«Старт в пекло»

Старт в пекло (fb2) - Старт в пекло 994K скачать: (fb2) - (epub) - (mobi) - Геннадий Александрович Пискарев

Геннадий Александрович Пискарёв Старт в пекло

© Пискарёв Г.А., 2010

* * *

Чтоб не пропасть поодиночке

Сокрушаясь о бедах, социальных, политических, экономических, свалившихся на искромсанную бесконечными, бесчеловечными экспериментами страну, мы готовы искать причины их где угодно – в способах хозяйствования, государственном укладе, сатанинских силах, выпущенных на свободу, как злой джин из разбитого кувшина, людской беспечности, зашоренности и т. д. Но все это, увы, лишь следствие одной единственной ипостаси.

Мы знаем: есть эталон красоты, веса, плодородия почвы… Но имеется ли мера, по которой можно судить о разумности наших действий? Мудрые люди толкуют: такой универсальный показатель существует. Все, что мы делаем, к чему стремимся, наши процветание и упадок, экономика и политика, наука и технический прогресс – все выверяется на одних весах, накладывается на один эталон, имя которому – природа. Она – единственно наш судья и наша судьба. От нее никуда не уйдешь. Как ни лукавь, что ни придумай, но лишь по ее состоянию можно определять не только здоровье человека, но и достоверно судить о его морали, культуре и, как писал академик Вернадский, способах хозяйствования, истории, государственном укладе.

Суть кроется в следующем: где с природой обращаются бездумно, там общество пребывает в примитивном состоянии, оно недоразвито. И, напротив, если природа облагорожена, там социальный фактор на должной высоте. Одно от другого неотделимо, одно продолжается в другом.

Уж кто-кто, а мы, живущие в нашей стране, были предостаточно наслышаны о примате экономики. И не только наслышаны. Мы добывали нефть, уголь, производили автомобили и тракторы, «догоняли и перегоняли», чтобы государство было гарантировано «от всяких неприятностей», а люди устремлены к светлым идеалам. Увы! Ожидания не оправдались. Нас разъедают бездуховность и потребительство, страна с тысячелетней историей распалась. Погоня за всемерным удовлетворением растущих материальных потребностей» обернулась великой всеобщей бедой. Мы превратили болота в пустыни, а пустыни в болота, загубили плодороднейшие земли, стерли с лица земли прекрасные леса. Чудом оставшиеся до поры до времени зеленые острова сгорели в пекле нынешнего лета вместе с поселениями, что были на их территории. «Божий бич» прошелся по всей нашей крошечной планете, вразумляя то ли невиданными наводнениями, то ли бурями и оползнями, теряющее в себе божественное нравственное начало человечество.

Если не повернемся сами лицом к природе – не повернется и она к нам: экологическая катастрофа не остановится. И она не будет разбирать, кто демократ, а кто фашист, кто коммунист, а кто сионист. Чтобы не пропасть поодиночке, всем надо объединиться под знаменем экологической конверсии. Чтобы выполнить свою миссию, каждый человек должен понять, что «быть» важнее, чем «иметь. Умеренность, сознательное самоограничение спасет нашу мать-природу от ее варварского истребления.

Часть I Под обманчивой сенью знамен

Нет несчастней страны, чем та,

в которой решающими советниками

являются экономисты.

К. Раш

Горит, горит село родное,

Горит вся русская земля.

(народная песня) Открой мне, господи, глаза На этот мир зеленокрылый На этот край уже не милый Открой мне, господи, глаза. Открой мне, господи глаза На страх, в любой душе живущий И нас на подлости зовущий, Открой мне, господи, глаза. Открой мне, господи, глаза. Я не живу, я существую, Лишь с правдой в сердце оживу я. Открой мне, господи, глаза. Открой мне, господи, глаза, Чтоб мог воочью увидать я, Как все друзья мои и братья Меняют взгляды, словно платья, Открой мне, господи, глаза. Открой мне, господи глаза На ливень мерзости и грязи, На погань, рвущуюся в князи, Открой мне, господи, глаза. В. Лунин

Нам тучи вести занесли

«Когда историки произведут, наконец, вскрытие трупа скончавшегося Советского Союза и советского коммунизма, то, возможно, причиной смерти они назовут экоцид. Для новой эры это будет беспрецедентный, за исключением, пожалуй, таинственного угасания империи майя, но правдоподобный вывод». Так начинается книга «Экоцид в СССР. Здоровье и природа на осадном положении», написанная профессором Джорджтаунского университета Мери Фешбахом и бывшим шефом корреспондентского пункта журнала «Ньюсуик» в Москве Альфредом Френдди-младшим. Переведенная на русский язык, она появилась на полках наших магазинов.

Эта богатая информацией книга в основном написана на советских источниках, которые благодаря гласности стали известными. Но, читая ее, невольно приходишь к мысли: американские исследователи обладают все же более обширными данными о нас и об условиях нашего существования, чем мы сами.

Ни одна другая промышленная цивилизация, считают авторы, не отравляла столь долго и столь планомерно свою землю, воздух, воду и свой народ, как это делало «передовое социалистическое общество»: Чтобы компенсировать неэффективность своей сельскохозяйственной технологии, в СССР прибегли к повсеместному и неграмотному применению токсичных химикатов. Длительное время распылялись тонны ДДТ, хотя в других странах он был уже запрещен. В результате 10 с лишним миллионов гектаров плодородной земли до сих пор насыщены этим ядом. В некоторых районах, отравленных пестицидами, детская смертность вдвое выше, чем в близлежащих чистых областях.

Движение за повышение урожайности хлопка в Средней Азии путем экстенсивной ирригации и интенсивного применения пестицидов высушило и загрязнило реки, матери в районе Аральского моря не могут грудью кормить своих детей, не подвергая их риску отравления.

Промышленный рост без эффективного соотношения экономических и социальных затрат поставил 70 миллионов советских граждан, проживающих в 103 городах, под угрозу различных заболеваний, сокращающих их жизнь, потому что они вдыхают воздух, содержащий токсичных веществ в пять раз больше предельно допустимой концентрации. Почти три четверти открытых водоемов страны загрязнено. Одну четверть уже невозможно очистить.

Полные экономические потери от Чернобыльской аварии могут составить 200 миллиардов рублей (цены 1991 года). Количество человеческих жертв в пределах СССР от облучения в позапрошлом году составило где-то около четырех тысяч человек Цифра эта растет. И вскоре может увеличиться в 10 раз.

Разрушение окружающей среды, представляющее угрозу здоровью людей, в сочетании с кризисом системы здравоохранения и плохим рационом питания сказалось на обороноспособности страны. Более половины юношей призывного возраста признаются негодными к военной службе.

Похоже, сбылись пророчества русского поэта Клюева, написавшего до своего ареста в 1934 году такие стихи:

К нам вести горькие пришли, Что зыбь Арала в мертвой тине, Что редки аисты на Украине, Моздокские не звонки ковыли. И в светлой Саровской пустыне Скрипят подземные рули! Нам тучи вести занесли, Что Волга синяя мелеет И жгут по Керженцу злодеи Зеленохвойные кремли, Что нивы суздальские, тлея, Родят лишайник да комли!

И экологическое бедствие усугубляется распадом страны, возникновением так называемых межнациональных конфликтов. Войны, социальные революции, ставящие своей задачей осуществление все новых и новых способов распределения и перераспределения богатств – производительных и природных, – не могут не сказаться худшим образом на состоянии природы. Враждуя между собой, люди невольно враждуют и с нею, оставляя выжженные в сражениях поля и отравляя воздух.

В «лихие годы» междоусобиц и общественных потрясений не соблюдаются законы, а экологические законы нарушаются прежде всего. В эти годы человек не живет, а выживает, что является не чем иным, как антиподом жизни. В это время молчат и бездействуют природоохранные ведомства. В лучшем случае они «перестраиваются» и разрабатывают программы, где экология – дело, как правило, второстепенное. Первостепенным же становится собственное выживание: бюджет, штаты, загранкомандировки и прочее.

А если захочет, скажем, житель столицы узнать, какую он воду пьет, каков химический состав Москвы-реки, каким он воздухом дышит – ему этих сведений не дадут. Ни в гидрометслужбе, ни в природоохранном министерстве. Разве что за огромную плату. Хочется знать, чем тебя отравляют, – отдай среднемесячную оплату, а то и больше.

Потому, наверное, и не останется без самого пристального внимания большой фактологический труд американских авторов как со стороны наших ученых, способных сделать из него соответствующие выводы, так и со стороны рядового читателя, который почерпнет для себя много полезного и интересного. Ко всему надо заметить, что книга представляет собой назидательную историю. Да, в ней приведено много гнетущих фактов нечеловеческого отношения к людям и природе, но отмечаются и положительные примеры, начало социального и гражданского общества, появления народных движений, которые встали на защиту окружающей среды от дальнейшего ее поругания.

Очень трудно быть оптимистически настроенным по поводу темпов или хотя бы результатов тех усилий, которые предпринимаются для восстановления разрушенной экономики, но тем не менее, убеждены авторы, есть надежда, что переломный момент достигнут и уже пройден, и что государство, которое смогло вынести тяготы исторической трагедии, способно создать само для себя человеческое будущее.

Воруем, братцы, воруем

Начав свою книгу с информации об экологическом положении в стране во время власти советов, которую дали американские ученые, выразившие надежду на перелом в лучшую сторону этого положения в демократической России, я, к сожалению, да и не только я, вынужден заявить: перелома нет и не предвидится. Экоцид продолжается и углубляется. И вот первый тому пример.

То, что произошло в 50-х годах на берегу мало известной кому тогда речки Теча, протекающей по территории Челябинской и Курганской областей, признано ныне одной из самых крупных экологических катастроф на нашей планете. Суперсекретный тогда завод «Маяк», производящий плутоний для атомного оружия, сбрасывал в речку радиоактивные отходы. Специалисты спустя годы напишут: «Величины радиационного риска новообразований и облучившихся на реке Теча были сопоставимы с теми значениями, которые получены в отношении переживших атомную бомбардировку в Хиросиме и Нагасаки». Мудрено написано, но ссылка на города, которые знает весь мир, делает заключение спецов понятным и для непонятливых.

В прессе начали появляться публикации о страданиях людей, проживающих на берегу отравленной реки. Дозиметристы обнаруживают здесь «грязные участки», где уровень радиации кратно выше допустимого. Но газеты практически ничего не сообщают о том, получают ли пострадавшие какую-либо помощь. Между тем несколько лет назад на самом высоком уровне были приняты решения о защите уральцев, подвергнувшихся облучению в далекие пятидесятые годы, были выделены немалые средства.

Контрольным управлением Президента Российской Федерации была проверена эффективность использования этих самых средств органами власти на местах. Что же было выявлено?

Челябинская область пострадала от радиационных аварий в Уральском регионе более других. Радиация «накрыла» север области площадью 25 тысяч квадратных километров, где проживают около 450 тысяч человек. Загрязнены город Кыштым и пять административных районов. Пришлось на новые места жительства переселить 18 тысяч человек. Общий ущерб, нанесенный пострадавшим районам, превысил 10 триллионов рублей.

Чтобы помочь людям, была создана программа по защите населения от воздействия радиации. Увы, программа, по сути, провалена. За 1992–1993 годы для отселенных из районов, загрязненных радиацией, построено домов общей площадью 66,8 тысячи квадратных метров – немногим больше трети намеченного. А детсадов и школ построено всего… 7 процентов. Не сдано ни одной больницы, практически не строят дорог, теплосетей, газопроводов.

И не мудрено! На 1993 год Программа предусматривала капвложения в объеме 222,1 млрд. рублей, а дал Минфин России всего 7,5 миллиарда. То же в 1994 году.

Но и этими крохами администрация области, местные органы не сумели толком распорядиться.

Но это не помешало главе администрации области В.П. Соловьеву и его заму А.Е. Прокину целевые бюджетные средства незаконно отдавать предприятиям в виде ссуд, использовать не по назначению. Деньги, предназначенные для спасения людей, в 1993–1994 годах администрация перечислила трем десяткам предприятий и организации, причем половина из них коммерческие «структуры». Деньги дали под минимальные проценты (из расчета 25–60 процентов годовых). И таковых бюджетных рублей перевели 835 миллионов.

Печальным образом «отличился» областной центр реабилитации для подвергшихся радиационному воздействию. За счет Федеральных средств, для оздоровления граждан, капитально отремонтировал – «оздоровил» собственное здание, соорудил железобетонную ограду, приобрел автомобиль, затратив при этом 60 миллионов. Другой областной комитет – по чрезвычайным ситуациям во главе с В.А. Ячменевым 102 миллиона рублей (а это треть выделенных ему средств) пустил на дела, далекие от целей Программы.

Областной центр санэпидемнадзора и областной комитет по экологии из 38 специализированных автомашин, закупленных на средства Программы,20 передал городам и районам, не относящимся к зонам, подвергшихся радиации. И т. д. и т. п.

Удивительно, но укомплектованность медиками бедствующих районов в два и более раз меньше, чем по области в целом. Здесь почти нет окулистов, невропатологов, психиатров, не хватает даже терапевтов. Во многих больницах из-за этого бездействует и приходит в негодность дорогое оборудование, в том числе импортное. Например, в Кунашакском районе медикодозиметрическое наблюдение проходит лишь половина населения пораженного радиацией, хотя здесь в оздоровлении нуждаются более 19 тысяч жителей. В то время как остро не хватает лекарств, комитет по фармации не знает, сколько же реально нужно медикаментов для проживающих в пострадавших зонах.

Почему-то упорно сокращается в области число льготных путевок для лечения в местных санаториях пострадавших от «Маяка». Скажем, пару лет назад на базе бывших обкомовских дач был создан для бесплатного лечения хороший реабилитационный центр. Но вот с мая минувшего года администрация атомного города Челябинск-65 отказалась оплачивать путевки; естественно большинство населения обречено тихо вымирать и без обещанного лечения.

Большая часть жилья, построенного для пострадавших, разбазаривается.

Только по фактам 1992–1993 годов из 190 заселенных квартир около 90 получили семьи, не имеющие на это никакого права. Между тем свыше 11 тысяч семей-переселенцев из зон радиоактивного загрязнения живут в аварийных деревянных щитовых домах постройки 1956–1958 годов.

Надо бы, как следует, известковать почвы, менять, культивировать сенокосы и пастбища, но и это делается через пень колоду, а в результате немало мяса, молока и овощей и поныне заражены радиацией.

Такова печальная явь, но мало кого тревожит, что она чревата поистине трагической перспективой. Последствия аварии на ПО «Маяк» Минатома России по сложности и совокупности проблем не имеет аналогов в мире. «Маяк» накопил более 500 тысяч тонн твердых и свыше 400 миллионов кубов жидких радиоактивных отходов, а они-то и являются наиболее опасными в хранении. Их общая активность уже превышает миллиард кюри – в 20 раз больше радиоактивного выброса на Чернобыльской АЭС, а отходов, не доведенных до безопасного состояния, становится все больше.

Всемирно известное своей зараженностью нуклидами озеро Карачай было решено ликвидировать, но денег на это выделено было в пять раз меньше, чем необходимо.

Большинство научных разработок не доведено до логического завершения. Так, не был изготовлен головной образец установки по захоронению радиоактивных отходов, не испытана установка по захоронению органических отходов. До сих пор не сдана установка, позволяющая в 2–3 раза увеличить объемы переработки и захоронения жидких радиоактивных отходов. Нет обещанного проекта комплекса переработки и захоронения твердых радиоактивных отходов. Ученые тоже «держали нос по ветру».

Вполне в духе времени Екатеринбургский институт промышленной экологии из 1 миллиарда бюджетных рублей только 397 миллионов израсходовал на научные разработки. Остальное шло на малоактуальные темы, не относящиеся к компетенции Госкомчернобыля Российской Федерации. Подкармливались посреднические организации, не имеющие опыта работы по исполняемым темам. Теперь уже бывший Госкомчернобыль Российской Федерации знал об убогой эффективности, принимал от института научные разработки безо всякого анализа их целевого использования и перечислял ему бюджетные рубли.

Воистину бесстрашные мы люди, до странности бесстрашные…

Оскудение совести

Идем воскресным днем с дочкой по Ботаническому саду. С неба льются ласковые лучи солнца, от них и стволы деревьев на полянке разогрелись, и с крыш киосков капает, а верба, что склонилась над прудом, осеребрила свои голые почки. В поднебесье парусами полощутся первые кучевые облака, овсянки, такие не приметные зимой птички, выводят бодрые трели. Хорошо.

И не верится как-то, что сейчас, когда вернулись перелетные птицы на свои «родовые гнездовья», многие из пернатых, движимые инстинктом самосохранения, облетают столицу стороной. И не только столицу обходят, а, как было заявлено на симпозиуме «За экологическое возрождение России», и границы бывшего СССР. Не хочется верить. Хотя за воротами того же Ботанического сада – этого крошечного оазиса в захламленной, загрязненной, захлебнувшейся от грязи и дыма Москве все подтверждает то, что среди четырехсот городов России, где доперестроечный человек и выжить не смог бы, белокаменная – в первых рядах черного списка.

О проблемах экологии сказано много. Поначалу о них толковали с позиций нравственных, затем – экономических, теперь, похоже и политических. Даже распад СССР кое-кто объясняет уже экологическими потрясениями. Так ли, не так ли это – спорить не хочу. Но уверен: все, что с нами происходит, в том числе и растущая социальная напряженность, имеет одну причину, один первоисточник – ПРИРОДУ. И чего нам ждать, если в стране разрушены экосистемы, ослаблены лучшие в мире черноземы, отравлены почвы, смертность превышает рождаемость. Юг и север, восток и запад – куда ни брось взгляд, куда ни ступи, всюду видишь одну картину, наблюдаешь одно деяние, имя которому – разор.

Ладно бы люди не понимали, что происходит, не ведали, что творят. Но ведь и видят, и знают, и даже заявляют с трибун: «За последнее время утрачено 22 миллиона гектаров уже освоенной пашни. Плодородие полей катастрофически снижается. В результате внедрения в жизнь непродуманных проектов страна лишилась более 10 миллионов гектаров наиболее ценных продуктивных пойменных лугов и пастбищ, огромные площади подвержены засолению, ветровой и водной эрозии и опустыниванию. Наращиваются массивы закисленных почв». Говорим. Но что делаем, чтобы остановить тотальный вандализм?

Порой кажется бессмысленным взывать в этом плане к властям предержащим, которые как будто в упор не хотят замечать очевидного экологического бедствия и не ведают ни перед чем никакого страха. Я взываю к людям обыкновенного здравого смысла и не пойму, почему простой труженик, неплохой человек – рабочий ли, селянин ли, – не трепещет, сбрасывая в родную речку удобрения, старые масла или навозную жижу?

Кто остановит этого среднего, неплохого человека, убивающего природу? Закон? Член Комитета по экологии Анатолий Грешневиков на этот вопрос ответил кратко:

– Но он же бледная тень закона нравственного, – и поведал историю. В ярославской деревне Опальнево жил некто Чалов. В войну он потерял кисти обеих рук, оглох и едва не ослеп. Однако крестьянствовал, научился косить, держал скотину. На своем огороде он выращивал не только фруктовые деревья, но и сотни саженцев сосны и ели. Ими засадил пустыри и неудобья вокруг деревни. Выкопал своими культями пруд, корзинкой таскал землю, а рядом стояли трактора, маялись от безделья молодые ребята. Никто из них пальцем не шевельнул, чтобы помочь старику.

Все в Опальневе живут под одними законами, а делают разное. Так какой им еще закон нужно изобрести, чтобы «жили по Чалову»? – подвел итог сказанному депутат.

И впрямь, трудно придумать такой закон, хотя свод моральных, духовных ценностей оформлять законодательно тоже, пожалуй, следует. А нам всем необходимо понять: экологическая катастрофа не разбирает ни молодых, ни старых; ни коммунистов, ни демократов. Чтобы не пропасть поодиночке всем надо выполнить свою миссию, каждый из нас должен напрячься, обязан сделать усилие по очистке завалов, накопившихся в нашем доме, в нашем сознании.

Ворон ворону глаз не выклюет

В свободное время, беспечно прогуливаясь в парке ли, в лесочке ли пригородной зоны, мы вряд ли догадываемся, что за нашим передвижением внимательно наблюдают и используют его в своих целях некие существа. Кто бы вы думали? Вороны, коих расплодилось в последнее время огромное количество. А следят они за нами по той простой причине, что во время прогулки мы невольно вспугиваем с гнездовий других пернатых, мелких и беззащитных, и помогаем тем самым серым разбойницам обнаружить их. Обнаружить и уничтожить. И это не мелочь.

Когда-то в Московской области гнездилось 217 видов различных птиц, непосредственно в Москве – 110. Сейчас, кроме воронья, галок, зимующих грачей, уток, синиц и поползней, пожалуй, в парках уже и не увидишь никого. Чижи, щеглы, снегири, чечетки и многие, многие другие птицы, особенно из семейства воробьиных, исчезли в результате вороньего засилья. Не случайно в свое время в городе Дубна Московской области по предложению местного Совета общества охраны природы этих птиц в черте города стали отстреливать. Да что там. Вопросы борьбы с вороньем поднимались и обсуждались даже на заседании Комиссии по охране окружающей среды российского Совмина.

Серая ворона – хитрый, коварный и беспощадный хищник, хотя и не относится к семейству хищных птиц. Она наносит большой вред в заповедниках и охотничьих хозяйствах, ей ничего не стоит, используя присадную полочку, разорить скворечник. А если крышка у него съемная, то ворона легко «откупоривает» его своим клювом, действуя им, как рычагом.

Все, вероятно, слыхали о наличии интеллекта у вороны, умения считать, правда, до… 5. Зоолог Б. Гржишек писал про ручных «разбойниц», зажигающих спички. Горящую спичку они подносили под крылья и нежились в дыму. Перья при этом почти не опалялись.

«Познакомившись с ружьем», ворона не подпустит к себе человека на расстояние выстрела. Так что метод, к которому прибегнули дубнинцы в борьбе с воронами, вряд ли может считаться эффективным. К тому же стрелять в городе опасно. Да и гуманной такую акцию не назовешь. Как же быть?

Интересный выход подсказал в беседе президент Фонда защиты животных и растений Илья Поплавский.

– В города надо вернуть хищных птиц, для которых ворона излюбленная добыча. Это филин, сокол-сапсан, ястреб.

– Вы говорите вернуть. А были ли они, скажем, в Москве?

– Были, и в достаточном количестве. Одна пара соколов-сапсанов гнездилась даже на башне Киевского вокзала. Истребили. Теперь их внесли в Красную книгу.

– Так что, разводить надо хищников?

– Да, разводить и тем самым создавать естественный заградительный барьер для «серых хулиганок». Разводить, считаю, надо в небольших специализированных питомниках, что под силу энтузиастам, сотрудничающим с нашим фондом.

– А что же государственные питомники, зоопарки вы сбрасываете со счетов?

– Наши зоопарки далеки от узкой специализации, неудобны. Потому-то, когда в Московском зоосаду пара бородачей отложила два яйца, то их для инкубации передали в питомники хищных птиц Германии. Наука у нас в этом направлении работает неплохо. Но она решает, если можно так выразиться, вопросы качества, а не количества.

А теперь представьте себе такую картину: в каком-нибудь парке Москвы (мне больше по сердцу «Сокольники») или в Центральном Ботаническом саду устраивается специализированный птичий питомник. Огромные вольеры, где пернатые даже не чувствуют, что они в неволе находятся.

Уверен, москвичи не откажутся посетить мини-зоопарк. А это деньги. Часть их пойдет в уплату парку за аренду территории. Выигрыш, правда? Но больше-то всего получит город. Птицы потом будут выпущены на волю. В США уже давно так поступают. Насколько мне известно, за последнее время там выращено таким образом 800 сапсанов, которые охотно гнездятся в городах и, как полицейские, держат в узде распоясавшихся «серых правонарушителей».

– Но кто построит самоокупаемый питомник?

– Мы решаем эти проблемы, наш общественный фонд. Да он базируется на пожертвованиях, которые, согласно уставу не тратятся, не «проедаются», как это часто делается в госструктурах подобного рода, а накапливаются. Все мероприятия осуществляются на годовые проценты. Учитывая, что деньги на счету будут храниться бесконечно долго, Всероссийский биржевой банк, где мы обслуживаемся, выплачивает проценты нам ежемесячно. Недавно Фонд принят в Союз экологических организаций Москвы. Всех, кому нравятся наши задумки, кто имеет свои оригинальные идеи по защите окружающей среды, – милости просим сотрудничать с нами.

И зажгла синица море

Леса горели всегда, но никогда, как нынешним летом. Да, можно все, конечно, свалить на редкостную жару, что и пытаются сделать безответственные, нерадивые гении бюрократии, как местного, так и федерального масштаба.

А я вот вспоминаю события начала перестроечных лет. Вспоминаю, о чем приходилось писать тогда в связи с опасностью лесных пожаров. Итак…

Тревожные вести поступают из Забайкалья, Хабаровского края, Иркутской области – горят леса. Но горят они не только там, но и в Нижегородской области, и Московской, других регионах, правда, в меньших масштабах. Однако, по имеющимся у нас сведениям, только за последние два месяца в России выгорело около 75 тысяч гектаров лесных массивов. Природе, лесному хозяйству, экономике нанесен колоссальный ущерб. Мы попытались выяснить, а какой все-таки конкретно? И кто в этом виноват?

На второй вопрос ответ нашли быстро. Поскольку самовозгорание лесов в весеннее время исключено (грозы при сухой погоде бывают, как правило, начиная с конца июня), то главной причиной бедствия является неосторожное обращение людей с огнем. На Дальнем Востоке до сей поры практикуются так называемые сельскохозяйственные палы – выжигание стерни, сенокоса, они-то и становятся зачастую той малой спичкой, от которой «Москва сгорела». В центральных областях «сеют огонь в лесу» большей частью «любители природы»: туристы, охотники, рыбаки. А вот с ответом на вопрос относительно ущерба произошла заминка. Сначала к нам в руки попала справка рабочей группы Европейской экономической комиссии ООН, из которой мы узнали, что несколько лет назад потери от пожаров на один гектар в США, например, составили 1356 долларов, в ФРГ -1610, а во Франции аж 4000 долларов. В России же в это время урон от пожара на одном гектаре исчислялся всего-навсего 42 рублями. Чудеса, не правда, ли?

Мы обратились за разъяснением в научно-техническое управление Федеральной службы лесного хозяйства России.

– Все дело в том, – объяснил заместитель начальника управления Евгений Антонович Щетинский, – что у нас пока нет действенной методики по определению этого самого ущерба от лесных пожаров. При подсчете потерь, по сути дела, берут во внимание в нашей стране только стоимость сгоревшей древесины, затраты на тушение и восстановление леса. Причем оценивается все это по самым низким меркам. И совершенно не учитываются косвенные последствия беды, сказывающиеся, в частности, на снижении экологического потенциала леса, как-то нарушение гидрологии, эрозия и смыв почв, выброс в атмосферу СО, задымленность, гибель полезной фауны и т. д. По мнению ряда ведущих ученых стоимость уничтожения при лесных пожарах той же древесины составляет всего около 10–15 процентов косвенного ущерба. И тем не менее даже прямой урон громаден. В прошлом году (естественно, в ценах 1992 года) он составлял свыше двух миллиардов рублей. Ныне, все говорит за это, потери мы несем значительно больше.

– Почему?

– Как известно, для обеспечения защиты лесов от пожаров в системе лесного хозяйства созданы службы авиационной охраны, специализированные наземные подразделения и государственная охрана. Так вот в связи с общим бедственным состоянием в стране защитники леса находятся прямо-таки в жалком положении. Где уж ждать от них достойной охраны наших лесных богатств, если государство выделяет на эти цели, стыдно сказать, 13 копеек из расчета на один гектар. А американцы, между прочим, тратят полтора доллара.

Решение проблемы может обеспечить только такой подход, в основу которого положено создание геоинформационной системы мониторинга лесных пожаров, которая включает в себя компьютеризацию сбора и хранения фактографических и картографических данных о горимости лесов, условий возникновения и развития беды, ее воздействия на окружающую природную среду, анализ этих действий и выдача службам охраны рекомендаций по управлению (да, да, по управлению) пожарами. Но для этого требуются соответствующие действия руководящих органов.

– А вдруг эти «руководящие органы» находятся под гипнозом чеховских слов? Помните, как писал Антон Павлович в очерке «Из Сибири»: Если бы, положим, все люди, которые живут теперь по сибирскому тракту, сговорились уничтожить тайгу и взялись бы для этого за топор и огонь, то повторилась бы история синицы, хотевшей зажечь море».

– Велик Чехов! Велика тайга! Но, увы, и она не устояла перед «планов наших громадьем». По сибирскому тракту людей теперь проживает в сотни раз больше, чем в чеховские времена, и тайга перед ними здорово попятилась.

Лесной пожар – это один из видов заболевания леса с глубокими осложнениями. После него, как правило, идет смена пород. Там, где росли, допустим сосны, ели, кедры, появляются осины, береза – деревья менее ценные. А это, сами понимаете, не очень здорово.

Так что пока наверху решаются глобальные проблемы охраны «зеленого друга», я хотел бы обратиться в это пожароопасное время ко всем людям, находящимся по делу ли, на отдыхе ли в лесу упаси Вас Бог, уподобясь синице, шутить у таежного моря с огнем.

Не стерпели «пошутили». Вдоволь «пошутили» и власти, доведя тем самым народ до слез. Не от смеха лились они градом, а от великой беды, когда ликвидировали в стране лесничих и лесоохрану, а леса из главного экологоохранного объекта превратили, сдав их в аренду грабителям и расхитителям народного богатства, в главный объект разорения Отечества.

И заполыхала Россия. Только в июле – начале августа нынешним летом на укрощение рукотворного огненного змея было затрачено 10 миллиардов рублей. А губернатор Подмосковья Борис Громов на ликвидацию последствий лесного пала запросил у правительства миллиард долларов…

Нет налога только на бороду

Сколько помню себя в раннем послевоенном детстве, вижу одну и ту же картину: как плывет на запад мимо нашей деревни лес. «Плыл» он по двум магистралям, между которыми находилось селение, – водной и железнодорожной. С ранней весны до глубокой осени по реке Кострома шел сплав, а по железной дороге смолевые бревна, груженные «с шапкой» на платформы и в вагоны, двигаясь эшелонами беспрерывно и зимой и летом. Позже я узнал, что только из Костромской области каждый год вывозилось 10 миллионов кубометров первосортной древесины. Хорошо это или плохо – особый разговор. Но мы помогли своим товаром отстроить разрушенную войной Восточную Европу, свою страну и сделать кое-что для себя, для области. К тому же Кострома – лесная сторона, лесная отрасль здесь основная, базовая, и хуже было бы, если она пребывала в застое.

Но вот ныне река Кострома несет свои воды в Волгу, не загрязненные древесной корой и хвойным экстрактом: сплав леса по ней, как и по многим другим водоводам области, запрещен. Это, безусловно, хорошо. Однако худо то, что железная дорога при этом вовсе не перегружена. Истощились запасы леса?

– Да нет, расчетная лесосека и сейчас составляет у нас около 8 миллионов кубометров, – отвечает на мой вопрос первый заместитель генерального директора костромской фирмы «Леспромсервис» Валентин Надев. – И освоить ее мы вполне можем. До недавнего времени около шести миллиона кубиков запросто заготавливали. Нынче сворачиваем это дело. Зачем рубить новый лес, когда старым все нижние склады забиты? Гниет.

Признаться откровенно, это меня, мягко сказать, смутило. Лес, который испокон веку считался «зеленой валютой», лес, первейший строительный материал, дефицит которого столь сильно ощущается и теперь, гниет?

– А что прикажете делать, нет потребителя на нашу продукцию, – пояснил Валентин Васильевич.

– Раньше-то мы гнали ее на Украину, в Молдавию, Грузию, Казахстан, а ныне поскольку с прежними клиентами не решен вопрос платежей, в основном заключаем договоры с российскими предприятиями. А они бедны как церковные мыши, дать за продукцию цену, которая возместила бы наши расходы, не в состоянии. К тому мы требуем предоплату.

Что ж, таков порядок. Да и горьким опытом научены костромские лесопромышленники. Многое потеряли они, доверившись существовавшей системе расчетов, когда ни один потребитель не оплачивал продукцию вперед. Много леса тогда ушло из области, оставив хозяевам одни неприятности. Крепко наказал костромичей и «Экспортлес», практически чуть ли не в течении года забиравший продукцию бесплатно и лишь недавно перечисливший первые рубли от обязательной пятидесятипроцентной продажи валюты государству.

Впрочем, надо начать рассказ о бедах костромичей, пожалуй, по порядку. Фирма «Леспромсервис», которую возглавляет мой собеседник, возникла недавно на базе бывшего концерна «Костромалеспром», возникла под видом монополизма областных ведомств. И, кажется, эта реорганизация была поспешной. За ней остались определенные услуги, но в целом каждый леспромхоз вынужден сам ныне о себе печься и создавать у себя сбытовую службу, искать финансы. И получилось так, что оказались хозяйства, как сказал один остряк, в положения веника, раздерганного на прутики. Раньше у концерна была возможность маневрировать и финансовыми, и материальными возможностями, провал одного леспромхоза компенсировать успехами другого: сейчас связи нарушены, хозяйства вошли в новый год с огромными долгами за отгруженную, но не оплаченную продукцию. Начались трудности с приобретением материальных ресурсов под производственную программу, с планированием поставок и с расчетами МПС.

Но главный удар лесной отрасли нанесли, думается, не местные игры в демонополизацию. Они были следствием той «ломки дров», что началась в высших эшелонах управления, в проведении экономической политики, обложения лесных предприятий налогами разного вида. В последнем власти, по-моему, уже превзошли самого Петра I и давно бы, наверное, ввели налоги на бороды лесорубов, да жаль лишь, что все они поголовно бреются.

Ну посудите сами: только за счет себестоимости предприятия лесной отрасли уплачивают налоги в размере 23 процентов от ее величины. (Для справки заметим: в других отраслях этот уровень не превышает 1–2,5процента). Помимо того, хозяйства платят земельный налог, налог на имущество, производят попенную плату, выплаты в фонд социального страхования, пенсионный фонд и фонд занятости, плату за природопользование и пользование дорогами. Словом, в прошлом году выплаты по федеральным, областным, районным (да, да есть теперь и такие: надо же формировать местный бюджет) налогам составили здесь 49 процентов от всей товарной продукции, а от ее реализации – 53,4 процента. А чтобы вы хотели, когда с сошкой работает один, а с ложкой стоят семеро.

Однако расчеты на нынешний год говорят: прошлое – это цветочки. Сумма выплат сегодня будет составлять 67 копеек на один рубль реализуемой продукции. Окончательный же приговор лесовикам приведет (то есть разорит их, по всей видимости) введение 20-процентного налога от стоимости древесины на воспроизводство лесов. Ну и, конечно, возврат кредита – 103 процента!

Не брать бы. Но как быть, если лесорубам месяцами зарплата не выплачивается. Причем зарплата-то мизерная по сравнению с рабочими других отраслей. А ведь когда-то только в лесу и мог заработать у нас человек мало-мальские деньги, намереваясь домишко купить или машину.

Знаю, лесопромышленники области направили в Москву письмо о развале лесного комплекса. Приложили к нему и свои соображения по нормализации создавшегося положения, сохранению отрасли и социальной защите работников. Реализовать предложенное, уверен, и в силах, и во власти государственных деятелей. Захотят ли?

Какое богатство теряем (из прошлого и настоящего лесов Подмосковья)

Вдалеком прошлом подмосковные леса славились своим величием. До нас дошли их остатки – «острова» и лесопарки. Первые сведения о теперешнем национальном парке Лосиный остров относятся к 1406 г., «когда князь Василий Дмитриевич завещал Васильцев стан, окружавший Лосиноостровскую дачу, в пользу сына Василия II и жены Софьи Витовны, т. е. история парка прослеживается за 585 лет.

Василий II был внуком Дмитрия Донского, который в свою очередь был внуком Ивана I Калиты, в духовном завещании которого записано: «А оброком медовым Васильцева веданья поделятся сыновье мои». Этим указанием документальные сведения удлиняются до 650 лет.

Мед добывали пчелы, жившие в дуплах, бортных деревьях. М.Фасмер слово борть производит от слова бор, которое означает: 1) сбор, налог; 2) хвойный сосновый лес. И.А.Шабаршов полагает, что бортничество – это боровое лесное пчеловодство. Бортничать – значит выдалбливать отверстия в дереве, дуплить. В тонком дереве дупла не сделаешь. Борти были в деревьях, толщина которых была в комле от 1,5 до 2 м и даже больше. Кстати, и сейчас на улицах Москвы можно увидеть деревья диаметром более 1 м. И это в условиях города! Необходимо провести инвентаризацию таких деревьев и обеспечить их охрану.

На месте современного национального парка Лосиный остров исстари существовали борти и бортные ухожья. Ухожья занимали большие пространства и в полесье делились на острова – участки между бортниками. Одним из них и был Лосиный остров.

Какими были эти леса можно судить по ухожьям царя Алексея Михайловича. «Только в Нижегородском уезде ему принадлежало пять бортных ухожий в длину на 30 и в поперек на 18 верст. Здесь находились более трех тысяч бортей», т. е. на 20 га было как минимум одно дерево толщиной от 1,5 до 2 м и более. Бортное ухожье включало борти, в которых жили пчелы, и борти без пчел, деревья холостцы, пригодные для бортей, но еще не выделанные бортниками. «Таких могучих толстых деревьев было несчетно». Насколько деревья были толсты, можно судить по записи, к сожалению, не датированной: «До сих пор встречаются дупла с 20 пудами меда». Двадцать пудов это 327,6 кг.

Здесь уместно привести фрагмент доклада В.И. Турманиной на одном из заседаний Московского филиала Русского географического общества. Речь шла о том, как в средние века люди Московии ходили в лес за медом. «Залез он на дерево, да и провалился в дупло, полное медом. Засасывает мед. Считает бортник последние минуты жизни и вдруг видит, что к голове его тянется лапа. Схватился он обеими руками за лапу. Лапа рванула, и, оказавшись на земле, ошалевший от радости москвитянин даже не успел поблагодарить ошалевшего от неожиданности медведя, стремительно уходившего в среднерусскую тайгу».

Густыми, часто непролазными были леса Московии всего 300 лет назад. Они были чистыми, здоровыми, дуплистые деревья встречались редко. Поэтому и делали искусственные борти, поближе к дому и к друг другу. Природа рационально использовала каждую толику пространства.

В Русской правде Ярослава Мудрого (978-1054), в 1016 году находим законы, защищавшие борти и бортные угодья. Борти стояли веками, передавались по наследству, продавались. Поэтому можно сказать, что сведения о Лосином острове, а следовательно, о московских лесах мы имеем за 1000 лет!

Бортевое пчеловодство наиболее чистый вид производства. Оно «способствовало сохранению лесов в первозданном состоянии, а так как бортевое пчеловодство известно на Руси с доисторических времен, то можно считать, что и история лесов Московской области известна с доисторических времен».

В прошлом на Руси было около 50 млн. пчелиных семей. Такого количества не имела ни одна страна мира. От диких пчел «наши деды ежегодно получали 500 млн. пудов меда» Если принять число жителей в Москве 10 млн. (в те времена их было, конечно, меньше), то на каждого москвича приходилось бы 800 кг меда. И это даром! Приходи и бери. Только от продажи воска выручали до 100 млн. рублей серебром. Заметим, что в XVII веке «цена птицам домовым: утка – грош, селезень – 2 деньги». Бортничество было источником богатства Руси.

Трудно представить русский быт без меда. Мед ели и бедные и богатые. Из меда делались напитки. Крепких хлебных спиртных напитков Древняя Русь не знала.

По мере усиления государства в казенных лесах появились старосты бортников. Они следили за целостью бортей и лесов и были наделены большой властью. В Русской правде указано, что «тот, кто чужую борть раззнаменует, т. е. стешит на бортном дереве знамя и нанесет свое, тот должен заплатить штраф 12 гривен». Кобыла в то время стоила 3 гривны, корова – 2 гривны, свинья полгривны. Нам бы теперь такую охрану. И нужно прекратить дискуссии о создании законов об охране лесов, а охранять леса.

Лес давал и пушнину. Бортничество прекрасно сочеталось с охотой. Летом – пчелы, зимой – охота. Московия славилась не только «мягкой рухлядью», но и охотой на крупного зверя. Медведи, зубры, лоси, кабаны давали не только шкуры, но и мясо. Прибавим к этому пернатых: глухарь, тетерев, рябчик. Не мешало бортничество и рыболовству. Лес сохранял воду. Реки были чистыми и многоводными. На реках ставились водяные мельницы. И.С.Никитин написал об этом так: «И бежит на шум Рыбка смелая, Стоит бредень взять – будешь с ужином».

Лес давал человеку все: кормил, одевал, обувал, согревал, освещал. Дома из кондовых бревен стояли по триста лет и более. Такие дома и сейчас можно увидеть в сибирских городах. И сейчас стоят в Доме союзов колонны из лиственниц.

Возвращаясь к полезностям лесов, нужно сказать, о ягодах, грибах, чистой воде, чистом воздухе и о многом другом. Мы много внимания уделяем вырубке древесины и мало другим богатствам леса, который стал (и до сих пор остается) заложником политики.

В начале 30-х годов нарком лесной промышленности С.С.Лобов призвал «провести решительную борьбу с реакционным и по существу вредительским методом ведения лесного хозяйства и лесоэксплуатации, построенным на принципах постоянства и непрерывности лесопользования», и провозглосил, что ««основным принципом лесоэксплуатации во втором пятилетии должны стать концентрированные сплошные лесосечные рубки». Этим выступлением было положено начало истреблению лесов.

В свое время подмосковные леса посетил непарный шелкопряд. Приокско-Террасный государственный заповедник отстоял свое право не применять ядохимикаты. В результате состояние лесов заповедника оказалось лучшим по сравнению с лесами, которые защищали химией.

Примером «ухода» в кавычках за лесами может служить нынешняя Московская область. Уже больше 70 лет мы проводили в лесах санитарные рубки, рубки ухода, ядохимикатами защищали леса от вредителей и болезней и никак до хорошего состояния довести не можем. Леса становятся все хуже и хуже. Редколесье, мелколесье, захламленность. Срубленную и брошенную древесину можно увидеть в любом квартале.

Пртивоположностью московским являются леса Финляндии. Кто бывал там свидетельствует: если ориентироваться на древесинопользо-вание, то леса Финляндии являются образцом. Но с экологической позиции нужно признать, что лесов в Финляндии нет, так же как не было природы в Англии в 1852 году, когда ее посетил Иван Александрович Гончаров. «Про природу Англии я ничего не говорю – какая там природа! Ее нет, она возделана до того, что все растет и живет по программе. С деревьями, с травой сделано тоже, что с лошадьми и быками».

Так, может, вспомнив И.А.Гончарова, пора остановиться, задуматься? И не диктовать Природе, а начать учиться у нее. Лесоводы жалуются, что развелось много лосей, что они поедают (уничтожают) лесные культуры не только сосны, но и ели. Даже взрослые деревья обгладывают голодные лоси. Товарность насаждений снижается. Лесному хозяйству Московской области лоси ежегодно наносят ущерб в 300 тысяч рублей. И такое положение не только в Московской области. Съев все, что можно, в лесах Карелии и Мурманской области, лоси идут в Финляндию. За переход границы их стреляют. И число застреленных в Финляндии лосей больше, чем мы отстреливаем по всей стране, регулируя их численность. Предлагается уменьшить число лосей до оптимального. Оптимального числа никто не знает потому, что лоси придут из Ярославской, Ивановской, Владимирской, Тульской, Рязанской, других областей.

А ларчик открывается просто. Мы уничтожили в лесах волка. Зачем? Какой вред они приносили лесам? Исчезли рыси, медведи. А между прочим, Серафим Саровский, стоя на камне, молясь за Россию, половину своей дневной краюхи хлеба отдавал приходившему к нему медведю. Восстановив, заполнив утраченные, точнее уничтоженные экологические ниши, перестав наперекор природе из смешанных лесов делать хвойные, мы дадим возможность лесу самому справиться со своими бедами.

Думая о будущем лесов, необходимо остановиться на правовых аспектах лесопользования. При различных формах пользования лесами собственником их должно оставаться государство. Классик науки о лесе Г.Ф. Морозов сказал: «Лес должен принадлежать государству и последнее должно быть хозяином в нем». Леса могут сдаваться в пользование без права собственности, с осуществлением непрерывного государственного контроля за ведением лесного хозяйства. Петр Великий, кстати, лесами правил сам. В частновладельческие леса он снаряжал казенную стражу и не разрешал лесовладельцам в собственном лесу рубить на дрова то, что годно на дома, и рубить на дома корабельный лес. Правительственная опека над частными лесами существовала до 1782 года. Указами того года леса частных лесовладельцев были изъяты из ведения лесного управления: императрица Екатерина II предоставила частновладельческие леса их владельцам, рассчитывая, что радетельные помещики сами озаботятся сохранением своих лесов в собственную и потомства их пользу. Уже через полгода (!) после издания этого указа Адмиралтействколлегия доносила Сенату об усилившихся порубках дубового леса.

Негативное влияние на леса уже ныне оказывали приватизация, бартерные сделки, последовательная ликвидация Госкомлеса СССР, Минлесхоза РСФСР, разрешенные и неразрешенные перерубы расчетных лесосек, несовершенство технологии рубок, несовершенство машин и механизмов, диктат местных властей, различных совместных предприятий, концернов и корпораций.

За годы перестройки и перехода к рынку лесам нанесен экологический ущерб, сопоставимый с нанесенным за все время правления царей и годы Советской власти, вместе взятые. Леса потеряли возможность в полной мере выполнять свои традиционные экологические функции.

Для того, чтобы спасти леса от полного истребления, нужно упорядочить управление лесным хозяйством. Лесную службу страны должна возглавлять высшая исполнительная власть государства в лице Президента, который в присяге обязан давать клятву народу о сохранении лесов и раз в году отчитываться о состоянии лесов. Вместе с тем ни сам Президент, если он не специалист-лесовод, ни любое другое должностное лицо, в том числе депутаты, не должны вмешиваться в конкретные вопросы лесного хозяйства. Воссозданием лесов и их эксплуатацией пусть занимается Министерство лесного хозяйства или Комитет по лесу, находящиеся в непосредственном подчинении Президента, Министр лесного хозяйства или председатель лесного комитета, являющийся членом Правительства.

Такое управление соответствовало бы историческим традициям России. Ведь Петр Великий, повторим, лесами ведал сам.

Когда начался перестроечный беспредел в лесном хозяйстве России, народ, научная общественность, в ту пору еще не затюканная демократами, помня, что в советские времена к их мнению худо-бедно, но прислушивались, поднялись было на дыбы. Лично Президенту было направлено резкое письмо. Есть смысл привести его хотя бы частично.

«Леса – это чистый воздух и чистые реки. Но чистого воздуха нет. А чистой настоящей ключевой воды даже Вы, Президент, не пьете. Химией родниковую воду не сделаешь.

Экологическая же катастрофа страшнее атомной войны! И если она разразится, а зоны экологического бедствия в стране уже есть, Вы лично ответите не только перед народом нашей страны, перед всем человечеством.

Мы располагаем запасами древесины в 86 млрд. куб. м. Но леса находятся в крайне неудовлетворительном состоянии и требуют срочных мер для их исправления. Настоящих живых лесов у нас фактически уже нет.

Возродить лес может только твердая рука, рука Президента. Вы должны взять леса под свой личный надзор, восстановить Министерство лесного хозяйства, подчинив его непосредственно себе! Сделать так, как было при Петре Великом.

Нужно прислушаться к голосу ученых и практиков, к голосу тех, кто отдал лесу всю жизнь. Вам были направлены Обращение делегатов IX Всероссийского общества охраны природы (многомиллионного общества), Обращение группы лесоводов – делегатов IX съезда Всероссийского общества охраны природы. Вам адресовал открытое письмо президент Российского общества лесоводов С.Э.Вомперский. От имени работающих отрасли к Вам обратился председатель ЦК профсоюза работников лесных отраслей В.Н.Очекуров.

Глубокие мысли по сохранению лесов высказывались на конференции «Проблемы лесов Московской области», организованной Всероссийским обществом охраны природы, Московским филиалом Географического общества, Московским областным правлением лесного научно-технического общества и Московским обществом испытателей природы.

На конференции присутствовали ведущие ученые-лесоводы, руководители отрасли, писатели, рядовые труженики. Разговор шел не только о московских лесах – о лесах вообще. И конференция приняла решение обратиться к Вам с просьбой о помощи лесам. Решение приняли единогласно, под аплодисменты. Единственные аплодисменты за всю конференцию.

Какие причины Вам, Президенту великой лесной державы, не позволяют прислушаться к мнению специалистов?

Внемлите голосу народа!

Это – просьба. Это – крик души. Это – требование.

Президент обязан исполнить волю народа.

В Правительстве, повторяем, должно быть сохранено Министерство лесного хозяйства с непосредственным подчинением Президенту. Президент должен лично распоряжаться лесами и нести ответственность за них перед народом. Леса, лишившись центральной власти, погибнут.

Борьбой за сохранение, спасение и восстановления лесов Вы обретете сторонников в России, во всех республиках, включая Латвию, Литву и Эстонию. Вы получите поддержку руководителей государств всего мира. Все население Земли будет приветствовать вашу деятельность».

Подписали письмо следующие товарищи:

А.Яншин, академик; В.Тихомиров, член-корреспондент РАН; А.Лисеев, профессор; А.Северцев, профессор; Н.Реймес, профессор; Л.Шершнев, президент фонда национальной и международной безопасности.

Но их глас в уничтожаемой стране остался гласом вопиющего в пустыне.

«ЗЕЛЕНАЯ ЧАША»

Имя Владимира Возничего, погибшего у стен Белого дома, было хорошо знакомо, если можно так выразиться, в экологических кругах. И не только. Его искренняя озабоченность состоянием окружающей среды, растущая тревога, попытка радикализовать экологическую мысль, сделать движение зеленых более энергичным и эффективным подвигли Владимира Александровича к созданию собственной партии – Экологической.

При жизни Возничего у меня состоялся с ним интереснейший разговор.

– Владимир Александрович, движение Зеленых получило широкий размах. Миллионы людей объединены в кружки, общества, союзы, фонды, ассоциации, задействована мощная государственная служба в лице Министерства экологии и природопользования. На охрану окружающей среды направляются миллиардные средства, а воз и ныне там. Дела с экологией все хуже. Нужна ли в этих условиях еще одна природоборческая структура? Какой в ней прок? Что, наконец, послужило толчком для ее создания?

– Каплей, переполнивший «Зеленую чашу», был, в общем-то, пустяк, всего-то «Черемуха» – боевой отравляющий газ. Непросто взять в толк, кому пришло в голову назвать… ядовитое вещество, вызывающее удушье и рвоту, «черемухой»? Не проще ли именовать отраву «гадюкой», «коброй» или на худой конец «беленой»? Но вопрос не в этом. Гипертрофированная «черемуха» свидетельствует не только о равнодушном отношении к острейшей проблеме, но и говорит о крайне низком уровне экологического сознания.

Недавно в Москве в Нескучном саду, проводился митинг, посвященный Чернобылю – катастрофе века. На черный юбилей 10-миллионная столица делегировала, стыдно сказать, всего лишь горстку людей. Я не поленился подсчитал – 37 человек! Экологический вакуум, образовавшийся вокруг Зеленых угнетает более всего.

– Но как объяснить экологический паралич в нашем сознании? В чем слабина Зеленых? Где ахиллесова пята?

– Одна из причин скрывается в том, Зеленые полностью зависят от прагматических финансовых структур, перешли на их иждивение. Вторая причина видится в «эффекте Дмитрия Лихачева». Его суть следующая: создавая Фонд культуры, известный академик затратил на его организацию огромные усилия, и вдруг обнаружил, к своему немалому смущению, что большинство вакантных мест в фонде заполнили равнодушные к искусству, но зато пробивные и продувные чиновники. То же самое происходит с Зелеными. Заполнив вакантную нишу, тысячи деятелей минэкологии, ее подразделений на местах благополучно паразитируют на замечательной идее, превратив ее в дойную корову. Фактически нынешние Зеленые, за редким исключением, – это Троянский конь, под копытами которого гибнет природа. Их не способна пронять даже «Черемуха». Поэтому борьбу за природу надо начинать, прошу извинить за каламбур, с борьбы против «природоборцев».

– Умиротворенное отношение к экологии связано, очевидно, с психологией человека, его «легкомысленным», лирическим отношением к природе:

Травка зеленеет, Солнышко блестит…

– А что в том плохого? Пусть трава зеленеет, солнце светит. Ради Бога! Но для этого необходимо вести постоянную, энергичную, целенаправленную, последовательную, без передышек и пауз, напряженную работу. Иначе пожухнут луга и погаснет солнце. Выдающиеся умы подтверждают, что по состоянию природы можно с большой достоверностью судить о состоянии общества, его укладе, способах хозяйствования, морали, нравственности. Так, академик Вернадский еще более 50 лет назад писал: «Урал производит тягостное впечатление… ужасающим расхищением… природных богатств. Леса, копи, дороги, строй жизни – все отражает ту же неурядицу, все то же допотопное общественное устройство». Суть высказывания предельно ясна: там, где с природой обращаются бездумно, там общество не на высоте, его нельзя назвать цивилизованным. Свои наблюдения Вернадский постулирует во многих трудах, он решительно идет дальше, глубже, разрабатывает теорию ноосферы, предполагающей наличие разумного начала в естественных биопроцессах… Вернадский верил, что настанет время, когда цивилизация и природа будут развиваться по законам Знания и Разума. Созидательное начало должно превалировать над разрушительной тенденцией. «Для этого понадобятся огромные знания, – наставлял академик, – и такой смелый ум, какой верно, еще не скоро явится».

– Не опоздать бы!

– К этому идет, развязка приближается, вплотную надвигается экологический коллапс.

– В октябре нас опять стращали, предвещали конец света, даже называли дату – 28. Но ничего такого. Многие провидцы, астрологи, шаманы, колдуны то и дело пугают апокалипсисом, а мы все равно живем, здравствуем, беседуем вот с вами.

– Не знаю, как обстоят дела с шаманами, но предсмертные предвестники уже близки. Это «стихийные бунты» природы, это – Чернобыль, озоновые дыры. Они порождены человеком. Колдовством здесь не пахнет. То – суровая действительность, жестокие факты, беспощадная реальность. Некоторые ученые предполагают, что нам осталось не так уж много. На Международном симпозиуме «За экологическое возрождение» говорится прямо: 20 лет!

– Можно ли круто переломить ситуацию, взять быка за рога, радикально изменить положение?

– Такая возможность есть. Для этого необходимо буколическую созерцательную субстанцию Зеленых превратить в общественно-значимое движение, придать ему политическую направленность со своим Уставом, Программой, собственным мировоззрением.

– Какой главный принцип положен в основу вашей партии?

– Уважение к закону. Мы нуждаемся единственно в том, чтобы покончить с эколого-юридической самодеятельностью, разбоем, продолжающимися на протяжении семидесяти с лишним лет. Лишь при этом условии мы поправим свои дела. Гарантом всех наших успехов может быть только Закон. Подобно тому, как Коттон-старший, о чем бы он не говорил в Сенате, неизменно заканчивал: «Карфаген должен быть разрушен!», так и мы повторим, вновь подтвердим: «Закон, единственно Закон, ничего, кроме Закона, не спасет мир от экологического бедствия».

– Вы упоминали о 70-летнем юридическом разбое. Что бы могли сказать об этом периоде с точки зрения экологии?

– Его последствия ужасающи. В плачевном состоянии величайшая река планеты, кормилица и охранительница жизни всей Восточной Европы – Волга; умерщвлен, по существу Арал; приведены в негодность лучшие в мире черноземы; отравляется Байкал; на сочном разнотравье Калмыкии возникли пустыни; убивается Арктика; гибнет Черное море; опустошается Баренцево. Тоталитаризм вскормил такого монстра, как военно-промышленный комплекс, который подмял под себя более трех четвертей людского и промышленного потенциала. На Конгрессе славянских культур, проходившем в мае 1992 года, приводились данные, от которых стынет кровь в жилах: 2,6 триллиона рублей (цены 1941 года) – таковы потери, понесенные нашей страной во второй мировой войне. А от мирных «преобразований» ущерб составил, непросто выговорить – 50 триллионов! То есть мы как бы продолжаем воевать, постоянно пребываем в жестоком бою. С кем? Да с собой же…

– Какую оценку вы даете происходящему сегодня?

– Полная экологическая «преемственность» демократии к большевизму, та же хватка, та же «технология». За примерами не буду далеко ходить. Скажу о Москве и Подмосковье. Идет полный разор – выражение А.Солженицына. Сокрушаются парки, уничтожаются скверы, затаптываются газоны, приходят в негодность водоохранные зоны, загрязняются водохранилища. Такое впечатление, будто люди лишились рассудка, словно с ума посходили. Город превращается в отхожее место. Люди стонут, задыхаются от экологического беспредела.

– Ведь и впрямь похоже на порчу…

– Ожегов объясняет порчу так: болезнь от колдовства. Все так и есть. Я без предрассудков, но создается ощущение, что и Москва, и страна подвержены то ли сглазу, то ли страшному недугу. Коматоз, хворь, порча. Невежество и обскурантизм шествуют по дорогам и весям России. На представительной встрече «За экологическое возрождение России» обнародованы унылые данные: четыреста городов России уже не пригодны для проживания. Во главе черного списка – бестселлера» – Москва.

– Какой же выход?

– Я не вижу панацеи, но многое будет решать Экологическая партия. У нее есть понимание проблемы, найдутся единомышленники… Главное взломать экологический вакуум, разрушить экологический иммунитет, ворваться в сознание людей, расшевелить их, пробудить от спячки – и процесс пойдет.

– Хорошо, партия создана, Зеленым развязали руки, они получили полную свободу, взялись за работу. Однако поскольку с экологией дела обстоят неважно, то придется закрывать целые производства, миллионы людей лишатся работы.

– Знаете, Эриху Фромму принадлежит афоризм: «Быть» важнее, чем «иметь». Здесь заключена глубокая мысль, в ней, думается, сосредоточена вся идеология того феномена, который социологи называют сознательным самоограничением. И мы выступаем лишь за умеренность, против ненасытности. И еще за то, чтобы засучив рукава делать то, что нам по плечу.

– Что же?

– Возьмем водоохранные зоны малых рек. Они установлены более десяти лет назад, правила вовсе не свирепые. По этим правилам не разрешается разбивать в непосредственной близости от уреза воды туристические бивуаки, строить скотные загоны. Не разрешается мочить мочала, коноплю. Неужели эти правила невыполнимы?

Мы знаем имена погибших парней в Чернобыле, приходим на их могилы, кладем цветы. Но нам неизвестны имена убийц: тех, кто проектировал атомную станцию, кто отвечал за безопасность, кто, наконец, скрывает до сих пор размеры катастрофы… Неужели и это нельзя сделать?

В свое время, когда Десна была изуродована и накренился природный баланс, зашатались даже знаменитые брянские дебри-леса, то местные жители создали речной Комитет Десны, бросили клич, провели огромную природоохранную работу – и экологический баланс выровнялся. Можно лишь сожалеть, что положительный опыт не получил распространения, не подхватили его Зеленые, не поддержала прежняя Госкомприрода.

Как вся наша природа, лес является не столько производственной и даже экологической проблемой, сколько нравственной. Недаром же утверждают, что каждый человек должен посадить дерево. И еще говорят, худого человека нельзя подпускать к дереву. Это высшая нравственная заповедь. Соблюдение ее делает человека здоровым, сильным, красивым. Мы же, ничтоже сумнящеся, бросаем на лесозаготовки сотни, тысячи воров, грабителей, лиходеев, насильников, убийц, нарушивщих сознательно моральные заповеди, преступивших моральную черту. Основное кредо Экологической партии: морально и нравственно все то, что экологично. Всякая деятельность человека разумна и целесообразна, если она экологически оправдана. По нашему разумению, должны появиться понятия: экологическое преступление, экологический преступник, должна быть установлена соответствующая мера ответственности…

Экология должна диктовать формы государственной власти и принципы общественного обустройства. Со всей настойчивостью Экологическая партия будет поддерживать на государственных постах, включая высшие, тех деятелей, кто не просто «зеленеет» на словах, а тех, кто считает экологическое возрождение первостепенной обязанностью, святым долгом. Сегодня наша страна, увы, похожа на авгиевы конюшни. Много скопилось в ней грязи. Древние стойла некогда вычищал Геракл, совершивший свой 13-й, если хотите, экологический подвиг. Эту же работу предстоит проделать нашим современникам.

Интервью перед убийством

Еще одна беседа с Возничим состоялась за день до его гибели. Вот, что он сказал тогда:

– Да, я был на первых баррикадах Белого дома среди его вдохновенных защитников, свято веривших в демократическое преобразование нашего общества, в становление молодой, сильной, свободной России. Я хорошо помню, как российский Президент Борис Ельцин, взойдя 19 августа 1991 года на броню танка № 110, бросил клич: «Над страной занесен сапог диктатуры. Кучка отщепенцев пытается узурпировать власть. Мы не дадим утвердиться произволу и беззаконию. Призываем граждан России дать достойный отпор путчистам, вернуть страну к нормальному конституционному развитию…»

Вот оно главное – Закон! Конституция. Но сегодня я снова среди защитников Белого дома, среди защитников Конституции и Закона, попрание которого (чему в громаднейшей степени содействовал, увы, тот же Ельцин, забывший свои первые заявления), по моему глубокому убеждению, уже привело к распаду СССР, и межнациональной распри, и катастрофической безнравственности, и обнищанию народа и, наконец, к параличу власти.

Всякая узурпация есть отрицание законов. Демократия тоже диктатура, но опирающаяся на законы. Причем, чем выше демократия, тем строже и неукоснительнее соблюдаются принятые правила.

Я часто размышляю о внезапном поражении на выборах бывшего Президента США Джорджа Буша. Вроде бы всем взял он: умен, деятелен, при нем закончилась «холодная война», отодвинулся ядерный коллапс. Второй президентский срок, казалось, лежал у него в кармане. И вдруг – срыв. И думается мне, что роковую шутку сыграл с ним, с Президентом, субъективный фактор: дружба с нашими первыми лицами – с Горбачевым, в частности. Да Америка видела в Михаиле Сергеевиче, одного из тех, кто много сделал для мира, разрядки напряженности. Однако сметливые американцы хорошо знали, что Горбачев никогда не был Президентом, его никто не избирал. Просто по давней «традиции», будучи генсеком, злоупотребил необъятной властью и незаконно проник в парламент, незаконно стал депутатом, потом председателем Верховного Совета, а затем и Президентом страны. Та же картина и вокруг «обожаемого» Бориса Николаевича, окрещенного народом «царем Борисом».

Мы настолько политически забиты, свободомыслие столь долго выколачивали из нашего сознания, что не только не возразили против произвола, но и не вякнули. Другое дело американцы! В дружбе Буша и Горбачева, кстати, они сразу почувствовали скрытую опасность, усмотрели угрозу своей свободе. Как говорится с кем поведешься…К тому же был и прецедент: Ричард Никсон, будучи Президентом, нарушил закон и тотчас ему объявили импичмент, выразили недоверие. Глава сверхдержавы тут же подал в отставку, по-русски смотался из Белого (американского) дома.

Так поступили американцы, но не мы. Американцы народ набожный. Закон для них превыше всего, они твердо придерживаются древней заповеди: «Отойдите от меня, делающие беззаконие». Именно этим уважением и почитанием законов сильны граждане США. Они живут и работают по конституции уже на протяжении 200 лет, потому – зажиточны, оттого высок их социальный уровень.

Мы же «вершители мировых судеб», не идем ни в какое сравнение по своему шарлатанству, запросто отваживаемся на правовой бандитизм. Доколе?

Еще в далекие времена было провозглашено: «Пусть погибнет Рим, но да живет Закон!»

Пока этого нет у нас, я стою на баррикадах. В противном случае будет по-прежнему процветать то ли горбачевская отсебятина, то ли Ельцинский произвол, пихающий нас все дальше к краю, заталкивающий в яму глубже, затягивающий в страшную трясину.

Законы «по-губернаторски»

«Я вижу близкую гибель того государства, где закон не имеет силы и находится под чьей либо властью», – говорил мыслитель древности Платон. А вот что толковал по этому поводу радетель Государства Российского царь Петр I: «Как может государство быть управляемо, когда указы не будут действовать? Презрение указов равно измене и еще хуже ея, ибо, заслышав об измене, всяк остережется, а этого зла никто не почувствует, но мало-помалу все разорится…»

Не правда ли, как будто сегодня все это сказано и как нельзя лучше отражает катастрофическое состояние нашей отчизны? По всем направлениям? В том числе и по части экологической.

Вспоминаю интервью, данное вестнику «Президентский контроль» В.В.Куценко – начальником Главного управления экологической безопасности Минприроды России, относительно выполнения президентского указа № 472, регламентирующего порядок переработки радиоактивных отходов. Виктор Владимирович явно старался показать, что не так уж все плохо обстоит в этом плане (разрабатываются многочисленные проекты, программы), однако все же был вынужден признать: экологическая обстановка ухудшается. Суммарный объем ежегодно образующихся жидких отходов на кораблях ВМФ и судоремонтных заводах в последние годы оставался практически неизменным – 18–20 тысяч кубических метров. С началом процесса утилизации атомных подводных лодок объем возрос на 30 процентов. Хранение отходов осуществляется в береговых емкостях и в технических наливных танкерах. Большая часть их заполнена, они физически и морально устарели. В связи с этим ставится вопрос о продолжении слива жидких веществ в открытое море. На строительство новых хранилищ средств нет.

Говорит г-н Куценко и о других экологических бедах. О том, например, что бичом больших городов становится автотранспорт: неимоверно увеличиваются выбросы вредных веществ из-за использования низкосортных видов бензина. Не уменьшается концентрация вредных окисей углерода, фенола, азота в воздушных бассейнах промышленных центров России. До опасно низкого уровня снизилось поголовье многих ценных животных, сократились уловы рыбы.

И в заключении ответственный представитель главного ведомства по экологической безопасности, просто беспомощно «втянув голову в плечи», заявил: «Мы не можем практически довести до конца осуществление ни одной из намеченных программ… Экология – это ничейная бесконтрольная полоса».

Зато вывод Виктор Владимирович сделал дельный: «На самом высоком государственном уровне должны убедиться, наконец, в необходимости федерального регулирования использования природных ресурсов и контроля за природопользованием, там должны строго регламентировать место, роль и ответственность субъектов Федерации в их праве использования природных ресурсов».

Еще раз повторю: дельный вывод. Да только кто прислушался к нему? Рассмотрим, скажем, с этих позиций ответственность регионов за использование нефти и газа. Очевидно, что проект закона на этот счет разрабатывался под нефтяную политику иностранных государств. Иначе зачем такие заявления: «Землепользователи и землевладельцы не вправе препятствовать отводу земельных участков для целей пользования нефтегазоносными недрами». И чтобы не допустить контроля со стороны природоохранных органов, предписывается соблюдать Закон Российской Федерации «Об охране окружающей среды» в части, не противоречащей указанному проекту.

Сейчас в самих субъектах Федерации местными властями принято несметное количество законодательных и нормативных актов. И, как правило, противоречащих Российской Конституции, распоряжениям Президента. Ситуация ни при каких условиях нетерпимая и неприемлемая. Понимают ли это государственные мужи? Счастливое стечение обстоятельств позволило мне услышать мнение многих из них на этот счет. Надеюсь, читатель извинит меня за излишнюю объемность материала, но, право, он весьма любопытен.

Итак…

А.Б.Чубайс еще в бытность свою руководителем Администрации Президента РФ:

– Как только начинаешь анализировать ситуацию, то выясняешь, что претензии нужно предъявлять прежде всего к себе, прежде всего к самим федеральным организациям власти. Начать с того, что до сегодняшнего дня в Российском Государстве нет единой системы, в соответствии с которой все нормативные акты местных органов власти оказывались бы собранными для анализа, проверки соответствия действующему законодательству в одном месте.

Но если нет элементарной системы сбора информации, естественно, нет и быть не может системы жесткого контроля, которая была бы способна наказать тех, кто виновен в выпуске ненадлежащих нормативных актов, обеспечить немедленную приостановку, а то и отмену таких актов. Такой системы не может быть по той простой причине, что нет информации о том, что происходит. Я поинтересовался решениями по отмене тех или иных нормативных актов в органах местной власти, принятых в последнее время. Оказалось, что это буквально единицы. А когда мы стали выяснять, а, собственно, откуда поступила информация о том, что приняты такие нормативные акты, которые следует отменять, ответ был простой: «Из газет. Из сообщений средств массовой информации».

Это недопустимо. Такое положение дел должно быть коренным образом изменено. Как можно всерьез сегодня говорить о правовом государстве, о соблюдении законодательства гражданами страны, когда не то, чтобы граждане, а сами органы государственной власти действуют по пословице: «Закон, что дышло: куда повернул – туда и вышло». Естественно, начать нам следует с себя.

В.А.Туманов, Председатель Конституционного суда Российской Федерации:

– Исходя из практики, из тех запросов, которые мы получаем, мы можем подтвердить тезис распущенности законодательных и иных органов субъектов Федерации. Потому что ошибки, которые имеют место в нормативных актах, в частности в Конституции и уставах на местах, разной природы. Основная масса идет или от незнания, или от сознательного противопоставления себя федеральному законодательству.

И, несмотря на это, только в начале 1996 года поступил первый запрос в Конституционный Суд от Президента Российской Федерации о том, соответствует ли Конституция Республики и устав субъекта Федерации Конституции Российской Федерации. Подобные дела, которые рассматривал Конституционный Суд, являлись результатом инициативы с мест: или парламент поругался с главой администрации, или глава администрации не доволен парламентом. Оттуда и шли запросы. Со стороны же центральных органов никаких запросов, никаких обращений по этому поводу в Конституционный Суд не было. Считаю, что это существенное упущение.

Значит, надо искать какие-то иные пути. Я их вижу в той статье Конституции, которая предполагает создание единой ветви исполнительной власти. В принципе совершенно правильное конституционное решение – представительные органы не являют собой соподчиненные системы органов, этого и не должно быть. Представительный орган по природе своей не должен никому подчиняться. А в отношении исполнительной власти принято другое решение – создается соподчиненная система исполнительной власти. А где она, эта система, предусмотренная Конституцией? Ее нет. Этот пробел необходимо как-то восполнять.

Р.Г.Орехов, начальник Главного государственно-правового управления Президента Российской Федерации:

– Да субъекты Федерации принимают законы, вошли во вкус, наработали какую-то практику. Скорость издания актов субъектов РФ просто фантастическая. К сожалению, на сегодняшний день, мы не можем сказать, каков реальный объем этого законодательства. Более того, я думаю, что и сами субъекты иногда не могут сказать, каков объем законодательства за последние, положим, три года.

При анализе законодательства отдельных субъектов мы сталкивались с ситуацией, например, когда здесь не существует контрольного экземпляра того закона, который они сами приняли и в который они вносили изменения. Либо существуют одновременно на одну и ту же тему два закона, прямо противоположных друг другу, принятых в один день, и ни один из них не отменен, не изменен, непонятно, какой из них действует.

В.Н.Лихачев, первый заместитель Председателя Совета Федерации Федерального собрания РФ:

– Сегодня все – и в Центре, и в регионах – обеспокоены судьбой российского государства. Необходимо именно государство. Нужен разговор Президента с руководителями, с главами исполнительных органов власти. То ли тет-а-тет, то ли следует провести какое-то большое совещание.

Я бы мог привести суждение по данному вопросу и еще нескольких ответственнейших государственных деятелей, и все они продемонстрировали бы полное понимание и значение проблемы. Насколько известно, и Президент страны крайне обеспокоен низким уровнем исполнительской дисциплины, и законотворчества и высказал свое желание встретится, как того хотел господин Лихачев, с руководителями на местах и обсудить с ними критическую ситуацию. Известно также, что создавшееся положение было даже обсуждено на совещании, проведенном по инициативе главы Администрации Президента, где свое слово сказали люди, наделенные недюжинным правом «власть употребить». Но известно, известно давно, чего стоят потуги этих людей, чего стоят решения представительных совещаний (они забываются также скоро, как скоро закрывается папка, куда ложатся они).

И законы, сколь это не прискорбно, как на местах, так и на федеральном уровне (здесь особенно) находятся под властью заинтересованных, если не сказать мафиозных, кланов. К чему это ведет, можно показать всего лишь на одном примере. Пресса беспрерывно бьет в набат по поводу того, что на фоне резкого сокращения добычи нефти, заготовок крупного леса, черных металлов их экспорт год от года растет. Необходимо поставить заслон вывозу из России сырья, особенно стратегического. Оно является важнейшим механизмом укрепления национальной политики государства. Развитые страны широко используют этот инструмент в межгосударственных интересах. В этих странах федеральный перечень стратегического минерального сырья подготавливается органами исполнительной власти и утверждается парламентом, а международные контракты на данное сырье заключаются только через высшую законодательную власть.

Подобная международная практика известна, конечно же, и нашим составителям известных отраслевых законов, таких как «О недрах», «О концессионных договорах», но умышленно не предусматривается. Скорее всего для того, чтобы выйти из-под контроля парламента, узаконить теневую экономику и продолжать грабеж недр в корыстных целях.

Из прессы мы знаем: природные ресурсы России уже давно поделены между развитыми странами или являются совместной с иноземными фирмами собственностью. Антинациональная политика как верховных управленцев, так и низовых «суверенов» способствовала и способствует этому, превращает Россию в колонию. Скоро из совместных компаний экономически будут вытеснены отечественные собственники недр и товаропроизводители. В алюминиевой промышленности, как сообщалось, граждане Израиля М. и Л. Черные через подставные фирмы, созданные с разрешения и по законам, написанным на местах, скупили 28 процентов акций Красноярского алюминиевого завода и 48 процентов – Братского. Компания «Ник Корпоратион» (США) скупила 30 процентов акций (трудно укладывается в сознании) московского предприятия «Авиазапчасти».

Недавно узнал, что пляшут под чужую дуду ветви исполнительной власти Саратовской области, а жители ее вынуждены покупать самый дорогой в Поволжье бензин. И это там, где функционирует мощнейшее акционерное общество «Саратовнефтьгаз», входившее раннее в НК «Роснефть». Да в том и дело, пояснили мне, что теперь АО включено по велению правительства России в некое акционерное общество «Сиданко».

Постойте, но одно правительство не правомочно это сделать. По указу Президента РФ № 1403 подобное преобразование осуществляется на основании совместного представления Госкомимущества, Минтопэнергетики ГКАП России с учетом мнения трудовых коллективов. «Плевать хотел Черномырдин на мнение трудовых коллективов, – услыхал я в ответ. – Он теперь под себя составленный новый закон «О недрах» имеет.

Что же это за акт такой, ведущий к беспределу и произволу? А вот посмотрите. В прежнем законе «О недрах» лицензия на недропользование подписывалась, как это принято в цивилизованных странах, органами представительной и исполнительной власти. В новом законе «О недрах» от 8 февраля 1995 года эти функции перешли только к исполнительным структурам. Произошла подмена, изменение самого принципа лицензирования недр. И получилось в итоге, что новый закон позволяет главе правительства РФ плевать не только на народ, но и на указ своего непосредственного руководители, предписывающего считаться с мнением этого самого народа и с данными технико-экономического обоснования вышеназванного преобразования. Опять управители, «губернаторы» высшего ранга, сделали так, как выгодно только им.

До слез обидно – настоящей силы, противостоящей сему злу великому, пока не видно. Вот обсуждается в Госдуме России проект закона «О федеральных природных ресурсах», а в нем даже не введено понятие «стратегическое минеральное сырье», не разработаны критерии-показатели, по которым должны относиться к федеральной собственности те или иные виды природных ресурсов. В случае утверждения Госдумой этого закона в представленном виде экономике страны будет нанесен непоправимый ущерб. Взволновало кого-либо это? Вряд ли. Исполнительные структуры на местах, например, не сделали ни одного принципиального замечания к проекту. И вовсе, думается, не из-за низкого профессионального уровня, а из-за отсутствия достаточного патриотизма, гражданственности, национальной гордости. А ведь у нации, которая не стремится сохранить природные богатства для своих детей и внуков, нет будущего.

Для возрождения России нужна система продуманных и решительных политических, организационных и экономических действий. Сейчас законы находятся, повторю, под властью разных мастей «губернаторов» и потому не имеют гражданской силы. Известно, что спортсмены за нарушение правил дисквалифицируются, врачи, нарушившие клятву Гиппократа, лишаются медицинской практики. Поэтому (тут я полностью разделяю точку зрения академика Российской экологической академии С.Четвертакова, высказанную им в печати) Государственной Думе необходимо срочно разработать закон об уголовной и административной ответственности как составителей законодательных актов, так и хозяйственных руководителей, издающих приказы с нарушением Основного закона. И я беру свои слова обратно относительно отсутствия патриотизма у русских людей, а вслед за академиком повторю: «Богата Русь талантами и патриотами».

Но России сейчас, как никогда, нужны не высокопоставленные краснобаи, словесной ширмой прикрывающие подлые дела свои и способствующие уничтожению отечества, а истинные гардемарины, для которых Русь священна.

Зазывная песнь сирен

Где-то в начале семидесятых, по лету, я, ставший после женитьбы москвичом, привез в свою родную деревеньку, где проживала старушка мать, в гости шурина (брата жены) – дипломата, долгие годы прослужившего в «каменных джунглях» Нового Света – в Америке. Помню его душевное состояние, когда, проснувшись рано утром от ударившего солнечного луча в окно горницы, он распахнул его и замер в оцепенении, пораженный красотой мокрого луга, что простирался неоглядно, будто бескрайнее цветочно-травяное море, за нашим неказистым домишком. Мать, открывшая дверь и ставшая невольной свидетельницей ошеломленного состояния гостя, улыбнулась мирно, сказала слова, кои, вероятно, в устах простой неграмотной крестьянки-колхозницы прозвучали изумительно:

– Луг этот жизнь сохранил мне, когда похоронку на мужа в августе сорок третьего получила. Смотрела, смотрела вдаль – не сошла от боли с ума.

Как-то я прочитал заметки одного русского писателя начала прошлого века, побывавшего в палатах Московского Кремля. Ему бросилась в глаза не красота отделки помещения, а теснота их. А ведь там жили царские особы. Но что примечательно: теснота нисколько не угнетала и полностью компенсировалась бескрайностью открывающегося за окнами Замоскворечья.

Вы чувствуете связь? «Убогость» крестьянских хат, теснота боярских палат и российское раздолье-приволье. Одно, одинаковое для всех.

Нет, чтобы не говорили, всевышний был милостив к России и народам, ее населяющим. Щедро наградив теплом и светом жителей южных земель и стран, он не обездолил и нас, северян, а одарил ширью полей и лугов, половодьем рек, высотой небес и несметными богатствами недр: углем, нефтью, газом – источниками, носителями великой энергии. Он как бы сказал нам: это поможет вам сделать суровую землю цветущей и плодородной. Как это по-божески, справедливо и величаво! И горе нынешним правителям России, далеко не «помазанниками божьим», беспардонно вмешивающимся в божественный замысел, бессовестно транжирящим, разбазаривающим то, что предназначено для счастья блага всего народа. Они вот уже и на святая святых – землю обетованную – замахнулись, пытаясь по первости закрепить ее в частной собственности. Доводы в необходимости этого дьявольского акта приводятся изощренно-убедительные и способны сбить с толку кого угодно. Свидетельство тому – деяния и публичные заявления Дмитрия Аяцкова – губернатора Саратовской области, где первыми в постсоветской России приняли местный закон о земле и ряд других законодательных актов, позволяющих проводить куплю-продажу земельных участков.

Напористость суждений, доказывающая рыночную правоту высокопоставленного земельного передельщика, особо прозвучала в статье, опубликованной недавно в вестнике «Президентский контроль», выдержки из которой, думаю, следует привести сейчас.

Конечно же, я понимаю, что мое лирическое, так сказать, вступление-отступление от соприкосновения со злобой сегодняшнего дня, вероятно, истает и улетучится, «как сон, как утренний туман». Однако замечу: этой злобы немало было и во дне вчерашнем, во времена, когда Россия была сугубо аграрной страной и, стало быть, тогдашние реформаторы разбирались в делах земельных не хуже нынешних. Как они действовали, задумав сменить существовавший уклад народной жизни, вспомнить стоит. И что из того получилось – революция! – забывать тоже нельзя. Но пока, как обещано, слово Д.Ф.Аяцкову:

«Екатерининский район – один из самых отдаленных в Правобережье нашей области. Прекрасные земли – просто уникальные черноземы, замечательные, трудолюбивые люди. Но в который раз убеждаюсь: сломать психологию крестьянина очень нелегко. Сложнее, чем собрать рекордный урожай. Подошел ко мне Николай Яковлевич, пенсионер, человек бойкий, напористый. На пиджаке по пояс орденов. «Начальства», как говорит сам, не боится. И вышел у нас с ним отчаянный спор прямо на сельском сходе. Я говорю: земля должна «работать», приносить прибыль. Продаваться и покупаться. А он отвечает: как так, продаваться-покупаться? И что я имею со своего поля? Взял, говорит у меня колхоз в аренду 22 гектара земли и вот как «заплатил» – вспахал мне огород, выдал 1,5 центнера зерна да 2 тонны соломы. Всего на 350 тысяч рублей, утверждает крестьянин, Правильно, отвечаю. А если бы земля стоила столько, сколько должна – тысячу долларов за гектар, передал бы ты, говорю, Николай Яковлевич, ее своему колхозу нищему в аренду? Наверное, десять раз подумал бы: а выгодно ли это? «Да разве ж она моя, землица-то? – говорит вдруг пенсионер. – «А чья ж она тогда?» – «Государственная!» – «Да какая ж она государственная, мил человек? Твоя она. Собственная. Правнукам завещать сможешь».

Покачал головой мужик – как ни крути, губернатор вроде бы прав. Только непривычно как-то – земля, и в собственности… Вот изба, корова, пара овечек или старенький «москвичонок» – другое дело.

Психология – вещь тонкая. В одночасье, с четверга на пятницу дело не поправишь. И не ничего удивительного, что собственника приходится уговаривать почувствовать себя этим собственником. Отсюда и почти 2 тысячи крестьян, отказавшихся получить документы на свои земельные паи. В этом нет ничего удивительного. Лозунг «Земля – крестьянам» почти 80 лет оставался лозунгом, и только. Государство не могло, не хотело да и не умело с толком распоряжаться своим национальным достоянием. Все было общим. И ничьим. Но у земли должен быть хозяин.

Не будет ошибкой сказать: все было бы по-другому, если бы аграрные реформы нашего земляка Петра Столыпина были доведены до конца. А ведь именно в них он видел спасение России. Он рассчитывал справиться с земельной реформой за 20 лет. Но отпущено ему было едва ли десятилетие. Опыт других стран показывает: процесс реформирования многотрудный, поэтапный. Длительный. Небольшая Пруссия, например, выходила из общины почти столетие. Что же тогда говорить о необъятной России? «Нужен упорный труд, нужна продолжительная работа», – так говорил он 90 лет назад в своей речи об устройстве быта крестьян и о праве собственности, произнесенной на заседании Государственной Думы и вошедшей в историю хрестоматийной фразой о великой России и великих потрясениях.

Еще одно условие Столыпина, не потерявшее актуальности и в наши дни: «Сначала успокоение, потом реформы».

Безусловно, процесс перехода к новым экономическим отношениям в сельском хозяйстве будет небезболезненным. Но правительство области сделает все, чтобы смягчить негативные стороны земельной реформы и провести ее эффективно и в интересах населения. Нам совершенно ясно, что на сегодняшний день введение частной собственности на землю – единственно возможное решение, если мы действительно хотим сделать Россию сильной и процветающей державой».

Итак, позиция господина Аяцкова по земельному вопросу нам ясна. Есть у не один недостаток: уж очень все гладко в ней. Не позиция, а зазывная песнь сирен. Впору воском уши залеплять, подобно одиссеевой команде, чтобы не поддаться колдовским чарам и не сгинуть. Но не станем этого делать. Только будем помнить (кстати, невольно об этом проговаривается и сам Дмитрий Федорович): чтобы проводить реформы глобального масштаба, нужна стабильность в обществе. «Сначала успокоение, потом реформы», – говорил Столыпин. Но нет же покоя-то, неужели не видно? Из-за этого непокоя и столыпинским преобразованиям не суждено было сбыться.

Не упустим из виду и заявления ряда беспристрастных зарубежных исследователей, авторитетов экономической науки, которые о наших проблемах судят гораздо конструктивнее, чем российские говоруны. Вот, например, английский ученый Фред Харрисон пишет в своей книге «Закон свободы», что если Россия воссоздаст частную собственность на землю, то за эту ошибку в один прекрасный день придется очень дорого заплатить. И ведет он речь о землях сельскохозяйственного назначения. С ними связан комплекс вопросов природопользования, экологии. В этот комплекс входит часть богатства, которая принадлежит всему обществу, ее нельзя приватизировать и продать. Ф.Харрисон указывает на земельную ренту и ренту на природные ресурсы. Эти ценности не могут принадлежать никому в отдельности.

То, что рынок сам все отрегулирует, – это ставка для наивных. В Америке, самой рыночной, как считается, стране, только в ноябре 1995 года принят билль (закон) о программе перехода сельского хозяйства к рынку, предусматривающий постепенное, в течение многих лет, сокращение, подчеркиваю, всего лишь сокращение, государственного вмешательства в фермерскую экономику.

И уж совсем не вяжется желание Аяцкова видеть Россию сильной и процветающей державой и одновременно заигрывать с иностранным капиталом, ставя на кон землю-матушку. Так истинные державники не поступают. Достаточно вспомнить, как императрица Екатерина II, узнав, что ее любвеобильный канцлер граф Панин подарил собственную деревеньку итальянской певичке, пришла в бешенство и немедленно выкупила злосчастное селение у заморской собственницы, дабы и крохи земли на территории государства Российского не находилось во владении чужеземцев.

Какие они благодетели, наш народ убедился уже, видя, что творят они в нынешних приватизированных и совместных промышленных предприятиях. Иностранцы-спасители! О, Господи!

Не смогло достойно провести земельный передел царское правительство (те наделы, что крестьяне получили по реформе 1861 года, вскоре оказались в залоге у банков), не дали землицу народу Советы. Так неужели нынешняя компрадорская власть отдаст ее? Даже если дело дойдет по Аяцкову, то и глазом моргнуть не успеем, как окажется национальное достояние через посредников то ли у отечественных латифундистов и банкиров, то ли (скорее всего) у зарубежных.

И еще. С введением частной собственности на землю встают вопросы пределов этого права. Существует такое положение: «Любое понятие, возведенное в абсолют, превращается в свою противоположность». И жизнь постоянно подтверждает это. А поскольку история – это концентрированный опыт человечества, обратимся к ней.

В корреспонденциях газеты «Русь» за 1894 год сообщается об интересных фактах использования «исключительного права» землевладельцами, в частности, в Орловской губернии. Они поучительны и для нашего времени.

Землевладелец, коллежский асессор Тиняков, владея значительным количеством угодий, в полной мере использовал свое «право» по отношению к крестьянам, земли которых в деревне Хомуты были расположены на пяти участках и между ними не было иного сообщения, как через чужие земли. Кроме того, еще три куска надельной земли, вкрапленные в землю Тинякова, расположены так, что к ним уже вовсе нельзя подступиться без его согласия. «Видите эту узенькую полоску, – с каким-то злорадством говорит Тиняков, тыча пальцем в план, – вот я тут их и прижму; весь скот подохнет, я не пущу к водопою… Вот и тут я им ловушку приготовил…»

В другом случае землевладелец довел свое «право» до еще большего абсурда. «Дмитриевский землевладелец Муравьев, – рассказывает корреспондент газеты «Русь», – долго думая о том, чем бы ему свою власть и превосходство над крестьянами показать, и так, очевидно, умнее ничего придумать не мог, то взял и запретил крестьянам ходить по пролегающей мимо его дома дороге в церковь, расположенную, к несчастью, на его землевладении». Ну не изобретательнее ли Муравьев Тинякова? Тот больше насчет прогона и водопоя фантазировал, а этот даже около церкви «ловушку» поставил.

«В один прекрасный день, – продолжает корреспондент, – Муравьев увидел, что местный крестьянин Панфилов, несмотря на упомянутый приказ, идет себе мимо дома Муравьева в церковь Богу молиться. Муравьев крикнул крестьянину, чтобы он не смел проходить по его земле, но тот, не оборачиваясь, пошел в церковь.

В этом поступке Панфилова земский начальник Дмитровского уезда нашел самоуправство и подверг крестьянина взысканию. В вышестоящих инстанциях приговор был утвержден (между прочим, выяснилось, что «обвиняемый» был глухой).

Крестьянин подал кассационную жалобу, но до выяснения ее юридического результата «познакомился» с ее практическими последствиями, ибо был арестован и посажен в тюрьму по распоряжению губернатора Балясного.

По совету присяжного поверенного Л.Кржевского, который был защитником Панфилова, родственники крестьянина поехали в Петербург с жалобой на губернатора к бывшему министру внутренних дел В.К.Плеве, но министр сказал, что он не верит, что губернатор мог так поступить, как изложено в жалобе, и потому оставил жалобу без удовлетворения.

После смерти министра родственники Панфилова вновь обратились с той же жалобой к его заместителю, и по предписанию из Петербурга крестьянин был наконец освобожден от тюрьмы».

Маленькая эта история, такая маленькая, что, не будь в ней «счастливого» конца, корреспондент, может быть, и не обратил бы на нее внимания, да и мы тоже. Какой-то там Муравьев, какой-то Тиняков… Но ведь Панфиловых миллионы, этих Муравьевых, Тиняковых десятки тысяч: Муравьвы и Тиняковы, Балясные отдают приказы, и тысячи судей судят их ослушников. Ни губернатор, ни министр не допускают даже мысли, чтобы эти «ослушники», эти Панфиловы, могли быть правы. Все озабочены лишь тем, чтобы защитить право землевладельца, престиж власти.

Давняя история, но, полагаю, поучительная для нас, молчаливого безденежного большинства населения России, которое, несмотря на все «посулы» и «старания» реформаторов, земельным собственником так и не станет. Понимая это, я иногда, грешный, думаю: хорошо, что не дожила до нашего воровского времени мать моя, лечившая душу свою видами-красотами просторов родной земли. Чего доброго, за них теперь налог будут взыскивать. Как, возможно, за солнечный свет и воздух.

Коварная цель

Академик Славентин Семенович Четвертков, которому хочу сейчас предоставить слово, дожил в отличие от моей матери, до воровского шабаша. Четвертков сопредседатель и координатор Саратовского собрания ученых, изобретателей, деятелей национальной культуры Русской академии, профессор Технологического института и Саратовского университета. Он, тот ученый, в котором соединены практический опыт геолога-разведчика (Колыма, Якутия, Забайкалье), изыскателя-проектировщика (зона орошения Каракумского канала в Туркмении), исследователя в области мелиорации и экологии (Поволжье). Человек глубоко неравнодушный, много лет занимающийся проблемами окружающей среды, он автор концепции созидательного природопользования и так называемой концентрически-зональной модели управления производительными силами региона. А его завершенная рукопись учебника-справочника «Созидательное природопользование» вызвала значительный интерес на Западе и была отмечена дипломом и сертификатом признания ЮНЭП ООН. И не только отмечена, предприимчивые американцы предложили издать эту работу на английском языке в США. Он отказался, полагая, что, возможно, все-таки и у нас найдутся средства для публикации столь важного труда!

В целом его позиция заслуживает внимания не только контролирующих, других государственных органов, но и широкой общественности.

Итак, беседа с ученым, опубликованная в журнале «Президентский контроль», который в то время приходилось мне возглавлять.

– Славентин Семенович, некачественные импортные продукты, заполнившие наш рынок, это и есть та самая продовольственная опасность, или на эту проблему смотрите шире?

– Продовольственная опасность – вероятность голода, вызванная антинациональной политикой любого государства.

Продовольственная безопасность – система обеспечения защищенности продовольственного рынка от реальных и потенциальных угроз. Иначе – это способность государства обеспечить достаточное, устойчивое и экологически качественное питание населения независимо от действия внутренних и внешних угроз и влияний международных кланов и сообществ.

– Значит, для обеспечения продовольственной безопасности необходима соответствующая национальная политика? Не сродни ли это национализму? Есть ли грань между национальной политикой и национализмом?

– В Вашем вопросе звучит боязнь ярлыка «националист». Хотя для всех стран «национализм – преданность своему народу, защита национального единства или независимости», «интернационализм – вера в дружественное сотрудничество между народами к взаимной выгоде». То есть во все м мире общественно-политические отношения строятся на экономических началах, на стремлении к взаимовыгодным договорам, на отстаивании национальных интересов каждой из договаривающихся сторон. В России то же, правда, с точностью до наоборот, закреплено в законах, которые преступить нельзя.

– Ну, уж раз рыночные отношения предполагают взаимную выгоду, значит, должна изменяться и национальная политика государства?

– Должна, но не изменяется. И нам не позволят измениться. Такая политика была выгодна, как для бывших союзных республик, так и для стран Запада и Америки.

Известно, что в 30-е годы бюджеты большинства республик, кроме РСФСР, состояли из дотаций. Тогда же рост капиталовложений в республики Кавказа и Средней Азии был в пять раз выше, чем в славянские республики. Многие десятилетия население неславянских республик и автономий было полностью или частично освобождено от налогов. Даже в 1945 году в Белоруссии сельхозналоги были в несколько раз выше, чем в Грузии. А ведь пожар войны не прошел по территории Грузии. Или еще. В 1951 году колхозники на трудодень получали: в Смоленской области – 890 г зерна и 17 копеек; в Эстонии – 1 кг 830 г зерна и 1 рубль 50 копеек; в Таджикистане – 2 кг 40 г зерна и 10 рублей.

По советским законам в РСФСР оставалось 50 % подоходного налога, в республиках – все 100. Более того (и это главное), в союзных республиках создавались производства, выпускающие готовую, то есть дорогую продукцию (станки, оборудование, искусственные волокна, перерабатывающие заводы и прочее), а Россия оставалась для них сырьевым придатком. А, как известно, от продажи сырья еще ни одно государство не богатело. Поэтому в 1990 году Россия занимала последнее место по потреблению.

Производство: Грузия – 10,6, Армения – 9,5, Эстония – 15,8, РСФСР – 17,5.

Потребление: Грузия 41,9, Армения 29,5, Эстония – 35,8, РСФСР – 11,8.

Политика кормления суверенных республик за счет «русской сошки» продолжается и сейчас, об этом свидетельствуют расчетные данные удельных дотаций бюджета РФ на 1993 год (миллион рублей на 1 тысячу жителей): Калужская область – 7,0; Брянская область – 8,0; Краснодарский край – 12,2; Ставропольский край – 14,1; Астраханская область – 15,0; Калмыкия – 69,1; Дагестан 34,6; Чечня – 15,8; Северная Осетия – 22,9; Кабардино-Балкария – 31,6; Черкесия – 25,8.

– Россия – большая и богатая страна. Почему бы ей не поделиться с другими народами?

– Давайте жить по социально-экономическим законам развития цивилизации. Богатые потому богатые, что не подают. И вполне естественно, чтобы выжить, нищий народ вынужден уничтожать природу: леса, чтобы оттопиться и обогреться; диких и домашних животных, птиц, рыбу, прокормиться; лекарственные растения, чтобы лечиться, и так далее. Работающая мать месяцами не получает зарплату, при виде умирающего от голода ребенка готова на все. И здесь не помогут никакие жесткие законы. И совсем неестественно, когда в России богатая природа, а народ нищий.

– Но ведь высокоразвитые страны помогают странам третьего мира и России?

– Обычное заблуждение россиян. Мы должны твердо уяснить: высокоразвитые страны могут жить только в колониальном режиме межгосударственных отношений, когда, к примеру, договорные отношения между нефтяными компаниями и представительствами нефтедобывающих стран имеют концессионный характер.

В этом случае принимающее государство сдает на 30–50 лет свою территорию, получая только разовые платежи (так называемые бонусы) до 5–7 миллионов долларов и 12–20 % стоимости сырой нефти (платежи с добычи). Вся ирония состоит в том, что, кстати, доля Ирака в конечной цене 11 долларов за каждый баррель нефти, проданной в промышленные страны, выражается всего в 74 центах.

Так что народы развитых стран, достигшие своего высокого уровня за счет ограбления чужих народов, не позволяют своим правительствам снижать норму прибыли.

Норма прибыли – прибыль, деленная на издержки производства. Если прибыль – двигатель, сердце экономики, то норма прибыли – показатель здоровья, работоспособность сердца товарного производства. Норма прибыли в полосе от 2,5 до 4 процентов для корпораций является «полосой инфаркта», когда прибыль перестает действовать как стимулятор производственного процесса. Подобная ситуация была в коды великого кризиса экономики США (1929–1932).

– Убедили. Но изолированно от внешнего мира Россия не может развиваться?

– Но и входить с «голым задом» в цивилизованный мир, по меньшей мере, не этично. Надо знать, что главный секрет международной торговли в том, что, в отличие от цен замкнутых национальных экономик, мировые цены не возникают стихийно и не связаны со средними трудозатратами, а сознательно формируются странами «десятки». В этом случае обмен не эквивалентный: развитые страны завышают цены на свой экспорт и занижают цены на предметы импорта. Если же договаривающиеся страны не сходятся в цене, то в ход пускаются финансовые рычаги, эмбарго на поставки стратегического сырья и оборудования. То есть рост международной торговли выгоден только странам, способным активно влиять на мировые цены.

– Россия тоже крупная аграрная держава, почему же она не может влиять на мировые цены?

– Да, очень крупная страна. И сельскому хозяйству России хватает ресурсов, ей не хватает политики. Страны Западной Европы и Америки монополизировали экспорт зерна. Всего пять американских компаний контролируют зерно свободного мира. Фрибурги обладают «континентальным зерном», семья Луи Дрейфуса владеет второй компанией, а семья Герш контролирует третью – компанию «Бунге».

«Пульс наших зерновых закупок вообще необъясним. Мы закупаем зерно в США, Австралии и Франции, где оно дорогое и некачественное, для исправления торгового дефицита названных стран (какая забота о чужих народах). В то же время (1991 г.) СССР производил ячменя 29,5 % мирового производства (или 5 урожаев США), пшеницы – 16,2 % мирового (или 2 США), овса – 45,1 % (или 4 США), ржи – 55 % мирового (или 12 ФРГ), проса – 2,5 % мирового (или «две Австралии). Так что страна не нуждалась в импортном зерне, за которое мы платим нефтедолларами.

Еще пример антинациональной государственной политики. Согласно официальной статистике в СССР ввозилось от 200 до 450 тысяч тонн масла в год из других стран. В то время СССР производил 33,7 % мирового выпуска молочных продуктов, 21,4 % масла (1,8–1,9 миллиона тонн), а население СССР составляло 4,88 % мирового. И социалистические и капиталистические страны потребляли масла больше, чем сами производили. Свое масло на продажу на мировом рынке вывозили только Дания, Франция, Нидерланды, Австралия и Новая Зеландия. В 1990–1991 гг. нехватка масла за рубежом составила 595 тысяч тонн, а в СССР, где все время увеличивалось его производство, масло вдруг исчезло. Оказалось, до 90 % русского масла продавалось по бросовым ценам за рубеж. Так искусственно создавался в России дефицит не только масла, но и мяса, сахара, растительного масла и овощей.

Дефицит породил очереди, а последние социальные неурядицы, переходящие в озлобленность народа на структуру общества, что умело было и использовано.

В годы реформ элеваторы России были заполнены импортным зерном по цене 220–280 долларов за тонну. Отечественное сырье, более качественное и дешевое, по 160 тысяч рублей за тонну не принималось, чем практически уничтожалось отечественное зерновое хозяйство. Этому способствует и то, что в1992 году остались без удобрений 40 % площадей под зерновые, в 1993 – 75 %. В 1995 году сибиряки вообще «отсеялись без удобрений». Кроме того, в 1993 году селяне остались без горючего. Из-за нехватки техники и горючего, для примера в Ярославской области не было удобрено 47 % зерновых, 75 % льна, 20 % картофеля. В тоже время за границу по бросовым ценам продано более 60 миллионов тонн нефтепродуктов.

– Ну сегодня-то ситуация в сельском хозяйстве изменилась?

– Однажды в Саратове состоялось заседание коллегии координационного совета АПК. Обращу Ваше внимание на основные выводы, прозвучавшие в докладе заместителя министра сельского хозяйства Российской Федерации Владимира Николаевича Щербака. Возросли закупки продовольствия за рубежом. Не использованы мощности перерабатывающих производств. Снизилось душевое потребление мясных и молочных продуктов. Два года не финансируется республиканская программа «Плодородие». Селом не погашен кредит. Снизился уровень рентабельности (и это при очень низкой зарплате сельхозрабоче-го!). Уровень рентабельности АПК – минусовой.

Как видите, гибель отечественного сельского хозяйства налицо. И чтобы его окончательно добить, дирижер реформы – Международный валютный фонд – «потребовал… сократить посевы зерна, а также поголовье скота и свиней». Уже с 1991 года Российская земля идет в залог в форме документов на право управления ее сроком на 99 лет с последующим продлением договоров.

США собираются стать главным экспортером продовольствия в мире. Уже сегодня Америка сосредоточила в своих руках 44 % мирового экспорта пшеницы, 35 % экспорта необработанного зерна, 75 % экспорта бобовых.

– И какой же выход из создавшегося, вернее, из спровоцированного международными силами кризиса в области продовольственной безопасности России?

– В мировой практике уже накоплен опыт выхода из подобных социально-экономических кризисов. Известно, что источник экономического ускорения заключается в концентрации средств труда и капиталов, в слиянии и укрупнении различных экономических единиц, в замене рыночных начал и конкуренции на государственное планирование. И в этом процессе, по теории Кейнса (которого вряд ли можно считать приверженцем социализма), государство должно быть не сторонним наблюдателем и не третейским судьей, а активным участником в качестве самостоятельной кампании в роли банкира. Не думаю, что пришедшие к власти демократы не знали об этом. Кто же они? Вывод делайте сами. Особенно это касается отечественных товаропроизводителей. Они дали обмануть себя, создав по указке властей общественные структуры по защите российских предпринимателей и потребителей, хотя это функция государственная и только. С их молчаливого согласия разрабатываются государственные акты в ущерб национальному товарному производству.

Для меня ясно одно: против интересов страны выступать могут только враги или люди, лишенные нравственности, чувства принадлежности к гражданам России.

Безвыходных ситуаций не бывает. В своей книге на основе системной координации развития производительных сил и эколого-правово-го регулирования взаимоотношений общества и природы я показываю механизмы стабилизации социально-экономической обстановки России и обществе. Но с этим читатели могут ознакомиться только после опубликования книги.

– А теперь немного другом, Славентин Семенович. Обывателю, наверное, не придет в голову, что поступающие из-за границы продукты питания с разными там, подчас и ядовитыми добавками, имеют определенную коварную цель и специально изготавливаются для экспорта в нашу страну. Опасность мы привыкли видеть зримую, осязаемую. А тут все так славно, красиво, удобно и вдруг опасно. Неужели такие продукты питания могут быть грозным биологическим оружием? Может, иные экологи несколько сгущают краски?

– Да нет. С одной стороны продукты питания являются основным источником жизнеобеспечения человека. Но это когда они экологически чистые, когда минерально-витаминная диета обеспечивает оптимальное функционирование всех процессов в организме человека. Но, с другой стороны, власти могли организовать (спровоцировать голод). Вы знаете, в России и такое было. Голодным человеком легко управлять. Не потому ли так мала потребительская корзина России из 19 видов продуктов (в день: 110 граммов говядины, 6 граммов вареной колбасы, 3 грамма полукопченой, 11 граммов сметаны, 5 граммов сыра, половина яйца и четверть яблока. Это же меньше рациона собаки “PEDIGRIPAL”).

Руководство Российской Федерации открыло широкий доступ на наши рынки некачественной иноземной продукции, в которой установлено присутствие сверхдопустимых доз тяжелых металлов (меди, свинца, ртути), различных консервантов и молекулярных соединений. В результате в организме накапливаются продукты обмена, которые вызывают тяжелые расстройства центральной нервной системы, печени, почек, рак крови и злокачественные опухоли, мутации в мозге, приводящие к прогрессирующей умственной отсталости.

– Возможно, это результат рыночных отношений, и все элементарно просто. Стремясь получить максимальную прибыль, продавцы закупают самую дешевую продукцию?

– Действительно, дешевые товары при высоких темпах реализации могут обеспечить получение большей прибыли, чем при реализации дорогих товаров. По имеющейся информации, в западных странах Америке разработкой генетического оружия занимаются около 140 различных институтов. В США проведением научно-исследовательских работ в области создания средств биологического воздействия занимаются около 30 военно-исследовательских центров и 70 гражданских подрядных организаций (фирм, НИИ, университетов). Общее руководство возложено на Медицинский НИИ изучения инфекционных заболеваний Армейский институт им. Уолтера Рида. Так что создана система, хорошо координируемая и финансируемая, а острием направленная против России, где размещены все виды минерального сырья, как основы развития и сельского хозяйства, и промышленности.

– Если это известно, то какие меры принимаются на государственном уровне, чтобы противостоять потоку биологического вреда?

– Напротив, прежним руководством России созданы максимальные условия для вторжения в Россию биологического оружия. Еще в 1992 году научно-исследовательским институтам биологического и биохимического профиля были даны указания о сворачивании научных лекарственных препаратов, нейтрализующих воздействие на организм человека средств биологического оружия. В начале 1993 года запрещен таможенный досмотр отдельных военно-транспортных и специальных самолетов США, которые могут с любым грузом, в том числе со средствами биологического воздействия, совершать полеты над территорией РФ под предлогом контроля над разоружением. Помимо этого, по оценке отечественных экспертов, продовольственный импорт может контролироваться сотрудниками МВЭС всего на 30–40 % из-за отсутствия диагностической аппаратуры. Президент РФ Б.Н. Ельцин недавно призвал сократить импорт, но на практике последний все увеличивается, даже в самом урожайном 1997 году.

Принцип несбалансированного содержания микрокомпонентов положен в основу отбора продуктов питания, поступающих из-за рубежа. Сигареты, которые курят в России, запрещены к реализации в США.

Почему? Дело в том, что под влиянием слюны человека из нитратов, находящихся в табаке, образуются нитрозоамины, которые причислены к опаснейшим канцерогенам. Или еще пример. В России винно-водочные изделия отнесены к продуктам питания. Шло преднамеренное спаивание россиян. А там, где водка, там и табак, и проституция, и наркомания. Начиная с 1989 года, число наркоманов у нас возросло с 50 тысяч до 5 миллионов.

– Славентин Семенович, из того, что Вы сказали, можно сделать печальный вывод – против России начата биологическая война?

– Да, это действительно так. В этой связи становится понятным прогноз, разработанный для администрации Буша. Так называемой «доктриной освобождения» предусматривается сократить великороссов в России до национального меньшинства.

– И количество определено?

– Бывший Генеральный прокурор России В. Степанков в своей книге приводил цифру сокращений русских до 100 миллионов человек за 20–25 лет. Судя по демографии населения, план уничтожения россиян выполняется, и, как это ни грустно сознавать, Правительство РФ этому способствовало.

– Но ведь известно, сам Президент Ельцин призывал россиян больше внимания уделять именно отечественным продуктам и товарам.

– Увы, тот призыв сподобился гласу вопиющего в пустыне. Никаких ощутимых мер за ним не последовало. Зато на Западе знают, что делают. Слабому президентскому голосу в защиту отечественного противопоставлена мощнейшая пропаганда всего западного через закупленные Западом же наши средства информации. Посмотрите, какой шквал рекламы только пресловутой жевательной резинки, сникерсов и прочих заморских штучек обрушивается на нас с утра до вечера с голубых экранов. Всех нас, наше молодое поколение, наших детей лишают выбора. Нам упорно внушают, нам подсказывают, нас заставляют пить и есть только то, что везут с Запада. И делается это с одной лишь целью, чтобы окончательно добить нашего отечественного товаропроизводителя. Так легче нас колонизировать.

Потребовался «божий бич»

Вскарабкавшись с помощью зарубежных «друзей» и собственной наглости на Олимп государственной власти оболганной ими России, новые управители, несмотря на более чем очевидную всенародную беду, царствующую благодаря деяниям новоделов – никакой вины за собой не чуют и не признают, оставаясь при этом чрезвычайно оптимистичными. До нынешних, испепеляющих просторы нашей родины пожаров, они уверенно заявляли: Россия собирает рекордные урожаи, способна в ближайшее время экспортировать до сорока пяти миллионов тонн зерна. Потребовался «Божий бич», чтобы хоть немного вразумить самонадеянных капитализаторов.

А ведь что было в начале. Вот свидетельства Альберта Семина, проработавшего в Министерстве сельского хозяйства почти два десятилетия:

– Помню встречу с Егором Гайдаром в декабре 1991 года. Он резко спросил тогда:

– Почему зерноуборочных комбайнов в России в три раза больше, чем в США, а хлеба собираем в два раза меньше? При этом закупаем его в Штатах регулярно!

Пришлось объяснить: производительность американской техники вдвое выше нашей. Что у нас самое холодное земледелие в мире. В США, как правило, осень долгая, сухая и теплая. Там нет угрозы, что хлеб уйдет под снег и погибнет. Даже Западная Европа убирает зерновую кукурузу до конца ноября.

– Допустим! Но вы не ответили: почему мы у них покупаем хлеб? Неужели нам не хватает тех ста миллионов тонн, которые Россия собирает в последние годы?

Я рассказал о балансе хлеба: из 116 миллионов тонн зерна, собранных Россией в 1990 году, 17 пошло на семена, 30 – на пищевые цели, остальное количество – около 69 миллионов – на корм скоту и птице. Да еще по импорту страна завезла в тот год 20 миллионов тонн фуражного зерна, чтобы полнее обеспечить народ отечественным мясом.

Итого израсходовано 136 миллионов. Колхозам за тонну зерна платят меньше, чем зарубежному фермеру. Это не стимулирует наши хозяйства постоянно расширять производство. Ведь на председателе еще висят обязанности по строительству ферм, жилья, школ, детских садов прокладке домов.

Гайдар с гневом воскликнул:

– Вы защищаете честь мундира! Вы отвечаете в России за зерно и не хотите признать, что сельское хозяйство страны – черная дыра! Сколько в него не вкладывай средств, все проваливается бесследно! Нам выгоднее покупать продукты за рубежом, чем производить у себя! Я пытался доказать, что сельское хозяйство не в состоянии существовать само по себе, без поддержки государства, особенно в российских условиях…

– Рынок сам отрегулирует все! – заключил Гайдар.

С тех пор прошло почти два десятилетия. В глазах правительства сельское хозяйство зияло как прорва. С 27 процентов расходной части бюджета до 1,5!

В течение нескольких лет с невероятным упорством, силой разогнали колхозы. Половину всей продукции страны давали подворья – личные подсобные хозяйства крестьян. Была отлаженная система взаимного снабжения и сбыта колхозов и частников. После принудительного уничтожения колхозов подворья медленно, но неуклонно стали хиреть, сворачивать свое производство. Дело дошло до того, что многие отказались держать не только коров, но и домашнюю птицу.

Вскоре все убедились: разбудить частнособственнический инстинкт слишком мало, чтобы сделать крестьянина хозяином земли. Необходимо было в комплексе решить и все остальные проблемы жизнедеятельности. А этого не случилось. К тому же огромные финансовые средства, полученные от продаж за рубеж нефти и газа, обошли деревню стороной, не способствовали ни стабилизации, ни модернизации сельского хозяйства страны, ни повышению его окупаемости. И фермерство стало задыхаться, бежать от земли.

В середине 90-х годов валовой сбор зерна рухнул вдвое, – до 63 миллионов тонн, а затем – до 47. Это уровень 50-х годов. Поголовье крупного рогатого скота катастрофически сократилось. В результате 88 процентов предприятий сельскохозяйственной отрасли стали убыточными.

Вы думаете, что это «созидательное разрушение»? Самоочищение экономики от неэффективных хозяйств? Нет! Резкое снижение финансирования вызвало повсеместный спад производства. Деревня скатилась в демографическую яму. Начался устойчивый рост смертности мужчин – спивались, будучи безработными. Наступило невиданное прежде снижение рождаемости, возникло массовое бегство дееспособного населения из деревень. Несущий экономический и социальный каркас территории страны во многих местах провалился.

В итоге землю во многих деревнях некому и нечем стало пахать. Из оборота выбыло больше трети пашни, около 90 миллионов гектаров лугов и пастбищ. Вся изношенная техника – миллионы машин – пошла в металлолом, а купить новую было невозможно: нищета охватила сельское хозяйство. Этому способствовали постоянный рост цен на топливо, удобрения, электроэнергию, промышленные товары. Восстановление сельскохозяйственного производства в стране началось лишь в этом веке. Медленно и очень трудно.

Последние десять лет погода щедро помогает земледельцу. В 2009 году тоже не было зимы в принятом понимании этого слова, и озимые культуры полностью сохранились. Весной и летом дожди шли в пору, как по желанию опытного хлебороба. А жатва в центре страны была на редкость благодатной.

Урожай ждали с восторгом. Заключили фьючерсные контракты для поставки зерна по хорошей цене. Скупщики взяли внушительные кредиты в банках, готовясь к заказу вагонов. Ведь зерновозов нынче в стране днем с огнем не сыщешь. Поэтому кое-кто из трейдеров занимался привлечением даже автоколонн. А деревня в это время совершала выдающийся подвиг. Она собрала 90 миллионов тонн зерна! Хотя в одиннадцати регионах хлеб подсушило. Кстати, в XX столетии сильная засуха 14 раз поражала европейскую часть России и 8 раз регионы Западной Сибири. Однако аграрники продемонстрировали, что хребет деревни пока не сломан. Люди выдержали невиданное напряжение, работая на уборке по 18–20 часов в сутки! Все верили, что если спасут хлеб, будет спасена и деревня.

Однако с завершением жатвы все иллюзии быстро рассеялись. Действительно, собран второй по величине урожай за последние 20 лет. Казалось бы, есть все предпосылки встать с колен, расплатиться с долгами по зарплате, за топливо и удобрения, погасить кредиты. Но затоварились хлебом. Мир в прошлом году собрал небывалое количество пшеницы, больше, чем планировал. И пока Россия молотила хлеб, зернопроизводящие страны начали продажу своей продукции. А тут выяснилось, что качество нашего зерна, поставляемого за рубеж, оставляет желать лучшего. Истощенная российская земля не обеспечила хлеб нормальным питанием. Три четверти его оказалось малоценным, кормовым. И достойный спрос на отечественную пшеницу неминуемо рухнул. Как в стране, так и за границей. Цена – ниже себестоимости. Чем больше продашь, тем весомее убыток…Одно спасение – внушительная государственная закупка зерна. На нужды страны.

Развитые страны регулярно скупают зерно, когда на него падает спрос. Это делается для того, чтобы поднять доходы фермеров, сделать выращивание зерна прибыльным. Затем, через год, если хлеб на рынке чрезмерно дорожает, резерв продают намного дешевле, ликвидируя дефицит зерна. Эта мера, так называемая интервенция, направленная на выравнивание спроса и предложения, является механизмом, широко осуществляемым в мире.

Первую интервенцию Министерство сельского хозяйства России провело в 2002 году. Заготовили в госрезерв чуть больше 1,6 миллиона тонн. Впервые хлеб в стране оказался как бы излишним. С одной стороны, мы сетуем на огромный сырьевой экспорт (нефть, газ, металл, лес-кругляк), с другой воспылали огненным желанием продавать зерно за рубеж. В 2007–2008 годах было отгружено около 24 миллионов тонн. В последнее время вынашивается идея вложить 100 миллиардов рублей в развитие инфраструктуры по вывозу зерна за рубеж. В 2009 году до начала ярового сева Минсельхоз объявил, что будут проводить интервенцию зерна в период жатвы. Назвали и цены – чуть выше себестоимости, но все-таки выгодные крестьянину. Пришла уборочная страда, а закупок нет. Неожиданно их перенесли на сентябрь, затем – на ноябрь. Смятение охватило крестьян. Куда девать хлеб? Ведь почти все на токах! Аграрное руководство страны вдруг выступило с предупреждением: биржевая торговля будет точечная и «на понижение цены». Как? Закупить зерно, не покрывая затрат хлебопашцев! Разорить своих? Нет, такого еще в мире не бывало. Пришел ноябрь. Биржи сбили цену до уровня себестоимости сырья. А кое-где даже ниже. Заготовили не 15 миллионов тонн, как требовалось, а всего несколько сотен тысяч. Многие производители от участия в биржевой торговле отказались. Почему взяли хлеб в хозяйствах за грош. Чтобы получить прибыль на его перепродаже. Это родное-то государство. Вместо помощи крестьянам интервенция обернулась бедствием, обрушив еще сильнее цену на рынке, создав в тысячах хозяйств катастрофическую финансовую ситуацию. Оказалось, что министерству дали слишком мало средств. Но откуда же все-таки излишки хлеба? Как возник «рекордный» валовой сбор зерна?

Россия долго и трудно шла к устойчивому выращиванию 100 миллионов хлеба. Это количество ограждает народ от голода. Впервые страна преодолела названный барьер в 1970 году. За последние пять лет Россия собрала на 85 миллионов тонн зерна меньше, чем за пятилетие накануне реформ. Мы не только не намолачиваем рекордные урожаи, мы не вернули уровень производства двадцатилетней давности! «Излишки» хлеба образовались из-за трагедии, произошедшей в последние два десятилетия страны. В результате уничтожения десятков миллионов коров, свиней, овец и коз зерно, которое раньше использовалось для их содержания и откорма, оказалось избыточным. Но при этом Россия стала импортозависимой до такой степени, что почти три миллиона тонн мяса завозит нынче из-за рубежа. Со всех континентов. Мир регулярно сотрясают коровье бешенство, птичий грипп, африканская чума свиней. Нам прут глубокозамороженное мясо, многие партии лежали в резерве по нескольку лет. Поставщики выращивают для нас скот с помощью гормональных препаратов, стимулирующих повышенные привесы животных, массового применения антибиотиков, обрабатывают куриные окорочка хлором, поставляют продукцию с просроченными сроками хранения. Бывают случаи, когда в мясе не только исчезли все витамины, но и начался распад тканей.

Потепление климата в России создало видимость подъема деревни. Псевдолибералы сумели разрушить колхозы, но не создали крепких крестьянских хозяйств. Материально-техническая база производства обескровлена. В России, занимающей на Земле седьмую часть суши, к сожалению, уже не производятся современные надежные тракторы. Хлеборобы приобретают их в Белоруссии, Германии, США и даже Финляндии! Не остановлено сокращение поголовья крупного рогатого скота, в том числе коров – главного источника говядины и молока. Численность так упала, что стала в два раза ниже уровня 1913 года, когда население страны было намного меньше. Вот как действует незримая рука рынка! Да, зерно остается неиспользованным. Но если послушать некоторых руководителей, его запасы получены благодаря выдающимся успехам в сельском хозяйстве. Результат этих отчетов? Учитывая, что сельское хозяйство стало «лидером экономики», на будущий год Госдума РФ уменьшила ассигнования на 10 миллиардов рублей. Выделено 1,3 процента расходной части бюджета. В условиях такой аграрной политики возделывание зерновых – основного продукта населения – впервые за последнюю тысячу лет стало в России бессмысленным занятием. Обузой! А ведь хлеб был не только главным, но и святым на Руси продуктом. Нынче ему уготована судьба самая неблагодарная. Сегодня хлебный клин достиг критической величины. Но так как он дает лишь убытки, на сколько миллионов гектаров снизится его площадь весной будущего года? Осенью прошлого года «била рекорды» по плюсовым температура воздуха. А если то же самое произойдет в середине будущего лета? Если после природной благодати наступит раскаленное бездождье? (это и произошло – Г.П.), Ведь никогда еще за последние полвека сельское хозяйство не было так изнурено и уязвимо для экстремальных условий, как в настоящие время.

Да, Россия способна дать хлеб в нужных объемах. Но прежде потребуются годы титанической работы. Аграрное руководство нынче делает немало по выделению дополнительных объемов кредитов, субвенций и кредитов, но они латают дыры и не решают судьбы хлебного поля России. Нужна национальная программа, аналогичная той, что была разработана в 50-х годах ХХ века по освоению целинных и залежных земель. Она, как известно, в основном осуществлена в районах Сибири и Казахстана. Теперь же предстоит вновь вернуться к земле и начать такую же широкомасштабную деятельность в подавляющем большинстве регионов России. Особенно Нечерноземья. Полная обеспеченность страны хлебом – это экономическая и политическая мощь не только сельского хозяйства, но и всего государства. Иначе придем к тому, что страна при средней засухе соберет своего зерна только на блокадные пайки. (Пайки пока еще не пришли, но цены на продукты питания, как мы знаем, уже подскочили чуть-ли не в поднебесье – Г.П.)

Под обманчивой сенью знамен

О безумии, беспределе нынешних капитализаторов России, об единственном, похоже, «великом таланте» правящей бал бюрократии – не понимать людское горе, народные чаянья и вообще то, что происходит в Отечестве, – можно писать бесконечно. Я же, заканчивая первую часть своей горькой книги, хочу вспомнить случайную встречу с Валерием Кравцом – человеком, который более 30 лет проработал в Норильске. Вернее, я хочу вспомнить и привести сейчас наспех записанные стихи, прозвучавшие тогда из его уст.

На том берегу, где тепло и безбольно, Уже побывал я, как будто подпольно. Не пели мне ангелы, трубы не пели, Когда я очнулся на жесткой постели. И понял внезапно на дальних причалах: Для счастья мне боли моей не хватало…

* * *

Смывай с души позорный блуд, Срывай вонючую коросту, Себя осознающий люд, Измученный болезнью роста. Не бойся боли и невзгод, Отведай голода и жажды, Чтоб все же смог себя однажды Народом осознать народ.

* * *

Всегда под небом заметельным, Так схожим с долом ледяным, Народ стремился жить артельно, Делить огонь и горький дым, Сейчас пурга противоречий Людской мечты затмила высь. И сразу сделались мы мельче, Когда по норам разбрелись.

* * *

Бесплодной и глухой борьбе Не отдавай бесславно силы. И постарайся до могилы Не в чем не изменять себе. Как привлекателен искус Понравиться владыкам новым И поведением, и словом, Подобный выдержать укус! Но совесть – это не ярлык, А тяжкая, как правда, гиря — Определяет место в мире Среди людей, а не владык.

* * *

Стало тихо на Северном полюсе. Не в почете во льды ходоки. Сорвались на рекламном ли голосе? Стало трудно поднять рюкзаки? Смельчаки на Руси что ли сгинули? Иль застыла она, как торос? Люди дерзкие Север покинули, Чтоб с Москвой разобраться всерьез? Словно в Арктике, в ней заторосило, Стал медведей страшнее народ. Что Россию сегодня отбросило? Недосмотр? Недосуг? Недород? Раскололи коварные трещины Сердце древних российских племен. Озверели мужчины и женщины Под обманчивой сенью знамен. И с макушки земного вращения Смотрят нерпы из чистых снегов. И мне кажется, ждут возвращения Из нормальной страны ходоков.

(Долго, однако, придется ждать нерпам нормальных ходоков. Ведь порочная система, сокрушившая совесть в ненормальной нашей стране, увы, не способна родить героев – она рождает, главным образом, и это естественно, порочных людей – Г.П.).

Часть II Земля роднит

А счастье было так возможно!

А. Пушкин Когда заря, светясь по сосняку, Горит, горит, и лес уже не дремлет, И тени сосен падают в реку, И свет бежит на улицы деревни, Когда, смеясь, на дворике глухом Встречают солнце взрослые и дети, — Воспрянув духом, выбегу на холм И все увижу в самом лучшем свете. Деревья, избы, лошадь на мосту, Цветущий луг – везде о них тоскую, И, разлюбив вот эту красоту, Я не создам, наверное, другую. Н.Рубцов

«Родниковая свадьба»

Наши предки были крепки мужики, Потому что уважали родники. Мы их силу богатырскую возьмем И на свадьбе родниковую попьем.

Эту песню, отражающую всю суть единения человека и природы, услышанную в одном из сел Липецкой области, и я вспоминаю всякий раз, когда сатанисты-демократы начинают с пеной у рта орать о гибельном отличительном от западного пути, которым из века и пытается еще идти наша неоглядная Россия. Разрушители великого государства оплевали все: наши святыни и память, простоту и отзывчивость, уважение к своим лидерам и союз серпа и молота, трудолюбие и единство цели, о котором в комковой Эрефии понятия не имеют, а народ беспощадно разбит на богатых и бедных, сидящих и сидевших, олигархов и менеджеров, крестьян и горожан, беспризорников и полунищих пенсионеров. Их пути практически не пересекаются. Перестройщиков-разрушителей коробит, когда вдруг вспоминает кто-то (в их понятии это маргиналы), что хлеб – великое чудо природы и труда человеческого, а не «золотой телец» – всему голова, они издеваются над нашим прошлым, когда ту же уборку зерновых, скажем, мы называли битвой за урожай. Они не хотят слышать, что там, где хлеб, там и песня, и что на эту битву шли люди, как па праздник, помывшись в бане, облачившись в чистые одежды. И где им, поглощенным одной единственной думой, как еще раз околпачить народ и обмануть ближнего, понять красоту тех же «родниковых свадеб», когда у источника чистейшей воды самодеятельные артисты, а не голозадые кривляки нынешней сцены, в старинных нарядных костюмах передавали из рук в руки расписную чашу с ключевой водой, наполненную молодоженами из своего источника. И звучала задушевная песня – песня о родниковой природной силе.

Вода, текущая по рекам, как известно, не признает ни национальных, ни государственных границ, напротив, это, кажется, еще В.О. Ключевский заметил, сказавши в свое время: «Река является воспитательницей чувств, порядка и общественного духа в народе. Она и сама любит порядок, закономерность. Русская река приучила своих прибрежных обитателей к общежитию и общительности».

Глядя сейчас на наши реки и речки, приходишь в отчаянье: отравленные сбросами, заросшие, обмелевшие – они стали будто символом мерзости и запустения. И ко всему этому слышишь: «Улучшать в России экологическую обстановку просто невозможно, только для ее стабилизации потребуются сотни миллиардов долларов».

А ведь счастье было так возможно. История, говорят, не любит сослагательного наклонения. И я не буду говорить, что было бы, если бы народная, а не алчная буржуазная власть правила страной. Зачем это «если бы», когда можно поведать о том, чему являлся очевидцем сам: посадок лесополос, развития садоводства, строительства арыков и водопроводов, разведения звероферм, создания оросительных систем и тех «родниковых свадеб», праздников первого снопа.

Давно ли, гуляя, гармонь оглашала окрестность. И сам председатель плясал, выбиваясь из сил, И требовал выпить за доблесть в труде и за честность, И лучшую жницу, как знамя, в руках проносил.

Час спелого колоса

Нет, мне нравится эта пора – жаркий ветер, подымающий пыль на дорогах, трепет красных флажков на гудящих машинах, медь пшеничных полей и бронза лиц и рук человеческих. И пусть бесконечно в сердце, омытом волной постоянного напряжения, живет оно, особое ощущение азартно-веселого и тревожно радостного торжества.

Уборка. Час спелого колоса. Слияние в единый порыв энергии, силы людей, машин и земли. И ты, мотающийся в «зампредовском» газике от комбайна к комбайну, от отряда к отряду, вроде бы здесь не лишний. И рад ты, словно шофер, сделавший лишнюю ездку, когда дед на ночном току отойдя от сморенных работой веяльщиц, вдруг шагнет в твою сторону, добродушно скажет: «Слушай-ка, парень, а я ведь знаю тебя». Или, когда комбайнер, не останавливая раскаленного «Колоса», высунется из кабины и, стараясь перекрыть вой и грохот своей железной громадины, гаркнет от жары и пыли осипшим голосом: «Эй, приятель, давай поскорее о наших делах сообщай. Мой брат в соседнем районе работает. Никак не увидимся из-за уборки. Так пусть хоть в газете прочтет о родне!»

«Вот, чертушка, – думаешь, глядя вслед удалому парню, – остановился бы тогда на минутку, рассказал о себе. Не с воздуха же факты брать.

– А почему бы и нет, – улыбнулся, узнав о мыслях моих, председатель колхоза имени Кирова, в не так уж далеком прошлом сам тракторист, Николай Борисенко. – Видишь, какой трудовой накал. Аж воздух звенит от него. В такой атмосфере и рождаются хлеборобы. Попробуй понять ее.

…Ранний, ранний, предрассветный час. Вроде и петухи еще не пропели на хуторе. Спят, умаявшиеся за день в бабушкином домике Генка и Санька. Приехали вчера с отцом около двенадцати ночи, попутно солому для подстилки домашней живности завезли. Свалили у забора, соскирдовать уже сил не хватило. Глянула в окошко Раиса Калиновна – не тучи ли собираются? Эх, замочит солому. Разбудить, что ли, Владимира? Жалко. Которую ночь не досыпает муж. Однако, смотри сам поднимается.

– Володя, как бы дождь не пошел, подобрать бы подстилку.

– Что? Дождь может быть? Генка, а ну-ко живо, заводи мотоцикл. В поле немедленно.

Вздохнула хозяйка. Латарцевы, они и есть Латарцевы. И покойная свекровушка, Елена Ефимовна, такая же была – не домовая кость. На колхозной работе сама не своя, а до домашней всегда в последнюю очередь доходили руки. Бывало осмелится невестка, скажет что-либо по этому поводу резкое, свекровь оглянется по сторонам, ответит тихо:

– Ну ладно, хоть не при сыне сказала. Ты мне, Раиса, Володьку не переиначивай. Ты в магазине работаешь, а он колхозник. Хлебороб потомственный. Его отец бригадиром до войны-то в нашей артели был. Ох, труженик, ох, общественник. Погиб за землю-матушку впервые военные денечки. И не увидел родившегося наследника. Да, наследника. Дел крестьянских.

Вспомнила Раиса слова свекрови, усмехнулась. Володьку не переиначивай… Переиначишь, как же. Сама уже давным-давно переиначилась. Вон по зиме приехал Геннадий из училища механизаторов с удостоверением шофера, стал работу приглядывать в хозяйстве. А в хозяйстве водителей пруд пруди, не то что комбайнеров да трактористов. Собрались на семейный совет, что делать, как быть? Может на производство уйти? Мать ты-то что скажешь? А что она скажет: не дело хлеборобскому сыну на стороне счастья искать. Глянула на Владимира:

– Батька, ты же человек влиятельный, В райкоме, обкоме бываешь. Определил бы Геннадия на комбайнерские курсы. До уборки полгода всего. Поучится – тебе же помощник будет.

Как посмотрел он тогда на нее, на жену, подругу, помощницу. И нежно и ласково, и с какой-то кроткой задумчивостью. Ну, точь-в-точь как глядят с портретов, на которых поправляет рушник, и свекровь и погибший свекор. Под их пристальным взглядом рос ее суженый. А теперь вот сам ребятишек растит, которые каждое слово родительское, жест и взгляд подмечают.

И все-таки странно как-то. Владимир такой молодой. С Генкой сыном идут с работы, что тебе братья родные. Однако и сын вот-вот за бритву возьмется и отец – зрелый мужчина, семейства глава, живой не на карточке. Свекор-солдат легендою в доме стал. Пример его жизни, сыну пример, а для внуков, Генки и Саньки, виднее отец, но который ни колхозов не строил, ни с кулачьем не сражался, ни воевал. Живет, как будто бы жизнью обычной. Работает много, правда. Но кто его знает, как это дети оценивают. Им ведь героику подавай, тогда заслужишь авторитет.

Нет, не простое дело ребят растить, за собой их вести, быть наставником им. Наставником… Шутка сказать… Давно ли Владимир все к старшим приглядывался, на мастеров равнялся. А теперь самому впереди надо быть. Нелегко быть для других примером, куда как тяжелее стать примером для собственных сыновей. Тут надо быть им и другом, и строгим отцом. Раньше-то держать в повиновении детей, да и не только их, нужда помогала, а нынче…Хотя прав все же Володя, сказавши однажды, когда завела она с ним разговор об этом:

– Чудные все-таки люди. Стали жить хорошо, нужду добрым словом вспомнили. Не плохой воспитатель она, оказывается. Да эта нужда в свое время полхутора с земли насиженной выгнала.

Потом, наверное, спустя два месяца, забегает к Раисе в магазин одна покупательница – в руках столичный журнал:

– Читала, что пишет Владимир Андреевич – муж твой законный? Статья, да какая! О селе, о товарищах, о молодежи. Послушай» «Из села подросток уходит. Где только виновных тому не ищут, какие причины не называются. Но забывается частенько при этом родительская позиция. А ведь до сей поры еще слышишь кой от кого: «Мы всю жизнь отдали деревне, так пусть хоть дети в городе поживут». Кто говорит такие слова? Отцы и матери, лет пятнадцать назад активно работавшие в хозяйстве, но имеющие впечатление о труде сельскохозяйственном, основанное на опыте послевоенного времени. А на селе между тем как изменилось все! Перемены и в жизни, и в быту, и в культуре. Чего ж мы, родители, аргументы эти в ход не пускаем? Сами себя, труд свой честь так принижаем?»

Помнит Раиса Калиновна, как в этот день завороженно смотрели ребята на отца своего. Санька, младший, школьник еще, все чего-то пытался сказать, но ничего лучшего не придумал, как поканючить:

– Пап, а ты меня завтра в школу проводишь?

– Чего это?

– Пусть нас все вместе увидят.

Засмеялись, было, над парнишкой. Но мать вдруг посерьезнела, шепнула мужу: «Конечно, сходи. Потешь. Гордость – это неплохо». А Генка, молчаливый, сосредоточенный, задал вопрос:

– Отец, а кто же это слова такие сказал, что ты в статье приводишь: «Нечисто убранный хлеб – нечистая совесть комбайнера»?

Задумался Владимир.

– Да кто ж его знает, сын. – То ли наш Николай Пивовар, довоенный еще комбайнер, то ли наставник мой Николай Борисенко, то ли напарник, Александр Свиридовский. Не в словах тут дело, Геннадий, и не в том, кто их сказал, а в отношении к работе, в этом плане порядок. В воздухе носится это. Поработаешь этим летом со мной – увидишь. И, быть может, еще лучше скажешь, когда пропитаешься нашим духом.

– И ты возьмешь меня, папа? И руль доверишь?

– Слово – дам тебе руль.

… Коротки минуты передышки на жатве. Но и из них уделил мне несколько Герой Социалистического труда Владимир Андреевич Латарцев, – комбайнер, который, как мне сказал товарищ его Николай Федорович Лыфенко (у него когда-то принимал Владимир комбайн), в течение двадцати лет на уборках из дня в день держит и держит первое место в колхозе. Из дня в день в каждую страду. Двадцать лет.

– Немножко не так, – засмущался Владимир, когда я привел в разговоре с ним этот восторженный отзыв. – Один день все же мой экипаж оказался, увы, не на первом месте. Это был день, когда я «дал руль» старшему сыну, а младшего поставил к нему помощником… И все же этот день стоит немало. И для меня, и для парней.

«Дать руль» Многое вкладывает Владимир Андреевич в это понятие, считая факт доверия техники молодому парню вершиной, пиком отцовской родительской педагогики.

– Огонек влечения мальчишки к машине, – говорит он, – понятен. Но очень важно выбрать момент, когда можно доверить ее. Рано дать – неудача может случиться. И тогда, чего доброго, боязнь появится. Поздно – тоже опасно: поранишь недоверием парня… Это все равно как вовремя хлеб убрать.

– Но, чтобы было что убирать, вырастить надо его.

– Вот-вот. Именно вырастить. Да никак-нибудь, а с душой, любовью. Надо уметь создать агрофон, как говорят агрономы. Я ребят своих за собой таскаю и в мастерскую, и в поле сызмальства. Не потому что уж очень нуждаюсь в их помощи, хотя и это нужно. Нас-то ведь как учили: умеешь ложку держать, значит, и для дела гож. Я хочу, чтобы учась держать молоток в руках, дети мои жизнь понимать учились, людей труда хлеборобского. Вы вот того же Лыфенко послушайте как-нибудь. Как он говорит о кукурузе своей. Словно поэму читает! Но это для того, кто любит и понимает крестьянскую работу, для другого же его разговор интересным, быть может, и не покажется. И пройдет этот другой мимо Николая Федоровича, не увидев в нем ни беззаветного труженика, ни богатейшей души человека. А я хочу, чтобы дети мои любили его и таких, как он, понимали их с полуслова. Будет такое – станут они хлеборобами, людьми настоящими, уважаемыми.

… В тот день, когда он оставил Геннадия и Александра на агрегате одних (сам выехал в область по неотложным делам), звено перешло убирать хлеба на самый сложный участок. Но поначалу, кроме Анатолия Маринохи и Василия Ганича с Николаем Куликом, отвозящим от их комбайна зерно и солому, никто и не знал, что за штурвалом на «Колосе» Латарцева находится Геннадий. Потом догадались: уж очень осторожно ходила машина на разворотах. И стой минуты внимание всех членов звена то и дело переключалось на «молодежную пару»» не случилось бы чего. Случилось ни больше, ни меньше – вышел из строя передний баллон. Заменить его, считай не один потерянный час даже для бывалых механизаторов. Но…

Потом, когда я осмысливал характер Владимира Латарцева, суммировал и анализировал деятельность его и как активнейшего общественника и как опытнейшего механизатора, внедрившего массу новинок, сделавшего не одно рационализаторское предложение, мне почему-то припомнился именно этот случай. Случай с поломкой в отсутствие его, когда не только комбайнеры здешнего звена, но и соседнего пришли экипажу на помощь. Нет, стало быть, в селе к Латарцевым черной зависти. Есть уважение и гордость за земляка Героя. Как хотелось товарищам, чтобы и в этот день не сбавила темпов династия, ее слава. Такое отношение к человеку, думается мне, лучшая характеристика ему. И, разумеется, коллективу, пропитаться духом которого, быть своими среди дружных, сильных и добрых людей, так желает отец сыновьям.

Быть своим среди дружных, сильных и добрых… Это значит болеть их горестями и радоваться радостями этих людей. Это значит нравственно слышать трудовой народ и быть с ним вровень в гражданском самосознании. Это ли не величайшее мерило твоих способностей и достоинств?

…Мы сидим со старшим сыном Геннадием (младший Александр при батьке на комбайне) под абрикосовым деревом. Тихо. Только слышно, как падают на землю перезрелые плоды. Самая пора сбора урожая. Геннадий сосредоточен и молчалив. Что сказать корреспонденту? Назвать цифру намолота? Так он ее знает. Вон плещется флаг трудовой славы в честь их экипажа поднятый! Там черным по белому напечатано: «Есть 700 тонн. А будет тысяча». Может быть, рассказать, как спросил его однажды отец, приведя в загонку: «А ну-ка, сынок, скажи, какова урожайность на этом поле, если ты комбайнер?» Он возразил, было, тогда: «Комбайнер же, а не агроном». Э-э-э, брат – покачал головой отец, – так дело у нас не пойдет. Готовься-ка в техникум. Заочно, как я.

– Чему учит отец? – переспрашивает Геннадий меня. – Действовать так, как он. Получается ли? Не совсем пока. Но думаю, что получится. Ведь это дело совести нашей семейной.

Я тоже думаю так.

Перед хлебом все равны

Забывшись в тяжком сне после душной июльской ночи, проведенной рядом с отцом в поле, Юрка неожиданно был разбужен криками и звоном ведер. Выскочил на улицу и обомлел: горит их сарай, набитый сеном. Больно резанула мысль: «А где же Мишка?» Не раздумывая, кинулся в дым, в огонь…

Мишку, Юркиного пятилетнего племянника, нашли под кустом крыжовника подоспевшие соседи. Они же чудом сумели отстоять и дом, хоть и был он в каких-то десяти шагах от полыхающего двора.

Председатель колхоза И.А. Ларионов стиснул руками голову: надо же, как не везет им нынче с комбайнерами! У Головковых мать-старуха занемогла. Придется теперь Вере Семеновне с ней сидеть. И, значит, не будет в «Победе» лучшего семейного агрегата. По семь тысяч центнеров зерна намолачивал Николай с Веруней своей за сезон. И не где-нибудь на степных просторах, а здесь – на «заплатках» орловских… Чего-то опять мудрит Цуканов… Ох, человек! Золотые руки, комбайнер – милостью божьей, но характер – не приведи…

– Денисыч! – позвал Агронома Ларионов. – Пока время есть, давай-ка прикинем, где кого заменить – подменить сумеем.

Пыль тяжелая, едкая, клубами вьется за автомобилем. Жара. Говорят, по всей области тридцать восемь сегодня. Как-то по-особому – не шумят, а точно скребут по жести листья поникших у дороги ветел. Нечем дышать. Ларионов оборачивается ко мне. Глаза от хронического «недосыпа» воспалены, но улыбается:

– Как говорит моя жена, наше председательское дело – нехитрое. Знай, катайся на машине весь день. Правда, взял ее как-то разок с собою – больше не захотела. И все же она права. Нам-то легче, чем вон им. – И поворотом головы указывает в выжаренное добела пшеничное поле, по которому медленно ползли поседевшие от зноя пыли краснобокие «Нивы».

– Звено Бочарова, – поясняет Иван Алексеевич, – то самое, которое районный флаг на прошлой неделе завоевало.

Об этом я уже знал: прочитал информацию в областной газете. Результат по местным масштабам действительно впечатляющий. Тремя комбайнами, за рабочий день звено намолотило 1,567 центнеров зерна. А звеньевой Николай Филиппович Бочаров выдал 579 центнеров пшеницы.

Подъехали, когда люди обедали. Присматриваюсь к ударникам жатвы. Одинаково обожженные солнцем лица, промасленные робы, загорелые до черноты руки.

– Вот они, наши герои, – представляет комбайнеров председатель. – Это Василий Лушников, рубаха-парень. Это Виктор Савенков и Александр Барков – мужики настойчивые, серьезные. А это наш Юрий, – протягивает руку улыбающемуся пареньку: – Ну как себя чувствуешь? Не рано из больницы– то?

– В самый раз подоспел, – отвечают за парня товарищи, – к приезду корреспондента…

У Юрия совсем наивный настежь распахнутый взгляд. Парень недавно окончил школу. Ходит в помощниках комбайнера у родного отца. А в больницу попал после того самого пожара, когда в дымном горящем сарае пытался найти племянника своего.

– В техникум собирается поступать, – говорит отец, – Да ты, Алексеич не переживай. На Юрке род Бочаровых не кончился, Серегу возьму на замену, младшего.

Потом, когда мы отъехали от комбайнеров, председатель расчувствовался:

– Хороший у нас народ. Хотя кое-где и поволынить не прочь и слово сказать супротивное, но это когда обстановка не боевая. А так – себя не щадят. Взять того же Филиппыча. Ведь я, грешным делом, когда сарай у него сгорел, подумал: теперь комбайн на топор сменяет. А что делать прикажешь? Скотину где-то надо держать? А он через день после несчастья жатку навесил – и в поле. Да, как видишь, себя и колхоз прославил. Конечно, мы призадумались тут. Человек такую сознательность проявил, а мы только смотрим. Трудно-нетрудно, выделили лесу Бочаровым, нашли мужиков, что умеют держать в руках инструмент, и команду дали: давай, ребята, руби новый сарай звеньевому!

Слушал я Ларионова, молодого еще человека, и вспоминал недавнюю встречу с И.А.Тупиковым – старейшим здешним коммунистом, первым председателем колхоза в этих краях. К Ивану Афанасьевичу я пришел как к самому активному члену поста контроля за качеством жатвы, что созданы в этом году на каждом участке в хозяйстве.

– Дело людей воспитывает, – делился он мыслями, – организация, требовательность по существу. Посмотри, как поставил работу в звене Бочаров. Перед каждым заездом на новое поле – небольшой инструктаж товарищам Там-то и там-то, парни, поосторожнее: лощинки есть. Комбайны не гнать, чтобы непромолотов не было. И что еще придумал: начал сам в загонку становиться. Ведет машину как надо. Ну, и остальные делают так, как он. Без шума-гама порядок навел. – И неожиданно вдруг заключил: – Главное в наших людях – характер. От земли все это, от земли. Она передает хлеборобу душу свою.

Земля и люди. Неразрывная связь, извечный союз, рождающий колос, рождающий самого человека. И именно в тот момент, когда наливается колос хлебной силой своей, когда наступает жатва, союз этот крепнет еще сильнее, как в период особого испытания.

Золотится нива, властно требуя приложения рук человеческих. И забываются человеческие неурядицы, отступают мелочи быта перед делом святым и великим. Помню: женщина средних лет, в цветастой ситцевой кофточке снует около вставшего на кромке поля комбайна. Мужчина в замасленной рубахе орудует ключом возле жатки. «Коля, поживей подкручивай, – торопит подруга, – а то мы и, разувшись, Филиппыча не догоним».

– Вот это и есть Головковы, – поясняет мне приехавший сюда председатель сельсовета Г.Д.Деточка. – Не думали, что будут работать ныне. Мать заболела. Так, поверите ль, дочку из Орла – на заводе там работает – вызвали. «Сиди с бабушкой, а мы хлеб убирать».

И я опять вспомнил Ларионова, его «геройские парни». Примостившись, кто на ступеньках комбайна, кто на колесе машины, они торопливо «рубали» щи и кашу и на предательский комплимент вроде бы и не обратили внимание. Только Владимир Григорьевич Микшенев (о нем я слышал, как о комбайнере, не допускающем на уборке ни грамма потерь) сказал за всех:

– На жатве один герой – хлеб.

А Геннадий Павлович Цуканов добавил:

– И перед этим героем все равны.

И я видел, как посерьезнели лица у всех – и у старых, и совсем молодых комбайнеров, вчерашних школьников. А их нынче в хозяйстве работает около десяти. Подумалось: не в эти ли минуты и рождается в людях чувство высокого долга, хлеборобской чести, любви, уважения к профессии земледельца. И совсем иную окраску приобрел рассказ Н.Ф.Бочарова о собственном возмужании.

– Начинал я в поле работать мальчишкой. После войны со старшим братом Иваном – танкистом. Легендарный в нашей семье человек. Шесть раз за войну в танке горел. А под конец извещение на него получили. В доме плач, рыдания. А он возвращается. Живой, грудь в орденах. Правда, не очень здоровый. В августе это было. У нас как раз уборка. Так он, можно сказать, не переодевшись, за штурвал комбайна уселся…

Жатва. Горячее солнце над полем. Просоленные потом рубахи. Течет зерно из бункеров в кузова машин. Полнятся отвагой и золотою россыпью доброты человеческой сердца. Ибо с каждой жатвой рождается не только новый хлеб, но поднимается на новую ступень сам хлебороб.

…Коротка минута обеденного перекура на жатве. Вытряс набившуюся за ворот рубахи ость, выпил кружку крепкого отвара зверобоя, глянул в бюллетень соревнования, что привез секретарь парткома, и снова: комбайнер – на мостик комбайна, шофер – за баранку, специалист, руководитель – к другому отряду. Некогда даже поругать «заводских» меж собой. Дело ли: сколько ни получили новых комбайнов – все с браком. Разве только парень какой с душою романтика, подобно Юрию Бочарову, загрустит ненадолго, что в спешке этой окаянной отец для фотокорреспондента и орден не успел прицепить, что заработал на прошлых жатвах. Так и вышел на снимке, как был: в рубахе нараспашку, масляные пятна на руках.

Ничего, Юрий. Как сам понимаешь, это не очень большая беда. Все будет потом. За хлебом. И отец в нарядном костюме. И ты рядом с ним. А пока…Видишь плакат у дороги? «Товарищ! Обрабатывай землю, расти и убирай урожай». Даже на нынешнем жарком солнце не поблекли яркие буквы его.

Щедрая сила

Вот и снова золотится под солнцем нива, навевая высокие думы о хлебе, о нашем к нему отношении. Нет дороже награды для пахаря за нелегкий труд и волнения на хлебном поле, чем колос нового урожая. Нет для него дела более великого и святого, чем убрать его, сохранить, не растерять.

И верится земледельцу: нелегким трудом взращенный и убранный хлеб вызовет и у других уважительное, бережное отношение к этому незаменимому продукту. Он – основа богатства нашего, транжирить, терять которое было бы расточительно и безнравственно. Ведь уровень повышения жизни – это не только рост наших доходов, но и рост сознательности людей, культура разумного потребления. Это относится, прежде всего, к хлебу.

Хлеб наш насущный. О цене и значении этого «величайшего изобретения человеческого ума» сказано и написано так много и так сильно, что порой кажется: добавить к этому что-либо еще просто-напросто невозможно. Трудно, наверное, найти взрослого человека, который бы, что называется, с ходу не привел пяток-другой пословиц и поговорок о хлебе, мудрых мыслей, поверий и толкований о нем. И невольно думаешь при этом, прошел, знать, хлебушек не только через желудок, но и сердце каждого. И уж где-где, а у нас святое отношение к хлебу – в крови.

Однако… Идут в инстанции письма. А среди них опять много, много таких, где о хлебе пишется с болью. И вызваны эти письма одним – неуважением к тому, что называем мы всему головой. Неуважение это, нередко граничащее с преступным отношением к главному богатству нашему, авторы справедливо видят и в ушедшей под снег неубранной полоске ржи, и в рассыпанном по дороге от поля до элеватора зерне, и в плохо пропеченном каравае, и в выброшенной в мусорное ведро недоеденной булке. Читаешь об этом и чувствуешь: закипает кровь. Пресечь! Наказать! Втолковать! Но пресечь и наказать – не в компетенции журналистов. А вот втолковать… Но как втолковать сытому и пресыщенному (а это он в первую очередь безразличен к нашей святыне), что хлебу цена не копейка, если на самом-то деле купил он белую булку за гривенник? Может быть, снова начать писать, что буханка «орловского» – это четыре квадратных метра земли, которую надо вспахать, удобрить, засеять… Или напомнить, что хлеб – это голодные бунты в России мизерный паек суррогата в блокадном городе на Неве… Написать и услышать в ответ: «Мы это уже проходили». Помните, именно эти чудовищные по своему цинизму слова услышал автор известной книги «Хлеб и люди» Федор Трофимович Моргун, первый секретарь Полтавского обкома партии. Потрясенный видом разбросанных в лесополосе продуктов, этот заслуженный человек, знававший холод и голод, обратился было к совести тех, кто сотворил безобразие, попытался им рассказать, как наголодался наш народ в дореволюционное время, в начале двадцатых, тридцатых годов, о том, что и ныне на планете Земля умирают от недоедания люди. И услышал из уст зеленого юнца равнодушно-ленивое: «Мы это уже проходили».

Наверное, это нехорошо, но читая в свое время об этом случае, я искренне хотел, чтобы этот хам, утверждающий свою исключительность не трудом праведным, а презрительным отношением потребителя ко всему, «прошел» на самом деле «голодную школу».

Неведом голод у нас подрастающему поколению. Но неужели в этом и кроется причина того, что, забыв о голоде, мы забыли и о первооснове достатка нашего – хлебе? Хлебе, ставшем символом изобилия и величия Советской державы. Хлебе, через отношения к которому, как через отношение к матери, мы судим о достоинствах человека.

Передо мною лежит письмо. Его написала шестиклассница Тамара Кузнецова из Воронежского села с красивым названием Яблочное. «Все мы живем хорошо, – пишет девочка, – и будем жить еще лучше. Мы же к коммунизму идем. Но вот у нас в школе некоторые ученики бросают остатки хлеба и разные кондитерские изделия из него. А сделаешь замечание – ехидные улыбочки и слова. Обидно и больно, аж плакать хочется. Подруги мои, товарищи – а нехорошие. Иногда я думаю: построим мы коммунизм. Еще сытнее и вкуснее станем питаться, а сами, выходит, хуже будем. Хотя, если так относиться к хлебу, разбрасывать его, то разве построишь общество изобилия?».

Какое страдание и смятение детской души плещется в этом письме! Конечно, не сытость с достатком плодят безнравственность и бескультурье, а недостаточность воспитания. Ведь та же школьница Тамара не впроголодь живет, как и ее подруги. Однако почему-то ее взволновало высокомерие к хлебу со стороны одноклассников, что-то заставило задуматься над смыслом высоких и гордых понятий: жизнь, коммунизм. Что же именно? Ответ в продолжении письма ученицы: «Нас у папы и мамы двенадцать детей – шесть мальчиков и шесть девочек. И всех родители воспитали трудолюбивыми. Папа вот уже свыше пятнадцати лет работает комбайнером в колхозе. Старшие братья – Николай, Леонид и Виктор помогают ему. Да и младшие – тоже.

В этой семье поклонение хлебу, настоящее, искреннее, впитано детьми, как говорится с молоком матери. Я хочу повторить: поклонение настоящее, искреннее, исходящие от взрослых, побуждающее к подражанию, заставляющее задуматься о цене труда и хлеба. Ведь как бы мы ни представляли процесс формирования души человеческой, в основе его лежат первые жизненные впечатления, первый жизненный опыт, который черпается главным образом в семье своей. И если в разные годы, в домашнем окружении, познал ребенок ложь и лицемерие, трудно ждать от него искренности в зрелом возрасте, мало надежды, что вырастет он добрым, открытым к людям, беззаветным в деле.

В отличие от Тамары Кузнецовой Леша Миронов, единственный сын знакомого мне директора совхоза, должно быть, никакой нужды не испытывает. Но мне думается – и это Леша подтвердил своим поступком, когда прошлым летом в отсутствие отца «уговорил» механизаторов в дождь выехать в поле, – что из него вырастет настоящий человек. Вырастет, так как у Лешкиного отца и матери есть особый бог – работа. А бережливое, разумное отношение к хлебу ли, к другим ли продуктам и предметам потребления естественно для них, как воздух. Помню, заночевал у Мироновых я недавно. Утром хозяйка, ставя картошку на стол, посетовала: «Эх, забили хрюшку. И очистки девать теперь некуда». Хозяин встрепенулся: «Как это некуда? Да отдай соседям: у них на откорме боров. Эй, Леша, ну-ка живо снеси!»

Человек любит больше то, что сделал своими руками. Этот постулат испокон веку лежал в основе мудрой крестьянской педагогики. И поэтому тысячи раз прав алтайский комбайнер Иван Михайлович Воронков – глава большой семейной династии механизаторов, сказавший мне как-то: прежде чем сыну купить модный костюм, приобрети ему спецовку рабочую. Посмотрите, чего греха таить, сколько еще у нас нытиков, толком не знающих, чего им надо, этаких напыщенных критиканов, мнящих о себе бог весть что. Думаете, они и в самом деле что-то из себя представляют? Как бы не так. Просто бездельники, на доброте нашей разжиревшие.

Спросил я тогда ветерана:

– Иван Михайлович, почему же происходит такое? Одни вот так прохлаждаются, а другие не могут жизни представить себе без труда? Быть может, секрет тут в привычке к этому самому труду, которая так сильна у людей вашего поколения?

Ответ был удивительным по смыслу своему:

– Верно, привычка к труду большая у нас. Но ведь она не с неба свалилась, а приобреталась. Вспомните, как работал народ после войны? Сейчас, конечно, время не то. Но плодить захребетников – не дело. И припомни слово мое: не научим детей своих работать – они уважать нас перестанут.

Труд и хлеб – понятия неразделимые. Человек и стал истинным тружеником, и обрел уверенность в завтрашнем дне, когда начал пахать, сеять, жать. Многие народы, история которых исчисляется тысячелетиями, неспроста считали плуг даром небес. Не меч, а именно плуг и серп двигали цивилизацию. «Соха кормит – веретено одевает» – гласит русская пословица. «Когда стоит плуг – все стоит» – эту поговорку сложили мудрые люди. Известно, что о мастерстве, умение, таланте представителя той или иной профессии в некоторых местах судят по отношению его к хлеборобскому деду. Несколько лет назад довелось мне слышать, как отвечала на восторженные отзывы читателей о творчестве Василия Макаровича Шукшина его мать – простая женщина Мария Сергеевна: «Хорошо писал Вася, хорошо. Да и как же иначе-то? Он – крестьянин. Все знал, все умел. И зябь подымать, и хлеб убирать».

Вот так-то! И нельзя не согласиться с почетным академиком ВАСХНИЛ, дважды Героем социалистического труда Терентием Мальцевым, назвавшим хлеб вершиной в той условной пирамиде хозяйственных, политических, правовых и иных ценностей, что называется культурой. И нельзя не согласиться с орловскими механизаторами из колхоза «Победа» Кромского района, о которых я писал выше, ответивших на комплемент председателя по поводу героической их работы сдержанно, но с огромным достоинством:

– На жатве один герой – хлеб. И перед этим героем мы все равны.

Хлеб. Он наша радость, он наша боль. «Хлеба край, так и под елью рай»; «Хлеб-соль дружбу водит, а ссору выводит», – так говорим мы гордо о нем, а вздыхая, добавляем: «Без ума проколотишься, а без хлеба не проживешь». И говорим при этом: «Пусть деньги за богачом, лишь бы хлеб за нами». Да много сказано и написано о хлебе. Вроде и сказать больше нечего. Но люди продолжают разговор, воздавая славу кормильцу и негодуя при виде недоброго к нему отношения. И вновь, и вновь обращаются к «хлебной» теме писатели, журналисты… Но иногда приходится слышать на этот счет: а стоит ли столь часто в наше время писать об этом? Мол, хлеб и сам за себя, если надо, постоять может. Во время войны, когда крошка хлеба почти в буквальном смысле приравнивалась к золотой, агитировать за бережливое отношение к нему никого, дескать, не приходилось.

Верно, конечно, хлеб за себя постоять может. И он не прощает никому надменного или равнодушного отношения к себе, он, как природа-мать, не признает смягчающих вину обстоятельств, вынося приговор обидчикам своим недородом, нехваткой других продуктов, а главное: перестанешь уважать его – и потеряешь свою душу, как говорится, жизненный стержень. Твое «личное дело» по отношению к нашей святыне не может остаться нейтральным для общества – общества тружеников. И если об этом забыть, то обязательно аукнется той или иной мерой социальных потерь, падением в дисциплине труда, моральном настрое людей.

Ну, а что касается хлеба во время войны, то, действительно, тогда не агитировали беречь его. Но о нем писали. Житель оренбургского села Ромашкино Евгений Никонов прислал письмо, где приводит трогающие до глубины души своей суровой правдой стихи фронтового поэта:

Мы этот хлеб до крошки ели. Он был нам слаще леденцов. Колючий, серый, как шинели, На бой он подымал бойцов.

А вот выписка из дневников военных лет писателя Александра Яшина, которую приводит в своей пронзительной книге о хлебе «Цена ему – жизнь» Михаил Алексеев: «…9 марта 1942 года … в хлебном магазине мальчишка схватил кусок у женщины и ест, его бьют, а он ест, его бьют, а он ест…»

Рано или поздно каждый нормальный человек задумывается над смыслом жизни. Мне думается, что так когда-нибудь должен задуматься он обязательно и о своем отношении к хлебу, взглянуть на себя, если можно так выразиться, через призму хлебной краюхи. Ибо хлеб и жизнь – слова одного порядка.

… Идет новая жатва. И верится мне, как верится каждому хлеборобу, – рождается с ней не только новый хлеб, но поднимается выше в собственном самосознании и сам человек.

Стежки-дорожки

Ныне, когда заросли мелколесьем и бурьяном миллионы гектаров некогда плодородных пахотных земель, наверное, кому-то покажется странным, что в «совковые», проклятые представителями воровской «комковой» России времена, борьба за рачительное хозяйское отношение к земле было нормой. Люди боролись за стопроцентное ее использование. Как боролись и с мелкотравчатыми «несунами» – предвестниками современных воров-монстров. Последующие два материала красноречиво показывают то, что волновало тогда истинных тружеников.

I

Немало песен у нас поется о стежках-дорожках, немало стихов о них сложено. Тропинка, дорожка в поле стали как бы символом любви к родному краю, родной земле. Это хорошо, конечно. Но вот непоэтические стежки-дорожки, а реальные дороги, пролегающие через реальные поля…

Спешит, например, человек: некогда искать ему обходной путь. И глядишь, ради сохранения нескольких минут через посевы дорожку для себя прокладывает. Следом другой путник пройдет – готова тропинка. А там и на коне проехать можно. Кое-кто и на телеге рискнет прокатиться, на машине. И появилась новая проселочная дорога, никем не запланированная, никому не нужная.

А не слишком ли много у нас этих дорог? И не перешагиваем ли мы через совесть свою, когда любуемся петляющими через посевы тропинками? И разве не затаптываем мы в землю хлеб, прокладывая через посевы по плодородной земле тропинки.

Г. Коптелов Гомельская область

Читал я это взволнованное письмо и, странное вроде бы дело, вспоминал одну хлебосольную деревенскую свадьбу. Вернее, не саму свадьбу, а то, что осталось неиспользованным на столах после нее: начинающие портиться дорогие закуски, недоеденное печенье… «Куда ж теперь все это?» – спросил я хозяйку. «Скоту, спокойно ответила та и, видя мое удивление, добавила: – У хлеба не без крох». Весьма поразило меня тогда такое применение старой народной поговорки, весьма. И подумалось: да, сыты, богаты мы, но не кощунство ли так вот истреблять продукты?

И теперь, прочитав письмо с Гомельщины, подумал, как правильно мыслит автор, говоря: «Не перешагиваем ли мы через совесть свою, когда любуемся петляющими через посевы тропинками?» Ведь любуемся-то мы, по сути дела той «свадебной хозяйке», собственной расточительностью. Товарищ Коптелов привел только один пример. А их, увы, немало.

И порой кое-кто, видимо не хочет осознать, что хоть добра и много у нас, но не такое уж оно несметное.

Под умением беречь надо понимать и умение хозяйствовать. Тот, кто умеет беречь малое, сбережет и большое. И опять я вспоминаю историю. В одном хорошо знакомом мне колхозе перед началом полевых работ задумали привести в порядок старый хозяйственный инвентарь: сбрую, телеги, дрожки. За конным двором лежало все это в беспорядке. Кое-кто идею ремонта старых крестьянских транспортных средств воспринял иронически: у нас мол, и тракторов, и машин достаточно. А между тем отремонтированные телеги очень пригодились. Весна была дождливая, дороги размыло, и к отдельным полям лучше всего было семена подвозить не на машинах, а на лошадях, запряженных в дроги и тележки. Здорово они выручили тогда хозяйство. Вот чем обернулась бережливость в малом.

Вообще-то бережливость исконно крестьянская черта. Правда, раньше она нередко граничила со скупостью и вызвана была трудностями жизни. Беусловно, скупость, скаредность во все времена не очень-то ценились людьми. Ныне, когда человек забыл о так называемом черном дне, скопидомничать, понятно нет никакого смысла. Но бережливость – не скупость.

Бережливость помогает людям разумно потреблять материальные ценности, лучшим способом использовать и землю, и вверенную им технику, и горючее, и материалы, ценить рабочее время. Беречь, разумеется, надо с умом, с пониманием. Бывает, что кто-то, экономя время, недобросовестно выполнит ту или иную операцию или, как пишет автор письма, чтобы сократить путь, проедет на машине через хлебное поле. От такой «экономии» только убытки. Нелепо урезать расходы в ущерб делу – на ремонт и строительство, допустим, животноводческих помещений, подготовку кадров, механизацию трудоемких процессов, на улучшение условий труда.

Экономия и бережливость! Этот призыв появился в первые же дни Советской власти. В.И. Ленин писал весной 1918 года: «Веди аккуратно и добросовестно счет денег, хозяйничай экономно, не лодырничай, не воруй, соблюдай строжайшую дисциплину в труде, – именно такие лозунги, справедливо осмеивавшиеся революционными пролетариями тогда, когда буржуазия прикрывала подобными речами свое господство, как класса эксплуататоров, становятся теперь, после свержения буржуазии, очередными и главными лозунгами момента».

Мы не должны забывать об этом. Бережливость – поистине черта, характерная для людей высокой коммунистической сознательности и принципиальности.

Бережливый человек не смолчит, заметив, к примеру, огрехи на уборке или в использовании земли. И это – проявление хозяйского отношения к народному добру, к народной собственности. Такое отношение следует всячески воспитывать у всех граждан. Особенно у молодежи. Своим рачительным отношением к народному достоянию, дисциплинированностью, личным примером старшее поколение, на долю которого выпало с лихвой и голода, и холода, должно, обязано научить вступающих в жизнь молодых людей трепетному отношению ко всему, что добыто нелегким трудом. Ибо, как правильно гласит поговорка, «Что сегодня сбережешь, завтра пригодится».

II

На площади, в центре села был сделан газон. Опоясанный неширокой лентой веселых цветов, он мило смотрелся и способствовал хорошему настроению прохожих. Огородить зеленую лужайку штакетником или какой другой изгородью, конечно же, никому не приходило в голову. Зачем это нужно? Неужели найдется такой человек, что будет топтать красу? Однако нашелся. Нет, он не был хулиганом или убежденным противником всего красивого – он просто спешил. И, чтобы сократить путь, не обошел зеленый участок, а прошагал через него. Как ни странно, у этого человека нашелся последователь. Необходимости у «второго» в этом не было. Он даже не спешил и по газону прошагал лишь потому, что кто-то до него уж сделал это.

Через некоторое время тут пролегла тропа, которая разрезала и обезобразила зеленую лужайку, некогда бывшую украшением площади. И по этой тропе проходили вполне приличные люди. Когда им указали на их дурной поступок, они искренне удивились и возмутились. Ведь тропа же, и по ней ходят все!

Эта, похожая на притчу история пришла мне на ум, когда в многочисленной читательской почте в газету прочел я письмо, автор которого не захотел называть своей фамилии, но пожелал, чтобы его откровение было опубликовано. Это письмо – отклик на статью И.Бондаренко «Неподсудные?». В ней шел разговор о мелких хищениях, о так называемых «несунах». Надо сказать, что в большинстве своем отклики на эту статью были похожи. Их авторы, с болью и гневом сообщая редакции о нелицеприятных фактах, подобных тем, о которых говорил журналист Бондаренко, были единодушны во мнении: воровство, мелкое или большое, – всегда воровство. Урон от него, как моральный, так и материальный, велик. И в борьбе с этим «позорнейшим явлением» (именно так назвали многие мелкое воровство) занимать примиренческую позицию ни в коей мере нельзя. О большой порядочности, высоком нравственном начале наших людей говорят эти письма. И вдруг это послание…

Его прислала некая Татьяна Николаевна А., жительница города Докучаевска, что в Донецкой области. «Я понимаю, – пишет она, – если похитители общественного добра воруют по 4 мешка фуража или чего-то еще, измеряемого в мешках, то их обязательно надо судить. Но если доярка унесла домой литр молока, разве это воровство? Да неужели бы вы, товарищ Бондаренко платили деньги за обеды в столовой, если бы ваша жена работала там?» Я несколько раз перечитывал эти строки, пытаясь понять, уж не шутит ли автор? И если нет, то какой же степени, должно быть, сместились у Татьяны Николаевны нравственные критерии, коль открыто заявляет она такое? Но чем больше я думал над этим, тем определеннее приходил к мысли: а ведь эта женщина, быть может сама не подозревая того, указала нам на самое опасное последствие мелкого воровства – его убийственную прогрессирующую силу. Подобно той тропе на зеленом сквере, появившейся по вине какого-то шалопая, вовремя не призванного к порядку, мелкое воровство обезображивает нашу добрую действительность, искажает порою подлинное представление о том, что хорошо и что плохо, даже у людей, казалось бы, искренних и честных.

Я больше чем уверен, что та же самая Татьяна Николаевна, если бы ей довелось быть свидетелем, допустим, карманной кражи в автобусе или где-то в другом общественном месте, возмутилась бы чрезвычайно. Думается, увидев как кто-то запускает руку в чужую сумочку, она бы схватила за руку мелкого воришку, смотрела на него с презрением. И так поступил бы каждый. Но почему же мы реагируем не столь бурно, видя иногда, как нечестный человек запускает руку в карман государственный, общественный.

И тут впору привести другое письмо. Пишет его житель поселка Возрождение из Саратовской области С.Лазарев. «Интересная получается штука, – рассуждает он, – мальчишку, что забрался в чужой огород по недомыслию, непременно высекут. А некоторые ретивые дачники даже к суду привлечь требуют озорника. Однако те же самые люди спокойно взирают на то, как отдельные личности тащат с места работы то кошелку картошки, то кочан капусты. Знать, живуче еще представление: общественное – это не мое, не личное. А коль так, то и переживать о нем особо не стоит». И далее автор приводит к такому выводу: «Не обращая внимание на мелкое воровство, мы растлеваем души людей, способствуем развитию у них пагубных наклонностей».

Что ж, наверное, прав автор письма. Ведь какой-то особой или тем более социальной основы для воровства у нас нет. И та женщина, что тащит в подоле пяток помидоров с общественного огорода, имеет их в достатке и дома. Но она видела, что берут другие, за это им ничего не бывает. В итоге создается нездоровая обстановка, когда стесняется не тот, кто ворует, а кто видит, как воруют.

Обращая внимание на этот факт, некоторые читатели сетуют, что наши законы слишком гуманны. Мол, надо бы взыскивать с расхитителей строже. А то они отделываются зачастую лишь небольшим штрафом или обсуждением на товарищеском суде. Но на людей, потерявших совесть, подобные меры действуют слабее, чем укус комара. Здесь мне авторам письма хотелось бы возразить. Общественное обсуждение значит немало. Воришка – он же, как таракан, света боится. А потом весьма значительную роль играет, например, такое обстоятельство. Если человек, трижды судимый товарищеским судом, совершил вновь проступок, его дело передается в народный суд.

Хотелось бы мне возразить и тем авторам, в частности, Н.Петрушкину из деревни Нелишки Кировской области, А.Хорунжему из харьковского села Одноробовка, В. Багировой из ростовского зерносовхоза «Гигант», которые считают мелкое воровство следствием злоупотребления служебным положением некоторых лиц или видят причину хищений только в дефиците отдельных товаров. Нет, главная причина этого позорного явления – все же в нашей терпимости к нему, в той неорганизованности и бесконтрольности, что нередко еще встречается у нас. Где-то нарушены правила учета, не обеспечена охрана материальных ценностей, не соблюдена финансовая дисциплина, проведена поверхностно ревизия – всем этим непременно воспользуются нечестные на руку люди. Эти упущения все равно что щели в амбаре, в котором хранится зерно.

И тут я согласен с теми читателями, что в своих письмах ставят вопрос: нельзя ли как-то взыскивать более серьезно за ротозейство безответственность с должностных лиц? Кстати, местами так и поступают. В некоторых наших союзных республиках, как известно, руководителей, допустивших то самое ротозейство, законодательством предусмотрено привлекать к уголовной ответственности. В Узбекистане, например, глава предприятия, где систематически совершаются хищения, увольняется с работы или осуждается на год лишения свободы, если он не предпринимал мер к предупреждению воровства.

И все же в заключение мне еще раз хочется напомнить мнение большинства наших читателей, откликнувшихся на статью И.Бондаренко, что борьба с расхитителями – это задача не только товарищеских судов, прокуратуры, милиции, а каждого гражданина. Своим самоотверженным трудом мы создали огромные ценности. В этом труде мы окрепли и закалились духовно. И будет просто неуважением к самим себе, если мы не дадим достойный отпор воровству – явлению, унижающему, разъедающему, подобно ржавчине, наше достоинство. Никакие грязные тропы не должны пролегать через чистые помыслы наши и наши дела.

Земля роднит

Эта телеграмма взволновала особенно. Секретарь парткома Анатолий Родомский переписал ее на огромном листе ватмана и повесил на току:

«Дорогие товарищи! С большой радостью узнал о вашем поистине космическом рекорде. Ваши достижения – замечательный пример трудовой доблести, яркое проявление лучших человеческих качеств, присущих коммунистам и комсомольцам. Петр Климук. Летчик-космонавт СССР, Герой Советского Союза».

Космонавт поздравлял экипаж знаменитого запорожского комбайнера Владимира Воронина. Помню, как неподдельно радовался этому сам Владимир Максимович, как приподнято произнес:

– Я всегда видел романтику в нашем деле. И не ошибся. Ведь человек такой профессии оценил нас!

Потом мне довелось поговорить с Петром Ильичом Климуком. Спросил его: «Что побудило вас послать поздравление запорожским хлеборобам?»

– Я вырос в деревне, – ответил Климук, – и хорошо знаю специфику крестьянского труда. Когда я прочел в газетах, что Воронин с друзьями намолотил за смену 289 тонн зерна, я не мог скрыть восхищения. Такое могли совершить только люди огромного профессионального мастерства, люди железной воли и мужества. Мне показалось, что мы в чем-то очень схожи с Ворониным.

Космонавт – и пахарь. В чем схожи они? Оказалось во многом. Если взять конкретный пример – Климука и Воронина, – от малейших черт характера до анкетных данных. Оба родились в деревне, причем в одном и том же 1942 году. Отец космонавта – партизан. Погиб на войне. Батька Владимира – солдат. Сложил голову в боях за Родину. Сельская дорога верно вела крестьянских детей к красной ковровой дорожке в Кремле. Петр Климук стал Героем Советского Союза, Владимир Воронин – Героем Социалистического Труда.

Вспоминаю историю, которую рассказал мне первый секретарь Носовского райкома партии Черниговской области Андрей Петрович Губарь.

…Шла весна шестьдесят первого года. В одной из школ района проходила встреча с бывшими выпускниками. Перед молодежью выступал колхозный тракторист Николай Григорьевич Сеник. В его рассказе не было громких фраз, он ни к чему не призывал, а просто по-крестьянски говорил о жизни, хлеборобской доле, о том почете и внимании, которыми окружен в нашей стране землевладелец. Вихрастый мальчишка поднял руку, задиристым тоном выпалил:

– А вот Гагарин уже Герой Советского Союза, хотя и родился в одном году с вами!

Николай задумался только на секунду:

– Но зато я ношу с Гагариным одинаковый партбилет. Мы с ним оба – коммунисты.

Какая зрелость мысли и четкое понимание своего места в обществе! Советские труженики одинаково горды делом рук своих, делом, которому посвятили свою жизнь. Эта гордость привлекает и увлекает. Спустя несколько лет мальчишка, который хотел поддеть Николая Сенника, пришел поздравить его с получением звезды Героя. Правда, был это уже не вихрастый школьник, а молодой колхозный механизатор Сергей Отрожко.

Героев знают, героев чтут. В Молочанском профтехучилище, курсантом которого был когда-то Воронин, шел корчагинский вечер. Ведущий объявил:

– А сейчас выступит представитель корчагинского племени наших дней Владимир Воронин.

Это имя потонуло в буре аплодисментов.

Владимир Максимович говорил о любви к земле, о трудностях и степном ветре:

– Не так-то просто работать иногда по двадцать часов в сутки. Но, поверьте, я эту работу не променяю ни на какую другую.

Воронина провожали всем училищем Он писал на память автографы. А когда для одного остроглазого курсанта не хватило открытки, он сходил в инструменталку, взял там молоток, расписался на рукоятке и вручил парню. Тот радостно сверкнул глазами: Вот это автограф!

Если говорить о престиже земледельческого труда, то, пожалуй, есть смысл сослаться на мнение некоторых специалистов и космонавтов. Что замечает в первую очередь человек, смотрящий на нашу планету из вселенского далека? Оказывается, возделанные поля. Поля, а не огромные города и заводы.

Насколько же велик труд пахаря, земледельца, если он лучше всего виден из космоса!

Да, этот труд велик и не прост. Он требует умения, мужества и героизма. На столе Владимира Воронина одно время стоял приз (недавно он его передал местной школе), где было выгравировано: «В труде – как в бою». Этот приз имени Героя Советского Союза П.Г.Дейкало он получил за жатву-74, которую действительно можно считать боем на хлебной ниве. И сейчас, стоит Владимиру закрыть глаза, встает во всех подробностях перед ним день 27 июля, когда он установил рекорд.

Раскаленный добела диск солнца, дышащее жаром поле пшеницы. Набегает ветер, поднимая бронзовую волну, а Воронину кажется, что навстречу течет лава расплавленного металла. Слепит глаза. Едкий пот ручьем стекает со лба по запыленному лицу. Чуть не вдвое больше, чем предусмотрено нормой, сжинает и обмолачивает комбайн. С двойным, а может быть, и с большим напряжением работает комбайнер. Увеличивают темп и водители. Их машины снуют от «Колоса» до тока на предельной скорости.

Но усталость берет свое, особенно в поздние часы. Ночная тишина давит свинцовым грузом. Уснул за баранкой Иван Кислицын. Владимир один рейс на грузовике сделал за него сам. Комбайнера подменил помощник Слава Ивашкевич. И надо же – произошла поломка. Водитель Николай Гринь сорвался:

– Ты, Володя, лучше бы меня в помощники взял…

Воронин спокоен:

– А Славку ты обучать будешь? Не дело говоришь, Никола, не по-товарищески.

Поломку ликвидировали сообща.

И помнится утро. Митинг на току. Аплодисменты, когда он сказал:

– Дорогие мои земляки, пятьдесят процентов своей заслуги я отношу на ваш счет.

Потом, когда Воронин рассказывал мне свою биографию, мысль о взаимосвязи личных достижений с делами всего коллектива он развил еще глубже: «Я жил в окружении добрых людей. Они формировали меня».

Вот он, советский человек, во всей красе и доблести! Условия для расцвета его трудолюбия и разума создали наше время, коллективный характер труда. Коллективизм многократно умножает человеческие возможности, порождает чувство ответственности, чувство хозяина, заботы которого выходят далеко за пределы личного участка работы. Я читал ответ Воронина на поздравления космонавта Климука. Преданность Отчизне своей, стремление работать на благо ее звучат там с особой силой: «Мы гордимся, что ваши подвиги в космосе, а наши ударные хлеборобские на земле служат единой цели – укреплению могущества нашей великой Родины».

В бескрайнем океане космоса несет свою вахту подполковник Климук. Готовит к выходу в степные просторы свой мощный «Колос» механизатор Воронин. Внимательно следят за работой космического экипажа советские люди. Обаятельное лицо Петра Ильича смотрит с экранов телевизоров, первых полос газет.

Часто печатает пресса и портреты Воронина, подробно рассказывая о его работе. Совсем недавно читатели «Сельской жизни» обратили внимание на снимок, где Владимир Максимович запечатлен во время заключения договора о социалистическом соревновании с ростовским комбайнером Николаем Бочкаревым. Нынче Воронин будет возглавлять уже не один экипаж, а целое звено комбайнов. Это большой экзамен. И так же, как космонавт к полету, готовится он к нему постоянно и напряженно.

Сходятся, перекрещиваются пути космонавта и пахаря. Их кровно роднит земля.

Звезды над тополями

У Василия Николаевича Шарандина отношение к молодежи одно время было, что называется, не вполне определенным. Особенно, когда задумывался над нелегким вопросом: кому, если понадобиться, мог бы он со спокойной душой передать хозяйство? Вот разве что Володька Сергеев? Если бы, конечно, построже был, посерьезней. Все вечера – в Доме культуры… Студией руководит, стихи читает. Даже свои, говорят. Чувствителен… А в нашей буче – твердость нужна.

Однако пройдет некоторое время, и «слабая сторона» Сергеева – влечение к культуре – станет определяющим аргументом в пользу молодого специалиста при выдвижении его на пост заведующего колхозным комплексом крупно-рогатого скота. И этот аргумент приведет не кто иной, а председатель. «Кое-кто, – скажет он при этом, – видит в нашем крестьянском деле лишь работу, а Владимир Павлович – поэзию. Такие люди смогут многое».

Непросто и нелегко пришел к этому выводу Василий Николаевич, человек закалки старой, знавший только одного бога – дело. Тем более поучителен процесс ломки его мировоззрения, проходивший, как потом он признался, не без помощи все того же Дома культуры, к которому так тянулся Владимир Сергеев. Стоит ли говорить, что после таких откровений и меня потянуло туда.

Поразило прямо-таки множество культурно-массовых мероприятий, которые проводил и проводит этот сельский клуб, объединяющий и направляющий деятельность – ни много ни мало – 17 самодеятельных художественных коллективов, кружков, студий, ансамблей. А еще больше – содержание и качество работы, инициативность и неуемная энергия здешних культработников во главе с директором Дома культуры З.И. Халяпиной.

– Однажды, поняв, в общем-то довольно простую истину: естественность стремления человека к красоте и культуре и приняв это сердцем, мы не могли не повернуться лицом к истокам – к духовному опыту народа, творчеству его, – рассказывает Зинаида Ивановна. – Ведь вкус развивается не на посредственном, а на самом совершенном материале.

Чернава! «Родиной в подробностях простых» называл ее уроженец этих мест поэт Павел Шубин.

И сегодня живет здесь красота в народе, в старых, казалось бы, незатейливых песнях, обычаях, обрядах и ритуалах. Вон у чернавских кружевниц и по сей день хранятся резные, с замысловатым орнаментом коклюшки – кленовые палочки, что дарили им в юности суженые. В те годы на гулянье ходили здешние парни с кленовыми тросточками. И когда хотел кто-то из добрых молодцев познакомиться с девушкой, то дарил ей тросточку эту, предварительно сделав фигурную метку на ней. А если думал кавалер «проводить» красавицу с вечеринки, то разрисовывал трость наполовину. И уж совсем «законченное послание» – украшенную полностью узорами кленовую палочку передавал ухажер своей девушке, замышляя сватов прислать.

Какой деликатный и красивый «язык любви»! Не правда ли? А чер-навская матаня, где каждый прихлоп и притоп, выход или коленце – не просто танцевальный прием, а трепетное выражение нежного и сокровенного, свидетельство внутренней культуры и красоты человека? Как так случилось, что молодежь стала забывать все это? И кто это узрел в своеобычности народного танца и песни не высокую и гордую душу, а банальное тривиальное чувство? Э-э-э, так далеко можно зайти. Не зря ведь сказано: когда соловьи замолкают, начинают сверчки стрекотать.

С такими вот думами и пришла однажды Зинаида Ивановна на сельскую вечеринку в одну отдаленную деревушку, где под гармонику с припевками сельские парни «наяривали» кадриль. Им-то, этим известным в округе бузотерам, и предложила она записаться в танцевальную группу народного хора.

– Надо было видеть их лица, – рассказывала Халяпина. – В них было все – и удивление, и пренебрежение – все, кроме согласия.

Да, нелегко и не сразу удалось ей собрать драгоценные россыпи народного творчества, организовать людей, убедить не только рядовых тружеников села, но кое-кого из руководителей в пользе задуманного дела. И все же находило оно, это дело, постепенно поддержку и отклик. Потому что было живым, отвечающим истинной людской потребности, человеческой натуре. Затем, когда за чернавским коллективом художественной самодеятельности, в котором прежние «бузотеры» станут самыми элегантными и лихими танцорами, укоренится большая слава, а Зинаида Халявина будет удостоена высокого звания заслуженный работник культуры РСФСР в порыве откровенности она скажет с предельной искренностью:

– Право же, такие почести для нас – неожиданность. Все, что мы делали, – мы делали просто и естественно.

Простота и естественность – враги формализма. И творческий работник, взявший их на вооружение, непременно будет идти к человеку через сердце его, от жизненной ситуации. Именно на это и обратил я внимание, знакомясь с работой Дома культуры, – касалось ли дело выступлений здешней агитбригады, съемок новой ленты любительской студией или приобретения новой картины для колхозного «салона искусств». Да что там! В Чернаве сейчас кино просто так не покажут. Когда был я в селе, привезли фильм «Начальник Чукотки». И что же? Перед началом сеанса выступил лектор из общества «Знание». И не только об актерах подробно порассказал, но толково и умно поведал о национальной политике нашей, увязав выступление с главной идеей картины.

А какие «чтения» бывают в «салоне искусств» – галерее картиной! О цвете и красках, о пластике и сложностях композиции. В Чернаве уверены: увидевший прекрасное – соучастник его создания.

Стал таким «соучастником» и председатель Шарандин. Помог этому будто бы наибанальнейший случай. Как-то попросили артисты у Василия Николаевича крытую машину, чтобы съездить на ней в бригаду с концертом. А он взорвался: «Где я ее возьму? Вот стоит одна с удобрениями, разгрузить некому». «Ну, это мы мигом», – сказали певцы и танцоры. Подобрел руководитель, сказывают, сам вместе с ними поехал.

С той поры якобы и идут в хозяйстве в ногу производство с культурой. И как идут! Растет материальный достаток колхозников, а вместе с ним – потребности духовные, культура и нравственность. Ибо плохо, когда кто-либо имеет меньше того, чем ему нужно, но еще хуже, когда сыплются блага материальные человеку, духовно обедненному. Недобрые «ножницы» тут возникают. Потому что «стригут» они не что иное, а душу труженика, порождая в делах и мыслях его опасное равнодушие.

– Все так, все так, – согласился со мной В.Н. Шарандин, когда разговорились мы с ним на эту тему. – Мы, хозяйственники, порой увлекаемся, все на язык цифр и экономической целесообразности переводим. А душу человеческую в статотчетность не вставишь. Не лезет она туда. Ну а коль так, то мы, не долго думая, и вовсе со счетов ее пытаемся сбросить. А потом охаем, ахаем. Вот и выходит, новый комплекс пустили, а работать некому, дом построили, а в него заселяться никто не хочет. Почему? Начинаем людей винить: мол, то да се. И забываем: не хлебом единым жив человек. Раньше, по бедности нашей, мы, понятно, только о хлебе и думали. Но сейчас-то… Нет, кто не понимает души человеческой, не заботится пищу ей дать, – плохой хозяин. Я бы такого к руководству людьми не допускал.

…Мы шли по вечерним улицам. Из Дома культуры доносились мелодии песен и звуки классической музыки.

– Этюд Глинки, – определил собеседник и пояснил: – В детской музыкальной школе вечер идет. Как хорошо-то, а?

И эти прелести ощущали, видимо не только мы. Через несколько дней попался мне на глаза номер районной газеты с заметкой В.П. Сергеева. Помните любителя поэзии и начальника комплекса? О чем же писал он? О сельских вечерах и о детском концерте, в частности. Да как! «…Светло и тихо на засыпающих улицах. Золотятся звезды над макушками тополей. Но кажется, что это не звезды, а спелые зерна пшеницы рассыпаны щедрой рукой землепашца по небесному полю…» И далее: «Расходятся из клуба зрители, и долго в душе каждого из них звучат небесные звуки музыки, помогая увидеть и ощутить прекрасное».

Да, наверное, это правда: люди, увидевшую поэзию там, где они живут и работают, могут многое.

Клумба у входа

Школа стоит на взгорье. Окнами на зарю и на село, что сбегает тенистыми улочками к маленькой тихой речушке Колыбелка. Из окон – все село, как на ладони. И эхом отдаются здесь ритмы его жизни, то тревожа, то радуя сердце Нины Алексеевны Нероновой – здешней учительницы биологии.

Что ж, это и понятно: ее жизнь давно уже связана с этим селом, с колхозом «Россия», добрая половина тружеников которого – воспитанники Нероновой, кому изо дня в день отдавала она доброту своего сердца, кого учила идти по жизни открыто и честно.

Вот скрипнула калитка крайнего дома и молодая женщина направилась в сторону овцекомплекса. Это Таня Асламова – зоотехник. В недавнем прошлом бригадир ученической производственной бригады. В отпуске сейчас, а дома усидеть не может… Заурчал мотор около дома Буланиных, хозяин – колхозный инженер – в поле к механизаторам собрался. Он и в школе был заправским механизатором. А вот шагает Александр Журавлев. Золотые руки у него, звеньевым работает, недавно орден получил…

Как на ладони село. Но и школа, и жизнь учителя тоже у всех на виду. Как-то один отец, чьи дети учились у Нины Алексеевны, сказал:

– Школа и для нас родителей, и для детей все равно, что праздничный дом, в котором все светло и чисто, куда в грязных сапогах люди и заходить стеснялись бы.

Верхнеколыбельская средняя школа такая и есть. Окруженная цветниками, фруктовым садом с примыкающим к нему опытным участком, она – настоящее украшение села. И Нина Алексеевна много сделала для создания этого цветущего уголка, хотя сама она больше склонна считать, что в этом заслуга всего коллектива – учителей и учащихся.

Тринадцать лет назад, когда вместе с мужем Федором Кирилловичем Нероновым – нынешним директором школы, Нина Алексеевна приехала в Верхнюю Колыбелку, вид школы в восторг ее не привел. Одиноко стоящее на взгорье, не огороженное здание, продувалось ветрами со всех сторон.

– Однажды, – вспоминает Нина Алексеевна, – решила разбить клумбу у входа. Вошла в свой пятый класс, спросила: «Дети, кто из вас любит цветы?» Взметнулся лес рук. «Хорошо, говорю, а как вы их любите?» Они любили смотреть на цветы, рисовать… «А кто любит выращивать?» Ребята растерялись. «Я научу вас выращивать гладиолусы, астры, пионы. И вам понравится это».

Потом ее пятиклассники станут старшеклассниками, будут изучать технику, работать в производственной бригаде, а на школьной осенней выставке цветов (эти выставки станут традицией) появится торжественно-строгий букет восточных маков в черной вазе. Им залюбуются посетители, а Нина Алексеевна прочитает неожиданную подпись под цветами: «Первому учителю».

Вечером, после подведения итогов конкурса на лучший букет, они будут вместе пить чай и вспоминать, как шли к этому празднику красоты. И тогда Таня Епифанова скажет:

– Нина Алексеевна, а вы знаете у нас папка тоже цветы начал сажать. У меня «секреты» выпытывает.

– А ты, Таня, не таи.

… Сельский учитель. Огромной силы нравственный заряд несет он в себе. Постоянно общаясь с людьми, незримо и неустанно он воздействует на них. Это хорошо знает Нина Алексеевна, считая, что внимание к человеку должно быть обязательной профессиональной чертой педагога.

С цветов начинали. А потом разбили сад, сажали овощи… Перед ребятами открылся увлекательный мир созидания. И они, быть может, впервые почувствовали радость коллективного труда, желание углубить знания по любимому предмету, чтобы потом с пользой применить их на практике.

Работа с детьми _ работа кропотливая. Она требует бесконечного терпения и душевной доброты. Этих качеств Нине Алексеевне не занимать.

Ее мать – воронежская крестьянка умерла перед войной. А вскоре ушел на фронт отец. На попечении Нины остались сестра и брат. Было в ту пору ей шестнадцать лет. Быть может, тогда она и укрепилась во всепоглащающей потребности постоянно заботиться о ком-то, жить, хлопоча о других, чувствовать особую ответственность за воспитание детей…

– Некоторые мои ребята учат ботанику не только по школьным учебникам, но и по пособиям для техникумов, – рассказывала Нина Алексеевна своим коллегам в институте усовершенствования учителей. – Юннаты читают лекции Тимирязева, которые писал он для студентов высших учебных заведений. Лично я не вижу в этом ничего странного. Лекции написаны ведь очень интересно и доходчиво.

Привить молодежи уважение к труду – этому великому титулу благородства, научить ценить человека и красоту родной земли – это ли не главная задача сельской школы? Воспитывая у ребят чувства гражданственности и долга, Неронова, конечно, не ограничивается преподаванием непосредственно своего предмета в рамках программы или чуть шире. Работа на пришкольном участке, которой руководит Нина Алексеевна, предельно приближена к производственным условиям колхоза. Один из гостей школы, посмотрев, как тщательно и умело управлялись ребята с делами, записал в книге отзывов весьма возвышенную фразу: «Эти люди, я уверен, будут рачительными хозяевами нашей страны»

Далеко не все ученики Нероновой становятся садоводами и агрономами. Но добрая половина их остается в селе, приобретая еще в стенах школы сельские профессии, в первую очередь механизаторские. Не случайно, поэтому только кадры механизаторов в «России» состоят на 70 процентов из людей, которым нет еще и тридцати лет. И все выпускники: трактористы, животноводы или те, что избрали другие специальности и поддерживают связь с любимой учительницей письменно, все работают добросовестно, творчески. Так, как когда-то учила их и на уроках, и на опытном поле Нина Алексеевна.

В том, что питомцы растут достойными гражданами, заслуга, конечно, всего педагогического коллектива, результаты окрепшей связи колхоза и школы. И едут в Верхнюю Колыбелку сейчас гости за опытом, за консультациями. Есть на что посмотреть, есть чему поучиться на пришкольном участке. Нина Алексеевна принимала участие во Всесоюзном семинаре по опытнической работе. Коллектив юннатов неоднократно награждался дипломами ВДНХ, получал премии от республиканских министерств сельского хозяйства и просвещения. Вот уже несколько ученики выполняют задание Лыговской опытной станции. Работают в школе над выращиванием многолетней ржи и уже сеют в колхозе. С помощью школьников внедрили в «России» и первый сорт высокоурожайного ячменя ««носовский-6». Особый интерес вызывает у всех сорт помидоров «Гигант», распространяемый в здешних краях юннатами школы.

Много хороших дел у ребят. И всю эту работу направляет человек с истинной профессиональной увлеченностью – учительница биологии Нина Алексеевна Неронова.

Под сенью вязов

Вязы, высокие, густо-зеленые, полукругом окаймляли околицу села, шумели под веселым весенним ветром тополя и снова вязы; за домами курчавились яблони, а еще дальше, прикрыв зеленое раздолье полей, уходили к горизонту лесополосы.

Председатель колхоза имени Свердлова В.И. Чеботарев, залюбовавшись дивной красотой, шляпу снял.

– Подумать только, одна семья, – всего одна – создала чудо такое! – заворожено говорит он. И, видя мое удивление, продолжает: Ну, не совсем, конечно, одна. Но семейство Гребенников начинало. Причем само. Никто не заставлял, не подгонял. Само. И вон какую красоту для всех открыли. Ведь в нашем Вязовом до них, не поверите, не то что вязов, но и кусточков было немного.

…Когда двенадцать лет назад только что демобилизованный солдат Алексей Гребенник пришел в правление колхоза и попросил председателя выделить ему в помощь несколько человек, чтобы разбить на склоне оврага сад, его не совсем поняли. Какой сад? Каких людей? Зачем? Без сада дел по горло.

Один из пожилых правленцев парня, однако, поддержал, вспомнил, что когда-то небольшой садик в хозяйстве имелся. И вырастил его дед Алексея. Притащил саженцы откуда-то издалека – не за пятьдесят ли верст? Сам копал ямки, носил в корзине навоз, в ведрах – воду, что-то подрезал, пилил. И вскоре на голом месте зацвел фруктовый сад… В предвоенный год, деревья начали плодоносить, по весне вязовские жители услышали в нем соловьиные трели. Правда, война все поломала. Но хорошо было в том саду. Дело Алешка-то предлагал…

Председатель, человек в этих краях новый, думал долго: «горел» план по свекле, вывозка удобрений затягивалась. И все же решился:

– Людей, брат, нету, – развел руками. – Но лошадь, куда ни шло, бери. Соху, если надо. И попытайся уговорить старушек.

Так начинали. Вернее продолжали. Продолжали дело первого вязовского садовода.

И вот цветет, благоухает сад Алексея Лукьяновича. Сам он небольшого роста, но сбит крепко, смотрит живо и проницательно, речь богатая, чистая. Выцветшие на солнце ресницы, тронутые серебряной сединой курчавые волосы. Да и весь он как будто серебрится, светится изнутри.

Около желтого домика – полукольцом ульи, малинник, вишенник.

– А вот и дедова яблоня, от которой сад этот пошел, – показывает Алексей на сучковатое бурое дерево. Лицо садовода вдруг помрачнело. Вспомнил, знать, что-то грустное. Помолчал, пояснил: – Весь сад в войну фашисты пожгли. Только вот эта яблоня чудом осталась…

С любовью, увлеченно говорит Лукьяныч об опытнической работе своей, показывает плантации клубники и земляники, питомник, кусты терновника с привитыми черенками очаковской желтой сливы. Я поинтересовался, где, в каком учебном заведении изучал он садоводческую науку. Энтузиазм, любовь к делу это само собой, но и ведь и знания нужны.

– На свете много умных людей. Читаю журналы, литературу особую, газеты, переписку веду. А вообще, специального образования у меня нет. Не успел.

К образованным людям относится с большим уважением. Конечно, если знают они свое дело.

– Я так думаю и детей своих наставляю, – делится сокровенным: учиться надо затем, чтобы лучше потом работать. Толково, с умом. А то послушаешь иных – учатся, чтобы потом поменьше работать, говорят.

Все больше и больше у него добровольных помощников и людей, специально организованных в садоводческую бригаду. Вернее, в садово-огородную. Собственно, огород и «узаконил» Гребенника как колхозного садовода и овощевода. И стал получать он в колхозе твердую заработную плату. Выделили ему пару тракторов, агронома по овощеводству. Содержать в порядке 70 гектаров помидоров, огурцов и капусты – дело не шуточное.

– Хлопот хватает, – соглашается Алексей, – летом жинка спит еще, а я на тракторе «та-та-та». Но зато взгляните, что за прелесть! Да и прибыль от нашей бригады немалая. За сезон от продажи огурцов ежедневно две-три сотни на стол колхозу, как с неба падают.

Что и говорить, велика выгода от огорода. Зрима и ощутима она. Но ведь не меньше – как не больше – пользы приносит колхозу садовое и лесное хозяйство, охраняемое и обрабатываемое Гребенником. На 90 гектарах раскинулся на бросовых землях вокруг Вязовского фруктовый сад. Около 400 гектаров лесополос перекрестили поля колхоза, Тридцатигектарный сосновый бор, разместившийся за деревней, влечет к себе жителей красой и воздухом, напоенным терпким запахом хвои. Водится в лесу и зверь, и птица, растет гриб и ягода.

Мягко ступает нога по теплой земле. С озерка, что возникло после того, как перегодили плотиной овраг, доносится крик чаек.

– Надо же, чуют, что вода появилась. В степь прилетели, – улыбнулся Алексей и, словно ловя музыку, звучащую на дальней волне, склонил голову в сторону крикливых птичьих голосов.

Лосенок Сашка

Сашка сначала был маленьким, легким и рыжим. Таким легким, что его свободно поднимал восьмилетний Игорь. Худенькое ребристое Сашкино туловище еле держалось на тонких и прямых, как палки, ногах.

Когда Сашка вслед за ребятами вошел первый раз во двор дома, где жили и Юрка, и Вовка Егоровы, ему был оказан далеко не радушный прием: собака Джек ощетинилась, залаяла зло и неистово и все пыталась сорваться с цепи. Куры закудахтали, замахали крыльями, давая тем самым понять, что или они уйдут со двора, или пусть убирается непрошеный гость. Даже добродушная с виду хавронья захрюкала как-то недовольно.

Бабушка Марина Васильевна, услышав переполох во дворе, поспешила выйти на крыльцо. Увидев внучат своих рядом с каким-то маленьким животным, старушка замахала руками:

– Опять небось собаку подобрали на дороге, отнесите сейчас же, где была!

Да это же не собака, бабушка! – закричали наперебой Юрка и Вовка. – Это лосенок. Он у озера в кустах лежал. Подошли к нему, погладили, а он за нами и пополз. Одна нога у него повреждена. Мы ему имя придумали – Сашка.

На шум вышел отец – Иван Алексеевич:

– Лосенок? Как же он от лосихи-то отстал? А может, она на время отошла от теленка. Вот счастье, что вас не увидела.

– Мы, папка, от него побежали, а он за нами ползет. До железнодорожной насыпи полз, а там ему трудно стало. Мы его на руки взяли.

Сашку оставили во дворе. Бабушка поворчала-поворчала, но пошла все-таки, купила соску, сварила манную кашу. Иван Алексеевич ушел договориться с охотниками о том, как прописать лосенка на время.

Юрка, Вовка и братишка их Игорек стали мастерить для Сашки жилье на террасе.

Ночью лосенок с террасы сбежал и улегся спать на открытом возвышенном месте двора. Джек ворчал и громыхал цепью, а гость чутко водил длинными ушами.

У Сашки был хороший аппетит. Вскоре он только за завтраком стал съедать целую охапку вешек осины и чугун картофельной похлебки. Завтракая, он не жадничал. Около него вертелись куры и, забыв о первом своем недовольстве, растаскивали целые картофелины. К осине они были равнодушны. Свинья тоже подлизывалась к лосенку, миролюбиво похрюкивая и покручивая хвостиком. Сашка делился съестным и с ней. Даже Джек привык со временем к новому жильцу. И хотя особых признаков дружбы не высказывал, но уже и не ершился, и не рычал, как прежде.

Искренне и бескорыстно дружили с Сашкой ребята, особенно Игорь. За веселый, любопытный нрав теленка привечали и взрослые.

Сашка очень быстро рос. А быстрее всего росли у него ноги. К концу лета Игорь, уже не сгибаясь, мог пройти у него под брюхом. Лосенок похорошел. Нога у нег зажила, рыжая шерсть вылезла, вместо нее появилась блестящая, темноватая, на шее обозначился загривок. Однажды Сашка перемахнул через полутораметровую изгородь и очутился на улице. Неизвестно, что бы он сделал дальше, если бы не испугался проходящей машины и не вернулся снова во двор.

В другой раз бычок забрался в огород, открыв мордой крючок. Поел ягоды на шиповнике, обглодал деревья и съел семенные огурцы.

Бабушка заохала. И Иван Алексеевич в этот день долго говорил с охотоведом по телефону:

– Пора в заповедник, на лосиную ферму. Там он не пропадет, пристанет к стаду.

Грузовая машина забрала Сашку солнечным утром и повезла в лес. Лосенок стоял в кузове спокойно, как будто чувствовал, что его отправляют в родную стихию. Бабушка и Игорь печально смотрели вслед. Вовка поехал вместе с егерями провожать найденыша. Юрки не было: уехал учиться в город.

На лесной поляне Сашку осторожно по сходням свели с машины. Вовка в последний раз покормил его хлебом. Лосенку прикрепили к уху алюминиевое кольцо с номером, на шею повесили колокольчик и хлопнули по спине. Сашка окинул грустным взглядом Вовку, егерей и пошел быстрыми шагами в лес, хватая по пути листья с кустов орешника.

Поют в Шексне соловьи

Кораблева очень любят снимать фотокорреспонденты, работники телевидения. Уж очень представительный и фотогеничный Виктор Николаевич. Рослый, в плечах сажень косая, голова сидит прямо, гордо, голубые глаза из-под темных бровей смотрят внимательно, умно.

Но не только фотокорам да «телевизионщикам» нравится машинист многоковшового экскаватора ЭТЦ-202 Виктор Кораблев. Пообщаться со знатным шекснинским мелиоратором интересно любому журналисту, любому человеку. Хотя не очень-то речист бывает Виктор Николаевич.

– Он у нас не словом берет – делом, – заметил как-то мастер участка, на котором работает экипаж Кораблева, Иван Фролович Мозоль. – Укладывать ежедневно по километру дренажа при норме 400 метров – это, братцы, не шутка.

Но находившийся рядом секретарь партийной организации ПМК Владимир Николаевич Архипов добавил:

– У него и слово, как дело, тоже весомое. И, когда надо, он умеет пустить его в ход..

Секретарь знал, что говорил. Только сегодня, ранним утром, перед выездом на работу проводил он партийное бюро. Обсуждали вопросы дисциплины и выполнения социалистических обязательств. Шумно говорили ребята, горячились. Особенно, когда речь зашла о нарушителях распорядка.

«Строже быть надо, строже. Чего это начальство стесняется взыскивать с них, как следует», – нажимали многие в выступлениях. Но тут слово взял Кораблев: «Оно, конечно не помешает, – сказал, – если руководство колонны покрепче взыщет с того или иного шалопая. Однако не лучше ли станет, когда и мы, рядом работающие, не будем молчать и бездействовать? Почему бы того же прогульщика, прежде чем займется им администрация, нам самим на совете бригады, к примеру, не проработать. Ведь норма-то нашей жизни какая? Коллектив ответственен за человека, человек ответственен перед коллективом».

Потом, когда мы встретились с Виктором Николаевичем и разговорились, мысль об ответственности коллектива за человека он продолжил. Вспомнил тех, с кем начинал работать, придя более десятка лет тому назад в шекснинскую лугомелиоративную станцию – ныне ПМК 22 после окончания профессионально-технического училища. Что он значил тогда? Городской парнишка, никогда, в общем-то, не работавший на земле, мечтавший после школы поступить в «мореходку». Но счастливой оказалась судьба его, сводившая на жизненном пути с людьми, у которых были золотые сердца. Трактористы Николай Иванов, Василий Талько (они и сейчас работают) – не назойливо, личным примером учили Виктора трудолюбию, воспитывали гордость за механизаторское звание. В ту пору находили они и время, и умное, доброе слово для парня, помогали ему крепко встать на ноги.

Трактор Виктор получил по первости мощный – «С-100». Но старенький был он, выходил из строя частенько. Трудно иногда приходилось.

– Особенно докучали, – вспоминает машинист, – гусеничные башмаки, летели часто. А в запасе их почти не было. Тогда и подсказали «старички». Ты, парень, попроси механика, чтобы он из Череповца заготовки привез. А уж мы тут их до ума доведем.

Башмаки они «робили» сами потом. Сверлили дыры на металлических пластинах, подгоняли, так сказать, размер. И одели машину в новые гусеницы, формы необычной, но вполне надежные. Правда, сами же и пошучивали после:

– Виктор, да у тебя трактор-то – стиляга.

Ну разве же обижает товарищеская шутка? Напротив, она сердце веселой радостью наполняет. А с этой радостью и работается лучше, и на душе спокойнее. Вот и сейчас видит машинист, что приутомились его ребята (как никак вторую норму гонят) остановил дреноукладчик, выскочил из кабины:

– А ну, братва, перекур с дремотой объявляю. Чего нам надо еще?! Пять минут на дело, час – на потеху.

Сергей Виноградов, новичок в экипаже, глазами заморгал. Растерянно так, наивно. И не хочешь, так рассмеешься, глядя на парня.

– Ого! – серьезно оглядывает всех Кораблев. – Да я вижу, экипаж в лице Виноградова возражает против такой постановки вопроса?

– Возражает, возражает – улыбаются Валерий Иванов и Евгений Мозов, кстати, тоже молодые ребята, и машут руками командиру. Уж чего, мол, там, давай садись за рычаги снова, не понимаем, что ли, пока погода хорошая – надо пахать.

И снова строго по нивелиру идет экскаватор, гремит ковшовая цепь, оставляя за собой ровную узкую траншею, куда ложатся красные дренажные трубки – рукотворные кровеносные сосуды земли. Зорко, напряженно следит за приборами машинист, отвлекся – не миновать огреха. Прыгают с одного рычага на другой (а их восемнадцать) сильные руки Виктора. Поле неровное, зазеваешься – нарушится градус уклона дренажной траншеи и не будет потом стока влаги к коллектору. Четко и слаженно действует экипаж. Керамические трубки должны лечь на дно траншеи подогнанные одна к другой, обернуться на стыках специальной лентой и обязательно присыпанные рыхлой землей. Не сделай так хотя бы в одном месте, заземлится дренаж, не будет толка от мелиорации. И надо спешить. Вон на краю поля кто-то на лошади показался. Наверное, колхозный мелиоратор Геннадий Иванович Бурнецов, а то и сам председатель «Советской России» Сергей Егорович Алексеев. Большие надежды возлагают они на мелиорированные поля. Хочется, ох как хочется им, чтобы в этом году, этой весной были они засеяны.

Как не понять хлеборобских чаяний этих людей Кораблеву. На одной земле одними заботами с ними живет. И не эти ли заботы поднимают его с постели сейчас до восхода солнца, гонят сюда, в поле, не они ли держат в постоянном напряжении мысль, не дают расслабиться мускулам. Он помнит позапрошлый год. Нескончаемые проливные дожди, когда вязли на бездорожье не то что трактора – лошади. А они, мелиораторы, работали. Обваливались дрены, воды в траншеях скапливалось сразу столько, что класть керамические трубки без подсушки было просто невозможно. Приходилось наращивать борта бункеров, ставить на них распорки, дважды проходить с экскаватором по одному и тому же месту. И все же экипаж Кораблева уложил в тот год за сезон семьдесят шесть километров дренажа, превысив директивную норму чуть ли не вдвое.

– Нам что помогало и помогает в деле, рассказывал Виктор, – дружба. Взаимозаменяемость. – Подумал, посмотрел на меня пристально, как приму? – добавил: – И самоотверженность.

Нет, это слово не казалось громким в его устах. Ежедневная работа от зари до зари, под открытым небом, и в дождь, и в жару, а в последнее время и в зимнюю стужу (Кораблев стал вести дренаж и зимой) – что ни говорите, требует истинной самоотверженности и самосознания. «За Виктором дополнительного глаза не надо – отзываются о Кораблеве в ПМК, – он сам себе контролер». И надо добавить: не только себе, но и товарищам по работе. «Находясь с ним рядом, неудобно работать вполсилы» – это сказал машинист Коля Холодов, молодой совсем парень. Виктор опекает его. Как бы наставником является. Скольким таким вот ребятам передал Кораблев свое отношение к делу, умение, мастерство.

Как-то пришел в его экипаж рядовым рабочим Саша Шурыгин. Не все ладилось поначалу у хлопца. Расстраивался из-за этого очень. Однажды даже бросил работу в колонне, ушел на завод. Виктор, однако, в покое его не оставил, рассудил: «Коль переживает человек, есть совесть у него. Значит, можно сделать из парня настоящего мелиоратора». Сам на завод за Александром пришел.

Сейчас Шурыгин – один из лучших машинистов в колонне, от учителя своего отстает не на много. Виктор прошлым летом уложил 100 километров дренажа, Александр – 70. Да и молодой ученик, знакомый нам Коля Холодов, наступает уже на пятки учителю своему.

Виктор за успехами товарищей следит внимательно, и от души радуется за них. Он в своих намерениях добр и отзывчив. «Деловых секретов» не таит. Увеличил число экскаваторных ковшов на цепи – рассказал соседям, показал, как можно внедрить это новшество. Изучил самостоятельно бестраншейный дреноукладчик «МД-4» – согласен и других обучить работе на нем. Словом, бескорыстный человек – Виктор Кораблев, умеющий во благо общего дела и личным покоем поступиться.

Мне рассказывали случай. Прошлым летом в экипаже вместе с Виктором работала и его жена Лидия Свиридовна – мать двоих детей детсадовского возраста. Как-то садик, куда ходили малыши, закрылся на ремонт.

– Мы, понятное дело, – вспоминал начальник колонны Александр Александрович Бунин, искать замену Лидии начали. Поехали на участок, чтобы сообщить об этом Виктору. Приезжаем – глазам не верим:

дреноукладчик работает. И Лидия там. А на полянке, у леса – палатка, ребятишки резвятся. «Ничего, – говорят родители, – им здесь даже лучше, чем в поселке: цветы кругом, воздух – не надышишься».

– Нынче жена у меня на легкой работе – говорит Виктор. – Обеды развозит нашему брату из столовой – смущенно улыбнулся, – прибавления ждем. С жильем как? Двухкомнатную квартиру со всеми удобствами имеем, обещают трехкомнатную дать. На новоселье приезжайте. Тогда, надеюсь, и времени у нас будет больше, обо всем переговорим. Сейчас же, знаете… Весенний день – год кормит. И он зашагал к экскаватору, где нетерпеливо посматривал в нашу сторону его экипаж.

…Вечером вернувшись с участка, на котором работал Виктор, зашел я в маленький домик на окраине поселка. Седоволосая, старенькая женщина, но жизнерадостная и бодрая, открыла мне дверь.

– Да, я мать Кораблева – Елена Илларионовна. Что могу рассказать о сыне? – Глаза старушки засветились гордостью. – Да, пожалуй, то, что за все время о нем на поселке плохого слова не говорил никто. А ведь он у меня боевой рос. И сейчас спортом увлекается. Не пьет, меня слушается. И по работе его не хают, нет, не хают… Поди-ка сколько у него заслуг: «Медаль за трудовую доблесть» – раз, знак золотой комсомольский – два. Сфотографирован у Знамени Победы – три. А Грамот Почетных – и не перечесть. А ему только за тридцать перевалило.

Вот так да, подумалось мне, говорил, говорил я с Виктором, а он и словом не обмолвился, каким признанием отмечен нелегкий труд его.

– Однако уж больно скромен он у меня, – продолжала Елена Илларионовна, – не любит себя выпячивать. Все мы, Кораблевы, такие.

За окном незаметно смеркалось. И вдруг собеседница моя замолчала. Что там? Никак соловьи запели? Точно.

Интересная птица. В ольшанике, в буреломе каком-то сидит, а так заливается. Радостно, весело! – Мать Виктора многозначительно посмотрела на меня и я, кажется, понял эту мудрую женщину, понял и вспомнил стихи:

Влюбленному в родину славы не надо, Ну, разве для славы поет соловей, Когда вдалеке от вишневого сада Он славит весну средь ольховых ветвей.

Отчий край

«Дом, родной дом! Исток жизни, крепость души. Пока стоит он прочно на земле, и ты… выстоишь». Эти проникновенные слова диктора, прозвучавшие, как итог раздумий героев фильма «Операция «Юг» над судьбами современной вологодской деревни, стали как бы связующим звеном между этой картиной и второй – «Дом на угоре». Оба фильма созданы творческим объединением «Экран» (режиссер Игорь Беляев) и открывают собой серию «Деревенских повестей», задуманную с целью показать во всем разнообразии трудовые будни села, его проблемы, судьбы и характеры людей, работающих на земле.

Вот колхозный инженер Василий Рыжков. Немало поносило его по свету, прежде, чем снова вернулся он в края, где родился, и понял: здесь его корни, здесь его сила. И, быть может, чувствуя свою вину за годы, прожитые вдалеке от отчего дома, который так нуждался в его молодых и ловких руках, не жалеет себя сейчас на работе, стараясь сделать все от него возможное, чтобы цвела и плодоносила родная земля.

Чтобы цвела родная земля… Эта мысль беспокоит, волнует и ветерана колхозного движения Созонта Алешенцева, и председателя сельского Совета Валентину Труфанову, и капитана теплохода Евгения Меркурьева, доставившего по весенней «большой» воде товары и стройматериалы в «родовое село Парфеново», которое, как и Василий Рыжков, оставил когда-то, и теперь вот тоже задумался: а нашел ли он все-таки счастье в жизни? Люди разных поколений, разного жизненного опыта, они неодинаковы и в своих суждениях по волнующему вопросу – как возродить былую славу родных деревень Нечерноземья? Но, дав им возможность откровенно высказаться, авторы фильмов сумели сделать четкий и привлекающий внимание вывод: да, этой земле необходима помощь. Возрождение ее– действительно дело всей страны. Но и те, кто живет здесь, должны быть поласковей с ней. Каждая деревенька – это частица огромной матери-России. И заботы ее – не чужие, а наши.

Со временем это поймут, конечно, и эти девочки – выпускницы школы, что весело и беззаботно смотрят на нас в начале картины. Как объяснить им, что нет выше счастья и долга, чем отдать свои силы труду на земле отцов?

Говорят, ни в какие времена и никто не отпускал своих детей из дому раньше, чем те не испытают первую любовь. Она входит в сердце юноши или девушки в пятнадцать-семнадцать лет и, словно якорь, закрепляется на дне души. После этого, куда бы человека ни бросила судьба, он постоянно станет ощущать тяжесть разлуки с родиной, с местами, где вырос, с людьми, которых полюбил. Как важно это понять и взять на вооружение в умном крестьянском воспитании!

Ну, а если кто-то забыл об этом, тому можно и напомнить. Именно так считают (и мы с ними соглашаемся) два неугомонных человека, два председателя (один сельсовета, другой колхоза) – Валентина Труфанова и Николай Алексеевский. Сообразно своим взглядам они и действуют, «ведя агитацию за село» не только с выпускницами, но и с родителями их.

Кстати, остались девочки в деревне. И будет им, возможно, нелегко. И в первый год, и в следующий. Но не спешите жалеть их, говорит нам с экрана комментатор, не так уж часто выпадает на долю счастливое чувство незаменимости. Да еще в самом начале жизненной дороги.

Нечерноземье России! Край спокойных, медлительных рек и березовых рощ, полных зеленого шума и птичьего гомона. Щедро одариваешь ты красотой человека, да не балуешь легким хлебом. Сложны и трудны твои земли. Тут и холодные лесные почвы, и лето с затяжными дождями, и крошечные поля, где современной технике и развернуться негде. Но нет роднее и дороже тебя, исконная наша земля российская, давно обжитая, а вроде бы только сейчас осваиваемая по-настоящему. Эти мысли, думается, возникли у каждого, кто посмотрел первые фильмы из «Деревенских повестей» – картин, воспитывающих высокое чувство патриотизма, долга перед отчим краем и личной ответственности за его судьбу.

Большой дом Георгия

Вэтом доме должно быть все так, как мечтал отец. Витая лестница на второй этаж, стройные колонны по фасаду, капитальный булыжный фундамент и подвал для вина и фруктов. И, конечно же, дом этот должен стоять в саду, так, чтоб из окон виднелись горы в туманной дымке, серебристые изгибы реки и кроны вековых деревьев – все, что располагает к спокойному отдыху после работы.

Стоит сейчас такой дом в селе Зегдулети. Вообще-то от прочих строений он мало чем отличается. Но для бригадира здешних механизаторов Георгия Церцвадзе, он разумеется лучше и краше других. Этот дом он построил сам. Вернее достроил…

Фундамент особняка был заложен давно. До войны. Отцом Георгия колхозным пекарем Александром Церцвадзе. О, какой вкусный лаваш выпекал отец! Ароматный, мягкий. Ни одна сельская свадьба, помнится, ни одно застолье не обходилось без его хлебов. По ту пору маленький Георгий помогал ему, бывало, замешивать тесто, разводить на дне глиняных кувшинов огонь. Только вот не умел он, как его отец, быстро и ловко, когда прогревались эти своеобразные печи, налеплять на их стенки плоские хлебные лепешки. Сколько праздников тогда отмечалось в селе! Как много справлялось новоселий! Что ж, это было закономерно, налаживалась жизнь людей, и олицетворением добрых перемен в первую очередь являлись новостройки. Общественные и личные.

Задумал построить новое, просторное жилище и Александр Церцвадзе. Но не успел он поднять хмельную чашу с молодым вином на собственном новоселье. Увела «хлебного мастера» от недостроенного крыльца война, замела свинцом и огнем следы его.

Долго стоял недостроенный дом Церцвадзе. Георгий, хоть и исполнилось ему в тот год, как ушел на войну отец, всего лишь четырнадцать лет, работал со взрослыми в поле с утра до ночи. И совсем не стало свободного времени у подростка, когда взял его к себе на трактор прицепщиком Григол Маргишвили. На стареньком ХТЗ обрабатывали они окаменевшие от жажды поля, расширяли посевные площади. И шел для фронта с карталинской тяжелой земли душистый хлеб. Шел сверх плана. «Так-то, дружище, – любил говорить при этом Григол своему молодому напарнику. – Трактор – это тебе не вол. Посильнее будет. И стальной плуг – не ровня сохе. Верно гласит, знать, пословица, пословица наша: плуг победитель – урожая повелитель».

В пятнадцать лет работал уже Георгий самостоятельно. А в семнадцать возглавлял тракторную бригаду. Конечно, бригада та совсем не походила на нынешнюю. И техники в несколько раз за ней числилось меньше, и трактористов. Но бригадиру от этого было не легче. Сейчас что не работать! Поломка ли случится или другая какая беда – без лишних хлопот по диспетчерской связи вызываешь механика и «летучку». Приедут ремонтники, привезут запчасти, да еще поставят их сами. А тогда… Помнит Георгий, как за несколько десятков километров на своих плечах таскали они с механизаторами, случалось, коленвалы из МТС к тракторам.

Не до дома, конечно, в те годы было Георгию. По всему району мотался молодой бригадир со своими ребятами. И, наверное, нет сейчас в округе кусочка земле, где бы ни ступала его нога. И все же, когда выдавалась малейшая возможность, он брался за мастерок и хоть на один ряд, да подымал ввысь стены нового жилища.

После войны в бригаду Церцвадзе пришло немало фронтовиков. Бывалые, суровые люди относились к молодому начальнику, однако, почтительно. Бывшие бойцы ценили сметку его, умение, механизаторский талант, товарищество. Шутка ль, парню и двадцати нет, а сумел сколотить добрый рабочий коллектив трактористов, на счету которого уже несколько рацпредложений. И среди них такое, как приспособление для механизированной уборки сахарной свеклы. Говорят, что его придумал один бригадир, но премию и славу поделил меж всеми. «К тому же, – толковали в селе, – строит Георгий дом, основание которому заложил еще отец его – воин, сложивший голову на поле брани. А тот, кто продолжает и заканчивает хорошее дело, начатое старшим, – почтенный человек». Конечно, строил этот дом Георгий не один. Помогали ему и родственники, и односельчане, и друзья по работе. Но потом, когда это требовалось, помогал Георгий и им, отчего чувство товарищества, единения с людьми родного края укреплялось все сильнее и сильнее в его душе.

Ни с чем не сравнимо состояние человека, который построил дом, стал хозяином его. Будто паспорт на зрелость и степенство получает он в этот момент.

– Поверите ли, когда мы с женой Гюльнарой вошли вот в эти комнаты, – рассказывал Георгий, – я словно взрослее стал. И мудрее. Знаете, с той поры поселилось во мне окончательно какое-то особое родство с людьми моего селения, со всей карталинской землей. Мой отец говорил, когда-то: «Дом – это корень, которым человек прирастает к месту, где он живет и работает. Люди без дома все равно что без родины». И еще говорил он: «Если хочешь, сынок, чтобы у нас поселилась радость, делай все для того, чтобы и край наш счастливым был». Я очень хочу видеть землю Картли богатой, красивой. Ведь от благополучия родного края, где живу и работаю я, зависит благополучие мое и детей, будет зависеть счастье внуков. Не потому ли, наверное, мой дом для меня как бы расширяет свои границы?

Это великое чувство любви к дому, границы которого уходят далеко за пределы ворот жилища, эта сопричастность Георгия к заботам и делам окружавших его людей сделали из молодого механизатора настоящего хозяина земли, мастера и уважаемого человека. Эти чувства, переросшие в черты характера, помогали Георгию быть требовательным и принципиальным. Не за эти ли качества и избрали его в Верховный Совет республики? Не эти ли качества помогли ему за довольно короткий срок многого добиться, например, в улучшении быта тружеников своего округа? Протянулись к населенным пунктам асфальтированные дороги, обновились старые и открылись новые школы, больницы, детсады.

…Бархатисто разрисованная садами и виноградниками, омываемая искусственными дождями, благодатна и благосклонна теперь к крестьянину некогда угрюмая каменистая земля Картли – цветущий сад Грузии. Здесь, на этой земле, и работает бригада механизаторов Георгия Церцвадзе, о которой в округе идет добрая слава. Это не удивительно. Год от года растет тут производительность труда, выработка на трактор, снижаются затраты на ремонт и техобслуживание машин, увеличивается экономия горюче-смазочных материалов. Многие механизаторы за высокие показатели в труде удостоены правительственных наград, а бригадир – высокого звания Героя Социалистического труда.

Я бывал в гостях у бригадира. Гюльнара угощала нас фруктами. Мы любовались укутанными синей дымкой пиками гор, слушали веселое щебетание сынишки Георгия и всякий раз вспоминали слова Александра Церцвадзе о доме. О доме большом и просторном, в котором радость бы измерялась не только личным покоем и достатком, но и могуществом родного края.

…Стоит теперь такой дом в селе Зегдулети.

Поле приносит счастье

Как всегда с нетерпением ждал Сафар Эргашев, когда закончится сев и зеленые строчки хлопчатника ровно прошьют квадраты полей. Он знал, что в этот день будет много гостей у хлопкоробов и они услышат немало слов благодарности за свой труд. Он знал, что так будет, и заранее радовался этому. Но нынче Сафар радовался вдвойне: ведь недавно он был удостоен высокого звания Героя Социалистического труда.

…С тех пор, как он, родившись на древней самаркандской земле, ощутил запах знойного ветра и увидел море цветущего хлопчатника, прошло много-много лет. И с тех пор, будь то ранняя весна, поздняя осень или жаркое лето, когда в синем мареве плавится солнце, он каждое утро встречает в поле.

– Поле приносит счастье, – говорит он задумчиво. И слова эти в устах хлопкороба звучат как афоризм.

В это поле когда-то привел он своего младшего брата Рамазана, ныне прославленного бригадира, награжденного орденами Ленина и трудового Красного Знамени. Здесь учил он собирать «белое золото» Зулайхо Норкулову, возглавляющую теперь районный комитет партии. В этом поле он встретил свою любовь – черноокую красавицу Муазам, ставшую ему женой и родившую одиннадцать детей. И сюда, на хлопковое поле, в первую очередь ведет он своих гостей, всех, кто хочет заимствовать у него опыт.

В разные времена по-разному отмечали трудолюбие Сафара. Его называли ударником, стахановцем. Но при всем при этом он всегда был и остается самим собой – прилежным земледельцем. Он никогда надолго не отлучался из родного колхоза, но всюду в этих краях хлопкоробы знали его хорошо. Только однажды исчезло вдруг имя Сафара из списка творцов высоких урожаев» белого золота». Многие недоумевали: что же случилось? В колхозе на этот вопрос отвечали коротко:

– Сафар-ака перешел на работу в отстающую бригду.

Произошло это после того, как Сафара приняли в партию. Он сам пришел в правление колхоза и попросил направить его бригадиром

туда, где получают самый низкий урожай. Тогдашний председатель колхоза Зулайхо Норкулова, совсем еще молодая руководительница, спросила:

– А как же слава твоя, Сафар?

– Колхозу нужен хлопок, а не моя слава, – ответил коммунист Эргашев.

Стояла осень. Хлопок уже убрали и подвели итоги. По 35 процентов с гектара было получено в бригаде Сафара и по 18 – в той, куда он просился.

Он пришел на новое для себя поле, когда на землю падали снежные хлопья. Увидел камни и загрязненные арыки. «Еще тепло, – подумал бригадир, – но скоро почву могут сковать морозы, и тогда ее станет трудно очистить. В делах земледельца, он знал, важно помнить старую истину: «Обманешь поле – останешься без урожая».

Было время отдыха колхозников, время свадеб и приема гостей. Но, нарушая традиции, Сафар и его товарищи трудились в поле. Никто не считал, сколько земли перекопано руками Сафара. Но каждый в кишлаке и во всей округе знает, какой урожай получает его бригада. С точностью до одной десятой назовут вам «биографию роста». Хоть за пять, хоть за десять лет. Рекордным был прошлый год. По 54 центнера «белого золота» дал каждый гектар.

Агроном колхоза Малараин Шайманов и секретарь партийной организации Эшкора Норкулов потом подробно будут рассказывать мне о том, как сумел Сафар сплотить вокруг себя хлопкоробов, к каким агротехническим приемам прибегал он с друзьями, чтобы облагородить землю, сделать ее урожайной, несмотря на капризы погоды. Сам же Сафар скажет об этом просто: «Земля – хранительница богатств, а труд человеческий – ключик к ней».

Много лет отдал он любимому делу. За это время изменилась сама земля, изменился облик его кишлака, изменились люди. Высокая оснащенность техникой, умение пользоваться туками, гербицидами, пестицидами придали труду земледельца-хлопкороба качественно новый характер, сблизили его в трудом индустриального рабочего.

Да, изменилась жизнь. И порою уже не верится, что когда-то в кишлаке не было ни одного грамотного человека, отец Сафара Эргаш-бобо работал на бая за гроши. Мог ли мечтать он, что сын его, Сафар, окончит десять классов, а внук – государственный университет. Мог ли он думать, что дети его и внуки будут жить в богатом каменном ломе, освещенном электричеством, ходить после работы на концерт в кишлачный Дом культуры, ездить в театры Самарканда? Иногда это кажется сказкой даже Сафару. Когда-то и он не мог представить себе родной кишлак утопающим в зелени садов, с разбегающимися от него до бригадных станов асфальтированными дорогами.

…Запоздала нынче в Узбекистане весна. Холода, дожди. Мы идем с Сафаром по берегу канала Нарпая. Он озабоченно смотрит на поля. Работа приостановлена из-за дождя. Но не покидают кабины тракторов и машин механизаторы. В любую минуту, как это будет возможно, они продолжат работу.

На другой день небо прояснилось, подул жаркий порывистый ветер. Земля подсыхала на глазах. Сначала пыльная поземка, а потом самая настоящая буря пронеслась над полями. Сафар поспешил в правление колхоза:

– Верхний слой почвы быстро теряет влагу, – сказал он председателю Рахмону Бабаевичу Эргашеву. Надо спешить.

К вечеру ветер утих. И вновь поля огласились гулом тракторов. Этот гул не прекратился и утром, и днем, и в следующую ночь…

– Трудная весна, но и все же в этом году я намерен получить с гектара не менее 60 центнеров хлопка, – сказал мне на прощание Сафар. – Звание Героя обязывает.

Золотая нить

Вот уже который день не дают покоя мне эти стихи:

И поделиться хочется с тобой, Что трудной памятью уложено, Горячим выплеснуть огнем, Что пережито-прожито…

И я опять берусь за перо, чтобы поведать читателю об авторе их, найти слова простые и ясные, как и жизнь моей героини, славной русской крестьянки Марии Михайловны Губиной.

Вот вижу ее в окружении школьной малышни у порога собственного дома – улыбающуюся, приветливую, с букетом в руках, слышу голос ласковый мягкий: «Минутку, ребята, минутку. Будут сейчас и цветы, и работа». Вижу соседей ее, чувствую светлую зависть их, когда говорят:

– Опять открыла «Артек» свой…

И радуюсь вместе с ними счастью Марии Михайловны, тихому, настоящему счастью человека, которого любят и понимают дети.

Вижу ее на совхозном поле. От гневного голоса жмется к посевным агрегатам молоденький агроном. А Михайловна и там находит его:

– Куда же ты смотришь? Они же зерно топчут, зерно!

И болью в душе отзывается боль этой женщины, потому как нерадением своим кто-то нанес обиду самому святому в ее понимании – хлебу, земле, а значит, и ей.

Нет, непросто рассказывать о Марии Михайловне. За предельной цельностью ее характера ее, за крепкой и четкой позицией, отстаиваемой в стихах и жизни, кроется большая и сложная работа беспокойной души. Ее прямота – не прямолинейность, а твердость в суждениях – не застывшая форма простых понятий. Это кристалл, ограненный «огнем пережитого».

В нашем разговоре она заметила:

– Знаете, что мне труднее всего дается? Выступления перед ребятами. Болею при этом даже… Почему? Да потому, что с пустым словом к людям идти нельзя, а к молодым особенно. Они видеть и чувствовать должны: тот, кто к ним обращается, горит в душе. И может, поэтому так часто возвращается памятью к прожитым дням, волей-неволей открывая в них не только светлое, доброе, но и болевые точки.

– Выступая в школе, говорю ребятам о гордости хлеборобской, цене хлебной крошки и вижу – не очень-то трогает все это сердца ребячьи. И вспоминаю вслух детство свое лихое. Отца, от голода умершего… Сестра в люльке умирает, а я у мамки кашу ее прошу. Помню, когда вот так же вторая сестренка умерла, мне недоеденный кусочек достался. Что? Тяжело слушать? Вот и ребятам тяжко. Но надо было, чтобы они поняли, что почем…

Мария Михайловна замолкает на минутку и поясняет мне:

– Я говорю детишкам: «Вот если бы вам денек-другой хлеба не дать, чтобы сказали вы?» И слышу в ответ: «Спасибо сказали бы. Ведь мамка хлеб этот и с молоком, и с мясом есть заставляет». Хорошо, что они нужды не знают, но плохо, что не знают цены всему этому…

Я смотрю на нее и вижу в глазах решимость. И приобретают особый смысл стихи, которые только что прочитал в ее тетрадке:

Послушай, как бьется у мамы Сразу два сердца в груди – свое и твое!

Да, в них любовь, но и требовательная нота, жаркое воззвание к совести: помни, кто дал тебе жизнь как жил он сам. Ничто не дается легко и просто.

…Ее отец «записался» в колхоз на пасху, и был проклят дедом и бабкой. Не устояв перед темной силой родни, он вышел из артели. «И тем погубил себя и двух своих дочек, – скажет Мария Михайловна. – Начавшийся тогда голод побил разрозненных крестьян в первую очередь».

С шестилетней Марией и тринадцатилетним сыном Григорием мать их – Мария Ивановна ушла из родного дома. Ушла в организовавшийся только что совхоз «Красная волна». Жили в бараке, работали. Гриша коней водил: ему за это по 700 граммов хлеба в день давали. А по лету и Марийка пошла – просо молоть. Спрячется при наряде за спину подружки Маруси Паниновой (той уже восемь было – на два года Губиной старше), подложит кирпичик под ноги – ее и посчитают, и в поле возьмут, как взрослую. А вечером – полкило хлеба, как всем.

Не радость ли? Это сейчас думаешь какой же тяжелый был хлеб тот, а тогда одного боялись: только бы бригадир с наряда не снял…

В труде великом обретенный, от голодной смерти спасавший, он, этот хлеб и цену имел великую. Святое к нему отношение вошло в плоть и кровь с малых лет. Не потому ли самым страшным воспоминанием о войне остались для нее не горящий поселок, а полыхающие хлеба:

Запах – как будто живое горит…

Что она испытывала, глядя на это, четырнадцатилетняя девочка, спрятавшая в консервной банке перед уходом из дома пионерский галстук и захватившая с собой только цветок с подоконника? Спустя годы она напишет:

Тогда земля в огне, в дыму Прильнула в страхе к сердцу моему.

И еще:

Простите отступавшие солдаты, Что плохо думали о вас…

Мы сидим за столом, накрытым белой накрахмаленной скатертью, в ее небольшом, аккуратном домике. Нехитрая мебель, полки с книгами: томики Есенина и Маяковского, Лермонтова и А.К.Толстого, прозаическая классика – советская, русская, зарубежная. На окошке в ящике растет вишня.

– Нынче зимой расцвела, – улыбается Мария Михайловна. А я опять вспоминаю ее стихи:

То зима встречается здесь с летом.

Так вот они о чем – о вишне, по зиме расцветшей! И снова восхищенно гляжу на нее, пытаясь разгадать загадку ее души, где поэтическое восприятие окружающего мира зрело как будто наперекор невзгодам и лишениям. Говорю ей об этом. Она удивляется:

– Почему же наперекор? Я – хлебороб, работник на земле. А люди труда – поэты. Поверьте, каждый труженик – человек богатой души. Неужели вы этого не замечали? Лучшие годы мои – это годы работы.

Ведь героем-то я стала, когда мне только-только двадцать минуло… Сейчас открою тетради – записи тех лет…

Стихи о пшенице в поле, об удобрениях и, конечно же, о девчатах-подружках, их руках:

Не знают праздности и скуки Крестьянские натруженные руки. Пыльцою припорошены степной, Опалены и стужей и жарой. Они в себя впитали запах хлеба, Щемящий запах в них земли родной.

Вместе со звеньевой их было 10 человек. 10 подружек, девушек-комсомолок. Они пошли на свое поле, изрытое траншеями, заросшее бурьяном, с главной в военные годы «техникой» – лопатами. Трактор ХТЗ они получили через год после войны. Его освоила Нюта Логочева. Работали от зари до зари. Перетяжку машине делали ночью. И еще успевали на гулянку сбегать, спектакль в местном клубишке поставить. По 35 центнеров пшеницы с гектара взяли они тогда – результат, и поныне остающийся здесь рекордным.

Помнится съезд комсомола Украины. Она, делегатка, в перешитом платье едет в столицу республики, гордая делом рук своих и подруг.

Нарядом мы не щеголяли, Но похвалиться было чем, —

Запишет Губина в своем поэтическом дневнике. Эти строки и спустя много лет будут волновать каждого, кто прочтет их. И предстанет перед глазами поколение людей, идущих, кажется даже впереди своего великого времени, людей, свято веривших в труд свой. Народ. Своими делами, честью и правдой ковали они эту веру, утверждали ее и вселяли в других. Как знамя, несут они идеалы добра, трудолюбия, справедливости и сейчас.

– В рабочей среде человек на виду, – говорит Мария Михайловна. – И кто есть кто – тут известно каждому. Руководство может ошибиться в оценке того или иного товарища, коллектив – никогда. И мнение его для каждого труженика – превыше всего…

Почему в звене ее не находилось места иждивенческим настроениям, почему столь трудолюбивы все были? Да потому, что действовал всеобщий контроль, крайнее осуждение любой недобросовестности, как в равной степени и уважение к труженику со стороны тех, кто близок и дорог. В такой атмосфере не может быть рвачества, стремления выгородиться за счет других. Каждый чувствует: всем, что в тебе есть хорошего, ты обязан товарищам. За это должен ценить их. И благодарить. Не потому ли в таких коллективах и радость и горе – все пополам. Не потому ли Мария Михайловна Губина на всю свою первую премию купила подарки подругам – цветные, яркие полушалки.

За нелегкую жизнь свою ни разу не поступилась она хлеборобской честью и совестью, не изменяла узам святого трудового братства. Не наживала она палат каменных, не увешала стены коврами. Не нужно ей этого. Гармония чистых помыслов и дел давала этой женщине ощущение полного и подлинного счастья. И пела ее чистая, праведная душа. И была жизнь для нее, «как радуга, красива». Она радовалась, когда ранним зимним утром спешила на работу, радовалась маю, веселому, как «экскурсионный пароход». Но самые теплые, самые проникновенные чувства роились в душе Марии Михайловны на хлебной ниве. Там и родилась эта песня агронома, а я бы сказал – ее гимн:

Накину, в поле уходя, Косынку летнего рассвета. Зависли капельки дождя На гребне радужного лета. Как материнская щека, Тепла земля родная. Мне бы Стоять, смотреть и слушать, как Поют хлеба, касаясь неба. Грядет страда. Моя страда. Как первый шаг, как сердца проба. Мои поля, мои года — Ржаное счастье хлебороба. Тропинкой пыльною иду. Растаял день, темнеют долы. Как солнце, хлеб на стол кладу — Тепла и света будет вдоволь.

Я, думаю, под этими строками подписался бы любой поэт. И истинный хлебороб. И вечно будет вдоволь у нас тепла и света, коль живут на земле такие люди. А главное, будут жить. Смотрите, идет Мария Михайловна в школу. Идет не по чьей-то указке – по велению сердца, несет ребятам богатый жизненный опыт, отобранный трудной памятью. А память – это наша история. Она уценке не подлежит.

Смотрите, на пришкольном участке стоит она среди детворы. Цветут улыбками лица: богатый выращен урожай. Своими руками! И здесь, на этом первом поле, как нигде, поймут ребята наставника своего. Тут наполнятся трудовым содержанием и обретут силы высокие идеи и понятия, живым интересом загорятся глаза, когда будут слушать рассказ Марии Михайловны о героических буднях, в которых она жила. Они поймут и познают, какие возможности таит в себе труд на земле, какую радость несет он, и загорятся желанием повторить достижения старших. И здесь, на этом ученическом участке, ветеран-наставник почувствует себя опять современником, а в делах молодежи увидит продолжение и осуществление своей мечты.

Да, да мечты. В письме в редакцию М.М.Губина напишет: «Еще в 1946 году, когда я и сама была почти такой, как мои подопечные, на совещании передовиков сельского хозяйства Украины познакомилась с Марком Озерным. С тех пор живет во мне и не дает покоя желание добиться такого же урожая, какого добился он. Когда я работала, кукурузой мне так и не довелось заняться. Но теперь, выйдя по болезни на пенсию, думаю, что с помощью пионеров Светланы Ярызы, Саши Строгова, Наташи Таран, Оксаны Чех и других исполню свою мечту: мы получим на школьном участке по 100 центнеров початков. Ребята у нас дружные, увлеченные, с ними интересно. И я уверенна: не оборвется золотая нить связи между поколениями».

Золотая нить. Нить памяти и дел трудовых. Ею вышито простое полотно жизни наших отцов и матерей. Ею мы связаны с ними. И, как самому дорогому, ей передаваться от поколения к поколению.

После града

Рассказывают, что оба звеньевые в тот памятный день «лежали в лежку». Один – на картофельном поле, другой – у себя дома. – Град был, – какого не видывал. Поверите ль, – трактор забуксовал. Выскочил я из кабины да и упал на боровки – заревел от несмогаемой боли: картошка-то только взошла и – на те! – Василий Семенович Исаков, звеньевой ивановского совхоза «Тейковский» глядит на меня лучисто, открыто, но горькая память, чувствуется, вновь бередит его душу и взгляд земледельца тускнеет, голос – «садится». Как от простуды, полученной тогдашним «ледовым днем».

Его же товарища стихия как будто бы миновала. Во всяком случае не раздирал он в кровь занемевшие от холодной сырости пальцы, расправляя и поднимая перебитые градом всходы. Он, вообще не видел этого самого града: был пьян в тот нещадный июньский день. А вскоре звено конечной продукции, руководимое им, и вовсе распалось. Впрочем, как и другие, в других хозяйствах, возглавляемые лидерами подобного рода. На бумагах-то и в парадно-бюрократических отчетах они значились. (Послушать некоторых местных руководителей, так у них с внедрением прогрессивных форм организации труда – полный порядок. Хотя, как явствует из материалов Ростовского совещания, где шла речь о развитии бригадного подряда в стране, ивановцы в этом плане отстали как никто).

Стремление выдать желаемое за действительное – всегда недуг, загоняемый во внутрь, а стало быть, особенно опасный. Не старая ли практика добиваться «любой ценой» выработки, когда она исчисляется количеством вспаханных или убранных гектаров, а не объемов высококачественной и дешевой конечной продукции привела к тому, что этой весной большинство здешних хозяйств осталось без семян картофеля и сейчас ждут для посадки клубни из Белоруссии. Знакомый нам Василий Семенович Исаков по сему поводу только чертыхается и плюется: «Это ж надо, Ивановский картофельный край без картошки остался. Давно ли было: бери на базаре мешок за трояк, а теперь и за двадцать пять не всегда возьмешь». Сам же Василий Семенович, несмотря на гнилую «летощнюю» погоду, картофель на землях звена вырастил, и совхоз «Тейковский» обойдется ныне своими, то бишь Исаковскими семенами.

Вот эта-то ситуация и заставила крепко призадуматься: (нет, не о вреде подтасовок и формализма – это очевидно), – о причинах столь частых распадов безнарядных звеньев. Вроде все понимают важность создания их – и руководители, и истинные труженики: рубль, соскочивший с «намотанных» гектаров, интересен только лодырю и временщику, а не хозяину земли.

О хозрасчетных коллективах, об их организации и отладке внутренних взаимоотношений написано и сказано так много, что говорить что-либо еще даже как-то и нескромно. В Ивановском районе и совхозе имени 50-летия СССР, куда я приехал, чтобы посмотреть опыт работы на коллективном подряде животноводов комплекса второго отделения, директор хозяйства В.И. Ермолаев, слушая мой дотошный разговор на эту тему с главным зоотехником Н.М. Васильевой и бригадиром З.М. Борзовой, не вытерпел, вскинулся:

– Сколько, наверное, диссертаций уже написали о безнарядке этой! А ведь суть-то в двух словах определить можно. Безнарядные звенья – это звенья совестливой работы.

Ай, да Василий Иванович! Как много сказал ты единственной фразой, направив и мысли и думы мои, что называется, в нужное русло. Совесть, рабочая совесть – главное в каком-то ни было деле, и тем более в общем.

…В.С.Исакова я застал дома. Перенесший недавно операцию, находясь после больнице на бюллетене «в состоянье вынужденного безделья», звеньевой бродил вокруг избы, поглядывал: что бы он в силах сейчас подделать, подправить. Но все стояло незыблемо, прочно. «Потому как на фундаменте добром находится, – похвалился потом Семеныч, – своими руками сделано. – И, развивая мысль, вдруг заявил: – Взять вот столб огородный. Знаешь, как надо вкопать его, чтобы он не шатался? Поглубже в рамку зарыть – это одно, подпорки поставить – не главное. Надо в основании землю утрамбовать. Так, понимаешь ли, и в звене – основу крепкую следует сначала создать. Разбудить у людей совесть. А уж подпорки разные – это попозже. Они помогают, не спорю. Но все-таки в первую очередь нужен хороший крестьянин, болеющий сердцем за землю. А где взять такого изволишь? Воспитывать надо. Вот тут-то, наверное, и должен к человеку прийти первым не бухгалтер, – специалист, а духовный наставник – партийный работник, значит. Да такой, чтобы после я сам к нему потянулся. Не картошку сажать учиться, а жить».

На большом трудовом веку пережил в родном совхозе Василий Семенович не один десяток руководителей. И не мудрено: в свои пятьдесят годов имеет он сорок лет трудового стажа, а если, как говорят в хозяйстве, перевести рабочие дни, что Семеныч в поле провел, в восьмичасовые, то его, этого стажа, наберется и все шестьдесят. Помнит хлебороб: приходили на землю разные «хозяева». И такие, что не могли отличить дуги от оглобли, заставляющие сеять тут – в срединном Нечерноземье, аж сахарную свеклу, «Как-то назначили нам некого Зубкова, так он так рассуждал, зачем с картошкой возиться: цена низкая и семян одних на гектар три тонны надо. То ли дело сладкий корень. Его семенами целое поле мешком засеешь… Однако не эти типы оставили след, а крестьяне».

Коренной житель здешних мест, впитавший с соками отчей земли боли ее и заботы, Исаков не признает другой характеристики для земледельца как это слово – крестьянин. В его понимании в нем сосредоточено все: и профессиональное умение, и житейская мудрость, и вечное чувство долга перед землей-кормилицей. Из всех руководителей хозяйства он выделяет директора Гусева. С него началась безнарядка в совхозе: «Правдой брал этот человек. О том, что даст нам переход на хозрасчет лично, не особенно распространялся. Напротив, предупреждал, что по первости может и не быть выигрыша. Земля-то от долгого потребительского отношения к ней подзахирела порядком. Но коль уж, говорил, мы – крестьяне по натуре, так и должны о ней, а не о себе главным образом заботиться».

И впрямь, отдачу звено Исакова получило лишь год на четвертой, когда земля, переданная ему, стала поистине пухом. Трудностей было не мало. Шла «притирка» друг к другу членов звена, работали до седьмого пота, а получали, в смысле денег, почти, как и «вольные механизаторы». Да и жизнь есть жизнь. Не всегда звено занималось только своей землей. Нужда нередко заставляла руководителей хозяйства использовать его и на других объектах и работах. Но коллектив не распался. Этот факт говорит о многом. И в частности, думается, о приоритете нравственного фактора перед экономическим. Понятно, грань между ними провести не просто и, нет слов, современная экономика колхозов и совхозов направляет помыслы работающих непосредственно в поле, на ферму. Но, настраивая действия труженика на наиболее высокую эффективность, наиболее выгодный режим, важно побуждать его соразмерять то, что он делает, с тем, что выгодно для всех и для себя. Иначе тот же экономический стимул сыграет недобрую роль, хозрасчетная строгость рубля утратит силу свою и значение, превратив этот самый рубль в слепого хозяина и в «яблоко раздора» в коллективе. И тогда обнаружится, что нерв современного производства действительно кроется во взаимоотношениях людей и что, переводя то или иное звено на бригадный подряд, перво-наперво следует позаботиться там о формировании морального климата, выявлении деловых и духовных качеств каждого человека, его индивидуальных особенностей, психологической готовности быть, что называется, в одной упряжке со многими.

Не случайно же сутью нынешней перестройки стала перестройка сознания. Тщательная отладка его на коммунистический лад – ключ, которым открывается ворота успеха. Партийное воспитание признано помочь земледельцу выработать, отшлифовать такие черты характера, которые бы дали ему возможность работать инициативно, целеустремленно. Там, где имеешь дело с природой, нередко нужны стремительные действия – мужественные, изобретательные. Стало быть, при внезапном обороте дела, как в тот «градобойный год», есть только одна точка, опираясь на которую можно устоять, коммунистическая сознательность. И будь бы она воспитана у каждого труженика, не пришлось бы выслушивать горьких сетований, подобных тем, какие довелось мне услышать от заведующей сельхозотделом Тейкоского горкома партии Г.М.Кащеевой:

– Сто восемьдесят механизаторов с промышленных предприятий вынуждены мы направить на весенний сев в хозяйства района, а сто человек, живущих в городе, уже работают на совхозных фермах. Некоторые хозяйства целиком перешли на «вахтовый метод»: месяц кормит и поит коров у них одна смена наших текстильщиков, месяц – другая. Бывает, смена уйдет, а новая не придет. Что творится, нетрудно представить. Во всяком случае, и лично самой приходилось кормить мне скот.

Да-а-а… Многое сейчас решают машины, расчетливость… Но специфика крестьянского труда, требующая особой одухотворенности от человека, нет-нет да и заявит о себе со всей силою. Быть крестьянином – это значит радоваться теплому весеннему ветру, мычанию коровы и первой проталинке, мягким сережкам на вербе, крику петуха и полой воды. И я понимаю Василия Семеновича Исакова, потребовавшего от своей дочери, чтобы назвала она своих детей: сына и дочку – его, Семеныча, внуков, Ромашкой и Полюшкой, – так он их будет больше любить, слыша в ласкающих душу именах сладостный зов земли.

Хозрасчетные звенья, коллективы, работающие на селе, имеют существенную отличительную особенность от подобных городских формирований. Его члены тесно связаны с собою не только в период производства, как это бывает на фабрике или заводе, но и в повседневности, быту. В этом свое преимущество, но и немалая сложность. Деревенских жителей роднят часто и кровные узы, и соседские отношения. И в таких условиях, что ни говорите, нелегко порой звеньевому, в общем-то, рядовому работнику, а также тому или иному члену совета звена, предъявить даже и справедливые претензии близкому человеку. Об этот момент очень часто спотыкается безнарядка. Знаю, кое-где идут на то, чтобы во главе звена поставить «освобожденного товарища», специалиста. Мол, ему легче спросить с кого надо. Вроде бы и простой народ с этим соглашается: «На то и начальство, чтобы требовать». Но все это лишь свидетельство облегченного и искаженного подхода к организации бригадного подряда – не более. В натуре крестьянина заложена артельность. Выявить без торопливости и формализма способных сладить друг с другом, определить лидера – достойная задача.

Директор Гусев сумел найти Исакова, А тот – подобрать костяк звена из коренных крестьян. Это братья: Юрий и Анатолий Козловы, в свое время, еще будучи курсантами СПТУ, они проходили практику у Семеныча; Иван Беззубов, в прошлом целинник, Валерий Бахирев; другие мужики – «тоже крестьяне». Попадали к Исакову и случайные люди – не приживались. Попадали слабые – им помогали. Тут важно заметить разницу: слабый и случайный – далеко не одно и то же. Случайный это, как правило, захребетник, нахлебник, инородное тело. Пребывание его в слаженном, работающем коллективе – наказание, как для него самого, так и других. Слабый – чаще неопытный, молодой. Такие и прежде бывали в артелях. Их не обижали, а терпеливо учили уму. Для порядочного парня доброе окружение становилось великолепной школой жизни. Отсюда следует практический вывод: надо лучше использовать такие школы. Исаков берет на «проварку» в свое звено в год по молодому парню. Не много. Но больше, пожалуй, и не надо – не уследишь. Одна из распространенных ошибок в организации безнарядных звеньев и кроется, к сожалению, в поспешности, с которой они формируются: созовут собрание, зачитают список, назовут плановые показатели – и делу конец.

Хожу по «Тейковскому», слушаю: «Вон Исаков лучший трактор Сереге Чернову отдал, – молодому. Сам на старом остался». – «А в бывшем звене Гасилова опять горланят, кому вожаком быть? Всяк себя лучше других считает». – «Но как же Семеныч-то ладит со своими ребятами? Ведь они у него, известно, какие орлы – грамотные, зубастые». – «У Семеныча все звено, что пять пальцев на руке звеньевого. От нормосмен, второй бухгалтерии, и то отказались». – «Ну, это уже коммунизм». – «Коммунизм – не коммунизм, а семья добрая». Секретарь парткома совхоза Владимир Сергеевич Баженов «подбивает бабки»:

– Звено Исакова, без преувеличения можно сказать, характеризует собою высшую форму отношений в безнарядных коллективах, когда экономические, хозрасчетные категории служат в основном лишь формой связи с хозяйством и гарантией справедливости и самостоятельности звена.

На этом бы и можно закончить. Да только слова партийного вожака о справедливости самостоятельности вызвали в памяти моей другую беседу – с главным агрономом совхоза Владимиром Александровичем Цыганковым:

– Хошь, не хошь, а придется нынешней весной обязать Семеныча капусту сажать – гектарах на сорока.

Я аж подпрыгнул. Как? Сажать ту самую капусту, про которую Исаков с такой болью и возмущением говорил мне при встрече, что ежегодно они не знают, куда девать выращенный урожай ее. «В хозяйстве тысяча голов скота, от бескормицы страдаем. Часть бы капустников под травы пустить, и решен вопрос. А вал по белокочанной и с оставшихся площадей легко получить».

И смешалось все в моей голове. Перед глазами встали чего-то картины стихии и Василий Семенович, ползающий на коленках по картофельному полю. Увиделись семена, спасенные этим беззаветным тружеником. И в мозгу, как град, застучало: семена, семена…

Семенами надо бы дорожить!

Встречи в Тайшаре

Своим названием монгольское селение «Белый пояс» обязано, по всей видимости, белоснежным красавцам-домам, что широкой лентой опоясали подножие крутобокой сопки. «Белый пояс» – центральная усадьба сельскохозяйственного объединения «Тайшар».

Здесь, как и всюду, сразу же за каменными домами, в долине реки, тянулись плантации овощей, хлебные поля, серебрилась лента канала, несущая воду к яблоневому саду и на дальние поливные сенокосы. В селении бойко работали магазины, попыхивал дымком кирпичный завод, строители вводили в строй новое здание.

И все же центральная усадьба этого СХО, как показалось, чем-то отличалась от себе подобных. Чем? Более красивым Домом культуры? Богатой библиотекой? Домом быта? Разгадка пришла неожиданно, когда председатель объединения Б.Эварзэд предложил отдохнуть с дороги.

– Кто где хочет остановиться? – любезно спросил он. – В каменном доме или юрте? Одна у нас есть. Сохранили как музей и …гостиницу для туристов.

Так вот в чем дело!

Юрта, это традиционное жилище аратов, ушла в прошлое. Пусть не в каждом селении, но какое это, однако, убедительное свидетельство того, что на древней земле произошли огромные изменения в культурно-бытовом и социальном плане. Вообще свидетельства новой жизни встречаешь здесь всюду. И их замечает не только гость, новый человек, но и коренной житель. Вспоминается встреча с молодыми механизаторами «Тайшара». Они рассказывали:

– Недавно мы праздновали юбилей нашего сельскохозяйственного объединения. Знаете, чему больше всего удивились мы, когда прослушали доклад председателя о его истории? Нет, не тому, что когда-то в объединении работало только 17 человек, а теперь около двух тысяч. И не тому, что у нас в двадцать пять раз выросло поголовье скота, а животноводческие помещения механизированы. Другое поразило нас. То, что всегда лишь четверть века назад тут не знали таких слов, как хлеб, землевладелец, механизатор. А сейчас механизаторов у нас – 70 человек. В их распоряжении 13 тракторов, 12 зерновых комбайнов и много другой техники. Мы выращиваем хлеб, фрукты, овощи, кормовые культуры.

Это действительно удивительно. Тем более, что совсем недавно здесь и понятия не имели о земледелии. А до революции заниматься хлебопашеством аратам запрещалось под страхом смертной казни.

– Помню, – рассказывал старый Н.Дансера, – посеяли мы впервые в долине реки Завхан ячмень. Появились всходы. Но подул горячий ветер, и они стали блекнуть. Стала вянуть трава на пастбищах. Араты погнали стада овец на север. Но куда перегонишь колосья? И погибло бы наше первое поле, если бы не канал, который построен с помощью советских специалистов.

Освоение целины и мелиорацию в Монголии называют второй революцией. Это и понятно. Земледелие – совсем иная сфера деятельности, чем животноводство, которым монголы занимаются традиционно. Она требует новых знаний, сноровки, умения. Двести тридцать тысяч гектаров целины планируется освоить в Монголии только в текущем пятилетии.

Осуществление задуманного, безусловно, лучшим образом сказывается и на развитии скотоводства, позволяет приступить к комплексному решению вопроса о подведении под него современной материально-технической базы. Механизируется заготовка кормов. На поливных землях собирают хороший урожай овса, ячменя (в «Тайшаре» более двадцати пяти центнеров с гектара), многолетних трав. При содействии Советского Союза в стране построен ряд комбикормовых заводов. Кстати, действует такой и в «Белом поясе»». Производство кормов и кормовых смесей планируется в ближайшие годы довести до 700–750 тысяч тонн.

В «Тайшаре» мы побывали на птицеферме. Заведующий Ё. Оюун, в прошлом табунщик, погонщик верблюдов, охотно показывал свое богатство, говорил о его достижениях, делился задумками. И казалось, что всю свою жизнь Оюун занимался только этим делом, хотя, как выяснилось, переквалифицировался он на птицевода всего лишь два года назад.

Да, образованные, хорошо знающие дело, живо интересующиеся всем люди – это тоже новь Монголии. В «Тайшаре», просматривая в библиотеке читательские абонементы, я не мог не отметить тяги местных жителей к литературе. Они читают классиков своей страны, читают Чехова и Толстого, Шолохова Фадеева, Драйзера и Хэмингуэя. Самым активным читателем библиотеки оказался пастух Ж. Церждолгор.

В местной школе ребята говорили с нами по-русски. Читали стихи Пушкина, Маяковского, Твардовского.

Хозяйская сметка, горячая заинтересованность в делах отличала специалистов и руководителей предприятий. Помню рассказ председателя «Тайшара» о том, как он, побывав на опытной станции в Якутии, привез оттуда особой стойкости овес.

«Самая мудрая из наук – это дружба», – говорят монголы. Работая рука об руку вместе с советскими товарищами, монгольские трудящиеся перенимают их опыт, учатся мастерству, умению организовать свой труд.

Сотрудничество наших стран развивается год от года. В СССР из Монголии поступают меха, шерсть, мясо, кожа, минералы. В Монголию из СССР идут машины, нефтепродукты, металл, оборудование.

…На здании Дома культуры в «Тайшаре» мы увидели панно: на белом коне с государственным флагом скачет лихой наездник. Скакун запечатлен был в момент прыжка. Он отрывался от желтой кромки земли, перелетал через черную полосу и опускался на красное поле. Эта картина, пояснили нам, являет собой символ исторического прыжка из феодализма в социализм, который Монгольская Народная Республика совершила в удивительно короткий срок.

Расцветает пустыня

На дне гигантской каменной чаши расположен сомон «Бигер». Его обширные угодья – земли каменистой знойной пустыни, окованной со всех сторон высокими хребтами гор. Там, где с горных хребтов сбегают в долину живительные ручьи, расположились юрты скотоводов и …земледельцев. Да, земледельцев. Здесь на трудной, тяжелой земле люди растят хлеб, овощи, разбивают фруктовые сады.

С председателем сельскохозяйственного объединения «Свобода» Даждавой мы идем вдоль магистрального канала.

– Семнадцать километров восемьсот метров его длина, – говорит руководитель, подчеркивая этой точностью всю сложность создания и значения водопровода.

Он вспоминает, как очищали от камней земли, предназначенные для посева. Работали днем и ночью.

– Народ наш трудолюбивый, не знает устали. Но и ему не под силу было бы сделать такую работу, если бы не помощь советских механизаторов, советских специалистов.

Пятьсот гектаров пашни для здешних мест не так уж мало, если учесть, что совсем недавно тут и понятия не имели о земледелии. Пашня – это хлеб и овощи, дополнительная прибыль в кассах хозяйств. Занимаясь земледелием, араты открывают для себя совсем иную сферу деятельности, требующих новых знаний.

Освоение крупных массивов целинных земель способствует быстрому развитию земледелия в Монголии. Ныне оно дает свыше 24 процентов всей сельскохозяйственной продукции.

Лучшим образом сказывается развитие земледелия и на традиционной отрасли хозяйства монголов – скотоводстве. На поливных землях собирают хороший урожай овса, ячменя (до сорока пяти центнеров с гектаров!), многолетних трав. Следовательно, есть возможность создать прочную кормовую базу, застраховать в зимнее время скот от бескормицы. В объединении «Свобода» так дело и обстоит.

Механизируется заготовка кормов. В сельскохозяйственных объединениях и госхозах созданы специальные бригады и звенья, что резко повысило степень механизации сенокосных работ.

Успехи развития сельского хозяйства стали возможны в результате неуклонного роста капиталовложений как в земледелие, так и в животноводство. По размерам выделенных на развитие сельского хозяйства средств оно вышло сейчас на первое место среди другтх отраслей народного хозяйства.

…Мы были во фруктовом саду объединения. Пятьдесят гектаров занимает он. Молодая девушка-садовод С.Одвал увлеченно рассказывала о своей работе, о том, как красиво цветут весной яблони, как душисто пахнут, выращенные ею цветы, и мы забывали, что находимся в Гоби, той самой пустыне, о которой в школьных учебниках говорится, как о земле смерти. Мы пробовали сочную смородину, смотрели на колосящиеся хлеба, и на память приходили слова вождя монгольской народной революции Д.Суха-Батора, высеченные золотыми буквами на памятнике в Улан-Баторе: «Если мы, весь народ, объединимся в едином стремлении, в единой воле, то нет ничего в мире, чего бы мы не знали и чего бы мы не умели».

Олени идут против ветра…

Она снова приснилась ему предрассветная Канчаланская тундра. Приснилась в темных проталинах на склонах протоков и рек, с серобоками важенками, рожавшими на буром, вытаявшем ягельнике тупомордых, пегих телят. Усилием воли Неудахин попытался продлить это радужное видение, но шум просыпающегося города, врывавшийся с улицы в комнату, безжалостно гнал его грезы прочь.

…Он так и не догулял тогда свой первый шестимесячный отпуск. И, помнится, идя на посадку к самолету, улетающему с московского аэропорта «Внуково» в Анадырь, все улыбался мыслям своим и думам. Надо же случиться: до сей поры ведь не верил, что существует некая «северная болезнь», а тут поди-ка, занемог ею сам. То-то посмеется теперь Андрей Павлович Бортников, совхозный плотник, не захотевший уезжать на материк, даже после выхода на пенсию.

Вроде недавно все это было. А прошло с той поры уж двенадцать лет.

– И того пятнадцать годков, как работаю я на Севере дальнем – на самом краю земли, – Анатолий Иванович Неудахин – директор совхоза «Канчаланский», махнул рукой в сторону Анадырского лимана, как бы подтверждая этим жестом, что край земли действительно рядом. Мы сидели с ним в гостинице окружного центра и ждали, когда «дадут борт» на Канчалан – центральную усадьбу хозяйства, возглавляемого моим собеседником. От сознания предстоящей скорой встречи с друзьями и семьей, Неудахин был возбужден. Довольно долго просидел он в городе из-за дел и тумана. Волновался, откровенно говоря, и я: как-никак впервые предстояло лететь к тундровикам.

Вообще-то, будучи в Анадыре, я знакомился с близлежащими от чукотской столицы хозяйствами: совхозами имени ХХ партсъезда и «Северный». Первый из них имеет центральную усадьбу чуть ли не в черте города, но его основные земли и оленеводческие стойбища расположены за лиманом и реками. Второй – удивительно мал. У него всего навсего 12 гектаров земли. Однако анадырцы об этом микросовхозе самого высокого мнения. Благодаря ему имеют они теперь на столах своих круглый год натуральные, а не в порошке яйца и молоко. За то уж другие хозяйчтва на Чукотке – гиганты. Угодья каждого из них составляют от трех до пяти и более миллионов гектаров.

… Вертолет на Канчалан полетел среди ночи. Хотя в летнее время понятие «ночь» на Чукотке по сути дела не существует. Светло здесь бывает круглые сутки. И потому через иллюминатор винтокрылой машины хорошо просматривались сначала Анадырский лиман, а потом и сама тундра, испятнанная маленькими озерками, бесконечная, оттаивающая после долгой зимы. Поселок мы заметили издалека, а когда вертолет делал круг над ним, Неудахин кричал мне в ухо:

– Полюбуйся-ка, сколько телеантенн! Больница, клуб. Рядом же школа. И дом быта. Недавно построили!

Несмотря на поздний час, встречать прилетевших пришло очень много народу и, конечно же, вездесущие любопытные ребятишки. Неудахин и летчики раздавали малышне городские гостинцы, подарки.

К оленеводам попали мы в тот же день. Вертолет работал в совхозе, завозил продукты на стойбища.

Интересное зрелище представляет собой стадо оленей в несколько тысяч голов, когда смотришь на него с вертолета. Огромное, чуть колыхающееся на белом фоне еще не растаявшего снега серое живое пятно. Но вот вспугнутые шумом мотора олени ринулись к ближайшей речке. И пятно вытянулось, преврвтилось в бурый поток, похожий чем-то на движущуюся вулканическую лаву.

В бригаде Героя Социалистического труда Ивана Петровича Арен-то нас пригласили в ярангу, у входа которой лежали мохнатые ездовые собаки. Откинув полог, мы оказались в чоттагине – холодной части жилища. Здесь на разостланных оленьих шкурах полукругом сидели члены бригады Аренто: старший пастух Николай Рольтыргин, его пмощники Алексей Лелекай Сергей Лятлин, веттехник Александр Гырголькау, радистка Анна Эттине, проводники-наставники: Вуквукай и Вантыргин – все в хорошо выделанных оленьих «меховушках». Чум-работницы Валя Чайвытваль (жена бригадира) и Каутваль хлопотали у костра, над которым висел большой закопченный котел с вкусно пахнущей, булькающей в вареве олениной.

Здороваемся, обмениваемся новостями. Между тем женщины подносят в деревянных мисках – кэмэны – угощение. Гостю почет особый: на ребре оленя подают вареное мясо. Таков обычай. Отдав ему должное, слышишь слова хозяина:

– Теперь яранга уже не заметит, если гость сделает что-нибудь не так.

Это значит, что новый человек в незнакомой обстановке может вести себя, не смущаясь, легко и свободно. Это ли не лучшее проявление такта, доброжелательности и гостеприимства.

Радушие и беззаветная сердечность, с которой встречают гостя на Чукотке – первое, что сразу же бросается в глаза навсегда остается в памяти и душе. Сами чукчи и другие народности, населяющие полуостров, в жизни своей с давних пор привыкли обходиться малым. В прошлом обусловлено это было кочевым образом жизни. Ведь в постоянной дороге аргише – любая лишняя вещь – ненужная, тяжелая нагрузка.

Сейчас условия изменились. Чукотские оленеводы, охотники, рыбаки имеют на центральных усадьбах хозяйств добротные дома. В Канчалане мне довелось побывать в них. Мебель, ковры, телевизоры, прочие атрибуты современного комфорта здесь налицо. Что ж, оленеводы зарабатывают хорошие деньги. Пастухи, например, по 500–600 рублей в месяц. Неудахин рассказывал мне, да я это видел и сам, что в совхозе начали строить дома с центральным отоплением и канализацией. Тундровики заселяются в них весьма и весьма охотно. Безусловно, все это результат тех добрых социальных преобразований национальной политики, которые осуществляются на Севере.

Улучшение условий быта и труда, изменившее отчасти привычки, взгляды и психологию местных жителей, еще более укрепило нравственные устои их. Чукчам чужды приобретательство, накопительство, вещизм. Как все люди, выросшие на природе они беззаветно любят свой край, мирную дружескую беседу, работу. Тундра – смысл их жизни, главная любовь. Она приносит им радость, упоение, праздник душе.

– Вот он это понимает, – говорит бригадир Аренто, кивая в сторону директора Неудахина, – он хороший человек.

И я вспомнил, как еще в Анадырской гостиницы, где мы в прямом смысле слова сидели у моря и ждали погоды. Анатолий Иванович взволновано рассказывал мне:

– Чукчи – народ удивительный. Послушал бы ты, как они говорят о тундре, об оленях. Все равно, что о близких родственниках. Сейчас в наших краях геологи ходят. Что греха таить, неосмотрительные есть среди них ребята. То бутылку бросят, не закопав, то банку из-под консервов. Знаешь, как болезненно реагируют на все это наши оленеводы? Мало ли, вдруг олень на стекло наступит, копыто сломает. Чукчи плачут замечая, что в реки кое-кто сливает отработку с машин – гибнут же нерестилища чира, нельмы, лососевых. Северяне тяжело смиряются с тем, что гусеничные вездеходы режут тундровый покров. Раны-то на этом месте 15 лет не заживают.

Поэтому и говорю всюду: нужна нам совсем иная техника. На воздушной подушке. Наверное, в центре по хлебам на тракторе никто не ездит? А для оленеводов ягель – тот же хлеб. Присмотрись, какие места выбирают для костров и стойбищ наши пастухи. Те лишь, где галечник, где рядом сухого ягеля или мха нету. Чтобы пожар не случился. А ты думаешь, житель убьет медведя или волка, даже если они задрали одного-двух оленей в стаде, нет Поговори-ка с нашим лучшим бригадиром Аренто, он тебе скажет, что за всю жизнь ни одного зверя, ни одной птицы не убил.

Да, огромна тундра, необъятна, но и ее беречь надо. В совхозе «Канчаланский» земельных угодий около трех миллионов гектаров и каждый из них находится на строгом учете, потому что в хозяйстве более тридцати тысяч оленей, а им нужны пастбища. И от того, как они используются, во многом зависит продуктивность животных. В «Кончаламском» используются они, видимо неплохо. Свидетельством тому могут служить, хотя бы вот эти производственные показатели: сохранность взрослого поголовья тут выше 90 процентов, деловой выход телят на 100 январских оленей составил 85 голов.

Успеху способствовали и многие другие мероприятия. Канчаланские оленеводы немало внедрили в практику дельных рекомендаций ученых Магаданского зонального научно-исследовательского института сельского хозяйства. Во время летовки, когда особенно свирепствует гнус, они умело применяют против него специальные ядохимикаты, успешно борются с подкожным оводом, копыткой.

Достигнутые результаты далеко не предел, считают в хозяйстве. И думают о том, как и дальше более рационально использовать существующие пастбища и найти новые. Тут мечтают о сокращении маршрутов оленьих стад, изгородях для них и о круглогодичном забое животных, которые значительно сократил бы непроизводительный отход. Разумеется, это потребует много техники, дополнительных затрат.

– Да без них не обойдешься, – сказал Неудахин, – если по-хозяйски смотреть в завтрашний день.

Уже сегодня в совхозе много внимания уделяют подрастающей смене оленеводов. А эта смена сидит пока за партами, в детских садах и яслях. Забота о детях никогда не покидает и директора.

– Готов придержать любое строительство на селе, лишь бы были у ребят просторный детсад и хорошая школа, – говорит он.

Профориентация в канчаланской школе начинается, можно сказать, с первого класса, сначала беседы о животноводстве, рассказы о тундре, о труде пастуха, а потом появляется новый урок – оленеводство. Дети любят профессию отцов, с радостью идут на школьные каникулы в оленеводческие бригады. И государство многое делает, чтобы ребята могли приобрести специальности, нужные совхозу. К услугам юношей и девушек Провиденское профтехучилище, готовящее оленеводов-радистов, Магаданский совхоз-техникум, другие учебные заведения.

Мне довелось побывать на вечере, посвященном проводам в тундру выпускников, решивших стать оленеводами. Кстати, такое решение приняли 10 человек из 13, окончивших нынче канчаланскую школу. Симпатичные молодые люди, нарядные и веселые, плясали и пели песни, какие поют сейчас всюду их сверстники, нетерпеливо примеривали форменные куртки, специально сшитые в городском ателье. Директор совхоза немало постарался, чтобы их доставили во время и сейчас собственноручно передают их счастливым обладателям.

– Я, конечно, понимаю, – делился со мною мыслями Неудахин, – нынешняя молодежь не столь приспособлена к тундре, как старые люди. Зимой от мороза у нас, бывает, резиновые скаты у автомашин в порошок рассыпаются. Но работать надо. Так что я думаю: будущее древней профессии оленевода – сменный выпас, когда пастухи станут жить на центральной усадьбе, а в тундру выезжать лишь на недельные дежурства.

– Наш директор – хороший хозяин, – говорили мне пастухи, – он думает много. Взять такое дело. Раньше продукты на летние маршруты завозили в марте, и они до начала июня без присмотра в тундре лежали. Их и медведь ел, и лиса ела, и волк ел. Теперь другое дело: директор распорядился, чтобы продукты на места летних стоянок вывозили одновременно с выходом на летовку. А какой он мастер веселия устраивать!

Давно отжили на Чукотке многие обрядовые праздники, но не совсем исчезли они. Осталось в них самое хорошее, что всегда было по душе кочевому человеку – национальные спортивные игры. Нынешние праздники – это торжество радости, здоровья. Обязательно с ярмаркой у клуба, метанием чата, оленьими гонками, лыжными соревнованиями, концертом художественной самодеятельности. Кстати, там, на представлении, можно и шамана увидеть. Разумеется не настоящего. Сегодня даже старики, свидетели тяжелого прошлого, не верят в потусторонние силы, в добрых и злых духов.

– Но это не значит, что люди забыли свои обычаи, – говорит Неудахин, – взять тот же кораль – отбивку оленей. Это мероприятие испокон века для пастухов было моментом, когда они могли демонстрировать свою удаль, сноровку и силу. Сейчас кораль уже не тот, что был когда-то: отбивку проводим мы без набрасывания чата на оленьи рога, а спомощью загонов. Так удобнее, безопаснее, но менее интересно. А ведь людям хочется блеснуть своей ловкостью. Как же быть? Вот тут и организуй спортивные состязания, близкие по духу оленеводу. Это станет праздником для него.

Несколько дней пришлось провести мне с Анатолием Ивановичем в его хозяйстве, в коллективе, которым руководит он. Не скрою, пленил директор меня своею любовью к этому краю и людям его. Канчаланцы признательны Неудахину, что сумел он некогда «отстоять» их родное село, древнее чукотское поселение, которое некоторые ретивые администраторы решили, было, довольно опрометчиво снести. Расширяет свои границы теперь Канчалан, строится на отсыпке дорога, богатеет хозяйство. Совхоз дает государству и пыжика, и пушнину, и рыбу, и оленину. Канчаланская молочная ферма – лучшая в Анадырском районе. От каждой коровы получают тут по 4468 килограммов молока. Корма в основном свои. Сено заготавливают в поймах проток и озер. Благодаря стараниям Неудахина, на берегу реки Канчалана у села начала функционировать пристань. «Теперь товары для жителей завозим и по воде, – удовлетворенно рассказывает Анатолий Иванович, – а раньше все с воздуха. Дорого. До 80 тысяч в год достигали транспортные расходы. Вообще, транспортный вопрос – больной вопрос Севера. И тут водные магистрали – реки надо бы использовать лучше».

Приехав сюда из солнечной Алма-Аты, Неудахин начинал на новом месте, всего-навсего рядовым товароведом. Вскоре его избрали секретарем партийной организации совхоза, потом председателем сельсовета. А еще через некоторое время назначили руководителем крупнейшего хозяйства. С честью справляется он с нелегкой работой.

Здесь стали взрослыми два его старших сына – Валерий и Виктор. Первый учится в институте на инженера-строителя, второй работал в «отцовском» совхозе механизатором, теперь служит в армии. Оба пишут отцу и матери – Марине Ильиничне, что мечтают только об одном: поскорее вернуться в родной Канчалан. Растет у Неудахина и третий сын – коренной северянин, семилетний Игорек.

Вообще, бывших жителей центральной части нашей страны, «околдованных» Чукоткой, встречал я, будучи в Анадырском районе, немало. Немало таковых и в совхозе «Канчаланский». Среди них и специалисты, и рядовые труженики. Люди доброй души, увлекающиеся, они всегда в центре внимания у местных жителей, к ним тянутся. Да и как не тянуться, допустим, к разъездному фельдшеру Михаилу Захарову, выращивающему перед своим домом на вечной мерзлоте зеленый лук, огурцы и помидоры. Или к ветврачу Борису Космину, у которого на квартире в Канчалане – прямо-таки зоологический музей. Чучела почти всех представителей тундровой фауны, начиная от белоногой гагары и кончая головой бурого медведя, изготовленные Борисом Александровичем собственноручно. К тому же совхозный ветеринар сумел приручить волченка и делает отличные любительские фильмы о тундре, тружениках совхоза.

Мне рассказывали, с какой охотой идут работать молодые чукчи в бригаду, где трудятся пастухами Саша Никифоров Влексей Аношин. Надо еще раз сказать, что труд пастуха, ой как, нелегок. Он труден не только для приезжего русского, но и для местного жителя. Большая белая дорога, гремящая топотом копыт тысяч оленей вьющаяся по необъятным просторам Чукотки, под силу далеко не каждому.

Я интересовался мотивами, столько лет удерживающими русских пастухов на большой оленьей дороге. Они отшучивались, или отвечали односложно: «Нравится. Без этой работы не можем».

Этой фразой сказано много. В ней и привычка, и любовь к прекрасным канчаланским местам, и хорошая оплата труда, и возможность отличного отдыха, и многочисленные льготы государства.

Я был в тундре в начале лета, когда там стояла теплая, солнечная погода и не появились еще комары. «Повезло, – говорили мне оленеводы, но зато ты не увидел красного с голубым покрывала из брусники и гонобобеля. Не увидел кипенья воды в Канчалане от идущих на икромет лососей». Что верно, то верно – этого я не застал. Любоваться канчаланскими прелестями и чудесами довелось мне лишь в фильмах Бориса Космина. Но не только красоты увидел я в них, а и жестокость, коварство тундры. Кромешную пургу, провалившийся в скрытое под снегом озеро вездеход и жуткий мороз, когда даже куропатки ищут тепла у человека и, забыв о страхе, идут отогреться к работающему гусеничному вездеходу.

И опять я спрашивал, теперь уже директора совхоза и ветеринара: «Вам здесь очень трудно? Космин и Неудахин смеялись:

– Знаешь, когда дует самый злой в этих краях северо-западный ветер – хиус-, олени идут против ветра. Шерсть у них тогда не дыбится и они легче переносят непогоду. Так поступаем и мы.

…Олени идут против ветра. Так было, так будет: сильные всегда направляются навстречу трудностям. Только тогда им становится лучше.

Хозяин на земле

И день и другой иду за ним по пятам, ищу минутку для разговора, а он под всяким предлогом уклоняется. Вон и сейчас заспешил к машине: надо, дескать, перехватить кое-кого из РАПО, может швеллер удастся заполучить для колхоза.

Оно, конечно, проще простого махнуть в сердцах рукой и уехать, да уж больно интересно, что же он за человек, Павел Васильевич Соколов – председатель колхоза «Заветы Ильича», чуть ли не единственного хозяйства в районе, выполнившего планы минувшей пятилетки по всем показателям и имеющего в государственном банке не недоимки, а солидные свободные средства.

Понятно: главное – в людях, в тех, кто работает на полях и фермах. Однако, люди тут были и прежде, то есть до того глухого осеннего вечера, когда его, недавнего тракториста из другого колхоза, окончившего совпартшколу, избрали здесь председателем. Но в ту пору числилось за хозяйством ни много ни мало – 700 тысяч рублей долга.

… «Замачивать» с мужиками избрание свое он отказался. Но те особого значения этому не придали: «С районным руководством надумал отметить». Тем более, что из конторы в тот вечер Павел уехал именно с ним. Не знали, однако, колхозники, что проехал он лишь до развилки, ведущей в поселок Корегу, где обещал приютить у себя бездомного пока председателя родной его дядька. Добрался он, завалился на кушетку, да и заснул беззаботно. И наверное, была та ночь последней, когда отдыхал без особых дум и тревог. Разбудил его родич в предрассветных сумерках:

– Панко, снег ведь ночью-то выпал! Думаешь работать председателем, так беги.

Скользкие три километра до колхозной конторы преодолел он натощак, пожалуй, быстрее, чем когда-то в армии на ротных соревнованиях. Ткнулся в двери, другие – закрыто. Куда идти, к кому обратиться? Глянул – стоят два тракториста, с утра пораньше «поддавшие».

Это сейчас те же механизаторы у него и сознательные, и работящие, и толковые: приди за советом – душу отдадут, попроси помочь – в лепешку расшибутся. А тогда…

В своей небольшой еще жизни не так уж много знал он руководителей, опыт которых мог бы теперь использовать. До совпартшколы в его родном колхозе председательствовал Павел Васильевич Фокин. Колхоз тогда был многолюдным. Лен ли теребить и стелить, картошку ли убирать – без машин обходились. Фокин гремел. Высокое начальство если и навещало хозяйство, то не с проверками. И вдруг дела в колхозе пошатнулись. А потом и вовсе покатились под откос. Опустели тамошние деревеньки и села, а в некогда переполненной школе умолкли детские голоса.

Потом много гадали, судили, рядили: почему такое случилось? Ссылались на миграцию, урбанизацию, а Павел, ставший к тому времени коммунистом, винил во многом за это Фокина, душевную глухоту его, полнейшее равнодушие к повседневным запросам селян. Поднимая трудовой энтузиазм, доходил тот порой и вовсе до недозволенного. Вспоминали, как запуганный председателем его личный шофер, проводив однажды начальника к поезду, возвращаясь, не взял в машину даже родного отца: побоялся председательской острастки, и пришлось тому топать по грязи и бездорожью тридцать с лишним верст. Да мало ли чего было…

Не давал себе Фокин отчета, что все имеет предел – в том числе и людская податливость, и не получающая сердечной поддержки неисчерпаемая сила народа. Люди ценят справедливую требовательность, но они не выносят жестокости, не терпят пренебрежения к себе. Они могут простить запальчивость, сказанное в сердцах «горячее слово», но лишь тогда, когда за этим стоят искренность и обычная человеческая отходчивость. Кто не помнил в Печенге послевоенного председателя Александра Петровича Субботина? Уж, бывало, увидит непорядок, разгорячится, рассердится – спасу нет. А сделают люди дело, готов целовать всех, на всю деревню, бывало, ликует репродуктор председательским голосом: «Дорогие мои, все для вас!..».

Хорошо работалось при Субботине, честном и беззаветном руководителе. А Фокин сгубил колхоз, и сам пропал – спился.

Не годился в пример и предшественник здешний Велехов. Любил поговорить, только не о деле. Особенно у речки, у костерка. Семнадцать лет не очень волнуясь, вел хозяйство за государственный счет. Мужики исконно крестьянского корня долго не могли взять в толк: «Неужели и так можно жить?» А потом привыкли и опустили руки.

И вот результат: осень, поля не убраны, скот – без кормов, а эти двое стоят и ухмыляются. В былые времена, сын минометчика, израненного на Курской дуге, отчаянный деревенский парень, он поговори бы с ними «по свойски». Но теперь понимал, поступи он так – и останешься навсегда Соколовым Пашкой.

Что ж делать? Быть может сесть самому за трактор (дело-то хорошо знакомое) и в поле за сеном съездить. Есть же совесть у них, неужель не помогут воз навить?

Уповал Соколов на людскую совесть, а тем временем люди уповали на совесть его На своем веку немало повидали они и горлохватов, и краснобаев. И не сразу поверилось, что Павел – тот человек, которого и ждать-то устали – не карьерист, не временщик не чей-то любимчик-бездельник, а болеющий болью сыновей за мать-кормилицу – землю. Настоящий хозяин на ней.

Долог был путь возрождения. И нелегок. Но он прошел его вместе со всеми, не уступая ни в чем ни себе, ни кому-либо другому. Как это важно для руководителя, я еще раз убеждаюсь, сравнивая его с соседями. Хотя бы с руководством колхоза, где стоит деревенька моего животворного детства. Вон она за лесочком – поле, другое перейти. Разувшись шагаю тропинкой, петляющей в волглых травах. И светлой музыкой звучат в душе чьи-то слова: «Если я босиком не пройдусь по росистой траве, как уверовать в явность Отчизны?»

– Хорошо в дедовых-то сапогах? – улыбается, глядя на босые ноги мои, притулившийся к поваленному дереву постоянный здешний пастух. И, не дожидаясь ответа, добавляет с нотками горечи в голосе. – Только за Фоминским придется надеть обувку: мелиораторы взбузыкали все поле – не пройти, не проехать.

И, правда. Я подхожу к Фоминскому полю, и невольно останавливаюсь: по траве, что в пояс взрослому мелиоратору, идет мощный экскаватор, выворачивая с двухметровой глубины безжизненную сухую глину. Что, что здесь происходит?

– Землю осушаем, – говорит мелиоратор.

– Но, тут же гора. Чего осушать?

– Так по проекту значится. А поле действительно хорошее – и техника ходко идет, и нам хорошо: по 60 рублей вдень зарабатываем.

Я растерянно молчу. Давно ли моя мать со своими подругами собирала здесь только льносемян по шесть с половиной центнеров. Без мелиорации. Теперь не соберут. Мертвая глина начисто похоронила плодородный слой.

– Что, парень, жалко землю? – косится собеседник. – Мне тоже жалко, но что поделаешь – работа такая. Куда смотрит колхозное руководство? А оно и не показывалось пока. Мы председателю– то вашему говорили: траву хоть выкосите до нас – увы! И скажу по секрету, после нас без воды твоя деревня останется. Иссякнут колодцы.

Они почти граничат друг с другом – колхоз «Заветы Ильича» и близкий мне «Красный путь». Но почему одно и то же дело приносит людям радость в первом и горечь во втором? Почему строящиеся особняки у Соколова (а их уже не один десяток) превратились в украшение улицы, а у соседей – у нас, значит, сделали ее черным пятном? Почему хорошо срабатываются с первым руководителем специалисты, остается молодежь после школы, и уходят последние люди от другого? Да потому, вероятно, что, когда начались те же мелиоративные работы у Соколова, то начались они там, где нужны в первую очередь, а сам он за мелиораторами по пятам ходил, в каждую выкопанную канаву заглядывал. И уж акты на приемку объектов, если неполадки замечал, ни под каким нажимом не подписывал. Мелиораторы ревели, упрашивая: дескать, зарплаты же не получим! Он ревел тоже, но подписи своей не ставил.

И в строительстве жилья, как и в строительстве ферм, токов, сушилок, проявлял ту же великую стойкость, хотя многое делалась у него, как и в «Красном пути», хозспособом.

И еще. В «Заветах Ильича», наверное, и представить себе не могут, что их руководитель способен сделать что-то лично для себя по-особому, в ущерб других. Скажем, за транспортные услуги платят в колхозную кассу все до единого, по десятке в год. Зато и забот не знают. Сено привезти, дрова, участок вспахать – все без хлопот и магарычей. Но десятку платит, повторяю, каждый колхозник. И полевод, и механизатор, и сам председатель. А в «Красном пути»… Вот последняя новость: собрался уходить из колхоза молодой зоотехник, полюбившийся людям. Причина? Житейская. Отказали в ремонте жилья. А председателю домик отделали, трубу аж белой масляной краской выкрасили.

Мелочи? Э-э-э, нет! За этим позиция тех, для кого любая должность лишь средство достижения собственного благополучия и удовлетворения личного самодовольства.

Надежного человека видят колхозники в своем Соколове. Нет, он не заискивает перед ними, когда обращается по-сельски почтительно к старшим по возрасту: «дядя Паша», «тетя Лиза», – такая форма обращения в его устах порой звучит горьким укором им, если делают они что-то не так. Как же, мол, вы взрослые, почтенные люди, не видите, что хорошо и что плохо? Он не льстит никому, но встает на работу в колхозе раньше всех, а покидая поздним вечером контору, переключает свой служебный телефон на квартиру. Призывая людей работать по-крестьянски, организуя дело так, чтобы они стремились получать по конечному результату («а то ведь у денег глаз нет»), он и свою, и специалистов зарплату поставил в зависимость от этого конечного результата.

Его надежность видится людьми в том, что он верит в них, в их рабочие руки и разум, и не очень-то уповает на помощь со стороны. Эта вера и ему дает силы, помогает достоинство сохранить, и, если потребуется, резануть правду-матку на любом уроне.

Настаивают сверху: на сенокосе введите на каждом участке должность лаборанта по контролю за качеством. «Это что же, противится Соколов, – зоотехник разве не в состоянии качество определить? Да и потом качество сена, сколько не определяй, все равно будет таким, каким заготовят его механизаторы. Простите, но нет у меня лишних людей!»

Или нажимают: начинай косить! Там-то и там-то уже вышли в луга, тут-то и тут-то столько-то заготовили сена. А он опять на своем стоит:

_ Выборочно, где подошли сенокосы, ночью, чтобы сохранить питательные свойства кормов, согласны работать, а для сводки и рапорта – увольте…

Не нравится кое-кому Соколов в районе. Еще бы, если без обиняков заявляет: «РАПО создали, а без первого секретаря такой простой вопрос, как перевод телят из одного хозяйства в другое решить не можем». Он и меня задел за живое, когда по первости убегал от встречи и переговоров. Не сразу я понял, почему: я ведь собираюсь писать о нем, может быть, похвалить думаю. А как в глаза смотреть после этого близким? Чего доброго напридумывает корреспондент, напишет высокопарных эпитетов – со стыда сгоришь…

Эх, Соколов, Соколов – русской многомерной души человек, неукротимо талантливой и вечно сомневающейся. Слышал, пытались тебя подравнять, снизвести до одномерности, чтобы легче управиться было с тобой. Не удалось. И это прекрасно: на тебя, на таких, как ты – наши надежды, ты – наша опора и вера людей в завтрашний день.

Заключение Жить со всеми и для всех

Живший 800 лет назад Франциск Ассизский, день рождения которого (4 октября) объявлен международным днем защиты животных, читал Библию птицам, цветам, рыбам, полагая, что не существа должны служить человеку, а человек – существам. Похоже, такая позиция очень импонирует автору данной книги – Геннадию Пискареву. Поданные им с глубоким знанием проблемы взаимопроникновения человека и природы свидетельствуют еще и о том, что он прекрасно понимает, какую большую и ответственную работу принял на себя.

В наше непростое время господства новых технологий, набирающей силы генной инженерии, опытов с клонированием и т. д., отношения человека со своими извечными спутниками и соседями поднялись, как говорится, на новую ступень, а где-то и изрядно разладились. Люди, некогда боготворившие «братьев меньших», оказавших огромное влияние на хозяйственную и культурную жизнь человека (буквально у всех народов животные фигурируют в слагающихся тысячелетиями легендах, сказках, поверьях, баснях), стали смотреть на своих «близких родственников» крайне прагматично и утилитарно. А ведь изображения некоторых из них украшают гербы ряда государств; чаша со змеей стала символов медицины и ветеринарии; две змеи, обвившие ножку чаши, изображены на эмблеме Всемирной ветеринарной Ассоциации.

Трудно сказать, чем все это может обернуться, но уже сейчас человечество столкнулось с невиданными до селе проблемами и болезнями, связанными напрямую со «здоровьем» обитателей животного мира.

Как гражданин и патриот своей страны с болью констатирую: только от птичьего гриппа всего за один год нашей экономике был нанесен ущерб в 82,6 миллиарда рублей. А Всемирная организация здравоохранения прогнозирует появление нового антигенного гриппа, что может привести к развитию крупной пандемии с 5-10-кратным ростом смертности.

«Божий бич», занесенный над планетой, подвигнет, хочется верить, и наших государственных мужей к наведению порядка в этом, подтолкнет наших законодателей к совершенствованию уложений, направленных на защиту «прав животных». Любопытно, но статья 137 Гражданского кодекса РФ относит животных к вещам, т. е. неодушевленным предметам.

Надо подумать и о престиже соответствующих профессий. В царской России зарплату (и немалую) ветеринары, скажем, получали золотом. По заслугам. Если врачи лечат человека, ветеринары – человечество. Именно на такое беспримерное предназначение и указывал великий гражданин планеты Земля, выдающийся гельминтолог Константин Иванович Скрябин – наш соотечественник.

Геннадий Пискарев справедливо замечает: представление об окружающем нас растительном и животном мире постоянно меняется. В свое время Аристотель, виднейший ученый Древней Греции, утверждавший, что скворцы, дрозды и ласточки на зиму прячутся в дуплах деревьев, описал 454 вида животных, а широко известный своей классификацией животных и растений Карл Линней, спустя 2000 лет нашел уже 4200 видов, опровергнув при этом относительно зимования ласточек своего предшественника, написав, что они «осенью погружаются в воду, а весною выходят из нее».

Ныне это кажется только забавным. Но не является пока таковой, хотя и ставится под сомнение, отрицающая божественное происхождение мира и человека теория эволюции английского естествоиспытателя Чарльза Дарвина, в конце своей жизни сделавшего, однако, потрясающее признание: «Ошибку моей молодости возвели в догму, но сам я умираю глубоко верующим человеком».

А кому не известен рассказ американского писателя Рея Бредбери «И грянул гром», герой которого, отправившись в прошлое, наступил там на бабочку и тем самым ужасаемым образом изменил настоящее. Гипербола? Литературная фантазия? Строго говоря, да. Однако заставляющая каждого из нас опять же крепко призадуматься о возникшем еще в давние времена благодатном союзе между родом людским и окружающим его миром животным.

Один только пример. И это не преувеличение. Доказано, что в Средневековой Европе эпидемии особенно буйствовали там и в те годы, когда инквизиция изничтожила колдунов и ведьм, а заодно с ними и… кошек, без которых не обходилась ни один магический (безбожный) обряд. Но ведь именно кошки безо всякого вреда для себя уничтожают любого грызуна – бациллоносителя, возбудителей чумы, инфекционной желтухи или черной оспы.

А вот в древнем Египте, развивавшемся задолго до Средневековья, а стало быть, и свободном от его предрассудков, тех же кошек, вернее их мумии, укладывали в царских усыпальницах рядом с мумиями фараонов. Честь заслуженная, потому как могущество этой державы зиждилось на землепашестве и зернохранилищах, содержимым которых желали попользоваться не только люди, но и несметно размножавшиеся мыши и крысы. И тут на пути «расхитителям» встали кошки, которые по большому счету спасли Древний Египет, как легендарные гуси Рим. Да и пример блокадного Ленинграда, куда специально завезли с Большой Земли котов для борьбы с фантастично размножающимися крысами, припомнить здесь тоже кстати.

«Человек, несомненно, неразрывно связан с живым существом, с совокупностью организмов, одновременно с ним существующих или существовавших до него. Прежде всего, он связан с ними своим происхождением». Эти слова принадлежат упомянутому выше великому естествоиспытателю-мыслителю В.И.Вернадскому, справедливо называемому Ломоносовым ХХ века. Примечательно, что жизнь и труды выдающегося ученого, открывшего новую форму власти живого организма над биосферой, указавшего основную цель нового творческого, духовного эона бытия – ноосферы ныне находят все большее распространение.

Ученые выяснили, что на планете сейчас тратится средств на то, чтобы убить, в 27 раз больше, чем на решение экологическим проблем, на решение вопросов сохранения живого вокруг нас. Растет разрыв между мощью техники и физической слабостью самого человека. Разрыв этот начинает ужасать (отсюда мифы-фобии: «восстание машин», порабощение людей киборгами и т. д.). Нельзя отрицать значение техники для рода людского, но ее надо поставить на свое место. Силу же ума – обратить не на искусственные приставки к человеческим органам, а на радикальное преображение самих органов. И опять помочь человеку в этом могут его мохнатые и пернатые сподвижники. Конечно, если их не сгубить, а сохранить и изучить.

Когда птицы собираются лететь на зимовку, они собираются в большие стаи, вместе упражняются, закручивая траектории своего полета в немыслимых фигурах. Оказывается, они устанавливают связь с информационным полем планеты, следуя по силовым линиям которого, затем и находят без труда места гнездовий.

Чтобы избежать общепланетарной катастрофы, остановить по выражению автора книги «старт в пекло», нам, подобно птицам, непременно, предстоит научиться находить верные ориентиры, что возможно лишь при одном условии, сформулированном в «Философии общего дела» предшественником В.И.Вернадского Н.Ф.Федоровым, – «жить со всеми и для всех».

А.Теренин, профессор, академик РАЭН

Президент Российской Ассоциации

зоотехники, ветеринарии и зооиндустрии

Вспомните о них

Весьма признателен академику Теренину за столь содержательное и глубоко научное заключение, вернее дополнение, к моей книге, в которой так много уделено места – ответственности человека за сохранение окружающей его среды. Но в наше время, в нашей стране нуждается в защите как часть природы, конечно же и сам человек, особенно человек из народа. Об этом хотелось бы напомнить еще раз.

Все сильнее сжимается пружина накала страстей человеческих, голоса политологов и экспертов, политиков и партийцев звенят все громче и напористее. И противоречивее. Кажется, что общество наше вот-вот взорвется или пойдет вразнос.

Тише, ораторы. Нет – слово не «товарищу маузеру». Народу. А он безмолвствует, хранит, говоря словами великого Пушкина, гордое терпение. И, похоже, не намерен ни взрываться, ни идти вразнос. У него свои думы и представления о доблести, славе, чести. Он не растерял ни здравого смысла, ни самопознания, ни святынь отечества, ни доброты, ни юмора.

Да, он устал – от бесконечных обещаний, экспериментов над собою, от преобразований, суть которых не понятна не только ему, но как будто бы и авторам новшеств.

Народ хочет жить и работать – лишь бы работа не оказалась безрезультатной. А это возможно в случае, если он слит с государством, его политикой, руководством, но не брошен на произвол судьбы, когда должен выкарабкиваться сам из той ситуации, в которую попал сейчас.

Он строил Магнитку, возводил Днепрогэс. Насмерть дрался с фашизмом, поднимал из руин страну. Во имя чего? Государства? Но ведь государство и есть народ. Так неужели все эти труды огромные он принял на себя, чтобы оказаться один на один с обрушивающимися на него испытаниями? С новой надеждой на лучшую долю прижимает к груди он икону, в телогрейке, с драгоценным теперь для него куском колбасы.

Повернитесь же к нему лицом, государственные мужи, политики, депутаты. Придите к народу с миром, добрыми пожеланиями, понятными ему предложениями, проявите великую мудрость единения с народом – и он… перестанет безмолвствовать. Он громко заявит о себе в созидательном деле, любви, песне и шутке – во всей красе жизни.

Г. Пискарёв

Оглавление

Чтоб не пропасть поодиночке

Часть I Под обманчивой сенью знамен

  Нам тучи вести занесли

  Воруем, братцы, воруем

  Оскудение совести

  Ворон ворону глаз не выклюет

  И зажгла синица море

  Нет налога только на бороду

  Какое богатство теряем (из прошлого и настоящего лесов Подмосковья)

  Интервью перед убийством

  Законы «по-губернаторски»

  Зазывная песнь сирен

  Коварная цель

  Потребовался «божий бич»

  Под обманчивой сенью знамен

Часть II Земля роднит

  «Родниковая свадьба»

  Час спелого колоса

  Перед хлебом все равны

  Щедрая сила

  Стежки-дорожки

  Земля роднит

  Звезды над тополями

  Клумба у входа

  Под сенью вязов

  Лосенок Сашка

  Поют в Шексне соловьи

  Отчий край

  Большой дом Георгия

  Поле приносит счастье

  Золотая нить

  После града

  Встречи в Тайшаре

  Расцветает пустыня

  Олени идут против ветра…

  Хозяин на земле

Заключение Жить со всеми и для всех

Вспомните о них Fueled by Johannes Gensfleisch zur Laden zum Gutenberg