«Богословские досуги»

Богословские досуги (fb2) - Богословские досуги 761K скачать: (fb2) - (epub) - (mobi) - Алексей Э. Бодров - Ирина Константиновна Языкова

Богословские досуги

© Библейско-богословский институт св. апостола Андрея

* * *

Мауриц Корнелиус Эшер. «Рептилии». Литография, 1943.

Всегда варварство, когда наука кому-то кажется или становится безразличной. Каким же сверхварварством было бы, если бы богословие могло показаться или стать кому-то безразличным? Богословом можно быть лишь охотно, с радостью, в противоположном же случае им, по существу, стать вообще невозможно. Мрачные лица, угрюмые мысли, скучные и пустые фразы не могут быть терпимы именно в этой науке.

Ганс Урс фон Бальтазар

Предисловие

Сборник «Богословские досуги» сложился из материалов, которые в разные годы были опубликованы в журнале ББИ «Страницы: богословие, культура, образование», в рубрике с тем же названием. Мы сохранили и общий стиль журнала – здесь представлены практически все его серьезные рубрики, цитата, открывающая каждый номер, и молитва, его завершающая. Нет здесь, правда, самой рубрики «Богословские досуги» – по понятным причинам: в этом «выпуске журнала» в нее следовало бы поместить совершенно серьезный, академически скучный материал, и на это у нас не хватило духа.

Почему мы сейчас решили выпустить этот «специальный номер журнала»? В 2015 году ББИ отмечает свой четвертьвековой юбилей, и свою юбилейную конференцию мы назвали «Богословие растерянности: пути академического богословия на постсоветском пространстве». Тема, конечно, очень серьезная (вспомним хотя бы постоянную растерянность апостолов при общении с Иисусом! Растерянность есть условие уязвимости, а это – условие возможного прорыва вперед) и местами грустная, но она предполагает и юмористический взгляд на наше прошлое и настоящее. Юмор помогает разобраться там, где серьезный академический анализ может дать сбой. Юмор – не просто хорошее настроение, которое помогает выживать в трудных ситуациях, он помогает увидеть многие проблемы со стороны в 3D режиме, да что там – попросту глубже понять себя и наш мир, когда, кажется, понять уже ничего не возможно.

Может быть, еще важнее то, что юмор часто помогает выразить наболевшую проблему и тем самым способствует ее широкому обсуждению. Взять хотя бы «Декларацию ревнителей великой Схизмы» (см. ниже в рубрике «Диалог») и сопутствующие ей материалы – сколько мы получили возмущенных писем и звонков от людей, которые восприняли ее серьезно! И мы были рады, что проблема христианского единства перешла из разряда геополитических проблем в категорию повседневных реалий, которые волнуют и околоцерковных людей, и людей, давно и глубоко укорененных в православии (между прочим, мы с большим вниманием отнеслись к появлению нового тренда православной самоидентификации – селфи с мощами, который заслуживает серьезного внимания социологов религии, см. фото ниже). А статья Александра Закуренко о первом историческом указании на жителей Руси (в связи с происхождением самого ББИ) подвигла некоторых энтузиастов на поиски цитированных материалов в солидных академических архивах…

К 25-летнему юбилею ББИ мы сделали еще одну чрезвычайно серьезную вещь – издали Библию в современном русском переводе, над которым 22 года работала межконфессиональная команда специалистов из Института перевода Библии в Заокском. И как мы были рады увидеть столь теплый его прием в некоторых церковных лавках!

Одним из редакторов нового перевода Библии была Евгения Смагина, чья захватывающая находка, возможно, древнейшего комментария на Книгу Даниила открывает этот сборник, да и новую страницу современной библеистики.

Издательская программа ББИ, а попросту – изданные нами свыше 300 книг, известна гораздо больше, чем сам ББИ. Нас это радует, мы знаем, что специалисты, преподаватели и студенты всех наличествующих в России и ее окрестностях христианских конфессий активно используют их в своей научной или образовательной работе. Но какая радость была Гансу Кюнгу, одному из известнейших богословов современности (и нашему попечителю!), узнать, что его фундаментальный труд «Церковь» пользуется популярностью у самого широкого круга читателей в России!

Но шутки в сторону: наши досуги все-таки богословские. Насколько «царица наук» совместима с юмором? Здесь неизбежно вспоминается «Имя Розы» Умберто Эко (это ведь тоже и наш автор – его переписка с кардиналом Мартини, «Диалог о вере и неверии», стала одним из наших бестселлеров). Там дело закончилось пожаром. И тем не менее, роль юмора подчеркивали и подчеркивают, пожалуй, все ведущие богословы. Богословие вовсе не исключает юмора, напротив, богослов без чувства юмора – плохой богослов. Ганс Урс фон Бальтазар, великий католический богослов, писал: «Мрачные лица, угрюмые мысли, скучные и пустые фразы не могут быть терпимы именно в этой науке [богословии]». Несколько лет назад ББИ издал маленькую книжку мыслей и рассуждений его близкого друга Карла Барта, великого протестантского богослова, под названием «Мгновения», и одно из «мгновений» там – юмор (эпиграфом Барт взял слова из Лк 6:21: «… ибо воссмеетесь»). Он пишет:

Юмор возникает тогда, когда мы с особой отчетливостью чувствуем двойственность нашей природы: как дети Божьи мы принадлежим вечности; как люди мы живем и действуем во времени. Юмор выносит за скобки всю серьезность настоящего; юмор появляется в борьбе с серьезностью настоящего. Но в этой борьбе мы – дети Божьи – не можем всегда оставаться серьезными. Будущее, уготованное нам Богом, проявляется улыбкой – улыбкой грустной, улыбкой сквозь слезы; веселостью, с которой мы должны принимать серьезное и грустное настоящее – то, что находится в скобках. Эта улыбка, эта веселость – они несут в себе будущее.[1]

Важно заметить, что мудрости и серьезности противостоят вовсе не юмор и ирония, а глупость и пошлость, которые часто не способны с улыбкой посмотреть на мир и на самое себя. Достоевский в романе «Подросток» замечает:

Веселость человека – это самая выдающая черта человека, с ногами и руками. Иной характер долго не раскусите, а рассмеется человек как-нибудь очень искренно, и весь характер его вдруг окажется как на ладони. Только с самым высшим и самым счастливым развитием человек умеет веселиться сообщительно, то есть неотразимо и добродушно.

Человеку присущ юмор, самоирония. Это и отличает его от животных. Юмор – это некая рефлексия и отстранение, позволяющие увидеть все как бы перевернутым с ног на голову, и тогда фальшь просто осыпается, ей не на чем держаться. Честертон писал, что именно так однажды увидел мир св. Франциск, жонглер Божий, встав на голову и убедившись, что мир подвешен в пространстве и держится только милостью Божьей. Честертон подчеркивал отличие юмора от сатиры:

С юмором в от личие от сатиры ассоциируется некая старая традиция, атмосфера эксцентричности, всегда нарочитой и нередко бессознательной. В этой атмосфере постоянно ощущается попытка посмеяться не столько над своим окружением, сколько над самим собой. Юмор предполагает признание собственной слабости, тогда как сатира скорее демонстрация недюжинных сил интеллекта, пусть и на ничтожном материале. Сатира – разум, который вершит суд, и, даже если приговор такого суда не смущает обвиняемых, непоколебимость и бесстрастность судьи от этого ничуть не страдают. Юмор, напротив, предполагает шаткое, нескладное положение самого юмориста, который первый терпит от тягот и неурядиц жизни.

Отец Александр Мень говорил, что юмор – высший дар человеку, из всех живых существ юмор чувствует только человек, только человеку дано видеть себя смешным и это отчасти божественный взгляд на себя. Он заметил, что абсолют юмора – Бог, в божественном юморе, в отличие от человеческого, отсутствует пошлость, а Сатана – абсолют пошлости (см. с. 77).

Мы не претендуем на всестороннее исследование богословия юмора, хотя в сборнике вы найдете и исследовательские статьи. Мы собрали все эти материалы, такие разные по форме и жанру, чтобы просто напомнить, что в мире есть чему радоваться, над чем смеяться, о чем шутить. Тем более что сборник выходит к 25-летию ББИ. А разве это не повод для радости? Да и вообще, мы вполне согласны с Честертоном, который считал юмор и иронию признаками душевного здоровья.

Алексей Бодров и Ирина Языкова в лето 25-летия ББИ (на досуге)

Введение

Может быть, смех – один из последних пережитков свободной воли.

Гилберт Кейт Честертон, «Смех» Учитель Ли сидел над желтой рекой. Бабочки Ду и Ша висели над волнами, в которые смотрел учитель Ли. Ученик За заплакал оттого, что учитель и река одни, бабочек две, крыльев у них четыре, жизнь конечна, как эти слезы, а радость бесконечна, как раздающийся над желтыми волнами смех ветра. «Жизнь и поучения учителя Ли, записанные его учеником За»

Нет ничего более печального, чем рассуждение о том, чего ты не умеешь делать. Но печаль эта рождена не от бессилия, а от незнания. Можно научиться быть кем-то, но нельзя познать кого-то. Этот разрыв между возможностью быть и пониманием бытия может свести с ума.

Разрыв заполняли в разные времена различными способами. Воевали, жгли на кострах, шли на костры, изобретали эликсиры бессмертия и космолеты, таблетки от боли и пробирки для зачатия гомункулов.

Но разрыв становился все большим, поскольку, чем больше прикладываешь усилий, чтобы зашить расползающуюся материю, тем быстрее она расползается.

А что бытие, которое ускользает, издевается, молчит? И что Тот, кто пребывает в бытии как всегда сущий?

Смеется, ужасается, безмолвствует?

Если смех – это форма защиты от непонимания смысла жизни, то чем он отличается от сеанса психоанализа? Если это то, что отличает человека от животных, то кто объяснит мне, почему моя собака улыбалась, когда я шутил? Если смех – это реакция рецепторов на колебания воздуха, то почему юмористические передачи по телевидению так колеблют воздух, что люди чувствительные рыдают от несовершенства человека и мудрости животных, отказавшихся от юмористических концертов.

Честертон связал смех со свободой. Я бы уточнил: смеяться может любой человек, но свободный может увидеть разницу между смехом и реакцией организма на несовершенство мира.

Смех никуда не направлен, он есть сам своя цель и радость. А организм пытается освободиться от того, что мешает ему, и творит смех как форму общения с другими.

Смех сам по себе Другой, качество его – Радость, появление смысла там, где его не ждали, не случайно Гоголь услышал смех даже в мире мертвых.

Мы пребываем внутри отрезка: от полной несвободы до полной свободы. Но сами концы недостижимы. Если бы мы стали полностью несвободными, то стали бы вещами. А полная свобода – это Христос. Жизнь – колебательное движение внутри отрезка от полюса к полюсу. От Христа – к вещи. От вещи – к Спасителю. Смех – волны, вызванные этими колебаниями. От ужасного смеха – в сторону несвободы, до светлого – в сторону свободы.

Следует признать, что любая книга о неуловимом – проигрыш. Но сам процесс достаточно смешон, чтобы стать собственной темой. Размышления о смехе тоже смешны, но если о нем не размышлять, грустно. Что особо радует, авторы внутри книги не спорят, пытаясь доказать верность именно своего понимания смеха. Они просто вспоминают, сколько в мире радости как атрибута смеха, и смеются, вспоминая. И вот еще одно качество смеха – его связь с личностью. Смех одного человека не похож на смех другого.

Смех Соловьева пугал демоническим, смех Гоголя вызывал омерзение и жалость, смех Достоевского был саркастичен, смех Честертона по-английски мягок и точен.

Конечно, прав Бахтин, придавая смеховому началу культурную основу. И Аристотель, считающий смех достоянием лишь человека.

Но все же. Смех тогда смех, когда он внутри личности, а личность внутри смеха.

И наша книжка немного о том, как можно в мире безличного сохранять личность, смеясь над общим.

Александр Закуренко

Библеистика Евгения Смагина Про Данилу-мудреца, удалого молодца[2]

Предисловие

При раскопках еврейского поселения в Северной Месопотамии археологи обнаружили хорошо сохранившийся папирус с арамейской рукописью, датирующейся примерно II веком до н. э. После реставрации и прочтения оказалось, что текст представляет собой доселе неизвестный комментарий на Книгу Даниила.

Обращают на себя внимание многочисленные текстовые параллели и аллюзии на известный исторический труд Л. Филатова «Сказ про Федота-стрельца, удалого молодца».

Публикуем русский перевод. Читателю предлагаем заглядывать в соответствующие места книги Даниила.

Евгения Смагина

Глава 1. Мальчики при вавилонском дворе

Военачальник Вавилонян

(еврейским мальчикам)

Поздравляю! Ваш отряд нынче прибыл в стольный град; принял вас в семью народов вавилонский Старший брат. Вы отныне, пацаны, при дворе расти должны, чтоб от вас в конечном счете вышла польза для страны. Государь, забыв про месть, вам оказывает честь: царское вино и пищу назначает пить и есть. Старший евнух Ашпеназ все исполнит сей же час. Он немножечко обрезан значит, тоже вроде вас.

Анания

Если мы в чужом краю в общую войдем семью – где гарантия, что повар не подложит нам свинью?

Азария

Вдруг в тарелке что не так – краб или, простите, рак? Значит, я любую гадость лопать должен, как дурак?

Мисаил

Не хватайтесь за бокал! Вдруг какой-нибудь Баал из одной бутылки с нами вина царские хлебал?

Даниил

Чем нас нынче угостят – антрекотом из котят? Мы садимся на диету, остальные как хотят.

Мальчик-реалист

А подсмотрит царский шпик да и спросит напрямик: – «Почему, сопляк еврейский, ты не кушал сало шпиг? Не пришелся ко дворцу – отошлем назад к отцу, кислым молоком верблюжьим запивать свою мацу. Будешь, голый и босой, мыться утренней росой – поделом тебе! Не брезгуй нашей царской колбасой!» Чтоб от бед в чужом краю оградить свою семью, хоть со всеми их богами я поллитру разопью.

Мальчик-оптимист

Мой родитель хоть и князь. тоже рухнул мордой в грязь, Будет рад моей карьере, коль своя не удалась. Прочь салат и кочаны! Чтобы выбиться в чины, съем хоть десять фунтов разом самой жирной ветчины. Сам грызи свою морковь! Я за царскую любовь даже зайца есть согласен и хлебать свиную кровь.

Мальчик-пессимист

Дело, братцы, не в вине, а в проигранной войне. Что рыдать о царской пище, если мы сидим в… плену? Мне в позоре и в тоске, на Евфрате на реке все едино – съем хоть краба в материнском молоке.

Даниил

(евнуху Ашпеназу)

Дядя евнух Ашпеназ! Ты не пичкай мясом нас. Дай хоть жареной картошки или просто ананас. И зачем нам алкоголь? От него в суставах боль. Дай кефиру нам без жиру или воду пить позволь.

Ашпеназ

Или вам толстеть нельзя? Я вас, юные друзья, не на подиум готовлю. а в халдейские князья. Плохо судишь о вещах! На воде и овощах станешь ты через неделю тощий, бледный и в прыщах. Подведет вас царь к весам и воскликнет: «Стыд и срам! Ты свиные отбивные, несомненно, слопал сам! Все мальчишки этих лет выросли с моих котлет – почему вон те четыре отощали, как скелет? Обокрал детей и рад, злонамеренный кастрат? Вся страна и так страдает от хищений и растрат». Я за чин высокий свой отдал признак половой – не хочу за вашу стройность поплатиться головой.

Даниил

Дай нам сроку десять дней – будет самому видней, кто с какого рациона станет мельче и бледней.

По прошествии десяти дней

Ашпеназ

(осматривает Даниила и его друзей)

Не худеют – вот те на! То-то царская жена хоть и ест один салатик, не становится стройна. Значит, все наоборот? Значит, медицина врет, и активней всех худеют те, кто жрет невпроворот? А когда еды в обрез, станет брюхо до небес. Съем-ка я еще котлетку – может, скину лишний вес?

Глава 2. Колосс на глиняных ногах

Стража ведет арестованных вавилонских мудрецов. Среди них Даниил и его друзья.

Звездочет

Только глянул я с крыльца на созвездие Стрельца – а меня берут и тащат, словно рыбу на живца!

Знахарь

В чем, скажите, я неправ? Что за ущемленье прав? По газону я прошелся, чтоб набрать целебных трав!

Заклинатель

Вы, надеюсь, не всерьез? Где ваш ордер на допрос? Вовсе я не матерился, а заклятье произнес!

Прорицатель

Все, коллеги, нам хана. Нет, не зря мне у окна виделась богиня смерти – я-то думал, с бодуна.

Книжник

Что ты хмур, как арестант? Может, царь за наш талант увеличит нам зарплату иль какой подкинет грант?

Прорицатель

Брось напрасные мечты! От царя получишь ты не зарплату, а расплату, и не гранты, а кранты.

Даниил

(начальнику стражи Ариоху)

Почему нам, Ариох, от царя такой подвох? Иль мы разом поглупели, иль научный метод плох?

Ариох

Наш, конкретно, властелин видел стрёмный сон один, а заместо толкованья получил, в натуре, блин. Весь ученый Вавилон распевает в унисон: «Истолкуем в лучшем виде, расскажи нам только сон!» Царь им: «Если расскажу, будет ясно и ежу. Этак всякий растолкует. На фиг я вас содержу?» Так что, господа волхвы, под топор пойдете вы. Кто у нас такой безмозглый, будет и без головы.

Даниил (друзьям)

Где разгадка, знатоки? Боремся не за очки, а чтоб всей науке нашей не остаться без башки.

Анания

Что он видел, ясно мне. Глянь на идолов в окне! На такого раз посмотришь – будешь видеть год во сне.

Азария

Нрав у старика крутой, только вкус неразвитой. Спорю я на что угодно: этот идол – золотой!

Мисаил

Вспомни лучше о казне: денег там на самом дне. Золота на все не хватит, но на голову – вполне.

Анания

Что там было вместо ног?

Азария

Царь в скульптуре не знаток. Он и глиняные ножки идолу приделать мог.

Мисаил

Напоследок изреки, что с ним было?

Даниил

Пустяки! Что всегда у нас бывает? Развалился на куски. Что ж, приходится рискнуть. Не дадим царю заснуть, а не то ему приснится и похуже что-нибудь. Ариох! Все ясно нам, я царю разгадку дам. Кстати, мудрецов не надо. Отпусти их! Справлюсь сам.

Ариох

Вот что значит зоркий взгляд. Мудрецы! Вертайтесь взад. Всем спасибо, все свободны, надо будет – вас казнят.

Мудрецы (расходясь)

– Он из наших мудрых слов не усвоил и основ. – Ну, какой из недоучки толкователь царских снов? – Нет ни стажа, ни заслуг, а туда же… Ну и жук! – Явно метит в президенты Академии наук.

Царь (один)

Я, клянуся бородой, удручен такой бедой: почему мой штат научный занят всякой ерундой? О лечении простуд и добыче ценных руд вовсе слушать не желаю – пусть там все хоть перемрут. О созвездьях и Луне можете не знать, по мне, но обязан каждый смыслить, что увидел царь во сне! Есть цари умней, дурей, есть трусливей и храбрей, но неважных для науки нет и не было царей! Все молчат, захлопнув пасть. Так-то уважают власть! Взять бы мудрецов получше – у соседей, что ль, украсть.

Ариох (вводит Даниила)

Мудрецы со стороны патриотам не нужны! Вот мудрец конкретный очень, с ним еще и друганы. Всем халдеям нос утрут, все загадки им – не труд! Типа, Бог у них незримый, но зато по жизни крут.

Царь

Если так – уверен будь, выслужишь медаль на грудь! (То ли дело наши боги: всем видны, а толку чуть.)

(Рассматривает Даниила)

Что ж… по виду не прохвост. Отвечай! Вопрос мой прост. Дашь ответ – проси, что хочешь: золота, высокий пост.

Даниил

Получить я был бы рад пост высокий для ребят, только вот… возвысь евреев – все халдеи завопят.

Царь

Кто бы смел поднять базар, как тебя… Белтешаццар! Выражаясь по-еврейски, «я вам цар или не цар?» Пусть молчат! Я, царь царей, сам решаю, кто еврей… Но сначала – толкованье. Отвечай, да поскорей. Что мне снилось?

Даниил

Сущий страх: разодетый в пух и прах идол из цветных металлов и на глиняных ногах.

Царь

Ну допустим. А потом?

Даниил

Рухнул камень, грянул гром – и распался на кусочки весь цветной металлолом.

Царь

Это правильный ответ. Расскажи мне, в чем секрет? Вот про голову, к примеру, растолкуешь или нет?

Даниил

Золотая голова? Ясно мне, как дважды два: кто забрался на верхушку, тот имеет все права. Если руки в серебре – значит, те, кто при дворе, хорошо погрели руки на общественном добре. У него живот, как медь? Тоже ясно. Сам заметь: кто набил потуже брюхо, будет звонче всех греметь. А что ноги не крепки – помнишь, от твоей руки Ассирийская держава развалилась на куски? Как бы ни был ты силен – если ты поставил трон на крови и беззаконьях, распадется Вавилон.

Навуходоносор

Ты мне душу не трави, что я правлю на крови Выражаясь по-халдейски, такова уж сэ ля ви. Был бы я хорош весьма, да мешает жизнь сама. Стану слишком милосердным – скажут: царь сошел с ума. Государю не прожить, если царство не дрожит. Что ж, мне есть одну лишь травку и с козявками дружить?

Даниил

Вижу я, как наяву: будь хоть равен божеству – и с ума сойти придется, и жевать одну траву.

Царь

Как же быть?

Даниил

Простись со злом, идолов отправь на слом. Кто не хочет кушать травку, тот не должен быть козлом!

Глава 3. Пещное действо

1-й халдей

Вот пассаж! Ваятель наш снова впал в культурный раж и очередным твореньем портит городской пейзаж. Царь созвал всех важных лиц из провинций и столиц, и теперь пред этим кичем нам придется падать ниц. Глянь: фигура – явный брак, даже ноги враскоряк. А изволь пред ним валиться кверху задом, словно рак!

2-й халдей

И откуда ты, халдей, набрался таких идей? Прям как будто не язычник, а завзятый иудей. Царь прикажет – кич не кич, падай в ноги и не хнычь. Позабыл, в каком мы царстве? Тут тебе не Брайтон-бич. Скажешь «нет» – один ответ: кинут в печку, и привет. Не зальешь огня снобизмом, тоже мне, искусствовед!

Входят музыканты

Рожечник

Ездил, девки, я на Крит – что за идол там стоит! Наш пред ним как пень дубовый, хоть и золотом горит.

Арфистка

Дуй в рожок, пока трубит, да молчи про остров Крит! Наш ваятель там прилюдно за свои творенья бит.

Придворный ваятель

(взбирается на трибуну)

Царь воздвиг нам идол сей в строгом стиле, без затей, скромненькую статуэтку ростом в шестьдесят локтей. Ради славы и добра Вавилонского двора прокричим пред сим твореньем троекратное «ура»!

Играет музыка. Все кричат «ура» и падают ниц, кроме трех Отроков

Ваятель

Что же ты стоишь, Шадрах? Видишь – все падут во прах. Позабыл, еврейский умник, с чем едят священный страх?

Анания

Отвяжись, Роден Огюст! Лучше я в терновый куст рухну мордой, чем под этот двадцатиметровый бюст.

Ваятель

Что же ты молчишь, Мешах, и застыл, как вечный шах? Остальные от восторга просто ходят на ушах.

Азария

Тут под твой бессмертный труд на халяву пьют да жрут. Больше делай презентаций – вдвое громче заорут.

Ваятель

Не кривись, Авед-Него! Что же, больше ничего и ваять теперь негоже, кроме Бога твоего?

Мисаил

Бог наш тем и знаменит, что Его никто не зрит, и Ему твоей моделью оказаться не грозит.

1-й халдей (шепотом, продолжая лежать ниц)

Что вы скажете? Еврей оказался нас храбрей! Я хоть не расист, но все же обгонять меня не смей.

2-й халдей (так же)

Что ж, вопить средь бела дня – царский идол, мол, фигня? Не завистник я, но все же гложет зависть и меня.

3-й халдей (так же)

Если ты у нас в чести, так умей себя вести! Не доносчик я, но все же так и тянет донести.

Халдеи (бегут к царю)

Государь! Сколь сердцу мил о этот золотой кумир, и не зря под звуки лиры перед ним склонился мир. Не хотят одни жиды признавать твои труды. Вон молчат Шадрах с Мешахом, как набрали в рот воды. Их дружок Авед-Него – полюбуйся на него! – тоже длинный нос воротит от творений ближнего. Погляди, как нас срамит всякий мерзостный семит, не считаясь с царской волей, нам предерзостно хамит! Если каждый умник-жид будет жить, как сам решит, нашей нации великой угрожает геноцид! Как же быть? Куды нам бечь? Царь, защиту обеспечь подданным твоим!.. А, кстати, что ты говорил про печь?

Царь Навуходоносор

(трем Отрокам)

Слышь, ребята! Ропщет знать. Хватит дурака валять. Зря я, что ли, вас поставил Вавилоном управлять?

Три отрока

Государь! Во всем ты прав, но от этаких забав Бог велит нам воздержаться. Прикажи – уплатим штраф.

Царь

Что?.. Мне как-то невдомек Это, часом, не намек, что в искусстве я невежда, дилетант и демагог? Есть цари умней, дурей, есть трусливей и храбрей, но несведущих в искусстве нет и не было царей! Перед чем впадать в экстаз, будет царь решать за вас. Что поставлю, то и славьте, хоть бы даже унитаз. А не то за вашу речь всех троих велю упечь не в тюрягу и не в ссылку, а совсем буквально – в печь! Поклонитесь!

Три отрока

Никогда!

Царь

Значит, в печку?

Три отрока

Значит, да! Всем привет! По крайней мере, мы сгорим не от стыда.

(Стража ведет их в печь)

Несколько часов спустя

Царь (вздыхает)

Жаль ребят! Я к ним привык. Кто тянул их за язык? Бережешь, готовишь кадры, а в итоге что? Шашлык!

Вбегают стражники

1-й стражник

Государь! Сдается мне, не горят они в огне. Вон расселись., свесив ножки, на пылающем бревне.

2-й стражник

В довершенье всех чудес к ним четвертый кто-то влез. Сверхъестественная личность, божество! А может, бес.

Царь

Говорите, божество? Вот, выходит, каково… Между прочим, этот идол в самом деле… не того…

Идет к печи

3-й стражник (у печи)

Ишь, тудыть их растудыть, не сгорают, хочут жить. Может, их копьем потыкать или камушком добить?

Царь

Брось копье! Сверни пращу! Я от страха трепещу! Хватит, братцы! Вылезайте, возвращайтесь, все прощу!

Анания (из печи)

Надоел нам твой дворец! Нас и здесь хранит Творец. Очень миленькая печка – эй, солдат, подкинь дровец!

Азария

Царь, пожалуй на обед отдохнуть от всех сует! Здесь тепло, светло и сухо и бездарных статуй нет.

Мисаил

Погостил бы тут денек, пообедал, спать прилег. Видишь, к нам знакомый ангел заглянул на огонек.

Царь

Все прощу и все пойму! Ко двору опять возьму! Бога вашего порочить не позволю никому! Упраздню дурацкий культ! Печь взорву – подать мне пульт! Вылезайте!! Вы хотите, чтоб царя хватил инсульт?!

(Три отрока выходят)

Уф! Гора свалилась с плеч… Подданные! Слушай речь! Идола велю расплавить – кстати, пригодится печь. Бросьте сплетни и грызню, я евреев не виню. Бога их нельзя порочить! (То есть можно, но казню.) Снять с них обвиненья груз, извиниться за конфуз. наградить за стойкость в вере и художественный вкус. Всех халдеев-стукачей бросить в руки палачей, а ваятеля направить на строительство печей!

Глава 5. Валтасаров пир

Пиршественный зал. Пьяные придворные спят. Вбегает гонец

Гонец

Караул! Афронт, разгром! Персы рвутся напролом! Где же царь? На поле боя?

Придворные

Царь-то?.. Здесь он, под столом.

Царь Валтасар (выползает из-под стола)

Это кто с утра орет?

Гонец

Царь! Во-первых, полночь бьет. Во-вторых, вооружайся: неприятель у ворот.

Валтасар

Ты, гонец, чего шумишь? Здесь у нас покой и тишь. Разве что деревья гнутся да еще шумит камыш. Только сел за дело – глядь отвлекают нас опять! Не дают спокойно выпить, то есть это… заседать. Есть дела страшней войны и важней пустой казны: мы тут в ходе заседанья перебили стаканы. Уберите этот хлам, принесите рюмки нам те, что мне привез папаша, разорив еврейский Храм!

Слуги приносят сосуды иерусалимского Храма и разливают в них вино

Придворные (мнутся)

Неудобно… все же храм…

Валтасар

Испугались? Стыд и срам! Мы ведь их не переплавим, Просто выпьем по сто грамм. Под прикрытьем пирогов пью во здравье всех богов! Вот сейчас опохмелимся – И прогоним всех врагов.

Пьют из храмовых сосудов. На стене появляются слова: «Мене, текел, фарес»

Валтасар

Что за надпись на стене? Кто прочесть поможет мне?

Придворные

– Может быть, меню на завтра? Нет, написано «мене». – Что за «текел» и «фарес»? Не слыхал таких словес. – Есть тут в зале переводчик? Нужен просто позарез.

Входит царица-мать

Валтасар

Попрошу придворных встать! К нам явилась пировать наша старая хрычовка… то есть царственная мать. Отчего у вас, маман, взор печален, как туман? Может, пенсию прибавить, иль у вас опять роман?

Царица (ехидно)

Добрый вечер! Ты, сынок, от трудов не изнемог? И придворные туда же – в полном смысле сбились с ног. Тут и войско, и генштаб. Пред лицом врага хотя б вам о чем другом подумать кроме выпивки и баб! Позабыли о войне, тонут по уши в вине и похабное чего-то написали на стене!

Валтасар

Написали, да не мы. Письмена для нас немы, хоть и бьются над прочтеньем наши лучшие умы. Государственный совет годен только жрать обед. Живоглотов в свите много, полиглотов нет как нет.

Царица

Нынче разве мудрецы? Скудоумные юнцы! Таковы ли раньше были Ваши деды и отцы? Помню, правил твой отец – жил тут бравый молодец. Ах, красивый был мужчина… то есть праведный мудрец! Если б чуть короче нос…

Валтасар

Как зовут его?

Царица (задумывается)

Вопрос. При дворе Белтешаццаром, а по-ихнему… склероз!

Валтасар

Как?.. Ага, сообразил. Чтоб немедля призван был ко двору премудрый Белте… Шалте… словом, Даниил!

Пир продолжается. Входит Даниил

Валтасар (указывая на надпись)

Объясни мне сей фантазм. Что молчишь? От страха спазм? Или грамоты не знаешь? Или вовсе впал в маразм?

Даниил

Правда, государь, твоя. Отвечаю не тая: кое-кто из нас в маразме, только вряд ли это я. Или вам себя не жаль? Ты еще свинью поджарь да используй вместо блюда Моисееву скрижаль. Надпись на стене дворца – это приговор Творца: Ты и взвешен, и подсчитан и измерен до конца!

Валтасар

Как – измерен? Может, чтоб обновить мне гардероб?

Даниил

Нет, увы! По этой мерке выйдет разве только гроб.

Входит персидское войско во главе с царем.

Вавилоняне разбегаются. Персидский царь садится на трон

Персидский царь

Наших армий контингент занял все в один момент. Выражаясь по-персидски, вышел полный хэппи-энд.

Придворные

(сбегаются к трону)

Ты велик и знаменит, Дарий наш Ахеменид! Много ли погибло в свите? Может, это… заменить?

Царь

Да на кой вы мне сдались? Р-р-разойдись от трона! Брысь! У меня обжор придворных и своих-то завались. Сотворил бы между дел я из вас мишень для стрел, да стрелять по пьяным рожам Заратуштра не велел. Одного я тут видал – хоть и стар, зато удал! Объясни, мудрец Данила, как ты надпись разгадал?

Даниил

Коль владыке все равно, править или пить вино – что Господь на это скажет? Угадать немудрено.

Царь

Вот как?.. В этом есть резон. Будешь в штат мой занесен. Остальные расходитесь. Кончить ПЬЯНКУ! Не сезон.

Придворные

Он колдун, обманщик, плут! Он еврей – у нас их бьют! Все евреи против власти, потому что мало пьют!

Царь

Ка-ак? Яв-рей?.. Я, царь царей, не встречал таких зверей, ну а если попадутся. сам решу я, кто еврей.

Даниил

Царь! На кой тебе такой старый дедушка с клюкой? Пусть послужат молодые, мне бы лучше на покой.

Царь

Что покой? Мираж и миф. Шевелись, покуда жив; а покой нам только снится, как писал известный скиф. Возвращайся во дворец, будешь главный мой мудрец. Мудрость – и при персах мудрость. Тут и сказочке конец!

Богословие Карл Барт Юмор[3]

…Ибо воссмеетесь.

Евангелие от Луки 6:21

Если у человека есть чувство юмора, значит, душа его не заснула, не застыла; она живет и находится в движении. Юмор возникает тогда, когда мы с особой отчетливостью чувствуем двойственность нашей природы: как дети Божьи мы принадлежим вечности; как люди мы живем и действуем во времени. Юмор выносит за скобки всю серьезность настоящего; юмор появляется в борьбе с серьезностью настоящего. Но в этой борьбе мы – дети Божьи – не можем всегда оставаться серьезными. Будущее, уготованное нам Богом, проявляется улыбкой – улыбкой грустной, улыбкой сквозь слезы; веселостью, с которой мы должны принимать серьезное и грустное настоящее – то, что находится в скобках. Эта улыбка, эта веселость – они несут в себе будущее. Поэтому настоящий юмор отличается от ненастоящего именно тем, что в начале его находятся знание и страдание. Мы внезапно видим скобки, в которых сами и находимся, – так начинается юмор; поэтому вполне естественно прежде всего обращать юмор на самих себя и только потом – на других. Тогда и только тогда в нашем юморе не будет яда и желчи, но будет утешение и освобождение, даже если мы обратим его на других. Только тот, кто от души посмеялся над самим собой, имеет право смеяться над другими; а тот, кто искренне смеялся, когда смеялись над ним, выдержал последний, самый трудный экзамен. На этом экзамене с позором проваливаются многие из тех, кто с гордостью называли себя юмористами.

Проблемы современной церкви Святейшему Синоду Русской Православной церкви от Вальсамонова братства[4] Рекомендация по введению новых дисциплинарных мер

Занимаясь в течение ряда лет историко-каноническими изысканиями в целях дальнейшей разработки новых правил церковной дисциплины, а также придания уже действующим канонам и просто церковным обычаям большей эффективности, члены нашего братства, носящего имя величайшего византийского канониста Феодора Вальсамона, патриарха Антиохийского, сделали немало достойных внимания наработок. При всей своей необычности они, бесспорно, сохраняют верность отеческому преданию и отвечают вкусам традиционного благочестия. Частью этих наработок мы заблагорассудили поделиться незамедлительно со священноначалием Русской Православной Церкви, усматривая возможную их пользу в нынешней непростой ситуации, когда своеволие и непослушание со стороны многих клириков принимает массовый характер и превышает допустимую меру. Посему смиренно предлагаем их милостивейшему рассмотрению Святейшего синода.

Не секрет, что нехватка клириков и опасность лишить большое число верующих их архипастырей и пастырей не позволяют широко применять к провинившимся архиереям и иереям столь естественно диктуемые каноническим правом меры, как извержение из сана или даже временное запрещение в священнослужении. Однако возможны и иные способы наказания клириков, не отнимающие у верных церковных чад пастырского окормления и тем не менее побуждающие клирика не только живее ощутить свою вину, но и указать пастве на недостоинства ее пастыря, а также укрепить ее уверенность в бдительности священноначалия.

С давних пор одной из основных форм поощрения священнослужителей за заслуги и просто за беспорочную службу были дополнительные предметы и детали богослужебных облачений и иные богослужебные атрибуты (набедренник, украшенный крест, палица, митра, отверстие царских врат, второй крест, вторая панагия и т. п.). Значит, вероятно и обратное: средством наказания может стать лишение на тот или иной срок последней полученной награды или даже нескольких наград.

Можно в этой связи восстановить и древний чин пения «анак сиос» – этим публичным священнодействием, воспроизводящим рукоположение с точностью до наоборот (предметы облачения снимаются с расстригаемого со словом «анаксиос» – по-греч. «недостоин»), иногда сопровождалось в Византии извержение из сана. Сейчас можно ограничиться снятием лишь отдельных предметов облачения: важна публичность и торжественность.

Подобные меры наказания могут оказаться весьма действенными ввиду того, что способны уязвлять тщеславие клириков; принимая во внимание то, что большинство фактов преслушания со стороны духовенства происходит по причине тщеславия и гордыни, позволительно с известной долей уверенности предположить, что введение подобной практики будет способствовать как профилактике церковных послушаний, так и скорому исправлению провинившихся священнослужителей.

Может возникнуть вопрос: как быть с тем, кто находится на «нулевой ступени», то есть не получил еще ни одной награды, причитающейся его сану, либо оных уже лишился в результате предшествующих наказаний? Ответ прост: таковой лишается одного или нескольких обязательных атрибутов. Например, епископ X (Y) за то-то и то-то запрещается в служении литургии с открытыми царскими вратами после херувимской песни. Облачения желательно снимать последовательно, начиная с верхних, например, иерей Z запрещается в служении в наперсном кресте и фелони и т. п. Высшей мерой подобного наказания должно стать, на наш взгляд, священнодействие в гражданской одежде и без бороды.

Следуют подписи членов Валъсамонова братства

Диалог Декларация ревнителей великой Схизмы им. Кардинала Гумберта и Патриарха Михаила Керуллария[5]

ПРАВОСЛАВНЫЕ! КАТОЛИКИ!

Настало время постоять за свою самобытность! Кучка авантюристов хочет лишить нас самого ценного, что есть в наших конфессиях, – монополии на истину. Предаются забвению судьбоносные решения июльской 1054 г. встречи в Константинополе, когда православными и католиками четко и ясно были обозначены заблуждения друг друга и невозможность дальнейшего сосуществования в каноническом, сакральном и молитвенном общении. Сейчас, девять веков спустя, находятся среди нас такие, кто пытается ввести нас в заблуждение заведомо ложным толкованием слов Спасителя и апостолов о единстве, мире, согласии и т. п. Цель таких инсинуаций ясна: извлечь из этого материальный и духовный капитал. Между тем последствия могут быть самыми плачевными. Неужели православным действительно хочется оказаться под пятой у папы? Или католикам стать всего лишь одной из автокефальных Православных Церквей? Мы не должны этого допустить. Однако экуменисты, затесавшиеся в наши ряды, не дремлют. Они рыщут, хищники, в жажде обольстить новые, еще не окрепшие души. Они проникают в высшие сферы иерархии и с высот церковной власти навязывают честным верующим свою пагубную политику. Они объединяются, проводя позорные для своих конфессий форумы и конференции, на которых все самое ценное в традиции объявляется незначащим и второстепенным.

Поэтому для всех, кому еще дорого отеческое предание своей конфессии, единственная возможность спастись от вредоносного пути церковного единства и тем самым избежать вечной погибели – это тоже объединиться. Только совместными усилиями мы сможем преодолеть силу вражию.

Движимые священным трепетом о чистоте своей веры, православные и католики, не желающие поступаться принципами, решили объединить свои усилия в борьбе с пагубой экуменизма. Для этого создана Ассоциация ревнителей Великой Схизмы им. кардинала Гумберта и патриарха Михаила Керуллария. После серии совещаний президиум Политбюро Ассоциации разработал программу-минимум и программу-максимум, содержащие последовательный план действий по спасению своих конфессий.

Программа-минимум

1. Всесторонне разъяснять простым верующим реакционную сущность экуменизма. Создавать на приходах кружки по усиленному изучению преимуществ своей конфессии. Учредить радиостанцию «Анафема», которая будет осуществлять вещание на все континенты на различных языках в целях пропаганды идей Ассоциации ревнителей Великой Схизмы.

2. Расширить объем изучения конфессионально-апологетических дисциплин в семинариях и богословских учебных заведениях. Стремиться к своевременному предотвращению рукоположения лиц, проявляющих склонность к экуменизму, а также повышенный интерес к тем или иным сторонам учения или практики других конфессий.

3. Стимулировать развитие полемического и антиэкуменического богословия. Способствовать созданию новых катехизисов, содержащих более серьезное толкование соответствующих вопросов с повышенным вниманием к моральной оценке. Ввести в руководства к исповеди и пенитенциарии (епитимийники) грех экуменизма.

4. Добиваться извержения из сана экуменически настроенных архипастырей и пастырей, а также отстранения богословов и катехизаторов с подобными пристрастиями от преподавания.

5. Содействовать выдвижению в предстоятели Церквей епископов, наиболее твердо стоящих на позициях своей конфессиональной исключительности и непримиримых к другим конфессиям.

6. Добиться признания на высшем официальном уровне судьбоносного и спасительного значения взаимных анафем 1054 г.

7. Потребовать от глав Церквей заключить договор о денонсации снятия взаимных анафем и о четком разграничении канонических территорий (проект договора прилагается).

8. Потребовать созыва соборов Католической и Православной Церквей (по отдельности), чтобы они приняли новые, улучшенные анафематисмы, которые будут торжественно оглашены по окончании этих соборов на вечное памятование.

9. Обратиться к христианам всех конфессий с призывом к объединенной борьбе против экуменизма (проект обращения прилагается).

Программа – максимум

1. Распространять идеи антиэкуменизма в среде других христианских конфессий.

2. Содействовать созданию Лиги сохранения христианской дезинтеграции, которая, сосредоточив в своих рядах самые свежие и инициативные антиэкуменические силы всех конфессий, продолжит начатое дело противостояния проискам экуменистов.

3. Добиваться выхода своих конфессий из Всемирного Совета Церквей и аналогичных организаций.

4. Требовать от государственных властей всех стран принятия законов, приравнивающих экуменизм к соцально опасным или тоталитарным религиозным течениям или сектам, и на этом основании запрещения и уголовного преследования всех экуменических ассоциаций, движений, общин и т. п.

ДОГОВОР

МЕЖДУ РИМСКО-КАТОЛИЧЕСКОЙ ЦЕРКОВЬЮ

И АВТОКЕФАЛЬНЫМИ ПРАВОСЛАВНЫМИ ЦЕРКВАМИ

О ДЕНОНСАЦИИ СНЯТИЯ ВЗАИМНЫХ АНАФЕМ

И О РАЗГРАНИЧЕНИИ КАНОНИЧЕСКИХ

ТЕРРИТОРИЙ ЦЕРКВЕЙ

(Проект)

Высокие договаривающиеся стороны постановляют:

1. Денонсировать взаимное снятие Папой Римским Павлом VI и Вселенским Патриархом Афинагором I в 1964 г. взаимных анафем кардинала Гумберта Сильва-Кандидского и Вселенского Патриарха Михаила Керуллария 1054 г. Восстановить вышеупомянутые взаимные анафемы и обнародовать их вновь.

2. Ввести неукоснительное действие древнего канонического правила о невозможности сосуществования двух правящих епископов на одной территории. Во исполнение этого правила четко разграничить канонические территории с условием, что на канонической территории одной церковной юрисдикции не могут находиться приходы и иные церковные структуры другой юрисдикции.

3. В целях соблюдения исторической справедливости и для практического удобства разграничения канонических территорий не допускать существования более одной юрисдикции в границах одного современного государства (исключения составляют т. н. миссионерские территории, анклав Аляска, а также Сицилия, Калабрия и Апулия; см. ниже п. 4 д, е, ж).

4. Канонические территории определяются следующим образом:

а) государства, образовавшиеся на территориях стран, принявших христианство на государственном уровне к 1054 г., пользуются статусом канонических территорий по состоянию на 1054 г. (кроме случаев, оговоренных ниже);

б) Православные Церкви, не имевшие автокефалии в 1054 г., но получившие ее позже, имеют своей канонической территорией те государства, которые образовались на территориях стран, являвшихся канонической территорией этих Церквей на момент обретения ими автокефалии;

в) страны, находящиеся на территориях, принявших христианство ранее 1054 г., но к 1054 г. завоеванных мусульманами, находятся на канонической территории тех Церквей, которые обладали соответствующей юрисдикцией до мусульманского завоевания;

г) государства, образовавшиеся на территориях стран, принявших христианство на государственном уровне после 1054 г., пользуются статусом канонических территорий тех юрисдикций, чьими территориями они являлись на момент официального принятия христианства;

д) государства, прежде являвшиеся колониями христианских стран (даже если на момент начала колонизации эти страны уже стали протестантскими), обладают статусом канонической территории той юрисдикции, к которой относится метрополия (исключение составляет штат Аляска, являющийся, ввиду первенства колонизации со стороны России, территорией Американской Православной Церкви);

е) государства, на территориях которых христианство никогда не принималось на официальном уровне и которые никогда не являлись колониями христианских государств, объявляются миссионерскими территориями, на которых возможны несогласованные действия различных юрисликций и допускается прозелитизм;

ж) статус Сицилии, Калабрии и Апулии оставляется спорным между Римско-Католической и Константинопольской Церквами;

з) во исполнение п. 4а Польская и Чехословацкая Православные Церкви упраздняются.

5. Признать недопустимым существование более одного канонического и литургического обряда в одной Церкви. В соответствии с этим признать латинский обряд единственно допустимым в Римско-Католической Церкви, а византийской обряд единственно допустимым в каждой из автокефальных Православных Церквей.

6. Считать все унии недействительными.

7. Обязать архипастырей, пастырей, монашествующих и мирян неукоснительно соблюдать правила разграничения канонических территорий. Для этого все лица, оказавшиеся с момента вступления в силу настоящего договора не на своей канонической территории, должны в двухнедельный срок либо вернуться на историческую родину, либо перейти в юрисдикцию и обряд той Церкви, на чьей канонической территории они находятся. Переход клириков в сущем сане (см. ниже) и мирян осуществляется через покаяние и исповедание Никео-Константинопольского Символа веры в соответствующей редакции, а также публичное отречение от прежней конфессии. Бывшие правящие епископы, остающиеся не на своей канонической территории, автоматически становятся викарными епископами соответствующей епархии.

8. Для успешного осуществления пп. 5, 6, 7 принять следующие меры:

а) Церквам в трехдневный срок разработать и утвердить чинопоследования отречения;

б) в трехмесячный срок изменить архитектурный облик инообрядных храмов в соответствии с требованиями обряда данной канонической территории;

в) обязать остающихся инообрядных клириков и мирян, перешедших в обряд данной канонической территории, в трехмесячный срок освоить законный на этой территории литургический обряд;

г) обязать женатых священников восточных обрядов, остающихся на канонической территории Католической Церкви, в четырехмесячный срок расторгнуть брак и принять обет безбрачия, а приходских священников и диаконов латинского обряда, остающихся на канонических территориях Православных Церквей, в шестимесячный срок жениться.

ОБРАЩЕНИЕ

Ассоциации ревнителей Великой Схизмы

им. кардинала Гумберта

и патриарха Михаила Керуллария

ко всем христианам мира

(Проект)

Антиэкуменисты всех Конфессий, соединяйтесь!

Христиане всех конфессий, деноминаций, юрисдикций, толков, согласий и календарных стилей!

Тучи экуменизма сгущаются над нами. Промедление смерти подобно: если не мы их, то они нас. Сомкнем ряды, чтобы единым фронтом постоять за свою самобытность. Никаких компромиссов: изгоняйте соглашателей из своей среды, анафематствуйте их и отл у чай те, суди те их по всей строгости действу ющих у вас канонов. Клеймите позором всех, кто говорит, что истина и спасение есть не только у вас. Объединяйте свои усилия для противостояния катастрофе, нависшей над всеми нами.

Помните, что только в доктринальных и канонических вопросах мы враги, но в общей борьбе против общего врага – братья и сестры. Победа будет за нами!

История Александр Закуренко Локус непознанного у Гая Валерия Артикла – первое указание на жителей Руси[6]

Позднелатинский комментатор Геродота Гай Валерий Ар тикл писал следующее:

Ночью в стране той, словами прекрасномудрого В странствиях долгих познавшего

Рока знамения, Звезды похожи на рысьи[7] зрачки огнеперстые,

Сами же жители схожи с бобрами небесными,

И с волосатыми стражами мира подземного[8].

Далее, развивая мысль об амбивалентности жителей далеких северных земель, Артикл указывает также на свидетельства Авсония, собиравшего дань с германских племен: «По слову Божьему и по велению кесаря я, префект Галлии, прибыл на границу нашей империи, на самый север ее, где меня встретили представители племени ранее мне неведомого. Были они могучи телом и душой, а по вечерам у своих громадных костров, разожженных с небывалым искусством, пили необыкновенного вкуса, схожего с амврозией божественного Омера, мед и пели сложенные их бардами песни, заунывные, наводящие ужас и тоску и одновременно пробуждающие мысли о бренности всего земного» и на единственный дистих Гесиода из не дошедшей до нас героическо-любовной поэмы» «Afrod…th kai k£siorej» («Афродита и бобры»):

Тело богини сияло в потоке подобно бобровому меху, Что Посейдон украшал драгоценными брызгами моря….

В не дошедшем до нас протосказании о нибелунгах, известном по египетским манускриптам шумеро-аккадского эпоса «О дошедшем до края небес», как свидетельствовал Снорри Стурлусон, говорилось, что нибелунги – дети тумана, пришедшего с севера, где обитают двоякодышащие волосатые драконы, и свои магические силы, как, возможно, и сами сокровища, нибелунги получили от своих предков, чье имя читалось в парной синтагме *bhebhru-(-o-) *g(u)hen – *bhebhru– (-o-) *uelk-., что в связи с более поздней палатализацией и редукцией в анлауте может читаться как bbru *u elk, где звук r представляется полугласной в хеттской транскрипции и полусогласной в хурритской.

Аполлоний Родосский в «Аргонавтиках», описывая северный остров бебриков, называет жителей далекой земли bšbrukej com owntej (бебрики пышноволосые)[9].

Наконец, в одном из списков «Вертограда лепомудрого», находившегося в скальном монастыре беглых духоборов-караимов в горном Крымском ауле Чешир-Кале, мы находим странный рецепт: «Аки же двоякообразно душа твоя пребывать возжелает, маслом бобровьим всея телеса помазуем, и тако же паки и паки брение во обласех обретаем».

В пятом письме кн. Андрея Курбского, перехваченном опричником Иваном Братобреем, беглый воевода пишет Ивану Грозному следующее: «Има же ты, царю, облик зверообразный, аки лев рыкающий, змий шипящий и бобр загрызающий, и не бысть тебе на небесах, как и боброву племени никогда же не отлучатися от земного праха».

Важно, что предки Ивана Братобрея, дед Дормунт Бреяд и прапрадед конунг Сигурд Бобреяд (др. – сканд Bo (бо) могло обозначать как раз титул именуемого и читаться как сложный кеннинг B(-jo-)rb, что переводится с санскрита: тот, кто силой ума и тела побеждает всякое поползновение врага, вздымая его власы ужасом своего предстояния) оказываются дважды прикреплены к локусу загадочной северной земли, населенной амбивалентными волосатыми жителями: через упоминание кн. Курбским «боброва племени», населяющего территории под царствованием Ивана Грозного, и через указание на «вздымленные ужасом власы», которые, в свою очередь, отсылают к текстам протонибелунгов, Авсония и Гая Валерия Артикла. Неожиданное единство в описании жителей некоего загадочного локуса, лежащего севернее всех известных земель, требует проведения феноменологического хода анализа, герменевтического подхода и эпистомологического захода.

Таким образом, синтагма «амбивалентность-волосатость-бобровость» становится парадигмой, в границах которой просматривается определенная семантическая линия развития.

Коломенский список, по которому нам известно цитированное выше письмо кн. Курбского, впоследствии был реквизирован комиссией при Временном правительстве по преступлениям царской семьи. Александр Блок, будучи секретарем комиссии, наткнувшись на загадочное сравнение царя с «бобровым племенем», писал Максимилиану Волошину:

Дорогой Макс, зная Вашу давнюю любовь к Киммерии, покрытой розовыми и синими туманами будущего, не прозреваете ли Вы в метелях и вихрях революции новый приход варваров, некогда населявших наши гипербореи. Не могли бы Вы растолковать связь боброва племени и природу царской власти?

Максимилиан Волошин как раз в это время занимался написанием ряда поэм, стилизованных под духовный древнерусский стих. На столе у него лежали редкие рукописи ватиканских исследователей Гастона де Габриака, Аллоизия Сингуляриса и Пота Гарриссона[10]. Исследуя славянскую мифологию, группа экуменически настроенных протестантских и католических ученых пришла к выводу, что, по версии жителей Олонецкого края, древние русичи произошли от бобров, о чем явно свидетельствует стих 11 нижнетагильского кодекса № 22:

Бодрым бобрам несть ни места, ни просыху токмо русськой земли быти стражами.

Царь, как стражник своей земли, наводящий ужас на врага, умирающего со вздыбленными власами, овладевший стихиями воздуха (Гай Валерий Артикл), земли и подземного царства (Авсоний и кн. Курбский), воды (Гесиод), пишется в нижнетагильском кодексе далее: «Бодр пребываше, народы свои обучаху».

Именно эти тайные знания, как нам представляется, и зашифровал Волошин в ответном послании Блоку:

Бодр киммерийский рассвет В желтокаменных далях Тавриды, Под парусами надежды плывут в небеса осияны Бодрые руссичи, а комиссарские гниды Норы копают бобровьи, как дети тумана. Выйду ли ночью под страшной луною России, Утром ли выйду под рейнское Солнце рассвета, Всюду бобры, и меха их горят золотые, Словно печати конца непутевого крымского света.

Но как раз в эти годы из Вестника биологической станции поселка Орджоникидзе[11] мы узнаем о нашествии гигантских волосатых вшей на местных обезьян и бобров, что позволяет рассматривать неизвестный ранее текст Волошина как лирический дневник отшельника, фиксирующего приметы апокалипсических времен, а некоторые совпадения с текстами Авсония и Артикла трактовать в духе архетипической конвергенции, или, словами Хайдеггера, прикрытия присутствия и открытия отсутствия.

Академик В.Н. Топоров, не имея возможности работать с нижнетагильским списком, сокрытом в то время в частной коллекции одного из потомков Курбских, Ивана Васильевича Курбского, члена семьи киммерийских комиссаров, старшего научного сотрудника музея Инессы Арманд, репрессированного в 1937 году по делу так называемых «правых армандников», (им инкриминировалась попытка установить династию Лениных через легализацию, а потом и политическую канонизацию внебрачных детей Лен и на и А рман д), в св о ей б ле стя щей рабо те «Д иоск у ры в «бобровой версии» основного мифа», вынужден был теряться в догадках об источнике «бобровых следов» в русском локусе протомифа. Что касается архива Курбского – все документы были изъяты: следствие интересовала частная переписка Ленина и Арманд, но среди писем неожиданно было найдено и письмо Курбского Ивану Грозному.

Следователь Рувим Абрамович Сидоров, выпускник словесного отделения Санкт-Петербургского университета, понял ценность находки и спрятал письмо Курбского в конверт колхозницы Прасковьи Жемчуговой, использованный оной в переписке с секретарем райкома Октябрином Августовичем Мундиным-Сеятелем[12]. Только в прошлом году, работая с архивами колхоза им. Среднерусской полосы, известный шведский лингвист Отто Шмунденсен обработал и опубликовал в научном вестнике трудов Нижнетагильского университета как письмо Курбского, так и неизвестное ранее стихотворение Волошина.

Удивительна поэтическая интуиция известного поэта. Ничего не зная о работе Гая Валерия Артикла и о письме Авсония, он связал в своем тексте автохтонный мир бодрых волосатых людей/ русичей с небесным локусом, а их антагонистов – комиссаров с подземным миром бобровьих нор.

Палатализация ряда согласных древнерусского языка, идущая от санскритской редукции переднеподъязычных звуков г/ч/к и задненебогубных б/д/т (см. например, чередование Б/Д/Т в «Рамаяне», когда, описывая ужасного Равану, автор играет звуками: abt(gu)-ran – adt(qu)nar: прекрасный – ужасный; бодрый – депрессивный) четко указывает на связь бодрого племени, населявшего в античные времена Гиперборею, с племенем амбивалентных бобров.

В свою очередь, связь антиномичного отношения царской власти/небесного – подземного в образе бобров и системы правления бодрыми членами неизвестного племени вождем бодрых/ бобров приводит к очевидной мысли о возможной ошибке при переписи документов: бобр – бодр или о постепенном редуцировании одного звука в другой.

В некоторых текстах Фукидида, Светония, братьев Плутарха и (Г)олигарха, Гиперборея Геродота называется землей бебриков, что, как мы писали выше, может прочитываться как земля бб(R) и, а царь над бебриками назван Бэк (защитник на протославянском, от amddiffynnwr (ст. валлийский) Эдду Ард (что, возможно, на стародатском – испорченное бард Эдд) Бодр. Бодрова племя, в свою очередь, ассоциируется с бобрами земли бб(R)и. Имя вождя племени бобров/бебриков/бб(-R)инов или ишников.

Таким образом, античные, скандинавские и западноевропейские рецепции позволяют говорить, что локус России уже в античные времена описывался в профетических мистагогических тонах – это амбивалентная земля, защищаемая Бэком (др.-греч. άλέζώ – Алексо) Эду Ардом Бодрым/Бодровым, чье название по сле морфем ной револ юц ии Аскольда и Ди ра зву чи т как ББ(-R)И, и в историческом процессе ослабления амбивалентного звука R, приобретшем странное звучание ББИ, совпадает с локусом одного весьма загадочного топоса, локализованного в хронотопе аббревиатуры мистатогического учебного заведения, а его вождь оказывается прямым потомком древнего вождя племени ббинов Бэка-Алексия Эду Арда (в русской транскрипции Эду Ардовича) Бодрова.

Слово и образ Ольга Смолицкая Образ священника и Господа Бога в советском анекдоте[13]

Стюардесса объявляет: «На борту нашего самолета находится Господь Бог, пассажиры могут загадать любые желания». Появляется Бог. Встает один пассажир и говорит: «Я коммунист, и хочу, чтобы были уничтожены все капиталисты». Другой пассажир: «Я капиталист, и хочу, чтобы были уничтожены все коммунисты». Тогда поднимается старый еврей: «После того как Вы выполните желания обоих этих господ, пошлите мне, пожалуйста, чашечку кофе!»

Прежде чем перейти к анализу той группы анекдотов, которая вынесена в заглавие сообщения и к которой относится анекдот, помещенный нами в эпиграф, необходимо сделать несколько предварительных замечаний.

Мы будем рассматривать так называемый «советский анекдот» (СА), термин не слишком удачный, но применяемый к той специфической разновидности анекдота как жанра, которая утвердилась в советскую эпоху. Этот жанр хотя и обладает рядом признаков, сходных с иными видами анекдота, резко отличается от них по двум существенным признакам:

– он предназначен только для устного исполнения;

– он говорит о событиях абсолютно недостоверных.

Та смысловая группа СА, о которой пойдет речь далее, достаточно ярко иллюстрирует именно эти признаки СА.

Разного рода забавные истории о священнослужителях есть в культуре каждого народа. В них, как правило, присутствуют следующие основные мотивы: осуждение пороков священников или прославление священника как мудреца, который произносит удачный ответ и находит выход из трудной ситуации. (Оговоримся, что в поле нашего рассмотрения не попадают истории и анекдоты, складывающиеся в духовной среде, речь идет о тех сюжетах, где священник – персонаж, взгляд на которого идет «со стороны», то есть от мирян.)

В СА темы порицания священников нет вообще. Что же касается удачного ответа, то тут возникают интересные трансформации. Священники-персонажи СА – это, чаще всего, поп и раввин. Многие из анекдотов при этом относятся к так называемым «еврейским анекдотам», в которых необычайно важна специфическая «еврейская» интонация, особенно в ударной фразе.

1. Заспорили как-то поп и раввин, чья религия лучше. Раввин: – Ну, чего может у вас добиться священник? – Он может стать епископом.

– А дальше?

– Он может стать архиепископом.

– А дальше?

– Он может стать патриархом.

– А дальше?

– Ну не может же он стать Господом Богом!

– А вот одному еврейскому мальчику это удалось!

Структурная схема этого анекдота – диалог с неожиданным ответом. Ударная позиция – слова раввина – предполагает, что он оказывается победителем в споре, но по сути его победа – это и признание справедливости слов соперника, так как он признает богочеловеческую сущность Христа и христианство. Очень важной видится здесь также тема «одомашнивания» Христа-Господа Бога, о чем пойдет речь ниже. Сейчас же отметим стремление к примирению спорящих сторон, которая есть в этом анекдоте.

2. Приходит к раввину еврей и говорит: – Ребе, что мне делать, мой сын крестился.

– Это очень важный вопрос, я должен поговорить с Господом, приходи завтра.

Назавтра еврей снова приходит к раввину: – Ну что, ребе, поговорил с Господом? – Да.

– И что он ответил?

– Что у него та же проблема.

Здесь остроумный ответ принадлежит раввину (священнику) и Господу в равной мере. Ни тот ни другой, на первый взгляд, не оказываются сильнее и мудрее вопрошающего, однако в их ответе скрыта возможность примирения таких непримиримых понятий, как иудаизм и христианство. Заметим, что возможность примирения здесь достигается опять же за счет «одомашнивания» Бога, у которого свои проблемы с сыном, подобные проблемам простого еврея. Однако, как и в анекдоте 1, эти проблемы несут в себе признание христианства, то есть катастрофа (сын иудея крестился) оказывается не такой уж катастрофической, а мир – более гармоничным, чем казался вначале. Несомненно, что эти два анекдота и подобные им можно рассматривать как сопоставимые с сюжетом «ответ раввина», где мудрый ответ раввина, на первый взгляд, демонстрирующий его слабость, служит примирению спорящих, а не выявлению победителя («и ты права»; брачная ночь и колхоз и т. п.).

3. Поп и раввин купили вскладчину машину и решили, что она будет вне религии. Ночью поп не выдержал, взял святой воды и пошел освятить машину. Глядит, а у нее уже выхлопная труба обрезана наполовину.

В этом анекдоте нет диалога, но есть сюжет состязания. Победитель в этом состязании также неочевиден, как и в предыдущих диалогах. Структурно победитель – раввин. Именно он первым успел приобщить машину к иудаизму – совершил над ней обряд обрезания. Однако ловкость раввина нейтрализуется комизмом совершенного действия, очевидного по сравнению с действиями попа: если освящение святой водой неживого предмета вполне возможно, то обрезание автомобиля нелепо. Тем самым здесь опять же нет победителя. Сюжеты о священниках и Господе Боге часто пересекаются. И Господь Бог, и священник оказываются, на первый взгляд, слабыми, но в их кажущейся слабости – залог примирения сторон и, соответственно, построения некоторой гармоничной модели мира. При этом Бог воспринимается как человек, как еврей, как Христос или как отец Христа, – иудейская доминанта анекдота впускает в себя христианскую. Бог – старый еврей, у которого проблемы с сыном, но этим утверждается, что Христос сын Божий.

Рассмотрим анекдот, представляющий сходную группу, где фигурирует дева Мария.

4. Мария Магдалина, Христос, толпа народу. Христос: «Кто без греха, пусть бросит в нее камень».

Поднимается рука, летит камень. Магдалина падает.

«Мама, сколько раз Вам говорить: не мешайте работать».

Здесь аналогично анекдотам 1 и 2 происходит «одомашнивание» божественных персонажей, представленных как обычный сын и обычная мама (еврейская), но при этом опять же как непреложный факт принимается догмат непорочного зачатия, чуждый иудаизму. Еврейская модель присуща большинству анекдотов о священниках и Господе Боге. Не случайно в анекдоте, вынесенном в эпиграф, ударную фразу произносит именно еврей. Любопытно отметить, что порой одни и те же анекдоты интерпретируются и как «еврейские», и как «христианские».

5. Наводнение. Хаим стоит на крыше дома и читает молитвы. К нему подплывает сосед с лодкой.

– Садись, Хаим.

– Нет, я буду молиться и верю, что Господь спасет меня.

Еще два соседа подплывают, и каждому Хаим отвечает то же самое. Он утонул, является к Господу и говорит:

– Боже, что же ты меня не спас?

– Но я же посылал тебе три лодки!

Почти дословно этот анекдот был приведен в американском фильме-сериале «Тайны отца Даулинга», где его с блеском рассказывал католический священник, а в несколько измененном виде в американском фильме-сериале «Западное крыло». Было бы соблазнительно предположить здесь некий след русской еврейской диаспоры и ее ментальности, однако воздержимся от этого. Заметим, что здесь «слабость» Господа проявляется несколько в ином ключе: она вызывает к жизни активность человека и может быть соотнесена как с христианскими спорами о «свободе воли», так и с талмудическими вопросами.

«Еврейских» анекдотов подобного рода не так мало: «Рабинович, дай мне шанс, купи лотерейный билет» и т. п.

Рассмотрим теперь анекдоты о Господе Боге, где нет еврейской тематики и идеи возможного примирения, но тем не менее присутствует тема «слабости» Господа.

6. Никсон, Помпиду и Брежнев спрашивают Господа Бога: – Когда моя страна будет жить хорошо?

– Через 10 лет, – отвечает Господь Никсону. Никсон вздохнул.

– Через 100 лет, – отвечает Господь Помпиду. Помпиду заплакал.

– А моя? – спрашивает Брежнев. Господь заплакал.

Этот анекдот относится к распространенной схеме анекдотов об иностранце и русском, где ударная позиция принадлежит русскому. Одновременно здесь и «неожиданный ответ» Господа, но этот неожиданный ответ не делает его победителем, наоборот, как и в анекдоте 5, здесь, в определенной степени, проступает проблема «свободы воли», а также характерное для подобных анекдотов грустное утверждение, что Россия никак не вписывается в мировой гармоничный порядок.

7. Умер Брежнев и предстал перед Господом Богом.

Господь:

– Откуда у тебя столько орденов?

– Георгадзе дал.

– А подать сюда Георгадзе!

Ударная фраза – оригинальный ответ Господа – представляет его здесь как справедливого и всемогущего судью. Однако то, что фраза сама по себе совпадает с хрестоматийно известной гоголевской «А подать сюда Ляпкина-Тяпкина!» снижает пафос и все-таки придает анекдоту горестный оттенок.

8. Американский бизнесмен в Израиле. Он видит телефон: – Могу я позвонить своему президенту?

– Конечно.

– Во сколько это мне обойдется?

– В 50 шекелей.

– А позвонить Горбачеву?

– Это обойдется в 60 шекелей.

– А позвонить Маргарет Тэтчер?

– В 80 шекелей.

– Ну а Господу Богу?

– Это обойдется в 10 шекелей.

– Почему так мало?

– Местная линия.

Этот анекдот зафиксирован в Израиле. Здесь мы видим несомненный след традиции «одомашнивания господа» СА в несколько измененном варианте: реальный Израиль – жилище Господа Бога. Заметим, что здесь, в отличие от СА, развитие анекдота прямолинейно и ударная фраза действительно формирует позицию победителя: Израиль (Иерусалим) ближе всего к Богу, интонация и неоднозначность традиционных «еврейских анекдотов» пропадает.

Занятное прямое прочтение подобного анекдота (а возможно, следование традиции) произвел недавно папа Иоанн Павел. В СМИ рассказывали, что, когда в самолете стюардесса предложила ему непостную еду (или сигареты), он сказал: «Нельзя, начальство близко» и показал пальцем в небо. Впрочем, последний пример уже относится к области анекдота в его традиционном понимании – не вполне достоверная история с реальным человеком, которая, как уверяет рассказчик, произошла на самом деле.

Подведем итог.

СА, как всякий фольклорный жанр, формирует некую модель мира, характерную для тех, кто участвует в процессе рассказывания и распространения анекдота. СА часто являлся своего рода «лакмусовой бумажкой», призванной отделить тех, кто является в данной компании «своим», от тех, кто таковым не является. Если мы попытаемся сформулировать те ценностные категории, которые выявляются в нашей семантической группе, они могут быть представлены примерно так: существование Бога не отвергается, но и жесткое следование канонам той или иной религии высмеивается. Священник такой же человек, как и прочие, да и сам Господь Бог имеет человеческие проблемы. Вместе с тем на Господа Бога и его служителей, вне различения конфессий, все-таки накладываются некоторые ожидания возможности примирения противоборствующих сторон, устранения крайностей, создания гармоничного мира при условии активного участия человека в этом процессе. На наш взгляд, такое отношение к вере и религии было крайне характерно для большой части отечественной интеллигенции советского периода, в среде которой в основном и рассказывали эти анекдоты.

Иконопочитатели и иконописцы Современные байки[14]

В постсоветской России почитание икон становится очень популярным. Даже не очень церковные люди заходят в храм, чтобы поставить свечку перед той или иной иконой. Многие хотят в доме иметь иконы и даже заказывают их у иконописцев. Но представления об иконе у наших сограждан, несведущих в богословии и далеких от церковной культуры, порой весьма своеобразные. Приведенные здесь истории взяты в основном из реальной жизни, рассказаны иконописцами или услышаны в церковной лавке.

Разговоры в церковной лавке.

– Дайте мне, пожалуйста, икону Николу зимнего.

– Бабушка, у нас нет такого, есть просто иконы святителя Николая Мирликийского.

– Эка, девушка, работаешь в лавке, а не знаешь ничего. Николы разные бывают: летний и зимний.

– Ну, хорошо, а как вы их отличаете?

– Очень просто: зимний – в шапке, а летний – без шапки.

– Скажите, а у вас есть икона, которую вешают в кухне?

– Что вы имеете в виду?

– Ну, чтобы пища освящалась.

– Я такой иконы не знаю. Может, вам нужна «Тайная вечеря»?

– Нет, мне называли другую.

– Какую же?

– А вот вспомнила: «Достойно есть».

Одна женщина походит к киоску и тычет пальцем в медальон Богоматери:

– Дайте мне, пожалуйста, вот эту женщину с ребенком!

– Скажите, а вот на всех иконах Богоматерь нарисована с мальчиком. А с девочкой бывает?

Другой случай: после крещения младенца женщина подходит к ящику:

– А у вас икона Богородицы есть?

– Да. Вот, пожалуйста.

– Нет, а другая есть?

– Какая другая?

– Ну вот, видите, тут с мальчиком, а нам надо с девочкой. Мы ведь сегодня дочку покрестили.

– Дайте, пожалуйста, икону Богоматери. Нет, не эту, а вон ту – сине-зеленую.

– А почему сине-зеленую?

– Так ведь будет год сине-зеленой козы.

Одна женщина долго выбирает икону св. Пантелеймона. Перебрала несколько вариантов.

– Ну как, вы выбрали? – спрашивает продавец.

– Нет.

– Почему?

– Да тут они все с кудряшками. А мне с кудряшками не нравится.

Разговоры в храме

В храме Воскресения Словущего есть большая старинная икона с частицей мощей свт. Спиридона Тримифунтского, к ней приходит много народу, почитающего этого святого.

Однажды пришла молодая женщина и спрашивает:

– Покажите, куда ставить тапочки?..

– Какие тапочки?!..

– Ну, мне сказали, что к Спиридону надо поставить тапочки…

– Зачем?!!

– Сказали, он будет тапочки носить, а за это мое желание исполнит…

В храме Большое Вознесение женщина покупает свечи:

– Скажите, пожалуйста, а кому лучше молиться о детях: Пресвятой Богородице, Божьей Матери или Деве Марии?

Приходит некий раб Божий в храм, купил свечи, обошел все иконы и, явно неудовлетворенный, подходит к священнику:

– Батюшка, а что это у вас в храме иконы не по фэн-шую висят?

Разговоры с иконописцами:

– Ты можешь написать икону Богоматери? Хочу, чтобы в нашей семье была семейная реликвия.

– Какой вам образ хочется иметь, икон Богоматери много?

– Ну с птицей, например.

– Хорошо. Есть такая икона – Голубицкая, или Коневская. Там голубица изображается.

– А с перепелкой можешь?

– Почему с перепелкой?

– А фамилия у меня – Перепелкин.

Приходит к иконописцу бизнесмен и говорит: –Ты напиши мне икону Спаса, но только так, чтоб он не смотрел на меня.

– Как это? Почему?

– А я вот буду ходить по дому, а Он глазами своими будет смотреть за мной. Жутко как-то.

Одному иконописцу-реставратору было поручено подновить старую роспись в храме. Храм был старообрядческий, строгий, и мастер старался как мог.

Приходит староста проверять работу, смотрит, а архангел Михаил с бородой нарисован.

– Ты что же это, архангела с бородой нарисовал?

– Так ведь он же старообрядец!

– Слушай, ты можешь мне написать хорошую икону? Я заплачу.

– Ну конечно. Какой образ ты хочешь? Какого святого?

– А такого, от которого всегда везёт!

Собрала Ирина Языкова

Размышления Гилберт Кийт Честертон Смех[15]

Если мы предложим поговорить о смехе, наши собеседники откликнутся одним из двух способов. Одни засмеются, и поступят совершенно правильно, потому что практика лучше словопрений, а человек, вздумавший написать о смехе статью, действительно смешон. Но если у них хватит ума засмеяться, у них, я думаю, хватит ума и уйти – так что спор наш не состоится, или, точнее, мы только на секунду скрестим шпаги слов.

Если же собеседники не засмеются сразу, они сделают вот что: состроив яростно-серьезную и мрачную гримасу, они примутся толковать о первобытной психологии и безусловных рефлексах питекантропа; а проболтав так месяц-другой, придут к выводу, что «смех в конечном счете можно возвести к одной из разновидностей инстинкта жестокости». По нынешнему обычаю они употребят научные термины как можно менее точно. Инстинкт жестокости доказан не лучше, чем инстинкт жевания стекла. Некоторые сумасшедшие жуют стекло; жевали его и выдающиеся люди – кажется, небезызвестный сэр Ричард Грэнвил увлекался этим. Некоторым людям свойственно извращение, называемое жестокостью; но, если мы скажем, что первобытный дар смеха развился из этого извращения, мы ничего не объясним. С таким же успехом можно возвести поэзию к первобытному увлечению наркотиками. Конечно, все эти полунаучные, скороспелые теории никак не связаны с серьезной наукой, но они построены на весьма конкретном нравственном (или, точнее, безнравственном) основании. Они хотят убедить нас, что человек унаследовал все свои черты от сомнительного существа, называемого питекантропом, и что этот питекантроп, до отвращения отсталый, томился во тьме злобы и страха.

Такая теория поистине смехотворна. Вы можете рассмешить ребенка самой простой нелепицей, например, если наденете очки плюшевому мишке. Неужели нам предлагают поверить, что в пещере детской головки просыпается троглодит, наслаждающийся мучениями непривыкшего к очкам медведя или терзаниями близорукого дядюшки, на время лишенного очков? Больше всего дети смеются от нелепиц, вроде знаменитого стишка о корове, перепрыгнувшей через луну. Неужели мы должны считать, что они радуются страданиям теплокровного млекопитающего в холодных космических просторах? Без сомнения, необычность, нелепость ситуаций развеселит их гораздо раньше, чем они подумают об ее неудобствах. Почему нелепость веселит – вопрос глубокий, и мы не ответим на него, если не взглянем совсем иначе на человеческую историю. Мы ничего не поймем, если у нас не хватит терпения уважать тайну многих тайн и ждать просветляющих, а не затемняющих объяснений. Пока что позволю себе предположить, что это связано скорее с достоинством, чем с низостью человека.

Удивительно ли, что век, умудрившийся свести смех к мраку и злобе, утерял дар смеха? В нашей литературе и искусстве, может быть, больше юмора, но смеха в них меньше. По вине ли недоброй теории или чего другого, веселье стало печальней, стало суше, если не злее. В наше время не возражают против улыбки, но терпеть не могут смеха. Разница между улыбкой и смехом сводится к трем пунктам. Во-первых, улыбка легко переходит в усмешку. Во-вторых, улыбка – дело частное, даже субъективное, а смех совместен и объективен; может быть, смех – один из последних пережитков свободной воли. И наконец, смех беззащитен, смешон, человечен до смирения. Нашу стадию культуры можно определить так: люди улыбающиеся критикуют людей смеющихся. В любом современном романе вы прочитаете: «Григсби вздернул подбородок и высокомерно улыбнулся». Но долго придется вам искать роман, в котором написано: «Григсби откинул голову и высокомерно захохотал». В ту минуту, когда Григсби настолько забудет о своем достоинстве, что захохочет, он потеряет хоть часть своего пресловутого высокомерия, за которое его так ценят в лучшем обществе и так хотят отлупить в худшем. Ошибается тот, кто думает, что в мире стало меньше жестокости с тех пор, как стало меньше старых добрых драк. Просто теперь только Григсби имеет право на жестокость, а люди попроще и посмирнее не имеют права побить его. В уме улыбающегося Григсби во много раз больше жестокости – больше злости, попросту говоря, чем в душе замахнувшегося сапогом Уэллера или пишущего к нигу Дик кенса. В том-то и дело, что см ягчение манер не смягчило чувств. Приходится признать, что в наши дни и в помине нет того дружелюбия, которое звенело в грубом кабацком хохоте. В те времена люди могли, конечно, невзлюбить чужака или изгоя. Но друг друга они любили куда сильнее, чем наши интеллектуалы. В стране бретгартовских головорезов, размахивающих ножами и пистолетами, или в погребке, где м-ра Бардла треснули бутылкой по голове, было больше чувств, или, если хотите, сантиментов, чем в наших интеллектуальных кружках, где души одиноки, как головы в дантовом аду, вмерзшие в лед. Да, в споре Улыбки и Смеха я – на стороне Смеха. В нем сохранилось что-то от древних уз вдохновения и веры, он размораживает гордых, рассеивает мрак тайны, и люди забывают о себе перед лицом того, что выше их, того, перед чем они не могут устоять. Святой любит хорошие вещи и отказывается от них; сноб принимает их и презирает. Но когда он услышит что-нибудь уж очень хорошее, даже он не может сохранить презрение. В этом чудовищном случае даже он, сноб, не улыбается, а хохочет.

Перевела с английского Наталья Трауберг

Пепем Г. Вудхауз Несколько слов о юморе[16]

Внимательный читатель, конечно, заметил, что рассказы мои в сущности – юмористические; и теперь самое время предложить ему очерк о юморе, который просто обязан рано или поздно написать каждый член нашей гильдии.

В XVI веке «юмор» определяли как «смущение в крови» и, хотя делали это, скорей всего, из вредности, не так уж ошибались. Правда, я бы сказал «смещение». Чтобы стать юмористом, надо видеть мир не в фокусе, другими словами – страдать небольшим косоглазием. Тем самым вы относитесь несерьезно к очень важным установлениям, а люди хотят в них верить и тоже смотрят на вас искоса. Статистика говорит нам, что 87,03 % косых взглядов обращены на юмористов. Солидный человек все время боится, как бы мы чего не выкинули, словно нянька, чей питомец проявляет склонность к преступности. Возникает та напряженная неловкость, какая царила в замке, когда по нему бродили шуты. Полагалось их как-то использовать, но особой любви они не вызывали.

– И что он порет? – шептал жене король или, скажем, граф. – А ты еще его подначиваешь! Вот утром, с этими воронами…

– Я просто спросила, сколько ворон уместится в жилете бакалейщика. Так, для разговора.

– А что вышло? Звякая, как ксилофон, он покрякал – ненавижу эту манеру! – и ответил: «С утра – добрая дюжина, а если светит Сириус – поменьше, роса вредна при цинге». Ну что это такое?

– Это юмор.

– Кто тебе сказал?

– Шекспир.

– Какой еще Шекспир?

– Ладно, Джордж, успокойся.

– В жизни не слышал ни про каких Шекспиров!

– Хорошо, хорошо. Неважно.

– В общем, ты ему скажи, чтобы он ко мне не лез. А если еще раз треснет этим поганым пузырем, я за себя не отвечаю.

Юмористы чаще всего – люди мрачные. Причина в том, что они ощущают себя изгоями или, скажем так, экземой на теле общества. Интеллектуалы презирают их, критики кое-как терпят, ставя вне литературы. Люди серьезны, и на писателя, не принимающего их всерьез, смотрят с подозрением.

– Вам все шуточки, а Рим-то горит! – укоризненно замечают они.

Лучше бы жалеть юмористов, лелеять, они ведь очень ранимы. Огорчить вы их можете в одну секунду, спросив: «Что тут смешного?», а если все-таки засмеялись – сказав, что они, в конце концов, «просто юмористы». Слова эти бьют их наповал. Засунув руки в карманы, выпятив губу, они поддают ногой камешки, сопоставляя свою участь с участью бродячей собаки.

Вот почему в наше серое время трудно найти смешной рассказ, не говоря о пьесах. Драматурги соревнуются в мрачности. Поскольку десять пьес из двенадцати с треском проваливаются, можно предположить, что они неправы. Если бы, поступившись весом и важностью, они стали помягче и повеселей, всем было бы лучше. Нет, я не против кровосмешений и безумия, но всему своя мера. Смех тоже не повредит.

В театре давно уже не смеются. Там слышишь только тихий, свистящий звук, который издают встающие дыбом волосы, да резкое кряканье, когда актеры произнесут одно из тех коротких слов, какие прежде употребляли в кабаках низшего пошиба. Вспомнить смешно, что, когда слово «черт» впервые прозвучало на Нью-Йоркской сцене (если не ошибаюсь, в пьесе Клайда Фитча), поднялось Бог знает что: вызвали полицию, а может, и войска.

Конечно, переход будет медленным и нелегким. Поначалу, услышав смех, зрители решат, что кому-то стало плохо, и зашепчутся: «Врача, врача!» Но понемногу привыкнут, и мы снова ощутим в зале не похоронную атмосферу, а что-то более приятное.

Самый печальный юмор в наши дни, я думаю, русский. Чего вы хотите? Когда живешь в стране, где всю зиму надо тереть снегом посиневший нос, особенно не разрезвишься, даже при помощи водки.

Хрущева, по-видимому, считали заправским шутником (тот, кто так не считал, живя при этом в Москве, таил свои чувства), но ограничивался он эйзенхауэровской шуткой о гольфе и русскими поговорками. Если есть на свете что-то безрадостней русской поговорки, прошу мне об этом сказать. «У нас, – сообщал он своим соратникам, – говорят: курица переходит дорогу, а умный человек боится разбойников». Тут лицо его трескалось поперек, глаза исчезали, как устрицы, когда их тушат – и соратники догадывались, что, если на секунду запоздают со смехом, следующая их работа будет в Сибири. Может быть, придет время, когда Россия обратится к историям о муже и жене или двух ирландцах на Бродвее, но я в этом не уверен.

Перечитал – и заметил, что, по забывчивости, так и не определил, что такое юмор. (Авторы и лекторы вечно спрашивают: «Почему мы смеемся?» Если я отвечу, хорошенький у них будет вид!) Итак, определить я забыл. Лучше приведу слова из книги д-ра Эдмунда Берглера «Чувство юмора».

Вот, пожалуйста: «Смех – защита против защиты. Обеими реакциями мы обязаны неосознанному эго. Жестокость суперэго снимается тем, что мы обращаем кару в удовольствие. Суперэго упрекает эго и за такую подмену, а это создает новую защиту, образуя тем самым триаду, в которую входит смех».

То есть как – непонятно? Ну знаете! Молодец, Эдмунд. Так и держи, и не дай тебе Бог засмеяться.

Перевела с английского Наталья Трауберг

Религия и наука Александра Семенова Вынужденные диалоги[17]

Предыстория: на необитаемом острове в ожидании спасения оказываются Богослов, Ученый и Профан. Так как природа позаботилась об их крове и пище, то в свободное время герои позволяют себе порассуждать, так как иных развлечений немного.

Профан: Скучновато! Хоть бы с нами оказался Малахия Андреев…

Ученый: Сомневаюсь, что он просто так, без гонорара, стал бы Вас веселить.

Профан (удивленно): Да?! (подумав) Очень может быть… А жаль… Я привык после трудового дня отдохнуть на фоне телевизора.

Богослов: У вас есть уникальный шанс отдохнуть на фоне этого великолепного пейзажа. Нечасто, думаю, вам приходилось днями ничего не делать и наслаждаться свободой от суеты и будничных забот.

Профан: Знаете ли я – профи! (Ученый и Богослов переглянулись.) Я зарабатываю, чтобы потом интересно отдохнуть, а здесь вынужден тупо смотреть на этот океан и ждать спасения.

Ученый: Зачем же ждать спасения, можно самим выбраться отсюда, надо только подумать как. Вы не согласны, господин Богослов?

Богослов: Спасение – это духовный путь человека от его рождения и до скончания дней. Его нельзя ждать, к нему можно только стремиться, постоянными усилиями приобретая хотя бы малый шанс на него.

Ученый: Тогда мы никогда не выберемся с этого острова, а надежда на то, что нас спасут, очень мала, судя по высоте солнца, мы находимся далеко в стороне от путей сообщения. А в огромном океане этот островок может быть не замечен никем. Так что наше спасение зависит только от нас. Или в стремлении к спасению души Вы готовы пожертвовать своим телом?

Богослов: Зачем же делать столь категоричные выводы?! Наше спасение с этого острова – лишь малый эпизод нашей жизни, в которой человек чаще всего не помнит самого себя. И может быть, этот остров – это подарок свыше, чтобы мы постигли всю красоту и благолепие жизни.

Профан: Благо чего? Лепки?

(Ученый расхохотался)

Богослов (вздохнув, терпеливо пояснил): Благолепие жизни. Благолепие – это величественная красота.

Профан: Как-то мудрено вы изъясняетесь. У меня вообще впечатление, что мы, простые люди, вас вовсе не интересуем. Живете в своем замкнутом мире какими-то своими отжившими представлениями.

Ученый: Наследие Средневековья… Странно, что в XXI веке оно преследует нас и даже претендует на авторитетность и значимость. Возможности современной науки восхищают любой просвещенный ум. Еще немного, и биотехнологии подарят человеку вечную жизнь на земле, зачем же нам тогда Бог, а тем более дьявол.

Бог ослов: Но ведь современная наука как смертельно опасная игрушка!

Ученый (снисходительно улыбаясь): Вы не правы, коллега по несчастью. Это суеверие и страхи, порожденные невежеством.

Бог ослов (с жаром): Конечно, для вас – это суеверие! Но что мы видим?! Век инженерных технологий сменился информационным, а теперь на пороге биотехнологии: да здравствует СТЯЖАТЕЛЬСТВО вечной жизни на земле! Зачем вам Бог, а тем более дьявол…

Ученый: Нам действительно ни Бог, ни дьявол не помогут. Можно согласиться с гипотезой, что Бог создал этот мир, неважный, надо сказать, с болезнями и катастрофами и тому подобным, но преобразить мир и сделать совершенным должны мы. Это прекрасная цель для человечества, стремящегося к прогрессу.

Профан: (раздраженно): Этот ваш прогресс у меня в печенках: только разоришься и освоишься с какой-нибудь штуковиной, как тут же предлагают что-нибудь новое, усовершенствованное: сам черт ногу сломит.

Богослов (поморщившись): Ученые, к сожалению, никогда не задумывались, что все их блестящие открытия ничего не меняют в сущности: люди все так же потребляют ноу-хау и даже не знают, как много интеллекта и труда в них заложено. Для большинства это все та же дубина или палка-копалка, которой они раньше осваивали мир, а теперь решают свои бытовые проблемы. Их современные дома по существу ничем не отличаются от первобытных пещер: там находится семья, там есть очаг, еда, одежда. Там можно укрыться от непогоды и неприятеля. Что же меняется по существу?! Ничего, к сожалению. Даже способы войны стали изощреннее и чудовищнее в своем цинизме. Наши первобытные предки были намного гуманнее, он и не мечтали уничтожить полмира, а то и весь мир, как об этом красочно повествуют блокбастеры.

Ученый: Вы предлагаете вернуться в пещеры?

Богослов: В катакомбах укрывались первые христиане от преследования римской властью. В антиутопиях люди прячутся от тотального комфорта и назойливости цивилизации. Важно не где человек живет, а как. Жизнь первых христиан была наполнена светом веры. Их духовное подвижничество, описанное в житиях, восхищает.

Профан: По мне так скучища и тот же ужастик!

Богослов: Вы читали жития?

Профан: Нет, ну что вы! Это я по фильмам о том времени: красочно, конечно, но как-то неразумно.

Ученый: Господин Богослов, нельзя не считаться с тем, что мы существуем в условиях массовой культуры, которая неотделима от постмодернизма с его отказом от иерархичности, от авторитета, от примата моральности. «Ризомный» менталитет находит место всему: от блага до злодеяния, он весьма толерантен и к святым, и к злодеям. Главное – проблема локализации: святому – монастырь, злодею – пожизненное заключение, а добропорядочному ГРАЖДАНИНУ – равенство возможностей на ниве потребления всего, именно ВСЕГО. Все продается и все покупается – закон рынка. Каждый находит свою нишу и обустраивает ее по мере сил и возможностей.

Профан: Сложно понять ваши рассуждения, господин Ученый, но согласен, что необходимо каждому отвести свое место, и весьма разумно святому найти место в монастыре, а преступника упечь за решетку. Или вы предполагаете, что возможны другие варианты? Что касается святых, то это мне не интересно. Да и потом нет нужды в тех страстях, о которых показывают в фильмах. Вы же сами сказали, что теперь все равны: и верующие, и атеисты, и сатанисты, и (смущенно замявшись)…ну вы понимаете меня. Да вообще не считаю себя большим грешником, нуждающимся в покаянии и наставлении.

Богослов: Сын мой, вы глубоко заблуждаетесь. Только ежедневным покаянием достигается духовная свобода и нравственная гармония.

Профан: Господин Богослов, ваше обращение ко мне кажется мне странным и неуместным. Это старо и нарушает наши равноправные отношения: я не согласен с тем, что вы претендуете на роль отца и считаете себя вправе поучать меня. Я, между прочим, буду постарше вас, пожил немало и могу вполне судить о том, что хорошо, а что плохо.

Ученый: Каковы же критерии добра и зла, по-вашему?

Профан: Это вы о чем?

Богослов: Хотелось бы понять, как вы различаете доброе от злого. (Ученый кивнул богослову с признательностью.)

Профан: Так что здесь сложного: все, что полезно для дела, – это добро, все, что вредит, – это зло.

Ученый (с иронией): Прекрасно! Да здравствует расхожий прагматизм!

Богослов (сделав паузу, чтобы подобрать обращение): Друг мой (Профан подозрительно посмотрел на Богослова), вы не пробовали поразмышлять о том, что не все можно измерить пользой. Ведь благотворительность – это пожертвование и бескорыстная помощь нуждающимся людям. Или вы никогда не помогали другим?

Профан (весело рассмеявшись): Поражаюсь вашей наивности. (Богослов не смог скрыть удивления.) Благотворительность – это очень полезно! Я читал в газете! Этим мы можем обезопасить себя от беспорядков тех, кто остался обделенным по нерасторопности своей. И покой стоит того, чтобы изредка пожертвовать пару монет на какое-нибудь благое дело.

Ученый (с некоторым самодовольством): Скажите, а современная наука – это благо?

Профан: Да как вам сказать… Не знаю я. Очень уж там у вас все непонятно. Птичий язык какой-то. Иногда кажется, что вы друг друга-то плохо понимаете.

Ученый: Вы хотите сказать, что физик навряд ли поймет химика, а философ – лингвиста?

Профан: Именно! И потом, мне важнее, что я могу получить от науки в свое пользование здесь и сейчас или в ближайшей перспективе, а всякие там черные дыры мне лично параллельно.

Богослов (с сожалением): Вот об этом я только что и говорил! А в Бога вы верите?

Профан (замявшись): Как же можно не верить, только… Я за современные отношения между… людьми. И церковь должна к этому относиться с пониманием.

Богослов: Исходя из моральных догматов, скорее с состраданием. И молиться о заблудших душах.

Профан: Опять этот поучительный тон, это высокомерие…

Богослов: Друг мой, вы не правы. У мен я был вполне дружелюбный тон, но я не могу поступаться принципами – это мое кредо.

Профан: Что?

Ученый: Вера.

Профан (с некоторым смущением): Если вы, господин Богослов, столь доброжелательны, то можете мне стать близким другом? Вы мне очень симпатичны как человек молодой и горячий.

Ученый: Господа, я вам не мешаю?

Профан: Да нет, просто… извините, но вы не в моем вкусе!

Богослов (растерянно): Дружбу я лично понимаю как духовную близость людей, и никакого другого смысла это слово для меня не предполагает.

Профан: Это отказ?

Богослов: Я готов быть вам другом, но только в моем понимании.

Профан: Да что ты вообще понимаешь?! Ты, живущий в мире своих фантазий. А тут, может быть, личная трагедия!

Ученый: Как утверждает наука, для большинства это не трагедия, а… мода. Свобода самовыражения, реализация каких-то скрытых комплексов, что-то еще, но никак не трагедия!

Профан: Вы хотите сказать, что я… не имею права на трагедию, на сочувствие, на ответные чувства?

Богослов: Вы говорите об этом так, как будто речь идет о том, без чего вы не сможете существовать.

Профан: Да!

Ученый: Тогда вы обречены: я не в вашем вкусе, а Богослов вам вежливо отказал. Что же вы будете делать?

Профан (с досадой посмотрев на собеседников): Да уж как-нибудь проживу.

Богослов: Тупик современной цивилизации в том, что НЕТ СТЫДА! Сто лет назад Владимир Соловьев написал свой труд «Оправдание добра» и сделал вывод, что добра (в сторону Профана) духовного становится больше. И одним из условий моральности человека для русского философа была способность к чувству стыда. Он не мог предвидеть, что это моральное качество редуцируется до полного бесстыдства. Не стыдно лгать, убивать, насильничать, предавать, заголяться, ведь для этого есть какой-то обоснованный мотив, возможно, прецедент, а может быть, мода. Конечно, есть и пуритане, но они должны быть терпимы к тем, кто требует свободы самовыражения. Не стыдно самовыражаться: есть только «Единственный и его собственность»! А что являет собой эта собственность по существу, каковы ее качества?.. При этом и ближних в счет не берем – это обыватели и мещане с отстойной моралью… Прав Ницше по отношению к современному массовому обществу – для него Бог умер. И осталось одно маленькое и жалкое биосоциальное существо, которое уже разложили не только по органам, как в анатомических театрах Ренессанса, а по клеточкам и генам. Скоро найдут еще что-нибудь наноразмерное, но не найдут там ЧЕЛОВЕКА. А ведь на пути технического прогресса можно потерять ЧЕЛОВЕКА безвозвратно. Мы сейчас к этому очень близки: биосоциальные существа в погоне за научными открытиями никто и ничто не может остановить. Ведь если Бога нет, то все дозволено.

Ученый (с сарказмом): Повеяло дымом от костров инквизиции! Вы претендуете вновь обрести право на то, чтобы выдавать индульгенции, только теперь нам, ученым?

Богослов: Не стоит делать такие прямолинейные выводы. Но вы не будете спорить, что результат современной цивилизации таков: человек привык ни в чем себе не отказывать. А здесь, на необитаемом острове, выясняется, как многое из того, к чему он стремится, ему не очень-то и нужно, чтобы спастись.

Профан: У меня, во всяком случае, есть желание поскорее убраться с этого острова.

Богослов: Но чем же здесь плохо?

Ученый: Тем, что заняться нечем, кроме наших бесполезных разговоров. Впрочем, вам, господин Богослов, повезло: у вас все равно есть кому проповедовать, а вот мы с Профа… – с Профи – лишены возможности вернуться к привычным занятиям.

Богослов: Человек свободен! И эта свобода становится очевидной, когда некому его чем-либо занимать. Прогресс – это лучший способ занять человечество до скончания веков: человек будет работать на прогресс, потреблять его плоды, думать, что делать с отходами этого прогресса и его последствиями.

Ученый: Вы скептически относитесь к прогрессу, но у вас был мобильный телефон и ноутбук. Что же это? По-моему, лицемерие.

Богослов: Важно не то, что есть у человека, а как он к этому относится. Для меня это были неизбежные средства коммуникации в современном мире. Но свое общение с людьми я вполне могу строить и без них.

Ученый: Сомневаюсь, что это будет также успешно. Современные технические устройства – это результат человеческого интеллектуального прорыва. Задумайтесь: все ученые сообща создали грандиозную научную картину мира, в которой все меньше становится неизвестных истин. Именно ученые позволили человеку постичь сущность мира, в котором он живет, законы этого мира и понять самого человека и подарить ему новые возможности для благополучной жизни здесь, на земле.

Богослов: Знаете ли, меня очень смущает это понятие «научная картина мира». Как будто кто-то нарисовал мир и повесил эту плоскую картинку на стену. Мир намного сложнее, чем это плоское представление о нем.

Ученый: Могу возразить, что понятие «картина мира» условно. Но наука действительно объяснила очень многое для современного человека, не считаться с этим нельзя.

Богослов: Заметьте, что чаще всего это условные схемы и модели, особенно когда речь идет о сложнейших процессах. Они принимаются на веру как допущения и не могут быть проверены опытным путем. А вы задумайтесь: внял ли человек этим объяснениям или принял их на веру, как некие аксиомы, а то и вовсе зазубрил, чтобы получить положительную оценку и соответствующий документ, без которого невозможна успешная социальная карьера.

Профан: Вы вообще о чем?

Ученый: Об аттестате, дипломе, справке – документе об образовании.

Профан: А я-то думал… Хотя без этих бумажек сложно найти приличную работу.

Ученый: Но посмотрите на современную литературу – она изображает жизнь современного человека многопланово, в разных ракурсах. В ней, конечно, много иронии, но это результат того скепсиса, который должен быть вам понятен.

Богослов: У нас много говорят о Шелевине и Ворокине, спорят, восхищаются, ругают. Но ведь их творчество – комфортная ниша на литературном склоне. Впрочем, нет! Склон предполагает верх и низ, а здесь ровное пространство – поле. Только это не то поле, которое «сердца человеческие, на котором Дьявол с Богом борется», это поле равных возможностей для самореализации себя любимого. Нужно только найти место, на котором растут «спросовые» идеи, поставить трубу и качать по ней то, что, простите за выражение, «пипл схавает». Шелевинский прием очень однообразен: реализованная метафора, которую можно заполнить парой-тройкой занимательных сюжетов с идеями поруганного патриотизма. Его роман «Освященная книга ню» – очередная насмешка над системой, но не очень смешно: к ЛЮДЯМ это не имеет никакого отношения. Очередные шелевинские «маски-шоу». Что-то человеческое промелькнуло в его «ПДД» и рассказах того времени, но, видимо, «люди кончились» для модного автора, а масок еще много осталось.

Ученый: Не любите вы современную литературу, а еще больше литераторов. А как же Великие Дедушки?

Богослов: Великие Дедушки почили на каменистых склонах трудного и нелегкого пути из Ада в Рай. Нам тот каньон уже недоступен: господство плоскости. Все, что выходит за ее измерения, – какой-нибудь страшный ИЗМ. Даже реализм опасен: ведь патриотизм будет идти рука об руку с национализмом, героизм с терроризмом, далее по списку. Но, на наше счастье, все знаки уже расставлены! Мы прекрасно знаем, где плюс, а где минус. Следовательно, неизбежно, что более скучного, чем современный реализм, придумать нельзя.

Профан: Почему? Мне, например, очень нравятся реалити-шоу.

Богослов: Это к искусству отношения не имеет. Реализм предполагает изображение человеческого характера в его развитии, взаимообусловленность человека и среды, но в русском классическом реализме человек всегда был больше того, что отводила ему среда, условности эпохи, этим и был интересен. Человек велик только в сопоставлении с Богом или дьяволом, при условии, что между этими полюсами бездна. В такой проекции и Макбет велик, так же как и князь Мышкин. А современные герои теряются на бесконечной плоскости фэнтези.

Профан: Меня достали ваши умные разговоры. Лучше подремлю, только сильно не кричите. До рукоприкладства, я надеюсь, не дойдет.

Ученый (кивнув в сторону уснувшего Профана): А знаете, что сближает нас? Мы имеем мало шансов быть понятыми. Можем ли мы говорить на одном языке с профанами? А найти общий язык весьма проблематично. Для большинства познание мира и себя не выходит за рамки здравого смысла, но наука не может оперировать языком обыденности. Следовательно, современному ученому трудно быть понятым.

Богослов: Для нас это тоже проблема. Ведь язык богослужения не всем понятен.

Ученый: По-моему, эта проблема легко решаема: переведите тексты на современный язык.

Богослов: Язык обыденности не может нести сакральный смысл, без него обряд церковный становится лишь функцией, а не таинством.

Ученый: Очевидно, что у нас нема ло общего: науку и богословие объединяет иерархичность, традиционность, авторитет. К тому же и науке, и богословию не чужд пафос бескорыстного служения истине.

Богослов: И не забудьте, что вера в науке столь же сильный импульс, как и в богословии. При этом одно не противоречит другому.

Ученый: С этим действительно сложно спорить.

Профан (потягиваясь): Надо бросать споры и заняться делом. Я знаю, как мы можем спастись. Надо сделать плот! Я смогу, если поможете, господин Богослов. И желательно не только молитвой.

Богослов: Конечно, я в детстве жил в деревне, и физический труд мне хорошо знаком. Но уверен, что молитва нам не помешает.

Ученый: Я тоже могу помочь.

Профан: Да куда уж вам!

Ученый: Прошу не оскорблять меня на том основании, что я женщина. Я увлекаюсь экстремальным туризмом, так что мои навыки тоже пригодятся, не сомневайтесь. К тому же я смогу высчитать направление пути. Главное – успеть до сезона штормов.

Профан (с добродушным смехом): Оказывается, нас объединяет одно общее желание спастись.

Ученый: Вся история человечества – это одна большая метафора спасения. Не так ли, господин Богослов?

Богослов: Безусловно! Но думаю, что это не метафора, а смысл человеческого бытия.

Проблемы перевода Наталья Трауберг Профессия – переписчик[18]

Наверное, многие подумают: «Это называется рирайтер» – и ошибутся. Так называется не «это», а что-то значительно более логичное. Какой-то человек, разбирающийся в своем непосредственном деле, коряво говорит или пишет. Другой придает его речи внятность, а то и блеск. В пределе – Моисей и Аарон.

Переписчик – совсем другое, странное, новое занятие. Берешь текст, полный ошибок, особенно – связанных с реалиями; синтаксически – рыхлый, если не хуже; лексически – насыщенный иностранными словами, а то и чем-то вроде фени. Смотришь на оригинал, сначала надеешься править, потом, махнув рукой, переводишь… С той помехой, что права на ошибку уже нет, себя править негде, надо вписывать между строк или на полях.

Если оставить, как было, так и напечатают. Некоторых писателей уж очень жалко! Конечно, всех не перепишешь, но – пытаешься.

Кто же и как создает первоначальный текст? Этого я еще не поняла. Почти все они – очень милые; почти все – настороженно-обиженные. Это прискорбное качество способствует тому, что большое невежество пробуют погасить большими претензиями.

Претензии приводят к достаточно печальным результатам: человек, не знающий что Неро – это Нерон, Фило – Филон, Дувер – Дувр (все примеры из жизни), берется не за чтиво для лотков, а за любой, просто любой текст – религиозный, философский, сложнейшего писателя. Текст требует огромного опыта, сомнений, самопроверок, тончайшего вслушивания, – а его гонят на компьютере, часто даже не прочитав (тоже из жизни).

Прямые ошибки, все эти «голос черепахи» (turtle в данном случае «горлица»), «король Саул из Тарса» («Савл Тарсянин»), «у Нанка Димиттиса» (Nunc Dimittis – «ныне отпущаеши») – далеко не самое страшное. Ошибки есть у всех, пусть не такие дикие. Много десятилетий в прекрасных переводах мы читали о «кролике по-валлийски», думая, что это блюдо из кролика, а не гренки с сыром. Недавно я перевела crêpe suzzete как «шелк», тогда как это «блинчик». Ничего хорошего здесь нет, проверять надо все, но нужен в этих случаях не переписчик, а обычный редактор.

Страшное начинается (да и кончается) в ткани текста, в его синтаксисе. Желая сделать текст живым, современным и т. п., уснащают его «крутыми» словами, и отсутствие слуха мгновенно мстит, поскольку даже в этом стиль не выдержан. Больше всего украшений – из лексикона контркультуры (который, как сказала бы Тэффи, уже «прошлогодний стиль нуво»), но есть и феня в прямом смысле слова, и говорок 50-60-х с отсылками к «Двенадцати стульям», и что угодно. А фраза висит, она несоразмерно длинна, в ней есть пассивы, цепочки родительных падежей, глаголы-связки, все признаки канцелярита, и венец его – комки отглагольных имен. Сюда уже никакой сленг ни живости, ни блеска привнести не может.

Перевод – профессия, которой долго и тяжко учатся, прочищая слух, ставя голос или, если хотите, разрабатывая руку. Переводчика можно сравнить не только с певцом или пианистом, но и с актером или с очень кропотливым реставратором. Ни у одного из этих людей при любом даровании искусство без ремесла не устоит.

Диапазон этого ремесла располагался между очень вольным пересказом и подстрочником (как труд Кирилла и Мефодия), авторство же особой значимости не имело. Когда-то люди помнили, что выпячивать себя неловко, стыдновато. Если кто-то и хотел, чтобы все его заметили, приходилось это скрывать или прикрывать. Даже пересказ часто не подписывали. Сейчас таких желаний не скрывают. Но, с другой стороны, и перевод уже той роли не играет (каждый может писать и читать что угодно), а заметных людей стало столько, что они как бы и незаметны.

Существует и более чистое побуждение – заработать на детей и зверей. Однако и это невозможно. Переводчики (как поэты в современных западных странах) должны иметь еще и другую профессию; я вот – переписчик для иностранных издательств. Могут спросить: значит, оттуда такие переводчики не уйдут? Да, наверное, но там часто и фамилий наших не пишут, а в русских издательствах скоро останутся только те, кто жить не может, если какой-то писатель не зазвучит по-русски. Но тут и темп работы иной, и вообще все. Издательства наши платят все меньше и все реже, становясь чем-то вроде хорошо оснащенного и безопасного самиздата.

«Малый остаток», то есть переводчики ради перевода, сохраняется, особенно здесь. Мы еще не отвыкли от своей особой роли – вроде миссионеров. Когда и кто отвыкнет, не знаю, но пока этого нет. Часто говорят, что на Западе вообще нет таких миссионеров, и снова ошибаются. Один из них – Дороти Сэйерс, последние 13 лет своей жизни (с 1944-го по 1957-й) переводившая Данте, чтобы англичане прочитали «Божественную комедию» не только со всей ее мудростью, но и со всей смиренностью, со всем юмором. Глубоко почитая Дороти Сэйерс, закончу свою заметку ее словами о ремесле: «Вспомним, что средневековая гильдия подчеркивала не только долг хозяина по отношению к работнику, но и долг работника по отношению к работе».

Наталья Трауберг Королевский злодей[19]

Недавно я написала, что перевод умирает, но вскоре одумалась. Скорее он сохраняется на крохотном островке, а может ли и должен ли распространиться, не знает никто. Сейчас вокруг него резво бурлит море плохого, непрофессионального, массового перевода.

Наверное, вы помните присказку: «На скрипке играешь?» – «Не знаю, не пробовал». Конечно, подобие не полное; человек, никогда не переводивший, может перевести блестяще – но только в том случае, если он хорошо пишет на своем языке. Правило это действует в одну сторону. Люди, неплохо пишущие, иногда переводят ужасно, их держит буква оригинала. И другое: как любой мастер, ремесленник, на одном вдохновении переводчик не продержится.

Всякому ясно, что неуклюжая речь мучительна, она мешает и раздражает, даже если читающий не понял, в чем дело. Не стоит говорить и о том, что проповедь или что-то ей подобное такая речь гасит напрочь. А вот несомненно стоит – об особом сходстве переводческого ремесла с «духовным деланием».

Перевод труден, просто физически тяжек. Перевод требует редкой собранности и отрешенности, а за неокупленные взлеты жестко мстит. Перевод – борьба с энтропией, круг по лицу бездны. Перевод предельно смиренен; если мы сами не распыхтимся, он не превозносится и не ищет своего. Наконец, перевод сочетает полное подчинение с полной, летящей свободой. Он – как хождение по канату, достаточно узкому пути.

Один литовский священник говорил, что Евангелие не принимают впрямую, потому что это «накладно». Накладно и всерьез переводить, то есть начать, решиться, дальше, кроме трудов, будет несравненная радость. Как и с Евангелием, в крохотном подобии, люди честно не знают, что надо идти путем зерна. Что там, сел – и чеши! Получается текст, неприятный, как поддельная вера. Никакие сердца он жечь не может.

Свойства его назвать нетрудно. Если мы переводим с европейских языков, появятся скопления отглагольных имен, пассивы, связки, цепочки родительных падежей. Не будет воздуха русской фразы – личной формы глагола, но переводчик об этом не знает.

Узнать он может, этому учат. Проверив слух, читают лекции, которые мы в Библейско-богословском институте называли апофатическими – как не надо. Это – предел, закон. Перевод живет благодатью – ритм, например, просто слышишь, – но есть сетка, ниже которой падать нельзя. Если привыкнуть к ней или хотя бы помнить о ней, статьи переводить можно.

Теперь – самое важное. Относить это надо к себе. Вот притча, рассказанная Промыслом. Один человек просто пылал, возмущаясь чужим переводом. Спорили, призывали к милости – ничего! Тут его собственный перевод попал к редактору, и тот с удивлением увидел слова «королевский злодей Лоурдес». Значило это вот что: перечисляя чудесные исцеления, автор вспомнил «королевскую болезнь», золотуху, которую лечили наложением рук, и Лурд («king’s evil, Lourdes»). Презрев запятую и смысл, переводчик написал про злодея.

Нет, дело не в ошибке, они бывают у всех. Слова легко заменить, дыхание текста – в синтаксисе, а человек нелеп и слаб. Но помни хотя бы, что сам ни от чего не застрахован! Прежде, чем начнешь негодовать, оглянись на себя.

Евгения Смагина Дом, который построил Джон Буль (О некоторых особенностях перевода с современных западных языков)

Наталье Леонидовне Трауберг с почтением к юбилею.

16 октября 1998 г. Вот дом, который построил Джон Буль. А вот – перевода незыблемый принцип, который глубоко в основе таится дома, который построил Джон Буль. А вот – ужасное слово «который», которое портит всю фразу повтором. который допустит плохой переводчик который упорно усвоить не хочет – который уж год! – тот незыблемый принцип, который в которой основе таится дома, который построил Джон Буль. А вот – докучное слово «что» что тоже нельзя повторять ни за что, что так исказит предложение сложное, что будет его и понять невозможно, и что критик воскликнет, забыв про манеры: «Что с вами стряслось, досточтимые сэры, что вы позабыли незыблемый принцип, что издавна в самой основе таится дома, что тоже построил Джон Буль?» А вот – кошмарное слово «является» которое снова и снова является, являя совсем неуместную прыть, везде, где являлось сказуемым «быть», с чем в противоречьи является принцип 3 который в основе обязан явиться дома, строителем коего являлся Джон Буль.

А вот – отглагольное существительное которое есть отрицанье решительное глагольности правильной русского стиля, когда про сказуемость вовсе забыли в своих переводах отдельные личности, которые в силу своей непривычности усвоили твердо забывчивость принципа того, чья основанность тоже таится в доме, строительство коего сделал Джон Буль

А вот – деепричастный оборот, что может вконец погубить перевод, запутав читателя, нас и себя, когда не на месте употреби; и будут, его неуместно пиша, пропавши и буква, и дух, и душа оригинала, что так хороша; и шляпа, вдоль станции сей проезжая, слетит у читателя, вновь вопрошая, куда подевамшись незыблемый принцип, что, будучи (или имея?), таится в доме, построив его Джон Буль.

Юрий Пастернак И в шутку, и всерьез Юмор отца Александра Меня[20]

Как-то разговор зашел о юморе, о смехе – церковен ли он? Отец Александр сказал: «Самый большой юморист – Господь Бог». Сам отец Александр имел удивительное чувство юмора, о чем свидетельствуют воспоминания многих знавших его людей.

Владимир Леви приводит такой разговор. Отец Александр сказал:

– Когда-то хотел я пуститься в такое исследование «Юмор Христа».

– Да?.. Но в церкви…

– Из церкви юмор изгоняет не Он. Абсолют юмора – это Бог. В божественном юморе, в отличие от человеческого, отсутствует пошлость.

– А в сатанинском?

– У сатаны как раз юмора нет. Но и серьезности тоже. Сатана – абсолют пошлости. Дьявол начинается там, где кончается творчество.

– А что помешало исследованию?

– Всерьез – пожалуй, не потянул бы. Это только Соловьеву было по плечу.

Фазиль Искандер также приводит их разговор о юморе.

Отец Александр говорил: Юмор – высший дар человеку, из всех живых существ юмор чувствует только человек… Только человеку дано видеть себя смешным… Это отчасти божественный взгляд на себя…

– А как же собака? – удивился я, – по-моему, она понимает юмор. Иногда даже улыбается.

– Ну, собака, – ответил отец Александр, ничуть не смутившись, – собака почти человек.

Андрей Бессмертный-Анзимиров вспоминает, что, когда его исключали из комсомола за посещение церкви (Ильи Обыденного), в доносе комсомольского патруля было написано: «А когда отцы церкви вышли на крестный ход, с ними вместе шел студент Бессмертный с зонтиком в одной и со свечой в другой руке». Отец Александр смеялся и говорил, что мне единственному из его знакомых удалось пройти, да еще с зонтиком, в одном крестном ходу одновременно с Василием Великим, Иоанном Златоустом и Иоанном Дамаскиным, и что он мне завидует.

Владимир Файнберг рассказывал, как по поводу людей, которые все возлагают на Бога, а сами ничего не делают, отец Александр приводил в пример Суворова. Тот однажды спросил конюха: «Почему лошади не кормлены?» Конюх ответил: «Ваше сиятельство, Господь овса не послал». На что великий полководец сказал: «Бог тебе не конюх. Конюх – это ты».

Как-то батюшку попросили освятить машину. Совершив положенный ритуал, он сказал: «Ну все, теперь у нее м-а-а-ленькая душа, но все-таки есть!»

Отец Александр говорил: «Все – верующие, только одни верят в то, что Бог есть, а другие в то, что Бога нет».

При отце Александре кто-то посетовал, что у нас в стране, мол, народ пьянствует, люди много пьют, на что батюшка ответил: «Знаете, если при такой жизни русский народ не пил бы, я бы его уважать перестал».

Священник Александр Борисов вспоминает, как отреагировал отец Александр, когда его и еще целый ряд людей причислили к разряду «инакомыслящих». Он сказал: «это не мы, это они “инако”, а мы – “такомыслящие”!»

«Советская власть, – говорил батюшка, – верна лишь одной евангельской заповеди: ее правая рука никогда не знает, что делает левая».

Пост, конечно, отец Александр соблюдал, но никогда не демонстрировал. Если он был где-то в гостях во время поста, и там было что-то непостное на столе, он обращал это в шутку: «Ну, нам фигуру надо соблюдать… У нас – диета…»

Как-то отцу Александру задали провокационный вопрос: «Как Вы относитесь к Фанни Каплан?», и он мгновенно ответил: «Знаете, я предпочитаю профессионалов!»

Идя по дороге на станцию, отец Александр сказал своим спутникам: «Загорску еще повезло, что у революционера оказалась такая красивая фамилия – Загорский. А то был бы какой-нибудь Поросенков…»

В день крестин Тани Г. был трескучий мороз. После литургии все участники этого радостного события вместе с отцом Александром направились по адресу. Хозяйка сильно задерживалась, и отец, потирая руки, сказал: «Наконец-то сбудется моя мечта – покрестить снегом!» Но тут, к радости совершенно замерзшей Тани, появилась хозяйка, и мечте отца не удалось сбыться.

Одна девушка посетовала о трудностях в общении с людьми: «Общаться с ангелами и дурак сумеет», – сказал ей отец Александр.

Когда по отношению к кому-то потребовали суровых мер, он сказал: «Это не гуманоидно!»

Отец Александр не любил ложного пафоса. Однажды группа прихожан собралась у его брата, Павла Меня на даче. Пришел и отец Александр. Зашел разговор о чем-то, услышав слово «двенадцать», один юноша-неофит стал рассуждать о символическом числе: «Двенадцать знаков зодиака, двенадцать апостолов, двенадцать пророков» и т. д. Тогда отец Александр, как бы продолжая этот ряд, говорит: «Двенадцатиперстная кишка».

Ольга Е., прихожанка Новой Деревни, вспоминала: отец Александр именовал наш клирос им. Романа Сладкопевца – «Имя им Ольгион» (у нас было пять Оль на клиросе).

Когда один человек посетовал, что ему нечего говорить на исповеди, батюшка ему на это ответил: «Знаете, Вам нужно убить какую-нибудь старушку, чтобы было о чем говорить».

Женщина долго не приходила в храм: выпал зуб. Когда пришла и сказала об этом отцу Александру, он ответил: «Разве мы Вас за зуб любим?»

Николай готовился в очередной раз к исповеди и написал длинный список своих грехов. Пришел на исповедь к отцу Александру и горестно все это изложил. Отец Александр выслушал его и сказал: «Николай! Как вы все это успеваете?!»

Как-то один прихожанин приехал к отцу Александру и стал жаловаться на жену. Мол, то не делает, это не хочет. А отец ответил: «Знаешь, мы все тащим чемодан без ручки, тащить тяжело, а бросить жалко».

Одна прихожанка рассказала ему, что жестоко поругалась со своей подругой. Отец Александр, выслушал эти гневные тирады и сказал: «Ну, съешьте ее! Правда, сейчас пост, а она, наверное, скоромная».

Как-то один из духовных чад отца Александра очень рассердился на одну прихожанку и пошел жаловаться на нее батюшке, а он и говорит: «Что же ты хочешь, чтобы мы ее сожгли под пение тропаря “Спаси, Господи, люди Твоя и благослови достояние Твое?”» Эта картина, которую нарисовал батюшка, так его рассмешила, что он тут же простил эту женщину.

Один прихожанин на исповеди жаловался на свою семейную жизнь, на бесконечные ссоры. Отец Александр на это сказал: «Ты знаешь, когда идет такая ссора без остановки, ты неожиданно хватай авоську и беги из дома, говори, что за хлебом».

Таня Яковлева, постоянная помощница отца Александра, спросила его: «Раньше подвижники влачили на себе вериги, надевали власяницу. А мы ничего этого не делаем. Как же так?» «Ваши хозяйственные сумки – вот ваши вериги», – ответил отец Александр.

Некто пожаловался отцу Александру на депрессию и спросил, как ее победить. Казалось, что батюшка должен ответить что-нибудь вроде: «молитвой и постом». А он неожиданно ответил: «Бег! Становитесь на Старое Ярославское шоссе и бегите в сторону Загорска, пока не упадете. И депрессия пройдет».

Отца Александра спрашивали: «Почему вы хвалите любые стихи, которые вам приносят, даже и вовсе графоманские?» – Лучше уж пусть пишут стихи и верят в свое предназначение, чем пьют горькую, – отвечал отец Александр.

Отец Александр говорил, что его прихожане делятся на три категории: «бегущие по волнам», «пациенты» и «соратники». Была у него и другая классификация: «больные» и «очень больные».

Батюшка пришел в дом своей прихожанки, как всегда, веселый. Узнав, что дела в храме апостола Филиппа на Арбате, где Нина Ф. пела на клиросе, идут хорошо, он пропел:

Не кочегары мы, не плотники, Но сожалений горьких нет, как нет, А мы церковные работники, Вам с колокольни шлем привет, Привет, привет…

После какой-то встречи несколько прихожан вместе с отцом Александром вышли на улицу, идти приходилось друг за другом вдоль забора по узкой тропинке. Отец Александр, который шел впереди, вдруг обернулся, рассмеялся и сказал: «Мне это напоминает иллюстрацию из учебника о происхождении человека, где в ряд идут приматы – от обезьяны до прямоходящего homo sapiens’а. Я всегда называл эту картинку – “Шел отряд по берегу”».

Один юноша очень хотел стать священником. Он приехал в Новую Деревню просить отца Александра, чтобы тот порекомендовал его владыке Хризостому, который рукоположил несколько духовных чад отца Александра. Отцу явно был не по душе этот разговор, но вместо отказа он внезапно пропел своим прекрасным баритоном: «Отцвели уж давно хризостомы в саду!..» И переключился на другую тему.

Однажды была у него минута отчаянья, разочарования в учениках, а значит, в себе: «Вот, разрешат все – а кем мы явим себя миру? Вот если бы были вы как 33 богатыря, а я с вами, как дядька Черномор. А так…» – и он махнул рукой.

На одной лекции отца Александра спросили: «Как можно нам, простым смертным, надеяться попасть в Царствие Небесное, если представить себе громадное число людей, живущих на земле и всех, живших до нас? Там и одним святым едва ли хватит места!» Лицо отца Александра осветила улыбка: «А здесь слышится вопль души советского человека, всю жизнь стесненного жилищными условиями! На краешке Вселенной можно уместить все поколения живущих и живших до нас людей. В доме Отца Моего обителей много».

У отца Александра было особе отношение к животным, которых он любил и хорошо знал, как биолог. Как-то одна из прихожанок пришла просить у отца Александра благословения.

– Отец Александр, благословите кастрировать кота…

– Не благословлю.

– Ну как же, он может погибнуть!

– Ну, так пускай погибнет мужчиной.

Как-то отец Александр приехал домой к одним своим прихожанам. А у них все неубрано, на столе масло стоит, а по столу бежит таракан. Хозяин начал занудно выговаривать своей жене: «Ну что же ты не убрала в холодильник, таракан бежит по маслу!» Батюшка тихо одной рукой трогает его за плечо, а другой показывает, сложив пальцы в щепотку: «Ну, Володя! Ну, таракан – ну, сколько он съест?..»

Однажды отец Александр собрал несколько человек и стал обсуждать тему «Любовь в свете Евангелия». Беседа происходила на природе, на опушке леса, где слушатели сели, расположившись кружком на траве. Людей стали заедать комары. Кто-то спросил отца: «Можно ли убивать комаров?» Он ответил: «Ну, тут так: или одна популяция, или другая.»

Однажды, после лекции о. Александра о бессмертии, кто-то спросил о перевоплощении: «Может быть, что-то в этом есть?» Он мгновенно ответил: «Ну, если Бог захочет меня перевоплотить, я возражать не буду».

Гриша К. спросил отца Александра: «Можно ли исповедовать сразу несколько религий?», на это он со вздохом ответил: «Да тут на одну бы сил хватило…»

«Мы все братья и сестры только потому, что у нас единый Отец, а не потому, что обезьяны, наши предки, сидели рядом на одной ветке», – сказал батюшка.

Когда отец Александр стал настоятелем храма и задумал его подновить немного, то сказал со вздохом: «К сожалению, ничего кардинального сделать не сможем, но хотя бы немного исправить. А то убранство храма – смерть эстетам». В это время на клиросе репетировал хор. Прислушавшись, батюшка добавил: «А пение – ну просто антирелигиозная пропаганда».

В августе 1990 года группа прихожан Новой Деревни собралась в Тэзе, и молодые люди пришли к батюшке попросить благословения на поездку во Францию. Это была первая группа христиан из России (тогда еще из Советского Союза), которая ехала в экуменический монастырь во Франции. Благословляя молодежь на поездку, батюшка с улыбкой произносит: «Призрак бродит по Европе, призрак экуменизма». А потом уже серьезно: «Но вы возвращайтесь скорей, нечего по Европам долго бродить, тут дел невпроворот».

Духовные чада отца Александра жили не только в Москве и окрестностях, к нему приезжали люди из разных мест тогдашнего Советского Союза и даже из-за границы. В шутку он называл их «моя паства в диаспоре».

В воскресенье вечером группа прихожан собралась в одном доме. Вскоре пришел и отец Александр. Стол уже был накрыт, но люди все что-то обсуждали и не садились, тогда батюшка улыбнулся и сказал: «Давайте сначала поедим, а то еще умрете с голоду и мне вас придется отпевать».

Наталия Федоровна, жена отца Александра, вспоминает: помню, сын приехал из армии рано утром и пошел в форме сразу к отцу в кабинет на втором этаже. Потом рассказывал: «Бужу отца. Он открыл глаза, посмотрел: “Миша, это ты? А я подумал – за мной уже пришли”».

Несколько старых прихожан подарили отцу Александру приемник на день рождения. Приемник назывался: «Невский». Когда дарили, пошутили: «Это Вам для связи с вашим небесным покровителем». Отец Александр тут же нажал кнопку и произнес: «Хэлло, шеф! У нас все в порядке. Мы тут собрались…»

Как-то на даче встречалась молитвенная группа. Пришел отец Александр и начал говорить о том, что Бог ждет от нас, чтобы мы принесли плод. «Ну хотя бы вот такой маленький апельсинчик». И пальцами показал, какой это может быть крошечный плод.

Отца Алексндра как-то вызывают в отделение КГБ г. Пушкино и серьезно так спрашивают: «А знаете ли Вы, что Вами интересуется иностранная разведка?» Отец Александр отвечает: «Разве я военный завод?»

Как-то на конференции в Западном Берлине отец Александр сказал: «Теперь у меня почти все спрашивают: как вы работаете с молодежью? А вот в прежние годы меня об этом спрашивали только в одном месте».

На вопрос, как ему удается сделать так много, отец Александр отвечал так: «У меня соглашение с Богом: я Ему – себя, а Он мне – все остальное!»

Хроника Юбилейные торжества в ББИ[21]

Семнадцатого октября ББИ отмечал необыкновенное событие в своей истории – юбилей Натальи Леонидовны Трауберг. Торжества состоялись в доме-музее Марины Цветаевой и привлекли большое число людей, которые обязаны Наталье Леонидовне тем, что она буквально прорубила окно в Европу для многих читателей нашей страны, ибо без ее переводческого труда, а вернее, подвига мы не узнали бы ни Льюиса, ни Честертона, ни Вудхауза, ни Дороти Сэйерс, ни многих других имен английской христианской литературы. Да и вообще трудно себе представить, как пошла бы история России, если бы 70 лет назад в семье знаменитого советского кинематографиста Леонида Трауберга не родилась девочка, которую счастливые родители нарекли Натальей. Открывая вечер, названный устроителями «Честертон, Льюис и другие в гостях у Натальи Леонидовны», Антон Поспелов (на правах самого пушистого кота ББИ) отмежевался от всего того, что потом происходило в зале. Первыми юбиляршу поздравило семейство Шмаиных-Великановых, младшие члены которого Иван да Марья на чистейшем староанглийском языке под аккомпанемент лютни исполнили старинные песнопения. Помогала им студентка ББИ Екатерина Богданова, доказывая тем самым старую средневековую истину о том, что искусство есть служанка богословия, но без искусства богословие бывает мрачным, сухим и неудобоваримым. Стихи Ольги Седаковой, прочитанные ею в честь Натальи Леонидовны, продолжили высокую заздравную ноту. Стихи стихам рознь, как и коты котам, и это с успехом доказал ведущий вечера Антон Поспелов, прочитавший стихи Бориса Заходера о котах и подаривший от имени и по поручению ББИ настоящие парадные портреты котов, принадлежащие кисти известного художника-мультипликатора Игоря Алейникова. В одном из них все присутствующие узнали духовный портрет Натальи Леонидовны. Тема котов, а также мышей, свиней и прочих божественных тварей продолжилась в выступлениях последующих поздравлявших. В частности, она ярко прозвучала в «Песнях Нарнии» (песни к телеспектаклям «Хроники Нарнии»), которые исполнили (весьма браво) их авторы композитор Владимир Шишкарев и поэт Григорий Зобин, им помогала четырехлетняя Сашенька Шишкарева.

Поэтов и композиторов среди желавших преподнести юбилярше свои творения на вечере было хоть отбавляй, назовем только самые громкие имена: Андрей Суздальцев, Игорь Стригун, Анна Курт. Серьезным исследованиям также нашлось место на юбилейном вечере – Андрей и Аня Десницкие представили публике недавно найденный текст, ранее не публиковавшийся, первоначальный вариант первой встречи Люси (в тексте Натальи) и мистера Тамнуса (в тексте Льюиса), причем дверь в Нарнию во вновь найденном фрагменте «Хроник», оказывается, открывалась не из платяного шкафа, как потом было переделано автором (а может быть, переводчиком?), но из холодильника, стоявшего в парткоме. Подлинность найденного текста предстоит изучить не столько исследователям творчества Клайва Степлса Льюиса, сколько почитателям таланта Натальи Леонидовны Трауберг. К совершенно серьезным и даже глубоким исследованиям переводческого процесса следует отнести и поэму «Джон Буль», представленную на суд публики Евгенией Смагиной. Заключительным аккордом вечера прозвучала песня в честь виновницы торжества, исполненная всенародно любимой группой «Маранафа» (Ирина Языкова и Юрий Пастернак). В ней не только воспевались переводческие таланты Натальи Леонидовны и ее неоценимый вклад в российскую христианскую культуру, но и судьбоносное значение ее переводческой деятельности. Смысл этого вклада авторы выразили в следующих словах:

Для нас стал дорог патер Браун И ненавистен Баламут. Вы наш взорвали андеграунд, Вы изменили наш маршрут.

Совершенно уже под занавес, его на самом деле и не было, ректором и проректором совершено было действо, важность которого несомненно будет вспоминаться потомками со слезами на глазах: это вручение престижной премии святого апостола Андрея – белой майки лидера со знаком ББИ. Под звуки туша и бурные аплодисменты, переходящие в овации, ректор, проректор и юбилярша выпили на троих за здоровье всех присутствующих, за процветание ББИ и торжество разума, сон которого порождает чудовищ. Если кому-то все это действо не показалось чудовищным – значит, в ББИ еще торжествует разум, в чем несомненная заслуга Натальи Леонидовны Трауберг, к поздравлению которой с днем рождения мы все присоединяемся.

Библиография

«Пир – это лучший образ счастья»

Образы трапезы в богословии и культуре

Под редакцией Светланы Панич и Ирины Языковой

М.: ББИ, 2016

ISBN 978-5-89647-336-7

145х215 мм, перепл.,

viii + 320 c.

Эта книга задумана как благодарное приношение Наталье Леонидовне Трауберг, верившей что «райские реки текли молоком, водой, вином и пивом» и как мало кто умевшей расцвечивать милостью самые сумрачные времена. Именно она однажды предложила собраться и «поговорить о еде в культуре». Авторы сборника – библеисты, историки религий, культурологи, этнографы, искусствоведы и литературоведы – попытались представить несколько возможных подходов к одному из древнейших культурных архетипов, а точнее устроить из многообразных приношений «пир понимания», собирающий разделенных людей и эпохи вокруг общего стола, где их ждут «простые и прекрасные субстанции».

Наталья Леонидовна Трауберг (1928 – 2009) – выдающийся переводчик, эссеист, мемуарист, мыслитель, член Союза Писателей, преподаватель ББИ. Ее эссе, переводы, специально предоставленные для журнала ББИ «Страницы», у истоков которого она стояла, вошли в книгу «Голос черепахи», которую издательство ББИ выпустило в 2009 г. как дань памяти.

Чулла-вагга Дрвняя буддийская молитва

Я люблю существа, которые не имеют ног, А также тех, у которых есть две ноги. Тех, которые имеют четыре ноги, я тоже люблю, Как и тех, которые имеют много ног. Может, не навредят мне те, у которых нет ног, И те, у которых две ноги, не сделают мне зла, Может, те, у которых четыре ноги, не причинят мне вреда, И даже те, у которых много ног. Пусть существа, все, все существа, что живут, Все твари любой породы, Не столкнутся ни с чем таким, Что может предвещать им болезнь! Пусть никакое зло не придет к ним! Стих 6

Сноски

1

Карл Барт, Мгновения, М.: ББИ, 2006, с. 14–15. Только не подумайте, что мы ограничились маленькой книжкой маститого богослова, – его эпохальное Послание к Римлянам, многотомная Церковная догматика и многие другие крупные книги также фигурируют в нашем Издательском каталоге!

(обратно)

2

См. Страницы, 9 (2004), с. 127–138.

(обратно)

3

Карл Барт, Мгновения, М.: ББИ, 2006, с. 14–15.

(обратно)

4

См. Страницы, 3 (1998), с. 148–149.

(обратно)

5

См. Страницы, 2 (1996), с. 141–146.

(обратно)

6

Доклад на XV Андреевских чтениях, приуроченный к 50-летию ректора ББИ. Москва, 11-13 декабря 2010 г. См. Страницы, 14 (2010), с. 460–464.

(обратно)

7

Ср. по ак. В. Топорову: «лат. – lynx, др. англ. – lox, др. инд. – rusant, русское – лысый», Знаки Балкан, М., 1994, с. 30. Важно, что рысистость/лысость и бобровость/волосатость – помимо связи в древнеиндийском и древнерусском выражают амбивалентность описываемых существ, а рысистость/бобровость/лысость/волосатость ассоциируются с русскостью.

(обратно)

8

Гай Валерий Артикл. Эпическая лирика / Переводы М.Л. Гаспарова и З.Е. Александровой, Рим, 1962, с. 20.

(обратно)

9

Аргонавтика II, i-136, Александрия, 307 г. до н. э. Список Каллимаха.

(обратно)

10

Володя Дубинин. В пещерах Крыма. Аджи-Мушкай, 1943 г., пещера № 179.

(обратно)

11

Ibid. с. 111.

(обратно)

12

ВБС им. Орджоникидзе № 12, фельетон Соломона Тузенбаха «Кулаки и гниды одного вида».

(обратно)

13

Доклад на V Андреевских чтениях, ББИ, декабрь 2000 г. См. Страницы, 5 (2000), с. 462–467.

(обратно)

14

См. Страницы, 19 (2015), готовится к печати.

(обратно)

15

См. Страницы, 3 (1998), с. 307–309. См. также: Наталья Трауберг, Голос черепахи, М.: ББИ, 2009, с. 76.

(обратно)

16

См. Страницы, 3 (1998), с. 309–311. См. также: Наталья Трауберг, Голос черепахи, М.: ББИ, 2009, с. 80.

(обратно)

17

Победитель конкурса научно-исследовательских и публицистических работ «Научные и богословские эпистемологические парадигмы: историческая динамика и универсальные основания» в номинации «Лучшая работа в жанре публицистики и эссеистики», см. Страницы, 12 (2007), с. 468.

(обратно)

18

См. Страницы, 3 (1998), с. 624–625. См. также: Наталья Трауберг, Голос черепахи, М.: ББИ, 2009, с. 13–15.

(обратно)

19

См. Страницы, 3 (1998), с. 625–626. См. также: Наталья Трауберг, Голос черепахи, М.: ББИ, 2009, с. 16–18.

(обратно)

20

Из книги Юрий Пастернак, Вперед, только вперед! Отец Александр Мень в воспоминаниях современников (готовится к изданию). См. Страницы, 19 (2015), с. 125–131.

(обратно)

21

См. Страницы, 3 (1998), с. 621–622.

(обратно)

Оглавление

Предисловие

Введение

Библеистика Евгения Смагина Про Данилу-мудреца, удалого молодца[2]

  Предисловие

  Глава 1. Мальчики при вавилонском дворе

  Глава 2. Колосс на глиняных ногах

  Глава 3. Пещное действо

  Глава 5. Валтасаров пир

Богословие Карл Барт Юмор[3]

Проблемы современной церкви Святейшему Синоду Русской Православной церкви от Вальсамонова братства[4] Рекомендация по введению новых дисциплинарных мер

Диалог Декларация ревнителей великой Схизмы им. Кардинала Гумберта и Патриарха Михаила Керуллария[5]

История Александр Закуренко Локус непознанного у Гая Валерия Артикла – первое указание на жителей Руси[6]

Слово и образ Ольга Смолицкая Образ священника и Господа Бога в советском анекдоте[13]

Иконопочитатели и иконописцы Современные байки[14]

Размышления Гилберт Кийт Честертон Смех[15]

Пепем Г. Вудхауз Несколько слов о юморе[16]

Религия и наука Александра Семенова Вынужденные диалоги[17]

Проблемы перевода Наталья Трауберг Профессия – переписчик[18]

Наталья Трауберг Королевский злодей[19]

Евгения Смагина Дом, который построил Джон Буль (О некоторых особенностях перевода с современных западных языков)

Юрий Пастернак И в шутку, и всерьез Юмор отца Александра Меня[20]

Хроника Юбилейные торжества в ББИ[21]

Библиография

Чулла-вагга Дрвняя буддийская молитва Fueled by Johannes Gensfleisch zur Laden zum Gutenberg