«Графомания»

Анатолий Шалин, Уильям Закорючкин ГРАФОМАНИЯ Обзор явления и причины недуга

За те годы, что я работал в книжном издательстве, мне приходилось наблюдать самые разные подвиды графомана, этого, на первый взгляд, странного существа. Попадались совсем юные, начинающие графоманы, встречались особи среднего возраста и, чаще, преклонных годов. По социальному статусу различия были столь же весомы — от депутатов и высокопоставленных чиновников до безработных бедняков. И по умственному развитию, так сказать, по наличию интеллекта, диапазон также был обширен: от стопроцентных, что называется, патентованных дураков с абсолютной непроходимостью извилин — до людей умных, хорошо владеющих своими обычными профессиями и даже порой сознающих, что, да, есть у него эта страстишка к бумагомаранию и, получается, конечно, не ахти, понимаем, что коряво, что самодеятельность, да и грамотёшка слабовата, но, хоть убей, хочется что-то как-то выразить на бумаге. Хотя догадываюсь, что не Лев Толстой…

И поневоле приходишь к мысли, что как любви все возрасты покорны, так и страсть к сочинительству поражает некоторые персоны, очевидно не обладающие достаточным иммунитетом к этой хронической и, по моим наблюдениям, практически неизлечимой болезни.

В этом месте, думаю, нам бы надо разобраться или хотя бы сделать попытку понять, что же это за зверь такой — графоман.

В Большом толковом словаре русского языка «графомания» определяется как страсть к писанию, сочинительству от «графо» и от «мании». По этому определению графоман — человек, подверженный страсти к писанию. Очень расплывчато, если принять это определение, то всё более-менее плодовитые писатели, получающие удовольствие от своего творчества, графоманы. С этим, впрочем, можно бы согласиться, но учесть это определение в качестве первого значения слова «графоман».

В словаре С. И. Ожегова уже даётся более конкретизированное понятие: «Графомания — болезненное пристрастие к сочинительству». «Графоман — тот, кто страдает графоманией». Как говорится, уже теплее, хотя словечко «страдает» меня, например, в данном контексте не слишком устраивает, страдает, как правило, не сам графоман, а другие, часто совсем невиновные люди, всё несчастье которых заключается лишь в том, что они вынуждены порой общаться с нашим героем.

И не удивительно, что в обиходе слову «графоман» придаётся оттенок пренебрежительности и под этим понимается бесталанный, бездарный писака, строчащий никуда не годные вирши или столь же дрянную, безграмотную или скучнейшую прозу. Вот с этим вторым и основным значением слова «графоман», видимо, и следует согласиться, от него и будем шагать в наших изысканиях. Хотя можно, учитывая и первое значение, изречь что-нибудь вроде:

«Все писатели — графоманы, но не все графоманы — писатели».

Итак, причины заболевания:

1. Подсознательная тяга к творчеству, не реализованная в иных видах деятельности.

2. Абсолютное непонимание сути и законов творчества, вообще, и литературного, в частности. Иначе говоря, если перед вами графоман во втором значении, ярко выраженный, то можно не сомневаться, он многого не знает и не понимает в той области, где пытается творить, и точнее, не творить, а подражать творчеству тех, кого он берёт за образец, и полагает, что превзошёл… На самом же деле открытий не происходит, и всё, что переносится на бумагу или обрушивается на зрителя, стопроцентно вторично. А, по сути, хорошо или плохо замаскированный плагиат.

И отсюда третье:

3. Болезненное самолюбие и почти мания величия человека, подверженного злокачественной графомании. Всякая критика таким субъектом воспринимается как личное оскорбление. Тут прямо по В. С. Высоцкому: «Я гений, прочь сомнения…»

4. Полностью отсутствует даже самая слабая попытка дать объективную оценку своим творениям. Нашему больному это просто не по силам.

5. И как следствие вышеперечисленного — отсутствие какого-либо совершенствования в избранной области. Начётничество — до меня писали так, и я буду так, взяв за образцы известных корифеев пера. При этом как-то забывается, что корифеи-то, когда писали так, шли по целине, делали открытия, до них именно так никто не писал, поэтому они и стали корифеями. Когда же иной эпигон или графоман выдаёт на-гора по тому в месяц, используя разработанные другими схемы и сюжетные линии, заимствуя чужие идеи, героев, характеры и даже игровые эпизоды вклеивая из чужих работ в свою, то это очень низкий, самый примитивный вид деятельности.

По дороге, проложенной другими, легко катиться, только нового у такого автора читатель для себя не обнаружит, удовольствия не получит и открытий не сделает. Сразу оговорюсь, под читателем здесь следует понимать умного, образованного человека, знатока литературы. Потому что вечные и неизменные ссылки графоманов на восторженные отзывы их близких, друзей или подчинённых, конечно, всерьёз воспринимать нельзя — эти друзья и близкие, во-первых, могут быть ещё более невежественны, чем сам автор, а во-вторых, от ближних мы очень редко получаем объективную оценку как нашей личности, так и творений.

Близкие, чтобы не осложнять отношений с автором, всегда предпочтут зажмуриться, зажать себе носы и, мило улыбаясь, сказать:

— А что? Мне нравится… Очень, знаешь ли, неплохо смотрится…

Или:

— Ну, ты даёшь! Вооще!.. Прям, Пушкин… (Да, обычно поминают несчастного Александра Сергеевича, поскольку о нём ещё как-то помнят из средней школы, а остальных могут и не знать…). Такие восторженные критики, конечно же, оказывают нашему горе-автору медвежью услугу. Он вкушает блаженный нектар славословий и похвал и мгновенно, в своих глазах, преодолевает дистанцию между собою и тем же А. С. Пушкиным. И начинающееся заболевание из лёгкой, безобидной формы сразу переходит во вторую стадию, осложнённую манией величия и упоением своей грядущей славой.

Теперь уже и сам наш герой поверил в своё божественное предназначение и… «А что нам Пушкин? Мы не хуже!»

А от этого один шаг до: «Пушкин… Фи… Я намного лучше! И вообще никто не сравнится с Матильдой моей!..» Да, именно «моей»…

Вот и приехали… Последняя стадия…

Наш герой мысленно уже отковал себе бронзовый прижизненный монумент, который в его глазах вознёсся значительно выше Александрийского столпа…

Примерил все лавровые венки и готовится к получению, как минимум, всех Государственных и Нобелевской премий по литературе… Или иным видам деятельности…

М-да… Обычно на этой уже, можно сказать, мемориальной стадии заболевания, когда герой на крыльях грядущей славы спешит осчастливить весь свет своими божественными творениями и со скромненькой, трёх-, четырехкилограммовой, рукописью вваливается в издательство… Да, обычно там-то его и подстерегал наш брат — редактор. Нет, нет, упаси боже, слава Дантеса нам ни к чему. Но каюсь, каюсь, господа, в былые годы у редакторской братии руки были в крови бедняг-графоманов по локоть и некоторые из нас, с особо садистскими наклонностями (имён называть не будем и в зеркало смотреться, пожалуй, не обязательно), прямо как вурдалаки упивались высококалорийной графоманьей кровушкой. Конечно, и тогда высокопоставленные графоманы находили возможности осчастливить свет своими творениями, но на их пути были известные трудности. Ныне же почти все препоны порушились и… сами издатели восторженно и коленопреклонённо встречают любого заказчика-автора, не взирая на его способности. Всё ныне решает не литературный талант, а способность изыскать финансы и оплатить своё издание. Само собой как-то застенчиво подразумевается, что бумага стерпит всё, и энное количество экземпляров будет отпечатано. А уж найдёт ли автор читателей для своих трудов, это мало кого волнует, если найдёт, тем хуже для читателей.

И всё бы ладно, да вот обидно, что в этом море дряни теряются и тонут те немногие действительно талантливые сочинения авторов, что сумели найти какую-то копейку и опубликовать своё, самобытное.

— Однако, — как говаривал один известный писатель-чукча (просьба не путать с чукчей-писателем и всегда помнить, что это два совершенно разных литературных образа), — однако, моя мал-мал ушла в сторону…

Вернёмся же к нашей теме, к графомании в её втором, злокачественном, значении. Если в годы былые, почти теперь былинные, рецидивы этого недуга изредка можно было наблюдать в редакциях и, конечно же, в печатных органах всех мастей и рангов, то в наше время это явление приобрело, по крайней мере, у нас в России, характер пандемии и охватило постепенно все слои общества и все средства передачи информации. Ныне появились и благополучно процветают разновидности этого тяжкого интеллектуального недуга и в журналистике, и на телевидении, и на радио, и на эстраде. Общество наше полюбило это явление и в упоении смотрит многочисленные экранизации произведений западных графоманов — как-то: «Санта-Барбара», «Гваделупа», «Просто Мария» и «Не просто, Мария» и многие другие, съедающие миллиарды часов свободного времени и жизней наших с вами современников.

Не знаю, не знаю, что умного и значительного можно сказать за тысячу серий? По-моему, уже после первой сотни серий зритель, даже вполне сообразительный до того, тупеет и становится почти таким же непроходимым, как и сами авторы-создатели этих экранных шедевров, и, таким образом, экранная графомания завоёвывает, и с лёгким шипением гипнотизирует нашу наивную, девственную публику…

А бедные наши дети, подвергающиеся оглуплению многочисленными мультсериалами, какими-нибудь «Блиндайзерами» или «Трансформерами», в которых какой-нибудь один эпизод варьируется до бесконечности… Какая нормальная детская психика способна это выдержать? Идёт перекодировка подсознания, и наши детки лет через десять потребления подобных информационных пилюлек сами готовые, если не глиндайзеры, то графомайзеры, это уж точно. Впрочем, дети всего лишь повторяют взрослых. А когда многочисленные телеведущие различных шоу-программ с идиотскими ужимками и ухмылками старательно заигрывают с миллионными молодёжными аудиториями и при этом так непрофессионально, так по-графомански фальшивят и выдают эту свою неумелую манеру за последний писк зарубежной моды, авось, публика-дура, и это слопает, то становится грустно и немного боязно за наше чересчур уж весёлое настоящее и столь же бесцветное беспросветное будущее.

А эстрадные графоманские песенки — все эти «Ты морячка, а я моряк», «Чо ты хошь, чо ты хошь?» и так далее…

Про художественную литературу, заполонившую все полки магазинов и все книжные развалы в переходах метро и книжных киосках, можно говорить долго, но нужно ли? Процентов девяносто изданий, хотя, по формальному определению, и относятся к виду художественной литературы, но создатели их, очевидно, с лёгкой руки классика, полагали, что сам эпитет «художественный» происходит от корня «худо» и старательно придерживались данной этимологии.

Впрочем, как я уже говорил выше, литература ныне всего лишь одна из многих областей, где явление графомании всегда получало обширное распространение.

Очень опасаюсь, что в нашем обществе, куда ни ткнёшь пальцем наугад попадёшь на нашу злокачественную тематику.

Давайте поиграем. Вот вы, уважаемый, не надо отворачиваться, вы у себя в учреждении сколько никому не нужных отчётов составляете за год, за месяц? А сколько пустопорожней болтовни изрекается на наших совещаниях и собраниях?

Загляните как в учёные труды нашей Академии, так и в антинаучные изыскания различных новообразований последнего времени. Чего вы там наблюдаете?

А возьмём наших судейских, законников, депутатов всех рангов и мастей, чиновников различных ведомств! По тому количеству макулатуры, что издаётся только в предвыборные кампании, думаю, диагноз будет ясен.

Консилиум собирать не будем, ибо и эскулапы наши, боюсь, подвержены этому же недугу, в чём с неудовольствием убедился один мой знакомый, получив в регистратуре участковой поликлиники третий том своей больничной карты.

Убедил я вас, читатель, в серьёзности явления?

По глазам вижу, что сомневаетесь, улыбаетесь…

Что ж, последний довод.

Прошу рассматривать данную работу в качестве реферата диссертации на степень доктора графомановедческих наук.

Саму диссертацию в четырёх томах с графиками, диаграммами, дифференциальными и интегральными уравнениями и обширными массивами статистических данных и списком использованной литературы на четырёхстах восьмидесяти шести страницах (это дополнительный том) обязуюсь представить высокоученому совету в согласованные сроки. И по первому требованию. Вот для ознакомления тематика некоторых разделов:

Том 1. История вопроса.

Графомания в древности…

Наскальная живопись как предтеча…

Античный мир. Поэтика Аристотеля и вопросы античной графомании.

Император Нерон — один из великих графоманов Рима.

Средние века. Графомания — служанка богословия.

Графомания и вопросы философии. Декарт. Вопросы графомании в трудах философов нового времени. Гегель и вопросы многописания. Кант и его вклад в разработку теории чистого графоманизма. Графомания и классики марксизма.

З. Фрейд, психоанализ и зарождение графомании по вопросам пола.

А. Эйнштейн и научная графомания в трудах его последователей по вопросам Теории Относительности.

Историческая графомания. Труды хронистов.

Советский период.

Три источника — три составных части графоманизма.

Том 2. Биологические основы графомании.

Поэтическая графомания. Прозаическая графомания. Музыкальная графомания. Вопросы сюрреализма, позитивизма, соцреализма, негативизма, авангардизма, кубизма, идиотизма и графоманская живопись.

Научная графомания… Подразделы…

Влияние графомании на основы жизни современного общества. Географический и исторический обзор по странам.

Том 3. Обзор творчества выдающихся графоманов последних двух столетий.

Персоналии. Приводятся коротенькие биографии и обзоры трудов более тысячи известных графоманов XIX и XX столетий. Среди них множество политических деятелей, правителей, вождей мирового графоманизма, военачальников, философов, историков и богословов. Самые талантливые выделены в особый подраздел — золотой фонд графомании всех времён и народов.

Том 4. Теория и практика графомании в наши дни. Последние достижения.

Вот, если коротенько, приблизительный обзор содержания моего основополагающего труда по теории современного графоманизма.

За сим с почтением.

Почётный член Явного и Тайного обществ графоманов, заслуженный адепт, основоположник Теории современного графоманизма У. Ф. Закорючкин.

В связи с тем, что автор этого эпохального труда в тяжёлом состоянии госпитализирован (результат несчастного случая — уронил на себя свой бронзовый бюст, что стоял у него на шкафу в кабинете), передал эти записи в редакцию ближайший друг и верный последователь Уильяма Феофилоныча