«Кайф»

Владимир Рекшан

Кайф

ЧАСТЬ ПЕРВАЯ

Где-нибудь в багдадской или стамбульской кофейне сидят над чашечками с кофе южные люди и кейфуют, то есть, насколько я понимаю, проводят в приятном, расслабляющем безделии лишнее время.

Я же сижу на табурете за столом, привалившись спиной к горячей печке и передо мной полупустая чайная кружка с потемневшей, выжатой, скучной долькой лимона. И этот цитрусовый штришок недавней трапезы - единственное, что дает право праздно размышлять о мусульманском кейфе: ведь за окнами минус тридцать пять гибельных градусов Цельсия, а в двух десятках метров от моего временного жилища начинается Ораниенбаумский парк, скованный лютой зимой. Я снимаю жилье возле парка за сороковник в месяц, чтобы как-то пережить и переработать зиму, но для печали нет оснований. Парк не скучен и прекрасен. Верхний пруд перед Меншиковским дворцом закрыт льдом и снегом, а подо льдом, пусть и небурная, как осенью, живет вода, вытекает из пруда через плотину, колеблется черной речушкой в желтоватых торосах, набирая силу на выходе из парка. Черная речушка с клецками снежных бугорков...

А в ноябре желто-кремовые стены дворца отражались в воде и небо отражалось в воде, делая голубой воду и тончайший ледок, даже не ледок лединец, разноцветный от неба и стен...

Но все-таки - зима. Пора вставать, но я еще долго сижу за столом, размышляя о южном кейфе, наблюдая, как за окнами гаснет день. По полу сифонит от окна к двери. У меня густая, криво остриженная борода и поредевшие, немытые волосы. Мыться в такой мороз мука и сущая нелепость; Опять в половине домов полопались водопроводы. Значит, спасибо и за этот северный кейф над чашкой чая с цитрусовой коркой.

- Кайф, - говорю я, - кайф. Да, удивительна судьба слов! Они ведь - как люди... Но у нас-то говорят кайф, естественней тут громкое русское а, заменившее е, - этот протяжный крик муэдзина.

Мне нравится разговаривать с самим собой. Вынужденное и желанное одиночество предоставило-таки возможность выговориться.

Так бы и сидеть возле печки, предаваясь необязательным рассуждениям, но пора выходить на лютую улицу.

Я допиваю быстрым глотком остывший чай и закашливаюсь до слез.

У меня насморк и мне тридцать шесть лет...

В июне 1968 года мне исполнилось восемнадцать, Я уже мог жениться и мне предстояло служить в армии. Но от армии у меня имелась отсрочка, а новым правом просто не успел воспользоваться.