«Рафаэль Сабатини - историк и беллетрист»

Послесловие А.П.Саруханян

РАФАЭЛЬ САБАТИНИ: ИСТОРИК И БЕЛЛЕТРИСТ

О жизни Рафаэля Сабатини (1875-1950), автора около сорока приключенческих исторических романов, по которым снято более десятка фильмов, известно немного. Его биография не написана, произведения не получили критического разбора, современники редко упоминали его имя в своих воспоминаниях. И лишь из справочников, изданных еще при жизни писателя, можно почерпнуть весьма скудные сведения, касающиеся его биографии. Итальянец по отцу, англичанин по матери, Рафаэль Сабатини родился в Ёзи, маленьком городке центральной Италии. Его родители были оперными певцами. В поисках ангажемента, преподавательской работы они переезжали из страны в страну. Вместе с ними колесил по Европе будущий писатель. В Швейцарии он учился в школе, в Португалии - в колледже. А еще не достигши двадцати лет, отправился в Лондон с намерением заняться бизнесом. Знание нескольких языков помогло ему получить должность клерка в солидной фирме. В обязанность Сабатини входило вести ее иностранную переписку. Но работа его тяготила, и при первой возможности он занялся журналистикой. Став штатным сотрудником "Ливерпульского Меркурия", он опубликовал в журналах несколько рассказов. В девятисотые годы вышли его первые романы.

Сабатини, родным языком которого был итальянский, стал английским писателем.

Интерес к истории определился у Сабатини с детства. Этому немало способствовала обстановка итальянского городка, где он родился и вырос. Здесь все дышало стариной. Средневековые городские стены, древние соборы, заброшенные палаццо будили романтическое воображение. Увлечение историей он пронес через годы учения, ради него отказался от едва начавшейся деловой карьеры. Историю, ставшую теперь предметом его профессионального интереса, Сабатини хотелось сделать атмосферой собственной жизни. Об этом можно судить по местам жительства, которые он себе выбирал, хотя имеющиеся сведения крайне неполны. Лишь дважды упоминается имя Сабатини в недавно изданном и отличающемся чрезвычайной подробностью "Литературном географическом справочнике Англии". Предупреждая, что о жизни этого романиста почти ничего не известно, автор сообщает два его лондонских адреса, а рассказ о литературном прошлом старинного городка Кокемет в графстве Камберленд завершает упоминанием того, что сюда постоянно приезжал на лето в последний период своей жизни Сабатини. Легко представить, что влекло писателя в этот уголок северной Англии. В этом городке "озерного края", давшего название поэтическому литературному течению "лейкистов" (от английского "lake" - озеро), сохранились не только памятники средневековой архитектуры, здесь родился и жил знаменитый поэт-романтик Уильям Уордсворт, сюда заезжал Стивенсон, о чем он вспоминал впоследствии в своих путевых заметках. Этот город описал в одном из своих произведений английский писатель Хью Уолпол, современник Сабатини.

По другим имеющимся сведениям, в течение продолжительного времени постоянным местом жительства Сабатини был юго-запад Англии. Вдали от шумного Лондона он купил старую мельницу, стоявшую на берегу реки Уай. Окружающая местность славилась не только замечательным видом, здесь, на границе Англии и Уэльса, все дышало историей. К югу от реки тянулись непроходимые уэльские болота, на северном берегу в далеком прошлом основывались первые крепостные поселения саксов, чтобы отражать набеги непокорных валийцев. В центральном городе графства, где бывал Дефо, сохранились памятники начиная с X века, а некоторые здания XVII века, избежавшие последующих реконструкций, дают живое представление об Англии того времени, которое более всего интересовало Сабатини. Здесь он вел уединенный образ жизни, увлекался рыбной ловлей и, конечно, писал книги. Хотя, как заявил Сабатини в одном из интервью: "Мне безразлично, что другие напишут романы лучше моих, но я ненавижу того, кто поймает больше рыбы", - возможно, имея в виду рецензентов, которые относились к его писательству пренебрежительно, как к литературной продукции "Граб-стрит".

Это нарицательное выражение вошло в английский язык от названия улицы в лондонском Сити, где в XVII-XVIII веках жили бедные литераторы, зарабатывавшие на жизнь журналистикой, компиляторством и всякого рода литературной поденщиной. Название улицы (оно указывало на то, что здесь был водосток и она кишела червями и гусеницами) стало обозначать низкопробную литературу. Во времена Мильтона, Свифта, Дефо этими словами как уничижительным прозвищем пользовались в литературной полемике. А достаточно было появиться пиратскому изданию, явлению тогда вполне обычному (так было с сочинениями Дефо, с переводами арабских сказок), как это объявляли делом рук писаки с Граб-стрит. Улица, столь неблагозвучно называвшаяся, в начале прошлого века получила имя английского поэта Джона Мильтона. Весь район этой центральной части Лондона, разрушенный фашистскими бомбежками в годы второй мировой войны, теперь заново отстроен. Здесь расположился жилой, музейный и культурный центр Барбикан с театрами, концертными залами и литературными мемориалами. "Граб-стрит" среди них нет, но в языке слово осталось. Только смысл его постепенно менялся. В знаменитом романе Дж.Гиссинга "Новая Граб-стрит" (1891) изображался тяжелый труд писателя - работа как любая другая, с обязательной каждодневной нормой "продукции", измерявшейся тысячами слов. Писательство превратилось в ремесло далеко не всегда в первоначальном его значении, указывающем на решающую роль личного мастерства. Но это уже был вопрос таланта. Профессионализм же стал повсеместным.

Сабатини мог обижаться на невнимание критиков, но не читателей. В его литературной жизни были периоды, о которых говорят, как о "буме Сабатини". Но произведения его не равноценны по своим художественным достоинствам. Для читателей последующих поколений он остался автором двух-трех романов. Да и в судьбе его лучших книг были полосы не только большого успеха, но и почти полного забвения.

Об этом красноречиво говорит одно из немногих имеющихся в нашем распоряжении печатных выступлений Сабатини. Незадолго до смерти он вспоминал о своих первых шагах на писательском поприще, когда его роман "Поклонники Ивонны" (1901), не имевший успеха, прошел почти незамеченным и за дебют романиста рецензенты приняли его следующую книгу, опубликованную спустя три года. Автор не возражал, видимо, его самого такое начало литературной карьеры удовлетворяло больше. В тоне статьи проскальзывает немного юмора, немного горечи. Юмор, в целом Сабатини не свойственный, объясняется тем, что статья предназначалась для "Марк Твен джорнел". Здесь под рубрикой "Как я написал свою первую книгу" выступали известные писатели, и, естественно, от них ждали какого-нибудь забавного рассказа в духе великого американского романиста, именем которого назывался журнал. Нетрудно угадать и причину горечи: Сабатини давно пережил зенит своей славы, забытыми казались и его лучшие романы. Сама статья - печальное тому свидетельство. Понадобилось пять лет уже после смерти писателя, чтобы ей нашлось место для публикации на страницах журнала.

Чтобы лучше понять и по достоинству, не завышая, но и не занижая, оценить только что прочитанные романы Сабатини, попробуем представить себе время, когда они создавались, литературное окружение и традицию, которой следовал автор. Первые произведения Сабатини появились в самом начале нашего века. Но известность пришла к нему с публикацией двух томов рассказов на исторические сюжеты (1917, 1919). Их названия "Занимательные исторические ночи" - отсылают к знаменитым сказкам Шехерезады, которые в английском переводе XVIII века имели длинное описательное заглавие, начинавшееся словами: "Занимательные арабские ночи". Писатель, таким образом, весьма точно определил характер и назначение своих рассказов. Их действие происходит почти во всех странах Европы, сюжетом служат удивительные любовные истории королей и королев, принцев и принцесс, а если речь заходит о Французской революции, то главная роль отводится не Марату, а его убийце Шарлотте Корде. И хотя, за редким исключением, Сабатини обращается не к легендам, а к реальной истории и даже заверяет в предисловии о "твердом намерении скрупулезно придерживаться подлинных, засвидетельствованных фактов", обращение с историческим материалом и сам отбор его были рассчитаны на то, чтобы развлечь читателя "на сон грядущий".

Об этом можно судить хотя бы по историческим сюжетам, особенно хорошо знакомым нашему читателю. Герой рассказа "Оскорбление Бекингэма" - небезызвестный поклонник Анны Австрийской. Сабатини настаивает на неопровержимости подробностей его дерзкого ухаживания за французской королевой. И все же не может отказаться от удовольствия внести свою лепту в легендарную историю с алмазными подвесками хотя бы для того, чтобы показать, как Дюма в "Трех мушкетерах" - а эту книгу Сабатини называл "самым замечательным из когда-либо написанных исторических романов" - пренебрег некоторыми фактами, известными из сочинений Ларошфуко. В рассказе "Лжедмитрий" Сабатини и вовсе, полагаясь на собственную интуицию по поводу неясного происхождения самозванца, "раскрывает" историческую тайну, примирив разные версии. Его Лжедмитрий - это и беглый монах Гришка Отрепьев, но он же и сын польского короля Стефана Батория, что, как представляется автору, поможет свести воедино все известные разноречивые факты.

Рассказы Сабатини, вышедшие отдельными томами в 1917 и 1919 годах, характеризуют его раннее творчество - они писались и публиковались в журналах еще в конце XIX-начале XX века. Новый этап начинается с романа о Великой французской революции "Скарамуш" (1920). В 20-е годы Сабатини создал свои лучшие произведения, из которых наибольший успех выпал на долю "Одиссеи капитана Блада" (1922). Впервые она вышла в США, причем сразу в четырех издательствах. Небезынтересно отметить, что одно из них специально предназначало свои книги для вооруженных сил. Видимо, описание морских сражений, детали военной и особенно морской стратегии и тактики, сохранившаяся с тех пор терминология, могли в занимательной форме преподать некоторые уроки будущим морякам, а главное, вселить дух мужества, хотя от событий романа их отделяло немногим менее трех столетий.

"Одиссея капитана Блада" появилась в один год с другой "одиссеей" - романом Джеймса Джойса "Улисс". Но, хотя обе книги отсылают к легендарному Гомеру и их герои уподобляются странствующему Одиссею, располагаются они на противоположных сторонах литературной сцены. Миф об Улиссе определяет сложнейшую структуру романа Джойса, он должен был, по замыслу автора, универсализировать историю рядового дублинца, растянуть его один-единственный день на тысячелетия истории. Роман писался долго, трудно, огромного труда он требует от читателя, даже хорошо подготовленного. В истории литературы он стоит в ряду крупнейших явлений модернизма. Книга Сабатини принадлежит к разряду популярной беллетристики. Назвав приключения своего героя "Одиссеей", он прежде всего воспользовался ставшим нарицательным именем как метафорой. В судьбе и в характере капитана Блада многое напоминает героя древнегреческого эпоса: странствия по островам, отвага и хитроумие, которые он проявляет не только в бою, но и тогда, когда надо пробраться в лагерь противника. Роман Сабатини не претендует на многозначность, он читается легко, но и любителя приключенческой литературы, развлекая, он ведет в мир гораздо более серьезный, чем это может показаться на первый взгляд.

Сабатини был современником крупнейших английских писателей-реалистов, таких, как Б.Шоу, Г.Уэллс, Дж.Голсуорси, и многих других. Среди этих столпов XX века он, безусловно, потеряется. И вряд ли можно укорять авторов историй английской литературы, даже не упоминающих его имени. Но у Сабатини есть свое место. Оно располагается в ряду писателей, развивавших традиции приключенческой исторической беллетристики.

Особенной популярностью она пользовалась на рубеже веков. Многие ныне справедливо забытые романы предлагали читателю облегченное изложение "истории в занимательных рассказах". В роли главных героев выступали короли и королевы, их фаворитки и фавориты. Глубинный смысл исторических событий либо попросту фальсифицировался, либо заслонялся внешней эффектностью. Сабатини следует непременному условию приключенческого жанра - служить занимательным чтением. Он обладает даром рассказчика держать читателя в состоянии неослабевающего напряжения. Но его повествование не паразитирует на историческом материале, оно им определяется и из него вытекает.

В исторических романах, тем более приключенческого характера, правда и вымысел могут находиться в самых разных соотношениях. Вальтер Скотт, которого по праву считают родоначальником самого жанра исторического романа, был прежде всего верен духу истории и потому поражал современников и все последующие поколения масштабностью исторического мышления. Дюма, создавшему блестящие образцы историко-авантюрного романа, история, по его собственным словам, служила гвоздем, на который он вешал свою картину. Не претендуя ни на точность, ни на глубину исторического анализа, легко объясняя исторические события личными конфликтами, он передавал атмосферу эпохи, увлекал романтикой приключений. И картины, им созданные, не померкли от времени, как знают читатели разных возрастов.

В начале XX века, когда исторические романы пользовались в Англии огромным читательским спросом, для многих их авторов достаточно было прочитать "Историю Англии" Маколея либо другие не менее известные труды, чтобы переложить исторические сюжеты на язык беллетристики. Сабатини тоже начинал с чтения книг по истории, но от них он переходил к документам, к художественным и эпистолярным произведениям эпохи, в которых видел важнейший источник воссоздания "живой реальности прошлого". Он считал, что исторический романист должен изучить избранный им период с такой тщательностью, чтобы чувствовать себя в нем как дома. Но если он знает свое писательское ремесло, предостерегал Сабатини, то не станет загромождать рассказ приобретенными знаниями, а лишь "наполнит и осветит ими" свое повествование. По мнению Сабатини, художник вправе строить свой сюжет не только на подлинных фактах, но и на вымысле, может изображать исторические лица или создавать свои персонажи, равно как и совмещать то и другое, однако непременным условием остается "реальный исторический фон, с которым сюжет и персонажи находятся в реальном и правдивом соотношении". Это условие Сабатини соблюдал в своих лучших романах. Реальные факты истории выступают в них в роли обстоятельств, определяющих логику повествования и приключения героев. Лучшее тому свидетельство - книги о капитане Бладе, любимом герое Сабатини, о приключениях которого после "Одиссеи капитана Блада" он писал еще трижды ("Хроника капитана Блада", 1932; "Капитан Блад возвращается", 1931; "Приключения капитана Блада", 1936).

Сабатини рассказал в них о событиях XVII века, во многих отношениях, примечательных для последующей истории Великобритании. На ее собственной территории шла борьба между сторонниками и противниками возрождения абсолютизма. Она закончилась в 1688 году государственным переворотом, в результате которого был окончательно устранен абсолютизм и установлена конституционная монархия, наделявшая высшей властью парламент. Эта форма правления сохранялась на протяжении следующих столетий с той лишь разницей, что права короны все более урезались и сама она превращалась скорее в традиционный символ.

В конце XVII века складывалась не только новая форма правления, но и шло становление будущей Британской империи. Ее история началась с войны с Испанией, бывшей тогда крупнейшей колониальной державой. Захваченные в конце XVII века острова Карибского моря Барбадос и Ямайка были среди первых английских морских баз.

И в Европе и в сравнительно недавно, всего два столетия назад открытом Новом Свете шли почти непрерывные войны между соперничающими державами. Англия то враждовала с Голландией, то в союзе с ней и Францией выступала против Испании, то заключала мир с Испанией и воевала с Францией. Перестановки совершались быстро, как на шахматной доске. Но это была не игра и не рыцарский турнир, а война, имевшая глубокие экономические и политические причины и далеко идущие цели. Она определялась борьбой за господство и раздел мира, борьбой, в которой было не до "правил игры". Известия о том, кто с кем находится в состоянии войны или уже заключил мир, нескоро доходили до берегов Нового Света. И здесь, на островах Карибского моря, разделяющего Северную и Южную Америку, где еще Колумб закрепил открытые им земли за испанской короной и Испания отстаивала свои монопольные права на торговлю с Америкой, а точнее, на ее ограбление, территориальные захваты, а тем более нападения на корабли совершались и вовсе без учета "официальных" войн. Колониальные войны не имели перемирий. Они велись пиратским способом и с помощью пиратов, которых переманивали друг у друга флотилии всех королевств.

Эта эпоха влекла к себе многих романистов. В ней находили драматические перепитии борьбы за английский престол, романтику завоевания и освоения новых земель. Находили и героев - венценосных и претендентов на венец, отважных флибустьеров, водружавших английский флаг на захваченных землях. О восстании герцога Монмута писал его участник, знаменитый автор "Робинзона Крузо" Д.Дефо. В конце XIX века к этому же эпизоду обратился популярный в то время романист Р.Д.Блэкмор. Восстание Монмута изображено в одном из романов А. Конан Дойла, который, прежде чем создать своего Шерлока Холмса, получил признание исторического романиста.

Но особым интересом пользовалось все, что касалось прошлого Британской империи. Писали преимущественно в духе Чарльза Кингсли, который в середине XIX века в приключенческо-историческом романе "Эй, к Западу!" прославлял колониальные захваты и утверждал моральное превосходство англичан. Среди его героев были знаменитые пираты-мореплаватели У.Рэли и Ф.Дрейк. О "славном" прошлом Британской империи с особенным восторгом писал популярный беллетрист Дж.Хенти, автор около сотни романов о великих деяниях создателей империи. Написанные в конце прошлого века, они продолжали оказывать влияние на читательское восприятие истории и в 20-е годы нашего столетия.

В отличие от такого рода литературы события истории, оживающие на страницах произведений Сабатини, лишены романтического ореола, в их освещении нет налета колонизаторского шовинизма, джингоизма, как его называли в Англии. Борьба, которая шла на территории Англии и далеко за ее пределами, увидена в ее реальном значении, как борьба за власть в первом случае и грабительский захват колоний во втором.

Восстание герцога Монмута, претендента на английский престол, с которого начинается "Одиссея капитана Блада", само по себе мало занимает писателя. В истории героя оно играет лишь роль рокового случая, неожиданно изменившего его судьбу. Оно показано глазами стороннего наблюдателя, не сочувствующего ни одной из соперничающих сторон, безразличного к исходу начинающегося сражения и тем не менее едва не поплатившегося собственной жизнью за чуждые ему интересы. В определенной степени в его изображении представлена позиция простого люда, обманутого, вовлеченного в "фанатичное восстание", которое не может принести ему ничего, кроме новых бед. В сценах, следующих за поражением восстания, раскрывается продажность английской аристократии в обоих лагерях, взяточничество, лицемерие и бесчестность правителей Англии вплоть до самого короля и его ближайшего окружения. Истинные виновники восстания - богатые дворяне купили себе прощение, тогда как обманутый ими простой люд ожидали массовые казни.

В соответствии с реальной историей показана мученическая судьба сотен тысяч "бунтовщиков", которым смертную казнь заменили рабством в южных колониях. Они не могли выкупить свои жизни, но зато их можно было продать и таким образом вознаградить верных придворных.

Без прикрас рисуется жизнь колоний, где "бремя белых" - Киплинг видел его в цивилизаторской миссии англичан - легко и с большой выгодой для себя несли такие представители власти, как полковник Бишоп.

Не отступает Сабатини от истины и тогда, когда показывает, как осуществлялись колониальные захваты, по сути, ничем не отличавшиеся от пиратских налетов. В годы после первой мировой войны, когда он познакомил читателей с приключениями своего капитана Блада, Британская империя, "над которой никогда не заходило солнце", еще переживала пору расцвета. В результате империалистической войны она "получила" новые африканские, средне- и дальневосточные территории. В 1918 году под властью короны находилось более четверти земной суши и более четверти ее населения. Пройдет еще пятьдесят лет, и Британская империя как политическая система перестанет существовать, от нее останутся небольшие островные владения и несколько морских баз. Но имперский "комплекс превосходства", заразивший сознание нации, дает о себе знать и поныне. Мифы, создававшиеся "строителями империи", в 20-е годы, когда писал Сабатини, пользовались большой популярностью. Долгое и упорное внедрение идеи цивилизаторской миссии смягчало, уводило в тень подлинную историю грабежей и насилий. Как правило, она оставалась в тени и в исторической беллетристике. Сабатини же выделяется как раз тем, что показал ее без романтических прикрас.

Романтическая природа книг Сабатини имеет другой источник. Создание мира увлекательных романтических приключений связано с образом капитана Блада, мужественного и благородного "рыцаря-пирата". Но и здесь Сабатини лишь отчасти следует романтическому штампу. Его персонаж заметно отличается в ряду примелькавшихся образов "благородных корсаров", книгам о которых нет числа. Сабатини не отступает от условностей приключенческого жанра, но его книги выделяются на общем фоне популярной исторической беллетристики, той, что не идет дальше иллюстрации самых расхожих идей и представлений, не только видением истории, но и типом героя.

Заглавный герой Сабатини не является лицом историческим, хотя, сочиняя его историю, автор вводит в нее факты биографии некоторых реальных лиц. Прежде всего он воспользовался эпизодами жизни врача и путешественника XVII века Генри Питмена, рассказанными им самим. "Повествование о великих страданиях и удивительных приключениях Генри Питмена, хирурга покойного герцога Монмута" - сочинение под таким названием было опубликовано в Лондоне в 1689 году и переиздано в начале XX века. Обстоятельства, в силу которых он оказался призванным на службу к герцогу, приговор суда и отправка на Барбадос, жестокое обращение губернатора острова с ним и его товарищами по несчастью, его побег вместе с несколькими другими пленниками на маленькой открытой лодке, жизнь на необитаемом острове, где им пришлось пробыть около трех месяцев, пока их не забрал капер и не доставил в целости обратно в Англию, - уже из этого перечня злоключений реального Питмена видно, что, воспользовавшись некоторыми фактами его биографии, Сабатини создал совсем другого литературного героя.

Превратности судьбы вынудили Блада стать пиратом. И здесь Сабатини не преминул воспользоваться рассказами о знаменитых пиратах, которых английская история возвела в почетный ранг создателей Британской империи. Пиратские экспедиции "морских соколов" Дрейка, Рэли, Гренвиля, Фробишера, Хокинза и других грабили корабли и порты Испании и Португалии, первых колониальных империй, в соперничество с которыми вступила Англия, совершали рейсы к берегам их владений в Центральной и Южной Америке, Вест-Индии, Индии, Западной и Восточной Африке. "Пайщиками" их "предприятий" были сами английские короли. С их территориальных захватов начиналась Британская империя. И она оценила заслуги своих "сынов", возводя пиратов в рыцарское достоинство, предоставляя им высокие государственные посты.

В самом деле, нелегко сказать, кем был Фрэнсис Дрейк, на столетие опередивший время Блада: знаменитым мореплавателем, совершившим второе после Магеллана кругосветное плавание, именем которого назван пролив, соединяющий Атлантический и Тихий океаны, вице-адмирал английского флота, которому Англия была обязана разгромом испанской "Непобедимой армады", или грабителем, возглавлявшим пиратские экспедиции в Вест-Индию, уничтожавшим мирные города, привозившим из своих "путешествий" огромные богатства и делившимся своей добычей с королевой Елизаветой. Столь разносторонняя деятельность ставила в затруднительное положение саму английскую королеву, после очередной экспедиции Дрейка она не всегда могла сразу решить, следует ли встретить его как героя или повесить как преступника.

Или сэр Генри Морган, которого Британская энциклопедия представляет как "пирата и губернатора Ямайки". Его имя Сабатини упоминает особенно часто. О Бладе говорится, что он затмил славу Моргана, как и он, пошел на королевскую службу и в конце концов даже стал губернатором Ямайки, как до него им был тот же Морган. Можно еще вспомнить, что по одной из легенд, которыми обросло имя Моргана, его в детстве похитили и продали в рабство на Барбадос - так что в Вест-Индии он, как и Блад, оказался не по своей воле.

В замечаниях, предваряющих "Хронику капитана Блада" (они содержат еще краткий пересказ уже известных читателю приключений и потому опущены в русском переводе), Сабатини даже делает вид, что подозревает писателя А.О.Эксвемелина, книга которого "Пираты Америки" вышла в Голландии в 1678 году и вскоре появилась в английском переводе, в том, что он приписал подвиги Блада "своему собственному герою капитану Моргану". Дело же обстоит как раз наоборот, и, упомянув имя Эксвемелина, Сабатини указал на еще один свой собственный источник.

"Пираты Америки", переведенные на многие языки, в том числе на русский, имели огромный успех. Эксвемелин (предполагают, что это псевдоним, а не настоящее имя автора) познакомил читателей с жизнью пиратов Карибского моря, о которой ходило множество легенд. Книга "Пираты Америки" обрела силу исторического источника, так как была написана свидетелем и участником рассказанных событий. Как документ эпохи с подробными, в духе времени, описаниями животного и растительного мира, предметов быта и обычаев воспринимается она теперь. Местами она напоминает опись имущества, произведенную не менее рачительным хозяином, чем герой Дефо Робинзон. К материалам, содержавшимся в этой книге, от характеристики природных условий до последовательности операций при абордажных стычках, обращались многие писатели, начиная с современников Эксвемелина.

Немало почерпнул из этой книги и Сабатини. У него нет столь же подробных описаний, которые могли бы затормозить действие, но те немногие детали, с помощью которых читатель довольно живо представляет себе Барбадос, Ямайку и особенно Тортугу, место пиратских сборищ, он извлек из многочисленных подробностей, приводившихся Эксвемелином. Сабатини воспользовался и сведениями о хитрых тактических маневрах пиратов. И в этом случае как раз напротив, там, где Эксвемелин предельно лаконичен, Сабатини рисует красочную, изобилующую драматическими подробностями картину. Так описана ложная атака с суши на форт у Маракайбо, которая позволила кораблям Блада выбраться из глубокой лагуны, едва не ставшей для них ловушкой.

Подобные заимствования не дают, однако, основания сказать, как порой это делается, что капитан Блад - двойник Моргана. Скорее он его антипод, что особенно бросается в глаза как раз в тех эпизодах, где Сабатини следует за Эксвемелином. В аналогичных ситуациях, когда Морган поступал как человек, готовый на любое предательство, в том числе и собственных товарищей, Блад руководствовался прежде всего долгом чести и чувством товарищества.

Страсть к наживе и хладнокровная жестокость, определявшие действия Моргана, - черты значительно более убедительные с точки зрения исторической достоверности, чем благородство Блада. Но Сабатини нужен был герой. Он не нашел бы его среди реально существовавших исторических лиц и потому обратился к вымыслу, чтобы с его помощью соединить в своем персонаже те черты, которыми вряд ли обладали настоящие пираты.

Прежде всего он не искатель приключений. Точнее, перестал им быть, как сообщается на первых же страницах "Одиссеи". И не потому, что утомился к своим тридцати двум годам, но эти самые приключения, а ему приходилось, как вскоре сообщается, воевать с голландцами против французов, сидеть в испанской тюрьме, воевать с французами против испанцев, научили его мыслить самостоятельно, не обольщаться уверениями в справедливости борьбы за веру или за короля.

Питер Блад вступает на путь приключений не из любви к ним, а, напротив, помимо своей воли, что неоднократно подчеркивается рассказчиком. Впервые писатель представляет его поглощенным самыми мирными, какие только себе можно представить, занятиями. Он курит трубку и поливает цветы. Но вскоре же по воле случая оказывается бунтовщиком, беглым каторжником, флибустьером и пиратом, за голову которого английское правительство обещало награду в тысячу фунтов, а испанцы готовы были заплатить в несколько раз больше. Но при каждом новом повороте в судьбе Блада роль случая исполняют реальные исторические обстоятельства, что и позволяет Сабатини найти "правдивое соотношение" между действительной историей и вымыслом.

Эти исторические обстоятельства по-своему распорядились судьбой Питера Блада, но автор не представляет их беспощадным роком, перед которым человек бессилен. Напротив, его герой, как это и подобает герою приключенческого романа, хотя и поставленный в обстоятельства, не им выбранные, всегда выходит из них победителем. Он верит в свой счастливый случай, но, как говорится в романе "Приключения капитана Блада", "вера его была не столь безграничной, чтобы спокойно ждать, когда счастье само ему улыбнется".

Пират по необходимости, Питер Блад настойчиво противопоставляется пиратам по призванию, "джентльменам удачи" или "рыцарям наживы". "Будучи пиратом, поступал не как пират, а как джентльмен", пират со своим кодексом чести, "рыцарь до идиотизма", способный на благородные поступки ради прекрасной дамы - заверения подобного рода от лица рассказчика или самого героя мы встречаем у Сабатини постоянно. Хотя порой они как будто и подкрепляются готовностью простить врага или отказаться от выгодного предложения, в них слишком много от романтического штампа. Но вот в заключительном эпизоде "Хроники" заявленное качество героя обретает зримую достоверность. Когда ценой многих жизней найден легендарный клад Моргана, когда побежден захвативший его Истерлиш и команда Блада по всем законам флибустьерского мира должна стать его обладателем, несметные богатства идут на дно вместе с тонущей бригантиной противника. Зрелище, непереносимое как для тех, кто готовился завладеть кладом, так и для тех, кто неминуемо должен был его потерять. Зрелище это исторгает скорбный вопль обеих команд. Блад же после минутного сожаления заключает всю сцену словами: "Значит, туда ему и дорога".

Пират по обстоятельствам, врач по профессии, Питер Блад льет кровь и останавливает ее. И хотя первое ему приходится делать чаще, чем второе, чувствует он себя "врачом, а не солдатом; целителем, а не убийцей". Наделяя своего героя таким пониманием собственного назначения, Сабатини еще более решительно выводит его из ряда тех пиратов, которые из исторических легенд переходили в романтические повествования.

Приключенческий рассказ Сабатини включает и другие не менее парадоксальные, чем "целитель-убийца", драматические противоположения. Сочиняя историю своего героя, Сабатини сделал его ирландцем. "Мы, ирландцы, очень своеобразный народ" - этими словами капитан Блад как бы подчеркивает свое особенное положение. Но в чем же оно состоит? Ведь об Ирландии, родине своего отца, Блад и не вспоминает. А ведь как раз в те годы, когда происходит действие романов, она оказалась втянутой в борьбу за английский престол. На ее территории разыгралась последняя битва между Яковом II Стюартом и Вильгельмом Оранским. Католическая Ирландия выступила на стороне Якова, короля-католика, с иллюзорной надеждой на его защиту своих попранных прав и в результате пережила еще один трагический эпизод истории. А протестанты Северной Ирландии, члены "Оранжистского ордена", названного так в честь возведенного в герои Вильгельма Оранского, по сей день отмечают пышными демонстрациями выигранное им сражение на реке Войн. В католической Ирландии еще долго жила легенда о принце из династии Стюартов, который придет и освободит свою несчастную невесту Ирландию.

Но "ирландскую страницу" Сабатини не написал. А сам Питер Блад, пострадавший от Якова, не может не радоваться приходу нового короля, Вильгельма Оранского. В чем же тогда смысл его утверждения: "Я, во всяком случае, не англичанин... Я имею честь быть ирландцем". Дело, думается, в том, что из этих двух фраз важнее первая. Позиция "неангличанина" исключала джингоистский мотив морального превосходства англичан, особенно настойчиво звучащий, как только речь заходит об истории Британской империи.

Сходную роль, определяющую положение Блада, играет и религия. "Он вспоминал о своем католичестве только тогда, когда это ему требовалось". Очевидно, что религиозные распри его не волновали, и к призывам "бороться за веру", провозглашавшимся как ревностными протестантами, так и ревностными католиками, он относился со скептическим равнодушием. Парадоксальность ситуации заключалась в том, что преследовали Блада ревнители католицизма, и, как говорится в более позднем романе "Приключения капитана Блада", он не переставал удивляться тому, что, рожденный и воспитанный в римско-католической вере, он был изгнан из Англии за обвинение в поддержке протестантского претендента, а католическая Испания видела в нем еретика, заслуживающего сожжения на костре. Обращая внимание на этот видимый парадокс, Сабатини дает возможность читателю самому убедиться, что не религия Блада делала его врагом обеих соперничающих держав. Своими независимыми действиями он путал планы их грабительских операций.

Обращая внимание на некоторые особенности героя Сабатини, нельзя забывать, что, хотя и не искатель приключений, он остается героем романов вполне определенного приключенческого жанра с присущей ему условностью характера, от которого трудно было бы ожидать сколько-нибудь глубокой психологической разработки.

Присмотримся к внешнему облику героя: его лицу, позе, одежде. Все рассчитано на театральный эффект, не требующий особенных усилий. Лицо "бронзовое от загара", "смуглое, как у цыгана", глаза синие, твердые, проницательные, холодные, складка губ сардоническая. В осанке и манерах всегда сохраняется благородство, "невзирая на кровь, пот и пороховой дым". Одежда неизменно черная, украшенная серебряным позументом и кружевами. Хотя по ходу действия Питеру Бладу приходится сменить английскую моду на испанскую, его "роскошное мрачное одеяние", "пышный черный парик, длинные локоны которого ниспадали на воротник", по сути, не меняются. Описаний подобного рода у Сабатини множество, нередко они почти дословно повторяются. Романтический штамп налицо, да еще не в лучшем исполнении.

Но справедливости ради следует принять во внимание по крайней мере два момента. Следуя романтическому штампу, Сабатини порой делает это столь откровенно и с таким изяществом, что невольно возникает мысль об известной доле самоиронии. Театральность у него не наивная, не от незнания дела, он использует ее как один из условных приемов жанра, ироническим оттенком открывая свое намерение. К примеру, одно из первых эффектно описанных сражений заканчивается таким вот комментарием рассказчика: "Питер Блад проводил подобного рода операции с удивительным блеском и, как я подозреваю, не без некоторой театральности. Несомненно, драматическое зрелище, разыгравшееся сейчас на борту испанского корабля, могло бы украсить собой сцену любого театра". Историю же Сабатини ставил не в голливудских декорациях, как порой его упрекают критики.

И еще один момент. "Красивые описания" не замедляют движение действия, как кружева и парики не ослабляют мужества героя. К тому же встречаются они много чаще в "Хронике" и характеризуют скорее ее "автора", шкипера Джереми Питта, безмерно обожавшего своего отважного капитана. И здесь автор опять не отказывает себе в удовольствии снабдить повествование изрядной долей иронического комментария, тем самым несколько отодвигая его от себя.

Хотя и не сразу, но уже на страницах "Одиссеи" предается "гласности тот факт, что история подвигов капитана Блада дошла до нас только благодаря трудолюбию Джереми Питта - шкипера из Сомерсетшира", оставившего многотомный судовой журнал. Автор намекает на существование и других "источников", впрочем, не уточняя, каких именно. Но "Хронику капитана Блада" он снабжает "точным" подзаголовком: "из судового журнала Джереми Питта". В предисловии к ней (опущенном, как уже упоминалось, в русском переводе) сообщается, что "Одиссея" исчерпала все источники информации, кроме материала, оставленного Питтом. Из него было взято лишь то, что помогало проследить главную линию истории Блада. Опущенные эпизоды составляют теперь дополнительный том, который проливает свет на деятельность пиратского братства и участие в ней Блада.

Мистификация "под документ" - давняя литературная традиция. Напомним имя лишь одного писателя - Дефо, хотя бы потому, что он был современником и активным участником как раз тех событий, о которых рассказывает Сабатини. Длинное, в духе хроник XVII-XVIII веков, название произведения, которое читатели всего мира с детства знают как "Робинзон Крузо", заканчивалось неизменными уверениями, что история необыкновенных приключений моряка из Йорка "написана им самим". Дефо представлялся читателю лишь в качестве редактора рукописи, оставленной Робинзоном. В своем намерении убедить читателя в ее подлинности Дефо был вполне серьезен: его собственное имя на титуле не значилось. За прошедшие столетия мистификация стала литературным приемом, не претендующим на то, чтобы ввести в заблуждение искушенного в подобных "хитростях" читателя.

Сабатини как будто рассчитывает на то, что читатель сам убедится в документальной достоверности рассказываемой истории из жизни Блада, но тут же отходит от серьезного тона, с улыбкой добавляя: "правда, не без труда". Он доверительно сообщает, что оценкам Питта не всегда можно доверять, что с материалами его надо обращаться критически, а наградив сомнительной похвалой за трудолюбие и "бойкое перо", бранит за "многословие", столь затрудняющее отбор "наиболее существенных фактов". Называя Питта "бездарным хроникером", автор иронизирует и по поводу "исторической точности" незаменимого члена своей команды великана Волверстона: "Он обладал таким богатым воображением, что точно знал, насколько можно отклониться от истины и как ее приукрасить, чтобы правда приняла форму, которая бы соответствовала его целям".

В повествовании Сабатини соединяются качества обоих его персонажей - он следует фактам, но отдает должное и воображению. В одном из своих интервью Сабатини предостерегал писателя от "стерильной учености", от перегруженности необязательными деталями, но, предупреждал он, и богатство воображения не должно помешать читателю воспринять рассказанное как правду. Приключения капитана Блада, "записанные" его "бессменным шкипером и верным другом", - приключения вымышленные. Эффект достоверности достигается тем, что они раскручиваются не сами по себе, пусть даже на реальном фоне, а с помощью Истории как надежного "пускового механизма". Видимо, и рассчитывая на его надежность, Сабатини создавал свое остросюжетное повествование без помощи таких испытанных приемов "сенсационной" литературы, как тайны и насилия. Блад таинствен для Арабеллы, которая чувствует в нем рыцаря, а видит пирата, но не для читателя, уже знакомого с его историей. Лязг мечей и запах пороха неизменно сопутствуют приключениям героя Сабатини. В рассказанных им историях происходят морские сражения, разрушают и грабят портовые города, люди гибнут в сражениях, убивают мирных жителей, но в них нет упоения насилием, сенсационности, жестокости, столь характерных для современного западного приключенческого романа. Этим, среди прочего, и объясняется возродившийся интерес к Сабатини. Восемь его романов вышли в конце 70-х годов большим тиражом в американском издательстве "Баллантайн букс", названном именем популярного английского писателя XIX века, автора приключенческих повестей для юношества. Большую часть продукции этого издательства составляет историческая беллетристика, читательский интерес к которой необычайно возрос в последнее время.

А.Саруханян