«Молекулярный вес Койна Джилберта»

Ю. Клеманов Молекулярный вес Койна Джилберта

Выходя из кабинета редактора, репортер Койн Джилберт не мог скрыть довольной улыбки.

В последнее время его не очень-то баловали интересными заданиями. Потерпев несколько неудач, например при описании вернисажа модного художника Чипплза, о картинах которого он искренне сообщил, что ничего в них не понял, а также при репортаже с бейсбольного матча, который показался ему чересчур членовредительным, Джилберт был признан в редакции «старомодным» и давно уже пробавлялся лишь мелкими новостями второго сорта.

На этот раз фортуна, видимо, обернулась к нему.

— Послушайте, Джилберт, — сказал шеф, вызвав его в кабинет. — Вы ведь закончили колледж и, возможно, помните кое-что из того, что проходили?

Джилберт криво усмехнулся. До сих пор эта деталь его биографии лишь вредила ему при исполнении служебных обязанностей.

— Так вот что, — продолжал шеф, — есть одно задание специально для вас. Надо будет проинтервьюировать одного крупного ученого. Как вы насчет науки?

Джилберт насторожился. Ученые до сих пор не были в орбите внимания его газеты.

— Однако, шеф, — сказал Джилберт угрюмо, — это же, наверное, дьявольски скучно.

— Возможно, — пробурчал редактор. — Но нам это усиленно порекомендовали, ясно? — добавил он многозначительно и усмехнулся: — Говорят, он там выдумал что-то умопомрачительное… Нечто опровергающее «Капитал» Маркса. Сделайте две тысячи слов и диктуйте прямо на линотип.

Адрес профессора Стюарта Джилберт получил не сразу. В справочном бюро ему с усмешкой сказали, что профессор обитает на планете, наиболее близко расположенной к Солнцу. При этом девушка в бюро как-то странно хихикнула и сказала:

— В общем это где-то за Гудзоном, в пригороде Ныо-Арк, Стам-стрит, пять.

Когда Джилберт, найдя по этому адресу профессора, рассказал ему о загадочном замечании девушки, Стюарт даже не улыбнулся.

— Это верно, — сказал он. — Пригороды есть не что иное, как планеты по отношению к солнцам-городам. Я так и написал в заявлении в адресный стол.

— Гм… Очень остроумно! — поспешил расположить к себе собеседника Джилберт. — Оригинально и смешно!

— Не вижу в этом ничего юмористического, — сухо заметил Стюарт. — Эта аксиома выведена из всей моей теории.

— Гм… Да, да! Я ведь как раз и пришел по поводу вашей теории, профессор, — затараторил Джилберт. — Меня так и тянет поскорее узнать, что вы там такое придумали.

С присущей людям его профессии развязностью он уселся в кресло и деловито вынул из кармана «вечное перо».

— Ваше личное тяготение равно вашему желанию заработать и предметом моего исследования стать не может, — наставительно продолжал Стюарт. — Я вывожу законы тяготения человеческих масс, а не отдельных индивидуумов. Впрочем, в качестве молекулы вы, естественно, этим законам тоже подвержены…

— Мо… молекулы?

— Да! Кто вы по специальности?

— Жу… журналист, — сказал Джилберт, инстинктивно отодвинув кресло ближе к выходу.

— Журналист? О, тогда у вас есть определенный молекулярный вес. На составленной мною таблице этот элемент расположен между Гангстером и Конгрессменом…

— О! Надеюсь, все-таки ближе к последнему, — попытался улыбнуться Джилберт. «Какая скотина, оказывается, мой шеф, — подумал он озлобляясь. — Кажется, он прислал меня к сумасшедшему…»

— Все зависит от того, в какой газете вы работаете, — невозмутимо продолжал Стюарт. — Но в общем ваш молекулярный вес не превышает единицы.

— Что за бред! — вскипел Джилберт. — Что вы себе позволяете, чорт возьми?

— Не кипятитесь. Ваш молекулярный вес от этого не изменится. Вес веществ до реакции в точности равен весу веществ, получившихся после реакции.

Обрывки каких-то неясных воспоминаний промелькнули в мозгу у Джилберта.

— Позвольте… Я где-то уже слышал нечто подобное… — пробормотал он.

— Надеюсь, — заявил Стюарт саркастически. — Это закон сохранения веса веществ. Я его применяю к анализу общественных отношений.

Джилберт неопределенно хмыкнул.

— Общество развивается в точном взаимосоответствии с законами химии, физики и математики, — продолжал Стюарт. — Оно тяготеет к Земле согласно закону Ньютона; разлагается на классы под влиянием изменения внешней среды; классифицируется по таблице, подобной таблице химических элементов; кипит, как перегретая вода в Папиновом котле; увеличивает свой объем на 1/273 часть прежнего объема в условиях мирного времени; трудно переносит переход из ламинарного состояния в турбулентное, причем число Рейнольдса, характеризующее этот переход, должно оцениваться в миллиардах долларов чистой прибыли за вычетом налогов…

«Вот негодяй! — думал о своем шефе-редакторе взбешенный Джилберт. — Умышленно послал меня к какому-то сумасшедшему для того, чтобы сделать потом посмешищем в редакции. Ну, погоди!..»

— Люди женятся в зависимости от присущих им валентностей, — продолжал тем временем излагать свою теорию маститый профессор. — Брак есть функция валентных возможностей и должен рассматриваться как цепная реакция, влекущая за собой спорадическое развитие…

— Простите, профессор, — деловито перебил его Джилберт. Он живо вспомнил некоторые обстоятельства, при которых получил «двойку» на переэкзаменовке в Принстоунском колледже. — А… а как насчет… гм… квадратуры круга?

— О, конечно! — засиял Стюарт. — Вы коснулись самой чувствительной струны моего сердца! Это же и есть главная проблема, над которой я сейчас работаю!..

— Применительно к развитию общества? — почти сочувственно спросил Джилберт. Он уже составил себе совершенно ясное представление о характере материала, который он продиктует прямо на линотип. О, это будет замечательный фельетон! Можно себе представить, как будут хохотать читатели…

И серая шляпа Джилберта мелькнула в дверях мезонина одного из материков на планете Ныо-Арк, что вращается вокруг Солнца под названием Нью-Йорк.

По дороге в редакцию Джилберт решил забежать к своему давнишнему школьному приятелю, Фрэнку Уиллингтону, работавшему в качестве лаборанта на одном из заводов фирмы «Дженерал продактс».

«Надо полагать, он чаще освежает в своей памяти законы физики, которые мы оба изучали в Принстоуне», — подумал Джилберт, подымаясь в лифте.

Уиллингтон был у себя.

— Послушай, Франк, мне тут подвернулась занятнейшая «стори» на две тысячи слов! — немного важничая, начал Джилберт. — Но… понимаешь ли, требуется знать, хотя бы понаслышке, о каком-то Рейнольдсе и вообще… не путать сероводород с тухлыми яйцами.

— Рейнольдс — это ученый, который вывел коэфициент, характеризующий условия перехода жидкости из ламинарного движения в турбулентное… Так называемое число Рейнольдса, — улыбнулся Уиллингтон. — Уже все забыл, старина?

— Угу! — сознался Джилберт. — Ну, а этот… как его… Папин?

— Да зачем тебе все это понадобилось? Тебя выгнали из газеты, и ты решил срочно переквалифицироваться в корифея науки? Предупреждаю: все места заняты генералами!

— Да нет, пока еще не выгнали, — сказал Джилберт.

И он рассказал Уиллингтону о профессоре Стюарте.

— Подумаешь! — сказал Фрэнк, — Я знаю случаи похлеще.

— То есть? — ревниво спросил Джилберт. Его репортерское самолюбие было задето. — Что ты имеешь в виду?

— Десятки случаев подобного же циркачества на арене нашей науки, — просто сказал лаборант. — Это сейчас очень модно.

— Модно?

— Ну, конечно! Ты, очевидно, совсем не читаешь научных журналов. Впрочем, нередко об этом сообщает и общая пресса…

— Я газет не читаю, — признался Джилберт. — Только заголовки. Заголовки — это лучший вид литературы среди всех мне известных.

— Но разве ты не читал, скажем, о новых работах доктора Миллса?

— Что-то припоминаю, — сказал Джилберт. — «Миллс устанавливает очереди в истории!» Так, кажется?

— Да, он исследовал зависимость между развитием цивилизации и… ростом температуры на земном шаре. Неужели не читал?

— Между чем и чем? — искренне удивился Джилберт. — Повтори!

— Считают, что подъем температуры на Земле начался две тысячи лет тому назад. И Миллс подметил, что за это время все великие цивилизации распространялись от экватора к северу: Египет, Рим, затем Франция, Англия, наконец Россия…

— Гм… — заметил Джилберт.

— Ну вот, — продолжал Уиллингтон. — А поэтому, мол, нечего удивляться, что Советский Союз выдвинулся сейчас на первое место. Просто его очередь в истории. Не заслуга его народа, а закономерный результат общего подъема температуры на Земле..

— Слушай, по-моему, это у твоего Миллса поднялась температура! Такой бред можно произносить только в лихорадке, а?

Уиллингтон засмеялся.

— Насколько мне известно, профессор Миллс пребывает в добром здоровье. И его работы получают одобрение в определенных кругах,

— Угу! Я знаю, кто ему может аплодировать. Белые медведи на Северном полюсе. Они чувствуют себя обнадеженными продвижением цивилизации в указанном Миллсом направлении.

— Не только, не только, — сказал Уиллингтон. — Ну, а о «колумбийском масле» ты слышал?

— Нет, я пока питаюсь обыкновенным, — сказал Джилберт. — Правда, чертовски дорого… Опять подорожало на восемьдесят центов!

— Советую переходить на новый сорт, — саркастически улыбнулся Уиллингтон. — Приготовлено на чистейшем коксе.

— Кок… се? Что за чушь?

— Не чушь, а официальная информация вице-президента информационной службы США Чарльза Халтена, опубликованная 26 января 1952 года.

— Ах, это уже было в печати? — разочарованно протянул Джил-берт. — Тогда чорт с ним, с этим коксом… Впрочем, интересно, как же это… кокс и масло?..

— Целая история! Немецкий химик Иммхаузен разработал способ превращения отходов коксового производства в синтетические парафины. Достаточно к ним прибавить некоторые красящие и душистые вещества, чтобы получить нечто вроде маргарина. Пища богов!

— Слушай, мы немного отклонились от темы… Таких-то случаев сколько угодно. Это не сенсация!

— Да, пожалуй, — согласился Уиллингтон. — Давай, я тебе лучше расскажу о докторе Леоне.

— Леоне? — Джилберт с сомнением покачал головой. — По-моему, мы этого вообще не проходили.

— Нет, нет, не проходили, — успокоил его Уиллингтон. — Доктор Леон является сейчас профессором Технологического института в Массачузетсе. Он изобрел особый прибор для механического измерения человеческих убеждений на предмет установления степени «отравления» коммунистическими идеями.

— Неужели есть такой прибор? — испуганно спросил Джилберт.

— Не бойся! Насколько я тебя знаю, такие измерения тебе ничем не грозят.

— Ну, видишь ли… — неуверенно сказал Джилберт. — Сейчас все так сложно… Вот я, например, не совсем понимаю, на кой чорт нам сдалось изобретать всякую чушь, вроде «социальной физики»?

— А это вроде кино, — просто сказал Уиллингтон. — Или, например, вроде мюзик-холла, открыток «комикс», газетных сенсаций и так далее. Отвлекает людей от тяжелых мыслей, от борьбы за улучшение условий существования. Туманит мозги…

Он помолчал немного и сказал:

— А ты думаешь, твоя газета имеет какие-нибудь другие цели? То же самое! Искусственное производство сенсаций в интересах правящего класса.

— Это я без тебя знаю! — усмехнулся Джилберт. Он вдруг заспешил, вспомнив, очевидно, о своем прямом задании. Но в дверях он остановился на минуту и, подавив озорную улыбку, сказал:

— А знаешь, я все-таки сделаю из этого фельетон…

— Попробуй! — с сомнением в голосе посоветовал Уиллингтон. — Тем более, что об этом юродивом пишут пока что отнюдь не в юмористических тонах.

— Как пишут? — воскликнул, побледнев, Джилберт.

Он содрогнулся, в одно мгновение представив, что сенсационные две тысячи слов могут очень быстро упорхнуть из его кармана.

— Пока только короткое сообщение о лекции твоего Стюарта, напечатанное в сегодняшнем номере «Нью-Йорк геральд трибюн».

Джилберт дрожащими руками взял из рук Уиллингтона газету и впился глазами в следующий текст:

«…С лекцией выступил д-р Стюарт (Нью-Арк). В результате многолетних наблюдений и исследований он создал новую науку, так называемую „социальную физику“, в которой распространяет многие физические и химические законы на развитие человеческого общества. Аудитория с живым интересом прослушала оригинальные выкладки лектора».

— Та-ак! — глухо сказал Джилберт, оторвавшись от газеты и подумав с минуту. — Это еще ничего не значит! Здесь все изложено слишком вяло и… гм… поверхностно! — Он взглянул на Уиллингтона, слегка покраснел, встретив его насмешливый взгляд, и добавил с кривой усмешкой: — Ты не находишь?

— А как же насчет фельетона? — прямо спросил Уиллингтон.

— Видишь ли… Поскольку «Нью-Йорк геральд трибюн» относится положительно… — Но, не выдержав тона, вспылил и крикнул: — И вообще… Понимать надо, чорт возьми! — С этими словами он выскочил из комнаты.

…Первые десять из двух тысяч слов, напечатанных за подписью Койна Джилберта в газете, были:

ФЕНОМЕНАЛЬНОЕ АМЕРИКАНСКОЕ НАУЧНОЕ ОТКРЫТИЕ!

ПРОФЕССОР СТЮАРТ СТАВИТ ФИЗИКУ НА КОЛЕНИ!

Остальные тысяча девятьсот девяносто слов, мало чем уступая первым в выразительности, подробно освещали взгляды профессора Стюарта, помноженные на эрудицию журналиста Джилберта.

Статья Джилберту явно удалась, и его «молекулярный вес» в редакции значительно повысился.

Нелишне добавить, что Уиллингтон уже не смог познакомиться с этой статьей поскольку периодические издания не входят в круг чтения заключенных нью-йоркских тюрем.

Оглавление