда не жаловалась, хотя я видел, как тебе нелегко. Ты такая красивая, но не торопилась выйти замуж или найти себе покровителя. Горбатилась в прачечной, уступала работу матерям-одиночкам. Покупала моим детям вещи и обувь. Ничего не просила взамен. Мог ли я не полюбить тебя? Мог ли кто-то, оказавшийся рядом с тобой и узнавший все это, не полюбить тебя? Я восхищался тобой. А потом настал день, когда я увидел твое почерневшее лицо, когда услышал эти страшные слова: «Меня изнасиловали». — Он провел рукой по волосам и тяжело вздохнул. — Я решил, что должен увезти тебя — я не мог тебя там оставить. Мы оба много чего потеряли — ты похоронила свою мать, лишилась дома и пережила то, чего боится каждая женщина. Я оставил за плечами хороший бизнес, похоронил жену, похоронил свою гордость. Нам было легко вместе. Рядом с тобой настоящая жизнь — та самая, с проблемами и несчастьями — казалась не такой уж и страшной. Рядом с тобой все кажется прекрасным. Нам было хорошо, я подумал, что сойтись окончательно — это было верное решение.

Так оно и есть, Ева, и я ни о чем не жалею. Но ты не хочешь меня. Ты боишься оказаться рядом со мной, ты боишься, что я улягусь сверху и стану целовать тебя в шею — ты морщишься всякий раз, когда я поступаю таким образом. И видит бог, я пытался помочь тебе и измениться, но… ничего не получается, Ева. Можешь представить, что я чувствую? Женщина, которая лучше всех на свете, которая достойна жить и получать удовольствие от жизни, не может стать счастливой рядом со мной. И я знаю, кто должен за это ответить, я знаю, кому отомстить за это, но… Знаешь, собираясь в Торонто той ночью, я думал, что мне никто не сможет помешать. Все было так просто, так очевидно. Я не сомневался в том, что поступаю правильно. И мне даже в голову не могло прийти, что ты решишь встать между мной и этими подонками. Да, никто не мог остановить меня — никто, кроме тебя. Я прислушался к твоим словам, потому что все, что я делаю — ради тебя, и если ты не хочешь этой мести, то все теряет смысл. Просто это не значит, что со мной все хорошо — я по-прежнему хочу, чтобы они умерли. Ты все испортила, Ева. Почему ты не дала мне убить их? Они заслужили наказание, а ты оградила их от этого.

Он замолчал и опустил голову. Легче ему не стало, и он искренне не понимал, почему Ева затеяла эту беседу. В прежние времена она предпочитала держаться в стороне.

Между тем, Ева без лишних слов сняла с себя рубашку и переступила через кольцо собранной в складки белой ткани. Следивший за ее ступнями Адам вновь поднял лицо и, затаив дыхание, следил за каждым ее шагом. Она приблизилась и встала перед ним, взяв его ладонь в свои руки.

— Я видела во сне, что ты убил человека, защищая меня. Думаешь, мне стало от этого легче? Я металась как безумная, пытаясь проснуться, а когда открыла глаза, то увидела, что ты лежишь на соседней кровати рядом с Мэтью. Это было счастье, которое я не могу описать. Счастье — это когда ты рядом со мной, Адам. Посмотри на меня. Смотри на меня всегда, восхищайся мной так, как сейчас.

Ева провела его ладонью по своему животу, и Адам громко сглотнул, не пытаясь, однако, ее остановить.

— Кто будет смотреть на меня так, как ты, если тебя посадят в тюрьму или убьют из мести? Чьи руки будут ласкать мое тело? Ты сказал, что у тебя ничего не получилось, и я по-прежнему не хочу тебя, боюсь близости и твоих прикосновений. Это неправда. Я… я хочу, чтобы ты делал так каждую ночь — чтобы восхищался мною, чтобы любил меня.

Она положила его ладонь на свою обнаженную грудь, и Адам поднялся на ноги, подаваясь к ней и обнимая другой рукой.

— Я не хочу терять годы жизни, я не собираюсь отдавать их впустую. Их жалкие жизни не стоят того — я ведь говорила тебе об этом. Ты научил меня получать удовольствие, ты пробудил во мне жажду и жадность, и теперь хочешь бросить? Оставить меня и детей на произвол судьбы? Подумай о том, сколько ночей мы упустим, сколько поцелуев, сколько объятий, сколько радости мы потеряем. Давай жить, чтобы быть счастливыми. Оставим всех псов — пусть они сами грызут друг друга.

Слов было сказано достаточно. Ева отпустила его руку и обняла его, пытаясь прижаться к нему как можно теснее.

— Я всегда буду любить тебя, — пообещала она. — А теперь ты скажи мне, что не оставишь меня.

Адам поцеловал ее в макушку, а потом немного отстранился, чтобы заглянуть ей в лицо.

— Я не оставлю тебя.

Кризис закончился через несколько лет. Адам, Ева, Дебби и Мэтью вернулись в Торонто. Дети должны были учиться, а их отец скопил денег и открыл небольшую пекарню. Жизнь бежала дальше, и годы, которые могли пропасть даром, обернулись чередой небольших побед и радостей.

О связи этой книги с другими сегментами серии

Редко обращаюсь к читателям, поскольку сама не люблю пространные объяснения и предисловия. Однако сейчас я чувствую, что должна кое-что добавить.

Пройдя по ссылке , вы окажетесь у истоков отношений Адама и Евы. Первый рассказ целиком входит в бесплатный фрагмент — это очень важно, поскольку я хочу, чтобы вы получили возможность ознакомиться с идеей истории, не растрачивая лишние средства и ничем не рискуя.

«Клятва» объясняет, почему Адам и Ева узнают друг друга каждый раз, и вне зависимости от внешних обстоятельств всегда возвращаются к прежним отношениям.

Первый рассказ входит в содержание сегмента «Прошито насквозь. Рим. 1990». Далее следует «Прошито насквозь. Прага и Будапешт. 1970». Книга, которая перед вами — «Прошито насквозь. Торонто. 1930» — это третий этап путешествия. Впереди еще много встреч и историй, и я надеюсь, что вы останетесь с нами.

Спасибо за то, что прочли эту небольшую книгу до конца.

Fueled by Johannes Gensfleisch zur Laden zum Gutenberg