Мария Арбатова Пробное интервью на тему свободы
© Текст. Арбатова М. И., 2014
© Агентство ФТМ, Лтд., 2014
Все права защищены. Никакая часть электронной версии этой книги не может быть воспроизведена в какой бы то ни было форме и какими бы то ни было средствами, включая размещение в сети Интернет и в корпоративных сетях, для частного и публичного использования без письменного разрешения владельца авторских прав.
© Электронная версия книги подготовлена компанией ЛитРес ()
* * *
Действие первое
Комната в квартире Маргариты. На полу на матрасе от арабской кровати спит Тимур. Распиленный остов кровати стоит рядом. К нему кнопками приколоты газетные вырезки. С потолка свисают на веревочках глобус Земли и глобус Луны. Цветы в горшках, ворохи газет и журналов, разбросанная одежда. Маргарита в роскошной ночной рубашке сидит на стуле, поджав под себя ноги, и пишет в блокноте.
Маргарита. Нравственная состоятельность нации – это прежде всего нравственная состоятельность ее правительства… Нет! Нравственная состоятельность нации – это прежде всего нравственная состоятельность избранного ей правительства… Нет! Нравственная состоятельность нации – это, прежде всего ее состоятельность в выборе достойного ее, нации, правительства… Ужас, а не язык! Просто металлолом… (Задумывается.) Нравственная…
Тимур. Ты не спишь?
Маргарита. Мне статью сдавать.
Тимур. Иди, поцелуй меня.
Маргарита. Подожди. Еще хоть пару абзацев.
Тимур. Грубая.
Маргарита. Что?
Тимур. И черствая. И душа из пластмассы.
Маргарита (машинально). Из пластмассы… Сейчас допишу и стану нежная.
Тимур.
Не плачь, Маша, я здесь. Не плачь, солнце взойдет! Не прячь от Бога глаза, А то как Он найдет нас?..Маргарита (нежно). Ты – самый красивый!
Тимур. Ты всем это говоришь.
Маргарита. Правильно. Потому что выбираю только красивых. Красота – это мета Божья. Никогда не верь женщине, которая говорит, что внешность мужчины ей безразлична. У женщины эстетическое чувство острее, чем у мужчины, просто она привыкла врать.
Тимур. Не хотел бы я быть твоим мужем! (Бросает в нее подушку.)
Маргарита. А вчера говорил, что хотел бы! (Ловит подушку, бросает ее обратно.)
Тимур. А сегодня не хочу! (Снова бросает подушку.)
Маргарита. А тебе и не светит (Возвращает подушку.)
Тимур. А вчера светило?
Маргарита. Вчера? Вчера ты был женат. А у меня был другой любимый.
Тимур. А я и сегодня женат. А у тебя и сегодня другой любимый…
Маргарита (смотрит в блокнот). Достойного ее, нации, правительства. Тавтология.
Тимур. Опять пишешь свою муть?
Маргарита. Это гораздо меньшая муть, чем твоя музыка. Я кормлю этой мутью детей. И спасаю человечество.
Тимур. Человечество нельзя спасти. Его можно только послать.
Маргарита. Сделай чаю.
Тимур. Чаю?
Маргарита. Чай, заваренный твоими руками, можно сравнить только… с прикосновениями твоих рук.
Тимур. Подлиза.
Маргарита. Джигит!
Тимур встает, натягивает футболку, целует Маргариту, уходит на кухню.
Тимур (из дверей). Я забыл сказать…
Маргарита …что ни одной другой женщине ты бы не позволил так с собой обращаться.
Тимур. Откуда ты знаешь, что я хотел сказать?
Маргарита. Обычно ты это говоришь с интервалом в двенадцать часов. (Смотрит на часы.) Уже пора.
Тимур (в дверях). Я вчера закончил песню. Смотри:
(Поет.)
Твои волосы стекали Весенним дождем. По бульвару бежали Мы, обнявшись, вдвоем. По бульвару бежали Мимо яблонь и лип, И дождю подставляли Голод утренних лиц…Тебе нравится?
Маргарита. Не знаю. Яблони не растут на бульварах. Яблони сажают в садах.
Тимур. Какая разница, где их сажают? Я же тебе объяснял сто раз! Дело не в словах. Дело в музыке. Слова ничего не значат! Слова дежурные! Считай, что их нет. Главное – музыка, там, ну, звуковые примочки, чтоб повело так… Яблони тут ни при чем! Европа дискредитировала культуру слова. Чистым остался только звук! Человечество хочет умереть под звуки моей музыки, а не жить под слова твоих статей…
Маргарита. А ты напиши музыку на мои статьи.
Тимур. Она уже написана. Ее каждый день играют на кладбище. (Поет.)
Небесный град Ерусалим Горит сквозь холод и лед, И вот он стоит вокруг нас, И ждет нас, и ждет нас…(Уходит.)
Маргарита (набирает телефонный номер). Вадим Петрович? Это Маргарита. Когда я слышу обертона вашего голоса, у меня подкашиваются ноги. Да… Да… Нет. К трем я не раскручусь. Ну да, видели бы вы меня сейчас! Стою посреди редакции, выпучив глаза. Слышите, как машинки стучат? Не слышно? Странно. Главный с утра всех гоняет по веткам! Значит, в половине пятого ваша машина стоит у дома журналистов. О’кей! (Кладет трубку.) Нравственная состоятельность общества…
Входит Олег. Он в пальто, шляпе с дипломатом.
Олег. Привет.
Маргарита. Привет. Я просила предварительно звонить.
Олег. Я здесь пока еще прописан.
Маргарита. А я здесь пока еще живу.
Олег. Мне надо забрать одну книгу.
Маргарита. Забирай побыстрее.
Олег (футболит ногой туфлю Тимура). Ты не одна?
Маргарита. Одна.
Олег. А чьи это вещи?
Маргарита (очень искренне, как и все, что она делает). Был один. Знаешь, он мне не понравился. Очень капризный. Я его утопила в ванной. А вещи, вот, остались… Кстати, хорошие туфли, по-моему, твой размер, можешь забрать.
Олег. Не паясничай.
Маргарита. Почему?
Олег. Не по возрасту.
Маргарита. А я резко помолодела без тебя. С тобой мне было уже тридцать пять, а без тебя мне стало еще тридцать пять. Я прожила всего одну треть жизни!
Олег. Как дети?
Маргарита. Нормально. Знаешь, у меня молния в сапоге сломалась. Посмотри, пожалуйста…
Олег. Прямо сейчас?
Маргарита. Мне не в чем выйти. А мне надо полпятого… на работу.
Олег. Давай сюда.
Маргарита (встает, приносит сапог, садится напротив, нежно смотрит на Олега). Худенький, бледненький, усталенький! Твоя чувырла тебя что, не кормит?
Олег. Если ты хочешь, чтобы я чинил молнию, то измени словарь.
Маргарита. Можно я подарю ей книжку по домоводству?
Олег. Ты сама все это устроила. Я не хотел.
Маргарита. Это не я. Это судьба. Завихрение шагов и ступеней. А почему ты со мной не разводишься?
Олег. Мне все равно.
Входит Тимур с подносом, на котором две чашки чая. Останавливается.
Олег. Доброе утро.
Тимур. Ага.
Маргарита. О, нам чаю принесли! (Олегу.) Хочешь чаю? Это от фирмы присылают. Всю ночь трахается, как бог, а утром подает чай. А посмотри, какие ноги, какой разрез глаз! И молоденькие. Этому лет двадцать пять. И всего двести долларов за сутки. По-моему, не дорого.
Тимур. У тебя все?
Маргарита. Да. То есть нет. Извини. Я очень нервничаю. Я вас не представила. Я тебе говорила… Это человек, которого я люблю!
Олег от неожиданности ставит сапог на стол.
Куда ты ставишь грязный сапог?! (Тимур пьет чай с каменным лицом, Олег берет сапог, продолжает его чинить.) Я тебе говорила, он бросил меня, а теперь вернулся. Он пришел и сказал: «Я думал, что не смогу вернуться, а я не смог не вернуться». Это просто текст для твоей новой песни. Спиши слова. Он только что прилетел из Нью-Йорка.
Олег. Когда будешь застегивать сапог, тяни замочек немного вбок, а то опять сломается. Поняла?
Маргарита. Поняла.
Олег. Мне пора. (Выходит.)
Маргарита. Ты забыл книжку!
Олег (из коридора). В другой раз. (Звук хлопающей двери.)
Тимур садится на матрас, пьет чай.
Тимур. Кто это был?
Маргарита. Мой бывший муж.
Тимур. Который распилил кровать?
Маргарита. Да.
Пауза.
Тимур. Зачем ты его все время мочишь? Похоже, он тебя любит.
Маргарита. Ну и что? Я тоже его еще немножко люблю. По привычке. Но свободу я люблю больше.
Тимур. Какую свободу?
Маргарита. Свободу от возможности быть предаваемой. (Пьет чай.) Это не чай, это нектар! (Садится к нему на колени, они целуются.)
Тимур. Как ты там сморозила: «Я думал, что я не смогу вернуться»…
Маргарита. …«а я не смог не вернуться».
Тимур. Круто. (Напевает.)
Я думал, что я не смогу вернуться, А я не смог не вернуться…Регги такое. Та-та-та-та, та-та-та, та-та-та, Та-та-та-та, та-та-та, Та-та-та! И тут ударник пошел! А?
Я думал, что я не смогу вернуться, А я не смог не вернуться…Маргарита. А у тебя крепкие нервы, оказывается.
Тимур. Я занимался йогой.
Маргарита. Тебе просто все люди по фигу.
Тимур. А тебе?
Маргарита. А мне тем более.
Тимур. А зачем он распилил кровать?
Маргарита. Трудотерапия. Видишь, как смотрится остов? Как могильная плита.
Тимур. Почему вы разошлись?
Маргарита. Чтобы доказать себе, что можем друг без друга.
Тимур. Доказали?
Маргарита. Вполне. Только после меня скучно жить с любой другой женщиной. Вот у него теперь ломка. Процесс болезненный, но вполне физиологичный.
Тимур. Не жалко?
Маргарита. Жалко у пчелки.
Тимур идет к окну.
Тимур (поет).
Дубровский берет ероплан, Дубровский взлетает наверх, И летает над грешной землей, И пишет на небе…Столик в баре. Маргарита, начистившая перышки, в темных очках и Вадим Петрович, красивый пожилой сановный мужчина.
Вадим Петрович. Может быть, поднимемся в ресторан?
Маргарита. У меня очень мало времени, Вадим Петрович.
Вадим Петрович. Можно просто Вадим.
Маргарита. Ничто не делает близость обворожительней, чем дистанция.
Вадим Петрович. Не понял.
Маргарита. Чего не поняли?
Вадим Петрович. Ничего не понял. Почему у вас нет времени? Почему вы в темных очках? Что вам от меня нужно? Интервью, спонсорские деньги или я сам? Что ж это за близость с дистанцией? Давайте четко! Вы мне нравитесь, хотя это не значит, что я схвачу вас за коленки, если вы этого не санкционируете, но… Я не понимаю, в какую игру мы играем!
Маргарита. Мы играем в жизнь. У меня мало времени, потому что чем меньше вы будете видеть меня, тем привлекательнее я вам буду казаться.
Вадим Петрович. И все же вам нужно интервью, спонсорские деньги или мои старческие ухаживания?
Маргарита (закуривает). Хотите правду?
Вадим Петрович. Хочу.
Маргарита. А вы не обидитесь?
Вадим Петрович. На вас бессмысленно обижаться.
Маргарита. Мне нужны ваши ухаживания…
Вадим Петрович (грохает кулаком по столу). Какого черта вы меня дурите? Врете, появляетесь, исчезаете?!
Маргарита. Ух, какой класс! Как это вы по нему шарахнули! Какой мужик! Кремень! Я просто торчу! Нет, в этом поколении еще есть что покопать! Удар в печень заменяет три года ухаживаний!
Вадим Петрович. Извините.
Маргарита. Мы – бывшие и настоящие хозяева жизни, а перед нами невесть кто ломается! На третью встречу не отдается в нашем автомобиле, падла! Мы для ее паршивой газетенки перевели столько денег, сколько мы за раз на кабак ухлопываем, а она тут ваньку валяет! И, главное, кто такая? Мы бы на эти деньги пять таких купили, и они бы все нам в рот смотрели!
Вадим Петрович. Зачем хамить?
Маргарита. А может быть, я невротичка? А может, у меня тяжелая личная жизнь? А может, меня надо стороной обходить или по шерстке гладить?
Вадим Петрович (берет ее за руку). Рита, простите. Я не хотел вас обидеть. У меня был сложный день. И мне показалось, что вы неискренны.
Маргарита. Я? Я неискренна? Ну знаете ли! У меня масса недостатков, Вадим Петрович, но уж этого… вот уж этого! У меня все жизненные силы направлены на то, чтобы быть искренней в каждую данную единицу времени. Вот, смотрите, сейчас я вам буду доказывать, что я эталон искренности… Вон за тем столиком два типа сидят. Видите?
Вадим Петрович. Вижу.
Маргарита. Вам какой больше нравится? Темный или светлый?
Вадим Петрович. По-моему, они одинаковые. Я бы их не различил.
Маргарита. Вот именно. Вот так и они вас не различают. А мне темный. Нет, вы только посмотрите, это же просто класс. Это же просто Дубровский! В натуре Дубровский!
Вадим Петрович. Дубровский? Это что-то из школьной программы по литературе?
Маргарита. Вадим Петрович, жизнь интеллигентного человека – это всегда школьная программа по литературе. Сейчас я буду работать над искренностью! (Кричит.) Молодой человек! Вы не могли бы подойти к нам на одну секунду?
Вадим Петрович. Будете дурачиться?
Маргарита. Нет, только иллюстрировать.
Дубровский (подходит). Ну?
Маргарита. Вы не присядете?
Дубровский (садится). Ну?
Маргарита. Извините, пожалуйста, вы не могли бы нам помочь? У нас тут пари. Вам не приходилось читать Юнга?
Дубровский. Нет.
Маргарита. Отлично. Значит, следственный эксперимент будет чистым. Видите ли, Юнг утверждает, что человек решает в жизни только две проблемы: как избавиться от страха смерти и как стать мужчиной или женщиной.
Вадим Петрович. Нельзя быть всю жизнь глупым начитанным ребенком.
Маргарита. Я продолжаю… Для того чтобы стать мужчиной или женщиной, человек должен преодолеть родительские запреты. Существует только два способа нарушения родительских запретов: оргазм и творчество, что суть одно и тоже. Поняли? Хоть одно слово поняли?
Дубровский. Оргазм.
Вадим Петрович. По-моему, пора прекратить цирк.
Маргарита. Видите, Вадим Петрович, он все понял, а вы ничего. Я глубоко презираю ваше поколение за все ваши разборки на левых и правых. Вы все просто заряжены на ненависть и чванство, вам все равно, под какими знаменами ненавидеть и чваниться. У вас просто инстинкт недоеденного жизненного пространства. А вы его давно съели, вы даже наше подгрызли… Ваши левые и правые могут каждый день меняться ролями. Никто это не заметит. Да и они сами тоже.
Вадим Петрович. Интересный поворот.
Маргарита. Я вас презираю, и за это у меня комплекс вины перед вами, потому что, родись я в ваше время, я была бы такой же!
Пауза
Дубровский. Ну, ты все? Постебалась? У тебя музыка кончилась?
Маргарита. Ага.
Дубровский. Чего звала?
Маргарита. Так…
Дубровский. «Так» официанта зовут…
Маргарита. А чего пришел, если так официанта зовут?
Дубровский. А я всегда прихожу, если зовут. Тем, кто нарывается, надо помочь нарваться!
Маргарита. Ты че тут, самый крутой, что ли?
Дубровский. Ну, самый. Ну, дальше…
Маргарита. Я тебе, крутому, себя предлагала, а ты только дышал громко…
Дубровский. Ты, детка, когда себя предлагаешь, пылишь много! А ты по-русски что, не выговариваешь? Русский со словарем?
Маргарита. А ты тут самый русский весь? Да?
Дубровский. Там моя машина стоит. Белая. Пошли, я могу вперед пойти, подождать. Белая машина. «Вольво». Я фары врублю, вдруг там не одна «Вольво» белая… Поговорим. В хороший кабак съездим. А?
Маргарита (кладет ему руку на плечо). Слушай, ты такой клевый, ты такой шикарный! А я просто папашу мочу, понял? Это мой папаша. Дай телефончик, я тебе позвоню.
Дубровский. Смотри, детка, быстро ездишь, дорожных знаков не видишь. Скажи спасибо, что я капитализм с человеческим лицом.
Маргарита. А я с другим и не зову. Поцелуй меня. (Встает, они целуются.)
Дубровский. Вкусная. Вот визитка. Бай. (Уходит)
Пауза.
Маргарита. Так как насчет искренности, Вадим Петрович?
Вадим Петрович. Это что, молодежный стиль теперь такой – в барах целоваться с первым попавшимся на глаза?
Маргарита. Почему молодежный? Какая я молодежь? Просто стиль. А вы всех женщин в жизни годами обхаживали? Вы меня тоже третий раз видите, что ж вы тут викторианство изображаете? Мы то же самое делаем, что и вы, только врем меньше. Жизнь такая насыщенная, на вранье времени жалко.
Вадим Петрович (раздраженно). Почему вы в темных очках?
Маргарита. Хочу.
Вадим Петрович. Снимите очки.
Маргарита. Зачем?
Вадим Петрович. Деньги для вашей газеты переведены. Вы свободны.
Маргарита. От чего?
Вадим Петрович. Вам ведь нужны были деньги!
Маргарита. Нет. Я никогда не работала в этой газете. Я всегда была на вольных хлебах. Это просто так, к слову было про газету. Просто им тяжело.
Пауза.
Вадим Петрович. Снимите очки!
Маргарита. Я не успела накраситься.
Вадим Петрович. Вы – наркоманка! У вас зрачки расширены, поэтому вы в очках!
Маргарита. Ну и фантазия…
Вадим Петрович. Вы что?
Маргарита. Что?
Вадим Петрович. У вас слезы?
Маргарита. Подумаешь…
Вадим Петрович (подвигает к ней стул, гладит ее по голове). Ну все, все… Все будет хорошо. Я знаю кафе с самым вкусным мороженым в городе. Я туда по выходным хожу с внуком. Хотите, туда поедем? Ну что у вас случилось?
Маргарита. У меня умер отец.
Вадим Петрович (замирает). Простите… Когда?
Пауза.
Маргарита. Когда я училась в школе…
Вадим Петрович (раздраженно отодвигается). И поэтому у вас сейчас слезы?
Маргарита. И столько, сколько я живу потом, без него… Я примеряла к себе всех немолодых мужчин… Какими бы они были мне отцами… Конечно, все они тащили меня в постель, и там все было омерзительно потому, что никто из них не видел во мне ничего, кроме легкой добычи. Меня всегда истерически любили молодые. Они были снисходительнее, умнее и мужественнее старых козлов, но… Мне казалось, что пожилые владеют какой-то тайной, связанной с моим отцом, которую я обрету… Я не знаю, как это сказать, наверное, свободу, но это не точно. А они не знают… Они даже не пытаются скрыть, что не знают!
Вадим Петрович. Я тоже не знаю…
Маргарита. Ну и на фиг вы мне сдались в таком случае? (Надевает ему на нос темные очки, резко встает и уходит.)
Вадим Петрович снимает очки, вертит их в руках, кладет на стол, закуривает.
Кухня Гали, вся в оборках и сияющих плоскостях. Галя разливает кофе. Маргарита вяжет.
Галя. И даже не попросил телефона!
Маргарита. Сколько ему лет?
Галя. Пятьдесят три. Что ты вяжешь?
Маргарита. Платье. Клевый?
Галя. Ну, нормальный. Лысый такой, пиджак серый. Охота тебе целое платье пилить, дешевле купить?
Маргарита. Охота. Ноги длинные?
Галя. Да какие там ноги? Сел как студень и час плел про свое изобретение. Все посинели, а он все плетет.
Маргарита. Ну и надо тебе? Он тебя потом по ночам будет иметь своим изобретением. У него, наверное, только оно и стоит. Если б хоть не лысый, или ноги длинные. Или б хоть деньги. А то б/у, да еще и телефона не взял! Пусть сидит, перестарок!
Галя. Нет, ну главное, Ленка всем сказала: подаем Галку, никто не встревает. Он же мой по гороскопу. Ну стопроцентно мой! А Юлька, сука, сразу глазками, сразу зашустрила: «Ах, как интересно! Ах, как необыкновенно! Еще чаю?» А у самой муж, любовник и начальник! Ну скажи, это честно? А на прошлой неделе у меня пять штук заняла! А рубль, между прочим, падает!
Маргарита. Ладно тебе, Юлька несчастная.
Галя. Хотела бы я быть такой несчастной!
Маргарита. У Юльки муж – придурок, любовник – военный, а начальник… Ты его видела? Ты бы с ним на одном поле не села. Три цветка социализма. Из них одного мужика не сделаешь!
Галя. Нет, ну скажи, я что, хуже всех? Что во мне такого, что у меня даже телефон брать не надо? Я в школе была отличницей! У меня диплом красный!
Маргарита. Что ты мне свои диагнозы рассказываешь? Я их что, так не знаю? Ты, Галка, относишься к мужику как к сверхценности. Ты к нему подходишь, как будто идешь госпремию получать! У тебя ладони потные становятся! А так нельзя. Ты посмотри, как ты ходишь! Ты же идешь на мужика, как овощерезка на овощ! Ну-ка, встань!
Галя встает.
Маргарита. Вот, аккуратненько пошла, плечо, плечом как кошка сделала. Так, бедра. Ты хоть помнишь, что у тебя в них есть суставы? Почему они у тебя движутся целым куском. Они должны: туда, сюда, туда, сюда! И ноги, по ноге в шаге должна катиться волна. Поняла? И рот. Полуоткрытый рот – половина женской сексапильности.
Галя. Вот так? (Ходит по кухне, раскачивая бедрами.)
Маргарита. Больше задом качай. Плечо забыла. И на лице у тебя должно быть написано: «Я тебя хочу!». А у тебя написано: «Я тебя боюсь, но хочу замуж!»
Галя. Но ты же так не ходишь! А к тебе все липнут!
Маргарита. Потому что мне все по фигу. Все по фигу – это такая форма свободы, понимаешь?
Галя. Нет.
Маргарита. Свободный человек ничем не угрожает свободе другого.
Галя. А я угрожаю?
Маргарита. Ты – бесплатный сыр. А бесплатный сыр бывает только в мышеловках.
Галя ходит по кухне, раскачивая бедрами.
Галя. Шерсти-то хватит? На платье много надо.
Маргарита. Не знаю. Боюсь, черную добавлять придется.
Галя. Не звонит? Из Нью-Йорка?
Маргарита. Нет.
Галя. Поматросил и бросил?
Маргарита. Эмигранты – люди ортодоксальные: кто не с нами, тот против нас.
Галя. Сама позвони.
Маргарита. Телефон на автоответчике.
Галя. Так это же меняет отношения.
Маргарита. Бывают такие отношения, когда арифметика не работает. Что это у тебя за листовки? (Берет из шкафа бумаги.)
Галя (смутившись). Это так… Ну, время же есть свободное. Иногда хожу. Ну, это так… Я же говорила, он тебя бросит. Это ж сразу было ясно. Ему главное Америка. У тебя ж другие есть.
Маргарита. Другие не в счет. Другие – гости в моей жизни, а этот – хозяин. Знаешь, мой бывший муж никогда не был моим хозяином. У него никогда не было никаких внутренних прав на меня. Понимаешь? Я их не давала.
Галя. Ну ты же с ним столько лет была?
Маргарита. А это не зависит. Это в первую секунду определяется. Раз и навсегда.
Галя. Тебе замуж надо.
Маргарита. Спаси Господи. Я сейчас еду в поезде, смотрю в окошко. Нравится город, выхожу и живу в нем столько, сколько мне интересно, потом еду дальше.
Галя. Ты как мужик рассуждаешь. Для женщины это не годится.
Маргарита. А кто это за меня решил? Мама с папой? Или ты?
Галя. Ну, я б так не смогла.
Маргарита. Не смогла, так и не суди. (Читает листовки.) «Твое слово я спрятал глубоко в сердце… Построй для себя новый дом истины… Прийти к нам никогда не поздно, сделай первый шаг…» Дошла… А это что? «Мы решим ваши проблемы, позвоните по телефону двести сорок один и т. д.» На какой бумаге печатают! Богатенькие! Давай-ка позвоним!
Галя. Тебе бы все хохмить!
Маргарита. У тебя проблемы, пусть решают! (Набирает телефонный номер.)
Галя. Ну Рита! Ну как тебе не стыдно! Ну, что ты набираешь? Туда люди с проблемами звонят, ну, неудобно!
Маргарита. Ты пока ходи, ходи, репетируй, чтоб нога волной. Давай, не остывай. (В трубку.) Алло! Добрый вечер! У меня большие проблемы. Мне тридцать… (Гале.) Тебе тридцать два или тридцать три?
Галя (испуганно). Тридцать два.
Маргарита. Мне тридцать два. И я очень одинока… Да. К Господу? Ну, с Господом я сама разберусь, вы, молодой человек, не поминайте Господа всуе. Я ведь звоню не по поводу Господа, а по поводу одиночества. Кстати, а сколько вам лет? Тридцать семь? (Гале.) Тридцать семь тебе годится?
Галя. Ну имей совесть! У меня сердце сейчас выскочит!
Маргарита (Гале). Тихо, не суетись под клиентом! (В трубку.) У вас такой тембр голоса… Это глупо, конечно, так звонить, но ведь вы тоже сидите на этой службе доверия потому, что тоже очень одиноки. Это слышно по голосу. По структуре звука. Я очень ушастая и глазастая. Я если захочу, могу на луне разглядеть все бороздки. Мне когда подарили глобус Луны, я так удивилась, я же это все и так вижу. Глобус Луны? Конечно, бывает. Бывает глобус чего угодно. Можно даже сделать глобус меня и вертеть, вертеть, искать пальчиком моря и горы, только все время помнить, что внутри пусто. Впрочем, это лирический образ… Да. Да. Нет. (Гале.) Завтра в шесть свободна?
Галя. Ты что, рехнулась? Ну… свободна.
Маргарита (в трубку). Я бы хотела увидеться с вами. Мне кажется, что вы человек, который сможет решить мои внутренние проблемы. Да. Завтра. А чего тянуть? Жизнь короткая, надо ее самим возделывать, иначе ничего не вырастет. А чего вы боитесь? Я сама боюсь! Я, знаете, какая закомплексованная, я только по телефону смелая. Я ведь так откровенна потому, что у нас с вами общие духовные ценности. Значит, завтра в шесть я стою у памятника Пушкину. На мне… (Гале.) Что на тебе будет?
Галя. Ой, я не пойду… Я не знаю, в чем я пойду! Я в дубленке толстая…
Маргарита (Гале). Пойдешь в моем кожаном пальто. (В трубку.) Значит, на мне черное кожаное пальто… А в руках желтая листовка с вашим телефоном. Ну, до завтра. Если обманете, вы не христианин! (Кладет трубку.)
Галя. Я не пойду.
Маргарита. Конечно, не ходи. Я пошутила.
Галя. А вдруг он придет?
Маргарита. Конечно, придет. «Твое слово я спрятал глубоко в сердце!» Еще как придет! Он же христианин.
Галя. А я не пойду.
Маргарита. Ага. Только глаза сильно не крась. Пару хороших колечек и шарфик, который ты у Таньки купила. И походка. Главное, походка. Любой отпадет, не то что христианин!
Галя. Ох, Ритка, вляпаешься ты когда-нибудь!
Маргарита. Я уже вляпалась, когда родилась. Ну, гони дубленку, не голой же мне идти? Я опаздываю.
Галя. А серьги с жемчугом можно надеть?
Маргарита. Завтра что? Четверг? Юпитер. Можно.
Квартира целительницы. Обшарпанный диван и кресла, масса оздоровительных плакатов, портреты Джуны и Чумака в рамочках.
Целительница. Заходите, раздевайтесь. Вам известна цена сеанса?
Маргарита. Да.
Целительница. Что у вас болит?
Маргарита. Ничего.
Целительница. Зачем вы пришли?
Маргарита. Мне не хочется просыпаться по утрам и страшно засыпать ночью.
Целительница. Вы замужем?
Маргарита. Нет.
Целительница. Живете половой жизнью?
Маргарита. Половой да, а жизнью – нет.
Целительница. Так что вас мучит?
Маргарита. Отсутствие одного человека.
Целительница. Понятно. Ложитесь.
Маргарита. Очки снимать?
Целительница. Не надо. Я не окулист.
Маргарита ложится на диван. Целительница кладет на нее руки.
Вы чувствуете тепло? Тепло космической энергии льется в ваше тело! Оно насыщает вас свободой и силой! Вы расслаблены, вам хочется спать, вы засыпаете, вы видите сон, вы рассказываете его мне.
Маргарита. Я еду в Шереметьево-два. У меня в сумке билет на Нью-Йорк. Я вбегаю в метро. Это метро какое-то странное, оно похоже на станцию берлинской электрички. Передо мной уходит последний поезд. Я не успеваю к самолету и даже не могу вернуться к детям. Я сажусь на перрон возле прилавка с книгами. Никого нет, а передо мной несколько роскошных книг. В общем, они мне не нужны, но я краду их и запихиваю в сумку. Но сумка не застегивается. И, хотя никого нет, я пытаюсь спрятаться и захожу в метровский медпункт. А там на операционном столе сидит молодой хирург в зеленом халате, я подхожу, и он обнимает меня. А я спрашиваю: «Разве можно на операционном столе?» А он говорит: «У нас с тобой здесь вчера все уже было. Разве ты не помнишь? Вот ты оставила…» И подает мне клубок голубой шерсти, которой мне не хватает на платье. Знаешь, я вяжу себе на день рождения платье невероятного фасона. Мне так хочется, а шерсти не хватает, придется добавить черную. И я подхожу к зеркалу, и вижу, что вместо волос у меня на голове огромное облако голубой шерсти… (Вскакивает.) Где я?
Целительница. Успокойтесь. Расслабьтесь. Все в порядке.
Маргарита. Мне стало легче.
Целительница. Вот видите. Ваше поколение вообще живет неправильно. Вы все словно специально стремитесь от гармонии к дисгармонии. А надо всех любить, всех беречь. Вот моя дочь, например, регулярно закатывает мне сцены, что вот я мало любила ее в детстве, что я унижала и комплексовала ее. Что я запрещала ей делать то, что нравилось ей, и заставляла делать то, что нравилось мне. Что я разрушила ее нервную систему! А я ее воспитывала как все… Я ничего такого не делала, что все не делали. Я никогда не считала, что она лучше других…
Маргарита. А зачем рожать ребенка, если вы не готовы считать, что он лучше других?
Целительница (снимает очки). Маргарита, это ты?
Маргарита (снимает очки). Мама, это ты?
Целительница. Что ты здесь делаешь? Пришла поиздеваться над матерью? Ты же не веришь в мое лечение?
Маргарита. Не верю. Я ни во что, кроме себя, не верю. Я не знала, что к тебе попаду. Я не знала, где ты принимаешь. Я думала, что мне за деньги вернут то, что у меня отняли в детстве…
Целительница. Зачем ты клевещешь на мать?
Маргарита. Какой смешной сон! А шерсти все равно не хватает.
Целительница. А я сразу сказала, что не хватит! Не умеешь вязать – не берись! Что ты там за фалды устроила? Распусти, я свяжу лучше.
Маргарита. Это первое платье в жизни, которое я вяжу так, как мне хочется. И я подарю его себе на день рождения. И не надо учить меня, как вязать. Тебе семьдесят лет, и ты еще ни одного платья не связала.
Целительница. Ну и что? Зато я жизнь прожила, я знаю как правильно!
Маргарита. А я не желаю жить такую жизнь, как у тебя! Не желаю! (Вскакивает, идет к дверям.)
Целительница. Подожди, я тебя покормлю. Ты бледная, ты страшная, ты неправильно питаешься, неправильно живешь!
Маргарита. Я самая красивая, свободная и правильная! И не смей мне больше говорить, что я бледная и страшная! Не смей!
Пауза.
Целительница. Денег возьми. У меня много.
Маргарита. Все равно не откупишься. (Выходит.)
Целительница. Вы слышали? Нет, вы слышали? Я положила на нее всю свою молодость, все свое здоровье! Накажет же Бог такой дочерью! Господи, как я не хотела девочку, словно знала, что вырастет такая дрянь! Как я хотела сына! (Садится в позу «лотос», начинает делать очистительное дыхание.)
Скамейка в парке. Темно. Маргарита и Дубровский стоят, обнявшись.
Маргарита. Холодно.
Дубровский. Моя бабушка говорила: наступил марток – надевай семь порток.
Маргарита. Нас тут не пришьют?
Дубровский. Не должны.
Маргарита. Жалко.
Дубровский. Почему?
Маргарита. Все-таки ощущения.
Дубровский. Ощущений не будет. (Достает из кармана пистолет, подбрасывает его, ловит, сует обратно в карман.)
Маргарита. Стрелять-то умеешь?
Дубровский. Нужда заставит, научусь.
Маргарита. Дай попробовать.
Дубровский. Не дам. Ты нервная. (Отходит от нее.) Слушай, а если я тебя изнасилую? Ты же меня второй раз в жизни видишь?
Маргарита. Делов-то! Насилуй, только, пожалуйста, так, чтоб я обо всем забыла. Ну, хоть на пять минут! Можешь даже башкой о скамейку двинуть, только не очень сильно. Ладно?
Дубровский. Мазохистка.
Маргарита. Ну, давай! Поехали! Готовность номер один! (Снимает пальто, бросает на скамейку, начинает расстегивать кофту.)
Дубровский. Простудишься.
Маргарита. Увы! (Снимает кофту, бросает на скамейку.)
Дубровский. Пойдем в машину.
Маргарита. Там места мало, а у меня сексуальная клаустрофобия.
Дубровский. Понял.
Маргарита. Чего ты понял?
Дубровский. Мы все учились понемногу…
Маргарита. Что? Елки! Опять филфак? (Надевает кофту, затем пальто.) Плюнуть некуда! Бизнесмен, рэкетир, сутенер! Обязательно нарвешься на университет! А мне простого надо, чтоб вопросов не задавал!
Дубровский. Историко-архивный, правда, он теперь тоже считается университетом.
Маргарита. Не хочу образованного! Вези меня домой.
Дубровский подходит вплотную, они целуются. Маргарита осторожно вынимает у него из кармана плаща пистолет, прячет за спину.
Отойди чуть-чуть, я хочу тебя рассмотреть. У меня дальнозоркость.
Дубровский. Успокойся, пистолет газовый.
Маргарита (прижимает пистолет к лицу). Жалко. Такая глупенькая, такая холодненькая железячка. На! (Протягивает ему пистолет.)
Дубровский (кладет пистолет в карман). Если хочешь, пойдем в машину.
Маргарита. Ты меня сюда зачем вез?
Дубровский. Я тебя не разглядел.
Маргарита. А здесь разглядел?
Дубровский. Здесь разглядел. Я думал, ты на меня запала, а ты со мной с тоски трахаться поехала. С тоски-то пить надо.
Маргарита. Тоже мне, капитализм с человеческим лицом!
Дубровский. Скажи, а почему тебя из этой страны еще не вывезли?
Маргарита. Куда?
Дубровский. Ну, туда… Поближе к цивилизации.
Маргарита. А я не просила.
Дубровский. А потому что патриотка?
Маргарита. Думаешь, я там стану счастливее?
Дубровский. Тяжело же здесь бабе.
Маргарита. Нормально. Знаешь, вот есть один тип, с ним тяжело, глупо, стыдно, иногда больно… А без него спокойно, грамотно… но бессмысленно. Как будто я жила во дворцах, конюшнях, в гостях, в тюрьме, и вдруг я дома. Понимаешь, ни с того ни с сего – и дома. Я вообще не знала, что бывает дом. В меня такой программы не заложили, я думала, вся жизнь – одна длинная гостиница. Так и здесь. Зачем мне запад, если я живу на русском языке?
Дубровский. Ну так если этот тип есть, что же ты тогда тут со мной делаешь?
Маргарита. Борюсь с тем, что его уже вывезли.
Дубровский. Поезжай, отними. Ты же манипуляторша высшего класса.
Маргарита. Не могу.
Дубровский. Почему?
Маргарита. Эмиграция – это рак. Человек или выздоравливает, или метастазы его съедают. Того, что был, съедают. Кто-то другой остается, а этого съедают.
Дубровский (целует ее). Вкусная.
Пауза.
У меня тоже вывезли. Был неконкурентоспособен… Сутулый аспирант, у которого рубль в кармане и диссер по Возрождению. А тут пожилой американский фермер: шестьдесят слов в словаре и куча долларов. Ну, девочка и сломалась.
Маргарита. Жалеешь?
Дубровский. Теперь нет. Дырка осталась. Сквозная. (Достает пистолет из кармана, стреляет.) Вон видишь, в афише дырка теперь? Ночью от темноты темная, а днем от света светлая. Так и у меня.
Маргарита. Менты не прибегут?
Дубровский. Они выстрелы слышат – они ноги в обратную сторону делают.
Маргарита. Ладно, поехали.
Дубровский. Тебя кто-нибудь ждет?
Маргарита. Дети.
Дубровский. У тебя дети?
Маргарита. Ага.
Дубровский. Тебе хорошо.
Маргарита. Ага.
Квартира Маргариты. Тимур в одних трусах и футболке оклеивает комнату листами рукописей. На столе расстелена клеенка, стоит кастрюля с клейстером. Тимур макает кисточку для бритья в кастрюлю, мажет лист, лепит его на стену, разглаживает, отходит, любуется на свою работу. Орет магнитофон.
Тимур (поет).
Я думал, что не смогу вернуться, А я не смог не вернуться… Та та та, та та та Та та та, та та та Та та, та та, та та та та…(Мажет новый лист.)
Входит Олег.
Олег (мрачно). Где Маргарита?
Тимур. Скоро придет, надеюсь.
Пауза.
Олег. А вы… вы что, здесь живете?
Тимур. Нет.
Пауза.
Лучший вид на этот город, если сесть в бомбардировщик!
Пауза
Олег. Что это вы делаете?
Тимур. Переклеиваю обои.
Олег. Бумага вместо газет?
Тимур. Вместо обоев.
Олег подходит к уже оклеенной стене.
Олег. Это же ее статьи.
Тимур. Статьи.
Олег. Ну-ну.
Тимур. Попросила, чтоб ко дню рождения я оклеил статьями всю комнату. В том числе и глобусы. Вместо подарка.
Олег. Отличная идея.
Тимур (поет).
Не плачь, Маша, я здесь, Не плачь, солнце взойдет, Не прячь от Бога глаза, Иначе как Он найдет нас…Олег. Чем это вы мажете? Это же моя кисточка для бритья.
Тимур. Другой не было.
Пауза.
Олег. Вы слишком много клея мажете. (Приносит из коридора одежную щетку.) Этой удобней. (Мажет лист, приклеивает, разглаживает.) Видите?
Тимур. Вижу.
Олег. С ваших еще капает, а этот сразу взялся.
Тимур. Конечно, вы гораздо дольше выполняли все ее капризы.
Пауза.
Олег. При мне капризы были скромнее.
Звонит телефон. Они переглядываются и не двигаются с места. Телефон продолжает звонить.
Возьмите трубку.
Тимур. У меня руки в клее.
Телефон звонит, они стоят. Вбегает Маргарита с улицы, бросается к телефону.
Маргарита. Оглохли оба, да? (Снимает трубку.) Алло. Привет, Галка. Представляешь, вхожу, а здесь бывший муж и бывший любовник перерезали друг другу глотки. Лежат на полу и истекают кровью. И ни один не может взять трубку! Что? Да серьезно! Скорую вызвала, вот жду, когда заберут. Давай по делу, что там у тебя с христианской службой доверия? Ну! Ну! Класс! На кого похож? На Папу Римского? Фу, какая гадость! Так, и куда пошли? В Макдональдс? Туда же одни урки ходят и те, кто хочет им подражать. И что? Стихи читал? Час стихи читал? Ну, мать, ты влипла! Сегодня что делать? Как что? Уложи его сегодня, а то передержишь, утром позвони, отчитайся. Если не понравится, будем обращаться в буддийскую службу доверия. Целую. (Кладет трубку.) Что вы на меня так смотрите? Личная жизнь подруги всегда была мне важней своей собственной.
Подходит к стенке, трогает.
Здорово! А глобусы?
Олег. Зачем портить глобусы?
Маргарита. Это что, твоя доля имущества?
Тимур. Круглый трудно обклеить. Надо выкройку.
Маргарита. Выкройку? Выкройку Земли и Луны? Это что-то из твоих песен, запиши. Заклей просто город Нью-Йорк. Крест-накрест. Чтоб не было.
Олег. На Луне нет города Нью-Йорка.
Маргарита. Откуда ты знаешь? (Подходит к Олегу.) Месяц тому назад я отправила туда письмо с одной американкой. У самолета загорелся мотор, еле сели в Польше. У нее стресс. Она не может об этом говорить. Информационная блокада. Он не подходит к телефону и поджигает самолеты с письмами. Он меня не любит! Понимаешь? (Достает из сумки письмо, мажет клеем, пришлепывает к стене.) Может, так дойдет, а?
Олег. Я зашел за книжкой.
Тимур. Давай все заклеим письмами.
Маргарита. Письмами? (Подходит к столу, берет в руки кастрюлю с клеем.) Почему так мало клея?
Тимур. Кончится, еще сварим.
Маргарита (подносит кастрюлю к ключицам, зажмуривается и опрокидывает клей на себя). А теперь давай обнимемся втроем и засохнем, чтоб никто не разлучил. Как Лаокоон с сыновьями.
Олег. Это не ко мне. (Выходит.)
Маргарита. Ты забыл книжку.
Тимур. И кисточку для бритья.
Олег. В следующий раз. (Хлопает дверью)
Маргарита (смотрит на часы). Через два часа у меня встреча. Отнеси меня в душ, а то я не высохну.
Тимур (берет ее на руки). Раз клей кончился, значит, сегодняшняя норма выполнена. Ни одной другой женщине я бы никогда не позволил так обращаться с собой.
Маргарита. Я помню, милый, я потому так и обращаюсь, что помню.
Тимур. Фу, какая липкая, какая противная.
Маргарита. По-моему, очень сексуально.
Тимур. Так и будешь его ждать? Всю оставшуюся жизнь? На Путивле-стене?
Маргарита. Так и буду.
Пауза.
Тимур. Пацифизм – это СПИД. Иди в душ ногами. (Ставит ее на пол, отряхивается от клея.)
Маргарита. Какой ты мелочный! (Уходит.)
Тимур (крутит глобус, поет).
Небесный град Ерусалим Горит сквозь холод и лед, И вот он стоит вокруг нас, И ждет нас, и ждет нас…Действие второе
Квартира Вадима Петровича.
Маргарита сидит в кресле и курит, Вадим Петрович приносит кофе, разливает его по чашкам.
Вадим Петрович. Так что случилось?
Маргарита. Много.
Вадим Петрович. Вы как-то странно выглядите. И волосы…
Маргарита. Да. Волосы мокрые. Упала в озеро. Кормила лебедей, загляделась на воду и упала. Вода – она, знаете, тянет.
Вадим Петрович. А где вы взяли лебедей?
Маргарита. У Новодевичьего монастыря. Я там живу. А что, никого нет?
Вадим Петрович. Нет.
Маргарита. И не будет?
Вадим Петрович. И не будет.
Маргарита. Вы решили меня трахнуть?
Вадим Петрович. Послушайте, Маргарита, по-моему, это вы позвонили с утра в истерике и попросили о встрече.
Маргарита. Я. Ой, у меня колготки поехали! Надо же! (Задирает юбку, смотрит колготки все выше и выше.)
Вадим Петрович (становится спиной к ней). Разберитесь сначала с колготками, потом будем разбираться с проблемами.
Маргарита. Спасибо. Не поворачивайтесь, пожалуйста, еще секунду. (Вынимает из сумки диктофон, включает, прячет обратно в сумку.) Ну надо же, последние колготки!
Вадим Петрович. Видимо, падая в озеро, вы зацепились ими за водяного.
Маргарита. Можете поворачиваться.
Вадим Петрович (садится, пьет кофе) Вы сказали, что у вас неприятности.
Маргарита. По-вашему, упасть в озеро – это приятность?
Вадим Петрович. Значит, вы явились просто потому, что вам захотелось увидеть меня.
Маргарита. Вы помните, как мы познакомились?
Вадим Петрович. Конечно, вы пришли брать у меня интервью, а сами выпросили денег на какую-то газетенку. В результате выяснилось, что вам не нужно ни то, ни другое.
Маргарита. Мне нужны вы. Немножко. Хотя я знаю, что вы предадите.
Вадим Петрович. Я?
Маргарита. Вы! Закон жанра. Я сама его вывела. Мужчина-отец предает, а мужчина-сын не предает. Отец старше, он знает, что умрет раньше. А что такое смерть, как не предательство? Он подсознательно запрограммирован на предательство. А мужчина-сын подсознательно помнит, что он будет хоронить. Поэтому после разрыва с мужем я выбираю только мужчин-сыновей.
Вадим Петрович. Зачем вы пришли?
Маргарита. Мне приснилось, что мы с вами занимаемся любовью. Знаете где? В вагоне метро. Поезд идет, все смотрят, но как-то наплевать. И очень хорошо. И какая-то нежная нежность. Хотя, конечно, с элементами геронтофилии. Давайте монетку бросать – если орел, то я раздеваюсь, а если решка, то нет.
Вадим Петрович. Если вам этого действительно хочется, то зачем монетка?
Маргарита. А если не хочется, то тем более. Бросаю три раза. (Достает монетку, бросает.) Орел! (Бросает второй раз.) Решка! (Бросает третий раз.) Ой, укатилась! (Лезет под диван.) Не видно! Ой, решка! Как жалко!
Вадим Петрович. А зачем кидали?
Маргарита. Надоело принимать решения в области половой жизни.
Вадим Петрович. Маргарита, вы новый тип женщины: бескорыстная оторва. Когда я вижу ваше обезьянничанье, я понимаю, какой же я старый гриб. В мое время таких не было. Все оторвы гребли под себя. Теперь они сидят в своих тутанхамоновых гробницах и вспоминают, как они гребли. Потому что в мое время женщина могла позволить себе отвязанность только в обмен на шубы, бриллианты, сервизы. Иначе общество ее не понимало, да и она себя не понимала. А вы веселитесь, как карась на сковородке! А шкурка подгорает, румянится. И хочется вас остановить, но предложить вам нечего.
Маргарита. Предложите хотя бы водки.
Вадим Петрович (подходит к бару, достает бутылку и рюмки, разливает). За что пьем?
Маргарита. За свободу!
Вадим Петрович. От всего?
Маргарита. Какая же это свобода, если от всего? И вообще, Вадим Петрович, что вы знаете о свободе?
Вадим Петрович (пьет). Видите ли, Риточка, для вас свобода – это голяком по Красной площади бегать. Про это я действительно ничего не знаю и, признаться, никогда не силился узнать. И не потому, что неинтересно, а просто… не до того было. А потом, ведь это не свобода, это игра в жмурки со своими комплексами. А я со своими играл в другие жмурки. Моя свобода заключалась в моем праве на самоуважение, и то, что я был коммунистом, ничего на самом деле не меняло. Я знаю диссидентов, которым руки подать нельзя. Кто-то говорил, что каждый человек стоит ровно столько, сколько он действительно сделал минус его тщеславие. Тут ведь дело не в цвете погон, а в…
Маргарита. А в чем?
Вадим Петрович. Стыдно детям в глаза смотреть или нет. И все.
Маргарита. А мне стыдно.
Вадим Петрович. Вам?
Маргарита. Ага.
Вадим Петрович. Вам-то почему?
Маргарита. Потому что я несчастна по убеждениям. И я все пытаюсь это сломать, все раскачиваю, а все не получается. Это генетическое. Несчастье как норма жизни. И я хочу, чтоб на мне это кончилось, понимаете? Чтоб у меня не были такие глаза, как у матери, как у бабушки. Вы встаньте на эскалатор метро. Вы посмотрите, какие у людей глаза, это же можно повеситься, какие у них глаза! И у западников то же самое, хоть они и скалятся изо всех сил. Верхняя половина лица у них тоже такая, как будто кто-то в доме болеет или что-то любимое украли. Я изо всех сил хочу быть счастливой, а судьба берет и отправляет этого человека в Нью-Йорк, и хоть криком кричи.
Пауза.
Вадим Петрович. Хотите… Хотите, вам завтра принесут билеты в Нью-Йорк? Хотите? Это ведь такая мелочь, в сущности… Если бы мне было нужно так мало.
Маргарита. Билет? Билет в Нью-Йорк? Для вас это действительно мелочь… Хочу! Хочу билет в Нью-Йорк! (Вскакивает.) Ведь вам действительно раз плюнуть! Что я за это должна буду сделать?
Вадим Петрович. А как вы думаете?
Маргарита. Не знаю.
Вадим Петрович (набирает телефонный номер). Девушка, Соловьева. Это Вадим Петрович. Алло, Борис. Мне надо одного человечка завтра отправить в Нью-Йорк. Нет, именно завтра. Это мне надо! Лично мне. Понял? (Маргарите.) Загранпаспорт есть?
Маргарита. Есть.
Вадим Петрович. Новый?
Маргарита. Новый.
Вадим Петрович (в трубку). Я все оплачиваю. Пусть люди этого Тинли, или Кинли, не различаю я их собачьи имена, дадут тебе факс. Времени? Какая разница, сколько времени, если я плачу? Мне тебя учить, как ночью в посольстве визу брать? Ну все. Она сейчас к тебе придет.
Маргарита. Это правда?
Вадим Петрович. Как видите.
Маргарита. Но я никогда не была в Америке. У меня там никого и…
Вадим Петрович (лезет в ящик стола). Вот вам доллары. Вот визитка. (Читает) Все-таки Кинли. Жить будете у него. В аэропорту вас встретят. Ночью я с ним созвонюсь.
Маргарита. Что я должна буду за это сделать?
Вадим Петрович. Самое трудное… Стать счастливой.
Маргарита. Ой, так вы, оказывается, Мефистофель.
Вадим Петрович. А кто бы другой вас так долго терпел.
Маргарита. Так… Я прилетаю в Нью-Йорк. Я нахожу его дом. Я сажусь на лавочке напротив подъезда и жду, когда он пойдет гулять с собакой.
Вадим Петрович. Хочу вас предупредить, что лавочки в Нью-Йорке распространены гораздо меньше, чем кажется отсюда.
Маргарита. Хорошо, тогда я возьму с собой этюдник, складной стульчик и широкополую шляпу. Я буду сидеть и рисовать его подъезд.
Вадим Петрович. Вы говорили, что он женат. А если с собакой пойдет жена?
Маргарита. Тогда я быстро позвоню в его дверь. Я не должна приходить при ней. Она и так ничего не понимает, что с ним происходит. Она же американка. Для американки слово «эмиграция» значит совсем другое.
Вадим Петрович. А вы видели ее?
Маргарита. Нет. Но я почувствую. А потом, я знаю собаку, он купил собаку здесь. Я тихонечко позову собаку: Тапиока! Тапиока!
Вадим Петрович. Как?
Маргарита. Тапиока. Это такая африканская каша.
Вадим Петрович. А потом?
Маргарита. А потом я поцелую его. И поеду обратно.
Вадим Петрович. Я так и думал.
Маргарита. Поймите, он сам должен вернуться. Иначе все это не имеет смысла. Он сам должен понять, что проблемы отношений со страной решаются внутри, а не снаружи. Это его проблемы. Какое я имею право в них лезть? И потом, человек должен получить от отношений столько, сколько он в них вложил и не на поцелуй больше. Иначе потом идет отдаванье долгов.
Вадим Петрович. Так что, отменять билет?
Маргарита. Отменять.
Вадим Петрович. А я бы слетал на вашем месте. Сказал бы: «Привет. Премиленький городишко этот твой Нью-Йорк. Ну, все. Пока». Я бы слетал…
Пауза.
Только не к кому.
Маргарита. А, кстати. (Достает диктофон, отматывает пленку назад, включает.)
Голос Вадима Петровича. Сказал бы: «Привет. Премиленький городишко этот твой Нью-Йорк. Ну, все. Пока». Я бы слетал…
Пауза.
Только не к кому.
Вадим Петрович. Что это значит?
Маргарита. Неформальное интервью.
Вадим Петрович. И что?
Маргарита. По-моему получилось. Да, кстати, последний раз, когда монетка укатилась, там был орел, я наврала. Так что, как честный офицер, я готова.
Вадим Петрович. Ладно вам, Рита, офицерить. Как будто это что-то изменит в наших отношениях. Пойдемте, я поймаю вам такси.
Маргарита. Спасибо.
Квартира целительницы. Целительница и Галя.
Целительница. Заходите, раздевайтесь. Что вас беспокоит?
Галя. Я от Риты. Меня прислала ваша дочь Рита.
Целительница. Отлично. Какие у вас проблемы?
Галя. Я даже не знаю, как вам сказать… Я сразу не смогу. У меня все здоровое, но как-то… Понимаете… Когда я оказываюсь один на один с мужчиной, у меня ком в горле… И все тело как иголками. И мне страшно, что он потом мне никогда не позвонит. И мне стыдно, что я такая. Меня так воспитывали, что секс – это грязь. А мне много лет. У меня все есть. Я хочу семью, я хочу детей… А они шарахаются, понимаете? Даже те, которые сами все это хотят… Как будто на мне дорожный знак. Понимаете? Конечно, мне никто не может помочь, но я все время хожу к разным врачам…
Целительница. Ложитесь. Давайте сначала приведем ваши нервы в порядок. Я дам вам энергии. Сейчас у вас вся энергия блокирована вашими проблемами.
Галя ложится. Целительница кладет на нее руки.
Вы чувствуете тепло?
Галя. Да.
Целительница. Вам хочется спать?
Галя. Да. Это плохо? Да?
Целительница. Спите.
Галя закрывает глаза.
Целительница. Вы давно дружите с Ритой?
Галя. Три года. Я даже не представляла, что у Риты такая замечательная мама. Она все время говорит, что у вас сложные отношения. Я ее не понимаю. Я бы на руках носила такую мать!
Целительница. Я отдала ей всю молодость! Все свои силы! Я воспитываю внуков! Я бесконечно сую деньги! И подумайте, деточка, ни слова благодарности!
Галя. Рита – человек сложный. У нее все есть, и она играет людьми. Она не церемонится ни с кем. И всё почему-то сходит с рук!
Целительница. Вот именно, все сходит с рук! Другая бы мать забыла, как ее зовут! А я все терплю! У нее, видите ли, детские обиды и неврозы! Ну хватит уже, ведь сколько можно? Уже ведь выросла! Уже ведь седые волосы появляются, а у нее все детские обиды!
Галя. И смотрите, ей все само в руки идет! Ну почему? Я всю жизнь носом землю рою, а ей все на халяву! Другие с мужем разойдутся – десять лет на луну воют. А у нее сразу полная колода королей. Я все хочу научиться, как она, жить. Я ведь ничем не хуже! Я ведь такая же!
Целительница. Вы скромная, порядочная девочка. Моя Рита просто развратна. Конечно, у меня после смерти мужа были мужчины. Я даже с ней советовалась про них. Она в десять лет в этом соображала лучше, чем я в сорок. Я с ней потому и советовалась. А теперь она заявляет, что для нее после смерти отца каждый мой любовник был травмой! Начиталась каких-то Фрейдов! Мы семьдесят лет жили без всяких Фрейдов! И неплохо жили!
Галя. Она заставила меня пойти на свидание. Представляете, позвонила по телефону от моего имени и назначила свидание. Ей все нипочем. И мы встретились, а потом еще раз. И пошли ко мне. И сильно выпили. И мне было так хорошо. И я первый раз в жизни не психовала. Больше, конечно, так не будет! Это случайность, я же знаю. Это потому, что она договаривалась. Но мне было так хорошо. Я так удивилась. Я даже заболела после этого. У меня температура была под сорок. Мне ведь не может быть так хорошо. Это только потому, что она. Понимаете?
Целительница. Она мать в грош не ставит. Меня все уважают! Все мечтают ко мне попасть! Я стольких людей исцелила, когда за них уже никто не брался! Делать добро – это мое призвание, а родная дочь в грош не ставит!
Галя. И мне так важно с кем-нибудь еще попробовать. Вдруг мне теперь всегда будет хорошо? Я, конечно, знаю, что нет. А вдруг будет? Ведь это несправедливо, когда одним все, а другим – ничего. Я Риту очень люблю, но иногда… Ну, почему так? Мы даже когда на картах гадаем, ей все выпадает, а мне какая-нибудь маленькая неважная дрянь. Ведь все должно быть поровну! Мы даже когда под дождем рядом идем, у меня все колготки забрызганы, а у нее ни капельки? Ну почему, почему так? (Всхлипывает.)
Целительница. И эти бесконечно меняющиеся поклонники! Я каждый раз не знаю, как к ним обращаться. Я ведь плохо вижу, я так и не понимаю, знакомилась я с ними уже или нет. Хоть бы на ком остановилась!
Галя. Она-то остановилась, да он не остановился. Уехал в Америку к жене американке, а Ритка теперь бесится. Не все коту масленица!
Целительница. Это который? Музыкант?
Галя. Нет. Художник.
Целительница. На машине белой?
Галя. Нет.
Целительница. Рыжий такой, высокий?
Галя. Нет.
Целительница. Какой же это? Я его не видела.
Галя. Я сама только мельком. Застенчивый такой, с хвостом.
Целительница. Ничего себе застенчивый, если такую хамку, как Рита, умыл.
Галя. Я тоже считаю, что ей полезно. Она порхает, думает, что жизнь – это порханье. А жизнь – это слезы и комплексы. Конечно, Рита встретила меня в трудный период, она меня вытащила, я ей многим обязана. Но она должна же знать, как живут другие. Это ей надо знать! Это даже лучше, она о людях пишет, а жизни не знает!
Целительница. Да, да. О людях пишет, по людям ногами ходит. Бросил, значит? Ничего ведь мне, стерва, не говорит, только: познакомься, это Вася, а это Миша, а это Гога. Ничего не рассказывает, никогда не пожалуется. Никакой духовной близости. А мне чужие люди все про себя рассказывают, все свои тайны доверяют…
Галя. А ее мужики, я знаю, они хотят, чтоб она о них написала. Она же модный журналист, они все карьеру делают. Я знаю, я ей всегда об этом говорю, а она только смеется.
Целительница. Дышите глубже. Чувствуете, вам стало легко?
Галя. Да. Правда.
Целительница. Я насытила вас светлой энергией возрождения. Вы больше не будете забрызгивать колготки, когда пойдете под дождем, вы будете ступать, как говорят на востоке, «по цветам».
Галя (встает, порывисто обнимает ее). Спасибо!
Целительница. Мы возвысили свои души, и пятна энергетической грязи сползли с наших витальных оболочек.
Галя. Да, да… боже, как красиво вы говорите. Я теперь поняла, в кого Рита такая талантливая! (У нее слезы.)
Целительница. Приходите, деточка, вы стали мне близким человеком. Я сделаю для вас все, что будет в моих силах. Жду вас завтра в это же время. А теперь, извините, у меня скоро следующий пациент. Я должна помедитировать.
Галя. Спасибо! (Уходит, слегка шатаясь.)
Целительница (встает, разводит руки в форме чаши). Энергия космоса! Войди в мои руки, в мои кости, вены и капилляры. Напои меня силой и гармонией. Дай мне чувство нужности людям, избавь от угрызений совести, от одиночества и смертной тоски… (Опускает руку.) Ну надо же! Уехал в Америку! Да от моей стервы можно и дальше убежать, я его понимаю!
Квартира Маргариты. Тимур доклеивает последнюю стенку.
Маргарита (в халате, говорит по телефону). Я не понимаю, у тебя что-нибудь случилось? Что значит поговорить? Это что, так срочно? Ну я не понимаю, мы с тобой два раза в жизни виделись, какая может быть экстренность? Ну, что значит, очень надо? У меня сейчас нельзя. Откуда ты звонишь? От моего подъезда? Подгони машину поближе, я сейчас прямо в халате выйду на десять минут. (Кладет трубку, Тимуру.) Это один парень.
Тимур (продолжая клеить). Я понял.
Маргарита. Он такой несчастный. Знаешь, такой Дубровский из песенки.
Тимур. Все несчастные. Все Дубровские.
Маргарита. Я на десять минут. У него что-то случилось.
Тимур. Пацифизм – это СПИД.
Маргарита. Тебе все равно еще полстенки клеить.
Тимур. Я тебя больше не люблю.
Маргарита. Это правильно.
Тимур. Стенку доклею из принципа. Чтоб ты тут повесилась среди своих дешевых статей. Я буду играть регги на твоих похоронах.
Маргарита. Только не очень громко, а то все решат, что это надрыв. Я пошла. Я не очень лохматая?
Тимур. Для машинных ласк в самый раз.
Маргарита. Ты очень прозорлив. (Уходит.)
Тимур (берет лист, читает). «Поколение наших отцов не понимает, что мы должны жить и дышать не так, как они, что это наша защитная реакция на их черно-белый мир, в котором… в котором они делают вид, что борются с советской властью, а на самом деле боролись против плохой советской власти за хорошую советскую власть… за хорошую советскую власть!» Туфта! (Рвет лист на четыре части, отходит к окну, насвистывает, напевает.) Я думал, что не смогу вернуться, а я не смог не вернуться… (Возвращается к клею, намазывает куски разорванного листа и приляпывает их по очереди на недоклеенную стену.) Все! Пусть Дубровский доклеивает! Конец цитаты. Солнечная Африка, блин!
Звонят в дверь, он идет открывать, возвращается с Галей.
Галя. Привет.
Тимур. Ага.
Галя. Там Ритка у подъезда в машине сидит.
Тимур. Я в курсе.
Галя. А с кем она?
Тимур. С Ельциным.
Галя. Она сказала, что ты мне чаю дашь.
Тимур. Сама возьмешь.
Галя. А тебе налить?
Тимур. Нет. (Поет.)
Он бросил свой щит и свой меч, Швырнул в канаву наган. Он понял, что некому мстить И радостно дышит!Галя. Это твоя песня?
Тимур. Нет.
Галя (кокетливо). А правда, что ты был наркоманом?
Тимур. А кривда.
Галя. А с Риткой перестал? А правда, что ты женат?
Тимур. Слушай, ты чего приперлась?
Галя. А ты не груби. У Ритки таких, как ты, много, а лучшая подруга – одна.
Тимур. А давай проверим?
Галя. Давай, а как?
Тимур. Нет… С тобой нельзя проверить.
Галя. Почему?
Тимур. Потому что ты не баба, а фригид с ушами.
Галя. Не тебе судить.
Тимур (подходит к ней вплотную). А вблизи ничего.
Галя (отодвигается). Чего «ничего»?
Тимур (встает вплотную, запускает ей руки в волосы, обхватив затылок). И волосы мягкие, а с виду жесткие.
Галя (не очень уверенно). Отпусти.
Тимур. У Ритки тоже мягкие. Это они от краски стали жесткие. Там, где отросли, – мягкие. А там, где крашеные, как проволока. (Целует ее, она не сопротивляется, шарит по ее брюкам.) Ну, где тут что расстегивается, я не врубаюсь… Давай сама, брюки же твои. У меня плохое пространственное воображение.
Галя (испуганно). Я так не могу. Лучше ты ко мне приходи. Она сейчас войдет. Вот здесь кнопка, а здесь крючки. А я тебе давно нравлюсь, да?
Входит Маргарита.
Маргарита. Ого!
Галя (вырывается, отходит к стене). Твой нацмен мне чуть брюки не порвал!
Маргарита. Не тебе, а мне.
Тимур. Так это твои брюки? Странно, на тебе я их всегда мог расстегнуть.
Маргарита. Я за спичками. В машине зажигалка не работает. (Берет спички со стола, прикуривает.) Ну что за дела, Галка? Я тебя учу, учу, а ты с моим мужиком в моей хате моих брюк расстегнуть не можешь. Давай, еще разок попробуй. (Уходит.)
Галя стоит в оцепенении.
Тимур (подходит к окну).
Небесный град Иерусалим Горит сквозь холод и лед. И вот он стоит вокруг нас И ждет нас, и ждет нас…Галя. Я пошутила, а она подумала.
Тимур. Да пошла ты!
Галя. Да ты сам-то здесь… Для клейки обоев.
Тимур. Уже доклеил.
Галя. Быстро доклеил. Она еще о твоем ансамбле ни строчки не написала.
Тимур. Она не пишет о музыке.
Галя. Ну, не сама, у них же там мафия.
Тимур. Хорошо быть дурой: все в жизни ясно.
Галя. Да ты ей не нужен. Я же знаю…
Тимур. Да она же без меня… Она без меня загнется. У нее кроме меня и этого козла в Нью-Йорке никого нет! Вы ж ее все для музыки держите.
Галя. Ты ей скажи, что сам ко мне полез. Ты ведь сам полез, да?
Тимур. Странная ты, Риткиной жизнью живешь, а сама ей каждую секунду гадишь.
Галя. Я? Да я ради нее… Да может, она мне дороже всех!
Маргарита и Дубровский в машине.
Маргарита. Зачем ты меня вытащил?
Дубровский. Так…
Маргарита. «Так» только официанта подзывают.
Дубровский. А ты зачем вышла, если «так» только официанта подзывают?
Маргарита. Ну, не тяни.
Дубровский. Поужинай со мной.
Маргарита. У меня послезавтра день рождения, а я еще платье не довязала.
Дубровский. Я тебе подарю платье. Поехали сейчас в валютку.
Маргарита. Мне надо довязать. Я так загадала.
Дубровский. Хорошо, будешь сидеть в кабаке и вязать.
Маргарита. Да что случилось?
Дубровский. Приехала эта… моя… со своим фермером. Я их сегодня ужинаю. Скажу, что ты моя жена.
Маргарита. Давай я с тобой какую-нибудь девку отправлю, помоложе и покрасивей.
Дубровский. Этого добра полно. Должна быть ты.
Маргарита. Да на нас же с тобой написано, что у нас ничего нет.
Дубровский. Мне с тобой легко. И она это увидит.
Маргарита. А что она?
Дубровский (пожимает плечами). Как все… Потолстела, поглупела… Родила дочку… Хочет жить со мной. Прямым текстом лепит. Этот ее по-русски ни слова, она и куражится.
Маргарита. А ты?
Дубровский. Думает, что я тот же, только с деньгами. Во сколько за тобой заехать?
Маргарита. Давай часов в восемь.
Дубровский. Отлично. Тогда беги.
Маргарита. А знаешь, неохота. Там у моей подруги крыша съехала на почве полового воздержания. Опасная, оказывается, вещь половое воздержание, просто делает из человека дебила. Знаешь, поднимись сам, возьмешь на столе пакет с вязанием, в стенном шкафу платье для ужина: там есть такое черное с золотым, есть голубое. Выбери под интерьер кабака. И туфли подбери, там в прихожей туфли стоят разные. Я из Италии привезла. И сумку обязательно. В ней косметика и вообще. На стуле висит. И главное, вязание.
Дубровский. А где твои дети?
Маргарита. Они учатся около мамы. Они туда после школы идут, а я потом приезжаю. Значит: вязание – раз, сумка – два, платье – три. Ой, я же без колготок. Колготки в ящике, в шкафу. Только найди целые. Понял?
Дубровский. Возьму сумку и вязание. Остальное по дороге купим.
Маргарита. Ой, ну это так просто! Шкаф стенной. Там все. Ну что тут сложного? И скажи им, что я ухожу к тебе навсегда. У тебя есть ручка и бумажка?
Дубровский. Вот ручка. А бумажки нет.
Маргарита. А это что?
Дубровский. Это обертка от конфет. Материной врачихе шоколадный набор завозил.
Маргарита. Она с изнанки белая?
Дубровский. А зачем тебе?
Маргарита. Пока ты пойдешь, я текст статьи накидаю.
Дубровский. На обертке?
Маргарита. Я ее в редакции на компьютер набью.
Дубровский. Давай проедем сто метров, купим блокнот.
Маргарита. Это неправильно. В потоке жизни все логично. И обертка тоже. Свобода – это доверчиво плыть в потоке жизни.
Дубровский. Вшивый буддизм. Свобода – это умение загонять поток жизни под ноготь. Сегодня будет ужин, о котором я грезил пять лет. Я его сто раз во сне видел. Я ее на самолет сажал, а сам видел этот ужин. Сегодня она увидит «нет». Я ни слова не скажу, я просто дам ей увидеть это.
Маргарита. А потом?
Дубровский. А потом суп с котом.
Маргарита. Хреновая твоя свобода.
Дубровский. Скажешь, ты бы отказалась так поужинать со своим?
Маргарита. Конечно бы, отказалась.
Дубровский. Врешь.
Маргарита. Ему бы это было больно. А потом, у меня с ним не любовь. У меня с ним завершенность. Любовь бывает разная на вкус, я знаю. У меня было много любви в жизни. А завершенность не имеет вкуса. Она имеет форму круга. Я мужа любила… Но я всегда знала, что это подступы к человеческим отношениям, а завершенность… в нее нечего добавить. Понял?
Дубровский. Значит: сумка, вязанье, от силы платье. Квартиру я помню. (Выходит из машины.)
Маргарита (прилаживается писать на обертке). Когда человек долго живет в домике, сколоченном из маленьких «нельзя», он становится призраком, и начинает вести призрачью жизнь. (Записывает.) Как страшно видеть, как костенеют границы мира твоих сверстников, и все, что не по зубам их внутренней свободе, они выстригают в тебе из инстинкта самосохранения. Когда защищаешься шутовским нарядом, чтобы не обидеть их своим детским капиталом отвязанности, который означает для них только твою несчастность и неустроенность… (Пишет.)
Подходит Олег.
Олег. Что ты тут делаешь?
Маргарита. Пишу статью. Видишь, прислали редакционную машину. Ты за книжкой?
Олег. Почему ты в халате?
Маргарита. Я вышла за тебя замуж потому, что очень боялась свободы.
Олег. У тебя запоздалый переходный возраст.
Маргарита. Переходный возраст – это когда человек особенно ретиво сопротивляется насилию. Поэтому он особенно чист и незащищен.
Олег. Ты еще скажи это детям.
Маргарита. Я говорю им это каждый день.
Олег. Ты изуродуешь их до конца.
Маргарита. Я вышла из мелового круга в мир в тридцать пять лет, я хочу, чтоб сделали это раньше.
Олег. В мир – это сидеть в халате в чужой машине и писать на обертке тривиальности? Или в квартире тебя больше не посещает вдохновение?
Маргарита. Квартиру я сдала… Кончились деньги.
Олег. Ты могла бы поставить меня в известность.
Маргарита. Вот, ставлю. Впрочем, если эти люди тебе не понравятся, можешь их выгнать.
Входит Дубровский.
(Дубровскому.) Что ты принес? Это же летний сарафан, я в нем замерзну!
Дубровский. Ты сказала, голубое.
Маргарита (Олегу). Это мой жених. Мы улетаем на Гавайи. Конечно, там и жарко, и грязно, и дорого, но зато не стреляют, как на наших курортах. А где-то же надо проводить медовый месяц. (Дубровскому.) Это наш участковый врач. Всю жизнь запрещал мне курить.
Олег. Пока. (Уходит.)
Маргарита. А как же книжку?
Олег (на ходу). В следующий раз!
Маргарита. Что там в квартире?
Дубровский (садится в машину). Я не понял. Девица сидела и рыдала, а парень помогал мне искать платье. Да, я еще принес нормальную бумагу, можешь писать. (Достает из сумки бумагу.)
Квартира Маргариты. Она сидит и вяжет. Вадим Петрович сидит за столом перед ним газета и чашка чая.
Маргарита. У вас такое лицо, как будто случилось что-то непоправимое.
Вадим Петрович. А по-вашему, это поправимо?
Маргарита. Ну, что я могу посоветовать? Подайте на газету в суд. Добейтесь, чтоб со мной расторгли контракт. Дайте опровержение. Кстати, в редакции считают, что это лучший материал месяца. Мне даже обещали премию…
Вадим Петрович. Но это же ваше интервью с вами, а не со мной.
Маргарита. Ну почему? Про «голяком по Красной площади» и про «бескорыстных оторв» – ваши реплики. Да и остальные ваши, только моими словами. Скажите, Вадим Петрович, там есть хоть одна глупость или гадость?
Вадим Петрович. Нет. Но при чем тут я? А этот душераздирающий монолог о свободе? У моей жены после этого было плохо с сердцем!
Маргарита. Думаю, что не у одной вашей жены. Свобода – это вообще тема медицинская.
Вадим Петрович. Конечно, какие-то сумасшедшие звонят моей секретарше со словами благодарности… Но это почти неприлично.
Маргарита. Почему неприлично? Уважаемый человек на хорошем русском языке говорит какие-то внятные вещи огромным тиражом! Правда, он после этого пугается, как будто он в детском саду нагрубил воспитательнице. Что же это за жизнь у вас такая ужасная: говорить одно, думать другое, а продавать третье? А главное, что вас ведь никто за это уже не посадит, не понизит…
Вадим Петрович. Я сам себя понижу за то, что поверил вам на слово и не подписал интервью!
Маргарита. А знаете, что вас пугает? Что после этой газеты вам придется что-то менять внутри себя. С героями моих статей потом всегда что-то происходит, я их закручиваю в свое силовое поле. Я всегда беру интервью, чтоб изложить собственные мысли. А тут просто передовица: все думают, что свобода зависит от того, кто победит на выборах, и вдруг вы им говорите, что свобода – как количество единиц гемоглобина в крови. И истерическая политизация общества – это эпидемия слабости, потому, что сильный политизирован при тоталитаризме, а при исчезновении тоталитаризма он мгновенно начинает дело делать. И не я им это говорю, а вы! Ведь вы же так говорили!
Вадим Петрович. Да, говорил… Но я вам это говорил в машине, а не в кабинете. У меня, Рита, батальные игры! Там пух и перья в масштабах страны летают. А вам нужно было перышко на шляпку! Вы сами живете разнузданно и других заставляете! Кстати, вы и любимого себе рекрутировали на другом полушарии, чтобы здесь пока творить все подряд!
Маргарита. Я его не рекрутировала… Это он меня рекрутировал. А у него такая же ущербная форма свободы, как и у вас. Он считает, что лучше делать то, что не хочется, там, чем то, что хочется, здесь.
Вадим Петрович. А вы все время делаете то, что хочется?
Маргарита. Нет. Но я все время не делаю того, что не хочется.
Звонок, Маргарита идет открывать, возвращается с Тимуром.
Тимур. Хай!
Вадим Петрович. Здравствуйте.
Маргарита. Ты чего пришел?
Тимур. Оттянуться.
Маргарита. Чаю, кофе?
Тимур. Чаю.
Маргарита выходит. Тимур идет вдоль комнаты, пробует, высохли ли листы на стене, берет со стола газету.
Читал с утра.
Вадим Петрович. И какое у вас впечатление?
Тимур. Солнечная Африка.
Вадим Петрович. Извините, я не понял.
Тимур. Туфта.
Вадим Петрович. Скажите, а чем вы занимаетесь?
Тимур. Живу.
Вадим Петрович. А в свободное время?
Тимур. Делаю музыку. Некоммерческую. Как только свобода начинает продаваться, она становится попсой. Ваше интервью – чистейшая попса. Вырезка из коммуниста в коммерческом ларьке.
Вадим Петрович. Скажите, а попса – это что?
Тимур. Это дерьмо!
Вадим Петрович. У нас с вами языковой барьер. Я ни одного слова не понимаю.
Тимур. Элементы мира состоят из слов. Вы не понимаете ни одного элемента моего мира.
Вадим Петрович. Ну тогда, если не трудно, перечислите мне эти элементы. Три кита или черепаха… На чем он у вас стоит?
Тимур. Один большой унитаз… И иногда мерцающие золотые точки…
Входит Маргарита, ставит перед Тимуром чай, продолжает вязать.
Вадим Петрович. И что это за точки?
Тимур. Музыка… Ребенок… Вот, Ритка, она, конечно, крезушная, но в ней есть свет… (Поет.)
Из леса выходит старик, А глядишь, он совсем не старик, А, напротив, совсем молодой Красавец Дубровский…Вадим Петрович. И вы хотите сказать, Маргарита, что этот человек свободней меня только потому, что на нем изрезанные джинсы?
Маргарита. Именно, что не хочу.
Вадим Петрович (Тимуру). Надеюсь, я вас не обидел?
Тимур. Мне на все положить.
Маргарита. Врет. Романтический персонаж, как все музыканты. Впрочем, мы все романтические персонажи потому, что время романтическое.
Звонит телефон.
Маргарита. Алло. Да. Спасибо. И вы тоже? Ради бога. Да. Счастливо. (Кладет трубку.) Третья молодежная газета хочет перепечатать это интервью. Странно, столько шухера вокруг интервью на тему свободы.
Тимур. Я пришел стенку доклеивать, завтра же день рождения.
Квартира Маргариты. Стены до конца оклеены статьями. Накрыт праздничный стол, много цветов. Тимур и Дубровский, сидя на матрасе, играют в шахматы. Вадим Петрович курит, Галя суетится вокруг стола.
Вадим Петрович. Шампанское в холодильнике?
Галя. Конечно.
Тимур (поет).
Дубровский берет ероплан, Дубровский взлетает наверх, И летает над грешной землей, И пишет на небе…Шах.
Дубровский. Давно я не брал я в руки шашек. Какой же это шах?
Вадим Петрович. Надо в цветы насыпать сахару.
Галя. Одну секундочку. (Убегает, возвращается, бросает в каждую вазу по куску сахара.)
Вадим Петрович. Сахар не уносите. Пригодится к чаю.
Галя. Конечно. Я такой торт купила, сейчас покажу. (Убегает, приносит торт.) Ну как?
Вадим Петрович. Шедевр.
Галя (ставит торт в центре стола). Я даже свечки купила, чтоб все как полагается. Тридцать пять свечек! Как подумаешь, что Ритке уже тридцать пять! (Втыкает свечки.) У нас на работе все прямо зачитывались вашим интервью!
Вадим Петрович. В доме повешенного не говорят о веревке.
Тимур (поет).
Не плачь, Маша, я здесь!
Не плачь, солнце взойдет!
(смотрит на часы) Без десяти семь…
Дубровский (смотрит на свои). Без пятнадцати.
Вадим Петрович. А эти обои, это что, концептуальное искусство?
Тимур (поет).
Он понял, что некому мстить И радостно дышит…Вадим Петрович. У друга моего сына вся стена заклеена газетными заголовками, а у окна стоит гипсовый Володя Ульянов с отбитыми ручками, он его украл в каком-то доме пионеров…
Пауза.
Галя. А я сегодня совсем не спала. Чью-то машину под окном угоняли. Она так кричала, прямо как человек.
Пауза. Входит Олег, у него в руках одна роза.
Олег. Добрый вечер.
Все здороваются с ним.
Олег (Гале). А где Рита?
Галя (торопливо). Она сказала, в шесть. Вот все ждем. И дверь была открыта. Наверное, скоро придет. Может быть, она поехала за детьми? Но она хотела с мамой и с детьми завтра, отдельно. Может быть, она стоит где-то в очереди?
Олег (ставит розу в один из букетов). Собственно, я зашел за книгой. (Копается в книгах.)
Дубровский. Мат.
Тимур. Не плачь, солнце взойдет… Какой же это мат?
Вадим Петрович. Я думаю, что можно начинать.
Галя. Без именинницы?
Тимур. Начинайте.
Вадим Петрович. Галочка, если можно, бутылку шампанского.
Галя. Одну секундочку.
Дубровский. Может быть, что-то случилось?
Вадим Петрович. Человек – это стиль.
Галя (приносит шампанское). Вот, пожалуйста.
Вадим Петрович. И салфетку.
Галя (подает первую салфетку из стопки). Пожалуйста.
Вадим Петрович (глядя на салфетку). А вот и эпистола. «Простите меня, ради бога. Так получилось, что я не успеваю никого предупредить. Я улетела в Нью-Йорк. Я всех вас очень люблю. Маргарита».
Пауза.
Галя. Откуда у нее деньги на билет?
Дубровский. Почему ей так быстро дали визу?
Пауза.
Вадим Петрович. Видимо, командировка. (Открывает шампанское.) Галочка, раздайте бокалы.
Дубровский. Я бы предпочел выпить с именинницей. (Берет бокал.)
Олег. Я зашел за книжкой. (Берет бокал.)
Тимур. Хороший автобус уехал без нас… (Берет бокал.)
Вадим Петрович. Предлагаю тост за Риту, потому что в жизни, в которой мы ходим и едим друг друга как шахматные фигуры, она олицетворяет собой праздник непослушания. (Пьет.)
Олег. Вам кажется это праздником?
Звонит телефон.
Галя (Олегу). Возьми трубку.
Олег. Ты ближе.
Галя (поднимает трубку). Я слушаю. Маргариту? А ее нет. А кто ее спрашивает? Это вы? Правда, это вы? (Машет всем.) Тише! (Хотя и так все замерли.) А она, понимаете… А разве вы не знаете? Она улетела… Она улетела к вам в Нью-Йорк! А вы откуда? Вы приехали? Это правда? А она улетела… А вы откуда звоните? От метро? Ну надо же! А она улетела…
Распахивается стенной шкаф, оттуда выпрыгивает Маргарита в вязаном платье, босиком, бросается к телефону, вырывает у Гали трубку.
Маргарита. Где ты? У метро? Так иди, беги скорей. Я? Я не улетала. Я была в стенном шкафу. Так получилось. У меня начался приступ острой тоски, я поняла, что убежать уже не успею. Я там сидела и тихо плакала.
Вадим Петрович (подходит к Маргарите, целует руку, подает ей коробочку с подарком). Поздравляю!
Маргарита (машинально кивая). Там очень душно, в шкафу. И пончо сверху гнусно щекотало меня своей бахромой!
Галя. Вот скажите, скажите ей, что она дура! Он потом все равно свалит в Америку!
Вадим Петрович. Пойдемте, Галочка! Пойдемте. (Почти жестко уводит ее.)
Маргарита. Я сидела на старом телевизоре. И у меня теперь все ноги в таких вафельных вмятинах. И очень больно.
Тимур.
Из леса выходит старик, А глядишь, он совсем не старик, А, напротив, совсем молодой Красавец Дубровский…(Берет ножницы, обрезает веревку, на которой висит глобус Земли, тащит его за собой за веревочку как детскую машинку, выходит.)
Маргарита. Было так больно, что я уже не выдерживала, хорошо, что ты позвонил, ты меня просто спас.
Олег выходит.
Маргарита. Почему ты не идешь, а разговариваешь? Ты можешь одновременно идти сюда и разговаривать?
Дубровский подходит к Маргарите, надевает ей на шею колье.
Маргарита (Дубровскому). Спасибо!
Дубровский. Передай ему, что если он вернется в Нью-Йорк, то я лично найду его. И пристрелю. Около Статуи Свободы. (Выходит.)
Маргарита. Я боюсь, что ты повесишь трубку и дематериализуешься. Давай так: я кладу трубку на стол, ты говоришь минут пять про то, как ты меня любишь, а я пока бегу к метро. Я все равно буду слышать все, что ты говоришь!
Она кладет трубку на стол, торопливо надевает туфли, набрасывает пальто, бежит, потом возвращается, зажигает свечи в торте.
(Считает свечки). Тридцать пять! Какой ужас!
Убегает.
ЗАНАВЕС.
Комментарии к книге «Пробное интервью на тему свободы», Мария Ивановна Арбатова
Всего 0 комментариев