«Санкт-Петербургский бал-маскарад [Драматическая поэма]»

Санкт-Петербургский бал-маскарад [Драматическая поэма] (fb2) - Санкт-Петербургский бал-маскарад [Драматическая поэма] 407K скачать: (fb2) - (epub) - (mobi) - Петр Киле

Пётр Киле Санкт-Петербургский бал-маскарад Драматическая поэма

ПРЕДИСЛОВИЕ

Идея Санкт-Петербургского карнавала нашла свое воплощение, совершенно неожиданно для меня, как бал-маскарад в форме драматической поэмы, которую легко превратить в киносценарий, с действием по всему свету во времени и пространстве, с главным героем, имя которого далеко неоднозначно воспринимают в мире христианском. Люцифер в русской философской традиции представляет исторический процесс, двусмысленный, временный, с христианской точки зрения, но это и есть человеческая цивилизация в ее развитии, с высшими достижениями в сфере искусства и техники.

Или все проще. Санкт-Петербург. В театрах города идут спектакли и концерты в рамках Фестиваля «Белые ночи», транслируемые на весь мир. Туда мы не заглянем, а примем участие просто в прогулках по городу, столь памятных по красоте его улиц, мостов и каналов и сокровищниц мирового искусства. По сути, это непрерывное карнавальное шествие по улицам города и его окрестностям, как в Венеции или Риме.

ПРОЛОГ

         (слышен голос поэта) Герой мой вновь явился предо мною, То юн, то молод, то как птицы тень, Спускающейся вниз с небес на землю, Божественной осанкою предивный. Его земное имя Леонард. Он в мире горнем ангел лучезарный, Прослывши в мире дольнем Сатаной, - Свет назван тьмой, сверкающей, как солнце, Чья сущность неизменна и в ночи, И в час затменья в яркий полдень, Лишь на Земле тревога и смятенье Рождают суеверья и знаменья. Один как Дух, другой как человек, - Таков поэт, живущий средь людей Один, тоскуя, весь в полетах мысли... Герой в двух лицах, как актер на сцене, Прообраз человека и лицо Живое, с кровью, льющейся со стуком... Театр и жизнь, и сцена бытия Земного в бездне звезд неисчислимых.

КАРТИНА ПЕРВАЯ

Виды Павловского парка под Петербургом, переходящие в луга и перелески вдоль прудов и лес с березовыми рощами, или настоящий сосновый, с дубовой рощей, в которой обосновались Музы во главе с Аполлоном. У амфитеатра на склоне лужайки, с колоннами (павильона для киносъемок) мелькают фигурки нимф и сатиров, за ними наблюдают через пруд публика и ряженые, среди которых можно узнать персонажей мифов и истории.

Нимфа с сатиром встают, как в известной скульптурной группе, очевидно, изображая живую картину, для части публики весьма нескромную. Неведомо откуда проносится голос.

        ГОЛОС ПОЭТА Она стоит, беспечна и умна, Как моря утренняя тишина, С улыбкой утаенного привета, В сиянье влажном света... А на нее уставился сатир, В рогах, с копытцами, в шерсти, Он весь открыт и руку тянет К слегка прикрытой ею тайне. Ужели здесь свиданье? Нет. У нимфы красоты - на целый свет, Столь совершенна, как богиня, Киприда ей скорее имя. Она явилась в наши сны, Волшебные во дни весны.

Показываются девушка неописуемой красоты и юноша, несколько похожий на сатира, из их обращений друг к другу становится ясно, что это Психея и Эрот (а не просто Амур, как у Апулея).

             ПСИХЕЯ Эрот! Ты ковыляешь, как сатир, Я думаю, нарочно. Вдруг обидишь Сатира, что стоит с прекрасной нимфой?               ЭРОТ Я из сочувствия, не ради смеха. Ведь нимфа столь прекрасна…             ПСИХЕЯ                                                   Как богиня?               ЭРОТ Богиня, да! Киприда и Адонис На бал явились нимфой и сатиром? Нет, лучше разыграют миф о них, И с ними мы окажемся на Кипре, Когда царили боги на Олимпе И музы с Фебом в рощах Геликона. О, музы! Вы сойдете ныне к нам На празднество любителей искусств!

Хор муз выходит на луг, проступают отчетливо Терпсихора, Каллиопа и Клио.

           ХОР МУЗ       (с плясками, все вместе и отдельными голосами) Адонис, сын царя на Кипре, Охотой увлекаясь, рос, Бродил по чащам и ущельям, Карабкался по горным кручам, Как козлы вслед за козами К вершинам гор устремлены. Что гонит их? Любовь, конечно. Адонис в страсти пылкой нес Им смерть и горькую разлуку - На торжество себе на миг. Добро бы по нужде, как житель Окрестных сел, иль был жесток, Урод, обиженный судьбой, Чья страсть - лишь упиваться кровью.

     Нимфа и сатир предстают как Афродита и Адонис, разыгрывая все то, о чем идет речь.

Адонис, сын царя, был славен Такой чудесной красотою, Что даже у богов Олимпа Его прекрасней не нашлось бы, Как убедилась Афродита, Приметив юношу на Кипре, Куда сходила искупаться, Как заново родиться в море. Как Артемида, и она К охоте пристрастилась тоже, С Адонисом сходясь в лесах Пастушкой, простодушно смелой, Иль нимфой, чудно обнаженной, Или Харитой с красотою Божественной, что Афродита. Нет, это сон, пустые грезы! Адонис от друзей бежит И в роще предается ласкам В фантазиях своих, как в яви, Пастушки, нимфы иль Хариты, Прекрасней девушек стократ. Друзья все поняли: влюблен! В кого же? Выследить нетрудно.

Хор муз удаляется вслед за Адонисом и нимфой.

У амфитеатра показывается грек в шлеме с гетерой, облик которых мы узнаем по бюстам, становится ясно, это Перикл и Аспазия.

              АСПАЗИЯ Перикл! Куда мы забрели с тобой? Еще заблудимся.                ПЕРИКЛ                                В родных краях?              АСПАЗИЯ Да, это павильон для киносъемок!                ПЕРИКЛ Элизиум! Здесь тени оживают, И мы с тобой на сцене бытия, Вся наша жизнь восходит вновь и вновь.              АСПАЗИЯ Всего дороже мне – теперь я знаю – Ты ни за что не угадаешь, милый! Сказать? Любовь стратега, олимпийца, С прозванием в насмешку и всерьез, Во всем величии, как воин в шлеме.               ПЕРИКЛ Любовь к гетере милой и премудрой? И мне она всего дороже!             АСПАЗИЯ                                             Славы Твоей в веках?               ПЕРИКЛ                            И славы, и бессмертья. Любовь, источник всех моих дерзаний, Она была со мною в жизни счастьем, Она со мною в смерти утешенье, Как сон на корабле, весь в звуках волн И неба до предгорий и Олимпа.             ХОР МУЗ         (выходит к лужайке перед неким строением) Он в домике лесном укрылся. Свиданье? С кем? Дождались утра. Адонис вышел, вслед за ним Полунагая женщина В сияньи красоты небесной! Казалось, он сердит, напуган, Она ж и плачет, и смеется, Прекрасна восхитительно: Плечо и груди, и живот Пленительно стройны и нежны; Продолговато туловище, Овал изящных очертаний, И складно-стройны, тонки ножки, - По стати женственность сама, Богиня красоты! Любви! И спор влюбленных среди гор, В лазури неба, далей моря, Как эхом, разнеслось:…           АФРОДИТА                                      Адонис! Обмана не было. Зачем бы Я утаила, кто же я? Одна такая я на свете И красотою, и в любви, И в том мое предназначенье.             АДОНИС Богиня ты,  а я лишь смертный. Что для тебя любовь и счастье, Для смертного потеря силы, Что гибелью грозит ему.           АФРОДИТА Нет, нет, Адонис, ты не бойся! В моей любви угрозы нет. В любви моей - твое бессмертье, Как в красоте твоей всесветной, Привлекшей сердце Афродиты.               АДОНИС Влюблен, любим самой богиней, Из смертных счастливейший я! Но мне пора, друзья заждались. Охота мне желанна ныне, Как отдых, сон, еда и бег, Чтоб с новой силой Афродите Служить и жить во славу ей!            АФРОДИТА Прекрасно, милый! Жду тебя В пещере нимф, где пир устроим: Я буду нимфой, ты сатиром На празднестве в честь Афродиты.             АДОНИС           (с усмешкой) Сатиром не хочу я быть! Я человек и сил моих Хватает мне тебя любить Всегда, везде и на охоте, Во сне и наяву, как с детства Тобою грезил, красотою Влеком к любви и к совершенству.           АФРОДИТА О чем я говорю? До встречи!

     Смеясь, простилась Афродита.

           ХОР МУЗ      (в телодвижениях, полных сочувствия друзьям Адониса) Друзья Адониса в испуге: Сама богиня Афродита?! Прелестней женщины на свете Не видел смертный; это счастье Как вынести, когда не сон, Не статуя, не Галатея, Живая, во плоти чудесной, Что лицезреть, как быть сраженным До смерти стрелами Эрота!      (С усмешкой, не без смеха.) Друзья Адониса не верят Тому, что видели они И слышали здесь, как со сцены На склоне гор, и рассмеялись, Как если б он их разыграл С возлюбленной, сродни богине По лучезарной красоте. Адонис понял их: тем лучше! Расхохотался пуще всех. Так весело заторопились Друзья пуститься на охоту.      (Оглядываясь в окрест.) Меж тем богиня умоляет Скорее Гелиоса мчаться По небу, вся обнажена, Купаясь в море, как любви Служа всего живого в мире. Стремительно неслись дельфины, Тритоны в раковины дули, Всплывали в танце нереиды И в небе проступали боги, Подглядывая за богиней, Еще бы, зрелище из зрелищ. И море млело, острова Сияли солнечной истомой, И люди, тишиной объяты, Дышали негою любви.    (В танцевальных движениях.) Послеполуденные сны - Расслабленность, с утратой силы, Чтоб к ночи пробудиться вновь, Когда вся жизнь - как ночь любви. Адонис у пещеры нимф С дарами нимфам, как влюбленный. Здесь никого. А где же пир? К нему выходит Афродита, Нагая нимфа и богиня, А с нею он сатир двурогий, С копытцами, в шерсти по пояс.              АДОНИС Зачем причуды?            АФРОДИТА                              Ты охотник. Уж такова твоя природа. Есть объясненье. То, что отнял Ты у зверей, твоим ведь стало.             АДОНИС О, нет! Я человек! Им буду, Иначе как любить тебя, Мне, козлоногому сатиру?            АФРОДИТА Как любишь ты, так и люби!         (Рассмеявшись.) В каком обличье ты предстанешь, Лягушки или кабана, Любовь - стремленье к красоте, Ну, с обладаньем для зачатья, Когда ты муж, а как творец Творишь ты жизнь во красоте, И лишь тогда ты человек!             АДОНИС        (вскрикивает недовольно) Я - царский сын, не человек?!           АФРОДИТА Пока охотой занят весь, Забаву находя в убийстве, Ты в лучшем случае сатир, Влюбленный в нимфу...              АДОНИС                                        В Афродиту, Когда здесь нет обмана нимфы.   (Взмолился юноша в сердцах.) Я ухожу!            АФРОДИТА                   Давай. Сатиром Поскачешь во дворец царя?               АДОНИС Ты ведьма! Лучше кинусь в море!            АФРОДИТА Не понимаешь шуток, милый!             ХОР МУЗ Смеясь, прильнула Афродита К Адонису, представшем вновь Во цвете красоты весенней, Сложенья милого для глаз. В пещере нимф они сокрылись. И ночь взошла, от звезд светла!

     В пещере нимф у источника на ложе из звериных шкур видны лишь лица с сиянием глаз и слышны голоса.

          АФРОДИТА Когда люблю я, Афродита, Люблю, как женщина простая, Без ухищрений отдаюсь... Целуй меня, мое волненье Твое усилит возбужденье; Но не спеши, люби всем телом, Сплетая руки вкруг и вдоль, И тож ногами, как в борьбе; И фаллос, пусть целуясь, входит, Вот так, вот так, уже умеешь, И слаще мне и всей природе, Всем тварям, людям и богам!            АДОНИС А мне всех слаще, о, богиня!           ХОР МУЗ Адонис весь в пылу охоты Спешит с холма на холм губами, Глотая сладость нежной плоти; Руками, как Пигмалион, Изгибы нежные богини Он познает, изнемогая От наслаждений красотою, Что вьется грацией любви Вокруг него самозабвенно. Его усилья - в радость ей! Он горд, вступая в поединок, Едва закончив, вновь и вновь, Из уст любви он пьет любовь, Весь упиваясь красотою, Счастливый юностью своей.           АФРОДИТА Постой! Ну, хватит! Разошелся.        (С грустью.) Любовь лишь множит силы мне И возвращает юность тела. Тебе же, милый, нужен сон, Коль хочешь снова на охоту.             АДОНИС Ах, да! Забылся совершенно. Я сам просил друзей собраться На кабана...           АФРОДИТА      (В испуге вздрогнув.)                       На кабана?! Опасно! Красота твоя Недолго будет цвесть - на радость И мне, и людям, и богам. Зачем же жизнью рисковать Забавы ради и жестокой?            АДОНИС Таков обычай у людей. Случись война, я буду воин И первым должен быть повсюду Как сын царя иль завтра царь. (Вскочил уж на ноги Адонис.)           АФРОДИТА Куда? Еще темно. Успеешь Вздремнуть в моих объятьях тихо.             АДОНИС Темно здесь, а в соседнем гроте Вода зарею осветилась. Пора!            АФРОДИТА             А встретимся когда? В тревоге пребывать я буду Весь день. И лучше здесь останусь, А на Олимпе не дождутся.             ХОР МУЗ Прощальных поцелуев сладость Адониса не удержала. Когда ж он вышел из пещеры, Над морем просияло солнце; Со склонов гор звучал рожок И флейта вторила ему. Уж чувствовался зной в прохладе Предчувствием событий дня, Счастливых или роковых.

Пещера нимф исчезает; публика теряет из виду Адониса. В павильоне из колонн привлекает внимание всех изваяние из белоснежного мрамора, слегка окрашенного в телесный цвет, с окрашенными очами, которые светятся, как живые. Вне всякого сомнения, это одно из чудес света древности Афродита Книдская. Но мы-то в ней узнаем Венеру Таврическую из Эрмитажа во всей свежести паросского мрамора и ослепительной красоте богини, с цельными руками, исполненными изящества и грации, как и ее ноги

У подножия статуи останавливаются Пракситель и Фрина, как становится ясно из их обращений между собою. Они в возрасте, скульптор, столь загорелый, словно отлит из бронзы, с щетиной седеющей бородки; гетера выглядит, как женщина со следами былой красоты.

         ГОЛОС ПОЭТА Я снова у подножия богини; Безмолвный, я пою ей гимны Из детских сновидений и мечты     Пред тайной красоты,     Что нас влечет, как песня. В стыдливой наготе своей прелестна,     Богиня слышит звуки с гор, Куда и обращает дивный взор. У моря, у небес укромна местность,     Как в детстве, и сияет вечность, И мир старинный полон новизны,     Как в первый день весны.     Здесь тайна древних - в изваяньи Предстало вдруг божественное в яви!              ФРИНА Поверить не могу, что это я!          ПРАКСИТЕЛЬ А я тебя и вижу, как тогда, Когда впервые я тебя увидел, Гетеру как богиню красоты Без пеплоса, в прекрасной наготе, В чем вся отрада бытия и счастья!              ФРИНА А возраст мой? Его не замечаешь?          ПРАКСИТЕЛЬ Черты твои из юности я вижу, Поскольку чту, по-прежнему люблю.               ФРИНА          (вся засветившись, предстает совсем еще юной) Я лет своих не чувствую с тобой.          ГОЛОС ПОЭТА Чудесна Фрина красотой девичьей, Без ложной скромности смеясь: дивитесь! Ну, как не радоваться мне Моей любви, моей весне? А туловище женственно на диво, Как и живот, таит в себе стыдливо Желаний льющуюся кровь, Истому неги и любовь. И поступь легкая изящных ножек На загляденье выражает то же. И грудей нет милей, как розы куст, И нежный, бесподобный бюст, Увенчанный пленительной головкой Со взором вдаль, с улыбкой нежно-гордой.

      У рощи показывается Хор муз.

          ХОР МУЗ Сошлись друзья в дубовой роще. Адониса не видно. Где он? Небось опять у Афродиты Блаженствовал и где-то спит. Он спал действительно тут рядом, Откуда ждали кабанов На запах мяса или рыбы И прошлогодних желудей. Он спал, витая в сновиденьях, С сознанием, что все во сне: Явленье нимфы-Афродиты, И обольщенье, и любовь, И тут кабан свирепый скачет, И прямо на него несется, А он стрелу достать не может, С копьем бы выйти - нет его. Он беззащитен перед зверем, Косматым, яростным, как буря. Но это происходит в яви! Друзья все видят. Что он медлит? Вскочить на дерево успел бы, Проворный в беге и в прыжках. А он от страха словно замер... Иль смелым слыл в кругу друзей, Один же выйти не решиться, С надеждой мимо вдруг промчится? Увы! Промчался было мимо Косматый зверь и как споткнулся, Учуя веянья любви И амброзийной женской плоти, И крови поцелуйных ласк, Что для него, как знак к свирепству. Пронзив Адониса клыками И завертев над головой, Кабан отбросил тело наземь И, как в испуге, убежал. Затихло все, как перед бурей, Сокрылось солнце, словно ночь Уж опустилась, как в затменье. Друзья Адониса, погнавшись За кабаном, как заблудились, И тело друга где-то ищут. Меж тем бежала Афродита По склону гор к дубовой роще, Одетая едва, босая, И ножки дивные в крови, В слезах богиня, с нею нимфы, И плачет лес, и небо в тучах. Лужайка убрана цветами. Адонис мертв, надежды нет; Она его не сберегла, Не отвратила от охоты; Сама за ним в лесах укрылась, Как нимфа юная, вакханка, Дионисийских празднеств чудо. Незрелой юности любовь Невинна, трепетна до дрожи, Да с красотой, к любви влекущей, Как песнопения поэтов. В слезах призналась Афродита: Замучила своей любовью Красавца-юношу до смерти. Любовь и будет сладким счастьем, Когда и лучше не бывает, Но взлет на крыльях наслаждений, Как озарений для поэтов, Несет падение и смерть, - С бессмертием любви в веках. По заклинаньям Афродиты, Повсюду, где упала кровь Из ран Адониса на землю, Цветы пробились, анемоны; И также, где упали капли С прелестных ножек Афродиты, Взошли цветы, их нет чудесней: То розы, алые, как кровь, Во красоте сама любовь.

      Публика, пребывая словно в трансе, бродит вокруг изваяний Муз и Аполлона.

КАРТИНА ВТОРАЯ

Царское Село. Екатерининский парк. За озером кирпичное строение Адмиралтейства, которое в ночи с соответствующим освещением проступает как чертог Люцифера. У павильона у самой воды (Грот) среди публики в современных и маскарадных костюмах выступает Хор женщин.

           ХОР ЖЕНЩИН        (в платьях монахинь, все вместе или отдельными голосами) В горах высоких замок Люцифера Сияет на заре, как ледники, Игрою света затмевая Рай, Цветущий луг и сад благоуханный, С тропинками в глубокое ущелье Чистилища и Ада в глубине. Здесь горний мир и дольний проступают На стыке дня и ночи на мгновенья, И он то здесь, то там, то небожитель, То человек как ангел совершенный, Но совершенный в жизни одинок.                ЭЛИС Он одинок, поскольку заточен За прегрешенья пред людьми и Богом, За совращенье Евы и Адама?              ДИОТИМА        (предводительница Хора) То сказка, и обидная для Бога, Который все предвидел и творил И ангелов, поднявших бунт нелепый, И Землю с флорой, фауной, а также Адама с Евой из его ребра, Взрастив запретный плод в Эдеме, чтобы Грехопадение верней свершилось, С изгнаньем из Эдема в дольний мир, Что есть Земля, планета среди звезд.                ЭЛИС Здесь сказке и конец?              ДИОТИМА                                   Есть в сказках смысл! С явленьем Люцифера род людской Постиг себя, свой разум для познанья Природы и ремесел, - что ж плохого Он сотворил?                ЭЛИС                         Как Прометей у греков, Похитил он огонь и отдал людям, Он научил их грамоте, ремеслам, И человек возжаждал красоты, С расцветом мысли и искусств в Элладе?              ДИОТИМА Но христиане с варварами вкупе Сей мир прекрасный превратили в прах, И он затмил свет солнца, зелень луга, Лазурь небес и моря, звезд сиянье, - Всю красоту природы в юдоль скорби В стенаньях и молитвах превратили, И в ожиданьи Страшного суда Творили суд над ближними такой, Что мир опустошенный погрузился Во тьму веков, как в адовых глубинах, Где Люцифер во льду сиял звездой.                ЭЛИС А были правы? Можно усомниться. Пора и с клеветой на Люцифера Нам разобраться, что идет откуда.              ДЖУЛИЯ А что? Его и надо расспросить, Из первых уст услышать обо всем, О чем наговорили всуе столько, Что доле это выносить нельзя. Осведомленный о желаньи женщин, Явился Люцифер без церемоний, В тоске всегдашней, одинок, угрюм, В полетах пребывающий повсюду Во времени, так и в пространстве там, И здесь, томясь отчаяньем до муки.             ДИОТИМА Как ангелы восстали против Бога, Верховного владыки во Вселенной?            ЛЮЦИФЕР Никак! Бунт поднимают лишь рабы. Бывало то ведь только на земле, О чем воспели как о событьях неба, Все исказивши по мечте о Рае, Как снятся детям яства и плоды...           ХОР ЖЕНЩИН Не только детям... Повелось от века: Жизнь голодна, и аппетит нас гложет, То пищи жаждем, и питья, и секса, А пуще жаждем мы любви, как счастья, Неведомого счастья на Земле.             ЛЮЦИФЕР Сама Земля, возникшая из пепла Потухших звезд, вся в зелени, Эдем. И человек в неведенье своем, Как всякий зверь и птица, счастлив был, Пока тепло, пока хватало пищи, Пока случаться удавалось всласть, Не ведая о смерти, в миг исчезнуть, - Вот счастие Эдема. До зимы, До ливней или засухи, когда Эдем - Пустыня огненная, Ад кромешный, - Да  тут, уж верно, лучше и не ведать, Что зло и что добро, что уготовил Небесный царь, иначе ведь восстанье Бесчисленных рабов, прозревших вдруг. А что касается Адама с Евой, По Библии, а есть другие книги, Вкусить им счастье удалось сполна, - В том весь и грех? Нет, в том премудрость вся!           ХОР ЖЕНЩИН Так вы как дьявол соблазнили Еву?             ЛЮЦИФЕР Любуясь девушкой нагой, как нимфа, Она остановилась у пещеры, Смутил ее до смеха и до слез, Так Ева устыдилась наготы, Она прикрылась от меня руками, Как Афродита, хороша собой И сознавая это с торжеством, Наивна и прекрасна, как цветок.          (Словно усомнившись.) Бог создал женщину, допустим, но...            ДИОТИМА Какое «но» тут может быть еще?            ЛЮЦИФЕР Еще какое! Я заметил в Еве, Что Бога не прельщало, ибо он Адаму создал пару, как животным, Ну, ясно, для деторожденья твари. В Эдеме размножались твари, с ними И люди, вознося молитвы к Богу. Любите лишь его и восхваляйте! Когда и ангелам наскучили псалмы. А Ева привлекла мое вниманье, В глазах ее мелькнуло любопытство, С улыбкой робкой и веселой вдруг, Дикарка обернулась нежной нимфой, Пугливой и стыдливой до озноба; Самой себя она не узнавала Во зеркалах источников Эдема; Пришлось помочь слегка ей приодеться, С чем прелесть женская лишь возросла. Взлелеял в женщине я красоту, Стремление к которой есть любовь!              ДИОТИМА Ах, вот за что подвергся он гоненьям!               ЭЛИС Но Ева - прародительница наша?            ЛЮЦИФЕР У христиан. Но жизнь цвела задолго До христиан несчастных и гонимых. И жизнь какая! Человек восславил Богов своих,  могучих и прекрасных, Во всем подобных людям, лишь бессмертных, Живущих на Олимпе, в поднебесье... И красота царила на Земле!          (Уносится, а с ним и Хор женщин.) И Люцифер вознесся в поднебесье. Звездою утренней, Звездой вечерней Он был замечен; прозванный Денницей, Прослыл он Сыном также и Зари, Он первенец творенья, весь из света, Он сын Венеры, как зовут Звезду, Он просиял во славе - Люцифер!           ХОР ЖЕНЩИН    (едва переводя дыхание, с изумлением) Где мы? Мы вновь выходим здесь на сцену? Когда переодеться мы успели? Повеяло прохладой и теплом... Мы в легких одеяньях. Иль без оных! Как изваянья женщин? Мы в Элладе! У моря мы... Собрались искупаться? Смотрите! Из воды в сияньи неба Выходит женщина с фигурой дивной, Столь стройно-нежной, статной, легконогой, Что образ узнаваем: Афродита Из Книда! Значит, это наша Жаба? Прекраснейшая из творений Фрина! Во Книде в павильоне ей стоять Как чудо света в ойкумене, здесь же Любуемся ею мы живою, Злословя, даже до суда дошло: В нечестьи обвинить пытались Фрину, В которой - в изваянии во Книде - Себя узнала, слышно, Афродита. На золотой песок выходит Фрина... Толпа сбегается - и стар и млад - Все в восхищении, в немом восторге, Не смея ближе подойти, как в страхе Перед самой богиней Афродитой. И светел небосвод с лазурью моря, Как в дни могущества Афин и славы, Лишь красота Эллады все цветет. И с нею жизнь нетленна и предвечна!             ЛЮЦИФЕР      (спускаясь неведомо откуда) О, зрелище! Из песнопений древних…           ХОР ЖЕНЩИН          (словно в испуге) Мы в туниках, мы женщины Эллады, Но мы на стенах Трои, осажденной Ахейским войском... Пленницы ли мы?              ЭЛИС Нет, мы, несчастные в чужой стране, С Еленой прибыли, прислужницы Царицы, с похищением ее...            ДИОТИМА Иль с бегством не без козней Афродиты, Парису обещавшей за признанье Прекраснейшей ее из трех богинь Прекраснейшую среди смертных в жены, Спартанскую царицу, красотой Которой возгордилась вся Эллада! И греки взялись за оружие За красоту Елены и честь Эллады, За красоту, основу мирозданья, Что расшатать горазды сами боги.           ХОР ЖЕНЩИН Со стен высоких наблюдают старцы Сражения ахеян и троянцев, С участием невидимых богов. Вот весть пришла: назначен поединок, Разумный самый после стольких битв, Париса с Менелаем за Елену: Принадлежать ей победителю. Вдруг старцы оглянулись и притихли, Как солнцем, ослепленные сияньем И прелести, и грации Елены, Представшей во смущеньи лучезарней, Недаром с кровью Зевса родилась. И старцы осудить ее не смели, Подобную богиням в красоте, За бедствия войны, столь долголетней; Но, столь прекрасная, пусть возвратится В Элладу, удалит от Трои беды.             ЛЮЦИФЕР    (словно пролетая над полем битвы) Сразились Менелай, муж оскорбленный, С Парисом, гостем вероломным, пусть В его судьбу вмешалась Афродита, В игре тщеславья женщина, как есть. За Менелаем Правда, у Париса Обман и счастие любви Елены, Страсть, сокрушающая мужество, - Ему и пасть, и смерть ему желанна, Коль скоро Троя будет спасена.           ХОР ЖЕНЩИН Но в небе появилась Афродита, Сошла на землю, видима Парису, Невидима другими, повелела Оставить поединок, для него Опасный; прячет в облако и с ним Является к Елене, чтобы с нею Парис возлег на ложе сна и счастья, Позорно избежавши ложа смерти.             ДЖУЛИЯ Елена и Парис удручены, Но как от жизни и любви безумной Им отказаться, пусть в слезах стеная, С весельем сладостным изнемогая, О чем всегда хлопочет Афродита          ГОЛОС ПОЭТА И Люцифер вознесся ввысь Стремительно, как свет и мысль. Он снова юн, среди богов Олимпа, Сатир, которого боится нимфа, Вся в вскриках и улыбке рот,      Дионис или сам Эрот, Сынишка славный Афродиты, Плющом цветущим весь увитый.      Печален и угрюм, С самим собой не спрячешь ум.      Гоним и оклеветан,      Он не находит места. Земля в воздушном шаре голубом. Наш мир чудесный и наш дом.

Екатерининский парк. Хор женщин у павильона у самой воды, в которой погружен чертог Люцифера.

            ДИОТИМА        (с возвращением к исходной теме) Эдем! Эдем! Да это ж монастырь, С молитвами три раза в день и больше И с тайною зачатья без греха, Когда неведомо, имел кто Еву, И кто отец двух братьев, невзлюбивших Друг друга до убийства, - в том ли счастье Эдема с древами познанья, жизни, С виной грехопаденья, как в насмешку? С изгнанием на землю, где весной Цветет благоухающий Эдем. Но наг и обездолен человек, Один из тварей он гоним и проклят, А вся вина его - любовь и счастье, Блаженство вековечное Эдема. С ним оклеветан Люцифер навеки Как совратитель Евы и Адама, Познавших первую любовь у трона На зависть ангельскому воинству, Зардевшему от смутных мук Эрота, И ропот прокатился в небесах: Зачем бесполыми он создал их, Когда любовь - слиянье душ и тел От неги сладкой до изнеможенья?!             ХОР ЖЕНЩИН В раскатах грома небо содрогнулось. Что это? Бог проснулся ото сна.

     Мы видим в поднебесье Господа Бога в окружении архангелов.

             ГАВРИИЛ В Эдеме Ева и Адам спознались! (Архангел Гавриил воскликнул гневно.)                 БОГ Что за беда? Как муж жену имеет, Случаются и звери для потомства. (Заметил Господь Бог не без усмешки.)              ГАВРИИЛ Да, но... они спознались по любви, Вкусив запретный плод, со сладострастьем, На загляденье ангельскому войску, Кто с возмущеньем, кто-то с вожделеньем, Все с ропотом бесполых...                  БОГ                                               На кого?! Ужели на меня? Да это бунт! Так, это кстати. Пусть-ка все побьются. Мы чистых от нечистых отличим. Пристанищем последних будет Ад.             ХОР ЖЕНЩИН    (воочию наблюдая, что происходит) И войско ринулось с небес на Землю, Могучее, с весельем всепобедным, И небо сотряслось от кликов рати, Не знавшей поражений до сих пор. И кто сей враг, разгневавший столь Бога, Что им затеяна в его же царстве Меж ангельскими сотнями война, Как на земле все бьются ради жизни, Чтоб тут же сгинуть без следа? Как стаи лебединые неслись! Теряя одеяния из пуха И перья, ангелы летели вверх Тормашками и падали в болота, Где продолжали всех тузить подряд, Не различая верноподданных От  всех иных, борьбой увлекшихся Шутя или до страсти, самой дикой, Во злобе, что и демоны, и черти, Остервенелые до бешенства, Как свора гончих, падая в ущелье... Осатанели ангелы до злобы, Так, среди них явился Сатана, Приспешник Люцифера Ариман, Владыкой Ада возжелавший стать В угоду Богу, Люцифера он С архангелами в лед замуровал, Виня в грехопаденьи человека, Когда соблазн познанья и любви В природе человека ведь от Бога: По своему подобью сотворил, У дерева познания и жизни, Предвидя все с лукавою усмешкой, - И Люцифер в Эдеме явлен был, Как образец, он первенец творенья, Блистательный и нежный свет зари, Чтоб человек возжаждал совершенства, Влекомый к женской красоте, как к Богу, С рождением любви, что правит миром, Любви, рождающей добро и зло, Когда любовь - для одного услада, И власть верховная, и грех, и слава. Но казни предан лишь один архангел И оклеветан как совратитель Евы, Любовь познавшей, все блаженство Рая, На зависть ангелам до злобной неги, С их превращеньями в чертей в войне Всех против всех, с созданьем преисподней, Где Ариман над грешниками чинит Благой и правый,  это ж Божий, суд! Во льду, пронизанном лучами света, Как по весне, капели зазвенели, Стекали струи, целые ручьи, В озера превращаясь, с берегами, С цветущими лугами у болот, С ущельями и сопками все выше, Где души уж томились - в новом царстве С прозванием Чистилище, над Адом, Ушедшим в воду, как при наводненьи, От таяния лёда Люцифера, Который, приподнявшись, вдруг восстал, Расправив руки, полетел над морем, Синеющим и ясным, с островами Как будто Эгеиды, мир знакомый, С колоннами античных храмов в небе И изваяниями богинь прекрасных, С очами, как живыми, с красотой Божественной, но не живою в яви. И Люцифер, как жизни свет и тайна, Возжаждал воскрешения богов!

Публика собирается у замка Люцифера, где на террасе сбегается Хор женщин.

Явился Люцифер, весь беспокойный, Со взором, ночь пронзающим, как звезды.             ЛЮЦИФЕР Сомнениям конец: я не ошибся, Сродство свое предощутив в Амуре С Венерой, вознесенных в небеса Звездою утренней или вечерней, Денницей иль Венерой, сын Зари, Архангел светоносный Люцифер. Я с ними оклеветан и повержен, Как Прометей, принесший людям знанье. А что за жизнь без знания о ней, Самосознанья личности своей? Ведь даже у животных проступает Достоинство и грация, как если б Присуще им сознанье красоты.            ДИОТИМА Сказанья из глубин тысячелетий О сотворении Земли и звезд Недостоверны, в этом нет сомнений, И сотворение Адама с Евой - Из тех же сказок, что звучат иначе У всех народов, тем и хороши. Ведь в сказках есть свой смысл, свое значенье, И в них-то жизнь и истина для нас. А там, где жизнь, и клеветы ведь много, Пришла пора во всем здесь разобраться.             ЛЮЦИФЕР Сотворена жизнь на Земле природой. А в том участье принимали ль боги? Допустим, да. Тогда все боги, верно, Какие были у людей Земли. И не один не смей себя явить Царем небесным всех людей Земли, Что порождает войны и убийства, Жестокую игру Добра и Зла И на Земле среди людей от века, И здесь нет правых, как среди зверей, Охотящихся друг на друга с пылом. Кто ж сотворил такой порядок? Бог? Бог всемогущий, добрый, как тиран? Сама любовь? С запретом на познанье? С изгнаньем из Эдема в юдоль скорби, Туда, на сотворенную им Землю? И это Всеблагой, Всевышний, Сыном Пожертвовавший ради новых сказок? Повинен же во всем, мол, Люцифер, Богоотступник он и бунтовщик, Враг, замурованный в лед преисподней? Нет в этих сказках смысла и значенья.     (Словно проносясь в полете над землей.) Мир не был погружен во тьму повсюду. Всходило солнце, радуя людей, Как и зверей, и птиц, и луг зеленый, Усеянный цветами по весне. И юность расцветала с чувством страха Перед любовью, взором красоты, Чтоб сочетаться в браке, как и звери, Для продолженья рода и достатка, Когда любовь, что первородный грех, Запретна и должна она быть тайной, Как Данте то взлелеял, весь в слезах, Когда любовь - и счастье, и свобода, И в муках долгих он ее воспел, Поэзией превозмогая грех Всех помыслов высоких и любви, Возвысив Беатриче до небес!

     Среди публики проступают лики Данте и Беатриче.

              ДАНТЕ         (смиренно склоняя голову) Как сладко я бывал влюблен в мечтах! Как горько я любил тебя всю юность!            БЕАТРИЧЕ          (сурово, с упреком) Я знала помыслы твои о славе, Что ставил ты превыше и любви, И уз семейных, гордый, как из князей, Из высшей знати, сам почти плебей.              ДАНТЕ      (вскидывая голову) Достоинством я человека горд! И упованиями дум высоких, Что я свершу для родины и славы. А как же быть? Безвестным умереть, Так это все равно, как не родиться! Не жить, не быть влюбленным в Беатриче!            БЕАТРИЧЕ Ты слезы лил, не радовался жизни. Писал сонеты выдуманной даме, Чтобы скрывать свою любовь ко мне.               ДАНТЕ Любовь, как стыд, мучительна до слез. Любовь к замужней – это, как несчастье, Греха ты жаждешь, не любви высокой.            БЕАТРИЧЕ Но ты женился, счастлив был, наверно.               ДАНТЕ Как ты в замужестве, светилась счастьем, Сама в себе любовь и красота, Чтобы до времени сойти в могилу.            БЕАТРИЧЕ Да, счастлива сама я по себе Росла, как в детстве, в юности своей; В замужестве не изменилась я, Превозмогая беды и несчастья, Встречая восхищенье у людей, У юношей, у женщин, у старушек, Лишь ты с тоскою изнывал по мне, Стыдясь своей возвышенной любви, Пока душа моя не вознеслась Вослед за нею, до Земного Рая.               ДАНТЕ Нет, я последовал на зов твой свыше Свершить благое дело для людей, Свершить поэта подвиг во спасенье Заблудших душ и новых поколений.              БЕАТРИЧЕ Росла я девушкой простой, как все Из флорентиек, милых и пригожих, И вышла замуж, сговорена с детства, Как ты женился тоже; жизнь была Недолгой; рано умерла, на счастье!               ДАНТЕ Нет, нет, на горе всех и на мое!              БЕАТРИЧЕ Оплакав смерть возлюбленной, поэт Возрос душой, объемля мирозданье До высших сфер, куда вознес и образ, Запавший в сердце в детстве, как любовь, Что есть стремленье к высшей красоте.               ДАНТЕ И в мире воссияла красота?!

Воронья гора где-то между Царским Селом и Петергофом, вся в огнях от костров и факелов, хорошо просматривается с Камероновой галереи, где проступает Хор женщин.

         ХОР ЖЕНЩИН Смотрите! Что там происходит? Где? На склонах гор у озера с огнями И звезд высоких и на самом дне, И факелов, несущихся в полете С телами женскими в лохмотьях гроба И юности во цвете красоты В прекрасных платьях Сандро Боттичелли.                ЭЛИС Восставшие из мертвых и живые Уносятся на бал у Сатаны?            ДИОТИМА То вакханалия, что здесь прозвали Шабашем ведьм, а суть одна и та же.               ДЖУЛИЯ               (со смехом) Бесстыдство и разврат?              ДИОТИМА                                            Так утверждают. Но это ж празднество в честь бога Вакха, С его весенним воскрешеньем вновь, Что в радость всем, как счастье и любовь.               ДЖУЛИЯ Шабашем ведьм считают, как в несчастье, Веселье непристойно и безумье.            ХОР ЖЕНЩИН Там Люцифер пронесся метеором И видит восхождение на гору Вакханок или ведьм, как церковь судит, Сжигая на кострах несчастных женщин, Вниманьем обделенных и любовью, Иль верениц певичек и флейтисток, Гетер и куртизанок, жриц Венеры, Отлученных от церкви, как и ведьмы. Здесь празднество отверженных девиц, Прославленных во времени красавиц, Пожалуй, правда, бал у Сатаны. Но он не властелин, всего лишь дьявол, Телесных радостей и мук маньяк, Ночной козел, метаморфоза Вакха, Диониса игра, как в старину, Но Ариман, прислуживая церкви, Им овладел и правит балом Сатаны Себе в усладу, с правом первой ночи. На празднестве гетер и куртизанок Невинность с красотой в большой цене, И мотыльки летят на огонек... Ночной козел воссел под балдахином На троне золотом среди красавиц, Нагих, в движеньях напоказ прелестных Или нескромных, с красотой очей От страха и волненья неземной. Все видел Люцифер, любуясь сам, Глаза вперяя в девушек чудесных, Но где? В лесах, как в глубине веков, Со всею вереницей всех рождений И всех смертей... И миг явленья в мире На празднестве ночном у Сатаны, Как в клубах собирается элита, Жизнь прожигая ночи напролет В сияньи драгоценностей тщеславья, Взамен любви и счастья увлекаясь Игрою в сексуальность напоказ.           НОЧНОЙ КОЗЕЛ Кто это здесь весь светел?

Ночной козел привстал, галантность проявляя в козьей шкуре в кругу красавиц обнаженных.

                                             Боже мой! Кого я вижу? Люцифер явился На бал у Сатаны! Какая честь! Здесь не хватает ангелов... А, впрочем, Здесь столько ангельских созданий видишь В невинной женственности красоты! Прекраснейшую уступить готовый, Я предлагаю мир и ночь блаженства.             ЛЮЦИФЕР Диониса Ночным козлом прозвали, Вакханок ведьмами... Кто чинит суд?          НОЧНОЙ КОЗЕЛ Известно, кто, сам Бог. Я властелин Над тварью, жаждущей любви и счастья.             ЛЮЦИФЕР Да, знаю я тебя. Ты Ариман! Ты властелин в Аду, здесь жизнь цветет, С мечтою о любви, помимо брака, Что превратили в сделку торгаши, И церковь освящает непотребство. Все извратили, а винят меня, С прозваньем Сатаны, к тебе приставшем, И Князем тьмы гордишься до восторга, И мало все: Ночным козлом предстал.            НОЧНОЙ КОЗЕЛ А что тебе? Гоним и оклеветан, Что сделал ты для примиренья с Богом?              ЛЮЦИФЕР Не с Богом я в вражде, а с темной силой, Из тьмы вселенской исходящей вновь, Из Хаоса, когда Любовь под спудом, Как жизнь сама и красота природы, Эдем земной за юдоль скорби принят, И войнам нет конца, с чумой в придачу.            НОЧНОЙ КОЗЕЛ Да, юдоль скорби. Суета сует. А войны - то за веру. И холера! Дорога многолюдна - это в Ад!              ЛЮЦИФЕР Земля не юдоль скорби, а Эдем, Цветущий сад... Но человек возжаждал Не красоты, не веры, а богатства, И миром правит Золотой телец.           НОЧНОЙ КОЗЕЛ Пожалуй, так. А что? Я не в накладе. Отложим диспут до другого раза. А нынче празднество. Прими участье, О, сделай милость, друг мой Люцифер!             ЛЮЦИФЕР Приму, когда Дионисом предстанешь.          НОЧНОЙ КОЗЕЛ Нет, богом я языческим не буду.             ЛЮЦИФЕР Не будешь, иль не можешь? Рад помочь.             ХОР ЖЕНЩИН Тут Люцифер весь засветился светом И в миг вознесся, посылая стрелы, Лучи, пронзившие Козла  до криков Истошных и конвульсий, до безумья. И вдруг предстал Дионисом в венке Из винограда, тирс плющом увит, И мир преобразился, как весною, И на заре вечерней, с тишиной, Когда все звуки слышны далеко, И пенье птиц, и флейты, и тимпанов. Дионис с удивленьем озирался И вдруг вскричал: «Танцуйте! Эвое!» И в пляске женщин нагота исчезла, Как при купанье в море, место свято, И нет греха и вожделенья тоже, Лишь радость светлая, как по весне, Природа оживает к новой жизни И человек с рожденьем в красоте. И боги Греции явились в небе. Воскресли боги? Чудо из чудес!          ХОР ЖЕНЩИН       (на первой площадке лестницы Камероновой галереи) Как! Боги Греции явились вновь? И это в мире христианском, с Богом Единым, пусть в трех лицах, как считают?            ЛЮЦИФЕР Явились, как в Элладе, в изваяньях Из мрамора и бронзы, вновь отрытых В подвалах-гротах, будто из могил, Из кладбищ древних, позабытых кстати, Порушенных лишь временем, как в бурю, Засыпанных песками и листвой. И жизнь далекая предстала снова Во красоте мужских и женских тел, Застывших, как во сне, но полных жизни, Иль мощи, или прелести нагой, Что женственность стыдливая не кажет, А прячет боязливо, как уродство, Бежит даров Эрота, как насилья, И проклят бог любви, как Сатана.     (Взлетает и провисает в воздухе.) Нет, с этим непотребством мы покончим, С завесой лжи и клеветы на женщин.            ХОР ЖЕНЩИН Ах, Люцифер весь просиял, как юность! Он снова юн, весь светел и влюблен, Унесся ввысь, в заоблачные дали. В руках-то лук со стрелами Амура! Ах, что затеял он, представ Эротом?               ДИОТИМА Явился он к царевне, что прослыла По красоте самой Венерой, - диво! Явился наказать как самозванку, По приказанью матери своей... Влюбился сам в несчастную Психею, Преследуемую самой богиней, И сам Эрот в изгнанничестве пробыл Столетия, чтоб ныне вновь явиться! Затеял празднество он в честь Психеи, Я думаю, в честь красоты земной.            ХОР ЖЕНЩИН Он, пролетая над холмами Арно, Флоренцией внизу залюбовался, В Садах Медичи ночь провел в беседке, Следя за юношей с резцом в работе, При свете фонаря на голове, Над барельефом о борьбе кентавров. Мы вслед за ним уносимся в полете, Как стая журавлей вокруг Земли В ее веках и с временами года... Дворец пред нами – весь он освещен Для празднества чудесного, как сон.

Виды Павловского парка. Все замечают Рафаэля в окружении его учеников и молодой женщины.

         ХОР ДЕВУШЕК     (из публики, обмениваются отдельными репликами) Послушайте, так это Рафаэль В сопровождении учеников! Он вышел на прогулку, прост и весел, А держится, как князь со свитой слуг. С ним девушка, знакомое лицо… Она с ним запросто ведет себя, Почти что как с учениками вольно. Модель художника из куртизанок! Да, это булочница Маргарита, Известна по прозванью Форнарина! Возлюбленная Рафаэля Санти! Она спала с его учениками, Служа и им моделью обнаженной, Столь ненасытная и с Рафаэлем, Что бедного замучила до смерти, Что он в ее объятиях вознесся До райских кущ и дух свой испустил.           ФОРНАРИНА          (с возмущением) О Рафаэль! Ты слышишь этот вздор? В объятьях куртизанки ты скончался, Как старый волокита, обессилев?             РАФАЭЛЬ      (рассмеявшись беззаботно) Да, это вздор! Клевещет немощь, зависть.          ФОРНАРИНА К тебе ведь не пристанет клевета. Ты чист и светел благородством нрава И красотой искусства своего. Меня ж унизить все горазды, знаешь, Ничтожество свое возвысить тщась.             РАФАЭЛЬ Возлюбленной моей или моделью Ты разве быть не рада?           ФОРНАРИНА                                            Очень рада! Я счастлива до головокруженья! Ученики все влюблены в меня, И всем нам весело. Один в работе Ты до изнеможенья, Рафаэль!             РАФАЭЛЬ Из женщин ни одна не обладает Достойной благодати красотой. Идея совершенства – как достичь? Работой только. Форнарина – образ, Далекий от идеи совершенства. Вот улыбнулось счастье и «Velata»!           ФОРНАРИНА Красива и достойна восхищенья, Нет слов. Но это же, мы знаем, я!            РАФАЭЛЬ          (со смехом) «Сикстинская мадонна» - тоже ты?          ФОРНАРИНА А разве не похожа? Только мы С тобою познакомились потом, Поскольку ты узнал во мне идею Чистейшей женской красоты от Бога.            РАФАЭЛЬ         (смеется с восхищением) О, Форнарина! Ты всего набралась, Чтобы прослыть отныне куртизанкой!            УЧЕНИКИ Возлюбленной модели Рафаэля Всеобщая признательность от нас, Кого участием не обошло Созданье и от Бога, и от Чёрта, С прозванием по праву Форнарина!

Все быстро удаляются, и публика, словно очнувшись от наважденья, весело оглядывается вокруг, замечая, как впервые, всю незатейливую красоту природы и строений Павловского парка.

КАРТИНА ТРЕТЬЯ

Царское Село. На Камероновой галерее, возвышающейся над местностью, боги Греции расхаживают. Немногочисленная публика с удивлением и весело разглядывает их.

          МОЛОДОЙ ЧЕЛОВЕК Там боги Греции!                ДЕВУШКА                            И в самом деле. Поверить невозможно, все же веришь.              МУЖЧИНА То статуи.           МОЛОДОЙ ЧЕЛОВЕК                    Живые! С вышины Взирают вниз и речь ведут о чем-то, Высокие, исполнены величья. Что если настоящие?               МУЖЧИНА                                       Откуда? Да это было бы такое чудо, Что нам бы, смертным, ух, несдобровать.               ДЕВУШКА Сойдя на землю, нас бы не чуждались.          МОЛОДОЙ ЧЕЛОВЕК Богини и прекрасны, и прелестны, Совсем, как женщины земные, милы; Как ты прекрасна, но не так свободна; Вся прелесть женщин в них заключена.

Над водами прудов, притихших к вечеру, разносятся звуки флейты, звон гитары. На площади у широкой лестницы Камероновой галереи является вереница харит, граций и муз, сопровождающих белую, из слоновой кости коляску с золотыми полосами каркаса, рессор и колес, запряженную русской тройкой в сбруях из серебра и меди. В коляске юноша и девушка неописуемой красоты и прелести.

             ГЕРОЛЬД   (со ступеней лестницы) Психея и Эрот! Что происходит, Я думаю, всем ясно. Все же я Обязан, призванный к тому, сказать: Да, Золотая свадьба здесь сейчас Эрота и Психеи!          ГОЛОСА ИЗ ПУБЛИКИ                                Ну, конечно, Уж сразу золотая? Странно! Если Еще совсем жених с невестой юны?              ГЕРОЛЬД Они всегда такие, вечно юны. Но есть и объясненье, отчего Выходит свадьба золотая все же. Известно, бракосочетание Эрота и Психеи началось С обряда погребального, поскольку Невнятно вещих слово, как нарочно…             АПОЛЛОН              (сверху) Герольд, не завирайся, как оракул. Не превращай сей праздник в балаган, Такой ведь свадьбы на земле и в небе Еще не видели, такой чудесной, Так по определенью золотой!              ГЕРОЛЬД О, Феб, ты прав! Хотел же я сказать, Эрот с Психеей обвенчались тайно, Известно, из-за гнева Афродиты...            АФРОДИТА              (сверху) Герольд, не завирайся! Я сама Дивлюсь, как я поссорилась с Эротом? Как я могла Психею невзлюбить, Душа – ведь сущность Эроса и мира. Идите, поднимайтесь выше! Боги Зовут вас в олимпийскую семью!

Леонард и Эста, одетые по моде начала XIX века, словно бы по рисункам блистательного Кипренского, в сопровождении харит и муз вступают на лестницу, ведущую на Олимп.

             ГЕРОЛЬД Был долог путь Эрота и Психеи К признанию и к славе. Ныне мы И боги празднуют триумф влюбленных В их восхожденье к высшей красоте!

Эрот и Психея вступают на верхнюю площадку, где их окружают, всячески привечая, боги, и публика рукоплещет им.

               ХОР МУЗ Молодожены счастливы до слез, Шипами уколовшись алых роз, Но не в чаду любовного раденья,      А в муках нового рожденья.

Юная девушка, вся сияющая светом, что кажется даже нереальной, проступает в кругу харит и граций, сопровождающих Эрота и Психею.

               ХАРИТЫ Все бедствия сумевши превозмочь,       Психея родила уж дочь.      ГОЛОСА ИЗ ПУБЛИКИ       Ее прозвали Вожделенье,            На удивленье!       - Пожалуй, это гадко.       - Нет, это в век упадка,       Чтоб пошутить позлей       Придумал Апулей.            ХОР МУЗ Богиня новая, как утра свет;      Ее пленительнее нет. Эрота и Психеи упованье,      Поэзия - ее прозванье.

        Хариты и грации танцуют вокруг юной девушки.

Девушка, вся в блеске света, обводит взором вокруг, и тут у ее подножия проступают фигуры, узнаваемые публикой.

    МОЛОДАЯ ЖЕНЩИНА Послушайте! Так это маскарад, Иль волшебство?              МУЖЧИНА                                 Скорее синема.       МОЛОДАЯ ЖЕНЩИНА А звук и цвет?              МУЖЧИНА                             Да, чудеса науки!               ГЕРОЛЬД Воссели боги выше. В поднебесье.         МАСТИТЫЙ ПОЭТ На Галерее лица, как родные, Знакомые нам с детства. То поэты Собрались у подножия богини Новорожденной, вместе вечно юной.          МОЛОДОЙ ПОЭТ Державин, величавый патриарх, И целая плеяда звезд ярчайших, Каких не сыщешь более нигде В подлунном мире на восток и запад.         МАСТИТЫЙ ПОЭТ Не надо и имен здесь называть. Но как и не назвать, когда их видишь, Живых, столь величавых и простых, Ум излучающих в сиянье света Богини вечно юной? Имена Срываются, к отраде нашей, с уст, Со строфами, влекущими поныне, Как первые признания любви И деве юной, и к отчизне милой, И всем богам, коль свет сияет в них.           МОЛОДОЙ ПОЭТ О Лермонтов! О Пушкин! О Жуковский! Кому кто ближе в возрасте каком. О Батюшков! О Фет! О Блок! О Тютчев! О лирика любви, добра и света - Залог бессмертия и красоты.

Теперь и поэты вслед за новорожденной богиней переходят в поднебесье и исчезают в сиянии небес. Эрот и Психея сбегают вниз, усаживаются в карету, и представление превращается в веселое карнавальное шествие по аллее вокруг озера.

             ПСИХЕЯ Послушай! Мы в России не впервые. Мне все знакомо здесь, как с детских лет.                ЭРОТ И мне. Но помню, как в России я Впервые пробудился, как со сна, На маскараде в честь античной гостьи, В честь Венус, говорили и смеялись, В честь женщины нагой на пьедестале.              ПСИХЕЯ А я была там, странствуя по свету, Преследуема Афродитой злой, Покинута Эротом, в поисках Неведомо чего?                 ЭРОТ                              Была, наверно! На празднестве в честь Венус было много Прекрасных женщин, юных уж совсем, Одетых по парижской моде чудно, Особенно принцессы, - краше всех!               ПСИХЕЯ Влюблен в кого-то, обо мне не вспомнил!                  ЭРОТ Влюблен? Так, значит, там была Психея!

В вечерних сумерках над озером вспыхивает феерия света, с грохотом фейерверка, со снопами света, пронизывающими небеса, в которых проступает парусник, весь иллюминированный, но это по всему над Невой у Летнего сада в Санкт-Петербурге.

Летний сад. Со стороны Невы в галерее из двенадцати парных колонн высится статуя Венеры. Гости съезжаются на лодках и барках. На пристани восседает на бочках с вином Вакх; на широкой дощатой галерее вдоль аллеи, ведущей к Летнему дворцу, установлены столы с холодной закуской, и там царь с царицей приветствуют гостей.

На лодках подъезжают ряженые, изображающие богов, нимф и сатиров, во главе с Нептуном седовласым. У статуи Венеры является герольд с жезлом в сопровождении двух трубачей и трех юных женщин с атрибутами муз.

             Г е р о л ь д        Небывалое доселе!        Царь на празднество сзывает        Знать и люд мастеровой,        В обозренье выставляет        Остов женщины нагой.    (Взмахивает жезлом.)         Боже правый, в самом деле?         Стыд и грех, а не кумир.           (Снова взмахивает жезлом.)         В честь Венеры, изваянья         Голой женщины из камня,         Царь затеял пышный пир.          Трубы и пушечная пальба.         Православные в смятеньи.         Что за притча? Наважденье.         Пить вино-то всем велят.         Пушки над Невой палят.

Герольд со свитой удаляется вглубь сада; у статуи Венеры собираются гости, все смущенно веселы, особенно из молодых и юных; среди них Доменико Трезини и Толстой.

              Т о л с т о й Я в Риме иль Неаполе? Где я? Или в Афинах средь развалин храма, Что высится над морем голубым, Красою величавою сияя? Иль это сон, мои воспоминанья О странствиях по странам и столетьям? Опасным, гибельным, но зов царя Вновь к жизни возвращал меня, в отчизну, Преображенную, как светом день, Что в вечных сумерках едва мерцал, -  Блистающий, весенний, точно ныне.              К н я г и н я Она такая же, как мы, совсем, Как в молодости женщина нагая. Не скажешь, что богиня красоты Или любви, - не знаю, в чем тут диво?      М о л о д о й  ч е л о в е к Вы сами диво красоты, княгиня!              К н я г и н я В чем слава статуи или богини?              Т р е з и н и Стоит без всякого смущенья. После Купанья в море, взгляд бросая в даль, И в обнаженности ее не стыд Таится и не таинство желаний, А явлена божественность сама. Вот высшее создание искусства.

Между тем темнеет, и на Неве возгораются огни с разнообразной символикой и фейерверк.

В аллеях Летнего сада. Белая ночь. Гости и ряженые. Герольд и три юные женщины.

            1-я  ж е н щ и н а       Мы ныне музы, я надеюсь.             2-я  ж е н щ и н а       Нас принимают за богинь.             3-я  ж е н щ и н а       Нас принимают за служанок,       Блестящих самых и красивых,       И нам царица удивилась.             2-я  ж е н щ и н а       За нами послан камергер       Прознать, кто мы, и опоить.             1-я  ж е н щ и н а       Чтобы затем слегка ославить -       За красоту.             3-я  ж е н щ и н а                               Ну, хорошо.        Прознаем, что с ним будет вскоре,        Уж очень он любим царицей.

Юные женщины оборачиваются, и перед ними невольно останавливается камергер Монс.

                    М о н с Красавицы! Я знаю вас, конечно.          Уж если вы не из богинь,          То, верно, из княгинь.                 1-я  ж е н щ и н а           Как жизнь твоя идет беспечно,               В амурах и делах...                 2-я  ж е н щ и н а           Да сердце гложет страх.                 3-я  ж е н щ и н а           Но власть влечет и злато тоже,           И мешкать здесь тебе негоже,           Как вору, что всегда-то гол, -                Кинь голову - на кол.

            Монс в страхе убегает.

                   Г е р о л ь д            Какой несете вы здесь вздор!            Вы, что, сивиллы или музы?                   1-я  ж е н щ и н а            Фортуной вознесенный вор.                   2-я  ж е н щ и н а            Герольд! Иль ты забыл слова?            Как ночь светла! Без волшебства            Такое таинство в природе            Ведь не бывает; в этом роде            Твои слова здесь прозвучат            И чрез столетья пролетят.

Герольд не без опаски углубляется до конца таинственной в ночи аллеи и вдруг вздрагивает.

                      Г е р о л ь д            Там, в саду, в конце аллеи            Бог Амур, в ночи смелея,            С пьедестала вдруг взлетел,            С фонарем и пуком стрел.            Видит мать он не без страха.            Целомудренно светла,            Вся она во власти Вакха            И мечтательного сна.            Из Афин увезена,            В Риме сброшена в канаву;            Вновь отрыта, как на славу,            Пробудилась вдруг она.            Не стрела ль ее коснулась?            И, весельем возгоря,            Беззаботно улыбнулась            Над потехами царя. - Сын мой! - молвила. - Откуда?            Я спала, спала любовь.            Сотворил не ты ли чудо -            Воскрешение богов?            - С рощ далеких Геликона            Снова лира Аполлона...            Приглашен и он на пир,            Что затеял на весь мир            Царь, строитель и кузнец, -            Сын сказал, - как мой отец.            - Здесь и Марс в большом фаворе, -            Рассмеялась мать, как в горе.            - Но любим здесь бог морей,            Царь - строитель кораблей.            И тебя призвал, царица            Сладких таинств и мечты,            Чтоб возвысилась столица            Ликом вечной красоты.

На дощатой галерее у Летнего дворца заиграл оркестр, и ряженые закружились в хороводе; к ним присоединяется и публика, в разгаре веселья и царь с царицей; хороводу тесно, и он растекается по аллеям.

               Х о р  ж е н ш и н           Как лед уходит по Неве,           Сияя в чистой синеве                  И вод, и неба,           Под звон кифары Феба           Несется пестрый хоровод           По саду на просторе,           И выступает дивный грот           В ракушках весь, как в море                   Жилище нереид;            И здесь же рядом шар стоит,            Готторпский глобус превеликий,            Весьма к тому же многоликий,            Со звездным небом изнутри,                  С круговращением Земли.                        Г е р о л ь д                Кто несется в хороводе,                Ростом высясь, со всех ног,                Свой средь знати и в народе,                Средь богов, ну, точно бог?                Да бежит-то он с царицей,                А за ними вереницей                Знать и люд мастеровой,                С кем трудился царь на верфи                И вступал с врагами в бой                За отечество и веру, -                Всех он ныне и созвал                На веселый карнавал.

Царь, проводив запыхавшуюся царицу до входа в грот, подходит к герольду с его свитой. Оркестр замирает, и хоровод, растекаясь по аллеям, распадается.

                   П е т р Герольд! Я дал тебе двух трубачей. А женщины, скажи, взялись откуда?                 Г е р о л ь д Не ваше ли величество прислали Мне в помощь их, чтоб знал я речь свою? Или ее величество - из фрейлин? Они прекрасны и умны, но странны.                    П е т р Герольд! Сей праздник ныне завершен.

Герольд взмахивает жезлом, и трубачи подают соответствующий сигнал. Три женщины исчезают. Царь встречает у грота царицу, публика вереницей, прощаясь, уходит, и сад пустеет.

                 Г е р о л ь д               (оставшись один)            Ночь взошла зарею ясной.            Сад со статуей прекрасной            Просиял, как Рай земной.               (С изумлением.)            А высоко над Невой,            Будто жили там доселе,            Боги Греции воссели.

В просиявшем утреннем небе проступают скульптурные очертания античных богов и богинь.

КАРТИНА ЧЕТВЕРТАЯ

Санкт-Петербург. Белая ночь. Летний сад. Скульптурная группа «Амур и Психея».

             ПСИХЕЯ С Венерой и Эротом ясно. Кем же Впервые здесь Психея объявилась?                ЭРОТ Психея – дочь царя, ты это помнишь?              ПСИХЕЯ Ах, верно! У Петра с Екатериной Росли две дочери красавицы! Психея младшая – Елизавета, Прекрасная, с прозванием Венера…                ЭРОТ Посмотрим. Мы отправимся к ней в гости В деревню под Москвой, где цесаревна Уединялась от придворной жизни, Жила как бы в изгнанье добровольном.              ПСИХЕЯ Но как мы явимся без приглашенья?                ЭРОТ Ах, это просто! Как комедианты!

На дороге у рощи берез проступают маски, вполне узнаваемые: Коломбина, Пьеро, Арлекин, Звездочет и Поэт. Оглядываются с удивлением и даже с испугом. Проносятся звуки музыки, весьма незатейливые, валторны и свирели, за березами на лугу девушки в сарафанах водят хоровод. Среди них выделяется высокого роста красавица, к которой подбегает красавец, одетый пастушком. Он показывает рукой на гостей за березами. « - Ваше высочество!» « - Что, Алексей?» «- Комедианты!»

Цесаревна Елизавета Петровна с видом барышни-крестьянки выходит из круга и бегом пускается за Алексеем Шубиным, ее пажом и прапорщиком Семеновского полка, который быстро прошел за березы, чтобы проследить, куда направились комедианты.

Цесаревна тянет к нему руки: «Постой!» Шубин оглядывается, продолжая идти, и, ударившись головой о ствол белоснежной березы, падает на землю. Цесаревна спотыкается и кубарем падает тоже.

Хоровод устремляется  в сторону цесаревны, над которой склонился паж Алексей Шубин.

Шубин: «Ваше высочество! Вы не ушиблись?»

Цесаревна, открывая глаза и приподнимаясь: «Ушиблась! И очень. Как и ты о березу…», - закатываясь от смеха, снова падает на землю.

Шубин, смущенный, напоминает: «У нас гости!»

             ХОР МАСОК Здесь цесаревна! Барышня-крестьянка!             ЦЕСАРЕВНА Да, кто такие вы? Откуда взялись? Из Франции? А речь-то россиян. По-вашему, я барышня-крестьянка?

Маски раскланиваются: «Государыня цесаревна!» или «Ваше высочество!»

           ЦЕСАРЕВНА Комедианты в масках и в костюмах? Как занесло в село вас под Москвой?            ХОР МАСОК С подмостков Петербурга мы явились Увидеть прекраснейшую из женщин, Как разнеслась  молва о вашей славе По всей Европе и до Азии.           ЦЕСАРЕВНА И Азии? Китайское посольство Нашло, что у меня глаза большие, Иначе бы была я совершенство.            ХОР МАСОК Ах, им простительно. Вы совершенство, Невиданное более нигде…           ЦЕСАРЕВНА             (смеется) Но красота моя лишь только множит Мне горести.             ХОР МАСОК                          Какие горести?            ЦЕСАРЕВНА Прошу вас в гости! Рада вас приветить.

Летний дом цесаревны в саду с прудом. Цесаревна у себя перед зеркалом, задумываясь и невольно проговаривая вслух свои мысли и обнаруживая в жестах и телодвижениях свои переживания, как танцовщица. Она, как одна, хотя фрейлины вокруг нее постоянно вьются, переговариваясь между собою.

          ЦЕСАРЕВНА От горестей я только веселей Танцую на балах иль уезжаю В деревню под Москвой, где на природе Мне жить здорово со своим двором И заодно с крестьянами моими. Охота всякая зимой и летом, Отделать зимний дом, построить летний, Сад развести и огороды тоже, - И некогда скучать. Любила с детства Кататься на коньках, а здесь приволье! И посиделки с девушками, пенье, Иль хороводы на лугу весеннем, В венках все девушки на загляденье…         ХОР ФРЕЙЛИН А барышня-крестьянка краше всех!          ЦЕСАРЕВНА А там сам Пан играет на свирели! Пастушкой, поселянкой я предстала, Своя среди крестьянок, как отец Народа не чуждался, с ним трудился, Как плотник и кузнец, а я запела, Слагая тут же песенки мои…

Хор масок в беседке, как на сцене, закончив выступление, это была незатейливая пантомима, переходит к дифирамбам:

           ХОР МАСОК Высокого роста, чудесно стройна, С глазами небес, как весна, Затмила она красотою всех женщин Ликующей грацией легких движений!            ЦЕСАРЕВНА          (вскочив на ноги от неожиданности) Во всем, во всем хочу я лучшей быть! Влюбляясь, не таиться, а любить. Ведь явлена для нашего примера Из тьмы веков Венера, Стройна, высока и легка, При мне и стан ее,  рука…            ХОР МАСОК Беспечна и прекрасна, как весна, Казалась легкомысленной она, Лишь танцы до упаду обожала И замуж за кого-нибудь мечтала Скорее выйти, без надежд на трон, Возлюбленный родней, кто б ни был он!

Хор масок и цесаревна меняются местами. Публику составляют прислуга, конюхи, несколько крестьян и паж.

Цесаревна вся в движениях танца, то медленных, раздумчивых, горестных, то легких, стремительных и веселых, при этом мы словно слышим ее голос или угадываем ее переживания.

           ЦЕСАРЕВНА Никак не удается выйти  замуж! Еще при матушке решили выдать За короля французского, юнца, - Незаконнорожденною сочли Меня с отцовской кровью, словно бога, Ведь величайшего из всех людей! Но вдруг нашелся мне жених по сердцу: Брат мужа, ах, моей сестрицы Анны. Кузен он герцогу, а сам епископ… Голштиния, что рай земной для нас! Едва успела полюбить я брата, Как он пред свадьбой занемог и умер! И череда смертей, одна осталась. А утешеньем явлен был племянник, Юнец, но рослый, в деда, мог могучим, Душой возросши, он предстать на троне, Когда бы не склонила к старине Его Москва увеселеньями…            ХОР МАСОК А говорят, царь юный был влюблен В прекраснейшую всадницу на свете?         ХОР ФРЕЙЛИН   Охотой увлекаясь до упаду, Как танцами, она, как амазонка, Была неустрашима и прелестна, Сама Венера не скакала краше.           ЦЕСАРЕВНА Я с юности с прозванием Венера Росла – не в шутку, а вполне всерьез. Влюблен племянник в тетку – то ученье, И им бы тут заняться, не охотой… Приревновал к Нарышкину меня, Красавец и ровесник, мной любимый, - Хоть замуж выходи, два ветреника, - Отправлен он, по выбору, в Париж. Жениться не решился, верно, а? Ну да, тогда б его в Сибирь сослали. Никак спасло нас легкомыслье наше. С племянником охотой увлеклась. Явилась даже мысль нас поженить. Смешная мысль! Для блага государства Не столь смешная, чем помолвка наспех Юнца с девицей, соблазнившей до, До сговора, помолвки жениха. И чем же это все закончилось? Бедняга слег, скончался он в день свадьбы.           ХОР ФРЕЙЛИН Все это Долгорукие!           ЦЕСАРЕВНА                                         Увы! Вина здесь и моя. И я влюбилась, Быть может, безотчетно не желая С племянником юнцом делить корону И ложе, - разве это не смешно?! Корона не потеха. Это подвиг. Способна ли на это я – вопрос? А для любви, уж верно, я созрела.            ХОР МАСОК Ах, кто же это? Мы впервые слышим.           ЦЕСАРЕВНА Сказать по правде, вы все рассмеетесь. Из денщиков отца… Вы не смеетесь? Да, из птенцов Петра, плеяды славной. Мне матушка прислала в камергеры (Из самых верных) моего двора, Как дядьку, мне знакомого из детства, Так он служил мне, как отцу всегда. Его свела с племянником царем, Чтоб Долгоруких к делу повернуть, И тут увидела его впервые, Среди московской знати богатырь Умом, душой и телом – я влюбилась! Когда ж я влюблена, неотразима, Как с поясом Венеры родилась. Мой камергер очнулся, как со сна, И видит: сад мой весь в цвету, - весна!          (Обращается к пажу.) Эй, паж! Сюда! Сыграешь камергера, Чтоб просияла с поясом Венеры Бедняжка цесаревна хоть на сцене, Забыв все горести и униженья. Когда я влюблена и весела, По всей земле цветы, идет Весна! Отправились в паломничество мы До Сергиевой Лавры пешим ходом, Прогулка не из легких, но идешь, Слабея телом, веселея духом, И вся земля на сотни верст вокруг Под небом синим без конца и края И тишина безмерная, как сон Счастливый в детстве с пробужденьем к жизни, О, счастье! О, любовь! О, красота!

Алексей Шубин, выходя из роли камергера, в движеньях нарастающего по темпу танца.

              ШУБИН            (про себя) Счастливец камергер! Увы, я паж! Как вынести мне взор самой богини, Исполненный любви и восхищенья! Играть я не умею, я влюблен Со страхом до тоски и смертной муки. Уйти в леса и затеряться в них! В сражениях погибнуть, как герой! Какой удел – погибнуть от любви Богини к смертному, иль я, Адонис!          ЦЕСАРЕВНА    (устремляясь с восхищением за Шубиным) Отлично, паж! Но только ты живи! Служи Венере без тоски и страха. Ты ж не монах? Монахиня ли я?             ШУБИН Но паж – монах пред ликом красоты! Молиться и любить – так это ж мука. И счастье невозможно – то разлука.           ЦЕСАРЕВНА        (впадая в отчаяние) Играешь камергера, а не пажа. Увы! Что делать? Счастья моего Не вынесли ни царь, племянник мой, Ни власти, так всегда. Бутурлина Отправили на Украину, там Порядок в армии навесть, меж тем Как царь в сетях любовных Долгоруких Задохся… О, вина моя и здесь!

Пикник на лугу у березовой рощи, за которой простираются озеро и дали, с маковками церквей Москвы на горизонте. Хор масок в окружении хоровода поселянок, выступающих поочередно, то в унисон. У берез музыканты.

Маски выступают с пантомимой, что хоровод сопровождает то плясками, то пением.

Со стороны озера идут цесаревна и паж Алексей Шубин, как видно, с непрерывными объяснениями влюбленных, поскольку ситуация вдруг возникла очень не простая. Звучат признания в любви, обостренные тем, что предстоит разлука… С возвращением двора в Петербург он должен вернуться в свой полк…

          ЦЕСАРЕВНА    (одна, глядясь в зеркало и пребывая в тоске)          Влюбившись в парня, милого красавца, - Он уроженец этих милых мест И прапорщик Семеновского полка, И грамоте обучен, и смышлен, - В пажи взяла, чтоб только чаще видеть! О, как распелись соловьи весною, Весной любви, доныне небывалой, В такой любви все чисто, как в цветах. Но Зависть свыше к красоте и к счастью Обрушила на молодца гоненья. Виновен Шубин Алексей в любви И верности, а значит, он опасен! Отправили на самый край земли, Чтоб он пропал и след его простыл.

Царское Село. Камеронова галерея высится над прудами и аллеями вокруг. Среди публики в современных одеждах и маскарадных костюмах привлекает всеобщее внимание юноша с кудрявой головой, голубоглазый, быстрый в движениях и словно погруженный в грусть до отчаяния.

          ХОР ЖЕНЩИН Сияли облака в озерной глубине, Все те же самые, из поднебесья. Поэт бродил, задумчив и рассеян... Вдруг встрепенулся он: в вечерней тишине, Как с праздника в далекие века, Несутся звуки флейты и рожка. И нимфы на опушке пляшут, Русалки  из воды руками машут, Сверкая рыбьей чешуей хвоста. Что ж это? Маскарад веселый иль мечта? С высокой галереи Камерона Звенит кифара Аполлона. И музы стайкой юных жен Сбегают вниз, поэт уж ими окружен.

   Публика узнает юного Пушкина в окружении юных женщин в туниках.

         ХОР ЖЕНЩИН Смеются музы, лишь одна С поэта ясных глаз не сводит, Доверчиво, как друга в отроке, находит, Из детства, в баснословные года.            ПУШКИН То грезы и младенческие сны (Вздохнул поэт.) моей весны. Прекрасный, чудный мир, когда царили боги, Исчез. А ныне люди, их дела убоги.

   Но муза в речи важной привела пример.

           ЭВТЕРПА Разрушили ахейцы Трою За красоту Елены, а Гомер Воспел деяния героев, И восторжествовала красота По всей Элладе. Разве то мечта?            ПУШКИН Но мир прекрасный в прошлом, разве нет? (С печалью и тоскою возразил поэт.)            ЭВТЕРПА О, нет! Утешься.  Временами года Впадая в сон, вновь пробуждается природа, Как вечно настоящее, и мир богов,     Как в юности любовь, И высшие создания искусства, Коль к ним причастны наши чувства. Ведь красота не греза, а закон, Она в основе мирозданья, Как днесь и нашего свиданья, Недаром с нами Аполлон. Поэт боится пробужденья, Он весь во власти вдохновенья.

Пронесся гулкий смех поверх деревьев.

            ПУШКИН Как! Боги Греции в стране гипербореев? (Вскричал поэт, как пилигрим.)             ЭВТЕРПА Им поклонялся гордый Рим И вновь призвал, уставши от смиренья         В эпоху Возрожденья.             ПУШКИН А ныне что ж вас привело В наш край суровый и пустынный?             ЭВТЕРПА Да здесь же новые Афины! (В окрест взглянула муза мило и светло.) Сей Парадиз основан просвещеньем     Державной волею царя. Взлелеян чистым вдохновеньем, Взойдет поэзии прекрасная заря!          ХОР ЖЕНЩИН О, дивная заря! Она взошла. Ее блистательный восход Мы помним, как России грозный год. Победа над Наполеоном вознесла Россию на вершину славы, Как при Петре сраженье у Полтавы.         Как варварами Рим, Сожженная Москва поднялась из руин, И боги поселились в парках после битв, Не требуя ни жертвоприношений,         Ни искупительных молитв, А только песен, вдохновений. И в мире, возрожденном красотой, Взошел поэзии век  Золотой!

Санкт-Петербург. Бал-маскарад. Гости в масках непрерывно входят в ярко освещенный зал, где их встречает герольд с жезлом в сопровождении двух трубачей.

                1-я  м а с к а Все в масках. Это хорошо?                 2-я  м а с к а                                                  Пожалуй.                 1-я  м а с к а Ужели явятся и боги в масках?                 3-я  м а с к а Нет, не должно так быть. Но разве в гриме, Да так, чтоб не признали?                 1-я  м а с к а                                                  Иль признали!                 2-я  м а с к а Нет, тайна здесь уместна и нужна. В знакомой даме мудрено богиню Узреть тому, кто не влюблен в нее.                 3-я  м а с к а Смотрите-ка! Герольд. Он слишком юн.                 2-я  м а с к а Да, как же, юн. Как камер-юнкер Пушкин.                 1-я  м а с к а Иль это брат его? Он юн и дерзок. Бросает взоры, словно мечет стрелы. Уж не Эрот ли взялся править балом?                 2-я  м а с к а А есть в том смысл - прямой или волшебный.                 Г е р о л ь д Приветствую я вас, таинственные маски!             О, как ликуют ваши глазки,                 Исполненные ласки. Нет, в рифмах явно перебор,             А это все равно, что сор.                      Трубите сбор!

        Входит группа масок, вступающих чинно; одна из них повелительным жестом велит герольду не трубить.

                 2-я  м а с к а Все ясно. Высочайшие особы. Угодно им инкогнито хранить.                   Г е р о л ь д        Трубите!  Извещают трубы        Начало шествия богов.        А вы, пожалуй, грубы        С герольдом; кто таков?            (Взмахивает жезлом.)        Вы генерал, или в мундире        Решили щегольнуть в сем мире?              Но это все равно.              Богами мне дано:        И властью, и нарядом        Здесь я командую парадом. И жезлу моему послушны плебс, И знать, и боги, и сам Зевс.                    Э х о          (вбегая в зал)               Я, Эхо, унесла               До Царского Села              Призывный звук трубы,              И там, из синевы,              Как солнца ясный нимб,              Весь просиял Олимп.              То дивно и богам,               Поднялся шум и гам,               Как в старые года.               Шлют вестника сюда.               Но сами тоже днесь               Уж прибыли и здесь.

        Входит вереница юных девушек в сопровождении сатиров, которые всячески резвятся.

                 Н и м ф ы Мы, нимфы, не немые существа. Мы - души вод, деревьев, чья листва С зефиром шепчется счастливо, Текут же воды говорливо.    ( После всевозможных плясок)                                Мы первообразы всех юных жен, Богинь и смертных, всех времен. Мы веселы, как дети, и беспечны. Хотя и смертны, мы предвечны.

             Входят музы с соответствующими атрибутами.

               Г е р о л ь д Прекрасные, столь юные особы - Уж, точно, музы! Угадать нетрудно.          Г о л о с а  и з  п у б л и к и Эрато с лирой, а Эвтерпа с флейтой; Со свитком Каллиопа и Клио; С трагической маской Мельпомена И Талия с комическою маской, Однако лиц прекраснейших не прячут. Урания с небесным сводом; циркуль Нарочно уронила, свод небесный Кому-то отдала, чтоб налегке Вступать ей по земле, верней, паркету. А это Полигимния, наверно. Сейчас пустилась в танец Терпсихора, И закружились в пляске все, как дети.                Г е р о л ь д С явленьем муз преобразился зал, Свечами освещенный, засверкал Сияньем золотым, как при восходе Свет неба разливается в природе. То боги проступают там и здесь, Бессмертные в обличье смертных днесь.          Г о л о с а  и з  п у б л и к и Зевс-Громовержец с Герой в тронном зале. Владыка смертных и богов воссел И, сидя в кресле, выше всех, могуч И в окружении богов, величья Исполненных и красоты нетленной.          М о р с к о й  о ф и ц е р Лишь Посейдон ему не уступает На вид, в могуществе, с трезубцем он.               Ж е н щ и н ы Ах, ах! Взгляните на богинь чудесных! Одна прекраснее другой и краше! Без маски каждая, а не узнать.               М у ж ч и н ы Нет, не земные женщины пред нами. Богини в самом деле?                Ж е н щ и н ы                                         В живой картине Немудрено предстать и распрекрасной.                  С т у д е н т Вся тайна, надо думать, в освещеньи. Смотрите! На плафонах сценки, сценки - Не живопись - все новые мелькают...

Музы во главе с Терпсихорой, пускаясь в хоровод, показывают, что настало время для танцев.

        Г о л о с а  и з  п у б л и к и Арес танцует с Афродитой! - Что же? Он явно волочится за богиней. А хромоногий бог Гефест стоит Недвижно, хмуро скрежеща зубами.         М о л о д а я  д а м а А Афродита уж не Натали?         Д р у г а я  д а м а Прекрасна и прелестна, но полна.          М о л о д а я  д а м а А разве Натали не в положеньи?            Д р у г а я  д а м а Тогда Гефеста мог представить Пушкин. Он ростом невысок, в плечах широк И руки сильные, - похож?           М о л о д а я  д а м а                                                 Пожалуй.                С т у д е н т Но Пушкин средь богов скорее Феб. Зовут его недаром Мусагетом, Как слышал я, и муз привел на бал, А с ними и богов из песнопений.            Д р у г а я  д а м а Смотрите! Дама в маске голубой, Высокая, с античным профилем, - Прекраснее богинь! Она в смущеньи Уходит, голову слегка склоняя, От офицера в маске в окруженьи Весьма солидных дам и кавалеров...           М о л о д а я  д а м а Еще одна шарада, иль интрига, Затеянная здесь под тайной масок?              Е е  с п у т н и к А офицер проворен и нахален, Как лев, погнавшийся за робкой ланью.            М о л о д а я  д а м а Да это царь!              Е е  с п у т н и к                        Похож. А дама кто же? Прекрасна, как Елена, но робка.            М о л о д а я  д а м а Да царь ее приручит очень скоро.              Е е  с п у т н и к А, может быть, она - его? И муж В накладе не останется, конечно.            М о л о д а я  д а м а С рогами позолоченными, да!               С т у д е н т Послушайте, да это же Психея! Зачем ей маска, если красота, Сияющая небом в ясный день, Ее сейчас и выдает, как видишь?           Д р у г о й  с т у д е н т Ее преследует Венера, вспомни, Из ревности к чудесной красоте.               С т у д е н т Она попала в круг из дам блестящих И кавалеров важных; офицер В мундире, что сойдет и за сюртук, И в сапогах, что вольность ведь для бала, Остался в круге с Маской голубой.             Ц а р ь  в  м а с к е Я знаю вас, прекрасная Елена!            Г о л у б а я  м а с к а Боюсь, что нет. Я не Елена, сударь.              Ц а р ь  в  м а с к е Прекрасней вас здесь нет, поверьте мне.            Г о л у б а я  м а с к а Возможно, да. Скорее, нет. Неважно. Я знаю вас, хотя вы в маске, сударь.               Ц а р ь  в м а с к е А кто же я, по-вашему, скажите?            Г о л у б а я  м а с к а Угодно вам инкогнито хранить. И кстати. Офицер назойлив слишком, То все заметили; я - прямо в страхе.              Ц а р ь  в  м а с к е Ужель нельзя мне и влюбиться, встретив На маскараде средь богинь чудесных Саму Елену?              Г о л у б а я  м а с к а                         Это дело ваше. Я не могу вам запретить; но мера Нужна во всем, иначе государство, В игре страстей повержен в смуту, рухнет.                 Г е н е р а л О чем она? О государстве мы Уж сами позаботимся.         Г р а ф и н я  с  л о р н е т о м                                          Не знает, Что мужа в камер-юнкеры недаром Царь произвел, хотя уж тот не молод?                 Г е н е р а л Ах, в нем ли дело? Молода Елена И на балах придворных танцевать Пристало ей, на радость государю.

В окружение из дам и кавалеров входит решительно некий мужчина в маске и в сапогах.

        Г р а ф и н я  с  л о р н е т о м А это кто? Без всякого почтенья Вошел в наш круг, заговорил с царем.                Г е н е р а л Да взять его за шиворот и вон!            М о л о д а я  д а м а Нет, государь нам подал знак: хранить Инкогнито, хотя смущен он явно.                 Г е р о л ь д         Что здесь? Мешать кто танцам смеет?                Иль за красу, как встарь,                Здесь поединок зреет? Пусть в масках оба, то поэт и царь.

       Между тем вслед за мужчиной в сапогах в круг входит с видом и повадками фата молодой офицер в белом мундире и бальных туфлях и уносится с Голубой маской в танце.

               Ц а р ь  в  м а с к е Что вам угодно?                П о э т  в  м а с к е                                 Пару слов, позвольте, Сказать вам, сударь.                Ц а р ь  в  м а с к е                                        Что? Ну, хорошо.                П о э т  в  м а с к е Признать прекраснейшей из смертных женщин Сию красавицу мы все должны.                Ц а р ь  в  м а с к е Согласен с вами совершенно, сударь. Я то же самое ей толковал, Впадая в восхищенье, как юнец.                П о э т  в  м а с к е Как камер-юнкер, вы сказать хотите? Но чин такой и милые проказы Уж не к лицу ни мне, ни вам, не так ли?

    Царь в маске качает головой.

И надобно вам знать, я тайну выдам. Пред нами не Елена, чья краса Не возбуждала ревности Венеры, А слава же двусмысленна весьма; Но у царей, как и цариц, иные Насчет своих страстей соображенья, Как было встарь, и ныне, не для них Законы писаны. Но красота ль Повинна? Свет ее чистейший в мире Несет Психея, явленная здесь. Она не для утехи, как Елена, Лишь прелестью своею упоенной Всегда и всюду; нрав ее таков. Психея ж целомудренно чиста, Как высшая на свете красота.             Ц а р ь  в  м а с к е А что? Быть может, вы и правы, сударь. Догадываюсь, с кем имею честь Беседовать, как некогда в Кремле Во дни торжеств, с умнейшим человеком, Которого я мог сослать в Сибирь, Но уберег поэта для России.              П о э т  в  м а с к е Убережем мы также и Психею, Как свет души, во дни торжеств и бед.              Ц а р ь  в  м а с к е Я понял. Будь достоин сам Психеи, И я ей буду предан, как и ты.                Г е н е р а л А государь, похоже, отступился.        Г р а ф и н я  с  л о р н е т о м Желая, верно, избежать скандала, Что может учинить сей обезьяна С придворным званьем камер-юнкер.                   Г р а ф    (сановник в придворном мундире) Давайте поразмыслим на досуге, Как проучить его.            М о л о д а я  д а м а                                   А с ним Психею! С нее-то надо взяться; пусть рога Проступят также и у Дон Жуана.       Г р а ф и н я  с  л о р н е т о м Есть на примете у меня прельститель. Он ныне в моде.            М о л о д а я  д а м а                                А, француз! Не он ли Танцует с Голубою маской?                 Г е н е р а л                                                      Да-с. Ведь русского на подвиг сей не сыщешь, Когда сам государь засомневался. Он удаляется. А мы проводим И вновь сойдемся. Дело есть у нас.

     Танцы продолжаются. В богинях, музах и дамах, а также в офицерах и мужчинах в масках зрители угадывают всех действующих лиц и внесценических персонажей из пушкинского круга.

               Г е р о л ь д Шарадам нет конца; но из шарад Всех удивительней наш Маскарад В круженьи пар бессмертных среди смертных, В живых картинах беспримерных, С веселым хороводом муз и нимф, Как утро возвещает солнца нимб!

      С восходом солнца небеса проступают во всех окнах.

КАРТИНА ПЯТАЯ

Виды Павловского парка. В здании вокзала отзвучал оркестр, но музыка словно все еще разносится по дорожкам и рощам. Публика обращает внимание на интеллигентного вида мужчину, узнавая в нем пианиста и композитора Скрябина, который быстро уходит в сторону, словно в лес и поляны.

           СКРЯБИН       (как бы про себя, весь во власти видений и звуков) Прекрасно море, но равнины, Леса и топи, тихие долины - Мир детства моего - Во мне рождают грусть и торжество. Какое здесь раздолье! И человек на воле Возносит ввысь встречь солнцу по крылу, Подобен гордому орлу, Окидывает взором мирозданье, Как грезу и свое созданье, Он дух его И торжество!          ХОР ЮНОШЕЙ Весенний день сияньем нежным света Благоухает, и полна привета     Вся в зелени, в цвету Земля     В летящих трелях соловья, И небо от рассвета до заката Неслышной музыкой сверкает, И человек возносится все ввысь, Как жаворонок трепеща: «Дивись!» Он с виду юн, в движеньях истый франт, Он наш герой, философ-музыкант,     В глазах веселость до усмешки,     Сам мал, а все вокруг лишь пешки,     Поскольку важен, как дитя,     Что новый мир творит шутя,     Каскадом звуков постигая     Стремления души без края... Он здесь, за фортепиано, нет,     Он там, где вешний свет Играет бесподобно на просторе, Купаясь, как дельфины, в море     И в небо возносясь В слепящих звуках, как сейчас. А с волн бегущих радужная пена Слетает переливами Шопена, И птичий гам по всей Земле Возносится во звездной мгле В призывных пересвистах В лесах недремлющего Листа...

    Звучат фрагменты то из «Божественной поэмы», то прелюдии.

        ХОР ЮНОШЕЙ В московских улицах весна, И небо лучезарное без дна, Как море, где снуют дельфины, И изумрудны вновь долины... Он весел и смущен до слез, Как под дождем весенних гроз.

     Объяснение с женой.

          СКРЯБИН Я снова юн, что ж делать? Ко мне вернулось детство, И я влюблен... Прости!            ВЕРА Оставить нас, уйти, Когда мы счастливы все вместе, И я, и ты, и дети... Тебя не узнаю...          СКРЯБИН Я вас по-прежнему люблю. Поэтому тут нет измены.             ВЕРА У нас не будет перемены?          СКРЯБИН Как знать? Я не приемлю лжи...             ВЕРА Теперь хорошего не жди. С женою, тоже пианисткой, Он думал просто объясниться.           СКРЯБИН Она юна, как юн я был, Когда впервые полюбил... Мы переписывались тайно И виделись случайно, Но счастьем жизнь была полна, Как в море плещется волна. Вновь свежесть чувств и нега, Как в первый день от снега, Мелодией струится кровь...             ВЕРА Здесь посягают на любовь Твою ко мне и к нашим детям, И нет измены? Бог свидетель...           СКРЯБИН О, не взывай к нему. Я с ним расчелся.              ВЕРА Так ты и с нами разошелся В понятиях любви, добра и зла?            СКРЯБИН У юности моей любовь взошла Самосознаньем личности пред миром, Не перед немощным кумиром, Который лишь глумиться мог, Любовь разыгрывая, бог!              ВЕРА Ты вновь в тисках: твоя богиня, - Дадим же ей такое имя... Твоя любовь из юности взошла. Ее любовь себялюбиво зла... Другая бы любя сокрылась. У юности достойной крылья, Не у нее, твои нужны Ей для полета в дни весны...            СКРЯБИН В полеты уношусь один, могучий, В грозу сквозь кучевые тучи, И чрез созвездия всегда один, Как дух, всесветный господин.                ВЕРА Ты всем хорош, откуда же гордыня?            СКРЯБИН От Люцифера...               ВЕРА Дьявола то имя!            СКРЯБИН Нет, ангел светоносный - образ мой, Взлелеянный моей мечтой, Мечтою человеческого духа, Вселенной зренье, ухо, А без него она сплошная тьма И света всепобедного тюрьма.               ВЕРА Ты музыкант, а не философ... Зачем тебе еще и слово? Будь в музыке ты чародей, Пронзая дали без людей В призывах к совершенству... Зовешь еще к священству...            СКРЯБИН О, Вера, ты мила, проста, И в горе, и в любви, как красота И за тобою правда, О, будь же рада Тому, что было, лучше нет, Любовь ведь движет свет... Она всегда стремленье И новое рожденье Во красоте!              ВЕРА То упованье лишь в мечте! То звуки музыки мгновенной...           СКРЯБИН Летящей вечно во Вселенной!               ВЕРА Прекрасны в музыке мечты, Как перлы красоты...            СКРЯБИН Мой дух возносится, озвуча Свой страх, как громом туча, И с молнией играя, будто Зевс, Могучий и влюбленный весь...               ВЕРА Со Зевсом спорить я не стану. Влюбленность детскую за тайну Хранил бы лучше как поэт, Восторгами пронзая свет, Скорбя, торжественно ликуя И совершенства лишь взыскуя.           СКРЯБИН А счастье юности - любовь, Когда она восходит вновь, Не здесь, - в полете дерзновенной В потоках света во Вселенной?               ВЕРА       (успокоившись, деловито) Я перепиской нот - о, красота! - «Божественной поэмы» занята.           СКРЯБИН Прости! Ведь решено уехать, И это словно зов, как эхо Стремлений детства за мечтой: В Швейцарию уедем всей семьей!

Публика теряет из виду Скрябина. Через широкий луг видно, как вдоль леса скачет всадница, за нею, едва поспевая, всадник. В роще у мольберта барышня, она вскакивает и зовет «Лебедев!» Из-за кустов выходит молодой человек, высокого роста, молодцеватый, с сонным видом.

           ЛЕБЕДЕВ Ах, что случилось, Остроумова? И что могло отвлечь вас от искусства, Что вспомнили забывшегося сном Студента и кузена, на несчастье?         ОСТРОУМОВА Смотрите! Или мне пригрезилось?            ЛЕБЕДЕВ        (подходя к мольберту) Картина вам впервые удалась?         ОСТРОУМОВА Да, не туда! На всадников смотрите!           ЛЕБЕДЕВ Ого! На Ломоносова похож! Кто это нарядился под него Из светских львов? Ведь даже не смешно.         ОСТРОУМОВА И вправду Ломоносов? Не смеетесь?           ЛЕБЕДЕВ Над гением, каких на свете нет?         ОСТРОУМОВА Ах, значит, с ним сама императрица!            ЛЕБЕДЕВ По оде об охоте в Сарском? Как же!         ОСТРОУМОВА Императрица, точно в юности, С картины несравненного Серова.             ЛЕБЕДЕВ Ну, ясненько. Все дело в лошадях. А всадники красуются всего. А всадницы – все раскрасавицы!         ОСТРОУМОВА Они к нам повернули. Мы увидим, Кто нас разыгрывает. Или сон? Гофманиана Павловского парка.             ЛЕБЕДЕВ Я слышу бурь немеркнущий хорал. Концерт давно закончился, а звуки Пронизывают лес и небеса.

     Проступают горы в Швейцарии.

         ХОР ЮНОШЕЙ Здесь дали и высокое ущелье Рождают, как гроза, веселье, В алмазных брызгах водопад Струит мелодий радостный каскад... Из звездных далей неземное соло: У Космоса чудесный женский голос, Ликуя и в тоске поет любовь, - Хор женщин отзывается на зов, И птичий хор, и сонма насекомых, К любви и красоте влекомых... И человек возносится: «Я есмь!» В полетах мысли в синеве небес И в бурю грозную над океаном, В борениях мужая в небе рваном, Беспечен и могуч, Как солнца чистый луч... Соблазны славы и любви, вестимо, Высокий и могучий стимул... Звук трепетный возносит ввысь мой дух, Чтоб свет летящий вечно не потух В бездонном мраке звездной ночи, Да просияют человечьи очи, - Как расцветает на Земле весна, Вселенная да будет спасена!

     Встреча влюбленных.

            СКРЯБИН Ты здесь, Татьяна? Я предатель! Признаюсь все ж, влюблен, о, Данте! Любовь ведь движет миром, как и мной, Когда я жив мелодией одной, Гармонией вселенской, Как воли дерзновенной Мир новый сотворить. Но и тебя любить...            ТАТЬЯНА Прости! В Москве я не могла остаться... И как поверить, что бегут от счастья? Поехала домой, в Брюссель, Куда доеду и отсель, Но свидеться с тобой всяк может, А нам нельзя, когда нас гложет, Как в буйстве юном кровь, Сладчайшая любовь?           СКРЯБИН Сладка любовь лишь в юности, но мука, Когда томит заранее разлука, Как с жизнью, уходящей в ночь, И счастье больно превозмочь.          ТАТЬЯНА Бежать любви, как вдохновенья, Поэт не станет...          СКРЯБИН                               Наслажденья, Минутного, когда он ценит власть Высоких озарений всласть.          ТАТЬЯНА Благоразумный гений! Отдайся власти песнопений. А я во власти лишь любви. Когда захочешь, позови!           СКРЯБИН Мне надо, знаешь, быть в Париже...           ТАТЬЯНА Я буду там к тебе все ближе... Так близко, - как нам здесь не сметь, - От счастья только умереть!

Венеция. Гондола. Анна Остроумова и Александр Лебедев, кузен, несчастливый в браке, случайная встреча на чужбине. Безмолвная ночная прогулка.

         ГОЛОС ПОЭТА Художник и ученый; он влюблен, И каждый гениально одарен. Она влюбилась в итальянца. Что нужно ей для счастья? Свобода для труда; ему жена. Такая участь русской не нужна. Гондола. Ночь. Сестра и брат несчастны. Безмолвно. К красоте вокруг причастны, Глядят глаза в глаза, как в ночь, И как судьбу им превозмочь? В его очах любовь светилась мукой, Все разгораясь вечною разлукой. С ее очей вдруг спала пелена: Всегда была в кузена влюблена! Какая новость! «Чертики» во взгляде И восхитительна в любом наряде, Что итальянец и приметил в ней, Любовь, свободу, как в весне. Никак не объяснялись, так все ясно. Развод оформить, зря тянул напрасно. Тянулось долго, до войны, И с революцией, как в дни весны. О, жизнь, когда сбываются мечты

       Виды Парижа. Среди прохожих фигурка Скрябина.

      ХОР ЮНОШЕЙ Бездомный, без семьи, Беспечный от любви С возлюбленной ревнивой Порой для творчества счастливой Творит прелюдий целый рой, Гармоний новый лад и строй, «Поэмою экстаза» и этюдов - Хоров вселенских чудо! И раб восстал, свободен и могуч, Как Человек и солнца жгучий луч, И выше нет кумира, Он символ обновленья мира - Не для богов, а для людей, Восставший Прометей! И звезды водят хороводы, Лучась, приветствуя народы С очами, полными огня, Любви всесветная возня Возносится до края В сиянии чудесном Рая. Элизиум? Страна ли света? Видна отсюда вся планета Во времени, как дивный сон, У озера знакомый павильон Из Северной Пальмиры - Росси, И солнцем брызжут росы... Там за роялем юный музыкант, Все юны, каждый оркестрант, - То репетиция оркестра... Лужайка, что палестра С амфитеатром, - нет свободных мест, Под вечер начинается концерт, С каскадом звуков и с игрою света, Как будто в поднебесье вся планета, Взывая к мириадам звезд, поет, Вся устремленная в полет. Концерт вселенский Скрябина бушует, Как небеса в грозу, не скажешь всуе, Безмолвие миров пронзает Хор, - В призывах слышишь приговор Стремленьям высшим, как и жизни Здесь на Земле, на крохотной отчизне. Но свет умчит высокие мечты - Творить, как исстари, мир красоты В оазисах Вселенной Гармонией нетленной, И наша жизнь взойдет, Как новою весною, среди звезд!

Виды Павловского парка. Розовый павильон. В окна в его интерьере публика замечает пару, то одетых артистически изысканно и старше, идущих по улицам Парижа или Лондона, то в балетных костюмах, еще совсем юных, на сцене или репетиционном зале. Из публики мало кто их узнает, но все заинтересованно поглядывают, как в волшебный ящик в старину. Это Владимир Васильев и Екатерина Максимова, как становится ясно, из их реплик, когда у них брали интервью, а они продолжали обсуждение между собою, как всегда, обо всем на свете. Чаще и слов не надо было, все выражалось в жестах, движениях, переходящих в танец, пусть в образах балета и музыки.

            МАКСИМОВА Сошлись впервые мы за школьной партой В балетной школе при Большом театре.              ВАСИЛЬЕВ О, кто вознес меня так высоко Мальчишку из семьи рабочих? Ты же Росла в семье интеллигентной, ясно, Призванье выбрала, как Павлова.             МАКСИМОВА Ну да, пожарником мечтала стать, Кондуктором трамвая, но театр, Балет на сцене вдохновил меня, И я уж знала, в чем мое призванье!              ВАСИЛЬЕВ Я рос подвижен, легок, как сатир, Забрел в кружок при Доме пионеров. Из высших сфер заметили задиру И в классе усадили с юной нимфой, Отчаянно красивой и веселой, Как в наказанье мне и воспитанье.            МАКСИМОВА Хорошо тебе с копытцами! А я танцую до сих пор до крови.             ВАСИЛЬЕВ Копытца отвалились, Феб помог, Вочеловечился сатир, влюбленный В Джульетту…            МАКСИМОВА                            Но Ромео ты не стал В том возрасте, для юности заветном.              ВАСИЛЬЕВ Мне было девять, а тебе же десять, Когда мы встретились в балетной школе. Ты взрослой уж казалась, столь красивой, И я подсел к тебе, как за защитой, А ты поворотилась в сторону.            МАКСИМОВА Сконфузилась, наверное, слегка, Хотя я не из робкого десятка.             ВАСИЛЬЕВ То возраст Данте – Беатриче был, Когда впервые я тебя увидел! Влюбился позже, но тогда заметил Сияние вокруг тебя в окрест От взора, полных света и любви. С тех пор ты как путеводительница, Как красота девичья и товарищ…            МАКСИМОВА Как пионерка, комсомолка, скажешь?             ВАСИЛЬЕВ Такою ты росла, как зов и счастье, Стремленье к совершенству в каждом шаге, Как в жизни, так на сцене, в фуэте!           МАКСИМОВА В прыжках подняться выше – к красоте, Когда полет в сердцах людей все длится!             ВАСИЛЬЕВ          Но сердцем встрепенулся до волненья Я на балу, на новогоднем, в школе, Когда вошла ты в зал, сияя счастьем, Пленительным до головокруженья!            МАКСИМОВА Сама я влюблена была в весь мир, А он сосредоточился в Володе, Который вдруг решился на признанье, Заговорил как будто бы стихами!              ВАСИЛЬЕВ Я речь готовил прозой, вдруг стихами Выходит, словно в шутку на балу, Замолк в испуге: засмеется Катя, - И все пропало: жизнь, - а с нею сцена!            МАКСИМОВА Что я могла сказать? И я люблю? Да отвечать ведь надобно стихами? И тут решилась я на реверанс, Как в шутку иль в насмешку, но всерьез, Склоняясь так, взволнована до слез.              ВАСИЛЬЕВ И мы умчались, закружившись в вальсе!            МАКСИМОВА По возрасту Ромео и Джульетта!              ВАСИЛЬЕВ По внешности Ромео и Джульетта!            МАКСИМОВА И десять лет Ромео и Джульетта, Ах, не на сцене, в жизни при Большом Театре, с фуэте – как труд и слава.              ВАСИЛЬЕВ Увы! Уланова еще на сценах Театров мира покоряет всех. Любимый педагог, она, Джульетта, Тобою занята, ролей хватает, Пусть ты Джульетта юная, как дочь.            МАКСИМОВА Так годы юности и промелькнули.

В интерьере Розового павильона, заполняя его, мелькают сюиты то из балета «Жизель», то «Спартак», то «Анюта»…

«Спартак» - прямой заказ, как он удался?

            ВАСИЛЬЕВ

«Ромео и Джульетта»  - то ж заказ? О, нет! Искусство Возрождения В России – и «Анюта», и «Спартак».

Царское Село. Камеронова галерея. На площади внизу, на разных уровнях лестницы и вверху среди бюстов снопы света выхватывают знакомые нам образы, участвующих то в карнавальном шествии, то в танце.  Музыкальное и световое сопровождение создает феерическую атмосферу празднества, в котором принимают участие персонажи различных эпох. В нарядах женщин выделяется, как античность, русский ампир.

Музыка звучит торжественная, с нотами вселенского апокалипсиса. На средней площадке лестницы рояль, за которым священнодействует Скрябин в унисон с игрою света в небесах.

          ХОР ЖЕНЩИН Перикл с Аспазией в движеньях танца Задумчивы, исполнены величья, Но и веселость светится в глазах! А вот и Гамлет, с ним Офелия, Вся убрана цветами, словно Флора, Исполнена печали и любви… Здесь Остроумова и Лебедев – Вновь юны, гениальны и несчастны, Вне жизни света, в муках творчества, Как фуэте у пленников балета. Максимова с Васильевым танцуют, Как все в ряду, в изысканных костюмах, С иголочки, парижских кутюрье, С изяществом простых телодвижений И с грацией любви, как благодать, Сходящая на публику с небес Весенних, в белоснежных облаках. Какою долгою казалась жизнь Со счетом лет, а все уж промелькнуло, Умчалось, как весна заветная Во возрасте Ромео и Джульетты. Припухлость щек и жизни полнота В ногах и туловище – красота Девичья, как в избытке для балета, - В замужестве спасение и счастье! В зените творческих удач и славы, Казалось, с опозданием свобода Пришла и к нам… С распадом Родины, С разрухой, с разграблением страны И с погружением в Средневековье? И в чем тут благо? Как нам рассудить? А с новым обращеньем торжествует Не Бог, не Правда, - Золотой Телец. Великая эпоха закатилась!

      Музыка вселенская звучит.

КАРТИНА ШЕСТАЯ

Санкт-Петербург. Петропавловская крепость над Невой. Ночь. В чердачном проеме одного из зданий напротив по Дворцовой набережной свет лампочки освещает лицо, голос которого разносится, как суфлера, тихо, а мы воочию видим и слышим все происходящее, как на сцене бытия.

        ГОЛОС ПОЭТА Угасли шум, стенанья, суета.        Высоко, у креста, В лучах зари над невскою твердыней        Недвижно ангел стынет. И в отсвете небес алтарь. Мир праху твоему, последний царь!     Да почиет людская злоба У обретенного тобою гроба       В пристанище царей, Где льются фимиам и сладостный елей.      Но, чу! Иль это наважденье?         Как будто в наводненье,      Всплывают с грохотом гробы, И крышки прочь... О вещий знак судьбы! Восстал царь Петр, вскипая гневом: «Мы здесь, - промолвил, - меж землей и небом Не токмо, исстрадавши, спим, - Отечество, как ангелы, храним Со всей российской ратью, Победами увенчанные, к счастью. Но ныне все не так, как встарь. Броженье возбудив в народе, царь          Отрекся от престола... Смотрите-ка! Явился наконец Никола.      Во след ему хвалу поют.      Да у царей свой суд!» Восставшие из гроба в облаченьях царских, Воистину живые, в красках ярких,     Признать не могут мертвеца: Костей не досчитался и венца, Величья ни в осанке, ни в движеньи, -     Лишь тени смутное свеченье.     «Таков он был - ни то ни сё,     Зато и проворонил всё, - Сказал один из Александров - Третий,      Могучий, в скорбной речи. - Стрелять любил он по воронам, А словно целил по коронам Властителей небесных и земных, И всей семьей сошел за таковых!» «Отец! - взмолился сын. - Я слаб и грешен.         Но ныне я утешен, Причислен к сонму государей вновь,     Народа ощутив любовь             И покаянье, И с верой пробужденной воздаянье...» «Народу ль каяться? Не ты ль отрекся сам И предал власть, врученную царям?» - Вся вспыхнула Екатерина, из принцесс, Взошедшая на трон не без чудес. Петр Третий тут расхохотался: «Как же! Ты прост, старик, но не дурак же? Как загнанных в походе лошадей, Царей, ославив, убивают у людей!» «Да, участь их жалка, - Екатерина Перевела смущенный взор на сына,     И Павел весь затрепетал, Как будто вновь удавлен, и упал; С главы его скатилась не без звона          Российская корона; Ее немедля поднял внук примерный - О две короны Александр Первый, Недаром впавший в смутный мистицизм,      Так был повержен романтизм. - О них поныне мало кто не стонет.      Но всяк своей судьбы и стоит!» «Но никому нет дозволенья убивать!» - Новопреставленный осмелился сказать. Тем вызвал лишь глухое раздраженье У царственных особ и поношенье: «Расстрел рабочих, шедших на поклон, Не ты ль затеял?» - «Кто же? Он!»- «Он сделал хуже! - возроптали строго. - В сердцах людей убил он веру в Бога!» - «Сведя жену с разгульным мужиком,        Что возомнил себя Христом, Поверг страну в такое разоренье, Что в ужасе сам принял отреченье!» «А вы не мало крови извели, цари? - Оскалил зубы череп. - Что ни говори,              Не чрез злодейство      Я принял царское наследство...»      «Речь не о том. И не о нас, - Вскричали разом все. - Пришел твой час!»        И свыше вдруг, у царских врат,        Где все сиял пылающий закат, Раздался Хор - не голосов предвечных,        Не ангелов, а словно певчих, Сбежавшихся взглянуть на сбор царей              И речь ведущих все смелей. «Злодейство на злодействе. Горе! Горе! -          Запричитали в Хоре. -          Однако новости тут нет.          На том стоит весь свет.          Глядите, что такое?»      Свиваясь, как в пчелином рое, Заполнили собор великие князья,      И стар и млад - одна семья.      Цари у алтаря - на сцене,      И сонм теней, как на арене, И вьются херувимы из детей,      Амуры тож - не без затей. Театр и церковь - до высот вселенских           И бездн кромешных.       Цари меж тем, затеяв спор,       Ведут опасный разговор.       «Какая слава у меня была б, -       Сказала весело Екатерина, Моложе становясь и хороша, как Фрина, - Когда бы заточил меня он в монастырь Молиться за него и соблюдать посты? -        Царь Петр безгневно усмехнулся, А Третий в злости запоздалой изогнулся. - Сыны России возвели меня на трон...» «Нет, в Вавилон, - раздался стон, - По праву и природе быть блудницей. Зачем еще соделалась царицей?» «России во спасенье! Женщины, как век,         Страстям подвержен человек.         С царей, как с воина во поле,         Спроси державной воли.         Иначе государь, как вор,         Посеет смуту и раздор, Что ныне сотрясает государство, С явленьем новым мертвеца на царство,         Чья окровавленная тень              Упала на плетень!» «О милосердный бог! - воскликнул Павел Первый,          Величия исполненный и нервный. - Роль Гамлета играл полжизни я, Решая горестно загадки бытия, У трона матери, муже-цареубийцы, Не смея с подлостью сразиться Из благородства, - доброхот! Таков ли был безумный Дон-Кихот? Я не отрекся, предан матерью и сыном, Расстался я, безвинный, с миром.       И ныне я в Раю и рад,       Что вас нещадно гложет Ад!» «А черт не так уж страшен, как его малюют, -       Съязвила мать  на шутку злую. -       На свете не один монарх Не может жить и править, как монах.       Куда важней его служенье: Я сеяла в России просвещенье, Как Петр Великий, следуя во всем Его примеру - в малом и большом!» Тут Павел выступил, царь-рыцарь,           За честь свою сразиться           С одним из сыновей, Но тот, как встарь, с ним справился скорей,           Не вынув даже шпаги,       Без помыслов высоких и отваги,       На миг представ в толпе теней,       Пылающих в когтях чертей.       «Я не хотел, но долг державный Превыше, - сын заговорил преважно, - Химерами, как рыцарь, увлечен, Наполеону царство уступил бы он, Чтоб кончить дни на Мальте или в Риме, И царство зверя восторжествовало б в мире. Но Провидению угодно было то, Чтоб я взошел немедля на престол Европу возродить в годины злые, Ко славе и могуществу Россию, С расцветом всех искусств, что с именем моим          Век назван золотым!» «Все это было бы прекрасно, без сомненья, Когда б не дух свободы!» - с возмущеньем Воскликнул Николай (у брата трон         Перехватил  без крови он,         Но, смуту породив нежданно,         Он потопил в крови восстанье).         «Брожение в умах с тех пор         Не утихало, - ропщет Хор. - И бесы закружились над страной,         Гонимы отовсюду Сатаной. Как ныне вновь слетается их стая,        Что туча без конца и края...» Но свет из поднебесья просиял, Нездешний, лучезарный, как кристалл! Разверзлись своды, возносясь до неба, И, как жилище бога света Феба, В неизмеримой вышине возник чертог,           Как света дивного исток. «То Рай!» - цари в восторге прошептали. «Нет, Ад! - про то иные уж прознали. - Над преисподней высится дворец, Гордыни Люцифера и трудов венец. А у подножия, где луг зеленый, - Рай,      Как милый сердцу сельский край!» О, чудеса! В неимоверной высоте, Где свет сияет в несказанной чистоте,      Как птицы, ангелы кружатся, Встревоженные, и чего же им бояться?      Иные на врата садятся У райских кущ, и ими пробужден Апостол Петр вздыхает: «Сон Послеполуденный зачем прервали? Как в вечности миг сладок, если б знали!» «Святой! Не поворчать не можешь ты. Сон сладок в юности, как и мечты, - Один из ангелов ответствовал премило. - Знамение! Восстали из могилы Усопшие цари и чинят суд.         Не твой ли это труд? -      И ангел изогнулся плавно. - Смотри! Собор святых Петра и Павла,         Святилище царей, Он весь в лучах негаснущих свечей, Несущихся, как свет небесный Бога,      Из Люциферова чертога!» «Что ж вновь задумал сей неукротимый Дух? - Святой склонился к размышленьям вслух. - Безустали, в трудах изнемогая,      Чертог вознес повыше Рая, Куда он вызвал старых мастеров Из райских сфер и адовых кругов, Чтоб их наследье сохранить нетленным, Чарующе, извечно вожделенным; Пылают здесь их память и восторг,      Всего прекрасного исток!» «Святой! - взмолились ангелы. - О Сатане ли      Ведешь ты речь? Мы разумели, Что Сатана и Люцифер - лицо одно, И зло творить Деннице суждено...» У райских врат предстал апостол Павел. «Святой! - воззвал он весело. - Ты ныне вправе      Меня здесь выпустить на луг.      Ведь я не пленник и твой друг!» «А, римлянин! Соскучился о битвах?» - «Легко ли вечность проводить в молитвах?»      Вкушая радость редких встреч,      Святые повели такую речь, Что даже ангелы впадали в удивленье,          Пожалуй, и в волненье. «Да, верно, Люцифер не Сатана.      Ведь сущность в имени дана!» - «Он демон, претерпевший измененья С языческих времен и превращенья От всяческой хулы и клеветы,      Дитя любви и красоты!» - «Ужели он Эрот, мальчонка резвый, В делах любовных милый и предерзкий?» - «Он возмужал в скитаньях без конца. Теперь он, видно, мастер, весь в отца!»      «И он-то соблазнитель Евы,          Невинной в женах девы?      И простодушного Адама? С ним, верно уж, не оберешься срама!» -      Зарделись ангелы, из тех, Кого влечет, как тайна, первородный грех, О чем так много говорилось всуе, Что даже и святым взгрустнулось. «Так, что же, Люцифер не Сатана?» - Святые словно пробудились ото сна.      «Дух возмущенья, Дух растленья -      Две ипостаси, без сомненья,      Как церковь учит, Сатаны!» -      «А Люцифер, что, без вины?» -      «Нет, Люцифер - Дух возмущенья;      За ним повсюду Дух растленья:            Соблазн и грех -       Его призванье и успех!» -      «Да, вся история - то сфера      Не Сатаны же, Люцифера.      Он князь земного бытия,          Как здесь - мои края!» «А бес вещал, как сын зари пленился Евой,      Нагой, прелестной в женах девой, - Апостол Павел даже крякнул, так, слегка, -      Из света соткал он шелка. Как юная жена преобразилась! И наготы Адама устыдилась, Сияя прелестью волненья и мечты,      Любовь и символ красоты!» «Святой! - взмолился Петр. - Что Ева, как Венера? Сей образ неудачен для примера!» «Что делать? - Павел отвечал. - Увы! Все женщины от века таковы. Адам, смущенный, взволновался тоже. Лужок, цветами убранное ложе, Влечет его, укромный уголок, Куда жену, как мог, он уволок.      «Адам! Что это? Похищенье?» -      Смеялась Ева в восхищенье. И бес здесь был. Он изумился всласть, Обретший над людьми такую власть,           Какой у Бога нет И гасит даже Люциферов свет. И Сатаной в космической пустыне      Явился он в своей гордыне. Прислужник Люцифера и палач, Он сеет на Земле разврат и плач. По человечеству справляет тризны, Лишив его, как Рая, и отчизны!» «Что ж ныне происходит на Земле,      Погрязшей искони во зле?» - Апостолы со светом дивным в взоре Явились, словно бы воочию, в соборе. Цари, собравшись вместе все впервые,      К тому ж, кажись, совсем живые,      Рядясь в блистательный наряд,      Признали сбор за маскарад            И закружились в танце       В веселом и печальном трансе; Глаза едва полуоткрыты - страх       Пугает вновь оживший прах.            «Нет, право, что же это? - Вновь юная стоит Елизавета;            Когда придет ее пора, Взойдет на трон как дщерь Петра. -      Причуда? Ассамблея в церкви?      Отец! Могу ль глазам я верить?      Здесь явь, иль детства наши сны?»             «То бал у Сатаны! -      Царевич Алексей степенно             Возник из тьмы застенка,             Где провалился прямо в Ад,             А думал, в райский сад. - Шабашем ведьм его зовут иначе. Соблазн и грех - для высшей знати!»      «А, сын, что восхотел в цари      Ценой предательских интриг,      Чтоб только рушить без оглядки       В России новые порядки! -       Царь Петр, нахмурясь, воспылал,       Бросая взор на пышный бал. -       Царей сих не было б в помине,       А с ними и России в мире.  Убегши к цесарю, до Карла не успел...       И вновь явиться ты посмел?              Уж не твое ли семя Вспять повернуть в России тщится время? Уродству и юродству лишь почет.              А красота - не в счет? Нам в радость труд и маскарады тоже,              Все то, что вам негоже!»      И снова загремел оркестр      В высоких сводах и окрест. Все тени закружились в вихре вальса. На сцене Александр Второй один остался,             Не глядя на жену, Не в силах, видно, вынесть не вину, А неизбывную тоску о милой, С которой разлучен могилой      И венценосною судьбой,      С концом ужасным, - сам не свой. «Зачем мне гроб с венками золотыми,                  И плач, и гимны,                  Когда я одинок,                  Без рук, без ног?» - Казалось, говорил, тоской влекомый,      Весь в пламени от взрыва бомбы.      Эдем и Ад в груди его,      И чье здесь, Боже, торжество? «Послушайте! Что здесь опять такое?      Веселье, танцы - все живое! -               И Хор беспечно рад. -               Да это маскарад!» - «Все в головокружительном движеньи!» -      «Иль это чудо воскресенья?» -      «Кто ж сотворил его, скажи?» -      «Не знаю. Только это жизнь,      Не то же странное явленье                   Восставших теней,       Из праха сотканных на миг,                   Как пыль из книг...»      Нежданно с вышины, как птица,              У царских врат садится       Могучий лик из высших сфер, Как ангел у креста. Ужели Люцифер?      «Не царь ли Петр поставил целью,              Не предаваясь зря безделью, Создать породу новую людей? -              Изрек нездешний без затей. -              В трудах и в хороводе,       Как принято в простом народе,              Растет строй новых чувств,              Основа всех искусств,              Когда и Бог от века -              Созданье человека,                    Его венец.      Он смертный, вечности творец!» «Ну, эту заумь как понять?» - «Ах, кто ты?» -      Из Хора вопрошают без охоты, Боясь и Люцифера без вины,                   Как Сатаны. «В чреде веков родился новый мир, Но сей, как грезы юности, кумир      Повержен ныне и в руинах,      Как Рим и Древние Афины, Предательством властителей, какого свет      Не видывал с начала лет.      И гибнет, гибнет населенье      Под вой кликуш о возрожденьи, И оклеветана прекрасная страна!      Так торжествует Сатана.           Подкинув чьи-то кости,      Наведался сюда он в гости, Уж мня себя царем всея Руси, Да содрогнулся свет на небеси!» «То свет из Люциферова чертога      Собор заполнил до порога      И своды поднял до небес?» -      Хор вопрошает, ну, а бес:      «Здесь чуда нет. Преображенье      Свершает свет и воскресенье,      И плоть из света, словно мысль, Легка, воздушна, восстает из тьмы.      И души, возносясь в эфире,      Жизнь обретают в новом мире!»             «Как! Здесь не суд царей,             А празднество скорей?» -      «И труд, и празднество в почете       В дерзаньях мысли и полете! -       И сей мудрец из высших сфер Унесся ввысь, кивнув. - Я Люцифер!»

Стрелка Васильевского острова с факелами на ростральных колоннах. Публика в современных одеждах и маскарадных костюмах разгуливает, невольно обращая взор в сторону Петропавловской крепости, где что-то странное происходит по ночам с тех пор, как прошла церемония захоронения екатеринбургских останков, с трансляцией на весь мир.

Проступает интерьер Петропавловского собора, где продолжается бал-маскарад.

 «Здесь все забыли про Николу. Худо, - Сказал царь Петр. - А прибыл ты откуда?» Новопреставленный невидяще глядел, Затем он руки к небесам воздел: «Я крепко спал всегда, на удивленье.      Убитый, спал до воскресенья, То бишь, когда останки извлекли            Из-под земли. И ожил я воочию во славе, Своей судьбой гордиться, вижу, вправе!» «Как! Не был вызван ты на Божий суд, Куда и против воли всех ведут,      Когда не ангелы, то черт? Приветил ли тебя апостол Петр?                Иль дьявол          Явился за тобою в яви?» «Не помню ничего, как будто спал...» -      Смущенно Николай сказал. «Заблудшая душа! Как привиденье, Ты долго дожидался погребенья. Хвалу или хулу вослед тебе несут, Мы здесь равны. Но есть ведь Божий суд!» -      «А истине и мы здесь рады           Пред ликом Вечной правды!» -      Цари, бросая к небу взор,      Возобновили разговор. - «Ты славен только тем, что был расстрелян      С семьею вместе, что острее      В народе пробуждает жалость. Но это, мы-то понимаем, малость      В сравненьи с тем, какой урон      Россия понесла и трон От твоего, с безумною женой, правленья,      А мнил, по воле Провиденья!» «Антихристы расправились со мной И, кровью залив, правили страной!» - «Ты поступал не лучше. Без сомненья, Кровавое ты помнишь воскресенье, Когда мужчин и женщин с их детьми      Рубили и давили лошадьми, Стреляли им в упор, в иконы и хоругви? Ты кровью обагрил себе лицо и руки! Ты веру в Бога пошатнул в сердцах! Поверг Россию в смуту без конца!» С очами, полными чудесного огня, Царь Петр заговорил: «Да и меня Антихристом прозвали, Люцифером,      Народ пугая злым примером,      Когда я строил корабли, Что нас из тьмы ко свету вознесли.      А говорят еще такое:      Я - первый большевик на троне. И Меншиков, скажите, большевик?      Что ж, прав, наверное, язык. А те, антихристы, собрали царство И возродили к славе государство, Где всяк пригрет был, по Христу,       И верил в светлую мечту. А днесь во власть вошли иные гости,            Отрывши чьи-то кости,       Вновь возвели тебя в цари, Чтоб с именем несчастного творить       Всего святого поношенье       И государства разоренье!» «Отречься от престола, что же есть, Как уронить достоинство и честь?      И в малодушии убогом      Нарушить клятву перед Богом?» -              Ареопаг изрек.  «И разве покарал его не Бог?» - «Рядится он в мундир, как оборванец...» - «Костей недостает.» - «А, может, самозванец?» «Нет, это вздор какой! Признайся небесам, - Вскричал царь Петр, - по чести, сам!» «О Государь! Не помню хорошенько, кто я, -            Тот закачался стоя. - Оставив бренные останки на Земле, Душой я все носился в звездной мгле, Как ангелы, в лучах зари сверкая,      И, мнилось, достигая Рая. А ныне я низвергнут в некий гроб           Средь царственных особ. Кто я? Ужели Николай Кровавый? Иль мученик? Не надо мне мишурной славы              Последнего царя,       Когда кровавая заря Нависла вновь, как в годы грозовые, Над бедною, униженной Россией!»            «Жена-то хоть твоя?» - «А дети чьи?» - «На них-то кровь моя...» «Да кто ж комедию разыгрывает с нами? - Царь Петр прорезал небеса очами...        В смятеньи возникает Хор:       «Ах, что провидит взор!» У райских врат сидел старик суровый,          Глаза воздев по-совьи,      Ночей не ведая, ни дня,      У Рая вечная возня. Властители, стяжатели, прелюбодеи, Раскаявшиеся - поверить ли? - злодеи -      Все тщатся в Рай попасть, Когда их ожидает Ада пасть. И снова шум. «Ну, нет покоя! - Апостол заворчал. - Ах, что такое?» Прислужник Люцифера Асмодей, Иль Ариман, принес мешок костей       И бросил, как попало.       Но некто в нем восстало. «Кого привел?» - спросил апостол Петр. «Последний русский царь!» - ответил черт. «Он разве не отрекся и не сгинул? Зачем же откопал? - апостол кинул      На беса удивленный взгляд. -            Унес бы прямо в Ад!» Мешок весь засветился, как экран на сцене, И царь живой возник на некое мгновенье. «Что, чудо воскресенья?» - оробел святой. И тут два ангела, сияя красотой        В полете вдохновенной, Не ведая преград во всей Вселенной,        Сошли из высших сфер: Архангел Михаил и Люцифер; Ведь падший ангел - ангел света,      С очами, полными привета, Хотя впадающий во гнев - от клеветы,      Творец мечты и красоты. Апостол оживился: «Очень кстати! Вожди враждующей небесной рати,      Заблудшая душа царя В Рай просится...» - «Ну, это зря! Он славен только тем, что был расстрелян С семьей своей. Подвергнут казни и Емеля...» -      Чуть усмехнулся Люцифер.          «Разбойник не пример!» - Архангел Михаил взглянул с укором. «Здесь все равны. Уж слишком много крови В войне с народом и народов царь извел И к гибели империю привел, - Вина безмерная при счете строгом           Перед людьми и Богом!»      «Всему на свете есть конец. И в гибели сияющий венец, - Воспомня о Христе, вздохнул апостол. -      Но здесь не так все просто...» «Он добрым семьянином был. Жену любил!» - Архангел Михаил лишь повторил, О чем на разные лады твердили,      Уж потому что их убили. «А лучше б он ее возненавидел! - рек, Известно кто. - В ней воплотился рок, Несчастный для царей и государства, Вступившего на путь ликующего братства!» «Женою что ли был он отрешен? - Архангел Михаил, казалось, был взбешен. - Она его любила, говорят, до страсти!» «К нему ли, простофиле? К царской власти. Она им управляла - с мужиком,      Подпав под власть его кругом!»      «Как! В фаворитах у царицы, -      И это чудо мне не снится, -           Ходил простой мужик? -      Заохал, весь смеясь, старик. - Подать его сюда. Свидетель важный!» -      И вытер лоб, от пота влажный. Смутившись, царь призвал жену из синема.      Она, казалось, рада, без ума,      Ласкалась с царственной осанкой            Красивой куртизанки            И все клялась в любви,            Кусая губы до крови. Меж тем из Ада во мгновенье ока (Там время, видно, не имеет срока.) Явился мужичок, принявший вид      Предсмертный, как он был убит.      «Святой отец! Мое почтенье.      Я знал, мне будет возвышенье      До райских кущ, - согнулся хлыщ, Разбухший, посинелый, словно свищ. -      Цари! Мы в мире дольнем знались!»      Мужик и царь облобызались. Царица пала ниц, как пред Христом,       Пред сим разгульным мужиком.             «Вот так она царила             И мужа погубила! - От возмущенья вспыхнул Люцифер. - И царь сей мученик, святой пример?» «А суть здесь в чем?» - апостол ждал ответа. «Что ж прямо не спросить у президента?» -      И Люцифер лишь подал знак, И Асмодей явился, как дурак, Неся, весь пригибаясь, пребольшую тушу: «Да-с, легок на помине. Отдал Богу душу...» «Кого ты притащил? Ведь он еще живой, - Сказал святой. - А это уж разбой!» «Преставился. Уж члены коченели. Пожалуй, оживить опять успели?» «А он такой, полуживой, полумертвец, - Архангел вспыхнул весь. - Ему б еще венец.      Ведь властью обладает царской И правит без сомнений и опаски      С одною целью - разрушенья              И поношенья      Всего святого на Земле, Преступник, торжествующий во зле!» «О ком ты говоришь? О Сатане ли?      Ну, прямо все осатанели, - С улыбкой к Люциферу обратясь, святой, Его он не коснулся клеветой. - Что ж мир перевернулся наизнанку? На тронах восседают лишь останки?» Меж тем у Рая Божий суд вершится.      «Что скажешь ты, Денница?»             «Раскаялся и благ?                     Пусть так. Какое дело мне до всяческих ничтожеств?          До нищих духом? Боже!          Гонимы лучшие умы От века в век, и торжествует царство тьмы,      Из Ада восходя до света, И в войнах содрогается планета, Прекрасная, вся в зелени, в цвету, - Не ты ль, Господь, в ней воплотил свою мечту?»           И небеса, за сферой сфера,           Отверзлись, словно зов,                     И Люцифера      Ко трону Бога вознесло. На просиявшем благодатью небосклоне, Из света возникая, Бог воссел на троне,       Со сонмом лучезарных слуг,       Восставших в полукруг.       И Люцифер предстал пред ними, Весь светел, горд, хотя по-прежнему гонимый.           «Я узнаю тебя, Денница! Ужель изгнание его все длится?»-                 Господь сказал       И слово милостиво дал. «В Эдеме я ль взрастил познанья древо? Иль мною из ребра Адама Ева,                Прелестная жена, Ему в соблазн и грех сотворена?      Когда б не воля Провиденья, Ведь ясно, не было б грехопаденья!» «Но в Еве любопытство возбудил Не ты?» - изрек архангел Гавриил.      «Адам и Ева, словно дети,      Имели сами на примете      И прелесть тайны наготы      В покрове легком красоты,      И стыд, и счастие в крови      С саморождением любви.      Любви ли к Богу иль Адаму,      Где место здесь греху и сраму,      Когда невинная любовь      Волнует дивно кровь      И мнится втайне счастье,      Как у зверей, в зачатье?      Любовь сошла из высших сфер.      И в чем повинен Люцифер? Так ты, посланец Бога, прилетал к Марии, Невинной в женах, взволновав ее впервые, И ты имел блистательный успех.              Иль это тоже грех?»      Архангел Гавриил весь вспыхнул,      Бог брови удивленно вскинул. «Однако, с чем ко мне явился ты, Денница? -      Сказал он. - Может так случиться, Когда ты нрав не переменишь свой, Вновь ангелы с тобою вступят в бой...» «Всевышний! Я не уповаю на молитвы           И не чуждаюсь битвы. Пусть ангелы погонятся за мной      В одной упряжке с Сатаной.      Добро со злом в союз вступая, Во тьму уходит, как воронья стая       Над полем бесконечных войн,       И немы плач людской и стон. И сколько раз под именем моим      Он выступал, а я - гоним.      А он всего лишь бес растленья, И в спутники мне дан тобою, без сомненья. Он всюду следует за мной, как тень;            Он - ночь, я - день!» «Он сам к тебе пристал. За Духом возмущенья Повсюду следует и Дух растленья, Свободой и насильем упиваясь всласть!» «Он жаждет захватить над миром власть!» - «И он-то преуспел, не ты, Денница!      Кто ныне к красоте стремится?             К уродству всех влечет,             И наготе - почет, - Архангел Гавриил заметил со злорадством. - Свобода отдает все новым рабством!» «Повинна ли свобода, о мудрец? Днесь торжествует Золотой телец. Восток и Запад ныне без различья В него-то веруют, - изрек Денница. -      И Север обращен на Юг,          Как кровожадный друг. Здесь благоденствие, там нищета и смута.      И это выгодно кому-то. Природа оскудеет от потерь      Невосполнимых!» - Люцифер      Печально загрустил. И слово взял архангел Рафаил: «О чем толкует? Род, погрязший В грехах, в насилье, да скорей угаснет.       Свершится Страшный суд. И праведные жизнь вновь обретут Навеки вечные, а грешники из Ада Навеки смерть, так им и надо!» «Воскресшие пребудут, как во сне, Когда и миг, и вечность наравне Неощутимы, жизнь в нирване,      Растений сон в тумане.      В том радости не вижу я, Мне ближе круг земного бытия!» - Воскликнул Люцифер, а Бог: «А, ну-ка, Земная жизнь погибнет в страшных муках            И обратится в прах.      Тогда и ты познаешь страх!»      «Я воссоздам людей из света,      Когда прекрасная планета Обречена в угоду Сатане, -      А скажут, по моей вине!» - В тоске и грусти возгласил Денница. «В гордыне бесподобной снова мнится,      Что равен он тебе, Господь!»-      В архангелах вскипела злость. «Оставьте, - прошептал Всевышний, -             Весь пыл излишний. Какая уж судьба кому дана, Пусть с Люцифером бьется Сатана, Как тень его исканий и сомнений, Высоких, чистых вдохновений, И в муках да родится новый мир,      В любви взлелеянный кумир!» И небеса, смыкаясь, снизошли до склона                Земного лона. Два световых луча неслись по кругу,           В погоне иль друг к другу,           Точь-в-точь, как НЛО, И в небе вдруг  темно, и вновь светло, Так молнии бушуют в небосводе,      Рождая страх в природе            Знамением суда. И снова два луча туда-сюда, Два тела - ярче дня, темнее ночи -      Их испускали прямо в очи. Но молнии сопровождал не гром,      Хотя в морях клубился шторм, А голоса, ликуя и скорбя в бореньи,      Несли порывы и стремленья:                 «Эй, Люцифер!             Что человек, что зверь, - Вся тварь земная мне послушна      И в сладострастьи простодушно Мне служит, мне, не Богу, - я один      Всей этой жизни властелин!»      Но Люцифер без возмущенья      Лишь рассмеялся: «Бес растленья!                Твой Бог-отец -      Всего лишь Золотой телец,      Эмблема власти и богатства,      Эмблема нищеты и рабства.                 Нет, неспроста      Во всем есть мера - красота,                 Закон природы.       Ему последуют народы,             И новый мир взойдет -       Не на Земле, так среди звезд!»       Тут ангелы, с небес взлетая,       Вниз бросились - за стаей стая... «То схватка Люцифера с Сатаной            Над нашею страной!» - Цари на площадь вышли из Собора,      Как в ожиданьи приговора. Весь в вспышках полыхает небосвод      И град в пучине невских вод.      Потоп? Осада? Наводненье?      Иль это только наважденье?      Царь Петр велит подать коня,      И оба словно из огня,      Из меди, в пламени кипящей,      Повисли над долиной спящей.      «Проснись, Россия! Пробудись!      И вновь в могуществе явись,                 Как после Нарвы      У сокрушительной Полтавы! -              Вещал, казалось, царь. -      В опасности отечества алтарь!» Бывало, после смут и унижений      Ты находила путь свершений.              Тобой повержен он, Европы злой кумир Наполеон. В войне всемирной, в годы грозовые, Слабея, гибла царская Россия, И, потрясенная до самых до основ, Вновь возродилась, утверждая новь, Что старый мир не принял, и войною Вновь разразился, вкупе с Сатаною.      Что ж ныне ожидает нас       В сей грозный, сей последний час?       Восток и Запад двуедины           Под знаком зверя ныне. История крутит веретено,       Россия - слабое звено, -       С обрывом нитей - мир в руинах,       Как было в Риме и в Афинах, -       Она ж воспрянет ото сна,             И сгинет Сатана. И слышен Хор: «Распята, как Мессия,       Россия, милая Россия.       Но возродится сей кумир,             И обновится мир!» Заря сокрыла царственные тени,          Вступивших на ступени      Собора, как толпа гостей, И нет уж никого, лишь свет свечей. И тишина над невскою твердыней,      Где ангел лучезарный стынет.

КАРТИНА СЕДЬМАЯ

Петергоф. Большой Петергофский дворец с террасой в вышине и лестницы по обе стороны Большого каскада фонтанов с Самсоном в центре, в ночи с волшебным освещением предстает как чертог Люцифера.

           ГОЛОС ПОЭТА Дворец сиял весь словно изо льда И синевою неба и зарею Малиновой, как колокольный звон, И в кущах райских вздохи пронеслись, А в безднах Ада стоны и проклятья, Что вновь задумал Люцифер, злодей И мастер несусветных празднеств... Нет! Он мастер самых расчудесных празднеств, И в жизни торжествует красота, Как было и в эпоху Возрожденья. А ныне век не блещет красотой Искусств и мысли, все скорей в упадке. Но техника достойна удивленья И восхищенья - женщин красота В изысках моды, с наготой в придачу, С игрой страстей безумной на показ. Мир гибнет. Красота еще цветет. Как искушенье напоследок? Или Последняя надежда бытия!         ХОР ЖЕНЩИН  (выходит на террасу под открытым небом, с морем вдали) На репетицию собрали нас. А кто хорег?           ЛЮЦИФЕР      (являясь то тут, то там)                      Нет, нужен здесь теург. Устроим празднество мы вот какое. На пир у Люцифера призовем Прекраснейших из женщин всех времен. Мы их увидим в яви, как на сцене, Во времени, что длится в настоящем Для них, как в жизни, а для нас в прошедшем, Как дивный сон, который нам уж снился Из мифов и историй всех времен. Так в годы детства, юности бывало, И красота влекла нас и любовь, Воспоминаньем лучших дней влечет Всегда, везде и в снах посмертных вечно.

Публика внизу среди фонтанов приветствует знаменитостей, спускающихся словно с неба по красной дорожке.

           ХОР ЖЕНЩИН В вечерних платьях женщины красивы, В сияньи драгоценностей и славы Достоинства высокого полны, Хотя иные держатся так просто, Смеются и болтают с кем попало. А в модах всех времен так много сходства, Что и в причудах маскарадом веет. Ну да, ведь празднество в античном вкусе! В вечерних платьях туника и пеплос Воссозданы, с ампиром вперемежку... Иль это лишь веселый маскарад? Нет, кто у нас хорег? Теург творит Жизнь в вечности, какой была и есть Как вечно настоящее: всё в яви! Хотя мы сами в современных платьях. Мы здесь, а красная дорожка с неба, Как радуга, повисла, с вереницей Прекрасных женщин всех времен, из коих Сейчас сноп света выделяет ту, Кого все узнают и рукоплещут.              ЭЛИС Узнали Клеопатру или Тейлор?            ДЖУЛИЯ Нет, Клеопатра выше ростом Лиз, Смугла, гибка, во взгляде неподвижность, С упорством воли в непрерывных кознях, Царица и гетера Рима, в славе Затмившая властителей его.           ДИОТИМА Но там и Тейлор, молодая с виду, Какой и Клеопатра стала б ныне!          КЛЕОПАТРА Царица, да, конечно, это чудо, Предстала королевой Голливуда. Через тысячелетья вновь Играет и поет любовь. И чья ликующая слава, Когда и Рима власть - забава, Игра веселая и флирт, О чем весь мир с тех пор твердит? Не встанут уж великих тени, Не к ним несут восторгов пени, А плоть живая кружит кровь И возбуждает в нас любовь, Светясь, колдуя, как в тумане, На исчезающем экране.          ХОР ЖЕНЩИН Мы видели Елену. Чем она Столь хороша, что превзошла во славе Всех женщин мира красотой своею? Слегка полнеющая, вся светла, И статна, и легка, в глазах лазурь, И золото волос - все диво в ней Среди черноволосых смуглых греков, Гречанок с их достойной красотой, Из бронзы словно отлитых на солнце.            ЛЮЦИФЕР (являясь над красной дорожкой) Пространства необъятные России, Явившейся на мировой арене, Возросшейся в могуществе в сраженьях С кумирами Европы за три века, С победами на ниве просвещенья, С явлением эпохи Возрожденья В полуночной стране гипербореев.           ХОР ЖЕНЩИН На выходе красавица, о, боже, Еще не видывал подобной свет! Высока и подвижна, с дивным бюстом, С чертами соразмерными лица Красавиц всех времен, с глазами в искрах Веселости, любви и восхищенья.               ЭЛИС Кто это?            ДИОТИМА                 Русская императрица Елизавета, дочь царя Петра.               ЭЛИС Так, значит, где-то здесь Екатерина, Затмившая ее умом во славе.            ДИОТИМА Мы видим тех, кто привлекает взоры Из зала больше всех в сию минуту, И ясно тут, кого приветствуют В сияньи ослепительного света, Сказать по правде, света Люцифера, Чей взор пронзает время и сердца.

В залах Петергофского дворца, на площадке над фонтанами, на лестницах, в аллеях Нижнего парка – всюду танцы публики в современных платьях и маскарадных костюмах. Минует и польки, кадрили и вальсы в залах сменяются современными ритмами на площадке и лестницах… Все образы, промелькнувшие где-то, здесь вновь проступают, а также музы, женщины, юноши из Хора…

Танцуют все из знаменитостей, Перикл с Аспазией, Пракситель с Фриной, А лица их нам столь уже знакомы, Античность – наше детство или юность, И старость наша – Средние века, Как будто весен не было на свете, Чистилище и Ад здесь на земле.

     Публика замечает Анну Павлову, как с рисунка Серова.

Тростинка, девушка, лоза И вдохновенные глаза, Как песню дивную поете В движеньях легких и в полете. Вся жизнь, как сказка и мечта, Что созидает красота В стремленьи вечном к совершенству, Уподобясь беспечно детству В игре на сцене бытия, Когда арена - вся Земля. Принцесса, фея в высшем мире Предстала на весеннем пире Цветов и юности в цвету, Влюбленной в красоту. Танцуют все, просты движенья, жесты, Глаза в глаза, улыбки на устах, Сообщество мужей и жен во пляске, Порочных, сексуальных, бесполезных, Влюбленных смолоду в кого угодно, Влюбленных лишь в себя и ради секса, Влюбленных, как впервые и слегка.

    Над Северной Пальмирой Мерилин Монро.

Хорошенькая, с личиком подростка, С улыбкой восхищенья, всё так просто, Когда любовь туманит взор, Беспечный, взбаломощный вор, Срывающий цветы успеха, Любви и таинств секса. А в жизни кажется такой простой, В кино же вся заблещет красотой, Живой, божественной, как чудо. О, нимфа! О, гетера Голливуда! Твоя пленительная власть Богов Олимпа привлекла К тебе на радость и на горе - Страстей и слез ликующее море. Как вынести игру крутых парней На сладкий миг забыться с ней В борьбе за власть в стране ль, над миром Наживы и  свобод кумиром, Когда все средства хороши, Взлелеять как любовь в тиши? И секс не в радость, а беспутство, Гетеры древнее искусство. А я актриса или нет Со славой на весь свет? Я Афродита Пандемос, чья слава, Могучая издревле, лишь забава? Хочу заснуть. Навей мне сны, О, Голливуд, как в дни моей весны! Танцуют, сексуально хорошея, Играя станом, в ход идет и шея Девичья, с грацией, как зов любви. Танцуют Гамлет и Офелия – Рефлексией он болен, та любовью, Стыдлива и покорна до безумья. Да это ж Иннокентий Смоктуновский С Анастасиею Вертинскою! Танцует с Дусильнеей Дон Кихот, Могучий кабальеро и поэт, Сервантес собственной персоной в мире Преславных рыцарей пера и шпаги. Танцуют все. Онегин и Татьяна – Любовь взлелеяв, счастья не познали. Да, счастья обладанья, не любви, Как Вронский и Каренина, - кто прав? Но здесь счастливей пар не вижу я. Танцуют те, кто выработал счастье, Наперекор невзгодам и судьбе. Танцуют понарошку и слегка, Как льется с переливами вода Фонтанных струй все выше       Здесь Мисс Вселенная-2002. В фигурке тонкой и в движеньях четкость; Влюбленный взгляд и тут же жесткость В ответ на неприязнь, усмешку, смех, Когда за грех считают твой успех, А грацию - игрой кокетки, Как в школе это было по-советски, Все различали, что  добро и зло, И нестерпимы клевета и ложь. Твой выбор не себе - служить народу, Но как же одолеть природу, Девичьи нежную, как сны весны, Чтоб выйти на тропу войны? В усильях запредельных расцветала Краса - до мисс Вселенной пьедестала. Не сила побеждает, а мечта Мир сделать лучше. Красота - Прообраз высшего на свете, И расцветает на планете От века Флора по весне, Блистая взором, как в огне Пленительных желаний И упоительных лобзаний. И детства милого привет, И неги лучезарный свет - В игре весенней На виртуальной сцене, С рожденьем новым, как в мечте, Детей и взрослых в красоте!

Празднество завершается ослепительным фейерверком.

ЭПИЛОГ

Санкт-Петербург в сиянье белой ночи Восходит на заре, как утро дней Всех жизней, промелькнувших на мгновенья, Мгновенья счастья и любви ненастья Во красоте и улиц, и музеев, - Здесь и Венеция или Париж Представлены, как и Египта сфинксы, И Греция классической эпохи Венерой Нани или Терпсихорой, Или Венерою Таврической! Взошла, как солнце, красота Эллады, Эпоха Возрождения в России! Не узнана, поди, как на беду, С отказом от могущества и славы, С предательством элиты криминальной, Чей бог Христос ли, Золотой Телец. Вот в чем загадка Атлантиды, Пророчества о гибели Земли В пучине океана во Вселенной.

                                        2014

Оглавление

ПРЕДИСЛОВИЕ

ПРОЛОГ

КАРТИНА ПЕРВАЯ

КАРТИНА ВТОРАЯ

КАРТИНА ТРЕТЬЯ

КАРТИНА ЧЕТВЕРТАЯ

КАРТИНА ПЯТАЯ

КАРТИНА ШЕСТАЯ

КАРТИНА СЕДЬМАЯ

ЭПИЛОГ Fueled by Johannes Gensfleisch zur Laden zum Gutenberg