«Еще раз о голом короле (сборник)»

Еще раз о голом короле (сборник) (fb2) - Еще раз о голом короле (сборник) 1502K скачать: (fb2) - (epub) - (mobi) - Леонид Алексеевич Филатов

Леонид Алексеевич Филатов Еще раз о голом короле. Пьесы, рассказы, стихи

Возмутитель спокойствия Авантюрная комедия в двух частях по мотивам одноименного романа Леонида Соловьева

Пусть буду я сто лет гореть в огне,

Не страшен ад, приснившийся во сне,

Мне страшен хор невежд неблагородных,

Беседа с ними хуже смерти мне!

Омар Хайям

Восток – дело тонкое…

Красноармеец Сухов

От автора

Садись на ишака!.. Поедем на Восток!.. От южных городов Я прихожу в восторг — От ярких тех небес, От пряных тех базаров, От горных тех ручьев, Где я беру исток… А если вдруг взбрыкнет Фантазии ишак И понесет нас так, Что только свист в ушах, То мы его смирим Уздечкою сюжета И вновь переведем На вдумчивости шаг…

В приключениях Достославного Ходжи Насреддина во время его пребывания в Благородной Бухаре участвуют:

Ходжа Насреддин

Эмир бухарский

Гюльджан

Начальник эмирской стражи

Ростовщик Джафар

Гуссейн Гуслия – мудрец из Багдада

Гончар Нияз – отец Гюльджан

Чайханщик Али

Кузнец Юсуп

1-й стражник

2-й стражник

Дворцовый лекарь

придворные во дворце, слуги, стражники, жители Бухары.

Часть первая (пролог, эпизоды 1–11)

Пролог

Ночь в Бухаре. Спальня богатого бухарского дома. У распахнутого окна, на фоне занимающегося рассвета, прощается некая романтичная парочка. Назовем их Красавица и Путник.

Путник

(глядя в окно, с восторгом)

Приветствую тебя, о Бухара! Нам свидеться опять пришла пора!

Красавица

(прильнув к груди Путника)

Останься на день!

Путник

(ласково)

Я б навек остался, Да дел скопилась целая гора!

Красавица

Но мы могли бы в случае таком Грядущей ночью встретиться тайком?!

Путник

А как же муж?

Красавица

Да где ему проснуться! Таким уж уродился тюфяком!

Путник

(озираясь)

Хоть волен, как весенний я ручей, Но должен опасаться стукачей, Поэтому в одном и том же месте Не провожу я кряду двух ночей!

Неожиданно предрассветную тишину оглашает трубный ослиный рёв. Красавица и Путник вздрагивают.

Красавица

Кто под окном орёт истошно так?

Путник

(успокаивает)

Так обо мне заботится ишак!

(в окно)

За то, что разбудил меня, – спасибо, Но не буди в округе всех собак!

(Красавице)

Где б мы ни ночевали – просто срам! — Меня он криком будит по утрам, Будь то Стамбул, Каир иль даже Мекка, Будь то дворец, ночлежка или храм!

Красавица

(спохватившись, игриво)

Однако хороша бы я была, Когда б узнать забыла – с кем спала! Пора и познакомиться, любимый, Открой своё мне имя!

Путник

(после паузы)

Абдулла!..

За окном снова слышится рёв осла. Путник торопливо натягивает на себя свой дырявый халат и прыгает в окно. За дверью шум-крики, топот сапог, громкий треск факелов. Дверь трещит, и в спальню вваливается жирный вельможа в богатом халате, за ним десяток солдат городской стражи.

Вельможа

Неужто этот подлый Насреддин В моём семействе тоже наследил?

(Красавице)

Ответствуй, о беспутная, супругу: Куда он делся?

Красавица

(она сама невинность)

Кто, мой господин?

Вельможа

(грозно)

Кончай юлить! Твой муж не идиот! Со мною этот номер не пройдет! Рассказывай! – не то твоя головка Сегодня с плахи первой упадёт!

Красавица

(сентиментально)

Мне снились… шорох звёзд и шум листвы. И поцелуй, что слаще был халвы…

(вскрикивает, пораженная догадкой)

Так это был другой!.. А мне казалось, Что это – о бесценный! – были вы!

Вельможа

(в ярости)

Самцу, в мою залезшему кровать, Излишек плоти надо оторвать, Навеки чтоб отбить ему охоту Бухарских жён ночами воровать!..

(стражникам)

Эй, олухи!.. Возьмите дом в кольцо! Проверьте подоконник и крыльцо! Кто может эту подлую скотину Узнать, что называется, в лицо?

(открывает записную книжку и готовится записывать)

Итак, приметы!.. Но – не вразнобой!

Стражники

– Хромой! – Косой! – Уродливый! – Рябой!

Вельможа

(откладывая карандаш)

Не верю!.. Зная вкус моей супруги, Не верю, что столь мерзок он собой! На мой вопрос – каков он, Насреддин, — Покамест не ответил ни один!..

Красавица

(робко)

Веснушчатый… Курносый… Синеглазый.

Вельможа

(дотошно)

А цвет волос?

Красавица

(уверенно)

Естественно, блондин!

Вельможа

(удовлетворенно захлопывает записную книжку)

Ну, вот теперь мы знаем твой портрет! Теперь для нас твой облик не секрет! Теперь ты можешь скрыться лишь в Рязани, Но в Бухаре тебе спасенья нет!

Эпизод первый

Утро. Берег пруда на окраине Бухары. На берегу собралась толпа горожан. Из пруда доносятся истошные крики утопающего.

Кое-кто на берегу пытается помочь несчастному. Насреддин подходит к одному из зевак.

Насреддин

Скажи, чего он так кричит и стонет, Мужчина, что купается в пруду?

Зевака

(мрачно)

Он вовсе не купается. Он тонет.

Насреддин

Как тонет?.. У сограждан на виду? Но коль и впрямь он тонет, этот дядя…

Зевака

(убежденно)

Ещё минута – и ко дну пойдет!

Насреддин

(продолжает)

…То почему, на этот ужас глядя, Никто из вас и ухом не ведет?

Зевака

Попробуй-ка спаси такого злюку! Ты видишь, как волнуется народ? Все тянутся к нему, дай, просят, руку. Он тонет, но руки им не даёт!

Насреддин

(задумчиво глядит на утопающего)

Он человек богатый и премерзкий…

Зевака

Да ну?..

Насреддин

Готов побиться об заклад!

Зевака

Но как ты угадал?.. Ведь ты не местный.

Насреддин

Мне многое сказал его халат!

Зевака

(недоуменно)

Все ходят в Бухаре в таких халатах!

Насреддин

(наставительно)

Не всё! Раскинь умишком, коль не глуп. Халатец дорогой, но весь в заплатах. А значит, наш клиент богат, но скуп! Усвой одну нехитрую науку: Когда богатый, скажем, тонет бай, Нельзя ему совать пустую руку С тупой и идиотской просьбой: дай!

Зевака

А как же быть?

Насреддин

Зажми в руке монету И протяни бедняге с криком: На! — И, клюнув на простую хитрость эту, Он – даже мертвый! – выплывет со дна!

(Насреддин подходит к краю пруда и некоторое время наблюдает за утопающим.)

Боюсь, что поздно!.. Он уже не дышит!

Зевака

(подтверждает)

И с виду – не проворнее бревна!

Насреддин

А ну-ка я проверю!.. Вдруг услышит Столь милое ему словечко…

(Протягивает утопающему руку.)

На!..

Утопающий вцепляется в протянутую руку мертвой хваткой. Насреддин вскрикивает от боли, но всё-таки вытаскивает утопающего на берег. Но спасённый, судя по всему, не спешит освободить своего спасителя.

Какой ты неотвязчивый, однако! Мне следует себя теперь спасти!

(Зеваке)

Вцепился в кисть, как будто в кость – собака!

Спасённый приходит в себя, и Насреддин аж отшатывается, увидев, насколько тот горбат и уродлив.

Оставь меня!.. Ты слышишь?! Отпусти!..

Спасённый

Я жив!

(злобно)

Толпа, я чувствую, не рада?! Прочь, лодыри!.. Очистить берега!

(Насреддину)

А ты, прохожий, стой!.. Тебе – награда!..

(роется в кошельке)

Аж целых… целых… целых полтаньга!..

(швыряет Насреддину монету)

Насреддин

(кланяясь)

Ты преисполнен щедрости небесной! Знать, жизнь тебе и вправду дорога, Когда ты оценил её, любезный… Не сбиться бы со счета… в полтаньга! Имея сумму крупную такую, От пуза я наемся и напьюсь! Уж я на эти деньги пошикую, Уж я на эти деньги развернусь!

В это время кто-то мягко берет Насреддина под руку и отводит в сторону. Это один из горожан, бухарский кузнец Юсуп.

Юсуп

Я вижу, в Бухаре ты гость не частый, Не посвящен ты в правила игры, Иначе б знал, какой самум несчастий Навлек ты на бухарские дворы! Его у смерти вытащив из пасти, Ты страшный Бухаре нанёс удар, Поскольку тот, кого, к несчастью, спас ты, Не кто иной, как ростовщик Джафар! Во-он, видишь, дом Садыка-сыровара? Ему, бедняге, лучше помоги! Ведь дом его по милости Джафара Сегодня арестован за долги!

Насреддин

(с отчаянием)

И вправду будь он проклят, этот демон!.. Поверь, мой образ жизни не таков, Чтоб я считал своим любимым делом Спасенье из воды ростовщиков!

(с упрёком)

Но больше вас виновен я едва ли: Я здесь чужой, Аллах меня прости! А вы зачем пример мне подавали, Пытаясь эту гадину спасти?

Юсуп

Да, местные старались, но для виду, Поскольку не спасать беднягу – грех, Но больший грех – спасти такую гниду, Поэтому ты грешен больше всех!..

Насреддин

(решительно)

Считай, я этот грех уже оплакал!.. Я слов бросать на ветер не люблю, И этого хорька – клянусь Аллахом! — Я в том же водоеме утоплю!

Эпизод второй

Чайхана на свежем воздухе. Посетители расположились группками прямо на земле посреди дымящихся мангалов. У коновязи, скучая, пощипывает травку ишак Насреддина.

Сам Насреддин, никем не замеченный, устроился отдельно от всех в глубине двора. Появляется солдат городской стражи.

Стражник

(Чайханщику)

Скажи, не проезжал ли тут один На сером ишаке простолюдин?

Чайханщик

Да тут полным-полно простолюдинов!

Стражник

(понизив голос)

Но этот-то особый!.. Насреддин!..

Посетители чайханы настораживаются, разговоры между ними затихают, и все взгляды обращаются к стражу порядка.

Чайханщик

(с наигранной заинтересованностью)

Каков он с виду, этот Насреддин?

Стражник

(важно)

Курносый. Синеглазый. И блондин.

Кто-то из посетителей прыскает в кулак.

Чайханщик

(в ужасе)

И в этом вызывающем обличье Он шляется по улицам, кретин?!

Стражник

(чувствуя подвох)

О чём ты?

Чайханщик

(поясняет)

Это всё-таки Восток!.. Восток всегда к блондинам был жесток. Вот появись он где-нибудь в Калуге, Он вызвал бы там бешеный восторг.

Первый посетитель

Но я, признаться, слышу в первый раз, Что он светловолос и синеглаз!

Стражник

(впивается взглядом в Первого посетителя)

Ах, значит, ты встречался с Насреддином! Не скажешь ли, дружок, где он сейчас?

Посетитель тревожно сопит, не зная, что ответить. Ему на выручку бросается Второй посетитель.

Второй посетитель

Дом Насреддина – это целый мир: Багдад и Басра, Мекка и Каир!

Третий посетитель

Да Насреддин – куда бы ни приехал — В любой стране – любимец и кумир!

Стражник

Но если верить местной детворе, То Насреддин сегодня в Бухаре!..

Четвёртый посетитель

Возможно. Но поймать его не проще, Чем тень вон той пичуги во дворе!

Стражник

(хвастливо)

Но я его поймаю!

Первый посетитель

Поглядим! Охотишься за ним не ты один! Но кто хоть раз встречался с Насреддином, Тот знает: Насреддин непобедим!

Стражник обводит присутствующих недобрым взглядом, словно запоминая каждого в лицо, потом злобно сплёвывает и уходит. Посетители провожают его смехом, свистом и улюлюкиванием. Их останавливает скрипучий голос Незнакомца, до этих пор не вмешивавшегося в происходящее.

Насреддин

(скрипучим голосом)

Хвала Аллаху, есть надежный круг Друзей и три десятка верных рук, Которые помогут Насреддину!

Чайханщик

Но кто ты?

Насреддин

Я его старинный друг!..

(подсаживается поближе к посетителям.)

Но должен вам заметить наперед, Что Насреддин давно уже не тот, Которого в своем воображенье Рисует наш доверчивый народ!.. Он стал серьезен и благочестив, С простонародьем – груб, с начальством – льстив, Он поменял друзей, привычки, облик И вообще сменил судьбы мотив… Он стал ленив, прожорлив и пузат… Он на сварливой женщине женат… Он целый день проводит на базаре, Где продает редиску и шпинат… Былой герой, короче говоря, Навек утратил славу бунтаря, А вместе с ней – почет и уваженье, Безмозглости своей благодаря!

Первый посетитель

Брось, Незнакомец!.. Судя по всему, Ты попросту завидуешь ему!

Второй посетитель

(с удивлением)

Но это – как завидовать Хафизу… Иль, скажем, Авиценне самому.

Третий посетитель

Похоже, этот самый Насреддин Тебе изрядно в жизни навредил!

Четвёртый посетитель

Но чем? Украл твой коврик для намаза? Ветвистыми рогами наградил?

Чайханщик

(кричит)

А я узнал мерзавца!.. Это он, Эмира соглядатай и шпион!.. Довольно споров!.. Бей его, ребята! Бери его в кольцо со всех сторон!

Посетители, подзадоривая друг друга боевыми возгласами, колотят Насреддина. Беднягу выручает ишак – своим трубным ревом он отрезвляет дерущихся. Кряхтя и постанывая, Насреддин плетется к своему спасителю и благодарно обнимает его за шею.

Насреддин

(ишаку, тихо)

Всё справедливо. Никаких обид. Знать, Насреддин в народе не забыт! Я посягнул на собственную славу И собственною славой был побит!..

Эпизод третий

Двор ростовщика Джафара. Сам Джафар стоит на пороге своего дома и с брезгливым любопытством разглядывает стоящих перед ним должников – гончара Нияза и его дочь Гюльджан (лицо её закрыто чадрой)

Здесь же во дворе, ближе к зрителям, за старым тутовником притаились трое наблюдающих – кузнец Юсуп, Насреддин и его верный ишак.

Джафар

(глумливо)

Не смей рыдать! Не делай скорбной позы! Твоё мне опротивело нытье!.. Не думаешь ли ты, что эти слезы Растопят сердце грубое мое?

Нияз

(сквозь слезы)

Я всё тебе верну, Аллах свидетель, Но дай отсрочки мне хотя бы год! Весь год я на тебя, о благодетель, Без передышки буду тратить пот!

Джафар

(перебивает, не слушая)

Какой себя ты тешишь перспективой, Какой в своих рыданьях видишь толк? «Отсрочь мне долг!» – ты просишь, нечестивый! А я тебя прошу: «Верни мне долг!»

Юсуп

(возмущенно)

Старик в слезах, а этот зубы скалит! Ух, так бы и намял ему бока!.. Безжалостный злодей! Проклятый скаред! Внебрачный сын козы и ишака!

Насреддин

(мягко)

Ругай его неистово и яро И не жалей для брани языка, Все образы годятся для Джафара, Но я прошу: не трогай ишака!

Джафар

(внушительно)

Покамест не обрёл в моём лице ты Опасного и страшного врага, Скорей верни мне долг свой и проценты, Верни мои четыреста таньга!

Джафар подходит к Гюльджан и резким движением откидывает чадру.

Лицо Гюльджан было на свету только мгновение, но этого было достаточно, чтобы Насреддин восхищённо зацокал языком, а Джафар потерял дар речи.

Юсуп

(язвительно)

Гляди, горбун от страсти так и тает! Надеется понравиться, урод!

Насреддин

Ну он себя уродом не считает, Он думает, что он – наоборот!

Словно подтверждая эти слова, Джафар приосанивается и даже пытается принять молодцеватый вид.

Джафар

(Ниязу)

Всё! Темы денег больше не касаюсь!

(Гюльджан)

Хоть я на свет родился не вчера, Не помню, чтобы этаких красавиц Когда-нибудь рождала Бухара!

(Ниязу)

Чтоб нам не торговаться слишком долго, Я сразу заявляю, что не прочь Взять у тебя, старик, в уплату долга Твою очаровательную дочь!

Юсуп (не выдерживает)

Ну до чего же подлая натура! Ну до чего же черная душа!

Насреддин

Однако у него губа не дура! Девчонка-то и вправду хороша!

Юсуп

(с уважением)

Её зовут в народе «недотрога». Любой не прочь жениться на Гюльджан. У нас за ней ухаживает много Известных и богатых горожан!

Насреддин

(заинтересованно)

И что же?

Юсуп

(со вздохом)

Нет покамест равной пары! Достойный не сыскался ей жених!

(кивает в сторону Джафара.)

Вот к ней и липнут всякие джафары, И нету ей спасения от них!..

Джафар

(Ниязу)

Надеюсь, ты упорствовать не станешь! Коль дочь тебе и вправду дорога, Ты вылезешь из кожи, но достанешь, Достанешь мне четыреста таньга!.. Ступай за вышеназванною суммой, Даю тебе отсрочки ровно час!

Насреддин

(себе)

Ты явно пребывал в отлучке, ум мой, Когда я образину эту спас!..

Джафар идёт к калитке и, не заметив Юсупа и Насреддина, выходит со двора на городскую улицу.

Насреддин

(не отрывая взгляда от Гюльджан)

Сегодня же ей улыбнется случай!

Юсуп

(удивленно)

Ты что, волшебник?

Насреддин

(дурашливо)

Ой, не говори! Жених ей подвернется хоть не лучший…

(лихо сдвигает тюбетейку на ухо.)

Но и не худший, чёрт меня дери!..

Юсуп

(подозрительно)

Кто ты таков?

Насреддин

Я человек, который Распутывал уже десятки раз Клубки таких запутанных историй, Где сам бы Насреддин и то увяз!..

Юсуп

(настороженно)

Я вижу, врать умеешь ты неплохо, Но всё ж таких примеров в мире нет, Чтоб самый расталантливый пройдоха Собрал за час четыреста монет!

Насреддин

(беспечно)

Ах, времени всегда нам не хватало! На это можно всяко посмотреть! Пока мы говорим: нам часа мало! — Наш час ещё уменьшился на треть! Хитрец Джафар, ты крепко нас неволишь, Нам ограничив времени запас!.. Я б мог сказать: в запасе час всего лишь, Но я скажу: в запасе целый час!

Юсуп

(недоверчиво)

Ты сможешь им помочь?

Насреддин

(пожимая плечами)

Чего уж проще! Узнай, куда направился Джафар!

Юсуп

(выглянув за калитку)

Он, судя по всему, идёт на площадь Базарную. Короче, на базар.

Насреддин

Ну в Бухаре базар найдем легко мы И даже горбуна опередим!..

Юсуп

(спохватившись)

Постой!.. Но мы ведь даже не знакомы.

(представляется)

Кузнец Юсуп!

Эпизод четвёртый

Бухарский базар. В базарной толпе Юсуп и Насреддин.

Неожиданно Юсуп, подмигнув Насреддину, вскарабкивается на один из прилавков.

Юсуп

(громко)

Все люди Бухары – не я один! — Мечтали с незапамятных годин, Что в Бухаре появится однажды Любимый нами всеми Насреддин! Аллах велик! Он даровал мне честь Вам сообщить приятнейшую весть: Любимец всех времен и всех народов — Наш Насреддин сегодня снова здесь!..

Насреддин тоже вскарабкивается на прилавок и становится рядом с Юсупом. Базарная толпа приветствует его криками ликования.

Юсуп

(помрачнев)

Но стражники – вонючий этот сброд! — У городских стоящие ворот, До нитки обобрали Насреддина, Сказав, что это плата, мол, за вход!

Толпа негодует, в адрес стражников летят проклятия. Юсуп доволен.

Так будем же мудры мы и щедры И принесем сюда свои дары, Чтоб извиниться перед Насреддином И смыть пятно позора с Бухары!..

Человек из толпы

(Юсупу)

Какие подойдут ему дары? Окорока? Копчености? Сыры?

Юсуп

И это пригодится, только лучше — Халаты, тюбетейки и ковры!..

Зоркий глаз Насреддина выхватывает из толпы знакомое лицо – это Чайханщик.

Чайханщик

(Юсупу)

Но ты покамест нас не убедил, Что этот чужеземец – Насреддин! Пусть выдаст пару шуток нам на пробу, Он в шутках, говорят, непобедим!..

Насреддин

(не сводя глаз с Чайханщика)

В одной из забегаловок вчера За шутку мне сломали два ребра… И понял я: моих изящных шуток Пока не понимает Бухара!..

Чайханщик сконфуженно опускает голову.

Хоть я у вас, видать, в большой цене, Оваций не устраивайте мне! Я очень не люблю аплодисментов, Особенно ногами по спине!..

В толпе раздаются смешки, из толпы вылезает Непоседливый мужичонка.

Непоседливый

Да не признав, что это Насреддин, Мы сами же себе и навредим. Останемся совсем без Насреддина, А нам – хотя б один! – необходим!

Непоседливому вяло возражает Сомневающийся.

Сомневающийся

Не знаю, Насреддин – не Насреддин, Но выглядит он, как простолюдин…

Чувствующий себя виноватым Чайханщик ставит окончательную точку в споре.

Чайханщик

(горячо)

Он лучше будет выглядеть Эмира, Коль мы ему всё это отдадим!

Чайханщик обводит руками базарные прилавки, и толпа принимается носить к ногам Насреддина всё, чем богат бухарский базар. Мгновенно у ног Насреддина вырастает гора вещей: тут и конские сёдла, и богатые халаты, и драгоценные украшения.

Насреддин

(растроганно)

Спасибо вам, о люди Бухары, За ваши драгоценные дары! Спасибо вам за то, что к Насреддину Вы столь великодушны и добры!..

(понизив голос)

Моё же имя, люди Бухары, Произносить не стоит до поры: Устал я отбиваться от шпионов, Доносчиков и прочей мошкары!..

Неожиданно в базарной толпе появляется Джафар. Толпа расступается то ли с почтением, то ли со страхом: очевидно, что жители Бухары хорошо знают этого человека.

Джафар

(увидев Насреддина, с изумлением)

Смотри-ка!.. Мы расстались лишь вчера, А нынче снова встретились с утра!..

Насреддин

Нам повезло б и вовсе не встречаться, Будь попросторней город Бухара…

Джафар

(с жадностью щупая вещи, лежащие перед Насреддином)

Откуда у тебя такой товар?

Насреддин

Вчера ты дал монетку мне, Джафар… Пустил я в оборот твою монетку, И вот гляди – какой с неё навар.

Джафар

(самодовольно)

Благодарить ты должен день и час, Когда меня от лютой смерти спас: Не подари тебе я той монетки — И где бы ты, несчастный, был сейчас?!

(завистливо)

Что ж, неплохой улов для новичка! Надеюсь, что цена невысока?.. Какую сумму ты за это просишь?

Насреддин

(безразлично)

Так, пустяки. Четыреста таньга!..

Джафар

(опешив)

Ты сумасшедший или идиот? Иль тешишь глупой шуткою народ?.. Кончай свои дурацкие забавы И сбрось шальную цену до двухсот!

Насреддин

(сдержанно)

Я был бы аж двукратный идиот, Когда бы сбросил цену до двухсот. Дать в глаз тебе за это предложенье Мне только воспитанье не даёт! Плати мне столько, сколько я хочу, Не то я цену впятеро взвинчу, Тогда тебе и гвоздь из этой кучи Купить едва ли будет по плечу. Я жду. Что ты решил, Джафар-ага?

Джафар

(после паузы протягивает Насреддину кошелек)

Держи свои четыреста таньга!

(ухмыляется через силу)

Мне дорог не товар – хоть он и дорог. Мне истинная дружба дорога!

Насреддин

(предупредительно)

Не падай! Насреддин.

Эпизод пятый

И опять двор Джафара. Старый Нияз с дочерью стоят на прежнем месте.

Видно, что истекший час они не тратили на поиск денег, понимая всю тщетность таких попыток. В тени старого тутовника безмятежно пасется ишак Насреддина. Калитка чуть приоткрывается, и во двор проскальзывает Насреддин. Ещё через какое-то время калитка распахивается настежь – чувствуется рука хозяина! – и появляется Джафар, нагруженный товарами. Увидев Насреддина, он даже отшатывается назад – настолько его поражает новая встреча со старым знакомцем.

Джафар

Как?! Снова ты?..

Насреддин

Ищу здесь ишака я… Я видел, он сюда направил шаг… Ах, вот ты где!.. У-у, бестия такая!

Джафар

Зачем в мой двор забрался он?

Насреддин

(разводит руками)

Ишак!..

Джафар

Но по какому этакому праву Моей травой ты кормишь ишака?.. А если я тебя подвергну штрафу, Ну, скажем, на четыреста таньга?.. А, впрочем, нет!.. Мне лень с тобой браниться! Отложим нашу тяжбу до поры! Я, видишь ли, спешу сейчас жениться На первой из красавиц Бухары…

Насреддин

(громко)

Да будет лик её ещё прекрасней, И не коснется глаз её печаль!..

(Джафару)

Хочу тебя попотчевать я басней, И, может, ты отыщешь в ней мораль!

Джафар

(презрительно)

Сегодня все талдычат о морали, Куда ни ткнись: мораль, мораль, мораль! Но мы мораль настолько измарали, Что новую придумать не пора ль?

Насреддин

Висела на высокой ветке Вишня, И на неё позарился Шакал, Но ничего из этого не вышло, Сколь он под этой Вишней ни скакал. А между тем спокойно и неслышно Слетел Орёл с ближайших облаков… Орёл сорвал означенную Вишню И с этой самой Вишней был таков!..

Джафар

(скребет лысину)

Ох, не люблю замысловатых басен!.. Какая тут упрятана мораль?.. Тут нету смысла!

Насреддин

Смысл любому ясен.

Джафар

(упрямо)

А я его не понял!

Насреддин

Очень жаль!

Джафар раздосадованно машет рукой и спешит по направлению к Ниязу и Гюльджан, покорно ожидающим своей участи. Насреддин увязывается за ними.

Джафар

(Ниязу)

Твой срок истёк!.. Что скажешь мне, бездельник? Но только не канючь, не плачь, не ной! Я вижу, денег нет… А нету денег — Гюльджан моей становится женой!

Последние слова Джафара вызывают бурю рыданий у Нияза и Гюльджан. В дело вмешивается Насреддин.

Насреддин

(Джафару)

Она твоя, коль суммы нет искомой!

(Ниязу)

Не торопись рыдать, Нияз-ага!

(снова Джафару)

Но вот кошель, весьма тебе знакомый, И в нём как раз четыреста таньга!..

Насреддин отдает кошелек Джафару, после чего берет Нияза и Гюльджан за плечи и ведет их к калитке.

Джафар

(в бессильной ярости)

Так вот кто был орлом-то в басне оной! Так вот на что ты, подлый, намекал!

Насреддин

(через плечо)

Орёл ли я – вопрос дискуссионный, Но – стопроцентно точно – не шакал!..

Эпизод шестой

Тёплый вечер в Бухаре. Двор гончара Нияза. Насреддин и Гюльджан сидят на краю арыка. За низким дувалом прячется наблюдающий за ними ростовщик Джафар. Увлеченные беседой, влюблённые его не замечают.

Насреддин

(умоляюще)

Мне хоть разок тебя поцеловать бы! Открой хотя бы краешек чадры!

Гюльджан

(смущённо)

Нельзя мне обнажать лицо до свадьбы… Уж таковы законы Бухары!..

Насреддин

Прости, Гюльджан, коль я тебя обидел, Но к нам неприменим такой закон. Твоё лицо я нынче утром видел И вот уж семь часов в тебя влюблён…

Гюльджан

Боюсь грешить словами, но, похоже, И у меня теперь не будет сна…

Насреддин (обрадованно)

Ушам своим не верю!

Гюльджан

Да, я тоже В тебя уж два часа как влюблена!

Джафар

(злобным шепотом)

Так ты влюбилась в этого нахала, Джафару оборванца предпочла!.. Но знай: не став добычею шакала, Добычей ты не станешь и орла!..

Насреддин

(он исполнен решимости)

Ты на меня озлишься – и за дело! Но я нарушу правила игры!

Решительно откидывает чадру и целует Гюльджан в губы.

В следующую секунду в тишине двора раздается звонкий звук пощечины.

Гюльджан

(испуганно)

Прости меня… Я вовсе не хотела… Но в Бухаре такие комары!

(разглядывает лицо Насреддина)

Из носа кровь!.. Да и щека опухла!

Насреддин

(пытаясь улыбнуться)

Я жив… Хотя не так уж невредим!

Гюльджан

(в слезах)

Я дура, дура!.. Чертова я кукла!.. Прости меня, любимый Насреддин!

(привлекает Насреддина к себе и крепко его целует)

Джафар

(с изумлением)

Так вот ты кто, злодей! А оболочка Такая неприметная на вид…

(себе, со значением)

Ну что ж!.. Боюсь, что хлопотная ночка Тебе, Джафар, сегодня предстоит!

Эпизод седьмой

Дворцовые покои Эмира. Поздний вечер. Эмир готовится ко сну. Появляется Стражник.

Стражник

К вам гость, о мой Эмир!

Эмир

Вот это мило! Хотел бы я взглянуть, какой герой Посмел меня, пресветлого Эмира, Нахально разбудить ночной порой!

Стражник исчезает и появляется вновь, волоча за собой ростовщика Джафара.

Джафар

(падая на колени)

За поздний мой визит не обессудьте, О мой Эмир, души моей кумир!..

Эмир

(зевая)

Скорей перебирайся ближе к сути! Одним своим вступленьем утомил!

Джафар

Я постараюсь, о солнцеподобный!.. Но всё же, несмотря на поздний час, Вы приготовьтесь выслушать подробный Про некую красавицу рассказ…

Эмир

(поскучнев)

Тогда молчи!.. И понапрасну время — Моё к тому же! – не переводи!.. Красавиц всех мастей в моём гареме — Мильён! Как говорится, пруд пруди.

Джафар

(с жаром)

Она звездою станет между всеми И навсегда похитит ваш покой… Уверен, о пресветлый, что в гареме — Я не был там, но знаю! – нет такой! Взгляните на неё по крайней мере! Она всего лишь дочка гончара, Но, верьте мне, такой прекрасной пери Не знал Париж, не то что Бухара!

Эмир

Ну что ж, пожалуй, вкратце перечисли Все основные прелести хотя б!

Джафар

Для этого, боюсь, о светоч мысли, Язык несовершенен мой и слаб…

(откашливается)

Её глазищи – парочка черешен — Чаруют и пьянят, как сам Восток… А взгляд её так пристален и грешен, Что даже саксаул пускает сок. От щек её исходит запах лета — Созревшего урюка аромат… А губы у неё такого цвета, Как только что разрезанный гранат… А груди у неё – тугие груши С пупырышками алыми двумя, И, все законы физики нарушив, Стоят, что называется, стоймя. А попка у неё, как два арбуза, Идущих следом повергает в шок. Она для ткани явная обуза, На ней едва не лопается шелк. А бедра у неё…

Эмир

(перебивая Джафара)

Слова поэта! Отличное фруктовое меню! И каждый день на стол мне ставить это Я поварам в обязанность вменю…

Эмир хлопает в ладоши. Появляются слуги, несущие вазы с фруктами. Эмир жадно набрасывается на еду, Джафар не упускает случая поучаствовать в бесплатной трапезе.

Эмир

(спохватившись)

Но и с предметом твоего рассказа Я всё же познакомиться не прочь.

Джафар

(услужливо)

Гюльджан живет у гончара Нияза, Она его единственная дочь…

Эмир

(сладко жмурясь)

Портрет хорош, но коль с натурой вдруг там Какая-то деталь не совпадет, Твоя башка – учти, эксперт по фруктам! — Сегодня ж утром с плахи упадёт!

Джафар

(осмелев)

А заодно узнать вы не хотите ль, Где обитает этот сукин сын, Спокойствия всегдашний возмутитель И сеятель раздоров – Насреддин?

Эмир

(поперхнувшись)

С чего ты взял, ходячая проказа, Что Насреддин сегодня в Бухаре?

Джафар

Он у того же старого Нияза Ночует на лежанке во дворе…

Эмир хлопает в ладоши. Появляется стража.

Эмир

Внимайте, о безмозглые, приказу!

Начальник стражи

Мы слушаем!

Эмир

(язвительно)

Но слышите с трудом!.. Ступайте в дом к горшечнику Ниязу! Надеюсь, вам известен этот дом?

(Стражники дружно кивают)

Доставить в мой гарем необходимо Нияза дочь, прекрасную Гюльджан, А гнусного злодея Насреддина Швырнуть в набитый крысами зиндан! Не поняли ль вы мой приказ превратно?

(Стражники отрицательно мотают головами)

Ведь я вас знаю – вы такой народ: Киваете, что всё, мол, вам понятно, А делаете всё наоборот!

(Джафару)

А ты… Коль ты солгал о Насреддине, То будет – знай! – судьба твоя горька!

Джафар

Я чист, о кладезь мудрости!

Эмир

Гляди мне!..

(не удержавшись)

Презренный сын гиены и хорька!..

Эпизод восьмой

Ночь. Двор гончара Нияза. В доме погашены огни – видимо, все давно уже спят. Неожиданно со стороны улицы раздается громкий стук в ворота. Обитатели дома просыпаются, во дворе появляются Нияз, Гюльджан и Насреддин.

Голос Начальника стражи

(громко)

Не дом ли это старого Нияза, Чью дочь зовут Прекрасная Гюльджан?

Нияз

(стараясь унять дрожь в голосе)

А что случилось?.. В городе проказа? Потоп?.. Землетрясение?.. Пожар?.. Коль ничего такого не случилось, Зачем будить людей ночной порой?

Голос Начальника стражи

И он ещё острит!.. Скажи на милость!.. Не зли меня! Немедленно открой!

Гюльджан

Не слишком ли они бесцеремонны? К чему такой поток нахальных слов?

Насреддин

(тихо)

Боюсь, Гюльджан, что эти охламоны Явились в гости вовсе не на плов! Ночному их вторжению, родная, Лишь я один причиной и виной!.. Пришли за мной!

Гюльджан

(с тревогой)

Ты думаешь?

Насреддин

Я знаю. Я точно знаю, что пришли за мной. Но уровень сыскного интеллекта Бухарской стражи очень невысок… Выходит, в Бухаре нашелся некто, Кто сообщил им нужный адресок!

Гюльджан

Но кто же тот стукач?

Насреддин

Пока загадка! Кто полон злобы – тот нанёс удар!..

(неожиданно)

Когда мы шли сюда, кто вслед нам гадко И мстительно плевался?.. Кто?..

Гюльджан

Джафар!

(обнимает Насреддина)

Беги!.. Храни тебя Отец Небесный!..

Насреддин

(растроганно)

Моя Гюльджан!

Гюльджан

(строго)

Впустую слов не трать!..

Насреддин торопливо целует Гюльджан и перемахивает через низкий дувал в соседний двор. Слышно, как в окрестных дворах переполошились собаки.

Гюльджан вздыхает.

И хлопотно же быть того невестой, Кому всё время надо удирать!..

Старый Нияз, подчеркнуто долго возившийся с засовом, наконец открывает ворота. Во двор вваливается отряд стражников во главе с Начальником стражи.

Начальник стражи

(делает знак стражникам, и те кидаются в дом)

Ну, говори, кого ты прячешь в доме? Ты не впускал нас – это неспроста!

Нияз

Там нету никого, Начальник, кроме Мордастого домашнего кота!

Начальник стражи

(хватая Нияза за шиворот, грозно)

Не смей меня обманывать, скотина, Пока тебе не вырвали язык!.. Ты укрываешь в доме Насреддина, А это преступление, старик!

Нияз (в ужасе)

Сказать такое громко! При конвое!.. Ты просто не щадишь моих седин!

(успокаиваясь)

Нас проживает в доме только двое — Гюльджан и я. Но я не Насреддин.

Из дома выбегают стражники, красноречиво разводя руками: мол, никого! Но Начальник стражи уже ничего не видит, внимание его полностью поглощено Гюльджан.

Начальник стражи

(пытаясь обнять Гюльджан)

Гюльджан!.. Какая грудь!.. Какие плечи!.. К тебе я прямо страстью воспылал!

Гюльджан

(отстраняясь)

Полегче, уважаемый, полегче!.. Не трогай там, где ничего не клал!

Начальник стражи

(продолжает исследовать анатомию Гюльджан)

Смягчись, не будь со мною так сурова! Какие бедра, талия, живот!

Гюльджан

(зло)

Не трогай, говорят тебе, чужого! Придет хозяин – руки оторвет!..

Начальник стражи

(насторожившись)

И кто же он, счастливый тот мужчина? Скажи, его зовут не Насреддин?

Гюльджан

(испуганно)

Не знаю никакого Насреддина!

Начальник стражи

Так кто же твой жених?

Гюльджан

(уклончиво)

Да есть один…

Начальник стражи

С тобой поладить – проще удавиться!

Гюльджан

(одобрительно)

Хвала Аллаху, понял наконец! Начальник стражи (стражникам) Ведите эту чёртову девицу К пресветлому Эмиру во дворец!

Стражники берут Гюльджан в кольцо и выводят со двора. Нияз рыдает. Начальник стражи следует за солдатами, но по дороге раздраженно оборачивается к плачущему старику.

Чего ты носом хлюпаешь уныло? Отныне будет дочь твоя Гюльджан Наложницей бухарского Эмира!.. Соображаешь, старый баклажан?! И для тебя не будет в том обиды!.. Ведь если у Эмира дочь в чести, То у тебя, о сын клопа и гниды, Есть шанс в достатке старость провести!

Начальник стражи уходит. Некоторое время слышны только всхлипывания Нияза, затем слышится какой-то шорох, и с дувала спрыгивает Насреддин.

Насреддин

(садится рядом с Ниязом)

Я слышал всё…

Нияз

(с горьким упреком)

…И мог сидеть в овраге, Ничем покой их наглый не смутив?!

Насреддин

(грустно)

Ты думаешь, я одолел бы в драке Весь этот многолюдный коллектив?

Эпизод девятый

Двор уже знакомой нам чайханы. Здесь на редкость спокойно, посетителей почти нет. Разве что Насреддин, как всегда, незаметно пристроился с пиалой чая в уголке, да у коновязи мирно пасется ишак. Изредка из-за служебной занавески появляется Чайханщик – не по необходимости, а так, для поддержания беседы: он всё ещё чувствует свою вину перед Насреддином. А за низким дувалом чайханы, на улице творится что-то невообразимое: крики, стоны, проклятия… В воздухе мелькают палки, сабли, камни.

Насреддин

(задумчиво)

Чем нравилась всегда мне Бухара — Что здесь покой, безветрие, жара… А нынче вдруг такая суматоха — Бухарцы как взбесились в семь утра!

Чайханщик

(с тревогой)

Да, нынче здесь Гоморра и Содом! Солдаты обыскали каждый дом! Всё утро стража ловит Насреддина…

(хихикнув)

А он, как видно, ловится с трудом!

Насреддин

Ловить меня сегодня не резон: Сейчас на насреддинов не сезон! А коль меня случайно и поймают, Я тут же докажу, что я не он!..

Неожиданно во двор вваливается новый Гость. Одет он богато, даже роскошно, но видно, что уличная перепалка не прошла для него даром.

Гость

(отдуваясь)

Я просто выть от ярости готов!.. Я ожидал улыбок и цветов, А получил мильёна три проклятий Из искаженных ненавистью ртов!

Гость проходит через весь двор и плюхается на коврик рядом с Насреддином.

Насреддин

(сочувственно)

Но кто ты, друг?.. Представься наконец!

Гость

Я звездочёт, философ и мудрец!.. По приглашенью вашего Эмира К нему я направлялся во дворец. Я ехал из Багдада много дней, Менял в пути верблюдов и коней… И ожидал, что здесь я буду встречен Каскадами приветственных огней. Но по пути к эмирскому дворцу Солдат скопилось – точно на плацу, И каждый норовил недружелюбно Хлестнуть меня камчою по лицу! И все орали хором как один: «Держи мерзавца!.. Это Насреддин!» Да, судя по моим рубцам и шишкам, Он крепко чем-то им не угодил! В какие бы дикарские края Судьбою ни бывал заброшен я — Нигде таких я горьких унижений Не знал, не будь Гуссейн я Гуслия.

Насреддин

Хоть ты мудрец, послушай дурака: К Эмиру в гости не спеши пока… Не во дворце, а у подножья плахи Твоя, дружок, окажется башка! Ты долго был в пути, а между тем Эмир издал указ, известный всем: Казнить тебя за то, что ты грозился Эмиру обесчестить весь гарем!..

Гуссейн Гуслия

(в ужасе)

Я немощен и болен… Как и чем Я мог бы обесчестить весь гарем?.. Я б мог их – в лучшем случае! – потрогать, И то, боюсь, досталось бы не всем!

Насреддин

(решительно)

Твоею озабоченный судьбой, Я должен во дворец идти с тобой! Я громко заявлю, что ты не бабник, А даже и напротив… голубой!

Гуссейн Гуслия

(в шоке)

Ты спятил?.. Да жена моя тогда Повесится от горя и стыда! Она и так не раз меня корила, Что я с ней вял бываю иногда!..

Насреддин

(задумчиво)

Тогда… идём опять же во дворец, И я там говорю, что ты… скопец И в деле обесчещивания женщин Ты, мягко говоря, не сильный спец!..

Гуссейн Гуслия

(в отчаянии)

С каким же я в Багдад вернусь лицом? Я ж там считаюсь мужем и отцом!.. Там у меня детей осталась куча… Так чем же я их делал?.. Огурцом?

Насреддин

Ну, милый, на тебя не угодишь! Я за тебя тружусь, а ты гундишь!.. Я чувствую, о мудрый, ты на плаху Эмирскую стремишься?.. Так иди ж!..

Гуссейн Гуслия рыдает, плечи его сотрясаются. Насреддин смягчается.

Насреддин

Что ж, остается третий вариант. Теперь расчет один – на мой талант! А также на шикарную одежду… Давай сюда, о модник, свой халат! Давай сюда халат свой и чалму! Чувяки?.. Нет, чувяки не возьму! Такие ж есть – я слышал! – у Эмира, А раздражать Эмира ни к чему.

(разглядывает чувяки)

Взгляни-ка: жемчуг, золото, парча… Эмир меня удавит сгоряча! Любой богач всегда приходит в ярость, Когда богаче видит богача…

Насреддин наряжается в богатые одежды мудреца, а тот опасливо примеряет халат Насреддина.

Гуссейн Гуслия

(кивая за дувал)

А мой верблюд?

Насреддин

(беспечно)

Дворец невдалеке. Я доберусь туда на ишаке. Я б дома даже голову оставил — К Эмиру лучше ехать налегке!..

Гуссейн Гуслия

(жалобно)

А как же я?!

Насреддин

Присядь-ка в уголке. Да мух пересчитай на потолке Иль сам с собой – неглупым человеком — Посплетничай часок накоротке.

Гуссейн Гуслия

Я в Бухаре не знаю никого И на тебя надеюсь одного… Ужели твоего коварства суслик Нагадит в плов доверья моего?..

Насреддин

На улицу не лезь, имей в виду, Не то опять нарвёшься на беду!.. Имей благоразумье и терпенье! И жди меня. Ты внял, о мудрый?..

Гуссейн Гуслия

(покорно)

Жду!..

Эпизод десятый

Зал торжественных приемов в эмирском дворце. Эмир привычно скучает на своем троне. Сквозь цепь стражников прорывается Насреддин в одежде Гуссейна Гуслии и, подскочив к трону, бухется перед Эмиром на колени.

Насреддин

(задыхаясь от волнения, вполне, впрочем, искренне)

Вы с женщиною были ль ночью этой? Ответьте, о сравнимый лишь с Луной!

Эмир

Какой же нахалюга ты отпетый, Что запросто чирикаешь со мной! Кто ты такой?.. И что тебе здесь надо?.. Здесь задаю вопросы только я!

Насреддин

(представляется)

Мудрец и прорицатель из Багдада — Гуссейн, как говорится, Гуслия!..

Эмир

(смягчившись)

Наслышан о твоей я громкой славе!.. Но дерзким любопытством не греши: Хорёк твоей бестактности не вправе Обнюхивать чувяк моей души.

Насреддин

(нетерпеливо)

Так всё ж – была ли женщина, ответьте!..

Эмир

(выходя из себя)

Твоё какое дело?.. Отвяжись!..

Насреддин

(с жаром)

Мне это знать важней всего на свете, От этого зависит ваша жизнь!..

Эмир

(насмешливо)

Ну что ж, Багдадский Умник, докажи мне, Открой мне, бескультурному, глаза — Какой ущерб моей наносят жизни Гюзель, Будур иль, скажем, Фирюза?

Насреддин

На вашу гениальность уповая, Я всё вам объясню – ответ-то прост: Угроза, мой эмир, как таковая Исходит не от женщин, а от звёзд! За небом наблюдая прошлой ночью, Я вдруг увидел: звёзды так сошлись, Что прочитал по звёздам я воочью, Что женщина… погубит вашу жизнь!

Эмир

(плаксиво)

Не нравятся мне что-то эти речи!.. Мне от любви отказываться жаль… Как раз сегодня я мечтал о встрече С молоденькой красавицей Гюльджан.

Насреддин

(рассудительно)

Я вам в желаньях ваших не перечу, Но коль вы продолжать хотите жить, То вам, благоуханный, вашу встречу Придется на недельку отложить!.. Сегодняшнего вашего девиза Суть такова: все женщины – враги! Гюльджан же – о! – опасная девица, Аллах вас от неё убереги!..

Эмир

Мне вытерпеть такое нету мочи! Ведь я здоровый, сильный, молодой!.. Выходит, все мои шальные ночи Накрылись – как в пословице – звездой?!

Насреддин

А вы себе на время дайте роздых!.. Пусть будет даже очень невтерпеж, Дождитесь, мой Эмир, покамест в звёздах Желанный вам не сложится чертеж.

Слышны стоны, охи, проклятия – и небольшой отряд стражников во главе с Начальником стражи вволакивает в зал полуживого мудреца Гуссейна Гуслию.

Теперь он в ещё худшем состоянии, чем был, когда мы расставались с ним в чайхане. Борода его всклокочена, глаза вот-вот выскочат из орбит, а на и без того дырявом халате Насреддина зияют огромные прорехи.

Начальник стражи

(с гордостью)

Был день не зря сегодня отработан: Хорёк попал в силок, мой господин!

Эмир

(нетерпеливо)

Давай-ка без метафор! Где он?

Начальник стражи

(выталкивая Мудреца вперед)

Вот он!..

Эмир

И кто он, этот дервиш?

Начальник стражи

Насреддин!..

Эмир

(он приятно удивлен)

Как удалось поймать вам Насреддина?.. Большой подарок сделали вы мне!

Начальник стражи

Вся стража Бухары за ним следила. Нашли в одной паршивой чайхане.

Насреддин важным шагом подходит к Мудрецу и бесцеремонно оглядывает его с ног до головы.

Насреддин

Вы все сошлись во мнении едином, Что вами арестован Насреддин… Но я не раз встречался с Насреддином И должен вас расстроить: он блондин!..

Эмир

(мгновенно сменив милость на гнев)

За что ж казна вам денежки платила, А вы их нагло смели получать, Тогда как вы брюнета от блондина Ещё не научились отличать!

Начальник стражи

(зло поглядывая на Насреддина)

Искали мы в подвалах и на крышах, Всё обыскали в каждом мы дворе… Брюнетов – тьма. Нашлось с десяток рыжих, А вот блондинов нету в Бухаре!

Эмир

(ядовито)

Тогда проблему вы решили просто: Нашли того, кто светел от седин, Постановив про этого прохвоста, Что в детстве он, возможно, был блондин!

Насреддин

(возмущенно подхватывая)

Какого-то нашли авантюриста, Глубокого к тому же старика!.. Ведь этой развалюхе лет под триста, А Насреддину нет и сорока!

Мудрец

(падая перед Эмиром на колени)

О да, луноподобный, так и было: Сижу я тихо-мирно в чайхане, Подходят здоровенных три дебила И руки вдруг заламывают мне! И говорят, мол, ты отныне будешь Везде и всюду зваться Насреддин!.. А если это имечко забудешь — Так мы тебе плетьми наподдадим! Я говорю: кому же это надо, Чтоб стал я Насреддином, если я Мудрец и прорицатель из Багдада И звать меня Гуссейном Гуслия?..

Эмир (переводя обеспокоенный взгляд на Насреддина)

А ну-ка растолкуйте мне скорее, Что это за конфуз в конце концов, Что зрю одновременно в Бухаре я Аж двух одноименных мудрецов?!

Насреддин

(Эмиру, тихо)

Как на меня вы не смотрели косо б, Но знайте: прорицатель – это я!.. Как отличить, я знаю верный способ, Прохвоста от Гуссейна Гуслия!..

(мудрецу)

Готов ли ты – скажи определенно! — Все звёзды в небесах пересчитать?..

Мудрец

(спокойно)

А что считать?.. Их триста миллионов Шестьсот пятнадцать тысяч двести пять!

Насреддин

(неприятно поражен)

Довольно точно. Знаешь, очень странно, Но вовсе не такой уж ты дебил, Как выглядишь. Но вот звезду Гассана — Новейшую! – ты сосчитать забыл!..

Мудрец

(сконфуженно)

Признаться, я не слыхивал про эту Звезду… Придется глянуть в чертежи!..

(спохватившись)

Да этакой звезды в природе нету!..

Насреддин

(твердо)

Есть!

Мудрец

Нет!

Насреддин

Есть!

Мудрец

Нет!

Насреддин

Есть!

Мудрец

Нет!

Насреддин

А докажи!..

Мудрец замолкает, не зная, что ответить. Эмир наблюдает за ним с явным недоброжелательством.

Эмир

Мудре-е-ец!.. Да в Бухаре таких до чёрта!.. Дурацким выражением лица Он, может, и похож на звездочёта, Но вовсе не похож на мудреца!

Насреддин

(Мудрецу, наступательно)

Так ты тот самый гений из Багдада, Чье имя облетело все края, Чей след поцеловать – и то награда Для нас, обычных смертных?..

Мудрец

(гордо)

Это я!..

Насреддин

(круто меняя тон)

Ты жалкий самозванец и невежда! Назвав себя Гуссейном Гуслия, Ты станешь уверять, что и одежда, Которая на мне…

Мудрец

(перебивает)

Она – моя!

Насреддин

Из наглецов ты самый наглый в мире!.. Но главный свой секрет не утаи: Скажи, чувяки, те, что на Эмире, — Они ведь тоже, видимо…

Мудрец

(запальчиво)

Мои!..

Эмир

(разводит руками)

Ну, это уж вершина неприличья!

Насреддин

(буднично)

Не стоит продолжать. Диагноз прост: Чудовищная мания величья. Маниакальный бред на почве звёзд.

Эмир

(зевнув)

Число улик растет неудержимо! Опасный оказался старикан!..

(стражникам)

Поскольку это явный враг режима, Швырнуть его немедленно в зиндан!

Мудрец

(плача)

За что?! Из-за интриги чьей-то грязной Мне суждена пожизненно тюрьма?! Вы тронулись умом, солнцеобразный! Луноподобный, вы сошли с ума!

Насреддин

(Эмиру, тихо)

Я ненависти к деду не питаю, Но, кажется, темнит чего-то он… Позвольте-ка его я попытаю — А вдруг да иудейский он шпион?!

Эмир

(с милостивой улыбкой)

Талантов у тебя и впрямь в избытке! Таких умельцев прежде я не знал! Так ты у нас ещё и мастер пытки?

Насреддин

(скромно)

Я дилетант. Непрофессионал.

(лирически)

Бывает, попытаешь на досуге Такого же… как этот вот… козла, Но так, без вдохновения, от скуки, Не чувствуя к пытаемому зла… Ведь какова судьба у звездочёта? Вся жизнь у неба звёздного в плену! Сидишь вот так один – и безотчетно — Нет-нет да и завоешь на луну! Считаешь эти звёздочки, считаешь И весь переполняешься тоской… Но лишь кого-то малость попытаешь — И все недомоганья как рукой!..

Эпизод одиннадцатый

Помещение, предназначенное для пыток. На стенах развешаны всевозможные, устрашающие своим видом пыточные инструменты. В углу на корточках сидит печальный мудрец Гуссейн Гуслия в обречённой позе и с потухшими глазами.

В скважине поворачивается ключ, и входит Насреддин. При появлении Насреддина узник вскакивает, взгляд его оживляется.

Насреддин

(останавливая Мудреца)

Не делай, о наивный, и попытки Из этой славной комнатки удрать! К тебе я применять не буду пытки, Но ты обязан всё-таки орать!.. Когда тебя, дружок, начну пытать я, Ты высунься в окошко и ори!

Мудрец

А что орать?

Насреддин

(нетерпеливо)

Ругательства, проклятья, Да что угодно, чёрт тебя дери! Как будто бы железный прут я в брюхо Тебе воткнул!..

На лице Мудреца появляется выражение подлинного страдания.

Что, больно?.. Так ори, Чтоб стукачи окрест лишились слуха, Чтоб лопнули в округе фонари!..

Мудрец пытается закричать, но производит лишь жалкий блеющий звук и сконфуженно умолкает.

Насреддин

(укоризненно)

Ты мне сейчас напоминаешь кошку, Которую журавль клюнул в нос. Пытать тебя я буду понарошку, Но голосить-то следует всерьёз!.. Меняй приемы, маски, мизансцены, Побольше гнева, боли и слезы! Попробуй вой рожающей гиены! Попробуй вопль недоенной козы! Попробуй подражать степному зверю! Тревожь свою фантазию, тревожь!..

Мудрец производит ещё один невразумительный звук и исподлобья смотрит на своего мучителя.

Ну, что тебе сказать, дружок?.. Не верю!.. Весьма неубедительно орёшь! Возможно, для ценителей вокала Твой голос изумительно хорош… Но в крике оскопленного шакала Не чувствуется правды ни на грош! Не любишь, ох, не ценишь ты работы! Ох, на себя накличешь ты беду!

Мудрец

(жалобно)

Никак я не найду заветной ноты, И верного я тона не найду!..

Насреддин

(жёстко)

Палач тебя научит верной ноте! Все ноты и октавы знает он! Загонит пару игл тебе под ногти, И ты в момент отыщешь верный тон!.. Ты вот на чём вниманье заостри-ка: В тебе к тиранам ненависть слаба! Есть просто крик. А где же пафос крика? Где яркие и гневные слова?..

Мудрец

(смущённо)

Хоть много слов в мозгу моём хранится, Но всё ж словарный жалок мой улов. Я не привык судиться и браниться И потому не знаю крепких слов!..

Насреддин

(изумлённо)

Да что ты?.. Ни единого словечка?.. Я поделюсь одним-другим словцом! (наклоняется к Мудрецу) Давай-ка ухо, кроткая овечка! Но не красней ушами и лицом!..

Насреддин что-то шепчет Мудрецу на ухо, и по выражению лица последнего видно, что услышанное повергает его в ужас. Зато Насреддин вполне доволен произведенным эффектом.

Насреддин

(наставительно)

Ну да, ведь ты ж вдыхал особый воздух! Ты не привык барахтаться во зле!.. Ты жизнь провел на выдуманных звёздах, А жить-то надо было на Земле!.. Представь: тебе зажали пальцы дверью… Ну, что ты сморщил рожу-то?.. Кричи!

Мудрец

(что есть силы)

Мерзавцы!.. Гады!.. Сволочи!..

Насреддин

Не верю!.. Ты пропустил словечко «Палачи!».

Мудрец

(капризничая)

Трагедия случится, что ль, какая, Коль я одно словечко… пропустю?

Насреддин

Пропустишь, глупой лени потакая,

А главный социальный смысл – тю-тю!..

Ты так кричи, чтоб сердце защемило,

Мне искренний твой гнев необходим!

Мудрец

(неожиданно)

А можно я скажу: долой Эмира?..

Насреддин

(опешив)

Пока не стоит. С этим погодим. Придерживайся в жизни середины. Жизнь коротка, а зла запас велик. За правду пусть воюют насреддины, А твой удел – художественный крик!.. Ну что же, мы довольно помолчали, Пора и голос всё-таки подать!..

Мудрец

(истошно)

Гадьё!.. Волки позорные!.. Сучары! Зарежу – век свободы не видать!..

Насреддин

(он ошеломлен)

Откуда вдруг из нашего народа, Что солнцем и поэзией богат, Попёрла эта тёмная природа, Которая зовется – русский мат?.. Каких чудес не встретишь в этом мире!..

(мудрецу)

Скажи мне – да простит меня Аллах! — Ты не был… в этой… как её… в Сибири?.. Не сиживал ли… в этих… в кандалах?

Мудрец

(с достоинством)

Родился в предостойнейшей семье я И рос послушным мальчиком. Как все. И, склонность к философии имея, С отличием окончил медресе!..

Насреддин

(пытаясь быть рассудительным)

Твой крик хорош. И гнева в нём в избытке. Язык же твой для публики негож!..

Мудрец

(кричит)

Какой язык – когда такие пытки?! Под пыткой не такое запоёшь!

(высовывается в окошко)

Вперед, сыны Отечества!.. На приступ!.. Вперед!.. Алён занфан де ля патри!..

Насреддин

(хватается за сердце)

Послушай, у меня сердечный приступ… Прошу тебя… не надо… не ори!..

Часть вторая (эпизоды 12–20)

Эпизод двенадцатый

Вечер в дворцовом саду. В окружении экзотических деревьев и диковинных птиц Эмир и Насреддин коротают время за игрой в кости.

Эмир

Боюсь, мудрец, на женщин твой запрет Потенции моей наносит вред. Способности мои на эту тему, Я чувствую, вот-вот сойдут на нет…

Насреддин

Ах, стоит ли об этом причитать! Вам всё ещё удастся наверстать!

Эмир

(рассудительно)

Но меч, когда он не в употреблении, Печною кочергой рискует стать!..

Насреддин

(наставительно)

Поскольку под святой звездой Абу Всевышний вашу поместил судьбу, Впрягите ишака долготерпенья В своих страстей безумную арбу!

Эмир

(свирепея)

Три дня уж я – глумливый ты прохвост! — Смиренно жду благословенья звёзд… Но тигр страсти в клетке воздержанья Отсиживать устал свой гордый хвост.

Насреддин

(поднимая глаза к небу)

Светила нынче выстроились в ряд, Они так выразительно горят. Неужто, о собой затмивший солнце, Они вам ни о чём не говорят?..

Эмир

(важно надувая щеки)

Светила услаждать лишь могут взор, Но с ними невозможен разговор…

Насреддин

Они вам говорят, о луноликий, Что каждый ваш министр – отпетый вор!

Эмир

(насмешливо)

Чтоб осознать сей мысли глубину, Не надо пялить зенки на луну. Достаточно хотя бы раз в неделю Заглядывать в эмирскую казну.

Насреддин

Как низко пал наш просвещенный мир! И как вы это терпите, Эмир?.. Не верю, чтоб такой миропорядок Был вашему святому сердцу мил.

Эмир

(со вздохом)

Что делать?! Мир стоит на воровстве! Воруют в Самарканде и в Хиве, В Ширазе, в Тегеране и в Стамбуле, И даже – страшно вымолвить – в Москве!.. Иной наворовался вроде всласть — Уж некуда украденное класть!.. Уж обожрался. Уж глотать не может, А сам всё наготове держит пасть… Конечно, мне известно с давних пор, Что каждый мой министр – стократный вор, Но было бы ошибкой думать, будто Ворует лишь один эмирский двор. Народу – чтоб не вздумал бунтовать! — Мы тоже разрешили воровать. Пусть лучше сам ворует потихоньку, Чем с воровскою властью враждовать!.. Но – неизобретателен народ: Один в чужой залезет огород, Другой обчистит пьяного, а третий На улице подкову подберёт.

Насреддин

Но если образ жизни здесь таков, Откуда же так много бедняков?.. Боюсь, для благоденствия народа У вас нехватка пьяных и подков.

Эмир

(злобно)

Кто беден, тот себя и виновать!.. Выходит, не умеешь воровать!.. И так уж дали полную свободу, Так что ж – ещё пособья выдавать?..

(не без гордости)

Рост воровства у нас неудержим, И мы кривою роста дорожим: Раз все воруют, значит, все при деле! На этом-то и держится режим!..

Насреддин

А не случалось вам ночной порой Притихшей прогуляться Бухарой, По образцу Гаруна-аль-Рашида Проверить населения настрой? Послушать у одних – других ворот, Что об Эмире думает народ?..

Эмир

Народ своё сужденье об Эмире Мне каждый день под окнами орёт!

Насреддин

И что же он орёт?

Эмир

Ругает власть, Да так, что хоть из дома не вылазь!..

(со вздохом)

Такая уж традиция в народе — Ему всегда кого-то надо клясть!..

(решительно смахивает со стола игральные кости.)

Что ж, время расставаться, как ни жаль!.. Пора мне навестить свою Гюльджан. Ни соком, ни шербетом, ни кумысом Не загасить души моей пожар!..

Насреддин

(испуганно)

А как же воля звёзд?!

Эмир

Увы и ах!.. Мне звёзды – не указчики в делах! Свидание с наложницей моею Мне может запретить один Аллах!..

Входит Начальник стражи, буквально волоча за собой умирающего от страха Дворцового лекаря.

Случилось что?..

Дворцовый лекарь

(заикаясь)

Г-гюльджан…

Насреддин

(быстро)

Она жива?!

Дворцовый лекарь

Ж-жива, но жизнь в ней теплится едва! Бледна… в поту… Дрожит, как в лихорадке… И говорит бессвязные слова!..

Насреддин

Я крайне этой вестью удручен. Но я, по счастью, здесь!..

Эмир

(удивленно)

А ты при чём?

Насреддин

(удивлен в свою очередь)

При чём тут я?! Да по всему Востоку Считаюсь самым лучшим я врачом!

Начальник стражи

(в сторону)

Ух, выскочка!..

(Эмиру)

Уж больно он горяч! Какой он врач?! Он попросту трепач!

Эмир

(Насреддину)

Немедленно займись её леченьем! Пока тобой не занялся палач!

Эпизод тринадцатый

Спальня Гюльджан в эмирском дворце. Самой Гюльджан не видно – она лежит в кровати, закрытой глухим пологом.

Появляются Эмир, Начальник стражи, Дворцовый лекарь и Насреддин. Эмир со свитой останавливается в отдалении.

Насреддин подходит к кровати больной.

Насреддин

(громко)

Гюльджан!..

(быстрым шепотом)

Молчи!.. Не задавай вопросов! Не вскрикивай, не ахай и не плачь!

(громко)

Ты спрашиваешь: кто я?.. Я философ, Мудрец и звездочёт, а также врач!.. Лечу прикосновением и взглядом И множество иных творю чудес!..

Гюльджан

Я счастлива, любовь моя, ты рядом!

Эмир

(успокаивающе)

Я здесь, моя любимая, я здесь!

Насреддин

Гюльджан!.. Стряхни с себя недуг унылый И жизнь к себе обратно позови!

Гюльджан

Я от любви к тебе сгораю, милый!

Эмир

(растроганно)

А я – так просто плавлюсь от любви!

Насреддин

Я тяжкий груз взвалил себе на плечи: Не вылечу тебя – так сам умру!

Гюльджан (испуганно)

Мне легче!.. Мне уже гораздо легче!.. Я непременно вылечусь к утру!

Насреддин

Я приложу талант свой и старанье, Чтоб из тебя изгнать твою болезнь!

Эмир

(обеспокоенно)

Но только… слышь?.. лечи на расстояньи! А сам за занавеску к ней не лезь!

Насреддин

(твердо)

Чтоб применить я смог свою науку, Чтоб выставить я смог диагноз свой, Мне надобно больной потрогать руку!

Эмир

(язвительно)

А ногу не желаешь, дорогой?.. А чем плоха, к примеру, ягодица! Или бедро?.. Иль, скажем, та же грудь?.. А если даже это не годится, То назови ещё чего-нибудь! Ах, медики! Вам только бы потрогать!.. Мне ближе метод старых докторов: Больной врачу показывает ноготь, Врач дунул-плюнул – и больной здоров! Замечу, напугать тебя рискуя, Что с вашим братом я бываю строг! Врачам частенько головы секу я…

Насреддин

За что?

Эмир

Как говорится: за дотрог!..

Начальник стражи

(Эмиру, тихо)

Не по душе мне умник из Багдада! Терпеть его ужимки нету сил!.. Сказать по правде, с первого же взгляда Я этого нахала раскусил! О, это скорпион с опасным жалом, И не настолько мудр он, как хитёр!.. Ей руку не потрогал, а пожал он… Пожал, помял, потискал и потёр! Чтоб тяжких подозрений сбросить бремя, Давайте срам пройдохе отсечём!

Эмир

Зачем?

Начальник стражи

(досадуя)

Ведь он работает в гареме И должен безопасным быть врачом!

Эмир

Кастрировать врача?.. Совет не лучший! Не все твои советы хороши!

(подумав)

Ну разве только так… на всякий случай… Для вящего спокойствия души?

Начальник стражи

(с жаром)

Он очевидный бабник! Просто явный!.. Идея появилась неспроста: У нас скончался евнух. Самый главный. Вакансия пока не занята!

Дворцовый лекарь

(кивая на Насреддина, одобрительно)

А доктор всё хлопочет у кровати! Так рьяно служит делу не любой!

Начальник стражи

(Насреддину)

Эй!.. Подойди к Эмиру, врачеватель! Он хочет побеседовать с тобой!

Насреддин нехотя отходит от кровати Гюльджан и приближается к Эмиру.

Ты знаешь, место евнуха свободно, Он умер, и, душой о нём скорбя, Пресветлый повелитель наш сегодня Назначил главным евнухом тебя!

Насреддин

Меня?..

Эмир

А что ты голову повесил? Тебе дают ответственнейший пост!

Начальник стражи

(не скрывая злорадства)

Конечно, ты чуток убавишь в весе, Зато ускоришь свой карьерный рост!

Эмир

Тут нету для тебя партнерш возможных, К чему ж тебе обуза между ног?

Начальник стражи

(с пафосом)

Клинок тогда клинок, когда он в ножнах, Без ножен он стручок, а не клинок! К тому же это лишние заботы В карьере, в личной жизни и в судьбе: Во-первых, отвлекает от работы, А во-вторых, мешает при ходьбе!

Насреддин

(потерянно)

Но при ходьбе ничто мне не мешает!

Эмир

(наставительно)

Послушай-ка, любезный Гуслия! Мешает или нет – здесь кто решает? Да, правильно. Решаю только я!

С грохотом обрушивается постельный полог, и перед присутствующими предстает разъярённая Гюльджан.

Гюльджан

Эмир! А ну оставь врача в покое!

Эмир

(ошарашенно)

Болезни, я гляжу, простыл и след!

Гюльджан

Оставь врача! Не то в мои покои Ты не войдешь в ближайшие сто лет! А если вы решили в злобном раже Кому-нибудь оттяпать естество, Есть лучше кандидат – Начальник стражи, И надо сделать евнухом его! В ту ночь, когда у отчего порога Он взял меня, мерзавец, под арест, — Поверите ль? – он всю меня потрогал, Не пропустив и самых тайных мест! Когда же приступил он к поцелую И губы к моему приблизил рту, То вы не представляете, какую В тот миг я испытала тошноту!

Эмир

(ошеломлённо)

Так ты моих наложниц щупать начал?! И – надо же! – такого подлеца Я по своей наивности назначил Охранником эмирского дворца! Ах, сколько чувств во мне ты вызвал гневных, Разбив мои надежды и мечты! Теперь я знаю, кто мой главный евнух — На эту роль годишься только ты!

Гюльджан

(брезгливо)

И эта-то блохастая собака Эмирский пожелала съесть пирог!

Эмир

(задумчиво)

Придется оскопить тебя, однако!

Начальник стражи

За что, мой повелитель?!

Эмир

За дотрог!

Начальник стражи

(плача)

Что станется со мною – знаем всё мы, Но вот жена… Она сойдет с ума!

Эмир

Не бойся за неё! Свои проблемы Она решит уж как-нибудь сама!

Начальник стражи

Едва ль она воспримет это кротко, Моя любвеобильная жена!

Эмир

(рассудительно)

Она же у тебя не идиотка И мыслить государственно должна! От нас ей будет выдана бумага, Мы объясним ей правила игры, Что муж её использован на благо Великой и цветущей Бухары! Снимай штаны!

Не дожидаясь, пока до Начальника стражи дойдет смысл эмирского приказа, Насреддин коротким рывком сдергивает с него штаны.

Начальник стражи

(окончательно деморализованный)

Нельзя ль поменьше прыти? Имейте совесть! Будьте же людьми!

(рыдает)

Уж лучше вы башку мне отрубите, Но только не орудие любви!

Насреддин и Дворцовый лекарь присаживаются на корточки, чтобы поближе рассмотреть предмет, из-за которого возникло столько разногласий. Дворцовый лекарь пользуется при этом здоровенной лупой.

Насреддин

(презрительно)

И это называет он орудьем!

Дворцовый лекарь

(поддерживает Насреддина)

И было бы рыдать из-за чего!

Начальник стражи

(сквозь слезы)

Но я…

Насреддин

(сурово)

С наукой спорить мы не будем!

(стражникам)

А ну в кастрационную его!

Эпизод четырнадцатый

Эмирские бани. Эмир и Насреддин, завернувшись в мокрые простыни, продолжают свои «философские» споры. На столике перед ними – фрукты и напитки.

Эмир

(явно тоскуя)

Гюльджан больна!

Насреддин

(скорбно)

Боюсь, что безнадёжно…

Эмир

(яростно)

И только ты один тому виной! Ты сделал так, что стало невозможно Ей видеться с возлюбленным!

(скромно уточняет)

Со мной!..

(слезливо)

Она в постели чахнет сиротливо, Не видя рядом милого лица. Так роза увядает без полива! Так без барана куксится овца!

Насреддин

(выхватывая из-под простыни записную книжку)

Сравнение, достойное Хафиза! Особенно второе. Про овцу!

Эмир

(укоризненно)

Какой ты льстец, однако, и подлиза! Серьёзным людям это не к лицу.

Насреддин

Хоть лесть вполне в традициях Востока, Я против правды вовсе не грешу: Вы скажете – я плачу от восторга, Вы рот открыли – я уже пишу! Ух, наберусь когда-нибудь отваги И предоставлю вам – настанет час! — Вот этакую кипищу бумаги — Цитатник из великих ваших фраз!

(с жаром)

Ну объясните мне Аллаха ради, Как только удается это вам: Как слово ни пророните – Саади! Второе слово скажете – Хайям!

Эмир

(даже он конфузится от такой беззастенчивой лести)

Не ведаю, как это происходит! И вправду: дело тонкое – Восток! Сидишь вот так, сидишь – и вдруг находит Случайный вдохновения поток…

(спохватившись, строго)

Но я хочу вернуться к прежней теме. Любезный, сколь бы ты не возражал, Сегодня же я появлюсь в гареме И обниму любимую Гюльджан!

Насреддин

(устало)

Пресветлый, неужели вам не ясно, Что рисковать не следует сейчас?! Её болезнь заразна, что опасно, О солнце справедливости, для вас!

Появляется Начальник стражи. Внешне он выглядит суровым и подтянутым, как и прежде, но вот голос… Короче, мужественный воин произносит слова… нежным фальцетом.

Начальник стражи

(с ненавистью сверкнув взглядом на Насреддина – Эмиру)

О, конкурент Луны! Я к вам с докладом! По холодку, сегодня поутру Я вместе с моим доблестным отрядом Подробно всю обшарил Бухару. Кто беден, кто богат, мне всё едино, Я заглянул буквально в каждый двор, Следов же негодяя Насреддина — Увы! – не обнаружил до сих пор!

Насреддин

(с изумлением)

Не он ли тот счастливчик чрезвычайный, Кому врачи морковку отсекли? Я вижу, он по-прежнему начальник! А евнух кто ж?

Эмир

Другого змы нашли!

(со вздохом)

Мы отняли у парня ценный орган… Но жизни не бывает без утрат…

(горделиво)

Зато я бедолаге выдал орден!

Насреддин

(с интересом)

Какой же, мой Эмир?

Эмир

(смущённо)

«За личный вклад»! Конечно, между ног у парня голость, Но есть и обретения… Зато Редчайший у него открылся голос — Так в Бухаре не может петь никто! (Начальнику стражи) Поди сюда!.. И спой нам поскорей-ка! Яви нам свой талант со всех сторон!

Начальник стражи

(с ненавистью глядя на Насреддина)

Не буду!

Насреддин

(ласково)

И не надо, канарейка! Я извращенец. Я люблю ворон!

(интимно)

На кой шайтан сдалась тебе охрана? Ты мог бы мир вокалом удивить! С таким обворожительным сопрано Ты стал бы в мире лучшей… из певиц.

Начальник стражи

(злобно)

За то, что ты, подлец, со мною сделал, — Дай срок! – тебе я крепко отомщу! За шиворот тебя, проклятый демон, На городскую плаху притащу!

Насреддин

(Эмиру, снисходительно)

Подумаешь, оттяпали пиписку! С мизинец, может быть, величиной! А писку-то от этого, а писку — Как в птичьем заповеднике весной!

Начальник стражи

(Эмиру, с отчаянием)

Бывают же такие недоумки! И как выносит этаких земля!

(Насреддину, с угрозой)

Вот мы сойдемся в узком переулке…

Насреддин

(заканчивает)

…И я перекричу тебя, пискля!

Эпизод пятнадцатый

Дворец Эмира. Комната отдыха солдат эмирской охраны. Стражники лениво перебрасываются в кости. Ставки низкие, игра идёт без азарта. Стоя чуть в стороне, за игрой наблюдает Насреддин.

Насреддин

(не выдерживает)

Боюсь, с такой копеечной игрою Не станет ни один из вас богат! Спешу вам сообщить: над Бухарою Сегодня будет крупный звездопад.

Голоса

– И что с того? – Подумаешь, забава!

Насреддин

Да звездопад-то будет непростой: Упав на землю, звёздочка любая Мгновенно превратится в золотой! Готов на отсеченье дать вам палец, Что есть такие люди в Бухаре, Что сколотили мощный капиталец, Лишь собирая звёзды во дворе. Добавлю в завершенье всей тирады И в будущем прошу иметь в виду! — Что самые густые звездопады В дворцовом наблюдаются саду.

В продолжение всего монолога за Насреддином с ненавистью наблюдает неизвестно когда появившийся Начальник стражи.

Начальник стражи

(ядовито)

Словам, что здесь сегодня произнес ты, Поверить могут только дураки! Скорей тобой обещанные звёзды В овечьи превратятся кизяки.

Насреддин

(с завистью)

Ну, острослов! Ну, комик! Ну, задира! Я сам большим сатириком слыву, Но у тебя куда острей сатира… Не в бровь, а в глаз! Я не переживу!

Начальник стражи

(чувствуя подвох)

Одно из двух: иль жулик ты отпетый, Иль у вранья чужого сам в плену!

(важно)

Звезда никак не может стать монетой!

Насреддин

(простодушно)

Но почему, дружок?!

Начальник стражи

По кочану!

Насреддин

(восхищённо)

И снова в цель! Пора мне мыть сортиры. Я бездарь, неумеха, дилетант! Ты у какого гения сатиры Оттачивал разящий свой талант?

Начальник стражи

(с угрозой)

Пошел отсюда вон, насмешник сраный! С тобой мне пререкаться не с руки! Шути хоть с кем, но не шути с охраной, С охраной шутят только ишаки!

Насреддин

Послушай!.. Можем спорить мы друг с другом До хрипоты. Не свалимся пока. В свой адрес я приму любую ругань, Но я прошу… Не трогай ишака!

Эпизод шестнадцатый

Площадь перед эмирским дворцом. Ночь. Двое стражников, стоящих у дворцовых ворот, напряженно всматриваются в темноту. Наконец раздается легкий звон, и оба бросаются на звук упавшей на землю монетки.

1-й стражник

Уж час стоим, а только три монетки!

2-й стражник

Да, здесь довольно редкий звездопад!

1-й стражник

Скорей пойдем туда, где он не редкий, Точнее говоря, в дворцовый сад! Мы роемся в пыли проклятой этой, Тогда как наши ловкие дружки Весёлой полновесною монетой Давно свои наполнили мешки! Пойдем?

2-й стражник

Пойдем!

(спохватившись)

Какие ж мы бараны! Затмил нам разум золотой телец. Как можем мы оставить без охраны Заботам нашим вверенный дворец?

1-й стражник

Я что-то не припомню доброхота, — А я тут десять лет стою с копьем! — Который ночью бился бы в ворота, Стремясь попасть к Эмиру на прием!

(горячо)

Не истязай себя сомненьем глупым! Ведь сам начальник наш – имей в виду! — Сейчас усердно ползает по клумбам, Ища с небес упавшую звезду. Начальник!.. Сам!.. И весь отряд в придачу!

(выходит из терпения)

А впрочем, поступай, как знаешь, друг! Но я такую редкую удачу — Убей меня! – не выпущу из рук!

С этими словами 1-й стражник уходит внутрь дворца. Помявшись в нерешительности, 2-й стражник отправляется за ним. Из ворот появляется группа беглецов: Мудрец, Гюльджан и Насреддин.

Насреддин

(с облегчением)

Хвала Аллаху!.. Стражи больше нету!.. А я уж было чуточку струхнул, Смекнув, что дело близится к рассвету, А парни не снимают караул. Я выпотрошил все мои карманы И вижу: золотых в запасе нет, А эти всё стоят и ждут, болваны, Когда же хлынет ливень из монет.

Мудрец

(простодушно)

Но почему должно им падать с неба? Каких они с небес подарков ждут?

Насреддин

Да ждут всего!.. Кумыса, мяса, хлеба…

Мудрец

Но можно это всё добыть и тут!

Насреддин

(изумленно)

Ведь ты мудрец… Ученое сословье… А рассуждаешь, право, как дурак! Взгляни вокруг! Восток… Средневековье… Невежество… Безграмотность… И мрак! Зачем трудиться?.. Грызть гранит науки?.. Зачем чего-то сеять или жать? Достаточно пустующие руки Вот так зазывным ковшиком держать! Народ устал от голода и жажды, Но всё-таки работать не идёт. Он свято верит, что с небес однажды Ему в ладони что-то упадёт.

Мудрец

(с уважением)

Ты знаешь свой народ…

Насреддин

В такого рода Делах любое знанье – капитал! Не знай я своего, дружок, народа, Я б на побег иллюзий не питал.

Эпизод семнадцатый

Двор чайханы. Раннее утро. Посетителей ещё нет. В центре двора мирно пощипывает травку ишак Насреддина. Калитка распахивается, и во двор вваливаются запыхавшиеся беглецы: Насреддин, Гюльджан и Мудрец. Насреддин бросается к ишаку.

Насреддин

Ты как, в порядке?

(треплет ишака по спине. Одобрительно)

Мышцы крепче стали!.. И вообще глядишься молодцом!

(садится на корточки перед мордой ишака)

А вот глаза грустят… Глаза устали… И исхудал… Особенно лицом!

(кричит)

Али! Налей нам всем по миске супа!

Из дома выходит мальчишка-поварёнок.

Поварёнок

(печально)

Он арестован, бедный наш Али! Ещё Нияза взяли… И Юсупа… И всех троих куда-то увели!

Насреддин

(опешив)

Час от часу не легче!.. А причина, Что выделили этих изо всех?

Поварёнок

Все трое укрывали Насреддина, А это для бухарца – смертный грех!

Насреддин

(закрывает лицо руками)

Я виноват! И нет мне оправданья! В какой ни появляюсь я стране, Я приношу лишь горе и страданья Всем тем, кто прикасается ко мне.

Гюльджан

(обнимая Насреддина)

Ты всем приносишь вред. И очень часто. Но, кроме постоянного вреда, Ты кой-кому даешь и крохи счастья… Совсем нечасто, правда. Иногда.

Мудрец

(поддерживает Гюльджан)

Там, в пыточной, я был с тобою рядом И убедился: ты мужик незлой!

(вспомнив)

Но как тебя зовут?

Насреддин

(улыбаясь)

Зови Мурадом Или Ахмедом. Или Абдуллой.

(неожиданно)

Но если дружба светит впереди нам И станем кунаками ты и я, Зови меня Ходжою Насреддином!

Мудрец

(подхватывает)

А ты меня – Гусейном Гуслия!

Насреддин

Ну мне пора!

Гюльджан

(с тревогой)

Опять?

Насреддин

Опять!

Гюльджан

Куда ты?!

Насреддин

Мне надо быть в окрестностях дворца!

(укоризненно)

Ты, видимо, забыла, что солдаты Арестовали твоего отца…

Эпизод восемнадцатый

Площадь перед эмирским дворцом. В центре площади – плаха. На ней трое несчастных, в которых мы без труда узнаем гончара Нияза, чайханщика Али и кузнеца Юсупа. Чуть в стороне, опершись на топор, застыл Палач. Вокруг площади волнуется толпа горожан. Сам Великий эмир в окружении придворных восседает в эмирском кресле – он пожелал осенить своим личным присутствием казнь важнейших государственных преступников. Наконец Эмир поднимает руку, и толпа затихает.

Эмир

Бухарцы! Эти три простолюдина — Злодеи!.. Мы их казни предадим! Они друзьями были Насреддина, У них в домах скрывался Насреддин!

(одному из придворных)

Ступай на плаху, встань посередине И громко огласи их имена!

Насреддин

(из толпы)

Коль скоро речь зашла о Насреддине, Внесите в этот список и меня!

Насреддин выбирается из толпы и подходит к Эмиру.

Эмир

(с удивлением)

Привык к твоим причудам я, но ныне Понять тебя не в силах даже я! Что можешь ты сказать о Насреддине? Ответствуй, о мудрейший Гуслия!

Насреддин

В одной кофейне, в городе Багдаде, Мы с ним кальян курили с терьяком… Болтали чушь… Читали вслух Саади… Короче, я неплохо с ним знаком! Напрасно вы браните Насреддина, Добра он много сделал для людей! Чья сплетня вас во мненьи утвердила, Что Насреддин – разбойник и злодей?

Эмир

(в гневе)

Ты защищаешь этого нахала?! Смотри – не разругаться б нам навек!

Насреддин

(будто не замечая эмирского гнева)

Моя душа с ним рядом отдыхала — Такой он бесподобный человек!

Эмир

Опомнись! Монолог твой вдохновенный На честь твою, болван, бросает тень! А нынче с этой подлою гиеной Ты видишься?

Насреддин

(с наивным удивлением)

А как же?.. Каждый день!

(наклонившись к уху Эмира, интимно)

Шпионы хоть работали на совесть, Но всё ж не разузнали кой-чего! Скажу вам сногсшибательную новость: Есть главный укрыватель у него!

Эмир

(обалдев от сообщения)

Ждал этих слов, как в летний зной дождя, я! А то уж ты совсем погряз во лжи! Так назови скорее негодяя, А если можешь – то и покажи!

Насреддин

(скребет затылок)

Для этого мне знать необходимо, Что тех троих отпустят по домам, И главный укрыватель Насреддина Тогда своё лицо откроет вам!

Эмир

(ёрзая от нетерпения)

Согласен. Только знай, что этот главный Не проживет и нескольких секунд! Поскольку это враг режима явный, Ему башку немедля отсекут!

Насреддин

О, Бухара бы стала только краше, Да случай тут уж больно непростой! Боюсь, что пожеланье это ваше Хрустальной лишь останется мечтой.

Насреддин, пошуровав в недрах халата, достает осколок зеркала и подносит его к лицу Эмира… Пауза.

И где ж ухмылка ваша удалая? С чего вы изменились так в лице?

(придворным)

Не кушал ли с эмирского стола я? Не жил ли целый месяц во дворце? В дворцовой не валялся я кровати ль, В саду ль дворцовом птиц я не кормил?

(эмиру)

Так вы и есть мой главный укрыватель, О, солнце справедливости, Эмир!

Эмир

(выйдя из оцепенения)

Опять она мне крепко навредила, Доверчивость проклятая моя! Я не узнал мерзавца Насреддина Под маскою Гусейна Гуслия!

Насреддин

(успокаивающе)

Стыда не заливайтесь алой краской, Наивность и доверчивость кляня. Вы не могли узнать меня под маской — Вы ж никогда не видели меня!

Эмир

(угрожающе)

Но я с тобой разделаюсь сурово!

Насреддин

(благодушно)

Как отказать вам в лучшей из утех! Но, мой Эмир, сперва сдержите слово Насчет моих приятелей… Вон тех!

Эмир

О да!.. Я не сержусь на них нимало! Я избавляю их от топора! Они ведь пали жертвами обмана!

Насреддин

(с поклоном)

Эмир, вам рукоплещет Бухара! Светлейший, вы мудры, как Авиценна, И остроумны, как Омар Хайям, И – что приятно! – знаете вы цену Моим бесценным, в сущности, друзьям!

Эмир

(важно)

Молчи!.. Ты болтовнёю мне мешаешь Отдать приказ казнить тебя скорей, А значит, и возможности лишаешь Избавить Бухару от бунтарей!

Насреддин

Но бунтарей не сами вы плодите ль? Не вы ли населили ими мир? Да вы их – если вдуматься – родитель! Вы их производитель, мой Эмир! Когда указ вы новый издаете, Который только вам необходим, Вы тем указом почву создаете, Чтоб новый появился Насреддин! Который год наш длится поединок, И правым он и левым – всем не мил! Чем круче власть – тем больше насреддинов, Чем больше их – тем неспокойней мир!

Эмир

(с интересом)

А если власть захватят насреддины?

Насреддин

Счастливее не станет Бухара… Опять не будет в мире середины, А значит, и не будет в нём добра. Бунтарь, живя в боренье неустанном, Ругает и свергает всех царей, Но, ставши сам халифом иль султаном, Вострит топор на новых бунтарей! Такой уж мы народ. Нам всюду плохо. Нам жить невмоготу – и там, и тут… Но без колючек и чертополоха, Как видно, георгины не растут…

Эмир

(с издёвкой)

Вот ты над властолюбцами смеешься, Но на себя, лукавец, погляди — Ведь по тебе же видно, как ты рвешься Скорей попасть в народные вожди!

Насреддин

Куда с моим характером в вожди мне! Уж кто ишак – тому не стать конем. Плохого ж мненья вы о Насреддине, Превратного вы мнения о нём! К чему мне лезть в бухарские эмиры, На что мне это счастье и зачем?.. Латать не мною сделанные дыры В казне?.. И думать, чем кормить гарем?..

Эмир

Но чем же плохо в доме жить культурном, Иметь одежду, пищу и ночлег, И лучше ли – валандаться по тюрьмам И на эмирской плахе кончить век?

Насреддин

Сто странных счастий есть у человека. Боюсь, вы их не знаете, Эмир. Но лишь на этих странностях от века И держится сыпучий этот мир!.. Вот я стою у этого помоста, Как говорят, у смерти на краю, И вам понять, я думаю, непросто Улыбку беззаботную мою. Но счастлив я лишь тем – хвала Аллаху! — И тем горжусь, улыбки не тая, Что в миг, когда в крови свалюсь на плаху, По мне заплачет женщина моя! А вы, Эмир?.. Ваш голос много значит, У ваших ног склонилась Бухара… Но вы умрете – кто по вас заплачет? Гарем?.. Визири?.. Слуги?.. Повара?.. Печалиться никто не станет шибко, Когда и ваш верховный час пробьет… Любимая в бассейне вашем рыбка — И та по вас слезинки не прольет! Так сверим же, Эмир, две жизни эти: Чья веселей картинка бытия?.. И кто ж из нас счастливей был на свете — Вы, всё имущий, или нищий я?

В это время к уху Эмира наклоняется давно уже нервничающий Начальник стражи.

Начальник стражи

(тихо)

Я не пойму, чего мы выжидаем, Оттягивая казни сам процесс?.. Ведь мы же этим сильно возбуждаем К казнимому народный интерес.

Эмир

(так же тихо)

Ты объясни чего-нибудь народу…

Начальник стражи

Что объяснить?

Эмир

Любую ерунду!

Начальник стражи

А Насреддин?

Эмир

В мешок его – и в воду!.. Топите – на окраине. В пруду.

Начальник стражи бросается было исполнять приказ, но Эмир возвращает его обратно, поманив пальцем.

Нести его в мешке необходимо Дорогой, где не шастает народ. Пронюхают, что топим Насреддина, И дело примет скверный оборот!..

Эпизод девятнадцатый

Ночь в Бухаре. Окраина города. Дорога через старое кладбище. По дороге, отдуваясь и пыхтя, двое стражников тащат мешок с Насреддином. За ними важной командирской поступью следует Начальник стражи. Наконец притомившиеся стражники останавливаются и бросают мешок прямо на дорогу.

1-й стражник

(озираясь по сторонам)

Мы путь могли бы выбрать покороче! Погони нет – прогнозам вопреки!

2-й стражник

К тому же в Бухаре такие ночи — Таскай хоть с бриллиантами мешки!

1-й стражник

(Начальнику стражи)

Приказ Эмира нам предельно ясен, Но вот что нам не ясно, господин!

2-й стражник

(подхватывает)

А чем он так уж, собственно, опасен, Такой нестрашный с виду Насреддин?

Начальник стражи

Не страшен он ничем, но он причина всемирной смуты, этот Насреддин! Лишь истребив злодея Насреддина, Мы насреддинство в мире истребим!

1-й стражник

Злодея?.. Не похож он на злодея!

2-й стражник

Скорее так… Обычный прохиндей!

Начальник стражи

(соглашаясь)

Он сам – лишь клоп!.. Страшна его идея. Она – всего опасней для людей!.. Своим страстишкам низменным в угоду Удрать готовый в случае чего, Он всюду проповедует свободу…

1-й стражник

Свободу от чего?..

Начальник стражи

Да от всего!.. Свободу рассуждать бесцеремонно Об алчности начальства всех мастей, Свободу от морали и закона, От церкви, от традиций, от властей! В отдельных странах – кроме стран Востока! — Идея прижилась и проросла, И там вовсю цветут цветы порока И буйно колосятся злаки зла!

1-й стражник

(с удивлением)

Живя на столь солидном расстоянии От этих стран, как может Насреддин Оказывать какое-то влияние На жителей Парижа и Афин?!

2-й стражник

(подхватывает)

Выходит, если в Риме забастовка, И здесь за всё в ответе он один — Наш горемычный стрелочник с Востока, Несчастный забулдыга Насреддин?..

Начальник стражи

(назидательно)

Есть и свои в Европе насреддины, Они другие носят имена, Но бунтари всех стран в одном едины: Повсюду смуты сеют семена! Я приведу такой пример хотя бы…— Представлю – самого кидает в жар! — Как там, у них в Европе, ходят бабы?!

1-й стражник

(боясь поверить в страшную догадку)

Неужто без чадры?!

Начальник стражи

(неумолимо)

И без шальвар!..

(чванливо)

Чтоб дух изжить бесстыдства и разврата, Мы кой-кого казним, а там, глядишь, Заставим по законам шариата Жить и Москву, и Лондон, и Париж. Я говорю не спьяну и не сдуру!.. Культура – вот начало всех начал! Великую свою культур-мультуру Мы донесем до диких англичан!.. Дойдем до Скандинавии, до Польши… Да мало ли невежественных стран!..

1-й стражник

(опасливо)

Их слишком много!

Начальник стражи

(с угрозой)

Нас гораздо больше! Откажутся – спихнем их в океан!

1-й стражник

От ваших слов у нас затылки зябнут!

2-й стражник

О да, рассказ ваш жуток и жесток!

1-й стражник

(неожиданно простодушно)

А где же помещаться будет Запад, Коль будет на Земле сплошной Восток?

Начальник стражи

(снисходительно)

Что Запад?.. Скверный запах – да и только! Ведь он, по существу, давно уж сгнил!..

(с пафосом)

Мир ждет притока свежих сил с Востока, Здоровых и могущественных сил!.. Всему свой срок. Мы время не торопим. Наступит час – и грянем всей гурьбой!

(сбросив пафос, буднично)

Ну а покамест…

(кивает на мешок)

…этого утопим! Займемся скучной будничной борьбой.

Насреддин

(из мешка)

О горе мне, несчастному, о горе! Какой же я законченный дурак!

Начальник стражи

(насмешливо)

Что ты дурак – с тобой никто не спорит, Но стоит ли расстраиваться так?

Насреддин

Всё дело в том – признаюсь вам по чести, — Что год назад я здесь проездом был И клад зарыл в одном укромном месте, А вырыть в суматохе позабыл! В том сундуке лежат сокровищ груды, Да что там груды – целая гора! Рубины сплошь, сапфиры, изумруды, — Увидев их, ослепнет Бухара!

(жалостливо)

Осталось мне недолго жить на свете, Ещё чуть-чуть – и сгину без следа!.. Вам были бы полезней камни эти, Чем мне – на дне бухарского пруда…

Начальник стражи ещё не вник в смысл Насреддинова монолога, а сообразительные стражники уже бурно выражают своё ликование.

1-й стражник

Вот счастье!.. Вот подарочек небес-то! Аллах вознаграждает нас за труд!

2-й стражник (нетерпеливо)

Скорее укажи нам это место, За это мы тебя не бросим в пруд!..

Наконец и Начальник стражи приходит в себя и тут же берет в разговоре главенствующий тон.

Начальник стражи

(напыщенно)

Клянусь священным именем Эмира, Мы этот клад, любезный Насреддин, Поделим меж собою до сапфира, А самого тебя освободим!

Насреддин

(после паузы)

Где мы сейчас?

Начальник стражи

На кладбище Ахмада, Где вечный обретается покой…

Насреддин

(радостно)

Мы там, где надо!.. Мы вблизи от клада!.. Отсюда до него подать рукой!

1-й стражник

Вблизи, но где?.. Ты дай нам адрес точный!

2-й стражник

Не так уж много времени у нас!

Насреддин

В какой мы части кладбища?

Начальник стражи

В восточной.

Насреддин

А клад зарыл я в западной как раз!

Начальник стражи

(разочарованно)

Так далеко?

Насреддин

(виновато)

Удобней прятать было! Там редко появляется народ. Четвертая… Нет, пятая могила… Да, пятая могила от ворот!..

Стражники нерешительно переминаются и не трогаются с места.

1-й стражник

(кивая на мешок)

Нельзя его оставить без догляда, Уж лучше казнь его поторопить! И, прежде чем идти на поиск клада, Беднягу надо срочно утопить!

2-й стражник

А коль пустой окажется могила И клада не удастся нам найти?.. На всякий случай надо, чтобы было На ком за это душу отвести!

Начальник стражи

(стражникам, торжественно)

Скажите, о храбрейшие, могу ли Я положиться полностью на вас?

(стражники кивают)

Могли бы постоять вы в карауле У этого мешка?.. Хотя бы час?

1-й стражник

Конечно, господин Начальник стражи! Мы можем даже в случае чего Здесь простоять всю ночь!

2-й стражник

Мы можем даже И следующий день!.. И сверх того!..

Получив столь исчерпывающий ответ, Начальник стражи чуть ли не бегом устремляется по дороге и исчезает во мраке.

Насреддин

А этот паренек с могучим басом, Который вас поставил в караул…

Услыхав замечание о «могучем басе», солдаты прыскают, но тут же зажимают себе рты. Начальник стражи не мог уйти далеко.

Я сильно опасаюсь, как бы вас он, Вульгарно говоря, не обманул! Стеречь меня – глупейшая ошибка, Я лучше сам себя постерегу! И без мешка я бегаю не шибко, А уж в мешке… Куда я убегу?..

Стражники отходят от мешка на некоторое расстояние и тихонько совещаются между собой.

1-й стражник

(опасливо)

А если он начнет кричать: «На помощь!» И кто-нибудь придет в конце концов?

2-й стражник

(со смехом)

В такое место и в глухую полночь Придет лишь пара-тройка мертвецов!

Наконец стражники принимают решение и убегают вслед за Начальником стражи. Некоторое время на кладбище царит тишина. Потом слышится чье-то жалобное бормотание, и через секунду из мрака появляется ростовщик Джафар.

Джафар

Нет, я сейчас описаюсь со страху! Нет, я сейчас наделаю в штаны!

(успокаивается)

Но кладбищу конец, хвала Аллаху, Вон вроде и дома уже видны.

(воодушевленно)

Да, кладбищу конец!..

(натыкается на мешок)

Но что такое?! Боюсь, сейчас и мне придет конец! Мешок какой-то грубый под рукою…

(в ужасе)

И в том мешке, наверное, мертвец!

Насреддин

(из мешка, возмущенно)

Обескуражен выводом я этим! Вот дикости народной образец. Любой, кого на кладбище мы встретим, Выходит, обязательно мертвец?

Джафар

(обрадованно)

Так ты живой?!

Насреддин

(скромно)

Пока ещё не умер!

Джафар

Но раз уж мы с тобой накоротке, То объясни: зачем сидишь ты, умник, На кладбище, в завязанном мешке?

Насреддин

(словоохотливо)

История занятная такая, Что грех не рассказать её, дружок!.. Купил аж за четыреста таньга я У одного волшебника мешок. Я был хромым, горбатым, одноглазым, К тому ж имел с рожденья малый рост — И – с помощью мешка – решил я разом От всех своих избавиться уродств. В моём мешке мне следовало ночью На кладбище промыкать два часа И убедиться утречком воочию, Какие он свершает чудеса!.. Я испытал ужасные мученья, Каких не испытал ещё никто!.. Зато прошел я полный курс леченья И выздоровел полностью зато! Когда лица рукою я касаюсь, Я чувствую: не кожа, а атлас! Теперь я просто писаный красавец! И нет горба! И снова видит глаз!

Джафар

Что ж были за мучения, скажи мне! Ответь, меня за глупость не браня!

Насреддин

Когда я был в мешке, явились джинны И целый час дубасили меня! Удар в лицо пинком в живот сменялся, Но всё ж просить пощады я не стал!.. Меня лупили в пах, а я смеялся И временами даже хохотал!

Джафар

(осторожно)

А где они сейчас?..

Насреддин

Ушли на ужин. Вернутся и опять продолжат курс!..

Джафар

Но курс уже не нужен?

Насреддин

Да, не нужен! Но я уже привык. Вошел во вкус! Сказать ли, чем расстроен я жестоко И чем моя забита голова?.. Я вылечился много раньше срока — Всего за час. А заплатил за два!

Джафар

(стесняясь)

Сейчас темно, и я секрет свой выдам: При свете дня – я форменный урод, Своим невероятно гнусным видом Пугаю я на улицах народ! А ты здоров. Избавлен от пороков. И времени потратил только часть!.. Продай же мне, дружок, остаток срока, Продай мне неиспользованный час!.. Побыть в твоем мешке, скажу по чести, Возможность мне настолько дорога, Что я готов отдать не только двести, А двести и ещё… аж три таньга!

Насреддин

(нехотя)

Пожалуй, уступлю тебе местечко… Проверь и ты могущество мешка!

Джафар развязывает мешок, оттуда вылезает Насреддин. Лицо он прикрывает рукавом халата: как ни темно, но бережёного Бог бережёт.

(в сторону)

Поистине возмездия уздечка Блудливого отыщет ишака!

Джафар пытается влезть в мешок, Насреддин ему помогает.

Да лезь же ты?.. Ан нет, не тут-то было! С таким горбом в мешок тебе не влезть!

Джафар всё-таки забирается в мешок, и Насреддин завязывает его.

Горбатого исправит лишь могила!

(спохватившись, поясняет)

Пословица у нас такая есть!..

(назидательно)

И помни, брат!.. Когда вернутся джинны, Ты страх им свой показывать не смей! Они такою злобой одержимы, Что станут бить тебя ещё сильней! Подробнее о джиннах. Их три брата. Два младших – эти вроде ничего, А третий, старший, с голосом кастрата, Так тот шайтана злее самого! Захочется кричать от боли жуткой — Кричи. Но только весело кричи! Подначивай злодеев смехом, шуткой, А изредка задорно хохочи! А спросят: ты чего, мол, разорался? — Скажи: я не от боли, мол, кричу. Удар был слаб, я в нём не разобрался И снова испытать его хочу! А коль тебе ногой по пузу врежут, Да так, что в пузе станет горячо, — Ты не гневись, уйми зубовный скрежет И попроси: нельзя ли, мол, ещё?

Джафар

(из мешка, растроганно)

Спасибо, дорогой, тебе за помощь! На всю я жизнь запомню твой совет!

Насреддин

(поглаживая мешок, сочувственно)

Запомнишь… разумеется, запомнишь… Да жизни впереди, считай, что нет… Насреддин быстрыми шагами уходит в темноту.

И, как выясняется, вовремя, потому что через секунду, громко топая и тяжело дыша, из мрака появляются разъяренные Начальник стражи и его верные солдаты. Без всякого предупреждения они набрасываются на мешок и принимаются выколачивать из него пыль.

Джафар

(из мешка, подзадоривая)

Эй, слабаки!.. Не в форме вы чего-то! Едва начав – уж выбились из сил!.. А мне нужна добротная работа, Я за неё неплохо заплатил!

Начальник стражи

Ты крепко с этим кладом наказал нас, Но мы тебе должок вернем с лихвой!..

1-й стражник (пинает мешок)

Чтоб жизнь тебе хурмою не казалась!

2-й стражник (добавляет)

И чтобы не казалась жизнь халвой!

Эпизод двадцатый

Раннее утро. Берег пруда на окраине Бухары. Стражники, пыхтя и отдуваясь, тащат мешок с Джафаром. Следом шествует Начальник стражи. Джафар в мешке беспрерывно хохочет.

1-й стражник

Чего он, будто резаный, хохочет?

2-й стражник

Чего он веселится, баламут?!

Начальник стражи

Видать, привлечь к себе вниманье хочет. Кончайте с ним!.. Сюда уже идут!

Привлечённые хохотом Джафара, на берегу и впрямь начинают собираться люди.

Стражники сильно раскачивают хохочущий мешок и швыряют его на середину пруда. Хохот смолкает. Люди на берегу скорбно опускают головы.

Наблюдатель

(обращаясь к пруду)

Ты обличал жестокие режимы, Тиранов и диктаторов клеймил… И что в итоге?.. Все режимы живы, А ты лежишь, башкой зарывшись в ил… Десятка стран непостоянный житель, Ты так и не нашел своей страны, Законов и традиций разрушитель, И вечный возмутитель тишины! Конец твоей ничтожной клоунаде, Ты никого ни в чём не убедил!.. Зачем ты жил?.. Какой идеи ради?.. Покойся ж с миром, глупый Насреддин!..

Гюльджан

(гневно)

Не смей так говорить о Насреддине! На домыслы и сплетни слов не трать! Он жил, как подобает жить мужчине, И умер так, как должно умирать!..

(обращаясь к пруду)

Ты б мог ему ответить, мой любимый, Но твой язык сковал безмолвья гнет!

(плачет)

Я знаю, тихий плач мой голубиный Тебя обратно к жизни не вернет!

Парнишка из толпы

(кричит)

Сегодня по велению Эмира Был умерщвлен великий Насреддин!.. Эй, жители, не проходите мимо!.. Поплачьте на души его помин!

Парнишку хватает за руку неизвестно когда и откуда появившийся здесь Насреддин.

Насреддин

(тихо)

Эй, парень! Понапрасну не потей-ка! Воззвания твои – сплошная ложь!

Парнишка

(ошарашенно)

Но почему?!

Насреддин

(авторитетно)

Ты глуп, как тюбетейка, И потому не знаешь, что орёшь! Ты голосишь тут траурные песни Над горькой Насреддиновой судьбой, А Насреддин возьми да и воскресни!

Парнишка

(недоверчиво)

И где же он теперь?..

Насреддин

Перед тобой!..

Парнишка

Но он же умер!

Насреддин

(в ужасе)

Ты ополоумел!.. Не вздумай повторять такое впредь! Знай, Насреддин не умер! Он не умер! Он попросту не может умереть!..

(обращается ко всем)

На дно пруда ушел мешок с Джафаром! Я кое-что Джафару задолжал И долг вернул!..

(Юсупу)

Я клялся в том недаром, И слово, как вы видите, сдержал!..

(ко всем)

Меня от смерти спас счастливый случай… Забился я в укромный уголок…

(наблюдателю)

И о себе внимательно прослушал Весьма недружелюбный… некролог! Не возмутитель и не разрушитель Я в мире ничего и никого, Простых сердец негромкий утешитель — Вот образ мой. Не более того.

Во время всего монолога Насреддина толпа точно находилась в оцепенении.

Первой пришла в себя Гюльджан и разъярённой тигрицей кинулась к Насреддину.

Гюльджан

Ты видел скорбь мою по Насреддину И мог – в себе не чувствуя вины! — Всю эту сердце рвущую картину Спокойно наблюдать со стороны?! Ты зрил, как я от горя помешалась И на плече рыдала у отца, И мог сидеть в кустах!.. А, впрочем, жалость Не посещает чёрствые сердца! Ты юмором своим и интеллектом Влюбленную мне голову дурил!.. Но почему о склонности к эффектам Копеечным ты мне не говорил?!

Насреддин

(пытается шутить)

В твоих словах – ни правды, ни резона! Ты так кричишь – аж звон стоит в ушах!..

Гюльджан

(задохнувшись от возмущения)

Ах, звон!.. Так я ещё добавлю звона Тебе, самовлюблённый ты ишак!

С этими словами Гюльджан закатывает Насреддину очередную оплеуху, после чего тут же переходит к очередному раскаянию.

Опять я поступила некрасиво!

(гладит лицо Насреддина)

Разбитый нос… И вспухшая щека…

Насреддин

(с нежностью)

Лупи меня всю жизнь!.. Без перерыва!.. Но я прошу… не трогай ишака!

Конец

Свобода или смерть

…Толик шел бесконечными лестницами и коридорами, которым, казалось, никогда не будет конца. Точнее, его вели. Не под конвоем, разумеется, – сопровождающий был в штатском, – но все равно вели, и это повергало Толика в состояние тоскливой прострации.

Изнутри «грозная» контора выглядела довольно безобидно и вполне могла бы сойти за какое-нибудь министерство или главк, если бы не этот безмолвный сопровождающий с индифферентным лицом и не эти металлические сетки в лестничных пролетах…

* * *

…Доброжелательный следователь вот уже час водил отупевшего Толика по кругу одних и тех же вопросов, от которых свербило в желудке и раскалывалась голова…

– Скажите, а кому принадлежит идея выпустить самиздатовский журнал «За проволокой»?

– Вы обещали задавать такие вопросы, на которые я мог бы ответить односложно – «да» или «нет»!..

– Хорошо, я поставлю вопрос иначе. Инициатором этого издания был Евпатий Воронцов?

– Не знаю…

– Глупо. Вы не можете не знать. Вы же были одним из авторов журнала. Итак, Евпатий Воронцов?..

– Ну допустим…

– Такой ответ может иметь широкое толкование. Давайте конкретнее. Да или нет?..

– Ну да…

– Значит, Евпатий Воронцов. А кто еще входил в состав редколлегии?..

– Я же предупредил, развернутых показаний я давать не буду!..

– Вы ведь, кажется, отказник?.. Три года пытаетесь выехать за рубеж на постоянное место жительства?..

– Ну и что?..

– Ничего. Просто личное любопытство. Итак, вы не желаете назвать имена членов редколлегии?..

– Не желаю!..

– Тогда я сам назову. А вы только засвидетельствуете – ошибаюсь я или нет. Аглая Воронцова?..

– Н-нет…

– Подумайте как следует. Ложные показания могут обернуться против вас. Я же веду протокол. Итак, Аглая Воронцова?..

– Ну предположим…

– Ваши предположения меня не интересуют. Мне нужен исчерпывающий ответ. Принимала ли Аглая Воронцова участие в создании журнала?..

– Ну да…

– Игорь Федоренко?..

– Да.

– Лариса Федоренко?..

– Да…

Расплылось и исчезло лицо следователя… Обмякла и обесформилась комната… Стушевался заоконный пейзаж… Толик снова шел бесконечными коридорами в сопровождении анонимного паренька с незапоминающимся лицом. Он не слышал хлопанья дверей, треска пишущих машинок, не слышал даже стука собственных каблуков. Все шумы исчезли. В гулких коридорах метался только его собственный голос, искаженный до неузнаваемости, точно записанный на магнитофонную пленку и размноженный тысячью динамиков: «Да… Да… Да… Да… Да…»

Титр:

«СВОБОДА ИЛИ СМЕРТЬ»

…Толик влетел в квартиру встревоженный и расхристанный; воротник плаща заправлен внутрь, конец шарфа волочится по полу… Из кухни выглянули две пожилые соседки – Эмма Григорьевна и Зинаида Михайловна. Молодая соседка Нина, разговаривавшая в коридоре по телефону, вжалась в стену. Не обращая внимания на любопытствующих, Толик стремительно проскочил к себе в комнату…

Тетя Вера, конечно же, была дома. Толик знал, как она провела эти шесть мучительных часов в ожидании его возвращения – бесцельно слонялась из угла в угол и смолила одну папиросу за другой: в огромной пепельнице топорщилась целая гора окурков…

– Теть Вер!.. – Толик беспорядочно метался по комнате, по нескольку раз заглядывая в одни и те же места. – Где у нас чемодан?.. Ну этот здоровый, рыжий?.. Мне нужно срочно вывезти все мои бумаги!..

Чемодан обнаружился на гардеробе. Толик стащил его вниз, вывалил прямо на пол все его тряпичные внутренности и стал сгружать в чемодан рукописи и перепечатки, грудами валявшиеся на письменном столе.

– Толик! – не выдержала тетя Вера. – Может, все-таки расскажешь, что там было?.. Я же весь день на валокордине!.. С тобой беседовали?..

– Беседовали, беседовали… – Толик продолжал лихорадочно заполнять чемодан бумагами. – Некогда рассказывать!.. Каждую минуту могут приехать с обыском!..

– Что за чушь? – сейчас тетя Вера являла собой образец рассудительности и спокойствия. – Сначала вызывать на допрос, а потом устраивать обыск?.. Обычно бывает наоборот!..

– Ну откуда тебе знать, как обычно бывает?.. – Толик раздражался все больше – переполненный чемодан не желал застегиваться. – Как будто ты полжизни провела в подполье!.. Твоя девичья фамилия не Засулич?..

– Я руководствуюсь элементарной логикой! – с достоинством ответила тетя Вера. – Если бы они хотели застать тебя врасплох, они бы тебя никуда не вызывали…

Наконец чемодан защелкнулся. Толик пристально посмотрел на него и вдруг кинулся к окну. Двор был пуст. Только на площадке, покрытой жухлой травой, древний старичок выгуливал пуделя…

– Ч-черт! – хрипло выдохнул Толик. – А если за мной слежка?.. Они же сцапают меня у подъезда!.. Нет, это надо спрятать где-то в доме…

– На чердаке! – твердо сказала тетя Вера. – Там, говорят, сыро и грязно. И воняет дерьмом. Нужно быть очень большим романтиком своей профессии, чтобы проводить обыск на нашем чердаке!..

В дверь аккуратно постучали, в комнату заглянула Эмма Григорьевна.

– Толечка! – Эмма Григорьевна смотрела на Толика преданными глазами. – Иван Васильевич просится в туалет. Вы не могли бы его проводить?.. Коля сегодня в дневную, так что вы у нас единственный мужчина…

* * *

…За долгие годы, прожитые в этой коммуналке, Толик отлично усвоил, что означает «проводить Ивана Васильевича в туалет». Это значило – взвалить грузного старика на себя и переть его до самого унитаза – у мужа Эммы Григорьевны вот уже несколько лет были парализованы ноги…

– Держите меня за шею, Иван Васильевич!.. – Толик расстегнул на старике ремень, спустил с него брюки и наконец водрузил его на унитаз. – Так, главное дело мы сделали… Ну а нюансы – это уж вы сами…

Выполнив эту милосердную, но малоприятную процедуру, Толик прикрыл за Иваном Васильевичем дверь и повернулся к Эмме Григорьевне.

– Эмма Григорьевна!.. Пять минут Иван Васильевич поразвлекает себя сам, а я на это время отлучусь, если позволите…

– Толечка, но вы уж обязательно… – заныла Эмма Григорьевна. – Сама-то я его не дотащу… Так что уж, пожалуйста…

– Не волнуйтесь, Эмма Григорьевна! – успокоил ее Толик. – Одна нога там, другая – здесь. Поспею как раз к самому финалу!..

* * *

Поднять чемодан на чердак вручную оказалось не таким уж простым делом. Промучившись минут пять, обозленный и раскрасневшийся Толик вспомнил наконец о веревке. Все-таки тетя Вера дает иногда вполне здравые советы…

На чердаке было сыро и неуютно… Под ногами хлюпало. В затхлом мраке что-то ворочалось и сопело… Кошки?.. Откуда здесь кошки?.. Тогда, может быть, привидения?.. Толик вздохнул и принялся за работу.

Он уже успел поднять чемодан примерно до середины чердачной лесенки, когда внизу, на площадке, негромко щелкнул дверной замок. Чемодан грузно шлепнулся на пол, Толик мгновенно подобрал веревку.

На лестничной площадке целовались двое. В паузах мужчина, басовитый, как шмель, гудел что-то нежное на ухо своей подруге, та отвечала ему задыхающимся раскаленным шепотом. Из-за полупритворенной двери доносились музыка, хохот, громкие выкрики – шел апофеоз семейного праздника.

Толик сидел на чердаке и молча переживал. Ну спустились бы на этаж ниже, зачем им под самой дверью-то?.. Наконец то, чего он так опасался, случилось – двое целующихся заметили чемодан…

Через несколько секунд на лестничную площадку вывалилась вся вечеринка. Кто-то позвонил в дверь к соседям напротив. На площадке стало совсем темно. Чемодан валялся в центре толпы, беспомощный, как раненый кабан, не имеющий сил удрать от глумливых охотников. Разговоры шли в неприятном для Толика направлении…

– А что вы думаете?.. Очень может быть!.. В соседнем подъезде композитора обокрали. Причем среди бела дня!..

– Они сейчас шуруют в открытую!.. Под видом сантехников или электриков!..

– Нет, но зачем они приперли чемодан сюда, на верхний этаж?.. Приперли и бросили?!

– Может, их кто-нибудь спугнул?.. С чемоданом-то удирать несподручно!.. Или хотели спрятать на чердаке?..

Два десятка любопытных физиономий обратились к черному квадрату чердачного люка. Толик беззвучно прянул в темноту. Теперь он не видел говорящих, а только слышал их голоса, но это никак не прибавляло ему спокойствия…

– А может, они на чердаке спрятались?.. Пережидают, пока мы уйдем? Мужчины, вы бы слазили, проверили!..

– Не надо, Сережа!.. Еще чего!.. А вдруг их там человек десять!.. Да еще вооруженные!..

– А может, это и не воры вовсе!.. Может, наоборот чего подкинули?.. Труп какой-нибудь или бомбу!..

– Ты уж скажешь!.. Ну все равно надо позвонить в милицию!.. Люб, отзвони в местное… По 02 не дозвонишься!..

Толику стало дурно. Он на секунду представил себе, что будет, если сюда и впрямь нагрянет милиция. Черт, как ни противно, а придется обнаруживаться!..

– Минуточку, товарищи! – Толик с проворством молодой белки пролетел по всем лестничным перекладинам. – Нет никаких причин для беспокойства!.. Это мой чемодан!.. Я живу на восьмом этаже!.. Шестьдесят четвертая квартира!..

Он попытался улыбнуться широкой и, как ему казалось, самой обезоруживающей из своих улыбок. Улыбка получилась мучительной и фальшивой. Так улыбались иностранные шпионы в отечественных детективах пятидесятых годов, когда их припирала к стенке доблестная советская разведка.

– Понимаете… Затеял вот ремонт на даче… Ну и собрал на чердаке всякий хлам… Пакля, доски, железки… Там ведь у нас чего только нет… И все валяется без пользы… Так что извините, что напугал!..

Толик рывком оторвал от пола свой неподъемный чемодан и, забыв про лифт, стал спускаться по лестнице. Далеко уйти ему не удалось – закон подлости сработал вторично. Шаркнув о стену, чемодан открылся, – и все оставшееся пространство лестницы заполнила шуршащая бумажная лава.

Жильцы молча наблюдали, как по лестничным ступенькам сползали последние запоздалые листки… Никто не пытался комментировать происходящее…

Толик с ненавистью взглянул на собравшихся и принялся запихивать бумаги обратно в чемодан…

* * *

…Эмма Григорьевна ждала Толика у входа в квартиру. Спекшееся личико ее не выразило ни малейшего удивления, когда она увидела Толика почему-то спускающимся сверху, да еще с гигантским чемоданом, но Толик понял, что этот парадокс никак не прошел мимо ее внимания.

Караулит, неприязненно подумал Толик. Господи, ну что за страна такая!.. Ни у кого никакой личной жизни, каждый стремится заполнить свою пустоту жизнью соседа!.. Всем до всех есть дело, и возникает иллюзия единения…

– Толечка, слава Богу!.. – заканючила Эмма Григорьевна. – А то я уже начала беспокоиться… Мы же с Иваном Васильевичем без вас, как без рук…

* * *

И снова Толик тащил на себе Ивана Васильевича – на сей раз из туалета в комнату. Тот обнимал его за шею и вертел головой по сторонам, как избалованный ребенок, привыкший к тому, что с ним обязаны возиться, и не обращающий на опекунов никакого внимания…

– Громадное вам спасибо, Толечка! – суетилась сзади Эмма Григорьевна. – Вы позволите обратиться к вам еще раз, если понадобится?.. А то у Ивана Васильевича понос… Уж и не знаю, чего он такого съел…

– Разумеется, Эмма Григорьевна!.. – рассеянно отвечал Толик. – Какие проблемы!.. Всегда к вашим услугам!..

– Мы ведь не сильно обременяем вас, правда?.. – Эмме Григорьевне не терпелось узаконить свои претензии на будущее. – В конце концов, вы человек умственного труда. Физические упражнения вам только на пользу!..

– Это правда! – не успев отдышаться, Толик снова вцепился в чемодан. – Я вам даже благодарен. Если бы у Ивана Васильевича не случился понос, мне бы грозила полная атрофия мышц!..

* * *

– Не получилось!.. – Толик впихнул чемодан в комнату и, не снимая плаща, рухнул на кровать. – Там, наверху, какая-то свадьба или проводы… Все выперлись на площадку и стали пялиться на чемодан… В общем, сорвалось!..

– Толик, а может, ничего страшного, а?.. – тетя Вера начала очередной сеанс своей наивной психотерапии. – Пусть все идет, как идет… Ну будет обыск… Насколько я понимаю, в твоих произведениях нет ничего такого… криминального, что ли…

– А откуда тебе это известно? – язвительно поинтересовался Толик. – Ты уже второй месяц мусолишь мой рассказ и все никак не можешь его дочитать!.. А вдруг я новый Радищев?..

– Ну ты же знаешь… – тетя Вера благоразумно отошла на оборонительные позиции. – У меня постоянное давление… Я не могу помногу читать… Глаза очень устают…

– А читать по ночам марксистские брошюры, – взвился Толик, – у тебя глаза не устают?.. Хочешь, я тебе скажу, что лежит у тебя под подушкой?.. Сказать?..

– «Антидюринг»… – конфузливо ответила тетя Вера. – Не забывай, что я всю жизнь проработала на кафедре марксизма-ленинизма. Это мой рабочий материал!..

– Но ты понимаешь… – Толик задыхался от сарказма. – Ты понимаешь, что человек, читающий по ночам Энгельса, подлежит срочной психиатрической экспертизе?.. Это же аномалия!..

– Толик! – голос тети Веры заметно окреп. – Ты сам всегда говорил, что человек свободен. Почему же тебе хочется, чтобы все думали так, как ты?! Ты веришь в одно, а я – в другое!..

– Это-то и ужасно!.. – закричал Толик. – Мы с тобой антиподы!.. До какого кошмара мы дожили, если родная тетка – мой политический антипод!..

* * *

…В телефонной будке Толик лихорадочно шарил по карманам, выгребая из них последнюю мелочь. Аппарат прилежно сглатывал монеты. По ту сторону провода напряженно молчали.

«Але! – надрывался в трубку Толик. – Кто это, Игорь или Лариса?.. Але, вы меня слышите?.. Ответьте же что-нибудь!.. Это Толик Парамонов!..»

Опять молчание. Слишком живое и выразительное для того, чтобы быть технической неисправностью. Толик беззвучно матерился, швырял трубку на рычаг и снова принимался искать очередную двушку.

«Але! – орал он через секунду. – Это Борис?.. А можно попросить Бориса?.. Скажите: Анатолий Парамонов!.. Ах его нет!.. А когда он будет?..»

Выдержав внушительную паузу, трубка ответила частыми гудками. Оставалась последняя двушка. Толик аккуратно вложил ее в прорезь аппарата и осторожно набрал номер.

«Але!.. Добрый день!.. Будьте любезны, Евпатия или Аглаю!.. Они на даче?.. А с кем я говорю?.. Соседка?.. Да нет, просто скажите, что звонил Парамонов!..»

Двушки кончились. Можно было бы, конечно, разменять пятаки, да что в этом толку!.. Толик оглянулся по сторонам. За мутным стеклом телефонной будки размыто, как на экране неисправного телевизора, двигалась безразличная толпа со смазанными лицами, текли ленивые потоки машин. Обычный тухлый московский пейзаж. Ничего такого, что могло бы смутить глаз или ухо. И все-таки Толик сжался от мгновенного и острого чувства опасности. Чувство это не покидало его весь последний день, но именно сейчас обострилось до предела. И вроде бы этот тип в польском плаще и с полиэтиленовой авоськой ничем не отличался от остальных мужичков, вяло топтавшихся у табачного киоска, но волчья интуиция Толика безошибочно выхватила из тысячи других прохожих именно этого невзрачного типа – слишком безразличный взгляд, слишком настороженный профиль. Следят, сволочи!..

Толик еще с полминуты оставался в будке, делая вид, что набирает очередной номер, – ему хотелось как следует запомнить внешность человека с авоськой, – а затем стремительно выскочил на улицу и ринулся в толпу…

* * *

…Он то замедлял шаг, то снова набирал скорость. Мало-помалу погоня начинала его забавлять. Спину покалывали мурашки, холодные и острые, как пузырьки в газировке, но Толик знал, что это не страх. Это было то веселое, дерзкое и куражливое состояние души, которое запомнилось ему еще со школьных времен, когда «замоскворецкие» ходили на «марьинорощинских».

Человек в польском плаще продолжал двигаться за ним, держа руку с авоськой чуть на отлете, точно в ней находилось нечто такое, что всякую секунду может взорваться…

* * *

…В троллейбусе они снова оказались рядом. При близком рассмотрении преследователь и впрямь оказался совсем бесцветным: блеклые глаза, рыжие реснички. Ну что ж, все правильно. ОНИ дело знают, таким и должен быть профессиональный филер.

Толик подобрался к преследователю совсем близко – пусть знает, козел, что я его рассекретил! – и принялся настырно сверлить его зрачками. Тот рассеянно отстранился, исподлобья взглянул на Толика, по лицу его скользнула тень не то удивления, не то смущения, не то досады – Толик победительно отфиксировал последнее! – и опять бездумно воззрился на бегущий за окном городской пейзаж…

* * *

…Толик выскочил из троллейбуса где-то в районе Кропоткинской. Некоторое время он шел не оглядываясь, наконец не выдержал и обернулся. Тип с авоськой, ничуть не скрываясь, следовал за ним.

В далекой диссидентской юности Толику попался в руки какой-то роман из жизни народовольцев. Революционеров Толик не любил, книжка ему активно не понравилась, но кое-какие полезные сведения он оттуда все-таки выудил. Ну, например, способы обнаружения слежки.

Сделав еще несколько шагов, он внезапно свернул в переулок и юркнул в дворовую арку. Двор был тупиковым. Толик прилично знал этот район – неподалеку находилась музыкальная школа, где он проучился целых два года.

* * *

…«Хвост» появился через несколько минут. Толик схватил его за лацканы плаща, рванул на себя и тут же прижал к стене. «Хвост» смотрел на него испуганными линялыми глазками и не делал никаких попыток освободиться.

– Вот что, боец невидимого фронта!.. – Толика прямо распирало от собственной отваги. – Передай своим соколам, что я их не боюсь! У вас есть все – тюрьмы, лагеря, доносчики, а я вас не боюсь, понял?!

Толик еще раз тряхнул преследователя за плечи, словно желая убедиться, дошел ли до него смысл сказанного. Раздался странный звук – что-то хрустнуло и чавкнуло одновременно. Толик отшатнулся. На земле валялась полиэтиленовая авоська, полная разбитых яиц. Яичная лава неторопливо текла по Толиковым башмакам…

– Лида!.. – высоким голосом закричал «хвост». – Вызови милицию!.. Или позвони соседям!.. На меня какой-то придурок напал!.. Он меня аж от Никитских ворот пасет!..

Толик оглянулся. В окнах замелькали люди. Какая-то женщина истошно закричала. В подъезде захлопали двери. Кто-то невидимый, грохоча каблуками, уже сбегал по лестнице.

– Простите меня!.. – задушенно сказал Толик. – Это недоразумение… Я просто обознался… Вот десять рублей… К сожалению, у меня с собой больше нет… Это вам за яйца…

* * *

…Толик уже целую минуту барабанил в металлическую дверь. Как ни странно, именно перед этой дверью он стал понемногу успокаиваться. Здесь ему откроют, не могут не открыть. Просто мастерская находится далеко отсюда, в самой глубине подвала, – пока услышат стук, пока поднимутся по лестнице…

Наконец послышались шаги, заскрежетала отодвигаемая щеколда. На пороге стояла Аглая. То лик привычно потянулся для поцелуя, Аглая резко отстранилась. Это было отступление от традиции. Впрочем, для Толика это была уже не первая неприятная неожиданность за последние сутки.

Внизу, перед самым входом в мастерскую, Толик предпринял еще одну вялую попытку обнять Аглаю, но та была настороже и успела перехватить его руку:

– Не надо, Толик!.. Евпатий дома… Да вообще не надо… Скучно все это… Скучно и противно… Извини.

Да, привычный Толиков мир рушился на глазах. Что они, честное слово, с ума посходили, что ли?.. Неужели они всерьез допускают, что он, Толик, может стать предателем?..

Бородатый Евпатий в черном свитере, перепачканном краской, размашисто лупил кистью по холсту. Он не обернулся на вошедшего, но по его мгновенно напрягшейся спине Толик понял, что его приход не остался незамеченным.

В центре мастерской громоздился уродливый пандус, грубо задекорированный то ли под холм, то ли под лужайку. На пандусе, склонившись друг к другу, сидели две голые девицы в васильковых веночках.

– Здрасьте, прелестницы!.. – приподнято поздоровался Толик. – Вы сегодня кто?.. Наяды?.. Дриады?.. Сирены?.. Хотя какая разница?.. Все равно под кистью маэстро вы превратитесь в винегрет!..

– Это наши соседки! – предупредительно объяснила Аглая. – Студентки из Армавира: Таня и Оля. Они иногда позируют Евпатию. Не бесплатно, разумеется.

Толик подошел к Евпатию, подал ему руку, тот пожал ее, не отрывая глаз от холста. Да, ошибки быть не может. Кто-то им сообщил. Но что, собственно, могли сообщить, что? Что Толика вызывали? Но это еще не повод подозревать его черт-те в чем!..

– Не так страшен черт, как его Малевич!.. – Толик коротко хохотнул. – Ну скажи, старый похабник, на кой тебе обнаженная натура?.. То же самое ты мог бы нарисовать, глядя в потолок. Или в телевизор.

– Девочки! – Евпатий бросил кисть в ведерко с растворителем. – Я думаю, на сегодня мы закончили. Насчет завтра договоримся отдельно. Аглая Ивановна вас предупредит.

Девицы неспешно напялили халаты, попрощались с Евпатием и Аглаей и, не удостоив Толика даже взглядом, чинно двинулись к выходу.

– Вот черт!.. – Толик никак не мог слезть с ернического тона. – Они ведь и вправду чувствуют себя жрицами искусства!.. Жаль не поинтересовался, как они умудряются сохранить в себе столько достоинства, будучи без трусов?..

– Ты сегодня слишком агрессивен, – бесцветным голосом сказала Аглая, – и очень плоско шутишь. Обычно ты остроумнее. Что-нибудь произошло?..

– Это я вас должен спросить, что произошло! – Толик пошел ва-банк. – Я целый день не могу ни до кого дозвониться. А про вас мне сказали, что вы на даче. Как это понять?..

– Видимо, кто-то пошутил, – пожал плечами Евпатий. – Мы никуда не уезжали. Аглая, правда, отлучалась на рынок. А я, как видишь, весь день работаю…

– Толик! – решилась наконец Аглая. – Это хорошо, что ты пришел. Давай поставим точки над «i». Тебя ведь вызывали, правда?

– Правда, – чистосердечно ответил Толик. – Я и не скрываю. Я потому и звонил, что хотел вас предупредить. Но вы все разбежались по щелям, как тараканы…

– А ты знаешь, – неожиданно перебил его Ев-патий, – что у Игоря с Ларисой, у Борьки и у нас были обыски?.. Сразу после того, как тебя вызывали?..

– Ты с ума сошел?.. – напрягся Толик. – Я-то тут при чем?.. Значит, кто-то навел!.. У них контора работает будь здоров!..

– Не нервничай, Толик! – устало сказала Аглая. – Тут все нервные. Просто, раз уж ты здесь, хочется понять, что же все-таки происходит…

– Да они все знали! – закричал Толик. – Они даже знали, откуда у нас ксерокс!.. Но я не сказал им ни единого слова, клянусь!..

– Ты только кивал, – тихо произнес Евпатий. – Они спрашивали, а ты говорил: да или нет. Ну тогда, разумеется, ты ни в чем не виноват!..

– Но есть же элементарный здравый смысл! – взорвался Толик. – Если тебе показывают на небо и говорят: оно синее, не так ли?.. Что ты им ответишь?.. Что оно зеленое?..

– Убийственный аргумент! – печально усмехнулась Аглая. – Ты же неглупый человек, Толик. Согласись, в твоих доводах есть некоторая двусмысленность…

– Двусмысленность?! – Толик кинулся в дальний угол мастерской и резко откинул холщовую занавеску… Тусклым глянцем замерцали ордена и звезды на груди генсека… Государственно насупив брови, глядели с холстов Косыгин, Суслов, Громыко… – А это не двусмысленность?! Одной рукой малевать авангард и толкать его за доллары, а другой – выполнять партийные заказы для красных уголков?.. Или, может быть, это одна из форм конспирации?.. В таком случае, позвольте вас огорчить, дорогие мои карбонарии, никому-то вы не опасны и не интересны!.. Те, кто представлял для них интерес, – те давно уже в лагерях!.. А вы для них – так, чайники со свистком!..

– Замолчи! – с нажимом сказала Аглая. – Ты и так наговорил достаточно мерзостей. И не смей задевать Евпатия. Он, в отличие от тебя, не трус!

– Да, я плохой! – снова взвился Толик. – А вы с Евпатием святые!.. Ты вообще образец добродетели!.. Может, расскажешь мужу, как ты поддерживаешь честь семьи в его отсутствие?.. Надеюсь, Евпатий поверит тебе на слово и не заставит меня перечислять все твои тайные родинки!.. Ну смелей, Аглая!.. Чего вам бояться, раз вы такие храбрые!..

Евпатий грузно опустился на стул и не мигая смотрел на Толика. Аглая закрыла лицо руками и прислонилась к двери, чтобы не упасть. Толик понял, что произошло что-то страшное и непоправимое, может быть, гораздо более страшное, чем смерть… У него перехватило горло, и он заплакал…

* * *

…Домой Толик вернулся затемно. Коммуналка давно отужинала, все приникли к телевизорам. Только чуткое ухо Эммы Григорьевны отреагировало на слабый щелк замка, и она тут же высунула из комнаты свое острое любознательное рыльце.

– Толечка!.. Какое счастье, что вы пришли!.. Иван Васильевич страдает, но терпит… Я пыталась подсунуть ему утку, но он отказался… На унитазе он чувствует себя более комфортно.

– Естественно! – хмуро согласился Толик. – Унитаз возвышает человека. Особенно финский. Тут Иван Васильевич абсолютно прав!..

Тем не менее операцию по очередному водружению Ивана Васильевича на унитаз Толик на сей раз проделал быстро, деловито и безапелляционно, нисколько не принимая в расчет тонкую душевную организацию своего подопечного.

– Кстати, Толечка!.. – Эмма Григорьевна желала быть ответно полезной. – Вера Николаевна просила передать, что она у соседки напротив. И что голубцы на плите в синенькой кастрюльке!..

* * *

…Оказавшись у себя в комнате, Толик открыл холодильник, достал оттуда початую бутылку водки и сделал несколько крупных глотков прямо из горлышка…

Затем вынул из кармана моток веревки… Это была та самая веревка, с помощью которой он давеча пытался затащить на чердак свой чемодан… Толик смотрел на нее напряженно и пристально, точно пытаясь сообразить, что же, собственно, с ней делать…

После сомнений, колебаний и путаных внутренних монологов у Толика всегда наступала минута ясного и спокойного прозрения: все равно ничего уже нельзя изменить. И тогда появлялось чувство легкости и свободы.

Появилось оно и теперь. Толик как бы наблюдал себя со стороны: вот он накидывает веревку на крюк от люстры, вот связывает петлю и надевает ее себе на шею, вот пробует ногами стол – удастся ли опрокинуть его одним толчком…

В какой-то момент ему вдруг показалось, что это не он, Толик, наблюдает за собой, а кто-то другой, реальный и осязаемый, находящийся здесь же, в этой комнате…

Чьи-то глаза, полные муки и ужаса, следили за каждым Толиковым движением и умоляли, заклинали его остановиться…

Толик обернулся. В широко распахнутом дверном проеме медленно, как в рапидной съемке, оседала на пол тетя Вера. Рот ее был исковеркан криком, но крика не было слышно…

Толик сорвал с себя петлю и закинул веревку в плафон.

* * *

…Вокруг тети Веры гомонили переполошенные соседи. Кто-то обмахивал ее полотенцем, кто-то капал на сахар валокордин.

– Да какая вам разница, с какого она года?.. – кричала в трубку разъяренная Нина. – Говорят же вам, сердечный приступ!.. Что это за «скорая» такая, которая полчаса выясняет, как кого зовут и кто чей родственник?!

Тетя Вера смотрела Толику прямо в глаза и беззвучно двигала посеревшими губами. Толик наклонился к ней совсем близко, пытаясь по артикуляции угадать хотя бы отдельные слова…

– Как ты мог… – шептала тетя Вера. – У меня же никого, кроме тебя, нет… Я только для тебя и живу… А ты меня предал…

– Тетя Вера, дорогая… – Толик прижался губами к теткиному виску. – Я тебя тоже очень люблю… Это была глупая шутка… Забудь про это…

* * *

…«Скорая», взметая грязные веера дождевой воды, неслась по ночному городу. Нечастые в такую пору автомобили опасливо жались к обочине, пропуская вперед эту замызганную вестницу то ли беды, то ли надежды…

…Толик держал тетю Веру за руку и твердил про себя, как молитву: открой глаза!., открой глаза!., открой глаза!.. Так ему было спокойней. Точно услышав Толикову просьбу, тетя Вера чуть разомкнула веки. Разомкнула и тут же сомкнула снова, давая Толику понять, что хочет что-то сказать. Толик придвинулся ближе…

– На книжной полке… – непослушными губами прошептала тетя Вера. – Между Чеховым и Плехановым… восемьсот рублей… я из пенсии откладывала… возьми себе…

– Ты о чем, теть Вер?.. – отшатнулся Толик. – С ума сошла?.. Вот выйдешь из больницы – мы их на радостях и прогуляем!.. А о плохом и думать не смей!..

* * *

…Сыпал мелкий, холодный, кусачий дождь. Люди сбивались в кучки под немногочисленные зонты. Рядом хоронили еще кого-то. Хоронили со вкусом, с толком, с расстановкой. Там было пестро от цветов, гудел оркестр, говорили речи.

У могилы тети Веры ничего похожего не было. И вообще пришедших на похороны было немного. В основном соседи. И еще несколько старушек, которых никто не знал. Топталась еще группа студентов – те держались особняком.

Толик встал на колени, наклонился над сырым могильным холмиком и сказал прямо туда, в темную, плотную, непроницаемую глубь: «Прости меня, тетя Вера!..»

Лицо его засборило морщинами, стало похожим на печеную сливу, и он заплакал. Кажется, только сейчас он осознал, что вот этот аккуратный продолговатый холмик – это все, что осталось от тети Веры…

– Толик! – соседка Нина потрясла его за плечо. – Хватит, не глупи!.. Земля же холодная, мокрая… Застудишь все свои дела!.. Вставай!..

* * *

…Поминки получились более чем скромные. Все тети Верины сбережения ушли на похоронные хлопоты, так что поминальный стол соседи устраивали вскладчину. Застольная беседа никак не залаживалась – все говорили скучно и тягуче, словно по принуждению.

– И что в ней было хорошо, – разглагольствовал пьяненький сосед Коля, вечно отсутствующий Нинин муж, – не кичилась образованием!.. С рабочими людьми говорила запросто!.. Вот я человек темный, неученый, а она мне: здравствуй, Коля!..

– Что же ей, не здороваться с тобой, что ли?.. – Нина явно стеснялась незамысловатых Колиных сентенций. – Ясное дело, раз встретились – здравствуй, Коля!.. Чего тут особенного?..

– Не скажи!.. – упрямился Коля. – Другая прошла бы мимо, а она – здравствуй, Коля!.. По-родственному, по-соседски!.. Кто я для нее?.. Мудак с напильником!.. А она – здравствуй, Коля!..

– Будет тебе балабонить-то!.. – устыдила мужа Нина. – Ты ж не в пивнушке!.. Господи, как зальет зенки, так и несет незнамо что!..

– Святая душа была Вера Николаевна!.. – вздохнула Эмма Григорьевна. – И редкой интеллигентности!.. Спички попросит, так сто раз «спасибо» скажет!.. Таких людей сейчас нет!.. Сейчас куда ни глянь – одни хабалки!..

– Хужает народ!.. – согласилась Зинаида Михайловна. – Особенно молодые!.. Давеча на лестнице нагадили!.. Не к столу будет сказано, вот такую кучу навалили!.. Не перепрыгнешь!.. А если бы лифт сломался?..

– Был человек и нету!.. – Коля продолжал разрабатывать излюбленную тему. – И всем наплевать!.. Даже по радио не объявили!.. А ведь какая женщина была!..

– Последнюю пьешь! – тихо предупредила Нина. – И не зыркай на меня!.. Сказала последнюю, значит, последнюю!..

Толик сидел за столом, безучастный ко всем разговорам, тупо уставившись в пустую тарелку. Он вспоминал о своих хозяйских обязанностях только тогда, когда наступала пора в очередной раз наполнить рюмки…

Паузы становились все чаще и продолжительней. В одну из них ворвался телефонный звонок. Все оживились, завздыхали, заскрипели стульями, будто в середине долгого и нудного совещания был объявлен неожиданный перекур.

Зинаида Михайловна, сидевшая ближе всех к двери, выскочила в коридор. Через секунду она вернулась и сообщила почему-то шепотом: «Толик, это вас!..»

* * *

…Толик не ждал от звонка ничего хорошего. Он знал, что никто из знакомых ему не позвонит, за последние дни его ни разу не позвали к телефону. А чужие…

В трубке зарокотал незнакомый басок. Собеседник говорил быстро, напористо и почти без пауз. Толик не верил своим ушам. Он по нескольку раз переспрашивал одно и то же, желая убедиться, что его не разыгрывают, но незнакомец, похоже, не любил, когда ему задавали вопросы, он привык задавать их сам…

– Да, Парамонов!.. – Толик пытался говорить как можно более безразлично. – А кто это говорит?.. Как это неважно?.. Нет, не передумал!.. Что значит, оформляйтесь?.. Простите, а с кем я разговариваю?..

* * *

…Гости давно уже болтали о своем. Пригашенный было костерок беседы теперь полыхал вовсю. С появлением Толика все резко посерьезнели и потянулись к рюмкам…

– Черт знает что!.. – растерянно улыбаясь, сказал Толик. – Мне разрешили выезд… Если это, конечно, не чья-то шутка… Но я записал телефоны, можно проверить…

Гости молча косились друг на друга, не зная, как реагировать на это сообщение. Все знали, что Толик ждал этого события три года. Но слишком уж не вязалась его дурацкая улыбка с печальным поводом, собравшим всех за этим столом…

– А я все-таки предлагаю выпить за тетю Веру! – Нина с вызовом подняла рюмку. – Кто-то уезжает, кто-то приезжает, а тети Веры нет!.. Царствие ей небесное!..

– Да!.. – спохватился Толик. – Да, конечно!.. Царствие ей небесное!..

* * *

…Толику и раньше приходилось бывать в здании ОВНРа в Колпачном переулке, но такого скопища людей, как в этот раз, он никогда здесь не видел. Сегодня в овировских коридорах было настоящее столпотворение!.. Стоило кому-то из сотрудников опрометчиво выглянуть из кабинета, как его тут же облепляла со всех сторон толпа страждущих. Некоторое время он еще барахтался в их объятиях, а потом покорно затихал, как моторная лодка, увязшая в водорослях…

Толик двигался в толпе по давно усвоенной системе: толчок под ребро… виноватая улыбка… извините, пожалуйста… еще толчок… снова улыбка… и снова «извините»… Нужный Толику кабинет оказался в самом конце коридора. Одинокая дверь с устрашающей табличкой «Н. И. Смертюк».

«Не хватает только черепа с костями!.. – подумал Толик. – Как на трансформаторной будке!..» Толчеи и ажиотажа тут не было. Тут вообще никого не было. Толик забеспокоился. Двери, возле которых не было очередей, с детства не внушали ему доверия. Может, он в отпуске, этот Смертюк?.. Или на бюллетене?.. Толик постучался. Нет, кажется, все в порядке. Хмурый дядька с заспанными глазами оторвался от письменного стола и выжидательно посмотрел на Толика…

* * *

…Хозяин кабинета лениво шуршал бумажками, выискивая в них Толикову фамилию. Толик пребывал в состоянии благоговейного трепета. Он смотрел на Смертюка преданными собачьими глазами и, казалось, только и ждал подходящей секунды, чтобы нежно лизнуть его в небритую щеку…

– Парамонов Анатолий Сергеевич!.. – Смертюк отыскал наконец нужную бумажку. – Да, мне звонили по вашему поводу. Полетите по израильской визе…

– Почему по израильской? – слабо зароптал Толик. – Я же не еврей!.. Мне не нужно в Израиль!.. Я хочу в Париж!..

– Французской визы мы вам сделать не можем!.. – поскучнев голосом, отрезал Смертюк. – Вот долетите до Вены, а там воля ваша!.. Хоть в Париж, хоть куда!..

– Скажите, а вот эти… товарищи… – Толик вынул аккуратно сложенный листочек. – Вот эти товарищи не смогут помочь?.. Мне сказали, что в случае чего я могу обратиться к ним…

Смертюк глянул на листочек, и брови его поползли вверх. Видимо, фамилии, которые он там увидел, произвели на него впечатление.

– Ну раз у вас такие покровители… – Смертюк впервые взглянул на Толика с уважением. – Эти могут спроворить вам любую визу. Хоть на Берег Слоновой Кости!..

* * *

…Еще около месяца Толик бегал по всяческим инстанциям, задаривал шоколадками вахтерш, дерзко флиртовал с секретаршами и, смиренно сложив руки на коленях, выслушивал поучения косноязычных начальников…

Он отдавался этой дурацкой беготне с таким безоглядным упоением, будто это была его всегдашняя жизнь, хотя уголком мозга он понимал, что его настоящая, главная жизнь стоит сейчас на обочине, с укоризной и состраданием наблюдает за его выкрутасами и, подобно умной жене, терпеливо ждет, когда он, наконец, «перебесится» и обратит на нее внимание…

Этот миг настал. Однажды утром бесконечная административная карусель остановилась. Паспорт с визой и авиационный билет лежали у Толика в кармане. Но радости не было. Вместо нее пришли испуг и растерянность. Имитация «полнокровной» жизни кончилась, главная жизнь снова вступила в свои права. Толик вспомнил о Евпатии…

* * *

…К телефону долго не подходили. Пока в трубке звучали долгие и унылые гудки, Толик спешно прокручивал в мозгу наиболее вероятные варианты разговора.

Возможно, услышав Толиков голос, Евпатий тут же положит трубку. Возможно, молча выслушает все извинения, но разговаривать не захочет. Возможно, пожелает Толику доброго пути, но откажется от встречи…

– Але!.. – настороженно сказал Евпатий.

– Але!.. – закричал Толик. – Это я, Евпатий!.. Умоляю, не бросай трубку!.. Я страшно виноват перед тобой!.. Я все наврал про Аглаю!.. Но я не со зла, я по дурости!.. Обиделся, что вы мне не доверяете, ну вот и… Прости меня, Евпатий, прости меня, ради Бога!..

Евпатий молчал, и это было замечательно. Он не швырнул трубку на рычаг, не оборвал Толика на полуслове. Значит, первая атака удалась, теперь можно было расслабиться и перейти на элегический лад.

– Мне разрешили выезд, Евпатий!.. Билет и виза уже на руках!.. Улетаю послезавтра первым парижским рейсом!.. Не знаю, вправе ли я просить об этом, но… Мне бы очень хотелось, чтобы вы с Аглаей пришли меня проводить… Кто знает, увидимся ли?..

Евпатий молчал. Но Толика не пугало его молчание, и он и не ждал от Евпатия никаких проявлений энтузиазма, достаточно и того, что Евпатий не сказал «нет».

– И еще одно!.. Ты говорил, что у тебя есть приятель в Париже… Ну из наших, эмигрант… Художник он там или кто… Может, ты ему отзвонишь?.. Было бы неплохо, если бы кто-нибудь меня там встретил и как-то помог в первые дни…

Евпатий молчал. Потом буркнул только одно слово: «Хорошо!» Толик не понял, к чему конкретно относилось это «хорошо» – к последней его просьбе или ко всему разговору в целом, но это было уже неважно. Главное, что Евпатий поддержал разговор. А кроме того, даже в самом слове «хорошо» изначально не может быть ничего плохого…

* * *

…В последний вечер Толиковы соседи на удивление долго не расползались по комнатам. Все старательно имитировали какие-то кухонные процессы, хотя должны были, по обыкновению, давно уже сидеть у телевизоров.

Толик не ожидал застать здесь столь представительную аудиторию. Он заскочил в кухню на минутку, чтобы сделать себе чашку кофе, но по острой и мгновенной переглядке женщин понял, что его здесь ждали и что «пресс-конференции» не избежать…

– Толечка, вы не обидетесь, если я вас спрошу?.. – у Эммы Григорьевны сдали нервы, и она кинулась напролом: – Мне все-таки непонятно, как это вы решились?.. Жили вы жили, и вдруг срываетесь куда-то на край света!..

– Ну Париж – не самый край… – осторожно возразил Толик. – И не самое дикое место с точки зрения цивилизации…

– Да, я понимаю… – заторопилась Эмма Григорьевна. – Там, конечно, и еда получше, и одежда поприличней… Но чужой язык, чужие нравы… Вас это не пугает?..

– Это вас должно пугать!.. – хихикнула Нина. – Вот Толик уедет – кто будет Ивана Васильевича на толчок сажать?.. Колька-то целыми днями на работе!..

– Погодите, Нина!.. – поморщилась Эмма Григорьевна. – Это же психологически интересно!.. Человек бросает насиженное место и едет в чужую страну!.. Должны же быть мотивы!..

– Мотив один, Эмма Григорьевна!., – усмехнулся Толик. – Свобода!.. Не колбаса, не джинсы, а свобода!..

– Ну свободу каждый понимает по-разному!.. – Эмма Григорьевна раскраснелась от полемического задора. – Не знаю, что вы имеете в виду под свободой, но лично я, например… Я, например, свободна!..

– Ой!.. – Зинаида Михайловна аж задохнулась от возмущения. – Синичка ты моя вольная!.. Она свободна!.. Говно из-под больного мужа выгребать – вот вся твоя свобода!..

– Фу, Зина!.. – застрадала Эмма Григорьевна. – Неужели нельзя без жлобства?..

– А что, не так, что ли? – не смутилась Зинаида Михайловна. – Ну что ты в жизни видела, кроме своего тромбофлебита?.. А тоже мне – рассуждает о загранице!..

– Потому что я бывала за границей!.. – запальчиво отпарировала Эмма Григорьевна. – В Болгарии. По турпутевке. И представь себе, не потрясена!..

– Правильно!.. – согласилась Зинаида Михайловна. – Ты бы еще в Пензу съездила!.. Болгария – это ж соцлагерь!.. Братская страна!.. Что ты там увидишь?..

– Не будем спорить!.. – примирительно сказала Эмма Григорьевна, хотя по всему было видно, что ей хочется именно спорить. – Но почему нужно покидать родину?.. Человек должен жить там, где он родился!..

– А почему бы не допустить простую мысль, Эмма Григорьевна? – Толик отхлебнул из кофейной чашки. – Что никто никому ничего не должен?.. Человек живет однажды!.. Так пусть он живет, как ему нравится!..

– Это опасная доктрина, Толечка! – Эмма Григорьевна заполыхала, как печка, в которую плеснули керосину. – А вдруг все захотят уехать на Запад?.. Кто же тогда останется?!

– Умные уедут, дураки останутся… – мрачно отозвалась Зинаида Михайловна. – Вроде нас с тобой. Чтобы было на ком воду возить!..

– Все не уедут!.. – меланхолически сказала Нина. – Да и на черта мы там нужны?.. Мы и здесь-то никому не нужны, а уж там…

– Ладно, пусть у нас плохо!.. – Эмма Григорьевна сделала тактический маневр. – Но тогда тем более грешно уезжать!.. Надо не бежать от трудностей, а преодолевать их!..

– Вот и преодолевайте!.. – миролюбиво сказал Толик. – Ходите на собрания, на демонстрации, на субботники!.. Славьте, пойте, стройте!.. А я не хочу преодолевать трудности!.. Не хочу, и все!..

* * *

…В толчее шереметьевского аэропорта Толик совершенно растерялся – он то подолгу торчал у центрального табло, мучительно пытаясь сообразить, почему там нет нужного ему рейса, то, путаясь в сумках и чемоданах, панически метался по залу, выспрашивая встречных, где ему следует проходить таможенный контроль…

Тут была другая, незнакомая Толику Москва, страшно далекая от той, в которой он худо-бедно, но чувствовал себя хозяином. Эта другая Москва говорила по-английски, по-французски и по-немецки, она шуршала декларациями, загранпаспортами и валютой, она пахла духами, ликерами и виргинским табаком…

Вот октябрятской поступью протопала японская делегация. Они шли слаженно и организованно, держась строго в затылок друг другу, и у Толика осталось впечатление, будто мимо пронесли глянцевую групповую фотографию…

Вот величаво проплыли два арабских шейха. Гордые, надменные и молчаливые, они отрешенно смотрели вдаль и покачивали в такт ходьбе головами, словно передвигались не с помощью собственных ног, а ехали на верблюдах…

А вот веселым разноцветным табунком проскакала скандинавская семья. Папа, мама и двое ребятишек – все в чем-то немыслимо ярком, все ослепительно беловолосые и все неправдоподобно синеглазые, – ну прямо сказка Андерсена, настоящий игрушечный набор!..

На фоне этих красивых, нарядных и беспечных людей взмыленный Толик, навьюченный сумками и чемоданами, чувствовал себя, как лимитчица из Караганды, случайно попавшая на Гегелевские чтения…

Толику сделалось тоскливо. Еще совсем недавно собственный отъезд представлялся ему событием исключительным и трогательным, пикантно украшенным завистью приятелей и слезами приятельниц…

А вот теперь выясняется, что есть люди, для которых перелет через границу – дело пустячное и будничное, что-то вроде того, как сделать укол или пройти флюорографию…

Евпатий с Аглаей, конечно же, не приедут. И правильно сделают… Было бы глупо рассчитывать на их дружбу после всего, что произошло в тот ужасный вечер в мастерской…

Правда, Евпатий пообещал дозвониться в Париж… Но пообещать он мог и просто так, для проформы, чтобы отвязаться…

Евпатий появился в самую последнюю минуту, когда Толик уже стоял возле таможенного контроля. Он настырно пробирался через толпу, победительно выставив животик и растопырив коротенькие ручки, похожий на пожилого, но уверенного в себе пингвина…

– Здорово, Евпатий! – у Толика сжалось сердце от благодарной нежности к старому приятелю. – Я уж и не ждал! Оказывается, это очень гнусная вещь – уезжать, когда тебя никто не провожает!.. А где Аглая?..

Толик даже не успел испугаться. Вопрос выскочил сам собой. Это был вопрос из того недавнего, счастливого и безмятежного прошлого, где все казалось простым и ясным, где говорили то, что думали, и где не надо было бояться неосторожных слов…

– Мы с Аглаей расстались, – буднично сказал Евпатий. – Да ты не бери в голову… Нормальная житейская ситуация… Сошлись, разошлись…

– Ты бросил Аглаю?.. – почти искренне возмутился Толик. – Но Аглая тут ни при чем!.. Я же все наврал!.. Ты не должен был мне верить!..

– А я тебе и не поверил, – Евпатий избегал смотреть на Толика. – Я поверил Аглае. Она сказала, что все это правда…

Толик не нашел в себе смелости длить этот мучительный разговор. Евпатий поставил в нем слишком жирную точку. Таможенник уже пропустил арабского шейха, стоявшего в очереди перед Толиком, сзади обеспокоенно чирикали японцы, времени оставалось в обрез…

– Я позвонил в Париж… – Евпатий решил наконец сменить тему. – Андрей встретит тебя в «Шарле де Голле»… Ну и поможет как-то устроиться на первое время…

– А как он меня узнает?.. – Толик с простодушием ребенка уцепился за спасательный круг, брошенный ему Евпатием. – Нужен какой-то пароль!.. Или опознавательный знак!..

– Узнает!.. – Евпатий без стеснения задрал свитер и вытащил из-под ремня журнал в голубой обложке. – Держи в руках последний номер «Нового мира». Это и будет твой опознавательный знак!..

* * *

Таможенник уже взял Толиков паспорт и даже успел раскрыть его, когда Толик вдруг с силой рванулся назад. Толпа отъезжающих смятенно всколыхнулась. Пожилая дама испуганно прижала к груди белого пекинеса. Японцы, не готовые к отступлению, валились друг на друга, как доминошки…

Отчаянно работая локтями, Толик добрался наконец до Евпатия, крепко прижал к себе его голову и лихорадочно зашептал ему в ухо:

– Ты думаешь, я стукач?.. Ты думаешь, что если мне разрешили выезд, то это как-то связано с тем допросом?.. Но это неправда, неправда!.. Я ничего им не сказал!..

– Толик, тебе пора!.. – Евпатий осторожно высвободился из Толиковых объятий и легонько подтолкнул его в сторону таможни. – Ну иди, иди, неудобно же!.. То ты рвешься за границу, то тебя палкой отсюда не выгонишь!..

…Возле паспортного контроля Толик обернулся, отыскал глазами Евпатия и прощально помахал ему рукой. Евпатий не ответил. Казалось, что он смотрит не на Толика, а куда-то поверх его головы, будто пытается издали разглядеть в фиолетовой парижской дымке смутные очертания Толиковой судьбы…

* * *

…В самолете Толик расслабился. Бесцельно шатаясь из салона в салон, он обзнакомился с доброй половиной пассажиров. То ли людям нечем было себя занять, то ли Толик действительно был в ударе, но все охотно шли на контакты. Правда, языков Толик не знал, но это ему не мешало. Дам веселил его дикий «эсперанто», включавший в себя словечки из всех языков мира и снабженный к тому же активной мимикой и жестикуляцией.

Хорошенькая стюардесса Людочка аккуратно ставила перед Толиком очередную порцию коньяку и ласково обжигала его огромными золотистыми глазами. Толик сразу же зачислил Людочку в актив своих побед. И хотя победе этой не суждено было иметь практического подтверждения, Толика вполне устраивал и теоретический ее вариант. Он летел навстречу новой, неведомой жизни, и эта новая жизнь, похоже, улыбалась ему вовсю…

Когда зажглось табло, советующее не курить и пристегнуться, Толик вернулся, наконец, к себе в салон и плюхнулся в свое кресло. Рядом сидел внушительных размеров негр, которого Толик поначалу почему-то не заметил. Всеохватная натура Толика жаждала общения.

– В Париж? – деловито спросил Толик, как будто в его воле было изменить курс и направить самолет в Аддис-Абебу.

– В Париж!.. – радостно ответил негр и осклабился на все тридцать два зуба, точно ждал этого умного вопроса всю жизнь.

* * *

…Париж ошеломил Толика, что называется, с порога. И не шумом, не многоцветием, не своим знаменитым «особым» парижским воздухом, а тем, как мгновенно, легко и безоглядно рассыпались здесь, еще в аэропорту, казавшиеся такими прочными связи недавнего дорожного братства.

Стюардесса пригласила пассажиров к выходу, и глаза давешних Толиковых попутчиков тут же подернулись ледком отчужденности. Все засуетились, засобирались, зашуршали плащами и разом потеряли друг к другу всякий интерес. Душа компании Толик Парамонов снова стал сирым анонимом.

Собственно, Париж тут был ни при чем. Люди, вынужденные какое-то время соседствовать в замкнутом пространстве – будь то салон самолета или купе поезда, – всегда легко сходятся в разговоре, проникаются друг к другу симпатиями, обмениваются адресами и телефонами, но стоит им снова очутиться в большом мире, и вселенские сквозняки моментально выдувают из них память о случайных попутчиках…

Приунывший Толик плыл в прозрачном тоннеле «Шарля де Голля» и казался сам себе серенькой плотвичкой, неведомо как попавшей в роскошный аквариум с экзотическими рыбками. Может быть, впервые за все последнее время Толик заставил себя подумать о том, что он прилетел в чужую страну, где никто не подозревает о его существовании. Прилетел навсегда.

* * *

…Толик торчал у здания «Шарля де Голля» уже минут пятнадцать и, вероятно, мог бы торчать еще столько же, если бы не вспомнил о своем «опознавательном знаке» – последний номер «Нового мира», аккуратно свернутый в трубочку, находился во внутреннем кармане плаща…

…Незнакомец появился внезапно, точно вырос из-под земли. В воздухе поплыл терпкий запах дорогого одеколона. Толик ни черта не смыслил в одежде, но даже на его непросвещенный вкус незнакомец был одет весьма элегантно.

– Вы Андрей? – непрезентабельность собственной внешности Толик попытался восполнить избытком хороших манер. – Очень приятно. Евпатий много рассказывал о вас. Сказать по правде, я боялся, что вы меня не узнаете…

– Чего же проще? – Андрей разглядывал напыжившегося Толика с откровенной, но добродушной иронией: мятые брючки, воспаленный взгляд, да еще и «Новый мир» в руках!.. Типичный портрет советского прогрессиста!..

* * *

…Андрей вел машину просто виртуозно, как, впрочем, и подобает истинному парижанину: шляпа лихо сдвинута на глаза, левая рука безмятежно лежит на руле, правая – с дымящейся сигаретой – на спинке сиденья. Вот они, хозяева жизни, завистливо подумал Толик, а ведь всего пять лет, как в Париже… Ну ничего, ничего, мы тоже не огурцом деланные…

– Я снял тебе комнату, – Андрей без всяких упреждений перешел с Толиком на «ты». – Апартамент мне не по карману. Комната вполне приличная, жить там можно. Во всяком случае, какое-то время…

– Спасибо, – сердечно поблагодарил Толик. – Я человек непривередливый, всю жизнь по коммуналкам… Хуже другое… Я совсем не знаю языка… Хотя Париж, говорят, русский город…

– Русский-то он русский, – Андрей снисходительно покосился на Толика, – но это все же не Рязань!.. Надо срочно учить язык!.. Без языка тут невозможно адаптироваться!..

– Ну, что касается адаптации… – Толик высокомерно фыркнул. – Я бы не хотел превращаться во француза… И вообще я не люблю приспосабливаться… Пусть уж принимают меня таким, какой я есть!

– Знакомый мотивчик!.. – губы Андрея чуть искривились в улыбке. – Среди нашей эмиграции таких пруд пруди!.. Языка не учат, работать не хотят. Приезжают, запираются на все замки, включают видео и смотрят Аллу Пугачеву. Спрашивается, зачем уезжали?..

Толик хотел было обидчиво возразить, что он не обыватель, а человек идеи и что для него главной задачей было не «слинять», а обрести творческую свободу… но передумал. Под колесами ровно гудела автострада. Впереди начинал сизоветь Париж.

* * *

…Пока Андрей негромко переговаривался с хозяйкой, чистенькой и опрятной пожилой дамой, осанкой и повадками напоминающей Маргарет Тэтчер, Толик с нарочито брезгливым выражением лица тщательно изучал свое новое жилище. Делал он это вовсе не потому, что ему здесь что-то не нравилось – комната как комната, вся на виду, изучать здесь было нечего – а просто так, из патриотической амбиции: мол, и мы не лыком шиты, живали в апартаментах и не падаем в обморок при виде розовой туалетной бумаги.

Неожиданно за стеной (а поначалу показалось, что прямо здесь, в этой же комнате – настолько это было громко и внезапно) грянула латиноамериканская мелодия, вслед за ней выразительно скрипнули диванные пружины, после чего, словно усиленный микрофоном, послышался тягучий женский вздох. Толик метнул затравленный взгляд на хозяйку. Та всполошенно залопотала по-французски. Андрей усмехнулся и перевел.

– Мадам Лоран говорит, что за стеной живет супружеская пара. То ли из Сальвадора, то ли из Парагвая. А может, и из Колумбии. Она всегда плохо запоминает названия. Очень милые и симпатичные люди. Хотя и коммунисты.

– Ах они еще и коммунисты?.. – Толик с ненавистью взглянул на стену, за которой любовные стоны набирали все новые обертона. – Переведи ей, что я политический эмигрант!.. Я бежал от коммунистов!.. И я не могу терпеть рядом с собой гнездо ненавистной мне идеологии!..

Слушая Андрея, мадам Лоран кивала, ахала, закатывала глаза, всем своим видом демонстрируя, сколь близко к сердцу принимает она кошмар создавшейся ситуации, но, стоило Андрею замолчать, она тут же кинулась в контратаку.

– Мадам Лоран говорит, – снова перевел Андрей, – что ничего плохого они не делают. Только танцуют кумбию и занимаются любовью. Любовь и танцы – вот их страсть. Зато за другой твоей стеной живет очень серьезная девушка. Ее зовут Сильви. Кстати, она хорошо говорит по-русски.

Не дожидаясь от Толика хотя бы формальной капитуляции, Андрей снова повернулся к мадам Лоран, сказал ей нечто успокаивающее: дескать, конфликт улажен, жилец не против, просто немного устал и поэтому дурит, – и ласково выпроводил хозяйку за дверь.

– Я оплатил за три недели, – строго сказал Андрей. – Дам еще на карманные расходы. Заработаешь – вернешь. Если только заработаешь. Деньги здесь на клумбах не растут!..

Вместо ответа Толик откинул крышку одного из чемоданов и одним махом вывалил его содержимое на пол. Гора листков с машинописным текстом загромоздила почти половину комнаты.

– Это не все! – небрежно сказал Толик. – Я привез сюда только лучшее. Четыре романа. Семь повестей. Ну и добрый трехтомник рассказов. Думаю, на первое время хватит…

– Спятил, Бальзак? – Андрей даже растерялся. – Какой трехтомник?.. Напечатают рассказик – скажи спасибо. Тебя здесь никто не знает. Кому ты интересен?

– Пока не знают! – запальчиво уточнил Толик. – Зато меня знает вся читающая Москва. А если тебя читают, значит, ты известен!..

– Тебя читают только в КГБ, – осадил Толика Андрей. – И то по долгу службы. А КГБ – это еще не вся читающая Москва…

Он смотрел на Толика с откровенной жалостью. Очередной сумасшедший, приехавший завоевывать Париж. Взлохмаченный, в жеваном пиджачке, со слюдяным блеском в глазах. Неопознанный Наполеон.

– Ладно, – со вздохом сказал наконец Андрей. – Попробую показать твои опусы сведущим людям. Сгружай свое собрание сочинений в чемодан и тащи ко мне в машину…

* * *

…Толик гулял по Парижу. Толкался у прилавков букинистов на набережной Сены, брал в руки то одну, то другую потрепанную книжицу, но не потому, что намеревался купить, а просто так, из вежливости к продавцам…

Бродил по Монмартру, излишне заинтересованно и подолгу разглядывая картины и картинки, а попутно ища – и не менее заинтересованно! – общественный туалет… Торчал на площадке возле Палас де Шайо и совершал безмолвный ритуал созерцания знаменитой Эйфелевой башни…

К вечеру ноги сами собой, без помощи какой-либо карты, привели его на Плас Пигаль. Вожделенная мечта советского туриста не показалась ему очень уж респектабельным местечком. Он задержался возле одного из рекламных щитов. Щит был анонимный, только буквы, ни одной картинки. Толик поозирался по сторонам, точно проверяя, нет ли за ним слежки, и только после этого нагнулся к окошечку кассы…

* * *

…Хорошенькая девушка – настоящая опрятная парижаночка, как только они могут работать в таких местах! – светя под ноги фонариком, проводила Толика до его места. На экране сопели, кряхтели и чмокали. Консервативная натура Толика не позволяла ему сразу же уставиться в экран. Он мазнул взглядом по сторонам: слева свободно, справа тоже. Да и вообще в зале едва ли набиралась дюжина зрителей. Какого же черта она посадила его «согласно купленным билетам»?

Прямо перед Толиком сидели четыре негра. Распрямив строгие позвоночники и по-страусиному вытянув шеи, они внимали экрану так доверчиво и прилежно, как, наверное, могли бы слушать воскресную проповедь.

Вдруг Толик вздрогнул: чья-то рука мягко и вкрадчиво легла на его коленку. Толик отвел глаза от экрана и взглянул на неведомую нахалку. Нахалка смотрела на Толика прямо и вопросительно, глаза ее, огромные, темные и влажные, были совсем близко. Толику стало жутко. По спине здоровенной улиткой прополз холодный ручей пота. Где-то на периферии его памяти забрезжила крохотная искра противненькой догадки.

Незнакомка произнесла что-то хищным баритональным шепотом, Толик нервно дернулся, парик съехал с головы незнакомки, и догадка стала реальностью.

Разумеется, ему и раньше приходилось слышать о «гомиках», он даже видел их кое-где в компаниях. Но то были свои, безобидные, в чем-то даже трогательные «гомики». Они кроили себе джинсы, стояли в очередях в Большой театр, рассуждали о Марселе Прусте и Маргарет Дюра и экономили копейку от зарплаты до зарплаты… Здесь же было нечто другое, чужое, враждебное, требовавшее от Толика некоего опасного знания.

– Ты чего, пес? – сипло спросил Толик, автоматически перейдя на чертановский диалект, не раз спасавший его в стычках с московской шпаной. – А ну прибери лапы, сучара! Давно асфальту не ел?..

«Незнакомка» сказала что-то обезоруживающе мягкое – видимо, извинилась – и тут же пересела в другой ряд. Но настроение у Толика было безнадежно испорчено. Он встал и, не глядя ни на пыхтящий экран, ни на свою «соблазнительницу», направился к той же двери, откуда пришел…

– Все в порядке, месье? – спросила хорошенькая девушка с фонариком, когда нахохлившийся Толик выходил на улицу.

– О да! – по-русски ответил Толик, стараясь казаться беспечным. – Все было замечательно, мадемуазель!.. За исключением того, что меня чуть не трахнули!.. Но это мелочи!..

* * *

…Нагруженный свертками, Толик поднимался по лестнице. Откуда-то сверху, видимо из комнаты латиноамериканцев, доносился треск маракасов и грохот каблуков. «Любовь и танцы – вот их страсть», – вспомнил Толик слова хозяйки.

Он уже добрался до середины лестницы, когда навстречу ему с гомоном ринулась неизвестно откуда взявшаяся толпа лилипутов. Лилипуты обтекали Толика с двух сторон, как сыплющиеся с горы камешки при небольшом обвале. Толпа исчезла так же внезапно, как и появилась.

Толик уже вставил ключ в замок своей комнаты, когда дверь справа, за которой, по словам хозяйки, обитала неведомая Сильви, приоткрылась. Толик услышал приглушенный женский смех и звонкий чмок поцелуя, после чего мимо Толика быстро – он даже не успел разглядеть лица – прошмыгнула мужская фигура. Толик проводил незнакомца глазами вплоть до лестницы и снова вспомнил слова мадам Лоран: «Очень серьезная девушка».

– Добрый вечер, месье! – Это было произнесено по-русски, и Толик понял, что обращаются именно к нему. Сильви стояла на пороге своей комнаты, придерживая рукой полы короткого халатика. – Вы наш новый квартирант? Мадам Лоран говорила мне о вас. Как вам нравится Париж?

– Ничего, – сдержанно ответил Толик. – Многое я именно так себе и представлял. Вот только почему у нас в доме так много лилипутов?..

– Они из цирка, – объяснила Сильви. – Пробудут здесь еще около недели. Вы не любите лилипутов? А я люблю. У них маленький срок жизни, и они живут очень ответственно.

– Вы так хорошо говорите по-русски, – Толик вдруг вспомнил о галантности. – Почти без акцента. Вы русская?..

– Не совсем, – Сильви смотрела на Толика просто и открыто, без малейшего кокетства, и этим нравилась ему все больше и больше. – Бабушка русская. А вообще-то я из Бельгии. В Париже только учусь. А вы писатель?

Толик насупился. Ему очень хотелось произвести на Сильви впечатление, но он все никак не мог попасть в нужный тон.

– Да, в общем, писатель… – Толик выбрал тон байронической отчужденности. – Политический эмигрант. Если вы понимаете, что это означает…

– О да, понимаю! – сочувственно кивнула Сильви. – Я многое знаю о России. Ну что ж, давайте знакомиться? Меня зовут Сильви.

– Очень приятно. А меня зовут Анатолий. Но на русский слух это слишком официально. Зовите меня просто Толя.

Толику хотелось казаться ироничным и раскованным, он даже попытался сделать озорной реверанс, но в ту же секунду все его свертки посыпались на пол. Бутылки, банки, гамбургеры, облитые кетчупом, – все это лежало теперь в общей безобразной куче, как символ сирости его, Толика, холостяцкого бытия. Сильви это развеселило, она звонко захохотала, так бесстрашно обнажая гортань и зубы, что Толик, которому было не до смеха, все-таки успел отметить про себя, что во рту у нее не было ни одной пломбы…

– А вы знаете, Толя, – отсмеявшись, сказала Сильви. – Это даже хорошо, что вы не успели поужинать. Поужинаем вместе. Тут через дорогу есть очень милое кафе…

* * *

…Кафе оказалось прямо на улице. Несколько крохотных столиков, огороженных веревочным барьером. Остро пахло молотым кофе и жареным картофелем. Несмотря на поздний час, прохожих на улице было предостаточно. Где-то совсем близко, как невидимый ручей, невнятно бормотал аккордеон…

Толик слишком стремительно влюблялся в Сильви, чтобы мог чувствовать себя раскованным в ее компании. Он мучительно напрягал мозг, пытаясь сочинить что-нибудь легкое, ненатужное, остроумное, но в мозгу искрило и замыкало, и разговор то и дело сползал в давно наезженную Толиком колею…

– Ну почему обязательно борьба?.. – горячилась Сильви. – Я не люблю этого слова!.. Нормальные люди не должны ни с кем бороться!.. Они должны просто жить!..

– Просто жить? – снисходительно усмехался Толик. – Просто жить – это для бабочек!.. Это значит жрать, спать и совершать естественные отправления!..

– Ничего подобного!.. – не сдавалась Сильви. – Просто жить – это значит любить, замечать красивое, радоваться солнышку…

– Как можно радоваться солнышку, – распалялся Толик, – если ты видишь его сквозь тюремную решетку?.. Счастье – это свобода!.. А свобода не дается без борьбы!..

– Но свобода – это фантом!.. – Сильви оказалась крепким орешком. – Абсолютной свободы нет нигде в мире!.. Человек может рассчитывать только на внутреннюю свободу!.. Так что же, вечная борьба?..

– Да, вечная борьба!.. – не без важности подтвердил Толик. – Вечная борьба за вечные идеалы!.. Правда, я сторонник бескровного оружия… Мое оружие – это мое перо!..

– Господи!.. – вздохнула Сильви. – И зачем вы только приезжаете в Европу?.. Если вы не можете без борьбы, сидите у себя дома и боритесь!.. Кто вам мешает?..

Толик приготовился что-то возразить, но тут зрачки его остановились, он напрягся и замер, как гончая, учуявшая дичь. Сильви проследила его взгляд, но не увидела ничего такого, что могло бы привлечь его внимание…

– Наши!.. – Толик кивнул на группу молодых людей, робко толкавшихся у обувной витрины. – Совки вы мои родимые!.. Нигде от вас спасу нет!..

– Почему ты думаешь, что это ваши?.. – удивилась Сильви. – На них не написано!.. Может, поляки или югославы… Это же туристический район!..

– Наши!.. – уверенно повторил Толик. – А галстучки на резиночках?.. А стадный способ передвижения?.. А ожидание провокации в глазах?.. Нет, я своих за версту чую!..

Толика тянуло на подвиги. Ему безумно хотелось завоевать Сильви сейчас, немедленно, сию секунду, и неожиданное появление соотечественников смутно обещало такую возможность…

– Привет, земляки!.. – Толик с сердечной улыбкой подошел к сгрудившимся у витрины. – Услыхал родную речь – не мог пройти мимо… Я тут в долгосрочной командировке… А вы, как я понимаю, туристы?..

– Делегация от комсомола!.. – авторитетно пояснил паренек в очках. – Активисты со всего Союза!.. Из Тулы, из Вологды, из Иркутска!..

– Молодцы!.. – неизвестно за что похвалил комсомольцев Толик. – А не боитесь гулять в такое время?.. Спецслужбы не дремлют!.. Тут даже дворники – церэушники!..

– А чего нам бояться?.. – хихикнула бойкая девчушка со ставропольским акцентом. – Мы поодиночке не ходим!.. И потом, у нас телефон посольства есть!..

– Значит так, ребята!.. – внезапно посуровел Толик. – Обстановка сейчас напряженная. На правах старожила даю совет. По Плас Пигаль не шляться. В секс-шопах не светиться. В порнокинотеатры не ходить.

– Да, нас инструктировали… – разочарованно сказал кто-то из группы. – Туда не ходи, сюда не ходи… А куда же тогда ходить-то?

– В Лувр!.. – жестко ответил Толик. – В Лувр, и только в Лувр!.. В смысле провокаций это самое безопасное место… Что делать, ребята!.. Противно, но выхода нет!..

– Да нас только по музеям и водят!.. – нестройно заныли комсомольцы. – Мы самого Парижа-то и не видели!.. А послезавтра уже улетать!..

– Кстати! – оживился Толик. – Может, передадите весточку на родину?.. Я мог бы воспользоваться служебными каналами, но раз есть оказия…

– Конечно, передадим!., – хором заверили комсомольцы. – Какие проблемы!.. Только адрес оставьте!.. Или телефон!..

Толик оглянулся по сторонам, давая понять, что дальнейшая информация не предназначена для посторонних ушей, – смышленые комсомольцы мгновенно уловили Толиков сигнал и тут же сдвинулись в тесный заговорщицкий кружок.

– Так вот, братцы-кролики!.. – свистящим шепотом сказал Толик. – Передайте вашему гребанному правительству и лично товарищу Суслову…

Последние его слова утонули в громком гвалте проходившей мимо компании, но по застывшим лицам комсомольцев было видно, что они услышали все, что Толик хотел довести до их сведения…

…В следующую секунду они уже улепетывали вдоль по тротуару, целеустремленно тараня собой праздную толпу, точно небольшой кавалерийский эскадрон, срочно вызванный к месту боевых действий…

– Комсомольцы-ы, добровольцы-ы!.. – дурашливо пел им вслед Толик. – Мы сильны нашей верною дружбой!.. Сквозь огонь мы пройдем, если нужно!..

– Толя, не надо!.. – потянула его за руку Сильви. – Пойдем отсюда!.. Не хватало тебе в первый же вечер познакомиться с местной полицией!..

– Вот это свобода!.. – изумился Толик. – Когда «голубые» хватают тебя за задницу – никакой полиции рядом нет, а когда тебе хочется спеть задушевную русскую песню – полиция тут как тут…

* * *

…Пока Сильви забирала в рецепции ключи и почту, Толик с удивлением наблюдал, как с улицы вползала в холл престранная процессия. Это были молодые бритоголовые люди в длинных просторных одеяниях и в сандалиях на босу ногу, каждый держал в руках что-то вроде деревянной трещетки, звук которой отдаленно напоминал треск кастаньет…

– Это кришнаиты, – объяснила Сильви, перехватив недоуменный Толиков взгляд. – Они проводят марш мира. То есть путешествуют по разным городам и раздают пацифистские воззвания…

Проходя мимо Толика и Сильви, кришнаиты так низко склоняли головы и так почтительно здоровались, как если бы сегодня им посчастливилось встретить самого Кришну с супругой. Судя по тому, как спокойно отреагировала на появление пришельцев мадам Лоран, Толик понял, что эти странные люди тоже являются законными обитателями этого дома…

– Ты, наверное, очень устал… – сказала Сильви. – Но если завтра тебе не рано вставать, мы могли бы зайти ко мне и выпить кофе…

* * *

…Комната Сильви была под стать Толиковой и выглядела более чем скромно. На туалетном столике громоздились всевозможные пузырьки, баночки, коробки, вороха дешевой бижутерии. С настенного календаря глупо улыбался красавец в плавках, рекламировавший лосьоны от Диора. На диване валялись брошенные и забытые впопыхах блузки и юбки…

Необъятный и таинственный мир, полный огней и интриг, сузился до размеров обычного гостиничного номера, и ореол «блистательной парижанки» вокруг Сильви изрядно померк, но сейчас Толику это даже нравилось: «домашняя» Сильви казалась ему проще, понятней и ближе, с ней он чувствовал себя спокойней и уверенней…

– Послушай!.. – неожиданно для себя сказал Толик. – Сегодня я впервые прилетел в Париж… И первая женщина, которую я здесь встретил, была ты… Может, это судьба?..

– Я всего лишь соседка!.. – Сильви была явно не готова к столь фундаментальному прологу. – Роман с соседкой – это несерьезно. Вот если бы мы столкнулись на улице, в толпе…

– Даже если бы я прожил в Париже всю жизнь, – Толик продолжал настаивать на эпохальной интонации, – и встретил тебя перед самой смертью, ты все равно была бы для меня первой!

– Красиво!.. – смиренно согласилась Сильви. – Так мог бы сказать Мопассан. Правда, он сделал бы это втрое короче и не так патетично…

– У тебя есть кто-нибудь?.. – почти грубо спросил Толик. – Ну я имею в виду… друг или любовник… не знаю, как это у вас называется…

– А как ты думаешь? – Сильви все больше забавляла Толикова основательность. – Я вполне взрослый человек. Должна же у меня быть какая-то личная жизнь?..

– Так вот с сегодняшнего дня, – мрачно объявил Толик, – никакой личной жизни у тебя не будет. Теперь я буду – твоя личная жизнь. Я один.

– Толя!.. – Сильви даже всплеснула руками. – Да ты скрытый тиран!.. А как же все твои разговоры о свободе личности?..

– Свобода свободой, – без тени юмора сказал Толик, – а увижу здесь какого-нибудь козла – башку ему оторву, так и знай!..

Сильви расхохоталась. Толик некоторое время растерянно смотрел на нее, будто соображая, чем же он ее так рассмешил, а потом вдруг обхватил ее лицо ладонями и поцеловал прямо в смеющийся рот.

* * *

Среди ночи тишину дома прорезал истошный женский вопль, затем послышались сердитые мужские голоса. Беседа велась явно не в парламентарных тонах.

Сильви и Толик еще некоторое время лежали в постели, прислушиваясь к тому, что происходило в коридоре, а потом разом, как по команде, откинули одеяло и принялись одеваться.

Они успели как раз к финалу разыгравшейся драмы. Двое смуглых мужчин, явно южного происхождения, отчаянно жестикулируя, наскакивали друг на друга, точно два бойцовых петуха. Красивая рослая женщина – вероятно, тоже дитя экваториального пояса – пыталась утихомирить их как могла, но в результате только подливала масла в огонь. При всем своем лингвистическом невежестве Толик все-таки уловил, что перепалка шла на испанском.

Между тем коридор заполнялся людьми. Разноцветными стайками высыпали из своих комнат лилипуты. Степенной вереницей притопали кришнаиты. Появились еще какие-то люди, которых Толик видел впервые.

Внезапно один из спорщиков резко выбросил руку вперед – Толик даже не услышал звука удара, – и его оппонент кубарем полетел вниз по лестнице. Победитель швырнул вслед поверженному еще несколько темпераментных проклятий, после чего сгреб рослую красавицу в охапку и стремительно уволок ее в комнату. Так Толик впервые познакомился с Рикардо и Долорес.

Толпа квартирантов постояла еще некоторое время в оцепенении, а затем, словно очнувшись, задвигалась, завозилась, зашумела…

Сильви и Толик спустились на один лестничный марш. Пострадавший лежал без движения, уткнувшись лицом в пол. На светлом пиджаке его во всю правую лопатку расплывалось громадное кровавое пятно. В центре пятна торчал здоровенный нож…

– Боже мой! – ахнула Сильви. – Надо срочно вызвать врача и полицию. Может быть, его еще можно спасти!..

Неожиданно пострадавший слабо застонал, зашевелился и вскочил на ноги с резвостью, которой никак нельзя было ожидать от столь очевидного кандидата в покойники. Он осторожно завел левую руку за спину и, чуть поморщившись, рывком выдернул нож из-под лопатки. Затем аккуратно вытер его носовым платком и сунул во внутренний карман пиджака с таким видом, как если бы это была обыкновенная расческа. Видимо, сознавая необычность продемонстрированного им аттракциона, пострадавший счел необходимым обратиться ко всем присутствующим – а главным образом к Толику и Сильви – с пространной тирадой, в которой французская речь была густо перемешана с испанской.

– Он говорит, – с трудом переводила Сильви, – что не надо ни врача, ни полиции. Он не хочет для Рикардо никаких неприятностей. Кроме того, Рикардо пытается заколоть его уже не в первый раз, но, по счастью, все заживает на нем, как на собаке…

С этими словами пострадавший задрал рубашку и предъявил любопытствующим смуглый живот, на котором и в самом деле можно было увидеть множество шрамов.

– Рикардо его близкий друг, – продолжала переводить Сильви, – и соратник по борьбе. Но Рикардо очень ревнив.

Он постоянно ревнует всех к своей жене Долорес. Этот недостаток очень мешает ему как лидеру, и собратья по партии неоднократно говорили ему об этом…

Толпа квартирантов сгрудилась на верхней лестничной площадке и напоминала благодарную цирковую галерку, каждую секунду готовую взорваться овациями на любую хлесткую реплику шпрехшталмейстера.

– В заключение он хочет сообщить, – переводила Сильви, – что его зовут Хорхе Гонсалес. Он благодарит всех собравшихся за участие в его судьбе и считает, что, пока в отдельных людях есть сострадание к ближнему, человечество может рассчитывать на лучшее…

Несостоявшийся покойник церемонно раскланялся и исчез в темноте лестничного марша.

Лилипуты и кришнаиты зааплодировали.

* * *

…Утром Толик, довольный собой, стоял под душем. Сегодня ему нравилось все – нравилась погода, нравился Париж, нравилась Сильви, нравилась седенькая и чистенькая мадам Лоран с постоянно исходящим от нее слабым запахом пиццы, нравился весь этот суматошный дом, густо населенный эксцентричными фантомами из всех стран света, а самое главное – нравился себе и сам Толик, нравился глубоко и принципиально.

Вот он стоит, по пояс отраженный в запотевшем зеркале, совсем еще не старый мужчина с далеко не дряблыми мышцами, а если хорошенько выдохнуть воздух, то исчезнет и намек на грядущее пузцо, а если обратиться к хорошему стоматологу, то можно будет улыбаться обеими сторонами рта сразу… Нет-нет, сегодня Толик решительно себе нравился. Решительно и бесповоротно.

Зазвонил телефон. Толик выключил воду, подхватил полотенце и, наспех задрапировавшись, выскочил из ванной. В трубке любезно застрекотали по-французски, и Толик успел уже было приуныть, как вдруг в картавом мусоре чужой речи остро сверкнуло родное словечко «Моску».

– Да-да! – закричал Толик по-русски. – Это я заказывал Москву! – и, спохватившись, добавил: – Уи, уи, сэ муа! Мерси, мадемуазель! – В трубке что-то пискнуло, а потом послышался голос Евпатия.

– Але? – всего-то и произнес Евпатий, а Толик уже облился слезами. Такого тягучего, ленивого, томного «але» нельзя было услышать нигде в мире, кроме того громадного и чумазого города, который Толик любил и ненавидел одновременно и куда дорога была ему заказана раз и навсегда.

– Здорово, Евпатий! – сглатывая слезы, проговорил Толик. – Это я, Толик Парамонов!.. Да Париж как Париж!.. Нет, в Лувре еще не был!.. Устраивался с жильем, то да се… Ты лучше расскажи, как вы там, мои дорогие!..

Сзади хлопнула дверь, но Толик не обратил на это внимания. Сейчас ему хотелось только одного – говорить!.. Говорить много, взахлеб и обо всем сразу, исторгая массу необязательных слов, перескакивая с темы на тему, промахивая важное и заостряясь на пустяках… Словом, говорить так, как это умеют делать только в Москве, в тесной компании, за бутылкой водки…

– Спасибо тебе за Андрея, Евпатий!.. Да, очень помог!.. Если бы не он, не знаю, что бы я делал!.. Да вот, жду ответа из редакций!.. Уверен, что напечатают!.. Парамоновы на улице не валяются!..

Сзади коротко кашлянули. Толик обернулся. У двери стоял Андрей. Живописный все-таки тип, этот Андрей. Черное пальто, черная шляпа, белый шарф. Элегантный кредитор с того света, явившийся по душу очередного грешника.

– Ты извини, Евпатий!.. – сконфуженно забубнил в трубку Толик. – В одном звонке всего не расскажешь!.. Я тебе потом перезвоню, ладно?.. А лучше напишу!.. Привет Аглае!.. Ах да, извини!.. Ну пока!..

Толик положил трубку и с надеждой взглянул на Андрея. Он всегда презирал расфранченных хлыщей, слонявшихся по вечерам по улице Горького, подозревая в них либо альфонсов, либо фарцовщиков, но этот парижский плейбой внушал ему уважение и даже трепет. В его спокойствии чувствовалась скрытая сила. А кроме того, сейчас от Андрея зависела вся Толикова жизнь.

– Я тебя предупреждал, – ровным голосом сказал Андрей, – у меня лишних денег нет. Международные звонки здесь стоят недешево. Надо как-то соизмерять свои аппетиты со своими возможностями.

– Бог ты мой! – театрально завопил Толик, воздевая руки к небу. – Здесь все с утра до ночи говорят только о деньгах!.. Даже русские с их бескорыстием!.. Не серчай, барин!.. Заработаю – отдам!..

– Хочется верить, – Андрей смотрел на Толика без улыбки. – Но покамест мне дали понять, что местная печать в твоих услугах не нуждается…

– Отказали? – ахнул Толик и забегал по комнате. – Везде отказали?.. Да нет, ты что-нибудь не так понял!.. Не могли они отказать!.. На каком основании?..

– Чисто советский синдром! – жестко усмехнулся Андрей. – Ты еще спроси, по какому праву!.. Тут тебе не Москва, паренек!.. Качать права будешь в родном жэке!..

– Но как они успели все прочитать? – не унимался Толик. – Нет-нет, тебя просто обманули!.. За такой короткий срок невозможно прочесть даже один мой роман!..

– Видишь ли, – рассудительно сказал Андрей, – в редакциях сидят профессиональные люди. Им незачем читать тебя целиком. Достаточно десяти страничек, чтобы понять, что твоя фамилия не Толстой!..

Толик задохнулся от возмущения, пытался что-то сказать, но вместо слов из гортани его вырвалось какое-то бульканье. Он сел на диван и закрыл лицо руками. Андрей смотрел на него печально и сочувственно.

– Ладно, собирайся! – сказал он со вздохом. – Попробуем сунуться еще в одно местечко. Только на этот раз таскай свое творчество сам. Я тебе больше не носильщик!

* * *

…Обстановка издательского офиса не вызывала в Толике никаких уважительных эмоций… Три задрипанных комнатушки, сплошь забитые пыльными связками книг и журналов в анонимно серых обложках… Да и сам хозяин офиса – хрупкий старичок в простом костюмчике – больше походил на среднего советского бухгалтера, нежели на серьезного парижского издателя… Самой яркой и шумной фигурой в этой скромной обители был здоровенный говорящий попугай. Попугай говорил исключительно по-русски. Он раздражал Толика тем, что постоянно встревал в разговор и задавал дурацкие вопросы посредством цитат из русской классики.

– Ну хорошо! – азартно наседал на старичка Толик. – Пусть вам не нравится моя проза!.. Но почитайте хотя бы мою публицистику!.. К примеру, вот это!.. «Амурные похождения Екатерины Фурцевой»!

– Послушайте! – старичок был вежлив, но непреклонен. – Нас не интересуют ничьи амурные похождения. Я готов дать вам тысячу франков из личных денег, но я не могу рисковать репутацией издательства…

– Скажи-ка, дядя, ведь недаром? – хрипло заорал попугай и требовательно уставился на Толика.

– Черт подери! – в поисках поддержки Толик обернулся было к Андрею, но тот сосредоточенно уткнулся в журнал, делая вид, что все происходящее его не касается. – Черт подери, да кто вам сказал, что, печатая мои вещи, вы чем-то рискуете?.. Меня читает вся советская интеллигенция!

– Не могу ей этого запретить! – развел руками старичок. – О вкусах не спорят!.. Хотя лично я на ее месте читал бы Гоголя…

– Русь, Русь, куда несешься ты?! – снова прохрипел попугай и, нахохлившись, замер, видимо потрясенный глубиной вопроса.

– А позвольте поинтересоваться, – ехидно прищурился старичок. – У вас есть лагерный цикл «Мордовские рассказы». Вы что, сидели в Мордовии?..

Вопрос был неожиданным и попал в точку. Толик смущенно заерзал в кресле, но по инерции продолжал сохранять наступательный тон.

– Нет, не сидел!.. А разве это необходимо?.. Есть документы, свидетельства, очевидцы… Писатель имеет право на художественный домысел!..

– Мой вам совет, – наставительно сказал старичок. – Никогда не пишите о страданиях, которых не испытали лично. Это неблагородно.

– Нет, ты слыхал?! – Толик сардонически расхохотался и снова обернулся к Андрею. – Они еще нас учат!.. Ну, конечно, им отсюда виднее, что делается в наших лагерях!..

– Мне виднее, – устало подтвердил старичок. – Я отсидел там тринадцать лет. Извините, у меня еще сегодня много работы. Сожалею, что не смог быть вам полезным.

Толик сгреб со стола свои листочки, подхватил свой необъятный чемодан и, кренясь на ходу, как корабль, получивший пробоину, направился к выходу.

– Хотят ли русские войны? – ни к селу ни к городу спросил попугай.

Толик не ответил.

* * *

Андрей спускался по лестнице первым. Он шел легкой походкой независимого человека, даже не оборачиваясь на своего спутника, видимо, пребывая в спокойной уверенности, что тот наверняка следует за ним. Толик, красный, злой и взъерошенный, одышливо пыхтел сзади, волоча за собой злополучный чемодан.

– Не вешай нос! – по-прежнему не глядя на Толика, посоветовал Андрей. – Среди здешней русской эмиграции есть состоятельные люди. Найдем тебе покровителя!..

– Найдешь их тут! – задавленно просипел Толик. – У них один принцип: выгодно или невыгодно!.. А на русскую литературу им наплевать!.. Торгаши вонючие!..

– А ты как думал? – ласково удивился Андрей. – Тут тебе не московская кухонька: бутылка водки, килька в томате и карбонарские разговоры до утра!.. Тут работать надо!..

* * *

…Толик кое-как угромоздил свой чемодан в багажник и с облегчением плюхнулся на сиденье рядом с Андреем. Машина тронулась.

– Слушай-ка! – неожиданно сказал Андрей. – А не плюнуть ли нам на великую русскую литературу, а?.. У меня на примете есть одна толковая фирма. Они делают прелестные гробы!..

– Что?.. – Толик поперхнулся сигаретой. – Какие к черту гробы?.. Шути поизящней, а то у меня нервы не в порядке…

– Я не шучу! – Андрей пристально смотрел на дорогу. – Чистое дело и приличные деньги. Работают в основном эмигранты. Поляки, сербы, турки…

– Издеваешься? – на глазах у Толика закипели слезы. – Да лучше я подохну с голоду, чем стану делать гробы!.. Я не гробовщик, я писатель!..

– Ты уверен? – спокойно спросил Андрей. Спросил буднично, без иронии, без желания обидеть. Спросил, вовсе не ожидая ответа, словно он был известен ему и так. – Спрячь свои амбиции, дружок!.. В Париже хороший гробовщик стоит дороже, чем говенный писатель…

* * *

…Толик втащил чемодан в комнату и бухнул его на пол. Затем пошарил в шкафу и достал оттуда заветный моток веревки. Он долго и тщательно ладил петлю, придирчиво вымерял длину веревки, вдумчиво изучал потолок. Когда же наконец он надел петлю себе на шею, закрыл глаза и попытался сосредоточиться перед прыжком в вечность, – за стеной ликующе скрипнули диванные пружины и во всю мощь загремела неизбывная кумбия…

Толик стоял на стуле с закрытыми глазами и с петлей на шее, не будучи в силах даже возмутиться. Он стоял, величественный и оскорбленный, как приготовившийся к молитве пустынник, на голову которому нагадил случайный орел… Затем сбросил с себя петлю и принялся отвязывать веревку…

* * *

Здесь, в коридоре, кумбия гремела еще громче. Толик постучал – сначала тихонько, потом настойчивее. Ему не ответили. Тогда он толкнул дверь и шагнул в комнату. Шагнул и обмер. В комнате, сплошь заклеенной портретами Маркса и Че Гевары, прямо под кумачовым транспарантом с пламенной формулой «Patria а muerte!» на утлом скрипучем диване революционная супружеская пара истово и простодушно занималась любовью…

Женщина увидела Толика, округлила глаза и сказала мужчине что-то по-испански. Пара вскочила с дивана, прикрывая причинные места. Толик смутился, но ненадолго: эти бесстыжие дети Кордильер сорвали ему мероприятие посерьезнее…

– Мьюзик!.. – выразительно сказал Толик и заткнул себе уши пальцами. – Слишком громко!.. Вы тут не одни!.. Так нельзя!..

Рикардо и Долорес стояли перед Толиком голые, как Адам и Ева накануне изгнания из Эдема, и старались понять, чего хочет от них этот незваный и сердитый визитер.

– Нон мьюзик! – Толик попытался быть максимально доходчивым. – Выключите эту хреновину!.. Вас слышно на весь квартал!..

Рикардо и Долорес переглянулись и снова уставились на Толика. Тогда Толик размашисто прошагал через всю комнату, протянул руку к магнитофону и резко нажал нужную кнопку. Кумбия смолкла.

– Вот так!.. – наставительно сказал Толик. – И давайте договоримся, впредь без музыки!.. Все то же самое, но без музыки!..

Рикардо наконец сообразил, что происходит, и с яростным рыком ринулся на Толика. Какое-то время Толик трепыхался в его мощных лапах, как перепелка в силке, потом мир для него перевернулся, и он почувствовал, что летит… Приземлился он на той же лестничной площадке, что и злосчастный Хорхе Гонсалес, в точности повторив его траекторию…

Захлопали двери. Дом, охочий до зрелищ, привычно заполнял «галерку». Шумно гомонили лилипуты. Опасливо шуршали кришнаиты. Снизу, из рецепции, квохча, прискакала мадам Лоран. Последней появилась Сильви…

Рикардо, застигнутый публикой неглиже, неожиданно застеснялся и нырнул к себе в комнату. Оттуда – больше для порядка – выкрикнул еще несколько раскатистых испанских ругательств и только после этого захлопнул дверь…

– Толя! – Сильви коснулась волосами Толикова лица. – Как ты себя чувствуешь?.. Он тебя не ранил?..

– Ничего!.. – Толик ощупал голову и поморщился. – Только башкой треснулся… Ты видела, как я летел?..

– Да, – сказала Сильви. – Это было эффектно. Ты летел, как Хорхе Гонсалес. Вверх тормашками.

– Я летел, как буревестник, – поправил Толик. – А вот приземлился неэлегантно. Но я потренируюсь!..

Он поднял глаза. «Галерка» смотрела на него с доброжелательным ожиданием: любой спектакль требует внятной точки. Что ж, традиция есть традиция.

– Спасибо за внимание, господа!.. – поблагодарил Толик. – Простите, что мало!.. Надеюсь, в ближайшее время побаловать вас чем-нибудь еще!..

* * *

…Мрачный Толик, раздетый по пояс, сидел на диване. Сильви хлопотала вокруг него, как трепетный реставратор вокруг античной статуи, щедро заклеивая пластырем свежие ссадины…

– Что за манера трахаться под музыку?.. – вслух размышлял Толик. – Да еще под портретами вождей!.. Это что, как-то бодрит?.. Или это просто марксистский принцип?..

Сильви понимала, что эксцентричные супруги Фуэнтес меньше всего занимают сейчас Толиковы мысли. Сегодня произошло нечто посерьезнее и пострашнее, чем скандал на лестнице, сегодня разом рухнули все Толиковы иллюзии и погребли под своими обломками не только его гордыню и честолюбие, но и самое желание жить…

– Толя!.. – осторожно сказала Сильви. – А может, нам попробовать издать твою книгу за собственный счет?.. Я не знаю, сколько это может стоить, но у меня есть кое-какие сбережения…

– Еще чего!.. – вспыхнул Толик. – За собственный счет пусть издаются графоманы!.. А настоящая литература не нуждается в милостыне!.. Она сама эту милостыню подает!..

– Извини! – тихо сказала Сильви. – Просто ты мне нравишься… И мне хотелось тебе помочь… По-моему, это вполне естественное желание…

– Ты мне тоже нравишься… – Толик попытался улыбкой снять напряжение. – Но у тебя есть только один способ мне помочь… Надо каждый день говорить мне, что я гений!..

– Это нетрудно!.. – Сильви все еще продолжала дуться. – Можно я начну прямо сейчас?.. Ты гений, ты гений, ты гений!..

В дверь вежливо поскреблись, и на пороге возникла мадам Лоран. Из-за ее не очень внушительных бедер выглядывали встревоженные мордашки лилипутов. Пришедшие заговорили громко, одновременно и без пауз, пытаясь перекричать друг друга, – все это вместе создавало впечатление сплошного неумолчного цикадного звона, из которого трудно было выловить какой-нибудь один магистральный звук…

– Мадам Лоран говорит, – наконец сориентировалась Сильви, – что кто-то вызвал сюда полицию… Полицейские уже прибыли и хотят побеседовать с пострадавшим… То есть с тобой…

Похоже, между хозяйкой дома и ее маленькими квартирантами назревал нешуточный конфликт – лилипуты гневно дергали мадам Лоран за юбку, та шипела на них, как гусыня на непослушных гусят. Не найдя согласия в своих рядах, вся компания снова развернулась к Толику и Сильви…

– Мадам Лоран просит тебя замять недоразумение! – под возмущенный ропот лилипутов перевела Сильви. – Она говорит, что до сих пор ее дом пользовался приличной репутацией и ей не хотелось бы иметь неприятности с полицией…

– О чем речь!.. – Толик великодушно развел руками. – Скажи ей, что месье Фуэнтес мне даже симпатичен!.. Если бы все коммунисты занимались только тем, что с утра до вечера трахали своих жен, – мир полюбил бы их, как родных!..

По добродетельному лицу мадам Лоран пробежала тень смятения. Она была явно шокирована демократичностью Толиковых формулировок, но, поскольку главный очаг ее беспокойства был ликвидирован, она рассыпалась в благодарностях и устремилась вниз по лестнице, увлекая за собой ворчащих лилипутов, недовольных столь грубым и очевидным попранием истины…

– А все-таки хорошо, – сказал себе Толик, – что этот опереточный идиот съездил мне по морде!.. Иногда это бывает полезно!.. Мужчина не должен кукситься, он должен бороться!..

* * *

…В холле собрались все обитатели дома. Лилипуты и кришнаиты облепили троих полицейских и хором давали показания. Рикардо и Долорес кричали громче всех, но их никто не слушал. С появлением мадам Лоран, Сильви и Толика все взгляды обратились в их сторону. Один из полицейских – видимо старший – безошибочно угадал в Толике пострадавшего.

– Может ли месье Парамонов, – обратился полицейский к Толику, – подробнее изложить суть конфликта, происшедшего между ним и месье Фуэнтесом?..

Сильви перевела вопрос на русский.

– Никакого конфликта не было! – беспечно пожал плечами Толик. – Я спускался по лестнице и оступился. Со мной это бывает.

– Но свидетели утверждают, – с нажимом продолжал полицейский, – что месье Фуэнтес периодически устраивает в доме дебоши на почве ревности. Так ли это?..

– Кто это утверждает?! – почти искренне возмутился Толик. – Супруги Фуэнтес – образец семьи!.. Я в жизни не видел более корректных и воспитанных людей!..

Сильви чуть не прыснула, но честно перевела сказанное на французский.

– Следует ли понимать ваши слова таким образом, – подытожил полицейский, – что у вас нет никаких претензий к месье Фуэнтесу?..

– Абсолютно! – твердо отчеканил Толик. – Надеюсь, что и месье Фуэнтес не испытывает ко мне никаких иных чувств, кроме уважения и симпатии!..

Рикардо заулыбался, закивал, зажестикулировал и кинулся сжимать Толика в объятиях с такой страстью, как будто внезапно встретил фронтового друга, которого уже не чаял застать в живых.

Толпа заметно поскучнела, потеряла интерес к происходящему и стала потихоньку разбредаться по этажам. Полицейские оттерли в сторону мадам Лоран и вполголоса уточняли с ней какие-то формальности. В холле остались только две пары – Рикардо и Долорес, Толик и Сильви.

Рикардо отвесил Толику картинный поклон и, сделав серьезное и важное лицо, произнес несколько фраз на своем ломаном французском.

– Рикардо говорит, что он приносит тебе свою благодарность!.. – бесстрастно перевела Сильви. – Сегодня ты помог не Рикардо Фуэнтесу!.. Сегодня ты помог революции!..

– Пошел он в жопу со своей революцией!.. – приветливо улыбаясь, ответил Толик. – У меня от своей изжога!.. Робеспьеров до хера, а работать некому!..

– Так и перевести? – без улыбки спросила Сильви. – Нет уж, я сделаю свой перевод!.. Во избежание неприятностей!..

Видимо, Сильви сделала перевод, весьма далекий от оригинала, ибо Рикардо расплылся в довольной улыбке и разразился еще более пространной тирадой.

– Рикардо очень рад, что вы единомышленники! – перевела Сильви. – Сегодня годовщина свадьбы Рикардо и Долорес!.. Приглашены только самые близкие друзья!.. Семья Фуэнтес считает нас таковыми!..

* * *

…И снова затрещали маракасы и застонали гитары. Гостей набралось человек пятнадцать, мужчины и женщины, в основном молодежь. Гортанные, смуглые, белозубые – все они, видимо, были детьми одной и той же страны.

Улыбающийся Рикардо галантно наполнял бокалы и делал пряные комплименты женщинам. Танцующая Долорес раскручивала юбку вокруг бедер, время от времени демонстрируя присутствующим трусики цвета кумача. Томный Хорхе Гонсалес смотрел на нее глазами, похожими на две лопающиеся от сока вишни.

Толик и Сильви толкались среди танцующих пар, как два пэтэушника на выпускном балу. Толику было хорошо и спокойно. Даже портрет Маркса на стене не вызывал у него никаких эмоций: дед как дед, а если прищуриться, то даже смахивает на Дарвина.

Неожиданно музыка оборвалась – Рикардо пожелал сказать спич. Говорил он долго, хрипло и энергично, рубя воздух обеими руками, как, в общем, и полагается уважающему себя лидеру. Глаза присутствующих горели нездешним огнем, некоторые сморкались в носовые платки…

– Ты бы хоть перевела! – шепотом попросил Толик. – А то сижу, как тумбочка!..

– Он говорит по-испански! – так же шепотом ответила Сильви. – Я поняла только два слова – «любовь» и «революция»!

Рикардо закончил речь и тут же запел «Интернационал», все слаженно поддержали, видимо, это было традицией. Толик пел вместе со всеми, пел по-русски, с трудом вспоминая слова.

Сильви толкнула его в бок, он поднял глаза и поперхнулся на середине фразы. В проеме открытой двери стоял Андрей. Лицо его было насмешливо и спокойно. Толик судорожно по-озирался – никто не обращал на него внимания. Тогда он потихоньку выбрался из-за стола и почему-то чуть не на цыпочках вышел из комнаты, не забыв аккуратно притворить за собой дверь.

* * *

– Славные у тебя приятели!.. – похвалил Андрей. – И очень музыкальные!.. Почему бы тебе не разучить с ними пару песен Серафима Туликова?..

– Понадобится – разучу!.. – окрысился Толик. – Это не твое дело!.. И вообще мне надоело, что ты учишь меня жить!..

– Да что ты?.. – Андрей округлил глаза. – А тебе не надоело, что я оплачиваю твое существование?.. Или это тоже не мое дело?..

– Пойми меня правильно!.. – Толик сбавил тон. – Я очень благодарен тебе за поддержку… Но нельзя же обращаться со мной, как с семилетним пацаном!..

Внезапно «Интернационал», уже набравший было грозовые обертона, оборвался на полуфразе. Дверь комнаты Фуэнтесов с треском распахнулась, и оттуда панической ласточкой выпорхнул Хорхе Гонсалес. Изящно приземлившись на своей обычной посадочной площадке, он быстро вскочил на ноги, одернул задравшийся пиджак и, заметив случайных зрителей, философически развел руками: мол, чего же иного ждать от этого дикаря Рикардо, такой уж у него поганый характер!..

– Как мило!.. – восхитился Андрей. – Простенько и доступно!.. И часто вы так развлекаетесь?..

– Рядовой аттракцион!.. – прокомментировал Толик. – Орлята учатся летать!.. У нас еще и лилипуты есть!..

– А теперь о деле!.. – посерьезнел Андрей. – Некая дама прочла пяток твоих рассказов и, кажется, готова их напечатать!..

– Правда?.. – вскинулся Толик. – Так что же ты молчал?.. Пять рассказов – это, конечно, чепуха, но лиха беда начало… А что за дама?..

– Сурьезная дама! – успокоил его Андрей. – Пра-пра-пра… правнучка художника Кипренского. Или его однофамилица. Очень авторитетна в русских издательских кругах!..

– Спасибо тебе, Андрей! – Толик растрогался до слез. – Ты настоящий товарищ!.. А то я уж было перестал надеяться!..

– А ты не торопись надеяться! – остудил Толика Андрей. – Сначала вам надо познакомиться!.. Так что живо собирайся и спускайся вниз!..

* * *

…Ресторанчик был заполнен наполовину. Публика здесь собралась в основном пожилая и спокойная. Только в темной нише, как кроты в норе, возились невидимые до поры оркестранты, – видимо, готовились к выступлению.

– Здесь бывают только русские, – пояснил Андрей. – Русская кухня, русский оркестр… Хотя все это, конечно, клюква для старичков… Повспоминать, поплакать… Молодежь сюда практически не ходит…

– Мадам заставляет себя ждать! – Толик глянул на часы. – Ты уверен, что она вообще придет?..

– Не нервничай! – Андрей критически оглядел своего подопечного. – Что ты насупился, как милиционер в засаде?.. Ослабь галстук, взбей челку и вообще веди себя попроще…

– Шармерствовать я не буду! – гордо заявил Толик. – Я не Ален Делон!..

– Иди ты! – удивился Андрей. – А я вас все время путаю!.. Ну, раз ты не Делон, у тебя только одно оружие – пламенный глагол!..

Толик не успел ответить. Андрей вдруг сорвался с места и, лавируя между столиками, кинулся навстречу немолодой даме в каштановом парике. Толик надеялся увидеть некую парижскую диву с лебединой шеей и фиолетовыми глазами, нечто вроде тех, что показывают по телевизору с международных выставок женских мод, а увидел довольно нескладную пожилую тетку в скромном сером костюмчике, напоминавшую скорее школьную директрису или секретаря райкома. Толик захандрил и потянулся к водке.

– Она, видишь ли, желает познакомиться! – мрачно сказал себе Толик и наполнил стакан до краев. – Тоже мне, принцесса монакская!.. А с Чеховым она не желает познакомиться?..

Он выдохнул воздух, поморщился и разом опрокинул водку в рот. Оркестр заиграл «На сопках Маньчжурии». За столиками оживились, зазвякали посудой, загомонили…

– Придется немного подождать! – Андрей наконец вернулся к столику. – У нее сегодня несколько деловых встреч. Она даст знать, когда освободится.

– Ах к ней еще и очередь!.. – развеселился Толик. – Ну тогда я пошел танцевать!.. Не могу же я сидеть весь вечер, как дурак с вымытой шеей!..

– Не бузи!.. – предупредил Андрей. – И перестань изображать расшалившегося гения!.. В конце концов, сегодняшнее мероприятие нужно только тебе!..

– Но ты же сказал: «будь попроще»! – кротко изумился Толик. – Вот я и пытаюсь быть попроще!.. Почему я не могу потанцевать?.. Или в этой кунсткамере не танцуют?..

– Сядь! – жестко приказал Андрей. – Я сказал тебе, сядь!.. Если ты сию же минуту не сядешь на место, я плюну на все и уйду!..

– Ой как страшно! – Толик глумливо зажмурил глаза. – Думаешь, кинул мне башлей, так я у тебя в кулаке?.. Да положил я на твои башли!.. Я свободен, понял?.. Сво-бо-ден!..

Толик лихо крутнулся на каблуках, показывая Андрею, до какой именно степени он свободен, и, слегка покачиваясь и натыкаясь на столики, целеустремленно двинулся в сторону оркестра. Андрей дернулся было за ним, но так и остался на месте.

– Господа! – зычным голосом профессионального массовика сказал Толик, и одуванчики голов, как по команде, развернулись в его сторону. Оркестр стушевался и смолк.

– Господа!.. Насколько я понимаю, мы все пришли сюда, чтобы оплакать горькую судьбу России!.. Так давайте же кручиниться организованно!.. Предлагаю сеанс коллективной ностальгии!.. Итак, подо что сегодня плачем, господа?.. Что наиболее эффективно вышибает у нас слезу?.. «Очи черные»?.. «Амурские волны»? Или «Подмосковные вечера»?..

Публика озадаченно молчала, но Толик и не нуждался в диалоге. Он достал из кармана несколько скомканных купюр и размашистым жестом швырнул их аккордеонисту. Оркестр заиграл что-то элегическое. Толик легко, как редиску, выдернул из-за столика какую-то старушку и повел ее в медленном танце, чуть придерживая за талию…

– Господа, не отлынивать! – Толик яростно продолжал активизировать массы. – Плачут все без исключения!.. Второй столик слева, не вижу слез!.. Третий столик справа, не слышу рыданий!.. Господа Шереметевы, Юсуповы, Голицыны, па-а-ачему такая пассивность?!.

Он наконец отпустил свою невесомую партнершу, и та опала у него в руках, как проколотый воздушный шарик. Толик элегантно донес ее до первого попавшегося стула и тут же принялся составлять другие танцевальные пары. Он беспардонно срывал с мест старичков и старушек и выталкивал их в центр зала. Белоголовые старички колыхались под музыку, как одуванчиковое поле под слабым ветром…

– А ну вынуть платки!.. – надрывался Толик. – Изойдем слезой во славу отечества!.. Столик у окна, не откалывайтесь от коллектива!.. Вам что, нечего оплакивать?.. А Бестужевские курсы?.. А Государственная дума?.. А уха с расстегаями?..

Он продолжал выкрикивать нечто пламенное, даже когда Андрей сгреб его в охапку и понес к выходу. В последний момент в Толиковых глазах сфокусировалось лицо дамы в каштановом парике. Она смотрела на Толика без улыбки, но с явной заинтересованностью. И Толик решил, что она, в общем, ничего. Не красавица, конечно, но ничего, ничего…

* * *

Андрей тащил упирающегося Толика к машине и попутно старался успокоить метрдотеля. Следом за ними на улицу выскочили еще несколько служащих ресторана – видимо, гости со столь ярко выраженной индивидуальностью, как у Толика, были в этом заведении большой редкостью…

– Без рук!.. – буянил Толик. – Я сказал, без рук!.. В няньках я не нуждаюсь!.. Я вполне взрослый человек и могу сам отвечать за свои поступки!..

– Взрослый, взрослый!.. – миролюбиво согласился Андрей, запихивая Толика в машину. – Ты у нас очень взрослый!.. Вот только бы отучить тебя писаться в постельку!..

* * *

…В холле был пригашен свет. Видимо, все жильцы, включая мадам Лоран, уже спали. Толик ступил на лестницу, как на заминированный мост. Он тщательно проверял подошвами каждую ступеньку, будто она, того и гляди, уплывет из-под ног…

И все же перед самым финишем случился конфуз. В какой-то момент Толик вдруг не ощутил под рукой перил, потерял равновесие и, хватая воздух руками, грохнулся на все четыре конечности…

От него шарахнулись две тени, и он понял, что спугнул любовную парочку. Лилипут и лилипутка замерли в коридорной нише и смотрели на Толика с таким ужасом, как если бы он был внезапно вернувшийся из командировки муж. Лицо лилипута цвело алыми пятнами губной помады…

– Ай-яй-яй!.. – ласково пожурил влюбленных Толик. – Такие маленькие, а занимаются такими делами!.. Вот я скажу вашей пионервожатой – она оставит вас без компота!..

Наверху скрипнула дверь. Толик поднял глаза. Сильви стояла на пороге своей комнаты и молча смотрела на Толика. Толик скорбно вздохнул и попытался подняться. Лестница снова попробовала встать на дыбы, но он уже крепко держался за перила…

* * *

…Вот уже минуту Толик тщился содрать с себя брюки. Незамысловатый этот трюк сегодня давался ему с превеликим трудом. Брюки никак не хотели расставаться с Толиком, пока он не сообразил, наконец, что не худо бы сначала снять туфли.

– …Глупый город!.. – сказал Толик тоном, исключающим всякую полемику. – Город канареек!.. Все чего-то клюют, все чего-то щебечут, и никому ни до кого нет дела!..

– Толя!.. – мягко возразила Сильви. – А может, это и есть свобода?.. Когда никому ни до кого нет дела?.. Ты же сам говорил, что в Москве к тебе испытывали слишком пристальный интерес…

– Что ты знаешь о Москве?.. – сентиментально оскорбился Толик. – Это – потрясающий город!..

Для того чтобы понять, что такое Москва, надо там жить!..

– Я допускаю, – коварно согласилась Сильви, – что Москва – лучший город в мире, а Россия – лучшая в мире страна… Но я не могу понять, почему вы оттуда бежите?..

– Не можешь понять?.. – глаза у Толика заволоклись туманом, в голосе появились инфернальные интонации. – И правильно, что не можешь!.. Запад никогда не сможет нас понять!.. Потому что мы для вас – величайшая загадка!..

С этими словами Толик гордо отчалил в туалет. Через секунду оттуда донеслись мучительные звуки рвоты…

* * *

…Среди ночи в доме опять поднялся переполох. Зажглись окна, захлопали двери. Толик открыл глаза, пошарил рукой по одеялу – Сильви рядом не было. В световом прямоугольнике полуоткрытой двери всполошенно метались неясные тени. Толик натянул майку и джинсы и осторожно выглянул в коридор.

Пестрая толпа полуодетых жильцов нервно топталась возле комнаты Фуэнтесов. Дверь была распахнута настежь, но зрителей собралось так много, что они не могли поместиться в дверном проеме. Лилипуты залезали друг другу на плечи, желая получше разглядеть, что происходит внутри.

Толик несколько раз обошел толпу с тыла, пытаясь втиснуть голову в какой-нибудь зазор, но вовремя понял, что это не более здравая затея, чем поместить ее в слесарные тиски. Из-под чьей-то подмышки вынырнула встревоженная Сильви.

– Полиция арестовала Рикардо! – сообщила Сильви. – Оказывается, он был организатором какой-то террористической группы!.. Что-то вроде «Красных бригад»!..

Толпа любопытствующих всколыхнулась, образуя живой коридор, и двое полицейских вывели из комнаты Рикардо. Лицо его было известковобелым, на руках посверкивали никелированные наручники. Рикардо приветственно вскинул руки и выкрикнул что-то по-испански…

Мадам Лоран одышливо металась по лестнице, шарахаясь от стен и задевая за перила, как пожилая летучая мышь. Она хватала полицейских за руки, пытаясь что-то им объяснить. Те вежливо отстранялись.

– Мадам Лоран говорит, – переводила Сильви, – что семья Фуэнтес всегда была ей несимпатична. Но она не подозревала, что пригрела в своем доме бандитов и убийц!..

Между тем полицейские выносили из комнаты Фуэнтесов ящики с опасной начинкой – гранаты, автоматы, пластиковые бомбы… Тускло отсвечивали черные автоматные стволы… Толпа завороженно молчала…

* * *

Где-то в глубине комнаты забилась в истерике Долорес. Сильви и Толик, расталкивая толпу, кинулись на крик. Всклокоченная и полураздетая Долорес, бурно жестикулируя и обливаясь слезами, произносила трагический монолог, обращенный ко всем сразу и ни к кому в отдельности.

– Долорес боится, – переводила Сильви, – что теперь мадам Лоран выставит ее на улицу. Но Долорес ни в чем не виновата. Рикардо не посвящал ее в свои дела…

В толпе зашмыгали носами. Если еще минуту назад симпатии жильцов были на стороне романтического бунтаря Рикардо, то теперь единственным объектом их сочувствия была бедная покинутая Долорес…

– Долорес говорит, – продолжала переводить Сильви, – что она никогда не любила Рикардо. Ей всегда нравился Хорхе Гонсалес. Но Хорхе был женат, и она не хотела разбивать семью…

Долорес рванулась к платяному шкафу, рывком распахнула дверцы и вытащила из вороха шмотья неведомо как и откуда попавшую сюда буденовку.

– Долорес говорит, – Сильви едва поспевала за темпераментной речью южанки. – Долорес говорит, что Рикардо был политический извращенец. Когда он занимался с ней любовью, он заставлял ее надевать вот это!..

Долорес нахлобучила на себя буденовку и выразительно развела руками, точно призывая всех стать свидетелями ее поруганной чести.

Так и стояла она перед разноцветной и разноязыкой толпой – экзотическое дитя экватора в вылинявшей русской буденовке – не умеющая постичь все запутанные экзистенциальные связи этого безумного мира…

* * *

Утром уезжали лилипуты. Они высыпали на улицу стайкой цветных колибри. Цирковая дирекция прислала за ними специальный автобус, два огромных негра забрасывали в багажное отделение саквояжи и чемоданы.

Часть жильцов спустилась вниз проводить отъезжающих.

– Пустеет дом, – печально сказала Сильви. – Как все-таки люди привыкают друг к другу… Вот уедут эти маленькие – и жизнь станет немножко другой…

Автобус наконец тронулся, открывая противоположную сторону улицы, и Толик вздрогнул от неожиданности: перед ним, облокотившись на капот своего автомобиля, стоял улыбающийся Андрей.

– Добрый день, мадемуазель! – Андрей поклонился Сильви. – Вы не возражаете, если я украду вашего друга?.. Нам предстоит срочный деловой визит!..

* * *

– Вот это сюрприз! – Толик торопливо вытряхивал из платяного шкафа все его небогатое содержимое. – Я-то думал, что после моего выступления в ресторане она и слышать обо мне не захочет!..

– Я тоже так думал!.. – Андрей долго и дотошно перебирал Толиковы галстуки, пока наконец не выбрал более или менее подходящий. – Но женская душа – потемки!.. Я считаю, что ты обычная свинья, а она считает, что ты неординарная личность!..

* * *

…За стеклом автомобиля проплывал универмаг «Тати». Толик, прежде не видевший «Тати» ни в кино, ни по телевизору, ни воочию, сумел бы узнать его и без вывески – это был знаменитый дешевый рай для советских туристов, не менее знаменитый в Москве, чем, скажем, Лувр или Эйфелева башня.

За универмагом потянулись крохотные лавчонки без названия, торговавшие одеждой и обувью, – турецкие, алжирские, марокканские…

– А куда мы, собственно, едем? – вдруг обеспокоенно заерзал Толик. – Надеюсь, не в тот же самый ресторан?

– Мы едем к ней домой! – бесстрастно ответил Андрей. – У вас сегодня конфиденциальная встреча. То есть без меня.

– Как это без тебя?.. – совсем разнервничался Толик. – Это что еще за игры?.. Я что, похож на альфонса?..

– Нет, Толик, до альфонса тебе далеко. Альфонсы меньше комплексуют. И гораздо лучше одеваются…

* * *

…В маленьком турецком магазинчике Толику выбирали костюм. Владельцы магазинчика – шумная турецкая семья – старики, взрослые, дети – хором давали советы, восхищенно цокали языком, вытаскивали на свет Божий все новые костюмы. Андрей придирчиво щупал материю, морщился, отрицательно качал головой и тыкал пальцем в очередную модель на витрине.

– Ну на кой мне костюм?.. – вяло сопротивлялся Толик. – Я же не свататься еду. А для деловой встречи сойдет и мой собственный. Он вполне приличный. Болгарский.

– У тебя жирное пятно на лацкане!.. – Андрей придирчиво щупал очередную модель. – А ты его даже не заметил!.. И вообще, такое впечатление, что ты носишь этот костюм с детства!..

Наконец Андрей утвердительно кивнул головой – долгожданный выбор обновки состоялся. Толик нехотя отправился в примерочную кабинку. Он уже почти разделся, когда занавеска чуть отодвинулась и в кабинку всунулась лукавая мордочка турчонка. Пацаненок пробормотал какие-то извинения и положил на стул рядом с Толиком нарядный целлофановый пакет.

– Обновляться так обновляться! – донесся из-за занавески голос Андрея. – В пакете носки и плавки!..

– А это еще зачем? – встревоженно поинтересовался Толик. – Зачем мне носки и плавки?..

– Лучше быть во всеоружии! – философски ответил Андрей. – Мало ли как сложится беседа!..

* * *

…За окном тянулись парижские пригороды. Нахохлившийся Толик – в новом костюме и с букетом роз – напряженно молчал всю дорогу. Наконец не выдержал.

– Послушай!.. Насколько я понимаю, речь должна идти о публикации моих рассказов, так?.. Тогда для чего весь этот маскарад?.. И при чем тут носки и плавки?..

– Дикий человек!.. – покачал головой Андрей. – Ну, если у дамы возник интерес к тебе не только как к писателю, но и как к мужчине, то что же в этом плохого?.. Я бы гордился!..

Автомобиль остановился у опрятного двухэтажного дома с черепичной крышей.

– Вытряхивайся! – приказал Андрей. – У меня есть еще кое-какие дела… Я смотаюсь на часик в одно место, а потом вернусь за тобой, о’кей?..

Толик безропотно выбрался из машины и, еле волоча ноги, побрел к дому. Некоторое время он топтался перед дверью, не решаясь нажать кнопку звонка. А затем неожиданно сорвался с места и что было духу кинулся обратно.

– Пойми!.. – Толик колотился об автомобильное стекло, как гигантский махаон, попавший в керосиновую лампу. – Я не могу туда идти!.. Это пошло и гнусно!.. В конце концов, у меня есть принципы!.. И у меня есть любимая женщина!..

Андрей, не глядя на Толика, нажал на газ. Автомобиль тронулся. Перед поворотом он насмешливо помигал Толику подфарниками и через несколько минут скрылся из виду.

– Какая же ты сволочь! – сказал Толик вслед автомобилю. – Я думал, ты товарищ, а ты сволочь!.. Сволочь и сутенер!..

* * *

…В огромной гостиной мадемуазель Кипренски, в окружении бронзы и хрусталя, зеркал и картин, Толик произносил пылкий монолог. Видимо, монолог изрядно затянулся. Хозяйка откровенно скучала и поглядывала на себя в зеркало. Толик это видел, но продолжал говорить, попутно обдумывая варианты вежливого бегства.

– Я ехал сюда с надеждой, – витийствовал Толик, – что местная русская диаспора отнесется ко мне ну если не с интересом, то хотя бы со вниманием!.. Где же еще искать пристанище вольному русскому слову, почти задушенному советской цензурой, как не здесь?.. И что же я вижу?..

– Сварить еще кофе? – участливо спросила хозяйка, не проявляя ни малейшего интереса к тому, что же все-таки увидел Толик.

– Нет, спасибо! – Толик боялся пауз. – И что же я вижу?.. Я вижу на Западе ту же самую цензуру!.. Только не идеологическую, а финансовую!.. Русское зарубежье поражено цинизмом, прагматизмом и нравственной глухотой!.. А между тем именно русское зарубежье – это последняя надежда советского андеграунда!..

– Хотите что-нибудь выпить? – снова поинтересовалась хозяйка.

– Нет, спасибо! – Толик понимал, что перед ним ставят шлагбаум, но продолжал отчаянно жать на газ. – Да, конечно, парижские издательства сделали для русской словесности чрезвычайно много… Но ведь русская словесность не ограничивается одним Солженицыным!.. Есть и другие талантливые писатели!..

– Может, перенесем нашу беседу в спальню? – ровным голосом предложила хозяйка. У Толика пересохло в горле. Втайне он все-таки надеялся, что эта дурацкая пьеса обойдется без постельного эпилога.

– Да, конечно! – сипло выдохнул Толик. Хозяйка, раскачивая необъятными бедрами, двинулась в направлении спальни, гость некоторое время потоптался на месте, а затем обреченно поплелся за ней…

* * *

…Он вошел в спальню и замер на пороге. Мадемуазель Кипренски уже успела облачиться в розовый пеньюар и теперь лежала в белом мареве алькова, похожая на гигантский сливочный торт…

– Ну что же вы?.. – протяжно сказала мадемуазель Кипренски. – Или вы боитесь?.. Впрочем, правильно делаете, что боитесь!.. В постели я радикал!..

– А я – нет… – Толик предпринял мучительную попытку пошутить. – Я как раз очень умеренный… Может, поладим на компромиссе?..

Мадемуазель Кипренски молчала, глаза ее отливали хищной зеленцой. Толик понял, что ответа он не дождется, и, зажмурившись, стал стягивать с себя пиджак, рубашку, галстук…

* * *

…Андрей подъехал к дому мадемуазель Кипренски чуть раньше оговоренного срока. Толика на улице еще не было. Андрей посмотрел на освещенные окна, глянул на часы и, откинувшись на спинку сиденья, закурил…

* * *

…Толик уже топтался в прихожей, не зная, чем себя занять, и потому в сотый раз поправлял галстук, когда мадемуазель Кипренски наконец вернулась из ванной. Сейчас она была без макияжа, и от нее пахло хорошим мылом.

– Вы уже уходите? – легко огорчилась мадемуазель Кипренски. – Очень жаль, я бы хотела еще поболтать… Но будем надеяться, это не последняя встреча… Вы были очень милы!..

– Большое спасибо!.. – ни к селу ни к городу брякнул Толик. – Мне самому очень жаль… Но у меня масса дел… Кстати, вы ничего не сказали о моих рассказах…

– Ах рассказы!.. – мадемуазель Кипренски сосредоточенно нахмурила невысокий лобик. – Да-да, действительно… Я прочитала несколько ваших рассказов… Мне кажется, они не заинтересуют наших читателей…

– То есть как?.. – опешил Толик. – Мне говорили, что рассказы вам понравились!.. Вы же сами выразили желание их напечатать!..

– Не расстраивайтесь! – мадемуазель Кипренски ласково погладила Толика по щеке. – Ну сколько вам заплатили бы за вашу публикацию?.. Ну две, ну три, четыре тысячи франков!.. Так вот вам пять тысяч – и забудем об этом!..

Она порылась в складках халата, достала оттуда увесистую пачку банкнот и, не считая, сунула Толику в карман. Пол поплыл у Толика под ногами. Он пришел в себя, только когда оказался на лестничной площадке. Хозяйка приветливо улыбалась ему из дверного проема…

– Ах ты, тварь! – с ненавистью прохрипел Толик. – За кого же ты меня принимаешь?! За платного осеменителя?.. Да провались ты со своими франками!.. И запомни, русские писатели не продаются!..

Он с силой швырнул банкноты в дверной проем, но дверь успела захлопнуться раньше, и разноцветные бумажки разлетелись по всей лестничной площадке. Толик постоял, почертыхался, затем опустился на корточки и стал аккуратно собирать разбросанные им купюры…

* * *

…Обратно ехали опять же молча. Толик гневно пламенел глазами и курил сигарету за сигаретой. Андрей искоса поглядывал на Толика, но задавать вопросы не решался – можно было спровоцировать взрыв.

– Останови!.. – внезапно приказал Толик. – Вот здесь, возле кафе!.. И не жди меня… Я доберусь на метро!..

– Алкаш!.. – Андрей сокрушенно покачал головой. – Или станешь алкашом… Так тебе никаких денег не хватит!..

– Успокойся! – зло усмехнулся Толик. – Сегодня я пью на свои!.. Эти денежки заработаны честным трудом!..

Он вынул из кармана скомканный ворох купюр. Две из них выскользнули из пальцев и спланировали на сиденье. Андрей подобрал их и протянул Толику.

– Оставь себе!.. – мстительно съязвил Толик. – Проститутки обязаны делиться с сутенерами. Я правильно понимаю местные нравы?..

* * *

…Сквозь стекло кафе Андрей видел, как Толик примостился у стойки бара. Спустя несколько секунд перед ним появилась бутылка водки. Толик наполнил стакан до краев и осушил его в один прием. Он пил крупными, жадными, судорожными глотками, как измученный трехдневной жаждой бедуин, наконец-то добравшийся до колодца…

* * *

…Прислонившись к двери своей комнаты, чтобы хоть как-то задержаться в положении, приближенном к вертикальному, Толик сосредоточенно шарил по карманам, пытаясь отыскать ключи.

Из комнаты Сильви доносились женские голоса. Один из них – резкий, гортанный, хрипловатый – принадлежал Долорес, другой – спокойный, мягкий, увещевающий – Сильви. Сути диалога Толик уразуметь не мог – женщины говорили на французском.

Так и не найдя ключей, Толик постучался в комнату Сильви и, не дожидаясь приглашения, толкнул дверь. Хозяйка комнаты и Долорес сидели на кровати, обнявшись. Долорес плакала в голос, Сильви пыталась ее утешить.

– Долорес получила письмо от Рикардо, – торопливо объяснила Сильви. – Он просит о помощи. Похоже, ему грозит длительное тюремное заключение. Хотя лично я не вижу, чем мы можем ему помочь!..

Долорес замерцала влажными глазищами, и с ресниц ее сорвалась тяжелая слеза. Толик плохо усвоил смысл сказанного, но глаза Долорес сделали свое дело – он тут же втянул живот и выпятил грудь.

– Она просит тебя встретиться с друзьями Рикардо. Хорхе Гонсалес хочет провести акцию протеста, чтобы привлечь к судьбе Рикардо внимание общественности.

Долорес смотрела на Толика так умоляюще, что он так и не взял в толк, что от него добиваются, все-таки счел необходимым утвердительно кивнуть. Долорес защебетала что-то на своем испано-французском и отпечатала на Толиковой щеке звонкий поцелуй.

– Она говорит, что ты настоящий друг! Рикардо сообщил ей в письме, что ты известный писатель и твое участие в акции придаст ей больший резонанс!

Толик насупился, не зная, как реагировать на неожиданный комплимент, и снова кивнул: дескать, что есть, то есть, чего уж тут скромничать. На пороге Долорес обернулась и напоследок обожгла Толика взглядом цвета расплавленного гудрона…

– Прости, Толя… – обеспокоенно сказала Сильви, как только они остались одни. – Ты что, действительно собираешься участвовать в какой-то там акции протеста?..

– А почему бы и нет? – Толик беспечно пожал плечами. – Если Рикардо считает, что моя репутация может ему помочь…

– Какая репутация?.. – Сильви смотрела на Толика с ужасом. – Ты здесь никто!.. У тебя нет даже статуса политического беженца!..

– Бороться за справедливость можно без всякого статуса!.. – напыщенно ответил Толик. – Достаточно того, что я просто человек!..

– Но почему ты думаешь, – не унималась Сильви, – что, защищая Рикардо, ты борешься за справедливость?.. А что, если он и в самом деле обыкновенный террорист?..

– Я не знаю, кто он такой, – Толик начал раздражаться. – Но я знаю, что он человек идеи. А такие люди мне импонируют!..

– Господи! – всплеснула руками Сильви. – Но ты же сам говорил, что ты противник этой идеи!.. Что тебе отвратительно любое насилие!..

– Да, я против насилия!.. – закричал Толик. – И в этом смысле их идея несовершенна!.. Но она объединяет людей!.. Посмотри, как горят у них глаза, когда они говорят о будущем человечества!.. Посмотри, как они простодушны, отважны и бескорыстны!.. Им плевать на деньги и на комфорт!.. Они хотят отдавать, а не хапать!.. А чего хочет Запад?.. Чего хочешь лично ты?.. Домик в Ницце?.. Миллиард в швейцарском банке?.. Ежегодный отдых на Гаваях?.. Ненавижу!.. Ненавижу ваши разговоры о башлях, ваши постные тусовки, ваши приклеенные улыбки!.. Ненавижу, ненавижу!..

– Толя! – вдруг тихо спросила Сильви. – А может быть, все проще?.. Может быть, просто тебя в детстве сильно переласкали?.. Может быть, мир и не виноват, что из тебя не получается Толстой?..

– Что ты сказала?.. – Толик зашипел, как пригорающая яичница. – Да кто ты такая, чтобы меня оценивать, дрянь?.. Ты всего лишь обычная потаскушка! Убирайся вон, я не желаю тебя видеть!..

– Я бы с удовольствием это сделала, – глухо и печально сказала Сильви, – но, к сожалению, я у себя дома. Если ты не желаешь меня видеть, может быть, проще уйти тебе самому?..

Толик поозирался, сообразил, наконец, где находится, и пулей выскочил из комнаты. С грохотом захлопнулась дверь. Сильви заплакала.

* * *

…Проснулся он поздно. Солнце уже стояло в зените. Толик оторвал чугунную голову от подушки и тут же увидел лежащий у изголовья розовый конверт.

Он долго и сосредоточенно вглядывался в прыгающие строчки, не умея сразу схватить их простой и пугающий смысл, а когда наконец это удалось, лоб его покрылся мгновенной испариной.

На крохотном листочке рукой Сильви было написано всего несколько слов: «Прощай. Я буду скучать по тебе. Видно, не судьба. Сильви».

* * *

Внизу, в холле, перепуганная мадам Лоран изо всех сил отбивалась от обезумевшего Толика.

– Где Сильви? – бился в истерике Толик. – Куда она уехала?.. У вас должен быть ее адрес!.. Или телефон!.. Она не могла исчезнуть просто так!..

– Мадам Лоран говорит, – послышался сзади знакомый голос, – что Сильви уехала сегодня ночью. Единственное, что она просила передать тебе, это письмо.

Толик обернулся. За спиной стояли двое – как всегда респектабельный, гладко выбритый, благоухающий дорогим одеколоном Андрей и малогабаритный господинчик в старомодном котелке и темных очках.

– Мадам Лоран говорит, – продолжал переводить Андрей, – что Сильви собиралась остановиться у своей подруги, пока не подыщет новую квартиру. Адреса и телефона подруги не оставила.

Толик, кажется, только теперь осознал, что произошло, и зарыдал – беззастенчиво, бурно, открыто, не стесняясь присутствующих. Андрей вынул носовой платок и принялся утирать ему слезы. Толик, точно капризный ребенок, отворачивал физиономию в сторону и взбрыкивал руками, но Андрей терпеливо продолжал делать свое дело…

– Не драматизируй ситуацию!.. – мягко уговаривал Андрей. – Ты здесь без году неделя!.. Ты даже не успел узнать ее как следует!.. А между тем в Париже полным-полно хорошеньких женщин!..

– Как ты не понимаешь!.. – захлебывался Толик. – Я же люблю ее!.. Она была моей единственной отдушиной в этой газовой камере!.. Без нее я просто умру!..

– Будешь умницей – не умрешь! – Андрей подмигнул Толику и повернулся к господинчику в котелке и в очках. – Человечество не допустит твоей гибели. Вот у месье Леруа есть замечательная идея, как поставить тебя на ноги!..

Господинчик в котелке и в очках, услышав свою фамилию, молча и коротко поклонился. Вид у него был весьма экстравагантный и таинственный, если не сказать детективный. «Коровьев! – мелькнуло в голове у Толика. – Чистый Коровьев!..»

– Месье Леруа, – продолжал Андрей, – предлагает тебе свои издательские услуги. Ты можешь написать книжку, которая станет бестселлером. Серию психологических этюдов из твоей собственной жизни. Но название месье Леруа диктует свое: «Дневник стукача».

Толик оглушенно молчал. Он медленно переводил взгляд с Андрея на месье Леруа и обратно, силясь по их глазам понять, не ослышался ли он, а если не ослышался, то не шутка ли это…

– Дневник стукача? – раздельно переспросил Толик и сам поразился собственному голосу – он был пугающе чужой и словно доносился издалека. – А почему, собственно, стукача?.. Я к этой профессии, извините, не имею никакого отношения!.. Вероятно, месье Леруа меня с кем-то перепутал!..

– Да ты не задирайся!.. – миролюбиво сказал Андрей. – Предложение, конечно, пикантное, но поверь, никто не хочет тебя уколоть!.. В конце концов, судьба у каждого складывается по-своему… Просто есть реальная возможность заработать приличные деньги!..

– Гадина!. – протяжно выдохнул Толик. – Ты украл у меня все – достоинство, самоуважение, любовь!. Ты превратил меня в насекомое!. Теперь ты хочешь украсть у меня последнее – покой!.. Я ненавижу тебя!.. Ты дьявол, дьявол!»

– Да, от скромности ты не умрешь!.. – сокрушенно констатировал Андрей. – Ну какой же уважающий себя дьявол станет тратить силы на такую бесцветную моль, как ты?.. Я просто обыкновенный идиот, который надеялся, что тебе можно помочь…

– Нет, ты дьявол! – бешено заорал Толик. Он уже ничего не видел, ничего не соображал, ничего не чувствовал, кроме бесконечной, клокочущей, всепоглощающей ненависти. Перед глазами его, как в оптическом прицеле, прыгала переносица Андрея, ненавистная переносица, которую следовало немедленно разбить, раскрошить, расквасить, чтобы пришли, наконец, желанные покой и равновесие…

– Теперь я все понял!.. Ты специально окружил меня своими людьми, которые должны твердить мне, что я бездарь!.. Ты и Евпатий – вы вдвоем все это устроили!.. Вы хотели отомстить мне за Аглаю!..

Толик схватил с конторки мадам Лоран увесистое пресс-папье и замахнулся было на Андрея, но тот успел перехватить Толикову руку, и пресс-папье с грохотом упало на пол. Андрей крепко уцепил Толика за подбородок и залепил ему несколько звонких пощечин. Толик мгновенно пришел в себя, в глазах появилось привычное плаксивое выражение. Подвывая, как больная собака, он бессильно опустился на колени.

– Я заплатил мадам Лоран еще за неделю!.. – Андрей демонстративно швырнул на конторку несколько купюр. – Но это последнее, что я для тебя делаю. Дальше помогай себе сам!

Андрей и месье Леруа исчезли. Толик встал с колен и отряхнул брюки. Мадам Лоран пересчитывала деньги.

* * *

…Толик поднимался по лестнице. Впервые он почти физически ощущал, что дом пуст. Ушли куда-то кришнаиты со своими трещотками. Уехали лилипуты. Арестован Рикардо. Исчезла Сильви. А вот теперь ушел Андрей. Никого, никого… В опустевшем помещении, как муха в стакане, звенела тоскливая тишина.

Толик уже одолел последний лестничный пролет, когда на верхней лестничной площадке открылась дверь. На ярком свету Долорес казалась голой – халат просвечивал насквозь… Толик не удивился. Он знал, что здесь его ждут. Более того, он знал, что только здесь его и ждут. Сейчас это было единственное место на земле, где его, Толика Парамонова, хотели видеть…

* * *

…Едва за Толиком захлопнулась дверь, Долорес начала очередной монолог. Толик всегда удивлялся, как ей удается выговорить такое количество слов за такое короткое время. Она продолжала говорить и тогда, когда Толик снял с нее халат, и даже тогда, когда он повалил ее на диван… Толик не прислушивался к монологу. Пафос его он понимал и без перевода – через каждое слово проскакивало: революция… Рикардо… Рикардо… революция…

– Да-да… – натужно бормотал Толик. Он явно поторопился с мизансценой и теперь, лежа в неудобной позе, силился расстегнуть брючный ремень. – Да-да… Дело Рикардо не умрет… Дело Рикардо будет жить в веках…

Наконец монолог окончился, рука Долорес потянулась к магнитофону, и в комнате на полную мощность загремела кумбия. Толик дернулся, как ящерица, готовая закопаться в бархан, но цепкие пальцы Долорес уже сдирали с него рубашку…

* * *

…Толик ополовинил стоящую на столе бутылку водки и теперь бесцельно слонялся по комнате, маясь внутренними монологами… Первым делом надо найти Сильви… Легко сказать, надо найти… Он даже не удосужился спросить, где она учится… А как быть с этой дурой Долорес?.. Ведь он же обещал ей поддержку… Кстати, не такая уже она и дура… Все-таки она человек идеи…

Делая очередной круг по комнате, он мельком глянул на себя в зеркало. Глянул и ужаснулся. Лицо пожилого упыря.

Набрякшие веки. Глазные белки в частой сеточке кровяных прожилок. Стойкий апоплексический румянец на щеках… Нет-нет, нельзя глушить водку в таких количествах… Иначе можно надорвать сердце… А лечение здесь стоит дорого…

Зазвонил телефон. Толик кинулся к нему, сшибая стулья. Может, это Сильви?.. Она добрая девочка, она не может долго обижаться… А, черт, как же он мог забыть, что полчаса назад заказал разговор с Москвой!.. Евпатий, дружок ты мой дорогой, ты сейчас единственный, кто может меня спасти!.. Только окажись дома, умоляю тебя, окажись дома!..

Толик цепко ухватил трубку, точно опасался, что она может выскользнуть у него из рук и сигануть под диван.

– Уи, уи!.. – Толик даже задохнулся, услышав заветное словечко «Моску». – Уи, мадемуазель! Я заказывал разговор с Москвой!.. – И после паузы продолжил уже по-русски: – Але?.. С кем я говорю?.. Это Парамонов из Парижа!.. Мне нужен Евпатий Воронцов!.. А когда он будет?.. Что-что?! – Толика бросило в жар. – Как это… арестован?.. Этого не может быть!.. А когда его… когда это случилось?..

В трубке продолжали говорить, но Толик уже ничего не слушал… Вот тебе и «чайник со свистком»… Ах, Евпатий, Евпатий!.. Вот теперь у Толика и впрямь никого не осталось…

Толик подошел к зеркалу и пристально вгляделся в своего двойника. Небритый угрюмец из зеркальной рамы смотрел на него с нескрываемым отвращением. Но где-то там, в глубине его зрачков, пряталось и другое – ожидание и интерес: соврешь или не соврешь?..

– Прости меня, Евпатий!.. – глухо сказал Толик. – Прости, Аглая!.. Я все искуплю, вот увидите!.. Умереть за свободу можно везде!.. Везде, не только в России!..

* * *

…Было шесть часов утра, когда на одной из улочек в Клиши появилась необычная процессия. Она медленно и торжественно двигалась мимо закрытых еще лавчонок, неся над собой колышущееся алое марево из флагов и транспарантов.

Во главе процессии шли Толик, Долорес и Хорхе. За ними следовало еще человек двенадцать. Молодые, белозубые, с оливковой кожей, они были для Толика невыгодным фоном – в их окружении он выглядел, как внезапно воскресший покойник.

Время от времени кто-то из демонстрантов чуть приотставал, чтобы наклеить на стену очередную листовку. Листовок было великое множество, на каждой из них гневно пламенело: «Свободу Рикардо Фуэнтесу!..»

Демонстрация дошла уже почти до середины улицы, когда Хорхе вдруг коротким броском метнул в одну из витрин гранату. Грохнул взрыв, волна от него прокатилась по соседним витринам, в жилых помещениях со стоном осыпались окна, где-то пронзительно завизжала женщина…

Взрывы следовали один за другим. Неподалеку взвыла полицейская сирена. Несколько раз кряду сухо стрекотнул автомат. Демонстранты поспешно забрасывали улицу дымовыми шашками…

Толик уже не видел ни Долорес, ни Хорхе, глаза его слезились от едкого дыма, но он продолжал идти вперед, выставляя над головой, точно спасительную хоругвь, плакат с лозунгом по-французски: «Свобода или смерть!»

Полицейские машины выплыли из тумана буквально в десяти метрах от Толика и теперь пялились на него цветными «мигалками», как аборигены чужой планеты на неведомого земного пришельца.

Толик остановился. Дым оседал рваными клочьями, в белой пелене образовались зазоры, и теперь Толик отчетливо видел полицейских. Ему что-то крикнули в мегафон, он не услышал.

Все происходящее казалось Толику настолько неправдоподобным, что он даже не испытывал страха. Придавал уверенности и крохотный дамский пистолет, накануне подаренный ему Долорес. Пистолет лежал в кармане плаща, его опасный холодок Толик чувствовал даже сквозь одежду…

Толик поднял плакат повыше и крикнул по-русски: «Да здравствует свобода!.. Да здравствует революция!.. Да здравствует Рикардо Фуэнтес!..»

Он поперхнулся дымом, снова откашлялся и хотел было выкрикнуть что-то еще, но вдруг услышал за спиной легкий щелк затвора. Звук был близкий и внятный. Толик обернулся. Облокотившись на капот автомобиля, в него целился молодой полицейский. Толик хорошо видел его лицо. Анонимное лицо исполнителя. Этот не будет выкрикивать лозунги, он просто нажмет курок…

И тогда Толик выстрелил первым. Выстрелил прямо в это молодое, красивое, равнодушное лицо и увидел, как оно взорвалось кровью, расплылось, перестало существовать…

В тот же миг со всех сторон затрещали выстрелы, и Толик, стоя в центре круговой пальбы, даже не успел понять, что стреляют именно по нему.

Тело его содрогалось от выстрелов, а он все продолжал стоять, будто запретил себе падать, пока не получит ответа на последнюю свою догадку: неужели это он, Толик Парамонов, золотой медалист сто тридцать шестой московской школы, убит сегодня утром на улицах города, о котором мечтал всю свою жизнь?..

* * *

На экране сменялись фотографии. В темноте зала лениво переговаривались полицейские. Разговор шел в основном о житейских пустяках – сидевших в зале мало интересовало происходившее на экране. Лишь изредка возникал профессиональный комментарий.

Вот пятилетний Толик в панамке и в трусиках стоит рядом с огромной овчаркой. Дело, видимо, происходит на даче…

…Вот он же, только уже в пионерском галстуке, на первомайской демонстрации. Сзади улыбающаяся тетя Вера…

…Вот Толик в Артеке. Берет автограф у знаменитого авиаконструктора Туполева…

…Вот Толик – выпускник. Среди парадно выстроившихся одноклассников он отмечен чернильным крестиком…

…Вот он в обнимку с Евпатием и Аглаей. Все трое хохочут в объектив.

…Вот он с какой-то девицей в бикини на берегу моря. Сзади пыхтит катерок с отчетливым названием «Андрей Жданов»…

…Вот Толик целует Сильви. Это единственный его парижский снимок, сделанный расторопным Андреем…

…Нет, не единственный. Вот мертвый Толик на парижском асфальте. Один глаз, видимо, выбит, глазница залита кровью, другой, неестественно выпученный, удивленно смотрит прямо в камеру. Рука крепко сжимает древко плаката с надписью «Свобода или смерть!» В отличие от прочих фотографий, любительских или просто поблекших от старости, эта выглядит на редкость четкой и выразительной. Делал профессионал.

Дилижанс Сентиментальный фарс в двух частях по мотивам новеллы Гu де Мопассана «Пышка»

Участвуют

Элизабет Руссе, по прозвищу Пышка

Корнюде – газетный репортер

Господин Луазо – виноторговец

Мадам Луазо – его жена

Господин Ламадон – видный промышленник

Мадам Ламадон – его жена

Граф

Графиня

1-я монахиня

2-я монахиня

Комендант

Кучер

Прусский офицер

Часть первая

Эпизод первый

Раннее утро в городе Руане. Зима. Широкий двор нормандской гостиницы. В глубине двора – дилижанс, запряженный шестеркой лошадей. Потихоньку сюда начинают собираться будущие путешественники, пассажиры дилижанса… По мере появления пассажиров их кратко характеризует зрителям некто господин Корнюде, тоже пассажир дилижанса, человек демократических взглядов, репортер одной из руанских газет.

Корнюде

(в зал)

Где б ни был репортер – он всюду пишет!.. Цель у него везде одна и та ж: Он обо всем, что видит или слышит, Обязан сделать срочный репортаж!.. История маршрута дилижанса Из города Руана в город Дьеп Обычна: не смешна и не ужасна, Но все ж на репортерский тянет хлеб!.. В моей газете мне, как репортеру, Неоднократно ставили на вид, Что я клеймлю сограждан без разбору И в критике излишне ядовит!.. Портреты пассажиров дилижанса Я обрисую скучно, в два штриха. На резкий тон не стоит обижаться. Я грубоват. Но кто же без греха?..

Появляется супружеская пара Луазо. Виноторговец и его супруга выглядят непредставительно: веселые, шумные, пузатые коротышки, – они сразу же заполняют собой двор.

Супруги Луазо!.. По интеллекту И облику похожи на свиней — Так выразился мой знакомый лектор… Не грубо. Можно было и сильней. Им чужд театр. И вообще культура. Ребята, мягко скажем, без затей. Она – не злая дама, хоть и дура, А он – хоть и дурак, но не злодей!..

Появляется следующая пара – это фабрикант Ламадон с супругой. Он – эдакий живчик, из тех мужей, о которых говорят: за ним глаз да глаз нужен! Она – суровая дама с орлиным взором, для которой слежка за мужем стала ежедневной работой.

Позвольте вам представить непространно Супружескую пару Ламадон!.. Он – фабрикант. Из жуликов Руана Пройдохи нет удачливей, чем он!.. Его жена – ревнивей трудно встретить! — Ко всем и вся ревнует муженька. Но покушений – следует заметить — На честь семейства не было пока!..

Третья пара, пожалуй, самая эффектная. Это Граф и Графиня де Бревиль, почетные жители Руана. Дворянское происхождение сквозит у них во всем: и в походке, и в одежде, и в выражении лиц.

А вот дуэт в провинциальном вкусе — Дворянская семейка де Бревиль. Граф и Графиня. Важные, как гуси. Не парочка, а чистый водевиль!.. Он простоват. Она высокомерна. Супруги конфликтуют с давних пор. Со времени помолвки их, наверно, Меж ними полыхает жаркий спор!..

Появляются две монахини. Увидев шумную толпу своих будущих попутчиков, они замирают на месте, точно напуганные перспективой общения с этой компанией.

Вползли монашки парочкой улиток… И замерли, двора завидев ширь… Их принадлежность – орден Кармелиток. Их пункт приписки – местный монастырь. Не очень-то контактные особы… Похоже, им никто из нас не мил… На лицах их ни радости, ни злобы, Одна лишь скорбь за грешный этот мир…

Толпа путешественников замечает наконец зябнущего в сторонке Корнюде, чувствуя в нем будущего лидера, направляется к нему.

Мадам Ламадон

(игриво)

Вы – Корнюде?

Г-н Ламадон

Он, он определенно!

Граф

(уточняет)

Известный репортер и демократ?..

Графиня

(сморщив носик)

Анфан террибль!.. Ребенок моветона!..

Корнюде

(раскланиваясь)

Я – Корнюде. Тот самый. Очень рад. А вы не представляйтесь. Я вас знаю. Всех знаю поименно. С давних пор. Ведь я же по профессии и званью Газетчик. Борзописец. Щелкопер.

И вот наконец главный выход. Пик парада персонажей. В воротах гостиничного двора появляется молодая дама с красивым лицом и пышными формами.

Г-н Луазо

(не скрывая восхищения)

А кто эта прелестная малышка?

Граф

(с восторгом)

Она б любой украсила альков!

Корнюде

(тоном хозяина антрепризы)

Элизабет Руссе. По кличке Пышка. Принцесса всех руанских кабаков!

Дамы встречают это сообщение возмущенным ропотом.

Г-н Ламадон

(он так и ест Пышку глазами)

А барышня весьма благообразна!..

Г-н Луазо

Да просто хороша!..

Граф

(Графине сдержанно)

И впрямь мила!.

Графиня

(холодно)

Она была б милее мне гораздо, Когда бы проституткой не была!.

Мадам Ламадон

(Корнюде)

Она с панели?.. Если это шутка — Ваш юмор неприличен и нелеп!..

Мадам Луазо

(всполошенно)

Не думает ли эта проститутка Отправиться сегодня с нами в Дьеп?!

Г-н Луазо

(желая погасить возможный скандал)

Что делать, ма шери, война – не кегли!. А проститутка – тоже человек!..

Г-н Ламадон

(глубокомысленно)

Мир спасся, сидя в Ноевом ковчеге, А этот дилижанс и есть ковчег!..

Граф

(Графине, с воодушевлением)

Кругом война, пожарища, разруха, А мы с тобой спастись имеем шанс!..

Графиня

(жестко)

Но если с нами едет эта шлюха, То я не сяду в этот дилижанс!..

Граф

Графиня, фи!.. Опомнись, дорогая!.. И как тебе сутяжничать не лень!.. Ведь ты же, эту девушку ругая, Себя низводишь на ее ступень!.. Мне даже убеждать тебя противно — Так ты в своем упрямстве не права!..

Корнюде

(Графине, как бы между прочим)

Она – поскольку деньги заплатила — Имеет с вами равные права!..

Мадам Луазо

(ехидно)

Богатенькая!.. Да, у этой Пышки Похоже, денег куры не клюют!..

Мадам Ламадон

Известно, из какой-такой кубышки Такие дамы деньги достают!..

Мадам Луазо

(в сторону Пышки, с презрением)

Так могут все, кто стыд и честь утратит, — Как эта дрянь Элизабет Руссе!..

Корнюде

(соглашаясь, миролюбиво)

Так могут все. Не всем, однако, платят. Да и хотят не всех… А могут все.

А Граф между тем все продолжает увещевать Графиню.

Граф

(терпеливо)

Тебя снедает глупая гордыня, А нынче горделивым грош цена!..

Графиня

(запальчиво)

Но я Графиня!

Граф

Да. И, как Графиня, Ты быть великодушною должна!..

Корнюде

(себе)

Хотелось бы понять – а чем графини Сегодня отличаются от шлюх?..

Г-н Луазо

(хихикает)

Не больше, чем индюшка от гусыни!..

Граф

(не расслышав)

Что-что?..

Корнюде

(неопределенно)

Да так, пустое… Мысли вслух.

Г-н Ламадон

(горько)

Да, прежде были титулы, а ныне Лишь беженцы одни – куда ни кинь!.. В котле войны – и шлюхи и графини!..

Г-н Луазо

(хихикает)

Но шлюхи предпочтительней графинь!..

Последнюю фразу Граф все-таки услышал.

Граф

(Луазо, едва сдерживаясь)

Месье, да вы никак хотите ссоры?!. Вы явно нарываетесь, месье!..

Корнюде

(примиряюще)

Ах, господа, чем длить пустые споры, — Поможем лучше госпоже Руссе!..

Это предложение приходится мужчинам по душе – каждый давно уже прикидывал, как бы ему попасться на глаза Пышке, не вызвав при этом недовольства собственной супруги, – поэтому толпа кавалеров тут же кидается на помощь барышне, которая укладывает свои вещи в дилижанс… Такое единодушие, конечно же, не остается не замеченным дамами и вызывает довольно бурную реакцию.

Графиня

(ядовито)

У-у, лицемеры!.. Вот ведь что обидно: О чем бы речь мужчины ни вели, А глянешь им в глаза – и сразу видно Их истинную сущность – кобели!..

Мадам Ламадон

Уж мой-то точно!.. Он ведь рос на юге!.. А там, в Провансе, слух у мужиков Таков, что различает шорох юбки На расстоянье в тысячу шагов!..

Мадам Луазо

А мой болван – проказливей ребенка!.. Бывало, на секунду отвлекусь, Гляжу – а рядом с ним уже бабенка!.. Причем – шалава! Боже, ну и вкус!..

Графиня

(с любопытством)

И как же вы с таким живете типом?..

Мадам Луазо

(агрессивно)

Да что с него возьмешь!.. Ведь он не граф!.. А ваш супруг?.. Он графский носит титул, А тоже…

(Кивает на Графа, усердно ухаживающего за Пышкой.)

…не чурается шалав!..

Наконец мужчины укладывают вещи Пышки в дилижанс, после чего усаживают туда и саму Пышку. Выполнив эту, не самую неприятную для себя миссию, мужчины с достоинством возвращаются к своим дамам.

Графиня

(взнервленно)

Я прежде знала это понаслышке, А нынче убедилась и сама От этой Булки… Плюшки… то есть Пышки Руанские мужчины без ума!..

Мадам Луазо

(подчеркнуто громко)

Она ж доступна!.. Всякому прохвосту Готова дать за горсточку монет!

Г-н Луазо

(мадам Луазо, тихо)

Ведь и к тебе открыт свободный доступ, Но почему-то очереди нет!

Кучер

(объявляет)

Вниманью отъезжающих до Дьепа Наш дилижанс отправится вот-вот!..

Пассажиры собираются к дилижансу.

Г-н Луазо

(заглядывая внутрь дилижанса)

Да эта колымага уже склепа!.. Едва ль сюда я втисну свой живот!..

Г-н Ламадон пытается подсадить супругу в дилижанс, та отстраняется.

Г-н Ламадон

(раздраженно)

Я вижу, ты еще неделю кряду Дурацкий спор готова продолжать!..

Мадам Ламадон

Езжай один. Но я туда не сяду!.. Я не полезу в этот дилижанс!..

Мадам Луазо

(отбиваясь от мужа)

Отстань!.. Соседство с этою особой Мне обещает сильный дискомфорт!..

Г-н Луазо

(урезонивающе)

Да ты не горячись!.. Сперва попробуй!.. А вдруг привыкнешь?.. Чем не шутит черт?!.

Граф

(возмущенно)

Ах, черт возьми, какие предрассудки, Какое чистоплюйство, черт возьми! Как будто городские проститутки Не могут быть приличными людьми!.. Они добры, отзывчивы и кротки… Средь них бывают умные весьма…

Графиня

Зато от этой чертовой красотки Вы все лишились начисто ума!..

Корнюде прыгает на подножку дилижанса последним.

Корнюде

(кучеру)

Что скажете, месье?

(Кивает на пассажиров.)

Как вам, ребятки?

Кучер

(равнодушно)

Обычные. Такие же, как все.

Корнюде

(в зал)

Ну что ж, эксперт сказал, что все в порядке! Тогда в дорогу!

(Кучеру.)

Трогайте, месье!..

Эпизод второй

За окошком дилижанса бегут заснеженные равнины Нормандии. Однообразие пейзажа и мерное покачивание дилижанса соответствуют настроению пассажиров: они сонливы и скучны, хотя изредка обмениваются малозначащими замечаниями.

Г-н Луазо

(уныло)

…И эдак нам трястись аж трое суток!

Мадам Луазо

(капризно)

Пусть кто-нибудь расскажет анекдот!..

Все взоры почему-то обращаются к Корнюде.

Корнюде

(виновато)

Я знаю полтора мильена шуток, Да что-то ни одна на ум нейдет!..

Г-н Ламадон

(философски)

Да, времена сегодня не для шуток!..

Мадам Ламадон

(поддерживает)

Поганые сегодня времена!..

Г-н Луазо

(глядя в окошко дилижанса, тоскливо)

В Нормандии пейзаж угрюм и жуток…

Корнюде

(уточняет)

…Особенно когда идет война…

Графиня всхлипывает, Граф с беспокойством поворачивается к ней.

Граф

Ты плачешь?

Графиня

(грустно)

Плачу. Разве это странно?..

Граф

(успокаиваясь)

Поплачь. Но от рыданий воздержись!.

Графиня

(рыдает)

Ах, Граф!.. Мы уезжаем из Руана, Где прожили практически всю жизнь!.

Граф

(пытается казаться беспечным)

И что же?! Мы платком ему помашем!.. Но клином не сошелся свет на нем!..

(Делает неопределенный жест.)

Мы там… в туманной дымке… за Ла-Маншем. Продолжим жизнь. Иль новую начнем!..

Г-н Ламадон

(поддерживая Графиню, драматически)

Какое униженье и обида!.. Разор и беззаконие кругом!.. Король напуган. Армия разбита. Вся Франция под прусским сапогом…

Г-н Луазо

Да, армии конец. А ополченье… Там каждый третий – если не второй — Нуждается в усиленном леченье: Гастрит, желтуха, оспа, геморрой!..

Г-н Ламадон

(раздраженно)

Сильны вояки, черт бы не видал их!.. А кто они, откуда?..

Г-н Луазо

(хихикает)

О-ля-ля! Чиновники, рантье из захудалых, Аптекари, врачи, учителя…

Мадам Луазо

Когда они шагают на ученья, Я у окна стою и слезы лью. Смотреть ученья их – и то мученье, А каково же видеть их в бою?!.

Внезапно в разговор вмешивается Пышка, до этой поры не произнесшая ни звука.

Пышка

(взволнованно)

Боюсь, мои слова высокопарны, Но это же природе вопреки — Чтоб шли на фронт не молодые парни, А слабые больные старики!.. Уж кто оборонять и должен стойко Отечество – так это молодежь!

Г-н Ламадон

(машет рукой)

От нашей молодежи мало толку, Один патриотический галдеж!..

Пышка

(растерянно)

Но почему же – мне одно не ясно! — Лишь только в тех и жив патриотизм, Кого терзают язва или астма… Или подагра… или ревматизм?..

Мадам Ламадон

(издевательски)

А где буржуазия – соль Европы?!. Куда девались наши буржуа?!.

Корнюде

(ровно)

Да у своих каминов греют жопы, Телятину с брусникою жуя!..

Слова Корнюде повергают присутствующих в шок. Повисает пауза. Первым приходит в себя Граф.

Граф

(Корнюде, с укоризной)

Ну ладно – мы, но дам хоть уважайте!.. Нe очень-то изящный оборот!..

Корнюде

(разводит руками)

Прошу простить, но в этом дилижансе Я представляю грубый наш народ!..

(Примирительно.)

Но, чтоб не вызвать ругани потопа, Беру словцо скандальное назад… И обязуюсь вместо слова «жопа» Произносить в дальнейшем слово «зад». Вернемся ж к нашим доблестным мужчинам!.. Что делают они в виду беды?.. Сидят в особняках, прижав к каминам Свои – прошу прощения! – зады!..

Г-н Ламадон

(негодуя)

А где ж сопротивление народа?.. Где нации достоинство и честь?..

Г-н Луазо

(хихикает)

Народ – на страже сада-огорода… Ну у кого они, конечно, есть!..

Пышка

(звонко)

Неправда!.. Что касается народа — Не надо заниматься ловлей блох!.. В семье, само собой, не без урода, Но в целом наш народ не так уж плох!..

Мадам Луазо

(мужу, тихо)

Она нас доведет до исступленья — Уж слишком часто разевает пасть!..

(Пышке, ядовито.)

Вам лучше знать народонаселенье, Особенно – его мужскую часть!..

Граф

(поеживаясь)

Ни у кого сегодня нет охоты Сжигать себя в пожарище войны…

Корнюде

(ехидно)

Но вы-то, вы!.. Ведь вы же патриоты!.. Зачем же вы бежите из страны?!.

Графиня

(всплескивая руками)

Нет, этот Корнюде неподражаем!.. С чего вы взяли вдруг, что мы бежим?!.

Граф

(рассудительно)

Мы вовсе не бежим. Мы уезжаем.

Графиня

А вы?!.

Корнюде

Меня преследует режим.

(Сообразив, что фраза прозвучала слишком искренне, пытается расшифровать сказанное.)

Мой долг – снимать с режима ложный глянец, Вы о моем забыли ремесле…

Графиня

(с издевкой)

Ах да, месье!.. Ведь вы ж республиканец!..

Граф

(отрезвляюще)

Но в Англии – монархия, месье!..

Корнюде

(печально)

Да, к вольнодумцам Англия сурова, Но выбирать режим мы не вольны…

(После паузы.)

Хоть там покамест нет свободы слова, Но там покамест нету и войны!..

Граф

(ко всем, кивая на Корнюде)

Размахивает якобинским флагом, А сам бежит, боясь борьбы с врагом!..

Корнюде

Мы все бежим. Вы – горделивым шагом. А я – как полагается. Бегом.

Слова Корнюде вызывают всеобщую неловкость, все понимают, что Корнюде прав.

Г-н Ламадон

(Пышке, неожиданно)

А вы?.. Чего вам в жизни не хватало, Что вы покинуть вздумали Руан?..

(Агрессивно.)

Мужской любви?.. Презренного металла?.. Слепого поклоненья горожан?..

(Махнув в сторону Корнюде.)

Ну Корнюде нам ясен был и ране, И нам его идеи не близки!.. Но вам-то что не нравилось в Руане?..

Пышка

(жестко)

Не нравились в Руане пруссаки!.. От их прикосновений и объятий — Поверите ль? – меня кидало в шок!..

Графиня

(насмешливо)

При вашем направлении занятий Вы слишком впечатлительны, дружок!..

Мадам Ламадон

(покровительственно)

По логике военной – да и женской! — Когда такое деется кругом — Нельзя считать такой уж страшной жертвой Контакт с мужчиной. Даже и с врагом.

Пышка

(фыркнув)

Что ж!.. Если вам не страшно делать это — Так делайте!.. На мой же грубый вкус — Пусть будет он хоть чистильщик клозета, Но только обязательно француз!..

Мадам Ламадон

А если он пруссак…

Пышка

(не дает договорить)

…Мне жаль беднягу, Но, будь он даже прусским королем, — Не только с ним в одну постель не лягу, Но за одним не стану есть столом!..

(Неожиданно смягчившись.)

Но раз заговорили об обеде — Пора и пообедать, господа!.. Я набрала в дорогу всякой снеди… Винюсь!.. Поесть любила я всегда!..

Выдвигает из-под сиденья огромную плетеную корзину, накрытую белой салфеткой.

Граф

(хлопнув себя по лбу)

А мы… а мы – такие простофили… В канун отъезда столько кутерьмы… И мы, сказать по правде, позабыли Едою запастись…

Супруги Ламадон

(всполошенно)

И мы!..

Супруги Луазо

(растерянно)

И мы!..

Г-н Ламадон

(неискренне)

Ах как неловко вышло-то, как скверно!..

Пышка

(снимает с корзины салфетку)

О Господи!.. Какие пустяки!..

(Смеется, хлопая себя по бокам.)

Ведь я и так толста неимоверно, Мне объедаться вовсе не с руки!.. И коль вы пообедаете с толком, То очень тем обяжете меня. Предчувствуя, что путь наш будет долгим, Я запаслась едою на три дня!..

(Вынимает снедь и раздает ее попутчикам.)

Вот курица… вот вяленая рыба… Телятина… и яйца… и паштет… Попробуйте, пожалуйста!..

Г-н Ламадон

Спасибо!..

(Заглядывая в корзину.)

О Господи, чего тут только нет!..

Г-н Луазо

(сглатывая слюну)

Я тоже поучаствую немножко!.. От жареных цыплят я без ума!

Пышка

Вот крылышко!..

Г-н Луазо

(смущенно)

Я предпочел бы ножку!..

Пышка

(протягивая ему цыплячью ножку)

Не правда ль, аппетитная?..

Г-н Луазо

(вгрызаясь в ножку)

Весьма!..

Пышка

(заметив, что монахини не проявляют к трапезе никакого интереса)

Я вижу, вам цыплята не по вкусу… Позвольте, я бургундского налью?..

1-я монахиня

(строго)

Спасибо. Я не пью, хвала Иисусу!..

2-я монахиня

Спасибо. Но и я не очень пью!..

Г-н Луазо

(Пышке)

Пусть я кажусь прожорливым, как крыса, Но, чтобы стать счастливым до конца, Я бы желал… из глупого каприза… Отведать виноградного винца!..

Корнюде

(не выдержав, в зал)

Видали?!. Каковы Пантагрюэли!.. Ну как ей накормить такую рать?!. Так жрут, как будто целый год не ели, Готовы и кормилицу сожрать!..

Пассажиры и впрямь не теряют времени даром, за короткое время корзина Пышки становится пустой… Неожиданно дилижанс останавливается.

Граф

(встревоженно)

С чего вдруг остановка?.. Что такое?..

Г-н Ламадон

(изучая карту)

Здесь пункт проверки. Деревушка Тот.

Слышна немецкая речь. Совсем близко от дилижанса раздается гортанный немецкий оклик. Пассажиры вздрагивают.

Пышка

(с ненавистью)

И здесь от этих тварей нет покоя!..

Г-н Луазо

(беспомощно озираясь)

Сейчас за нами кто-нибудь придет…

Корнюде

(успокаивающе)

Не бойтесь: впереди таких моментов У нас немало будет на пути!..

Пышка

Что надо им?

Корнюде

Проверка документов. Подержат нас немного взаперти.

Мадам Луазо

(испуганно)

Вы думаете – нас арестовали?..

Г-н Луазо

(вторит супруге)

И нас посадят, может быть, в тюрьму.

Корнюде

(раздумчиво)

В тюрьму?.. Не знаю… Думаю, едва ли.

(Прикрикивает на попутчиков.)

Терпенье!.. Разберемся, что к чему!.. Хотите вы того иль не хотите, Но ехать в Дьеп без пропуска – тщета.

Дверь дилижанса резко распахивается, и пассажиры видят в проеме двери молодого прусского офицера.

Офицер

(с акцентом)

Я местный есть натшальник. Выхатите. Прифетстфую фас ф Тоте, каспата!..

Эпизод третий

Вечер в деревне Тот. Коридор местной гостиницы. По коридору, нагруженные вещами, движутся путешественники. Все разбредаются по номерам, и коридор пустеет. Последними идут Корнюде и Пышка. Возле номера Пышки они останавливаются. Корнюде помогает молодой женщине занести ее багаж в комнату, но не уходит, а красноречиво застывает на пороге. К нему подходит Пышка. Некоторое время оба молчат и пристально смотрят друг на друга… Неожиданно Корнюде рывком привлекает Пышку к себе… Снова пауза. Наконец Пышка мягко, но настойчиво высвобождается из его объятий.

Пышка

Я много раз слыхала мимоходом — Поскольку я росла в простой семье — Что демократы ласковы с народом…

Не чувствуя подвоха, Корнюде механически кивает и снова пытается обнять Пышку. Та отстраняется.

Но не в такой же степени, месье!..

Корнюде

(он тяжело дышит, лицо его покрывается пунцовыми пятнами)

Ну что вам, жалко?.. Вас же не убудет!.. Зачем вы так со мною не добры?..

(С вызовом.)

Я слаб… Но демократы – тоже люди!..

Пышка

(внимательно смотрит на Корнюде)

Мне тоже так казалось. До поры.

Корнюде

(чувствуя, что упускает инициативу)

Мне нравится… Ваш гневный темперамент… Свобода от злокозненной молвы…

Пышка

(невозмутимо)

А ваше самолюбие не ранит, Что я почти такая же, как вы?..

Корнюде

Да, мы близки. Бесстрашье, сила духа — Вот то, что нас роднит, Элизабет!

Пышка

(насмешливо)

Вам кажется, что демократ и шлюха — Природою одобренный дуэт?..

Но Корнюде уже не до иронии, он хватает Пышку за плечи и крепко целует ее в губы… Видимо, поцелуй производит на Пышку впечатление: от ее былой насмешливости не остается и следа.

Корнюде

(сбивчиво)

Простите, если я излишне смело…

Пышка

(прерывает его)

Не извиняйтесь, милый Корнюде!..

(Смущенно.)

Я и сама бы этого хотела… Да только обстоятельства не те!..

Корнюде

(воодушевленный словами Пышки)

Нет, вас не в состоянии понять я! Здесь нет войны… Здесь царство тишины. Какие же – для этого занятья — Еще вам обстоятельства нужны?..

Пышка

Я быть могла бы с вами где угодно, Но здесь мне делать это не с руки!..

Корнюде

Но почему?.. Ведь комната свободна!..

Пышка

(яростно)

Но в комнате напротив – пруссаки!..

Корнюде

(пожимая плечами)

У них к туземцам нету интереса!.. Они не станут пялить в щелку глаз!.. К тому же технология процесса У них такая ж точно, как у нас!..

Пышка

(в истерике)

Да, мы для них туземцы!.. Звери!.. Пешки!.. Но подавать спесивому врагу Столь откровенный повод для насмешки — Простите! – не хочу и не могу!..

Корнюде

(то ли разочарованно, то ли с уважением)

Не знал, что вы такая патриотка!.. Ну все, пожалуй, ясно… Я пойду…

Пышка

(с горечью)

Не знал, что я такая идиотка? — Такой подтекст имели вы в виду?..

(Извиняясь.)

Я обманула ваши ожиданья… Но все ж мне встреча с вами дорога… Мы наше повторим еще свиданье, Но только… не в присутствии врага!..

Корнюде уходит, что-то недовольно бормоча… Пышка захлопывает дверь. Через некоторое время в конце коридора возникает другая тень. Это толстяк Луазо. Крадучись, он подходит к двери номера Пышки, стучит в дверь каким-то особым, замысловатым стуком, будто бывал здесь тысячу раз и уверен, что хозяйка узнает знакомый пароль… Дверь отворяется. На лице Пышки – ни удивления, ни разочарования, ни любопытства: она и впрямь как будто знала, кого можно ждать в гости в такую пору.

Г-н Луазо

(с блудливой ухмылкой)

Я лег уснуть… Да и уснул почти что… Но вдруг какой-то бес толкает в бок: Ступай проведай Пышку!..

(Шаркает ножкой, откашливается.)

Здравствуй, Пышка!

Пышка

(безразлично)

А мы уже на «ты», мой Колобок?..

(Неловкая пауза.)

Ну, если ты меня уже проведал, Ступай назад, к жене своей под бок!.. Сегодня днем ты сытно пообедал, И сон твой будет ровен и глубок!..

Г-н Луазо

(уязвленно)

Ты шутишь?!

Пышка

(сердито)

Да какие к черту шутки?!. Я до смерти намаялась в пути!..

(Вдруг деловито.)

Тебе нужны услуги проститутки?..

(Г-н Луазо оглушенно кивает.)

Так действуй соответственно. Плати.

Такой поворот дела толстяка устраивает. Он тут же начинает шарить по карманам в поисках кошелька.

Г-н Луазо

(хвастливо)

Я не такой, как прочие мужчины, Кому платить за труд не по плечу!.. Я сам большой противник дармовщины И женщинам, как правило, плачу!..

Наконец кошелек найден, и г-н Луазо с поклоном передает его Пышке. Та с недоумением вертит его в руках, несколько раз подбрасывает его на ладони, демонстрируя его позорную легковесность, и в конце концов складывает его пополам.

Пышка

(презрительно)

И это все?.. Негусто же, мой сладкий!

(Потрясает кошельком.)

Его же можно вчетверо сложить!.. Он мог бы просто книжною закладкой Иль даже промокашкою служить!.. Такой кошель дари любимой теще!.. А я, дружок, – чтоб ты со мною лег, — Должна иметь увесистей и толще — Примерно раз в пятнадцать! – кошелек!..

(Швыряет кошелек г-ну Луазо.)

Г-н Луазо

(пораженный запросами Пышки, прикидывает в уме)

В пятнадцать раз?!. Ведь это ж больше тыщи!..

Пышка

(безжалостно)

Но ни сантима я не уступлю!..

Г-н Луазо

(урезонивающе)

Да за такие лютые деньжищи Я королеву Англии куплю!..

Пышка

(наступательно)

А ты как думал?!. Я немало стою!.. Недаром ты вошел в такой азарт!.. А жалко денег – так милуйся с тою, Чей пять минут назад ты гладил зад!..

(Оглядев г-на Луазо с ног до головы, неожиданно.)

И похудеть тебе бы не мешало!.. Я это не в упрек – сама толста!.. Но мы круглы, как два бильярдных шара, В кровати же – такая теснота!..

Г-н Луазо

(хихикая, пытается обнять Пышку)

Хоть мы с тобой не очень сухопары, Но нам поладить – пара пустяков!

Пышка

Нет в мире ничего смешнее пары Желающих обняться толстяков!..

(Отцепив от себя руки г-на Луазо, устало.)

Все, Хватит, Колобок!.. Ступай обратно!.. Поди, уж заждалась тебя жена!..

(Г-н Луазо делает кислую гримасу.)

Не так приятно?.. Но зато бесплатно!.. И честь семьи зато сохранена!..

Посрамленный г– н Луазо уходит. Но коридор недолго остается пустым. Парад соискателей продолжается. У Пышкиной двери появляется г-н Ламадон.

Пышка

(отворяя дверь, удивленно)

Вы?!. Ночью?!. Презабавная картина!.. Чем вызван полуночный ваш визит?..

Г-н Ламадон

(игриво)

Хоть я… в какой-то степени… мужчина, Но мой визит ничем вам не грозит!..

Пышка

(простодушно)

О, я вас подозреньем не обижу, К чему мне поднимать средь ночи крик?. Я никакой угрозы в вас не вижу. Вы очень обаятельный… старик!..

Г-н Ламадон

(не смутившись)

Старик?.. О, это слышу каждый день я!.. Но я не так уж стар, мадмуазель! Вам изменить свое придется мненье, Как только мы уляжемся в постель!..

Пышка

(наставительно)

Постель большого требует здоровья. А этого у вас как раз и нет!..

Г-н Ламадон

(шутливо парирует)

Нацеливаюсь если на любовь я — Я сбрасываю с плеч десяток лет!..

Пышка продолжает стоять на пороге своего номера, не предлагая гостю войти. Г-н Ламадон наклоняется к Пышкиному уху и доверительно шепчет.

Не бойтесь вы! Все будет шито-крыто!..

Точно в подтверждение сказанного, г-н Ламадон уверенно кладет руку ей на грудь, Пышка вздрагивает.

Пышка

(гневно)

Не смейте!.. Или я начну кричать!..

Г-н Ламадон отнимает руку от груди Пышки и даже прячет ее за спину.

В азарте вы отбросите копыта, А мне потом придется отвечать!..

Г-н Ламадон

(растерянно)

Но почему же так должно случиться?!. Мне ваш прогноз понятен не вполне!..

Пышка

(загадочно)

А кто на свете может поручиться. Что вы не окочуритесь на мне?!.

(Подумав, решительно.)

Пусть мой вопрос покажется вам глупым — Ответьте грубо, прямо, без прикрас: Случалось вам лежать в обнимку с трупом?

Г-н Ламадон

(в ужасе)

О Господи!..

Пышка

(кивает с удовлетворением)

Ну вот. А мне – не раз!.. Лежу с одним клиентом я в кровати… Гляжу, а он ногою – дерг да дерг!.. А поутру… Короче, в результате Беднягу отвезли в руанский морг! Да если б он один!.. Но из постели Моей – без всяких видимых причин! — Буквально друг за другом отлетели На небеса – четырнадцать мужчин!.. Проклятье, что ль какое, в самом деле!.. Что этому причиной и виной?!. Мужчины так и мрут в моей постели, Как только пообщаются со мной!..

Г-н Ламадон слушает Пышку, открыв рот… Следует заметить, что выглядит он не лучшим образом: на лбу у него выступает крупный пот, глаза вываливаются из орбит, руки трясутся… Наконец это замечает и Пышка.

Вам плохо?.. Вид у вас какой-то шалый!.. Да, дикий вид у вас!.. Прескверный вид!..

Г-н Ламадон

Вы знаете… Пойду-ка я, пожалуй… Надеюсь, это вас не прогневит!..

Не сказав более ни слова, г-н Ламадон быстрым шагом – почти бегом! – уходит по коридору.

Пышка

(ему вслед, с явным облегчением)

Какой там гнев, какая там обида!.. Мне мертвецы в постели ни к чему!.. Я ж говорю, отбросите копыта, А мне потом за вас идти в тюрьму!..

Однако вечер был бы неполным, если бы не появился еще один претендент на Пышкину любовь… И он не заставил себя ждать: Пышка еще не успела закрыть дверь, как в конце коридора замаячила долговязая фигура Графа. Вальяжной походкой, вразвалочку Граф неспешно приближается к Пышке, будто знает, что уж которого, а его-то непременно дождутся, так что особенно торопиться ни к чему.

Граф

(пылко)

Я счастлив, ибо с вами вижусь вновь я!..

Пышка

(учтиво)

Я тоже рада встрече, милый Граф!..

Граф

(треплет Пышку за щечку)

Люблю девиц из низшего сословья За их простецкий и нестрогий нрав!..

Пышка

(уворачиваясь от руки Графа)

В чем суть визита, Граф?..

Граф

(обиженно)

Да ладно, бросьте!.. Не надо этих ханжеских тирад!.. Небось в Руане к вам нечасто в гости Заглядывал наш брат аристократ?!.

Пышка

С недавних пор и вправду стало мало Клиентов… я хочу сказать, гостей… А если я кого и принимала, То тех лишь, кто не лез ко мне в постель!.

Граф

(удивленно)

Но почему же, будучи желанной Для стольких в нашем городе мужчин, Вы объявили нашим донжуанам Такой – весьма жестокий! – карантин?!. Вот и со мной обходитесь вы строго, И я – минут не менее пяти — Скребусь, как пес, у вашего порога И не решаюсь в комнату войти!..

Пышка

(смущенно)

Ах Граф! Я вас охотно бы впустила, Да только есть загвоздочка одна… Сказали медицинские светила, Что я серьезно, кажется, больна…

Граф

(с тревогой)

Больны?.. Так вы нуждаетесь в леченьи!..

Пышка

(беспечно)

И я лечусь. Настойками из трав.

(Спохватившись.)

Но вы сюда пришли для развлеченья, Не будем же о грустном, милый Граф!.. Входите же!.. Не стойте у порога!.. Иль вам мои услуги не нужны?..

(Кокетливо.)

Я вовсе не такая недотрога, Какой кажусь порой со стороны!..

Пышка пытается втащить Графа в комнату. Граф упрямится.

Да будет вам топтаться перед дверью!.. Ужель не надоело это вам?.. Признаться, я в болезнь свою не верю!.. Да кто же верит нынче докторам?!.

Граф

Но чем же вы больны? Внесите ясность.

Пышка

Да успокойтесь!.. Доктор был не прав.

Граф

(настойчиво)

И все ж – какой он выставил диагноз?..

Пышка

Да сифилис!.. Ну не смешно ли, Граф!.. Сказал: вам жить осталось две недели, Да зря он каркал, этот господин!.. Из тех, кто побывал в моей постели, — Покамест не скончался ни один!.. Я и сама, хоть выгляжу усталой, Пока еще, как видите, жива!.. Как говорил один неглупый малый Все это лишь слова, слова, слова!..

Пышка неожиданно хохочет, точно вспомнила что-то смешное.

Забыла досказать!.. А этот умник… Ну тот, кто смерть мне скорую предрек… Через неделю сам, представьте, умер… Такой вот незадачливый пророк!..

Граф, не говоря ни слова, срывается с места и бросается по коридору наутек. Слова прощания Пышка кричит ему уже вслед.

Спокойной ночи, Граф!.. Привет Графине!..

Оставшись одна, Пышка с тоской оглядывает пустой коридор.

На этот раз, похоже, пронесло!..

(Себе.)

Всех прогнала – и снова, как в пустыне… Так можно и утратить ремесло!..

Эпизод четвертый

Утро в деревушке Тот. Деревенская гостиница. Казарменного вида холл, превращенный комендантом в столовую. Путешественники завтракают. Завтрак проходит в напряженном молчании – похоже, все кого-то или чего-то ждут. Появляются Комендант и Кучер, путешественники оживляются, и становится понятным, что ждали именно их.

Мадам Луазо

Мы едем или нет?!. Какие вести?!.

Комендант

(он скуп на слова)

Начальство не задерживает вас!..

Кучер

Готовьтесь, господа!.. Сносите вещи!.. Мы выезжаем ровно через час!..

Комендант

(Пышке, негромко)

Мадмуазель!.. Обязан вам сказать я: Вас срочно хочет видеть Офицер!..

(Со скабрезной ухмылкой.)

Он вас вчера приметил…

Пышка

(в сторону)

О проклятье!..

Г-н Луазо

(хихикает)

И взял, как говорится, на прицел!..

Пышка

(Коменданту, строптиво)

Приказам подчиняюсь я нечасто: Лишь тем иду навстречу, с кем дружу!.. Что ж до приказов прусского начальства — Я в армии, простите, не служу!..

Комендант

Конфликтовать с командованьем глупо, Полезней подчиниться иногда… Откажетесь идти – и эта группа…

(Кивает на пассажиров дилижанса.)

…Сегодня не уедет никуда!..

Пышка

(помолчав)

Что ж, Комендант, я верю вам всецело И не хочу навлечь на них беду!..

(Решительно.)

Скажите господину Офицеру, Что – как мне ни противно – я приду!..

Пышка выходит, не удостаивая никого из присутствующих взглядом. Комендант следует за ней. Путешественники снова возвращаются к столу.

Мадам Луазо

(пожимая плечами)

…И все же не могу не удивиться — С чего ему вдруг в голову взбрело Встречаться с этой чертовой девицей, Чье так малопочтенно ремесло?!.

Г-н Луазо

О злые и завистливые бабы: У шлюх – и то урвать готовы кус!

(Мадам Луазо.)

Он выбрал, без сомнения, тебя бы, Будь у него не так испорчен вкус!..

Мадам Ламадон

Откуда вкус и ум у оккупанта?.. Он груб и глуп, как всякий солдафон!..

Г-н Ламадон

(с иронией)

А что, он должен вслух читать ей Канта?.. Иль Шуберта играть ей должен он?..

Граф

Но эта Пышка… Ох уж эта Пышка!..

Корнюде

Ну что вы к ней цепляетесь опять?..

Граф

В ее головке лишь одна мыслишка!..

Корнюде

Какая же?..

Граф

(зло)

Да с кем бы переспать!..

Г-н Ламадон

Как пруссаков она судила строго!..

Г-н Луазо

(хихикает)

Мол, никогда не лягу я с врагом!..

Граф

(ядовито)

Но свистнули – и наша недотрога На свист рванула чуть ли не бегом!..

Корнюде

(мрачно)

Увы!..

(Берет себя в руки.)

Но будьте все же справедливы! Ведь эта Пышка – кто она ни будь! — Пошла на эту жертву, чтоб смогли вы Сегодня утром свой продолжить путь!

Графиня

(с удивлением)

Мужчины, как вы злы!.. С чего бы это Вам Пышка стала так уж не мила?!.

Корнюде

(язвительно)

Боюсь, тут нет особого секрета!..

(Пренебрежительно кивает в сторону мужчин.)

Пренебрегла!..

Графиня непонимающе вскидывает бровь, и Корнюде вынужден объясниться более конкретно.

Ну в общем… не дала!..

Граф

(вскочив, с негодованием)

Что вы сказали?!. Ну уж это слишком!.. Я грешник… И соблазнов я не чужд… Но чтобы приставать к каким-то Пышкам…

(Графине, неожиданно плаксиво.)

Какая клевета!.. Какая чушь!..

Г-н Ламадон

(возмущенно)

Как можно так над нами изгаляться!.. Не будь у нас у всех другая цель — Я тут же предложил бы вам стреляться!..

Г-н Луазо

(визгливо)

Я тоже предложил бы вам дуэль!..

Мадам Луазо

(испуганно)

Да спятили вы, что ли, в самом деле?!.

(Г-ну Луазо.)

Уж ты-то точно не в своем уме!..

Мадам Ламадон

Какие могут быть сейчас дуэли, Коль мы сидим практически… в тюрьме?!.

Графиня

(желая примирить спорщиков)

Ну хватит!.. Позлословили – и ладно!.. Останемся приличными людьми!..

(Графу, со значением.)

А с Пышкою история занятна!.. Тут есть о чем подумать, черт возьми!..

Неожиданно в столовой появляется Пышка, и присутствующие, мгновенно забыв, что именно она и была предметом недавних раздоров, бросаются к ней с расспросами.

Корнюде

(пытаясь казаться раскованным)

Ну как дела?

(Поняв, что вопрос прозвучал двусмысленно, быстро поправляется.)

Я искренне встревожен!..

Мадам Ламадон

(с жадным любопытством)

Каков визита вашего финал?..

Мадам Луазо

(простодушно)

Чего хотел пруссак?

Пышка

(устало)

Да все того же!.. Нельзя сказать, что он оригинал!..

Мадам Луазо

(предвкушая пикантную историю)

Нельзя ль в деталях?..

Пышка

Жуткая картина!.. Стучусь. Кричит: войдите! Я вхожу. А он – в одних подштанниках, скотина, Не в очень белых, я вам доложу!..

Графиня морщится от Пышкиного рассказа. Две молчаливые монахини на всякий случай отходят от Пышки подальше.

Оделись бы! – прошу его с укором… Ведь перед вами дама как-никак!

Мадам Луазо

А он?..

Пышка

Глядит тупым коровьим взором!..

Мадам Ламадон

(с сочувственным пониманием)

Откуда быть культуре-то?.. Пруссак!

Мадам Луазо

И что потом?..

Пышка

Хватал меня за сиськи И в ухо мне шептал, люблю!.. Люблю!

Мадам Луазо

(осторожно)

А вы?..

Пышка

(сердито)

А я?!. Хоть я живу по-свински Со свиньями пока еще не сплю!.. Тащил в кровать…

Мадам Луазо

(затаив дыхание)

А вы?

Пышка

Не тут-то было!. Мне не по нраву хамские дела!.. Я оттолкнула этого дебила…

Мадам Луазо

(в ужасе)

И что?..

Пышка

(буднично)

Дала по морде и ушла!..

Некоторое время попутчики переживают рассказ Пышки, а потом раздаются дружные аплодисменты.

Пышка

(в растерянности)

Признаться, я ждала от вас скандала, Ведь я же свой не выполнила долг!.. Аплодисментов я не ожидала… И не пойму, какой в них смысл и толк!..

Мадам Ламадон

(великодушно)

Что вы не переспали с ним – не важно!..

Корнюде

(подхватывает)

Пруссак – хоть он от вас и без ума! — Едва ли с вас потребует реванша!..

Г-н Луазо

(хихикает)

Ведь дело-то пикантное весьма!..

Появляется Комендант.

Комендант

Боюсь вас огорчить перед обедом, Но выезд ваш отложен. На три дня.

По толпе путешественников проходит ропот разочарования и возмущения.

Граф

В чем дело, Комендант?!.

Комендант

А вот об этом Вам следует спросить… не у меня!..

Комендант выразительно смотрит на Пышку. Вслед за ним на Пышку смотрят и остальные. Тяжелая пауза.

Часть вторая

Эпизод пятый

Уже знакомое нам гостиничное помещение, где путешественники собираются на завтрак, обед и ужин, а также на экстренные обсуждения тех или иных событий. Теперь углы помещения завалены багажом и дорожными вещами путешественников, отчего оно стало выглядеть вполне обжитым и даже по-домашнему уютным… Однако от чрезмерно долгого ожидания отъезда настроение пассажиров в настоящий момент оставляет желать лучшего.

Мадам Ламадон

(раздраженно)

Мы прозябаем здесь уж третьи сутки!.. Терпение кончается мое!..

Мадам Луазо

(поддерживает)

…И все из-за какой-то проститутки, Из-за тупой строптивости ее!..

Г-н Луазо

(хихикает)

Знать, сердце Пышки страстью оскудело; То всем дает, а то вдруг – никому!..

Корнюде

(резко)

Кому она дает – не ваше дело!. Вы не были свидетелем тому!..

Граф

(себе, меланхолически)

Я прожил жизнь в Руане и ни разу Не видел – даже издали! – Ла-Манш!.

Корнюде

(агрессивно)

Коль верно я толкую вашу фразу, Вы Пышкин осуждаете демарш?..

Граф

(уклончиво)

Да нет… Но прямота сейчас не в моде. Ей надо было действовать умней!..

Корнюде

(напоминает)

Когда она дала ему по морде, Вы сами аплодировали ей!..

Граф

(чувствуется, что тема его раздражает)

Мы хлопали нахальной бедолаге, Не очень разобравшись, что к чему!..

(Уточняет.)

Я хлопал озорной ее отваге, А не ее пещерному уму!..

Корнюде

(наставительно)

Зовите Пышку дурой или шлюхой, Но понимать при этом вы должны: Своею антипрусской оплеухой Девчонка защищает честь страны!..

Граф

(не веря своим ушам)

Честь Франции?!. Чудовищная шутка!. В какое ж мы дерьмо сумели влезть, Коль образец бесчестья, проститутка — Сегодня защищает нашу честь!..

Графиня

Да будет спорить вам и препираться!.. В кого ни ткни – истерики одни! Давайте думать, как нам выбираться Из этой идиотской западни!..

Голоса

– Пусть скажет Граф! – Да-да, пусть Граф нам скажет!..

Граф

(раздумчиво)

Тут выход, к сожаленью, лишь один!..

(Директивно.)

Она должна с ним лечь!..

Корнюде

(твердо)

Она не ляжет!.

Г-н Луазо

(всполошенно)

Да как это – не ляжет?!. Убедим!..

Мадам Ламадон

(обращается к мужчинам)

Хоть я не жду от этой дуры чуда, Попробуйте ей все же втолковать: Наш дилижанс не выпустят отсюда, Пока она не ляжет с ним в кровать!..

Графиня

Но чтобы избежать приема злого И в разговоре не попасть впросак — Запомните: для Пышки нету слова Грязней и неприличней, чем пруссак!..

Граф

(обращается к дамам)

Но я в сомненье… Поделюсь им с вами. Ведь мы мужчины…

Графиня

(иронически)

Надо полагать. И что с того?

Граф

(наступательно)

Какими ж мы словами Должны ей суть задачи излагать?.. К ней относясь с почтением огромным, Мы вслух не все решимся ей назвать… Из тыщи грубых слов ей самым скромным Покажется, я думаю, кровать!..

(Решительно.)

Нет, чтоб решить проблему в одночасье, Нужны терпенье, такт и интеллект!..

Г-н Ламадон

(продолжает)

А мы одни – без женского участья — Провалим сей блистательный проект!..

Г-н Луазо

(подхватывает атаку)

Заговори мы с ней на эту тему — Начнутся сплетни грязные опять: Мол, вы стремитесь к Пышкиному телу, Вы явно с ней хотите переспать!..

Граф

(видя, что мужские аргументы не производят на дам должного впечатления)

К тому ж я вспыльчив!..

Г-н Ламадон

(мгновенно уловив правила игры)

Я – излишне желчен!

Г-н Луазо

(простодушно)

А я потею… Аж взмокаю весь!..

(Громко и с пафосом.)

Нет в мире дипломатов лучше женщин!.. Они в момент собьют с гордячки спесь!..

Граф

(замечает безучастного к разговору Корнюде)

А ваше сердце к этой теме глухо?..

Г-н Луазо

(ехидно)

Он чуток только к Пышкиной беде!..

Г-н Ламадон

Ах, Корнюде, далась вам эта шлюха!.. Вы так сентиментальны, Корнюде!..

Г-н Луазо

(хихикает)

А мне пришла в башку одна мыслишка…

(Корнюде.)

Не вы ль, месье, счастливчик редкий тот, Кому благонамеренная Пышка — Хоть изредка – но все-таки дает?!.

Г-н Луазо открывает рот, чтобы еще что-то сказать, но не успевает сказать ни слова… Корнюде коротко размахивается и бьет г-на Луазо в челюсть…Г-н Луазо падает, но тут же поднимается. Всеобщее замешательство.

Г-н Луазо

(он ошеломлен)

Вы видели?!.

Граф

(разводит руками)

Нет слов от возмущенья!..

Г-н Ламадон

(добросовестно констатирует случившееся)

Он вас ударил в челюсть!..

Корнюде

(издевательски)

Неужель?!.

Мадам Луазо

(истерически)

Пусть просит – при свидетелях – прощенья!..

Г-н Луазо

(запальчиво)

Нет, черта с два!.. Дуэль, дуэль, дуэль!..

Г-н Луазо угрожающе, как бодливый бычок, наклоняет голову и с яростным рычанием кидается на обидчика. Завязывается потасовка, в которой принимают участие и остальные мужчины… Мадам Ламадон и мадам Луазо пытаются растащить дерущихся.

Мадам Луазо

Знать, мало дуракам одной напасти!..

Мадам Ламадон

Но в чем, скажите, дела существо?..

Графиня

(с восторгом смотрит на дерущихся)

Ах сколько безрассудства, сколько страсти!!.

(Плачет.)

И все из-за кого, из-за кого!!!

Эпизод шестой

Номер Пышки в той же деревенской гостинице. Поздний вечер. Пышка готовится ко сну. Слышится стук в дверь, и на пороге появляется мадам Луазо. Не дав хозяйке опомниться от неожиданности, мадам Луазо тут же кидается в атаку.

Мадам Луазо

(напористо)

Беседовать вы стали бы не с каждым: С придурками вас бесит болтовня — И потому сообщество сограждан Для встречи с вами выбрало меня!.. Вы пруссаку ответили отказом!.. Мы этот факт не ставим вам в вину, Но десять путешественников разом Теперь – по вашей милости! – в плену!..

Пышка

(растерянно)

Об этом я не думала… Простите…

Мдам Луазо

(неумолимо)

В прощенье ль дело – в случае таком?!.

Пышка

Но я… Тогда чего же вы хотите?..

Мадам Луазо

(внушительно)

Вам надо помириться с пруссаком!..

(С театральным пафосом.)

Коль вы не согласитесь – все мы трупы!

Пышка

(пробует защищаться)

Да будет вам!.. Он лечь готов с любой!..

Мадам Луазо

(упрямо)

Нет, не с любой!.. Лишь вам из нашей группы Предложен шанс пожертвовать собой!..

Пышка

Но я задам вопрос вам чисто женский — Пусть глуп и даже дерзок будет он! — Не хочет ли такой почетной жертвой Стать госпожа, к примеру, Ламадон?..

Мадам Луазо

Да кто ж захочет с этакою жердью В постели провести хоть пять минут?!. Коль с пьяных глаз и примут эту жертву, То утром с отвращением вернут!..

Пышка

Тогда столкуйтесь с нашею Графиней, От Графа, разумеется, тайком: Пускай своей поступится гордыней И – за идею! – ляжет с пруссаком!..

Мадам Луазо

(машет рукой)

Поговорит он с нашею гусыней — И повернет свои желанья вспять!.. Нет, можно спать, конечно, и с Графиней, Но лучше все же с женщиною спать!..

Пышка

(пожимает плечами)

У каждого свой вкус!.. А что ж вы сами Не кинетесь в объятия к нему?!.

Мадам Луазо

(укоризненно)

Я замужем!.. С какими ж я глазами Вернусь под утро к мужу своему?!

Пышка

(понимающе)

Резонно.

(Горестно.)

Вот беда-то, вот несчастье!.. Лишь я пока не замужем. Одна. Мне не к кому под утро возвращаться, И я на подвиг – б-р-р-р! – обречена!.. Выходит, не понравится мне кто-то, Так мне и отказать ему нельзя?!.

Мадам Луазо

(наставительно)

Но это ваша, милочка, работа, Предназначенье ваше и стезя!.. Не будьте так разборчивы и строги, Не придавайте веса пустякам!.. Вам только и труда – раздвинуть ноги, Все остальное он спроворит сам!.. Голубушка!.. Вас умоляем все мы, На помощь призывая небеса: Не делайте из этого проблемы, Тут дела-то всего на полчаса!..

Пышка

Возможно, я попутчиков обижу, Но все ж отвечу честно, не солгу: Я пруссаков настолько ненавижу, Что видеть этих гадов не могу!..

(Постепенно накаляясь.)

Вы думали – к стене меня припрете, — И я проблею жалобное «да»?!. Скажу я «да» – хоть жабе на болоте, Но прусскому ублюдку – никогда!..

(Решительно.)

Уйдите же, мадам!.. Не приставайте!.. Не то я разозлюсь наверняка!

(Неожиданно понижает голос до угрожающего шепота.)

И вместо пруссака в моей кровати Вы своего найдете муженька!..

Эпизод седьмой

Едва захлопывается дверь за мадам Луазо, как снова раздается стук. Похоже, визитеры сговорились не давать хозяйке передышки. Теперь на пороге появляется мадам Ламадон. По-видимому, она готовится к серьезному и обстоятельному разговору, но Пышка, уже сообразившая, что к чему, перехватывает инициативу и первой кидается в бой.

Пышка

(яростно)

Покамест разговор еще не начат, «Нет, нет и нет!» – я заявляю вам!.. Вот мой ответ!..

(Смягчившись.)

Но, так или иначе, — Вы здесь, и я вас слушаю, мадам!..

Мадам Ламадон

(из-под нее явно выбили почву)

Вы рта открыть мне, милочка, не дали, Заранее на все ответив «нет». И что я ни скажи теперь – едва ли Другой я получу от вас ответ!.. Но я рискну. Надеюсь, вам известно, Что все мы здесь находимся в плену?..

Пышка

Известно, да.

Мадам Ламадон

Но вот что интересно, — Все обвиняют в этом вас одну!..

Пышка молчит, и мадам Ламадон прибавляет обороты.

Мы все лишь одного сегодня жаждем: Покинуть это место и забыть! И ваша роль в спасении сограждан — Главнейшая!..

Пышка

(кивает)

Главней не может быть.

(Насмешливо.)

Мне эта роль ясна. По мненью многих, Она весьма – для шлюхи – нетрудна. Мне нужно лечь в постель, раздвинуть ноги, И жизнь сограждан будет спасена!.. Для этой роли хватит мне таланта И выдержки. Но есть один пустяк: Под прусского ложиться оккупанта Душа не позволяет мне никак!..

Мадам Ламадон понимает туманный аргумент Пышки по-своему.

Мадам Ламадон

Вы требуете денег?.. Что ж, разумно!.. Любое денег стоит ремесло!

(Деловито.)

Какая вас устроила бы сумма?.. Любое назовите мне число!..

Пышка

(уклончиво)

Барахтаться в его объятьях потных, Не заблевав при этом всю кровать, — Ведь это ж, согласитесь, просто подвиг, А подвиги негоже продавать!..

Мадам Ламадон

(не уловив иронии)

Так вы согласны?..

Пышка

Нет, я не согласна!..

Мадам Ламадон

(с горьким укором)

Тогда нам всем конец, мадмуазель!..

Пышка

Возможно. Но неужто вам неясно: Нельзя с таким ублюдком лечь в постель!

Мадам Ламадон

(пожимает плечами)

В чем отвращенья вашего причина: Он не кривой, не лысый, не рябой… Довольно представительный мужчина. И молод. И вполне хорош собой. Да, шарма в пруссаках и вправду мало, Зато они в постели – мужики!..

(Игриво.)

Будь мы подруги, я б вам рассказала, На что они способны, пруссаки!..

Пышка

(с восхищеньем)

Ого, мадам!.. Так вам и карты в руки!. В вас столько неподдельного огня!.. Боюсь, в постелеведческой науке Вы преуспели более меня…

Мадам Ламадон

О, я бы от сомнений не страдала И вмиг бы отвела от вас беду!..

Пышка

Так что ж?!.

Мадам Ламадон

(со вздохом)

Боюсь семейного скандала!.. Мы все тут друг у друга на виду!..

Пышка

Понятно. Ну а как насчет Графини?

Мадам Ламадон

(участливо)

Вы спятили?!.

Пышка

(упрямо)

В условиях войны Нет титулов и званий. Мы отныне — Пред общею бедою – все равны.

Мадам Ламадон

(ядовито)

Едва ль найдется в мире простофиля, Кто с нашей титулованной мадам Иметь захочет дело, ведь Графиня Красива… как химера с Нотр-Дам!..

Пышка

(с интересом)

А Луазо?..

Мадам Ламадон в ужасе округляет глаза, и Пышка спешит обосновать свое предложение.

Она не Нефертити, Но формы есть у этой Луазо!..

Мадам Ламадон

Да вы никак всю Францию хотите На общепрусский выставить позор?! Поскольку чувство юмора им чуждо, А мысли их кондовы и просты, Они и впрямь решат, что эта чушка — Апофеоз французской красоты!..

Пышка

(со вздохом)

Что ж, если вариантов больше нету, Чтоб вытащить сограждан из дерьма Выходит по всему – работу эту Я выполнить обязана сама!..

Мадам Ламадон

Так что же вы решили?!.

Пышка

(мрачно)

Я с ним лягу.

Мадам Ламадон

(недоверчиво)

Вы говорите правду?..

Пышка

Правду, да.

Мадам Ламадон

(прочувствованно)

Спасибо. В вашу мудрость и отвагу Я верила, голубушка, всегда!..

Пышка

(неожиданно)

Но дело непростое… И к тому же — Теория без практики мертва…

(Пристально смотрит мадам Ламадон в глаза.)

Поэтому мне нужно с вашим мужем День-два порепетировать сперва!..

Эпизод восьмой

Графиня врывается в комнату Пышки без стука и уже готова разразиться бурным монологом, но яростная реплика Пышки заставляет ее замереть прямо у двери.

Пышка

До вас тут визитеров было много, И разговора ясен мне предмет — Не отрывайтесь сильно от порога И прямо там мое примите: нет! Две ваши закадычные подруги…

Графиня

(морщится)

Попутчицы, хотели вы сказать?..

Пышка

(пропускает поправку мимо ушей)

…Просили об одной меня услуге, Но мне – увы! – пришлось им отказать!.

Графиня

Я слышала, как вы на них орали: Мол, это аморально – спать с врагом! Но можно ль нынче думать о морали — Сегодня нужно думать о другом!..

(Со вздохом.)

Не знаю, по душевной простоте ли Иль то образованья недочет, — Но – важности в истории постели Вы не берете, милочка, в расчет. В правительствах – о чем бы ни галдели, В парламентах – о чем бы речь ни шла — Все в результате сводится к постели, Где, в общем, и решаются дела!.. Промышленники, лавочники, воры, Политики всех рангов и мастей — Все сделки, соглашенья, договоры Несут на обсуждение в постель!.. Случается, паршивенькие стервы, За коих и сантима не дают, — Идут в постель никем, а из постели Наутро королевами встают!.. Вы героиней стали бы, наверно, В постели Офицера приютив…

(Заговорщицким шепотом.)

Вы помните, как в стане Олоферна Вела себя прекрасная Юдифь?..

Пышка

(в ужасе)

Где ж ваши респектабельность и трезвость?!. Я аналогий этих не пойму!.. Неужто я башку должна отрезать Тупому ухажеру моему?..

Графиня

(испугавшись)

Избави Бог!.. С чего вы так решили? Тогда нам всем грозила бы тюрьма!..

(Успокаивается.)

Ведь вы и так башки его лишили, Коль он от страсти к вам сошел с ума!. Оставьте на плечах башку вы эту… Но, выигравши бой на простыне, — Вы над врагом одержите победу Духовную! Пусть лежа на спине.

Пышка

Да где же тут вы видите победу?.. Ведь, лежа под поганым пруссаком, Наглядно покажу всему я свету, Кто правит кем и кто лежит на ком!.. Мне повезло во Франции родиться! Во Фран-ци-и!.. С каких же это пор В стране древнейших рыцарских традиций Победой именуется позор?!.

Графиня

(рассудительно)

Пусть видит мир: на вас, такой красивой, Лежит болван, спесивый и пустой!

(С пафосом.)

Коль Пруссия воюет грубой силой, То Франция воюет красотой!..

Пышка

(с горькой иронией)

Все это лишь слова!.. Слова – и только!.. Ведь этот малый – глупая свинья!.. Боюсь, что, не умея мыслить тонко, Он не поймет, что победила – я…

(Решительно сворачивает разговор.)

Предмет исчерпан, милая Графиня!.. Как видите, я выдержкой крепка!.. Я лягу хоть под грека… хоть под финна… Хоть под кого… Но не под пруссака!..

Эпизод девятый

В «столовой» нервно расхаживают из угла в угол мужчины, ожидающие результата женских переговоров. Здесь же и две монахини, которые по-прежнему сохраняют полный нейтралитет и не участвуют даже в разговорах. Наконец в столовой появляются женщины. Судя по выражению их лиц, переговоры с Пышкой не имели успеха.

Графиня

(возбужденно)

Бесчувственная, черствая девица!.. К страданиям глухая, как бревно!.. Три дня уж заключенье наше длится, А этой вертихвостке все равно!..

Мадам Ламадон

Она неприручаема, как кошка, Не слушает советов – хоть убей!

Мадам Луазо

С ней говорят – она глядит в окошко И уличных считает голубей!..

Мадам Ламадон

Глупа-а!.. Глупа от пяток до макушки!.. Глупа, как от мотыги черенок!..

Мадам Луазо

(хихикает)

Откуда ж быть уму у потаскушки?.. Весь ум, как говорится, между ног!..

Корнюде

(не выдерживает)

Оставьте наконец ее в покое, Вас невозможно слушать без стыда!.. Как можно говорить о ней такое, Ведь это же…

(Мужчинам.)

Вмешайтесь, господа!..

Г-н Луазо

(вздорно)

Подумаешь, какая незабудка — Рукой не тронь, словечком не задень!..

Г-н Ламадон

Она же рядовая проститутка, Ей говорят такое каждый день!..

Граф

(с презрением)

Велик ли труд – своих сограждан ради Лечь с мужиком – пусть он и не француз!.

Г-н Луазо

(подхватывает)

Подумаешь, какой позор для бляди, Какое униженье и конфуз!..

Корнюде

(терпеливо)

Она ко злу привычна, как к погоде. И не свободна от житейских схем… В одном ей отказать нельзя – в свободе, Свободе выбирать – когда и с кем!..

Мадам Ламадон

(со вздохом)

Нам всем придет конец от этой шлюхи! — Я это повторяла вам стократ. Но вы к моим призывам были глухи, И вот – извольте видеть! – результат!..

Г-н Ламадон

(глядя на Корнюде)

Но выход есть. Притом блестящий выход.

Мадам Ламадон

Так в чем же этот выход?..

Г-н Ламадон

В Корнюде!..

(Корнюде.)

Мы с Пышкою не справились, но вы хоть Помочь нам не откажетесь в беде?..

Корнюде

(с притворной серьезностью)

Когда б я мог – помог бы непременно, Но, хоть мужчина я еще в соку, — Боюсь, плохая Пышке я замена И не придусь по вкусу пруссаку!..

Г-н Ламадон

(понимает иронию)

Знать, выразился я неосторожно И был не понят вами, Корнюде… Вас с Пышкой перепутать невозможно, Пусть даже и в полнейшей темноте!.. Нет, у меня другое предложенье, Оно куда обычней и скромней: Ведь Пышка к вам питает уваженье, И вы могли б договориться с ней!..

Корнюде

(твердо)

Согражданам отказывать непросто, Но все-таки – прошу иметь в виду — Ходатаем по этому вопросу Я к Пышке не ходил и не пойду!

Граф

(с энтузиазмом)

Взгляните, что во Франции творится!.. Трещит, шатаясь, трон!.. Поруган герб!.. А эта шлюха, видите ль, боится Моральный причинить себе ущерб!..

Г-н Ламадон

Французы на войне рискуют жизнью, От пули не надеясь увильнуть, А эта – за родимую Отчизну И пальцем не желает шевельнуть!..

Г-н Луазо

Ведь до чего упрямая, засранка!.. Легла бы с пруссаком – и горе с плеч!.. Ложилась с кем попало за три франка, Так почему ж за Родину не лечь?!.

Корнюде

Тут пышная риторика напрасна, Хотя она и бьет из вас ключом. Вы недовольны Пышкой – это ясно, Но Родина-то, Родина при чем?..

Граф

(с пафосом)

Нас с Родиною связывают узы Сыновние. Они прочны весьма. И если плачут где-нибудь французы, То это плачет Франция сама!..

Г-н Ламадон

В какой бы дальний край ни забрели мы, В какой бы ни заплыли океан — Мы с Родиной всегда неразделимы И всюду вспоминаем наш Руан!

Г-н Луазо

(сентиментально)

Как вспомнятся грудастые нормандки, Так на сердце тоски ложится груз!.. Где мы ни будь – в России, на Ямайке… Француз, ведь он и в Африке француз!.

Корнюде

(ехидно)

Есть в ваших рассужденьях нота фальши. Вы пребывать по Родине в тоске Стараетесь от Родины подальше, В уютном, безопасном далеке… А было бы приличнее гораздо — Коль сердце так уж просится домой — По Родине рыдать не где-то в Глазго, А прямо здесь, на Родине самой!..

Мужчины распетушились и, кажется, уже готовы отстаивать свою правоту врукопашную, но тут в спор вмешивается Графиня.

Графиня

(неодобрительно)

Сцепились, как дворовые мальчишки!.. А дело – ни туда и ни сюда!..

(Корнюде.)

Намерены ли вы подняться к Пышке?..

Корнюде

(насмешливо)

И предложить ей сдаться?.. Никогда!..

Эпизод десятый

Снова стук в дверь. Пышка уже готова чертыхнуться, но на пороге возникает… Корнюде. Пышка удивлена и обрадована.

Пышка

(растроганно)

Ах это вы?!. Какой вы молодчина!.. Пришли меня утешить, милый друг?..

(Улыбается.)

Каким подарком может быть мужчина, Когда сплошные женщины вокруг!.. Дурацкий гомон этих вздорных кукол Меня порой смешил, порой бесил!.. Они меня загнать хотели в угол, Но я сражалась сколько было сил!..

Корнюде

(вяло, без интереса)

Чего же эти дамочки хотели?..

Пышка

(не без сарказма)

Хотели, чтоб однажды вечерком Я провела часок-другой в постели… Ну с этим местным монстром… с пруссаком! Они еще не раз за эту ночку Придут меня сердить и раздражать!..

(С благодарностью смотрит на Корнюде.)

Надеюсь, я теперь не в одиночку Атаки эти буду отражать?..

Корнюде молчит с каменным лицом. Это приводит Пышку в некоторое замешательство.

Ах что я говорю!.. Мои заботы Не трогают вас, видимо, совсем!..

Корнюде

(мягко)

Не обижайтесь. Воздух несвободы Мне неприятен так же, как и всем. Скажу вам откровенно, без обмана — Мне оставаться здесь нельзя и дня!.. Вся тайная полиция Руана Буквально сбилась с ног, ища меня!.. Мой грех на преступление не тянет, Но все же – всем законам вопреки! — Меня усердно ловит департамент Полиции, верней – его шпики!..

Пышка

(обеспокоенно)

За что же вас преследовать решила Полиция?.. Ведь вы же не злодей!..

Корнюде

(скромно)

Ну как за что?.. За критику режима. За вольнодумный дух моих статей. Куда я ни иду, куда ни еду, Где только не мелькнет мое пальто — За мной тотчас кидается по следу Толпа шпиков… Голов примерно сто!.

Пышка

(с сомнением)

Уж так и сто – не верю!

Корнюде

(не настаивает)

Ну пятнадцать! Но мне б хватило даже и пяти!.. И от пяти – я вынужден признаться! — Не так легко во Франции уйти!..

(Умоляюще.)

Услышьте наконец рассудка голос И плюньте вы на гордость, дьявол с ней!.. Нужна, конечно, женщине и гордость, Но здравый смысл – значительно нужней!..

Пышка

(спокойно)

Я поняла. Похоже, вы не рады, Что пруссаку дала я отворот?..

Корнюде

(смущенно разводит руками)

Увы!..

Пышка

(с веселой яростью)

Ах демократы, демократы!.. Какой же ненадежный вы народ!.. Я вижу, от меня вы ждете слова Согласия?.. Я вас не подведу. Да я, мой друг, хоть с чертом лечь готова, Чтоб только отвести от вас беду!.. Попыток было множество сегодня Толкнуть меня в объятья к пруссаку, Но повезло лишь вам. Я лучшей сводни, Пожалуй, не встречала на веку!..

Корнюде становится на одно колено и целует руку Пышке, после чего встает и молча идет к двери. Последние слова Пышки застают его почти на пороге.

А я ведь вас любила. Трое суток. Не притворяйтесь, что удивлены!.. Чем-чем, а уж любовью проституток Вы, демократы, не обделены!

Эпизод одиннадцатый

В ожидании Корнюде путешественники нервно расхаживают по помещению столовой. Никто не произносит ни слова. Наконец появляется Корнюде, и истомившаяся толпа кидается к нему.

Г-н Ламадон

Ну что?!. И ваша миссия напрасна?!.

Корнюде

(мрачно)

Напротив!.. Торжествуйте, господа!..

Мадам Ламадон

Поверить не могу!.. Она согласна?!.

Г-н Луазо

Она согласна, да?!.

Корнюде

К несчастью, да.

Мадам Луазо

Но что она сказала-то, ответьте! Подробнее, месье, не так общо!

Корнюде

Сказала, большей сволочи на свете, Чем я, она не видела еще!..

Г-н Луазо

Обиделись?.. Наплюйте и забудьте!.. Ведь главное – победа, Корнюде!

Графиня

(Графу, глядя на Корнюде)

Нет, все-таки порядочные люди Есть и в демократической среде!..

Появляется Комендант.

Граф

(Коменданту)

Итак, милейший, на каком мы свете?.. Отправите ль вы нас когда-нибудь?..

Комендант

(торжественно)

Ваш дилижанс сегодня на рассвете Имеет право свой продолжить путь!..

Путешественники встречают сообщение Коменданта криками ликования и аплодисментами. Дамы бросаются к Коменданту и буквально душат его в объятиях.

Графиня

Вы настроения подняли нам градус, Принесши эту радостную весть!..

Комендант

(растроганно)

Давайте же отметим эту радость Всем вкусным, что у нас в подвалах есть!..

Г-н Ламадон

(с энтузиазмом)

Ура!.. У нас двойной сегодня праздник!..

Мадам Ламадон

Дела у нас и впрямь пошли на лад!..

Комендант хватает за локоть одного из шмыгающих по залу официантов.

Комендант

(официанту)

Неси вина, колбас, закусок разных… Всего того, чем наш напичкан склад!..

Официант, согласно кивнув, убегает. Остальные официанты тут же принимаются накрывать столы.

Мадам Ламадон

(мужу, тихо)

Поговорил бы, кстати, с Комендантом — Ведь он хозяин тут, не кто-нибудь, — Пускай нас обеспечит провиантом, Хватило чтоб на весь дальнейший путь…

Г-н Ламадон

(Коменданту, делая вид, что смущен)

Ну, коль уж речь о пище… не могли бы Вы нам еды с собой в дорогу дать?.. Ну сыру там, цыплят, копченой рыбы, Чтоб нам в дороге вновь не голодать!..

Корнюде

(в зал)

Чтоб вновь не голодать!.. Нет, вы видали?!. Какая беспардонная брехня!.. Они, выходит дело, голодали, Сожрав запасы Пышки на три дня!..

Г-н Луазо

(Коменданту, смущенно хихикая)

И мне у вас, любезный, напоследок Хотелось бы поклянчить кое-что…

(Шепотом.)

Хорошего вина бутылок этак Пятнадцать-двадцать… или даже сто!..

Пока Комендант отдает распоряжения своим помощникам, официанты заканчивают последние приготовления к импровизированному пиру… Попутчики разбредаются по столам и дегустируют угощения. Мрачный Корнюде в стороне от всех опрокидывает в рот один бокал за другим – он уже заметно пьян.

Граф

(поднимает руку, призывая к тишине)

Оставим все никчемные беседы, Пустые споры, зряшные дела!..

(Поднимает бокал.)

Мой первый тост – за торжество победы, За то, что наша все-таки взяла!..

Снова ликующие крики, аплодисменты, все поднимают бокалы.

Корнюде

(отставляет свой бокал)

Простите дурака и привереду… Простите надоедливость мою… Вы пили за какую-то победу?.. За чью победу?.. И в каком бою?..

Мадам Луазо

Он, кажется, хватил стаканчик лишку!..

Корнюде

(настойчиво)

Я предлагаю тост – пусть слышат все! — За нашу героическую Пышку, Мадмуазель Элизабет Руссе!..

Мадам Ламадон

(с отвращением)

Боюсь, мне за нее не хватит духу Бокал с бургундским поднести ко рту.

Мадам Луазо

(подхватывает)

Вот сам пускай и пьет за эту шлюху!. А мне за Пышку пить невмоготу!..

Граф

(рассудительно)

Конечно, эта блядь весьма отлична От прочих мною виденных блядей… Но петь ей дифирамбы неприлично В кругу добропорядочных людей!..

Графиня

(язвительно)

Ведь что бы мы сейчас ни говорили О благородной Пышкиной душе — Ей так же далеко до героини, Как вам, ловкач пера, до Бомарше!..

Г-н Ламадон

У нас пред этой Пышкой нету долга, Наоборот – она у нас в долгу: По правде говоря, уж слишком долго Мы терпим эту дрянь в своем кругу!..

Мадам Луазо

Не будь сия девица так спесива, И будь она хоть чуточку скромней, — Она должна бы нам сказать спасибо За то, что мы сидели рядом с ней!..

Г-н Луазо

(ко всем, урезонивающе)

У вас, похоже, времени в излишке И слишком мало выпало вам бед, Коль вы всю ночь трезвоните о Пышке, Как будто интересней темы нет!.. Пусть кто-нибудь нам скажет тост весомый, Серьезный и глубокий…

Граф

(поднимает бокал)

Вив ля Франс!.. Да здравствует наш дружный и веселый, Наш битый, но живучий дилижанс!..

Попутчики приветствуют тост Графа одобрительными криками, аплодисментами, звоном бокалов.

Корнюде

(еле ворочая языком)

Рискну нарушить вашу беззаботность Тем тостом, что провозглашу сейчас!

(Поднимая бокал, торжественно.)

Я поднимаю сей бокал за подлость, Которая навек связала нас!

Корнюде обводит взглядом присутствующих. Взгляд его останавливается на Коменданте.

А вы антрепренером здесь, не так ли?.. За вас и надо пить в конце концов! Вам удалось собрать в одном спектакле Компанию редчайших подлецов!

Появляется Кучер.

Я выразиться мог бы и похлеще, Да жалко сил и времени на вас!..

Кучер

Месье, медам! Укладывайте вещи! Отправка дилижанса через час!

Граф

(Кучеру)

Чтоб сохранилась целою посуда И праздника финал не стал зловещ, — Не откажите в одолженье, сударь…

(Кивает на Корнюде.)

Снесите в дилижанс и… эту вещь!..

Кучер сгребает пьяного Корнюде в охапку и несет к выходу. Корнюде, барахтаясь в руках Кучера, продолжает выкрикивать в адрес оставшихся обличительные тирады.

Корнюде

(кричит)

Вы суть свою от общества скрывали, Но я вас разглядел во всей красе!

(Кучеру, ища понимания.)

Скажите… ну не суки?!. Ну не твари?!.

Кучер

(успокаивающе)

Обычные. Такие же, как все.

Эпизод двенадцатый

Путешественники уже заняли свои места в дилижансе. Дверца дилижанса распахнута, и пассажиры поеживаются от холода. Но в проеме дверцы топчется Комендант, поэтому никто не решается ее захлопнуть.

Граф

(оглядывает пассажиров)

Ну все уселись?..

(Невидимому Кучеру.)

Вы готовы, сударь?..

Мадам Луазо

(не выдерживает)

Ну что же мы не едем до сих пор?!.

Г-н Луазо

(нервно)

Нам надо рвать немедленно отсюда Во весь, что называется, опор!..

Г-н Ламадон

Промешкаем чуток – и всем нам крышка: Застрянем здесь – и сгинем без следа!..

Мадам Ламадон

(всполошенно)

Позвольте, господа, а где же Пышка?!.

Графиня

И вправду – где же Пышка, господа?!.

Мадам Луазо

(раздраженно)

Что ж, барышня – в своем репертуаре!.. Характер у нее – увы и ах!.. Все спят – она играет на гитаре, Всех разбирает смех – она в слезах!..

Мадам Ламадон

(поддерживает)

Мир не знавал таких нахальных бестий!.. К примеру, хоть вчерашний взять сюжет: Собранье пассажиров. Все на месте. Нет Пышки. День прождали. Пышки нет.

Граф кипит от ярости, но не знает, кому эту ярость адресовать, и в конце концов обрушивает свой гнев на голову ни в чем не повинного Коменданта.

Граф

(Коменданту)

Да что тут за порядки, в самом деле?!. Нам нужно срочно ехать!.. Где она?!.

Комендант

(наивно)

Мадемуазель?!. Она еще в постели… И, как вы догадались, не одна!..

Граф готов продолжить начатый скандал, но Комендант не дает ему этого сделать.

Да дайте же вы злобе передышку!.. Очистите от брани ум и речь!.. Ведь с некоторых пор вы эту Пышку Должны лелеять, холить и беречь!..

Среди путешественников – недобрый ропот. Внятно озвучить его решается только мадам Луазо.

Мадам Луазо

(недовольно)

С чего бы это?..

Комендант

(уклончиво)

Всяко может статься!. На вашем продолжительном пути Еще таких любвеобильных станций Вам встретится не меньше десяти!..

Пауза.

Г-н Ламадон

(мрачно)

Сдается мне, слова его резонны… Он говорит разумно и всерьез!..

Г-н Луазо

(соглашается)

В любой деревне нынче гарнизоны, И там большой на Пышку будет спрос!..

Мадам Луазо

(Графине, шепотом)

Я зла на мужиков без всякой меры, Что Пышка вызывает в них азарт!.. Неужто и другие офицеры Предпочитают этот же стандарт?..

Графиня молча пожимает плечами, показывая, что разговор ей неинтересен, но мадам Луазо не унимается.

А вдруг и мне какой-нибудь предложит… Ну намекнет… чтоб я ему дала?..

Графиня морщится и брезгливо отодвигается от мадам Луазо.

Графиня

(неприязненно)

Такого быть не может!..

Мадам Луазо

(свирепея от обиды)

Отчего же?!.

Графиня

(резко)

Внимательней смотритесь в зеркала!..

Появляется Пышка, что вызывает в среде пассажиров некоторое оживление… Правда, попутчики еще не успели выработать по отношению к Пышке некую общую линию поведения.

Пышка

(запыхавшись)

Простите… Я немного задержалась…

Мадам Луазо

(не сдержавшись)

Мы мерзли в дилижансе целый час!..

Пышка

(доброжелательно)

Вы мерзли целый час?.. Какая жалость!..

(Мадам Луазо, участливо.)

Надеюсь, это остудило вас?..

Комендант помогает Пышке взобраться на подножку. Подавленный Корнюде подвигается на сиденье, освобождая место рядом с собой, но Пышка делает вид, что не замечает этого, и садится на другое свободное место.

Графиня

(понимает Пышку)

Мне кажется, вы даже похудели… И под глазами – темные круги… Враги – они и с женщиной в постели Ведут себя, как лютые враги!..

Мадам Ламадон

(Пышке, озабоченно)

Надеюсь, этот зверь не слишком много Оставил вам на теле синяков?..

Пышка

(улыбаясь)

Я думаю, не много…

Мадам Ламадон

Слава Богу!.. А то я знаю этих пруссаков!..

Г-н Ламадон

(с воодушевлением)

Мы сострадали вам, отлично зная, Какой пришлось вам вынести удар!.

Г-н Луазо

(перебивает)

Вы – наша гордость!.. Нет, вы – наше знамя!.

Граф

(с нажимом)

Скажу сильней. Вы – наша Жанна д'Арк!..

Пышка

(подчеркнуто серьезно)

Со мною Жанну сравнивать – не дело!.. Она честней и нравственней всех нас!.. Начнем с того, что я давно не дева. Я – девка. Согласитесь, есть нюанс!..

Оценив Пышкино чувство юмора, попутчики одобрительно смеются и аплодируют, Пышка продолжает, не теряя серьезного тона.

Спасибо вам, конечно, за признанье, Но знаменем служить негоже мне!.. Будь у французов эдакое знамя — Им было б стыдно жить в такой стране!..

И опять одобрительный смех и аплодисменты.

Граф

(ко всем, с восторгом)

Блестящий юмор!.. Фехтовальный выпад!..

(Пышке.)

Такая скромность делает вам честь!..

(Снова ко всем.)

Нет, господа, за это грех не выпить!..

Г-н Луазо

(хихикая)

Ну, если выпить, грех и не поесть!

Путешественники, как по сигналу, лезут в сумки и баулы, доставая оттуда посуду, бутылки и съестные припасы… Г-н Луазо разливает вино по кружкам и стаканам.

Граф

(поднимает кружку)

Я предлагаю тост общенародный, За это, я надеюсь, выпьют все!..

(Пышке.)

Мы пьем за ваш характер благородный, Мы пьем за вас, мадемуазель Руссе!..

Все выпивают и принимаются закусывать. Некоторое время никто не произносит ни слова. В наступившей тишине слышны только сопение и чавканье. В трапезе не принимают участия только две монахини, Корнюде и Пышка.

Г-н Луазо

(наконец отрывается от еды, жене)

Так глотка пересохла – нету мочи!.. Винца бы!..

Мадам Луазо

(с раздражением)

Перебьешься, паразит! Из глотки из твоей с минувшей ночи, Как из пивного погреба разит!..

Г-н Ламадон

(жене, вытирая губы салфеткой)

Хочу индейку!.. Где у нас индейка?!. Мне окорок телячий надоел!..

Мадам Ламадон

(язвительно)

Была бы интересною идейка, Когда бы ту индейку ты не съел!..

Граф

(глядя на Пышку, игриво)

А почему же наша Афродита Не ест и на лице ее тоска?

Пышка

(вежливо)

Спасибо. Просто нету аппетита.

Корнюде

(не выдержав, с яростью)

Да просто ей не дали ни куска!..

Граф

(сконфуженно)

Какой позор!..

(Пышке.)

Вы нас освободили От гибелью грозившей нам беды, А мы, освободившись, позабыли На вашу долю взять запас еды!

Мадам Луазо

(суетливо)

Какие ж мы и вправду недоумки!..

(Мужу, сварливо.)

Ведь я ж тебе сказала, не забудь!..

(Пышке.)

Попробую – еще пошарю в сумке: Быть может, завалялось что-нибудь!..

Мадам Ламадон

(показывает пустой баул)

Увы!.. У нас осталась только фляжка С бургундским. А баул печально пуст..

(Пышке.)

Не знаю, чем утешить вас, бедняжка, До станции еще так долог путь!..

Пышка

(весело)

Да полно!.. Бросьте хлопоты вы эти!.. Мой преспокойно дремлет аппетит!.. А посидеть немного на диете, Надеюсь, мне совсем не повредит!..

Графиня

(Пышке, огорченно)

Боюсь, нам тоже будет не по силам Вам предложить приемлемый обед…

(Вытаскивает из сумки сверток.)

Вот разве только это… Булка с сыром… К несчастью, ничего другого нет…

Графиня передает сверток Пышке, та принимает его с благодарным поклоном.

Пышка

(Графине)

Благодарю.

(Корнюде, тихо.)

Меня мутит от сыра!.. В мой рацион не входит он давно. Сыр вызывает отложенье жира, А жира у меня и так полно!..

(Монахиням.)

А вы не поддадитесь ли искусу?

(Протягивает сверток монахиням.)

Не обессудьте… Трапеза бедна.

1-я монахиня

(строго)

Спасибо. Я сыта, хвала Иисусу!..

2-я монахиня

(в тон первой)

Спасибо, но и я не голодна!..

Пышка

(Корнюде)

Вы тоже, я заметила, не ели!..

Корнюде

(смущенно)

Вы правы… Но едок я небольшой!..

Пышка

Как держится душа в столь хилом теле…

(Не удержавшись, ехидно.)

…Иль то, что вы считаете душой?..

(Продолжает как ни в чем не бывало.)

Чем мне глотать все это через силу, Не лучше ль дать голодному кому?..

(Протягивает сверток Корнюде.)

Корнюде

(уточняет больше для порядка)

У вас и вправду отвращенье к сыру?..

Пышка

(смеется, видя нравственные мученья Корнюде)

Конечно!..

Корнюде

(берет сверток)

Если так, то я возьму!

Корнюде разворачивает бумагу и вгрызается в бутерброд. Он помнит, что в его отношениях с Пышкой образовалась трещина, и полагает, что диалог по поводу бутерброда – вполне подходящий случай исправить ситуацию.

Корнюде

(несмело)

Вы на меня, я думаю, в обиде…

Пышка

(независимо)

С чего вы взяли?.. Никаких обид!..

Корнюде

Пред вами я предстал не в лучшем виде…

Пышка

(насмешливо)

А может, это ваш обычный вид?..

Корнюде

(с болью)

Простите!..

Пышка

(пожимает плечами)

Что вам даст мое прощенье?.. Вы написали столько чепухи, Что самый добросовестный священник Вам не отпустит полностью грехи!.. Не мучьтесь, Корнюде. Живите с миром. Вдыхайте полной грудию озон!.. Ругайте всех. И всем кажитесь милым. И продавайте всех – коль есть резон!..

Г-н Луазо

(подмигивает Корнюде)

Хотите выпить?

Корнюде

(видно, что он еще не оправился после Пышкиных слов)

Да… Пожалуй, выпью… Глотка два-три… Хорошего вина…

Г-н Луазо

(радостно потирает руки)

Я у жены под вас бутылку выбью — Без вас мне и глотка не даст она!..

Г-н Луазо склоняется к жене. Между супругами возникает яростная перебранка, на которую, впрочем, никто не обращает внимания, перебранка ведется шепотом и длится очень недолго. В конце концов г-н Луазо поднимает отвоеванную бутылку вина высоко над головой, демонстрируя Корнюде торжество их общей идеи… Попутчики разливают вино по кружкам и пьют. Захмелевший Корнюде, забывший наконец о своем разладе с Пышкой, принимается насвистывать «Марсельезу».

Граф

(Корнюде, не без сарказма)

Вы нас помучить вздумали, любезный, Покой наш обывательский смутив?..

Корнюде, не удостоив Графа даже взглядом, продолжает свистеть.

Ну что же, мучьте!.. Но не «Марсельезой». Найдите поприличнее мотив!..

Г-н Луазо

(смущенно хихикая)

Конечно, я в дела других не лезу, Но… чтобы веселее сделать путь… Попробуйте свистеть не «Марсельезу», А скажем, из Россини что-нибудь!..

Г-н Ламадон

(жене, раздраженно косясь на Корнюде)

Так острый гвоздь скрежещет по железу!.. Так по стеклу царапает алмаз!..

(Корнюде.)

Приберегите вашу «Марсельезу»

Для вами агитируемых масс!..

Корнюде продолжает насвистывать излюбленную мелодию. Впрочем, путешественники, разморенные сытным обедом и хорошим вином, не склонны длить обмен колкостями. Кое-кто уже мирно уснул, а кое-кто не прочь благодушно пофилософствовать.

Граф

(после паузы, с подъемом)

А все-таки вояж нам был полезен: Нас всех сдружил, сплотил и сблизил он!..

Г-н Луазо

(ни к кому не обращаясь)

Нет, что ни говори, а в «Марсельезе»…

(Зевает.)

Есть что-то…

(Снова зевает.)

…навевающее сон!..

(Засыпает.)

Корнюде пытается настаивать на раздражающей попутчиков мелодии, но никто не выказывает ему сопротивления, и, заскучав, Корнюде умолкает сам. В наступившей тишине слышится только негромкий храп супругов Луазо, да взвизгивание каретных рессор, да стук лошадиных копыт о мерзлую дорогу… Дилижанс спит.

Еще раз о голом короле Не такая уж сказка на темы Ганса Христиана Андерсена и Евгения Шварца

Действующие лица

ГЕНРИХ

ХРИСТИАН

ПРИНЦЕССА

КОРОЛЬ-ОТЕЦ

ГУВЕРНАНТКА

СТАРШАЯ ФРЕЙЛИНА

1-Я ФРЕЙЛИНА

2-Я ФРЕЙЛИНА

3-Я ФРЕЙЛИНА

4-Я ФРЕЙЛИНА

СВИНКИ

ГРАФИНЯ

ГЕРЦОГИНЯ

БАРОНЕССА

ДАТСКИЙ КОРОЛЬ

ПЕРВЫЙ МИНИСТР

МИНИСТР НЕЖНЫХ ЧУВСТВ

НАЧАЛЬНИК ТАЙНОЙ ПОЛИЦИИ

ЦЕРЕМОНИЙМЕЙСТЕР

ШУТ

ПРИДВОРНЫЙ

АНУНЦИАТА

МАЛЬЧИК

ДИРЕКТРИСА

ТОРГОВКА

ТИХИЙ ГОРОЖАНИН

ГЕНЕРАЛ

Представители прессы, ораторы, гвардейцы, народ

Картина первая

Обширный луг вблизи королевского дворца. Здесь два приятеля ГЕНРИХ и ХРИСТИАН пасут свиней. Сегодня ГЕНРИХ грустен.

ХРИСТИАН

Не узнаю вчерашнего повесу!.. Ты зол и мрачен… Чем тебе помочь?..

ГЕНРИХ (печально)

Похоже, я влюблён…

ХРИСТИАН

В кого?

ГЕНРИХ

В Принцессу. Я думаю о ней и день и ночь.

ХРИСТИАН (он ошарашен)

Уж лучше на другую ты нацелься!.. Полно красивых девушек у нас!..

ГЕНРИХ (упрямо)

Люблю – и все.

ХРИСТИАН (урезонивающе)

Но ведь она – Принцесса!.. А ты – всего лишь бедный Свинопас!..

ГЕНРИХ (самолюбиво)

У нас почетно быть и Свинопасом!.. И Свинопас у нас имеет вес!.. Я выращенным мной мясным запасом И королей снабжаю и принцесс!..

ХРИСТИАН

Однако продовольственная база В сердцах не пробуждает нежных чувств!..

(С издёвкой)

Принцесса полюбила Свинопаса! Да кто ж поверит в этакую чушь!..

ГЕНРИХ (запальчиво)

Увидишь сам!.. И прочитаешь в прессе! Клянусь, и полугода не пройдет, Как я смогу жениться на Принцессе!..

ХРИСТИАН (испуганно озираясь)

Нельзя ль мечтать потише, идиот?!

(После паузы)

А как ты это сделаешь?

ГЕНРИХ (важно)

Отвечу. Принцесса своенравна и горда, Но я ей ровно в семь назначил встречу. Она вот-вот заявится сюда. Я выманил Принцессу на прогулку, Чтоб с нею по душам поговорить…

(Вспомнив)

Ей нашу музыкальную шкатулку Я обещал за это подарить!..

Появляется ПРИНЦЕССА в сопровождении ФРЕЙЛИН.

Вот и она!

ПРИНЦЕССА

Прости за опозданье. Ты ждал меня?..

Здорово, Свинопас!..

(Сокрушённо показывает на фрейлин)

Увы!.. Принцессы ходят на свиданья Всегда в сопровожденье дамских масс!..

Одна из свиней подходит к ФРЕЙЛИНАМ слишком близко, те взвизгивают.

ГЕНРИХ (Христиану)

Эй, Христиан!.. Возьми-ка хворостину! Да отгони подальше, к тем кустам…

ХРИСТИАН (не поняв)

Кого?

ГЕНРИХ

Ну, не Принцессу же!.. Скотину, – Чтоб не пугала благородных дам!..

ГЕНРИХ замечает, что свинья всерьез заинтересовалась платьем ФРЕЙЛИНЫ

Графиня, фу!.. Не пачкай даме платье!.. Графиня, я тебя не узнаю!..

ФРЕЙЛИНА (обиженно)

Вы по какому праву – о, проклятье! — Графиней величаете свинью?!.

ГЕНРИХ

Я, видите ли, главный в этом стаде… Я тут свинячий вроде бы король!.. И, представляя подданных к награде, Я раздаю им титулы порой!.. Желаете взглянуть из интереса На дружный коллективчик мой свиной?

(Представляя Фрейлине своих питомиц)

Маркиза!.. Герцогиня!.. Баронесса!..

(Кланяется Принцессе)

И лишь Принцессы нету ни одной!

ФРЕЙЛИНА (она явно настаивает на скандале)

Но звать свинью Графинею негоже!

ГЕНРИХ (Христиану шепотом)

Я знал. Графиня шутку не поймет!

ХРИСТИАН (переводит взгляд со свиньи на Фрейлину)

А вы не сестры?.. Уй, как вы похожи!..

(Генриху, серьезно)

Один и тот же, видимо, помёт!

ПРИНЦЕССА

Как славно на лугу в разгаре лета Болтать вот эдак с милыми людьми!..

(Генриху)

Представься, милый!..

ГЕНРИХ (кланяясь)

Генрих!

ПРИНЦЕССА (приседает в поклоне)

Генриетта!..

ГЕНРИХ (обрадованно)

Так мы ещё и тезки, чёрт возьми!..

1-Я ФРЕЙЛИНА (возмущенно)

Кошмар!..

ПРИНЦЕССА (холодно)

С чего трубите вы тревогу? Чума?.. Землетрясение?.. Пожар?..

1-Я ФРЕЙЛИНА (оправдываясь)

Ведь он пожал вам руку!..

ПРИНЦЕССА (резонно)

Но не ногу!.. Вот если бы он ногу мне пожал…

(Генриху)

Чуть не забыла!.. Где моя шкатулка?.. Не вижу я подарка!.. Почему?..

ХРИСТИАН (поспешно)

Рычаг сломался… Потерялась втулка… Но я её сегодня починю!..

ГЕНРИХ (Принцессе)

Чтоб звук шкатулки нежен был и ярок И чтоб была мелодия чиста, — Ты тоже сделать мне должна подарок —

(Принцесса удивленно поднимает брови)

Пятнадцать поцелуев!.. Как с куста!..

ПРИНЦЕССА (разочарованно)

Пятнадцать поцелуев?.. Это слишком!..

ГЕНРИХ

Ну, ладно, восемь!.. Ну, хотя бы – три!..

1-Я ФРЕЙЛИНА (остальным)

А этот плут с пронырливым умишком — Большой охальник, чёрт его дери!..

ПРИНЦЕССА

Три поцелуя?.. Только-то?.. Всего лишь?.. Целуйся эдак с собственной женой!.. Ты так мне только губы обмусолишь Да воротник закапаешь слюной!..

(Фрейлинам)

Я ухожу отсюда в знак протеста. Три поцелуя – для меня ничто!..

ГЕНРИХ

А сколько б вас устроило, Принцесса?..

ПРИНЦЕССА (раздумчиво)

Ну, семьдесят хотя бы… Или сто.

ГЕНРИХ (ликуя)

Да здравствует Принцесса!.. Гром оваций! Кому-то это было бы невмочь, А я готов с Принцессой целоваться Буквально сутки кряду день и ночь!..

ПРИНЦЕССА (громко)

Графини!.. Баронессы!.. Герцогини!.. А ну-ка быстро сдвинулись в кружок!.. Да отвернитесь, глупые гусыни!..

(Генриху)

А ты не мешкай!.. Пользуйся, дружок!..

2-Я ФРЕЙЛИНА (кричит, показывая на свиней)

Сюда бежит все стадо, вы заметьте!.. Остановите стадо, Свинопас!

ГЕНРИХ (успокаивая дам)

Ах, свиньи непосредственны, как дети!

(Свиньям)

Пардон!.. На этот раз зовут не вас!

2-Я ФРЕЙЛИНА

Узнать, однако, было б интересно: С чего они так устремились к нам?..

ГЕНРИХ (улыбаясь)

К несчастью, наша милая Принцесса Их громко назвала по именам!..

ГЕНРИХ целует ПРИНЦЕССУ. Поцелуй затягивается. В толпе фрейлин возникает легкий ропот.

3-Я ФРЕЙЛИНА (обеспокоенно)

Уж слишком он её целует пылко!..

ГЕНРИХ (на миг отрываясь от Принцессы)

Еще бы!.. Я ведь так её люблю!..

3-Я ФРЕЙЛИНА

Он процелует крошку до затылка, — И что тогда мы скажем королю?!.

У одной из фрейлин не выдерживают нервы… Остальные дамы пытаются её успокоить.

4-я ФРЕЙЛИНА (в истерике)

Чтоб прекратить подобные эксцессы, Для всей страны чреватые весьма, — Я – вместо нашей маленькой Принцессы — Готова целоваться с ним сама!..

ГЕНРИХ (снова отрываясь от Принцессы, 4-й фрейлине)

Пожертвовать собой готовность ваша Достойна восхищенья и цветов!.. Но следует учесть, что я, мамаша, Принять такую жертву не готов!..

4-я ФРЕЙЛИНА (рыдает)

Возьми меня!..

ГЕНРИХ (фрейлинам и Христиану)

Держите эту дуру!.. Она сорвет любовный нам процесс!..

ХРИСТИАН (4-й фрейлине, учтиво)

Простите, лечь на эту амбразуру Сегодня мы пускаем лишь принцесс!..

СТАРШАЯ ФРЕЙЛИНА (не отрывающая взгляда от Свинопаса, Принцессе – предостерегающе)

Ваш Свинопас ведет себя по-свински!.. Он вас везде потрогал, где нельзя!

ПРИНЦЕССА (раздраженно)

Подумаешь!.. Потрогал лишь за сиськи!.. Вот если б он меня потрогал за…

СТАРШАЯ ФРЕЙЛИНА (испуганно)

Я вас прошу, не надо продолженья!.. Стою я, уши – видите? – закрыв!.. Еще одно такое выраженье — И у меня случится нервный срыв!..

(После паузы)

Смотреть на вас – и то мороз по коже!..

ПРИНЦЕССА (язвительно)

Накиньте плащ!.. Становится свежо!..

СТАРШАЯ ФРЕЙЛИНА (снова не выдерживает)

Он вас берет за талию!..

ПРИНЦЕССА (спокойно) И что же?..

Вот если бы он взял меня за жо…

СТАРШАЯ ФРЕЙЛИНА

Молчите, несмышленая овечка!.. Язык простонародья дик и груб!.. Я чувствую: ужасное словечко Вот-вот слетит с невинных ваших губ!..

ПРИНЦЕССА (презрительно)

Словечко!.. Я сейчас от смеха сдохну!.. Вы, фрейлины, сплошное дурачьё!.. Да я таких словечек знаю сотню!.. К примеру, вот одно… На букву «ё»…

СТАРШАЯ ФРЕЙЛИНА (не давая Принцессе договорить)

Я вашего к жаргону интереса Постичь, как ни пытаюсь, не могу!.. Ведь вы – высокородная Принцесса, А не, пардон, пастушка на лугу!..

ПРИНЦЕССА (выходит из себя)

Ты что ко мне, зануда, привязалась?!. Ты что меня тиранишь без конца?

(Ехидно)

Иль к молодым испытываешь зависть?.. Недогуляла, старая овца?..

СТАРШАЯ ФРЕЙЛИНА падает в обморок. Появляется КОРОЛЬ-ОТЕЦ. Он на ходу записывает что-то в карманную книжечку и при этом беззвучно шевелит губами.

КОРОЛЬ-ОТЕЦ

Я составлял тут тезисы в беседке, Политикой коверкал бедный ум, — Вдруг слышу бабий визг…

(Фрейлинам)

Привет, наседки!.. Ну, что у вас тут, курицы, за шум?..

ПРИНЦЕССА (Генриху)

Послушай, Генрих!..

ГЕНРИХ (растроганно)

Можно просто Гена..

ПРИНЦЕССА (интимно)

К тебе я потому лишь так нежна, Что ты мне люб… Ведь, если откровенно, Шкатулка мне и на фиг не нужна!..

ГЕНРИХ (обрадованно)

Так что же ты молчала, Генриетта?!. Ведь я тебя отчаянно люблю!.. Давай сию минуту скажем это Счастливому папаше Королю!..

ХРИСТИАН (обеспокоенно)

Ох, Генрих, твой порыв тебя погубит!

ГЕНРИХ (подбегает к Королю-отцу)

Король, послушай!..

КОРОЛЬ-ОТЕЦ (машинально)

Слушаю, дебил!..

ГЕНРИХ (выпаливает)

Люблю Принцессу!..

КОРОЛЬ-ОТЕЦ (продолжая записывать, рассеянно)

Кто ж её не любит?.. Попробовал бы ты не полюбил!..

ГЕНРИХ (с досадой)

Ты весь в своем мыслительном процессе… Понятно: у тебя ведь дел не счесть!..

(Кричит Королю-отцу в ухо)

Но я хочу жениться на Принцессе! Прикинь, Король: ты ж мой возможный тесть!

КОРОЛЬ-ОТЕЦ (вникнув наконец в слова Генриха)

Чтоб я – и на глазах всего народа, Честь королевства не беря в расчёт, — Вдруг выдал дочь свою за свиновода?..

ГЕНРИХ (уточняет)

Я – Свинопас!..

КОРОЛЬ-ОТЕЦ (отмахнувшись)

Да не один ли чёрт?!. Смеяться станут в Кёльне и в Одессе, Весь будет потешаться белый свет, — Узнавши, что женился на Принцессе Какой-то там паршивый свиновед!.. К тому же, я не делаю секрета И говорю открыто, не юля, Что дочь моя Принцесса Генриетта За датского выходит короля!..

ГЕНРИХ

А я отправлюсь следом за Принцессой, — Принцесса мне настолько дорога… Стань муженьком её хоть Юлий Цезарь, Я и ему приделаю рога!..

ХРИСТИАН (Генриху)

Итак, идём к датчанам?..

ГЕНРИХ (решительно)

Непременно!.. Принцесса подоспеет нам вослед!..

(Принцессе)

Пока, Принцесса!..

ПРИНЦЕССА (нежно)

До свиданья, Гена!..

ГЕНРИХ (Королю)

Прощай, Король!..

КОРОЛЬ-ОТЕЦ (насмешливо)

До встречи, свиновед!..

Картина вторая

Датское королевство. Двор неказистой приграничной гостиницы.

МИНИСТР НЕЖНЫХ ЧУВСТВ

Поскольку я одет не очень скверно И облик мой изящества не чужд, — Кто я такой, – вы поняли, наверно?.. Да, так и есть. Министр нежных чувств!.. В стране, где населенье – хам на хаме, Где все однообразны, как столбы, — Мужчина, сильно пахнущий духами, Понятно, вызывает гнев толпы. Их злит моя изысканная внешность, Моя осанка им корёжит рты!.. А я в ответ им – нежность, нежность, нежность, Мильон улыбок, море доброты!.. Вот парадокс: хотя по всей планете Мы зримо превосходим их числом, — Они нас почему-то – вы заметьте! — Упрямо называют меньшинством!

(Спохватившись)

Ну чтобы вы совсем не обалдели От нежных разговоров, господа, — Позвольте пару слов о важном деле, Какое привело меня сюда!.. – Зачем ты здесь? – резонно спросят люди. Зачем торчишь здесь несколько недель — В глухом предместье, в грязной халабуде, Нахально именуемой «отель»? Я приоткрою тайны вам завесу, Хотя о ней трезвонит вся земля: Я жду здесь иностранную Принцессу, Возможную супругу Короля!.. И – прежде чем в столицу состоится Торжественный её и пышный въезд, — Ей надо будет здесь остановиться, Чтобы пройти один нехитрый тест. Ведь – как одежда требует примерки: Не слишком ли просторна иль тесна! Так и невеста требует проверки: Принцесса ли действительно она!.. Когда Принцесса ляжет на перину И станет тихо отходить ко сну, — Я ей в постель горошину подкину. Малюсенькую. Твёрдую. Одну. И если не случится с гостьей стресса И гостья не проснётся вся в поту, — То это никакая ни Принцесса, А просто выпускница ПТУ!..

В это время во двор гостиницы вваливается шумная толпа – приехала ПРИНЦЕССА со своим окружением. Их встречает администрация гостиницы.

А вот и долгожданная Принцесса!..

(Извиняющимся тоном)

Поскольку я – министр нежных чувств И должен быть в фарватере процесса, — Я временно, простите, отлучусь!..

МИНИСТР НЕЖНЫХ ЧУВСТВ посылает зрителям воздушный поцелуй и развязной походкой направляется к ПРИНЦЕССЕ и её гувернантке.

МИНИСТР НЕЖНЫХ ЧУВСТВ (игриво)

Немного припозднились, а, девчонки?..

ПРИНЦЕССА

Ты кто такой?..

МИНИСТР НЕЖНЫХ ЧУВСТВ (кланяясь)

Министр нежных чувств!..

ПРИНЦЕССА (министру)

Заткни хлебало и постой в сторонке!..

(Хмыкнув)

Министр чувств!.. Неслыханная чушь!..

(Удрученно оглядывает убогое здание гостиницы)

И эта-то унылая хибара Отелем называется у вас?.. Ни корта, ни солярия, ни бара…

МИНИСТР НЕЖНЫХ ЧУВСТВ

Но кабинет массажа – высший класс!..

ПРИНЦЕССА (презрительно)

Мне дома говорили: о, датчане!.. Там Андерсен, культура, корабли!.. И что я вижу?.. Как вы одичали От европейских веяний вдали!..

МИНИСТР НЕЖНЫХ ЧУВСТВ

Принцесса!.. Я в обиде и в печали. Вы родины моей задели честь!.. Мы Оксфордов хотя и не кончали — Бумага и у нас в сортирах есть!..

Неожиданно в толпе прибывших появляется бойкий мужичонка с плохими манерами, беспрерывно щелкающий фотоаппаратом. Это ЦЕРЕМОНИЙМЕЙСТЕР.

ЦЕРЕМОНИЙМЕЙСТЕР (наводя фокус)

Эй, дамы!.. Больно кислые вы что-то!.. Давно таких не видел кислых лиц!.. А ну-ка хором снимемся на фото!.. Внимание!.. Улыбка!.. Птичка!.. Блиц!..

1-Я ФРЕЙЛИНА

А, собственно, зачем вам наши лица?..

2-Я ФРЕЙЛИНА

Зачем вы зафиксировали нас?

ЦЕРЕМОНИЙМЕЙСТЕР

Не бойтесь. Я не тайная полиция. Я ж не снимал вас в профиль. Лишь анфас. Отправьте эти снимки в страны дальние Мужьям, чтоб вызвать зависть в них и грусть: «Люблю. Целую. Шлю привет из Дании. Твоя навек. Возможно, не вернусь».

Довольный шуткой, ЦЕРЕМОНИЙМЕЙСТЕР хохочет. Потом снова вскидывает фотоаппарат.

ЦЕРЕМОНИЙМЕЙСТЕР

Внимание!

(Гувернантке, раздражённо)

Да стойте вы на месте!.. Вы вечно создаете кавардак!..

ГУВЕРНАНТКА (строптиво)

Но кто ви есть?

ЦЕРЕМОНИЙМЕЙСТЕР

Я церемониймейстер.

ГУВЕРНАНТКА (пожимает плечами)

По-моему, ви есть большой мудак!..

ЦЕРЕМОНИЙМЕЙСТЕР (пытается погасить в себе вспышку ярости)

Мне всякий иностранец люб и дорог… Я человек воспитанный, мадам… Я не люблю скандалов и разборок, Но если что – могу и по мордам!..

ГУВЕРНАНТКА (с удовольствием выговаривая слова)

Ви отшень глюпый парень есть!..

ЦЕРЕМОНИЙМЕЙСТЕР (закипая)

Ах, вот как?! Я хамства не терплю, прошу учесть!.. А вы, мадам… А вы есть идиотка!.. Вы старая, мадам, кошёлка есть!..

ГУВЕРНАНТКА (уточняет у Принцессы)

Я – старый кошелёк?..

ПРИНЦЕССА (поправляет)

Скорей – кошёлка. Но разница не так уж велика!..

ГУВЕРНАНТКА (дотошно)

Обидно это есть?..

ПРИНЦЕССА (подумав)

Да, это колко!.. Но бить его не следует пока!..

ЦЕРЕМОНИЙМЕЙСТЕР (снова вскидывает фотоаппарат)

Внимание!..

ГУВЕРНАНТКА (неожиданно)

Мне нужен переводчик! Я этот господин не понимать!..

ЦЕРЕМОНИЙМЕЙСТЕР (выходит из себя)

Тут больше был бы к месту пулемётчик! Он все вам объяснил бы, вашу мать!..

ГУВЕРНАНТКА (слабея)

Майн муттер!.. О, сейчас мне будет плёхо!.. Я чувствовать мигрень!.. Я есть больна!.. Ужасный мир!.. Ужасная эпоха!..

(Неожиданно, с силой)

Я не желаю жить в такой страна!..

ЦЕРЕМОНИЙМЕЙСТЕР (с издёвкой)

Неужто не желаешь? Ах, как жалко! А я-то так надеялся и ждал!..

МИНИСТР НЕЖНЫХ ЧУВСТВ (Церемониймейстеру, тихо)

Фильтруй базар. Иначе перепалка В международный вырастет скандал!..

ПРИНЦЕССА (капризно)

Министр!.. К тебе приехала Принцесса! И где же твой оркестр?.. Где банкет?..

МИНИСТР НЕЖНЫХ ЧУВСТВ (ласково-обиженно)

Принцесса!.. Мы ведь тоже не из леса И знаем, что такое этикет!..

МИНИСТР НЕЖНЫХ ЧУВСТВ взмахивает неизвестно откуда взявшейся у него в руке дирижёрской палочкой, и перед ним точно по волшебству возникает военный оркестр. Снова взмах палочки – и оркестр играет бравурный марш. Довольный собой, МИНИСТР с улыбкой подходит к ПРИНЦЕССЕ и её ФРЕЙЛИНАМ, которые при его приближении зажимают ноздри.

Ну?.. Я не огорчил моих девчонок?..

ПРИНЦЕССА (брезгливо)

Нельзя ли чуть подалее стоять?.. Ведь ты смердишь, как треснувший бочонок, Наполненный шанелью номер пять!..

1-Я ФРЕЙЛИНА

Мы от шанели вашей ошалели!

2-Я ФРЕЙЛИНА

Мужчине эдак пахнуть не резон!

МИНИСТР НЕЖНЫХ ЧУВСТВ (снисходительно)

Вы ошалели, но не от шанели!.. Название парфюма «Пуазон»!.. Парижские духи всегда прелестны — В отличие от местной чепухи!..

(Разочарованно)

А я-то был уверен, что принцессы Боготворят французские духи!..

ПРИНЦЕССА (с обворожительной улыбкой)

Когда ко мне подходите вы ближе, — Я дёргаюсь, и мне не по себе… Я начинаю думать, что в Париже Духи, как нефть, качают по трубе!..

ЦЕРЕМОНИЙМЕЙСТЕР (хлопает в ладоши)

Эй, все ко мне!.. Сегодня – плотный график!.. Прыжки в мешках!.. И песни у костра!..

ПРИНЦЕССА

Послушай, массовик, пошел ты на фиг!..

1-Я ФРЕЙЛИНА

Мы есть хотим!..

2-Я ФРЕЙЛИНА

Нам ужинать пора!..

ЦЕРЕМОНИЙМЕЙСТЕР (расстроенно)

Я вижу, уговаривать вас глупо… Раз так желает ваше естество…

(Министру)

Пассивная попалась нынче группа: Пожрать, поспать… И больше ничего!..

В это время МИНИСТР НЕЖНЫХ ЧУВСТВ замечает, как ПРИНЦЕССА пытается улизнуть из гостиничного двора.

МИНИСТР НЕЖНЫХ ЧУВСТВ (обеспокоенно)

Куда вы направляетесь, Принцесса?..

ПРИНЦЕССА (с досадой)

Но ужин ведь, похоже, не готов!.. Я прогуляюсь по опушке леса И, может быть, нарву букет цветов!..

Картина третья

Опушка леса. После шумного гостиничного двора здесь тишина и покой. Но ни умиротворяющий шелест листвы, ни щебет птиц, ни благоухание трав – ничто не настраивает ПРИНЦЕССУ на лирический лад.

ПРИНЦЕССА (ворчит себе под нос)

Кошмар!.. По двум придуркам этим судя, Король у них классический болван!..

Внезапно из ближайших кустов раздается разбойничий свист.

Но что это?.. За мной крадутся люди!..

Из кустов выскакивают ГЕНРИХ И ХРИСТИАН.

ГЕНРИХ И ХРИСТИАН (хором)

Ау, Принцесса!..

ПРИНЦЕССА (обрадованно)

Генрих!.. Христиан!..

ПРИНЦЕССА с радостным визгом бросается ГЕНРИХУ на шею.

Я шла сюда, как будто бы почуяв, Что с вами будет встреча впереди!..

ГЕНРИХ (досадливо высвобождается из объятий Принцессы)

Сейчас, Принцесса, не до поцелуев!.. Есть дело поважнее… Погоди!..

ПРИНЦЕССА (обеспокоенно)

У вас в глазах сомненье и тревога!.. Случилось что-то?.. Генрих!.. Христиан!..

ГЕНРИХ

Принцесса!.. Нам нужна твоя подмога!.. У нас тут гениальный вызрел план!..

ПРИНЦЕССА (заинтересованно)

В чем суть его, желательно узнать бы!..

ХРИСТИАН (радостно хлопает в ладоши)

Принцесса – наш союзник!.. О-ля-ля!..

ГЕНРИХ (внушительно)

Хотелось бы, не дожидаясь свадьбы, Прикончить… типа шлёпнуть… Короля!..

ПРИНЦЕССА (в ужасе)

Прикончить?!. То есть как это – прикончить?!. Вы мне его хотите… заказать!..

ГЕНРИХ

Да будет из себя Принцессу корчить!..

(Поправляется)

Ну, девственницу, я хотел сказать!

ХРИСТИАН (возмущенно)

Решила нас, усталых ветеранов, Добру и милосердию учить?.. Мы мочим исключительно тиранов, Всех остальных нам незачем мочить!..

ГЕНРИХ

Ты все-таки учитывай, старуха: Мы с Христианом – не абреки с гор!.. И это не обычная мокруха, А типа… политический террор!..

ХРИСТИАН

А вспомни историческую драму Про Гамлета?.. Сам принц не устоял!.. Всех замочил. И отчима, и маму… И даже тех, кто рядышком стоял!..

ГЕНРИХ (оправдывая Принцессу)

Ее смущает способ, вероятно. Убить нетрудно. Но каким путём?..

(Принцессе)

У нас есть три надёжных варианта!.. А нет – так и четвёртый мы найдем!..

ХРИСТИАН (Принцессе)

Ты поднеси ему вина в бокале, — Король вина, допустим, возалкал…

ГЕНРИХ (буднично)

…Таблеточку цианистого кали Подбросив предварительно в бокал!..

ПРИНЦЕССА слабо вскрикивает.

ХРИСТИАН (продолжает фантазировать)

Он голову задрал неосторожно, А ты кинжалом – чирк по кадыку!..

ПРИНЦЕССА (не выдерживает)

Да как так можно?!.

ГЕНРИХ (с нажимом)

Только так и можно! Да так ему и нужно дураку!..

ПРИНЦЕССА

Об этом даже думать мне противно!.. И чем он перед вами виноват?..

ХРИСТИАН (не опускаясь до полемики, невозмутимо)

Есть третий вариант. Пакет тротила. Но это самый громкий вариант.

ПРИНЦЕССА (в слезах)

Угробить Короля!.. Вот это мило!.. Такого мне не смочь наверняка!.. Я в жизни и жука не раздавила!..

ГЕНРИХ (с энтузиазмом)

И правильно!.. За что давить жука?..

ХРИСТИАН (авторитетно)

Жука давить не надо. Жук – природа. А кто такой Король – прикинь сама!..

ГЕНРИХ

Он угнетатель датского народа!.. Сказал же кто-то «Дания – тюрьма!..»

ПРИНЦЕССА (рыдает)

Мерзавцы!.. Я вам верила когда — А вы разбили все мои мечты!.. Я думала, вы – славные ребята, А вы… а вы… а вы…

(Генриху, с ненавистью)

А ты… а ты!..

С этими словами ПРИНЦЕССА убегает. Разочарованные приятели смотрят ей вслед.

ХРИСТИАН

Изрядно испугали мы подругу Борьбою политических систем!..

ГЕНРИХ (сочувственно)

Ног под собой не чует с перепугу… Не знает жизни, бедная, совсем!..

(Христиану)

Какие предложения, коллега?.. Иль больше вариантов нет у нас?..

ХРИСТИАН

Один остался. Вариант «Омега». С участием массовки. Типа масс.

ГЕНРИХ

Хоть подвела нас глупая Принцесса, Но не погиб наш грандиозный план! Король не смыслит в моде ни бельмеса, А значит, дело в шляпе, Христиан!..

(В зал)

Прошляпил дело славный Че Гевара!.. Хоть он умен, талантлив был и смел! Но об искусстве черного пиара Бедняга и понятья не имел!..

Картина четвёртая

Гостиничный номер Принцессы и гувернантки. Постель Принцессы состоит из девяти пуховых перин, забраться на верхнюю из которых можно только с помощью приставной лестницы. Постель Гувернантки скромнее – это крохотный тюфячок непрезентабельного вида в углу комнаты, ПРИНЦЕССА и ГУВЕРНАНТКА откровенно позевывают, после суматошного дня им не терпится забраться в постели, но им мешает МИНИСТР НЕЖНЫХ ЧУВСТВ, который по малопонятным им причинам не спешит покинуть номер: он кружит вокруг постели Принцессы, то проверяя мягкость перин, то взбивая подушки… Наконец терпению ПРИНЦЕССЫ приходит конец.

ПРИНЦЕССА (раздражённо)

Скажи, Министр, зачем ты горсть гороха Подкинул мне украдкою в постель?..

(Видя, что Министр хочет возразить)

Нет, я не говорю, что это плохо, Но – почему?.. Зачем?.. Какая цель?..

МИНИСТР НЕЖНЫХ ЧУВСТВ (в смятении)

Горошина!.. Ну, что же тут такого?.. Какой пустяк!.. Горошина!.. Одна!..

ПРИНЦЕССА (дотошно)

Но объясни мне внятно и толково: На кой она в постели мне нужна?..

МИНИСТР НЕЖНЫХ ЧУВСТВ (нервно)

Мой слух такого тона не выносит!.. Вам говорить помягче надлежит!..

(Просительно)

Горошина… Она ведь есть не просит!.. Лежит себе, бедняжка, и лежит?..

ПРИНЦЕССА

Резонно. Ты ответил. Всё в порядке. Вот только я нюанса не пойму: Она лежит не в огородной грядке, А под моей периной… Почему?..

МИНИСТР НЕЖНЫХ ЧУВСТВ (устало)

Скажу. Во избежание эксцесса. Горох я положил вам неспроста… Чтоб убедиться в том, что вы – Принцесса, А не – прошу прощенья – лимита!..

ПРИНЦЕССА

Приятные в ходу у вас подвохи!.. Забавно побывать у вас в гостях!.. Принцессы спят, выходит, на горохе?.. А почему не сразу на гвоздях?.. Фальшивых отличить от настоящих — Идея необычна и смела!.. Ты лучше высыпай в постель им ящик Отменнейшего битого стекла!.. И чтоб себя не мучить постоянно Тупой и бестолковой суетой — Запихивай клиенток прямо в ванну, Наполненную серной кислотой!.. Да, здесь не так уж станет многолюдно, Да, жизнь не так уж станет бить ключом… Зато процент ошибки абсолютно В твоей работе будет исключен!..

С жалостью смотрит на МИНИСТРА НЕЖНЫХ ЧУВСТВ.

Хоть ты, Министр, в медалях – как в монистах И в смысле расторопности неплох, — Попрут тебя, бедняжка, из министров…

МИНИСТР НЕЖНЫХ ЧУВСТВ (испуганно)

За что ж меня попрут?..

ПРИНЦЕССА (авторитетно)

За то, что – лох!..

(Помолчав)

И не душись ты этими духами!.. Их запах для народа ядовит!..

Растерянный министр кланяется и отходит, ПРИНЦЕССА горестно вздыхает.

О, Господи!.. Земля кишит лохами!.. И каждый лох – в министры норовит!..

МИНИСТР НЕЖНЫХ ЧУВСТВ подходит к ГУВЕРНАНТКЕ.

МИНИСТР НЕЖНЫХ ЧУВСТВ

Принцесса будет спать на той постели, А вам я предлагаю сей тюфяк!..

ГУВЕРНАНТКА (не поняв)

Я плёхо понимать, что ви хотели… То fuck?.. Ви предложили мне to fuck?..

МИНИСТР НЕЖНЫХ ЧУВСТВ (рассеянно)

Тюфяк, тюфяк… По виду он не очень… Немного грязноват и неказист… Зато на тюфяке четыре ночи Спал некогда персидский шах Азиз!..

ГУВЕРНАНТКА (настойчиво)

You want to fuck?.. Я правильно вас понял?..

МИНИСТР НЕЖНЫХ ЧУВСТВ (в своих мыслях)

Тюфяк, тюфяк… На этом тюфяке Три месяца назад внезапно помер Французский дипломат Жан-Поль Фуке!..

ГУВЕРНАНТКА (всполошённо)

Я не хотеть!.. Сейчас же замените!

МИНИСТР НЕЖНЫХ ЧУВСТВ

Сударыня, увы!.. Нельзя никак!.. В отеле нет постели знаменитей, Чем этот исторический тюфяк!..

(Министр кланяется)

Позвольте пожелать вам доброй ночи!..

ГУВЕРНАНТКА (обеспокоенно)

Ви уходить?.. Но ви хотел to fuck?!.

МИНИСТР НЕЖНЫХ ЧУВСТВ

Как только вы, мадам, сомкнёте очи — Я тут же вам приснюсь!..

(После паузы)

Хотя – не факт!..

МИНИСТР уходит.

ПРИНЦЕССА (Гувернантке, насмешливо-сочувственно)

Вы думали, на вас имел он виды?..

ГУВЕРНАНТКА (возмущенно)

Он обещал to fuck!.. А сам ушёл!..

ПРИНЦЕССА

Поверьте, в этом нет для вас обиды!..

ГУВЕРНАНТКА (яростно)

То fuck!..

ПРИНЦЕССА (мягко соглашается)

Тюфяк!.. Но это не глагол!..

Картина пятая

Датское королевство. Спальня Короля. Кровать Короля скрыта за занавеской. Справа и слева от занавески в благоговейном ожидании замерла ПРИДВОРНАЯ СВИТА.

ПРИДВОРНЫЕ

(заглядывая за занавеску, шепотом)

– Ну, что Король? Встаёт?.. – Пока зевает… – Вот, кажется, дела пошли на лад!.. – Вскочил… Встряхнулся… Тапки надевает… – Внимание!.. Уже надел халат!..

Напряженная пауза. Внезапно занавеска отдергивается, и взорам присутствующих предстает КОРОЛЬ. Вид у него довольно помятый, выражение лица кислое, но он хочет выглядеть молодцевато.

КОРОЛЬ

Привет, олигофрены и кретины!.. А ну-ка улыбнитесь Королю!..

ПРИДВОРНЫЕ дружно оскаливают зубы, КОРОЛЬ недоволен и обращается к ПРИДВОРНОМУ, который стоит ближе остальных.

Достань-ка мой кинжал из-под перины, Я парочку дебилов заколю!..

ПРИДВОРНЫЙ некоторое время роется в бесчисленных королевских перинах, затем с разочарованным видом возвращается к КОРОЛЮ.

ПРИДВОРНЫЙ (разводя руками)

Я должен сообщить со спазмом в горле — Кинжала нет!..

КОРОЛЬ (мрачно)

Ужасная страна!.. Где что ни спрячь, глядишь – наутро спёрли!..

(Озабоченно)

Корона хоть на месте?..

ПРИДВОРНЫЙ (подает корону)

Вот она!..

КОРОЛЬ (нахлобучивая корону)

Каков там дня дальнейший распорядок?.. Закусим трудовые удила!..

(Отталкивает Придворного)

Но отойди подальше. Ты мне гадок. Так что у нас?..

ПРИДВОРНЫЙ (заглядывает в бумажку)

Великие дела!..

КОРОЛЬ (садится в кресло)

Делами заниматься нет охоты… В башке – туман, на сердце – маета…

(Внезапно оживляется)

Хочу с утра послушать анекдоты!.. Зовите королевского Шута!..

Появляется ШУТ. Это солидный скучный человек с огромным бухгалтерским портфелем.

Здорово, пересмешник!.. Есть работа. Развесели унылого меня!.. Нет свежего в запасе анекдота?.. Загни чего-нибудь на злобу дня!..

(Шуту, нетерпеливо)

Ну, начинай… Я к смеху расположен!.

ШУТ (откашливается)

Один купец…

КОРОЛЬ (дотошно)

Фамилию скорей!..

ШУТ (в замешательстве)

Зачем она?.. Ну, Петерсен, положим…

КОРОЛЬ (довольный, хохочет)

Я так и думал!.. Петерсен!.. Еврей!..

ШУТ (терпеливо)

Нет, не еврей…

(Продолжает)

Гуляя возле цеха Красильного, он прямо у дверей Столкнулся с маляром…

КОРОЛЬ (хохочет)

Умру от смеха!.. Ну, а маляр?.. Уж он-то был еврей?..

ШУТ (строго)

Нет, не еврей!..

КОРОЛЬ (хохоча, подмигивает Шуту)

Рассказывай мне сказки!..

ШУТ (вздохнув, продолжает)

Маляр был парень вспыльчивый, – увы! — И вылил на купца ведерко краски, Облив беднягу с ног до головы!..

КОРОЛЬ (корчится от смеха)

Как-как?.. Ведёрко краски?.. Вот потеха!.. С купцом, поди, случился нервный шок!..

(Валится на пол)

Ой, я сейчас описаюсь от смеха!.. Подайте мне скорей ночной горшок!..

КОРОЛЮ подают ночной горшок, и он, не стесняясь присутствующих, усаживается на него.

ШУТ (продолжает)

Короче, началась большая ссора… Тут из цирюльни вышел брадобрей…

КОРОЛЬ (хохочет)

Я так и знал!.. Ой, лопну!.. Ой, умора!.. Ну, этот-то уж точно…

ШУТ (холодно)

Не еврей!..

(Вскипает)

Да что вам все мерещатся евреи?!.

КОРОЛЬ (осаживая Шута)

Спокойно, обличитель, не зверей!

(Поучающе)

С евреем анекдот всегда смешнее… В любой сатире должен быть еврей!..

ШУТ (кивает)

Я понял. Из ближайшей синагоги На шум и крики выскочил раввин.

КОРОЛЬ (ликует)

Ну наконец-то!.. Кто был прав в итоге?.. Ну уж раввин-то точно был…

ШУТ (мстительно)

Румын.

КОРОЛЬ (поскучнев)

Ну хватит. Норму мы отхохотали… Займемся скучным будничным трудом!..

ШУТ

Но вы же не дослушали!..

КОРОЛЬ (тоном, не терпящим возражений)

Детали Ты мне доскажешь как-нибудь потом!..

ШУТ кланяется и уходит, КОРОЛЬ с восхищением смотрит ему вслед.

Как тонко он хохмит!.. Как мыслит тонко!.. Как резво обличает и клеймит!.. Ну, прямо Плавт!.. Ну, прямо Свифт какой-то!..

ПРИДВОРНЫЙ (угодливо)

Великий Мастер!..

КОРОЛЬ (с сожалением)

Но – антисемит!..

НАЧАЛЬНИК ТАЙНОЙ ПОЛИЦИИ (понятливо)

Казнить?..

КОРОЛЬ (с печалью)

Увы!.. Он предан мне без лести, Но неприлично как-то Королю Такое слушать!.. В датском королевстве Антисемитов я не потерплю!..

НАЧАЛЬНИК ТАЙНОЙ ПОЛИЦИИ (вкрадчиво)

А может, мы беднягу переучим?.. Таких я переучивать горазд! Сегодня мы чуток его помучим — Он завтра за евреев жизнь отдаст!..

КОРОЛЬ (упрямо)

Казнить!..

(Придворному)

Ну, что там дальше?.. Только быстро!..

ПРИДВОРНЫЙ (заглядывает в бумажку)

Политика и бизнес. Новый взгляд.

КОРОЛЬ

А ну, зовите Первого Министра!.. Пусть сделает научный мне доклад!..

Появляется ПЕРВЫЙ МИНИСТР. Это пожилой человек с солдатской выправкой и суровым выражением лица.

Ну, бдительный старик, какие вести?.. Ты что небрит и в порванном плаще?..

ПЕРВЫЙ МИНИСТР (хмуро)

Подгнило что-то в датском королевстве… Распалась связь времён… и вообще…

КОРОЛЬ (влюблённо глядя на Первого Министра)

Ну где ещё такие есть премьеры?!. Все изложил решительно и вмиг!..

(Первому Министру)

Подгнило и распалось?.. Примем меры… Но дальше, дальше, пламенный старик!..

ПЕРВЫЙ МИНИСТР (браво)

Прости мне воспитания нехватку!.. Позволь, я честно, грубо, напрямик?..

КОРОЛЬ (с удовольствием)

Режь правду-матку!.. Только по порядку. Хами вовсю, отчаянный старик!..

ПЕРВЫЙ МИНИСТР

Хоть ты, Король, во всех вопросах сведущ, Но голос правды выслушать не грех!.. Скажу начистоту. Король, ты светоч! Ты – солнце, согревающее всех!..

КОРОЛЬ (делает вид, что смущён)

Ну, будет, братец, будет!..

ПЕРВЫЙ МИНИСТР (яростно)

Нет, не будет!.. Раз дал мне слово – выслушать изволь! Пусть хор твоих льстецов меня осудит — Я буду груб: ты умница, Король!..

(Заводясь)

Да что там говорить! Король, ты гений! Ты воплощаешь датскую мечту!

КОРОЛЬ (Придворному, с восторгом)

Доходит ведь почти до оскорблений, Но знает пограничную черту!..

ПЕРВЫЙ МИНИСТР (он разошёлся не на шутку)

У нас боятся правды пуще сглаза!.. Да только мне молчать невмоготу!

(Грозит Королю пальцем и подмигивает)

Ух, умница!.. Ух, гений!.. Ух, зараза!.. Ух мать твою!.. Прости за прямоту!

КОРОЛЬ (Придворному)

Бедняга издает зубовный скрежет: Боится испоганить лестью рот!.. Страдает ведь!.. А правду так и режет!

ПРИДВОРНЫЙ (то ли с уважением, то ли с издёвкой)

Да, честность из бедняги так и прёт!..

ПЕРВЫЙ МИНИСТР (в экстазе)

Ты гений, гений!..

КОРОЛЬ (ласково-укоризненно)

Эк тебя заносит!.. Ну, гений!.. Но зачем впадать в экстаз?..

ПЕРВЫЙ МИНИСТР (окружающим, ехидно кивая на Короля)

Король-Король, а правды не выносит!.. Король-Король, а правда колет глаз!..

ПЕРВЫЙ МИНИСТР обводит взглядом ПРИДВОРНЫХ, привычно согнувшихся в угодливом поклоне, и обрушивает остатки накопленного сарказма на них.

Тут многие из свиты были б рады Прижаться к трону, радостно скуля…

(Зычно, как на митинге)

А я – прямой старик!.. Я ради правды Могу и наплевать на Короля!

С этими словами ПЕРВЫЙ МИНИСТР торжественно плюет на короля… В толпе ПРИДВОРНЫХ слышится протяжное «А-ах!». Все ждут реакции Короля, но КОРОЛЬ делает вид, что ничего особенного не произошло.

КОРОЛЬ

Грех обсуждать достоинства доклада… Он ярок, темпераментен, остёр!

(Первому Министру, на ухо)

Хамить хами!.. А вот плевать не надо!.. Плевать не надо… Это перебор.

(Укоризненно)

Ты чувства выражаешь слишком бурно… За это можно ведь и наказать!..

ПЕРВЫЙ МИНИСТР (оправдывается)

Но это, так сказать, приём трибуна… Ораторский манёвр, так сказать…

КОРОЛЬ (наставительно)

Будь у меня на лысине ворона — Я понял бы и брань твою, и крик… Но ведь на мне же – датская корона!.. Соображаешь, пламенный старик?.. Ступай!..

ПЕРВЫЙ министр по-военному щёлкает каблуками, четко поворачивается и с гордо поднятой головой удаляется.

Ну что, завистники, видали?.. Вот как за правду надо воевать!.. А то ворчат: за что ему медали?.. Не вам же, лизоблюды, их давать?..

(Придворному)

Что дальше?..

ПРИДВОРНЫЙ (заглядывает в бумажку)

Дальше – свадьба!..

КОРОЛЬ (с любопытством)

Чья же?..

ПРИДВОРНЫЙ

Ваша. Ведь вы же завтра женитесь!..

КОРОЛЬ (опешив)

На ком?

ПРИДВОРНЫЙ

Да на Принцессе!..

КОРОЛЬ (капризно)

Имя?.. Ну, неважно… Красивая?..

ПРИДВОРНЫЙ (успокаивает)

Клубника с молоком!..

(После паузы, осторожно)

Король, принарядитесь, Бога ради!.. Принцесса – штучка тонкая, Король!.. Вам лучше в новом выйти к ней наряде…

(Помолчав)

Тем более что старый съела моль.

КОРОЛЬ (в ужасе)

Весь гардероб?!.

ПРИДВОРНЫЙ (замявшись)

Не весь. Но – между нами Ваш гардероб значительно усох. Остались только ленты с орденами… Одно жабо… И дюжина трусов…

(Напоминает)

Принцесса едет к нам из-за границы, С минуты на минуту будет тут!..

КОРОЛЬ (в отчаянии)

Но как я, черт возьми, могу жениться, Когда я не одет и не обут?!.

ПРИДВОРНЫЙ (робко)

Причин для грусти нет… Ещё не вечер…

КОРОЛЬ (сморкаясь в платок)

Да не трави ты душу!.. Помолчи!..

ПРИДВОРНЫЙ (подчеркнуто индифферентно)

Вторые сутки ищут с вами встречи Какие-то приезжие ткачи!..

КОРОЛЬ (оживляется)

Ткачи?!. У нас для них полно работы!.. Как раз сейчас в ткачах у нас нужда!..

(Придворным)

Так что же вы стоите, идиоты?.. Зовите их немедленно сюда!..

В толпе ПРИДВОРНЫХ начинается переполох. Наконец двое стражников выталкивают двоих «ткачей». Это ГЕНРИХ и ХРИСТИАН.

КОРОЛЬ (браво)

Здорово, пацаны!.. Какое дельце Заставило вас в нашем быть краю?..

ГЕНРИХ (не тушуясь)

Помочь по-человечески одеться Мы здешнему хотели Королю!..

КОРОЛЬ (уязвлённо)

Откуда же у вас такие данные?.. Вы, может быть, узнали из газет, Что здесь, в цивилизованнейшей Дании, Король неподобающе одет?..

ГЕНРИХ (критически оглядывает Короля с головы до ног)

Но твой прикид – прямая пропаганда Безвкусицы и скудости ума!.. Но здесь не Сенегал и не Уганда, А место, просвещённое весьма.

(Бесцеремонно отворачивает полу королевского халата)

Король, Король… Ведь ты ещё не старый, А в старомодном шляешься белье!..

ХРИСТИАН (разглядывает белье Короля и сокрушённо качает головой)

Конец тридцатых. Город Чебоксары. Седьмое городское ателье!..

КОРОЛЬ, не привыкший к такому обращению, резко запахивает халат.

КОРОЛЬ (Генриху, с нескрываемой угрозой)

Дружок, ты иль родился идиотом, Иль просто битым не был до сих пор, Что с Королём Георгом Шестисотым Ведёшь такой нахальный разговор?!.

ГЕНРИХ (не обижаясь)

Считаешь – я излишне груб и колок?..

КОРОЛЬ (ехидно)

Считаю – ты излишне дуралей!

ГЕНРИХ (амбициозно)

Меж тем – я политический технолог И имиджмейкер многих королей!.. И от меня зависит, как ни странно, Какую ты в стране сыграешь роль: Завоет ли народ: «Долой тирана!» Иль завопит: «Да здравствует король!..»

КОРОЛЬ

Не понял.

ГЕНРИХ

Поясню. Король Лаоса Был, мягко скажем, не из мудрецов… Смотрел на все мои советы косо — И… свергнут был, дурак, в конце концов!..

ХРИСТИАН

Еще был случай… В городе Париже На плахе короля казнил народ. Неглупый был король – а вот поди же! — Не внял советам. И – переворот!..

НАЧАЛЬНИК ТАЙНОЙ ПОЛИЦИИ (Королю, тихо)

Казнить их, что ли?

КОРОЛЬ (строго)

Цыц!.. пока не надо. Дай волю – ты казнил бы всех подряд!..

(Ткачам)

Но я хочу спросить насчёт наряда… Вы за ночь сшить успеете наряд?..

ГЕНРИХ

Раз плюнуть!.. Только следует заране Нам выбрать ткань…

ХРИСТИАН (фамильярно подмигивает Королю)

Капризны короли!..

ГЕНРИХ (открывает чемодан)

Угодно ли взглянуть на наши ткани?.. Мы кое-что с собою привезли!..

(Перебирает ткани)

Цвет ночи… цвет заката… цвет прибоя… А вот бордовый мною не любим…

КОРОЛЬ (хватает кусок ткани)

Мне нравится вот это, голубое!..

ГЕНРИХ (отбирает у короля ткань)

Оставим голубое голубым!..

ХРИСТИАН (бросает на руки Королю нечто невидимое)

Взгляни, Король!.. А как тебе вот это?.. Не правда ли, расцветка тешит взор?..

КОРОЛЬ (с недоумением)

Я что-то не улавливаю цвета… И вообще не вижу, где узор!..

ГЕНРИХ (многозначительно переглядываясь с Христианом)

Так-так…

(Королю)

Король, боюсь тебя обидеть, — Мне делать это вовсе не с руки! — Но эту ткань способны не увидеть Клинические только дураки!..

КОРОЛЬ (озадаченно)

Постой, постой!.. Ты что это, серьезно?.. А может, эта ткань – фабричный брак?!. Не стану утверждать, что я – Спиноза, Но все-таки не конченый дурак!..

(Придворному)

А ну, кретин, подай-ка мне очёчки!..

(Ткачам)

Я без очков не вижу ни шиша!..

(Надевает очки)

Ну вот теперь узор мне виден чётче… Да, эта ткань и вправду хороша!..

ГЕНРИХ (Королю, насмешливо)

А ты неглуп!..

КОРОЛЬ (машет рукой)

Да ладно, не язви ты!.. Я ж это шутки ради!.. Просто так!..

(Неожиданно)

Попробуем на ком-нибудь из свиты?.. И заодно увидим, кто дурак!..

КОРОЛЬ пальцем подзывает к себе какого-то ЧЕЛОВЕКА из свиты. Тот неуверенно подходит.

КОРОЛЬ (тыкая пальнем в невидимую ткань)

Что видишь?

ЧЕЛОВЕК ИЗ СВИТЫ

Ничего.

КОРОЛЬ (в притворном ужасе)

Совсем?!. Да что-ты!.. Попробуй справа… слева… под углом…

(Генриху)

Видал?.. Кругом сплошные идиоты!.. И поболтать-то не с кем перед сном!..

(Печально)

Живу один… Вне жизни и прогресса… Что остается?.. Думать да читать!.. Ты думаешь, что мне нужна Принцесса?.. Жена нужна мне?.. Не с кем поболтать!..

(Придворному)

А ты что скажешь?

ПРИДВОРНЫЙ (с готовностью)

Дивная расцветка! Да, ваша ткань отменно хороша!..

ГЕНРИХ (одобрительно)

Он не дурак!..

КОРОЛЬ (поправляет)

Он глуп, как табуретка!.. Печёнкой чует, чёртова душа!..

(Придворному)

Да отойди ты!.. Что ты взял за моду Торчать перед глазами, прохиндей?!. Когда бы я имел такую морду — Я б вообще скрывался от людей!..

ГЕНРИХ (закрывает чемодан)

Ткань выбрали. Ну что ж, пора трудиться!..

ХРИСТИАН (с энтузиазмом)

Пора трудиться, не смыкая глаз!..

ГЕНРИХ

Такая уж у нас, ткачей, традиция!.. Пока, Король!.. Примерка через час!..

ГЕНРИХ и ХРИСТИАН, провожаемые слугами, уходят.

КОРОЛЬ (Придворному, неприветливо)

Что дальше, так сказать, по ходу пьесы?..

ПРИДВОРНЫЙ (заглядывает в бумажку)

Важнейшее событие, Король!

КОРОЛЬ

Какое же?..

ПРИДВОРНЫЙ

Прибытие Принцессы!.. Назначено в одиннадцать ноль-ноль!..

(Смотрит на часы)

Согласно всем законам политеса, Должна прибыть…

КОРОЛЬ (язвительно)

И где она, балбес?.. Я спрашиваю, дурень, где Принцесса?.. Я никаких не вижу тут Принцесс?..

В раздражении КОРОЛЬ пытается положить руки на несуществующие подлокотники, руки проваливаются в пустоту, и КОРОЛЬ привычно затевает очередной скандал.

КОРОЛЬ (неожиданно вскрикивает)

Мне срочно нужен мебельный работник!..

ПРИДВОРНЫЙ (озабоченно)

Случилось что?.. Он тут, невдалеке!..

КОРОЛЬ (в истерике)

У кресла отвалился подлокотник!..

ПРИДВОРНЫЙ (с облегчением)

Король, очнитесь!.. Вы же – на горшке!..

КОРОЛЬ подхватывает полы халата и одним прыжком перемещаетсяв кресло, первым делом он внимательно изучает подлокотники и только потом переводит дух.

КОРОЛЬ (Придворному, с ненавистью)

А что ж ты не вернул меня на место?.. Я чуть не погорел на пустяке!.. Представь конфуз: вошла моя невеста — А я её встречаю… на горшке!..

В следующую секунду двери распахиваются настежь, и помещение заполняется пестрой гомонящей толпой. Это наконец прибыла ПРИНЦЕССА со своим окружением.

ПРИНЦЕССА (взнервленно)

Дорога в ямах!.. Тряская карета!.. Натерла аж на заднице мозоль!..

(Церемониймейстеру)

Представь меня!..

ЦЕРЕМОНИЙМЕЙСТЕР (торжественно)

Принцесса Генриетта!..

ПРИНЦЕССА (ко всем, непринужденно)

Привет, засранцы!.. Кто из вас Король?..

КОРОЛЬ (шипит на ухо Придворному)

Ну, что молчишь, болван?!. Давай работай! Представь меня Принцессе, идиот!..

ПРИДВОРНЫЙ (торжественно)

Король Георг Постылый Шестисотый!..

КОРОЛЬ (поясняет смущенно)

Ну, номер мой порядковый – шестьсот!..

ПРИНЦЕССА (насмешливо)

Ты вроде старичок довольно милый, Верней сказать, не полностью урод… Так почему ж тебя зовут Постылый?.. За что так окрестил тебя народ?..

КОРОЛЬ

Так, чепуха!.. Тут нет ничьей интриги!.. Есть прозвища обиднее стократ!.. Я прочитал в одной старинной книге, Что был Георг Седьмой Дегенерат!.. Король велик делами – вот мой принцип!.. И наплевать, о чём трещит молва!.. Как говорил один из наших принцев Всё это лишь слова, слова, слова!..

(Неожиданно светским тоном)

Как вам спалось в гостинице?..

ПРИНЦЕССА (безмятежно)

Неплохо. Спала, как ангелочек в облаках!..

(Помолчав, с ехидцей)

Хоть подо мной катался фунт гороха, И я проснулась утром в синяках!..

КОРОЛЬ (смущенно)

Простите нас, Принцесса… Очень жаль, но Для нас принципиален этот тест… Не вас мы проверяли персонально, проводили конкурс средь невест!..

ПРИНЦЕССА

И много конкурсанток?..

КОРОЛЬ

Страсть как много!..

ПРИНЦЕССА (насмешливо)

Боюсь, я на Гран-при не потяну!..

КОРОЛЬ (великодушно)

Принцесса, не волнуйтесь, ради бога!.. Из всей толпы я выбрал вас одну!..

(Замявшись)

Но у меня сомненье появилось… И нервничает вся моя родня… Вы сохранили ль девичью невинность До этого торжественного дня?..

ПРИНЦЕССА (возмущённо)

Ты спятил?!. Это что ещё за речи?..

(Ко всем)

Ну надо же, такое отмочил!..

(Королю)

Ты думаешь – меня до нашей встречи Так прямо и тошнило от мужчин?!.

КОРОЛЬ (хохочет, аплодируя)

Ха-ха!.. Ценю!..

(Придворным)

Принцесса любит шутку!.. Все поняли, что сказанное ложь?!.

ПРИНЦЕССА (холодно)

А вот получишь в жены проститутку — Тогда, небось, другое запоёшь!..

КОРОЛЬ

Принцесса!.. Вы обиделись?.. Да что вы!.. Мы люди дружелюбные, мой свет!.. Да мы вас и с дитём принять готовы!.. Подумаешь, невинность!.. Нет так нет!

(Придворным, неожиданно)

А ну позвать Шута сюда скорее!.. Развеселить Принцессу должен он!..

(Хохочет)

Пусть анекдот расскажет. Про еврея.

НАЧАЛЬНИК ТАЙНОЙ ПОЛИЦИИ

Боюсь, уже не сможет. Он казнён.

КОРОЛЬ (плаксиво)

Казнён?.. Убили, значит?.. Эк вы быстро!.. Мой бедный шут!.. Я так к нему привык!..

(Решительно)

Тогда зовите Первого Министра!.. Мне нужен этот яростный старик!..

Появляется ПЕРВЫЙ МИНИСТР. ВИД у него, как всегда, насупленный и неприступный.

Чем снова недоволен?.. Только честно!.. Ну, что тебе опять не по нутру?..

ПЕРВЫЙ МИНИСТР (с надрывом)

Подгнило что-то…

КОРОЛЬ (прерывает)

Это мне известно. Сказал же, примем меры. Поутру.

(Строго)

Стряхни унынье. Взбей задорно чёлку. Смахни с мундира птичий экскремент.

(Кивает в сторону Принцессы)

И позабавь приезжую девчонку… Произнеси правдивый комплимент!.. Но только поизящнее, потоньше… Армейского не пользуй словаря…

ПЕРВЫЙ МИНИСТР сверлит ПРИНЦЕССУ глазами и тщится извлечь из себя слова восхищения. Чувствуется, что произнесение непривычных слов дается ему с трудом.

ПЕРВЫЙ МИНИСТР (осторожно)

Голубка… Рыбка… Розовый бутончик…

(Не сдержавшись)

Уссаться можно, проще говоря!..

КОРОЛЬ (желая сгладить конфуз)

Министр не большой знаток бонтона, И лексика его – сплошной вокзал… Но свой последний спич насчет бутона, По-моему, он здорово сказал!..

ПРИНЦЕССА (смотрит на часы)

Одиннадцать! А я ещё не ела!.. Какая идиотская страна!..

(Королю, капризно)

Я голодна… Мне все здесь надоело… И вообще, Король… Пошел ты на!..

КОРОЛЬ (он в восторге)

Вот это оборот!.. Вот это норов!.. Таких я смелых девушек люблю!..

(Хохочет)

Пошел ты на!.. Без долгих разговоров!.. Пошел ты на!.. И это – Королю!..

ПРИНЦЕССА (зевнув)

Ну, вот что… Развлекайся дальше сам уж!.. А мне с дороги надобен покой!

(Сочувственно смотрит на Короля)

Подумаю ещё – идти ли замуж… Ты малопривлекательный такой!..

С этими словами ПРИНЦЕССА, сопровождаемая свитой, покидает помещение.

НАЧАЛЬНИК ТАЙНОЙ ПОЛИЦИИ (глядя ей вслед)

Казнить?..

КОРОЛЬ (с ненавистью)

Уйми своё воображенье!.. И вообще запомни, Генерал: Еще одно такое предложенье — И я тебя отправлю за Урал!..

НАЧАЛЬНИК ТАЙНОЙ ПОЛИЦИИ

За что, Король?!.

КОРОЛЬ

За глупость без просвета!..

НАЧАЛЬНИК ТАЙНОЙ ПОЛИЦИИ

Но я…

КОРОЛЬ

И не перечить Королю!

(Настраиваясь на лирический лад)

Она прекрасна, эта Генриетта!.. И я её до судорог люблю!..

Картина шестая

Примерочная. ГЕНРИХ и ХРИСТИАН ползают по полу, раскладывая детали несуществующего королевского костюма… ПРИДВОРНЫЕ, скучая и вяло переговариваясь, ждут появления КОРОЛЯ… Наконец двери примерочной распахиваются, и на пороге возникает КОРОЛЬ.

КОРОЛЬ (ткачам)

Здорово, хлопцы!.. Как идет работа?!. Хоть пару покажите лоскутов!.. Вы вкалывали до седьмого пота, А мой костюм доселе не готов!..

ГЕНРИХ (обиженно)

Костюмчик на полу мы разложили… Внимательней гляди, не кое-как!..

ХРИСТИАН (со значением)

Иль у тебя со зреньем худо или…

КОРОЛЬ (раздраженно)

Нет никакого «или»!.. Сам дурак!..

(Неожиданно смягчившись)

Шучу, шучу!.. Я сразу всё увидел!.. Сорочку, панталоны и камзол!..

(Извиняющимся тоном)

Простите, если я кого обидел…

(Смотрит на часы)

В такое время я обычно зол!..

ХРИСТИАН (приглашая в примерочную кабинку)

Пожалуйте в кабинку!..

КОРОЛЬ (снова окрысившись)

Эк ты рьяно!.. Дождись, пока того захочет власть!..

(Показывает на стайку Придворных Дам)

Не видишь разве, личная охрана Общения со мною заждалась!

КОРОЛЬ подходит к ПРИДВОРНЫМ ДАМАМ и целует каждую из них в щёчку.

Приветик!.. Все цветешь, Анунциата?.. Давно не заходил к тебе… Винюсь!.. Семейная текучка виновата… Небось тебе известно: я женюсь!.. А ты как поживаешь, Маргарита?..

(Оглядывает Даму с головы до ног)

Все зубы целы… Талия узка…

(Треплет Даму по бедру)

И вроде никакого целлюлита В боках не намечается пока!..

(Генриху со скабрезной улыбкой)

От этих баб воскреснет и покойник!.. Да и живых кидает в дрожь порой!..

(Останавливается возле пышногрудой Блондинки)

В каком ты чине, крошка?..

БЛОНДИНКА (по-военному четко)

Подполковник!..

КОРОЛЬ (со вздохом сожаления)

Женюсь… А то была бы Подкороль!.. Ах, как бы мы с тобой дружили пылко! Под нами б закачался шар земной!..

(После паузы, грустно)

Но… будешь ты объезжена, кобылка, По-видимому, все-таки не мной!..

(Генриху)

Веди меня скорей в свою кабинку!.. Что зря глазеть, от похоти сопя?!. Мне скоро не костюм, а ту блондинку Захочется примерить на себя!..

КОРОЛЬ, ГЕНРИХ и ХРИСТИАН скрываются в примерочной кабине. ПРИДВОРНЫЕ ДАМЫ обмениваются замечаниями.

ПЕРВАЯ ДАМА (хихикая)

Он намекает нам таким манером На зверский свой любовный аппетит!..

ВТОРАЯ ДАМА (ехидно)

С его-то вот такусеньким размером?.. Хронический имея простатит?..

ТРЕТЬЯ ДАМА (возмущенно)

Неправда!.. Он в любви мужчина прыткий И падкий на постельные дела!..

(С чувством превосходства)

Уж я-то знаю!.. Я же фавориткой Последние два месяца была!..

ЧЕТВЕРТАЯ ДАМА (зло)

Ух, эти мне охотничьи рассказы!.. Никто из нас теперь не фаворит!.. Его давно не тянет на проказы, Журнал «Плейбой» – и тот уж не бодрит!..

ПЯТАЯ ДАМА (жалостливо)

А я его жалею, если честно: Ведь худенький, ледащенький такой!.. На кой к нему приехала невеста?.. Свои в простое!.. Эта-то на кой?..

Из кабины появляется КОРОЛЬ в сопровождении ГЕНРИХА и ХРИСТИАНА. У придворных вырывается вздох то ли восхищения, то ли ужаса: КОРОЛЬ совершенно голый!

КОРОЛЬ (Первому Министру)

Прямой старик!.. Ты всех тут откровенней!.. Яви – в который раз – свой острый ум!..

(Демонстрирует свой несуществующий костюм)

Что скажешь Королю?..

ПЕРВЫЙ МИНИСТР (завороженно)

Король, ты – гений!.. Но жаль, что ты забыл надеть костюм!..

КОРОЛЬ (сочувственно)

Ты в детстве не страдал от катаракты?.. Тебя не били в глаз в одной из драк?..

(После паузы)

По всем статьям выходит, что дурак ты… Прямой, правдивый, честный, но – дурак!..

(Министру нежных чувств)

Теперь проверим нежный твой умишко!.. Оценивай костюм!.. Как на духу!..

МИНИСТР НЕЖНЫХ ЧУВСТВ (едва не теряя сознания)

Мне кажется, немного жмет в подмышках. И кажется, чуток морщит в паху…

КОРОЛЬ (снисходительно)

А ты, Министр, при всем твоем старанье — Не знаешь анатомии мужчин!..

(Поучающе)

Ведь он же не в рабочем состоянье, Естественно, на нем полно морщин!..

(Кокетливо)

А ты что скажешь мне, Анунциата?.. Как выглядит сегодня твой Король?..

АНУНЦИАТА (независимо)

По-моему, расцветка ярковата И слишком вызывающий покрой!..

ПРИДВОРНЫЙ (так и не дождавшись, когда Король поинтересуется его мнением)

А я…

КОРОЛЬ (обрывает Придворного)

А ты молчи!.. Не твой экзамен. Ты в зеркале хоть видел свой портрет?.. Еще хоть раз мелькнешь перед глазами — И заколю!..

ПРИДВОРНЫЙ (то ли лебезя, то ли дерзя)

У вас кинжала нет!..

КОРОЛЬ (с веселым возмущением)

И он ещё острит!

(Придворному, строго)

А ну не гавкай!.. И впредь не сметь перечить Королю!.. Кинжала нет – так я тебя булавкой, Как бабочку, к портьере приколю!..

Кое-кто из ПРИДВОРНЫХ ДАМ все ещё не может выйти из шока, вызванного нарядом КОРОЛЯ. Другие же «кое-кто» давно сообразили, в чем дело, и теперь пытаются идти в ногу с ситуацией.

ПЕРВАЯ ДАМА (шепотом)

Не видела ужаснее картины!.. Таков Его Величества наряд?!.

ВТОРАЯ ДАМА (высокомерно)

Он соткан из тончайшей паутины И виден только умным, говорят!

ПЕРВАЯ ДАМА (без паузы, с восторгом)

Камзол и впрямь хорош!..

ТРЕТЬЯ ДАМА (подхватывает)

А панталоны Охотно бы надел и Аполлон!

ЧЕТВЕРТАЯ ДАМА (авторитетно)

Да, панталоны просто эталонны!..

ПЯТАЯ ДАМА (в экстазе)

Мир не видал подобных панталон!..

КОРОЛЬ (пожимая руку Генриху)

Костюм хорош. Всё ладно. Всё на месте.

(Замявшись)

Но есть одна загвоздка, ё-моё… Мне кажется, не нравлюсь я невесте… Взаимности мне нету от неё…

ГЕНРИХ (фамильярно)

Ты лишь моих придерживайся правил — И девушка сама к тебе прильнет!.. Поверь, я стольких девушек заставил И не в таких влюбиться квазимод!..

КОРОЛЬ (обиженно)

Полегче, парень!.. Я не Квазимодо!

ГЕНРИХ (не смущаясь)

Но ты и не образчик красоты!..

(Успокаивает)

На аполлонов спала нынче мода!.. Сейчас в ходу невзрачные. Как ты.

КОРОЛЬ (неуверенно)

Да больно уж костюм-то откровенный… Боюсь, что он понравится не всем!.. Ведь я король простой… обыкновенный… Люблю картошку… лобстеров не ем…

ГЕНРИХ

Король, ты реформатор!.. Ты – взрыватель Привычных норм и надоевших схем, — А мыслишь, как трусливый обыватель!.. Ты с мировой культурой или с кем?..

КОРОЛЬ (жалобно)

Одно меня страшит, сказать по чести: Устроит ли её мой внешний вид?!.

ГЕНРИХ (убеждённо)

Понравится ли твой костюм невесте?.. Увидит – на ногах не устоит.

Картина седьмая

Городская площадь перед дворцом. Сегодня здесь собралось все население столицы – ожидается торжественное представление ПРИНЦЕССЫ, невесты КОРОЛЯ. А между тем за дворцовыми воротами царит нервная суета: ГЕНРИХ и КОРОЛЕВСКАЯ СВИТА ГОТОВЯТ КОРОЛЯ к публичному выходу. КОРОЛЬ абсолютно голый, и в этом виде чувствует себя крайне неуютно.

ГЕНРИХ (пытается вселить в Короля уверенность)

Взгляни на королей в соседних странах!.. Не короли, а так, сплошная голь!.. Из всех наполеонов этих сраных Ты самый ослепительный король!..

КОРОЛЬ (неуверенно)

А если вдруг народ поднимет гомон?.. Ты знаешь ведь, народ у нас каков?..

ГЕНРИХ (беспечно)

Лишь дураки тебя увидят голым!..

КОРОЛЬ (резонно)

Но мир-то состоит из дураков!

ГЕНРИХ

У нас к народу нету интереса!.. Толпа, Король, она и есть толпа!.. Тебе важна Принцесса?.. А Принцесса Как раз, как я заметил, неглупа!..

КОРОЛЬ подглядывает в щёлку в воротах, что творится на площади.

КОРОЛЬ (зябко поёживаясь)

Нет, эти вряд ли мне дадут поблажку!.. Они меня побьют наверняка!..

МИНИСТР НЕЖНЫХ ЧУВСТВ (он близок к обмороку)

Побить такого славного милашку!.. Да у кого поднимется рука?!.

КОРОЛЬ (Первому Министру)

А ты что скажешь, честный и отважный? Быть нынче потасовке иль не быть?..

ПЕРВЫЙ МИНИСТР

Похоже, у толпы настрой неважный… Я буду честен: могут и побить!..

ГЕНРИХ (Королю)

Один совет. Как выйдешь ты на площадь — Брезгливо не криви вот эдак рот!.. И вообще веди себя попроще — Тогда к тебе потянется народ!..

(Подталкивает короля к воротам)

Не дрейфь!.. Ты защищён моей заботой!..

(Церемониймейстеру)

Вниманье! Приготовились!.. Пора!..

Звучат фанфары. Ворота торжественно отворяются. В лучах прожекторов на площади появляется ЦЕРЕМОНИЙМЕЙСТЕР.

ЦЕРЕМОНИЙМЕЙСТЕР (зычно)

Король Георг Постылый Шестисотый!.. А ну-ка, поприветствуем!.. Ура!..

Появляется голый КОРОЛЬ В сопровождении СВИТЫ. ОН ведёт себя крайне непринуждённо, время от времени даже пытаясь небрежно откидывать фалды несуществующего камзола. Толпа, уже набравшая в легкие воздуху для приветствия, застывает в оцепенении.

КОРОЛЬ (игриво)

Привет, народ!.. Как настроенье, массы?.. Соскучились, поди, без короля? Пока – как сыр катаетесь вы в масле, — Я день и ночь бессменно у руля!..

(Себе)

Забыл, зачем я вышел… Вот балбес-то!.. Готовился ведь с самого утра!..

(Вспоминает)

Ах да, простите!.. Вот моя невеста!.. Принцесса! И притом из-за бугра!..

На площади появляется ПРИНЦЕССА В сопровождении ФРЕЙЛИН.

Я знаю, вы мне преданы без лести И выбор мой одобрите вполне!..

(Скабрезно хихикает)

Жалеете, небось, что на невесте Костюмчик не такой же, как на мне?..

(Придворным, удручённо)

Да, праздничек выходит невесёлый!..

(Начальнику тайной полиции)

Вот и Шута казнили на беду!..

В это время сквозь толпу стремительно проезжает МАЛЬЧИК на велосипеде.

МАЛЬЧИК

Смотрите, господа!.. Король-то голый!.. Вон даже и пиписка на виду!..

Реплика МАЛЬЧИКА выводит толпу из оцепенения. Вначале раздаются отдельные возмущенные голоса, а потом на импровизированную трибуну, сооруженную из ящиков из-под овощей, начинают взбираться первые ОРАТОРЫ.

ГОЛОС ИЗ ТОЛПЫ

– Да это же плевок в лицо народу!.. – Надел бы хоть, бессовестный, трусы!.. – На мыло Короля!.. – Даёшь свободу!.. – Даёшь бананы!.. – Хватит колбасы!..

ПЕРВЫЙ ОРАТОР

Шквал перемен гуляет по Европе… Трещат режимы – чуть облокотись!.. А этот дурень с прыщиком на жопе Народу демонстрирует стриптиз!..

ВТОРОЙ ОРАТОР

Нет, гляньте-ка на этого засранца!.. Эй, свита!.. Подсказал бы кто из вас Пусть ваш Ален Делон прикроет срам-то!.. Нам всё равно, а дамам режет глаз!..

ТРЕТИЙ ОРАТОР

Всю эту шлоету повесить надо!.. Пускай охолонутся на ветру!.. Они тут все – лазутчики Моссада, А сам Король – лазутчик ЦРУ!..

ТИХИЙ ГОРОЖАНИН (испуганно озираясь)

Какое время дикое настало!.. Какая непонятная пора!.. Работников в стране совсем не стало, А Робеспьеров стало до хера!..

На площадь выезжает карета КОРОЛЯ-ОТЦА. Его тут же окружает группа стражников, возглавляемая ЦЕРЕМОНИЙМЕЙСТЕРОМ.

ЦЕРЕМОНИЙМЕЙСТЕР (сурово)

Эй, стойте!.. Документы!.. Кто в карете?!.

(Стражники выволакивают из кареты Короля-отца)

Куда ты направляешься, урод?!.

КОРОЛЬ-ОТЕЦЬ (ошеломлённо)

На свадьбу еду… К дочке… К Генриетте…

ЦЕРЕМОНИЙМЕЙСТЕР (насмешливо)

Какая свадьба?.. Тут переворот!..

(Стражникам)

А ну-ка, подержите обормота!

(Королю-отцу)

А ты молчи – не то схлопочешь в глаз!

(Вскидывает фотоаппарат)

Давай-ка быстро снимемся на фото!.. На всякий случай. В профиль и анфас!..

КОРОЛЬ-ОТЕЦ (всполошённо)

Что значит, черт возьми, «на всякий случай»?!. Я иностранец. Я живу не тут!..

ЦЕРЕМОНИЙМЕЙСТЕР (успокаивающе)

А ты себя догадками не мучай!.. Когда случится – за тобой придут!..

КОРОЛЬ-ОТЕЦ (отбиваясь от стражников)

Как вы гостей встречаете нечутко!.. Отвянь, козёл!.. Я – королевский тесть!.. Принцесса подтвердит.

(Машет рукой Принцессе)

Ау, дочурка!.. Не беспокойся, крошка, – папа здесь!..

(Замечает в толпе Генриха)

А-а, свиновед!.. Ну, как дела, проказник?.. Обосновался в Дании, дружок?..

(Смотрит по сторонам)

Похоже, у людей сегодня праздник!..

(Снова Генриху)

А где же твой приветственный флажок?.. Купи себе флажок. Не помешает. Иль королевской свадьбе ты не рад?.. Ну, не флажок – купи воздушный шарик, А лучше – здоровущий транспарант!..

ГЕНРИХ (злорадно)

Едва ли молодым сейчас до свадьбы!.. Сейчас на них свалилось столько бед!.. Им целыми из Дании удрать бы!.. Адьё, король!

КОРОЛЬ-ОТЕЦ

Покеда, свиновед!..

КОРОЛЬ-ОТЕЦ, так и не понявший, что мешает молодым радоваться свадьбе, направляется к КОРОЛЮ и ПРИНЦЕССЕ. Однако странное одеяние КОРОЛЯ не ускользает от его внимания.

КОРОЛЬ-ОТЕЦ

Привет, зятёк!.. Здорово, Генриетта!..

(Принцессе на ухо)

Скажи мне, если не секрет, — А почему Король – ведь уж не лето! — Так необременительно одет?..

ПРИНЦЕССА (не скрывая досады)

Смотри на вещи, в корень не вникая!.. Понять датчан тебе не по плечу!..

КОРОЛЬ-ОТЕЦ (догадливо)

Ах, стало быть, традиция такая?!. Хорошая традиция.

(Перехватывает укоризненный взгляд Принцессы)

Молчу!..

В это время в городскую толпу с криком и гамом клином врезается другая толпа – она поменьше, но заметно активнее, – увешанная микрофонами, камерами и фотоаппаратами.

ХРИСТИАН (Генриху)

Кто эти люди, юркие как бесы?.. От них в глазах – сплошная карусель!.

ГЕНРИХ

Передовой десант всемирной прессы!.. «Ночная Пенза»… «Утренний Брюссель»…

ХРИСТИАН (неприязненно)

Ишь, сколько набежало этих гадин!.. Пронюхали, что здесь переворот!..

ХУДЕНЬКИЙ ВСКЛОКОЧЕННЫЙ ПАРЕНЁК (истерично)

Я из газеты «Жёлтый Копенгаген»!.. Отечественной прессе дайте ход!..

Один из новоприбывших, рослый МАЛЫЙ в цветастой ковбойке и в тёмных очках, подходит к толстой ТОРГОВКЕ, разложившей на полке помидоры.

МАЛЫЙ В КОВБОЙКЕ (представляется)

Корреспондент Луиджи Стоеросов Из римского корпункта Би-би-си!.. Рискну задать вам парочку вопросов…

ТОРГОВКА (по-свойски)

Какой тут риск?.. Приспичило – спроси!..

МАЛЫЙ В КОВБОЙКЕ

Чего вам не хватало в этой жизни, Чем ваш Король для вас был так уж плох, Что вы в своей игрушечной отчизне Устроили такой переполох?..

ТОРГОВКА (откровенно)

Плохого вроде в жизни не бывало… Жилось нормально…

(Неожиданно с жаром)

Только всё равно Всё время почему-то подмывало Публично заявить: Король – говно!..

МАЛЫЙ В КОВБОЙКЕ (озадаченно)

Причина, значит, вашего разброда — Лишь это пожелание одно?.. Вам только для того нужна свобода, Чтоб громко говорить: Король – говно?..

ТОРГОВКА (чувствуя подвох)

Меня беседа с вами укачала… Мне неприятен этот разговор…

(Грубо)

Вы на себя взглянули бы сначала!.. У вас вон негров мочат до сих пор!..

Тем временем КОРОЛЬ, видя, что настроение толпы накалено до предела, пытается найти поддержку среди придворных.

КОРОЛЬ (Первому Министру)

Прямой старик!.. Скажи мне, Бога ради… Тебе любое хамство с рук сойдет… Скажи мне про меня хоть слово правды!..

ПЕРВЫЙ МИНИСТР (сурово)

Два слова правды: голый идиот!..

НАЧАЛЬНИК ТАЙНОЙ ПОЛИЦИИ

Казнить?..

КОРОЛЬ (раздумчиво)

Казнить бы надо грубияна… Да жаль, у либералов он в цене… И так меня ругают постоянно, Что нету оппозиции в стране!..

(Министру нежных чувств)

А ты что скажешь, ангел белокурый?.. Кто-кто, а ты парнишка с головой!..

МИНИСТР НЕЖНЫХ ЧУВСТВ (язвительно)

На вашем месте с вашею фигурой Я б не разделся даже в душевой!..

НАЧАЛЬНИК ТАЙНОЙ ПОЛИЦИИ

Казнить?..

КОРОЛЬ (со вздохом)

Ну да, казни его попробуй!.. Мир тут же завопит, что я – фашист!.. А наша пресса завизжит со злобой: В стране – дискриминация меньшинств!..

КОРОЛЬ (Королю-отцу)

Хоть ты меня утешь, отец невесты!.. Скажи мне пару слов. Пусть наобум!..

КОРОЛЬ-ОТЕЦ (смущённо)

Да что сказать?.. Я сам-то ведь не местный… Я вообще по-датски ни бум-бум… Я потерял в дороге разговорник, А без него двух слов я не свяжу!..

(Неожиданно)

Вообще-то я тихоня и затворник… Пойду-ка я в карете посижу!..

С этими словами КОРОЛЬ-ОТЕЦ готовится нырнуть в толпу, но в последнее мгновенье приостанавливается и оборачивается к КОРОЛЮ.

И долго ты вот эдак, с голой жопой, Намерен колотиться на ветру?..

КОРОЛЬ (сердито)

Линяй отсюда, умник!.. Топай, топай!.. Твои вопросы мне не по нутру!..

КОРОЛЬ-ОТЕЦ (оскорблённо)

Сказать такое тестю!.. При народе!.. Ты всё же над собой держи контроль!.. Я тоже, братец, в некотором роде И в некоторой степени… король!..

С этими словами КОРОЛЬ-ОТЕЦ направляется к карете.

ЦЕРЕМОНИЙМЕЙСТЕР

Домой?..

КОРОЛЬ-ОТЕЦ

Домой!.. Народ тут больно злючий!..

ЦЕРЕМОНИЙМЕЙСТЕР (насмешливо)

Тебе чего бояться, дуралей?

КОРОЛЬ-ОТЕЦ (глубокомысленно)

Что злит людей во время революций? Излишнее скопленье королей!..

КОРОЛЬ-ОТЕЦ делает знак КУЧЕРУ, и карета трогается с места. В это время ПРИДВОРНЫЙ подводит к КОРОЛЮ МОЛОДУЮ ЖЕНЩИНУ в строгом костюмчике и в очках с толстыми стеклами.

ПРИДВОРНЫЙ

Тут к вам пришел… пришла… директор школы… Ну, где учился этот… мальчуган… Который закричал… что вы, мол, голый…

ДИРЕКТРИСА (с негодованием)

Сказать про вас такое!.. Хулиган!..

НАЧАЛЬНИК ТАЙНОЙ ПОЛИЦИИ (он всегда начеку)

Казнить?..

КОРОЛЬ (испугавшись)

Кого?.. Заблудшего ребёнка?.. Ну, это ты хватил так уж хватил!.. Ну, мальчик пошутил… Весьма не тонко…

НАЧАЛЬНИК ТАЙНОЙ ПОЛИЦИИ (мрачно соглашается)

Не тонко. Лет на десять пошутил.

ДИРЕКТРИСА (со вздохом)

Другие времена – другие песни!.. Вот раньше было время – благодать!.. А от юнцов, что выбирают пепси, — Чего другого можно ожидать?.. Мать – проститутка. Папа – алкоголик. Как может быть у них нормальный сын?!.

КОРОЛЬ (мрачно)

Но ведь устами мальчика глаголет…

ДИРЕКТРИСА (подозрительно)

Глаголет – кто?..

КОРОЛЬ (со стоном)

Да истина же, блин!..

ПРИНЦЕССА (она решается, наконец, взять инициативу в свои руки)

Тот мальчик – провокатор и обманщик, А в будущем, быть может, и злодей!..

КОРОЛЬ (рыдает)

Но этот мальчик прав!..

ПРИНЦЕССА (невозмутимо)

А был ли мальчик?.. Я вообще не вижу тут детей!..

Толпа на площади, чувствуя, что пружина интриги начинает ослабевать, снова приходит в волнение… На возвышении появляется очередной ОРАТОР.

ЧЕТВЕРТЫЙ ОРАТОР

Эй, мужики!.. Берите в руки колья!.. Любому ясно – жизнь у нас не мёд!.. И спросим короля: Король, доколе?!.

ГОЛОС ИЗ ТОЛПЫ

Доколе – что?

ЧЕТВЕРТЫЙ ОРАТОР (не смутившись)

Неважно!.. Он поймёт!..

КОРОЛЕВСКАЯ ГВАРДИЯ тоже начинает выражать некоторые знаки беспокойства.

ГЕНЕРАЛ (командует)

Гвардейцы! Всем построиться в колонны!.. Защиты нашей требует народ!..

ОФИЦЕР (простодушно)

А кто наш враг?..

ГЕНЕРАЛ (указывает на Короля)

Вот тот нудист в короне!.. Возьмём его, ребята, в оборот!..

ПРИНЦЕССА (неожиданно)

Эй, доблестная гвардия!.. Ни с места!.. Кто двинется – любого пристрелю!..

(Выхватывает из-за корсажа массивный пистолет)

Он – мои жених, а я – его невеста, И я его без памяти люблю!..

ГЕНРИХ (пробираясь сквозь толпу к Принцессе)

Принцесса!.. Как же это?!. Вспомни лето, Слова, что ты шептала мне, любя!.. Куда тебя уносит, Генриетта?!.

ПРИНЦЕССА (с отвращением глядя на Генриха)

Куда – неважно!.. Лишь бы от тебя!..

ТИХИЙ ГОРОЖАНИН (с удовлетворением наблюдая эту сцену)

Ах, сколько в мире жуликов речистых!.. Но все же мир честней и здоровей, Когда кухарки любят трубочистов, А королевы любят королей!..

ПРИНЦЕССА (обращаясь ко всей площади)

Эй, вдумчивые северные люди!.. Не поддавайтесь выкрикам жулья!.. И в уличных сраженьях не лютуйте И в вашего не плюйте Короля!.. Вы жаловались на закрытость власти… Настал момент порадоваться всласть!.. Пошире растопырьте ваши глазки — Глядите, как открыта ваша власть! Король распахнут всем нескромным взорам!.. Открыт до мелочей. Открыт совсем — Всем сквознякам. Всем сгнившим помидорам. Всем тухлым яйцам. Оскорбленьям всем. Свобода вам, я вижу, слаще мёда — У вас о ней повсюду говорят!.. Но ведь свобода – это тоже мода, И всяк её на свой трактует лад!..

(Показывает на Короля)

Такое ни Версаче, ни Рабану Не снилось ни в какие времена!.. Хотя, похоже, вам по барабану Загадочные эти имена!.. Король ваш – вольнодумец высшей пробы, Он вышел к вам во всей своей красе!.. Поверьте, я – три дня как из Европы Сегодня так в Европе ходят все!.. Датчане!.. Вы – народ неглупый вроде И не покрылись дикости корой!.. Хотите сделать первый шаг к свободе?.. Тогда оденьтесь так, как ваш король!..

С этими словами ПРИНЦЕССА решительно сбрасывает с себя одежду. Над толпой проносится «А-ах!», но это возглас не возмущения, а восхищения – уж больно хороша ПРИНЦЕССА!..Проходит несколько напряженных секунд – и вдруг толпа, как по команде, начинает раздеваться… Раздеваются все – мужчины и женщины, штатские и военные, больше всех усердствуют придворные… К концу этого странного аттракциона в голой толпе остаются только два одетых человека. Это ГЕНРИХ и ХРИСТИАН. Кажется, только эти двое так и не поняли, что же всё-таки случилось.

ГЕНРИХ (в отчаянии)

Принцесса!

ПРИНЦЕССА (неожиданно участливо)

Как дела, политтехнолог?.. Подвёл тебя твой дьявольский талант?..

(Обводит руками голую толпу)

А мой вот путь к победе был недолог, Хоть я в подобных играх дилетант!.. Ну, коль вы по сусалам получили, Так затевайте новую игру Организуйте смену власти в Чили!.. Сварганьте революцию в Перу!.. Неужто ваша доблестная кодла Не сыщет на земле достойных дел?..

(Размышляет)

Давно не крали в Лувре Джиоконду… Рейхстаг давно в Берлине не горел… Власть в мире – обормот на обормоте, Повсюду грязь, интриги и грызня… Поэтому работу вы найдёте!.. Удачных революций вам, друзья!..

Между тем голый НАРОД принимается качать ГОЛОГО КОРОЛЯ. Над толпой взвиваются разноцветные шары и транспаранты «А король-то голый!», «Король, ты прав!», «В бане все равны!»… ГЕНРИХА И ХРИСТИАНА оттесняют на край площади. Ими уже никто не интересуется.

ХРИСТИАН (растерянно)

Но объясни мне, Генрих, что стряслось-то?.. Переворот?.. Поминки?.. Юбилей?..

ГЕНРИХ (вдруг начинает раздеваться)

Да ничего особенного. Просто Настало время голых королей…

Лизистрата Народная комедия в двух частях на темы Аристофана

Участвуют

Лизистрата

Миррина

Старая женщина

Молодая женщина

1-я женщина

2-я женщина

3-я женщина

4-я женщина

5-я женщина

6-я женщина

7-я женщина

1-я гетера

2-я гетера

Кинесий

Предводитель

1-й офицер

2-й офицер

Женский хор

Мужской хор

Гонец

Действие первое

Картина первая

На площади у городской крепости волнуется женская толпа. На некотором возвышении – Лизистрата.

Лизистрата Прошу прощенья, милые товарки. Но – если бы не крайняя нужда — От ваших стирки, глажки, дойки, варки Я вас не отвлекла бы никогда. Чтоб положить конец мужским раздорам И прекратить в стране мужской террор, Сегодняшний наш форум должен хором Им вынести суровый приговор! 1-я женщина Но кто мы есть?.. И что для них мы значим?.. И вправе ль мы советы им давать? Мы просим, отговариваем, плачем, А им на наши просьбы наплевать! 2-я женщина Бывало, муж вернется из похода, Хлебнет винца и дрыхнет, как свинья. А утром – в бой и снова – на полгода! И это называется «семья»?! 3-я женщина А мой придет и хмурится чего-то, Потом рывком повалит на матрац… Но только распахнешь ему ворота, Глядишь – экстаз и кончился как раз. 4-я женщина А моему, бывало, разминаешь Его игрушку… Трёшь её, как трут… И лишь с восходом солнца понимаешь: Не женский, ох, не женский это труд. Старая женщина Ах, милые товарки, вы не правы! Хочу добавить реплику еще: Важны, конечно, бабам и забавы, Но нужно им и твердое плечо. Молодая женщина Не оттого ли, милая подруга, Ты так об этом судишь горячо, Что с возрастом у твоего супруга Из твердого осталось лишь плечо? Твой муж давно мне не дает покою, Приходит и бесстыдно пристает… И соловья в штанах бодрит рукою, А соловей охрип и не поет! Старая женщина Да на тебя, бесстыжая корова, Мужчинам и вскарабкаться-то лень! Не то уже давно бы – право слово! — Твой муж ходил рогатый, как олень.

Старая и молодая сцепляются в драке. Их осаживает властный голос Лизистраты.

Лизистрата Эй, доблестные дочери Эллады! Кругом горит родимая земля!.. А вы и в том не видите преграды, Чтоб всласть подраться из-за кобеля. 5-я женщина Мы, женщины, мужской любви в излишке И в мирные не знали времена!.. А нынче не осталось и мальчишки, Кого б не забрала к себе война. 6-я женщина Ну, как мы можем этим быть довольны? Едва вздохнули – вновь кричат: беда! Все время – только войны, войны, войны!.. А жить, а жить-то, бабоньки, когда? 7-я женщина Но как в Элладе мир мы обеспечим? Мужчины не воспримут нас всерьёз!.. Гасить пожар войны нам будет нечем, За исключеньем разве наших слёз! Лизистрата Нет, мы своё с лихвою отрыдали, Для слёз не будет более причин! Мы так изменим мир, чтоб слёзы стали Уделом исключительно мужчин! Ведь всюду – стоит только обернуться — Один пришел без рук, другой – без ног, А третий мог и вовсе не вернуться, Но все-таки вернулся – Зевс помог! А тот, похоже, в голову контужен. Придурки нынче тоже не в цене!.. Такой – он и чужой жене не нужен, Не говоря о собственной жене!.. Я представляю ваш кромешный ужас, А также выраженья ваших лиц, Когда, в бою изрядно поднатужась, Ваш муж домой вернется… без яиц! Не выгонять же этого дебила! Придется продолжать его любить! Он будет делать вид, что так и было, Вы – делать вид, что так должно и быть. Молодая женщина Кошмар!.. Вы только вдумайтесь, девчонки: Без рук, без ног – еще туда-сюда! Но если муж вернулся без мошонки, То это настоящая беда! 1-я женщина Но это же нечестно, Лизистрата!.. И слишком уж безжалостно к тому ж!.. Придет кастрат – я встречу и кастрата!.. Какой он там ни есть, а все же муж!.. Лизистрата Чем ждать такого страшного подарка И у пустой надежды жить в плену, Не лучше ли, любезная товарка, Остановить проклятую войну?.. 2-я женщина(в истерике) Не верю я, что все так обернется! Я знаю, я ручаюсь головой: Мой милый обязательно вернется! С руками и с ногами!.. И живой!.. Лизистрата А если не вернется?.. Так бывает!.. Удар мечом – и рухнул твой герой! Ведь на войне, бывает, убивают, И чаще, чем мы думаем, порой! Пойми меня, любезная подруга, Про то сегодня и веду я речь, Чтоб твоего любимого супруга Да и других – от смерти уберечь!

Ропот недовольной толпы.

3-я женщина Все это – только слов пустая трата! Дурное горлопанство! Бабий крик! Женский хор Зачем ты собрала нас, Лизистрата? Неточен и невнятен твой язык! Лизистрата Чтоб наш характер испытать на крепость, И – всем мужским интригам вопреки — Давайте в городскую влезем крепость И двери все защелкнем на замки! Возьмем туда с собой питье и пищу, И сделаем надежным наш редут! И пусть по всей стране мужья нас ищут… Мужской хор Найдут! Лизистрата Найдут!.. А в крепость не войдут! Миррина Рискну предположить одну нелепость. А если – всем стараньям вопреки — Мужчины вдруг проникнут в эту крепость? Ведь как ни кинь, а все же мужики! Чем дело обернется в результате? Вдруг чей-то муж, уставший воевать, Узрит жену и вздумает некстати Немедля уложить её в кровать? Лизистрата Нельзя ему дерзить!.. Напротив, надо Подманивать, манежить, волновать, Пронзать его насквозь стрелою взгляда, А как дойдет до дела – не давать! Миррина А если он попробует без спросу Пристроиться к супруге между ног? Лизистрата А ты должна принять такую позу, Чтоб он никак пристроиться не смог! Миррина А если он пойдет на приступ силой. Сумею ль увернуться второпях? Лизистрата Ты ласково скажи: «Не надо, милый!» И врежь ему ногою прямо в пах! Миррина А если он наляжет всею массой — Мужчина он тяжелый, – что тогда? Лизистрата(со вздохом) Придется дать!.. Но нехотя. С гримасой Бессилья, отвращенья и стыда! Коль штурм сулит мгновенные услады, Мужик берет копье наперевес, Но, если крепость требует осады, Он к ней теряет всякий интерес! Вначале он напорист, наш вояка, Но слишком долгий штурм ему во вред… Глядишь, отбита первая атака, А на вторую – сил уже и нет! 1-я гетера Эй, Лизистрата!.. Что за чертовщина?! Не хочешь ли ты, милая, сказать, Что – подойди ко мне любой мужчина — Я вынуждена буду отказать? Лизистрата Беседуй с ним… И улыбайся мило… Но только не тащи к себе в кровать! Ведь мы же защищаем дело мира, Не следует об этом забывать! 2-я гетера Все эти пацифистские химеры Касаются одних лишь только жён!.. А что до нас – мы вольные гетеры, Зачем же мы полезем на рожон? 1-я женщина Эй, женщины!.. Да вы в своём рассудке? Совсем уж потеряли стыд и честь! Не зря вас называют – «проститутки», И точно – проститутки вы и есть! 1-я гетера(с достоинством) Да, мы – не вы!.. Мы из другого теста!.. Но вы должны нас тоже уважать! Тем более что акцию протеста Мы все-таки решили поддержать. 2-я гетера Пока мы тут болтаем, как сороки, Война-то продолжается – увы! Но мы бы уточнить хотели сроки: А сроки забастовки каковы? Лизистрата Не знаю… Может, год, а может, сутки… Надеюсь, не до гробовой доски! 1-я женщина Смотри-ка, проститутки, проститутки, А начинают думать по-людски! Лизистрата Что ж, наши споры были не напрасны — Мужчинам мы придумали ответ! Давайте ж поклянемся!.. Все согласны?.. Других, надеюсь, предложений нет? 1-я женщина Покамест муж купается в насилье… 2-я женщина Покамест продолжает воевать… Женский хор О чем бы нас мужья ни попросили — Клянемся: ничего им не давать! 3-я женщина Покамест муж не думает о сыне… 4-я женщина Покамест на жену ему плевать… Женский хор О чем бы нас мужья ни попросили — Клянемся: ничего им не давать! 5-я женщина Попросит муж на завтрак колбасы ли… 6-я женщина Попросит ли улечься с ним в кровать… Женский хор О чем бы нас мужья ни попросили — Торжественно клянемся: не давать! Мужской хор Да, акцию задумали вы ловко! Но выполнить её – нелегкий труд! Миррина А эта… третьесортная массовка, Чего они там, собственно, орут? Лизистрата Мужчины наше мненье презирают, Знать, взгляд на жизнь у них совсем иной. Ну что же, пусть отныне выбирают Между войной и собственной женой! Побудем здесь и вскорости узнаем, Как наши поведут себя ослы! Весёлой ли покажется война им, Когда у них взбунтуются тылы?! Докажем нашим чертовым задирам Одну простую истину хотя б: Мужчины хоть и правят этим миром, Но кое-что зависит и от баб!

Картина вторая

Во дворе городской крепости женщины уже наладили привычный быт: кто-то варит в котле похлебку, кто-то стирает в тазу белье, кто-то развешивает белье для просушки. Вдалеке, в башне на крепостной стене, Лизистрата дает инструкции женщине-караульному.

1-я женщина(кивая на Лизистрату) Замужество пошло бы ей во благо. Найти ей мужа срочно надлежит! 2-я женщина(поддерживает) Ведь до сих пор не замужем, бедняга, От этого, как видно, и блажит. 3-я женщина Будь у неё семья, жила б, как все мы: Муж на работе – ты сиди и жди! 4-я женщина Будь у неё семейные проблемы, Её не потянуло бы в вожди. 5-я женщина Нет ничего страшней безмужней бабы: Кто попадет к ней в руки – тот держись! 6-я женщина Свою-то жизнь устроила хотя бы, А ей подай – общественную жизнь! 7-я женщина Есть вроде и мордашка, и фигурка, И, говорят, приличное жилье… 1-я женщина А только не нашлось в стране придурка, Который бы польстился на неё. 2-я женщина А мы? Какими ж дурами мы были, Когда так дружно согласились с ней? 3-я женщина Нет, все-таки мужья нас мало били. А били бы – так были бы умней! 4-я женщина Тупые вертихвостки! Горе всем нам!.. Мы каяться должны сто раз на дню, Что предпочли своим любимым семьям Пустую Лизистраты болтовню. 5-я женщина Муж бил меня порою – ну и что же?.. Бывает все меж близкими людьми. С похмелья даст разок-другой по роже, Так не со зла ж!.. Скорее от любви! 6-я женщина У моего такое ж было свойство… Все время бил, а как-то раз забыл. И у меня возникло беспокойство: Не врезал!.. Неужели разлюбил? 7-я женщина А мой, хотя и пил вина помногу, А иногда и крепко запивал, Но все ж домой заветную дорогу — И пьяный! – никогда не забывал. 1-я женщина А мой, хотя частенько отлучался Куда-нибудь… Ну, скажем, на войну. Но всякий раз обратно возвращался, Чтобы обнять любимую жену. 2-я женщина А мой, когда терял к любви охоту И был пригоден только для бесед, То звал соседа, и его работу Заканчивал отзывчивый сосед. 3-я женщина(согласно кивает) Не говори, любезная товарка! В своей семье и горе – не беда! Конечно, и в семье бывало жарко, Но скучно не бывало никогда. Женский хор Да, мало мы мужей своих любили! Да, мало мы ценили прежний быт! 4-я женщина За это нас, видать, мужья и били! 5-я женщина И правильно! А как же нас не бить?.. Старая женщина(решившись вступить в разговор) Мне обойти бы тему осторожно, Да тема-то уж больно горяча!.. Никак прожить нам, бабам, невозможно Без твердого надежного плеча. Молодая женщина(раздраженно) Мне помнится, на прошлой нашей встрече Ты втюхивала тот же манифест. Дались тебе, однако, эти плечи!.. Иль у мужчины лучше нету мест? Старая женщина(парирует) Знать, у тебя зудит одно местечко, Тебя и раздражает все кругом!.. И правильно: когда у сучки течка, Она не в силах думать о другом!

Старая и молодая женщины опять сцепляются в драке. Появляется Лизистрата.

6-я женщина Скорее разними их, Лизистрата! 7-я женщина У них опять военная страда! Лизистрата Стыдитесь!

(Старой женщине.)

Ты для драки старовата!..

(Молодой женщине.)

А ты для драки слишком молода! Нам от войны нигде житья не стало!.. Хотели скрыться здесь – и вот те на! — Она нас даже в крепости достала. Липучка эта подлая – война!..

В толпе женщин неожиданно начинается переполох.

6-я женщина(указывая на здание крепости) Смотрите! Кто-то там проворней белки На верхние метнулся этажи! 7-я женщина Да чьи ж это нахальные проделки?! Голоса Гляди: мужик!.. Держи его, держи!.. Лизистрата Чего вы раскричались беспричинно? Куда вы этак кинулись гурьбой? 1-я женщина Но там – мужчина! Лизистрата Это не мужчина!.. Верней, мужчина… Только голубой!.. И хоть не схож он с нами нижней частью, Его мы впустим в крепость, не чинясь! Ведь он – подруга наша по несчастью, Он, проще говоря, одна из нас! 2-я женщина(одобрительно) Сей факт его неплохо аттестует! Но кто его в движенье к нам втянул? Лизистрата (пожимая плечами) Шел мимо. Видит – женщины бастуют. Подумал. Посочувствовал. Примкнул. Для женских нужд пригоден он не очень, Но тем хорош он, что издалека, В большой туман, к тому же темной ночью, Слегка напоминает мужика! 3-я женщина Представим, что мужчина он как будто. 4-я женщина На истинную суть его – плевать! 5-я женщина Он видимость семейного уюта Хоть изредка нам будет создавать!

Неожиданно Лизистрата замечает, как к крепостным воротам крадется группка молодых женщин, пытающихся под шумок улизнуть из крепости. Лизистрата властно поднимает руку, гам стихает, и взгляды всех присутствующих обращаются к «дезертирам».

Лизистрата(6-й женщине, понимающе) Причиной, разумеется, мужчина? С чего ты вдруг решила удирать? 6-я женщина(неуверенно) Да я белье для стирки замочила… Хoтела на досуге постирать… Лизистрата(7-й женщине) И у тебя такая же причуда? И ты хотела выстирать белье?.. 7-я женщина Осталась дома грязная посуда, И я помыть надумала её… Лизистрата(молодой женщине) И твой мотив, конечно, в том же духе? Ну и компашка, я вам доложу! Молодая женщина(выставляя огромный живот) А я… Мне срочно нужно к повитухе! Еще часок-другой – и я рожу! Лизистрата(разглядывая живот) Да ты и впрямь беременна, девчонка! С чего бы это? Странные дела! Сегодня ты на вид круглей бочонка. Молодая женщина Вчера во сне я встретилась с супругом, И он меня всю ночь – такой нахал! — Распахивал своим отменным плугом. И вот смотрите… (Снова выставляет живот.) …сколько напахал!.. Лизистрата Еще вчера клялась перед народом, А нынче удираешь, не простясь!

(Неожиданно изо всех сил бьет молодую женщину кулаком в живот. Слышится металлический звон, из-под одежды молодой женщины с грохотом выпадает большой медный таз.)

О-о!.. Поздравляю, милая, с приплодом! Ты родила отличный медный таз! В Элладе роды всякие случались, Но помнится, что в прошлые разы У женщин никогда не получались Такие превосходные тазы! Ну что же, если ты не возражаешь И если способ родов твой таков, То ты еще нам много нарожаешь Полезных для хозяйства пустяков! Молодая женщина(смущенно) Прости мне эту подлость, Лизистрата, Прости мне хитрость дерзкую мою!.. Но если в чем-то я и виновата, Так в том, что я люблю свою семью… Лизистрата(печально) Мне ль не понять, любезные подруги, Сколь, в сущности, нелепы и смешны Все наши неуклюжие потуги Плевками загасить костер войны! Вот если б и соседние державы Мужчин из дому выгнали бы вон, Они б нас этим очень поддержали И вовсе бы не стало в мире войн!..

Действие второе

Картина первая

Ночь. Площадь перед крепостной стеной. У подножия стены крадучись появляется Кинесий.

Кинесий(негромко) Любимая!.. Война неумолима, Но я пришел к тебе, оставив бой… Не мог я умереть, моя Миррина, Еще хоть раз не встретившись с тобой!

На крепостной стене появляется Миррина.

Миррина Кинесий мой!.. О, ты ли, мой любимый?! А впрочем, нет!.. Молчи!.. И без того Одною лишь тоской моей глубинной Узнала я супруга моего! Кинесий В ночи ты для меня почти незрима… Твои лишь очертанья мне видны. Приди ж в мои объятия, Миррина, Спустись сюда, к подножию стены! Миррина В согласье с нашим внутренним уставом Мы Лизистрату слушаться должны!.. Никто из нас не обладает правом На улицу спускаться со стены. Уж лучше сам ты прояви сноровку И собери силенок – сколько есть. Я со стены спущу тебе веревку, И ты сюда ко мне попробуй влезть. Кинесий(обиженно) Мне ползать, точно муха, неохота, У города к тому же на виду. Открой-ка крепостные мне ворота, И я по-человечески войду. Миррина Открыть тебе ворота я могла бы, Да стражники подмогу позовут. А набегут взбесившиеся бабы, Они тебя на части разорвут! Кинесий(жалобно) Ужели к мужу будешь не добра ты? Он так устал!.. И так изранен весь! Да плюнь ты на приказы Лизистраты! Спускайся вниз! Миррина Лови веревку!.. Лезь!

Миррина сбрасывает вниз конец веревки. Разгорячившись, Кинесий и Миррина не замечают, как начинают разговаривать все громче. Наконец на крепостной стене появляется разгневанная Лизистрата.

Лизистрата Скажи на милость, что тут происходит? Откуда среди ночи этот гам? (Прислушивается.) Я слышу, там, снаружи, кто-то ходит, Причем мужчина, судя по шагам! Миррина Кинесий мой вернулся из похода, Всего на час расстался он с войной. Столь краткая дана ему свобода, Чтоб он успел потешиться с женой… Не откажи нам в этом, Лизистрата! Лизистрата Ты спятила! Забудь про эту блажь! Какой пример публичного разврата Ты нашим бедным скромницам подашь?!

Появляются другие обитательницы крепости с горящими факелами в руках. Они уютно располагаются по всей крепостной стене.

Суровое такое заявленье Я сделала, как видишь, неспроста. (Указывает на женщин.) Еще не объявили представленье, А зрители уж заняли места! (Замечает карабкающегося по стене Кинесия.) А ну к порядку, юноша, к порядку! Ты влез уже почти на полстены! Теперь остановись. Люби вприглядку! Оттуда все подробности видны… Миррина(умоляюще) Смягчить жестокость нашу не пора ли? Закон насчет любви уж больно рьян! Лизистрата(в сторону Кинесия, небрежно) От этого еще не умирали! Пусть сам себя обслужит, павиан! Кинесий(жалобно) Миррина! Помоги мне хоть немножко! Пожалуйста, родная, будь добра! Ну покажи одну хотя бы ножку… Хoтя бы грудь… Хoтя бы часть бедра! Женский хор Давай, Миррина! Сбрасывай одежду! Тут все равно не видно ни черта! Мужской хор (поддерживает) Не можешь дать – так дай хотя б надежду, Что все его усилья не тщета!

Миррина нехотя обнажается.

1-я женщина(Кинесию) Ты паузой себе наносишь вред лишь: Желанье превращается в недуг… 2-я женщина Трудись рукой, Кинесий! Что ты медлишь? 3-я женщина Забыл, как это делается, друг? Миррина(Лизистрате, почти плача) Избавь его от этого мученья! Он вынужден орудовать рукой! Лизистрата(пожимает плечами) Обычное мужское развлеченье! Подумаешь, особенный какой! Миррина(Кинесию, в отчаянье) Поверь, Кинесий, я не виновата!.. Кинесий Я знаю, ты страдаешь и сама! Всему виною стерва Лизистрата, Она всех наших жен свела с ума! 4-я женщина Ты лучше тереби свою пустышку, Чем Лизистрату склочно обвинять! 5-я женщина Попробуй, что ли, сделать передышку! 6-я женщина Попробуй, что ли, руку поменять!

Кинесий отвечает злобным рычанием.

Молодая женщина(Кинесию с вызовом) Любить жену – занятие пустое, Ты этим занимаешься не с той! Мое вот тоже гнездышко – в простое, И я б тебя пустила на постой! Старая женщина(вскакивает, возмущенно) Платить такому надо идиоту, Который бы, жену свою любя, Вдруг в кой-то миг почувствовал охоту Публично взгромоздиться на тебя! Ну, полюбуйтесь вы на стерву эту! Будь поскромней, паршивая овца! Страшней тебя девицы в мире нету! Хоть спереди! Хоть сзади! Хоть с торца! Молодая женщина(опешив) Ну до чего ж ты злобная особа! Что ни скажу – ты сразу мне под дых… Тебе всего полмесяца до гроба, А ты все задираешь молодых. Старая женщина Быть может, я и впрямь близка ко гробу, Но если там – заранее скажу! — Такую ж я почувствую стыдобу За вас, я и в гробу не улежу! (Обращается ко всем.) Пора кончать спектакль этот жуткий! Терпеть его не в силах дольше взор! Ужель вам невдомек, что ваши шутки Мужчину обрекают на позор? Вы из мужчины сделали уродца, Меж тем мужчину надо уважать. Вы спросите: а как же с ним бороться?.. Да как угодно! Но не унижать! Лизистрата(посерьезнев) Итак, спектакль окончен! Гром оваций!.. Оставим обсужденье про запас! Негоже, в самом деле, издеваться Над теми, кто и так слабее нас.

Кинесий спрыгивает со стены. Миррина вновь надевает свою одежду. Женщины аплодируют. Кинесий порывается что-то сказать, но Лизистрата не дает ему вымолвить ни слова.

Твой монолог заранее нам ясен. Не ставь позор свой женщинам в вину! Лети, наш гордый сокол, восвояси На милую душе твоей войну!

Кинесий, шатаясь от горя и стыда, уходит. Лизистрата смотрит ему вслед.

Вот, женщины, наглядная картина, Которой я хотела показать, Насколько жалок может быть мужчина В своём природном виде, так сказать! Он важно надувал пред нами щеки, В нем были сила, твердость и покой. Но вдруг сошел с ума от женской щелки, От малой чепуховинки такой! Лизистрата поворачивается к женщинам. А вы чего расселись, будто квочки, Надеетесь, что он придет опять?.. Теперь, после веселой этой ночки, Вам надлежит как следует поспать!

Женщины принимают эти слова как приказ и, недовольно ворча, расходятся. На крепостной стене остаются только Миррина и Лизистрата.

Ах, подлость в мужиках необорима. До гнездышек чужих мужчина слаб. Он вроде бы хотел тебя, Миррина, А сам все на других косился баб… Миррина(вздыхая) Да, что и говорить!.. Мужчины слабы! Лизистрата(горячо) Но женщинам сдаваться не к лицу! Неужто же, Миррина, ты дала бы Такому беспринципному самцу? Миррина(огорченно) Не знаю… На душе темно и тошно… Теперь, попросит если – так не дам! А вот кому уж я дала бы точно — Так это нашим бабам! По мордам!

Картина вторая

Раннее утро. Площадь перед крепостной стеной. На площади появляется предводитель в сопровождении двух офицеров.

Предводитель(громко) Не здесь ли проживает Лизистрата, Известная теперь на всю страну, Что против брата нашего, солдата, Ведет непримиримую войну?

На крепостной стене появляется Лизистрата.

Предводитель(ошеломленно) Ты – Лизистрата? Лизистрата Да!.. Привет, вояка! Так ты о чем тут давеча кричал? Предводитель(приходя в себя) Какая ж ты красавица, однако! Я никого красивей не встречал! Лизистрата Ну, что ж, дружок, за комплимент спасибо, Хоть это и армейский комплимент. А рассуждать о том, как я красива, Не те ты выбрал место и момент… Предводитель Согласен, Лизистрата!.. Сменим тему. Позволь тебя спросить: какой кретин Упрятал вас за крепостную стену И выдумал столь дикий карантин? Лизистрата Должна предупредить тебя я сразу: Полегче, парень!.. Ты не на плацу! Еще одну такую скажешь фразу — И тотчас же схлопочешь по лицу! Предводитель Да, перебор! Прости меня за это!.. Я солдафон! Я дурень! Я нахал!.. Но мало-мальски внятного ответа Я все же от тебя не услыхал. Так чем же перед вами виноваты, Пред женским населением страны, Отважные и честные солдаты, Эллады благородные сыны? Лизистрата Да, нетрудно в том не согласиться с вами: Что летописцы в хрониках войны Вас обозначат гордыми словами — Эллады благородные сыны! А вот мои ехидные подруги Готовы раззвонить во все концы, Что вы весьма бездарные супруги И крайне бесталанные отцы! Предводитель Солдату и нужна-то только малость — Чтоб родственники были с ним милы. И чтоб солдату легче воевалось, Он должен быть спокоен за тылы… 1-й офицер Но нынче и в тылу нам нет покоя… 2-й офицер Куда нам притулиться?.. Как нам жить? Предводитель Что требуется сделать нам такое, Чтоб вновь доверье ваше заслужить? На крепостной стене появляются другие женщины. Лизистрата Мы, женщины, народ весьма упрямый! Чем, говоришь, доверье заслужить? А просто: у стены вот этой самой Вели войскам оружие сложить! 1-я женщина Мы предлагаем вам сложить оружье И погасить военный жар в крови! 2-я женщина Тогда поговорим. Сперва – о дружбе. А после, может быть, и о любви! 1-й офицер(возмущенно) А чем сражаться будем мы с врагами? 2-й офицер(с пафосом) Или Отчизна вам не дорога?! Лизистрата Рогами, драгоценные, рогами! На что ж мы подарили вам рога? Предводитель Ах, вот как?! О несчастные солдаты! Отведавшие горюшка сполна, Они еще вдобавок и рогаты! Достойно ж наградила их страна! 3-я женщина(поправляет) Жена, а не страна!.. Не шей нам дело! Не путай нас в политику, дружок! 4-я женщина(авторитетно) Мужьям к лицу – свидетельствую смело — Один-другой на темечке рожок… 5-я женщина А обижаться – глупо и не надо! Представь себе смятение врага, Коль на него попрет оленье стадо, Перед собою выставив рога! 6-я женщина(миролюбиво) Чего тут обижаться, в самом деле? Когда мужья уходят воевать, Ведь должен же у женщины в постели Хоть кто-нибудь хоть изредка бывать? 7-я женщина(с горечью) Ведь ваши жены, как бы ни хотели, Не вспомнят даже с горем пополам, Какими вы бываете в постели И вообще – бываете ль вы там! Предводитель Обманутые воины! Мне жаль их! Одна надежда: кончится война — И на родной истории скрижалях Героев не сотрутся имена! А честь страны? А денежные траты? А воинская слава, наконец? И что – из-за какой-то Лизистраты И кучки глупых баб – всему конец? Женский хор Казарменный жаргон у нас не в моде! Еще одно поганое словцо — Мы хором надаем тебе по морде! Лизистрата(поправляет) Точней сказать: набьем тебе лицо! Предводитель(в сторону) Чем больше в разговорах наших перца, Чем громче я бранюсь и ссорюсь с ней, Тем явственней я ощущаю сердце И тем огонь любви моей сильней! (Лизистрате.) Пока вы тут беспечно верещали: Мужчина, он такой, мол, и сякой! Бесстыдницы, мы вас же защищали, Оберегая глупый ваш покой. Лизистрата Постой!.. Ты что-то путаешь в запале! Известно ведь любому пацану: На вас не нападали. Вы – напали. Вы первыми затеяли войну! Вы гражданам защиту обещали, А получился форменный скандал!.. Кого и от кого вы защищали, Когда на вас никто не нападал? Ах, сколько на земле людишек подлых! Такие уж настали времена!.. Вы подлость преподносите, как подвиг, И просите за это ордена! Предводитель(надменно) Позвольте вам заметить с укоризной — И поскорей возьмите это в толк! — Мы выполняем долг перед Отчизной, Священный перед Родиною долг! Лизистрата(раздумчиво) Пред Родиной, конечно, неудобно… Долги, конечно, надо отдавать… Но почему она – в уплату долга — С вас требует кого-то убивать? И коль у вас пред ней долги такие, Что даже жизнь – в уплату их – пустяк, То хочется спросить вас, дорогие, Зачем же вы одалживались так? Коль Родина удар наносит сзади, Да так, что аж в глазах потом круги, То лучше, дорогие, не влезайте Вы к этой страшной Родине в долги! 1-й офицер Твои слова кощунственны и глупы! 2-й офицер И больше половины их – вранье! Предводитель Выходит, зря сегодня наши трупы Клюет на поле брани воронье? Лизистрата Выходит, зря!.. Героев мы зароем И перед ними головы склоним! А вот что с главным делать нам героем? Скажи, начальник, что нам делать с ним?

Предводитель молчит.

Что голову повесил, предводитель? Оплакиваешь воинскую честь? В одних глазах – герой, в других – вредитель. Так кто же ты в действительности есть? Предводитель(в сторону) Бывало, недруг пер на нас стеною, Я вел себя, как воин и храбрец! А тут – она одна передо мною, Без стрел и без меча… А мне – конец! (Лизистрате.) Видать, я для тебя противник слабый, С тобою спорить мне не по плечу. (После некоторой заминки) Но падать на колени перед бабой Я все же не могу и не хочу!

К этому времени на площади скапливается изрядная мужская толпа, но мужчины все прибывают и прибывают.

Лизистрата Ну что ж, не повезло на этот раз нам! И – хоть с тобой схлестнулись мы всерьез — Наш спор – как оказалось! – был напрасным И нужных результатов не принес. (Обращаясь ко всем) Две страсти мучат нас неистребимых, Которые нельзя свести в одну… Нам выпало любить своих любимых. Вам выпало любить свою войну. Мужчины!.. Мы любили вас когда-то, Но женщины теперь вам не нужны!.. Воюйте ж на здоровьичко, ребята! Счастливой вам и радостной войны!

Внезапно в толпе начинается волнение – среди эллинских воинов появляется гонец из неприятельского войска.

Гонец (кричит) Эй! Главного зовите командира! Предводитель(отделяясь от толпы) Ну я, допустим, главный командир! Гонец Командованье наше просит мира… Верней, не просит… предлагает мир! Предводитель(озадаченно) Приятно слышать!.. Но желаем все мы Узнать, что за беда у вас стряслась. Сломались копья?.. Прохудились шлемы?.. Распалось войско?.. Поменялась власть? Гонец Война еще, пожалуй, шла и шла бы, Быть может, до скончания веков, Но наши обезумевшие бабы Вдруг взбунтовались против мужиков! Предводитель(заинтересованно) Но есть же, вероятно, и причины Тому, что так разгневались они? Чем провинились бедные мужчины Пред женщинами? Толком объясни! Гонец Грешно на полоумных обижаться, Безумье не поставишь им в вину. Орут: "Не смейте даже приближаться, Покамест не закончите войну!" Предводитель(в сторону Лизистраты, громко) Мысль свежая! И в целом неплохая! С ней может спорить разве что дебил… Её и прежде, кажется, слыхал я, Вот только имя автора забыл. (Гонцу.) На женщин ваших ты, дружок, не сетуй, — Война и вправду требует конца! Лизистрата(язвительно) Вы вышли из войны позорной этой, Не потеряв нисколечко лица. (Улыбаясь) Что ж, раз судьба такое учудила, Скорей в объятья жен, сестер и мам! Предводитель Солдаты, слушай голос командира: Войне – конец! Ступайте по домам!

Солдаты на площади ликуют. Женщины в крепости – тоже. Площадь перед крепостной стеной мгновенно пустеет. В центре её остается лишь один предводитель.

Лизистрата Ну вот теперь ты можешь быть доволен: Окончена война. И ты живой! Что скажешь напоследок, храбрый воин? Предводитель(выпаливает) Эй, Лизистрата!.. Будь моей женой!

Женщины на крепостной стене настороженно затихают. Лизистрата – в замешательстве.

Лизистрата Хоть мой житейский путь тяжел и труден, Мне все же рваться замуж нет причин. Я не из тех, надеюсь, страхолюдин, Что жизнь проводят в поисках мужчин. Но, чтоб не омрачать такую встречу, Я дам тебе расплывчатый ответ. Я не отвечу «да»! Но я отвечу… (После паузы.) А почему бы, собственно, и нет?!

Женщины аплодируют.

Старая женщина(предводителю) Твоя невеста краше Афродиты, Она и есть твой орден, командир! Женский хор И пусть в большой войне не победил ты… Мужской хор Но в этом поединке победил!

Эпилог

Первая ночь после войны. Дом Кинесия и Миррины. Кинесий и Миррина в постели.

Кинесий Приученный к насилию и крови, Я возвратился в мир забытых чувств. И прежний мир я постигаю внове, И жить на свете заново учусь! Мне снился как-то ночью, после боя, Войны такой примерно эпилог — Что я не звезды вижу над собою, А низкий наш домашний потолок… Мне снилось, что на нашем брачном ложе Живой и невредимый я лежу, И ту, что всех на свете мне дороже, В своих объятьях пламенных держу. И снилось мне, что страсть моя бездонна И неземною силою полна… Миррина Любимый, все сбылось! Ты снова дома, И я с тобой. И кончилась война!.. (После паузы.) Но счастье не приходит без напасти. Ты видишь, я от страсти вся дрожу! Свидетельства ж твоей безумной страсти Я, честно говоря, не нахожу!.. Кинесий(растерянно) В бою себя я чувствовал мужчиной, Хотя стоял у смерти на краю. Теперь же, в мирной жизни благочинной, Я, право, сам себя не узнаю. (В отчаянии) И как вы допустили это, боги, Чтобы в такой ответственный момент Мне отказал в поддержке и подмоге Дотоле безотказный инструмент? Миррина Такой эффект, должно быть, жизни мирной — Мы заново друг друга узнаем… Не причитай, не надо, слышишь, милый? Ведь главное, что мы опять вдвоем! Кинесий(плачет) Да будь ты мной – и ты бы причитала! Ведь мне еще пока не шестьдесят, Меж тем мои мужские причиндалы, Как стираные тряпочки, висят! Миррина Не стоит, милый, слишком огорчаться, Не повезло – и ладно! И плевать!.. И прежде нам везло не так уж часто, Так что ж сейчас об этом горевать? Кинесий(с неожиданной горячностью) Любимая! Ты мне необходима, Но для успеха мне еще нужны — Свист копий, звон мечей и запах дыма, И прочие реалии войны! Хватает мне и пыла, и сноровки, И технику я дела не забыл!.. Но лишь в своей привычной обстановке Смогу я стать таким же, как и был… Ты погреми на кухне сковородкой, Как будто где-то рядом грянул бой. Дай лишь толчок, лишь импульс дай короткий — А дальше все пойдет само собой!..

Миррина послушно гремит сковородкой. В ту же секунду ночная тишина взрывается диким звоном и грохотом: изо всех городских окон Миррину поддерживают гремящие сковородки, кастрюли, тазы… Кинесий напуган и растерян.

Кинесий Вот этого нам только не хватало! Кто по ночам смущает наш покой? Миррина(с деланным равнодушием) А-а… Это жены нашего квартала… Ведь ты же не один у нас такой!..

Грохот понемногу затихает… Кинесий и Миррина лежат, откинувшись на подушки, и безучастно глядят в потолок.

Кинесий Прости… Но нет ни страсти, ни азарта… Я, кажется, отвык от тишины. Миррина Не важно, милый… Спи… Продолжим завтра… О боги, только б не было войны!..

Пестрые люди, или Глазами провинциала (очерки общественной жизни 60-х годов прошлого столетия)

Сатирическая фантазия по мотивам произведений М.Е. Салтыкова-Щедрина

Провинциал.…Было время, когда в нашем обществе большую роль играли так называемые «каплуны мысли». Эти люди, раз ухватившись за идейку, жевали ее, разжевывали и пережевывали и, обеспечивши ее раз и навсегда от всякого дальнейшего развития, тихо и мелодично курлыкали.

И это равномерное самодовольное курлыканье многих, даже проницательных людей ввело в обман, дало повод думать, что, наверное, в России наступил «золотой век», коль скоро в ней так изобильно развелась птица каплун, и притом такая гладкая и так самодовольно курлыкающая…

…Как бы то ни было, но курлыканье безвозвратно смолкло, и взамен его общественная наша арена огласилась ржанием резвящихся жеребят…

Из тишины нарастает бессвязный гул, в котором сначала можно выделить отдельные крики, а затем и целые предложения.

Голоса.

– Новое время, господа!.. Вселенная требует от нас нового слова!..

– Принципы!.. Главное – принципы!.. Надо отстоять наши принципы!..

– Труд, господа, вот наше спасение!.. Впереди много труда!..

– Куда мы идем?.. Я спрашиваю, куда мы идем?..

– Следует положить всему этому предел!..

– Долой литературу!.. Обуздать гласность!..

– В прежние-то времена как жили, господа!..

– Просвещение, господа!.. Без просвещения нет цивилизации!..

– Железные дороги, господа!.. Вот что меня беспокоит!

– А рукомойники?.. В больницах до сих пор нет рукомойников!..

– А как насчет нижнего белья?.. Где взять нижнее белье?..

– Свобода и гласность – вот наш девиз!..

– Куда мы идем, господа?!. Скажите мне, куда мы идем?..

Появляется Доктор.

Доктор. Имею честь рекомендоваться: здешний доктор Иван Карлович!

Провинциал. Очень рад, но прежде всего позвольте узнать, где я нахожусь?

Доктор. Не считаю нужным скрывать от вас печальную истину: вы находитесь в больнице для умалишенных.

Провинциал. Я – сумашедший? Доктор, я не знаю, по какому поводу я попал сюда, но считаю своим долгом протестовать!

Доктор. Голубчик, я практикую около двадцати лет и не встречал еще ни одного душевнобольного, который не был бы убежден, что он вполне здоров.

Провинциал. Так вы решительно не хотите верить, что я не помешанный?

Доктор. Как ни прискорбно, голубчик, но никаких сомнений в этом смысле не имею!

Провинциал. Итак, я сумасшедший. Это невероятно, но я должен этому верить. Но скажите, по крайней мере, как я сюда попал?

Доктор. Вас привез квартальный поручик Хватов. Это прекраснейший молодой человек, питающий к вам искреннейшую привязанность!

Провинциал. Помилуйте! Но какое право имеет этот Хватов совать свой нос, где его совсем не спрашивают?

Доктор. Как квартальный поручик, господин Хватов имеет право совать свой нос всюду.

Провинциал. О господи! Но как я тут буду жить? Ведь должны же быть у меня права?.. И обязанности?

Доктор. Разумеется. Вы, например, не имеете права ни читать, ни писать, иметь ни с кем сношений, кроме лиц, принадлежащих к заведению!

Провинциал. Ни читать, ни писать?.. Доктор, вы меня без ножа режете! Я не могу не читать, не писать!

Доктор. Сожалею, голубчик. Должен вас упредить, что иногда между больными затеваются драки, но мы их тотчас же разнимаем.

Провинциал. Позвольте! Для помешанных съесть плюху или две – действительно ничего не составляет. Но ежели между больными, по недоразумению, очутится здоровый человек… вот, например, как я…

Доктор. А! Вы все о том же… Учтите, что главная обязанность больных – не роптать на порядки. Всякое нарушение в этом смысле сопровождается ванною, кожаными рукавицами и одиночным заключением!

Провинциал. (Кричит.) А-а-а!..

Затемнение.

Провинциал.…И вот наконец я в Петербурге. Зачем я здесь? По какому случаю? Мы, провинциалы, устремляемся в Петербург как-то инстинктивно. Сидим-сидим – и вдруг тронемся. «Вы в Петербург едете?» – «В Петербург!» – этим все сказано. Как будто Петербург сам собою, одним своим именем, должен что-то разрешить, на что-то пролить свет. Что разрешить? На что пролить свет? Этого ни один провинциал никогда не пробует себе уяснить, а просто-напросто с бессознательною уверенностью твердит себе: «Вот ужо съезжу в Петербург, и тогда…» Что тогда?!

1-й приятель. Ты в Петербурге? И мне ни слова? Да, поздравь меня, душа моя. Я нынче статский советник!

Провинциал. Статский советник? Вот уж не думал! Поздравляю, брат, поздравляю! Ну и как успехи на новом поприще?

1-й приятель. Все прекрасно, душа моя. Начальство, слава Богу, ценит-таки труды мои!

Провинциал. Ну а как жизнь в настоящем? Теперь, как-никак, новые времена…

1-й приятель. А в настоящем – жуируем! Пить, петь, танцевать и любить! Ты видел Шнейдер?

Провинциал. Да где же, брат?.. Я ведь так недавно в Петербурге…

1-й приятель. Ты не видел Шнейдер? Вот чудак! Так чего же ты ждешь? Желал бы я знать, зачем ты приехал?

2-й приятель. Ба! Вот неожиданность! Ты в Петербурге – и глаз не кажешь! Кстати, поздравь меня, я теперь статский советник!

Провинциал. И ты статский? Вот не ожидал! Поздравляю, брат, вот уж действительно поздравляю!..

1-й приятель. Ужаснись, душа моя! Наш любезнейший провинциал, оказывается, не видел Шнейдер!

2-й приятель. Как, ты не видел Шнейдер? Это же великая актриса! Ах черт побери, какие у нее ноги!..

3-й приятель. Кого я вижу?! И не советую тебе, душа моя, быть в Петербурге – и не заглянуть! Ну как твои дела?

Провинциал. Твои-то как?.. Ты ведь, поди, тоже статский советник?..

3-й приятель. Бери выше, душа моя! Яне просто статский, а действительный статский!

2-й приятель. Нет, ты вообрази! Этот человек до сих пор не видел Шнейдер!

3-й приятель. Не видел Шнейдер? Варвар! Это олицетворение искусства! А какие у нее бедра!

Провинциал. Ради Бога, друзья мои… А нельзя ли, право… хоть одним глазком?..

1-й приятель. Изволь, душа моя! Статочное ли дело – не видеть Шнейдер!

2-й приятель. Нас в ложе четверо, но для тебя мы, так и быть, потеснимся!

3-й приятель. Хотя бы для того, чтобы дезинфицировать тебя от запаха твоего родного милого города!..

Затемнение. В темноте звучат финальные оркестровые ноты. Спектакль окончен, слышны бурные аплодисменты, крики «браво!». Толпа, бурно делящаяся впечатлениями, расходится, среди восхищенно жестикулирующих зрителей – и наш герой…

1-й приятель. А теперь ужинать, милостивые государи! И разумеется, без возражения! Человек, четыре бутылки шампанского!

2-й приятель. Но какая женщина, не правда ли? И притом какая актриса! А какие ноги!..

3-й приятель. Она неподражаема! Какая сила, какое величие! А какие бедра!..

Провинциал. Не знаю, заметили ли вы, господа… Заметили ли вы, какой у нее отлет!

1-й приятель. Ай да провинция! Обратите внимание, словечко-то какое! «Отлет»!

2-й приятель. Отлет! Ну вы подумайте! Наш дорогой провинциал прямо-таки неподражаем!

3-й приятель. Вот тебе и деревня! Сидит, сидит в захолустье, да и выдумает! Отлет!

Провинциал. Господа, не говорите так легко о нашем захолустье! У нас там есть одна помпадурша, так у нее отлет… Великолепный отлет!..

1-й приятель. И все-таки где твоей помпадурше против Шнейдерши! Какая женщина, господа!

2-й приятель. Гениальная актриса! Само олицетворение! А какие ноги, просто восхитительно, какие ноги!

3-й приятель. Шнейдер несравненна! Какой голос! А бедра, какие бедра!

Провинциал. А какой отлет, господа! И у нас еще сетуют на упадок искусства!.. Человек! Еще четыре бутылки шампанского!

Затемнение.

Провинциал. Господи Иисусе Христе, да где же это я? Неужто это мой нумер? Да нет же, совершенно незнакомая квартира. Ну точно, диван, подушки – все незнакомое!

Хватов. Не извольте беспокоиться, милостивый государь. Все в порядке. Вы у меня-с. Честь имею рекомендоваться, квартальный поручик Хватов.

Провинциал. Помилуйте, но ведь я вас впервые вижу! И в гостяху вас не бывал! Объясните же наконец, каким образом я у вас очутился?..

Хватов. Иду я дозором-с и вдруг вижу – благородный человек. В очень даже веселом виде-с!.. Ну-с, конечно, как сам благородный человек, – я вас сейчас же к себе на квартиру-с!

Провинциал. Я вам так благодарен, господин Хватов, так благодарен, что, кажется, умирать стану, а вашей услуги не забуду!

Хватов. Помилуйте!.. Что же-с!.. Благородные люди!.. Время ночное-с!.. Местожительства объявить не могут… Вот, пожалуйте, диван-с, подушки-с!

Хватов кланяется и исчезает.

Провинциал. Позор! Приехать в Петербург – центр российской интеллигенции – и дебютировать тем, что очутиться – неведомо каким образом! – в квартире помощника участкового надзирателя Хватова.

Нет, надо бежать!.. Но как же уехать из Петербурга, не видав ничего, кроме нумера гостиницы, мадемуазель Шнейдер и устричной залы Елисеева? Ведь есть, вероятно, что-нибудь и поинтереснее? Есть умственное движение, есть публицистика, литература, искусство, жизнь!.. Наконец, найдутся старые знакомые, товарищи, которых хотелось бы повидать…

Прокоп. Душа моя! Ты в Петербурге? По делу или так? А впрочем, теперь вся провинция валом валит в Петербург!..

Провинциал. Прокоп, голубчик! Вот встреча! Ну как ты, чем занят?

Прокоп. А я нынче по административной части, душа моя. Хочу губернатором стать. С такими людьми знакомство свел – все отдай, да и мало!

Провинциал. Что за люди? Не познакомишь ли? А то мне, брат, скучно…

Прокоп. Изволь, душа моя, отчего ж не познакомить! Только ты держи ухо востро. Это ведь не просто люди, это наш savoir vivre!

Провинциал. Savoir vivre? Признаюсь, не слыхал! Это что за штучка?

Прокоп. Это, душа моя, такая штучка… А впрочем, погоди, сейчас сам все увидишь!.. Вот, не угодно ли!..

1-й господин. Рассудите, господа! Вот человек, который, продавая мне имение, показал чужой лес за собственный! Ну не подлец?

2-й господин. Зачем же подлец?! Спрашивается: ежели я что вам показываю, должны ли вы моими показаниями руководствоваться?..

3-й господин. Вообразите! Вот этот господин моим именем выманил у моего кредитора пятьдесят тысяч! И скрыл! Ну не мошенник ли?

4-й господин. Отчего же я мошенник? Рассудите сами, ежели я подлинно что у него просил, должен ли он был отвечать на мои просьбы?..

5-й господин. Позвольте! Вот вам субъект: он был моим ходатаем по делам, выиграл мой процесс, взыскал деньги и прикарманил! Ну не бездельник, господа?

6-й господин. Почему же бездельник? Ежели я что по вашему поручению делаю, должны вы за мной смотреть или нет?..

Прокоп. Успокойтесь, господа! Я рассудил, взвесил, рассмотрел и вижу, что никакой подлости тут нет, а есть savoir vivre – и больше ничего!

Провинциал. Так это и есть savoir vivre?

Прокоп. Именно, душа моя! Тот приобрел многоэтажный дом, другой стянул железную дорогу, третий устроил свою служебную карьеру! И все это savoir vivre! Умение жить.

Провинциал. В таком случае, растолкуй мне, брат, какое действительное значение заключается в слове «вор»?

Прокоп. Э, полно! Могу сказать тебе одно: в наше время жизнь дается только тем, кто ее с бою берет, а не слюни перед нею течет! Укравший пусть пользуется, а оплошавший пусть вкушает плоды экспроприации!..

Провинциал. Помилуй, брат, да как же это! Суды-то куда смотрят?

Прокоп. Есть два изречения: «на воре шапка горит» и «не пойман – не вор». А третье изречение приличнее всего сформулировать так: и пойман да не вор, потому что кому же судить?

Провинциал. Так ведь эдак скоро куски изо рта вырывать будут!

Прокоп. А ты скорее глотай! Нет, душа моя, ты как хочешь, а я люблю умелых людей! Они – строители нашего будущего! А еще говорят, в России, дескать, нет деятелей!.. Да у нас их обилие!..

Провинциал. Да у нас их такое обилие, что если всех спустить с цепи, то они в одну минуту загадят все наше будущее!..

Прокоп. Экий ты скучный, право! Да ведь никогда не было на Руси такого веселья! Были мы грубы и неотесанны, только и было на языке: мошенники да мошенники! И вдруг – savoir vivre! Не выпить ли нам на радостях, душа моя?

Провинциал. И то правда! Откровенно сказать, никогда мне так не хотелось водки, как сейчас!.. Человек, водки!..

Затемнение.

Провинциал. И за всем тем меня, однако ж, тревожат два вопроса. Первый: как могло случиться, что соломенные головы вдруг сделались и экономистами, и финансистами, и чуть-чуть не политиками?

И второй: ежели справедливо, что от всех этих затей пахнет миллионами, то с какого благодатного неба должны свалиться на нас эти миллионы?..

Затемнение.

Прокоп. Проснулся, душа моя?.. А я уж вознамерился тебя будить!.. Не захворал ли ты?.. Глаза у тебя уж больно круглые да налитые!..

Провинциал. Немудрено, брат!..Каждый день по три бутылки вина, не считая водки!.. Я уж грешным делом подумываю, не бежать ли из Петербурга?

Прокоп. Ну вот еще!.. Брось, брось, душа моя!.. А ведь ты же толком так и не видел современного петербургского общества!..

Провинциал. Да рассуди сам!.. Все Шнейдер, да Елисеев, да еще этот savoir vivre!.. А где жизнь, где публицистика, где принципы?..

Прокоп. Как где, душа моя?.. Да всюду!.. Вот возьми хоть меня – с виду не скажешь, а ведь я человек с принципами!..

Провинциал. Вот уж новость так новость! Ну и каковы же твои принципы?

Прокоп. Принцип первый: всегда!., везде!., куда угодно!.. Принцип второй: мыслей не имею, но чувствовать могу!.. И наконец, третий! (Показывает кулак.)

Это для тех, которые… ну ты понимаешь… для умников!

Провинциал. Позволь, но ведь то, что ты излагаешь, – это отсутствие всяких принципов!..

Прокоп. Отсутствие всяких принципов – это тоже принцип! Вот, скажем, ты сидишь, ешь, пьешь, болтаешь вздор – и не подозреваешь, что все это делается тобой в силу некоего принципа!

Провинциал. Стало быть, чтоб прослыть человеком с принципами – надобно этих принципов не иметь?

Прокоп. Точно, душа моя!.. Но я вижу, ты совсем скис!.. Ладно, собирайся, сведу я тебя в одно местечко!.. Вот уж где принципы!

Затемнение.

1-й оратор. Господа! Мы живем в отрадное время! Это время борьбы с бюрократией и ее темной свитой! Окрыляются молодые надежды, развиваются молодые упования, растут и крепнут молодые силы! Наконец наше жаждущее чувство удовлетворено! Наша мысль нашла для себя надлежащую руководящую нить! Спасибо вам, Сила Терентьич, за ваш руководящий труд!

(Крики: «Да здравствует Сила Терентьич!», «Ура Силе Терентьичу!», «Качать Силу Терентьича!», «Спасибо, Сила Терентьич!»)

Сила Терентьич. Господа! Если и есть у меня заслуги, то они не мои, а моих сотрудников. Мне оставалось только смотреть, радоваться и благодарить! Спасибо вам!

2-й оратор. Сила Терентьич! Со свойственной вам скромностью вы хотели всю честь нашего возрождения приписать нам, слабым вашим сотрудникам. В первый раз в жизни вы сказали слово, несогласное с истиной!

Наш труд был скромен, наш труд был невелик. Не на нас были обращены взоры всей губернии. Они были обращены на нашего руководителя. На вас, Сила Терентьич!

(Крики: «Слава Силе Терентьичу!», «Да здравствует Сила Терентьич!», «Ура Силе Терентьичу!», «Спасибо, Сила Терентьич!»)

3-й оратор. Господа! Наше торжество будет неполным, если мы не сделаем его участником нашего уважаемого Владимира Тимофеича!

Владимир Тимофеич! С вашей просвещенной помощью мы разрешили вопрос о проведении железных путей в нашем крае! Вы указали на опасность, которой угрожает нам алчная бюрократия! Вы подвергли критике вопрос о взаимном самовоз-награждении!

Думаю, что выражу нашу общую мысль, говоря: «Хвала вам, Владимир Тимофеич! Хвала и благодарность за ваш труд!»

(Крики: «Ура Владимиру Тимофеичу!», «Качать Владимира Тимофеича!», «Хвала Владимиру Тимофеичу!», «Спасибо, Владимиру Тимофеичу!»)

Владимир Тимофеич. Господа! Когда ваше высокое доверие налагало на меня новые обязанности, я сказал: «Господа, я силен только вами!» Повторяю это и теперь! Спасибо вам!

4-й оратор. Господа! Мы забываем членов нашей комиссии! Слов нет, все мы потрудились, но что бы это такое было, если бы у нас не было комиссии!

Однажды возвращаюсь я в четвертом часу ночи из клуба и замечаю в доме одного из членов комиссии огонь. Сидит наш Иван Порфирьич с пером в зубах, по правую руку – счеты, по левую – кипы исписанной бумаги, вдали – потухшая сигара.

Вот это, господа, я называю, труд! Вообразите, в четвертом часу ночи! Хвала вам и слава, Иван Порфирьич!..

(Крики: «Слава Ивану Порфирьичу!», «Качать Ивана Порфирьича!», «Браво, Иван Порфирьич!», «Спасибо, Иван Порфирьич!»)

Иван Порфирьич. Спасибо, господа! Вот вы говорите: «не будь нас…», а я говорю: «не будь вас…» Вы нас просветили, направили и наставили. Спасибо вам!

5-й оратор. Господа! Я полагаю, сегодня уместно будет вспомнить и отставного инженер-прапорщика господина Дедушкина!

Господин Дедушкин получил свой чин еще при Петре Первом за то, что построил в селе Преображенском первую фортецию, которую Петр Первый изволил потом самолично взять приступом со своими потешными!

Спасибо вам, господин Дедушкин, за ваш благородный труд!

(Крики: «Ура Дедушкину!», «Слава Дедушкину!», «Качать Дедушкина!», «Спасибо, Дедушкин!»)

Дедушкин. Ш-ш-шпашыбовам!

6-й оратор. Господа! Теперь у нас новое время. Труда было положено довольно. Но, с Божьей помощью, мы наше святое дело сделали. Мы превозмогли!

Поверите ли, ложась на ночь, я с блаженной радостью восклицаю: «Господи, какое время!.. Сколько впереди дела!.. Сколько труда!..»

Порадуемся же этому, господа! Покорно прошу к столу! Майонез из дичи! Майонез из рыбы! Уха из стерляди! Отпоенная телятина! Приступайте, господа!..

(Крики: «Да здравствует уха!», «Браво, телятина!», «Ура майонезу!», «Слава ухе!»)

Провинциал. Вот это, брат, люди! Вот подлинные герои современного общества! Вот истинные деятели!

Прокоп. Сеятели, душа моя, сеятели! Мельница спущена, затвор потерян, вода бежит и жернов мотается, как угорелый!..

Провинциал. Позволь! Но ведь они сами говорят о труде на пользу общественного развития и процветания!..

Прокоп. Именно говорят, душа моя! Поговорят и успокоятся в твердой уверенности, что все безотлагательно устроится само собой! Пойдем-ка что-нибудь хлопнем!

Провинциал. Не хотелось бы, брат… Я ведь так пьяницей сделаюсь… Да и голова болит…

Прокоп. Оттого и болит!.. Брось, душа моя, да разве возможно не пить?.. Человек, шампанского!..

Затемнение.

Провинциал.…Немного лет тому назад (это были дни нашего несчастия!), когда мы находились под игом недоразумений, замутивших нашу жизнь, мы не боролись, не отстаивали себя, а только испускали жалобные стоны. Мы не спрашивали себя: откуда?., что?., как нужно поступить? – а только чувствовали, что нас придавило какое-то горе.

Теперь, когда наша жажда жизни получила возможность вновь вступить в свои права, мы опять-таки не спрашиваем себя: куда?., как?., что из этого выйдет? – а только чувствуем себя радостными и весело гогочем! Нас опять придавило, но на этот раз – придавила радость…

Если я сегодня, ложась на ночь, в блаженном самодовольстве восклицаю: «Господи, что за время!.. Что за тревожное время!.. И сколько предстоит впереди труда!» – то кто же может воспретить мне и завтра, ложась на ночь, предаться подобным же блаженным восклицаниям?

Таким образом, игра в труд может продлиться бесконечное время, а труда все-таки не будет. Нам же предстоит только без конца восклицать: «Господи, сколько дела!.. Сколько дела!.. Сколько дела!..»

Затемнение.

Прокоп. Не хочешь ли, душа моя, я тебя сегодня вечером представлю? Сегодня в одном месте проект «об уничтожении» читать будут!

Провинциал. Об уничтожении чего?

Прокоп. Да всего!.. Чтобы все, значит, уничтожить!.. Одним словом, чтобы ширь да высь-и ничего больше!

Провинциал. Прокоп, голубчик!.. Да ведь это же целая революция!..

Прокоп. А ты как полагал, душа моя?.. Революция и есть!.. Мы ведь не немцы, помаленьку не любим!

Провинциал. Об уничтожении!.. Однако это любопытно!..

Прокоп. Нынче проекты в моде: все пишут! Один – о сокращении, другой – о расширении. А недавно один даже проект о расстрелянии прислал!..

Провинциал. О Господи!.. И что же этот проект?

Прокоп. На виду!.. Говорят: горяченько немного, но кое-что позаимствовать можно!..

Провинциал. Коли все пишут, отчего ж и тебе, брат, не попробовать?..

Прокоп. Дак я пишу!.. Проект о расточении! Там побываю, тут прислушаюсь – ан помаленьку и привыкаю фразы-то округлять! Ведь и мне пирожка-то хочется!..

Затемнение.

1-й консерватор. Ох уж это «новое время»! Бедная моя дорогая родина, такой ли ты была лет двадцать назад? А ведь сколько бедствий могло бы быть устранено, если бы были выслушаны лучшие люди России!..

4-й консерватор. А вы знаете, что при Иване Грозном существовали люди, которых именовали «излюбленными» и которые неплохо вели дела покойного царя?.. А у нас эти «излюбленные» вдруг оказались ни на что не годными, кроме раскладывания гранпасьянса!..

2-й консерватор. Нет, вы мне скажите, куда мы идем, куда мы идем?..

3-й консерватор. В прежние времена жили мы между собой очень дружно. Никаких этих «якобы прав» не знали, а знали только, что кому принадлежит. А теперь завелась у нас эта эмансипация…

4-й консерватор. Так ведь начальство ее придумало! Надо, стало быть, исполнять!

3-й консерватор. Надо исполнять, не спорю! Но, любя размышление, я иногда думаю: что делается, что делается на белом свете! С кем идти, куда стремиться, кого слушаться? Не слушаться не могу – привык сызмалетства! – но кого, господи, кого?!

2-й консерватор. Нет, вы мне все-таки объясните, куда мы идем?!

5-й консерватор. Статские советники проповедуют, что все прежнее надо сдать в архив! Почтеннейшие генералы восклицают: «Как мы могли жить, как мы не задохлись!»

1-й консерватор. А в одном журнале некоторый птенец печатно высказался: никогда, говорит, не прощу моей родительнице, ибо она уже тем меня унизила, что заставляла ребенком сосать грудь свою!..

3-й консерватор. Но пуще всего достается бюрократам! С ними обходятся совсем бесцеремонно, то есть напрямки объявляют, что час ликвидации для бюрократии настал! И никто, положительно никто не хочет признать за бюрократией никаких заслуг! Даже в прошедшем!

4-й консерватор. И что всего замечательнее, бюрократы не только не протестуют, но, напротив того, понуривают головы и поджимают хвосты, как бы говоря: что с нас взять?.. Известно, мы народ отпетый!..

2 – й консерватор. Как хотите, господа, а меня интересует, куда мы идем?!

1-й консерватор. А ведь я уже несколько лет тому назад предвидел это!.. И уже тогда говорил: господа, мы стоим у подножия вулкана. Остерегитесь, ибо еще шаг – и мы будем на вершине оного!

3-й консерватор. Один говорит о попах, другой – о мостах, третий – «о всеобщем и неслыханном распространении пьянства!» Всякий за что-нибудь ухватился, всякий убеждает, угрожает, а так как все говорят вдруг, то никто никому не отвечает!..

4-й консерватор. «Умники!» Вот они у меня где, эти «умники!» И каких им еще понадобилось «новых идей», когда вокруг нас, с божьей помощью, и так все цвело и благоухало!..

2-й консерватор. Вот я и спрашиваю вас, господа, куда мы идем?!

1-й консерватор. А все эта паскудная литература! И чего у нас с ней церемонятся! Я доказываю, что в литературе нашей, со смертью Булгарина, ничего, кроме тлетворного влияния, не существует!

3-й консерватор. Я, господа, вообще ничего не читаю, но на днях мне для курьеза дали прочитать пять строк! Всего пять строк! И клянусь Богом, я увидел тут все: и дискредитирование власти, и презрение к обществу, и космополитизм!

4-й консерватор. Да, господа, зло теперь повсюду распространяет свои корни. Люди обыкновенно начинают с того, что с усмешкой отзываются о сотворении мира, а кончают тем, что не признают начальства!..

2-й консерватор. В этой связи не могу лишний раз не спросить, господа, куда мы идем?!

1-й консерватор. Все это от недостатка спасительной строгости, господа! Если бы своевременно было прибегнуто к расстрелянию, то и общество было бы спасено, и молодое поколение ограждено от заразы заблуждений!..

3-й консерватор. Расстреляние, господа, именно расстреляние! Разумеется, не поголовное, а отдельных лиц! И тогда лицо российской добродетели воссияет вновь, как десять лет тому назад!..

4-й консерватор. Предлагаю подвергнуть расстрелянию всех несогласно мыслящих!.. Всех, в поведении которых замечается скрытность!.. И наконец, всех зубоскалов и газетчиков!..

(Крики: «Смерть зубоскалам!», «Расстрелять газетчиков!», «Долой литературу!», «Оградить молодежь!», «Ликвидировать умников!», «Запретить гласность!..»)

Прокоп. Ну каково? Вот это я называю жизнь! Я тебе тут еще целую кучу проектов принес. Вот, например, проект о децентрализации…

Провинциал. А об чем он, этот проект?

Прокоп. Как бы тебе объяснить… ну, чтобы, значит, везде, по всей земле… ну, чтобы везде можно было свободно бить по зубам… вот это и есть самая децентрализация!..

Провинциал. Да читать ли?.. Право, боюсь я, брат!..

Прокоп. Надо читать! Зачем же ты в столицу приехал? Какой же ты патриот после этого, если не интересуешься знать, в чем последняя суть состоит?

Провинциал. Да ведь запью я!.. Чувствует мое сердце, что запью!..

Прокоп. Оно, конечно, у кого чувствительное сердце – трудно не запить. А вот кто закалился, как я, – так ничего! Даже пользу нахожу! Тут светлые мысли есть, ей-богу!..

Провинциал. Да я только одни заглавия прочел, а уж вижу: упразднение, уничтожение, ликвидация!..

Прокоп. Э, ты не прав, душа моя! Тут один проект о расширении есть! Правда, о расширении области действия квартальных надзирателей. Однако же о расширении!..

Провинциал. Поверишь ли, брат, никогда мне так не хотелось водки, как в эту минуту!..

Прокоп. Аито верно, душа моя!.. Сказать по правде, наслушаешься этих проектов об уничтожении да о расстрелянии – и на сердце сделается так моркотно, что целую четверть готов выпить!.. Человек, водки!

Затемнение.

Провинциал.…И подумать только, проводится множество бессонных ночей, портится громада бумаги для того только, чтобы в конце концов вышло: уничтожить, вычеркнуть, воспретить!..

А все благодаря тому, что простота задач продолжает привлекать наши сердца. Нам все еще чудится, что надо нечто разорить, чему-то положить предел, что-то стереть с лица земли!.. Неполезное что-нибудь сделать, а именно разорить!.. Ежели признаться по совести, то это, собственно, мы и разумеем, говоря о процессе созидания…

Но почему же, однако, уничтожить, вычеркнуть, воспретить, а не расширить, создать, разрешить? А потому что вычеркнуть легко, а создать трудно. Вот в этом и разгадка той бесцеремонности, с которой мы приступаем к рассечению всевозможных жизненных задач!..

Затемнение.

Провинциал. Где я?.. Нет, это не мой нумер!.. Диван, подушки… Господи, неужели я опять…

Хватов. Опять у меня-с!.. Не извольте волноваться!.. Поручик Хватов к вашим услугам-с!..

Провинциал. Однако странное обстоятельство!.. Ну ладно бы один раз!.. Позвольте узнать, как я сюда попал?..

Хватов. Обыкновенно-с!.. Иду я дозором-с!.. Вижу благородные люди в очень веселом виде-с!..

Провинциал. Не продолжайте!.. Очень вам признателен, господин Хватов!.. Век не забуду вашей услуги!..

Хватов. Да чего же-с!.. Я, как благородный человек… вот пожалуйте, диван-с, подушки-с!..

Кланяется и исчезает.

Провинциал.…Какой стыд, какой стыд!.. Я начинаю опасаться, что если дело пойдет таким образом и дальше, то меня непременно куда-нибудь посадят в часть!

Голова-то как трещит, господи!.. Что в это время бродит в голове – это ни под каким видом не соберешь, а что бродит нечто – в этом нет ни малейшего сомнения…

Вот сейчас мелькнуло: хорошо бы выиграть двести тысяч! – и ушло. Потом мелькнуло: а не приказать ли водки? – и опять ушло. Вообще все приходит и уходит до такой степени смутно, что ни встречать, ни провожать нет надобности…

И вдруг я вспомнил!.. Был у меня товарищ по фамилии Прелестнов!.. Сейчас, говорят, он сделался либералом и публицистом при ежедневном литературно-научно-политическом издании «Старейшая Всероссийская Пенкоснимательница!..»

Наконец-то я попаду в самое сердце российской интеллигенции!

Затемнение.

Менандр. Ба!.. Давно ли в столице, душа моя?.. И не повидать старого товарища?.. Ну не грех ли?..

Провинциал. Да я уж не раз порывался… Да все, знаешь ли, провинциальная застенчивость… Ты ведь теперь известный публицист!..

Менандр. Душа моя, что за церемонии!.. Апомнишь ли нашу юность?! Поэзия, искусство, вдохновение!..

Провинциал. Как не помнить, все помню!.. Прекрасное было время!.. Теперь уж не то!..

Менандр. Э, не скажи!.. Ведь не оскуделаже русская земля деятелями?.. Ведь не оскудела же?..

Провинциал. Где же ей оскудеть?.. Семьдесят миллионов жителей, и если на каждый миллион хотя бы по одному Ломоносову…

Менандр. Вот и я постоянно твержу: не оскудела русская земля!.. Эка беда, что покуда ничего нет!.. Будет!..

Провинциал. Известное дело, будет!.. Не сегодня, так завтра… Как не быть?..

Менандр. Полководцев, говорят, нет. Будут, говорю!..

Провинциал. Будут!

Менандр. Администраторов, говорят, нет. Будут, говорю!..

Провинциал. Будут!

Менандр. Денег, говорят, нет. Будут, говорю!..

Провинциал. Будут! И пословица говорит: когда нет денег – это перед деньгами!..

Менандр. Да, душа моя, не прежнее нынче время! Теперь везде прогресс!.. Свобода книгопечатания – вон мы куда метнули!..

Провинциал. Да, уж это мы и в самом деле… Прямо даже как-то не верится…

Менандр. А ты, душа моя, вдохни поглубже!.. Чувствуешь, как легко дышится?

Провинциал. Как не чувствовать, брат?.. Ясное дело, чувствую!..

Менандр. То-то, душа моя!.. А оглянись вокруг себя… Как светло живется!..

Провинциал. Да уж это именно так, брат!.. Что светло, то светло!..

Менандр. Новое время, душа моя!.. Ах сколько дела впереди, сколько дела!.. Банки, сберегательные кассы, артельные сыроварни!.. А сколько в одном только Ледовитом океане богатств сокрыто!.. А какая, черт побери, нынче корреспонденция!.. Из Шемахи сообщают: произошло сильное землетрясение!.. Из Кишинева пишут: наблюдалось северное сияние!.. Что и говорить – головокружительное время!.. Дай я тебя поцелую, душа моя!..

(Целуются.)

Менандр. (Шепотом.) Только вот что я тебе скажу. Теперь надлежит вести себя как можно тише. Не следует, душа моя, лезть в задор!..

Провинциал. Помилуй, брат, но ежели и впрямь свобода печати, так отчего же тише?..

Менандр. Т-с-с!.. Тише!.. А впрочем, оттебя мне скрывать нечего… Тут у нас недавно образовалось общество под названием «Вольный Союз Пенкоснимателей…» Но, ради Бога, чтобы это осталось между нами!..

Провинциал. Союз Пенкоснимателей?.. И что же оно, это общество?.. Запрещенное?

Менандр. Как тебе сказать… цели нашего общества самые благонамеренные… и ведем мы себя примернейшим образом… Но – странное дело! – для правительства все как будто неясно, что от пенкоснимателей никакого вреда не может быть!..

Провинциал. Известно, никакого!.. И завтра у тебя сборище?

Менандр. Да, душа моя, завтра ты увидишь тут всех. И помни, душа моя, не лезь в задор! А покуда вот тебе писаный устав нашего общества, почитай на досуге!

Затемнение.

Провинциал. Тайное общество!.. Да еще такое тайное общество, цель которого «снимать пенки»! Великий Боже, в какие мы времена, однако, живем!..

А ведь какой прекраснейший малый был этот Прелестнов в незабвенное время нашей юности! И этот человек – один из деятельных членов разбойнической банды «пенкоснимателей»!

Итак, «Устав Вольного Союза Пенкоснимателей…»! Нет, так не пойдет, в глазах рябит, дух занимает, никак не могу прийти в себя!.. Чувствую, что без двух-трех рюмок очищенной тут не обойтись!..

Провинциал выпивает несколько рюмок водки и затем углубляется в чтение.

Затемнение.

1-й пенкосниматель. За отсутствием настоящего дела и для безобидного препровождения времени учреждается учено-литературное общество под названием «Вольный Союз Пенкоснимателей!».

2-й пенкосниматель. Каждому предоставляется снимать пенки с чего угодно и как угодно, ибо в подобном занятии никаких твердых правил установить невозможно!..

3-й пенкосниматель. Пенкоснимательство составляет в настоящее время единственный живой общественный элемент. А ежели оно господствует в обществе, то весьма естественно его господство и в литературе!..

4-й пенкосниматель. В члены Союза Пенкоснимателей имеет право вступить всякий, кто может безобидным образом излагать смутность испытываемых им ощущений!..

5-й пенкосниматель. Газетные репортеры могут вступать в Союз Пенкоснимателей даже в том случае, если не имеют вполне твердых познаний в грамматике!..

1-й пенкосниматель. Пенкосниматель обязан, не пропуская ни одного современного вопроса, обо всем рассуждать с таким расчетом, чтобы из этого ничего не выходило!..

2-й пенкосниматель. Пенкосниматель обязан по наружности иметь вид откровенный и даже смелый, внутренно же трепетать!.. Читатель любит, чтобы беседующий с ним публицист имел открытый и смелый вид!..

3-й пенкосниматель. Пенкосниматель обязан усиливать откровенность и смелость по мере того, как предмет, о котором заведена речь, представляет меньшую опасность для вольного обсуждения!..

4-й пенкосниматель. Пенкосниматель обязан, рассуждая о современных вопросах, стараться по возможности сокращать их размеры!..

5-й пенкосниматель. Пенкосниматель обязан ежеминутно обращать внимание читателя на пройденный им славный путь, но не делать критической оценки этому пути, ибо не все вкусы одинаковы: одному из подписчиков нравится арбуз, а другому – свиной хрящик!..

1-й пенкосниматель. Пенкосниматель обязан постоянно обнадеживать читателей, что в будущем их ожидает еще того лучше!..

2-й пенкосниматель. Пенкосниматель обязан всемерно опасаться, как бы все сие не уничтожилось. И наконец, он обязан опасаться вообще!..

Затемнение.

Провинциал. Так вот вы каковы?.. Заговорщики!.. Почти что революционеры!.. Это ли не карбонарство?..

И как хитро все придумано! По наружности вы видите как будто отдельные издания, а на поверку выходит, что все одна и та же сказка о белом бычке!..

Мало того что родные братья притворяются, будто они друг другу седьмая вода на киселе, – посмотрите, как они враждуют друг с другом, как язвят и чернят друг друга по вопросу о выеденном яйце!..

Мне припомнилось, как в былое время мой друг Никодим Крошечкин тоже прибегал к полемике «для оживления столбцов издаваемой им газеты».

Сначала Никодим писал статью о том, что необходимо держать московские бульвары в чистоте, а в следующем нумере убедительно доказывал, что бульвары должны служить вместилищем человечьего гуано!

И вот теперь, когда я ознакомился с «Уставом Вольного Союза Пенкоснимателей» и сопоставил его с современной литературной и журнальной действительностью, я не могу воздержаться, чтобы не воскликнуть: «Да это Никодим!.. Это он, под разными псевдонимами полемизирующий сам с собою!»

Затемнение.

Вокруг Менандра Прелестнова – толпа любопытствующих. Менандр рассказывает о своем путешествии в Италию. Появляется никем не замеченный Провинциал.

Менандр.…Так вот пред ставьте себе!.. Небо там синее, море синее, по морю корабли плывут, а над кораблями реют какие-то неизвестные птицы!.. Ну буквально неизвестные!..

1-й любопытствующий. Позвольте!.. Не об этих ли птицах писал Страбон?..

Менандр. Нет, это не те. Кювье же хотя и догадывался, что это простые вороны, однако Гумбольдт разбил его доводы в прах!.. Но что всего удивительнее – в Италии совсем нет сумерек!.. Идете по улице-светло, и вдруг-темно!..

2-й любопытствующий. Ну вы подумайте!.. И апельсины на воздухе растут?..

Менандр. Еще бы!.. Я сам видел дерево, буквально обремененное плодами!.. Ну все равно, что у нас яблоки, или, вернее, даже не яблоки, а рябина!..

3-й любопытствующий. А лаццарони?.. Что вы скажете относительно лаццарони?..

Менандр. Что ж об лаццарони?.. Лаццарони лежат целый день на солнце и питаются макаронами!.. Однако ж, если рассказывать об Италии, господа…

(Менандр замечает Провинциала.)

Менандр. А, старый друг!.. Господа, это мой бывший товарищ по университету!.. Написал когда-то повесть, на которую обратил внимание Белинский!

Рекомендую, душа моя! Иван Николаевич Неуважай-Корыто, автор «Исследования о Чурилке!..» Семен Петрович Нескладин, автор брошюры «Новые суды и легкомысленное отношение к ним публики!..» Петр Сергеевич Болиголова, автор диссертации: «Русская песня «Чижик-пыжик, где ты был?» – перед судом критики!» Вячеслав Семенович Размазов, автор статьи: «Куда несет наш крестьянин свои сбережения?..»

Присутствующие жмут Провинциалу руку и тут же теряют к нему интерес. Теперь кружок любопытствующих собирается вокруг Неуважай-Корыто.

Неуважай-Корыто…А я вам говорю, милостивые государи, что скоро от нашей национальной истории камня на камне не останется!..

1-й любопытствующий. Но позвольте, как же так?.. Чурилка – это ведь исконно русский персонаж!.. Неужели вы полагаете…

Неуважай-Корыто. Не только полагаю, но и утверждаю, что «исконно русский» Чурилка на самом деле был не кто иной, как швабский дворянин седьмого столетия. Я, батюшка, пол-Европы изъездил, покуда наконец в королевской мюнхенской библиотеке нашел рукопись седьмого столетия под названием: «Похождения знаменитого и доблестного швабского дворянина Чуриля». Ба, да это же наш Чурилка! – сейчас же блеснула у меня мысль!.. И поверите ли, я целую ночь после этого был в бреду!..

2-й любопытствующий. Но скажите… Илья Муромец… Добрыня Никитич… Алеша Попович… Они-то ведь наши?!

Неуважай-Корыто. Рад бы утешить, милостивые государи, да нечем! Илья Муромец, Добрыня Никитич и Алеша Попович – все это не более как сподвижники датчанина Капута!..

3-й любопытствующий. А Владимир Красное Солнышко?.. Уж он-то…

Неуважай-Корыто. Он-то самый Капут и есть!

4-й любопытствующий. Однако ж какой свет это проливает на нашу древность!..

Неуважай-Корыто. Говорю же вам, камня на камне не останется!.. С болью в сердце говорю, но что же делать – это так! Все эти Чурилки, Алеши Поповичи, Ильи Муромцы – все они с детства волновали мое воображение!.. Но против науки я бессилен!.. И я с болью в сердце повторяю: да, ничего этого нет!..

Толпа потихоньку разбредается, но уже через несколько секунд плотно группируется вокруг нового лидера – это Болиголова.

Болиголова.…А я повторяю, милостивые государи, что «Чижик-пыжик» – это самый натуральный подлог!

1-й любопытствующий. Позвольте!.. Да ведь «Чижик-пыжик»… Это же исконно русское, народное!..

Болиголова. А я вам еще раз повторяю: подлог!.. Таковы современные указания науки! Против науки, милостивые государи, ничего не поделаешь!..

2-й любопытствующий. Но каким же образом вы объясните стих: «На Фонтанке воду пил»? Фонтанка – ведь это же… Наконец, наш почтеннейший Иван Семеныч живет на Фонтанке…

Болиголова. Подлог и еще раз подлог!.. В мавританском подлиннике сказано: «На Гвадалквивире воду пил!»

3-й любопытствующий. Это удивительно!.. Но как вам пришло на мысль усомниться в подлинности «Чижика»?

Болиголова. Ну уж это, батюшка, специальность моя такова!.. Всю Европу изъездил, чтобы убедиться в этом!..

4-й любопытствующий. Однако ж какой странный свет это проливает на нашу народность!..

Болиголова. Да-с, милостивые государи, всё чужое! Даже «Чижика» мы не сами сочинили, а позаимствовали! Я вам говорю, камня на камне не останется! С болью в сердце говорю, но против науки я бессилен!..

Толпа снова разбредается и через несколько секунд вновь собирается, на сей раз в центре ее – Нескладин.

Нескладин.…Я сам сейчас оттуда! (Неопределенно показывает рукой вверх.) Дело очень простое. Существуют два проекта: один – об упразднении, а другой – об уничтожении. Теперь весь вопрос в том, какой из этих проектов пройдет!..

1-й любопытствующий. Но тайный советник Козьма Прутков?! Неужели он допустит до этого?..

Нескладин. Я только что от него! И он мне сказал прямо: о том, чтобы устранить оба проекта, не может быть и речи. Но вероятно, мне удастся провести проект об упразднении, а уничтожение прокатить!..

2-й любопытствующий. Но ведь и это уже будет значительный успех?!

Нескладин. Конечно!.. Но он прибавил к этому следующее: я тогда только смогу ручаться за успех, если пресса наша будет вести себя с особенною сдержанностью!.. Слово особенною он подчеркнул!..

3-й любопытствующий. Означает ли это, что нам следует молчать?

Нескладин. Именно, господа! Молчать, молчать и молчать! Не следует забывать, что в нас воплощается либеральное начало России. Следовательно, нам прежде всего надо поберечь самих себя, а потом позаботиться и о том, чтобы у нашего едва встающего на ноги общества не отняли и того, что у него есть!..

4-й любопытствующий. Нам следует молчать, господа! Молчание – наше оружие!..

Нескладин. Надобно, наконец, иметь настолько гражданского мужества, чтобы взглянуть действительности прямо в глаза. Надо понять, что если мы будем разбрасываться, то сам тайный советник Козьма Прутков окажется вне возможности поддержать нас!..

5-й любопытствующий. И тогда у нас отнимут и то, что мы в настоящее время имеем!..

Нескладин. И будут совершенно правы, потому что люди легкомысленные, не умеющие терпеть, ничего другого и не заслуживают! А ведь если соединить в один фокус все то, что мы имеем, то окажется, что нам дано очень и очень многое!..

5-й любопытствующий. Будем благодарны, господа! То, что мы имеем, – это уже очень много!..

Провинциал. Простите, если я не ошибаюсь, вы изволили выразить опасения, что у нас с часу на час могут отнять даже то, что мы имеем?..

Нескладин. Да-с, именно так. А вы изволите сомневаться в этом?

Провинциал. Нет, я не сомневаюсь, я далеко не сомневаюсь, ибо «все на свете сем превратно, все на свете коловратно!..»

Нескладин. Ну а ежели так, то в чем же затруднение?

Провинциал. Но я не понимаю одного: почему вы предпочитаете проект упразднения проекту уничтожения?

Нескладин. Вот в чем дело!.. А почему вы, смею вас спросить, утверждаете, что дважды два – четыре, а не пять?..

Провинциал. Извините…Действительно, дважды два – это так… Я хотел бы только сказать, что сердце мое как-то отказывается верить, что упразднение…

Нескладин. Так как я имею дело с фактами, а не с тревогами сердца, то и не могу ничего сказать вам в утешение!..

Менандр. (Шепотом.) Ах душа моя, ну что ты наделал!.. Говорил же я тебе, не следует лезть в задор!.. Ведь предупреждал же я!

Провинциал. Прости, брат!.. Но мог ли я думать, что у вас на этот счет так строго!.. Ведь вы же либералы!..

Менандр. Такое серьезное дело затеяли – да чтоб без дисциплины!.. Мы, душа моя, только и делаем, что друг за другом присматриваем!.. (Громко.) Господа!.. Мой приятель – провинциал и, следовательно, как человек дикий, не знает наших обычаев!.. Простим же его, господа!..

Затемнение.

Менандр. Ф-фу!.. Ну вот мы и одни, душа моя!.. Давай выпьем да закусим!.. Помянем старое доброе время!.. Хорошо тогда было!

Провинциал. А разве теперь не лучше?.. Ты же сам говорил: свобода и гласность!..

Менандр. Оно, конечно, душа моя… Я этих господ уважаю, но прескучно мне с ними. Не едят, не пьют – все передовые статьи пишут!.

Провинциал. А ведь я было подумал, что ты один из искреннейших пенкоснимателей!.. А ты, брат, как видно, тово…

Менандр. Ты не знаешь, как они меня мучают, что они меня печатать заставляют!.. Вот, к примеру, статья Нескладина «Онеобходимости содержания козла при конюшнях!..» Каково?!

Провинциал. Знаешь, брат, оно не то чтобы… а действительно глуповато как-то…

Менандр. Не глуповато, а глуповатище!.. А ведь я должен объявить, что автор этой статьи – один из самых замечательных публицистов нашего времени!..

Провинциал. Ну так брось ты этих анафем!.. Хотя по всему видно, это такие молодцы, что и в лесу отыщут!..

Менандр. Отыщут, душа моя, отыщут!.. А я еще хотел завербовать тебя в свою газету!.. Нет, уж лучше ты ко мне не ходи!

Появляется Неуважай-Корыто.

Неуважай-Корыто. Прошу извинить… Я тут калоши искал, да, кажется, и заснул!.. Боже мой, уже четвертый час, а мне еще надо дописать статью «О типе древней русской солоницы!..»

Менандр. (Шепотом.) Он нас подслушивал!.. О господи, нет мне от них спасения, ибо их бесчисленное воинство!.. Попался я, душа моя!..

Неуважай-Корыто. Менандр Семеныч!.. А когда же вы напечатаете мою статью «К вопросу о том, макали ли русские цари соль пальцами или доставали оную посредством ножей?..»

Менандр. Как же, помню-с!.. Непременно напечатаю!.. Вот прямо сей же час и пошлю отдать в типографию!..

Неуважай-Корыто. А вот и мои калоши!.. Закусывайте, закусывайте, господа, не стану вам мешать!.. Честь имею кланяться!

Неуважай-Корыто исчезает.

Менандр. Как они меня мучают!.. Как они меня истязают!.. Белинский, Грановский, Добролюбов!.. И вдруг – Неуважай-Корыто!.. Черт знает что такое!.. Ладно, прощай, душа моя!.. Спокойной тебе ночи!.. А я пойду екатеринослав-скую корреспонденцию разбирать – там нынче суслики все поля изрыли – вон оно куда пошло!..

Затемнение.

Провинциал.…Мы очутились на улице вдвоем с Неуважай-Корыто. Этот загадочный человек, очевидно, олицетворял собой принцип радикализма в пенкоснимательстве. Объездить всю Европу для того, чтобы доказать швабское происхождение Чурилки, – согласитесь, в этом есть что-то непреклонное! И если бы вместо Чурилки этому человеку поместить в голову какую-нибудь подлинную мысль, то из него мог бы выйти своего рода Робеспьер!..

Неуважай-Корыто. Нет, вы решительно не понимаете меня! Не зная пенкоснимательства, вы не можете постичь наслаждения, которое сопряжено с этим занятием!..

Провинциал. Сказать по правде, я действительно почти незнаком с этим делом.

Неуважай-Корыто. Вот почему оно и кажется вам легкомысленным!.. Вы думаете, тут дело только в Чурилке?.. Нет, тут захватываются авторитеты, которым мы, к стыду нашему, до сих пор еще поклоняемся!..

Провинциал. Я так и думал!.. Вы не просто пенкосниматель!.. Вы – радикал пенкоснимательства!..

Неуважай-Корыто. Именно, милостивый государь!.. Никто не хочет понять, что Чурилка – только предлог, который позволяет мне удовлетворить моей страсти разрушения!..

Провинциал. Вы изволили сказать что-то об авторитетах. Кто тут имеется в виду?..

Неуважай-Корыто. Знаете ли вы, что я боготворю Оффенбаха?.. Это само отрицание!.. А между тем я вынужден защищать Даргомыжского и Кюи – не горько ли это?..

Провинциал. Но ежели вы нашли в себе силы, чтобы отставить Чурилку, то почему бы вам не поступить точно таким же образом и относительно Кюи?..

Неуважай-Корыто. Э, нет, не могу! Тут есть одно недоразумение… Покамест не могу!.. Но эта минута настанет! Я утоплю в ложке воды и Даргомыжского, и Кюи!.. Я сниму с них маску!.. Я уничтожу их!..

Затемнение.

Провинциал. В самом деле, что же такое «пенкосниматели»?.. Выражаются они недостаточно ясно, но всегда с таким расчетом, чтобы их загадочность была истолкована в либеральном смысле. Разумеется, пенкосниматели никогда не промолвятся, что крепостной труд лучше труда свободного или что гласное судопроизводство хуже судопроизводства при закрытых дверях – нет, никогда!

Но при этом они все-таки ничего не смыслят ни в действительной свободе, ни в действительной гласности!.. Они жалуются, что им дано мало свободы, но это происходит вследствие дурной привычки клянчить…

И пенкосниматели, и их каратели стоят так близко друг к другу, что серьезной вражды между ними невозможно предположить!.. Никто не поверит, чтобы относительно свободы тянуть канитель, возможны были препятствия!..

Увы!.. Убежденные люди безвременно сошли в могилу, а схоластики остались!.. Да еще остались старые болтуны, которые, как давно заброшенные часы, показывают все тот же час, на котором застал их конец пятидесятых годов!..

…Гром гремит, собака лает, медные лбы торжествуют!..

Затемнение.

Прокоп. Ну, душа моя, новости одна печальнее другой! На днях в Калуге семнадцать гимназистов повесились! Не хотят по латыни учиться – и баста!

Провинциал. Да что ты, Христос с тобой! Чтобы из-за латыни вешаться! Да это же, брат, черт знает что!..

Прокоп. А я тебе говорю, повесились! Все экзамены выдержали, а как дошло до латыни – и на экзамен не пошли: взяли и повесились!..

Провинциал. Да врешь ты!.. Все, поди, слухи!.. Да если бы что-нибудь подобное случилось, неужто в газетах не напечатали бы?..

Прокоп. Так тебе и позволили напечатать – держи карман!.. А то еще слышал – Дракин Петр Иванович помешался?..

Провинциал. Господи!.. Да откуда у тебя все такие новости?.. Чтобы Дракин да вдруг помешался!.. С чего бы это?..

Прокоп. Да читал, вишь, постоянно «Московские ведомости», а там все опасности какие-то предрекают: то нигилизм, то сепаратизм… Ну он и порешил – не стоит, говорит, после этого на свете жить!..

Провинциал. Вот беда – так уж беда!.. Жалко Дракина!.. И ведь какой здоровый был!.. А умница-то какая!..

Прокоп. То-то оно!.. Это ладно, душа моя, а ты мне вот что скажи – с чего это Хлобыстовский Петр Лаврентьевич задумываться стал?..

Провинциал. Неужто и он?.. Да что ж это, право!.. Чтобы Хлобыстовский – да вдруг задумался!.. А этот-то с чего?..

Прокоп. Да все от газет!.. Там нынче все с реформами поздравляют, ну вот он читал – читал да и вообразил себя, что идет он по длинному-длинному коридору, а там, по обеим сторонам все пеленки… то бишь реформы развешены!..

Провинциал. Да, брат, спутанное время!.. Везде шатание, пустодушие, пестрота!.. Чья-то теперь очередь с ума сходить?..

Прокоп. Где ни послышишь – везде либо запил, либо с ума сошел, либо повесился, либо застрелился!.. И ведь никогда мы этой… (понижает голос)… никогда мы этой водки проклятой столько не жрали, как теперь!..

Провинциал. От тоски, любезный брат, от тоски! Хоть теперь и не прежние времена, а тоски мы своей избыть не можем, вот что!..

Прокоп. Дела, дела настоящего у нас нет! Вот встанешь утром, начнешь думать, как нынче день провести… Ну хоть ты меня зарежь – нет у меня делов, да и баста!

Провинциал. Беда в том, что понятие «делать» для нас как бы не существует!.. Мы знаем только одно слово – «распоряжаться»! То есть смещать, увольнять, замещать, повышать, понижать и так далее!..

Прокоп. Право, позавидуешь чиновникам!.. Был я намеднись в департаменте – их там, как мух в стакане! Вот сидит он за столом, папироску покурит, ногами поболтает, потом возьмет перо, обмакнет и чего-то поваракает – ан времени-то, гляди, сколько ушло!..

Провинциал. Все кричат: «Устраиваемся!.. Организуемся!.. Хлопот полон рот!» А труда-то и не видно! Мы сделались свободными от труда вообще и остались при одной так называемой «политической задаче»!..

Прокоп. А и дело навернется – тоска на него глядеть!.. Отвыкли!.. Все тоска!.. А от тоски, известно, одно лекарство – водка!.. Вот мы и жрем ее, чтобы, значит, время у нас свободнее летело!.. Пойдем-ка выпьем, душа моя!..

Провинциал. Нет, брат!.. Ну что же все пить да пить?.. Посидим лучше дома, выпьем чаю, потолкуем!.. Может быть, что-нибудь да найдется!..

Прокоп. Ничего не найдется!.. Кончится тем, что посидим часок да и пойдем в Малоярославский трактир!.. Нет уж, брат, от судьбы не уйдешь! Собирайся!..

Затемнение.

Провинциал. (Просыпается.) Где я?..

Хватов. У меня-с!

Провинциал. Хватов?!

Хватов. Точно-с!

Провинциал. Каким образом?

Хватов. Дозором-с!

Провинциал. Благодарю!

Хватов. Не стоит-с!

Затемнение.

Прокоп. Ты уж, наверно, слышал, душа моя, что господство хищений кончилось! – Не слыхал?.. Ну так вот слушай: хищения прекратились!

Провинциал. Да полно, брат, ты что-то путаешь!.. С чего бы им вдруг прекратиться?! Право, не верится!.. А откуда тебе это известно?..

Прокоп. Да все из газет! Вообрази, так и написано: кончились хищения, прекратились! Все ликуют, душа моя!..

Провинциал. Однако же это странно!.. Ведь еще недавно на наших глазах происходил такой грандиозный обмен хищений?! Это все равно, как если бы у индивидуума прекратился обмен веществ!..

Прокоп. То-то и оно!.. Так вот обмен веществ прекратился!.. Каким образом?.. С чего?.. Да так, ни с того, ни с сего!.. Прекратился – и будет с вас!..

Провинциал. Да, брат, и радостно, и жутко!.. Что-то будет?! Как-то вынесет общество столь внезапную утрату?..

Прокоп. Ä что станется с нашими раутами, пикниками, катаньями на тройках?.. И выдержит ли кризис торговля модными товарами?.. И перед кем будут обнажать себя наши дамочки?.. И на кой предмет?..

Провинциал. Нет, ты вот что скажи, отыщет ли общество новые основы для жизнедеятельности?.. Или возьмет да и захиреет?!

Прокоп. Захиреет, душа моя, как пить дать захиреет!.. Однако это уже не нашего ума дело!.. Главное – хищения прекратились!..

Провинциал. Не знаю, что и думать!.. Поверить на слово газетчикам или отнестись к газетным ликованиям с разумной осмотрительностью?..

Прокоп. Не сомневайся, а радуйся, душа моя!.. То есть прежде всего обрадуйся, дабы засвидетельствовать, а уж потом сомневайся!..

Провинциал. Да ведь трудно поверить!.. Хищения прекратились, шутка ли!.. А откуда взялась эта добрая весть?.. Кто ее распубликовал?..

Прокоп. А распубликовал ее некто Подхалимов, известный корреспондент и публицист. Он и сам в свое время был не прочь похищничать. Но теперь, конечно, без слез вспомнить об этом не может!..

Провинциал. Так можно ли ему доверять, этому Подхалимову?.. Каких хоть он взглядов?.. Либерал или консерватор?

Прокоп. Когда требуется мыслить либерально – он мыслит либерально, когда нужно мыслить консервативно – он мыслит консервативно. А впрочем, пойдем-ка к нему, душа моя, – тут все и объяснится!..

Затемнение.

Прокоп. Здравствуйте, Подхалимов! Мы на минуту! Скажите, вы не соврали, утверждая в вашей газете, что хищения прекратились?

Подхалимов. А что, хищения прекратились? Совсем? Вот новость! Не чересчур ли волшебно у вас выходит?..

Провинциал. Помилуйте, так ведь не мы, а вы говорите в вашей уважаемой газете! А мы только пришли узнать, правда ли это…

Подхалимов. Разве?.. Нет, вы подумайте!.. Неужто я в самом деле намекал, что хищения прекратились?

Прокоп. Не намекали, а можно сказать, возвещали! И притом совершенно решительно!

Подхалимов. Странно!..A-а, действительно, что-то в этом роде как будто было… Да вам-то не все равно?.. Есть хищения – так есть, нет их – так нет!.. Эка беда!..

Провинциал. Ну нет, это совсем не так безразлично, как вы полагаете!.. Поймите, Подхалимов, ведь это не реформа какая-нибудь, которую взял, похерил, и никто не заметит!.. Это целая нравственная революция!..

Подхалимов. Революция?! Сколько я, однако ж, накуролесил!.. Но это, так сказать, «в минуту жизни трудную!..» Призывает меня редактор и спрашивает: «Можете вы, Подхалимов, «стихотворение в прозе» написать?» Ну а мне – что ж? Я и черкнул!..

Прокоп. Вот вы всегда так, Подхалимов!.. Удивительно, как вас земля за такие проделки не поглотит?!

Подхалимов. А по-моему, так еще удивительнее, что вы столько лет живете, а до сих пор всякое лыко в строку пишете!..

Провинциал. Но как же вас читать?.. Неужто, взявши газету, нужно предварительно сказать себе: все, что тут написано, есть мистификация?!

Подхалимов. Мистификация – это ежели преднамеренно, а тут, я повторяю, просто стихотворение в прозе. На вашем месте я, главным образом, обращал бы внимание не на сущность газетной статьи, а на то, как она написана, – хлестко или возвышенно, забористо или благодушно!.. Вот главное!..

Прокоп. Главное – факты!.. Ведь были же какие-то факты, которые послужили вам отправным пунктом для вашей передовицы?..

Подхалимов. Как фактам не быть?.. За фактами никогда дело не станет!.. Все зависит от того, как посмотреть!.. Ежели одним оком взглянуть – есть хищения, ежели другим – нет хищений!.. Но кроме того, есть еще читающая публика! А она так огорчена всевозможными хрониками из области хищений, что голосом вопить начинает: «Утешьте вы меня!.. Скажите, что хищения прекратились!»

Провинциал. Но ведь хищения-то не прекратились?! Стало быть, это явный обман!.. Остроумно, что ли, вам это кажется, или так уж само перо у вас лжет?..

Подхалимов. А вы позабыли, голубчик, что еще Пушкин сказал: «Тьмы низких истин нам дороже нас возвышающий обман?!» Дело в том, что нынче в газетах на ликования спрос большой!.. За ликования-то нынче по десяти копеек со строчки платят, за сетования – по пяти, а уныние, нытье и прострацию и совсем прочь гонят!..

Прокоп. Черт знает что такое!.. Уж на что я… дак и то с принципами!.. Да неужто у вас нет никаких убеждений?

Подхалимов. Убеждения, любезный друг?.. Вы говорите об убеждениях?.. Убеждения могут иметь только люди беспокойные и недовольные. А я человек спокойный и довольный, я не страдаю так называемыми «убеждениями»!.. Умиление потребуется – я умилюсь, ликование – я возликую, вера в славное будущее – я и от веры не прочь! Я стремлюсь и достигаю!

Провинциал. Но ведь это же грязь, Подхалимов!.. Чтобы эдаким путем чего-нибудь достичь… необходимо переплыть целый океан грязи!..

Подхалимов. Вы говорите, грязь?.. Да, грязь!.. Но какая грязь – в этом весь вопрос!.. Если бы эта грязь пачкала наглядно, осязательно – тогда так!.. Но ведь эта грязь отвлеченная, метафизическая!.. Переплывите этот грязный океан, окунитесь в него с головой – и вы все-таки выйдете на берег, словно из душистой ванны!.. Ни брызг, ни пятнышка!

Прокоп. Но как же ваша репутация?.. Вы же литератор!.. Литературному деятелю не мешает подумать о репутации порядочности!..

Подхалимов. У меня – перо, голубчик!.. А в наше просвещенное время это порядочная-таки редкость!.. Ну а коли перо – стало быть, есть у меня и репутация!.. Вы скажете, что эта репутация непрочная, фиктивная?.. Но ежели кто не апеллирует к потомству – тому и фиктивная репутация за настоящую сойдет!..

Провинциал. Ах Подхалимов, Подхалимов!.. Скажите, неужели вам не страшно жить?..

Подхалимов. Страшно ли?.. Да гнать их надо, страхи-то, вот и не страшно будет!.. Да и кого мне бояться?.. Не прежнее время, господа!.. А хотите я к завтрему еще передовицу напишу?.. Ну хоть о правосудии?.. Сегодня напишу, что правосудие бодрствует, а завтра – что правосудие спит!.. Печать-то ведь нынче сила, а?..

(Подхалимов хохочет.)

Затемнение.

Провинциал.…Пестрое время, пестрые люди… Жизнь их представляет перепутанную, бессвязную и не согретую внутренним смыслом театральную пьесу, содержание которой исключительно исчерпывается переодеванием!..

Всем они в течение своей жизни были: и поборниками ежовой рукавицы, и либералами, и западниками, и народниками. Все их искусство всегда состояло в том, чтобы выждать потребный момент и как можно проворнее переодеться и загримироваться!..

По наружному виду их можно принять за фанатиков убеждения, но они просто фанатики общественного пирога. Это люди, у которых что ни слово, то обман, что ни шаг, то вероломство, что ни поступок, то предательство и измена.

Бесстыдство – как замена руководящей мысли!.. Сноровка и ловкость – как замена убеждения!.. Успех – как оправдание пошлости и ничтожества стремлений – вот тайна века сего, вот девиз современного триумфатора!..

Затемнение.

Провинциал.…И отчего это у нас, брат, ничего не идет?.. Машин накупим – не действуют!.. Удобрений накопим – не родит земля!.. Ну отчего?..

Прокоп. Теперь не плодородие, а вольные мысли в ходу!.. Слушай, не мути ты, Христа ради!.. Ведь мы и так уж наяву бредим!..

Провинциал. Отчего ж и не побредить!.. Да ведь ежели прежнего не воротишь, так надо же что-нибудь на его место вообразить!.. Ну как ты не признаешь возможность внезапного порыва чувств?..

Прокоп. Я не признаю?.. Да со времени этой эмансипации мы ничем другим и не занимаемся, как только внезапными порывами чувств!.. Давай-ка лучше выпьем, душа моя!.. Твое здоровье!..

Провинциал. Твое здоровье!..

(Пьют.)

Прокоп. Не знаю, как ты, душа моя, а я так полагаю, что главный наш порок – это пресловутое российское пьянство!.. От пьянства все наши недоразумения!..

Провинциал. Точно, брат! – В самом деле, представь себе страну, в которой господа с утра до ночи пьют мадеру, а рабочий народ – сивуху!.. Какое будущее может ожидать такую страну?..

Прокоп. И представь: в этой стране есть правосудие, но оно отправляется в пьяном виде, есть, наконец, администрируемые, но они повинуются в пьяном виде!.. Каково?..

Провинциал. Твое здоровье!..

Прокоп. Твое здоровье!..

(Пьют.)

Провинциал. Если верить рассказам историографов, опиваются целые деревни!.. Целые села замерзают в бессознательном положении!.. Удивительно, как только Бог греха терпит!..

Прокоп. Не говори, душа моя!.. Мы всегда были сильны семейными добродетелями – так или нет?.. А теперь благодаря сивухе ты не насчитаешь ни одной невинности на квадратную милю!

Провинциал. Да уж это как пить дать!.. А наше трудолюбие?.. Не были ли мы сильны своим трудолюбием, не поражали ли наши поля своим плодородием?.. А теперь благодаря сивухе поля лежат пустые!..

Прокоп. Твое здоровье!..

Провинциал. Твое здоровье!..

(Пьют.)

Провинциал. А наша торговля?.. Ведь наши предки еще с Византией вели торговлю медом, воском, звериными шкурами!.. Куда подевалось все это баснословное богатство?.. Куда, как не в кабаки?..

Прокоп. Так и есть, душа моя!.. А субординация?.. Не были ли мы сильны своею субординацией, своей готовностью исполнять приказания старших?.. А теперь благодаря все той же сивухе кругом строптивость и грубость нравов!..

Провинциал. Да, брат, тут поневоле задумаешься: куда мы идем, куда мы идем!..

Прокоп. А вот выпьем, душа моя, – так оно и виднее будет!.. Твое здоровье!

Провинциал. Твое здоровье!

(Пьют.)

Затемнение.

Провинциал.…В числе моих школьных сверстников был некто Федот Архимедов. Лицо у него было похоже на подмалеванный портрет, в котором художник тщетно пытался что-то изобразить и наконец бросил, подписав внизу: «галиматья!»

Так вот этот самый Федот с чего-то начал ко мне похаживать. Придет, рассядется в кресле и начинает не торопясь разматывать передо мною нагноившиеся в его голове проекты.

Проектов этих у него напасено ровно столько, сколько есть звезд на небе, и хоть ни одному из них не предстоит осуществления, тем не менее это не мешает им циркулировать в сферах и даже утруждать внимание. Ибо, при всеобщем современном оголтении, Федоты изображают собой силу, с которой нельзя не считаться и выслушивать которую – обязательно!..

Архимедов. Здравствуй, душа моя!.. Я потому к тебе зашел, что нахожу нелишним от времени до времени окунуться в волны общественного мнения. Известно, что жизнь нынче вышла из старой колеи, а новой себе не находит. По-моему, прежде всего необходимо уничтожить разнузданность. Раз мы успеем в этом, жизнь войдет в надлежащую колею!..

Провинциал. В старую или в новую?

Архимедов. В надлежащую!.. Стоит только уничтожить современную разнузданность, как внутренние враги рассеются, а с внешними мы, с Божьей помощью, и сами справимся!.. Надеюсь, ты ничего не имеешь против этого результата?..

Провинциал. Видишь ли… Время-то ныне стоит загадочное… А что, если вдруг понадобится снова разнуздывать?..

Архимедов. Ты слишком осторожен, душа моя!.. Рассуждение – вот корень угнетающего нас зла! Нет, есть вещи, которые необходимо приводить в исполнение не рассуждая. Отзвонил – и с колокольни долой!.. Не правда ли?..

Провинциал. Как тебе сказать… Иной звонарь бухает в колокол зря, а другой старается попасть в тон… Словом сказать, загвоздка!..

Архимедов. Ну уж насчет звону – можешь не беспокоиться! Я тридцать пять лет звоню, и кажется… Но не будем увлекаться!.. Так вот, по моему мнению, наша современность представляет два главных вместилища разнузданности – современную молодежь и современную печать!..

Провинциал. И что ты предлагаешь?

Архимедов. Относительно нашей молодежи – я полагаю, что прежде всего необходимо упорядочить ее воспроизведение. Не пугайся, душа моя!.. Не прекратить воспроизведение – это было бы чересчур! – а упорядочить.

Провинциал. Как это «упорядочить»?

Архимедов. Сейчас объясню!.. Известно, что как физические, так и нравственные качества переходят от производителей к производимым. Отец, обладающий большим носом, передает его по наследству сыну, а в некоторых случаях, к несчастью, и дочери. То же явление замечается и относительно характера, особенно ежели характер строптив…

Провинциал. Не хочешь ли ты сказать…

Архимедов. Именно, душа моя!.. Дабы усовершенствовать грядущее поколение, необходимо произвести в настоящем такой подбор людей, который представлял бы несомненное ручательство в смысле благонадежности. Или, говоря языком науки, необходимо образовать институт племенных молодых людей!..

Провинциал. Племенных?.. Я надеюсь, ты шутишь!..

Архимедов. Нисколько, душа моя!.. И ты увидишь, что благодаря содействию этих племенных молодых людей следующее же поколение получит совершенно другую окраску!..

Провинциал. В смысле благонадежности?..

Архимедов. Ну разумеется!.. Разнузданности не будет и в помине, а ежели и останутся отдельные индивидуумы, имеющие унылый и недоброкачественный вид, то они мало-помалу изноют сами собой!..

Провинциал. А ежели вдруг эти… неблагонадежные прорвутся, так сказать, в «действующие кадры…»?

Архимедов. Я думал об этом!.. Чтобы кадры действительно оставались замкнутыми, имеется в виду неусыпное наблюдение и строгая система взысканий. Прорваться не будет возможности!

Провинциал. Одно только меня интригует: каким путем ты додумался до этой комбинации?..

Архимедов. Каким путем?.. Наблюдал, размышлял, сопоставлял!.. Я, голубчик, еще в то время, когда реформы только начались, уже о многом думал!.. Теперь о другом вместилище разнузданности – о современной печати. Нельзя похвалить современную печать, нельзя! Согласен ли ты со мной, душа моя?..

Провинциал. Да как тебе сказать…

Архимедов. Ну вот видишь, я знал, что ты согласишься!.. Есть что-то такое в этой печати, чего ни под каким видом нельзя допустить!.. Вызывающее что-то, дерзкое!.. Вот почему сейчас многие открыто заявляют, что печать следует или совсем упразднить, или надеть на нее намордник!..

Провинциал. Намордник?!.

Архимедов. Не пугайся, душа моя, я этого мнения не разделяю! Я совсем не враг печати, а только желаю, так сказать, оплодотворить ее. Многие противопоставляют моей системе спасительный страх, но я нахожу, что страх уже в значительной мере утратил свое обаяние!..

Провинциал. И в чем же состоит твоя система?

Архимедов. А вот послушай!.. Деятелей печати я разделяю на два разряда – современные литераторы и литераторы будущего. Что касается первых – то на их возрождение надежда плохая. Поэтому я полагаю оставить их под действием спасительного страха, под коим они жили до днесь, не чувствуя для себя отягощения…

Провинциал. Ну не совсем-таки без отягощения…

Архимедов. Извини меня, но со стороны господ писателей это уже прихоть!.. Все им предоставлено, все!.. И предостережения, и предупреждения, и советы!.. Согласись, что самая снисходительная система дальше идти не может!.. Не так ли?..

Провинциал. Да уж и не знаю, брат…

Архимедов. Ну вот видишь, ты и сам так думаешь!.. Словом, я возлагаю упования на литераторов будущего!.. Как скоро образуется благодаря содействию молодых племенных людей молодое поколение, очищенное от неблагонадежных элементов, то получатся и пительные кадры, из которых имеют пополняться ряды деятелей печати!..

Провинциал. Это я уяснил. А вот как насчет организации?..

Архимедов. Очень просто!.. Я полагал бы комплект действующих литераторов ограничить числом 101. Сто русских литераторов разделить на десять отрядов, по десяти в каждом, а сто первому предоставить переходить из одного отряда в другой до тех пор, пока время не укажет на необходимость образования нового, одиннадцатого отряда, к которому он примкнет!..

Провинциал. А как же быть со старейшинами нашей литературы? Ведь нельзя же их…

Архимедов. Я и об этом подумал, душа моя!.. Во главе этих отрядов я предполагаю поставить старейшин современной литературы, но исключительно из таких, которые, по преклонности лет, уж мышей не ловят. Когда все будет готово, воспоследует пригласительный сигнал – и отряды начнут между собой полемику!..

Провинциал. Ага! Полемику!.. Стало быть, ты все-таки сознаешь, что…

Архимедов. Да, полемику!.. Но полемику благородную!.. И притом полемику, сливающуюся в одном общем чувстве признательности! Ну как ты находишь мой проект в целом? Не правда ли, он в настоящую точку бьет?..

Провинциал. Ужас!..

Архимедов. Ну вот видишь, я знал, что тебе понравится!..

Затемнение.

Провинциал. Где я?..

Хватов. В больнице-с!

Провинциал. В какой?

Хватов. Для умалишенных-с!

Провинциал. Не может быть!

Хватов. Может-с!

Провинциал. Но вы как здесь?

Хватов. Дозором-с!

Затемнение.

Провинциал.…Итак, я в больнице для умалишенных… Как попал я в это жилище скорби – я не помню… Быть может, я буйствовал, бросался из окна, угрожал жизни другим?.. Или я обязан моим перемещением квартальному поручику Хватову, который воспользовался моим забытьем, чтоб выдать меня за сумасшедшего?..

Прелестнов. А знаешь ли ты, душа моя, что суслики нынче все наши поля изрыли!.. Боюсь, не оскудеют ли наши внутренние рынки лебедой?!

Провинциал. Метандр?.. Ты тоже в больнице?..

Прелестнов. Ведь не оскудеют, не правда ли?.. Лебеды, говорят, нет!.. Будет, говорю!.. Ведь не останемся мы без лебеды?!

Неуважай-Корыто. Аяутверждаю, что романс «Не уезжай ты, мой голубчик!» есть подлог!.. И я докажу неподлинность этого романса!..

Провинциал. Неуважай-Корыто?!

Неуважай-Корыто. С болью в сердце, но докажу!.. Камня на камне не оставлю!.. Сожалею, но против науки я бессилен!..

Подхалимов. А я так полагаю: все, что есть в печи, все на стол мечи!.. И любовь к отечеству, и интерес к казне, и нужды промышленности!.. Главное – перо, а не убеждения!..

Провинциал. Подхалимов?!

Подхалимов. А грязь?.. Ну что грязь?.. Я ведь к потомству не апеллирую!.. Мне и фиктивная репутация за настоящую сойдет!..

Архимедов. Вот послушай, что у меня в голове нагноилось!.. Существуют два главных вместилища разнузданности: молодежь и печать!.. Так или нет?..

Провинциал. Архимедов?!

Архимедов. Впрочем, если копнуть, то могут открыться и еще два-три вместилища, но я покуда позволяю себе смотреть на них сквозь пальцы…

Прокоп. Не унывай, душа моя!.. Тут у нас веселье!.. Собрания, рауты, конгрессы!.. Скучать да унывать некогда!..

Провинциал. Прокоп?! О Боже!.. И ты здесь?!

Прокоп. А где же мне быть?.. Да ведь сегодня здесь такое готовится!.. Ну, словом сказать, нечто вроде бунта!..

Провинциал. Бунт?.. В сумасшедшем доме?.. Да возможно ли?..

Прокоп. Отчего же нет? Только консерваторы требуют, чтоб о бунте был предупрежден доктор, либералы же настаивают, чтоб затея была выполнена без дозволения!..

Внимание Провинциала привлекает большая группа громко спорящих сумасшедших. Очевидно, спор идет именно на ту самую тему, о которой только что говорил Прокоп.

Либерал. Нет, господа, уж если бунтовать, так бунтовать без позволения!.. Иначе какой же это будет бунт!..

Консерватор. Помилуйте!.. Но бунтовать без позволения – значит показывать кукиш в кармане!.. Это единственная форма бунта без позволения, которая нам доступна!..

Либерал. Это так!.. Но, вводя элемент позволения, вы прямо уничтожаете самую сущность бунта!.. Вы, так сказать, самое слово «бунт» вычеркиваете из лексикона!..

Консерватор. Мы не о полноте лексикона хлопочем, а о том, чтоб был бунт!.. Достигнуть же этого можно лишь в том случае, когда бунт будет поставлен нами, так сказать, на законную почву!..

Либерал. То есть снабжен всеми необходимыми разрешениями?.. Но это будет не бунт – поймите!.. Бунтовать возможно только без позволения!..

Консерватор. Вы говорите, это будет не бунт?.. Прекрасно!.. В таком случае, назовем его «чрезвычайным собранием» – и дело с концом!..

Появляется Доктор.

Доктор. Вы, господа, вероятно, бунтовать желаете?..

Голос из толпы. Да, Иван Карлыч!..Желательно бы!..

Доктор. Что ж, это можно. Разумеется, с условием, чтоб бунт проходил в порядке!..

Голос из толпы. Помилуйте, Иван Карлыч!.. Не в первый раз бунтовать!.. Кажется, знаем!..

Доктор. Я убежден, что вы не употребите во зло моим доверием. Но на всякий случай все-таки лучше, если кто-нибудь будет руководить бунтом. Господин Морковкин!.. Вы так долго служили предводителем до поступления в наше заведение, что порядки эти должны быть вам известны в подробностях. Я назначаю вас главным бунтовщиком!..

Доктор подходит к Провинциалу.

Доктор. Вот вам и развлечение!.. А вы еще жалуетесь!.. Наверное, вы никогда не видали бунтов?..

Провинциал. Помилуйте!.. Жить в провинции – и не видать бунтов!.. Да у нас там такие бывают бунты!..

Доктор. Да, но это бунты казенные, а у нас бунт вольный!..

Провинциал. А что, доктор… позволю я себе вас спросить… последствий никаких не будет?..

Доктор. Успокойтесь, голубчик!.. Наши бунты хорошие, доброкачественные бунты, и предмет их таков, против которого никогда бунтовать не запрещается!..

Сумасшедшие разбиваются на группы, строят подобие трибуны, на нее взбирается первый оратор. Это представитель либерального лагеря.

1-й либерал. Господа!.. Веяний в нашем обществе было много. Веяние радостных ожиданий, веяние горестных утрат, веяние хищничества!.. Теперь у нас эпоха торжества покаяния!.. Большинство стыдится и кается, меньшинство прощает и забывает прошлое. Пусть покаявшиеся и простившие сольются в одних общих объятиях!..

Все обнимаются и целуются.

Голоса.

– Каюсь, голубчик, грешен!..

– Полно, душа моя, кто старое помянет!..

– Искренне раскаиваюсь!..

– Э, да что там!..

– Простите, заблуждался!

– Не стоит вспоминать, голубчик!..

– Как мы дожили до этого дня и не задохлись?..

Провинциал. Скажи на милость, отчего это в других странах Европы люди живут себе смирно друг подле друга, делают каждый свое дело и не думают ни о сближении, ни об общении, мы же, русские, либо в зубы друг друга огорошить норовим, либо целоваться лезем?..

Прокоп. Будет тебе, душа моя! Новое время!.. Не сомневаться, а радоваться надо!..

Провинциал. Так-то оно так, брат… Но столь порывистый переход от беззаветного людоедства к не менее беззаветному либерализму представляется мне… как бы это сказать… не совсем естественным. Еще вчера ты был весь в навозе, а нынче, смотри, какой ты стал чистенький!..

Прокоп. Не мудри, душа моя!.. Сказано, торжество покаяния – значит, торжество покаяния!..

Провинциал. Нет, есть тут что-то неладное… Весь он вчерашний, и халат на нем вчерашний, и вчерашняя у него невежественность, только язык он себе новый привесил, и болтает этот язык одну только новую фразу…

Прокоп. Что же ты хочешь, душа моя!.. Либерализм задает теперь тон жизни!..

Провинциал. Это верно, брат!.. Но либеральничать так одноформенно может только такой человек, который, несомненно, находится под гнетом временного ошеломления..

2-й либерал. Свобода и гласность, господа, – вот наши принципы!.. Ведь это только клевещут на нас, будто бы мы не желаем свободы, в действительности мы только о ней и печалимся. Но разумеется, в пределах!.. Пусти-ка савраса без узды – он в один момент такого накуролесит, что годами потом не поправишь! А с уздой – святое дело!..

Голоса.

– Свобода свободой, господа, но необходимы пределы!

– Да, без узды тут не обойтись!..

– Свобода, разумеется, нужна, но в пределах!..

– Узда, только крепкая узда!..

– Свобода – хорошо, но в разумных пределах!..

3-й либерал. Запад разлагается, господа!.. Западная наука поражена бесплодием!.. Общественные и политические формы Запада представляют бесконечную цепь лжей!.. Европа гниет, а мы возрождаемся!.. Земля наша обильна!..

И на поверхности, и в недрах всего у нас довольно и для себя, и для Европы. Будет же носить чужое, заношенное белье!.. Пора произнести и свое собственное новое слово!..

Голоса.

– Новое слово, господа!..

– Пора сказать новое слово!..

– Вселенная ждет от нас нового слова!..

– Пришло время произнести новое слово!..

– Пора, давно пора, господа!..

4-й либерал. Господа!.. Наша талантливость так велика, что для нас не полагается никакой профессиональной подготовки. Свобода от наук не только не мешает, но служит рекомендацией, потому что сообщает человеку «букет свежести». «Умники» способны только разрушать, а мы хотим именно созидать и потому блюдем нашу «свежесть» паче зеницы ока. Мы твердо помним, что от нас ожидается новое слово, а для того, чтобы оно сказалось, мы не полагаем никаких других условий, кроме чистоты сердца и не вполне поврежденного ума!..

Голоса.

– Мы – талантливый народ!

– Свежесть – вот наш капитал!

– Долой умников!

– Главное – чистота сердца!

– К черту науку, господа!..

Провинциал. О господи!.. Человек, видевший в шкафу свод законов, считает себя юристом!.. Человек, изучивший форму кредитных билетов, называет себя финансистом!.. Человек, усмотревший нагую женщину, изъявляет желание быть акушером!..

5-й либерал. Мы – талантливый народ, господа!.. Ежели мы не изобрели пороха, это значит, что нам не было приказано. Ежели мы не опередили Европу на поприще общественного и политического устройства, то это означает, что и по сему предмету никаких указаний не последовало. Прикажут – и Россия завтра же покроется школами и университетами!..

Провинциал. Прикажут – и просвещение вместо школ сосредоточится в полицейских управлениях!.. И приказывали, господа!.. Еще Петр Великий приказал нам быть европейцами, а мы только в недавнее время попытались примерить на себя европейское платье, да и тут все раздумываем: а не рано ли?., а впору ли будет?..

От чего же мы отбояриваемся?.. Что мы защищаем?.. Ведь нету нас ничего, кроме пресловутой талантливости, то есть пустого места, на котором могут произрастать и пшеница, и чертополох!..

Без сведений, без приготовления, с одною развязностью мы бросаемся в пучину деятельности, тут тяпнем, там ляпнем!.. И вот при помощи этого бесценного свойства в целой природе нет места, в котором бы мы чего-нибудь не натяпали!..

И за всем тем нас ждет еще новое слово!.. Но, Боже мой, сколько же есть прекрасных и вполне испытанных старых слов, которых мы даже не пытались произнести, как уже хвастливо выступаем вперед с чем-то новым!

И честно ли, наконец, угрожать Вселенной новым словом, когда нам самим небезызвестно, что оно состоит из первых четырех правил арифметики?..

Речь Провинциал а, видимо, пришлась компании сумасшедших не по душе. Толпа приходит в негодование. Из общего ропота доносятся отдельные возмущенные реплики.

Голоса.

– «Умник!..» Среди нас «умник», господа!

– Нет, но какая разнузданность!

– Следует известить Ивана Карлыча!

– Ох уж мне эти «умники»!

Менандр. Господа!.. Этот человек – провинциал и не знает наших обычаев!.. Простим ему, господа!..

Председатель звонит в колокольчик, и порядок мало-помалу восстанавливается. Теперь трибуной овладевают представители лагеря Сомневающихся.

1-й сомневающийся. Господа!.. Мы живем в эпоху радостных надежд. Но будем смотреть правде в глаза. Теперь, куда ни взглянешь, кажется, и свободнее, и легче дышать, а не дышится – и все тут!..

Даже те, которым именно следовало бы дышать легче, и те пришли к недоумению: отчего, в самом деле, не дышится легче?!

Голоса.

– Верно!.. Не дышится, господа!..

– Вам дышится?.. И мне нет!..

– Дышится, но не легче!..

– А ведь должно дышаться!..

– Должно, а не дышится!..

Провинциал.… Старое содержание упразднилось, новое не вырабатывается. А все потому, что интеллигенция не вполне уверена в полном упразднении старого содержания!..

Прокоп. Ты опять за свое?..

2-й сомневающийся. В самом деле, куда ни обратите взоры, везде вы услышите жалобу на то, что жизнь вышла из старой колеи, а новой колеи не находит!.. Прошлое уничтожено, господа, – и жизнь оголилась!.. Со всех сторон ее так и заносит всякого рода неожиданностями!.. Чего не ждешь – то именно и случится, от кого не ждешь – тот именно и стукнет тебя по темени!..

Голоса.

– Жизнь оголилась, господа!..

– Все перепуталось!..

– Не во что верить, господа!..

– Не на кого положиться!..

– Дурное, спутанное время, господа!..

Провинциал.…Не потому оголилась и оголяется жизнь, господа, что прошлое уничтожено, а потому, что оно еще дышит, буйствует и живет между нами!..

Прокоп. Ох и побьют же тебя, душа моя!..

3-й сомневающийся. Как хотите, господа, а строгости не хватает, вот что!.. Не хватает нам спасительной строгости!.. Непременно нужно, чтоб нас что-нибудь подергивало, какое-нибудь чтоб мы мучительство впереди видели, которое заставило бы нас приспособиться!.. Иначе мы и вовсе спустя рукава жить начнем!..

Голоса.

– Строгости не хватает, господа!..

– Мучительства нам не хватает!..

– Слышали анекдотец?.. Про гласные суды?..

– Хе-хе!.. Да, вот тебе и гласность!

– Нет, нам без строгости нельзя!..

Провинциал.…Послушайте, господа!..

Если наша жизнь расклеивается, если новое создается туго, то вина этого заключается в раздвоенности нашего взгляда!..

А мы, вместо того чтобы обратить внимание на нашу недальновидность, злорадно подмечаем каждую неудачу, которую испытывает новое дело в своих усилиях встать на ноги!..

И такие тут начинаются у нас смехи да утехи, что у чувствительного человека волосы дыбом становятся, а нечувствительный человек в изумлении спрашивает себя: над чем, однако ж, они смеются?..

Что обнаруживают наши колебания?.. Ужели они свалились к нам с неба, без всякой связи с жизнью?.. Или они и впрямь выражают только начальственное послабление?.. Отчего же все это?..

А оттого, милостивые государи, что в нас нет достаточной решимости, чтобы последовательно вступить на новый путь, что нас все еще соблазняет арсенал прежних приемов!..

Как ни больно, но придется же когда-нибудь сознаться, что вопросы жизни решаются не строгостью, а умением и знанием, не единоличной прихотью, а обсуждением!.. Ведь придется же, господа!..

Голоса.

– Нет, господа, это уже черт знает что такое!..

– Он совершенно не знает границ!..

– Следует известить администрацию!..

– Позовите Ивана Карлыча!..

– Нет, здесь нужен поручик Хватов!..

– Это уж не бунт, а черт знает что!..

Председатель вновь звонит в колокольчик, но на сей раз толпа сумасшедших успокаивается с трудом. Наконец порядок опять восстановлен, и трибуну занимают представители лагеря Возмущенных.

1-й возмущенный. Бедные наши дети!.. Вы не знаете, какое ужасное время переживают ваши отцы!.. Вы даже не поверите, чтоб могло когда-нибудь такое время существовать!..

Спите, милые!.. И пусть ангел-хранитель оградит даже сны ваши от представления тех горестей, которые, подобно ядовитым насекомым, изъязвляют и поедают отцов ваших!..

Голоса.

– Ужасное время, господа!..

– Мы идем к гибели!..

– Погибнем, погибнем, господа!..

– Страшное время, новое время!..

2-й возмущенный. Уж куда хуже, господа!.. Вспомним прежнее время!.. Прежде-то и говядина была, и повара были, и погреба с винами были!.. Батюшка-то мой, покойник, без стерляжьей ухи за стол не саживался, а теперь?.. Ну ответьте, господа, что теперь?..

Голоса.

– Да, господа, нынче – не прежде!..

– Ведь все было, господа, все было!..

– И говядина была, и стерлядь!..

– И погреба с винами были!..

3-й возмущенный. Да что там погреба с винами!.. А климат?.. Ведь даже климат против прежнего хуже стал!.. Месяц нет дождя, другой нет дождя – хоть тресни!.. А то такой вдруг зарядит, что два месяца ни зги не видать!..

Голоса.

– Да, уж климат, господа, дальше некуда!..

– Ежели уж и климат хуже стал!..

– Тут уж хорошего ждать нечего!..

– Вот вам и новое время!..

4-й возмущенный. Главное зло, господа, – это либералы!.. Надо сорвать с них личину, потому что они заразили даже правящие классы!.. Долгогривые – эти уж потом появились!.. Это жертвы орудия!.. От либералов все пошло!.. Если бы не они, государство наше было бы сильно и грозно по-прежнему, и все мы были бы благополучны!..

Голоса.

– Либералы – вот корень зла, господа!..

– Либералы заразили правящие классы!..

– Нужны оздоровительные мероприятия, господа!..

– Необходимо уничтожить либералов!..

5-й возмущенный. Появились на сцену «кризисы»! Ни о каких кризисах в старые годы не слыхивали, а тут вдруг повалило со всех сторон!.. Существует мнение: в самом правительстве накопилось множество антиправительственных элементов, которые, пользуясь своим привилегированным положением, преднамеренно поддерживают в стране, служащую источником всех кризисов!..

Голоса.

– Антиправительственные элементы, господа!..

– Необходимо назначить ревизионную комиссию!..

– Комиссию по рассмотрению Предшествующих Заблуждений!..

– Нет, комиссию по рассмотрению Несведения Концов с Концами!..

6-й возмущенный. Кризисы, господа, нет отбою от кризисов!.. То хлебный кризис, то фабричный, то промышленный, то железнодорожный, наконец денежный, торговый, сахарный, нефтяной, даже пшеничный!..

Провинциал.…Не говоря уже о кризисе совести, который, по-видимому, никому жить не мешает!..

Прокоп. Нет, ты и впрямь спятил, душа моя!..

Провинциал. Господа!.. Я охотно допускаю, что совершившиеся реформы не для всех приятны и что единомыслия в их оценке ожидать нельзя!..

Но вы на самое возникновение реформ смотрите, как на катастрофу!.. Вы каждый день каркаете: «Погибнем!.. Погибнем!.. Погибнем!..» – так что от одних этих паскудных проклинаний становится жутко жить!..

Но проклятия останутся только проклятиями, человеконенавистничество пребудет только человеконенавистничеством!.. Не из могил, разрываемых гиенами, услышится живое слово!.. Нет, не из них!..

Ах кляузники, кляузники!.. Ведь дело совсем не в укорах и извинениях задним числом, дело не в ябедах и не в подтасовках, а в том, чтобы жизнь не калечила живых!..

Голоса.

– Нет, господа, это уж слишком!..

– Следует послать за Иваном Карлычем!..

– А не лучше ли за господином Хватовым?..

– А может, просто стукнуть по темени?..

Провинциал. Зачем, господа?.. Битье по темени никогда не обладало творческой силой, история доказала нам это достаточно!.. Ни фабричный, ни даже пшеничный кризис не прекратятся от того, что люди ополоумеют. Кризисы останутся в своей силе, да вдобавок получится еще громадная масса проломленных голов!.. Неужели это может кого-нибудь утешить?..

Господа, если вы остановились в своем развитии, если жизнь захлопнула перед вами свою книгу, если наплыв новых сил и новых стремлений составляет для вас загадку, которую вы разрешить не в силах, – зачем же вы обвиняете эти новые силы и новые стремления в противо-общественности?..

Зачем вам никогда не придет на мысль, что новые вещи кажутся вам дурными не потому, что они в самом деле дурны, а потому, что вы к ним не приготовлены, их не ожидали, их не понимаете?!

Голоса.

– Признать этого негодяя сумасшедшим навсегда!..

– Посадить его на цепь!..

– Надеть на него горячешную рубашку!..

– Лить ему на темя холодную воду!..

– И никогда не представлять никуда для переосвидетельствования!..

Провинциал. Послушайте же меня, господа!.. Ну, ежели слово «реформы» до того постыло, что даже слышать его больно, то пусть будет заменено другим… ну например, хоть «регламентацией»…

Не в словах сила и нет той номенклатуры, с которой нельзя было бы помириться, но пускай же исчезнет то постыдное пустоутробие, которое выдает камень за хлеб и полоумный донос – за содействие!..

Не мешать жить!.. Какой скромный и нетребовательный смысл заключает в себе это выражение!.. А между тем как оно выпрямляет человека, какую бодрость вливает в его сердце, как просветляет его ум!.. Не мешать жить – да ведь это значит разрешить жить, искать, двигаться, дышать, шевелить мозгами!.. Шутка!..

Сумасшедшие хватают Провинциала, заламывают руки, надевают на него смирительную рубашку; Провинциал сопротивляется изо всех сил, но преимущество явно не на его стороне.

Провинциал (сипло). Господа!.. Не станем приходить в отчаяние, а будем верить!.. Жизнь не останавливается и не иссякает!.. Она просочится сквозь честные сердца!..

Появляются Доктор и Хватов.

Доктор. Разве я не предупреждал вас, что главная обязанность больных в нашем заведении – это не роптать на порядки?..

Провинциал. Я-умник, а они – глупые!.. Но их, глупых, ласкают и балуют, а меня, умного, преследуют и наказывают!.. Справедливо ли это?..

Доктор. Не упускайте из виду, голубчик, что они – хронические, а вы – острый. Вам требуется особый режим!..

Провинциал. Доктор!.. Я вижу, что упрямство, с которым я отрицал свое помешательство, принесло вам много огорчений!.. Я болен и сознаюсь в этом!..

Доктор. Очень рад!.. Успех нашего лечения во многом зависит от того, обладает ли пациент сознанием своей болезни. Вы сознаете себя помешанным – это хороший признак.

(Хватову.)

Развяжите!

(Сумасшедшим.)

Продолжайте бунт, господа!..

Голоса.

– Новое время, господа!.. Вселенная требует от нас нового слова!..

– Принципы!.. Главное – принципы!.. Надо отстоять наши принципы!..

– Труд, господа!.. Вот наше спасение!..

– Уничтожить разнузданность!.. Обуздать гласность!..

– Куда мы идем, господа!.. Я спрашиваю, куда мы идем?..

– Просвещение, господа!.. Без просвещения нет цивилизации!..

– В прежние-то времена как жили!.. И без всякой эмансипации!..

– Куда смотрит власть?.. Почему не бьет по скулам и не сгибает в бараний рог?

– Кризисы!.. Кругом одни кризисы!..

– Свобода и гласность, господа!.. Вот наше будущее!..

– Европа гниет, господа!.. А мы возрождаемся!..

– Сколько дела впереди, господа!.. Сколько дела!..

Провинциал (тупо). Интересно, отчего это дважды два не равняются… стеариновой свечке?..

Хватов внимательно смотрит на Провинциал а, затем с облегчением кивает Санитарам, и те развязывают Провинциал а. Провинциал теряется в толпе сумасшедших, и вот уже в общем ропоте мы слышим и его голос.

Голос Провинциала. А как насчет нижнего белья?.. Где взять нижнее белье, господа?!.

Затемнение.

Грех Незаконченная пьеса по мотивам произведений Ивана Бунина

1. Фортепьяно (вид через окно). Дождь.

2. Молитва. Божница. Портреты семьи. Дождь.

3. Телега, запряженная одной лошадью. Приезд учителя. Дождь. Савка. Челядь.

4. Глазами маленькой девочки: приезд учителя (окно, второй этаж). Дождь.

5. Утро. Чаепитие. Мать, девочка, Маша, учитель.

6. Объезд коня. Озеро. Деревенские девки.

7. Мужиков стригут в солдаты. Фельдшер.

8. Луг. Учитель. Стрекозы. Жара. Разговор с Машей.

9. Урок французского. Учитель и девочка.

10. Второй разговор с Машей. Дома. Петух. Лиза.

11. Савка, почтарь. Известие о гибели полковника. Мать. Истерика.

12. Сельская церковь. Панихида по полковнику. Мать, девочка, Маша, учитель, Савка, фельдшер. Священник.

13. Мать покрывает фотографию Полковника поцелуями. Лиза: Маша не с нами.

14. Лиза заглядывает в комнату Учителя. Никого. Начинает лихорадочно одеваться.

15. Берег озера. Учитель с Машей в лодке. Лиза подглядывает.

16. Второй урок с Лизой. Разговор о стихах и о грехе.

17. Мать молится перед божницей. За упокой души Полковника.

18. Лиза перед зеркалом. Снимает бретельки, смотрит на своё детское тельце.

19. Вечернее чаепитие. Мать, Лиза, Маша, Учитель, Фельдшер. Разговор о возможном замужестве.

20. Учитель и Маша снова в лодке. Сумерки. Появление Матери. Скандал.

21. Вечер. Оранжерея. Лиза стрижёт розы. Обнаруживает Савку с Мотей. Истерика.

22. Лиза пишет объяснение в любви. Рядом на столике букет роз в вазе.

23. Раннее утро. Савка запрягает лошадь. Учитель с чемоданчиком забирается в телегу.

24. За окном – печальное лицо Маши.

25. Разметавшись на постели, спит Лиза… Ветер колышет локон… Камера выезжает за окно. Далеко, возле горизонта, бежит лошадка, увозящая Учителя.

Грех

…Старая, унылая, запущенная усадебка. Камера медленно едет через пустую гостиную. Все здесь свидетельствует об упадке – и пыльная бронза, к которой давно уже не прикасались влажной тряпкой, и ветхая мебель, некогда крепкая и основательная, а ныне готовая рассыпаться от случайного толчка, и белая оконная занавеска, панически бьющаяся на ветру, как флаг о капитуляции, взывающий о снисхождении…

Кто-то старательный и неумелый барабанит на фортепьяно одну и ту же музыкальную фразу, всякий раз осекаясь на ее середине и снова возвращаясь к началу. Женский шепот, сперва невнятный и едва слышный, а затем все более близкий и настойчивый, постепенно заглушает фортепьянный лепет жаркими словами молитвы… По мере того, как камера приближается к окну, к этим звукам примешивается и еще один – мощный, ровный и монотонный – шум августовского ливня… Отсюда, из тепла и света, заоконная природа, погруженная в плотный мрак, кажется недоброй и даже враждебной. Возникает титр:

ГРЕХ

Несмотря на непогодь за окном, титр выглядит вполне легкомысленно: ампирные виньетки, которыми щедро увит шрифт, вызывают воспоминания о бульварных журналах начала века. Шумит дождь. Бренчит фортепьяно. Женский голос шепчет молитву. Камера продолжает безучастно смотреть в заоконную темень. Поначалу кажется, что там ничего не происходит. Но вот зафыркала лошадь, во двор въехала телега. Послышались возбужденные голоса кучера Савки и горничной Моти. Двор наполнился всполошенными тенями, ожил, зашевелился, загомонил…

…Десятилетняя Лиза убрала руки с клавиш и вопросительно посмотрела на старшую сестру. Маша прижала лицо к оконному стеклу, пытаясь рассмотреть, что происходит там, внизу, во дворе.

– «Ну что там, Маша? – Лиза свела к переносице пасмурные бровки. – Опять Савка напился?.. Говорила я маме, надо было гнать его в шею. Еще на Сретенье, когда он сарай поджег…»

– «Это не Савка, – не оборачиваясь возразила Маша. – Это, наверное, твой новый учитель приехал. Сергей Иванович. Чего это он так поздно?.. Да еще подгадал в самый дождь…»

…Камера панорамирует по стене, сплошь увешанной фотографиями. Тут и сусальные открытки с целующимися голубями и семейные портреты в деревянных рамочках. С одного из них смотрит бравый полковник. Слюдяные глаза. Вздернутая бровь. Крученый ус. Так старательно таращились в объектив только в начале века.

Камера панорамирует дальше, и вслед за фотографиями в кадр вплывает маленькая божница. Неровное пламя свечечки выхватывает из мрака темные лики святых…

Женщина, стоящая на коленях перед божницей, совсем еще не стара. Ее можно было бы назвать даже красивой, если бы не неряшливые локоны, вывалившиеся из-под заколки, да не заострившийся нос и темные подглазья..

– Наталия Федоровна! – женщина слышит, как грохочут по лестнице башмаки горничной Моти, но не спешит подняться с колен, только брезгливо поджимает губы.

– Наталия Федоровна! – Мотя уже распахнула дверь и успела понять, что она некстати, но по инерции продолжает говорить громко и возбужденно. – Там Сергей Иваныч приехали… Новый учитель Лизаньки… Желали бы вам представиться…

– Нет уж… – женщина нехотя поднимается с колен и поправляет рамочку с портретом полковника. – Утром познакомимся… Передай ему что в такое время я обычно уже сплю… Да покорми его, если голодный…

…Знакомство состоялось за завтраком. Новый день никак не напоминал о вчерашней непогоде. Солнце нещадно било сквозь занавески, заставляя жмуриться всех присутствующих. Стол был сервирован скромно, но с достоинством: разносолов не было, зато было все необходимое: пирожки, домашнее печенье, фрукты.

Новый учитель, похоже, обладал недюжинным аппетитом. Он уплетал все подряд, мало заботясь о том, какое впечатление это производит на окружающих. Хозяйка усадьбы наблюдала за ним с холодным и вежливым интересом, считая необходимым время от времени задавать ему некие необязательные вопросы. Маша поглядывала на учителя с явной симпатией, видно было, что Сергей Иванович ей нравится. Лиза то и дело переводила взгляд с сестры на учителя и обратно и строила ехидные гримаски.

– Так у вас инженерное образование?.. – больше из вежливости переспросила Наталия Федоровна. – А как же так случилось, что вы преподаете гуманитарные науки?..

– Какой из меня инженер? – хрупая яблоком, ответил Сергей Иванович. – Просто не посмел ослушаться родителей. А вообще-то я люблю поэзию. Да признаться, и сам пишу.

– Все это мило… – протяжно сказала Наталия Федоровна, не отрывая глаз от учителя. – Но, чтобы преподавать нужен опыт… Николай Иванович… доктор, который вас рекомендовал… сказал, что вы одно время преподавали в гимназии…

– Нет, – чистосердечно признался Сергей Иванович. – Я ввел доктора в заблуждение. Можно сказать, малость приврал. Не хотелось терять выгодную работу…

– Ах мама!.. – Маша поспешила учителю на выручку. – Ну какая разница, есть у Сергея Ивановича гуманитарный диплом или нет?..

– В самом деле! – язвительно подхватила Лиза. – Такие вещи надо выяснять заранее. А теперь уже поздно. Не выгонять же инженера на улицу!..

После завтрака Сергей Иванович совершал верховую прогулку по окрестностям. Застоявшаяся лошадь, отвыкшая от седока, несла напропалую сквозь кусты и болота. Ветки хлестали Сергея Ивановича по лицу, болотная жижа залепляла глаза, но он не усмирял лошадь, только время от времени проверял рукой, на месте ли картуз…

Внезапно кустарник кончился, и лошадь вылетела на берег озера. Деревенские купальщицы с визгом кинулись в воду. Сергей Иванович зажмурился от избытка солнца и наготы. Даже лошадь, неготовая к такому повороту событий, застенчиво попятилась и захрапела…

– Куда же ты, барин?.. – певуче сказала бесстыжая красавица и уверенно взяла лошадь под узцы. – Раз уж забрел в гости, так побудь с нами… Наши-то мужики на фронте, некому нас приголубить…

Девки с хохотом стащили Сергея Ивановича с лошади и потащили его на глубину. Тот смущенно улыбался и щурился от серебряных брызг… Голая красавица обняла его за шею и крепко поцеловала в губы…

…На тропинке, ведущей к сельскому погосту, он нагнал похоронную процессию.

На расхлябанных дрогах трясся грубо сколоченный гроб, за ним шли человек пять, мужики и бабы.

– Кого хоронят?.. – Сергей Иванович попридержал лошадь.

– Таньку Кондакову, племяшку мою… – нехотя ответил помятый мужичонка. – Муж ее зарубил, Пётра…

– Как это, зарубил?.. – не понял Сергей Иванович.

– «Обыкновенно, топором. Приревновал к Сашке, цыгану. Ну, и зарубил…

– «Молодая была? – почему-то поинтересовался Сергей Иванович.

– Тридцати годов не было. Жить бы да жить…

– Жалко… – ни к кому не обращаясь, подытожил Сергей Иванович.

– А чего ее жалеть? – философски хмыкнул мужичонка. – Ей теперь не больно… Лежит себе и лежит… Вот Пётру жалко… Сгниет на каторге…

Сергей Иванович остановил лошадь и долго смотрел на сирый гроб, в котором уплывала на погост неведомая ему Танька…

Случайные встречи Театрализованное представление в одном действии

Участвуют

Ведущий

Диспетчер

Пожилая дама

Молодая дама

Мужчина в кепке

Женщина с синяком

Нервный юноша

Флегматичная девушка

Городской мужчина

Сельский мужчина

Он

Она

Неизвестный с татуировкой

Пионер

Дама с книгой

Старик в беретке

Упрямый гражданин

Громкая гражданка

Ведущий. Случалось ли вам в редкую минуту блаженной праздности, когда душа и рассудок пребывают в покое и согласии, когда вас не мучит неотмщенная обида и не тяготит неоплаченный долг, когда вам некуда спешить и не о чем волноваться, – случалось ли вам в такую минуту забредать на шумный, бестолковый и суетный вокзал? И вот вы, благодушный зевака, никуда не уезжающий и никого не провожающий, а просто желающий понаблюдать скучную и глупую сутолоку жизни, – вы даже не замечаете, как постепенно оказываетесь во власти могучего обаяния вокзала с его суетой и спешкой, с его радостями и печалями, с его встречами и расставаниями…

Диспетчер. Внимание! Поезд номер четырнадцать, следующий по маршруту Москва – Сухуми, отбывает со второго пути. Поезд номер четырнадцать, следующий по маршруту Москва – Сухуми, отбывает со второго пути…

Появляются Пожилая дама и Молодая дама.

Пожилая дама. Танечка, постарайся выслушать меня внимательно, а то у тебя ужасная манера пропускать все мимо ушей. Во-первых, сразу как приедешь – зайди к Пал Палычу и передай ему от меня привет!..

Молодая дама. Мама, я тебе уже говорила, Пал Палыч умер два года назад!..

Пожилая дама. Танечка, сначала дай мне договорить до конца, а потом выставляй встречные аргументы!.. Не забудь передать Пал Палычу письмо, которое я положила тебе в сумочку!..

Молодая дама. Мама, я тебе уже говорила, Пал Палыч умер два года назад!..

Пожилая дама. Танечка, прежде чем спорить, надо понять, о чем идет речь!..Ты должна передать Пал Палычу апельсины, которые лежат у тебя в чемодане!..

Молодая дама. Мама, я тебе уже говорила, Пал Палыч умер два года назад!..

Пожилая дама. Танечка, нельзя же все принимать в штыки? Надо хоть в чем-нибудь уступать. Неужели это так трудно – передать Пал Палычу привет, письмо и апельсины?..

Молодая дама. Хорошо, мама, я передам. Он будет очень рад.

Пожилая дама. Ну наконец-то!.. Стоило пререкаться и показывать свой глупый гонор!.. Ты же знаешь, что я все равно настою на своем!..

Появляются Мужчина в кепке и Женщина с синяком.

Мужчина в кепке. Клав, ну разве так можно?.. Чуть что – сразу уезжать!.. Ну давай разберемся! Что я тебе сделал? Я что, пил?

Женщина с синяком выразительно молчит.

Ну пил! Ну с получки, ну с премии, ну после бани!.. Ну в день шахтера, ну в день рыбака, ну в день Парижской коммуны!.. Но ведь не в дре-бадан?..

Женщина с синяком выразительно молчит.

Ну в дребадан, ну, как свинья, ну, как зюзя!.. Но не до белой же горячки! Помнишь, я в ванной пальто стирал? И почти не обварился!..

Женщина с синяком выразительно молчит.

Клав, ну куда ты поедешь! Все ж таки мы с тобой семья!.. И потом – что я тебе сделал? Разве я тебе изменял?..

Женщина с синяком выразительно молчит.

Ну изменял! Ну с Танькой, ну с Веркой, ну с Ленкой!.. Но ведь не с Лариской же!..

Женщина с синяком выразительно молчит.

Ну с Лариской!.. Но ведь у нее же горе было! У нее зонтик украли и в лотерею не сошлось!..

Женщина с синяком выразительно молчит.

Клава, сдавай билет, добром прошу. Ишь придумала – семью разрушать! И главное, что я тебе сделал?.. Я что, тебя бил? Ну бил! Но ведь не до смерти!..

Появляются Нервный юноша и Флегматичная девушка.

Нервный юноша. Лена, ты мне только скажи – любишь или не любишь? Меня устроит любой ответ. Если не хочешь говорить полностью, скажи кратко – да или нет!

Флегматичная девушка. Да.

Нервный юноша. Ты так говоришь «да», как будто боишься меня обидеть. Ты можешь сказать и «нет», я не обижусь. Ну так как же все-таки – да или нет?

Флегматичная девушка. Да.

Нервный юноша. Ты так говоришь «да», как будто тебе это ничего не стоит. Можно подумать, что ты всем так говоришь. Нет, ты сначала подумай, а потом скажи – да или нет?

Флегматичная девушка. Да.

Нервный юноша. Ты так говоришь «да», как будто хочешь поскорей от меня отвязаться. Нет, уж ты, пожалуйста, ответь мне искренне – да или нет?

Флегматичная девушка. Да.

Нервный юноша. Ты так говоришь «да», как будто я тебя к этому вынуждаю. Уж лучше скажи «нет», так будет честнее. Ей-богу, мне будет легче, если ты прямо скажешь «нет». Так да или нет?

Флегматичная девушка. Нет!

Нервный юноша. Так я и знал! Но зачем ты лгала мне целых три года? Если бы не моя настойчивость, ты бы до конца жизни продолжала говорить мне «да»!

Появляются Городской мужчина и Сельский мужчина.

Городской мужчина. Ты, Иван, главное – не стесняйся! Приезжай к нам в Москву в любое время! Не смотри, что у нас тесновато. Мы с женой устроимся в коридоре. Или на кухне. Или в санузле.

Сельский мужчина. Ага.

Городской мужчина. Главное – не смущайся!.. Что ты все один да один?.. Ты с женой приезжай. Детей привези. Соседей захвати. Друзей. И врагов. Прямо всем колхозом и приезжай!..

Сельский мужчина. Ага.

Городской мужчина. Главное – не тушуйся! Мало ли что мы недовольны? Да плюнь ты на нас! Подумаешь, цацы!.. Давить нас, таких, надо!..

Сельский мужчина. Ага.

Городской мужчина. Главное – не теряйся! Приезжай, а там видно будет! Может, и мы с женой к тому времени помрем! Под ногами путаться не будем! Ключ – под половиком. Пижамы – в шкафу. Еда – в холодильнике. Приезжай, Иван, ей-богу, приезжай!..

В дороге все равны. Дорога располагает к искренности. И тем не менее каких только фантастических историй ни рассказывают люди друг другу. Оставшись один на один в вагонном купе.

Перед нами еще одна пара. Они знают друг друга с детского сада. Им есть что вспомнить. Но они не хотят вспоминать. К чему ворошить прошлое, которое им хорошо известно?.. Не лучше ли поговорить о настоящем?

Без вранья

Участвуют:

Он

Она

Он. Ба! Кого я вижу! Неужели Таня?..

Она. Ба! Неужели Коля?

Он. Сколько же лет мы с тобой не видались?

Она. Да, пожалуй, лет двадцать с хвостиком! Он. Ты похорошела…

Она. А ты возмужал…

Он. Просто Людмила Хитяева!

Она. А ты прямо Иосиф Кобзон!

Он. Сколько тебе стукнуло?

Она. Сорок два.

Он. А выглядишь на сорок один!

Она. А тебе сколько бахнуло?

Он. Сорок три.

Она. А выглядишь на сорок два!

Он. Ну рассказывай, как жизнь!

Она. Спасибо, хорошо.

Он. Как здоровье?

Она. Первый разряд по гимнастике. И медаль «За спасение утопающих».

Он. Где работаешь?

Она. Солистка балета в Большом театре.

Он. Замужем?

Она. Муж – академик. Лауреат Нобелевской премии.

Он. Дети есть?

Она. Трое. Двое отличников и один хорошист.

Он. Машина имеется?

Она. Две «Чайки». И «Жигули» в ремонте.

Он. Значит, все в порядке?

Она. Все в порядке!

Он. Ну рад за тебя, Таня!

Она. А как у тебя, Коля?

Он. Спасибо, замечательно.

Она. Как здоровье?

Он. Мастер спорта по боксу. Чемпион Олимпийских игр.

Она. Где работаешь?

Он. Дипломат. Аккредитован в Бразилии.

Она. Женился?

Он. Жена – киноактриса. Снимается в Голливуде.

Она. Дети есть?

Он. Трое. Двое тимуровцев и один юннат.

Она. Машина имеется?

Он. Два «Мерседеса». И один автобус.

Она. Значит, все в порядке?

Он. Все в порядке!

Она. Ну рада за тебя, Коля!

Пауза, музыкальный проигрыш.

Он. Да, сколько лет, сколько зим! Помнишь нашу первую встречу? Еще в детском саду?..

Она. Еще бы не помнить! Ты был тогда в старшей группе, а я – в средней!..

Он. А ведь я тебя очень любил, Таня! Я и лягушку-то тебе за шиворот бросил оттого, что к Мишке тебя ревновал!..

Она. И я любила тебя, Коля!.. А песочным совком тебя стукнула потому, что хотела, чтобы ты обратил на меня внимание!..

Он. А ведь я соврал тебе, Таня!.. Никакой я не дипломат! Просто, знаешь, захотелось порисоваться…

Она. Да ведь и я обманула тебя, Коля!.. Никакая я не балерина! Просто захотелось пустить пыль в глаза…

Он. Давай говорить начистоту, Таня!

Она. Давай, Коля!

Он. Напрямик!

Она. Напрямик!

Он. Без вранья!

Она. Без вранья!

Он. Ну рассказывай, как жизнь!

Она. Плохо, Коля. Хуже некуда.

Он. Как здоровье?

Она. Радикулит, тромбофлебит и мания величия.

Он. Где работаешь?

Она. Уборщицей в Центральных банях.

Он. Замужем?

Она. Муж – тунеядец. Лечится от запоя.

Он. Дети есть?

Она. Трое. Двое хулиганов и один дебил.

Он. Машина имеется?

Она. Стиральная. И та не работает.

Он. Значит, все ужасно?

Она. Все ужасно!

Он. Ну рад за тебя, Таня! То есть, рад что не падаешь духом.

Она. А как у тебя, Коля?

Он. Скверно. Хуже не придумаешь!

Она. Как здоровье?

Он. Невроз, склероз и все признаки холеры.

Она. Где работаешь?

Он. Сторожем на Ваганьковском кладбище.

Она. Женился?

Он. Жена – спекулянтка. Отбывает срок.

Она. Дети есть?

Он. Трое. Двое моих и один от соседа.

Она. Машина имеется?

Он. Самокат. И тот потерялся.

Она. Значит, все ужасно?

Он. Все ужасно!

Она. Ну рада за тебя, Коля!.. То есть рада, что не вешаешь носа!..

Он. А ты подурнела!..

Она. А ты постарел!..

Он. Извини за прямоту, но просто Баба-яга!..

Она. Да и ты не лучше, прямо Кащей Бессмертный!..

Он. Сколько тебе стукнуло?

Она. Сорок два.

Он. А выглядишь на сорок три!

Она. А тебе сколько бахнуло?

Он. Сорок три.

Она. А выглядишь на все сто!

Пауза, музыкальный проигрыш.

Он. Да… Сколько воды утекло… Помнишь нашу первую встречу? Еще в детском саду?..

Она. Конечно, помню. Ты был в старшей группе, а я – в средней.

Он. Ты мне тогда сразу не понравилась. Поэтому я и лягушку тебе за шиворот бросил.

Она. А я тебя песочным совком стукнула. Уж больно ты был неприятный тип.

Он. А знаешь, я ведь пошутил, Таня. Никакой я не сторож. Просто захотелось подурачиться…

Она. И мне захотелось проверить твое чувство юмора. Никакая я, сам понимаешь, не уборщица.

Он. Ну рад за тебя, Таня!

Она. А как у тебя, Коля?

Он. Практически бессмертен. По системе индийских йогов.

Она. Где работаешь?

Он. Пока секрет. Борюсь за мир во всем мире.

Она. Женился?

Он. Жена – принцесса Великобритании.

Она. Дети есть?

Он. Трое. Два стахановца и один буденновец.

Она. Машина имеется?

Он. Два самолета. И один вертолет.

Она. Значит, все в порядке?

Он. Все в порядке.

Она. Ну рада за тебя, Коля!

Он. Слушай, а ты просто красавица!

Она. Да и ты парень что надо! Орел!

Он. Ей-богу, красавица. Софи Лорен!

Она. Я-то что. Вот ты действительно Ален Делон!

Он. Давай говорить начистоту, Таня!

Она. Давай, Коля!

Он. По душам!

Она. По душам!

Он. Без вранья!

Она. Без вранья!

Он. Ну рассказывай. Как жизнь?

Она. Спасибо, сногсшибательно!

Он. Как здоровье?

Она. Чемпионка мира по всем видам спорта.

Он. Где работаешь?

Она. Манекенщицей. В доме моделей.

Он. Замужем?

Она. Муж – космонавт. В данный момент – в космосе.

Он. Дети есть?

Она. Трое. Два вундеркинда и один гений.

Он. Машина имеется?

Она. Две яхты. И один теплоход.

Он. Значит, все в порядке?

Она. Все в порядке.

Он. Сколько тебе стукнуло?

Она. Двадцать пять.

Он. А выглядишь на семнадцать!

Она. А тебе сколько бахнуло?

Он. Двадцать шесть!

Она. А выглядишь на восемнадцать!

Он. Ну рад за тебя, Таня!

Пауза, музыкальный проигрыш.

Он. Правда, хорошо, что у нас все хорошо? И мы можем смело смотреть друг другу в глаза!

Она. Да, было бы плохо, если бы у нас все было плохо!.. Неудачники – ужасно злой и неискренний народ!..

Он. Приятно сознавать, что мы чего-то добились в жизни. И что нам некому завидовать.

Она. Приятно, что у нас нет никаких комплексов. И что можно смело поделиться своими успехами.

Он. Незачем что-то придумывать, когда можно говорить начистоту. Напрямик. По душам.

Оба (в зал). Без вранья!..

Ведущий. Поезд тронулся… Замелькали в окнах лица провожающих, растаяли очертания подмосковных крыш, пропал куда-то запах асфальта и бензина – и вот мы в дороге…

Кто-то раскладывает шахматы, кто-то читает потрепанный детектив, кто-то знакомится с соседями по купе…

Дорожные знакомства обычно происходят по старому, как мир, принципу: «Слушайте, где я мог вас видеть?..»

Перед нами Мужчина и Женщина. Они уже давно присматриваются друг к другу. Каждому хочется произвести на другого выгодное впечатление, и поэтому оба мучительно изобретают первую фразу, с которой должно начаться знакомство. Фраза, как вы понимаете, должна быть свежей, неожиданной, оригинальной. Вот она, эта фраза…

Двое в поезде

Участвуют:

Он

Она

Она. И представим так. Купе поезда дальнего следования. Двое. И, как водится, знакомство начинается с фразы…

Он. Слушайте, где это я мог вас видеть?..

Она. Вы знаете, мне ваше лицо тоже знакомо…

Он. Вы в Душанбе не бывали?

Она. В Душанбе – нет.

Он. А я – да. И в Кулунде не бывали?..

Она. В Кулунде – тоже нет.

Он. Ну уж в Кимрах-то, я надеюсь, бывали?..

Она. Да!.. В Кимрах – да.

Он. А я – нет. В Кимрах – нет.

Она. А почему же вы спрашиваете, если не бывали?

Он. Потому и спрашиваю, что не бывал.

Она. Вы геолог?

Он. Я геолог. А вы геолог?

Она. И я геолог.

Он. Вы в Москву?

Она. Я в Москву. А вы в Москву?

Он. И я в Москву. Так вы из Москвы?

Она. Я из Москвы. А вы из Москвы?

Он. И я из Москвы. А на какой улице вы живете?

Она. На улице Чехова.

Он. На улице Чехова?

Она. На улице Чехова.

Он. Антон Палыча?

Она. Антон Палыча.

Он. Рядом с площадью Пушкина?

Она. Рядом с площадью Пушкина.

Он. Александр Сергеича?

Она. Александр Сергеича.

Он. В сером доме?

Она. В сером.

Он. Номер квартиры?

Она. Двадцать пять.

Он. Ваше имя?

Она. Люся.

Он. Имя мужа?

Она. Саша.

Он. Люся!!!

Она. Саша!!! (Бросаются в объятия друг к другу.)

Он. То-то я смотрю, лицо знакомое…

Она. А я думаю, где я могла его видеть… Сколько раз я тебя просила: уезжаешь в командировку – оставляй записку…

Он. Ты тоже хороша… Заигрываешь с первым встречным…

Она. Ты не первый встречный. Ты, как выяснилось, мой муж. К тому же ты первый начал… Он. А если бы я полез целоваться?

Она. Я бы с тобой тут же развелась!..

Он. Вот это лихо!.. Ты с ним целуешься, а я отвечай?!

Она. С кем это «с ним»?..

Он. С первым встречным. То есть со мной.

Она. Ты, как муж, должен был бы вмешаться и надавать ему по физиономии!..

Он. Кому это «ему»?

Она. Первому встречному. Почему ты не вмешался?..

Он. Ну ладно… Ты мне голову не морочь… Ты лучше скажи, как мама?

Она. Здорова.

Он. Конкретнее!

Она. Жива – здорова.

Он. Как Вовка?

Она. Какой Вовка?

Он. Наш сын, Вовка.

Она. У нас нет сына Вовки. У нас дочка Катя.

Он. Спасибо!!! На тебя ни в чем нельзя положиться! Ты же знаешь, я хотел сына.

Она. Так уж вышло…

Он. Небось, по-английскому двоек нахватала?

Она. Катя по-английски не говорит. Кате всего три года.

Он. Правильно!!! А ты потакай ей больше, она у тебя и по-русски говорить разучится!.. Я в ее годы уже Маршака грыз, в Толстого окунался…

Она. А ты знаешь, Саша, у нее выше локтя такая симпатичная маленькая родинка. Как у тебя…

Он. Как у меня? А у меня выше локтя сроду никакой родинки не было!..

Она. Как это «не было», когда была?

Он. Как это была, когда не было?..

Она. Покажи!..

Он. Пожалуйста!.. (Заворачивает рукав.)

Она. Скажи честно, зачем ты это сделал?

Он. А что я такого сделал?

Она. Зачем ты ее свел?

Он. Кого свел? Куда свел?..

Она. Родинку.

Он. Да нет у меня никакой родинки. Нет, не было и не будет. И точка!

Она. В таком случае, кто вы такой?..

Он. Твой муж.

Он А. Мой муж?

Он. Твой муж.

Она. Мой муж?

Он. Твой муж.

Она. Вы не мой муж!

Он. Здрасте, я ваша тетя!..

Она. У моего мужа… вот здесь… выше локтя… есть маленькая родинка.

Он. И у меня есть. Только не здесь.

Она. А где?

Он. Не здесь.

Она. А где?

Он. Не здесь!

Она. А где?

Он. Где надо!!!

Она. Стоп. Начнем сначала. Вы из Москвы?

Он. Из Москвы.

Она. Улица?

Он. Имени Чехова!

Она. Антон Палыча?

Он. Антон Палыча!

Она. Рядом с площадью Пушкина?

Он. Рядом с площадью Пушкина!

Она. Александр Сергеича?

Он. Александр Сергеича!

Она. Номер квартиры?

Он. Двадцать пять!

Она. Номер дома?

Он. Девять!

Она. А у меня – десять! (Пауза.)

Он. Гм… Вот ведь история… А я смотрю, лицо знакомое…

Она. А я думаю, где же это я могла его видеть…

Ведущий. Кого только ни встретишь в дороге!.. Заговоришь с человеком – и вдруг выясняется, что вы с ним давным-давно знакомы. И даже больше, чем знакомы. Вы – приятели. И даже больше, чем приятели. Друзья! Ну до чего же тесен мир!..

Окажите доверие! Театрализованный фельетон

Участвуют:

Неизвестный с татуировкой

Пионер

Дама с книгой

Дед в беретке

Громкая гражданка

Тихий гражданин

Гражданка из другого вагона

Гражданка в очках

Неизвестный. Граждане и гражданочки! Труженики и труженицы! Братья и сестры! Обратите внимание на бывшего отличника, спортсмена и стахановца, а ныне – прохвоста и обормота, потерявшего последний моральный облик!..

Родился я в славном городе Тамбове в интеллигентной семье с телевизором от мамы-учительницы и папы-дирижера. Была у меня мечта сделаться большим человеком – если не академиком, то баянистом, – да сбили меня с верного пути дружки-приятели, за что я им премного благодарный, и если встречу, то глаз выну!.

Окажите же доверие, кто сколько может! Не толкайте на скользкую дорожку! Не увеличивайте рост преступности! Будьте на высоте социалистической морали. Тем более что многого я не прошу!.. (Подходит к Пионеру.) Слышь, пацан!.. Ты, я вижу, парень толковый! Пионер, небось? По глазам вижу.

Пионер. Пионер.

Неизвестный. Юннат?

Пионер. Юннат.

Неизвестный. Отличник?

Пионер. Отличник.

Неизвестный. (С облегчением.) Ну слава богу, на своего попал! Я ведь сам в прошлом тимуровец.

Пионер. Ну да?

Н ензвестный. Вот тебе и «ну да»!

Пионер. Настоящий?

Неизвестный. А то какой!

Пионер. Не Тимуром знакомы?

Неизвестный. Кореш мой. Кланяться он вам велел, Тимур-то. Старушкам помогать… ну и все такое…

Пионер. Вот здорово! Просто не верится!

Неизвестный. (Строго.) А что не верится – это плохо. Человеку, брат, доверять надо, тогда он звучит гордо.

Пионер. Да я вам вполне доверяю.

Неизвестный. Ишь ты, доверяю! На словах, брат, каждый доверяет. А ты мне окажи доверие по всей форме!..

Пионер. Это как же?

Н ензвестный. Эх, молодежь, чему вас только в школе учат! Деньги, к примеру, у тебя есть?

Пионер. Есть. Рубль. На мороженое.

Неизвестный. Ну вот и гони этот рупь сюда. Если ты, конечно, мне доверяешь…

Пионер. Возьмите. Мне папа еще даст. Он в соседнем вагоне в преферанс играет.

Неизвестный. Молодец, пионерия! Выручил старую гвардию. Сразу видать, свой брат-тимуровец!..

Пионер. А вот перочистка. Из вельвета. Почти новая. Берите. Я вам ее доверяю.

Неизвестный. А вот перочистку, брат, я не приму. Перочистка – это святое. У меня все ж таки тоже совесть есть.

Пионер. Ну тогда возьмите майского жука. Засушенного. Я себе другого поймаю.

Неизвестный. И жука не возьму. Мне майский жук позарез нужен. А взять не могу. Совесть не позволяет.

Пионер. Ну хоть значок возьмите. С промышленной выставки. Видите, тут спутник нарисован!..

Неизвестный. Да что ты, брат, заладил «возьмите» да «возьмите»! Перебор получается. Доверие к человеку – дело тонкое, а ты все нахрапом норовишь!

Пионер. Да ведь я хотел как лучше…

Неизвестный. На первый раз прощаю. А в другой раз гляди у меня. В школу напишу. Понял?

Пионер. Понял.

Неизвестный. То-то! (Снова обращается к публике.) Граждане и гражданочки! Окажите доверие, кто сколько может! Не дайте погибнуть поскользнувшемуся члену общества! Будьте на высоте социалистической морали!.. (Подходит к Даме с книгой.) Завлекательная книжка-то? Детектив небось? Детектив, по глазам вижу.

Дама. Не угадали. Это стихи.

Неизвестный. Ну ты подумай!.. Есенин?

Дама. Блок.

Неизвестный. В каком смысле?

Дама. Фамилия такая.

Неизвестный. A-а, бывает.

Дама. Читали когда-нибудь?

Неизвестный. Что ж я, неграмотный?

Дама. Ну и как, нравится?

Неизвестный. Я больше рассказы уважаю. Про войну. «Война и мир», к примеру…

Дама. Значит, Толстого любите?

Неизвестный. Во. Его. Хороший был писатель. И что характерно – народ любил без памяти.

Дама. Насчет народа – это вы верно подметили.

Неизвестный. Доверял он народу-то. Бывало, мальчонку встретит и – рупчик ему, рупчик. Тот отказывается, даже плачет, бывало, а Толстой ему этот рупчик насильно, насильно… Во какой человек был! Не то что некоторые…

Дама. Это вы о ком?

Неизвестный. Да я так, для разговору. Рубля, говорю, ни у кого не допросишься. А уж о трешке и говорить нечего. Измельчал народ!..

Дама. Если вы нуждаетесь в деньгах, то я могла бы вам помочь…

Неизвестный. Да что деньги! Не в деньгах счастье. Доверие дорого. Ауж пятерочка или червончик – это как вам совесть подскажет…

Дама. Вот десять рублей. Это все, что у меня есть. Устроит?

Неизвестный. Потрепанная она у вас, десятка-то. Не хрустит. И серия стерлась. Ну ничего не поделаешь, раз другой нету – и эта сойдет.

Дама. Простите меня, ради бога.

Неизвестный. Ладно уж, чего там! Другой бы обиделся, а я человек простой. Не привередливый. (Обращаясь к публике.) Граждане и гражданочки! Окажите доверие, кто сколько сможет!.. Не посрамите нашего морального кодекса! Помогите нравственному уроду!..

(Подходит к Старику в берете.)

Неизвестный. О чем задумался, дед? О жизни, небось? О жизни, по глазам вижу!

Дед. Да сколько мне ее осталось, жизни-то? О смерти думать надо!

Неизвестный. Это верно, дед!.. Ты свое отжил – дай другим пожить!

Дед. Пусть живут. Я никому не мешаю. Вреда не приношу.

Неизвестный. Вреда ты, конечно, не приносишь, но и пользы от тебя никакой.

Дед. А какая же от меня должна быть польза? Я уже десять лет как на пенсии.

Неизвестный. Вот и употреби эту пенсию на доброе дело.

Дед. На какое такое доброе дело?

Н ензвестный. Отдай ее ближнему.

Дед. Какому еще ближнему?

Неизвестный. Ну мне, к примеру.

Дед. Это по какому же закону?

Неизвестный. А по такому, что человек человеку друг, товарищ и брат.

Дед. Нет такого закону, чтоб я тебе свои деньги отдавал!

Неизвестный. Нехорошо, дед! Против общественности идешь! Индивидуализм проявляешь!..

Дед. Ты мне голову не морочь! Никаких денег я тебе не дам!..

Неизвестный. Как не дашь? Да ты что, спятил? Смотри, дед, в газете пропесочу!..

Дед. Сказано – не дам – и точка! Жулик ты!

Неизвестный. Это я-то жулик?

Дед. Ясно, жулик! А кто же ты есть?

Неизвестный. Я – поскользнувшийся. Мне нужно помочь. А ты меня травишь. Смотри, дед, за это по головке не погладят!..

Дед. А ты меня не стращай!.. Мы тоже грамотные. У меня сын завклубом работает!

Неизвестный. Граждане, да что же это делается!.. Среди бела дня!.. Куда смотрит общественность?..

(Подходит Громкая гражданка.)

Громкая гражданка. Не волнуйтесь, товарищ. Общественность не дремлет. Что случилось?

Неизвестный. Не поверите! Только что вот этот пожилой гражданин отказал мне в доверии!..

Громкая гражданка. Не может быть! Как же это вы, гражданин?.. А еще в берете!..

Дед. Вы его не слушайте! Жулик он. У него вся грудь матюгами исписана!..

Неизвестный. Я неустойчивый. Меня спасать надо! А он убивает во мне веру в людей!.. Убийца!..

Громкая гражданка. Успокойтесь, товарищ! Мы вас в обиду не дадим! Мы за вас бороться будем!..

Неизвестный. А то – «жулик»! У меня тоже нервы!.. Я и сорваться могу!.. Кто тогда отвечать будет?..

Громкая гражданка. Мы вас, товарищ, в санаторий отправим. В Крым. Подлечитесь и снова станете полноправным членом общества!

Неизвестный. В Крым не надо. Там пляжи плохие. И климат вредный. Мне лучше на Кавказ. В Пицунду.

Громкая гражданка. Сделаем. Обратимся в инстанции. Нам не откажут. Мы – общественное мнение.

Неизвестный. И чтоб отдельную палату дали. Свидомнаморе. И чтоб телевизор был. Цветной.

Громкая гражданка. Будет. Все будет. Можно забронировать коттедж. С финской баней. Общественность оплатит.

Неизвестный. И чтобы в клубе живой Райкин выступал. Два раза в неделю. После вечернего киселя.

Громкая гражданка. С товарищем Райкиным мы договоримся. Он человек сознательный. Он пойдет навстречу.

(Подходит Тихий гражданин.)

Тихий гражданин. Извините… Мы тут с товарищами посоветовались и решили… Одним словом, коллектив нашего вагона хочет купить вам автомобиль.

Неизвестный. Не возражаю. Только, опять же, смотря какой. Лично я интересуюсь в смысле бордовых «Жигулей».

Тихий гражданин. Сделаем бордовые. С кожаными сиденьями. С шелковыми занавесками. За расходами не постоим.

Неизвестный. А как насчет гаража? На кой мне автомобиль, если его держать негде?.. Без гаража я несогласный.

Тихий гражданин. Гараж построим. Если хотите, можно двухэтажный. С лифтом и палисадником.

Неизвестный. Сирена нужна. Только, чтоб звук у ней приятный был. Музыкальный.

Тихий гражданин. Обеспечим. Сирену напишет композитор Бабаджанян. Общественность попросит.

(Подходит Гражданка из другого вагона.)

Гражданка из другого вагона. Простите, товарищ! Я из соседнего вагона. Нас тут целая делегация. Мы хотели бы вам помочь, так сказать… финансово… на первое время…

Неизвестный. Только в очередь, в очередь!.. Вас много, а я один!.. Вы, гражданин, не пихайтесь! Пустите старушку вперед!..

Гражданка в очках. Возьмите, пожалуйста. Здесь триста девятнадцать рублей. Простите, что мелкими купюрами.

Гражданка из другого вагона. Что это вы, гражданочка, лезете без очереди? Вы тут не стояли. Гремит тут своей мелочью!.. Денег на копейку, а шуму на рубль!

Неизвестный. Граждане, не устраивайте свалку! А то прекращу прием купюр!.. Рубли не принимаются! Складывать некуда!..

Гражданка в очках. Пропустите пенсионера! Он инвалид войны. Он имеет право. Проходите, дедушка!

Гражданка из другого вагона. А что это вы тут распоряжаетесь? Он что, ваш родственник? Видали, родственника пропускает вне очереди!

Неизвестный. Ты куда это, дед? От тебя я ничего не возьму. Ты меня обидел. Жуликом назвал!..

Дед. Ты того… прости старика… А то от людей неудобно… Кто же знал, что так обернется!..

Неизвестный. Не суй ты мне свой червонец. Сказал, не возьму – и точка! Мучайся, дед, мучайся! Гляди, я тебе еще во сне приснюсь!..

Гражданка из другого вагона. Как же это вы так, товарищ? Такой пожилой – и на тебе! Ай-яй-яй, как нехорошо!..

Гражданка в очках. Товарищ не вник. Товарищ поступил нечутко. Будем снисходительны к товарищу.

Неизвестный. Ладно, дед, давай сюда твои деньги! И впредь будь на высоте морали! Главное, не утратить – что? А ну-ка все хором!..

Все. (Хором.) Доверие к человеку!..

Неизвестный. Вот именно!..

Недописанные произведения

Осторожно, привидения!

По ведьмам, по чертям, по привидениям, По тем, которых не было и нет, Ударим коллективным проведением Культурно-воспитательных бесед. И, помня о престиже учреждения, Любой из нас обязан с этих пор Открыто дать любому привидению Научно обоснованный отпор!

В кромешной темноте слышен рев буксующей автомашины и энергичные возгласы:

– Давайте справа! И-и, раз!..

– Дощечку надо! Или кирпич…

– Да-а, не было печали…

– Гордынский, не отлынивайте! Давайте еще разок. И-и…

– Аркадий Леонидыч, это бесполезно!..

– Женщина, отойдите от автобуса! И-и, раз!

– Надо искать какой-то выход!

– Темнота – глаз выколи! У вас есть фонарик?

Лучом фонарика высвечиваются тревожные титры:

Осторожно, привидения!

Затемнение.

В захламленном помещении (вероятно, комната отдыха в каком-то клубе) тесным кружком собрались промокшие и озябшие пассажиры злосчастного автобуса. По стенам беспорядочно развешаны натюрморты и портреты всевозможных просветителей всех времен. В углах свалены трубы, барабаны и прочие музыкальные инструменты.

Первый вариант А. Стругацкий, Б. Стругацкий

«Если вы столкнетесь с явлением потустороннего мира, вам следует трижды произнести: «Сгинь, нечистая сила!» Если вышеупомянутое явление не исчезнет, вам не следует придавать этому ни малейшего значения».

Проф. Свидригайлов «Беседы об атеизме»

В ночь с субботы на воскресенье меня разбудил пожилой упырь по имени Вадик.

– Кровушки ба!.. – тоскливо просипел Вадик и потерся небритой щекой о мою коленку.

Упырь был явно с похмелья – от него за версту разило гемоглобином.

– Перебьешься, оглоед! – ответил я безжалостно. – Я тебе больше не донор.

Вадик сосредоточенно затих, и я понял, что он готовится сказать мне какую-то гадость.

– Завтра весь институт переходит в подчинение ЗС, – мстительно улыбаясь заявил Вадик, – и тогда всем нам крышка!..

Не успел я обмозговать Вадиково сообщение, как послышался гул реактивного двигателя и в открытое окно влетела Аллочка из отдела Деградации.

– …….! – закричала она еще с подоконника.

– …….? – спросил я, недоуменно пожимая плечами.

– …….?! – удивилась Аллочка и сделала круглые глаза.

– Да выключи ты наконец свой драндулет! – не выдержал я. – Ни черта же не слышно!..

Аллочка повозилась с кнопками, и помело заглохло.

Второй вариант А. Стругацкий, Б. Стругацкий

«Если вы встретитесь с явлением потустороннего мира, то вам следует сказать: «Сгинь, нечистая сила!»

Если вышеупомянутое явление не исчезнет, то вам не следует придавать этому значения».

Проф. Свидригайлов «Беседы об атеизме»

В ночь с субботы на воскресенье меня разбудил пожилой упырь по имени Вадик.

– Кровушки ба!.. – тоскливо просипел Вадик и потерся небритой щекой о мою коленку.

Я сразу понял, что он был с похмелья – от него за версту разило гемоглобином.

– Перебьешься, оглоед! – ответил я беззлобно. – Я тебе больше не донор.

Упырь заскрипел зубами.

– Последний день гуляю! – С завтрашнего дня всем нам будет крышка!..

Не успел я как следует обмозговать это сообщение, как послышался гул реактивного двигателя и в комнату влетела Аллочка из отдела Деградации.

– …! – закричала Аллочка еще с подоконника.

– …? – спросил я, пожимая плечами.

– …?! – удивилась Аллочка и сделала круглые глаза.

– Завтра весь институт переходит в подчинение ЗС, – таинственно сообщила Аллочка, – и тогда всем нам крышка!

Только я попытался было вникнуть в суть Аллочкиной тирады, как в углу моей комнаты затрепыхалось невзрачного вида приведение.

Сопя и чертыхаясь, привидение материализовалось в младшего научного сотрудника Кафетерия Кошкина (он же – просто Кофка).

Привет, дебил! – сухо поздоровался Кофка, и по его официальному тону я понял, что он волнуется.

Значитца, эта… Значитца, просьба… значитца, сохранять спокойствие… – сказал Кафка и стал рассыпаться на атомы.

– А ну-ка возьми себя в руки! – разозлился я. – Ты в приличном доме находишься!..

Пристыженный Кафка присел на корточки и стал руками собирать с пола рассыпанное.

– Завтра весь институт переходит в подчинение ЗС, – мрачно сказал Кафка, – и тогда всем нам крышка!

Это было уже слишком.

– Да кто он такой, черт возьми, этот самый ЗС! – заорал я. – Злая Собака?.. Заседание Суда?.. Затмение Солнца?..

– ЗС – это не Злая Собака, – тихо и печально произнес Кафка. – Это даже не Землетрясение в Сахаре. ЗС – это Здравый Смысл!

Пол дрогнул у меня под ногами, и я отчетливо понял, что теперь всем нам крышка.

* * *

Голос. Часом нет.

Мейдузо. Стыдитесь, Синюхаев! Какие к черту привидения!.. Вы уже не мальчик.

Синюхаев (смущенно). Да это я так… для смеху.

Гордынский. Почему мы вас не видим?

Голос. Нипочему.

Гордынский. Понятно. Вопросов больше нет.

Голос. Итак, теперь, когда мы с вами познакомились и, надеюсь, прониклись взаимным доверием друг к другу, я предлагаю вам на время забыть о моем существовании.

Синюхаев. Легко сказать!..

Голос. На втором этаже этого здания вы найдете четыре комнаты. Я предоставляю их в ваше распоряжение. В каждой из четырех комнат вы увидите кровать, платяной шкаф и тумбочку. Постельные принадлежности и пижамы находятся в шкафу, мыло, полотенце и зубная щетка – в тумбочке. Спокойной ночи, дорогие мои!..

Чувствуйте себя, как дома, спите спокойно, смотрите приятные сны…

А я буду появляться только изредка, когда без меня нельзя будет обойтись, и по возможности корректно и ненавязчиво комментировать происходящие события…

Синюхаев. Какие еще события?..

Пауза. Путешественники настораживаются.

Голос. Никакие. Поскольку вы не можете меня увидеть, считайте, что по моему лицу скользнула загадочная улыбка…

Тревожная музыка, которая, постепенно нарастая, перекрывает возбужденные голоса наших путешественников. Неожиданно музыка обрывается и таинственный Голос снова вступает в свои права. Однако теперь уже путешественники не обращают на него никакого внимания.

Голос. Ага! Ну вот и отлично! Они уже забыли о моем существовании, и, следовательно, я могу приступить к выполнению своих прямых обязанностей.

Обязанности же мои заключаются в том, чтобы время от времени вносить ясность в эту довольно запутанную историю…

Вас, должно быть, интересует, кто же они, наши путешественники? Куда едут? И откуда? Как их зовут? И чем они занимаются? Каким образом они очутились здесь? И где это «здесь»?

Я мог бы ответить вам на эти вопросы столь же лаконично, исчерпывающе и вразумительно как минуту назад отвечал на подобные вопросы незадачливым путешественникам: никто, никуда и ниоткуда, никак и ничем, никаким и нигде…

Однако с вами я вынужден быть более словоохотливым, ибо в противном случае мое участие в этой странной истории потеряет для вас всякий смысл.

Итак, представьте себе, что несколько сотрудников какого-то учреждения районного масштаба выезжают на воскресный загородный пикник. Поздно вечером, измученные доблестным и самоотверженным отдыхом, путешественники погружаются в месткомовский автобус с твердым и законным намерением вернуться домой.

Дальше все идет как по маслу. В середине пути их застает дождь. Автобус, как водится, застревает в грязи. Местность же, как полагается в таких случаях, оказывается совершенно безлюдной…

Незадачливые путешественники находят приют в каком-то заброшенном помещении, представляющем собой то ли склад, то ли клуб, то ли музей, то ли гостиницу.

Полагаю, будет излишним объяснять вам, откуда в глуши мог появиться пресловутый то ли склад, то ли клуб, то ли музей, то ли гостиница, ибо все вы в свое время почитывали Агату Кристи или Конан-Дойля, не правда ли? Так что эта маленькая авторская вольность уж никак не смутит ваше изощренное воображение…

Панорама по портретам просветителей всех времен.

А теперь позвольте представить вам всех участников этого злосчастного путешествия.

Панорама по настороженным лицам путешественников.

Василий Ферапонтович Синюхаев. Пятидесяти трех лет. Главный бухгалтер. Женат. Шутник. Хохотун. Остряк. Мастер короткого каламбура. К тому же чемпион района по стоклеточным шашкам. Впрочем, это к делу не относится…

Мейдузо Аркадий Леонидович. Лет сорока с хвостиком. Сотрудник планового отдела. Холост. Выплачивает алименты. Красит волосы лондатоном. Обожает разгадывать кроссворды, что, впрочем, не мешает ему оставаться вполне здравомыслящим человеком.

Игорек. Двадцати семи лет. Холост. Самбист. Дзюдоист. Член районного спортивного общества «Чайка». Капитан сборной родного учреждения по футболу.

Клавочка. Двадцати двух лет. Секретарь-машинистка. Не замужем, но исключительно по своей воле. Обладает весьма привлекательной внешностью. Впрочем, это уже вопрос деликатности вашей фантазии…

Гордынский. Тридцати лет. Молодой, но подающий большие надежды инженер. Холост. Холоден. Ироничен. Мечтает об актерской карьере. Надеется когда-нибудь сыграть Гамлета. Увлекается историей нидерландской революции. Перед сном имеет обыкновение перечитывать Эдгара По. Желательно, чтобы последняя деталь не ускользнула от вашего внимания…

Общий план помещения, по которому разбрелись путешественники.

Ах да!.. Предвижу ваш вопрос: почему же, мол, вы не называете себя?.. Ну что ж, я, пожалуй, отвечу. Я – всего-навсего… как бы вам объяснить… Я – всего-навсего маленькая потусторонняя сила местного значения… Такая ма-аленькая незначительная чертовщинка… Не верите? Ну и ладно. Как вам будет угодно, дорогие мои, как вам будет угодно…

Мейдузо (поёживаясь). Как хотите, но здесь все-таки жутковато…

Гордынский. Да-а, обстановочка!.. Все это напоминает мне старые заброшенные замки где-нибудь на севере Уэльса… Не хватает только погасшего камина и привидений…

Синюхаев. Ты вот что… ты это самое… ты давай не умничай… И без тебя тошно…

Клавочка. А мне здесь даже нравится! По крайней мере, не скучно!.. А что касается привидений, то я с детства мечтала увидеть настоящее привидение… (Игорьку.) А вы?

Игорек (с готовностью). Праздный вопрос. Конечно.

Гордынский (разглядывая портреты просветителей). Вольтер… Дидро… Гиппократ… Авиценна… Вообразите себе, что это портреты давно ушедших предков какого-нибудь старинного княжеского рода… Вот этот суровый и доблестный рыцарь, должно быть, погиб от руки своего единственного и горячо любимого сына…

Клавочка. Ой как здорово! Вы так интересно рассказываете! Правда, Игорек?

Игорек (с достоинством). Это есть. Что есть, то есть.

Синюхаев (тычет пальцем в портрет). Это кто же тут… это самое… который погиб от руки сына?.. Толстой, что ли?

Гордынский. Ну до чего же вы скучный, Синюхаев! Почему обязательно Толстой? Мобилизуйте вашу фантазию! Напрягите ваше чувство юмора! Неужели вам трудно представить себе, что перед вами портрет… ну, скажем, основателя какого-нибудь древнейшего княжеского рода?..

Синюхаев. А чего же я буду представлять в уме всякие глупости, ежели я вижу, что это Толстой!

Клавочка. Ой Василий Ферапонтович, ну вы прямо какой-то странный, честное слово! Ну прямо буквалист какой-то!..

Мейдузо. Синюхаев, не будьте таким упрямцем. Подчинитесь. Сделайте Клавочке приятное. К тому же это действительно не Толстой, а Менделеев. Там, внизу, на табличке, написано.

Привидение. Оп-ля!

Синюхаев. Кто это? Вы, Аркадий Леонидович?

Привидение (хихикая). И совсем даже никакой не Аркадий Леонидович!..

Синюхаев. Это еще что за цирк такой на ночь глядя! Игорек, ты, что ли, черт полосатый?..

Привидение. И нисколько даже не Игорек, хе-хе!..

Синюхаев (сурово). Ну ладно, ладно! Нашли, с кем шутки шутить!.. Гордынский, не валяйте дурака!..

Привидение. И ни чуточки даже не Гордынский!..

Синюхаев. Ая вот возьми да тресни тебя по макушке – что тогда? У меня ведь это дело без задержки поставлено. Бац – и готово!..

Привидение. Не сомневаюсь.

Синюхаев. Ты кто такой?

Привидение (несколько оробев). Так… Пустячок… При-виденьице… Тень… Ничто… Бессмыслица, неспособная смутить ваше воображение… Однако не забывайте, любезный, что вы имеете дело с явлением потустороннего мира… Тут необходима некоторая деликатность…

Синюхаев. Какая же тут может быть деликатность, ежели ты меня с постели поднял?.. Я тебя в гости не приглашал… Ты чего пришел, спрашивается?..

Привидение (тоскливо). Во-первых, не пришел, а пришло. Я – оно. Привидение. Среднего рода. А во-вторых, неужели мое появление вас нисколько не удивляет?..

Синюхаев. А чего же мне удивляться, ежели я знаю, что никаких привидений на свете нету?.. Так что давай… того… проваливай!..

Привидение. (оскорбленно). То есть как это «проваливай»?..

Синюхаев. А вот как пришло, так и проваливай!..

Привидение.. Прямо так… сразу?

Синюхаев. А чего тянуть? Время позднее. Мне к завтрему на работу поспеть надо…

Привидение.. И вам совсем не хочется со мной побеседовать?..

Синюхаев. Ао чем мне с тобой беседовать, ежели тебя на свете нету и быть не может?..

Привидение.. Но ведь вы же меня видите, правда? Вот руки… ноги… голова… Следовательно, я все-таки существую?..

Синюхаев. Для дураков ты, может, и существуешь, а для меня ты ноль без палочки. Мне, может, убеждения дороже. Так что давай… того… освобождай помещение!..

Привидение. (заискивающе). И вам нисколечко не страшно?

Синюхаев. А ты меня на испуг не бери! Ты для меня не начальство!..

Привидение (обиженно). Да я что… Я не навязываюсь… Я и уйти могу… Прощайте, Синюхаев!

Синюхаев (неожиданно смягчившись). Ишь ты! И по фамилии знаешь?

Привидение (оживившись). И по имени-отчеству, уважаемый Василий Ферапонтович!

Синюхаев (польщенно). Ах чтоб тебя… черт полосатый, извиняюсь, конечно!..

Привидение (льстиво). А я про вас, Василий Ферапонтович, все знаю!.. Прекрасный специалист. Отзывчивый товарищ. Образцовый семьянин. Разве не так?..

Синюхаев. Это уж как водится…

Привидение (бойко). Щедрое сердце. Светлая личность. Человек с большой буквы!

Синюхаев. Ну это уж ты… того… перебрал!

Привидение. У-ух, скромняга!.. Разве все, что я о вас знаю, не соответствует истине?

Синюхаев. Почему не соответствует? Очень даже соответствует. А кому ты это докажешь?..

Привидение. Добряк. Непротивленец. Святая простота!

Синюхаев (раздумчиво). Верно, верно… Помру – поймут!..

Привидение. Совесть учреждения. Душа бухгалтерии. Светоч финансовой мысли!..

Синюхаев (грустно). Хватятся – поздно будет…

Привидение. Подвижник. Самосожженец. Жертва собственного благородства!..

Синюхаев. Сгоришь на работе – и никакой тебе за это благодарности. Уж не то, чтобы памятник или надгробье, а хотя веночек – и то хорошо…

Привидение (заметно утомившись). Альтруист… Альпинист… Филателист…

Синюхаев (очнувшись от раздумий). А? Это ты о ком?

Привидение.. О вас, разумеется. Филателист, говорю.

Синюхаев. А что это такое?

Привидение.. Филателист – это человек, коллекционирующий марки.

Синюхаев. Зачем?

Привидение.. Ну так просто. Это хобби. Любимое занятие в свободное от работы время. Расширяет кругозор и успокаивает нервы… А разве вы не коллекционируете марки?

Синюхаев. Нет… Но могу… Ежели надо… Я ни от каких поручений никогда не отказывался… И на сверхурочные оставался… И в месткоме состоял… (Неожиданно.) Слышь! А ты мне… того… нравишься!..

Привидение. Польщен.

Синюхаев. А ты того… в шашки играешь?

Привидение.. Нет, к сожалению…

Синюхаев (уточняет). В стоклеточные?

Привидение.. Тоже не приходилось.

Синюхаев. Жалко! А то глядишь – и время бы скоротали… Так выходит, что ваш брат привидение… все-таки существует?

Привидение. Так ведь ученые не могут знать всего на свете. Процесс познания бесконечен.

Синюхаев. Ишь ты! Ни черта, выходит, не знают, а денежки во-он какие огребают!.. А вот я им в Академию наук бац – и письмишко! С твоей фотографией. Тогда что?

Привидение. А что тогда?

Синюхаев. Как что? Бац – и статеечка! И денежки. И слава. Простой, мол, финансовый служащий открыл настоящее привидение. Стыд и срам, мол, некоторым. Слава. Почет. Уважение.

Привидение. И что же потом?

Синюхаев. А потом – бесплатная путевка в Геленджик.

Привидение. А потом?

Синюхаев. А потом – дача. Или собственная автомашина.

Привидение. А потом?..

Синюхаев. А потом – все, что только твоей душе угодно! Вам, бестелесным, не понять!..

Вы, мол, в своих кабинетах сидите и в микроскоп всяких разноцветных мошек разглядываете, а тут наш рядовой труженик целое привидение обнаружил. И ничего. Не кичится. Понял?

Синюхаев. Небось, в Академии наук-то и не догадываются, что вы… того… существуете?

Привидение. Думаю, что не догадываются…

Синюхаев. А ты возьми да появись – вот смеху-то будет!

Привидение. Это зачем же?

Синюхаев. А так… Для смеху.

Привидение. Мы, привидения, не преследуем антинаучных целей. К чему смущать ученые умы загадкой нашего существования, если в вашем мире и без этого хватает загадок?..

Синюхаев. А так… Для смеху. К примеру, сидит в своем кабинете академик какой-нибудь. Чаек попивает… Книжку читает. И ни о чем таком не думает… А ты ни с того ни с сего возьми да появись… Тут его, глядишь, и кондрашка хватит. Умора!.. Выходит, что академик этот всю жизнь зарплату задаром получал! Морочил, выходит, народ!..

Привидение. Мне это как-то не приходило в голову…

Синюхаев……………………………………

……………………………………………….

……………………………………………….

Привидение. И по имени……………..

……………………………………………….

……………………………………………….

Привидение. Оп-ля!

Мейдузо (корректно). Добрый вечер!

Привидение. (вызывающе). Не ожидали?

Мейдузо. Нет, почему же? Напротив. Я бесконечно рад вашему визиту.

Привидение.. Так уже и рады?..

……………………………………………….

……………………………………………….

Послушайте, мы же с вами интеллигентные люди!..

……………………………………………….

……………………………………………….

Привидение. Ап!

Мейдузо. Наконец-то! Я знал… я верил… Я интуитивно предчувствовал, что вы придете!

Привидение.. Откуда вы могли это знать?

Мейдузо. Интуиция! У меня дьявольская интуиция. А кроме того, я слышал, как вы поднимались по лестнице…

Оч-чень рад, очень рад!

Вы знаете, я давно мечтал встретить подлинное привидение.

Привидение.. Вы верите в привидения?

Мейдузо. Принципиально – нет. Эмоционально – да. Сегодня какое-то звериное чутье подсказало мне: «Аркадий! Ты не погрешишь против здравого смысла, если однажды встретишь настоящее привидение!»

Привидение. И вы не находите в этом ничего сверхъестественного?

Мейдузо. Абсолютно! Видите ли, на заре своей беспокойной юности мне пришлось работать театральным администратором. Ха-ха, что делать! Я возил в Алушту ансамбль донских казаков, а в Пензу….

……………………………………………….

……………………………………………….

Привидение (кричит). Я- абсолютно независимый дух! Меня нет! Я сейчас растаю!

Синюхаев (возится с фотоаппаратом). Это мы еще посмотрим!..

Привидение. Я растворюсь в воздухе! Я исчезну! Меня не будет! И вообще никаких привидений нет! Я – ложь! Я – обман! Я – опиум для народа!

Синюхаев (ехидно). Как же это никаких привидений нету, ежели ты существуешь? Руки… ноги… голова… Я же тебя вижу!

Привидение (в запальчивости). Для дураков я, может, и существую, а для умного человека я – ноль без палочки!

Синюхаев. Это кто же тут… того… дурак-то? Я, что ли?..

Привидение. Предлагаю вам самому делать выводы!

Синюхаев. Ах чтоб тебя… черт полосатый!.. Ты говори-говори, да… того… не заговаривайся! А то ведь я тебя и привлечь могу… за оскорбление личности!..

Привидение (нервно хохочет). Сделайте милость, осудите привидение на пятнадцать суток! Ха-ха! За мелкое хулиганство! Я презираю вас, Синюхаев. Я ухожу сквозь стену! Вам не удастся заманить меня в ваше бесчестное предприятие! Запомните, меня никогда не увидит ни один пионер нашего райцентра!

……………………………………………….

……………………………………………….

Привидение. И по имени, уважаемый Василий Степаныч!

Синюхаев. Ишь ты! Смекаешь!..

Привидение. (бойко). Синюхаев Василий Степанович. Сотрудник планового отдела. Женат. Семьянин. Общественник.

Синюхаев (восхищенно). Ах чтоб тебя… черт полосатый, извиняюсь, конечно…

Привидение.. Краткая характеристика человеческих качеств. Балагур. Весельчак. Шутник. Остряк. Душа компании.

Синюхаев (хохочет). Угадал, кикимора!.. Ей-богу, угадал!.. У-ух, чтоб ты лопнул! Сам допетрил?

Привидение. (непонимающе). Что, простите?

Синюхаев. Ну сам, говорю, додумался?

Привидение. A-а, само… само…

Синюхаев. Ишь ты! Выходит, что ваш брат, привидение, все-таки… того… существует.

Привидение. Выходит, так.

Синюхаев. Получается, что ученые вроде как маху дали?..

Привидение. Да вроде как…

Синюхаев (хохочет). Они, значит, думают, что вас нету, а вы, получается, есть… Ах чтоб ты скис!

……………………………………………….

……………………………………………….

Синюхаев. Известно, какая! Познавательная. Я тебя в краеведческий музей передам. Пускай и пионерия на тебя посмотрит. А как же! Изучай родной край!

Привидение (решительно). Ничего у вас не выйдет, любезный!

Синюхаев. То есть как это не выйдет?

Привидение. А так и не выйдет. Я – свободное привидение и помыкать собой в познавательных целях никому не позволю!

Синюхаев. Здрасте! Договорились! Ты, выходит, против науки?

Привидение. Нет, любезный, я не против науки. Это как раз вы намерены совершить антинаучную акцию. Представляете, какое количество религиозных предрассудков породит ваше, с позволения сказать, открытие!..

Синюхаев. А ты не умничай! Ты на данный текущий момент есть моя находка. И веди себя соответственно.

Привидение. А кроме всего прочего, вам никто не поверит! Над вами станут смеяться. Ведь любому ребенку известно, что привидений не бывает!..

Синюхаев. А ты не волнуйся!.. Правда свое возьмет… Я тебя на фотопленке зафиксирую!..

Привидение (нервно). А я не дамся!

Синюхаев (вынимая фотоаппарат). А я у тебя и спрашивать не стану!

……………………………………………….

……………………………………………….

Привидение. Выходит, что так.

Синюхаев. Ловко! Значит, ученые насчет вашего-то брата вроде как маху дали?..

Привидение. Да вроде как.

Синюхаев. Ах чтоб тебя… черт полосатый, извиняюсь, конечно!.. Они, значит, думают, что вас нету, а вы, значит, очень даже есть!.. Неудобство получается! Конфуз!

Привидение. Ну какое же тут «неудобство»?

Синюхаев. А как же! Выходит, что какой-нибудь там академик всю свою жизнь зарплату-то задаром получал! Морочил, выходит, народ!

Привидение. (в замешательстве). Мне это как-то не приходило в голову…

Синюхаев. И зря! Ты тут живешь себе и ни о чем таком-эдаком не помышляешь, а какой-нибудь ловкач за твой счет вторую дачу себе справляет!..

Нет, в этом вопросе требуется навести порядок!..

Привидение.. Каким же образом?

Синюхаев. Обыкновенным. Бац – и письмишко. В Академию наук. Авиапочтой. Так, мол, и так. Стыдно, мол, дорогие товарищи ученые, в кабинетах сидеть и всяких мелких мошек под микроскопом разглядывать, в то время как простой финансовый служащий целое привидение обнаружил! И фотокарточку приложим!..

Привидение.. Какую фотокарточку?

……………………………………………….

……………………………………………….

Синюхаев. Твою, ясное дело. В полный рост. А то и вдвоем сняться можем. У меня и «ФЭД» при себе. Как раз четыре кадра осталось…

Привидение. А зачем же нам с вами фотографироваться?..

Синюхаев. Ах чтоб тебя… черт полосатый, извиняюсь, конечно!.. Неужели не смекаешь?.. Фотокарточка – это же вещественное доказательство! Кто же мне на слово поверит, что я настоящее привидение видел?.. В таком деле серьезный документ нужен!..

Привидение.. Понимаю, понимаю… Но, видите ли, уважаемый Василий Ферапонтович, мы, привидения, не преследуем антинаучных целей… К тому же зачем смущать умы загадкой моего существования, если в вашем материальном мире и без того хватает загадок?..

Синюхаев. Так я для чего стараюсь, по-твоему? Я же для науки!.. Ежели я совершил открытие, то никак не должен его утаить! Ты на данный текущий момент есть кто? Ты есть народное достояние. И я за тебя несу ответственность!..

Сам подумай, ну какая мне в этом корысть? Ну по радио про меня расскажут… Ну в прессе пропечатают… Ну бесплатную путевку в Минводы дадут… И только-то!

А для народа, между прочим, будет большая польза!..

Привидение (слабо защищаясь). Ну какая же может быть народу польза от привидений?

……………………………………………….

……………………………………………….

Синюхаев. Как это какая?.. Для справедливости. А нам с тобой опять же почет, уважение и слава.

Привидение (в замешательстве). Но ведь это же не что иное, как искусственное торможение научного прогресса. А мы, привидения, не преследуем антинаучных целей.

Как хоронили Караваева

Директриса. Друзья мои!.. Наш коллектив понес невосполнимую утрату!.. Сегодня мы провожаем в последний путь нашего горячо любимого сотрудника – товарища Карабанова…

Мужчина с насморком. Караваева!..

Директриса. Товарища Караваева! Что можно добавить к этим горьким словам? А вот что. Мы все знали товарища Карамазова…

Мужчина с насморком. Караваева!..

Директриса. Мы все знали товарища Караваева, как скромного незаметного труженика, который неслышно делал свое тихое дело!.. Что можно добавить к этим горьким словам?.. А вот что. В лице товарища Карнаухова…

Мужчина с насморком. Караваева.

Директриса. В лице товарища Караваева мы потеряли гиганта финансовой мысли! Сотрудники нашего учреждения никогда не забудут твоего доблестного и скромного имени, товарищ Кареглазов!

Мужчина с насморком. Караваев!

Директриса. Товарищ Караваев! Что можно добавить к этим горьким словам? А вот что. Твое дело – наше общее дело. Твоя радость – наша общая радость. Твоя беда – наша общая беда. Так что даже в эту трудную минуту мы с тобой, дорогой товарищ Ковырялов!

Мужчина с насморком. Караваев!

Директриса. А ты чего лыбишься? Тут тебе не банкет.

Мужчина с насморком. Уж больно вы, Анна Николаевна, душевно говорили!..

Директриса. Музыканты на месте?

Мужчина с насморком. На месте. Ждут указаний.

Директриса. Небось, опять лабухов набрал?

Мужчина с насморком. Анна Николаевна, обижаете! Эстрадный оркестр. Квинтет. Лауреаты фестиваля в Хельсинки.

Директриса. А как у них насчет похоронной музыки?..

Мужчина с насморком. Заслушаетесь, Анна Николаевна, и помирать не захочете!.. Одно слово – Эшпай.

Директриса. Ну гляди! Головой отвечаешь! Тут тебе не вечер отдыха. Все-таки Карачарова хороним – не кого-нибудь!..

Мужчина с насморком. Караваева.

Директриса. О том и речь!

Человек с папкой. Анна Николаевна, венки привезли. Я заказывал. Куда сгружать?

Директриса. Сколько заказал?

Человек с папкой. Пять штук, как просили. На все двести рублей.

Директриса. Молоток!

Человек с папкой. Рад стараться!

Директриса. Ленты заказал?

Человек с папкой. А как же! Чистый креп!

Директриса. Надписи проверил?

Человек с папкой. Обрыдаетесь! «Дорогому товарищу Ковригину от благодарных сослуживцев».

Мужчина с насморком. Караваеву.

Человек с папкой. Не понял.

Мужчина с насморком. Караваев он, покойник-то, а не Ковригин!

Человек с папкой. Маху дал! Анна Николаевна, маху дал!

Директриса. Вот он, показатель вашего отношения к покойным сотрудникам!

Человек с папкой. Дык ведь он покойник, Анна Николаевна! Ему теперь хоть трава не расти! Авось не обидится!

Директриса. Ах Зубков, Зубков! А вот представь себе, ты помер. И напишут на твоей могиле не «Зубков», а «Пупков».

Человек с папкой. То есть как это?

Директриса. Ну напишут: «Дорогому, мол, Пупкову…» А ты – Зубков! Понимаешь разницу?

Человек с папкой. Разница очень даже большая. И приятного в этом мало. Однако же, если коллектив примет такое решение, возражать не стану, поскольку буду покойник. Жена, однако, будет возражать, поскольку она работает не в нашем учреждении.

Директриса. Видишь, как тебя понесло! А своего товарища хочешь тайно похоронить? Под псевдонимом?

Человек с папкой. Анна Николаевна, что же мне с энтими венками делать, ведь какие деньги ухлопаны!..

Директриса. А ты государственные денюжки не считай, не ты их печатал. Человека похоронить как следует надо, понял? Все ж таки Коновалова хороним – не кого-нибудь!

Мужчина с насморком. Караваева.

Директриса. Вот именно!

Дама из месткома. Анна Николаевна, плиту привезли!

Директриса. Какую плиту?

Дама из месткома. Надгробную.

Директриса. Надпись сделали?

Дама из месткома. Ой Анна Николаевна, ну вы как это все равно, прям я не знаю… Какая же может быть надпись, когда мы эту плиту в художественном салоне купили!..

Директриса. Это уж как хотите, только должна быть надпись!

Дама из месткома. Ой Анна Николаевна, ну вы прям не знаете и говорите!.. Какая же может быть надпись, когда еще скульптуру сколоть надо!..

Директриса. Какую скульптуру?

Дама из месткома. Какую, какую! Ну вы прям, как эта все равно, честное слово! Обыкновенную! На этой плите спортсменка приделанная!

Директриса. Какая спортсменка?

Дама из месткома. Ой, Анна Николаевна, ну что вы как это все равно, прям я не знаю!.. Какая, какая! Гипсовая!

Директриса. Дак, может, нам ее не скалывать? Спорт-сменку-то? Может, его вниз головой врыть можно?..

Дама из месткома. Ой Анна Николаевна, вы прям скажете, так уж скажете!.. Прям хоть стой, хоть падай! Как же это можно произведение искусства вниз головой, да еще в могилу?..

Директриса. Тоже верно. Неэтично это – как по отношению к искусству, так и по отношению к покойнику. А что, если нам эту статую в натуральном виде на могилу поставить?..

Дама из месткома. Ой Анна Николаевна, я щас плюну и уйду, честное слово! Зачем же нам эту статую на могилу ставить, когда она в трусах и в лифчике?.. Вроде как намек получается!

Директриса. А вдруг покойник спортом увлекался? Диски метал или еще чего делал? Вот и получится благородная символика!..

Дама из месткома. Ой Анна Николаевна, вот вы прям не знаете и говорите! В шахматы он играл, покойник-то! Кабы он диски-то метал, так, поди, и не помер!..

Директриса. Резонно! А черт, придется скалывать эту спортсменку, а жалко! Все ж таки скульптура!.. Однако у нас тут не музей изобразительных искусств, а кладбище. Костомарова хороним – не кого-нибудь!

Мужчина с насморком. Караваева.

Директриса. Вот и я говорю!

Дама в Черном. А теперь я прошу оставить меня одну!..

Директриса. Это как же вас, гражданочка, понимать?

Дама в Черном. Ах да понимайте как хотите! Только оставьте нас наедине. Он – мой!

Директриса. Тут, гражданочка, не парк свиданий. Тут, извиняюсь, похороны.

Два рассказа без названия

* * *

Утро. Это обычное утро, так привычное нам своим традиционным началом, повторяющимся изо дня в день, пришло и в эту семью.

Все шло по выработанному годами правилу. Каждый занимался своим делом, без лишней суетливости, и поэтому во всем чувствовалась жизненная слаженность.

Шум работающей бритвы и тепло, наполняющие кухню, могли выдать занятие каждого. Процедура, которой занимаются все мужчины по утрам, скорей по привычке или по необходимости, подходила к концу, когда раздался окрик жены:

– Юра! Звонят. Открой дверь.

– Слышу. Слышу!

Выключив бритву, он пошел открывать дверь. Открыв дверь, он услышал вопрос: «Это квартира Гурского?» Перед ним стояла молодая женщина. «Да», – растерянно ответив, он смотрел на нее. – «Вам телеграмма» – протягивая ее, она дает ему карандаш, показывая, где надо расписаться в получении. Поблагодарив ее, он закрыл дверь, вошел в комнату.

На ходу читая телеграмму, он проходит в кухню.

– Кто там приходил? – спросила жена.

– Да вот телеграмму получил! Читает:

«Срочно приезжай. Необходимо увидеться. Срочное дело. Буду встречать. Разумов».

Жена берет телеграмму, еще раз ее перечитывает.

– Ты Сашку Разумова помнишь?

– Конечно, нашел что спросить – он – единственный кто тебе пишет, – сказала она, наливая чай. – Давай иди завтракать, все уже готово.

Они садятся за стол, начинают есть.

Ну Сашка, как всегда, в своем ключе: молчал год, а тут тебе сразу, приезжай. Можно подумать, что у нас и работы нет. Взял и собрался.

– Ну почему ты так думаешь? А вдруг что случилось, может заболел.

– Да нет, не думаю. Он бы так и написал. Странный он!

Смотрит на часы.

– Ну ладно, мне уже уходить – ты со мной?

Встает.

– Нет я позже сегодня пойду.

Быстро одеваясь, он спрашивает:

– А может быть, все-таки что-то случилось? Ведь уже не молодые… Ты как думаешь?

– Что тебе сказать! – отвечает жена. – Давай об этом вечером поговорим, а сейчас иди на работу. Опоздаешь!

Одетый, он проходит в прихожую, где надевает ботинки.

– Ну я пошел! Если что, то я тебе позвоню.

Поцеловав жену, выходит из квартиры.

На улице солнечно. Утренняя прохлада приятно освежает. Первые опавшие листья приятно шуршат под ногами Гурского. Осень в приморские города приходит не спеша, ее сразу не почувствуешь. И только местные жители определяют ее приближение по известным только им признакам. Вот и теперь, побыв на улице, Гурский подумал о плаще.

На остановке, как всегда, было многолюдно, автобуса долго не было. Люди напряженно смотрят на дорогу в ожидании автобуса. Вот появились два автобуса. Они один за другим подъезжают к остановке.

Гурский смог сесть только во второй, и теперь привычная стесненность окружает его. Среди окружающих его людей всегда находятся недовольные. Их ворчание и рассуждения о воспитанности сопровождают его в пути. Незаметно он подъехал к своей остановке – здесь всегда выходит много народу. Выйдя с этой массой, он облегченно вздохнул.

До работы еще оставалось немного времени. И, встав в очередь в киоске «Союзпечати», он купил газету.

Их проектная организация «Гипрохлор» находилась в нескольких минутах ходьбы от автобусной остановки. Быстро пройдя этот путь, он оказался около работы.

И вот теперь, когда он стоял у подъезда своей работы он вновь подумал о телеграмме: «Прислал спешную телеграмму. А ведь не подумал, что сегодня среда и до пятницы два дня».

С этими мыслями он подошел к лифту. У лифта был народ, и, решив не ждать, он пошел пешком. На лестнице встречались знакомые, которых он сдержанно приветствовал. Поднявшись на третий этаж, он прошел к своей комнате.

В комнате было шумно. Поздоровавшись с сотрудниками, он пошел к своему столу.

Стол Гурского находился у окна, рядом с которым стоял аквариум. Дома он не занимался рыбками, а здесь ему приходилось их кормить.

«Так, сегодня среда, 20 сентября», – подумал Гурский, доставая из стола папки с документами. Сегодня он должен был сдать свою работу, которую он думал до обеда закончить.

Аккуратно разложив документы на столе, он начал их просматривать. Увлекаясь работой, он не замечал той традиционной суеты, с которой начинался каждый день его работы.

Среда сотрудников их группы была женской. Для женщин день начался с тех новостей, которые каждая из них успевала высказывать по приходе сюда. Новости о доме, о детях, о вещах, обсуждались коллективно и громко. Все это было привычным началом рабочего дня. Но по мере того, как темы для обсуждения исчерпывались, женщины приступали к работе. Шум счетных машин, шелест бумаг говорили о том.

Погруженный в свою работу, он несколько раз ловил себя на мысли о том, что думает о телеграмме Разумова.

Телефонный звонок прервал его размышления. Звонил начальник, спрашивал о работе. Так как работа, которую он делал, подходила к концу, он решил сдать ее до обеда.

Кабинет начальника их отдела находился рядом с их комнатой. Войдя в кабинет, он поздоровался с секретаршей. Начальника не было на месте.

– Лида! Иван Васильевич когда будет?

Не отрываясь от печатной машинки, она ответила:

– Сейчас должен подойти.

Гурский сел на стул, в ожидании смотрел, как проворно печатала Лида.

Через некоторое время в кабинет вошел Иван Васильевич. На ходу здороваясь, он прошел за стол.

Гурский подошел к столу, передал работу. Посмотрев ее, начальник, задав несколько вопросов, отпустил его.

Повернувшись и уже дойдя до двери, Гурский неожиданно подошел к столу начальника.

– Иван Васильевич, мне срочно нужно два дня за свой счет. По семейным обстоятельствам. Вы не могли бы мне их дать?

Все это произошло так неожиданно, что традиционный вопрос «Зачем» остался незаданным. Необходимость этих дней не вызвала сомнений и у начальника.

– Конечно! Пожалуйста. Пишите заявление!

Быстро это оформив, Гурский еще до обеда ушел с работы. Находясь под впечатлением от происшедшего, он не заметил, как быстро оказался дома.

Сборы в дорогу не заняли много времени. Взяв свой традиционный командировочный портфель и необходимые вещи, он собирался уходить. Но, вспомнив, что не звонил еще жене, решил позвонить ей.

Разговор получился скорый:

– Нина, я собрался. Поеду к Сашке. На работе все уладил. Дали три дня. Так что в воскресенье жди. Билет куплю на вокзале. Думаю достану. Ну целую тебя.

Дорога на вокзал в дневное время не составляла особого труда. Свободный транспорт и его не ожидание настраивали на удачную дорогу. Правда, в автобусе он вспомнил, что забыл взять плащ.

На вокзале, как всегда, было многолюдно. Диктор постоянно объявлял время отправления и прибытия поездов. Зная хорошо вокзал, он быстро нашел кассу, возле нее стояла очередь. До отправления поезда в нужном ему направлении оставалось несколько часов, а за это время он надеялся купить билет. Очередь за билетами двигалась медленно, и за это время Гурский рассмотрел многих. Публика была разной, в основном люди пожилого возраста, и на их фоне особо выделялась молодая пара, которая весело переговаривалась между собой. Из их разговора он понял, что они едут в тот же город, что и он.

И вот долгожданный момент: подойдя к окошку билетной кассы, он покупает билет. Теперь остается только дождаться часа отправления, а там 5–6 часов пути, и он встретится с Разумовым.

За суетой ожидания прошло время. На вокзале объявили посадку на его поезд. Ожидающие стали пробираться к перрону, среди них был и Гурский.

Без труда найдя свой вагон, он, отдав билет проводнику, прошел в него. Устроившись на своем месте, он расслабленно откинулся на спинку сидения.

За окном вагона последние пассажиры спешили к поезду. Посадка заканчивалась, и вскоре с мягким толчком поезд тронулся.

Минуты ожидания, колесный перестук – все это смешалось с той атмосферой суетливости, с которой начался сегодняшний день. И вот теперь он ловил себя на том, что думает о телеграмме, о Сашке, об их предстоящей встрече.

Их встреча. Как много лет прошло с той первой их встречи. Когда они, тогда еще восемнадцатилетние, впервые увидев войну, стали мужчинами. А потом годы войны, их дружбы. Все пережитое в те годы сделало их старше и суровей, но их дружба всегда оставалась тревожно молодой.

Движение поезда, вагонный гомон прервали его воспоминания. В вагоне было душно, и он открыл окно. Поток свежего воздуха освежил его, он осмотрел сидящих рядом с ним. Напротив него сидела та молодая пара, которую он впервые увидел в очереди за билетами. Дорога их утомила, и они сладко дремали. Рядом с ним сидела какая-то старушка, на коленях которой стояла корзина, внутри которой что-то шевелилось. Многие из окружающих дремали. И эта дрема через некоторое время передалась и ему.

Голос проводника, шум выходящих пассажиров разбудили его. За окном было уже темно, и он вместе с другими пассажирами вышел на перрон.

На улице было прохладно. Вечерняя свежесть выдавала близость моря.

На перроне было многолюдно. Встречающие окрикивали своих знакомых, кругом слышались приветствия и поцелуи.

Осмотревшись по сторонам и не найдя глазами Разумова, он с массой людей пошел к вокзалу. В здании вокзала было не так многолюдно. Многие сидели на скамейках, некоторые стояли около буфета. Быстро просмотрев места, где его могли бы ждать, Гурский вышел на вокзальную площадь. Площадь была небольшой, кое-где на ней стояли машины. Стоянка такси была рядом с вокзалом, свободных машин было много, и он направился к одной из них. Чувство неловкости всегда сопутствует людям, приехавшим в чужой город. Вот и сейчас, не встречая знакомого лица, Гурский растерянно смотрел по сторонам.

Из этой растерянности его вывел окрик: «Юра! Гурский!»

Он растерянно начал оглядываться. Среди выходящих из здания вокзала людей он увидел мужчину, который махал ему рукой. Это был Разумов. Он быстро бежал навстречу. Они обнялись.

– Здорово, Юрка! Молодец, что приехал!

– Здравствуй, – более сдержанно ответил он.

– Я только вечером узнал, что ты приедешь.

– Сегодня вечером к другу собирался, а здесь твоя телеграмма, ну я на вокзал.

– Да вот, опоздал, ты извини.

– Пустяки! Главное – встретились. Ты-то как? Молчал год, а тут тебе телеграмма. Что случилось?! Или опять молодость вспомнил?

Разумов, немного замявшись, торопливо заговорил:

– Давай об этом дома. Время у нас с тобой есть. Ты на сколько приехал?

– Думаю, в воскресенье уехать.

– Ну так это здорово. Я завтра отгулы оформлю, и мы с тобой на море на рыбалку поедем. Отдохнем! Так что давай теперь ко мне!

Стоянка за это время освободилась от людей, и они, сев в первую машину, поехали. Сказав водителю свой адрес, Разумов опять заговорил:

– А ты молодец, выглядишь неплохо. Да и животик у тебя пока не растет. Нина-то как? Я ее давно не видел!

– Да вроде ничего, правда, поправляться начала.

– Ну это, наверное, ей идет.

– Не знаю, не знаю, как кому! – быстро заговорил Гурский.

– А сын как?

– В этом году из армии приходит.

– Да! Идет время. – Разумов посмотрел в окно. – Вот, считай, и приехали. – Говорит, где остановиться водителю.

Такси остановилось у нового дома.

– Вот здесь я и живу!

Они вышли из машины. Разумов расплатился с водителем.

– Вот мой подъезд, там на пятый этаж.

Войдя в подъезд, они на лифте поднялись на этаж.

– Налево, Юра. Вот и моя квартира.

Они остановились у двери, обитой дерматином. Позвонили. Через некоторое время дверь открылась. За ней показалось красивое женское лицо молодой женщины. Она растерянно посмотрела на них.

– А это мы, Катя! – первым сказал Разумов. – Проходи, проходи, – уступая дорогу, продолжал он.

Они вошли в квартиру.

– А это мой фронтовой товарищ, о котором я тебе говорил, – снова суетливо заговорил он.

– «Юрий Гурский», немного растерянно протягивая руку представился Гурский.

– А это Катя, моя жена.

Катя пожала руку и прошла на кухню.

– Ты здесь располагайся, а я сейчас подойду.

Разумов вышел вслед за ней.

Комната была просторна, современно обставленная новой мебелью, она выражала вкус хозяйки. Несколько эстампов хорошо дополняли весь интерьер. Большая фотография Кати висела на свободной стене. Молодая женщина с волнисто распущенными волосами задумчиво и игриво смотрела на Гурского.

«Красива», – подумал Гурский. Осмотрев комнату, он решил пройти на балкон.

Балкон был открыт, и легкий ветер колыхал легкий тюль. Подойдя к двери, от отодвинул в сторону тюль и вышел на балкон.

Неожиданно его взгляд остановился на обнаженной мужской руке, находившейся за стеклом двери. Все это было так неожиданно, что Гурский, не задерживаясь на балконе, вернулся в комнату.

В кухне возбужденно о чем-то говорили. Гурский сел на диван, им овладело чувство неловкости, которое так давно он не испытывал. В комнату вошел Разумов.

– Что скучаешь? Сейчас нам Катя там что-нибудь соберет, и мы отметим нашу встречу.

Сказав это скорей для приличия, чем было на самом деле, Разумов собрался опять идти на кухню.

– Саша, ты знаешь, я, пожалуй, поеду в гостиницу. Чего вам тесниться, а завтра мы с тобой встретимся!

Гурский встал.

– Зачем в гостиницу, у нас переночуй, – вяло вторя, ему ответил Разумов.

– Нет-нет, я поеду. Ты лучше проводи меня!

– Конечно провожу!

– Катя, – позвал жену Разумов. Из кухни вышла жена. – Юра решил идти в гостиницу. Я его провожу?

– А может быть, останетесь? – вопросительно обратившись к нему, Катя глазами думала о другом.

– Спасибо, я лучше в гостиницу, да и вас я стеснять буду.

Сказав «До свидания», он вместе с Разумовым вышел из квартиры.

Они вышли на улицу.

– Саша, гостиница от вас далеко? – спросил Гурский.

– Да нет, минут 15 на автобусе.

Они пошли к автобусной остановке. Чувствовалось, что Разумов испытывает чувство неловкости: Гурский понимал это.

– Ну ты дал. Женился и молчал. Хоть бы на вокзале сказал бы. Давно хоть женился?

Разумов начал, оправдываясь:

– Скоро год. Ты меня извини, конечно, но так получилось. Сам понимаешь, молодая жена. Вот и закрутился.

Они подошли к автобусной остановке. Впереди на дороге показался зеленый огонек такси.

– Саша, давай до гостиницы на такси махнем. Время и так уже позднее.

Остановив такси, они сели. Сказав таксисту, куда им надо, они вновь заговорили.

– Да, она у тебя красивая. Ну а живете как?

Ожидая этого вопроса, он ответил с паузой:

– Да всякое бывает. Она же моложе.

Они замолчали, но молчание было непродолжительным, Гурский вновь прервал его.

– У вас как здесь с гостиницами? Устроиться я смогу?

Разумов ответил не сразу:

– Думаю, что сможешь. У нас здесь недавно новую построили. Так что попроще стало.

Они подъехали к гостинице. Вышли из машины. Гурский расплатился с водителем, поблагодарил его.

Навстречу им из гостиницы выходили последние посетители ресторана. Весело смеясь и напевая песни, они гурьбой спускались к такси.

Миновав их, они вошли в гостиницу. В холле гостиницы было свободно и светло, новая мебель была аккуратно расставлена.

У стола администратора стояло несколько человек.

Они подошли к столу администратора.

К их удивлению, в гостинице были свободные места. Оформив документы и получив ключ, они поднялись в номер.

В номере было прохладно. Новая мебель, аккуратно расставленная, делала его уютным. На столе стоял телефон.

– Вот устроился, – снимая пиджак, сказал Гурский. – Не думал я, что мне так повезет. Номер – это всегда проблема.

Доставая бутылку коньяка из портфеля он сел.

– Ну что, давай за нашу встречу! – поставив бутылку на стол, он достал бутерброды, яблоки.

Разумов достал из бара две рюмки, они сели за стол. Разлив коньяк по рюмкам, они молча выпили. Разумов достал из кармана сигареты. Они закурили.

– Ну так что у тебя случилось? Давай поговорим.

Разумов сидел задумавшись. Гурский налил еще.

– Юра, давай сейчас не будем. Ты с дороги, да и поздно уже. Завтра встретимся и обо всем поговорим.

– Я то не против, завтра так завтра… Давай сейчас за тебя выпьем, за твою женитьбу.

Они выпили.

Разумов встал:

– Завтра я тебе буду звонить часов в 11, так что жди. Теперь отдыхай, да и я поеду, уже поздно.

Гурский встал, они пожали руки, и Разумов вышел.

Закрыв дверь, Гурский пошел к окну и открыл его. На улице было тихо, глубоко вдохнув свежий воздух, он пошел к кровати.

Лежа на кровати, он почувствовал, что устал. Неожиданная телеграмма, встреча с Сашкой и его женой утомили его. И теперь, лежа в кровати, он почему-то вспомнил Катю. «Красивая», – вслух сказал он, – и, тяжело вздохнув, повернулся набок. Через некоторое время он уже спал.

Шум уже проснувшегося города наполнял комнату. Гурский уже не спал. Люди его возраста плохо спят на новом месте, вот и он, встав рано и уже убрав кровать, сидел в кресле, читая газету. До одиннадцати часов оставалось еще время, и он решил сходить позавтракать.

В ресторане в это время было еще не многолюдно. Сев за свободный столик, он заказал себе легкий завтрак. Ждать пришлось недолго, и через некоторое время он с аппетитом уже ел.

Быстро позавтракав, Гурский спустился из ресторана в вестибюль гостиницы. Здесь в одном из нескольких киосков он купил себе газеты и журнал. Немного постояв у киоска с сувенирами он поднялся к себе в номер.

В ожидании звонка он занялся чтением газет. Прочитав одну из газет, он посмотрел на часы, было начало двенадцатого, но звонка пока не было. Томительные минуты ожидания, и без того медленно идущие, в такие моменты, кажется, совсем останавливаются.

На часах было около двенадцати, когда Гурский, отложив газеты, решил пройтись по городу. Спустившись вниз и сдав ключ дежурному, он сказал, что будет через час, на случай того, если ему будут звонить.

Вчерашний вечерний приезд и поездка на такси не позволили ему познакомиться с городом. И теперь, имея свободное время, у него появилась такая возможность.

Город был небольшим: несколько центральных улиц лучами сходились к центру, образуя площадь. Аккуратно посаженные деревья делали улицы зелеными и чистыми. Улицы были не так многолюдны. Ходить по магазинам Гурскому не хотелось и, немного отдохнув в одном из скверов, он направился в гостиницу.

Вернувшись в гостиницу, подойдя к дежурному за ключом, он спросил о звонке, но ему никто не звонил.

Подниматься в номер было бессмысленно, и он решил ехать к Разумову сейчас.

Плохо помня дорогу, он решил ехать на такси. Водитель такси, которое он остановил, неплохо знал город, и по неточным ориентирам они нашли эту улицу.

Остановившись в начале дома, Гурский вышел из машины, поблагодарив водителя.

Увидев знакомый подъезд, он направился к нему. У входа в подъезд на скамейках сидело несколько пожилых женщин. Они о чем-то взволнованно разговаривали. Проходя мимо них, Гурский случайно услышал о смерти жильца их дома. Неожиданность этой новости его встревожила. Быстро поднявшись на этаж, где жил Разумов, он увидел, что дверь в его квартиру приоткрыта. Волнение его усилилось, когда он вошел в квартиру. В комнате, в которой он вчера был, находилось несколько женщин. И их темная одежда молчаливо говорила о случившемся. Катя с заплаканным лицом сидела на диване.

Еще не зная случившегося, он понял, произошло что-то непоправимое. С гнетущим чувством он вышел из комнаты.

Двое мужчин, находившихся на кухне, молча курили. Поздоровавшись с ними, Гурский назвал себя. Сдержанно ответив на его приветствие, они представились. Один из них был соседом Разумова. После некоторой паузы, понимая неловкость положения Гурского, он рассказал о случившемся. Его рассказ, часто прерываемый ненужными подробностями, был сбивчив. По мере его продолжения неосмысленное чувство надежды, которое еще теплилось в душе Гурского, пропало.

Шурки Разумова больше нет. Эта страшная мысль резко пульсировала в его голове. Вчерашняя встреча, их сумбурная и короткая встреча, были теперь в прошлом.

Считая своим долгом помочь в организации похорон, он взялся за основную организационную работу. Занимаясь ею, он старался забыться и не думать о случившемся. Измотавшись за день, он, уставший, приходил в гостиницу, где вскоре засыпал. За эти дни Гурский немного осунулся.

Похороны прошли. Собравшиеся на кладбище на автобусе вернулись в квартиру Разумова. Здесь уже все было приготовлено к поминкам. Люди постепенно рассаживались за столом. Вскоре все сидели. Установившуюся тишину нарушил мужской голос. Сотрудник, работающий с Разумовым, говорил о покойном. После него выступило еще несколько человек. В комнате постепенно становилось шумно. Разговор людей, шум ножей и вилок, выпитое спиртное создавали атмосферу поминального застолья. Гурский сидел молча. Безучастный ко всему окружающему, он смотрел на Катю.

Вдруг он встал. Его лицо было возбуждено.

– Сегодня многие говорили о Саше. Меня просили – а я не мог. А теперь! Скажу! Хорошо вы говорили о нем, о его работе.

Какой был человек! А почему он жить больше не хотел? Сказали?! Нет! А я скажу! Из-за тебя! – он указал рукой на Катю. – Да. Да. Из-за тебя, стерва, он пошел на это. Ты сейчас сидишь, плачешь? А когда мы пришли? Ты его на балкон спрятала?!

Сидящие возмущенно стали его успокаивать.

– Гуляла, стерва! – с любовником миловалась. Вот сегодня плачешь, а завтра его сюда опять приведешь.

Сидящие рядом с ним мужчины пытались его усадить. Он сопротивлялся.

– Я ей все скажу. Из-за нее такой человек погиб.

Его вытащили из-за стола, бранясь на окружающих, он пытался им что-то объяснить. Взволнованные люди неодобрительно смотрели в его сторону. В коридоре была сутолока. Кто-то вызвал милицию. Взволнованно пытаясь что-то им объяснить, он, сопротивляясь, вышел на улицу. Его бесцеремонно втолкнули в машину. Еще что-то говоря, он потихонечку стал обмякать.

В сопровождении двух милиционеров его ввели в комнату дежурного. Написав рапорт, они вскоре ушли.

Дежурный по отделению внимательно читал рапорт.

– Что же это вы себя так ведете! У людей горе, такой день. А вы драться. Пьяный дебош устроили.

Гурский, виновато сидя на стуле, нервно теребил носовой платок.

– Да и не знаю, как все это получилось. Друг у меня умер. Мой фронтовой товарищ. Трудно мне. Вот лишнего и выпил…

Опустив лицо, он вытер его платком.

– Да я-то понимаю. Но протокол, его оформить надо. Думать раньше надо было.

Начал что-то писать.

– Я здесь проездом по телеграмме. Сегодня собирался уехать, – торопливо говорил Гурский.

Дежурный молча смотрел на него, его орденские колодки.

– У меня отец тоже фронтовик. Понимаю я вас… Ладно, я сейчас вам записку напишу. Вы с ней на вокзале билет по броне возьмете. И сегодня обязательно уезжайте.

Гурский, неуверенно взяв записку, проговорив что-то непонятное, направился к входу.

Уже темнело, когда Гурский приехал на вокзал. У кассы стояла очередь, минуя ее, он подошел к окошку. Передав записку, он получил вскоре билет. Облегченно вздохнув, он пошел на перрон.

Поезд медленно отходил от перрона. Гурский молчаливо сидел у окна, безучастно смотря на мелькающие за окном поля. Равномерный перестук колес и мягкое покачивание вагона добавляли ему настроение жизненной успокоенности.

За окном вечерело. Закрыв глаза, он подумал о доме. Осенью сын из армии вернется, надо ему что-нибудь купить, все старое, наверно, уже мало.

Слегка закашляв, он подумал:

– Этого еще не хватало. Говорила Нина, возьми плащ. Не послушался!..

* * *

К вокзалу поезд подошел уже к вечеру Полыхаев выскочил на перрон, покрутился вокруг чемодана, подождал, пока схлынет толпа, поозирался…

Никто его не встречал. Он уговорил себя постоять еще пять минут. Выстоял пятнадцать. Затем резко подхватил с земли свой полотняный чемоданчик и пошел наугад, в ночь, в толкотню огоньков, в чужой ему город.

С неделю тому назад Полыхаев получил письмо от фронтового своего дружка Саши Гордынского. Письмо было длинное и смутное, – чего-то Саша лукавил, чего-то не договаривал, – а заканчивалось и вовсе уже непонятно. «Ты, Иван, не удивляйся, – писал Саша, – что я к тебе с такой просьбой. Может, ты, конечно, и откажешь, но я тебя знаю и не такой ты человек, чтобы отказать. А если откажешь, то это ничего, ты меня знаешь, я не обижусь. В общем, я хотел бы с тобой встретиться, то есть чтобы ты ко мне приехал, потому что сам приехать к тебе не могу. Саша». В уголке мелкая приписка: «Привет Лёле. Небось, сейчас думаете, совсем спятил, старый козел. Приезжай обязательно, прошу тебя».

Письмо встревожило Полыхаева, особенно приписка, он все ее перечитывал, пытался расшифровать. Весь день Полыхаев носил письмо с собой, а вечером не выдержал, показал Лёле. Он знал, что не должен был этого делать (когда-то у Лёли с Сашей был роман, Лёля хотела выйти за него замуж, а Саше, видимо, этого не хотелось, вот тут он познакомил Лёлю с Полыхаевым). Он чувствовал какую-то зловещую беду в этом доме, чувствовал ее глубоко и наверняка, как чувствуют спиной настырный взгляд. Он догадывался о том, что творится с Сашей, хотя и запрещал себе думать об этом, – ну не за этим же он меня вызвал, честное слово! – чувствовал что-то нехорошее, недоброе, даже враждебное и в этой фотографии, на которой – так отдельно от Саши, от него, Полыхаева, от Лёли, от их дружбы, от их жизни, от всего, что было близко и дорого им обоим, – смеялась красивая и – притворная! – вдруг почему-то решил Полыхаев – притворная Вера.

Полыхаеву стало душно, он поискал глазами окно, его не было, но был балкон. Он отодвинул шпингалеты и рванул балконную дверь на себя. Он вдыхал запах города, терпкий, горьковатый, похожий на запах давленой вишни, – так, ему казалось, пахнут все южные города. Город оказался не таким уж и маленьким, как он решил про него, глядя из вагонного окошка, – напротив, это был большой южный город, начиненный огоньками, шорохом шин, широким и ровным шумом, вон даже чертово колесо или карусель какая-то, а это ведь не каждый город может себе позволить…

Полыхаев повернулся, чтобы идти в комнату, и даже шагнул было, и вдруг ощутил, как его окатило изнутри чем-то страшным и горячим. «Господи, – думал он, – вот же беда-то, как же быть-то, господи!» Он был уже в комнате и тщательно задвигал балконные шпингалеты, но его трясла мелкая противная дрожь, и ему казалось, он все еще видит боковым зрением это литое плечо, обтянутое белой футболкой, прислонившееся к стене. Вот она, беда, настоящая, страшная, непоправимая. Вот оно как бывает-то, господи. Вот, смотри, Иван, смотри, ты, небось, и не знал, что такое бывает, а оно – вот оно!.. Вот она какая бывает, гнусность человеческая!.. Вот она где аукнулась, фотография-то!.. Ах Сашка бедный, дружок мой единственный, беда ты моя, как же мне тебя… ах ты, господи.

Полыхаева трясла мелкая противная дрожь, он боялся смотреть на балконное окно. Гнева у него не было и ярости не было – Вера была ему чужая, он ее, живую, и разглядеть-то как следует не успел – был страх, страх, что вот сейчас они войдут, а он, Полыхаев, не сумеет ничего скрыть, выдаст себя, так и будет трястись, как суслик, и Сашка обо всем догадается – он чуткий, Сашка-то, нервный! – и кинется на балкон. Шевельнулась поганая мысль: уйти надо… Они там на кухне, чемоданчик в прихожей, можно уйти незаметно… нет, надо сказать, не могу, мол, вас стеснять, да и сам не могу в чужом доме, не привык, пойду, мол, в гостиницу, извините…

Вслед за первой, трусливой, появилась мысль правильная, и, как показалось Полыхаеву, благородная. Про гостиницу – это хорошо, это годится, только надо Сашку взять с собой, проводи, мол, до гостиницы, все ж таки один в чужом городе, да еще ночью, могу и заплутать… Да, это точная мысль, хорошая мысль… Полыхаев сразу как-то успокоился, обмяк. Дрожь прошла, но сидеть одному в комнате уже было невмоготу.

А тот, на балконе… Он же, небось, знает, что Полыхаев его видел, тоже еще, чего доброго, выкинет какой-нибудь фортель!.. Полыхаев для блезиру еще раз подошел к книжной стенке, даже вынул какую-то книжку, полистал и сунул обратно… Пусть думает, что я его не видел… – подумал Полыхаев, и тут же устыдился: ах ты, гадина, паскудник ты, по чужим постелям лазишь, а я еще перед тобой выкаблучивайся, чтобы ты, избави бог, скандалу не наделал!..

Мысль эта придала ему решимости, он открыл дверь и отправился на кухню. Шаги его услышали, Гордынский выглянул ему навстречу, перекрывая собой дверной проем.

– Сейчас, Иван, уже готово! Тут такое дело… Я Веру не предупредил, что ты приедешь. Так что, извини, ужинать придется сухим пайком… Правда, есть яичница…

За спиной Гордынского шумно высморкалась Вера. Гордынский беспокойно оглянулся. «Выясняли отношения, – сообразил Полыхаев. – Какой уж тут ужин!»

– Знаешь, что я подумал, Саша, – сказал Полыхаев, с удовлетворением отметив про себя, что голос его звучит ничуть не фальшиво, громко и даже нахально – интуиция подсказывала ему, что говорить надо именно так, громко и нахально, это обычно придает словам убедительность. – Знаешь, что я подумал, Саша… Тебе мои странности не внове, ты поймешь… Не могу я у вас остаться… Не привык, знаешь, быть в тягость… То есть вам-то я, может, и не в тягость, а я стану думать, что в тягость…

А давай мы вот что сделаем, мы с тобой сейчас пойдем, заделаем номер в гостинице, ночевать я буду там, а к вам буду заглядывать в гости… Ей-богу, так я спокойнее буду… Ты не зыркай на меня, ты слушай, я дело говорю…»

Уговорить Гордынского оказалось проще, чем думалось По-лыхаеву, он слушал его тираду, нетерпеливо и рассеянно кивая головой, а когда Полыхаев перешел на сбивчивые повторения, – то даже взял инициативу в свои руки.

– В «Янтарь» пойдем, – сказал он. – Это близко. Кстати, там и с номерами будет попроще. Нет, гостиница-то люксовая, я не в этом смысле. Просто в «Якоре» у меня знакомые есть, а без блата ведь в летний период, сам понимаешь…

– Вот-вот… – обрадовался Полыхаев, – я и говорю, заранее надо… Я тебе еще на вокзале хотел сказать, да как-то с места в карьер неловко было…

Гордынский вышел из дверного проема, и Полыхаев увидел Веру. Она сидела на кухонной табуретке, в одной ночной сорочке, заплаканная и красивая. Сидела, забыв натянуть сорочку на круглые белые коленки, а, может быть, и, не забыв, просто наплевать ей было на Полыхаева, пожилого человека с полотняным чемоданчиком. Что объяснят ей слова «фронтовой друг», ей, живущей в этой квартире, заставленной книгами и фотографиями…

– До свиданья, Вера! – излишне оживленно попрощался Полыхаев. – Извините, что так нескладно получилось…

– До свиданья, – ответила она тем же ровным голосом, как и представилась, не зная да, видимо, не желая знать, что думает о ней этот пожилой человек с полотняным чемоданчиком.

В гостиницу шли молча, и втайне Полыхаев был даже рад этому. Он не хотел ни о чем расспрашивать Гордынского и боялся, что этот сам начнет разговор.

– Ах черт! – вдруг остановившись, сказал Гордынский.

– Чего ты? – переполошился Полыхаев.

– Бутылку армянского дома оставил.

– Ну и бог с ним, делов-то… Что, разве не купим?

– Где же мы его купим? Пять звезд. Не залеживается.

– Да не пью я его, Саша. Ну его к чертям. Лучше водки еще ничего не придумали.

Вскоре вернулся Гордынский с двумя бутылками вермута.

– Вот – сказал он, выставляя бутылки на стол. – Это все, что мы имеем на сегодняшний день.

Полыхаева мутило от голода и усталости – последний раз он ел в вагоне-ресторане, да и то как ел! – выковырял из бурого борща кусочки мяса, а жидкое оставил – но заговаривать о закуске он не решился, молча проглотил стакан теплого кислого вермута…

… и тут только заметил, что Гордынский смотрит на него прямо и не мигая, что глаза у него светлые и в темных ободках, а лицо сухое и трезвое.

– Ну и что же ты имеешь мне сказать, друг дорогой? – сказал Гордынский. Полыхаев насторожился, полез в задний брючный карман за сигаретами, пытался выиграть время.

Гордынский наблюдал за ним печально и без иронии, видимо, он всерьез ждал ответа на заданный вопрос…

– Да что же я могу сказать… – Полыхаев вытащил наконец из кармана скомканную пачку сигарет и принялся так же подробно и сосредоточенно отыскивать спички. – Я, можно сказать, с корабля да на бал. Какие же могу сделать выводы, если не знаю всех обстоятельств.

– Брось, Иван! – ласково и печально попросил Гордынский. – Что я в тебе любил – ты никогда талантливо врать не умел… Неужто и тебя обучили?..

– Да чего ты надо мной измываешься, черт бы тебя подрал! – вскинулся вдруг Полыхаев. – Выписал меня к себе на дом черт те откуда да еще хочет, чтоб я по глазам угадал, что ему от меня надо. Тебе надо, ты и говори… А не надо, так у меня и дома дел хватает… Я, между прочим, отпуск-то за свой счет взял!..

Полыхаев чувствовал, как в груди толчками подымалась нешуточная ярость на Гордынского: (ишь, сидит весь в тумане, не подступись, не порань, прямо купается в своей беде), и, пожалуй, даже испытывал некоторое удовольствие от этой справедливой и искренней ярости: а и правильно, по мордам надо, а то ждет, чтоб его откачали! Но где-то глубоко в душе, загнанный в самый тесный и темный угол ее царапался совестливый зверек и утишал его гнев, и не давал ему вырасти до настоящего.

Гордынский слушал, лицо его было сухо и трезво, глаза в темных сухих ободках, изжелта-светлые, как на старой фотографии, смотрели на Полыхаева с той же ласковой печалью, но теперь Полыхаев угадывал в них уж и другое – веселое недоумение, то самое высокомерное и веселое недоумение, которым Саша обычно давал понять собеседнику, что тот его заинтересовал.

Это была победа. Полыхаев словно освободился от чего-то неприметного и обязательного, да еще пять минут назад не хотел этого разговора, это правда, но теперь, когда он утвердил свою независимость, когда показал Саше, что, когда избавился от необходимости мямлить утешения или выслушивать обвинения в неискренности, – да, теперь он, пожалуй, готов и слушать. Слушать, а не отвечать. А если уж отвечать, то когда ему, Полыхаеву, этого захочется, и уж во всяком случае не потерпит в свой адрес идиотской иронии. Кто, в конце концов, кого вызвал для разговора, – Полыхаев Гордынского или наоборот. Ага, ну вот так-то лучше!..

– Ты, Иван, не злись, – миролюбиво начал Гордынский. – У меня такая в башке чехарда, что в пору хоть… Я ведь письмо-то тебе написал по дурости. Опамятовался – хотел вслед телеграмму послать: не приезжай, мол, это я так, пошутил. А потом думаю себе: и так я их с Лёлей напугал до смерти, получат телеграмму – совсем с ума сойдут. Да и не объяснишь всего, в телеграмме. Ладно, думаю, пусть Иван приедет, это же все равно хорошо, а уж я ему отпуск сделаю что надо. К морю смотаемся на денек – тут до моря семьдесят километров – ухи наварим. А про свои дела, думаю, я ему ни словом, ни вздохом не обмолвлюсь… А тут такое пошло – день ото дня хуже… Видишь, даже встретить тебя по-человечески не сумел… Ну ладно. Поговорили – и ладно. Разговором дела не поправишь…»

– Нет уж, начал говорить – все выкладывай. – Полыхаев почувствовал себя хозяином разговора. И еще он почувствовал, что

……………………………………………………………………………..

……………………………………………………………………………..

Дополнения к рассказам без названия

Гордынский надавил на светлую кнопочку звонка.

– Странное дело, – весело сказал Гордынский, голос у него был крепким и ясным, и это почему-то опять не понравилось.

– Может, дома нет? – сказал Полыхаев, сказал не потому, что в это верил, а чтобы как-то задобрить это тяжелое опасное молчание за дверьми.

– Как это нет, когда дома? – быстро и громко сказал Гордынский. Говорил он ясным и крепким голосом, и именно это пугало Полыхаева больше всего.

Дверь открылась неожиданно и сразу на весь проем. Гордынский метнулся внутрь, даже не пригласил Полыхаева войти, и тот видел, как он судорожно щелкал выключателями, рывком распахивал двери.

На какое-то мгновение он исчез, и в светлый прямоугольник вплыла женщина. Полыхаев поначалу решил было, что она голая – так чёток был ее силуэт, – шарахнулся было от двери, потом понял – нет, в рубашке, просто на свету стоит, а материя, видать, тонкая.

– В шифоньер, шифоньер загляни! – женщина старалась говорить насмешливо, со спокойной издевкой, но Полыхаев незаметно отметил: «психует».

Снова откуда-то, из сумрака комнат, вынырнул Гордынский, замер на секунду, потом кинулся к Полыхаеву и втащил его через порог.

– Ты чего там стоишь, Иван? Главное, стоит, понимаешь!.. Давай чемодан. Проходи, знакомься!

– Вера! – сказала женщина, не подавая руки.

– Иван, – Полыхаев дернулся было рукой, но удержался.

– Ты давай сюда, – Гордынский подтолкнул Полыхаева в комнату, – а мы с Верой на кухню, сообразим чего-нибудь.

Полыхаев покружил по комнате, постоял возле книжной стенки – молодец Саша, книжки покупает, главное – вон их сколько и все не рвань, а дорогие, с тиснеными корешками, – потом взялся рассматривать фотографии. Их было много, большого формата, и все рассованы за стеклом, как вырезки из журнала – красиво, надо будет Лёле сказать, а то накупила рамочек, как в деревне, честное слово!..

На фотографиях больше Саша с женой, иногда еще какие-то люди с фужерами, видимо гости. Праздник, что ли, какой-то… На свадьбу не похоже… На одной из фотографий – Вера, красивая, смеющаяся, с заметенными на глаза волосами, рот полуоткрыт и зубки один к одному, ровные, чистенькие… Фотография нелюбительская, теплая, проработанная, – Полыхаев в этом понимал, сам баловался – Вера на ней явно позировала. Полыхаев посмотрел все фотографии и снова вернулся к этой, где смеющаяся Вера… Он глядел на полуоткрытый смеющийся рот, и смутная тоска одолевала сердце… Он бы и сам себе не мог объяснить, чего он глазеет на нее столько времени, а если бы и смог, то тут же испугался бы, устыдился и не позволил себе думать…

* * *

Синюхаев вдруг испытал острое желание закурить. Он достал скрученную пачку «Явы», выковырял оттуда сигарету и уже потянулся за спичками, когда ему в голову пришла резонная мысль, что в комнате этого делать, пожалуй, не стоит, лучше выйти на балкон.

Он отщелкнул тугой шпингалет – и тут же в лицо…………………………..Где-то там, далеко отсюда, в ералаше перемигивающихся огоньков, величественно раскручивалось разноцветное «чертово колесо» – там должно быть находился парк культуры и отдыха.

А еще дальше, в прохладной темени, ворочалось невидимое отсюда море.

Синюхаев подумал о море и тут же поёжился – по вечерам здесь, оказывается, зябко. И то сказать, сентябрь на дворе. Осень на юге обнаруживает себя по ночам. Днем та же жара и духота, что и в августе, а ночью уже такая холодрыга, что приходится закрывать окна.

Он загасил сигарету о балконный поручень, длинно сплюнул ей вслед и, уже входя в комнату, увидел боковым зрением, да нет, даже не увидел, скорее, почувствовал чье-то присутствие. Сердце его обожгло острым холодком, он быстро защелкнул шпингалет и для чего-то задернул тюль.

– Вот оно, значит, как бывает! – лихорадочно билось в мозгу Синюхаева. – ………………………………………….дело получается!.. Дерьмовая, стало быть, ситуация-то выходит.

Теперь он уже фотографически точно мог воспроизвести в мозгу то, что увидел секунду назад там, за балконной дверью. Это была загорелая рука выше локтя, молодой литой бицепс, обтянутый голубой майкой «ДОСААФ». Вот и все. И больше ничего. Парень стоял, вжавшись в стенку, лицо его было в тени, а руки ему некуда было спрятать, вот он и прижал их к груди.

Вот, значит, она какая, Нюта. И ведь даже бровью не дрогнула, когда открывала! А внутри-то у нее, поди, все переворачивалось.

* * *

Разведись! – посоветовал Полыхаев.

Гордынский вскинул на него светлые свои, речного цвета, глаза, на секунду только в них вспыхнуло знакомое Полыхаеву веселое недоумение, вспыхнуло и погасло.

– Да-а, – жестко сказал Гордынский. – Объяснить это, видимо, невозможно… И осмыслить невозможно… Можно только чувствовать… И жестко добавил: «Не могу я с ней развестись, понял? Не могу я от нее уйти… Нету у меня сил на это!..»

– Что значит, нету сил! – загремел Полыхаев. Ты мужик или кто?.. Ты в кого себя превращаешь?..

* * *

Лёля читала письмо, шевеля губами, изредка внимательно поглядывала в потолок – пыталась подложить под слова Сашины интонации…

* * *

У стоянки такси Полыхаев остановился, не зная, что делать дальше. Кто-то дернул его за рукав, он обернулся – улыбающийся

Саша, широко раскинув руки……………………………………………

* * *

До этого утра Синюхаев даже не подозревал, что у его дверного звонка такой омерзительный голос. Звонок бездействовал уже года три – все как-то не было случая им попользоваться. Гости в этом доме бывали крайне редко, а в последние годы и вовсе не бывали. Соседи по площадке тоже оказались нелюдимыми, не забегали даже по поводу соли. Сами же хозяева привыкли обходиться собственными ключами и к помощи звонка обычно не прибегали.

Поэтому, услыхав из ванной странный булькающий звук, Синюхаев неприятно поразился: неужели это у него, у Синюхаева, в доме такой противный дверной звонок? Открытие это настолько уязвило его самолюбие, что он даже не задался вопросом, кого это принесло в такую рань, и продолжал шаркать электробритвой по давно уже гладкому подбородку.

Черт те что, а не звонок, уныло размышлял Синюхаев. Перед людьми стыдно, блямкает, как испорченный унитаз. Вот у Гордынского настоящий звонок, музыкальный, на мотив «Подмосковных вечеров». Но если спросить, где доставал, правды, паршивец, не скажет. Придется, видимо, делать на заказ. Денег, конечно, уйдет пропасть, но сейчас задаром и голуби не летают.

В проеме двери мелькнул халатик свирепой расцветки – оранжевые пятна по желтому полю – это Зинулик побежала открывать незваному гостю. Ягуаровый халатик был предметом Зинулиной гордости. Привезла она его из Болгарии, где была в туристической поездке, но всем почему-то говорила, что купила его в ГДР. Видимо, в представлении Зинулика Болгария была не бог весть какой заграницей – каждый второй объясняется по-русски! – а вот ГДР совсем другое дело, это какая-никакая, а Германия, и находится черт знает где, и не всех туда пускают.

Зинулик вернулась с телеграммой, и это тоже было странно – вот уже несколько лет Синюхаевы не получали никакой корреспонденции, за исключением журнала «Работница», который почтальонша всегда оставляла в почтовом ящике. Синюхаев давился горячей яичницей и скашивал глаза в телеграмму, пытаясь постичь ее смысл. Однако смысл давался ему с трудом, он тяжело вздыхал, перчил яичницу, ковырялся вилкой в тарелке и снова утыкался в телеграмму. Зинулик рассудительно выжидала – знала, рано или поздно Синюхаев заговорит сам.

* * *

До этой минуты Синюхаев даже не подозревал, что у его дверного звонка такой скверный голос. Гости в этом доме бывали крайне редко, последний раз собирались скромной компанией около трех лет назад, праздновали тридцатилетний юбилей си-нюхаевской работы в «Гипрохлоре». Сами же хозяева предпочитали обходиться ключами и к помощи звонка прибегали только в исключительных случаях.

Поэтому, услышав странный булькающий звук, Синюхаев неприятно поразился – так мало походило это на обычный дверной звонок. Открытие это настолько уязвило синюхаевское самолюбие, что он даже выключил электробритву, не пошаркав как следует по и без того, впрочем, гладкому подбородку. Бриться Синюхаев любил и занимался этим скорее по привычке, чем по прямой необходимости.

Черт те что, а не звонок, подумал Синюхаев. Блямкает, как испорченный унитаз, перед людьми стыдно. Вот у Гордынского настоящий звонок, музыкальный, с «Подмосковными вечерами». Надо спросить, где доставал. Да ведь не скажет, паршивец, наврет что-нибудь. Но без хорошего звонка никак нельзя. В крайнем случае, придется заказывать. Денег, конечно, уйдет пропасть, но сейчас задаром и голуби не летают.

В проеме двери мелькнул халатик свирепой расцветки – оранжевые пятна по желтому полю – видимо, Зинулик побежала открывать незваному гостю. Халатик этот уже лет десять был единственным предметом Зинулиной гордости. Привезла она его из Болгарии, куда ездила в туристическую поездку, но всем почему-то говорила, что купила его в ГДР. Видимо, Болгария не вызывала в ней уважения – слишком уж многие там бывали! – а вот ГДР другое дело, это все-таки Германия и попасть туда не так уж просто.

* * *

На перроне пахло давленой вишней, гудроном и еще чем-то, – неуловимым, горьковатым, тревожащим ноздри, – чем пахнут все южные города. Гордынского нигде не было. «Ну что ж, так оно и должно быть, – с закипающей злостью сказал себе Синюхаев. – Так тебе и надо, старый чудило!»

Он заставил себя минут пять послоняться по перрону, досчитать до трехсот, потом до пятисот, потом до тысячи. И когда пытался уговорить себя, в конце перрона появилась тощая фигура Гордынского. Небо было густо оранжевым, и Синюхаев видел только его черный силуэт с оплавленными солнцем краями, но сразу же безошибочно понял, что это именно он. Никто больше не мог передвигаться такой неряшливо размашистой походкой, как попало выбрасывая вперед ноги и точно не заботясь о том, куда упадут ступни.

Гордынский подскакивал к вагонам, заглядывал в окна, спрашивал что-то у проводниц, затем вдруг остановился посреди перрона – увидел Синюхаева – и нелепыми прыжками, словно испуганная кем-то борзая, кинулся к Синюхаеву.

Внешне Саша мало изменился, та же…………………….кадыкастая плохо выбритая шея (этим он отличался еще в юности), делавшая его похожим на нестрашного грифа, та же улыбка на все тридцать два (только теперь………………..коронки), те же антрацитовые глаза, только глянец их, прежде влажный и блестящий, теперь был точно припудрен пылью.

* * *

До этого утра Синюхаев и не подозревал, что у его собственного дверного звонка такой омерзительный голос. Звонок пребывал в бездействии уже года три – как-то так получалось, что нужды в нем особой не было. Гости в этот дом забредали редко, а в последние годы и вовсе никто не заглядывал. Соседи не отваживались даже на короткие визиты, нюхом чуяли, что хозяева ничьей дружбы не ищут. Сам же Синюхаев и его супруга Зинулик к помощи звонка обыкновенно не прибегали, у каждого из них был собственный ключ.

Поэтому, услыхав в своей квартире странный булькающий звук, Синюхаев неприятно поразился: возможно ли, чтобы у него в доме был такой противный дверной звонок? Открытие это настолько уязвило его самолюбие, что он даже не задался вопросом, кого это там принесло в такую рань, и продолжал автоматически шаркать электробритвой по давно уже гладкому подбородку.

Срамотища, а не звонок, уныло размышлял Синюхаев. Блямкает, как испорченный унитаз. Вот у Гордынского замечательный звонок, музыкальный. Звонит на мотив «Подмосковных вечеров». Хорошо бы заказать такой же. Только с другой мелодией. Выбрать что-нибудь из классики. Но известное, чтобы все узнавали. Скажем, «Соловей» композитора Алябьева. Денег, конечно, уйдет уйма, но ведь сейчас задаром и голуби не летают.

В проеме двери мелькнул халатик свирепой расцветки – оранжевые пятна по желтому полю – это Зинулик проследовала в прихожую, решила-таки поинтересоваться, кого там черт принес. Ягуаровый халатик был предметом Зинуликовой гордости. Привезла она его из Болгарии, где была в туристической поездке, но всем почему-то говорила, что купила его в ГДР. Видимо, Болгария была в представлении Зинулика не бог весть какой заграницей – каждый второй говорит по-русски! – а вот к ГДР она относилась с уважением – и язык у них непонятный, и туфли они выпускают замечательные, и наши к ним ездят реже.

Синюхаев выплеснул на лицо полную горсть ядреного лосьона, пошлепал себя по сизым щекам, выдавил свежий угорь и, не шибко довольный собой, вышел наконец из ванной.

* * *

Телеграмма пришла в пятницу утром. Синюхаев успел уже постоять под душем, побриться и проглотить яичницу, когда булькнул дверной звонок – именно булькнул, теперь в моде такие звонки – и Зинулик, недоуменно подняв брови, проследовала в прихожую. Вернулась она секунд через десять и молча положила перед Синюхаевым телеграмму.

Синюхаев допивал смородинный морс и, скосив глаза, пытался вникнуть в телеграммные строчки. «Прошу приезжай срочно будет поздно адрес красноармейская 19 квартира 43 телеграфируй я встречу Саша».

Это было странно. Вот уже года три Синюхаевы не получали вообще никаких телеграмм, а уж таких и вовсе никогда. Сашка Гордынский, фронтовой дружок Синюхаева, писал до прошлого года аккуратно, – в канун каждого праздника от него приходило по открытке, – а потом вдруг сообщил, что женился и надолго замолчал.

Сослуживцы Синюхаева, бывавшие в Околоморске, где жил Сашка, пытались навести о нем справки (по просьбе Синюхаева, разумеется), но так ничего толком и не прояснили. Говорили, что работает Гордынский то ли заведующим городским фотоателье, то ли директором какого-то Дворца культуры, и что жена у него красивая и молодая, моложе самого Гордынского лет эдак на тридцать. В последнее Синюхаев поверил легко – Гордынский и в юности охотился только за молоденькими, женщины старше его самого были ему не по вкусу.

Синюхаев покончил с морсом и углубился в телеграмму всерьез. С минуту он изучал ее, как некую картинку с секретом, где среди извилистых линий дерева нужно найти спрятавшуюся белку. Но так ничего и не уразумев, поднял глаза на Зинулика.

Зинулик была женщиной рассудительной и дальновидной. Синюхаев убедился в этом на собственном опыте. Она всегда могла предугадать, что может случиться, если сделать то-то и то-то.

– Допился до синих чертей, – с ленцой человека, видящего всех насквозь, изрекла Зинулик, – вот дурью-то и мучится. Раз телеграмму сам давал, стало быть, ничего с ним нету такого. Алкаш, он есть алкаш.

Трясясь в автобусе, Синюхаев еще и еще раз прикинул все возможные объяснения этакой Сашиной странности и пришел к выводу, что Зинулик в общем и целом права.

Это, конечно, эгоизм и распущенность – посылать такие телеграммы. Что значит «будет поздно?» Если бы заболел – тогда еще куда ни шло. А то ведь нет никакой болезни. Телеграфируй, говори, я встречу. Стало быть, если и хворает, то не в лежку.

А у людей работа, дела, то да сё. Паркет вот перестилать надо. И дорога тоже будь здоров. Часов семь – не меньше, и то, если скорый. Нет, надо будет ему написать, что такие вещи не делаются, слава богу, уже не по пятнадцати лет, пора уже научиться и головой думать.

На какое-то время Синюхаев успокоился и даже вроде забыл о телеграмме. Однако, находясь уже на службе, даже не отдавая себе отчета, что он такое делает, вдруг кинулся к начальнику, намолол что-то жалостливое насчет поликлиники, и отправился на вокзал.

С билетами в Околоморск уладилось без хлопот – курортный сезон стремительно шел на убыль. По дороге домой Синюхаев забежал на почту и отправил Гордынскому телеграмму: выезжаю мол, встречай, поезд такой-то. Потом не выдержал и добавил: что случилось?

Зинулик восприняла новость хоть и без энтузиазма, однако и без недовольства, знала, что Синюхаев все равно не успокоится, пока досконально не выяснит что и как.

Молча побросала Синюхаевские трусы и майки в полотняный чемоданчик – этот чемоданчик Синюхаев обычно брал с собой в командировки – и, вручая его Синюхаеву, сказала, будто между прочим: «Плащики там хорошие в Околоморске. Синие и коричневые. Ритка вот себе и дочке привезла. Попадутся – бери. А то осень уже, а я голая».

Соседи по купе у Синюхаева оказались неудобные – двое пацанов и девчонка, видимо, студенты, народ и вообще-то шумный, а тут еще и пьяненький. Можно было бы, конечно, пригласить проводницу, та бы их в момент утихомирила, но Синюхаеву как-то не хотелось ни с кем ссориться, да и не до этого.

Он безропотно забрался на верхнюю полку, повернулся лицом к перегородке и принялся размышлять. Занятие это любил. Не потому, что надеялся выдумать нечто эдакое, а так, без всякой цели, из одного только удовольствия раскладывать по полочкам причины и следствия. Сегодня ему думалось только о Сашке Гордынском.

Познакомился он с Сашкой в самом конце войны, в госпитале. Самого Синюхаева привезли туда с вывороченной ключицей и поврежденной кистью левой руки. У Сашки же ранение было легкое – пуля пробила плечо, только мякоть, не задев кости.

Худющий, черноглазый, с улыбкой на все тридцать два, Гордынский с первого же дня влюбил в себя всю женскую половину медперсонала. Нельзя сказать, чтобы он был сильно нахален и к кому-то специально приставал – нет, просто сестры, подходя к Сашкиной койке, вдруг густо пунцовели и избегали смотреть ему в глаза.

Была там, в госпитале, одна симпатичная сестричка, Мила ее звали, да, кажется, Мила, а может, и Зина, это теперь уже не важно. Крепенькая была такая блондиночка, и надо лбом аккуратный тугой валик из волос. Такую прическу многие тогда носили и ничего в ней удивительно не было, но Миле это шло как никому, и она, к несчастью, это знала…

Синюхаев шел на поправку и охмурял ее целых две недели. Дело вроде бы слаживалось, во всяком случае, Мила явно выделяла Синюхаева из всех его соседей по палате. Но тут появился Гордынский, и, конечно же, все пошло прахом. Какое-то время Синюхаев надеялся, что это все так, перемигивания и перешептывания, дальше разговоров дело не зайдет – Мила была строгих правил, и у нее был жених – но когда однажды она вошла в палату с каменным лицом, подчеркнуто не глядя на Сашку, а тот вдруг уткнулся в шахматный справочник, хотя сроду в шахматы не играл, – Синюхаев безошибочным путем определил: произошло!

Впрочем, злился он на Сашку недолго. Дело в том, что Сашка умел замечательно рассказывать анекдоты, – вся палата, бывало, покатывалась со смеху – и Синюхаев, несколько дней наказывавший рассказчика презрительным молчанием, однажды не выдержал-таки и громко прыснул. Да не просто прыснул, а еще и с сопливым фонтанчиком. Ясное дело, после такого конфуза изображать из себя мрачного ревнивца уже не было никакой возможности.

Победу праздновали в госпитале. У Сашки не было никакой родни, он был, что называется, перекати-поле. Поэтому, когда Синюхаев объявил, что возвращается в свой родной Бородянск, Сашка увязался за ним следом. Жили поначалу у синюхаевской тетки, в маленькой комнатушке. Потом Синюхаев женился и переехал к Зинулику, Сашка потерся возле него еще с месяц, а потом взял да и укатил в Околоморск.

* * *

На перроне пахло давленой вишней, горячим гудроном и еще чем-то, – неуловимым, горьковатым, тревожащим ноздри, – чем пахнут все южные города.

У вагонов толклись немногочисленные встречающие. Гордынского среди них не было. Этого следовало ожидать. Зинулик в очередной раз оказалась права.

«Ну что, проявил чуткость? – вслух спросил себя Синюхаев. – Так тебе и надо, старый чудило»!

Он заставил себя досчитать до ста, потом до трехсот, потом до тысячи. После тысячи ему стало совсем тоскливо. Он послонялся по перрону, выпил стакан газированной воды и совсем уже было решил отправиться в кассу за обратным билетом, когда в конце перрона появился Гордынский.

Закатное небо было густо-оранжевым, и Синюхаев увидел только его черный силуэт. Солнце оплавляло силуэт по краям, но Синюхаев безошибочно понял, что это именно он, Сашка. Никто на свете не мог передвигаться такой неряшливо размашистой походкой, выбрасывая далеко вперед мосластые ноги и словно даже не заботясь, куда упадет ступня.

Гордынский подскакивал к вагонам, заглядывал в окна, спрашивал о чем-то проводниц, затем вдруг остановился посреди перрона, постоял секунду и как-то странно, полубоком, точно напуганная кем-то борзая, кинулся к Синюхаеву.

Внешне Сашка мало изменился – та же кадыкастая, жилистая, всегда плохо выбритая шея, делавшая его похожим на грифа, та же улыбка, обнажающая весь верхний ряд зубов вместе с деснами, неотразимо действовавшая на слабый пол. Только черные Сашкины глаза, прежде отсвечивавшие живым влажным блеском, стали иными – чуть пригасли, точно их присыпали серой пылью.

Да и вел себя Сашка как-то необычно. Обнимал Синюхаева, хлопал его по спине, нес неразборчивую веселую околесицу, как это всегда бывает при встрече, а сам то и дело озирался, точно спрашивал у кого-то невидимого совета: правильно ли я все делаю?

В такси Синюхаев ни о чем Сашку не спрашивал, ждал, когда тот сам выйдет на разговор. Сашка же вел себя так, точно ничего не случилось, точно встреча их произошла сама собой, и не было никакой срочной телеграммы, и живут они в одном городе в трех шагах друг от друга.

Ехали они недолго, всего минут пятнадцать, однако стало уже темно. На юге ночь падает на землю внезапно, почти без сумерек, зато предупреждает о своем приближении долгим и томительным закатом.

Затормозили возле какого-то дома – видимо, это был новый микрорайон, дома тут далеко стояли друг от друга, а между ними огромными черными провалами зияли пустыри – но Гордынский объяснил, что живет он не здесь, а чуть дальше, в пяти минутах ходьбы, просто ему захотелось немного пройтись пешком.

Он поволок Синюхаева прямо в черноту пустыря, – под ногами хрупали камни, к брючинам с сухим треском цеплялись колючки, потом они пробирались через какие-то спортивные площадки и территорию недостроенного детского сада.

Все это время Гордынский беспрерывно говорил – рассказывал всякие смешные случаи из жизни своих сослуживцев, – но Синюхаев заметил, что голос его точно пригас, почти превратился в громкий шепот.

Многое, многое было непонятно Синюхаеву – и это стремительное ночное путешествие через городские буераки, и торопливые Сашкины анекдоты, рассказываемые почему-то торопливым шепотом, и сам Сашка, нервный и всклокоченный, со странным, неживым отсветом в глазах – точно оборотень! – подумал Синюхаев, – но расспрашивать Сашку он не решился; рано или поздно сам скажет, шутка ли, вырвал человека из другого города!

На лестничной площадке Гордынский вдруг остановился как вкопанный, пошарил в карманах пиджака, вынул оттуда связку ключей, но открывать не стал. Так и стоял, как борзая, берущая след.

– Ну чего ты там? – тоже почему-то шепотом спросил Синюхаев. На секунду в сердце его кольнула тоненькая игла страха: а вдруг Сашка сошел с ума, а вдруг прячет в доме труп или еще что-нибудь в этом роде?

– Все в порядке»! – вдруг ясным голосом ответил Гордынский. Он обернулся к Синюхаеву, подмигнул ему заговорщицки и нажал кнопку дверного звонка. За дверью послышалась какая-то возня.

Гордынский ждал, опустив голову. Дверь открыла молодая женщина в голубой ночной сорочке. Синюхаев постеснялся рассмотреть ее как следует – на просвет видно было, что под сорочкой она совсем голая, – но даже короткого смазанного взгляда было достаточно, чтобы увидеть, что женщина очень красива.

Лицо ее не выражало ни смущения, ни недовольства. И никакой доброжелательности не было на этом лице. Это было просто очень красивое лицо. Красивое и спокойное. Женщина с полсекунды постояла на пороге, а потом посторонилась, предлагая пришедшим войти.

– Черт меня дернул приехать, – досадовал на себя Синюхаев. – Нужен я тут, как рыбе титька! Ишь как у них, ни «здрасьте», ни «проходите», будто я сам к ним в гости навязался. А то у меня дома делов не хватало. А теперь молчи в тряпочку и изображай из себя тетю из провинции.

Гордынский тем временем уже суетился в прихожей, ерзал на коленках, доставал из-под тумбочки домашние тапки, и Синюхаеву показалось, что делал он это не столько из гостеприимства, сколько из желания спрятать куда-нибудь свои дергающиеся нескладные руки.

Красавица в сорочке стояла в проеме кухонной двери и безучастно наблюдала за стараниями Гордынского. Кажется, она так и не собиралась набросить на себя халат. Синюхаев поймал себя на мысли, что ему очень хотелось бы понравиться неприветливой хозяйке. Ну не в том смысле, конечно, куда ему, лысому и обшарпанному, а так, вообще, по-человечески.

– Ты бы познакомил с супругой-то, – несмело выдавил Синюхаев и поразился противности своего голоса – таким он был тонким и сиплым. – А то неудобно как-то…

– Ох и правда! – воскликнул Синюхаев. – Это моя жена Нюта. Я тебе о ней писал. А это мой дружок Иван. С войны знакомы.

Нюта подала Синюхаеву вялую ладошку, он взял ее двумя руками и основательно потряс. Выглядело это довольно глупо и, сообразив это, Синюхаев окончательно скис. Он вдруг ясно представил себя со стороны – этакий лысый командировочный бодрячок с полотняным чемоданчиком, приехавший погостить к своему фронтовому приятелю.

* * *

– Ты проходи в комнату, Иван, – тарахтел Гордынский, он изо всех сил старался выглядеть хозяином, но видно было, что эту роль он играет не каждый день. – А мы тут с Нютой сообразим на стол. Отдохни пока, журнальчики там полистай или телевизор включи. Словом, располагайся, мы скоренько!

Синюхаев вошел в комнату и поразился: до чего же здорово устроился Сашка! Глянешь вот так с порога и сразу становится ясно: тут не рабочий класс проживает, тут чистопородная интеллигенция. Одни книжки чего стоят, корешки золотом отливают, целая стенка ими заставлена, это получше всякого ковра будет!

Дураки они с Зинуликом, право слово, дураки. Купили этот ковер югославский, три тысячи отвалили, а за что, спрашивается? На нем и не разберешь сразу чего нарисовано – какие-то ихние югославские богатыри. А тут вон как красиво – книжки. Дешево и сердито. И людей приглашать не стыдно.

За стеклом книжного шкафа теснилось множество фотографий. И даже они отличались от тех, что были у Синюхаева дома.

Те, синюхаевские, были желтыми от времени и невыразительными, большая часть из них была снята любительскими фотоаппаратами, а на тех, что побольше, сделанных в ателье, Синюхаев и Зинулик выглядели как чьи-то давно умершие предки.

Здесь же фотографии были иные – крупные и глянцевые, точно журнальные обложки. И люди, изображенные на них, были живыми.

Синюхаев вглядывался в разные лица, и они ему нравились. Нравился вот этот мужик с седой бородкой и умными глазами. (Хотя нет, это, кажется, какой-то ихний писатель, эту фотографию Синюхаев уже где-то видел.) Нравился Сашка на берегу моря, держащий в руках громаднейшего краба (краб, ясное дело, уже дохлый, а то как бы он его удержал). Нравилась смеющаяся Нюта с летящими по ветру волосами (волосы у нее были замечательные, молодец, что не остриглась, а то бы мучилась, как Зинулик, с этими чертовыми бигудями).

К Нюте Синюхаев приглядывался особо. Глаз его цепко выхватывал из обилия фотографий именно те, на которых, так или иначе, присутствовала Нюта! Вот она в купальнике, – хотя какой это купальник, две веревочки всего, – а рядом еще какие-то девки. Но конечно, куда им до нее, загляденье, а не девка, повезло же чертовому Сашке, такую красавицу отлохматил. А вот же она, в строгом черном свитерке, волосы расчесаны на пробор и на правом плече котенок! Если бы не этот котенок, можно было бы подумать, что какая-нибудь аспирантка или еще кто из………….. Славная девка, замечательная девка, что и……………………………

Аладдин

Картина первая

Дом Аладдина. Темнота. Слышен стук в ворота.

Голос

Хозяйка, эй! Впусти меня во двор! Да ты не беспокойся; я – не вор! Я прибыл из далекого Магриба На важный и серьезный разговор!

Мать Аладдина

(зажигает светильник)

Любезный, ты явился невпопад: В Багдаде в это время люди спят. Какие среди ночи разговоры? Давай-ка поворачивай назад!..

Голос

Хозяйка, ты горласта, как зурна! Дай срок, я отплачу тебе сполна! Кофейник моего долготерпенья — Еще чуть-чуть – и выкипит до дна!

Аладдин

(матери)

Знать, разговор, с которым наш герой Явился к нам столь позднею порой, Не терпит ни малейших отлагательств! Открой ему, о матушка, открой!

Мать открывает дверь. Появляется человек из Магриба.

Человек из Магриба

Дорога жизни, доложу я вам, Сплошь состоит из выбоин и ям, Как отмечал, причем неоднократно, Известный классик древности Хайям. Мой бедный брат!.. Мы вместе с ним росли, Играли под тутовником в пыли… Да, тверд гранит, но он не тверже дружбы, Как говорил старик Махтумкули. У нас была обычная семья: Отец и мать, мой брат Гасан и я. Мы жили в жуткой бедности и трудно Переносили бремя бытия. В один из понедельников с утра Я убежал с родимого двора. Семнадцать лет я странствовал по свету: Ходжент, Дамаск, Хива и Бухара… Узнав, что умер мой любимый брат, Я тотчас же отправился в Багдад. И вот я здесь. Но вижу, в этом доме Никто мне здесь особенно не рад.

Аладдин

Так вы мой дядя?..

Человек из Магриба

Дядя твой Ахмед.

Аладдин

Так где же вы болтались столько лет?

Мать Аладдина

Вы брат Гасана? Это очень странно! У мужа братьев не было и нет.

Человек из Магриба

Я помню брата. Жгучий был брюнет.

Мать Аладдина

Позволь не согласиться, вот уж нет! Он рыжим был, как хвост степной лисицы! Ты явно что-то путаешь, Ахмед!

Человек из Магриба

Все говорят, я на него похож!

Мать Аладдина

Похож, куда там! Как верблюд на вошь! Ты можешь провести кого угодно, Жену Гасана ты не проведешь!

Аладдин

Да, вы и впрямь похожи на отца! Как говорил Хафиз – одна лица!

(Матери.)

Ах матушка, не в правилах Востока Держать такого гостя у крыльца! Мы сознаем, почтеннейший, что вы В пути проголодались, но – увы! — У нас в лачуге нет не только хлеба, Но даже и ореховой халвы!

Дворец Калифа

Калиф

Прости, что оторвал тебя от дум И вырвал из уютного сортира…

Визирь

Что может значить мой ничтожный ум В сравнении с твоим, Светило Мира!..

Калиф

По правилам Багдадского двора Пора бы нам царевну выдать замуж!..

Визирь

Ты прав, Калиф! Действительно, пора!.. Об этом я подумывал и сам уж!.. Сбылись мои заветные мечты! Недаром я подбрасывал монету!..

Калиф

Позволь, однако!.. А причем здесь ты?.. Ведь у тебя, любезный, шансов нету!..

Визирь

А кто ж тогда? Неужто Аладдин?..

Калиф

А если так, то разве это плохо?..

Визирь

Но он… но он… но он простолюдин! К тому же он мошенник и пройдоха!..

Калиф

Неправда, у него достоинств тьма, Муж из него получится прекрасный!..

Визирь

Луноподобный, ты сошел с ума!.. Ты просто оборзел, Солнцеобразный!.. К тому же а согласна ли она?.. Ужель моя Будур так низко пала?!.

Калиф

Будур тебе покамест не жена, И вообще она тебе не пара! Я вижу, ты, любезный мой Визирь, Интриги тут замешиваешь тесто… А если я сошлю тебя в Сибирь?.. На Магадан?.. Слыхал про это место?

Визирь

Коль так свиреп судьбы моей оскал И так твое решение жестоко, — Сошли меня хоть на Мадагаскар, Вместилище всей мудрости Востока!..

Калиф

Как скорбно у тебя скривился рот, И уши, как у кролика, обвисли…

Визирь

(в сторону)

Чтоб ты издох, проклятый идиот!..

(Калифу, громко.)

Спасибо за беседу, Светоч Мысли!..

Пещера.

Аладдин

(берет в руки лампу)

Нашел, о дядя!.. Боже, ну и хлам!.. Такую и в сортире вешать срам!.. Скажите мне, о дядя, по секрету, Зачем она понадобилась вам?..

Человек из Магриба

Ты с лампою, бездельник, поспеши И лишним любопытством не греши. Шакал твоей бестактности не вправе Обнюхивать чувяк моей души.

Аладдин

………………………………………………..

Человек из Магриба

Что слышу я?!. Да это ж воровство!.. А совесть? А порука? А родство?!. Ужель твоей неверности тушканчик Нагадит в плов доверья моего?

Аладдин

Тут нечего, о дядя, и гадать!.. Вам этой лампы сроду не видать!.. Найти такую славную вещицу — И вдруг чужому дяденьке отдать!..

Человек из Магриба

Из этих недр, о глупый Аладдин, Наружу не вернулся ни один. Будь умницей, отдай мне эту лампу — И выйдешь из пещеры невредим!..

Аладдин

Да я и сам не чаю – ей-же-ей! — Как выбраться отсюда поживей, Да вот беда – не трогается с места Ишак принципиальности моей!..

Человек из Магриба

О гнусный сын гиены и хорька, Да будет же судьба твоя горька!..

Аладдин

Да плюньте вы на этот медный хлам И топайте по собственным делам!.. Увидите знакомых и соседей — Передавайте пламенный салам!..

Площадь.

Человек из толпы

(подходя к Аладдину, шепотом)

Спокойно, друг!.. Не бойся палача!.. Ну что он может сделать без меча? А меч исчез. Из прочих инструментов У парня лишь дубинка да камча. Хоть кровь у паренька и горяча, И нрав суров, и навыки крутые, — Но что он может сделать без меча?

Аладдин

А где же меч?

Человек из толпы

Да тут один дебил Тот меч себе в подарок раздобыл… Не то чтоб раздобыл… а просто свистнул… Боюсь, что это я как раз и был!..

Аладдин

А кто ты есть?

Человек из толпы

В Багдаде с давних пор шпана меня зовет «Багдадский вор».

Аладдин

А ты и вправду вор?

Вор

(смущенно)

Да я не знаю… Но так считает главный прокурор!..

Аладдин

Храни тебя Аллах, спаситель мой!.. Воспользуемся этой кутерьмой!.. Попробуй оторваться от шпионов И быстренько сгоняй ко мне домой!..

Вор

Но как же я смогу найти твой дом?.. Я свой-то нахожу с большим трудом!.. В Багдаде все лачуги сбились в кучу И хоть бы две стояли чередой!

Аладдин

Мой домик ты отыщешь без труда — Беднее ты не видел никогда. В хлеву увидишь старенькую лампу — Немедленно тащи ее сюда!.. Да по дороге, парень, ты смотри! — Рукой ее случайно не потри, Не то беда случится много раньше, Чем мы сказать успеем: раз-два-три!

Вор

Я не привык – запомни это впредь! — Чужие лампы тискать и тереть!.. Я только потому иду за лампой, Чтоб не позволить другу умереть!..

Вор исчезает в толпе.

«Богомазы»

Эй, вы! Небо! Снимите шляпу! Я иду! В. Маяковский Горжусь я и мучусь: В руках у меня Находится участь Грядущего дня. Джо Уоллес Я высшей музыкою стану, Теплом и хлебом для людей. Андрей Вознесенский

1

Он не был Феофаном Греком, Наш монастырский богомаз, И сам считал себя огремхом, Свершенным богом с пьяных глаз. С заботой о насущном хлебе Монах иконы мастерил И был отнюдь не благолепен, И бога всяко материл. Вино дарило вдохновенье: Монах творил, что твой поэт С десяток этаких творений Он каждый день рожал на свет. Бог подкузьмил его с талантом Зато не обделил умом. Придет пора дышать на ладан ………………………………. Монах был сирым мужичонкой, Но удивляло в нем одно: Он прямо в глотку из бочонка Мог, словно в прорву, лить вино. В круженье сладостного мига Он до слезливости добрел: Он подарил бы вам полмира, Когда бы что-нибудь имел. Он нес лихую ахинею, Очами грел, как парой солнц, И умиленно ник к Андрею И целовал его взасос. И было грустно богомазу, И твердо верил богомаз, Что всю земную мудрость сразу Он сможет высказать сейчас. Пьянчужка чтил святую ясность, И, тягой к правде искушен, Он с безрассудством вечных пьяниц Всю жизнь совался на рожон. Он дрался за любую малость И без нужды и по нужде, За что воителю случалось Сидеть на хлебе и воде. Прости меня, смиренный инок, А только знаю наперед, Что от греховных вечеринок Тебя смущенье не спасет. И все мы агнцы поначалу — Нам греховодных ям не рой! Но выпьем этакую чару И руку тянем за второй. Мы враз хмелеем и хмуреем, И все вокруг для нас равно, Нам наплевать, за коим хреном Святые люди пьют вино.

2

Сквозь монастырские оконца Сочатся спелые года. А солнце! Этакое солнце Еще увидишь ли когда! Но мы, живые очевидцы, Забились в норки, как кроты, Нам остается лишь дивиться Разгулу этой красоты. Торгуясь, мелочась и тратясь Меняем солнце на вино В дыму лихих монашьих трапез Нам вечно чахнуть суждено.

3

Едва туман сошел с реки Монах вопит: «Айда, Андрейка, Смывать вчерашние грехи». Бежит к реке белесой ранью Снимает рясу, шелапут, И чешет волосатой дланью Матерый, мхом заросший пуп. А на реке стирают бабы, Хохочут, зажимают рты: Ох богу поклонились, кабы Не видеть этой срамоты! Нишкните, бабы, не лютуйте, Покуда в теле дремлет бес. Попы хотя и божьи люди, А появились не с небес. Всего хватает нам от веку, А все одно – обделены: Ей-богу, тошно человеку На этом свете без жены. Удел, конечно, данный богом… А кой бы сделал он указ, Когда бы сам имел под боком Таких красавиц, как у нас?.. Не потому ли истый мастер Всегда малюет богоматерь С земных, со смертных матерей. На свете куча недоделок, Весь век грести – не разгрести, Но совершенней русских девок  В миру, ей-богу, не найти.

4

Стоял он гордо, не пугаясь Нужды, не ведая ни в ком …………………………… …………………………… Все карты против голодранца. Грехов достаточно. И так. Прелюбодей, охоч подраться, К тому же выпить не дурак. А предсказанья не сбывались И оказались пустяком. А у колодца мудрый аист Косил насмешливым зрачком. А было лето… И казались Любые страсти пустяком. И у колодца мудрый аист Косил насмешливым зрачком. А мать пугалась и вздыхала Крестила лоб на образа И потихоньку вытирала Свои линялые глаза.

5

Мир полон безусловных древних истин На коих, на китах стоит, Он каждым снова перелистан, И каждым заново открыт. Мы родились! И в небе солнце Мы открываем с этих пор. Мы понимаем счастье кроманьонца, Мы схожи с древним Впервые сделавшим топор. Мы родились, Чтоб посочувствовать матросу, Что хрипло выкрикнул: «Земля!» Но по извечному почину Который век, который год Мы погружаемся в пучину Земных деяний и забот.

6

И может, кистью не нарочно Взмахнул Андрей, но в тот же миг По-человечески порочно Он сделал мертвый божий лик. И дрогнул бог смешливым оком, Сверкнул начальственным зрачком, И стал суровый бог не богом, А просто хитрым мужиком. Бородачи во все глаза следят за ним, А бог, как старую ермолку, Вдруг лихо сдвинул набок нимб. Вдруг на затылок сдвинул. И показалось божьим слугам, Что по-крестьянски молода, Запахла клевером и плугом Его мужичья борода. Он был страшнее, чем проказа, И…………………….чем лубок Кто он? – спросили богомаза. И тот ответил: «Это Бог!»

7

Монах, не слушай злую ругань, Уйди из стен монастыря, И вместо красок и хоругвей Возьми совок золотаря. Тебе дано до боли много Понять, увидеть и познать Дано создать любого бога, И, если надо, развенчать. Андрей томился ожиданьем Своих ребячьих дел И вдохновенно клял гаданье И верить бабке не хотел. И было боязно до дрожи К спесивой птице подойти, Спросить про те пути-дороги Что парню выпадет пройти. Седая бабка-херомантка Ему вещала «все как есть». Но эта чертова шарманка Ему успела надоесть. И верить бабке не хотелось… ……………………………

Маугли

Пролог

Индийская деревня. Ночь. Гроза. Ровный и сплошной гул ливня, привыкнув к которому, можно решить, что это местная тишина. Черноту неба разрезают росчерки молний, сопровождаемые раскатами грома. Богатый деревенский дом. Спальня Хозяина. Внезапно в темной глубине дома зажигаются огоньки, – один, другой, третий… Тревожная сутолока огоньков приближается, вместе с ней становится слышней топот множества ног… И наконец, в спальню Хозяина врывается толпа слуг с фонарями и факелами…

Голоса

– Беда, беда!.. – Проснитесь все скорее!.. – И вы стряхните сон с себя, сагиб!..

Хозяин

(спросонок, недовольно)

Зачем меня будить в такое время?.. Все обсудить и утром мы могли б!..

Старший слуга

(укоризненно)

Да разве б мы посмели диким ором Тревожить вас средь ночи без причин?..

Хозяин

(окончательно проснувшись)

Так в чем же дело?..

Старший слуга

Неизвестным вором Сегодня ночью ваш похищен сын!..

Хозяин

(вскочив с постели, бестолково мечется по комнате)

А вы куда смотрели?!

1-й слуга

(кивает на окно, виновато)

Так ненастье ж!.. И ночь темнее чайного листа!..

2-й слуга

(оправдываясь)

Мы спохватились… Глядь: все окна настежь!.. Игрушки на полу… Кровать пуста…

1-й слуга

(перехватывает инициативу)

А на крыльце, перед входною дверью, Огромные следы звериных лап!..

2-й слуга

(поясняет)

Малыш не мог сопротивляться зверю, Он слишком несмышлен еще и слаб!..

Хозяин

(в отчаянье схватившись за голову)

Ах слуги, слуги!.. Где же ваше рвенье?!.

(Неожиданно.)

Но вот чего не в силах взять я в толк: Кто ж был тот зверь?..

1-й слуга

(уверенно)

Сагиб, тут нет сомненья: Из джунглей к нам забрел голодный волк!..

2-й слуга

(с сомнением)

Ты полагаешь, волк?.. Да нет, едва ли!.. Нельзя подозревать волков всерьез!.. Они людей пока не воровали, Все больше – наших кроликов и коз!..

Хозяин

(берет себя в руки, решительно)

Не время для дискуссий!.. Все – в погоню!.. Хватайте кто – дубину, кто – мушкет!..

1-й слуга

(поеживаясь)

Так ведь – гроза!..

Хозяин

(в ярости)

Плевать мне на погоду!.. В сезон дождей другой погоды нет!..

Старший слуга

(осторожно)

Сагиб, мы понимаем ваше горе И очень вам сочувствуем, сагиб… Но много ль проку в этакой погоне?..

(После паузы.)

Пора понять, сагиб… Ваш сын погиб!..

Хозяин

(кричит)

Молчи, старик!.. Иначе ты – покойник!.. Ты был всегда в своих прогнозах лжив!..

(Слугам.)

В погоню, – повторяю вам, – в погоню!.. Мой мальчик жив!.. Я чувствую, он жив!..

Эпизод первый

Джунгли. Ночь. Пещера, в которой устроила себе жилище волчья семья. Гроза кончилась, и семейство – Волк, Волчица и несколько волчат – спит. Неожиданно в тишине раздается грозный звериный рык. Волк поднимает голову…

Волк

(волчице)

Ты слышала?..

Волчица

(сонно)

По-моему, все тихо…

Волк

(неуверенно)

Рычанье тигра…

Волчица

(зевает)

Слуховой обман!..

Волк

(упрямо)

Я явственно слыхал рычанье тигра, И этот тигр, я думаю, Шер-Хан!..

Слышится еще один рык, на этот раз уже совсем близко, после чего в пещере появляется огромная голова тигра. Вход в пещеру слишком узок, чтобы тигр мог влезть сюда целиком, и, поерзав некоторое время, он, наконец, успокаивается на достигнутом…

Волчица

(не скрывая испуга и неприязни)

Уж если ты решил явиться в гости, — Пришел бы днем, нахальная свинья!

Волк

(гостю, в упор)

Что надо?..

Шер-Хан

(морщится)

Не прикидывайтесь, бросьте!.. Вы лучше это знаете, чем я!..

Волк

Горланить по ночам – дурной обычай!.. Ты разозлил меня, имей в виду!..

Шер-Хан

Плевать!.. Я за своей пришел добычей. Верните мне ее, и я уйду!..

Волк

(недоуменно, жене)

Вернуть ему добычу!.. Но какую?..

(Шер-Хану.)

Взгляни на это сирое жилье!.. Я разочаровать тебя рискую, Но здесь чужого нет. Здесь все – мое.

Шер-Хан

Украл я пацана в одной деревне, — Берег его на завтрашний обед, — Да выронил, наткнувшись на деревья… Очухался, гляжу: мальчишки нет!.. Я, высунув язык и пасть ощерив, Обшарил все укрытия окрест: Укрыться лучше, чем в твоей пещере, — Таких во всей округе нету мест!..

Шер-Хан делает еще одну попытку протиснуться в пещеру, но останавливается, отчасти из-за того, что это оказывается невозможным, отчасти – из-за грозного окрика Волка…

Волк

(предупреждает)

Вползешь еще на дюйм – и ты калека: Влеплю – не оклемаешься вовек!..

Волчица

(Шер-Хану, с брезгливым изумлением)

Выходит, ты напал на человека?!.

Шер-Хан

(пренебрежительно)

Ребенок!.. Разве это человек?..

Волчица

(она все еще не может оправиться от потрясения)

Я слышала, что ты… не травояден, А ты у нас еще и людоед!..

Шер-Хан

(пытается шутить)

Да кто же из зверей не кровожаден?.. Мы, хищники, не признаем диет!..

В это время из темноты пещеры в освещенный факелами круг выходит голый мальчик. Пауза. Шер-Хан свирепеет.

Шер-Хан

(в ярости)

Так вот он, человеческий детеныш!.. А вы мне лгали, что его здесь нет!..

Волчица

(закрывает мальчика собой)

Да, мальчик здесь. Но ты его не тронешь. Ищи другое блюдо на обед!..

Шер-Хан

Эй, волки!.. Прекратите-ка ломаться!.. Мальчишку вам не спрятать от меня!..

Волчица срывает со стены горящий факел и подносит его к самой морде Шер-Хана.

Волчица

А вместо человеческого мяса Не хочешь ли попробовать огня?!.

(Шер-Хан рычит от боли и ярости.)

Шер-Хан

Не тычьте в морду факелом, уроды!

Волчица

(почти ласково)

Что делать, полосатенький, крепись!.. Тут – не кружок любителей природы И мы – не активисты из Гринпис!..

Шер-Хан злобно лязгает зубами, пытаясь укусить Волчицу. Но бдительный Волк уже начеку: он поднимает с пола здоровенную дубину и замахивается ею на Шер-Хана…

Волк

Напрасно ты, мерзавец, скалишь зубы!.. Ведь мы – боюсь, ты понял не вполне! — Не самые большие тигролюбы, Что в этой обретаются стране!..

Шер-Хан

Добром прошу, отдайте карапуза, У вас и так полно голодных ртов!..

Волчица

(обнимая мальчика, поспешно)

Еще один в семействе не обуза…

Волк

(поддерживает жену)

…И я усыновить его готов!..

Шер-Хан

(с изумлением)

Ты ж в сплетнях и злословии утонешь, Оправдываться выбьешься из сил!.. Еще бы!.. Человеческий детеныш Вдруг станет называться: волчий сын!.. Хо-хо!.. Хы-хы!.. От смеха удержусь ли?!. Ну я тебя не первый знаю год, А вот теперь и все узнают джунгли, Что ты непроходимый идиот!..

Волк

(выходит из себя)

А ну заткнись, поганая ты морда! Чтоб ты запомнил нашу нелюбовь, Прими в подарок…

(Снова замахивается на Шер-Хана дубиной.)

… Взбалтыванье мозга И полную свободу от зубов!..

С этими словами Волк наносит Шер-Хану сокрушительный удар в челюсть. Шер-Хан ревет от невыносимой боли и выплевывает изо рта кровавое крошево зубов, некогда предмет его гордости и символ его всесилия…

Прощай, Шер-Ханчик!.. Будь здоров – не кашляй!.. И за подарок не благодари!.. Ешь тертую морковь, питайся кашкой И больше человечину не жри!..

Некоторое время Шер-Хан не может произнести ни слова, только жалобно поскуливает, а когда начинает говорить, окружающие понимают его с трудом: – Шер-Хан дико шепелявит…

Шер-Хан

(с угрозой)

Штоб ражрешить пуштую тяжбу эту, Я на тебя пожамлуюшь…

(Показывает глазами куда-то вверх.)

…в Шовет!..

Волчица

(доброжелательно)

Удачи, друг!.. И передай Совету, Что мы усыновили твой обед!..

Эпизод второй

– Из всех, кого я знаю в этом мире, С кем был знаком иль с кем встречался я, — Я верю только Балу и Багире, Лишь эти двое – в джунглях мне друзья! – Признаться, я не вижу в этом толку, Поскольку не могу понять никак: Зачем самодостаточному волку Умение каких-то там макак?!. Малыш! Живи на свете долго-долго, Не бойся никого и ничего, Но только знай, тем дольше жизнь у волка, Чем больше есть умений у него!.. И кто б ты ни был: волк ли, майский жук ли, Хомяк ли, гималайский ли медведь, — Чтоб жить в таком аду, как наши джунгли, Ты должен очень многое уметь! – Гляди, не обижай меня, Багира — Какой я никакой, а все же волк! – Ты маленький упрямец и задира, Но из тебя, возможно, выйдет толк! Отыскивать съедобные коренья И в дуплах находить пчелиный мед! – На кой мне черт подобное уменье, Меня родная стая не поймет!.. Тогда не избежать хорошей трепки: Наш Балу, – хоть и добрый он медведь! — Но так тебя отшлепает по попке, Что ни ходить не сможешь, ни сидеть!.. Трава, коренья, мед… Была охота! Я волк!.. Да-да, вы слышите? Я волк! Мое призванье – вольная охота. Кормить семейство мясом – вот мой долг! – С чего зрачки вдруг стали, будто щелки? Что вызвало в тебе смятенье чувств? – Прости, Отец… Но ведь они не волки, Чему ж тогда у них я научусь! – Простите парню дерзкие обмолвки: В башке от впечатлений круговерть! – Ты прав, сынок. Они отнюдь не волки. Скорей они – Пантера и Медведь!.. Но привыкай смотреть на вещи шире, — Не только волки разумом крепки! Доверься, мальчик, Балу и Багире И сам поймешь: они не дураки! ……………………………………. ……………………………………. Покамест вы науками своими Совсем не доканали паренька, — Придумаем ему давайте имя, Ведь он у нас без имени пока! Семейные попытки были жалки, Жена изобретала имена, Все – ветерок да «аромат фиалки»… Короче, бабья лирика одна!.. – Тайфун!.. – Банально!.. – Ураган! – Не тонко! – Дух джунглей! – Тут помпезность ни к чему! Он мне напоминает Лягушонка… Дадим же имя Маугли ему!..

Белоснежка и Пятница

Вариант первый

Белоснежка

Ты, Пятница? Один? А где же братья? О Господи, да ты, я вижу, пьян!

Пятница

(разводя руки в стороны)

Любимая, приди в мои объятья!

(Пытается обнять ногу Белоснежки, не удерживает равновесия, падает.)

Я пьян… В сосиску… В стельку… В дребадан!..

Белоснежка

Что ж послужило этому причиной, Зачем ты так напился, объясни!..

Пятница

Хотел себя почувствовать мужчиной, Мужчиной, а не гномом, черт возьми!.. Уж десять лет, как мне твой профиль снится, И огнь любви сжигает все внутри!.. И я, решив с тобою объясниться, Для храбрости и выпил… грамма три.

Белоснежка

Да ты рехнулся!.. Ох уж эти гномы!.. Мне с каждым днем понять вас все трудней!.. Всего лишь десять дней, как мы знакомы, Не десять лет – ты слышишь? – десять дней!..

Пятница

У нас, у гномов, много в жизни тягот, Так много тягот, горестей и бед, Что день у нас засчитывают за год, Вот и выходит – целых десять лет!

Белоснежка

Твоя любовь страшней любой напасти!.. Опомнись и скорей смени мотив!.. К тому же у твоей безумной страсти, Как говорится, нету перспектив!..

(Выходит 1-й гном.)

Воскресенье

Вот Понедельник. Он у нас бездельник. Не то, чтоб мама дела не дала, — А просто потому, что в понедельник Серьезные не делают дела! А это Вторник. Книжник и затворник. Над книжками пыхтит ночной порой, А то ворчит под нос, как пьяный дворник, — Переживает, что всегда второй!.. А вот Среда. Он тощ, как хвост селедки, Но добрый и застенчивый балда Он не хорош, не плох, он – посередке, За что и именуется Среда!.. А вот Четверг. Он тем нас восхищает, Что очень уж надежный Человек. Он всем всегда что-то обещает, Но только после дождичка в четверг! Вот Пятница. Он страшно невезучий, И потому – зануда из зануд! Его у нас зовут Несчастный Случай, А также Черной Пятницей зовут!.. А вот Суббота. Он у нас работник И дня прожить не может без труда! Мы ласково зовем его Субботник, А также и Воскресник иногда! Меня же именуют – Воскресенье. Я заводила, шут и балагур! Поскольку воскресенье – день веселья, То я, как ты заметила, не хмур!.. …………………………………. …………………………………. Довольно! Все! Я больше не унижусь! Пойду да и повешусь!.. На сосне!.. Не смейся! Я тебе еще привижусь! Ты слышишь! Я приду к тебе во сне!

(Уходит.)

Повесился! С какой такой печали? Ну что ж, ему такое не впервой! Признаться, еле-еле откачали! Едва живой, но все-таки живой!

Белоснежка

Из-за меня? Повесился? Как мило! Я думала, он шутит, бедный гном!.. Повесился. На веточке жасмина. Буквально в трех шагах. Перед окном. …………………………………. …………………………………. Ты думаешь, эх, глупый недомерок! Да, я и вправду ростом небольшой. Но всякий гном – он только с виду мелок. Он ростом мал. Но он велик душой!..

Белоснежка

Позволь тебе заметить откровенно, Возможно, ты и вправду всем хорош. Но ты не достаешь мне до колена, До щиколотки еле достаешь!.. И коль порыв твой – не самообман, То как же ты себе воображаешь Наш столь разнокалиберный роман?

Вариант второй

Ты, Пятница? Один? А где же братья? Я вижу, ты, дружок, изрядно пьян! – Любимая, приди в мои объятья!

(Падает.)

Я пьян. В сосиску. В стельку. В дребадан. – Что ж послужило этому причиной? – Причиной, говоришь? Причина есть! Хотелось ощущать себя мужчиной!.. Хотелось впечатленье произвесть! Ну что ж, дружок, эффекта ты добился? ……………………………………….вот ответ! Все дело в том, что я в тебя влюбился И длится это целых десять лет!.. У нас, у гномов, много в жизни тягот, Так много тягот, горестей и бед, Что день у нас засчитывают за год, Вот и выходит – целых десять лет! …………………………………. …………………………………. Да ты рехнулся! Ох уж эти гномы! Мне с каждым днем понять вас все трудней! Всего лишь десять дней, как мы знакомы! Я и живу здесь только десять дней.

Гном

Подайте мне немедля пистолет.

Белоснежка

Но как же ты сумеешь застрелиться, Когда и пистолета в доме нет?

Гном

Ах верно! Я забыл о пистолете!.. Все в голове смешалось, все вверх дном!.. Нет зрелища печальнее на свете, Чем глупый и не очень трезвый гном …………………………………. …………………………………. А, впрочем…………..ты свободна, ……………………………………живи! Ведь было бы весьма неблагородно Держать тебя в плену моей любви! …………………………………. …………………………………. Господь с тобой, какие там печали! Кого колышет эта дребедень! Мы Оксфордов, конечно, не кончали, Но тоже моем ноги каждый день! Прости мне глупость этого эксцесса! В пылу я не подумал об одном — Ведь ты же настоящая Принцесса, А я лишь пожилой и вздорный гном! Ты думаешь: а это недомерок — Чего он с приставанием возник? Но взрослый гном – он только внешне мелок! Он с виду мелок, а душой велик! У гнома есть душа, и честь, и стыд. Он сильно любит, но и больно мстит! Мы, гномы, вечно терпим униженья! Конечно, мы у вас, у рослых баб, Едва ли вызываем уваженье, Не тот, что называется, масштаб! На гнома можно Случайно и ногою наступить! Никто не спросит – ни…………, ни власти, Ни пьяненький какой-нибудь дебил: За что же с ним так скверно обошлась ты? Он маленький… и он тебя любил!.. Для женщин гномы что-то вроде киски, Но я сейчас урок вам преподам! Я вылакал четыре грамма виски — И пьян. В сосиску. В стельку. В дребадан! Что послужило этому причиной. …………………………………. Хотел себя почувствовать мужчиной, Хотелось впечатленье произвесть! Не тонкий ты… весьма не тонкий гном! …………………………………. Из вежливости ты хихикнуть мог бы! Шучу шучу а весело, как в морге!

Пятница

За то, что ты спасла меня, – спасибо, Хоть все это не стоило труда. Я вообще-то плаваю, как рыба, И даже лучше рыбы иногда! Я вовсе не барахтался, – я плавал! Я просто плавал – вовсе не тонул!

Белоснежка

Положим, так. Но почему ты плакал? И почему горланил: «Караул?»

Пятница

Я, видишь ли, к воде неравнодушен И вероятно, от избытка чувств, Порою стоя под холодным душем, Я склонен голосить любую чушь! Чтоб выглядеть спортивней и моложе, Я ежедневно плаваю в ведре!

Стихи

О Маяковском

Из рюмки не расплещется коньяк, И с вилки осетрина не сорвется… Но почему в глазах, как у коняг, Застыло неподвижное сиротство. Вот………………………………..не стар И в той войне…………………выжил И что с того, что ты никем не стал И что с того, что ростом ты не вышел. О…………………………далеким Как враждебна эта весна Нашим черным от дыма легким, Как нещадно казнит она. Как больные – здоровякам, Как увядшие – молодым, Как бездарные – гениальным. Как застенчивые – нахалам. Так завидуем мы цветку, Что расцвел у ворот Дахау, Как больные – здоровяку, Как застенчивые – нахалу. Как враждебна эта весна Нашим черным от дыма легким, Как нещадно казнит она Чем-то радостным и далеким. Как неведомый нам недуг Нас пугает выздоровленье. Видно, в этой войне, мой друг, Мы утратили слух и зренье. До чего ж мы дошли, мой друг, Как нам кости переломало. …………………………………. …………………………………. Мы, сегодняшние, глядим На весенние фигли-мигли. Мы отвыкли от страшных зим, А к теплу еще не привыкли. Меж тем внесли прозрачный лимонад. Он был, как лимфа нимфы, чист и светел… Нужны горластые гарантии. Средь мерзлых звезд и тишины, В глухой галактике, Нам всем особенно нужны Его гарантии. Он был насмешлив и губаст — Пред ним стихали — И – как кредитками – госбанк — Набит стихами. Нам…………………………..столице Нельзя без помощи Он – свечка – противостоит Всемирной полночи. Но есть мистический резон В его сгорании: Негарантированный, он Дает гарантии. Он то свистит, как соловей, То бьет чечеточку — Он защищает вас своей Незащищенностью. Он ваш сынишка………….раздавите Он защищает нынче вас От вас самих же! Средь мерзлых звезд и тишины В глухой галактике — Вы потом поймете, как нужны Его гарантии. …………………………………. …………………………………. И вас царапнет тишина По перепонкам… Иной идет на сцену, как на паперть, Сшибать аплодисменты, как гроши, А этот шел проматывать и тратить Все то, что нажил в комнатной тиши. Насильно отпуская им грехи. ……………………бесценные стихи, Всучая их неверующим, будто …………………………………. Он знал, что тратить дело не из легких, И здесь, помимо……………………прост, Нужны, как ни странно, сила легких, Надежный бас……………………….рост!.. ……..ждать………………на «спасибо», Поскольку обывательская рать Как раз тогда особенно спесива, Когда ей предлагают что-то брать. Когда всего и дела – только брать!.. Где ей всего и дела – только брать. Напуган, но ничуть не умилен: Кого счастливым делает целковый, Того не искушает миллион. В любой аудитории стихали, Когда поэт, насуплен и губаст, Снимал пиджак, напичканный стихами, Как новыми кредитками – госбанк. Однако, мещанин – мужик толковый, Он редко чем бывает умилен: Кого счастливым делает целковый, Тот даже не глядит на миллион… Но как………………………………. Как укоряли…………………………… Глаза во влажных ободках, Как у коняги. Тем немота его слышней И тем заметней!.. …………………………………. Его ревнивые глаза………….. Поэтов множество окрест, И не бездарных! — Но их…………….– как оркестр, Где нет ударных!.. Меж тем его лукавый подопечный, Он тем и заслужил дурную славу Любителя рискованно «дурить», Что…………………………, не зная сладу С мучительной потребностью дарить. Не слава чудака и сумасброда, Способного рискованно «дурить» — Его влекла корысть иного рода, Простая и великая – дарить!.. Одна вина, одна беда Одна поруха. …………………………………. …………………………………. …………………………………. …………………………………. Тем немота его слышней И ощутимей. Как оглушал когда-то бас Ваш слух, мещане, — Так оглушительно сейчас Его молчанье. Как был чрезмерен этот бас Для вас, мещане, — Так оглушительно сейчас Его молчанье!.. Поэтов множество окрест — И не бездарных!.. ……………………….оркестр, Где нет ударных!.. Пока в отчизне, выжженной дотла, Есть кто-то, кто хотя бы просто плачет. Хотя бы только плачет! – это значит, Что Фландрия еще не умерла! Пока…………………….у одного Хватает сил и воздуха для крика, …………………………………. И видно, так выходит неспроста, Что в нашем хоре, слаженном и звонком, Ушедшего поэта немота Еще сильнее бьет по перепонкам!.. Но в этом хоре, слаженном и звонком, Еще сильнее бьет по перепонкам!.. Ушедшего поэта немота!.. …………………………………. Поймешь, что это звук как милость …………………………………. ……………..а звук со знаком минус, Не нота, а отсутствие ее!.. Он был так расточительно громок, так щедро губаст, Так по-барски расходовал нервы на споры с кретинами, Так одаривал мир добротою, как если б госбанк Умолял вас прийти и набить чемоданы кредитками. Тех, кого б не смутила диковинность правил игры, Он готов был держать на весу, на ладони сведенной, И показывать им неизвестные прежде миры, И учить их дышать, чтобы не захлебнулись свободой. Как средь ночи сыгравший побудку безумный горнист — Для годами дремавших он был неугоден. Что им эта свобода вселенной, где нету границ, Нету стен, чтобы каждый увидел, насколько свободен. Чем отчаянней он агитировал, звал, вовлекал, Тем нахальней ему из щелей ухмылялась посредственность, Мозглякам не внушает доверия тот великан, Кто упорно не пользует право топтать и свирепствовать. …………………………………. Как сыгравший побудку безумный горнист, ……………………………………….был неугоден: Что им эта свобода, где нету границ, Нету стен, чтоб увидеть, насколько свободен! Расточительно громок и щедро губаст, Он раздаривал жизнь – и страданье и радость, Он страшил добротой, как страшил бы госбанк, Отомкнувший замки для желающих грабить. Но, умевший прощать он, полвека уже иною Нас казнит, и казнит, и казнит тишиною!..

Бродячий театр

Пока существует Бродячий театр. …………………………………. …………………………………. По пыльным дорогам Под хохот и стон …………………………………. Веселый фургон. Цветные лохмотья На солнце пестрят — Кочует по свету Бродячий театр!.. Напрасно иные Упрямо твердят, Что вышел из моды Бродячий театр!.. Сменяет на троне Тирана тиран, Но не умирает Бродячий театр!.. Так будь же………… И славен стократ Мой верный товарищ Бродячий театр!.. Из душных гостиных От пышных тирад Спешите на воздух …………………………………. И лживых тирад Единственный лекарь — Бродячий театр!..

«Покажи толпе бумагу…»

Покажи толпе бумагу, Где печать и вензеля, И глядишь, тебя, бродягу, Все сочтут за короля. Пропусти стаканчик лишку Да пришпорь себя слегка — И глядишь, тебя, трусишку, Все сочтут за смельчака. Поменяй хотя бы просто Вы………………………………. И глядишь, тебя, прохвоста, Все сочтут за мудреца. Кто, служа перу и кисти В мире пестрой мишуры, Не искал иной корысти, Кроме радости игры. Кто, лукаво и свободно Потешаясь над толпой Был порою кем угодно, Но всегда самим собой!.. Кто, легко меняя маски ………………………………. Изменял…………………….. Но себе не изменял.

«Раз уж подходящий выпал случай…»

Раз уж подходящий выпал случай — Продай заветный мой НЗ! Я заварила суп на самой лучшей, На добротной, фирменной кирзе!.. ………………………………. Я крутила ручки неустанно — Всюду – только шайбы и голы. И нигде не слышно Левитана, И везде – Полад Бюль-Бюль-оглы!.. Заяц…………………………….погони …………………………………….браток. Не скажу – в стихах, а в обороне Я еще покамест знаю толк. Зря я, что ли, бегала все лето С просьбами и жалобами, чтоб Выбить разрешенье Моссовета Перестроить кухню под окоп! Зря он…………………бесшабашен И никак, он, глупый, не поймет Что в такой квартире мне не страшен Собранный им за ночь миномет!..

Если вам нужна обнова

У меня чудес премного, Выбирайте, не деля! Акваланг для осьминога Парашют для журавля!.. У меня добра премного, Есть вещицы – о-ля-ля! Акваланг для осьминога Парашют для журавля!.. …………………………… отдам Исключительно для дам!.. …………………..недорого отдам. Сговоримся об оплате, Я недорого отдам. Продается ткань на платье Исключительно для дам. Разве может, в самом деле, Не порадовать мужей!.. Этот шелк из привидений Этот тюль из миражей! Выбирайте, что хотите, Здесь командуете вы. Вот жаркое из жар-птицы Вот компот из трын-травы!.. Все от брынзы до халвы. И не слушайте молвы.

«Десять лет стою я с гитарою!..»

Десять лет стою Я с гитарою!.. Так взгляни на меня Хоть один только раз, Хоть один только раз, Так чтоб вилкою в глаз!.. Десять лет, А все нет. Я ж влитой Гамлет, Или, скажешь, нет?.. Этот первый Гамлет Он, кажись, ничего. Но и я бы сумел Не хуже его!.. Уж рискнул бы, что ль, Дать мне эту роль!..

Фауст

– Надеюсь, я покой твой не нарушу, Коль посижу в углу, не мельтеша?.. – Я не люблю, когда мне лезут в душу!.. – На кой она мне черт, твоя душа?.. – Лишь ты вошел – и лопнула реторта!.. – Меня ты в этом хочешь обвинить?.. – А чем еще, как неучастьем черта Явленье это можно объяснить?.. – Дурак! Не догадался до сих пор ты, Зачем талант мне мощный дан такой!.. Не для того, чтоб бить твои реторты, А чтобы уничтожить род людской!.. – Ну что ж, уничтожай. Я буду первым. Я к смерти подготовился почти. – Ах Фауст!.. Не давай ты воли нервам! Как раз тебя я думаю спасти! Открою тебе истину простую, — Она тебя обидит – ну и пусть! Любезный друг, ты прожил жизнь впустую, Сундук твоих приобретений пуст! – Не вор, не проходимец, не бездельник, — Я честно жил. Мне нечего скрывать!.. – Без славы, без имущества, без денег И без любви… – На это мне плевать!.. – Пусть жизнь моя была порою пресной, — Я лишь науке доблестно служил!.. – Ты, может, пару нобелевских премий Себе в карман за это положил?.. – Зато я твердо верю, что, возможно, Я в этом мире буду не забыт!.. – В каких районах? Южная Камбоджа?.. Иль, может быть, Восточный Мозамбик?..

«Как посмел безумный тот дивных слов моих коснуться!..»

Как посмел безумный тот Дивных слов моих коснуться! Он все так же ест и пьет Как и за день до кощунства. С каждым годом все страшней, Что живут на белом свете Осквернители церквей, Безмятежные, как дети. Как любовь твоя слаба, Мой восторженный товарищ, Если все мои слова Ты крадешь и повторяешь. Но зачем и для чего Столько праздничного люда Я сужу за воровство Мной придуманного чуда? Если как-нибудь потом Суждено мне стать убитым, Мир рехнувшимся котом Понесется по орбитам. И тогда, в бинтах и швах, Как спасти себя не зная, Весь он спрячется в словах: «Я люблю тебя, родная!..»

Рассказ о художнике Джотто и его подмастерье

Тот желтый дом, седьмой от поворота, Вам, думаю, известен?.. Это дом, В котором проживал художник Джотто, Прославивший Италию потом. У Джотто здесь имелась мастерская… И славный наш маэстро день-деньской, Своей волшебной кисти потакая, Творил шедевры в этой мастерской… Помощник Джотто, юноша Лючано Был здесь и подмастерьем и слугой. Он Мастера любил чрезвычайно, Но в живописи был – ни в зуб ногой!.. Была тут и натурщица Тереза, В которую Художник был влюблен. Но он всегда смотрел на вещи трезво ………………………………………..

Рассказ о влюбленных соседях

Рассказчик

(торжественно)

Начну рассказ, как начал бы Боккаччо: В одном из наших славных городов… (Названье – не секрет, но я пока что Назвать вам этот город не готов). В том городе, в окраинном квартале, Беспечно коротали дни свои — Причем довольно скучно коротали — Две крайне неприметные семьи. Хоть эти два семейства жили рядом, — Стояли на впритирку их дома, — Дома обширным разделялись садом (Деталь в сюжете важная весьма!) Во имя соблюдения приличий И – чтоб в сюжете хаос не возник, — Знакомьтесь: это Пьетро и Клариче! И я рассказ начну, пожалуй, с них. Хотя у итальянцев почему-то Не принято ночами ждать гостей, Мы все-таки заглянем на минуту К ним в гости. А вернее, – к ним в постель…

Ночь. Пьетро и Клариче в постели. Видимо, в любовных играх образовалась передышка, и теперь супруги вяло обмениваются ехидными репликами…

Клариче

(бесцветным голосом)

Бывали времена, когда в постели Ты был хорош…

(После паузы.)

Верней, не так уж плох!.. А нынче?.. Что с тобою, в самом деле: Два раза двинул задницей – и сдох!..

Пьетро

(уязвленно)

Возможно, я далек от идеала, Но за ночь проскакал я десять раз!..

(Перебирает лохмотья постели.)

Аж разодрал от страсти одеяло И разорвал единственный матрац!..

Клариче

(насмешливо)

Неужто десять? Ой ли?!

Пьетро

(без иронии)

Так и было.

Клариче

А я и не заметила, мой свет!..

Рассказчик

Хорош седок, которого кобыла Не чует: то ли есть он, то ли нет!..

Оглавление

Возмутитель спокойствия Авантюрная комедия в двух частях по мотивам одноименного романа Леонида Соловьева

  От автора

  Часть первая (пролог, эпизоды 1–11)

    Пролог

    Эпизод первый

    Эпизод второй

    Эпизод третий

    Эпизод четвёртый

    Эпизод пятый

    Эпизод шестой

    Эпизод седьмой

    Эпизод восьмой

    Эпизод девятый

    Эпизод десятый

    Эпизод одиннадцатый

  Часть вторая (эпизоды 12–20)

    Эпизод двенадцатый

    Эпизод тринадцатый

    Эпизод четырнадцатый

    Эпизод пятнадцатый

    Эпизод шестнадцатый

    Эпизод семнадцатый

    Эпизод восемнадцатый

    Эпизод девятнадцатый

    Эпизод двадцатый

Свобода или смерть

Дилижанс Сентиментальный фарс в двух частях по мотивам новеллы Гu де Мопассана «Пышка»

  Участвуют

  Часть первая

    Эпизод первый

    Эпизод второй

    Эпизод третий

    Эпизод четвертый

  Часть вторая

    Эпизод пятый

    Эпизод шестой

    Эпизод седьмой

    Эпизод восьмой

    Эпизод девятый

    Эпизод десятый

    Эпизод одиннадцатый

    Эпизод двенадцатый

Еще раз о голом короле Не такая уж сказка на темы Ганса Христиана Андерсена и Евгения Шварца

  Действующие лица

  Картина первая

  Картина вторая

  Картина третья

  Картина четвёртая

  Картина пятая

  Картина шестая

  Картина седьмая

Лизистрата Народная комедия в двух частях на темы Аристофана

  Участвуют

  Действие первое

    Картина первая

    Картина вторая

  Действие второе

    Картина первая

    Картина вторая

    Эпилог

Пестрые люди, или Глазами провинциала (очерки общественной жизни 60-х годов прошлого столетия)

Грех Незаконченная пьеса по мотивам произведений Ивана Бунина

  Грех

Случайные встречи Театрализованное представление в одном действии

Без вранья

Двое в поезде

Окажите доверие! Театрализованный фельетон

Недописанные произведения

  Осторожно, привидения!

    Первый вариант А. Стругацкий, Б. Стругацкий

    Второй вариант А. Стругацкий, Б. Стругацкий

  Как хоронили Караваева

  Два рассказа без названия

  Дополнения к рассказам без названия

  Аладдин

    Картина первая

  «Богомазы»

    1

    2

    3

    4

    5

    6

    7

  Маугли

    Пролог

    Эпизод первый

    Эпизод второй

  Белоснежка и Пятница

    Вариант первый

    Вариант второй

Стихи

  О Маяковском

  Бродячий театр

  «Покажи толпе бумагу…»

  «Раз уж подходящий выпал случай…»

  Если вам нужна обнова

  «Десять лет стою я с гитарою!..»

  Фауст

  «Как посмел безумный тот дивных слов моих коснуться!..»

  Рассказ о художнике Джотто и его подмастерье

  Рассказ о влюбленных соседях Fueled by Johannes Gensfleisch zur Laden zum Gutenberg