Теннеси Уильямс Крик или Спектакль для двоих
Пьеса в двух действиях
The Two Character Play (Out Cry) by Tennessee Williams
перевод Виктора Денисова
Действие первое
«Запертый сад — сестра моя»
Песни песней Соломона (гл. 4:12)Декорация занимает всю сцену. На переднем плане, в виде широкой латинской буквы «У» две прозрачные стены, составляющие неполный интерьер гостиной летнего домика где-то на юге. Направо — дверь, налево — большое окно с видом на заброшенный двор или сад, в центре которого высятся огромные подсолнухи.
Обстановка интерьера — викторианская, включая старое пианино; повсюду различные астрологические символы; очевидно, здесь читались лекции по астрологии. На стенных обоях могут быть нарисованы знаки зодиака, солнечный лотос о двенадцати лепестках и т. д. (Художнику хорошо бы проконсультироваться по этому поводу с астрологом — ведь эти символы должны придавать интерьеру таинственный вид. Весьма полезной может оказаться книга «Эзотерическая астрология».)
На сцене, вокруг этого неполного интерьера, разбросан и реквизит из других пьес, не относящийся к «пьесе в пьесе», которая сейчас будет здесь разыграна. Возможно, эта часть декорации даже более существенна. Разбросанный реквизит должен олицетворять собой не только искаженные представления мозга, находящегося на грани коллапса, но и, соответственно, фантасмагорию того кошмарного мира, в котором в настоящее время веемы живем, не абстрактного, а вполне реального, со всеми его пугающими нас очертаниями и тенями.
Интерьер должен быть освещен мягким светом — словно это поздний летний день; в соседней же части сцены должны стоять фиолетовые сумерки, иногда сгущающиеся до полной темноты.
Из разрозненного реквизита на заднике наиболее примечательна статуя великана (из папье-маше). Он стоит на постаменте и смотрит на сцену зловещим взглядом.
Занавес поднимается. Феличе, премьер гастрольной труппы, находящейся в турне — оно длится дольше, чем ожидалось, — нерешительно выходит из темноты, словно боится света. В нем есть что-то мальчишеское, хотя он далеко не мальчик. Он драматург и актер, но более всего похож на поэта — своей, возможно, чрезмерно обостренной чувствительностью. Он носит длинные, почти до плеч, волосы и огромное пальто с потертым меховым воротником, которое доходит ему чуть ли не до пят, — Феличе набросил его на плечи. Из-под пальто виднеются экзотическая рубашка, украшенная астрологическими знаками, и слегка поношенные брюки из мягкой ткани серого цвета. В целом, у Феличе вид театрального актера, не лишенного самолюбования.
Он выносит на свет стульчик для пианино, садится и делает в блокноте поправки к монологу.
Феличе (медленно пишет, размышляя). Играть в страхе — играть с огнем! (Смотрит на публику, словно знает, что его фраза будет иметь важные последствия.) Нет, хуже, гораздо хуже, чем играть с огнем. Огонь знает пределы. Подойдет к реке или морю — там и погаснет. Подползет к камню или голой земле — через них не перепрыгнуть, вот и остановится, взять-то ему больше нечего. А страх… (Слышится резкий звук — за сценой сильно хлопает дверь.) Фокс, это ты, Фокс? (Снова хлопает дверь.) Невероятно! (Запускает руки в свои длинные волосы.) Страх! Этого свирепого человечка заперли в клетку, и он все время колотит по решетке — по ребрам. Да, но если это уже не страх, а паника, безграничная паника, и она не желает уходить, а хочет остаться, с чем тогда сравнить ее, с каким другим чувством, на которое способно живое существо? Нет, даже не с любовью и не с ненавистью — разве сравнить их по силе, по глубине?
Клэр (из-за сцены). Феличе!
Феличе. И любовь, и ее суррогаты, искусственные привязанности, обречены на короткое существование — как бы сильно в них ни нуждался… Нельзя, ни в коем случае нельзя обращаться к человеку, которого любишь и в котором до такой степени нуждаешься, словно любишь, и взывать к нему: «Помоги же мне, я боюсь, я не знаю, куда мне деваться!» И тот, без кого жить не можешь и кого так сильно любишь, обожжет тебя презрением. Потому что в душе этого человека — его или ее — установлен маленький звуковой аппаратик, он-то и нашептывает: «Обдери его, пусть все выложит, а потом унизь и пошли подальше!»
Клэр (в кулисах). Феличе!
Феличе. Клэр!.. Надо сделать все, чтоб она не слишком паниковала, — впереди ведь спектакль, и должен быть успех… Но ее нелегко провести — несмотря на ее состояние.
В готической двери, ближе к кулисам, появляется Клэр. В неясном, призрачном свете она и сама похожа на привидение. В ней тоже чувствуется какая-то детскость; так же, как и Феличе, она элегантна, возможно, даже высокомерна. Ее манеры напоминают театр прошлого — театр актеров-менеджеров и театр звезд-диктаторов. Ее величественные театральные манеры будут в дальнейшем чередоваться с потрясающей грубостью, причем это чередование происходит столь внезапно, словно на сцене в эти минуты не она, а кто-то другой. Но и величие, и вульгарность мгновенно улетучиваются, когда она появляется в роли Клэр в «спектакле»; там она будет играть не по годам развитую, простую, чистую и грустную маленькую девочку.
Клэр свободно держит на пальцах тиару — в ней нет нескольких камней. Она замечает это и, чуть удивившись, смеется, пожимает плечами, а затем неловко надевает ее на всклокоченную светлую прическу. Выступает немного вперед, а затем, неровно дыша, тяжело отступает.
Феличе. Так что?
Клэр (с неопределенным смешком). Мне кажется, я видела…
Феличе. Привидения?
Клэр. Нет, всего лишь свою тень. Я действительно испугалась ее, но это была всего лишь тень — и только. (Неуверенными шагами выходит из двери.) Доктор как-то сказал мне, что мы с тобой самые храбрые на свете. Я ему ответила: «Ну, это уж абсурд! Мы с братом боимся даже собственных теней». «Да, знаю, потому-то и восхищен вашим мужеством…»
Феличе включает магнитофон. Играет гитара. Затем он смотрит на авансцену.
Феличе. Ночью вползает чудовище — страх.
Клэр. Тень его вижу у самых ворот.
Феличе. Быстрый, как ртуть, невесомый, как прах.
Клэр. Вмиг он сквозь пальцы мои проскользнет.
Феличе. Дверь от него закрывая, дрожишь.
Клэр. Все бесполезно — он в доме сейчас.
Феличе. Тихо в углу притаился, как мышь.
Клэр. Ждет, чтобы стены обрушить на нас.
Феличе выключает магнитофон.
Клэр (поправляя тиару). Ну где ж они, эти дамы и господа из прессы, я готова принять, а их — нет.
Феличе. К счастью, у нас…
Клэр. Что?
Феличе. Не запланирована встреча с прессой перед сегодняшним спектаклем.
Клэр. Не будет встречи с прессой? Но ведь Управление театров гарантировало, сам Магнус обещал, что не будет ни одной премьеры без максимального ее освещения прессой — и для этого будут организовываться лихие попойки… Бог мой, ты же знаешь, что я прекрасно себя чувствую с прессой… (Хрипло смеется.)
Феличе. Думаешь, всегда тебе так хорошо, во всех ситуациях?
Клэр. Не думаю — а знаю.
Феличе. Даже когда яростно выступаешь против фашизма перед гогочущей гусиной стаей скрытых фашистов?
Клэр. Да, сэр, особенно тогда. А ты с ней груб, все болтаешь и болтаешь о каком-то «тотальном театре». И вот они уже к тебе задом, а слушают-то меня!.. Таракан! И здоровый! (Давит его ногой.) Вот тебе!.. Где-то я читала, а может, слышала, что тараканы невосприимчивы к радиации, и им суждено остаться последними на земле существами после конца света. Через несколько столетий появятся тараканы-актеры, тараканы-актрисы, тараканы-драматурги, тараканы в Управлении театров и тараканы в публике… (Показывает на зрительный зал.)
Феличе. «Горячительное» у тебя еще осталось?
Клэр. Есть немножко для особых случаев, но…
Феличе. По-моему, сейчас тебе лучше приложиться.
Клэр. До антракта — никогда. А сейчас лучше всего просто кофе. (Борясь с искушением.) Скажи Францу, пусть принесет стаканчик дымящегося черного кофе. А вообще Франц меня сильно раздражает — даже не дал знать! (Издает смешок.) Или это ты ему запретил?
Феличе не отвечает.
Так я и вынуждена коротать весь вечер в нетопленном помещении государственного театра неизвестного штата? Мне должны сообщать, когда спектакль отменяют или переносят! (Тиара спадает, и она неловко нагибается за ней.)
Феличе. Спектакль не отменили, и вызвал тебя я, Клэр.
Клэр. После того, как я сама обратилась к тебе…
Феличе. Хочу тебе что-то показать, пойди-ка сюда.
Клэр. Я и с места не сдвинусь, пока… О, свет-то какой, настоящий дневной свет! Но, по-моему, светло не от окна, а…
Феличе (перебивая). В стенке, на заднике, есть маленькая дырка. (Идет смотреть на публику.) Зрители уже собираются.
Клэр. Как они настроены, по-человечески?
Феличе. Не-е. А может быть и — да!.. Уж скоро занавес, Клэр.
Клэр. Феличе, где все? Я спрашиваю: «Где все?»
Феличе. В одном месте, Клэр.
Клэр. Хватит выпендриваться, я ведь тоже могу! Ты ответишь?
Феличе. Спектакль не отменен.
Клэр. Но его и нет!
Феличе. А что же будет, по-твоему? У тебя же всегда есть свое, необычное, мнение!
Клэр. Восстановится порядок!
Феличе. Какой еще порядок?
Клэр. Разумный, разумный! (Тиара опять спадает.)
Феличе. Не напрягай так связки перед…
Клэр. Феличе — выстрел!
Феличе. Какой выстрел?
Клэр (грустно). Я слышу, а ты — нет, и так теперь будет всегда, caro (-дорогой- ит). (Видит трон с позолоченными деревянными львами на ручках и вышитой золотой нитью геральдикой на вершине.) О Господи, да это же аквитанский трон Элеоноры! А сейчас в него усядусь я — ну на минутку! (Поднимается по ступенькам и горделиво, словно судья в зале суда, садится на трон.)
Феличе (хватаясь за голову). О черт, да чтоб ей на плечах не сидеть — как болит голова!
Клэр. Что ты там бормочешь?
Феличе. Мигрень замучила!
Клэр. Кодеин прими.
Феличе. По-моему, после наркотика лучше не заиграешь — уж ты прости мне эту ересь, Клэр.
Клэр. Когда же, наконец, закончится это турне?
Феличе. Может и сегодня, если плохо сыграем, несмотря на…
Клэр. Хватит, саго, пора кончать. Сколько мы сюда добирались? Я только и помню — то светло, то темно, а потом опять светло и опять темно, и вместо гор — прерии, а потом опять горы, и, честно говоря, я даже не имею представления, где мы сейчас.
Феличе. После спектакля, Клэр, я отвечу на любой твой вопрос, но сейчас держать занавес и отвечать тебе…
Клэр (вставая). Это все усталость… у нее свои симптомы.
Феличе. Так же, как у алкоголя и других транквилизаторов — о них ты предпочитаешь не говорить.
Клэр. Да у меня и было-то всего ползернышка…
Феличе. Сдобренное спиртным, это дает синергический эффект. Доктор Форрестер сказал: у тебя сердце может остановиться — прямо на сцене!
Клэр. Только не из-за того, что в бутылке или коробочке, а…
Феличе (перебивая). Что ж делать — приходится играть с экзальтированной, неуравновешенной…
Клэр (перебивая). Так играй сам с собой, ты, длинноволосый маменькин ублюдок!
Феличе (перебивая). Ты только послушай себя — голос твой осип, слова проглатываешь, а выражения подбираешь такие, которые пишут на заборах!
Клэр (перебивая). А того, кого подбираешь ты, остановят при входе в любой приличный отель.
Феличе (перебивая). Прекрати! Не могу больше слушать…
Клэр (перебивая). Правду!
Феличе (перебивая). Твои болезненные фантазии!
Пауза.
Клэр (как ребенок). А когда мы поедем домой?
Феличе. Клэр, наш дом это театр, везде, где он есть.
Клэр. Если этот театр — дом, тогда лучше я его сейчас подожгу — хоть согреемся на несколько минут… Знаешь, я ничего не вижу и могу только ползать, до тех пор пока ты…
Феличе. Подожди-ка, надо проверить реквизит… Кувшин с водой, а соломинка только одна…
Клэр вдруг видит готическую деревянную статую мадонны.
Клэр. Знаешь, после неудач в прошлый и позапрошлый сезоны нам надо было подольше отдохнуть, поразмышлять где-нибудь на Ривьере. А мы все ездим черт знает куда.
Феличе. Но ты же не могла останавливаться дольше меня, Клэр!
Клэр. Останавливался бы со мной — я смогла бы пребывать там и дольше.
Феличе. Но нам некуда возвращаться, и мы должны были ехать дальше, ведь ты же знаешь.
Клэр. Все дальше и дальше, пока наконец не приехали сюда. Но я так устала, что сразу же вырубилась в каком-то кресле со сломанной спинкой.
Феличе. Рад, что ты все же немножко отдохнула.
Клэр. На зеркалах было столько пыли, что в них ничего не было видно. А голос садится, слышишь, он практически сел!
Феличе. Где должен быть телефон? На пианино? Нет, на столе… Да ты еще ни разу не вышла на сцену во время премьеры, чтобы перед этим чем-нибудь не обрадовать меня, сказав, например, что у тебя сел голос или что… (Подражая ее голосу.) «Сегодня придется играть в пантомиму».
Клэр. Зажги-ка мне спичку.
Феличе зажигает спичку — она подходит к нему нетвердыми шагами. Он смотрит на нее в недоумении.
Феличе. А почему в тиаре?
Клэр (неопределенно). Просто под руку попалась — вот и надела.
Он горько усмехается.
Знаешь, я ужасно стараюсь, изо всех сил стараюсь понять твои проблемы, так почему бы и тебе не попытаться понять мои?
Феличе. Им нет конца, Клэр.
Клэр. Или ты все еще не можешь простить мне мою Клеопатру? О, я тогда была так экстравагантна, а твой Антоний — скован и напряжен!
Феличе. Клэр, ты меня ненавидишь?
Клэр. По-моему, это я тебя должна об этом спросить. В тот вечер, когда мы играли премьеру в каком-то городе… (Пытается вспомнить место, где это было, но не может.) ты набросился на меня как какой-то черт и заорал — о, лучше я тебя цитировать не буду!
Феличе. Давай. Скажи, пожалуйста.
Клэр. Ты назвал меня нажравшейся шлюхой и сказал: «Пошла на…»
Феличе. Да ты и сама-то не веришь, что я мог так сказать.
Клэр. Да ладно, все прошло… (Идет к просцениуму). Взгляну-ка на вражеский лагерь.
Феличе (хватая ее за руку). Не надо, никогда не смотри на публику перед спектаклем. А то испугаешься и не войдешь в роль.
Клэр. Не хватай меня так — синяки останутся! (Сбрасывает его руку.) Почему ты так рассвирепел, cher?
Феличе. Да потому что я весь на нервах, а они… Сегодня, наверное, пропадет дар речи, но… (Быстрыми шагами идет зажигать свет в интерьере.)
Клэр (осматривая интерьер). О Господи, да это же декорация из «Спектакля для двоих». А где же лестница?
Феличе (возвращаясь). Пока привезли только часть декораций.
Клэр. Так что же мне делать, когда, по пьесе, нужно будет идти наверх за зонтиком и перчатками?
Феличе. Пойдешь к заднику, а я скажу, что ты пошла наверх. Зонтик и перчатки будут на пианино.
Клэр. Ты это серьезно? Так и играть?
Феличе. Абсолютно.
Клэр. И, конечно, сегодня ты изобретешь что-нибудь новенькое?
Феличе. Сегодня будет море импровизации, но если мы как следует войдем в роли, то отдельные импровизации беспокоить не будут. Собственно говоря, пьеса от них становиться лучше. (Криво улыбается.)
Клэр. Я хотела бы знать, какой характер играю, и особенно — как заканчивается пьеса.
Феличе. Когда поднимется занавес и зажгутся огни, мы, как птицы, на протяжении всего спектакля будем летать. А иссякнет запал, — прибегнем к импровизациям.
Клэр. Феличе, у тебя что, зуд?
Феличе выходит на авансцену.
Сам туда смотришь, а мне не даешь.
Феличе. Должен же я знать, пришли они или…
Клэр. А что, мы ни с кем в театре связаться не можем? (Кашляет и плюет.)
Феличе. Ни с кем.
Клэр. Значит, мы..?
Феличе. Изолированы. Ото всех.
Клэр. Мне все же нужно побыть месячишко где-нибудь на водах, в Баварии например.
Феличе. Подобные мечты через полчаса улетучатся, вот увидишь, и станешь как водоросль в спокойной воде… Но я хочу, чтобы сразу же после турне ты легла в клинику.
Клэр (громко). После турне — это когда? Когда все-таки настанет его конец?
Феличе. Скоро.
Клэр. Скорее бы! Давай остальные спектакли отменим и — отдыхать!
Феличе. И что — назад? Опять эти сорок, пятьдесят границ, эти деревянные полки в вагонах третьего класса?
Клэр. Хочешь сказать…
Феличе. Хочу сказать, что именно к такому итогу мы и придем, если не доиграем еще неделю и не получим своего!
Клэр. Мы что, в долговой яме?
Феличе. В яме? В пропасти — и такой, что в ней и стадо слонов можно уместить.
Клэр. Что ж ты мне не сказал об этом раньше?
Феличе. Потому что невозможно вести серьезный разговор с человеком, который… (Поднимает три пальца.) Сколько пальцев?
Клэр. Ты же видишь, что я без… Господи, да вот же они! (Вынимает из внутреннего кармана пальто пару «бабушкиных» очков, надевает, подходит к Феличе и, запрокинув голову, вглядывается ему в лицо.) О Феличе, у тебя такой ужасно усталый вид!
Феличе. А в этих очках ты как…
Клэр. Старуха? Ну и ты в них тоже как старик. Можно сделать еще одно замечание по поводу твоей внешности — как бы это потактичнее?
Феличе. Гримироваться времени не было.
Клэр. Да я о волосах — они почти такие же длинные, как у меня.
Феличе. Но ты же знаешь, что это парик для роли Феличе.
Клэр. Но это не единственная твоя роль.
Феличе. Отныне, может, и единственная.
Клэр. А что скажет труппа? Что они станут делать?
Феличе. Не имею ни представления, ни интереса.
Клэр. О, как по-королевски!
Феличе трижды стучит по сцене посохом.
Клэр. Слышишь?
Феличе. Слышу.
Клэр. Там словно сборище разъяренных, некормленных макак.
Феличе. А может, так оно и есть.
Клэр. Феличе, а где все?
Феличе снова стучит посохом.
Я спрашиваю, где все, и настаиваю на ответе.
Феличе. Скажите, она настаивает на ответе! А ты уверена, что хочешь ответа?
Клэр. Да, и сию же минуту.
Феличе. Что ж, может, это тебя больше обрадует, чем меня (протягивает ей бланк).
Клэр. О, телеграмма?
Феличе. Да!
Клэр. Но я ничего не вижу в этой кромешной…
Феличе. Ладно, Клэр, давай ее сюда.
Клэр. Нет уж, раз это относится к… зажги же спичку!
Феличе зажигает спичку.
(читает вслух, медленно, взволнованным тоном.) «Ты и твоя сестра обезумели. Нам не платят с…» (Спичка гаснет.) Другую! (Зажигает другую.) «А мы назанимали и выпросили — теперь пора отдавать…»
Феличе. И подпись — «Труппа». Мило? (Задувает спичку.)
Клэр. Господи! Что ж, как говорят… (Поворачивается к пианино и берет ноту.)
Феличе. Что говорят?
Клэр. Ну, когда хотят завязать.
Феличе. Да, они с нами порвали, ушли все, кроме двух рабочих сцены — они-то и приволокли эту декорацию. Но теперь и они…
Клэр. И они смылись?
Феличе (вновь на авансцене, глядя в зал). Ну вот, наконец-то расселись!
Клэр (отходя в глубь сцены). Феличе, я еду в отель. Придешь в норму — найдешь меня там. Приеду — и сразу замертво. Лучше так, чем упасть прямо на сцене перед чужими и чуждыми мне людьми.
Феличе. И в какой же отель ты собираешься, Клэр?
Клэр. В тот, в котором мы… остановились…
Феличе. А ты помнишь, что мы регистрировались в отеле?
Клэр. Когда?
Феличе. Вот именно — когда? После того как мы сошли с поезда и перед тем как приехать в театр… Так когда же?
Клэр. Хочешь сказать, что Фоке нам ничего не забронировал?
Феличе. Фоке сделал одну вещь. Нет, даже две: он потребовал жалование, а когда я ему не заплатил, то — исчез!
Клэр тяжело вздыхает. Феличе протягивает к ней руку. С безучастным взглядом, словно смотря в пустоту, она подает ему свою.
Клэр, я протянул к тебе руку, чтобы взять твое пальто.
Клэр. Думаешь, я его собираюсь снимать в этом холодильнике?
Феличе. Мы у себя дома, Клэр, это юг, глубинка, и стоит лето.
Клэр (кутаясь в пальто). Вот когда в этих краях будет и соответствующая температура…
Неожиданно он срывает с нее пальто — она вскрикивает.
Феличе (показывая на авансцену, на воображаемый занавес). Тихо!
Клэр. Ты — чудовище!
Феличе. Пусть так, но иди на место.
Она хватает пальто, которое он бросил на диван.
Клэр. Я буду ждать тебя в моей уборной — а ты пока объяви об отмене спектакля. Ты куда?
Феличе (бежит к кулисам, оборачивается и яростно шипит на нее). Ты займешь свое место? Я поднимаю занавес! Сейчас же!
Клэр. Ты это серьезно?
Феличе. Абсолютно.
Клэр. Но это же невозможно!
Феличе. Это необходимо.
Клэр. Но ведь не все необходимое возможно.
Феличе. Бывает, что даже невозможное необходимо. Сегодня мы играем спектакль.
Секунду она на него смотрит, а затем резко бьет по клавишам.
Клэр. Ведь я сказала, что не буду больше играть в «Спектакле для двоих», пока ты не сократишь эту пьесу. Сделал? Купюры сделал?
Феличе (уклончиво). Ну, это уж мое дело.
Клэр. Я спрашиваю, ты сделал купюры?
Феличе. Когда сделаю — получишь.
Клэр. Подачки мне твои не нужны, я сделаю купюры сама. Слышишь до диез? (Берет ноту на пианино.) Когда услышишь, значит, я делаю купюру. И не вздумай мешать или я уйду.
Феличе. Какое…
Клэр. Кощунство?
Феличе. Идиотство!
Клэр. В тотальном театре должно быть тотальное взаимодействие, и ты, милый, давай…
Феличе. Займи свое место.
Клэр. Мое место здесь, у телефона.
Феличе (показывая на окно). Твое место…
Клэр. Здесь, у телефона.
Феличе. Ты, мать твою, давай тиару! (С насмешливой улыбкой она снимает тиару и неловко надевает ему на голову. Он ее сбрасывает.) Ты — кастрированная сука, ты — нажравшаяся шлюха. Да, я тебя так зову. Я не смотрю на тебя на сцене, потому что не выношу твоего взгляда. Твои глаза — это глаза старой сумасшедшей проститутки! Да-да, первостатейной проститутки! Исходящей похотью, развратной!
Клэр. Вижу-вижу!
Феличе. Нет-нет, ты не видишь, ты слепа-ая!
Он бежит за кулисы. В течение нескольких секунд она, ошеломленная, застывает на месте. Затем хватает пальто и набрасывает его на себя. Делает несколько шагов к противоположной кулисе, как вдруг интерьер освещается теплым янтарным светом и занавес рывками открывается. Она замирает в оцепенении. Из зала доносятся несколько гортанных восклицаний, хриплый смех мужчины и пронзительный — женщины. Клэр горящим взглядом следит за «залом». Вдруг она резко сбрасывает пальто на пол, как бы вызывая публику на дуэль. Феличе возвращается на сцену. Он кланяется Клэр, затем зрительному залу.
Феличе. Представление начинается!
Идет спектакль. Клэр у телефона.
Феличе. Кому ты звонишь, Клэр?
Кажется, что она его не слышит.
Клэр, кому ты звонишь?
Клэр. Нигде ни души, кажется, все провалились…
Феличе. Что же ты тогда берешь трубку?
Клэр. А проверить — работает или нет.
Феличе. Но, наверное, телефонная компания предупредила бы, прежде чем отключить телефон.
Клэр (рассеянно и грустно). Иногда на предупреждения не обращают внимания…
Феличе. Но в доме-то…
Клэр. Все еще живут? А никто и понятия не имеет, свет-то по вечерам не горит, и никто отсюда не выходит.
Феличе. Тогда должны были по почте прислать уведомление.
Клэр. Ну еще на это рассчитывать!
Феличе. Рассчитывать можно только на то, что поддается расчету.
Клэр. И все же надо верить…
Феличе. Верить, будто все…
Клэр. Будет так, как было?
Феличе. Да, будет так, как было. Ведь столько лет все шло нормально и можно было надеяться…
Клэр. Что все будет зависеть от нас…
Феличе. Что все всегда будет зависеть от нас. И вдруг такой…
Клэр. Удар, когда…
Феличе. Вырубили свет. Хорошо еще, что почти полнолуние — при открытых шторах даже в нижних комнатах было светло.
Клэр. Но мы все время натыкались на мебель — в верхних.
Феличе. А теперь сможем ориентироваться даже с закрытыми глазами.
Клэр. Конечно, сможем. Будем ходить, не натыкаясь на стены.
Феличе. Дом-то крохотный, и мы всегда тут живем.
Клэр берет до диез — Феличе пристально на нее смотрит. Она еще несколько раз нажимает эту клавишу.
Феличе (яростно шепчет). А я не делаю купюру!
Клэр. Вернемся к прошлой ночи. Ты сказал, я ходила по дому, так?
Феличе. Клэр, ты действительно не спала.
Клэр. И ты тоже не спал.
Феличе. В маленьком помещении, если кто-то один не спит, то другой тоже.
Клэр (громко). Но почему я должна спать в этой камере смертников?
Феличе (повелительным тоном). Мы же договорились, что их комната теперь просто комната, и все ушло в прошлое.
Клэр. Кроме голоса отца — он все еще звучит в этих стенах, а его глаза — я вижу, как они смотрят на меня с потолка. В ту ночь, когда это случилось, я тебя толкнула — рвалась в комнату, где мама сама мне открыла дверь..
Феличе (перебивая). Прекрати! Опять все сначала!
Клэр. По-моему, она меня и не узнала: ни здра-сте — ничего, а на лице — удивление, очень легкое удивление. Но вот она открыла рот — и оттуда без единого звука хлынул фонтан крови. А отец сказал: «Еще не все, Клэр». Сказал это так тихо и спокойно. А потом она пошла к двери ванной и упала, а он — к окну, выглянул из него и выстрелил еще раз…
Феличе бьет по клавишам кулаком.
И ты еще говоришь, что теперь это не их комната?
Феличе. Я сказал: «Хватит об этом! Отдохни!»
Клэр. В этой-то комнате? Ночью!?
Феличе (пытаясь овладеть собой). Да ты не по ней же ходила прошлой ночью, ты бродила по дому то вверх то вниз, словно что-то искала.
Клэр. Изучала обстановку? Пожалуй…
Феличе. Прочесывала дом, словно подозревала, что где-то бомба замедленного действия.
Клэр. Я даже слышала, как она тикала.
Феличе. Да? И ты нашла ее?
Клэр. Ее — нет, но нашла одну вещь, память о детстве, мой знак.
Феличе (включая магнитофон). Какой знак?
Клэр (вытягивая руку). Кольцо с опалом, это мой камень.
Феличе. Ты так долго его не носила, что я думал, оно потеряно.
Клэр. Мама говорила, опалы приносят несчастье.
Феличе. Фригидных женщин часто преследуют страхи, суеверия и…
Клэр. У опала зловещая репутация. И к тому же это подарок отца.
Феличе. Этого было достаточно, чтобы настроить маму против камня.
Клэр. Люди, которые не могут заснуть, любят рыться во всякой ерунде. Вот я и обшарила карманы — хотя знала, что они пустые, — и в кармане старого вельветового пальто нашла это кольцо. Я вообще забыла о его существовании, и наплевать, счастливый это камень или нет.
Феличе. Не может быть несчастливым то, что выглядит таким красивым…
Он двигает кольцо то туда, то обратно — словно занимается любовью. Она нажимает клавишу.
Клэр (хладнокровие к ней возвращается). Что ж ты не сказал мне, что сегодня выходил?
Феличе. Но ты же видела, как я возвращался.
Клэр. Да, но я не видела, как ты выходил.
Феличе. Если человек возвращается, значит, он выходил.
Клэр (скептически). И как далеко ты зашел? За подсолнухи или…
Феличе. Я подошел к калитке и знаешь, что заметил?
Клэр. Тебя что-то испугало, и ты вернулся?
Феличе. Нет, то, что я увидел, меня не испугало, хотя и поразило. Это был…
Клэр. Что?
Феличе. Клэр…
Клэр. Что?
Феличе (театральным шепотом). Ты же знаешь «Спектакль для двоих».
Клэр (громким театральным шопотом). Телеграмма — там.
Феличе. Но Клэр, в пьесе же нет никакой телеграммы.
Клэр. Все равно возьми ее — она на диване, я ее вижу. Когда что-то видишь, значит, это существует. Если у тебя, конечно, нет галлюцинаций, и ты знаешь, что это так.
Он берет телеграмму, комкает и делает вид, что выбрасывает ее из окна.
Феличе. Вот так — ее никогда и не существовало! Это была просто минутная паника.
Клэр. Как ты легко с ней расправился!
Феличе. И чтобы больше никогда ей не поддаваться — вот так! (Щелкает пальцами.) А теперь я тебе скажу, что видел во дворе, когда выходил.
Клэр. Сделай милость, скажи, пожалуйста!
Феличе. Я увидел подсолнух высотой с дом.
Клэр. Феличе, ты же знаешь, что так не бывает!
Феличе. Пойди посмотри сама.
Она пробует засмеяться.
Или выгляни, он прямо перед домом, с этой стороны.
Клэр. Прямо перед домом?
Он кивает, но не может сдержать улыбку и отворачивается.
Теперь понятно — дурачишь меня.
Феличе. Что понятно? Пошла бы посмотрела. Это какой-то уникум, так быстро вымахал, весь золотой и сияет… (Садится на диван — кажется, что думает вслух.) Похоже, кричит про нас что-то сенсационное. (Бросает на нее быстрый лукавый взгляд.) Повалят туристы, ботаники — ты же их знаешь — явятся заснять такое чудо для «Нэшнл джиогрэфик». Настоящее чудо природы — двухголовый подсолнух выше двухэтажного дома — дома, в котором все еще живут затворниками брат с сестрой.
Клэр. Это, должно быть, чудовище природы, а не чудо. Если такой подсолнух, конечно, вообще существует, а я уверена, что нет.
Она берет ноту, но он сбрасывает ее руку с клавиатуры и хлопает крышкой. Затем с насмешливой улыбкой на нее садится.
Феличе. Знаешь, интересно, довольна ли сама природа — этот всемогущий производитель всего живого, — довольна ли она тем, что все мы так похожи друг на друга? Или ей хочется побольше чего-то необычного — всяких уникумов, чудовищ, уродов, глухонемых? Как ты считаешь, Клэр?
Клэр. Никак. Такие заявления комментировать не желаю!
Феличе. А по-моему, природа терпима — а порой даже благоволит — к этим уникумам, если они полезны, конструктивны. Но если же нет — тогда берегись!
Клэр. Сам берегись.
Она поднимает свое пальто, а он встает с крышки пианино.
Феличе. Ты почему не открываешь? Разве не слышишь — стучат!
Клэр. Кто стучит?
Феличе. Сквозь дверь видеть я не могу.
Клэр. Не слышу никакого стука.
Он барабанит по крышке костяшками пальцев.
О да, теперь слышу, но…
Феличе. Посмотри, кто там.
Клэр. Понятия не имею.
Феличе. А его и не надо иметь. Надо пойти и…
Клэр. Вот ты и пойди. (Слышится шепот.) Ты ведь ближе и…
Он стучит сильнее.
Стучат так настойчиво…
Феличе. Наверное, что-то важное, пойди и узнай.
Клэр. Но я не могу выходить к людям в таком виде.
Феличе. Одета ты изысканно, и вид у тебя просто прекрасный.
Клэр (еще дальше отходя от двери). И у тебя тоже, кроме волос, конечно.
Феличе. Я без галстука и в этой старой отцовской рубашке. Она же вся пропотела.
Клэр. Что ж, это простительно в такой-то жаркий день. Впусти их. Если это ко мне, — я спущусь.
Феличе. Так, вот мы и «приехали»: значит, ты просто боишься открыть дверь!
Клэр. Пока «добирался» — и стучать-то перестали. По-моему, ушли, а? Нет, посмотри! Под дверью какая-то бумажка!
Они со страхом смотрят на воображаемый листок бумаги, выглядывающий из-под двери.
Феличе. Это они оставили.
Клэр. Да! Ну возьми же…
Он идет к двери, делает вид, будто поднимает бумажку, а затем вздрагивает.
Что это?
Феличе. Визитка из какого-то бюро помощи.
Клэр. Значит, все-таки знают, что мы здесь?
Феличе. Конечно, а где ж нам еще быть? Бюро помощи — никогда о таком не слышал. А ты?
Клэр. Я тоже, и, по-моему, надо опасаться того, что…
Феличе. Не знаешь.
Клэр. Здесь может быть какой-то подвох.
Феличе. Предлог, чтобы нарушить наше…
Клэр. Уединение? Да. Ну так что — порвать ее или оставить на крайний случай?
Феличе. Крайний случай — его-то мы и ждем, не так ли?
Клэр. О, это вопрос, на который должен быть…
Феличе. Ответ…
Клэр. Да, но его, наверное, должны задавать во всяких там анкетах или интервью…
Феличе. Разные организации, такие…
Клэр. Которым самим все равно.
Феличе. Да, и они пытаются быть объективными.
Клэр. Я положу визитку под бабушкину свадебную фотографию, на всякий случай…
Феличе. Который возникнет скоро…
Клэр. Но так или иначе, а она там, и известно где. Ну, что у нас дальше? Я беру трубку? Нет, ракушку, прикладываю к уху и вспоминаю время, когда отец возил нас на побережье.
Феличе. Возил нас на залив. (Снова включает магнитофон.)
Клэр. Морской залив — чайки, приливы, дюны…
Феличе. Несмотря на протесты матери, он все же повез нас туда как-то летом. Мы были еще детьми, и как раз перед школой…
Клэр. А мама не захотела жить в «Лорелее» на самом берегу, и пришлось поселиться в «Коммерции», в деловом районе. Мы топали мимо муниципалитета в длиннющих халатах, а мама все время пилила папу: «Я ведь счета проверила. Еще денек — и выкатываемся».
Феличе. Отец сначала просто лениво усмехался, лежа на песке, но в конце концов заорал на нее: «Иди обратно в свою „Коммерцию“ и перепроверь еще раз. Вычитай, дели, но здесь больше не возникай! Из-за тебя и солнце скрылось!»
Клэр. И он поднял нас, и мы пошли в другое место…
Феличе. Подальше от муниципалитета, мимо маяка, прямо в дюны. Там сбросил костюм — без него он был гораздо красивее, — и мы тоже разделились, и понес меня на своих гладких золотых плечах прямо в воду, бросил — и я сразу же научился плавать, будто умел всегда…
Клэр (показывая на публику). Феличе, там кто-то сел спиной к сцене, он что — лекцию читает?
Феличе. Это же переводчик.
Клэр. Господи, и он переводит им то, что мы говорим?
Феличе. Конечно, и объясняет систему, по которой играем. Для этого он и пришел.
Клэр (чуть не плача). Но я не знаю, что дальше, я…
Феличе. Зато я знаю.
Клэр. Правда? И что же? Сидеть и весь день смотреть на вытертый ковер, на эту розу, ждать, когда она совсем завянет?
Феличе. А что тебе еще делать? Или ты хочешь проявить активность и испортить пьесу?
Клэр. Да нет, ничего я не хочу. Вся моя активность в том, что я целый день, а иногда даже ночью брожу по дому, словно что-то замышляя. И, кажется, знаю что.
Феличе. И что же?
Клэр. А то, что хочу выйти! Выйти — это крик души! — хочу выйти!
Феличе. Ты хочешь выйти и кого-нибудь позвать?
Клэр. Да, выйду — и позову.
Феличе. Так выходи!
Клэр. Одна? Только не одна!
Феличе. В такой прекрасный вечер женщина сама может выйти и кого-нибудь позвать.
Клэр. А мы выйдем и позовем кого-нибудь вместе.
Феличе. Я не могу, мне придется остаться.
Клэр. Это почему?
Феличе. Охранять дом от…
Клэр. От кого?
Феличе. От непрошенных гостей! Кто-то ведь должен остаться — так это буду я, а ты, Клэр, иди и зови. Сегодня утром, вставая, ты, наверное, уже знала, что этот день будет для тебя необычным, не таким, как все предыдущие. В этот день ты выйдешь и позовешь кого-то, будешь улыбаться, радостно болтать. Смотри, ты вымыла голову — она теперь стала пшеничного цвета. А как красиво заколоты волосы! А глаза — смыла серебристо-голубую краску, и теперь у тебя ну просто ангельский лик! С таким лицом да в такую погоду — ну давай же, действуй, зови! Знаешь, что тебе надо сделать? Везде, куда будешь заходить, говори так: «О, какая же я дура — выйти без сигарет!» Тебе, конечно, дадут, а ты сунь их в сумку, принеси домой, и мы с тобой покурим. Давай же, иди! (Открывает ей дверь.)
Клэр. Зачем ты открыл дверь?
Феличе. Чтобы ты вышла.
Клэр. О, какое внимание! Ты так любезен — открыл дверь и хочешь, чтоб я вышла без перчаток и зонтика? Но все же тебе не хватает воображения, раз ты представил, что я выйду одна.
Несколько секунд они стоят у открытой двери и смотрят друг на друга: ее руки и губы дрожат, его рот кривится в легкой и нежной улыбке.
Представь-ка, вот я выхожу одна, а перед домом толпа, скорая помощь, полиция — все это уже однажды было… Нет, одна я не выйду. (Захлопывает дверь.) Да меня и ноги-то не понесут. А что до улыбок и разговоров, то на что я гожусь с кукольным выражением лица и слипшимися от пота волосами… О, да меня никто и не позовет — что ты, какие друзья?.. Разве кто-нибудь из цветных, какая-нибудь девка, — если ей позволят.
Феличе. Это твоя идея, ты все кричала: «Выйду!» Ты, а не я.
Клэр. Да у меня и в мыслях не было — одной, без тебя, коль скоро ты в растрепанных чувствах…
Феличе. А ты в каких?
Клэр. Нет — представь себе: я зову, а в ответ мне рев пожарных машин и пистолет — бабах! А я что, должна продолжать болтать и улыбаться? (На глазах у нее выступают слезы, а рука тянется к Феличе.) Да нет же, я вскочу и побегу, а сердце прямо там, на улице, и остановится!
Феличе (улыбка исчезает с его лица). Я уверен был, что ты не выйдешь.
Клэр. И правильно, если имел в виду, что я не выйду одна. Но позвать? Уж это я сделаю, хотя бы по телефону! (Бросается к телефону и хватает трубку.)
Феличе. Кому ты звонишь? Осторожно!
Клэр (в трубку). Диспетчер, соедините меня с отцом Уайли! Да, пожалуйста, очень срочно!
Феличе пытается вырвать у нее трубку; несколько секунд они борются.
Феличе. Клэр!
Клэр. Отец Уайли, это Клэр Девото. Да, помните? Дочка…
Феличе. Ты что? Совсем дошла?
Клэр (Феличе). Не мешай или он подумает, что я… (Опять в трубку.) Извините, отец Уайли, нас прервали. Мы с братом все еще живем в родительском доме после… после этого ужасного случая, в доме, о котором так лживо и зло было написано в «Пресс-Скимитар». Отец не убивал маму и себя, а…
Феличе. Скажи ему, это мы их застрелили, что ж ты?
Клэр. В дом ворвался какой-то…
Феличе. Монстр…
Клэр. Громила, он и убил наших родителей, но, по-моему, подозревают-то нас! Мы с братом Феличе окружены таким подозрением и злобой, что почти никогда не осмеливаемся выйти из дома. О, я не могу передать, какой мы испытали ужас, когда соседский сынок обстреливал дом из рогатки — да камнями! И мы знаем: это его родители дали ему рогатку и сказали: «Стреляй!» Ха! А вот и еще камень! И так целый день, а вечером люди замедляют шаг или останавливаются около нас, бросают какие-то обвинения или шлют оскорбительные письма. А в «Пресс-Скимитар» есть намек, что, мол, мы — рехнувшиеся дети отца, который выдавал себя за мистика. У него, отец Уайли, действительно была какая-то необыкновенная психическая энергия, мистическая сила Овена — а ведь это знак огня. (Всхлипывает.) Но почему так? Мы — приличные люди, никогда и мухи не обидели и старались жить тихо-мирно, однако…
Феличе (вырывая у нее трубку). Мистер Уайли, у сестры истерика.
Клэр. Нет, я…
Феличе. Она сегодня сама не своя, забудьте, что она наговорила, извините и… (Вешает трубку и дрожащей рукой вытирает со лба пот.) Что ж, очень мило! Наш единственный шанс — уединение, а ты все выболтала человеку, который решит, что его христианский долг — заточить нас в… (Тяжело дыша, она ковыляет к пианино.) Клэр!
Она несколько раз берет одну и ту же высокую ноту. Он сбрасывает ее руку с клавиатуры и захлопывает крышку.
Клэр. Не надо было произносить это слово! «Заточить»! Это слово…
Феличе. О, да, — это же запретное слово! Раз нельзя произносить — значит, запретное, а все запретное становится более значительным!
Клэр. Тогда давай, тверди его без конца, ты, мерзкий выродок!
Феличе отворачивается.
Что, испугался? Смелости не хватает?
Феличе. Зачем же глупости делать? Наоборот, я попытаюсь себя убедить, что во всем этом есть какой-то здравый смысл.
Клэр. Ах, ты попытаешься! А я-то думала, ты не ведаешь преград, хотя и знаешь, где затормозить.
Он в бешенстве поворачивается к ней. Она улыбается и губами произносит слово «заточены», потом его шепчет. Он хватает подушку.
Заточены, заточены!
Держа ее за плечи, он подушкой затыкает ей рот. Она сопротивляется — едва не задохнувшись.
Феличе. Так хорошо? Теперь порядок? Еще или хватит?
Она кивает. Он бросает подушку в сторону. Какое-то время они молча смотрят друг на друга. Она не помнит, что делать дальше. Он показывает на пианино. Она поворачивается и нажимает ноту.
Феличе. Антракт — пять минут.
Клэр. Пятнадцать!
Феличе (бросаясь за кулисы и опуская занавес). Десять!
Действие второе
Во время антракта между «звездами», вероятно, была драка. Она все еще держится за локоть и корчится от боли, у него на лице — царапина. Оба тяжело дышат.
Феличе (шепотом). Готова?
Она кивает — спектакль продолжается.
Кувшин с мыльной водой и соломинка — пускать пузыри.
Клэр. Вчера ты сказал: «Ничего не поделаешь, ничего».
Феличе. В детстве мы пускали пузыри на запасной лестнице, а не в гостиной.
Клэр. Вообрази-ка: сидим сейчас прямо перед зрителями и пускаем пузыри! Но мы уже не дети, вот и приходится делать это из окна гостиной…
Феличе. Даже если мы будем пускать пузыри из окна гостиной, это еще не значит, что у нас с мозгами все в порядке.
Она подходит к нему и прикладывает к его поцарапанной щеке кусочек ваты. Он закрывает глаза, будто этот нежный жест привел его в блаженное состояние.
Клэр. Ты выдохся, Феличе?
Он слегка покачивается.
Боюсь, я тоже.
Феличе. Придумай что-нибудь, пока я…
Клэр. Хорошо. А ты сядь и подыши спокойно. Отдохни немножко, а я…
Обхватив голову обеими руками, он садится на диван. Клэр тихо трогает клавишу, потом наклоняется и смотрит на авансцену.
Когда отец прекратил свои спиритические сеансы и астрологические прогнозы за несколько дней до этого… необъяснимого случая… Ну, а на самом-то деле он их не бросал…
Феличе. Во всяком случае по своей воле…
Клэр. Мама заперла его квадрант, карту ночного неба и личный гороскоп.
Феличе. И оставила только потрепанную рубашку — я ее сейчас ношу: на ней его знак зодиака, асцендент и карта неба, каким оно было на рассвете того дня, когда здесь, в Нью-Бетесде, он появился на свет!
Клэр. Знаешь, мне казалось, он смирился. По крайней мере, не протестовал. Даже когда она завела речь о психиатрической больнице: «Я смотрю, ты опять поплыл. Хорошо бы тебе там отдохнуть. Ну что, сам отправишься или мне…» Он стал таким спокойным, что это спокойствие меня забеспокоило. Почти всегда сидел, где сейчас ты, и смотрел на потертый ковер, на эту розу посредине, как она вспыхивает словно угли, да-да вспыхивает словно угли, как его глаза — и твои тоже. А потом ковер загорелся. Когда горит ковер в деревянном доме, — горит весь дом. Феличе, вникни, этот дом — деревянный, и роза — вот-вот вспыхнет!
Берет до диез. Он смотрит на нее яростным взглядом, но она опять берет эту ноту, на сей раз громче.
Феличе (закрывая глаза). Реплику!
Клэр. Ты ведь придумал, что мы должны сегодня сделать?
Феличе. Да, и дольше откладывать нельзя.
Клэр. Написать жалобу…?
Феличе. Да нет, какие там жалобы, ведь их даже не рассматривают! Нет. Сегодня мы должны выйти из дома.
Клэр. Куда-то пойдем или…
Феличе. На гроссмановский рынок.
Клэр. Туда?
Феличе. Да, именно туда!
Клэр. Но мы уже пробовали и не получилось.
Феличе. Потому что не было достаточно веской причины; да и погода не благоприятствовала.
Клэр. А сегодня…?
Феличе. Гораздо больше оснований. И я твердо знаю, что сегодня нам просто необходимо пойти на гроссмановский рынок, потому что… Не хотел тебе говорить, но… почтальон все же пробрался за преграду из подсолнухов и оставил уведомление — больше нам не будут…
Клэр. Доставлять продукты?
Феличе. Доставлять продукты на ступеньки дома…
Клэр. А я знала! Ведь срок оплаты счетов давно уже истек.
Феличе. И потому мы должны пойти на гроссмановский рынок, прямо в контору мистера Гроссмана и поговорить с ним лично.
Клэр. В его контору! А где она? Наверное, ютится где-нибудь в никому не известном уголке этого заброшенного лабиринта…
Феличе. Попросим клерка указать нам контору Гроссмана и проводить к ней.
Клэр. Если клерк нас увидит, то сделает вид, что и не заметил вовсе.
Феличе. Не сделает. Ведь мы войдем туда с важным видом, словно пара…
Клэр. Преуспевающих, платежеспособных покупателей?
Феличе. Да, и скажем им: «Пожалуйста, проведите нас к мистеру Гроссману.» Мы должны убедить его, что, несмотря на всю дурную славу и на все обвинения, страховая компания «Акме» все же выплатит нам отцовский страховой полис, ну скажем, первого числа следующего месяца, да-да, первого сентября.
Клэр. Но ты же знаешь, что этого не будет — они прислали какую-то отписку, из трех предложений в ответ на наш запрос на двадцати страницах — а мыто писали и переписывали целую неделю!
Они стоят на авансцене в разных углах, не глядя друг на друга.
И ведь…
Феличе (делая быстрый шаг). Страховая компания «Акме»…
Клэр (делая быстрый шаг). Сообщила, что деньги по страховке…
Феличе (делая быстрый шаг). Конфискованы.
Клэр (делая быстрый шаг). Да, страховка может оказаться недействительной…
Феличе (делая быстрый шаг). В случае…
Клэр (делая быстрый шаг). Да, в случае, если страхователь… (Умолкает, затыкая рот кулаком.)
Феличе (делая быстрый шаг). В случае, если страхователь убил сначала жену, потом себя и…
Клэр. К сожалению, забыл про своих детей.
Феличе. Это называется «юридическим крючкотворством»…
Они вновь поворачиваются друг к другу.
Клэр. Что ты знаешь о законотворчестве, Феличе?
Феличе. Я знаю, что в ряде случаев юридическим крючкотворством нужно пренебречь в интересах человека… Мы должны сказать о том, что видели, а видели только мы: мать сначала убила отца, потом себя и…
Клэр. Легкое вранье — это одно, а абсолютная противоположность истине — совсем другое.
Феличе (бешено). Какая истина заключена в куске металла, взорвавшегося от рук человека, которого довели до сумасшествия?..
Пауза.
Ну? Так что? Мы будем и дальше жить с этим или забудем?
Клэр. Порой наш страх это…
Феличе. Наш собственный знак…
Клэр. Мужества…
Феличе. Верно! Так дверь все еще открыта. Мы идем?
После паузы она отходит от него на шаг.
Клэр. Посмотри-ка, на улице есть люди?
Феличе. Конечно, есть, на улице всегда есть люди; улицы и созданы для того, чтобы по ним ходили.
Клэр. Я имею в виду тех парней. Ты же знаешь, тех жутких, они…
Феличе. О да. Ты встала на тротуаре и крикнула им: «Стойте!» Заткнула пальцами уши и кричала: «Стойте, стойте!» Они остановились, а потом перешли на другую сторону. Я хочу спросить: «Боже, ну для чего ты это делала? Почему так кричала?»
Клэр (вместе с ним). Они уставились на меня, ухмылялись и…
Феличе (вместе с ней). Ты сказала, они тебя обругали.
Клэр (вместе с ним). Да, и тем же мерзким словом, которое написано на нашем заборе.
Феличе (вместе с ней). Да, ты говорила. Но я смотрел — на заборе ничего нет!
Клэр (вместе с ним). Но если ты ничего не слышал, почему тогда не пошел в гастроном один? Почему побежал со мной домой?
Феличе (вместе с ней). Потому что ты обезумела, и я за тебя испугался — мало ли что ты можешь…
Клэр (вместе с ним). И что, ты подумал, я сделаю?
Феличе (вместе с ней). То, что сделали отец и мать, когда…
Клэр (вместе с ним). Довольно, дальше играть нельзя.
Феличе. Давай дальше!
Клэр. Реплику!
Феличе. Несколько дней назад ты…
Клэр. Нет, ты, ты, а не я! Я не могу спать в доме, где спрятан пистолет. Скажи, где ты его спрятал. Мы его сломаем, выбросим вместе! Реплику!
Феличе (спокойно). Я вынул из него патроны, а куда положил, — как нарочно, забыл.
Клэр. «Как нарочно, забыл!» Врешь же! Даже во сне помнишь. Феличе, в доме живет смерть, и ты знаешь, где она прячется.
Феличе (диким голосом). Итак: ты хочешь жить в домах с запертыми дверьми?
Клэр. Это у тебя мания запирать двери после своей психушки!
Феличе. Да, однажды я имел удовольствие — испытать все это — удобство, безопасность, благотворное влияние…
Клэр. Запертых дверей!
Феличе. Психушки!
Клэр. Что поделаешь, раз ты позволил себе утратить всякий контакт с реальностью.
Феличе. Что реального осталось в этом…
Клэр. Перестал разговаривать! Смотрел и не узнавал!
Феличе. Да, онемел и ослеп…
Клэр. А я? Я ведь тоже была здесь!
Феличе. О, не думаю, чтобы и ты после всего понимала, где находишься! Ты…
Клэр. Достаточно, чтобы по утрам вставать, а не прятаться весь день под одеялом!
Феличе. Это говорит о стремлении…
Клэр. О возможности…
Феличе. Следовать своим привычкам!
Клэр. Это служит доказательством…
Феличе. К черту доказательства!
Клэр. Тихо ты! Отдай пистолет, я отнесу его в подвал и там разобью топором. Только тогда наконец в этом доме можно будет спокойно спать.
Феличе. Иногда сам не знаешь, почему не спится. (Силы покидают его. Шаги становятся медленнее, он изможден. Они идут навстречу друг другу из разных концов авансцены).
Клэр. Потребность что-то найти…
Феличе. В пустых карманах?
Клэр. Не всегда ж они пустые! Иногда я кладу туда свой камень, но и он не приносит мне счастья!
Пауза. Тяжело дыша, они смотрят друг на друга. Очень медленно, с потерянным видом он притворяет дверь — почти до конца.
Феличе. Да, у тебя ангельский лик! Нет, я больше не могу — даже и не проси! — не могу в тебя больше целиться, словно ты какая-то невообразимая мишень. И даже вывести за дверь не могу: ее нельзя закрыть, не заперев на замок, — вот я ее и не закрыл. Клэр, дверь все еще открыта.
Клэр (с улыбкой, в которой легкая грусть). Да, она приоткрыта, но этого вполне достаточно, чтобы уловить смысл происходящего…
Феличе (вместе с ее последними словами). Так мы идем или даже эту возможность упустим?
Клэр. Мы идем — и сейчас же. Так даже вопрос не стоял, ты ведь знаешь.
Феличе. Хорошо. Наконец-то согласилась.
Пауза.
Клэр (напуская на себя требовательный вид). Но ты ведь не одет как следует. Для такого выдающегося случая я хочу, чтобы ты хорошо выглядел. Закрой-ка на минутку дверь.
Феличе. Если ее сейчас закрыть, она может уже никогда не открыться.
Клэр. Я только — только поднимусь и принесу твой летний пиджак и к нему какой-нибудь хороший галстук. (Идет в глубь сцены.) О, а ведь ступенек-то нет!
Феличе. Декорацию не достроили.
Клэр. Знаю-знаю, ты мне говорил. (Смотрит на авансцену.) Я поднялась наверх, а ты остался в гостиной один.
Феличе. Да, я остался один в этой комнате, с открытой дверью. С улицы доносились какие-то голоса, крики, дьявольский смех. «Психи, психи, психи, пси-и-хи!» И я ее захлопнул, а ведь только что сказал…
Клэр. Ты сказал, что она может уже никогда не открыться. (Внезапно поворачивается и смотрит на авансцену.) О, так ты еще здесь!
Феличе. Да, конечно. Жду тебя.
Клэр. А разве я долго…?
Феличе. Нет, но я не был уверен, что ты и в самом деле вернешься.
Клэр. А я вернулась, и вот твой пиджак, а вот галстук. (Протягивает пустые руки.)
Феличе. Но их не видно.
Клэр (с притворной улыбкой). Надень же свой невидимый пиджак и невидимый галстук.
Феличе. Я покажу это жестами…
Клэр. А, какая разница! Причешись!
Феличе. Где расческа?
Клэр. Во внутреннем кармане. Я ее туда положила.
Феличе. Правда? Да, спасибо… (Делает жест — достает расческу из невидимого пиджака.)
Клэр. О, дай я это сделаю! (Приглаживает пальцами его волосы.)
Феличе. Достаточно. Так хорошо.
Клэр. Постой спокойно еще минутку.
Феличе. Нет-нет, достаточно Клэр.
Клэр. Да, так хорошо, теперь ты джентльмен — ну как такому не отпустить в кредит, да у нас в Нью-Бетесде — в любом магазине!
Феличе. Гммм…
Клэр. А ведь дверь-то закрыта. Почему ты закрыл ее?
Феличе. Потому что летит пыль.
Клэр. Как летит, если ветра нет?
Феличе. Был, потому я и…
Клэр. Закрыл дверь. А ты в состоянии открыть ее еще раз?
Феличе. Да, конечно. (Опять включает магнитофон. Затем, после небольшого колебания, распахивает дверь настежь.)
Клэр. Чего же ты ждешь?
Феличе. Жду, чтобы ты вышла.
Клэр. Иди первый. Я за тобой.
Феличе. Но откуда я знаю, пойдешь ты или нет?
Клэр. Если я что-то решаю — то уже окончательно.
Феличе. Тогда и выходи первой.
Клэр. А ты за мной? И только я выйду — ты тут же и защелкнешь…
Хватает ее за руку и насильно тащит к двери. Она тяжело дышит.
Феличе. Выходи!
Клэр. Посмотри, есть ли…
Феличе. Никаких парней на улице нет!
Клэр. Можно мне шляпу-то поправить?
Феличе. Перестань заниматься ерундой. Ведь день-то не вечен — и ты это знаешь. Выходи!
Он толкает ее в отрытую дверь. Она тихо вскрикивает. Он закрывает дверь и выходит, лицом к публике.
Здесь в спектакле должна быть маленькая пауза, пока я пройду за сцену осветить фасад. (Уходит за сцену.)
Клэр (испуганным шепотом). О Господи, не оставляй меня здесь одну!
Феличе. Только на секунду, на одну секунду. (Он идет за кулисы. Дверь освещается янтарным светом. Он возвращается, берет ее за руку и проводит немного вперед.) Какой прекрасный день!
Клэр (напряженно). Да!
Феличе. Лучше и не придумаешь, если вообще можно придумывать дни.
Клэр. Да!
Феличе. Не понимаю, чего мы здесь ждем. А ты?
Клэр качает головой и пытается засмеяться.
Стоим, будто такси ждем. А отсюда до Гроссмана всего-то полквартала.
Клэр. Не знаю почему, но меня трясет. Ничего не могу с собой поделать. На мистера Гроссмана это произведет плохое впечатление.
Феличе. Назад ты уже не вернешься. Я тебе не позволю.
Клэр. Феличе, пока ты будешь у мистера Гроссмана, я могла бы позвонить в бюро помощи — тем людям, которых мы не хотели принять у себя. Теперь я могла бы пригласить их к нам и ответить на все вопросы. И мы могли бы получить от них помощь, даже если мистер Гроссман нам не поверит.
Феличе. Клэр, перестань морочить мне голову. Пошли.
Клэр. Я что-то забыла в доме.
Феличе. Что?
Клэр. Свой, свою…
Феличе. Видишь, ты даже не знаешь что, значит, не важно.
Клэр. Нет важно, даже очень… Ах, вату, я затыкаю ею нос, когда идет кровь, а это может произойти почти в любое время. Вон какая пыль от известки!
Она быстро поворачивается к двери, но он становится у нее на пути, заслоняя дверь руками. Она негромко вскрикивает и бежит к окну. Он тоже бросается к окну и не дает ей в него влезть.
Феличе. В окно ты не влезешь!
Клэр. Нет влезу! Пусти, я должна! У меня сердце болит!
Феличе. Я что — насильно должен тащить тебя к Гроссману?
Клэр. Как только попаду в дом — тут же позвоню в бюро помощи, клянусь тебе!
Феличе. Врунья! Врунья и трусиха!
Клэр. О Феличе, я…
Бежит к двери. Он остается у окна. Она заходит в интерьер и, сжимая руки, смотрит на него из комнаты. Он перешагивает через низкий подоконник, и секунду они молча смотрят друг на друга.
Феличе. Если мы не можем пройти полтора квартала до гроссмановского рынка, тогда мы не сможем больше жить вместе ни в этом доме, ни вообще где-либо — только в разных зданиях. Поэтому слушай, Клэр: или ты выйдешь, и мы пройдем всю эту процедуру у Гроссмана, или я ухожу навсегда, и ты останешься здесь одна.
Клэр. Ты же знаешь, что я сделаю, если останусь одна.
Феличе. Да, поэтому я беру ее за руку и кричу прямо в лицо: «А ну-ка выходи!» И тащу к двери.
Клэр. А я, я за что-то ухватилась, вцепилась… вцепилась — насмерть!
Феличе. Да уж, вцепилась!
Клэр. Вцепилась в то, чего нет на сцене, — в стойку перил, двумя руками — и оторвать он меня не смог.
Феличе. Ну и оставайся одна! Я ведь уйду и не приду никогда! Буду идти себе, идти, идти и идти. И все дальше и дальше!
Клэр. А я буду ждать!
Феличе. Чего?
Клэр. Тебя!
Феличе. Долго же тебе придется ждать, дольше, чем ты думаешь. Итак, я ухожу. Про-щай! (Отходит от окна.)
Клэр (кричит ему вслед). Но только ненадолго! Возвращайся скорее!
Феличе. Как же! (Выходит на авансцену и, тяжело дыша, рассказывает публике.) Надеюсь, зрители представят себе фасад дома — а я как раз перед ним и стою, — он закрыт подсолнухами, и меня почти не видно. Итак, я стою там — и ни шагу дальше. Без нее я не могу существовать. Нет, не оставлю ее одну. Я брошен на произвол судьбы, мне так холодно. А позади дом. Чувствую, как он тихо дышит мне в спину и даже греет. Словно любимая рядом. Я уже сдался. А он такой старый, обветшалый, теплый, и словно успокаивает, шепчет: «Ну не уходи же! Брось эту затею. Войди и останься.» Приказывает, но так нежно! И что было делать? Конечно, подчиниться. (Поворачивается и входит в дом.) И я вернулся, тихо-тихо. А на сестру даже не взглянул.
Клэр. Нам стыдно смотреть друг другу в глаза. Стыдно, потому что так быстро сдались.
Феличе. Пауза, тишина — мы сидим, не глядя друг на друга…
Клэр. С виноватым видом.
Феличе. Ничто не сотрясает дом. Ни бурных сцен, ни упреков, ни оскорблений.
Клэр. И только дневной свет.
Феличе. Да, неправдоподобно золотой дневной свет на…
Клэр. Мебели, которая гораздо старше нас…
Феличе. Теперь я понимаю: этот дом превратился в тюрьму.
Клэр. Я тоже вижу — это тюрьма, но что ж тут удивительного? Феличе, что я сделала с визиткой из бюро помощи?
Феличе. По-моему, ты положила ее под…
Клэр. О, под бабушкину свадебную фотографию. (Достает визитку и идет к телефону.) Сейчас я их позову!
Феличе. Думаю, самое время.
Клэр (нерешительно поднимая трубку). Держу — а гудка нет. Прямо не могу, хочу закричать: «Ну помогите же, помогите!»
Феличе. Так он…
Клэр (вешая трубку). Иногда замолкает, совсем ненадолго, а потом опять включается, ты же знаешь.
Феличе. Да, знаю. Конечно.
Клэр. Ну что, побудем здесь, может, опять заработает?
Феличе. Дождемся, что бюро закроют. Может, лучше пойти к соседям — и позвонить от них? Скажем, наш почему-то не работает.
Клэр. Правильно. Так почему ты не идешь?
Феличе. Пойди ты. Такие вещи у тебя лучше получаются. Но посмотри! (Показывает на окно.) Вон же соседка снимает с веревки белье. Крикни ей.
Клэр затаила дыхание. Потом бросается к окну и кричит, задыхаясь.
Клэр. Пожалуйста, можно я… пожалуйста, можно мы…
Феличе. Слишком тихо, громче!
Клэр (отходя от окна). И ты действительно вообразил, что я буду звонить в бюро помощи и просить на глазах у этих злобных соседей, звонить по их телефону и в их присутствии? Ведь это они дали рогатку своему сыночку, чтобы он нас обстреливал!
Небольшая пауза.
Феличе. Ты спрашивала, что делает человек, когда ему уже ничего не остается.
Клэр. Такого я не спрашивала. (Немного помедлив, окунает соломинку в мыльную воду.)
Феличе. Вместо того, чтобы позвать соседку, — пускать в окно пузыри! Они красивы, конечно, как и твой камень, но это значит, что мы сдались, и мы это знаем… А теперь я легонько дотрагиваюсь до ее руки — это сигнал: я готов произнести очередную реплику из «Спектакля для двоих». (Трогает ее руку.) Клэр, вчера, или позавчера, или сегодня, ты говорила, что где-то видела коробку с патронами от отцовского пистолета.
Клэр. Нет, нет, я не…
Феличе. Говори не «нет», а «да», Клэр… И затем я достаю эту часть реквизита, которую она всегда ненавидела и боялась настолько, что даже отказывается помнить, что в пьесе есть патроны.
Клэр. Я сказала — без них можно обойтись!
Из-под кипы лежащих на пианино нот Феличе достает пистолет.
Он что — всегда там лежал?
Феличе. Пистолет и патроны — ты нашла их позавчера — нигде и никогда не фигурировали, ни в одном из представлений этой пьесы. Сейчас я вынимаю холостые и вставляю боевые, причем проделываю это с таким хладнокровием, будто выбрасываю из вазы увядшие цветы и ставлю туда свежие. Да, с таким хладнокровием, что…
Но его пальцы дрожат, и пистолет падает на пол. Клэр зевает, а затем смеется, затаив дыхание.
Прекрати!
Клэр закрывает рот ладонью.
А теперь я…
Пауза.
Клэр. Ты забыл, что дальше? Ужас! Ведь и я не помню.
Феличе. Нет, не забыл. Дальше я кладу пистолет на середину столика — за ним мы обсуждали отношение природы к особям, которые считаются уникумами, — а потом… (Кладет пистолет на столик и умолкает.)
Клэр. И что дальше? Не помнишь?
Феличе. Помню… однако сейчас я… (Включает магнитофон.) Беру соломинку, погружаю ее в воду и пускаю пузыри из окна гостиной, и мне абсолютно наплевать, что подумают соседи. Конечно, иногда мыльные пузыри, не взлетев, лопаются, но на этот раз, представьте, они взлетают в золотом свете дня, над золотыми головками подсолнухов. А потом я поворачиваюсь к сестренке, у которой ангельский лик, и говорю ей: «Посмотри же! Ты видишь?»
Клэр. Да, вон тот очень красивый и все еще не лопнул!
Феличе. Иногда мы смотрим на мир одними глазами — и притом одновременно.
Клэр. Да, до тех пор пока нас не запрут в разных зданиях и не будут выпускать в разное время под прицелом всевидящего ока, тебя — санитаров, меня же — сиделок. (Берет ноту.) О, как же долго, как долго мы ездили вместе, а теперь приходит время расстаться. Да, снова к подсолнухам и мыльным пузырям — с дороги не свернешь, даже если она ведет назад… (Смотрит на публику.) Баловни природы свое отыграли.
Феличе не реагирует.
Феличе, представление окончено! (Она останавливает пленку — гитарную мелодию.)
После представления
Клэр (продолжая). Надень-ка пальто. А я свое.
Он ошеломленно на нее смотрит.
Феличе, выходи из образа. Зрители ушли, зал совсем опустел.
Феличе. Ушли? Уже? Все?
Клэр (доставая пальто из-за дивана). А ты и правда не заметил, как они встали и ушли?
Феличе. Я был весь в игре.
Клэр. Ты был, а они нет, вот они и ушли.
Феличе. Но ты делала в тексте купюры, и это все испортило.
Клэр. Я начала их делать только тогда, когда обстановка стала как в тубдиспансере.
Феличе. Была бы тоже вся в игре — они бы не ушли.
Клэр. Господи, а то я не старалась! Пока сиденьями не захлопали и…
Феличе. А я, когда вхожу в роль, уже ничего не слышу. Я теряюсь в ней…
Клэр. Так не растворяйся, не теряйся! Каково потеряться в лесу, среди волков!
Феличе. Ха!
Клэр. Ладно, давай кончать это глупое пикирование. Какой смысл вымещать друг на друге наше недовольство этими идиотами! Давай надевай! (Вытаскивает из рукава его поношенного мехового пальто рваный грязно-белый шелковый шарф и пытается засунуть под воротник.)
Феличе. Прекрати сейчас же! Что я, сам что ль не могу, если надо… Этот шарф из пьесы «Нижние глубины»…
Бросает шарф на пол. Она поднимает, и на этот раз он позволяет ей просунуть его под воротник. Он все еще тяжело дышит и с несчастным видом смотрит куда-то в сторону.
Клэр (открывая портсигар). Осталось только три сигареты. Садитесь, молодой человек.
Показывает на диван, и они неуверенно к нему направляются. Она спотыкается, он обнимает ее за плечи, они садятся. Она дает ему сигарету.
Спички?
Он механически достает из кармана пальто коробок спичек, одну зажигает и держит перед собой; кажется, что на несколько секунд они об этом забывают, но затем она медленно переводит взгляд на спичку.
Дорогой, ты ее зажег, чтобы прикурить или чтобы развеять мрак в этой атмосфере?
Феличе (зажигая ей сигарету). Извини… (Пытается закурить сам, но огонь обжигает ему пальцы.) Ммммммммм!
Она задувает спичку и прикуривает ему сигарету от своей; несколько секунд они курят молча.
Клэр. Когда я впервые посмотрела в зал с авансцены, то просто обалдела от этих…
Феличе. Они ушли, Клэр.
Клэр. Волосатых горилл, сидящих там. Меня охватила паника, она и сейчас не утихла. Ах…
Феличе. Гммм…
Клэр. А теперь позови Фокса. Посмотрим, хватит ли у нас денег отсюда убраться.
Пауза. Феличе боится звать Фокса, подозревая, что тот давно ушел.
Ну, ради Бога, позови же его!
Феличе (кричит в зал). Фокс! Фокс!
Клэр. Может он попал к ним в лапы, и они скормили его на обед своим овчаркам? Фокс, Фокс, Фокс!
Вместе. Фокс!
Им отвечает лишь эхо. Прислушиваясь, они все же ждут другого ответа, но надежды тают.
Клэр. Как бы я сейчас хотела завалиться в постель где-нибудь в ближайшем отеле и спать, спать, спать — тысячу лет!
Феличе. Ну тогда иди и собирай вещи.
Клэр. Что мне собирать-то?
Феличе. Сумку, например, чемоданчик.
Клэр. Да у меня его нет.
Феличе. Что, опять потеряла?
Клэр. Это все еще как в «Спектакле для двоих». И знаешь, что самое ужасное? Не то, что у нас нет больше Фокса, бренди в бутылке, успехов, от которых растет самоуверенность, — нет, все это мелочи. Самое ужасное: мы уже не говорим о том, что ждет нас в жизни. Словно сговорились держать это в тайне друг от друга, хотя каждый знает, что другому все известно. (Нажимает на клавишу).
Пауза.
Феличе, а можно, чтобы в «Спектакле для двоих» не было конца?
Феличе. Даже если мы и вконец обезумели, как утверждает труппа в своей телеграмме, мы все же никогда не будем играть в пьесе без конца, Клэр.
Клэр. Мне кажется, она без конца. Там только паузы. А когда приходит время сказать что-то важное, вдруг объявляешь: «Представление окончено!»
Феличе. Вообще-то бывает, что в пьесе нет конца в обычном смысле этого слова, но этим хотят сказать, что ничто на самом деле никогда не кончается.
Клэр. Вот уж не знала, что ты веришь в вечность.
Феличе. Я совсем не то имел в виду.
Клэр. По-моему, ты сам не знаешь, что имел в виду. Всему есть и должен быть конец.
Феличе (вставая). Встали — и в отель! В парадный подъезд! А лицом к лицу с действительностью — завтра!
Клэр. Да, уж завтра она покажет нам свое лицо — и вовсе не ангельское. Да, сэр. И по правде говоря, у нас нет денег даже на собачью упряжку, чтобы добраться до отеля. Но ведь перед спектаклем ты сказал, что Фокс нам ничего не забронировал!
Феличе. Я, кажется, видел один отельчик на площади рядом с театром, когда мы ехали с вокзала. Закатимся туда с таким шиком — и не надо будет никакой брони. Подожди-ка, пока я… (Бросается за кулисы.)
Клэр. Ты куда?
Идет за ним к статуе великана — там и останавливается. Каменный холодный свод дома вдруг наполняется звуками. Слышен шум быстрых шагов, глухое неразборчивое эхо, которое вторит крикам, лязганье металла и т. д. Прижавшись к пьедесталу статуи, Клэр смотрит на авансцену, вздрагивая при каждом зловещем звуке, пытаясь не дышать. Звуки умолкают, наступает полная тишина. Она направляется к двери в глубине сцены, потом возвращается обратно к статуе.
Клэр. Великан, он вернется, правда? Но ты что-то не уверен. После всех этих звуков стало так ужасно тихо. Феличе!
Голос Феличе (в отдалении). Да!
Клэр. Давай же обратно! Я здесь одна превращаюсь в замерзающую попрошайку у ног безжалостного… Бедный Феличе! У него нет больше аргументов против того, что сегодня должно произойти невозможное. Невозможное и необходимое проходят на улице мимо друг друга и даже не здороваются, как в «Спектакле для двоих». Когда он прочитал сценарий вслух, я себе сказала: «Это его последний спектакль, после него уже все». Что ж, мне есть, что вспомнить: как мы ехали в фиакре, как он катался на лошади пьяный по рилькиевскому Мосту ангелов над Тибром, раскаты грома, вдруг — настоящая буря, и на наши смеющиеся лица с неба летят миллионы льдинок. Un mezzo litro. Une bottiglia. Une bouteille de… Frutta di mare. Comme c'est beau ici! Commo bello! Maraviglioso! (Пол-литра. Бутылка. Бутылка… Дары моря. Как красиво! Как же здесь красиво! Замечательно!) «Ты и твоя сестра совсем обезумели». Как интересно — просить защиты у пьедестала чудовища…
Слышится звук шагов.
Слава Богу, он возвращается!
Феличе, как слепой, выходит на сцену.
Удачно, Феличе?
Он проходит мимо, словно ее не видит, входит в интерьер и, тяжело дыша, падает на диван. Она, кутаясь в пальто, медленно следует за ним.
Что там? Еще что-нибудь случилось?
Феличе (не глядя на нее). Боюсь, Клэр, нам придется здесь немного задержаться.
Клэр. В этой замерзшей стране?
Феличе. Я имел в виду театр.
Клэр. Правда?
Феличе. Видишь ли, дверь на сцену и все двери в зале заперты снаружи, а в доме — ни одного окна. К тому же телефон, как и в «Спектакле для двоих», не работает.
Клэр. А ты заметил, что свет изменился?
Феличе. Да, свет померк.
Клэр. И продолжает меркнуть.
Феличе. А ведь я не трогал переключатель.
Клэр (кричит). На улицу, на улицу, на улицу! Пойдем, позовем кого-нибудь!
Феличе. Кричать бесполезно, сага.
Клэр. Я не кричу, я взываю!
Феличе. Из этого дома даже выстрела никто не услышит.
Клэр. Так что, значит, — мы должны здесь мерзнуть до утра, пока нам не откроют?
Феличе. Клэр, но я даже не уверен, что нам и утром откроют, и не только утром, но и вечером, и на следующее утро, и послезавтра вечером, и…
Клэр (с внезапным проблеском надежды). Но Феличе, на заднике же есть дыра… (Показывает в глубь сцены.)
Феличе. Иногда нас озаряют одни и те же мысли. (Смотрит на нее с загадочной улыбкой, тяжело дыша от усталости и напряжения.) Пытался ее расширить, она ведь такая узкая, как вентиляционная труба в стене старого замка, — сквозь нее только стрелы во врагов пускать… И вот все плоды моих трудов… (Показывает окровавленные ладони.)
Клэр (перебивая). Феличе, ты что, пишешь неоелизаветинскую драму? Но только я не буду среди исполнителей, и… И вытри свои окровавленные руки обо что-нибудь чистое. И перестань скалить зубы!
Феличе. Я не тебе, Клэр!
Клэр. Что ты улыбаешься как дикарь? Феличе, ты что — меня ненавидишь?
Феличе. Конечно — коль скоро люблю, а, по-моему, это так. (Заходит на авансцену. Его следующая реплика произносится бесстрастно.) «Запертый сад — сестра моя…»
Пауза.
По-моему, страх имеет свои границы, а Клэр?
Клэр. Да, наверное.
Феличе. Разве он не ограничивается способностью человека любить?
Клэр. Кого-то…
Она хочет сказать «кого-то другого», но эту мысль лучше всего выражают взгляды, которыми они обмениваются.
Итак, этот последний театр стал нам тюрьмой?
Феличе. Кажется.
Клэр (теперь она реально смотрит на вещи). Я всегда подозревала, что театры — это тюрьмы, созданные для актеров…
Феличе. Выходит, что так. И для драматургов…
Клэр (выходя на авансцену). Итак, мы произнесли запретное слово…
Он берет ноту. Они улыбаются друг другу — криво и безжалостно.
Но Господи, как же здесь холодно, как нигде на свете. Так, наверное, бывает только на самом-самом-самом краю Вселенной!
Феличе. Клэр, ты что — боишься?
Клэр. Нет, я слишком устала, чтобы бояться. По крайней мере, пока еще нет.
Феличе (кладя пистолет под нотную кипу). Тогда тебя уже ничем не испугать.
Клэр. Странно, знаешь: больше всего я боюсь этого запретного слова — в нем, пожалуй, весь ужас моей жизни.
Феличе. И моей тоже.
Клэр. Но нет, сейчас я чувствую только усталость, усталость и холод — он меня насквозь пронизывает.
Подходит к дивану и в изнеможении на него падает. Затем кладет дрожащие руки на колени. Он садится рядом, берет ее руку и потирает.
Иначе бы я встала и узнала сама, правда ли то, что ты говорил. Эти тайны…
Феличе. По-твоему, я все выдумал или мне приснилось?
Клэр. Иногда, когда ты работаешь над пьесой, то придумываешь такие жизненные ситуации, которые соответствуют пьесе, и так искусно, что я начинаю верить… (Убирает руку и дает ему другую.) Кровь и в этой тоже застыла.
Он потирает другую руку и смотрит ей прямо в глаза — словно бросая вызов. Она отводит взгляд.
Если про холеру, то не так страшно, ведь эпидемия-то уже на исходе… А если о моем пропавшем паспорте…
Феличе. Клэр, куда тебя несет?
Клэр. Хочу назад…
Феличе. Вернуться назад — значит повернуть вспять законы…
Клэр. Природы?
Феличе. Примерно так, Клэр.
Слышится лязганье.
Клэр. Что это?
Феличе. Трубы поют…
Клэр. Это металл заключает контракт с…
Феличе (ласково). Клэр, твой разум покидает тебя.
Клэр. Это говорит о том, что он умнее Бога…
Феличе. Но нам нужно сделать еще одно дело.
Клэр. Нам уже ничего на надо делать.
Феличе. Дело всегда найдется. И нет такого безнадежного положения, из которого двое не могут найти выход. Нужно только твердо знать, что всегда есть что делать. Не размышлять, а просто твердо знать, что это должно быть сделано…
Клэр. Вижу, какая крамольная мысль пришла тебе в голову.
Феличе. Я же говорил, что нам все еще одновременно приходит в голову одно и то же. И сейчас это может нам помочь.
Клэр (кутаясь в пальто). Что — станет холоднее?
Феличе. Во всяком случае, не теплее. Знаешь, во время спектакля даже под юпитерами на сцене было холодно, но я вошел в образ, и мне показалось тепло, как летом.
Во время этого монолога он подошел к магнитофону, перевернул кассету и приглушил звук. Музыка — мелодия Вилла-Лобоса «Бразильцы» — должна звучать до самого падения занавеса.
Клэр. Ты хочешь, чтобы мы…
Феличе. Опять играли.
Клэр. Но на сцене же так темно!
Феличе. Раз мне показалось, что тепло, может и светло стать.
Клэр. Если войти в образ?
Феличе. Да, и полностью — в «Спектакль для двоих».
Она кивает и пытается встать с дивана, но падает. Он ее поднимает.
Клэр. Опять играть? Ну что ж, давай попробуем!
Феличе. Другие варианты…
Клэр. Их нет! А можно в пальто?
Феличе. Можно, но, по-моему, чтобы почувствовать лето, надо его снять.
Клэр. Так снимаем! И положи-ка телеграмму на диван!
Снимают пальто и бросают их на диван. К его спинке он кладет телеграмму.
Концовка будет, как сегодня вечером, или поищем другую?
Феличе. По-моему, ты найдешь конец там, где его спрятала, Клэр.
Клэр. Где ты спрятал, а не я. (Смотрит на него и, прикладывая ладонь ко рту, зевает.)
Феличе. Что случилось?
Клэр. Нет, ни…
Феличе улыбается, а потам из-под кипы нот достает пистолет.
Он всегда там был?
Феличе. Да, в каждом спектакле. А куда ты хочешь его положить?
Клэр. Может, под подушку. Рядом с телеграммой…
Феличе. Да, но не забудь под какую, чтобы потом быстренько достать и… (Сует пистолет под подушку.)
Клэр (ее улыбка становится теперь ледяной). Бодрое начало и дальше — в темпе?
Феличе. Да, и давай громко!
Клэр. Начнем с кульминации?
Феличе. Со сцены с телефоном! Да! Представление начинается!
Клэр. Когда ничего другого не остается, как только играть, — играется здорово! (Берет трубку.)
Феличе. Кому ты звонишь, Клэр?
Клэр (очень быстро). Ни души не осталось в этом исчезнувшем мире.
Феличе (очень быстро). Тогда зачем поднимать трубку?
Клэр (очень быстро). Проверяю — работает или нет.
Феличе (очень быстро). Наверное, нас уведомили бы, если…
Клэр (очень быстро). Глупо надеяться, что предупредят. Особенно, когда в доме по вечерам нет света. (Кладет трубку.)
Феличе (очень быстро). Ночь, какая беспокойная ночь!
Клэр (очень быстро). Беспокойная?
Феличе (очень быстро). Я ведь почти не спал, да и ты тоже. Слышал, как ты бродила по дому, будто что-то искала.
Клэр (очень быстро). Да, искала и нашла.
Пауза.
Так ты вошел в игру?
Феличе. Да. Стоит теплый августовский день.
Клэр (нежно кладя руку ему на голову). Феличе, ты так оброс, неужели нельзя найти время, чтобы… Нужно следить за собой, даже если редко выходишь из дома. Но теперь-то мы дома долго не пробудем. Я знаю, все верят, будто мама застрелила отца, а потом себя и что мы видели, как это случилось. Можно в это поверить и самим, и тогда компания заплатит страховку, и нам будут доставлять все необходимое, приносить, несмотря на эту преграду из…
Феличе. Быстро к этим высоким подсолнухам!
Клэр. Прямо сейчас?
Феличе. Да, прямо сейчас!
Клэр. Феличе, выгляни-ка в окно! Там подсолнух высотой с дом!
Феличе (быстро подходя к окну и глядя в него). О да, вижу. И такой яркий, просто кричащий!
Клэр. Посмотри-ка еще раз. Это зрелище!
Быстро достает из-под подушки пистолет и, твердо держа оружие на расстоянии вытянутой руки, целится в Феличе.
Пауза.
Феличе (хрипло). Да стреляй же, стреляй, пока еще можешь!
Клэр (плача). Не могу!
Судорожно, словно пистолет обжег ей руку, бросает его и отворачивается. Услышав стук падающего пистолета, Феличе поворачивается, его движения так же судорожны, как и ее. Теперь в темноте их почти не видно, однако свет все еще падает на лица.
А ты?
Он делает несколько шагов к пистолету, затем поднимает его и медленно, с большим напряжением целится в Клэр, изо всех сил пытаясь спустить курок, — но не может. Тогда он опускает руку и бросает пистолет на пол.
Пауза.
Феличе поднимает глаза и видит, как освещенное лицо сестры погружается в темноту — и его тоже. В их взглядах — нежное признание поражения. Они тянутся друг к другу, и свет на секунду освещает их руки. Медленное объятие — затем наступает полная темнота.
Занавес
Комментарии к книге «Крик, или Спектакль для двоих», Теннесси Уильямс
Всего 0 комментариев