Семен Злотников Вальс одиноких
Действуют:
Мэрилин
Джонатан
Антон
Часть первая
Богато и со вкусом убранная комната. В углу, на переднем плане, стоит странная… то ли вешалка, то ли карусель. А может, и то, и другое. На крючках, подвешенные за петли на спинах, висят четыре куклы мужчин — южноамериканца, японца, африканца и европейца. Возле карусели задумчиво стоит Мэрилин — красивая женщина. Карусель тихо вращается. Полумрак. Появляется Джонатан, тяжело дышит.
Джонатан. Мэрилин!
Мэрилин (мгновенно откликается). Джонатан!
Яркий свет.
Джонатан (инстинктивно прикрывает глаза рукой). Ну, ты готова?
Мэрилин. Давно! Почему вы так долго?
Джонатан. Э, мы не долго, мы нормально, как самолет… Я поднялся первым спросить: что ли, можно уже, мы заходим?
Мэрилин. Да, можно, конечно, я жду, заходите! А что, он приехал?
Джонатан. Я же сказал тебе, что приехал.
Мэрилин. То есть, я хотела спросить: слава Богу, он — доехал?
Джонатан. А, это… Доехал, куда же деваться… Все произошло, так… Как говорится, Бог захотел — и произошло… Другое бы дело — не захотел… А Он захотел, наконец, вот…
Мэрилин. Но, я помню, ты обещал — самолет прилетит, ты сразу будешь звонить из аэропорта, вы сразу приедете, прямо ко мне, больше никуда не заезжая.
Джонатан. Мы так и делали: прямо приехали к тебе, никуда не заезжали. (Достает из заднего кармана штанов плоскую флягу со спиртным, отвинчивает пробку.)
Мэрилин. А я беспокоилась!
Джонатан. Ну, хорошо… Я люблю, когда беспокоятся. За меня почему-то никто не беспокоится, м… Мм… (Прикладывается к фляге; вдруг, шепотом, как по секрету). Ох, Мэрилин, жарко сегодня, воздуха, что ли, мало… Интересно, где воздух? Трудно дышать…
Мэрилин. Что-то с погодой, действительно…
Джонатан (еще прикладывается к фляге). Да, да, да, с погодой, с людьми, с машинами, вообще с этой жизнью, мм… Я, Мэрилин, там ходил и ждал этот несчастный самолет, глядел на людей, как они все торопятся куда-то, и как они все хотят быстро, быстро — и меня, как петух, вдруг, клюнула мысль: ну, допустим, если бы они все, и умные, и дураки, точно бы знали, что с ними завтра будет — тоже бы так торопились или нет? Потому что бегут, понимаешь, бегут… Почему ты смеешься? Что хочешь сказать?
Мэрилин (улыбается). А ты точно знаешь, что с нами будет завтра, Джонатан?
Джонатан. Я-то не знаю, Мэрилин! Я-то, конечно, точно не знаю и знаю, что и никто не знает! Но — я говорю — все живут так, как будто все знают, что жить будут всегда! Вот что мне интересно!
Мэрилин. Опять, Джонатан, философствуешь — значит, опять напьешься.
Джонатан. Но я же своими глазами вижу — они так живут!.. Как будто все знают!..
Мэрилин. Пусть они, люди, живут, как хотят. Я подумала, нехорошо, Джонатан, мы с тобой тут, а гость наш стоит там и ждет.
Джонатан. Какой еще гость?..
Мэрилин. Антуан… он приехал?
Джонатан. А, мм… действительно, я забыл… А ты, что ли, уже готова? Можно заводить?
Мэрилин (смеется). Можно, готова! Я уже готова и давно жду!
Джонатан. Ну, хорошо, тогда я пойду его звать, что ли… Мм… (Направляется к выходу.)
Мэрилин. А — постой, Джонатан!
Он останавливается.
Прости, я забыла спросить… То есть, я хотела спросить и забыла… Вы долго не виделись, он жил — там, ты жил — тут… Это понятно, он мог измениться, постареть… Скажи, на твой взгляд, он сильно изменился?
Джонатан. Кто?..
Мэрилин. Ну, твой друг… Антуан… Или ты его, как увидел — сразу узнал?
Джонатан. Он, Мэрилин, очень сильно изменился. Я его, как увидел, сразу узнал. Что ты хочешь узнать?
Мэрилин. Он мог измениться, он мог даже очень измениться, я не об этом спросила. Ты мне, пожалуйста, скажи: как он тебе показался?
Джонатан. Мм… Показался.
Мэрилин. Ну, Джонатан, ну, подумай: мне же интересно знать: он — то, что надо? То есть, хотела сказать — то, что надо мне? Ты же немножко знаешь мой вкус: я люблю не глупых, не грубых, не пошлых, не земных… Он — не земной?
Джонатан. Мм… Я же тебе показывал фотографию.
Мэрилин. Ты показывал фотографию: ему два годика, он сидит на горшке и сосет палец. Он с тех пор изменился?
Джонатан. Мм, Мэрилин, смотри… Я тебе честно скажу: я не знаю, чего надо говорить. Смотри, я тебе говорил: у меня там остался друг. Ты спросила: какой друг? Я тебе сказал: такой и такой. Показал фотографию.
Мэрилин. На горшке.
Джонатан. Ты сразу сказала: позови, Джонатан, друга в Америку и покажи мне. Так было?
Мэрилин. Да, Джонатан… Собственно, мне было интересно… Мне доводилось слышать: там, далеко на востоке, в России, сохранились еще неземные мужчины…
Джонатан. Да нормальный мужчина!
Мэрилин. Что, он — нормальный?..
Джонатан. Из России, не из России: есть голова, есть руки, есть ноги — чего тебе еще надо?
Мэрилин. Мне, собственно… Да, но ты обещал, он будет — прекрасный…
Джонатан. Мм…
Мэрилин. Он — не прекрасный?..
Джонатан. Мэрилин, подожди…
Мэрилин. Скажи, наконец, мне, какой он — я же прошу…
Джонатан. Подожди, дай сказать, я не знаю, ты прямо… Смотри: ты попросила — я его позвал. А теперь, когда я хочу тебе показать товар — ты меня спрашиваешь: а он, Джонатан, какой? А почему такой?
Мэрилин. Пожалуйста, не сердись, я все-таки женщина, мне хочется знать…
Джонатан. Он, Мэрилин…
Мэрилин (быстро). Что, Джонатан?
Джонатан. Ну, он, говорю, это… Как ты хочешь… Короче: прекрасный…
Мэрилин (буквально поедает Джонатана глазами). Ты шутишь…
Джонатан. Нет, точно, Антошка — прекрасный такой мужчина… Такой он, знаешь, прекрасный — по-моему, он даже чересчур…
Мэрилин (смеется). Скажи мне по правде, Джонатан, не смейся, я хочу знать, хочу быть готовой… Ну, я прошу тебя, прошу…
Джонатан (направляется к выходу). Был бы он женщиной, Мэрилин, — сам бы на нем женился… делал бы с ним детей, внуков, не дай Бог…
Мэрилин. Джонатан!
Он останавливается, тяжко вздыхает.
Ладно, не хочешь говорить — как хочешь. Я заказала для нас красивый ужин в ресторане. Это — хорошо?
Джонатан. Мм… Ужин — всегда хорошо. Меня тоже приглашаешь?
Мэрилин. Ну, разумеется.
Джонатан. Хорошо. В каком ресторане?
Мэрилин. В русском. Подумала, ему будет приятно: приехал в Нью-Йорк — ужинает в русском ресторане.
Джонатан. Ну, конечно, как будто и не уезжал.
Мэрилин. Нет, почему-то подумала: русский ресторан на набережной Нью-Йорка, красивая музыка, море и луна… В этом, мне кажется, что-то есть. А?..
Джонатан (направляется к выходу). Хорошо, заказала — и заказала…
Мэрилин (вслед). Скажи — я могу отменить!
Джонатан. Да пусть будет русский, чего, удивится!..
Мэрилин. Я думаю, нам там будет хорошо! Все говорят, там — неплохо!
Джонатан. Выпьем, закусим, выпьем…
Мэрилин. Постой, Джонатан, я забыла! Прости меня, только еще минуту…
Джонатан (устало). Ну, Мэрилин…
Мэрилин (протягивает ему чек). Чуть не позабыла — чек… Главное — я приготовила, и положила на видном месте, и все равно забываю, ты можешь подумать… На, на, ты будешь доволен. Бери же, Джонатан, ну?
Джонатан (морщится). Может быть, ты мне его отдашь — потом? Когда вы там — это… (Принимает чек, прячет в карман.) А то как-то это…
Мэрилин. Нет, Джонатан, я хочу, чтобы он лежал у тебя. Все же ты делал работу…
Джонатан (опять морщится, извлекает чек обратно). Мэрилин, нет, не хорошо: он — друг, ты — тоже…
Мэрилин (нежно касается его рукой). Дружба дорого стоит — ты сам говорил…
Джонатан (нерешительно). Нет, Мэрилин…
Мэрилин. Возьми, я прошу. Я знаю, ты друг, но ты для меня старался, работал… Джонатан…
Джонатан (решительно прячет чек в карман). Хорошо, Мэрилин, если увидишь, он тебе, вдруг, не подойдет — тогда я верну.
Мэрилин. Нет, ради Бога…
Джонатан. Верну. Ты меня знаешь. Пошел.
Мэрилин. Джонатан!
Джонатан. А. (Опять останавливается.)
Мэрилин. Ты случайно не помнишь, какой ему нравится цвет?
Джонатан. Помню: такой красный.
Мэрилин (сразу сникает). Вот видишь, а я, вдруг, надела платье… Мне почему-то казалось, зеленый — он нравится всем… Но я же не знала… Как хорошо, что спросила… А красный — ты, может быть, помнишь, — какой? Есть красный — густой, есть красный — он больше розовый… Ты точно не помнишь, какой именно красный?
Джонатан. Густой. Ты правильно сказала. Как — знаешь — как кровь. Как дело Ленина и Сталина. Помню, мы были маленькими — он еще тогда мечтал заделаться самым большим революционером.
Мэрилин. Зачем?
Джонатан. Такой был, наверно, дурак. Вообще, Мэрилин, много тогда было дураков. И все почему-то хотели помереть за какую-нибудь революцию. И чтобы их всех завернули в настоящий красный флаг и похоронили в настоящем мавзолее Ленина!
Мэрилин. Боже…
Джонатан. Даже, я помню, клятва такая была: сукины дети, помереть за дело Ленина-Сталина будьте готовы! — И все, как один, отвечали: «всегда готовы!»
Мэрилин (пятится). Что же мне делать?..
Джонатан. Тогда это называлось: клятва юного пионера. (Видит, что она уходит). Куда ты, Мэрилин?
Мэрилин. Ты только подумай, Джонатан, сколько я фантазировала, выбирала — и надо же, почему-то зеленое платье… Мне показалось, оно красивое, как жизнь… Что же у меня, вдруг, со вкусом…
Джонатан. Послушай-ка, Мэрилин, очень нормальное платье. Не надо его снимать, мне нравится. Лучше садись туда, в кресло, бери в руку свой веер из Японии и сиди, как будто ты королева.
Мэрилин. Но я хотела стоять, все-таки гость…
Джонатан. Ты, кажется, у себя дома. Тебе надо сидеть и махать на себя веером из Японии.
Мэрилин (неуверенно). Пожалуй, действительно, сяду… (Опускается в кресло и принимает величественную позу.) Так, Джонатан?..
Джонатан. М, хорошо, молодец…
Мэрилин (внезапно подскакивает). Джонатан, будь любезен, подай мне — там, на столике веер… (И сама же торопится к столику.) Я сама, Джонатан, спасибо, сама… (Скоро же возвращается в кресло.) Действительно, душно сегодня… (Обмахивается.) Вечер, казалось бы, окна открыты, все равно душно…
Джонатан (внимательно смотрит на нее, улыбается, приближается к ней). Может, включить кондиционер?
Мэрилин (рассеянно). Что, Джонатан?.. Прости, не расслышала, что ты сказал?..
Джонатан. Я говорю: ты очень красивая.
Мэрилин. Да? Ты действительно думаешь — я могу ему понравиться? Такому, как он, — такая, как я?..
Джонатан. Мм… Сама ты подумай, как можно в тебя не влюбиться?
Мэрилин (вдруг встает, доверчиво приникает к его груди, со слезами в голосе). Я так устала, Джонатан… Если бы ты мог знать, как мне бывает трудно, Джонатан…
Джонатан (ласково ее обнимает и поглаживает). Э, Мэрилин, глупышка… Мэрилин, дурочка… Все у тебя будет хорошо, вот увидишь, не переживай… Бог тебя любит. Он пожалеет.
Мэрилин. Он меня любит? Не то говоришь, Джонатан, разве так любят…
Появляется Антон. Сначала нерешительно заглядывает, а потом и входит. Осторожно опускает сумку на пол, тихо стоит.
Джонатан. Любит. Он любит… Смотри, сколько Он тебе посылает… Только у меня на глазах — сколько уже послал…
Мэрилин. А сколько забрал?
Джонатан (ласково поглаживает). Он и забирает, Он и посылает… Что ты думаешь, так Он работает: заберет — пошлет, опять заберет — опять пошлет. А чего, ты сама подумай, мозги есть: что с нами будет, если Он, вдруг, начнет посылать и посылать, и только посылать? Ты же сама первой Его уважать перестанешь. Сама же подумаешь: посылает — значит, положено. Что, Мэрилин? Как человек устроен?
Мэрилин. Я, Джонатан, не знаю…
Джонатан. Я знаю: однажды у Него настроения не будет, вдруг, мало будет, Он мало пошлет — а ты и обидишься.
Мэрилин (вдруг, наверх). Нет, Джонатан, нет, Господи!.. Я довольная, Господи, я очень довольная… И спасибо Тебе за все, Господи… И, пожалуйста, очень прошу, не сердись за меня, если я говорю иногда… А я ведь ничего такого, Господи, не говорю… Я не жалуюсь, не ропщу, не проклинаю судьбу, я просто… Я просто хочу, чтобы, Господи… Хотя бы — ну, чтобы Ты, Господи… (Плачет.)
Джонатан (морщится и переживает). Ну-ну, Мэрилин… Ну-ну… М… Ну, чего испугалась… Такая, понимаешь, такая женщина… Послушай меня: все будет хорошо, вот увидишь… Все будет — как ты хочешь, увидишь…
Мэрилин (слабо). Когда же, когда?..
Джонатан (оборачивается, видит Антона). Смотри, Мэрилин, ты плачешь, а кто пришел… (Антону.) Хорошо, что зашел сам, я уже за тобой хотел идти… Мэрилин, ты куда?
Мэрилин (выскользнув из объятий, пряча лицо, быстро скрывается). Я не одета, простите…
Джонатан (удивленно, вслед). Эй, Мэрилин! Ты хорошо одета! Мэрилин! Куда ты, эй!..
Тишина. Глядит на Антона — будто не узнает.
Ух, ты, бандитская рожа, женщину напугал…
Антон смущенно улыбается.
Ух, как она испугалась, ух…
Антон (улыбается). Жора, ты знаешь, ты ушел, меня тут в полицию чуть не упекли.
Джонатан. Кто это?..
Антон. Мне показалось, ваша полицейская машина… Такая крикливая, с мигалками, звездами…
Джонатан. Ну?
Антон. О чем-то меня спросили — я не очень понял… Мне почему-то показалось, они говорили, как будто нельзя стоять там, где я стоял…
Джонатан. Что-что ты сказал — где тебе нельзя стоять?
Антон. Нет, возможно, они имели в виду что-то другое, но мне так показалось, поэтому я не дождался, пошел за тобой следом, ты уж прости…
Джонатан. Ты, брат, все неправильно понял: тут свободная страна. Тут можно стоять, где ты хочешь, и можно дышать — как ты хочешь. Это я тебе говорю: если ты хоть немножко не псих, и ты хочешь стоять на ногах, на руках, на голове, или хочешь сидеть, или ходить — сам подумай, Антошка, мозги есть: какое кому собачье дело? (Заводится все больше.) Ты начинай понимать, что такое свобода! Настоящая свобода! Вот!..
Антон (улыбается). У нас тоже, представь, свободная страна — и тоже можно стоять на голове!
Джонатан. …Не знаешь язык — они все могли говорить наоборот: ходи, милый человек, или стой ты на этом месте, сколько захочешь, потому что теперь ты свободен!.. Или, может, хотели сказать: смотри хорошо, берегись дураков-террористов!.. Ты свободен, поэтому берегись!..
Антон(смеется). Жора, брат, у нас тоже… ты просто давно уехал…
Джонатан. …А ты их не понял! Позвал бы меня, я бы тебе переводил!
Антон. Брат, все такой же, как я тебя узнаю…
Джонатан (не в силах остановиться). …Тут очень свободная страна, понимаешь? Тебе говорят, что свобода! Свободная! Очень свободная!..
Антон (плачет). Я глазам не могу поверить: Жорка, живой, реальный, стоишь, ругаешься… Брат, брат, можно тебя, наконец, обнять?
Джонатан. А ты уже обнимал.
Антон (смеется). Я рисовал себе нашу встречу — однако, не мог представить, что все так будет: схватил ты меня в охапку, не глядя, закинул в машину и помчал куда-то… (Тянется к нему.) Господи Боже, неужели я вижу тебя, и могу разговаривать с тобой — вот так, как будто… Как будто…
Джонатан (чувствуется, также растроган и тоже тянется к старому товарищу). Говори, если тебе хочется, почему нет…
Антон (со слезами). Воистину, чудо, чудо…
Джонатан (тоже смахивает набежавшую слезу). Да ладно, бывает…
Антон. Долгих, как триста, как триста тысяч лет — тридцать лет…
Джонатан. Я сидел, считал — насчитал тридцать один…
Антон. Мой Жорка…
Джонатан. Действительно, чудо, подумай мозгами…
Антон. Ущипни меня, потому что мне все еще кажется — сон… Полное ощущение сна… Действительно — ты, Жора?..
Джонатан. Я это, я, да что, понимаешь…
Антон. А я все равно не верю, не могу…
Джонатан. Да я, я… Да я… Я…
И стоят они, и держатся друг за дружку так — как держатся близкие люди спустя 31 год…
Джонатан. Боялся тебя спросить: ну, как там тетя Луиза? Все там в порядке? Они, я надеюсь, с дядей Степаном тоже приедут? По твоим следам, а?
Антон. Мама умерла.
Джонатан. Мм…
Антон. Давно уже. Скоро шестнадцать лет.
Джонатан. Правильно, значит, боялся… Мм… Земля ей чтоб пухом… Хорошая была женщина.
Антон. Да… Мама…
Джонатан. А дядя Степан? Ты извини, я спрашиваю, как дурак, я же ничего не знаю…
Антон (быстро уводит разговор в другое русло). Папа живой, слава Богу! Они с мамой расстались уже после тебя.
Джонатан. Что, расстались?.. Дядя Степан и тетя Луиза?..
Антон. Да…
Джонатан. Расстались — они — говоришь — расстались… Он — что — расстались?..
Антон молча кивает.
Ты что, брат, не верю… Я до сих пор помню, как весь наш двор восхищался: вот как, оказывается, бывает! Вот что, понимаешь, что делает с людьми настоящая любовь!..
Антон. Да, правда, так оно и было: пока между ними была любовь — было хорошо. А он ушел от нее — она умерла.
Джонатан. Ты меня прямо убил… Ну, прямо убил, как по настоящему…
Антон. Мама сгорела буквально в течение какого-то месяца… Да… не могла без него жить… Не хотела…
Джонатан. Я сейчас вспомнил, Антоха: ты помнишь, мы были клопами, ползали и игрались на полу — а они прямо при нас целовались…
Антон. Ты знаешь, я тоже забыть не могу: когда мы по вечерам выходили гулять в парк — помнишь наш парк? — я шел чуть в стороне от них, а они держались за руки вот так… Про меня забывали. Вот так, брат Жора: как будто боялись потерять друг дружку…
Джонатан. Я помню! Я всю мою жизнь это помню! Так помнил всегда, Антоха, что плакать всегда хотелось!
Антон. Брат, брат… Такой же, такой…
Появляется Мэрилин. В красном, как знамя, платье. Отчего-то покашливает. Приветливо улыбается Антону, направляется к Джонатану.
Мэрилин. Джонатан, умоляю… (Покашливает.) Я проглотила пуговицу, я умираю… (Покашливает.) Похлопай меня, не могу… Ой, не могу дышать… (Сквозь слезы и кашель обаятельно улыбается гостю.)
Джонатан. Зачем ты ее проглотила?
Мэрилин. Похлопай скорее, а то не могу…
Джонатан. Покажи мне, где тебя хлопать?
Мэрилин. Пожалуйста, тут, тут… Хотела ее пришить — а она…
Джонатан (осторожно похлопывает ее по шее). Ну, давай, буду тут…
Мэрилин (покашливает). Ты шею сломаешь мне, что ты, Джонатан…
Джонатан (осторожно похлопывает ее по спине). Слава Богу, в Америке столько жратвы, зачем еще надо кушать пуговицу…
Мэрилин. Нет, Джонатан, что ты делаешь!..
Джонатан. Что делаю? — Я тебя хлопаю.
Антон (Мэрилин). Есть упражнение, я покажу! Повторяйте за мной: делайте руки так — вверх… (И сам поднимает руки.)
Мэрилин и покашливает, и одновременно ему обаятельнейшим образом улыбается, и послушно поднимает руки вверх.
Антон. Вверх-вверх-вверх, сколько сможете… Так-так, хорошо, хорошо… А теперь глубоко-глубоко вдохните и воздух держите… (Джонатану.) Скажи ей, чтобы не дышала!.. Она дышит!..
Джонатан. А если, вдруг, лопнет…
Антон. Еще не дышите! Еще!.. А теперь опускайте руки!.. Можно! Жора, переведи!
Джонатан. Он говорит: ты такая красивая, Мэрилин, как родина-мать…
Антон. Пусть руки опустит! Вниз! Пора!.. Скажи, наконец, ей, что вниз надо руки, вниз!..
Джонатан. Он говорит, ты не женщина, ты — огонь!..
Мэрилин смеется, закашливается сильнее прежнего. Машет руками, уходит, все равно обворожительно улыбаясь гостю.
(Вслед.) Вода помогает! Лучше пей воду!
Антон (вслед). Надо дышать! Продолжать дышать! Переведи!..
Джонатан. Как ей дышать — она подавилась, видишь, бедная…
Антон (улыбается). Дыхание — жизнь, ты же знаешь…
Джонатан. Я знаю, я тоже, когда много хочу проглотить сразу, — я сразу же сам себе говорю: стоп, зараза, кушай потихоньку, а то будет нехорошо.
Антон (тем временем с интересом оглядывает жилище, рассеянно улыбается). Ну, если уже подавился — все же лучше дышать…
Джонатан. Лучше не давиться. Как это будет по-русски…
Антон. Чего по-русски?..
Джонатан. Как это будет по-русски — забыл, черт…
Антон (ближе подходит к карусели, разглядывает кукол). Какие они интересные… Откуда такие?..
Джонатан (мучительно вспоминает) Потом расскажу, не сейчас… Да успеешь ты, брось ты их…
Антон одним пальцем легонько толкает карусель — она вращается.
Память дырявая, все забываю, даже язык… Кстати, я теперь, Джонатан, Антоха, не удивляйся. В Америке Жора не говорят.
Антон. Да, я не знал…
Джонатан. Вот такие тут странные: Джонатан — вместо Жоры, Сэм вместо Семки…
Антон. Вижу тебя, наконец — не верю своим глазам!..
Джонатан. Ну, здрасти, я ваша тетя!..
Антон. До чего же я рад тебя видеть!
Джонатан. Да ладно…
Антон. Нет, очень!..
Джонатан. Ну, будет…
Антон. Серьезно!..
Джонатан. Я тут вспоминал… папаша твой, дядя Степан… он прощаться со мной не хотел. Обзывал предателем советской родины. А я молодой был, глупый. Плакал, обижался, лез к нему выяснять, почему нужно сидеть взаперти, когда можно не сидеть взаперти?.. Он мне опять плевал в лицо, кидался ботинками. Помню, один раз кинул утюг. Два сантиметра от уха — слава Богу, не попал. Потом он бежал за мной и кричал: предатель родины, предатель родины! Как ненормальный…
Антон (грустно улыбается) Он тебя любил.
Джонатан. А я его как любил! Больше, наверно, чем собственного отца. Вообще, Антоха, я вспоминаю, родители у тебя были — как самые настоящие родители! Помнишь, по воскресеньям они нас с тобой всегда брали с собой на рынок и покупали нам все самое вкусное? Ох, как я всегда ждал это воскресенье!..
Антон. Мама нам шила одинаковые рубашки.
Джонатан. Ох, какие это были рубашки!..
Антон. Иногда нас принимали за близнецов. В нашем парке — ты помнишь? — у фонтана, женщина гуляла с ребенком, а мы с тобой пускали бумажные кораблики, а она, вдруг, закричала: сыночек, смотри на живых близнецов! Мы были одеты, как близнецы, и, видимо, чем-то похожи…
Джонатан. Я еще помню: у меня было свое место за вашим столом.
Антон. Да, ты помнишь?
Джонатан. А как же: по левую руку от дяди Степана, по правую — от тети Луизы!
Антон. Помню, однажды тебя с нами не было, я нечаянно уселся на твоем стуле — те наши венские стулья, ты помнишь?
Джонатан. Я помню!..
Антон. Папа мне строго сказал: тебе что, своего места мало? Тут Георгий сидит!
Джонатан (горестно качает головой). Тетя Луиза, дядя Степан…
Антон. Он так и сказал: тут сидит Георгий!
Джонатан. Милые люди… дорогие люди…
Антон (на глазах слезы). Мамочка… мама…
Джонатан. Люди… такие люди…
У обоих на глазах слезы, оба растроганно молчат. Появляется Мэрилин. Точнее — возникает. Очень красивая. В розовом платье, дорогие украшения.
Мэрилин (величаво, обворожительно). Хай!..
Джонатан (заметно, расстроен, шмыгает носом). Мэрилин, извини, сильно хочу в туалет. (Уходит.)
Антон и Мэрилин смотрят друг на друга, улыбаются. Долго так улыбаются…
Антон. Простите… я, кажется, знаю слово: гуд морнинг…
Мэрилин (радостно, словно всю предыдущую жизнь дожидалась только этого слова). Монинг! Монинг!.. (Быстро протягивает ему руку.) Вы, оказывается, говорите по-английски? А мне Джонатан не сказал, что вы говорите по-английски! Откуда у вас такой прекрасный английский?
Антон (осторожно пожимает ее руку). Мне тоже очень приятно… Я — рад…
Мэрилин (чарующе улыбается). Меня зовут — Мэрилин… Очень приятно.
Антон. Что вы сказали?..
Мэрилин (кричит, видимо, в надежде, что громче понятнее). Меня зовут — Мэрилин! Я — Мэрилин! Мэрилин, Мэрилин — я!.. (Ослепительно улыбается.)
Антон (тоже почему-то кричит). А-а, понимаю! Мэрилин! Имя! Ваше!
Мэрилин (радостно). Да! Да! Я — Мэрилин! Мэрилин!
Антон (тоже радостно). Да! Мне сказали! Мне Жора сказал!..
Смеются, не выпуская рук. Наконец, стихают. Выражение лиц — радостное.
Мэрилин. А… А вас как зовут?
Антон. Что, простите?..
Мэрилин (тычет в него пальцем). Имя! Имя! Ваше!.. Я хочу знать, как вас зовут! Вас!..
Антон. Понял! Меня! Я понял!.. То есть, хотите узнать моя имя? Я понял!.. А что, разве Жора вам не говорил?
Мэрилин. Жёра?..
Антон. Джонатан! Жора! Он же — Джонатан!..
Мэрилин (удивлена). Вы — Джонатан?.. Как, разве вы тоже Джонатан?..
Антон. Я не Джонатан… Господи, как трудно без языка… Он — Джонатан! Я — Антон! Антон!..
Мэрилин (радостно машет головой). Антуан! Антуан! Джонатан говорил: Антуан!..
Антон. Антуан! Можно — Антуан! По-вашему — Антуан, по-русски — Антон… (Смеется.)
Мэрилин (тоже смеется). Вы — Антуан, да… А Джонатан — это он, теперь понимаю…
Антон. Нет-нет, я не Джонатан, не Джонатан… (Смеется.)
Мэрилин. А, мне понятно, понятно… (Смеется.)
Антон. Понимаете?
Мэрилин. Да… Да… Да…
Рук по-прежнему не отпускают, улыбаются. Молчат, улыбаются. Наконец, он ее отпускает.
Антон. Да… Вот так, значит… Да… Это интересно… Вот… (Улыбается.)
Мэрилин (не понимает, но тоже улыбается). Что вы сказали?..
Антон (улыбается). Правда, интересно, интересно…
Мэрилин (улыбается, мотает головой, наконец, ломанно говорит). Нэ панымаю…
Антон (улыбается). Нет, ничего не сказал… Просто хотел вам сказать: все это вери-вери интерестинг — для меня!
Мэрилин (радостно). О, ду ю спик инглиш?
Антон (сразу поднимает руки кверху). Ноу! Ноу! Два слова буквально из школы запомнил!.. Мы были детьми — нас плохо учили!.. Знаете, Гитлер, Сталин, воойна, коммунизм, все такое!.. К тому же, признаться, я и сам — лентяй. Я говорю — лентяй!.. Как же это будет по-английски… Лентяй, Боже, лентяй… Забыл! Забыл!..
Оба смеются. И, кажется, вовсе не важно, что они друг друга не понимают — они приятны друг другу. Это заметно. Они не замечают, когда появился Джонатан и как он на них смотрел… Джонатан неторопливо достает флягу, отвинчивает пробку, прикладывается, крякает. Антон и Мэрилин вздрагивают.
Джонатан. Все, Мэрилин, я пошел. (Прикладывается.)
Мэрилин. Что ты сказал?..
Джонатан. Мм… Разве я говорил с тобой по-русски?
Мэрилин (улыбается). Но я не расслышала, что ты сказал…
Джонатан. Я сказал: все, хватит, пошел, времени больше нет.
Мэрилин (улыбается Антону). Почему, Джонатан, не уходи… Может быть, подожди еще немножко…
Джонатан. А чего мне еще ждать?
Мэрилин (по прежнему улыбаясь Антону). Я не знаю, мы же друзья… Ну, побудь еще с нами… Подскажешь, что надо делать…
Джонатан. Что делать — подсказать… Мм… Это русским, Мэрилин, всегда интересно: что надо делать? Ты — американка, ты сама должна знать, чего в таких случаях делают.
Мэрилин. Но — я не знаю, Джонатан… (Улыбается Антону.) Я — правда — не знаю…
Джонатан задумчиво глядит на Антона. И снова — на Мэрилин.
Джонатан. Антоха! Хочешь иметь со мной настоящий мужской разговор?
Антон. Да, конечно… Я, собственно, дожидался этой минуты много лет… О многом мне надо с тобой — и сказать, и услышать, да и вообще… (Улыбается.) Но это, наверное, — потом, да?
Джонатан. Это — потом. Ты ведь приехал сюда насовсем?
Антон. Нет… я не знаю… я как бы не знаю, ты знаешь…
Джонатан. Не отпущу. Попался. Теперь ты от меня ни на шаг, все, брат… (Берет старого товарища под руку, ведет к креслам.) Давай-ка, Антоха, сядем сначала, чтобы нам было хорошо… Тут — ты увидишь — сначала садятся, потом ногу кладут на ногу… (Усаживает друга.) Пьют кофе, виски… туда-сюда… Курят немножко… (И сам тяжело опускается в кресло.) А ты, брат, чего, разве уже не куришь?
Антон. Я бросил… Давно… (Достает из кармана пачку сигарет.) Наверное, лет пятнадцать уже… А эти я в самолете купил. Иногда, вдруг, когда волнуюсь, захочется — и закуриваю… (Закуривает.)
Джонатан (тоже достает сигареты). Мы как бы волнуемся, Мэрилин… Ничего, если будем курить?
Мэрилин. О, я тоже чего-то волнуюсь…
Джонатан. Что, тоже хочешь курить? На, на здоровье, кури.
Мэрилин (неуверенно). Я не знаю… а он, твой друг… ты не знаешь?..
Джонатан. Что — я не знаю — мой друг?..
Мэрилин. Ну, он же оттуда… Мне кто-то рассказывал… Даже, мне кажется, по телевизору: у них там, если женщина курит, — ее сразу сажают в сумасшедший дом и не дают рожать.
Джонатан (извлекает бутылку, отвинчивает пробку). А что, разве ты уже хочешь рожать?
Мэрилин (улыбаясь Антону). Нет, я не знаю… Он все-таки гость… А, вдруг, он обидится… Может быть, спросишь?
Джонатан. Сейчас. (Прикладывается к фляге.) Мм… Ты выпить хочешь?
Антон (расслаблено). Не знаю…
Джонатан. Кури, Мэрилин. Он сказал — можно. Держи. (Протягивает ей пачку сигарет.)
Мэрилин (благодарно улыбается Антону). Спасибо, сейчас… (Поднимается и приносит целый поднос сигаретами.) Я держу для гостей, вот… Иногда я сама… Пожалуйста, угощайтесь… (Джонатану.) Скажи ему, пусть угощается… (Антону.) Эти курите! Попробуйте! Эти приятные, легкие!..
Антон (ей улыбается, гасит свою сигарету, с удовольствием угощается). Вы очень добры… Благодарю…
Джонатан, сощурившись, разглядывает пачку.
Мэрилин. Сама я не курю, а с людьми — иногда… (Щелкает зажигалкой.) Пожалуйста, Джонатан, переведи…
Джонатан (лениво). Потом…
Мэрилин. Молодежь сейчас вся курит… (Прикуривает.) Им это нравится. Тоже не зря, ведь правда?.. Ну, а мне нравится — что нравится молодым.
Разумеется, Антон ни слова не понимает. Однако, кивает. Ибо интонация располагает…
(Вздыхает.) Жалко только, ты все можешь делать, как будто ты молодая, вот только молодой уже не будешь…
Джонатан опять прикладывается к бутылке.
Антон (блаженно затягивается). О, как приятно… Как будто меня отпустила тяжесть, мне стало легко, я даже могу полетать… (Тихо смеется.)
Мэрилин. Что он сказал?..
Джонатан. Он говорит: он молодой, он красивый, он сильный, как бык. Если его отпустить на лужайку — он там будет кушать траву и кричать, как ему хорошо.
Мэрилин. Он сказал, что ему хорошо?..
Джонатан. Он говорит, что ты тоже молодая, сильная, красивая. И что тебя тоже надо пустить на лужайку.
Мэрилин (смеется). Хорошо, Джонатан, скажи ему — я согласна…
Джонатан. Раньше подумай хорошенько.
Мэрилин. О чем? Да разве поможет?..
Джонатан. Все равно подумай. (Антону.) И ты тоже думай, как следует.
Антон. О чем?
Джонатан (прикладывается к фляге). Так, вообще… Надо думать. На всякий случай… Мм… (Удобно сползает в кресле, посасывает сигарету.)
И Антон, удобно устроившись, блаженно дымит. Молчат. Она улыбается мужчинам. Встает, приносит из бара бутылку виски, бокалы; опускается в кресло. Курят, молчат. Мэрилин и Антон улыбаются друг другу. Джонатан внимательно наблюдает за ними.
Джонатан. Так, значит, Мэрилин, ты сказала — да?
Мэрилин. Что?..
Джонатан. Ты будешь жениться на нем или не будешь?
Мэрилин (было пугается; впрочем, успокаивается, заметив, что Антон не понял). Ну, так сразу жениться… Надо хотя бы немного узнать друг друга… Все-таки мы не молоды — так сразу… Мне кажется, он не злой. Я права?
Джонатан. Он — добрый.
Мэрилин. Вот видишь. А как я почувствовала…
Джонатан. Мы были детьми, он яблоко делил, или хлеб, или колбасу — большой кусок всегда отдавал мне.
Мэрилин (одобряюще улыбается Антону). Очень красиво…
Джонатан. Он вообще такой: для друга надо — последние штаны снимет и отдаст.
Мэрилин. А сам в чем ходить будет?
Джонатан. В чем мама рожает — в чем!.. (Вдруг, смеется.) Ты знаешь, в чем мама рожает? Нет, не знаешь?.. (Смеется.)
Мэрилин (смущенно улыбается, поглядывает на Антона). Армейские шутки…
Джонатан. А что, без штанов — ведь удобно!.. (Хохочет.) Я правильно говорю — а! А!..
Антон (улыбается). Что говоришь?..
Джонатан. Я хочу знать, вот скажи: ты самые последние штаны можешь отдать?
Антон. Кому?
Джонатан. Ей!
Антон (смущенно улыбается). А зачем ей мои штаны?..
Джонатан. Неважно, ей нужно, отдашь? Я сказал, что отдашь. Что, я неправильно сказал? Не отдашь?
Антон. Ну, собственно, если очень нужно… Там, в сумке, пожалуй… А когда ей надо?..
Джонатан. Прямо сейчас. Она хочет прямо сейчас. Прямо не может терпеть, как хочет: прямо сейчас!
Антон. Но штаны у меня, ты скажи ей — если по правде — дрянь…
Джонатан. Ох, ты упрямый, да черт с ними, со штанами! Я ей сказал, что ты добрый! Я ей сказал, что ты, если надо, для друга ничего не пожалеешь!
Антон (вправду растерян). Но я… Я не знаю… Зачем эти жертвы?..
Джонатан. Фу, ты!.. Мэрилин, он очень добрый. Он хочет отдать штаны — немножко стесняется.
Мэрилин (с любопытством глядит на Антона). А, я как раз собиралась пойти, приготовить нам кофе… Я скоро… (Плавно удаляется.)
Антон. Ты пошутил? Что ли, серьезно?.. Да нет, старина, ты, правда, смеешься надо мной?..
Джонатан достает флягу — кажется, опустела. Невозмутимо наполняет огромный бокал виски — залпом выпивает. Мгновение морщится. Снова закуривает. Из бутылки остаток виски переливает во флягу.
Жорка, эй…
Джонатан. Смотри, я не шучу: тебе скоро 52 года.
Антон (улыбается). Кажется, столько же, сколько и тебе.
Джонатан. Давай лучше о тебе: и как ты тут будешь — старый, больной, одинокий, в чужой стране?
Антон. Почему я больной — я не больной…
Джонатан. Не больной — значит, будешь больным. Это, знаешь, дело такое… И старым будешь, и одиноким будешь, и несчастным… (Вдруг, пронзительно смотрит на старого товарища.) Или что, ты думаешь, ты все еще молодой?.. Или, ты думаешь, жить будешь всегда?..
Антон. Я так не думаю…
Джонатан. Ты так не думай. Ты — старик. Денег — нет. Языка — нет. Профессии…
Антон. Есть у меня профессия!
Джонатан. Ну, какая-такая у тебя профессия?
Антон. Ты же прекрасно знаешь: я — историк, философ…
Джонатан. Не знаю такой профессии. Сейчас любой дурачок — он философ. Кого ты здесь этим собираешься удивить?
Антон. Да, я, собственно, не приехал удивлять. Я приехал…
Джонатан. Зачем ты приехал? Не слышу. С этой дурацкой сумкой — и все? Что у тебя там — спортивный костюм? И все?.. Зачем ты приехал? Зачем??
Антон (тихо). Ты звал…
Джонатан. Я звал!.. Я его звал!.. Я сказал: приезжай — я не звал!.. Я сейчас о другом: без денег, без квартиры, без профессии, старый, больной, как ты будешь жить?
Антон молчит. Растерянно улыбается.
Я тебя спрашиваю, как большого, взрослого человека. Смотри, ты пойми меня правильно: я лично очень рад, что ты приехал, но ты понимаешь… Ты понимаешь, что я… Я тут сам 30 лет лапу сосу. На двоих одной лапы не хватит — так?..
Антон молчит.
Так или не так? Я у тебя спрашиваю.
Антон (улыбается с грустью). Потянуло к тебе… Да куда-то уехать, и даже неважно, куда… Чего-то в себе изменить, вокруг себя… Так получилось, я же нигде не бывал…
Джонатан. Ну…
Антон. Да мне-то много не нужно… И там ничего не имел, а тут мне… Как получится… Право, не стоит, и ты из-за меня не переживай… Если ты, правда, из-за меня… Бог даст, может быть, все образуется…
Джонатан (самому себе пальцем тычет в грудь). Бог даст — если Бог даст! А если не даст?
Антон(растерянно улыбается). Ну, тогда…
Джонатан. Что тогда? Не тогда!.. Смотри: ты Мэрилин видел?
Антон. Да, ты нас познакомил…
Джонатан. Хорошая женщина, да?..
Антон. Да…
Джонатан. Хорошая или нет? Только голову мне не морочь: нравится — или нет? Мне не морочь, ей не морочь. Да или нет?
Появляется Мэрилин. В новом ослепительно-серебряном наряде. Несет серебряный поднос с серебряными кофейными чашечками на серебряных блюдцах.
Антон (вдруг, срывается с места). Я помогу!.. (Хватается за поднос, тут же все опрокидывает — прямо на платье.) Боже мой, что я наделал… Простите меня, Бога ради, простите…
Мэрилин (и не думает сердиться, а смеется). Ничего-ничего… Совсем ничего страшного… Это не страшно… (Подбирает чашечки, блюдца с пола.)
Антон. Прошу вас, простите меня, даже не понимаю, как так могло получиться…
Мэрилин. Не надо вам волноваться, поверьте, не страшно, поверьте…
Джонатан. Умоляю, скажи ты ему по-русски, что страшного — ничего… Скажи побыстрее, а то он так побледнел…
Антон. Нет, видит Бог, я вам хотел помочь… Пожалуйста, это возьмите, кажется, не разбилась… (Виновато улыбается.) Не сердитесь, пожалуйста, очень прошу, не сердитесь, действительно…
Мэрилин (улыбается ему). Харашё, харашё… (Поднимается с колен, уносит опрокинутую посуду.)
Антон (сокрушается). Боже, до чего же неловко получилось… Она рассердилась, наверно, такое красивое платье…
Джонатан. М… Мм…
Антон. Жора, ты сердишься на меня? Я тебя подвел?
Джонатан. Х-ха, смотри: у нее таких платьев еще — миллион. Она может с утра и до вечера поливать их кофе, мороженным, пироженным, виски…
Антон. Я ей заплачу!.. Мы вместе пойдем и купим ей новое, самое красивое платье!..
Джонатан (смеется). Как же, мы купим!.. Ты знаешь, малыш, сколько у нее стоит платье? Ты за всю свою жизнь еще столько не заработал.
Антон. Ну, почему… Ну, да, сразу видно: женщина — необыкновенная…
Джонатан. Что, разглядел, наконец, нравится?
Антон. Нравится… Очень… Она отличается от моих знакомых… И незнакомых… Какой-то свободой, что ли… добротой…
Джонатан. Мэрилин очень добрая!
Антон. Может, наверно, услышать голос другой души…
Джонатан. Очень хорошо слышит! Как зверь слышит!
Антон (глядя на друга, улыбается). Ласковый, нежный взгляд… На тебя — я заметил — как-то по-особому смотрит…
Джонатан. А какая хозяйка!.. Хозяйка, Антоха, такая — по дому все делает сама!
Антон (улыбается). Невероятно…
Джонатан. К ней филиппинка приходит — ну, там уборку поделать, вещи, какие есть, постирать, обед там, полы, понимаешь, — все остальное она сама! Все сама, ведьма, делает, все!..
Антон. Жора, ты ее очень любишь?
Джонатан. Кого?..
Антон. Да нет, Бога ради, если не хочешь, — пожалуйста, не отвечай. Я тебя просто так спросил — ты меня прости… Да, я не должен был, ты извини…
Джонатан. А ты ненормальный. Ты что это?.. Это ты как бы заметил, как будто бы я в нее это?..
Антон (поднимает руки). Я у тебя ни о чем не спрашивал. Все, забыли, из памяти вытерли. Да, я не должен был, ты прости…
Джонатан. У меня же семья, ты же знаешь…
Антон. Я всех твоих видел на фото, действительно, как это я…
Джонатан. Семья для меня — ты знаешь, что такое? (Непроизвольно лезет в карман за флягой.) Я — как дерево, слышишь: от корней своих никуда не уйду.
Антон. Да, ты прав, брат, но я … По правде, такое вижу вокруг: живут все со всеми, на всех плюют, называется — современный мир… Ну, и ты, я подумал, вполне современный человек… Ну, и подумал: если ты прямо из аэропорта везешь сюда… Ну, мне показалось, ты первым делом решил меня познакомить с самым близким тебе человеком…
Джонатан. М… Мм…
Антон. Что, разве не так?
Джонатан. М… Смотри, мм… Мэрилин… М… Она — очень хорошая женщина. Даже чересчур. Ты потерпи, я потом тебе все про нее расскажу… Вот… Мм… Ну, ты тоже, короче, хороший человек… Мой друг, мы с тобой кашу ели…
Антон. Да, Жора…
Джонатан. Что?..
Антон. Целая жизнь была вместе, говорю.
Джонатан (задумчиво). Жизнь… Была… Жизнь… (Прикладывается к фляге.) Да чего ты ко мне привязался? Если бы я хотел, чтобы ты женился на моей жене, я бы тебя привез к моей жене! А так я привез тебя сюда, к Мэрилин!.. Тебе надо жениться на Мэрилин!.. И, пожалуйста, ты на ней женись, это очень приятно, все!..
Только мгновение — тишина.
Антон. Мне — жениться?..
Джонатан (опять, вдруг, взрывается). Я сказал, что — жениться! На Мэрилин!! Тебе!!!
Появляется Мэрилин. В ослепительном золотом наряде. Несет золотой поднос с золотыми кофейными чашечками на золотых блюдцах. Антон резко встает.
Мэрилин (испуганно). Я сама, пусть сидит! Джонатан, я прошу тебя, ты ему объясни, что я сама все сделаю, а он пускай отдыхает… (Антону.) Пожалуйста, я сама, отдыхайте, пожалуйста…
Джонатан. Антошка, садись. Тебе говорят. А то, не дай Бог, еще чего-нибудь разобьешь.
Антон все стоит. Джонатан тянется рукой, тащит его, силой усаживает.
Садись, когда просят! Женщина хочет нам сделать приятно — не надо ей мешать. Да сиди ты, бандит…
Тем временем она расставляет сервиз на столе, разливает кофе.
Мэрилин (ласково улыбается). Почему это наш гость, вдруг, загрустил?
Джонатан. Это он, Мэрилин, не грустный, это он такой задумчивый.
Мэрилин (светски). Интересно узнать, почему он задумчивый?
Джонатан. Мэрилин, потому что… Мм… Кто там родился — тот очень любит подумать. Надо, не надо… Это — он думает!
Мэрилин (улыбается Антону). Пейте, пожалуйста, кофе, вкусный… (Протягивает блюдце с чашечкой.) И нежно-пахучий, как любовь…
Антон (очень тихо). Спасибо… Спасибо…
Джонатан. Ох, Мэрилин, надо же так сказать… Антошка, она говорит, что кофе у нее пахнет — как любовь!
Мэрилин (обаятельно улыбается). Лав, Лав…
Джонатан. Х-ха, она говорит: как выпьешь — так сразу в нее влюбишься и умрешь!
Мэрилин (счастливо улыбается). Что ты сказал?..
Джонатан. Ничего. Я, как дурак, долго не мог понять, чем пахнет твой кофе. Теперь знаю: оказывается, кофе пахнет любовью!
Мэрилин. О, да! Мне еще бабушка Шер говорила: любовью, Мэрилин, пахнет все, что вкусно пахнет!
Джонатан. А, это она хорошо говорила, старая карга… Помню, как она всегда одевалась во все белое. Я еще очень удивлялся: жить ей осталось десять минут — она одевается, как невеста!
Мэрилин. Ты, наверное, забыл, Джонатан: бабушка Шер была очень красивой.
Джонатан. Да?.. А я что сказал?.. Я разве чего-то другое говорил?
Мэрилин. Ты сказал — она была безобразной…
Джонатан. Бабушка Шер? — Никогда… До сих пор помню: ужасно замечательная была красавица, бабушка Шер… Помереть мне на этом месте — красавица была из красавиц, бабушка-карга-Шер! Ну, просто она была такая жуткая бабушка-красавица!..
Мэрилин (не выдерживает, смеется). Джонатан, перестань…
Джонатан. Нет, знаешь, я теперь точно вспомнил: твоя бабушка была похожа на любовь!
Мэрилин (смеется). Ну, я прошу, Джонатан…
Джонатан. Ох, а еще она была похожа на страшный сон — бабушка Шер!
Антон неожиданно встает, бессмысленно идет в одну сторону, сразу в другую… Зачем-то толкает карусель…
Антон. Извините… я должен уйти… (Решительно подхватывает на ходу свою кошмарную сумку.) Спасибо за кофе, за уют, тепло… Простите меня и прощайте… (Скрывается.)
Тишина.
Джонатан. М… Мм… Интересно… (Блаженно разваливается в кресле, прикладывается к фляге.) Мм…
Мэрилин — как сидела — сидит в кресле. Как по инерции: как улыбалась — так улыбается. В руках золотая чашечка на золотом блюдце. Свет убывает. Карусель с куклами вращается.
Часть вторая
И опять это удивительное жилище. За столом в атласных халатах, строго и чинно сидят четыре куклы. Возле каждой — подсвечник, свеча. Появляется Мэрилин. Она — в белом. Выглядит потрясающе — как, наверно, невеста Бога… В руках у нее бутылка шампанского. Пробка выстреливает, она разливает шампанское по бокалам. Наконец, и сама садится во главе стола.
Мэрилин. Ну, все готово? (Оглядывает кукол.) Что, можем уже начинать? (Чиркает спичкой, запаляет свечу возле себя.) Или, может быть, только еще чуть-чуть подождем? (Встает и подходит к двери; прислушивается.) Боже, как тихо на земле… (Медленно возвращается к столу, задумчиво улыбается.) Досчитаем до ста — он придет — мы начнем… Один, два, три, четыре, пять, шесть… Наверное, заметили, какое у него доброе интеллигентное лицо, мягкие, тихо светящиеся глаза… Двадцать один, двадцать два, двадцать три… Он говорит непонятно, но его хочется слушать… (Вздыхает, оглядывает кукол.) Хорошие вы мои, все терпите, все прощаете… (Опускается на стул, берет в руку бокал, высоко поднимает.) Позволь мне, я пью твою память, Том Болдуин, моя самая первая, самая великая любовь!.. (Пригубливает, ставит бокал, откидывается на спинку стула, закрывает глаза, мгновение молчит.) Странно, я долго не могла понять, почему люди так помнят свою первую любовь… А — просто: оказывается, мы были юными. Мы были прекрасными. Ты был прекрасен, Том Болдуин… (Задумчиво смотрит на куклу красавца, улыбается; встает, приближается к кукле, кладет ей руку на голову.) По утрам почему-то всегда просыпалась раньше тебя. Видела красное, уплывающее вверх солнце, и тебя — спящего… (Улыбается воспоминанию.) Ты улыбался во сне. Когда я потом спрашивала, что ты видел и чему улыбался — ты улыбался, как мог улыбнуться только ты один, целовал меня и говорил, что видел меня и улыбался мне. Даже если ты это придумывал — все равно, Том, это было красиво… Куда-то ты ушел, исчез навсегда, мой любимый, — что делать! — но ты оставил мне свою любовь, свою улыбку… (Зажигает свечу возле куклы Тома, задумчиво глядит на хрупкий огонь; переводит глаза на «смуглую» куклу.) «О, ты прекрасна, возлюбленная моя, ты прекрасна; глаза твои голубиные под кудрями твоими; вся ты прекрасна, возлюбленная моя, и пятна нет на тебе»… (Промокает платком набежавшие слезы.) Ты видишь, Иосиф, я помню твои стихи, я их не забыла… Так рассказать о нашей любви мог только ты… С той поры, как ты покинул меня, я таких прекрасных слов уже больше не слышала ни от кого… (Зажигает свечу возле Иосифа.) Где же ты брал их, эти слова, мой любимый? Наверное, их тебе нашептывали небеса… (Переводит взгляд на японца.) О, Хидзиката-сан, мой самый нежный и самый молчаливый… Мой тихий японец с говорящими глазами… Никогда не забуду, как мы бродили по набережной, крепко взявшись за руки, как провожали солнце, тонувшее в море, и обещали друг другу любовь, похожую на сон… (Перебирается поближе к кукле южноамериканца.) Мой четвертый возлюбленный супруг — дон Ларетта Энрике Родригес! (Изящно опускается перед куклой на колени.) Не встречала мужчины, столь одаренного одновременно — столь нежной душой и такими деньгами… Обычно такое не часто сочетается в одном человеке. Но в вас почему-то счастливо сочеталось. А как вы шептали мне: ты — мое главное богатство, Мэрилин, ты!.. А я вам верила. Я верила… (Оглядывается на дверь; мгновение прислушивается.) Боже мой, Лондон, Париж, Калькутта, Венеция, Буэнос-Айрес!.. А сладкие ночи на яхте Санта-Ларетта!.. А далекий плеск волн и близкий свет звезд… И любовь, дон Ларетта, наша любовь без конца, без начала, без слов и без боли — о, эта удивительная любовь…
Появляется Антон с сумкой.
(Она — одними губами.) Антуан…
Антон. Простите, Мэрилин…
Мэрилин (очень тихо опять повторяет его имя). О, Антуан…
Антон. Простите, я, может быть, помешал, но я заблудился… Куда-то пошел и долго плутал где-то… Потом почему-то опять оказался возле вашего дома… Действительно, очень странно: как в лабиринт попал…
Мэрилин поднимается с колен, молча глядит на него, улыбается. Антон внимательно озирает комнату — будто ищет кого-то и не находит. Смотрит на кукол, ей растерянно улыбается.
Я Жору не вижу… Он еще тут?.. Или уже ушел?.. Что, ушел?..
Она все молчит, улыбается.
Я хотел ему предложить, если бы он меня смог проводить до гостиницы… Или хотя бы мне только показать, в каком направлении двигаться… (Машет куда-то рукой.) Туда, верно?.. Там, где статуя? В смысле — Свободы?.. Нет, не туда?.. (Вопросительно глядит на нее.) Так уже было со мною: ужасно теряешься, когда, вдруг, оказываешься ночью в незнакомом месте… Особенно, без языка, если не можешь спросить…
Все та же загадочная улыбка на ее лице.
А что — он давно ушел?.. Наверно, обиделся на меня… Я никого не хотел обижать, но так получилось… Он ничего такого не просил передать для меня? Может, хотя бы записку?..
Мэрилин. Хорошо, что вернулся, Антуан. Мы тебя ждали. Мы — все…
Антон. Что вы сказали, простите…
Мэрилин (медленно к нему приближается, доверчиво кладет ему руки на плечи). Ты прошел долгий путь. Ты голодный? Ты хочешь поесть? Ты устал? Ты хочешь умыться? Сменить одежду? Лечь и закрыть глаза? Уснуть, ни о чем не думать?
Антон (растерянно улыбается). Простите, но я не понимаю…
Мэрилин. Я сразу узнала тебя. Мне тебя нагадали. Давно, я ждала столько лет… Он будет с востока, у него будут грустные глаза и доброе сердце, на шее, за левым ухом у него будет маленькое родимое пятно…
Антон только разводит руками и нервно скребет себя пальцами за левым ухом. Она улыбается, ласково его поглаживает за левым ухом.
Ты будешь со мной, тут, тебе будет легко и приятно. Ты больше не будешь сражаться за то, чтобы униженно выживать в этом бессмысленном мире. Ты будешь просыпаться, когда ты захочешь, смотреть на небо, видеть солнце, луну, звезды, думать о приятном и надеяться на приятное. А я буду тебя охранять от беды, от тоски, от непогоды. Ты увидишь другие страны, узнаешь другую жизнь. Все у нас будет с тобой хорошо, легко и приятно… (Берет его за руку, ведет за собой.) Идем, я тебя познакомлю с моими мужьями…
Антон (не идет, пытается объясниться). Простите, если скажу… Мы мало знакомы, мне трудно…
Мэрилин (тянет). Идем же, идем, идем…
Антон. Но я не готов жениться! Я не могу, не хочу!..
Мэрилин (останавливается, улыбается ему, спрашивает с интересом). Что? Что?..
Антон. Я хотел ему объяснить — не смог. Я себе обещал не жениться.
Мэрилин (смеется). Ты что, их боишься? Не бойся, они — только куклы, а ты, Антуан, такой живой… (Опять тянет.)
Антон (пытается удержать). Но я уже был женат, понимаете? У меня там остались: бывшая жена, сын, две маленькие внучки, понимаете? И снова, опять мне в семейную жизнь, в эту смуту, проклятья — зачем?.. Я поклялся себе — не жениться… Не за тем я приехал, поймите!..
Мэрилин (улыбается, кивает). Нэ панымаю, нэ панымаю… (Куда-то опять тянет его за собой.)
Антон (в отчаянии). Говорю, не могу жениться — я говорю!..
Мэрилин (тянет, смеется). Смотри, познакомься, не бойся: вот он — Том Болдуин, мой первый муж! (Счастливо улыбается.) Что, правда же, он красивый? Мой воин, мой ковбой, мой Бог!.. Ну, пожми ему руку, не бойся… Да не бойся же… (Сама скрепляет руку Антона с куклиной рукой, смеется.) Ну! Ну! Ну!..
Антон выглядит крайне растерянным и смущенным.
А теперь познакомься с Иосифом. Он был поэтом. Лучшим в Нью-Йорке, в Америке, в мире, во вселенной!.. (Берет Иосифа на руки.) «На ложе моем ночью искала я того, которого любит душа моя, искала и не нашла его!.. (Поднимает куклу высоко над головой.) Встану же я, пойду по городу, по улицам и площадям, я буду искать того, которого любит душа моя! Искала я его и не нашла его!..» (С восторгом глядит на Антона.)
Как же это красиво, правда? По-моему, лучше и не сказать. Пожми руку гостю, Иосиф! (Кажется, кукла с удовольствием потянулась рукой к Антону.) И ты, Антуан, и ты!.. Ну! Ну!.. (Смеется.)
Будто завороженный, Антон легко касается куклы рукой.
Мой третий супруг — Хидзиката-сан! Мой четвертый супруг — дон Ларетта Энрике Родригес! Мой пятый супруг…
Антон (внезапно кричит). Я все равно не хочу жениться, я не готов!.. Но я же сказал: не готов, не хочу!.. Извините меня: не хочу!.. (Схватив сумку, исчезает.)
Тишина. Мгновение она стоит — как стояла. И куклы сидят — как сидели. Наконец, она медленно, устало бредет к столу, опускается на стул, сидит… Вдруг, странно смеется. Или — плачет?.. И даже у кукол выражение лиц в эту минуту — сочувствующее… Она молча, внимательно разглядывает кукол.
Мэрилин. Ну, чего вы уставились — эй… Какие-то у вас лица — как будто вам жалко меня… Особенно это касается вас, дон Ларетта. Вы были живы — были занудой и ныли по всякому поводу, вы и сейчас тут сидите с таким видом, как будто вас медленно поджаривают там, в аду. Нет, мой сеньор, если кого и поджаривают изо дня в день — то это меня. Меня!.. Что вы наделали? Люди меня боятся. Шепчутся за спиной: это она, та самая, возле которой мужья не живут. Женщина-вамп! Женщина-смерть! Женщина!.. (Строго восстает.) Что, разве это действительно так?.. (Отшвыривает дона Ларетта, хватается за японца, возносит над головой.) Разве я виновата хоть в чем-то? Разве я убивала вас? Или я вам делала плохо? Не любила вас? Не лежала у ваших ног? Не молилась на каждого?.. (Отшвыривает японца, хватается за поэта.) Ты думаешь, я не знала, откуда твои стихи? И кто их придумал? И для кого?.. Я хотя бы раз об этом сказала?.. Или дала как-то понять?.. Хотя бы — намеком?.. А только я все равно плакала над ними и только я все равно просила тебя: еще читай! Еще!.. (С тоской глядит на куклу Тома Болдуина. Берет его на руки, ласково гладит. За петельку подвешивает на карусели.)
Что же вы, милые мои, сговорились? Вы меня превратили в похоронное бюро. Я боюсь уже света, людей, жизни… Я вижу впервые мужчину — первое, что я вижу: как он лежит в разверстой могиле. И себя в порванных одеждах, в слезах и горе… (Всхлипывает. Ей себя жаль. Подбирает японца и сдувает с куклы пыль. Подвешивает.) Ладно бы, если бы вы меня не любили… Или — ну, если бы я не любила вас… Сколько есть женщин: муж умирает — у них праздник. Все для них расцветает. Новая жизнь. Я же — все помню, всех люблю, но почему-то страдаю, страдаю… (Поднимает с пола дона Ларетта и тоже сдувает с него пыль, поправляет одежду.) Господи, кто придумал любовь?… Кто придумал смерть?.. Кто придумал одиночество?.. (Всхлипывает.) Покинул меня, мой любимый… Оставил мне столько денег, а чего мне теперь с ними делать?.. (Устраивает куклу на ее законном месте — на карусели.) Конечно, спасибо тебе, мой любимый: я богатая, все у меня есть… Но если бы знал ты — одновременно — какая я бедная и как мне ничего не нужно… (Появляется Джонатан. Он — нетрезв. Вполне даже можно сказать, что он — пьян. Нетвердо ступая, направляется к ней.)
Джонатан. Куда ты меня посылала — там я его не нашел…
Мэрилин (торопится ему навстречу, чтобы поддержать). Ой, Джонатан, как ты ходишь, держись, ты же упадешь…
Джонатан (за нее цепляется, как утопающий за соломинку, наваливается на нее всей своей тяжестью). А правда: я не искал — и не нашел… Мм… М… Мэрилин, ничего, ты не бойся: если я упаду — я опять встану… М… Ох, какая ты хорошая женщина, как ты хорошо меня держишь…
Мэрилин (держится изо всех сил). Ты безумно тяжелый…
Джонатан. Неправильно говоришь, Мэрилин: я не тяжелый — я сильный… Смотри, вот, если хочешь, потрогай меня, какой я сильный… (Напрягает руку.) Тут трогай, тут… Можно-можно, не бойся… Ты чего, не хочешь меня потрогать?..
Мэрилин. Я верю, потом… Все равно ты тяжелый… А сам ты не сможешь держаться?
Джонатан. Черт, я как будто… Сейчас… Я почему-то сегодня так надрался, меня теперь так качает, как будто я на очень маленькой лодке, а вокруг меня плавают — такие большие волны… А чего это я так надрался, Мэрилин, мне интересно… Что, ты не знаешь?.. Ах, Боже мой, старый товарищ приехал — Антоха!.. Антоха, Антоха…
Мэрилин. Он только что был тут — опять исчез… Он очень странный. Я ничего не понимаю. Может быть, ты понимаешь?
Джонатан. А черт его знает, Мэрилин… У меня мозги есть, я думаю: разве умный человек от тебя убежит? Он умрет — а не убежит!
Мэрилин. Не надо про это, прошу!..
Джонатан. Про это — м… Это — м… Не про тебя — мм…
Мэрилин. У него умные глаза, добрый взгляд, он, кажется, интеллигентный человек, но он — странный…
Джонатан. Именно, Мэрилин!.. Ему 52 года, а его послушаешь — он говорит, как будто он мальчик!..
Мэрилин (взмаливается). Стой… держись на ногах… мне тяжело!..
Джонатан. Ох, милая, извини, извини… Ты знаешь меня, мм… Что это я хотел сказать?.. Я, знаешь, когда его слушаю — мне тогда кажется, что все, что я понимаю про жизнь — что это, оказывается, не жизнь, вот… А про то, про что понимаю — как будто я понимаю совсем про другое!.. И совсем про другое я тоже, оказывается, не понимаю!.. То есть, я уже, Мэрилин, оказывается, ни хрена не понимаю — понимаешь?..
Мэрилин (с трудом, но все-таки как-то удерживает его). О чем ты сейчас говоришь, Джонатан, — я тоже не понимаю…
Джонатан. И я не понимаю… Ух, ты, какая волна побежала на меня, побежала…
Мэрилин. Держись за меня!
Джонатан. Да-да-да, я плыву, я держусь… Я еще очень сильный…
Мэрилин. Ты очень тяжелый. Пожалуйста, милый, если можно, дыши-ка ты в сторону, хорошо?..
Джонатан. Хорошо, как ты скажешь… Я могу для тебя совсем не дышать…
Мэрилин. Ты дыши, только в сторону, пожалуйста…
Джонатан. В сторону… (Вдруг, с силой выдыхает в сторону.) Х-ху!.. Так ты хочешь?
Мэрилин. Спасибо…
Джонатан. Х-ху! Х-ху!..
Мэрилин. Ты прости, не могу этот запах…
Джонатан. Х-ху! Х-ху! Х-ху!..
Мэрилин. Ну, зачем ты напился?
Джонатан. Я, Мэрилин… Х-ху!.. Мм, Мэрилин…
Мэрилин. Зачем, Джонатан?..
Джонатан. Мне немножко обидно, смотри… Х-ху!.. Я его встретил, я ему говорю — х-ху!.. Смотри, говорю, какая земля — х-ху!.. На этой земле, говорю, будет у тебя дом и семья — х-ху!.. А он мне говорит: дом и семья — х-ху!.. Говорит, оказывается, дом и семья — только гири на ногах и очень мешают нам летать!..
Мэрилин. Джонатан, ты опять дышишь — я же попросила…
Джонатан (в сторону). Х-ху!.. Я, значит, как червяк, должен ползать, а он, значит, как птица летать!..
Мэрилин. Он хочет летать? Он тебе так сказал?
Джонатан (в сторону). Х-ху!..
Мэрилин. Но что это значит — летать? Что он имел в виду — ты понял?
Джонатан. Мм, Мэрилин, что ты… Ты понимаешь: когда летаешь там, высоко-высоко — тогда ты, значит, можешь оттуда на всех-на всех!..
Мэрилин (смеется). Но я же серьезно…
Джонатан. Х-ху!.. Бедная ты моя — х-ху!.. Ты такая хорошая — правда, а почему-то всегда достаешься каким-то козлам, рыбам, птицам…
Мэрилин. Опять ты за старое — не нужно…
Джонатан. Почему на меня, как на мужчину, не смотришь?
Мэрилин. У тебя есть жена, дети, внуки…
Джонатан. У всех есть жена, дети, внуки… А у всех есть еще радость в жизни, все еще кого-то трогают…
Мэрилин. Господи, Джонатан, мой бедный, давай, хочешь, и я тебя потрогаю… (Ласково его поглаживает по плечу.) Ты мой хороший друг, я тебя очень ценю… Смотри, я тебя тоже трогаю…
Джонатан (плаксиво). Японца привел, ты его увидела — у вас сразу любовь, как пожар… А я тебя столько лет хочу трогать…
Мэрилин (утешает его, как маленького). Но я же тебе плачу…
Джонатан. Что платишь — денег всегда не хватает…
Мэрилин. Ну, хочешь, я дам еще…
Джонатан. Х-ху, Мэрилин!.. (Тычется в нее и целует.) Давай, вместо денег мы будем это… (Целует.) Это мы будем, давай, а?.. Ох, хорошо будет, а?..
Входит Антон и замирает…
Мэрилин (как может уклоняется, смеется). Что — это?.. Чего ты от меня хочешь?..
Джонатан. Ну, это, Мэрилин, что?.. Утром проснулся, увидал мою змею, и серый потолок, и грязное окно, и старого паука на покарябанной стенке, и вспомнил потом тебя, и подумал… А, пропади все пропадом, лучше мы будем это… А, Мэрилин, а?..
Мэрилин (и удерживает, и уговаривает). Что это на тебя нашло, мой хороший?.. Успокойся, пожалуйста, так не нужно…
Джонатан (не успокаивается — но напротив, активизируется). Почему ты не хочешь, давай… (Тащит ее к дивану.) Ты хорошая, я тоже хороший…
Мэрилин. Джонатан, успокойся, не надо… Ну, зачем тебе это, вот странный… (Вырваться ей, однако, не удается.) Правда, какой же ты сильный, столько силы…
Джонатан (по видимости, основательно теряет рассудок, увлекает ее за собой и бормочет). Мэрилин, Мэрилин…
Мэрилин. Бога побойся, у нас же нет химии!..
Джонатан. Да и черт с ней, с химией, понимаешь… (Тащит.)
Мэрилин. Без любви!.. Но я не могу, я устала, ты прямо, как мальчик маленький…
Антон (не выдерживает). Жора! Георгий!..
Мэрилин. Антуан, помоги!..
Антон. Как ты можешь, она же не хочет!.. (Кидается на помощь.)
Мэрилин. Помоги, Антуан, ты видишь, он совсем потерял ум…
Антон (пытается ее оторвать). Отпусти ты ее, я прошу, отпусти…
Мэрилин. Антуан, мне так больно, не надо…
Антон. Она же моя!.. Ты сказал, что она — моя!..
Мэрилин. Ой, Господи, как мне больно, Господи…
Антон. Да пусти ты ее — прямо клещ…
Джонатан, по видимости, плохо соображает, чего от него хотят, он просто упрямо, изо всех сил держится за нее всеми руками.
Мэрилин. Платье порвали — ну, вот…
Антон. Так, значит, ты лгал мне, ты лгал!.. (Наконец, отбивает добычу.)
Мэрилин (тут же обнимает Антона). Антуан!..
Антон (возбужден схваткой, дрожит). Тогда ты подлец!.. Как был подлецом всегда!.. Всегда мною пользовался!.. Дружбой, вещами, женщинами!.. Ты всегда, ты всегда!..
Мэрилин. Только уже не бросай меня больше, прошу…
Антон. И в детстве ты мучил меня, и сюда ты позвал, чтобы мучить!..
Мэрилин. Пусть уйдет, я боюсь, он какой-то сегодня…
Антон (не в силах остановиться, выкрикивает обидные слова). Не верю! Я больше тебе не верю!..
Мэрилин. О, Боже…
Джонатан. Х-ху!.. (Вдруг, зажмурился, буйно затряс головой и дважды проплакал). Х-ху!.. Х-ху!.. (Нетвердо ступая, уходит прочь.)
Тишина.
Антон. Жора…
Мэрилин (удерживает). Не надо, пожалуйста, не уходи… Ты, ты…
Антон (растерянно). Он — ушел…
Мэрилин. Пусть уходит, оставь ты его, пусть…
Антон (мягко, но решительно отстраняется). Нехорошо, он — мой друг… Я обидел его…
Мэрилин. Подожди…
Антон. Я вернусь… Я должен ему сказать, он — мой друг… Я очень его люблю, я должен… Простите меня, простите…
Мэрилин. Но я же прошу тебя, я прошу!..
Он останавливается. Удивленно, как впервые, смотрит на нее.
Почему ты не слышишь меня, когда я прошу?.. Я вижу тебя впервые — впервые прошу!.. Я не знаю тебя, совсем не знаю — но все-таки прошу, я прошу!..
Тишина. Только кажется, слабое эхо где-то вдали шуршит: шуу, шуу… И свет, вдруг, в жилище странным образом меняется.
Я не знаю, что есть там, за небесами. Говорят, что-то есть. Дай Бог, чтобы было… Или мне не понять: куда все девается?.. Молодость, любовь, надежды — где это все?..
Молчат.
У меня нет детей, у меня нет семьи. Я живу взаперти и жду — может быть, еще что-то будет у меня?.. Может быть, еще не все потеряно?.. И будет радость?.. И будет любовь?..
Антон внимательно смотрит на нее. Она печально глядит на кукол.
Я любила их. Я молилась на каждого из них. Так получилось, я в жизни умею одно: любить… И хочу одного: быть любимой… Что, разве я много прошу?.. Немножечко счастья, немного тепла… Проснуться — увидеть рядом живое лицо… Услышать живое слово… Живые руки… Я не хочу одна, Господи, я не умею одна, разве так трудно, разве так невозможно?
Антон было делает шаг к ней навстречу — она тревожно спрашивает.
Что, ты думаешь, поздно?.. Уже ничего у меня не будет?..
Он опускает голову и молчит.
Ну, что, говори, говори!.. Ну, я же прошу тебя, я прошу! Я прошу!!.
Тишина.
Антон. Я, наверно, старею. (Отворачивается, отходит; вдруг, опять пристально смотрит на Мэрилин.) Я тоже все чаще вспоминаю детство: улицу, двор с детьми, парк с озером через дорогу, высохший фонтан, нищих послевоенных старушек, дерущихся из-за женщин военных, и по вечерам музыкантов во фраках, играющих странный вальс…
Откуда-то издали возникает вальс. Действительно, странный и красивый…
Что-то я там провинился, не помню… Родители заперли в комнате, сами куда-то ушли… Впервые остался совсем один и не знал, что мне с собой поделать… На окнах решетки — тюрьма… Вокруг — ни души… Зачем-то полез по стене за старым пауком под потолком — и упал… Больно ушибся, заплакал… Одноглазая кошка Матильда запрыгнула на подоконник, жалобно замяукала… Кто-то ей шерсть подпалил, пахло паленым… Я позвал ее, чтоб пожалеть — она испугалась, убежала…
Пристально смотрит на Мэрилин, делает шаг к ней.
Помню отчетливо свое первое ощущение одиночества — тогда меня поразившее… Мир был огромным, а я был маленьким… И я был чужим и не нужным этому огромному миру… Я боялся его и не понимал, зачем я явился в него?..
Делает еще шаг к ней.
Позабыл имя девочки… Маленькая девочка с синими глазами снизу смотрела на меня… Не знаю, откуда и как, вдруг, она возникала… Девочка из соседнего двора… И потом никогда не мог вспомнить, сколько времени мы молча смотрели друг на друга… Она, вдруг, сказала: хочу тебя полюбить.
Она делает шаг к нему навстречу. Молчат. Внимательно смотрят в глаза друг другу.
Бывают минуты — их долго помнишь, их любишь, по ним тоскуешь… Теперь-то я знаю точно — за жизнь таких минут наберется не много… Возможно, что в конце-то концов окажется, что они, эти несколько мгновений, и были моей жизнью…
Мэрилин (тихо, одними губами). Да…
Антон. Ты помнишь, нам было всего-то по шесть лет. Мы жили поблизости, можно сказать, почти рядом, но я словно увидел тебя впервые. Тогда я не знал, что мне ответить тебе… (С нежностью касается ее руки, затем осторожно, бережно берет ее руки в свои.) Ты, может быть, помнишь: я протянул тебе через решетку руку и сказал: давай дружить. Непостижимо, но ты, вдруг, прижалась губами к моей руке… (И он припадает губами к ее рукам.) Господи, девочка моя, как же я мог не узнать тебя сразу: та же улыбка, не похожая ни на какую другую, та же свобода, тот же покой… Скажи, это — ты? Ты?..
Мэрилин загадочно улыбается.
Ты, ты, конечно же, ты… Маленькая, странная девочка с синими глазами… (Целует ее глаза.)
Мэрилин. О, давно почему-то уже не синие…
Антон. А помнишь — я очень хорошо помню на тебе — серебряные сережки-звездочки… Точно такие — как в раннем небе. Ранние звезды… Они еще есть?..
Мэрилин. У меня было много звезд…
Антон. А еще твой огромный огненно-красный бант в косах… Ты-то сама его помнишь?..
Мэрилин молчит, загадочно улыбается.
Я помню его — точно я вижу его сейчас: красный, огненный, заплетенный в тяжелые косы…
Мэрилин (смеется). Ну, красный — как нравится, пусть будет красный…
Антон. Точно медные тяжелые цепи — косы…
Мэрилин (смеется). Вот, смотри, что осталось…
Антон (проводит рукой по голове, тоже смеется). А я тоже — вот… А у меня тоже — вот…
Мэрилин (смеется). Вот — все, что есть…
Антон. Да, вот и все… И у меня, и все…
Мэрилин. Через тысячу лет мы — какие, посмотри… (Смеется.)
Антон (улыбается). Да, странно, да…
Мэрилин. А еще через тысячу лет, вдруг, увидимся — что останется, а?..
Антон. Не знаю…
Мэрилин. Говорят, что душа остается, а?.. Наши души узнают друг друга, а?..
Тихо, неслышно появляется Джонатан.
(Она улыбается.) Опять сядем где-нибудь в уголку, возьмемся за руки и расскажем друг дружке все новости за последнюю тысячу лет…
Антон (тихо). Через тысячу лет я скажу: я хочу тебя полюбить…
Мэрилин (тихо). Я хочу тебя полюбить…
И снова, как было когда-то, в далеком детстве, тихо возникает мотив Вальса. И оба они плавно и красиво уплывают вверх по течению вечной, прекрасной, одинокой музыки… Темп ускоряется, музыка — все громче, кружение — все быстрее. И кружатся куклы-мужчины на вечной своей карусели… Влекомый неведомой силой, поплыл Джонатан, у него в руках кукла, прижата к груди. А темп все быстрее, а музыка — громче. Внезапно свет гаснет и Вальс обрывается, словно на полуноте… Возгорается свет — Джонатан стоит посреди жилища с куклой, прижатой к груди. По лицу текут слезы. Беззвучно вращается карусель.
Джонатан. Эх, Георгий, Георгий…
Старый ты дурень, Георгий…
Чего же ты хочешь, Георгий?
Хочешь жить?
Или хочешь умереть?
Или ты уже сам не знаешь, чего ты хочешь…
Ты — старый алкаш, брат.
У тебя плохо с памятью.
По ночам у тебя болят ноги и ты видишь плохие сны.
А только никто не скажет: «Георгий, отдохни…
Бедный Георгий… Хороший Георгий…»
Жену ты мало любишь, а больше ты никому не нужен.
Вот — конец…
Рукой размазывает слезы по лицу; осторожно опускает куклу на пол, лицом вниз; достает из кармана тонкую длинную веревку и дрожащими руками вяжет петлю. Неожиданно в ослепительно белом пеньюаре возникает Мэрилин. От чего и жилище, вдруг, осветилось. Джонатан быстро прячет руки с веревкой за спиной.
Мэрилин. Как хорошо, что ты здесь, мы хотели уже тебя искать — ой, чшшш… (Подходит к нему, доверчиво приникает лицом к его груди; шепотом.) Что это я раскричалась, Господи… Ах, наверно, я счастлива, мне так хорошо…
Джонатан (хмуро). Тебе хорошо?..
Мэрилин (шепотом). Хорошо, хорошо, чшшш… Спасибо тебе, спасибо, спасибо…
Джонатан. За что?
Мэрилин. Ой, не кричи, я прошу… Говори, пожалуйста, тихо, он — спит…
Джонатан. Он — спит?..
Мэрилин. Да, он уснул, он устал… Ты же знаешь, какая у него была долгая дорога… (Улыбается, вспоминая.) Представляешь, забылся прямо у меня на коленях…
Джонатан (не выдерживает и кричит). У тебя на коленях?..
Мэрилин. Что ты, Джонатан, что ты, я же тебя просила не кричать, разговаривать тихо-тихо… Ну, что с тобой? Ну, почему ты такой, вдруг, печальный? Все получилось, как мы хотели… Ты хорошо заработал… Не отворачивайся от меня, смотри на меня. А почему у тебя, вдруг, красные глаза?
Джонатан. Сегодня жара.
Мэрилин. Жара… Боже мой, бедный Георгий… Мой хороший Георгий…
Джонатан (вздрагивает). Что ты сказала?..
Мэрилин. Что, Джонатан?..
Джонатан. Как ты сказала: бедный… Повтори быстро: что ты сказала?
Мэрилин (ласково). Устал, милый… Очень устал… Глаза устали, сам устал… Иди-ка домой, мой хороший, отдохни, выспись, стань человеком… (Поглаживает его.) А завтра, пожалуй что — приходи… Ну, утром, когда ты проснешься… Или, пожалуй что — днем, можно даже попозже… Не торопись, хорошо?
Джонатан (хрипло). Что будем делать?
Мэрилин. Ну, длинная жизнь у нас, будем беседовать, пить кофе… Можем — хотите — пойти в русский ресторан на набережной. Ох, кстати, я про него совсем позабыла…
Он молчит. Она загадочно улыбается.
Бедный Джонатан… Хороший Джонатан…
Джонатан. Хорошо. Я пойду. Отпусти меня, Мэрилин.
Мэрилин. Ну, конечно… Сейчас… Сейчас… (Объятий не отпускает.)
Джонатан (удивленно на нее смотрит). Ну, ты отпустишь меня?
Мэрилин. Отпущу… Джонатан… скажи… (Странно, вдруг, смотрит на него.) Что это у тебя, на шее, за левым ухом?..
Джонатан. Х-ху, Мэрилин!..
Мэрилин. Что?..
В роскошном атласном халате, с бокалом шампанского в руках появляется Антон. Видит друга в нежных объятиях Мэрилин — роняет бокал…
Антон (тихо). Мэрилин… Боже мой, Мэрилин… (Быстро уходит.)
Мэрилин. Антуан! Антуан!.. (Торопится следом за ним.)
Джонатан же остается один на один с петлей… Только одно мгновение он колеблется… Решительно направляется к карусели, закрепляет веревку, проверяет на прочность. Затем поднимает с пола куклу, старательно затягивает на ее шее петлю, совершает повешение. Тут только мы замечаем удивительное сходство куклы и палача… Он решительно направляется к выходу. Впрочем, что-то его останавливает. Достает чек, возвращается к кукле, прикрепляет у нее на груди — наконец, уходит… Выбегает Антон, на ходу застегивается, отшвыривает от себя атласный халат, хватается за сумку — тут ему дорогу перегораживает Мэрилин.
Мэрилин. Не пущу, не пущу…
Антон. Ничего не получится, нет…
Мэрилин. Антуан…
Антон. Не хочу, уже было со мной — и ложь, и коварство, и ненависть, и тоска…
Мэрилин. Я опять не понимаю тебя! Господи, что ты такое говоришь?..
Антон. Я вас не понимаю! Я ухожу! Это были не вы!
Мэрилин. Что?..
Антон. Да! Да!.. Мне только на миг показалось — мы оба из детства, и, может быть, что мы нужны друг другу! Но мы не нужны! Мы не нужны!..
Мэрилин. Как мне понять тебя, Антуан?.. Что надо сделать?..
Антон. Чушь! Чушь!.. Эта жизнь — только дурацкая череда пошлых и плоских картинок! Мне надоело глядеть на них — пустота!.. Я верить хочу, наконец, — в Бога, в людей, не в кукол! (Идет к карусели.) В Бога, людей, не в кукол… (Замечает убиенную куклу Джонатана и, вдруг, затихает.)
Мэрилин (тоже видит повешенную куклу). О, Джонатан… (Тишина; она плачет.) Бедный Джонатан, что ты сделал с собой?.. Зачем ты так поступил с собой, мой хороший?..
Антон (тоже в слезах). Жора, брат…
Мэрилин. Боже мой, Боже, чего тебе недоставало в этой жизни?.. (Берет чек и рвет.)
Антон. Ах, что же ты натворил, брат, брат…
Мэрилин. Я для тебя ничего не жалела, я бы тебе все отдала…
Антон. И все это ты — из-за меня, брат?..
Мэрилин. Ничего не сказал, не попрощался…
Антон. Брат, Жора, прости…
Мэрилин. О, Антуан, как мне больно, мне плохо… (Обнимает его и плачет.)
Антон. О, Мэрилин… Мэрилин… Мэрилин… (Тоже ее обнимает и тоже плачет.)
Мэрилин. О, мой бедный Антуан…
Антон. Мэрилин… Мэрилин…
Мэрилин. Антуан…
Тихо звучит Вальс. По мере того, как музыка набирает силу — свет медленно меркнет. В темноте Вальс звучит в полный голос — это кружение звуков, кружение судеб продолжается — потому что только Она вечная. Ярко вспыхивает свет — карусель уже в центре жилища, вращается быстро, вращая шесть кукол, одетых в атлас. Появляется Мэрилин. Она — в голубом. Выглядит потрясающе — как, наверно, невеста Бога…
Комментарии к книге «Вальс одиноких», Семен Исаакович Злотников
Всего 0 комментариев