«Русские. Как мы изменились за 20 лет?»

Русские. Как мы изменились за 20 лет? (fb2) - Русские. Как мы изменились за 20 лет? 1901K скачать: (fb2) - (epub) - (mobi) - Алла Владимировна Сергеева

Алла Сергеева Русские. Как мы изменились за 20 лет?

© Сергеева А. В., 2015

© Издательство «ФЛИНТА», 2015

Предисловие

«Зачем вы пишете такую книгу? Какова ваша цель: слава? деньги?»

Прямой вопрос издателя обескуражил меня. Слава – это что? Это когда ты мелькаешь в телевизоре или раздаешь интервью? Немедийному человеку в этом нет нужды. Интервью ничего, кроме усталости и раздражения от глупых вопросов, не дают. Деньги? Без громкого имени и раскрученности – смешно рассчитывать на деньги, имея дело с нашими российскими издателями. А если не деньги, не слава, тогда что?

Пожалуй, желание понять: что происходит в моей стране, что случилось с русскими, если они не всегда понимают друг друга? Отчего они так изменились за последние 20 лет, как и пейзаж за окном, как и сам русский язык? Какие перемены произошли в головах русских людей? И куда это все ведет?

А поскольку большинство моих современников – это плоды пока еще бумажной (не электронной!) цивилизации, когда осознанная мысль должна быть оформлена линейно, то впереди один путь: чтобы разобраться и что-то понять, мысли должны обрести вид строчек, абзацев, глав.

Тем более что сам объект наблюдения – Россия и русские – заманчив: в нем есть магнетическая притягательность. Страна наособицу, загадочная, как и жители, ее населяющие. Почему-то в мире не принято говорить о «немецкой душе», или индийской, или мексиканской. А вот представление о «славянской», о «русской душе» – можно встретить повсюду.

Притягивает загадка России: каждые 20 лет она неузнаваемо меняется. И в то же время вот уже 400 лет она – равна самой себе, в ней все остается по-прежнему. Ибо все ее несовершенства, как и обаятельные стороны, уходят корнями в прошлое, повторяя матрицу событий и человеческих моделей поведения, сложившихся давным-давно.

Не согласны? Тогда смотрите сами. Вот прошло уже более двух десятков лет, как рухнул СССР, похоронив под своими обломками целый космос: идеи державного превосходства, монолит огромного пространства, утопические мечты о построении идеального общества, целые отрасли индустрии, торговые связи, человеческие судьбы, различные литературные и философские концепции, целый культурный космос… Казалось бы, что все в прошлом, наступила новая цивилизация. И это правда. Но в то же время никуда не исчезла и легко прослеживается некая «матрица», которая накладывается на все последние изменения. В любом происходящем сейчас событии легко найти отзвуки, параллели и истоки прошлого.

Причины существования такой «матрицы», стойкой последовательности в судьбе и истории нашей страны – в особенностях национального самосознания русских, в их ментальности. То есть в наших головах. Интересно посмотреть, что же в этих головах изменилось (или ничуть не изменилось?).

Еще 25 лет назад никто и предположить не мог, что с нами произойдет то, что произошло, тем более, чем это закончится, куда что повернет… История показывает, что нельзя вывести четкие законы развития, предвидеть все повороты. Наверное, история – это действия людей в прошлом, а главная ее проблема – это человек.

Посмотрите, что происходит в мире – разваливаются, захлебываются все крупные проекты: Европейский проект, проект Обамы, Средиземноморский проект Саркози, не говоря уже о наших: Сколково, модернизация, милиция-полиция, программы партий и т. п. Причина одна: все проекты рассматривают человека механически, будто человек – только объект. А это исключает сцепление проекта и самого человека, и тогда все механизмы крутятся вхолостую.

Даже такая наука, как социология, изменила направленность: теперь ей интереснее рассматривать не человека в «социальном мире» (как прежде), а мир (в том числе и социальный) – внутри человека, в связи с его ментальностью. Словом, при описании жизни любого народа плодотворен только один подход – антропоцентричный, когда в центре внимания – человек, его самосознание и картины мира, его ментальность.

Но как воссоздать современный ментальный портрет русских? Какие изменения произошли в русских головах? Похожи ли мы на тех, что были еще 20 лет назад?

Тогда, 20 лет назад, аналитики дружно отмечали в русских такие удивительные качества, как «духовность», «мобилизационный коллективизм», «стремление к свободе и независимости» в сочетании с предельным доверием к сильному государству, а также «стремление к справедливости и равенству с позиций служения народу и государству», «всечеловечность» как способность легко уживаться с другими этносами». Да и труд прежде осознавался как высшая ценность.

Возможно, так оно и было на самом деле. Но можем ли мы сегодня узнать самих себя в этом лестном портрете?

Для ответа на этот вопрос важно рассмотреть современную российскую жизнь в ее главных проявлениях, не впадая в суету мелких событий и скандалов. Эта задача стоит непомерных усилий: ведь Россия сейчас опять (как обычно) на перепутье, в ожидании каких-то перемен, которые якобы могут разрешить узел постоянно возникающих проблем. Сознание людей постоянно прессуется громкими скандалами, техногенными и природными катастрофами и т. п. Создается впечатление, что жизнь здесь, что называется, «бьет ключом», что все постоянно меняется. Но в реальности – все остается по-прежнему…

А еще интересно измерить интеллектуальную температуру общества: не потеряли ли мы статус «самой читающей в мире страны»? Стали мы более образованными – или наоборот? А как обстоят дела с русским патриотизмом? И вообще, какие мы теперь? Русские? Или уже не очень? И как новые времена изменили нашу ментальность? Что с нами стало? Что позволяет нам быть и оставаться народом, а не толпами людей без роду и племени? Нас, русских, что-то объединяет или каждый проживает свою жизнь наедине с массой собственных проблем?

А если что-то изменилось, хорошо бы постараться понять причины произошедших перемен.

Нельзя сказать, что на эти темы ничего не написано. Книг очень, очень много. Но вопросы настолько серьезны, что подступиться к ним отваживаются только специалисты, причем каждый в своей области. Политологи, экономисты, социологи, культурологи – каждый пишет о своем и по-своему. Большей частью – громоздко, с графиками и таблицами, и таким языком, что читать трудно. А ведь неплохо просто поговорить с людьми – рассказать о своих наблюдениях, выразить свое мнение на общечеловеческом языке, причем не столько утверждая что-то, сколько ставя вопросы, высказывая сомнения.

Рассуждения принято подкреплять статистикой. Но голая статистика – вещь коварная: ведь социология – молодая наука, даже еще не столько наука в академическом смысле, сколько лаборатория истории современности. К тому же известны случаи манипуляции статистикой. А любая ложь, замешанная на цифрах, может выглядеть правдоподобно, но не перестает от этого быть ложью. Результаты таких исследований дают лишь общие представление о верхушке айсберга, о внешних проявлениях общественного мнения.

И тем не менее данные опросов общественного мнения привлекать необходимо и интересно. Наибольшим авторитетом (и для наших аналитиков, и для зарубежных) пользуется Аналитический центр Юрия Левады («Левада-центр»). Это крупнейшая в России социологическая служба, негосударственная исследовательская организация, ее данные нередко расходятся с официальными. Исследования «Левада-центра» признаны самыми объективными: недаром их называют «барометром общественного сознания». «Левада-центр» в последние 15 лет проводил регулярные опросы по 45 регионам (1,5 тыс. человек) и ни разу не был уличен в подтасовках.

По этой причине в книге приводятся данные опросов «Левада-центра», а также Росстата, Института социологии Высшей экономической школы и ВЦИОМ АН РФ (Всероссийский Центр изучения общественного мнения), если по затронутому вопросу исследования «Левада-центром» не проводились.

Почему мы говорим о новой ментальности русских?

Нынче любят поговорить о русском своеобразии, называя его разными словами: «менталитет», «ментальность», «национальный характер», «архетип», «культурный код» и т. п. Самое точное, принятое в научной практике и уже достаточно привычное слово – «ментальность». Его мы и возьмем за основу, наблюдая за русской жизнью.

Говоря о русской ментальности, будем опираться на идеи о психологических типах великого психолога Карла Густава Юнга. Во-первых, он – общепризнанный в мире авторитетный ученый. Во-вторых, его идеи о сути этнической ментальности помогут не утонуть в противоречивых частностях нашего национального характера, ограничиться главным.

В понимании Юнга психологические типы – это особый способ организации психики множества людей (народа). Он подчеркивает, что эти качества народа напрямую не зависят ни от политики, ни от экономики, а являются врожденными, накопленными миллионными повторениями, жизнями многих поколений. Эти качества психики существуют в бессознательной форме и проявляются в национальных архетипах – мифах, легендах, вере и культуре любого народа. Ментальность народа даже порой называют его «психогенетической программой». Эта теория приводит к пониманию, что судьба каждого из нас уже от рождения (!) в большой степени запрограммирована – нашей историей, страстями наших предков, нашей культурой и даже (!) нашим климатом.

Не все принимают эти идеи. Одни согласны, что культурные и психологические особенности людей напрямую зависят от этнических особенностей. Многие политики и экономисты в СМИ, рассуждая о безобразиях русской жизни, любят щегольнуть научным словом «менталитет», которое словно освобождает от объяснений и долгих рассуждений. «Что тут поделаешь? – Менталитет». Так им легче сваливать вину за собственные ошибки на население и его «дикий менталитет».

Другие же убеждены, что национального характера в природе не существует, что национальное самосознание – нечто стыдное, устаревшее, немодное, что-то вроде атавизма, пережитка, от которого надо постараться избавиться, чтобы стать «гражданином мира».

Все это крайности воззрений людей не очень любопытных. Объяснять все странности русской жизни только «менталитетом», равно как и не замечать в упор национальные особенности разных народов, – значит обеднять нашу жизнь, запутывать, не давать перспективы. Предлагаю говорить о русской ментальности как интегральной характеристике русских людей, которые живут в русской культуре, имеют особый способ восприятия мира, свои жизненные ценности, свои особые формы бытового и социального поведения.

Сразу договоримся, чтобы избежать путаницы в терминологии. Мы будем говорить о «русском самосознании», «русской идентичности» и «русской ментальности», как бы это ни пугало тех, кто ограничен боязнью «национального вопроса». Путаница «русского», «российского» или (еще хуже) «русскоязычного» усложняет проблему, затуманивает ясные ответы.

Русские — это культурное и этническое ядро населения всей России (82 % – 116 млн из 142), основа русской цивилизации. В России существует удивительный феномен: на ее огромном пространстве живут бок о бок народы, сохраняющие свою идентичность и в то же время имеющие черты русского человека. Все знают, что Осип Мандельштам – еврей, Фазиль Искандер – наполовину перс, наполовину абхазец, Георгий Данелия – грузин. Они от своей этничности и не отказываются, но в жизни проявляют черты русского человека: говорят по-русски, создают свои произведения на русском языке, любят Россию, переживают за нее.

Русский — это даже не столько название национальности, сколько обозначение общих черт и свойств характера, мировоззрения разных народов, проживающих в России. Русский – это тот, для кого русский язык является родным, кто думает по-русски, кто отождествляет себя с русской культурой, кто любит Россию. Русский язык – средство общения всех народов любой национальности в России.

Россияне – это официальное название жителей России, которые могут быть как русскими, так и представителями любого другого из 146 этносов, населяющих нашу страну. Однако название «российская нация» – бессмысленно. Вброшенное в русский лексикон слово «россиянин» – искусственно, не имеет смысла: никто не видел и не слышал «россиянина», такого человека не существует. Это слово можно использовать, только ведя разговор о жителях государства Россия.

Напомним, что, по теории К. Г. Юнга, основные характеристики русского архетипа сложились как «русский характер» на протяжении последних четырех-пяти веков. В нем проявились такие качества, которые у других народов были выражены менее ярко, что и позволило говорить об особенностях «русской загадочной души». Благодаря своим качествам наши предки безоговорочно выделялись среди иных народов: например, своей общительностью, эмоциональностью, привязанностью к идеям, доверчивостью (порой излишней), тягой к мистике. И, в то же время, русских порой упрекали в недостатке практических способностей, в нелюбви к размеренному и монотонному труду, в негибкости в отношениях с людьми и излишней прямолинейности.

Конечно, веками передаваясь из поколения в поколение, ментальные особенности русских не оставались неизменными. В них постепенно усиливались или ослаблялись какие-то качества. Сильным «активатором» этого процесса стала советская система, которая, к примеру, искажала, а то и стирала такие русские качества, как коллективизм и религиозность, толкала русских к проявлениям конформизма и общественной пассивности, усиливала неуважение к праву (отсюда наш правовой нигилизм) и собственности. Советский период истории снизил у русских их витальную силу, энергию. Из ХХ в. они вышли значительно ослабленными и в чем-то деморализованными.

Однако в целом генетическая устойчивость русского типа сохранялась, поскольку не менялась его основная база – наследственность. Это придавало психическому складу всех россиян сходство, инерцию и большую прочность. Это довольно долго помогало им сохранить свою неповторимость в постоянно меняющемся мире. «Матрица» поведения московита XIV в. совпадала во многом с действиями наших современников.

Так продолжалось довольно долго, пока не сошлись в одной точке и почти одновременно два разнонаправленных процесса: смена политико-экономических отношений и глобализация. И тогда многое стало рушиться: устоявшиеся веками качества русской ментальности начали на наших глазах деформироваться, стираться, тускнеть, но в то же время в ней проявились новые свойства.

Система экономических отношений изменилась, когда в августе 1991 г. Россия признала ориентацию на построение коммунизма тупиковым, утопическим путем. Наступила эпоха свободного рынка. «Можно делать все, что не запрещено». То, за что раньше можно было угодить за решетку, стало делом престижным и повсеместным. Победила идея потребления: иметь и тратить как можно больше. Это перевернуло сознание русских.

Казалось бы, налицо перемены к лучшей жизни – свобода! живи да радуйся! Однако опрос «Левада-центра» в 2010 г. отметил негативное отношение жителей России к перестройке: объявленная в 1985 г. политика перестройки принесла России больше вреда (57 %), чем пользы (27 %).

По мнению опрошенных людей, «если бы в стране не началась перестройка, то жить в стране, пусть медленно, но становилось бы лучше», «удалось бы избежать тяжелых конфликтов и потрясений, сохранить единую великую страну (32 %). И в два раза меньше тех, кто считает, что «СССР все равно утратил бы статус великой державы» и «нарастание противоречий внутри страны все равно разрушило бы ее».

Таков глас народа, как бы мы к этому ни относились. И сегодня в России только ленивый не говорит о «тупиковом векторе» развития страны, о том, что вместо «еврокапитализма» здесь выращен олигархический урод, паразитирующий на природных ресурсах. Нынешняя Россия – заложница сырьевой олигархической группировки. Об этом говорили даже такие ненавистники России, как З. Бжезинский и е. Бальцерович (польский «Гайдар») на Ярославском форуме 2010 г.

Таков первый вектор развития современной России. Он скорее удручает, не оставляя надежд на рывок в развитии страны.

Второй, совершенно новый, еще не вполне осмысленный фактор – наступление глобализации, которая носит тотальный характер, изменяя не только формы политической или экономической жизни, но и мировоззрение, образ жизни и культуру целых народов.

Вообще, что такое глобализация? Избегая многомудрых объяснений, на которые бы ушли сотни страниц, скажем кратко: это процесс всемирной экономической, политической и культурной интеграции и унификации, который носит системный характер и охватывает все сферы общества. Это – усиление взаимной связи различных стран, народов и государств.

Казалось бы, что плохого в глобализации? Расстояния стираются, время сжимается, все идет быстрее и бодрее, все в курсе всего, страшную информацию о преследованиях людей и несправедливостях теперь больше не утаишь, объем знаний и информации растет в геометрической прогрессии. Разве плохо?

Однако не все так просто. К примеру, экономисты – те профессионально удовлетворены, анализируя транснациональные финансовые корпорации. И политологи довольны – они надеются на распространение во всем мире демократических институтов: мол, рано или поздно демократия победит повсюду, оставив тоталитаризм в прошлом. А вот культурологи откровенно сокрушаются, наблюдая повсеместную американизацию, утрату собственной «изюминки» в национальных культурах, даже угрозу разрушения традиционных этнических культур.

Нам же интересно: как в новых условиях глобализации себя чувствует самобытная русская цивилизация, как и насколько изменится самосознание разных народов, в том числе и русских? Ведь именно в России глобализация проявилась особенно неожиданно и разрушительно. Почему?

Во-первых, в России после всех пережитых катаклизмов резко снизилась сопротивляемость общества. Поэтому в русскую жизнь глобализация вошла особенно легко и разрушительно, почти не встречая сопротивления.

Во-вторых, именно в России возник странный симбиоз глобалистских тенденций с традиционными архаическими формами государства, что придает причудливый, можно даже сказать, экзотический характер российской ситуации.

Рынок и глобализация – два этих вместе взятых вектора развития новой России – сказались на резком изменении самосознания русских, на том, что происходит в их головах. Эти изменения настолько впечатляют, что некоторые аналитики говорят о наступлении новой цивилизации (не вполне русской), о полной смене (замене) русской ментальности и, что русские теперь – не вполне русские, поэтому отцы не понимают своих детей, а тем более деды – внуков.

И для этого есть основания. События последних лет в России заставляют задуматься о том, что прежняя реальность стремительно уходит в небытие, и каждый житель России болезненно ощущает это на себе. В каком-то смысле новизна последних лет воспринимается даже более остро, чем «ветер перемен» и новизна конца 1980-х и 1990-х годов. Тогда было время идеалистов и романтиков, которые рвались в новую, пусть даже неизведанную жизнь. «Перестройка», либерализм, демократия, свободные рынки и прочее – все это так или иначе уже существовало в мире, и все это очень хотелось примерить на себя. Казалось, что еще чуть-чуть – и настанет новая прекрасная жизнь, как в «цивилизованных» странах.

А произошло нечто нежданное, совершенно новое, что не вписывается в известные образцы и потому – пугает. На наших глазах качественно меняется вся система общества, вся система ценностей, меняется и место человека в ней, меняется сознание людей. И не всегда эти перемены радуют.

Например, Московское царство с XVI в. росло и развивалось, постоянно увеличивая свои территории, прирастая ровно на одну Голландию – каждый год, причем с ростом населения. А теперь мы видим, что перед лицом демографического «русского креста» через 20–30 лет Россию будет населять 80—120 млн человек, совсем как в Германии. В дальнейшем ей предрекают также и сокращение территорий – чуть не до Урала. Как же перед лицом таких перспектив оставаться оптимистом?

Современная Россия выросла из ХХ века. Это был труднейший век в ее истории. На протяжении только одного столетия дважды рухнули режимы: в 1917 и в 1991 гг. Причем оба раза Россия рухнула в три дня, и оба режима как ветром сдуло. А в 1990-х годах в России произошла «антропологическая катастрофа» (поэт И. Бродский). Среди граждан России случилось невероятное количество убийств и самоубийств. Не забудем и вымывание качественной элиты, и разграбление природных богатств, и утрату исконных российских территорий. Даже при всей русской непритязательности половина россиян считают, что они сейчас живут в отсталой и бедной стране. А в международных рейтингах достижения власти выглядят еще более скромными. Например, по «индексу счастья» Россия – на 108-м месте (всего их 143).

Как в новых условиях мы изменились? Что с нами стало? Что позволяет нам быть и оставаться народом, а не толпами людей без роду и племени? – Таковы главные вопросы этой книги.

Кошелек и взгляды на жизнь

Помня известный со школы марксистский принцип «Бытие определяет сознание», бросим взгляд на кошельки наших сограждан: может быть, такой взгляд поможет понять, что творится в их головах?

Поскольку все наши неустройства – родом из прошлого, отметим, что современное общество России вышло из советского общества, которое считалось единым и монолитным. Не было деления на классы как на группы с разным материальным статусом. Деление шло, скорее, по профессиональному признаку: рабочие, колхозники и интеллигенция как прослойка. Конечно, это была только идеологическая схема, реальность была намного сложнее.

В конце ХХ века переход страны от централизованной экономики к рынку буквально перевернул общество: коренным образом изменились система власти и распределение доходов, возникли новые профессии (банкиры, менеджеры, предприниматели, управленцы). Начался процесс расслоения россиян: в 1980-х годах разрыв в доходах составлял 5–7 кратных величин, а через 10 лет он уже составил 20 и более раз. Сейчас же разрыв в доходах населения в мегаполисах, по мнению аналитиков, достигает 40–50 раз.

В итоге в социально-экономической структуре российского общества произошли настолько глубокие изменения, что можно смело говорить о полной смене вектора его развития. Все прежние социальные группы людей (классы) исчезли. На смену им пришли другие, которые все время изменяются, перетекая одна в другую. Ничто еще не устоялось и не застыло окончательно. Можно говорить только о тенденциях.

«Левада-центр» провел ряд опросов в «Курьере» и «Мониторинге общественного мнения», делая акцент не столько на сами доходы, сколько на анализ потребительских возможностей семьи, т. е. на расходы, которые могут себе позволить люди, имея тот или иной доход. Эксперты согласны, что такой подход более корректен. Однако картину это не проясняет, поскольку «данные о доходах населения как бы засекречены, из них можно найти только трехлетней давности» (социолог Л. А. Седов).

Кроме того, запутывают ситуацию и люди с мизерными доходами (по статистике они – на грани бедности), которые при этом являются владельцами дорогих машин, особняков и прочих атрибутов «красивой жизни». И таких – совсем немало. Судите сами: как считают эксперты, расходы наших граждан на 1/3 превышают официальные (показанные) доходы.

Вызывает особый интерес «бедность» наших чиновников, в последние 3–4 года представляющих декларации о доходах. Получается, что большинство из них ведет образ жизни альфонсов: доход им приносят жены, декларации которых скромными не назовешь.

Не вписывается в статистику и огромное количество людей, вроде бы живущих выше уровня бедности, однако судорожно считающих деньги на покупку продуктов питания. Речь идет о бюджетниках.

А к какому классу отнести чуть не 5 млн людей в погонах, которым в одночасье чуть не втрое повысили зарплату? И еще 6 млн чиновников, которые тоже практически ничего не производят? А если к ним еще добавить работников различных коммунальных служб (формально они принадлежат к коммерческим структурам) – это еще полмиллиона людей, перекладывающих бумажки с места на место. В сумме это почти 12 млн человек (чуть не 1/2 трудоспособного населения страны!), в чьи кошельки, а тем более в головы заглядывать непросто.

Интересно учитывать и самоощущение человека, его собственную оценку своего социального статуса. Подмечена такая закономерность: как бы ни был беден человек, он не склонен признавать себя неимущим, если видит рядом еще более бедного. Многие бюджетники (учителя, врачи, инженеры, даже ученые), не желая признавать себя неудачниками, при опросах причисляют себя к среднему классу. Только 1/3 действительно «бедных» признается в тяжелом материальном положении, а остальные 2/3 не согласны считать себя «лузерами».

Однако если задать человеку вопрос прямо в лоб: «Вы считаете себя бедным?» – то на него утвердительно отвечают больше 40 % населения России.

Итак, что можно сказать о материальном положении граждан России?

По данным «Левада-центра» (2010) и Росстата (2011), в зависимости от потребительских возможностей выделяется несколько групп населения.

1. Нижний слой – это малообеспеченные, бедные люди, те, кто едва сводит концы с концами: их зарплата – не выше 4500 руб. Стабильно их насчитывается 9—10 % (около 15 млн). Есть и такие семьи (чуть не 5 % населения), где доход на одного члена семьи составляет 1000–1500 руб. в месяц (в провинции, на селе). Часто бедных нельзя назвать ленивыми бездельниками. Судите сами: в челябинской больнице № 6, где спасали пострадавших во время пожара «Хромой лошади», ставка врача – 4660 руб., санитарки – 1800 руб. (за 160 часов работы). Остальное – надбавки «на усмотрение начальства». Это уже не просто бедность, а беспросветная нищета: ведь потребительская корзина (прожиточный минимум) официально оценивается как 6986 руб. на человека в месяц (2011 г.).

Еще 24,7 % населения получают в месяц до 8500 руб. (Росстат, 2012), т. е. располагают прожиточным минимумом. Состоятельными их тоже не назовешь. Ведь чтобы жить «нормально» (т. е. питаться, как-то одеваться, иметь крышу над головой и возможность медицинской помощи, платить обязательные платежи и сборы), в июле 2011 г. в России было нужно иметь доход на одного члена семьи в среднем 12 580 руб.

В сумме людей с низкими доходами (1000–8500 руб.) – около 35 % населения страны! Получается, что каждый третий житель России живет за чертой бедности!

2. К бедным примыкает средне-нижний слой, люди «околобедные», т. е. ограниченные в текущем потреблении. Это люди со средне-низким доходом: от 8500 до 12 500 руб. в месяц. Таких – 19,9 % населения (Росстат, 2012). Большинство из них живут в столичных и крупных городах-«миллионниках».

В отличие от первой группы эти люди экономически активны: помимо основного места работы многие «крутятся» в двух-трех местах в поисках приработка. Причем, по сравнению с «нулевыми» годами таких «почти бедных» людей стало больше в 2 раза! Экономисты считают, что в будущем эта группа людей с относительно невысокими доходами еще пополнится: в нее вольются промышленные рабочие (не экспортирующие свою продукцию), аграрии (особенно после вступления России в ВТО), строители и работники сферы услуг, а также разорившиеся в 2012 г. мелкие предприниматели (около полумиллиона).

В сумме группы 1 и 2 представляют самую большую часть населения России: 50–55 %. Это значит: каждый второй россиянин имеет такой уровень потребления, что вынужден отказываться от необходимого, экономить на всем. Значит, о половине населения страны можно сказать, что они – социально слабые.

3. Верхне-средний слой – люди среднего достатка, относительно преуспевающие граждане России. Это те, кто имеет доход от 12 500 до 20 000 руб. в месяц на одного члена семьи. Таких относительно состоятельных людей в России – 22,5 % населения (примерно 42 млн человек).

В последние годы людей с таким достатком стало больше (на 15 %). И помогли здесь не столько ипотечные кредиты в банках или рост зарплат, пособий, т. е. не столько экономический рост в стране, сколько безудержный рост чиновничьего аппарата. В XVII веке «государевых людей» было 15 тыс. на всю страну. На закате СССР госаппарат составлял уже 2,5 млн человек, а сейчас их – 6 млн (Росстат, 2012). Средняя зарплата управленцев и менеджеров (а их около 20 млн) – 31 000 руб.

По их собственным признаниям, эти люди живут «терпимо». Они могут покупать бытовую технику, товары длительного пользования, гораздо реже – автомобиль или недорогую мебель в кредит. А вот покупка жилья для них – уже большая проблема.

4. Верхний слой – относительно «богатые», «преуспевающие».

Эти люди имеют относительно высокие доходы: в провинции 30 000—40 000 руб. на человека, а в Москве и Петербурге – около 50 000 руб. Уровень их душевых доходов – в полтора раза выше среднероссийского. К ним относятся 11 % населения. Большинство их живет в крупных городах, где больше возможностей, особенно в сфере досуга, но и гораздо выше стоимость жизни.

Эта группа достаточно молода: 80 % ее составляют люди моложе 40 лет. Среди них много руководителей, служащих банков, специалистов в области медицины и образования, менеджеров, а также предпринимателей, занятых в торговле и сфере обслуживания. Источники их доходов разнообразны: в среднем в каждой семье есть по 2–3 источника доходов (акции, сдача внаем жилья и пр.).

Подавляющая часть семей этой группы свободна в расходах «на все необходимое». Их жизненная стратегия – имущественное накопление: покупка недвижимости, крупных вещей, расходы на образование детей.

Однако и эти семьи не располагают средствами для «нормальной жизни». Даже для них проблематична покупка жилья, а значит, и создание семьи. Самые скромные апартаменты даже «на выселках» в России сейчас стоят не меньше нескольких миллионов рублей, что немало даже для этих «относительно богатых» людей. Они не любят копить, откладывать деньги на будущее. Большинство считает, что в нынешних условиях лучше не брать в долг, не брать кредиты для новых покупок, а разумнее тратить сразу все полученные деньги, жить «здесь и сейчас».

5. «Богатые» составляют 5–7 % населения. По оценкам же «Левада-центра», в действительности их только 2 %. Они практически не ограничены в своих расходах. В этой группе самое большое число управленцев, предпринимателей. По возрастному составу это самая молодая группа. Среди них очень высока доля столичных жителей. Эти люди занимают наиболее высокое положение в обществе.

Кроме того, «Левада-центр» выделяет в России и сверхбогатых, которых насчитывается только 1 % всего населения. К ним относятся олигархи.

Олигарх – это не просто очень богатый человек. Билл Гейтс – самый богатый человек в мире, однако никто не называет его олигархом. Олигархия – это особые отношения между богатством и властью. Олигархический капитализм в русском варианте – это такая модель, при которой бизнесмены могут умножать свои состояния благодаря связям в коридорах власти, а бюрократия обогащается и процветает, обкладывая данью бизнесменов.

В 2011 г. Россия вырвалась на четвертое место в мире по количеству сверхбогатых людей (годом раньше она занимала лишь одиннадцатую строчку). И их численность будет расти более высокими темпами, чем в среднем во всех странах мира. Москва – город, где живет больше всего самых богатых людей в мире (57 семей), а Нью-Йорк, Пекин, Гонконг и прочие «тигры» отстают от нее.

Эти люди могут позволить себе действительно все: от личных самолетов с золотыми унитазами до яхт с системой ПВО (видимо, на тот случай, когда придется отвечать за все «хорошее», что они сделали для страны). Заботясь о приумножении своих состояний, они предпочитают вкладывать деньги в недвижимость (16 %), акции (19 %), предметы искусства (67 %), драгоценности (44 %), вина, возобновляемые источники энергии и спортивные клубы (6 %).

Впрочем, их богатства возникли буквально за какой-нибудь десяток лет.

Пожалуй, самый важный показатель уровня их жизни – наличие дорогостоящей недвижимости. Можно с уверенностью сказать, что дорогое жилье в современной России – знак престижного потребления, свидетельство состоятельности семьи. Приоритеты богатых при решении квартирного вопроса неизменны: в России они предпочитают жить в коттеджах в охраняемой зоне. В этой связи можно отметить бум на рынке загородной недвижимости в последнее время, который связан с идеей: наличие второго жилья – важнейшая характеристика богатых. Такого раньше в России не было. Кроме того, обязательна покупка квартиры в Лондоне, желательно – особняк на Лазурном Берегу. В последнее время отмечается всплеск интереса к недвижимости на Карибских островах.

И еще один показательный признак богатства: движимое имущество – престижная иномарка, особенно если ей не более одного года.

Итак, мы заглянули в кошельки россиян и выделили среди них несколько групп, разнородных по составу – в соответствии с их доходами и расходами. А теперь попробуем выяснить, каково самочувствие различных слоев (групп, классов) российского общества, их социальный статус, отношение к жизни, а также отношения между людьми разных слоев.

Аналитики отмечают обязательность четырех объективных критериев, которые определяют социальный статус человека:

– доход;

– власть (количество людей, на которых распространяется ваше решение);

– образование (время обучения в школе или вузе);

– престиж (уважение статуса в общественном мнении).

На основании этих критериев социологи выделяют в России три класса: высший, средний и низший.

Низший класс составляют бедные (сейчас 35–55 % населения). Те, кто живет за чертой бедности, имеет крайне скромную домашнюю обстановку. Их единственное более-менее значимое имущество – это бесплатно приватизированная квартира или дом (в сельской местности). Как полагают они сами, их жизнь отличается от жизни других слоев населения прежде всего низким качеством питания, жилья, одежды и обуви, низким уровнем медицинского обслуживания. Чуть не 2/3 из них экономят на электричестве и отоплении. Только 15 % семей из этой группы могут позволить себе более или менее регулярно принимать или посещать гостей – это слишком дорого. К этому же слою относятся и такие «бедные», кому хватает на еду, но покупка одежды вызывает проблемы. Таких в России 31 % (по другим данным – 40 %) населения. Правда, по сравнению с «нулевыми годами», по официальной статистике, количество таких людей уменьшилось на 10 %.

Бедные – кто они?

Средний возраст бедных – примерно 47 лет. Они, безусловно, старше, чем более состоятельные люди. Из них 66 % – женщины: молодые матери, обремененные детьми, которых они растят в одиночку; инвалиды; многодетные семьи или те, у кого в семье есть инвалиды или престарелые. К бедным относятся и те, кто имеет невысокие доходы, занимаясь неквалифицированным трудом – грузчики, уборщики, подсобные рабочие и деклассированные элементы (нищие, бродяги, хронические безработные).

Большую группу бедных в России составляют пенсионеры. Средняя пенсия в России невелика – около 8000—10 000 руб. Часто имеется другой, хоть и не денежный, источник семейного бюджета – заготовки с собственного огорода. Из 8000 руб., к примеру, на лекарства уходит до 2000, на питание – около 4000 (в режиме жесткой экономии). Об одежде остается только мечтать. А ведь еще надо платить за квартиру. Да, пенсии понемногу повышаются постоянно, но они не поспевают за инфляцией (фактически это 20 % в год). Часто перед пенсионером встает выбор: покупать лекарства или еду.

Большинство бедных живет не в мегаполисах, а на селе или в небольших городах. Там ограничена возможность заработка, и общее положение населения можно определить как социальную депрессию. Вообще, сейчас четко прослеживается тенденция смещения бедности в сторону малых городов и сельских поселений. Так, если говорить о тех, кто живет за чертой бедности, то на селе таких – 20 %, в малых городах – 14 %, а вот в крупных областных центрах и столичных регионах – только 6 %.

Особенно много бедных живет в районах Поволжья, Дальнего Востока, в Южном федеральном округе, Тюмени и Карелии. А вот в Москве их – в 3 раза меньше, чем в среднем по России. В депрессивных районах выбраться из бедности гораздо труднее, чем в богатых. Там уровень бедности колеблется от 40 до 90 %, и бедность там имеет форму застойной, поскольку люди привыкают к ней как к норме.

Бедность смещается в сторону провинции, а в итоге провинциальная Россия – обезлюдевает. По данным последней переписи населения (2010 г.), за последние 10 лет численность населения РФ сократилась на 2,3 млн человек, главным образом в провинции. Сейчас в России 50 млн га бесхозных земель – их некому обрабатывать, они зарастают бурьяном и борщевиком. Закрываются школы, больницы, роддома, исчезают сельские клубы. В село не хотят ехать ни врачи, ни учителя, ни специалисты. Потери сельского населения – в 3 раза больше, чем городского. И, по прогнозам, этот процесс не прекратится, а будет только усиливаться.

Главная беда в том, что, попав в трясину бедности, люди постепенно к ней привыкают, перестают бороться за жизнь. Сегодня простых людей беспокоит не столько утрата статуса великой державы или кривобокое социально-экономическое развитие страны, сколько рост цен и неуверенность в завтрашнем дне. У каждого пятого работника зарплата ниже прожиточного уровня, а зарплаты каждого третьего едва хватает на то, чтобы сводить концы с концами. У них даже мысли о социальной активности не возникает: они не ходят на марши протеста с белыми ленточками. У них наступает паралич воли, чувства независимости и даже нравственности.

А как еще понимать тот факт, что, по статистике, 6 млн здоровых «мужиков» не просто не работают, но даже не ищут работу, не регистрируются как безработные, заливая свою неустроенность «по-русски». «Ненужное» население глубинной России спивается и деградирует, а их дети воспроизводят такие модели поведения. Так что в России полным ходом идет воспроизводство бедных и их особой субкультуры, что еще сильнее обостряет проблему бедности. Эксперты насчитывают не меньше 5 млн носителей такой субкультуры (не считая бомжей и нелегальных иммигрантов). В крупных городах из таких людей формируется городское дно, никогда не существовавшее в российском обществе в таком виде и в таком масштабе.

Положение этих людей замалчивается. Власть к ним относится как к пассивной молчаливой массе, от которой не исходит опасность. Молчат – и ладно! Это очень опасное заблуждение. Бедность, разъедающая тело России, развращающая власть и народ, – бомба, нацеленная на будущее. Постоянно растет число тех, кто опасается попасть в число бедных: за последние 10 лет оно выросло с 38 % до 58 % («Левада-центр», янв. 2012 г).

Бросается в глаза, что по сравнению с другими развитыми странами в России слишком много бедных – больше половины населения (50–55 %). В Европе, где чертой бедности считается половина зарплаты, неимущие (их 12–13 %), как правило, – это безработные. В Европе причину бедности связывают прежде всего с проблемой самого человека, его неустроенностью и личными недостатками, например алкоголизмом и наркоманией. Там по большей части бедность – это выбор жизненного пути. Если на Западе бедность – результат низкого образования, безработицы и пагубных страстей, то у нас положение сложнее: причина бедности – это низкие доходы работающих людей, особенно в сельской местности, поселках и малых городах. Парадокс, но большинство бедных в России – работает!

И еще. На Западе большинство бедных сконцентрировано в крупных городах, тогда как у нас – на селе и в малых городах, где в Европе живут в основном состоятельные люди. Там в деревнях живут землевладельцы, использующие наемный труд, там глубинка превратилась в комфортабельное жилье, где почти нет эмигрантов: их туда просто не пускают.

В России же бедность имеет совсем другие причины. В массовом сознании главные причины тяжелой жизни бедных – это низкие зарплаты, невыплаты зарплат на разорившемся предприятии, задержка пенсий, длительная безработица в бывших моногородах, мизерность государственных социальных пособий, инвалидность. И лишь на пятом месте (35 %) – алкоголизм и наркомания. То есть среди причин российской бедности – не личные недостатки человека, не его выбор, его лень или пассивность, а система жизнеустройства в стране.

Наряду с традиционной бедностью (многодетные семьи, одинокие матери, инвалиды и престарелые) сегодня в России появились «новые бедные», которые по образованию, квалификации, социальному статусу прежде никогда не относились к низшим слоям. Это бюджетники – служащие и рабочие, учителя, инженеры, научные сотрудники, мелкие чиновники, занятые в госсекторе. Самые бедные – это низший медперсонал в медучреждениях (медсестры, нянечки и т. д.). В ближайшее время эту группу пополнят сотни тысяч мелких предпринимателей, задушенных непомерными налогами. Раньше они принадлежали к благополучным средним слоям, а вот теперь – обеднели. Чисто российский парадокс: большей частью «новые бедные» имеют среднее специальное и даже высшее образование, т. е. обладают тем, что раньше служило социальным лифтом, помогало «выбраться в люди». Подавляющая часть образованных россиян трудится в госсекторе – в медицине, в образовании, в школах, университетах и библиотеках и т. п. А поскольку здравоохранение, просвещение, образование и культура финансируются по остаточному принципу, то и уровень жизни тех, кто трудится в этих сферах, скандально низкий.

«Новые бедные» отличаются от «старых бедных». Их образованность и интеллектуальный капитал не позволяют поддаваться субкультуре бедности, психологии отчаяния и распущенности. Они прилагают усилия, чтобы дать своим детям возможность получить хорошее образование, выйти в люди, вырваться из бедности, подняться по социальной лестнице. Судьба этих людей достойна как сожаления, так и уважения.

Ограниченные материальные возможности бедных влияют на особенности их экономического поведения: они не копят деньги, не делают инвестиции. У них очень редко имеются хоть какие-то сбережения, зато почти треть регулярно занимает деньги и имеет долги по квартплате.

К низшему классу относятся и маргиналы – люди, которые «выпали» из своего класса, круга и не смогли адаптироваться в другом. Они вытолкнуты из круга бывших социальных стереотипов и привычных норм. Это социальные аутсайдеры: мигранты из ближнего зарубежья, переселенцы, бомжи, беспризорники, наркоманы, криминальные элементы. В своем большинстве они – жертвы структурной перестройки экономики, безработицы, невозможности жить в другой стране. Социальная нестабильность, безработица и несбыточность надежд могут толкать их на «социальное дно», которое включает попрошаек, бомжей, беспризорных детей, потерявших родителей либо убежавших из дома, проституток (включая детей), ведущих асоциальный образ жизни.

Беспрецедентно для России наличие такой социальной группы, как беспризорники. (Даже в тяжелые времена Гражданской войны ликвидация беспризорничества была одной из важнейших задач государства – и она успешно решалась!) Эти дети абсолютно беззащитны, их положение с годами не меняется вопреки всем приказам президентов. И это при том, что «Газпром» тратит 25 млн евро в год на «Зенит»! Высшие чиновники манипулируют числом беспризорников, показывая от «90 тысяч» до «5 миллионов», т. е. отличие в 50 раз! Подобный разнобой в цифрах убеждает в одном: истинное число неизвестно, следовательно, этой проблемой никто всерьез не занимается.

Разумеется, маргиналы были и до перестройки, но масштабы явления были иными. К тому же власти стремились их как-то минимизировать. Общая численность всех маргиналов по России, согласно специальному обследованию, составляет 10 % населения России (Н. Римашевская). Довольно серьезная цифра.

За последний год почти все опрошенные бедные отметили, что их материальное положение ухудшилось, ни один из них не отметил улучшения. Каждый третий российский бедный настолько разуверился в возможности изменить свою жизнь, что практически смирился с тем, что его жизнь складывается плохо. Большинство испытывает постоянно чувство несправедливости, видя, что происходит вокруг, многие уверены, что «так дальше жить нельзя» – и одновременно остро чувствуют собственную беспомощность из-за невозможности повлиять на происходящее. Многие из них находятся в состоянии постоянной фрустрации, не ощущая поддержки со стороны. Ответственность за свое положение они возлагают на экономическую ситуацию в стране, на государство.

Оговоримся: настоящей бедности (жизнь на 1–2 долл. в день), как во многих странах третьего мира, в России практически нет. Как нет и настоящей безысходности, когда из-за неграмотности или болезни у бедняка практически нет шансов выбраться из нищеты. На сознание бедных в России негативно давит сравнение, соотношение доходов: уж очень велики контрасты в качестве жизни, которые возникли на памяти одного поколения.

Проблема бедности в России была поставлена несколько лет тому назад (в Послании Президента Федеральному собранию), но провалена, как и многие другие начинания власти. Власти утверждают, что бедность россиян идет на убыль. А на деле она не убывает, а наоборот – растет! Только за 2011 г. бедных (кому приходится жить на 6000–7000 руб.) стало на 2,3 млн больше (Росстат).

Почему так происходит? При общем подъеме экономики (как утверждают власти) зарплаты и прочие доходы граждан не успевают за инфляцией. Официально инфляция – меньше 7 %, но на деле уже многие годы она не опускается ниже 14–18 % (Росстат). А с 2011 г. из-за удорожания ЖКХ и медикаментов прыгнула – до 30 %. Интересно, что одновременно совокупное богатство наших олигархов ежегодно растет почти на 100 %. Вот такая «борьба с бедностью»: богатые становятся богаче, бедные – беднее.

Бедность в России растет, наступает, несмотря на все внешние признаки благополучия (количество машин, олигархов и т. д.). Можно ли изменить эту тенденцию?

Наверное, да. Ведь в русской ментальности помимо полярных понятий «богатство» и «нищета» есть еще одно слово – «достаток». Разумеется, богатым каждому не стать, и бедные не переведутся в любом обществе. А «достаток» – вполне достижим, если есть возможность зарабатывать так, чтобы, не шикуя в Куршавеле, хватило на достойное питание, жилье, одежду, обучение детей и возможность хотя бы скромно отдохнуть. По расчетам экспертов, сегодня на это требуется примерно 50–60 тыс. руб. на семью из трех человек. Разве это так уж недостижимо?

Средний класс в России – любимый термин наших политиков. На него ориентируются СМИ и социологические службы, ему посвятил свои программные статьи Президент в предвыборных заявлениях. В создании среднего класса власть видит ключ к решению всех проблем страны, в том числе и проблемы собственной безопасности, так как он – гарант стабильности.

Несомненно, это самая интересная часть общества. В его функции входит создание инноваций, воспроизводство квалифицированных кадров, поддержание стабильности в обществе. Это прослойка людей, живущих явно выше уровня бедности, она сосредоточена в Москве и других крупных городах, где перераспределяются «финансовые потоки» от вывоза ресурсов страны.

Интересно, что этот класс в России – совершенно новый, пришедший на смену привычной «интеллигенции». Средний возраст этого класса – 42 года. До кризиса 2008 г. он составлял 12 % населения. Сейчас, по некоторым оценкам, к среднему классу относят 25 % россиян (ВЦИОМ), иногда – 30 % (И. М. Клямкин), что совсем немало.

Впрочем, эти цифры неоднозначны. По расчетам Всемирного банка, доход представителя среднего класса начинается с 3500 долл. в месяц. Для попадания в этот слой на Западе «необходим высокий стабильный доход, не менее 40 кв. метров общей площади и 2–3 автомобиля на семью», – считают эксперты. Сравним: в развитых странах средний класс – это 60–80 % населения.

Однако в России – все не так. Здесь причисляют к среднему классу тех, чья среднемесячная зарплата составляет 500—3000 долларов на человека, и даже тех, кто имеет 21 м кв. метр жилой площади и половину автомобиля на семью. Многие россияне, кто причисляет себя к среднему классу, больше похожи на бедных. Не желая причислять себя к неудачникам, они сами относят себя к среднему классу, поскольку обладают тремя главными признаками: стабильное материальное положение, высокий профессиональный и социальный статус (высшее образование, регулярная занятость, нефизический характер труда) и, главное, они так себя видят сами. Реально же в России, по мнению экспертов, только 6,9 % россиян с чистой совестью можно отнести к идеальным «среднеклассникам».

Словом, в России средний класс – явно немногочисленный. К тому же он еще не имеет четких контуров, будучи самым неоформленным, пестрым по составу. Оценки его численности и состава заметно различаются в зависимости от того, по каким критериям к нему относят людей: по доходам, по расходам, по уровню образования, по профессии.

Недаром некоторые ученые приходят к парадоксальному выводу: среднего класса в России вообще не существует, потому что средний класс – это не объем потребительской корзины, а мировоззрение и идеология людей, экономически не зависимых от власти и, как следствие, создавших свою партию для укрепления политической независимости.

Скорее всего, понятие «средний класс» – миф, который может служить маяком для тех, кто хотел бы восстановить утраченное чувство социальной солидарности и ориентиры в жизни. Слишком много в этом классе наблюдается разных социальных групп. На деле – это только база, ресурс для создания в будущем среднего класса. Он должен созреть, и для его созревания до «критической массы» потребуется немало времени. Тогда этот слой населения сможет поддержать эффективные институты, а образцы их идей и поведения перетекали бы сверху вниз. По мнению экспертов, к 2025 г. как раз наберется критическая масса таких продвинутых «модернистов». Вот тогда классические «среднеклассники» будут составлять 40–45 % всего городского населения России.

Тем не менее уже сейчас в социологии размытый термин «средний класс» широко употребляется. Попробуем нарисовать его портрет.

Несомненно, это прослойка людей, живущих явно выше уровня бедности. «Средним классом», судя по опросам, считают себя и миллионеры, и те, кто зарабатывает 45 000 руб. в месяц, и бюджетники с зарплатой в 20 000 руб. Диапазон «среднего класса» – широкий, неоднородный, пестрый, что делает неизбежным расслоение этой группы.

К верхней границе этого слоя относятся люди, которые могут купить по автомобилю каждому члену семьи, построить коттедж, нанять прислугу, отправить учиться детей за границу, слетать на шопинг в Париж и позволить себе прочие приятные мелочи.

К нижней границе этого слоя можно отнести тех, кому по силам один или два раза в год съездить за границу, купить в кредит дешевую иномарку, построить скромную дачу, оплатить медицинское обслуживание. А вот купить квартиру, а тем более коттедж – они не в состоянии.

Словом, средний класс – неоднородная социальная группа. Но 60–80 % ее – это чиновники разных рангов, средние и мелкие предприниматели, армия менеджеров, способствующих перекачке природных ресурсов России за границу. К этой группе относятся и военнослужащие, полиция, рестораторы, владельцы прачечных, банковские служащие, юристы, врачи, фермеры, галерейщики, модельеры, визажисты, парикмахеры, имиджмейкеры, PR-технологи и прочие менеджеры. Словом, это те, кто обслуживает «новорожденную» аристократию (элиту) России в общественном и бытовом планах.

Выше оплачиваются услуги тех, кто занимается идеологической поддержкой верхушки, а также чиновники. Доходы российской бюрократии в разы выше доходов большинства россиян и, во всяком случае, в 4–5 раз выше средней зарплаты по России.

Нижнюю границу среднего класса составляют те, кто обслуживает материально-бытовые потребности истэблишмента (визажисты, рестораторы и т. п.). Степень их успешности и достатка – прямо пропорциональна близости к правящей верхушке.

Особенность российских «среднеклассников» в том, что доля предпринимателей, и без того немногочисленная, в последние годы падает, сжимается. Из их рядов вымываются квалифицированные специалисты, предприниматели, ученые, учителя и, что особенно прискорбно, врачи, исход которых из провинции набирает обороты. Зато на глазах разбухает группа «среднеклассных» силовиков и чиновников. Так что состав этого класса подвижен и текуч.

В целом политические установки среднего класса, его взгляды и электоральные предпочтения, как и степень вовлеченности в политику, «близки к политической ориентации населения России в целом» (14). И все-таки эти люди отличаются от среднестатистического жителя России. Во-первых, как правило, они живут в крупных городах-«миллионниках». Во-вторых, они имеют высокий уровень образования, что приближает их мнение к экспертному. В-третьих, у них более высокие материальные возможности, позволяющие им с той или иной степенью серьезности говорить об отъезде из страны. Кроме того, их высказывания отличаются пессимизмом в отношении положения в стране и ее будущего (из доклада ВШЭ). А новости они предпочитают узнавать в Интернете, а не по телевизору. Можно с уверенностью говорить, что средний класс по всей России полностью выпал из-под влияния ТВ.

Ментальная особенность этого слоя людей заключается в том, что они ориентированы на особый образ жизни, который, как они считают, достигнут прежде всего благодаря их усилиям, их интеллекту, их труду, а вовсе не благодеяниям власти. В отличие от основной массы российского населения они не ждут от власти ни помощи, ни социального обеспечения, ни гарантии рабочих мест, достойной зарплаты, жилья или других благ, распределяемых начальством в обмен на «хорошее поведение». Они воспринимают себя как «русские Европейцы». Это городские, либерально ориентированные люди, связывающие свои надежды на будущее с интеграцией в западную цивилизацию. Они часто сомневаются, что нынешняя власть способна эффективно справляться с системными проблемами в стране – в соответствии с Конституцией, полагая, что проблемы России в будущем будут только нарастать. Неудивительно, что властью и большинством населения «средний класс» часто воспринимается как неблагонадежный, ведущий страну к размыванию собственных традиций.

Возможно, что эти люди достойны всяческого уважения: они образованны, культурны, продвинуты и, бывает, благовоспитанны и деликатны. Но если задуматься об их роли в обществе, степени их полезности и ответственности перед обществом, в котором они живут? Их полезность – производная величина от полезности для страны тех, кого они обслуживают, т. е. элиты. Так вот, если узкая прослойка богатейших людей не приносит стране и ее населению пользы, то и вся цепочка тех, кто их обслуживает, столь же бесполезна. Разве нет? Много ли пользы от тех, кто занимается только перекачкой «общенародного достояния» России за границу? К сожалению, другие проекты развития России помимо перекачки ресурсов пока неизвестны. Высокотехнологичные наработки советского периода заканчиваются. Бывшее одним из передовых в мире отечественное авиастроение практически загроблено (Super JET к России имеет мало отношения), агония космической отрасли еще длится, пока американцы заинтересованы в «Союзах» и «Прогрессах». Россия становится великим сырьевым придатком. И для обслуживания такого проекта не нужны прорывные идеи и наука, а только менеджеры с элементами технического образования. Очевидно, что менеджеры и вся расплодившаяся офисная публика, обслуживающая перекачку природных ресурсов, далеки от созидания и идей о всеобщем благосостоянии, что укрепляет сомнения в их пользе для страны и ее населения.

Детальный анализ группы «среднеклассников» показывает, что она неоднородна и по мотивации, и по стилю поведения: в ней различаются предприниматели и профессионалы.

Профессионалы лучше владеют компьютером и иностранными языками, чаще занимаются дополнительным обучением. Но если им приходится делать выбор нравственного порядка, то они ближе к общероссийскому типу. Они чаще – коллективисты, меньше – властолюбцы, верны ценностям профессии. Иными словами, этот тип ближе к российской интеллигенции в традиционном значении этого слова. Их успех – результат профессиональной карьеры в новых условиях.

Тогда как успех предпринимателей — результат кардинально изменившихся условий общественного развития. У них общая идеология (неолиберализм), вкусы (гламур), уверенность, что главное – это «модернизация» и власть денег. Вся экономика услуг работает на эти стандарты.

Словом, в сознании этого относительно благополучного слоя россиян нет единства. Он как зеркало отражает расколотое общество, где на кону стоит выбор между авторитарностью и свободой личности. Политическая ангажированность этого слоя людей сводится к просмотру новостей в ноутбуке и обсуждению их с друзьями или коллегами. Они расколоты на мелкие группы и не слишком доверяют друг другу. Те же, кто политически ангажирован, обычно находятся в оппозиции к действующему режиму, участвуют в политических дискуссиях, демонстрациях, митингах и маршах. Они подписывают разные обращения и заявления, обсуждают события в блогах Интернета. Но таких немного – не больше 3–5 % среди опрошенных. Не забудем, что и самих менеджеров не так уж много – не более 10 % работающего населения страны.

Порой представители среднего класса оказываются в этически уязвимой позиции. Врачи, учителя, люди науки и творчества, ученые осознают свою ценность, понимают, что именно они определяют будущее страны, задают вектор ее развития. И в то же время они поставлены перед выбором: если они отягощены такими качествами, как совесть, моральность, порядочность, то это снижает их конкурентоспособность. Впрочем, эти качества и раньше не очень помогали делать карьеру. А теперь стали просто пудовыми гирями на ногах в борьбе за «конкурентоспособность».

Кстати, о врачах. Куда отнести врача – в «средний класс»? Или к бедным? Среди врачей есть и состоятельные люди. Можно ли оценить средний уровень доходов врача? На первый взгляд, элементарно. Нужно просто обратиться к статистике средней зарплаты специалиста по региону плюс не забыть оплату «левых» пациентов.

Однако на деле все сложнее: не забудем человеческий фактор. Человек может быть гениальным врачом, но не иметь коммерческой жилки, не уметь вымогать в той или иной форме деньги с пациентов за выполнение своих прямых обязанностей. В итоге он обречен на жалкую зарплату бюджетника. Совесть, мораль и достоинство – снижают конкурентоспособность многих специалистов. Если врач не коммерсант и не обслуга «элиты», то он автоматически попадает в число людей, живущих на грани бедности или ниже ее (в зависимости от региона).

То же самое можно отнести и к таким прекрасным профессиям, которые определяют будущее страны, как учителя, ученые, художники и артисты.

К высшему классу (5–7 %) относятся лица, занимающие наиболее высокие позиции по критериям богатства, власти, престижа, образования. Богатейшие люди России – это влиятельные политики и общественные деятели, военная элита, крупные бизнесмены, банкиры, топ-менеджеры ведущих фирм, видные представители научной и творческой интеллигенции. Их среднестатистический возраст в России – 33 года.

Что необходимо, чтобы стать состоятельным или богатым? Руководящая должность, работа в частном секторе и активный возраст. По мнению экспертов, типичный представитель богатых – это мужчина (66 %), тогда как среди бедных – больше женщин (60 %).

Эти люди почти всегда уверены, что карьера и профессиональный рост – это дело самого работника, они не надеются на государство, как бедные.

Несмотря на успешный профессиональный имидж, главные источники получения доходов у богатых – все-таки вне места работы. Только половина из них назвала источником своего существования зарплату. Гораздо чаще это предпринимательская деятельность, совместительство (разовые приработки), сдача в аренду жилья, проценты по вкладам и т. д.

Как и благодаря чему можно стать состоятельным? Главными причинами богатства люди считают прежде всего деловые качества человека. Чаще – это «деловая хватка» (60–80 %), а также «наличие связей» (65 %). Реже – «умение использовать шанс» и «просто везение». Еще реже – «богатство родителей», «высокая квалификация» и «возможность брать взятки».

Чем же отличается жизнь богатых от всех остальных?

Наиболее характерными особенностями их жизни большинство россиян считает, во-первых, высокое качество их жилья, возможность провести отпуск за границей, доступность приобретения дорогой мебели и бытовой техники, качественный уровень медицинского обслуживания, возможность для детей добиться гораздо большего, чем их сверстники, возможность получения хорошего образования и нестандартного проведения досуга.

Не забудем и совершенно новый для России слой – сверхбогатых людей. По подсчетам экспертов, в 2012 г. в России было 686 семей, управляющих активами более 100 млн долл. Отныне Россия заняла 3-е место в мировом рейтинге стран по количеству мультимиллионеров (после США и Китая). И это с учетом того, что часть наших миллиардеров просто не смеет открыто заявить о своей состоятельности – по причине служебного положения.

Известно, что 1–2 % наших сограждан сосредоточили в своих руках, по различным оценкам, 90 % доходов страны. В последний год их количество (несмотря на все кризисы и «вызовы» современности) еще увеличилось на 13 % (тогда как во всем мире – только на 3,6 %). Невольно приходит мысль, что в России имеются какие-то особые благоприятные условия для взращивания именно мультимиллионеров. По количеству «простых миллионеров» она отстает, например, от Швейцарии, Сингапура, Австрии, Норвегии и Гонконга. А для мультимиллионеров у нас – рай. Вот такие парадоксы.

Вопрос о том, как в России буквально за несколько лет возникли эта небольшая группа из первых строчек рейтинга богатейших людей мира, – тема отдельного разговора. Даже на Западе считают, что в основе любого крупного состояния лежит преступление. А там процесс создания крупных состояний шел много десятков и сотен лет. Российские же «гении бизнеса» смогли сделать это на порядок быстрее, возникнув из «кровосмешения» власти и денег. Среди них нет ни одного, кто организовал бы новое производство, внедрил бы новую идею или совершил прорыв во что-нибудь новое. Это те, кто сумел наложить руку на природные ресурсы, крупное производство, созданные в период так называемого «неэффективного социалистического хозяйства». Генри Форда, создавшего производство с нуля, в России так и не случилось.

Словом, большинство богатых людей в России ничего не производят. И происходит это не только из-за их аморальности или лени. В этом отражается всемирный процесс глобализации, когда в экономике большинства стран искусственно раздута финансовая сфера и наступило всеобщее помешательство на биржевой игре и валютных спекуляциях, на рискованных денежных операциях – в надежде на быстрое обогащение, которое совсем не связано с собственными созидательными усилиями. Ведутся игры с «виртуальной суммой», когда выигрыш одних на деле означает проигрыш других. Это «экономика глобального казино» (С. Кара-Мурза), которая сама по себе безнравственна. Она не связана с доходами «по труду», с участием во всеобщем благосостоянии, а наоборот, прямо этому принципу противоречит.

Среди богатых людей только 5 % отметили, что за последний год их жизнь ухудшилась. Зато у половины – улучшилась (несмотря на все кризисы). Большинство из них уверены, что их материальное положение целиком и полностью зависит только от них самих. Они оптимисты: уверены, что в трудной ситуации к ним обязательно кто-то придет на помощь, например коллеги или друзья. Они уверены в завтрашнем дне, ощущая себя хозяевами жизни.

Конечно, их жизнь тоже не безоблачна. Порой ее отравляет страх одиночества, терактов, превращения ребенка в наркомана, неясность перспектив на будущее, ожесточенность в отношениях между людьми, невозможность защититься от риска. Впрочем, это повседневная реальность сегодняшней России, общая причина общей неудовлетворенности – и богатых, и бедных.

К этой же группе высшего класса примыкает и новая элита России. В силу того, что этот класс людей для России абсолютно новый, со своими особенностями, этому слою людей посвящен следующий раздел.

Разница между бедными и богатыми гражданами России с каждым годом увеличивается. Согласно докладу «Уровень и образ жизни населения России в 1989–2009 годах» (ВШЭ) за последние 20 лет самые обеспеченные россияне стали в 2 раза богаче, а самые бедные – в 1,5 раза беднее. Сейчас уровень неравенства в России выше, чем во всех странах евросоюза, и даже выше, чем в странах СНГ (в 2 раза). Эксперты считают, что разрыв между богатыми и бедными по России составляет примерно 26 раз, а по Москве достигает 40—50 раз.

Словом, Россия «расслоилась», и этот процесс с годами только усиливается. В пятерку самых «расслоившихся» попало население городов и нефтедобывающих регионов: Москва, Самарская и Тюменская области, Ненецкий автономный округ и Санкт-Петербург. Гораздо меньше «расслоения» в Ивановской, Владимирской и Тверской областях, Ингушетии и Карелии. Парадокс в том, что это – самые депрессивные и бедные районы, и низкий показатель расслоения вовсе не является признаком благополучия. Значит, экономический рост последних лет сыграл на руку только тем, кто был изначально богаче.

Конечно, многих россиян угнетает чувство несправедливости. Причем это ощущают не только бедные, но даже и вполне состоятельные, образованные и работающие люди. Резкая поляризация общества, сужение возможностей для бедных, неравенство жизненных шансов в зависимости от бедности и богатства опасно: оно ведет к постоянному воспроизводству бедности, невозможности детям из бедных семей добиться того же, что и их сверстники. В результате может сократиться приток талантливой молодежи в экономику и науку России и, как следствие, привести к снижению конкурентоспособности экономики страны.

От состояния кошелька в решающей степени зависит и то, как люди воспринимают жизнь в России, ее нынешние экономические условия, насколько они сумели к ним приспособиться, каковы их представления о личной жизни, о жизни страны и ее будущем, о действиях власти.

Массовое сознание россиян отличается крайней противоречивостью, идейной пестротой, отсутствием общности. Общество оказалось ментально разорвано: у каждого класса определилась своя идеология, своя система ценностей. И для большинства характерно отталкивание, непринятие других социальных групп, потеря ясного представления о том, каким должно быть социальное устройство России, что нужно делать, чтобы жилось лучше.

Даже международные исследования (World Values Surveys – WVS) подтверждают, что в России есть свои, особые приоритеты ценностей, среди которых главное – выживание и защищенность. Этим Россия отличается от развитых стран, где жизненные установки смещаются на самореализацию и самовыражение. Как это сказывается на самочувствии граждан страны и их ментальности?

Выше отмечалось, что многие граждане России, особенно слой среднего класса, по уровню запросов близки к гражданам развитых стран или ориентируются на них. А вот возможности свои запросы удовлетворить – у них несколько иные: скажем, такие же, как у жителей стран третьего мира. Эти ножницы (между запросами и возможностями) и дают самый низкий в мире (!) уровень удовлетворенности жизнью, отсутствие душевного покоя.

Интересно пронаблюдать, как богатые и бедные относятся друг к другу.

Существует представление, что бедность в русском менталитете – чуть ли не добродетель, в то время как богатство – это что-то сомнительное и осуждаемое. Впрочем, для такого суждения есть основания в виде русских пословиц и поговорок, где зашифрована вековая мудрость предков. А они учат: «Богатому душа дешевле гроша», «Богатому сладко естся, да плохо спится» (совесть, наверное, мешает), «Богатством в рай не взойдешь», «Богатство – вода, пришла и ушла», «Богатому не спится: вора боится» и т. д. Зато – «Бедному смерть не страшна», «Бедность не порок», «Бедность учит, а счастье портит». Судя по этим пословицам, бедные философски, фаталистически воспринимают богатство и бедность, понимая их временность и относительность в условиях России. Они чаще считают честный, праведный труд основой благополучия и богатства, а богатые – реже.

Эта идея аскезы, однако, явно устарела. Сейчас в России на каждом углу безудержно пропагандируются идеалы общества потребления, внушается мысль о том, что ценность человека зависит от количества и качества предметов, которыми он владеет.

И все-таки, как ни странно, большинство русских, и богатых, и бедных, едины в одном: «Не в деньгах счастье». Причем это не формальная декларация, а реальная жизненная установка. Во всяком случае, на вопрос «На что бы вы согласились, чтобы получить миллион долларов?» – почти 1/3 респондентов ответили, что вообще не стремятся иметь миллион долларов. Еще 50 % не согласились бы ни на что из предложенного им списка «жертв», которые стоило бы принести ради этого: например, отказаться от своих убеждений, от вероисповедания, от любимого человека, позволить себя унижать и т. д. Как ни странно, но до сих пор в русской культуре и повседневной жизни сохраняется спокойное отношение к деньгам. И сейчас любого русского коробят сцены из западных фильмов, когда после ограбления воры катаются в экстазе по деньгам, купаются в них, блаженно закатывая глаза.

В массовом сознании россиян богатые – это люди, стремящиеся к власти, энергичные и инициативные, довольно жадные до денег, безразличные к судьбе своей страны, не слишком порядочные, но при этом образованные, отличающиеся профессионализмом и трудолюбием.

Как видим, особой симпатии этот портрет не вызывает, но и классовой ненависти – тоже, особенно если учесть, что «не в деньгах счастье», да и за богатство расплачиваться приходится довольно дорого: ведь «Богачи едят калачи, да не спят ни днем, ни в ночи». Такое толерантное отношение бедных к богатым внушает оптимизм и уважение. Значит, не все люди озлобились, не все утратили человеческое достоинство, умирая от зависти.

Вместе с тем, говоря о своих богатых согражданах, россияне имеют в виду не столько элиту, от которой они очень далеки и имеют о ней смутное представление, сколько верхний слой среднего класса, т. е. состоятельных людей.

Хотя среди бедных отношение к богатым несколько хуже, чем у других слоев населения, однако и среди них около 40 % относится к ним «не хуже и не лучше, чем к остальным», а 25 % даже уверены, что качества людей не зависят от их кошелька.

Впрочем, многие в России не любят богатых: слишком те самоуверенны и склонны к индивидуализму. Многих раздражает их безразличное поведение в стиле «мы ничего никому не должны». Подавляющее большинство богатых людей искренне не могут поверить в то, что они получили свои богатства – от народа, что в их состояния вкладывались результаты труда предыдущих поколений, в том числе и рабов ГУЛАГа. Они простодушно уверены, что до 1991 г. государственная собственность была «ничьей», а потом просто приобрела своих хозяев, т. е. их.

В отношении бедных актуальна поговорка «Бедность не порок, а несчастье». К ним относятся с сочувствием, пониманием их плачевного состояния. Для многих бедные – это люди в основном добрые, терпеливые, совестливые и законопослушные. Для половины состоятельных людей самое яркое качество бедных – их доброта и открытость. Зато 20 % видит в них пассивность, инертность, даже лень. Впрочем, многие отмечают, что бедные часто коллективисты, они не переносят индивидуализма, предпочитают действовать сообща и не слишком тепло относятся к тем, кто пытается выделяться на общем фоне.

Любопытно, что отношение к бедности в России и Европе – разное. Там быть бедным или вращаться в среде бедных – стыдно. В России бедность воспринимается скорее как несчастье, результат невезения или внешнего давления обстоятельств, что вызывает у окружающих сочувствие и жалость. Поэтому русскому не стыдно признаваться в бедности, иметь бедного друга, приятеля, что часто поражает иностранцев.

Интересно и то, что такие полярные группы, как богатые и бедные, в России не слишком изолированы, они продолжают «вариться в общем котле». Возможно, это связано с тем, что их социальное положение, которое в новинку и тем и другим, имеет не очень большой «срок давности». Почти половина россиян имеет в своем окружении (родственники, одноклассники, друзья детства, соседи и т. д.) состоятельных и даже богатых людей. Учитывая, что речь идет о полярных слоях общества, такая связь между ними показывает, что процесс формирования жестких границ между социальными слоями в России еще не вполне завершился. Это дело будущего.

Это и хорошо, и плохо. Хорошо, потому что тесные контакты людей с принципиально разными возможностями оставляют надежду на взаимовыручку и смягчают последствия неэффективной политики.

С другой стороны, бедные не могут не сравнивать свои возможности и образ жизни с богатыми, что может раздражать и угнетать их, усиливать напряженность в отношениях.

Раскол русских (на высший и низший классы) разделил Россию не только по уровню богатства, а, что важнее, по отношению к смыслу бытия и нравственным ценностям. В России сосуществуют рядом две разные системы нравственных ценностей, и каждая из них видит смысл бытия и будущее по-своему.

Идеология богатых проста: «Обогащайтесь!» Те же, кто не принял этот принцип, отторгаются властью и средой, остаются в тени, становятся неконкурентоспособными. Многим приходится идти по тонкой грани, стараясь выжить, обеспечить семью и будущее детей – и не поддаться искушению неправедного обогащения. Обогащение любой ценой как жизненная цель в принципе противоречит русской ментальности и культурному коду. Инстинкт самосохранения многих русских, присущий любому народу, противится сложившейся в России системе.

Завершая наблюдение над умонастроениями богатых и бедных, подчеркнем: российское общество, если брать его как некое целое, значительно ближе к взглядам и суждениям бедных, чем к ментальности богатых людей.

Во-первых, просто потому, что бедных количественно больше.

Во-вторых, они в большей мере сохранили черты национальной ментальности. Богатые и состоятельные в своем образе жизни и идеях по большей части оторвались от основной массы сограждан. Они отличаются от них не только толщиной кошелька, но и образом жизни, моделями поведения, ценностями и идеями, они ориентированы на накопление, на рост благосостояния и потребления, как это происходит на Западе.

В этом смысле обладание огромным богатством в России можно назвать своего рода маргинальным состоянием, а богатых – некими маргиналами, которым живется на просторах родины не вполне уютно.

«Элита» России

В переводе с французского «элита» – это лучшее, избранное, отборное, имеющее особые качества. Раньше причисление кого-либо к элите означало наличие таких качеств, которые можно выразить словами «выдающийся», «знаменитый», «замечательный» и т. д. В наши дни, когда уже нет королей-царей, нет сословий, нет «высшего света», то характеристика элиты стала связываться с политической системой власти в стране.

Вопрос о политической элите в современной России – совершенно новый для отечественной мысли. В СССР замкнутый слой управленцев назывался «номенклатура», куда шел отбор по принципу личной преданности и политической лояльности. На Западе до сих пор главный источник и резерв элиты – социальное происхождение людей, повышающее их стартовые возможности.

В современной России все сложнее: вместо социального происхождения главную роль теперь играет предшествующая связь с советской номенклатурой и личная преданность верховному лидеру. Имеет значение не столько социальное, сколько корпоративное происхождение человека, его связи с влиятельными людьми. Очень важный фактор продвижения наверх – социальный статус родителей. Больше половины из них вступили в элитный клуб в 1980-е годы. Только 22 % – новички на празднике власти, а основная часть еще при советской власти занимала «элитные» и «предэлитные» позиции.

По определению Ю. Левады, современная российская политическая элита – «часть общества, обладающая благами, доступом к власти и возможностями влияния». После проведения реформ в 1990-х годах она занимает привилегированное место, распоряжаясь не только властью, но и основной частью ресурсов общества.

Одна из самых важных черт правящей «элиты» в современной России – это сращивание государственной власти (во всех ее звеньях) с бизнесом. Место и связи во власти – главный фактор приумножения собственности, а собственность – мощный источник политического влияния. Так бывшая политическая номенклатура вошла в бизнес-элиту и продвинула по этому пути своих родственников.

Участие в политике гарантирует самый прибыльный бизнес. С одной стороны, крупные бизнесмены ищут поддержки государства, получая от него собственность и привилегии. С другой – политикам уже недостаточны атрибуты власти и известность, они стремятся еще больше подкрепить свой статус поступлениями на банковские счета. В итоге крупные бизнесмены получают политическое влияние и неприкосновенность, а политики – становятся весьма богатыми. Взаимовыгодное сближение экономической и политической элиты помогает «осваивать» госбюджет.

Эта группа людей занимает верхние этажи власти, что позволяет ей принимать решения, имеющие важные последствия для миллионов людей. В нее входит высшее федеральное чиновничество, высшая региональная власть и представители крупного бизнеса. Бизнес-элита – люди, сделавшие состояния в эпоху приватизации и либерализации экономики. Благодаря этому они настолько приблизились к власти, что стали сами олицетворять власть.

Элита есть в любом обществе, и она обычно устанавливает «общие правила игры», исходя из своих групповых интересов. Эти правила касаются доступа или ограничения доступа в элиту. В отличие от других стран российская элита – закрытая привилегированная корпорация.

В современной России искажены каналы социальной мобильности. Все слышали горькую российскую шутку: «Сын генерала не может мечтать о том, чтобы стать маршалом: ведь у маршала есть свой сын». Система отбора и продвижения наверх не имеет ничего общего с реальностью, с талантами и активностью человека. Наблюдается процесс самопроизводства элиты, ее полной автономности и кастовости.

Эта группа людей, укрепляя свои позиции в обществе, очень сплоченная. У нее есть свои четкие групповые интересы, свои вкусы, особые нормы поведения и даже кодовый язык. Эти качества помогают элите блокировать индивидуальную активность тех, кто к ней не принадлежит, не оценивается как «свой».

Сколько у нас представителей «элиты»? Это довольно ограниченный круг людей. По мнению экспертов, в советское время номенклатура составляла 0,1 % населения страны, а в Политбюро ЦК КПСС было «всего» 900 человек. В наши дни население страны уменьшилось вдвое, зато количество чиновников выросло в 8 раз, а правящая элита составляет 1060 человек. Среди них есть и мультимиллионеры, и «простые» долларовые миллионеры. Топ-элита – это узкий круг, который насчитывает примерно 175 человек. Из них 25 крупных собственников, 50 ключевых чиновников и около 100 человек «помощников».

Современная элита значительно моложе предыдущей «номенклатуры» – примерно на 10 лет. Большинство из них – мужчины до 50 лет. Этот слой представлен политиками, юристами, экономистами (т. е. гуманитариями). Этим современная элита отличается от технократического состава прежних вождей.

В назначении довольно молодых людей на высшие посты сказывается главный принцип современной кадровой политики власти – омоложение. Обновление правящей элиты – это совсем неплохо, ведь ротация кадров нужна. Однако принцип омоложения назначенцев без поэтапности – тоже не лучший путь. Наблюдение над чередой провалов и катастроф во всех сферах жизни, поразивших Россию в последние годы, ведет к мысли, что система жизнеустройства в современной России не работает ни на одном участке и все катастрофы – не случайны, а системны. Может быть, это идет от того, что во власть приходят те, кто не умеет делать дело, кто не прошел школу жизни? Ведь что делает неумеющий человек, оказавшись на олимпе власти? Первым делом он проводит реформы, не важно в какой области – будь то полиция, армия, образование или система ЖКХ. Не будучи специалистом и высоким профессионалом, не зная всю систему вверенного ему дела, этими попытками реформ он как бы обретает равенство – с теми, кто умеет делать дело, с опытными и знающими профессионалами. И этим он порождает особую среду – всеобщей неумелости, когда все проблемы только обостряются. Примеры тому – каскад проблем в системе образования, в армии, в энергетике и т. д.

Почему растет количество элиты? Откуда берутся ее ресурсы?

В первое десятилетие «новой демократии» первый Президент РФ, с его своеобразным характером, прославился частными отставками, рокировками чиновников, которых он сначала приближал, потом разочаровывался и менял на других. Внезапность этих перестановок нарушала преемственность власти.

И если в советские времена отставка означала «политическую смерть», то теперь реален возврат во власть тем или другим способом: из министров – в депутаты, из администрации – в крупный бизнес, в госкорпорации, в многочисленные фонды и т. д. Ну, не в народ же идти?!

Типичный путь вхождения в элиту – парламентская и политическая деятельность. В элите практически нет выходцев из села, резко упала доля женщин и молодежи. В последние 10 лет значительно выросло количество людей в погонах, которых называют «силовиками»: каждый четвертый член нынешней элиты – военный. (При Ельцине их доля в элите была 11 %.)

Возможно, это связано с настроениями общества: с советских времен военные имели репутацию честных, ответственных профессионалов, их образ не был связан с коррупцией, воровством и политической демагогией. Много тех, кто пришел во власть из спецслужб. Они не участвовали в бандитской приватизации 1990-х годов. По роду своей профессии они не могли быть ярыми «западниками», и казалось, что они – убежденные патриоты.

Гораздо меньше в элите стало женщин, зато резко растет доля земляков главы государства. Если при Ельцине в элите каждый десятый был с Урала, то сейчас четверть кремлевской элиты – выходцы из города на Неве.

До перестройки главным ресурсом пополнения элиты была интеллигенция, в основном люди с техническим образованием. При Ельцине элита пополнилась региональной администрацией, сотрудниками силовых и правоохранительных ведомств и особенно – бизнесменами. Б. Ельцин приблизил к себе молодых ученых, блестяще образованных политиков, экономистов, юристов. Его команда наполовину состояла – из докторов наук. А сейчас в правящей элите значительно возрос удельный вес людей в погонах (каждый четвертый), зато снизилась доля «интеллектуалов» и людей, имеющих ученые степени (тоже наполовину). Так что современная элита еще не окончательно оформилась в своих границах. Однако есть тенденция: вместо интеллектуальной и профессиональной элиты – гордости страны – к власти приходят представители крупного капитала, опухшие от богатства, и чиновники, сросшиеся с этим капиталом. Парадокс демократии: этих людей привели наверх, во власть, не выборы, не происхождение, не их гениальность, а назначение.

Близость к власти пока еще не создала «настоящую», легитимную элиту, сплоченную, уверенную в своем статусе или престиже. Сам принцип произвольного, случайного отбора (по знакомству, по дружбе, по землячеству) выдвинул во власть людей с психологией временщиков, создал не настоящую, а эрзац-элиту.

Главный движущий мотив интересов «элиты» – узаконить и укрепить такую модель общества, при которой все экономические решения всегда оставались бы за ней, работали бы в ее интересах. Она откровенно не заинтересована в модернизации страны. Многие представители элиты имеют двойное, даже тройное гражданство, недвижимость и счета вне России, куда «чуть что» они отправятся с семьями. Нужны ли им положительные перемены в России?

Обогащение и усиление «элиты» происходит через расширение коррупции. Коррупция существовала в России всегда, но именно сейчас она стала как никогда масштабной и открытой. В итоге в руках «элиты» сосредоточены самые важные ресурсы страны. Порой она бросает крохи с барского стола, называя это благотворительностью. В сущности – это грабеж совместного наследства. Ведь у нас всех общие предки, которые оставили нам наследство – материальное и нематериальное. И те, кто наверху, – только распорядители этого наследства, а не его владельцы. И если они узурпируют его, то они узурпируют долю братьев и сестер.

Культурные и этические нормы, которые распространяются эрзац-элитой в обществе, неминуемо деградируют. Попытки «элиты» перенести на отечественную почву ценности либерализма в условиях России искажают эти самые ценности до неузнаваемости: здоровый индивидуализм превращается – в дикий эгоизм, свобода – в безответственность, конкуренция – в уничтожение соперника. Ей явно не хватает этических стимулов. И дело не в том, что она испорченная или порочная, а в том, что государственная система не воспитала в ней самой, сколоченной наспех и случайно, такие стимулы, поскольку в самом государстве их недостаточно.

Население для нее – не более чем материал для воспроизводства, объект эксплуатации, не имеющий ни единого шанса поменять свой статус даже при наличии личной инициативы или таланта.

Теперь, в эпоху глобализации, состоятельные и богатые люди – принципиально иные, нежели раньше. В большинстве случаев основа их богатства – спекулятивно-ростовщическая. Мы привыкли считать, что деньги обеспечивают товарную массу, и их нужно столько, сколько будет произведено товара. А сейчас, по подсчетам аналитиков, рост денег в 80 раз опережает рост товарной массы. Сегодня деньги делают деньги. Ежедневно границы пересекают полтора триллиона долларов! И наши олигархи не инвестируют их в отечественную промышленность. Это спекулятивные деньги: их хозяева заняты спекуляцией, например игрой на курсах валют. Опуская чужие валюты, можно получить колоссальные прибыли – миллиарды долларов. Тем и опасна глобализация, что богатые люди выходят из продуктивной экономики. Это люди с иной ментальностью и нравами, равнодушные к морали. Не случайно, описывая нашу новую «элиту», аналитики (Ю. С. Пивоваров) называют такие ее особенности:

1) преобладание корпоративных интересов над публичными;

2) недостаток общей и профессиональной культуры. Дефицит ярких личностей, политиков и лидеров;

3) высокая степень бюрократизации, преобладание аппаратной логики. Неэффективность труда, чинопочитание, пренебрежение к нуждам населения;

4) низкий уровень нравственности, что исключает из политики нормы морали;

5) прагматизм, отсутствие интереса к осмыслению происходящего, интеллектуальная лень и недальновидность;

6) отсутствие общенациональной солидарности, раздробленность, групповые разборки, подрывающие авторитет власти в глазах народа.

И «элита», и обслуживающий ее круг «менеджеров» (рестораны, девочки, стилисты, сомелье, руководители СМИ, политтехнологи, мозолисты, кутюрье и пр.) развращены легкостью бытия, у них уже въелась в кровь привычка к немыслимым ранее финансовым возможностям. Они живут так, как никогда и никто – ни один царь или князь – не жил в России. У них особый стиль агрессивного потребления. Они верная опора режима: ведь за «красивую жизнь» с них требуется совсем немного – абсолютная политическая лояльность.

Впрочем, «элита» тоже неоднородна. Можно наблюдать ожесточенную конкуренцию между отдельными группами, например между «федеральной» и «региональной» группами. Причем ни у тех ни у других нет долговременной программы реформ и развития.

Да и сама «элита» себя разделяет – на «элиту господства» (верховная власть, главы крупнейших корпораций, олигархи) и «элиту развития». Последние – это те, кто занят в государственном управлении, обороне и охране правопорядка, в бизнесе, науке и образовании, в СМИ. Среди них случается критический взгляд на сложившуюся в стране систему управления. Сложившийся в России грубый олигархический бюрократический капитализм пользуется поддержкой (кроме олигархов) большинства сотрудников спецслужб и половины чиновничества. Большинство же армейских офицеров, предпринимателей и менеджеров, значительная часть чиновников, словом «элита развития», в своем большинстве, предпочитает «нормальный» капитализм с правовым социальным государством, с четкими и ясными правилами игры, верховенством закона и честной конкуренцией. У «элиты развития» нет иллюзий по поводу режима. Тем более что многие начинают понимать: если в стране не будет мощной армии и накормленного и, значит, лояльного населения, то любые капиталы можно в одночасье потерять, как это случилось с Мубараком и Каддафи.

Значит ли это, что данная часть «элиты», либерально настроенная, желает перемен и готова защищать либеральные ценности?

Нет, конечно. И вряд ли скоро осмелится. Ею ведь тоже можно манипулировать. Во-первых, репрессиями или их угрозой. Во-вторых, в массовое сознание можно вбивать путем многократного повторения идеи о России, «встающей с колен», но «окруженной врагами», и поэтому «народ должен сплотиться». И при этом в головы вбивается незатейливая идея: «Мы никогда не жили так хорошо». Так говорят даже умные люди. Публицист А. Пионтковский сравнивает эту фразу с настроением людей в 1936 г. в «Доме на набережной». Тогда ведь тоже повторяли эту фразу: ведь в ту пору разрешили новогодние елки, приняли бухаринскую Конституцию, в елисеевском магазине появились балыки и колбасы, а Мандельштаму разрешили вернуться из ссылки – никогда еще не было так хорошо! Писатель упрекает эту часть элиты в том, что она согласна на самообман, на манипулирование собой.

Все эти люди вроде бы заинтересованы в сохранении status quo, что их должно объединять. Но по-настоящему даже эта небольшая группа не способна объединиться, хотя бы уже потому, что у них нет немеркантильных ценностей. Единственное, что их объединяет, – страсть к материальному обогащению. У сегодняшней элиты, обросшей громадной собственностью, нет стимулов к либерализации режима. Наоборот, у них страх перед информационной свободой: ведь однажды вопрос о происхождении их состояний может стать предметом журналистского, а потом – кто знает? – и судебного расследования. Входит ли в их личные планы «процветание России»? Большой вопрос.

Важнейшей ментальной характеристикой правящей «элиты» (особенно в регионах) исследователи называют наивную уверенность, что наступила полная и окончательная победа рыночных отношений во всем мире. Впрочем, так же наивно-самоуверенно звучали в недавнем прошлом заявления об окончательной победе социализма в нашей стране. И еще одна ее черта – это беспринципность и холопство. Преклонение перед силой ведет к безоговорочной преданности главе государства, а с другой стороны – к приоритету клановых интересов над общенациональными. По мнению социолога Т. Заславской, нынешней «элите» «удалось создать такие правила игры, которые гарантируют ей бесконтрольность и безответственность перед обществом».

Серьезные аналитики оценивают качество и действия российской «элиты» очень сурово. По мнению президента Института национальной стратегии М. Ремизова, «в обществе эли та – это болезнь. Многие системные проблемы в стране вызваны именно социально-психологическими свойствами нашей элиты. Главный ее недостаток – короткий горизонт сознания, что выражается в психологии временщиков – людей, случайно прорвавшихся к рычагам управления и изуродованных бесконтрольностью власти». По его мнению, нужна некая соразмерность между ресурсами, которыми обладает этот слой людей, и субъектами, которые ими владеют.

И еще одна ее особенность – глубокие комплексы провинциалов, стремление быть принятым в мировую элиту, войти в западный истэблишмент. В этом убеждает лондонская жизнь наших вороватых «невозвращенцев». В Интернете много обсуждаются личные отношения Президента с лидерами Европейских стран. Желание войти в круг мировой элиты так и остается пустым желанием, мо́роком, мифом. Это становится ясно, если обратить внимание на многочисленные скандалы русских олигархов на Западе (О. Дерипаска, М. Прохоров, Б. Березовский, А. Вавилов и др.), которые нам дают понять, что это – знаки отторжения русской «элиты», ее непризнания там.

«Элита» стремится обелить себя в глазах Запада, сохранить членство в его престижных клубах – от «большой восьмерки» или «двадцатки» – до создания Православного центра под Эйфелевой башней. На эти цели выделяются громадные средства, которые проходят по статье «создание положительного образа России за рубежом». Однако объективных причин для высокого образа современной России нет: ни в степени ее влияния на мировые дела, ни в показателях ее экономического или технологического развития, ни в уровне жизни или здоровья народа, руководимого такой «элитой».

Поскольку зарабатывать (по сути – воровать) деньги «элита» должна в России, а тратить – там, на Западе, то ей присущи раздвоенность сознания и поведения. Глобализация втягивает ее в общеЕвропейский круговорот: ей хочется, чтобы ее принимали в Европейских домах не как вороватых выскочек, а как представителей интеллектуального сообщества. Пока это дается с трудом. Большинство предпочитает проводить как можно больше времени на западных курортах, хранить деньги в западных банках и посылать учиться детей в западные школы и университеты. Внутри же страны «элита» насаждает идею, что Россия – осажденная крепость, а Запад и США «хотят лишить ее суверенитета», «расчленить» и уничтожить. Отсюда обиды, раздраженный тон и враждебность в словах, адресованных Западу.

Образ врага очень ей нужен: ведь внешняя угроза – главное оправдание сохранения режима. Других задач помимо удержания себя во власти (например, построить коммунизм, или догнать по развитию Португалию, или удвоить ВВП, или решить жилищную проблему и т. п.) режим уже не ставит.

Все эти социально-психологические свойства нашей «элиты» определили ситуацию, когда Россия неуклонно сползает в череду кризисов, деградирует. Ведь человек с коротким, ограниченным горизонтом сознания просто не в состоянии понять, что рост и потребление не могут быть бесконечными, что Россия и ее жители не могут бесконечно служить только ареной для карнавала потребления, как это было в последние годы. Что когда-нибудь этому абсурду должен прийти конец. Но чтобы это понять, нужно иметь иной горизонт сознания, нужно умение видеть перспективу. Увы…

При таких свойствах нашей «элиты» взаимное отчуждение власти и общества – логично. Власть равнодушна к бедам народа, порой бросает ему крохи с барского стола, называя это благотворительностью. И отношение населения к «элите», как теперь говорят, «симметричное», что позволяет говорить о симптомах социального распада. Народ не скрывает тотального недоверия к власти, охваченной коррупцией. Все чаще высказывается мнение, что главная проблема современной России – неспособность властной элиты адекватно отвечать на новые вызовы и эффективно решать конкретные задачи. Этим она обрекает страну на роль вечно догоняющих.

Главный редактор журнала «Политический класс» В. Третьяков, связывая будущее России и ее современную «элиту», говорит прямо: «Сама политическая элита, то есть субъект реформ, не видит будущего для России, а потому относится к ее настоящему либо безответственно, либо потребительски». В будущем она с легкостью расстанется со страной, поскольку безразлична к ее судьбе, к народу, обществу. Она отдыхает на Куршавеле, деньги держит в офшорах, встречается в Лондоне, смотрит CNN, в качестве образца почитает американскую политическую систему».

Конечно, особенности российской «элиты» ставят под вопрос уровень демократизма в современной России. В подлинно демократической стране не могли бы существовать подобные привилегии. Для подлинной демократии необходимо реальное верховенство народа, который влиял бы на политику, а элита была бы подконтрольна народу – через институты выборов, референдумы, отчеты депутатов перед избирателями, через СМИ и опросы общественного мнения, через максимальную гласность и критику.

Без элиты любая страна не сможет ничего добиться. Так что перед Россией остро стоит задача: вырастить новую, думающую, патриотичную, высокопрофессиональную элиту, которой наконец-то население страны смогло бы доверять. Пока что это – дело неизбежного, но отдаленного будущего. В мировой истории обычно люди «длинной воли» (т. е. с широким горизонтом сознания), умеющие смотреть в перспективу, всегда рано или поздно выигрывают у людей «короткой воли». Поэтому время временщиков – не беспредельно.

Изменения в русской ментальности и рынок

В конце 1991 г. распался СССР, и в России полностью изменилась система политико-экономических отношений. Победила идея всевластия капитала, который взял на себя функции тотальной регуляции в обществе, а государству осталась роль «ночного сторожа».

Картина жизни в России разительно поменялась. Да, возникли новые классы, зияющие контрасты между бедными и сверхбогатыми, большинство населения живет в бедности, не имея надежды пробиться в лучшую жизнь. Зато теперь не преследуют ни за спекуляцию, ни за убеждения, ни за нетрадиционные сексуальные отношения. Исчезло понятие нежелательной литературы, свободно продается иностранная пресса, принимаются западные радиостанции и спутниковые телепрограммы, россияне свободно могут выехать за границу и выражать свое мнение по любому поводу. А главное, победила вера, что именно деньги (а не сила) – теперь главный, универсальный регулятор любых человеческих отношений. Победа либеральной теории laisser passer, laisser faire (букв. позволить пройти, сделать) для каждого человека означает: не стоит сопротивляться и вмешиваться в жизнь, менять порядок вещей, пусть все идет, как идет, «деньги все сами поставят на свое место».

А они и вправду «ставят все на свое место». Для каждого очевидно: налицо экономическая деградация страны, потеря целых отраслей индустрии, изношенность до дыр всего и вся. Чтобы стремительно разбогатеть, теперь не стоит тратить усилий – создавать, внедрять, строить, мастерить что-то новое, поскольку богатство в наше время зарабатывается по-иному. У многих зреет мысль: Россия – заброшенная страна, где власть занимается чем угодно, только не созиданием, развитием, реальными проблемами, и разбогатеть проще всего на спекуляциях.

А начиналось все прекрасно. Основной целью новой России было объявлено построение нового демократического общества, опирающегося на рыночную экономику и соблюдение прав человека. «Человек, его права и свободы являются высшей ценностью. Признание, соблюдение и защита прав и свобод человека и гражданина – обязанность государства», – гласит вторая статья Конституции РФ. Благородная программа, высокие цели, сияющие дали!

Чем же они обернулись в реальности?

Знаменитый режиссер А. Кончаловский развязал в СМИ дискуссию по вопросу: насколько русская ментальность связана с экономической и политической системой нашей страны, с ее прогрессом или деградацией? Как наша ментальность влияет на него? Можно ли ее поменять в лучшую сторону? А если да, то каким образом? (АИФ. 2012. № 2.)

Рисуя портрет русских, он предъявляет им серьезные обвинения: русские – народ с рабской психологией, он сопротивляется модернизации, потому что «рабство – это легко, а свобода трудно, потому что у нас ответственных людей – с гулькин нос. В России мало граждан, в основном они – население». Он даже пытается определить суть русского менталитета, назвав его – «крестьянское сознание, суть которого – зависть». Такую особенность русских он объясняет тем, что «буржуазии у нас так и не появилось».

Не в силах сдержать раздражения против русских несовершенств, он предлагает: «…чтобы обратить процесс деградации России вспять, нужна модернизация русского менталитета, а не экономики». Для движения в сторону прогресса, по его мнению, требуется, чтобы государство предприняло усилия к изменению русского менталитета, «иначе общество начнет двигаться в сторону деградации».

Можно соглашаться или не соглашаться с известным режиссером. Похоже, он ставит проблему с ног на голову, и получается, что «хвост вертит собакой». Тем не менее вопросы поставлены очень интересно и остро. Можно ли поменять русскую ментальность насильственно, «модернизировать» ее? Как новые рыночные отношения вместе с грянувшей глобализацией поменяли «русский характер», «русский тип человека»?

Бесспорно, режиссер прав в своем интересе к национальной ментальности. Есть мнение, что вообще все реформы и модернизация в нашей стране буксуют который век подряд именно потому, что не уделяется должного внимания к особенностям сознания русских.

Давайте посмотрим, как типичные русские качества характера работают в рыночную эпоху: помогают ли адаптироваться в новой жизни? Или, наоборот, мешают? Или же под напором внешних изменений они уходят, стираются, заменяются иными? Интересно сравнить русского православного человека лет 200 тому назад с советским человеком и современным русским. Если ли между ними что-то общее?

Психологические и ментальные особенности русских подробно описаны в специальной литературе. В ней утверждается, что главная особенность русских в том, что они – «интуитивно-этические интроверты» (К. Г. Юнг). То есть для них очень важны эмоции, интуиция, идеи – при явном дефиците практической хватки и гибкости в деловых контактах, почему они нередко терпят неудачи в конкурентной борьбе. Очень часто они – люди гуманитарного плана. По крайней мере, именно в этом плане они представлены особенно ярко. Развитая интуиция и обратная связь с людьми (что в дефиците у многих народов) объясняет, почему многие из них имеют художественные таланты, в том числе и дар импровизации, а также особое умение строить отношения с людьми. Их особый талант – общительность. Более того, они просто физически нуждаются во взаимопонимании и личном общении, крайне зависимы от окружения.

По К. Г. Юнгу, они упрямы: если в их голове родилась идея, то, преследуя ее, они упорны, с трудом меняют свою позицию, их сложно переубедить. Внешне они производят впечатление властных и самоуверенных людей, и в то же время они легко внушаемы, подвержены чужому влиянию, доверчивы, открыты, восприимчивы – вплоть до некритического отношения к чужим идеям. Рассчитывая на добрые отношения и доверяя, они ведут себя часто по-детски наивно и беспечно: могут долго не замечать, что их обманывают, используют в корыстных целях, вредят. Отсюда впечатление об их терпеливости.

Русские – талантливый народ, но их таланты носят скорее не экономический, а артистический характер. Им легко дается все, что помогает выразить себя – в слове, музыке, красках, линии, танце… Традиционные точки приложения русской силы – наука, музыка, театр, искусство и литература, культура, военная служба. А эти сферы в России сейчас – в загоне.

А во всем том, что связано с материальной жизнью, с техническим или экономическим прогрессом, созданием строгой ранжированной демократической системы, т. е. во всем, где нужны педантизм и механическая точность, они уступают другим народам. Они с трудом переносят рутину, излишнюю размеренность жизни и «мелочность». Зато для них очень важна внутренняя (эмоциональная, душевная, духовная) сторона жизни.

Их чувственное отношение к жизни проявляется в крайних формах. Отсюда – их максимализм, который выражается в принципе «все или ничего», в стремлении во всем дойти до предела, не признавая Горациеву «золотую середину».

Их недостатки – продолжение их достоинств: открытость может проявиться в некритическом отношении к чужим идеям; художественные таланты и дар импровизации могут переходить – в самонадеянность, в надежду на авось, мечтательность, даже в «маниловщину», в неумение довести дело до конца. Их безмерная щедрость, доведенная до абсурда, оборачивается расточительством – и в отношении природы, и в отношении любого богатства. Даже бытовая скромность, которая всегда помогала русским выжить при любых обстоятельствах, порой оборачивается неприятностями: она может стать тормозом в освоении новых технологий, не заставляет искать эффективные способы хозяйствования. И правда, зачем рваться к новому, если можно обойтись привычным минимумом?

Словом, внешне русские часто производят противоречивое впечатление. Вообще, они – «яркие» люди, в которых могут сочетаться самые разные, даже противоречивые качества. Вот эта «яркоокрашенность», неумение идти срединным путем, выбирая «золотую середину» по правилам логики и здравого смысла, часто толкает их на крайние, не вполне продуманные действия.

Неоднозначность, широта и противоречивость русского характера могли бы льстить нашему национальному самосознанию. Однако умными людьми подмечено: чем богаче характер, тем больше в нем черт, взаимно отрицающих друг друга, тем меньше человек приспособлен к практической жизни.

А теперь зададимся вопросом: легко ли человеку с такими качествами выживать в условиях свободного рынка?

Совершенно изменившиеся условия жизни и труда бьют по рукам тех, у кого нет практической хватки, кто не умеет быть гибким, кто слишком открыт и доверчив, кто не может «на благо дела» менять свои убеждения и рисковать, не умеет быть расчетливым, педантичным, пунктуальным, экономным и деловым. Легко ли, если у тебя от природы не вполне «экономический тип мышления», открыть «свое дело», а потом развивать и защищать его, уворачиваясь от набегов чиновников и полицейских, от зависти соседей?

Легко ли, если ты человек открытый и доверчивый, разбираться в лавине противоречивой информации, которая льется на тебя отовсюду – из радио, из всех средств СМИ, Интернета и даже из мобильника?

А то, что твой вчерашний одноклассник (кстати, троечник) вдруг стал олигархом и «сидит» с семьей в Лондоне, разве не повлияет на твою открытость, доверчивость и общительность?

Сейчас победила жизненная философия: «Сытый голодному не товарищ». И даже если тебя не тошнит от скромного быта, даже если ты не экстремист и не истерик по натуре, долго ли тебе удастся держаться «золотой середины» и правил здравого смысла, не послав все к черту, не наломав дров?

Словом, многие черты характера русских вошли в противоречие с новыми условиями жизни. Они не помогают, а, скорее, мешают человеку адаптироваться к новой жизни, вообще понижают конкурентоспособность русских в жестких условиях рынка труда.

Впрочем, еще К. Г. Юнг, рассуждая о людях с сознанием интуитивных интровертов, предупреждал о неминуемых трудностях для людей такого типа: «Сама судьба готовит им – может быть, даже чаще, чем другим людям – непреодолимые внешние преграды, способные отрезвить их от упоений внутренним созерцанием». При этом он не имел в виду ни глобализацию, ни тектонические рыночные сдвиги в России. Просто от века так устроена жизнь: экономическая реальность порождает повсюду, в том числе и в России, людей с материальными практическими интересами, которые всегда и всюду побеждают, вытесняя интровертов.

Переход России в рыночную экономику, повергший население в шоковое состояние, заставил русских измениться: иначе невозможно выжить. К примеру, у них изменились базовые ценности.

Например, отношение к деньгам и богатству.

«Русские любят сорить деньгами. Они не умеют их экономить и тратить рационально», – таково было одно из распространенных стереотипных мнений о русских (особенно в протестантских странах). Что не так уж далеко от истины.

На Западе мотор развития общества и личного продвижения – это «бесконечное» накопление капитала. Отношение американцев к деньгам описывает К. Клакхон: «…остается правдой, что мы не только самая состоятельная нация в мире, но и что деньги, в качестве универсального денежного стандарта, важнее для нас, чем для любых других людей…» Человек, чтобы прослыть порядочным, должен придерживаться принципов: «Жить, чтобы работать», «Иметь больше – тратить меньше».

Для русских это – поразительные откровения, настолько они не вписываются в их представления о жизни. Ведь богатство трактовалось в православии как испытание, а не как знак избранности (но так в протестантизме). На Руси деньги никогда не абсолютизировались, а умеренность и экономность неотделимы в сознании русских от жадности (осуждаемого качества). Такая философия жизни позволяет русским смотреть на протестантские добродетели снисходительно. Заплатить за кого-то в транспорте или кафе, пригласить спутницу в кино или театр, отказаться от денег за книгу, купленную по просьбе друга, – действия, совершенно естественные для русских. «Ну, мы же русские люди», – могут сказать они в ответ на попытку вернуть деньги. А вот другим такие манеры могут показаться расточительством и мотовством.

Веками русские привыкли довольствоваться малым, что закреплено на ментальном уровне как установка национальной культуры. Это отразилось в их фольклоре, обычаях, обрядах. Главные причины русской непритязательности – географические и климатические условия страны, где суровые условия для земледелия превращали жизнь в постоянную борьбу за выживание. Одно дело, образно говоря, воткнуть палку в тучных землях теплой Европы и осенью собрать урожай, а другое – после долгой суровой зимы получить этот урожай, когда подстегивает короткое лето, и все работы надо окончить раза в три быстрее. Такое неравенство русские всегда преодолевали благодаря умению стойко переносить материальные лишения, их привычке к скромному быту и непритязательности.

В сознании русских сложилось отношение к накопительству и ростовщичеству как к неправедному делу. «Я как понимаю, – говорит один из героев А. Чехова, – ежели простой человек или господин берет даже самый малый процент, тот уже есть злодей. В таком человеке правда не может существовать».

Подобные убеждения раньше подавляли у русских стремление к богатству, к накоплению. Деньги никогда не были стимулом жизни, а богатство – целью. Если же раньше (до революции) человек был состоятельным, то он искал «извиняющие причины» и принимал участие в благотворительности, становился меценатом.

Да и советская система усиливала негативное отношение к накоплению денег. Все были равны в одинаковой бедности, частной собственности не существовало. Да и особые искушения потратить деньги не мучили: не на что. А за последние 25 лет Россия пережила множество денежных реформ, два периода гиперинфляции и кризис 1998 г. Эти жестокие уроки отучили россиян копить деньги в банках: они могут в любую минуту лопнуть и раствориться в заокеанских просторах. Жизненный опыт постоянно показывал русским: быть экономным – глупо. Не дожидаясь старости или очередного кризиса, надо быстрее истратить деньги – избавиться от них, не дожидаясь очередного обмана, реформы, дефолта.

А сейчас роль денег неизмеримо выросла. Половина жителей столицы (не самого бедного города) испытывают постоянную тревогу по поводу своего финансового положения. А в отношении к зарабатыванию и трате денег – все зависит от возраста. Те, кому за 35, предпочитают зарабатывать больше, тратить – меньше. Кто помоложе – выбирает модель западного потребления: много зарабатывать – много тратить. А тинэйджеры настроены много тратить, а о заработке – думать еще рано. Зато они экономически грамотны: могут деду четко объяснить, что такое дефолт, МВФ и НДС, знают курс доллара и евро.

И все-таки стереотипы национального самосознания устойчивы. Как ни странно, современные представления россиян о богатстве и его приобретении не намного изменились после проведенных реформ. Да, победила вера во всесилие денег, и для очень многих они стали важнейшей ценностью. Однако исследования показывают, что не все абсолютно хотели бы быть на месте самых богатых и влиятельных людей России. И сейчас, как ни странно, есть и те, кто предпочитает жизнь без особых материальных притязаний. Они убеждены в том, что богатым можно стать только за счет воровства, разграбления страны (41 %), или злоупотребления своим положением, или за счет взяток и коррупции, или жульничества и обмана других, или другими нечестными путями. Далеко не все готовы идти на такое.

Очень немногие с трудом согласны верить, что бывают «талантливые, праведные и удачливые» российские богачи. Верят в это только 9 % опрошенных («Левада-центр»).

Однако жизнь в условиях рынка ежедневно вдалбливает всем в головы установку на благополучие – «здесь и сейчас», а прагматическая ориентация людей все чаще развивает их эгоистические потребности, желание иметь как можно больше денег и вещей. Невозможность быстро осуществить это желание у многих порождает апатию, депрессию, неудовлетворенность жизнью.

Интересны изменения и в отношении к потреблению.

Экономическая система на Западе устроена так, что провоцирует бесконечное потребление. А у русских способность довольствоваться малым была закреплена на ментальном уровне как установка русской культуры. Но сейчас в России победил рынок, при котором целью и смыслом человеческой жизни стало безудержное потребление: «Красиво жить не запретишь!» И если чего-то теперь стоит стесняться, то это – бедности. Она все реже вызывает сочувствие окружающих, из русского лексикона уходит сочетание «благородная бедность».

Но одно только обеднение русского лексикона было бы еще полбеды. Печальнее, что у русских утверждается новый тип поведения: естественное для каждого желание самоутвердиться теперь происходит чаще именно через потребление, а по сути – через энтропию, т. е. рассеивание человеческой энергии.

Изменилось и отношение к труду, причем разительно.

Наиболее важными для русских теперь стали четыре ценности: «хороший заработок» (96 %), «надежность работы» (80 %), ее «интересность», а также «возможность чего-то достичь», т. е. повысить свой статус. Зато в 2 раза меньше стал цениться большой отпуск и возможность проявить инициативу.

Кое-что все-таки не изменилось: мы по-прежнему хотим, чтобы наша работа была уважаемая (36 %), не любим и не готовы к ответственности (20 %), но всегда готовы к напряженной работе за хорошие деньги.

Почти утратили свое значение общественное признание, фотографии на Доске Почета, грамоты за трудовые достижения, возможности творчества и самовыражения. Эти изменения неудивительны. Настроившись на материальное потребление, люди ради заработка готовы пожертвовать своими отпусками, общественным признанием и даже возможностью проявить инициативу, творчество. А ведь еще не так давно К. Г. Юнг называл русских «мечтателями, фантазерами, художниками с чувственным восприятием жизни».

Зато теперь для них очень важен шанс реализовать свое честолюбие, стремление к успеху, важны безопасность и стабильность работы и, как всегда, неувядающая ценность социальной справедливости, которая им кажется важнее, чем, например, даже свобода.

Можно сказать, что теперь трудовые ценности россиян практически неотличимы от ценностей граждан развитых стран в том, что касается заработка, надежности работы и удобного графика.

Однако есть и серьезные отличия. Так, возможность проявить инициативу ценят только 24 % россиян, зато среди Европейцев – 54 %; ответственную работу ценят 20 % в России – и 53 % там; возможность чего-либо достичь ценят только 44 % россиян, что гораздо меньше, чем в Европе (67 %), – честолюбие в России почему-то стало непопулярным. Даже в Корее шанс сделать карьеру важен практически для всех (91,8 %), а в исламских странах – не меньше 50 %. И при этом россияне готовы много трудиться. Правда, не славы ради… Главное – чтобы платили.

Получается, что трудовая этика в разных странах сегодня неодинакова. На Западе она основана на личной инициативе и ответственности, на Востоке – на стремлении приобрести вес в обществе, сделав карьеру. В России же преобладает стремление много и упорно трудиться – ради высокого заработка. А самореализация, инициатива, ответственность, тем более общественное признание в обществе, почет и уважение – не так уж и важны. Это очень не похоже на отношение русских к труду 20 лет назад.

Совершенно озадачивает отношение к труду у современных крестьян. Веками особенностью культуры труда в России был ее экстремальный, нерегулярный характер. Короткий интенсивный труд во время сбора урожая сменялся долгим межсезоньем, когда можно было «расслабиться». Обычно у русских много времени уходило на раскачку, а потом следовал взрыв активности. Недаром Бисмарку приписывается изречение «Русские долго запрягают, да быстро едут». Это выражалось в особом стиле работы, где могли сочетаться порыв, энтузиазм – и равнодушие к результату, неумение доводить дело до конца, педантично занимаясь деталями. Но откровенной лени все-таки никогда не подмечалось в русских.

Недавно журнал «Эксперт» проанализировал крестьянский труд в Белгородской области и сделал вывод: там «превалирует пассивность, мечтательность, минимизация потребностей и соответственно усилий, да и просто лень». Треть опрошенных крестьян выразили полное смирение со своим положением и покорность. Более того, теперь они вообще склонны снимать ответственность с себя за свою жизнь. Отмечено: чем беднее человек, тем глубже его пассивность, уклонение от активности. Бедного трудно мотивировать, толкать на действия, его непритязательность порой ставит в тупик. Например, каждый второй крестьянин сказал, что «ему не нужен туалет в доме». Каждый третий отказался от идеи иметь в доме душ, а 60 % ответили, что не стали бы расширять личное подсобное хозяйство, даже если бы представилась такая возможность. Зачем? И так прожить можно.

Столько же (больше половины!) призналось, что не считают воровство зазорным. И в СССР были «несуны», ворующие на работе. Но они все же не были так откровенны в признаниях. А теперь об этом говорится спокойно и открыто. Это значит, что воровство теперь признается социальной нормой.

Словом, отношение русских к труду под влиянием рыночных отношений разительно изменилось. Они не стали более ленивыми, готовы много трудиться, но – только за хорошие деньги. Сочетание «трудовой энтузиазм» теперь может вызвать саркастическую улыбку.

Под влиянием рынка поразительно изменилось отношение к культуре. Если раньше аналитики отмечали особый артистический, творческий дар русских, их таланты в искусстве, гуманитарный склад русской культуры, то теперь эта сфера приложения русских сил – в загоне. Великая культура существует теперь для многих русских чаще как парадная ценность, как часть их истории.

Особенно неактуальна она для молодых: она не служит им ориентиром нравственности, не задает им модели поведения, не говоря уже о том, что многим она просто неизвестна или известна понаслышке. Социолог Л. Бызов сравнивает отношение русских к своей культуре с греками, которые спокойно смотрят на развалины античных Афин, подсчитывая прибыли от туризма.

Откуда это равнодушие к истории и родной культуре? Подавляющее население России живет в современной урбанистической культуре. Этнологи определяют ее как «периферийный вариант стандарта» общеЕвропейской культуры: в ней мало собственно русского, национального, традиционного. Чтобы убедиться в этом, достаточно взглянуть на архитектурный облик русских городов, в том числе и столицы: ничего специфически русского. Традиционная русская культура сохранилась только в особых резервациях для туристов. Причем ее влияние в России гораздо меньше, чем в любой другой Европейской стране.

Неудивительны и другие изменения в русской ментальности – не всегда к лучшему. Полвека назад К. Г. Юнг, анализируя психологический тип русских, подчеркивал, что они, обладая особыми способностями к предчувствию и развитой интуицией, воспринимают жизнь чувственно и для них очень важна внутренняя (душевная, духовная) сторона жизни. Не случайно в русском языке важную роль играли такие понятия, как «душа» и «совесть» (моральный регулятор и внутренний судья человека). Теперь эти понятия все менее употребительны. В недалеком будущем мы можем столкнуться с полным исчезновением и этих понятий.

Уходят в прошлое такие русские традиционные ценности, как отзывчивость, общительность, чувство братства, «милость к падшим» и другие, которые русские очень охотно приписывают сами себе, не находя в других народах. Дело обстоит как раз наоборот. Социологи хором утверждают, что современная Россия – наиболее индивидуалистическая и социально жесткая страна Европы. Иностранцы отмечают, что на улице здесь редко дождешься даже механической улыбки из вежливости, не говоря уже просто о приветливости.

С другой стороны, наблюдатели признались, что и сегодня в российской провинции русские проявляют общительность, искренность, открытость, высокий уровень эмоционально-чувственного восприятия. То есть в российской провинции больше проявляется «русскости», там сохраняются традиционный образ жизни и привычки. Там по-прежнему порицают эгоизм и индивидуализм.

Но стоит ли этому так радоваться? Можно ли найти прок от психологии индивидуализма, который победительно ширится в крупных городах России?

Социологи утверждают, что в стране, где по традиции индивидуализм не приветствуется, где он считается одним из непростительных качеств человека, – в такой стране не может быстро выработаться важный стержень в человеке: устойчивая позитивная индивидуальная мотивация.

Оказывается, что индивидуализм – не всегда так уж плох. Он крайне необходим в условиях рынка. Человек обязан сам для себя (индивидуально) сделать выбор, независимо от других иметь позитивную мотивацию, т. е. Желание что-то создать, чего-то достичь, продвинуться и т. п. – и действовать, что-то сделать для реализации такого желания так, чтобы не затолкали в угол конкуренты. Но если русские порицают индивидуализм, если в них еще редка позитивная индивидуальная мотивация, то по этой причине, вероятно, не очень скоро сложится приоритет личной инициативы и активности. Русское порицание индивидуализма отчасти объясняет нашу пассивность: оно снижает конкурентоспособность человека. Иными словами, тем, кто не до конца изжил свою «русскость», в условиях рынка приходится туго.

Словом, рынок повлиял на систему ценностей в сознании русских: советские ценности неумолимо вытесняются новыми. Их главный носитель – новый «средний класс», состоящий преимущественно из молодых и образованных людей. И надо сказать, что некоторых социологов тревожат черты этих представителей «новой России» или «новорусской нации» (Л. Г. Бызов).

Речь идет о некоем новейшем «среднем классе». Это – «житель мегаполиса, абсолютно оторванный от своих национальных корней, природы и традиции, не интересуется ни своими предками, ни историей страны, ни национальной культурой». По мнению профессора Института социологии РАН Л. Бызова, эти черты характерны в большей степени для современной молодежи. Впрочем, ее трудно осуждать: ведь она вынуждена добиваться места под солнцем, не зная фактически ни истории России, ни ее религии, ни культуры. «Эта новорусская нация имеет совершенно иную социальную и идейную основу – идеологию массового потребления, она не желает нести бремя ответственности за судьбу русской цивилизации, за наследие русского суперэтноса вообще» (Ю. С. Пивоваров).

По исследованиям журнала «Эксперт», молодые меняются особенно быстро. У них принята установка на независимость, предприимчивость и материальную обеспеченность. Эти качества приобретаются постепенно и также постепенно нарастают, поскольку российское общество уже прошло стадию перелома, оно стабилизируется как общество посткоммунистическое. Но, как показывает анализ, молодые предприимчивые менеджеры перестают понимать своих отцов и дедов – настолько они отличаются по типу сознания.

Это трагический момент, поскольку затрагивает смысл бытия. Когда человек подчиняет свою жизнь сугубо экономическим целям (разбогатеть), то он рискует пригасить в себе гуманистические ценности, а их дефицит и так очевиден в наше время. Раньше путь накопительства для русского означал тупик, а теперь стал целью. Молодым трудно найти правильное соотношение между воспитанием новых черт характера (рационализм, практицизм, умение во всем найти «золотую середину» и пр.) и сохранением старых традиционных ценностей, когда смысл жизни – не деньги. Перед ними задача немыслимой сложности: им нужно научиться таким образом зарабатывать, чтобы создать «такое бытие», которое дало бы возможность быть независимым от «этого бытия», стать свободным творцом.

Изменились и традиционные политические ценности. Для многих русских утратило свою ценность значение большого пространства, большого государства, собирающего под своим крылом разные народы и территории. Теперь ради этого никто не согласен идти ни на какие жертвы, в том числе и в цене на газ. Русские считают себя патриотами, но при условии, что патриотизм не затрагивает их «чисто конкретные интересы».

По мнению социолога Н. Е. Покровского, современного россиянина отличают, во-первых, ориентированность на материальное потребление и постоянное сужение поля социального интереса – вплоть до полной одномерности. Во-вторых, его невероятная пластичность, т. е. способность адаптироваться к любым социальным изменениям, а также снятие любых нравственных вопросов. Более того, вообще – отсутствие регулирующих функций нравственного сознания, готовность спускаться по лестнице архаизации и примитивизации, но выжить – в любом варианте. «Население России может выдержать практически все», – сурово заключает Покровский.

Эта мысль автора заставляет задуматься о такой известной особенности русских, как их долготерпение. Если раньше в годы испытаний способность человека «выдержать все» считалась достоинством, то сегодня этому качеству социологи приписывают знак минуса. Почему так?

В одном интервью режиссер А. Кончаловский отметил такое качество русского характера: то, что на Западе считается недостатком, в русской культуре превращается в достоинство. Если бы в русском архетипе не было такой черты, как долготерпение, то теоретически в этом обществе уже давно должен был произойти взрыв. Вот в Европе по любому поводу наступает социальная реакция в виде забастовок и массовых манифестаций. А в России пресловутое долготерпение как бы консервирует сложившуюся систему, становится тормозом на пути развития.

Все так. Но вообразим на минуту, что этого качества не было бы в русском генетическом коде. Разве жизнь изменилась бы к лучшему? Ведь в России пока еще нет правовых регуляторов, как на Западе. А без них, да еще не будь этого пресловутого русского долготерпения, Россия с ее проблемами – уже давно превратилась бы в вечно воюющую страну. Разве нет?

Аналитики едины во мнении: в России бросается в глаза такая особенность, как консервативность и синдром патернализма. Русские с трудом меняют свой уклад жизни, привычки и вкусы, профессию и т. д. Для них становится драмой необходимость поменять место работы, развестись с ненавистной женой или сделать крупный ремонт в квартире. Им легче перетерпеть некоторые неудобства, чем радикально что-то менять в своей жизни, а потом привыкать к новшествам. Отсюда и народная мудрость: «Худой мир лучше доброй ссоры».

А патернализм выражается в том, что они, не очень надеясь на свои силы и возможности, часто рассчитывают на то, что государство, как отец в семье, обязано им помогать. Уже с древних времен в сознании русских жил идеал строгой, но справедливой отеческой власти, которая гарантирует порядок, защиту и справедливость в обществе. Традиционно отношение власти и населения в России понимались как патриархально-семейные: «царь-батюшка» (глава народа) – и «дети государевы» (сам народ).

Патернализм, как яркая особенность русского архетипа, кстати, не исчез в условиях рынка. Когда «Левада-центр» провел расследование, задав вопрос «Бывают ли такие ситуации в жизни страны, когда народу нужен сильный и властный руководитель, «сильная рука»?», то почти половина (!) людей ответили, что «нашему народу постоянно нужна «сильная рука».

Поразительно, но 20 лет назад – на волне демократических перемен – так считали вдвое меньше людей! Значит, оглядка на сильную власть не исчезла с «диким рынком», а наоборот, окрепла?

Более того, давались и такие ответы: «Бывают такие ситуации (например, сейчас), когда нужно сосредоточить всю полноту власти в одних руках» (30 %). В наше время по статистике так считает каждый третий гражданин России. И лишь каждый пятый гражданин России сказал, что «ни в коем случае нельзя допускать, чтобы вся власть была отдана в руки одного человека». Это значит, только очень небольшая часть нашего населения не готова отдать свою жизнь во власть одному человеку, каким бы замечательным он ни был! И это после всего, что мы начитались об эпохе «тоталитаризма», «волюнтаризма» и прочем? Значит, мы ничему не учимся?

Более того, в массовом сознании русских с годами все сильнее проступает синдром авторитаризма. И тому есть причины: неэффективность власти, высокий уровень коррупции, бесконтрольная олигархия ведут к тому, что все больше россиян разных возрастов становятся сторонниками «жесткой руки»: вот она, дескать, и должна «все исправить». Правда, они подразумевают под этим не столько авторитарный режим в чистом виде, сколько смутно выраженное желание регулировать экономику, защищать народ от произвола и беззакония – при сохранении политических свобод.

Тоска по «жесткой руке» в современной России – опасный симптом. Такой «воле без ответственности» в новых условиях лучше бы уйти в прошлое. Современное развитие невозможно без свободного человека. Ведь только свободный человек смог бы заставить власть быть эффективной и ответственной.

Итак, в массовом сознании россиян тенденции консерватизма не стираются со временем, а только усиливаются. Возможно, это связано с потрясениями «лихих 90-х годов». Тогда авторы радикальных реформ игнорировали исторически сложившиеся традиции, ментальные особенности русского народа. Некритическое использование опыта других стран не смогло исправить тяжелую ситуацию в экономике, зато привело ее к деформации. Реформы не дали ожидаемых результатов. Из этого разочарования и возник интерес к консерватизму, опоре на традиции и преемственность. Консервативные ориентации очень сильны в сознании россиян. Понять, что человек – консерватор, можно по его убеждениям, если он считает:

– что порядок важнее свободы, а справедливость – важнее прав человека;

– надо быть верным традициям и избегать радикальных реформ;

– интересы государства выше интересов отдельного человека;

– гарант порядка и благополучия – только сильное государство.

Что касается отношения к демократии, то русские и здесь тоже наособицу. До развала СССР демократически устроенное общество считалось панацеей от всех бед, постигших страну. После рыночных реформ и приватизации 1990-х годов отношение к демократии в России усложнилось. Выросло количество тех, кто живет за чертой бедности, а конкуренции так и не появилось.

Оценивая свой уровень жизни, большая часть населения не считает Россию демократической страной. Бедное население не способно создать гражданское общество: у него есть более важная задача – выжить. Капитализм в России не оправдал больших ожиданий, демократии у нас так и не случилось.

Правда, о возврате к социализму речи тоже никто не ведет. В этих условиях особенно те, кто считает себя бедными, относятся к демократии (как и к возможности политического диалога с властью) все более скептически. Вместо слова «демократия» часто произносится созвучное ругательство.

Да и идеи либерализма в России приживаются с трудом. Они популярны только среди успешных людей, которые объясняют свои достижения либеральными взглядами. Либерализм невозможен в нашей стране, пока сохранились остатки того умственного склада, который возник в России еще в пору крепостничества. И при советской власти человек был винтиком государственной машины, своего рода крепостным политической системы. Так что непонимание сути свободы, неверие в ее возможности имеют в русской ментальности давние корни. Академик Т. И. Заславская отмечает, что «такие качества, как отсутствие гражданственности, конформизм по отношению к власти, нетребовательность и смирение, парадоксально сочетающиеся с неуважением к закону и чужой собственности, сформировались у россиян в первую очередь под влиянием многовекового рабства».

Словом, только на первый взгляд кажется, что Россия радикально изменилась, что это – совсем другая страна, нежели та, что была 25 лет назад. Нет, по своей ментальности она периодически возвращается «на круги своя», по сути оставаясь прежней.

Одна и та же матрица развития страны и ее старые проблемы неизменно повторяются. Вот и сейчас русский народ снова «у разбитого корыта». Со сменой системы жизнеустройства в России не удалось совместить два противоположных действия: усвоить некоторые западные добродетели (например, отношение к деньгам, к труду, рациональность и т. д.) и при этом сохранить свою «русскость» – свои ценности, уклад жизни, таланты.

Подводя итоги наблюдений над изменениями в русском архетипе за последние 20 лет, трудно отрицать, что такое великое потрясение, как смена политико-экономического строя, не повлияло на них.

Конечно, русские очень изменились. И тем не менее они остались русскими. Еще К. Г. Юнг говорил, что архетип любого этноса, будучи биологически врожденным, мало подвержен резким колебаниям, какие бы события в жизни народа ни происходили. Должна пройти жизнь нескольких поколений, чтобы все изменения, постепенно накапливаясь, изменили бы свойства национального характера. Чтобы ментальность народа изменилась полностью, необходимы настолько сильные потрясения, что генетическая устойчивость не выдержала бы их влияния. Это процесс настолько длительный, что он не сопоставим с жизнью одного или двух поколений.

Можно ли сказать, что в России произошли именно такие потрясения, которых не может выдержать давно сложившийся биопсихологический тип русского народа?

Пожалуй, да, с этим можно согласиться, имея в виду, что в стране одновременно случилось даже не одно, а целых два – и очень серьезных потрясения: смена общественно-экономического строя и глобализация. Эти два процесса, вызвав тектонические сдвиги в русской жизни и, значит, в ментальности, тем не менее не в равной степени затронули все слои населения: кого-то больше, а кого-то меньше.

Появился целый класс людей, которые вполне адаптировались в новых экономических условиях. Они благодаря деловой хватке и гибкости, высокому образованию и профессиональному росту стали состоятельными и независимыми, чувствуют себя хозяевами жизни и не оглядываются на помощь государства. «Им есть что терять», а потому они больше всего ценят стабильность в стране, не желая менять курс ее развития. Пожалуй, сюда может быть включена треть россиян.

Большинству же приходится тяжелее, особенно тем, кто сохранил в своем характере традиционные черты русской ментальности. Они более консервативны, негибки и упрямы, их преследует идеал строгой, но справедливой государственной власти, которая их защитит, даст работу и обеспечит порядок. Они не приемлют принципы западной демократии и либерализма, считают главным в жизни – равенство возможностей для всех и справедливость, они ориентированы на семью, здоровье, любовь, хорошую работу. Их удручает деградация страны практически по всем показателям, а потому они полагают, что курс развития страны нужно менять. В своем большинстве это небогатые жители провинциальной России, малых городов и сельской местности. А это – бо́льшая часть России с населением не менее 60 %. Хотя они и составляют бо́льшую часть населения страны, с развитием глобализации и экономического роста страны они неизбежно будут вытеснены с рынка труда более активными людьми, поскольку в конкурентной борьбе их позиции слабее.

Русская ментальность и глобализация

Слова «глобализация» (процесс) и «глобализм» (состояние) происходят от латинского слова «globus» (шар). Они невольно ассоциируются и с формой планеты Земля – шаром, и с общепланетарным масштабом современных процессов – природных, экономических, научно-технических, гуманитарных и прочих. Это один из самых грандиозных процессов истории, который необратимо изменил не только лик планеты в целом, но и жизнь каждого народа, каждой страны, каждой цивилизации в отдельности, в том числе и русской.

Главные результаты этого процесса: разделение труда, свободная миграция населения и капитала в масштабах всей планеты, стандартизация законодательств, экономик и технологий, а также сближение и слияние культур разных стран. Главную роль в этом процессе играет развитие международной торговли и финансовой системы.

Когда в мире усиливаются связи, то и проблемы становятся все более универсальными, одинаковыми для многих стран. Кризис, например, теперь не может разразиться в одной стране и благополучно обойти другую. В общем, некогда необъятный мир сжался до «всемирной деревни», где все всех и всё знают друг о друге, где любая новость тут же становится всеобщим достоянием.

Своим рождением в конце ХХ века глобализация обязана развитию информационно-коммуникационных технологий (ИКТ) и процессам международной интеграции политики, экономики стран (на региональном и глобальном уровнях). Если раньше, чтобы любая информация дошла от Лондона до Пекина, требовались месяцы и недели, в конце ХХ века – часы, а теперь – минуты и секунды. Если для путешествия по тому же маршруту Марко Поло потребовались годы и месяцы, то сейчас такое путешествие займет часы. А денежную операцию можно совершить, не вставая с собственного кресла, за секунды, кликнув «мышкой» компьютера.

Главная проблема, связанная с глобализацией последних лет, – это конфликт традиций и новой системы ценностей (неолиберальных, космополитических, постмодернистских), которые навязываются странам извне. Причем это касается не только России. Эта проблема затронула и Европейскую цивилизацию, которая на глазах теряет связи с историей и старинными традициями.

В России этот конфликт имеет особый, обостренный характер. Русские вошли в XXI век со многими потерями, с ослабленной витальной силой. Многие россияне с трудом адаптируются в новых условиях и воспринимают проявление глобализации как акт агрессии в целях захвата и уничтожения всего «иного», что «не западное», что обречено рано или поздно исчезнуть с лица земли. Есть и те, кто воспринимают это даже как новую, особую форму войны.

Даже если подобные опасения и преувеличены, их все-таки трудно не заметить. Действительно, та унифицированная массовая культура, которая хлынула с Запада и в первую очередь из США, несет сниженные эстетические и этические образы: они передают элементарные инстинкты человека – его нужду в развлечениях, сексе, еде, одежде и деньгах. Следовать новым образцам не требует усилий, это легко и приятно, и молодежь охотно идет у них на поводу. Так создается новая культурная и духовная среда, где, во-первых, нет ничего оригинального и самобытного – все стандартизировано, как гамбургеры в разбросанных по всему миру «Макдоналдсах» – этих символах глобализации. А во-вторых, нет места ничему более высокому, нежели общий, стандартный и чрезвычайно низкий культурный уровень. И в этой новой среде растет новое поколение людей, не мыслящих себя вне информационного поля, растущих и развивающихся, воспитанных в нем.

И их много. В своем большинстве они молоды, за ними – будущее. Приведем только несколько цифр: число людей, включенных в глобальную сеть, сейчас составляет 2 млрд человек (половина из них живет в Азии). В российских сетях «ВКонтакте» и «Одноклассниках» летом 2011 г. было зарегистрировано 180 млн человек (т. е. больше, чем все население страны!), и при этом ежедневная аудитория – 42 млн. По сообщению министра связи РФ, количество интернет-пользователей в России составило половину от численности всего населения, и их число растет. Россия сейчас – на первом месте в Европе по числу «юзеров». Большинство из них – молодые, и они буквально живут в Интернете. Средний российский пользователь Интернета общается в социальных сетях 10 часов в месяц, т. е. в 2 раза больше, чем в среднем в мире.

С какими целями россияне пользуются Интернетом?

Половина из них принимает и отправляет сообщения по электронной почте и общается в социальных сетях («Одноклассники, «ВКонтакте»). Кроме того, они ищут информацию для личных, семейных или бытовых дел, слушают и скачивают музыку, ищут информацию для учебы или работы, смотрят и скачивают фильмы и художественные тексты, просматривают материалы на информационных сайтах и новостных порталах, общаются в режиме «мгновенных сообщений» (например, ICQ), на разных форумах, по скайпу, играют в онлайн-игры, делают покупки через Интернет, знакомятся на сайтах знакомств, размещают информацию о себе с целью найти работу, совершают банковские операции, оплачивают услуги (телефон, ЖКХ).

А теперь главный вопрос: повлияла ли глобализация вместе с Интернетом на восприятие русскими жизни, на их мышление и ментальность?

Видимо, да. Правда, не так откровенно, очевидно и сокрушительно, как этот сделал рынок. Она действует скорее исподволь, не так грубо, а гораздо тоньше, но на длительную перспективу. Не случайно до сих пор ее последствия не стали предметом внимания социологов. Однако ее последствия и вызовы, нарастая постепенно, в будущем будут не менее сокрушительны. Ибо ее нельзя ничем остановить или притормозить: ведь это всемирный процесс, и в нем огромная сила инерции.

Начавшись исподволь, с развлекающими техническими гаджетами, она еще не вполне проявила свой бульдозерный норов, но уже вовсю «работает», влияя на сознание и мышление любого человека – не только русского.

Под воздействием глобализации, особенно техногенной, неуклонно меняются представления человека о жизни и ее ценности. Сейчас появился на свет новый тип людей, которые физически не способны жить без экрана телевизора, Интернета, телефона и прочих средств обмена информацией. Свой вклад вносят и компьютерные игры, построенные на жестокости и убийстве всего, что движется. Человек, погружаясь в мир экрана, переходит к иному типу мышления, когда «виртуальная реальность» становится «объективной действительностью». Из чего это видно?

Например, меняется психология, персональное сознание пользователя электроникой. При длительном «зависании» в Сети у человека искажается фокус восприятия: он забывает законы реальных коммуникаций, живого общения. В этом может убедиться каждый, вспомнив свои ощущения в толпе людей в тихом месте, к примеру на пляже. Почти 15 лет тому назад (мобильники еще только входили в моду) на пляже в Биаррице я это вполне ощутила: десятки человек одновременно громко разговаривали по телефону, глядя на волны Бискайского залива, не обращая ни малейшего внимания на тех, кто рядом. Это было похоже на толпу сумасшедших. Вместо живого общения – каждый жил в своем мире. А сейчас такая ситуация стала привычной и воспринимается как норма.

Искаженное персональное сознание меняет тип отношений между людьми. Раньше русские обладали такой ценностью, как умение строить отношения дружбы. Русские понимали дружбу как прямой личный (физический) контакт с человеком, куда включались живой диалог, разговор по душам, кокетливый взгляд, улыбка или ссора, тусовки, объятия и пр. А сейчас общение становится все более виртуальным – в виде контакта в Сети, эсэмэсок со смайликами, которые никаким образом не могут заменить реальный контакт людей. Разве смайлик может заменить живую улыбку? А может ли эсэмэска – без глаз, без жеста, интонаций и голоса – заменить живое общение? Так и получилось, что отношения между русскими вырождаются в форму корректной дистанции – как «у них». И в этом смысле многие русские стали практически «Европейцами».

Парадокс Интернета в том, что он соединяет людей, находящихся далеко, но разъединяет тех, кто находится рядом. Известны случаи, когда виртуальная любовь или просто флирт приводили к семейным конфликтам. Например, супруг находил «любовную переписку» партнера по браку в Интернете, и все завершалось разводом, скандалом. Выборочные исследования показали, что в России 15 % всех разводов происходят из-за социальных сетей.

Вот такой неожиданный парадокс нашего электронного времени: широкие связи разделяют людей. Интернет – это иллюзорное единство. Жизнь теперь складывается так, что живую встречу и беседу заменяют нажатием кнопки. Наверное, это не просто плохо, а очень плохо, поскольку деформирует персональное общение. А без личного общения человек не развивается – ни социально, ни психически.

Меняется не только форма отношений между людьми, но психика человека, его восприятие целостной картины мира. Ведь на человека в любое время суток отовсюду льется поток самой разной информации: события, реклама, картинки раскрашенного в кислотные краски гламура… Мы загипнотизированы картинками, а мозг не может их переварить, осознать, он перегружен ненужными данными. Внимание человека все время отвлекается на второстепенные детали, кутерьму мелких событий. Целостная картина мира дробится, разваливается, теряет очертания и самое главное – смысл. Получается, что, разглядывая каждый листок на дереве, за деревьями мы не видим ни леса, ни пейзажа, ни направления пути. Ну, и далеко ли мы уйдем с таким видением мира?

Меняются и особенности характера человека, тип его поведения.

Переписка в Интернете каждому человеку дает возможность для саморекламы и самопрезентации. Можно о себе наговорить что угодно. Можно представиться кем угодно. Можно донести свои мысли и идеи в любой дом в мире. Это нравится людям, особенно молодым, подстегивает их самоуверенность и желание представить себя в наилучшем свете, даже если это неправда. Можно ли строить гармоничные отношения с людьми при таких условиях?

Кроме того, с электронными средствами связи больше всего «работает» зрение, и почти вся информация поступает к нам именно через него. Гипноз зрительного образа делает современного человека более доверчивым, лишает критичности мышления. И без того К. Г. Юнг в русских отметил чрезмерную доверчивость, а теперь выходит, что электронная информация еще больше усугубляет это их природное качество.

Получается, что Интернет, незаметно разрушая комплексное мышление человека, делает его менее критичным, и новые события все реже и реже вызывают у человека сомнения. Из-за этого у многих возникает желание судить обо всем на свете, зная о предмете разговора лишь понаслышке, воспринимая только видимую сторону, ориентируясь по слухам, по Интернету, по «картинкам» – и при этом оставаясь абсолютно уверенным в своей правоте. Раньше этический кодекс порицал такой тип поведения, русские посмеивались над такими чудаками. А сейчас бросается в глаза огромное количество подобных людей (чаще молодых) с новым типом поведения: они крайне самоуверенны, ни в чем не сомневаются. Случайно ли это?

Подмечено, что властными самоуверенными людьми легко манипулировать. И это правда. Когда на каждого человека валится замусоренный информационный вал, то ему просто некогда осознать и проанализировать информацию. Из-за разрушенной целостности картины мира у человека складывается представление о мире только из ограниченного личного опыта. И тогда им довольно легко манипулировать. Особенно легко и непринужденно можно манипулировать сознанием больших групп людей с помощью социальных сетей.

Социальные сети влияют на массовое сознание настолько сильно, что в медицине появились новые термины: «психология Интернета», «киберпсихология». В чем причина?

В последнее время в сетях и виртуальных дневниках стало модным не просто вести переписку, давая о себе информацию, но вытаскивать на свет божий всю подноготную личной жизни, включая ссоры, претензии, выкладывая скандальные фото. Особенно это любят делать знаменитости, которые порой путают – где личное, а где публичное. Благодаря блогам и виртуальным дневникам интимное пространство расширяется, размывается. Сегодня нет уверенности, что любая информация о тебе в Сети однажды не будет использована против тебя же. Причем у других пользователей рассматривание чужих хвастливых «картинок» (а другие – зачем выкладывать?) вызывает чувство зависти, недовольства жизнью, усиливает одиночество. То есть усиливает депрессивную ауру в обществе.

Так стоит ли нам гордиться тем, что Россия теперь – страна с наивысшей популярностью социальных сетей? Хорошо ли это?

Ответ навскидку: просто замечательно! Человек становится свободен в выборе информации. Она льется на него отовсюду. А информация и знание, как известно, – двигатель прогресса. Ура!

Согласимся, однако, что поток информации – это еще вовсе не знание. Для получения истинного знания необходимы интеллектуальное усилие, умственное напряжение для его осмысления и усвоения – вот единственный путь к знанию. Но от этого современный человек просто отучен. В том числе и Интернетом. Так что напрашивается вывод: чем больше информации, тем меньше знаний. Вместо знаний человек получает лишь паззлы – лавину фактов, слабо связанных между собой, в которых отсутствует система и нарушены причинно-следственные связи. Стоит ли удивляться, что все чаще нам встречаются люди с неадекватной реакцией или поведением?

Глобальная информатизация общества сама по себе несет новые проблемы. Например, появилась проблема информационного неравенства и людей, и стран, и регионов в этих странах. Это не только экономическая или чисто социальная проблема, но и проблема культуры. Шанс пользоваться преимуществами новых технологий или средств информатики зависит не только от уровня экономики страны, но и от образованности, лингвистической культуры граждан. Несерьезно говорить об информационном равенстве жителей, например, Забайкалья и Южной Кореи.

Появилось и такая проблема – хакеры, компьютерная преступность, о которой раньше и не слышали.

Глобализация вместе со злом несет и добро. Это свободное перемещение не только по стране, но и по всему миру, обмен информацией, мгновенная связь с любой точкой на карте земли, доступ к достижениям любых стран и народов.

А еще важнее – усиление «прозрачности» отношений в обществе. Свидетельство тому – картина, как последняя Дума «сыплется» на глазах: часть депутатов дискредитировала себя поведением, разительно отличающимся от риторики с трибуны, и теперь по-тихому сдает мандаты. Новой волне чиновников еще только предстоит осознать перспективу контроля и зачистки, чтобы перестроить алгоритм поведения. Это еще не гарантия их порядочности, но постепенно дело идет именно к таким качествам – честности, ответственности и порядочности.

Безусловно, сети не только разделяют людей и подстегивают в них не самые достойные качества. Ради справедливости надо признать, что они и помогают коммуникации, расширяют круг общения. Они могут объединить людей в большие сообщества ради какой-то акции. Они делают невозможным утаить какое-то преступление или нарушение закона. Они помогают созреванию гражданского общества, объединяя людей перед лицом какой-то проблемы. А это очень важно в раздерганной и погрузившейся в тревожные ожидания России.

Хочется верить, что человечество, пережившее уже не одну техническую революцию, переживет и социальные сети. Ведь они все-таки объединяют людей, позволяют быстро разобраться в людях из своего окружения: кто чем дышит и кто чего стоит. Тех, кто тебя раздражает, легко исключить из списка «френдов». Зато с теми, кто тебе соответствует, – легко установить контакт и пообщаться, пусть даже и не вполне по душам.

Здесь важно не потерять позитивных достижений глобализации и, оставаясь открытыми миру, сохранять и развивать свою культурную традицию.

Пока что такое совмещение происходит сложно.

Бессмертный гомо советикус (социальный портрет среднего россиянина)

Еще с 1988 г., чуть не четверть века назад, социолог Юрий Левада и его коллеги начали изучать трансформации, происходящие с тоталитарным советским обществом. Портрет среднего россиянина – одна из главных тем его многолетнего расследования. Он отслеживал общественное мнение по этой теме и проводил исследование по специальным программам на протяжении 15 лет, издав множество книг и статей.

Первоначально ему казалось, что люди быстро меняются, что перемены в стране могут произойти быстро и без осложнений, что пройдет совсем немного времени и у нас будет все как в «цивилизованных странах». Молодежь в городах тогда бравировала прозападным и либеральным настроем. 1980-е годы – время головокружительных перемен и потрясений, когда все подписывались на журналы и издания, ранее запрещенные. Тогда казалось, что открывается новый мир, что с приходом Горбачева начнется новая прекрасная жизнь с новыми отношениями между людьми и в итоге неминуемо изменятся и сами люди. Казалось, что человек в новой России будет очень отличаться от советского человека, которого называют некрасивым словом «совок».

Как ни печально, но многолетние расследования «Левада-центра» показали, что различия между современным россиянином и «совком» на деле – не так уж и велики, да и те развиваются не очень быстро.

Да, за какие-нибудь несколько лет люди быстро привыкли к частной собственности, к отсутствию дефицита и очередей за всем насущным, к тому, что все разрешено, что можно свободно поехать в любую другую страну, прочитать любую книгу, посмотреть любую программу по телевизору – не только российскую, но и зарубежную. Все это доступно, конечно, в рамках финансовых возможностей отдельного человека. Ко всему этому люди быстро привыкли. Многие даже считают, что все это – не так уж и важно.

Однако остались неизменными некоторые черты традиционной ментальности, изжить которые людям оказалось очень трудно. И во многом среднестатистический портрет современного россиянина не слишком отличается – от «советского человека». С горечью Ю. Левада пришел к мысли, что главная заслуга советской системы – создание человека особого типа, который умеет быстро адаптироваться ко всему, а потому обречен на долгую жизнь. Уже нет ЦК, нет жесткого советского режима, нет развитой промышленности, нет имперских целей и многого другого. Однако остался определенный человеческий тип – «советский человек».

И проблема существования такого типа – актуальна не только для России. Например, до сих пор она существует и в Германии, где даже через десятилетия после краха ГДР и существования единой страны осталось противостояние, взаимное непонимание и даже неприязнь между «осси» и «весси», хотя там советский режим существовал не так много времени.

Какие черты характеризуют человека такого типа?

Ю. Левада посвятил этому специальное расследование. Он признавал, что такой тип человека еще ждет своего анализа, хотя он уже давно отражен в социально чуткой русской литературе: в творениях В. Маяковского, М. Булгакова (Шариков!), М. Зощенко, но сильнее и глубже всех – в творчестве Андрея Платонова. Многие образы этих писателей несли в себе предупреждение, в котором достаточно здравого смысла и сегодня.

В книгах этих авторов уже тогда (полвека назад) были набросаны черты нового «типового человека». Например, подавленность индивидуального начала: «Единица – вздор, Единица – ноль»; «Я счастлив, что я этой силы частица, что общие даже слезы из глаз…»; «Мы», «Наши» – универсальная точка отсчета. «Один человек беспомощен, масса – могущественна»; «Большинство всегда право»; «Нельзя перечить коллективу»; «Общественные интересы выше личных» и т. п. Набор лозунгов настолько привычен, что о нем даже не было принято задумываться.

«Советский человек» чуть не с рождения отличался недоверчивостью, жизнь его научила не доверять никому вокруг, даже власти. И одновременно он лоялен к власти, что приводит к лицемерию. Он – образец терпения и приспособляемости, ибо стратегия его жизни – приспособиться к давлению извне и выжить. Его закаляли в огне и в воде. Он молчалив и послушен, но может и по приказу возбудиться, осуждая происки кого-то. Он довольствуется малым во всем, ждет заботы от власти, больше надеется на государство, чем на самого себя.

Эти качества – фактор сознания. Это касается не только людей старшего возраста, которые привыкли думать категориями прошлого. Это характерно даже для тех, кто сейчас еще только входит в сознательную жизнь или даже еще учится, т. е. для тех, кто родился после 1991 г.

Этот человеческий тип оказался устойчивым. Многие качества, которые в людях сформировала тоталитарная система, проявляются до сих пор в моделях поведения в обществе. Об этом писали многие социологи, политологи, психологи.

Например, «советский человек» жил в обществе с четкой иерархией. В его сознании возможность изменить жизнь зависит не от его личных талантов и усилий, а от его места в иерархии общества. Судя по опросам, и сейчас современные старшеклассники, дети состоятельных родителей, работающих в Газпроме или администрации города, не прочь пойти по стопам родителей, стать чиновниками. Они не умеют самостоятельно мыслить, предпочитают не иметь собственного мнения. Так жить проще.

И это в крупных городах, где экономика работает лучше, да и давление власти ощущается слабее! А в деградирующей провинции сопротивление власти и личная инициатива почти не чувствуются.

Социологи исходят из того, что только 12 % населения России реально стремятся к изменениям, причем большинство из них живет в крупных городах. Активный потенциал – там, но он нейтрализуется консервативной периферией, которая так и застыла в старых формах ментальности «советского чело века».

Как это объяснить? Изменилась жизнь вокруг, внешне изменились города и люди, их облик и образ жизни. А внутри нас – что-то остается неизменным? Черты коммунистического прошлого отбрасывают и на сегодняшнюю Россию тень. Большевистская пропаганда, 70 лет заполонявшая все информационное пространство, настолько исказила представления (в том числе и народные) о добре и зле, о прогрессе и отставании, о месте России в мире, о демократии и правах человека, что и сегодня наше миропонимание не свободно от прошлых представлений. И даже распространение Интернета и социальных сетей этой ситуации не могут переломить.

Получается, что в стране происходили события, многие внешние изменения. Но под их давлением у людей постепенно менялась – только часть сознания, причем не самая главная. Под напором внешних изменений все страсти и интересы людей теперь уходят в частную жизнь. Как и прежде, люди хотят хорошо жить, иметь достаток, ездить по миру, учиться и развлекаться так, как это делают в других странах. И все это сейчас более или менее достижимо для многих россиян, в том числе и молодых. Однако этого им не пришлось достигать, добиваться, не было необходимости (да и возможности) бороться за новые условия жизни, в том числе за свободу и демократию, которые на них свалились «с потолка» – как дар небес. И потому не все ясно понимают, как нужно ценить – хотя бы ту же свободу выбора, если уж не политическую свободу.

До недавних пор, буквально до парламентских выборов в декабре 2011 г., народонаселение России проявляло абсолютное равнодушие к свободе, демократии, да и вообще к политике. Преобладал расчет на государство, на власть, на говорливых лидеров, нежели на самих себя. Интерес к политике был невелик. Сейчас в русской компании, если кто-то заводит разговор на политические темы, вокруг него возникает вакуум недоверия и раздражения. Сказываются усталость, бессилие и бесполезность разговоров на эти темы.

Неудивительно, что в своих наблюдениях над переменами в сознании общества Ю. Левада пришел к скорбному выводу: идея, что «россияне очень политизированы» – это выдумка, миф и мо́рок. На самом деле, когда они произносят слово «политика», они имеют в виду, что они думают, будто знают своих руководителей, будто они в курсе их подковерных политических интриг, способов их обогащения и дележа бюджетных денег.

Активного участия в политике на самом деле не наблюдалось до самого последнего времени. Люди интересовались политикой, глядя в экран телевизора, или слушая новости, или наблюдая «рубку» оппонентов во время политических ток-шоу и разных «открытых студий». Раз в несколько лет (причем не все) шли на выборы. К этому и сводилась вся «политика» россиян. Так можно ли серьезно говорить об их «политизированности»? И как такое равнодушие народонаселения к политике может влиять на модернизацию страны? А на ее будущее?

Что сегодняшние россияне, вчерашние «советские люди», думают о самих себе?

Известно, что у сегодняшних россиян нет единого и цельного образа своей страны: он раздроблен и выражается в противоречивых эмоциях. В таком образе сочетаются противоречивые элементы, соединяется несоединимое. Например, официальный пафос патриотизма и принудительный аскетизм («жила бы страна родная»), непротивление власти и смирение в отношении искусственной бедности, имперская спесь и комплексы национальной неполноценности, разрушение гражданской солидарности и страх перед всем новым и незнакомым.

Эти несоединимые характеристики, по мнению Левады, скорее говорят не о действиях, но о системе ограничений. Они говорят о принятии режима, о месте человека в социальной системе, но не о его активных действиях. Советский человек – это человек «как все», лишенный индивидуальности, прозрачный (доступный для контроля сверху), примитивный по запросам (уровень выживания), легко управляемый и неизменяемый, созданный раз и навсегда. Он зависим от государства, которое играет для него отеческую и воспитательную роль. При этом он знает, что государство его обязательно обокрадет, обманет, недодаст то, что ему полагается по закону, все выжмет из него, оставив минимум для выживания (или доживания).

Советский человек от рождения приучен, что право голоса имеет только власть, начальство, а сам он – не способен выражать свои интересы: «Власть лучше знает, как надо для всех».

Логика «советского человека» такова: власти должны заботиться о народе, обеспечивать его работой, жильем, прожиточным минимумом, пенсиями и льготами, а сам он – должен защищать интересы государства, принимать все его требования, «исполнять свой патриотический долг». Реально эти взаимные ожидания никогда не оправдываются – поскольку нет взаимной ответственности. Патернализм всегда оборачивается административным произволом. Пассивные ожидания, что власть вознамерилась что-то изменить к лучшему, оборачиваются пониманием, что выбора все равно нет, а порядок неизменен.

Отсюда апатия, безучастность, инфантилизм, «подростковое сознание» (непонимание других, комплекс неполноценности, внезапная агрессия, ощущение зависимости от других).

Власть защищает население от внешних и внутренних врагов? Значит, надо быть к ней лояльным, подчиняться государству и контролю. Поэтому у «советского человека» нет привычки выражать возмущение и недовольство, зато есть постоянная привычка к самоограничению, принудительному аскетизму.

Такой тип человека имеет представления о равенстве. Но в отличие от Европейского массового человека он понимает равенство только в плане снижения. У него установка не на возвышение, подражание высшим слоям, сливкам общества с их особым достоинством и аристократическим поведением, вытягивание себя вверх (как барон Мюнхгаузен), а наоборот – ориентация на понижение, вульгаризацию и упрощение. Неудивительно, что во многих людях можно встретить зависть, агрессию даже без реальных к тому поводов.

Простота (в самоопределении) – этот вовсе не открытость миру, а результат примитивности социального устройства. Отсюда подозрительность в отношении всего нового и сложного. Ведь оно враждебно и непонятно, а все непонятное и сложное – вытесняется, не принимается. Ориентация на простоту идет от стратегии выживания, а привычный аскетизм и минимизация запросов – ведут к зависти, а с другой стороны, к пассивной мечтательности: в будущем, дескать, все как-то рассосется и наладится.

Такой тип человека трудно изменить, но им легко управлять. Он пассивен: ведь любое сопротивление может вызвать ответные санкции, значит, сопротивляться – бесполезно. Любые непредвиденные перемены, ситуация неопределенности вызывают у него внутренние метания, состояние бессилия или агрессию, психологическую усталость, упадок самодисциплины и желания себя организовать, падение ответственности. И потому назойливо звучит вечный «русский вопрос» «Кто виноват?». И виноватый обычно находится: будь то кровопийцы-чиновники, бездарное правительство, внешние враги, богачи, враждебный Запад, надоевшие иммигранты, но никогда – он сам.

Для «советского человека» характерно раздвоение сознания, даже лицемерие. Скромность существования и умеренность запросов людей часто оборачиваются лукавством. Внешне человек может демонстрировать лояльность к власти, поддерживать ее лозунги, но на деле – предпочитает ценности семейной и частной жизни. Или он может участвовать в собраниях, демонстрациях – и тут же развлекаться анекдотами и кухонными разговорами. Раздвоение сознания рождает человека, готового приспособиться к любым переменам, в том числе и к ухудшению своих социальных и материальных условий жизни.

Все эти качества постоянно воспитываются и даже навязываются школой, армией, СМИ. По мнению Ю. Левады, в будущем люди, воспитанные на таком образе, еще больше закрепят тип «советского человека». И эхо этого образа будет еще долго сказываться на традициях безальтернативности власти, подавления разнообразия в обществе, в нарастании общей апатии.

Все эти характеристики Ю. Левада относит и к тем, кого он условно называет интеллигенцией. Он очень критичен по отношению к ней, поскольку, по его мнению, интеллигенция в новой России выказывает откровенную лояльность власти или по меньшей мере отсутствие нелояльности. По традиции она склонна к некоторому скрытому сопротивлению, однако всякий раз капитулирует перед властью, если появляется угроза репрессий.

Словом, социолог Ю. Левада нарисовал портрет среднего, обыкновенного жителя России. Он заметил его лукавство и согласие на самоограничение, его недовольство настоящим и ностальгию по прошлому, его двоемыслие и недоверчивость ко всем и ко всему.

Как ведет себя модель «советского человека» в новых условиях, когда произошел крах режима, когда общество в состоянии исторического перелома, когда все устали от лавины проблем и нет позитивных ориентиров и целей?

«Советский человек» теперь не произносится с гордостью, больше не воспринимается как положительный образец, как носитель ценных качеств. Общество потеряло цель и представления о своем будущем, пусть даже в виде казенного оптимизма. Образцов вообще больше нет. Уходят в тень и стираются такие черты «советского человека», как патриотизм и готовность служить Родине, открытость, гостеприимство, равнодушие к богатству и непрактичность, готовность прийти на помощь в беде.

Зато другие компоненты характера «советского человека» стали выступать на первый план. И они работают во всю силу, дестабилизируя еще больше ситуацию в стране.

Например, повсеместным стало агрессивное поведение. Сохранились эластичность психики, установка на выживание любой ценой, подозрительность к новому, лояльность к власти. Усилились недоверие, страх, готовность к обману и пр. Эти же особенности поведения порой показывают и те, кто оказался за рубежом. Многих поразила в 1990-е годы волна преступлений, совершенных выходцами из СССР в Европе и Америке. Эти преступления поражали даже местных полицейских своей наглостью и цинизмом.

Деградировало отношение «советского человека» к самой власти. Все помнят волны переменчивых отношений народа ко многим прежним «любимцам»: от сверхавторитета новых лидеров – до полного разочарования и утраты доверия к ним. Вспомним такие волны отношений к М. С. Горбачеву, А. Руцкому, А. Лебедю, Б. Ельцину и др. Воистину, «от любви до ненависти один шаг»…

По мнению Ю. Левады, отмеченные характеристики современного россиянина типичны, широко распространены, хотя и не обязательно принадлежат абсолютному большинству. Чтобы сохранять свое нормативное значение, достаточно, чтобы они были присущи 30–40 % населения. В таком случае эти взгляды и тип поведения становятся преобладающими и устойчивыми. Судя по статистике, эти характеристики преобладают среди населения российской провинции, где проживает больше половины населения страны.

Ю. Левада считал: главная загадка в том, что система жизни, воспитавшая эту социально-антропологическую модель человека, уже четверть века не воспроизводится, а такой тип человека – воспроизводится постоянно. Почему? Разрешить эту загадку он так и не успел.

Как можно объяснить живучесть советской ментальности? Ведь не только же русский консерватизм в этом виноват?

По мнению Ю. Левады, для этого есть главная – политическая – причина. В отличие от стран Восточного блока, где модернизация общества произошла менее болезненно, эффективно и быстро, структура власти в России осталась неизменной — при всех ее внешних переменах. Почему так?

Во-первых, есть в «России неповторимые черты» (Б. Пастернак), которые сохранились с давних пор, не изменившись. Например, отношения власти и народа. С 1993 г. в новой России принята Конституция, в соответствии с которой президент стоит над системой разделения властей. Но такого больше нет ни в одной стране! Кстати, этот текст существовал еще два века назад – при Александре I. Он был написан графом М. Сперанским, когда фигура царя действительно стояла над всеми ветвями власти. Тогда была – сверхцарская Россия, а теперь у нас – сверхпрезидентская республика. Такой мощной властью не обладает больше никто в мире. Сверхмощная власть первого лица в России – политическая глубинная традиция.

Во-вторых, как и прежде, власть не контролируется обществом. Все ведомства поддерживают аппарат, тем самым гарантируя власть самим себе. Порядок в обществе обеспечивают правосудие, полиция и цензура в СМИ, зависимые только от власти.

В-третьих, до сих пор в России власть не отделена от собственности. Наоборот, они срослись в одно целое. В России 25 % богатств принадлежит 107 богатым людям, и это всегда чиновники (журнал «Форбс»). Процесс Ходорковского, показавший, кто в доме хозяин, не случайный, а символический. Разрешение любого конфликта достигается компромиссом насилия и договора. В традиции русской власти – только насилие, а не договор. В этом отличие России от Запада.

Между современной и дореволюционной Россией – пропасть. А вот между советской и современной Россией много общего: почти та же «элита» (дети бывшей номенклатуры), схожая ментальность, те же любимые фильмы и «песни о главном».

Да, в России коммунистический режим погиб, рухнул, оказавшись не готовым к изменениям. Бывшая номенклатура получила собственность в свои руки, произошла антикоммунистическая революция. Однако она не была так глубока, как 1917 году: она не перепахала природу общества. Зато создала новую проблему на будущее: так и не решена проблема легализации власти и передачи собственности.

70 лет пребывания большевизма в России сделали советское сознание большинства граждан кандалами на всеобщей нравственности, нормой, стилем и образом жизни. Да, вот почти четверть века нет советской власти. Но как бывшего зэка нельзя в одночасье отучить от жизни «по понятиям», так не получается быстро отменить ментальность «советского человека». Она явно проступает в сознании и поведении даже тех, кто родился уже после краха СССР.

Можно ли надеяться, что Россия воспрянет из омута «гомо советикуса»? Наверное, для этого в стране должна произойти моральная десоветизация, должна измениться конфигурация политической системы – с ее презрением к нуждам простого человека, цинизмом и коррупцией.

Теория поколений, или Откуда берутся ценности

Конфликт поколений – тема старая, как мир.

Причина этого вечного конфликта часто понимается неточно, если он связывается только с возрастом. Если бы это было только так, то при достижении людьми определенного возраста различия должны были бы стираться. То есть тогда дети, достигая определенного возраста, неизбежно стали бы походить на родителей. Но этого не происходит. Часто ли вам приходилось встречать детей, которые стали точно такими же, какими были их отцы и матери? Физическое сходство может быть абсолютным, но дети обязательно отличаются от родителей вкусами, типом поведения, идеями и страстями.

Сейчас начинают понимать, что такой конфликт происходит не столько из-за разницы в возрасте, сколько из-за различий в ценностях. Вы не замечали, что часто родители и дети гораздо хуже понимают друг друга, чем внуки и бабушки с дедушками? И дело здесь не только во всепрощающей любви стариков, сколько в том, что с возрастом, оказавшись на обочине потока жизни, старики как бы возвращаются в свое детство и гораздо легче понимают детей и юнцов, чем собственных детей. Ценности дедов и внуков часто совпадают, поэтому конфликт сглажен.

А вот с родителями он почти неминуем. Мы видим, что дети, дожив до возраста своих родителей, думают, любят и страдают, творят, развлекаются, дружат, тратят деньги и вообще живут совершенно иначе. Каждый из нас с удивлением наблюдал, что поколение, идущее за нами, разительно отличается от нас самих. Отсюда и конфликты, взаимное непонимание и недовольство. В современном мире быстрых перемен проблема «отцов и детей» вообще воспринимается чрезвычайно болезненно.

Конечно, есть вечные ценности для всех, на все времена. Одна из них – прочная семья и воспитание хороших детей. Но для молодых еще и очень важна работа, больше всего они боятся остаться без средств к существованию. Казалось бы, особых причин для взаимного отчуждения нет.

Почему же различия между поколениями так заметны?

Во всех этих сложностях помогает разобраться «теория поколений», которая появилась в Америке в 1991 г. на стыке нескольких наук: экономики, демографии, истории. Ее авторы (американские ученые Хоув и Штраус) в деталях проанализировали историю своей страны и пришли к любопытным выводам. Они ушли от традиционной интерпретации различий только на основе возраста (как в романе И. С. Тургенева «Отцы и дети») и дали характеристику поколениям, исходя из глубинных ценностей.

Эта теория заинтересовала ученых всего мира. Многие начали проверять адекватность гипотезы на примере иных стран и пришли к выводу: она работает независимо от географии. Оказывается, поколения имеют сходные черты на всех континентах! Конечно, со своими вариантами, с разницей в несколько лет, но принцип этой теории универсален.

Согласно этой теории каждое поколение имеет свои особенности и отличается не столько по возрасту, сколько по различиям в ценностях. Причем эти ценности формируются не только в результате семейного воспитания, но и под влиянием всех общественных событий (политики, экономики, культуры, моды и пр.), а также представлений о том, «что такое хорошо, и что такое плохо». Поколение – это группа людей, рожденных в определенный период и испытавших влияние одних и тех же событий в обществе и в истории страны.

Итак, важнейшими факторами, которые определяют мышление и действия поколений, является не возраст, а другие параметры.

Во-первых, среда, в которой растет человек до 10–12 лет, когда он еще сознательно не оценивает события, а только накапливает жизненный опыт и наблюдения. Все, что происходит вокруг него, человек в этом возрасте оценивает не по принципу «хорошо – плохо», «правильно – неправильно», а как «нормально». В детстве нам кажется «нормальным» все, от чего мы потом, с возрастом, приходим в ужас и удивляемся: как это мы могли вынести?

Во-вторых, нормы воспитания в семье, которые любой ребенок тоже воспринимает как «нормальные».

Само формирование личности заканчивается к 12–14 годам. Черты, сформированные в детстве, лейтмотивом проходят через всю нашу жизнь, влияют на наше поведение, на наши привычки и предпочтения, наши принципы. Поэтому нам так сложно порой принять взгляды, свойственные другим поколениям: их ценности не совпадают с тем, что мы считаем нужным и правильным. А глобализация и нарастание темпа жизни приводят к тому, что различия между поколениями становятся все более разительными.

Согласно «Теории поколений» в настоящее время в разных странах (от Америки до Австралии) рядом сосуществуют следующие поколения.

Молчаливое поколение (1923–1943 гг. рождения) – им сейчас 70–90 лет. В России таких около 15 млн человек.

Это поколение так названо за их склонность уважать законы и нормы, отсутствие желания протестовать. Другими словами, это терпеливое и законопослушное поколение. Чтобы лучше его понимать, достаточно вспомнить некоторые условия, в которых оно формировалось. В их жизнь вместилось слишком много событий, словно испытывая их на прочность: это голод и лишения 1920-х и 1930-х годов; попытки индустриализации и коллективизации; Великая Отечественная война и победа в ней; культ личности Сталина; репрессии, строгая цензура и доносы; холодная война с Западом; великие прорывы в освоении космоса.

Людей этого возраста часто называют «книжным поколением», настолько большое влияние на них оказала не реальная жизнь, а книги: рыцарские истории, приключения Майн Рида с обязательной победой добра над злом, история победы в последней войне, в которой они не всегда успели участвовать, но многое знали. Из книжного воспитания и вырос их идеализм и черно-белое восприятие жизни.

Они неутомимы в труде, достигают поразительных результатов – в творчестве, искусстве, науке, технике, литературе. Они часто верны, даже преданны избранной идее (или человеку, или профессии), уважают законы и должность, или статус. Для них очень важны понятия чести, совести и терпение.

Также для них очень важна оценка их труда: награды, почет и поздравления, почетные грамоты, фотография на Доске почета. Они коллективисты в хорошем смысле этого слова, для них очень важно мнение о них окружающих людей. В их поведении прослеживается установка русского архетипа «быть как все», «быть вместе со всеми», «действовать вместе и сообща», не выделяться в толпе. Благодаря своему умению чувствовать общность с другими людьми, они очень ценят дружеское общение, верную дружбу. Наверное, поэтому у них не так много друзей. Они, скорее, часто одиноки.

Они росли в годы, когда вокруг них было слишком много опасностей и драматических событий. Поэтому понятна их инстинктивная установка: чтобы выжить, лучше быть незаметным и поменьше болтать. Не стоит задавать им много вопросов: они не очень разговорчивы, привыкнув к тому, что лишняя болтливость может навредить, обернуться против семьи. Для них единственное место защиты – семья.

Выросшие в голодные годы, они ценят еду и другие материальные вещи, которые должны быть всегда под рукой (а вдруг что случится?). Их кулинарные предпочтения – это обильная и сытная еда. Они относятся к ней бережно, им важно, чтобы продуктов было много, поэтому лучше покупать их впрок. Их супы должны быть наваристы, обед – лучше из трех блюд, а в холодильнике должны быть баночки с домашними заготовками (варенья, соленья). В этом видна их экономность. Они любят закармливать внуков, считая упитанность и пухлые щечки признаком здоровья. Для них незыблемы правила: «хлеб нельзя кидать», «еда в тарелке должна быть доедена».

Как книжные люди они образованны, умеют думать и рассуждать о сложных вещах, в том числе и философских проблемах бытия. В России именно из этого поколения вышли крупнейшие кинорежиссеры, композиторы и писатели, ученые, и поныне составляющие цвет Российской Академии наук, основавшие многие направления науки. Да и среди рабочих многие – тоже обладали профессиональными знаниями. Просто сейчас с развалом промышленной индустрии в России они оказались не у дел.

Назовем только несколько ярких представителей этого поколения, которые внесли неоценимый вклад в развитие русской цивилизации. Это поэты В. Высоцкий и Б. Окуджава, писатели А. И. Солженицын, В. И. Шукшин, Д. Гранин, В. Аксенов и др.; режиссеры П. Фоменко, С. Параджанов, Ю. П. Любимов, П. Тодоровский, С. Бондарчук; гениальные артисты М. Плисецкая, Г. Вишневская и В. Ростропович… и еще целая плеяда великих актеров кино и театра, которые вдруг стали в последние годы уходить из жизни один за другим, повергая в печаль всю страну; ученые П. Алферов, Д. Сахаров, Д. Лихачев, С. Капица, конструктор космических кораблей С. Королев…

За ними следуют беби-бумеры (1943–1963 гг. рождения) – от слова «бум», которым называли всплеск рождаемости во всем мире в послевоенные годы. Сейчас они достигли пенсионного возраста. Таких в России насчитывается приблизительно 33,5 млн человек.

Нельзя не привести цитату неизвестного автора, выловленную в Интернете и посвященную детям 1950—1960-х годов: «Если вы были ребенком в 50-е, 60-е годы, то, оглядываясь назад, трудно поверить, что нам удалось дожить до сегодняшнего дня. В детстве мы ездили на машине без ремней и подушек безопасности. Наши кроватки были раскрашены яркими красками с высоким содержанием свинца. Мы пили воду из колонки на углу, а не из пластиковых бутылок. Никому не могло прийти в голову кататься на велике в шлеме. Ужас! Мы уходили из дома утром и играли весь день, возвращаясь тогда, когда зажигались уличные фонари, там, где они были. Целый день никто не мог узнать, где мы. Мобильных телефонов не было! Трудно представить! Мы резали руки и ноги, ломали кости, выбивали зубы, и никто ни на кого не подавал в суд. Бывало всякое. Виноваты были только мы, и никто другой. Мы ели мороженое, пирожные, пили лимонад, но никто от этого не толстел, потому что мы все время носились и играли. Из одной бутылки пили несколько человек, но никто от этого не умер. У нас не было игровых приставок, компьютеров, 165 каналов спутникового телевидения, компактдисков, сотовых телефонов, Интернета. Мы неслись смотреть мультфильм всей толпой в ближайший дом, ведь видиков тоже не было! Зато у нас были друзья. Мы выходили из дома и находили их. Когда нам был кто-то нужен, мы стучались в дверь, звонили в звонок или просто заходили и виделись с ними. Помните? Без спросу! Сами! Одни в этом жестоком и опасном мире. Без охраны! Как мы вообще выжили? Все наши поступки были нашими собственными. Мы были готовы к последствиям. Прятаться было не за кого. Понятия о том, что можно откупиться от ментов или откосить от армии, практически не существовало. Родители тех лет обычно принимали сторону закона, можете себе представить? Это поколение породило огромное количество людей, которые могут рисковать, решать проблемы или создавать нечто, чего до этого не было, просто не существовало. У нас была свобода выбора, право на риск и неудачу, ответственность, и мы просто как-то научились пользоваться всем этим. Если вы один из этого поколения, я вас поздравляю. Нам повезло, что наше детство и юность закончились до того, как правительство купило у молодежи свободу взамен за ролики, мобилы, фабрику звезд и классные сухарики. С их общего согласия…»

На ценности этого поколения повлияли такие важные события, как недолгая «оттепель» и культурная либерализация, покорение космоса, гордость оттого, что СССР – мировая супердержава, а также события «холодной войны». В эти же годы были сделаны первые пластические операции и появились первые противозачаточные средства, а также единые стандарты обучения в школах и гарантированное медицинское обслуживание.

Люди этого поколения не похожи ни на каких других и особенно – на своих зажатых и строгих родителей. Их детские годы пришлись на острые переживания от недавней Победы во Второй мировой войне. Неудивительно, что это поколение с психологией победителей. Эти люди бессознательно ощущали себя гражданами огромной страны, которую узнать и почувствовать не хватит и целой жизни. На их юность пришлись блистательные победы СССР в космосе, которые они радостно воспринимали как свое собственное торжество, как доказательство собственной силы и правоты.

Появление противозачаточных таблеток придало им еще больше уверенности в себе, возможность планировать свое будущее по желанию, усилило их сексуальную, в том числе и внутреннюю, свободу. Не случайно «молчаливое поколение» их родителей было поражено поведением детей, полагая, что «у этих нет ничего святого», что они «слишком много себе позволяют». Многие их них пережили увлечение движением «хиппи», а также увлечение диссидентами и вообще всем, что потом называли «внутренней эмиграцией». Их еще называют поколением «шестидесятников».

До сих пор они любят «ливерпульскую четверку», рок-н-ролл и джаз, а не родную эстраду. Им нравятся коллективные спортивные игры: так дают о себе знать организованный спорт в пионерлагерях, игры в футбол и хоккей во дворе. Причем в спорте их привлекает командный тип игры, достижение высокого результата и непременно – победа!

Их ценности – оптимизм и идеализм, заинтересованность в карьерном росте, хороших отзывах и вознаграждении, ориентация на коллективизм и командный дух. Их движение по жизни можно обозначить как вертикальное – вверх, всегда вверх.

Очень важным делом они считают свою профессию, да и в других людях ценят профессионализм. Среди них очень высокий процент трудоголиков. Они часто испытывают ностальгию по ушедшим временам в современной России. Многие из них стали религиозны.

Несмотря на почтенный возраст, они активны и поныне: управляют хозяйственными системами в масштабах страны, крупными предприятиями. У очень многих инженерные и технические специальности: после войны эти профессии особенно почитались. В их юности в ходу был лозунг: «Только физика соль, остальное все ноль». Из этого поколения вышли первые в мире космонавты Ю. Гагарин и В. Терешкова. Вообще же в СССР за годы космической эры на орбиты поднимались более 60 человек, а многие из них – по 2–3 раза.

Среди беби-бумеров много и тех, кто внес огромный вклад и в развитие культуры: режиссеры А. Балабанов, В. Тодоровский, B. Хотиненко, Ю. Мамин, Ю. Грымов, А. Учитель; есть плеяда блестящих актеров: С. Маковецкий, Н. Караченцев, В. Машков, C. Гармаш, И. Чурикова и многие, многие другие. Их работы в кино, театре и на ТВ отличаются особым профессионализмом и тщательностью отделки. Их имена – всегда «знак качества». Они не унижаются, чтобы мелькать в «мыльных» сериалах в поисках приработка. Их появление на сцене, на экране, в книге – всегда культурное знаковое событие.

«Молчаливое поколение» и «беби-бумеры» – эти два уходящих поколения – настолько важны в обществе, что с их уходом растут риски потери глубоких и системных знаний и высокого уровня профессиональной квалификации в стране.

Неизвестный автор из Интернета сравнивает свое поколение «беби-бумеров» со следующим по формуле: «Вот такими мы были. А вот такими мы стали».

1. По ошибке ты печатаешь свой пароль системного доступа на микроволновке.

2. У тебя в телефоне список из 15 номеров, чтобы связаться со своей семьей, которая состоит из трех человек.

3. Ты отправляешь e-mail своему коллеге, что сидит в соседней комнате.

4. Ты потерял контакт со своими друзьями или семьей, потому что у них нет адреса электронной почты.

5. Ты впадаешь в состояние паники, если вышел из дома без мобильного телефона, и ты возвращаешься за ним.

6. Ты просыпаешься по утрам, и первая вещь, которую ты делаешь – подсоединяешься к Интернету даже до того, как выпьешь кофе.

7. После рабочего дня ты возвращаешься домой и отвечаешь по телефону так, словно ты еще на работе.

8. В иронической манере здесь отмечены черты, характерные для следующего поколения – «иксов».

Поколение «Иксов» (Х) – это те, кто родились в 1963–1983 гг. Еще их называют «неизвестное поколение».

Это название взято не из научной литературы, а из одного англоязычного романа. Практически сразу же представители этого поколения во всех английских словах, где была буква «икс», стали писать ее как заглавную. Так они пытались заявить о своей индивидуальности, уникальности, неповторимости, неформальности, непохожести ни на кого.

Сейчас им от 30 до 50 лет. В России таких насчитывается около 46 млн человек – это самая большая часть трудоспособного взрослого населения страны.

На долю этого поколения выпало пережить слишком много событий – не столько драматических и трагических, сколько противоречивых. Отметим только некоторые, что пришлись на жизнь поколения «иксов»: в детстве это жесткая советская система воспитания, «железный занавес» и привычка к отсутствию свободы, а затем – перестройка, появление СПИДа, война в Афганистане, распространение наркотиков.

Это поколение воспитывалось в годы продолжения «холодной войны», резкого увеличения потока информации и событийности. Прямо на их глазах разворачивалась чехарда в смене руководителей в стране в 1980-е годы, затем головокружительная смена «коммунизма» на «перестройку», потом путч и смена «перестройки» – на «демократию» и рынок, расстрел парламента, «лихие 90-е».

В годы их детства нужно было часами стоять в очереди за бананами, а «Пепси» в доме был символом настоящего праздника. Тогда впервые широко заговорили о СПИДе и наркотиках, читателей страны (а тогда читали еще почти все) поразил только что вышедший роман Чингиза Айтматова «Плаха». А еще в то время в России начался бум разводов, поэтому уже с детства многие были вынуждены приспосабливаться, подстраиваться под нового мужа матери или жену отца, проявляя гибкость и дипломатию.

Поколение Х – «дети с ключом на шее», поскольку их родители работали на производстве или в госучреждении от звонка до звонка, причем вынуждены были работать оба родителя: семье на одну зарплату было не выжить. Потому эти дети рано приучались к самостоятельности: они сами делали уроки, разогревали себе обед, оставленный взрослыми на плите, сами развлекались.

Отсюда и особенности их ментальности. Они пробуют все и стараются делать выводы из собственного опыта, но при этом сильно ориентированы на мнение друзей, одноклассников, однокурсников (но не родителей, наставников), а также зациклены на современных коммуникациях, не мыслят жизни без электронных средств связи.

Будучи индивидуалистами, они предпочитают не командные (как их родители), а индивидуальные виды спорта, не боясь и экстремальных (горные лыжи, рафтинг). Они стараются не тратить лишнее время на приготовление еды, поэтому очень «уважают» полуфабрикаты. Они – основные потребители фаст-фудов: ведь это и быстро, и экономно.

Переходный период развития страны, который пал на их становление, повлиял и на их ценности. Они готовы к переменам, но предпочитают стабильность, возможность выбора. Часто их страсть – глобальная информированность, техническая грамотность. Интернет – часть их жизни.

Они отличаются от своих родителей индивидуализмом, прагматизмом, надеждой только на себя, установкой на выживание. Они часто одиноки, хотя именно в их молодые годы появилось слово «тусовка». Личный индивидуализм, граничащий с эгоизмом, равнодушие к проблемам ближнего, равно как и к проблемам общества, сказался на тех отношениях, которые раньше называли словом «дружба». В русском понимании это слово передавало ощущение братства, духовной близости людей. Нынешние «иксы» могут назвать этим словом просто факт знакомства или личного расположения (как Европейцы).

Они прилагают много сил для поиска эмоций. Для них крайне важна идея равноправия, в том числе и равноправия полов, что внешне выражается в нежелании подчеркивать гендерные различия: именно с этим поколением распространился стиль «унисекс» в одежде и вообще в мире моды. Предпочитая толерантность как тип поведения, они презирают гомофобов.

Многие стремятся учиться в течение всей жизни в поисках возможности карьерного роста, контактов. Они вообще любят профессионально развиваться. Из них получаются прекрасные наставники, методологи и эксперты. В работе они добросовестны и ответственны. Поскольку они – самая большая часть трудоспособного населения страны, то можно сказать, что именно на них сейчас держатся экономика, бизнес, политика и многое другое в России. Среди них много бизнесменов, активных политических деятелей. Нередко они имеют по два, три диплома о высшем образовании. Неслучайно у них часто возникают проблемы со здоровьем, высок уровень инфарктов, нервных срывов и т. д.

Стоит отметить, что в юности русские «иксы» пользовались культурными знаками своих отцов (беби-бумеров). Например, для них был важен «культ героев». Причем эти «герои» как культурные знаки были двухполюсными. С одной стороны, это герои Великой Отечественной и Гражданской войн, «комиссары в пыльных шлемах», официальный пантеон, тиражируемый советским масскультом. А с другой стороны, они были под влиянием образов «героев-шестидесятников», взятых из кинофильмов и литературы – умных, ироничных острословов, аполитичных образованных эрудитов, «пофигистов» в отношении бесправия в окружающей жизни, но смутно верящих, что «все будет хорошо!»

Но в пору их юности в начале 1990-х годов «культ героев» отменяется, и в массовом сознании «иксов» происходит болезненная ломка ценностей. Представители этого поколения – заложники перемен в стране. Катастрофа крушения привычного образа советской жизни, произошедшая буквально на их глазах, часто вызывала и до сих пор вызывает у них страусиное желание «спрятать голову в песок». Спасаясь от этого, они зациклились на виртуальном мире с его электронной паутиной.

Многие из думающих людей относятся к этому поколению свысока. К примеру, яркий писатель З. Прилепин называет первых посттоталитарных детей («иксов») «поколением Маугли». Он критикует его за то, что оно выключило себя из активной политики, по-старчески безвольно, боится открыто выражать свое мнение. Писатель даже написал роман «Черная обезьяна» о нравственных исканиях типичного сорокалетнего российского мужчины, который не хочет нести ответственности ни за что. Этому же феномену посвящен и роман О. Славниковой «Легкая голова».

Это поколение вызывает совершенно особый интерес в России еще и потому, что именно сейчас его представители – у руля власти. Это те, кому около сорока или чуть за сорок, в большинстве своем экономисты и юристы из Санкт-Петербурга. Именно этим поколением представлены управленцы, современная элита и истеблишмент России. Они попадают во власть чаще путем назначения, не пройдя определенных этапов развития профессиональной карьеры, не зная реальных проблем и жизни. Не отсюда ли идут их реформаторские неудачи и провалы?

Наилучшей для России экономической системой «иксы» считают рыночную экономику. Но в их сознании сильны пережитки социализма: половина отдает предпочтение плановой системе. Они предпочли бы жить не в «обществе социального равенства», а в том, где можно «проявить себя и добиться жизненного успеха». Они снисходительно относятся к коммунистам и согласны формировать правительство «народного доверия» с их участием. Так проявляется их своеобразное понимание демократии и аполитичность. Кроме того, некоторые из них чего-то добились в «нулевые», и им трудно было бы с этим распрощаться. Это поколение консюмеризма: оно предпочитает жить по стандартам потребления западного среднего класса. А еще многие из них начинают понимать, что радикально изменить существующую систему они уже не смогут. Но ощущение собственного бессилия не обязательно толкает их к активным действиям.

Поскольку на долю этого поколения выпало много переломных событий и катаклизмов, то стабильность для них – не просто лозунг, а действительно искреннее интуитивное желание обойтись без новых потрясений, отказ от попыток выйти за предначертанные рамки. Слишком близким оказался еще не изжитый «советский» опыт. Слишком силен был «синдром перестройки» и последовавший за нею беспредел. Слишком свежи воспоминания о том, насколько короткой может стать дистанция от благих пожеланий, искренней веры в лучшее и благородных намерений – до деградации и катастрофы.

Вероятно, в этом кроется одна из причин страха перемен, которая сейчас просто парализует современное российское руководство, завороженное надеждой, что можно как-то обойтись консервативными методами лечения страны, ничего не меняя в принципе. «Иксов» устраивает существующее положение дел и преемственность экономического и политического курса.

Казалось бы, что те, кто когда-то поверил в Горбачева, а потом жестоко разочаровался в нем, – получили хороший урок. Они не станут повторять тот специфический стиль правления страной, а именно: складные, ловкие и правильные речи, за которыми потом ничего не следует, искательная дружба с Западом (например, путь напролом в ВТО), полное отсутствие прагматизма и расчета с точки зрения максимального использования возможностей в отношениях с другими странами. Однако они повторили те же самые ошибки. Только к прежним ошибкам добавились, к примеру, еще и «инновация», «модернизация» и «Сколково» (русские произносят «скольково» – от «сколько стоит?»). Эти слова пополнили череду понятий, дискредитированных в сознании населения, так же как и «социализм с человеческим лицом», «демократия», «рынок» и «либерализм». Большинство русских к этим понятиям относятся иронически.

Почему «иксы» не справляются с проблемами своего времени? Почему они так неудачливы? Может быть, оттого, что они – дети переломного времени: выросли на стыке разных цивилизаций, разных ценностей – советской и постсоветской. Их беда в том, что постсоветская эпоха закончилась, а они продолжают жить с инерционным сознанием, заложенным в детстве. Советская инфраструктура исчерпала себя и разваливается, а любые идеи, взятые из советского времени или имитирующие их, теряют свой смысл. Чтобы радикально изменить ситуацию в России, чтобы совершить рывок в будущее, нужен прорыв, нужны совершенно новые идеи и концепты развития. А их не хватает. Ни власть, ни элита не готовы для такого рывка. И все идет вспять.

Добавим, что для этого поколения характерен умеренный национализм, обращенный в сторону недостаточно модернизированных сообществ Северного Кавказа.

Этому «поколению перестройки» повезло: пик его активности приходится на годы падения численности трудоспособного населения, поэтому постоянно растет спрос на активных, подготовленных к рынку и образованных людей, рожденных в 1970—1980-е годы. Так что они должны быть востребованы обществом. Тем не менее и они сталкиваются с тем, что старшее поколение «беби-бумеров» не желает уступать насиженные места и передавать молодым бразды правления. А разрыв в ценностях и, следовательно, взаимное неприятие, конкуренция между этими поколениями только нарастают.

А поскольку в России социальные лифты не работают, то практически невозможно резко подняться по карьерной лестнице так, как это делали их отцы. Им трудно строить собственный бизнес, реализовать себя в деле. Чтобы осуществить свою роль обновленцев, они должны войти в состав элиты, а это процесс долгий, постепенный (если исключить военные перевороты). Для достижения их успеха должен быть разбит «стеклянный потолок», социальные лифты должны наконец заработать. Понятно, что многие из «иксов» недовольны таким положением, которое ограничивает их возможности.

Среди «иксов» много недовольных Ро́Гов («рассерженных образованных горожан»), которые в 2012 г. митинговали на проспекте Сахарова и на Болотной площади. Многих недовольство заставило покинуть пределы родной страны и попытаться устроить свою жизнь на Западе. Возможно, те, кто предпочитает жить в родной стране, захотят переустроить жизнь здесь в соответствии со своими представлениями. В долгосрочной перспективе эти перемены неизбежны.

Следующее поколение новой России – поколение Сети, поколение next или Миллениум, или, как их еще иногда называют, – Игреки (1983–2000 гг. рождения).

Им сейчас 15–30 лет. В современной России их насчитывается около 37 млн человек, и первая их волна сейчас уже делает свою карьеру.

Появление «игреков» стало полной неожиданностью и для властей, и для социологов, и для родителей. Раньше (20–30 лет тому назад) молодые хотели все сломать, хотели перемен. Вспомните знаменитую песню В. Цоя «Перемен! Мы ждем перемен!». А эти хотят уюта, тепла, стабильности…

Их рождение и становление пришлись на сложный период истории страны. События, произошедшие буквально на их глазах: распад СССР, жестокие теракты и военные конфликты, которые они в детстве наблюдали практически в прямом эфире.

Они родились во времена демографического спада в России, в разгар депопуляции русских, когда рождаемость в стране была на особенно низком уровне. То, что многие из них выросли в семьях без братьев и сестер, сказалось на их характере: они так и не получили с детства навыков семейной жизни, чувства ответственности и терпимости. Они воспитывались дома, потому что в детстве в «лихие 90-е» на улицу выпускать их было просто опасно. Они привыкли к одиночеству и выросли изначально внутренне свободными.

Многие аналитики называют «игреков» эгоцентриками. С младых ногтей у них завышенная самооценка и иллюзорные представления об устройстве мира. Возможно, виновата в этом не столько родительская любовь к чадам, сколько система воспитания, которая вошла в моду в 1980-е годы. Детей тогда воспитывали «по доктору Споку», убеждавшему, что, дескать, нужно постоянно поощрять ребенка, повышать его самооценку, раскрывать и повышать потенциал ребенка любым способом.

И повысили. Да так, что сами не перестают изумляться. С раннего детства «игреков» растили в уверенности, что все, что они делают, – ценно, правильно и важно. Редко кто догадывался помочь им в осознании собственного несовершенства. В отличие от предыдущих поколений их баловали, воспитывали и развивали так, чтобы ориентировать на успех. Поэтому они с детства уверены в своей ценности, очень независимы и самоуверенны. Они не побоятся вступить в спор со старшими, в том числе и с пожилыми работодателями, не скрывая своей иронии относительно их точки зрения. Они не готовы смиряться, терпеть, надеяться на щедроты государства.

Цифровые технологии, мобильные телефоны и Интернет – их привычная действительность. Именно ключевые события в мире – глобализация и появление мобильной связи – стали причиной того, что впервые за много десятилетий «игреки» – и в мире, и в России – мало отличаются друг от друга. Это они дают основания для утверждений, что современная русская молодежь – уже не вполне русская, что она такая же, как в других «цивилизованных» странах, и не имеет особых качеств характера.

В их систему ценностей тоже входят такие понятия, как гражданский долг, мораль, ответственность. Но при этом психологи отмечают особую наивность «игреков», когда те принимают на веру любую информацию, склонны огульно подчиняться каким-то идеям, в том числе и моде. Например, для них очень важны «раскрученные» бренды: они предпочитают технику, одежду и продукты только «раскрученных», примелькавшихся в рекламе марок.

Вообще, мода – их символ веры, жизненное кредо. Они увлекаются модными видами спорта: велосипедом, роликами, стритболом. Однако они занимаются спортом не столько для достижения результата (как их отцы), не столько для достижения победы (как их деды), сколько для получения удовольствия. Они следуют модным течениям и в питании. Если возникают проблемы со здоровьем, то они предпочитают широко разрекламированные брендовые препараты.

В отличие от родителей, которые были нацелены на карьеру и развитие вверх (любым способом!), они хотят, чтобы работа ни в коем случае не мешала их семье и личной жизни. Они предпочитают работать дома через Интернет или быть фрилансерами. Они не любят долго делать одно и то же, органически не выносят монотонности ни в чем, умеют выполнять много дел одновременно: читать электронную почту, слушать музыку, параллельно болтая по мобильнику и бродя в сети.

Жизнь в социальных сетях и долгое зависание в Интернете сформировала особое мышления этого поколения, признаки которого – слабая способность к концентрации внимания, тяга к сенсациям, неспособность к сопереживанию, неустойчивое самосознание. К примеру, им трудно долго читать или писать связный текст. Они привыкают к быстрым действиям и реакциям, к мельканию новых изображений после легкого нажатия клавиши. Эта быстрая смена раздражителей, где нет связной последовательности, логики и долгосрочной значимости, в итоге дает их пресловутый инфантилизм. Замечено, что они не склонны анализировать и перепроверять полученную информацию. Если родившиеся в СССР в 1970-е годы «иксы» — это любители программы ТВ «Что? Где? Когда?», то «игреки» даже не пытаются глубоко копаться в интересующих их проблемах, запоминать даты и причинно-следственные связи между событиями.

Выросшие в изоляции от «улицы» и социума «игреки» часто не обучены сопереживать и неспособны поставить себя на место другого, что и служит причиной их неумения налаживать прочные отношения в реальной жизни. В их жизни получается замкнутый круг: спасаясь от одиночества, они идут в Facebook, где вываливают свои личные проблемы и комплексы, чтобы зафиксировать свое существование. В ответ они получают лавину подобных откровений. Но в итоге глубоких отношений и контактов так и не получают.

Несмотря на комфортное детство, у них часто сложные отношения и с родителями. Нынешние 20-летние видят в поколении отцов («иксов») – неудачников, которые вообще неспособны ничему научить. Снисходительно улыбаясь, они наблюдают, как взрослые мучительно пытаются освоить цифровые технологии, которые они сами схватывают на лету. У них и увлечения совершенно свои: от любви к экстремальному спорту до демонстративного отказа от ТВ в пользу Сети. По сути, у них сегодня – свой собственный мир, в котором как раз их родители выглядят несмышлеными детьми, беспомощными «лузерами», а они чувствуют себя хозяевами жизни.

В отличие от других поколений «игреки» внутренне очень свободны. Их сознание практически не скованно никакими ограничениями. Глядя на шквальное развитие современных технологий, они убеждаются: нет ничего невозможного. И если сегодня чего-то нет, то завтра это обязательно придумают, сделают, изобретут, вырастят, построят, и значит, его можно будет купить, приобрести. Ощущения пессимизма, ностальгии, неуверенности в себе им неведомы.

При всей своей молодости они умны и нахальны. Привыкшие к абсолютной непринужденности, они могут раздражать своим внешним видом. Не обращая внимания на традиционный офисный стиль, они не стесняются на работе показывать татуировки, носить нескромную одежду и вычурную стрижку, мужчины – серьги, цветные шорты в жаркое время года, шлепанцы и т. п.

Они хотят работать, но не хотят, чтобы работа становилась смыслом и целью их жизни, поскольку нацелены на получение удовольствия. На первом плане для этого поколения – немедленное вознаграждение, но только не в виде почетных грамот или фотографий на Доске почета. Финансовая прагматичность обращает их мысли к будущему: с младых ногтей они, насмотревшись на финансовые терзания предыдущих поколений, уже сегодня интересуются пенсионными схемами и способами денежного накопления, следят за курсом валют и стоимостью барреля нефти. Они приводят в отчаяние работодателей: тем трудно выносить непомерно раздутую самоуверенность молодых, их завышенные требования к зарплате.

Это поколение (и не только в России), будучи прагматичным, ориентировано на рынок и мало интересуется политикой. Оно легко идет на компромиссы, готово без сопротивления подчиняться подавляющей власти. Часто молодые очень критичны, но их возражения направлены не на изменение порядка, а на частности. Они стремятся объединиться, особенно через социальные сети, но не для вызова и оппозиции, а наоборот – для солидарности, для общения.

Понятие успеха у них наполнено совершенно новым, нестандартным смыслом. Например, престижная работа и высокая должность для них – не цель, не мечта (как для отцов и дедов). Главная их установка – развивать свою личность. Но они предпочитают развиваться не по вертикали, а по горизонтали. Вместо того чтобы всю жизнь расти в рамках одной профессии, добиваясь совершенства только в ней одной, карабкаться вверх по единожды выбранной вертикальной лестнице (как это делали их отцы и деды), они предпочитают получать более широкий и разнообразный опыт. А еще лучше, если получать интересный опыт одновременно в различных сферах, даже разных профессиях.

Власть, влияние их интересуют меньше, чем получение эмоционального опыта. Они не любят заниматься тем, что им не интересно. Если им что-то не нравится, они тут же бросают это занятие. Раньше такое непостоянство строго осуждалось, поскольку в русском архетипе в цене были целеустремленность, стойкость и упорство в достижении цели.

Эти люди очень ценят свое время, и им важно все успеть. Назначая встречу, они могут спросить, сколько она продлится. Задавая конкретный вопрос, они ждут конкретного ответа. Пространные объяснения и патетика их раздражают.

Все эти качества, особенно их персональное развитие по горизонтали (а не вертикали, как у предыдущих поколений), связаны не только с тем, что мир стал разнообразнее и дает широкие возможности и перспективы. То, что это поколение в детстве стало свидетелем жестоких терактов, дало им ощущение хрупкости мира, краткости жизни и эфемерности бытия. На генном уровне они усвоили истину: все, чего ты добился, может быть разрушено в один миг. Так не лучше ли жить в свое удовольствие, попробовать и суметь многое? Отсюда их особенная черта – оптимизм. Все-таки они родились и живут в относительно стабильный период.

Еще одна примечательное свойство этого поколения в связи с развитием высоких технологий – круг их контактов. Раньше возрастные и социальные группы были четко разделены. А теперь и сын, и его отец, и начальник отца – все могут сидеть в одной социальной сети и общаться одновременно.

Значит ли это, что они лишены одиночества (в отличие от их родителей)? В друзьях у «игрека» в социальной сети могут быть сотни человек. Однако на улице он едва ли признает половину из них. Они получают информацию со всего мира именно из социальной сети, а не из телевидения, не из газет, которые были напечатаны вчера, да и к тому же наверняка подверглись цензуре. Для них не имеет смысла устраивать вечер встречи одноклассников, потому что они ведь и так все знают друг о друге через facebook.

Правда, их отношение к Родине отличается от отношения родителей, и порой старшие упрекают их в отсутствии патриотизма. На самом деле они просто меньше идеологизированы.

Подведем итоги. У каждого из перечисленных поколений есть своя жизненная программа, свои ценности и предпочтения. Каждое поколение формируется под влиянием разнообразных причин, среди которых огромную роль сыграл распад СССР, рыночные реформы и политическая либерализация, а также шквальная глобализация. На долю каждого поколения выпали свои сложности и проблемы.

Тем не менее, все они – жители одной и той же страны, сохранившие важные черты национального культурного кода. Поэтому у всех поколений есть общие ценности, важные для всех. На первом месте – семья, любовь; затем идет профессиональное и личное развитие, здоровье, материальное благополучие, успех, свобода. Конечно, любое из этих понятий индивидуально для каждого человека. Так и в каждом поколении есть некие оттенки отношения к этим понятиям.

Возьмем, к примеру, деньги.

Для «молчаливого поколения» деньги – это часть жизни, эквивалент оплаты труда на основании договоренности между организацией и человеком. Этому поколению деньги нужны для решения жизненных проблем, они предпочитают иметь деньги на «черный день». Причем лучше – наличные. Пластиковые карты банка и оплата услуг через Интернет у них непопулярны. Они предпочитают стоять в длинных очередях в Сбербанке, теряя немало времени и даже денег, поскольку оплата через терминалы идет и быстрее, и дешевле.

Для поколения «бэби-бумеров», родившихся после глубочайшего мирового кризиса, молодость пришлась на времена восстановления и энтузиазма. Даже и сейчас, выйдя на пенсию, они продолжают чувствовать себя «молодыми комсомольцами», которые могут свернуть горы и обычно моложаво выглядят. Для них деньги – это подтверждение своей успешности и статуса в обществе, способ обладания атрибутами (в их понимании) успешности человека: машина, дача, квартира или дом, необыкновенные часы и т. п. Это единственное поколение, для которого деньги не представляют ценности сами по себе, у них редко встречается привычка копить деньги «на черный день».

«Иксам» деньги нужны для обеспечения безопасности – себя и своей семьи. Деньги дают им возможность реализовать мечты, путешествовать в экзотические страны и вообще делать то, что хочется.

Для тех, кто еще только входит в активный возраст, т. е. «игрекам», деньги очень важны, поскольку именно они дают возможность максимально получать удовольствие, используя многочисленные блага мира и возможности. Поэтому все свои потребности они часто переводят в деньги, полагая, что если есть деньги, то и все остальное им доступно. Это оттого, что они выросли в циничной среде, полной недоверия, в тот период, когда государство и все общественные институты разваливались. Урок, которым они руководствуются по жизни: позаботься о себе сам, позабудь обо всех обязательствах, не рискуй своей жизнью ради любых идей.

Совпадают ли семейные ценности у разных поколений?

Существует стереотип, согласно которому юным «игрекам» не нужна семья из-за их повышенной эгоцентричности. Это не так. Они, как и их предки, мечтают найти свою половинку. Но наименьшее количество разводов – у «беби-бумеров». А вот у поколения сорокалетних «иксов» не было внятного понимания, что такое семья. В СССР, к примеру, плакаты пропагандировали «Славу КПСС» и «Мир во всем мире», а позднее на их глазах открыто осваивались свободные отношения. Неудивительно, что количество разводов у «иксов» очень высоко. А вот для «игреков» семья снова приобретает важное значение. Правда, жизнь все-таки вносит свои поправки: половина из «игреков» признает однополые браки. Во всяком случае, толерантна к ним.

Интересно наблюдать, какую роль играют разные поколения в развитии страны. «Беби-бумеры», ныне пожилые люди, еще сохраняют некоторое преимущество в успешности, занимают командные должности во власти, искусстве и бизнесе, возглавляют крупные партии и корпорации. Они – как тот «старый конь, который борозды не испортит». Но надолго ли это?

Нынешнее поколение молодежи («игреки») – самое успешное в истории России новейшего времени. Еще более удивителен тот факт, что жизненные устремления всей молодежи в России (и в мегаполисе, и на селе, у богатых, и бедных, разного уровня образования) – похожи. Нынешнее самое молодое поколение России в целом приняло принципы, характерные для рыночной экономики и глобализации. Можно говорить, что, несмотря на все упреки в их адрес в их непатриотичности и «нерусскости», они не вполне утратили свою национальную идентичность, не стали иностранцами. Просто они не такие, как их предки. Такие времена.

Аналитики («Левада-центр») предсказывают, что в ближайшие годы наиболее активной группой станут те, кто родился после 1980 г. («игреки»). Они свободны от советского наследия и памяти о нем, они были избавлены от переломов, иллюзий и разочарований последних 15 лет, от борьбы за какие бы то ни было социальные цели. По сути, это первое за столетие поколение прагматиков, лишенных исторической социальной памяти и чувства ответственности за страну.

Удачливое поколение «игреков» часто называют первым в истории России «непоротым поколением», воспитанным в духе свободы, независимости и привычки выбирать лучшее из многих возможностей. Именно на них многие возлагают свои мечты о возрождении России.

И действительно, они – главная движущая сила, задающая вектор направления развития страны. Их, правда, «отжимают» от власти опытные управленцы («беби-бумеры» и назначенные во власть «иксы»), которые «дров не наломают». Они и не ломают дрова, а опытно и надежно вывозят из страны 100 млрд долл. Ежегодно вот уже 20 лет. Но ведь «беби-бумеры» и «иксы» не вечны? Им на смену рано или поздно придут другие, иные.

Жизнь покажет, насколько справедливы предсказания аналитиков о новом поколении, каким оно войдет в жизнь, каким образом оно будет влиять на ход событий в стране.

Отцы и дети: взгляд друг на друга

Выше мы сделали попытку представить социально-психологический портрет нескольких поколений, ныне живущих в России, в общих чертах обрисовали их жизненные предпочтения, особенности характера и образа жизни. И лишь эскизно отметили проблему отношений между тремя поколениями – дедов, родителей и внуков.

Присмотримся внимательнее к молодежи – ведь за нею будущее. Тем более что теперь есть основания говорить не о «молодежи вообще», а конкретно – о поколении «иксов» (на чье детство пришлась перестройка) или следующем за ним поколении «игреков», кому сейчас около 20 лет. Это поможет понять, о какой молодежи мы говорим: тем, кому 20 лет? Или 30? Или 40? Ведь их тоже стариками не назовешь. Как воспринимают друг друга «отцы» и «дети»? есть ли у них общие точки соприкосновения, чтобы объединить общие усилия во имя какой-то цели? Кто из них сумел в новых обстоятельствах сохранить свою «русскость», а кто – ее утратил? Одинакова ли их роль в развитии страны? Как они участвуют в политической жизни?

Напомним, что молодежь ругали всегда – и в папирусах Древнего египта, и в письмах древних греков, и на клинописных табличках Древнего Вавилона: «Эта молодежь растленна до глубины души. Молодые люди злокозненны и нерадивы. Никогда они не будут походить на молодежь былых времен. Молодое поколение сегодняшнего дня не сумеет сохранить нашу культуру…» Трудно поверить, что этим изречениям тысячи лет. С давних пор каждые 10 лет споры об отношениях отцов и детей возобновляются с новой силой. Эти споры – вечный спутник прогресса, когда идет ломка старых догм.

Вот и сегодня со всех сторон доносятся упреки молодежи и в аморальности, и в недостатке патриотизма, и в откровенном прагматизме и пр. Однако внимательное рассмотрение позволяет сделать вывод: все эти упреки ничуть не справедливее, чем сетования древних египтян и греков. Кому-то нравится внутренняя свобода молодых, их индивидуальная активность, прагматизм, свободомыслие, независимость и желание самим решать свою судьбу. А кто-то недоволен излишней ее независимостью, эгоизмом и «эластичностью» морали. Словом, представления о нашей молодежи самые противоречивые.

Институт социологии РАН РФ провел обследование весной 2007 г. и представил его результаты в докладе «Молодежь новой России: образ жизни и ценностные приоритеты». Речь шла о той части молодежи, у которой взросление и вхождение в социум пришлось на 1990-е годы, т. е. об «иксах». О юных «игреках» ясное представление тогда еще не сложилось. Помня о том, что именно поколение «иксов» сейчас самое активное и многочисленное в России, отнесемся к докладу со всем вниманием. Заодно посмотрим, как изменилось следующее поколение, каков его образ жизни на фоне перемен в стране.

Еще в 1990-х годах аналитики отмечали, что в России нет ни целостного представления о молодежи, ни последовательной государственной политики в ее отношении. Государству в ту пору было не до молодежи, и она была предоставлена самой себе. Это дало зловещие результаты.

Большинство молодых тогда еще работало в госсекторе, где со всей остротой проявились нехватка рабочих мест и безработица. Чуть не треть безработных по стране тогда были молодые люди в возрасте до 30 лет. Половина молодых тогда если и работала, то не по специальности, а где придется. Они предпочитали работать охранниками, торговать в палатках или быть «челноками», т. е. их труд был ориентирован на получение быстрого вознаграждения.

Отдаленных планов тогда не строили, не стремились к образованию, при том что во многих вузах (особенно технического профиля) был недобор студентов. Быстро росла преступность. Молодежная наркомания выросла в разы, молодежь стала вымирать быстрее пожилых людей. А проблема «утечки мозгов» приобрела настолько выраженный характер, что стала предметом обсуждения на Совете Безопасности РФ. Общая тенденция развития молодежи в 1990-е годы была крайне негативной – знак деградации общества.

Сейчас ситуация несколько выправляется. Сократилась доля бюджетников, зато в 1,5 раза стало больше тех, кто работает на частных предприятиях: там выше зарплаты. И хотя их материальное положение лучше, чем у работников госсектора, однако и сейчас они редко работают по той специальности, которая указана в дипломе. Особенно это касается молодежи в областных центрах: в мегаполисах найти работу легче.

Вообще в стране по полученной специальности работает всего 50 % молодых. Только те, у кого возникают проблемы с трудоустройством, соглашаются стать бюджетниками. Большинство же предпочитает частный сектор: не важно, на каких ролях, – лишь бы платили.

Положение молодого человека в России зависит от нескольких факторов.

1. Место жительства. Очень важно, где ты родился: в столице, городе-«миллионнике», районном центре, поселке рабочего типа или в деревне. От этого зависят разные и модели образования и занятости, разные шансы на успех.

Самые активные труженики и предприимчивые молодые люди живут, конечно, в мегаполисах, где есть возможности для бизнеса и рабочие места. Обычно это дети не очень обеспеченных, но образованных родителей. Дети из богатых семей чаще ставят перед собой другие цели: сделать карьеру в госструктурах, стать чиновником – и таким образом добиться власти и успеха.

Учитывая, что провинциальная Россия обезлюдевает и активные люди перетекают в мегаполисы, понятно, что в огромной России со смещенным на запад центром населения стартовые условия не могут быть равными для всех. В будущем это может привести лишь к усилению неравенства, к еще большему расслоению россиян.

В сельской местности и райцентрах чаще живут гедонисты: там меньше возможности для самореализации, и молодым остается, как в русской сказке об Иванушке на печи, только мечтать: как бы так получилось, чтобы разбогатеть, иметь как можно больше свободного время и проводить его в свое удовольствие, ничего не предпринимая. Маниловские мечты чаще одолевают выходцев из рабочих семей, не получивших образования.

А те, кто ставит своей главной задачей создание семьи, домашнего уюта и воспитание детей, те живут чаще в областных центрах и небольших городах. Обычно это выходцы из небогатых семей со скромным достатком, люди со средним образованием.

2. Социальный капитал. Очень важно с самого начала иметь связи (знаменитая «рука»!), знакомства с теми, кто помог бы получить хорошее образование, найти приличную работу, продвинуться по карьерной лестнице, – все это напрямую связано с местом жительства и положением семьи.

Словом, молодежь неоднородна, и в соответствии с ее жизненными устремлениями можно выделить разные социальные типы.

Очень много «предприимчивых». Они планируют добиться успеха в бизнесе и богатстве. «Максималисты» уверены, что могут добиться успеха решительно во всем. «Труженики» рассчитывают на хорошую работу в будущем. Для «семейных» провинциалов очень важно создать прочную семью. Сельские «гедонисты» рассчитывают на жизнь, полную удовольствий. «Карьеристы» считают, что смогут добиться многого, но ценой таких усилий, которые не позволят им иметь много свободного времени.

На такие устремления повлияла социальная среда. В городах больше «тружеников» и «предприимчивых», на селе – «гедонистов». «Максималистов» больше в семьях, где оба родителя достигли жизненных успехов. «Семейные» же идеалы преобладают в не самых благополучных слоях в провинции.

Вопреки неравенству у подавляющего большинства молодежи все же есть сходные жизненные устремления: создать хорошую семью (как и для всех групп населения) и получить приличное образования. Треть его уже получили, еще половина рассчитывает это сделать в ближайшем будущем. Только для 11 % молодых эта мечта недоступна. Почти все уверены, что при хорошем образовании всегда можно добиться интересной и хорошо оплачиваемой работы, быть материально независимым и жить в достатке, обеспечить будущее детям. Так что ценность не столько образования, сколько получения диплома значительно выросла.

Для многих «иксов» предел мечтаний – работать в банке, реже – устроиться госчиновником, адвокатом, нотариусом, прокурором, экономистом. Бизнес их привлекает гораздо меньше, чем престижная работа и возможность сделать карьеру. Это понятно: в России с годами развивать бизнес становится все сложнее. К тому же он перестал быть социальным лифтом, зато стал очень рискованным из-за преследования со стороны госорганов, из-за непомерно растущих налогов. Вообще, интерес к бизнесу в России упал в 2 раза по сравнению с годами, когда он был в новинку. Хотя в небольших городах положение бизнесмена выглядит по-прежнему привлекательно.

Жизненные цели юных «игреков» – примерно те же, что и у их родителей («иксов»). Только отцам и дедам по разным причинам многого достичь не удалось, а у этих – все еще впереди. В силу возраста у них больше жизненного оптимизма, уверенности в своих силах, более высокий жизненный тонус, что позволяет легче переживать жизненные трудности. По сравнению с отцами они более честолюбивы и нацелены на продвижение. Они уверены, что смогут реализовать свои планы. Порог их честолюбия и расчет на самого себя гораздо выше, чем у родителей и дедов. Они мечтают заниматься любимым делом, быть самому себе хозяином, увидеть своими глазами разные страны мира, иметь много свободного времени и проводить его в свое удовольствие. Особенно их привлекают деньги – гораздо больше, чем власть или слава.

Их отцы («иксы») не всегда столь самоуверенны: половина из них считает, что их благополучие напрямую зависит не столько от них самих, сколько от экономической ситуации в стране. Поэтому они неотрывно следят за ценой на нефть и сменой лидеров во власти. Неудивительно, что они гораздо чаще снимают с себя ответственность за свое собственное счастье или ожидают, что в достижении благополучия им помогут более сильные и успешные. В их сознании не изжита до конца идея: те, кто материально преуспел, должны заботиться о бедных и помогать им.

Юные «игреки» с этим не согласны. В отличие от отцов у них гораздо меньше ценится солидарность, готовность заботиться о бедных членах общества. Они уверены: каждый должен отвечать только сам за себя и материальных успехов каждый должен добиваться самостоятельно. В общей массе они по сравнению с отцами ориентированы на индивидуализм, самостоятельность и конкуренцию: они меньше, чем старики, боятся риска.

И в этом не следует видеть жестокость или эгоизм. Это явление более глубокого порядка. Подобные установки молодых людей – это не столько проявление эгоизма, сколько иллюстрация слома патерналистского типа сознания в России, берущего начало еще в русской общине, где считалось обязательным заботиться о беднейших ее членах. На смену традиционному русскому архетипу приходит новая модель – индивидуалистического утилитарного сознания западного типа. По этой модели человек должен «сам себя делать», нести ответственность за все.

Согласно докладу Института социологии сорокалетним «иксам» и, тем более, что «игрекам» сегодняшняя жизнь в стране нравится гораздо больше, чем их предкам («беби-бумерам»). Это понятно: политическая нестабильность, теракты и войны кончились, экономика постепенно, хоть и не так, как хотелось бы, но развивается. Причем молодые гораздо реже, чем старики, попадают в группу бедных, зато чаще – в группу богатых. А отношение к жизни напрямую связано с материальными доходами: чем человек богаче, тем больше ему нравится жизнь, тем меньше он жаждет перемен.

«Игреки» отличаются от своих родителей и типом поведения: они не любят оставаться незаметными, сливаясь с толпой, а наоборот, предпочитают «не быть как все», подчеркнуть свою уникальность, выделиться из толпы, заявить о себе, вообще – выйти за пределы унылого однообразия, чем порой раздражают предков. В современной России людям с таким типом поведения легче выжить и добиться успеха. А для стариков подобный тип поведения невозможен: ведь надо ломать себя, отказываясь от привычных стереотипов поведения. В этом смысле старшие поколения сохранили свою «русскость» в гораздо большей степени, чем молодые.

Сравнивая типы сознания и поведения дедов, отцов и внуков, с первого взгляда можно решить, что между ними мало общего. Но это было бы неправдой. У них все-таки есть общая идея – отношение к свободе, без которой жизнь теряет смысл. Правда, у юных «игреков» в последние годы повысилась толерантность к несвободе. Если для отцов и дедов это был самый главный компонент жизни (71 %), то сейчас он отходит на второй план. Зато все более важными становятся состоятельность, деньги, богатство. А ценность свободы как смысла жизни – уходит, стирается.

Не подтверждаются и частые рассуждения о политизированности нынешней молодежи. Тех, кто непосредственно участвует в политической работе (как и раньше), – не более 1–2 %. Больше стало тех, кто интересуется политикой от случая к случаю, а еще больше тех, кто совсем перестал интересоваться политикой. Это разрушает миф, согласно которому молодежь всегда и везде более активна и радикальна в политическом отношении, чем взрослые, что она предпочитает протестные формы участия в политической жизни. Оказывается, это совсем не так. При резком ухудшении условий жизни готовы выйти на улицу и протестовать только 11 % молодых (меньше, чем старших). Идти на баррикады с оружием в руках в равной степени не готовы ни те, ни другие (всего по 4 %). Причем среди молодых на это соглашаются чаще только самые юные и незрелые (подростковый экстремизм!). И еще меньше желания у людей участвовать в радикальных формах борьбы – таких всего единицы.

Вообще, как ни странно, в России молодые люди по своим политическим убеждениям часто консервативны. В их сознании очень сильна установка на стабильность и постепенное развитие, а не на революцию и взрыв. Молодые настроены на спокойное развитие страны без всякого радикализма, что внушает оптимизм. Видимо, консерватизм молодых – это их естественная оппозиция, их ответ «отцам-перестройщикам» и реформаторам, которые за прошедшие годы «наломали дров». Аналитики предполагают, что массового прихода в политику молодежи не предвидится и в дальнейшем.

Каковы политические пристрастия молодых? В России очень мало известно о работе молодежных организаций и движений. Многие эти организации не созданы снизу (самими молодыми), а являются молодежным крылом политических партий, политическими проектами. Да и известны только те молодежные движения, о которых можно узнать по телевизору и в СМИ.

Некоторые молодые симпатизируют национал-патриотическим движениям: НБП поддерживают 5 %. Часто это те, кому примерно 23–24 года, и они прошли армию. Но экстремистская партия НБП была запрещена в 2005 г. Многие слышали, что есть «Наши» и «скинхеды»: именно их чаще всего показывают по ТВ. Редко вспоминают, что есть молодежная организация КПРФ, еще реже про «Идущих вместе», которые снизили активность. Изредка называются «Соколы Жириновского» (звучная фамилия!), «Молодежное яблоко», «Идущие без Путина» (по 2 %).

Трудно объяснить, почему молодые предпочитают то или иное движение. Здесь важен эмоциональный образ лидера, интерес к атрибутике и символике движения. Число тех, кто симпатизирует радикальным молодежным организациям (НБП, скинхеды и др.), на первый взгляд невелико (5 %). Однако практика показывает, что они, особенно при росте протестных настроений, действуют очень напористо и изобретательно. И все-таки большинство молодых не привлекает уличная активность, агрессивные лозунги и плакаты, бегание по улицам с флагами, выкрикивание речевок. Их приходится в политику разными способами (в том числе и развлекательными) втягивать. Искренних добровольцев там немного.

Правда, с зимы 2011 г. среди молодежи увлечение политикой стало вдруг модным. Это, вероятно, было связано с обострением противостояния власти и оппозиции. Участие молодежи была замечено в разных акциях и манифестациях, т. е. в том, что на ее сленге называется «движухой».

Откуда появился у молодых интерес к политике? Был ли он искренним?

Вряд ли. Для многих участие в той или иной политической организации стало пропуском в социальный лифт. О невысокой искренности «движухи» говорит тот факт, что часто карьерные соображения заставляли молодых активистов менять лагеря. И чаще был переход от оппозиции к работе с прокремлевскими структурами, которые помогают построить чиновничью карьеру. Для этого предпочтительно объединение, максимально приближенное к партии власти. Например, «Молодая гвардия» (как крыло «единой России»). Именно в ней есть возможности продвинуться, строя далеко идущие планы. Еще любимая среда обитания молодых карьеристов – всевозможные «молодежные правительства», общественные советы или нечто в этом роде. Лестно на первых порах пробиться в чьи-то помощники в официальных органах. Этот статус дает очень важные вещи: символику, признаки близости к власти – «корочки» с гербами, значки на пиджаках, разные льготы и т. п.

Несколько конкретных примеров («Новая газета»). В Курской области отделение «Молодой гвардии» возглавляет Александр Немцов. Он – помощник члена Совета Федерации, ему 25 лет; закончил инженерный факультет и мечтает через 10 лет работать в Правительстве РФ. Начал же он карьеру 5 лет назад (в 20 лет) в 2007 г. в «Справедливой России». По его словам, побившись в уличных акциях с прокремлевскими активистами, он понял, что так ничего не добьется. Борьба с действующей системой никогда ничего не давала. А сейчас, в 25 лет, у него вполне приличные деньги, ощущение своей значимости и далеко идущие планы.

У всех на слуху молодежная группа «Наши». Ее рядовые активисты – это еще не вполне созревшие, но уже «интересующиеся» старшеклассники и студенты 1–2 курсов. Они искренне поддерживают нынешнего президента, мало разбираясь в расстановке политических сил. Зато с удовольствием ездят в Москву и на Селигер на идеологические прогулки. Это простые ребята из семей со средним доходом.

Не стоит думать, что в политику идут только молодые карьеристы. Растет и молодежный лагерь оппозиции. К примеру, движение «Солидарность». В него входят студенты из разных вузов, преобладают гуманитарии. В основном это молодые люди, а девушек мало. В это движение их привела несправедливость, нежелание власти прислушаться к мнению народа. Но они не слишком политизированы. Для них главное – выразить протест, а нюансы идеологии не так уж важны. Те, кто ищет новых впечатлений, рано или поздно уйдут. Останутся только те, кто и вправду хочет изменить ситуацию в стране. Желающих сделать политическую карьеру в этом движении мало.

В молодежном отделении партии «Яблоко» три категории членов: борцы «за идею», карьеристы и просто тусовщики. Это студенты от 18 до 25 лет. Здесь нет мажоров: в основном «яблочники» – дети из рабочих семей. Сюда не приходят за выгодой: ведь не обещают ни кресел, ни высоких зарплат.

И у партии «Демократический выбор» есть молодежное крыло. Эта партия делает упор на средний класс и детей бизнесменов, но только тех, у кого «нет московского снобизма». Их главная идея: неэффективность нынешней власти, преданность ценностям свободы. Они определили для себя и свой путь: сначала нужно состояться в профессии, а уже потом идти в политику, иначе человек не может стать независимым, а без этого в политике делать нечего. Так что об их особой активности тоже пока говорить не приходится.

Названные молодежные организации – калейдоскоп из количественно небольших групп случайных людей. Они мало связаны между собой, плохо организованы, блекло смотрятся на фоне постоянно кипящего политического ландшафта страны. Их роль в политической жизни страны невелика. Все это разочаровывает старших: ведь они верили, что новая молодежь будет более образованной и политически активной, чем они, что первое «непоротое поколение» сможет что-то изменить в стране, на них надеялись. А они…

Разочаровывает и общественная пассивность молодых: они реже, чем старшие, ходят на выборы, особенно в больших городах. (Как ни странно, деревенская молодежь активнее во время выборов.) Они прохладнее, чем старики, относятся к таким общественным формам работы, как благоустройство территории, сбор средств на помощь кому-то, подписание обращений, петиций, коллективных жалоб и пр.

Как объяснить общественную и политическую пассивность молодых?

Во-первых, молодые сейчас не особенно оглядываются на власть, предпочитая действовать в автономном режиме. Это не значит, что они безразличны к тому, что происходит вокруг. Просто они прагматики и не желают действовать, не будучи уверены, что это принесет им «чисто конкретную пользу».

Во-вторых, они по сравнению со старшими – конкурентоспособны. Им гораздо выгоднее сохранять положение дел, чем снова взрывать его.

К тому же вспомним: на заре перестройки политические баталии были в центре внимания всего общества, тогда они были в новинку и вызывали жгучий интерес, а лидеры разных партий были кумирами для миллионов. Но с тех пор многое изменилось. Теперь вместо конкуренции идей и партий в борьбу за умы молодых активно борется индустрия развлечений и массовой культуры, приучая к новым моделям поведения.

Равнодушие молодых к политике в общем понятно, и особенно драматизировать этот факт не стоит. Перед теми, кто еще только входит во взрослую жизнь, стоят другие жизненные задачи, а их социальный опыт ограничен отношениями внутри семьи и с ровесниками. С возрастом их горизонты сознания расширятся, будут наработаны и вырастут их социальные связи (институт, армия, работа). А вместе с этим вырастет и их интерес к общественной жизни, к политике. Жизнь все равно не даст им ограничиться только частными интересами. Все больше тех, для кого важна реализация групповых интересов, в том числе и профессиональных. А это неминуемо заставит людей объединить усилия в общую жизненную энергию.

Вот чего старики действительно не понимают в молодых, так это их пренебрежения к тому, что раньше считалось моральным, правильным, должным, гуманным, например к патриотизму или к долгу служения родине. Состоятельная молодежь боится государства, увиливает от призыва в армию, старается вывезти деньги за границу, планируя со временем там обосноваться. А остальные (провинция) ей завидуют и ненавидят ее.

Старики не принимают еще одного свойства молодых: какая-то наивная вера в прописные истины, доверчивость и открытость ко всему непривычному, яркому и новому (в том числе и рекламе). Мало того, что молодые вообще склонны к либеральным идеям, так они еще не гибки («не пуганы»). При столкновении с жесткой реальностью они приходят в шок, деморализуются и легко становятся циниками и нигилистами, демонстративно уходят в потребление (престижные машины, электронные гаджеты и пр.). Они как бы утратили приспособляемость и гибкость «советского человека» – по сравнению с отцами и дедами более уязвимы по отношению к негативным событиям.

Правда, у молодежи есть важное преимущество: она владеет Интернетом – средством коммуникации, которое дает широкие возможности коллективного действия. С помощью социальных сетей быстрее находятся сторонники и необходимая помощь, привлекаются волонтеры. Легкость, с которой молодые могут с помощью виртуальной сети создавать новые формы организаций, проекты, акции, еще сильнее обнажает проблему разрыва между поколениями. В идеале, если бы деды с отцами и внуками действовали вместе или хотя бы рядом, они могли бы прекрасно дополнять друг друга и добиться очень многого. «Старикам» без помощи юных труднее овладеть новыми технологиями, у них явный дефицит свежих идей, которые у тех в избытке. А «молодые» грешат непониманием реальной ситуации, им не хватает опыта, репутации, авторитета, в чем могли бы помочь взрослые. Но в атомизированной России пока такого единения в действиях не наблюдается.

Какие еще претензии взрослые предъявляют молодым? Неприятные выводы сделали аналитики из «Левада-Центра», исследуя тему «Гражданская активность современной молодежи». Они отметили не только ее аполитичность, равнодушие к любым формам социально-политической активности, но и распространение среди молодых ксенофобии. По их мнению, Россия занимает первое место в Европе по уровню насилия среди молодежи. Не добавляет уважения к молодым и то, что они редко знают историю своей страны, почти не читают книги, увлекаясь глянцевыми изданиями, развлекательными программами в СМИ и Интернете. Каждый пятый (!) молодой человек в России не связывает свое будущее с родиной, желает уехать на ПМж в другую страну. Можно ли говорить об их патриотизме?

Перечисленные аналитиками претензии к молодым русским напоминают древнеегипетские таблички: только упреки, ни одного доброго слова… Но неужели беспринципность, эгоизм, дух потребительства, желание заработать любой ценой, отсутствие любви к родной стране – врожденные качества молодежи? Не может такого быть! Ведь не во всех же странах молодые люди несут на себе такую яркую печать деградации?

По мнению аналитиков, «особость» современной русской молодежи – это закономерный результат внутренней политики России, уроков, которые она получила в 1990-е и «нулевые» годы. После этих жестоких уроков молодые усвоили постулат о жесткости мира, поняли: чтобы преуспеть, можно иногда преступать моральные принципы и нормы. И это не будет наказуемо, сойдет с рук, забудется, простится. Главное – вырваться вперед и преуспеть, добиться успеха любой ценой. Все остальное – слова.

И ксенофобская агрессия тоже объяснима. Навязывание официального ура-патриотизма, теории заговора «врагов России», мифа об «особой («суверенной») демократии», который оправдывает свертывание гражданских свобод – все эти особенности современной внутренней политики напрямую влияют на симпатии молодых к НБП, на их агрессию, ксенофобию и количество преступлений из-за этнической нетерпимости.

Нынче власть не так уж и пассивна по отношению к молодежи. Она поняла, что молодые – полезный инструмент в политической борьбе. Теперь при ее поддержке создаются политические движения, которые конвертируют активность молодых – в карьеру и финансовое положение вожаков, лояльных к власти. Даже создано Федеральное Агентство по делам молодежи. Однако роль его ничтожна: она сводится к проведению таких пиаровских мероприятий, как лагерь «Селигер».

В реальной же жизни последних 20 лет в России так и не было создано ни серьезных законов, ни государственных структур, которые бы занимались специфическими, острыми проблемами молодежи. Например, проблемой качественного и доступного образования, проблемами жилья для молодых семей, трудоустройства молодых специалистов, службы в армии и др. Похоже, что власти нравится пассивность «иксов» и «игреков», их увлеченность «нефтегазовым гламуром» и потреблением.

Ясно одно: чтобы прекратить деградацию страны, нужно развернуть молодежь от потребления – к реальным проблемам общества, заставить молодую энергию работать не на рассеивание общей энергии (энтропию), а на созидание и творчество. А для этого нужен пересмотр государственной политики по отношению к молодежи, определенные изменения в политической конфигурации страны.

Подведем итоги наблюдений. Портрет современной молодежи России позволяет говорить о том, что вызрело новое поколение («игреки»), которое отличается по своим жизненным целям от своих (еще молодых) отцов («иксов»). «Игреки» свободны от советских догматов и утопий, зато избежали культурной травмы 1990-х годов. Они не принимают всерьез ни ностальгирующий советизм, ни вороватый либерализм «ветеранов реформы», т. е. их отцов и дедов. Они не боятся (как их отцы) хаоса, для них не так важна и стабильность любой ценой. Для их большинства безусловными остаются ценности семьи и работы в той или иной вариации: когда работа желаема и интересна или когда она дает возможность достичь материального благополучия. Тот или иной тип устремлений зависит от окружения и, в свою очередь, влияет на тип поведения и активность, на выбор профессии или получение образования.

Юные россияне не были воспитаны на диете официальной идеологии. Для них капитализм и рыночная экономика – это «нормально», они выросли в этом, уверены, что Россия должна рано или поздно стать частью глобальной рыночной экономики. Поэтому их самочувствие позитивно. В этом – их большой потенциал. Им не нужна власть, чтобы распространять мировую революцию или расширять границы империи, но они хотели бы жить в сильной стране, которая защищала бы их интересы в мире. Они не станут «потерянным поколением», как «иксы». Они слишком хорошо подготовлены, чтобы преуспеть в современной глобальной экономике, преодолеть трудности переходного периода в России.

Что можно сказать о пресловутом конфликте поколений?

Вопреки этой расхожей идее молодые россияне в своей массе довольно высоко оценивают жизненные достижения своих родителей и дедов: половина из них считает, что как минимум один из предков добился успеха в жизни. Это касается выходцев из семей гуманитарной и творческой интеллигенции, детей офицеров армии и полиции, а также предпринимателей. В целом их образованность – доказательство успешности отцов и дедов («беби-бумеров»), которым удалось войти в мощный поток социальной мобильности на излете советской власти (1960—1980-е годы). Именно в таких состоятельных семьях с образованными членами семьи чаще царит гармония и взаимопонимание, согласие и сходство взглядов на ситуацию в стране.

Интересно, что с мнением матери дети соглашаются гораздо чаще, чем с мнением отцов. Причем за последние 10–15 лет эти цифра практически не изменилась.

А вот молодые работники предприятий, шахт, строек, сферы сервиса не всегда выражают уверенность в жизненном успехе своих родителей. Это понятно: не очень благополучные молодые люди, особенно из рабочих, считают, что во всем виноваты их родители, которые не добились успеха в жизни. Оттого-то и им приходится туго в жизни, не удается прорваться вверх. Они уверены, что причина их неустроенности в жизни в том, что родители не смогли дать им приличное образование.

На деле же ситуация сложнее. Это раньше диплом родителей был гарантией благополучия детей. Теперь же он не дает абсолютной гарантии восходящей социальной мобильности и будущей состоятельности. Особенно это касается людей с техническим образованием.

Можно говорить о стабильности отношений между отцами и детьми: 80 % опрошенных говорят о частичном совпадении взглядов, 40 % – полном. Даже с друзьями у молодых порой нет такого совпадения мнений, как со своими родителями. Значит, нет оснований говорить об идеологическом расхождении между поколениями, об их противостоянии, о «конфликте». Все гораздо интереснее.

В реальности разнообразие взглядов и позиций наблюдается внутри поколений (между разными классами и группами населения), а не между ними. Вот тут-то разница во взглядах и оценках действительно растет.

Причем, что не может не радовать, различие взглядов на жизнь в целом мирно уживается рядом с дружескими отношениями, что свидетельствует о толерантности молодых россиян. Между друзьями и супругами порой можно наблюдать гораздо больше противоречий и несогласий, чем между отцами и детьми. Человеческие отношения становятся все более независимыми от политики и идеологии, от взглядов на жизнь.

У молодежи нередко наблюдаются две взаимоисключающие оценки мира, связанные с оценками причин неуспешности родителей и представлениями о том, как они сами должны себя вести. С одной стороны, это традиционные нормы, усвоенные от родителей. С другой – это вызовы нового социально-экономического порядка, тоже усвоенные детьми, но уже в процессе адаптации к меняющимся правилам игры в 1990-е годы. В результате такой двойственности взгляды молодых на происходящее в России только частично совпадают с родительскими: они живут в «ином новом мире», где старые правила игры (в том числе и моральные нормы) «устарели». И переступать через эти моральные нормы для достижения успеха в жизни – не стыдно, а «нормально». Обычно такой ход мысли возникает у детей не очень успешных родителей. Они более агрессивны по отношению к внешнему миру из-за своего невысокого (порой маргинального) статуса. И таких – большинство: почти 60 % (!).

Дети успешных родителей чаще придерживаются традиционной точки зрения, согласно которой моральные нормы не зависят от влияний времени. Они убеждены, что никогда не переступят моральные принципы и готовы даже пожертвовать для этого своим жизненным успехом. То, что 75 % пожилых людей думает таким образом, – естественно. Однако статистика показывает, что и молодые тоже так считают, хотя и реже (всего 50 %).

Словом, можно сказать, что сознание молодых раздвоено: они и уважают традиционные ценности, и могут их демонстративно отрицать.

Конечно, каждое поколение имеет свои особые качества, приоритеты и ценности. Сдвиги и изменения накапливаются постепенно, нарастают, развиваются, причем только в одну сторону – усиления утилитарности и прагматизма. Но пока еще молодые люди в России не растеряли полностью базовые качества русской ментальности.

А как реагируют разные демографические и социальные группы населения на то, что происходит в стране? Разумеется, по-разному.

Так, у молодежи в последние 10–15 лет наблюдается рост оптимизма. Теперь в 3 раза чаще «игреки» выражают уверенность, что проводимые в стране реформы помогут улучшить ее будущее. А граждане среднего и старшего возраста настроены более скептически. У них разная логика рассуждений. Опытные старики как бы сравнивают современную молодежь с собой в молодости, они видят молодежь не только в ее нынешнем состоянии, но и представляют, что с ней будет через 20–40 лет, они ставят ее в знакомые им жизненные ситуации, примеряют к ней свой круг обязанностей и сомневаются: справятся ли? Их сомнения подпитывает сама жизнь: упало и стало малодоступным качественное образование, сузился кругозор людей, появилось слишком «гибкое» отношение к морали, агрессивно наступает коммерческая поп-культура. Разве это не повлияет на судьбу молодых?

Современная молодежь, конечно, рациональна и прагматична – при решении конкретных ближайших задач. А вот за их рамками она чаще переходит к образному мышлению, способному представлять будущее лишь как продолжение сегодняшнего мироощущения. Молодые редко задаются вопросом: сколько будет стоить образование им и будущим детям? Насколько доступны будут медикаменты и лечение к тому моменту, когда они сами станут пенсионерами? Что произойдет, когда кончатся природные ресурсы (нефть)? И правда, что волноваться? Здоровье пока не беспокоит, квартира – пусть и в отдаленной, но в перспективе… А если ты устроился в «хорошую» фирму и, значит, твоя зарплата выше, чем у профессоров и твоих учителей? Отчего же не быть оптимистом?

Все это, конечно, порождает у молодых некую социальную эйфорию, даже ощущение своей избранности. Они уверены: им не грозит судьба стариков советского закала, проживших трудную, полную потрясений жизнь. Справедливости ради надо отметить, что таких взглядов придерживается не вся молодежь, а большей частью успешные и образованные жители крупных городов (примерно половина). Многие убеждены, что, по крайней мере, при их жизни (а это не меньше полувека) не будет никакого распада страны (о котором говорили в 1990-е годы) и что в будущем Россия постепенно превратится в процветающую, демократически развитую и пользующуюся международным авторитетом державу.

Есть и другие мнения. Особенно если встает вопрос, какими путями пойдет дальше русская история – и в ближайшие 10–15 лет, и в отдаленной перспективе. Многие опасаются выхода из состава Федерации некоторых национальных республик. Пессимизм сохраняется и в отношении возможности объединения России с другими странами бывших республик в новый союз. Особенно невелик оптимизм в социально неблагополучных группах молодежи, особенно в небольших городах. Кстати, даже на селе перспективы развития страны оцениваются более жизнеутверждающе, чем в малых городах, что говорит о неблагополучии современной социальной политики.

Что объединяет всех россиян независимо от возраста? Базовой эпохой, системой координат для всех поколений является – советский период.

Именно советская эпоха до сих пор дает запас знаний, идей, представлений, жизненных впечатлений, откуда вырастает социальный опыт каждого поколения. Опыт же «новой России» пока еще вторичен, он только еще как бы накладывается на то, что уже сложилось в головах людей советской эпохи.

К советскому периоду жизни России можно относиться по-разному: ненавидеть, ностальгировать, критиковать и т. д. Но как бы люди ни относились к советскому прошлому, оно по-прежнему остается базой их сознания. Только советское прошлое объединяет население России в единый в народ.

Словом, пока еще нет оснований утверждать, что прежний социокультурный опыт россиян рассыпался: он жив, сохранился. Как ни трудно с этим согласиться, но национальное единство народа России поддерживается не столько идеями о будущем, сколько совместными переживаниями, эмоциональным отношением к прошлому, чувством общей судьбы страны и ее народа. Понятно, что в будущем оно неминуемо должно поблекнуть, раствориться в новых событиях и со временем уйти.

Остается неясным, что же в будущем сможет объединить граждан России, делая их из разноязычного и разноплеменного населения огромных пространств – единым народом?

Постсоветская интеллигенция

Слово «интеллигенция», придуманное писателем П. Боборыкиным в 1960-х годах XIX века, обозначало чисто русское явление. По внутренней форме это слово (от лат. intelligentia) означает «высшую степень сознания, самосознание». Русская интеллигенция – уникальный, единственный в мире случай, когда класс людей выделен в обществе как «самосознающий» и назван по этому признаку.

К этому классу людей относились все те, кто независимо от рода занятий отличался способностью мыслить, особым мировоззрением, твердыми нравственными принципами – стремлением к знаниям и культуре поведения, для кого важнее всего были – совесть и общечеловеческие ценности.

Из русского языка слово разошлось по всем западноЕвропейским языкам с пометой «русское». Старинное слово настолько прочно вошло в массовое сознание, что до сих пор в ходу, на языке, в системе русских понятий. Сейчас оно вызывает дискуссии и полемику.

Согласимся в главном: русская интеллигенция – плод истории России. Она была специально создана в царской России с особым предназначением – перенести на российскую почву лучшие плоды Европейского прогресса и просвещения, только без его «вредных привычек» (индивидуализма, цинизма). В результате в России возник особый тип личности – «интеллигент» (от лат. «мыслящий», «разумный»). По общему признанию, главным признаком этого типа людей были не только их способность мыслить, но, что еще важнее, их особые социальные качества: преданность своему делу, готовность к самопожертвованию, гражданская ответственность, общественная совесть, даже некоторый ореол мучеников «за правду». Все вместе придавало этой группе людей некий ореол святости и самопожертвования, делало их «аристократами духа». У них развился даже свой кодекс чести и жизненные принципы. Для них главным было служение народу – а не служба, творчество – а не исполнение функций, свобода — вместо послушания.

Наличие высоких моральных качеств тех, кто принадлежал к этому классу, всегда придавало особое обаяние, яркость и неповторимость русской культурной жизни. Ни в одной другой стране мира не было отмечено такого социального класса. В развитых странах есть только «интеллектуалы» – образованные люди, занимающиеся интеллектуальным трудом. В России к интеллектуалам почтения гораздо меньше, чем к «настоящим интеллигентам».

Пик активной жизни интеллигенции отмечен примерно 150 лет назад – в конце XIX и начале ХХ века. Тогда она выполняла не только созидательные, но и разрушительные задачи. Играя заметную роль в обществе, интеллигенция почти всегда была в оппозиции к официальной системе и ее скрепам в виде самодержавия, крепостничества, официальной церкви. Недаром Н. Бердяев к «духам революции» причислял и любимых всеми писателей Н. Гоголя, Ф. Достоевского и Л. Толстого – как разрушителей устоев традиционной России. Принцип «быть против» генетически вошел в традицию поведения русской интеллигенции: на протяжении истории России она выступала в роли «дрожжей» всех социальных конфликтов.

В начале ХХ века ситуация изменилась. Интеллигенты, бывшие нравственные максималисты, уступили роль «лидера мнений» своим ученикам – адептам радикализма и террора, которые были гораздо менее озабочены высотой своих этических качеств, репутацией. Тем самым с помощью самой интеллигенции были созданы условия для ее самоуничтожения – как особого класса, как социально-исторического русского феномена.

Когда в 1917 г. вместе с монархией были уничтожены все классы, все сословия и социальные группы, то прежняя интеллигенция превратилась в «прослойку», в госслужащих, где в подвижниках и нравственных максималистах особой нужды не было. Далее пошла ее постепенная идейная и моральная капитуляция. Ее претензии на аристократический дух поблекли, равно как и ореол святости и самопожертвования, она стала вызывать раздражение властей. Недаром Ленин осмелился грубо назвать эту часть общества не «мозгом» нации, а «г…..» (в известном письме Горькому 1919 г.). Постепенно роль класса интеллигенции как исторического феномена сходила на нет.

В советское время интеллигенция для внутренней самозащиты вновь выдвигает моральные критерии отбора, чтобы определить, является ли человек интеллигентом. Чтобы называться интеллигентом и принадлежать к этому классу людей, необходимо было обладать особым «качеством интеллигентности», т. е. иметь высокую нравственность, порядочность и безупречную репутацию.

Имеется твердое мнение, что интеллигенция – как особое явление русской жизни – в наши дни перестала существовать и что последней ее яркой вспышкой были «шестидесятники» ХХ века.

С распадом СССР общественный ландшафт России изменился, и интеллигенция – как социальное единство, класс – распалась, утратила свою роль. Из ранее единого сословия «мыслящих людей» с безупречной репутацией в ней выделилась часть состоятельных, статусных и порой гламурных людей, обслуживающих нашу «элиту». Другие слились с массой бюджетников: учителей, врачей, библиотекарей, рядовых научных сотрудников и инженеров, преподавателей вузов и т. п.

Однако само слово «интеллигенция» по-прежнему «работает» в русском сознании, в русском языке. Правда, смысл его порой размыт и неясен.

Кого сейчас можно назвать «интеллигентами»? Рассмотрим большие группы образованных людей, например предпринимателей, армию менеджеров, копирайтеров, банковских служащих и «офисного планктона», а также тех, кто обслуживает потребности «элиты» (стилисты, рестораторы, галерейщики и пр.). Все это – очень большие и активные группы образованных людей. Можно ли называть их интеллигентами? Им больше подходит современное слово «креативщики». По сути, они – преемники интеллигентов, но без их претензий «сеять разумное, доброе, вечное». А менеджеров даже интеллектуалами не назовешь, поскольку они – не продукт интеллекта, а скорее – Интернета.

Социолог Ю. Левада категорически считал, что реальное существование интеллигенции вообще закончилось еще в 1920-х годах. Далее, по его мнению, начался «фантомный период», когда эта группа утратила свою идентичность и свое предназначение, присвоив не принадлежавшее ей название. Причина известна: начиная с 20-х годов ХХ века большинство тех, кто принадлежал к образованному слою людей, встали на службу власти и стали обслуживать заданные ею формы коллективного существования. Та интеллигенция, которую воспитали при социализме, в своем большинстве пристраивалась в ряды КПСС и госслужащих, чтобы сделать карьеру и получить высокие должности.

Конечно, были люди, которые предпочитали оставаться самими собой, но их было не много. Решающей роли в жизни страны они не играли и постепенно исчезали. Отдельные интеллигенты – как носители особого типа сознания — в качестве реликтов еще остались, и они время от времени проявляют себя и в современной русской жизни. А вот самого явления интеллигенции в России как класса – больше нет. Интеллигенция в прежнем смысле этого слова («аристократы духа») вымерла, как динозавры.

Преобладает мнение, что сейчас в России, как и на Западе, есть только интеллектуалы. Лучшие из них – «мыслящие люди». Многие из них научились, когда им выгодно, с властью сосуществовать, обслуживать ее. Чтобы прослыть интеллектуалом, достаточно владеть неким объемом информации, а морально-этические качества тут ни при чем.

Сравнивая образованных людей («интеллигенцию») в России и на Западе, наши аналитики порой не скрывают раздражения. Так, по мнению того же Ю. Левады, при внешнем сходстве профессиональных занятий и образования они играют разную роль в развитии общества. В отличие от западных интеллектуалов русские «не стремятся выработать новые образцы инноваций», «не заинтересованы в максимальных результатах труда».

Забавный парадокс: на Западе один из синонимов слова интеллигент – левый: ведь интеллигенция всегда за справедливость, за благо народа, за свободу. Правая интеллигенция – это как «жареный лед». Российский парадокс в том, что от имени интеллигенции у нас часто говорят именно «правые», настроенные на крайние формы либерализма (Г. Каспаров, В. Новодворская, Б. Немцов и др.). И когда они через СМИ пытаются взывать к народу и вести на баррикады, то получается это у них или истерически, или фальшиво. Сейчас «мыслящим людям», особенно в провинции, не очень-то доверяют. А они, в свою очередь, высокомерно не скрывают своего неуважения к «дикой» непросвещенной провинции, не спеша «идти в народ».

Разумеется, среди них есть исключения – отдельные пассионарные личности и даже отдельные организации («Мемориал»), которые совмещают в себе высокий интеллектуальный уровень и нравственность. Однако они представляют очень небольшую часть образованных людей в России.

Большинство же представителей образованных людей в России живут по иным законам, когда упал престиж принципа нравственности. Плотными рядами они не стесняются идти в услужение любой власти в роли армии чиновников и бюрократов, менеджеров разных рангов, они заполонили СМИ, радио и телевидение, все творческие организации.

Отказавшись от принципа А. Сахарова – от нравственности в политике, они не просто сотрудничают с властью и обслуживают ее, но и строят идеологию для ее оправдания: упорно, навязчиво повторяют мифы об отсталости и дикости русского народа, о том, что он не созрел или вообще не способен к демократии и пр. Нет ли в этих мифах попытки сохранить свой прошлый «ореол избранности»? Или попытки объяснить миру, как случилось, что их больше не любят и не уважают? Или попытки оправдать себя и свою несостоятельность?

Социологи бросают упреки современной интеллигенции и в моральном плане: она ничем не отличается от основной массы населения (не столь образованной) в своих представлениях о человеке и уровне его запросов. Она тоже не скрывает своего интереса к потреблению и любит «жить красиво». Она совершенно не зациклена на задачах инноваций в России, а свои инновационные находки согласна продать за достойное вознаграждение, и не обязательно в своей стране.

Впрочем, критическое отношение к русской интеллигенции возникло не сейчас, оно было известно давным-давно, еще сто лет назад. «В облике интеллигенции как идейно-политической силы в русском историческом развитии можно различать постоянный элемент, как бы твердую форму… Идейной формой русской интеллигенции является ее отщепенство, ее отчуждение от государства и враждебность ему» (Струве П. Б. «Вехи»). То есть еще в начале прошлого (!) века было известно, что в самой природе русской либеральной интеллигенции заложены неприязнь к государству, страсть к присвоению права на истину. Откуда в ней это? – Никто не может ответить на этот вопрос вот уже второе столетие.

Хочется верить, что время интеллигенции в этом ее качестве – разрушителя государства – безвозвратно ушло. Как минимум три русские революции – Февральская, Октябрьская и 1991 года – показали одно и то же: интеллигенция активна во время революции, а после наблюдает, как страна ввергается в хаос, а потом стенает, что власть перехватили карьеристы.

Итак, в России интеллигенция (в прежнем смысле слова), проделавшая огромную очистительную работу в нашей стране, исчезает, точнее, уходит в отведенную ей нишу. Из класса, морально стоявшего над властью и над обществом, она становится просто частью общества: частично – частью власти, частично – частью народа.

В прошлые времена интеллигенция была сплоченной и монолитной. Люди в толпе узнавали и выделяли себе подобных: по манере держаться и одеваться (например, золотые украшения считались вульгарными), по строю речи, по реакции и реплике, по названию книги в руке… В новые же времена современная «интеллигенция» потеряла свою монолитность. Она резко разделилась на два слоя: на тех, кто обслуживает новую российскую «элиту», ее идеологические или бытовые нужды, и на тех, кого отодвинули от этого увлекательного занятия. Словом, на богатых – и небогатых.

Между группами богатой и бедной интеллигенции огромные различия, не только по уровню жизни, но и по мотивации и жизненным установкам.

Например, у бедных с высшим образованием преобладают установки на интересную работу; они чаще ориентированы на семью как главную ценность в жизни.

У богатых интеллектуалов преобладает установка на достижение успеха, карьеры – в 17 раз (!) чаще, чем у бедных. Похоже, это один из главных «разделяющих» факторов слоя, ранее однородного и единого.

Такое расслоение – один из самых драматических моментов общественной жизни в России: раскол постсоветской интеллигенции на богатую верхушку и массу полунищих бюджетников. В этом проявляется самая острая социальная несправедливость и, соответственно, один из источников социального напряжения в противостоянии «богатые – бедные».

Как влияет группа образованных людей на будущее развитие России?

Духовная монополия культурной элиты, как и поддержка ее со стороны государства, сократилась. Большинство населения перестало читать не только книги, но и прессу, перейдя от книги к смотрению телевизора – по 3–4 часа в будни и по 4–5 часов в выходные дни. Сегодня телевизору в России доверяют больше, чем другим социальным институтам (партиям, профсоюзам). Процесс телесмотрения в наши дни – грустный символ разобщения распадающегося сообщества россиян. Гламурные картинки и «жесть» вытеснили на ТВ совестливых интеллектуалов.

В строе мысли прежней интеллигенции по традиции сохраняется оппозиционный дух. И власть пытается использовать его в выгодном для себя направлении. Раз в ее интересах укрепить символы стабильности и единства внутри страны, то с помощью «мыслящих людей» символы вражды умело переносятся во внешнее враждебное окружение: от стран Балтии, Грузии и других – до США.

Внутри же самой страны идеи и представители оппозиции подаются в СМИ враждебно – как ставленники внешних врагов. Не случайно после митингов оппозиции на Болотной площади и на проспекте Сахарова последовала волна, думается, не всегда организованная «сверху», – целый ряд выступлений против оппозиции под лозунгом «Стабильность». Те, кто выступал против оппозиции, демонстрировали не просто свое несогласие с ней, а раздражение против тех, кто «хочет перемен», против рассерженных интеллектуалов. Сильное раздражение вызвали и те «мыслящие люди», которые вписались в социум России и даже не очень рьяно осуждают власть.

Другой части образованных людей, тем, кто не связан с обслуживаем власти, уготована иная участь. Имена этих людей не на слуху, они не мелькают на экранах телевизоров, не считают себя «продвинутыми», «аристократами духа», не надувают щеки. О них трудно сказать, что они состоятельные, не говоря уже о богатстве.

Если вспомнить толстовскую формулу, что каждый человек представляет собой дробь, где в числителе отражены его реальные действия, а в знаменателе – уровень притязаний, то выделяется слой людей, которые делают максимально много, не требуя ничего взамен. Это все те, кто выполняет жизненно важные функции и при этом получает за свой труд минимальное вознаграждение, не имея даже моральной компенсации. Так уж сложилось в нашем обществе, что престижность занятий оценивается принципом «продажности», т. е. деньгами.

Речь идет о таких людях, как рядовые врачи, учителя школы, научные работники, редакторы, корректоры, библиотекари, распространители книг, работники типографий, часто даже издатели, т. е. о всех тех, кто сейчас занимается хранением, поддержанием и распространением культуры. Для них в России сейчас не лучшие времена.

А ведь еще лет 20 назад эти люди были настоящей элитой страны, сливками общества. Потому что тогда книга имела статус валюты: за нее можно было не просто получить деньги, но и достать лучшие продукты питания, подвинуть очередь на жилье, одеться по последнему писку моды, сделать новомодную прическу или сложную операцию и еще многое другое. Не говоря о том, что сама по себе книга была драгоценным подарком. Увы, так было….

Представители перечисленных профессий – люди, с которыми не связывается ничего героического, аристократического или образцового, как это было прежде. Профессионально связанные с печатными текстами и нормами письменной культуры (от школ до библиотек), теперь все они переживают глубокий упадок. Те, кто связан с образованием и просвещением, потеряли престиж, заработок и авторитетность. Потому что, например, при выборе профессии в современной России роль учителя имеет ничтожную привлекательность.

К этой же группе относятся и врачи, все еще поддерживающие в сносном состоянии нашу «биологическую подсистему». Сюда же можно отнести и инженеров (ИТР), которые с трудом поддерживают нашу ветшающую на глазах техническую инфраструктуру. И, конечно же, учителя школ и преподаватели вузов, передающие свои знания, благодаря чему мы остаемся человеческим обществом. Все эти группы людей исполняют квалифицированные и в высшей степени необходимые обществу функции.

Роль их в развитии страны невозможно переоценить. Их невозможно заменить массой мигрантов, как это сделали с дворниками, разнорабочими, работниками сервиса и продавцами в сетевых магазинах. А соотношение величины и значимости их труда на благо общества и денежных выплат – абсурдно в своей несправедливости.

Вот они и есть настоящая элита общества в отличие от тех, кто имеет возможность сверхпотребления вопреки здравому смыслу. Они – настоящая элита по факту. Правда, она себя не осознает таковой и не претендует на эту роль. Из глубочайшего уважения к этим людям хочется назвать их на старинный русский манер – настоящими интеллигентами.

И их роль в обществе не померкнет, пока жива русская культура и сами русские.

О политических страстях в русском сознании

Официальные СМИ наперебой трубят о том, сколько всего замечательного произошло в России за последние годы. Так, за 10 лет доходы граждан выросли в 2,4 раза, пенсии – в 3,3 раза, экономика России стала шестой в мире и т. д. В богатейших странах бушует финансовый кризис, а у нас – все как всегда прекрасно. Впору, наконец, приосаниться от потока позитивной информации, успокоиться за свое будущее. Ура! «Россия встает с колен!» (из СМИ).

Бо́льшая часть этих аргументов – чистая правда. Действительно, в последние годы страна не стояла на месте, сделано немало. Неузнаваемо изменился облик городов: чистота, буйное строительство, яркая реклама, роскошные витрины магазинов, отсутствие очередей… Одни автомобильные пробки в больших городах (знак высокого уровня жизни) говорят в пользу поступательного развития. Да и на Западе вдруг прониклись любовью к русским. В любом бутике, приличном ресторане или отеле для них открыты широкие объятия и обслуживание на русском языке: ведь русские всем кажутся богатыми, поскольку любят широкие жесты.

Тогда откуда же атмосфера всеобщего недовольства и тревоги среди россиян? Откуда стотысячные митинги, флэшмобы, резкие движения «несистемной оппозиции», саркастические клипы и комментарии в Интернете? Повсюду знаки высокого достатка, а народ недоволен, несчастлив?

Откуда вообще берется ощущение счастья и довольства жизнью? Неужели только из экономических показателей? А тогда что такое «счастье по-русски»? Только ли удовольствие и приятные ощущения? Или все-таки важнее – умение радоваться жизни? Или важнее – чистая совесть и мир в душе?

Даже международные исследования (World Values Surveys – WVS) подтверждают, что в России есть свои, особые приоритеты ценностей, среди которых – выживание и защищенность. Этим наша страна отличается от высокоразвитых стран, где установки смещаются на самореализцию и самовыражение. Граждане России по уровню запросов близки к гражданам развитых стран. А вот возможности удовлетворить свои запросы – такие же, как у жителей стран третьего мира. Нелегко быть счастливым, живя в таких ножницах.

Россияне задают и другие загадки.

Евангельские заповеди веками внушали русским: счастье – это награда человеку за его терпение, смирение и честность, и чтобы стать счастливым – надо очиститься страданиями: «Горя бояться – счастья не видать». Вообще, страдания были очень важны в русском архетипе сознания: они очищают душу от глупых мелочей и суеты. Без них человек останется инфантильным эгоистом, у него не будет «обратной связи с людьми», а как без этого строить отношения с миром? А счастье?.. Мечта, идеал, восклицательный знак, краткий миг, который не вернуть… – в общем, большая редкость.

По статистике, не так давно (конец ХХ века) половина россиян прямо признавались, что несчастливы, и по «рейтингу счастья» Россия занимала позорное 102 место (из 143). А вот из англичан признались, что несчастливы, – только 1 % населения! Потому что они лучше живут? Вряд ли уж настолько. Для ощущения счастья в любом случае мало только достатка и благополучия. По рецептам счастья, например Льва Толстого, хорошо бы еще иметь чистую совесть, не нести в себе груз вины перед кем-то.

Оказывается, у русских за последние годы изменилось не просто представление о счастье, а вообще – вся философия жизни, вся система ценностей.

Раньше им для уверенности в себе хватало чистой совести, ощущения собственной порядочности, круга близких людей, понимающих и принимающих тебя. Позиции счастья, равно как и требования к жизни, были не слишком высоки. Карьерные соображения и богатство не были целью жизни, как сейчас. А душевные терзания о несовершенствах жизни сполна компенсировались дружеским окружением, застольями, кухонными посиделками и т. п., что давало душевный комфорт и гасило недовольство жизнью. А что теперь?

А теперь под тонкой пленкой внешней стабильности кипят нездоровые страсти. В сознании русских (причем независимо от социального положения) трудно не заметить страх, тревогу. И это уже не страх перед властью – такого страха больше нет. Попытки «закрутить гайки» в информационном пространстве оборачиваются не страхом, а раздражением и критикой. Все меньше тех, кто готов безропотно терпеть нарушение своих прав – и политических, и бытовых. Скорее, общая тревога – экзистенциальная, смутная. Ее трудно выразить и тем более объяснить. Возможно, это связано с тем, что психологи называют экзистенциальным кризисом: люди не понимают, для чего и зачем им нужно жить.

На смену разрушенного коллективизма в сознание русских пришел индивидуализм. Однако примитивный индивидуализм в России так и не успел сложиться в жизненную философию, которая была бы направлена на достижения, на развитие личного «я», на желание расти и совершенствоваться, а значит – и на развитие всего общества. Зато он превратился в энергию враждебности и недоверия, особенно среди старшего поколения. Отсюда – рост деструктивного поведения граждан страны, в котором сублимировано напряжение последних 20 лет. Это отражается в динамике убийств (здесь, с учетом пропавших без вести, Россия – мировой рекордсмен), самоубийств (Россия в тройке мировых лидеров), немотивированного жестокого насилия, распаде семей, падении рождаемости, алкоголизме, в атмосфере равнодушия к бедам ближнего.

А поскольку большинство населения погружено в эту атмосферу, то в общественном сознании эта патология даже не осознается, а воспринимается почти как норма, особенно молодежью, которая просто не знает и не может сравнить, бывает ли иначе. Для нее это «нормально».

Нарастающая агрессивность, темная энергия в России не канализированы в какое-то одно русло, например, в общественное или политическое движение с единым Врагом (кем бы он ни был), против которого можно было бы объединиться в протесте и подавить его. Агрессия и недоверие рассеяны повсюду, работая на вражду людей друг против друга, на взаимное недоброжелательство. Общее негативное настроение не помогает объединять людей, а наоборот, гасит любое протестное движение, излившись во взаимном раздражении и всеобщей апатии.

Сейчас картина русской ментальности – это смесь тревоги, страха, смутных ожиданий и растущей агрессивности. Общество атомизировано, люди раздерганы по классам и слоям из-за неравенства в кошельках. Душевное равновесие и чистая совесть перестали быть, как сегодня говорят, трендом: их заместила страсть к потреблению, в основе которой – деньги. А когда ты день и ночь сидишь в Интернете, то нет острой нужды и в дружеском окружении. Газетные фанфары про рост ВВП и преображение больших городов, рост пенсий и Олимпиаду в Сочи теперь явно недостаточны, чтобы умиротворить и успокоить население. Нужно что-то еще, иное, чего просит душа.

В разное время эту пустоту пытались заполнить, придумывая проекты типа «поиск национальной идеи». Эти поиски обернулись пшиком. Ни надежды на будущее, ни душевного покоя от торжества справедливости, ни смысла жизни от этих поисков люди так и не обрели.

Зато признаки растущего богатства повернули внимание населения к богатым людям, к властям, заставили задуматься о системе жизнеустройства в стране. Интернет гасит страх перед властью и «закручиванием гаек», люди все более независимы в своих вопросах и суждениях. А потому гораздо острее воспринимают несоблюдение властью законов, коррупцию, уровень политических свобод, недоверие к власти. Теперь люди открыто приходят в раздражение из-за того, что власть нарушает нормы справедливости и политической этики, что она попросту – неэффективна.

Осенью 2012 г. вышел доклад социологов РАН «20 лет реформ глазами россиян» – от него не отмахнешься. Его выводы таковы. Опрошенные считают, что произошло ухудшение во всех сферах жизни общества и государства: в уровне жизни (77 %), в моральном состоянии общества (76 %), в экономике страны (73 %), в социальной сфере, здравоохранении, культуре, образовании (71 %), в межнациональных отношениях (70 %).

Главное чувство, которое доставляет самые горькие переживания половине россиян, – несправедливость всего происходящего. Еще одно горькое чувство – невозможность что-то изменить. И наконец, стыд – за нынешнее состояние родной страны.

И новое наблюдение. Теперь почти не прослеживается связь возмущения и негативных чувств именно с доходами опрошенных. Раньше возмущались бедные, особенно в российской глубинке. Теперь возмущение равномерно распределено по всем группам общества, оно стало массовым. И еще: оно не сосредоточено только в провинции (глубинке), как было раньше, а равномерно распределено – по всем типам поселений. Можно сказать, что недоверие к власти (раньше – классовое чувство) теперь стало общенациональным.

К власти накопилось очень много вопросов. Почему растет коррупция? Почему нагло разворовывается бюджет? Почему продажны суды? Почему молодежь бежит от армии? Откуда взялись 250 тысяч призывников-уклонистов? Почему из России убегают капиталы и «мозги»? Почему умирает российская глубинка? Почему снова стреляют на Северном Кавказе, а в русских городах распоясалась кавказская диаспора?

Вопросы к власти звучат все более дерзко, иногда на грани вызова. Но ответов пока не слышно. В этом – главная беда современной России: разговор власти с народом не касается ключевых проблем, с которыми в каждодневной жизни сталкивается каждый россиянин. И прежде всего это касается большого слоя городских жителей – примерно трети населения страны!

Жители крупных городов (особенно мегаполисов) предъявляют спрос на качественное образование, здравоохранение, безопасную жизнь: ведь все реформы в этих областях буксуют. Но в первую очередь предъявляется спрос на равенство перед законом, на правовое государство, способное защищать рядового гражданина. Люди устали от того, что правоохранительная и судебная системы перекошены в пользу тех, у кого есть деньги и власть. У многих за эти годы появилось какое-то имущество, собственность, бизнес. Но жить в перекошенной правовой системе, разрешать в ней коммерческие конфликты и вытаскивать свой бизнес – очень тяжело.

Вторая беда – несоответствие того, о чем победно трубят министры, тому, что происходит за министерским окном. Власти не устают твердить о помощи государства, о дотациях бедным. Но на деле система льгот, взятая из советских времен, – общенациональный обман: миллионам людей при советской власти в течение их жизни недоплачивали за труд, а в итоге они не смогли ни приобрести достойное жилье, ни накопить на старость, ни выбиться из нищеты. И надежды на это нет.

Образованная часть населения недовольна качеством и стилистикой политики. Прямая ложь в эпоху Интернета невозможна, и тем очевиднее стали политическое лукавство, манипуляции со статистикой, «наезды» на неугодных политиков, имитация демократии.

Россия сейчас – общество всеобщей имитации. Имитируются не только продукты питания, напитки и медикаменты, но и системные принципы. Центральная власть имитирует демократию (пусть и «суверенную»), проводя авторитарную политику. «Свободные выборы», которые еще недавно казались ключиком в «Новую Россию», – тоже оказались иллюзией, декорацией, как и вся система политических партий. Региональные власти имитируют авторитарную политику, делая, что хотят, но – к своей выгоде. Население, защищаясь, делает вид, что со всем согласно, а на деле – уклоняется от ответственности, от налогов, от службы в армии. Имитируются и свободные выборы, и борьба с коррупцией, и судебные, милицейские, образовательные и прочие реформы. Имитируется даже «борьба со шпионами». Вот, вроде бы принят закон об «иностранных агентах», получающих гранты из-за рубежа, зато буксуют законы о чиновничьей недвижимости за границей. А чиновник, если он резидент другого государства, если у него там семья и все личные интересы, – разве не угроза национальной безопасности, разве он не «агент»?

Сегодня в России трудно найти сферу жизни, которая не была бы изъедена ложью. Лишь 17,1 % граждан нашей страны считают нынешний строй справедливым, эффективным и подходящим для России. Всем ясно, что без изменения конфигурации политической системы прогресса не добиться – ни в политике, ни в экономике, ни в образовании, ни в культуре, ни в чем другом. И речь идет даже не столько о прогрессе, сколько о сохранении российских территорий, о существовании русской цивилизации.

Расстановка политических страстей в сегодняшней России – своего рода перевертыш ситуации 1990-х годов. Тогда недовольны властью были бюджетники и пенсионеры, которым задерживали зарплаты и пенсии, а государство их не защищало. Теперь же эти бюджетники и пенсионеры боятся резких изменений. И не потому, что им нравится нынешняя власть, а потому, что они боятся потерять даже ту относительную стабильность, которую им эта власть дает.

Большинство тех, кого сейчас называют «средним классом», раньше были более лояльны к власти, интеллектуально обслуживая ее. А теперь и они чувствуют себя обманутыми. Хотя их зарплаты намного превышают среднестатистические по России, они им кажутся копеечными по сравнению с доходами коррумпированных чиновников. Да и других причин для раздражения у них немало.

Аналитики прямо утверждают: пресловутая социальная стабильность в России обманчива, а общественные настроения – близки к точке кипения.

Почему вдруг в России, вяло пережившей абсурд и откровенный беспредел 1990-х годов, именно сейчас, когда страна вошла в более спокойную и зажиточную полосу жизни, вдруг вскипели политические страсти?

Возможно, потому, что главной ценностью для большинства людей теперь стала идея частной жизни. Грандиозные проекты вроде построения нового общества и т. п. – обернулись абсурдом. Огромная энергия населения большой страны теперь растеклась по частным ручейкам. Это можно воспринимать по-разному: или как идеологический крах идей социализма, результат системной ошибки мышления, или как закономерное проявление энтропии, т. е. закона термодинамики о рассеивании энергии. Ранее единая энергия, рассеявшись по частным жизням, закрепила психологию массового потребления.

Причем эта психология коснулась и бедных, и богатых. Все вопиющие цифры социального неравенства не должны вводить нас в заблуждение: просто у одних людей одни возможности, у других – другие. Но все население страны вошло во вкус потребления материальных благ, которые может дать современная цивилизация. И вряд ли оно согласится от этого отказаться.

Подспудное кипение политических страстей вырвалось наружу зимой 2011 г. Произошло это неожиданно для властей – как гром среди ясного неба. После парламентских выборов по стране прокатилась волна мощных манифестаций, митингов, публичных акций, дискуссий в СМИ. Правда, усилиями властей протестное движение было довольно быстро задавлено.

И все-таки события 2011–2012 гг. – яркая страница в политической жизни в России. Ведь то, что происходило в головах российского общества на протяжении 15–20 последних лет вплоть до декабря 2011 г., можно было бы обозначить как гражданскую апатию, деполитизацию населения, как это ни грустно признать.

В чем выражалась эта гражданская апатия?

Так, с начала 2000-х годов заметно сократилось число сторонников вообще всех политических течений и партий, потускнела идеология «центризма», целью которой было – примирить «всех со всеми». Люди перестали принимать участие в выборах, т. е. голосовать. Даже последние выборы в Думу в атмосфере политических страстей прошли вяло. К урнам пришли 10–30 % граждан, внесенных в списки для голосования. Как и во времена Бориса Годунова, «народ безмолвствует». Получается, что население, хоть и в очень сокращенном виде, есть, а граждан – мало. Почему так?

Допустим, старшее поколение, пережив 20 лет тому назад пик политических страстей, а затем разочарования и обиды, получило астенический синдром. Еще 15–20 лет тому назад самое оживленное общение получалось на кухнях, под разговоры «о политике», и тогда там кипели шекспировские страсти. Известны даже случаи, когда семьи распадались из-за политических разногласий.

А теперь наступили идеологическое опустошение и политическая апатия. Даже не спорить, а заикаться по поводу политических сюжетов в дружеской компании стало неприличным, надоевшим. Кажется, все устали и не видят смысла в обсуждении «политики»: пустая болтовня надоела, любой другой сюжет более интересен. Это грустно, но как-то понятно.

И вот в подобной атмосфере всеобщей апатии зимой 2012 г. вдруг происходит некоторая политизация общества! И сразу стало ясно, что так называемая стабильность и высокие рейтинги власти держались только на апатии населения. Появилась надежда, что гражданское общество в России просыпается, начинает себя осознавать.

Демократическое движение в России началось с невинной атрибутики с белыми ленточками и шариками. А затем стали развиваться разные формы самоорганизации, чему помогло расширение сетевых связей. Раздерганное на классы общество начало учиться самоорганизовываться: появились акции «синих ведерок», «Стоп-хам», «Химкинский лес», «Русский марш», помощь тяжело больным детям или пострадавшим в Крымске и другие сообщества.

Но все эти акции – пока отдельные проявления недовольства, загнанного вглубь. Молодежь, студенты объединяются с помощью Сети, понемногу учатся мобилизоваться вокруг конкретных проблем, но пока еще – не вокруг идей или политических взглядов.

Однозначную картину политических взглядов в России нарисовать невозможно, настолько она сложна и запутана. Если прислушаться к мнению реальных людей, то бросается в глаза разноголосица, путаница в головах, общее непонимание ситуации в стране. «Левада-центр» в 2010 г. провел интересное расследование. На вопрос «Кто, на ваш взгляд, прежде всего виноват в нынешних трудностях России?» 1/3 граждан, не задумываясь, назвали М. Горбачева и других лидеров «перестройки». Вполовину реже называли Б. Ельцина и его ближайшее окружение. Порой вспоминали и руководство страны советских времен. Самые совестливые (10 %) считают виноватыми себя и все население России.

Обнадеживает, что только единицы назвали главным виновником всех бед России «демократов», а еще реже – «страны Запада».

На вопрос «Что сейчас происходит в стране?» 11 % назвали «становление авторитарного режима», зато в 3 раза чаще называли происходящее «наведением порядка», но почти столько же — «нарастанием беспорядка и хаоса», иные – «становлением демократии», а каждый пятый вообще не нашел ответа на вопрос.

На вопрос «В каком направлении развивается сейчас жизнь в России?» чуть не половина граждан ответили, что это – «развитие демократии», а многие не нашли никакого ответа. Зато были и такие оценки, как «становление диктатуры, авторитаризма», «восстановление советских порядков», «нарастание хаоса, утрата порядка».

Противоречивые и взаимоисключающие ответы еще раз показывают, насколько травмировано сознание россиян событиями двух последних десятилетий, какая путаница идей и представлений происходит в их головах!

Обозначить идеи и направления политического мышления с помощью привычных терминов («правый», «левый», «консерватор», «демократ» и т. д.) – невозможно. В России эти понятия не работают. А если и работают, то совсем иначе, чем, скажем, в Европе, поскольку непременно несут в себе дополнительные оттенки, подтекст, символы, образы.

Вот попробуйте объяснить: что в российских условиях значат слова «консерватор» или «демократ»? Это хорошо или плохо? Это комплимент или обидное прозвище?

Каждый объяснит вам это на свой манер, причем вы не поймете, от чего зависит образ мысли собеседника. От его возраста? От социального положения? Образования? От географии проживания? От семейных традиций и воспитания? От влияния окружающих людей (ровесники, друзья, соседи, семья, коллеги и т. д.)? Вы не найдете одну-две ясные причины, объясняющие ход его мыслей. Все причины работают одновременно.

Кажется, что основание для выбора той или иной позиции – не возраст или география проживания, а скорее культура, система взглядов, которые зависят и от воспитания в семье, и типа образования, и досуга, и группы общения (тусовки), и культурных стереотипов, и источников информации, и даже – моды! В общем, политические представления в сознании россиян гораздо сложнее, многообразнее и запутаннее, чем в иных странах.

Проживать в таком идейном калейдоскопе, может быть, и интересно, но очень опасно – из-за невозможности объединить людей. И пока что неясно, как преодолеть эту разобщенность, поскольку горизонтальные связи между людьми (кроме социальных сетей) не работают. Это и порождает калейдоскоп идей, а проще говоря – кашу в головах россиян. При обсуждении почти любой проблемы между собеседниками часто возникает раскол.

Например: в понимании понятия «справедливость». Идея социальной справедливости, неотрывная от идеи общественного порядка, уже давно для большинства русских – идея «фикс». У нас все без исключения политические партии (включая и «правых», и «левых») в своих программах не гнушаются социальным популизмом, используя это понятие и так и этак. Эти две вечные русские мечты (порядок и справедливость) выдвинуты на первое место – от усталости и беспорядочности в русском жизнеустройстве. Все остальное россиянам кажется менее важным.

Но что такое «справедливость»? Где ее границы? Как правильно судить – по совести или по закону? А если закон не очень справедлив? Или устарел?

В пьесе Н. А. Островского мужики просят барина судить именно по совести: так ближе и понятнее. Такая привязанность к справедливости (в ущерб закону) всегда была особенностью русского архетипа, что вызывало изумление иностранцев. На вопрос «Нужно ли выполнять распоряжение руководителя, если ты с ним не согласен?» 2/3 отвечают, что не готовы это делать. Это значит, что саботаж распоряжений сверху (еще со времен крепостного права) в России – форма борьбы личности за свои интересы. В его основе лежит убеждение «Делать надо только то, с чем ты согласен». Такое убеждение – социокультурная норма в России. Его разделяют даже предприниматели и руководители разных уровней. Даже в армии и силовых структурах только половина согласна, что приказы надо выполнять в любом случае.

Правда, в последнее время число тех, для кого справедливость важнее законности, чуть снизилось (на 10 %). Это говорит о постепенном преодолении россиянами правового нигилизма.

Сейчас чаще соглашаются, что законы надо соблюдать, – да! Но при одном обязательном условии: власти тоже обязаны их соблюдать. Принцип «равенства перед законом» – сейчас по своей важности даже опережает принцип социальной справедливости. Это требование общества фиксируется всеми социологическими службами на протяжении многих лет. Можно надеяться, что за последние годы в обществе выросла доля тех, кого можно назвать законопослушными, т. е. согласными с тем, что законы надо соблюдать – даже в том случае, если они устарели или не кажутся слишком справедливыми. Молодые принимают этот принцип легко. А старики более последовательны: они против социального расслоения, за контроль бизнеса со стороны сильного государства и вообще – за «сильную руку» власти. Словом, разногласия отцов и детей касаются в основном форм государственного управления, когда на кону стоит выбор: демократия или «сильная рука».

Подобный раскол в русском сознании есть и по национальному вопросу: 44 % молодых респондентов считают, что «в России должно быть государство, которое бы выражало в первую очередь интересы русских». Остальные склонны считать, что «все народы, проживающие на территории России, должны иметь равные права и возможности».

И снова перед нами очередной парадокс: в данном вопросе молодые, оказывается, менее толерантны по сравнению со стариками, воспитанными советской властью в духе интернационализма. Они более последовательно стоят за защиту интересов русских (см. об этом главу «Национальный вопрос» в русском сознании).

В чем отцы и дети согласны, так это в идее восстановления мощи России как великой страны. Так думают больше половины и среди стариков, и среди молодых. Понятно, что старики не могут избавиться от ностальгии по тем временам, когда они были молоды. А мечта их внуков исходит из того, что они просто не прошли через опыт жизни в социалистической «сверхдержаве».

Можно ли свести этот калейдоскоп идей в какую-то систему?

Некоторые аналитики пытаются это сделать. Так, по мнению Л. Г. Бызова, среди множества идейных течений, всколыхнувших в последнее время российское общество, можно выделить три главных направления.

Во-первых, это левонационалистические идеи, связанные с укреплением национальной государственности, восстановлением принципов социальной справедливости, наведением порядка в сфере межнациональных отношений. Их цель – независимость и самостоятельность России, укрепление ее как сильной державы. Их главная идея – «диктатура развития». Сторонников этого курса называют «патриоты», и они (по опросам) получают самую широкую поддержку населения: 31 %.

Во-вторых, это либеральные (социал-демократические) идеи, делающие акцент на тех же идеях социальной справедливости в пакете с демократическими свободами, Европейскими политическими ценностями, экономической и социальной модернизацией. Главное для них – путь сближения с Западом. По данным ВЦИОМ, либеральный курс сегодня готовы поддержать лишь 18 % населения.

В-третьих, идеология «государственников», во многом совпадающая с вектором политического курса, связанного с именем нынешнего президента. Он играет роль центра, сдерживая «революционные» настроения и левых националистов, и «западников». Эта идеология тоже пользуется широкой поддержкой населения, что показали результаты прошедших президентских выборов.

Конечно, сохраняется и, вероятно, со временем будет укрепляться своя ниша и у радикальных националистов, и у правых либералов (сторонников свободного рынка). Пока что они занимают места на флангах политического спектра.

Аналитик ВЦИОМ (Л. Г. Бызов), пытаясь заглянуть вперед, предполагает, что в ближайшие 5—10 лет вектор развития страны определит конкуренция между этими движениями. В целом же, по его мнению, оппозиция власти – полевела, приобрела умеренно националистические оттенки.

Если случится так, что власть окажется в руках левых либералов, чувствительных к свободам и правам, но плохо понимающих смысл государства и высокомерно относящихся к российской «глубинке», то весьма вероятно, что история пойдет по пути, уже протоптанному М. С. Горбачевым: от страны останутся «рожки да ножки».

Если же победят социал-консерваторы («государственники»), которые понимают толк в государстве (особенно в его «раздаточной» функции), но враждебны к частной инициативе и демократической самоорганизации, то и здесь «в истории немало аналогий – от Каддафи до Туркменбаши». Никакая страна не может опираться только на консервативные, архаические слои общества. Иначе ее ждут стагнация, утечка «мозгов» и капиталов за границу. Что уже и происходит на наших глазах.

По мнению Л. Г. Бызова, для страны лучше всего, если бы власть была в руках правых государственников, способных и сохранить государство, и обеспечить развитие общества. Таковы предположения профессионального аналитика.

Насколько они реальны, покажет время.

Бегство русских от свободы и демократии?

В известной книге «Бегство от свободы» Эрих Фромм писал, что свобода принесла современному человеку независимость и, вместе с тем, изолировала его, пробудив в нем тревогу и бессилие.

Это ощущение изоляции для любого человека непереносимо. И человек оказывается перед выбором: либо избавиться от гнетущей свободы с помощью новой зависимости, либо дорасти до полной реализации положительной свободы, чтобы попытаться самому, без помощи извне, придать смысл своей жизни, стать личностью. Это тяжело, требует усилий и зрелости человека (общества). Жить с ощущением зависимости гораздо проще.

Дав формулу поведения обывателя, Э. Фромм объяснял готовность некоторых Европейских народов (например, немцев перед лицом фашизма) отказаться от демократических свобод – как «бегство от свободы».

Используя эту формулу, отечественные социологи («Лева да-центр») тоже дают определение российскому обществу: «бегство от демократии», «бегство от свободы». Ставя такой обвинительный диагноз, они имеют в виду политическую пассивность граждан России, их равнодушие к политическим вопросам, их нежелание участвовать в выборах, их неготовность в знак протеста выходить на улицы и пр.

В России популярна типично русская либеральная мечта: демократия – вот она, где-то рядом, за углом. Распространен типично русский ход мысли: «Демократия неминуемо должна наступить в силу „железного“ закона неизбежности перехода любого общества к демократии. Все это обязательно случится в России. Только надо найти такого человека (во власти), который бы ее однажды внедрил, организовал, запустил, а потом все будет „как у них“. Пока такого человека нет, но это – дело будущего».

Чтобы согласиться или опровергнуть это мнение, зададимся вопросом: «Что такое демократия – это причина или результат?»

Многие уверены, что демократия – это причина, которая вызывает неизменно хорошие последствия. Вот придет демократия, и тогда государственные лидеры перестанут цепляться за власть, выстраивать свои «вертикали» из одноклассников и земляков. А от этого произойдет неизбежная конкуренция между хорошим и лучшим – и тогда народ изменится, народится новая ментальность, и жизнь наладится к лучшему…

Это бы хорошо. Только кто это устроит? И каким образом? Это общее трагическое заблуждение, поскольку демократия не может быть причиной. Демократия – это процесс, эволюция ценностей в ментальности народа, которые пробудят в нем стремление к гражданскому обществу, к каким-то действиям, а в конечном счете и к демократии. Короче говоря, она – итог очень больших и долгих усилий. Или это не так?

Ответа на этот вопрос нет. И не наблюдается даже попытки осознать эту проблему. Тема демократии – модная в российских СМИ. Но в дискуссиях на эту тему большую часть времени обычно занимает перечисление фактов нарушения гражданских прав населения, благодаря чему сложная проблема сводится к критике зарвавшихся чиновников.

Социологи, культурологи, социальные психологи и другие аналитики, конечно, занимаются этой проблемой. Но результаты их исследований доступны лишь специалистам, поскольку изданы небольшими тиражами, написаны сложным метаязыком. Задачи вложить эту проблему в народное сознание, заставить людей осмыслить ее и, тем самым, приблизить ее к реальности – как бы не ставится. Кого-то, наверное, устраивает ее попросту забалтывать, усиливая общественную апатию.

Политическая апатия российского общества особенно очевидна, если сравнить всплеск пассионарности в конце 1980-х годов, когда на митинги выходило до полумиллиона протестующих граждан. А с конца 1990-х годов после волн жестоких разочарований наступила тишина. Вплоть до 2000-х годов никаких массовых требований в защиту прав и свобод не звучало.

А сейчас?

В последние 20 лет люди, перестав ощущать себя винтиками системы, начинают понимать, что не в силах защитить свои собственные интересы: на взятки денег не хватает, в суде правды не найти, жаловаться некому, потому что нет механизма обратной связи с властью. Затишье на политическом поле совсем не означает, что нет потребности в демократии.

Сдвиги в сознании постепенно все-таки происходят. Сегодня уже 20 % населения отдают себе отчет, что беззаконие у нас не потому, что судья плохой, а потому, что так работает система. Это еще не большинство, но уже солидная часть общества. Значит, понимая полезность демократии, люди все-таки не предпринимают усилий, чтобы ее добиться. Почему же?

Пожалуй, можно назвать одну немаловажную причину «бегства от свободы и демократии». Это – черты русской ментальности, особенности народного сознания (если понимать народ не как сумму индивидуумов, а сумму определенных моделей социального поведения).

Серьезный антрополог и историк А. Пелипенко исследовал психологическую структуру сознания русского человека, ее особые отношения с источником порядка. И определил следующее: в русском народном сознании индивидуум априори полагает себя только как часть по отношению к целому. В его сознании закреплена установка: источник порядка – всегда не внутри, а вне человека, например во власти, в «сильной руке». Такая установка оформилась на Руси в XIV–XV веках, и в ней нет ничего уникального: во всех архаичных культурах наблюдалось подобное.

Но другие культуры развивались в ином направлении, устанавливая равновесие с широкой культурой общества, культурную упорядоченность. Так, французские простолюдины (санкюлоты), совершившие Великую революцию в конце XVIII века, были очень похожи на тех, кто делал русскую революцию начала ХХ века. Но нынешний средний француз как бы «повзрослел», научился держать себя в «корсете» правил культуры и поэтому принципиально отличается от санкюлота. В России же в силу многих причин (климат, ландшафт, история и т. д.) сложилось так, как есть: отдельный индивидуум с его личной волей – всегда источник беспорядка, а источник порядка – всегда власть.

Такое отношение русских к источнику порядка, оказывается, влияет на их социальное поведение. Много раз упомянутое стремление избежать ответственности, нелюбовь и даже увиливание от выбора, делегирование своих прав «наверх», умственная лень, безразличие ко всему – вот социально-психологические проекции русской ментальности, согласно А. Пелипенко.

Это наблюдается внутри сознания одного человека. А если общество к тому же еще и расколото, атомизировано? Люди не приучены собираться, чтобы вместе обсуждать какие-то гражданские позиции, как это делается и в Европе, да и повсюду в мире. Они очень закрыты, особенно в провинции. По пути с работы заходят в магазин, покупают бутылку, чтобы употребить ее содержимое в одиночку или в узком кругу собутыльников. Они просто не нуждаются в более широком общении: их устраивает повседневная рутина.

Личность же, у которой источник порядка внутри себя, – самоактивная, самодостаточная, ей не нужны «сильная рука» и внешний контроль. Такие зрелые и независимые личности в России тоже были. Иным они часто казались подозрительными, их подавляли, изгоняли и изолировали от общества. Это, действительно, были личности, нонконформисты, каких было немало в русской истории – и при Иване Грозном, и при Петре I, и при других царях, и при советской власти.

Но общество по большей части состоит из обычных людей, обывателей. В России – это чаще те, кто не способен найти источник порядка внутри себя. Такие люди, в принципе, мало способны к развитию своей личности. Для них путь к самодостаточности, а значит, и к внутренней свободе, закрыт. Они легко переносят несвободу, ибо для них свобода, лишенная внешнего регулятора, – кошмар и хаос. Они слишком несамостоятельны, а потому ориентированы на человека во власти.

Поскольку роль внешнего регулятора жизни в России добровольно отдается власти (она ведь упорядочивает жизнь!), то ей прощается все. Даже насилие, исходящее от нее, находит свое оправдание. Поэтому власть в России, избалованная покорностью населения, может позволить себе куда больше, чем в иных странах. Она всегда неподконтрольна, пребывает над законом и попирает права граждан.

Так в России происходило веками, и сейчас практически ничего не изменилось. В силу этого власть рано или поздно теряет чувство реальности, не умеет остановиться по-хорошему, постоянно усиливая давление на подчиненных.

В России архаическая система русской ментальности слишком долго пребывала в таком состоянии, чтобы быть в равновесии с культурой большого общества. Свобода как понимание индивидуальной ответственности, как умение внутренне себя сдерживать и не поддаваться инстинктам еще не закрепилась в массовом сознании русских. Поэтому страх хаоса для них имеет форму общественного невроза, фобии.

И здесь речь идет даже не о социальном хаосе – от варварской «волюшки вольной» до погромов и мародерства. В подсознании каждого кроется страх внутренний – перед необузданной стихией раскультуривания, которая – стоит лишь власти на миг отвернуться – грозит вырваться наружу. Отсюда и ужас пресловутого «бессмысленного и беспощадного русского бунта», т. е. революции. А революция, по статистике, почти всеми (90 %) воспринимается как национальная трагедия. И случается она от излишней свободы и беспорядочности.

Вот почему отношение к свободе в русском сознании предельно осторожное. Каждый старается жить как бы наособицу, словно ожидая команды сверху. Русским очень трудно организоваться, пока не появится начальник, т. е. человек, который скомандует, кому, что, где и каким образом делать.

Это значит, что в России преобладает вертикальный тип организации людей. В этом нет ничего экзотического, подобное наблюдается во многих культурах на определенной (непродвинутой) стадии развития экономики страны.

В более же развитой постиндустриальной экономике начинают работать и развиваться иные – горизонтальные человеческие связи: между соседями, коллегами по профессии или в группе людей, сплоченных вокруг какой-то идеи, проблемы. Когда нарабатываются такие связи, у людей появляется и больше возможности самоорганизации вокруг каких-то, в том числе и общественных, проблем. Так появляется и растет солидарность.

Без групповой установки на солидарность, которая в России создается и растет очень медленно, демократически организовать общество невозможно. Еще не все здесь понимают, что демократия – очень сложная модель организации общества, что ее нельзя построить в одночасье, по команде сверху, не прилагая общих усилий.

Да, люди согласны с тем, что лучше быть здоровым и богатым, чем бедным и больным, что лучше жить в демократически устроенном обществе, чем в авторитарном. Но одно это желание само по себе еще не говорит о готовности это желание реализовать или знании, как это делается.

Действительно, в России нет ни знаний, ни демократического опыта. Народ, утратив иллюзии 20-летней давности, никакую оппозицию сейчас не поддерживает. А власть поддерживает – более по инерции, по принципу «не было бы хуже», «оставьте нас в покое». Но это вовсе не свидетельствует о неготовности русских к свободе и демократии. Это говорит скорее о том, что «политическая культура постсоветского российского общества – это культура определенных представлений о желательном устройстве государства, а не культура наработанных ценностей, куда включались бы установки на участие самого человека в этом процессе» (И. Клямкин).

Даже если брать во внимание только представления людей, то мы уже убедились, насколько они противоречивы (об этом см. главу «О политических страстях в русском сознании»). И не только потому, что разные люди думают по-разному. Это бы еще ничего. Каша в голове – массовый диагноз российского сознания. Люди настолько запутаны и сбиты с толку, что даже сознание одного человека может быть нелогичным и противоречивым: по одному вопросу он может быть демократом, а по другому – несгибаемым сталинистом. «Сталина на них нет!» – может воскликнуть любой, слушая ошеломительные новости о воровстве в армии или «непринужденном» поведении кавказцев на улицах российских городов. При этом он может полагать себя в душе демократом и либералом.

Такая противоречивость высвечивается и в дискуссиях об отношении к власти. Известна особенность русской ментальности – всегда завышенные ожидания по отношению к власти: «Вот приедет барин, барин нас рассудит». Казалось бы, в наши демократические времена эта установка должна умереть. Но нет! За последние годы после провозглашения демократии ожидания и требования к власти еще больше усилились! 70 % россиян уверены, что именно государство и власти обязаны гарантировать каждому человеку и приличную работу, и достойный заработок, и место для ребенка в детском саду, и разные льготы. Вероятно, здесь сказывается и прошлый советский опыт, и неприятие итогов проведенных реформ, и усиление социальной зависти к богатым.

В ходу высказывания: «Нашей стране нужны не законы и политические программы, а сильные энергичные лидеры, которым бы верил народ»; «Россию должны бояться, только тогда ее будут уважать»; «В России нужно, чтобы власти боялись, иначе ее перестанут уважать» (больше 1/2 опрошенных).

Словом, подавляющая часть населения России до сих пор выступает за патриархальный тип отношений между народом и государством. Русские относятся к государству не только со страхом и почтением, но и считают своим правом предъявлять ему требования, как сын предъявляет их отцу: ожидать от него не только розги, но и справедливость, защиту, помощь, наведение порядка.

При этом «порядок» понимается расширительно: это не только защита рубежей страны или борьба с криминалом, но и выплаты зарплат, ремонт отопительной системы, контроль над тарифами ЖКХ и многое другое. Такова культурная и историческая традиция России, она жива и поныне.

В последнее время, правда, представления русских о демократии меняются. Они обогатились ее новым принципом – сменяемость власти с помощью честных выборов. Эта идея особенно укрепилась после нечестных манипуляций с выборами в Думу в декабре 2011 г., что вызвало волну акций с лозунгами «За честные выборы!».

Внимание к этому аспекту политической жизни не может не радовать: в нем видны ростки нарождающегося гражданского общества в России. И если они не будут вытоптаны путем репрессий, то вероятно, что народ когда-нибудь расстанется с удручающей пассивностью последних 20 лет.

Ведь все последние годы постоянно растет число тех, кто уклоняется от участия даже в выборах. И эта тенденция кажется неодолимой. Даже во время президентских выборов весной 2012 г., когда казалось, что вся страна ломает голову, куда идти (на Поклонную гору или на проспект Сахарова), в выборах приняли участие не больше 1/3 тех, кто был внесен в избирательные списки! Среди главных мотивов отказа от голосования был политический. Люди априори уверены, что «выборы нечестные», «это не выборы, а театр» и т. д. В 1990-х годах было 43 % отказников, а в последние годы – 65 %.

Демонстративное неучастие в выборах – своеобразный способ выразить политическое недовольство, неверие людей, что жизнь, как и политическую систему, в России кто-то может (и хочет) повернуть к лучшему.

Так стоит ли бороться за демократию? Не лучше ли и проще делегировать свои права и ждать команды сверху? Таков ход мысли обывателя.

Но демократию невозможно организовать сверху, она может расти только снизу. Значит, должен меняться архаический тип культуры и тип отношений с властью. И здесь процедура честных выборов очень важна. Но всегда ли избиратели ясно понимают, почему они отдают свой голос за того или другого человека? В России слишком часто делают выбор «по сердцу», руководствуясь эмоцией, симпатией-антипатией, без твердого понимания, что голос надо отдавать не кому, а для чего.

Растет число тех, кто сомневается: а есть ли в России лидеры, способные решить накопившиеся проблемы? И таких большинство. По сути дела, здесь идет речь о кризисе лидерства. Даже участники последней выборной кампании часто колебались: за кого отдать свой голос? Кому верить? Административный стиль правления в последние годы привел к тому, что власти, занятые распределением материальных и властных ресурсов, и не выдвигали новых идей. Они попросту отбирали идеи у «правых» и «левых», у патриотов и западников, используя фрагменты их противоречивых программ. Главным для них было соответствовать ожиданиям населения, будь то повышение пенсий, льгот, грозная риторика в отношении Запада и т. д.

Анализ опросов «Левада-центра» отражает перепады общественного настроения. С одной стороны, сохраняется высокая оценка вновь избранного президента РФ. С другой стороны, очень негативно оценивается сама власть, высший слой бюрократии. Проголосовав за человека, который фактически правил страной чуть не полтора десятка лет, все признают, что при нем коррупции стало не в пример больше, а направление развития страны – странное, если не сказать тупиковое. Половина опрошенных людей говорит о власти: «Эти люди озабочены только своим материальным и карьерным благополучием».

Совместить эти оценки сложно. Получается, что хороший президент – как бы пленник своего плохого окружения. Повторяется старая русская сказка о хорошем царе и плохих боярах. Вот уже который раз сценарий истории России идет по кругу: народ долго терпит, а затем однажды взрывается. Судьба страны кажется какой-то странной и несправедливой. Однако вырваться из ее фатального круга не получается.

Не получается ровно до того момента, пока не начинаешь понимать: беда в том, что мы еще очень несамостоятельны, несамодостаточны, не вполне взрослые и зрелые, чтобы, не надеясь на «отца родного» (в любом ранге), самим найти смысл жизни и активно выстраивать ее и, защищая от чужих посягательств, добиваться справедливости и порядка.

Но для этого нужна высокая массовая культура, в том числе и политическая. А еще уважение к традициям, которые давали бы ощущение чувства локтя и солидарности, доверие к ближнему.

Почему русские не протестуют?

С каждым годом в США и больших городах Европейских стран все сильнее разворачивается протестное движение. Российское телевидение со смаком показывает сцены «антикапиталистических протестов» – с погромами магазинов, «коктейлями Молотова», разбитыми витринами и пылающими автомобилями. В Европе оживились подзабытые идеи левого радикализма, анархизма и т. п. Устав от кризиса, люди требуют: пусть богатые делятся с бедными. Им надоело терпеть несправедливость, растет их раздражение против богачей: они, несмотря на все кризисы, не желают умерить свои аппетиты. Это протест против самой системы организации жизни.

А что в России?

Здесь тоже наблюдается острое ощущение недовольства, особенно из-за стремительного расслоения населения: всего за какие-нибудь 20 лет среди тех, кто жил в ощущении «равенства в бедности», вдруг появились такие, кто может утереть нос богатым американцам!

Еще недавно основным носителем протестных настроений у нас были пенсионеры. Да и сейчас среди них уровень недовольства высок, оно растет, причем даже быстрее, чем у других возрастных групп. И хотя только в 2011 г. пенсии были повышены чуть не в 2 раза, а их размер значительно вырос, все-таки многие пожилые люди смотрят в будущее без оптимизма. Впереди у них неизбежное повышение пенсионного возраста, вторая волна кризиса, рост выплат по ЖКХ и прочие сюрпризы.

Не согласны со своим положением и другие, самые обделенные группы: бюджетники в небольших городах, члены неполных семей, жители села и провинции. Многие страдают от хронической недооценки своего труда. По их мнению, не существует полного соответствия между их усилиями и зарплатой. Отчасти – это инерция советских представлений о том, что «все иначе там, на Западе». Отчасти – это чувство зависти, связанное с кричащим социальным неравенством, хищническим поведением «элиты». В российском обществе ощущение неравенства переживается гораздо острее, чем в других странах – такова культурная традиция.

Много недовольных и среди богатых людей и даже «элиты»: их имущественное положение, как и приватизация 1990-х годов, нелегитимно, поэтому у них нет полной уверенности, что «добытое непосильным трудом» богатство так и останется в их руках.

Есть и еще одна причина недовольства. В последние годы Россия столкнулась с признаками очень сильного торможения роста реальных доходов, замедления роста экономики. А общество уже вошло во вкус развития и не хочет останавливаться, смириться с отказом от потребительского бума.

Неудовлетворенность русских не всегда связана с их состоятельностью или бедностью, достатком или заработками. При советской власти общество было приучено «как бы к равенству». Сегодняшние обиды, недовольство, ощущение откровенной несправедливости особо болезненны. Просто таково социальное самочувствие людей, у которых реальная жизнь не совпадает с их ожиданиями.

Так что недовольны очень многие. Тем не менее, для социального взрыва одного недовольства явно недостаточно. Настроения тревожности, неудовлетворенность – это одно, а конкретные действия – совсем другое.

Интересный вопрос: как получилось, что бо́льшая часть общества недовольна властью? Ведь нынешний президент победил на выборах подавляющим большинством голосов? Значит, большинство населения его поддерживает? Тогда кто же недоволен?

Парадокс, но подавляющее большинство жителей России в принципе недовольны нынешней властью. Однако участвуют в протестных митингах люди с высшим образованием, т. е. не такая уж большая группа. Даже в столицах (вопреки мифу об их поголовно либеральных жителях) их только 40 %.

Почему же самые образованные, небедные люди, разбирающиеся в экономике и политике, живущие в крупных городах и имеющие доступ к любой информации, – почему они в оппозиции к власти и требуют перемен? И почему люди с низким уровнем образования из российской глубинки эту самую власть любят, голосуют за нее? И таких в стране – большинство, судя по итогам последних выборов (больше 60 %).

Народ боится погружения в смуту. В Интернете есть объяснения, почему не все согласны с «болотными» митингами: «Мы те, кто не хочет радикальных перемен в стране. Те, кто уже один раз ошибся в 91-м году. Потому что такие, как мы, стояли тогда на площадях Москвы и городов СССР. Мы те, кого тогда называли интеллигенцией и кого тогда еще уважали, чье доверие обманули, ввергнув страну в такой хаос, из которого придется еще выбираться много лет. Те, кого, как сейчас говорят, „оседлали“, на чьих плечах устроили переворот и последовавший за ним беспредел. У нас много претензий к Путину. Но мы проголосовали за него по той причине, что в нашей стране не один раз лечили головную боль гильотиной. И повторения не хочется».

Так настроена необъятная русская провинция – те, у кого нет ни миллионов, ни элитного образования, ни особых талантов. Они воочию показали всем образец социального поведения людей с той самой русской ментальностью, когда не приходит в голову искать источник развития и порядка внутри себя и все права добровольно сдаются власти. Они тоже недовольны ею, но не идут на конфронтацию, надеясь, что она «одумается», подобреет и повернется к ним «человеческим лицом». Их просто пугает уличная стихия, резкие антиправительственные лозунги хорошо одетых и сытых людей.

А кого слушает власть, на кого опирается и кому идет якобы навстречу? ее поддерживают в основном жители средних и малых городов, где сохранились остатки советской экономики, индустриальные производства прошлого века. Бюджетные зарплаты там соразмерны пособию по безработице. Из 1098 русских городов таких большинство (чуть не 1000) – это русская «малая провинция». У жителей подобных городков, как правило, низкий уровень образования и квалификации, работают они на устаревшем оборудовании, с преобладанием физического труда. Они могут существовать лишь при одном условии – при поддержке нынешней власти. Сменится власть – рухнет старое производство, и они окажутся на улице без средств для существования. Это консервативно настроенное население искренне поддерживает авторитарный режим и готово простить ему и коррупцию, и административный произвол, и нарушение прав человека.

Глубинка, периферия есть в любой стране, и везде она обладает одними и теми же родовыми чертами: она более консервативна, менее информирована, ориентирована на устаревшие стандарты, сопротивляется новому, экономически инертна. Так происходит везде.

Но в России главная новость сегодняшнего дня – то, что представления и запросы глубинки стали приоритетными в политической жизни. Такого никогда не было. События лета 2012 г. (обыски, аресты, допросы, жесткие законы, шельмование неугодных в СМИ) говорят: власть идет навстречу именно этому типу людей, а образованных людей откровенно не принимает в расчет.

Иными словами, власть, которая так много говорит о «России будущего» и будто бы идет навстречу народным чаяниям, на деле – продукт вчерашнего дня. Зачем ей модернизация, если та ведет к росту класса, который раздражает власть? Легче поддерживать и поощрять национальную архаику. Поэтому власть опирается на ту Россию, которая не видит сегодня своего места в будущем, – Россию вчерашнего дня. И она держится за этот вчерашний день, чтобы продлить свое настоящее.

Это начинают понимать многие, что не придает им оптимизма. Почти половина опрошенных полагает, что сложившаяся политическая система власти в России установилась надолго и в ближайшее время едва ли будет существенно меняться. Протестуй не протестуй – все будет то же самое. Существующий порядок – надолго. Такого мнения придерживаются в основном москвичи и продвинутые жители городов-«миллионников», которых в России всего 11 (из 1098). Их немного: только 12,3 % всего городского населения России, а активных – и того меньше (половина). Значит, несмотря на информационный шум, не больше 5 % всех россиян настроены оппозиционно.

«Продвинутые» россияне ментально очень отличаются от провинциалов. Если в провинции интерес к информации удовлетворяется российским ТВ или чтением газет, то в больших городах помимо этого читают иностранную прессу, смотрят спутниковые каналы и пользуются зарубежными информационными сайтами. Обладание более полной информацией этих людей не обнадеживает. У них скорее наоборот, растет чувство безнадежности, отсутствия перспектив, что в конечном счете выливается в их «чемоданные настроения».

А молодые горожане из провинции, наоборот, считают, что нынешнее положение дел в стране – неустойчиво, что через несколько лет оно может существенно измениться. Они полагают, что неэффективность режима, нагнетание отрицательных последствий политики нынешних хозяев страны, их неспособность эффективно решать экономические и социальные проблемы, словом, весь этот перечень негативов настолько явный, что сам по себе гарантирует будущие изменения в политической системе страны. В этом их оптимизм. Но таких немного.

Сомнительно, что однажды в России под лозунгом «Бей богатых» (как это происходит «там») люди выйдут на улицы. Скорее всего, они под таким лозунгом на улицы и не выйдут. Поводом для общественных волнений могут быть совсем другие события или идеи. И главной их причиной будет традиционная русская жажда равенства и справедливости – яркое качество русского культурного кода. Стремительность расслоения, жажда справедливости и обманутые надежды – три причины в сумме – очень опасное сочетание, которое может в любую минуту стать детонатором взрыва. Это вызывает напряженность в обществе, желание перемен, сдвигов к лучшему.

Словом, в стране накопилась огромная энергия обновления, и она отчаянно ищет формы воплощения. Сталкиваясь с медлительностью и глупостью власти, эта энергия принимает порой шутовские или истерические формы.

Действительно, СМИ муссируют скандальные подробности водружения пиратского флага на крейсере «Аврора», фотографии огромного члена на мосту в Питере напротив здания ФСБ, похабное выступление бесшабашных девиц в главном православном храме, едкие стихи из серии «Гражданин поэт». Публика порой приходит в восторг от таких актов «протеста».

Почему слово «протест» закавычено? Почему эти акции трудно воспринимать серьезно? Почему они отдают архаикой? В советские времена не было возможности воздействовать на власть. Тогда протесты приняли форму не политического, а культурного, скорее, даже эстетического эпатажа. Из тех времен идет любовь русских к «андеграунду», подпольным концертам, эпатажным перфомансам, к обсуждению политики в виде «разговоров на кухне» и т. д. Тогда в СССР даже и за пустяки можно было «схлопотать статью» и тюремный срок. Так в русской культуре укоренилась традиция «фиги в кармане», которая и в новые времена вполне сохранилась и даже усилилась, переместившись в Интернет. В последнее время на волне протеста против самодовольной и самоуверенной власти стали популярными саркастические стихи Д. Быкова, ролики «про тандем», язвительные песенки, масса анекдотов и смешных сценок, задирающих первых лиц государства.

Но протест ли это? Сопоставимы ли эти «хохмы» с усиливающимся протестным движением на Западе? Вряд ли.

Когда в 2009 г. разразился кризис и сразу упал уровень жизни населения, началось наступление на свободу, но только 23 % граждан выразили готовность выйти на улицу с акциями протеста. Это не значит, что 3/4 населения не хотели протестовать, что им было все равно. Нет, многие отнеслись к акциям протеста «с пониманием и сочувствием», и их было в 3 раза больше, чем тех, кто возмущался открыто. Ни один человек не выразил своего несогласия или возмущения из-за «общественных беспорядков».

Другое дело, что вплоть до декабря 2011 г., когда ситуация была взорвана откровенной несправедливостью, мало кто на деле был готов идти на открытый протест. Десятилетиями страна пребывала в политическом сне.

Откуда эта пассивность? Почему люди не пытаются изменить свою жизнь?

В ходе расследования «Левада-центра» в 2010 г. на вопрос «Что, по вашему мнению, мешает людям самостоятельно, без участия властей объединить усилия для решения своих проблем и общественно важных задач?» был дан целый букет ответов и объяснений.

Ответы были такими: «Большинство людей неспособны объединиться, прийти к общему мнению»; «Люди устали, замотаны, у них нет сил и свободного времени»; «У простых людей нет сил (веса, влияния) для решения практических задач»; «Люди ленивы, апатичны и безынициативны, их не волнуют проблемы других людей, большинство живет по принципу «моя хата с краю». Порой откровенно говорили, что «народ не верит социально активным людям, будто те действуют бескорыстно». Реже: «Людям часто не хватает организационных навыков». Нередко выражалось опасение преследования со стороны властей.

Похоже, россияне утратили то, что Лев Гумилев называл «пассионарностью». Здесь привыкли выживать в одиночку, приспосабливаясь к обстоятельствам. Люди не верят, что можно изменить реальность, если они начнут протестовать. В обществе нет солидарности. В душе каждого таится генетический страх, заложенный в советское время. Равнодушны и пассивны даже те, кому меньше 40 лет и кто никаких репрессий не видел в глаза и не пережил их. На уровне подсознания в каждом таится идея «Не высовывайся – целее будешь».

Есть и ощущение коллективного заложничества: каждый боится, что пострадает не только он сам, но и его близкие, друзья, партнеры. Слишком много есть примеров административного произвола, путаницы в законах и избирательного правоприменения (ЮКОС, Чичваркин, Магницкий и т. п.). Все это рождает у людей чувство незащищенности.

В поисках ответа на вопрос «Почему русские не идут на баррикады?» стоит принимать во внимание и еще одну особенность нашей общественно-политической культуры, сохранившуюся с советских времен: для русских проще приспособиться к несправедливости, пассивно адаптироваться, ничего не меняя. Писательница и острослов М. Чудакова назвала эту особенность «комфорт насилия». Она имела в виду пассивную адаптацию разобщенных и слабых людей, не верящих в консолидацию, в возможность изменить положение вещей.

Неудивительно, что современное общество в России представляет собой разобщенный, слабо объединенный коммуникациями социум. Судя по опросам, для 80 % россиян достаточно общения с друзьями, ближайшими родственниками и одноклассниками. Всех, кто выходит за рамки данного круга, они не считают возможным контролировать и, значит, не могут доверять им, общаться с ними. Для них важно деление всех окружающих на «мы», «наши» – и «они». «Они» – это чиновники, депутаты, бизнесмены, т. е. все те, с кем ассоциируются воровство и коррупция.

Откуда эта разъединенность людей в современной России? Ведь издавна был известен миф о русском коллективизме как самом ярком и характерном качестве русского народа. Он настойчиво повторяется во всех исследованиях и книгах о русских. И правда, коллективизм – древняя черта русского архетипа, имеющая истоки еще в язычестве. Дух братства в русском сознании со временем стерся, трансформировался. Приписывать это качество современным русским – глубокое заблуждение.

Русские, правда, еще не утратили свои коллективистские стереотипы поведения в бытовой жизни, особенно в провинции: общительность, высокая ценность дружбы, любовь к народным гуляниям, широким застольям, тусовкам и пр. Однако открытая нелюбовь русских к одиночеству, индивидуализму и эгоизму – это еще не коллективизм. От этой черты русских остались только бытовые традиции поведения, их «публичность». Наоборот, в последние годы у русских стал проявляться, по определению философа И. Ильина, инстинкт индивидуализма, «склонность быть самому по себе, стоять на своих ногах, иметь обо всем свое мнение».

Новые условия (глобализация и рынок) этот инстинкт индивидуализма только усилили. Даже традиционные модели поведения русских, их тяга друг к другу, их пресловутое «чувство локтя», их нелюбовь выделяться в толпе и оригинальничать, их традиции щедрого гостеприимства, как и многое другое, – исчезают, уходят, заменяются другими моделями поведения. Им на смену пришли идеология приоритета частной жизни и индивидуализм. Для русского уха это звучит осуждающе, как приговор. С другой стороны, в этом есть и положительная сторона: впервые в русском сознании возникли условия, когда может расти индивидуальное самосознание, осознание себя как личности со своей программой жизни и, главное, личная ответственность, без чего нельзя создать более свободное общество.

Но возможно ли без доверия людей друг к другу создание представительской демократии? Или формирование качественной элиты? Да, в Конституции формально декларируются права и свободы, демократическое устройство и т. д. Но могут ли они быть реализованы без взаимного доверия, чувства локтя и поддержки ближнего, без общего интереса? А все это – в дефиците.

Так и получилось, что в раздерганном обществе низок уровень защиты прав человека, очевидно неверие в собственные силы, в возможность повлиять на ход событий. И дело не в том, что люди чего-то не знают или плохо информированы, а в том, что они признают свое бессилие. Ощущение бессилия компенсируется иллюзией о лидере, вожде, твердой рук, спасителе, который вывел бы общество из кризиса. Такой ориентир – результат растерянности, неорганизованности людей, отсутствия солидарности и возможности выбора.

Судите сами. В 2010 г. подавляющее большинство людей (70 %) выразили уверенность в том, что их личное участие в митингах, демонстрациях, забастовках не может оказать влияния на изменение ситуации в стране. С ними не согласились лишь несколько (!) человек из полутора тысяч опрошенных! еще больше людей вообще напрочь отказались участвовать в любых манифестациях – и в знак протеста против политики власти, и в ее поддержку («Левада-Центр»). Так обстоят дела с общественным сознанием.

Социологи из Центра академических социально-когнитивных исследований при Политехническом институте Ренсселира в США на основе компьютерного моделирования выяснили любопытные закономерности формирования общественного мнения. Оказалось, что большинству людей психологически трудно вынести тяжесть собственных идей, и они ищут, с чем бы согласиться. Однако позиция согласия может длиться только до тех пор, пока число свободомыслящих не приблизится к отметке 10 %. Как только количество несогласных превышает эту отметку, соглашательство становится невозможным, и общество начинает бурлить. И совсем не обязательно, чтобы людей на борьбу поднимала общая идеология. Причины «бурления» и несогласия – не идеология, не порыв к свободе и демократии, даже не идеи или программы, а просто количество людей с независимой позицией.

Есть ли у нас внутренне независимые люди? Много ли их? Таким в России всегда приходилось нелегко, государство их преследовало, старалось изолировать. Однако и сейчас они не перевелись.

Бросается в глаза независимая позиция молодых москвичей: только 20 % из них согласны с работой партии власти «единая Россия», а остальные – нет. В провинции (даже в Петербурге) согласных с властью гораздо больше (32–35 %). К слову сказать, и другие партии (ЛДПР, КПРФ, «Справедливая России», «Яблоко» и др.) точно так же не пользуются доверием и поддержкой молодых россиян, не рассматриваются как достойные оппоненты власти.

Это значит, что в сознании молодых россиян среднего класса нет достойной альтернативы действующему режиму? У них уже есть независимая позиция, но еще нет идеологии и прочего. Из-за этого неустойчивого положения в богатой Москве интерес к политике, общее состояние тревожности и неудовлетворенности положением дел в стране гораздо выше, чем в других городах.

Так есть ли у нас сейчас признаки революционного подъема?

Зимой 2011–2012 гг. возникла уверенность, что да, есть. По стране прокатилась волна мощных манифестаций, публичных акций, флэшмобов, дискуссий в СМИ. Митинги оппозиции в Москве собирали стотысячные толпы. Это были представители образованной России, студенты и выпускники вузов, предприниматели и управленцы, менеджеры среднего ранга – «белые воротнички», которые не вылезают из Сети. Недаром эти акции называли протестом «рассерженных образованных горожан», в просторечье – «Ро́Гов». Среди них были «продвинутые» представители среднего класса, люди умственного труда, отнюдь не бедствующие, а мыслящие и хорошо информированные.

Так вот, этих людей объединяли не идеология или программы, а только независимая позиция, свой взгляд на вещи, что, по теории американцев, и становится причиной бурления в обществе. Толчком для их протеста стало несогласие с итогами выборов в Думу. Однако организаторы пошли дальше, и впервые за 20 лет на улице зазвучали политические лозунги.

Однако, по сути, толпа на площади и ораторы на трибуне – были людьми из разных миров. Их собрали Интернет и любопытство. И шли они не на штурм Зимнего, а на встречу близких по духу людей. Они выдвигали только моральные требования к власти: «жить не по лжи», соблюдать законы страны.

Не желая быть объектом политических манипуляций, они отказались от экстремизма, от агрессивных акций и баррикад. Митинги прошли без столкновений – как знак некоего демократизма власти и интеллигентской лояльности митингующих.

Это пример того, насколько стереотипное мнение, что русские понимают свободу как вседозволенность, несправедливо. Сторонников анархии в стране, судя по опросам, не очень много. Большинство боится нарушить хрупкое равновесие своим активным протестом.

Аналитики оживились, заговорили, что Россия «просыпается», и впереди много интересного. На поверку же ситуация показала, что симпатии протестующих – неопределенны и разнонаправленны, что оппозиция дезорганизована, у нее нет ни четкой программы, ни яркого лидера, с которым бы власти предстояло вести диалог.

И все же, почему сошли на нет массовые протесты? Снова апатия? Или чисто русская пресловутая традиция «никогда не протестовать»?

Некорректна сама мысль, что «русские никогда не протестуют». Проще вспомнить моменты русской истории, когда «диссидентов» (инакомыслящих) в России не было, чем перечислять те, когда «в едином порыве» люди бы соотносили свои чаяния в первую очередь с нуждами государственной власти. Всегда, во все периоды истории (даже при Иване Грозном) инакомыслие существовало. Если оно становилось более заметным, то это скорее говорило об ослаблении авторитарного гнета и появлении новых средств коммуникации. Теперь такое средство есть – Интернет.

Подтвердилась американская модель «социальных бурлений», согласно которой количество независимых людей в России пока еще не превысило отметки в 10 %. Количество образованных людей среднего класса по России сейчас около 12 %, а рассерженных Ро́Гов – вполовину меньше. Возможно, критическая масса таких «модернистов» созреет к 2025 г., когда (по прогнозам) образованные горожане (средний класс) будут составлять чуть не половину всего населения России. Вот тогда эти образованные горожане приобретут независимость духа, вот тогда и появятся идеология, программы, партии, лидеры, идеи и умение вести диалог с системой. Поживем – увидим.

Главную же причину неудачи протестного движения 2011–2012 гг. можно обозначить так. Это – бедная, необъятная по просторам русская провинция, закосневшая в апатии и иждивенчестве, где люди десятилетиями живут в аду нищеты, уже не веря, что могут вырваться из нее. Здесь скрестились, усиливая друг друга, три русские беды: география («До Бога высоко, до царя далеко»), русская ментальность с ее верой «в царя» и верховенство власти, а также особенность русской власти, избалованной покорностью населения.

И еще одна причина: в России невероятно низка рефлексивность, преобладает «узкое сознание». Горячие события выкрикиваются пару-тройку дней, затем забалтываются и тут же забываются. По следам свежих событий не создаются фильмы, спектакли или книги. Зато высока самоцензура – когда «креативные люди» отказываются от прямого высказывания и комментирования. Это трудно объяснить: то ли это нежелание «творца» впасть в пошлость в разговоре о серьезном, то ли его страх и осторожность. Низкая рефлексивность и осторожная боязливость – тоже в нашей ментальности.

Итак, политическое движение пошло на спад. Временно, конечно. Разве что-то реально поменялось в системе нашего жизнеустройства? Разве политические страсти, отвращение к несправедливости и цинизму богатеев, дурные предчувствия в головах людей ушли в небытие? Тем более что реакция власти на оживление политической жизни была крайне жесткой. Были срочно приняты законы о подавлении политической оппозиции: драконовские штрафы за нарушение закона о митингах, контроль за интернет-ресурсами (под видом борьбы против педофилии), закон о клевете (читай – «запрет на критику»), закон об «иностранных агентах влияния» (читай – о «шпионах»).

Однако сила действия равна силе противодействия. Подавление оппозиции просто породит будущих радикалов, «народовольцев», которые уже ничего не будут бояться. На политическую арену могут выйти молодые мальчики, которым просто скучно и хочется подраться, пострадать за идею. Радикально задавить протест можно только с помощью военной силы. Но разве власть к этому готова? У нее нет ни моральной готовности убивать, ни сил, готовых участвовать в бойне.

Так что пользу от этих митингов нельзя умалять. В любом случае, вольно или невольно они заставляют власть делать какие-то, пусть даже и непоследовательные, шаги. Они создали прелюдию гражданского общества. Помимо нашей разобщенности, общего страха смуты и неправедной политики власти, задавившей протесты, есть и еще одна причина того, почему недовольные люди не протестуют. Дело и в нас самих – в отношениях между людьми, в том, что творится в наших головах.

В России, где разрушена традиционная культура, царит психология безнадежности и недоверия. Это парализует социальную активность населения. А можно ли ждать активности от людей, если им постоянно внушают, что их ментальность, их культура и история так устроены, что не дают надежд на улучшение жизни? Зачем тратить усилия, если какая-то идея абсолютно безнадежна? И в этом смысле очень поучителен опыт Польши.

Один из лидеров польской оппозиции во времена коммунизма Адам Михник рассказал в одном интервью, что когда восстали польские рабочие Побережья в 1970 г., то к ним польская интеллигенция и студенты долго оставались безучастными. Только через несколько лет они пошли навстречу друг другу. Чтобы сломать взаимное недоверие, потребовалась долгая и кропотливая работа. Именно интеллигенция тогда пошла навстречу рабочим, соединив интеллектуальную критику и социальный протест в одну силу – в единую тактику гражданского сопротивления. И они победили. Это был путь к демократии – через компромисс, через национальное примирение. Конечно, в Польше сыграла свою объединительную роль и католическая церковь.

Несчастье России – это не только неправедная власть и алчная элита, но и качество образованных людей, неспособных объединиться, умерить свои амбиции, пойти навстречу низовому протесту. Значит, само общество еще не готово объединиться и, значит, не готово принять свободу. Потому что продвинутые Ро́Ги и остальное население слишком по-разному смотрят на будущее страны. Причем до такой степени по-разному, что можно говорить о цивилизационном несовпадении. Продвинутые жители городов ощущают себя «настоящими Европейцами», частью «мировой цивилизации», которой приходится жить в окружении «совков», «отсталых консерваторов», «азиатов», «быдла».

Но политическая стабильность и тем более развитие невозможны без устойчивого центра. Во всех бывших социалистических странах такой центр создавала именно национально ориентированная интеллигенция. Например, в той же Польше или Чехословакии.

Ахиллесова пята современной России в том, что у нее нет центристской интеллигенции, которая могла бы найти общий язык между демократами и русской глубинкой. Все последние 20 лет либеральная, «западническая» и национально ориентированная интеллигенция – были по разные стороны баррикад. У нас очень мало тех, кто превыше всего ценит свободу и ценность личности (как настоящий Европеец), но при этом не страдает национальным, государственным и религиозным отщепенством, высокомерием, характерным для столичных образованных горожан.

И в самой среде образованных людей нет взаимопонимания и доверия. Например, те, кто близок к православной церкви, подозрительно относятся к дискуссиям о развитии демократии в России. А либералы сплошь и рядом атеисты и стоят на том, что русскую ментальность надо менять и даже прямо «ломать» и что якобы «русская цивилизация исчерпана» (А. Кончаловский).

Александр Аузан, экономист, президент Института национального проекта «Общественный договор», иронически рисует будущее страны:

«Будет скучная страна, в которой будут жить таджики, которые будут что-то строить; охранники, которые будут охранять объекты, принадлежащие людям, живущим в Лондоне; и менеджеры, которые будут организовывать взаимодействие охранников с таджиками. Ну, еще будут жить пенсионеры, живущие на нефтяную и газовую ренты. Талантливых детей будут срочно сбывать за границу… Перспектива не трагичная, а скучная до зевоты и стыда, потому что для страны с такой великой культурой и законной исторической амбицией это неприличный вариант».

Будут ли в будущем расти протесты и митинговые настроения? Социологи отвечают: да, это возможно. Чуть ли не 40 % населения разделяет протестные настроения – внушительный показатель. Но фокус в том, что в истории еще не было случая, чтобы социологи предсказали революцию. Никогда. Ни в Египте, ни в Тунисе, ни в Сирии, ни в Ливии аналитики даже за полгода никаких потрясений не ожидали. Там сотые доли процента населения в городах решили судьбу власти на улицах. Так что ни 40 % возмущенных, ни 60 % якобы согласных – еще ни о чем не говорят.

Однако критическая масса тех, у которых есть представления о мире, о добре и зле – и не по телекартинке федеральных каналов, постепенно нарастает. Люди понимают, что страна стоит перед выбором: или она и дальше будет гнить в нефтегазовом болоте, распадаясь на части, или остановить это смогут только реальные перемены в системе власти. Ощущение тупика нагнетается, переходит в состояние ожидания какого-то социального взрыва, кризиса, который снесет авторитарную систему, открыв путь для модернизации и демократизации страны. Случится ли это в ближайшее время? Сомнительно.

Во-первых, народ, переживший в течение столетия подряд три геополитические катастрофы, получил устойчивую прививку против радикальных революций и призывов «…до основанья, а затем…»

Во-вторых, социальный протест в России не нацелен против системы капитализма и зарвавшихся богатых, как в Европе и Америке. В памяти русских еще не окончательно стерты приметы социализма: тотальный дефицит, очереди, полное бесправие, номенклатура, железный занавес… К капитализму люди еще не вполне привыкли, еще не прошло ослепление от сверкающих витрин и реклам, прозрение только начинается.

Народный протест в России сегодня направлен не против системы капитализма, не против системы власти, но против конкретных носителей зла. А именно – против неконтролируемых городских властей, против распухших от богатства олигархов и алчных торгашей, задравших цены. Против тех, кто крышует чиновников и бандитов, обложивших данью население. Против дураков-депутатов, лукавого Избиркома. Против зарвавшейся в безнаказанности полиции. Против конкретной несправедливости.

В стране появился и растет думающий средний класс. Сейчас он не столь многочислен. Но, по прогнозам аналитиков, через 20 лет будет составлять почти половину населения России. Таким людям недостаточно иметь машину, красивую жену, деток в хорошей школе и домик за городом. Ему еще хочется – жить по совести, уважать себя. А когда все вокруг воруют, то жить по совести сложно. И тогда люди постепенно начинают задавать вопросы. Так у них возникает независимая позиция. И таких людей становится все больше. Они учатся объединяться вокруг проблем. Так рождается гражданское общество.

И остановить этот процесс – все равно, что перегородить енисей забором, т. е. невозможно.

Настроения сегодняшнего дня выразил известный правозащитник Сергей Ковалев: «Радует смена настроений людей. Раньше это были только апатия и трусость. А теперь народ начинает морщить нос».

Есть ли связь между демократией в России и русской культурой?

Если говорить о демократии очень коротко, то это – периодическая смена власти после честных выборов. Честные выборы дают возможность простому человеку как-то влиять на государство и значительно снижают коррупцию (когда не знаешь, куда и кому приносить).

Существует мнение, что причиной многих российских бед является именно отсутствие или неразвитость демократии: это, мол, лучшее лекарство от коррупции, иерархии и прочих напастей, разрушающих Россию. Замечено: там, где есть демократия, там и улицы чище, и порядка больше, и цены в магазине ниже, и жить безопаснее.

Почему же у нас, в России, ее явно не хватает?

Самый простой ответ на этот вопрос обычно связывает российские беды с нашей глубоко укорененной культурной традицией и ментальностью: мол, традиции и система жизни здесь не поддаются попыткам организовать нужные политические институты. Многие убеждены, что историческое наследие нашего прошлого (от крепостничества до православия) сформировало у россиян такие традиционные установки и ценности, которые несовместимы с институтами демократии, привнесенными с Запада. К тому же в России нет гражданского общества, а если оно и есть, то в зачаточном состоянии. Поэтому здесь не смогут прижиться полноценные демократические институты, как «у них». И как ни строй их, все равно так, как «у них», у нас не случится.

Весной 2005 г. по ТВ на канале «Культура» прошел 12-серийный цикл передач А. Кончаловского под названием «Культура – это судьба». Затем идеи такого рода были заимствованы политиками. В. Сурков (помощник Президента) разъяснил гражданам, что особенности политического строя в России определены ее культурой. Это – централизованная власть, где роль высоких персон важнее воли народа. «Особый путь» России, дескать, проходит через «суверенную демократию», где роль власти изначально должна быть неизмеримо больше, чем принято в демократических государствах.

Некоторых аналитиков даже осенила уверенность, что нужно радикально менять тип российской культуры – на Европейский, провести своего рода культурную революцию, «сломать» и поменять ментальность нашего народа: без этого, мол, нашей стране в современном мире не выжить (А. Кончаловский).

С таким «железным» аргументом согласны и апологеты нынешнего режима (В. Сурков), и его критики (В. Новодворская). Да и зарубежные мыслители с ними согласны. Например, американский историк Р. Пайпс тоже рассматривал прошлое и настоящее России сквозь призму приверженности россиян к «вотчинному» укладу, который неизбежно отторгает свободу и право.

Да и наши социологи писали о феномене постоянного воспроизводства исторического типа «советского человека» (Ю. Левада). И результаты опросов «Левада-центра» тоже поддерживают идею, согласно которой средний россиянин – поклонник «жесткой руки», мечтающий «все отнять и поделить», готовый променять любые свободы на колбасу и привычный порядок. Словом, почти все поддерживают идею о невозможности построить в нашей стране «истинную демократию». Следуя такой логике, можно утверждать, что граждане России имеют ровно такой порядок, который они заслуживают, – неправовое авторитарное государство.

Такая идеология сродни политической терапии. Людям внушается бессмысленность и вредность привычки сравнивать Россию с развитыми странами: «Запад для нас – не указ». Упор на особенности русской культурной традиции становится невольным оправданием сохранения статус-кво. Культура в данном случае понимается как внутреннее свойство России, похожее на дурную неизлечимую болезнь. Следуя такой логике, бесполезно ждать, пока население «дозреет» до правовых институтов, свободных выборов, независимых судов, подконтрольной власти и т. п.

Да и наша история не противоречит такой идее. Никогда в России общество не приближалось к идеалам развитой устойчивой демократии со всеми ее атрибутами. Ее просто не было. Славная память о средневековом Новгороде с его демократическими формами правления ничего не меняет. Там были только зачатки, архаические формы самоуправления, которые рухнули в первых же боях против войска Московского царства в XV веке.

О чем же тогда говорить? Значит, все, что у нас происходит, – логично и закономерно? Недаром власти без устали повторяют, что в России – особая демократия («суверенная», «независимая», «управляемая», «частичная» и т. п.) в отличие от «подлинной», «настоящей», «истинной», которая есть «где-то там», на Западе.

Идея, что России присущ какой-то особый цивилизационный генотип, особый культурный код, прямо противоположный демократии, либерализму, Европеизму, и что «русский народ не готов к демократии», – это опасный миф, лукавство, если не пропаганда лжи.

Почему трудно согласиться с теми, кто прямо утверждает, что во всех политических и правовых бедах России «виновата» русская культура и архетипы русского сознания?

Во-первых, уязвим сам принцип культурного детерминизма: влиянием одной только культуры можно объяснить далеко не все. Например, существование двух Германий (в недавнем прошлом), двух Корей с разными экономическими и политическими укладами – не вписываются в эту схему.

Во-вторых, исследования показывают, что в своем отношении к идеалам демократии и права россияне не очень отличаются от других бывших коммунистических стран, более преуспевших. «Всемирное исследование ценностей» (World Values Survey) помещает Россию в группу православных коммунистических стран – наряду с Болгарией и Румынией. Известно также, что стремление россиян к пересмотру итогов несправедливой приватизации не сильнее, чем у соседей в Восточной Европе. А там демократические процессы по крайней мере не вызывают таких нареканий, как в России.

В-третьих. То, что демократические и правовые институты плохо приживаются на русской почве, не может быть связано с ее традиционной культурой и русской ментальностью. Исследования показывают, что Россия страдает как раз не от избыточной традиционности, а от сильного разрушения традиционных институтов. Например, разрушены механизмы социального контроля: а он был и в царской, и в советской России, когда при всех трудностях управу на откровенную несправедливость можно было найти. Также забыты такие старые формы самоорганизации, как сельская община, православные приходы и т. п. Еще лет 5–7 тому назад на лавочках сидели и судачили пенсионеры, и их побаивались: «Что люди скажут?» Сегодня и этого нет. Родственные отношения? Но их разрушение среди русских – уже признанный факт. Пресловутый русский коллективизм? – Давно уже миф. Словом, традиционные институты разрушены, а новых не появилось.

В-четвертых, в мире есть страны с более экзотической культурой, чем Россия, что не помешало им развиваться демократически. Например, за последнее время институты демократии, привнесенные с Запада, стали укореняться даже в таких далеких от Европейских традиций странах, как Монголия, Бенин, в странах Персидского залива. А по состоянию дел в области верховенства права Россия уступает, например, ряду стран Персидского залива. Значит, своеобразная культура и отсутствие демократических традиций могут и не мешать развитию демократии? Значит, они могут и совмещаться с ними? Даже если предположить, что россияне менее демократичны, чем жители Бенина, более подвержены правовому нигилизму, чем жители Саудовской Аравии, то значит ли это, что Россия не в состоянии повторить их опыт?

Следовательно, дело не только в особенностях культуры?

От идеи, что принципы демократии в России не могут прижиться из-за ее ментальных и культурных особенностей, можно прийти к опасному выводу с далеко идущими политическими последствиями. Приняв эту идею, остается признать: Россией вообще невозможно управлять качественно! И тогда остается выбор: либо ее надо уничтожить (как это случилось с СССР), либо ввести на ее территории внешнее управление – с помощью тех стран, где эти институты оказались эффективными. Неужели такие варианты приемлемы?!

Известно, что и «там», в странах с давними демократическими традициями, тоже есть множество несовершенств и отступлений от демократических принципов. «Чистой», идеальной демократии нет нигде, в том числе и на Западе. Демократия – очень сложный и трудно прививаемый институт. Это не просто устойчивое состояние, а процесс утверждения определенных институтов и принципов – в постоянной борьбе с нарушениями и отступлениями от них. Также и не существует в природе всеобщего эталона демократии, потому что разные страны несопоставимы по своим параметрам.

Так в чем же дело? Может быть, у русских есть свои, особые представления о демократии? Тогда как они ее понимают? Чем они отличаются в понимании демократических ценностей от стран Восточной, да и остальной Европы? Что важнее для них? – Государственные институты? Или особые права и обязанности? Или политическая система?

Оказывается, не имея большого демократического опыта, население России, тем не менее, имеет свои представления об обязательных признаках демократического общества.

Во-первых, для них важны такие институты, как «свобода волеизъявления, свобода совести, свобода печати и передвижения, самоуправление, свободные выборы». Для подавляющего большинства россиян (60 %) эти институты – безусловная ценность. Это всем нравится – читать, говорить и смотреть все, что хочешь, отсутствие цензуры, издательский и театральный бум, свобода получения любой информации из электронных источников, возможность ехать куда хочешь и т. д. По общему признанию, такие свободы в России – есть. Так что не стоит всуе повторять лермонтовские строки о «стране рабов».

Второй по важности признак демократии – это «ответственность властей перед избирателями». С этим сложнее: власти и элита в России – очень своеобразны и не рвутся менять сложившиеся традиции отношений с народом.

Сам же народ, называя признаки демократии, перечисляет такие: «общество равных шансов», «равенство всех и каждого перед законом» (21 %); «возможность влиять на действия властей»; «процветание страны и материальное благополучие населения» (27 %); «порядок и стабильность». И еще: «независимость суда» (29 %); «честные выборы всех государственных руководителей» (13 %), «свобода», а еще чаще – «забота государства о простых людях». Есть и те, для кого демократия – «возможность для каждого делать то, что хочется», а еще – «пустая болтовня» (9 %), по данным «Левада-центра».

Удивительно, но такой базовый принцип демократии, как «гражданские права человека», назывался редко. Тем более, что по этому вопросу сегодня у населения России есть к властям особые претензии. Это и «дедовщина» в армии, и жестокое обращение с людьми в полиции и следственных изоляторах, и давление власти на суд, и как итог – несправедливые приговоры. В последнее время появился и новый сюжет для недовольства: люди обратили внимание на применение чрезмерной силы при разгоне митингов и демонстраций оппозиции.

Как видим, в русской ментальности представления о демократии – это набор противоречивых или не очень связанных между собой пунктов. «Свобода» – и «забота государства о простых людях», «стабильность» – и «возможность каждого делать то, что он хочет», «процветание страны» – и «забота властей о простых людях». А о «правах» как-то забыто. Словом, в русском сознании представления о демократии довольно расплывчаты и явно отличаются от Европейских представлений и принципов – четких, ясных, наработанных веками.

Рассмотрим каждый пункт.

Сравним: в развитых демократических странах «порядок» – это прежде всего неукоснительное выполнение законов, перед которыми все равны. И все! В России же так думают немногие. Слово «порядок» здесь чаще связывается с политической и экономической стабильностью (44 %). Значит, непродуманные реформы – это явный «непорядок». И еще. «Порядок» неизменно связывается с «социальная защитой» (т. е. размером пенсий, дотациями, тарифами ЖКХ, обузданием инфляции и т. п.) – этим тоже должно заниматься государство. Иначе это «не демократия». Только каждый четвертый гражданин соглашался, что для демократии важнее всего «строгое соблюдение законов», как бы к ним ни относиться.

Как видим, представление о «порядке» и, значит, о демократии у русских своеобразны. Для многих, потрясенных абсурдом последних 20 лет, важнее не «равенство перед законом» и строгое его соблюдение, а спокойная жизнь без потрясений. Большинство негодует перед лицом несправедливости, но тем не менее превыше всего ценит стабильность. Кстати, именно этой особенностью русского сознания объясняется массовая поддержка при выборах последнего президента. Но возникает сомнение: а можно ли что-то поменять к лучшему, если общество боится глубоких перемен? Чтобы наработать демократический опыт, нужна мотивация – и в обществе, и в сознании каждого человека. А этого нет.

Аналитики отмечают, что тяга к «стабильности» и «порядку» с годами у россиян только усиливается. Миновали «лихие 90-е», и в новом веке ярко проявляется феномен, когда массовые ожидания россиян концентрируются не вокруг перемен, а вокруг сохранения как будто достигнутого положения стабильности». На вопрос: «Как вы считаете, что сейчас самое важное для России?» – 56 % (большинство!) твердо отвечают: «Порядок. Даже если для его достижения придется пойти на некоторые нарушения демократических принципов и ограничения личных свобод» («Левада-центр», 2010). Логика этих людей понятна: после разрушения прежней жесткой системы государственного контроля наступившая «свобода» воспринимается многими как «воля», произвол и анархия. Нежданно-негаданно упавшая с неба свобода принесла рядовым гражданам множество проблем, в том числе и проблему выживания.

Зато треть населения России (в большинстве люди умственного труда) с ними категорически не согласны: «Самое главное для России – это демократия, даже если последовательное соблюдение демократических принципов предоставит определенную свободу разрушительным и криминальным элементам». Заметим, что 10 лет назад таких стойких защитников демократии было в 3 раза меньше! Значит, сторонников демократии становится все больше! Значит, «продвинутые» граждане укрепляются в мысли: «свобода» – настолько драгоценна, что ради нее можно примириться даже с ухудшением криминальной ситуации, даже с риском для личной безопасности.

«Свобода» в русском понимании имеет национальную окраску. Для русских более важна независимость в обществе, в домашней жизни. Поэтому в русском сознании есть два – альтернативных – определения свободы: 1) «Свобода – это возможность быть самому себе хозяином»; 2) «Свобода человека реализуется в его политических правах и свободах». Значит, произнося слово «свобода», русские не всегда имеют в виду только политическую свободу. Скорее в частном понимании это будет «свобода от». Важнее абстрактной (политической) свободы для них – личное ощущение широкого пространства, чувство беззаботности, возможность делать, что хочется и ни от кого не зависеть. Возможно, эта привязанность к внутренней, личной свободе компенсировала недостаток политической и экономической свободы на протяжении всей истории страны.

Для русского человека Европеец, который понимает «свободу как осознанную необходимость», совсем не кажется свободным. Ведь он живет в жестком корсете морали и права, его свобода заканчивается там, где начинается свобода другого. На русский вкус это не вполне «свобода». Русские предпочитают не внешнюю, абстрактную, политическую свободу, а внутреннюю, личную, частную, ощущаемую ежеминутно.

Разумеется, в России уважаются и демократические формы организации общественной жизни, такие как «свобода печати, совести, передвижения, слова, свободные выборы и самоуправление». Все согласны, что в России существует абсолютная свобода слова, нет зажима волеизъявления: «Говори и публикуй что хочешь, а толку никакого». Нет ограничения избирательных прав, нет и дискриминации религиозных меньшинств. Каждому предоставлена абсолютная свобода передвижения: «Были бы деньги – езжай куда хочешь». В России эти новые институты ценятся высоко.

Но если Европейцы этим формам демократии придают первостепенное значение, то для россиян – это только демократические процедуры, видимость, формальность. Ведь неслучайны же высказывания, будто демократия – не более чем «пустая болтовня». Прохладное отношение к демократическим процедурам исходит из уверенности, что «страной все равно управляют те, у кого больше власти и богатства». А такие пункты, как «свобода передвижения» и «право выбирать» приглянувшуюся партию, по своей привлекательности вообще для них – на последнем месте.

Как видим, главные принципы демократии – неравноценны в разных культурах. У русских особая, принципиально иная система норм, которые регулируют отношение личности, общества и государства, нежели на Западе. Там государство не ставит перед собой цель «благо народа», но выступает гарантом интересов человека в его отношениях с обществом. Для русских же важнее – контроль государства над жизненно важными сферами жизни. В их ментальности есть запрос на усиление ключевой роли государства.

Тогда возникает следующий вопрос: какую демократию предпочтительно строить в России? Такую, как в «цивилизованных» странах? Или с учетом специфики страны – особую, «демократию по-русски»?

«Левада-центр» провел исследование, где гражданам предложили выбрать форму демократии, предпочтительную для России. Выяснилось, что половина граждан уверена, что «необходима совершенно особая демократия, соответствующая национальным традициям и специфике России». Многие отметили, что, по сути, формальная демократия западного образца для России – не подходит, ибо не соответствует формату ее проблем.

Хотя были и такие ответы: «Демократия нужна такая, как в странах Европы и США», а также «такая, какая была в Советском Союзе» (поровну).

Значит, половина граждан уверена, что вряд ли «западный» (Европейский, американский) вариант общественного устройства сможет прижиться в России, что он не подходит к российским условиям, противоречит укладу жизни русского народа, не соответствует масштабу русских проблем. Тех, кто считает «западный» образец универсальным, все-таки меньше. Идея об «особом русском пути» постепенно приживается в сознании общества.

Известна широкая нелюбовь русских к «демократии» и «демократам», что они часто рифмуют эти слова с грубостью. По мнению правозащитника С. Ковалева, «главная проблема России в том, что в стране все еще нет гражданского общества, которое заявило бы себя хозяином в доме. Вот почему мы имеем власть, которую заслуживаем, – неэффективную и претенциозную, бездарную и очень слабую. Вот в чем порок нашей несовершенной, но все же демократической Конституции: она предназначена не для нас, она имитирует демократию для внешнего равнодушного наблюдателя.

Дело не в том, что русский народ равнодушен к демократии или не любит ее, а в том, что ее провозглашение в 1990-х годах не принесло ему ни свободы, ни благосостояния. С демократией не были решены проблемы, стоявшие перед страной. Наоборот, она только обострила их. За 20 лет общество пережило огромные разочарования. Сначала – в демократах с их мантрами о свободе и «невидимой руке» рынка. Потом – в «государственниках», показавших, что такое государственное регулирование «вручную». Желаемой демократии Россия так и не узнала. В ее истории такого еще не было: чтобы без войн и эпидемии чумы исчезла с лица земли треть населенных пунктов, вымерло 9 млн населения, была потеряна половина пашни, скота и отраслей промышленности, а на ее территории возникли бы анклавы, где русскому жить практически невозможно. Все это с ней случилось за 20 лет «демократии».

Реальное состояние дел говорит о том, что демократия в России носит формальный характер, она не выражает интересов большинства населения. Отсюда и равнодушие русских к институтам демократии в России. А если интерес и есть, то он скорее прагматический. Ведь небогатому человеку (а это большинство России) для выживания нужна не столько свобода голоса, свобода ехать куда глаза глядят или свобода выбора партий, сколько – защита от алчности олигархов, решение социальных задач, внимание к его нуждам.

Яркий, парадоксальный социолог А. Зиновьев полагал, что «во всем мире наступает постдемократическая эпоха. Во всех странах постоянно происходит ограничение гражданской демократии, поскольку повсюду идет медленное, но неуклонное слияние трех властных элит – финансовой, политической и информационной. Медиапространство власть, как правило, берет в свои руки. Так происходит во всем мире, но в разных странах – с разной степенью откровенности. Просто Россия, вступив на этот путь позднее других стран и спрямляя зигзаги, движется по нему гораздо быстрее и откровеннее. То, что на Западе еще только наметилось как тенденция, у нас проявляется открыто и нагло. У нас слились все ветви власти, отсюда и «сверхвласть», и сверхобогащение «элит». Стоит ли удивляться, что современная демократия в России приняла такие неожиданные, странные, невиданные нигде формы? Или что она в отличие от других стран носит только формальный характер? Недаром это слово часто произносится с издевкой и горечью.

Однако демократическое устройство страны остается привлекательным для большинства, хотя и в качестве «желательного варианта». Всем очевидно: там, где больше демократии, жить лучше и безопаснее. На вопрос: «Как вы думаете, нужна ли России демократия?» – 60 % твердо ответили: «Да, нужна». Но 1/3 решительно (!) отказались от этой идеи («Левада-центр»), многие уверены, что путь развития, по которому движется страна, т. е. развитие демократии, «ей искусственно навязан». Как обычно, разделителем служит возраст (рубеж 40 лет) и наличие высшего образования.

А на вопрос: «Как вы думаете, есть ли сейчас в России демократическое общество?» – 1/3 респондентов после колебаний (!) согласились (да, есть), а половина твердо ответила: «Нет».

В истории России и ментальности русских (при всем их своеобразии) нет ничего такого, что противоречило бы идеалам демократии, свободы и прав человека. Трудность в том, что у нас демократия – еще формальная, русским недостает опыта самоорганизации, самоуправления и участия в управлении государством. Главное, что ее ценности уже вошли в русское сознание и прижились на русской почве. Причем личные свободы и стремление к успеху – движущая цель для большинства россиян. В этом смысле русские – больше «западники» и демократы, чем само население Запада. Тезис, что демократия органически чужда русскому духу, – миф. «Надо не знать свой народ и его историю, чтобы приписывать ему это свойство» (Т. Соловей).

Значит, не русская культура – барьер на пути становления демократии и верховенства права. Бессмысленно и аморально жаловаться на непреодолимость культурного наследия прошлого. Нужно просто научиться выбирать достойных правителей (а для этого хотя бы ходить на выборы), научиться самоорганизовываться, преодолев разобщенность и недоверие друг к другу, создавать эффективные институты демократии и, главное, быть готовыми их защищать.

О времена! О нравы! Нравственность в современной России

Нравственность человека, его представления о добре и зле, его внутренняя этика, его понимание, что прилично, а что не совсем, никогда не существуют сами по себе, в чистом виде. Они всегда – результат истории, политических, хозяйственных и прочих отношений в обществе. А поскольку в России все меняется с завидной регулярностью, значит, в нашей ментальности меняются представления об этике, морали и нравственности.

Законы нравственности – это воспитанное с детства представление о том, что бывают поступки, которые человек не имеет права совершать ни при каких обстоятельствах. Нравственный императив – единственная гарантия спокойной и безопасной жизни в любой стране мира. Вот почему вопросы нашей нравственности сегодня так важны: слишком мы все стали уязвимы.

Что изменилось в нравственных установках русских за последние 20 лет? Радуют ли нас эти перемены? Или пугают?

Вчерашний простой «советский человек» жил в системе четких и позитивных координат: в почете были честность, взаимовыручка, трудолюбие, высоко ценилась верность в семье и чистая любовь. И, тем не менее, с точки зрения морали он выглядел неоднозначно. Внешне он мог подчеркивать свое осуждение меркантильности («жлоб», «скопидом»), строил семью по правилам «Домостроя» – с эпицентром в самом себе, брезгливо осуждал проституцию (хотя сам был склонен к адюльтеру), повторял: «Без труда не вынешь рыбку из пруда» – и тут же: «Работа не волк, в лес не убежит», поносил в анекдотах руководителей страны, но втайне гордился великой державой. Двойственность советской жизни научила его быть не всегда искренним, изворачиваться и притворяться, изображая «трудовой энтузиазм», пренебрежение к богатству и согласие с режимом. Да и разве с ним поспоришь? Выйдет себе дороже…

Но за последние годы в России слишком многое изменилось: и система жизнеустройства, и точка отсчета в представлениях о добре и зле, о нравственности. Некоторые качества русских, считавшиеся традиционными, тоже изменились, и не всегда в лучшую сторону. Былое русское пренебрежение к деньгам, к меркантильности, на первый взгляд вполне невинное, обернулось опасной стороной: многие научились изворачиваться так, чтобы не платить налоги, долги или алименты. Иностранцы нередко задают вопросы: «Почему в России многие стараются уклониться от уплаты налогов?»; «Почему здесь не боятся садиться за руль, будучи пьяными?»; «Почему коррупция стала привычной и многих даже устраивает?».

Это правда, что граждан России в отличие от Европейцев трудно считать законопослушными. В этом, вероятно, играет свою роль и чисто русская традиция «правового нигилизма». Русское правосознание, если его понимать как уважение к праву и закону, как добровольное исполнение личных и государственных обязательств, как умение строить свою жизнь без правонарушений, соблюдая во всем порядок и дисциплину, издавна отличалось своеобразием. Чисто русская традиция – не соблюдать закон, а подменять его волевым решением – на любом уровне, когда любую проблему решает или барин, или секретарь райкома, или депутат Госдумы и т. п. Давняя русская мечта – равенство всех перед законом – так и не была реализована. В России слишком давно живут не по законам, а «по понятиям».

Причин тому множество, и они корнями уходят в историю и даже географию страны. Так здесь сложилось, что веками вытаптывалось чувство собственного достоинства, доверие – не только к власти, но и друг к другу. Все это нарастало, усиливалось, создавая тот особый «склад славянской души» с ее тягой к анархии, недисциплинированностью, индивидуализмом, «правовым нигилизмом». Стереотип такого поведения закреплен на подсознательном уровне в каждом русском. Стоит ли удивляться, что и пешеходы, и водители в России вопиюще недисциплинированны?

В России редко восхищаются человеком, который законопослушен и честен. Чаще люди руководствуются старинной русской пословицей, согласно которой «до Бога – высоко, до царя – далеко», а значит, правды и справедливости все равно не найти, вернее надеяться только на самого себя. Отсюда и барское самоуправство элиты, и общая снисходительность к вороватости, особенно если что-то украдено у государства.

Так ли уж невинна наша снисходительность к нарушению права?

Всем давно ясно, что любая самая продуктивная экономическая система бессильна, если в обществе утрачены порядочность и честность. Все понимают, что, пренебрегая бескорыстием и забывая о совести, можно скомпрометировать самую прекрасную идею. Но в разбушевавшейся свободе слова наши СМИ апеллируют к чему угодно – только не к совести или нравственности. Робкие попытки напомнить о них тут же пресекаются бойкими журналистами как «советский анахронизм». И правда, советская пропаганда нещадно эксплуатировала моральный кодекс «советского человека». А рынок самонадеянно взял на себя решение всех проблем, освободив граждан от таких «химер», как стыд и совесть. Еще философ Мераб Мамардашвили предупреждал: Россия входит в «фазу безнормности» – это когда у человека нет четких представлений о том, что такое хорошо (норма), а что такое – плохо. Когда крошка-сын у Маяковского пришел к отцу и задал такой вопрос, то отец попытался на простейших примерах объяснить сыну нормы морали. А теперь эти нормы вместе со стыдом и честью стираются. Всеобщая нацеленность на материальное благополучие и потребление теперь заставляет стыдиться только одного – бедности.

А человек чести и совести, порядочный – не востребован. О нем не пишут романов и не снимают телесериалы. Ему не дают ходу. Слова «честность», «порядочность», «стыд», «совесть», «принципы» – уходят из активного словоупотребления.

Хотя на словах наши сограждане представляются не только высоконравственными, но и законопослушными. Взяточничество, ставшее бытовой привычкой, считают категорически «недопустимым» чуть не 66 % опрошенных! И почти столько же людей осуждают уклонение от уплаты налогов. Половина (!) граждан очень критически относится к «откосам от армии», растущим с каждым годом. В реальности же в армию попадают в основном дети бедных родителей, тех, кто не может купить своему сыну иную судьбу.

Словом, правовые представления россиян настолько своеобразны, что со стороны принимаются в штыки, особенно в «цивилизованных странах».

Стали ли граждане России за прошедшие 20 лет более законопослушными и порядочными, а значит – нравственными? Трудно сказать.

Вспомним, что в обществе произошли слишком глубокие изменения: рухнул СССР, победила рыночная система, разразилась глобализация. Может ли рынок сам по себе сгладить и облагородить человеческие отношения в обществе? Или нормы морали? Да и глобализация отнюдь не сглаживает проблемы, в том числе и нравственного воспитания. Кстати, это наблюдается не только у нас, а повсеместно – во всех странах и континентах. Получается, что больших оснований надеяться на нравственный подъем, и не только в России, нет.

Эта тенденция страшит, и она очень опасна. Ведь только уважение и соблюдение нравственных принципов могут дать отдельному человеку надежду на спокойное существование. Других причин надеяться на спокойную жизнь просто нет. Альтернативы рынку не предвидится, да и повернуть глобализацию вспять не получится, а с ней мир будет делаться все более опасным. Высокие технологии эту опасность не снимают, а только усиливают. Каждый, кто следит за новостями, видит, что повсюду (США, Норвегия, Россия) растет уровень бытовой агрессии и жестокости в обществе. А Россия, как отмечено психологами, по уровню агрессии занимает непочетное 3-е место в мире.

Откуда все это?

Постоянное психологическое напряжение, одиночество и разорванные человеческие (даже семейные) связи, неуверенность в будущем, недовольство окружающим миром, отсутствие веры, зацикленность на материальных интересах – и ограниченные возможности. Да сам по себе факт, что население Земли увеличивается с каждым днем: вот уже и за 7 млрд перевалило! Все вместе делает каждого человека уязвимым и одиноким, рождает в его душе бессильную зависть и агрессию, затуманивает нравственное сознание добра и зла – то, что В. И. Даль называл «совестью».

Недавно ВЦИОМ провел опрос россиян на тему изменения морально-нравственного климата в обществе. Только каждый десятый не заметил особых изменений. Подавляющее большинство (90 %!) было едино во мнении: за последние годы нравственный облик россиян изменился в худшую сторону. Скажем так: изменилась их моральная самооценка, она стала гораздо строже.

Россияне сами признают, что в последние годы произошло «резкое падение нравственности» (37 %). Другие полагают, что «не так уж сильно все изменилось, просто сейчас вышло на поверхность то, что раньше скрывалось» (28 %). А многие думают, что «все нормально». Да, «нравы людей изменились – ведь у каждого поколения свои нравственные нормы» (31 %) («Левада-центр», 2010). Иными словами, «иные времена – иные нравы».

Но в чем проявляется всеобщее падение нравственности?

Сильнее всего осуждается древнейшая профессия. Большинство (72 %) не могут оправдать проституцию ни при каких условиях, а остальные спокойно относятся к ней, считая ее «довольно распространенным явлением». Половина опрошенных предлагают ужесточить меры за занятие проституцией, а 1/4, наоборот, предлагают ее легализовать, взяв под полицейский и санитарный контроль. И только единицы считают это явление сферой исключительно частной жизни, куда государство не должно вмешиваться.

Второе место по силе общественного осуждения вызывает гомосексуализм. Причем резкости осуждения не мешает даже тот факт, что для большинства россиян это явление все-таки экзотика. При советской власти он был под жестоким запретом, поэтому его как бы не было.

А вот практика абортов вызвала негодование только у 30 %. Многие считают это не большим грехом, а вынужденной мерой, что простительно.

Еще одно новшество последних лет – ксенофобия. Если верить результатам опросов, то «публичное проявление неприязни к представителям других народов» пока не относится ни к числу распространенных пороков (как пьянство или матерщина), ни к числу таких, которые, в общем-то, можно простить (аборты). Многие за то, что «оправдать ксенофобию нельзя ни при каких условиях». Но были и такие (5 %), кто относятся к ней снисходительно, не считают ее распространенным «грехом», а, скорее, редкостью. Так что, согласно мнению нашего народа, пресловутая ксенофобия – явление более маргинальное, чем обычное, бытовое. Судя по опросам, откровенный «нетерпимец» рискует нарваться на осуждение окружающих.

Итак, согласно нравственным представлениям современных россиян, в обществе осуждаются три вещи: проституция, гомосексуализм и ксенофобия. А остальное, судя по опросам, достойно прощения.

Такая картина нравственного состояния россиян выглядит неточной, куцей. Может, вообще не стоит говорить о такой тонкой, неуловимой вещи, как нравственность, по отношению к обществу в целом? Люди ведь разные, и в «каждой избушке – свои погремушки».

Как раньше оценивали человека? Прежде всего по его нравственным качествам. Он мог быть порядочный — или проходимец, честный — или подлец, альтруист — или стяжатель, добрый — или злой и т. п. Раньше такие оценки человека звучали часто, вполне жестко и категорично. Теперь же подобные оценки слышны все реже. Тогда, может быть, русские стали более толерантными? Менее критичными?

С одной стороны – да. Отношение к традиционным «грехам» сейчас пересматривается, недостатки критикуются уже не так прямо и открыто – то ли из-за боязни задеть кого-то, то ли из-за равнодушия. Например, наметился «дрейф» к тому, чтобы «понимать» и оправдывать такие действия, как неуплату налогов, дачу и получение взяток. Аборты неприемлемы только для 30 %, а для большинства – это просто «жизненная ситуация». Все чаще выражается лояльность к сопротивлению милиции, к присвоению найденных вещей и денег, к уклонению от службы в армии, к безбилетному проезду в общественном транспорте. Все это вызывает «понимание». Значит, эти действия большинством оправдываются, считаются допустимыми. Этим «шалостям» и «проступкам» не придается большого значения настолько часто, что они порой расцениваются как общественно приемлемые, почти «нормальные», а вовсе не как нарушения морали или этики.

С другой стороны, наши современники поставлены в такие условия жизни, когда желание выжить любой ценой, инстинкт жизни притупляет нравственное сознание, стирает грани между добром и злом. Когда слова «мораль», «совесть» выходят из активного бытового употребления, то они теряют роль регулятора поведения человека. И речь идет не только о бедных, у которых на карту поставлена цель: выжить самим, вытащить и поднять детей.

И для тех, кто сумел добиться достатка и карьеры, моральные принципы тоже отходят на задний план. В обыденной жизни, в отношениях между людьми, в понимании того, что такое «жизненный успех», чем можно или нельзя поступаться во имя «успеха», тоже многое изменилось и совсем не в благородную сторону. Доказано, что любое общество развивается, меняется всегда в сторону усиления прагматизма, приоритета материальных интересов. А нравственность уходит в тень. Причем стремительно. Поэтому зло в разных его проявлениях (воровство, предательство, измена, обман, разврат) становится обыденностью. А телевидение разъясняет: «Так и должно быть. Так – везде».

Если наблюдать за поведением людей в социуме, то возникает множество нареканий по отношению к целым большим группам людей.

Например, большие претензии вызывают моральный облик и поведение состоятельных людей.

Вообще-то предпринимательство стало с 1992 г. легальным и официально одобряемым видом деятельности. Однако это не помешало сохраниться стереотипам, которые расценивают бизнес как этическую аномалию. Это значит, что человек, решивший стать предпринимателем, заведомо рискует быть морально осужденным. Ведь для большинства россиян бизнес ассоциируется не столько с трудолюбием, особым талантом, инициативой, даже везением, сколько с «нечестностью» и «обманом». Задавая вопрос: «Какой у тебя бизнес?», человек обычно имеет в виду не то, что тот делает, что производит, а что он покупает-продает, иными словами, на чем он спекулирует. А поскольку любой бизнесмен (независимо от личного поведения) для окружающих заведомо почти жулик и он заранее осуждается, то, естественно, у него легко отказывают этические «тормоза», и он с легкостью совершает противоправные действия. Ведь его все равно уже осудили! И что бы он ни сделал, это не изменит его репутацию. А тогда зачем стесняться в своих действиях? Ведь защиты и справедливости все равно ждать неоткуда: для чиновников он – «дойная корова», для обывателей – «вор». И он «не стесняется» – вплоть до неуплаты налогов, рейдерства, отказа инвестировать в собственную страну, вызывающей роскоши и пр.

Да и обычные люди сейчас словно загипнотизированы «моралью успеха», когда позволительно добиваться цели («успеха») любым способом: даже ценой подсиживания друга в офисе, покупкой фальшивого диплома, невозвратом долга, сексуальных отношений с патроном, откровенным прагматизмом.

От этих новых «трендов» у людей и складывается впечатление о полной и безвозвратной утрате в нашем обществе нравственных норм. Многие даже убеждены: разрушение морали достигло такой критической точки, что за этим неизбежно последует духовное перерождение общества, точнее – вырождение России, утрата ее культурной идентичности, т. е. нравственная катастрофа.

Острое беспокойство в обществе вызывает молодежь, ее «моральный релятивизм», непатриотичность, вызывающий внешний вид, наплевательское отношение к мнению старших, отсутствие высоких идеалов. Так ее воспринимает подавляющее большинство представителей старшего поколения (70 %). И с этим спорить трудно.

Вот результаты недавнего интернет-опроса, проведенного одним кадровым агентством. Более половины молодых признались, что «хотя бы раз шли на сделку с совестью ради выгоды или из страха перед начальством». Столько же признались, что в рамках профессиональной деятельности им время от времени «приходится совершать нечестные поступки».

Согласимся, что это просто констатация факта, а не определение жизненной позиции молодых людей. Такие признания говорят скорее положительно о морали молодых, их честности и открытости. Будь эти действия для них «нормальными», они бы их просто не отметили, не стали бы делать такие признания.

И все-таки молодые, очевидно, отстают от отцов в освоении принятых этических норм, особенно когда идет речь о работе, о деловых качествах человека.

И без того деловые качества русских трудно назвать блестящими, и модели делового поведения в России еще не вполне выработаны. Иностранец может впасть в отчаяние, имея дело с русскими: они не отвечают на письма и запросы, внезапно меняют принятое решение, всюду опаздывают, не выполняют заказ вовремя и т. п. Раньше думалось, что это, мол, пройдет со временем, что русские в конце концов научатся деловой этике, их дети будут более эффективными в деле.

В реальности же дети не избавились от родительских грехов, а только добавили к ним еще другие «качества». Такие неприятные особенности поведения, как обогащение за счет других, грубость в общении, завышенная самооценка и претензии к работодателю, деловая необязательность и (что уж совсем непростительно в бизнесе) неприязнь к другим этносам – по этим позициям распространенность моральных норм среди молодежи на 12–15 % ниже, чем у стариков (ВЦИОМ).

Молодежь отстает от старших и по другим позициям, например, когда речь идет о социально-экономической порядочности, корректности. Для молодых «нормальны» такие действия, как «откосы» от армии (250 тыс. в 2012 г.), нечестные экзамены по ЕГЭ, безбилетный проезд, списывание на экзаменах, покупка фальшивых дипломов, обманное поступление в вузы, взятки преподавателям и т. п. Эти действия не вызывают неприязни, осуждения: это просто детали обыденной жизни.

Зато в сфере семейной жизни, если речь идет об измене спутнику жизни, молодежь выражает принципы даже более строгие, чем у стариков. Предательство в любви и браке молодые переживают очень тяжело.

Общее впечатление о падении нравственности россиян исходит, возможно, из-за общей тяжелой атмосферы разъединенности людей, их неверия друг в друга. «Левада-центр» в 2010 г. провел исследование морального климата в России, отметив усиление взаимного недоверия. Подавляющее большинство считает, что «с людьми надо быть осторожнее», не стоит доверять всем подряд (66 %).

А куда же девались традиционные качества русских, которые их отличали от других и помогали выжить – их открытость, общительность, дух братства и общности, умение строить личные отношения? Теперь русские сами не без горечи признаются, что за последние 15 лет стали менее душевными и искренними, менее патриотичными, бескорыстными и доброжелательными. Такова самооценка россиян.

Однако суровая самооценка – не только результат глубокого самоанализа, раздумий, самооценки. Она не кажется органичной и естественной, а будто навязанной кем-то. Ведь образ общества, образ страны и самих себя складывается из того, что человек читает, видит в телесериалах и кино, узнает из Интернета или по радио, где, кстати, добрых вестей не услышишь. Послушаешь утром за кофе новости, и создается впечатление, что кроме воров-чиновников, наглых «пуссек», продажных судов и пьяных дураков на дорогах – в стране нет никого. Все источники информации хором навязывают идею морального падения и деградации общества. А вот не так давно ликвидировали банду в Казани, и при этом погиб сотрудник спецслужб, накрыв собою бомбу, чтобы спасти других. Бандитов показали, назвали всех по именам, а имя погибшего героя было мельком названо только после его смерти. Доброе слово о человеке сейчас воспринимается как нечто неинтересное, скучное, почти неприличное.

Кто распространяет такой стиль информации? Да те же журналисты, режиссеры, теледеятели в СМИ. Во многом этот настрой пессимизма навязан обществу «второй реальностью» – телекартинками, где создан свой, параллельный мир, мало совпадающий с реальностью. Но который все-таки влияет – на наши представления о морали, о якобы неминуемой деградации наших традиций и нравственных устоев, вообще нашей культуры.

Словом, ни русское правосознание, ни моральный климат в стране, ни взаимоотношения людей, ни этические принципы разных социальных групп, ни наши СМИ в общем не дают оснований для оптимизма. Все дружным хором печалятся о нравственной деградации русских.

А вот если спросить: «Кто же виноват в моральном падении народа?», то многие люди (взрослые – почти все, молодые – на 3/4) дают дружный ответ: «власть» (!), и только она одна.

В общем, русские сами себе не очень нравятся, но винят в этом… «власть»! Вот такой происходит кульбит в их головах. Без всякой логики ищется (и находится) виноватый – в твоей собственной безнравственности! Не похоже ли это на того мужика, который утром с похмелья обвинил жену, что она накануне не отняла у него стакан с водкой?

А чем провинилась власть, лишившая народ нравственности? Назывались такие факты, как ее безразличие к людям, коррупция, разврат, торжествующая пошлость на ТВ-программах (по 8 %), зависть и злоба людей, агрессия, жестокость, неуважение к старшим (все по 5 %). Согласитесь, это не причины, не источник человеческой аморальности, а только картина морального состояния общества.

Все описанное выше касалось оценки общественного поведения, т. е. Жизни в социуме.

А что в частной жизни? Неужели два последних десятилетия так изменили русских, что лишили их нравственной опоры, разрушили традиционные нормы общения, стерли яркое качество русского архетипа – дар общительности, умения строить особые отношения в дружбе, любви, семье? Или катастрофизм ситуации все же преувеличен?

Присмотримся к представлениям о дружбе, любви в новых условиях.

Раньше личные отношения могли ограничиваться знакомством, но могли перейти в приятельство или дружбу. Кстати, на Западе градация подобных отношений стерта, и западные люди не видят в них большой разницы. Любой иностранец может назвать другом и бывшего одноклассника, и соседа по дому, и соперника по шахматам. Для русских же дружба – это союз: подростковый, мужской или женский.

Возможны и другие формы отношений: брак, любовная пара, расширенная семья, отношения между коллегами, соседями или родственниками. Каждое из этих личных отношений всегда имело свою особенную степень близости, оттенки и тип поведения.

А в новые времена эти разные формы отношений в городах-мегаполисах России почти унифицировались, разные типы человеческих связей потеряли формы и оттенки. Так сказываются последствия глобализации. Заостренность на своих проблемах, отказ от надежды на помощь со стороны (государства или близких людей), зацикленность на технических новинках электронной связи – все это в целом охладило отношения между современными людьми, стерло или предельно ослабило все традиционные и когда-то очень важные оттенки отношений, чувств, моделей поведения.

Теперь люди сами определяют формат отношений. Рандеву, тусовки и встречи – теперь не нейтральны, не случайны, а происходят только по предварительной договоренности. Так просто заглянуть к соседу (другу) «на огонек», «на чай» – уже нельзя. Свидания происходят «по делу», по интересам, в заранее назначенное время. Поэтому они редко воодушевляют, возбуждают эмоции, редко дают чувство общности и тем более братства, они не дают игры оттенков индивидуальности. Чаще они дают иные эмоции: равнодушие, отсутствие интереса и духовной близости, тем более – эмоционального фона. При таком образе жизни человек заведомо становится морально автономен и, значит, одинок, бессилен, поскольку не подпитывается энергией других людей. Ведь сказано же: «Любовь – это обмен энергиями двух людей».

Так же и дружба. Холодные контакты «по делу» только усиливают чувство отчуждения. В общем, человек теряет поддержку и доверие ко всем традиционным институтам, будь то семья, дружба, отношения с ровесниками.

Так деформируются не только личные отношения. Точно так же искривляются все виды социальных отношений и связей.

В этом аспекте глобализация нанесла невосполнимый урон традиционному богатству русских – их умению дружить и любить, строить доверительные, личные, особые отношения разных типов и конфигураций. Она их стерла.

Интересные результаты дал опрос по части семьи и секса. С удивлением приходится констатировать: оказывается, нравственные ценности русских в этом аспекте остались практически неизменными. Более того: по крайней мере, на словах, русские стали даже строже. Что еще более удивительно.

Сегодня много говорится о широком распространении в последние годы добрачных сексуальных отношений. Больше половины молодых и 1/3 старшего поколения смотрят на это явление спокойно. А ведь в советские времена, когда идеологическая машина государства была нацелена на воспроизводство традиционной семьи, тогда «в стране секса не было» и за неверность супруга карали, вплоть до «партбилет – на стол». И логично было бы ожидать со стороны стариков осуждения добрачной сексуальной жизни.

Однако в откровенных ответах тех, чья молодость пришлась на «заповедные» времена, видно, что внесемейные сексуальные отношения (хотя бы в порядке «пробы») практиковались многими, и особым грехом даже тогда это не считалось. Так что нет оснований говорить о высокой моральной чистоте предыдущего поколения, которая давало бы право возмущаться молодыми.

Поразительно, но анализ соцопросов показывает, что за последние 20 лет поведение молодежи в сексуальной сфере практически не изменилось (!). В это особенно трудно верится на фоне активного обсуждения этой проблемы в СМИ, да и в бытовых разговорах-пересудах о якобы сексуальной распущенности молодежи.

Другими словами, мы имеем дело с явным несоответствием реального состояния проблемы и ее восприятием в обществе. Если в советское время проблема замалчивалась, граждане делали вид, что ее не существует, то сегодня обсуждение деградации и распущенности молодежи приобрело небывалый размах. Однако в действительности этой проблемы просто не существует: ведь сколько-нибудь заметных изменений, по данным аналитиков (ВЦИОМ, «Левада-центр»), в этой сфере не отмечено. Это невероятно, но так. Молодые отнюдь не стали более распущенными. Факт супружеской измены половина всех опрошенных прямо называет пороком. Причем непростительным.

Значит, хотя бы на словах довольно большая часть населения России показывает довольно высокий моральный уровень в сфере личной жизни.

Абсолютно непростительны для подавляющего большинства заброшенность и беспризорность детей, жестокое обращение с животными, использование наркотиков, измена Родине.

А что ставят себе в вину сами люди? Чтобы ответить на этот вопрос, представим краткий список – рейтинг «грехов» россиян, как они его видят сами.

К самым безнравственным поступкам россияне дружно отнесли рост насилия и жестокости (50 %), наркоманию, алкоголизм и курение (36 %).

К слову, водка уже давно считается едва ли не самой главной бедой нашего народа. С этим согласно большинство опрошенных, которые дружно заявили: «Алкоголизм никогда не может быть оправдан». Это не может не радовать. Лишь пара человек из сотен опрошенных отнеслись к этому пороку снисходительно.

Многих раздражает «распущенность современной молодежи» (46 %). Однако в доказательство приводятся факты не самой «распущенности», а безнаказанного распространения эротики и порнографии – в Интернете или по телевизору, а также проституции. Иными словами, еще не все привыкли к открытости любой информации, которую можно игнорировать, а можно и пользоваться ею – и громко при этом возмущаться!

На втором месте в этом списке «грехов» – безразличие людей друг к другу, ложь, лицемерие, подлость, стяжательство и жажда наживы. Здесь сказывается тяжелая поступь рынка: «Ничего личного – только деньги». Есть такая закономерность: уровень доверия в обществе связан с уровнем благосостоянии страны в целом. Эта связь прямая, она проявляется в ВВП на душу населения. Понятно, что без взаимного доверия нельзя строить торговые отношения, налаживать производство и пр. И наоборот: в деградирующей экономике неизбежно деградируют и человеческие отношения.

Третье место в списке аморальных поступков заняли хамство и матерщина. Большинство так решительно осуждает нецензурную брань, что порой не хочется верить собственным ушам, невольно подслушав разговоры школьников и студентов. Однако в откровенных высказываниях брань оценивалась как «иногда допустимая». И только 2 % среди всех опрошенных не видят в ней «ничего особенного»: так, способ общения, манера разговора. Налицо упадок культурного уровня в обществе.

Интересно, что такое самоосуждение декларируется только на словах. В реальности же каждый сталкивается с этими пороками: и пьянство, и привычка грубить и материться широко распространены в быту.

Как видим, самые распространенные нравственные пороки дружно порицаются самими русскими. Что отнюдь не помогает от них избавиться: пьющие продолжают пить (возможно, осуждая себя в душе), хамы матерятся, девушки подрабатывают на панели, а плохие родители бросают детей.

Картина, созданная социологическими опросами и ответами россиян, складывается настолько благостная, что просто поражает. Получается, что, по крайней мере, на словах, россияне – народ высоконравственный и законопослушный, или хотя бы стремится к этому. Что, впрочем, утешает.

Нельзя не признать, что жизнь в России достаточно сурова, что мораль постоянно подвергается испытаниям на прочность. Трудности в разных сферах жизни постоянно толкают на пересмотр главных ценностей. Большая часть людей вынуждена признать, что сегодня успех в жизни нередко зависит от умения вовремя закрыть глаза на свои принципы, умения «прогнуться» перед силой и властью.

Стоит ли удивляться, что мораль и нравственность, по мнению многих (особенно молодых), – это анахронизм? Половина молодых и 1/3 старших согласны с мыслью: «Да, сегодня мы живем в другом мире, не похожем на тот, что был раньше. И поэтому многие традиционные моральные нормы просто устарели. С ними нельзя выжить». И, что любопытно, чаще всего цинизм и равнодушие к морали выражают самые юные граждане – от 17–19 лет. С возрастом, правда, это качество постепенно стирается, как и юношеский максимализм.

И, тем не менее, есть среди русских и другие представления о жизни. Есть и такие личности, кто согласен пожертвовать успехом, отказаться от карьеры и богатства любой ценой, но никоим образом не переступать свои нравственные установки. И такого принципа придерживаются многие – хотя и менее половины.

Пусть даже и меньше половины, но все же они есть, живут среди нас. Они уверены, что нравственные законы не подвержены влиянию времени, они вечны и универсальны, и потому моральная деформация общества противоестественна, как бы ее ни пытались оправдать.

Для многих просто недопустимы хамство, грубость, мат, пьянство, деловая необязательность, любое предательство. Такие способы решения проблем, как «использование сексуальных связей в корыстных целях», «уклонение от налогов» и «дача взяток», – почти половина опрошенных считают для себя категорически неприемлемыми. И, что интересно, чаще так считают люди молодые, нежели старшего возраста.

А люди постарше в качестве абсолютно неприемлемых явлений называют гомосексуализм, открытое выражение неприязни к представителям других национальностей, а также эксплуатацию людей, обогащение за счет других. Все эти явления кажутся им настолько отвратительными и противоестественными, что даже не вызывают у них готовности их обсуждать.

Не происходит и тотальной либерализации отношения к наркотикам: количество тех, кто их пробовал и не осуждает тех, кто их употребляет, постоянное (8—10 %).

А вот отношение к гомосексуализму, использованию секса в корыстных целях и алкоголизму даже несколько ужесточилось.

Как отмечают социологи, оценки безнравственных поступков россиянами разных возрастов различаются довольно незначительно. И молодежь, и люди среднего поколения чаще акцентируют внимание на лжи, подлости и лицемерии. Для средних возрастных групп (от 25 до 59 лет) самым отвратительным кажется безразличие людей друг к другу. Старики же не могут примириться с такими явлениями, как наркомания и алкоголизм.

Итак, пессимистический диагноз морального разрушения российского общества не соответствует действительности, он кажется преждевременным. Конечно, слова, декларация о морали – совсем не то же самое, что реальное поведение людей жизни. Но хотя бы на словах россияне в целом действительно показывают высокий морально-нравственный уровень, они обеспокоены состоянием морально-этических проблем в обществе. И это нормально.

Значит, речь идет не об утрате традиций и корней, что неизбежно при падении нравов в обществе, а о необходимости морального возрождения, выздоровления общества. И горячие обсуждения морального облика современных россиян в печати и на телевидении означают только то, что многие готовы встать на этот путь, раз эта проблема им небезразлична.

Причем почти все (93 %) уверены, что забота об уровне морали и нравственности в обществе должна быть возложена на правительство страны, на власть. Правда, есть и те, кто уверен, что нравственность – это область частной жизни, и государство не должно в это вмешиваться. С этим согласны в основном молодые, склонные надеяться на собственные силы и предпочитающие не зависеть ни от кого, тем более от власти.

В итоге можно сказать: многие россияне, особенно молодые, вынуждены приспосабливаться к быстро меняющимся условиям жизни. Они научились искусно обходить нормы, диктуемые обществом и государством. Молодое поколение действительно отстает от старшего по включенности в этический контекст жизни общества, относясь ко многим вещам несколько легче, без излишней рефлексии и пафоса.

Однако традиционные ценности, смыслы, нормы и правила человеческого общежития, особенно в частной жизни, для наших сограждан по-прежнему важны. В том числе и для молодежи. По ряду вопросов их позиция достаточно близка к общепринятой, а по части семейных отношений – они порой даже более строги и требовательны, чем их отцы.

Вывод: в России мораль не в коллапсе, она не разрушена, хотя и переживает не самые благополучные времена. Из соображений объективности было бы более справедливо говорить не столько о падении нравов в современной России, сколько – о смене приоритетов. Хотя с привычными моральными установками и традициями расставаться тягостно.

Остается надеяться, что с ростом благосостояния в России, наведением порядка в системе образования и в СМИ, с развитием гражданского общества и преодолением коррупции – рано или поздно мораль и нравственность, как и роль нравственного императива в сознании русских со временем окрепнет.

О толерантности в русском сознании

Любимая русская забава – игра в слова и со словами. Русский язык бессознательно проговаривается, обнажая наш менталитет и проблемы, даже если они загнаны вглубь. Например, в последнее время русское ухо все чаще режет слово «толерантность» вместо более привычных: «терпимость», «терпение», «терпеливость», «смирение» и др. В отличие от новомодной «толерантности» старинные русские слова исключают идею попустительства, отказа от себя, зато полны духовного напряжения. «Огненным смирением» называли молитву Сергия Радонежского за исход Куликовской битвы. Да и вся история России убеждает в русской терпимости к чужим религиям и поведению: здесь издавна возникла этнически многообразная страна, где бок о бок живут более 180 (Википедия) народов, из которых ни один не был утрачен (в отличие, например, от Америки, стершей с лица земли целые цивилизации).

«Толерантность» (от лат. tolerantia – терпение, терпеливость) была озвучена и поименована в Европе после двухвековой кровавой мясорубки религиозных войн, закончившихся Вестфальским миром в 1648 г. Вызванное к жизни усталостью от кровавых войн, это слово называло принцип взаимной терпимости, выраженный в знаменитой фразе Вольтера: «Я не согласен с тем, что вы говорите, но я пожертвую жизнью, защищая ваше право высказать свое мнение». Будучи провозглашенной, эта декларация в Европе так и осталась абстрактной добродетелью – скорее желаемой, чем реальной. И сегодня вряд ли можно найти страну, которая могла бы послужить эталоном терпимости, открытости и смирения.

В русском языке до середины прошлого века «толерантности» не было: как-то обходились своими словами. А в 1969 г. в 3-м издании Большой советской энциклопедии оно указано как медицинский термин в сугубо определенном значении: «отсутствие сопротивления организма при пересадке органов», «отсутствие иммунитета», ослабление сопротивления организма. Понятно, что в СССР 50 лет назад о смирении и терпимости по отношению к чужим идеям не могло быть и речи. Так что долго «толерантность» жила в русском языке своей, сугубо медицинской жизнью. Вплоть до определенного дня.

16 ноября 1995 г. в официальном определении «толерантности», принятом в Декларации на Генеральной конференции ЮНЕСКО, говорится уже не просто о «терпении», но и об умении жить в гармонии с миром, об отказе от абсолютизации истин и доминирования, о признании прав и свобод каждого человека, в том числе и на существование чего-то непривычного, чужого, пусть даже неприятного. То есть смысл этого слова расширился, политизировался.

Через СМИ усилиями политологов этот термин был введен в широкий оборот на русском языке. До сих пор он еще настолько молодой, что не вполне освоен в сознании людей, вызывая споры. Чаще его используют для названия такого коллективного поведения, при котором признаются право каждого быть не похожим на других, отказ от преследования тех, чей образ мысли, внешний вид или стиль жизни отличается от общепринятого. Модель толерантного поведения – сознательный отказ от выражения своего неодобрения, поиск компромисса. Это помогает сгладить противоречия, умиротворить людей, затушевать проблему в обществе. Однако в реальности такие принципы часто не столько повышают культуру поведения в обществе, сколько загоняют проблемы вглубь, нагнетая раздражение и ксенофобию (нелюбовь к тем, кто не похож на вас).

До сих пор в слове «толерантность» ощущается некий политический привкус, неясность смысла, причем не только в русском, но даже в Европейских языках, где он живет давно. Не случайно ведь в речи англосаксов вместо него выскакивает «политкорректность» (Politically correct), которая требует соблюдать приличия, избегая оскорблений по признаку расы, веры, пола, возраста, сексуальной ориентации и т. д. И надо сказать, что даже в англоязычных странах она вызывает скепсис. Да и как не раздражаться, если на Рождество теперь предписывается желать не «Веселого Рождества» (Merry Christmas!), а «Счастливых праздников» (Happy Holidays)? А то ведь можно ненароком оскорбить чувства нехристианина! Даже в Европе и США тотальное навязывание толерантности и политкорректности устраивает далеко не всех, вызывая сопротивление населения.

А как у нас в России с «толерантностью»? Встроилось ли это новое понятие в русскую ментальность? Анализ показывает, что не совсем.

Сейчас в Россию хлынуло столько чужого, часто несправедливого и непривычного, что для самозащиты часто невольно приходится отстаивать свою самобытность, свою «русскость».

Например, призыв к толерантности слишком часто слышится в связи с отношением к мигрантам, что миллионными потоками хлынули на российские просторы (об этом глава «“Национальный вопрос” в русском сознании»). Россияне остро реагируют на «чужаков», у них нарастает аллергия к непрошенным гостям. В ответ власти, чтобы снизить уровень напряжения в обществе, трубят о «толерантности», планируют создавать учебные курсы по адаптации мигрантов, специальные тренинги, экзамены и т. п. Это не может не вызывать подозрения у русских. Каждого преследует смутная догадка, что этим термином политики пользуются как эвфемизмом, прикрывая свои неблаговидные цели и канализируя гнев русских против пришельцев. Вместо того чтобы защищаться и сопротивляться нашествию, пытаясь остаться самим собой, вместо того чтобы открыто проявлять свои чувства (неприязнь), человек должен быть «толерантным», т. е. отстраненно учтивым, снизив свой иммунитет. Не делает ли человека навязывание такой «толерантности» беззубым и равнодушным конформистом?

Смущает, что «толерантность» часто навязывают в таких ситуациях, когда совсем не хочется смиряться и терпеть. Например, в отношении гомосексуализма. Поскольку эта тема – совершенно новая для русского общественного сознания, коснемся ее истории.

Гомосексуальность существует ровно столько, сколько существует человечество. В законах библейского Моисея ее называют «мерзостью». Древние иудеи, греки, римляне, жители еще не открытых Америк, как и обитатели Африканского континента, знали об этом не понаслышке, а на практике. Известно оно было и в Древней Руси, где считалось серьезным грехом.

И все же на Руси к этому пороку относились более снисходительно, чем на Западе. Церковное покаяние за него колебалось от одного года до семи лет – точно так же, как и супружеская измена. В средневековой литературе имеется множество свидетельств как местных, так и иностранных источников о широком распространении мужского гомосексуализма на Руси. В «Домострое» он, конечно, осуждается. Но, что интересно, – не так страстно, как пьянство.

Известна распространенность этого явления и при царском дворе (пристрастия Василия III, Ивана Грозного и др.), и во всех слоях населения, в том числе и среди мужиков (крестьян). Единственный протест в этой сфере исходил от церкви. Неистовый протопоп Аввакум считал, что любой бритый мужчина – гомосексуалист, чем приводил в ярость бояр, которые, следуя моде XVI века, пытались усилить свою привлекательность с помощью бритвы.

Вспомним, что в те времена в Англии, Голландии, Испании и Германии гомосексуалистов казнили, пытали, жгли на кострах. А во всех русских законодательствах – от «Русской Правды» до эпохи Петра Великого – это явление просто не упоминалось, оставаясь безнаказанным. В первый раз в истории России наказание за «противоестественный блуд» появилось при Петре Великом, хотя сам он был бисексуалом. Причем этот указ касался только военных, не распространяясь на остальное население.

Только в петровскую эпоху с ростом количества контактов с жителями западных стран русские люди XVIII века поняли, что в этих странах относились к «содомскому греху» с ужасом и яростью. Среди прочих западных веяний, которые были занесены в Россию в результате петровских реформ, была заимствована (!) и – гомофобия. Открытый гомосексуализм допетровской эпохи с этого момента ушел как бы в подполье.

Однако в дворянской и чиновничьей среде подобные связи не прекращались, имея порой скандальный характер. Скандальный не потому, что нарушали нравственность, а потому, что были обычно связаны с коррупцией: так с аристократами расплачивались их юные «протеже». В быту же к этому относились спокойно-иронически. Очень широко гомосексуальные отношения были распространены в российских закрытых учебных заведениях: в Пажеском корпусе, юнкерском и кадетском училищах и т. д. Учащиеся относились к этому спокойно и весело, посвящая этому немало шуточных стихов (Пушкин, Лермонтов). В скрытом виде гомоэротизм присутствовал в творчестве многих русских интеллектуалов и писателей XIX – начала ХХ века.

Слово «голубой» получило смысл сексуальной ориентации на том основании, что гомосексуализм считался доступным только аристократам, людям с «голубой кровью». «Голубая кровь» – калька французского «sang bleu», которое, в свою очередь, заимствовано у испанцев (sangre azul). Так называли себя аристократические семьи испанской провинции Кастилии, гордившиеся тем, что их предки никогда не вступали в браки с маврами, поэтому у них светлая кожа и вены голубоватого цвета. Так повелось, что среди этих гордых идальго была особенно развита гомосексуальность. В русском языке слово «голубой» в значении сексуальной ориентации вошло в обиход в конце прошлого века. В других языках победил аналог слова «гей» (веселый).

Вплоть до 1832 г. гомосексуализм был для русских людей проблемой исключительно нравственной, педагогической, а не юридической. Только в 1832 г. Новый Уголовный кодекс, составленный по немецкому образцу, включил в себя § 995, по которому мужеложство наказывалось лишением всех прав, состояния и ссылкой в Сибирь на поселение на 10–12 лет. Правда, он применялся выборочно. К концу XIX века почтительность к царскому режиму и пуританству вышли из моды, и гомоэротизм стал опять открытым.

Единственной группой, абсолютно не подверженной гомоэротизму, были русские революционеры с их аскетичной этикой и даже ненавистью к сексуальности. Большевики, победив в революции 1917 г., открыто показали, насколько они ненавидят всякую сексуальность, которая не поддавалась государственному контролю и не имела репродуктивного значения. Они приравнивали однополую любовь к «разложению буржуазного общества» и начали уголовное преследование гомосексуалистов под флагом борьбы с «буржуазными пороками». С 1933 г. мужеложство в СССР стало уголовным преступлением: по ст. 121.1 с 1930 г. до «перестройки» ежегодно осуждались и отправлялись в лагеря тысячи мужчин. Однополая любовь в любой форме на памяти трех поколений в СССР была вне закона.

Новый Уголовный кодекс 1997 г. в новой России отменил эту статью, чтобы облегчить вступление России в Совет Европы. Но до 2003 г. в России действовал приказ министра обороны № 186, по которому гомосексуализм считался психическим отклонением, что означало, например, запрет на службу в армии. Позднее и это ограничение было отклонено.

Гомосексуализм перестал преследоваться и начал встраиваться в российскую жизнь. Каждый в повседневной жизни сталкивается с его проявлениями и, казалось бы, в последние 20 лет все уже должны привыкнуть и воспринимать его как рутину. Гомосексуальные аллюзии уже мало кого шокируют в поэзии, в мемуарной и переводной литературе, на сцене театров и в кино. В Москве и Петербурге открыто работают дискотеки и бары для «голубых». Существуют региональные правозащитные организации геев и лесбиянок в Москве, Петербурге, Ростове, Барнауле, Калуге, Нижнем Тагиле, Мурманске, Омске, Томске, Ярославле и некоторых других городах, создана первая Ассоциация сексуальных меньшинств (АСМ) со своим печатным органом – газетой «Тема», в программу которой входит защита прав сексуальных меньшинств и изменение отношения к ним. С 2008 г. в России создано ЛГБТ (англ. LGBT-community) – гей-сообщество лесбиянок, геев, бисексуалов, трансгендеров, объединенных общими проблемами и целями, которое претендует стать частью гражданского движения в России за права человека. Появилась даже своя Либертарианская партия с требованиями легализации сексуальных меньшинств, проституции и наркотиков.

Сколько ни меняй законы, но реальная жизнь сексуальных меньшинств зависит не столько от них, сколько от отношения окружающих, от человеческих представлений, что такое «хорошо», а что – не очень. В советском государстве большая часть общества была нетерпима к любому инакомыслию, к любой аномалии в поведении. Тем, кто выделялся из толпы своей яркой индивидуальностью, кто был не похож на других (внешностью, поведением, одеждой, образом мыслей), тем часто приходилось нелегко. А гомосексуалы были самой яркой, необычной социальной группой, чем и вызывали откровенное неприятие окружающих. Такая у русских сложилась традиция бытового поведения. С того момента, как однополая любовь перестала преследоваться, она привлекла к себе внимание, вошла в общественное сознание, вызывая раздражение консервативно воспитанных людей. Особенно, когда в 2005 г. в Москве сексменьшинства решили провести гей-парад, как в других странах.

Тогда же в связи с этим «Фонд Общественное мнение» организовал социологический опрос и выявил следующее. В российском обществе нет однозначного отношения к представителям сексуальных меньшинств. Половина относятся к ним с осуждением, реже – спокойно. Более толерантны женщины, молодежь, люди с высшим образованием, жители мегаполисов.

Спустя шесть лет подобный опрос был проведен Агентством социальных технологий «Политех» по заказу Общественной палаты РФ. И выяснилось, что за прошедшие годы неприятие гомосексуализма отнюдь не сгладилось, а наоборот – ужесточилось! Уже не половина, а 74 % россиян оценили гомосексуальность как порочное искажение природы, или клиническое расстройство, или грех, или нарушение общественной морали. Во всяком случае, они ее нещадно осудили. Более того, еще чаще (79 %) вызывает глубокое отвращение сама идея однополых браков, подавляющее большинство (89 %) категорически против гей-парадов, против того, чтобы среди детей и молодежи присутствовали «геи»: их, дескать, и близко нельзя подпускать к детям и молодежи.

По наблюдениям, гомофобия в России чаще встречается среди мужчин, особенно если они старше 55 лет, со средним образованием и низким уровнем дохода: они относят гомосексуализм к распущенности или вредным привычкам. Психически неполноценными людьми геев чаще считают тоже мужчины – со средним образованием, средним и даже высоким уровнем доходов, жители сельских местностей, где сохранилась инерция советского мышления.

Только 15 % посчитали однополую любовь нормальной сексуальной ориентацией, часто это – женщины, молодые люди (19–38 лет) и, конечно, люди более образованные и состоятельные. Они полагают, что гомосексуализм имеет такие же права, как и традиционная сексуальная ориентация, что никаких особенных действий в их отношении предпринимать не надо, что лучше всего «предоставить их самим себе». Толерантность, кстати, – это совсем не то же самое, что принятие гомосексуализма и согласие попробовать такой опыт. Это просто отсутствие раздражения против того, кто на тебя не похож.

Поразительно! Казалось бы, с высоких трибун звучат заклинания о новомодной «толерантности», но большого эффекта они не имеют. Судя по опросам, за последние 10 лет уровень толерантности в обществе снизился, а гомофобские настроения – усилились. Стало меньше (на 5 %) тех, кто согласен предоставить гомосексуалов «самим себе», зато настолько же выросло число тех, кто считает, что их надо «лечить» (где? в психушке?). Еще больше тех, кто предлагает их изолировать от общества (в тюрьме? в лагере? в клинике?). Большинство людей уверены, что «геи» и «лесбиянки» – морально распущенные или психически неполноценные люди и отвращение к ним – естественно.

Однако есть и такие (1 %), для кого гомосексуальность – это признак особой одаренности, избранности, особенности и даже таланта. Что «геи» – люди более тонкие, чувствительные и образованные, чем «натуралы».

Гомофобия в русском сознании – явление новое, даже экзотическое: раньше никому не приходило в голову задумываться над этой проблемой, а теперь вокруг нее кипят страсти. За 20 лет она уже вполне укоренилась в сознании русских и поражает силой негативного восприятия – несмотря на все призывы властей к толерантности. Русская ментальность сопротивляется такому экзотизму. Что совсем не означает, что гомоэротизм, задавленный неприязнью общества, куда-то исчез или загнан в подполье. Отнюдь.

И конечно, возникают чисто русские вопросы: «Кто виноват?» и «Что делать?». Меньшая часть общества (1/4) считает, что к гомосексуалам не надо применять каких-то особых мер, что надо дать им «жить так, как им хочется». Половина уверена, что их надо лечить или принудительно изолировать от общества. А вот 4 % россиян выразили категорическую убежденность том, что их надо просто «ликвидировать». Убить, что ли?

Усиление агрессии по отношению к гомосексуалам в России – опасный знак, признак нездорового общества. Откровенная гомофобия опасна тем, что подливает масло в огонь ненависти, агрессии и отторжения всех иных, непохожих. К примеру, мужчины начинают презирать женщин, а те – их, верующие отталкивают неверующих, атеисты насмехаются над верующими, «славяне» ополчаются против кавказцев и азиатов, а те огрызаются в ответ, «натуралы» предлагают переселять гомосексуалов в лагеря, а гомосексуалы высокомерно твердят, что они гораздо лучше, образованнее, талантливее, умнее и тоньше «натуралов». Получается, что в обществе постоянно идет война всех со всеми, кто не похож на тебя. Отсюда рост агрессии, насилия, обид и ненависти, что никому не идет на пользу. Причем такая война заведомо проигрышная: ведь невозможно уничтожить всех, кто не похож на тебя!

Тенденция развития гомосексуализма в России – такая же, что и в странах Запада. Но проблема отношения общества к «геям» в России гораздо сложнее: здесь она более взрывная и политически заострена.

Может быть потому, что русские с их идеализацией прямоты и искренности слишком откровенны и негибки в выражении своего отношения.

То ли потому, что эта тема слишком нова и отношение к ней не вполне оформилось.

То ли потому, что гомосексуалов порой будто специально делают козлами отпущения за все беды и противоречия нашей жизни – от деморализации армии до снижения рождаемости. И в этом нельзя не увидеть ложь и результат «промывки мозгов» – загнанным бедностью людям проще внушить: «Вот они, символы новой жизни, они и виноваты! Ату их!»

А может быть, и потому, что не изжиты традиционные моральные нормы под влиянием религиозных идей: во всех религиях (христианство, иудаизм и ислам) проявление гомосексуальной ориентации – тяжкий грех. И «живущих во грехе» следует призывать к покаянию, а с пропагандой греховного образа жизни следует бороться всеми способами, даже радикальными. Часто именно религиозные активисты требуют от государства запрета публичных акций (гей-парадов) и уголовного наказания за такие мероприятия.

А может быть, и потому, что ТВ и СМИ редко рискуют глубоко затрагивать и развивать тему однополой любви. Порой этой проблеме посвящаются дискуссии и ток-шоу в «Открытой студии» и др. Но в ходе таких обсуждений телезрителю редко удается услышать и понять аргументы противоположных сторон. И защитники, и критики гомофилии настолько агрессивны в споре, что не скрывают взаимной неприязни и раздражения. В студии стоит такой крик и гомон, что телеведущий не способен погасить страсти, сделать беседу внятной. Спорящие не слышат друг друга.

Справедливости ради скажем, что не только Россия нетолерантна в отношении к гомосексуалам. И в Америке, например, 90 % геев и лесбиянок отмечают, что испытали оскорбления и угрозы, около 1/3 подвергались даже физической агрессии. В среднем каждый американский школьник слышит гомофобные высказывания 26 раз в день. А в Ираке геи – просто мишень для религиозных фанатиков: те устроили за ними настоящую охоту. И в Израиле после судебных процессов гей-парады были разрешены с 2005 г., но всегда проходят со скандалами, оскорблениями и даже убийствами участников. В тихой Эстонии из-за высокого уровня гомофобии в 2006 г. страну покинул нидерландский посол. Даже в Белоруссии произошли два дипломатических скандала на этой почве, когда из страны выдворяли посла Чехии за нетрадиционную ориентацию.

И в России нападки на гомосексуалистов в прессе и в быту не прекратились. Никаких законов, ограждающих их от дискриминации и оскорблений, здесь нет. Гомофобы (противники толерантного отношения к гомосексуальности) настроены решительно и враждебно. Дискуссии о пропаганде гомосексуализма ведутся между двумя группами, которые кардинально отличаются взглядами на взаимоотношения человека и общества.

Первая группа по религиозным, этическим или иным мотивам считает, что гомосексуальность не должна представляться как вариация нормы в обществе. И что любыми своими действиями и акциями гомосексуалисты пропагандируют себя, внушая привлекательность своего образа жизни и своей «особости». Они обвиняют «геев» в том, что те отвлекают внимание молодежи от истинных проблем, а главное – повышают привлекательность гомосексуального образа жизни, т. е. прямо пропагандируют его. Что они просто развращают людей, что их руками окончательно рушится русский мир семьи. Навязывая свои модели поведения в обществе, «геи» выживают «нормальных» людей из своих рядов. И это – тоже правда. Например, среди балетных танцоров, в шоу-бизнесе, в мире моды, в рекламе очень высок процент гомосексуалов. Иным, «нормальным», людям туда путь заказан: таково давление среды.

Такая позиция законодательно побеждает: в 2013 г. в стране был принят закон против пропаганды гомосексуализма, чем вызвал резкую реакцию со стороны многих стран, где были узаконены однополые браки. Реакция в мире на «русскую косность» и «отсталость» была настолько сильной, что в ряде стран отказываются пить русскую водку, строят планы, как сорвать зимнюю Олимпиаду в Сочи 2014 г. и т. п.

Другая (меньшая) группа россиян в качестве аргументов приводит позицию Всемирной организации здравоохранения и ссылается на защиту прав человека. Она уверена, что гомосексуальность – это сфера частной жизни, что люди имеют право на свое частное мнение, что окружающие должны принимать гомосексуальность как вариант нормы поведения, что молодежи нужно об этом рассказывать в курсах полового воспитания. Эта группа заявляет о принципиальной невозможности изменить свою ориентацию. Она, кстати, очень настойчива и тоже агрессивна в отстаивании своих позиций.

Нетолерантное отношение к «геям» в России выражается открыто и порой провоцируется специально, поскольку служит прекрасным средством для управления толпой. Толпа, распаленная лозунгами ненависти, не способна мыслить разумно и превращается в послушное стадо, идущее в атаку на любого врага. Не случайно самой лютой гомофобией отличаются тоталитарные государства, экстремистские движения – от фашизма до радикального ислама. Значит, отношение к гомофобии – барометр для измерения уровня демократии и терпимости в обществе. Ведь гомофобия – сродни ксенофобии, т. е. ненависти к чужакам.

В развитой демократической стране быть откровенным гомофобом (как и ксенофобом) – неприлично, непрестижно, недопустимо, и потому, – опасно для карьеры. Там общество отторгает откровенных «нетерпимцев». В скученной и тесной Европе население обречено на бытовую терпимость, когда резкий жест или комментарий могут сделать тебя изгоем. В России все иначе. Отказ от критики «чужих», не похожих на тебя дается русским с бо́льшим трудом, чем абстрактные рассуждения о правах человека. Думается: принцип толерантного коллективного поведения, еще не до конца встроенный в русскую ментальность, со временем будет осознан и принят.

Потому что в новой реальности мы все просто обречены сосуществовать бок о бок рядом с не похожими на нас, постепенно воспитывая в себе толерантность или, если хотите, терпимость, терпение, смирение. Потому что только таким образом можно договориться между собой, предупредить конфликт, снять напряжение. В этом – универсальная и абсолютная ценность толерантности. Ее идеальным образом может служить Ноев ковчег, где все вместе – и люди, и звери уживаются рядом, терпят друг друга и тем спасаются от неминуемой гибели.

Семья – это все еще ценность?

Традиционно в России семья остается важнейшей ценностью для большинства русских (58 %). Только после нее в ответах респондентов ставились такие важные вещи, как здоровье, деньги, работа, карьера, жилье и пр. Хотя и разводов всегда было очень много: чуть не половина браков распадалась почти сразу. И все-таки теплота семейных отношений и родственных уз обычно ценились превыше всего. Семья всегда была основой жизни, ее философской базой, «тылом», где можно передохнуть, набраться сил и получить поддержку. Именно в семье проходит первая четверть жизни человека, а в остальное время он сам пытается построить свою семью, сохранить родственные узы. Всем ясно: только в семье можно воспитать порядочного, доброго, образованного человека с хорошими манерами. Все понимают, что на воспитание детей больше всего влияют родители, уровень их образования, их этический кодекс, стиль семейной жизни.

Так что же происходит в России с семьей сейчас – в период социальных катаклизмов и глобализации? Все ли по-прежнему признают ценность семьи? Что изменилось?

В наши дни институт семьи во всем мире рушится на глазах. Но в России это происходит как-то особенно стремительно и резко. Сейчас у нас примерно 40 млн семей. Из них половина бездетные. В большинстве семей с детьми – только один ребенок, многодетных – всего 5–7 %. А многодетной теперь считается семья, в которой воспитывается три или больше ребенка. Сравним: в начале ХХ века русские по приросту численности населения, по рождаемости были на первом месте в мире. А вот теперь – на «первом месте» от конца – по скорости вымирания.

И еще цифры для раздумья.

60 % всех беременностей заканчиваются абортами (здесь мы занимаем первое место в мире!).

Вдвое сократилось число браков. Зато стремительно растет число разводов (80 %) и, что прискорбно, детей, выросших в неполных семьях. Каждый пятый ребенок в России рождается вне брака! А каждая четвертая семья — неполная, причем преобладает модель: мать-одиночка и ребенок. Отцов-одиночек на порядок меньше. Так что тенденция развития семьи в России драматична: все меньше многодетных семей, все меньше детей, меньше полных семей (мама, папа, ребенок).

Все эти факторы нагнетают демографические проблемы, потому русские пространства заселяются пришельцами, а сами русские вытесняются из привычных мест обитания.

Впрочем, рождение ребенка в неполной семье – не только российская проблема. Таких детей в США – 33 %, в Финляндии – 37 %, а в Исландии – 64 %. И везде дети одинаково страдают от невнимания или плохого обращения с ними. В России же эта проблема усугубляется экономическими причинами и криминальной ситуацией. Дети из неполных семей часто становятся беспризорниками, легкой добычей сомнительных личностей. Главная же беда, что у таких детей развивается неверное представление о семье. И потом, став взрослыми, они сами будут рожать и воспитывать детей точно так, как воспитывали их самих. Повторение цикла таких отношений неизменно ведет к деградации нации.

«Опустошения» в современной семейной жизни особенно впечатляют, если сравнить их с традиционным укладом русского быта. Традиционно отношения в русских семьях отличались от Европейских тем, что семья и теплота родственных уз всегда были для любого основой жизни. Причем семейные связи русским всегда казались более важными и прочными, чем любые иные – дружеские, служебные, творческие и т. д. В русских семьях была принята почти обязательная опека молодых со стороны родителей. Сюда включалась не только денежная помощь или «гостинцы» на праздники, но и покупка жилья, воспитание внуков и пр. Старшие, как правило, играли объединительную роль всей семьи и пользовались особым уважением.

Упомянем и такую симпатичную особенность русской (советской) семьи, как неопределенность, размытость ее социальных границ. Так, жены, имея диплом о высшем образовании (что неудивительно: большинство выпускниц вузов были именно женщины, а не мужчины), выходили замуж за мужчин, которые по Европейским стандартам были ниже их самих по социальному статусу. «Ученая» женщина могла выйти замуж за строителя, шофера, рабочего – не важно какой профессии, «лишь бы мужик был хороший». Не важно было и то, сколько зарабатывали он или она: в рамках семьи это не меняло их социальных ролей. Тем более что в советской системе квалифицированные рабочие зарабатывали не меньше «ученых» дам, а порой и больше.

Причем приоритетом в русской семье всегда были интересы мужа. Это шло еще от «Домостроя». Впрочем, с XVI века изменилось немногое. Большинство мужчин в России и до сих пор предпочитают тип «традиционной жены»: скромной и покорной спутницы жизни, главное предназначение которой – быть «тылом», где мужу комфортно и спокойно отдыхать от житейских бурь. А жена, оставаясь в тени главы дома, обязана хранить очаг, семейное тепло, заниматься детьми, уютом и чистотой. И мало быть просто хорошей хозяйкой, это слишком скучно и примитивно! Главное, чтобы жена была к тому же еще и «друг по жизни», с ее вечным любовным вниманием, пониманием мужа, умением войти в круг его проблем и поддержать в любой ситуации.

Столетиями русские женщины несли свой бескорыстный дар в виде неустанной заботы о семье. Накормленные и ухоженные заботливыми женскими руками мужья каждое утро отправлялись по своим делам, не очень-то задаваясь вопросом: а как там она сама? Строго говоря, в такой модели семейных отношений эксплуатировалась традиционная покорность и жертвенность тех женщин, кто по старинке подчинялся такой традиции.

Парадоксально, но в русском языке нет эквивалента испанского слова «мачо». «Мужик», особенно в сочетании со словом «настоящий», русские всегда произносят с оттенком одобрения, даже восхищения. Это значит, что традиционная система социальных ролей, сложившаяся в русских семьях, всегда осознавалась в обществе как норма и никогда не воспринималась критически. Тип отношений, когда он – «глава», а она – «все остальное», казался очень устойчивым и не подвергался сомнению.

Но времена меняются, как меняется система жизнеустройства и отношений в обществе. Значит, неминуемо меняются и социальные роли в семье. Хотя в России это происходит медленно, с большим мужским сопротивлением, зато эффект имеет оглушительный.

Как показали опросы, теперь традиционная модель семьи, оказывается, не устраивает ни женщин, ни мужчин. Во всяком случае, значительную их часть. Большинству россиян теперь не нравятся традиционные пожизненные браки. Половина опрошенных считают такие отношения устаревшими, невозможными – как невозможно влюбиться один раз на всю жизнь и всю жизнь хранить верность одному партнеру. Многим кажется гораздо важнее личная свобода. Возможно потому, что не находят иных способов прочувствовать ее.

Но что такое брак? Это форма отношений между полами. История знает разные формы брака. Наряду с привычным для нас – моногамным (один мужчина и одна женщина) был и есть полигамный, полиандрический, с совместным проживанием (хозяйством) и раздельным.

Брак нужен для создания семьи, продолжения рода, удовлетворения полового инстинкта, решения бытовых проблем, обретения определенного социального статуса. В традиционной русской ментальности человек без семьи считался ущербным.

Но сегодня все не так. Все потребности можно удовлетворять и без брака. Быт налажен, внебрачные отношения стали нормой, социальный статус теперь не определяется семейным положением. А дети – побочный продукт сексуальных отношений – одни сплошные проблемы. Логика наших современников такова: у кого есть потребность в детях, пусть рожают, в браке, вне брака, как вздумается. Понятие «незаконнорожденный» утратило юридическую силу.

Неудивительно, что в России стали реже жениться и выходить замуж. Правда, в последние годы в Москве и Петербурге наметился волнообразный подъем роста заключенных браков. Однако значение количества браков сходит на нет по причине зеркальных волн разводов: их теперь в среднем по России уже не половина, как это было 10–15 лет назад, а 70 % (!), в мегаполисах – даже 80 % от количества заключенных браков!

«жениться» теперь стало как бы «не важным», необязательным. Даже в глубинной России браков заключается на 4 % меньше, чем в недавнем прошлом. Возможно, это связано с общим старением населения. Но гораздо чаще – с появлением других форм партнерства и сожительства, которые становятся все более популярными: их доля увеличилась с 3 до 7 %.

Лет 15–20 назад совместная жизнь пары без официальной регистрации, столь привычная на Западе, была в России не очень популярна (только 10 %). «Гражданские браки» были распространены больше в студенческой среде. Студенты как будто боялись повторять печальный опыт рано женившихся сверстников, предпочитая «приглядеться друг к другу». Сейчас же такие браки стали обычными: 6 млн признались, что они живут в гражданском браке.

Интересно, что когда проводился опрос супругов в таких браках, то, как правило, мужчины отвечали, что они свободны, т. е. не считают себя женатыми. Женщины же считали, что они замужем, что у них есть семья и, значит, есть семейные обязанности. Перед нами – настоящий перекос, несовпадение представлений о семейных правах и обязанностях между мужчинами и женщинами. Конечно, в таких браках редко рождаются дети: девушки подсознательно чувствуют неустойчивость такого брака и не рискуют стать матерями.

Избегая оценки совместной жизни без официальной регистрации, нельзя не отметить, что страдающей стороной обычно оказывается женщина. Потому что она меньше защищена – и социально, и материально. На ней остается ответственность за ребенка, которого надо «тянуть», «ставить на ноги». И далеко не всегда отец ребенка помогает в этом. Печальный опыт многих матерей-одиночек заставляет женщин настаивать на заключении официального брака, что часто нервирует бойфрендов.

На семейные отношения повлияло изменение социального положения женщин, а также повсеместный рост личной свободы каждого. В последнее время в России появился новый тип женщин: деловых, целеустремленных, материально независимых. Их много, и они не всегда согласны, как встарь, играть вторые роли в семье.

Мужчины же ревниво относятся к женской самостоятельности и экономической независимости. Только 10 % из них в возрасте до 35 лет предпочитают эффектных женщин, которые любят жить ярко и с размахом. Таких совсем не любят военные и научные сотрудники, зато обожают журналисты и богатые сотрудники частных фирм.

Появились новые формы «как бы семейных» отношений. Например, стал популярен «визитный» или «гостевой» брак, когда брак зарегистрирован, но супруги не живут вместе, не ведут совместного хозяйства, хотя у них и могут быть дети.

Среди молодежи распространен «пробный брак», когда молодые люди начинают жить вместе, ведут совместное хозяйство, но не расписываются. Замечено, что если пробный брак не перерастает в юридический, то года через 3–4 он непременно распадается.

Так жива ли в России семья в настоящем смысле этого слова? Пожалуй, пока еще жива, принимая новые формы. Несмотря на частые разводы, брак в России остается по-прежнему моногамным, но становится многократным.

Сейчас в России наблюдаются три модели семьи: «патриархальная», «детоцентристская» и «эгалитарная».

Традиционная модель «патриархальной семьи» пока еще не исчерпана, она самая распространенная и устойчивая, особенно в российской глубинке. В такой семье муж должен содержать семью, заботиться о достатке, у него роль добытчика, покровителя, защитника, кормильца и помощника в тяжелом физическом труде. «Дом стоит хозяином», но не более того. А идеальная жена – скромная и покорная спутница жизни, «хранительница очага». Жена берет фамилию мужа, зависит от него, подчиняется и уважительно к нему относится. Жене отводится еще и роль матери, не только родившей, но и отвечающей за воспитание детей. А ее интересы и карьера отходят на второй план.

В таком типе семьи и дети зависят от родителей. Семейные роли жестко закреплены. Брак внешне устойчив. Семья состоит из нескольких поколений: бабушек и дедушек, родителей, детей, внуков. Родительская власть непререкаема, как и авторитарная система воспитания. Такая модель отношений была единственной с XVI века почти до наших дней. Именно такой традиционный тип семьи прямо на глазах уходит в прошлое, По такой схеме все труднее строить отношения в семье и между супругами и между родителями и детьми. Особенно это заметно в крупных городах.

С 60-х годов прошлого века (не последнюю роль в этом сыграло появление противозачаточных средств) появилась «детоцентристкая семья». Она возвысила роль частной жизни, интимности и главное – ценности детей. Отношения между мужем и женой стали более или менее равноправны. Желанный и сознательно зачатый ребенок – объект особой родительской опеки и глубокой привязанности. Ему уделяют больше внимания, ему стараются дать как можно лучшее образование. Между супругами обычно возникает гармония в психологической и бытовой сферах.

Глубокое уважение к частной жизни близкого человека, однако, уже дает первую трещину: семейные связи несколько ослабляются. Так, пожилые родители отказываются жить в доме женатых детей. А женатые дети тоже предпочитают жить без родительской опеки и наставлений, независимо, однако не утрачивают связь с родителями. Семейные связи с дальними родственниками ослаблены еще больше. Семья как бы сжимается, уменьшаясь в размерах. Ее скрепляют теплые внутрисемейные отношения и взаимопонимание. Но это уже не «традиционная русская семья», а ее вариант.

Дальше – больше. Появление активных, образованных и независимых женщин, изменение их социального статуса привело к возникновению новой модели семьи («эгалитарной»), где женщины не отказываются от профессиональных амбиций и духовных интересов. Они судорожно пытаются совместить разные сферы жизни: культурную, политическую, трудовую и семейную. А поскольку совместить эти столь различные сферы очень непросто, то приходится приспосабливаться, невольно видоизменять, упрощать что-то, например семейные обязанности. В конце концов, ведь есть технический прогресс, он-то и помогает по-новому организовать бытовую жизнь, облегчить ее. Более того, он помогает даже планировать количество детей.

Муж и жена отказываются подчинять все свои интересы только интересам детей: ведь есть гувернантки, няни, приходящие педагоги. В супружеских отношениях важен эротизм. Супруги стараются избежать любой зависимости извне – и от государства, и от родителей, поэтому живут отдельно от дедушек-бабушек. Семейный быт от этого не очень страдает, поскольку есть система детских дошкольных учреждений, да и уровень жизни намного выше, чем раньше. Жизнь стала более комфортной, а женщине больше нет необходимости тащить двойную нагрузку, как это бывало раньше (и дома, и на работе).

Такой брак держится на общих интересах мужа и жены. Причем эти интересы настолько расширились, что выходят за рамки исключительно семейных. Расширяется и круг общения: теперь это не только родственники и близкие друзья, соседи и т. п., но и профессиональные партнеры, и люди, близкие по интересам, увлечениям.

Все это замечательно, такие отношения обычно устраивают обе стороны, поскольку никто не приносит себя в жертву, не претендует на власть. Но только мужчины при этом теряют свои привилегии и монополию: по всем фронтам (т. е. профессиям) их теснят и обгоняют женщины – и с этим не поспоришь. Но как же им трудно расставаться с привычными семейными привилегиями! Независимые активные жены сводят мужей с пьедестала «хозяина», опоры и главы семьи. Сразу смириться с этим нелегко, отсюда и конфликты в семье, что ее часто не укрепляет… Так что такой тип брака тоже трудно назвать устойчивым. Время покажет, укоренится ли он.

В принципе, то, что мы наблюдаем сейчас, можно назвать если не разрушением семьи, то определенно – ее деформацией, что несет неясные пока еще последствия для будущего общества.

Однако главная причина семейного неблагополучия – даже не в низкой рождаемости и малочисленности детей, на что все обращают внимание. Это было бы еще полбеды. Плохо то, что большинство людей вообще не имеют супругов – никаких: ни официальных, ни «гражданских», ни «приходящих», ни «визитеров», ни «бывших», ни «будущих». Больше половины населения России в возрасте от 28 до 34 лет вообще не состоит в браке. Согласно исследованию «Демографический кризис в современной России» (Википедия), 25 млн молодых людей никогда не женились и не выходили замуж. Это не означает, что они живут, как монахи. Один месяц совместной жизни дает право назвать себя и партнера состоящими в гражданском браке. Молодые легко об этом говорят, а их родители и деды в два раза реже согласны назвать это браком.

Безбрачие тоже разным бывает. Оно может быть первичным – когда люди в брак просто еще не вступили. Окончательное безбрачие отмечается, если люди не вступили ни в брак, ни в сожительство в возрасте 45–49 лет. А еще социологи выделяют вторичное безбрачие, когда люди остаются в одиночестве после развода или гибели партнера.

Что интересно здесь? Оказывается, в России очень велик процент вторичного безбрачия немолодых людей (до 50 лет) – после разводов. Конечно, бывают случаи разрыва отношений и без формального развода, когда муж и жена разъезжаются каждый в свой угол. Такая картина типична для Запада: ведь там развод стоит больших денег. В России же он – процедура недорогая и формально несложная, поэтому здесь все-таки чаще оформляют развод.

Социологи в один голос утверждают: в России сейчас очень много одиноких людей. И это огромная проблема: такого тотального одиночества здесь прежде никогда не было. Все-таки русские традиционно славились своей общительностью, умением строить личные отношения, а главное, потребностью в них. Причина одиночества многих – не большое количество разводов, а то, что у нас очень мало повторных браков.

Словом, кризис российской семьи – не в малом количестве детей, не в новых формах брака, а в массовом распаде браков и нежелании людей, особенно мужчин, вступать в новый брак. Возможно, потому, что новый брак – это новая ответственность и, скорее всего, новые дети. А это так сложно… Ведь семья – это всегда «несвобода», поскольку она обязательно навязывает человеку свои правила жизни. Правда и то, что эта «несвобода» имеет свои приятные стороны, позволяя членам семьи беспроблемно удовлетворять свои бытовые, культурные, кулинарные и прочие запросы.

Если учесть, что половина разведенных отказывается снова вступать в брак, то становятся более понятными и причины снижения рождаемости в стране: эти люди уже вряд ли станут участвовать в повышении рождаемости, несмотря на подходящий возраст.

«Левада-центр» провел не так давно опрос на тему «Как изменилась прочность брака за последние 10 лет?». Выяснилось, что из 1,5 тыс. человек только несколько человек ответили, что она «усилилась». Остальные выбрали ответ: «несколько ослабилась», а чаще – «существенно ослабилась».

В последние 10 лет средняя продолжительность брака до развода колебалась от 10 до 17 лет, а в самые последние годы сократилась до 10 лет.

И вместе с тем социологи отмечают: если люди женились в возрасте до 30 лет, то их брак более устойчив (в 2 раза), чем у тех, кто нашел друг друга после 30 лет. Это понятно: после 30 лет человеку труднее входить в новую семейную роль, отказываться от «независимых моделей поведения», ломать себя. Юность же более гибка, и молодым легче перестраивать себя, отказываясь от старых привычек, травмирующих супруга.

Почему же разрушается на наших глазах традиционный институт брака? Он потерял свою привлекательность и значение?

Да вроде нет, не совсем.

Согласно выводам аналитиков создание прочной счастливой семьи, рождение и воспитание детей, т. е. семейные ценности, пока еще лидируют в системе жизненных ценностей россиян. По крайней мере, при опросе люди предпочитают утверждать именно так, что, наверное, более привычно – и прилично. Семья, конечно, уже не занимает самое важное и главное место в жизни, как это было 15–20 лет назад. Но, тем не менее, она сохранила свое значение – наряду с такой ценностью, как материальный достаток. Радует, например, что 24 % опрошенных уже смогли создать прочную семью, и главное – они гордятся этим! Многие указали, что еще не достигли этого, но уверены: это им вполне под силу, и в будущем они планируют создать семью. Абсолютное большинство женатых (88 %), судя по опросам, мечтает иметь детей и верит, что и это им под силу. Правда, эта мечта откладывается на «потом», на будущее, когда жизнь будет протекать в достатке, а житейские проблемы «рассосутся». В этом проглядывает пассивная мечтательность и страх ответственности.

Значит, судя по опросам, несмотря на явное ослабление прочности института брака, в системе жизненных ориентаций большинства молодых полноценная семья в России все еще занимает прочное положение.

«Прочная полноценная семья» – что люди понимают под этим? Что нужно для ее создания? В семье, как и в жизни, невозможны единые шаблоны, по которым можно строить семейное счастье и долгие гармоничные отношения между супругами. Главная причина, по которой люди женятся, – любовь, возможность иметь одного постоянного сексуального партнера.

Как ни странно, но мужчины гораздо чаще верят в брак по большой любви один-единственный раз в жизни. Что это? Романтизм? Наивность? Русские женщины относятся к такой идее более сдержанно. Может быть, они не так романтичны и простодушны. А может быть, это генетическая память им подсказывает: мечты, романтика, любовь – это одно, а жизнь – часто совсем другое.

Гораздо реже женятся в России потому, что «пришло время», что «все так делают», или по неопытности (неожиданная беременность). В России очень редко (только 8 %) женятся ради карьеры или из-за денег.

Здесь можно заметить различия между поколениями. Разумеется, главная причина для создания семьи – взаимная любовь. Но не только. Для молодых очень важны и материальные факторы: комфортное жилье, устроенный быт, приемлемый уровень доходов, позволяющий жить отдельно и независимо от родителей. Они уверены: жениться лучше после 30 лет, когда «встанешь на ноги». Причем, чем моложе человек (до 20 лет), тем деньги для него важнее и, значит, брак откладывается на «потом-потом». Взрослые реже называют благосостояние обязательным условием для создания семьи и воспитания детей. Для них гораздо важнее согласованность личных и семейных планов, гармония с окружением партнера, социальное положение членов семьи.

Низкий уровень рождаемости обусловлен как раз деформацией института семьи и брака. Такая деформация проявляется во многом: и в том, что оказался устойчивым современный тип рождаемости (максимум – два ребенка разного пола в одной семье), и в жестком планировании семьи (аборты, средства контрацепции). Родится ребенок или это ему не суждено – корректируется в зависимости от планов членов семьи, от их склонностей и представлений об успешности, от свободного выбора партнеров, от сроков заключения и расторжения брака и много еще от чего другого. Это все – средства контроля над рождаемостью.

Для женщины родить ребенка в России – некий акт самоотверженности, чуть ли не героизма и мужества. Ведь легче и беззаботней жить без детей. Неудивительно, что многие современные женщины смолоду отказываются от рождения детей, приняв за образец жизнь бессемейную, бездетную. Хочется сначала «встать на ноги»: учеба, аспирантура, стажировка, увлечения, карьера, решение проблемы с жильем и т. д. А в 35 лет – рожать уже не хочется, наступает усталость, привычка к определенному образу жизни, к высоким стандартам потреб ления.

К тому же в современной России рождение ребенка грозит потерей семейного дохода – практически втрое. Тут не раз подумаешь…

Замечательно, что власти сейчас оказывают матерям ощутимую помощь в виде «материнского капитала», льгот, выплат пособий и пр. Сразу в последние год-два по стране поднялась рождаемость, а в Москве впервые за 20 лет количество рожденных превысило количество смертей! Не намного, но все-таки… И тем не менее эта мера недостаточна. Сейчас коэффициент рождения на одну женщину – 1,2 ребенка, а аналитики утверждают: чтобы удержать устойчивой демографическую ситуацию в России, нужен коэффициент рождаемости вдвое больше – 2,5 рождений на одну женщину.

И что делать? Понятно, что откупаться от проблемы деньгами – явно недостаточно. Следует возродить культ семьи, уважение к материнству. Молодые люди научились жить для себя, красиво, а тому, что скрепляющий центр семьи – ребенок, их не научили.

Низкий уровень рождаемости дает не только тяжелые демографические и политические последствия. Страшнее, когда воспроизводится стиль семейных отношений с одним ребенком. Постоянная родительская опека над единственным ребенком воспитывает особый тип человека. Избалованность, эгоизм и черствость детей – семейных идолов – возвращается бумерангом в ответ на чрезмерно пылкую родительскую любовь. Разве удивительно, что России встречается огромное количество инфантильных, безответственных, морально незрелых и неуравновешенных людей, не способных приноровиться к трудностям жизни? Откуда они? На такой тип поведения повлияли многие причины, но в том числе и неумеренное чадолюбие. Чрезмерная опека давит на детей, лишает их самостоятельности и ответственности, желания преодолевать жизненные трудности. Причем страдают обе стороны – и родители, и дети.

Сравним, как обстоят дела во Франции, о которой сложилось стереотипное мнение, будто бы она оплот «свободной любви». Франция – страна многодетных (по российским меркам) семей: 30 % семей воспитывает по 3–4—5 и более детей. Демографической проблемы (сродни «русскому кресту») здесь просто не существует, как не существует сирот, детдомов и пр. Потому что значение семьи оценивается высоко, и роль государства здесь огромна. Кроме приличных льгот и дотаций на содержание детей здесь люди воспитываются в духе уважения к семейным ценностям. Причем так успешно, что семья, по многим признаниям, держится не столько на скрепе страсти, эротики или горячей любви к детям, сколько на вечной ценности – верности супругов. К такому удивительному выводу приходишь, слушая рассказы простых французов в ток-шоу на ТВ. Они высказывают, казалось бы, неожиданную для французов мысль: «Страсть – дело временное, а семья – это надолго». Большинство семейных французов признается, что не испытывает страсти. Более того, они даже избегают разговоров об этом. Идеи безумной любви и страсти, которую еще лелеют русские (особенно мужчины), в этой стране уходят в прошлое, а любовь воспринимается ими как нежность, теплота отношений и взаимная забота. Разве не удивителен в «стране любви» такой отказ от африканских страстей в пользу уравновешенной и психически более здоровой жизни? Вот оно – различие в ментальности и культуре разных народов! Французы уже изжили юношеские мечты о накале любовных безумств, повзрослели в своих представлениях о счастье. А русские словно остались в своих любовных грезах позапрошлого века, их не устраивают «простые вещи»: взаимная теплота, доверие, забота… всегда хочется чего-то большего.

В России семейную жизнь осложняют не только романтические грезы о безумных страстях, но и вполне приземленные проблемы. «Левада – центр» в 2010 г. провел опрос «Что в настоящее время больше всего осложняет жизнь вашей семьи?». В ответах перечислялись такие проблемы, как «низкие доходы», «нехватка денег» (60 %), «плохое здоровье», «плохое медицинское обслуживание» (30 %), «бытовые трудности», «опасение потерять работу», «плохое жилье», «невозможность дать детям хорошее образование», «усталость», «переутомление», «недостаток свободного времени», «пьянство или наркомания» кого-либо из членов семьи (причина половины разводов), «отсутствие перспектив в жизни».

Люди по-разному относятся к своей жизни, к будущему: одни стараются распланировать и предусмотреть все, а другие живут как живется. В России почти половина признается, что они не строят планов на будущее, а еще 1/3 только мысленно представляет, что с ними будет в ближайшие год-два – на большее не загадывают.

В этом явно проглядывает особенность русской ментальности: здесь мало людей «длинной воли» (Лев Гумилев), умеющих заглядывать за горизонт повседневности. Только единицы из тысяч опрошенных признаются, что они все рассчитали и чего предполагают добиться через 10 лет. И совсем уж редко люди уверены, что жизнь наладится и не преподнесет неприятных сюрпризов. Так откуда тогда взяться детям, если люди живут, не задумываясь о будущем, боятся его, не уверены в нем? И цели, которые ставят перед собой многие семьи, – тоже не внушают оптимизма. Потому что для них главное:

– «выжить, пусть на примитивном уровне существования» (23 %);

– «жить не хуже других семей в моем городе, районе» (55 %);

– «жить лучше, чем другие семьи в моем городе, районе» (редко);

– «жить так, как живет средняя семья в Западной Европе или США, или даже еще лучше» (6–2 %).

Понятно, тех, кто равняется по запросам на американского потребителя, – немного. А большинство (2/3 страны) не живет нормальной жизнью, не строит планов на будущее, а выживает в бедности. И вешать на них решение демографических (или политических) проблем, заставляя рожать детей, аморально. Тем не менее и в самых бедных семьях есть дети. И что примечательно, детей у них больше, чем у богатых.

Интересно, какими молодые родители хотели бы видеть своих детей? В 2010 г. «Левада-центр» провел опрос по этой теме. На вопрос «Какую профессию вы хотели бы дать детям или внукам?» были даны ответы: юриста, экономиста, финансиста, программиста, специалиста в области высоких технологий, врача. То есть были названы профессии вполне «рыночные», востребованные в эпоху глобализации.

В 2 раза реже родители мечтают, чтобы ребенок (внук) стал бизнесменом — уж очень рискованная для России профессия.

Редко хотят видеть своего ребенка квалифицированным рабочим, инженером, офицером. А еще реже – ученым, спортсменом, артистом, школьным учителем – профессии очень хлопотные, ставящие человека в зависимость (от шефа, здоровья или просто ситуации), или, что еще хуже, – непрестижные (учитель). И только единицы хотели бы видеть своего ребенка фермером или священником.

Выяснилось также, что родители хотели бы воспитать в своих детях такие качества, как «умение добиваться своих целей» (48 %), «умение общаться с людьми» (38 %), «иметь хорошие манеры и уметь вести себя в обществе», «чувство ответственности», «стремление к знаниям», «умение постоять за себя», «независимость», «стремление к успеху».

Казалось бы, большинство родителей хочет видеть своих детей честными, добрыми и образованными людьми. Но это не совсем так. Теперь молодые родители редко пытаются воспитать в ребенке такие качества, как «верность», «преданность», «веру в Бога», «терпимость», «послушание» или «воображение». Еще реже они думают о том, чтобы их дети имели «гражданскую позицию», или ставшую экзотикой «любовь к Родине», или чтобы ребенок умел быть гибким в отношениях с людьми и терпимым. Некоторые родители назвали веру в Бога практически не важной (6 %).

Откуда это невнимание к гуманным свойствам человека? Откуда отсутствие интереса к тому, чтобы смягчать нравы, воспитывать детей более добродушными, деликатными, сердечными?

Вспомним, что большинство из этих родителей были одним-единственным ребенком в семье, эпицентром внимания и надежд. Желая своим детям успеха, они считают, что главное сегодня – «бойцовские» качества ребенка: его сила, желание и умение прорваться «наверх». Больше всего родители желают, чтобы их дети обладали деловыми качествами, хваткой, организованностью, самодисциплиной и ответственностью, т. е. такими качествами, с которыми легче выдержать конкуренцию на рынке труда, завести свое «дело», пробиться наверх, стать богатым, независимым и сильным. Так что по большей части молодежь ориентирована на воспитание «рыночных качеств» в своих детях. Это и есть отзвуки «тяжелой поступи рынка».

Словом, семья в России видоизменяется, поскольку мир стал сложнее. Но она не исчезает. Идет переоценка ценностей, и количество разводов растет. Чтобы сохранить семью, современному человеку уже недостаточно одной «любви» или сексуальной привычки. Нужны новые опоры, которые большинство людей пока и сами еще не могут сформулировать. Но постепенно они начинают понимать, что партнер в браке – это не собственность и что более крепок тот брак, где больше свободы.

Но разве это означает крах семьи? Или ее ненужность?

В нашем мире, с его разобщенностью и недостатком взаимопонимания, только брак – единственная возможность двум совершенно разным людям благодаря взаимной любви стать единым целым. Что само по себе – чудо.

К счастью, нет такого человека, который не мечтал бы о таком единстве, о том, чтобы рядом оказался тот, кто любил бы только его. Даже заядлый донжуан может однажды возмечтать, чтобы рядом с ним оказалась она – единственная. И так будет всегда, пока любовь и стремление быть счастливым живут в человеке.

Легко ли быть женщиной в России?

Согласимся в главном: в любом обществе положение женщины зависит от уровня развития этого общества, от системы его организации.

Если же принять во внимание тот факт, что организация жизни в России всегда отличалась склонностью к традиционности и патриархальности, то стоит ли удивляться, что женщин в России часто загоняют в разные ловушки под разными лозунгами. И в царской, и в советской России положение женщины в обществе и в семье было очень непростым.

Примем во внимание, что в патриархальной культуре сильный мужчина может существовать только в паре со слабой женщиной: ее слабость – основа его силы. В такой культуре женщина с детства воспитывается в жертвенном сознании, а мужчина – по типу поведения агрессора. В итоге большинство, в том числе и сами женщины, уверены: она должна сидеть дома и варить суп; апрори она не способна быть руководителем; ее интерес к работе и карьере – только помеха воспитанию детей и содержанию дома в чистоте и порядке; политика – это вообще «не женского ума» дело. Если женщина в России делала карьеру, то это был чуть ли не акт личного героизма, на который затрачивались немыслимые усилия. А если женщина не замужем и бездетна, то ее статус негласно расценивался как отклонение от нормы, как ошибка (по вине ее самой), которую надо исправлять любым способом и как можно скорее.

Так веками воспитывалась русская женщина со времен «Домостроя», в убеждении, что ее главное место – дом. Она рождается для того, чтобы стать матерью, чтобы во имя любви к мужу и детям постоянно жертвовать собой: сном, досугом, здоровьем, своими интересами и т. д. Чисто русской традицией стало взваливать на плечи женщин все проблемы и тяготы, в том числе и тяжелый физический труд. Ни в одной другой славянской стране (возьмите Польшу, Чехию, Сербию и др.), не говоря уже о «цивилизованных» странах, такого не наблюдалось.

Еще в конце 1930-х годов при Сталине было провозглашено «окончательное решение женского вопроса». С тех пор вплоть до развала СССР женщины подвергались изощренной (потому что лицемерной) дискриминации. Тогда возник особый тип патриархата, где женщины подвергались дискриминации не только со стороны мужчин (как группы лиц), но и со стороны тоталитарной системы. Вообще можно сказать: тоталитаризм – это типично мужское воззрение плюс патриархальное сознание, что и дает безраздельное господство (партии, государства, группы людей или одного человека) над жизнью членов общества и особенно – над женщинами.

Со временем нравы и дискриминация женщин в обществе смягчились, но не исчезли окончательно. Интересно в этом плане высказывание лидера перестройки и «нового мышления» М. Горбачева о месте женщины в жизни общества: «Мы считаем, что настало время вернуть женщине ее истинно женское семейное предназначение». Это высказывание фактически привело к тому, что в 90-х годах прошлого века началась кампания по идеологии «нового» женского предназначения – это семья, дети, дом, семейный очаг и т. п. Слова с высокой трибуны звучали вполне мирно и благодушно, а на деле были нацелены на то, чтобы затолкать прекрасную половину в дела семейные – и не более.

И что интересно: никогда и никому не пришло в голову эту идею попытаться оспорить. Никогда ни одно правозащитное движение (даже склонные к иронии по любому поводу диссиденты!) не выражало скепсиса или критики в отношении мифа о «равноправии женщин». Они были готовы бороться за какие угодно политические права (права личности, гражданские и политические права и т. п.), но проблема «женского права» как таковая их внимания не привлекала. Да и в наши времена среди новых политических партий и движений практически ни одно не выдвинуло в своей программе продвижение женщин, например, на высшие политические посты. Даже в тех организациях, где женщины составляют от трети (например, «Мемориал», «Зеленые») до половины членов («Христианско-демократический союз», «Комитет социальной защиты»), женщин среди руководителей можно пересчитать по пальцам одной руки.

Понятно, что для русских женщин была характерна заниженная самооценка, ощущение неудовлетворенности и несправедливости жизни. Возможно, и в этом можно видеть причину массового исхода русских женщин «замуж за иностранцев» в лихие 90-е, когда жить стало совсем уж невмоготу. Тогда многие были согласны уехать в любую страну, даже по переписке, броситься в чужую жизнь, как в омут. А теперь что ни день в СМИ обсуждается печальная статистика разрушенных интернациональных браков. Причем при разводе потерпевшая сторона – всегда русские женщины: у них цинично отнимают детей, тут же передавая в приемные семьи, запрещают видеться с ними, их выгоняют из страны, лишают средств к существованию и т. п.

Минуло 20 лет. Как живется женщинам в современной России? Стала ли их жизнь легче?

Сегодня, когда критикуются почти все нормы нашей прежней жизни, может быть, люди начали задумываться: достойна ли прекрасная половины такой своей участи? Каково ей приходится на работе, дома, в воспитании детей, в отношениях с мужем? Ведь за это время жизнь в стране изменилась в корне. Произошли такие политические, экономические и даже культурные изменения, которые обязательно должны были бы повлиять и на женскую жизнь. И если такие изменения есть, то всегда ли они только к лучшему?

С одной стороны, как и прежде, русскую женщину трескучая пропаганда возводит на пьедестал. Нигде в мире больше не празднуется «8 Марта» как праздник женщин, т. е. «праздник любви и весны». Под звук фанфар официального праздника (вся страна в этот день «отдыхает»!) невольно закрадывается подозрение: введя такой необычный праздник, власти как бы подчеркивают, что и сейчас видят основную роль женщины исключительно в создании семьи и воспитании детей. С другой стороны, трескучая риторика вовсе не мешает по-прежнему использовать женщин на тяжелых работах, закрывать глаза на их социальное неравенство, неравенство в зарплате с мужчинами.

По-прежнему мужчина безраздельно распоряжается женщиной. По-прежнему бытует двойной стандарт в отношении к женщинам – и в законодательных актах, и в реальной жизни, в их трудоустройстве, в семейном быту. Формальное равенство прав мужчин и женщин закреплено юридически. В Конституции РФ записано: «Мужчины и женщины имеют равные права и свободы и равные возможности для их реализации». А что в реальности?

В реальности же мы наблюдаем гендерную асимметрию в обществе. Зададимся вопросом: обеспечивает ли формально провозглашенное равенство равенство возможностей? Нет, конечно. Причем во всех сферах жизни – материальной, моральной, семейной, в политике.

Новые времена принесли женщинам в России (впрочем, как и во всем мире) новые, как теперь говорят, вызовы. Традиционная дискриминация женского труда стала более замаскированной. Женщины с большей вероятностью, чем мужчины, рискуют потерять работу из-за беременности, или из-за болезни ребенка, или из-за отсутствия профессионального опыта. При массовых увольнениях они первые лишаются работы. Размер их зарплаты в среднем не более 2/3 от зарплаты мужчин.

Ситуация с женскими зарплатами настолько вопиюща, что в социологию введены новые понятия: «феминизация бедности», «женская безработица». Подобного никогда не было в России. Казалось бы, новые изменения в законодательстве, повторяющие общемировые, должны были бы дать положительные результаты, смягчив формы традиционного неравенства. Однако даже те немногие привилегии, разработанные, как думалось, на благо женщин, только усилили их неравенство на рынке труда.

Например, в новом законодательстве прописано введение особых льгот для матерей. А что на деле? Всегда ли эти льготы российские женщины получают? Нет, конечно. Боясь потерять работу, они часто отказываются от них. Например, в Трудовом кодексе РФ сказано, что если у женщины ребенок не достиг трех лет, то она не может быть отправлена в командировку. Это хорошо? Кажется – прекрасно! Но… разве претензия на эту льготу не снизит конкурентоспособность молодой матери на трудовом рынке? Сможет ли каждый предприниматель часто «прощать» ей такие льготы? Или же он попытается взять на работу другую, беспроблемную (т. е. бездетную) женщину? К сожалению, ответ очевиден.

Совсем не облегчилось положение матерей, воспитывающих ребенка в неполной семье (т. е. без отца), а таких у нас – четверть! Матери-одиночки впадают в абсолютную зависимость от государственной помощи в виде мизерных пособий на ребенка, которые не превышают 600–700 руб. в месяц.

Положение матери-одиночки в России всегда было непростым из-за материальных и – особенно! – психологических проблем. Понятия «нагуляла», «принесла в подоле» так и не вышли из оборота русского языка. Но все-таки 20 лет назад, в «дорыночную эпоху», были широко распространены льготы, дотации, субсидии матерям-одиночкам. А главное – тогда были доступны дошкольные детские учреждения, летние лагеря и базы отдыха. Они сглаживали трудности одинокой матери. А сейчас – с переходом к рынку и ослаблением социальной функции государства – положение матери-одиночки ухудшилось. В условиях инфляции и постоянной угрозы безработицы многие из них просто обречены на обнищание. «Детские» пособия не только сократились в реальном объеме, но и просто потеряли свое значение в соотношении с прожиточным минимумом.

Еще более грустно положение женщин пенсионного возраста. Средняя пенсия в России «достигла» в 2012 г. 8 тыс. рублей. Обещано, что в дальнейшем она будет ежегодно подниматься еще на пару тысяч. Об инфляции (официально – это 6 %, в реальности – 15–20 %) при этом скромно умалчивается, а о взлете тарифов на оплату ЖКХ тоже говорить не принято. В итоге львиную долю своих пенсией старики тратят на коммунальные расходы (свет, газ и воду). Собственно на питание мало что остается, если тебе в старости еще нужны и лекарства, и медицинское обслуживание, не говоря о такой роскоши, как зубы. Везде нелегко быть стариком, но в России – особенно. А если это еще и женщина…

Не будем забывать, что пенсии, получаемые женщинами, так же как и заработки, гораздо ниже, чем у мужчин, и они не обеспечивают даже минимальных стандартов существования. Чтобы выжить, остается один выход: продолжать работать и после выхода на пенсию. Поэтому трудовая занятость пожилых женщин в России гораздо выше, чем в других странах. Достигнув «третьего возраста», американки и немки путешествуют по миру, собираются в клубах по интересам, живут своей жизнью, вызывая зависть у молодых. Наших же пенсионерок суровая необходимость толкает на то, чтобы, забыв обо всех своих дипломах, ученых званиях и наградах, не отказываться даже от низкоквалифицированного труда: они соглашаются выгуливать собак состоятельных людей, работать няней, уборщицей, лаборантом, продавщицей на рынке и пр. На не столь хлопотные места вахтеров и сторожей предпочитают брать мужчин.

Инфляция, разрушение советской системы социальных гарантий, коммерциализация всех видов услуг (в том числе и медицинских, и социальных), – все это привело к резкому возрастанию нагрузки на женщин в быту. Словом, психические и физические нагрузки женщин в России постоянно растут, а уровень их жизни – постоянно снижается.

Зато появилось то, чего давно не было: в последнее время участились случаи жестокого обращения и насилия над женщинами. Появилась такая сфера «бизнеса», как работорговля женщинами, когда их переправляют в другие страны для занятия проституцией. По статистике ООН, с начала XXI века (13 лет) более полумиллиона женщин из России были проданы в сексуальное рабство в 50 стран мира. Положение женщин на Кавказе вообще трагично: ведь там открыто действуют законы шариата, разрешающие их похищать. Федерального закона, который запретил бы эти «как бы традиции», в России нет, поэтому случаи похищения невест просто игнорируются.

Впрочем, Кавказ – слишком экзотическая и острая тема. А что в России? Несколько цифр: каждый час в России одна женщина погибает от рук мужа или партнера; ежегодно в России 14 тыс. Женщин погибают от рукоприкладства близких мужчин; каждые 30 минут кого-то насилуют.

Списать эти ужасы на разгул криминалитета не получается. Доказано, что женщины подвергаются насилию или избиению в 3 раза чаще именно в семье, от рук домашнего тирана, чем от незнакомых людей на улице. И если она обращается в полицию, то очень сомнительно, что там ей окажут помощь, уймут буяна. Скорее наоборот: ей устроят допрос с пристрастием, поскольку там обычно думают, что жертва сама спровоцировала скандал, а избиение жены – частный вопрос личных взаимоотношений супругов, но вовсе не преступление.

Разве не так? Специальный закон, запрещающий насилие в отношении женщин, в России до сих пор так и не принят (в отличие от Молдовы, Грузии, Украины и Киргизии). Получается, что если человек, избив жену, может уйти от ответственности и избежать наказания, а государство при этом не реагирует на жалобы жертвы, значит, и само государство соучаствует в насилии. Ведь оно должно отвечать не только за свои действия, но и за бездействие. А оно закрывает на это глаза.

Под грузом семейных проблем произошла некая деформация женского сознания. Чувство неудовлетворенности жизнью, горечь и неуверенность в себе и в семейных отношениях привели к тому, что русские женщины часто отказываются от своего предназначения – стать матерью.

Ведь каждая четвертая – вообще не планирует обзаводиться детьми! По статистике, Россия – безусловный лидер в Европе по числу абортов: 83 на тысячу женщин. Для сравнения: в Германии – их 5,1, во Франции – 13,8. Отказ иметь ребенка связан и с экономической ситуацией, и с моральным здоровьем населения. Половина женщин мечтает лишь об одном ребенке! И только треть думает о втором.

В 2010 г. Росстат опубликовал исследования «Мужчины и женщины в России», согласно которым мужчин в России становится все меньше, и на десять «девчонок» приходится уже не девять «ребят», как раньше пелось, а примерно восемь. По статистике, мужчин в России проживает на 11 млн меньше, чем женщин, которые составляют 53,5 % всего населения. При этом мужская смертность растет: она в 2 раза выше, чем у женщин. Женщины в России живут в среднем на 13 лет дольше.

Можно ли это ставить им это в упрек? Всегда ли хорошо, что их больше и живут они дольше? Облегчает ли это их жизнь?

Оказывается, численное превосходство женщин – это тоже зона риска. Растущий перевес женщин над мужчинами деформирует жизнь в обществе, искажает стиль отношений между мужчинами и женщинами, влияет даже на женский облик. Во всех странах, где женщин больше, браки гораздо менее устойчивы, мужчины легче расстаются с семьями и детьми, а поведение женщин, их внешний вид и «боевая раскраска» делаются более вызывающими, если не сказать – агрессивными.

Повторяемые направо-налево лицемерные мантры о «женской эмансипации» тоже деформируют женское сознание. «Эмансипация по-русски» – совсем не то же самое, что в «цивилизованных странах»: там дает себя знать агрессивный феминизм. А для обычной русской женщины эмансипация – это то, что она имеет, а именно: много, много работы под видом равенства с мужчиной. И то, как она живет, воспринимается ею самой как «норма»: ведь все так живут. Так что сами русские женщины не вполне дают себе отчет о том, насколько и как их эксплуатируют. Они даже не пытаются осмыслить свое положение и тем более выражать несогласие.

Однако все чаще им становятся неинтересны традиционные сюжеты: выйти замуж за обеспеченного человека и иметь дома полный комфорт. Появились такие, которые хотят сами организовать свою жизнь. Они уверены в себе, не готовы жертвовать своим талантом, временем, сном и здоровьем только ради семьи. Конечно, они страдают от одиночества.

И в этом – главное противоречие и беда для женщин нового поколения. Сравнительный анализ с Европейскими странами показывает, что женщин, неудовлетворенных браком, в России гораздо больше, чем в среднем по Европе. И эта тенденция будет развиваться и дальше. Повернуть все вспять, загнать женщин на кухню – больше не получится, а двигаться вперед – сложно.

Когда женщинам прямо задавали вопрос, не хотели бы они вернуться назад, «в семью», если муж сможет их материально обеспечивать, то в разное время они отвечали по-разному. На излете советской власти даже активные и образованные дамы были согласны бросить работу и карьеру. Правда, не все, а только 5 %. Грянули «лихие 90-е», и женщины, загнанные в угол бесправием и беспределом, стали чаще соглашаться на такое положение. И с каждым годом все охотнее: в недавнем прошлом чуть не половина из них была согласна «сидеть дома».

Зато сейчас они по-прежнему стремятся получать высшее образование, реализовать себя. А если некоторые и согласны быть домохозяйками, то не всю жизнь, а только пока дети маленькие. Ведь жизнь профессионально занятых женщин гораздо интереснее, чем у домохозяек.

Словом, главная проблема российских женщин: каким образом сочетать разные – семейные и внесемейные, материнские и профессиональные – обязанности.

Изменилось и отношение к детям. Если раньше ценилось количество детей в семье, то теперь самым важным для каждой матери стал вопрос: что я могу дать моему ребенку для его жизненного успеха, для его образования, для его будущего? Смогу ли я дать ему все это? Неуверенность в себе и в своем будущем может стать причиной отказа родить ребенка.

В утешение нашим женщинам можно добавить, что, оказывается, их положение – не самое тяжелое в мире. Согласно отчету Всемирного банка «женщины, бизнес и закон – 2010», они все-таки лучше социально защищены, чем в странах Европы и США. Такой «оптимистический» вывод сделан на том основании, что россиянкам полагается оплачиваемый отпуск по беременности в 140 дней, а в США – он в принципе не предоставляется. К тому же пенсионный возраст российских женщин на 10 лет меньше, чем в Европе. Правда, там разница в оплате труда между мужчинами и женщинами за одинаковую работу составляет не 30 % (как в России), а всего 20 %.

Даже если женщине удалось создать нормальную семью без мужской тирании и пьяной агрессии, даже если ее муж настолько продвинут и благороден, что не запрещает ей иметь собственные интересы и развиваться профессионально, не думайте, что ее жизнь – путь, устланный розами. Даже при таком счастливом стечении обстоятельств любую женщину ждут испытания. В России общество консервативно, вся система жизни и власти создана мужчинами и для их же доминирования, продолжают работать старые стереотипы. Словом, ей придется очень нелегко: домашние обязанности с нее никто не снимал.

Карьера, социальный успех вообще приобрели особую ценность в современной России. Такой ценности при советской власти не было. Были, конечно, люди, делавшие карьеру и чего-то достигшие, но тип человека, ориентированного на успех («карьерист»), воспринимался раньше как отрицательный. А сейчас карьера – не просто норма, а мечта, цель для любого активного (молодого) человека, в том числе и для женщины. И вот появились такие женщины, которые хотят добиться не просто продвижения по служебной лестнице, но и публичной роли в обществе, и личного успеха. А в России это совсем непросто: по наблюдениям аналитиков, любой мужчина продвигается по карьерной лестнице в 2 раза быстрее, чем женщина. Любой работодатель всегда примет на пост руководителя скорее мужчину, чем представительницу «слабого» пола.

Может быть, мужчины просто более умны, образованны? Вовсе нет.

Многие работодатели отмечают, что на рынке труда необозримое количество «ученых дам», да не с одним, а с двумя-тремя дипломами. Они согласны, что женщины имеют более высокую мотивацию, они более прилежны, организованны и внимательны в работе, преданы делу, они реже позволяют себе вспыльчивость и импульсивность в отношениях с коллегами. К тому же они обладают врожденной интуицией, не торопятся с решениями, не делают резких движений, более предусмотрительны и осторожны, умеют избегать риска, гораздо реже по своей инициативе участвуют в коррупционных схемах. Но несмотря на фейерверк таких женских достоинств, в начальники предпочитают брать мужчин.

Это тем более удивительно, если учесть еще одно качество российских женщин: они не ленивы и не столь самоуверенны, как мужчины. Большинство всех работающих женщин (63 %) имеют высшее и среднее специальное образование, тогда как среди мужчин таковых – всего 49 %. Больше половины выпускников университетов – это женщины.

Удивительно, но факт: в России ученых женщин больше, чем где-либо в мире! Образованные женщины играют все большую роль в различных областях бизнеса, в экономике, политике, культуре. Они составляют 55 % всех работников вузов. Треть из них – кандидаты наук. Они преобладают в здравоохранении, образовании и культуре. Так что образование, наука и медицина в России давно феминизированы, и это свершившийся факт.

Конечно, женское лицо российской науки и образования – результат не только эмансипации и блестящих качеств россиянок. Не будем закрывать глаза и на утрату престижа науки и образования в России. Женщины просто заняли вакантные места мужчин, которые либо уехали из своей страны, либо предпочли более престижную и высокооплачиваемую работу. Ясно, что женщинам пробиваться и в науке, и в жизни гораздо труднее, чем мужчинам.

Правда, у повальной образованности русских женщин есть и другая сторона медали. Вероятность того, что женщины с дипломами о высшем образовании (тем более с учеными степенями) останутся бездетными, в 2 раза выше, чем у простых домохозяек. Статистика рождаемости говорит, что более образованные женщины рожают первого ребенка не раньше, чем в 29 лет, т. е. на 5 лет позже, чем женщины без диплома.

Так упрямые попытки русских женщин прорваться вверх по лестнице карьерного роста оборачиваются против них самих, против их природы. Да и рост этот относителен и не идет в сравнение с затраченными на него усилиями. А на вершину им путь и совсем заказан: из-за стереотипов о женском предназначении, из-за мужской зависти и нежелания потесниться, выпустить хоть на минуту бразды правления.

Таким образом, Россия остается страной, где работает негласное правило «стеклянного потолка»: формально ничто не мешает женщинам занимать высокие посты. Однако фактически существуют барьеры, которые мешают им подниматься по карьерной лестнице с той же скоростью, что и мужчины.

А где же работает большинство русских женщин? Ведь чтобы реально улучшить их положение в обществе, мало провозгласить гражданское равенство с мужчинами. Главное, чтобы они стали экономически независимы от мужчин, имели достойную работу и не менее достойную зарплату.

Так вот. Им щедро отдается роль мелких исполнителей, обреченных вечно оставаться в тени начальника-мужчины (зеркальное отражение модели русской семьи). Прежде всего они востребованы на должность продавца-консультанта («менеджера по торговле»). На втором месте – должность секретаря и помощника руководителя. Замыкает тройку самых «женских» профессий – бухгалтер.

Исключительно на женских плечах держатся все виды занятий, связанных с уходом, заботой, домашней помощью, воспитанием и обучением: няни, уборщицы, библиотекари, учительницы, гувернантки, медсестры и т. п. И это правильно: женщины более устойчивы к стрессам и дисциплинированны, внимательны к мелочам и педантичны, они не так амбициозны и конфликтны.

Впрочем, засилье женщин в детсадах и школах – это такая же ненормальность, как и засилье мужчин в политике. Когда образование детей предоставлено только женщинами, то воспитание получается однобокое. Как было бы замечательно, если бы мужчины чаще работали в школе! Ведь у них лучше обстоит дело с чувством юмора, они больше играют с детьми, они больше общаются, меньше ворчат и читают мораль, меньше дергают детей по мелочам. С ними дети вырастали бы более крепкими – и физически, и психически. Но об этом пока приходится только мечтать…

Наблюдается еще одна неприятная тенденция: женщин постоянно вытесняют из сфер, где труд оплачивается высоко. Например, банковский сектор, некогда бывший «женским», теперь полностью «захвачен» мужчинами. И вообще, как только какая-то сфера начинает набирать обороты, оттуда женщин обязательно вытесняют.

Например, индустрия красоты в последние годы стала прибыльным бизнесом. И сразу появилось множество мужчин – парикмахеров, косметологов, специалистов по маникюру-педикюру и макияжу и т. д. А ведь совсем недавно эти профессии были исключительно женскими! И мужчины в этих профессиях не просто освоились, а пользуются успехом – даже большим, чем женщины.

А вот такие профессии, как предприниматель, бизнесмен, менеджер, в России чисто мужские. В русском языке даже нет названий женского рода этих профессий, в отличие от пары «учитель – учительница». На крупных предприятиях ключевые посты занимают только мужчины. У крупного бизнеса в России – «мужское лицо».

Оказавшись в неравных условиях, российские женщины, тем не менее, тоже пытаются развивать свой бизнес. Да, в отличие от мужчин, у них часто нет стартового капитала, нет доступа к кредитным и административным ресурсам. Поэтому, начиная свое дело, они обязаны быть на голову выше и проворнее мужчин. И это им удается, чему можно найти объяснение: в силу давно сложившегося традиционного неравенства они обладают психологической гибкостью, легче и быстрее приспосабливаются к новому. Так им удалось поднять в России малый бизнес: во многих регионах больше половины малых предприятий возглавляют женщины.

До сих пор мы говорили только об обыденной жизни женщин, проблемах семьи, выживания и трудоустройства. А как обстоят дела с женским равноправием в политике и во власти?

Это не праздный вопрос. Любое постиндустриальное общество сейчас основано на иных принципах – на «экономике знаний». Традиционные репрессивные и распределительные функции государства, чем и занимались исключительно мужчины, уходят в прошлое. Зато растут требования к развитию человеческого капитала, к качеству жизни. А это может обеспечить только образование, здравоохранение, социальное обеспечение и наука.

И именно в этих сферах образованных женщин больше, чем мужчин.

Однако среди академиков, руководителей предприятий или государственных органов их доля незначительна: от 1 до 7 % (в зависимости от отрасли). А много ли женщин среди министров? Сенаторов? В Государственной Думе их только 10 % (для сравнения: в парламенте Пакистана их – 40 %), а на высших государственных должностях – 0,1 %. Вот такое равенство.

Но если образованных женщин, особенно в областях гуманитарных знаний, в России гораздо больше, чем мужчин, то почему бы не передать им бразды правления? Тем более что запрос на восстановление гендерного баланса в руководстве страны очевиден, и он только нарастает. Равноправие, более того, паритет женщин с мужчинами на всех уровнях власти смогли бы обеспечить более эффективное и гуманное управление страной. Разве это не так?

Политологи давно говорят о «мужском» и «женском» типах руководства. Женщины, как правило, делают упор на экономику, экологию, социальное развитие и борьбу с коррупцией. Давно доказано, что если в правительстве и парламенте любой страны женщины составляют менее 25 %, то такое государство плохо справляется с проблемами охраны материнства, прав ребенка, проблемами социальной защиты населения и здравоохранения. Так что трудно отказаться от мысли: если бы во власти в России было больше женщин, если бы они могли реально влиять на политику, то многие (жестокие) реформы последнего двадцатилетия прошли бы мягче, без таких тяжелых последствий для населения, без откровенного мародерства.

Но это только мысли. А что на деле?

Во всем мире влияние прекрасной половины на экономическую, политическую и общественную жизнь усиливается. За последние три года число женщин – глав государств – выросло на треть и достигло 28 человек. Такими же темпами «там» растет количество женщин в парламенте и бизнесе. В том, что политика будущего будет иметь «женское лицо», можно убедиться, глядя на лица (фотографии) участников саммита G20, где «девочек» уже больше половины.

Это «там». А у России, как всегда, «особенная стать», и мировые тенденции обходят ее стороной. Еще 25 лет назад (1989 г.) женщины составляли 30 % среди делегатов Совета народных депутатов! А сейчас? В Думе РФ женщины составляют всего 10 % – такой уровень был в среднем по миру лет 10–15 назад. Даже в Узбекистане и Таджикистане женщин в парламенте – 17,5 %, а в Швеции – 50 %. Последней женщиной на российском престоле была Екатерина II, а это было 216 лет тому назад. И так ли уж парадоксально звучит совет замечательного режиссера Алексея Германа: «Нам у руля нужна жесткая женщина – как Елизавета или Екатерина. Как раз с бабой-то будет и лучше. А с мужиками нам не везет. При том же Петре каждый третий россиянин погиб или умер…» (АИФ. № 9. 2013. С. 28).

Женщин в России 77 млн (на 11 млн больше, чем мужчин). Однако, по данным международной организации Inter-Parlamentary Union, наша страна занимает «почетное» 84 место по числу женщин в политике, уступая Габону, Зимбабве и Гондурасу (!), не говоря о развитых странах Европы.

В органах государственной власти России среди служащих 69 % – женщины, т. е. большинство. Но они не занимают в этой системе руководящих постов: в правительстве России их всего две, в правительстве Москвы – тоже две, в Сенате – одна. Даже в мусульманском Иране 27 % членов правительства – женщины! А во Франции женщины – ровно половина всех министров.

В сотню самых влиятельных женщин мира в журнале Forbes женщины из России стабильно не попадают: там присутствуют в основном индианки, китаянки и американки.

Ситуация с «женским равноправием» в России убеждает, что в нашей стране демократия строится как-то «особо»: без женщин, не для женщин, со старым патриархальным уклоном, что не внушает больших надежд.

Сегодня столько говорится о движении общества к якобы демократическому устройству! И при этом даже не делается попыток переосмыслить проблемы положения женщин и их статуса. Борьба за подлинную демократию должна вести к полному паритету женщин и мужчин на всех уровнях власти, на всех этажах экономики. Похоже, что женщинам в России, как почти сто лет назад, нужно начать с нуля: завоевывать свои права на участие в политике и жизни общества.

Складывается впечатление, что единственная публичная деятельность, которую мужчины в России рады переложить на женские плечи, – это благотворительность. По числу женщин во власти и бизнесе Россия плетется в хвосте планеты всей, зато практически все видные правозащитники и руководители правозащитных организаций – женщины: председатель Московской Хельсинской группы Л. Алексеева, лидер движения «Экологическая оборона Московской области» е. Чирикова, учредитель фонда «Подари жизнь» Ч. Хаматова и др.

Почему же прекрасную половину не пускают во власть и в политику? Только ли стереотипы патриархального мышления и мужская косность? Не будем забывать и об особом типе русского сознания в отношении женщин. Лояльность россиян к дамам во власти очень низка. По данным ВЦИОМ, каждый четвертый гражданин нашей страны считает, что в политике им не место, что их количество во власти надо сокращать.

Недовольство мужчин, несогласных с женской эмансипацией, нарастает. Она воспринимается ими как угроза их собственным правам и привилегиям. Нередко СМИ откровенно враждебны к самой идее эмансипации. Например, общественное мнение «грузится» мифами об эмансипации как угрозе национальной культуре. Установился чисто мужской взгляд: женщина у власти – это зло. В СМИ и телесериалах подаются только два образа женщины: первый – добродетельной домохозяйки, чадолюбивой матери семейства, второй – циничной развратницы, хищницы, искательницы острых ощущений и богатого мужа.

То, что в других странах на вершине власти можно увидеть женщину, российские «эксперты» считают – «политесным движением», ибо уверены, что главное предназначение женщин – выполнение их основной биологической и социальной роли: хранить очаг и воспитывать детей. Они полагают, что уход женщин в политику и бизнес приведет только к тому, что в мире появится множество детей с «дефицитом любви», а толку от их правления – мало.

Что ж, в России всегда были сильны патриархальные взгляды на роль женщин. Просто сейчас этот взгляд обнажился и усилился. Слишком велика конкуренция за теплое место под солнцем, а нравы ожесточились.

Правда, можно сказать, что и сами женщины виноваты. Они слишком разобщены, не готовы отстаивать свои интересы, политически пассивны. Они часто уверены, что нет и в помине никаких женских специальных интересов, потребностей и проблем, которые отличались бы от общих интересов общества или семьи. Вот почему в России практически нет партий, которые защищали бы политические интересы женщин. Женские организации если и создаются, то исключительно по профессиональному, социальному или религиозному признаку.

Тот факт, что у женщин маловато энтузиазма и политической активности, отчасти объясняет и их прошлый опыт. Их сегодняшние представления и пассивность – это ответ на те роли, которые им предлагались в прошлом. Это реакция на тот двойной гнет, который они испытывали прежде и который со временем не исчез. В условиях постоянного экономического кризиса (уже столько лет!) домашняя нагрузка женщин только выросла: ведь отдых, различные услуги, детские дошкольные учреждения для большинства из них стали теперь просто недоступными. Какая уж там политическая деятельность, им бы выжить, вытянуть, поставить на ноги и не загубить жизнь ребенка!

Кроме того, сказывается социальное неравенство самих женщин: они теперь не чувствуют, что равны, их разметало по разным классам. Прежде этого не было. Подмечено, что чаще состоятельные женщины становятся политически активными, участвуют в разных собраниях и движениях. Правда, при этом они используют труд эмигранток из «третьего» мира.

Итак, женская жизнь в России незавидна, с какой стороны не взглянешь. Нелегка она еще и потому, что к ней предъявляют по традиции невероятно высокие этические, а также эстетические требования. И эти требования к «прекрасному полу» – нешуточные.

Например, в России очень высоко ценится женственность, причем во всех ситуациях, а не только в период «добрачных игр». В любом возрасте дамы стараются хорошо и модно одеваться (проявляя чудеса изобретательности), не забывают о прическе и макияже. Согласимся, что это помимо прочего требует дополнительных сил, расходов и просто времени. Не случайно в России очень престижны и высоко оплачиваются профессии стилистов, визажистов и парикмахеров. Причем женщины стараются быть привлекательными и нравиться, не преследуя при этом никакой конкретной цели, а вполне бескорыстно: «Так надо, и все». Такова многовековая традиция. Этим они отличаются от Европейских женщин и американок – более свободных и самодостаточных. Пока есть силы и возможности, русские стараются соответствовать тем высоким требованиям, которые им предъявляются.

Какие качества ценят в женщинах российские мужчины? Это тем более интересно, поскольку такие ответы формируют спрос на «женские качества». Ведь при огромной конкуренции русской женщине непременно нужно нравиться, чтобы одолеть соперниц и устроить свою судьбу. Зимой 2011 г. «Левада-центр» провел анализ общественного мнения, задав вопрос «Какие качества вы цените в женщинах?». Причем было проведено сравнение ответов за 2007, 2008, 2010, 2011 годы.

Любопытно, что ответы показали небольшие, но интересные изменения в оценке женских достоинств:

– ум очень высоко ценится в женщинах – примерно третью опрошенных, хотя его роль, начиная с 2007 г., потихоньку падает (на 7 пунктов);

– зато растет роль хорошей внешности (с 31 до 39 %);

– менее важной становится порядочность (39–31 %);

– самое главное достоинство женщины при дружном одобрении мужчин – это хозяйственность, и роль этого качества только растет! (46 % —51–53 – 56 %);

– скромны позиции темперамента и независимости (4–6 %), и с годами они не меняются; российские мужчины к этим качествам равнодушны;

– так же равнодушны они к умению сопротивляться невзгодам (11—6 %);

– зато для них очень важно умение сопереживать (12 % – 12–13 – 15 %), сочувствовать, вникать в проблемы мужа;

– становится все более притягательной сексапильность (11 % – 12–14 %);

– все больше ценится легкий характер, умение не грузить партнера своими проблемами (12–15 %);

– мужчины все больше нуждаются в женской заботливости (33 % – 36–38 %);

– традиционно очень высоко и всегда ценится женская верность: 37 %.

Значит, чтобы стать идеальной спутницей, русская женщина должна обладать набором взаимоисключающих или, во всяком случае, не связанных между собой достоинств. Она должна быть прежде всего сексапильной красавицей и при этом – умницей, хорошей хозяйкой и верной женой; обязана быть заботливой – и уметь не «грузить» партнера своими проблемами, но уметь слушать его, сопереживать, помогать ему выпутываться из его проблем.

Разве в таком наборе предусмотрены возможности для внутреннего и профессионального роста самой женщины? Многие дамы, однако, не ставят под сомнение предлагаемый набор идеальных качеств спутницы жизни, согласны с ним, идут на это, ломают себя, чтобы соответствовать мужскому идеалу. На выходе получаются очень нестандартные существа, удивляющие сторонних наблюдателей.

На Западе распространен миф о русской женщине. Почему-то такие мифы сочиняют не о китаянках, не об американках, а только о русских. Иностранцев поражает сочетание несочетаемого в русских женщинах: вроде бы живут в Европе, внешне выглядят как Европейские женщины, а ведут себя как-то не по-Европейски.

В заключение приведем шуточное эссе Е. Бабушкина «Пять преимуществ русской любовницы». В нем – о нестандартности русских дам.

1. «Миф о красоте. На самом деле русские где-то в середине списка мировых красавиц. Светлые волосы ловеласам нравятся, а широкие лица – не всегда. Иностранцы поражаются: только русские могут надеть в метель и мороз тонкие чулки, а в шторм – туфли на каблуке. Поражает вечное желание оставаться женственной, т. е. иметь товарный вид. Иностранок больше волнует здоровье».

2. «Русские женщины не слышали о феминизме и равенстве полов. Это роднит их с жительницами отсталых азиатских стран. Но в сочетании с Европейской внешностью выходит взрывная смесь. Она выполнит ваше любое желание. Этот коктейль по душе мелким домашним тиранам, которых повсюду хватает».

3. «еще одно достоинство русских дам: в России не знают, что домохозяйка – сложная и высокооплачиваемая профессия».

4. «У каждого мужчины полно проблем. Азиатка их не поймет, американка посоветует психоаналитика, и только русская – будет вникать, жалеть. Мужчины любят жаловаться, особенно под водочку. А женщины – их жалеть. Это самые внимательные любовницы».

5. «Русская женщина – самая нетребовательная. Она подстраивается под мужчину, как азиатка, но при этом не столь зациклена на семейных ценностях и браке».

Так легко ли быть женщиной в России? Ответ очевиден.

И пока эта проблема будет замалчиваться, а ее решение откладываться «на потом», положение женщины в России останется неизменным, а все разговоры о демократическом переустройстве страны – так и будут «слова, слова, слова…».

Хотят ли русские читать?

Роль и место книги – вот вопрос вопросов в современной культуре. Ведь у книги – особая миссия: отношением к книге всегда определялся духовный и интеллектуальный потенциал любой нации, а значит, ее жизнеспособность, ее будущее развитие. Поэтому проблема книги – проблема не рядовая, не «одна из многих». И суть ее в том, чтобы понять: что же делать, чтобы не утратить феномен чтения, что происходит на наших глазах.

При советской власти русские гордились тем, что они живут в «самой читающей в мире стране». И это правда. На старых фотографиях пассажиров в московском метро видно, что почти все читают. Даже те, кто не сидит, а стоит. Причем тогда читали не детективы, скандальные газетки, гламурные журналы или кулинарные рецепты, а настоящие книги!

Еще 20 лет назад лучшим украшением каждого дома были не техника и мебель в стиле хай-тек, как теперь, а домашние библиотеки. Книги в доме были как визитная карточка. Глянув на собрание книг, можно было с определенной долей уверенности сделать вывод, какое образование у хозяев дома (гуманитарное/техническое), каковы их интересы и уровень достатка, как они развлекаются, отдыхают и многое другое.

А что теперь?

Еще на излете советской власти в 1990 г. 10 % семей имели библиотеки свыше 1000 книг. Не очень много, но все-таки прилично. А через 15 лет, в 2005 г., таких семей – только 4 %. А в 2009-м – уже только 2 %! Куда делись библиотеки? Вынесены на помойки? Сейчас у половины россиян в домашней библиотеке менее 100 книг (ВЦИОМ) – минимальный набор из разных справочников и прочитанных книг. Обладатели таких небольших библиотек – обычно люди со средним специальным образованием и селяне. Причем в последние 20 лет с каждым годом таких «малокнижных» домов становится все больше. При планировке современной квартиры дизайнеры, как правило, даже не отводят место для книг.

Свыше 1000 книг – только у 2 % населения, они находятся чаще в домах образованных жителей Москвы и Петербурга. Состоятельные люди несколько раз в год в домашнюю библиотеку покупают книги, которые хочется почитать (таких больше половины). Больше покупают люди среднего возраста: от 35 до 44 лет. Есть и такие, что в последние полгода купили только 2–5 книг (больше половины). Больше 5 книг покупают гораздо реже. Меньше всего читают молодые в возрасте от 25 до 43 лет (4,05 %) (ВЦИОМ).

Зато 18 % (каждый пятый!) россиянин признался, что дома вообще нет книг – даже детективов, даже кулинарных рецептов!

Значит, подавляющее большинство людей не просто не покупают книг, а более того – стараются избавиться от них. В макулатуру их уже не принимают, продать их почти невозможно: в букинистических магазинах теперь очереди на продажу книг (на месяцы!) – невиданное явление в России! Чтобы избавиться от книг, их проще вынести на помойку.

20 лет назад такое представить было невозможно: домашняя библиотека была знаком престижа, достатка и даже статусных связей в обществе. Хорошая книга была сродни валюте: в обмен на нее можно было получить любой дефицитный товар, любую услугу, даже медицинскую! Куда это делось?..

В 2009 г. был обнародован рейтинг ЮНЕСКО: сколько часов в неделю читают жители разных стран. Вот первая десятка самых читающих стран: Индия, Таиланд, Китай, Филиппины, египет (!), Чехия; Россия в этом рейтинге занимает теперь только седьмое место. Меньше, чем в России, читают в Швеции, во Франции и Венгрии.

Так что тезис, что «Россия – самая читающая страна», – увы! – устарел.

Если верить речам с высоких трибун, то ныне Россия взяла курс на «инновационное развитие». Но о каких инновациях может идти речь, если у трети населения страны за год в руках не было ни одной книги – ни-ка-кой? Даже иронического детектива в мягкой обложке!

Сравним. По данным ВЦИОМ (2011 г.), на заре перестройки среднестатистический россиянин прочитывал за три месяца 5 книг, а теперь – 3. Сейчас люди редко имеют привычку читать книги каждый день, даже «на сон грядущий». Чаще читают 2–3 раза в неделю, а то и реже. Самые читающие люди живут в Москве и Северо-Западном округе. Меньше всего читают жители Поволжья. Женщины читают больше мужчин. Основные любители книг – пожилые люди: они прочитывают 4,48 книги в месяц (ВЦИОМ).

Но это общие цифры статистики. А если говорить конкретно, то в 2008 г. 34 % респондентов с высшим образованием сообщили, что вообще не читают книг. Никаких.

Лишь 0,8 % дипломированных россиян читали книги «по специальности». Из них 5–6 % берут в руки книги по науке, по новейшим технологиям, реже по истории России. Словари нужны только 2 % выпускников вузов. Книги на иностранном языке читают только 1 %.

Из молодых россиян (18–25 лет) примерно 8 % читают в месяц 5 книг, это чуть больше (на 2 книги), чем среднестатистический россиянин. Оно и понятно: молодость – время обучения. Хочешь – не хочешь, а читать приходится. Примерно столько же читают тексты по специальности в Интернете. При этом молодые обычно не комплексуют, довольны своим образованием и чтением, не претендуя на большее. И это понятно: для них хорошая работа – та, что дает возможность видеть мир и страну, а на книжки совсем не обязательно «тратить зрение». Реже хорошая работа связывается с высокими технологиями, когда необходимо постоянно повышать профессиональный уровень. Очень редко в сознании студентов связаны понятия «хорошее образование» и «мировой уровень науки».

Словом, разница в культурном капитале населения России так же резка, как и в доходах.

Вопрос о потере интереса к чтению – это вопрос и о том, что сейчас происходит с людьми – с их ментальностью, интересами и досугом. Отговорка «Я много работаю, мне некогда читать» – не проходит. 20 лет назад люди работали не меньше и, тем не менее, читали! И совсем не обязательно только для удовольствия. И производительность труда тогда была не ниже, чем сейчас. Тем более, что книги читают мало, зато телевидение ежедневно смотрят 83 % населения!

Наблюдения показывают, что по-прежнему читают и будут продолжать читать только те, кто приучен к этому с детства. Чаще это пожилые люди: их успели приучить к чтению с детства, когда еще не было телеящика, были семейные вечера с рассказами о приключениях и еще не смешила пословица «Ученье – свет, неученье – тьма». Книга, как и образование, тогда были действительно проводником в лучшую жизнь, мостиком, соединяющим лучших и интересных людей. Культура России всегда была литературоцентричной, а теперь превращается в телецентричную.

Читатель на глазах измельчал: сложные тексты ему теперь не по зубам, фраза, в которую вплетено больше пяти слов, кажется ему головоломкой. Какой там Толстой, Достоевский, Маркес и т. п. – хорошо, если сил хватает на Коэльо или Мураками. Впрочем, изменился и сам механизм восприятия любого (в том числе и художественного) текста. Чтение сейчас – быстрый пробег по заголовкам, добыча информации (для ЕГЭ или курсовой), что далеко от эмоций, игры фантазии и воображения и что само по себе – скучно и тягостно.

Еще одна причина равнодушия к чтению – книги стали очень дорогими: цены на них растут в 2 раза быстрее по сравнению со средними доходами населения. В этом плане ситуация на книжном рынке ненормальная. В западных странах и Америке практикуются фиксированные цены на книги с указанием их на обложке. А в России полиграфисты, автор и издатель получают вместе только 1/4 от той суммы, которую платит потребитель. Все остальное достается книготорговцам, которые не обижены аппетитом. Потому-то в России книги стали так дороги. В среднем книга стоит 400 руб., зато водка – 125 руб.! В итоге у нас на душу населения приходится 4 книги и 36 бутылок водки! А вот в Японии – при всей ее заточенности на электронику – на душу населения приходится 11 книг!

Раз книги такие дорогие, то небогатые стараются не покупать их, а взять на время у знакомых, коллег по работе или друзей. Правда, традиция брать книги у знакомых становится все менее популярной. Все чаще книги бесплатно скачивают из Интернета, особенно молодежь.

Но если книги покупать дорого, то, может быть, люди стали ходить в библиотеки?

Вовсе нет, городские библиотеки в России «в условиях рынка» совсем зачахли: 85 % опрошенных признаются, что не ходят туда никогда, а 4 % раз в месяц или еще реже, и то по необходимости.

А между тем в России 46 тыс. библиотек! Но даже в крупнейших городах Сибири и Урала библиотеки часто пустые, книги – просто стыд, а труд библиотекаря оплачивается мизерно, и потому непрестижен. В библиотеках пылятся морально устаревшие издания, новых поступлений мало. Причины этого позора? Разрушена система книгоснабжения, нет информации, какие издания готовятся к печати, практически отсутствует финансирование. Последние 20 лет библиотеки не комплектовались, поэтому дети до сих пор читают советские книжки. И хотя 2007 г. в России был объявлен «Годом книги» и на это из бюджета были выделены миллиарды рублей (!), в реальности – ничего не изменилось!

А существование сельских библиотек просто вызывает возмущение. Ведь они сейчас – единственные реально действующие социальные институты в глубинке. Их работа должна не просто продолжаться, а непременно расширяться, выходить за рамки привычного библиотечного дела. Работники сельских библиотек реально могут помочь в образовании, дать морально-психологическую поддержку селянам, как-то организовать их досуг. Здесь должны бы работать обязательно молодые, образованные и энергичные люди. А на деле сельские библиотекари (их около 50 тыс.) часто немолоды (70 % из них пенсионеры), не имеют не только специального, а вообще никакого (!) образования. Нет и речи о том, чтобы они владели компьютером, ксероксом, сканером, принтером, модемом – умения, обязательные для современного библиотекаря.

Это под силу только молодым специалистам. Но престиж этой профессии столь низок, что работают по специальности не более 10 % выпускников библиотечных факультетов. Остальные ищут «хлебные» места, забросив свои дипломы. Так и получилось, что даже в библиотеках Москвы и Петербурга много работников со средним образованием (16 %), а уж в «глубинке» – в Дагестане, Сибири, на Урале, в Поволжье или на Чукотке – каждый третий библиотекарь без специального образования. Разве можно ждать от него консультации? Или дельного совета? Или информационной поддержки? А тогда зачем в библиотеку ходить?

Для сравнения: по всему миру библиотеки растут и процветают за счет того, что в них создаются центры дистанционного обучения (образования). А в наших библиотеках даже Интернета порой нет.

Словом, книга в России явно выталкивается на обочину жизни – при полной общественной и государственной апатии. За 20 лет тиражи книг снизились в 20–30 раз, совокупный тираж книг упал в 2,5 раза, средний тираж издания – в 6,5 раза. Еще 20 лет тому назад средний тираж «Молодой гвардии» был 100 000 экземпляров! А были и миллионные тиражи, особенно если шла речь о партийной и пропагандистской литературе. А теперь половина федерального книгоиздания – тиражи до 500 экземпляров! Такие книги расходятся только «среди своих».

Зададимся вопросом: откуда такая беда – падение спроса на книги?

Первая и главная причина – это само качество печатаемой литературы. Издаются ли сейчас в России книги, которые бы объясняли, что же с нами происходит? Куда мы идем? Ведь ни в художественной, ни в документальной литературе практически не появляются книги, прямо говорящие о том, что происходит здесь и сейчас: нет книг о политических процессах и терактах, о том, почему так раздергано общество, об отношениях отцов и детей, о том, как выживают бедняки, да и еще о многом другом… есть, правда, книги «разоблачительного» характера со скандальными подробностями жизни знаменитостей, разоблачениями различных афер и т. п. Но их можно отнести к разряду «желтой» прессы, а это скоропортящийся продукт. Талантливых книг, которые заставили бы задуматься или искать ответ на вопрос, не много. И финансовые сложности не могут этого оправдать. Отсутствие актуальной литературы можно объяснить только самоцензурой авторов. Самые громкие и судьбоносные события в стране не превращаются ни фильмы, ни в драмы, ни в романы, ни в non-fiction, ни даже в большую исследовательскую статью.

Кроме того, в России ощущается голод в создании многих жанров: мало хороших детских книг, пустует сегмент литературы для подростков, в образовательной нише – голод на учебную литературу для школ и вузов, особенно на мемуарно-историческую литературу. Ведь до сих пор существует множество спорных исторических моментов, которые обсуждаются в СМИ, вызывая живейший интерес публики. А серьезных книг на эти темы мало.

Почему же авторы отказываются от прямого высказывания? Некоторые это объясняют страхом впасть в пошлость. Но, скорее всего, это можно объяснить тем, что в России нет традиции быстрого реагирования и выпуска книги по свежим событиям. Вот в США, например, человек расстрелял полкинотеатра и тут же, в тюрьме, получает контракты и гонорары за свои «мемуары», за киносценарий о жутких событиях. В России так не принято. Внешней цензуры вроде бы нет: можно говорить все, что угодно. Однако не стерся архаический стереотип поведения: «не высовываться». Этот защитный механизм самоцензуры, недостаток людей «длинной воли» с широким горизонтом сознания, удивительно низкий уровень рефлексивности общества – накладываются, усиливая друг друга.

Так и получилось: нет такой книги и такого автора, которые бы стали событием в культурной жизни страны. Раньше нормально было обсуждать, что вышло новенькое, что появилось интересное. Такие знания были престижны, они придавали читающему и знающему человеку некую значительность, моральный вес. Такого человека уважали, к нему тянулись. А теперь в сознании русских литература перестала быть центром самоидентификации, фактором узнавания: «свой» – «не свой». Этого не читал? – Значит, «чужой», необразованный, примитивный, узкий и неинтересный человек.

Может быть, это даже хорошо, что люди теперь не читают одно и то же, что произошла приватизация литературных вкусов. Слишком много разного сейчас. И потом, раньше просто отсутствовала индустрия развлечения, так что людям ничего и не оставалось, как уйти в книгу. А теперь все разошлись по своим интересам в разные углы, еще больше усиливая разобщенность. Из-за этого в нашем раздерганном обществе потеряна еще одна возможность притяжения людей, взаимопонимания. Это печально.

Во-вторых, литература перестала быть в стране государственным делом. Теперь писателям не дают Сталинских и иных премий, не печатают портреты лауреатов в школьных учебниках, не раздают дачи в Переделкино. С другой стороны, не расстреливают за удачные или неудачные произведения, за анекдот, рассказанный в компании. Писатель нынче – не «властитель дум», как в прошлом, когда он был важным источником информации, наставником, собеседником. Сейчас таких наставников-собеседников видимо-невидимо, и чтобы отличить их искренность от лукавства, нужно быть очень искушенным.

В-третьих, проблема книжного ассортимента. Книжные выставки в Москве богаты, зато ассортимент обычного книжного магазина в провинции – ниже всякой критики. А провинция – это 4/5 России! Там лежат женские детективы (А. Маринина, Д. Донцова и другая массовая жвачка), фантастика (подешевле), женские романы, кулинарно-растительно-целительское чтиво и несколько классиков из школьной программы. Таковы результаты невостребованности печатного слова, примитивизации запросов населения, разрушения системы книгоснабжения и других новинок современной жизни.

В-четвертых, зарплаты в провинции примерно 10 тыс. руб. (реально – так 6 тыс.), поэтому книготорговцы дорогие фолианты и хорошие издания в провинцию не везут. Кроме того, тематика большинства бестселлеров у провинциалов интереса не вызывает. Да и тяготы жизни в «эпоху перемен», смена моральных ценностей тоже снизили читательский интерес.

В-пятых, сказывается и навязывание «потребительской психологии», отсутствие общественной идеологии и общая культурная деградация социума.

Так и сложилось, что русская книга нынче теряет свою просветительскую учебную функцию – впервые со времен первых летописей христианской литературы! Российское пространство сегодня обескнижено: 80 % всех изданий выходит в Москве и здесь же потребляется. Круг «книжных» людей все более сужается.

В России победил рынок, который слеп к культурным потребностям общества. Он искажает не только объем, но и структуру книгоиздания – в пользу брошюрок, легкого чтива, криминальных историй, ответов по ЕГЭ для зубрежки. Не все понимают эту опасность, утешаясь, что вот книг мало, зато теперь есть Интернет! Но это опасное заблуждение, что Интернет может решить проблемы просвещения и воспитания людей. Оби лие информации – скорее опасно, чем полезно: груда кирпичей – это еще не жилье!

Поразмыслив еще, можно было бы назвать еще немало причин потери интереса к чтению. Но главная из них – чисто ментальная. Со шквалом глобализации, развитием электронных связей и прочего из нашей жизни уходит то, что отличает нас от «братьев наших меньших», – уважение к мысли, привычка к интеллектуальным усилиям, каким является чтение серьезных книг.

Изменилась публичная роль читающих и не читающих людей. 20 лет тому назад в основном читающие и образованные люди допускались в публичную сферу, к выступлениям перед микрофоном или телекамерой, влияя на сознание многих. А сейчас и необученные, и необразованные, и нечитающие, говорящие чуть не «на фене» люди начинают что-то диктовать обществу. А что они диктуют? Только то примитивное, что им самим удалось понять. Это огромная проблема, и затрагивает она абсолютно каждого.

Вот и эпистолярный жанр умер: его заменили кое-как нашлепанные эсэмэски со смайликами в мобильнике. Теперь даже поздравительной красочной открытки с сердечными словами не дождешься, не говоря о письме.

Особенно быстро теряют привычку к интеллектуальным усилиям молодые. Допустим, ты учишься. Чтобы написать доклад (сочинение, реферат, курсовую работу), теперь не надо идти в библиотеку и перелопатить горы книг, как это делалось раньше. Достаточно нажать на кнопку компьютера, и из того, что выскочило на экране, нарезать и скроить текст по заданной теме и в заданном объеме. Все! Любую «работу» можно состряпать за час! Много ли интеллектуальных усилий требует такая работа?

Но что же все-таки читают в России?

Отмечено, что любимые книжные жанры – приключенческая литература, женские, милицейские и прочие детективы, переводные любовные романы. Правда, после 2002 г. вкусы чуть поменялись: теперь чаще стали читать русскую и зарубежную классику, российские детективы, фэнтези, современные романы об истории дореволюционной России. Усилился интерес к литературе «нон-фикшн», доказательство чему – огромные очереди перед входом на ярмарку, представляющую такой род литературы. Верится, что мода на легкое чтиво, как и на масскультуру, уходит в прошлое с ростом среднего класса. Поэзия, к сожалению, – на последнем месте: ее читает только каждый десятый.

Зато газеты пользуются популярностью. Практически ежедневно их читает треть россиян, а вот 20 % – никогда. Каждый пятый россиянин – постоянный читатель журналов: он читает их 1–3 раза в неделю. Правда, журналы читают реже, чем газеты, и половина россиян – никогда или очень редко (раз в неделю).

Среди журнальных изданий чаще покупают и читают «тонкие» журналы с телепрограммами или журналы для женщин о красоте, здоровье, рукоделии («Лиза», «Отдохни» и пр.). Толстые литературные журналы («Новый мир», «Знамя», «Иностранная литература») пользуются спросом у единиц. Больше покупают мужские журналы об охоте, рыбалке, о саде-огороде или научно-познавательные типа «Вокруг света». Любители журналов – чаще жители Северо-Западного и Южного округов, жители Поволжья, образованные люди и пенсионеры. Вообще журналы тоже «кусаются»: цены на бумагу, полиграфию, бензин выросли в разы.

Словом, теперь культура чтения бумажных изданий в России утрачена. Сами писатели это связывают с гибелью толстых журналов. Раньше на них было невообразимо трудно подписаться, а теперь литература ушла из журналов в книжные издательства, в книги.

Сами же издатели считают, что главная проблема вовсе не в читателях, не в духовности народа, а в инфраструктуре. Например, совершенно отсутствует информация о том, где и что выходит, исчезли литературные страницы газет и журналов, нет презентации книг на радио и телевидении, нет хорошей дистрибуции по стране. 90 % всех издательств расположены в Москве и Петербурге. А что остается делать провинции? Словом, здесь нужна внятная государственная поддержка: льготы книгоиздателям и владельцам магазинов, организация выступлений в писателей и поэтов на радио, ТВ и т. п. Так что последнее слово – за государством.

В конце концов, книги и журналы – не единственный источник информации. Есть и другие ее источники, информация льется с афиш на улице, в транспорте, в магазинах, по радио и телевидению и т. д. Теперь, чтобы узнать о чем-то, совсем не обязательно идти в библиотеку или в книжный магазин. Можно легко и бесплатно закачать в собственный мобильник или в электронную книгу сразу чуть не 3 тыс. фолиантов – столько и за жизнь не прочитать!

Ясно: бумажные книги русские стали читать реже. Зато с 2011 г. начал набирать популярность новый формат чтения – электронные книги. Может быть, мы читаем теперь по-новому – в электронном формате? Пожалуй, нет. До сих пор бумажные книги – самый популярный формат чтения. Электронными книгами владеет пока только 28 % русских читателей, в основном в крупных городах. На периферии многие о них еще не слышали и понятия не имеют. Почти не пользуются спросом аудиокниги, и многие, судя по опросам, не знают, что это такое.

Пожалуй, электронные книги – реальная возможность вернуть людей к чтению. Однако в российской реальности и тут множество проблем.

Во всем мире создаются цифровые коллекции самых разных материалов: печатных текстов, научных и архивных документов, музейных экспонатов. Эти коллекции, доступные через Интернет, принято называть электронными библиотеками. Практически все развитые страны приняли национальные программы создания электронных библиотек. Так, во Франции реализуется амбициозный электронный проект национальной электронной библиотеки. К нему французскую элиту подтолкнуло нескрываемое желание противопоставить французскую культурную традицию англоязычной и особенно американской экспансии в Интернете. Главное в другом: электронные библиотеки во всем мире справедливо рассматриваются как самое эффективное вложение в человеческое развитие: при небольших затратах они дают возможность получить любую информацию миллионам пользователей.

А что в России, которая тоже обладает богатыми информационными ресурсами? Ведь несмотря на потрясения последних 20 лет, российская библиотечная сеть – одна из крупнейших в мире, а российская Государственная библиотека по праву считается крупнейшей в Европе и второй библиотекой в мире.

Сейчас общедоступных электронных библиотек в российском сегменте Интернета не менее 400, а небольших электронных собраний частных лиц – тысячи. Яркий пример успешного и недорогого проекта – библиотека Максима Мошкова, которую ежедневно посещают до 30 тыс. человек. Она создается усилиями добровольцев, которые присылают самостоятельно оцифрованные произведения литературы. Это отрадно: возникает огромный выбор для чтения, а бесплатное скачивание позволяет экономить деньги.

Только вот какой минус – бесплатные усилия добровольцев грешат низким качеством книг: зубодробительное количество ошибок и неточностей настоящего читателя заставят выбрать скорее не электронную, а привычную – родную бумажную книгу, в которой можно вести себя по-хозяйски: перелистать, пропустить, отметить нужное, вернуться к уже прочитанному, не отвлекаясь на досадные огрехи.

Возможно, количество электронных изданий будет расти и их качество будет улучшаться в будущем благодаря распространению Интернета. Здесь при ближайшем рассмотрении еще много проблем: и финансирование электронных библиотек, и не во всем отрегулированная правовая ситуация.

Однако верится, что эти проблемы вполне решаемы, и в недалеком будущем электронные книги неминуемо подешевеют, станут доступными и для небогатых людей и займут свое место в наших домах. Пусть мода на большие пыльные библиотеки останется в прошлом, зато каждый в любой момент сможет открыть небольшую по формату и удобную книгу, которая заменит пыльные полки и шкафы.

Книги, в том числе и электронные, будут покупать всегда. Обязательно! Нормальный человек неминуемо приходит к пониманию абсурда жизни по замкнутому кругу: работать изо всех сил, чтобы опять и опять покупать какие-то вещи. Русский человек по характеру и своей ментальности еще не вполне изжил свой культурный аппетит, давнюю привычку к спокойному отдыху с книжкой. И не только возможность отдохнуть и переключиться, но и любопытство, интерес к внешнему миру, желание узнать что-то новое, возможность убежать на время от проблем, донимающих тебя, еще долго будут жить в каждом из нас на генном уровне. Книга – это опора в жизни. Просто не все еще это поняли.

Верится, что пока русские живы, будет жить и книга на русском языке. Пусть даже в новой форме.

Образование и образованность в России

Что нужно современному человеку, чтобы жить в обществе комфортно? Обязательно ли для этого быть образованным человеком?

Образованность – результат обучения и образования. Это такое качество личности, которое заключается, главным образом, в умении самостоятельно решать проблемы, опираясь на полученные знания и социальный опыт. В широком смысле образованность – это просвещенность, культура человека. Она выражается в том, как человек понимает мир и себя в нем, насколько он готов к развитию самого себя, насколько готов отвечать за себя и своего ближнего. Образованность – главный показатель уровня цивилизации страны и общества. От нее зависит конкурентоспособность и страны, и людей в наше время.

В разные времена образованность человека ценили по-разному. Скажем, евгений Онегин, по нашим понятиям, образованностью не блистал: ну, болтал по-французски, имел хорошие манеры, танцевал на балу, ездил верхом. «Чего ж вам боле? Свет решил, что он умен и очень мил». Сейчас человек, не знающий, допустим, Шекспира, будет считаться необразованным, невеждой, а к тому, кто не знает законов термодинамики, отношение останется лояльным. Значит, для образованности ценны скорее гуманитарные знания, чем специальные, технические.

Образованность – это как обязательная прививка культуры дичку человека. Биологически все эти знания и умения не передаются, поэтому их надо долго и терпеливо, преодолевая лень и упрямство, прививать человеку, учить его и просвещать. Для этого в каждой стране и существует своя система образования – сложный, многоступенчатый процесс обучения человека в интересах и его самого, и общества, и государства. Для получения образования каждый человек обязан достичь определенного образовательного уровня, установленного государством.

На пути к этой цели человек может пройти два этапа. Первый – обучение в школе, где человек получает социально необходимый минимум знаний. А с 17 до 22 лет человек обучается профессии (например, в вузе), получая минимум специальных знаний и умений, которые в будущем обеспечат его профессией и возможностью социальной интеграции.

Любого человека, желающего стать образованным, на всех этапах получения знаний ждут испытания. Начнем со школы. С учителями у нас – беда, потому что школьные учителя старой закалки уходят. Они были замечательные, но, увы, им – за 60 лет. Большинство из них – усталые женщины, на которых держится все школьное образование. Престижность профессии на глазах снижается: допустим, средняя зарплата учителя по России достигает 1000 долл., но зарплата молодого учителя в провинции может быть ниже пенсии (5 тыс. руб.). Талантливая и активная молодежь выбирает другие специальности.

Современную школу упрекают и в том, что она навязывает ученикам потребительскую идеологию, идею сверхценности денег, одежды и атрибутов роскоши, что делает человека зависимым от несовершенного общества. Недаром состоятельные родители предпочитают не отправлять свое чадо в школу, а приглашают учителей и гувернеров на дом, чтобы ребенок экстерном сдал экзамены, получив аттестацию. Правда, при такой системе он не вполне социализируется, не научается строить отношения с ровесниками и коллегами.

Итак, не все ладно в нашей школе. В эпоху рынка и глобализации в ней что-то потерялось или исказилось.

И действительно, когда в России грянул рынок, то была искажена (или потеряна?) сама цель образования. Как заявил экс-министра образования Фурсенко на «Селигере», эта цель – не многостороннее развитие способностей человека, не воспитание творцов (как это было в советской школе, по его же словам, и как это должно быть!), а лишь «формирование квалифицированного потребителя» (!). Иными словами, перед каждым учеником прежде всего ставятся прагматические задачи: нужно быть грамотным – да! Но для чего? – Чтобы добиться успеха и личной выгоды. Так чиновник обозначил цель жизни для миллионов детей: последние 15–20 лет ежегодно в России было больше миллиона выпускников. Правда, с 2010 г. из-за «демографической ямы» (привет от «лихих 90-х») их всего 700 тыс., что тоже, однако, немало.

Цель, озвученная простодушным чиновником, звучит с наивным цинизмом, но вполне в направлении развития сознания русского общества. Не идет речи о фундаментальных знаниях, об образовании ради культуры в обществе, нет речи даже о сохранении культуры! Нет и внимания к тому, чтобы использовать образование для развития потенциала страны, чтобы оно было не элитарным (для богатых и начальников – одно, а для обслуги – другое), чтобы создавать равные возможности в образовании всех и каждого. Ведь без этого невозможны ни модернизация, ни развитие общества.

Откровенное высказывание чиновника взорвало общество. Судя по опросам («Левада-центр», 2010), оно считает, что цель школы – готовить культурных, образованных, мыслящих людей, способных брать на себя ответственность, трезво смотрящих на вещи и способных обеспечить свое будущее, а не только выращивать «квалифицированных потребителей». Вторую цель взволнованные родители обозначили так: школа должна воспитывать защитников Родины, дисциплинированных работников, энтузиастов и даже – романтиков.

Так думают практически почти все мало-мальски грамотные люди. Однако ни элитой, ни властью подобные цели не проговариваются, не ставятся и, следовательно, не финансируются. В бюджете РФ заложены расходы на образование (и на среднее, и на высшее) – всего 4,3 % от ВВП. А начиная с 2013 г. расходы на образование упадут еще ниже – до 3,4 %. Конечно, 20 % от ВВП (как на армию и безопасность) никто и не ждал. Но мириться с тем, что разваливаются и нищают школы в провинции, что реальная зарплата учителя во многих регионах не превышает 8 тыс. руб., невозможно.

Неудивительно, что половина граждан страны, судя по опросам («Левада-центр», 2010), недовольна сегодняшней системой образования. Более того, у них вообще нет уверенности, что они сами, их дети и внуки могут получить хорошее образование в России. Треть считает, что оно в последние годы значительно ухудшилось и, пережив разгром советской системы, пошло на спад. Лишь 5 % россиян положительно оценивают работу Министерства образования, зато у остальных имена последних министров образования в России вызывают саркастическое чувство.

Что же случилось с образованием в России за 20 лет?

Главное: действительно, изменилась образовательная политика – она переживает глубокий системный кризис. Удивительно, но в новом законе об образовании вообще ни разу не упоминается слово «школа» (О. Смолин). Неизвестно, сколько вообще детей учится (или не учится) в российских школах: таких цифр нет. Вряд ли они засекречены, просто этим никто не занимается.

По данным общественной палаты РФ, финансирование образования составляет лишь половину минимальных потребностей! Ну нет денег на образование! И еще одна беда: размер финансирования на одного ученика в разных регионах отличается в 10 раз (Росстат)! Представьте себе, что из 53 тыс. школ в России только 19 тыс. городские, а остальные (т. е. большинство) сельские. И именно у этих учителей зарплата в 10 раз ниже: не 50 тыс., а допустим, 5 тыс. руб.! Как говорится, почувствуйте разницу. Понятно, что московскую школу смешно сравнивать с сельской школой в глубинке – ни по квалификации учителей, ни по комфорту, ни по оснащению.

Все согласны: чем больше раскручивается так называемых реформ в образовании, тем оно становится хуже, тем ниже падает уровень культуры и морали в обществе. Не верится? Вот несколько цифр. Россия занимает 1-е или 2-е место в мире по числу курящих детей и подростков, числу самоубийств среди подростков, числу сирот, по объему потребления героина и алкоголя среди юных.

Вообще, в школе очень много проблем. Половина родителей отметила чрезмерную загруженность детей учебной нагрузкой: большую часть дня они проводят в школе, а дома, не разгибаясь, готовят уроки, преждевременно теряют зрение, много болеют. Может быть, от перегрузки дети стали более грамотными и развитыми? Отнюдь. Вы обращали внимание, как теперь трудно общаться с людьми? С каким усилием и напряжением и, тем не менее, коряво и неясно они выражают свои мысли? Что, все поглупели? Разучились говорить? Да нет, просто образованность и начитанность теперь не в чести. Раньше устная и письменная речь с ошибками были неприличны, как дурной запах от человека. А сегодня престиж хорошей ясной речи рухнул: этому никто и нигде не учит, да и не стремится подражать ей. А зачем? Все и так понятно!

Международная организация по экономическому сотрудничеству и развитию (OECD) провела исследование уровня подготовки школьников в различных странах. По результатам анализа, Россия заняла 25-е место!

А по владению родным языком еще ниже – 27-е место! По уровню владения родным языком она уступила первенство таким странам, как Япония, Корея, Финляндия, Канада, Новая Зеландия, Австралия, Великобритания, Австрия, Швеция, Бельгия, Исландия, Норвегия, США, Чехия, Венгрия, Германия, Польша, Италия и другим. При этом во внимание не принимались такие страны, как Китай, Гонконг и Сингапур, которые вообще лидируют во всем мире по массовой любви к чтению, а значит, и по грамотности.

А ведь советская школа когда-то считалась одной из лучших в мире. И что бы это могло означать: теперь учат как-то не так?

Не вдаваясь во все проблемы школы, можно выдвинуть главную претензию к ней. Исследования показали, что сейчас российские школьники совсем не умеют решать практические задачи, не умеют даже сформулировать их в виде связной фразы (из-за минимизации уроков русского языка и литературы?), не умеют соотносить возникшие проблемы с полученными знаниями, не умеют анализировать и оценивать что-либо (работу, книгу, чье-то высказывание, текст, идею и т. п.) (О. Смолин). Зато они могут легко воспроизводить, т. е. повторять как попугаи изученный материал и решать задачи по модели. Иными словами, почему-то в современной школе дети теряют свою креативность, свободную фантазию, превращаясь в маленьких роботов, которым легче выучить, повторить, чем подумать и самому найти решение проблемы. Получается, школа отупляет?

Помимо изменений в самой организации школы, как-то поменялось отношение не только к образованию, но и к самим учителям. Сейчас те, перед кем стоит выбор, куда пойти учиться, иначе говоря, потребители образования, ценят в нем прежде всего доступность и удобство. Для них важно максимально сократить любые физических усилия для получения результата (близко, быстро). Еще один приоритет при выборе будущей профессии – экономическая эффективность (чтобы в будущем получать побольше денег) и коммерческий спрос на полученные знания (чтобы не было проблемы найти работу).

В этом смысле вузы и школы уже теперь не рассматриваются как некие святилища знаний, а учителя и профессора – как священнослужители. Все это безвозвратно ушло. И те и другие воспринимаются как обслуживающий персонал, как работники сервиса, готовящие эффективные (или не очень) «продукты», готовые для употребления.

Впрочем, такое снижение уважительного и трепетного отношения к «учителю» – яркая примета глобализации – происходит во всем мире. Ее первые отзвуки поразили Россию еще 30–40 лет назад (к/ф «Дорогая Елена Сергеевна»), а с тех пор много воды утекло.

Не лучше обстоят дела и со средним профессиональным обучением: сейчас практически невозможно найти опытного сварщика, токаря, крановщика, прораба. СССР входил в мировую десятку по выпуску квалифицированных рабочих, а сейчас Россия по этому показателю находится на 160—170-м месте: здесь таким профессиям больше не обучают, старые кадры – давно на пенсии, умерли или оказались не у дел, поскольку промышленность и строительство у нас развалены.

Зато Федеральная миграционная служба (ФМС) бодро рапортует об открытии сети техникумов по этим специальностям в Таджикистане и Киргизии. Получается парадокс: Россия за свой счет учит иностранцев, но почему-то лишает такой возможности своих граждан. Самое обидное, что в этом нет злого умысла или антироссийского заговора. Как говорится, «ничего личного – только бизнес». Просто работяг из-за кордона ввозить проще и дешевле, чем организовать профобучение у себя в стране, для своих сограждан: ведь потом придется обеспечить их рабочими местами, жильем, социальными гарантиями и прочим.

А что с высшим образованием?

Учеба в вузе всегда была средством социализации человека, базой для карьерного роста, источником научных знаний, способом воспроизводства элиты страны. Неудивительно, что в России богатые люди в среднем более образованны, чем бедные. Среди специалистов с высшим образованием богатых людей в 3,5 раза больше, чем бедных. Они в 10 раз чаще имеют дома компьютер, который стал обязательной частью их жизни.

И сейчас учеба в вузе очень притягательна для многих россиян. За последние 10 лет количество студентов вузов удвоилось, хотя население страны на глазах заметно убывает (по сравнению с СССР его стало в 2 раза меньше). Чуть не все выпускники школ России стремятся стать студентами. Потому что получить диплом престижно, потому что вузы дают возможность избежать призыва в армию.

Студентов вузов стало больше. А вот интеллектуальный потенциал страны не возрос, а скорее упал. Беда в том, что вектор развития высшего образования пошел в России по пути увеличения количества вузов и, значит, к снижению качества обучения. Помимо государственных вузов, как грибы после дождя, по всей стране выросли многочисленные частные вузы и «академии», которые без государственного контроля занялись чистой коммерцией, за деньги и практически без экзаменов принимая и выпуская студентов. И высшее образование пошло «на понижение».

Коммерциализация — важная причина упадка высшего образования сегодня, как и главная мифологема российского общества – деньги. В новом мире они могут все. И их никогда не хватает. Правит бал такая логика: студент платит большие деньги – чтобы получить хорошее образование – чтобы получить хорошую специальность – чтобы получать хорошие деньги. Все. Круг замкнулся.

Никогда в России деньги в храме науки не считались главным. В вузах же нынешней России все чаще обучение стало платным, причем с каждым годом все более дорогим. 51 % российских студентов – «платники». Увеличение их количества чаще ведет к пользе администрации (т. е. в ее карманы), а не к повышению качества образования. Как вы думаете, чтобы сохранить «платников» и не растерять их, стоит ли делать экзамены строгими? Стоит ли усложнять учебную нагрузку? Вывод напрашивается один…

А результат платного образования? Как теперь быть с уверенностью М. В. Ломоносова, что «может собственных Платонов / И быстрых разумом Невтонов / Российская земля рождать», что Россия может дать миру блестящих ученых во всех областях, что ее творческий потенциал неисчерпаем? Представим себе на минуту, что было бы с самим Ломоносовым в современных условиях российской действительности. Смог бы он прорваться через все ее препоны и состояться как великий ученый? Большой вопрос.

Вплоть до 90-х годов прошлого века витала идея: нужно, можно и вот-вот мы создадим новую, эффективную систему образования. Манила мечта о том, чтобы система российского образования стала частью мировой системы. Очень хотелось вписаться в эту систему, сделать, чтобы все было, «как у них». Вопросом «Зачем это нужно?» никто не задавался.

Стала ли эта мечта реальностью?

Нет, система высшего образования осталась прежней, хотя меняются ее формы, и всегда в худшую сторону. В вузах нагрузка преподавателей возросла, а их состав, зарплата и условия труда остались неизменными. Библиотеки скудеют, книги дорожают. Готовится много специалистов, не востребованных на рынке труда: экономистов, юристов. Зато мало инженеров и специалистов технического профиля.

Как и встарь, высшая школа работает по принципу средней: накачивает студентов информацией, которую надо как-то усвоить, запомнить. Причем на лекциях повторяется информация из учебников – зачем? Студентов не учат, как организовать свой труд, приемам овладения знаниями. В вузах, как и в школе, царит строгая дисциплина и обязательная посещаемость, и у студентов мало времени на самоподготовку. Они не умеют выявить, ни тем более решить проблему, не заинтересованы в поиске дополнительной информации. Роль преподавателя низведена до роли «говорящей головы», пересказывающей учебник, или роли командира, который следит за дисциплиной. А ведь настоящий профессор должен быть партнером, помощником в познании! По крайней мере, такова была русская традиция.

Деградация образования очевидна, а между тем его цена с каждым годом растет. Это удивительно. Оказалось, что легко можно заставить студента за образовательные услуги платить все больше и больше: и не за повышение качества, не за расширение выбора и т. д., а просто так, за то, что есть.

Только каждый десятый студент имеет претензии к качеству российского образования. Студенты пассивны, в них сказывается усталость, сосредоточенность на себе. По молодости и неопытности они не имеют представления об ином качестве обучения. Для них нормальны и привычны закрытость общества, отсутствие выбора, техническая отсталость, «режимный стиль работы» вузов.

Назовем и внешние причины проблем в высшем образовании России. На него прямое и сильное влияние оказывает глобализация (интеграция, интернационализация). Мир стремительно меняется, и технологии обновляются непрерывно. Отсюда новая проблема: знания устаревают уже с момента передачи их в аудитории. Советская схема высшего образования была построена так: отучился, затем получил работу по специальности и сидишь там всю жизнь. Можешь, если хочется, расти и совершенствоваться. А можешь и не утруждать себя. Рабочее место тебе гарантировано по Конституции.

Сегодня такая схема не работает. Сегодня на первом месте – профессиональная мобильность, разностороннее образование, постоянное получение дополнительных знаний. А это невозможно без непрерывного образования. Теперь просто невозможно получить знания однажды и навсегда, и это отлично понимают все. Но чаще богатым доступно второе образование и самообразование: выстраивая свою программу непрерывного образования на протяжении всей активной жизни, они закрепляют свое положение и увеличивают отрыв от бедных. Но ведь таких немного.

Кроме того, чтобы соответствовать требованиям международных стандартов, теперь нужно готовить таких работников, чьи обязанности постоянно изменяются. Для этого нужно научиться вместо вертикального управления (приказ начальника) работать по горизонтальным связям за счет информационных технологий. А наша образовательная система на это совершенно не нацелена, к таким задачам людей не готовят. Так что маниловские идеи о вхождении нашего образования в мировую систему пока остаются голубой мечтой.

Не стоит преувеличивать и роли Интернета в образовании. Интернет – это замечательно, он и вправду облегчает поиск информации. Но согласимся в главном: информация не тождественна знанию. Она – лишь средство получения знания, которое еще должно быть в определенном смысле «приобретено», заработано по́том и усилиями, терпением, постигнуто, осознано – и интеллектуально, и этически. Знание достигается умением ориентироваться в потоке информации, чтобы в итоге получить максимально правильную, объективную картину мира. Интернет в этом не помощник.

Кроме того, Глобальная Паутина с ее информационными потоками снижает умственную активность человека. Постоянное скольжение по сайтам ведет к клиповому сознанию, неумению решать продолжительные задачи, поверхностному восприятию всего. Без необходимости осмысливать и анализировать полученные из Интернета «знания» человек постепенно теряет способность творчески и рационально мыслить. Обилие информации обесценивает ее, и человеку становится все труднее найти то, что действительно имеет смысл. Словом, не стоит уповать на Интернет как на источник настоящего знания.

До сих пор говорилось о недостатках в самой системе образования. Возможно, если бы эту сферу русской жизни возглавил профессионал, мыслящий на перспективу, то эти недостатки постепенно были бы преодолены.

Возможно, так и случится.

Но тяге к высокой образованности в России препятствует еще одна причина – наша русская ментальность. Точнее говоря, такие представления людей о ценностях и т. п., которые вроде бы не имеют прямого отношения к качеству образования.

Чтобы осознать степень деградации образования и русской образованности, сравним: в конце XIX века дети из низов рвались учиться, «делали самих себя», что дало им прочные социальные лифты, а стране – созвездие творческих гениев и культурный взлет русского «золотого века»: А. Чехов, В. Нижинский, И. Левитан, А. Твардовский, В. Ключевский, В. Суриков, Л. Бакст, братья Рубинштейны, генерал А. Деникин… Да мало ли еще тех, кто «сделал сам себя»? Острая тяга к знаниям и культурный аппетит сохранялись очень долго, пока они гарантировали социальное продвижение. В СССР культ образования и образованности был тотальным, несмотря на пропагандистское возвышение образа «рабочего класса». Статус «интеллигента» тогда был сродни «аристократам духа», хотя в толпе интеллигенту могли сказать: «Эй ты, шляпа!» и посоветовать: «Надень очки, вторые». Это несколько позже такой культ слинял, и очень быстро – со сменой ценностей.

Так было. А что сейчас?

В русской ментальности из-за традиционно негативного отношения к индивидуализму погасла ярко выраженная идея жизни – как роста, как постоянного развития себя и своего потенциала. Здесь редко проявляется стремление всю жизнь совершенствовать себя, редко уважают тех, кто способен, как барон Мюнхгаузен, сам себя вытащить из болота за волосы. Нет идеи, чтобы всю жизнь, прилагая усилия и сцепив зубы, постоянно добиваться своей цели. Нет традиции уважать такие усилия в других людях. Психологическая пассивность большинства занижает их претензии к образованию как очень важной части общественной жизни. И случайные назначенцы во власти не могут с этим справиться, а только нагромождают проблемы. Не потому ли и падает качество образования и уважение к высокой образованности?

Отсутствие стремления рваться к знаниям и позитивно строить свою жизнь высвечивается на примере с дополнительным образованием.

Многие студенты вузов имеют возможность получить дополнительное образование, однако воспользовались этой возможностью только 1/3! Хотя потенциально таких людей могло бы быть раза в 3–4 больше. Остальным это не показалось интересным. Так и у подростков, особенно городских: у половины из них есть возможности учиться в лицеях, спецшколах, гимназиях. А вот соглашаются на это только 4 %.

Казалось бы, для каждого очевидна связь между качественным образованием и положением на рынке труда: хочешь найти хорошую работу, сделать карьеру – учись, не ленись, «ученье – свет» и т. п. Однако к качественному образованию не проявляют интерес. А зачем напрягаться? Можно и так устроиться. Культ образования, образованности и интеллекта полинял, тяга к знаниям не работает.

К счастью, это касается далеко не всех. Появилось множество молодых образованных людей – представителей среднего класса. И их становится все больше. Как правило, они из семей с образованными родителями. Зачастую в таких семьях сохранились хорошие библиотеки – богаче, чем в среднем по стране. Как правило, родители читали им в детстве книжки. И они тоже читали родителям или с родителями, а потом вместе обсуждали прочитанное. В таких семьях рождается обсуждение, диалог, умение строить и оформлять свои мысли. Благодаря умению слушать и разговаривать у таких людей невысока конфликтность с окружающими. Они готовы к положительному контакту через общение. А все вместе положительно влияет на общие установки в жизни, на учебу, на ее результаты. Такие люди на порядок чаще читают и говорят на иностранных языках, бывали за границей. Словом, тяга к самовоспитанию обычно связана с образованностью родителей, с особым климатом в семье, с наличием денег, с готовностью их тратить на учебу и образование, на покупку хороших книг.

Такие качества – культурный капитал человека. У таких людей другой старт, другая коммуникабельность, другие способности к коммуникации, другое отношение к проблеме выбора. Такие бы семьи лелеять, выращивать поколениями, чтобы расширить генетическую тягу к знаниям. Но статистики, сколько таких семей, какую часть образованного общества они составляют, образуют ли они династии, нет. Таких семей немного (не больше 5 %), как немного вообще высокообразованных людей.

Верится, что в будущей России – с неуклонным ростом городского населения – таких людей будет все больше и больше. И они в конце концов когда-нибудь создадут вокруг себя особое этическое пространство, такую культурную ауру, где при любом достатке оставаться малообразованным невеждой будет просто неприлично.

О культуре в современной России

У любого народа смысл бытия зашифрован в его культуре. И у каждого народа он свой, особенный, связанный с его генной памятью, ментальностью, историей. Африканцев трудно превзойти в искусстве музыкальной импровизации, немцев – в систематизации знаний, японцев – в развитии новейших технологий, англосаксов – в практицизме и уважении к законам. И у русских есть своя культурная ниша, делающая их не похожими на другие народы. Русские с их образным восприятием мира, любовью к самовыражению (в самых разных формах) и развитой интуицией очень способны во многих видах искусства, в литературе и изучении языков.

Национальная культура – не просто сумма культур отдельных ее членов, это – общие ценности, творческие достижения и стандарты поведения в обществе. Система ценностей – внутренний стержень каждой культуры, показатель качества жизни народа, вектор его энергии. Сохранение самобытности народа впрямую зависит от его внутренней энергии и, значит, от культуры.

Что же происходит с русской культурой в тот драматический момент, когда на российских пространствах одновременно суммировались два процесса: глобализация и смена системы жизнеустройства (рыночные отношения)? Какие это дает последствия для культуры?

Начнем с глобализации. Ее воздействие на культуру можно сравнить с бульдозером, который неодолимо движется в заданном ему направлении, все перемалывая и круша, ровняя на своем пути.

Первый плохой результат глобализации – технократизация общества, когда гуманитарная сфера теряет свою ценность и деградирует. К чему это ведет? Каждый это чувствует на себе. Например, большинство чиновников России гуманитарно не развиты. Со своими дипломами экономистов-юристов им не приходит в голову задаться вопросом «Почему даже в XXI в. России нужны хорошие философы, филологи, историки и т. п.?» Не случайно именно эти отрасли науки у нас в загоне. А вот в Японии, например, выпускников филологических факультетов часто берут менеджерами, даже в машиностроении. Потому что технологиям научить несложно, а вот видению мира в целом, которое может дать только гуманитарное образование, не научишь на краткосрочных курсах. По прогнозам, уже в нынешнем веке повсюду в мире будет править технократия. Уже сегодня, например, в Японии 80 % всей собственности в руках технократов, менеджеров различных фирм. Но, может, это не так страшно?

Все бы ничего, только технократы с их идеализацией науки и технических новинок уверены, что для регулирования общества достаточно принципов технической рациональности. Для них все иное, в том числе нравственность, язык, философия, культура – от лукавого, т. е. избыточно, как избыточно и само гуманитарное образование. По их логике все очень просто: нужна высокотехнологичная экономика. Значит, в образовании и сделаем упор на математику и компьютер, а литературу и прочие «излишества» – урежем. И вообще, больше внимания к технике! Так и случилось, что из 28 НИИ, оставшихся в России от прежних времен, почти все технические. НИИ гуманитарного профиля практически исчезли.

Думающие люди категорически против такого подхода. Коряво говорящий и пишущий с ошибками человек не способен самостоятельно мыслить и, тем более, модернизировать что-то! Гуманитарно необразованный человек просто неконкурентоспособен даже в менеджменте: что он может знать и понимать в лю дях, не зная истории и литературы своей страны? Отрицание значения гуманитарных знаний и фокусирование на чисто экономических задачах воспитывает потребительскую философию и закрепляет соответствующий стиль жизни. Без гуманитарных знаний невозможна гуманизация общества, смягчение нравов, воспитание гражданственности в человеке.

Таким образом, узкое мышление технократов уничтожает русский культурный код, который всегда отличал русских от других народов.

В России разразился скандал, когда в печати появилось заявление Ученого совета филологического факультета МГУ (22.11.2012), где с болью говорится о «разгроме гуманитарного образования в России», которое проводит Минобрнауки. Ученые выразили недоверие чиновникам всех уровней, которые разрабатывают такую образовательную политику, которая грозит прерыванием преемственности традиций национальной культуры, деградацией системы образования и «дебилизацией» населения. Ученые филологи обвинили российские власти в том, что эта катастрофа подготавливалась сознательно и целенаправленно, поскольку общественным сознанием людей с низким уровнем образования легче управлять.

Это очень жесткое обвинение, но в справедливости ему не откажешь.

Еще одно культурное эхо глобализации – падение культуры речи, наше общее косноязычие, неумение выразить свои идеи и чувства, неспособность убедить собеседника, и тогда остается одно – орать или воздействовать телесно. Человеческая речь строится по линейному принципу, а набор кусков электронных текстов (полуфабрикатов) не помогает построить логически оформленную речь, линейный текст. Признак нашей культурной деградации – широкое распространение мата, и не только в бытовой речи, но и в литературе, на сцене, на ТВ. Не отсюда ли наше косноязычие в общении? Не отсюда ли наша низкая культура речи, ее бессвязность, беспомощность в попытке убедить кого-то, иными словами, падение культуры общения?

Еще одно негативное последствие глобализации – унификация культур. Это глобальная проблема, в ней таится угроза для всех оригинальных культур. Мир, в котором нам предстоит жить дальше, становится не таким ярким и разнообразным, как прежде, все меньше он окрашен местным колоритом.

Например, встает проблема с языками. Ведь культура существует в языке, а язык – способ существования культуры. Языки умирают, на них все меньше говорят. Для технократов же главное – обмен информацией, а для этого хватит и одного языка – английского. По оценкам специалистов, сегодня в опасности находится почти половина из 6 тыс. языков мира, в том числе и те 120 языков, на которых говорят граждане России. Каждые две недели навсегда исчезает один живой язык, на котором говорят люди нашей планеты. Причины – в демографической ситуации, миграции и, конечно, глобализации. Нарушается естественная передача языка детям, когда родители, желая им помочь поскорее адаптироваться, отказываются от родного языка и говорят с ними дома на иностранном языке. По некоторым прогнозам, к концу XXI века 90 % живых языков Земли могут исчезнуть навсегда.

Почему это опасно? Ведь язык – не только средство обмена информацией, но и форма мироощущения народа: в нем записана его биография и история, родной язык для него – это модель мира. Более того, язык – это признак нации: нет языка – нет и нации. Утрата языка – это стирание коллективной памяти, в которой хранятся события, уклад жизни, духовный опыт, модели поведения и т. д. Общество без памяти (как и человек, потерявший память) теряет свою историю, свое «я», свое прошлое, настоящее, а значит, и будущее. Ведь у манкурта нет будущего. А многим народам грозит именно такая участь.

Каток глобализации проходится по культурному ландшафту разных стран, делая его все более однообразным. Национальные автохтонные языки, обычаи, ритуалы, разные формы поведения, церемонии, традиции постепенно заменяются стандартными формами жизни. В культурном плане глобализация проявляется в масскультуре с ее стандартностью. Сегодня скроенные по американскому шаблону кинобоевики, телесериалы, поп-музыка и т. п. идут по планете, стирая национальные и культурные традиции и различия. Причем не только на английском, но и на всех ведущих языках мира.

Такая стандартизация культуры опасна, и не только из-за очевидной деградации и упрощения. Она таит в себе опасность и для психического здоровья каждого человека. Когда чуждые малохудожественные образы проникают в складывавшееся веками ядро национальной культуры, они неизбежно изменяют жизненно важные картины мира, человек теряет морально-нравственные ориентиры и ценности. Меняется культура – меняется нравственность и представления о добре и зле – меняются люди и стиль их поведения.

Отказываясь от родной культуры, забывая о своих корнях, любой человек неизбежно теряет психологическую ориентацию, привычные ценности, изменяются его поведение и внутренняя этика. И если бы человек просто менял одни правила на другие! Но часто внутренняя этика и нравственные принципы просто разрушаются, на их месте остается дикий бурьян, что и объясняет рост немотивированной агрессии и правовой нигилизм человека «без корней». Особенно это губительно для детей и подростков. Если с детства человек не впитал основы своей родной культуры, значит, он не врос в нее своими корнями. А отсутствие корней, нелюбовь к «своему» – одна из сегодняшних проблем российского общества.

Итак, главный порок глобализации – угроза традиционным культурам. Под лозунгом культурных связей происходит наступление одной-единственной – западной культурной модели. Ведь именно внутри западной цивилизации и выросли «материальные носители» этого процесса: глобальный мировой рынок и системы телекоммуникаций.

Разве в обаятельной западной культуре заложено что-то опасное? Ведь мы до сих пор искренне восхищаемся многими ее шедеврами. Так, может, не стоит ее бояться? Дело в том, что сегодня мы сталкиваемся с западной культурой не в ее чистом, изначальном виде, а с ее мутацией – массовой культурой, построенной исключительно на коммерческой основе.

Это – культура рынка. В ментальности западных людей отныне уравнялись понятия «цена» и «ценность». Те вещи, которые раньше не имели стоимости (можно ли оценить стоимость Парфенона?), теперь получили эквивалент цены и могут стать предметом торговли. Теперь можно купить все: и раритеты древних культур и верований, и идеи, и концепции, и СМИ, и таланты, и даже их поклонников. Все стало рыночным товаром, все имеет свою цену. Правда, цена эта кажется порой произвольной, конъюнктурной: она нацелена чаще на звучность имени создателя, оригинальность, престиж и моду, и совсем не обязательно в ней учитывается главное – степень талантливости создателя. Словом, глобализация и рынок разрушают культурные традиции, в том числе и русские.

Разрушение русской культуры началось, однако задолго до глобализации, которая стала только катализатором, усилив все процессы. «Невидимая рука рынка», перенятая у Запада два десятка лет назад, сработала сильнее всего именно в русской культуре. Рынок и вправду, как мечталось 20 лет назад, «все расставил на свои места».

А ведь так хорошо начиналось, когда мы впервые на нашей памяти вступили в мир рынка и потребления! Но очень скоро все стало производиться в массовых масштабах и по единым лекалам – чтобы хватило на всех и на все вкусы. А раз все стало массовым, то соответственно упростилось. Содержание фильмов, радиопередач, журналов, книг, спектаклей снизилось до стандарта универсальной жвачки. Аналитические статьи свелись к одной-двум колонкам с броским названием. Впервые для взрослых русских появились книги с картинками и комиксы! И вот парадокс – их покупают! Все остальное, серьезное и сложное, центробежной силой выталкивается как ненужное, лишнее, в общем, как «неформат». Как будто для того, чтобы люди отвыкали думать.

В современной России создалась особая субкультура правящей «элиты» и круг «творцов», которые обслуживают ее. Эта субкультура постепенно теряет связи с традиционной культурой и мироощущением большинства сограждан. Без исторической памяти, без размышлений о будущем «творцы» новой культуры отходят от естественного языка в выражении своих мыслей, от традиционных норм нравственности и красоты.

Конечно, по этому пути пошли не все. Однако экраны и иные средства СМИ оказались заполнены продукцией именно этой новой субкультуры: кто платит, тот и заказывает музыку.

Появляются новые культурные товары для финансовой элиты – стриптизы, клубы для миллионеров, дорогие эротические журналы («Андрей»), элитные издания (журнал «Золотой век», привлекающий не качеством публикаций, а качеством полиграфии и ценой). Впервые в России возникает рынок картин и антиквариата западного типа. Культура преодолевает тотальное однообразие советского типа. В ней столько всего разного, что глаз радуется. Заодно она получает значение канала, по которому циркулируют социальные знаки (ты богат? – или лузер?).

Современный культурный пейзаж в России многоцветен и ярок, но не радует. На первый план (как и на Западе) уверенно вышла многие годы презираемая массовая культура, «попса», впервые откровенно и нагло вошло понятие «потребление». Теперь эквивалент ценности культурного объекта – его стоимость. Теперь на все можно ставить ценник: на талант, на оригинальность, на новизну.

В основном новая русская субкультура сосредоточена на телевидении. Именно оно как опора новой «элиты» играет главную роль в ее идеологической и эстетической гегемонии, потворствует вкусам богатых выскочек. Здесь свобода личности сводится к свободе от нравственных норм, от десяти заповедей. Главный удар – по семье и домашнему очагу. Главное оружие – банализация секса, снятие табу с эротики и жестокости. Все это «бархатными ручками» толерантности вживляется в сознание людей, разрушая привычные традиционные ценности, представления о добре и зле. Старшие возмущаются примитивностью и жестокостью демонстрируемого ТВ, а молодые пожимают плечами: «А что тут такого?» Они выросли с этим, это для них норма.

С. Минкин посвятил феномену нового русского телевидения интересное исследование. Он попытался определить, на чем основана его могущественная сила, заменяющая миллионам наших современников все остальные средства информации и даже человеческое общение. Корень могущества ТВ – миллиарды долларов, которое оно получает за рекламу, не отказываясь при этом от субсидий государства (денег налогоплательщиков). Оно щедро делится с депутатами, чтобы они, не дай Бог, не приняли антирекламных законов или запрета на ужасы, насилие или порнографию. И получает оно тем больше денег, чем больше людей сидит перед экраном.

Показатель успешности любой программы теперь – только рейтинг, который учитывает поголовье телезрителей. Выше рейтинг – больше денег от рекламодателя. Нравственность? С ней не считаются. Считаются только деньги.

Создается впечатление, будто телевидение производит зачистку населения от умственных усилий, нравственности, добрых чувств. Умные – не нужны, глупые – пусть больше пьют, покупают тряпки, косметику и SPA-процедуры в соответствии с рекламой. И добрые не нужны: им ведь не покажешь садиста или педофила в действии. А вот невротики полезны: они отслеживают и покупают новые лекарства. И дебилы хороши: они любят дешевые «стрелялки» и слезливую истерику под названием «русский шансон». Хотите притянуть зрителей к экрану? Очень просто: надо создать что-то шокирующее, невиданное, даже отвратительное. Сделать хорошее трудно, а плохое – легко. Талант – это редкость, а вот грязно ругаться, снять горы трупов или издевательства над ребенком может любой. И получается абсурд: товар (телепередача) в результате конкуренции ухудшается. Это и есть новое достижение рынка, по мысли С. Минкина. Причем это – глобальная проблема, а не только чисто русская. Просто у нас все проявляется более ярко, цинично и откровенно.

Программы русского телевидения, особенно «РЕН ТВ», создают образ безнравственной и жестокой страны, которая не думает о детях, воспитывая в них привычку к жестокости и бесчувствие. К трехлетнему возрасту ребенок в России уже тысячи раз может увидеть убийства и порно. Подсчитано, что сейчас в России уже подросло новое поколение, воспитанное рейтинговым ТВ: эти дети к 18 годам увидели уже свыше 20 тыс. убийств (Минкин).

Развращая юных, ТВ губит и их здоровье: недостаток движения, нарушения речи, отставание в развитии головного мозга, отсутствие воображения, остановка аккомодации глаз – вот только некоторые итоги его воздействия.

Да и для взрослых общение с «ящиком» небезопасно: с ним они проходят курс обучения новым прическам, разным словечкам и приемчикам, учатся, что есть, чем бриться, чем намазаться, попудриться, намылиться. А главное – как стать «крутым». Этому помогают, например, программы НТВ: «Максимум», «Главный герой», «Профессия – репортер», «Чистосердечное признание». Они – лидеры проката. Политические дебаты и ток-шоу по серьезным проблемам, где реально они просто забалтываются, такого высокого рейтинга (т. е. прибыли) не дают.

Замечено, что те, кто регулярно смотрят ТВ, значительно быстрее глупеет. Ящик смотрят почти все, и люди глупеют на глазах: они смотрят, слушают, нажимают кнопки, человеческое общение заменяется телевизором. Они уже разучились связно говорить и читать, т. е. теряют качества, отличающие их от машины или животного.

Рынок все «расставил на свои места» не только в телевидении. Резкое социальное расслоение на богатых и бедных поставило в особые условия и интеллигенцию, образованных людей, связанных с культурой. Они потеряли былой ореол духовной и нравственной элиты. Чтобы выжить в жестких условиях конкуренции, они вынуждены идти на поводу у покупателей своей продукции, угождать вкусам тех, кого они раньше презирали. Значительная часть творческих людей превратилась в персонал по обслуживанию «художественных вкусов» верхушки. И платят им недурно. Власть и «элита» хорошо поняли, что самым верным защитником и охранником режима будет не тот, кто сидит на крепкой цепи, а тот, кто служит от души, за вкусную подачку. Теперь власть, приблизив «конкурентоспособных» творцов, контролирует их с помощью высоких гонораров, бонусов и пр. И в итоге получается следующее: человек, у которого доход несоизмерим с доходами большинства его сограждан, через некоторое время перестает понимать: о чем, собственно, те кричат, выходя на улицы с манифестациями протеста? Чем это они недовольны?

Такая же оторванность от реальности бросается в глаза при просмотре очередных «шедевров» российского кино, созданных большей частью отпрысками талантливой плеяды режиссеров и актеров. Они творят фильмы с большим бюджетом, широким прокатом и рекламой. Однако, когда их смотришь, появляется стойкое ощущение: этот фильм – не про Россию, а про какую-то другую страну. Хотя, казалось бы, имена русские, герои говорят по-русски, даже пейзажи и виды городов вроде бы русские. А вот все остальное не похоже: кислотные краски, хай-тековские апартаменты, стильная одежда, невнятные до глупости разговоры и реплики, надуманные сюжетные ходы, нерусские жесты, мимика и восклицания типа «вау»… Особенно неубедительными получаются персонажи, занятые трудом. Живыми и достоверными кажутся лишь те сюжеты, которые связаны с жизнью в офисах, на курортах, в клубах и на тусовках. Эта сторона жизни, по всей видимости, лучше знакома создателям фильмов.

Так в России за два десятилетия была создана новая культура – поп-культура. Людям с нормальным развитием очевидно ее уродство.

Результат? Резко упал общий уровень культуры. И даже интерес к ней. Стоит ли удивляться тому, что 70 % россиян не ходят в кино практически никогда («Левада-центр»)? А половина тех, кто стоит в очереди в билетную кассу, категорически отказывается от просмотра фильма, если узнают, что он – отечественный, свой. Читают мало. Количество концертов симфонической музыки сократилось в 8 раз. Практически исчезло народное творчество и народные хоры, художественная самодеятельность. В живописи теперь предпочтительна декоративность для украшения интерьера: чтобы было ярко, броско, как «еще не было ни у кого», «круто».

Культура, не способная ответить на вызовы времени и оторванная от своих корней, обречена заниматься имитацией. Жизнь творцов теперь поменялась: раньше – они страдали от цензуры, бесталанности, безденежья или запоев. Однако на фоне общей рутины они выглядели «как бы элитой». А теперь, в эпоху стандартизации, отпала нужда в поисках и творчестве, и автор стал «инструментом» по переработке одних образов в другие. А запас образов, символов, как и идей, истощился. Но зарабатывать надо.

Вот и гуляют по экранам многочисленные римейки, переделки, перекраски, повторные съемки кинофильмов по старым сценариям: «Джентльмены, удачи!», «Идиот», «Ирония судьбы-2», «Анна Каренина» и др. Или перепевы одних и тех же песен разными исполнителями («Один в один» на ТВ), варианты театральных постановок одной и той же пьесы, где режиссеры как бы соревнуются: кто из них сумеет больше поразить зрителей неожиданным толкованием известного всем наизусть еще со школы текста?

И в литературе тоже используется переписывание (транскодирование) давно знакомых сюжетов – по-новому, иными словами и вариантами. Это называется «постмодерн». В нем форма неоправданно усложняется, хотя смысл остается примитивным. Для усиления привлекательности постмодерн орудует с сексом, не боится нецензурной лексики, идиотского смеха, «винегрета» жанров, идей, стилей.

Современный «культурный продукт», таким образом, как бы замыкается в самом себе, не нуждаясь даже в зрителях. Отсюда комедийные сериалы с «американским» смехом за кадром, «смехопанорамы» с назойливыми плоскими шутками. Все это вызывает у понимающего зрителя скуку и раздражение, но с экрана не исчезает.

Еще одно проявление совмещения двух процессов (глобализации и рыночных отношений) – новая беда для русских – «языковая болезнь». Ее симптомы: низкая культура речи, падение авторитета грамотного языка, резкое снижение коммуникативной компетенции. Раньше образцом для подражания была идеально вычищенная речь дикторов. Тогда за ошибку не просто корили, а гнали с работы. Основным источником красивой речи была классическая литература. Теперь образец для подражания переместился в СМИ. Но речь, льющаяся с телеэкрана или по радио, от образцовой невероятно далека. Сотрудники молодежных каналов не стесняются безграмотности, щеголяют друг перед другом в использовании сленга, американизмов, не боятся и брани (видимо, чтобы быть «ближе к народу»?).

А есть такие ТВ-программы, которые пытаются доказать, что без брани обойтись невозможно. Инициатором одной такой передачи был даже министр (бывший) культуры. Там известный кинопродюсер горячо доказывал, что когда снимаешь фильмы о войне, то просто невозможно обойтись без мата. Иначе будет нехудожественно, недостоверно, неправдоподобно. И никому не пришло в голову усомниться в художественности и правдоподобии писателей, которые не понаслышке знали, что говорят солдаты и офицеры на поле боя, написав «Севастопольские рассказы», «Войну и мир», «Тихий Дон», «Белую гвардию» и другие шедевры русской литературы.

Впрочем, падение грамотности русских неоспоримо, и не это главная беда. Главная проблема – заметное снижение речевой компетенции большинства населения вообще, но особенно – молодежи.

Преподаватели отмечают небывалое: нынешние дети не способны понять тексты классической литературы из школьной программы, элементарно, пусть в примитивной форме пересказывать их, написать связный текст на 3–4 страницы на самую простую тему («Как я провел лето»). Интернет переполнен анекдотами – выдержками из школьных сочинений. Примеры дремучего невежества и косноязычия может привести каждый учитель. И в вузе то же самое: студенты пишут неграмотно, а главное – не способны создавать грамотные развернутые тексты.

Некоторые пытаются защищать новое косноязычие. Дескать, линейно-текстовое мышление сейчас теряет свои позиции, мол, молодые и сейчас мыслят, только как-то иначе… Впрочем, о причинах «языковой болезни» можно спорить, что не отменяет сам факт болезни.

Но возможны ли без знания языка развитие интеллекта, социализация личности? Можно ли без языка наладить общение с себе подобными? Не означает ли отказ от линейно-текстового мышления деградацию человеческого мышления вообще? О таком и думать не хочется.

Главная же причина культурной (и речевой) деградации русских видится в том, что перед нами тотальный, насаждаемый, пропагандируемый отказ от интеллектуального усилия, от умственного напряжения – во всех областях жизни, в любом виде деятельности, во всех социальных группах. В обществе, где презирается гуманитарное образование, а первые лица государства твердят о необходимости научить молодежь практике, а не всяким там умствованиям, другого и быть не может. Так что проблемы русского языка – не в нем самом, а в нашей реальности: она самым печальным образом влияет на нашу речь, культуру и сознание.

Вот так, медленно, но неуклонно, год за годом в России происходят мощные культурно-цивилизационные сдвиги. Из культуры вымывается главное – культурный аспект. Теперь она воспринимается или как бизнес, или как средство пропаганды, или как символ благосостояния, но не как главная ценность – то, благодаря чему скопище людей превращается в единый народ.

Повсюду ли победила культурная глобализация? И можно ли ей как-то сопротивляться?

В странах Запада из-за страха перед стандартизацией культуры с 70-х годов прошлого века возникла мода на «мультикультурализм», т. е. поощрение культурного разнообразия в пределах этнических групп. Этот принцип даже был включен в конституции многих стран (Канады, Австралии, Швеции и др.), став их политическим кредо. Но за 30 лет пришло понимание, что эта идея, решая одни проблемы (культурное разнообразие), порождает другие: усиливает замкнутость этнических групп, порождает культурные гетто, усиливает гражданскую дезинтеграцию, этнические конфликты. В итоге от этого принципа отказались даже те страны, где он был зафиксирован в конституции. Об этом открыто сказано в «Белой книге» Совета Европы (2009 г.). Новая формула культурной политики в ЕС настаивает на примате культурной однородности страны.

Культурная глобализация не нашла сочувствия в мусульманских странах: там очень сильна национальная традиция, и мусульмане сопротивляются глобализации чуть не с оружием в руках.

И китайская, и индийская культуры на свой манер стараются противостоять ее влиянию. А японцы пытаются ее «фильтровать» и использовать, чтобы укрепить свои национальные традиции.

Все это имеет лишь частичный эффект: восточные способы сопротивления могут лишь чуть-чуть откорректировать ее курс и немного замедлить, но не остановить.

Конечно, еще есть места и в России, где традиционная культура сохранилась и впитывается с молоком матери: это труднодоступные Сибирь или глухая провинция. Но никаких препятствий для глобализации здесь нет, кроме природных, а это – вопрос техники, денег и времени. Эти очаги изолированной культуры вызывают сочувствие своей наивностью и беззащитностью, которая завораживает, чарует. Но она обречена: процесс глобализации остановить невозможно. Остатки национальных традиций в России сохранились только в особых культурных резервациях – для туристов и иностранцев.

Так есть ли смысл сопротивляться глобализации?

Есть мнение, что сопротивляться культурной глобализации вообще невозможно.

Правда, на Западе некоторые правительства и международные институты (например, объединенной Европы) пытаются защищать культуру своих стран. Там создаются особые системы субсидирования: например, деньги, полученные от показа иностранного фильма, направляются на поддержку своей киноиндустрии. Там пытаются ввести общественный контроль нравственных и культурных аспектов содержания любой художественной продукции. Там есть запрет на использование иностранного языка в ущерб родному. Там жестко контролируется скачивание книг, фильмов, музыки и т. п. из Интернета. Уважение к авторским правам и жесткое соблюдение законов дает возможность творцам какое-то время держаться на плаву, не разорять целые индустрии искусства и книгоиздательства, как это происходит у нас.

А что в России?

Она процессам глобализации не сопротивляется. У нее нет для этого пока ни сильного национального государства, ни воли ее властителей, ни национальной идеи. Нынче русским, как и французам, грекам или немцам, остается только вздыхать об уходящей национальной культуре и традициях. Все вопли и дискуссии о гибели русской культуры тонут в трясине обывательского конформизма и пассивного принятия глобализации.

Более того, создается впечатление, что по русскому народу глобализация ударила гораздо сильнее, чем по другим. Причины такой ее сокрушительной силы заключены в ослаблении русской культуры, в том, что происходило в истории нашей страны.

С 1917 г. официальная идеология коммунизма открыто враждовала с русской культурой. Тогда «железной метлой» вымели из России главный интеллектуальный генофонд нации – русское дворянство и интеллигенцию. Закрывались храмы, уничтожались предметы религиозного искусства или, что еще хуже, продавались за границу.

Это имело страшные последствия, не до конца еще осмысленные. Ведь русская культура была единственной развитой культурой на огромном пространстве 1/6 Земли. Русский язык и культура, постоянно находясь под влиянием других народов, всегда преобладали и по распространенности, и по уровню развития. Более того, другой такой высокой культуры мирового уровня, кроме русской, для интеграции разных народов в России не было, как нет и поныне. И вот ее-то, русскую культуру, на протяжении всей советской системы несколько десятилетий уничтожали, грабили и вывозили на продажу, выхолащивали, стерилизовали, «советизировали».

Были задавлены все ростки новых художественных поисков и форм. Рассеянные по миру, они смогли пробиться и расцвести (как, например, русский авангард) на почве других культур, обогатив и продвинув их. Русская же культура, подвластная партии, развивалась в сторону академического классицизма: в живописи приветствовалась – имитация передвижников, в музыке – Глинки и Чайковского, а в театре – Малого театра и МХАТа. В этом были повинны не только школьные вкусы вождей, но и общая установка на создание единой и однородной по форме «советской культуры». Достигалось это – все тем же бульдозером по русской культуре и одновременно интенсивным развитием периферийных культур, у которых подчас не было даже своей письменности. В итоге русская культура шла на понижение, а культуры малых народов интенсивно развивались.

Конечно, ослабленная советская культура не могла составить конкуренцию обаянию Запада, который прорывался через «железный занавес». Она была обречена на поражение. Так и случилось, что русская культура, жестоко пострадавшая от коммунизма, к приходу глобализации оказалась ослабленной.

Особая разрушительность культурной глобализации в России, вероятно, связана еще и с особым ментальным свойством русских людей, пока не вполне достаточно изученным и описанным, – их любовью и умением вживаться в роль другого народа, играть эту роль, доводя характерные черты до гротеска. Эту русскую особенность подметил еще в XVII веке славянский мыслитель Юрий Крижанич. Он и дал название этому явлению – «чужебесие», или по-другому: «бешеная любовь к чужим вещам и народам, присвоение чужих порядков и чужого языка, желание стать другим народом» или хотя бы стать похожим на него. Из-за «чужебесия» русская народная культура вытеснялась – как отсталая и отжившая – и несколько веков была Золушкой в родном доме. Уже тогда Крижанич предвидел главную причину крушения русской цивилизации.

Как бы он назвал то, что происходит сейчас?

Сейчас русские вживаются в роль продвинутого западного человека – самозабвенно, отбросив все самоограничения, налагаемые родной культурой. Теперь модно изображать из себя космополита, «настоящего Европейца», устраивать и посещать «перфомансы» с животными, с размазанными экскрементами, изуродованными иконами. Причем «перфомансы» теперь организуются не только в подвалах или заброшенных промзонах, но и в музеях, и даже в православных храмах. На такие игры спокойно, не одергивая, смотрит власть. Более того, эти игры становятся престижными, там резвится новая элита и «продвинутая» молодежь.

Может быть, не стоит так уж печалиться о гибели русской культуры? Ну, была русская культура, а дальше будет еще какая-нибудь… Да нет, часто простые причины дают очень непростые последствия. И в данном случае речь идет о существовании нашей страны. И это не просто высокие слова.

Вы никогда не задавались вопросом: что такое «русскость» для русского человека? Это что – государство? География страны? Или национальные традиции? Государство наше – скорее отталкивает, чем привлекает. А география – лоскутное одеяло карты России с множеством национальных образований (собственно и составляющих Россию) – тоже слабая почва для самоидентификации. Да и традиции постепенно уходят в прошлое.

Русская культура, литература и язык – вот то важнейшее, что объединяет русских в нацию. Русская культура – единственное, пожалуй, что позволяет нам оставаться народом, а не толпой людей без роду и племени. Русское сознание сформировано русскими классиками литературы, которые сумели выразить ощущения, чувства и мечты русских, создать русскую картину мира. Они – подлинные основатели русской национальной культуры, а следовательно, и национального самосознания. Такой крепкой связи национального сознания с литературой не наблюдается ни в одной другой стране – только в России.

И что случится, если исчезнет то единственное, что нас объединяет? Это всем понятно…

А вот понимает ли то, что понимаем все мы, наше государство? Ведь на кону стоит судьба и его существования. Но сегодня главным событием и новостью является то, что государство в России демонстративно отказывается поддерживать какую-либо культуру: и правую, и левую, и классическую, и официальную, и альтернативную, и прочие. Одержав победу, новая власть прекратила контроль над культурой и заодно ее финансирование. «Для приличия» какие-то деньги все же на культуру и кинематографию выделяются, но абсолютно мизерные: всего 1,2 % от ВВП. А с 2013 г. – их еще наполовину урезали (до 0,6 %). По мнению экспертов, денег, ранее выделяемых на поддержание (не говоря уже о развитии) культуры и кино, следовало бы субсидировать по меньшей мере в 3 раза больше! Но их урезают.

Эффект такого финансирования с самого начала был мгновенный и ошеломительный. Сразу же для всех, кто населяет нашу страну, исчезло ощущение культурного единства. Распались почти все творческие организации, а те, что остались, сошлись в клинче из-за дележки материальных фондов. Интерес к культуре упал. Сошло на нет даже изучение культуры – одна из целей самой культуры. Все пошло на понижение.

Бывшая единая советская культура исчезает на глазах, угасает, превращаясь в субкультуру: старые фильмы, старые песни, добрые мультики из нашего детства. К ним тянутся люди старшего поколения, поскольку выросли на них.

На границах массовой культуры бурно развивается молодежная культура. Как и всюду в мире, она сочетает в себе элементы контркультуры, массовой и коммерческой культуры, не претендуя на «духовность».

Получается, что вместо традиционной русской культуры сейчас вырастает нечто новое. В сущности, это новая культура разрозненных людей, где каждый ориентирован только на себя, на свою семью и ближайший круг. В новой культуре утрачено представление об общем интересе. Причем на всех уровнях – групповом, территориальном, государственном.

Этот новый культурный феномен еще не до конца осмыслен обществом. Потому его трудно описать. Корни его – и в советском, и в досоветском прошлом. В его описании смело можно назвать только то, чего в нем нет. К примеру, в нем нет коллективизма. Поэтому понятие об общем интересе (в том числе и понятие гражданственности) в новой культуре стерто.

Исчез страх перед пошлостью. Поскольку кроме индивидуализма в новом типе культуры проглядывает такое качество, как гедонизм: практика культуры теперь все сильнее и чаще связывается с получением удовольствия. Раньше откровенный гедонизм резал слух: «почитать для кайфа», «сделать красиво», «смотреться круто» и т. п. Теперь же такие формулы уже не кажутся неприятными или унизительными: они привычны.

Угасает на глазах и объединяющая роль культуры. Теперь она скорее становится фактором разъединения, самовыражения любого творца, способом различать людей по социальному, национальному или возрастному признаку.

К сожалению, в результате глобализации Россия постепенно превращается в культурную «провинцию» – по отношению к глобальным центрам. Культурный провинциализм очень опасен для России, потому что может привести к заимствованию чужих ценностей, к отказу от родной культуры и подмене ее иной, чужой. Культурный провинциализм к тому же часто агрессивно относится к любым поискам новых форм и идей.

В любом случае главная проблема для России сегодня – сохранение самобытной русской культуры. Только культура может объединить разрозненных и задерганных людей в единый народ, у которого будет одна цель, единый смысл существования, объединенная энергия и общий вектор развития.

А это невозможно без государственного вмешательства в культурную жизнь страны, без продуманной культурной политики и финансирования не по «остаточному принципу». Пока на это остается только надеяться.

Сохранение русской самобытности в новых условиях могло бы однажды быть оценено как высшее достижение нашей цивилизации, как доказательство неодолимой силы и обаяния русской культуры. И тогда всякого рода реформаторам и властям, наделавшим столько ошибок, многое бы простилось.

Досуг россиян: динамика последних лет

Для Европейцев и американцев досуг всегда был одной из важнейших жизненных ценностей. Свою жизнь они считают успешной, если им удается регулярно и качественно отдыхать. И лучше, если несколько раз в году. А еще лучше, если в экзотических странах.

Наша сегодняшняя жизнь протекает в эпоху глобальных перемен, ломки старых ценностей и расслоения общества. Она изменилась за 20 лет просто неузнаваемо. Как в этих условиях решают проблему свободного времени жители России?

Среди новых веяний появилось такое: теперь в понятие «уровень жизни» входят не только доходы, но и количество свободного времени, которое можно отдать досугу. Кстати, само слово «досуг» – не очень подходящее, непривычное для русского уха. Первоначально оно называло «то, что достигнуто», т. е. саму возможность расслабиться и отдохнуть. Понятно, что так бывало нечасто. Отсюда и размытость смысла этого слова, его редкая употребительность и, следовательно, невысокая роль в системе жизненных ценностей, в русской ментальности.

Еще лет 15–20 назад жители России редко считали досуг и развлечения большой жизненной ценностью. Возможно, так сказалась советская культурная традиция, когда идеология требовала от человека «жить на благо общества», а не для себя лично. Русские часто не имели ни вкуса, ни привычки, ни умения развлекаться так, как это делали Европейцы. Об этом говорила не столько статистика, но и сам факт отсутствия в России индустрии развлечений, которая тогда еще только зарождалась.

Прошли годы, и сейчас в России досуг – важнейшая часть повседневной жизни. За годы перемен в стране произошла своеобразная «революция предпочтений», особенно у молодых: они как-то иначе проводят свободное время, чем взрослые.

Нельзя сказать, что ценность досуга и его формы – только «западные веяния». Часто досуг в нашей стране связан с нашими традициями и стереотипами поведения. Формы досуга – это ведь определенный стиль жизни, форма самовыражения человека.

Подавляющее большинство русских предпочитает проводить свой досуг пассивно – «среди своих», в системе надежных родственно-дружеских контактов. Они привыкли к тому, что в беспокойной и полной криминала российской жизни только такие контакты и надежны: они дают в случае необходимости поддержку, гарантируют от рисков. У себя в стране русские настолько привыкли к связям с близкими людьми и психологическому комфорту (без ощущения одиночества), что считают его обычным делом, не очень верят, что бывает и иначе. Знакомые, родственники, друзья или коллеги могут реально помочь при решении любых житейских проблем: сделать протекцию при устройстве на работу, помочь улучшить жилищные условия, найти хорошего врача, хорошую школу для детей, дать деньги взаймы и т. д. Практически все россияне включены в такие мелкие неформальные сети, и общение как таковое для них крайне значимо. При этом возраст не имеет значения: все открыты для общения, чем часто и заполняют свое свободное время – на даче, в русской бане, в ресторане, в гостях, на природе с рыбалкой или шашлыками, на «тусовке» и пр.

Только 12–13 % россиян (чаще молодые, чем взрослые) считают, что им не на кого положиться. А в одиночестве признаются не больше 2–3 %. Общительность – яркое качество русских, что спасает их в трудных ситуациях и от депрессии. Вот почему в России так и не прижился институт психоаналитики: русским достаточно общения с близкими и друзьями. Все это – давняя тенденция, характеризующая традиционный для россиян образа жизни, исконно русский стиль понятия «отдохнуть».

В новых условиях жизни появились новые возможности проведения свободного времени: общение через Интернет, новые виды отдыха и развлечений, новые технологии. Глобализация и открытие границ создали глобальную индустрию досуга, тиражирование массовой культуры. Это выражается в том, что существенно расширяются возможности организовать интересный досуг даже и дома, среди «своих».

А еще важнее то, что происходят заметные сдвиги в отношении к свободному времени, осознание его ценности как таковой. Если раньше отношение к досугу было относительно спокойным, то теперь его ценность на глазах растет. Молодых («игреков», например) вряд ли теперь устроит работа, которая может ограничить их досуг. Причем это не зависит от оплаты труда.

Для разных групп населения есть разные возможности включиться в общественную жизнь, провести досуг – или дома, или вне его. Каждый социальный слой по-разному относится к своему свободному времени и сам выбирает формы досуга. Чем ниже человек стоит на социальной лестнице, тем бедней и традиционней формы его досуга, особенно если они связаны с материальными затратами.

Перед небогатыми людьми (деревня, провинция) не стоит задача разнообразить свой досуг. Для них активная социальная жизнь вне дома проблематична: дорого, хлопотно. Они ограничиваются традиционным пассивным отдыхом дома, который не требует дополнительных затрат: общение с соседями и близкими, телевизор, чтение, хозяйственные заботы или ничегонеделание. Развитие новых технологий может украсить и разнообразить и такой домашний досуг. Независимо от возраста можно и дома неплохо провести время, если ты не против музыки, просмотра видео, работы с компьютером и т. п. Все эти увлечения, оставаясь «домашними», все-таки интереснее, чем простое потребление телевидения и домашние хлопоты. И такой досуг может развивать и обогащать человека.

В целом такой тип досуга традиционен для России: его практикует подавляющее большинство населения всех возрастов. Причем появляется все больше и больше возможностей для его обогащения: DVD, MP3, спутниковое ТВ, все более разнообразная печатная продукция и др. Поэтому даже традиционный домашний досуг – уже не такой косный и традиционный, как это было лет 15–20 тому назад.

Однако у тех, кто использует только простые или традиционные формы заполнения свободного времени, не остается возможности быть активным вне дома. А именно активность вне дома — главный признак полноценного досуга и показатель высокого качества жизни в наши дни. Досуг вне дома стал приоритетом для среднего класса, как и в любой развитой стране мира.

И молодежь, наиболее восприимчивая и активная группа, выбирает стиль общения и развлечения именно вне дома. В этом проявляется разница между поколениями в России. Отцы предпочитают проводить свободное время дома, чтобы расслабиться. А развлекательное времяпрепровождение вне дома становится по преимуществу молодежным.

Надо отметить, что досуг для молодых имеет такую высокую ценность, которая не менее важна, чем состоятельность, богатство. И наконец, у молодых просто другие предпочтения. Для них очень важен аспект развлечения. Они опережают родителей в таких видах развлечения, как посещение ночных клубов, дискотек, кафе, баров и ресторанов, музыкальных тусовок (здесь со старшими разрыв десятикратный).

Кроме того, они больше увлечены спортом (в 2 раза) и компьютером (в 3 раза), чем их отцы. И спортом они занимаются не так, как их родители, а иначе, по-другому. Теперь это не просто футбол-хоккей во дворе или бадминтон в парке. Теперь в моде фитнес, тренировки в боевых искусствах, горные лыжи и прочие очень недешевые виды спорта, гарантирующие выброс адреналина.

Молодых привлекает все новое, особенно если оно помогает личному самоутверждению. Как видим, у молодых досуг считается качественным, если дает возможности: во-первых, для развлечения и, во-вторых, для спорта.

И все-таки наша молодежь – русская, поэтому они, как и их родители, чуть не половину свободного времени отдают общению. Просто их общение сместилось в пространство вне дома: в бары, ночные клубы, клубы по интересам и т. п.

Как видим, у молодых иная структура проведения свободного времени по сравнению с отцами. Родителям очень важна идея развития, затем – общение, а также возможность расслабиться и отвлечься (с телевизором или книжкой). У молодых же досуговый интерес направлен главным образом на развлечения, на новые и яркие впечатления. Второй важный для них компонент – общение. И только в конце стоит задача развития.

Еще большая разница видна в анализе внедомашней активности. У молодых часто отсутствует такой важный компонент, как гражданская активность, социальное и общественное участие. Часто ли наша молодежь принимает участие в общественных ассоциациях, в политических и общественных диспутах и т. п.? Вот в Англии, например, молодые составляют 30–40 % участников таких общественных действий, а в России – только 2–3 %.

Молодежные инициативы и общественное движение наблюдается только среди студентов. Однако такая активность прекращается с выходом человека из этого статуса и возраста.

Допустим, Россия переживает период политической апатии. Ну не притягивает молодых политика, они редко озабочены карьерным ростом в политике. Но ведь можно принимать участие еще и в художественной самодеятельности, устраивать встречи по интересам или что-то подобное. В Англии 20 % молодых не чураются такой активности, а у нас – только 1,5–2 %. Да и то лишь в студенческие годы.

Таким образом, тратя свое свободное время только на развлечения или спорт, молодежь в России еще только приближается к стандартам досугового поведения молодежи на Западе.

Больше всех свободным временем располагают подростки. У них менее осмысленные и более пассивные формы отдыха. Они больше времени смотрят телевизор, слушают музыку или гуляют с друзьями. Больше половины российских подростков проводят на улице, общаясь с друзьями и сверстниками. Отсюда особая острота «уличной проблемы», поскольку приходится говорить о росте преступности, наркомании. Хотя у подростков выбор форм досуга очень ограничен, они не выражают неудовольствия: у них слишком узкий круг потребностей, узкий кругозор. Особенно остро стоит эта проблема в провинции, где меньше возможностей для проведения интересного досуга.

Конечно, приверженность к определенным формам заполнения свободного времени зависит не только от возраста, моды или вкусовых стандартов, но и от образованности, культурного уровня. То, что могло бы передаваться от старшего поколения в качестве положительного примера, не всегда культивируется поколением «игреков». Читают они гораздо меньше, чем их родители, и главным образом периодику (14 %), а не художественную литературу, тем более – не классику. Их сфера интеллектуального досуга по сравнению с дедами («беби-бумерами») гораздо уже. Вот почему современная Россия – далеко не «самая читающая страна».

Молодежь меньше, чем взрослые, занимается дополнительным самообразованием, гораздо реже посещает музеи, театры, серьезные концертные залы. В ее досуге более ярко выражен гедонистический компонент, направленный на сиюминутные развлечения и удовольствия. Такая цель досуга, как саморазвитие, по сравнению с отцами у них стерта.

Досуговые интересы многих стали сдвигаться в сторону получения информации: выросли роль периодической печати, интерес к многоканальному телевидению, в разы выросла популярность компьютера как средства обучения и развлечения. Программирование, Интернет и компьютерные игры – это теперь не только развлечение, но и повышение квалификации. Российская молодежь почти полностью овладела компьютерной грамотностью. Сравним: 20 лет тому назад половина молодых не была знакома с компьютером даже на уровне пользователя.

Новые информационные технологии сделали свое дело: люди перестали комплексовать, что они чего-то не увидели, не услышали, не прочитали. Все само приходит к ним в дом через средства массовой коммуникации. Как изменение к лучшему можно отметить и потребление культурных ценностей: скачивание новой музыки, кинофильмов, интересных программ.

Что можно сказать о предпочтениях в телепродукции? Одинаковы ли они у молодых и более старших?

Взрослые люди в 2 раза чаще, чем молодежь, смотрят информационные и аналитические программы, передачи по истории культуры, они предпочитают смотреть отечественные, а не зарубежные фильмы.

Молодежь отдает предпочтение зарубежным фильмам, любит игровые программы, мультфильмы и развлекательно-музыкальные, спортивные, эротические передачи. Социально активная молодежь более избирательна в своих предпочтениях: у нее большой интерес к шедеврам высокого кино, особенно к зарубежной киноклассике. Многих интересуют и научно-популярные жанры, программы о мире, в котором мы живем. Они тоже хотят быть в курсе событий, интересуются информационным вещанием.

К сожалению, у них не слишком велик интерес (как и у других слоев) к истории российской культуры.

Что же касается состоятельных людей, то их досуговая активность выросла за последние 10–15 лет в 2 раза. Все чаще они посещают бары, кафе, рестораны, концерты, кино, выставки, музеи, различные клубы, ассоциации. И конечно, ездят в путешествия.

Вообще в России туризм, ставший разновидностью современной городской культуры, приобрел особую роль. Туризм как форма досуга социологически охватывает главным образом средний класс (об элите не будем говорить в силу ее немногочисленности). Сейчас он превратился в важный фактор культурного отдыха россиян.

Особую ценность представляет в первую очередь зарубежный туризм. Половина россиян за последние годы побывала за границей по крайней мере хоть один раз, треть – 2–4 раза, а состоятельные люди (каждый пятый) успели там побывать уже по 10 раз. Правда, многие признаются, что для этой цели им приходилось специально ограничивать себя в чем-либо, чтобы скопить деньги на экзотическое путешествие с его яркими удовольствиями. «Голубая мечта» для туризма – посещение Италии, Испании. А путешествие во Францию – не просто мечта, а символ жизненного успеха. «Увидеть Париж – и умереть», – еще в какие годы написал Илья Эренбург!

Прямо или косвенно зарубежный туризм оказывает значительное влияние на ментальность русских. Побывав в разных (не только экзотических) странах, набравшись новых впечатлений, они рано или поздно задают себе различные вопросы. Почему там люди более улыбчивы и приветливы? Почему там люди не кичатся богатством, не гнушаются ездить в скромных машинах и даже на велосипедах? Почему там человек чувствует себя спокойнее и не боится полицейских? Почему там больше порядка и чище на улицах без всяких таджиков? Во всяком случае, пребывание за пределами родины, как ни странно, «поворачивает» русских к самим себе. Они все чаще ищут ответ на вопрос «Почему мы так не похожи на “них”?»

Раньше в традиционной российской культуре путешествия всегда символизировали ожидание чего-то необычного, предчувствие новых ощущений, эмоционально насыщенного культурного опыта, новых переживаний исторической и природно-эстетической реальности.

А ныне туризм в России, как и в остальном мире, превращается в обычную индустрию удовольствий, которые подразумевают не столько культурные, сколько физиологические аспекты потребления. Это обязательный комфорт, расслабление, физическое удовольствие, яркие ощущения. Критерием эффективности туристической программы становится ее соответствие глянцевой рекламе. Путешествия теперь совершают не только для историко-культурного познания – это становится все менее важным. Главное – получить удовольствие, а для этого теперь достаточно не так уж много: экзотическая природа (теплое море, океан), яркая этнография (даже если она имитационная), сувенирная индустрия и отличный сервис.

В заключение можно сказать, что большая часть досуга российской молодежи развивается в активном, интересном направлении. У молодых досуг, внедомашний по своей сути, более разнообразен. Этим они отличаются от своих отцов, которые в лучшем случае мечтают дома расслабиться. В этом выражается разница между поколениями, и ситуация выглядит не вполне равноправной.

И что важно: такое неравноправие зависит не только от материальных возможностей, традиций или привычек – теперь это проблема выбора каждого.

Почему в России сильна коррупция?

В Давосе, где в 2013 г. собрались две тысячи крупнейших экономистов и бизнесменов, которые долго ломали голову над одним вопросом: «Что же больше всего мешает развитию России?» Называли такие очевидные причины, как «социальное расслоение», «отсутствие демократии» и пр., набравшие не больше 5—10 %. А вот «коррупцию» назвали 75 % присутствующих.

По остроумному замечанию одной журналистки, сейчас в России «разговоры о коррупции не звучат разве что из утюга». О ней, собственно, и раньше не молчали, но теперь это модная тема в СМИ. Ежедневно отовсюду водопадом льется лавина разоблачений и обличений.

И что изменилось? Особняков и роскошных квартир никто не лишился, о конфискации тоже не приходится говорить серьезно. Она, кстати, столетиями исторически присутствовала в нашей стране – вплоть до декабря 2003 г., а потом тихо-тихо исчезла из Уголовного кодекса РФ под грохот лозунгов о «гуманизации российского уголовного права». И до сих пор вернуть закон о конфискации не удается: на его пути стоят депутаты и крупнейшее коррумпированное чиновничество.

И радость от «посадок» и разоблачений, от нашей свободы слова гаснет. Оказывается, гласность не защищает от безобразий, скорее наоборот: она понемногу приучает к ним общество, делая их привычными, обыденными и нестрашными.

А между тем, судя по всем опросам, в сознании общества закрепилась идея, согласно которой «главное зло в России сейчас – это коррупция». Она, как ржа железо, постоянно точит, разрушает экономику, инициативу, мораль, надежды на лучшее будущее. «Сталина на них нет!» – такая мысль приходит в голову слушателям оглушительных новостей о коррупционных скандалах в армии, в космической промышленности, в системе здравоохранения и других серьезных ведомствах, где подобного в принципе не должно быть – настолько тесно они связаны с безопасностью страны, с условием существованием нашего государства. В наши дни коррупция – общенациональная и общегосударственная проблема.

Однако это зло – вороватость и продажность чиновников – не только итог демократического развития и свободы в нашей стране после краха СССР. Крепко укорененное в русской ментальности, оно появилось не сегодня и даже не вчера.

Так сложилось, что уже с XVI века в Москве образовалась армия дьяков и подьячих, что сидели в вечно переполненных приказах (прообразах министерств). Петровские реформы только укрепили это сословие: тогда ставилась задача административной опеки над каждым подданным империи. Писатель А. Герцен страстно обличал эти реформы, создавшие «класс искусственный, необразованный, голодный, не умеющий делать ничего, кроме „служения“, который сосет кровь из народа тысячами ртов…»

Петр I знал, что главная причина бедности государственной казны – старая болезнь общества, воспитанного на «кормлении», т. е. системе содержания чиновников за счет местного населения на Руси. Закон о «кормлении» был ликвидирован в XVI веке, но, как говорится, «осадок остался» – в виде привычки красть из казны. И поделать с этим нельзя было ничего. Тщетно царь Петр внушал идеи бескорыстного служения Отечеству. Кто же его слушал, коли веками «государева служба» автоматически давала право на неограниченное «кормление»? Царь пытался с этим бороться, бил провинившихся кнутом на площади, казнил их. Все тщетно! Даже его ближайший друг Александр Данилович, схваченный за руку, каялся и рыдал, а потом все начинал сначала. Это очень ожесточило Петра, и в конце жизни он потерял веру в честность людей.

Так что коррупция у нас имеет давние корни. И рассказами о стяжательстве, воровстве, хищениях из казны переполнена вся русская литература вот уже два столетия: вспомним произведения Н. В. Гоголя, А. Н. Островского, Л. Н. Толстого, М. Е. Салтыкова-Щедрина. Издавна на Руси чиновников традиционно ненавидели, называя «крапивным семенем» или «крысиным племенем».

Значит ли это, что коррупция и тяга к мздоимству – врожденные особенности нашей страны, «родимые пятна» русской ментальности?

Идея, что это исключительно российский феномен не кажется вполне справедливой. Аферисты и воры известны и в других странах, даже самых «цивилизованных»: Интернет забит перечислением финансовых скандалов в Италии, США, Германии и Франции, не говоря о прочих.

В тех странах, где меньше количество чиновников, где меньше власти им отдано на откуп, уровень коррупции несопоставим с нашим. А главное, там налажена система контроля за любыми действиями и денежными тратами каждого. В том числе и контроль за чиновниками любого ранга, что ощутимо сдерживает их аппетиты и желание «погулять» за счет налогоплательщиков. Значит, корень зла – в бюрократической системе? В бесконтрольности чиновничьего племени? Вот бы их свести на нет…

Парадоксально, но в России все развивается ровно наоборот, против всякой логики: количество чиновников постоянно, как на дрожжах, растет. Еще В. И. Ленин 100 лет тому назад ужасался: «Ни в одной империи нет такого количества чиновников, как в России!» И сейчас их не меньше. В СССР с населением в 300 млн человек чиновников было 400 тыс. Сейчас в России проживает 142 млн (т. е. вполовину меньше), а чиновников стало – в четыре раза больше!

Но главная проблема не столько в количестве бюрократов, сколько в неэффективности их труда. В их деятельности отражаются все пороки бюрократической системы: равнодушие к людям, продажность, низкие деловые качества и некомпетентность, безразличие к интересам страны, заточенность на своекорыстные интересы, безнаказанность.

И психология у «государевых слуг» – особая. Чтобы красть из казны, нужно уметь в своем сознании отделять себя от государства, от страны и планов на ее будущее. Чиновник ведь распоряжается не своим, а общим, государственным имуществом. В его голове постоянно держится идея: рано или поздно он выйдет на пенсию, будет отделен от государства, от власти, от возможности по-своему распоряжаться «денежными потоками» – и что тогда? жалкая пенсия? Так что поневоле любой чиновник – временщик, в этом его суть, и тут ничего не поделаешь.

Так было всегда: и раньше, и сейчас. Ничего не изменилось за два века. Среди чиновников, выскочивших на вершины власти «по случаю», слишком мало людей «длинной воли», с широким горизонтом сознания. Для этого надо быть конструктивным, честным, уметь не жить только одним днем, видеть чуть дальше своего носа, чтобы не впадать сходу в соблазн легкого обогащения.

Психологический портрет русских чиновников утверждает в мысли, что коррупция и тяга к мздоимству – не врожденные генетические пороки русского народа. Просто в России сказывается особая традиция, которая почему-то никак не может прерваться.

Но почему? Кому это выгодно – продолжать порочную систему разорения страны и народа? Тем более, что привычка урвать в собственный карман из бюджета – не просто продолжение старых, милых сердцу русского чиновника традиций. Нет, сейчас она стала откровенно наглой и безудержной, как никогда прежде.

С особой силой это проявилось два десятка лет тому назад, когда в начале 1990-х годов была провозглашена рыночная экономика. Тогда открылись большие возможности не только для честных заработков, но и для изъятия «чиновничьей ренты», т. е. взяток. Расплодившиеся чиновники вошли во вкус и активно развили свою деятельность по всем направлениям.

И зашли в своей активности настолько далеко, что поневоле возникает вопрос: «Почему за 22 года ни одна реформа – будь то административная, или реформа армии, судопроизводства, ЖКХ, МВД или образования и прочего – не дала позитивных результатов?» Не потому ли, что наступило торжество бюрократии, торжество культа денег, который выжег и мораль, и нравственность. Теперь любого – присяжного, полицейского, как и судью, – можно купить. Известна любимая фраза творца авантюрного бизнеса Березовского: «Все и всех можно купить. Нужно только точно знать цену».

И как же противиться коррупции (а тем более бороться с нею), если живешь в не совсем понятной, а значит, не вполне родной стране? Ведь мы за последние 20 лет так ни разу не услышали из уст первых лиц государства ответа на вопрос: «В каком обществе взамен распущенного СССР мы живем?», «Что такое „рыночная экономика“?». Правда, первые реформаторы никогда не скрывали мечты построить такой капитализм, чтобы все было, «как у них». Но получился у нас капитализм, мягко выражаясь, полукриминальный, его даже сам е. Гайдар называл – «вороватый».

Конечно, в стране, которая некогда была флагманом мирового социализма, сделать такие признания нелегко. Ведь если признать у нас в стране госкапитализм, то, значит, надо признать, что и власть – буржуазна. Она буржуазна, потому что среди ее представителей нет выходцев из бедноты, и потому что представляет и защищает интересы прежде всего российской буржуазии, а не большинства населения.

Но легко ли в этом признаться открыто? Разве повернется язык сказать прямо: в России сложился примитивный, грубый капитализм, где полунищее население живет бок о бок с кучкой богатых собственников? Более точно его можно бы назвать «государственный капитализм», так как он сложился не стихийно, а строился самим государством, и именно оно контролирует бизнес и управляет им. Причем власть и бизнес прочно срослись, породив чудовищную по масштабам коррупцию. И в интересах ли самой власти переворачивать и изменять такую систему, которая ее вполне устраивает?

Только одна цифра: за 2011 г. из России утекло 85 млрд долл., а в 2012, 2013 годах этот поток только нарастал. И так происходит на протяжении вот уже 20 лет! Просто диву даешься: как же богата наша страна – Россия! Столько лет ее разворовывают, а все нет конца!

В нашу задачу не входит анализ механизмов коррупции и ее главных энтузиастов. Назовем только направления ее гибельности для страны.

Во-первых, коррупция гибельна для ведения бизнеса. Бизнес считает, что, несмотря на все перспективы, которые есть в России, коррупция не позволяет ему развиваться, зарабатывать деньги, выкачивая их. В таких условиях бизнес обречен.

В-вторых, гибельно для самой жизни большей части населения страны. Помимо своей воли каждый россиянин платит негласный коррупционный налог: ведь бизнес свои коррупционные расходы включает в цену товаров и услуг – а это не менее 20 % стоимости! Кроме того, все социальные гарантии, права на жилье, бесплатную медицину и образование и т. д. в России минимизированы. Детские сады, детские лагеря, профилактории, больницы и пр. – все это легло на плечи небогатых людей. Цены на жилье искусственно завышены в три раза! Денежная разница «размазывается» по группе чиновников и прочих «посредников». Легко ли человеку выживать при такой системе? Легко ли смиряться с чудовищными несправедливостями «рынка», который не задался с самого начала? Легко ли забыть и простить итоги незаконной и несправедливой приватизации, положившей начало экономическому неравенству в стране?

Современная система жизнеустройства в России, неправедно начавшись, и дальше развивалась неправедно. К ней очень много претензий почти у всего населения страны, и главная – нарастание, расцвет коррупции именно в последние 20 лет. Еще в 1999 г. академик РАН Д. С. Львов оценивал коррупцию в России как «тотальную», утверждал, что Россия входит в десятку наиболее коррумпированных стран мира, а коррупция – одна из самых деструктивных сил в стране. Что бы он сказал сейчас, через 15 лет?

Причем речь идет уже не столько о бытовой коррупции (взятка, чтобы ребенка приняли в детский сад, полечиться у приличного врача или купить талон техосмотра), сколько о взяточничестве в особо крупных размерах с участием чиновников и бизнеса. Именно такая коррупция мешает российской экономике развиваться и снижает привлекательность страны для инвесторов. Острословы горько шутят: в России утвердилась новая экономическая система – экономика РОЗ (Распил бюджета, Откат, Занос).

Причем коррупции подвержены все области госаппарата: начиная с откупа от службы в армии до мздоимства на уровне высших государственных чиновников, где размер взяток взлетел в разы, исчисляется уже не тысячами, а миллионами (разумеется, долларов или евро).

Нельзя сказать, чтобы власти не осознавали опасности коррупции и не боролись бы с нею. Борьба эта ни шатко ни валко продолжается вот уже 20 лет, начавшись с Указа ельцина «О борьбе с коррупцией» (1992 г.), «чемоданов компромата» А. Руцкого, обещаний «усилить и углубить». Время от времени коррупция объявляется «врагом № 1», организуются антикоррупционные советы, комитеты, даже ратифицируется Конвенция ООН, правда, без самой важной 20-й статьи (о незаконном обогащении должностных лиц), принимаются законы и указы о декларации доходов и имущества чиновников. По мнению аналитиков, в этих законах слишком много лазеек, они несовершенны и никого не пугают. Время от времени на скамью подсудимых кого-то сажают, однако борьба с коррупцией – системным явлением – ведется случайно и эпизодически. Воровать по-прежнему не страшно, и принятые меры (законы, указы, штрафы и пр.) создают чиновникам лишь некоторые неудобства, усиливая риск. От этого суммы взяток лишь увеличиваются. А коррупционные скандалы только нарастают.

Все громкие декларации коррупции не повредили: она не снизошла даже до того, чтобы принять приличные формы. Лукавые журналисты даже как-то оправдывают ее рост: выросло благосостояние народа – вот выросли и запросы у чиновников.

Хочется понять: что мешает коррупцию остановить?

Вроде бы Дума, «силовики», правоохранительные органы единогласно, по крайней мере на словах, – «за»! Но, похоже, все притерлись к взяткам, мошенникам «по кумовству», к неправедному правосудию. Без суровой операции этой раковой опухоли нам просто не видать прозрачной экономики и благополучия в обществе. А значит, и бедность у нас надолго…

Рыба гниет с головы. И когда верхи теряют интерес к общественным делам и не стесняются расхищать богатства своей родины, то и все остальное население становится наглее, эгоистичнее. Цинизм, обман и стяжательство превращаются в норму, в привычный способ выживания. Коррупция на глазах превратилась в норму повседневной жизни общества, что позволило крупному чиновнику А. Дворковичу ошеломить всех заявлением: «В существовании коррупции заинтересован российский народ»(!). Эти сказанные во всеуслышание слова только утверждают в мысли: власть неэффективна, труслива, слаба, не хочет, да и неспособна что-либо менять, проявив политическую волю.

Отметим, что коррупции подвержены все страны мира, и борьба с нею идет с разным успехом. Эта проблема существует не сама по себе, она даже не зависит от культурных традиций и обычаев страны. Вспомним удивившую всех новую полицию в Грузии или опыт Филиппин – стран, которые традиционно считались очень коррумпированными. Однако путем жестких (жестоких) мер они преодолели эти традиции.

Так что коррупция всегда – зеркало неэффективности управления. Значит, Россия – плохо, неэффективно управляемая страна. И русская ментальность тут ни при чем. Просто население, чтобы выжить, вынуждено адаптироваться, играя по заданным сверху правилам.

Чтобы свести коррупцию к цивилизованному минимуму, не нужно, как в Китае, устраивать показательные расстрелы на площади. Не нужно даже забивать взяточниками тюрьмы. Для этого достаточно:

• во-первых, ввести закон о полной конфискации имущества. Если преступник будет знать, что у него может быть конфисковано все, то корыстные преступления станут просто экономически невыгодными. Более того, проигрышными. Должно работать орудие справедливости;

• во-вторых, ратифицировать 20-ю статью Конвенции ООН против коррупции. Ту самую, которая предусматривает признать уголовно наказуемым «незаконное обогащение» государственных служащих, в случае если их активы превышают законные доходы и они не могут их обосновать. То имущество, которое не может быть обосновано разумным образом, должно быть конфисковано, как это предусмотрено 20-й статьей Конвенции. Если бы эта статья была принята, то появилась бы возможность возвращения средств, вывезенных за границу;

• в-третьих, отменить срок давности по всем коррупционным делам. В 1992 г. он был сокращен с 10 до трех лет, что законсервировало несправедливость реформ 1990-х годов. Тогда из борьбы с коррупцией ушел очень важный элемент – возмездие. Если бы любой коррупционер знал, что через 10, 20, даже через 30 лет – не у него, так у его детей и внуков – будет конфисковано все, что им незаконно получено, это переломило бы ситуацию.

Больше ничего не надо придумывать! Все давно придумано и «работает» там, где власть ответственна и дорожит своей репутацией. Только твердая и последовательная позиция по искоренению коррупции может вернуть российской власти уважение и поддержку. Для этого опять же нужна воля – политическая.

Кстати, в Париже на одном солидном собрании специалистов по России (бывших советологов), посвященном теме борьбы с коррупцией, отвечая на перечисление московской докладчицей всех антикоррупционных указов и законов, один французский адвокат-международник спросил: «А знаете, как у нас во Франции борются с коррупцией?» Оказывается, там уличенный во взятках чиновник не только попадает под суд, но и пожизненно лишается всех социальных льгот и права на пенсию! Вот такая мелочь, обладающая поразительной эффективностью! Правда, у них пенсия в конце карьеры почти равна зарплате – есть что терять. Не то что у нас…

Так что получается, что нынешняя волна разоблачений в СМИ, по мнению знаменитого профессора-сыщика А. Гурова, – это пиар-акции, телевизионные шоу, ширма, за которой продолжается разгром экономики, гибнет нравственность нынешнего и будущих поколений. Все скандальные разоблачения поначалу вздергивают публику, все начинают об этом говорить и писать. Потом они забалтываются, прерываются новыми оглушительными известиями. Постепенно к ним привыкают, и они превращаются в информационный шум, становятся обыденными, «нормальными», а со временем – социальной нормой, привычным типом поведения.

Если перелистать страницы истории России, то приходишь к выводу: уровень коррупции у нас всегда взлетал, когда укреплялась очередная «вертикаль власти» и разворачивались реформы. Так было и при Петре I, и при других царях. Так происходит и сейчас. Вот это – чисто русское правило: чем строже «вертикаль власти», чем больше полномочий отдано во власть чиновников, тем выше уровень коррупции. А сейчас одна за другой разворачиваются масштабные реформы, планы «модернизации», реализуются гигантские затратные проекты вроде самой дорогой в мировой истории Олимпиады или освоения острова Русский. Тут уж коррупция идет с полным размахом, широко, «по-русски», на миллиарды.

Несмотря на отсутствие политической воли в борьбе с коррупцией, все-таки есть один обнадеживающий момент. Это – глобализация с ее доступностью любой информации.

Свободная пресса не просто отражает общественное мнение, но и может воздействовать на него. Оппозиция заточена на поиски скандальной информации, дискредитирующей действия и ошибки власти. Раньше все решалось кулуарно, между собой. Бюджетные расходы (к примеру, на ту же армию или космос) никогда прежде не были прозрачными, доступными для общества, поэтому мы ничего и не знали о нечистых на руку генералах в «прошлой жизни». Потому тогда и особых скандалов не было.

Верится, что новые возможности электронных средств информации и дальше не оставят в покое зарвавшихся мздоимцев. Они рано или поздно помогут им «прийти в чувство» реальности, рано или поздно заставят отвечать за все.

«Национальный вопрос» в русском сознании

Как вы думаете, какие понятия вызывают у русских самое сильное отторжение?

Оказывается, что лидером негативных ассоциаций оказалось понятие «нерусские» (33 %). Затем идет – «капитализм» (31 %), «революция» (30 %), «коммунизм» (26 %), «Запад» (24 %). Но на первом месте – именно «нерусские».

Еще 20 лет назад было трудно себе представить, чтобы на просторах России – огромной, многонаселенной (чуть не 180 народов!) страны – вдруг возник «национальный вопрос», идеи национализма, даже фашизма, чтобы начались межнациональные трения. Это было просто немыслимо. Почти 80 лет идеология власти была направлена на воспитание интернационализма и «нового типа человека» – советского, без всяких признаков национальной идентичности (это преследовалось).

И власть в своих усилиях преуспела. Те, кто был воспитан в СССР, до сих пор не привык задавать собеседнику вопрос о его национальных корнях – раньше это было просто неприлично, да и не приходило в голову.

При этом нельзя сказать, что в межнациональных отношениях тогда были тишь да гладь. Все было гораздо сложнее и интереснее.

История нашей страны показывает, что на протяжении двух последних веков в ней последовательно и демонстративно шла дискриминация русского народа – в пользу национальной периферии. И царская Россия, и СССР были не просто империей, а «империей наоборот» (Соловей Т., Соловей В.), когда русским жилось хуже и тяжелее, чем другим народам, особенно на Европейской части страны. Русские крестьяне были сильнее закабалены, хуже обеспечены землей, несли основную тяжесть налогового бремени. Нерусские народы всегда платили меньше налогов, пользовались особыми льготами, у них была ниже детская смертность, их реже рекрутировали в армию.

Вот такой существовал парадокс, до сих пор еще не вполне осмысленный: Россия, номинальная метрополия, на деле была внутренней колонией.

Коммунистический режим еще более последовательно и откровенно был антирусским. Дифирамбы в честь «старшего брата» сочетались с ролью русских как финансового и сырьевого донора советских окраин, поставщика рабочей силы для модернизации. При этом уровень жизни в самой России был ниже, чем в других республиках Европейской части СССР, а русская деревня, как и русская цивилизация, были практически уничтожены. Слова «Русь», «Россия», «русский» были практически изгнаны из советского лексикона. Любые проявления русской самоорганизации были нещадно раздавлены. Русско-советская идентичность была основана на абсолютном этатизме (когда все интересы личности подчиняются интересам государства), а также на тотальном политическом инфантилизме населения.

Тогда был взят курс на приоритетное развитие отсталых регионов. Поэтому на окраинах СССР выросли «социалистические республики» (там, где их никогда исторически не было) и местные национализмы. Территория же самой РСФСР создавалась «по остаточному принципу»: ее составили земли, не вошедшие в другие республики, доставшиеся ей после произвольного административного дележа.

Так и получилось, что в СССР Россия была неполноценной республикой по сравнению с другими. Ее крестьянство было поставлено на грань выживания и неуклонно деградировало. В отличие от «братских» республик в ней не было своей Компартии, своего телевидения, российской Академии наук, а предпринимательство жестко преследовалось. Русские были даже лишены этнической «самости», «русскости», которая вытравлялась. Им отводилась роль «скрепляющего цемента в советском народе» или «основы ковровой ткани – населения всей страны» (А. И. Солженицын).

Правда, в утешение иногда их величали «суперэтносом».

Конечно, такая политика разрушала этническое сознание русских. На простой вопрос «Что Вас роднит со своим народом?» каждый пятый русский так и не смог найти ответ, не смог даже хотя бы просто назвать свой национальный признак, отличающий его от иных народов. По данным ВЦИОМ, и сегодня лишь 23 % россиян считают себя единой нацией.

Так что говорить о «русском национализме» в СССР бессмысленно. Этого не было. В последние годы существования СССР русские, наоборот, уже тяготились государством, которое сами же и создали. Идеи западного либерализма для них оказались ближе и понятнее, чем идеи национализма, т. е. теории, «согласно которой “нация провозглашается выше любых форм солидарности – классовой, религиозной, монархической”». (Соловей Т., Соловей В.). Подчеркнем: речь идет о национализме, а не о нацизме.

Итак, русского национализма не просто не было. Наоборот, разрушенное этническое самосознание русских каким-то образом переросло в свою противоположность – чувство отталкивания от «русскости». Известны рассказы о том, как русские, встретив соотечественников за границей, делали все, чтобы не столкнуться с ними, избежать контакта, общения. Русская солидарность, единение, тяга друг к другу отсутствовали полностью.

Распад СССР и дезинтеграция бывшей империи вызвали еще больший кризис национальной идентичности. Прежние идеи национальной консолидации были разрушены. Например, представление о врагах: кто теперь противник? Откуда можно ждать угрозы? Кризис 1990-х вызвал депрессию, апатию, негативное психологическое состояние у русских. У многих возникло чувство исторического тупика, поражения, переживания своей ущербности, отброшенности от современности, обиды, растерянности перед будущим. Такое депрессивно-астеническое состояние у русских было гораздо сильнее, чем у «меньших братьев» на пространствах бывшего СССР.

Либерализация жизни, а главное – поворот сознания людей в сторону потребления, как ни странно, не только не усилили национальную солидарность русских, а наоборот, еще больше укрепили их неприязнь к «русскости», усилили их интерес к иностранцам и дальним странам. До сих пор в головах русских женщин жива сладкая сказка под названием «выйти замуж за иностранца».

Большинство тех, кто называет себя «россиянами» или «гражданами России», и поныне не чувствует причастности к своему государству или близости с соотечественниками. Слишком много трещин пролегло между людьми: имущественных, социальных, идеологических, образовательных, культурных. Редко кто ощущает, что вовлечен в дела страны и может повлиять на них, а потому чувствует себя «гражданином» лишь формально. В отличие от американца русский не прольет ни слезинки, глядя на поднимающийся флаг или слушая гимн страны. Правда, иногда русских сплачивают спортивные победы. Или провалы.

В своей массе современные русские не готовы жертвовать своими личными интересами, а тем более жизнями ради страны и государства, даже если они ими гордятся. Патриотизм для них – это любовь к Родине, но никак не самопожертвование ради нее. Ответы на вопрос «В какой бы стране хотели жить русские?» показывают, что людям нравится «комфортная, удобная для жизни страна, в которой на первом месте стоят интересы человека, его благосостояние и возможности развития, а совсем не могучая держава, ее престиж и место в мире».

Среди всех других народов русские и сейчас выделяются своим бесчувствием и эмоциональной глухотой в отношении соотечественников. Распад СССР оставил за границей РФ более 36 млн русских, что прошло мимо сострадательного внимания россиян. Замороченные политикой и житейскими трудностями, русские не проявили солидарности даже на словах с миллионами тех, кого изгнали с окраин бывшей империи в Россию. А ведь этот исход русских из новых государств сопровождается оскорбительными лозунгами и призывами. О судьбе миллионов, оставшихся на чужбине и вмиг ставшими гражданами второго сорта, они просто постарались забыть, не задаваться вопросами на эту тему: ведь «Новая Россия» отправила их за борт своего национального проекта. В логике этого проекта жители Севастополя – часть чужой нации, т. е. «чужие». Зато чеченские боевики, захватившие Беслан, – «свои». И как тут было не потеряться в своих отношениях с представителями разных национальностей?

Парадоксальное отсутствие национального единства русских очевидно и в сравнении. Так, во всех бывших коммунистических странах идеи либеральной демократии были неотрывны от идей национализма: в Польше, Чехии, Венгрии и др. И это правильно: в любой стране здоровый национализм, патриотизм – корневая система нации. Именно любовь к своему народу, умноженная на свободу, сплотила эти народы, дала им энергию и силы, чтобы не раствориться среди больших народов, не прервать своего развития, выстоять. А с русскими этого не случилось.

Наверное, должно было пройти какое-то время, чтобы русские развернулись в сторону осознания себя как этноса. Ведь они слишком большая группа, и она не так мобильна и сплоченна, как другие народы.

Тем более что система жизни в современной России, как и прежде, носит антирусский характер. Ее суть – создание новой интернациональной «элиты» за счет обнищания миллионов русских и грабежа национальных богатств страны, созданных каторжным трудом многих поколений.

И тем не менее что-то меняется в общественном сознании русских. Немыслимые раньше сочетания слов: «национальный вопрос», «русский вопрос», «русский национализм», даже «русский фашизм» – вдруг наводнили СМИ, стали предметом общественных дискуссий.

Что же изменилось? Откуда взялся пресловутый «русский вопрос»?

«Дело в том, что Россия до сих пор существует как страна без… нации!» – объясняет суть проблемы Михаил Ремизов (президент Института национальной стратегии). По критериям ООН, государство считается мононациональным, если численность титульной нации превышает в нем 2/3 всего населения. А в России, согласно переписи населения 2002 г., русских – подавляющее большинство – 80,9 %. Русских в России больше, чем евреев в Израиле, который не считает себя многонациональным государством.

Тем не менее идей о «нации русских» в общественном сознании раньше не было. Власть заговорила про «нацию», когда ей от населения страны потребовались лояльность и поддержка во время выборов. До этого момента под нацией подразумевалась та масса граждан, которые в момент распада СССР оказались на территории РФ, т. е., по сути, случайное механическое скопление людей.

Но это не нация, а население. «А нацией называется некое этническое и культурное сообщество, которое имеет государственную форму жизни. Нация – это народ, который воспроизводит себя не просто через какую-то фольклорную традицию, а через высокую литературу, через историческое сознание, бюрократическую систему, через всеобщее образование и т. д.» (М. Ремизов).

Только в самое последнее время (5–7 лет) вдруг заговорили о том, что русские – этническое ядро России, «государствообразующий» народ, который является стержнем жизни огромной страны благодаря своей витальной силе, большой численности, экономическому потенциалу, образованности и культурному влиянию. Ведь именно русские – стержень истории, мотор экономики, науки и культуры России, костяк ее Вооруженных Сил. Русские – единственный народ, кто массово отождествляет Россию со всем пространством, кто считает себя ответственным за эту страну. Они осознают, что Россия и русские невозможны одно без другого, что Россия может продолжать существовать без любого из населяющих ее народов, даже если при этом и обеднеет ее культурная палитра. А вот если ослабнут русские, исчезнет и Россия (М. Ремизов).

Все это истинная правда. Но осмеливаются проговаривать ее пока только некоторые эксперты, да и то в письменном виде, в отдельных, дерзко звучащих статьях, а не в пламенных речах с высоких трибун. Потому эти идеи до сих пор на периферии общественного сознания.

В реальности же «государствообразующий» народ, несущий на себе все бремя по содержанию многонациональной пестрой семьи, даже не упоминается в Конституции страны! Там речь идет о «российском народе», которого, в общем-то, в природе не существует. Конституцию 1993 г., по мнению М. Ремизова, писали атеисты и те, кто считает патриотизм «последним убежищем негодяев». Так и получилось, что русские теперь – народ без земли, поскольку отрицается факт, что родиной русских является Россия. Этнический русский не может получить гражданство РФ автоматически, а только на тех же основаниях, что и представители других народов бывшего СССР. Закона о репатриации русских не существует.

Тем временем в России, в Москве в последние годы впервые в истории страны появились этнические диаспоры. И вдруг оказалось, что они – влиятельная сила, экономическая и политическая. Они стали организациями мафиозного типа со своими задачами: помогать обогащению своих лидеров, защищать всеми правдами и неправдами «своих» соплеменников. Эта сила развращает полицию, суды. Диаспоры ведут себя в русских городах по-хозяйски. Их нравы и обычаи превращаются в привычную норму. Они не адаптируются к русской культуре и русским традициям.

Известно, что сила действия равна силе противодействия. В процессе глобализации изначально заложен конфликт: культурный глобализм неизбежно вызывает ответную реакцию – повышенную потребность в самоутверждении, желание сохранить свою национальную картину мира, образ жизни и традиции. Так что рост русского национального самосознания в последние годы закономерен.

Все чаще русские задают вопросы: «Кто мы? Чем мы отличаемся от других? есть ли у нас права на что-то?» Все больше ставится «русских вопросов» о роли и месте самих русских в своей стране. К таким вопросам подталкивают не только бытовые, культурные, но и антропологические, внешние различия между «своими» и «чужими». Это значит, что русские начинают осознавать себя как этнос, как «мы» – в отличие от «других», не похожих на «нас», «чужих», «нерусских».

Идеи национальных комплексов неполноценности от своей «русскости», судя по опросам, уходят в прошлое: 85 % опрошенных указывали, что они гордятся своей национальностью, а 80,5 % испытывают чувство гордости за Россию (ВЦИОМ). Источник самоуважения для русских – это их прошлое: славная история, богатая национальная культура, природные ресурсы. К сожалению, у них есть пока только один символ, объединяющий их в один народ, – это Великая Отечественная война. Других общенациональных символов, к сожалению, в России пока нет.

Из осознания своей роли в стране и родились идеи о России как национальном государстве, о том, что Россия может быть государством русского народа и что только в такой форме она может сохраниться. Иначе ее существование как государства вообще прекратится.

В движении русского национализма наблюдается раскол между двумя группами.

Одни – традиционные «национал-патриоты», ярые сторонники воссоздания великого государства – империи («имперцы»). Их «жесткий национализм» как идея оказался несостоятелен – из-за отсутствия программы действий, интеллектуальной силы, ярких лидеров, которых бы поддерживало население страны. Отрицая советский социализм и западный капитализм, традиционные националисты предлагали «третий путь», который механически соединял бы достоинства того и другого. А это практически не может быть реализовано.

Лозунги традиционных националистов против «жидомасонов» и «мировой закулисы» тоже не нашли понимания у русских, они им оказались просто непонятны. Отсутствие агрессивного национализма – знак усиления национального достоинства русских, их понимания своей ответственности, отказа от истерики и экстремизма жестких националистов. А тех поддерживает не больше 15 % населения. Хотя и это немало.

Есть и другие националисты – нового толка. Они выступают против политики нынешнего государства, они за приоритет традиционных русских ценностей, за независимость и самостоятельность России. Их логика проста: поскольку русские составляют 80 % населения всей страны, следовательно, у них должно быть и больше прав. В принципе, такое понимание национализма – признак психической нормальности. Для любого человека естественна потребность в позитивной оценке группы людей, к которой он принадлежит. Любить свой народ и родину – естественное и нормальное состояние для человека, а отрицать и презирать их – психическая аномалия.

Главная черта нового национализма – прямой отказ от имперско-державной роли страны. Они против того, чтобы Россия продолжала быть дойной коровой для национальных окраин. В отличие от «имперцев» новые националисты понимают, что русских сейчас беспокоит совсем не ослабление мощи державы, а совсем другое: дефицит справедливости и свободы в стране, ущемленные социальные интересы огромного количества людей. А жесткие лозунги «имперцев» о «спасении великой державы», «русской соборности», «русском мессианстве», «великой духовности» и т. п. – русских больше не вдохновляют.

Они подчеркивают, что усиление роли русских в своей стране совсем не означает ослабления прав других народов. Одно является условием другого. Они ставят во главу угла интересы живого русского народа, что не означает враждебности к другим народам, живущим на территории страны, или их дискриминацию в пользу русских. По их мнению, базовые, социальные права и интересы русских и других этносов не противоречат друг другу. Потому что без признания роли этнического большинства и права этнических меньшинств тоже провисают, они не могут быть реализованы в полной мере.

Здесь нет и в помине тех целей, которые ставит перед собой настоящий жесткий национализм, который всегда предполагает стремление к власти и захват ее, в чем русские испокон веков замечены не были.

Новый русский национализм скорее представляет собой смутные массовые настроения, чем четкую идеологию. У него тоже нет политических лидеров, четкой программы. Вместе с тем его сила в том, что в нем сочетаются национальный и социальный аспекты: «Мы бедные, потому что мы – русские». Такое настроение с упором на социальный принцип становится одним из факторов русского сознания.

Судя по опросам, это новое движение в России – пока еще политическая экзотика. Однако идеи патриотизма и самостоятельности России становятся все более популярны: их поддерживает уже треть населения (31 %), особенно молодежь, представители «среднего класса», население «прифронтовых» (юг России) и приграничных территорий. А вот идеи либерализма, сближения с Западом находят поддержку только у 13 %. Словом, сторонников идей «мягкого» национализма как культурной системы становится все больше.

С их влиянием связана и поддержка лозунга «Россия для русских» (ВЦИОМ, «Левада-центр»).

Трактовать идею этого лозунга только как проявление национализма было бы намеренным или случайным, но заблуждением. В этот лозунг входит требование поддержки русской культуры и национальных традиций, требование контролировать тех, кто выражает враждебность к ценностям и традициям русского народа, а также требование приоритета русских при приеме на работу, при поступлении в вузы, в помощи мелкому и среднему бизнесу. По наблюдениям социологов, лозунг «Россия для русских» получил самую большую поддержку именно среди сторонников рыночных реформ.

Конечно, лозунг «Россия для русских» звучит жестко и непривычно, царапает слух. Его неприятие – итог длительной пропаганды и обработки общественного сознания. Только каждый пятый русский (20 %) его категорически поддерживает. Зато столько же людей его категорически не принимают, назвав эту идею «фашизмом». Когда под лозунгом «Россия для русских» начались массовые выступления в декабре 2010 г. (Манежная площадь), то с одобрением и сочувствием к ним отнеслись немногие (12–15 %), а большинство выразили осуждение (35 %) и страх (15 %), не поддержав их, – настолько националистические лозунги показались враждебными и непривычными.

Зато 35 % считают, что лозунг «Россия для русских» «было бы неплохо осуществить, но в разумных пределах».

Значит в целом, хотя и с оговорками, идея «мягкого» национализма принимается большинством (20 % + 35 % = 55 %) людей, влияя на русскую ментальность, даже меняя ее.

Означает ли широкая поддержка населением националистических идей, что они действительно представляют собой политическую силу? есть ли в них некая энергия, которая может изменить вектор развития страны? Пока нет ни партии, на знаменах которой горели бы националистические лозунги, ни цельной идеологии национализма, ни стратегии действий, ни ярких лидеров – ничего этого нет. Поэтому лозунги не могут создать политическую силу, которая бы стремилась к власти и в конце концов получила бы ее.

Несмотря на симпатии большинства населения русский национализм слаб, плохо организован и не способен объединиться. Ему не хватает и силы культурного единства, общенациональных культурных символов. По своей характеристике он не герметичный, а «открытый», поскольку лишен генетического или расового принципа консолидации. Ведь русские – это те, «для кого русский язык является родным, кто отождествляет себя с русской культурой, причем независимо от этнической принадлежности» (Д. Ранкур-Ляферьер).

У сторонников понимания России как «государства русского народа» есть и критики. Их логика проста: русский народ сформирован империей, имперской историей. Может ли возникнуть национальное государство на основе имперского наследия? Любые национальные предпочтения разрушат такое государство, и тогда Россия исчезнет. Можно ли создать национальное государство из того, что уже создано по многонациональной модели? Значит, русские могут быть только – «имперской квазинацией», у которой не может быть своих национальных интересов. В сжатой форме эти идеи выразил ученый и знаменитый бард А. Городницкий в стихотворении «Ода империи».

Под крылом у империи ищут спасенья народы, Опасаясь соседей своих постоянной угрозы. Здесь татарин Державин читал Государыне оды И писал Карамзин, зачиная российскую прозу. Лишь в Великой империи место для малых народов, Лишь в Великой стране открывается путь человеку. Нам наглядный пример подает неслучайно природа, Собирая притоки в одну полноводную реку.

И еще один аргумент против этого лозунга: «Россия складывалась как многосоставное государство, а не так, как «монокультурные» Франция, Италия или Германия».

Но это неправда. 100–150 лет тому назад эти страны представляли собой лоскутные образования из провинций, где каждая говорила на своем языке и претендовала на самостоятельность. Только в прошлом веке там победила центральная власть, а местные языки были низведены до уровня экзотических диалектов, хотя и изучаются в школе. Что же касается России, то здесь вот уже два века русский язык и культура, постоянно находясь под влиянием других народов, всегда преобладали – по уровню развития и по распространенности. Более того, другой, более высокой культуры мирового уровня, кроме русской, для интеграции разных народов в составе РФ нет и не предвидится. Так что пример других якобы «монокультурных» Европейских стран России не подходит.

Власть расценивает лозунг «Россия для русских» как враждебный. В СМИ избегают прямого обсуждения этого вопроса. На страницы прессы эти проблемы выплескиваются лишь частично, а «русский вопрос» смешивается с «российским» или, что еще хуже, с «русскоязычным». Официально русский национализм рассматривается как угроза стабильности и межнациональному миру в России. Он преследуется как экстремизм, а его самостоятельные низовые выступления пресекаются. Понятно, почему. Самодеятельность нашей власти всегда была ненавистна – даже больше, чем инакомыслие. И хотя национальное раздражение широко разлито во всех слоях общества, однако эта энергия остается рассеянной, а потому до поры до времени безопасной.

Понимая свою слабость, националисты отказываются от роли «непримиримой оппозиции», стараются быть лояльными к власти, не тревожить ее лишний раз неудобными вопросами.

Однако идеи национализма в России постепенно распространяются, и огромную роль в этом играют российские СМИ, хотя подача этих идей была всегда исключительно негативной. И без того не очень-то привлекательный национализм на телевидении умело окарикатуривали: например, для интервью выбирались самые неадекватные люди, а вменяемым людям туда просто не давали ходу. Однако даже негативное освещение русского национализма заставило общество заговорить о «русском вопросе». Это парадоксальный результат медиатизированного общества: в нем реально существует только то, о чем говорят по «телеящику», и даже не важно – хорошо или плохо. В советское время русский национализм просто отсутствовал в медийном пространстве, зато теперь о нем много говорят, даже если и плохо или очень плохо. Психологи знают, что нагнетание информации ведет к тому, что она буквально вбивается в головы, в массовое сознание, к ней растет интерес. Так что благодаря СМИ националистическая тематика стала легитимной. Все более пристальное обращение к ней постепенно меняет русскую ментальность.

Словом, не стоит преувеличивать роль и силу ни русского национализма, ни тем более фашизма. Есть вещи более важные и интересные: в последние 5–7 лет наметилось новое движение русского массового сознания в сторону этнизации.

Под эти термином понимается трансформация русской идентичности. Напомним, что старое значение слова «русский» – это «подданный Русского государства». Значит, основой прежней идентичности русских был этатизм, государственность. А теперь происходит поворот русской идентичности в этническое русло. Вероятно, у русских сработал инстинкт самосохранения себя как этноса, и начался такой поворот в массовом сознании, когда мир и все события в нем рассматриваются с точки зрения интересов русского этноса, сквозь этническую призму, с точки зрения самосохранения и выживания русских. Для русских ценность этой идеи постепенно возрастает, а фрустрации и пренебрежение к «русскости» уходят в прошлое.

Наверное, это естественно в условиях глобализации, которая катком проходится по всем национальным культурам, но, с другой стороны, ведет каждую нацию к усиленной потребности в самоутверждении.

Такой поворот в общественном сознании не случаен: впервые за 500 лет русские начинают ощущать себя социально угнетенным большинством («Мы бедные, потому что мы – русские»), понимать, что на кону стоит вопрос об их существовании как народа.

Этот процесс был подготовлен внешними событиями. Он начался примерно с 2005 г., в ситуации относительной экономической стабильности, когда население худо-бедно научилось жить в «рынке». По горячим следам парижских погромов 2005 г. в России началось обсуждение возможности чего-то похожего и под родными осинами, а заодно и проблемы миграции в России: ее демографическое значение, социальные и культурные последствия. В публичных дебатах откровенно просматривались тревога и беспокойство.

Внимание общества привлекло такое чисто российское уродство, как идея «замещающей эмиграции»: мол, нашу низкую рождаемость можно заменить «импортом населения» – независимо от его этнических, национальных, профессиональных и прочих качеств.

Действительно, последние 20 лет Россия переживает демографический кризис, из-за чего уменьшается количество трудоспособного населения, нарастает дефицит трудовых ресурсов. По расчетам демографов, для поддержания численности населения России нужна ежегодная миграция в размере от 690 тыс. до 1,4 млн человек, а для его роста – в год от 1,5 до 2,5 млн (Соловей). По прогнозам аналитиков, к 2025 г. трудоспособное население России сократится еще на 10 млн человек. Власти видят один выход: привлечение на обезлюдевшие рабочие места кадров из-за границы. Переселение русскоязычных из бывших республик себя исчерпало, так что остается привлекать мигрантов из Средней Азии.

Государственная оценка предполагаемых будущих «соотечественников» предполагает в ближайшем будущем 5 млн человек. А если к этому добавить проживающих легальных и нелегальных мигрантов (их уже около 15 млн), то возникает драматическая картина деформации этнического баланса: сокращение доли русских, их вытеснение из традиционных мест проживания, рост числа мигрантов, главным образом мусульман.

То, что приезжают в Россию в основном мусульмане, – деликатная проблема. Вообще-то для России исламофобия нехарактерна. Если в Европе, по мнению экспертов, ею заражены 90 % населения Франции и Германии (Соловей), то в России ее меньше в разы, несмотря даже на две чеченские войны и постоянные проблемы на Северном Кавказе. В доказательство того, что русские могут быть толерантными по отношению к мусульманам, вспомним их доброжелательное отношение к татарам и башкирам. Здесь сказался исторический опыт долгого совместного проживания с мусульманами, открытость тех к русской культуре, их прекрасное владение русским языком.

Значит, проблема не в том, что по религии мигранты мусульмане, а в их этническом составе. В 1990-х годах среди мигрантов преобладали славяне, вернувшиеся на историческую родину. В последние 12 лет возобладала трудовая миграция, где представлены северные кавказцы и среднеазиатские народы: таджики (1 млн), узбеки (2 млн), киргизы. Часто они даже не говорят по-русски. Получается, что вместо образованных людей Европейской культуры, знающих о правах человека, в Россию приезжают носители классического, если не сказать средневекового, азиатского менталитета.

Идя на поводу у бизнеса, заинтересованного в неквалифицированной (по сути – дармовой) рабочей силе, власти своими руками закладывают мины под будущее России.

«Почему мины?» – спросите вы. Именно мины. И не одну, а несколько.

Во-первых, происходит деформация этнического баланса, сокращение доли русских в традиционных местах проживания. Иностранцы стремительно заполняют территорию России, а россиянам (и русским, и татарам, и евреям), веками проживающим на своих исконных территориях, становится все труднее устроить свою жизнь, реализовать себя. Им трудно поступить учиться, трудно найти работу, невозможно получать достойную зарплату (вместо него возьмут мигранта за гроши), трудно устроить ребенка в детский сад, в приличную школу, даже в больницу. Все заполнено мигрантами.

Что это значит в бытовой жизни? Представьте себе: идя каждый день по улице родного города, вы слышите нерусскую речь, видите азиатские лица. Пришельцы метут улицы, приветливо улыбаются из каждого киоска, встречают вас в любом баре, ресторане, кафе, парикмахерской, в каждом продуктовом магазине, в такси, на стройках и в других местах. Ну и как вы себя почувствуете? У себя – в родном городе? Или нет?

Еще пару поколений они будут чувствовать себя на нашей земле пришельцами, подчиняться нашим законам, отводя душу на рядовых гражданах в темное время дня. А потом?

Очень ободряюще выступил главный начальник «по всем мигрантам». Улыбаясь во весь экран телевизора, он дал свое пояснение. Оказывается, эти тучи пришельцев – доказательство «привлекательности» и успешности нашей страны! В плохую страну ведь не едут… Утешительно, не правда ли?

Во-вторых, миграция в Россию постоянно усиливается и при этом остается бесконтрольной. Россия по объему иммиграции «вырвалась» на второе место в мире! Каждый год выявляется примерно 200 тыс. тех, кто незаконно находится на территории РФ. Узбеки, таджики и киргизы свободно пересекают границу России не просто без визы, но даже без оформленного по международным стандартам загранпаспорта! Стоит ли напоминать, что этим же маршрутом огромным потоком идут и наркотики? Страна превращается в проходной двор.

Власти тешат себя политической риторикой: мол, это нужно не только для экономики, но и для «реинтеграции на постсоветском пространстве». И даже пытаются успокоить население: в России приезжающих в 10 раз меньше, чем в Европе! Может ли утешить тот факт, что на земле есть места, где дела обстоят еще хуже?

В-третьих, огромный вред наносят такие мигранты нашей экономике: они не платят налоги. По оценкам экспертов ФСМ, Россия по этой причине теряет 40 или более миллиардов рублей ежегодно!

В-четвертых, не стоит замалчивать и такую проблему, как иностранная преступность. Официально она немногим более 3 % – утешительная, но маловероятная цифра. В столице же эта цифра составляет уже 19 %. Это тоже лукавая цифра: она утешительно сообщает, что только каждый пятый совершает преступление! Но фокус в том, что сами мигранты – это (пока!) только десятая часть населения! Значит, не каждый пятый, а каждый второй пришелец преступник! К тому же статистика касается только расследуемых преступлений. Так что криминал в иммигрантской среде цветет пышным цветом.

В-пятых, мигранты в современной России стали одним из ограничителей экономического и социального развития страны. Рабский труд мигрантов сдерживает рост зарплат и покупательной способности коренного населения, заодно делает экономически невыгодной даже самую скромную модернизацию производства. Когда очень много дешевой рабочей силы, то стоит ли заниматься высокими технологиями, закупать сложную технику, для работы с которой нужны профессионалы? И зачем они, профессионалы, если есть покорные рабы, поддерживающие любую власть?

И наконец, главное: из-за потока пришельцев коренное население России обречено на деградацию и рост числа люмпенов, особенно в провинции.

Социологи подметили интересную закономерность: одни этносы обладают более развитым «рыночным мышлением», а другие отстают в этом плане. Удивительно, но особенно отстают в этом русские, белорусы и коми (Соловей). А вот жители Северного Кавказа, Закавказья и Средней Азии оказались более подготовлены к «рыночным отношениям». На их родине эта традиция не прерывалась даже при советской власти, тогда как в России беспощадно подавлялись малейшие элементы рынка. Так что пришельцы оказались более конкурентоспособны в торговле, обслуживании.

Стоит ли удивляться, что в российских городах все чаще русское население вытесняется более «конкурентоспособными» народами и что пришлые народы не считают нужным воспринимать культуру и нормы жизни своей новой «родины»? Они пришли как победители, медленно, но верно вытесняя не очень «конкурентоспособных» аборигенов. Можно догадаться, кто кого в конце концов ассимилирует при такой системе приоритетов?

Русский мужик просто не выдерживает конкуренции со стороны пришельцев. Согласно экспертам, писавшим «Стратегию – 2020», в России насчитывалась 6,3 млн взрослых работоспособных мужчин, не желающих работать. Для них уже привычна особая «субкультура бедности». 6,3 млн – это только мужчины. Прибавим к ним вполовину меньше женщин и получим около 10 млн человек, которые не хотят работать. Это примерно 15 % трудоспособного населения всей страны (75,5 млн человек).

А сколько в России трудовых мигрантов? Те же самые 10 (а то и 15) млн человек! И пока они трудятся на нашей земле, 10 млн русских спиваются в глухих медвежьих углах вроде Сагры или Кондопоги, известных межнациональными стычками. Во всем мире люди бегут из таких углов в города, где можно выжить, найдя работу. Но улицы в Москве почему-то метут пришельцы из чужого Таджикистана. А русских просто не берут на эту работу: невыгодно! Пришлось бы платить в 3–4 раза больше, да еще о социальных гарантиях заботиться: жилье, место в детском садике или школе, лечение и прочие «мелочи».

Сколько зарабатывает таджик? Грузчиком в «Пятерочке» – 700 долл., на эти деньги он живет вдесятером в одной комнатенке и питается «бомжпакетами», содержа семью в родных горах.

А как живет русский? Обычно у него есть крыша над головой: комнатка (или даже квартира) в бараке или доме барачного типа, но главное – крыша над головой. За свет-газ он не платит – нечем. Наверняка есть старый телевизор, на лавочке перед домом «друзья», игры в домино, есть пособие по безработице или по инвалидности. Или есть пенсия у матери, на хлеб и водку хватает. Стоит ли ему перебираться в город за лучшей жизнью? Кто его там ждет? За жилье придется платить, причем в долларах, работу надо искать, еда будет в 3–4 раза дороже. И что он выиграет, перебравшись в город? Да ничего! А уж спокойной жизни там точно не будет. И тогда зачем лишние метания?

Представив себе эту ситуацию, начинаешь понимать: говорить о деградации русских якобы по вине их самих – несправедливо. Разве перевелись в городах студенты или пенсионеры, которые не отказались бы от приработка в 30–40 тыс. рублей? Разве нет желающих за такие деньги покинуть свои глухие углы, пожить в городе, поменять свою жизнь?

Но они никуда не едут. И не из-за лени, пассивности или пресловутой привычки к «субкультуре бедности». Они просто не потеряли здравый смысл, заведомо зная, что их нигде никто не ждет, что на работу при прочих равных условиях примут именно неграмотного таджика или узбека, а не его, русского. Пришельцы не качают права, не требуют справедливости, согласны на заработок в 3–4 раза ниже официального. Значит, лучше сидеть в своем Урюпинске, пить пиво, рубиться в домино, смотреть телевизор и голосовать за старого нового президента. Ведь когда еще было можно жить вот так? Пусть не слишком сытно и вольготно, зато можно ничего не делать вообще!

В итоге: население деградирует и спивается, растет слой люмпенов там, где нет работы. И наоборот, растет слой мигрантов именно там, где работа есть. Вот такая простая тенденция. Получается, что власть как будто специально выращивает и приумножает люмпенов, превращая в них население русской провинции.

С точки зрения здравого смысла происходит какая-то вселенская глупость, и горячие головы видят в этом злокозненные заговоры против русского народа. На деле все проще и страшнее: «Ничего личного, только бизнес!»

А уж чиновникам раздолье! В среднем каждый месяц в бюджет Москвы закладывается 50 тыс. рублей на каждого мигранта! А платят им из этой суммы не больше трети! Как вы думаете, куда девается остальное? Не остаются внакладе ни сами коммерсанты, ни контролирующие чиновники, ни покрывающие их правоохранительные органы. И власти довольны: члены диаспоры всегда готовы проголосовать «как надо» (как им укажут лидеры), да и они сами к власти относятся гораздо лояльнее, чем коренные россияне. Даже правозащитники не в обиде, получая гранты на борьбу с ксенофобией. Все довольны. Как вы думаете, можно ли прервать это всеобщее удовольствие одним махом, сразу?..

Заверения, будто мы без иностранных рабочих рук не проживем – ложь. Даже 30 лет назад, когда в стране на полную мощь работала промышленность и строились производства, никогда не возникало дефицита кадров. По мере необходимости работников просто перераспределяли по территории СССР, государство регулировало рынок труда. Отказ от этого принципа значит, что никто не контролирует абсурдно низкие зарплаты, на которые соглашаются мигранты, вытесняя русских из целых отраслей. Сегодня новые производства практически не строятся, дороги почти не проводятся, «стройки века» (кроме двух-трех мегапроектов) заглохли. А вот условия для перемещения собственных граждан (в связи с потребностями рынка труда) значительно хуже, чем для импорта рабсилы из-за рубежа.

60 % граждан России уверены, что все это надо немедленно прекращать, что власти обязаны уменьшить приток приезжих. И в 2 раза меньше тех, кто полагает, что это явление можно было бы использовать на благо России («Левада-центр», 2010 г.).

Разве все эти факты не объясняют причин ксенофобии, нового, ранее невиданного в стране явления? Вообще-то «ксенофобия» – это неприязнь к «другим», например к представителям другой религии или иной сексуальной ориентации. В России же негативное отношение вызывают не просто «другие», а именно носители чужих этнических признаков. Недаром теперь в расклеенных повсюду объявлениях о приеме на работу, о сдаче жилья внаем, о предлагаемых услугах по перевозке грузов и т. п. часто можно встретить уточнение: «русский», «русская семья» или «славянской национальности».

Сразу отметим, что уровень ксенофобии лет 15–20 назад в России был очень невысоким – в 2–3 раза ниже, чем теперь, и значительно ниже, чем где бы то ни было в Европе. Но даже сейчас Россия со своей набухающей ксенофобией отстает в этом от «толерантной» и «политкорректной» Европы, где еще в 1997 г. чуть не 2/3 Европейцев признавались в своем расизме (Соловей, с. 345). С тех пор много воды утекло, и отнюдь не в сторону «толерантности», а скорее наоборот. А среди русских в те же годы (15–20 лет назад) массово преобладали идеи самоуничижения: «мы хуже всех», «мы – нация рабов», «мы – страна дураков», «мы – пример всему миру, как не надо жить», – так высказывались больше половины русских в 1990-е годы (ВЦИОМ).

Сейчас же масштабы ксенофобии в России изумляют: ею заражена почти половина населения страны, которое ощущает угрозу со стороны других этносов. Это статистика. Общее впечатление таково, что она кажется тотальной, настолько широко разлита в обществе, и при этом не скрывается. Впрочем, это понятно: наша публичная риторика и язык СМИ не столь стерильны, как в Европе. Да и в быту русские привыкли выражать свои чувства более эмоционально и открыто, по крайней мере на словах. Впечатление о чуть ли не тотальной ксенофобии – оборотная сторона культурной свободы в современной России.

Не следует полагать, что причиной ксенофобии в России стали бедность и экономический кризис: тогда бы ее испытывали только бедные. А у нас ксенофобия, как оказалось, равномерно распределена по всем социальным слоям русских. Еще 20 лет тому назад классический портрет ксенофоба выглядел бы так: это был бы необразованный, пожилой житель малого (среднего) города или села. Но сегодня подобные настроения одинаково распределены и по городам, и по разным слоям общества – от верхов до низов.

Кстати, низы, люмпенизированное население – там этого как раз меньше. Да и среди богатых есть те, кто может себе позволить потребительский комфорт – не пересекаться с «чужими», не раздражаться от их назойливого присутствия повсюду.

А вот представители среднего класса далеко не все могут позволить себе иметь рядом хорошую частную школу или клинику, платить за нее. Именно средний класс сталкивается с пришельцами чаще, испытывая все проблемы от мигрантов на собственной шкуре. Ведь каждый десятый из 750 тыс. московских школьников уже не говорит по-русски! Как вы думаете, это влияет на уровень обучения в школе? И что с этим делать родителям?

В крупных городах сложились сильные, самодостаточные мусульманские диаспоры. Это кварталы, где все меньше и меньше следуют русским обычаям и законам, организуют жизнь по своим шариатским законам. Спокойно ли русским растить детей в таких кварталах?

Ксенофобия помолодела, захватила крупные города, затронула даже богатых и «элиту», затронула даже образованных людей, чиновников и управленцев. А главное – молодежь. Нынешняя русская молодежь (в отличие от Европейской) показывает очень высокий уровень ксенофобии. И, что поразительно, лидером таких настроений выступает ее самая образованная часть – студенчество. Получается парадокс: хорошее образование и приличный социальный статус не только не гасит ксенофобию, как это происходит в Европе, но наоборот – ее еще и подстегивает. Среди людей с высшим образованием (ВЦИОМ) 70 % выражают негативную оценку этническим меньшинствам. Среди них, правда, чуть меньше предпринимателей и строителей, но на то есть свои резоны.

Словом, неприятие мигрантов усиливает националистические настроения и ксенофобию.

На вопрос «Левада-центра» (2010) «Какова, на ваш взгляд, основная причина роста национализма в России?» ответы распределились следующим образом:

– «вызывающее поведение представителей национальных меньшинств» отметила почти половина респондентов, тогда как в предшествующие годы так считали 20–30 %;

– «плохие условия жизни в России» называют реже, каждый пятый, тогда как в предыдущие годы этот факт называли чаще;

– «террористические акты последних лет» назвали только 15 % населения. Ситуация как бы успокоилась: раньше этого мнения придерживалась почти треть населения.

Самый высокий уровень ксенофобии вызывают прежде всего чеченцы и цыгане, т. е. граждане той же самой страны. Отношение русских к другим этническим группам (из других стран) остается спокойным, благожелательным.

Причины такого негативного отношения к ним русских пытались выяснить в ходе соцопроса. Выяснилось, что свою неприязнь к «чужим» русские объясняют «культурным несовпадением»: «они ведут себя нагло», «они опасны», «они наживаются на коренном населении», «они дают взятки, покупая милицию и суд», «отнимают рабочие места у коренного населения», «совершают преступления», «живут по чужому укладу жизни, «говорят на непонятном языке», «они занимаются наркобизнесом» и пр. Как видим, в ответах подчеркивается их агрессивный тип поведения «чужаков».

Таким образом, психологическая подоплека ксенофобии русских – вовсе не агрессия, не желание завоевать чужие территории, не желание распространиться, а наоборот, желание защитить свой очаг, родную землю и привычный образ жизни. Мотивация русской ксенофобии – оборонительная, защитная.

Итак, напрашивается вывод: за 20 лет «рыночных и демократических реформ» в ментальности русских появилась ранее им не свойственная ксенофобия. Более того, она стала элементом бытовой и политической социализации молодежи. В стране произошла культурная и ценностная трансформация, глубокий сдвиг массового сознания. И ни образование, ни просвещение, ни место проживания, ни уровень состоятельности, ни насаждение пресловутой толерантности от этого не спасли.

Сыграла свою роль и глобализация, ставшая зеркалом, в котором отражается состояние идентичности общества: сохранило ли оно свою целостность или оказалось разорванным? Будем понимать идентичность как понимание человеком своей принадлежности к некой общности, которая помогает человеку определить свое место в культурном пространстве, яснее осознавать себя в поле своей культуры, понимать границы, отделяющие его от человека другой культуры.

И чем сильнее идет глобализация, нивелирующая все культуры, чем сложнее социокультурная реальность, тем сильнее в человеке потребность осознать себя – в поле своей культуры, задавая себе вопрос: «Кто я такой?»

Все эти поразительные сдвиги в общественном сознании можно объяснить только одной причиной: в России все ярче проявляется роль русской этничности, иными словами, происходит этнизация русских. Это значит, что постепенно усиливается их этническое самосознание, их идентичность, национальное достоинство и самоуважение, повышается ценность «русскости», преодолеваются прежние комплексы национальной неполноценности. Этнизация сознания русских возникла и стала развиваться как реакция на новую реальность, как инстинкт самосохранения, как попытка понять свою роль, свою сущность, свою ответственность и, конечно, свои права в России.

Раньше для граждан России была важна формальная связь с государством и его территорией. А теперь они ощущают себя не столько гражданами своей страны, сколько просто русскими: по языку, по культуре, по мироощущению, по традициям. У них меняется угол зрения в понимании мира, в отношении к нему. Все происходящее вокруг в мире воспринимается ими с точки зрения сохранения и выживания своего народа.

В этом видится массовый ответ русских на слабость государства, на его ошибки и просчеты в миграционной и социальной политике, как реакция на отчужденность элиты от жизни общества и собственной страны.

Этнизацию русских аналитики оценивают как настоящую революцию – не в политике или экономике, а в более важной сфере человеческой жизни – в их ментальности и культуре (Соловей), в самом духе русских.

Презентация этих настроений – «Русский марш», шествия и митинги, проводимые каждый год (с 2006 г.) 4 ноября (в память освобождения от иноземных захватчиков в 1612 г.) в День народного единства в доброй дюжине городов России и СНГ. Постоянно ищутся (и пока не находятся) новые способы самоутверждения, объекты для национальной гордости, которые могли бы играть объединяющую роль.

Эти сдвиги в сознании русских начались с некоторым опозданием и развиваются гораздо медленнее по сравнению с другими малыми народами России, которые уже пережили этот процесс, научились сплачиваться и защищаться. Некоторое опоздание естественно для такого большого народа, которому раньше всегда отводилась только роль цемента в создании и развитии империи, роль дойной коровы для развития окраин.

Теперь русские перестают быть универсальной нацией, которая прежде гармонично расширялась за счет других этносов и культур. Историки и этнологи называют суть происходящего: превращение русских из народа для других в народ для себя (Соловей). Его подоплека – не стремление к экспансии или власти, а только желание защитить свой очаг, родную землю и привычный образ жизни.

Произошло это не в результате официальной пропаганды, не по указке сверху, а назрело само собой, снизу, как итог пережитого трагического опыта. Убежав от империи, русские так и не приобрели уверенности в себе, а наоборот, еще более неуютно стали чувствовать себя в своем доме. В России так и не было построено эффективное и справедливое государство. Наметившаяся тенденция к этнизации – форма самозащиты и психологической компенсации. Эксперты предвидят: в России формируется не российское, а русское государство, консолидируется не нация россиян (как трубит власть), а именно – русские.

Русское постепенно вытесняет российское, становится доминантой сознания большинства. Речь не идет о возвращении к традиционным русским ценностям, старым культурным традициям и историческому багажу. Этого, например, нет и в помине у молодых: они решительно рвут с прошлым (с чем не согласны их отцы), и в то же время они этнизируются более радикально.

Словом, теперь, по мнению исследователей (Соловей), «русскость» – это уже не некий космос, где растворены разные этносы, как было раньше. Это уже не статус, не гражданство, не знак принадлежности к государству, как прежде. Теперь это – культурный лейбл.

Насущный вопрос о судьбе русского народа, так называемый «русский вопрос», по-прежнему пребывает у нас в полулегальном, а то и запретном состоянии. Надо ли выводить его из тени, делать предметом широкой общественной дискуссии? Ведь речь идет о том, быть или не быть России. Если отдать эти вопросы на откуп политическим спекулянтам, если неумолимые вопросы и факты задвинуть в угол или замалчивать, повторяя дежурные лозунги о дружбе народов вместо честного анализа проблем, то недолго и до беды.

Власть и общество пока отворачиваются от этих проблем – то ли в силу неразумения, то ли страшась остроты поставленных жизнью вопросов. Однако эти вопросы актуальны, они уже давно обсуждаются в российском обществе – и от их решения никуда не уйти.

О чемоданных настроениях среди русских

Русские – безусловно, большие патриоты своей страны. В своей любви к родине они не так самоуверенны и эгоцентричны, как представители Европейских цивилизаций, а их любовь к родине не ограничивается пониманием ее достижений, особенно экономических. Русский патриотизм – это не только культурный феномен (любовь к истории страны, ее культуре, природе и т. п.), но и своеобразное понимание судьбы России, ее особых отношений со всем человечеством, признание ее «особого пути». И даже – ощущение своего «исторического одиночества» в мире.

И вдруг на этом фоне в последнее время во многих публичных заявлениях, в различных ток-шоу на ТВ неожиданно начинает дискутироваться тема «новая волна эмиграции русских». А проведенные социологические опросы буквально взорвали блогосферу и СМИ, констатируя, что из России сейчас готова уехать чуть не половина молодого образованного населения.

И действительно, Россия сейчас переживает новую сильнейшую волну эмиграции. За последние 10 лет из нашей страны уехали 1,25 млн граждан (по 100–150 тыс. в год) – примерно столько же, сколько после 1917 г., сообщил глава Счетной палаты РФ. И эта волна не спадает. За последние 20 лет доля желающих уехать на ПМЖ в другие страны выросла в 4 раза — до 21 % (ВЦИОМ, 2011). То есть каждый пятый россиянин выражает готовность покинуть родину.

Больше всего потенциальных эмигрантов среди молодых (18–24 года – они составляют 39 %) и высокообразованных людей (таких 29 % от общего числа). Значит, самые молодые и образованные хотят уехать из России? Это действительно прискорбно.

Как правило, все разговоры на эту тему ведутся в тоне озабоченности «утечкой мозгов», которая грозит ослаблением – то ли нашей модернизации (но где она?), то ли нашей безопасности. Признаем, что модернизация и безопасность страны далеки от личных забот обычного человека. Эти проблемы – прежде всего забота государственных мужей.

Многие издания подают читателям информацию о растущем желании граждан уехать из России как оглушительную новость, как неожиданность, как симптом предстоящей деградации и даже краха страны. Чаще всего упор делается на бегство из страны ученых и инженеров, молодых и самых талантливых россиян, которые оказались «в бедственном положении из-за проводимой правительством России политики сокращения финансирования науки, образования, культуры» (из СМИ). Эти люди не могут мириться со своей невостребованностью, ненужностью своих научных открытий и т. д. Такие факты есть, и они действительно поддерживают впечатление деградации российской науки – в ее советских формах организации. О чем можно только сожалеть.

Но, положа руку на сердце, можно и порадоваться за тех, кто получил ранее недоступную возможность работать на Западе – в университетах или исследовательских компаниях. Там они могут реализовать свой творческий и профессиональный потенциал, гордиться вкладом русских ученых в мировую науку и т. д.

Словом, все зависит от точки зрения. Сам факт «утечки мозгов» требует расшифровки и уточнения.

Тем более что с осени 2011 г. кроме «утечки мозгов» пошли разговоры об усиливающихся чемоданных настроениях и среди русских предпринимателей – как ответ на рост экономической нестабильности, социального напряжения и неблагоприятного бизнес-климата в стране. Правда, одни расценивают этот процесс как результат укрепления вертикали власти, другие сворачивают разговор на темы авторитаризма и коррумпированности государства. К тому же произошла масса негативных событий: показная борьба с коррупцией, «дела» Магницкого и Ходорковского, разорение сотен тысяч мелких предпринимателей из-за резкого повышения налогов и т. п. Эти события рисуют еще более безрадостную общую картину будущего для бизнесменов на ближайшие 12–15 лет.

В общественном сознании усилились новые тревоги и страхи. Еще 20 лет назад народ в России, воспитанный на идее враждебности окружающего мира, больше всего боялся войны. И сегодня старшее поколение, не забывшее ужасы последней мировой войны, утешает себя в трудной ситуации: «Все ничего. Лишь бы не было войны…» А сегодня в жизнь россиян вошли новые устойчивые страхи. Чаще всего люди теперь боятся завтрашнего дня. 42 % боятся (и очень сильно) потери сбережений, еще столько же умеренно опасаются этого. А половина граждан опасаются потери работы и ужесточения политического режима. Боятся повышения пенсионного возраста, отмены материнского капитала, постоянной инфляции, роста цен на ЖКХ и еще многого… Словом, подавляющее большинство населения страны живет под страхом нестабильности.

Интересно, что в начале «нулевых» годов неуверенность в завтрашнем дне беспокоила половину граждан, а летом 2004 г. этим страхом были охвачены уже 63 %, а к зиме они составили уже 67 %! («Левада-центр»). Оптимизм людей тает на глазах! Даже те, кто живет в достатке, не испытывают радужных надежд. Ведь они не уверен, что все их благополучие завтра не рухнет вместе с падением цен на нефть или очередным «сюрпризом» от правительства.

По мнению аналитиков, состояние общества в России трудно назвать нормальным: оно сравнимо с тяжелым похмельем или выходом человека из тяжелой болезни.

Вопреки официальной риторике власть и «элита» не гарантируют народу желанной стабильности. Неэффективность и несправедливость устройства жизни в стране, наглый цинизм «элиты», враждебность интересов государства интересам общества – вот только некоторые черты современной российской жизни. Разве такая система сможет, захочет сама себя трансформировать, чтобы защитить права людей?

Налицо «кризис надежд»: все меньше людей надеется на лучшую жизнь, на справедливость, на повышение достатка в ближайшие годы, на возможность сделать серьезную карьеру. Количество оптимистов в России за последние годы осталось неизменным (каждый четвертый), зато пессимистов прибавилось почти вдвое и по цифрам равно количеству оптимистов.

В результате Россию покидает ее интеллектуальный потенциал: из страны уехали 285 тыс. ученых. Причем уезжают самые умные, мобильные и активные граждане.

Главный мотив, который называют сами «отъезжанты» – экономический. И действительно, для этого мотива есть основания: рост инфляции, замедление экономического роста страны (с 7–8 % до 1,4 % и меньше в год). Жизнь дорожает с каждым днем, а социальные лифты практически не работают, поэтому пробиться «наверх» практически невозможно.

В качестве мотивов для отъезда назывались такие причины:

– неоправданная дороговизна жизни (67 %); низкое качество медицинских услуг (53 %); повсеместная коррупция среди чиновников (48 %); высокий уровень преступности (47 %); терроризм и угроза жизни; нечестные правила ведения бизнеса; наплыв мигрантов (41 %); угроза экономической и политической дестабилизации; плачевное состояние системы образования; моральное разложение общества; слабая защищенность собственности; ограниченные возможности для карьеры и самореализации; плачевное состояние пенсионной системы; рост агрессивных настроений и нетерпимости в обществе; отсутствие независимого суда; сложившийся в России авторитарный режим;

Стабильно (50–60 %) называются и другие аргументы в пользу отъезда: неприятие сложившейся политической системы, безобразные условия для ведения бизнеса, рост преступности, угроза жизни и терроризм в России.

Перечень претензий к сложившейся системе жизни в России впечатляет.

Совпадают ли причины отъезда в разных социальных группах? Чтобы найти ответ на такой вопрос, Аналитический центр Юрия Левады по заказу «Новой газеты» в мае 2011 г. провел расследование, где главное внимание фиксировалось на опросе одной, возможно, самой значимой для понимания этих процессов группе – молодых и успешных людях, которых можно отнести к так называемому среднему классу.

Для опроса отбирались молодые люди по трем критериям:

1) возраст (25–39 лет);

2) высокий душевой доход (в Москве 2000 евро, в Петербурге – 1500 евро, в других городах – 800—1000 евро на каждого члена семьи);

3) проживание в крупнейших городах России (в Москве, Петербурге и других 12 городах-«миллионниках»).

Убрать Всего был опрошен 1001 человек. Важно, что по тем же параметрам был проведен подобный опрос летом 2008 г. (т. е. до кризиса), что позволяет сравнить и пронаблюдать смену настроений этого слоя людей.

Прежде чем говорить об их настроениях, посмотрим, как выглядит состав этого слоя россиян. У 15 % опрошенных есть собственный бизнес, 12 % из них – руководители высшего звена в различных фирмах и учреждениях, 22 % – руководители среднего звена (например, завотделами), 44 % — специалисты (но без функций руководителя), 3/4 из них заняты в частном секторе. Большинство (83 %) имеют высшее образование. К тому же многие из них получили и второе высшее образование или закончили аспирантуру, имеют научные публикации или разработки (8 %). Словом, речь идет о людях состоявшихся, предприимчивых, амбициозных и обеспеченных. Их доходы – в 5—10 раз выше, чем в среднем по России. У них довольно высокие запросы: они ориентированы на высокие стандарты жизни, соответствующие доходу 8000—10 000 долл. в месяц.

Что касается их профессий, то они чаще всего – инженеры (33 %), экономисты (31 %), гуманитарии (14 %) или юристы (13 %). Представлены и врачи, педагоги, физики, биологи, музыканты.

Большинство из них считает себя весьма успешными, состоявшимися людьми, удачливыми в жизни. Их никак нельзя причислить к неудачникам, «лузерам» или аутсайдерам. У них в 2 раза реже наблюдается синдром депрессии, астении, тоски, недовольства собой и своей жизнью – по сравнению со средними показателями психологического состояния других слоев населения. Им в целом (60–70 %) интересно жить и работать в России. Хотя они определенно не согласны с мифами о том, что будто бы Россия – страна огромных возможностей, что здесь якобы легко можно добиться бо́льшего, чем в других странах.

Половина из них с уверенностью и спокойно смотрят в будущее, зато 40 % – с тревогой. Эту тревогу у них вызывает беспокойство о состоянии и перспективах жизни в родной стране. При этом их никоим образом нельзя заподозрить в простодушии, наивном патриотизме или неинформированности. Они много знают, постоянно следят за развитием событий по разным каналам информации, активно пользуются Интернетом, общаются в блогах, обсуждая все новости.

Так вот: 48 % этих «продвинутых» и успешных людей готовы уехать на Запад на работу. При этом половина из них готова выехать лишь на определенных условиях. Одни согласны работать только по своей специальности и при этом иметь высокий доход. Для другой половины важен только «высокий доход», без всякой привязки к профессии. Высококлассные профессионалы (среди них много ученых) согласны выехать за границу при одном условии: работать по своей специальности независимо от уровня доходов. Таких всего 8 %.

Наконец, около 1/3 опрошенных хотели бы уехать из России на неопределенный срок или навсегда.

Другими словами, более или менее серьезные планы об отъезде из России возникают у тех, кто профессионально состоялся, обладает нужной базой информации.

На решение покинуть родину влияют и психологические особенности человека: его контактность, способность к общению и взаимодействию с другими людьми. Имеется в виду не просто персональная разговорчивость и общительность человека. Очень важны связи и общение с теми, кто уже обеспечил себе поддержку «оттуда», с теми, у кого выше компетенция, с активными и амбициозными людьми, с теми, кто считает, что он заслуживает большего, нежели имеет в данный момент, кто считает свою профессию («дело») приоритетной и самоценной. Иными словами, для них важны связи со всеми, кто занят «делом».

Более того, у половины потенциальных эмигрантов уже имеются личные связи или знакомства с резидентами, с теми, кто эмигрировал уже давно из России на ПМЖ и прочно обосновался в новой среде. Люди предпочитают ехать не в пустоту и неизвестность, как первая волна эмиграции, а вполне рассчитывают на помощь своих друзей или родственников. Этим они отличаются от тех, кто никогда не был за рубежом, кто не хотел бы выезжать на время или уезжать из страны навсегда.

Главное, на что стоит обратить особое внимание – тот факт, что большинство (65–70 %) тех, кто желал бы уехать из страны (на неопределенный срок или навсегда), как правило, – это те, кто в последние годы выезжал за границу часто (за три последних года не меньше четырех раз).

Конечно, такая зависимость не прослеживается по отношению к тем, кто хотел бы получить образование в Европейских университетах или колледжах. Молодые люди в силу объективных причин просто не успели еще поездить по миру и заручиться поддержкой за рубежом.

Словом, уезжают не просто те, кто хочет, а именно те, кто может уехать, кто обладает качествами общительности и связями.

Чаще всего это мужчины до 30 лет, не обремененные семьей. Половина из них – москвичи («питерцев» 23 %). Чаще всего они фрилансеры или люди свободных профессий.

Они оценивают уровень своей квалификации гораздо выше, чем те, кто не задумывается об отъезде. Последние на вопрос «Как вы оцениваете свой уровень?» могут ответить: «Такой же, как у других». А будущие эмигранты более амбициозны. Они, как правило, владеют иностранными языками: половина из них свободно говорит по-английски, 60 % свободно читают, еще 10 % знают немецкий язык, 4 % – французский. Это очень высокие показатели владения иностранными языками: они несопоставимы с уровнем владения языками среднестатистического россиянина.

Словом, эти люди – активны, энергичны, полны веры в себя. Они уже приспособились к жизни в современной России, научились жить здесь и решать свои проблемы. Однако то, каким образом это приходится делать, им не всегда нравится. Они предпочли бы более цивилизованные, ясные и легальные формы действия, как это принято в демократически развитых странах. Им было бы проще играть не «по понятиям», а «по правилам». Их не устраивает психологическая атмосфера в современной России, моральное состояние общества, его разобщенность и пассивность. Эти люди могли бы играть ключевую роль в модернизации, провозглашенной Кремлем. Однако власти относятся к их исходу спокойно.

Глядя на перечень мотивов для отъезда, зададимся вопросом: только ли экономические причины повлияли на их решение уехать из страны? Или только идеологические? Или политические разногласия со сложившейся властью? Можно ли дать однозначный ответ?

Обобщая суть претензий граждан к сложившейся «системе русской жизни», можно сказать, главная причина – это осознание тупика, в котором оказалась страна. Как видим, людей волнуют не подковерные игры в борьбе за власть или отношения между «консерваторами», националистами и прозападными либералами. Людей тревожит, что в нынешних условиях они не смогут реализовать тот образ жизни, который они сами смоделировали для себя по западным образцам. И главное – они не могут рассчитывать на гарантированное законом спокойное существование. Политические же соображения приводятся только как сопутствующие и дополнительные.

А какие цели ставятся при принятии решения покинуть Россию?

Судя по опросам, постоянно нарастает роль главного аргумента: обеспечить детям лучшее и надежное будущее. Если 3–4 года назад это было главным аргументом для 86 % респондентов, то в 2011 г. так считали уже 96 % опрошенных. Мотив возможности самореализации и лучшей карьеры за рубежом за эти же годы вырос на 10 %. Так же выросла повторяемость еще одного аргумента: защита от произвола властей и чиновников.

Значит, главное для них одно – мечта о «нормальной жизни». А для этого необходимы всего две вещи. Во-первых, высокое качество жизни, ради которого они согласны много трудиться. А во-вторых, условия обеспечения высокого качества жизни. Сюда можно включить и уверенность в завтрашнем дне, и правовую защищенность (без чего трудно сохранять достоинство и уважение к себе), и недопустимость произвола, и открытые и честные правила ведения бизнеса, и доступное медицинское обслуживание, и безопасная экология, и честная полиция, которая бы защищала общество от преступников, а не власть от общества. И все это – не отдельные претензии к власти, а целостное представление о «нормальной жизни».

Иными словами, людьми, которые отваживаются покинуть свою родину, движут не просто ориентация на карьеру, богатство или мечты о «красивой жизни». Для них важно все вместе – в соответствии с их представлениями об определенном образе жизни. Что и служит главной мотивацией смены места жительства, гражданства, отказ от жизни в России.

Итак, обычная схема объяснения массовых настроений и желания эмигрировать, пресловутой «утечки мозгов» – только из-за развала науки или ее плохого финансирования, из-за бедности ученых и нищенского положения ИТР, отсутствия оборудования, из-за бюрократизации науки и отсутствия условий для творчества – в данном случае не работает.

Скрытый смысл подобных настроений отражает недовольство плохим положением дел в стране, претензий к руководству, которое занято лишь сохранением своего богатства и власти, вместо того «чтобы думать о народе». Такая логика исходит от укоренившегося веками в русской ментальности стереотипа, порожденного традиционным патернализмом, об отношении к государству и власти. Хотя в критике власти со стороны предпринимателей много верного и справедливого.

И тем не менее ситуация сложнее.

Во-первых, процесс миграции населения – давний, непрерывный и изменчивый. Подобное происходит всякий раз после острой фазы социальных кризисов. Данные опросов («Левада-центр») убеждают в этом.

Скажем, голодной осенью 1990 г. о желании уехать на ПМЖ заявило 11 % населения.

В январе 1991 г., в ситуации начавшегося развала СССР, – только 5 %. Зато в конце этого же года, когда разом взлетели потребительские цены, – уже 17–18 %.

В 1992 г. – от 8 до 13 %, в 1993-м – 15 %; в более спокойном 1994 г. – всего 10 %. Зато в 1999 г. – сразу после тяжелейшего кризиса – уже 21 %.

В 2000 г. на фоне прихода к власти нового президента и разговоров о стабильности, либеральных ожиданиях, продолжении экономических реформ – всего 5–6 %; в благополучном 2007 г. – всего 7 %, а весной 2008 г. – 12 %.

Летом того же года (накануне осеннего экономического кризиса) – 16 %, а весной 2009 года, когда показалось, что кризис не будет серьезным и долгим, – уже 13 %.

В мае 2011 г. о своем желании навсегда покинуть Россию заявило уже 22 % взрослого населения. Из них половина – предприниматели и студенты. Реже желают эмигрировать служащие, специалисты. Крайне редко – руководители высшего звена, владельцы крупного бизнеса, военные и, конечно, пенсионеры. Еще реже строят подобные планы жители провинции: в силу своей отдаленности, бедности, замкнутой жизни, незнания языка, из-за недостаточного владения мобильными средствами связи, отсутствия личной связи с теми, кто уже «уехал». Словом, они редко задумываются о планах покинуть свою страну.

У молодежи желание уехать, чтобы получить образование за границей, всегда было выше, чем у населения в целом. Эмиграционная установка (это важно!) – такая же, как у населения в целом. Так, на вопрос «Хотели бы вы поехать учиться за границу?» – «да» ответило 48 %. Однако с уточнением: «Уехать навсегда из России?» – согласились только 23 %. Летом 2011 г. «подумывают уехать из страны на время» 59 % молодых, «уехать учиться, поработать» – 48 %, а «уехать навсегда» согласны только 28 %.

Интересно наблюдать за различиями во взглядах на эмиграцию – в зависимости от типа поселения: в мегаполисах соотношение двух противоположных точек зрения («молодежь хочет жить в России» – «молодежь хочет жить на Западе») примерно одинаково: 49 на 50.

Парадокс, но чем меньше тип поселения, тем больше доля тех, кто уверен, что молодежь не хочет жить в России. В районных центрах и на селе она составляет уже большинство. Сказывается, вероятно, нищета, безнадежность, отсутствие перспектив для молодых в провинциальной глуши.

Но вот что интересно! Оказывается, практические усилия для подготовки к отъезду предпринимало – не более 0,5 % населения, еще 2 % – всерьез задумывалось об этом. Не так уж и много, правда? Например, изучать страну будущего пребывания, учить ее язык готовы только 4–5 % тех, кто действительно хочет изменить свою жизнь.

Словом, речь идет не столько о фактической готовности русских немедленно эмигрировать из страны и поменять гражданство, сколько о специфических массовых настроениях, о реакции населения страны на то, что в ней происходит. Но такие настроения не означают реальную готовность покинуть свою страну и начать новую жизнь. Тем более что с открытием границ вдоволь попутешествовав, русские воочию убедились: их никто нигде не ждет, «от себя не убежишь», и если ты не смог реализовать себя в собственной стране, то вряд ли это удастся сделать на чужбине.

Это – принципиальный момент, который не озвучивается. То ли потому, что плохо осознается, то ли потому, что люди, говорящие и пишущие на эту тему, просто не желают принимать во внимание сложность этого феномена – по разным причинам, включая и политическую ангажированность.

Конечно, и 0,5 % на деле тоже затрагивает судьбы огромного количества людей – сотен тысяч людей! Тот факт, что ежегодно огромное количество народа покидает пределы страны, на деле оборачивается ухудшением нравственного климата в обществе и его интеллектуального потенциала.

Сколько людей каждый год реально покидают Россию в поисках лучшей жизни, точно неизвестно. Различия в оценках экспертов и официальной статистики измеряются десятками тысяч. Так, некоторые эксперты упорно повторяют: приблизительно 1 млн 300 тыс. россиян уехали за рубеж «в последние годы».

Это просто сбивает с толку: невозможно понять, сколько человек действительно уехали на ПМЖ за границу? Сколько уехали работать по контракту? Собираются ли они возвращаться по окончании контракта? Сколько молодых людей там учится? Что они планируют в дальнейшем? А оборот «в последние годы» просто загадочен и в серьезное обсуждение не вписывается.

Федеральная миграционная служба (ФМС) этой проблемой либо не занимается, либо засекретила цифры. По крайней мере, ее руководитель открыто уверяет, что по этому поводу вообще беспокоиться не стоит, поскольку уехавших «отщепенцев» вполне могут заменить иностранцы, которые толпами стремятся на просторы нашей родины.

По оценке ФМС, в 2011 г. уехало 100 тыс. граждан. 70 тыс. из них уехали за границу работать. Большая часть трудовых мигрантов, по словам руководителя ФМС, – это российские моряки, работающие на судах, которые ходят под чужими флагами. Еще 32–33 тыс. выехали на постоянное место жительства (ПМЖ). То есть, по статистике, на одного «постоянного» эмигранта приходится два «временных».

Но даже страшная цифра – 100 тыс. покинувших Россию – лукавая и приблизительная. Ведь учитываются только те, кто официально отказался от российского паспорта. А как быть с теми, кто уехал из страны неофициально и не попал в статистику? если, например, кто-то уехал работать по контракту? Или на учебу? Или просто сдал жилье в Москве и живет на эти деньги где-нибудь вдали от родины? Вот эти-то люди ни в Госстате, ни в ФСМ никак не учитываются. Неудивительно, что никаких сигналов о росте эмиграции ни Росстат, ни ФМС не подают. Их цифры как бы успокаивают.

А если сравнить отрывочные данные, поступающие из «цивилизованных» стран, с цифрами, которые дают Росстат и ФСМ, то доверие к официальной статистике теряется окончательно. Например, согласно Росстату, в 2010 г. в Америку уехал 1461 россиянин. Зато по данным американцев, в том же году на ПМЖ в Америку въехали 7502 гражданина РФ. Пятикратная разница! единственное, в чем согласны американские и российские статистики, так это в том, что число мигрантов из РФ в последнее время постепенно снижается: в «нулевые» годы ежегодно в Америку на ПМЖ приезжало 18 тыс. в год. Теперь – в два раза меньше.

А вот во Францию, по данным Росстата, в 2009 г. уехали всего 198 человек. А французы насчитали у себя в этом же году 16 245 трудовых мигрантов из России. Для Финляндии соотношение официальных данных и местных данных по русской эмиграции таково: 620 – и 13 222, для Италии 254 — и 9847 человек (2008 г.). Создается впечатление, что отечественные статистики занижают цифры специально, чтобы убедить: нет такой проблемы!

К сожалению, не все страны Запада предоставляют такую статистику! Но, скорее всего, число тех, кто уехал из России «поработать», «пожить» и т. п., превышает число тех, кто отказался от паспорта РФ, не в разы, а в десятки раз. Впрочем, массового исхода работников из России, как это случилось с некоторыми странами Восточной Европы (Литва, Латвия, Польша, Румыния), пока не наблюдается.

Направление отъезда – исключительно демократические страны Запада: Германия (19 %), США (15 %), Великобритания (13 %), Италия и Франция (по 8 %), Канада (6 %) Испания и Швейцария (по 5 %). Кроме того, теперь и Австралия, Швеция, Норвегия, Финляндия, Новая Зеландия и другие страны.

Имеются примерные экспертные оценки о формировании в крупных городах Европы (Лондон, Берлин, Париж) русских общин от 250 до 300 тыс. (точные данные отсутствуют). В США, Канаде, Израиле и Австралии эти цифры еще выше.

И последнее. Насколько реальны желания россиян уехать за рубеж? Заявленное желание уехать за рубеж (на ПМЖ, на учебу и т. д.) на деле совсем не означает, что оно когда-либо будет осуществлено. Большинство (60 %) не предпринимают никаких усилий в этом плане, ограничиваясь мечтательными переживаниями. И лишь только каждый десятый предпринял какие-то практические шаги в организации отъезда за рубеж.

Например, 6 % подали документы на получение визы, ведут переговоры по заключению контракта для будущей работы, пытаются оформить документы на учебу в другую страну или учат язык будущей страны пребывания.

Еще 7 % через Интернет рассылают свои CV (резюме, досье), запросы в иностранные фирмы, научно-исследовательские организации, университеты – в поисках возможности для получения гранта на стипендию для обучения в зарубежных вузах.

Большинство же занято поисками информации о приглянувшейся стране, знакомством с ее культурой и историей. Гораздо реже – изучением языка.

Согласимся, что такие действия тоже важны для смены жизни. Однако совершенно необязательно они приведут к эмиграции. Из чего можно сделать определенный вывод: скорее всего, эти люди никогда не уедут из своей страны. Их может заставить сделать это только какая-нибудь внезапно разразившаяся социальная катастрофа.

Почему же в последнее время в российских СМИ так много разговоров об эмиграции? Или это просто «информационный шум», который не отражает реальных настроений в обществе?

Желание покинуть родную страну именно теми, кто неплохо устроен и уверен в себе, не может не настораживать. Это не просто желание на физическом уровне жить более сытно и спокойно. Этот феномен глубже. Подобные желания важны для самоопределения человека, его понимания своего места в российской жизни, причин отсутствия интереса к тому, что происходит в стране.

Это – не мотив действия, а новая особенность русской ментальности верхней части среднего класса. И это не просто «утечка мозгов». Это – нежелание жить в сформированной системе «русской жизни» долгие годы.

Рост чемоданных настроений вызван общей неопределенностью ситуации в стране. Молодые, активные и успешные россияне оказались крайне чувствительными к несоответствию, даже разрыву между нынешней риторикой модернизации, популистскими лозунгами – и реальностью, в которой приходится думать о произвольном повышении налогов, загоняющих бизнес в сферу криминальных и коррупционных отношений, о «басманном» правосудии, о «крышующих» казино прокурорах. Дело не в деньгах или невозможности их заработать, а в ощущении хронической незащищенности, зависимости, несвободы, постоянной опасности, которая исходит от окружающей агрессивной среды. Страх и чувство горечи с годами накапливаются и взрываются в один прекрасный момент в идее «Все! Надоело! Хватит! Больше не могу! Уезжаю!»

По сути, здесь мы имеем дело с несовпадением новых сложных форм организации социальной жизни и человеческой личности – от тех, которые сложились в советское время и которые традиционно воспроизводятся в ментальности россиян. Европейские стандарты жизни, правила поведения и западные модели общественного устройства в России отторгаются, не приживаются в традиционной для нашей страны культуре долготерпения, несправедливости и насилия.

«Проблема эмиграции русских – не проблема разногласия с действующей властью. Она – в цивилизационной, культурной несовместимости продвинутого, образованного, осознающего себя свободным, уже Европейского человека – со все еще архаической системой российского общества» (Л. Гудков).

Об отношении русских к другим странам

Последние 20 лет в России были популярны идеи «евразийства» с его агрессивным антизападничеством, попыткой соединить несоединимое (досоветские и советские принципы) и требованием восстановить империю (А. Проханов, С. Кара-Мурза, С. Кургинян). Эти идеи получили отклик у части интеллигенции, но массового успеха не имели. Оказалось, что для русских обаяние и значимость стран Азии очень невелики, а слово «Европа» в ассоциативных рядах массового сознания окрашено гораздо более позитивно, чем «Азия».

Практически 2/3 россиян считают Россию естественной частью Европы и уверены, что в дальнейшем она будет еще теснее экономически связана с этим регионом мира.

Для такой убежденности есть основания. Так, русские считают, что их своеобразная культура имеет много общих черт и с Европейскими странами (Германией и Францией), и с Востоком (Китаем, Индией), но отчетливо осознают именно Европейский, христианский тип своей культуры. В плане экономики им кажется более приемлемой система таких стран, как Китай и Индия, а самой чуждой – американская. Немногие (меньше 1/4) согласны, что в России может успешно развиваться экономика западного (тем более – американского) типа. По национальному характеру русским близки и понятны немцы (10 %) и американцы (7 %), во всяком случае – христиане. «Азиатский» компонент в их сознании слаб, ограничен любопытством к таким экзотическим странам, как Япония, Китай, Индия. И если вы, русский, к примеру, мечтаете устроить романтическое свидание, то где (в каком городе), по-вашему, это лучше сделать? Вероятно, в Венеции, Париже, Вене… Вряд ли в Улан-Баторе.

В доказательство того, что у русских отсутствует особая тяга к Востоку, можно привести и такой аргумент: ни одна из восточных стран (даже сверхразвитая Япония) не рассматривается русскими как желательное место эмиграции. Для этой цели они выбирают страны с христианской культурой (Европа, Америка, Австралия). Можно добавить, что все социологические службы отмечают ориентацию русских не только на западные модели жизни и потребления, но и на западные модели общественного устройства.

Словом, для русских ясна Европейская природа их культуры и определенная ментальная близость с народами Европы. По многим параметрам они ощущают себя Европейцами, но не вполне. Как ни странно, они не очень-то стремятся любой ценой войти в «Европейский дом». Среди них не наблюдается ничего даже отдаленно похожего на эйфорию стран Восточной Европы и Прибалтики по отношению к Западу. Они ясно понимают, что перспектива слияния России с «единой Европой» невозможна – ни по экономическим, ни по политическим соображениям. Причем ни сейчас, ни в ближайшем будущем. Идеи интеграции с Европой осмелились выразить только 2 % россиян, хотя общий уровень их доверия к Евросоюзу почти такой же, как и уровень доверия к собственному правительству (невысокий – 20 %).

Растеряв перестроечные надежды на то, что «заграница нам поможет», попутешествовав по миру, убедившись в иллюзорности «красивости тамошней жизни», русские постепенно привыкают к отстраненному, более спокойному отношению к «западному миру», которое можно выразить в формуле «вы уж там сами по себе, а мы как-нибудь сами по себе тоже».

Не исключено, что в будущем с ростом глобализации Россия может стать страной с совершенно «открытой» экономической системой. Однако это не исключает усиления ее культурной и психологической закрытости, самодостаточности, углубления понимания своей «особости». На это влияет и усиленная тяга русских к самоидентификации, и начавшийся в последние годы процесс этнизации их сознания (об этом глава «Национальный вопрос» в русском сознании). Самосознание русских и их отношение к окружающему миру стремительно меняются, вобрав в себя и прошлые разочарования, и новый опыт.

Это доказывают и данные статистики. Ежегодно в «Левада-центре» по этой проблеме проводился мониторинг общественного мнения. На вопрос «Какие страны вы могли бы назвать наиболее близкими друзьями, союзниками России?» были даны ответы (по убывающей частотности): Белоруссия (за последние 7 лет уверенность в ее дружелюбии упала с 45 до 34 %), затем – Казахстан, Германия, Китай, Украина и, пожалуй, Армения.

Интересно, что совсем недавно, в «нулевых» годах идея объединения в «Большую Россию» трех славянских государств (Украины, Белоруссии и России) русским была очень близка, однако сейчас привлекательность такого союза сошла на нет. Украина порой даже воспринимается как враждебное государство («газовые» войны). Традиционно дружественная Белоруссия тоже все меньше нравится русским, да и сама она все больше дистанцируется от России. Вообще все постсоветские соседи не внушают русским желания объединяться с ними.

Франция, Болгария, Италия и Азербайджан упоминаются в «друзьях» в 3–4 раза реже. Киргизия, Великобритания, Япония, Турция, Куба, Польша и другие бывшие сателлиты СССР вообще занимают очень скромные позиции. Впрочем, к Польше в России относятся «в основном хорошо», а отношения между нашими странами определяются уклончиво: они «не хорошие, и не плохие».

В самом конце списка «друзей» – США и Таджикистан, которые только единицами (из полутора тысяч опрошенных) воспринимаются как союзники или друзья России.

Вообще отношение к неславянским народам, населяющим постсоветское пространство, очень сдержанное. Трудно указать на такой народ, симпатии к которому превысили бы 40 %. Это близко к нижней границе симпатий к народам Европы. Несмотря на многовековые связи (а может, именно поэтому) отношения с бывшими республиками складываются не всегда дружественно. Скорее всего потому, что ни одно из новых государств на постсоветском пространстве не имеет бесспорных территорий и границ с Россией, ни в одном из них нет однородного и единодушного населения, а сами русские там часто подвергаются дискриминации.

Среди наиболее «недружественно настроенных» по отношению к России стран первыми были упомянуты Грузия, США, Латвия, Литва и Эстония. Негативное отношение к странам Прибалтики понятно: есть опасение, что на эти страны, возможно, существует слишком явное влияние со стороны США и прочих западных государств. Отрицательное отношение к Грузии стало проявляться после войны с ней в 2008 г.

Впрочем, неприязнь к Прибалтике, Украине и Грузии – это результат не только политических просчетов власти, но и «промывки мозгов», пропаганды и истерики в СМИ, «осадок» от независимой модели поведения бывших «братьев». Тем более что в российских СМИ информация об этих странах часто подается как образ врага, искусственно созданной. Этот образ явно продиктован внушенным стереотипом, он возник не в результате конкретных актов враждебности со стороны этих стран, не в результате внешних обстоятельств, он – отражение сознания опрашиваемых. Оценки часто зависят от политической принадлежности респондентов, от их прозападной или антизападной позиции. Так, хорошо к странам Прибалтики и Грузии относятся сторонники оппозиционных партий («Яблоко»), а еще лучше – представители верхушки среднего класса.

Непростые отношения России с Украиной, Грузией и даже Белоруссией – результат неуклюжести российских политиков, неэффективности российских дипломатов, их неумения не формально, а искренне воспринимать всерьез независимость этих стран, неумение взглянуть на себя их глазами, что только усиливает взаимное отчуждение. Но на личных отношениях между русскими, украинцами, белорусами, грузинами все это отражается не очень сильно: они по-прежнему дружат, женятся, ездят друг к другу в гости, хотя и не так часто, как раньше.

На вопрос «От каких государств исходят наиболее серьезные угрозы?» респондентами были даны следующие ответы:

– от Америки (55 %), что связано с размещением американских систем ПРО в соседних с Россией странах;

– от Грузии (32 %), особенно после войны 2008 г.;

– от мусульманских стран, Ближнего и Среднего Востока – (29 %);

– от Прибалтики – (29 %);

– от Китая – (16 %);

– от Украины (24 %) – в связи с ее планами вступления в НАТО.

Острая неприязнь к Америке – результат «промывки мозгов» и заточенности официальных СМИ на образе врага в лице Запада. С помощью враждебного образа Америки российская «элита» пытается переключить внимание со своих ошибок и просчетов (и во внешней, и во внутренней политике) и таким образом сохранить свою власть.

Есть, пожалуй, и еще одна глубинная причина враждебности по отношению к Западу. Это страх. Жесткая линия «элиты» по отношению к Западу – способ отвлечься, не думать о реальных угрозах безопасности на юге и востоке страны. Например, со стороны Китая. Поскольку никто не знает, что с этим делать. Потому на эту тему наложен запрет. Правда, порой в откровениях политологов прорывается: «С Востока подымается девятый вал новой мощи. Можно восхищаться этой мощью. Но нельзя не понимать критической новизны ситуации. На Востоке мы имеем то, чего никогда не имели… У русских есть вековой опыт противостояния западному нашествию… Но удар с Востока русским держать намного труднее» (С. М. Кургинян).

Впрочем, не менее грозно складываются отношения и со странами мусульманской Азии.

Однако из-за того, что эти проблемы замалчиваются в СМИ, общественным сознанием они не воспринимаются, не осознаются как действительно грозные вызовы.

Итоги опроса «Левада-центра» не показали резких изменений отношения россиян к странам США и Европейскому Союзу. На протяжении последних лет почти не меняется соотношение – положительных и отрицательных – отзывов о них: 51 и 36 %. Правда, когда отношения с этими странами обостряются, то негативных отзывов становится больше: 41 и 43 %. Так случилось, когда, например, вице-президент США Ричард Чейни резко критиковал Россию или во время вторжения американцев в Ирак.

А россияне очень болезненно воспринимают критику. Половина из них считает, что вообще не стоит обращать внимание на критику России со стороны Запада. И число таких мнений со временем возрастает. Для этого даже находятся аргументы: «На Западе плохо понимают нашу жизнь, а хотят учить», «На Западе воспринимают Россию как конкурента и хотят ее ослабить», «Западные критики часто критикуют за то, чем сами грешат (двойные стандарты)».

А некоторые воспринимают западную критику даже с некоторым моральным удовлетворением – как доказательство возвращения России к самостоятельной и независимой политике, которая раздражает «чужих».

И все-таки многие, почти четверть населения, полагают: критика России в отношении прав человека – справедлива, и надо благодарить западных критиков за то, что они вскрывают язвы, замалчиваемые в стране, и такая критика нужна, пока существует «дедовщина», жестокость полиции, коррупция, подтасованные выборы и давление власти на суд. А вот к упрекам в том, что в России есть «зажим свободы слова», ограничение избирательных прав и дискриминация религий или сексуальных меньшинств, русские относятся с иронией.

Так что сдержанное отношение россиян к Америке – тоже результат политической пропаганды, а также «осадок» от оголтелой критики извне. Из этого и складывался «образ Америки». Для подавляющего большинства россиян эта страна – агрессор, который стремится взять под контроль все страны мира, навязать свой порядок, безнаказанно грабить другие страны, наводнив мир своими дензнаками (79 %). Насколько этот образ глубоко вошел в сознание россиян, можно судить хотя бы по тому факту, что в конце прошлого века желание русских переселиться в США было чуть ли не поголовным. А теперь об этом заявляют не более 9 %. Очень редко и только для некоторых русских Америка – «защитник мира, демократии и порядка во всем мире». Большинство же уверено, что во внешней политике не стоит стремиться к сближению с американцами, а лучше «соблюдать дистанцию».

В отличие от Америки Европа в восприятии русских никогда не попадала в зону отрицательного баланса: негативное отношение к ней никогда не поднимается выше 20 % (даже в периоды охлаждения отношений), а положительное восприятие почти не опускается ниже 70 %. Отношения с Европой оцениваются как дружественные (4 %), «добрососедские» (10 %), «нормальные, спокойные» (51 %) и гораздо реже (например, с Польшей) как «прохладные».

Еще недавно половина россиян считала, что в будущем России надо стремиться вступить в Европейский Союз. Правда, внимательно посмотрев на карту мира, где Европа видится маленькой оконечностью огромного азиатского материка, многие недоуменно пожимали плечами: «Как наша махина может войти в этот полуостровок, не разорвав его?» К тому же в последнее время в самом Европейском Союзе начались деструктивные процессы. Так что эта идея гаснет.

Несмотря на разницу, все же отношение к США и к ЕС связаны друг с другом. Те, кто плохо воспринимает Европейский Союз, обычно отрицательно относятся и к Америке. Те, кто положительно отзывается о ЕС, часто хорошо относится и к Америке. Это – «западники» как таковые, не видящие резких различий между Европой и Америкой как частями единой западной цивилизации. Среди россиян их 46 %. Правда, те, кто положительно относится к Европейскому Союзу, часто подчеркивают, что им нравится именно то, что Европа сопротивляется влиянию Америки, пытаясь отстоять свою независимость.

Российское общество по-разному относится к оценке западного образа жизни. Те, кто с трудом сводит концы с концами, бедные, в своем большинстве воспринимают Россию как «особую цивилизацию», где не может привиться западный образ жизни. Такое мнение распространено среди представителей низшего класса и жителей провинции.

А вот состоятельные люди из нового среднего класса, наоборот, склонны считать, что правила, принятые на Западе, являются универсальными, общечеловеческими, потому и нам, россиянам, надо жить в соответствии с ними. Обычно это благополучные люди, уверенные в завтрашнем дне, приспособившиеся к новой жизни. Они предпочитают в будущем видеть в России государство, построенное по западному типу: с рынком, с частной собственностью и демократическим устройством.

Еесли же иметь в виду все население в целом, то оно на этот счет придерживается скорее мнения бедных, чем богатых. На вопрос «Россия является частью западной цивилизации?» были даны ответы: «Да, Россия – часть западной цивилизации» (1/3); «Нет, Россия принадлежит к особой («евразийской, «православно-славянской») цивилизации, и поэтому западный путь ей не подходит» (70 %). Обратим внимание, что за последние 10 лет количество тех, кто считает, что Россия должна идти «своим особым путем», пытаться создать государство «особого типа», увеличилось.

При всей сложности отношений с Западом подавляющее большинство русских уверено, что взаимовыгодные связи со странами Запада все-таки следует укреплять, и что лучше иметь своим партнером сильный и развитый Запад, чем еще недавно «близкие» страны СНГ или страны из бывшего «соцлагеря», настроенные часто весьма недружественно. «Западников» как таковых, положительно относящихся и к Европе, и к Америке, у нас – 46 %. И только 10 % россиян полагают, что лучше от Запада дистанцироваться.

Антизападные настроения в массовом сознании русских можно объяснить не только пропагандой в СМИ, но и самой простой причиной – незнанием, неинформированностью населения. Ведь 83 % россиян до сих пор не имеют загранпаспорта, а значит, никогда не выезжали за пределы своей страны. Им очень легко внушить, что заграница – это зло, угроза, территория «чужих». Кстати, эти взгляды нашли отражение и в реакции общества на новый закон о запрете усыновления российских детей американцами. С этим законом согласно подавляющее большинство. Многие верят всему, что им говорят по ТВ, например, что оппозиция нынешней власти – это «американские наймиты». Объяснение простое, не требует размышлений и знаний, а потому легко принимается на веру.

Антизападный синдром обычно включает в себя такой компонент, как «ностальгию по СССР», что характерно для партии коммунистов. На вопрос «Сожалеете ли вы о распаде СССР» ответили «да» 61 %, а «нет» – 32 %. Особо глубокое сожаление выражают люди от 55 лет и старше (82 %).

Интересно, что пик ностальгических настроений россиян наблюдался в декабре 2000 г. Затем в связи с естественным старением и уходом из жизни стариков идет плавное снижение числа сожалеющих. И растет число тех, кто уже не сожалеет о крахе СССР. Конечно, советская ностальгия тесно связана с антизападничеством. Как правило, те, кто сожалеет о распаде СССР, плохо относится к Западу. Не случайно каждый пятый россиянин видит причину распада СССР в «заговоре сил, враждебных СССР», т. е. пресловутого Запада.

Итак, в отношении к западному миру в российском сознании наблюдаются две крайности.

Для одних обобщенный образ Запада – негативен, поэтому страна должна сопротивляться геополитическому влиянию и давлению извне, вмешательству во внутренние дела. Раньше такие идеи высказывали в основном люди почтенного возраста, консерваторы. Теперь это отношение проявляется во всех слоях: и среди бедных, и в политической «элите», и даже среди «креативщиков», обслуживающих эту «элиту». Последние особенно любят напирать и на «бездуховность» Запада. Наверное, для того чтобы подчеркнуть поголовную «духовность» россиян. Последовательных «антизападников» (с негативным отношением к США и Европе) – только 11 %.

С другой стороны, развитые западные страны многими воспринимаются априорно положительно – благодаря высоким стандартам тамошней жизни, культурной близости с Россией, общности истории, возможности использовать западный опыт для столь нужной нам всем модернизации России. Так полагает почти половина граждан России. Часто это представители среднего класса, которые повидали мир в путешествиях, информированны и образованны. Они желают видеть свою родину «цивилизованной» страной.

На вопрос «Какая страна вам больше нравится?» 78 % россиян назвали Францию, 68 % – Германию, 64 % – Англию, и только затем, в порядке убывающей популярности были названы – Канада, Япония, Китай, Израиль и др.

Очень положительно многими воспринимается Германия, на опыте которой построены русская послепетровская государственность и система образования.

Италия с ее рафинированной культурой и античными красотами – духовная родина доброй половины русских художников и писателей.

Англия, хотя там и прячутся от суда наши вороватые олигархи, тоже симпатична русскому сознанию своим консерватизмом, устойчивыми принципами жизни и уважением к репутации человека.

А Франция для многих русских – это эталон Европы, с ее мягким климатом, богатейшей историей и искусством, изысканной кухней и особенно культурным родством с Россией. Количество российских туристов во Франции постоянно увеличивается: только в 2012 г. поток туристов вырос на 20 % и составил 300 000 человек. Это понятно: русским здесь, как нигде в мире, комфортно, они постоянно ощущают почтительное отношение к своей культуре, незатухающий интерес ко всему, что связано с русскими корнями. И за это мы должны благодарить русских, главным образом из первой волны эмиграции: именно они сумели внушить французам высокое уважение к нашей стране, отраженный свет которого падает и на тех, кто приезжает сюда в настоящее время.

К сожалению, сейчас высокое уважение к русским дается Европейцам нелегко. Одними воспоминаниями о благородстве и талантах бывших русских князей-таксистов и княгинь-белошвеек жив не будешь, особенно когда в Европу в конце прошлого века приехало новое поколение (десятки тысяч) русских эмигрантов из разваливающегося Союза. Особенно подпортили образ русских за границей «новые русские» (нувориши): своими приключениями в Куршавеле, стометровыми яхтами на Лазурном берегу, попойками в шикарных ресторанах, где они вели себя вызывающе. Они нередко удивляют своей невысокой культурой в бытовом общении: не здороваются, не улыбаются, громко разговаривают, пьют алкоголь в любое время дня, у них часто мрачное выражение лица и настороженный взгляд. По мнению местных жителей, у них подозрительно много денег: они оптом скупают дома и дворцы на Лазурном берегу и в курортных городках близ Ла-Манша, развращают обслугу швырянием непомерных чаевых и вообще «много себе позволяют».

В то же время сейчас все больше русских работает в Европейских фирмах, не говоря об ученых в научно-исследовательских центрах. И это уже никого в Европе не удивляет. Все здесь наконец привыкают к тому, что русские могут работать не хуже других, а часто – гораздо изобретательнее и талантливее. К тому же они быстро выучивают местные языки, быстро адаптируются и становятся «настоящими Европейцами».

О православии

Религия – ключ к разгадке ментальности любого народа и его судьбы. Поэтому, говоря о русской ментальности, невозможно обойти тему православия. Ведь его тысячелетняя история сказалась на всех аспектах русской жизни, затронула сам нерв ментальности: тип мышления русских, особенности восприятия жизни вообще, не говоря уже о формах культурной жизни.

Русское православие не было простым заимствованием из Византии, оно имеет свои национальные черты, что отличает его от православной веры, скажем, в Болгарии, Сербии, Румынии и т. д. Церковные правила в России гораздо более аскетичны: здесь строже правила относительно внешнего вида прихожан, меньше терпимости к образу жизни священников. Например, в Греции священник может играть в футбол и служить службу вместе с католическим священником, что невозможно даже представить в России.

Русская церковь вообще отличается строгостью, ее даже обвиняют в излишнем консерватизме, нежелании осовременить обряды и язык молитв. Судя по опросам, 36 % прихожан уверены: язык церковной литургии давно пора перевести на современный русский язык. Зато почти столько же с ними не согласны. По их мнению, вера не сводится к рассудочному пониманию религиозной истины, в ней очень важно мистическое, эмоциональное прикосновение к тайнам откровения. Есть опасения, что радикальные обрядовые нововведения неизбежно приведут к ревизии догматов. Вопрос о языке богослужения – вовсе не только богословская проблема, но и проблема эстетики, культуры, даже культурного кода русской цивилизации. Не опасно ли менять этот код? Тысячу лет молились русские на церковно-славянском языке, зачем же сейчас все менять? А споры все не утихают, обвинения в адрес церкви становятся все более жесткими…

Русскую церковь отличает и то, что в ней соединились византийская вера и славянское язычество, а также и своеобразная психология восточных славян, что и породило специфически русский феномен – двоеверие, суть которого: почитание Христа и таинства богослужения – и одновременно вера в мистику, в контакт с «высшими силами». Двоеверие – не поклонение двум разным богам, а выражение определенного отношения к разным стихиям (небесным – и темным, природным). Русская вера настолько специфична, что ей можно дать название «народное христианство». Не случайно половина русских верит в религиозные чудеса (53 %), но еще больше верит в «сглаз» (61 %), порчу, астрологию, магическую силу «бабушек» («Левада-центр», 2010).

Двоеверие объясняет сильные и слабые стороны русского характера, его «неровности». Так, человек может быть мягким, добрым, доверчивым и отзывчивым, и в то же время ему недостает силы воли, ответственности, самодисциплины для принятия разумных решений, чтобы довести действие до конца. И дело не в нехватке рационализма или лени, а в том, что у русских эмоции обычно опережают мышление и логику.

Относительно роли Православной церкви в создании Российского государства в общественном сознании нет единства. По этому вопросу (как и по многим другим) общество расколото.

Напомним, что существуют две противоположные точки зрения.

Согласно первой, православие – это разрушительное явление, которое уничтожило истинный «дух» славянской культуры, затормозило развитие русского общества, отделило его от процесса развития мировой цивилизации, что и стало причиной постоянного экономического и технического отставания России. В русское общественное сознание сейчас активно вбрасывается идея, согласно которой православие – главная причина всех наших бед, тормоз на пути развития России, отбросивший ее от магистрального развития Запада (В. В. Познер, режиссер А. С. Кончаловский в публикациях в «Российской газете», в блогосфере, на радио «Эхо Москвы»).

Рассуждая на эту тему в своем блоге, режиссер говорит, что православие законсервировало у русских «крестьянский тип сознания», оно притупило их личную ответственность, воспитало нетерпимость к инакомыслию и враждебность по отношению ко всему новому. А. Кончаловский задался вопросом: случаен ли тот факт, что Греция, самая неудачливая и проблемная страна евросоюза, принадлежит к православной христианской традиции? Случайно ли, что крестьянское сознание особенно сильно в Юго-Восточной Европе и России, где было сильное византийское влияние? Случайно ли, что именно в этих странах развитие капитализма началось на 500 лет позже, чем в иных странах? И случайно ли, что самый низкий индекс человеческого развития ООН отмечает в православных странах, а самый высокий – в протестантских? Вопросы поставлены жесткие, от них трудно уклониться.

Возможно, экономическая и деловая нерасторопность населения этих стран связана с особым отношением к проблеме бедности в отличие от тех стран, где распространены протестантство и католичество. Протестанты в материальном неравенстве видят Божий промысел, волю Провидения, и для них бедный означает «плохой», наказанный Богом в этой жизни за что-то. У католиков более сложное отношение к бедности. Сама по себе бедность рассматривается не как порок, а как некое состояние определенного типа людей, которым предлагается с этой бедностью смириться и достойно ее переносить. В православной же традиции, которая ближе к изначальному духу христианства, бедность – это чуть ли не добродетель, бедный – значит честный человек, заслуживающий внимания, сострадания и любви, нравственный укор обществу. А раз бедность не грех и не Божья кара, а наоборот – свидетельство чистой совести и нестяжательства, то стоит ли выбиваться из сил в борьбе с нею?

В поисках ответа на вопросы А. Кончаловского не стоит забывать и о такой особенности православия, как нежесткий этический код. Например, совершенный грех в православии искупается раскаянием, исповедью в храме. Православный Бог добр: он может многое простить человеку, если тот искренне раскаялся. Кстати, еще 100 лет назад Лев Толстой возмущался, видя в прощении грехов на исповеди только «вредный обман, поощряющий безнравственность и уничтожающий опасение перед согрешением». Не в этой ли легкой возможности замолить грех коренится и наше легкое отношение к закону, который можно легко преступить, поскольку это совсем не обязательно приводит православного человека к Божьей каре?

Вот что по этому поводу пишет выдающийся русский историк Ключевский: «Вместе с великими благами, которые принесло нам византийское влияние, мы вынесли из него и один большой недостаток. Источником этого недостатка было одно – излишество самого влияния. Целые века греческие, а вслед за ними и русские пастыри приучали нас веровать, во все веровать и всему веровать. Это было очень хорошо… Но не хорошо было то, что при этом нам запрещали размышлять, – и это было нехорошо потому, что мы и без того не имели охоты к этому занятию… Нам твердили: веруй, но не умствуй! Мы стали бояться мысли как греха раньше, чем умели мыслить… Потому, когда мы встретились с чужой мыслью, мы принимали ее на веру. Вышло, что научные мысли мы превращали в догматы, научные авторитеты становились для нас фетишами… Менялось содержание мысли. Но метод мышления оставался прежний. Под византийским влиянием мы были холопы чужой веры, под западноевропейским – мы стали холопами чужой мысли…»

Великий Ключевский! Здесь он коснулся самого нерва русской ментальности – метода мышления. Вера, исключающая размышления, может вести к нетерпимости, к инакомыслию, категоричности, к страху перед всем новым. Многочисленные примеры из истории России подтверждают, что консерватизм коренится в самой ментальности русских. Русское общество, традиционное по сути, меняется очень медленно, несмотря на все катаклизмы.

Все сказанное Ключевским никоим образом не отрицает великой ценности русского православия. Да и сам Ключевский был верующим человеком. Но как мыслитель он пытался объяснить те стороны русской ментальности, которые ему казались недостатком, и он искал истоки этого.

Кончаловский же поставил вопросы интересные, но ответы его доверия не внушают. Можно сказать, что первая точка зрения, согласно которой причина всех современных проблем в России – православие, не представляется корректной. По мнению ученого А. В. Бадаевой, при всех своих особенностях православие, «развиваясь как синтез христианства и язычества, создало неповторимую систему мировосприятия русского человека…» И это, вероятно, самое главное: без православия русские были бы совсем другими, не похожими на себя, не русскими.

Скорее всего, нельзя однозначно рассматривать роль православия в развитии России в общем русле процессов разных цивилизаций и разных эпох, да еще скороговоркой, выискивая в нем причины всех наших бед. Несомненно одно: разве у кого-нибудь вызывает сомнение тот факт, что, несмотря на все сложности, противоречия, падения и катаклизмы, в конечном счете Россия стала одной из великих держав мира?

А раз так, то стоит ли упрощать сравнением такие сложно развивающиеся системы, как русское и западное общество? Можно ли сводить влияние всего многообразия факторов к одной причине – форме вероучения? Можно ли, следуя логике современных менеджеров, обвинять современную Россию в том, что она 1000 лет назад она выбрала не самую «эффективную» религию?

В любом случае православие как основа русской культуры было и остается главным источником российского миропонимания, и никакие силы не искоренят его из русского сознания. Поэтому более справедливой представляется вторая точка зрения относительно роли православия. Согласно ей, все, что было создано в России, – благотворный результат воздействия православия. Именно православие на протяжении столетий было стержнем русской идентичности, русского культурного кода, служило русским основой для познания мира – философского, художественного, научного.

О том, что привнесло с собой православие в русскую жизнь за тысячу лет, написаны горы литературы – богословской, философской, исторической, научной, художественной и пр. Для нас же главным остается факт: православие в России содержит не только церковный, но и культурный смысл. Русская церковь – это единственный институт старой (дореволюционной) России, переживший (с трудом) ломку советского периода. Русская православная церковь Московского патриархата в силу исторических обстоятельств выполняет в России не только религиозную и морально-организующую функцию, как и в остальной Европе, но и роль хранителя исторической традиции. И не только церковной. Она всегда была нравственным камертоном в обществе.

Само название «православный» в России означает, что это не только религиозный, но главным образом – русский человек, представитель русской культуры, пропитанной православием. Услышав от кого-то признание, что он православный, надо понимать, что он прежде всего представитель русской культуры, и только потом можно домыслить, что он еще только начал свое движение к Церкви. Скорее всего, десятилетия официального атеизма в СССР не позволили ему это сделать раньше.

Сейчас православными называют себя 76 % наших сограждан, а треть – атеисты. До краха советской системы было наоборот: 60 % считали себя атеистами. Так что после краха СССР число тех, кто называет себя православным, увеличилось в 2,5 раза, – с того момента усилилось самосознание русских, их стремление к самоидентификации.

И в отношении к православию русские очень изменились. С одной стороны, статус религии и Русской церкви, доверие к ним в последние годы повысились. На вопрос «Согласны ли вы, что только в обращении к религии, к церкви общество сможет найти силу для духовного возрождения страны?» в 1997 г. «да» ответили – 33 %, а в 2012 г. – 48 % («Левада-центр»), т. е. почти половина! В раздерганном и дезориентированном обществе такой высокий процент доверия дорогого стоит!

С другой стороны, в СМИ участились нападки на Русскую церковь и ее иерархов, на их образ жизни и поведение, что еще несколько лет назад невозможно было себе представить.

И дело тут даже не в советской власти, которая давила эту сферу духовной жизни, выкорчевывала память о ней, преследуя верующих. «Дикий капитализм» и глобализация произвели не меньший разрушительный эффект. Огромный многотысячный приток паствы в Русскую церковь на рубеже 1980—1990-х годов был связан не только с перестроечной либерализацией, но и с ожиданием, если можно так выразиться, некой святости, которую искали наши заблудшие души. Сегодня эти ожидания тают. Как остроумно подметил один социолог, верующие в России отличаются теперь не тем, в какие храмы они ходят, а тем, в какие храмы они не ходят.

И правда, 82 % населения России – этнически русские люди, большинство из них (76 %) считают себя православными и признались, что они крещены. Казалось бы, можно говорить о возрождении православия в России. Но анализ того, насколько глубоко россияне входят в православие, сколько среди них истинно верующих, т. е. тех, кто признает влияние Церкви на свой образ мысли и жизни, знает ее устав и обряды, не подкрепляет подобного мнения.

Число тех, кто посещает храмы регулярно, как и раньше, – не более 4 %. Многие русские ходят в храм раз в год (на Пасху), половина из них никогда не читала евангелие, многие не знают молитв, с трудом осваивают церковные обряды, а посты соблюдает только 1 % верующих. Большинство русских, желая «жить по совести», еще только делают попытки приблизиться к Церкви. Получается у всех по-разному.

Так что налицо огромный разрыв между числом номинально крещеных и реально воцерковленных людей. По частоте посещения храмов, по включенности в жизнь церкви Россия занимает чуть не последнее место среди других христианских стран. К примеру, в Германии и Словакии не включены в церковную жизнь только 20 % населения, в США – 30 %, во Франции – 40 %. А в России – почти 80 %.

Не случайно аналитики часто говорят о формальной религиозности русских. В их головах ход мысли таков: представить себя как православного – «да», участвовать в жизни церкви – «нет», креститься – «да», а отвечать за свои действия и помогать другим – «нет». И дело тут даже не в православии: точно такое же отношение у русских и к государству, и к гражданскому обществу.

Только 15 % православных считают себя воцерковленными и знают каноны православного образа жизни. Но таких немного в любой стране и в любой религии: это люди с развитой духовной потребностью, они более образованны и привязаны к родным местам, к своей стране. У них имеются библиотеки с исторической, религиозной и философской литературой. Живут они в основном в крупных городах. Среди них пожилых немного, зато растет число людей среднего возраста. Доля верующих среди женщин гораздо выше, чем среди мужчин. Правда, у молодежи такого перекоса уже нет: в храмах все больше образованной молодежи, юношей и девушек в равной степени, особенно в крупных городах.

Религиозная непросвещенность естественна для жителей поселков, маленьких городков (здесь и сами-то храмы – редкость), рабочих, мелких фермеров и служащих с неполным средним образованием. Часто это пожилые люди, тяжелые на подъем, воспитанные в советской системе. В церковь они почти не ходят: ведь при советской власти большинство церквей были разрушены, и путь до ближайшего храма может занять много часов, а то и дней. Эти люди далеки от Церкви, однако их трудно считать абсолютными атеистами: они празднуют церковные праздники «русским застольем», глубоко укоренены в русской культуре, пропитанной православием.

Интересно соотношение богатых и бедных верующих. По мнению экспертов, нет прямой связи между состоятельностью людей и их конфессиональной ориентацией. Ошибочно мнение, будто вера – удел исключительно бедных людей. Правда и то, что богатые более склонны отходить от традиционных конфессий, искать новые религиозные формы (например, буддизм). Однако богатые православные чаще, чем бедные, посещают духовные богослужения, ориентированы на публичное проявление религиозности, на внешнюю благопристойность. Зато бедные проявляют больший интерес к чтению духовной литературы.

Еще несколько лет тому назад Русская церковь была в общественном сознании непререкаемым авторитетом, пользуясь уважением и доверием. Покорность – важный принцип русского православия, внедренный в русское сознание на генетическом уровне веками – отучала население от критики чего бы то ни было (тем более Церкви), от активного поведения. Но в прошедшие годы произошло так много событий, что общественное сознание изменилось: изменились человеческие характеры, изменились отношения между людьми и, значит, начались изменения в образе жизни, ментальности, религии…

Что же изменилось?

Первоначально после крушения коммунистической системы Церковь, потерявшая много крови за 70 лет атеистической диктатуры, пользовалась огромной симпатией среди населения. Отправив партбилеты в мусорное ведро, россияне лишились прошлой идеологической опоры и повернулись в сторону православных традиций. Множество людей прошли крещение. Так что 15–20 лет назад Российская Православная Церковь (РПЦ) быстро стала одной из самых влиятельных и уважаемых организаций в стране.

Однако наивная надежда, что бывшие пионеры, комсомольцы и коммунисты, воспитанные в атеизме, по мановению волшебной палочки тут же станут истинно верующими – все-таки заблуждение, ускользнувшее от внимания и забот Церкви. Вернув свое влияние и уважение, Церковь активно занялась возвращением конфискованного при советской власти имущества, получением налоговых льгот, отложив в долгий ящик и обучение новых священников, и проповеди среди новообращенных верующих. Однако несмотря на эти промахи, церковь все-таки оставалась самым уважаемым институтом в стране. Доказательство тому хотя бы то, что за прошедшие 20 лет пресса не опубликовала ни одной карикатуры на священников, хотя всячески упражнялась в высмеивании политического истеблишмента.

Получив власть и авторитет (впервые после долгих гонений и официального атеизма), Русская церковь вдруг оказалась полностью на виду. А тут еще подоспела безудержная свобода в СМИ с ее пристальным интересом ко всем ошибкам и просчетам людей во власти, в том числе и церковной. Обществом очень болезненно была воспринята скандальная информация в СМИ о часах предстоятеля, бронированных «Мерседесах» Московской патриархии, чартерных самолетах, православных мотопробегах и прочем, что гасило «дух святости» РПЦ. Психологический эффект от таких публикаций оказался невероятно сильным. Прежде гонимая, страдающая, искупающая чужие грехи, Русская церковь теперь рисуется в образе некоего хозяйственника в рясе, обладающего мощным административным ресурсом. Эта сила наступает, претендуя на особые привилегии и даже на особые функции, которые все больше берет на себя.

В последние годы РПЦ стала играть все более активную роль в жизни страны. Новый Патриарх, признав, что «все мы живем сейчас в жестком постхристианском обществе», выступил за усиление роли Церкви, за «новую христианизацию России», за создание военных часовен в армии, за введение религиозного образования в школах, за строительство 200 модульных храмов в Москве и т. д. Он, к тому же, выступил в поддержку Президента и против оппозиционных митингов, нажив себе врагов.

Интересно, что за консолидацию всех политических сил и в поддержку Президента (точно так же, как и Патриарх) выступили представители и других монотеистических религий в России (раввины, муфтии). Но гнев либеральной прессы и обвинение в сращивании Русской церкви с государством вызвала только одна фигура – предстоятель Русской Православной Церкви. Сам он воспринял эту критику в свой адрес как агрессию против Русской Православной Церкви, агрессию против христианизации общества. 22 апреля 2012 г. РПЦ даже провела во всех кафедральных соборах молебен в защиту ее святого имени, в защиту поруганных святынь Церкви.

В связи с этими событиями можно задать простой вопрос: почему никто в либеральных СМИ не нападает на евреев или мусульман, хотя и раввины, и муфтии тоже дружно поддержали нового Президента? Почему никому не придет в голову даже вообразить себе пляски шалых девок в синагоге или мечети? Но почему это стало возможным в главном православном храме страны? И почему в ответ на гнев оскорбленных верующих начался «крестоповал» и истерика «из-за жестокости РПЦ», преследующей хулиганок?

Объяснить эту явную несправедливость по отношению к РПЦ можно только одним: ее слабостью, а также полным отсутствием иммунитета к нападкам и пересудам.

Но как Православной Русской Церкви было не ослабеть после стольких испытаний? Ни одна религия не пострадала так тяжко, как русское православие. При том, что гонения на него начались не сегодня и даже не вчера. 300 лет назад его пытался уничтожить Петр Великий, запретив выборы Патриарха, превратив православие в такую хитрую форму верования, которая управляется Синодом и обер-прокурором, а главой Церкви провозгласил самого себя, императора. Разве это не противоречило русской православной традиции, не убивало веру русских, не ослабляло Русскую церковь?

Не успели вернуться старые православные традиции, как к власти пришли большевики. А уж эти-то каленым железом выжигали веру, грабили церкви, направо и налево торговали церковным имуществом, преследовали верующих, убивали тысячами священников, превращали церкви в склады или приюты для малолетних преступников. Малиновый звон и «сорок сороков» в Москве остались только в книгах. Еще разрушительнее была навязанная квазивера – учение о коммунизме. Десятилетиями делалось все, чтобы разрушить представление русского человека о душе, его веру в Бога. Да и в новые времена государство ведет себя непоследовательно по отношению к Православной церкви. Известно, что в отдельных регионах государством поддерживаются мусульманские учебные заведения, а на другие веры (православие, иудаизм, буддизм) такая поддержка не распространяется. Как можно объяснить такую избирательность?

И как Русской Православной Церкви не ослабнуть, если у нее нет реальной защиты – ни внутри страны, ни за ее рубежами? Внутри страны защиты нет, как нет и единства в разодранном противоречиями обществе. А за пределами страны защиты православия тем более ждать не приходится. Потому что – в отличие от других религий – православие коренится именно в России. Другие монотеистические религии (буддизм, иудаизм, мусульманство) имеют за рубежом сильные религиозные центры, мощное международное влияние и лоббистские сети, и именно оттуда идет их денежная подпитка и защита. А русское православие связано преимущественно с Россией, и помощи извне ему ждать не приходится. Поэтому нападать на него легко и безопасно.

Есть статистика, по которой количество религиозных учреждений на душу населения меньше всего у христиан, у православных. Это касается и Москвы, бывшей городом «сорока сороков», где церквей осталось не больше пары сотен, тогда как население удесятерилось. Была принята программа строительства еще двух сотен модульных церквей, но она встретила огромное сопротивление в СМИ и даже среди населения.

Очень сильно влияет на отношение к православию и глобализация, затронувшая все сферы жизни в России. Может быть, как раз в религиозной области и находится одна из самых болезненных точек соприкосновения русской культуры (созданной в лоне православия) и глобализации. Ведь глобализация, вторгаясь в духовную сферу, затрагивает каждого человека. Сейчас появился новый тип личности – игровой, виртуальной. Он легко меняет социальные маски: сегодня он может быть коммунистом, завтра – буддистом, православным, либералом, патриотом и т. д. Смена ролей и стилей, игра в бисер с ценностями и масками увлекает, особенно молодых. Им, как правило, нравится тотальная ирония, игровой маскарад, пляски на амвоне, виртуализация жизни, культурный и религиозный плюрализм. И как это соотнести с православием и его строгими правилами?

Православие для русских никогда не было одним из многих религиозных вероучений, а было всегда самым важным и единственным. Но в последние 20 лет в России имели место многочисленные попытки внедрить чужие секты и религии, даже псевдохристианские. Сейчас в России религиозное пространство многолико и неоднородно. Кроме традиционных конфессий здесь можно встретить дохристианские верования (шаманизм и язычество), а также религиозные учения, нетрадиционные для российского общества. Множественность таких вероучений – и есть результат того, что Россия, как и другие страны, находится в пространстве современного постмодернизма, когда рушатся устоявшиеся религиозные и культурные системы, меняются духовные ценности. Такая искусственная множественность усиливает в обществе различия, и оно еще больше теряет способность быть солидарным и единым, а значит – не может сопротивляться никакой тирании, из него испаряется любая демократия.

Результат ослабления Русской церкви таков: в России больше нет единого смыслового центра, который упорядочивал бы окружающий мир, помогал бы людям иметь одну и ту же точку зрения, хотя бы по отношению к пониманию «добра» и зла»: вот это – то, что надо, а вот это – табу. А без единого смыслового центра не может быть и гражданского общества – есть только аморфная толпа. И нравственность в таком обществе неминуемо падает, раз слабеет ее камертон – вера.

Отсюда и иное отношение к вере – чисто потребительское, что, впрочем, естественно в обществе массового шопинга. Люди идут в церковь, как в супермаркет, рассчитывая с помощью иконки в машине или зажженной свечки в храме избавиться от напастей, выпросить себе повышение по службе и т. п. Вера, православные обычаи – теперь уже не столько вера в Христа, а скорее средство самоидентификации, традиция, ритуал, о котором вспоминают от случая к случаю. Похоже, что и в будущем православию вряд ли удастся занять роль единого религиозно-идеологического центра, как это было в старой России.

Представители русского духовенства относятся к глобализации настороженно, даже отрицательно. Они не принимают такие ее проявления, как экуменизм (объединение церквей и конфессий). С позиции православной церкви экуменизм – ересь, лжеучение, с которым нужно бороться. Сама псевдодемократическая идея равноправия всех конфессий ставит знак равенства между поклонением языческим богам и Христу, что недопустимо и для православного, и вообще для христианина. Представители русского духовенства считают, что это очень опасно, поскольку рано или поздно может привести к нарушению христианской морали, к созданию на земле унитарного наднационального сообщества. В таком обществе постепенно будут сокращаться свободы и вводиться жесткий контроль, а личность человека будет унифицироваться путем цифровой кодификации (код ИНН), и на каждого человека будет создано электронное досье. Как протест против «электронного концлагеря» было даже создано протестное движение «За право жить без ИНН». К тому же компьютерная зависимость сравнима с попаданием в тоталитарную секту: эти люди перестают ценить жизнь как Божий дар.

Вездесущий рынок, перевернувший мозги россиян, нападки на РПЦ, тяжелая поступь глобализации и проявления экуменизма, конечно, не облегчают жизнь верующих в России, не укрепляют их веру. Но даже не это главная беда.

Самое тяжелое то, что реальная жизнь в России противоречит, даже враждебна духу христианства. В стране, где есть тысячи сирот при живых родителях, где матери убивают своих детей, а старики подвергаются насилию из-за орденов или денег, – в такой стране попираются сами основы христианства при всеобщем непротивлении. Удивительны крайности и непоследовательность в поведении людей: они часами и даже днями могут стоять в очереди, чтобы приложиться к святой реликвии или окропиться святой водой. А вот с заповедью «Возлюби своего ближнего» как-то не очень получается. Даже советская мораль, при всей ее ущербности, была в чем-то ближе к христианской.

Пытаясь играть роль морального камертона и скрепы в обществе, Русская церковь поддержала введение курса «Основ религиозной культуры и светской этики народов России», а также введение института военных священников в армии. Знание своей культуры – вот цель этого курса. А если человек не хочет знать религиозную культуру своей страны, то ему на выбор предлагается получить хотя бы общие представления об этике отношений между людьми. Разве это – «навязывание церковных канонов» (из СМИ)?

Казалось бы, о чем тут спорить? Любое знание – благо, а знание основ этики и морали – двойное благо в деморализованной стране. Но нет! И здесь не получилось единодушия. Ровно пополам разделились мнения о том, нужно ли вводить в школе изучение основ религии: 44 % (за) и 43 % (против). Любопытно, что в начале 2000-х годов эта идея имела бо́льшую поддержку, чем сейчас. Сам Патриарх признал, что «основы православия» в школе не пользуются популярностью у родителей школьников: в Петербурге его выбрали только 9 %, в Москве – 23 %, в среднем по России – 32 %. Значит, большинство населения категорически не желает изучать основы религии и светскую этику? Откуда такое?

Как видим, интерес к религии в России есть. Однако население настороженно относится к претензиям Церкви на возрастание ее роли, в том числе и политической. В ответах на вопрос «Должна ли Церковь оказывать влияние на принятие государственных решений?» наблюдается выразительная динамика. Так, в 2005 г. «да» ответили 45 %, (остальные были «против»), в 2007-м – 29 %, а в 2012-м доля сторонников политического влияния Церкви (на фоне ее проповеди) сократилась до 26 %. Треть граждан считает, что политическое влияние Церкви сейчас слишком велико.

Откуда эта боязнь усиления роли Церкви? Разве Русская церковь борется за политическую власть в стране? есть ли основания так думать?

В этом страхе видится не просто антицерковный протест. Здесь слышатся отголоски протеста вообще – против системы «русской жизни», против власти, когда любое начинание, план или действие, поддержанное совместно Церковью и властью, бросает тень прежде всего на саму Церковь. Так косвенно выражаются массовые протестные настроения в обществе.

В начале 2000-х годов доверяли Церкви как институту – 40 %, а через 10 лет доверие к ней подскочило до 50 %. Казалось бы, можно радоваться такому доверию. Однако за последние годы выросло и число тех, кто не доверяет Церкви (полностью или частично). А это весьма немало, когда претендуешь на консолидирующую роль в обществе. Кстати, доверие к самому Патриарху, включенному социологами в список политиков, которым доверяют, опустилось с 10 % (2010 г.) до 5 % (2012 г.).

И дело тут, скорее всего, не в религии и даже не в личных качествах Патриарха, а в другом – в общественном устройстве, в психологической атмосфере общества. Живя в условиях множества экономических, социальных и прочих проблем, общество дезориентировано окриками власти в виде новых репрессивных законов. Нехитрая логика: раз Церковь поддерживает власть, значит – они заодно.

Интересно, что в нападках на Русскую церковь часто делается кивок в сторону «цивилизованных» стран: там, дескать, все иначе.

Приглядимся, чтобы убедиться: нет такой абсолютно светской страны, которая могла бы стать примером для подражания тем, кто боится сильной Церкви. Ведь и в Европе, несмотря на спад интереса к христианству, существуют уроки религиозного преподавания в школах. И там это – всерьез, а не невинные «основы религии» или «основы светской этики». Еще интересно: в странах Северной Европы священники получают зарплату – из госбюджета (!). В Германии, например, тамошние прихожане гораздо чаще ходят в церковь, чем в России. Это ли – не «сращивание»? Но от немцев почему-то не слышно таких упреков.

Франция считается «атеистическим государством». Однако президент этой страны до сих пор формально назначает епископов в Эльзасе и Лотарингии, и жители этих регионов за государственный счет изучают Закон Божий, а не просто «основы католической (или другой) культуры». Большинство храмов этой страны, имеющих историческую ценность, существуют за счет государственного бюджета. И никто не впадает от этого в истерику.

Президент США – тот вообще присягает на Библии! И американские военные капелланы содержатся за счет налогоплательщиков! А английский король – тот вообще глава церкви!

Иными словами, во всех «цивилизованных» странах государство и религиозные организации не пытаются уничтожить друг друга, а открыто сотрудничают. Более того, они прямо заинтересованы во взаимной поддержке и совершенно не стесняются этого. И никто не обвиняет их в «сращивании» и «клерикализации». Наоборот, такое единство выражает волю верующих людей, которые рассчитывают на государство как на гаранта их религиозных прав, которые не ограничиваются молитвой за закрытыми дверями (чтобы их никто, не дай Бог, не увидел).

Единственный, и совсем не положительный пример атеистического общества – это Советский Союз. Этой страны давно уже нет, а идеи безбожия, идеи отделения церкви от общества, от культуры и образования, от российской истории продолжают вдохновлять людей в их нападках на Церковь. Желание создать безбожного человека уже разрушило русское общество. Неужели этого мало?

Церковь обвиняют и в желании иметь собственность. Но тут все просто: Россия присоединилась к Совету Европы (его трудно обвинить в клерикализме) в 1996 г., взяв при этом на себе международные обязательства вернуть всю реквизированную в советское время собственность религиозных организаций. Многие сопротивляются такому возвращению, обвиняя церковь во всех грехах.

В итоге можно сказать: несмотря на все трудности, сегодня Православная церковь в России, тем не менее, играет важную роль в духовной жизни общества.

И это хорошо. Без веры, духовности и нравственности любой народ безлик. Пробуждение национального самосознания, интерес к своей идентичности неминуемо рано или поздно обратит людей к вопросам веры и жизни Русской церкви как основе национальной культуры.

Русская церковь занимается не только вопросами религии, но и начинает играть важную роль при разрешении социальных, культурных и даже экономических проблем (например, проблемы бедности). Она пытается объединить общество, привлечь его внимание к проблемам семьи. Например, по ее инициативе появился новый праздник – День семьи, любви и верности, который празднуется 8 июля – в День святых Петра и Февронии.

Все это соотносится с потребностями русского общества, где все сильнее чувствуется необходимость создать некое общее поле, единый для всех нравственный камертон, единый смысловой центр, который помог бы упорядочить окружающий мир, чтобы люди могли адекватно воспринимать друг друга, и таким образом объединить раздерганное общество. Церковь могла бы помочь в этом.

Важно отметить, что в России одновременно происходит рост влияния и других традиционных религий: буддизма, ислама, иудаизма. Совместные усилия всех этих общин могли бы утвердить традиционные ценности, скрепляющие многоконфессиональный народ России, – на основе добра и справедливости.

Русский язык как зеркало нашей новой ментальности

Издревле любой народ на Руси называли языком. Летописец Нестор (XI век) не употребляет слова «народ», «племя», только – «язык». Вспомните Пушкина:

Слух обо мне пройдет по всей Руси великой, И назовет меня всяк сущий в ней язык, И гордый внук славян, и финн, и ныне дикой Тунгус, и друг степей калмык.

Язык = народ!

«Язык» и «народ» – понятия, нераздельно слитые, как тело и душа. Язык – среда обитания народа, воздух, которым он дышит, в котором закодирован его жизненный опыт. Все, что мы видим в природе и мире, наша ментальность как средство национального самосознания – все это отображается в языке. И чем древнее языковая традиция, чем богаче словарный запас, тем богаче культура народа, тем ярче наше восприятие мира.

Когда мы говорим, что понимаем, как устроен мир, это значит, что мы извлекаем из памяти хранимые там слова, конструкции, которые, как нам кажется, позволяют объяснить то, что мы наблюдаем, и из них выстраиваем картину мира. При этом мы не задумываемся, почему именно то или иное слово или фразу мы выбираем. Все происходит как бы само собой, интуитивно, по генетической памяти.

Но почему мы именно так говорим? Почему в другом языке так сказать нельзя? Вот здесь – самое интересное.

Каждый народ смотрит на мир своими глазами, он видит не то же самое и не совсем так, как, например, мы, русские. Можно знать обычаи народа, его предпочтения и табу, перенять его религию, попытаться выучить его язык и т. д. И все равно будет очень трудно увидеть и почувствовать мир так, как его воспринимает человек другой культуры, ибо для этого в первую очередь не будет хватать языковых средств. Слова, обороты можно выучить, и порой даже будет казаться, что понимание есть. Не обольщайтесь! Не стоит быть абсолютно уверенным, что вы понимаете, именно то, что имеет в виду ваш собеседник-иностранец. Вполне возможно, произнеся словарное соответствие вашей мысли, он подразумевал что-то еще: иной контекст, ассоциации, эмоции, другой смысл… Верно заметил острослов Дмитрий Быков:

Тонка языковая ткань. Язык – есть зеркало морали.

Даже поверхностное знание языков дает возможность увидеть, что в любом языке есть слова, которых не существует в другом. Это указывает на то, что народ одной страны по каким-то причинам обратил внимание и дал название таким идеям, образам, понятиям, которые для народа другой страны не имеют значения.

Давайте вместе рассмотрим связи ключевых русских слов, которые отражают русский архетип, диктуют русским особый ход мысли и восприятие мира, а затем проследим эволюцию этого процесса в последние годы.

Есть такие русские слова, которые во всей полноте их коннотаций не совпадают с аналогами в других языках. Например, судьба, душа, тоска, авось. Вокруг них организованы целые области и пласты русской культуры. Произнеся слово судьба, мы получим ассоциативный ряд слов и выражений – фатум, доля, смирение, терпение, участь, рок, жребий, удар судьбы, ничего не поделаешь и пр. Некоторые из этого даже делают скоропалительный вывод о природной склонности русских к мистике, о русском фатализме и пассивности.

С трудом поддаются переводу и такие слова, как истина (нечто вроде высшей правды), душа (некое нравственное, духовное ядро человека, его внутренний театр, где происходит этическая и эмоциональная жизнь), совесть (внутренний стержень, самоконтроль человека). Интересно, что совесть по-французски и по-английски передается тем же словом, что и сознание (фр., англ. concsience). Русских же людей размытость смысла иностранного слова, отсутствие словарного различия таких важных понятий, как совесть и сознание, иногда даже приводит к выводу о моральной глухоте тех, для кого английский и французский – родные языки.

А почему иностранцам непонятно слово пошлость? Русский чувствует пошлость, как собака, натасканная на наркотики. Полагаем, что в массовой культуре Запада есть множество объектов и явлений, вполне заслуживающих этого ярлыка. Однако слова, которое бы выразило такое суждение, – нет! Почему же «они» не удосужились дать название этому явлению? Гномики и зайчики в саду, пластмассовые пупсы в окне и т. п. – можно назвать словами «китч», «безвкусица», но разве это то же самое, что убийственная оценка – пошлость? Это значит, что в западной культуре эти явления не осознаются так глубоко, как в русской, не воспринимаются критически. В. Набоков в своих американских лекциях доказал, что только русские с их особым складом ума могли придумать такое слово, которое выражает отвращение человека с художественным вкусом к очень многому: вещам, людям, явлениям – всему, в чем можно почувствовать ложную претензию. Пошляки, полагал он, есть всюду, но именно русские удачно нашли это выразительное слово, потому что когда-то в России был культ простоты и хорошего вкуса. Назвать некое явление пошлостью – значит рассматривать его через призму русской культуры, смотреть на мир по-русски.

Блестящий исследователь Анна Вежбицкая (австралийский ученый польского происхождения) написала целый трактат о русской душе, о том, что напрямую отражается в русском языке. Многие годы она занималась исследованием национальных характеров, обнаружив скрытые свойства человеческой природы, которые не совпадают у людей, говорящих на разных языках. Ее не интересовали ни этнография, ни политика, ни социология, она изучала языки мира, пытаясь понять, чем народы отличаются между собой в видении мира, почему, например, англичанин видит вокруг себя совсем не то, что видит русский. Она построила теорию «скриптов», т. е. языковых формул, которые отражают мнение о том, что такое хорошо или что такое плохо, что можно и чего нельзя. При этом она отбирала только такие формулы, которые «впитываются с молоком матери» и настолько естественны для человека определенной культуры, что обычно им не осознаются.

К примеру, в мире английского языка можно сказать другому человеку: «Я с тобой не согласен», но исключено – «Ты не прав!» В японском языке невозможны ни та, ни другая фраза. Не обязательно говорить о согласии, но фраза о несогласии воспринимается настолько грубой и вызывающей, что после нее невозможно продолжать разговор. А вот в русском языке – никаких табу! Русские примут любую формулу, главное для них – не лгать в глаза, быть искренним и честным, открытым. А уж как это выглядит со стороны – дело десятое.

А. Вежбицкая выделила культурные скрипты, характерные для русского сознания.

1. «Плохо, если люди хотят, чтобы другие думали о неправде, что это правда». Здесь речь идет о стремлении к правде в общении, о неприятии лжи, об установке человека на искренность. Казалось бы, банальная истина, кто же будет спорить? Для русского человека это фактически аксиома, звучит абсолютно естественно, и ему может казаться, что люди другой культуры думают так же.

Но в реальности это совсем не так. Люди других культур в этой мысли могут услышать экстремизм. Например, в малайской культуре есть запрет на критику других людей. Тех, кто выражает свое мнение, не подумав предварительно, не может ли он кого-либо обидеть своими словами, там называют «сумасшедшими в речи». В явайской культуре очень важен принцип: не говорить правды, если в этом нет необходимости.

Для русских же правда — очень важна, причем не абстрактная и безличная, а именно та, которая есть в человеческой речи, в общении с открытой душой. Англосаксам же такая любовь к правде кажется чрезмерной: даже если ее легко и приятно говорить, то всегда ли приятно слушать? Русская же традиция «резать правду-матку в глаза» показывает, что русские отдают себе отчет, что слышать ее бывает не просто неприятно, а даже больно (ведь резать!). Тем не менее нередко русская страсть говорить правду перевешивает боязнь сделать человеку больно. «Резать правду в глаза» – это для русского хорошо. Так же хорошо говорить без обиняков – прямо, честно (даже если знаешь, что другому это не совсем приятно), искренне, «от души» и таким образом «отвести душу»…

Кроме того, правда в русской культуре, с ее жгучим интересом к эмоциям и человеческим отношениям, обязательно связана с такими темами, как «общение», «искренность», «душа». В других языках такой установки, как правило, не встретишь. Многословно и длинно говорить – для русских значит «разводить тары-бары». Они не переносят неправду, чувствуют фальшь в разговоре, с трудом терпят холодную дипломатичность, внешнюю воспитанность и чрезмерную вежливость, воспринимая их как чопорное высокомерие. Они этого не просто не любят, но тонко чувствуют и могут прийти в раздражение даже тогда, когда иностранец, ничего не подозревая, будет вполне доволен «общением», разговором о том о сем, милым «чириканьем».

2. «Естественно, если человек выражает свои чувства, и другие люди могут их читать по его жестам или поведению». Речь идет о своеобразной эмоциональной открытости русских, их приглашении собеседника к соучастию в переживании. Для них это не только естественно, но и приятно.

Казалось бы, о чем тут спорить? Любой русский согласится с этой аксиомой и посчитает, что она универсальна для всех. Оказывается, совсем не для всех естественно и приятно открытое выражение чувств. Кого-то оно может раздражать, у кого-то вызывать недоумение, подводя к мысли о недостаточной «культурности» русских, их неделикатности и вообще странности.

В доказательство приведу одну историю. Однажды в Париже на именины русского собралась приятная русско-французская компания. Из французов присутствовали мужья приглашенных русских дам. В русской компании застолье редко обходится без тостов: это стереотип поведения за русским столом. С ними банальный процесс поглощения еды как бы театрализуется, оживляя атмосферу взаимной приязни. С тостами по кругу застолье как бы превратилось в словесный турнир: каждый старался как можно более оригинально, поэтически и сердечно выразить свое отношение к имениннику. Дошла очередь до французов. Первый замялся, выдавил что-то банальное, вроде «За вас!». Русские снисходительно отметили, что французы не умеют произносить красивые тосты. Ну нет у них такой традиции, не обучены, что поделаешь… Дошла очередь до следующего, и тут случился конфуз. Француз категорически отказался участвовать в провозглашении тостов по кругу. «Почему?» – изумились русские. Ведь это же прекрасный случай выразить свое доброе отношение к хозяину дома, не правда ли? И тогда он произнес фразу, которая заставила всех присутствующих задуматься. Он сказал: «Я не хочу участвовать в словесном эксгибиционизме». Так он назвал желание людей искренне выразить свои чувства, употребив термин сексуальной патологии, когда удовлетворение достигается путем демонстрации половых органов. Как видим, поведение, естественное и приятное для любого русского (и не только – вспомним культуру тостов народов Кавказа), у представителей иных культур может вызвать раздражение и даже агрессию.

3. «Хорошо, если человек хочет сказать другим, что он думает». Но, оказывается, не для всех.

По мнению А. Вежбицкой, у англичан совсем иной ход мысли. Они полагают, что только тогда хорошо, когда человек умеет сказать то, что он хочет сказать, а не то, что он думает. Об этом свидетельствуют соответствующие ключевые слова английского языка: communication, message. Поэтому, допустим, английское «right» как подтверждение понимания сказанного означает совсем не то, что русское «правда» в такой же ситуации. Когда русский человек говорит: «Это правда», он подразумевает: «Да, это верно». А когда англичанин говорит: «Right», он имеет в виду: «Теперь я понимаю, что ты хочешь мне сказать». И это совсем не значит, что он одобряет саму речь и ее смысл, что он согласен с говорящим.

В романе М. Булгакова «Мастер и Маргарита» Иешуа замечает: «Правду говорить легко и приятно». Для русского человека открыто и прямо выразить то, что он думает, проще, естественнее и требует меньше усилий, чем искажение «истины»: ведь для этого нужно подключить воображение, делать какие-то усилия, напрягаться, а потом еще и запомнить то, что ты наплел, чтобы потом не пойматься на лжи.

А с точки зрения многих других культур процесс «говорения правды» не кажется столь простым, и контраст между правдой и неправдой – отнюдь не черно-белый. Идея, что правду говорить гораздо легче и приятнее, несмотря на обстоятельства и будущие последствия, для многих других культур представляется очень странной. Чаще люди думают, что говорить правду опасно и трудно: гораздо легче сказать то, что от тебя ожидают другие, или то, что вообще принято говорить в подобных ситуациях. Или даже промолчать.

О чем нам говорят русские «скрипты»?

Мы видим русскую склонность к собиранию людей вокруг собственной правды. В русской ментальности статус правды завышен: она воспринимается не как частное мнение, которое навязывается другим, а как связь между людьми, позволяющая им действовать вместе, сообща. Отсюда особенное внимание русских к словам, выражающим оттенки отношений между людьми, богатство в описании малейших оттенков чувств человека, его психологии. Отсюда же – русское богатство лирической поэзии и психологической прозы.

Завышенное требование к правде означает, с другой стороны, возможность и готовность прислушиваться и к «иной правде». В этом – глубокая человечность русской культуры. Повышенное внимание к справедливости и правде проявляется и в отношениях с соседями, другими племенами, другими культурами. Возможно, в этом кроется секрет того, что русские овладели большими пространствами и сумели построить гармоничные отношения с другими народами (в России их около 180).

Можно привести и другие примеры из русского языка, которые показывают, что у русских не только особый ход мысли, но даже особый взгляд на жизнь. Известно, что, говоря о средневековой русской культуре, многие ученые (Ю. М. Лотман, Б. А. Успенский) обращали внимание на тот факт, что в православии отсутствовало понятие чистилища, очень важное для западной, католической культуры. В связи с этим русским жизнь на земле представлялась или грешной, или безгрешной – без промежуточной зоны. На Западе же из идеи чистилища развилось представление, что жизнь на земле может быть и нейтральной.

Словом, русская культура развивалась на основе крайне поляризованных, черно-белых моделей – вот откуда он, наш экстремизм! Отсюда особенность русской культуры – ее полярность. Не случайно главные жизненные ценности (политические, эстетические и пр.) у русских всегда резко разделены, лишены нейтральности, и сами они слишком прямые, говорят в лоб. Свидетельство тому – с трудом переводимые на другие языки слова эмоционального осуждения: подлец (подлый человек, внушающий презрение), негодяй (тот, кто вызывает негодование), мерзавец (подлый человек, внушающий отвращение). Эти слова не имеют эквивалентов в английском языке: англичане, какие бы эмоции они ни испытывали, не выражают свою неприязнь к человеку так открыто.

А с другой стороны, есть такие русские выражения, как «прекрасный человек», «благородный человек», «чистая душа», что только подтверждает наблюдения о полярности моделей русского языка.

Русская культура поощряет «прямые», открытые, безоговорочные, резкие или восторженные оценочные суждения, отсюда в русском языке такое обилие эмоциональных слов и ласкательных форм. А вот англосаксонская и французская культура избегают такой неделикатной прямоты, поэтому там и нет многих аналогов русским словам.

И еще – о сложных последствиях простых причин. Вы не обращали внимания, что во французском языке первостепенное значение имеет глагол «делать»? Французы все «делают» – и любовь, и спорт (в смысле занимаются), и нотацию (в смысле читают), и бульвары (в смысле гуляют по ним), и урок (ведут), и клиента (в смысле хотят подцепить), и карты (раздают), и даже компаньона (в смысле делают в его присутствии понимающий, заинтересованный вид).

А в русском языке основной связочный глагол – не «делать» или «иметь» (как в Европейских языках), а – «быть». И обратите внимание: опора русского языка на глагол «быть» имеет далеко идущие последствия. Она даже определила характер и направление развития русской философии, о чем не раз говорили сами русские философы. В основе русской мысли лежат «быт» и «бытие», а не «делание» и «владение». Так что язык не только выражает наши представления о жизни, он даже направляет течения философской мысли!

Еще одна интересная особенность русского языка – огромное количество неопределенных местоимений и безличных конструкций: «Мне что-то не спится, не работается, не поется…» То есть это не «я» не могу или не хочу это делать, а «кто-то неведомый» делает так, что я не могу. Мистика? Ни в одном языке больше нет подобного. Это говорит об уклончивости, лукавстве русской мысли, а также открывает логику поведения русских. Они ведь традиционно предпочитают избегать личной ответственности и выбора. И русский язык как бы дает говорящему возможность снять с себя ответственность за собственные действия.

Многие лукавые русские глаголы содержат мысль о том, что событие, которое произошло с человеком, произошло как бы «само собой» или, по крайней мере, не потому, что он этого хотел, а «так случилось», «ему довелось», «так вышло», «так сложилось», «угораздило» и т. п. Все эти глаголы могут использоваться как средства снятия с себя ответственности за происходящее. Они позволяют не брать на себя лишних обязательств, если речь идет о будущем: «я постараюсь» – вместо «я сделаю». Они помогают не признавать своей вины, если речь идет о прошлом: «у меня не получилось» – вместо «я не сделал». Сказать ясно и прямо – значит открыться и обезоружить себя.

Но, кроме того, в подобных оборотах отражается также и скромность русских, смирение, неуверенность в своих силах (вернее, убежденность, что для любого свершения необходима еще и воля Божья), фатализм: «От судьбы не уйдешь», «Чему быть – того не миновать», «Наперед не загадывай». На опыте многих поколений у русских сложилась убежденность, что в их жизни многое заранее предопределено, многое может произойти независимо от их воли и желания. Все зависит от судьбы, а с ней не поспоришь. Смирение – яркое качество русского архетипа, часто удивляющее иностранцев. Вежливая уклончивость, не приказ, а пожелание, чтобы приняли к сведению: «хотелось бы надеяться»…

Наблюдения показывают, что словарь и грамматические особенности русского языка наглядно иллюстрируют важнейшие особенности русской ментальности. Это – установка на искренность и правдивость в общении, эмоциональная открытость, стремление к искреннему сопереживанию, высокий статус правды и своеобразное ее понимание (связь между людьми), полярность русской культуры с ее черно-белыми моделями восприятия мира, напряженная эмоциональность, любовь к справедливости, особое внимание к бытию (а не деланию или владению), стремление избежать личной ответственности из-за отсутствия уверенности в человеческих силах, смиренности и фатализма.

Все эти свойства русской ментальности породили особый русский дар – культуру диалога, контактность. По мнению академика С. П. Капицы, «русская культура – более контактная, и в этом смысле она более человечная, мудрая и психически здоровая».

До сих пор мы говорили о главных особенностях русского языка и русского культурного кода – того, что веками развивалось, усложнялось, создав нечто совершенно отдельное, сложное и своеобразное. Но в последние годы произошло столько перемен и даже тектонических сдвигов в нашей жизни, что все стало стремительно изменяться. Впрочем, течет и меняется все, меняется и наш русский язык.

Порой мне задают смешной вопрос: куда девался русский мат, без которого раньше не обходился ни один забор, ни один лифт или стена на лестнице? В советские времена была шутка: «Сначала пишется это слово, а потом к нему пристраивается забор». А сейчас этого нет. Что, мат исчез? Русские стали рафинированными снобами?

Нет, конечно! Мат и сейчас процветает, только переместился с заборов в Интернет и живое общение. Раньше пробуждающаяся неудовлетворенная сексуальность подростков сублимировалась и выражалась в виде известных всем слов и выразительных рисунков – на заборах или дверях туалета. А теперь с глобализацией и новыми технологиями пришла новая мода, новая культура: теперь стало модно «самовыражаться» с помощью граффити или спрей-арта – современного стиля рисования на стенах с использованием аэрозольной краски. Конечно, это не традиционная, а привнесенная извне культура, в которой заимствованы не только новые технологии, но и образы. Мат – это наше исконно русское, поэтому в новом искусстве русскому мату не нашлось места, там скорее встретишь fuck и его варианты.

Думаю, что и сейчас мату специально обучают шпионов: без него трудно представить нашу жизнь. Во многих закрытых мужских сообществах (армия, тюрьма) без него просто не обойтись. То есть, конечно, можно, но это будет подозрительно. В публичной речи введен формальный запрет на мат, но и там он тоже не исчез: на ТВ он заглушается писком, в тексте маскируется точками.

Так что о гибели русского мата можно не печалиться. Он – предмет особой национальной гордости. Еще у Высоцкого:

Проникновенье наше на планете Особенно заметно вдалеке: В общественном парижском туалете есть надписи на русском языке.

Но во времена Высоцкого русский мат на двери парижского туалета был скандален, он нес сексуальную энергию и информацию: «Наши в городе», «Русские идут». Тогда это могло поразить. А теперь нет.

Проблема в том, что мат девальвировался, стерся от частого употребления, как стирается старая монета. С падением жесткой государственности и отменой многих запретов была расшатана вся культурная система. Раньше культурным считался не тот, кто не знал мата и не использовал его, а тот, кто знал ему цену и правила использования: не ругаться при женщинах и детях, но, когда надо, с его помощью мог рассказать анекдот или спеть песню Галича. «Чисто матерная» речь, столь привычная в советской деревне, характеризовала как раз некультурного человека. Мат был частью сложной системы со своими табу.

Теперь, когда нет цензуры (в том числе и нравственной) и все запреты пали, мат используется независимо от пола, возраста и ситуации, что его фактически убивает. Мат перестал быть принадлежностью мужской культуры. Русские говорили: «Когда женщина говорит матом, у Христа открываются раны». А теперь девушки употребляют скабрезную речь как острую приправу в бытовом общении. Для подростков мат – это протестный язык, отказ от обыденности взрослого мира, способ показать свою крутость и отвязность. И кроме того, распространившись, мат потерял свою сакральность, а значит, и огромную сексуальную энергию. Теперь подростку неинтересно «самовыражаться» в подъездах и на заборах: он легко может «оторваться» в Интернете, открыв любой порносайт.

Перестав быть особым культурным явлением, растеряв свой эротизм, мат превратился в «матерную речь»: теперь на нем не ругаются, а «разговаривают». Материться теперь для многих – значит «быть своим». Мат изменил свою цель: теперь он используется не для ругани, а чтобы взбодрить собеседника, подстегнуть его к действию, погасить стресс. Еще чаще – возбудить, чувственно накалить собеседника, душевно приблизить его, убедить и увлечь за собой. Несмотря на заношенность и стертость, он еще не утратил своей эротической энергии. Некоторых привлекают энергичные матерные междометия, которые им кажутся забавными.

Но, во всяком случае, мат – показатель явной культурной деградации русских. В его распространении отражается падение нравов, культурное понижение, дефицит нравственных ориентиров и образцов поведения. Для тех, кто воспитан в традиционной культуре, мат, употребленный не к месту, и сейчас крайне оскорбителен.

Однако мат – все-таки периферия русского языка. Как изменился в новые времена сам русский язык? Что с ним произошло?

Произошла гигантская перестройка языка под влиянием сложнейших социальных, технологических и даже природных изменений. Выживает тот, кто сумел приспособиться. Русский язык приспособился, но для этого ему пришлось очень сильно измениться. К великому сожалению, он уже никогда не будет таким, как прежде.

Посмотрим, как в нем отразились изменения русской ментальности за последние 15–20 лет.

Сразу скажем, что важнейшие черты русской ментальности, перечисленные выше, никуда не исчезли. Никакие перемены и испытания, пережитые русскими, не сделали их ни американцами, ни немцами, не стерли главные качества русского архетипа. Да, порой отцы не понимают своих детей, но независимо от возраста русским по-прежнему присущи эмоциональность, страстность, любовь к справедливости, открытость, чуткое восприятие чужих эмоциональных состояний, правдивость и умение строить диалог. И это замечательно! Несмотря на все катаклизмы, русские так и остались русскими, как и их язык.

К слову, как доказал в своем учении великий психолог К. Г. Юнг, устойчивые особенности любой нации не могут измениться полностью на протяжении одного-двух поколений. Будучи врожденными, они сформированы как «итог жизней целого ряда предков, накопленные миллионными повторениями в сгущенные психологические типы». Они могут радикально изменяться только через несколько поколений (см. главу «Элита» России).

Однако изменения, произошедшие в стране за последние 20 лет настолько велики, что и в русском сознании, и в ментальности, и в форме ее выражения (т. е. языке) тоже происходят тектонические сдвиги.

Изменилась сама функция русская языка – интегрирующая, и отныне он не гарантирует своим носителям прямого доступа к современной науке и технологиям, экономике, современному искусству, литературе и философии. Отныне прямой доступ к новинкам в этих областях гарантирует, скорее, английский язык. Есть подозрения, что в Сколково фундаментальные разработки ведутся уже по-английски. Так что при таком положении вещей русский язык обречен на обеднение: язык, на котором перестают говорить ученые, философы и художники, перестает быть живым.

Напомним также постулат К. Г. Юнга, что новая экономическая реальность рождает повсюду в мире, в том числе и в России, иной, новый тип людей – с интересами, направленными исключительно на материальные объекты, с установкой на рационализм и выгоду. Понятно, что людей традиционной русской культуры становится все меньше, накапливаются изменения в русской ментальности и, значит, в языке.

Языковые изменения проявились главным образом в некотором обновлении словаря, в обилии американизмов. Кроме того, бросается в глаза ухудшение (только не языка!) качества речи людей, говорящих по-русски. Сказывается падение уровня образования и культуры. Но еще сильнее сказывается «переворот в мозгах» – падение престижа корректной речи.

Помните, как в пьесе Б. Шоу «Пигмалион» мисс Дулиттл готовили к выходу в высший свет? Стеная от усталости и с воплями отчаяния она поначалу училась только идеально произносить простейшие фразы (например, о погоде), избавляясь от вульгарного акцента. Затем она училась строить занимательную беседу, и только в последнюю очередь в ход пошли внешние атрибуты (одежда, макияж). И правильно: ее учителя прекрасно знали, что по первой же фразе собеседника можно узнать всю его подноготную: место рождения, образование, социальный статус и даже особенности характера. В этой прелестной истории есть простая, но важная мысль: образованность и культуру можно выразить только в речи (иначе не спасут никакие внешние бирюльки) – это очень престижно и дорого стоит. Неряшливая, корявая речь, да еще, не дай Бог, с провинциальным акцентом и жаргонизмами – неприлична. В Европе вас с такой речью и на пушечный выстрел не подпустят в «приличное общество», не дадут сделать карьеру и двигаться по социальной лестнице.

В России же ситуация складывается ровно наоборот. Провозглашенная 20 лет назад демократия и рыночная экономика перестроили отношения между людьми в обществе, изменили систему их ценностей и ментальность. «Демократию по-русски» стали воспринимать как возможность делать «все что угодно». В итоге слово девальвировалось, перестало быть инструментом общения и убеждения. Культура речи – безотказный опознавательный знак, определяющий каждого человека. «Заговори, если ты хочешь, чтобы я тебя увидел», – говорит китайская пословица. И порой волосы встают дыбом от увиденного. Так что проблемы русского языка – не в нем самом, а в реальности, которая самым грустным образом влияет на язык.

И люди реагируют на эти изменения очень болезненно. Легко заметить, что в любой радио– или телепередаче, где говорят о языке и культуре, кто-нибудь обязательно начинает причитать: «Как мы стали говорить! Зачем столько заимствованных слов? Ведь есть же хорошие русские слова, а мы их забываем, теряя свою духовность! Скоро уже и Пушкина без словаря не сможем читать!» Тут не поспоришь. Когда вокруг все так стремительно меняется, кажется, что осталась одна поддержка и опора – родной язык. А когда и он на глазах меняется, то нам кажется, что это – утрата последнего прибежища, окончательный крах жизни.

Слушая диалоги блоггеров и специалистов, особенно молодых, порой кажется, что они говорят не по-русски: их речь напичкана англоязычными терминами и русскими остались только предлоги. Тут тоже не поспоришь: в эпоху глобализации постоянно увеличивается и нарастает объем информации, и эволюция языка идет с такой скоростью, что новые понятия не успевают закрепиться в языке. Прав был Эйнштейн, когда говорил: «Мы слишком много знаем, но слишком мало понимаем». В итоге мы перестаем просто понимать друг друга.

Однако язык – организм живой и живучий. Нас должно утешать то, что если в нем прижились неологизмы или старое слово изменило свое значение, значит, это языку зачем-то нужно: появились новое понятие, новая вещь, и им нужна словесная оболочка. Разве можно сейчас обойтись без «консенсуса», «пиара», «стеба», «дефолта», «блогосферы», «твиттера» и многого такого, о чем еще недавно мы и не знали?

Природа не терпит пустоты, и иностранные слова – порою благо, даже если они раздражают. К примеру, ни «обзор», ни «сводная аннотация» не передают идею «переваривания» и обобщения ценной информации так, как это делает новое слово – «дайджест». Новые слова нужны, и язык сам справится, переварит, отберет и оставит то, что нужно. Ведь и от огромного массива иностранных слов в петровскую эпоху в русском языке сохранилось не более 30 %. Уйдет и эта шелуха, если в ней отпадет необходимость.

Гораздо интереснее наблюдать не за американизмами, а за словами, которые отражают сдвиги в нашем сознании, показывают, как у русских поменялась языковая картина мира, в каких словах отражаются новые жизненные ценности, новый тип поведения людей.

Например, вы не задумывались, почему слова «стеб» и «прикол» вдруг стали едва ли не самыми распространенными комментариями ко всему на свете? Напишет ли какой-нибудь «мыслитель» злобную статью – не стоит возмущаться! Он ведь не так уж и противен в своей злобе – это он так прикалывается. А вы что подумали? Или, например, снимет культовый режиссер бездарный фильм, где все за пределами добра и зла: и игра актеров, и сценарий, и монтаж, и идиотские диалоги – тоже не стоит возмущаться! Это – прикол, стеб.

Вот и мне довелось приобщиться к современной режиссуре, посмотреть спектакль «Чайка» в «Сатириконе», поставленный рок-музыкантом В. Бутусовым. Надо сказать, что попасть на него очень трудно, перед началом здание театра осаждают толпы гламурного народа с тысячными букетами. Элита! Сказать, что спектакль бездарный – ничего не сказать. Он скорее просто наглый по своему обращению с текстом пьесы, по стилистике. Те, кто пришли на пьесу А. Чехова, а не на рок-певца В. Бутусова, во время сцены, где витали аллюзии инцеста Аркадиной с сыном, поначалу ошарашено замерли: «Что это?!» А потом по залу пролетел шепот: «Он же стебается, прикалывается, неужели неясно?» И все успокоились.

Вот такое объяснение происходящего. Никому же не хочется прослыть тупым педантом и консерватором, остается соглашаться: да, прикол, стеб, провокация, парадокс, вызов и все такое прочее. Разум, здравомыслие уходят из нашего житейского обихода, из нашей жизни, граница между истиной и ложью размывается на глазах, вместо них – хамский пафос и пиар. На этом фоне задавать наивные вопросы: «Что это было?», «А что ты по этому поводу думаешь?» – смешно. Потому что ответ один: «Да не ломай голову! Это просто прикол такой».

Грустно жить в мире, где вместо правды и истины – экономическая выгода, а вместо здравого смысла – стеб и приколы.

Актуальное слово проблема в неожиданном контексте я впервые услышала в 1985 г. в билетной кассе, когда обратилась за помощью и услышала ответ: «Это не моя проблема». Человек, сказавший эту фразу, выразил следующую позицию: «Это меня не касается, разбирайтесь сами». Такая позиция и раньше существовала, но открыто выражать эту идею было неприлично, считалось хамством, а теперь мы слышим такое на каждом шагу. Действительно, отношения между людьми изменились разительно.

Слово «проблема» используется не только чаще, но и шире – там, где раньше сказали бы «неприятность». Слово расширило свое пространство: теперь у всех всегда – одни проблемы, словно жизнь зашла в тупик. Сейчас скажут не плохая кожа, а – проблемная кожа; вместо трудный ребенок – проблемный ребенок; вместо «у меня неприятности» скажут: «у меня проблемы». Вроде бы то же самое – да не то. В саму фразу уже встроена новая идея: чтобы устранить проблему, нужно не сидеть сложа руки, а искать решение, быть активным, нести ответственность за себя. Если у тебя плохая кожа – тогда сиди в углу и рыдай, а если проблемная кожа, изволь сходить в косметический салон, в аптеку или хотя бы купи новый тональный крем. Решай проблему! Не сиди в бездействии!

А где же наше русское смирение и покорность судьбе? Подход к ситуации изменился: стал более деловым, конструктивным, утратив пассивное отношение. Раньше в большом ходу была пословица: «Пока гром не грянет, мужик не перекрестится». А сейчас изменилась сама жизненная установка человека (активность) – изменились слова, оформляющие фразу, изменилось поведение человека.

Интересно, что в «западной» аудитории предпочитают вообще не произносить слово problem: это грозит испортить карьеру. Там предпочитают позитивный взгляд на жизнь, и возникшую проблему предпочитают обозначить как «challenge», т. е. «вызов». В таком контексте возникшая неприятность воспринимается как шанс проявить себя, победив ее.

Теперь понятно, почему с высоких властных трибун мы не слышим более о проблемах (их как будто бы нет), зато везде разносятся «вызовы», которые бросает нам кто-то. Звучит действительно не по-русски, коряво, поскольку это калька с английского, – зато жизнеутверждающе. Английское слово «challenge» активизирует человека: оно описывает ситуацию, когда человек берется за выполнение какой-то трудной задачи, делает это на пределе своих возможностей. И трудность этой задачи как бы подстегивает его, заставляет напрягать все силы, лезть из кожи вон. Вот что такое ответ на вызов.

В русском языке раньше у слова «вызов» не было такого смысла, поскольку не было такого типа поведения. Сейчас же без него трудно обойтись, если человек хочет рассказать о своей жизненной позиции: как ему непросто делать карьеру, какие неимоверно сложные задачи ему предстоит решать. И еще при этом он хочет добавить, что всего этого он не боится, а наоборот: он, стремясь к успеху и отвечая на вызовы, испытывает драйв.

Это – абсолютно новый тип поведения и сознания для русского человека. Нет и тени смирения, упования на высшие силы, надежды, что все само собой рассосется или удастся отвертеться, уйти от ответственности. Подобный тип сознания и поведения раньше был характерен для американской цивилизации, а вот теперь, судя по частоте употребления в речи, – и для русской. Словом, русские фатализм, надежда на кого-то, смирение и зацикленность на судьбе — уходят в прошлое.

Изменился тип сознания и отношения к жизни. На авансцену вышла главная ценность нашего времени – стремление к успеху и необходимость в активном поведении для его достижения. Естественно, слова «успех», «успешный» за последние 20 лет необычайно активизировались в русском языке. Раньше они использовались только применительно к учебе, дипломатическим переговорам, достижениям в сфере экономики и политики, т. е. были явно книжными словами. О тех, кто добился успеха, говорилось иначе: «везунчик», «он состоялся», стал «преуспевающим» (что означало финансовый успех с ноткой сомнения в моральном аспекте), «встал на ноги», да мало ли как еще – в зависимости от ситуации. А теперь создана целая индустрия рекламы для успешных людей – книг, машин, одежды, мебели, этикета и даже собак. Слово «успех» изменило свои смысловые возможности, с периферии языка оно локтями протолкалось вперед, стало важнейшим понятием – тоже под влиянием английского succeessful, Европейской культуры с ее культом успеха и достижения.

Прежде в русской культуре успех не рассматривался как основная жизненная ценность. Экзистенциальный статус успеха был невысоким. Конечно, и раньше русские стремились к успеху, делали карьеру, росли профессионально, но это не ставили во главу угла, этим не хвастались, а как бы даже стеснялись. Комплиментом было услышать «состоявшийся» человек, т. е. тот, который сумел реализовать талант и благодаря этому заслужил свое положение и уважение окружающих. А «успешный человек» звучало все-таки несколько двусмысленно. «Успешный адвокат» – раньше был обычно богатый, беспринципный адвокат, который защищал негодяев. Теперь же негативный оттенок стерся, такое определение звучит комплиментом человеку, который добился успеха, реализовав свой жизненный проект.

Сейчас человека будут уважать, если он не только успешный, но при этом еще и амбициозный. Здесь нет и речи о завышенной самооценке человека, который «много об себе понимает». В русской культуре существовало укорененное представление, что гордыня, спесь, амбиции – все это грех, это нехорошо, поскольку человек должен смиряться перед обстоятельствами. А теперь идея скромности, непритязательности утратила свою ценность в русской культуре. Это отражается в изменении оценочного потенциала таких слов, как амбиция, карьера, гонор, спесь, апломб. Теперь эти слова тоже подрастеряли свой морализаторский пафос. Прежде все они были безоговорочно неодобрительными, осуждали излишнюю самоуверенность человека, которая для русского была сродни некоторой глуповатости, узости представлений о жизни. Это, разумеется, осуждалось, как вообще в русской культуре осуждался человек, который слишком «много на себя берет», забыв о судьбе, с которой не стоит спорить.

Теперь же появилось и без всякого смущения заявило о себе целое поколение успешных амбициозных людей, они отвечают на вызовы жизни, успешно, активно – и даже агрессивно – делают карьеру! И ничего плохого в этом уже не усматривается, никакого оттенка осуждения эти слова не несут. Еще 20 лет назад в ходу было выражение «карьера в хорошем смысле». Для чего была эта оговорка «в хорошем смысле»? Да потому что карьера как смысл жизни – это было что-то слегка постыдное, узколобое, а карьерист – характеристика холодного расчетливого типа, способного предать ближнего, лишь бы продвинуться по служебной лестнице. В последние годы появился новый тип сознания и поведения людей, характерный для молодых. Старшее поколение все-таки от этих слов коробит.

Многие изменения в русском языке произошли потому, что у русских (особенно среди молодежи) изменились жизненные установки, тип поведения, их отношение к жизни. Сейчас в алгоритме поведения людей возобладала установка на деловой, конструктивный подход, на оптимизм, на что-то созидательное, на умение видеть во всем в первую очередь что-либо хорошее, приятное в американском стиле «I am fine». Порой это проявляется не только в словарных новшествах, но и в изменении типа отношений между людьми.

Например, в традиционной русской культуре существовало совершенно особое представление о дружбе и дружеских отношениях. Это был не просто факт знакомства или любезного расположения к человеку, а скорее ощущение братства, уверенность в помощи в трудную минуту, возможность исповеди, когда можно «горевать и плакать откровенно». Эта модель отношений очень отличалась от западноевропейской традиции, где одобряется лишь один тип поведения – корректная дистанция. Там «выворачивать душу», вводить другого человека в подробности твоей личной жизни считается недопустимым.

Похоже, что теперь и русские усваивают такой поверхностный тип отношений, отказываясь от своих прежних ценностей. Сейчас, вместо того чтобы вполне душевно обрушивать на собеседника жалобы, избирается другой тип поведения – «keep smiling», говоря по-русски: «Улыбайтесь, господа, улыбайтесь!» Теперь это называется позитивным мышлением, чему уделяется очень много внимания. По этой теме пишут книжки, устраивают семинары, на специальных тренингах людей учат, как стать позитивным человеком, выработать позитивную программу, иначе никакой успех невозможен. Стал актуальным, модным позитивный человек – с позитивной жизненной установкой, который думает позитивно, избегая мрачных сцен, печальных ситуаций, тяжелых мыслей, кинофильмов и спектаклей с грустным концом. Главное теперь – иметь позитивчик. Без этого невозможно добиться ни успеха, ни карьерного роста, ни прочих радостей жизни.

Подобное происходит не только в русской культуре. Так, французы, например, живут под лозунгом «Ils faut positiver». Глагола «позитивировать» в русском языке пока еще нет, но, думается, и он не за горами.

Ну, а тот, кто не смог стать успешным? Их удел выражен словами «неудачник» и «лузер» Слово «неудачник» изменило свой смысловой потенциал. Раньше его произносили с оттенком сочувствия, как бы говоря, что речь идет о человеке, который пусть и не достиг успеха и земных благ, зато он душевный, добрый и бескорыстный. Правда, не очень «деловой», но ведь каждому – свое. «Бедность» когда-то могла быть и «благородной», вызывала сострадание и желание помочь. А теперь неудачник звучит все более сурово, приближаясь к тональности английского looser. А в слове лузер уже нет никакого сочувствия, только снисходительное презрение.

Выбор тоже никогда не был в русском языке экзистенциальной ценностью. Свобода — да, это ценность, но вряд ли она прямо ассоциировалась с выбором. Свобода и тем более воля — это когда не учат жить, не мешают, не пристают, не заставляют, дают жить как вздумается. А выбор с его сомнениями – головная боль, риск ошибиться и последующие сожаления. Что же здесь хорошего? Мы жили так, что между свободой и выбором, как между мухами и котлетами, не было никакой ассоциативной связи. Здесь сыграли свою роль и русский фатализм, и русские идеи судьбы и всяких «авось», и отвращение к любой ответственности. Обычного человека наличие большого выбора напрягало, даже порой пугало, а отсутствие необходимости делать выбор успокаивало: «Буду жить, как все».

Но вот в последнее время что-то стало меняться. В рекламе все чаще мелькает слово выбор в самом положительном контексте. Причем его ценность растет. Особенно ясно это видно в рекламе подарочных карт. Лучший подарок теперь не книга, как бывало, а возможность выбора: «Подарите ей выбор!» Сейчас лучший подарок, например, не сами духи, а возможность по карте сделать выбор духов или чего-то еще на определенную сумму. Держать в руках кусочек пластика и ходить по магазину, размышляя, что же выбрать: вот эти духи? Или лучше тушь? Или все же духи? Это «что-то» почти уже твое, а тебе остается только решить, что ты предпочитаешь. Ощущения не самые плохие. От этого можно получить и радость. Если так пойдет дальше, то постепенно мы поверим, что возможность выбора — это большая ценность. Правда, в политической жизни пространство выбора как-то незаметно и постепенно сужается. А грешный язык нас приучает к новым соблазнам – радостям выбора. И не исключена вероятность, что возможности выбора будут постепенно расширяться в реальной жизни…

Новая установка в русском сознании на успешность и карьеру в сочетании с технологичностью сделали актуальным словечко «формат». Конечно, это слово существовало давно, только раньше говорили о формате книг, потом стали говорить о формате файлов. А вот теперь формат появился буквально у всего: в книгоиздании, у радио– и телепередач, у мероприятий, магазинов, конфет и даже девушек. Ведь слышим же мы: «Девушка не моего формата» — и представлем себе, что имеются в виду размеры бюста и ее физические данные. Появились даже коробки конфет с названием «Формат», а не какие-то там надоевшие «Ассорти». Слово «формат» стало общеупотребительным.

Это очень емкое слово заменяет то, что раньше мы бы назвали «жанр», «форма» (формат встречи), когда хотим сказать, что объект соответствует требованиям и ожиданиям, что он будет успешным и эффективным. Именно эта установка на успешность и сделала слово формат таким современным. Ведь традиционная русская культура отличалась высокой степенью интуитивности и образности. А слово формат уничтожает любой намек на интуицию, задает точные, почти технические параметры любому объекту. И вот теперь формат стал «культурным» словом. Кому из тех, кто пишет, не доводилось слышать от издателя: «Это не наш формат», – в смысле: «Подите вон!» В принципе – хамство, а звучит культурно.

Своей мутной иностранностью и глубокомыслием слово так полюбилось нашим современникам, что вошло в поэзию.

Не игравшие сроду — Вместо шаха поставили мат. И душа, и природа, И отчизна – уже неформат. Были люди двужильны И духом совсем не слабы, Но свое отслужили И стали «совки» и «рабы». Дайте устриц на блюде, Шампанское и шоколад! Ах, не любите?.. Люди, Так значит и вы – неформат. (Надежда Кондакова. ЛГ № 1, 2013)

Новые модели поведения людей отражаются и в том, как они реагируют на проблемы и вызовы. Раньше на вопрос «Ты сможешь это сделать?» естественным был ответ: «Я постараюсь». Человек вроде бы не отказывается выполнить просьбу, даже согласен что-то предпринять, но не берет на себя всю ответственность, не клянется, что приложит все силы и обязательно добьется результата. В таком ответе проявлялись свойства традиционной русской языковой картины мира: понимание того, что уверенно говорить о будущем сложно, и идея, что результат действий человека не всегда предсказуем: может быть, получится, а может – и не очень, и тайная надежда, что, может быть, все как-то само собой образуется и делать-то ничего не придется.

А сейчас в ответ на просьбу что-то сделать можно услышать от молодых бодрый ответ: «Легко!» Слово не иностранное, свое, прозрачное по смыслу, но такой способ отвечать совершенно не вписывается в русскую стратегию жизни. Брошенное обещание «Легко!» – тоже отнюдь не гарантия, что человек непременно выполнит вашу просьбу, но интересна сама реакция: теперь по-русски можно с уверенностью говорить о будущем, планировать его, брать на себя ответственность. Люди стали более уверенными в себе.

Сомнительная система жизнеустройства, которая установилась в России 20 лет назад, тоже привнесла ряд мутных, но оптимистических слов. В самом деле, как обозначить современную политико-экономическую систему: «рынок», «капитализм»? Тогда какой именно «капитализм»: государственный, бандитский, бюрократический, олигархический или еще какой? С высоких властных трибун до сих пор не прозвучало ни одного уточнения или ответа на вопрос: в каком обществе мы живем? Ответ, возможно, поверг бы всех в смятение, а этого лучше избегать. И так слишком много вызовов. Однако жить приходится именно в этом обществе. Приходится как-то словесно озвучивать планы, цели, при этом по возможности щадя психику членов общества.

Активизировались новые слова «проект» и «продукт», точнее, их новое использование. Теперь можно сказать: «У меня есть интересный проект», «Я сейчас задействован в новом проекте». Актеры теперь не снимаются в фильме или играют в спектакле, а действуют в проекте, а писатели не пишут романы или пьесы, а производят достойные (или не очень) продукты.

В новых условиях рынка (капитализма?) с помощью этих слов нам навязывается некая бизнес-метафора, что особенно чувствуется в слове продукт. Результат любой деятельности, в том числе и творческой, оценивается теперь с точки зрения купли-продажи. Сама же деятельность с помощью слова проект предлагается как продуманная, спланированная акция, направленная на получение того или иного продукта.

Распространение этой бизнес-метафоры на любые виды деятельности как бы погружает человека в деловой мир, затирает конкретный смысл его телодвижений, придавая им некую престижность. В общем, вполне в духе времени: стирает точный смысл, затуманивает и приукрашивает. И эти довольно мутные слова – дань сегодняшней моде, стремлению, с одной стороны, скрыть суть дела, а с другой – придать делу серьезность и значительность. Когда кто-то говорит: «Я участвую в проекте», – это может означать все что угодно: от строительства будущего завода до хождения по улицам с рекламным плакатом на спине. А за «выпуском нового продукта» может скрываться что-то очень значительное, а может – и ерунда. Собеседнику дается возможность додумать, заполнить пустоту, и лучше, если это заполнение будет в выгодном для вас ключе. Слова-то какие – многозначительные, с подтекстом, да еще иностранные!

Так работает бизнес-метафора. Да и само слово «бизнес» устроено точно таким же образом. Фраза «У него свой бизнес» не означает почти ничего. Объяснить можно только через отрицание: этот человек – не госслужащий, не врач, не учитель, не работник, не богема. А диапазон смыслов может быть огромный: от миллиардера, владельца заводов, газет, пароходов – до продавца шаурмы или мелкого мошенника.

Примерно так же мутно и размыто слово «менеджер», как называют теперь самых разных людей: от продавца колбасы (менеджер по продажам!) до руководителя крупной компании. Оно стало так популярно, что вытеснило на обочину другие привычные слова: руководитель, управляющий, управленец, клерк, служащий и др. В сущности, оно может обозначать любую наемную профессию, в том числе и профессию уборщицы: менеджер по клинингу. Можно услышать: «Подождите, к вам подойдет наш менеджер», хотя можно было сказать «наш сотрудник».

Зачем русскому языку это пустоватое слово? Дело в том, что за ним скрывается не столько профессия, сколько респектабельный образ жизни, особая корпоративная культура. Менеджер — это стабильная работа, стабильная жизнь с бизнес-ланчами и клубами, поездками за границу. Это что-то вроде среднего класса минус богема. Престиж этого слова делает любую профессию приманкой, помогает скрыть истинное положение вещей. Вместо продавец или уборщица можно сказать важно: «Я – менеджер» – и тем самым приобщиться к солидному классу солидных людей.

Хотя язык всегда проговаривается и выдает потаенное, эти новые лукавые слова как волшебной палочкой затушевывают нашу реальную жизнь, наше социальное положение. Люди в разговоре о себе предпочитают многозначительную неопределенность, как бы говоря: «У меня все в порядке». А если даже и не совсем в порядке, то пусть собеседник так думает. Правда сейчас порой слишком болезненна.

Дань новому времени и новым политико-экономическим отношениям – русское словечко «пиар». Русское, хотя оно основано на английском PR, то есть Public Relations, что значит «связи с общественностью». Зато оно приобрело русскую огласовку, собственное, исключительно русское значение, да такое, что его не узнают ни англичане, ни американцы. И к тому же породило русскую семейку выразительных производных: пиариться, пиарщик, пиаровский (ход), отпиарить и т. д. Из узкопрофессионального оно стало национальным, распространилось с рекордной скоростью и, несмотря на мутный смысл, понятно всем.

При этом оно так сильно отличается от английского прототипа, что англоязычные люди его не понимают. Да и большинство русских, употребляющих это слово, понимают его весьма приблизительно: для многих оно ассоциируется с чем-то негативным, с агрессивным навязыванием своего мнения. Стандартное определение пиара в русском языке – «черный». А пиарщика люди представляют себе обычно как циничного пройдоху, готового обмануть, навязать свое мнение, чтобы «впарить» что угодно. Фраза «Это совсем не пиар» говорится, чтобы убедить собеседника, что это – чистая правда!

Непонятно одно: как страна жила раньше без пиара? Ведь сам факт «навязывания мнения» в России существовал всегда. Популярность этого слова, видимо, означает только одно: вот теперь русские окончательно осознали, что ими кто-то манипулирует (небезвозмездно, конечно) и что теперь они не боятся говорить об этом с осуждением.

Public Relations – источник русского пиара – в словаре объясняется как «некие усилия, направленные на поддержание доброжелательных отношений и взаимопонимания между организациями и обществом». Но в русском словечке нет ни идеи доброжелательности, ни стремления к взаимопониманию. Дикий российский капитализм подкорректировал смысл этого слова, сделав его чуть ли не ругательством. Тем более что и сам термин неуклюж: что за «связи с общественностью»? Кто такая эта «общественность»? Слово пиар затерло эту неуклюжесть, вобрало в себя все негативные смыслы, связанные с этим явлением русской жизни. Правда, в СМИ все время пытаются объяснить, что пиар – это совсем не страшно, это совсем не то, что вы подумали, что настоящий пиар – это вовсе не стремление обдурить клиента или избирателя, а наоборот – желание ему угодить. Жизнь покажет, удастся ли этому слову очиститься от черных ассоциаций, навеянных русской жизнью.

Победившая в России идеология потребления и тяги к богатству тоже привнесла в русский язык много нового. Теперь многие не просто мечтают разбогатеть, а обязательно жить в элитной квартире со стильной мебелью, носить эксклюзивные часы и актуальную прическу, смотреть только культовые кинофильмы. Российская культурная парадигма меняется.

Как видим, в русском языке последних лет появилась целая обойма гламурных слов, и она постоянно пополняется, поскольку установка на потребление и власть денег в русском сознании пока не исчерпана, а только усиливается. В молодежной среде возник некий жаргон, который помогает молодым самоутверждаться, создавать свой собственный мир с разнообразными удовольствиями – причем «здесь, сейчас и сразу». СМИ и телеэфир заполнены описаниями светских приемов, ресторанных тусовок и презентаций, навязывая свои эталоны «красивой жизни». Ведь теперь «жить нужно в кайф», как поется в песне Лады Дэнс.

Вот из этой среды и вышло слово гламур. Впервые оно зафиксировано в 1997 г., но в последние 10 лет оно распространилось повсеместно и безгранично.

В СССР гламура не было, как и секса. Впрочем, он был (как и секс), но не был поименован, а значит – не афишировался, не возводился в культ, не символизировал главную ценность. Впрочем, и тогда женщины «доставали» шершавую околонаучную литературу, выискивая рецепты по омоложению и гармонизации семейной жизни. Дайджестов типа «Как завоевать любовь» тогда не было, все шло как бы само по себе, и редко кто нуждался в облегченных инструкциях по организации личной жизни. А потом что-то произошло. Появился гламур и его рупоры – дорогие издания по устройству «дольче вита», где излагались рецепты, как стать совершенством, как одеваться и украшаться, как соблазнить шефа.

Слово «гламур» пришло из английского языка (glamour) и успешно конкурирует со словом «глянец», потихоньку вытесняя его. Да и глянец — тоже слово нерусское, новое в русской культуре, поскольку не существовало раньше всеобщей тяги к желанию ослепить кого-то собою. Глянец пришел из немецкого языка (Glanz) и означал просто «блеск». Глянцевыми стали называть журналы с блестящей обложкой определенного содержания – о моде, о новом стиле жизни.

Слово «гламурный» вроде бы описывает ту же самую культуру, но оно глубже и образнее раскрывает ее суть. В английском языке это слово изначально связано с чарами, волшебством, отсюда и сфера его употребления: журналы – могут быть глянцевыми, а вот женщины, стиль, мода, обстановка, даже спектакль – только гламурными.

Эпитет гламурный можно применять практически ко всему: тусовкам, спектаклям, одежде, духам, людям и т. п. На запрос в системе Google получен ответ: «Это совершенно непереводимое на русский язык слово может обозначать все что угодно». Однако без него индустрия моды и шоу-бизнес – просто немыслимы.

При этом каждый, кто произносит или печатает это слово, вкладывает в него тот же смысл, что и Эллочка Людоедка в слово «шикарно». Хорошо, есть привычное слово «шикарно», тогда зачем нам еще и гламур? Язык не терпит лишних, ненужных слов: они забываются, стираются из памяти. А гламур, похоже, только наступает. Значит, это не просто «шикарно», а как-то еще?

Одно из значений английского слова Glamour (по словарю Вебстера) – это «непостижимое, неодолимо-магнетическое очарование, сочетание личного шарма с необыкновенной физической и сексуальной привлекательностью…» Звучит как поэзия! А вкратце гламур – это нечто таинственное, манящее, необъяснимое, что выражается в утрированной женственности, манерности, даже жеманности. Недаром популярным гламурным персонажем русских тусовок считается манерно-изломанная Рената Литвинова. Словом, гламур – оценочное понятие, которое говорит о новом стандарте роскоши и внешнего шика в стиле голливудской шикарной жизни 50-х годов прошлого века.

Прочно войдя в русский язык нового времени, гламур дал сигнал: отныне в русской культуре появились новые ценности, новый дух, неодолимая тяга к высоким стандартам потребления. Впрочем, подобное происходит не только в России. Вот и французы, хотя и сопротивляются моде на все американское, тоже заразились этим словом: даже в подземке появились бутики под вывеской «Glamour», где продаются броские вычурные тряпки, ничего общего с роскошью и шиком не имеющие.

Хотим мы этого или нет, современная русская культура развивается в ауре этого слова.

Но почему его так трудно объяснить простыми словами? В русскую ментальность это слово встраивается не без усилий, его смысл остается размытым, неясным. Вот мы говорим гламурный о телешоу – в смысле «яркое», «праздничное», «блестящее», а сами же домысливаем, что говорим о чем-то обманном, чрезмерном, бьющем по глазам. А какие еще найти слова, описывая наши телешоу, попсовые тусовки с их напыщенностью, искусственными улыбками, мелочным остроумием, провинциальной изломанностью? Сказать, что это – «дешевые понты», «китч»? Пожалуй, да. Только эти слова тоже отдают чем-то бандитским и чужеземным. Пожалуй, самое точное – старое слово «жеманство»: оно помогает точно назвать, заклеймить и тем самым изжить манерное кривлянье и дурновкусие гламура.

В обойму современного, навязанного новыми временами образа жизни входят новые слова – исключительно позитивного содержания. В этом дивном, волшебном мире все не просто хорошо, а очень хорошо, даже замечательно! А наш язык начинает смахивать на восточного торговца, который крикливо расхваливает свой товар.

Примеры модной оценки: элитный, эксклюзивный. Слово «элитный» еще 20 лет назад сочеталось с сортами пшеницы или щенками, ну на худой конец с войсками и подразумевало отбор, селекцию лучших образцов. Затем оно стало понемногу вытеснять из языка слово «элитарный» (т. е. предназначенный для элиты). Теперь говорят: элитные клубы, элитное жилье.

А дальше все пошло вразнос, слово потеряло изначальный смысл. Раньше определение «элитный производитель» могло бы навести на мысль скорее о жеребце, а теперь так говорят о производителе дорогих вещей. И уже можно говорить об элитном белье, мебели и прочих бытовых предметах. В больших городах встречаются вывески магазинов: «Элитные холодильники», «Элитные кухни», «Элитные вина». Вместо того чтобы сказать, что товар – хорошего качества, недешевый и т. п., теперь достаточно прибавить слово элитный. Да и сама российская «элита», т. е. слой очень богатых людей, имеющих власть в стране, – тоже новость русского языка. Раньше таких людей называли «номенклатура», а теперь, словно бы выражая восхищение перед их избранностью, мы называем их – «элитой».

У слова «элитный» есть брат-близнец – прилагательное эксклюзивный. Вначале они довольно сильно различались. Эксклюзивный подразумевало предназначенность для кого-то одного-единственного. Например, эксклюзивным можно было назвать интервью, данное лишь одной газете, а эксклюзивные права – предоставлялись лишь одной компании.

Но вот в СМИ стали появляться довольно странные словосочетания: эксклюзивные видеокассеты, выпущенные огромным тиражом (зато с редкими кадрами); эксклюзивные часы, изготовленные массово, но с каким-нибудь прибамбасом вроде бриллиантового украшения. Слово «эксклюзивный» на наших глазах семантически опустошается, приближаясь по значению к элитный, т. е. дорогой, редкий, качественный. Но вот теперь уже и редкость, и даже стоимость необязательно включаются в смысл этого определения, поскольку говорят: эксклюзивная баранина (при чем тут редкость?), фото, женщина и т. п.

За этими определениями стоит идеология потребления, избранности, преклонения перед богатством – тоже новость для русской культуры. Слово «элитный» как бы говорит: «Купишь вещь – войдешь в элиту!», а определение «эксклюзивный»: «Купишь вещь – станешь ее единственным обладателем, ведь такой больше ни у кого нет!» Главная мысль этих слов: «Купи, ну купи дорогую вещь! Дорогая – значит хорошая!» Вот уже и французы из «Лореаля», поднаторевшие в рекламе, давят на психику обывателя: «Купи эксклюзивный шампунь! Ведь ты этого достойна!»

Гримасы торговли, т. е. агрессивное навязывание продукта, бессмысленно частое использование этих слов внутренне опустошили их, лишили яркого смысла и все реже подстегивают желание обладать этим продуктом. Все чаще они используются в рекламе не очень дорогих и не вполне качественных вещей, все слабее гипнотизируют потенциальных покупателей. Думается, что эти слова уже прошли пик моды и их конец не за горами. Какими словами нам станут навязывать покупку в дальнейшем?

Интересно в этом плане и слово «комфортный». Оно появилось в русском языке недавно, и появление его тоже не случайно. Комфортный — это такой, который хорошо отражается на самочувствии, доставляет приятное ощущение. Прежде всего это физическое ощущение: комфортная температура, когда не жарко и не холодно, а просто приятно, и ты получаешь удовольствие. Теперь так стали говорить и о психическом состоянии человека. «Мне некомфортно» – значит «мне неудобно», «я не в своей тарелке». При этом исключается представление о ярких состояниях и чувствах. Например, если человек испытывает острое наслаждение, восторг, то уж никак не скажешь, что ему комфортно. «Мне с ним комфортно» – это точно не про любовь. Это словечко подозрительно: постоянная жажда и неистовый поиск собственного комфорта легко может обернуться глухотой к боли другого человека, разрушает понимание между людьми.

Откуда взялось это слово? Ведь в русском языке были хорошие выражения по этому поводу. Например, удобный. Но удобный — это не столько о том, что доставляет приятные ощущения, сколько о том, что не доставляет неприятностей. Фраза «Вам удобно это время?» показывает очень широкое значение этого слова.

Хорошо, возьмем слово уютный. Правда, его значение тоже специфично: уют связывается с идеей небольшого пространства, закрытостью, теплом, покоем и особой атмосферой душевности. Если вы на берегу океана, вас обдувает ветерком, вам хорошо, вам комфортно и даже удобно, но все-таки никак не уютно.

Есть еще слово – комфортабельный. Но здесь имеется в виду какое-то техническое достижение, созданное человеком и для человека: кресло, отель, самолет и т. д.

Итак, все слова, что мы перебрали, не могут конкурировать со словом «комфортный». Только оно одно может передать главную ценность эпохи потребления: занимаясь своим делом, по ходу жизни человек хочет постоянно получать приятные ощущения, удовольствие, причем не слишком явное и глубокое, а такое, чтобы не особо отвлекаться от дел.

Интересно, что многие из нас отчетливо понимают, что все эти «новшества» в русском языке – результат влияния английского языка, и ничего страшного в этом не находят: мол, вместе с новыми вещами, идеями и понятиями мы перенимаем и новые ценности англосаксонской культуры. Это же логично!

А между тем это не всегда так. Например, слово «агрессивный» в русском языке все чаще используется в одобрительном смысле. Теперь нужно агрессивно делать карьеру, наносить агрессивный (яркий) макияж, носить агрессивную (броскую, вызывающую) одежду и т. д. Особенно легко подобные фразы произносят те, кто говорит по-английски, потому что aggressive действительно часто употребляется в английском языке в одобрительном смысле. Однако агрессивный макияж по-английски не говорят: там heavy make-up, т. е. тяжелый. Русские заимствовали слово, а потом в его использовании домыслили свои представления о том, как должно быть там, «на Западе». Так что агрессивный макияж – это наше родное изобретение, сфабрикованное а-ля «там».

Перечисленные примеры показывают, что речь идет не об отдельных изменениях русского языка, а об изменении целого фрагмента языковой картины мира у русских, которые связаны со сдвигами в их сознании, новым типом поведения, новой жизненной стратегией молодых, их новыми жизненными ценностями.

Теперь они не боятся подчеркнуть свою установку на успешность и карьерный рост – отовсюду как заклинание доносится: успех, успешный, успешность. А также многие предпочитают позитивное мышление, избегая мрачных разговоров, сцен, драматических сюжетов в кино, на сцене или в книгах. Без этого не добиться успеха!

Для них утратили популярность идеи личной скромности, непритязательности, вера в судьбу и даже наше «авось». Поэтому они предпочитают не сидеть сложа руки, а отвечать на вызовы. Эта новая модель поведения среди русских – активный, деловой, конструктивный подход ко всему, готовность тут же, не надеясь ни на кого, активно и даже агрессивно (!) действовать, решать проблемы, не испытывая от этого усталости, а только драйв.

Порой молодые русские пугают отцов своей самоуверенностью, завышенной самооценкой сил и способностей, когда с апломбом говорят о своей амбициозности, а в ответ на просьбу заявляют, что да, разумеется, все будет о'кей, это – легко! А еще они пугают старших тем, что не скрывают презрения к неудачникам и лузерам, к пассивным и потерянным людям.

Неясная система жизнеустройства и экономических отношений в России сделала актуальными ряд столь же неясных, но современно звучащих слов. Во-первых, русский пиар, смысл которого любому англосаксу придется растолковывать не без усилий, настолько далеко он отстоит от своего английского родственника. Кроме того, в новой России результат любой деятельности, в том числе и творческой, теперь принято оценивать с точки зрения купли-продажи. Поэтому не случайно любую работу, любой ее результат можно со значительным видом теперь назвать проектом и продуктом, человека, который это делает, с еще более значительным видом – менеджером, а его деятельность – бизнесом. Ряд этих сверхсовременных и модных слов, конечно, затуманивает суть дела, но звучит очень позитивно, придает респектабельность и, главное, – непременно ведет к успеху, который и составляет смысл жизни для многих. Влияние глобализации подарило и технологическое словечко формат, которое стало модным.

В России за два последних десятилетия изменилась культурная парадигма: в ней победила идеология тяги к богатству и высоким стандартам потребления. Это вызывало к жизни целую обойму «гламурных» слов: гламур, элитный, эксклюзивный, комфортный.

И самое интересное: у молодых русских появилась новая ценность – возможность выбора, что доселе их отцов и дедов только напрягало, если не пугало. А вот им нравится выбирать. Сам факт, что у молодых появился вкус к выбору, – большая новость в русской стратегии жизни, и это как раз внушает большие надежды на будущее.

Литература

1. Аналитический центр Юрия Левады («Левада-центр»): Общественное мнение-2010: ежегодник. М., 2010.

2. Бадаева А. В. Формы поведения в русской культуре (IX – XIX века). СПб., 2001. С. 92.

3. Баранов Н. А. Правящая элита в современной России: Лекция 6 // Политические отношения и политический процесс в современной России: курс лекций. СПб.: БГТУ, 2004.

4. Бердяев Н. А. Судьба России. М.: Советский писатель, 1990.

5. Богатые и бедные в современной России: Аналитический доклад научной группы Института комплексных социальных исследований (ИКСИ) Российской Академии наук в сотрудничестве с представительством Фонда им. Фридриха Эберта в Российской Федерации. 2003. Март.

6. Бызов Л. Г. Политические цвета новорусского протеста: Мониторинг общественного мнения // Экономические и социальные перемены. 2012. Январь – февраль, № 1 (107). С. 27–32.

7. Бызов Л. Г. Российское общество в поисках новых парадигм развития // LAB Lambert Academic Publishing GmbH@CokG. Saarbrucken, Germany, 2012.

8. Бызов Л. Г. Социокультурные и социально-политические аспекты формирования современной российской нации // Политические исследования. 2012. № 4. С. 41.

9. Васильева Л. Элита и эрзац-элита в социальной революции // Социально-гуманитарные знания. 2007. № 6.

10. Вежбицка Анна. Русские культурные скрипты и их отражение в словаре // Русский язык в научном освещении. 2002. № 2. С. 6—34.

11. Вежбицка Анна. Понимание культур через посредство ключевых слов / пер. с англ. А. Д. Шмелева // М.: Языки славянской культуры, 2001.

12. Гудков Л. Д. Феномен простоты: О национальном самосознании русских // Человек. 1991. № 1.

13. Гудков Л. Д. Нынешнее государство – тормоз на пути развития страны // Новые известия». 2011. 25 июля.

14. Уровень и образ жизни населения России в 1989–2009 годах // XII Международная научная конференция по проблемам развития экономики и общества. М.: ИД Высшей школы экономики, 2011.

15. Дубин Б. Хотят ли русские читать? 13.07.2010.

16. Зиновьев А. А. Посткоммунистическая Россия: Публицистика 1991–1995 гг. М.: Республика, 1996.

17. Крупкин П. Россия и современность: Проблемы совмещения // Опыт рационального осмысления. М.: Флинта: Наука, 2009.

18. Куда ведет кризис культуры? Опыт междисциплинарных диалогов // К88 / под общ. ред. И. М. Клямкина. М.: Новое издательство, 2011.

19. Левада Ю. А. Элитарные структуры в советской и постсоветской ситуации // Общественные науки и современность. 2007. № 6. С. 5.

20. Левада Ю. А. Свобода от выбора? (Постэлекторальные размышления).

21. Минкин А. В. Письма президентам. М.: АСТ: Астрель, 2010.

22. Молодежь новой России: ценностные приоритеты: Доклад Института социологии РАН РФ при сотрудничества Фонда Эберта.

23. Мусульмане против безбожной Европы? Запад и Восток: в чужой монастырь со своим уставом (Дискуссии) // НГ-Религии. 2006. 15 февраля. С. 4.

24. Пивоваров Ю. С. Политическая культура пореформенной России. М.: ИНИОН РАН, 1994.

25. Пионтковский А. Третий путь… к рабству. 2011.

26. Покровский Н. Е. Транзит российских ценностей // Глобализация и постсоветское общество. М.: Стови, 2001.

27. Ранкур-Ляферьер Даниэль. Россия и русские глазами американского психоаналитика (в поисках национальной идентичности): пер. с англ. М.: Ладомир, 2003.

28. Ремизов М. Русский фарш. АИФ. 2012. № 1.

29. Ремизов М. Новая элита России // Форум «Стратегия 2020. Новая тактика». 03.04.2009.

30. Сергеева А. В. Русские: Стереотипы поведения. Традиции. Ментальность. 4-е изд. М.: Флинта, 2006.

31. Сергеева А. В. Какие мы, русские? (100 вопросов —100 ответов) // Русский язык: Курсы. 2010.

32. Смирнов Ф. О трансформации человеческого сознания в эпоху техногенной глобализации. Psyfactor.org/lib/smirnov2/htm

33. Смолин О. Знать не знаю // ЛГ. 2011. № 42.

34. Современное российское общество: социальный механизм трансформации. М., 2004. С. 60.

35. Соловей Т., Соловей В. Несостоявшаяся революция (исторические смыслы русского национализма). М.: Феория, 2009.

36. Социологические иследования. 1999. № 12. С. 50–53.

37. Специфика сознания больших групп населения России. Ментальность россиян. М.: Институт психологии РАН, 1997.

38. Средние русские // Эксперт. 2000. № 34 (245). 18 сентября.

39. Юнг К. Г. Психологические типы / пер. С. Лорие. Минск: Харвест, 2003.

Оглавление

Предисловие

Почему мы говорим о новой ментальности русских?

Кошелек и взгляды на жизнь

«Элита» России

Изменения в русской ментальности и рынок

Русская ментальность и глобализация

Бессмертный гомо советикус (социальный портрет среднего россиянина)

Теория поколений, или Откуда берутся ценности

Отцы и дети: взгляд друг на друга

Постсоветская интеллигенция

О политических страстях в русском сознании

Бегство русских от свободы и демократии?

Почему русские не протестуют?

Есть ли связь между демократией в России и русской культурой?

О времена! О нравы! Нравственность в современной России

О толерантности в русском сознании

Семья – это все еще ценность?

Легко ли быть женщиной в России?

Хотят ли русские читать?

Образование и образованность в России

О культуре в современной России

Досуг россиян: динамика последних лет

Почему в России сильна коррупция?

«Национальный вопрос» в русском сознании

О чемоданных настроениях среди русских

Об отношении русских к другим странам

О православии

Русский язык как зеркало нашей новой ментальности

Литература Fueled by Johannes Gensfleisch zur Laden zum Gutenberg