«Предисловие к сборнику «Пришельцы ниоткуда»»

Брандис Евгений Предисловие к сборнику «Пришельцы ниоткуда»

Современная французская фантастика — явление настолько многообразное и сложное, что не поддается однозначной оценке. Здесь широкий диапазон тем, поджанров и художественных градаций — от традиционного во всех отношениях «научного романа» до социальной утопии, от политического памфлета до философской сказки.

Безусловно, есть своя закономерность в том, что научная фантастика именно в последние десятилетия, когда в реальном мире произошло столько необратимых изменений, превратилась в одну из самых популярных отраслей литературы.

Отношение к этому виду творчества сложилось во Франции еще при Жюле Верне, родоначальнике научно-фантастического романа, чей творческий пример остается действенным и в наши дни. Созданная им литературная школа на долгие годы определила характерные особенности познавательной фантастики для юношества. Менялась повествовательная форма, вырабатывались новые критерии, но цель оставалась неизменной — раскрыть перед молодым читателем благородную романтику познания неисчерпаемых тайн и богатств окружающей природы.

Из такого понимания научной фантастики исходит, между прочим, и парижское издательство «Галлимар», выпускающее серию новинок — «Le rayon fantastique». К каждому новому выпуску прилагается рекламная страница, где четко характеризуются важнейшие, по мнению издательства, признаки научно-фантастической литературы. Эти любопытные определения стоит привести.

Что такое научная фантастика?

Как указывает само название, это смесь реальности с вымыслом, это приключения, перенесенные в завтрашний день.

С каких пор существует научная фантастика?

Никто не может на это ответить. Она так же стара, как и человеческая фантазия. Платон, Сирано де Бержерак, Вольтер, Эдгар По, Жюль Верн внесли в нее свою лепту еще задолго до того, как появилось само название. Придумал его в 1926 году американец Хьюго Гернсбек.

К кому обращена научная фантастика?

Ко всем любознательным, жаждущим познать новое и совершить путешествие в неведомое. Даже маститые ученые — ее ревностные читатели.

Научная фантастика познавательна

Можно утверждать, что это наиболее познавательный из литературных жанров. Читатели научно-фантастических книг постигают многие вещи, о которых нигде бы не могли узнать.

Научная фантастика развивает воображение

Она увлекает читателей в неведомые дали, где пространство, время и измерения не воздвигают перед разумом непреодолимых преград. Она не знает невозможного. Она в состоянии предвидеть реальность завтрашнего дня.

Научная фантастика развлекательна

Она никогда не пренебрегает динамикой сюжета, захватывающими приключениями, сильными переживаниями. В большей мере, чем любой другой вид литературы, она отвлекает читателей от повседневных забот и привычных явлений.

Научная фантастика многообразна

Одним из основных ее достоинств является безграничное разнообразие и постоянное обновление. Если другие литературные жанры ограничены окружающим нас миром, то ей принадлежит вся Вселенная.

Научная фантастика — это раскрытое окно в будущее

Пожалуй, ни одно из этих утверждений не противоречит духу жюльверновской фантастики. Пиетет, которым окружено во Франции имя Жюля Верна, со временем не только не угас, но даже возродился с новой силой. «Необыкновенные путешествия»[1], недавно изданные огромными тиражами фирмой «Ашетт», раскупаются нарасхват. Ежегодно (с 1958 года) присуждается премия Жюля Верна за лучший научно-фантастический роман.

Обращаясь к истокам современной французской фантастической литературы, нужно сказать и о таком крупном писателе, как Рони старший (1856–1940), чей творческий путь продолжался свыше шестидесяти лет. Официальное признание и почести принесли ему многочисленные социально-бытовые романы, а сочинения фантастические принимались критикой как некий необязательный довесок к его реалистическому творчеству. Но именно фантастика Рони в исторической перспективе перевесила все, что считалось в его работе главным.

До сих пор пользуются широкой популярностью классические произведения Рони о первобытных людях — написанный в соавторстве с младшим братом Жюстеном роман «Вамирэх» (1892) и знаменитая дилогия «Борьба за огонь» (1911) и «Хищник-гигант» (1920)[2].

В основу этих романов положена идея неизбежности исторического прогресса. В суровой борьбе с окружающей средой «взрослели» наши далекие предки. Поисками нового, необычного, непрерывным расширением кругозора отмечены скитания и подвиги героев этих книг.

Романы о первобытных людях можно считать в такой же степени историческими, как и фантастическими, поскольку авторы по немногим археологическим данным восстанавливают в воображении целостную картину.

В этой связи уместно привести выдержку из неопубликованной статьи Валерия Брюсова «Пределы фантазии» (1912–1913): «Перенося действие в глубь времен, романисты до известной степени создают обстановку фантастическую, во всяком случае не похожую на нашу. Особенно это относится к романам из доисторической эпохи. Здесь научные сведения переплетаются с вымыслом из-за недостатка сведений»[3].

Получившая распространение накануне и в период первой мировой войны тема вырождения и гибели человечества в результате опустошительных войн или неотвратимых космических бедствий интерпретируется Рони старшим в романе «Гибель земли» (1912): угасающее солнце бросает холодные лучи на пустынную вымершую планету с редкими островками обреченной на исчезновение цивилизации…

В романе «Таинственная сила» (1914) падающий на Землю поток неизвестной энергии ломает сложившиеся представления о законах физики. Эту книгу, навеянную, как видно, открытием радиоактивности и рентгеновских лучей, Рони посвятил двум крупнейшим ученым — физику Жану Перрену и математику Эмилю Борелю.

Достижения французского фантаста казались бы более значительными, если бы на рубеже веков не развернулась деятельность его младшего современника Герберта Уэллса, определившего своим творчеством на много лет вперед магистральные пути мировой научной фантастики. Но в отдельных случаях Жозеф Рони, опережая гениального англичанина, проявлял себя как подлинный первооткрыватель фантастических идей и ситуаций. Достаточно сказать, что представленная в нашем сборнике его ранняя повесть «Ксипехузы» была опубликована в 1887 году задолго до «Войны миров» Уэллса, этого эпохального в истории фантастической литературы произведения. Агрессивные вторжения из космоса, столкновения инопланетных цивилизаций, неожиданные и поистине фантасмагорические формы воплощения разумной жизни на других планетах — все это после «Войны миров» становится в научной фантастике общим местом.

Конечно, но глубине замысла и силе художественного воздействия «Ксипехузы» не идут ни в какое сравнение с романом Уэллса. Но если бы мы не знали, когда была написана эта повесть, то смело могли бы сопоставить ее с новейшими фантастическими гипотезами о встречах в незапамятные времена пришельцев из космоса с архаическими земными цивилизациями.

Рони, так же как и Уэллс, не придерживался распространенных в научно-фантастической литературе антропоцентрических представлений. Оригинальность его замысла заключается именно в том, что «чужие» во всех отношениях «неконтактны», и не только потому, что их бездушный разум по самой сути своей антигуманен, — такова уж физиологическая природа ксипехузов, в корне отличная от человеческой. Впрочем, в данном случае трудно говорить о каких-то биологических или физиологических особенностях, поскольку характер жизнедеятельности этих странных существ остается загадочным.

Зная современную фантастику, мы могли бы принять ксипехузов за инопланетные существа, тела которых состоят из кремнийорганических или каких-то неизвестных кристаллических структур, либо за саморазвивающиеся и самовоспроизводящие кибернетические устройства. Но ведь подобные идеи в то время еще никем не высказывались, да и вряд ли могли быть высказаны!

Даже не подозревая, как далеко вперед он заглядывает, Рони попытался представить себе форму разумной жизни, не имеющую никаких аналогий с земными организмами. И в этом отношении он оказался еще более смелым фантастом, чем Уэллс, смоделировавший своих зловещих марсиан по образу и подобию «приматов моря» — головоногих моллюсков.

Эпические битвы отважных кочевников с таинственными пришельцами ксипехузами, угрожающими существованию рода человеческого, — сюжет для того времени новаторский, словно намечающий пунктиром еще не проложенный маршрут на карте фантастической литературы. И сейчас, восемьдесят лет спустя после написания этой удивительной повести, невольно поражаешься дерзновенному вымыслу классика французской фантастики.

Современные писатели, бесконечно разнообразя сюжетные коллизии и расширяя сферу действий своих героев, выносят ее и за пределы Галактики. Приключенческие космические романы, рассчитанные на массового читателя, только в редких случаях содержат сколько-нибудь серьезные социальные или нравственные идеи. Главный акцент переносится на динамику действия и необычность самого сюжета.

Близкий к этому направлению Франсис Карсак в отличие от многих западных фантастов, работающих в приключенческом жанре, не порывает с классическими традициями юношеской гуманистической фантастики. Карсак — убежденный оптимист, верящий в победу добрых начал, в лучшее будущее человечества. Мир без войн, без насилия, без расовых предрассудков, без угрозы ядерных катастроф — это его мечта, находящая выражение в фантастических образах его романов.

Астроном по специальности, занимающийся сочинительством между делом (он сотрудник одной из обсерваторий на юге Франции), Карсак с увлечением разрабатывает космическую тему. По сравнению с выдающимися писателями-фантастами нашего времени его нельзя считать звездой первой величины, но на своем участке творчества он достиг заметного успеха.

Почти во всех произведениях Карсака устанавливаются дружеские контакты между инопланетными цивилизациями и обычный для современной фантастики конфликт — борьба добрых и злых сил во Вселенной — решается оптимистически.

В романе «Робинзоны космоса» (эта книга выпущена в русском переводе издательством «Мысль») Карсак повторяет исходную ситуацию и некоторые сюжетные положения «Гектора Сервадака» Жюля Верна: в результате космической катастрофы кусок Земли вместе со всеми обитателями уносится в мировое пространство. Перенося героев в необычные условия, на иную планету с разумными существами, Карсак ставит перед собой творческую задачу, подсказанную в конечном счете сложными международными отношениями наших дней.

Проблемы, сформулированные в «Робинзонах космоса», — сосуществование на одной планете двух видов разумных существ, сосуществование двух разумных рас на планетах одной солнечной системы — получают дальнейшее развитие во взаимосвязанных романах «Пришельцы ниоткуда» и «Этот мир — наш», но здесь рамки действия раздвигаются уже до галактических масштабов. Именно эти произведения принесли Карсаку известность как одному из талантливых мастеров современной приключенческой фантастики.

Больше всего его занимает идея распространения «гуманоидных» цивилизаций и разных форм жизни во Вселенной. В относительно сходных условиях биологическая эволюция приводит к формированию человекоподобных, хотя они могут отличаться от нас не только строением тела, но и составом крови (например, существа с зеленым гемоглобином). Поскольку разумная жизнь многообразна в своих проявлениях, на разных планетах встречаются «гуманоиды», мало или вовсе не похожие на человека (многопалые, многоглазые и т. п.).

Изображая конфликты человеческих цивилизаций с агрессивными обитателями иных миров, где основу жизни составляют небелковые структуры, Карсак поэтизирует созидательную и преобразующую деятельность объединенных человечеств в пределах не только солнечных систем, но даже целых галактик. Чудовищные расстояния не составляют помехи для его героев. Звездолеты уходят в «ахун» («Непространство», которое окружает наше Пространство и отделяет его от антимиров) и, легко преодолевая пространственно-временные барьеры, покрывают миллионы световых лет за несколько земных часов или суток. С помощью этого нехитрого и не столь уж оригинального приема Карсак добивается нужного эффекта.

В обоих романах рисуются высокоразвитые в научном, техническом и моральном отношении цивилизации, для которых сохранение мира на бесчисленных планетах Млечного Пути становится непреложным законом. Одна из сюжетных линий романа «Этот мир — наш» — борьба Союза человеческих миров с силами зла, чудовищными мисликами, которые гасят звезды и стремятся погрузить Вселенную в вечный мрак, — в «Пришельцах ниоткуда» становится главной. Герой этого романа Всеволод Клэр (мать его русская, отец француз) отчетливо выражает демократические симпатии и гуманные идеи автора.

Переживая удивительные приключения в далеких мирах, Клэр встречается с представителями разных цивилизаций, принимающих в свой союз только тех, кто преодолел внутренние распри и установил на своих планетах вечный мир. Главная задача союза — победить мисликов, угрожающих всей Вселенной. Эти зловредные существа, живущие при очень низких температурах, почти при абсолютном нуле, научились останавливать термоядерную реакцию звезд. Завоевывая жизненное пространство, они проникли в глубь Галактики.

Мажорный финал романа говорит о безграничной вере писателя в силы Разума и Науки. Иссы — высокоразумные обитатели далекой планеты Элла, посетившие Землю и взявшие с собой Клэра, — в конце концов находят эффективные способы борьбы с мисликами; один из них — искусственное возобновление термоядерной реакции на погашенных звездах.

Нетрудно заметить в изображении Союза человеческих миров и его борьбы с порождениями вечного Мрака социальную аллегорию. Роман появился в середине 50-х годов, навеян переживаниями второй мировой войны и послевоенными противоречиями, о которых сам автор упоминает в эпилоге: «Я не из тех, кто верит в пресловутый „железный занавес“, и вовсе не собираюсь отдавать предпочтение какому-либо одному народу!»

Роман Карсака живо перекликается с событиями нашего времени. В мисликах можно усмотреть аллегорию фашистского варварства, а в Союзе миров — символ будущего объединенного человечества. Антимилитаристские убеждения писателя проявляются на протяжении всей книги.

Карсак искусно владеет мастерством рассказчика, умеет создавать увлекательный сюжет, очень сжатое, динамичное, стремительно развивающееся действие. Правда, иногда он теряет чувство меры и нагромождает слишком много приключений, что, несомненно, ослабляет внутреннюю логику повествования и приводит к психологическим упрощениям. В какой-то степени эти недостатки оправдываются самим жанром.

Прогрессивная идейная направленность соединяется в «Пришельцах ниоткуда» с несомненными литературными достоинствами — живостью, остроумием, сюжетной изобретательностью, типично французской легкостью изложения. Все это, вместе взятое, позволяет нам оценить роман Карсака как один из лучших образцов современной приключенческой фантастики Запада.

С неисчерпаемой темой «контактов» связаны и включенные в наш сборник рассказы «Долгожданная встреча» Клода Шейнисса и «Чудесный шлем» Мишеля Эрвейна. Первый из этих двух писателей известен склонностью к шутливому парадоксу, требующему предельно сжатого изложения: фантастическая новелла Шейнисса занимает обычно не более четырех-пяти страниц.

Происходит самое знаменательное событие в истории двух миров — встреча человека с инопланетным мыслящим существом. Но… контакт оказывается невозможным. Человек производит на пришельца столь отталкивающее впечатление, что тот поспешно покидает Землю. Разумеется, это не более чем шутка, и шутка довольно непритязательная. Вполне возможно, что у человека под влиянием винных паров возникла галлюцинация. Но, как бы то ни было, мысль автора ясна: не следует строить иллюзий относительно легкости взаимопонимания и контакта, если его и удастся когда-нибудь осуществить.

В рассказе Мишеля Эрвейна свидетелями удивительных событий становятся французские школьники. Обитатели далекой планеты, вступившие в общение с детьми, оставляют им чудесный шлем, позволяющий, как волшебное зеркальце из народной сказки, видеть и слышать на неограниченно большом расстоянии. «Они рассказывали нам разные вещи, как там у них на планете, и показывали все это на экране, и это было еще интереснее, чем смотреть приключенческий фильм или „Айвенго“ по телевидению». Жители этого прекрасного мира обещают вернуться на Землю, но не для того, чтобы воевать с людьми, — войн там уже давно не существует, — а чтобы научить людей многим полезным вещам, которые на Земле пока еще не известны. В рассказе хорошо передано мироощущение ребенка, уверенного в том, что между мечтой и действительностью нет непреодолимых преград.

Клод Шейнисе и Мишель Эрвейн — постоянные авторы «Fiction», французского журнала научной фантастики, по которому легче всего судить о ее современном состоянии и господствующих в ней тенденциях. Когда читаешь подряд многочисленные рассказы и повести, появляющиеся на страницах «Fiction» и ежегодных антологий «Fiction special», создается впечатление, что французская фантастика движется в заколдованном кругу трафаретных тем, сюжетов и образов, условных литературных приемов и столь же условных допущений. Преобладают в этом журнале и сборниках произведения, носящие печать мистицизма, полуприкрытого наукообразной терминологией. На каждом шагу людей подстерегают какие-то странные, сверхъестественные явления, которые угнетающе действуют на психику и наполняют душу трепетом перед непостижимыми тайнами мироздания. Воскрешение мертвых, создание дублей, андроидов, киборов, исполинских монстров и мутантов, раздвоение психики и переселение душ, превращение людей в животных и животных в людей, вмешательство потусторонних сил, встречи с призраками, вампирами, демонами и всякого рода химерическими существами, порожденными необузданным воображением, — весь этот реквизит современной западной фантастики широко применяется авторами «страшных» рассказов. Модифицируются и выдаются за научную фантастику все сюжеты волшебных сказок, древних мифов и готических романов. Обновление идет не столько за счет углубления мотивировок, сколько за счет самой манеры повествования, иногда очень изощренной и вычурной, с применением всех новаций модернистских школ.

В наши дни иррациональное направление задает во французской фантастике тон, но, как мы уже убедились, оно не является единственным. Даже в журнале «Fiction» попадаются произведения, написанные с позиций здравого смысла, трактующие проблемы, которые могут когда-нибудь возникнуть. В лучших вещах, созданных за последние годы, французские фантасты идут по пути, проложенному Вольтером и другими сатириками Просвещения, возобновляют традиции романтического и неоромантического рассказа от Шарля Нодье до Вилье де Лиль-Ддана, чьи творческие искания стимулировались активным неприятием буржуазной действительности.

В произведениях, принадлежащих перу писателей-реалистов, фантастика обычно используется лишь в качестве художественного приема для перенесения героев в необычную обстановку и раскрытия социально-психологических или морально-философских идей. Последователями этой давней национальной традиции сатирико-фантастического повествования выступают нередко признанные художники, для которых фантастика является не целью, а средством. Интересует их не техническая сторона вопроса, а психология человека в решающие моменты жизни, его внутренний мир.

Если Жан Ферри в короткой, мастерски написанной новелле «Тигр-джентльмен» балансирует где-то на грани фантастики и реальности, не ставя перед собой иной цели, кроме изображения феноменальной силы психологического воздействия (применение гипноза в дрессировке хищников), то Андре Дотель в повести «Остров железных птиц» и Андре Моруа в сатирическом рассказе «Из жизни людей» решают куда более сложные задачи.

Андре Дотель, учитель по профессии, начавший свою литературную карьеру в 20-х годах, объявлен критикой певцом патриархальной французской деревни, поэтом ремесленников, крестьян, мелких торговцев, интеллигентов мечтателей, которые органически не лриемлют бездушную механическую цивилизацию, олицетворенную в капиталистическом городе. Не тронутые моральной порчей тихие провинциальные уголки, семейную идиллию на лоне природы Дотель противопоставляет современной урбанистической культуре. Герои его романов и новелл после пережитых разочарований открывают для себя в патриархальном существовании источник истинного счастья и нравственной красоты. Этот романтический протест против зловещего царства машин и городов-спрутов находит непосредственное выражение в фантастической повести «Остров железных птиц» (1956), по идейным и художественным тенденциям близкой целому направлению современной западной фантастики, которое представлено творчеством Рэя Бредбери, Пола Андерсона и других известных писателей.

Бунт одинокого беспомощного человека против жестокого механического века, подгоняющего всех под один уровень, неповиновение роботов, вытеснение людей автоматами, замена человека кибернетическим двойником — эти мотивы варьируются бесконечно. Испуг и растеряннность перед фатальными силами, вызванными с помощью науки, которая служит не добру, а злу, — такими настроениями проникнуты многие произведения американских, английских, французских и японских фантастов.

Итак, перед нами еще одна модель кибернетического царства.

Еще одна фантастическая проекция извечной дилеммы — человек и машина. Еще одна иллюстрация негативного отношения к науке: человек, уподобивший себя творцу, нарушил законы природы, и природа (бог) жестоко мстит за это. Человек создал искусственный мир, вдохнул жизнь в бездушную машину, и машина обрушивается на своего творца.

Жюльен Грэнби, попавший на неведомый остров, сталкивается с таинственным миром совершенных кибернетических устройств, управляющих населением острова по законам логики и целесообразности. Подобно тому как в романе Бредбери «451° по Фаренгейту» суд и расправу над провинившимся учиняют механические псы, здесь эту роль выполняют кибернетические гарпии — железные птицы, уничтожающие каждого, кто позволит себе хоть малейшее отклонение от установленных жестких правил. Здесь все автоматизировано. Производственный процесс совершается сам собой по замкнутому циклу. Машины снабжают людей всем необходимым и требуют от них только одного — послушания. Автоматы, регламентирующие распорядок жизни, ведают не только распределением материальных благ и назначением каждого на работу, но даже подбором супружеских пар.

Здесь не увидишь ни цветов, ни деревьев, не услышишь птичьего щебета. То, что не имеет утилитарной ценности или противоречит геометрической эстетике роботов, не должно существовать. Островитяне могут наслаждаться механическим комфортом, ни о чем не заботясь, не думая о завтрашнем дне. Но на их лицах не написано счастья. Их потухшие взоры не выражают ничего, кроме безразличия или испуга. Простая ремесленническая работа, которую они выполняют по заказу машин, вытачивая запасные детали, не требует творческих усилий: все делается по шаблону.

Французское слово artisan (ремесленник, мастеровой) происходит от слова art (искусство, мастерство). Когда-то ремесло приравнивалось к искусству. Мастер, постигший все секреты ремесла, считался в своем деле художником. Серийность, массовое производство, механизация превратили в дальнейшем ремесленников в штамповщиков. В противовес этому романтики воспевали средневековых цеховых мастеров, прошедших долголетний искус в своем ремесле-искусстве. Характерно, что и авторы утопических романов стараются вернуть человечеству изначальную прелесть ремесленнического труда, утраченную в ходе индустриального прогресса. Классическая утопия повернута против урбанизма. Даже Уэллс в утопическом романе «Люди как боги» не желает считаться с тем, что высшие достижения науки невозможны без высокого уровня индустриальной техники, без развития технологии и прикладных дисциплин.

Запоздалый романтик Дотель, всегда находивший положительных героев среди простых ремесленников, сохраняет ремесло и на Острове железных птиц. Сохраняет как пережиток прошлого, не веря в его способность отстоять в человеке человека, спасти людей от удручающего конформизма. Что же противопоставляет Дотель грядущей эре роботов? Ничего, кроме наивного мелкобуржуазного руссоизма.

Когда Жюльену Грэнби после многих приключений удается вместе со своей подругой (избранной без содействия машин) бежать с этого ужасного острова, он находит успокоение и счастье в провинциальном французском городке — на лоне природы, в общении с богом и любимой женой. Такой слабый, неубедительный финал свидетельствует, конечно, о путаности мировоззрения, об отсутствии у писателя реальных позитивных идей.

И Дотель в этом смысле не одинок. Многие западные фантасты, правильно предвидя или предчувствуя угрожающие миру опасности, рисуют в своих произведениях, и подчас с огромной впечатляющей силой, мрачные картины торжествующего зла. А в тех редких случаях, когда писатели, близкие по своему мировосприятию к Дотелю, пытаются найти какое-то светлое, гармоническое начало, они устремляются мыслью не вперед, а назад и находят убежище в уютном патриархальном прошлом, в иллюзорном мире мечты. Вот почему повесть Андре Дотеля со всеми ее достоинствами и недостатками типична для современной западной фантастики.

Творчество Андре Моруа, писателя-академика, прославленного мастера романа-биографии и тончайших психологических новелл, хорошо известно нашим читателям. Рассказ «Из „Жизни людей“», взятый из его книги «Концерт для одного фортепьяно» (1964), — не первое обращение Моруа к фантастическому сюжету. Еще в 20-х годах в утопическом романе «Путешествие в страну эстетов» он «смоделировал» идеальное с его точки зрения общество, во главе которого стоят художники.

Моруа — наследник великих традиций французской и мировой классики. Сознательно опираясь на опыт замечательных художников минувших столетий, он воспринял у них не только аналитический метод и блестящий литературный стиль, но и критическое отношение к буржуазному обществу. В рассказе «Из „Жизни людей“» писатель воспользовался испытанными сатирическими приемами просветительской философской повести. Вольтер в «Микромегасе», Джонатан Свифт в «Путешествиях Гулливера» показывали абсурдность общепринятых установлений и порядков глазами сторонних наблюдателей. Сказочному гиганту, располагающему своими мерками и масштабами, человеческие дела кажутся столь же ничтожными, как человеку — суета муравьев.

Ученые Урана, наблюдающие с помощью усовершенствованных телемикроскопов за «двуногими бескрылыми», которыми кишат «людские муравейники», проводят серию экспериментов, чтобы выяснить, есть ли у этих крошечных созданий какие-то зачатки разума или они подчиняются слепым инстинктам. Кропотливые исследования уранианского академика А. Е. 17 опровергают первоначальную гипотезу. Он устанавливает, что люди — рабы своих инстинктов. Они лишают себя досуга и радостей жизни, кормят и одевают немногочисленную касту неработающих, заполняют склады такими же точно предметами, какие имеются в избытке в соседних «муравейниках», ведут бесконечные междоусобные войны, стараясь истребить как можно больше себе подобных, и т. д. Приведя эти бесспорные доказательства неразумности людей, ученый делает заключение, что они находятся на самой низшей стадии развития. Правда, впоследствии выяснилось, что А. Е. 17 ошибся: межпланетная война, за которой последовало установление дружеских отношений между Землей и Ураном, опровергла труд его жизни, но это не помешало уранианам воздвигнуть ученому памятник.

Сатира Моруа бьет по двум мишеням. Развенчивая пороки и слабости буржуазной общественной системы, он высмеивает также и бесплодную академическую науку. И, хотя рассказ «Из „Жизни людей“» по художественному методу вполне традиционен, он необычен по сюжету и написан с незаурядным мастерством.

Произведения, включенные в этот сборник, знакомят советских читателей с характерными образцами социально-сатирической и научной фантастики Франции.

Примечания

1

Серия из шестидесяти пяти романов, которая создавалась Жюлем Верном на протяжении сорока с лишним лет (1862–1905).

2

В новом переводе роман произвольно озаглавлен «Пещерный лев».

3

Отдел рукописей Государственной Библиогеки СССР имени В. И. Ленина, ф. 386, к. 53, № 238.