«ПэСэА, или Последний синдром аденомщика»

ПэСэА, или Последний синдром аденомщика (fb2) - ПэСэА, или Последний синдром аденомщика 571K скачать: (fb2) - (epub) - (mobi) - Андрей Евгеньевич Мажоров

ПэСэА, или Последний синдром аденомщика Драма в 5 действиях с прологом и эпилогом Андрей Мажоров

ДЕЙСТВУЮЩИЕ ЛИЦА

Борис Сергеевич К у з н е ц о в — бывший крупный начальник, 57 лет

Дарья Константиновна К у з н е ц о в а, она же Джемма Д о н а т и1 — его жена, 55 лет

Р и т а — их дочь, 29 лет

П а в л и к из Хабаровска — их зять, блогер, 30 лет

Б е а т а,

она же Биче П о р т и н а р е2 — подруга М.К.Кузнецовой, 55 лет

Доктор З а д о р н о в,

он же Г л а в ба л а х о н,

он же М и н о с3 — онкоуролог, 65 лет

П а н к р а т о в,

он же Н а ч м е д,

он же К е р б е р4 — пенсионер, 75 лет

Арнольд Б у д е т е,

он же 1-й Б а л а х о н — поэт и драматург, 35 лет

Л я к и н,

он же 2-й Б а л а х о н — молодой человек без определенных занятий, 32 года

М е д с е с т р а,

она же Б л у д н и ц а Вавилонская,

она же Л и ц и с к а5 — эффектная женщина, 38 лет

В эпизодах: дед-ветеран (отец Кузнецова), врач-реаниматолог, 1-й санитар, 2-й санитар, Страшный голос, двойник Кузнецова, балахоны-коллекторы, артисты Театра кукол со своими питомцами.

Песня «Помолись за меня» в исполнении автора: 

Пролог

В полутемном зрительном зале появляются странные люди в черных балахонах и капюшонах, надвинутых на лица. В руках у них зажженные старинные фонари. С гиканьем, уханьем и свистом они бегают по проходам, то и дело останавливаясь у отдельных посетителей, бесцеремонно их освещая. «Где Кузнецов?», «А, так это ты — Кузнецов?», «Кузнецов, выходи!», «Найдем все равно!», «Где ты засел?», «Кузнецо-о-ов!» — кричат они наглыми и грубыми голосами. Так и не отыскав Кузнецова, балахоны собираются на сцене у опущенного занавеса. Начинается короткое производственное совещание.

— Нет его нигде.

— И никаких следов.

— Позор, господа. Уволят.

— Беготня с фонарями — вот где позор. Навигаторы нужны.

— Век-то здесь какой?

— Двадцать первый от Рождества Христова.

— Ну, так чего они хотят…

— Посылал я заявку в хозчасть… Говорят: берите, что есть, а то и светильники растащат.

— Средневековье…

— А оружие? На складе одни алебарды стоят. И багры ржавые.

— Для России маловато.

— Так мы в России?

— Ну, а где, по-твоему?

— Н-да… Тогда я что-то не понял с суточными…

— Сидят, планы чертят. Стратеги. А ты бегай, как дурак, с фонарем среди бела дня. Людей смеши.

— Главное, отгула потом не допросишься. Не говоря что премии.

— Ориентировка тоже дурацкая. Таких, как этот Кузнецов, — бездна. (Кивает на зал.) Вон, сидят. Хихикают.

— Ладно, давайте сначала. Дома его нет?

— И телефон не отвечает.

— На даче?

— Там крапива одна. (Показывает.) Вон, руки пожег по локти. (Виновато.) Смородина у них сладкая…

— Ну, я не знаю тогда… У любовницы были?

— Нет у него никакой любовницы. Одни мечты.

— Какой-то идиот, прости, Господи…

— Я даже на бывшей работе справлялся.

— И что?

— Не приведи Бог, говорят, снова его увидеть.

— Господа, но если следов нет здесь и сейчас, они могут быть только там и тогда.

— Логично.

— Придется восстанавливать цепь событий. Что-нибудь, да всплывет.

— В прошлое лететь, что ли?

— Хотя бы на год назад.

— Сметой не предусмотрено. Бубну выбьют.

— Дня на три, больше разговоров…

— Ты еще титр по экрану пусти, как в американском сериале: «a year earlier».

— Да пожалуйста. (Взмахивает рукавом балахона и соответствующая надпись появляется на занавесе.)

— Ну, допустим. А как вся эта байда начиналась, кто помнит?

— Кажется, была пятница. Верняк, пятница! Мы после работы к Лициске собирались…

— А место действия?

— Ну, как же — онкологический диспансер… Где же еще. Второй этаж, кабинет 231.

— Очередь на прием к урологу.

— Точно, точно… Припоминаю. Ну, так что? Поехали?

Свет гаснет, балахоны исчезают. Поднимается занавес.

Действие первое

На сцене — фрагмент коридора перед смотровым кабинетом. На двери висит табличка — «Уролог. Доктор медицинских наук М. А. Задорнов». Над дверью — круглые часы и сигнальный плафон для вызова больных. Сидя на железных стульях, приема ожидают четверо мужчин. Они подавленно молчат. Б у д е т е, лохматый субъект в круглых очках, уткнулся в газету. В ногах у него — целлофановый пакет. Л я к и н, коротко стриженный, в футболке с надписью «Ненавижу работу», грызет ноготь. В ногах у него стоит спортивная сумка с привязанной георгиевской ленточкой. К у з н е ц о в, одетый в обыкновенную рубашку и джинсы, сидит со скрещенными на груди руками и делает вид, что дремлет. Только старик П а н к р а т о в, увешанный медалями и орденами, беспокойно крутится на стуле, поглядывая на соседей. Он вздыхает, покашливает, что-то невнятно бормочет. Неожиданно начинает ощупывать сетчатую поверхность стула у себя между ног.

П а н к р а т о в. Следы какие-то. Не моют их, что ли?

Л я к и н. Чего не моют?

П а н к р а т о в. Пятна, я говорю, на стуле. Гляди. Засохши… Кровь никак? Или моча? (Круглыми глазами смотрит на Л я к и н а.) Протек кто-то.

Л я к и н. Копец. (Смотрит у себя, вскакивает.) Ё-ё! И у меня… (Трогает пальцем пятна.)

П а н к р а т о в. Не отскоблишь. Въелись за стоко лет. Ядрены…

Б у д е т е, немедленно изучив свое сиденье, складывает газету и стелет ее под себя. Потом достает из пакета книгу и принимается ее читать. К у з н е ц о в, слегка пошевелившись, продолжает делать дремотный вид. Л я к и н осторожно садится на самый край стула.

П а н к р а т о в. Скока же здесь мушшин перебывало… Как, все равно, перед казнью.

Молчание. П а н к р а т о в ненадолго затихает, потом вдруг сильно хлопает себя по коленям.

П а н к р а т о в. Нет, что ни говори, а самое страшное в жизни — смерть!

Л я к и н и К у з н е ц о в (почти хором). Дед, твою мать!

Б у д е т е. В сущности, боятся смерти не следует. Никакой смерти вообще нет.

К у з н е ц о в. Тьфу!

П а н к р а т о в. Это как это — «нет»? Как это «нет», когда — р-раз! И ку-ку.

Б у д е т е. Никакого «ку-ку». Человек, когда умер, этого сам осознать никак не может. Правильно? А то, что не осознаваемо, то не существует.

Л я к и н. К, роче, когда, по ходу, сознавать-то уже нечем.

К у з н е ц о в. Чер-рт…

Б у д е т е. Называется — субъективный идеализм. Философское течение.

В коридоре появляется дед-ветеран с палкой и многочисленными наградами. При его появлении К у з н е ц о в как-то странно настораживается, даже привстает с места, но, вглядевшись, быстро успокаивается. Дед еле-еле передвигается, его под руку поддерживает М е д с е с т р а с весьма выдающимися формами. Оба направляются к двери кабинета. Провожая их глазами, П а н к р а т о в развивает мысль, засунув ладони себе под ляжки.

П а н к р а т о в. Не знаю… Я стольких за свою жись перезахоронил, что на роту наберется. Смерти нет… Вот, к примеру, мой сосед — Вяземский, Александр Петрович. Да неделя тому всего! Жил хорошо. Богато. Был он, вроде как… по снабжению. Утром на кухню пошел, чайку попить. И упал. Рухнул, можно сказать. Жена — в крик! Скорая, то, сё. Не откачали. Главное — ни с того, ни с сего. Пошел на кухню, а попал в вечность.

Л я к и н. Вн, запная смерть как бы.

К у з н е ц о в. У вас что? Тем других нет? Для беседы?

Б у д е т е. И вечности никакой нет. Смерть — это и вечность, и мгновение одновременно. Умерший уже не может осознать эти категории. Значит, он не умер. Вечность стала секундой. И наоборот.

П а н к р а т о в. Выходит, если не помер, значит — живой. Так получается?

Б у д е т е (проводит пальцем по книжной строчке). Смотрите-ка, прямо по теме: «Я не был мертв, и жив я не был тоже». (Поясняет.) Данте. Божественная комедия.

К у з н е ц о в (впервые взглянув на Б у д е т е с интересом). Все-таки здесь надо определиться. Здесь, насколько я помню, просто фигура речи. Софизм у вас выскочил, уважаемый. (Б у д е т е пожимает плечами.)

Л я к и н (осторожно). Диалектика, ёптыть…

Молчание.

П а н к р а т о в. Если не живой и не мертвый, то… как? А какой тада?

К у з н е ц о в. Черт! Черт!

П а н к р а т о в. Да ладно — «черт»… (Отворачивается.) Слова им не скажи…

Л я к и н. Выпить бы, дедушка.

П а н к р а т о в (оживившись). А есть?

Дверь кабинета открывается, высовывается М е д с е с т р а.

М е д с е с т р а. Будете?

В с е (хором). А как же!

М е д с е с т р а выходит в коридор.

М е д с е с т р а (довольно). Бугаи.

Б у д е т е. Это я. (Встает.) Будете, Арнольд. Это я.

М е д с е с т р а. Так вы будете Будете?

Л я к и н. Мы тоже будем-будем!

М е д с е с т р а. Почему на ПСА6 не сдал?

Б у д е т е. Сдал. Просили передать. Я забыл. Вот. (Протягивает бумажку.)

М е д с е с т р а. Кузнецов есть?

К у з н е ц о в. Здесь. (Встает.)

М е д с е с т р а. Первым пойдете.

К у з н е ц о в (упавшим голосом). Почему… первым?

М е д с е с т р а (загадочно). Скажут. (Уходит в кабинет.)

Молчание.

П а н к р а т о в. «Первым пойдете». Слыхали? (В сторону двери.) А тут, между прочим, ветеран войны и труда. С инвалидностью! Первым я пойду. Идите вы все!

Л я к и н. Первым вообще-то я пришел. Тут еще и не было никого. Вы, ветераны, д, вайте, конкретно, как-нибудь через одного!

П а н к р а т о в. Конечно, какие теперь ветераны! Какие теперь заслуги! Когда кругом — одна голая коррупция.

Л я к и н. Отец, мы так до ночи просидим!

П а н к р а т о в. Лаврентия на вас нет!

К у з н е ц о в (прокашлявшись). Товарищи, я не виноват. Они сами назначили.

П а н к р а т о в. «Товарищи»… Это когда было, «товарищи»… Сидит заслуженный ветеран, с наградами. Со второй, понимаешь, группой… Нет — пошептались, посюсюкали, «вась-вась» сделали — и «первым пойдете»! Я к заведующему сейчас! Порядочки…

П а н к р а т о в встает и демонстративно занимает позицию у двери.

К у з н е ц о в (мрачно). Да мне вообще без разницы. Сами разбирайтесь.

Молчание.

К у з н е ц о в (обращаясь к остальным за поддержкой). Вы же сами видели. Чего он завелся?

Л я к и н. Слышь, дед…

Молчание.

Л я к и н. Ветеран! Уснул, что ли?

П а н к р а т о в. Да что с вами разговаривать…

Л я к и н. Сейчас такие специальные подушечки продаются. Взял бы, да и купил.

П а н к р а т о в. Чего ты?

Л я к и н. Для значков. Ну, зачем ты всю свою коллекцию на клифт нацепил?

П а н к р а т о в. Чего?

Л я к и н. «Чего-чего»… Вредно такие тяжести таскать. Тебя аж перекосило.

П а н к р а т о в (отваливается от двери и нависает над Л я к и н ы м). Да что ты понимаешь, тля сопливая! Я эти ордена кровью заслужил! Когда ты еще титьку сосал!

Л я к и н. Да ладно. Какие ордена? (Приглядывается к наградам.) «Почетный донор», что ли? Ну, это да. Тогда да — кровью.

П а н к р а т о в (трясясь). Да я таких, как ты… Раньше имел один раз, а потом выбрасывал!

Л я к и н (удивленно). Классный базар. Спиши слова!

П а н к р а т о в. Я те сейчас запишу! Я те так пропишу, своих не узнаешь!

Л я к и н (встает). Да что ты разорался-то? Шуток не понимаешь?

Б у д е т е (занимает позицию между сторонами, примирительно, П а н к р а т о в у). Конечно, вы первым пойдете. По старшинству и по заслугам. (Л я к и н у.) Потом вы, раз первым пришли. Потом первым пойдет… вот, господин Кузнецов. Как было объявлено. Ну, а я замкну шествие. Первым от конца. (К у з н е ц о в у.) Не возражаете, уважаемый?

К у з н е ц о в. Повторяю еще раз — мне совершенно безразлично.

Б у д е т е (П а н к р а т о в у). А вы бы сели. Похоже, тут… надолго.

П а н к р а т о в, что-то бормоча, возвращается на свое место. Л я к и н тоже садится.

Л я к и н. Всех помирил. Будете, а ты кем… будете? Из прибалтов, что ли? Добрый такой.

Б у д е т е. Между прочим, этимология моей фамилии имеет славянские корни. Я смотрел в Википедии. Я — белорус. Предки мои — из Белоруссии.

П а н к р а т о в. Все вы теперь — из Белоруссии.

Л я к и н. Теперь — да.

К у з н е ц о в. И чешут языками, и чешут. Какая разница, кто тут откуда? Здесь все равны. Как, понимаешь, перед Господом Богом.

Б у д е т е. О да.

П а н к р а т о в. В хипипедии он смотрел. Хипипед. Меня вот никто не спросит, сдавал я чего, не сдавал… А всякая сопля в рожу тычет.

Л я к и н. Слушай, дед, осади ходули…

П а н к р а т о в. Чего-о?

К у з н е ц о в (поспешно). У него ПСА запросили. Может, у него анализ плохой. Какие у вас там цифры, Арнольд?

Б у д е т е. Не помню. Кажется, около семи. С чем-то.

К у з н е ц о в. У-у… Тогда понятно.

Л я к и н. А какие надо?

К у з н е ц о в. От нуля до четырех. Если выше — пиши пропало.

Б у д е т е. Что это значит — «пропало»?

К у з н е ц о в. А то и значит. Ку-ку, как вон товарищ говорит. Подозрение, извините, на рак.

П а н к р а т о в. ПСА, ПСА… Именно что — подозрение. У меня раз вообще было — двенадцать. А ничего, сидю тут еще с вами. (Неожиданно развеселившись.) Тут врач, мужики, работает, — не доктор, а чисто сатирик. У него и фамилия подходяшша — Задорнов. Он эту самую ПСА называет «Псаки». Ну, говорит, что нам сегодня отмочила госпожа Псаки, Аденома Простатитовна? Какую нам такую санкцию объявила? Не иначе, товарищ Панкратов, лично вам — химкастрацию.

Л я к и н. Зачем это?

П а н к р а т о в. Шут его знает. Может, отпустит. Ты вот сколько раз за ночь бегаешь?

Л я к и н. А сколько надо?

П а н к р а т о в. Молодой… Я в твои годы про это и не думал. А как женился — тем более. Ты вот — женат, нет?

Л я к и н. А при чем тут это?

П а н к р а т о в. Молодой… Вот и сиди тута. Протекай. Всю резьбу уже, поди, сорвали.

Л я к и н. Ничего мне не сорвали

П а н к р а т о в. Что, не шупали еще?

Л я к и н. Чего не щупали?

П а н к р а т о в. От молодой! Железу, чего еще.

Л я к и н. А как ее… щупают?

Негромкий, но дружный смех. Остальные переглядываются, качают головами.

П а н к р а т о в. Ну, готовься тада. Поставят тебя, салагу, в позу… как бы это сказать… угнетенных народов Африки. И давай… демократию насаждать. Цветную, понимашь, революцию.

Л я к и н. Веселкин базар…

П а н к р а т о в. Легко не будет. Раз к ним попался. Чем эти ихние втыки терпеть — я Задорнову прошлый год сказал — вырежьте мне ее на хрен, и вся недолга.

К у з н е ц о в. Болезненная операция. Ее, говорят, не вырезают, а вырывают. Прямо через проход. А наркоз — только местный.

Л я к и н. Мама дорогая…

П а н к р а т о в. Раньше, до войны, так и делали. Теперь, вроде, лазером выжигают.

Л я к и н. Ну, и убрал бы ты ее. Чем трындеть тут. Я с твоего базара уже обстремался весь.

П а н к р а т о в. Нельзя. После операции — Задорнов сказал — в течение года наблюдается… как это, ядри его… Полное угасание половой функции.

Л я к и н. А она у тебя, дед, что… Еще не угасла?

П а н к р а т о в. Какое… Нет, ну, конечно, не так, как раньше. Но все-таки… Бабка говорит: пусть уж лучше она у тебя сама как-нибудь погаснет.

За дверью кабинета раздаются невнятный шум и возбужденные голоса. Через мгновение в коридор выскакивает М е д с е с т р а.

М е д с е с т р а. Один кто-нибудь! Доктору помочь!

Четверо в тревоге и недоумении переглядываются.

М е д с е с т р а. Чего вылупились? Дедушке плохо! Поднять надо!

Г о л о с д о к т о р а (из кабинета, повелительно). В реанимацию, я сказал! Пулей!

М е д с е с т р а. Ой, бегу! Что расселись, как на поминках? Один кто-нибудь!

М е д с е с т р а убегает. Все четверо встают, но в кабинет, неуверенно оглядываясь, проходит только Б у д е т е. П а н к р а т о в тут же подкрадывается к двери, заглядывает внутрь. Остальные окружают его сзади.

П а н к р а т о в. Готово дело. Похоже, преставился.

Г о л о с д о к т о р а. За ноги — и на койку! Да осторожней…

Г о л о с Б у д е т е. Тут лужа. И еще что-то.

Г о л о с д о к т о р а. Не утОните. Ну, взялись! Тихо, тихо, тихо…

П а н к р а т о в (орет). Будете, под коленки бери! Да куда… Под коленки бери, дурья башка!

Г о л о с д о к т о р а. Дверь закрыл!!!

П а н к р а т о в закрывает дверь и на цыпочках возвращается на место. За ним — остальные. Лица у всех скорбные.

П а н к р а т о в. Все, не жилец. Серый весь. Ни кровинки.

К у з н е ц о в. Так что было-то, я не понял?

П а н к р а т о в. «Что было, что было…» Пошел бы, да и помог — «что было». Упал старик. Обкакался и обмочился весь. Тебе-то что?

К у з н е ц о в. На отца моего покойного… издали похож. И умер похоже.

П а н к р а т о в. Значит — дрянь наследственность у тебя. Готовься.

Л я к и н. Ну, все… Теперь по-любому до ночи.

Два санитара с грохотом вкатывают в коридор каталку. За ними бегут врач-реаниматолог и М е д с е с т р а. Все быстро исчезают в дверях кабинета. Молчание.

К у з н е ц о в. Вот как это можно? В таком возрасте — и один, без сопровождения.

П а н к р а т о в. Выходит — можно! А кому мы нужны? Кому мы нужны? А ты вот — со своим отцом ходил ли?

К у з н е ц о в. Я со своим ходил.

П а н к р а т о в. Да не ври!

К у з н е ц о в. Он у меня вообще на руках умер.

К у з н е ц о в. А я вот один… Один и сдохну где-нибудь. Хоть бы раз позвонил, спросил, тама это, папа — ты как? Добересся один-то? Давай, мол, я тебя сопроводю. Хрен! Дождесся от них. Валяйся потом в собственной луже. Й-ех!

К у з н е ц о в. Сын, что ли?

П а н к р а т о в. Машину за мильоны купил, а чтоб отца подвезти, или тама что, — хрен с маслом. Давай, старик, жми через весь город на транвае. Быстрее окачурисся… Глядишь — и площадь освободится. Только и ждет, подлец…

Л я к и н. А что за тачка?

П а н к р а т о в. Не знаю… Как ленд-лиз все равно.

Л я к и н. «Ленд Ровер»?

П а н к р а т о в. Вроде…

Л я к и н. Вау!

Молчание.

П а н к р а т о в. Вот что ты такое сейчас вякнул? Что ты такое сказал, от сохи на время взятый?

Л я к и н. Весёлкин базар! Да ты, дед, никак сидел?

К у з н е ц о в (П а н к р а т о в у). Это междометие означает — «ничего себе». Англицизм.

П а н к р а т о в. Так и говори — ничего себе! Ты что — не русский? Ты где живешь? Ты что — в Америке живешь?

Л я к и н. Опять заболело-поехало.

П а н к р а т о в. Мяу! Хуяу! Слов у них уже не осталось, одни звуки. Мы за это на фронтах кровь проливали? Кузнецов, скажи! Вот за эту вот пятую колонну?

Л я к и н. Тебе как раз пять лет было, когда война по ходу кончилась.

П а н к р а т о в. Подсчитал! Гляди-ка, высчитал! Арихмометр! Плохо считашь! Может, я всю жись воевал! А тебе и знать не положено! Да где тебе знать-то, тля ты эдакая! Вот что это у тебя написано? (Тычет пальцем в спину Л я к и н у.) «Ненавижу работу»! Это что это такое? Сопля ты несчастная! Да мы по двенадцать часов…

Дверь кабинета распахивается. Санитары осторожно вывозят каталку, на которой лежит тело, с головой укрытое простыней. П а н к р а т о в умолкает на полуслове.

Выходят доктор З а д о р н о в, врач-реаниматолог и М е д с е с т р а.

В р а ч — р е а н и м а т о л о г. Инфаркт, конечно. Классика.

З а д о р н о в. Там все равно уже метастазы пошли. В почках, кишечнике…

М е д с е с т р а. Аркадий Михайлович, почему я-то опять?

З а д о р н о в (взрываясь). Идите тогда и оперируйте вместо меня! А я полы вытирать буду! (Останавливается и угрюмо смотрит на вставших пациентов.) Приму всех.

Процессия уходит в левую кулису. М е д с е с т р а с грохотом захлопывает дверь, за ней раздается сдавленный крик и через мгновение появляется бледный и еще более взъерошенный Б у д е т е, трясущий ушибленной рукой.

М е д с е с т р а (злобно). Ах, извините! (Уходит в правую кулису.)

Б у д е т е. Ничего. (Проходит к своему месту, снимает с него газету, и, приподняв очки, снова изучает пятна.) Гм… (Протирает очки, глядя перед собой.)

К у з н е ц о в. Живой дед-то?

Б у д е т е. Немножко мертвый. Сердце подвело.

П а н к р а т о в. Одно лечат, другое калечат. Я теперь на операцию нипочем не соглашусь. Не будет моего согласия.

К у з н е ц о в. Вот я не понимаю. У человека уже метастазы пошли.

Л я к и н. Стремно.

К у з н е ц о в. Ну, чего старика мучать?

П а н к р а т о в. Никогда они тебе толком не скажут. Темнят.

Л я к и н. В несознанку уходят.

Б у д е т е. Врачебная этика, вот и темнят.

К у з н е ц о в. Чушь какая-то. Конец — так конец. Чего там в прятки играть?

Б у д е т е. Ну уж сразу — конец. На ранних стадиях, бывает, спасают человека.

К у з н е ц о в. Так то — на ранних. А когда тебе под девяносто…

П а н к р а т о в. Жить, Кузнецов, всегда хочется. И в девяносто, и в сто. Поймешь потом.

К у з н е ц о в. Да что там за жизнь? Дряхлость, болячки, ожидание смерти… Из ума выживают. Из чувств остаются только злоба да зависть. И желчь. Всех измучают: врачей, близких, детей. А главное — самих себя.

П а н к р а т о в (негромко). Потом поймешь. Если доживешь.

Л я к и н (по-дурацки бодро). Живы будем — не помрем!

Появляется М е д с е с т р а с ведром и шваброй.

М е д с е с т р а. Помрете, куда вы денетесь. Как мой дурак: «Видал я ваших врачей в гробу!». А потом ссыте тут на пол.

Заходит в кабинет, начинает греметь ведром и стульями.

Л я к и н. Валить надо отсюда.

П а н к р а т о в. Давай, вали. Через год сюда же и привезут. С трубкой в пузыре.

Б у д е т е. Да, это не выход.

Л я к и н. Зачем с трубкой?

П а н к р а т о в. Вот будет у тебя непроходимость мочи, узнашь — зачем… На стену полезешь. «Вау».

Л я к и н (беспокойно). А чо делать-то?

П а н к р а т о в. Сиди и молчи.

Б у д е т е. Может, все еще обойдется. Может, зря пугают.

П а н к р а т о в. Страхуются они. Первым делом ЕГО исключают.

Л я к и н. А если…

За дверью звенит телефон. Звякает дужка ведра.

Г о л о с М е д с е с т р ы. Сидят, бубнят. Четверо еще. Сказал, всех примет. Тут у нас ЧП случилось. Дедуля один концы отдал. Прямо на приеме. Теперь подтираю за ним. Больше некому. Да одна, Галя, пашу, как папа Карло, с утра до вечера… Как дура, ну как дура, за ни за что… Да… Эти-то? Да, все с подозрением. Один особенно. Так что не знаю… Ладно, созвОнимся. Чао.

Грохот возобновляется.

П а н к р а т о в. Слыхали? «Один особенно».

К у з н е ц о в. Н-да… (Стучит пальцами по подлокотнику.)

Б у д е т е. Издевательство какое-то.

К у з н е ц о в. Эманация вашей этики, уважаемый.

Молчание.

П а н к р а т о в. Интересно, кто это тут — «один особенно». Слышь, молодой…

Л я к и н. Чего тебе?

П а н к р а т о в. Сходи, спроси у ее.

Л я к и н. Сам иди!

К у з н е ц о в. Даже она ничего не скажет… Рюмочной здесь нет поблизости, никто не знает?

Б у д е т е. И это не выход.

Л я к и н. А чо выход-то? Вот все им не так, прибалтам.

П а н к р а т о в. А им, слышь ты, всегда все не так.

Б у д е т е (П а н к р а т о в у, с вызовом). Лично я завтра в церковь пойду. Православную, между прочим.

П а н к р а т о в. С такой фамилиёй, как у вас, кажный день надо Богу молиться.

Б у д е т е. Фамилия тут не при чем. Батюшка есть один, отец Геннадий. Я всегда к нему… когда плохо. И укрепляет, и направляет, между прочим.

П а н к р а т о в. Это как бабка деду сказала: «Моли, дурень, об укреплении, а направить я и сама смогу».

Л я к и н громко прыскает и хохочет, сгибаясь пополам. К у з н е ц о в улыбается. Б у д е т е пожимает плечами.

Появляется доктор З а д о р н о в. Одновременно с ним из кабинета выходит М е д с е с т р а со своим инвентарем.

З а д о р н о в. Ну что, аденомщики? Все дрейфите? Бу-бу-бу, бу-бу-бу! А молодой хохочет! Так и надо. Ладно, всем сидеть и не дергаться. Кто тут из вас — Будете?

М е д с е с т р а. Вот этот. Я передала.

З а д о р н о в. Ну что, Будете? Будет вообще в стране порядок?

Б у д е т е (робко). Не знаю. Будет, наверное.

З а д о р н о в. Дал же Бог фамилию. Извините. (Строго.) Приму всех! Первый — Кузнецов. Мигну плафоном. (М е д с е с т р е.) Тамара Михайловна, дорогая, поспешите-с… (Уходит в кабинет.)

М е д с е с т р а. «Поспешите-с»… Когда с ссаньем ихним управлюсь. Подождете-с… (Уносит инвентарь.)

Молчание. Все провожают ее взглядами.

П а н к р а т о в. Вот бабам — тем легче. Им и тут легче. Никаких сложностей, одни дырки.

Л я к и н. Ну, не скажи. Им-то как раз хужее.

П а н к р а т о в. Ты-то откуда знаешь?

Л я к и н. По утрам про здоровье смотрю. У многих — опухоль груди. Или там… шейки матки.

Б у д е т е. А вот среди мужских раков опухоль предстательной железы занимает второе место в Европе.

К у з н е ц о в. Ну черт, черт! Арнольд, и вы туда же! Сколько можно-то?

К у з н е ц о в встает и начинает нервно прохаживаться по коридору. В это время над сценой начинается что-то неладное: раздаются странные звуки — отдаленное завывание ветра, чей-то неразборчивый шепот, слабые стоны, птичьи крики и прочая мистика. Потом становятся слышны голоса людей. Но странно — соседи К у з н е ц о в а сидят в прежних позах, не раскрывая ртов. Только в коридоре как будто потемнело и поднялся сквозняк.

Г о л о с а.

— Похоже, фрукт созрел.

— И, падая, о том не знает.

— Звонил Харон7. Там недоумевают.

— Он в транспортном своем порядком оборзел.

— Пиар-отдел опять не понимают.

«А кто оплатит мне простой?

Я воздух-де возить не нанимался»

— Харон — дурак. Здесь случай непростой.

— И шеф, похоже, тоже растерялся.

К у з н е ц о в замедляет шаги, с удивлением смотрит на соседей. Те по-прежнему сидят, не меняя поз, не открывая ртов, никак не реагируя на происходящее.

Г о л о с а.

— Кто завалил дедка?

— Отличный ход.

— Идея продается! Сто медалей.

Которые сперва навесил тот урод,

А после утопил в моче и кале.

— Как эти аллегории редки!

Коль с бедностью гордыню сочетают.

— И цацки звякнули, как медяки,

Когда в копилку их ссыпают!

Из кулисы в кулису пролетают несколько летучих мышей. К у з н е ц о в в ужасе от них отмахивается, даже приседает. Потом с силой трет глаза и трясет головой.

— Твои метафоры внезапны и мудры.

— Но результат… Он лишь на «тройку» тянет.

— Оценит разве шеф изящество игры…

— Ну, и бухгалтер пусть помянет!

(Хором, нараспев.)

— Amen!

По коридору быстро пробегает огромный паук. К у з н е ц о в отшатывается к кабинетной двери, и тут прямо над ним вспыхивает красным цветом сигнальный плафон. Все стихает.

П а н к р а т о в (неожиданно доброжелательно). О, доктор мигает! Кузнецов! Сигнал!

Б у д е т е. Идите, уважаемый. С Богом!

Л я к и н. Первый пошел.

К у з н е ц о в, оглядываясь, проходит в дверь. Появляется М е д с е с т р а и идет мимо троицы, игриво покачивая бедрами. Все молча следят за ней плотоядными взглядами. Снова раздаются голоса.

— Господь, грехи мои прости…

— Не знал прекрасней я моментов!

— Она одна могла б спасти

Всех здешних, ёптыть, пациентов…

М е д с е с т р а берется за ручку двери и оборачивается. Раздается нахальный женский голос.

— Когда б делились вы зарплатой,

Не знали бы проблем с простатой!

Действие второе

Суббота. Кабинет К у з н е ц о в а в его петербургской квартире. Жилище носит следы «былой роскоши», хотя уже давно нуждается в ремонте. Впрочем, почти везде — идеальный порядок. Он даже на письменном столе, где виднеется стопка общих тетрадей и лежит огромная толстая книга. Здесь же — включенный планшет с физиономией Павлика на дисплее. В углу стоит платьевой шкаф с зеркалом. Окно занавешено тяжелой шторой. Рядом с диваном — большое старое кресло. Посередине кабинета стоит круглый стол, покрытый скатертью. К у з н е ц о в в футболке и трениках лежит на диване, сложив руки под головой. У него на животе — раскрытая книга, страницами вниз. Он тупо смотрит в экран планшета, из которого вещает блогер Павлик.

П а в л и к. Здорово, френдЫ! С вами снова я — Павлик из Хабаровска. Йо! Йо-йо! (Делает реперский жест.) Ну, о чем будет сегодняшний базар? Только не о политике, ну ее в жопу. (Пи-ик.) Даже моя любимая женщина… Марго, иди сюда, поздоровайся с френдами.

На экране появляется Р и т а, машет рукой и исчезает.

Так вот, даже моя любимая и правильная женщина ненавидит политику и все это говно, которое вам вешают на уши из зомбиящика. И вообще сегодня же — суббота! (Пи-ик.) Мы все отдыхаем и не думаем про гребаную работу и мудацкое начальство. Или там про чертовы тучи беженцев, которые вдруг повалили в Европейский союз, все там окончательно засрали, а наши авиаторы, не долго думая, взяли да и вломили черножопым от всей широты русской души. Лично мне на это все (пи-ик!), хотя, конечно, Европу жалко.

В кабинет входит Ж е н а, одетая для прогулки.

Ж е н а. Опять лежит. Как ни зайду, он все лежит. Выключи идиота.

К у з н е ц о в (нажимает на паузу, лицо П а в л и к а замирает с разинутым ртом). Хочу и лежу.

Ж е н а. Лежи, лежи. Самому не стыдно?

К у з н е ц о в. Может человек устать?

Ж е н а. От чего ты устал? От лежания своего?

К у з н е ц о в. Неважно.

Ж е н а. Устал он. Пусть дуры по двум работам носятся, а мы будем валяться. (Ж е н а открывает шкаф, достает шкатулку из карельской березы, извлекает из нее купюры, пересчитывает, часть нервно засовывает в сумочку. Потом, со шкатулкой в руках, подходит к К у з н е ц о в у.) Вот все, что осталось.

К у з н е ц о в. Никто тебя не заставляет. По двум работам.

Ж е н а. Давай вот я тоже лягу и буду лежать? (С грохотом ставит шкатулку на стол.)

К у з н е ц о в. Давай.

Ж е н а. А жрать ты что будешь?

К у з н е ц о в. В кафе схожу.

Ж е н а. Куда? В кафе? А на какие шиши?

К у з н е ц о в. Скоро гонорар придет. Они обещали.

Ж е н а. Гонора-ар? Опять пятьсот рублей?

К у з н е ц о в. Мне хватит.

Ж е н а. Дурак ты, Кузнецов. Ну и дурак. Рассовал все по банкам и улегся. Писатель…

К у з н е ц о в (с вызовом). Да, писатель!

Ж е н а. Ему хватит. А мне? Обо мне ты подумал? Обо мне, о Ритке? Знала бы я, в кого ты превратишься…

К у з н е ц о в. Всю жизнь я о вас думал. Мне бы рассказы писать, а я все о вас думал.

Ж е н а. Был раньше нормальный мужик. Без закидонов! Потом его из начальников поперли, так он обиделся, возомнил себя непризнанным гением и лег. (Берет книгу с живота К у з н е ц о в а). Данте. «Божественная комедия». Молодец… Книжечки почитываем. Отлично…

К у з н е ц о в. Посуду помыл. Ковер пропылесосил. Хлеб принес.

Ж е н а. «Хорошо при свете лампы книжки умные читать»… Ну-ну. А кто работать будет?

К у з н е ц о в. Деньги у тебя есть.

Ж е н а. Какие деньги? Ка-ки-е день-ги?

К у з н е ц о в. Ка-ки-е я за-ра-бо-тал! Тебе чтО — мало?

Ж е н а. Это риткины деньги, охламон! На квартиру! Где она дальше жить будет, с этим своим Павликом из Хабаровска? Или тут навсегда останется? За стенкой? (Подскакивает к стене и с силой в нее колотит.)

К у з н е ц о в. Сдурела — в стенку стучать?

Ж е н а. Мое дело! Хочу — и стучу.

К у з н е ц о в. На квартиру пусть Павел зарабатывает. А то явился тут… на все готовое.

Ж е н а. Он себе на похороны — и то не заработает.

К у з н е ц о в раздраженно нажимает на «плей». Потирая ушибленную руку, Ж е н а подходит к шкафу. На экране оживает П а в л и к.

П а в л и к. И поскольку у нас сегодня законный выходной, мы с вами обсудим то главное, без чего у правильных чуваков не обходится ни одна суббота. Вы меня спросите: о чем это развел гундос наш незабвенный Павлик из Хабаровска? А я отвечу, френдЫ: конечно же, о пивасике! И мы начинаем наш всеми любимый еженедельный видеоблог «Павлик и пивасик»…

Ж е н а (под бормотание П а в л и к а). Хоть шкаф нормальный успели купить. (Приблизив лицо к зеркалу, начинает что-то рассматривать у себя под глазом.) Ты уберешь этого придурка или нет? Он меня в натуре достал. Как ты сходил?

К у з н е ц о в (снова нажимая на паузу). Плохо.

Ж е н а. А подробнее? Все надо клещами вытягивать.

К у з н е ц о в. Рак подозревают. На томограф направили.

Ж е н а. По страховке? Или опять плати?

К у з н е ц о в. Не знаю.

Ж е н а (обернувшись). То есть как это — «не знаю»? Молодец! Так узнал бы!

К у з н е ц о в. По страховке.

Ж е н а (снова вернувшись к зеркалу). Ну и сделаешь. Подумаешь, страхи. Все делают. И я делала.

К у з н е ц о в. Делала? А почему не сказала?

Ж е н а. Тебя пожалела. Ты же у нас — творец! Натура тонкая, впечатлительная. Когда хоть?

К у з н е ц о в. Послезавтра. Девять ноль-ноль.

Ж е н а (подводя губы). Не забудь — завтра у нас дача.

К у з н е ц о в. Завтра я не могу.

Ж е н а. Это еще что за новости? (Снова поворачивается к К у з н е ц о в у.)

К у з н е ц о в. У меня встреча.

Ж е н а. У тебя? Ха-ха.

К у з н е ц о в. По делу.

Ж е н а. Опять песню будешь продавать? (Ж е н а поправляет прическу.) Видела я сайт. Где ты часами торчишь.

К у з н е ц о в. Какой сайт?

Ж е н а. «Куплю-продам песню». Смех один. Дура какая-то пишет: «Я сочинила прекрасную песню. Правда, всего одну. Но она всем понравилась: маме, папе, дедушке и обеим бабушкам. Даже нашей кошке Марусе. Продам недорого».

К у з н е ц о в. Встреча на «Ленфильме». По сценарию.

Ж е н а. Какая по счету?

К у з н е ц о в. Не важно.

Ж е н а. Отвезешь и встречайся. Хоть до одури.

К у з н е ц о в. Павел отвезет.

Ж е н а. А он в твой полис вписан? Он вообще водить умеет, ты интересовался?

К у з н е ц о в. На электричке доедете. Ничего страшного.

Ж е н а. Чего-чего? Как ты сказал? На чем доедем?

К у з н е ц о в (неожиданно жалобно). Слушай, уйди, а?

Ж е н а. Что-о?

К у з н е ц о в. Ты не понимаешь, что мне плохо? Мне просто пло-хо сей-час…

Ж е н а. Некуда мне идти! Не-ку-да! Сколько ты мне всего обещал? Горы золотые! Три года еще до пенсии. Здоровый мужик! Он «устал»! Целыми днями валяется, ничего не делает, только ноет! Еще и «уйди»! Сам уходи, сволочь!

В дверь просовывается голова Р и т ы.

Р и т а. Опять ругаетесь, шнурки? Мам, это ты стучала? (Входит в кабинет — стройная, спортивная, в надрезанных джинсах. Встает рядом с матерью, смотрится в зеркало.) А ты скоро вообще?

Ж е н а. Иду-иду, уже иду…

Р и т а. Этот шарфик сюда не идет.

Ж е н а. Как это — «не идет»? Очень даже идет. Почему не идет?

Р и т а. Сюда надо бежевый. У тебя же есть бежевый.

Ж е н а. Сюда лучше красный.

Р и т а. Ой, нет.

Вваливается П а в л и к.

П а в л и к. Ну, вы скоро вообще? Здрасьте, Борис Сергеевич.

К у з н е ц о в (негромко). Стучать надо.

П а в л и к выходит из кабинета, стучит в дверь и снова заходит.

П а в л и к. Так нормально?

Молчание.

Р и т а. Папка, хорэ валяться, пошли с нами на аттракционы.

Ж е н а. У него уже скоро пролежни пойдут, у папки твоего.

Р и т а (хихикнув). Пролежни? А что это такое?

К у з н е ц о в. Что ты несешь при детях?

Ж е н а. Тебя не спросили.

П а в л и к. Во дворе чья-то новая бэха стоит. Главное, на том же месте, где Бориса Сергеевича водила ставил. Я уж подумал, его назад позвали…

Ж е н а. Ага, «позвали». Мы, Павлик, теперь все в искусстве. По самое «не могу».

П а в л и к. Стремно. Ладно, раскручусь — сами купим.

Р и т а. Вот именно.

К у з н е ц о в. С чего это, интересно? Уж не с твоего ли быдлячьего трепа? Вашим языком выражаясь? Блогер, етить…

П а в л и к. Это как сказать. На сегодняшнее утро — уже сто тридцать два подписчика. Людям интересно.

К у з н е ц о в. У этой страны нет будущего.

Ж е н а. Пафос диванного патриота. Паша хоть что-то делает.

П а в л и к (кивая на планшет). Вы же тоже… типа, смотрите.

К у з н е ц о в. Да я понять хочу! (Садится, нащупывает ногами тапки.) Я понять хочу — вы там придуриваетесь или в самом деле — козлы конченные? Я про стиль даже не заикаюсь, так в сортирах изъясняются или там у ларьков пивных! Но темы, интересы ваши… Это же… Это же…

П а в л и к. У ларьков? Каких ларьков?

Ж е н а. Они теперь в барах сидят. Ларьки — это из твоей совковой юности. «Папка»!

П а в л и к (с достоинством). «Идиоты», «козлы»… Знаете, не надо оскорблять, дорогой Борис Сергеевич!

Р и т а. Папка, ты просто продукт своего времени. Ты не понимаешь современную молодежь.

Ж е н а. Не понимаешь — не суйся.

К у з н е ц о в. Что я не понимаю? В каких барах какое пиво? Или его детский лепет о сирийской войне? Или о том, как надо телок ублажать, чтобы давали? Мне от его блогов уже блевать хочется!

Ж е н а. Выражения выбирай!

К у з н е ц о в. Я-то выбираю! А эти? Россия, родина — у них «рашка запердяевская»! А девушек как они кличут? «Давалка» — это еще самое мягкое. Нет, сказать тебе?

П а в л и к. Марго, твой папа сегодня не в адеквате. Я, пожалуй, пойду. На улице подожду.

П а в л и к решительно выходит.

Ж е н а. Ну, и чего ты добился?

Р и т а. Сейчас так все говорят. Ты, прямо, не от мира сего… Мама, пошли уже.

Ж е н а. Иди, Павлика догони. Наорать — это мы умеем. Я сейчас.

Р и т а выходит.

Пауза.

Ж е н а. И чего ты на них взъелся?

К у з н е ц о в (тяжело ходит по кабинету). Он хоть куда-нибудь устроился? Недоносок…

Ж е н а. Я что тебе? Отдел кадров? Вот взял бы, да и поговорил с ним. По-мужски.

К у з н е ц о в. Говорил уже. Без толку.

Ж е н а. У тебя все — «без толку».

К у з н е ц о в. Я ему — возьмись за ум, прояви волю, характер. Сколько можно за юбку цепляться? И хрень в эфире пороть.

Ж е н а. А он?

К у з н е ц о в. «А чо делать», говорит, «если у меня нет ни воли, ни характера». Я, говорит, «не сильно целеустремленен. Зато у меня — сто подписчиков. И рекламку обещают».

Ж е н а. А ты ему опять денег втюхал.

К у з н е ц о в. Не ему. А им. Они без копейки сидели. Рита попросила.

Ж е н а. Лучше бы на улицу выкинул. Просто и без затей.

К у з н е ц о в. В шкатулке еще сто оставалось.

Ж е н а. В шкатулке — пятьдесят. Столько и было. Ну, я сейчас десятку взяла — с ними выйти.

К у з н е ц о в. Вчера же еще сотня была. Я пересчитывал.

Ж е н а. Ты еще и считать разучился. Полная деградация.

К у з н е ц о в. Хватит уже!

Ж е н а. И еще тебе новость.

К у з н е ц о в. Ну?

Ж е н а. Звонила Софья Исааковна. Гинеколог. Ну, ты знаешь.

К у з н е ц о в. Не знаю.

Ж е н а. Куда тебе.

К у з н е ц о в. Ну, что Софья Исааковна?

Ж е н а. Она говорит, что риткино бесплодие в принципе лечится. В Израиле. Но надо кучу денег.

К у з н е ц о в. Сколько?

Ж е н а. Ровно столько, сколько бы ты принес за последние три года. Если бы не валялся.

К у з н е ц о в (угрюмо). Продадим машину.

Ж е н а. Кому он нужен, твой рыдван.

К у з н е ц о в. Дачу продадим.

Ж е н а. Эту халупу? И половины не соберем.

К у з н е ц о в (зверея). Я почку продам. Я две почки продам. Сердце, легкие, печень. Слепую кишку! В доноры пойду. Завещаю скелет науке. (Кричит.) По вагонам пойду, твою мать, на панель выйду с гитарой!

Ж е н а (отчаянно). Иди работать!

К у з н е ц о в. Больше не пойду никогда!

Ж е н а. Гад! Гад! Еще и внуков у меня отнял! Бездельник! Паразит!

К у з н е ц о в. Я — писатель!

Ж е н а. Это одно и тоже!

К у з н е ц о в. Не одно и то же!

Ж е н а. Ты хоть что-нибудь заработал на своей писанине? Все, Кузнецов! Все!

Подает голос мобильный телефон К у з н е ц о в а. Тот смотрит на экран, вскакивает и с просветленным лицом нажимает кнопку вызова.

К у з н е ц о в. Да, Вениамин Павлович! Весь внимание. (Ж е н е.) Студия… Заткнись!

Ж е н а. Какая опять…

К у з н е ц о в становится похож на прежнего начальника, делает жесткий упреждающий жест, настолько волевой, что Ж е н а в удивлении умолкает.

К у з н е ц о в (во время монолога постоянно ходит по кабинету и жестикулирует). Да. Очень рад. Спасибо! Да. Два года работал. Как в забое! Вы мне льстите. Нет, в самом деле льстите. Ну, да… в общем. Что вы говорите! И сам Игорь Сергеевич прочитал… Я счастлив! Господи, наконец-то. Куда и когда приехать? Полянку, кстати, можно и в «Баку»… (Пауза.) Как… «не спешите». Почему? Вы же… Нет, там в основе реальные факты. Конечно, проверенные. Я же профессионал. Нас же учили… Почему? Да нет, что вы… Я… И что? (Пауза.) Отклонили? А на каком основании? Ведь Игорь Сергеевич…

Ж е н а молча вытирает слезы, вздыхает и с видом «я так и знала» решительно выходит.

Послушайте… Да нет, это вы послушайте. И что? Но ведь это не аргумент. Ну… На курсах не учился, литинститут не заканчивал… И что? Да? (Пауза.) Непонятно. Непонятно. Нет, непонятно… Нет, ничего я переделывать не буду. Ну и ладно… Ну, что же… Спасибо, что позвонили. До свидания. До…

К у з н е ц о в выключает телефон, кладет его на стол. Пожимает плечами и как-то сразу «сдувается». Воровато оглядывается. Потом осторожно подходит к двери, выглядывает в коридор. Потом и вовсе выходит из комнаты, но быстро возвращается, идет к шкафу, вынимает из кучи белья бутылку коньяка и, давясь, пьет прямо из горлышка.

К у з н е ц о в. Ну и черт с тобой. Ну и черт со всеми вами.

Снова прячет коньяк в шкафу, оглядывается на дверь, грузно идет к дивану.

Не надо и не надо. Чего хвалили тогда?

На столе «оживает» планшет, раздаются квакающие звуки скайпа.

О, черт… Покой мне будет сегодня или нет?

К у з н е ц о в подсаживается к столу, нажимает на мышку. На экране появляется ухоженное и накрашенное лицо Б е а т ы. Оно же возникает на заднике сцены и как бы нависает над К у з н е ц о в ы м.

Б е а т а. Ой, Боренька… При-ивет! А где Дашка?

К у з н е ц о в. С детьми в парк пошла. На аттракционы.

Б е а т а. Ничего себе, детки. Одни карусели на уме. Внуками-то еще не порадовали?

К у з н е ц о в. Нет.

Б е а т а. Странно, пора бы уже. А вот моя дочь давно бы тебе внука родила.

К у з н е ц о в. Ты чего хотела-то?

Б е а т а. Да так просто. Вот тебя увидеть захотела.

К у з н е ц о в. Ну, смотри.

Б е а т а. А ее точно нет?

К у з н е ц о в. Точно. Я смотрел.

Б е а т а. Тогда ты должен мне спеть. Вдарь по проволокам!

К у з н е ц о в. Слушай, не до песен.

Б е а т а. А что случилось?

К у з н е ц о в. Ничего. Просто не хочу.

Б е а т а. Я обожаю твои песни. Ты — талантище. Твоя жена тебя никогда не понимала.

К у з н е ц о в. Все она понимала.

Б е а т а. Нет, правда. Я вчера в Концертном была, на бардах. Тоска зеленая. Выродился жанр. С полконцерта ушла. После тебя все плоско… Один только ботан там был — ничего. Фамилия у него смешная — Будете.

К у з н е ц о в (с интересом). Как ты сказала? Будете? И что — хорошие песни?

Б е а т а. Да ну… «Поэтом можешь ты не быть, а композитором — не можешь». Одна только штучка у него была ничего. Типа, «Замолви словечко» или «Спаси». Как-то так. Я тебе скину ссылку потом. Но ты все равно лучше. Ты просто не раскручен.

К у з н е ц о в. Не умею я крутиться.

Б е а т а. Тебе и не надо. Ты — творец! Ты должен сидеть и сочинять. Тебе бы хорошего продюсера.

К у з н е ц о в. Вот и стань моим продюсером. А то вы все хвалите, а как до дела…

Б е а т а. Нет, Боренька… Не буду я твоим продюсером.

К у з н е ц о в. Это почему?

Б е а т а. Потому что ты все свои гонорары будешь отдавать Дашке. Все опять пойдет в вашу общую шкатулку. А я на Дашку работать не хочу. Она и так все поимела.

К у з н е ц о в. Она уверена, что не все. А откуда ты знаешь про шкатулку?

Б е а т а. Она тебя поимела. А хороший мужик в наше время, как золотые кладовые в Эрмитаже. И вообще… Все не так распределилось.

К у з н е ц о в. Не понял.

Б е а т а. Моим мужем должен был быть ты.

К у з н е ц о в. Правда? А почему?

Б е а т а. Потому что я — beati. С латинского — блаженная, счастливая. Беатриче отсюда же. Мечта поэта.

К у з н е ц о в. Любопытно. А что это ты там говорила про шкатулку?

Б е а т а. Да так, ничего.

К у з н е ц о в. Ты откуда про нее знаешь вообще?

Б е а т а. Заладил: откуда, откуда. Ну, Дашка проговорилась. По пьянке. Она же мне все рассказывает. Она же подруга детства.

К у з н е ц о в. Ну, продолжай, продолжай…

Б е а т а. Ну, что, мол, когда вы поженились, ты ей эту шкатулку подарил. Из карельской березы. Все деньги на нее грохнул. Правда, тогда она была пустая, но со стихами. Точно не помню, но, типа, что эта шкатулка — источник вашего счастья, который никогда не иссякнет.

К у з н е ц о в. Трепло кукурузное.

Б е а т а. И с тех пор ты ей туда валил все свои зарплаты, премии, гонорары. И никогда не пересчитывал. Мол, все у вас — на доверии и любви. Между прочим, зря не пересчитывал.

К у з н е ц о в. Опять загадки пошли. Почему зря-то?

Б е а т а. Да ну, не хочу…

К у з н е ц о в. Нет уж, продолжай. Раз начала.

Б е а т а. Потому что, романтик, не все были такими добрыми и порядочными, как ты. Хотя в другом куда как преуспели. Деньги-то, они всем нужны. А ты все вкалывал и вваливал.

К у з н е ц о в. Ты меня, Беатка, задолбала своими намеками. Ты можешь ясно изъясняться?

Б е а т а. Ай, не хочу я. Противно. Последи лучше за источником своим священным. Хотя бы раз в месяц. И посчитай. Потом сам поймешь.

К у з н е ц о в. Чертовщина какая-то.

Б е а т а. Ну, что же.

К у з н е ц о в. Задала ты мне загадку.

Б е а т а. Она тебе хоть поесть-то оставила?

К у з н е ц о в. Не знаю. А что ты… (Б е а т а перебивает, предвидя очередной неприятный вопрос.)

Б е а т а. Она у тебя и готовить не умеет.

К у з н е ц о в. Я привычный.

Б е а т а. А то приходи ко мне на свининку? Я мяско пожарила — пальчики оближешь. И коньячок найдется. Приходи, а? Только без нее приходи. А то ты, дурак порядочный, вечно ее за собой таскаешь.

К у з н е ц о в. Подумаю.

Б е а т а. Ну, думай-думай. Мыслитель. Долго думать-то будешь, Боренька?

К у з н е ц о в. Я позвоню.

Б е а т а. Давай, позвони. Только не тяни. Ты полагаешь, мне больше не с кем свининку-то кушать?

К у з н е ц о в. Я так не думаю.

Б е а т а. Тогда пока, думатель. До связи. Я жду. Ба-ай…

К у з н е ц о в. Пока.

К у з н е ц о в некоторое время тупо смотрит в погасший экран. Потом находит ссылку Б е а т ы и включает песню Б у д е т е «Помолись за меня». Пока звучат проигрыш и первый куплет, берет в руки забытую шкатулку. Быстро пересчитывает несколько оставшихся купюр, мрачнеет. Спохватывается, достает из пиджака, висящего на стуле, пару смятых бумажек, разглаживает их и добавляет в общую пачку. Ставит шкатулку прямо перед собой и тяжело на нее смотрит. Неожиданно зевает. Потягивается. С раздражением выключает песню на середине. Подходит к дивану, берет «Божественную комедию», листает страницы. Потом ложится на диван в прежней позе, пытается читать, но быстро засыпает. Постепенно темнеет, и кабинет начинает заполняться странными звуками: шелест, невнятный шепот, приглушенный смешок, чьи-то торопливые шаги, далекая органная музыка… Скоро свет окончательно гаснет, а когда вспыхивает вновь, перед глазами зрителей возникает невероятная картина.

Действие третье. Видение первое

Кабинет превратился в некое подобие инквизиторского трибунала. За столом восседает Г л а в б а л а х о н. Перед ним — огромная раскрытая книга, некий сверток, планшет и старинный фонарь, бросающий свет на подбородок и нос. Слева от него, ближе к зрителям, поигрывая лорнетом, развалился в кресле Н а ч м е д, на балахоне которого виднеется орденская колодка. Голова его тоже закрыта капюшоном. В ногах стоит зажженный фонарь. В торце стола, в белом мини-балахоне, примостилась Л и ц и с к а, выполняющая функции медсестры. Ее голые и босые ноги скрещены, фонарь освещает ярко накрашенные губы. На ее капюшоне виден глумливый красный крест. По краям стола, в позах стражников стоят Балахон 1 и Балахон 2, опирающиеся на багры. Их фонари светятся на полу рядом. К у з н е ц о в, совершенно голый, прикрывающийся только какой-то тетрадкой, стоит перед этим хулиганским синклитом в позе суслика. Но на диване, как и в прошлом действии, лежит еще один, — спящий К у з н е ц о в. На заднике сцены гуляют языки адского пламени. Действие начинается после зловещих органных аккордов.

Г л а в б а л а х о н (с отвращением).

Кто сей?

Н а ч м е д (почесывая подбородок лорнетом).

Да так, никто-с. И звать никак.

Л и ц и с к а (полируя ногти).

Бездельник, нытик, прохиндей.

Б а л а х о н 1.

Позор заброшенных детей.

Б а л а х о н 2.

И стыд заслуженных отцов

Г л а в б а л а х о н.

Фамилия?

К у з н е ц о в.

Ку… Кузнецов.

Г л а в б а л а х о н.

Родился?

Н а ч м е д.

В середине века.

Г л а в б а л а х о н.

Точней.

Н а ч м е д.

Июнь осьмнадцатого дня.

Г л а в б а л а х о н.

Помре?

Б а л а х о н 1.

Судьбу позорную кляня,

Б а л а х о н 2.

В полтинник с лишком склеил веко.

Г л а в б а л а х о н.

Причина смерти?

Н а ч м е д.

Рак простаты.

Л и ц и с к а.

Дружил, отчасти, с коньячком.

Г л а в б а л а х о н.

Не грех. За что вообще… расплата?

Л и ц и с к а.

По женской части был сачком.

Г л а в б а л а х о н.

И что? Теперь у нас за это

Навечно в копоть и золу?

Н а ч м е д (праздно).

В круг первый запереть поэта.

(Зевает и поясняет.) Он — атеист.

Л и ц и с к а (прерывая холю ногтей).

Куда?! В смолу!!

Пусть посидит в зловонной жиже!

Пусть ест один смердящий кал!

Пусть раскаленный камень лижет!

За то, что женщин… избегал.

Г л а в б а л а х о н (озадаченно).

В свой час обсудим мы и это.

Не будем времени терять.

(Негромко, Н а ч м е д у.)

Страшней на службе зверя нету,

Чем недотраханная…

Н а ч м е д (поспешно).

Взять

Сего солдатика, к примеру…

Б а л а х о н 1 (поигрывая багром).

Фельдмаршал был он для жены!

Б а л а х о н 2.

Но мужа, страстная не в меру,

Частенько зрела со спины!

Г л а в б а л а х о н (веско).

Все наши беды — от застоя.

(К у з н е ц о в у.)

У вас в России говорят.

Л и ц и с к а (возвращаясь к ногтям).

Когда фельдмаршал грезит стоя,

Жене необходим солдат.

Г л а в б а л а х о н.

А где история болезни?

Сиречь, секреты жития?

Н а ч м е д (угодливо).

Все — в вашей Книге бытия8.

Найдется в ней и сей… любезник.

Л и ц и с к а (торопливо).

Благоволите же прочесть…

Литературы нет полезней!

Н а ч м е д.

А жизня в рашке вся и есть

История, едрить, болезни!

Г л а в б а л а х о н.

Маркиз, кончайте балаган.

Вам всем летать в Россию вредно.

Чтоб починить потекший кран,

Им конституция потребна.

Чтоб рок-н-ролл сплясать на славу,

Геройски дрыгая ногой,

Им надо развалить державу

И изменить гражданский строй.

Они цитируют Декарта,

Не зная даже букваря…

(Грозно.)

Так, мне нужна его медкарта.

Анамнез, проще говоря…

К у з н е ц о в (робко).

Быть может, это? (Протягивает карту.)

Б а л а х о н 1 (подскакивая к нему).

Дай, терпила!

Она, Минос! Извольте взять!

(Приносит карту Г л а в б а л а х о н у, тот укоризненно смотрит на Л и ц и с к у.)

Л и ц и с к а (оправдываясь).

Уж сколько раз я им твердила:

На руки карт не выдавать!

М и н о с (листая медкарту).

Ну, что тут… Дом, работа, пенсия.

Жена, болезни, теплый плед…

(В сторону.)

Не жизнь прошла, а демо-версия.

И времени на дубли нет.

Пытался быть, но лишь казался.

И только на какой-то миг

К вершинам власти подобрался,

Но сброшен был путем интриг.

Всегда старался быть при деле.

Но только по верхам порхал.

Начмед (насмешливо).

Он даже в собственном отделе

Пытался быть Макиавелли,

Но даже писарем не стал.

Начмед с кряхтением вылезает из-за стола, вынимает из карманов старинный стетоскоп и другие древние медицинские принадлежности, начинает осмотр К у з н е ц о в а. Л и ц и с к а со вздохом берет гусиное перо и записывает за Н а ч м е д о м.

К у з н е ц о в (переминаясь с ноги на ногу, прикрывая срам руками).

Похоже, я ошибся дверью.

Скажите, где здесь… на узи?

Н а ч м е д.

Ты где, орел, оставил перья?

На ставнях аль на жалюзи?

Л и ц и с к а.

Везде он, Кербер, делал… крылья.

А долг мужской не исполнял!

(К у з н е ц о в у.)

Ты правильно попал, коптильня.

Б а л а х о н 1.

Базара нет — вообще попал.

Н а ч м е д.

Скажите «а». Теперь молчите.

Язык нормальный. Анус — бодр.

(Г л а в б а л а х о н у.)

Я все же не пойму, простите:

Зачем покойнику осмотр?

Путевка в темную обитель

Не требует таких затрат.

Скажите правду мне, учитель:

Тут ад аль райвоенкомат?

Г л а в ба л а х о н.

Здесь есть известное равЕнство:

Где правит буква, ум молчит.

А наше скорбное агентство

Законы пребыванья чтит.

Н а ч м е д (с иронией).

Так, может, сделать биопсию?

В душе я тоже — бюрократ.

Г л а в б а л а х о н.

Не забывайся — ты в России.

И делай то, что говорят.

Н а ч м е д (с помощью лорнета осматривает К у з н е ц о в а ниже пояса).

Для баб-с — пропащая порода.

Коль мелковат орудьем ты.

Л и ц и с к а.

А наша женская природа

Вообще не терпит пустоты.

Г л а в б а л а х о н.

Скорее, кошелька пустого

В основе женской… гм-м… доброты.

Н а ч м е д.

Вся ихняя, мин херц, основа

Суть пьедестал для пустоты.

Но лишь набьешь мошну деньгами,

Ты вновь любим без лишних слов.

На пьедестал внесут с ногами!

Осмотр окончен. Труп здоров.

Н а ч м е д схлопывает лорнет и возвращается в кресло.

Г л а в б а л а х о н.

Довольно глупостей фривольных.

Но мне не ясен сей посыл.

Таких не шлют к нам малахольных.

Что он украл? Кого убил?

И где положена отсидка?

(С псевдорусским акцентом.)

Тоуварисч! Как вас… Кузнецов!

Н а ч м е д (нарочито грозно, впрочем — лениво).

Покайся, грешник…

Л и ц и с к а.

Выйдет скидка!

Н а ч м е д (подавив зевок).

Как охранителю основ…

К у з н е ц о в (лепечет).

Я-с… По страховке-с…

Б а л а х о н 1 (тряся багром).

Нечестивец!

Л и ц и с к а.

Всю жизнь он в сторону вилял!

Г л а в б а л а х о н (расстроенно).

Нет, все не повод…

С т р а ш н ы й г о л о с (раздается над сценой).

Он — убивец!

К у з н е ц о в (фальцетом).

Я никого не убивал!

С т р а ш н ы й г о л о с.

Я чтО вложил в тебя, художник?

Ты первый должен быть пиит!

(Обращаясь к балахонам.)

Он свой талант зарыл, безбожник.

Теперь пущай вернет кредит.

(Хихикнув.)

Катону9 нашему, на горку,

Стажеров прислан был отряд.

Поняв буквально поговорку,

Спихнули парня прямо в ад.

(Приказывая.)

Дать шанс ему, без лишней порки.

И… вновь в земной отправить мир.

Минос! Посля своей разборки

Зайдешь ко мне.

Г л а в б а л а х о н.

Есть, командир!

С т р а ш н ы й г о л о с (задумчиво).

Он может стать великой тенью,

Коль перестанет тешить плоть.

Но с их дремучей русской ленью

Не сладит даже сам Господь!

Г л а в б а л а х о н.

О, Серафим10! Велит обычай:

На поэтический престол

Ведут пиитов беатричи…

А с русскими и здесь — прокол.

Их алчность — строго между нами —

Не снилась даже сатане…

Они все меряют рублями.

У них пииты — не в цене.

С т р а ш н ы й г о л о с.

Но нищета — творцов отличье.

Поэтов горестный удел.

(Приказным тоном.)

Найти клиенту Беатриче.

Поскольку сам не преуспел.

А также, чтоб узрел величье

Своих несбывшихся химер,

Денек найдите поприличней

И погрузите в сей пример!

Над сценой раздается рев реактивного двигателя, который постепенно стихает. Г л а в б а л а х о н достает платок, с облегчением вытирает руки и лоб под капюшоном. Потом встает со своего места, берет со стола некий сверток и обходит К у з н е ц о в а, с любопытством его осматривая. Из-под его одеяния по полу тянется длинный хвост. К у з н е ц о в смотрит на него с ужасом.

К у з н е ц о в.

Помилуй, Бог! Зачем вам… это?

Г л а в б а л а х о н.

Что, хвост? Досадный атавизм.

Теперь орудую планшетом.

Удобный, кстати, механизм.

Определяет крУги ада,

Дает билет на Ахерон11.

И грешник едет… куда надо.

Л и ц и с к а.

В печальны думы погружен.

Н а ч м е д.

А там уж ждет его Харон.

Б а л а х о н 1 и Б а л а х о н 2 (хором).

И бесов добрая бригада! (Встряхивают баграми.)

Г л а в б а л а х о н, все с тем же сомнением осматривая К у з н е ц о в а, разворачивает сверток, набрасывает поэту на плечи плащ флорентийского вельможи и водружает на голову лавровый венец.

Г л а в б а л а х о н (задумчиво).

Однако наш клиент прощен.

За что ему сия награда?

Л и ц и с к а.

Скажу с присущим мне нахальством:

Могли б мы вечно процветать,

Когда б все выверты начальства

В свой срок умели понимать.

Б а л а х о н 1. (возмущенно).

Бугор канает против правил!

Б а л а х о н 2. (с негодованием).

Чтоб жмуру воротить назад!

Н а ч м е д (философски).

На том и этом свете правил

Всегда один бессмертный Блат!

Г л а в б а л а х о н.

Предъява выдана не слабо.

А все ж придется выполнять.

Л и ц и с к а.

Ему еще подайте бабу.

А где ж божественную взять?

Л и ц и с к а тоже встает из-за стола, подходит к К у з н е ц о в у и заботливо поправляет его венец. Потом отходит в сторонку и неожиданно щелкает пальцами. Тут же из кулисы выходит Б и ч е, в которой без труда угадывается Б е а т а. Она великолепна в своем алом одеянии флорентийской донны. Не успевает сделать и двух шагов, как ее настигает Д ж е м м а — простоволосая, не накрашенная, в мятом белом платье, напоминающем пеньюар. Д ж е м м а, то есть Ж е н а К у з н е ц о в а, семенит за Б и ч е, то и дело хватая ее сзади за платье. Б и ч е кое-как отбивается, не сбавляя хода. На середине сцены обе останавливаются.

Б и ч е (сердито).

Вот увязалась, право слово!

Ты и в аду занудней всех.

Д ж е м м а.

Тебя оставь одну, так снова

Возьмешься за блудливый грех!

Н а ч м е д (с удивлением).

Заданья разные, Лициска,

В твоей смешались голове.

Пиит наш тоже… к смерти близко:

То ни одной, то сразу — две.

Л и ц и с к а (недовольно).

Жена случайно в этой паре.

Попал в шампанское кисель.

Знакомьтесь: Биче Портинаре.

Донати Джемма.

(Д ж е м м е, шипя.)

Дуй отсель!

Д ж е м м а (причитая).

Да, нам — горшки, лахудрам — лавры!

Права попрали добрых жён!

Примите меры! Кто тут главный?

И где устои? Где закон?

Б и ч е (насмешливо).

Она мне будет про устои…

Мораль ханжи не дорога!

(Тыча пальцем в К у з н е ц о в а.)

Поэту ничего не стоит

Наставить добрые рога!

Не так ли, Джемма? Убывает

Среди горшков твоя весна…

Но из шкатулок возмещает

Потери добрая жена!

Н а ч м е д (поспешно, Д ж е м м е).

Ну, что ж… Рассмотрим на примере.

Среди своих бессмертных дел

Великий Данте Алигьери

Жену ни разу не воспел!

Л и ц и с к а (Д ж е м м е).

Стихи не пишут по заказу.

И потому, в конце концов,

Жену не помянул ни разу

Великий Боря Кузнецов!

Д ж е м м а (всхлипывая, Г л а б а л а х о н у).

Меня он ни во грош не ставил!

А я вертелась, как юла!

(Б и ч е.)

Выходит, я его блюла,

Чтоб он ТЕБЯ навек прославил?

Б е а т а.

Хоть что-то понимать ты стала.

Вовеки водится веков:

Нам, музам — петь у пьедесталов.

Вам, женам — плакать у гробов.

Д ж е м м а.

Кормила, мыла, ублажала

Его стареющую плоть…

Чтоб ты, своим немытым жалом

Меня тут тщилась уколоть?

Г л а в б а л а х о н (взрываясь).

Довольно! Опыт неудачен!

Лициска! Ставлю вам на вид!

(Обеим дамам.)

В деревню! К черту! В ад! На дачу!

От вас уже в ушах звенит!

Н а ч м е д.

Бабьё-с! И, строго между нами,

К чему несчастного винить?

Когда оне и за гробами

Всё будут мужиков делить…

Дамы убегают. Недолгое молчание.

Г л а в б а л а х о н (загибая пальцы).

Нашли, допустим, Беатриче…

Допустим, победит он лень.

Н а ч м е д.

Велели подобрать величья

Какой-нибудь примерный день.

Г л а в б а л а х о н.

Пусть, мол, поймет, чего достигнуть

Он смог бы, бросив плен перин.

Н а ч м е д.

Придется статую воздвигнуть.

И подобающий дать чин.

Г л а в б а л а х о н.

И окружить придется славой.

Без всяких видимых причин.

Н а ч м е д.

Но мы не демиурги, право.

Мы — аниматоры кончин.

Г л а в б а л а х о н.

И потому лишь день последний

Ему мы сможем показать…

Что ж — не впервой такие бредни

Пиар-отделу выполнять…

Пускай он Данта носит гриву,

Пускай объездит белый свет.

Н а ч м е д.

Милорд, а будет он… счастливым?

Г л а в б а л а х о н.

На это указаний нет.

Все. Перерыв!

Л и ц и с к а (Г л а в б а л а х о н у).

В столовой — давка!

Но вам я заказала стол.

К у з н е ц о в (кашлянув).

Но, господа, а как же справка?

Г л а в б а л а х о н.

Ты здесь еще? А ну, пошел!

Не глядя, Г л а в б а л а х о н машет на К у з н е ц о в а рукавом. Под рев органа налетает вихрь. Летят бумаги, развеваются одежды, гаснут огни. На заднике вновь танцуют языки пламени. Где-то за сценой затихает испуганный крик К у з н е ц о в а. Свет меркнет. Через мгновение луч софита выхватывает из темноты фигуру К у з н е ц о в а, сидящего на диване и дико озирающегося. В комнате никого нет, висит ночная тишина. Со стоном К у з н е ц о в снова валится на подушку. Софит гаснет.

Действие четвертое. Видение второе

Тот же кабинет К у з н е ц о в а. Однако в этом видении помещение выглядит гораздо богаче и современнее. И еще одно отличие: огромное количество пустых бутылок разных форм и расцветок. Они стоят и лежат везде, где только можно. На окно по-прежнему опущена тяжелая штора. В воздухе висит застарелый табачный дым. По полу разбросаны книги, бумаги и разная бытовая дрянь. На диване лежит нечто, скрытое дорогим покрывалом. Сам К у з н е ц о в, одетый в шелковый японский халат и карикатурную адмиральскую фуражку, пытается в кресле атаковать полураздетую Б е а т у.

К у з н е ц о в. На абр… даж! Ор-рудие — к бою! Виват!

Б е а т а. Ну, пойдем в кроватку. Пупсик! Здесь неудобно.

К у з н е ц о в. За… ряжай! Пли!

Б е а т а. Матросик!

К у з н е ц о в (мрачно отваливаясь). Не. Не могу. На флагмане ордера падает флаг.

Б е а т а. Не мое, конечно, дело, но… Капитан явно перебрал рому.

К у з н е ц о в. Скорее, не добрал. (Тяжело встает, запахивает халат, ковыляет к столу. Там наливает полстакана водки, сам себе командует «Опро-кинь!», выпивает одним махом, занюхивает рукавом.)

Б е а т а (морщась). Хоть закуси. С чего гуляем-то?

К у з н е ц о в. С Ленфильма звонили. Берут-таки. Кретины.

Б е а т а. Военно-морскую сагу?

К у з н е ц о в (раскуривая трубку). Сериал. Хотят к Победе успеть. Сегодня аванс плюхнулся. Аж круги пошли!

Б е а т а. Здорово!

К у з н е ц о в. И зонги берут. На столе там… почитаешь потом. Вот что имя делает. И еще… Даже не знаю, говорить ли…

Б е а т а. Говори!

К у з н е ц о в. Номинирован на нобелевку. Сообщат со дня на день.

Б е а т а. Да ты что! А твои и не знают. Где они, кстати?

К у з н е ц о в. В Сочах. Должны скоро приехать. Я купил Павлу лендровер и отправил на лето всю эту кодлу. Чтоб не мешали.

Б е а т а. Хочу на море. Кузнецов, после Швеции, отправь меня на море?

К у з н е ц о в. В шкатулке возьми.

Б е а т а. Мне много надо. Я дорогая.

К у з н е ц о в. Вот и возьми.

Б е а т а. Дашь двести тысяч?

К у з н е ц о в, не отвечая, берет в руки шкатулку из карельской березы. Она похожа на прежнюю, только раза в два больше. К у з н е ц о в открывает ее, достает две банковские пачки, брезгливо их осматривает, потом ковыляет к креслу, на котором висит сумка Б е а т ы. Сопя, открывает ее, кидает в сумку пачки и со щелчком закрывает.

Б е а т а (вскакивает и бросается на шею К у з н е ц о в у). Офицерик! Где ваша шконка? Я вам справлю удовольствие!

К у з н е ц о в (напевает). В кейптаунском порту… C какао на борту…12 Пара-ра, ра-ра-ра…

Б е а т а и К у з н е ц о в исполняют танец в нэпманском стиле. В руках у них (там, где в двадцатые годы танцующие зажимали носовой платок) — шкатулка. По полу катятся пустые бутылки.

Б е а т а (напевает). У них походочка, как в море лодочка… Кузнецов, я верну, ты не сомневайся!

К у з н е ц о в. Пара-ра, ра-ра-ра… Пустое. Подарок.

Б е а т а. Нет слов! Я в шоке!

Закончив танец эффектным па, К у з н е ц о в, задыхаясь, в поту, падает в кресло и подносит шкатулку к глазам. Б е а т а продолжает танец, размахивая над головой своей сумочкой.

К у з н е ц о в. Все-таки я раб привычек. Отполированная карельская береза — это бла… ха… родно. Это стильно.

Б е а т а. Похоже на золото! Или на янтарь.

К у з н е ц о в. В молодости ей тоже нравилось. Мы открывали ее, эту пустую коробку, садились и придумывали, на что потратим первую тысячу баков. Это у нас такая игра была — «если бы мы выиграли тысячу долларов».

Б е а т а (останавливаясь). Правильно я тогда тебе позвонила.

К у з н е ц о в. Это было весело. «Забавно», как говорит мой дебильный зятек. Мы только-только поженились, денег не было ни копейки, но нам нравилось — целоваться над этой шкатулкой и придумывать про штуку баков.

Б е а т а. Не хочешь еще выпить? (Быстро наливает себе и К у з н е ц о в у.)

К у з н е ц о в (продолжая вертеть шкатулку). Поначалу, сколько бы я не крутился, здесь почти ничего не задерживалось. Испарялось! Кстати, знаешь, как у Данте называлось вдохновение? «Испарение сердца». Хорошо, да?

Б е а т а подносит К у з н е ц о в у полстакана и вилку с наколотым анчоусом. К у з н е ц о в берет стакан, отводит руку с анчоусом и с командой «Опро-кинь!» выпивает.

К у з н е ц о в. Министром финансов всегда была она. Я определял количество денег на глаз. Мне что-то выдавали на обед и сигареты, и этого вполне хватало. И все шло нормально. А потом — да! Позвонила ты, ее лучшая подруга.

Б е а т а (залпом выпивая свою порцию). Ладно, Кузнецов. Эту историю я слышала много раз.

К у з н е ц о в. Знаешь, я долго не мог поверить. Это ведь было не просто цинично. Это было подло. Запредельно подло. Не могла моя Дашка так поступать.

Б е а т а (напевает). «Они пошли туда, где можно без труда, достать себе и женщин, и вина…»

К у з н е ц о в. Ты позвонила, и я вдруг насторожился. Стал считать и следить. И к своему ужасу установил, что раз в месяц, почему-то строго по четвергам, из шкатулки пропадают деньги. Непонятно, на что. Иногда двадцать, иногда тридцать тысяч. Я пытался спрашивать у нее, куда они исчезают, но она почему-то впадала в ярость, называла меня жмотом и неделями не разговаривала.

Б е а т а. А начались эти подтыривания почти сразу после того, как вы поженились. Твой друг был неотразим. Но очень не любил зарабатывать. Он жил за счет своей мощной потенции и твоего неуемного донкихотства. И это продолжалось годами. Пока ты тратил силы на проклятых и нелюбимых работах, дабы обеспечить семью. А он жил только для себя, что-то свистел в газетах и думал, что считается великим русским писателем. А потом, когда начал стареть, просто стал ее шантажировать.

К у з н е ц о в. Я до последнего надеялся, что она отдает деньги больной сестре. Или жертвует на хосписы, не знаю.

Б е а т а. А мне было каково? Все знать и покрывать. Как же — была лучшая подруга…

К у з н е ц о в. Ты, вроде, и сейчас…

Б е а т а. Да ведь и ты не развелся.

К у з н е ц о в. Нет. Потом была мерзкая сцена, два полустарика изобразили что-то вроде драки, а затем напились до полусмерти. А она сидела и тупо смотрела перед собой. И снова все пошло по накатанной.

Б е а т а. Вы всё друг другу простили.

К у з н е ц о в. Нет. Я не простил. Я вычеркнул его из друзей. А ее — из любимых. Но снова перестал считать. И стал спать с тобой, ее лучшей подругой.

Б е а т а. Отомстил… (Пауза.) Ты не слышал — вроде дверь стукнула?

К у з н е ц о в. Плевать. Просто я понял, что шкатулка из карельской березы не может быть источником счастья. Здесь нужно что-то другое.

Где-то в коридоре раздается торопливый топот, слышатся возбужденные невнятные голоса. Б е а т а вскакивает и лихорадочно ищет, чтО можно было бы накинуть на свой великолепный бюст. При этом в одной ее руке — забытая шкатулка. К у з н е ц о в только презрительно поднимает бровь и окончательно утопает в кресле, скрещивая руки на груди. Распахивается дверь и в кабинет «уточкой» протискивается Р и т а. У нее — огромный живот, растрепанные волосы и круглые испуганные глаза.

Р и т а. Папка! Ты здесь? Мы в аварию попали! Хорошо, что пристегнулись! У самого дома, представляешь? (Замечает Б е а т у.) Ой… Тетя Беата?

Б е а т а (нервно). Здравствуй, Риточка…

Р и т а. Здравствуйте, тетя Беата…

К у з н е ц о в. Привет. Вернулись? Чего так рано?

Вваливается П а в л и к.

Р и т а. Папка, ты на мой живот посмотри!

П а в л и к. Ведро паршивое! Чурка безглазая! Здрасьте, Борис Сергеевич. (Б е а т е, с удивлением и интересом.) Здрасьте. Забавно…

К у з н е ц о в. Что у тебя опять?

П а в л и к (возбужденно). Главное, от самого Адлера шли, как по зеркалу. Хоть бы царапина! Нет, только к дому подъехали, вот он, чувырло! Шаверма-пять-звезд! Выскочил, как из засады! Права у себя в ауле купил! (П а в л и к берет со стола одну из бутылок, с интересом изучает этикетку.)

Ж е н а (энергично входит в кабинет). Тебе сколько раз говорили: красный горит — стой! Зеленый горит — езжай! Ф-у-у, накурил-то как! Кузнецов, проветривать надо! …Беатка? Вот это номер!

Б е а т а. Здравствуй, Даш.

Ж е н а. Здравствуй, здравствуй… Мать моя, а бутылок-то! Вы что, вдвоем все выкушали? (Б е а т е.) Ты бы хоть прикрылась, милая, видок у тебя… Кузнецов, там мент у машины мнется, я договорилась. Денег надо. Мы-то потратили все.

Ж е н а привычно идет к шкафу, откидывает ногой пустую бутылку.

Ну и срач. А где шкатулка? Кузнецов, не дури, дай денег, он ждать не будет.

К у з н е ц о в (не оборачиваясь). Возьми, где обычно.

Ж е н а. Нет «где обычно». Никогда на место не поставишь. (Оборачивается и замечает шкатулку в руке у Б е а т ы.) Ну, ты, подруга, совсем обнаглела. Ну, ты змея… Стерва ты эдакая! (Наступает на Б е а т у, уперев кулаки в бока.) Нет, ну какова… Вор-ровка!

Р и т а. Мама!

Ж е н а. Успела хапнуть? Я еще твою сумку проверю. (Сквозь зубы.) Дай сюда! (Пытается отнять шкатулку у Б е а т ы, но та не отдает.) Дай, я сказала!

Б е а т а (неожиданно). Не дам! Это не твое!

Ж е н а. А чье? Твое, что ли?

Б е а т а. Борино!

Ж е н а. Шкура! Давай сюда…

Начинается отвратительная схватка за шкатулку. Женщины сопят, мычат, царапаются, бьют друг друга ногами. Падают со звоном бутылки, опрокидываются стулья, поднимается пыль.

П а в л и к. Оба-на. Забавно…

Р и т а. Мама! Тетя Беата! Вы что?

В какой-то момент шкатулка раскрывается, и фонтан купюр вырывается наружу. Ларец летит в сторону, женщины бросаются на колени и начинают судорожно собирать деньги. Слов при этом не разобрать, слышно только нечленораздельное мычание и визги.

Р и т а. Мама! Мамочка… Ой… Больно… Мама!!!

Р и т а хватается за живот и оседает на пол. П а в л и к впадает в ступор. Б е а т а и Ж е н а поднимают растрепанные головы. К у з н е ц о в вскакивает с кресла, но тут же, со стоном, валится назад.

Ж е н а. Что? Началось? Риточка, началось? А этот опять лежит?

Р и т а. Мама!!!

П а в л и к. У нее, по ходу, торкнуло. А чо делать-то?

Р и т а. Мама, спаси… Мама!!!

Ж е н а подскакивает к П а в л и к у, сует ему охапку собранных купюр.

Ж е н а. Марш вниз, к менту! Отдашь все. Скажешь, жена рожает! Пусть в больницу везет! На своей! Срочно! Беги давай!

П а в л и к. Может, «Скорую» вызвать?

Ж е н а. Какая, к херам, «Скорая»? У нее лезет уже! Бегом! Бего-ом!

П а в л и к убегает. Ж е н а, причитая, поднимает Р и т у и выводит ее из кабинета. К у з н е ц о в опять пытается подняться, но снова безуспешно. Б е а т а складывает доставшиеся ей деньги в аккуратную стопочку, кладет ее в шкатулку и ставит на стол. Потом идет к окну, поднимает штору и смотрит на улицу.

Б е а т а. Не дергайся. Все равно не успеешь, дедушка. Пить надо меньше.

К у з н е ц о в. Что там?

Б е а т а. Грузятся. Гаишник руками машет, ехать не хочет. Павел таджику в глаз заехал. Дашка сама за руль полезла. Умора. (Б е а т а, напевая «Окончен школьный роман», находит, наконец, свой роскошный жакет и одевается.) Ну, вот и все. Погуляли. Теперь скоро не увидимся, дедуля. (Усмехается.) Мститель. Неуловимый. Ты бы поспал. Жена вернется — не даст из вредности. Это прием проверенный. (Идет к окну, опускает штору. Затем быстро выходит из кабинета.)

К у з н е ц о в. «Дедушка»… Ну вот ты и дед, Борис Сергеевич. Как там говорил… наш дорогой Мыкола Хохоль? «Все на свете прошибешь копейкой». (С трудом встает, шатаясь и хватаясь за сердце, идет к столу.) За это полагается, Борис Сергеевич. И не возражайте. (С командой «Опро-кинь!» выпивает еще полстакана.) Хорошо быть богатым и знаменитым. Можно все. Вот теперь я подарю им квартиру. Легко. Не пойму только, как этот тупица ребенка заделал? Как ухитрился-то? Ведь клинический идиот. Впрочем… Рубашку надо. Рубашечку… Потом эти. Цветочки. Что-то еще… А, денег медсестрам. Такси. Но сперва одеться…

Шатаясь, К у з н е ц о в подходит к шкафу, рывком открывает левую дверцу и в ужасе отшатывается. Ревет орган. В шкафу стоит давешний мертвый дед, увешанный орденами и медалями. Лицо у него серое, глаза закрыты. К у з н е ц о в издает хриплый звук, захлопывает дверцу, пятится, опрокидывая бутылки. Некоторое время стоит, опершись одной рукой о стол, другой — поглаживая сердце. Он тяжело дышит, по его лицу струится обильный пот. Смотрит на дверцу шкафа, которая с тонким, противным скрипом начинает медленно отворяться. Стуча палкой, из шкафа вылезает дед, и все так же, с закрытыми глазами, шаркает к К у з н е ц о в у. Тот в ужасе отступает к дивану.

К у з н е ц о в. Нет! Ты умер! Не подходи!

Из-под дивана вылезает голая женская рука трупного цвета и проводит по ноге К у з н е ц о в а.

К у з н е ц о в (вне себя). Кто здесь? (Пытается вырваться, но рука держит его крепко.)

Из кулисы в кулису пробегает огромный серый паук. За ним другой, поменьше. Через мгновение вся сцена покрывается пауками.

К у з н е ц о в. Не надо! Уйдите! Откуда вы взялись?

Кабинет наполняется странными, фантастическими звуками. С потолка, прямо на К у з н е ц о в а, падает исполинская змея, пытается его задушить. К у з н е ц о в борется с ней, принимая позы античного Лаокоона. Дед все также бродит по кабинету, натыкаясь на стулья и бутылки. Раздаются такты тяжелого рока в стиле Джо Кокера. Из-под дивана, в одном купальнике и шапочке с глумливым красным крестом вылезает М е д с е с т р а. Она карабкается на стол, хватает шкатулку, поднимает ее над головой и исполняет танец живота. Из-под стола, откинув скатерть, выбирается В р а ч-р е а н и м а т о л о г с газетой в руке. Он выходит на авансцену и читает загробным голосом.

В р а ч. На пятьдесят седьмом году жизни, после тяжелой и продолжительной болезни, скончался выдающийся российский прозаик, поэт и сценарист, автор любимых народом песен… Борис Сергеевич Кузнецов. Прощание состоится в Доме литераторов в среду в одиннадцать часов…

К у з н е ц о в. Врешь! Не возьмешь! (С трудом одолевает змею, сворачивает ее в клубок и бросается к окну, чтобы выкинуть на улицу. Рывком поднимает штору, но за ней, на подоконнике, в блатной позе на корточках, сидит С а н и т а р 1 и корчит мерзкие рожи.)

С а н и т а р 1 (спрыгивает на пол, на полусогнутых ногах, расставив руки, в позе урки наступает на К у з н е ц о в а). А вот сообщение ТАСС! Стокгольм! Нобелевский комитет по литературе присудил первую премию российскому поэту Арнольду Будете!

К у з н е ц о в. Да ладно… Это фейк! Какой еще Будете! Это смешно! С кем равняете…

Ухмыляясь, В р а ч берет со стола листы бумаги со стихами К у з н е ц о в а и поджигает их зажигалкой. М е д с е с т р а спрыгивает со стола и подставляет под пепел распахнутую шкатулку. Из кулисы в кулису пролетает стая летучих мышей. Под зловещие звуки органа на заднике возникает картина Иеронима Босха «Страшный суд». Распахивается дверь и в кабинет, крадучись, проникает С а н и т а р 2. Внезапно для К у з н е ц о в а он возникает прямо перед его носом и почти вплоть приближает к нему свое лицо.

С а н и т а р 2 (голосом телевизионного диктора). Агентство РБК, со ссылкой на источники в Центробанке, сообщает об отзыве лицензии у сыктывкарского «Горбыль-банка». Регулятор извещает о начале следственных действий. Как сообщают осведомленные лица, среди прочих авуаров банк обслуживал стомиллионный вклад ныне покойного российского литератора Бориса Кузнецова. Теперь, в лучшем случае, наследники получат от Агентства по страхованию вкладов лишь положенные по закону миллион четыреста тысяч рублей.

Дед, сидящий в кресле, открывает глаза и долго, не мигая, смотрит на К у з н е ц о в а. Руки его лежат на ручке палки. Настает мертвая тишина.

О т е ц. Ничего не проходит зря.

К у з н е ц о в. А что я мог сделать?! Ты сам все запустил! Было уже поздно, поздно…

О т е ц. И закон вступил в силу, мальчиш.

К у з н е ц о в. Закон? Какой закон?

О т е ц. Закон отсроченного возмездия. Я же тебе говорил. Теперь — твоя очередь.

К у з н е ц о в. Я никогда не бросал тебя! Я ухаживал за тобой, я… Я должен был все время работать!

О т е ц. Когда-то ты сделал выбор. Я тебя не сужу. Ты не мог по-другому. Но глаза мне закрыл именно ты. Поэтому я пришел, чтобы сказать, что они ищут тебя. Спрячься, не открывай им двери…

Дед снова устало закрывает глаза и откидывается на спинку кресла.

Призраки окружают К у з н е ц о в а и начинают водить вокруг него гнусный хоровод с песней «Как на борины именины испекли мы каравай…» М е д с е с т р а подбегает к дивану и сдергивает с него покрывало. Оказывается, все это время под ним скрывался простой черно-красный гроб.

М е д с е с т р а (принимая цирковую позу). Опа!

Из гроба медленно вылезает человек, удивительно похожий на К у з н е ц о в а. Только двойник смертельно бледен, покрыт трупными пятнами и отвратительными струпьями. Из одежды на нем лишь большой набухший памперс. Из-под памперса свисает коричневая резиновая трубка. Из нее капает. Вытянув вперед руки, зомби идет прямо к К у з н е ц о в у. Достигнув хоровода, труп кричит: «Прочь, сволочи! Он — мой!» Призраки расступаются и замирают в почтительных позах. Свет меркнет.

Пауза.

В темноте раздается отчаянный и одновременно жалобный крик К у з н е ц о в а «Па-а-апа!». Слабый луч софита открывает нам его, сидящего на диване. В кабинете ночная тишина. Никого нет. Открывается дверь и вбегает Ж е н а — растрепанная и босая, одетая в белое платье Джеммы. Она бросается к К у з н е ц о в у, обхватывает его голову, гладит по плечам, садится рядом.

Ж е н а. Все, Боренька, все, маленький… Все-все-все, это был сон, только сон…

К у з н е ц о в (лязгая зубами, сотрясаясь). Страшно-о-о… Даша, страшно-о-о…

Ж е н а. Приснился кошмар, это бывает… (Обняв К у з н е ц о в а, начинает тихонько, как мать, его покачивать.) Сейчас все пройдет… Все-все-все…

К у з н е ц о в (всхлипывая). Я подлец. Даша, я подлец.

Ж е н а. Ну что ты, что ты… Все прошло. Я с тобой, не бойся…

К у з н е ц о в. В понедельник они меня приговорят. Это конец.

Ж е н а. И вовсе не обязательно. Врачи просто страхуются. Ну, хорошо: даже если чего-то найдут, мы же все равно вылечим. Если что-то и есть, то явно на ранней стадии. Ведь признаков-то особых нет, верно? Все-все-все… Не надо плакать… Все пройдет…

К у з н е ц о в. Я вас ограбил. Я подлец! Тебя, Ритку… Ты знаешь, сколько стоит лечение? Да ты знаешь… Ты все знаешь! Тварь я последняя… Слабая, мерзкая тварь.

Ж е н а. Все, маленький… Все, не надо плакать… Мы что-нибудь придумаем.

К у з н е ц о в. Я с крыши прыгну. Ничего не надо. Отдай все Ритке, пусть хоть она вылечится… Внука нам родит. То есть тебе… (У К у з н е ц о в а — снова истерика.) Всю жизнь только о себе думал… И вот она кончилась! Скотина… Отца — предал! Ничего не скопил! Ничего не оставил! Ничего не написал! А теперь и вас бросаю… Ничтожество, мразь!

Ж е н а. Не дури, Борька! Разве это главное? Деньги… Ха! Ну, жили мы раньше без них, так ведь еще лучше жили! И ничего не боялись! Ну, вспомни!

К у з н е ц о в. Молодые были…

Ж е н а. Мы и сейчас — ого-го! Вспомни, как мы смеялись над нашей шкатулкой! Ну? Вспомнил?

К у з н е ц о в. Помню. Да, любили… Она мне сейчас даже приснилась.

Ж е н а. А какая? Какая она была?

К у з н е ц о в. В смысле?

Ж е н а. Пустая или полная?

К у з н е ц о в. И такая, и такая. А что?

Ж е н а. В снах шкатулка означает душу. Если была пустая, ты совершил какой-то грех. Или прибытка не будет.

К у з н е ц о в. А полная?

Ж е н а. Тут двоякое прочтение. Если в ней были драгоценности — это к банкротству.

К у з н е ц о в. В ней деньги лежали.

Ж е н а. Значит, ты не забыл о душе. Думаешь о ней.

К у з н е ц о в. А если… Там, во сне, какой-то черт сыпал в нее пепел.

Ж е н а. Ой, это плохо. Это значит, что на душе у тебя черно.

К у з н е ц о в. Знак подавали, сволочи…

Ж е н а. Не придавай значения! Это все Беатка. Это она у нас сны трактует, дуреха. Делать-то ей больше нечего. Ни детей. Ни мужа… У нее есть такой сонник, мы иногда… заглядываем.

К у з н е ц о в (постепенно успокаиваясь). Она тут намедни тебе звонила… Какие-то гадости про тебя плела.

Ж е н а. Нашел, кого слушать! Это же Беатка! Дура дурацкая! Ее же всю жизнь жаба душит, что не она, а я за тебя вышла. Она мне и про тебя чего-то пела. Да разве я ей поверю? Бабская зависть — страшная вещь.

К у з н е ц о в (кладет голову на плечо Ж е н е). Дашка… Я от ужаса с ума схожу. Вчера, в диспансере, не поверишь — голоса слышал. Прикинь — натуральный ямб. Потом, вроде, хорей… Рехнулся, как трус последний.

Ж е н а. Ну, хочешь — я вместо тебя в понедельник пойду?

К у з н е ц о в (окончательно придя в себя). Ты что? И не вздумай! С мужиками в очереди сидеть!

Ж е н а. Я что тебе — девочка-припевочка?

К у з н е ц о в. Не предлагай даже. Позор какой. Скажут — забздел Кузнецов, жену подослал.

Ж е н а. Ладно. Но сразу позвони. Если что, я приеду. А сейчас постарайся уснуть. Хочешь, дам снотворное?

К у з н е ц о в. Давай. А что это на тебе?

Ж е н а. Что на мне?

К у з н е ц о в. Платье какое-то… странное.

Ж е н а (смеется). Это не платье! Это пеньюар такой. Италия. Нравится?

К у з н е ц о в. Красиво…

Молчание.

Ж е н а. Давно мы так… не сидели.

К у з н е ц о в. Тихо…

Ж е н а. То-то, что тихо. Поставь что-нибудь. Из нового.

К у з н е ц о в. Из нового? Нет ничего. Впрочем… Слушай, я там, в диспансере с одним поэтом познакомился. Начинающим. У него еще фамилия такая… смешная… Бывайте. Или Живите?

Ж е н а. Может, Живаго?

К у з н е ц о в. На пожелание похоже. Типа, вы-то все — будете. А я вот…

Ж е н а. В каком смысле — будем? Это тост такой?

К у з н е ц о в. Это фамилия такая. Вот, послушай…

К у з н е ц о в включает песню «Помолись за меня» с начала. И пока она звучит, на опустившемся полупрозрачном экране мелькают фотографии из семейного альбома Кузнецовых. Разные это фотографии — и свадебные, и детские, и трудовые… Вся прошедшая жизнь.

Знак «бесконечность» — обманчивый знак Если в пути что-то стало не так… Пусть вроде бы в такт стучат Часы и колеса. Но отвлекись хотя бы на миг И повернут стрелки в тупик, Знак «бесконечность» Сделав знаком вопроса… Пр. Этажи, Бары, больницы… Эта жизнь Не повторится. Тает лжи Дымовая завеса. Капают Годы и лица, Падаю Треплевской птицей За кулисы Освистанной пьесы. И ужас в ночи — что в остатке моем? Лишь от мечты черный проем. На бриге звенят пустом Последние склянки. Спаси же меня В море вечных продаж, Спаси, как Нева, как Эрмитаж, Как желтый листок В стылой ряби Фонтанки. Пр. Миражи Сытых кормушек, Тиражи Съёмных однушек, Витражи Снов разбитых — не склеишь… Напишись, Словно хлебом и солью, Совершись Моей лучшею ролью, Помолись За меня, как сумеешь…

Действие пятое

Понедельник, позднее утро. Снова коридор в онкологическом диспансере, стулья перед дверью с табличкой «Уролог». Входят К у з н е ц о в с пакетом в руке и Б у д е т е. К у з н е ц о в сверяет наручные часы с больничными.

К у з н е ц о в. До приговора — двадцать минут. Маловато.

Б у д е т е. У Федора Михайловича, на Семеновском плацу, оставалось целых десять13.

Б у д е т е поочередно, с подозрением, осматривает все стулья. Наконец, выбирает один и садится. К у з н е ц о в, не глядя, пристраивается рядом.

К у з н е ц о в. К нему тогда пришли мысли невероятной яркости. И глубины.

Б у д е т е. И, заметьте, главная среди них — ничего не успел. Вот если бы подарили мне еще… хоть год, что ли…

К у з н е ц о в. Позднее другой классик придал этой мысли более законченную форму: «Дело надо делать, господа». Пока не поздно. Я теперь все время об этом думаю.

Б у д е т е. Фраза другого классика возникла в более спокойной ситуации.

К у з н е ц о в. Вам что-нибудь сказали?

Б у д е т е. Я и не спрашивал.

К у з н е ц о в. А в церковь? В церковь ходили?

Б у д е т е (слабо улыбнувшись). Отец Геннадий при моем появлении возгласил на весь храм: «Здорово, труженик!»

К у з н е ц о в. Ваш поп чтО? Бывший инструктор райкома?

Б у д е т е. Господь с вами. Просто в православной традиции о готовящихся к смерти говорят: «Они трудятся».

К у з н е ц о в. Значит, готовитесь. А давеча трактовали тут, что нет, мол, её.

Б у д е т е. Это понятийный вопрос. Христиане называют смертью переход души в иное качество. Такой… Эсхатологический подтекст.

К у з н е ц о в. Вы пьесы пишете?

Б у д е т е. И пьесы тоже. Почему вы спросили?

К у з н е ц о в. Вы упомянули подтекст.

Б у д е т е. Ну да, подтекст. Второй план, или что там еще. Намек. Метафора. Драматургия чувства… Чтобы взяли пьесу, приходится изворачиваться.

К у з н е ц о в. Получается?

Б у д е т е. Редко. Вот помру, тогда, может… Когда я принес первую вещь, режиссер сказал: «Как-то у вас тут все очень просто. Надо, говорит, как у Чехова: на сцене чай пьют, а судьбы рушатся».

К у з н е ц о в. А вы?

Б у д е т е. Переделал. Он посмотрел и говорит: «В целом лучше. Только почему это они у вас теперь все время чай пьют?» Но все же взял.

К у з н е ц о в. Я тоже пытался, но, увы, безуспешно. Хвалят, но не берут. Однако я нигде не встречал такой странной фамилии…

Б у д е т е. Смешная, правда? Я ее сам выбрал. После развода. Ткнул пальцем в книгу и попал.

К у з н е ц о в. Я еще понимаю графа Оксфорда14, а в России-то, в наше время, зачем?

Б у д е т е. Кого? А, это который Шекспир… Да нет, все проще. Ну, во-первых, развод. Я ей все оставил, даже фамилию. Во-вторых… убоялся.

К у з н е ц о в. Чего? Или кого?

Б у д е т е. Лучших друзей потерять.

К у з н ц о в. Зависть?

Б у д е т е. Чудовищная. Даже неинтересно.

К у з н е ц о в. Но мне-то скажите… Чего уж теперь.

Б у д е т е наклоняется к уху К у з н е ц о в а и что-то шепчет. К у з н е ц о в в изумлении отшатывается.

К у з н е ц о в. Так это вы? Вы… и здесь?

Б у д е т е. Ну, а куда мне еще? В Дом писателей?

К у з н е ц о в. Н-да… А давно это у вас?

Б у д е т е. Года два. Глупо, да?

К у з н е ц о в. Глупых болезней не бывает.

Б у д е т е. Правильно. И все же… фигово. Лучше бы, право… хоть бы где-нибудь повыше.

К у з н е ц о в. Бросьте. «Наше все» еще и не тем болело.

Б у д е т е. Вы тоже… имеете отношение? Э-э… К литературе?

К у з н е ц о в. Увы, на уровне попыток. Все прежнее существование ушло на борьбу за это самое… существование.

Б у д е т е. Семья, конечно?

К у з н е ц о в. Да я не жалею. Еще неизвестно, что бы получилось. А так — жена, дочка…

Б у д е т е. Мне кажется, сейчас вы — неискренни.

К у з н е ц о в. Нет. Просто я до сих пор… не уверен. Знаете, со студенческих лет у меня скопилось много общих тетрадей. Для лекций. Так вот почти все они начинаются так: «Первое сентября». Потом… ну, скажем, «Зарубежная литература Средневековья и раннего Возрождения. Данте Алигьери». И… все. Девяносто пять чистых страниц.

Б у д е т е. Понятно. Хороший образ.

Появляется хмурая М е д с е с т р а со стопкой медицинских карточек.

Б у д е т е. Здравствуйте.

М е д с е с т р а проходит мимо, не оборачиваясь. Скрывается за дверью кабинета.

К у з н е ц о в. Колоритная тетка.

Б у д е т е. Бесами одержимая. Ни капли сочувствия. Как это хамство достало.

К у з н е ц о в. Если бы мне сейчас сказали: ничего у тебя такого нет, я бы со всем примирился. Даже с ней. Перестал бы переживать по пустякам. Стал бы снисходительнее ко всем и ко всему. Я бы, Арнольд, немедленно сел работать. По-настоящему. Я, знаете ли, умею. Когда соберусь. Я бы мог написать настоящую пьесу. И со вторым, понимаете, планом, и с десятым… Сказать-то есть что. Я бы мог…

Входит, слегка пошатываясь, бледный и опухший Л я к и н.

Л я к и н. О, вы уже здесь… Д, вно, к, роче, не виделись.

Б у д е т е. Привет.

Л я к и н. Дед там, в регистратуре, опять джазу дал. Почему ему, понимаешь, на руки карту не дают. Орет стоИт, как царь морской. Крайний кто?

К у з н е ц о в. Вызовут.

Л я к и н. Так он и послушал.

Появляется запыхавшийся П а н к р а т о в. На этот раз он — в обычном поношенном пиджаке без наград.

П а н к р а т о в (почти радостно). Почтение обчеству! Сидим, что ли?

Все обреченно сдвигаются на одно место, освобождая ближайший к кабинету стул. П а н к р а т о в трогает пальцем пятна, торжественно усаживается.

П а н к р а т о в. Крайний кто? За ответом?

Л я к и н. Сказали — вызовут.

П а н к р а т о в. Началось в деревне утро…

Лезет во внутренний карман пиджака, достает ветеранское удостоверение, раскрывает его и подносит прямо к носу Л я к и н а.

П а н к р а т о в. А это — видел?

Л я к и н. Ай! Ну, ксива. Да иди ты, когда хошь…

П а н к р а т о в (удовлетворенно). Следи за метлой, салага. (Принюхиваясь и приглядываясь к Л я к и н у.) От похмелки кефир хорошо. (Строго.) А не умешь пить — не пей.

Молчание. П а н к р а т о в у опять хочется поговорить.

П а н к р а т о в. Все же в конпании легше. Одному и топиться скушно.

Л я к и н. Опять шняга понеслась.

Б у д е т е. Между тем, никакого одиночества в принципе нет.

П а н к р а т о в. О, Арнольд! Снова у тебя ничего нет, как так?

К у з н е ц о в. Странный тезис.

Б у д е т е. В конце концов, одиночество — это только следствие. А не причина.

Л я к и н. А что есть-то?

Б у д е т е (грустно). Есть мужская трусость и женская нерешительность. А шанс на счастье дается каждому. И не один.

П а н к р а т о в. Да я не про то, не про то я!

Л я к и н. А чо? Все правильно.

П а н к р а т о в. И этот туда же. Топиться, я говорю, скушно. А жить надо, конечно, с бабой. Ты вот чего грустный такой? Неженатый, что ли?

Б у д е т е. В разводе.

П а н к р а т о в. Так снова женись, ядрена мать. Веселее будет.

Б у д е т е. Толстой, Лев Николаевич, так писал: «Жениться, чтобы веселее было жить, никогда не удастся».

К у з н е ц о в. Знал, старик, о чем писал. Не вспомню, откуда это?

Б у д е т е. Из писем сыну Льву.

П а н к р а т о в. Читаешь ты, Арнольд, многовато.

Л я к и н. Н, жми, к, роче, на паузу.

П а н к р а т о в. С бабами проще надо. Именно что — веселей! Они непоняток не любят.

Л я к и н. Давай, дед. Поделись опытом партийной борьбы.

П а н к р а т о в. Какой тама опыт. Природа организьма. Главное, тянуть не надо, сразу бац — и за рога!

Б у д е т е. Грех прелюбодеяния. Один из семи главных грехов человечества.

П а н к р а т о в. Арнольд, ну ты прямо как… папа римский. Ты мне покажи хоть одного мужика, который своей жене ни разу бы не изменил! Кузнецов, скажи!

К у з н е ц о в. Я не изменял.

П а н к р а т о в (хлопает ладонями по коленям). От никогда не поверю! Нормальный же, вроде, мушшина.

Л я к и н. И я не изменял. Женат не был потому что.

П а н к р а т о в. Тебя и не спрашивают.

Б у д е т е. Вообще-то всякая измена — это предательство.

К у з н е ц о в. Пожалуй.

П а н к р а т о в. Идитка… Слово-то какое. Да бросьте вы! Вот власовцы — это были предатели. Бандеровцы тама… А мужик, он что? Кобёл и кобёл. С природой не поспоришь.

Л я к и н. А ты, дед, от бабки-то своей бегал, что ли?

П а н к р а т о в. Да скока раз. Дело наше — солдатское. Перепихнулся, да и беги. Те, бабы-то, только рады бывали. Если по-тихому.

К у з н е ц о в. Тьфу!

П а н к р а т о в. Ладно, тьфу…

Молчание.

Л я к и н (неожиданно). Сидишь тут и не знаешь, сколько тебе вообще осталось… бегать.

П а н к р а т о в (строго). Не крути вагранку. Того никто не знает. И знать не должен. Не наше дело.

Б у д е т е (Л я к и н у). Есть известная польза в том, что болезнь, хотя бы на время, не дает нам предаваться страстям. Есть время подумать о душе.

Л я к и н. А если, по ходу, эта самая болезнь и появилась от того, что я… это… Извиняюсь. Страстям как раз не часто предавался?

К у з н е ц о в. Ямбом заговорил.

П а н к р а т о в. Тута еще не так запоешь…

Б у д е т е (Л я к и н у). Кто это вам такое сказал?

Л я к и н. Да вот он и сказал. (Кивает на дверь кабинета). Лепила наш.

П а н к р а т о в. Слушай больше.

Б у д е т е. Что ж, всякий доктор — от Бога. И лекарства тоже… от Бога.

Дверь кабинета открывается, выходит доктор З а д о р н о в с бумажками в руке. Все непроизвольно встают. Настает тишина. Доктор долго перебирает листочки.

З а д о р н о в. Кузнецов!

К у з н е ц о в. Я.

З а д о р н о в (берет его за локоть и выводит на авансцену, за их спинами опускается занавес, отсекая остальных). Рака нет. Справку возьмите.

Молчание. К у з н е ц о в трясущимися пальцами берет бумажку, разворачивает, смотрит. Потом аккуратно складывает листочек и прячет во внутренний карман пиджака.

К у з н е ц о в. И… все?

З а д о р н о в. Чего же вам еще?

К у з н е ц о в. И… можно… идти?

З а д о р н о в. Идите, идите.

Пауза. К у з н е ц о в спохватывается и протягивает З а д о р н о в у пакет с коньяком.

К у з н е ц о в. Доктор, это вам. Как говорится, от всей души. Жена просила передать.

З а д о р н о в. Благодарю. У вас правильная жена. Но проверяться продолжайте. Регулярно, раз в полгода, у лечащего врача.

К у з н е ц о в. А…

Пауза.

К у з н е ц о в. Т-тяжелая у вас работа.

З а д о р н о в. Да.

К у з н е ц о в. С каждым надо поговорить. А мы все такие разные. Кого у вас тут только не встретишь.

За д о р н о в. От старпёров до, понимаете ли, стартаперов.

К у з н е ц о в. А можно спросить?

З а д о р н о в. Пожалуйста.

К у з н е ц о в (кивая на занавес, понизив голос). А как… у них?

З а д о р н о в (сухо). По-разному. Знаете, есть такое понятие — врачебная этика.

К у з н е ц о в. Понимаю. Извините. До… свидания.

З а д о р н о в. Всего доброго.

К у з н е ц о в почти выбегает. З а д о р н о в смотрит ему вслед, потом достает из пакета коньяк, встряхивает бутылку, одобрительно крякает.

З а д о р н о в. Домой как на крыльях полетел. Орел. Тяпнет сейчас на радостях. Со своей умной женой. (Щелкает ногтем по бутылке.) Наутро встанет больным, походит для вида. И опять — на диван. Дарья Константиновна, натурально, включит свою пыточную лесопилку, обольет бедолагу в сотый раз желчью и презрением. И все будет забыто. Как нехороший житейский эпизод, как омерзительный сон. Дочка начнет ныть про деньги, болтать по телефону с подругой про Турцию и диету. Павлик из Хабаровска залезет в «Контакт», станет постить глупые матерные шутки и лаяться в комментах про хохлов и москалей. И про то, что в рашке стало жить ну совершенно невозможно. А мне… А мне в который раз идти в смотровую к несчастным обреченным людям. Идти, чтобы, пряча глаза и выдумывая нелепые сказки, совать им эти проклятые похоронки.

З а д о р н о в вдруг кидает справки в воздух, набрасывает на голову скрытый до времени капюшон и становится М и н о с о м. Из-за занавеса выходит Л и ц и с к а и накидывает на его плечи черный балахон. Не глядя, М и н о с машет рукавом и на занавесе возникает надпись «a year later». Ревет орган, поднимается вихрь, летят бумаги.

М и н о с (указывая на титр). Через год все трое — молодой Лякин, старик Панкратов и талантливый Арнольд Будете ушли один за другим. Как и тринадцать тысяч других жителей Петербурга, диагностированных раком. А кто мне скажет, сколько среди них было Чеховых, Шекспиров и Володиных? Проживших серые бессмысленные жизни, и даже не понявших, что могли бы стать настоящими писателями? Художниками? Поэтами? И никто им не смог помочь — ни силы небесные, ни силы нечистые, ни силы земные. И никакие миллиарды не спасли богачей, и никакие заклинания не вытащили с того света бедняков. (Вдруг все стихает.) А я вот, господа, до сих пор не понимаю, зачем же тогда освободили этого… э-э… Кузнецова? Ведь он за целый год так ничего и не создал. Опять все проспал и прогулял. Да к тому же нагло куда-то спрятался! Ну, да — рака телесного у него не нашли. Но у него случился рак особого вида — рак души. Ну, так тем более — наш клиент.

М и н о с щелкает пальцами. Из-за занавеса выходит остальные балахоны.

Н а ч м е д. Воля ваша, начальник, это похоже на УДО.

М и н о с. Изъясните.

Н а ч м е д. Условно досрочное освобождение.

М и н о с. Оставим подобные фокусы стране пребывания. Это их специфика, государевых прощелыг с кичи вынимать. Мы не можем себе этого позволить! Должен же хоть кто-то судить и карать! Хоть бы и на том свете. Кстати, что это вы устроили из последнего дня великого поэта? Фарс вместо триумфа!

Н а ч м е д. Пытались, шеф. Ввели в компьютер все его данные.

М и н о с. И морально-волевые?

Н а ч м е д. Обязательно. Целью определили торжество таланта и воли.

Л и ц и с к а. А на выходе получилось то, что получилось. Сама его натура воспротивилась.

Н а ч м е д. Природу не обманешь, начальник.

М и н о с. Не надо мне про природу! Просто на вас плохо влияет тамошний воздух. Обленились и все испортили. В Россию больше ни ногой! Сам черт не поймет, как и чего там делать…

Н а ч м е д. Виноваты, шеф. Маленько переборщили.

М и н о с. Ничего себе — «маленько»! Напугали так, что теперь найти не можем! Как прикажете взыскивать задолженность? Кербер! Бардак в вверенном вам Управлении просрочек! Господа демоны! Почему не работают коллекторы? Или вы снова нагрели руки на тендере?

Н а ч м е д. И из транспортного опять звонили: Харон ладью привязал и ушел домой. В знак протеста.

Л и ц и с к а. Везите, говорит, его тогда сами на маршрутке. Мне, говорит, за простои не плотят.

Н а ч м е д. Такой переполох подняли, и из-за кого? Тюфяк и колода, лучше не скажешь.

Л и ц и с к а. Медуза в штанах. Сунули ему талант по запарке, а теперь… взыскуем.

М и н о с (грозно).

Не в том беда, что он зарыл

Талант в трудах и медицинах.

Н а ч м е д.

Не в том, что автор тут развил

В своих сомнительных терцинах.

С т р а ш н ы й г о л о с.

А в том, что в караване лет

Без всякой цели он скитался,

И вытянул чужой билет,

И по нему всю жизнь катался!

Судьбу — и глупо, и убого,

Как не свою, он проживал…

Бесценный срок — подарок Бога —

Пробегал, прОпил, прожевал…

М и н о с (указывая на публику).

Он где-то среди них сидит,

Скучает, плачет и хохочет…

У неба крупный взяв кредит,

Он возвращать его не хочет.

Н а ч м е д.

И где ему… В трясине быта

Безделью ищет оправданье…

Заветная тетрадь забыта,

Душа отправлена в изгнанье.

Л и ц и с к а.

Любовница манит: «Доверься!»

Б а л а х о н 1.

На службе бдят: «Не отвлекайся!»

Б а л а х о н 2.

Жена командует: «Проверься!»

Н а ч м е д.

Священник требует: «Покайся!»

М и н о с.

Но мы, в плену своих традиций,

Преследуем иные планы:

Идем не в храмы и больницы,

А в кабаки и балаганы.

Наивно думая, что долог

Наш путь до роковой границы…

Лишь двери с надписью «Уролог»

В момент меняют наши лица.

Но и тогда, еще капризней,

Мы ищем блага сладких булок…

И смысл таких коротких жизней

На дне березовых шкатулок.

С т р а ш н ы й г о л о с.

Итак, на поиски! В дорогу!

Заждались в преисподней судьи.

Он где-то здесь! Его здесь… много.

И да свершится правосудье!

М и н о с засовывает пальцы в рот и оглушительно свистит. Балахоны спрыгивают в зал и бегут по проходам с зажженными фонарями. Они выборочно освещают зрителей и кричат: «Где Кузнецов?» «Ты — Кузнецов? Ах, не ты…» «Отдайте Кузнецова!» «Кузнецова — за решетку!» «Не прячься, сыщем!» «Кузнецо-ов!». С криками, уханьем и свистом балахоны выбегают. М и н о с исчезает за занавесом.

Эпилог

Утро. Кабинет К у з н е ц о в а. Как обычно, он лежит в трениках на диване и смотрит видеоблог П а в л и к а. На животе у него — газета с кроссвордом, в руке — шариковая ручка.

П а в л и к. Здорово, френды! Привет всем быдланам из Санкт-Пердяевска и его окрестностей. С вами снова я — Павлик из Хабаровска. Надеюсь, вы не обиделись на «быдланов»? Это шутка (пи-ик!) для молодежи, мыслящей концептуально. О чем же я буду пи… (пи-ик!) сегодня? Правильно! Речь пойдет о новом суперквесте «Догони и трахни зайца-беляка»!

Входит Ж е н а. На ней — эффектный спортивный костюм. К у з н е ц о в немедленно нажимает на паузу. П а в л и к на экране замирает с широко разинутым ртом.

Ж е н а. Опять лежит. Целыми днями лежит. Что ж такое-то?

Берет со стола тетрадь, сдувает с нее пыль, открывает и громко зачитывает вслух.

Ж е н а. «Борис Кузнецов. Шкатулка из карельской березы. Пьеса. Санкт-Петербург. Первое сентября 2014 года».

Листает тетрадь в надежде найти продолжение.

Ж е н а. А где еще буковки?

К у з н е ц о в. Положи на место.

Ж е н а. Мощное произведение! Новая драма! Каждый может вписать, что пожелает. Апофеоз демократии.

К у з н е ц о в. Я твои бумаги читаю?

Ж е н а. Настоящий постмодерн! Может, ты молоком пишешь? Как Ленин в каземате? Где пьеса-то?

Молчание.

Ж е н а. Хоть бы дату не ставил. А то ведь, как говорится, «уж минул год»… (Кидает тетрадь на стол, замечает физиономию П а в л и к а на мониторе.) Так, идиота убрать, первый канал включить. Зарядку делать.

К у з н е ц о в, кряхтя, сползает с дивана, манипулирует с планшетом и начинает вместе с Ж е н о й вяло махать руками. Из компьютера тут же доносятся звуки бодрой заставки — «Жить так здорово здорОво!» На экране появляется мужчина в белом халате.

В р а ч (вкрадчиво). Многие наши телезрители часто спрашивают о способах распознания рака простаты. Последние сообщения на эту тему пришли из Франции. Там для этого стали использовать не совсем обычный метод — специально обученные собаки определяют опухоль по запаху мочи пациента…

Ж е н а. Погромче сделай! Как раз для тебя! Как я хотела собаку… Ты все: «не надо нам собаку, кто с ней гулять будет»… Сейчас бы нюхала, определяла…

Подтянув треники, К у з н е ц о в покорно идет к компьютеру.

В р а ч. В нашей же стране наиболее эффективный способ — сдача анализа крови на так называемый ПСА — простатический специфический антиген. С помощью этого маркёра опухоль определяется со значительной долей вероятности…

К у з н е ц о в (ворчливо). Знаем уже. Проходили.

Ж е н а (энергично приседая). Заткнись, не слышно! Просила же — погромче!

К у з н е ц о в включает звук на полную мощность.

В р а ч (вкрадчиво гремит на весь зал). Что же касается профилактики этого страшного заболевания, то ничего нового мы не откроем, говоря исключительно о регулярной половой жизни. Надо, дорогие мужчины, постоянно держать себя, так сказать, в тонусе.

Ж е н а (делая наклоны). Понял, Кузнецов? А ты все лежишь, газетки почитываешь…

В р а ч. Это ведь, как у спортсменов — необходимы регулярные тренировки. Некоторые спросят: а если нет постоянной партнерши? Ну, вот нет ее, так часто бывает по разным причинам. И потом — когда-то ведь наступает известный возраст, и данная проблема начинает вставать, так сказать, в полный рост! Что же делать? Здесь совет может быть только один — отбросить в сторону предрассудки и не менее трех раз в неделю заниматься, так сказать, самомассажем.

К у з н е ц о в (останавливаясь). Етитская жизнь. Нет, ты слышала?

Ж е н а (размахивая руками). Прогрессивно. Давно надо было собаку купить.

К у з н е ц о в. При чем тут собака… Ты послушай, что он проповедует! Такого даже Павлик не говорит…

Ж е н а (размахивая ногами). И — раз! И — два!.. Ты можешь помолчать? И бубнит и бубнит, и бубнит и бубнит…

В р а ч. И забудьте при этом про свои детские комплексы. Помните, дорогие мужчины: главное — это ваше здоровье!

Ж е н а (продолжая зарядку). Софья Исааковна звонила… Да сделай ты потише, не слышно ничего…

К у з н е ц о в покорно идет к компьютеру и уменьшает звук. Занавес медленно закрывается.

Ж е н а. И — раз! И — два!.. Она сама Ритку посмотрит. Сегодня же и поедем. Ты машину проверил? Что стучит в ней, посмотрел? И Павла предупреди, чтобы ничего не планировал. А то тырится в свой дурацкий компьютер ночи напролет, утром не поднять… И — раз!.. Послал же Господь зятька…

КОНЕЦ

Примечания

1. Донати, Джемма  — жена Данте Алигьери, дочь флорентийца Манетто Донати. Точная дата женитьбы неизвестна, однако есть информация, что в 1301 году у нее уже было трое детей. Когда Данте был изгнан из Флоренции, Джемма осталась в городе с детьми. Когда Данте слагал свою «Комедию», Джемма в ней не была упомянута ни единым словом. (Википедия).

2. Портинаре, Беатриче  — в поэме «Новая жизнь» Данте воспел свою первую юношескую любовь — Беатриче Портинаре, которая умерла в 1290 году. Беатриче на всю жизнь стала «владычицей его помыслов», прекрасным символом того нравственного чувства, которое он продолжал лелеять в ее образе, даже когда вступил в деловой брак по политическому расчету. (Википедия).

3 . Минос  — второй полубог греческой мифологии, превращенный в демона. М. — судья преисподней. Скотское обличие слито в нем с человеческим. …Хвост его обвивается вокруг тела столько раз, на сколько кругов следует душе спуститься вниз в бездны Ада. …Он был определен судить души умерших в Аду. (Божественная комедия. Примечания. С.501.)

4. Кербер (он же Цербер)  — в греческой мифологии порождение Тифона и Ехидны, трехголовый пес. К. охранял входы и выходы из царства мертвых Аида. В некоторых мифологиях он изображен с человеческим мощным телом и руками и одной головой безумной собаки. (Википедия). У Данте он приобретает человеческие, вернее, бесовские черты. Он не только охраняет вход в Ад, но и терзает души чревоугодников. (Божественная комедия. Примечания. С.504.)

5. Блудница Вавилонская , она же Лициска  — императрица Мессалина, третья жена императора Клавдия. Прославилась тем, что по ночам под видом проститутки Лициски приходила в один из римских лупанариев, чтобы удовлетворить свою похоть. После смерти ее задачей было завлечь в Ад как можно больше грешников.

6. ПСА  — простатический специфический антиген — опухолевый маркёр, применяемый для диагностики и наблюдения за течением рака простаты и аденомы простаты.

7. Харон  — перевозчик душ по подземной реке Ада. В поэме Данте Харон стал бесом. (Божественная комедия. Примечания. С.499.)

8. Книга бытия  — первая книга Пятикнижия, где повествуется о способе создания Вселенной, планеты и человечества. Одновременно является книгой родословных.

9. Катон  — страж Чистилища, на вершине которого, по мысли поэта, дух обретает свободу. Чистилище — огромная гора в южном полушарии посреди Океана.

10. Серафим  — в христианской традиции высший ангельский чин, наиболее приближенный к Богу.

11. Ахерон  — первая из рек Ада.

12. « В кейптаунском порт у» — популярная песня на слова П. Гандельмана, автор музыки не установлен.

13. У Федора Михайловича, на Семеновском плацу  — эпизод гражданской казни Ф.М.Достоевского, проходившего по делу Петрашевского. В течение десяти минут приговоренные ждали казни, не зная о помиловании.

14. Граф Оксфорд  — существует точка зрения, согласно которой именно Эдвард де Вер 17-й граф Оксфорд в действительности являлся великим драматургом, скрывавшимся под псевдонимом Уильям Шекспир.

Оглавление

ДЕЙСТВУЮЩИЕ ЛИЦА

Пролог

Действие первое

Действие второе

Действие третье. Видение первое

Действие четвертое. Видение второе

Действие пятое

Эпилог

Примечания Fueled by Johannes Gensfleisch zur Laden zum Gutenberg