Александр ФЕДУТА
ПЯТЬ ИЗБИРАТЕЛЬНЫХ КАМПАНИЙ ЛУКАШЕНКО
1994 ГОД. ИЗ ГРЯЗИ В КНЯЗИ
Тем, кто родился в 1994 году, сейчас 22 года. Для них мы, имевшие в те годы право голосовать на выборах, — мастодонты… А вы знаете, кто такие мастодонты? Вы видели мастодонтов? Я не видел. Но иногда смотрюсь в зеркало.
В 1994 году Александра Лукашенко впервые выбрали президентом. Даже профессиональные политологи сегодня допускают ошибки в парламентских должностях Дмитрия Булахова и Виктора Гончара, а уж молодежь рядовая, под политологию не заточенная, и вовсе не вспомнит, кто это такие.
Напомним.
Не поленился
В 1994 году власть, по словам самого Александра Лукашенко, валялась в грязи и нужно было только нагнуться, чтобы ее поднять.
Лукашенко было не лень нагнуться.
Директор совхоза «Городец» (не председатель, не путайте — директор!) был молодым и амбициозным депутатом. Он законно входил в десятку самых известных политиков страны: включали ли вы радио, телевидение или просто утюг в розетку, вы слышали его сипловатый голос. Сам он признавался, что выступал по всем вопросам — от абортов до ракет. Степень компетентности выступлений была соответствующей, правда: навскидку и не вспомнишь, вносил ли он на рассмотрение коллег хоть какие-то законопроекты. Кажется, что не вносил.
В январе 1994 года в белорусской Конституции еще не было президентского поста. Но в марте появился. 15 марта Верховный Совет принял новую Конституцию, и Мечислав Гриб с видом Томаса Джефферсона подписал ее текст твердо и уверенно. Там пост предусмотрен был: его активно лоббировала проправительственная фракция — депутатское объединение «Беларусь». Почему-то «беларусцам» казалось, что президентский пост зарезервирован для их лидера, премьер-министра Вячеслава Кебича. И на старуху бывает проруха, а уж на депутатов-то…
Первоначально была установлена нижняя планка для претендентов — не моложе сорока лет. Лукашенко отсекался автоматически: ему до сорока не хватало пару месяцев. Но как у греков находится свой Одиссей, так был он и в группе лоббистов Лукашенко, мечтавших использовать его в качестве тарана. Депутат Виктор Гончар с трибуны Верховного Совета взял парламентское большинство, как говорится, на понт: дескать, что — боитесь? Те были настолько уверены в своей победе, что поддались. «Не боимся мы его, великана твоего!» — так, кажется, пели звери в чуковском «Тараканище»? Так — да на поверку оказалось не совсем так. Испугаться пришлось.
Старт
На старт вышли девять соискателей президентского мандата: премьер-министр Вячеслав Кебич, депутаты Верховного Совета Станислав Шушкевич, Зенон Пазьняк, Александр Лукашенко и Геннадий Карпенко, председатель Союза аграриев Беларуси Александр Дубко, секретарь ЦК Партии коммунистов Беларуси Василий Новиков, президент Союза предпринимателей Владимир Карягин и директор частного Международного института менеджмента Виктор Терещенко.
Подписи собрали шестеро. Их и зарегистрировали.
Было бы семеро — но Геннадия Карпенко, которого могла поддержать и техническая интеллигенция (бывший директор), и низовая номенклатура (мэр Молодечно), и уж тем паче интеллигенция творческая, снимали с дистанции, как говорится, всем миром. Начали социал-демократы, закончили сторонники Кебича. Сняли. Механизм прост: за него поставили подписи депутаты парламента (была и такая форма выдвижения), но потом отозвали. Бойтесь, как говорится, депутатов, подписи свои ставящих.
Инициативную группу поддержки Лукашенко возглавлял тогда Дмитрий Булахов. Молодой, красивый, интеллигентный, влиятельный — возглавлял парламентскую комиссию по законодательной деятельности. Сам он был еще моложе Лукашенко, а то бы наверняка выдвигался и — чем черт не шутит?
Черт шутил. Все пекло шутило.
Регистрация
Каждого зарегистрированного поддерживали какие-то более или менее внятные структуры. За Пазьняком стоял тогда еще мощный и не расколотый многочисленными чистками Белорусский Народный Фронт. Кебич был естественным лидером номенклатуры. Шушкевичу собирала подписи научная и творческая интеллигенция (у меня лично подпись взял поэт Сергей Законников). Дубко выдвинулся легко и непринужденно — было решение наиболее влиятельных руководителей колхозов, а какой крестьянин откажет председателю в такой малости? Коммунистов еще помнили и не осуждали, так что и Новиков свои подписи собрал.
Лукашенко опирался на пирамиду, созданную из маргинальных партий, энтузиастов-добровольцев и отставных военных. В кабинете, специально отведенном под это дело тогдашним руководителем Союза молодежи Беларуси Александром Федутой (было дело, Булахов попутал), сидели два уволенных мента Михаил Сазонов и Юрий Малумов и склеивали эту разномастную пирамиду. Депутат Леонид Синицын в должности начальника штаба сглаживал противоречия, уговаривал, контролировал.
Лукашенко приходил в штаб, смотрел исподлобья, слушал. Главное, что говорил:
— Вы меня только зарегистрируйте, а уж дальше-то…
Львиную долю собрала Могилевская область. Там, благодаря Владимиру Коноплеву и Григорию Киселю, Лукашенко выиграл уже в первом туре.
Бракованных подписей было много. Но — как же не зарегистрировать-то? Скажут: власть испугалась! И председатель ЦИКа Александр Абрамович постановил: зарегистрировать.
Зарегистрировали.
Так началось обещанное «дальше-то».
Кампания
Лукашенко работал как вол. Он мотался по деревням и весям. Говорил без устали. Я лично сопровождал его в поездках в Гомель и Гродно. Видел собственными глазами: три часа отговорив на крытом гомельском стадионе, он снял пиджак — и мокрая рубашка открылась. Тяжелая была работа.
Не отказывался ни от одной встречи. В графике поездки — мэр города (все-таки приехал депутат парламента), профсоюзная номенклатура, директор гимназии, главврач поликлиники, местная газета. «Хвост» ходил по пятам — он мог остановиться, поговорить с «хвостом».
Прорывались к нему бизнесмены. Говорил с бизнесменами. Расписывал прелести рынка, как будет он складываться после выборов.
Экономическую программу написал ему профессор Петр Капитула. Прочел, отложил в сторону ее Синицын:
— Не то. Народ не поймет. Проще надо.
Упрощали мы с Сергеем Чалым, аспирантом физфака БГУ по наметкам Синицына: борьба с коррупцией, строительство жилья как экономический локомотив, союз с Россией и дешевые энергоносители.
Валерий Цепкало организовал поездку в Государственную думу, к Жириновскому. Руководители «Славянского Собора» (была такая партия) забились в истерике:
— Нельзя!
Вынесли на штаб. Лукашенко сказал:
— Решаем большинством голосов.
Против и Булахов с Гончаром. Молчит Синицын. Решили — не ехать (вдруг и впрямь — провокация?!).
— Решили. Не еду.
Исчез на следующий день. Оказалось — поехал. Текст его выступления напечатает в «Народной Газете» Иосиф Середич.
Портрет Вячеслава Кебича висит в колбасном отделе, в окружении сосисок и колец «краковской колбасы». Газеты печатают интервью премьера о верности идеям «дорогого Петра Мироновича» Машерова. Все — бессмысленно.
Ничего больше и делать-то не нужно было. Вспомните: даже явно фальшивая история со стюардессой из правительственного самолета и не менее фальшивая история о выстреле под Лиозно (обе стороны врали откровенно и взахлеб) ничего изменить не могли. Людям было все безразлично. Знали одно: Лукашенко зарегистрировали. За него и шли голосовать.
Кампания еще не началась — приходил ко мне социолог Александр Лимаренко. Предсказал победу. Показал, как склеивается из небытия лукашенковский электорат. Все недовольные, весь люмпен, не готовый отвечать за собственную жизнь, соберется, сплотится, бетоном застынет на ногах страны. Хоть сейчас — ныряй с тем бетоном в будущее.
Выплывем ли?
Выборы честные
Общественность была обеспокоена: первые выборы должны пройти честно! А вдруг проклятый Кебич украдет победу?
Создана общественная комиссия по наблюдению за голосованием. Во главе — подполковник Николай Статкевич, лидер Беларускага згуртавання вайскоўцаў. В комиссию делегированы от нашего штаба трое — Сазонов, Малумов, Федута. Пришли на заседание. Представляемся.
Статкевич улыбается в рыжие усы. Как же — торжество демократии. Представляюсь. Валентина Тригубович, председатель международной комиссии сойма БНФ, при знакомстве со мной брезгливо отдергивает руку — как если бы жабу туда ей положить пытался.
Контроль будет. Даже без нас. Да у нашего штаба и людей на контроль не было.
В ночь голосования звонит телефон в штабе, не переставая. Я дежурю на телефоне. Каждому подавай — или Лукашенко, или, на худой конец, Синицына — не меньше.
С трудом уговариваем участки: звоните в районные штабы, те — в областные, а те — нам. Не занимайте телефон, ребята.
Все отзвонились — кроме Минской области. Тут Альфонс Тишкевич все контролирует жестко: результаты только в областном избиркоме. Но Синицын, подсчитав полученные цифры, приказал:
— Открывайте шампанское! И без Минской области — победили!
Александр Лукашенко.
Сегодня Павел Знавец расписывает, что и те, первые выборы были фальсифицированы. Паша, тебя там не было. А Статкевич был.
Статкевич и позвонил первым — с поздравлениями. Вторым был Булахов, дежуривший в Центризбиркоме. Цифры совпали полностью.
Шесть утра. Станция метро «Октябрьская». Еду домой — отсыпаться. По станции бегает безумный мужик с вытаращенными глазами, хрипит надрывно:
— Люди, спасибо! Вы выбрали — ЧЕЛОВЕКА!!!
Я его знаю.
После выборов он будет ходить и пытаться попасть на прием к своему президенту примерно полгода. Член инициативной группы, с удостоверением и благодарственным письмом, под которым стояла личная подпись будущего президента. Искренний и безобидный сумасшедший. Виктор Шейман прикажет его не пускать.
2001 ГОД. «ЗА НЕГО ЧЕРТИ МОЛЯТСЯ»
К 2001 году Александр Лукашенко готовился долго. На два года дольше, чем следовало согласно Конституции. Ну, да Конституцию он предусмотрительно изменил в 1996 году — на всякий случай.
А потом — на всякий случай — исчезли те, кого оппозиция могла рассматривать в качестве реальных его соперников. Исчез красавец-оратор Виктор Гончар. Исчез милицейский генерал Юрий Захаренко. Умер от инсульта Геннадий Карпенко, надежный, спокойный, способный разговаривать с номенклатурой и вести за собой оппозицию. Остались те, кто остался, — как сейчас принято говорить в Украине, «маемо що маемо». И тем — спасибо.
К выборам Александр Лукашенко подходил еще с некоторой опаской. Он понимал, что за ним наблюдали. Поддавшись уговорам хитроумного министра иностранных дел профессора Ивана Антоновича, он запустил в Беларусь консультативно-наблюдательную группу ОБСЕ во главе с опытным немецким дипломатом, бывшим шефом германской разведки Хансом-Георгом Виком. Можно представить себе, как оба они потом чертыхались из-за того, что позволили втянуть себя в эту аферу — что Лукашенко, что Вик. Лукашенко — потому, что без Вика все было бы проще и можно было бы играть в шахматы доской по головам. Вик — потому что и власть, и оппозиция точно сговорились хлебнуть его кровушки досыта.
Старт
К старту Лукашенко подошел во всеоружии. Руководителем его инициативной группы был назначен милицейский писатель в генеральском сане — Николай Чергинец. Если сравнить с тем, что доверенным лицом Зенона Пазьняка в 1994 году был Василь Быков, то можно сказать, что каждый кандидат в президенты заслуживает того писателя, которого получает.
Реально все понимали: штабом руководит Виктор Шейман. И тут дело не в том, какой пост он в то время занимал (ну, генеральный прокурор, ну и что?). Он точно нависал над главой Администрации Михаилом Мясниковичем, угрозой нависал — не помощником, а тот уже все понимал и все делал сам — только не клюйте, мол, и не мешайте…
Председатель ЦИК Лидия Ермошина регистрировала инициативные группы. За нее опасаться не стоило: после того, как в 1996 году ею заменили — неконституционно тогда — Виктора Гончара, она хорошо понимала, чту именно может потерять. А потому трудилась не за совесть даже — за страх. Это надежнее.
В них Лукашенко не сомневался.
Он сомневался в других. В тех, на кого опирался. В номенклатуре. В народе.
Повод для сомнения был. Причем даже два.
Номеклатуре показали сразу несколько «морковок» — вышли из тени тихие, спокойные, казалось, в тот момент более устраивающие ее люди. С балтийского побережья вдруг явился посол Михаил Маринич — бывший министр, бывший столичный мэр. Из политического небытия пожелал всплыть Леонид Синицын, свой же глава штаба, а после — создатель с нуля Администрации.
Оппозиция колебалась между опытным профсоюзным боссом Владимиром Гончариком и бывшим гродненским «губернатором» Семеном Домашем. Но тут, спасибо, посол Вик руки выкрутил, призвав на помощь демократические процедуры: большинством голосов никого не представлявших оппозиционных соискателей мандата Семена Домаша заставили сойти с дистанции в пользу Гончарика.
Но не они пугали. Не номенклатура и борцы за ее голоса.
О своих амбициях на президентский пост заговорила Наталья Машерова.
Это — пугало.
Танк
Лукашенко боялся не саму Наталью — Петровну он боялся. Тени отца ее боялся.
Я видел, как действует на людей эта тень.
В 2000 году мы шли с ней и бывшим премьер-министром Михаилом Чигирем по одному округу. Тогдашний главный идеолог страны Владимир Заметалин разыскал ее в политическом небытии, чтобы раздавить Чигиря, не пустить его в парламент.
Раздавил. Петровна шла как танк. Легко шла, с улыбкой, любые заслоны сметая на пути своем. Собирался зал. Выступали кандидаты. Что-то там бухтел Чигирь, пытался изощряться Федута. Нас с экс-премьером терпели — ждали ее выхода. И когда она выходила и улыбалась — улыбкой отца — фотографии только сравните, чтобы убедиться, — становилось понятно: все бессмысленно. Бессмысленно взывать к программе. Бессмысленно говорить о политике. Она улыбалась и вспоминала: «Мой папа…»
Ее папа — тот, кто мог повалить любого батьку…
До сих пор никто не знает, как именно Петровну заставили сняться с дистанции. Одни говорили, что испугали: посадят за фальсификацию подписей, даже если будут все подписи чистыми, как слеза. Другие — что шантажировали детьми. Третьи — что испугали мать, а та уж дочери в ноги бухнулась: не губи семью!
Танк взорвали еще на подступах. Иначе, думаю, судьба страны могла бы решиться совсем по-другому.
Правда, неизвестно, была бы еще та страна сегодня…
За что боролись
Та кампания была бы совсем скучной — Вик помог. Не за то боролись, чтобы победить Лукашенко — за то, чтобы не появился «директор оппозиции», молодой и перспективный. Посол Вик верил в силу демократической процедуры. Большинство оппозиционных соискателей согнали в стойло и там уж они и голосовали между собой и за себя. Чем хуже американских выборов? Не доверять же и впрямь народу право выбрать лучшего?
Гончарик, впрочем, был не худшим. Только вот кампания его была худшая.
Профсоюзы в стране никогда не любили. Считали их приводным ремнем в машине государственного управления: мол, возникают тогда, когда нужно рты работягам заткнуть и забастовку не допустить. Гончарик как раз был не таким, в новых условиях он как раз и пользу забастовки понимал, и далеко не на все уступки шел. Но опирался-то — именно на тех, кого не любили. Эту армию разогнать он просто не мог.
А сами профсоюзники сидели и боялись. Икры на ногах сводила им судорога страха: Лукашенко выберут, так нам достанется по первое число! Вся надежда Вика на организованность рабочих масс, на активность профсоюзного аппарата рухнула. Эти люди не хотели и не умели ничего делать. И не делали. Просто — ничего. Или кое-как.
Помню, как на столбе рядом со зданием Федерации профсоюзов ранним утром увидел я листовку в поддержку Гончарика. Несколько даже листовок. Наклеены по-западному, в ряд, но — криво, косо. Стоит себе пожилой джентльмен с загаром сенатора от штата Кентукки, опираясь на стул. Но листовка наклеена криво — и ощущение, будто все пятеро этих однояйцевых сенаторов-близнецов съезжают вниз и судорожно пытаются удержаться за стулья.
И фон — пронзительно голубой. И желтое солнышко на нем. Будто издеваются над Владимиром Ивановичем, человеком спокойным и вполне компетентным. Солнышко, мол, наше…
Если боролись за то, чтобы Гончарик красиво ушел — так он действительно красиво ушел. Ему даже нарисовали, похоже, тот процент голосов, который он и получить должен был — что-то около 18 %. Большего оппозиции Ермошина не даст уже никогда.
А если бы боролись за победу, то выдвигать нужно было Машерову. И стоять за ней с огнеметами в руках, как советские заградотряды — чтобы с дистанции не сошла. Но — как же! Нам всем тогда не результат был важен, а чтоб побегать да согреться! «Свое» отстоять. Отстояли…
Этот принцип еще не раз сработает. В 2010 году он и вовсе станет основополагающим. Правда, платить за согрев придется дорого.
Испуг был
Лукашенко тогда действительно испугался. Той уверенности в себе и собственном могуществе, которое сопровождало его кампанию 1994 года, уже, наверное, никогда у него не будет. Оно понятно: в 1994 год что ему можно было предъявить? Брань в адрес соперников? Имитацию расстрела собственной машины под Лиозно? Так не судите — и не судимы будете.
Иное дело — 2001 год. К тому времени и парламент разогнали с явным нарушением Конституции, и часть бизнеса успели переделить. И, разумеется, уголовные дела по поводу исчезновения Гончара и Захаренко еще очевидно кровоточили. И пусть даже к чему-то из этого первое лицо державы не было причастно, но, во-первых, оппозиция слишком громко вопила, во-вторых, кто же ему поверит (он ведь и сам бы в это не поверил ни за какие коврижки…)?
Кроме того — имитировав избирательную кампанию в 1999 году, Виктор Гончар заставил Лукашенко засомневаться в преданности ему государственного аппарата. Тогда ведь, после объявления о том, что Михаил Чигирь будет участвовать в выборах, чиновники всерьез засомневались в прочности режима. Может, потому кто-то и решился избавиться от Гончара — чтобы уж не рисковать?
А потому власть откатала на выборах 2001 года весь ассортимент приемов подавления, кроме уж откровенной силы по отношению к соперникам. Начиная от арестов и задержаний активистов предвыборных штабов, изъятия компьютерной техники, отключения мобильной связи — и, заканчивая, возможно, незаконной прослушкой телефонов, вплоть до дипломатических. Впрочем, тогда еще она, власть, этого, кажется, стеснялась. Или делала вид, что стесняется…
Ничего. Недолго осталось.
Результат
Как и положено, было объявлено, что первое лицо стало первым лицом державы уже в первом туре.
Готовились к тому, чтобы узнать реакцию сверхдержав. Но оказалось не до того.
Выборы в Беларуси состоялись 9 сентября 2001 года. 11 сентября 2001 года мир в прямом телевизионном эфире с ужасом смотрел, как падают башни Всемирного Торгового Центра в Нью-Йорке. О Лукашенко забыли. Позже мой друг Вацлав Радивинович, корреспондент польской «Газеты Выборчей», скажет мне: «За вашего Лукашенко черти молятся…».
Похоже, что так. Всем стало не до него.
В Беларуси обошлось без жертв. Если не считать Михаила Мясниковича. Говорят, из президентского кабинета он тогда шел с трудом, опираясь на стенку… Был главой Администрации. Через месяц с небольшим стал главой Национальной академии наук.
Выбрали.
2006 ГОД, КАК СНЕГ НА ГОЛОВУ
Ничего неожиданного не должно было случиться. Власть укрепилась. Экономика процветала — ну, или почти процветала. У оппозиции не оставалось харизматических лидеров, способных внести в выборы хоть какую-то интригу. Все устоялось, окрепло. Было ощущение, что ничего не случится.
Однако — случилось.
Старт
Кампания началась за два года — в сентябре 2004. В Конституции оставалась норма, ограничивавшая право занимать пост президента Беларуси более двух сроков подряд. Помог случай: террористический акт в североосетинском городе Беслане. Там 1 сентября террористы захватили школу. И Александр Лукашенко использовал этот день как повод для проведения референдума об очередном изменении Конституции. И выиграл.
Если, конечно, это можно было назвать выигрышем.
Судя по всему, он сам боялся этого выигрыша настолько, что назначил потом начальником предвыборного штаба 2006 года человека с самой мрачной репутацией из всего своего окружения. Виктора Шеймана. Чтобы никто уже не сомневался: он пойдет до конца.
Почему не пойти? Механизм был отлажен.
У оппозиции тоже все вроде бы складывалось. Она, как выяснилось позже, так долго готовилась к выборам, что дата 19 марта 2006 года застала ее врасплох. Вот, дескать, и времени не хватило.
Хватило. Прошел Конгресс. На Конгрессе выбрали единого кандидата в президенты. Неожиданно для всех им стал бывший член наблюдательного совета Белорусского фонда Сороса, руководитель гродненского ресурсного центра «Ратуша» Александр Милинкевич. Анатолий Лебедько Конгресс проиграл. И как в свое время — в 2001 году — штаб Семена Домаша, который возглавлял Милинкевич, обещал влиться в состав единого штаба Владимира Гончарика, но не сумел, так и сейчас Лебедько умыл руки, предоставив Милинкевичу разбираться с выборами без него.
Но и единого кандидата не получилось. Из политического сумрака вынырнул новоявленный лидер белорусской социал-демократии экс-ректор БГУ Александр Козулин. И со всей страстностью морпеха решил идти до конца.
Как и Милинкевич, которому некуда было деваться с подводной лодки.
А власть — на всякий случай — придержала в кармане вечного и любимого спарринг-партнера Александра Лукашенко — лидера ЛДПБ Сергея Гайдукевича. Ну, если вдруг двое этих самых оппозиционеров договорятся и снимутся — так чтоб уж точно было кому составить альтернативу.
Так и пошли.
За что боролись
Для Александра Козулина та кампания, похоже, складывалась всерьез. Хорошо зная Лукашенко лично, вчерашний ректор со статусом министра должен был понимать: когда тараканьи бега под дирижерской палочкой Лидии Ермошиной завершатся, его точно посадят. Просто потому, что был он во власти слишком недавно, и Лукашенко наверняка воспринял его выдвижение как личное предательство. Ну, ушел бы он, как Лебедько, скажем, в 1996 году — так с тех пор много воды утекло, да и позиция «Толика» была вполне внятной все эти годы. А так… Сам ведь, небось, руководил «голосованием» в университетских общежитиях в 2001 году. Знаешь, как все делается, изнутри. Так какого хрена лезешь?
Козулин и вел себя вполне решительно. Терять уже не было чего. «Дело» было возбуждено — якобы по злоупотреблениям во времена ректорства. Оставалось идти напролом. Я его хорошо в этом понимаю: в 1994 году первому секретарю ЦК Союза молодежи Александру Федуте тоже нечего было терять в случае победы Вячеслава Кебича, вот он и рванул к Лукашенко под защиту. К сожалению — выиграл.
Иное дело — единый кандидат.
Александра Милинкевича воспринимали как главного представителя всего демократического, что еще шевелилось в стране. И политических партий. И гражданского общества. И независимой прессы. А уж прекрасное знание французского языка и вовсе рисовало его этаким надежным деятелем европейского типа, который точно будет поддержан всеми, кто не любит Лукашенко.
При этом и руки, и ноги Милинкевича были так опутаны многопартийным штабом единого кандидата, что он и чихнуть не мог без «одобрямса» минской политической тусовки. Когда твой начальник штаба — коммунист, а его зам по идеологии — член ОГП, то, простите, далеко эта лодка не уплывет. Простого ответа на простой вопрос дать не получится. Как у фрекен Бок, которую Карлсон пытал:
— Ты перестала пить коньяк по утрам — да или нет?
Попробуйте ответить так, чтобы ответ не обернулся против вас же.
Оттого и кампания его была невнятной. Если Козулин был хотя бы в состоянии спросить в прямом эфире своего главного кандидата:
— Где деньги, Саша? —
то из всей кампании Милинкевича следовало лишь то, что он — за европейскую Беларусь. При этом большинству избирателей вся эта проевропейская риторика была чужой как французский язык. Кто-то понимал, но их было в процентном соотношении примерно столько же, сколько в стране оставалось школ с изучением французского языка. Скажем мягко: немного. Фейсбук же пребывал в Беларуси в первобытном состоянии, отчего даже белорусская «диванная сотня» не могла поддержать своего избранника незлым тихим словом.
Так что ни у электората, ни у государственного аппарата дилеммы не возникало. Все точно знали, кого следует поддерживать.
Электорату же на вопрос Козулина о деньгах Лукашенко мог ответить, широким жестом обведя вокруг себя и показав ледовые дворцы, заасфальтированные дороги, напомнив о выплачиваемых пенсиях и зарплатах, о кредитах на жилье. Вот где они, деньги — в землю закопаны, в виде подачек выплачены. А госаппарату и того говорить не нужно было: эти ребята все просто замечательно понимали и не хуже Лукашенко знали, где эти самые деньги. Достаточно было выйти во двор, посмотреть на новые «туареги» и прочие кожей обитые «поджопники», чтобы счесть их достаточно честным ответом на поставленный вопрос.
Без неожиданностей
В общем, Лукашенко опять объявили победителем. Все как-то само собой сложилось: и Шейман во главе инициативной группы, и невнятный единый кандидат, и явное нежелание народа рисковать уже привычным, в общем-то, благополучием…
Неожиданность
Знаете, есть такая формулировка — «цвета детской неожиданности»? Для характеристики совершенно конкретного цветового оттенка. Вот и вся эта предвыборная кампания на этот раз оказалась для Лукашенко — цвета «детской» неожиданности.
Как в момент объявления о назначении референдума в день бесланского траура на Октябрьской площади в центре Минска нашлось несколько молодофронтовцев во главе со Змитром Дашкевичем, крикнувших:
— Ганьба! —
как приговор всей предвыборной кампании вынесли — так и сейчас, 20 марта, молодежь «поднесла неожиданность» прямо под носом у будущего президента.
Она собрала Площадь.
Почему? Как? Их ведь запугивали, как могли. Председатель КГБ Степан Сухоренко лично объявлял о готовящихся террористических актах (кстати, так ни об одном широкой общественности и не поведали). В аэропорту задержали граждан Грузии, летевших поддержать оппозицию (кто же знал, что Лукашенко и Михаил Саакашвили уже через два года станут лучшими, можно сказать, друзьями?). Но — два кандидата собрали площадь народу посреди нежданного мартовского снега.
Выступили. Честно сказали: выборы не признаем.
Потом сказали: пойдем, положим цветы к Вечному Огню — и вернемся на площадь завтра.
Но молодежь пришла на площадь не цветы возлагать.
Была революция роз в Тбилиси.
Был Майдан в Киеве.
В 2001 году в Минске ничего не было. В Доме профсоюзов тогда сидела группа поддержки Гончарика — немногочисленная, не знающая, что делать и зачем делать. Да и штаб кандидата призвал:
— Только без эксцессов!
Вот теперь минская молодежь пришла делать свою революцию. А ей опять предложить уйти спать.
Революция не делается с перерывом на сон и на обед.
Молодежь не ушла.
Откуда-то взялись палатки. Немного. Не те, утепленные, что задержали намедни на границе с Латвией. Обычные. В Минске люди еще ходят в походы. Правда — летом.
Днем народ начал подносить термосы с чаем и бутерброды.
Поэты и барды сидели в палатках и пели песни. Журналисты вели оттуда репортаж. Молодежь выражала протест, не прибегая к насилию.
Их хватали — но до поры не осмеливались разогнать. А потом поняли: да, палатки стоят. Но днем людей в них становится все больше и больше. Ночью дежурившие — днем отдыхают. А на следующую ночь их становится больше. Просто потому, что эта власть — им не нравится.
И так — с 21 по 24 марта.
Хватали без устали. Более ста человек — поначалу. Примета проста: вышел из метро «Октябрьская», нес колбасу и термос. Значит, идет принимать участие в несанкционированной акции протеста. Достаточный повод.
А 25 марта площадь должна была быть чистой. Впереди — инаугурация.
Потому 24 ее разогнали. И был «хапун». Даже международные наблюдатели не остановили.
Говорят, тех 500 человек, кто столкнулся в тот раз с белорусскими правоохранительными органами, били сильно. Не так, как потом. И сроки были — административные. Уголовный получил только Александр Козулин.
Чтобы неповадно было.
Он — понял. Слишком дорогую цену пришлось заплатить. Не свободой заплатил. Жизнью любимого человека.
Другие — как показало время — не поняли.
Последствия
Седины у Лукашенко прибавилось.
И вместе с сединой усилился страх. Лукашенко понял: ничего не закончилось с инаугурацией. Все только начинается.
2010 ГОД. СМОЖЕШЬ ВЫЙТИ НА ПЛОЩАДЬ?
На президентских выборах 2010 года все настолько верили, что ничего не произойдет, что никто ни к чему особенно и не готовился. Каждый исполнял свою партию. А в результате получился трагический балет с поседевшим солистом и избитым коллективом на подтанцовке.
Старт
Александр Лукашенко искренне готовился к легитимации своего режима. Настолько, что даже Лидия Ермошина публично выразила надежду на скорую пенсию. О том, что непременно должна случиться либерализация, говорил и факт назначения начальником предвыборного штаба четырехкратного соискателя президентского мандата не кого-нибудь, а главного посредника в общении его с Западом — Владимира Макея. Источники, как принято говорить, близкие к Администрации президента, во всю мочь утверждали: Макей получил карт-бланш ради того, чтобы добиться признания выборов легитимными — любой ценой. А уж потом…
А уж потом, продолжали утверждать все те же источники, Александр Григорьевич уподобится императору Диоклетиану, удалится, как принято говорить, под сень струй, чтобы на досуге разводить не электорат, а цветную капусту, воспитывать дитя и внуков — ну и так далее.
Оппозиция в это не слишком верила. Нужно отдать ей должное: она не ошиблась — в итогах всей кампании. Однако это вовсе не означает, что таких мыслей действительно не придерживался и сам Лукашенко, и, во всяком случае, некоторая часть его окружения. Три с половиной президентских срока (половина — это присобаченные в результате референдума 1996 года два лишних года) — что еще нужно, чтобы перебеситься, устать и уйти на заслуженный отдых?
Неверие оппозиции в самоудаление Лукашенко от власти сочеталось и с ее же неверием в собственные силы. Посему все, кому не лень — дед, баба, жук и жаба (хотя, нет — бабы на сей раз еще не было) — бросились танцевать собственные партии, рассчитывая на решение каких-то своих высоких задач. Даже Белорусский народный фронт попытался в одиночку станцевать вообще-то парную (по идее) «лявониху»: о серьезности его намерений должно было свидетельствовать выдвижение собственного кандидата, а о несерьезности — выдвижение кандидата, годного разве что на спарринг-партнерство Лукашенко. Мол, Рыгоравіч, вы уж нас простите, вот вам земляк, коммунхозовец, так что не бейте его слишком сильно за то, что он номер отбывает…
Кроме кандидата от БНФ (кстати, как его звали-то?... Ах, да, Григорием!), отбывавшего партийную повинность, и собственно Григорьевича выдвинулось еще восемь кандидатов. Причем было настолько очевидно, что все эти соискатели готовы не столько добежать до вожделенной цели, сколько просто согреться, что власти не понадобился даже любимый Сергей Гайдукевич: Макей, как говорят, считал, что все зарегистрированные до конца и дойдут.
Собственно, именно поэтому было принято решение зарегистрировать всех.
О чем группе оппозиционных тарака… (ой, простите!) кандидатов и заявила президент Литвы Даля Грибаускайте, приехав на встречу непосредственно после разговора с единственным лицом в Беларуси, имевшим опыт работы президентом: мол, так и так, не волнуйтесь, он пообещал, что зарегистрирует всех.
Кто бы сомневался!
Тараканьи бега были объявлены открытыми.
«А ты кто такой?»
Это была одна из самых позорных кампаний белорусской оппозиции. Восемь кандидатов плюс примкнувший по недоразумению к ним Виктор Терещенко были зарегистрированы. То есть, голоса против Александра Лукашенко, по логике зарегистрировавших их членов Центризбиркома, уже на этапе сбора подписей отдали — с паспортными данными и адресами — никак не менее девятисот тысяч человек. Почти миллион! Каждый десятый!
При этом элементарные математические подсчеты — число членов инициативной группы, число выставленных пикетов по сбору подписей, число сборщиков, зашедших в ту или иную квартиру спальных районов крупных городов, — показывали: нет этой цифры! Нет и быть не могло! В лучшем случае — два кандидата, в худшем — один.
Но зарегистрировали всех. Существуй в человеческой природе нобелевская премия по политическим технологиям и называйся она «Троянский конь», я бы с удовольствием проголосовал за ее присуждение Владимиру Макею как Одиссею новейшей белорусской истории: «Троя» белорусской оппозиции, кичившейся своей порядочностью и верностью идеалам, пала в одночасье, и мусор после ее падения все мы продолжаем разгребать по сей день.
Когда начальник штаба кандидата, о котором в его инициативной группе на следующий день после окончания этапа сбора подписей говорили, что уж он-то подписи собрать никак не мог, по сей день именем Божиим клянется, что подписи были собраны, в его вере начинают сомневаться даже члены его собственной семьи. Или — в наличии разума. Или — в остатках человеческой порядочности. В общем, решайте сами.
И до начала собственно агитационного этапа все наши восемь тара… (оооооой, больше не буду!) кандидатов, вышедших на старт, усиленно демонстрировали готовность к консолидации, к единству, к переговорам. При этом каждый предлагал сниматься именно в его пользу, а на предложение Владимира Некляева сняться всем и оставить Лукашенко с Виктором Терещенко на пару, ответствовали дружным отказом: дескать, тебе надо — ты и снимайся!
А шум из-за кулис доносил до зрителей обвинения друг друга в готовности продать маленькую, но очень гордую родину Кремлю, в подыгрывании Лукашенко, в попытках подкупа — и цифры фигурировали безумные, вроде миллиона — Достоевский, прости Господи, Достоевский какой-то… Только что нет содержанки, в приступе гордости готовой бросить в камин не миллион даже, а хотя бы сто тысяч — так и гордости-то никакой не было, а был лишь один позор.
Банка с эфиром
Можно, конечно, и дальше демонстрировать якобы случайно напрашивающуюся параллель президентской кампании с тараканьими бегами, однако после регистрации начался совсем другой процесс. Помните, в повести нашего детства «Баранкин, будь человеком!» Зинка Фокина предрекает судьбу бабочек, еще не подозревающих о том, что они — однодневки:
— Сперва в морилку, потом в сушилку, потом в распрямилку…
Функцию «морилки» выполнила телевизионная студия. Конечно, боролись новоявленные соискатели не столько с действующим главой государства, сколько друг с другом, однако в этой борьбе они неизбежно должны были стать радикальней, чем их соперники. Прямой телевизионный эфир отравил их так же, как эфир в морилке Зинки Фокиной должен был отравить мотыльков. И их — понесло…
И тут стало понятно, что Лукашенко — не выигрывает.
Не то, чтобы он не выигрывал президентский мандат. Тут у него, как говорится, все было схвачено. Но вот агитационную кампанию он явно не выигрывал. Восемь обнаглевших от эфира оппозиционных тараканов и спарринг-сверчок в своем рвении понесли на него с такой скоростью и силой, и были они настолько разнообразны в имиджах своих, что и дед, и баба, и жук, и жаба могли выбрать на свой вкус альтернативу и — главное! — понять, что альтернатива эта действительно есть!
Говорят, что некоторые голосовали потом даже за Михалевича.
Сушилка
Этого-то Лукашенко и испугался. Как выражался один, прости Господи, социолог, — «кумулятивного эффекта». Испугался того, что количество сформулированных критических выпадов в его адрес овладеет мозгами избирателей и перейдет в качество. Того, что «детская площадь» 2006 года в 2010 году превратится в подобие «взрослой» площади 1991 года — площади, когда главной опорой оппозиции на несколько недель стали рабочие минских заводов. И пусть даже сама оппозиция тогда оказалась не готовой к тому, чтобы на опору ту опереться. Но эффект от того стояния депутат Александр Лукашенко видел и президент Александр Лукашенко помнил.
Потому, как мне кажется, а вовсе не из-за страшилок, выпущенных в его адрес Кремлем, он и принял решение, давшее ему лишний президентский срок и лишние четыре года абсолютного страха за собственное будущее.
Он принял решение одним ударом покончить со всеми играми в демократию. Даже не стал дожидаться окончания кампании.
Владимира Некляева как обладателя самой многочисленной инициативной группы (а потому наиболее вероятно собравшего необходимое число подписей за свое выдвижение) избили за полтора часа до того, как люди по стране перестали за него голосовать. Как утверждали потом на суде милиционеры, преграждавшие путь некляевской колонне, избивали поэта-кандидата сотрудники неопознанной, но от того не менее государственной спецслужбы.
А после наступления дня (вернее, ночи) 20 декабря 2010 года, когда и площадь новоявленные «опричники», поставленные вне ответственности перед законом, разогнали легко и относительно непринужденно, ломая ноги девчонкам и расшибая носы пацанве, оставшихся участников всей этой трагифарсовой гонки из жизни насекомых похватали прямо в квартирах и отправили в кагэбэшную «сушилку». Знаю как было — ибо и я среди тех, кого хватали, оказался…
Некляева, отвезенного в больницу с диагнозом «сотрясение мозга», врачи выдали без малейших сомнений в том, что клятва Гиппократа — бумажка, которой можно подтереться, справляя большую нужду.
Распрямилка
А дальше «распрямилкой» стала пресловутая «американка» — внутренняя тюрьма белорусского КГБ.
Кто-то ведь и на самом деле распрямился, смог выдержать, пошел дальше по жизни.
Кто-то расписался в том, что политическая жизнь его закончена. Некоторые прилюдно расписались в телевизионном эфире. Некоторые без эфира, но дважды.
2015 ГОД. ПОСЛЕДНИЙ НЕРЕШИТЕЛЬНЫЙ БОЙ
Последняя по времени предвыборная кампания продемонстрировала, как мало, в сущности, значим уже все мы. Я не об избирателях. И не об оппозиции. Я о людях вообще. Обо всех, включая самого Александра Лукашенко.
Старт
Выборам 2015 года предшествовала всеевропейская катастрофа, какой стало российско-украинское противостояние. В непосредственной близости от границ маленькой, но очень суверенной Беларуси образовался очаг напряженности. На нем кипело варево, брызги которого неизбежно выплескивались и обжигали — благо, белорусы всегда пребывали в зоне сильнейшего информационного влияния мобилизованных на гибридную войну российских медиа.
В общем, задевало.
Страна погрузилась в раздумье: а может ли такое повториться и у нас? Ответ напрашивался сам собой: может. К такому выводу пришли все участники избирательного процесса.
Александр Лукашенко был уверен: его выберут хотя бы для того, чтобы за пределами страны никто не посмел усомниться в его стабильном контроле за ситуацией и тем самым спровоцировать внешнюю интервенцию — пусть даже и гибридную.
Оппозиция была уверена в том же.
Именно поэтому случились выборы, в которых никто и ничего не делал.
Бездействие как спасение
Если бы Лукашенко просто хотел легитимации, выборы прошли бы максимально открыто и прозрачно — примерно так же, как проходили они в 1994 году. Но он этого не хотел. Он и в этой ситуации боялся показаться слабым. Показаться в чьих глазах? Вероятно, в собственных. За столько лет он уже свыкся с мыслью о том, что ему придется отдавать указание понизить процент собственной поддержки, так что — ну как же на этот раз без этого, а? И Лидия Михайловна не поймет.
В общем, пусть идет, как идет.
Даже руководителем его предвыборного штаба была назначена министр труда и социальной защиты Марианна Щеткина — министр, которая в сложившейся безвыходной экономической ситуации даже печеньки не могла избирателям раздавать — не говоря уже о каких-либо преференциях местной власти, крупным государственным предприятиям и т.д. Не пугала — ну и ладно. Не обнадеживала — так оно тоже понятно.
Лишь бы не хуже. Пусть идет, как идет.
Оппозиция понимала, что любая попытка выйти не то что на площадь — просто во дворы собственных домов — приведет к печальному результату: электорат примет ее кандидатов за провокаторов, повяжет и сдаст участковым — в точности по примеру тех белорусских мужиков, которые во время восстания 1863 года за десять целковых сдавали жандармам вчерашних бар. Ну, чтобы жандармы их деревню не пожгли. Так зачем же дергаться? Повторять 2010 год оппозиции никак уж не хотелось. Да и Запад не поймет.
В общем, пусть идет, как идет.
Запад понимал, что Лукашенко уже не самый плохой мальчик Европы. Ну, еще бы на волю птичку выпустил при светлом празднике весны. Или — осени. По осени ведь политзаключенных считают, правда? Ах, он ведь и выпустил последних?! Господи, за что боролись! За это ведь и боролись — за вашу и нашу свободу, за то, чтобы из узкого пространства по одну сторону клетки — в более широкое пространство по другую ее сторону! Уффф. А в остальном пусть идет, как идет.
А избиратели ведь и так ни на что не претендовали. Лишь бы не было войны.
Так ее и не было.
И все пошло, как пошло.
И это всеобщее бездействие стало спасением для всех. Даже для журналистов, которых на этот раз не били, не обыскивали, не таскали по судам, а если и — то самую малость…
А выпущенный на свободу Николай Статкевич и рад был хоть что-нибудь сделать, но ни времени, ни средств (я не про деньги на этот раз) у него попросту не было.
И все смирились.
Natura abhorret vacuum
Но отсутствие действий — это пустота. А природа не терпит пустоты, как и утверждал Аристотель. Можно сказать, что великий грек был одним из первых политических технологов — раз уж его формула предельно точно описывает ситуацию, сложившуюся к моменту выборов в белорусской оппозиции.
Бездействующие белорусские оппозиционеры настолько активно и радостно мешали друг другу выдвинуться, что никто и не выдвинулся. Создалась ситуация, крайне удобная для имитации оппозиционной деятельности в глазах Запада и имитации лояльности в глазах белорусской власти. А поскольку бездействие всех остальных бросалась в глаза даже завсегдатаям белорусского интернета, то появление бригады, готовой имитировать деятельность прямо в интернете же, было воспринято с искренней радостью и азартом. Вот оно, племя младое, незнакомое, а женщину уже и нашли!
Да, я о тех, кто выдвинул Татьяну Короткевич. Говорят, что на этот раз ее двигателям даже денег не понадобилось, хотя ни минуты не сомневаюсь, что некоторые вильнюсские фонды с радостью списали на ее кампанию определенные суммы. Просто все были уверены, что — и так сойдет!
Оно и сошло. Пустота заменила пустоту. Tabula rasa заменила бездействие. Все были счастливы. И сколько потом ни говорили об ангажированности проекта «ТаК» белорусской властью, сколько ни говорили о том, что и подписи собраны не были, и кампания по сути не велась — так кому какое дело? Все ведь с самого начала знали, чем завершатся выборы 2015 года.
Нет, речь сейчас идет не о новой легитимации президентского мандата Александра Лукашенко. Это действительно никого не волновало. Волновало бы, скорее, его неизбрание — но тут сам Александр Григорьевич был гарантом от подобной неожиданности.
Речь идет о том, что выборы 2015 года могли состояться в отсутствие оппозиции, в отсутствие власти и даже в отсутствие избирателей. Они состоялись бы и в отсутствие Республики Беларусь, но последней повезло: в ее присутствии на политической карте мира как в гарантии собственного статуса все еще был заинтересован Александр Лукашенко.
И чем черт не шутит — может быть, это и было единственной гарантией ее существования все эти годы?
Вместо эпилога. «Yellow summary»
Нет, я не ошибся. Как вы догадываетесь, если бы я хотел использовать в качестве названия этого фрагмента нашего цикла название памятного альбома «Битлз», то меня было бы кому поправить.
Но я хотел подвести именно «желтые итоги». Ибо все время, пока вы читали эти полуиронические тексты, описывающие трагифарсовую историю современной Беларуси, вы могли утешать себя тем, дескать, что имеете дело с желтой прессой, которая один хрен все исказит, напишет неправду, продастся и отдастся — ну, и так далее.
Но «желтый» — цвет не только и не столько продажности. Он — цвет здания, в котором издавна, со времен первой психиатрической лечебницы в Англии — «Бедлама», концентрировался максимум общественного безумия.
Итоги, пройденные Беларусью за пять электоральных циклов президентуры, свидетельствуют: страна сошла с ума.
Сошла с ума и впала в апатию.
Всем уже всё равно.
Бизнесу безразлично, что станет с экономикой. Не случайно наиболее серьезные корпоративные протесты вызывают вовсе не действия правительства, направленные на ее разрушение, а как раз действия, направленные на ее упорядочивание. Потому что попытка выправить экономическую ситуацию в условиях кривой статистики, кривой социальной политики, кривой системы взаимоотношения власти и общества неизбежно приводит к наиболее серьезному ощущению дискомфорта. Бизнес не может нести реальной ответственности за положение дел в стране — и не хочет. Так проще. Дай Бог нести ответственность за благополучие собственной семьи.
Какой семьи? Семья предполагает взаимную ответственность поколений. А белорусским пенсионерам давно уже безразлично, есть ли реально у молодежи возможность содержать ее и выплачивать ей пенсии. И каждому новому поколению пенсионеров это безразлично — они думают о том, хватит ли на лекарства им самим.
Неслучайно даже негосударственная пресса, которая, по идее, должна в сложившейся ситуации быть голосом здравого смысла, предпочитает критиковать правительство, высмеивать заявления и действия министров — понимая при этом, что другого выхода из тупика действительно нет. Продолжать бороться с таким смешным и беспомощным Андреем Кобяковым — что может быть проще, понятнее и приятнее?
Аппарату управления безразлично, что в реальности будет со страной и с людьми. Столько лет он жил, оглядываясь исключительно на волю одного-единственного человека, подчиняясь ей, исполняя ее, что страх наказания даже за добросовестную работу, которая почему-либо не устраивает этого человека, заглушает все остальные чувства. Государственные экономисты забывают азы теории, государственные врачи — клятву Гиппократа, государственные журналисты — долг говорить то, что они на самом деле думают. И, боюсь, государственные правоохранители и охранители забывают о реальном смысле данной ими когда-то присяге.
Последнее — особенно печально. Печально думать о том, что в трудный момент все эти «человеки с ружьями», служащие в пограничных, внутренних и иных войсках, получающие зарплату в спецслужбах, с радостью забудут о существовании Республики Беларусь — как забывают о недоразумении, случившемся в жизни человека. Что, им больше всех нужно? Мы это видели уже — в Крыму, когда вежливые зеленые недолюди легко и свободно уничтожили любые признаки государственности: вроде и был Крым украинским, а так легко оказалось — не защищать его.
Всё безразлично оказалось и оппозиции. Дело даже не в скукоживании ее до размеров кусочка шагреневой кожи из романа Бальзака. Дело в отсутствии реальной надежды на победу. Она настолько привыкла бороться сама с собой — не за голоса даже избирателей, а просто — сама с собой, что сначала разучилась договариваться — а именно это и есть политика; потом — разучилась разговаривать с людьми и предпочла имитировать этот процесс; наконец, она разучилась даже собирать подписи — и утратила при этом остатки совести и принципиальности, чтобы сказать об этом вслух…
Собственно говоря, все уже давно безразлично и Александру Лукашенко. Человек, когда-то клявшийся народу и стране в соблюдении их интересов, уже давно свел эти интересы к чарке и шкварке. Ему кажется, что эта клятва перестанет обязывать его в тот момент, когда он сыграет свой последний хоккейный матч за президентский клуб.
Будь я уверен в том, что Александр Григорьевич знаком с компьютером хотя бы на уровне младшего сына, я бы сказал: ему всё равно, что будет с программой после того, как game over. А ведь рано или поздно это случится. Оборудование стареет. Страна ветшает. И час game over все ближе и ближе.
Но всем всё равно.
Включая и вас, уважаемые читатели. Потому что приближение финала проходило на наших с вами глазах. И с нашим общим участием.
Кто-то встал в сторонке и превратился в наблюдателя.
Кто-то выжил и сумел выйти на свободу — сам, заставив мнимого победителя ощутить, что его-то он победить как раз и не смог.
И только белорусский народ некоторое время ощущал, что жить стало хуже и отнюдь не веселее.
Как сказал следователю… этот, как его… ну… который выполнял волю пославшей его партии: «Я на площадь и не собирался — меня просто таксист мимо вез, я и вышел к своим избирателям»…
Каждого из той десятки таксист привез к его избирателям. Каждому пришлось заплатить свою цену. Вот только никто — ни один из десяти — не осмеливается вслух признаться в том, стоила ли его игра такой цены.
Fueled by Johannes Gensfleisch zur Laden zum Gutenberg
Комментарии к книге «Пять избирательных кампаний Лукашенко», Александр Иосифович Федута
Всего 0 комментариев