«Апостолы двуликого Януса: Очерки о современной Америке»

Апостолы двуликого Януса: Очерки о современной Америке (fb2) - Апостолы двуликого Януса: Очерки о современной Америке 1443K скачать: (fb2) - (epub) - (mobi) - Анатолий Михайлович Манаков

Анатолий Манаков АПОСТОЛЫ ДВУЛИКОГО ЯНУСА

ББК 66.3(7США) М23

Анатолий Манаков А. М.

М23 Апостолы двуликого Януса: Очерки о современной Америке. — М.: Политиздат, 1986. — 255 с., ил.

М 0804000000–293 86 207

079(02)–86

ББК 66.3(7США)

© ПОЛИТИЗДАТ, 1986 г.

ОТ АВТОРА

Одни считают первое впечатление от знакомства со страной обманчивым, другие — безошибочным. Однако бывает всякое и у разных людей по–разному. В конечном счете, наверное, решает не впечатление, а его острота, помноженная на опыт. И все же нет–нет да и возвращаешься невольно к своим изначальным ощущениям, начинаешь задумываться над ними, проверять и сравнивать их.

О своей первой долгосрочной командировке в Соединенные Штаты я рассказал в книге «Америка 70–х», опубликованной семь лет назад. Оглядываясь в прошлое, все больше убеждаюсь: первое впечатление не обмануло.

Трудно объяснить почему, но в первый же день приезда летом 1980 года в Нью–Йорк меня сразу потянуло в подземку. Неподалеку от Линкольн–центра зашел в вагон состава–экспресса, следовавшего под Бродвеем на юг к океану. Несколько секунд разгона — и поезд помчался с дикой скоростью, пролетая мимо едва освещенных станций. Старые, замусоренные вагоны шарахались из стороны в сторону, заполняя металлическим скрипом черный туннель. Неподалеку от меня, широко расставив ноги, невозмутимо покачивался полицейский. После станции «Чемберс–стрит» появилось такое ощущение, что состав вот–вот слетит с рельсов. Лица пассажиров, особенно пожилых, заметно насторожились, но сами они старались казаться абсолютно спокойными.

А наверху «Вавилон XX века» неистово боролся всей мощью своих кондиционеров с удушающим зноем. Страшная жара срывала у меня дыхание, как и в мой первый приезд в этот город. Что же изменилось в Нью–Йорке, кроме возросших цен и мощи железобетона, устремившегося в облака? Конечно, нужно время, чтобы присмотреться и лишь потом обобщать.

Первые дни, да что там дни, недели пролетали в лихорадочной беготне по всему Манхэттену в поисках жилья, где можно было бы поселиться и начать работу: хозяин дома, в котором находился корпункт «Литгазеты», наотрез отказался даже разговаривать о продлении договора на снятие квартиры. Повсюду меня ждали вежливые улыбки и отказ под благовидным предлогом — слишком, мол, невелик мой доход или жильцы возражают против вселения в дом семей с детьми. Но могли ли убедить мотивы отказа, если они выдвигались всегда лишь после того, как домовладельцы узнавали, что имеют дело с советским журналистом.

И я был далеко не исключением — через подобные перипетии проходили все представители советских учреждений в США. Как на это реагировали местные власти? Объясняли просто: они будто бы не имеют права вмешиваться в вотчину частного бизнеса. Все это верно, и влиять на домовладельцев никто не просил, но создание элементарных условий для жизни и работы советских сотрудников должно входить в компетенцию властей, в их прямую обязанность, не говоря уже об элементарном гостеприимстве.

Впрочем, подобные трудности — ничто по сравнению с заботами бродивших по стритам и авеню бездомных, вечером искавших для ночлега укромный уголок в парке, где их не тронет полиция, а днем копавшихся в мусорных корзинах, отыскивая в выброшенных газетах купоны со скидкой на кофе и бутерброды. К счастью для них, даже ночью было настолько тепло, что беспокоиться приходилось только об одном — как бы не лишиться последнего скарба, умещавшегося в бумажном пакете. Зимой некоторые из них подавались на юг, оставались только те, кому, кроме уличной жизни, терять уже нечего. Все как и раньше, только бездомных стало значительно больше.

Мир не без добрых людей, и Нью–Йорк не исключение. Знакомый американский писатель Айзек Азимов сразу же предложил мне свою помощь в поиске квартиры. Он тоже был склонен считать, что ссылки домовладельцев на коммерческие соображения всего лишь предлог для отвода глаз, на самом же деле речь шла о дискриминации в отношении советских людей.

«Ничего, пройдет время и контакты между нашими странами нормализуются, — говорил он. — Кстати, мой брат не так давно был у вас и вернулся настолько довольным, что заразил и меня. Кажется, настала и моя очередь посетить родину предков и прервать на время писательство. Правда, среди многих моих слабостей есть одна — боюсь летать самолетами. Придется переправляться через океан на корабле. Но не это самое главное, как вы догадываетесь…»

В поисках жилья был и положительный момент — удавалось пообщаться со многими людьми, разными по социальному положению, характеру, политическим взглядам, цвету кожи и доходам. Так или иначе речь всегда заходила об этом «самом главном». Высказав стародавнюю идею «мы все в одной лодке», многие соглашались: не в лодку, а в реактивный лайнер свела судьба народы наших стран. Тут уже не помогут огнетушители, если на борту начнется большой пожар. Чиркнуть спичкой и закурить в полете — единственная игра с огнем, которую можно себе позволить.

Но вот сознают ли грозящую миру опасность вашингтонские политики? Почему их слова часто не совпадают с их делами? Почему так цинично и легко они играли и продолжают играть судьбами народов, подводя мир на грань не сравнимой ни с чем катастрофы? Каково их понимание морали в политике, соотношение в их речах иллюзий и здравого смысла? И, наконец, что думают простые американцы о вашингтонских политиках, их морали, иллюзиях и здравом смысле?..

В предлагаемой на суд читателей книге я постарался ответить на эти вопросы. Рассказывая прежде всего о политике, я отдавал себе отчет и в том, что без реального представления о жизни рядовых американцев, без понимания их глубинных забот и потребностей нельзя ни в чем до конца разобраться. И постоянно помнил — очень рискованно говорить о них в общем, давая всеобъемлющую и окончательную оценку.

Однако, анализируя политическую и государственную систему Америки, не было у меня даже и тени сомнения относительно того, что главенствующей этикой американского общества служит погоня за чистоганом, человек и его подлинные интересы отходят в этой стране на задний план, а официально проповедуемая мораль прямо противоположна следуемой правящим классом в действительности. Этим моральным двуличием пропитаны все государственные институты страны, которыми заправляет горстка «сильных мира сего», провозглашающих идеалы, отвергаемые ими на деле.

Их не интересуют подлинные интересы и заботы человечества. Их пропаганда старается сделать все, чтобы американцы не скинули с себя цепей замкнутого мира материальных ценностей и не выступали против имперских притязаний вашингтонских политиков. Но, осмеливаясь делать такой вывод, я вспоминаю о многих, очень многих американцах, вселивших в меня и надежду на будущее. Одного из них, к сожалению, не удалось увидеть — он ушел из жизни почти полвека назад. «Я уверен, что все мы, американцы, заблудились, но уверен также, что нас найдут, — писал он в одной из своих книг. — И вера эта, которая поднялась теперь до катарсиса знания и убежденности, для меня — и, думаю, для всех нас — не только надежда каждого в отдельности, но вечная живая мечта самой Америки. Я думаю, та жизнь, которую мы создали в Америке и которая создала нас, — сотворенные нами формы, разросшиеся ячейки, выстроенный нами улей, — по природе своей саморазрушительны… Думаю, формы эти отмирают и должны отмереть, но Америка и ее народ бессмертны, еще не раскрыты и нетленны и должны жить…»

Так мыслил и чувствовал американский писатель Томас Вулф. В его словах боль и отчаяние, мудрость и оптимизм, искренность и подлинная человечность. В них вера в простых людей Америки, чьим трудолюбием и умением работать я не перестаю восхищаться и на чей здравый смысл продолжаю надеяться.

Жизнь на Бродвее не затихает даже на миг.

Символические белые крестики поставлены в парке напротив Белого дома как напоминание о сотнях людей, погибающих каждый год от холода и голода в больших и малых городах Америки.

«Для десятков тысяч значительное сокращение программ на социальные нужды стерло грань между выживанием и смертью», — гласит надпись на табличке в этом же парке напротив Белого дома.

Нью–Йорк, занятый своим бизнесом, равнодушный, холодный (Фото Е. Свешникова).

Нью–Йорк, протестующий против агрессивных действий США в Центральной Америке (Фото Е. Свешникова).

Один из десятков тысяч отверженных Нью–Йорка (Фото Е. Свешникова).

В обычном магазине можно приобрести рубашку с надписью: «Вступайте в корпус морской пехоты! Отправляйтесь в далекие экзотические страны. Встречайте там интересных, необычных людей. И убивайте их!»

Глава 1 СОТВОРЕНИЕ ЛЕГЕНДЫ

У ИСТОКОВ АМЕРИКАНСКОЙ МОРАЛИ 

НЕЗАКОНЧЕННОЕ ИНТЕРВЬЮ

Отшумев резиной колес по металлическому настилу Бруклинского моста, автомашина выскочила на эстакаду шоссе, нырнула в один из ближайших съездов и закрутилась в лабиринте тихих, малолюдных улиц. Здесь, вдали от сталебетонных громадин Манхэттена, пришлось довольно долго поплутать, пока наконец не нашел то, ради чего ехал в малоизвестные, совсем непривлекательные для туриста места.

Сначала показалось — здесь что–то не так. Тщательно сверил номер представшего передо мной строения с записанным в блокноте: Бруклин, авеню Томпкинса, дом № 70. Нет, все правильно, но из машины выходить не спешил, сомневаясь, что попал точно по назначению. Да и как тут не сомневаться, если здание передо мной холодно смотрело закрытыми решеткой окнами, измалеванными краской стенами из темно–бурого кирпича и массивной, обитой железом дверью. Скорее это был пакгауз или огромный полицейский участок, но только не школа.

Сходство с полицейским участком еще больше усилилось, когда, предъявив корреспондентское удостоверение охраннику при входе и расписавшись у него в журнале, я прошел в учительскую. За деревянной перегородкой сидел седой полицейский сержант. Одной рукой он что–то записывал, другой держал телефонную трубку, одновременно допрашивая притулившегося на табуретке хилого подростка. Мальчишка затравленно бегал глазами по комнате, ерзал и невнятно, сквозь рыдания отвечал на вопросы терзавшего его следователя.

— Что случилось? — поинтересовался я у стоявшей рядом статной пожилой дамы.

— Да вот опять, уже в который раз его ловим. Месяца два назад бросил школу, а теперь приходит сюда чистить карманы бывших однокашников. Что с ним делать, просто не знаем. А вы, собственно, по какому вопросу?

Узнав, что я приехал познакомиться со школой, побеседовать со старшим преподавателем Джоном Сильвером, и еще раз проверив мое корреспондентское удостоверение, она попросила другую даму за перегородкой вызвать интересующего меня учителя. Формальности соблюдены, и вскоре мы уже сидели с Джоном Сильвером в пустом классе на втором этаже.

Судя по его реакции, он никак не ожидал подобного визита, но готов был побеседовать с советским журналистом.

— Недавно вы опубликовали письмо в «Нью–Йорк тайме», в котором пишете о тяжелом положении вашей школы, — объяснил я. — По этому письму я вас и нашел.

— «Тяжелое» — это еще мягко сказано, — оживился мистер Сильвер, — Я назвал бы его катастрофическим. Посудите сами: нам не хватает восьми учителей по ключевым предметам, мы начали учебный год без библиотеки и столярной мастерской, до сих пор нет преподавателя по иностранному языку. Взгляните вокруг — уже не помню, когда здесь в последний раз делали ремонт. Да и во многих других государственных школах Нью–Йорка положение не лучше. Чем я это объясняю? Дефицитом бюджета районного отдела школьного образования, который составляет полмиллиона долларов.

Администрация в Вашингтоне делает все, чтобы взвинтить военный бюджет и сократить ассигнования на образование, — с горечью продолжал мой собеседник. — Военные расходы сейчас в пересчете на каждого американского солдата в шестьдесят раз больше расходов на каждого учащегося.

При этом стараются внушить, что Америка может позволить себе пушки и масло одновременно, — уточнил мистер Сильвер. — Походите по улицам Бруклина, и иллюзия сразу рассеется. А ведь с помощью средств, затрачиваемых на производство только одной ракеты MX, можно было бы решить финансовые проблемы тысячи школ. Мои ученики лишены возможности получить хорошее образование. Наша школа — это своего рода микромир, в котором, как в фокусе, отражается то, что происходит в стране.

Нашу беседу прервал вдруг голос из репродуктора, настойчиво потребовавший мистера Сильвера немедленно зайти к директору школы. Извинившись, тот вышел из класса.

Чем заполнить неожиданную паузу в разговоре со старшим преподавателем? Достал блокнот с выписанными статистическими данными о «среднем американском школьнике». Вот лишь некоторые из них:

«В школах обучается около 50 миллионов детей. Из них более 90 процентов посещает государственные школы, остальные — частные или церковные. Около половины школьного бюджета составляют средства, собранные с местного населения в виде налога на недвижимую собственность, 40 процентов поступает от властей штата. Поэтому бюджет школ в фешенебельных пригородах, а также частных учебных заведений в несколько раз выше, чем во многих городских районах.

Средний выпускник не может перевести градусы по шкале Фаренгейта в градусы по шкале Цельсия, даже имея под рукой соответствующую формулу. Никаких других художественных произведений, помимо указанных в школьной программе, он не читал. Ему трудно даже составить текст заявления о приеме на работу. Каждый седьмой выпускник имеет столь слабые навыки чтения и письма, что его называют просто «функционально неграмотным». В школах негритянских районов таких больше в три раза. Отсев из школ среди учащихся–негров в два раза выше, чем среди белых.

Из ста учеников старших классов тридцать курят табак, девять — марихуану, шесть регулярно потребляют алкогольные напитки. Двести тысяч нью–йоркских школьников ежегодно прогуливают занятия. Ущерб от «вандализма» (разрушения пособий и учебного оборудования) составляет полмиллиарда долларов в год. Главной проблемой американской школы считается сегодня не столько обучение, сколько обеспечение безопасности учителей и учащихся…»

Решил спросить мистера Сильвера, чем, по его мнению, порождена преступность в школах. И, конечно, поинтересоваться, на каком основании средства массовой информации изображают школу «инкубатором американской демократии», где будто бы делается первый вклад в стирание экономического и социального неравенства. В этот момент появился мистер Сильвер.

— Возникла одна проблема, — объяснил он. — Звонили из районного отдела. Там не хотят, чтобы кто–то из школьных преподавателей беседовал с советским корреспондентом. Прямо как во времена маккартизма. Очень прошу извинить…

Все ясно, вопросов больше нет. Мистер Сильвер, явно чувствовавший себя неудобно, проводил меня до двери.

Только что закончились занятия, и школьники все еще толпились на улице. Полицейские патрульные машины, высланные к окончанию уроков, настороженно крались вдоль тротуара. Заброшенные, полуразвалившиеся дома вокруг зияли обгоревшими окнами–пробоинами, обломки мебели валялись на проезжей части. Картина такая, словно недавно здесь проходили бои.

По дороге в корпункт вспомнилось сообщение местных газет. Незадолго до окончания занятий в здание школы № 35, расположенной всего в нескольких кварталах от только что увиденной мною, ворвалась группа подростков и, словно саранча, пронеслась по коридорам и классным комнатам, громя все и вся. Когда, сделав свое дело, вандалы скрылись, в одном из классов нашли лежащую на полу, избитую, истекающую кровью учительницу Амелию Браун…

ПЕРВЫЕ «ПРИВИВКИ»

Почему же так неожиданно закончилась моя поездка в бруклинскую школу № 33? В поисках ответа принялся за чтение в публичной библиотеке учебников по истории для начальных и средних школ. Тех самых книг, с помощью которых формируется у молодых американцев представление о себе и окружающем мире.

Если судить по этим учебникам, описываемые в них события происходят сами по себе и абсолютно не связаны никакой логикой исторического развития. По сути, это даже не история, а хронология чередующихся событий. Слово «прогресс» вообще не фигурирует, это понятие подменяется «изменениями», которые происходят помимо людей, и потому им остается лишь изучать историю, чтобы приспособиться к «быстрым изменениям». И словом не упоминая о закономерностях общественного развития, авторы учебников внушают юным гражданам США мысль о совершенстве и незыблемости политической структуры американского государства. Изображение исторических событий в этих книгах — катехизис конформизма, не более того.

Любопытно трактуется в школьных наставлениях социально–экономическое неравенство. Так, публикуемые на их страницах фотографии пожилых американцев на фоне полуразвалившейся обители, как правило негров с юга или из районов Аппалачей, сопровождает следующий текст: «Официально считаются бедными те американцы, кто не имеет дохода, достаточного для приобретения товаров и поддержания адекватного уровня жизни. Бедных в Америке можно найти по всей стране — в городах и сельских районах. Некоторые из них не имеют профессиональной подготовки и не могут получить работу, некоторые потеряли ее вследствие введения новых методов производства. Сельскохозяйственные рабочие на юге, в основном американцы мексиканского происхождения, пуэрториканцы и индейцы, тоже составляют определенную часть этой группы населения. Но, судя по всему, самой многочисленной частью бедных являются пожилые американцы, чьим доходом служит лишь пенсия».

Согласно учебникам истории, бедность — это болезнь вроде рака, и причины ее неизвестны. «Но сегодня, — спешат заверить авторы одного из учебников, — у американцев есть все средства избавиться от бедности, и это их большое преимущество перед прошлыми поколениями. Никогда еще они не были так хорошо подготовлены для решения этой проблемы. Технотронный век обеспечил их всеми надлежащими средствами».

Все удивительно просто. И конечно, в этих пособиях нет даже намека на существующее в стране социально–экономическое неравенство, на бездну, разделяющую имущих и неимущих, на совершенно очевидную непримиримость их классовых интересов.

Углубившись дальше в катехизис, я наткнулся на главу «Свободные американцы — сильная демократическая нация, оплот свободного мира». О конкретных понятиях свободы и демократии нет ни слова, но сколько угодно о том, что Америка идет во главе народов, жаждущих свободы, и противостоит ей другая мировая держава — Советский Союз — главный противник свободы. Предлагается даже сравнить американский и советский образ жизни. Что именно сравнивать, неизвестно. Учебник просто указывает: в отличие от Америки Россия представляет собой «государство фальшивой демократии, ее промышленность настроена не на производство телевизоров, а на производство оружия и, самое главное, угрожает свободному миру». Вслед за этим выводом помещена огромная карта мира на всю страницу с раскрашенными в разные цвета странами, чтобы отличить «свободные», «коммунистические» и «нейтральные».

Далее следует предостережение: «Коммунистическая угроза существует и внутри самой Америки, где русские активно действуют по подрыву системы свободного предпринимательства». В свое время они, мол, украли секреты атомной бомбы и сейчас постоянно обманывают американцев. Соединенные Штаты же настойчиво пытаются улучшить контакты с Советским Союзом и добиться прочного мира, основанного на взаимопонимании. О конкретных мерах, предпринимаемых американским правительством, учебник скромно умалчивает.

Ну а как молодого американца настраивают в отношении других стран? Оказывается, в основном они так или иначе пытаются досадить Америке, вынуждая ее преодолевать возникающие кризисные ситуации на международной арене, причем она делает это бескорыстно, из самых высоких и благородных побуждений. Что это за побуждения и каковы их истинные цели, ни в одном из попавшихся мне учебников ничего не говорится.

И вот опять предостережение: «ФБР призывает американцев сообщать прямо в это учреждение о любых подозрениях по поводу коммунистической деятельности их соотечественников. ФБР хорошо знает, как отличить правду в таких сообщениях, и опирается при этом на законы нашей свободной нации. Поступая так, американцы действуют в духе традиций нашей страны».

Одним словом, редкая смесь шовинизма и слепой амбиции. Подобные учебники и наставления для молодых американцев — своего рода «прививки» от коммунизма, сделанные в детстве на всю жизнь. Можно ли после этого утверждать, что школы в Америке — «великий инкубатор демократии», где стирается социально–экономическое неравенство? Вся система образования в США направлена в первую очередь на производство приверженцев основанной на неравенстве идеологии частного собственничества, она культивирует в сознании идею об исключительности Америки и ее образа жизни, страх и недоверие ко всему, что противоречит буржуазной морали.

Есть у американской системы школьного образования и другая, не менее важная функция — классовый отбор. Беднейшим слоям населения в «обществе равных возможностей» и знаний суждено «потреблять» меньше, и предназначение их соответственно — обеспечивать общество «свободного предпринимательства» рабочей силой, стоимость которой диктуют те, кто занял командные посты в его высших эшелонах.

РОЖДЕСТВЕНСКИЕ БЛЮЗЫ

От ворот школы государственной мне дали поворот. А не попробовать ли посетить школу частную? Кстати, и ехать никуда не надо: прямо перед моим домом расположилась одна из них. Каждый день снизу, со школьного дворика, доносятся ребячьи голоса, девочки играют в классики, мальчишки — в баскетбол. Внешне она напоминает замок из серого камня, кругом чистота и порядок, ученики все в специальных костюмчиках с вышитой на кармане эмблемой школы.

Однако идти туда не хотелось, ибо знал, что, если даже пустят меня в эту частную «кузницу американской морали», учат и учатся там по все тем же учебникам истории. Но встретили бы меня, наверное, внешне корректно, рассказали бы, показали, похвалились миниатюрными компьютерами в каждом классе, современными пособиями и методами обучения: частной фирме без рекламы нельзя. В меру поворчали бы на какие–то «проблемы», не идущие, правда, ни в какое сравнение с трудностями школы № 33.

Не очень хотелось идти туда и еще по одной причине: чувствовал, не сдержусь и спрошу преподавателей, не их ли питомцы в свое время не давали прохода советским женщинам, провожающим своих детей в расположенную неподалеку нашу школу. Ругань, оскорбления и даже физические действия стали обыденной нормой поведения этих еще не оперившихся, но по–взрослому наглых юнцов. Может быть, еще раз попытать счастья в обычной «паблик скул»?

Искать такую пришлось недолго. Школа № 19, что на перекрестке 1–й авеню и 12–й улицы Манхэттена, во всех отношениях «самая средняя»: на городских контрольных тестах в последний раз она заняла 340–е место (всего в Нью–Йорке 614 таких школ). В новом учебном году в школе на сто учащихся больше и на три учителя меньше. За неимением средств пришлось даже сократить охранника. И все же ей повезло: она не вошла в число тех четырнадцати школ, о закрытии которых по финансовым соображениям объявили городские власти, но урезанный бюджет давал знать о себе. По словам побывавшего там местного репортера, «преподаватели деморализованы страхом в любое время лишиться работы и ощущением, что они служат посудой разового пользования». Красноречиво, но все же я решил посмотреть сам.

Открывая дверь школы, невольно увидел наклеенное на ней объявление: «Внимание, родители! В городе свирепствует героиновая эпидемия, все больше подростков попадает в сети торговцев наркотиками. В этом году армию наркоманов пополнили сотни школьников. Волна наркотической стихии свирепствует и в нашем районе. В случае каких–либо подозрений немедленно связывайтесь с полицией». Одна проблема наслаивается на другую.

Памятуя об опыте посещения бруклинской школы, пошел прямо на второй этаж к директору Мартину Шапиро. Представился, как положено, известил о своих намерениях познакомиться со школой. На лице у мистера Шапиро удивление боролось с растерянностью, растерянность — с сознанием того, что вести себя надо корректно.

— Знаете, вот вам телефон, звоните и просите о’кей на интервью у моего начальства, — вымолвил наконец директор. — Без него я ничего не могу решить. От меня это не зависит…

В отличие от лаконичного Мартина Шапиро районное начальство, к которому я обратился с той же просьбой в тот же день, выяснило доподлинно не только какую газету я представляю, но и зачем мне все это нужно. Выяснив, обещало сообщить свое решение в самое ближайшее время. Трудную я им поставил задачу!

Проходил месяц за месяцем, но мне так и не удалось получить разрешения и от того районного начальства, которому подчинялся Мартин Шапиро, и от двух других, куда я обращался с аналогичной просьбой. Не скрою, в одном случае открыто намекнули на явное несоответствие между официальными заявлениями правительственных властей о якобы широких возможностях контактов для советских журналистов в США и реальностью. В других — в ответ удостаивали лишь недоуменными взглядами и молчанием, явно давая понять, что его нельзя принимать за согласие.

И все же нет худа без добра. Накануне Нового года я неожиданно получил почтовую открытку с приглашением на детский рождестьенский праздник. По стечению обстоятельств просили приехать в тот же бруклинский район, где находится школа № 33.

Когда я приехал, празднество было уже в самом разгаре. Резонируемый под навесом катка гвалт детских голосов упорно не затихал, даже когда время от времени хор школьников громко исполнял свои незатейливые песенки. Огромная елка посредине катка вспыхивала попеременно гирляндами разноцветных лампочек. Высоченный детина в одеянии Санта–Клауса выделывал на коньках головокружительные пируэты, то ли демонстрируя свое мастерство, то ли пытаясь удержать на себе бороду, за которую дергали мальчишки. Видимо, чтобы облегчить его бремя и дать ему передышку, отвлекали внимание детей своими номерами фокусники и клоуны.

Вскоре настал тот самый момент, которого с нетерпением ждала детвора, — раздача подарков. Несколько поутихнув и выстроившись в очередь, один за другим ребята подходили к группе взрослых, где какой–то подросток вручал каждому рождественский презент. Довольно многочисленная для такого, казалось бы, ординарного случая группа репортеров, оттеснив в сторону Санта–Клауса, запечатлевала событие на пленку. Последнее обстоятельство заинтриговало, и я поинтересовался у стоявшего рядом мужчины, кто же эти благотворители.

— Нет, вы серьезно? — удивился он. — Да ради этого момента все и делается. И гулянье, и подарки устроены на пожертвования семьи миллионера, строящего политическую карьеру. Его внук и раздает подарки. Будьте уверены, завтра об этой церемонии взахлеб напишут все местные газеты.

— Знают ли об этом ребята?

— Вы что, опять серьезно? Да они же дети из самых бедных здесь в округе семей. Хорошо хоть, такие благотворители нашлись под Новый год.

Сколь мало нужно, чтобы испортить настроение. Штришок вроде бы, а как не вписывается в сложившееся с детства представление о новогоднем празднике. Конечно, и позже, повзрослев, нам хотелось, чтобы дети не так уж скептически принимали подарки от Деда Мороза, но кто из нас мог допустить даже мысль, что на столь искренних детских чувствах можно так ловко играть…

Покидая рождественское благодеяние, я вспомнил почему–то о Каролине Ричардсон, одинокой семидесятидвухлетней американке, жившей где–то неподалеку, на улице Никербокер. Почти сорок лет проработала она на одной и той же текстильной фабрике. Крохотной пенсии не хватало даже на самые скромные потребности: в последние десять лет Каролина Ричардсон выходила из своего дома лишь в ближайшую продуктовую лавку. Пожар уничтожил чуть ли не все примыкавшие к ее дому здания, и лишь чудом уцелела ее убогая обитель. В опустевшие соседние квартиры начали наведываться наркоманы. Несколько раз ее обворовывали и избивали в подъезде, а потом стащили у старушки и последнюю ценную для нее вещь — настенные часы–ходики, доставшиеся ей по наследству.

Нашлись, правда, благотворители. Заботу о ближнем проявила на сей раз «Нью–Йорк тайме», хвастливо отметив в традиционном рождественском послании, что именно на средства газетного фонда Каролину Ричардсон переселили в другой дом, «где у нее будут соседи по лестничной клетке». Помогут ли они ей в случае беды? Даже «Нью–Йорк тайме» с уверенностью не могла ответить на этот вопрос, как и на вопрос, принесет ли рождество надежду тысячам и тысячам таких же брошенных на произвол судьбы только в одном Нью–Йорке, отверженных всеми американцев.

Перебравшись через Бруклинский мост на Манхэттен, я вскоре застрял в автомобильной пробке неподалеку от Рокфеллеровского центра. Где–то в его глубине сверкала мириадами огней «официальная» рождественская елка города, а у ее подножия вальсировали на льду искусственного катка солидные леди и джентльмены. Там же к фешенебельным магазинам на Пятой авеню подкатывали один за другим огромные лимузины, чтобы забрать своих хозяев с рождественскими покупками. Многие из тех, кто без лимузинов, отчаянно охотились за такси. Рядовые «Армии спасения» в кафтанах Санта–Клауса перезвоном своих колокольчиков напоминали о спасении души и заодно призывали вносить добровольные взносы в фонд филантропов. Праздно глазевшие на роскошно украшенные витрины прохожие время от времени бросали им в медные котелки свою скромную долю.

Красиво, шумно и весело на рождество в Нью–Йорке на Пятой авеню. Словно в зимнюю сказку попадаешь, очутившись в это время года в богатых пригородах. А в районах Бруклина, Гарлема и южного Бронкса все так же навевают тоску полуразвалившиеся дома, зияют в темноте обгоревшие окна–пробоины.

Рождество в Америке. Очень по–разному его там встречают. Почему? Где те невидимые «диспетчеры», что направляют людей — кого на командные посты, а кого в услужение «сильным мира сего»? Где проходят невидимые тропы к вершине пирамиды власти, тщательно охраняемые от «непосвященных»?

НЕЗРИМЫЕ ПУТИ К ВЕРШИНЕ ПИРАМИДЫ 

ПЕРВАЯ СТУПЕНЬКА НАВЕРХ

Я познакомился с ним случайно за шахматным столиком в клубе неподалеку от Колумбийского университета. Уже в ходе второй партии представились друг другу, разговорились. Оказалось, он студент этого университета и хочет стать журналистом.

— Конечно, устроиться даже с дипломом в солидную газету будет очень тяжело, — признался он позже, когда мы оставили шахматный столик и сели за стойку в соседнем баре. — Отец мой достаточно состоятельный бизнесмен, чтобы оплатить учебу в университете, однако он твердо дал понять: мне нужно рассчитывать и на свои связи. Поэтому–то я и вступил недавно в «Сигму–фи–эпсилон», без чьей помощи о крупной газете и мечтать не приходится…

Таинственная «Сигма–фи–эпсилон» заинтересовала меня настолько, что я решил узнать о ней побольше. О тайных или полутайных студенческих братствах, скрывающихся за буквами греческого алфавита, приходилось слышать и раньше, но беседовать с одним из их членов еще не удавалось. Слово за слово, и загадка благодаря моему новому знакомому стала постепенно проясняться.

Истоки американских студенческих братств берут начало в Вильямсбурге (штат Виргиния), где в 1776 году образовалось первое тайное общество «Фи–бета–каппа» (в переводе с греческого означает «мудрость — руководительница в жизни»). Сегодня членство в этом братстве является почетным и предоставляется только за выдающиеся успехи в учебе и особенно в послеуниверситетской карьере. Общество же «Сигма–фи–эпсилон», к которому принадлежал мой знакомый из шахматного клуба, самое типичное для американских университетов. В наставлении для новичков, которое он мне дал посмотреть, читаю: «Заводите друзей везде — в классе, университете, городе. Никогда не упускайте случая установить новое и нужное знакомство. Не выходите из аудитории в одиночку, делайте так, чтобы кто–то всегда составлял вам компанию. Каждый ваш новый приятель должен представлять интерес для нашего братства. Приглашайте почаще к себе и некоторых преподавателей. Помните: братство поможет вам добиться больших успехов везде и всюду, где бы вы ни оказались». И дабы не оставлять сомнений относительно значения слова «успех», вслед за «клятвой верности братству», которую приносит каждый новый член, в наставлении следует список крупнейших банкиров, промышленников, издателей, владельцев газет и журналов — членов «Сигмы–фи–эпсилон».

Помимо обязательства всегда помогать друг другу братья клянутся в верности «законам страны и общества», которые, как указано в наставлении, «полностью отвечают законам братства». Члены этих обществ обычно занимают ключевые посты в университетских организациях, более активны в студенческом самоуправлении и даже в спортивных командах. Махровый реакционер сенатор Барри Голдуотер назвал братства «надежным бастионом американской демократии». И он был безусловно прав, ибо они представляют собой клубы, открытые для наиболее обеспеченной части студенчества, куда отбираются по политическим убеждениям, расовым и социальным признакам.

В процессе самовоспроизводства элиты на начальном этапе студенческие братства играют очень важную роль наряду с частными школами, пансионами, наиболее престижными университетами. Не случайно же в свое время на заре конькобежного спорта в Королевстве Швеции сложился такой негласный порядок: если на дорожке стартовал барон, судья пускал в ход секундомер лишь спустя две секунды, для графа устанавливали фору в четыре, а для принца в восемь секунд. Нечто похожее происходит и в сегодняшней Америке, где преимущества образования «на старте» облегчают и дальнейшее восхождение к вершине социальной пирамиды. Систему передающихся по наследству дворянских рангов и титулов успешно заменили одиннадцать самых привилегированных университетов. Так, например, более двух третей студентов Принстона — выпускники частных школ, четверо из пяти руководителей ведущих корпораций получили диплом в Гарварде, Йеле и им подобных, где стоимость полного курса обучения составляет, по меньшей мере, шестилетний заработок среднего рабочего. В этих своего рода придворных салонах не только дают нужные знания, но и прививают «хороший тон», особую манеру поведения, по которой можно сразу отличить их выпускников.

Несколько слов о манерах и тоне. Один из слушателей Гарвардской школы деловой администрации, выходец из Западной Европы, поделился своими впечатлениями об атмосфере, царящей в этом «академическом филиале Уолл–стрита»: «Там господствует дух убийственной конкуренции. В школе вы научитесь и в грош не ставить слабых, робких, по которым вам придется в жизни ступать, как по трупам. Осознаете, что кругом враги, начнете бояться и ненавидеть людей, привыкнете до конца своих дней высокомерно относиться к окружающим. Но главное — научитесь никогда не показывать собственные слабости, всегда сохранять фасад благополучия и ненавидеть самого себя, если это не удается».

Элита привилегированного Гарварда — мальчики из тайных студенческих братств, для которых скрытая от посторонних глаз жизнь этих обществ гораздо важнее учебных занятий: там завязываются полезные связи, вырабатывается свой акцент в языке и одежде, по которому они потом будут узнавать друг друга, помогая взбираться к вершине. Членство в таком братстве — надежный ключ, открывающий двери наверх. Вступив в него, будущие политики, бизнесмены, журналисты свяжут себя отныне и навсегда невидимой нитью общих взглядов на жизнь, этических оценок и моральных норм.

Старшие наставники, правда, в целях укрепления касты оставляют в непроницаемой стене и отдельные лазейки. Способности, деловые качества, интеллект могут и не передаваться по наследству, а посему вырабатывается утонченная система отбора кандидатов в «свои» и избавления от «чужих». В той же Гарвардской школе деловой администрации, например, периодически проводятся «глубинные интервью» с целью определить у опрашиваемого степень его сообразительности, общительности, упорства, организаторского таланта, самообладания, а также выяснить его наклонности и круг интересов. И, конечно, политические взгляды. Неважно, республиканец вы или демократ, главное — не принадлежать к крайним либералам и, боже сохрани, не сочувствовать коммунистам.

ПЛОХО ОСВЕЩЕННАЯ ПЕРЕДНЯЯ

Помимо названных возлагается на студенческие братства и другая негласная функция — готовить их членов к дальнейшему продвижению в тайные общества более высокой ступени — масонские ложи шотландского обряда.

Когда в Италии разразился скандал вокруг ложи «Пропаганда-2», «Нью–Йорк тайме» тут же поспешила заверить: «Ряд масонских организаций США признают ложи, следуют ритуалам и учению масонства, но какой–то единой международной организации масонов нет». Газета, видимо, поторопилась, ибо позднее ход следствия по делу ложи «П-2» убедительно опроверг это заверение.

Картина же вырисовывалась действительно любопытная. Рядовым членам ложи «П-2» немного было известно о далеко идущих политических целях своей организации — в случае чрезвычайных обстоятельств предотвратить приход к власти коммунистов. Для большинства она была обычным братством «вольных каменщиков», и лишь немногие догадывались, что параллельно с традиционной деятельностью ложи происходило нечто, тщательно скрываемое ее магистром Личо Джелли.

Как оказалось, ложа действовала в тесном контакте с сицилийской мафией, имела «черное досье» с компрометирующими данными на политических деятелей, через «братьев» из итальянской контрразведки похищала секретные правительственные документы. Об этих фактах достаточно хорошо известно, но мало, очень мало пока еще кто знает, какими путями попадал Личо Джелли на вашингтонские церемонии вступления в должность президентов Картера и Рейгана; что по указанию ЦРУ члены ложи участвовали в организации террора «красных бригад» и похищений различных деятелей, в том числе для отвода глаз и американского генерала; и почему на судебном разбирательстве в Нью–Йорке финансовых махинаций члена ложи итало–американского банкира Мйкеле Синдоны тот назвал государственного секретаря Александра Хейга свидетелем, который мог бы подтвердить его деятельность по заданию ЦРУ в Сицилии, где масон занимался сбором финансовых средств на подготовку государственного переворота с целью установления на острове режима фашистской диктатуры.

В архиве специальной комиссии парламента Италии хранится переписка магистра Джелли с влиятельным представителем итальянской общины в Нью–Йорке, занимавшим важный пост в комитете по ведению предвыборной кампании Рональда Рейгана. В их письмах обсуждался «план спасения нашего друга» Микеле Синдоцы. Столь трогательное беспокойство легко объяснимо, если учесть, что в 1974 году Синдоне оказывал содействие в его финансовых махинациях банкир из Иллинойса, занимавший в свое время пост министра финансов в администрации Никсона, а затем постоянного представителя США в совете НАТО. За какие заслуги? И за то, в частности, что Синдона помогал ЦРУ финансировать некоторые итальянские партии, натравливая их на коммунистов. Но, видимо, он слишком много знал и вскоре поплатился за это жизнью.

Можно было бы и дальше разматывать клубок вашингтонских связей ложи «П-2» и вскрывать весьма любопытные детали, в том числе и относящиеся к подготовке покушения на папу римского, но это уже тема отдельного разговора. Вернемся к тем, кого члены итальянской ложи считают своими «братьями за океаном».

В своих очерках об Америке Владимир Маяковский, говоря о масонах, заметил: «Эта армия еще сохранила ложи и иерархию, по–прежнему объясняется таинственными жестами, манипулированием каким–то пальцем у какой–то жилетной пуговицы, рисует при встрече таинственные знаки, но на деле в большей своей части давно стала своеобразным учраспредом крупных торговцев и фабрикантов, назначающим министров и важнейших чиновников страны». Более полувека прошло с тех пор, но многое ли изменилось?

Масонство в Соединенных Штатах, как и сама буржуазная республика, зарождалось в Филадельфии. Именно там один из основателей американского государства Бенджамин Франклин был посвящен в «великие мастера» первой в стране масонской ложи. За минувшие двести лет членами тайного общества «вольных каменщиков» состояли президенты Мэдисон, Тафт, Трумэн, Эйзенхауэр, Форд, Картер. Несмотря на это, к масонству принято в США относиться внешне с иронией: филантропы, мол, увлеченные мистическими учениями, обыватели, которым льстит тщеславие оказаться среди «избранных». Но стоит только приподнять завесу мистики и филантропии, как четко начинает просматриваться политическая направленность масонского ордена.

В ложах овладевают волей и разумом человека, изучают его привычки, наклонности, слабости, вкусы, способности, и лишь после того, как он зарекомендовал себя абсолютным послушанием и выдающимися успехами в бизнесе и политике, перед ним открывают дверь из «плохо освещенной передней», как когда–то назвал масонство один из его магистров, в «главный зал», куда допускают уже только самых избранных. Однако, прежде чем увидеть ту заманчивую дверь, человек должен полностью и беспрекословно подчиниться наставникам из «главного зала», доказать свою глубочайшую убежденность в том, что существующий в Америке государственный строй дан богом, а модели общества без частной собственности придуманы сатаной. И самое главное — повинуясь «избранным братьям» из высших эшелонов власти, использовать любую благоприятную ситуацию для занятия важных постов в правительстве и партиях, полиции и профсоюзах, корпорациях и молодежных организациях.

По масонскому уставу, «великие мастера» не обязаны отчитываться перед «подмастерьями», а потому и неудивительно, что большинство рядовых членов общества, увлеченных загадочной мистикой и бутафорией, весьма смутно представ–ляют себе подлинные цели своего ордена. Цели же эти довольно земные — создать такую политическую межпартийную силу, которая гарантировала бы незыблемость буржуазных порядков с помощью легальных и нелегальных рычагов власти. В последнее время, когда угроза гласности нависла даже над органами разведки, глубоко законспирированный аппарат масонства становится для правящего класса Америки просто незаменимым.

Все предусмотрено в механизме «американской демократии»: на виду — правительство, конгресс, Верховный суд, две главные партии, корпорации, профсоюзное объединение АФТ — КПП, а за кулисами — «кукловоды» со своим уже испытанным столетиями аппаратом завуалированного политического влияния. На благодатной для мистики американской почве у масонов сегодня словно открывается второе дыхание. Их ложи с тайной иерархической структурой легко и органически вписываются в политическую систему, при которой центр тяжести ложится не на две крупнейшие буржуазные партии, а на «группы специальных интересов» — лобби. Именно через них и проталкивает крупный бизнес выгодные ему решения в правительстве и конгрессе.

«Мистика, мишура, забава для взрослых», — подшучивают иногда американцы над масонами с их магическими ритуалами, библейскими, иудаистскими и каббалистическими реквизитами, заимствованными у древних жрецов Египта и стран Востока. В действительности же семисвечник, Библия, окровавленные рубашки, кости с черепом, фартук, мастерок, циркуль и прочие «цеховые» принадлежности — это все скорее для привлечения новых адептов. Наряду же с формальной, внешней есть и подлинная мера вещей, тщательно скрываемая от «непосвященных».

Эта двойственность приобретает все более четкие очертания, когда сопоставляешь слова и дела тех, кто составляет сегодня высшее звено масонства в Америке. Не случайно, наверное, еще в прошлые века его идеология, призывая к прогрессивным изменениям в социальном укладе общества, одновременно помогала душить подлинные порывы к свободе и препятствовала проведению радикальных реформ. Стоит ли после этого удивляться, что в тайные масонские ложи входили в разное время и в разных странах: по одну сторону — Вашингтон, Франклин, Линкольн, Пестель, Руссо, Вольтер, Робеспьер, Гарибальди, а по другую—Людовик XVI, идеологи нацизма в Германии и Италии (в том числе Муссолини), Пиночет. Вникая в главные движущие импульсы движения «вольных каменщиков», сталкиваешься с необычайно гибкой идеологией, которая под прикрытием заманчивых общечеловеческих лозунгов в защиту свободы, равенства и братства позволяет одновременно играть и на правом и на левом политическом флангах и в зависимости от обстоятельств выглядеть то либералом, то консерватором.

Вот почему сразу после второй мировой войны масонство и американская разведка нашли друг в друге союзника и заключили между собой негласный антикоммунистический «альянс оборотней». Именно среди эмигрантов–масонов из социалистических стран искал свою наиболее надежную агентуру их «брат» директор ЦРУ Аллен Даллес. После соответствующей подготовки он забрасывал их обратно за «железный занавес» для проведения диверсий или «на длительное оседание с целью глубокого проникновения».

Со временем в «альянс оборотней» вступили новые члены — мафиозе из гангстерского синдиката и террористы из неофашистских организаций, действовавших под вывеской ультралевых группировок. Вскормленный на деньги мафии, поступавшие от продажи наркотиков и прочего грязного бизнеса, патронируемый ЦРУ масонский орден уже более уверенно приступил и к расправе над неугодными.

Одним из многих от рук «братьев» погиб итальянский журналист Мино Пекорелли, решившийся рассказать правду о связях итальянского масонства с американской разведкой. «Промышленные магнаты и финансисты, политические деятели, генералы и судебные чиновники, — писал он в статье для журнала «Оссерваторе политико», — принося клятву верности масонству, тем самым становятся на службу ЦРУ, чтобы любым путем преградить коммунистам доступ к власти». Пекорелли намеревался опубликовать новые разоблачительные сведения о связях ЦРУ с ложей «П-2», но пули наемных убийц помещали ему это сделать.

Идея масонов о «всемирном братстве» как нельзя лучше подходит правящему классу для достижения целей имперской внешней политики и ведения широким тайным фронтом подрывной деятельности против Советского Союза и других социалистических стран. Нет, далеко не призрачный храм воздвигают «вольные каменщики», следуя указаниям своих патронов. Откровенничая по этому поводу, масонский писатель Пьер Карпи признался: «Действия США направлены на поддержку НАТО, против СССР и других социалистических стран. Определяющим в этих действиях являются позиции транснациональных корпораций, большинство руководителей которых принадлежат к масонским обществам. Под влиянием англосаксонской части масонства разработан проект будущего устройства мира, который гораздо менее утопичен, чем кажется. Фундамен–тальным же законом этого проекта является просто–напросто закон прибыли и установление всемирного «экономического» правительства. Американские транснациональные корпорации при этом стремятся поставить экономику социалистических стран в зависимость от себя…»

ГЛАВНЫЙ ЗАЛ

Накануне предвыборной президентской кампании 1984 года, после отказа Эдварда Кеннеди выставлять свою кандидатуру я наткнулся в одной нью–йоркской газетке на любопытное сообщение. Суть его сводилась к тому, что на следующий же день после заявления Кеннеди в Питтсбурге состоялось закрытое совещание представителей крупнейших корпораций, в том числе «Дженерал моторз», «Гудиер Тайр энд рабер», «Форд мотор», «Рокуэлл Интернэшнл», а также личных эмиссаров Рокфеллеров, Морганов и Меллонов. Его участниками были масоны высоких степеней посвящения, а цель совещания — организовать финансирование избирательной кампании наиболее подходящего кандидата. Местом же проведения встречи явился частный привилегированный клуб «Дукесне», где традиционно собираются «вольные каменщики» из крупного промышленного и финансового бизнеса.

Впрочем, среди заведений, где в тесном кругу общается нетитулованная американская аристократия, тот питтсбургский клуб еще не из самых привилегированных. С древнейшими родами Европы по своей замкнутости может с успехом соперничать, скажем, клуб «Богемиан» в Калифорнии. Туда попасть лишь чуть легче, чем в английскую палату лордов. В списках его членов, естественно нигде не публикуемых, можно обнаружить влиятельных лиц вашингтонской администрации, включая бывших президентов Никсона, Форда и Картера. Там же фигурируют Киссинджер, Хейг, Рокфеллер, Голдуотер, «отец водородной бомбы» Теллер, директор ЦРУ, председатели правлений крупнейших корпораций и банков, сенаторы, генералы Пентагона и еще примерно две тысячи человек подобного калибра. Сами себя они называют «ассоциацией мужчин, склонных к литературе, искусству, музыке и драме». Клубу уже более ста лет. Каждый год в конце июля все «богемцы» съезжаются в его загородную резиденцию, раскинувшуюся в ста километрах к северу от Сан–Франциско. Охрана блюдет инструкцию впускать только членов и гостей, носит на себе опознавательные значки, как в Пентагоне или ЦРУ. О том, что обсуждается на таких собраниях, остается только догадываться.

Если клуб «Богемиан» можно назвать созвездием представителей самой высшей элиты, то Совет по внешним сношениям в Нью–Йорке по праву считается ее главным «мозговым трестом» в вопросах внешней политики. В особняке на Парк–авеню помещается уже не просто «клуб джентльменов», а своего рода «теневой госдепартамент». Несмотря на появление после прихода к власти администрации Рейгана сильного конкурента в лице Центра стратегических и международных исследований при Джорджтаунском университете, совет продолжает оказывать весьма заметное влияние на формирование американской внешней политики. В его особняке собираются политики, бизнесмены, журналисты, ученые, видные сенаторы и члены палаты представителей конгресса, главы правительственных департаментов, председатели правлений промышленных и банковских корпораций, верхушка АФТ — КПП, влиятельные обозреватели печати и телевидения. Журналисты — члены совета связаны обязательством никогда не разглашать содержание политических собраний и жестко ему следуют.

Отгороженная от внешнего мира стенами своих клубов, американская элита полностью прибрала к своим рукам процесс принятия важных политических и экономических решений. Внешне же демонстрируются борьба мнений, баланс сил, компромиссы конкурирующих групп и прочая мишура из арсенала «политического плюрализма».

Для иллюстрации всего лишь один пример. За две недели до совещания глав правительств западных стран в Вильямсбурге (штат Виргиния) в мае 1983 года в канадской провинции Квебек провел тайное заседание Бильдербергский клуб. По существу, именно на этом заседании международного «сверхправительства» и были подготовлены все основные политические и экономические решения глав правительств в Вильямсбурге. Знакомый американский бизнесмен показал мне список его участников. Помимо промышленных и финансовых тузов Западной Европы, правительственных деятелей стран «Общего рынка» с американской стороны среди прочих присутствовали: председатель международного консультативного комитета банка «Чейз Манхэттен» Рокфеллер, заместитель государственного секретаря Дэм, помощник министра обороны Перл, главный распорядитель финансов АФТ — КПП Донахью, посол США в СССР Хартман, главный редактор журнала «Тайм» Грюнвальд и, конечно, вездесущий Киссинджер.

Вот так на деле и выглядит «распределение власти», «принятие сообща решений о распределении основных экономических средств», «вертикальная мобильность» и «доступность элиты», о которых без устали трубят средства массовой информации США.

* * *

Есть своя очень примечательная символика и на долларовой бумажке. На одной стороне портрет Джорджа Вашингтона. На другой, с надписью «В бога веруем», напротив государственного герба красуется пирамида. Вершина ее оторвана от основной части и словно парит в воздухе, а на людей из нее смотрит озаренное сверкающим ореолом всевидящее око. Над сохранностью такой пирамиды с оторванной вершиной и печется сегодня американская элита.

В БИТВЕ ЗА БЕЛЫЙ ДОМ

Во время полета из Москвы в США летом 1984 года сосед справа некоторое время ко мне присматривался, а потом без всяких церемоний протянул руку: «Боб Фальмер, инженер из Лос–Анджелеса». Приглашение к разговору на высоте 9 тысяч метров было принято.

— Какими судьбами вы оказались в нашей стране, мистер Фальмер? — поинтересовался я издалека.

— Вы, наверное, имеете в виду, почему я приехал в Россию именно сейчас, когда отношения между нашими странами переживают совсем не самое доброе время? — переспросил он. — Это моя давняя мечта, и мне не хотелось с нею расставаться из–за сумасбродства наших политиков в Вашингтоне. Скажу со всей откровенностью, что не только не жалею о поездке, но увожу из вашей страны самые приятные впечатления. Нам, американцам, нужно обязательно вести диалог с советскими людьми. Иного разумного выхода у нас нет.

— Интересно, а что думают остальные члены вашей делегации?

— От многих услышите то же самое. Конечно, есть и другие мнения, но мыслящих иначе в нашей группе можно пересчитать по пальцам.

Разговор зашел о предстоявших президентских выборах.

— Вот уже более тридцати лет я считаю себя республиканцем. На нынешних выборах буду вынужден голосовать за Рейгана.

— Почему же вынужден? Или мне послышалось?

— К сожалению, вынужден, ибо Рейган для меня несколько консервативен. Выдвижение его кандидатуры зависело только от партийных боссов. Ничего не сделаешь, Рейган — наш официальный кандидат. Не пойду же я голосовать за демократов.

— Не хочу вмешиваться в ваши внутренние дела, но любопытно узнать, как вы участвуете в партийной деятельности помимо голосования на выборах?

— Вообще–то политика и политики меня не интересуют. Доверия большого к ним не испытываю, и, думаю, без них было бы спокойнее. Но что я делаю регулярно — во время предвыборной кампании вношу пожертвования в кассу республиканцев…

В вашингтонском аэропорту мы распрощались, пожелав друг другу удачного путешествия. Ему предстояло лететь в Калифорнию, мне автобусом добираться до Нью–Йорка…

Впереди у главных участников предвыборного президентского марафона 1984 года оставалось чуть больше километра. Мог ли тогда демократ Мондейл догнать республиканца Рейгана и вырваться вперед? Мне довелось наблюдать за этим забегом с самого близкого расстояния. Хочу поделиться впечатлениями о том, как складывалась борьба между ними на последнем этапе.

Спасибо местному телевидению — оно многое проясняло. Нет, не потому, что самый мощный канал влияния на избирателей давал полную картину происходящего. Скорее наоборот. Как ни крути переключатель программ, на экране было одно и то же: вокруг президента Рейгана исподволь создавался ореол непобедимости, а его сопернику уже заранее готовилась участь проигравшего.

ПИВО, КОКА–КОЛА И ПРЕЗИДЕНТСКИЕ ВЫБОРЫ

На телеэкране улыбающиеся люди идут на работу, заселяют новые дома, моют свои автомашины, торжественно поднимают на лужайке своего дома звездно–полосатый флаг… «Жизнь стала лучше. Америка и американцы вернули себе чувство гордости, которое, казалось, никогда не придет», — вещает диктор. И в конце, как бы походя, напоминает, что рекламное объявление оплачено предвыборным комитетом республиканской партии.

Бурная волна подобных рекламных роликов прокатывалась по стране, намекая американцам, что им не нужен новый президент, ибо прежний вполне заслуживает переизбрания на второй срок. Крупнейшие специалисты рекламного дела, взяв длительные отпуска в своих корпорациях и засучив рукава, принялись за «психологический массаж». Средств для этого имелось достаточно.

Пока претенденты на пост президента от демократической партии Мондейл и Харт вели словесную дуэль, браня друг друга, менеджеры предвыборной кампании президента Рейгана зани–мались разработкой гораздо более дальновидной стратегии. Их штаб–квартира направила своим людям в Нью–Йорк меморандум, в котором давались указания, на какие моменты предвыборной кампании следует обратить первостепенное внимание и на чем сделать акцент при рекламировании республиканского кандидата, чтобы подать его в наиболее выигрышном свете.

Из документа следовало, что реклама кандидата от республиканской партии должна вызывать у избирателя прежде всего самые теплые, добрые, радостные и оптимистические чувства, аналогичные возникающим после рекламы кока–колы, пива «Миллер хай лайф», аспирина «Байер» и чая «Липтон». Да и вообще надо настраивать американцев так, чтобы они связывали с республиканским президентом все самое приятное, самое позитивное и самое патриотическое.

Учитывалась и некоторая специфика. Если в ходе прошлой предвыборной кампании республиканский кандидат налегал на заявления с критикой тогдашнего президента Картера, сейчас же, по мнению его советников, становиться в позу лидера уже ни к чему. Главное — дать в рекламе такие «сцены из жизни», которые подводили бы избирателя к мысли, что все наконец–то пошло хорошо, а дальше будет еще лучше.

Какие еще «сцены из жизни» рекомендовали подавать широким планом? Визиты президента в Японию, Южную Корею, Ирландию, на побережье Нормандии, где во время второй мировой войны высадился десант союзников и был открыт второй фронт. Неважно, что за фасадом официальных приемов реальная жизнь даже не проглядывала, при соответствующем монтаже кадров мог получиться отличный рекламный ролик. Не случайно в президентскую свиту включили операторскую команду, специально нанятую для этих целей республиканским комитетом. Когда же кто–то из репортеров поинтересовался у главного пропагандиста этого комитета, почему на рекламных роликах не видно очередей безработных, тот даже немного опешил: «Что за предвзятый вопрос! Цель рекламы — показать лучшую часть лица!»

Реклама действительно стала главным двигателем предвыборной кампании.

Взяв старт на усыпанных снегом холмах северо–восточного штата Нью–Гэмпшир, участники предвыборного президентского марафона достигли солнечной Калифорнии, партийные съезды республиканцев и демократов выдвинули официальных кандидатов — затяжной, многоступенчатый процесс избрания главы государства продолжался, не давая главным претендентам времени для передышки. Расслабляться было нельзя, особенно демократам: хотя Уолтер Мондейл уже добился одобрения своей кандидатуры съездом, его словесная перепалка с Гэри Хартом нанесла демократам весьма чувствительный ущерб. У республиканцев же положение особых тревог не вызывало, ибо внутри партии альтернативы кандидатуре Рейгана не было, и на съезде в Далласе они продемонстрировали в пику демократам свое «единство рядов».

При всей сложности и противоречивости расстановки сил в предвыборной борьбе наименее спорным казалось одно — демократы не могли добиться реального преимущества, которое позволило бы их кандидату вырваться первым на финишную прямую. Впрочем, это не удивительно: партия, чей представитель хозяйничает в Белом доме, всегда располагает известными преимуществами перед его соперниками, формально стоящими в оппозиции. Превосходство же республиканцев складывалось из вполне ощутимых компонентов: наблюдая из Белого дома за стычками между Мондейлом и Хартом, президент взваливал вину на демократов за все внешнеполитические просчеты своей администрации и, как ни парадоксально, оказывался чуть ли не в выигрыше, обращаясь к ним с президентского мостика с призывом к единству, а заодно обвиняя их же в провале американской политики на Ближнем Востоке и в Центральной Америке.

Явно чувствуя собственную уязвимость по наиболее важным внешнеполитическим вопросам, президент применил ловкий тактический прием и взял на себя роль арбитра, обеспокоенного якобы прежде всего национальным единством страны и ее высшими интересами на международной арене. На начальных этапах избирательной кампании он предусмотрительно не вступал в дебаты со своими соперниками и, как и следовало ожидать, свел потерю для себя предвыборных очков к минимуму. Широко использовались им и другие преимущества уже материального свойства. К моменту открытия съезда республиканской партии в Далласе комитет республиканской партии израсходовал на ведение избирательной кампании 25 миллионов долларов — в основном пожертвования крупного бизнеса, не жалевшего средств на рекламирование своего кандидата. Дорога в Даллас и обратно была буквально усыпана долларами.

ЭТОТ МНОГОГРАННЫЙ «КЛЮЧЕВОЙ ФАКТОР»

Поначалу все действительно напоминало марафонский забег. Только «законных» его участников на старт предвыборной президентской кампании вышло более дюжины, а позднее федеральная комиссия по выборам уже зарегистрировала около ста претендентов. Восьмую по счету попытку завладеть ключами от Белого дома делал, например, бывший губернатор Миннесоты республиканец Гарольд Стассен. «Пусть вас не пугает идея бежать в президенты, — подбадривала претендентов появившаяся в нью–йоркских книжных лавках брошюра–путеводитель по предвыборной кампании. — Люди с гораздо менее достойными, чем у вас, качествами делали это. И не отчаивайтесь, если вы не знаете конкретных, волнующих избирателей вопросов. Их слишком много, чтобы четко в них разобраться. А потом, кто вообще верит заявлениям политиков? Решающим станет не ваша позиция, а представление о вас как о личности, которое сложится у избирателей. Кто сейчас может вспомнить отличие между Фордом и Картером, скажем, в их позициях по вопросам социального обеспечения? Отличие же запомнилось чисто внешнее: глуповатая улыбка Картера и привычка Форда спотыкаться на лестнице. Так что не отчаивайтесь и смело включайтесь в гонку за президентство». Авторы брошюры саркастически издевались и над кандидатами, и над самой системой избрания главы государства, а их тонкая ирония проливала свет на многие грани предвыборной кампании и ее «ключевого фактора».

Можно согласиться с тем, что на настроениях большинства избирателей заметнее сказывается положение в экономике, чем во внешней политике, где просчеты администрации, если только не из ряда вон выходящие, быстро ими забываются. На выборах большинство голосующих американцев выражают свои опасения и надежды, основанные главным образом на положении в экономике, которое складывается за месяц до голосования. Если же к этому времени оживление производства не повернет вспять, то правящая партия имеет хорошие шансы на выживание. Так получилось и в предвыборной кампании 1984 года.

Тем не менее критика в адрес милитаристской внешней политики администрации заставляла президента Рейгана принимать активные контрмеры. Через каналы влияния в органах массовой информации инспирировались сообщения о том, что, хотя советско–американские переговоры о контроле над ядерным оружием прерваны, диалог, мол, за который ратовал президент, продолжается и даже появился шанс на прогресс в дипломатической области. О каком конкретно прогрессе шла речь, высокопоставленные деятели администрации не распространялись, туманно намекая на «невидимые преимущества тайной дипломатии». Главное якобы — не мешать президенту, и все будет в порядке. В восприятие плохо информированного во внешней политике избирателя таким образом вносилась еще большая неразбериха. Ну а дабы в миротворческие заявления поверили, хозяин Белого дома выбрал и удобного козла отпущения — наряду с «неуступчивостью русских» им стал конгресс, точнее, его члены из числа демократов, которые и мешали–де президенту, толкая его на «серьезные уступки Советскому Союзу».

В год президентских выборов стремление политиков выдать желаемое за действительное или способное им стать (только дайте мне сесть в Белый дом) достигает своей кульминации. За две недели до финиша у окрыленного некоторым успехом в телевизионной полемике Уолтера Мондейла словно открылось второе дыхание. Спина бежавшего впереди Рональда Рейгана ему стала виднее, а предвыборная кампания из «гонки лидера» начала превращаться в гонку за ним. Почувствовав за спиной горячее дыхание соперника, кандидат от республиканской партии спешно покинул пристанище в Белом доме и кинулся в поездку по стране, чтобы пожимать избирателям руки, позировать перед камерой, произносить зажигательные речи, одновременно понося в них соперника на чем свет стоит. Последний платил той же монетой. Но каждый боялся, что не выдержат нервы и он сделает ненароком ту роковую ошибку, которая может решить исход президентских выборов не в его пользу.

Балансировали же кандидаты, как цирковые эквилибристы, стараясь подыгрывать всем избирателям сразу и не терять равновесия. Особенно усердно это делал Уолтер Мондейл. «Четыре года правления Рейгана увеличили грозящую миру опасность, — предостерегал он. — Следующие четыре года подведут нас еще ближе к катастрофе». И казалось, из его уст вместе с призывом к нормализации советско–американских отношений вылетал голубок. Но это, как говорится, «солнечная сторона». Была и теневая, и, когда приходил ее черед, из тех же уст вылетала птичка уже в ястребином оперении. Судите сами.

Выступая перед одной из аудиторий, Мондейл объявлял: «Наращивание военного присутствия в Гондурасе, ведение незаконной войны в Никарагуа, полное пренебрежение переговорами служат предупредительным сигналом. Если Рейган будет переизбран, его политика приведет к тому, что вооруженные силы США начнут войну в Центральной Америке». Бывший вице–президент призывал к свертыванию маневров в Гондурасе, обещал приостановить, заняв пост президента, тайную поддержку никарагуанских контрреволюционеров.

В другом месте и перед другой, уже более консервативно настроенной аудиторией он обрушивался на правительство Никарагуа с откровенными угрозами наложить на эту страну «карантин», что, по существу, означало объявление войны суверенному государству. По его словам, «никарагуанцы не имеют права делать то, что делают». Мондейл, как и Рейган, не удосуживался привести хотя бы сколько–нибудь серьезные факты, подтверждающие вмешательство Никарагуа во внутренние дела центральноамериканских государств. На поверку выходило, что лично он даже увеличил бы число американских «советников» в Гондурасе и помощь сальвадорской военщине.

Ближневосточная политика президента Рейгана, по мнению Мондейла, вообще потерпела полный провал. Однако критиковал эту политику кандидат от демократической партии не за ее авантюризм, а за недостаточно активную поддержку Израиля вашингтонской администрацией. Оказывается, если верить Мондейлу, Рейган просто спасовал, выведя морских пехотинцев из Бейрута.

Гораздо прямолинейнее, откровеннее кандидат от демократов был в отношении интервенции США в Гренаде. На посту президента, по его словам, он сделал бы то же самое, да и вообще он не против использования силы в странах «третьего мира», если там–де создается угроза национальной безопасности США. Кому и как могла угрожать беззащитная Гренада? На сей вопрос он предпочитал не отвечать.

Наиболее прочный плацдарм, с которого Мондейл вел «огонь» по республиканскому кандидату, — замораживание ядерного оружия, сдерживание гонки вооружений. Результаты опросов общественного мнения записывали ему в плюс позицию по этим важнейшим вопросам предвыборной кампании. Но вот только всегда ли такой «огонь» достигал цели? Трудно, очень трудно было Мондейлу оправдываться, почему сам он, будучи в свое время вице–президентом, не выступал за решение этих проблем и почему именно при администрации Картера, куда он входил, началось нагнетание милитаристского психоза. Тогда, мол, спешил объяснить Мондейл, он оставлял за собой право на «частное мнение», расходившееся с президентским. Объяснение звучало совсем неубедительно.

От таких политических зигзагов голова у избирателя шла кругом. Все чаще поглядывал он в сторону другого кандидата, чьи заявления казались яснее и доходчивее. Или же просто отворачивался от обоих, вконец оглохнув от шумной предвыборной трескотни.

Около восьмисот ежедневных газет в своих редакционных статьях поддержали кандидатуру Рейгана, на стороне демократов не набралось и сотни. Крупные издатели, владельцы газетных концернов решили голосовать за республиканского кандидата. Они же позаботились и о том, чтобы их ставка была беспроигрышной.

ПОД СЕНЬЮ КАПИТОЛИЯ

Результаты выборов 1984 года в конгресс никого не удивили: демократы потеряли пятнадцать мест в палате представителей, а республиканцы — два места в сенате. Одним словом, никаких сенсаций, примерно тот же расклад предсказывали наиболее опытные политические обозреватели.

«Наутро после шумного ажиотажа национальных выборов наступает похмелье, — подвел итоги избирательной кампании старейшина американской журналистики Джеймс Рестон. — Проблемы, которые ранее игнорировались, остались все так же лежать на столе, как и поступающие счета для оплаты».

Свое отношение к выборам в конгресс по–своему выразил водитель грузовика из города Сент–Луиса (штат Миссури) Уолтер Рэй. «Законодатели ничего не сделали для меня, — заметил он. — Почему я должен что–то делать для них?» На сей раз Уолтер Рэй, голосовавший на предшествующих выборах за республиканцев, не стал голосовать вообще. Попытаемся понять почему.

* * *

С наступлением осени каждого четного года активность конгрессменов достигает своего апогея. Именно в эту пору их можно чаще увидеть в избирательных округах и штатах, на телеэкранах и страницах печати, на трибунах, а то и просто на улице, пожимающих руки случайным прохожим. Аппараты законодателей начинают работать на полную катушку, и отнюдь не из–за того, что спал наконец летний зной: в первый вторник ноября их ожидают новые выборы.

Осенью каждого четного года борьба идет за все 435 мест в палате представителей и чуть менее трети мест в сенате. Это не означает, однако, полного обновления состава конгресса, ибо обычно с насиженных мест никто уходить не хочет, и после выборов многие из них остаются за теми, кто уже оккупировал офисы на Капитолийском холме два, четыре, шесть лет назад. Чтобы удержаться, нужно лишь приложить некоторые усилия по дискредитации соперника из другой партии, пожать больше рук, выступить чаще по телевидению, отказаться от сна, но не от «паблисити». Этим и занимались кандидаты в конгресс, разъезжавшие по стране в погоне за голосами избирателей.

И республиканцам, и демократам приходилось довольно туго. Первым хвастаться было нечем — девятимиллионная армия безработных, застой во многих отраслях промышленности, выросший до астрономических цифр дефицит платежного баланса, скачущий заметный уровень инфляции. У демократов положение было менее уязвимо, но далеко не самое выигрышное, а преимущество больше психологическое: их предвыборная стратегия — критика всего, что делало в экономической области правительство республиканцев. Посему демократы в ходе предвыборной кампании выбросили лозунг «Все несправедливое — это республиканское!». Однако своей конкретной экономической программы, которая существенно отличалась бы от республиканской, у них не было.

Прислушиваясь к словесной перепалке между кандидатами двух крупнейших политических партий, можно было подметить и еще одну характерную деталь. Хотя психологическое преимущество было на стороне демократов, республиканцы чаще выступали на телевидении, их рекламно–пропагандистская деятельность явно нейтрализовывала усилия соперника. Секрет успеха прост: за три месяца до выборов в фонды республиканцев поступило 146 миллионов долларов, а демократы в своей партийной казне не насчитали и 20 миллионов. К выборам, как и ожидали, финансовое превосходство правящей партии стало еще заметнее — в основном за счет пожертвований крупного бизнеса, не скрывавшего своих партийных симпатий. Торговая палата США, например, прямо рекомендовала корпорациям поддержать девяносто восемь конкретных кандидатов в конгресс от республиканцев и лишь одного от демократов. Борьба двух крупнейших буржуазных партий, по существу, превратилась в борьбу кошельков.

«Для республиканцев политика — это бизнес. Для демократов — удовольствие», — заметил один из знатоков американской политической кухни. Однако многим законодателям, получившим место в конгрессе, удается совмещать одновременно и бизнес, и удовольствие.

Что общего между конгрессменом и торговцем подержанными автомашинами? Политический сатирик Рассел Бейкер подсказывает: «Оба страшно не хотят, чтобы кто–то заглядывал «под капот» и обнаруживал там дряхлый генератор, уже давно не способный дать ни одной свежей искры». Видимо, следует добавить еще, что оба тщательно скрывают дефекты не только в «системе зажигания».

Применив к конгрессменам «трихирологию», или очень ходовое сейчас в Америке учение о «жизненной кривой», обнаруживаешь и у них свои «биоритмы». Так, например, весьма любопытное явление происходит с кривой количества судебных разбирательств, возбуждаемых против членов палаты представителей и сенаторов. За тридцать лет с 1941 года серьезных скандальных историй зафиксировано пятнадцать, то есть одна в два года. В последующее десятилетие угроза возбуждения судебных дел нависала уже в среднем над тремя конгрессменами в год. Кривая, что называется, резко поползла вверх.

В чем же обвиняли «мистера неподкупного»? Во взяточничестве, в прикарманивании казенных денег из фонда избирательных кампаний, получении завышенного жалованья и других финансовых злоупотреблениях. К злату страсть на Капитолийском холме питают все, но одни стараются это делать «в рамках закона», другим не удается балансировать, и они оказываются вне оных. Сенатора–демократа из штата Нью–Джерси Гаррисона Уильямса, скажем, попутал не просто бес, а «арабский бес»: он заключил крупную закулисную сделку с арабским шейхом, роль которого, как оказалось, исполнял американец, агент ФБР, не знавший ни слова по–арабски. Разоблачение завершилось позорным возвращением сенатора в его родной штат, хотя истинное его место, если вспомнить Марка Твена, «на каторжных работах с цепью и чугунным ядром на ногах».

Вести себя «в рамках» куда безопаснее и, может быть, даже выгоднее. В последнее время конгрессмены только и говорили что о необходимости экономии правительством государственных средств. Между тем сами постоянно увеличивали свои представительские расходы и фонды на заграничные поездки. В одну из таких командировок отправились сразу четырнадцать законодателей, не считая их помощников. Намерения у них, судя по заявлениям, были серьезные — «определить масштабы деятельности советского Военно–Морского Флота». До сих пор никто не знает, что им удалось выяснить, но доподлинно известно об их шикарной жизни в Сингапуре, Бомбее, Каире и Афинах, стоившей налогоплательщикам около трети миллиона долларов. Они еще поскромничали: другие в такие поездки берут свои семьи, предпочитая задерживаться подолгу на гавайских и западноевропейских курортах. Закупками для них «сувениров», их обслуживанием занимаются обычно американские посольства, и, естественно, за казенный счет. Источник доходов хоть и небольшой для конгрессменов, но надежный, а главное — «в рамках закона».

Все рекорды по нарушению «правил игры», бесспорно, побил член палаты представителей от штата Нью–Йорк Джон Мэрфи в период своего пятнадцатилетнего пребывания на Капитолийском холме. Он оказался замешанным вместе с другими конгрессменами, республиканцами и демократами, в крупной финансовой сделке с «арабским шейхом». До этого ему удавалось скрывать аналогичные махинации с никарагуанским диктатором Сомосой, главарем американской мафии Томасом Гамбино, южнокорейской разведкой и другими не менее сомнительными клиентами. Мэрфи настолько входил в раж, что у него не хватало времени появляться на заседаниях палаты, даже когда речь шла о предоставлении федеральной финансовой помощи его родному штату Нью–Йорк.

Финансовые нарушения, допускаемые конгрессменами, сопровождаются «моральными издержками». Буйные попойки в компании с «девочками по вызову» довольно часто заканчиваются для них семейным скандалом. Как стало известно, некоторые законодатели в интимной обстановке общаются и с мальчиками–пажами, обслуживающими заседания обеих палат. Спикеру О’Нилу пришлось начать расследование, вскоре, однако, зашедшее в тупик.

* * *

Можно ли утверждать, что деятельность американских «народных избранников» отражает углубляющийся кризис институтов государственной власти, работающих преимущественно для имитирования усилий по решению социально–экономических проблем? Во всяком случае, конгресс каждого нового созыва по пробуксовке оставляет далеко позади все предыдущие. Летаргия конкретного дела стала повседневной практикой на Капитолийском холме. Количество направленных на подпись президенту законопроектов или объем протоколов заседаний обеих палат отнюдь не показатель результатов их деятельности. К конструктивным решениям таких острых проблем, как более справедливое распределение доходов, инфляция, безработица, бюджетный дефицит, социальное обеспечение, конгрессмены даже близко остерегаются подходить: сложившаяся государственно–монополистическая машина таких решений просто не потерпит и никто не осмелится подбрасывать песок в ее шестеренки, тем более что машина действительно буксует и двигатель перегревается. Стычка законодателей с исполнительной властью всего лишь показная, внешняя демонстрация независимости конгресса.

Известно, какой оживленный диалог ведут законодатели с администрацией по вопросам военно–политическим, однако трения, если и случаются, никогда не выходят за рамки «негативного равновесия». Достаточно вспомнить хотя бы дебаты по ограничению стратегических вооружений, ассигнованиям на ракетные системы MX и «Трайдент», обсуждение планов милитаризации космоса в рамках «стратегической оборонной инициативы». Интересы администрации и конгресса не столько сталкиваются, сколько совпадают по всем главным внешнеполитическим направлениям деятельности Белого дома и его военной стратегии. Расхождения касаются лишь второстепенных аспектов и небольших разногласий относительно размеров ассигнований, не более того.

Формально президентские полномочия по объявлению и ведению войны ограничены разрешением конгресса, которое должно быть получено до начала боевых действий. Ограничение есть и в конституции, предоставляющей конгрессу исключительное право объявления войны, фигурирует оно и в соответствующих резолюциях законодательного органа страны. Есть и принятый конгрессом за подписью президента закон о нейтралитете, согласно которому преступлением квалифицируются любые действия по подготовке, организации и началу враждебных действий против страны, с которой США формально поддерживают мирные отношения. Но кто в конгрессе возвысил свой голос против нарушения администрацией этого закона в отношении Никарагуа, не говоря уже о беззащитной Гренаде?

Много, очень много принято законодателями резолюций, косвенно ограничивающих военную поддержку США тех стран, где не соблюдаются права человека. Но и к ним редко кто апеллирует, когда речь заходит о военной помощи антинародным режимам в Сальвадоре, Чили, Гондурасе, Южной Африке.

Слова, дела и резолюции. Как не согласуются они между собой, если отбросить предвыборную политическую трескотню и посмотреть фактам в лицо. Причины же такой нестыковки — в общности стратегических и классовых интересов Белого дома и конгресса и одновременно в кровной заинтересованности большинства законодателей сохранить за собой теплое местечко под сенью Капитолия. Чутье профессиональных политиков подсказывает им: легче оправдываться, когда всю ответственность за внешнеполитические дела можно скинуть на президента, при случае даже упрекать Белый дом в узурпации власти. Любая же занятая конгрессменом принципиальная позиция чревата риском для его личной карьеры. Постоянная, непреходящая забота добиться переизбрания настолько затмевает все остальное, что становится альфой и омегой его деятельности и даже образа мышления. Конгрессмен понимает, что переизбрание зависит прежде всего от того, насколько успешно ему удается отстаивать интересы «групп давления» бизнеса и состоятельных избирателей, на чью финансовую поддержку он может рассчитывать в предвыборной кампании. И посему он изо всех сил старается добиться конкретных выгод для наиболее крупной финансовой или промышленной группировки, находящейся в его избирательном округе или штате.

С тех пор, когда голоса конгрессменов покупали за мешочки с золотым песком и ночные развлечения с платными красотками, прошло много времени. Методы подкупа стали куда более изощренными, лоббизм, или умение влиять на законодателей, превратился в одно из основных средств давления. Ныне обходительные джентльмены закидывают свои невидимые сети где–нибудь в престижном гольф–клубе, предпочитая оказывать «тонкое воздействие». Сенатор Дуглас, например, так описывал эту хитрую технологию: «Соблазнитель обычно не прямо дает деньги конгрессмену, а путем ряда услуг пытается внушить ему такое чувство личной обязанности, чтобы тот постепенно перестал сознавать свой общественный долг и проникся убеждением, что он прежде всего лично обязан своим благодетелям и покровителям».

По своему воздействию на законодателей толкачи военно–промышленного комплекса затмили даже израильское лобби. Ассигнования на военные нужды признаны в конгрессе «святая святых»: можно и нужно считать каждую тысячу долларов на помощь нуждающимся семьям, но торговаться о миллиардных расходах Пентагона равносильно национальному предательству. Да и кому хочется навлекать на себя гнев поставщиков военного ведомства, которые могут в любой момент закрыть заводы в избирательном округе, отказать конгрессмену в финансировании его предвыборной кампании. Кстати, очень ловко лоббирует сам Пентагон: нужных ему конгрессменов зачисляет в запас и направляет в служебные командировки в такие крупные «военные центры», как Париж, Лондон, Рим и Гонолулу…

Добавьте ко всему этому политический нажим, местнические интересы, алчность военно–промышленных корпораций, личные связи, кумовство, и станет еще очевиднее, почему конгресс не может и не хочет ограничивать гонку вооружений. Отсюда — и главная причина непоследовательности и зигзагов тех конгрессменов, которые публично высказывались, например, за замораживание ядерных арсеналов. Отсюда — и уверенность Белого дома в том, что конгресс, прозванный иронично «беззубым аллигатором», не осмелится помешать проводимой администрацией политике «с позиции силы».

* * *

Итак, выборы прошли. Но из кого же пришлось американцам избирать своих «слуг»? Сенат стабильно остается «клубом миллионеров»: из ста сенаторов около половины прямо заявили о своем более миллионном состоянии. Их подавляющее большинство — представители богатейших семей страны, крупнейших корпораций и юридических фирм и все без исключения — владельцы крупной недвижимой собственности и солидных пакетов акций.

Пользуясь лазейками в принятом ими же законе об этике, члены сената не заявляют о своих инвестициях в акционерных компаниях, а у многих они составляют довольно круглую сумму. Известный как один из самых богатых сенаторов, демократ из штата Массачусетс Эдвард Кеннеди не фигурирует официально среди миллионеров, ибо большинство его активов вложено в акционерные компании. Правнук основателя компании «Стандард ойл» и, наверное, самый богатый из членов конгресса Джон Рокфеллер из штата Западная Виргиния заявил о своих активах на сумму «чуть больше четырех миллионов долларов». В действительности же они оцениваются в сто пятьдесят миллионов долларов или даже больше.

По замыслу основателей американской республики, палате представителей отводится роль «прямой защитницы интересов народа». Завет соблюден весьма относительно — в отличие от сената в нижней палате только двадцать миллионеров. Традиционно туда входят также представители привилегированных слоев населения, две трети из них владеют акциями или получают вознаграждения за услуги, оказываемые корпорациям в том деле, которое им ближе по роду законодательной деятельности. По профессии это преимущественно юристы, многие сохраняют частную адвокатскую практику даже после избрания в конгресс. Формально им запрещено получать вознаграждения, если оказываемые ими услуги могут повлиять на деятельность федеральных властей, и некоторые действительно не получают, попросту откладывая их получение до ухода из конгресса.

Около трети членов палаты представителей — владельцы банков, фирм, директора компаний. Каждый пятый, как правило, лично участвует в финансовых операциях банков своего штата, и девять из десяти имеют акции в банках или в каких–либо кредитных ассоциациях. Среди представителей других профессий есть врачи, журналисты, администраторы. В свое время было объявлено о создании в палате группы законодателей с «рабочим прошлым». В нее вошли бывшие бармен, боксер–тяжеловес, сотрудник типографии, стекольщик, капитан речного катера. Ныне в палате представителей нет даже и таких «рабочих».

ДВАДЦАТЬ МИНУТ ОТКРОВЕНИЯ 

БЕССТРАШНАЯ И НЕЗАВИСИМАЯ

В трясущемся вагоне метро развернул свежий утренний выпуск «Дейли ньюс». Первая полоса кричала крупным шрифтом: «СОБАКА ИСКУСАЛА ДО СМЕРТИ ГРУДНОГО РЕБЕНКА». Тут же помещена фотография ликующего от радости победы бейсболиста.

Заглянул внутрь газеты. Подробное описание трагического случая, о котором объявлено на первой странице. Репортаж из Центрального парка о встрече мэра города с вождем племени из Западной Африки. Заметки о рейде полиции по местным магазинам в поисках белья с незаконно проставленным на нем клеймом солидных фирм. Фоторепортаж о параде в честь Христофора Колумба на Пятой авеню. Последние сплетни о голливудских «звездах» и корреспонденция о вояже одной из них в Западную Европу. Интервью с водителем такси, обезоружившим грабителя (действительно редкий случай).

Далее следовали более серьезные материалы. Сообщение о подготовке Центральным разведывательным управлением наставления для убийц из банд никарагуанских контрреволюционеров (без всяких комментариев) и рядом целое исследование на тему «Почему принцесса Дайяна поменяла прическу», результаты опросов избирателей по поводу шансов Рейгана и Мондейла одержать победу на предстоявших президентских выборах.

Если к уже перечисленному набору новостей добавить предсказания гороскопа на сегодня, советы алкоголикам и курильщикам, дискуссию по поводу того, откуда происходит выражение «Пьян, как судья», три страницы комиксов, пятнадцать страниц спортивных новостей, пять страниц рецензий на последние бродвейские постановки, три страницы теле- и кинопрограмм, получится в общих чертах типичный номер газеты. Причем одной из самых крупнотиражных в Америке ежедневных газет.

Прежде чем выйти из метро на улицу и выбросить газету в ближайшую мусорную корзину, отметил для себя: из семидесяти полос более половины отдано рекламе и другим платным объявлениям. Важная деталь…

«Эта газета всегда будет бесстрашной и независимой, — увидел я выбитую золотом в граните мемориальную надпись на здании редакции газеты «Дейли ньюс», разместившемся на 42–й улице. — Она никогда не свяжет себя тесным альянсом с каким–либо классом, ибо классовое чувство всегда враждебно интересам народа». Авторство этого завещания принадлежит основателю газеты Джозефу Паттерсону. Но почему–то вот уже более шестидесяти лет красуется оно не на фасаде занимаемого редакцией здания, а скромненько, на стене, выходящей в забитый автомашинами типографский двор. Тоже любопытная деталь.

Свой визит в «Дейли ньюс» я начал с нарушения всех канонов американского этикета — без какой–либо договоренности по телефону поднялся в главный отдел редакции, наудачу открыл дверь первого попавшегося на глаза кабинета и, показав свое корреспондентское удостоверение сидевшему за столом джентльмену, попросил его об интервью.

— О’кей, двадцать минут, — неожиданно согласился он, — но при условии, что мое имя в вашем репортаже не будет фигурировать.

Условие принято. И потому назовем моего собеседника просто мистером Гудмэном, у которого за плечами не один десяток лет работы в «Дейли ньюс», а на плечах немалая ответственность за все, что появляется на ее страницах.

— Ваш основатель завещал не связывать себя тесными узами с каким–либо классом и отстаивать ту свободу печати, которую провозгласила в конце XVIII века первая поправка к конституции США, — начал я. — Но газета — предприятие коммерческое, где, как и в любой компании, действуют совет директоров, держатели акций и обладатели их контрольного пакета. Хотите или нет, а скреплена она неразрывными узами с бизнесом и, будучи его частью, вынуждена мыслить категориями прибыли, рынка, сбыта, конкуренции, борьбы за монополию на рынке и прочее.

— Замечено верно, — согласился мистер Гудмэн, предлагая мне сигарету. — Моя газета является действительно предприятием коммерческим, причем крупным, насчитывающим около пяти тысяч сотрудников. Две трети прибылей корпорация–владелец получает от рекламы, треть от тиража в полтора миллиона экземпляров. Кстати, газетная индустрия у нас в стране одна из самых прибыльных отраслей экономики. И в получении прибыли мы действительно зависим от бизнеса: ведь рекламные объявления в газете оплачивает именно он. Но у нас есть и такие привилегии, которые и не снились промышленникам и финансистам, ибо по закону владельцы газет не обязаны отчитываться о своих доходах перед федеральной комиссией и могут сохранять их в тайне. В этом мы абсолютно свободны.

— Остается вас только поздравить с таким «успехом», — продолжал допытываться я. — Но мне часто приходится слышать о том, что пресса здесь свободна и не зависит от правительства. Как вы освещаете внутренние дела — сугубо ваша преро–гатива, однако по поводу освещения дел внешнеполитических позвольте высказать некоторые суждения. Возьмем один пример — почему и зачем администрация распространяет в печати небылицы о «проникновении» Советского Союза в Центральную Америку. Мне лично причины и цели ясны, но хочется услышать ответ от вас. Ведь ваша газета очень охотно, на самых видных местах и под броскими заголовками публикует всю поставляемую правительством дезинформацию и ни слова не сообщает о тех американцах, отнюдь не симпатизирующих Советскому Союзу, кто прямо называет заявления вашингтонских деятелей злонамеренной чушью.

— Так, так, — нейтрально заметил собеседник.

— И еще кое–что по поводу «плюрализма мнений», который формально отстаивает и ваша газета, — продолжал я. — Время от времени на страницах некоторых американских изданий появляются даже статьи советских авторов по вопросам внешней политики. Такое стремление к непредвзятости искренне восхищало бы, если бы не одна существенная деталь: дабы еще больше гарантировать предвзятость восприятия читателем этих статей, их обычно сопровождают пометкой: «Материал получен из посольства СССР в Вашингтоне». Кстати, в вашей газете информацию о нашей стране не публикуют даже в таком виде.

— А что, собственно, вас удивляет? — оживился мистер Гудмэн. — Скажу вам совершенно откровенно: нам импонирует, когда правительство демонстрирует свою твердость и даже определенную наглость в отношении Советского Союза. Такая политика щекочет националистические чувства, а потому мы всегда готовы поддать жару там, где хочет администрация. В том числе и в сообщениях о событиях в Центральной Америке, хотя я с вами согласен, никакой «руки Москвы» за ними, по существу, и нет. Когда администрация по любому поводу и в любом районе мира обрушивается с обвинениями на Советы, мы ее поддерживаем с закрытыми глазами. Пусть ее заявления неоправданны, мы не станем на этом акцентировать внимание по одной простой причине — сие просто непатриотично. Но мы чувствуем себя независимо и время от времени вставляем шпильку вашингтонской администрации. Мы критиковали, например, нашего госсекретаря по поводу его безразличного отношения к судьбе зверски замученных в Сальвадоре американских монахинь…

Столь откровенное и циничное признание вряд ли нуждается в комментариях. Американская пресса считает себя самой объективной в подаче информации и новостей, но львиная доля событийного материала поставляется газетам двумя телеграфными агентствами, которые при отборе информации насаждают во всей американской прессе свои штампы. Уже не говоря о синдикатах, рассылающих «расфасованные» статьи своих обозревателей газетам–подписчикам. В результате одни и те же материалы оценочного характера появляются в самых разных изданиях, формально ни от кого не зависимых, и срабатывает негласно, но весьма четко система отбора такой информации, которая пригодна большинству выходящих в стране газет. Люди вроде бы читают разную прессу, а попадают под одинаковое влияние. И почему–то оно всегда совпадает с интересами вашингтонской администрации и крупного бизнеса. Когда я высказал эту мысль своему собеседнику, тот пожал плечами.

— Может быть, так и получается, но мы об этом не думаем. Скажу лишь на основе своего личного опыта: наша пресса может разойтись с правительством по каким–то вопросам, но ее объединяет убеждение, что Америка превыше всего, а репортеры, обозреватели, редакторы должны считать нашу систему самой свободной и демократической в мире. В действительности же, как и на выборах должностных лиц в органы власти, эта свобода, честно говоря, ограничивается, по существу, выбором между позициями республиканской и демократической партий. Конечно, можно встать и на какую–то третью или четвертую позицию. Но что за этим последует?..

Хотелось, очень хотелось спросить мистера Гудмэна, а действительно — что? Увольнение с работы, лишение пособий, пенсии? Но раздался гонг двадцатиминутного раунда. Поблагодарив коллегу за гостеприимство и вполне откровенную беседу, спустился в фойе редакции.

Там в глубине зала виднелся огромный глобус. Если верить брошюрке для туристов — «самый крупный в мире, отражающий политическую реальность современного мира». Как и Земля, макет наклонен на 23,5 градуса, сориентирован в направлении географических полюсов, с помощью моторчика в три лошадиные силы совершает полный оборот вокруг оси каждые десять минут. С топографической скрупулезностью обозначены на нем 189 стран и 2291 город, отмечены океанские глубины и горные высоты, тропики Рака и Козерога, водопады и даже высыхающие реки пустынь. Окружает глобус площадка в виде гигантского компаса, стрелки которого указывают в сторону крупнейших городов мира, тут же отмечено и расстояние от них до Нью–Йорка.

Все верно с точки зрения реальности геофизической, но с реальностью политической авторы этого макета Земли явно не в ладах. Так, например, границы СССР и ряда европейских государств обозначены без учета итогов второй мировой войны. Пусть этот глобус самый из самых, но относительно якобы точного отражения на нем политической реальности современного мира возникают большие сомнения. Как, впрочем, и относительно освещения событий в мире в одной из самых крупнотиражных в Америке ежедневных газет.

НЕВИДИМЫЕ СТРЕЛОЧНИКИ

Буквально через минуту после происшедшего прямо у меня на глазах убийства бездомного на Парк–авеню, еще до прибытия полицейского патруля и кареты скорой помощи, рядом с умиравшим на мостовой человеком оказался пожилой седовласый джентльмен. На галстуке у него висела знакомая желтая карточка, выдаваемая полицейским департаментом местным репортерам. Ловко манипулируя фотокамерой, он находил различные ракурсы, чтобы поэффектнее, крупным планом снять безжизненно распростершееся тело.

Приглядевшись повнимательнее, я рассмотрел на карточке название газеты — «Нью–Йорк пост». Спокойно и деловито опросил он шефа детективов, санитаров, прохожих и, записав кое–что в блокнот, направился к стоявшей у бровки тротуара автомашине.

— Если можно, задержитесь на минуту, — попросил я его и, дабы не терять понапрасну времени, показал свою прессовскую карточку. — Просто хочется узнать: вы тоже оказались здесь случайно?

— Эта случайность обходится моему боссу в триста пятьдесят долларов в неделю, — не без иронии пояснил он. — А вот вам, мне кажется, просто подфартило.

Через минуту я уже сидел рядом с репортером и его напарником в машине с потрескивавшим под панелью радиопередатчиком. Крутя баранку, он лаконично изложил в микрофон все известные ему обстоятельства убийства. Посовещавшись с кем–то по радио, решил: произошло весьма заурядное убийство и вряд ли что–нибудь получится, но пленку надо срочно доставить в редакцию на всякий случай и продолжать патрулирование в ожидании действительно «жареного».

Снимки были переправлены, и мы приготовились ждать, прислушиваясь уже к какой–то другой волне. Разобрать членораздельное в потоке цифр, условных наименований и терминов я не мог и намекнул об этом.

— Еще бы. Не один месяц я потратил, чтобы разобраться в этой чехарде, — гордо подтвердил мой новый знакомый. — У детективов свои заботы, у нас свои, но есть и одно общее — к месту происшествия мы спешим наперегонки, особенно когда кого–то прихлопнули. А как за ними угонишься, если у них сирена и право проезда на красный. Поэтому и ловчишь, перехватывая их радиопереговоры и, если везет, успеваешь до них…

Дальше я узнал, что именно таким путем ему стало известно об убийстве. Проезжавший мимо водитель такси сообщил своим диспетчерам, те в полицейское управление, откуда и последовала команда патрулям. Его же машина случайно оказалась в минуте езды от места преступления. Вот и весь секрет.

Репортер время от времени прислушивался к трескотне передатчика и лаконично расшифровывал:

— В Бруклине убит водитель автобуса. Туда пока доедешь, автобуса и след простыл. Не поедем… А вот заполыхал магазинчик в Гарлеме. Туда тоже спешить не стоит, ибо район не из гостеприимных, тем более самое ценное из магазина уже наверняка вынесли… Стоп, это уже что–то: у входа в монастырь ограблена и изнасилована монахиня. Надо торопиться, пока ее не увезли в госпиталь. Упритесь ногами, мой друг, впереди нас ждет большая удача. С вас, кстати, причитается.

— Нет, это не по мне. А посидеть в баре не откажусь, — заметил я и вышел из машины, предварительно договорившись о встрече…

Мое неожиданное знакомство с «блуждающим» репортером из «Нью–Йорк пост» позволило увидеть явление гораздо более интересное, чем оперативный поиск событийной информации. Невольно напрашивалось сравнение типичного американского корреспондента с туристом, приехавшим поглазеть на аттракционы калифорнийского Диснейленда, где в разных местах понаставлены специальные указатели–стрелки, рекомендующие наиболее живописные виды парка для съемки, и турист послушно щелкает именно с положенного места, идет в положенном направлении. Также ведут себя и репортеры, указателями для которых служат созываемые кем–то из вашингтонских вельмож пресс–конференции, заявления для печати какого–нибудь сенатора или конгрессмена. В Белом доме и на Капитолийском холме репортеры дежурят чуть ли не круглые сутки. Такое же дежурство установлено в полицейских управлениях крупных городов, а по их улицам постоянно курсируют уже знакомые нам своего рода «бригады быстрого реагирования». В подавляющем большинстве случаев репортерам не остается ничего другого, как «брать то, что дают, смотреть то, что показывают».

Истинно американский парадокс: оснащенная по последнему слову техники газетная и радиотелевизионная журналистика при всей внешней активности остается в массе своей пассивной, зависящей от случая и очень далекой от показа истинных причин важных социальных явлений. Случайно ли такой известный в Америке «разгребатель грязи», как Сеймур Херш, смог первым опубликовать разоблачительный материал о кровавой бойне в Сонгми лишь в никому не известной «Диспетчер ньюс сервис»?

Представьте себе лавину информации, обрушивающуюся на американца из 1750 ежедневных газет общим тиражом в 62 миллиона экземпляров, 6700 коммерческих радиостанций и 700 телестанций. После школы пресса и телевидение — самый эффективный канал программирования сознания людей. Печатная индустрия, радио и телевидение, как и любая отрасль бизнеса (газетный бизнес в США занимает десятое место по объему производимой продукции и пятое по уровню занятости), стремятся прежде всего привлечь максимальное число потребителей. Как этого легче добиться? Путем культивирования уже сформировавшихся и тем самым апробированных социальных ценностей и политических взглядов. Для успешного функционирования «салонов психологического массажа» нужна прибыль в первую очередь, во вторую — расположенность и доверие клиентов. Желательно все вместе. Семейство Сульцбергеров — Оксов, например, получает от «Нью–Йорк тайме» свыше 10 миллионов долларов в год, семейство Чэндлеров от «Лос–Анджелес тайме» — более 20 миллионов. В телебизнесе норма прибыли выше раз в шесть–семь.

Как и в любом бизнесе, в «индустрии промывания мозгов» существует и своя довольно острая внутренняя конкуренция. «Управляющие умами» отчаянно борются между собой за новые рынки сбыта и сферы влияния, за первенство в подаче информации, тем более «жареной». Телекомпания Си–би–эс никогда не уступит Эй–би–си, журнал «Тайм» главному сопернику — «Ньюсуик», телеграфное агентство АП контрпартнеру — ЮПИ. А столичная «Вашингтон пост» скорее зарубит весь тираж, чем позволит «Нью–Йорк тайме» опередить ее в передаче наиболее сногсшибательной новости.

Кстати, как понимают новость? Около века назад главный редактор газеты «Нью–Йорк сан» Джон Богарт определил ее так: «Когда собака кусает человека, это не новость, ибо ничего экстраординарного здесь нет. Но когда человек кусает собаку, вот это действительно новость». Столь образное, сколь и извращенное понимание социально полезной информации, сегодня в плоти и в крови каждого репортера и редактора любой провинциальной или крупной газеты, журнала, радио или телевидения.

Конечно, чисто в профессиональном плане есть и положительные плоды острой конкурентной борьбы, но от нее ничего не меняется ни в реальном положении американцев, ни в отношении средств массовой информации к системе частного предпринимательства. Да и как пресса может выступить против этой системы, если она и есть частное предпринимательство, и зачастую весьма крупное, борющееся за потребителя, точнее, за потребление своей продукции, за выколачивание максимальной прибыли. Уж кто–кто, а бизнес и пресса действительно сидят «в одной лодке».

Однако нет правил без исключения. И среди американских газет, журналов и даже радиостанций есть и такие, которые отстаивают подлинно демократические идеалы и служат им в трудных, подчас невыносимых условиях полицейской и судебной травли. Но в данном случае речь идет о «большой прессе» и монополиях, захвативших контроль над средствами массовой пропаганды.

* * *

Профессор Стэнфордского университета Уильям Риверс в своей книге «Творцы общественного мнения» пришел к заключению, что информационный аппарат в США был якобы создан независимым от правительства с целью обеспечить его свободу от контроля любой конкретной администрации. Если спросить об этом типичного американского журналиста, он с таким заключением согласится сразу. Но вот когда поинтересуешься у него понастойчивее, обеспечена ли эта свобода в действительности, разве не играет пресса роль одного из самых эффективных и послушных инструментов не одной какой–то отдельной администрации, а государственной системы в целом, тут собеседник начинает задумываться. «И все же мы подаем новость как объективный факт с ограниченной интерпретацией, — будет упорствовать он. — Свое же несогласие с правительством выражаем открыто».

То, что пресса время от времени не соглашается с правительством, точнее, с некоторыми аспектами правительственной политики, действительно верно. Но каждый раз в этих случаях речь идет о частностях, об отдельных фактах, а не о существе. Пресса и правительство в США являются в конечном итоге союзниками, и, хотя союз сей не скреплен никакими формальностями, от этого он нисколько не ослабевает, особенно в периоды наиболее серьезного социального брожения. Вспомним хотя бы войну во Вьетнаме. Тогда «большая пресса» не вымолвила и слова осуждения по поводу военной интервенции США во Вьетнаме, аморальности действий американцев против вьетнамских патриотов, боровшихся за освобождение своей страны. В лучшем случае указывалось на бессмысленность гигантских затрат на войну, ее дороговизну и бесцельность, на то, что она может привести к расколу Америки.

Позднее в статьях и корреспонденциях о гонке вооружений и ядерной стратегии администрации США содержалась какая угодно информация: самая подробная раскладка стоимости каждой новой системы оружия и уязвимости межконтинентальных баллистических ракет, технические данные «трайдентов» и MX, сценарии возможного обмена ядерными ударами в «ограниченной войне», возможности «потенциала первого удара» и милитаризация космоса. Но не найти в ней было главного — осуждения аморальности ядерной войны. «Большая пресса», стряхнув с себя «послевьетнамский синдром», снова заступила на вахту при Пентагоне, а в передачах радио- и телекомпаний все чаще замелькали рекламы фирм военно–промышленного комплекса.

«Правительство США полностью контролирует средства массовой информации». Думается, это не совсем точная формула. Конечно, у правительства есть достаточно мощные рычаги оказания влияния на содержание той или иной публикации или телепередачи: пресс–конференции, официальные брифинги и конфиденциальные беседы, наконец, хитроумно пускаемые «утечки» информации через надежные связи в прессе. Контроль со стороны правительства есть, но он в значительной мере носит взаимный характер, как в той компании, где никто друг другу не доверяет. Да и контролем это можно назвать весьма условно: зачем он, если сложилась такая общность классовых интересов, которая действует безотказно и не менее эффективно, чем любая регламентация.

Нужен ли правительственный надзор, если, например, только пять нью–йоркских банков владеют контрольными пакетами акций в трех ведущих радиотелевизионных компаниях и являются влиятельными акционерами «Нью–Йорк тайме» и «Тайм». В свою очередь сами радиотелевизионные корпорации владеют контрольными пакетами акций издательств, кинокомпаний и компаний грамзаписи. Система работает словно живой организм с присущим ему инстинктом самосохранения. И попробуйте при этом протащить в эфир или на газетную полосу инакомыслие, затрагивающее такие нервные центры, как прибыль и распределение доходов, подлинные причины инфляции, безработицы и экономического спада. Подобное «вольнодумство» пропустят лишь в том случае, если его можно подать в качестве пикантного развлечения, а потом использовать опять–таки для укрепления мифа об «объективности» прессы и ее «независимости».

Не случайно печать называют в Америке «четвертой властью», наряду с исполнительной, законодательной и судебной. Ее первоочередная государственная функция — обеспечить в условиях «информационного взрыва» единомыслие в понимании национальных интересов Соединенных Штатов так, как их трактует военно–промышленный комплекс, того главного, без чего система работать не может. А одновременно тщательно скрыть, что столь священные национальные интересы почему–то всегда совпадают с финансовыми интересами крупного бизнеса.

Вот она — «свобода печати», оборачивающаяся на деле свободой крупных собственников создавать и настраивать общественное мнение в пользу буржуазии и к ее выгоде. Но об этом, конечно, вслух ничего не говорится.

А БИЗНЕС ОСТАЕТСЯ БИЗНЕСОМ

Поведав вкратце об успешных делах его фирмы после прихода к власти республиканской администрации, собеседник за массивным столом едва заметно качнулся в кресле и кинул в мою сторону вопросительный взгляд: «Чего вы еще хотите?» Стало быть, очередь за мной.

— У крупного бизнеса, который вы представляете, есть действительно основания для оптимизма, — начал я издалека. — В минувший квартал года прибыли корпораций перешагнули двадцатипроцентную отметку. Не знаю, как вы делите их внутри вашей компании, но скажется ли оживление производства на положении уволенных вами же два–три года назад? Возьмете ли вы их обратно на работу?

— Скорее всего, нет, — заметил он и глубже откинулся в кресле, будто под тяжестью брошенного в него вопроса, — Видите ли, автоматизация приводит к росту производства в расчете на одного рабочего. Куда мне девать уволенных, ума не приложу…

Нет, разговор получался поистине бессмысленным. Между нами стояла стена не просто непонимания, а стена, разделяющая миры с совершенно разными духовными ценностями и шкалой мышления.

— Ну а если бы вы оказались без работы? — ответил я вопросом на вопрос и тут же почувствовал реакцию собеседника: такой вариант никогда не приходил ему в голову.

— Случись это, все тогда полетит к чертям. А этого, дай бог, не случится, — парировал он и резко встал из–за стола.

Интуиция подсказывала: моя попытка поиграть воображением собеседнику показалась наглостью, к которой он не привык в стенах своего офиса. Не злоупотребляя долго его терпением, я поблагодарил за короткую, но весьма откровенную беседу и вышел из кабинета. В приемной подтвердил еще раз миловидной секретарше: «Пусть босс не волнуется. Упоминать в газете его имени я не стану. Джентльменское соглашение остается в силе».

ПРИБЫЛИ НА БЕЗУМИИ

Короткий визит к первому вице–президенту крупнейшей аэрокосмической корпорации — лишь небольшое вступление к разговору о военно–промышленном комплексе. Впрочем, чтобы представить себе, как он действует, совсем не обязательно знакомиться лично с кем–либо из его представителей. О его роли в системе американского государства известно немало. Даже президент США Эйзенхауэр признавал в свое время его бесконтрольное, видимое и невидимое влияние — экономическое, политическое и духовное — в каждом штате, в каждом городе, в каждом учреждении федерального правительства. Кстати, сам термин «военно–промышленный комплекс» впервые пустил в оборот именно он.

Сегодня американский ВПК продолжает прочно удерживать позиции крупнейшего, быстро развивающегося и самого влиятельного сектора экономики. Президент Рейган унаследовал от своего предшественника военный бюджет в 138 миллиардов долларов. В проекте государственного бюджета на 1986 финансовый год на военные нужды уже выделялось более 300 миллиардов. Руководители «Локхид эйркрафт» не преминули тогда заметить: «Мы имеем большие заказы, самые большие с середины 60–х годов. Наше будущее выглядит прочным, а компания будет процветать, по крайней мере, предстоящие десять лет». И они были правы. Только за четыре года правления администрации Рейгана прибыли ее подскочили почти в два раза. Напомним, что компания производит спутники–шпионы, ракеты для ядерных подводных лодок «Трайдент», патрульные самолеты, выполняет особо секретные заказы Пентагона и ЦРУ в рамках программы «звездных войн». И процветает она отнюдь не в одиночестве.

Своеобразные рекорды ставят сейчас военно–промышленные корпорации не только на производстве, но и в экспорте вооружений. «Американская торговля оружием растет астрономическими темпами, — указывает сотрудник Института изучения политики Майкл Клер. — Заказы, размещенные в рамках правительственной программы иностранных военных поставок, выросли в среднегодовом исчислении с 500 миллионов долларов в начале 60–х годов почти до 12 миллиардов в конце 70–х. За последние шесть лет эти заказы составили невероятную сумму — 79 миллиардов долларов, что в пять раз больше, чем за предыдущие двадцать лет. Продолжают расти также поставки вооружений, осуществляемых непосредственно американскими корпорациями в рамках программы коммерческой торговли оружием».

ВПК, или четвертая часть американской промышленности, может без труда игнорировать механизмы конкуренции рыночного хозяйства. Не случайно прибыли военных корпораций почти на 60 процентов выше прибылей в невоенных отраслях. В политическом лексиконе слова «военные ассигнования» приобрели силу поистине магическую, и стоит только погромче произнести их — все пути для Пентагона откроются словно по мановению волшебной палочки. Сомневаться в целесообразности все больших затрат на вооружение просто непатриотично.

Самая могущественная организация в Соединенных Штатах — военно–промышленный комплекс — не фигурирует ни в одном американском справочнике, но за ней сегодня решающий голос во внешней политике, экономике и идеологии. Ненависть к социализму, помноженная на алчность, породила гигантского, отнюдь не призрачного левиафана, весь смысл существования которого в безудержном наращивании еще более коварных и разрушительных вооружений, выкачивании прибылей на ядерном безумии. И в уповании на силу как на последнего арбитра в любой ситуации.

Еще со времен «отцов–основателей» американской республики военная сила считалась главным и чуть ли не единственным средством урегулирования спорных проблем. Подобно шестизарядному кольту различных калибров, решавшему зачастую дела чисто житейские, канонерки выполняли ту же роль в делах внешнеполитических. У ставки на силовые приемы дипломатии сложилась не только своя историческая, но и философская база. По мнению главы школы «политического реализма» Ганса Моргентау, например, в ее основе лежит стремление государств к утверждению своего силового превосходства в мире, а отсюда ориентиром США в международной политике может служить «понятие интереса, определяемого в терминах силы».

Иначе говоря, культ военной силы в американской внешней политике определяет прежде всего ее классовая природа. Иной основы при капитализме, кроме дележа по принципу силы, не было на протяжении всей истории и нет. Вот почему боится правящая элита Америки мира без оружия, мира без той силовой опоры, на которую она полагается как на средство по укреплению своего господства. Это стремление и питает все внешнеполитические доктрины США, направленные на обеспечение условий для достижения военно–стратегического превосходства над Советским Союзом.

Работая в Соединенных Штатах, мне часто приходилось слышать от многих здравомыслящих американцев и о «парадоксе силы». По их мнению, военный потенциал США никогда не был еще столь велик в материальном отношении и одновременно столь же малоэффективен. Они отмечали новые реальности в мире, и прежде всего военно–стратегическое равновесие между Советским Союзом и Соединенными Штатами, призывали к воздержанию от угрозы силой или ее применения. Охотно рассуждали, как сделать эту силу более контролируемой, «чтобы не выйти за пределы разумного».

…«Чтобы не выйти за пределы разумного». А в это время, официально признавая стратегический паритет, Пентагон с помощью военно–промышленных корпораций отчаянно пытался вырваться из него, сделать еще один рывок в гонке вооружений и перенести ее в космос, добиться постоянно ускользающего военного превосходства за счет более коварных ракет MX, нового поколения «трайдентов», «першингов», крылатых ракет. Оживленно, как будто речь идет об обычной проблеме, дебатировали в военных и научных кругах вопрос о создании лучевого оружия. Дилемма ставилась весьма предметно: что взять за основу, точнее, что дешевле и эффективнее — мощные лазерные лучи или лучи элементарных частиц, скажем электронов? С появлением такого оружия предрекали даже «революцию в военном деле».

Реальное и нереальное сплеталось в Америке в самый невероятный узел. Не так давно пользовался там популярностью научно–фантастический роман Теодора Томаса «Метеоролог». В нем описывался мир будущего, где верховная власть принадлежит некоему «Совету метеорологов», члены которого создают благодаря новейшим достижениям науки и техники искусственные климатические условия. Все это позволяет им контролировать жизнь своих граждан, удерживать власть, с помощью бурь и штормов подавлять национально–освободительные движения, уничтожать урожай, людей. Воображение Т. Томаса обогнало время, но ненамного. В руки антивоенных активистов попали исследовательские материалы Центра по разработке вооружений военно–морских сил США, судя по которым Пентагон активно занимается секретными разработками «климатического оружия». В 1965 году президент Джонсон отдал указание о проведении операции «Шаровая молния» — по распылению специальных веществ, способствующих обильному скоплению дождевых туч в долинах рек Вьетнама, Лаоса и Камбоджи. Операция осуществлялась вплоть до 1972 года. Намерения Пентагона были совершенно очевидны — разрушить плотины и ирригационные сооружения в долине Красной реки на территории ДРВ «естественным» способом, не прибегая к воздушной бомбардировке. Если бы операция была осуществлена до конца, погибли бы миллионы и миллионы людей…

Не успокаивались милитаристы на берегах Потомака, не уставали танцевать пляску со смертью под какофонию безудержной ядерной гонки. Снова и снова пытались убедить, что Америка избрана богом служить мессией во всем мире. Нет, не многие прямо в лоб призывали к наращиванию ракетно–ядерных вооружений в Западной Европе, использованию сил «быстрого развертывания» против национально–освободительного движения на Ближнем Востоке, в Африке, Латинской Америке. Это слишком рискованно. Предпочитали идти по другому пути — подводить под гонку вооружений моральное основание, обвиняя во всех бедах «советскую угрозу». А чтобы в миф поверили легче, выбрасывали пропагандистский лозунг–трюк: «Вооружайся во имя спасения демократии и прав человека!»

ПРИЗРАКИ ВО ПЛОТИ

«В Америке бизнес все еще остается наиболее быстрым и безошибочным средством достижения большой власти… Никому никогда и в голову не придет, что величие может быть достигнуто на поприще писателя, музыканта, артиста. Поэтому все потенциально великие люди устремляются в среду бизнеса. Нужен ум, и незаурядный ум, чтобы создать сначала мысленно, а затем и воплотить в реальность промышленные предприятия нашей страны. Сегодня Америка достигла величия не благодаря, а вопреки ее притворному благочестию и морали. Из–за нашей узколобой нетерпимости люди, которые могли бы создать подлинные образцы американского искусства, пошли по линии наименьшего сопротивления и занялись бизнесом. Там они могут делать все, что им вздумается, и тем не менее не выходить из рамок общепринятых предрассудков…» Так говорил Теодор Драйзер в интервью газете «Нью–Йорк ивнинг уорлд» около сорока лет назад.

«Бизнес есть бизнес», — лаконично замечают американские коммерсанты сегодня, доказывая, что бизнес существует сам по себе, и не надо его смешивать ни с политикой, ни с идеологией, ни с моралью. Дабы убедиться в обратном, заглянем хотя бы в «отдел по связям с общественностью» любой крупной корпорации. Фактически это подразделение ответственно за связи с правительством, конгрессом, средствами массовой информации и местными властями. Там заняты сотни дипломированных специалистов в области социологии, психологии, пропаганды. Именно они и выполняют роль ведущего звена гигантского аппарата крупного бизнеса по «кондиционированию умов».

К чему сводится их внешне незаметная для общественности, но очень важная для бизнеса деятельность? Доказывать постоянно и твердо: «Что хорошо для хозяина, то хорошо и для Америки». Разыгрывать расхожие стереотипы, вроде: «Владелец и управляющий — образцы высокой морали, глубоко озабоченные житейскими нуждами своих рабочих». Не жалеть «прививок» от коммунизма и утверждать без устали: классовая борьба, мол, бессмысленна, а самих классов вообще нет; эксплуатация исчезла вместе с капитализмом XIX века; капиталист — тоже рабочий, ибо получает зарплату за капитал; повышение зарплаты нежелательно, так как ведет к инфляции и повышению цен; в безработице повинны техника, автоматизация, рост населения, иммигранты…

Крупные корпорации располагают солидным пропагандистским арсеналом. У каждой фирмы свои периодические издания, свой штат журналистов, выпускающих заводские газеты и памятки для рабочих и служащих. Выходят и годовые отчеты в популярной форме, цель которых — убедить, что доходы делятся справедливо, и перед рабочими даже отчитываются. Есть и свои пропагандисты на местах — мастера на предприятиях, беседующие с рабочими лицом к лицу, своего рода главный надзор, специально обученный индивидуальному подходу, проведению производственных собраний и т. д. Они же распространяют в цехах пропагандистскую литературу, ведут семинары на тему «Как вы боретесь с коммунизмом?»

Богатый опыт коммерческой рекламы, новейшие психологические приемы убеждения эксперты в области «человеческих отношений» доводят до совершенства именно на промышленных предприятиях. Идите к людям не через интеллект и логические аргументы, поучают они, а через чувства. Образ важнее факта, ибо люди реагируют не на объективный мир, а на свое представление о нем. Отсюда, не затрагивая реальности, преобразовывайте представление о ней. И упаси вас бог, если рабочий почувствует, что его в чем–то убеждают или внушают ему. Пусть он думает, что сам до всего дошел! Главное же — убедить в добродетелях общества «свободного предпринимательства».

Случайно ли, что после подобного «промывания мозгов», как показывают опросы, только один рабочий из четырех может вразумительно объяснить, что такое капитализм, а подавляющее большинство не имеет даже смутного представления о социализме, производительности труда, распределении доходов, прибавочной стоимости. В мастерстве затуманивать сознание рабочих, прививать им буржуазную мораль американский бизнес достиг действительно немалых результатов. Отрава действует, но вот только можно ли до конца убедить рабочего, что его не эксплуатируют? Какая, пусть даже самая совершенная, пропаганда может заставить сталевара думать, как думает стальной магнат? Активизация буржуазной пропаганды — это не только показатель растущего давления капитала на труд, но и труда на капитал.

ДВЕ МОРАЛИ, ДВА КОДЕКСА

В американской художественной литературе руководители крупных корпораций изображаются как волевые люди особого духовного склада, «особая порода», предназначенная умело управлять производством в стихии свободного рынка. Как правило, крупный бизнесмен — это обычно англосакс протестантской или католической веры. Женат, трое детей, хороший семьянин. Обладатель загородного особняка, яхты, автомобилей новейших марок. Отличается работоспособностью, увлекается престижными видами спорта, имеет хобби. Склонен к «профессиональным» болезням — неврозу и гипертонии. Кроме докладных записок в несколько страниц и детективных романов читает только рекламы на дорогах. По телевидению смотрит обычно новости и спорт, иногда кое–что из передач «для семьи». Из двух партий предпочитает республиканскую.

Доход получает не менее президента США, а зачастую и больше, не считая дивидендов с собственных акций и огромного представительского счета, позволяющего оплачивать даже взнос в привилегированный клуб. В его распоряжении личный самолет и несметное число замов, помощников, консультантов. Он может многого не знать, но, если у него нет умения управлять людьми и производством, принимать решения в условиях нестабильных и непредсказуемых ситуаций, это смерти подобно. Пусть эти решения будут интуитивными, но они должны приниматься быстро и решительно. В остальном поможет напористость, честолюбие, организаторский талант, инициативность, способность увлечь людей в работе, владеть собой при стрессовых нагрузках, мыслить позитивно, перспективно и не уходить в дебри технических деталей производства. Ну а если ко всему этому набору добавить умение политика лавировать между фракциями, налаживать контакты и искусно вести переговоры, красноречие и обаяние, приветливое выражение лица, простые манеры, волевой подбородок и способность диктовать в самолете двум секретаршам сразу, тогда ни о чем другом и мечтать не приходится.

Однако непринужденный стиль общения в любых ситуациях, уверенность, достоинство, чистый стол с семейными портретами (надо быть выше бумажек, на то есть помощники) — это все на публику. В действительности же — хорошо скрываемая внутренняя напряженность, неуверенность, страх перед стихией неуправляемой экономики «свободного рынка». На поверхности — новейшие методы управленческой техники, на деле — решения принимаются на основе коммерческого чутья, предпринимательского здравого смысла и интуиции. Рационализм бизнесменов парадоксально сочетается с верой в иррациональное. Принимая решения, ищут помощи даже у астрологов или экстрасенсов, за счет корпорации конечно: у мистиков тоже есть ЭВМ, готовящие свои гороскопы. При всей практичности и здравом смысле «капитаны промышленности» и крупные управляющие зачастую верят откровенному шарлатанству. Что толкает их к этому? Скорее всего, полная беспомощность бизнеса перед независимыми от него экономическими силами, неумолимо диктующими свои законы.

Формально исповедуется мораль «честная игра — главное условие коммерческого успеха». Среди вопросов, которые я дерзнул задать в беседе с уже знакомым читателю первым вице–президентом аэрокосмической корпорации, были и такие: «Сможете ли вы остановиться перед нарушением моральных норм, если уверены в крупном выигрыше и выходе сухим из воды? Готовы ли вы пойти на негласный сговор о ценах, приобретение за наличные секретной промышленной информации конкурента, ложную рекламу? Заплатите ли вы двести тысяч за все это, если уверены в получении таким образом ста миллионов прибыли?»

Моему собеседнику отказали в тот момент выдержка и даже чувство юмора.

Какова подлинная цена мифа о высоких моральных качествах представителя элиты бизнеса? Гарантия в 300 процентов прибыли — и нет такого нарушения закона, на которое он бы не решился, даже под страхом тюрьмы. Не случайно английский историк А. Тойнби заметил: «Одна из причин упадка политической морали в Америке состоит в том, что она упала до самого низкого уровня — уровня морали американского бизнеса». Логичное, красноречивое признание.

Пропитанная ложью, двуличием и лицемерием мораль бизнеса, подобно чуме, проникла во все сферы государства, превращая его служителей в верных апостолов двуликого Януса.

Глава 2 И В БОГА, И В ДЬЯВОЛА

ТЕРРОРИЗМ ОПТОМ И В РОЗНИЦУ

У богослова Фомы Аквинского была на вооружении своеобразная доктрина добра и зла. Объясняя, почему «всемогущий» вообще допускает появление ересей, он доказывал, что зло будто неизбежно сопутствует совершенству, дабы… легче отличить добро. Одним словом, без дьявола, как и без бога, церкви не обойтись. Удобная доктрина, пригодная на многие случаи жизни и, надо признать, в Америке до сих пор не стареющая.

В Белом доме не скупились на высокопарные призывы к американцам верить в бога и в свои способности совершать героические подвиги. На божью помощь уповали и в решении стоявших перед страной экономических проблем. Однако это не мешало им, в зависимости от обстоятельств, менять акценты и утверждать, что решению этих проблем мешает злополучный дьявол. Роль антихриста все чаще возлагалась на Советский Союз, который обвинялся в «аморальности, нечестности, поддержке международного терроризма, готовности пойти на любые преступления» и прочих смертных грехах.

Клич «На охоту за красным дьяволом!» тут же был подхвачен в штаб–квартире сионистов–штурмовиков из «Лиги защиты евреев». Началась очередная «операция устрашения» сотрудников советских организаций в Нью–Йорке. На улицах вблизи постоянного представительства СССР при ООН молодчики из лиги бесчинствовали по старой отработанной схеме. Приметив еще издалека вышедшего из советской миссии человека, ждали, пока тот отойдет подальше от полицейской охраны, окружали его и, опасливо озираясь, начинали выкрикивать обычный набор заученной на русском языке нецензурной брани, угрозы расправы. Чувствуя, что на провокации не поддаются, хулиганы отступали на исходные позиции.

Происходившее напоминало дешевый спектакль. Декорацией первого акта стала территория жилого комплекса советского представительства. Во мраке ночи кто–то подкрался к металлической ограде и бросил через нее динамитные шашки. С интервалом в несколько секунд прогремели три мощных взрыва, заполыхали стоявшие рядом автомашины. Спустя некоторое время появились пожарные, патрули полицейских, детективы в штатском. Работали деловито и даже внешне старательно, разгребая осколки стекла, заглядывая в кусты, пуская собак по какому–то видимому только им следу. Отработав свое, пообещали довести расследование до конца и удалились. А в это время неизвестный уже сообщил по телефону в нью–йоркское телеграфное агентство о том, что взрывы произведены сионистской лигой.

Второй акт начался на следующий же день прямо напротив здания советского представительства на 67–й улице Манхэттена. Группа хулиганствующих молодчиков желчно выкрикивала нецензурную брань, не смущаясь ни присутствием полицейских, ни даже расположенной в двух шагах от них синагоги. Среди злобствующих юнцов находился, злорадно ухмыляясь, и главарь лиги. Тут же на пресс–конференции он заявил репортерам, что его организация «начинает войну, которая вконец расстроит советско–американские отношения и создаст серьезную угрозу жизни советских дипломатов и членов их семей». Откричав свое, он и его подручные удалились. Второй акт закончился, но спектакль продолжался. Звонки с угрозами физической расправы над советскими сотрудниками были явно направлены на то, чтобы парализовать работу дипломатической миссии: 8 тысяч звонков только за один месяц. Обстрелы квартир советских людей, проживающих в Ривердейле, устроенный толпой разгром в загородной резиденции советского посла, «устрашение» советских женщин, провожавших детей в школу, — все это было и раньше, но под вой поднятой в Вашингтоне антисоветской истерии местные неофашисты уже считали себя «героями в борьбе с коммунизмом». Дикое, жалкое и смешное зрелище, за которым стояли серьезные дяди и надеялись, что советских людей можно запугать визгом беснующихся подонков. За всем этим отчетливо вырисовывалась тщательно организованная и направляемая широкомасштабная антисоветская кампания. В ответных нотах миссии США при ООН и намека не было на стремление найти и наказать виновных, хотя они нагло стояли прямо напротив входа в советское представительство.

На словах одно, а на деле откровенное попустительство террористическим акциям подонков. Впрочем, парадокс ли это? Все разговоры о борьбе с терроризмом сводились в Вашингтоне к пустопорожней болтовне, и только. Беспрепятственно действовали в США террористические гнезда ку–клукс–клана, военизированные отряды никарагуанских «контрас», отребья из «Омеги-7» и «Бригады 2506». Никого из бандитов не арестовывала полиция, а если и задерживала, то по ошибке и сразу же отпускала на свободу. Столь же безнаказанно вели себя и сионисты, зная, что прикрытие у них в Вашингтоне надежное…

Когда из Вашингтона пошла по всей стране новая волна шовинистического угара, в Нью–Йорк вернулся после некоторого отсиживания на израильской «земле обетованной» главарь сионистских террористов Мейер Кахане. По приезде раввин не преминул заметить, что к уже имеющимся у «Лиги защиты евреев» трем тайным лагерям по военной подготовке прибавятся еще два на Западном побережье, где обучают не только владению огнестрельным оружием, но и методам «психологического террора».

К тому времени агентура израильской разведки Моссад в США уже орудовала активно. Один из молодых, но опытных главарей лиги — некий Марк Леви, официально прописанный в Нью–Йорке по адресу 576, Восьмая восточная улица Бруклина и известный по кличке Студент, не раз задерживался полицией, но всегда выходил сухим из воды. Выдавая себя за американца немецкого происхождения Джеймса Гуттмана и активиста американской нацистской партии, он даже участвовал в подготовке неонацистской демонстрации в Филадельфии, не стесняясь обрушивать на «Лигу защиты евреев» шквал антисемитских оскорблений. В результате накалившейся обстановки и хитроумно подстроенной провокации лиге удалось завербовать новых членов и собрать дополнительные фонды.

Для характеристики таких провокаторов, как, впрочем, и гнусных приемов, которыми пользовались сионисты из «Лиги защиты евреев», можно привести еще один пример. В Голливуде с поличным при попытке поджечь синагогу были арестованы три члена лиги, и среди них ее координатор на Западном побережье Ирвинг Рубин. В лиге он занимался сколачиванием глубоко законсперированной команды террористов для расправы с антисионистски настроенными общественными деятелями.

А сенатор Дэнтон, глава подкомиссии по безопасности и терроризму, делал вид, что ничего не видит и не слышит. Впрочем, перед ним была поставлена другая цель — доказать, используя любые средства, причастность Советского Союза к международному терроризму. Дабы еще раз удостовериться в этом, я решил позвонить на Капитолийский холм в аппарат сенатора. Сам Дэнтон пребывал на летних каникулах, делами подкомиссии временно заправлял его советник Лискер.

— Вообще–то мы не беседуем с журналистами о нашей работе, — попытался он с ходу отмахнуться, узнав, что имеет дело с советским корреспондентом.

— Но все–таки, у меня есть один конкретный вопрос, — настаивал я. — Вы возобновляете расследование так называемого «домашнего терроризма». Даже если судить по американской печати, среди террористических организаций в Америке «Лига защиты евреев» отличается особым рвением по части вооруженных провокаций, поджогов, взрывов и других актов насилия. Будет ли эта организация включена в ваш список, а ее деятельность расследоваться вами?

— Мы намерены расследовать деятельность тех американских организаций, которые, на наш взгляд, могут быть связаны с терроризмом на территории США. Относится ли к ним «Лига защиты евреев»? На этот вопрос я не готов ответить…

Впрочем, как еще мог ответить советник Лискер, если его босс сенатор Дэнтон занимался лишь тем, что искал «руку Москвы» в деятельности международных террористических групп и местных организаций. И действовал он с тем же фанатизмом, с каким в период «холодной войны» Джозеф Маккарти охотился за «красными» в государственном аппарате. Под стать сенатору была и его клиентура, поставлявшая различные небылицы о причастности Советского Союза к международному терроризму. Один из его наиболее активных бесплатных осведомителей — журналист Арнод де Борчгрейв, давая показания сенатору Дэйтону и его коллегам, вошел в такой безудержный раж, что узрел толпы «советских агентов» не только в американских антивоенных организациях, но даже в самой администрации Рейгана. Члены подкомиссии по безопасности и терроризму выслушали этого маститого эксперта в области психологических операций с большим удовольствием, но, наверное, каждый из них про себя подумал: «Браво, Арнод! Но подкинь нам хоть один фактик!» С фактиками, уже не говоря о фактах, у Борчгрейва, однако, было совсем плохо.

* * *

— Я не перестаю удивляться, — иронически заметил знакомый ливанский дипломат, — местная полиция стережет наше консульство неусыпно. Можно ли было не заметить, как подбрасывают к его подъезду бомбу? Это ведь не петарды, взрывающиеся по случаю только что отпразднованного Дня независимости Соединенных Штатов…

Действительно странное явление, вызывающее невольный вопрос: а насколько независимы эти Соединенные Штаты? Иначе отчего полиция ведет себя так робко и делает вид, что теряется в догадках и просто «не усмотрела». И делает это, кстати, всякий раз, когда речь заходит об интересах страны, портить отношения с которой не решается никто ни в правительстве, ни в конгрессе, ни тем более в полиции.

О тотальном и безоговорочном влиянии израильского лобби на американскую внешнюю политику известно немало. Оно действует безотказно, независимо от партийной окраски правящих администраций. Ничего не изменилось и после прихода к власти «калифорнийцев». Все так же усердно сенаторы проталкивали в конгрессе миллиардные ассигнования на поставки оружия Израилю, и стоило только администрации намекнуть, что к тому или иному виду новой военной техники проявляют интерес в Тель–Авиве, законодатели автоматически выделяли на ее производство все необходимые средства без всяких возражений. Американские налогоплательщики безропотно оплатили агрессию в Ливане, и не нашлось на Капитолийском холме смельчака, решившегося бросить вызов алчности израильских бандитов.

Не только в конгрессе, но и на многих ключевых постах в республиканской администрации у Израиля «свои люди». Ричард Пайпс в Совете национальной безопасности фильтровал всю информацию, затрагивающую интересы Тель–Авива. В государственном департаменте аналогичные функции выполняли Поль Вольфовиц и Ричард Берт, возглавлявшие отделы планирования и военно–политических дел, не говоря уже о постоянном представителе США при ООН Джин Киркпатрик. Из Пентагона наиболее активно подыгрывали Израилю заместитель министра обороны Ричард Перл и помощник министра Стефен Брайен.

Несколько слов о последних двух. Еще при администрации Картера министерство юстиции и ФБР вынуждены были заняться расследованием тайных связей Брайена с Моссад. Неопровержимые улики свидетельствовали о передаче им секретных правительственных документов израильским агентам. Дело, правда, замяли, и Брайен незаметно ушел из аппарата комиссии по иностранным делам сената. При новой администрации он всплыл на поверхность уже в Пентагоне, получив доступ ко всей военной разведывательной информации. Помог же ему в этом его коллега по сотрудничеству с Моссад Ричард Перл.

У Брайена с Перлом был и надежный подручный, через которого они проворачивали многие моссадовские дела. В марте 1978 года за столиком ресторана вашингтонского отеля «Мэдисон», обсуждая в компании израильских разведчиков, как лучше манипулировать правительством США в. интересах Тель–Авива, Брайен прямо заметил: «…ставку нам надо делать на Эриха фон Марбода. Этот парень отвечает за все заграничные поставки военной техники. Выглядит как типичный немец, но он с нами…» Беседу случайно подслушал американский бизнесмен Майк Саба, давший вскоре соответствующие показания под присягой. Однако спустя три года, уже при новой администрации, Эриха фон Марбода назначили начальником управления Пентагона, ведающего делами всех американских военных баз за границей. Правда, вскоре он неожиданно ушел в отставку «по болезни» и, кинув без присмотра свой особняк под Вашингтоном, удрал из США в неизвестном направлении. Судя по всему, побег был вызван арестом бывшего агента ЦРУ Эдвина Уилсона, запутавшегося в сделках по поставкам шпионского оборудования и военного снаряжения для террористов, орудовавших под контролем израильской разведки. Эриху фон Марбоду было от чего взять ноги в руки: он опасался, что Уилсон «расколется» и даст компрометирующие сведения на него самого.

Сетью агентуры израильской разведки и ее доверительных связей опутаны все наиболее чувствительные звенья американского государственного аппарата. Ее «кроты» шныряют по всем «норам», прокопанным ЦРУ, особенно в ближневосточных странах. Негласное сотрудничество этих ведомств дошло до того, что израильские разведчики взяли на себя ведение электронного подслушивания в зданиях дипломатических миссий арабских стран при ООН в Нью–Йорке. В свое время в результате одной из таких акций был дискредитирован даже постоянный представитель США в ООН Янг, позволивший себе в миссии Кувейта неосторожные высказывания по поводу Израиля.

В ходе предвыборной президентской кампании 1984 года кандидат от демократической партии Мондейл сравнил вывод Израилем своих войск с оккупированных арабских территорий с такой гипотетической ситуацией: «Представьте себе, президент США возвращается домой и говорит, что добился мирного соглашения с русскими, но в качестве уступки ему пришлось отдать все земли к западу от Миссисипи». Эту ситуацию он обрисовал, выступая в крупнейшей сионистской организации США, что вызвало, естественно, бурное рукоплескание присутствовавших.

Да и мог ли Мондейл заявить иначе, если по мере активизации предвыборной кампании американское сионистское лобби все отчетливее давало знать о себе и о своих мощных финансовых рычагах, способных либо провалить кандидата, либо вынести его на гребне к желаемой цели. В ходе подготовки выборов в конгресс в 1982 году сионисты использовали только официально тридцать формально независимых от них предвыборных комитетов с целью ввести в законодательный орган нужных людей. Попав в конгресс, те в долгу не остались и, несмотря на вопиющие нарушения прав человека, кровавые зверства и расправы над мирным населением в Ливане, увеличили безвозмездную помощь Израилю до 3 миллиардов долларов в год. С выборами президента в 1984 году сионистское лобби связывало гораздо большие затраты, рассчитывая получить и более солидную отдачу.

* * *

В ливанских поселках Сабра и Шатила еще остывали трупы палестинских беженцев, а в это время главный вдохновитель кровавой бойни победно шествовал по красной дорожке в столичном аэропорту Гондураса. Что привело в столь далекие края израильского министра обороны Шарона? Какие важные дела оторвали его от «дел текущих» — покорения огнем и мечом суверенной страны и истребления ее мирных жителей? Вопросы далеко не праздные, ответы на них проливают свет на многие тайны, тщательно скрываемые от посторонних глаз.

Там, в Гондурасе, израильский эмиссар скрепил своей подписью крупнейшую сделку о поставках оружия, часть которого предназначалась контрреволюционным бандам, забрасываемым на территорию Никарагуа. И дал ясно понять гондурасским вельможам: отныне на их страну возлагается новая роль по поддержанию порядка в Центральной Америке, аналогичная выполняемой Израилем на Ближнем Востоке. А потому раскошеливайтесь, сеньоры, за «игрушки» военным и забудьте, что в списке «нищих» Гондурас занимает второе место, после Гаити.

Впрочем, идея о новой роли Гондураса принадлежала не только и не столько Шарону. Как плацдарм возможной агрессии эта страна приобрела стратегическое значение прежде всего для Вашингтона. Тель–Авив же здесь, что называется, на большом подхвате: в случае, если либералам из конгресса взбредет в голову приостановить финансирование сомосистов, потери должны с лихвой восполняться израильским оружием. Все продумано!

Не оставлена без внимания и соседняя Гватемала, где последние десять лет Израиль выполнял функции уже не пристяжного, а главного поставщика оружия и наставника по его использованию. Израильские инструкторы обучали местную военщину новейшей «технологии» пыток и допросов, разведывательных и карательных операций. Новинки компьютерной техники, изготовленной в США, но поставленной для отвода глаз Израилем, служили гватемальской полиции важным подспорьем в ведении тотального сыска и расправах с «подрывными элементами». В ход были пущены и приемы «умиротворения» гражданского населения, опробованные на оккупированных арабских территориях.

Есть и другие факты. Накануне революции в Никарагуа гвардия Сомосы получала оружие преимущественно израильского производства. Когда премьер–министра Бегина спросили об этих поставках, он цинично заметил: «Сомосе мы платим долг благодарности». Тот же долг и совсем не бескорыстно оплачивали и сальвадорской военщине, чей арсенал еще в 70–х годах почти целиком состоял из израильского оружия. Позднее же, по тайной договоренности с Вашингтоном и в обход существующего в США законодательства, Израиль просто переадресовал многомиллионные американские кредиты на военную помощь в Сальвадор и контрреволюционерам в Никарагуа. И попробуйте только заикнуться об этом в конгрессе — при словах «интересы Израиля» там сразу воцаряется мертвая тишина.

Сделки Тель–Авива с диктаторскими режимами Центральной Америки, залившими кровью свободу и права человека, финансировались администрацией США из кармана американского налогоплательщика — 7 миллионов долларов в день, и практически безвозмездно. Благодаря такой щедрой помощи Израиль занял пятое место в списке крупнейших экспортеров оружия. Автоматами «узи» вооружены и охраняющие президента США сотрудники секретной службы, и военнослужащие НАТО, не говоря уже об армиях большинства латиноамериканских стран. Не случайно, видимо, Израилю сделано исключение и предоставлен статус наблюдателя в Организации американских государств.

От пуль карателей, под пытками на допросах гибли десятки тысяч людей в Гватемале, Сальвадоре и Гондурасе. Все новые жертвы уносила агрессия в Ливане. Надежным прикрытием имперских вожделений Вашингтона в Центральной Америке верно служил Израиль, в Ливане наоборот — прикрывали уже Соединенные Штаты. Участники американо–израильского стратегического альянса четко поделили между собой региональные функции, но от этого ничуть не изменилась их общая роль — мирового жандарма.

ИГРЫ В «ВОЕННОМ ЛАГЕРЕ»

Комментируя отказ Советского Союза от участия в проводившейся в США Олимпиаде-84, в Белом доме ограничились лишь голословными обвинениями в его несостоятельности. За фактами мне пришлось обращаться к работавшему в Лос–Анджелесе знакомому американскому журналисту Ричарду Хансену.

— На мой взгляд, оснований воздержаться от участия в XXIII Олимпийских играх у Советского Союза было предостаточно, — сказал он. — Администрация Рейгана сделала все, чтобы способствовать созданию в стране атмосферы «холодной войны». Потворствовали в Вашингтоне и деятельности различных антисоветских группировок, готовивших для Лос–Анджелеса свою программу провокаций, направленных против спортсменов из социалистических стран. В столь враждебной духу олимпийского движения обстановке предпринимаемые властями «меры безопасности» совершенно справедливо вызывают лишь скептицизм, учитывая давние тесные связи между антисоветскими группировками и разведывательными ведомствами США. Все эти организации активно готовились к Олимпиаде, так активно, что мой родной Лос–Анджелес в дни соревнований скорее будет напоминать военный лагерь, а не место, где проводится международный спортивный праздник…

В подтверждение своего вывода Хансен сообщил: ни местные, ни федеральные власти даже не пытались ограничить деятельность активизировавшихся в связи с Олимпиадой антисоветских группировок и ультраправых организаций. И это несмотря на то, что Лос–Анджелес был нашпигован сотнями агентов ФБР, секретной службы, ЦРУ, Агентства национальной безопасности, военной разведки и контрразведки, не говоря уже о городской полиции и частных детективах. Жители города подшучивали, что в церемонии открытия игр предстоит участвовать не спортсменам, а командам, представляющим разведывательные и полицейские ведомства США.

— Но упаси бог вас подумать, что благодаря армии тайных агентов в период Олимпийских игр город станет совершенно безопасным местом для соревнований, — уточнил мой собеседник. — Заверяю, какие бы меры ни предпринимались и ни планировались, это лето в Лос–Анджелесе будет самое жаркое…

Подобная перспектива была вполне реальной. Правда, за три месяца до Олимпиады ФБР, чтобы успокоить общественное мнение, подготовило доклад, в котором утверждалось о «падении кривой терроризма» за минувший год на 14 процентов. «Прогресс», конечно, налицо, особенно если учесть, что в 1983 году террористами было осуществлено 687 взрывов бомб, в результате чего погибли двенадцать и сто человек ранены. При всех мерах безопасности не удалось уберечь даже здание конгресса на Капитолийском холме в Вашингтоне, где только по счастливому совпадению никто не пострадал.

Были и другие факты, которые в открытом, рассчитанном на публику докладе ФБР, естественно, не фигурировали. По признанию, например, генерального прокурора Калифорнии, этот штат стал «раем для военизированных групп, поставивших себя выше закона». Кроме штурмовых отрядов «Лиги защиты евреев» во главе с Ирвингом Рубином, которые вот уже какой год проходили специальную подготовку под Лос–Анджелесом, здесь тайно обучались владению оружием и взрывными устройствами, похищенными с военных баз, и другие террористические группы. «О многих мы просто ничего не знаем, за исключением того, что у них есть оружие», — констатировал сотрудник департамента юстиции штата Калифорния Терри Макинес.

А пока власти беспомощно разводили руками, совсем недалеко от Лос–Анджелеса обучались стрельбе по силуэтам человека (в США используются чаще именно такие мишени) члены тайных банд из «Легиона армии Сиона», «Братства солнца», «Счастливых святых» и прочих, законспирированных под секты религиозных фанатиков. В их арсенале имелось вполне современное огнестрельное оружие, а на своих занятиях они проходили «тактику боя в условиях города».

Поступали из Лос–Анджелеса и другие весьма любопытные сведения. На протяжении последних лет в номерах отелей, на свалках и «автомобильных кладбищах» обнаруживали изувеченные до неузнаваемости тела. На всех трупах виден классический почерк мафии, избавляющейся от подозреваемых в измене тайному синдикату. Типичные факты для Америки с ее разветвленной сетью организованной преступности. Но дело не только в этом. Лос–Анджелес превратился в главный центр крупномасштабной торговли наркотиками с оборотом чуть ли не в 100 миллиардов долларов. Пальма первенства прочно перекочевала из Майами на Тихоокеанское побережье, куда сходились все международные каналы доставки в США кокаина и героина. В пригороде Голливуда, например, эти наркотики продавали открыто, почти как жевательную резинку. «Фабрика грез» стала полностью оправдывать свое название.

А чему, собственно, удивляться, если калифорнийская мафия пропитала и подчинила себе практически все ключевые звенья местной власти. Спикером законодательной ассамблеи, например, являлся некий Вилли Браун. В свое время он был тесно связан с сектой религиозных фанатиков «Народный храм». Его главаря Джима Джонса этот законодатель не переставал превозносить даже после массового истребления им своих «прихожан» в Гайане. Позднее, как утверждают люди осведомленные, у Брауна сложились не менее тесные связи с подпольным синдикатом, оставшимся ему в наследство от крупнейшего мафиозе Мейера Лански.

Разматывая хитросплетенные узлы синдиката «Коза ностра», сочетающего терроризм с продажей наркотиков, можно обнаружить и другую, весьма многозначительную деталь. В последнее время среди его жертв, расчлененные тела которых находили на задворках Лос–Анджелеса, все чаще попадались граждане Израиля или американцы израильского происхождения. Именно через таких связников и курьеров осуществляется доставка кокаина и гашиша с Ближнего Востока. Кару понесли же они от рук «своих» лишь потому, что пытались прикарманить себе принадлежащую синдикату выручку.

Но и это еще часть дела. Просачивались данные о том, что, торгуя наркотиками, израильский «филиал» мафии готовил операции и другого рода. В результате неожиданного налета полицейских на одно из ее «гнезд» была обнаружена механическая мастерская по производству глушителей к израильским автоматам «узи» — излюбленному оружию террористов. Кому же предназначались глушители? Не банде ли штурмовиков–сионистов, главарь которой незадолго до налета полиции открыто позировал в пресс–клубе Лос–Анджелеса с новеньким «узи» в руках?

ЗАГОВОР В РИМЕ: АМЕРИКАНСКАЯ СВЯЗЬ

Совершенно случайно я стал обладателем одного любопытного документа. Подготовлен он в «мозговом тресте» вашингтонской администрации — Центре стратегических и международных исследований Джорджтаунского университета. Если вкратце, речь идет об еще одном призыве активизировать на Западе пропагандистскую дезинформационную кампанию в связи с судебным процессом в Риме по «делу Антонова». Документ не содержал больших откровений, но были в нем интересные детали, на которых стоит задержать внимание.

Отметив с сожалением факт широкого распространения в западных странах сомнения относительно версии о причастности болгарских граждан к покушению на папу римского, авторы доклада рекомендовали предпринять «организованные меры по усилению достоверности соответствующей информации, которая нужна для создания необходимого политического климата». В этих целях администрации Рейгана предлагалось пустить в ход свои «неформальные контакты» и «действовать более агрессивно».

Примечателен состав авторов этого документа: Збигнев Бжезинский (его представлять не надо), Макс Кампельман (направлен Белым домом руководить американской делегацией на переговорах в Женеве), Рей Клайн (бывший заместитель директора ЦРУ), Поль Хенце (спец ЦРУ по части «грязных трюков») и Арнод де Борчгрейв (журналист, известный на Западе аферист международного класса). Другими словами, состав хоть и пестрый, но вполне однородный. Именно себя они имели в виду, говоря о «неформальных контактах» правительства и выражая готовность взяться за «усиление достоверности соответствующей информации», точнее, дезинформации.

Впрочем, некоторые из них принялись за дело уже давно — сразу после покушения на папу римского 13 мая 1981 года, а может быть, даже и до того. К последним относится кадровый разведчик Поль Хенце. Сейчас он формально в отставке и на «фабрике соленых огурчиков» как прозвали в насмешку ЦРУ, исполняет важные, но не очень рискованные роли. Десять лет назад, когда Хенце работал резидентом ЦРУ в Анкаре, было совсем другое дело. Среди его «подвигов» в Турции следует особо выделить один, которому начальство в Лэнгли всегда отдает должное, — глубокое проникновение в подпольную террористическую организацию «Серые волки». Сам Хенце в их логово не забирался, но это не мешало ему получать подробнейшую информацию об их деятельности. Ее поставлял завербованный Хенце еще в 50–х годах на радиостанции «Голос Америки» некий Рузи Назар, в годы войны служивший в карательных отрядах вермахта. В 1974 году Рузи Назар был переведен из Анкары в посольство США в Бонне, где выполнял те же функции — использовал «серых волков» для нужд ЦРУ. Этот прихвостень действительно многое знал о том, как и кто плел сети заговора против папы римского. Наверное, даже слишком много. Поэтому и исчез бесследно.

Вернемся, однако, к тем, кто пока еще не ушел в глубокое подполье. Сам себя Хенце скромно называет «специалистом по пропаганде». В данном качестве он работал в аппарате Совета национальной безопасности при администрации Картера. Если внимательно проследить хронологию выступлений американской прессы в ходе кампании по «делу Антонова», Хенце окажется первым в США, кто выдвинул лживую версию об участии в заговоре Болгарии и Советского Союза. Он же впоследствии регулярно поставлял в печать материалы своего «расследования». В знак благодарности за все новые и новые сенсационные сведения газеты и телевидение старались не напоминать о биографии самого Хенце, чтобы не ставить под сомнение источник.

Когда Хенце руководил резидентурой ЦРУ в Анкаре, на Апеннинах под «крышей» итальянских газет готовил свои далеко не безобидные статейки его коллега Майкл Ледин. Среди «неформальных контактов» Ледина числился некий Франческо Пацьенца, влиятельный итальянский бизнесмен, поддерживавший негласную связь одновременно с ЦРУ, военной разведкой СИСМИ, мафией и тайной масонской ложей «П-2» и, как истинный виртуоз, умудрявшийся при этом не путать одно с другим. Именно через Пацьенца и осуществлялся контакт шефа СИСМИ генерала Сантовито с его покровителями из–за океана. После ареста Агджи под началом генерала действовала глубоко законспирированная группа «супер эс», в которую входили только члены ложи «П-2», связанные двойным обетом молчания, если не считать клятву, принесенную многими из них мафии.

Майкл Ледин не только был осведомлен, но и умелой рукой направлял деятельность подпольного синдиката «П-2». После президентских выборов в США в 1980 году пришедшая к власти республиканская администрация высоко оценила его заслуги в компрометации брата президента Картера, а также в налаживании еще более тесного рабочего контакта между специальными службами Италии и США. Уже после своего назначения советником при государственном департаменте Ледин стал курировать это сотрудничество и по линии психологической обработки сотрудниками СИСМИ турецкого террориста Агджи. Это не составляло особого труда, ибо под сенью тайной масонской ложи «П-2» оказались к тому времени влиятельнейшие лица из всех государственных органов Италии, включая прокуратуру и суд.

— В этой запутанной истории можно различить очертания не одного, а двух тайных заговоров, — поделился со мной результатами своего расследования американский адвокат Уильям Шаап. — Если ключевую роль в первом заговоре играли турецкие фашисты, то во втором — фабрикация «свидетельских показаний» Агджи — судья Мартелла и сотрудники итальянской разведки. Любому опытному юристу действия этого судьи с профессиональной точки зрения представляются предвзятыми. Узнаем ли мы когда–нибудь, зачем незадолго до ареста Антонова прилетал в Вашингтон Мартелла и какие консультации там получил? Да и можно ли относиться серьезно к судье, который разрешает вопреки всем установленным нормам снабжать Агджу всякого рода сведениями, доводимыми до него в виде вопросов или в ходе происходящих без ведома судебных органов его свиданий с сотрудниками итальянской разведки?..

Среди участников судебного фарса в Риме над ни в чем не повинным человеком, к сожалению, не было тех, по чьему сценарию все происходило. Но за ниточки дергали именно они.

НАВЯЗЧИВЫЕ «ДРУЗЬЯ» ИЗ АФТ—ЦРУ

«Крестный отец» американской разведки генерал Уильям Донован, среди своих известный по прозвищу Дикий Билл, в секретном наставлении по подрывным психологическим операциям заметил: «Пропаганда на заграницу должна использоваться как инструмент войны — искусная смесь слухов и обмана, правда — лишь приманка, чтобы подорвать единство и сеять смятение… В сущности, пропаганда — острие первоначального проникновения». Сказано было еще в самый разгар «холодной войны», но установки Дикого Билла не потеряли своего значения и по сей день.

Летом 1981 года ко мне попали весьма любопытные документы. Один из них — «Доклад о положении в Польше», подготовленный исследовательским отделом радиостанции «Свободная Европа». Документ для служебного пользования, а потому он не скрывал, кого в Польше поддерживали из–за океана. И самое главное — учил сотрудников радиостанции, как лучше «подорвать единство и сеять смятение», делая это исподволь, тонко, ненавязчиво. Хоть и трудна была задача, за нее радиодиверсанты взялись с небывалым рвением, благо администрация Рейгана не только восстановила им прежние ассигнования, но и подкинула дополнительно 4 миллиона долларов. Ричард Пайпс и его босс Ричард Аллен из Совета национальной безопасности со своей стороны тоже позаботились о запросах «польской службы», подбросив ей еще один миллион, дабы обеспечить мощный поток трансляции на Польшу в течение восемнадцати часов ежедневно. И она действительно заработала на полную катушку.

«С самого начала нынешнего кризиса, — прочел я в докладе правления международного радиовещания, курирующего деятельность «Свободной Европы», — мы мобилизовали все свои силы по информированию слушателей о событиях в Польше и о реакции на них за рубежом». Кстати, сии слова принадлежат директору того самого отдела Зигмунду Михайловскому, у которого формально не было ни одного корреспондента в Польше. Откуда тогда у него уверенность, что ему больше известно о положении в этой стране, нежели самим полякам на месте? Сведения он черпал не только из материалов американских правительственных служб, но и от таких подрывных антипольских организаций в США, как «Центр по наблюдению за Польшей» и «Помост».

Какой информацией он пользовался, легко представить. В том же документе дана четкая ориентировка: передачи «Свободы» — «Свободной Европы» должны «соответствовать широким внешнеполитическим целям Соединенных Штатов». Советник президента США Кеннет Эделман, оценивая деятельность этих радиостанций, назвал их работу «публичной дипломатией, которая неизменно создает дестабилизирующие настроения». Когда Эделман давал похвальный отзыв диверсиям в эфире, он, наверное, не предполагал, что вскоре его назначат заместителем постоянного представителя США при ООН. Впрочем, и на этом посту он не извинялся за недипломатичные выражения. Создание «дестабилизирующих настроений» в суверенных государствах — это и есть подлинные намерения администрации США в отношениях с социалистическими странами, против которых направлено «острие первоначально–го проникновения», о котором в бытность свою вещал генерал Донован.

«МОХНАТАЯ ЛАПА» КЕРКЛЕНДА И Ко

От встречи с бывшим агентом гестапо, главарем действовавшей в Нью–Йорке организации «Свободная Польша» не приходилось ждать ничего хорошего, но журналистский интерес все же одержал верх.

— Можно ли побеседовать с господином Ханффом? — поинтересовался я, позвонив к нему в штаб–квартиру.

— Его сейчас нет. А вы по какому делу? — ответили на другом конце провода.

— Весьма важному и срочному. О деталях могу говорить только с шефом.

На уточняющие вопросы приходилось отвечать все так же неопределенно. Моя уклончивость, наверное, задела собеседника и, как ни странно, внушила ему даже какое–то доверие.

— Вы что, прямо оттуда? Контакт пана Павловского?

— Я же сказал — о деталях только с шефом.

— Ну ладно, приезжайте завтра в десять утра в Бруклин по адресу Лоример–стрит, 862. Пан Ханфф будет там.

После столь интригующего начала я, конечно, поехал в Бруклин и точно в указанное время нажал кнопку звонка в двери двухэтажного особняка с вывеской «Польско–американская торговая палата». Встретивший меня холеный, крепкий старичок с пышными усами аристократа проводил в комнату, где я почти уткнулся в спину щуплого пожилого мужчины, разговаривавшего по телефону. Повесив трубку, он резко повернулся и настороженными глазами потребовал представиться. Темнить в такой ситуации не имело смысла, и я «открылся»:

— Корреспондент «Литературной газеты». Пришел полюбопытствовать, как у вас продвигаются дела по поддержке антисоциалистических элементов в Польше.

Немая сцена. Господин Ханфф этого ожидал меньше всего.

— Так вы коммунист? Мне не о чем с вами разговаривать. Я ваш враг, и не успокоюсь, пока Советский Союз вообще не исчезнет с географической карты. Недалек тот день, когда коммунисты потерпят крах и в России, и в Польше. Пришли, наверное, за очередным разоблачением или вас послали разузнать о наших связях с польскими диссидентами? Ни черта вы от меня не узнаете…

А что, собственно, узнавать, когда доктор Константин Ханфф, бывший гестаповец и гражданин Польши, а теперь обладатель американского паспорта, уже сказал все, что требовалось. Изложил он свою политическую программу лаконично и вполне откровенно. Точнее не скажешь.

В американскую компанию «друзей польских рабочих» записывались не только бывшие аристократы, помещики, прихлебатели нацистов и другая публика, в свое время бежавшие из Польши, а ныне возмечтавшие вернуть себе когда–то отнятый у них магазин в Варшаве или даже целую фабрику в Лодзи. Во главе этой разношерстной банды подстрекателей встали и те, кто по своему положению должен в первую очередь защищать права американских рабочих, — боссы профсоюзного объединения АФТ—КПП. Именно они учредили «фонд помощи польским рабочим», даже не поинтересовавшись, нужна ли она им. Такую навязчивость, однако, приветливо встретило руководство польской «Солидарности», как и направленную в его адрес печатную технику, средства связи и прочие презенты богатых дядюшек из–за океана. Попутно с ценностями материальными пошла в том же направлении и подрывная литература.

Картина уже знакомая, если вспомнить, например, как выкормыши реакционной верхушки АФТ—КПП в Чили по указке своих инструкторов из американского посольства подстрекали членов профсоюзов на забастовки против правительства Сальвадора Альенде и уже после военного переворота передавали тайной полиции списки профсоюзных активистов, которые впоследствии были замучены в застенках или расстреляны. Подняло ли тогда руководство АФТ—КПП свой голос протеста против массовых расправ над чилийскими рабочими, студентами, представителями интеллигенции? Ничуть не бывало. Не следует забывать и о событиях 1956 года в Венгрии. Незадолго до контрреволюционного путча реакционная верхушка АФТ—КПП помогла «Международной конфедерации свободных профсоюзов» создать «специальный венгерский фонд», большая часть средств которого, правда, так и не успела попасть по назначению. Конфедерацию в то время практически полностью контролировало ЦРУ, а к попыткам расправиться физически с венгерскими коммунистами активно подключилась находившаяся тогда на содержании американской разведки агентура матерого гитлеровского шпиона генерала Рейнхарда Гелена. Можно вспомнить и как в декабре 1954 года министр труда США Джеймс Митчелл создал специальную группу по связям с иностранными профсоюзами, где активно работали представители Пентагона и ЦРУ. Эта группа курировала, в частности, учебную подготовку правых профдеятелей, натаскивая методам подрыва влияния прогрессивных сил в профсоюзах. Примерно с того же времени начали действовать в американских посольствах и так называемые атташе по профсоюзным делам, в действительности занимавшиеся шпионажем и разложением профсоюзного движения за границей.

Менялись времена, но не менялись главные партнеры главарей АФТ—КПП по антикоммунистической деятельности — «рыцари плаща и кинжала». Босс АФТ—КПП Лейн Керкленд не заикается о связях его организации с ЦРУ, хотя с разоблачениями сих тайных уз неоднократно выступали бывшие американские разведчики. Договоренность избегать подобной огласки скреплена не печатью, не клятвой, а инстинктом сохранения «системы». Потому–то председатель Керкленд и восседает в Североатлантическом совете рядом с директором ЦРУ.

Менялись времена, но не менялась стратегия правого руководства АФТ—КПП, с самого начала и до сих пор направленная на раскол профсоюзного движения. «Мы финансировали усилия по раздроблению контролировавшихся коммунистами профсоюзов во Франции, — хвастался еще в 60–х годах хозяин АФТ—КПП Джордж Мини. — Да, именно финансировали, то есть направляли во Францию деньги для снятия помещений, приобретения необходимой техники и всего другого, что нужно для ослабления коммунистического фронта». И это признавал профсоюзный деятель, который за свое многолетнее царствование на троне «главного защитника американских рабочих» ни разу не встал с ними в забастовочный пикет, не поддержал их в борьбе за насущные права и интересы. Зато его преемник Керкленд так и рвался к рабочим в «друзья», правда не в Америке, а в далекой Польше.

НА ОСТРИЕ ПРОНИКНОВЕНИЯ

В государственном департаменте США, видимо, устали от дипломатии и решили наконец–то взяться за настоящее дело. В октябре 1982 года вашингтонское внешнеполитическое ведомство провело закрытое совещание по разработке «путей изменения структур коммунистических стран». Иными словами, обсуждался вопрос, как эффективнее вмешиваться во внутренние дела суверенных государств, нагнетать там экономическую напряженность и осуществлять прочую явно недипломатическую деятельность. Напомним лишь, что совещание проходило по горячим следам призыва президента Рейгана к «крестовому походу против коммунизма».

В подрывной деятельности по «дестабилизации» Польши администрация США опиралась на услуги профсоюзных бонз из АФТ—КПП, и это вполне естественно — действовать на этом поприще под профсоюзной «крышей» гораздо сподручнее. Так считал и новый директор АФТ—КПП по международным связям Ирвин Браун. Накануне вашингтонского совещания он разработал план «дестабилизационных операций» в восточноевропейских странах, в первую очередь в Польше. Согласно плану, Браун брал на себя общую координацию и ответственность за деятельность специально созданного «политического фонда», призванного направлять польскому контрреволюционному подполью финансовые средства и инструкции по ведению экономического саботажа, психологических и других подрывных акций. Он же должен был осуществлять и контроль за так называемым «международным солидаристским движением». План Брауна был полностью одобрен директором ЦРУ Кейси.

Помнится, как в то время один из представителей «Солидарности» в Нью–Йорке, пан Малаховский, в ответ на мой вопрос, чем объяснить довольно тесные связи его коллег с людьми из ЦРУ вроде Брауна, процедил сквозь зубы: «Хотите сбить меня с толку своими провокациями? Мы уже видели ваши корреспонденции в советской газете. Готовите еще одну?» В отличие от пана Малаховского его опекун из АФТ— КПП Альберт Шанкер оказался более разговорчив. Выступая в еженедельном обозрении «Нью–Йорк тайме», он назвал мои утверждения о финансировании по каналам ЦРУ возглавляемой им профсоюзной федерации учителей «целиком фальшивыми» и пояснил, что деньги он якобы получает от правительственного Агентства по международному развитию. Словно мистер Шанкер не знал, что как раз именно это учреждение финансирует проекты, не только подготовленные в ЦРУ, но и осуществляемые его агентурой.

Фигура Шанкера, бесспорно, достойна внимания. По сведениям чикагского отделения учительского профсоюза, избранию Шанкера председателем способствовал его тесный контакт с международным отделом АФТ—КПП. Не в последнюю очередь помогли ему и закулисные связи с секретными службами, связи, которые он поддерживал через агента Шели Лалкина. Негласное сотрудничество Шанкера с «людьми из Лэнгли» еще больше упрочилось, когда возглавляемая им профсоюзная федерация учителей вступила в «Американский институт развития свободных профсоюзов» (уже давно подсвеченную фирму ЦРУ) и стала получать по 100 тысяч в год только на расширение своих международных контактов и на участие в программах по «стимулированию создания свободных профсоюзов» в других странах. Как действовать конкретно, Шанкеру и его советникам подсказывали американские разведчики Лавстоун, Догерти, Палладино, Маклеллан. Действовать же надо было по одной проверенной схеме: негласно поддерживать только настроенные оппозиционно к коммунистам «свободные и демократические профсоюзы» и при этом нисколько не смущаться порядками в Чили, Сальвадоре, Южной Корее и во многих других странах реакционной диктатуры. Самого Шанкера считали в ЦРУ «средней сошкой», но именно на таких и возлагается подчас роль главных подстрекателей. За заслуги в подрывной работе против профсоюзов в суверенных странах его даже направили в Мадрид членом американской делегации на Совещании по безопасности и сотрудничеству в Европе, где он выкладывался тоже изо всех сил.

Вернемся, однако, к Ирвину Брауну. Как известно, вместе с председателем АФТ—КПП Керклендом он был приглашен на съезд «Солидарности» в Гданьске в 1981 году. Если учесть опыт работы в профсоюзах, его послужной список гораздо богаче, чем у Керкленда. Начинается он еще с 30–х годов на ниве подрывной деятельности против Коммунистической партии США. После второй мировой войны, засев под «крышу» представительства АФТ—КПП в Западной Европе, Браун берется за работу по внесению раскола в ряды Всеобщей конфедерации труда во Франции и орудует, не гнушаясь даже сотрудничеством с бывшими вишистскими коллаборационистами присущими ему средствами: во всех французских портах, например, действовали тогда нанятые им банды «стальных корсиканцев», осуществлявшие кровавый террор против наиболее влиятельных в профсоюзах коммунистов. В конце 60–х годов бывший руководитель отдела ЦРУ по международным организациям Том Брайден подтвердил, что, когда фонды АФТ—КПП иссякали, в дело пускались большие деньги ЦРУ для «подкармливания» корсиканских террористов и натравливания их на бастующих докеров.

В Западной Европе за Брауном прочно закрепилась кличка «человек плаща и доллара», в Латинской Америке — «мистер АФТ—ЦРУ». Бывший кадровый американский разведчик Филип Эйджи прямо назвал его главным агентом ЦРУ по контролю за «Международной конфедерацией свободных профсоюзов». В 1975 году сей профсоюзный деятель отправился в Португалию со специальным заданием «ослабить изнутри влияние коммунистов в местных профсоюзах», терроризировать членов коммунистической партии с помощью бандитов–наемников. Не с учетом ли его богатого опыта по организации контрреволюции и террора руководство «Солидарности» приглашало Брауна в Польшу?

Известны и другие любопытные детали об этом двурушнике, набивавшемся в «друзья» к польским рабочим. Еще будучи представителем АФТ—КПП в Париже, Браун осуществлял связь через агента ЦРУ в ФРГ Освальда Брюнинга с махровой антисоветской террористической организацией «Народно–трудовой союз», направлявшей финансовые средства для «Солидарности». Другим надежным «контактом» Брауна служил международный секретарь итальянской «Социалистической конфедерации профсоюзов» Луиджи Стрикколо. В 1978 году этот деятель информировал руководство АФТ—КПП о необходимости принять срочные меры для предотвращения создания коалиции Христианско–демократической партии, возглавляемой премьер–министром Альдо Моро, с коммунистами. Вскоре Альдо Моро ликвидировали террористы из «красных бригад». Бедный Луиджи не смог выпутаться и оказался за решеткой по обвинению в соучастии в заговоре, но до того, как попасть в казенный дом со строгим режимом, успел несколько раз встретиться с руководителями «Солидарности» Модзелевским и Куронем и даже присутствовал на ее съезде в Гданьске.

НА «КУХНЕ» ПАНА ВАЛЕНДОВСКОГО

Побеседовать с руководителем расквартированной в Вашингтоне организации под названием «Центр по наблюдению за Польшей» побудило весьма примечательное обстоятельство — она старалась не афишировать свою подрывную деятельность против Польской Народной Республики, но работала активно и не стесняясь в средствах. Именно это и дало мне право применить необычный журналистский прием: дабы внушить доверие, представиться просто «русским журналистом, проживающим в Нью–Йорке». Прием хоть и простенький, но сработал.

Итак, на проводе исполнительный директор «Центра по наблюдению за Польшей» Тадеуш Валендовский.

— Какое отношение вы имеете к Польше? — поинтересовался я. — И почему наблюдаете за тем, что происходит в этой стране, из Вашингтона? Неужели из–за океана виднее?

— Центр является сугубо частной американской организацией, — ничего не подозревая, отвечал он. — Среди ее членов я единственный проживающий в США польский гражданин, остальные — американцы. Все мы пытаемся помочь Польше в ее демократизации, в частности тем, что получаем оттуда разного рода информацию и распространяем ее здесь, в Америке. Наша задача — служить независимым информационным каналом коммуникаций между Польшей и США, между такими социальными силами, как «Солидарность», определенные круги католической церкви, различные оппозиционные группы, и американской общественностью. Мы не хотим, чтобы этим связям помешало польское правительство, и избегаем огласки нашей деятельности в прессе. В США местные органы массовой информации, правда, относятся к нам с симпатией и сотрудничают с нами. Но нам кажется, что нельзя полагаться только на прессу.

— Есть ли у вас люди, на которых вы можете положиться, скажем, в конгрессе или правительстве?

— Есть и такие, но деньги получаем исключительно от частных лиц и неправительственных организаций в виде пожертвований. Это все, что я вам могу сказать.

— Помогают ли вашей организации американские профсоюзы?

— Конечно. Более того, сотрудничество носит взаимный характер. Я предоставляю нужную информацию, а они в свою очередь организуют мне, например, поездки по стране с лекциями и другие мероприятия.

— Какое влияние вы имеете в Польше?

— Не думаю, что оно очень существенно, но мы предпринимаем все от нас зависящее и надеемся сделать его более заметным.

Наша организация готова служить всем, кто заинтересован в использовании нас в качестве канала информации. Кстати, поскольку вы живете в Нью–Йорке, могу подсказать вам и других людей, которые пытаются оказывать реальную помощь Польше. Вы можете непосредственно связаться с организацией «Помост», главное отделение которой находится в Чикаго, но она действует и в Нью–Йорке. Это группа молодых польских эмигрантов во главе с Ежи Стажиком, которая ведет здесь пропаганду деятельности оппозиционеров–диссидентов, распространяет доставляемые из Польши документы, направляет финансовую помощь и печатную технику «Солидарности», лоббирует по оказанию влияния на американское правительство.

— Связаны ли вы с КОР?

— Лично я участвую в оппозиционном движении, к которому принадлежит КОР, с 1976 года. Мы и сейчас сотрудничаем с ним, но у нас есть контакты и с другими группами.

— Как вы получаете информацию?

— Непосредственно из Польши. Конечно, для этого требуется время: иногда она до нас доходит, иногда нет. Значительная часть информации и документов поступает к нам не по почте, а непосредственно через наши контакты. Дело все в том, что я прекрасно сознаю реальность положения. Моя политическая линия совпадает с линией «Солидарности», которая заключается в вынужденном признании до определенного времени альянса с Советским Союзом и так называемой руководящей роли польской коммунистической партии. Для стабилизации экономики потребуется установление в стране нового политического и социального порядка. Поймите одну вещь: тот факт, что «Солидарность» не заявляет публично о своих претензиях на политическую власть, что некоторые ее руководители даже высказываются в поддержку партии, означает в действительности лишь одно — они реалисты. Призывать к реставрации капитализма глупо просто из практических соображений.

— Вы действительно верите в искренность намерений американского правительства в отношении Польши?

— Лично я очень благодарен этому правительству и другим американским организациям за помощь, которая уже предоставляется в самых различных формах, за благотворное влияние на польские события, оказываемое, в частности, администрацией Рейгана. Да, я верю в искренность этой помощи, ибо правительство США контролируется народом.

— А как насчет крупного бизнеса, закупающего и конгрессменов, и кандидатов на высшие правительственные посты? Может быть, именно бизнес контролирует правительство?

— Крупный бизнес -— это и есть часть народа…

Чувствуя, что мой собеседник начинает уже о чем–то догадываться, закончил беседу и повесил трубку…

Спустя два года после беседы с паном Валендовским я заехал в контору нью–йоркского «Комитета в поддержку «Солидарности». В доме номер 275 Седьмой авеню меня явно не ждали. Время было обеденное, и его сотрудники покинули свои «посты». Доедая бутерброд и, наверное, так и не расслышав, кто я и зачем, секретарша при входе направила меня в одну из комнат. Ничего не оставалось, как воспользоваться приглашением. Прождав минут пятнадцать, не стал терять времени и принялся рассматривать разбросанные повсюду листовки, брошюры, бюллетени. Некоторые из них были уже запечатаны в желтые пакеты с наклеенными адресами. Из незапечатанных в глаза бросилась инструкция под названием «Основные принципы конспирации», содержащая несколько практических рекомендаций для «подпольного движения сопротивления» в Польше. Любопытный документ! Почему бы не поинтересоваться его наставлениями. Они выглядели вкратце так:

«Вам разрешено знать лично только вашего непосредственного руководителя и членов вашей группы. Не пытайтесь узнать больше, чем положено. Организационные контакты необходимо свести к минимуму. На производстве работайте медленно, постоянно жалуйтесь на неразбериху и некомпетентность своих начальников. Не принимайте никаких, пусть даже незначительных, решений по улучшению работы. Старайтесь отвлекать заводское начальство мелкими вопросами и создавать вокруг него атмосферу недоверия. Делайте вид, что вы просто лентяй. Чаще ссылайтесь на то, что у вас «болен» ребенок, и не ходите на работу…

Ищите места для тайников вне вашего дома. По возможности меняйте время и место проведения конспиративных встреч и собраний. Изобретайте соответствующий код для записей адресов и телефонов в своих книжках, а также условные знаки о том, что место для встречи «чисто». Используйте пароли, приглашайте только тех, в ком абсолютно уверены. На встречах должны присутствовать не более пяти человек. Никогда не расходитесь вместе. Рисуйте на стенах лозунги, развешивайте листовки и распространяйте информацию, но действуйте очень осторожно. Всегда имейте при себе тщательно отработанное алиби…»

Натолкнулся я и на свежеотпечатанный призыв одного из руководителей «Солидарности» Владислава Фрасиньюка к его «коллегам» во Вроцлаве, датированный 1 июня 1982 года. «Все формы действия, — говорится в нем, — подчинены цели, которая определяет выбор нашей тактики. Наша цель — построить самоуправляемое общество, наше оружие — всеобщая забастовка…» Перебирая другие листки, обнаружил обращение–письмо «Комитета в поддержку «Солидарности» от 30 ноября 1982 года в адрес руководителя американского профсоюза почтовых работников с просьбой помочь в отправлении различных посылок по указанным адресам в Польше. В конце обращения стояли фамилии людей, поддерживающих такую «почтовую кампанию»: Раймонда Арона, Збигнева Бжезинского, сенатора Даниэля Мойнихена, босса АФТ—КПП Лейна Керкленда, руководителя профсоюзной федерации учителей и партии «Социал–демократы США» Альберта Шанкера, обозревателя журнала «Ньюсуик» Джорджа Уилла и других. Знакомые лица! Как и поприще, на котором они активно подвизаются.

Мое занятие прервал вошедший в комнату паренек. На обращенный к нему вопрос, можно ли приобрести некоторые издания комитета за наличный расчет, он почему–то оглянулся по сторонам, вынул из коробки три информационных бюллетеня и лаконично заметил: «Два доллара пятьдесят центов. Сейчас эти материалы уже все равно мало кому нужны». Видя, что я не требую сдачи, он тактично не стал требовать и объяснений, зачем и кому сбывает «подпольную литературу».

Окажись тот паренек поразговорчивее, я обвинил бы комитет в соучастии в заговоре против суверенного государства, в заговоре, на успех которого так надеялись в Вашингтоне. Но пожалел его: роль на него возложили скорее всего чисто техническую, а вид и без того был растерянный и жалкий.

КОГДА ЦРУ ИДЕТ В ЦЕРКОВЬ…

Мне определенно везло: опять по ошибке приняли за «своего». На сей раз в мой почтовый ящик начали поступать материалы от так называемого «Народно–трудового союза российских солидаристов». Мелким шрифтом на тонкой бумаге недобитые гитлеровские выкормыши призывали готовить «свержение Советской власти» и одновременно тайно размножать и распространять соответствующие материалы «среди советских граждан за рубежом». В одном из таких материалов подчеркивалась важность для энтээсовцев поддерживать «закрытую организационную работу», осуществляемую членами польской «Солидарности». «Терпение и еще раз терпение, — поучали самозваные наставники, — надо лишь присматриваться к людям, привлекать к подпольной работе надежных и собирать силы, которые будут способны влиять на события в критических ситуациях». Одним словом, затаиться, выждать, чтобы в нужный момент нанести удар.

Тактика подрывных действий по размыву социалистических устоев в Польше могла меняться, но стратегия оставалась прежней — попытаться вырвать эту страну из социалистического содружества всеми доступными средствами. Этим главным установкам следовали не только отбросы НТС, но куда более серьезные и коварные силы.

Вспоминается, как мне пришлось допытываться в госдепартаменте у капитана Мартини по поводу тайных визитов в Ватикан его шефа — посла по особым поручениям, бывшего заместителя директора ЦРУ генерала Вернона Уолтерса. Помощник подтвердил факт неофициальных переговоров с папской курией, но от обсуждения их результатов категорически отказался. Вполне естественно, учитывая главную функцию Уолтерса — тщательно скрывать от международной общественности закулисные сделки своего правительства. А скрывать ему есть что: генерал играл ключевую роль в государственных переворотах в Гватемале, Чили и других странах, в подготовке бандитских формирований против революционного правительства в Никарагуа. Возлагались на него и многие другие «деликатные поручения».

Тесные рабочие контакты с Ватиканом у американской разведки сложились к концу второй мировой войны. В ту пору некоторые пастыри активно помогали перебрасывать из Европы в Америку по подложным документам нацистских преступников.

Завербованные спецслужбами США, они отправлялись подальше не «на отсидку», а для работы на своих новых хозяев. Среди них был, напомним, и Клаус Барбье. Одновременно ЦРУ подминало под себя разветвленный аппарат Ватикана по сбору политической и экономической информации везде в мире, где есть хотя бы один католический собор или монастырь. Но дело отнюдь не ограничивалось лишь добычей шпионских данных. Агентура ЦРУ финансировала связанные с Ватиканом светские организации, проникала в наиболее влиятельные тайные и полутайные католические ордена, вербовала служителей высшего духовенства.

Результаты проведенного американским публицистом Мартином Ли расследования стали весьма красноречивым комментарием и к загадочным визитам Уолтерса в Ватикан. Именно после этих миссий там начали получать от ЦРУ еженедельные информационные доклады о положении в Польше. Выделены были негласно и фонды в 40 миллионов долларов на поддержку антиправительственных выступлений «Солидарности». На широком фронте тайной подрывной деятельности западных разведок против социалистической Польши полутайным организациям вроде «Опус деи» («Божье дело») придавалось в Вашингтоне особое значение. Формально нерелигиозная международная организация бизнесменов, военных, правительственных чиновников католической веры, она добилась решающего влияния в Ватикане, оттеснив в результате междоусобной схватки даже орден иезуитов.

Все хитроумно отлажено в невидимой сети связей ЦРУ в Ватикане, тут даже нет необходимости создавать новые организации. Одна из таких существует еще со времен крестовых походов — «Суверенный орден рыцарей Мальты». Среди его членов — отставной генерал Хейг, бывшие министры финансов Саймон и Кеннеди, мультимиллионеры Хилтон, Грейс, Абпланальп, хозяин корпорации «Крайслер» Лакокка, бывшие советник президента Рейгана по вопросам национальной безопасности Кларк и постоянный представитель США при ООН Киркпатрик. Не говоря уже о директоре ЦРУ Кейси с подвластным ему управлением тайных операций, состоящим преимущественно из католиков, и, конечно, генерале Уолтерсе. Все они без исключения и влиятельные фигуры в «Опус деи».

Еще одна любопытная деталь. Изучая материалы собранного мною досье, я обнаружил цепочку, которая тянулась от члена итальянской масонской ложи «Пропаганда-2» Микеле Синдоны, выполнявшего долгое время роль связника между ЦРУ и Ватиканом, к «красным террористам» Луиджи Стрикко–ло и Франко Паперне, а через них к некоторым деятелям из польской «Солидарности».

В это же досье я включил и выдержку из выступления Вернона Уолтерса на одном из закрытых совещаний по тайным политическим и пропагандистским акциям на 80–е годы, состоявшемся сразу после прихода к власти администрации Рейгана. «Эти акции требуют особого мастерства, специальных связей, влияния и компетентных экспертов по странам, где они проводятся, — поучал генерал. — Зачастую необходимо лишь подбросить нужную информацию, оказать организационную или финансовую помощь — и можно добиться потрясающего эффекта. Везде, где осуществляются данные акции, нужно выбрать наиболее влиятельных людей, чья точка зрения не обязательно совпадает с нашей, но они должны следовать именно в том направлении, в каком мы хотели бы видеть развитие ситуации…»

Ветеран американской разведки рекомендует далее, как эффективнее всего манипулировать «ключевыми фигурами влияния» и при этом «даже не включать их в агентурную сеть». Не этими ли соображениями руководствовался Уолтерс на тайной аудиенции в Ватикане? А почему бы и нет, коль всю жизнь он так же неистово верил в бога, как и в дьявола.

Латиноамериканцы по этому поводу шутят: «Когда ЦРУ идет в церковь, то идет не молиться». И они знают, о чем говорят. С этим ведомством у них давние и большие счеты.

ПАНИКА НА ПОТОМАКЕ

В вашингтонских коридорах власти поднялся переполох. Непрерывно функционировала «специальная ситуационная группа» во главе с вице–президентом Бушем. Под его начало были поставлены государственный секретарь, директор ЦРУ, председатель объединенного комитета начальников штабов, ближайшие конфиданты президента. Разведывательная информация, пройдя через этот «фильтр», незамедлительно докладывалась президенту вместе с рекомендациями о принятии срочных и эффективных мер. Можно было подумать, что под угрозой жизненные интересы национальной безопасности Соединенных Штатов. В действительности речь шла о бурной реакции Вашингтона на военное положение, введенное в Польше в декабре 1981 года.

Не менее неистово, чем правительство, нагнетала страсти вокруг этих событий и «большая пресса». Ссылаясь на якобы «надежные» источники в Польше, выплескивала на страницы и в эфир одну за другой небылицы о чуть ли не танковых операциях, предпринимаемых польскими властями с целью ликвидировать «оппозицию». Соперничая друг с другом в нахрапистости, средства массовой информации призывали Белый дом отбросить «пряник» и перейти к «политике кнута» в отношении польского правительства. «Говори твердо и держи в руках маленькую дубинку», — недвусмысленно науськивал администрацию обычно сдержанный в эмоциях «Тайм». Газета «Нью–Йорк тайме» пошла дальше и устами своего обозревателя бросила воинственный клич к началу «глобального крестового похода против коммунистов».

«Что делать с Польшей?» — растерялась американская корреспондентка в Западной Европе Флора Льюис, словно речь шла о катастрофическом бедствии где–то в Техасе или Калифорнии. И тут же стала призывать западные правительства прервать все торгово–экономические связи с Польской Народной Республикой. Именно «прервать», дабы сохранить еще шанс попытаться оказывать хоть какое–то влияние на ход событий в этой стране, навязывать ей приемлемые Западу условия, а заодно пригрозить такими же санкциями и Советскому Союзу.

От риторических угроз, в порыве бессилия изменить складывавшуюся в Польше ситуацию, администрация США решила перейти к практическим шагам. Зачитывая по телевидению рождественское послание американцам, президент США объявил о принятии им политических и экономических санкций против Польши. Все эти меры, как дал он понять, будут действовать до тех пор, пока Белый дом не получит от польского правительства «надлежащих заверений», удовлетворяющих Вашингтон. О суверенности же польского государства и народа, его праве самому решать свою судьбу не было проронено ни слова, будто речь шла о выбившемся из–под контроля непослушном «вассале».

Кого могли напугать столь откровенные шантаж и угрозы, кого они могли ввести в заблуждение, если из них ясно было видно: расчет правящих кругов США на реставрацию в Польше буржуазных порядков с помощью контрреволюции, на дальнейшее нагнетание там обстановки анархии и экономического хаоса потерпел, по сути дела, очередной позорный провал. Все было учтено в подрывных планах, за исключением главного — польский народ не откажется от своего права на защиту своего государственного суверенитета и социальных завоеваний. Об этом вашингтонские распорядители чужими судьбами, наверное, не задумывались.

В СВОЕЙ ВОТЧИНЕ НЕ ХОЗЯИН

Восемь фунтов и ни унции меньше. Именно столько весили «Белая книга» и приложение к ней, состряпанные администрацией Рейгана на второй месяц после прихода к власти. Объемистый опус Белый дом поспешно разослал в страны Западной Европы и Латинской Америки с целью психологической подготовки общественности к дальнейшей эскалации военного вмешательства США в Сальвадоре.

Активисты нью–йоркского Комитета солидарности с народом Сальвадора провели тщательную экспертизу всех сорока семи страниц приложения к «Белой книге» — так называемых «документов», которые должны были служить Вашингтону обоснованием для обвинения Советского Союза и Кубы в подрывной деятельности в Сальвадоре. По оценке специалистов, ни в одном из них нет сколько–нибудь убедительных свидетельств вмешательства социалистических стран во внутренние дела Сальвадора. В сфабрикованности этих «документов», обнаруженных якобы в тайнике сальвадорских партизан, сомнения могут возникнуть разве уж у совсем наивных людей. При их чтении видно: испанский оригинал текста во многих случаях настолько неразборчив, что адекватно перевести его на английский просто невозможно, а потому авторы «Белой книги» даже не переводят, отделываясь интерпретацией. В других случаях «документ» представляет собой клочки бумаги с колонками цифр, которые в вольном изложении переводятся как количество тонн. Написание же пятизначных цифр почему–то варьируется то по–английски (с запятой), то по–испански (с точкой). Любой испанист отметит и странное использование сленга, употребляемого в Чили, но никогда не применяемого и неизвестного в Сальвадоре. Исследователи поинтересовались и почему «документы» опубликованы впервые в США, а не в Сальвадоре. И случайно ли именно госдепартамент, а не сальвадорская военная хунта взял на себя труд по их огласке в печати. Похоже, этот законно возникший вопрос не учли второпях мастера «грязных трюков» на берегах Потомака.

«Черная пропаганда» — так называют профессионалы акцию по опубликованию в прессе сфабрикованных документов, цель которой — дискредитировать тех, кому они якобы принадлежат. Именно в этом «жанре» и написана «Белая книга», на чьей обложке остались черные отпечатки операций по фальсификациям, к которым постоянно прибегает американская разведка.

НАВЯЗЧИВЫЕ ПАРАЛЛЕЛИ

Если спросить географа, что общего между Вьетнамом и Центральной Америкой, он, наверное, в первую очередь отметит их расположенность на одинаковых географических параллелях. Историк же неизбежно обнаружит и общность параллелей исторических. Он вспомнит, как в 1964 году незадолго до президентских выборов Линдон Джонсон протащил через конгресс «тонкинскую резолюцию», санкционировав под сфабрикованным предлогом бомбардировки Вьетнама и начало войны, из которой Америка вышла с позором спустя десять лет. До этого же все ограничивалось военными советниками, обучавшими искусству убивать головорезов из сайгонской марионеточной армии.

С помощью «Белой книги», как в свое время и «тонкинской резолюции», рассчитывали подготовить условия для прямой военной интервенции США в Сальвадор. Правда, даже конгресс с трудом «проглатывал» тогда подброшенную администрацией «дезу»: у сальвадорских партизан оказалось лишь оружие американского производства, захваченное в боях с войсками хунты. Фальшивое обвинение не срабатывало, но это не мешало Белому дому срочно увеличивать контингент американских военных советников, предоставлять им более широкие полномочия, санкционировать поставки сальвадорской армии мин «клеймор», широко применявшихся в свое время во Вьетнаме, фосфорных гранат, ракет. Невзирая на вопиющие нарушения правящим режимом прав человека в Сальвадоре, из бюджета выделялись все новые десятки миллионов долларов на военное снаряжение и технику для подавления очагов народного сопротивления. Все чаще прорезались и голоса тех, кто подталкивал администрацию к «военному решению» центрально–американского кризиса.

Трудно отказаться от проведения исторических параллелей, если события в Сальвадоре и реакция на них Вашингтона прямо напоминали Вьетнам 60–х — те же отчаянные попытки посредством «аграрной реформы» настроить крестьян против партизан, те же массовые репрессии опирающегося на американские штыки марионеточного режима, взывающего к Соединенным Штатам о помощи в подавлении своего же народа. И та же ложь.

Заявляя официально о «невмешательстве», вашингтонская администрация направляла сальвадорской военщине и контрреволюционным бандам огромные партии слезоточивого газа, противогазов, пуленепробиваемых жилетов, зажигательных бомб, вертолетов, радиотехники и прочего военного снаряже–ния сугубо специального назначения. В сальвадорских городах Ла–Либертад, Сан–Мигель. Рио–Лампа в лагерях по подготовке карателей приемам убивать беззащитных людей обучали американские военные советники, скрывавшиеся под латиноамериканскими именами. Нарушая условия договора о Панамском канале, специальная группа связи «южного командования» войск США осуществляла радиоконтроль над всей территорией Сальвадора через установленные в зоне канала станции перехвата. Одновременно в самих США велась психологическая обработка американцев, их запугивали «советской угрозой» со стороны южных границ Соединенных Штатов.

Спустя год после прихода Рейгана к власти за неприступными стенами форта Макнейр в Вашингтоне состоялось тайное'совещание командования армий двадцати стран Западного полушария. Обрисовав кризисное положение в Центральной Америке, министр обороны Уайнбергер и начальник штаба сухопутных войск США генерал Мейер прямо дали понять: оставляя открытой возможность направления в Центральную Америку своих войск, Вашингтон прежде всего рассчитывает на участие союзников в карательных операциях и предпочтительно «дальних» союзников — Уругвая и Чили. Экспедиционным отрядам вооруженных сил этих стран и надлежало исполнить роль «пожарной команды», если положение в Сальвадоре выйдет из–под контроля. Заодно им же предстояло «потушить» и революцию в Никарагуа. В этом варианте морскую блокаду Кубы брали на себя ВМС США.

Так в общих чертах выглядела одна из моделей пентагоновского плана по удушению национально–освободительного движения в Центральной Америке. Дабы воплотить план в жизнь, участники совещания решили образовать постоянный штаб и координировать действия на случай «чрезвычайных обстоятельств». Условились также не пренебрегать и методами диверсионно–психологической войны и актами терроризма против революционных лидеров. Но, видимо, на эффективность участия союзников, а точнее, их соучастия в интервенции Уайнбергер питал надежду весьма слабую. Вот почему вскоре после тайного совещания в срочном порядке были доставлены на пентагоновские базы в Джорджии и Северной Каролине 1600 сальвадорских головорезов для обучения их новейшим методам истребления людей. В свое время там уже проходил инструктаж один из таких мародеров и убийц, некий Вега Валенсия. Позднее он командовал «эскадроном смерти», истребившим вместе с другими карателями только за два года более 30 тысяч своих соотечественников. Этих жертв Пентагону было мало, и он рассчитывал, что 1600 молодчиков, вернувшись в Сальвадор, с лихвой возместят вложенные в них знания и израсходованные на них доллары.

* * *

В Белом доме делали изумленные глаза: «О чем вы? Впервые слышим». И отдавали публично указания разведывательному ведомству выявить, кто из его сотрудников проявил излишнее служебное рвение, нарушив установленные регламентации. Глава же ведомства, первый «рыцарь двуликого образа», смотрел прямо в очи конгрессменам и невозмутимо блефовал: он, мол, не в курсе, но обязательно докопается.

Да надо ли копаться, если всем и без того ясно — именно экспертами из ЦРУ подготовлен и распространен в бандах никарагуанских контрреволюционеров своего рода «полевой устав», как эффективнее осуществлять террористические акции, диверсионные операции и экономический саботаж. Слово «убивать» в инструкции прямо не фигурировало, но давались практические советы по провоцированию беспорядков, дабы вызвать кровопролитие и жертвы среди гражданского населения, подталкивая его тем самым к выступлениям против революционного правительства. Слова «убивать» в наставлении не было, но излагались рекомендации сомосистам, как нанимать профессиональных преступников для «специфических акций и нейтрализации целей». Точнее, для убийств и террористических акций, только называлось это по–другому — «нейтрализацией целей». Вот и вся разница.

Итак, слова «убивать» в инструкции не было. Но вот, в отличие от «рыцарей плаща и кинжала», пентагоновская рать гораздо откровеннее выражала свои мысли. В одном нью–йоркском магазинчике по продаже залежалого армейского обмундирования я наткнулся на целый мешок маек военного образца с надписью: «Вступайте в корпус морской пехоты! Отправляйтесь в далекие экзотические страны. Встречайте там интересных, необычных людей. И убивайте их!»

В моем корреспондентском досье хранится и выдержка из наставления «Воспитание характера», по которому американские солдаты проходят на базах курс военно–политической муштры. Вот как учит оно отвечать на вопросы инструктора:

— Кто вы?

— Солдаты!

— Кто вы по–настоящему?

— Тигры!

— Что вы едите?

— Сырое мясо!

— Что вы пьете?

— Красную кровь!

— Что хочет солдат?

— Убивать! Убивать!

Сказано, что называется, более чем откровенно.

Обученные инструкторами с «вьетнамским опытом» головорезы орудовали в рамках общего вашингтонского плана по дестабилизации и свержению революционного правительства Никарагуа. В плане этом важная ставка делалась и на тех, кто действовал исподтишка, незаметно. Каждые две недели, например, специальное подразделение ЦРУ рассылало в свои резидентуры оперативные ориентировки по ведению подрывных психологических и пропагандистских акций с использованием агентуры в журналистских кругах стран пребывания. Такие директивы приходили и в резидентуру ЦРУ, засевшую в Манагуа под дипломатической «крышей». Были в них и установки для редакторов никарагуанской газеты «Пренса».

Выглядели они весьма конкретно. Установка № 1: «Всячески обыгрывать темы об ухудшающемся экономическом положении, не жалеть для этого ни мрачных красок, ни кричащих заголовков, особенно на первой полосе». Установка № 2: «Информация на социальную тематику должна носить преимущественно негативный характер, даже природным бедствиям необходимо придавать мотив божественного проклятия, ниспосланного на коммунистов». Установка № 3: «Вину за все беды, прежде всего нехватку продовольствия, взваливать на власти: сначала намеками и даже с легким юмором, а затем, когда недовольство возрастет, прямо и даже завуалированными угрозами, сначала в адрес отдельных министров, а затем и всего правительства». Тут же следовали и чисто технические советы по части размещения на одной газетной полосе, казалось бы, не связанных между собой заголовков и фотографий членов правительства, дабы создать у читателя обязательно негативную реакцию. Сей метод назывался «пикториальной ассоциацией», другой — по обыгрыванию двусмысленных слов — «семантической».

И все это вкупе с дипломатическим давлением, угрозами прямого военного вмешательства США, минированием портов, террором диверсионных банд, саботажем на предприятиях должно было служить одной цели — внести раскол между правительством и народом. Так учит одно из наставлений ЦРУ по психологическим операциям. Если вспомнить недавнее прошлое, точно так же профессионалы из Лэнгли учили действовать и чилийскую газету «Меркурио», сделавшую немало для подготовки кровавого фашистского путча.

УБИЙЦЫ ПО НАЙМУ

Холодный проливной дождь нещадно хлестал по могильным плитам кладбища св. Иосифа. Накрывшись зонтиком, священник отслужил последнюю мессу по усопшему и поспешно ретировался. У могилы остались лишь жена, дети и горстка ближайших друзей. Положив на свежевырытую глину несколько букетов цветов, вскоре разошлись и они. На следующее утро местная газета поместила коротенький некролог, известив о кончине некоего Ричарда Спайсера без упоминания его профессии и даже причин смерти. В городке Уоррен, что разместился у реки Аллегейни в Пенсильвании, так таинственно хоронили впервые.

Кто же был тот загадочный покойник? Тайна стала проясняться позднее, когда родственники уже не могли скрывать от соседей причин столь скромных похорон. Оказывается, Ричард Спайсер погиб не в автомобильной аварии во Флориде, как гласила официальная версия. Его тело доставили из Сальвадора на транспортном военном самолете вместе с тремя другими, найденными под обломками потерпевшего катастрофу вертолета. Все четверо совершали «рутинный» полет в Никарагуа. Отставной летчик ВВС Спайсер был пилотом вертолета и сотрудником Центрального разведывательного управления. На мраморной стене в фойе главного подъезда штаб–квартиры, этого ведомства в Лэнгли выбили еще несколько желтых звездочек в честь «погибших при исполнении служебных обязанностей».

Таких памятных отметок красуется сейчас на стене в ЦРУ, как рассказывают очевидцы, уже не один десяток. В Пентагоне же подобной записи не ведется — военным забронированы для такого случая места на Арлингтонском кладбище и похороны с гораздо большими почестями. Этот факт могут подтвердить, например, родители и вдовы погибших военнослужащих из ударной группы 101–й армейской авиадесантной дивизии, расквартированной в Форт–Кэмпбелл штата Кентукки. Именно в ее составе действовали специальные отряды, осуществлявшие разведывательные и другие операции по поддержке контрреволюционных банд в Никарагуа. Делалось же это за ширмой «совместных маневров», вот уже какой год проводимых на территории Гондураса.

Уильям Элви, чей сын Дональд якобы «погиб в авиакатастрофе», сквозь слезы признавался репортерам филадельфийской газеты: «Я знаю точно, что Дон несколько раз совершал полеты в Никарагуа, доставляя вооруженных людей в районы боевых операций и вывозя оттуда раненых. Он рассказывал мне о том, как ему приходилось перебрасывать их в джунгли по нескольку раз в день. Люди эти разговаривали по–испански и доставлялись из Гондураса в Никарагуа. Иногда это делали и с палубы находившегося неподалеку от берега корабля».

По словам Уильяма Элви, сын предупреждал его в свое время, что, если он не вернется после одной из таких операций, командование уже имеет наготове официальную версию гибели. Так и получилось: Дональд якобы «погиб в ходе учений в Атлантике недалеко от Виргинии».

Своей трагедией поделилась с журналистами и Линда Дженнингс, вдова «погибшего в катастрофе» пилота вертолета все той же ударной группы 101–й армейской воздушно–десантной дивизии. Из ее рассказа явствует, что мужа заранее предупреждали: если его собьют или захватят в плен, никаких официальных признаний со стороны Пентагона не последует. Совершив вынужденную посадку на «чужой» территории, он должен был взорвать вертолет и пробиваться «к своим». С этой целью ему выдавались помимо гражданской экипировки и соответствующие наличные деньги.

Признания родственников погибших не только приподнимали завесу секретности, за которой продолжались «совместные маневры» в Гондурасе. В неприглядном виде представали и официальные заявления высокопоставленных чинов вашингтонской администрации о стремлении к «мирному урегулированию конфликта в Никарагуа».

Чего стоят эти планы? Уильям Элви и Линда Дженнингс хорошо знают их подлинную цену…

А в это время бурный поток дезинформации заливал страницы американской прессы. Все четче начинал проглядывать в нем один и тот же лжетезис: оснащенная по последнему слову военной техники армия Никарагуа готова, мол, вот–вот перейти границу с Гондурасом и Сальвадором, приступив к свержению стоящих там у власти правительств. В этом случае, предупреждал Вашингтон, вооруженным силам США ничего не останется, как «выполнить свой союзнический долг» и в превентивном порядке приступить к «хирургическому вмешательству по удалению марксистской опухоли в ее зародыше». За дымовой завесой официальных двусмысленных заявлений витающий над Центральной Америкой призрак вооруженной агрессии США готов был в любой момент спуститься на землю в виде десантников и морских пехотинцев.

В идеале Пентагону и Белому дому нужна была лишь умело разработанная и успешно осуществленная провокация, которая послужила бы поводом для прямого вмешательства. Ее подготовкой и занимались мастера «грязных трюков», надеявшиеся взять реванш за позорный публичный скандал в связи с распространением среди банд никарагуанских контрреволюционеров наставления по ведению террористических акций. На очереди стояла уже не брошюрка для убийцы, готовился повод для войны с тысячами и тысячами жертв. Варианты провокации, естественно, отрабатывались в строжайшей тайне, а для ее исполнения было подготовлено практически все.

Активисты американского движения солидарности с Никарагуа познакомили меня с одним из таких возможных вариантов. В качестве «камикадзе» предполагалось использовать специальные формирования из наемников, переодетых в форму солдат армии Никарагуа, задача которых — осуществить рейд на гондурасскую территорию. Для пущей убедительности шли даже на то, чтобы принести в жертву не только солдат, но и гражданское население, — тогда якобы легче будет президенту Гондураса обращаться за помощью к США перед лицом «агрессии Никарагуа». Прием хоть и не новый, но, если учитывать имеющиеся в распоряжении провокаторов живую силу и материальное обеспечение, вполне выполнимый.

Под предлогом борьбы с терроризмом на военной базе Форт–Брэгг (штат Северная Каролина) функционировало объединенное командование специальными операциями во главе с бригадным генералом Шольтцем. В соответствии с подписанным президентом США в декабре 1981 года указом № 12333 полномочия командования были значительно расширены — ему поручили оказание всяческой поддержки техникой и людьми тайных операций ЦРУ в Центральной Америке, и в первую очередь в Никарагуа. Координировал генерал Шольтц и деятельность военизированных отрядов «командос», состоящих не из военнослужащих США, а из наемников, обученных также и методам провокационных диверсий. За должную мзду, идущую от ЦРУ по тайным каналам, эти «оборотни» могли превратиться на время в никарагуанских солдат, «взяв огонь на себя». На базах Форт–Беннинг (штат Джорджия) и Форт–Льюис (штат Вашингтон) их натаскивали и владению теми видами техники, которая находится на вооружении в армии Никарагуа. Эти вроде бы частные лица уже орудовали вместе с сомосистами по контракту с ЦРУ на никарагуанской территории. В том случае, когда справедливое возмездие их находило, трупы «солдат удачи» спешно переправляли в Гондурас, а оттуда в Соединенные Штаты. Семьи же извещали, что они якобы «трагически погибли в автомобильной катастрофе».

Публично Пентагон, естественно, открещивался от наемников — они, мол, добровольцы, действующие на свой страх и риск. Что ж, такова, видимо, судьба всех убийц по найму, обязанных быть готовыми и к столь жалкому финалу своей карьеры. Откуда же они берутся, как их вербуют и кто они сами — это тоже весьма интересно.

«Ветеран армии, Вьетнам 1965–1966 гг., 37 лет, ищет работу наемника. Есть опыт боевых операций и хорошее здоровье. Готов действовать в любой стране. Все расходы за ваш счет». Столь лаконичные объявления можно было все чаще увидеть на страницах издающихся в Америке «журналов для профессиональных авантюристов». Соскучившись по острым ощущениям, искали подходящую себе работу люди, чье призвание не выходило за рамки профессиональных диверсантов, мародеров, убийц…

Плотной завесой конспирации покрыта функционирующая в США тайная сеть вербовочных и пересылочных пунктов для наемников, но, если отправиться по уже кое–где~оставленным следам, неизбежно попадешь в небольшой городок Баулдер штата Иллинойс. Там свито одно из гнезд, действующее под легальной «крышей» журнала «Солдаты удачи». Найти его нетрудно — прямо на фасаде здания редакции красуется огромный плакат «Убивать — наш бизнес, и бизнес этот хороший». Зайдя внутрь, можно увидеть в одном из кабинетов и другую надпись, помельче: «Убивай их всех, и пусть всевышний сортирует их по частям», а под ней сидящего в кресле за огромным столом шефа журнала подполковника в запасе Роберта Брауна.

— Я не занимаюсь вербовкой, а лишь продаю информацию, — пояснил он мне, не. зная, что разговаривает с советским журналистом. — И если кто–то направляется туда по моей подсказке, это уже меня не касается. Я действую в рамках закона.

Не надо скромничать, господин подполковник: издание журнала — далеко не самая главная ваша цель. Ведь именно от него расползалась по штатам и за границу целая паутина тайного сговора по свержению законных правительств. Не связанные якобы с вашингтонскими ведомствами «частные лица» сотрудничали в нем лишь для отвода глаз на случай провала, в действительности же вся их наймитская деятельность координировалась из одного командного центра на берегах Потомака. Нужны доказательства? Извольте.

В первые дни интервенции в Гренаде пентагоновское командование даже близко не подпускало к острову американских репортеров. За единственным исключением — вместе с морскими пехотинцами среди первых туда высадился один из подопечных Брауна «солдат удачи» Джим Грейвс, которому поручили хорошенько покопаться в сейфах правительства Гренады. Позднее даже некоторым конгрессменам отказали в такой привилегии. За какие же «подвиги» столь редкая честь? Их немало. Например, тайные миссии в Сальвадор и Гондурас глубоко законспирированной группы наемников «Омега». Помимо самого Брауна в нее входили сотрудники ЦРУ Макколл и Рейсинджер, капитан специальных войск армии США Эрли, работающие по контракту с Пентагоном наемники Кроуфорд, Эдене, Кокалис, Пэджет и другие. Они обучали местную военщину новым методам пыток и владению военной техникой, ведению допросов и карательных операций. Обсуждали с головорезами из сальвадорских «эскадронов смерти», как успешнее заменить контингент официально действующих в этой стране военных советников США на якобы «частных лиц» с обширным опытом подрывных акций во Вьетнаме, Лаосе, Афганистане, Кампучии, Анголе. Прикидывали уже конкретно, по каким каналам желательно финансировать армию наемных террористов, предложив использовать с этой целью американские «частные фонды».

Прекрасно известно подполковнику Брауну и о крупной операции по заброске в Сальвадор и Гондурас наемников и оружия, которую осуществлял его коллега Том Поси из Алабамы. В тамошнем городке Хантсвилль действовал самый крупный в США вербовочный пункт убийц по найму, забрасываемых и на территорию Никарагуа в составе банд контрреволюционеров. Именно его «солдаты удачи» находились на вертолетах, сбитых никарагуанскими зенитчиками. А вертолеты ведь были далеко не частные и принадлежали расположенному в Гондурасе разведывательному подразделению Пентагона.

Не принято, однако, в компании Брауна оплакивать жертвы среди своих собратьев по ремеслу. Сколько уже их полегло еще в 60–х годах в Юго–Восточной Азии, откуда оставшиеся в живых вывозили для продажи в США героин, не говоря уже о Родезии, где они занимались контрабандой бриллиантами. Кстати, когда Брауна, замешанного самого в такого рода проделках, повышали уже после ухода в запас из капитана в майоры, а затем в подполковники, об этом было известно и высшим чинам Пентагона. Но это все мелочи, да и стоит ли заострять на них внимание, если в рядах наемников служат даже отпетые преступники, нашедшие убежище в США после совершенных ими кровавых и отнюдь не политических преступлений еще во времена Батисты и Сомосы.

По своей натуре подполковник Браун болтлив. Но ни за какие блага на свете не станет он распространяться о том, кто ему помогал забрасывать своих людей в отряды «христианской милиции» в Ливан и банды контрреволюционеров в Афганистан. Разглашение подобной информации чревато для него не только лишением всех званий, но гораздо более серьезным наказанием. Поэтому и держит язык за зубами американский «король наемников», за что его, видимо, тоже ценят.

ГРЕНАДА: БЛИЦКРИГ С ПРОДОЛЖЕНИЕМ

Нити заговора плели в строжайшей тайне. В бункере Белого дома заседала специальная группа, планировавшая вооруженную интервенцию в Гренаду. Одновременно наверху начинавших о чем–то догадываться корреспондентов клятвенно заверяли, что слухи о высадке морской пехоты на побережье суверенного государства носят злонамеренный и лживый характер. Даже от некоторых сотрудников высшего звена аппарата Белого дома план операции тщательно скрывали. Лишь поздно вечером накануне ночного десанта специальные лимузины доставили лидеров конгресса в особняк на Пенсильвания–авеню, где их предупредили об интервенции и порекомендовали не раскрывать эту тайну до утра.

А утром скрывать уже было нечего. Президент созвал пресс–конференцию и поставил американцев перед свершившимся фактом — начале оккупации Гренады вооруженными силами США под явно надуманным предлогом: «обеспечение безопасности американских граждан», находившихся на острове. Походя растоптаны вот уже в который раз Уставы ООН и ОАГ, своя собственная конституция и международное право. Маски сброшены, и на маленький беззащитный остров высадились специально обученные подразделения морской пехоты. Штыком и гранатой непрошеные гости стали покорять страну, отказавшуюся служить вотчиной Соединенных Штатов.

Но таким ли уж неожиданным был вооруженный налет на Гренаду? С первых дней после революции в этой стране ЦРУ не оставляло планов по свержению ее правительства. Давление экономическое чередовали с террористическими актами. Остров наводняли рядившиеся под «марксистов» агенты–провокаторы. Один из них — некий Стэнли Сайрус, уроженец Гренады, выпускник университета Говарда в Вашингтоне. В доме этого «профессора испанской литературы» и собирались заговорщики, осуществлявшие террористические акты против членов правительства Гренады. В насаждаемом штыками проамериканском режиме немаловажная роль была уготована и для этого агента ЦРУ.

Уведомляя вашингтонских репортеров о ходе вооруженной интервенции, представители Белого дома ничего не сообщали о жертвах среди гражданского населения острова, о превращенном в руины бомбардировкой госпитале в окрестностях гренадской столицы, а чины Пентагона даже не без тщеславия уверяли, что морская пехота, мол, ведет бои с «хирургической» осторожностью, сводит к минимуму жертвы и разрушения. Поначалу обманывали робко, неуверенно, ссылаясь на якобы отсутствие «информации из первоисточника». Когда же из передач радиолюбителей с блокированного острова выяснилось, что под обломками госпиталя погребены около пятидесяти больных, представитель Белого дома по печати Спике хладнокровно заметил: хотя он и не располагает необходимой информацией, но цифры будто бы явно преувеличены!

В ответ на дальнейшие запросы журналистов генералы из Пентагона повели себя куда более откровенно и нагло. «Жертвы? Какие жертвы? — изумленно воздевали руки и тут же рубили с солдафонской прямотой: — Может быть, дюжина. Не станем же мы откапывать тела для полной уверенности». Стараясь сгладить недипломатическое поведение военных при обращении с прессой, гражданский чин из Белого дома разъяснил, почему администрация скрывала сам факт бомбардировки госпиталя. «Одна из причин в том, что у гренадцев есть обычай быстро закапывать мертвых в землю», — пояснил он бесцеремонно, как и его коллеги в мундирах.

Какая мрачная ирония! Выставив в качестве одного из мотивов интервенции «спасение и эвакуацию» находившихся на острове американских студентов–медиков (которым, кстати, никто не угрожал), в первый же день бандитского налета прицельной бомбардировкой с воздуха разрушили госпиталь, убив больных. Цинизм в расчете, что о зверствах никто не узнает? Варварство в надежде, что жертвы „ агрессии, беспомощные перед армадой кораблей, самолетов и вооруженных до зубов налетчиков, не окажут им серьезного сопротивления? Скорее все вместе.

Сделав грязное дело, подразделения морских пехотинцев направились в Бейрут, где их ожидали «новые подвиги во славу отечества». Роль оккупантов на острове возложили на парашютистов 82–й воздушно–десантной дивизии. Той самой, которая совсем недавно отрабатывала операции быстрого реагирования в ходе военных учений на полуострове Синай. В Гренаде их уже не отрабатывали, а осуществляли на практике.

Свое беспокойство по поводу действий вашингтонской администрации и отношение к гренадским событиям выразил тогда американец Джозеф Коуслоски из города Джерси–Сити. «Мы окажемся у порога пропасти, если Западная Европа будет оснащена все более современным ядерным оружием и переговоры прекратятся, — писал он в газету «Нью–Йорк тайме». — Можно лишь надеяться, что приоритеты будут все–таки пересмотрены. Наш страх перед коммунизмом становится просто навязчивой, больной идеей. Склонность отвечать открыто или тайно военной силой на каждый международный кризис грозит страшными последствиями в будущем. Если это тот самый путь к миру и безопасности, по которому идет наша администрация, то он приведет нас к бездне».

И на этом пути уже чернели следы от кровавых преступлений, одно из которых — бандитское нападение на, по существу, безоружное население острова, равного по площади Большому Нью–Йорку. Сквозь плотную завесу установленной Пентагоном цензуры проникали все новые факты, не оставляя и тени сомнений в подлинном характере интервенции…

Судя по заверениям высокопоставленных чинов Белого дома, в Гренаде устанавливался «новый порядок», а десантные части Пентагона вскоре покинули остров, где воцарились, мол, «мир и спокойствие». Словно в подтверждение американские газеты забыли постепенно и о самой Гренаде, как будто там ничего не произошло. Но вот только о каком мире и спокойствии шла речь? Именно тогда мне удалось побеседовать с некоторыми американцами, побывавшими на острове не по заданию правительства и не в составе оккупационных войск. Они стали свидетелями картины совсем иной.

Десантные части действительно ушли, однако их отсутствие с лихвой восполнили специальные армейские подразделения разведки по ведению психологических операций, не говоря уже о переброшенных в Гренаду из соседних стран полицейских отрядах. Задачей этих подразделений было вытравить из памяти гренадцев все, что связано с правительством Мориса Бишопа и возглавляемым им движением за свободу и независимость. По всему острову продолжалась «охота» за сторонниками революционной власти, проводились допросы чуть ли не всего населения с целью «выявить симпатизировавших премьер–министру Бишопу». На дорогах и в аэропорту военные патрули проверяли людей по спискам «подозреваемых». Вместе с отпущенными на свободу головорезами бывшего, но уже вернувшегося на остров диктатора Гэйри эксперты по психологическим операциям обыскивали дом за домом, чтобы бросить очередную жертву в лапы жаждущих крови «мстителей». Словно в насмешку над этими бесчинствами на стенах домов вывешивали лозунги «Поддерживайте демократию в Гренаде!», а через захваченную радиостанцию передавали в эфир новинки американского рок–н-ролла вперемежку с антикоммунистической пропагандой.

Подавив сопротивление превосходящей силой оружия, оккупанты налаживали систему тотального контроля над населением. Эксперты из ЦРУ с пристрастием допрашивали всех, включая детей. Не пощадили и оказавшихся на острове иностранцев. Работавшую в больнице медсестрой гражданку ФРГ Регину Фукс арестовали и продержали в тюрьме несколько дней, допытываясь о ее «связях с марксистами». С местными жителями поступали куда бесцеремоннее, устраивая повальные облавы, обыски, аресты и допросы. От имени какой власти действовали американцы в чужой стране? По существу, не удавалось сколотить даже хилого марионеточного правительства. Но власть на острове установлена — она исходила из окопавшегося в одном из отелей «посольства» США во главе с неким Чарльзом Гилспайем, хотя и не вручавшим никому свои верительные грамоты. Впрочем, зачем излишние дипломатические формальности.

Ворвавшись в чужой дом, бандиты прежде всего кинулись к самым ценным для них вещам, но в правительственных сейфах их ждало разочарование — среди документов не оказалось ничего, что могло бы оправдать агрессию даже в их собственных глазах. На смену «медвежатникам» тут же пришли специалисты–фальсификаторы. Несколько месяцев трудились они над фабрикацией документов, подтверждавших якобы «проникновение» СССР и Кубы не только в Гренаду, но и в Центральную Америку. Также без ожидаемого от них в Вашингтоне эффекта.

Нежданно–негаданно Пентагон сам чуть не загубил всю затею с фальшивыми документами. Изучив награбленные материалы, один из его чинов заметил: «Если есть настроенность усмотреть советскую и кубинскую угрозу, то можно найти в документах достаточные доказательства серьезного укрепления Гренадой своего военного потенциала. С другой стороны, на основе тех же документов можно также утверждать, что марксистское руководство Гренады принимало такие меры из–за беспокойства возможным вторжением в эту страну. Русские могут взять программы американской военной помощи Сальвадору и Гондурасу и лишь на основе направленного туда количества оружия и снаряжения прийти тоже к обоснованному выводу о превращении Соединенными Штатами этих стран в свои военные бастионы».

Вот уж поистине солдатская прямота. Дорого же она, наверное, обошлась тому пентагоновцу, слетев у него с языка, да еще в присутствии репортеров.

ИГРА И ПОЛИТИКА

— Согласитесь, как блестяще играет команда республиканцев. Пасы и обманные движения отработаны у них до совершенства, и все подыгрывают капитану, которому ничего не остается, как забрасывать мяч в корзину. Демократы же, толкая друг друга, хаотично бегают по полю, тщетно стараясь в одиночку пробиться через плотный заслон противника. Игра у них явно не клеится…

Конечно, политика далеко не спорт. Однако доля истины в метафорическом высказывании одного моего знакомого журналиста из «Нью–Йорк тайме» о технике ведения борьбы за президентский пост, точнее, об изощренности используемых приемов в ходе совсем не спортивной политической игры, безусловно, есть.

Накануне президентских выборов 1984 года все чаще появлялись в американской печати инспирируемые республиканской администрацией сообщения о якобы сворачиваемом военном присутствии США в Центральной Америке. Чувствуя широкую непопулярность курса на подготовку «второго Вьетнама», окружение баллотировавшегося на второй срок президента спешило прикрыть его наиболее уязвимые места и нейтрализовать критику демократов по одному из наиболее важных аспектов внешней политики. Мастера политической рекламы убеждали избирателей, что их озабоченность услышана, солдаты возвращаются домой, а в Белом доме даже не помышляют ни о каких интервенциях, полностью сознавая всю тяжесть государственной ответственности и сложности мировой политики.

Итак, даже не помышляли. Но тогда на какой же случай сооружались в Гондурасе гигантские взлетно–посадочные полосы, способные принимать тяжелые транспортные военные самолеты? Зачем перебрасывались на базы поближе к границам Никарагуа и Сальвадора боеприпасы, снаряжение, медикаменты, используемые обычно десантными частями быстрого развертывания? Кого выслеживали разбросанные в регионе радиолокационные станции, за пультом которых сидели морские пехотинцы? «Наше военное присутствие в Центральной Америке сворачивается отнюдь не по предвыборным соображениям», — в такт с администрацией убеждали меня в нью–йоркском предвыборном комитете республиканской партии. Там же никак не могли толком объяснить, с какой целью американские разведывательные самолеты бороздили небо Сальвадора, почему они снабжали информацией командование ведущих карательные операции армейских частей.

Решением сената США было приостановлено финансирование через ЦРУ бандитских формирований контрреволюционеров, совершавших вылазки в Никарагуа с гондурасской территории. Может быть, администрация получила, мягко говоря, по рукам. Ничего подобного, все и здесь продумано. Генеральный директор израильского МИД и его партнер из государственного департамента заранее обсудили, какие фонды на этот случай задействовать. Обе стороны, правда, уверяли, что ничего подобного не было.

Да кто ж в это поверит, если уже оказывалась аналогичная помощь сальвадорской армии, а израильские пилоты совершали разведывательные полеты, корректируя огонь карательных операций. Не в знак ли благодарности за нее правительство Сальвадора перевело свое посольство из Тель–Авива в Иерусалим, провозглашенный столицей Израиля? Кто в это поверит, если еще задолго до решения американского сената Израиль поставлял оружие гондурасской армии, а через нее бандам никарагуанских контрреволюционеров. Наложенное же вашингтонскими законодателями вето вряд ли что изменило, негласное же сотрудничество ЦРУ и Моссад еще больше укрепилось на поприще государственного терроризма.

Казалось бы, у формально стоявшей в оппозиции демократической партии была хорошая возможность использовать в своих интересах один из уязвимых аспектов внешней политики республиканской администрации. «Если демократы ухватятся за эту возможность, — заметил ушедший в отставку с правительственной службы бывший сотрудник Национального совета по разведке Макмайкл, — они не только укрепят свои шансы на президентских выборах в ноябре, но и помогут стране не оказаться в бездне центральноамериканской войны. Война может на нас обрушиться, если нынешний курс будет проводиться бесконтрольно».

И действительно, под давлением настроений широких слоев избирателей лидеры демократов включили в свою предвыборную платформу призыв к политическому урегулированию конфликта в Центральной Америке. На съезде в Сан–Франциско было произнесено немало слов и о последствиях вооруженной интервенции США в Центральной Америке. Но слова словами, а в конечном итоге формулировки предвыборной платформы демократов в этом вопросе оказались столь обтекаемыми, что даже при большом желании их трудно было назвать конструктивными предложениями, выходящими за пределы высокопарных обещаний. Получив наконец на съезде после шумных дебатов посты кандидатов в президенты и в вице–президенты, Мондейл и Ферраро обещали в случае их избрания воздерживаться от использования военной силы «там, где есть риск пойти на неприемлемо высокие и необоснованные жертвы». И по многим другим военно–политическим вопросам предлагаемые кандидатами демократической партии решения носили в лучшем случае половинчатый характер.

Единственное, в чем предвыборная платформа демократов по существу и по форме не допускала даже малейших отступлений от однозначности, — подтвержденная на съезде полная и безоговорочная поддержка Израиля. Такое требование было водружено на пьедестал морального императива, к которому не применимы никакие исключения, нигде, ни при каких условиях. Союзнические обязательства США в отношении этой страны объявлены неприкосновенными. И в Центральной Америке, и на Ближнем Востоке.

ТАЙНА БЕСТСЕЛЛЕРОВ

— Как в Америке создается бестселлер? Спросите что–нибудь полегче, даже для меня это загадка. Если бы я знал, как он делается, поверьте, не работал бы просто литературным агентом, а сидел в шикарном офисе какой–нибудь крупной издательской корпорации…

Мой собеседник скромничал. Издательскому бизнесу он отдал почти сорок лет и, кстати, не просто литературный агент, а владелец довольно солидной конторы, послужившей повивальной бабкой не одному, а целой когорте бестселлеров. Скорее всего вопрос коснулся той самой профессиональной тайны, которую остерегаются выдавать даже самым близким. Что ж, придется в таком случае больше рассчитывать на свои возможности.

КОМУ ПОНАДОБИЛСЯ «СПАЙК»

Просматривая списки бестселлеров, помещаемые в воскресных приложениях «Нью–Йорке тайме» и составленные на основе обработанных компьютером данных, обнаружил: в разделе «Художественная литература» какую неделю подряд, перемещаясь с пятого места на второе и обратно, оттеснив Фредерика Форсайта с его «Дьявольской альтернативой», Эрика Ван Люстбадера с его попыткой вскрыть «эротику в традиции самураев», боролись за первенство в списке уже упоминавшийся Арнод де Борчгрейв и Роберт Мосс со своим романом «Спайк». Любопытно, оба прожженные репортеры — и вдруг роман.

Фабула «Спайка» незамысловата, хоть он и претендовал на детектив. Главный герой Роберт Хокни, в прошлом левый радикал и студент Калифорнийского университета в Беркли, становится довольно известным репортером. Его судьбе не чужды парадоксы. Работая над серией статей о происках ЦРУ в местных университетах и газетах, он в ходе своих разоблачений вдруг обнаруживает: все наиболее интересные материалы поставлялись ему… советской разведкой. С либерализмом покончено, и левый постепенно превращается в правого, убежденного, что вся массовая информация на Западе инспирируется «агентами Москвы», орудующими в аппарате президента и Совете национальной безопасности, штаб–квартире ЦРУ и конгрессе, уже не говоря о «Нью–Йорк тайме» и «Вашингтон пост». Их подрывная деятельность направляется «прямо из Кремля», где приняли некий стратегический план под кодовым названием «Азеф». Согласно этому плану Америка и Запад должны быть полностью деморализованы… к 1985 году.

О художественных достоинствах романа говорить не приходится, ибо после подобных сенсационных «разоблачений» авторы, наверное, просто сочли излишним заботиться о форме. Здесь можно было бы и закончить мини–рецензию, если бы не ряд обстоятельств, связанных с авторами романа.

Шестнадцать лет разъездным корреспондентом за рубежом и ответственным сотрудником редакции состоял в журнале «Ньюсуик» Арнод де Борчгрейв. Даже не входя к нему в доверие, легко услышать из его уст, как он хвастает своими «очень надежными источниками» в руководстве ЦРУ и британской разведки. Для представления о нем достаточно указать на такую деталь: в свое время бывший помощник иранского шаха по связям с прессой прямо назвал де Борчгрейва, как, впрочем, и Роберта Мосса, в числе тех западных журналистов, которые негласно получали от Реза Пехлеви дорогие подарки и солидные «гонорары» за их хвалебные в его адрес статьи. Престиж де Борчгрейва в редакции «Ньюсуик», правда, несколько пострадал после того, как обнаружилось, что у себя дома он собирает пикантные сведения не только на некоторых правительственных чиновников в Вашингтоне, но и на многих своих коллег из редакции. Невидимой «лапе» намечавшийся тогда скандал удалось все же предотвратить.

На фоне де Борчгрейва фигура Роберта Мосса куда колоритнее и заслуживает более обстоятельного разговора. Где и когда начиналась его карьера, не суть важно, гораздо интереснее отдельные факты о его работе уже на зрелом этапе. Вот лишь наиболее характерные.

После свержения Сомосы обнаружилось: диктатор незадолго до своего бесславного конца закупил с потрохами панамериканский журнал «Висьон». Цель приобретения состояла в том, чтобы через журнал попытаться укрепить хоть как–то обреченный режим. Редактором «Висьона» в момент сделки был Роберт Мосс. Летом 1979 года в Иерусалиме израильская разведка через подставную организацию «Джонатан Фонд» провела конференцию, на которой обсуждались меры по предотвращению растущей изоляции Израиля на международной арене. С американской стороны присутствовали высшие сотрудники ЦРУ Джордж Буш и Рэй Клайн, сенатор Генри Джексон. Группу журналистов возглавлял Мосс, без устали проталкивавший в печать небылицы о «советской подрывной деятельности» на Ближнем Востоке.

Услуги наемника Мосс оказывал не только в Никарагуа и Иерусалиме. Секретные документы ЦРУ, опубликованные в ряде английских газет, убедительно рассказывали о его «грязных трюках» в период подготовки фашистского переворота в Чили. За год до кровавого путча, сразу после забастовки водителей грузовиков он принялся налаживать контакт «интеллектуалов» из созданного в Сантьяго и контролируемого ЦРУ «Института общих исследований» с «диссидентами–офицерами» чилийских вооруженных сил. Встречи между ними проводились иногда даже на территории американского посольства. Через «интеллектуалов» и была доведена до военных дезинформация о так называемом плане «Зет», якобы подготовленном с целью ликвидации всей армейской верхушки.

После переворота в Чили, уже как опытный спец в области подрывных психологических операций, Мосс охотно предложил свои услуги для «нормализации» обострявшейся внутриполитической обстановки в Португалии. Предусмотрительно сколотили тогда две группы, в одну из которых вошли директор ЦРУ Колби и сменивший его позднее Буш, заместитель директора ЦРУ Уолтерс, посол США в Португалии Карлучи, португальский генерал Спинола. Ее задачей являлось «разоблачение коммунистического заговора» в Лиссабоне по типу, напоминающему «чилийский вариант». Вторая группа готовила провозглашение независимости Азорских островов на случай, если не справилась бы со своей задачей первая. Среди азорских сепаратистов подвизался и Роберт Мосс. Координацию деятельности обеих групп осуществлял «консультант международного бизнеса» Ричард Аллен, всерьез обеспокоенный судьбой своих финансовых инвестиций в Португалии и на Азорах, а позднее координировавший американскую внешнюю политику на посту советника по национальной безопасности при президенте Рейгане.

Прибыв в Англию, Мосс с помощью своих влиятельных друзей начинает готовить выступления для еще мало известного в ту пору члена парламента Маргарет Тэтчер. Именно ему принадлежит авторство ее спича об угрозе «советизации Британии». Позднее в своей книге «Крах демократии» Мосс заметит, что у западной «либеральной демократии» есть единственная дилемма — либо «чилийский вариант», либо «тотальный марксизм». И даже определил срок завершения «советизации Британии» — к 1985 году. (В «Спайке» не случайно фигурирует та же самая дата). А чтобы прозвучало убедительнее, на–звал поименно «марксистами» пятьдесят семь членов парламента от лейбористской партии.

Новые дела требовали новых проверенных исполнителей. Вездесущим оставался лишь Роберт Мосс…

Авторы романа «Спайк» назвали своего главного героя Роберта Хокни «журналистом, помогающим изменить ход мировой истории». Без ложной скромности Роберт Мосс и Арнод де Борч–грейв именно так и рассматривают свое предназначение. За известную мзду они готовы ринуться куда угодно — в Чили, Никарагуа, Сальвадор, ЮАР, чтобы добыть там «самые неопровержимые свидетельства о заговоре Кремля». Нет, на лавры Джеймса Бонда они не претендуют, ибо это слишком опасно для жизни, в их арсенале другое оружие — пропаганда и дезинформация, а их пули — слова, которыми они надеются остановить колесо истории.

Есть соблазн отнести их роман к еще одному образчику «массовой культуры», собратья которого уже давно заполонили американский и западноевропейский книжный рынок. Но вот что примечательно: ни один из детективов, наверное, не находил сразу такого широкого отклика в западных органах пропаганды, как «Спайк». Роман был опубликован одновременно в пяти странах и разрекламирован всеми ведущими телекомпаниями. В чем же загадка такого бума? Ее нетрудно разгадать, если задуматься над тем, что проповедуют авторы романа и кто их политические наставники.

Вернемся к июлю 1976 года. В Лондоне на конференции «Института по изучению конфликта» в присутствии верхушки британской разведки де Борчгрейв и Мосс поделились мыслями по поводу одной из составных частей обсуждаемого «плана похоронить разрядку» — использованию дезинформации и пропаганды для нагнетания внутренней нестабильности и кризисных ситуаций в странах, где ни Америка, ни Британия уже не могут действовать безнаказанно. Пользуясь случаем, они порекомендовали создать наиболее благоприятные условия для антикоммунистической пропаганды и у себя на Западе. Идеи о «советской военной угрозе» и «коммунистическом проникновении» в западные средства массовой информации показались тривиальными асам шпионажа и психологических операций, но, когда речь зашла о конкретных акциях, к выступавшим стали прислушиваться.

Антисоветские акции и пропагандистские кампании готовились уже позднее в недрах «Комитета по существующей опасности» и Центра стратегических и международных исследований при Джорджтаунском университете в Вашингтоне. И тот и другой приложили немало усилий для подрыва разрядки и обострения международной напряженности. Особенно активно они принялись за разработку новой байки — о поддержке Советским Союзом международного терроризма. Упорство этих организаций было оценено по достоинству: почти все их активные члены, служившие советниками кандидата в президенты, назначены на ключевые посты в администрации республиканцев. Не нашлось только подходящих мест для верных пристяжных Роберта Мосса и Арнода де Борчгрейва. Но они не в обиде.

ПАРАДОКСЫ ШПИОНСКОГО ДЕТЕКТИВА

Планом операции под кодовым названием «Вторая леди» деталей не предусматривалось — главным считалось все. По дерзости замысла история шпионажа не знала ничего подобного.

В подмосковном лесу построен наисекретнейший объект, где успешно прошли испытания самого тайного из всех тайных агентов. Что это за объект? Копия Белого дома, доподлинно воспроизводившая весь его интерьер — от спальни президента до Овального кабинета. Три года готовили здесь профессиональную актрису Веру Вавилову к ее «главной роли». На публичные почести и славу она не рассчитывала, ибо об этом «спектакле» никто не знал, кроме ее инструкторов во главе с генералом Иваном Петровым. Цель операции — подменить на некоторое время супругу американского президента и через внедренную таким путем агентессу получить информацию о святая святых Соединенных Штатов.

Выбор на Веру Вавилову пал из–за ее потрясающего внешнего сходства с «первой леди США» Билли Брэдфорд. Потребовались лишь незначительное хирургическое вмешательство и три года ускоренных курсов, дабы довести актрису до полной кондиции. Руководители операции прекрасно понимали степень риска: одна лишь ее обмолвка на пресс–конференции или неосторожное движение в президентской спальне — и заговор обернется крупнейшим в истории международным скандалом.

Поначалу все шло довольно гладко. Во время официального визита в Москву похищена Билли Брэдфорд. В дело включилась Вера Вавилова, играя мастерски на пресс–конференции, а затем и в президентской спальне. От любимой собачки «первой леди» и ее гинеколога пришлось, правда, избавиться уже по ходу операции. В доверие к ничего не подозревавшему «супругу» агентесса вошла быстро и вскоре получила от него ценнейшую информацию, которой суждено «изменить соотношение сил в мире».

Действо, однако, приняло совершенно неожиданный оборот, когда «вторая леди» интуитивно почувствовала, что ее дни сочтены и после передачи информации ее тоже должны «убрать». В довершение из плена в Москве бежала Билли Брэдфорд, и две леди встретились в Лондоне. По приказу генерала Петрова одну из них ликвидировали, но при таких обстоятельствах, что в Москве начали гадать, какая же леди осталась в живых — первая или вторая…

Вот и вся без лишних деталей фабула еще одного нашумевшего бестселлера Ирвинга Уоллеса «Вторая леди», самого типичнейшего образчика поточной книжной продукции и переживаемого американской литературой в последние годы «шпионского бума». Художественная беспомощность этого романа делает излишним анализ его литературных достоинств, но не отнять у «Второй леди» напряженного, динамичного сюжета, тайны запутанной международной интриги и неумолимо требующего разгадки преступления. Соблюден и непреложный закон детектива — «враг должен быть хитер и коварен». В романе есть все, за исключением даже минимума достоверности событий.

Не уступала Ирвингу Уоллесу в безграничном воображении и целая когорта его сподвижников по перу, выбрасывавшая на книжный рынок ежегодно десятки новых образцов подобного чтива. Мир заговора и международной интриги, перемешанный в коктейль с убийствами, агентами–двойниками, террористами и сексом. От острой смеси из тайных кодов, шантажа, изощренных пыток и безжалостного манипулирования людьми просто мутило, но книги эти были в ходу и приносили авторам солидный куш.

И не только книги. В магазинах появились магнитофонные кассеты с текстом, начитанным лично Джоном Лекарре из его последних бестселлеров, Леном Дейтоном из его романа «Берлинская игра», Мартином Крус Смитом из его «Горьковского парка». Хотя они и не могли соперничать по своей популярности с песенками суперзвезды американского рока Майкла Джексона, но весьма успешно уводили человека в мир грез — отраженный кривыми зеркалами мир приключений, опасностей, авантюр.

В изображаемых на страницах шпионских романов событиях действительность гипертрофировалась до предела. Однако судья из Чикаго, например, признался, что их чтение давало ему полезнейший материал для более эффективного расследования преступлений. Адвокат бывшего агента ЦРУ, попавшего под суд за не санкционированную начальством контрабанду, запоем читал «Берлинскую игру», поясняя, что эта книга напоминала ему — «в мире шпионажа все возможно».

Романы на шпионскую тему — крайне искаженное изображение действительности, но описываемая в них технология ремесла зачастую очень недалека от реальности. Негласно записывали телефонные разговоры, как выяснилось, не только ЦРУ и ФБР, но и шеф ведомства внешнеполитической пропаганды, а в интервью на Си–би–эс бывший президент Никсон без тени смущения поведал, что его разведывательное ведомство устанавливало подслушивающие устройства даже на автомашинах глав иностранных государств, с которыми велись переговоры.

Не уверен, проверить трудно, но сведущие американцы рассказывали, что в аппарате ЦРУ работает специальный сотрудник, по должности занимающийся исключительно чтением шпионских романов. Его задача — обнаружить в книгах оригинальный прием или метод, до которого еще не дошла фантазия кадровых «рыцарей плаща и кинжала». Литературный ширпотреб, а ведь подсказывал сюжеты штатным шпионам, вылавливавшим из его полубреда что–то рациональное для себя…

Из соображений экономии времени и средств пролистал прямо в книжном киоске сочинение Дугласа Термана «Первый удар». Один из сенаторов–демократов, подумывающий о президентской карьере, попадает в хитроумно расставленную «кремлевскими агентами» западню. В итоге Москва полностью манипулирует не только кандидатом в президенты, но и всем американским антиядерным движением. На той же полке красовался в карманном издании роман уже известного нам авантюриста Роберта Мосса «Оружие смерти». Описывая развертывание якобы Советским Союзом лазерного оружия, автор исподволь указывает на отставание Америки в этой области. Спустя два года после выхода в свет его псевдолитературных изысканий администрация Рейгана объявила о форсировании разработок лазерного оружия. В Вашингтоне детективные романы, видимо, тоже популярны.

Открыл стоявшее рядом творение Питера Найзванда «Запасной вариант». В противоборстве двух ядерных держав задача «спасения западной демократии» возлагается на агента ЦРУ, которому пересаживают мозг крупнейшего ученого в области компьютерной техники. Диверсанта забрасывают в «подземный город на Урале», где он должен вывести из строя всю систему управления советскими межконтинентальными ракетами, готовыми вот–вот нанести внезапный удар по Соединенным Штатам…

Бурный поток шпионских детективных романов набирает мощь особенно заметно в условиях обострения международной напряженности. Именно в последние годы тема ядерной войны стала доминирующей в этом жанре, а на массовый конвейер их производства ставилась сама идея о возможной гибели человеческой цивилизации и морально–психологическая подготовка к такому исходу. «Вся разница в том, что, когда эти идеи высказывает президент страны, их политическую направленность сразу можно идентифицировать, — замечала американская журналистка Сюзэн Келлэм. — Читая же художественную литературу, люди настраиваются не на заявления политиков. И это, как ни парадоксально, их больше сбивает с толку. Политические идеи исходят из, казалось бы, менее солидного источника, чем президент, но эффект их оказывается более глубоким и прочным».

При всей их художественной убогости шпионские детективные романы без преувеличения можно считать самым идеологически заостренным жанром массовой беллетристики, спекулирующим на интересе читателя к современной истории. Угроза нависшей над миром ядерной катастрофы — их единственная близкая к жизни посылка, но и она заслоняется какой–то шизофренической гонкой тайных агентов за секретами противника. Они, мол, и только они, могут спасти цивилизацию или, на крайний случай, предупредить об опасности. Одновременно их неразборчивость в средствах и моральная деградация по своей очевидности соперничают лишь с не менее четким замыслом авторов убедить читателей, что наращивание Западом вооружений — единственная альтернатива «советской военной угрозе». Во всех без исключения шпионских бестселлерах именно Советский Союз разрабатывает коварные планы внезапного ядерного нападения на Америку, а агентам ЦРУ и других западных разведок ничего не остается, как спасать человечество, пусть даже жертвуя при этом моралью при выборе средств. Шпиономания и антисоветизм и не мечтали, наверное, о более надежном союзнике на идеологическом фронте.

Конечно, далеко не все американцы воспринимают шпионские романы за чистую монету. Бесспорно и другое — описываемая в них схватка сил добра и зла, при четком разделении «кто есть кто», направлена на то, чтобы увести читателя от всех сложностей международных отношений, настроить неизменно против всего, что связано с Советским Союзом. Что это, как не окружающий мир, доведенный до примитивизма и всегда в качестве аргумента уповающий на голую силу, особенно там, где можно надеяться на безнаказанность.

Стоящая у власти в Вашингтоне администрация, при любой ее партийной окраске, еще далеко не вся Америка. Шпионский детективный роман — далеко не самое ценное в современной американской литературе. Но как органически тесно, словно сиамские близнецы, связаны они между собой.

ИЕЗУИТСТВО ПО-ВАШИНГТОНСКИ

«Можно ли каким–то внешним проявлением отрекаться от истинной веры или исповедовать ложную? Ни в коем случае, ни словом ни делом, ни иным знаком. Конечно, нельзя лгать на себя или делать вид, что мы признаем то, чего нет. Но можно для вида утаивать то, что есть, а также прикрывать истину словами или иными двусмысленными знаками. Разумеется, ради законной причины и когда нет необходимости в признании».

Так один из учебников по теологии и морали наставляет членов католического ордена «Общество Иисуса» поступать в делах своих праведных. Хорошо монахам–иезуитам: деятельность их покрыта непроницаемым покровом секретности, а благочестие настолько пропитало у них ложь и истину, что отделить их друг от друга часто почти невозможно. Уличить иезуита в греховности крайне трудно, ибо он редко сам идет на нарушение уголовного кодекса, предпочитая подталкивать других, приучая людей довольствоваться не истиной, а в лучшем случае правдоподобием. В искусстве «великого метода направлять намерения», иными словами, оправдывать якобы высокой целью самые безнравственные средства для ее достижения «дружина Иисуса» на протяжении веков не имела себе равных. И все же утверждать, что только иезуиты обладают способностями искусно превращать грех в добродетель, а ложь в истину, было бы неверно. Сегодня у них есть довольно серьезные конкуренты.

Когда «Нью–Йорк тайме» впервые известила о подготовленном в Вашингтоне проекте «Истица», среди его главных участников помимо государственного департамента и ЦРУ фигурировало военное ведомство. То, что дипломатам и разведчикам по рангу велено участвовать в открытых и тайных пропагандистских акциях, вполне понятно, но вот какая же роль уготована в столь претенциозном проекте Пентагону? Оказывается, и он играл там не последнюю «скрипку».

Передо мной исследовательский доклад школы военно–морской разведки США в Монтерее (штат Калифорния) под названием «Стратегическая дезинформация». В этом весьма обстоятельном наставлении о том, как эффективнее вводить в заблуждение противника с целью достижения военно–стратегического превосходства, детально обсуждаются и соответствующие средства: официальные заявления государственных деятелей, «утечка» сведений в прессу, агенты–двойники, техника шпионажа и многое другое. Приводятся также результаты новейших экспериментальных исследований в области психологии поведения человека и мышления, проведенные в лабораториях разведывательного управления министерства обороны США.

Вот для примера одно из таких средств. Дабы дезориентировать другую сторону и убедить ее в отсутствии подготовки против нее внезапного нападения, необходимо искусственно создавать близкую к конфронтации ситуацию и тем самым своими действиями якобы по подготовке нападения спровоцировать противника к объявлению им тревоги (в наставлении рекомендуется нагнетать подобную напряженность регулярно). Смысл? Заставить противника засомневаться в серьезности очередной критической ситуации и необходимости поднимать еще одну ложную тревогу. Усыпив таким образом бдительность, можно, мол, рассчитывать на успех внезапного первого удара, но главное при этом условие успеха — противник ни в коем случае не должен знать о подлинных намерениях другой стороны.

Тонко, ничего не скажешь. Вот только как бы таким хитрым приемом не обмануть себя, излишне положившись на наивность другой стороны. Правда, на сей случай в наставлении предусматривается одна установка: в заблуждение легче всего ввести путем подкрепления сложившихся у противника концепций, чем пытаться переубедить его. Но и это все теория. На практике же пентагоновский вклад в проект «Истина» куда менее изощрен. Одни из немногих, кому это хорошо известно, — обозреватели Эванс и Новак. Именно они чаще всех пропускали через себя «утечки» из военного ведомства. В частности, о том, что в Сальвадоре якобы начал диверсионные операции сверхмобильный, оснащенный по последнему слову военной техники «штурмовой отряд из пятисот кубинцев». Даже госдепартамент вынужден был тогда отказаться комментировать эти сведения, а прибывший в Вашингтон сальвадорский военный министр стушевался на пресс–конференции и признал, что кубинских военных в Сальвадоре нет. Однако Пентагон не растерялся и подбросил в прессу другую «дезу»: в Никарагуа появились советские ракеты, способные в два счета вывести из строя Панамский канал.

Под мощным прикрытием огня лжи и дезинформации официальные лица в самом госдепартаменте стали уже меньше стесняться и заговорили в своих публичных выступлениях о проработке, мол, администрацией «вариантов военных акций» против Кубы, Никарагуа и сальвадорских повстанцев. В ход пустили ту же схему — поддерживать напряженную ситуацию, создавать впечатление о возможности в любой момент прямого военного вмешательства США в страны центральноамериканского региона. И пусть там гадают, когда произойдет это самое вмешательство.

Оценивая в свое время блистательные способности воспитанника римских иезуитов кардинала Мазарини, Ришелье заметил ему: «Джулио, если бы мне нужно было обмануть дьявола, я прибегнул бы к вашим талантам». Любопытно, что сказал бы Ришелье по поводу способностей тех, кто в 80–е годы XX века главенствовал в вашингтонских коридорах власти. Иезуиты прикрывают свою «приспособительную» систему морали девизом «К вящей славе божьей». Их нынешние коллеги–миряне добавили к этому девизу лишь несколько слов: «…и в первую очередь Соединенных Штатов». Вся разница.

ПОД ПОКРОВОМ ТУМАННОЙ «ИСТИНЫ»

Первой о весьма пикантном «блюде», приготовленном на вашингтонской «кухне» по требованию администрации, известила корреспондентка «Нью–Йорк тайме» Барбара Кроссет: Управление по международным связям приступило к осуществлению своего проекта под названием «Истина», цель которого — оказывать решительное и эффективное противодействие советской пропаганде посредством распространения через заграничные отделения управления такой «подлинной информации», которая опровергала бы ложные слухи и домыслы о роли американского правительства в международных событиях. Что же вызвало у вашингтонского внешнеполитического пропагандистского ведомства столь серьезное беспокойство?

Авторы проекта предусмотрительно запретили публичное упоминание конкретных его аспектов и направлений, они указывались лишь в строго засекреченных циркулярах, ежемесячно рассылаемых в загранточки Управления по международным связям. О чем в них шла речь, проболтался все–гаки конгрессмен Роберт Майкл, а потом и сам госдепартамент оповестил в общих чертах в своем специальном докладе. И тот и другой назвали сфабрикованные якобы Советским Союзом сообщения о причастности ЦРУ к гибели панамского лидера Омара Торрихоса и к распространению слухов о «негласном финансировании Москвой» антивоенных манифестаций в Западной Европе. По сему поводу ЦРУ, мол, уже предоставило госдепартаменту соответствующие доказательства, но в интересах безопасности их источника пока не шло на его огласку. Очень трогательная забота! Но не об истине, а скорее о том проекте, который так безапелляционно назван ее именем.

Конечно, соблазнительно заглянуть в тот самый секретный циркуляр, который рассылался всем двумстам «информационным постам» Управления по международным связям США, действовавшим в 126 странах. Сегодня же в моем распоряжении имеется другой, но очень схожий по смыслу документ, проливающий свет на подлинную направленность проекта «Истина». Хотя по иронии судьбы он и не засекречен, но в обычном киоске его тоже не купишь. Речь идет о протоколе заседания «собеседования по тайным операциям», состоявшегося в Вашингтоне сразу после прихода к власти администрации Рейгана. Обстановка доверительности позволяла его участникам называть вещи своими именами. Дабы избежать голословности, приведу выдержки из высказываний некоторых присутствовавших на «собеседовании» деятелей.

Генерал Вернон Уолтерс, бывший заместитель директора ЦРУ и специальный советник государственного секретаря США, ныне постоянный представитель США при ООН, уже известный читателю по своим тайным эскападам в Ватикане: «Выбрав ключевые фигуры влияния, нам необходимо определить их личные стремления, амбиции, предрассудки и уязвимые места. Одними можно манипулировать с помощью превратно истолкованного ими идеализма, другими — используя их властолюбие, тягу к деньгам или материальным ценностям. Некоторыми можно манипулировать, используя их желание отомстить, или путем шантажа, угрожая оглаской нарушений ими норм сексуальной жизни. Исключительно важно иметь подробнейшие сведения о них разведывательного характера… Очень важно также знать конкретно тот или иной орган массовой информации, который осознанно или неосознанно мог бы помочь в осуществлении проекта. Исходя из всех названных соображений, в первую очередь следует добывать сведения о недостатках и слабостях ключевых фигур влияния. Нужны друзья, которые нам доверяют и знают, что мы способны обеспечить тайну их деятельности…»

Рэй Клайн, бывший директор управления разведки и исследований государственного департамента, ныне руководитель Центра стратегических и международных исследований при Джорджтаунском университете: «Тайные политические и пропагандистские акции почти автоматически опираются на эффективную разведывательную агентурную сеть, действующую в наиболее неспокойных районах мира. Если мы в состоянии негласно добывать за границей разведывательные данные, вести продуманно и целенаправленно шпионаж в оказывающих решающее воздействие на общественное мнение и процесс принятия решений кругах, у нас логически появляется основа и для осуществления тайных акций политического влияния. По одной простой причине: добытчики разведсведений часто являются и нашими тайными политическими исполнителями. На мой взгляд, лучшие из них как раз и совмещают в себе оба эти качества».

Абрам Шульски, начальник аппарата сенатской комиссии по разведке: «Любая тайная политическая и пропагандистская акция в случае ее разоблачения не должна привести к осложнению внутренних проблем для американского правительства или к внешнеполитическому провалу. Естественно, это зависит от того, какая публично объявленная правительством политика проводится в области, тесно связанной с осуществляемой акцией. В любом случае направленность тайной операции должна соответствовать политическому курсу правительства США».

Хью Товар, ветеран ЦРУ, начальник его отдела тайных акций: «Нужно признать, что в восприятии наших противников мы являемся их врагом. Нам необходимо подойти к разрядке гибче и действовать жестче, чтобы нас не загнали в угол, предъявлять свои условия соперничества. Например, вместо того чтобы ограничиваться радиовещанием на Советский Союз, нам нужно разработать агрессивную глобальную программу, направленную на оказание влияния и даже манипулирование событиями в этой стране, обрушив удар прежде всего, как мы считаем, по наиболее ее слабым и уязвимым местам…»

Подводя итоги «собеседования» в Вашингтоне, следует добавить: некоторые его участники пытались даже делать экскурс в историю и указывать в качестве примера на тайные операции разведки третьего рейха по подрыву Советского государства перед войной. Правда, делали они это робко, видимо, не без оглядки на печальный исход «плана Барбаросса», но уже без всякой оглядки призывали администрацию США активнее способствовать «крушению Советского государства невоенным путем».

Попутно хочется рассказать и о другом эпизоде, на этот раз почти анекдотическом, — о том, как в редакции «Голос Америки» отмечали круглую дату — сорок лет со дня ее основания.

В связи со столь неординарным событием ветеранов радиостанции, конечно, наградили, остальным, как водится, пообещали награды и почет в будущем. И всех вместе одарили высочайшим присутствием главы Белого дома на состоявшейся по сему поводу официальной церемонии. Президент в поздравительном послании был предельно краток. Не задерживая внимания на крупных победах, да и мелких тоже, он напомнил, как в бытность свою радиокомментатором ему приходилось лишь на основе сухих сводок о ходе и результатах спортивных соревнований с помощью специальных звуковых эффектов создавать у слушателей впечатление, будто они присутствуют на интерес нейшем матче. «Иными словами, — резюмировал Рейган, — истину можно подавать в привлекательной упаковке». Советы босса сотрудники радиостанции, съевшие на таких технических премудростях не только собаку, но и лошадь, выслушали внешне с надлежащим почтением.

И все–таки, даже несмотря на высочайшее присутствие, настоящего юбилея не получилось: незадолго до самих торжеств из сейфа директора радиостанции кто–то стащил несколько документов для служебного пользования. Пропажа обнаружилась сразу, но до сих пор не найден тот «негодяй», что дерзнул передать их в руки газетчиков. Благонадежность сотрудников ведомства внешнеполитической пропаганды дала трещину в неподходящий момент. Самое же главное — заодно с благонадежностью лопнул и миф о якобы независимой и объективной подаче радиостанцией новостей за границу.

Так, согласно меморандуму директора «Голоса Америки» от 21 сентября 1981 года, радиостанция служит органом правительственной пропаганды и ее усилия должны быть направлены «в первую очередь на дестабилизацию положения в социалистических странах, нагнетания вражды между народом и правительством». Говоря языком этого документа, — на «уничтожение Советского Союза без единого выстрела». В подрывной кампании особое место предназначено утвержденному президентом США проекту «Истина». Его установки подробно раскрываются в другом меморандуме — от 5 ноября, подписанном руководителем проекта из Управления по международным связям Джоном Хьюзом. Согласно этому документу, перед «Голосом Америки» ставится, в частности, задача более активного использования в пропаганде на социалистические страны «перебежчиков и иммигрантов с их открыто враждебными взглядами».

«Мы с вами как на войне», — заметил директор Информационного агентства США (ЮСИА) Чарльз Уик, призывая своих подчиненных отказаться от всякой щепетильности в ведении пропаганды на Советский Союз. Директиву Уика новый шеф «Голоса Америки» Джон Конклинг принял к исполнению и, дабы не стеснять рвения своих сотрудников, разрешил им, как он выразился, «пользоваться любыми идеями, за исключением гитлеровских».

Указание президента «привлекательно упаковывать истину» не было отражено в директиве, ибо оно поступило позже. Но, будьте уверены, аналитики радиостанции «Голос Америки» подготовили соответствующий меморандум о том, как его лучше всего претворить в жизнь. На сей раз упрятав документ в более надежный сейф.

«ПРАВИЛА ИГРЫ» НЕ МЕНЯЮТСЯ

УОТЕРГЕЙТ: ПРОДОЛЖЕНИЕ СЛЕДУЕТ

Нет, далеко не случайно еще Марк Твен обнаружил в Америке два моральных кодекса — выставляемый напоказ официальный и умалчиваемый, но которому следуют на практике, подлинный. «Наш девиз: «В бога веруем», — саркастически заметил писатель. — Когда я читаю эту богомольную надпись на бумажном долларе (стоимостью в шестьдесят центов), мне всегда чудится, что она трепещет и похныкивает в религиозном экстазе. Это наш официальный девиз. Подлинный же, как видим, совсем иной: «Когда англосаксу что–нибудь надобно, он идет и берет».

Именно так и поступили руководители избирательной кампании республиканцев накануне президентских выборов 1980 года — пошли и взяли конфиденциальный документ, принадлежавший соперникам из демократической партии. И сделали это тайно, дабы заранее знать, о чем кандидат демократов намерен говорить в ходе телевизионных дебатов. Похищенный материал помог республиканскому претенденту «отрепетировать контраргументацию», а потом использовать преимущество в ходе самих дебатов. Уточним только, что репетировал тогда кандидат в президенты Рональд Рейган, документ похищали из Белого дома его люди, а жертвой, мягко говоря, нечестной игры оказался президент Джеймс Картер.

Хоть и не машут после драки кулаками, но демократы упорно требовали сатисфакции. Объяснение президента Рейгана («много шуму из ничего») их не устроило, и они призвали к проведению широкого расследования — как попал к республиканцам этот закрытый материал, кто его передавал и знал ли о сей неблаговидной операции сам Рейган. Кое–какие детали к тому времени уже вышли наружу: в его окружение документ поступил через Уильяма Кейси, цепочка от которого тянулась к «своему человеку» в аппарате президента Картера. После избрания Рейгана, в том числе, видимо, и за эту услугу, Кейси получил пост директора ЦРУ. Готовить «грязные трюки» ему стало положено по рангу. Любопытное совпадение, не правда ли?

Впрочем, подобных совпадений, проливающих свет на представление о морали среди приближенных президента, имеется предостаточно. Вспомним хотя бы, как тот же Кейси сбывал свои нефтяные акции по самым выгодным ценам (будучи директором ЦРУ, он был прекрасно осведомлен о всех тонкостях и колебаниях международного рынка). Как помощник президента Дивер решил погреть руки на издании своей книги об очередной модной диете в то время, когда росли очереди безработных за пособием и бездомных за миской дешевой похлебки, и как обкатывали свои грязные делишки боссы правительственного департамента по охране окружающей среды, пустив побоку и среду, и элементарную этику.

Коррупция среди вашингтонских правительственных чиновников — дело обычное. Но вот уж действительно исторический парадокс: на фоне предшествующих новая вашингтонская администрация, пожалуй, наиболее возвышенно и громко разглагольствовала о морали, правде и справедливости, заверяла в своей праведности, обвиняла беззастенчиво другие страны во всех смертных грехах. При этом именно ее высокопоставленные деятели сами нагло нарушали принципы морали; шли на подлог и откровенную ложь. Словом, «что было пороками, то теперь нравы», как говаривали древние римляне, наблюдая за падением своей империи.

Еще до Уотергейта в пылу откровения президент Никсон заметил приятелю: «Ты не знаешь, как надо лгать. А если ты лгать не умеешь, никогда ничего не добьешься». Спустя некоторое время он сам отчаянно изворачивался, пускаясь во все тяжкие, чтобы выгородить и себя, и свою команду взломщиков, пойманных с поличным в штаб–квартире демократической партии. Надо признать, Никсон умел лгать и добился немалого, пока сам не запутался, с позором уйдя в отставку. Окружение же президента Рейгана унаследовало от бывшего хозяина Белого дома не только политическое кредо, но и примерно аналогичную Уотергейту ситуацию, заставившую их также изворачиваться и говорить не всю правду и не одну правду. Получалось у них это, нужно отметить, не всегда мастерски.

Сначала директор ЦРУ Уильям Кейси отпарировал обвинения в его адрес тем, что он, мол, просто не помнит, от кого и как к нему попал документ из аппарата президента Картера. Десять дней потребовалось «шпиону № 1», чтобы поворошить в своей памяти и выступить уже с более пространным заявлением. На сей раз он заметил: «Было бы совершенно нехарактерным для меня и полностью невероятным передавать кому–то документ, указывая на его полезность для ведения телевизионных дебатов и зная при этом заранее о его принадлежности организаторам предвыборной кампании Картера». Для полной ясности уточним, что речь шла о служебных документах, которых Кейси не передавал бы, по его же собственным словам, из опасения перед возможной провокацией. Иначе говоря, не по соображениям морально–этическим, а чисто профессиональным.

Не надо обладать аналитическими способностями Шевалье Дюпена и Шерлока Холмса, чтобы полюбопытствовать у Кейси: «А если бы вы не опасались провокации и полностью доверяли выкравшему документ источнику, то как тогда? И кстати, кто был источник?» Пока далеко не праздные вопросы оставались без ответа, атмосфера в особняке на Пенсильвания–авеню приближалась к грозовой. Выходило, что заявления директора ЦРУ прямо противоречили свидетельству начальника аппарата Белого дома Бейкера, назвавшего Кейси, наверное, по неосторожности. Кто же из них лгал?

Мой знакомый корреспондент из нью–йоркского журнала «Нейшн» ничуть не удивлялся тому, что все эти вопросы оставались без ответа. «Самое примечательное в другом— почему президент до сих пор не выразил своего отношения к моральной стороне жульничества его приближенных, —негодовал он. — Впрочем, я слишком многого хочу от наших политиков. Если бы на них распространялись правила спортивных соревнований, помощников президента можно было бы уже давно дисквалифицировать. Видимо, у них свои «правила игры» —можно обманывать партнера, заглядывать в чужие карты, блефовать, но тонко, чтобы тебя не поймали, невинно смотря в глаза соперника».

Кстати, на аналогичных «правилах игры» строилась не только президентская избирательная кампания. Вся политическая система мнимого соперничества между республиканцами и демократами основана на принципе не «кто лучше», а «кто ловче». Скандалы выплывали наружу по чистой случайности. Сколько же их осталось еще не раскрытыми?

Вот уж действительно, американские политические нравы — не только повод для острот, но и целый спектакль. Кстати, вернемся к одному из его персонажей.

РЫЦАРЬ ДВУЛИКОГО ОБРАЗА

Уильям Кейси играть на публику не умеет. Манеры его просты, о красноречии и дикции не заботится, одет мешковато, да и выглядит старше своих лет. Его достоинство в другом — он славится кипучей работоспособностью, организаторским талантом и умением выжимать пот из своих сотрудников. За бурный темперамент товарищи по школе прозвали его Циклоном. Не без помощи и этих качеств еще до прихода в ЦРУ Кейси сколотил шестимиллионный капитал, закупив акции сразу в двадцати семи корпорациях. Но чтобы добраться до вершины вашингтонского Олимпа, их было далеко не достаточно.

Начав карьеру с адвокатской практики, в 1942 году он охотно завербовался в Управление стратегических служб. Из–за близорукости, правда, его освободили от участия в рискованных разведывательных операциях, и руководил он ими с довольно безопасного расстояния. Сам себя Кейси предпочитает называть «адвокатом, автором книг, редактором и предпринимателем». Для пояснения, что за этим стоит, упомянем лишь некоторые факты из его биографии.

Еще в 50–х годах, будучи адвокатом на Уолл–стрит, он составил несколько учебников–наставлений для своей клиентуры (название одного из них — «Как собрать деньги, чтобы сделать деньги»). Советы были не ахти какие оригинальные. Издательство сразу поймало его на плагиате и подало на него в суд. Свалив вину на подчиненного и выйдя сухим из воды, Кейси вскоре пустился в грехи гораздо более тяжкие: являясь главой корпорации «Эдвайсмент дивайсис», разрекламировал ее как процветающее, перспективное дело. В действительности же корпорация была на грани банкротства, а сам Кейси откровенно надувал потенциальных инвеститоров. Когда его приперли к стенке, невозмутимо оправдывался: подчиненный якобы составил неправильное письмо, которое он и в глаза не видел.

Редко кому удавалось столь успешно сочетать преуспевание в бизнесе с активной политической деятельностью, не чураясь при этом откровенного жульничества. При администрации Никсона Кейси занимал несколько влиятельных правительственных постов, главным образом в области финансовых дел. На этом поприще он спасал корпорацию Ай–Ти–Ти, утаивая документы от расследования, пытался покрывать столь же мутные махинации и мультимиллионера Роберта Веско — в награду за баснословные пожертвования того в предвыборную кампанию Никсона. Такое рвение оценили и сделали Кейси председателем Экспортно–импортного банка. В отличие от многих своих коллег, Циклону удалось выйти с незапятнанной репутацией и после позорной отставки Никсона.

Менялись президенты, но не ослабевал главный стержень деятельности Кейси — теснейший контакт с ЦРУ. Чтобы чувствовать себя действительно «кадровым ветераном», он возглавил «Ассоциацию бывших офицеров разведки» и, не дожидаясь разгара президентской избирательной кампании 1980 года, приступил к осуществлению разработанного им плана по дискредитации соперников из демократической партии. Началась классическая операция по дезинформации и политическому саботажу. «Отставники» работали с азартом, уверенно: формально они были не стеснены присягой, а профессионально вполне компетентны. Их грязные трюки, хоть и незамысловатые, свое дело делали.

Так, в ходе избирательной кампании появились подметное письмо сенатора Кеннеди аятолле Хомейни, фиктивный меморандум Совета национальной безопасности № 46, обвинения против брата президента Картера в его связи с международным терроризмом, сфабрикованные материалы о «советском агенте» в Совете национальной безопасности… Что касается более крупных операций по нагнетанию кризисной атмосферы перед президентскими выборами, «отставники» не менее самоотверженно участвовали через свои журналистские контакты в широкомасштабной кампании «четырех угроз»: «советская военная экспансия», «поддержка Советским Союзом международного терроризма», «советское проникновение в ЦРУ» и «кроты Кремля в американской прессе». Во многом благодаря дискредитации столь нечистоплотным путем своего противника по президентским выборам и одержал верх кандидат от республиканской партии. Свой вклад в эту победу внес и Уильям Кейси.

Случайно ли, что уже на посту директора ЦРУ в новой администрации он одобрил специальный план по свержению правительства Ливии и физической ликвидации Каддафи. В план входили и специальные мероприятия по дезинформации, ставшей, как и в ходе предвыборной борьбы, главным методом политики, на сей раз уже в отношении суверенных государств.

«Утечки», сфабрикованные сообщения, фальшивки и откровенный обман общественности — лишь часть арсенала иезуитов из Лэнгли, пытающихся, как и ученики Лойолы, примирить нравственность с пороками, истину с ложью, добро со злом, превратить грех в добродетель.

Пожалуй, никто еще из предшественников Кейси на посту главы американской разведки не брался с таким рвением за активизацию и расширение тайных операций. Стараясь и сам вносить свежую струю, он ревностно принялся за укрепление оперативной базы, особенно по использованию в качестве «крыши» действующих за границей американских корпораций. Работа в бизнесе позволила ему завести очень влиятельные связи среди его единомышленников–коммерсантов, готовых прильнуть к шпионскому ведомству, особенно если будут обеспечены жизненные интересы их корпораций. А это для ЦРУ немалое подспорье.

Вот почему, когда над Вашингтоном разразилась «буря» и директор ЦРУ оказался мишенью для обвинений, в Белом доме продолжали заявлять о доверии к Кейси. Да и как не отстаивать коллегу, которому очень хорошо, и даже слишком много, известно, с помощью каких приемов вели республиканцы свою избирательную кампанию. Как не отстаивать человека, который с вершины разведывательной пирамиды уже приступил к тайному вмешательству в Сальвадоре, Ливане, Никарагуа, Иране, Афганистане, Анголе и во многих других странах. От такой важной работы нельзя отрывать.

«Моя жизнь — словно открытая книга, и я готов обсуждать все, что в ней есть, ответить на любой обращенный ко мне вопрос», —клятвенно обещал Кейси членам сенатской комиссии по разведке. Пользуясь такой готовностью директора ЦРУ, можно было бы спросить его: «В чем, как вы думаете, вред лжи, если она помогает выйти сухим из воды?» Важен в данном случае не ответ Кейси, важна его реакция.

Выступая перед своими коллегами в ЦРУ, Кейси никогда не упускал случая подчеркнуть, что стоял у истоков американской разведки, и выразить свое восхищение ее основателем генералом Уильямом Донованом. Рассказывают, что голубая мечта Кейси — стать «вторым генералом Донованом». Сбудется ли это его заветное желание, трудно сказать. Пока же Кейси действует по неписаным законам иезуитского ордена, тайный устав которого, как известно, разрешает «братьям» прибегать на суде к двусмысленным выражениям и не считать это ложью, рекомендует уклоняться от дачи свидетельских показаний, если речь идет о поступке, в котором можно предположить якобы отсутствие греха. Сам Кейси, правда, не член «дружины Христа» и формально принадлежит к тесно связанному с ней католическому «Суверенному ордену рыцарей Мальты». Но, судя по его словам и делам, директор ЦРУ у иезуитов многому научился.

ЧТО ИЩУТ В АФГАНИСТАНЕ «ДЖЕНТЛЬМЕНЫ УДАЧИ» ИЗ КОЛОРАДО

Как все это получилось — для меня до сих пор загадка. Может быть, уверенно брошенная мною при входе фраза: «Надеюсь, о моем прибытии вам уже сообщили?» Или магической оказалась куртка защитного цвета и полувоенного образца? Возможно, и какое–то другое стечение обстоятельств. Короче, не спрашивая ни о чем, меня пропустили. Поднявшись на четвертый этаж, я оказался у двери с надписью «Комитет борьбы за свободный Афганистан».

Не знаю, что именно передали им снизу по телефону, но, когда я вошел, все сидевшие за столами встали и чуть ли не вытянулись по стойке «смирно». Так и хотелось дать команду «Сидите!», но удержался. Встречали явно как долгожданного гостя, и, дабы не разочаровывать, представился, не вдаваясь в подробности: «Прежде чем решать вопрос о конкретной пользе, расскажите вкратце, что комитету удалось сделать за минувший год».

— Прошу пройти, — отчеканил подстриженный под армейский «ежик», облаченный в полосатую дипломатическую «тройку» молодой паренек и повел меня в соседнюю комнату.

Там передо мной предстала огромная, во всю стену карта Афганистана. В отдельных местах она была утыкана флажками, заштрихована разноцветными фломастерами. Закинув руки за спину, я с деловым видом прошел вдоль полотна. «Ежик» не прочел на моем лице никакого удивления и, видимо, поэтому не стал объяснять значение таинственных значков. Встав к карте спиной и словно давая понять, что для меня на ней нет никаких загадок, я поменял положение рук. Сопровождавший понял мой жест и начал рассказывать.

— Если финансирование наших тайных операций в Никарагуа пробивать через конгресс сейчас не так уж легко, — заметил он, — то ассигнования на помощь афганским мятежникам законодатели выделяют практически без всяких обсуждений и в любых запрашиваемых администрацией размерах.

— Как вы думаете, чем это объясняется? — поинтересовался я, глядя прямо ему в глаза.

— Афганистан сейчас для нас — единственная страна в мире, где американское оружие используется непосредственно по назначению, — отрапортовал он. — Конгресс нам не мешает. Трудности у нас другого рода.

— Понятно, — также четко заметил я, но подробностями сразу интересоваться не стал.

На помощь парню в «тройке» пришли другие сотрудники и принялись высказывать свои соображения. В потоке похвальбы нет–нет да вырывалось у них и такое, о чем стараются говорить лишь при плотно закрытых дверях. Если подытожить их «отчет» и полученные мною данные из документов этого комитета, многие не широко известные аспекты деятельности самого влиятельного в Вашингтоне лоббистского органа афганской контрреволюции становились все более конкретными.

Комитет координировал финансирование радиостанции «Свободный Кабул» через заправлявшего его делами некоего «профессора Рахима». Сотрудники комитета выполняли роль связников между главарями бандитских формирований и «ключевыми лицами» в конгрессе и администрации. Именно через них организовывались встречи для посетившего Вашингтон инженера Абдулы Рахима, «политического офицера» орудовавших в афганских долинах вооруженных шаек. Через комитет связывались с «ключевыми лицами» в американских правительственных ведомствах советник по международным делам группировки исламских фундаменталистов «Жамиат ислами» Массуд Кхалили и политический советник главарей мятежников Фарук Азама. Часто в роли связника выступал член комитета, агент ЦРУ Дэвид Исби. После визитов в Вашингтон эмиссары возвращались в районы боевых действий, напичканные наставлениями и солидными финансовыми средствами.

Видимо, уже испытывая полное доверие, сотрудники комитета известили меня о том, как бывший еще при короле Дауде полковник афганской армии Рахим Уардак прошел недавно специальное обучение в Форт–Беннинге, а затем был переброшен в Афганистан, чтобы возглавить контрреволюционные банды в провинции Пактика. Проболтались и о другом факте: в Форт–Беннинге и на других армейских базах США продолжают обучение составленные из афганцев специальные отряды «коммандос». На этих диверсантов возложены особо ответственные задачи — выведение из строя системы связи армии Демократической Республики Афганистан…

Мой визит в одно из вашингтонских представительств афганских контрреволюционеров занял не больше пятнадцати минут. Дальше оставаться не было особой необходимости. Под занавес я не удержался, чтобы не бросить сотрудникам комитета еще одну ни к чему не обязывающую фразу: «Джентльмены, это уже действительно конкретика». И, поблагодарив за прием, удалился.

Для прояснения многих других вопросов, связанных с деятельностью комитета, остается лишь уточнить, что он нашел свою обитель на вашингтонской Массачусетс–авеню, в массивном здании исследовательского центра «Херитидж фаундейшн». Из всех «думающих танков» на правом политическом фланге к его советам и рекомендациям в Вашингтоне прислушивались особенно внимательно…

В свое время, когда знатные римляне собирали гостей на пиршество и ставили на столе розу, сие означало —все сказанное должно остаться в тайне. Ныне в Вашингтоне, когда высокопоставленные сотрудники ЦРУ или госдепартамента приглашают на ленч редакторов наиболее влиятельных органов печати, на стол розу не ставят, но и без нее все понимают: речь идет о строго конфиденциальной информации.

Если передать вкратце рекомендации для печати, изложенные на одном из подобных ленчей накануне одной из сессий Генеральной Ассамблеи ООН, они буквально выглядели так: «Желательно шире использовать свидетельства очевидцев из среды мятежников и связанные с ними источники информации, подтверждающие невмешательство США в дела Афганистана».

То, что американские средства массовой пропаганды покорно следовали указанной линии, не нуждается в подтверждении. Но вот с помощью каких «очевидцев» им рекомендовано стряпать ложь об Афганистане, нужно разобраться.

В роли одного из осведомителей чаще всех подвизался уже известный читателю крупный спец по террористическим операциям подполковник Роберт Браун. События в Афганистане заставили его отвлечься от издательской деятельности, и он начал поставлять конгрессменам информацию якобы «из первоисточников». Среди них фигурировал некий Гэлен Джир. «По моему заданию, — хвастался Браун на Капитолийском холме, — одиннадцать дней Джир действовал в Афганистане и перетащил оттуда на верблюде такое, что очень хотела добыть разведка». Позднее всплыло и загадочное «такое»: им оказался стандартный фильтр противохимической защиты, используемый на бронетранспортерах. Но дело сделано — сенатор Роберт Доул занес показания Джира в документы конгресса, а законодатели тут же проголосовали за ассигнования в 3 миллиона долларов на строительство военного предприятия по производству химического оружия.

В одной компании с Джиром оказался и ведущий комментатор радиотелевизионной корпорации Си–би–эс Дэн Разер. Он нелегально перешел границу Афганистана и отснял там фильм. В деревне Фатехабад, по свидетельству очевидцев, непосредственно участвовал в организации расправы мятежников над тремя афганцами. И что же? В американской прессе об этом молчок. В ответ же на мой запрос вице–президент Си–би–эс Бенджамин не пожелал распространяться на скользкую тему.

Что и говорить, сподручно конгрессменам иметь таких «свидетелей». Среди них был и разъездной «представитель повстанцев» Саид Ахмед Гейлани. Принадлежавшие ему земли в Джелалабаде конфискованы революцией, и эту потерю с лихвой восполняли его «братья–мусульмане», вывозившие из Афганистана тонны опиума, в том числе и для США.

В шайке Гейлани орудовал и некий Басхир Зикрия. Его «представительская» функция в США сводилась к налаживанию контактов с местной интеллигенцией. Потому–то и прикрывался он званием профессора, окопавшись в Колумбийском университете. О своей работе среди студентов и преподавателей он докладывал Гейлани. С каким ведомством США он сотрудничал по совместительству, можно легко догадаться, ибо без рекомендаций влиятельных лиц в Вашингтоне ему об университете и мечтать не пришлось бы.

Таковы лишь некоторые «свидетели», услугами которых пользовались американские правительственные ведомства и средства массовой информации. Вот почему правду о положении в Афганистане рядовым американцам трудно узнать. Вот почему профессор из университета Южной Флориды Раймонд Дехейнаут сравнил поддержку властями США афганской контрреволюции с участием их в заговоре по свержению правительства Сальвадора Альенде в Чили. Те же методы по разжиганию истерии в печати, та же ставка на дезинформацию. Нет, об этом никогда не расскажут ни сенатор Роберт Доул из Канзаса, ни комментатор Дэн Разер из Си–би–эс. Не случайно же министр обороны США, отвечая на вопрос о поставках американского оружия афганским контрреволюционерам, заметил: «Мы считаем весьма важным, чтобы афганские борцы за свободу сохранили свою решимость оказывать сопротивление… Дальше я не хотел бы идти».

Не хотят на словах, а на деле все–таки идут. В этом еще раз убеждала попавшая ко мне инструкция одного из американских центров по координации деятельности наемников, озаглавленная «Что вы должны знать перед отправкой в Афганистан».

«Наемники рассматривают войну в Афганистане как войну, в которой они должны участвовать любой ценой, — говорится в наставлении. — Их намерения благородны, но надо иметь в виду: многие из тех, кто попал туда, могут быть разочарованы, если, конечно, выберутся живыми». После своевременного предупреждения инструкция переходит к конкретным советам, как избежать печального финала.

Сначала рекомендуется найти «надежных лиц», заинтересованных в подобных услугах. Главное —не поддаваться на обещания первых встречных «представителей исламских групп», ибо они могут оказаться совсем не теми, за кого себя выдают. Прежде всего наемникам, которые прибывают в Пакистан «в неорганизованном порядке», нужно найти себе какое–то подходящее «прикрытие» и после прохождения пакистанской таможни тут же пропасть из виду.

Далее следуют советы, в каких отелях останавливаться, какими транспортными средствами передвигаться в район Пешавара, где размещается штаб «повстанцев». Переходить границу рекомендуется только в афганской одежде и без военной амуниции. Оружие можно приобрести за наличные у самих «повстанцев». «Если вы не работаете по контракту с одной из исламских стран или организацией, — уточняется в инструкции, — вам никто не заплатит за ваши усилия. Наградой будет удовлетворение, если удастся участвовать в боях в течение трех месяцев и выбраться живым». Заметим, что об условиях «работы по контракту» с ЦРУ в наставлении предусмотрительно умалчивается.

И еще одно предостережение: «Удостоверьтесь точно, в каком районе Афганистана вам предстоит действовать. Не соглашайтесь на работу в глубинке, ибо в случае осложнения оттуда будет трудно выбраться». Иными словами, благословляем вас, «джентльмены удачи», на ратные дела, но не обессудьте, если не вернетесь.

Кто же составил сей путеводитель далеко не по туристической поездке в Афганистан? Организация, которую возглавляет все тот же подполковник Роберт Браун, ветеран американской разведки, рядовой подручный Уильяма Кейси, забрасывающего своих «рыцарей» все ближе и ближе к советским границам.

ПРИЮТ ДЛЯ ПРЕСТУПНИКОВ

Представителя государственного департамента по вопросам печати Аллена Ромберга трудно сконфузить — на острые вопросы у него всегда готов ответ: «Никаких комментариев». Именно так он и отвечал корреспондентам, пытавшимся разузнать о дополнительных фактах сотрудничества американской разведки с бывшим шефом гестапо во французском городе Лионе К. Барбье сразу после войны. Наиболее дотошные репортеры все же обратились с запросом в ЦРУ, где не растерялись и порекомендовали обратиться в Пентагон, поскольку тайные связи гестаповца относятся к послевоенным годам, когда формально ЦРУ образовано еще не было. Армейские чины в свою очередь пообещали провести «надлежащее расследование».

Ждать его результатов — дело практически безнадежное, а посему пришлось начинать свое. В ходе проведенных с помощью американских журналистов «раскопок» вскоре обнаружились обстоятельно задокументированные министерством юстиции США факты, убедительно подтверждавшие: сразу после войны разведкой США были завербованы сотни нацистских преступников. Именно на поприще тайного агента и подвизался шеф гестапо Клаус Барбье, пока ему не предоставили фальшивые документы и не организовали переезд в Латинскую Америку. В Боливии, где его тихо поселили, он продолжал работать на ЦРУ. Давать же «мяснику из Лиона» американскую въездную визу в Вашингтоне на всякий случай поостереглись — фигура чересчур одиозная, да и Франция может потребовать выдачи. Однако для сотен законтрактованных агентов ворота Америки открыты нараспашку. Вот лишь некоторые из них, до сих пор пользующиеся покровительством властей и защитой законов Соединенных Штатов.

Доктор Губерт Страгхолд. Считается в Америке «отцом космической медицины». До прихода на службу в Пентагон и НАСА проводил эксперименты над заключенными концлагеря в Дахау. По заданию Геринга проверял способности человеческого организма переносить нагрузки на больших высотах и при сверхнизкой температуре. Проживает во Флориде «на заслуженной пенсии».

Отто Альбрехт фон Большвинг. Бывший сотрудник эйхмановского отдела СС, осуществлявшего депортацию и истребление 6 миллионов евреев в Европе. Обитает в пригороде калифорнийского городка Сакраменто.

Конрад Шеллонг. Служил командиром роты войск СС и инструктором по подготовке охранников для концлагерей. Живет в Чикаго.

Шатов М. В. Бывший начальник личной охраны главаря власовцев, затем консультант Пентагона и ЦРУ, преподаватель Колумбийского университета. Некоторое время жил в Нью–Йорке. Где доживает свой век, неизвестно.

Оттокар Вернер. Бывший офицер СС, участник карательных операций и массовых расправ на Восточном фронте. Нашел пристанище в городе Лейк–Гроув (штат Нью–Йорк).

Иван Демьянюк, Лиудас Кайрис, Михаил Дергач, Сергей и Микола Ковальчуки, Богдан Козий, Арнольде Трусис, Федор Федоренко, Брониус Каминскас, Стасис Сенкус, Ионас Климайтис, Иван Попов, Владимир Самарин, Константин Варварив… Можно было бы назвать и многих других головорезов–прихвостней, чей кровавый след начинается в деревнях Украины, Литвы, Латвии, Эстонии, Белоруссии, Польши, Югославии. Румынии и, пройдя через «чистилище» американской разведки, обрывается в Нью–Йорке, Чикаго, Филадельфии, городах Коннектикута, Флориды, Калифорнии, Мичигана…

Обратившись в министерство юстиции США с запросом по поводу прошлого этих выродков, я получил ответ: власти, мол, тщательно расследуют их деятельность во время войны, а некоторым даже грозит лишение гражданства и депортация из США. Но не туда, где совершены преступления. Американская Фемида, как мне объяснили, не выдает нацистских преступников социалистическим странам, ибо там они понесут якобы наказание и за свои «политические взгляды». Выгораживание чистой воды.

Представители государств антигитлеровской коалиции в 1943 году приняли Московскую декларацию, в которой взяли на себя твердое обязательство разыскивать до конца нацистских военных преступников и передавать их для свершения над ними суда. В Нюрнберге свое обязательство союзники еще раз подтвердили. Что же скажет представитель государственного департамента по вопросам печати относительно соблюдения Соединенными Штатами принятых международных договоренностей и обязательств? Наверное, и на этот случай у него заготовлен ответ: «Никаких комментариев». Верно, тут они действительно излишни.

ТАМ, ЗА ВОРОТАМИ ФОРТ–ДЕТРИК 

«БИОМОНСТРЫ. СДЕЛАНО В США»

Отработанным приемом полицейские в ботфортовых сапогах и голубых шлемах выкручивали людям руки, волочили тела по земле, вталкивали их в стоявшие неподалеку «святые мэрии». Набитые до отказа тюремные грузовики один за другим отъезжали, чтобы через некоторое время вернуться за новой партией. На место арестованных каждый раз становились все новые люди, и, казалось, этому не будет конца. Стражи порядка тогда «на совесть» поработали: в участки было доставлено около тысячи человек только из числа демонстрантов у ворот ядерной лаборатории калифорнийского города Ливермор, сотни человек оказались в каталажках Коннектикута, Нью–Йорка, Вермонта, Иллинойса, Нью–Мексико и других штатов. Так власти отметили проведенный День действий за разоружение — дубинками разогнав демонстрантов, блокировавших в знак протеста подступы к военным базам, полигонам, верфям и лабораториям.

Сцены разгона антивоенных манифестаций мне пришлось наблюдать в одном из нью–йоркских баров по телевизору, подвешенному цепью к потолку. Сосед, уже пожилой джентльмен, с бородкой клинышком, явно не столько для завязывания знакомства или беседы, сколько для себя, заметил: «Ливерморская лаборатория известна всему миру — там родилась нейтронная бомба. А что знают об оклендской лаборатории? Ее–то и нужно блокировать в первую очередь — там производят сейчас монстров пострашнее нейтронного оружия».

Не представляясь сам и не поинтересовавшись, с кем имеет дело, он продолжал развивать свою мысль. Из его рассказа я понял, что он скорее всего врач–биолог: многие используемые им термины так и остались для меня «вещью в себе». Однако суть услышанного уловить все же удалось. Несмотря на официальные опровержения, министерство обороны США форсирует исследовательские работы по использованию новейших достижений биотехнологии для производства бактериологического оружия. По существу, речь шла о совершенно новом поколении этого оружия, более эффективном и разрушительном, чем уже имеющееся в пентагоновском химико–бактериологическом арсенале.

Человек с бородкой неожиданно, как и начал, прервал свои откровения. Возникшие в ходе его рассказа догадки пришлось прояснять уже в редакции прогрессивного научного журнала, где меня познакомили с весьма обстоятельными материалами. В них упоминалась и биологическая военно–морская лаборатория в Окленде (штат Калифорния), взявшая на себя львиную долю работы в области использования «гибридомной и рекомбинантной» технологии для производства биологического оружия.

Многое подсказало и помещенное в американском журнале «Сайенс» объявление о найме на работу. «Министерство сухопутных сил США, — гласило оно, — намерено заполнить вакантную должность заместителя директора лаборатории химических систем крупнейшего правительственного исследовательского центра вооружений. Расположенная в 20 милях от Балтимора, лаборатория ведет разработки систем химического и биологического оружия. Этой области уделяется растущее внимание на всех уровнях министерства обороны». Объявление было опубликовано спустя год после прихода к власти республиканской администрации.

Весьма любопытный факт, если вспомнить, скажем, заявление бывшего государственного секретаря Хейга, сделанное им в сенатской комиссии по иностранным делам, где он не однажды среди прочего обвинял Советский Союз в нарушении международных договоренностей о запрещении биологического и химического оружия. Возможно, такая «неувязка» объяснялась тем, что лаборатории в Окленде и под Балтимором принадлежали другому правительственному ведомству, за деятельность которого госсекретарь ответственности не нес. Но трудно себе представить, что о ней он ничего не знал…

Удивительно и другое. Именно Хейг, служивший во Вьетнаме в то время, когда на землю этой страны Пентагон сбросил десятки тысяч тонн химических отравляющих веществ, подстегивал дезинформационную кампанию о применении якобы Советским Союзом химического и бактериологического оружия. В его биографии есть и другие моменты, о которых пока еще очень мало известно. Так, после окончания академии в Вест–Пойнте Хейг был назначен помощником командующего американскими оккупационными войсками в Японии генерала Маккартура и имел непосредственное отношение к сокрытию от общественности факта захвата американцами огромного арсенала японского химического и бактериологического оружия. Испытания его японцы проводили и на американских военнопленных, однако главному куратору этого оружия генералу Исии Сиро помогли избежать правосудия взамен на изъявленную им готовность сотрудничать с Пентагоном. В подготовленном в 1947 году для госдепартамента США меморандуме откровенно отмечалось: «Ценность японских данных по бактериологическому оружию представляет такую исключительную важность для национальной безопасности США, что перед нею теряет значение судебное расследование этих военных преступлений». Все наиболее существенное из бактериологических проектов японской армии переправили тогда срочно в исследовательский центр Форт–Детрик (штат Мэриленд).

Наряду с мэрилендской «фабрикой смерти», где многие проекты прибрало к своим рукам ЦРУ, заработала на полную мощность и биологическая лаборатория в Окленде (штат Калифорния), не говоря уже о десятках корпораций и частных университетов. Вскоре после победы революции на Кубе Пентагон увеличил в пятикратном размере программу разработок бактериологического оружия. По указанию Белого дома весь накопленный запас вирусов, бактерий и прочей заразной твари должны были уничтожить еще в 1969 году, а дальнейшие исследования ограничить «защитными целями». Что же произошло в действительности? В результате «утечки» секретной информации обнаружилось: в Форт–Детрик ЦРУ продолжало содержать нетронутым целый арсенал бактериологических средств — токсинов и вирусов, готовых ринуться на людей по команде своих «укротителей». Лишь спустя полвека администрация США поставила свою подпись под Женевским протоколом 1925 года о запрещении использования химического и бактериологического оружия, однако чего стоит такая подпись, если впоследствии бывший директор ЦРУ, а затем заместитель министра обороны Фрэнк Карлуччи без обиняков заявил американским юристам, что «вопрос о применении бактериологического оружия остается для правительства США открытым».

Знакомый американский журналист Конрад Эджи подтвердил в беседе со мной подлинность многих просочившихся в печать сведений. «Исследования в области бактериологического оружия, — засвидетельствовал он, — конечно, не принадлежат только прошлому. До сих пор в правительственных лабораториях разрабатывается, в частности, вирус чумы «рифт вэлли» для использования в качестве бактериологического агента. Подобно вирусу «денге», он может переноситься москитами и приводить к смертельным исходам. И это только то, что стало недавно известно…»

Публицист Сеймур Херш, первым сообщивший о зверствах во вьетнамской деревне Сонгми, рассказал как–то о письме, полученном им от бывшего военнослужащего с базы химико-бактериологического оружия в Дауэй штата Юта. Тот писал: «Иногда слышишь о недовольстве разработками химико–бактериологического оружия. Это меня совсем не волновало. У нас на базе никого не беспокоила антигуманность этого оружия. Среди наших инженеров–химиков была группа довольно способных выпускников университетов, которые с удовольствием работали над разработкой такого оружия, лишь бы исследовательские возможности лабораторий были хорошие».

* * *

Все так и осталось бы тайной, если бы не уволили в апреле 1980 года Эли Макги, охранника биологической лаборатории военно–морских сил США в Окленде. Спустя семь месяцев после увольнения его доставили в госпиталь в крайне тяжелом состоянии и едва спасли от смерти. Диагноз врачей был совершенно неожиданным — заражение организма вирусом «кокси».

Следуя формальному указанию Белого дома о ликвидации арсенала бактериологического оружия, Пентагон предоставил сенату целый список вирусов и бактерий, которые, мол, уже уничтожены. Среди них фигурировал и этот самый «кокси». Указания указаниями, а через двенадцать лет благодаря чистой случайности обнаружилось, что жив этот вирус и преспокойно хранится в ангаре оклендской лаборатории.

По оценкам американских экспертов, из дюжины себе подобных только «кокси» имеет способность «выбирать» жертву: смертность от поражения им в пять раз выше среди цветного населения, чем среди белого, — в силу особенностей экземных систем у разных этнических групп, а отсюда неодинаковых возможностей организма вырабатывать иммунитет к этому вирусу. «Кто служил для Пентагона объектом применения бактериологического оружия, можно легко догадаться, — пояснил мне американский исследователь–бактериолог А. Канадера. — Конечно, у военных есть более эффективное и быстродействующее оружие массового уничтожения. Но довольно рассредоточенное население стран «третьего мира» трудно поразить обычными неядерными средствами. Учитывая же сравнительно низкий уровень развития там здравоохранения, люди становятся особенно уязвимыми именно для бактериологического оружия».

На столь изощренные средства массового уничтожения пентагоновские генералы иногда намекали хоть и туманно, но вполне разборчиво в палатах конгресса. Чуть ли не клятвенно стуча себя в грудь, утверждали, что главная цель проводимых сейчас в военных лабораториях бактериологических исследований — разработка, производство и хранение вакцин, которые могут пригодиться для защиты разбросанных по всему свету войск США. Законодатели в ответ послушно кивали, проглатывая очередную пилюлю правительственной дезинформации. И никто из них не захотел поинтересоваться, а почему разрабатываются, производятся и хранятся вакцины именно против тех бактериологических агентов, которые изготовляются в военных лабораториях Калифорнии и Мэриленда? Почему, наконец, вся программа Пентагона в области химико–бактериологического оружия никогда не включала разработку мер по защите гражданского населения США от последствий применения этого же оружия? Неужели просчет военных стратегов? Нет, вывод напрашивается иной — циничный расчет Пентагона на безнаказанность применения коварного оружия. Применения в тех странах, где его не ожидают или не знают средств защиты от него.

«Цивилизованные нации всегда относились с отвращением к использованию химического и биологического оружия, — заметил президент США на второй специальной сессии Генеральной Ассамблеи ООН по разоружению. — Отстаивающие мир государственные институты не могут игнорировать применение столь страшного оружия и одновременно оставаться верными своим целям». Золотые слова, но известные факты ставят под сомнение эти высокопарные прокламации, заставляя думать, что в действительности у Белого дома, по меньшей мере, свое представление о цивилизованной нации.

Для подтверждения достоверности таких фактов знакомые американские журналисты дали мне почитать внутриведомственный меморандум исследовательского отдела Принстонского университета. Выразив сожаление по поводу сокращения правительственных ассигнований на научные цели, авторы документа спешили заверить местную профессуру: желающих ждет масса контрактов и хорошо оплачиваемых исследовательских проектов самого крупного в стране работодателя — Пентагона. Развивая свою мысль, они в первую очередь выделяли «новые значительные, инициативные исследования военного ведомства в области химического и биологического оружия», ассигнованиям на которые, мол, не грозит никакое сокращение.

Интригуя коллег такого рода сделками, документ уточнял: «Главные потребности и возможности в этой области связаны с эпидемиологией, микробиологией, иммунологией и патофизиологией инфекционных заболеваний, имеющих военное назначение, а также с исследованием тропических болезней, потенциальных биологических агентов и заболеваний, которые могут затруднить мобилизацию и развертывание войск». И дабы не оставалось сомнений в перспективности и надежности заказов Пентагона, указывалось на проведенные администрацией Принстонского университета переговоры с представителями военного ведомства, высказавшими свои конкретные пожелания.

Отдав дань «академической свободе», авторы внутриведомственного меморандума заверяли потенциальных подрядчиков, что исследования в области химического и биологического оружия осуществляются, мол, исключительно «в целях обороны». И, конечно, умалчивали о том, как еще в августе 1960 года специальная группа Совета национальной безопасности США приняла решение о покушении на Патриса Лумумбу, а через две недели из пентагоновских бактериологических лабораторий Форт–Детрик переправили в Леопольдвиль тамошнему резиденту ЦРУ Хэджмену подобранный для этой цели биологический препарат. С указанием, что убийство африканского политического деятеля необходимо исключительно «в целях обороны». Руководил, кстати, этой операцией выходец из Принстонского университета директор ЦРУ Аллен Даллес. Но препарат не понадобился. Лумумба был зверски убит.

Однако какие там «цели обороны», если в том же внутриведомственном ^меморандуме черным по белому написано: «Военно–воздушные силы США нуждаются в таких исследованиях, которые предоставят фундаментальную информацию о механизме биологического влияния химических отравляющих веществ и их взаимодействия с людьми и военной техникой». Об опытах над людьми, проводимых в прошлом Пентагоном и ЦРУ, хорошо известно — они зафиксированы в документах одной из сенатских комиссий. Трудно представить себе, чтобы о них не знали и в аппарате президента Рейгана. Скорее всего составителям речей хозяина Белого дома неизвестно о внутриведомственном меморандуме Принстонского университета, но очень сомнительно, что он сам ничего не ведал о делах подчиненного ему военного ведомства.

Есть и другие, не менее достоверные факты. Так, например, если поехать по шоссе, змейкой извивающемуся у подножия пенсильванских гор Аллегейни, то неподалеку от городка Сальцбург можно увидеть высоченный забор из колючей проволоки. За ним, в зарослях деревьев, прячутся разбросанные по холмам семьдесят металлических ангаров, охраняемых вооруженными полицейскими. Территория эта принадлежит химической корпорации «Бриз», в ангарах размещены федеральные лаборатории, здесь же находится испытательный полигон.

Любопытно, какими же продуктами славится на рынке эта фирма? По указанному в справочнике телефону любезная дама соединила меня с вице–президентом Гарри Уэллсом. Тот без утайки рассказал, что в лабораториях производится пиротехника, слезоточивый газ, полицейское снаряжение, пуленепробиваемые жилеты, детекторы и другое. Поинтересовался у мистера Уэллса, насколько верны данные о том, что в его лабораториях создается по заказам Пентагона химико–бактериологическое оружие, которое идет прямо афганским контрреволюционерам и «заинтересованным клиентам» в Юго–Восточной Азии. На столь щекотливую тему он разговаривать не стал и бросил трубку.

Словоохотлив мистер Уэллс и даже болтлив не в меру только с теми, кому доверяет. Приведу лишь некоторые из его сентенций, которые он в порыве откровения поведал американскому репортеру: «Если где–то в мире происходит заваруха, я ее чую по запаху и немедленно направляю туда своего представителя по сбыту для зондирования новых возможностей. В моем бизнесе это очень важно, ибо предвижу повторение того, что у нас было в 60–е годы. Люди, наверное, не станут умирать от голода, но уже сейчас во многих городах безработица достигла двадцати процентов, а это, я вам скажу, чертовски неприятная штука — могут вспыхнуть волнения. На поставках слезоточивого газа, например, мы стали получать неплохую прибыль. Кроме того, наша фирма обучает владению химическими средствами полицию, частных детективов, военных и сотрудников разведки…»

Уместно упомянуть, что фирма мистера Уэллса — одна из ведущих химических корпораций в списке пентагоновских подрядчиков, более трети своей смертоносной продукции поставляющая зарубежным клиентам. У этого бизнесмена подробный список такой клиентуры вряд ли хранится, но, даже если и хранится, огласить его он безусловно не дерзнет. Так же как никогда в Вашингтоне не смогут предоставить никаких надежных свидетельств применения химического оружия в Юго–Восточной Азии, произведенного, по заверению госдепартамента, Советским Союзом. «Обман у них — в особом почете, — прямо указывал советский представитель с трибуны ООН на государственных деятелей Запада, которые прибегали к иезуитским средствам для подстегивания истерии вокруг мнимой «советской угрозы». — Обманывают один другого, обманывают народ, обманывают своих и чужих. Пускают в ход выдумку, а на другой день на нее же сами и ссылаются».

В пентагоновском арсенале химических средств войны, как подтверждали американские исследователи, хранится около 3 миллионов снарядов, несколько тысяч авиабомб и сотни наземных мин. Значительная часть их начинена нервнопаралитическими отравляющими веществами и сильнодействующими токсическими средствами. Триста тысяч тонн смертоносного газа готовы использовать только сухопутные силы армии США.

ПО СЛЕДАМ «ПРОЕКТА КУБА»

С Уорреном Хинклем и Уильямом Тернером меня заочно свела изданная ими в Нью–Йорке книга «Рыба красного цвета» (так звучал кодированный сигнал ЦРУ к началу интервенции против Кубы в заливе Кочинос). Пожалуй, никто из американских исследователей не раскрыл столь обстоятельно и документально тайные операции необъявленной войны США против острова Свободы, начавшиеся еще при президенте Эйзенхауэре. Разоблачая лицемерие вашингтонских администраций, авторы книги прямо указывали: экономические саботаж и диверсии, террор и покушения на государственных деятелей, биологическая война — все было использовано для удушения кубинской революции, но результаты не оправдали затраченных средств. Более того, заговоры с участием «гусанос» и гангстеров мафии вышли из–под контроля и обернулись покушением на президента Кеннеди. Позднее все те же авантюристы из контрреволюционного отребья, нанятые Белым домом для других целей оскандалили президента Никсона, вынужденного в результате Уотергейта с позором уйти в отставку. Революция же на Кубе не только выстояла, но и окрепла.

Исследованию американских «разгребателей грязи» надо отдать должное, но один аспект тайной войны против Кубы — биологические диверсии — в книге затронут лишь в общих чертах. Отнюдь не с претензией к авторам, а лишь из стремления проверить свои предположения и сведения я позвонил на Тихоокеанское побережье Уоррену Хинклю.

— В своей книге вы упоминаете о биологической войне против Кубы, — напомнил я. — По имеющимся свидетельствам, на эти подрывные акции Вашингтон действительно делал серьезную ставку. В 1971 году агентам ЦРУ удалось забросить на остров вирус африканской свиной лихорадки, в результате чего началась эпидемия и уничтожено около полумиллиона голов скота. Плацдармом операции служил Форт–Гуллик в зоне Панамского канала, откуда запечатанный контейнер доставили на необитаемый остров Навасса, расположенный между Ямайкой и Гаити, а затем в район военно–морской базы США в Гуантанамо.

— Мне известно об этой операции, тем более что я на Кубе был два месяца назад, — уточнил Уоррен Хинкль. — План поистине крупномасштабной войны, не объявленной конгрессом, не санкционированной официально президентом и практически неизвестной самим американцам. О нем не многие даже в ЦРУ знают: его засекретили настолько, что в случае провала всегда можно было бы перенести огонь с главных исполнителей на пешек из числа кубинских наемников, действующих якобы бесконтрольно. Что касается биологической диверсии против Кубы, то как не верить в ее достоверность, если еще в 60–х годах ЦРУ осуществляло специальную исследовательскую программу «противоурожайной войны», цель которой — разработка и применение эффективных средств подрыва экономики других стран. Куба же для Вашингтона всегда была «болью в пояснице». Кстати, по некоторым данным, американская разведка регулярно проводит исследование продовольственного положения на острове, особо обращая внимание на такие вопросы, как наиболее распространенные виды пищевых продуктов, наличие их запасов, влияние биологического, экологического и культурного факторов на потребление пищи и тому подобное. Наверное, не случайно.

— Ваш коллега Сеймур Херш в своей книге «Химикобактериологическое оружие — тайный арсенал Америки», — продолжал я допытываться, — провел своеобразную инвентаризацию таких средств массового поражения, хранящихся в Форт–Детрик (штат Мэриленд). В его ангарах содержались москиты, зараженные желтой лихорадкой, малярией и вирусом «денге», который был обнаружен на Кубе. Не говоря уже о переносчиках колорадской чумы, холеры, сибирской язвы и о целых лабораториях, где испытывалось влияние различных отравляющих веществ на урожайность растений. Назначение всего этого арсенала отнюдь не защита, как заверяют официальные лица, а именно агрессия, биологическая агрессия.

— Могу согласиться с таким утверждением и лишь подчеркнуть, что это очень опасные и коварные планы. Но как их ни скрывай, рано или поздно и они будут полностью разоблачены…

В конце нашей беседы Уоррен Хинкль привел некоторые сведения, относящиеся непосредственно к бывшему государственному секретарю Хейгу. Оказывается, в середине 60–х годов тот, еще в звании подполковника, непосредственно выполнял роль координатора (между Белым домом, министерством обороны, ЦРУ и главарями кубинских наемников) подготовки покушения на Фиделя Кастро. Вот он, государственный терроризм.

СТАРЫЙ МОТИВ НА НОВЫЙ ЛАД

В Вашингтоне отчаянно принимали допинги: хотели подбодрить не только себя, но и свою политику в отношении развивающихся стран. Все те же имперские амбиции пытались прикрыть громогласными заявлениями о «новом этапе борьбы за демократию, против коммунистической экспансии». Традиционные приемы не срабатывали, на смену им брали новые, с помощью которых надеялись более эффективно проводить линию на подавление национально–освободительного движения, подрыв неугодных Америке государств. Рекламировали и соответствующие стратегические концепции по обеспечению интересов США в глобальном масштабе и активному противодействию укреплению влияния социалистических идей в развивающихся странах. Из таких концепций все более заметно складывалась и доктрина «неоглобализма».

Основные ее положения представители администрации США обозначили довольно отчетливо. Ратуя за активизацию американской внешней политики, уделяли первостепенное внимание «региональным конфликтам». По утверждению вашингтонских деятелей, именно эти конфликты являются якобы главным мотивом гонки ядерных вооружений. Основным же препятствием на пути нормализации советско–американских отношений называли «экспансионистскую» политику СССР в развивающихся странах. Посему деятельность Соединенных Штатов должна «стимулировать демократические преобразования», а поддержка Вашингтоном «борцов за свободу» в таких странах, как Кампучия, Никарагуа, Афганистан, Ангола, Эфиопия, дать толчок к «глобальной демократической революции».

В качестве метода проведения «неоглобалистской» политики предполагалось оказание военной и экономической помощи дружественным США государствам, прямой военной поддержки антиправительственным силам в странах, вышедших из–под американской опеки. Роль же «защитников демократии» поручали исполнять сомосовским головорезам, наемникам в Анголе и Мозамбике, бандитам в Афганистане, марионеткам на Гренаде.

Ничтоже сумняшеся, в сферу стратегических интересов США произвольно включали все наиболее важные в политическом и экономическом отношении регионы. Решение же конфликтов там, по американскому образцу естественно, преподносили как обязательное условие сохранения мира и установления контроля над ядерным оружием.

В основу доктрины «неоглобализма» ее создатели положили тезис о «конфликтах малой интенсивности», допускающий прямое военное вмешательство США в дела тех или иных развивающихся стран. В зависимости от конкретных условий рекомендовалось прибегать к любым методам, осуществлять широкий диапазон акций, включающий в себя традиционные средства дипломатии, проводимые спецслужбами полувоенные и психологические подрывные операции, непосредственно использовать вооруженные силы США в ходе интервенции.

«Стратегическая оборонная инициатива» (СОИ), безусловно, самая крупная на сегодня программа в бюджете Пентагона. Однако, если в рамках СОИ планируются военные действия в космосе, «конфликты малой интенсивности» отражают замыслы стратегов по ведению войны на суше. Готовность к такого рода конфликтам стала навязчивой идеей для вашингтонской администрации, усматривавшей «руку Москвы» в развитии событий в Центральной Америке, Ливане, на Филиппинах и в других районах мира. Пентагоновские заявки по ассигнованиям на эти цели в значительной степени напоминали первый этап участия США в войне во Вьетнаме: все большая ставка делается на увеличение контингента «зеленых беретов» и других компонентов вооруженных сил, предназначенных для осуществления специальных операций.

В конкретном выражении бюджет США на 1987 год предусматривал ассигнования в 1,7 миллиарда долларов на увеличение численности сил особого назначения. По оценке американских экспертов, к 1992 году, если намеченные планы будут осуществлены, возможности министерства обороны по переброске частей по воздуху в сравнении с 1980 годом возрастут вдвое, а по морю — в семь раз. Численность частей особого назначения увеличится на 80 процентов. Все это направлено на укрепление возможностей США по военному участию в «конфликтах малой интенсивности».

«Мы не хотим начинать военных действий, — заметил государственный секретарь Дж. Шульц, выступая в январе 1986 года на специальной конференции в Университете национальной обороны в Вашингтоне, посвященной «конфликтам малой интенсивности». — Но мы не можем больше оставаться пассивными, сталкиваясь с самыми разнообразными опасностями в туманной сфере между войной и миром». Многие ограниченные конфликты, утверждал он, могут в конечном счете вылиться позднее в гораздо более серьезный конфликт, а потому США «должны быть готовы использовать свою политическую, экономическую и, если потребуется, военную мощь, пока проблема еще поддается урегулированию и угрозу можно отразить».

Казалось бы, государственный секретарь даже апеллирует к здравому смыслу. Но у тех, кто хорошо помнит начальный этап втягивания США в войну во Вьетнаме, такие доводы не могут не вызывать сомнений: в то время вашингтонские стратеги тоже призывали к ограниченному развертыванию военной мощи США якобы ради того, чтобы предотвратить более широкое участие позднее.

Администрация Рейгана возложила контроль за реализацией доктрины «неоглобализма» на «Комитет-208», в который вошли, в частности, представители ЦРУ, министерства обороны, бюро разведки и исследований госдепартамента. Не случайно главенствующее положение в аппарате комитета заняло именно ЦРУ, директор которого явился одним из главных пропагандистов доктрины.

Далеко не случайно выбрано и время для поднятия ажиотажа вокруг «конфликтов малой интенсивности» и в целом «неоглобализма». Принятые на XXVII съезде КПСС планы ускорения экономического развития и перестройки хозяйственного механизма СССР вызывают серьезное беспокойство в правительственных кругах Вашингтона. Вот почему, по замыслу авторов доктрины, она должна быть направлена на достижение сразу нескольких целей.

С одной стороны, «неоглобализм» должен послужить средством оказания психологического давления на Советский Союз, своего рода «превентивным ударом», которым нужно нейтрализовать ожидаемую активизацию внешнеполитической деятельности СССР в отношении развивающихся стран. С другой — угрожая Советскому Союзу конфронтацией в ключевых районах мира, заставить его пойти на дополнительные затраты, «обескровить» советскую экономику и тем самым сорвать выполнение программы, одобренной XXVII съездом КПСС.

Появление доктрины «неоглобализма», очевидно, нельзя не рассматривать и как попытку администрации США произвести определенную переоценку стратегической ситуации в мире в надежде выработать наиболее оптимальный внешнеполитический курс страны на длительную перспективу. В США все большее признание получает мысль о том, что в глобальном ядерном конфликте с СССР в условиях сложившегося военностратегического паритета невозможно рассчитывать на победу. Поэтому США делают все больший акцент на политике в развивающихся странах. Для достижения поставленных целей администрация намерена навязать развивающимся странам свои экономические, политические, военные и социальные условия, нейтрализуя таким образом влияние в них Советского Союза.

Доктрина «неоглобализма», по существу, призвана легализовать неоколониалистские, имперские амбиции США, оправдать перед американской общественностью проводимую Вашингтоном политику «с позиции силы» в отношении СССР, развязать тем самым руки администрации для «отбрасывания коммунизма» в глобальном масштабе, избегая при этом ядерного конфликта между США и СССР. Одновременно Вашингтон рассчитывает привлечь к реализации своих планов союзников по НАТО и Японию, приобрести еще один рычаг воздействия на них, заинтересовав эти страны возможностью обеспечивать собственные неоколониалистские интересы под прикрытием совместной борьбы против «советского экспансионизма».

«Неоглобалистские» тенденции проявлялись в действиях администрации США и раньше в различных регионах мира и ее позициях во многих областях международной деятельности, в частности на советско–американских переговорах в Женеве. Выдвигая на первый план «региональные конфликты», Вашингтон пытался отвлечь внимание мировой общественности от неконструктивного подхода США к контролю над вооружениями, оправдать отказ администрации заинтересованно рассматривать советские предложения в области разоружения.

Практическая политика Белого дома по «урегулированию региональных конфликтов» фактически сводилась к обострению противоборства с СССР. Министр обороны К. Уайнбергер публично призывал к «глобализации» американской внешней политики, вытеснению Советского Союза из так называемого «третьего мира». В ходе одного из своих визитов в страны Азии он подтвердил особо важное значение тихоокеанского региона в рамках «неоглобалистской» политики США. Шеф Пентагона использовал свой вояж для получения поддержки политики вашингтонской администрации у принимавших его правительств в отношении Советского Союза и заодно обсудил с ними необходимость расширения политической, военной и финансовой помощи ряда азиатских стран антиправительственным силам в Кампучии.

* * *

Если отвлечься от официальных заявлений представителей американских администраций, часто преследующих пропагандистские цели, и обратить внимание на их практические шаги в военно–политической области на протяжении всего послевоенного периода, можно обнаружить очевидную преемственность во внешней политике Вашингтона. При всех зигзагах и колебаниях ее главной целью остаются защита интересов американских корпораций за границей, подавление национально–осво–бодительного движения, нанесение максимального политического и экономического ущерба социалистическим странам. Независимо от их партийной окраски сменяющие друг друга администрации последовательно проводили линию на экспансию монополистического капитала, и, хотя каждая из них выдвигала свои внешнеполитические и военные доктрины, существо практических действий США оставалось неизменным —в целях достижения мирового господства, опираясь на военную и экономическую силу, всячески расширять и закреплять сферу влияния империализма США. Не исключение и взятая сегодня на вооружение администрацией США доктрина «неоглобализма», в которой старые мотивы разыгрываются на новый лад.

История тайной дипломатии США и подрывных акций американских спецслужб убедительно свидетельствует: при выработке важнейших внешнеполитических решений Белый дом всегда исходил из первоочередной необходимости расширения международного влияния США как государства, не только обладающего устрашающим военным потенциалом, но и готового без колебаний применить его для достижения своих глобальных целей. На языке секретных правительственных документов это означало «психологически воздействовать на противника», а союзникам внушить, что США располагают эффективными средствами для обеспечения прочного заслона от «коммунистического проникновения».

Что касается «теоретической накачки» доктрины «неоглобализма», она вряд ли может претендовать на качественно новое переосмысление роли США в современном мире. Практически все ее постулаты в той или иной степени перекликаются с уже известными концепциями, авторство которых принадлежит Г. Киссинджеру и генералу М. Тейлору, еще в конце 50–х годов предложивших Вашингтону «решение ядерной дилеммы». (В то время первый был профессором Гарвардского университета, второй — начальником штаба сухопутных войск.)

И тот и другой с сожалением признали парадоксальность противостояния ядерных арсеналов СССР и США: чем больше разрушительная сила этого оружия, тем меньше возможности у обладателя использовать его. И тот и другой пришли к выводу, что ядерная война бессмысленна, ибо глобальные масштабы причиненных ею разрушений не позволят ни одной из сторон претендовать на победу. «Внушаемый ядерным оружием страх и его разрушительная мощь парализуют действие», — подытожил Г. Киссинджер в своей книге «Ядерное оружие и внешняя политика». Одним словом, бессилие силы.

Впрочем, парадоксальная идея о том, что наращивание военной мощи приводит к парализации арсенала ядерного оружия, не укладывалась в представлении пентагоновских генералов, пугала их. Как это так — чем мощнее оружие, тем меньше возможности его использовать! Как это так — угроза применения ядерного арсенала уже отживает свое!

Независимо друг от друга Г. Киссинджер и М. Тейлор разработали стратегические концепции глобальной политики, в которой совмещались бы две далеко идущие цели. Одна — избежать гибельной для всех ядерной войны. Вторая — «отбросить коммунизм», ведя дело к постепенной его ликвидации. Эта цель диктовала необходимость постоянного наращивания вооружений. Фатальные последствия применения ядерного оружия удерживали США от использования военной мощи, но их имперские амбиции толкали на ее применение в интервенционистских, агрессивных целях.

«Дилемма ядерной эпохи, — писал Г. Киссинджер в уже упомянутой книге, — может, следовательно, быть определена следующим образом: гигантская разрушительная сила современного оружия делает отталкивающей саму мысль о войне, но отказ от какого–либо риска будет равен тому, что советские руководители получат полную свободу действий».

Силовое давление на Советский Союз естественно вытекало из второй стратегической концепции глобальной политики — «отбрасывания коммунизма». К началу 60–х годов она была взята на вооружение всеми администрациями независимо от их партийной окраски, глубоко вошла в плоть и кровь вашингтонских политиков, усматривающих «тотальный коммунистический заговор Кремля» во всех странах, сбросивших ярмо империализма и вступивших на путь национального и социального освобождения.

Предложенная Г. Киссинджером доктрина «ограниченной войны» явилась попыткой дать Вашингтону возможность, не прибегая к использованию ядерного оружия, чувствовать себя вольнее в практическом использовании военной силы для поддержания международного порядка на американских условиях. По его замыслу, только таким образом можно рассчитывать на эффективное «отбрасывание коммунизма» повсюду в мире с приемлемыми для Америки издержками и жертвами. И при этом добиться благоприятных для Вашингтона изменений в стратегическом соотношении сил в мире. В доктрине «ограниченной войны» это было главным.

Но ставилась и другая цель — в рамках той же доктрины, как считалось, можно избежать прямого столкновения с Советским Союзом и в конечном итоге ядерной войны. Ядерному же арсеналу предписывалась роль сдерживающего фактора против аналогичного потенциала другой стороны. Одно дополняло другое с целью, в частности, предоставить США новые средства давления на Советский Союз помимо угрозы массированного ядерного удара. Под прикрытием ядерного щита рассчитывали получить большую свободу маневра для использования военной силы в региональном конфликте.

Взаимосвязь доктрины «ограниченной войны» и общей ядерной стратегии проявлялась и в другом, не менее важном аспекте. По замыслу ее автора, доктрина должна была предоставить США новые возможности для демонстрации «воли нации» и «решимости» использовать силу в любом районе земного шара, вызывая таким путем «доверие» к силовым методам и угрозе их применения. В этом и заключалось ее психологическое предназначение.

Обосновывая жизнеспособность и эффективность своих концепций, Г. Киссинджер постоянно указывал на важную роль психологического аспекта глобальной внешнеполитической стратегии США. «Устрашение носит не только физический, но и психологический характер, ибо оно приобретает еще больший эффект, когда военный потенциал дополняется желанием его использовать, — пояснял он. — Задачей стратегической доктрины является достижение равновесия между физическим и психологическим аспектами устрашения, между желанием продемонстрировать максимальную угрозу и реальностью, при которой угроза будет иметь большее воздействие, если противник поверит в реальную возможность ее реализации… Расчет на тотальную войну как главный устрашающий фактор мешает установлению такого равновесия».

Доктрина «ограниченной войны» должна была восстановить это равновесие, а заодно и «доверие» к США. С помощью демонстрации военной силы на уровне ниже «ядерного порога» рассчитывали осуществлять «отбрасывание коммунизма». «Советская реакция на наши действия, — поучал профессор из Гарварда, — будет зависеть не от того, что мы намерены сделать, а от того, какое впечатление сложилось у советских руководителей о наших намерениях».

Вся система стратегии устрашения нацеливалась на то, чтобы убедить противника, в первую очередь СССР, в «твердой воле» и решимости Америки не спасовать перед риском ядерного Армагеддона. Для того чтобы эта решимость звучала убедительнее, подыскивали такой «театр военных действий», где ее можно было бы продемонстрировать наглядно. Не случайно еще до того, как США были вовлечены в авантюру в Индокитае, генерал М. Тейлор рекомендовал образовать «штаб ограниченной войны».

Изощренный ум Г. Киссинджера породил в теоретическом плане и идею «ограниченной ядерной войны». Преследовалась все та же цель — преодолеть страх, внушаемый ядерным оружием. По его выкладкам, максимально убедительная угроза «ограниченной ядерной войны» является даже более устрашающим фактором, чем война с применением обычных вооружений. Одновременно в качестве средства избавления от парализующего страха перед атомной бомбой он предложил проводить такую линию в советско–американских отношениях, которая могла бы снять избыточную напряженность, нагнетаемую якобы «искусной советской пропагандой, призывающей к запрещению ядерного оружия».

Развивая дальше концепции доктрины «ограниченной войны», Г. Киссинджер рекомендовал уповать на обычные вооруженные силы, которые можно перебросить в кратчайшие сроки в район конфликта. Предполагалось, что решающим фактором при этом будет быстрота операции, а «ограниченная война» также и кратковременной.

В начале 60–х годов теоретические выкладки Г. Киссинджера и генерала М. Тейлора стали претворяться в жизнь на «вьетнамском театре военных действий». Президент Дж. Кеннеди приступил к их реализации, назначив М. Тейлора своим военным представителем. Началась не только психологическая демонстрация силы и решимости «отбросить коммунизм», но и эскалация ее прямого использования. Сам Кеннеди постоянно подчеркивал, что действия США во Вьетнаме — это «испытание на прочность готовности Америки выполнять свои союзнические обязательства». «Мы — величайшая держава в мире, — вторил ему председатель совета планирования государственного департамента У. Ростоу. — Если будем соответственно и вести себя».

Демонстрация силы традиционно использовалась империалистическими государствами для достижения экспансионистских целей. Появление канонерок вблизи побережья взбунтовавшейся колонии или вышедшего из повиновения государства служило методом психологического давления, когда прибегать непосредственно к вооруженному вмешательству было по тем или иным соображениям нежелательно. «Дипломатия канонерок» и сегодня в ходу у Вашингтона, однако новая реальность — ядерная — заставляет его действовать более изощренно, прибегая к силе только в критической ситуации и лишь в том случае, когда издержки приемлемы и можно избежать непосредственного конфликта между двумя ядерными державами.

По замыслу вашингтонских стратегов, для достижения наибольшей достоверности своей политики устрашения Соединенные Штаты должны быть готовы показывать и свое якобы безразличие к опасности ядерного апокалипсиса, его фатальным последствиям для всего человечества. В этом плане указывали на необходимость культивировать «непредсказуемость» американской внешней и военной политики, вплоть до создания «впечатления» о готовности нации пойти на самоубийство в ядерном конфликте. Даже когда стала совершенно очевидной бесперспективность войны США во Вьетнаме, в Вашингтоне считали ее эффективной в психологическом плане — Америка якобы показывала миру свою готовность использовать силу в «противостоянии коммунизму в Азии».

С приходом к власти администрации Р. Никсона стратегические концепции Г. Киссинджера нашли еще большее воплощение во внешней и военной политике США, а сам он прочно занял кресло ее «главного архитектора». Как политик–виртуоз, он направил внешнеполитическую машину США на достижение сразу двух далеко идущих целей: «отбрасывание коммунизма» и предотвращение ядерной войны с Советским Союзом. Его виртуозность выражалась в тщательном балансировании между тем и другим, в сочетании акций по установлению более стабильных отношений с Советским Союзом и контроля над ядерным оружием с ужесточением военного давления на силы национально–освободительного движения в различных регионах земного шара.

Доктрина Киссинджера воплощалась в то время в Индокитае на полную мощь. Армады бомбардировщиков пытались сровнять с землей гражданские объекты в Северном Вьетнаме, демонстрируя таким образом готовность применить силу на деле и даже идти на риск конфликта с Советским Союзом. Минирование и блокада подступов к порту в Хайфоне, бомбардировки Ханоя должны были служить тому подтверждением.

Рождество 1972 года Вашингтон отметил еще более массированными бомбардировками во Вьетнаме. Никогда еще не были такие операции с воздуха столь безжалостными, сколь и бессмысленными в военном плане. Тогдашний премьер–министр Швеции Улоф Пальме заметил по этому поводу: «Надо назвать вещи своими именами. Происходящее сегодня во Вьетнаме есть форма пытки». Словно в ответ ему президент Р. Никсон заметил в беседе с группой конгрессменов, комментируя бомбардировки во Вьетнаме: «Сила имеет значение только тогда, когда имеется воля к ее использованию».

Однако на сей раз использование силы повлекло за собой неприемлемые для Вашингтона издержки. В Вашингтоне пришлось задуматься над тем, как «спасти лицо».

Не обошлось, разумеется, без демагогии и фарисейства. Вскоре в своей речи по поводу вступления в президентскую должность на второй срок Р. Никсон вещал с претензией на его уникальную роль в мировой истории: «Искренние инициативы Америки привели к тому, что 1972 год надолго запомнится как год величайшего прогресса со времен второй мировой войны в направлении к достижению прочного мира в мире».

Официально провозглашенная президентом Никсоном «структура мира» совмещала в себе две противоречащие друг другу концепции понимания современной реальности и роли Америки. Одна из них перекочевала из наследия «холодной войны», вторая исходила из необходимости мирного сосуществования и разрядки международной напряженности. Более того, разрядка напряженности в советско–американских отношениях не только не исключала, по мнению Белого дома, нарастающую демонстрацию силы, ее использование в различных регионах мира, но и подразумевала это.

Никсону очень импонировала идея о том, что Америка должна стремиться к миру и войне одновременно. Такая двойственность позволяла удовлетворять интересы широкого спектра политических сил внутри самих США. Во внешней политике с ее помощью можно было придать большую гибкость и подвижность прежнему антисоветскому курсу, в политике внутренней — добиться более широких возможностей политического маневра. Ситуация казалась действительно беспроигрышной.

Внутриполитические преимущества такой двойственности во внешней политике начали все больше сознавать и в администрации Рейгана. Подтверждение тому — практические шаги Белого дома в советско–американских отношениях. Нарочито акцентируя свою якобы готовность к диалогу, Вашингтон далеко не отказался от цели «измотать» советскую экономику в гонке вооружений и помешать осуществлению мирных хозяйственных планов Советского Союза. Идя же на «малые шаги» по развитию двустороннего обмена, администрация пытается посеять у американцев иллюзию того, что именно благодаря ее «искренним инициативам» отношения между двумя великими державами находятся сейчас на более безопасной стадии «контролируемого соперничества». Успех же встречи на высшем уровне в Женеве, как пытаются представить в Вашингтоне, объясняется якобы тем, что политика силового давления на СССР начинает давать результаты.

Короче говоря, мир «с позиции силы». Старые мотивы на новый лад.

* * *

Используя подкупы, угрозы, шантаж, нередко прямо вмешиваясь с применением военной силы во внутренние дела освободившихся стран, империализм пытается спасти сложившиеся отношения экономической и политической зависимости, теснее привязать к себе значительное число развивающихся государств. Двести с лишним миллиардов долларов ежегодно выкачивается из стран, вступивших на путь самостоятельного развития, что составляет более половины военного бюджета США. Это ли не убедительное подтверждение органической заинтересованности империализма в сохранении созданной им изощренной системы неоколониалистской эксплуатации.

Выдвигая и осуществляя доктрину «неоглобализма», пренебрегая общепризнанными нормами международных отношений, посягая на суверенитет государств в безнадежной попытке лишить народы права распоряжаться своей судьбой, Вашингтон угрожает не только молодым независимым государствам. Подобные доктрины, провоцируя региональные конфликты, ставят под угрозу мир и безопасность всех людей на планете.

«Стремясь удержаться в седле истории, империализм прибегает к любым средствам, — отмечается в Политическом докладе ЦК КПСС XXVII съезду партии. — Но подобная политика дорого обходится миру. Народы вынуждены платить за нее все более высокую цену. Платить и прямо, и косвенно. Платить миллионами человеческих жизней, растратой национальных ресурсов, отвлечением гигантских сумм на гонку вооружений. Нерешенностью многочисленных, все более трудных проблем. А в перспективе, возможно, и самой высокой ценой, какую только можно представить».

Ради удовлетворения своих имперских амбиций Вашингтон готов пойти даже на самое кровавое преступление. Свидетельство тому — массированные бомбардировки американской авиацией ливийских городов Триполи и Бенгази. Жертвами пиратских налетов стали сотни простых граждан, в том числе дети. Удары были нанесены по личному приказу президента Рейгана.

Варварский акт государственного терроризма против суверенного государства пытались «обосновать» насквозь лживым предлогом… «борьбы с международным терроризмом». Белый дом даже дерзнул утверждать, будто ракеты и бомбы были применены «в целях самообороны». Оказывается, Ливия с ее трехмиллионным населением «угрожала» находящейся за океа–ном могущественнейшей ядерной державе. Изощряясь в иезуитстве, буржуазная пропаганда распространяла небылицы о «зловещих планах ливийских террористов», против которых якобы и был направлен «упреждающий удар».

Агрессия против Ливии — еще одно звено в цепи преступлений империализма США. Нападение на Гренаду, попытки нанести удар в спину народу Никарагуа, активная поддержка убийц–душманов в Афганистане и банд Савимби в Анголе — это и есть органически связанные между собой проявления политики, проводимой в рамках доктрины «неоглобализма». Политики гангстеризма в международном масштабе.

В нынешний сложнейший период мировой истории правящие круги США продолжают жить в мире иллюзий. Когда ядерное оружие находится постоянно в состоянии боевой готовности, время и пространство теряют свои привычные очертания, а человеческая цивилизация может оказаться пленником случая. Властелины Америки с большой неохотой признают истину, но где–то в глубине души надеются на какое–то технологическое «чудо–изобретение», которое, чем черт не шутит, превратит в явь постоянно ускользающий мираж военного превосходства над Советским Союзом. Чем заканчивались в прошлом такие военно–технологические «прорывы», хорошо известно.

«Политика тотального противоборства, военной конфронтации не имеет будущего, — подчеркнул в докладе XXVII съезду Генеральный секретарь ЦК КПСС М. С. Горбачев. — Бегство в прошлое — не ответ на вызовы грядущего, а, скорее, акт отчаяния, но от этого подобная позиция не становится менее опасной. Когда и в какой мере осознают это в Вашингтоне, покажут дела. Мы со своей стороны готовы сделать все от нас зависящее, чтобы радикальным образом изменить к лучшему международную ситуацию. Для этого социализму нет нужды отказываться ни от своих принципов, ни от своих идеалов. Он неизменно выступал и выступает за мирное сосуществование государств, принадлежащих к разным общественным системам».

6 августа 1985 года вступил в действие односторонний советский мораторий на ядерные испытания. В тот же день сорок лет назад американская атомная бомба превратила Хиросиму в покрытые пеплом руины. Две вехи на пути мировой цивилизации: одна стала символом надежды, другою отмечен день скорби человеческой.

Испытывая на людях ядерное оружие, Пентагон хотел заставить мир содрогнуться, а многие страны трепетать перед обладателями сверхоружия. Вашингтон надеялся, что после огненного смерча над Хиросимой наступит «век Америки» и на гамлетовский вопрос «Быть или не быть?..» ответ вправе будут давать только там, на берегах Потомака. Но «века Америки» не получилось, история же продолжала складываться вопреки вашингтонским сценариям.

В молодых освободившихся странах все более отчетливо сегодня видят мощную преграду на пути их социально–экономического прогресса — гонку вооружений, отвлекающую колоссальные ресурсы и мешающую международному экономическому сотрудничеству. Годовой военный бюджет США в 1986 году достиг 300 миллиардов долларов, в то время как 400 миллионов человек в развивающихся странах систематически недоедают, 50 миллионов ежегодно умирают от голода.

За последнее десятилетие расходы Пентагона возросли более чем на триллион долларов. Этой же отметки достигает сейчас задолженность развивающихся государств. Простое совпадение цифр? Нет, между ними есть безусловная причинная связь. Империалистические державы пытаются втянуть освободившиеся страны в военные блоки, ограничивают их свободу распоряжаться собственными ресурсами, заставляют раздувать военные бюджеты, направлять и без того слабую национальную экономику на рельсы милитаризации. В этом кроется и одна из причин региональных конфликтов.

Дорого, непомерно дорого обходятся развивающимся странам претензии вашингтонских лидеров на «век Америки». Но терпению даже самых терпеливых наций рано или поздно приходит конец.

Глава 3 НА «ВНУТРЕННЕМ ФРОНТЕ»

АВИАДИСПЕТЧЕРЫ НЕ ВЫХОДЯТ НА СВЯЗЬ

— Мои нервы на пределе, никогда не чувствовал себя столь безнадежно. Если бы не родственники, помогающие нам продуктами, поддерживающие нас морально, не знаю, как мне, жене и ребенку вообще удавалось бы оставаться на поверхности…

— Не скрою, мне страшно даже подумать о будущем. Жена на пятом месяце беременности, дома обстановка накалена до предела. Очень волнуюсь за ее здоровье — ведь она переживает и за меня, и за семилетнего сына. Не знаю, чем все это кончится…

— А мне жена говорит так: лучше ей видеть меня здоровым, чем я снова вернусь на работу, где нервное напряжение рано или поздно сделает меня инвалидом и развалит семью…

— Я просто взбешен. Такой кровожадности от администрации даже трудно было ожидать. А как мне еще реагировать, если видишь своего коллегу закованного в наручники и брошенного в тюрьму только за то, что он заявил о праве на свое достоинство. Власти за людей–то нас не считают. О’кей, думают в Вашингтоне, если вы не принимаете наших «правил игры», мы вас вообще в упор не видим. Что касается меня, из–за плохого оборудования на диспетчерском пункте я уже частично потерял слух, из–за перегрузок на работе мне в течение года пришлось проходить курс лечения психотерапией. Когда я приходил домой, жена видела мое лицо, мокрую от пота рубашку и не могла вымолвить ни слова. Отправляла сына в другую комнату, наливала стаканчик виски, и мы просто молча смотрели друг на друга. Она меня понимала, но от этого становилось не намного легче…

Эти слова, полные отчаяния и гнева, мне довелось услышать под проливным дождем неподалеку от здания федерального суда в Бруклине, услышать от тех, кто открыто выражал недовольство бесчеловечными условиями эксплуатации их труда. В ответ, по указанию властей, их бесцеремонно выбросили с работы, как выбрасывают на заводской двор отработанный шлак.

Объявленная авиадиспетчерами забастовка — явление необычное для Америки: на бойкот решились работники не частного, а государственного сектора. Под тем предлогом, что федеральным служащим запрещается бастовать, президент тут же поставил 12 тысяч человек вне закона, а на их места за пультом диспетчерских пунктов посадил в приказном порядке военнослужащих. Последовало циничное объяснение о непризнании правительством вообще самого факта забастовки, ее, мол, нет, ибо, нарушив закон, члены профсоюза диспетчеров сами лишили себя не только работы, но и возможностей требовать улучшения условий труда. Циничное, ибо забастовка не грянула с ясного неба, о требованиях авиадиспетчеров правительство знало за многие месяцы до нее, но так и не сделало ничего, чтобы пойти им навстречу.

Нет, мол, забастовки, и все тут. Но это отнюдь не помешало правительству–предпринимателю пустить в ход старые, принятые в бизнесе приемы по ее подавлению — нанять штрейкбрехеров, внести раскол в ряды забастовщиков. «Если кто–то захочет вернуться на работу, — пообещал президент, — и докажет, что бастовал под давлением, пусть садится за пульт». Таких оказалось немного, забастовка продолжалась. В ход пошли другие приемы — служители Фемиды засудили забастовщиков, обложив их штрафом, чтобы не только выпотрошить казну профсоюза, но и вообще его ликвидировать…

Тем временем американцев одолевало сомнение, а не опасно ли стало летать. В довершение ко всему в районах многих аэропортов появились загадочные радиопередатчики, мешавшие связи диспетчерских пунктов с пилотами, — провокация с целью настроить пассажиров против забастовщиков. Одна проблема наслаивалась на другую. Крупнейшие авиакомпании заявили о готовящемся увольнении тысяч своих сотрудников, ибо из–за забастовки авиадиспетчеров на четверть сократилось количество рейсов. Все это вместе накаляло и без того нервозную обстановку среди пилотов и работников аэропортов. В Белом доме ее последствий не принимали во внимание — там были свои представления о безопасности людей и в небе, и на земле.

Те, кто помнит роман Артура Хейли «Аэропорт», наверное, подметили одну из его главных линий: только добросовестность, ответственность и компетентность могут действительно гарантировать безопасность людей в воздухе. Бастующие авиадиспетчеры не требовали исключительных привилегий, они хотели вернуть себе уверенность и восстановить справедливость…

Вскоре, как и следовало ожидать, предупреждения авиадиспетчеров начали сбываться: при заходе на посадку неподалеку от Сан–Франциско столкнулись в воздухе два самолета. За день до этого над штатом Нью–Джерси лайнер со 118 пассажирами на борту едва увернулся от спортивного самолета. В обоих случаях ответственность так или иначе ложилась на тех, кого правительство в принудительном порядке поставило на место забастовщиков.

Услышав по радио об инцидентах, я тут же изменил курс своей автомашины и направился в аэропорт имени Кеннеди. В обычно многолюдном здании аэровокзала, несмотря на туристский сезон, пассажиров можно было сосчитать по пальцам. Еще издали на террасе у входа в контрольно–диспетчерскую башню, увенчанную радарным куполом, увидел фигурки людей с белыми плакатами. Как и положено по полицейскому предписанию, они не стояли на месте, а ходили по замкнутому кругу. Предъявив блюстителям порядка корреспондентское удостоверение, вошел и я в этот круг, пристроившись к одному из пикетчиков, средних лет мужчине с рыжеватыми усами.

— Зовут меня Тони Эктон, мне тридцать семь, женат, двое детей, — начал он рассказывать, продолжая двигаться в цепочке. — Диспетчером работаю тринадцать лет, из них три — здесь, в аэропорту. Почему я бастую вот уже третью неделю? Как ни парадоксально, потому что люблю свою работу и хочу исполнять ее добросовестно, дабы люди там, в воздухе, чувствовали себя в безопасности. Это не наша прихоть: только один из десяти моих коллег может дотянуть сейчас до полной пенсии, а из–за постоянного стресса и перегрузок многие вынуждены уходить с работы вообще без какой–либо компенсации.

— Как вы расцениваете отношение правительства к забастовщикам? — поинтересовался я.

— Наша забастовка и ее судьба многим раскрывают глаза. Запугивая нас, власти стремятся вообще прижать профсоюзы, запугать репрессиями тех, кто помышляет о «незаконных» выступлениях. Теперь ясно, чего стоили предвыборные обещания — миллиардные барыши крупному бизнесу и миллиардные сокращения социальных программ для действительно нуждающихся в помощи. Мы еще как–то протянем некоторое время без работы. А кто вынужден считать каждый доллар, каково им бастовать? Администрация хочет вернуть Америку к временам, когда забастовщиков просто кидали в тюрьмы, что и делают сейчас с некоторыми из нас.

— Объявляя вас вне закона, а ваши требования «непозволительной роскошью», Вашингтон тем не менее находит десятки и даже сотни миллиардов долларов на новое вооружение, ссылаясь на необходимость обеспечения безопасности Америки.

— Какая там безопасность, властям на безопасность своих граждан просто начхать. Они думают, политика — это кино, в котором нужно сыграть роль сильной личности, сокрушающей всех врагов — внешних и внутренних. Кто может всерьез этому верить? Совсем недавно они выдавали себя за друзей польских рабочих, а сегодня откровенно душат профсоюзы в своей собственной стране. В Вашингтоне засели лицемеры, и веры им нет. Так думаю не только я, спросите у любого из пикетчиков, и он скажет то же самое. Единственное, о чем пекутся в Белом доме, — это крупный бизнес, а мы для них мелкая сошка, которую можно просто отшвырнуть ногой.

— А что думают люди, занявшие ваши места на диспетчерском пульте?

— Штрейкбрехеры всегда найдутся. Многих из них заставили вернуться на работу под угрозой лишить уже получаемой пенсии или медицинской помощи. Но самое опасное — профессионально они подготовлены гораздо слабее, чем мы. В Вашингтоне — в этом суть всей их политики — делают ставку не на переговоры, а на силу. Однако они забывают, что и мы представляем немалую силу, на нашей стороне те, кто считает наше дело правым, а наши требования законными и справедливыми. Я верю: мы одержим победу, и надеюсь, не ценой еще одной катастрофы и гибели людей. Жизнь заставит наше правительство сесть за стол переговоров и с вами, русскими. Самое главное — не поддаваться на запугивания и провокации, стоять на своем…

За время беседы на ходу мы выкурили с Тони Эктоном почти полпачки сигарет. Чувствовалось, он волновался за себя, свою жену, семимесячного ребенка и старшего сына, который в этом году должен был пойти впервые в школу. Настроение в семье пасмурное, на сколько еще дней хватит сбережений, неизвестно.

Попрощавшись с Тони и его товарищами, пожелав им успеха, я попытался пройти в башню, чтобы взглянуть на тех, кто сегодня развязывает узлы воздушного движения. Здоровенный охранник у входа неумолим: к диспетчерам нельзя, администрация запретила пускать репортеров даже к тем, у кого передышка. Обидно, но делать нечего.

Уже на обратном пути, проезжая мимо контрольно–диспетчерской башни аэропорта, бросил последний взгляд на цепочку пикетчиков. Их становилось все больше. И у каждого, наверное, теплилась надежда, что им удастся все же вырваться из замкнутого круга…

Пытаясь избежать решения проблемы, иногда прибегают к такому весьма простому способу отделаться от нее — утверждают, что проблемы нет и в помине. Просто и удобно. Так, во всяком случае, действовала вашингтонская администрация по отношению к бастовавшим диспетчерам воздушного транспорта. Дабы услышать мнение руководителей забастовщиков на этот счет, я поехал в их комитет, расположенный неподалеку от международного аэропорта.

— Мне выпала судьба быть одним из двенадцати тысяч, кого администрация вышвырнула за ворота, предварительно предъявив ультиматум: либо остаетесь, либо ищите работу в другом месте, — рассказывал в беседе со мной один из руководителей профсоюза авиадиспетчеров Джон Кьюбик. — Циничный расчет правительства, что мы отступим от своих требований, спасуем и вернемся, не оправдался — штрейкбрехеров оказалось в наших рядах немного. Да и как мы могли вернуться, если каждый из нас сознает, что в прежних условиях работать просто невыносимо и пагубно не только для собственного здоровья, но для безопасности всей системы контроля за движением воздушного транспорта. С первого дня пребывания у власти Рейган был прекрасно осведомлен о том, что перенапряжение диспетчеров на работе сказывается на безопасности полетов. Но ни он, ни его федеральное управление никак не облегчили нашу участь. Правительство отказалось наотрез признать обоснованность требований нашего профсоюза, вообще даже обсуждать их. Единственно, что его беспокоило, — как избежать ассигнований на улучшение системы безопасности полетов.

— Многие профсоюзы поддерживают вашу забастовку и считают репрессии против авиадиспетчеров началом правительственного наступления вообще против профсоюзного движения с целью запугать его участников, заставить смириться с якобы неизбежными сокращениями программ на социальные нужды и громадными увеличениями военных расходов.

— И не без оснований, — заметил мой собеседник. — У диспетчеров, испытывающих все это на себе, нет никаких иллюзий. Администрация хочет уничтожить наш профсоюз и пригрозить другим. Интересы и нужды трудящихся ее не заботят. Вот почему по всей стране проходят манифестации в поддержку нашей забастовки, профсоюзы собирают средства для облегчения положения наших семей. Что касается жен и детей, они целиком на нашей стороне и часто даже участвуют в пикетах, а это для нас тоже большое подспорье.

— В прессе много пишут о безопасности полетов, причем утверждается, что пока система работает нормально, несмотря на забастовку. Так ли это?

— Не хочется предрекать трагических исходов, но опасность реально существует. За панели радарных установок сели сейчас супервизоры аэропортов, которые выполняли диспетчерскую работу десять — пятнадцать лет назад. Их квалификация уже не отвечает предъявляемым сегодня требованиям. Кроме того, на контрольно–диспетчерских пунктах находятся сейчас люди, в свое время освобожденные от этой работы по состоянию здоровья. Разве этот фактор не может не вызвать серьезного беспокойства? И конечно, военнослужащие, заменившие нас почти на восемьдесят процентов: при нынешних условиях им надо минимум два–три года практики, чтобы достичь необходимого уровня профессиональной подготовки. Скажу откровенно, всем пока еще везет — в последние недели над Штатами сохраняется нормальная летная погода. И тем не менее помимо уже происшедшего столкновения самолетов над Калифорнией нами зафиксировано девяносто четыре случая на грани серьезного инцидента. Правительство, правда, чтобы не отпугивать пассажиров, категорически отрицает эти факты.

— Каков будет исход забастовки?

— Мне лично кажется, администрация под давлением вынуждена будет признать нынешнюю систему безопасности полетов недостаточно эффективной, а потому пойти на компромисс и переговоры.

Уже по дороге из забастовочного комитета я услышал сообщение по радио: опытный пилот гражданской авиации Брайен Уолтерс, почти четверть века проработавший за штурвалом самолета, уволен только за то, что в разговоре с пассажирами возложил вину за задержки рейсов на неквалифицированный персонал, занявший место бастующих авиадиспетчеров. «Меня вызвали и сказали, что я лечу в последний рейс и, приземлившись, прямо из аэропорта могу ехать домой до официального извещения об увольнении, — говорил в радиоинтервью Уолтерс. — Такое извещение пришло на следующий день. Меня уволили, но так и не объяснили толком за что». Как и не объяснили тем двенадцати тысячам, выступившим в защиту своих прав. Да и какое убедительное объяснение могло найти правительство, которому были совершенно безразличны судьбы людей и безопасность своих граждан.

Энтони Эктон и Джон Кьюбик, однако, ошиблись относительно исхода забастовки. Власти не пошли на компромисс и переговоры, забастовка была подавлена. Но они оказались правы, указывая на полнейшее безразличие правительства к судьбам и безопасности своих соотечественников.

Думается, реакция Вашингтона на забастовку авиадиспетчеров была весьма символична, она выходила далеко за рамки очередного конфликта между трудящимися и предпринимателями. Белый дом действовал «с позиции силы» не только по отношению к бастующим, но и пытался вести себя точно так же на международной арене. «Если мы и переживем в конечном счете срывы в расписании авиарейсов, то последствия внешнеполитического курса на конфронтацию с Советским Союзом могут оказаться гораздо более серьезными, — заметил президент организации «Американцы за демократические действия» Роберт Дриннан. — Администрация Рейгана сделала такой крен во внешней политике, при котором ни отдельные люди, ни целые нации не чувствуют себя в безопасности».

Взяв курс на наращивание «мускулов» в области вооружений, на достижение военного превосходства над Советским Союзом, Белый дом всячески урезал программы на социальные нужды, откровенно беспокоясь только о прибылях крупного бизнеса. И то и другое было звеньями одной цепи, связывавшей в единое целое все, что происходило на земле и в небе Америки.

ПЛЕННИКИ НЕОБЪЯВЛЕННОЙ ВОЙНЫ

Это случилось в десяти шагах от меня, на перекрестке 21–й улицы и Парк–авеню, в три часа дня. Высоченный парень в голубой нейлоновой куртке вынул из кармана какой–то предмет, раздался хлопок, точь–в-точь как у стартового пистолета. Стоявший рядом с ним человек взмахнул руками и рухнул лицом на мостовую. Резко повернувшись, верзила побежал по тротуару в мою сторону. В руках у меня был зонтик, у него — на сей раз я предмет разглядел — револьвер. Дабы, наверное, подчеркнуть еще раз неравенство в силах, он метнул на меня бешеный, полный отчаяния взгляд: «Мистер, ты ничего не видел, а то…» Не знаю, что парень прочитал во взгляде ответном, но меня он не тронул.

Когда я подошел к лежавшему у бровки тротуара, вокруг него стали собираться прохожие. Через две минуты послышался пронзительный вой полицейской сирены и кареты скорой помощи. Но чем они могли помочь человеку, у которого на сердце сияло красное пятнышко — след от пули, пробившей почти навылет. Судя по тому, как не спешили санитары погружать носилки с телом в фургон, каждому стало ясно — несколько минут назад здесь произошло убийство. Оставалось только гадать, кого и за что. С этими вопросами весь вечер того дня я обращался в полицейский участок, на территории которого произошло убийство, и лишь к полуночи получил от детективов лаконичный ответ: «Убит бродяга, вылезший погулять из «дыры». За что? Спросите у тех, кто последние месяцы ходит по улицам и расправляется с бездомными. У нас уже было несколько подобных случаев».

Действительно не совсем типичное нью–йоркское убийство. Пять и шесть десятых убийств ежедневно, если говорить языком статистики, обычно совершается при ограблении. На сей раз, как выяснилось, человека убили просто за то, что выглядел, как бродяга, и кого–то нечаянно задел при переходе улицы.

ЛЮДИ ПОДЗЕМЕЛЬЯ

Туристам «дыры» не показывают, хотя находится она в самом центре Нью–Йорка. При желании туда можно попасть через служебный подъезд самого фешенебельного в городе отеля «Уолдорф–Астория» и, спустившись на два лестничных пролета, оказаться в ее «передней» — мусорной кладовой, где время от времени копаются в отбросах бездомные, нашедшие себе пристанище еще на три пролета ниже — в подземных туннелях железнодорожного вокзала «Гранд–сентрал». У этих пещер есть одно преимущество — в любое время года там поддерживается почти тропический климат, а кромешная тьма позволяет находить для ночлега такие закутки, куда не отваживаются забираться даже полицейские. Каждую ночь в туннелях обитает около ста бездомных. На местном жаргоне их кличут «дикарями».

Крысы, заклятые враги человека, на такой глубине почему–то «дикарей» не тревожат, не покушаются даже на их скудный продуктовый запас, словно уже не воспринимают их как людей. Однако на каждом шагу жителей подземелья подстерегает другая опасность — одно неосторожное движение, и третий рельс под напряжением в 660 вольт может оставить от них одни лишь лохмотья. Как ни парадоксально, за десятки лет существования этих бесплатных ночлежек не было ни одного случая, чтобы кто–нибудь задел его: глаза людей привыкают к темноте и видят там, как на улице. Жертвами оказывались заснувшие на трубах отопления и задохнувшиеся во сне от пара. «Инстинкт самосохранения обострен у них до предела. Они могут даже не представлять себе, какой сегодня месяц на улице, но, будьте уверены, всегда чуют, откуда грянет опасность», — заметила по этому поводу капитан железнодорожной полиции Дороти Шульц.

Есть у обитателей туннелей один свято чтимый закон: как в некоторые частные клубы, вход женщинам туда категорически запрещен. Единственная женщина, робко заглядывавшая в закутки подземной ночлежки, — Дороти Шульц с ее подчиненными. Многие, прожившие там уже не один год, по имени знали почти всех полицейских из ее отряда. Две сотрудницы отдела переписи населения решили проявить служебное рвение и, спустившись в «дыру», пересчитать ее обитателей. Разбуженные непрошеными посетителями люди перепугали женщин до полусмерти, и переписи не получилось…

Идя к зданию Секретариата ООН вверх по западной стороне Первой авеню, видишь в любой пасмурный день одну и ту же сцену—на зеленых скамеечках, укрывшись газетами, подложив под голову кучу тряпья, греются на солнце люди в оборванной одежде. Обитатели пещерной ночлежки под «Уолдорф–Астория» называют их «аристократами». Таких «аристократов» только на улицах Нью–Йорка бродит около 36 тысяч. В конце 60–х годов средний возраст рядового армии бездомных был пятьдесят лет, сегодня — тридцать шесть. Лишь каждому десятому из них городской муниципалитет предоставляет ночлежку в Бауэри хоть на какое–то время. Удел остальных — улица, заброшенные дома, закоулки автомобильных стоянок и складов, скамейки вокзалов.

В социологических исследованиях этих людей называют по–разному, но, независимо от этого, всех их объединяет одно: у них нет крова над головой, они не знают, когда и где им удастся поесть, весь день они проводят в поисках хлеба насущного и пристанища на ночь. Пещерные люди XX века, они бродят по улицам, освещенным неоновым светом реклам, зазывающих на экзотические Бермудские и Багамские острова, песочные пляжи испанской Коста–дель–Соль, курорты Ниццы и Акапулько. Для них эти места словно на другой планете, а взгляд их чаще устремлен не на рекламы, а в ближайшую корзину с мусором и остатками еды. На Пенсильванском вокзале, например, я встретил двух старушек–сестер, «зарабатывающих» себе на ночлег тем, что с утра до вечера ищут в телефонах–автоматах случайно оставленные десятицентовики. Посменно, одна дежурит, охраняя сумки с пожитками, другая обходит телефонные будки.

Американцы Эллен Бакстер и Ким Хоппер провели исследование, взяв интервью более чем у двухсот нью–йоркских бездомных. Опровергая утверждения тех, кто считает бездомных предрасположенными по натуре к бродяжничеству, исследователи пришли к заключению, что в действительности подавляющему большинству из них никогда не представлялась возможность иметь крышу над головой и питаться по–человечески. Не имея жилища, они получают жалкое вспомоществование в виде грязного пристанища в Бауэри лишь в течение первого месяца. Что будет с ними дальше, никого не заботит. Многие опускают руки, спиваются и в ответ на безразличное к ним отношение «уходят из общества», игнорируя все его законы и нормы приличия.

Вспоминается случай, в который поначалу просто трудно было поверить. В пятнадцати минутах езды от Нью–Йорка, в городе Пассейике, на улице Шерман–стрит, обнаружили семью, проживавшую в… фанерной коробке. Хозяин дома, во дворе которого она размещалась, сдавал ее за 30 долларов в неделю. Приехав по указанному в местной газете адресу, этого «жили–ща» я уже не нашел. Как объяснили мне игравшие на улице в бейсбольный мяч соседские ребятишки, буквально за час до моего приезда нагрянула полиция, оштрафовала хозяина дома и увезла с собой в неизвестном направлении бездомных родителей вместе с их грудным ребенком.

В разгар избирательной кампании по выборам нового мэра города газета «Нью–Йорк тайме» посвятила проблеме бездомных одну из редакционных колонок. «Хотя бродяги, по сути дела, народ мирный, — констатировала она, — но у населения они почему–то вызывают не жалость, а истерию». Сердобольность редакторов «Нью–Йорк тайме» не пошла дальше осуждения местных властей одного из городских районов, которые категорически воспротивились перевести бездомных в бараки военной базы, расположенной на его территории, под тем предлогом, что жители этих бараков «создадут серьезную проблему для ближайшего национального парка». Затею с бараками пришлось отложить…

* * *

Он появлялся откуда–то из ночи тихо, незаметно и всегда в одном месте — прямо под окнами моего дома на 67–й улице между Бродвеем и авеню Колумба. Подойдя к подъезду здания напротив, взбирался на ступеньки, сбрасывал с плеча котомку и укладывал ее в углу у двери. Достав из мусорной металлической корзины газету, старательно выстилал ею последнюю ступеньку, подложив под голову пожитки, устраивался на ночлег. С рассветом, еще до приезда мусорных машин, заглатывавших в свои «пасти» выставленные на тротуаре пластиковые мешки с отходами, он аккуратно сворачивал «простыню» и не спеша брел в сторону Центрального парка. Словно боялся, что мусорщики примут его за отходы и бросят спящего вместе с мешками под пресс.

Я видел его на этом месте многие месяцы и в жару, и в стужу. Поздно ночью, проходя мимо, на площадке подъезда можно было различить лишь силуэт спящего, повернувшегося спиной к тротуару человека.

Мне неизвестна его судьба: в Америке бездомные редко заговаривают с репортерами. Каждая проведенная на улице ночь заставляет их все больше свыкаться с мыслью об одиночестве, уже не надеясь на возвращение к нормальной жизни. Наверное, им даже так легче, и это можно понять.

Подобных «робинзонов», отчаявшихся увидеть снова «большую землю», на нью–йоркских удицах тысячи. Подсчитывая статистический процент безработных, их даже во внимание не принимают. А ведь у многих когда–то была работа, и им удавалось сводить концы с концами.

Извещая о сокращениях бюджетных ассигнований на социальные программы, президент Рейган клятвенно заверял, что «действительно нуждающиеся не пострадают». Но как раз именно они–то и пали первой жертвой «рейганомики». Армия американцев, живущих ниже официально принятого уровня нищеты, увеличилась на 5 миллионов человек. По данным Гарвардской школы здравоохранения, резко возросло и число людей, попадающих в больницы с тяжелым расстройством желудка, вызванным недоеданием.

Для одних в государственной казне денег нет, для других они всегда находятся. Так, например, спасая от банкротства крупнейший в стране чикагский банк «Континентал Иллинойс», федеральная резервная система отвалила ему сразу почти 5 миллиардов долларов. Вот вам и «свободное предпринимательство», которое превозносил в своих предвыборных речах президент. Какие уж там свободная конкуренция и рынок, если при его администрации бизнес получил крупнейшие за всю историю субсидии. Многие из корпораций, производящих все — от ракет MX до шнурков для армейских ботинок, давно уже вылетели бы в трубу без правительственных подачек. Скрупулезно подсчитывая каждый доллар на социальные программы помощи бездомным, Белый дом без колебаний выделяет военно–промышленным корпорациям любые запрашиваемые ими средства на выполнение заключенных с Пентагоном сделок. Столь искусственный парадокс и лежал в хрупкой основе широко рекламируемого администрацией Рейгана «оживления» экономического производства…

Внизу на улице под сводом подъезда дома на авеню Колумба, свернувшись калачиком, спал неизвестный. Даже в удушливую жару он с головой укрывался одеялом, дабы прохожим, наверное, меньше бросаться в глаза.

Поверх крыши того же дома из своего окна я видел и освещаемую ночью прожекторами статую Свободы, уменьшенную в несколько раз копию той, что стоит у входа в нью–йоркскую бухту. Выросший прямо перед ней пятидесятиэтажный небоскреб заслонил весь вид «свободе», и она, зажатая со всех сторон железобетонными великанами, вскинула факел в надежде, что о ней еще помнят как о символической защитнице обездоленных и бесправных.

Но вот замечал ли ее когда–нибудь тот неизвестный, бесцельно бродя по окрестным улицам в поисках крыши над головой? И что он думал о дарованных ему «свободе» и «правах человека»?

* * *

В тот день сильный, пронизывающий до костей ветер Атлантики словно сдул прохожих с улиц Бостона. Запарковав автомашины, люди с поднятыми воротниками мгновенно исчезали в подъездах домов. Розовые от мороза швейцары богатых отелей выскакивали на проезжую часть в поисках такси. И лишь у самого престижного в городе масонского клуба несколько туристов фотографировали друг друга, позируя перед огромной, сделанной изо льда каретой. Среди одиноких патрульных полицейских машин метался по Бостону в поисках подходящего места для ночлега и мой «форд».

Проезжая мимо одного из монастырей, заинтригованный увиденной сценой, я невольно нажал на тормоз и остановился. На противоположной стороне улицы у обитой железом монастырской двери выстроилась очередь. Человек тридцать, не меньше. Молчаливых, неподвижных. Примерно каждые три минуты дверь открывалась, и внутрь приглашался первый из очереди. Столь же молчаливо, не торопясь, кто–то выходил из здания и, бросив в мою сторону мрачный взгляд, исчезал за углом.

Через час очередь растаяла, и я вошел в дверь монастыря. В небольшой комнатке пожилой монах в рясе убирал со стола кофеварку, другой, помоложе, заворачивал в целлофан бумажные стаканчики.

— Пришли погреться? Тогда прошу к столу, — пригласил пожилой, хотя на столе уже ничего не было. — Впрочем, вас–то что сюда привело?

Монахи все поняли и тут же объяснили, зачем и для кого устраивалась скромная трапеза. Оказывается, вот уже третий год монастырь выдает бесплатно стаканчик кофе и бутерброд обитающим в ближайшей ночлежке бездомным. Таких в округе уже более пятисот, а по всему Бостону не менее 15 тысяч. Если бы не пожертвования монастырю частных лиц, этим «прихожанам» пришлось бы умирать на улице голодной смертью…

Голод в Америке. Как дико слышать это, когда речь идет о стране, где лишь на правительственных складах скопилось запасов продовольствия столько, что им можно прокормить более 30 миллионов человек. Огромная часть этих запасов портится или выбрасывается на корм скоту, но покушаться на них строжайше запрещено. Формально парадокс, а в действительности — сознательная политика вашингтонской администрации, не желающей вникнуть в нужды трудящихся. Результаты ее скрыть невозможно, их видно буквально на улице. В столице автомобилестроения Детройте ежедневно в очередь за бесплатной похлебкой выстраивается около двух тысяч человек. В столице государства Вашингтоне по улице разъезжает одинокий грузовичок, из которого раздают голодающим крохотные бутерброды. В колыбели американской конституции Филадельфии каждую зиму погибают от голода и холода более десяти ее жителей. Раздача супа голодающим ньюйоркцам стала привлекать так много людей, что во избежание беспорядков о ее предполагаемом месте перестали сообщать газеты.

Голодные люди, набрасывающиеся в поисках еды на мусорные корзины, стали обыденным явлением в самой богатой стране — Америке. Власти города Форт–Лодердейл во Флориде, дабы лишить бедняков и этой возможности, предложили поливать пищевые отходы керосином или другой сильно пахнущей жидкостью. В столице штата Аризона Финиксе любые отбросы объявлены городской собственностью, а всех, кто в них копается, полиция арестовывала… за воровство. А в это время только по распоряжению министерства сельского хозяйства, не говоря уже о частном секторе, содержались складированными в рефрижераторах миллиарды фунтов сыра, масла, сухого молока, риса, кукурузы и других продуктов. Взвинчивая расходы на вооружение и военные авантюры за границей, вашингтонская администрация и не помышляла предоставить хотя бы часть имеющихся в стране запасов голодающим людям…

Покидая Бостон, я снова проехал мимо приюта монахов–францисканцев. День выдался солнечный, трескучий мороз сменился вдруг почти оттепелью. У обитой железом двери монастыря все так же угрюмо и молчаливо стояли люди, уповавшие на подаяние святого Антония. На этот раз очередь была значительно длиннее.

К ВОПРОСУ ОБ «УМЕНИИ ЖИТЬ»

Хотя до зимы было еще сравнительно далеко, но в коридорах нью–йоркского муниципалитета уже чувствовался легкий «морозец» — там не на шутку были встревожены тем, где с наступлением холодов размещать растущую армию бездомных. До ноября скитальцы Манхэттена могут еще как–то ночевать на тротуарах, скамейках городских парков, под мостами или в туннелях железнодорожных вокзалов, а потом?

Кого–то в мэрии осенило в качестве жилья использовать складские помещения военных арсеналов. И даже не постеснялись эту идею разрекламировать в газетах. Цинично, словно речь шла о распродаже залежавшегося товара, городские власти не без гордости отметили «прогресс»: если четыре года назад выделялись для ночлега 1800 мест, то сейчас их больше в два раза.

Что же собой представляли эти новые убежища для бездомных? Плутая по улочкам Манхэттена, я наткнулся на одно из них — серое, мрачное крепостное здание 102–го арсенала инженерных войск. Сюда должны были доставить на ночлег первую партию бездомных и разложить их по полкам, как складывали когда–то военное снаряжение. Стоявший у входа охранник на мою просьбу разрешить заглянуть внутрь категорически отрезал: «Вам действительно нечем заняться? Да что там смотреть, побросают их на нары, кинут одеяльца, а утром опять развезут на автобусах. Если они там не замерзнут, им крупно повезет. Собачья у меня должность, мистер, и лучше об этом лишний раз не напоминать. Без вас тошно».

И мне тоже, признаться, не по себе. Невольно вспомнилась недавняя очень холодная для Нью–Йорка зима, когда на улицах замерзли насмерть двадцать бездомных. Одна из них, шестидесятилетняя Ребекка Смит, скончалась, заснув в картонной коробке из–под угля прямо на центральной авеню. Лишь случайно кто–то из прохожих обратил внимание на бездыханное тело старушки. Уже когда ее хоронили, неведомо откуда появившаяся дочь потребовала… заменить гроб, ибо узрела в нем маленькую трещину. Поистине один из вариантов «американской трагедии».

Итак, ночлежки подготовлены были на 3600 мест, чем очень гордились в мэрии Нью–Йорка. Однако, по подсчетам городских властей, бездомных–то было в десять раз больше! Где найдут приют они, кто протянет им если не руку помощи, то по крайней мере стаканчик горячего кофе? Хотя бы под крышей мрачного складского ангара с выбитой в камне надписью «102–й арсенал инженерных войск».

Профессор–психиатр Т. Шац из университета штата Нью–Йорк, комментируя смерть Ребекки Смит в картонной коробке из–под угля, барственно–пренебрежительно заявил: «Все дело в том, что у нас есть люди, которые так и не научились жить. Как, например, некоторые не научились играть в теннис, готовить пищу, нянчить детей. То есть просто не научились или не хотят заботиться о себе». Ему бы напомнить историю с бездомным Джозефом Крузом, которого запекли в психиатричку нью–йоркского госпиталя «Бельвью», а позднее его след вообще простыл. Кто знает, не такие ли, как психиатр Шац, заняты принудительным обучением «умению жить» несговорчивых клиентов?

«Нет, нам ничего не известно о судьбе Джозефа Круза», — отвечали на мой запрос сотрудники аппарата конгрессмена Билла Грина. Именно на территории его избирательного округа, где находятся самые фешенебельные дома и месячная квартирная плата часто равна полугодовому доходу «среднего американца», разместилась лачуга Круза, бездомного из–под моста Квинзборо.

Кстати, сам конгрессмен Билл Грин был занят в то время своей избирательной кампанией; ему снова хотелось попасть в Вашингтон, на Капитолийский холм. Уместно было бы поинтересоваться, что он сделал на посту «народного избранника» для тех, кто надеялся просто пережить очередную зиму и не замерзнуть где–нибудь в подворотне. Но я не стал отвлекать конгрессмена, заранее предугадывая, какой будет ответ.

* * *

«Мы видим, как закрываются заводы, разоряются фермы, люди теряют свои дома, а дети лишаются возможности продолжать учебу в школе. Мы являемся сейчас в Америке свидетелями постыдного неравенства: голодающие выстраиваются в очередь за миской супа, бездомные спят прямо на улицах. И каждый раз, когда кто–то умирает от холода на мостовой или на металлических решетках отопительных систем, вместе с ними умирает и малая часть Америки».

Когда сенатор Эдвард Кеннеди произносил эти горькие слова перед национальным комитетом демократической партии, у него были веские основания для столь сурового заявления в адрес администрации Рейгана. Скольких еще из двухмиллионной армии бездомных ждала такая участь на улицах американских городов? Прибавим к ним отчаянную безысходность еще нескольких миллионов выброшенных за ворота предприятий только за первые годы правления его администрации, и получим красноречивый результат ее экономической политики. Счет же, который можно предъявить официальному Вашингтону, продолжал неумолимо расти, несмотря на громкие риторические прокламации Белого дома, что вот–вот за поворотом, мол, уже ждут кардинальные перемены к лучшему.

«Отбросы общества», «опустившиеся элементы», «бродяги», «психи»… — какими только кличками не награждали бездомных консерваторы, подпиравшие экономическую политику президента. «Что с ними нянчиться, если они сами о себе не заботятся», — проскакивало и на страницах либеральной прессы, помещавшей иногда репортажи о жизни бездомных.

Если верить статистике, около половины бездомных — бывшие пациенты психиатрических больниц. Допустим, формально так и есть, но разве не важно другое — как они оказались на улицах. За последние двадцать лет в результате так называемой «программы деинституционализации» количество пациентов психиатрических лечебниц сократилось почти вдвое. Десятки тысяч людей, далеко не закончивших курс, ежегодно выписывали для дальнейшего прохождения лечения по месту жительства. Все хлопоты о них возлагались на приюты и другие дома милосердия, да вот только не учли и без того мизерных бюджетов этих заведений, урезаемых еще больше из–за сокращения Белым домом расходов на социальные программы. В итоге ни о каком продолжении лечения не могло быть и речи, сотни тысяч людей были выброшены на произвол судьбы и лишь немногим посчастливилось найти приют у себя дома, уповая на милосердие родных и близких.

А если посмотреть на проблему бездомных и психически больных с другой стороны? Среди переживших или испытавших функциональное расстройство нервной системы гораздо больше в пропорциональном отношении людей из наименее обеспеченных слоев населения и тех, кто потерял работу. Чтобы вернуть их к нормальной жизни, нужны в первую очередь кардинальные изменения социально–экономического порядка. Не случайно наиболее катастрофические размеры эпидемия самоубийств приобрела среди подростков–негров, ибо именно среди них отмечен самый высокий уровень безработицы — более 50 процентов. Социально–экономическая дискриминация и расстройство психики — это и есть причина и следствие, а не наоборот…

В Вашингтоне социологи и врачи предупреждали об угрозе превращения столицы в «психиатрическое гетто». Тревога возникла в связи с намерением правительства закрыть единственную там больницу с психиатрическим лечением, пациенты которой, как и везде, в основном бедняки и негры. «Куда они денутся, если их выписать? Смогут ли они получить надлежащую медицинскую и другую помощь? Приютит ли их Рональд Рейган в Белом доме?» — спрашивал врач Рут Кинг, сам прекрасно зная ответы. Были по–своему правы и его коллеги–врачи, сравнивавшие психиатрические лечебницы с «лагерями для пленных в необъявленной войне». И жертвами этой войны оказывались не только жители негритянских гетто, но и миллионы других «лишних людей», выбрасываемых сначала за ворота предприятий, а потом вообще на произвол судьбы — в подворотни, полуразвалившиеся склады и ночлежки. И слышно было, как бросали им вдогонку циничное: «Да это же психи! Чего с ними нянчиться!»

* * *

Мне позвонили из Вашингтона и сообщили о предпринимаемой там необычной акции протеста. В канун Нового года на перекрестке 14–й улицы и Пенсильвания–авеню в картонных коробках поселились на жительство четверо американцев. Символическая демонстрация активистов одной из местных благотворительных организаций продолжится до наступления весны или до тех пор, пока власти не предоставят бездомным столицы подходящее жилье. Объяснили мне и почему именно четверо: за истекшие дни зимы в Вашингтоне уже погибли от холода четверо бездомных, с каждой новой жертвой число участников протеста будет увеличиваться на одного человека.

— Мы пытаемся привлечь внимание людей к подлинной причине, толкающей наиболее обездоленных на улицы, — заметил в беседе со мной Митчел Шнайдер, один из участников демонстрации. — Многие американцы все еще верят в «рейганомику». Это заблуждение отчетливо проявляется и в отношении к бездомным, армия которых растет с каждым днем…

Печальная предновогодняя весть снова напомнила о масштабах одной из самых, пожалуй, страшных американских трагедий. В Питтсбурге (штат Пенсильвания) бездомные ночуют в пещерах у реки Аллегейни, в Вашингтоне — прямо у ворот Белого дома. В Фениксе (штат Аризона) городские власти надумали вообще прекратить оказание помощи бездомным в надежде, что они уберутся из города и не будут портить его вида. В Санта–Монике (штат Калифорния) фонтаны парков не выключают на ночь, дабы там не размещались на ночлег…

Местная пресса продолжала писать о том, что бездомные, мол, «сделали свободный выбор» и предпочитают уличное житье добровольно. Добровольность такого житья и полную свободу выбора решил подтвердить мэр Вашингтона Барри. Собрав команду репортеров и операторов, он отправился по местам скопления бездомных и лично предлагал каждому из них подвезти его до городской ночлежки. Никто не согласился. Мэр торжествовал. Но вот только ни он, ни репортеры не поинтересовались, почему бездомные отказывались от крыши над головой. Не потому ли, что в тех убогих, грязных ночлежках можно лишиться последнего личного скарба, охранники жестоко избивают их обитателей и нет никакого спасения от клопов и крыс? На свежем воздухе все–таки лучше. Вот и весь их «свободный выбор».

Нет такого крупного города в Америке, где бы зимой или летом не обнаруживали погибших от холода или духоты даже в своих жилищах. У этих людей была крыша над головой, но еще и выбор: либо платить за отопление или кондиционер, либо за продукты питания. У лишенных жилья и такого выбора нет. На лужайке парка Лафайет, что напротив Белого дома, были воткнуты в землю 539 белых крестиков — каждый из них символизировал гибель бездомного от холода только за пять лет в тринадцати городах страны.

Городские власти Вашингтона используют специальный код Е-904 для обозначения одной из причин смерти — переохлаждение организма. За те же пять лет в столице погибли сорок пять бездомных, которых так и не смогли отогреть.

Словно специально для четырех смельчаков в Вашингтоне тогда воцарилась на редкость теплая погода. Сама природа благоволила тем, у кого вместо крыши пластиковая накидка, а вместо постели — решетки металлических люков отопительной системы, обогревающей днем и ночью офисы правительственных зданий. В первые недели нового года никто из бездомных не умер от переохлаждения, посему число участников демонстрации оставалось прежним. Но кто мог гарантировать, что с наступлением настоящих холодов число жертв не увеличится и не придется ставить на свидетельствах о смерти индекс Е-904?

БОЛЬ И ГНЕВ ЧЕРНОЙ АТЛАНТЫ

КОМЕНДАНТСКИЙ ЧАС В СТОЛИЦЕ АМЕРИКАНСКОГО ЮГА

Известие о приезде в газету «Атланта джорнэл» советского журналиста мгновенно разнеслось по ее главному редакционному залу. Оторвавшись от стола с машинкой, редакторы и репортеры подходили и прямо допытывались, что меня привело в столь отдаленные края. И не дожидаясь ответа, угадывали: «Убийство детей».

Сгрудившись у стола над огромной картой города, утыканной разноцветными кнопками (ими обозначены места, где обнаружены трупы двадцати семи негритянских подростков), выдвигали одну за другой свои версии более двух лет остававшегося не раскрытым преступления. «Загадка, что и говорить. Столько жертв — и никаких, по существу, следов», — сетовали репортеры. И не без иронии замечали, что фортуна должна мне улыбнуться и помочь раскрыть наконец эту тайну.

По полученному в газете адресу поехал в негритянский район на улицу Мартина Лютера Кинга, где в одном из ветхих домишек размещался Комитет по предотвращению убийства детей. Его активисты поначалу встретили меня холодно, неприветливо, но лед недоверия и подозрительности растаял после того, как я объяснил, какую газету представляю. Чувствовалось — им нелегко отвечать на вопросы, заставлявшие говорить снова и снова о самом страшном в их жизни.

— Все дело в том, что у нас в стране есть совершенно бесправные, беззащитные люди, проблемы и нужды которых власти стараются не замечать, — рассказывала мать одного из убитых детей и руководитель комитета Камилла Белл. — Черные они или белые, не суть важно, главное — это беднота. Представьте себе, украли детей у мэра Атланты Джексона или они стали пропадать бесследно из богатых районов. Тут же вмешалась бы не только полиция, но и национальная гвардия. С нами же никто не церемонится, поэтому и заговорила о нашей трагедии пресса только тогда, когда список жертв стал весьма внушительным…

Когда Камилла Белл хоронила своего девятилетнего сына Юсефа, она еще не знала, что его смерть — лишь начало самого гнусного и бесчеловечного террора. Не полагаясь на помощь полиции, основала независимый Комитет по расследованию убийств. Помощь ему оказывали добровольцы, патрулировавшие улицы, прочесывавшие по нескольку раз местность, где были найдены трупы.

— Если начинают убивать детей, — продолжала Камилла Белл, — пришло время нам приниматься за дело самим. Убийца–то все еще разгуливает по Атланте, и никто из нас, матерей, не знает, вернется ли ее ребенок домой. Сколько мне приходилось убеждать, что все эти убийства связаны между собой, но в полиции на мое подозрение лишь снисходительно отвечали — нет будто бы никаких свидетельств. Какие еще им нужны были свидетельства?..

В беседе с жителями негритянских районов Атланты невольно чувствовалась изнурявшая их безысходность. Город наводнили репортеры и агенты ФБР, психиатры и астрологи, эксперты–криминалисты, отряды телевизионщиков, введен, по существу, комендантский час — после шести вечера детям не рекомендовалось выходить одним на улицу. Награда за информацию, которая помогла бы обнаружить убийцу, подскочила до 300 тысяч долларов.

Но словно в насмешку невидимая рука маньяка продолжала совершать свое кровавое действо, накаляя атмосферу страха, отчаяния и гнева в негритянских районах. Просочились из полицейского департамента и сведения о том, что есть серьезные основания подозревать в этих зверствах человека, превосходно разбирающегося в криминалистике и, возможно, одетого в полицейскую форму. Трудно действительно представить себе, как ему удавалось внушать детям доверие, похищать их средь бела дня и не оставлять никаких следов. Кто же убийца? Над этим вопросом гадала местная полиция. Десятилетний негритянский школьник из Нью–Йорка Джилрой Сейври, когда обозреватель газеты «Дейли ньюс» поставил перед ним этот же вопрос, ответил так: «Я просто знаю, что в Атланте убивают детей, и убивают те, кто хотел бы нас снова сделать рабами».

Можно было смело обвинить в преступлении ту социальную систему, которая органически пропитана культом силы и наживы, растлевающим души людей, толкающим их на самые гнусные преступления. Атланта убеждала в этом особенно наглядно. Строительный бум в центре города захватывал воображение приезжего, ультрамодерну воздвигаемых зданий корпораций мог позавидовать даже Нью–Йорк. Из пятисот самых крупных промышленных и финансовых компаний подавляющее большинство нашло там свою обитель. В окрестностях города функционировал самый мощный в стране аэропорт, десятки миллионов долларов расходовались на сооружение еще более головокружительных автомобильных эстакад и разъездов. Сегодняшняя Атланта — это и столица штата, где извлекаются огромные барыши из производства средств массового уничтожения людей в ущерб их первостепенным нуждам.

Так получилось, что моя поездка совпала с проведением в городе «Недели вооруженных сил США». Местное военное командование и корпорация «Локхид» не скупились на саморекламу, а приглашенные на торжества высокопоставленные пентагоновцы, пытаясь оправдать рост военных расходов, устрашали население «советской угрозой». В офицерских клубах и на военных базах устроили даже день открытых дверей, демонстрируя публике еамую современную технику. Не забыли и про детвору — для нее построили специальную парашютную вышку и огромный тир для стрельбы. Но вот только не позаботились об одном — о безопасности негритянских детей Атланты и о предотвращении той реальной угрозы, которая нависла над их жизнями. Многие из них не выходили на улицу, а если и выходили, то напуганные насмерть, озираясь по сторонам, шарахаясь от незнакомцев и постоянно помня о введенном для них комендантском часе…

Выступая перед слушателями Военной академии в Вест–Пойнте и как бы подытоживая первые сто дней первого четырехлетнего периода правления своей администрации, президент Рейган объявил, что долго терзавшая Америку «эра сомнений» позади, страна оправилась от «временных отклонений» и встала на путь «духовного возрождения». Повторив уже в который раз формулу «подготовка к войне — лучший способ сохранения мира», глава Белого дома призвал к наращиванию военной мощи и противостоянию «дьявольской силе извне». Девятьсот шесть новоиспеченных армейских лейтенантов в знак одобрения и в порыве нахлынувших верноподданнических чувств швырнули в воздух свои белые парадные фуражки, а толпа зрителей тут же расхватала их на сувениры.

Церемония наставничества в Вест–Пойнте сразу воскрешала в памяти увиденную мною Атланту и беседы с ее жителями. Невольно подумалось: а как могут поверить в эту браваду дети черной Америки, сомневающиеся в каждом проходящем мимо человеке. Как могут поверить их матери и отцы, не перестававшие гадать, вернется ли их ребенок домой или станет очередной жертвой беспощадного террора убийцы–маньяка. Если «эра сомнений» кончилась, по заверению президента, и началось «духовное возрождение», то почему миллионы и миллионы американцев все еще продолжали носить зеленые ленточки скорби и гнева, негодуя: «Неужели это может оставаться безнаказанным в нашей благословенной стране?» И не находя ответа, начинали сомневаться, благословенна ли она вообще.

Трудно было развеять эти сомнения и «большой прессе». Дабы приглушить растущее среди американцев негодование, «Нью–Йорк тайме» назвала виновниками убийств в Атланте… родителей, которые якобы позволяют своим детям шататься по улицам и клянчить деньги у прохожих. Можно оставить это циничное утверждение на совести снобов, но почему все–таки местным стражам закона и порядка почти два года не удавалось даже напасть на след преступника.

Не могли мне сказать ничего убедительного тогда ни мэр Атланты Джексон, ни шеф общественной безопасности города Браун. И тот и другой — негры, но они принадлежали, верой и правдой служили своему классу — классу крупных собственников. И тот и другой отчаянно пытались внушить негритянскому населению, что служат своим чернокожим братьям и делают для них все возможное. Когда же братья брали в свои руки патрулирование городских улиц, их, по указанию того же мэра, кидали за решетку, обвиняя в подстрекательстве к беспорядкам. Кому же верить отцам и детям обездоленной черной Атланты? Нет, для них эра сомнений продолжалась…

«Медовые месяцы» правления президента Рейгана действительно развеяли сомнения, но совсем другого рода. Многим, кто предостерегал не спешить с выводами и подождать, стало предельно ясно — к власти пришли наиболее реакционные круги правящей элиты, они и накаляли в стране атмосферу насилия, страха, шовинистического угара. Не случайно из Белого дома не слышно было даже формального беспокойства за судьбы детей Атланты.

— Своими действиями во внутренней и внешней политике, — говорила мне известная общественная деятельница, руководитель Национального альянса против расистских и политических репрессий, американская коммунистка Шарлей Митчелл, — администрация Рейгана ясно дала понять: любой пацифист, либерал, социалист или коммунист, если он поднимет голос против правительственной политики, будет обвинен в «подрывной деятельности по дестабилизации Соединенных Штатов, осуществляемой иностранной державой». Вину за убийства детей Атланты нынешний директор ФБР тоже возложил на их матерей. Зловеще возросла в Америке опасность усиления политических и расовых репрессий, разгула террора ультраправых и нового маккартизма…

Да, если и отходили в прошлое сомнения, скорее всего в в отношении слов, намерений и дел вашингтонской администрации. В этом уже сомневаться не приходилось.

ПО СЛЕДАМ ДВУХ ПИСЕМ

Где–то в недрах компьютерного учета иностранцев произошла ошибка, в результате чего я неожиданно стал гражданином Соединенных Штатов: на мое имя пришло приглашение исполнить гражданский долг и поработать в суде членом жюри присяжных. Эту заявку сразу пришлось отклонить по совершенно очевидным причинам. Вскоре поступило письмо за подписью президента США, обращавшегося ко мне с личной просьбой поддержать кандидатов от республиканской партии на предстоящих выборах в конгресс. Ответить на такое послание было уже сложнее, ибо неудобно указывать канцеляриям республиканской партии и Белого дома, что учет у них не в порядке. Но это еще не главная причина.

Даже будучи гражданином США, мне было бы трудно откликнуться на призыв лидера республиканцев. Я вспомнил двадцатидвухлетнего негритянского паренька по имени Карл, с которым столкнулся в нью–йоркском парке на площади Юньон–сквер. Опасливо озираясь по сторонам, он пытался продать мне несколько сигареток с марихуаной.

— А что остается? — заметил Карл. — Чем–то надо зарабатывать на жизнь. У меня никогда не было настоящей работы. Для нас, негров, ее не находится, а ведь я такой же человек, как и все. Поверьте, нищих будет все больше и больше. Кому хочется попрошайничать, вот и устраиваюсь как могу.

А как бы оценила мою помощь республиканцам пожилая негритянка из Милуоки Мэри Гопкинс? Крысы искусали ее внука, сейчас она боится за своих троих дочерей и запретила им играть во дворе с наступлением темноты. «Нет, это не мыши, — рассказывала она. — Крысы настолько велики, что недавно я спутала одну из них с серым котом. А что делать, если власти вот уже год не убирают у нас в районе мусор. Говорят, нет средств…»

Разве поддержали бы меня студенты–негры из Дартмундского колледжа в Ганновере (штат Нью–Гэмпшир), которых буквально терроризировали местные расисты. Журнал «Дартмунд ревью», опекаемый конгрессменом–республиканцем Джеком Кемпом, прямо намекал на уместность негров в Африке, но не в Америке. Кстати, бывший редактор этого журнала работал тогда над составлением речей для хозяина Белого дома.

А что сказала бы каждая третья негритянская семья и около половины всех негров, живущих на доходы ниже официально принятого уровня нищеты? Каждый пятый негр, не имеющий возможности доучиться в школе, и почти каждый второй, занятый отчаянным поиском работы, чтобы прокормить себя и родных? Только за один год в результате пресловутой «рейганомики» безработица среди негров подскочила на 25 процентов, миллионы лишились пособий — последнего шанса на выживание, резко возросло количество самоубийств. «В то время как белая Америка переживает серьезную простуду, — отмечалось в исследовании Национальной городской лиги, — у черной Америки уже тяжелое воспаление легких». Именно по ней прежде всего ударила политика республиканской администрации, сократившей бюджетные ассигнования по программам помощи безработным, престарелым и детям, а в довершение всего взявшей курс на открытое подавление гражданских прав и восстановление сегрегации в школах. Такого наступления расистов страна не знала за все послевоенные годы.

«Как и любой человек, я очень сочувствую безработным», — заметил в письме президент Рейган. Кроме сочувствия, да и то формального, глава Белого дома демонстрировал и недюженные способности в импровизации и риторике на тему «с одной стороны… однако, с другой…». По его словам, только за год правления администрации республиканцев работу получили почти миллион человек. Но вот только президент почему–то умалчивал, а сколько людей за это же время ее потеряли, остались без средств к существованию не вопреки, а в результате экономической политики его администрации. Обратись он за фактами не к советникам, а к самим безработным, те наверняка напомнили бы ему о «другой стороне».

Чикагский сталевар Вилли Джонс сообщил бы, что почти год Он безуспешно ищет работу, не получая даже пособия по безработице, ибо иссякли средства на эти цели, урезанные вашингтонской администрацией. Сразу после рождества кредиторы забрали у него старенький автомобиль — последнее его более или менее ценное имущество (а ведь он проработал на заводе около девяти лет и, казалось, мог рассчитывать на дополнительные льготы). Он напомнил бы президенту о том, что в чикагском промышленном районе каждый пятый сталевар потерял работу. И о том, что по всей Америке только безработных сталеваров насчитывается около трети миллиона.

Если бы президент обратился за фактами не к советникам, а к непредвзятым экономистам, картина выглядела бы далеко не в розовых тонах. Однако, не мудрствуя лукаво, он просто взваливал на предыдущее правительство всю вину и за рост безработицы, и за все другие социально–экономические язвы, поразившие страну. А в это время ежедневно около 6 тысяч человек лишались работы, помимо тех, кто отчаялся найти работу и больше ее не искал. Если же учесть число занятых неполный рабочий день, то официальный уровень безработицы возрастал сразу в два раза.

Первыми жертвами экономического спада стали металлурги и автомобилестроители. Не менее катастрофическое положение с занятостью складывалось и в других областях. На северо–западе страны уволен был каждый четвертый рабочий деревообрабатывающей промышленности. «Старики говорят, что такого они не помнят со времен великой депрессии конца 20–х годов, — рассказывал один из руководителей их профсоюза Дик Спан. — Я лично знаю одного рабочего парня, который всерьез намерен, если его уволят, застрелить хозяина предприятия». Можно было бы продолжать перечень подобных фактов, о которых вряд ли докладывали президенту. По поводу миллионов И МИЛЛИОНОВ ВИЛЛИ ДЖОНСОНОВ, живущих в постоянном страхе потерять всякие средства к существованию, секретарь президента США по печати выразился так: «Что делать, это цена, которую нужно платить». Цинично, но откровенно.

В своем письме президент США призывал меня помочь сколотить республиканское большинство в палате представителей конгресса, и тогда, мол, будут осуществлены выдвигаемые им программы по «восстановлению стабильности американской экономики, военной мощи, престижа и влияния страны за рубежом». Подобные обещания давались и в прошлом. Если вспомнить, аналогичные гарантии уже не раз давали и демократы, пеняя в свою очередь на республиканцев. Однако инфляция, безработица, преступность неуклонно росли.

Можно было бы продолжить неформальный ответ на письмо из Белого дома, но и без этого все ясно. За оградой вашингтонского особняка на Пенсильвания–авеню вряд ли станут читать его до конца. Но ошибки в своих учетах постараются исправить…

* * *

Вместе с посланием от президента Рейгана у меня хранится и другое письмо. Написано оно в камере № 149 тюрьмы города Аттика (штат Нью–Йорк). Автор, заключенный Аугуст Хэррелл, просил всех, кому оно попадет, передать его для публикации в советской газете.

«Миллионы моих соотечественников, — писал он, — обитают сегодня в окруженных невидимыми стенами гетто, лишены работы, голодают, страдают от болезней, теряют последнюю надежду на выживание. В отчаянии от безысходности многие кончают с собой. А в это время президент Рейган не перестает лицемерно заявлять, что его администрация, мол, олицетворяет в себе ангела–хранителя свобод и прав человека, обвинять Советский Союз в нарушении этих прав и даже представлять его воплощением зла.

Плохо ли, думает президент, если за границей, особенно в странах «третьего мира», создастся благоприятное впечатление об Америке. Но вот только как объяснить американцам и другим народам, почему Соединенные Штаты организовали блокаду Кубы и убийство Патриса Лумумбы, вели истребительную войну во Вьетнаме, Лаосе и Камбодже, поддерживают расистов в ЮАР, репрессивный режим в Сальвадоре, израильскую агрессию против народов Ливана и Палестины. Как объяснить, почему президент Рейган клятвенно заверяет о своей якобы приверженности миру, а на деле натравливает народы друг на друга, нагнетает напряженность между странами, помогает террористам в Африке, Латинской Америке и на Ближнем Востоке. Разве это не нарушение Устава ООН и прав человека?

Президент Рейган и его администрация ведут себя так же цинично и в своей стране в отношении нас, негров. Если бы нам удалось выбраться из нищеты и застенков, освободиться от страха перед полицией и расистами, мы могли бы привести множество живых свидетельств, которые сразу рассеяли бы иллюзии о процветающей демократии в Америке…»

Нежелание мириться с надругательством над человеческим достоинством, издевательствами расистов и безысходной нищетой толкнули Аугуста Хэррелла на отчаянный протест против невыносимых условий существования. Подобным «социально опасным элементам» в Америке уготована тюремная камера. Около десяти лет в алабамских застенках томится негритянский активист Джонни Харрис, на длительные сроки заключения обречены руководители движения индейцев за гражданские права Ричард Маршалл, Леонард Пелтиер, Рассел Минс. А сколько подобных им упрятано в американские тюрьмы? Формально их обвиняют в совершении уголовных преступлений, но даже многие американские юристы вынуждены признавать, что для суда решающую роль играют политические и расовые мотивы.

Именно расовые и политические мотивы, отчаяние от безысходности и бессилия что–либо изменить приводят все чаще к вспышкам насилия и взрывам стихийного негодования среди негритянского населения.

Одновременно с письмом я получил тогда от Аугуста Хэррелла записку. В ней он сообщал, что его переводят из Аттики в другую тюрьму, расположенную в городке Стормвилль штата Нью–Йорк, и давал понять: властям очень не понравилась его дерзость защищать и в неволе свое человеческое достоинство от издевательств расистов.

У начальства тюрьмы в Стормвилле моя настойчивая попытка прояснить «дело Аугуста Хэррелла» вызвала плохо скрываемое раздражение. Некий мистер Хатчинсон, с которым пришлось беседовать по телефону, наотрез отказался даже указать конкретные обвинения, выдвигаемые против заключенного. Впрочем, ничего удивительного — к таким, как Аугуст Хэррелл, тюремные власти относятся с особым пристрастием, считая, что чем меньше о них известно во внешнем мире, тем лучше. Со своей стороны ничего не оставалось, как высказать на сей счет мистеру Хатчинсону мнение прямо противоположное.

ПОЛЗУЧИЕ КОРНИ МАККАРТИЗМА

Увидев, что я направляюсь в здание представительства СССР при ООН, человек окликнул меня и попросил провести его через кордон полицейских. «Мне нужно обязательно встретиться с советскими дипломатами, — сказал он, заметно волнуясь, но твердо. — Я не провокатор, поверьте». В тот момент дежурный дипломат миссии был занят, разговаривая по телефону, и мы прошли в комнату, где обычно принимают посетителей.

— Мне даже повезло, что вы журналист, — начал он, вынимая из сумки листы бумаги, отснятые на копировальной машине. — Чтобы прийти к вам, я, может быть, впервые в жизни пошел на большой риск.

Собеседник представился. Гэс Шварцкопф, гражданин США, по профессии медицинский работник, живет в городе Мидлтаун штата Коннектикут, баллотируется в мэры как независимый кандидат. В Нью–Йорк приехал специально встретиться с кем–либо из советских представителей и передать им свое письмо.

— Это письмо — мое личное заявление–протест в ответ на выступление президента Рейгана в ООН и на его так называемое обращение к советскому народу, сделанное им на радиостанции «Голос Америки», — пояснил он. — Но я вас заверяю, очень и очень многие солидарны со мной…

«Президент Рейган называет Россию страной дьявола, — прочел я в письме Гэса Шварцкопфа, — Америка же олицетворяет собой якобы благородное рыцарство во плоти. Именно так строили свою пропаганду нацисты перед тем, как напасть на Советский Союз. Меня глубоко возмущают, но совсем не удивляют лицемерные выступления Рейгана по поводу инцидента с южнокорейским самолетом, нагнетающие атмосферу ненависти, недоверия и страха. Да и можно ли ему верить, если в Сальвадоре именно его «рыцарство» помогает палачам зверски расправляться с мирным населением, беззащитными женщинами и детьми. Во многих странах Южной Америки наше правительство тоже «во имя свободы и справедливости» поддерживает кровавые режимы, под пятой которых люди живут в нищете и бесправии.

Администрация Рейгана сознательно насаждает ненависть к другим народам, ненависть, которая может привести к дальнейшему росту недоверия и, как следствие, к гибели людей в ядерной катастрофе. Такое уже было во времена черных рабов, истребления индейцев, преследования инакомыслящих при маккартизме. Не говоря уже о необъявленной войне во Вьетнаме, а сейчас в Центральной Америке и Ливане. Сначала нужно навести порядок в собственном доме, а потом уже проповедовать. Ненависть порождает еще большую ненависть. От нее до войны только один шаг…»

— Наши власти забывают, — возмущенно заметил он, передавая мне письмо, — что ООН находится в Нью–Йорке не по их приглашению, а по приглашению американского народа, считающего за честь пребывание этой международной организации на своей земле. Однако Советский Союз был полностью прав, законно поставив вопрос, может ли призванная поддерживать безопасность в мире организация находиться в стране, где ей наносят прямое оскорбление, подстегивая шовинистический психоз. Какие крепкие нервы нужно иметь советским людям, чтобы работать в обстановке постоянных угроз террористических актов, бандитских налетов и провокаций. Я, кстати, не уверен, что при выходе из вашего представительства меня не схватят агенты ФБР…

Предчувствие не обмануло Гэса Шварцкопфа. В тот раз, выйдя из представительства, он беспрепятственно добрался до своего дома в Мидлтауне. Однако на третий день позвонил мне и сообщил, что арестован полицией по обвинению в «нарушении общественного спокойствия». Повод был явно подстроен. Но хватит ли у местных блюстителей закона наручников и тюрем, чтобы изолировать всех американцев, нашедших в себе мужество взглянуть правде в глаза?

ЭТИ ВЕЧНО ЖИВЫЕ «ЧЕРНЫЕ СПИСКИ»

Еще до встречи с актером Эдвардом Азнером я получил от него письмо, которое он назвал «Посланием жизни или смерти». Автор объяснял, почему совесть не позволяет ему оставаться равнодушным к происходящим в Сальвадоре массовым убийствам и пыткам ни в чем не повинных людей, почему заставляет выступать в защиту справедливости и правого дела народа этой страны. Позднее, когда мы уже беседовали с ним в Нью–Йорке после просмотра документального фильма о борьбе сальвадорских патриотов, Азнер рассказал, какая вера им движет и во что обходится ему «свободное выражение взглядов».

— Я не могу молчать, — говорил он, — ибо отчетливо вижу, как американское правительство вооружает патологических убийц и садистов, становясь соучастником кровавых преступлений. Право народов на революцию — законное право. Вашингтон попирает это право, ссылаясь на пресловутые «коммунистические заговоры» и «советскую экспансию». Часто нас запугивают: «Русские идут!» А вот фашисты уже давно здесь, в Америке…

Эти высказывания Эдварда Азнера не были для меня неожиданностью. Вот уже какой год, будучи председателем профсоюза киноактеров, он не только защищал их профессиональные интересы, но и прямо призывал к срыву интервенционистских планов администрации в Центральной Америке, оказывал материальную помощь жертвам репрессий сальвадорской военщины. После столь неслыханного бунта широко известный и талантливый актер, лауреат нескольких национальных премий сам пал жертвой репрессий, правда несколько более «цивилизованных». Его не стали убивать или подвергать невыносимым физическим пыткам. Для начала выступили в прессе с нападками и обвинениями в том, что, мол,«занимается не своим делом», «продался коммунистам», «ищет славы на политическом поприще». Затем корпорация Си–би–эс просто лишила его рабочего контракта на участие в телевизионной серии «Лу Грант», в которой он исполнял главную роль, под предлогом ее якобы непопулярности среди зрителей.

Быть популярным актером кино — в Америке вещь рискованная, особенно если он выходит из–под контроля нанимателей его таланта. Есть много путей дискредитировать такого человека. Один из них — лживые утверждения о падении интереса публики к фильмам, где он снимается. Хорошо помню, как сотрудники аппарата президента корпорации Си–би–эс Уильямса Пейли в беседе со мной оправдывались: «Это не мы, а зрители так решили. Что касается политической цензуры, у нас ее совсем нет». Можно ли в это поверить? Прекрасно известно, что деньги на постановку серии давала компания «Кимберли Кларк» — владелец крупного завода в Сальвадоре, один из главных американских инвеститоров, всерьез обеспокоенных за судьбу своих миллионов. Именно она в наказание бунтарю прекратила финансирование сериала по совершенно ясным политическим соображениям. Господа явно грешили против истины.

Этот факт так и вошел бы в летопись Голливуда в качестве заурядной истории из коммерческих нравов кинобизнеса, если бы вслед за решением боссов Си–би–эс у студии не появились сотни пикетчиков с плакатами «Азнер—да, цензура — нет!». Президент Си–би–эс отказался комментировать заявления американцев, пикетировавших студию. В моем блокноте сохранились их записи.

Рамона Рипстон, руководитель Американского союза за гражданские права: «У Азнера должно быть право высказывать свои политические взгляды, не опасаясь репрессий. Отмена популярной телевизионной серии свидетельствует, что некоторые у нас не сделали для себя никаких уроков из прошлого. Снова, как в период маккартизма, на свет выползают «черные списки»…»

Чак Шихан, представитель разгромленного Рейганом профсоюза авиадиспетчеров: «Азнер поддерживает нашу забастовку и борьбу народов Центральной Америки. Вот почему мы с ним солидарны и решили встать на его защиту…»

Подпись Эдварда Азнера в те дни все чаще появлялась под призывами общенационального движения за замораживание ядерного оружия. Он был и среди участников самой массовой за всю историю Соединенных Штатов антивоенной манифестации 12 июня 1982 года в Нью–Йорке. Рядом с ним шли его коллеги Джоанн Вудворд, Джейн Фонда, Линда Ронстадт, Джоанн Баэз и широко известные в Америке Даниэль Элсберг, писатели Курт Воннегут, Эрика Джонг, драматург Артур Копит, дирижер Леонард Бернстайн… Без малого миллион человек. Это, наверное, и переполнило «чашу терпения» властей предержащих.

К сожалению, тогда на митинге в нью–йоркском Центральном парке мне не удалось побеседовать с Эдвардом Азнером: волны людского моря разнесли нас в разные стороны. Но думается, что в разговоре со мной врач Бенджамин Спок, как и Азнер, член комитета «Мобилизация за сохранение жизни», хорошо выразил настроение и своего соратника.

— Сегодня предельно ясно, что американцы и их правительство говорят на совершенно разных языках, а президент США выступает не от имени своего народа, — заметил он. — Белый дом видит будущее Америки в эскалации гонки вооружений, наращивании арсенала «трайдентов», «першингов», нейтронных бомб, крылатых ракет. Мы же начинаем все больше убеждаться, что без ядерного разоружения у нас вообще не будет никакого будущего. Рейган заявляет, что его программа модернизации ядерного оружия сделает страну «неуязвимой». Мы же думаем: единственная прочная гарантия мира и безопасности — в замораживании ядерного оружия, в его ликвидации до последней боеголовки. Мы требуем: «Хватит! Миллиарды долларов нужны не ракетам, а людям». В администрации придерживаются другого мнения, но мы заставим их одуматься — другого пути нет…

Среди призывавших администрацию США одуматься выступал и актер Эдвард Азнер. Как и многие представители американской творческой интеллигенции, вопрос: «С кем вы, мастера культуры?», поставленный сегодня по–новому, он решил для себя твердо, сделав продиктованный совестью моральный выбор. Наверное, такая популярность уже и без того известного человека властям явно пришлась не по вкусу, и они пустили в ход надлежащие меры. Но вот только смогут ли вместить «черные списки» всех непокорных?

ЖЕРТВЫ СФАБРИКОВАННЫХ ДЕЛ

Много благих пожеланий слышали американцы от правящей администрации. Она не поскупилась и на такую идею: мир и международная безопасность теряют свое значение для людей, лишенных свободы и права на человеческое достоинство, и громогласно призвала бороться за мир и безопасность не только государств, но и каждого отдельного человека. Исключительная по силе своей мысль, но только не верили в ее искренность миллионы бездомных, скитавшихся по улицам больших и малых городов Америки в поисках куска хлеба и крыши над головой, 12 тысяч авиадиспетчеров, брошенных по указанию Белого дома на произвол судьбы. Ложь и двуличие видели в этих словах и узники американских застенков, брошенных туда не за уголовные преступления, а по политическим мотивам и сфабрикованным обвинениям.

Три года под строжайшим надзором томился в чикагской тюрьме один из таких политических заключенных — Зиад Эйн. Его «дело» перекочевывало из одной судебной инстанции в другую, но фактически ему уже был вынесен приговор. Его призывы о помощи не услышали в Белом доме, хотя через возведенную властями стену умалчивания, через решетки чикагской тюрьмы просачивалась крупицами правда. Тогда ему исполнился лишь двадцать один год. Палестинец, проживавший ранее на оккупированной Израилем территории, он приехал в США навестить заболевшую сестру и, по настоянию израильских властей, был арестован агентами ФБР.

С помощью адвокатов и друзей Зиада мне удалось ознакомиться со свидетельскими показаниями, фигурировавшими в судебном разбирательстве его «дела». Не надо быть юристом, чтобы увидеть чистейшую «липу» сфабрикованного против него израильскими и американскими властями обвинения. Инкриминировав ему закладку бомбы на рыночной площади оккупированного иорданского городка Тибериас, они не удосужились представить даже мало–мальски убедительное доказательство причастности Зиада к взрыву, за исключением показаний одного палестинца, который дважды от них сам же и отрекся. На стороне же обвиняемого одиннадцать свидетелей, подтвердивших его алиби. Ни одно из них американские судьи не включили в судебное разбирательство. Вот уж действительно как с теми Бразинскасами, но только наоборот: два отпетых бандита, пытаясь угнать самолет, убили бортпроводницу на глазах многочисленных свидетелей, но по сей день безнаказанно разгуливают где–то в Америке, абсолютно уверенные, что Вашингтон не передаст их в руки правосудия. Никаких же доказательств совершенного якобы Зиадом преступления не было и в помине, но его лишили свободы, а потом депортировали в Израиль, где ему была уготована неминуемая смертная казнь…

Вашингтонская администрация красиво говорила о времени, когда «сильные станут справедливыми, слабые почувствуют себя в безопасности, а мир будет упрочен». Но можно ли верить ее словам, если уже какой год ходило по американским судебным инстанциям «дело Дэвида Труонга». Его обвиняли в шпионаже на основе показаний платных осведомителей полиции, настолько грубо состряпанных, что прокуратура под шумок их просто уничтожила. И все же человек приговорен к пятнадцати годам лишения свободы, и судьба его целиком зависела от апелляционных судов, где «дело» пересматривалось и ждало окончательного решения.

Кто же такой Дэвид Труонг? В 1965 году, бежав от репрессий сайгонского марионеточного режима, он приехал в США и официально зарегистрировался в иммиграционном управлении. С тех пор активно участвовал в деятельности местных антивоенных организаций, публично выступал за вывод американских войск из Южного Вьетнама, за освобождение там всех политических заключенных, среди которых был и его отец. После окончания войны стал одним из организаторов официально действующего в США центра, выступавшего за нормализацию американо–вьетнамских отношений, распространявшего правдивую информацию о Социалистической Республике Вьетнам. Делал это Дэвид публично, писал статьи в газеты и журналы, выступал с лекциями, анализировал официальные документы и материалы конгресса. Однако такая вполне законная деятельность пришлась властям не по вкусу: срочно подключили агентов–провокаторов, установили за ним слежку, на квартире — подслушивающие устройства. В январе 1978 года его арестовали и приговорили к пятнадцати годам тюрьмы.

Но у Дэвида Труонга была поддержка, и не только в лице адвокатов, вскрывавших на судебных заседаниях безосновательность сфабрикованных против него обвинений. Его поддерживали прогрессивные организации США, активно противостоящие полицейским и расистским репрессиям, выступающие за освобождение всех политических заключенных в Америке. Именно с их помощью мне удалось услышать от Дэвида несколько слов.

— Сначала об обращении со мной сразу после ареста, — рассказывал он. — По существу, мое положение в тюрьме мало чем отличалось от условий, в какие попадали политические заключенные во времена сайгонского режима. Меня поместили в полностью темную камеру и несколько дней не выпускали даже на минуту. Помыться и привести себя в порядок разрешали только перед тем, как идти в суд. Ночью ежечасно заходили в камеру и будили, освещая электрическим фонарем лицо. Более полугода меня подвергали всяческим издевательствам и пыткам. И они еще говорят о правах человека!

Что касается существа выдвинутых против меня обвинений, то ни у суда, ни у ФБР нет доказательств моей заговорщической деятельности. Мне никто не передавал никаких военных секретов, затрагивающих интересы национальной безопасности США. «Дело» против меня носит политический характер и сфабриковано в нарушение всех юридических норм. Это политическая месть правящей Америки, не желающей смириться с поражением во Вьетнаме, да и не только во Вьетнаме. Посмотрите, как разжигаются в стране милитаристская истерия и шовинизм. Потому–то и нужны подобные судебные фарсы. Но повернуть ход истории вспять им не под силу, в конечном счете последнее слово будет за народом.

Я искренне признателен всем, кто морально меня поддерживает. Очень благодарен и советским людям. С такой помощью легче разоблачать лицемерие и обман в политике администрации Рейгана…

Снова и снова прислушивался я к словам Дэвида Труонга, записанным на магнитофонную пленку, переданную мне из тюрьмы его друзьями. Еще одно живое документальное свидетельство, срывающее маски с апостолов двуликого Януса на берегах Потомака.

АРБИТРЫ В ПОСЛЕДНЕЙ ИНСТАНЦИИ

Сначала происходившее напоминало сцену из детективного фильма. Недовольно проурчав мотором, синий «плимут» резко подсек меня справа и уперся в бампер впереди идущей «тойоте». С противоположного конца улицы под вой сирены мчался навстречу движению голубой патрульный «додж» с мигающими на крыше огнями. Все четыре машины, включая мою, заскрипели тормозами и встали как вкопанные. Из «плимута» выскочили четверо в штатском с револьверами на изготовку и, прячась за припаркованные по обе стороны автомобили, нацелили их в сторону «тойоты». Столько же, но уже в форме и пуленепробиваемых жилетах выскочило из патрульной машины, щелкая затворами винчестеров.

Дальше неожиданное уличное действо заняло не больше минуты. С поднятыми руками из «тойоты» вышел высокий бородатый негр. Ничего ему не объясняя, агенты в штатском грубо сбили его с ног, скрутили руки за спину и нацепили наручники. Пока обшаривали машину задержанного, один из полицейских коленом прижимал к мостовой голову лежавшего. Еще несколько секунд — и человека уволокли и втолкнули в патрульный «додж». Отогнав к бровке тротуара осиротевшую «тойоту», агент в штатском метнул взгляд на мой прессовский автомобильный знак и небрежно заметил: «Все о’кей. Не надо волноваться, сэр».

Очень хотелось столь же небрежно бросить ему в ответ короткое «опровержение», но подступивший к горлу комок помешал выдавить даже полслова: все еще теплилась надежда, что вот–вот появятся «юпитеры» и операторы, снимающие сцену о криминальных страстях большого города. Однако их нигде не было, и стало ясно, что это не съемки, а реальная жизнь.

Произошел сей случай утром 18 октября 1984 года на улице Вест–Сайда Манхэттена. Последующие события подтвердили, что этот день запомнился мне не зря…

О людях с полицейским жетоном, рискующих своей жизнью в схватках с преступниками, сложены в Америке легенды. Отнюдь не хочется бросать тень на них всех: наверное, многие честно стараются выполнять свой служебный долг и делают это самоотверженно, невзирая на постоянно грозящую им опасность. Но есть в их работе такие стороны, от которых становится просто не по себе.

Через десять дней после увиденного мною инцидента на Манхэттене произошел еще более дикий случай в другом нью–йоркском районе — Бронксе, характеризующий нравы американской полиции. Вызванный хозяином дома полицейский наряд ворвался в квартиру, где жила шестидесятилетняя американка Элеонора Бампере. Мизерного дохода не хватало на оплату жилища, и ее должны были бесцеремонно выбросить на улицу. В ужасе перед угрозой оказаться без крыши над головой, она попыталась сопротивляться. В отчаянии, обороняясь от непрошеных гостей, схватилась за нож. Четверо вооруженных детин с дубинками, облаченных к тому же в пуленепробиваемые жилеты, не церемонились. Один из них выхватил кольт и дважды в упор выстрелил в больную, еле передвигающую ноги женщину. Вскоре Элеонора Бампере, три года назад чудом спасшаяся от пожара, который уничтожил ее прежнее жилище, скончалась в госпитале от пулевых ран.

Ее соседи оказались невольными свидетелями этой расправы. «Я увидел ораву вооруженных до зубов копов и спустился на четвертый этаж, — вспоминал один из них. — Элеонора была совсем беспомощна, никого даже и не пыталась трогать. На ее месте любой бы так поступил. Ума не приложу, зачем в нее стреляли. Не было ведь никакой нужды». Но свидетельства очевидцев остались воплем в пустыне: полицейский комиссар города счел действия своего подопечного «отвечающими установкам департамента» и восстановил его на прежней службе. Столь же хладнокровно главный судебный медицинский эксперт Нью–Йорка сфабриковал и выдал нужное полиции заключение по осмотру тела убитой.

Гладко и тихо прошло по судебным инстанциям и «дело» подростка–негра Майкла Стюарта, арестованного в метро за «нарушение правил». В полицейском участке его избили так, что в госпиталь он был доставлен уже при смерти. Все тот же главный судебный медицинский эксперт зафиксировал в качестве причины смерти «сердечный приступ», хотя на теле юноши после его допроса полицией не осталось ни одного живого места, а на горле еще были видны следы от удушения.

С другим нью–йоркским подростком — Ральфом Тарантино поступили еще «проще», проломив ему голову бейсбольной битой на месте, не доставляя в участок. Когда же «дело» пошло гулять по судам, ловко сфабриковали заключение о смерти («вследствие сердечной недостаточности») и выгородили целую банду полицейских.

В «Американском союзе гражданских свобод» меня познакомили и с другими, не менее красноречивыми фактами. Не мотивированной ничем жестокостью славится не только нью–йоркская полиция. Нанятые этим союзом адвокаты ведут сотни разбирательств случаев физического издевательства над людьми, оказавшимися под арестом. В городе Мэплвуд штата Миссури, например, полицейские просто для развлечения заставили задержанного подростка поиграть в «русскую рулетку», пока роковой патрон не выстрелил и не пробил ему череп. Шефа полицейского отделения и участников «игры» уволили со службы, а мать погибшего получила денежное вспомоществование. Во многих городах Калифорнии, Массачусетса, Техаса участились случаи избиения лиц только за то, что они слишком громко включали радиоприемники или ели бутерброды в метро.

«Сначала стреляй — потом спрашивай». Это кредо большинства блюстителей порядка взяли на вооружение и те, на кого наводится дуло полицейского кольта. Многие жители бедных городских районов приобретают оружие в целях защиты не только от грабителей, но зачастую и от произвола полиции. Наращивая темпы, раскручивается в городах своя гонка вооружений. «Подозреваемые полицией в кражах и других мелких преступлениях считают сейчас резонным не убегать от полиции, а стрелять первыми, — заметил член «Американского союза гражданских свобод» Ж. Говард. — Многие, ни в чем не повинные, но достаточно настрадавшиеся от жестокого обращения с ними полиции, вооружаются для самообороны от тех, кто по идее должен их защищать». Заколдованный круг замкнулся, как стальные наручники…

Спустя несколько месяцев после случая 18 октября на Вест–Сайде я неожиданно наткнулся в городской негритянской газете на одну фотографию. В окружении жены и детей на пороге своего дома стоял тот самый высокий бородатый негр. Пробежал глазами заметку под снимком. Все точно, ошибки быть не может.

Оказывается, в то утро специальный отряд в полтысячи агентов ФБР и полиции, как сообщалось в заметке, провел облавы и аресты на Манхэттене, в Бронксе и Бруклине. В результате были арестованы девять человек, обвиненных в «сговоре по организации вооруженного ограбления и побега из тюрьмы двух заключенных». Восемь из девяти арестованных обвинялись также в принадлежности к «черной радикальной организации». Однако через три недели задержанных пришлось отпустить под залог, ибо судебные приставы не смогли обосновать ни одного из выдвинутых обвинений. Редакция газеты, опубликовавшей заметку, помогла мне связаться с арестованным в тот памятный день. Им оказался тридцатипятилетний адвокат Роджер Уорхэм.

— Правительство просто пытается пришить нам «дело», не имея на то никаких оснований, — сказал мне Роджер. — Агенты знали это с самого начала. Но, бросив за решетку, нас пытались оторвать от семьи, изолировать от друзей, вымотать материально, лишить поддержки. Я был вынужден просить друзей и родственников передать под залог все их состояние. Сейчас приходится с девяти вечера соблюдать «комендантский час» и ежедневно информировать полицию о своем местонахождении. Цель такого режима апартеида — изолировать нас от тех, кто может поддержать, вступиться за невинно пострадавших. Меня и других арестованных преследуют исключительно за политические взгляды, и только за это…

Американский журналист Льюис Вольф объяснил мне мотивы подобных действий более обстоятельно. Согласно президентской директиве, подписанной в декабре 1982 года, министерство юстиции и Федеральное бюро расследований получили самые широкие полномочия. Сейчас их даже формально не сковывают никакие юридические ограничения по проникновению в левые и антивоенные организации. Расследования могут быть предприняты и против отдельных лиц, и против целых легально действующих политических группировок. С целью дискредитации неугодной правительству деятельности туда внедряются агенты–провокаторы. В дополнение к подслушиванию телефонных разговоров, слежке, вскрытию почты и обыскам без ордера все чаще применяется специальное электронное устройство, фиксирующее набираемые номера телефонов, и прочая современная электроника для полицейского надзора.

Американская политическая полиция подключила всю мощь своего аппарата, явно предвкушая большую работу. Члены левых организаций и негритянские активисты всегда служили объектом ее пристального внимания. С недавних пор полицейские сети стали разбрасываться куда шире, чем в прошлом: терроризм превратился в ту новую «лошадку», с помощью которой найден удобный и психологически неотразимо действующий предлог для создания политического климата, облегчающего преследование неугодных лиц. Для этого достаточно всего лишь, как отмечается в новых наставлениях для агентов ФБР, «подозрений, которые с разумным основанием указывают на намерение совершить преступление». Например, американские организации международной солидарности автоматически подпадают под расследование, ибо они «должны быть связаны с иностранной державой».

Но это все относительно тонкие и негласные методы полицейской работы. На практике применяются и гораздо более грубые, безжалостные. Используемые технология и средства поистине безграничны. Например, после убийства Элеоноры Бампере муниципалитет Нью–Йорка поспешно выставил напоказ публике некоторые новинки «оружия нелетального исхода», которые могут быть использованы при аресте людей. И тут же рядом два ультрасовременных робота, способные общаться с человеком. Правда, при демонстрации одного такого компьютера в нем что–то не сработало, и он предложил нападавшему на него: «Не хотите ли чашку кофе?» После такого конфуза, отвечая на возмущенные протесты против произвола полиции, ее комиссар в Нью–Йорке Бенджамин Уорд заверил, что впредь сотрудники его аппарата будут проходить психологические тесты с целью определить, способны ли они действовать без применения силы в острой ситуации.

Нет–нет да и снова вспоминалась мне та уличная сцена. Что помешало агентам расправиться с Роджером Уорхэмом так же, как и с Элеонорой Бампере? А потом объявить о «попытке к бегству», «сопротивлении при задержании» или подбросить ему запасной кольт из тех, что опытные полицейские всегда носят с собой «на всякий пожарный»? Или избить до полусмерти «для профилактики»?

Может быть, их смутил случайный свидетель, сидевший в автомашине с прессовским знаком?

НОВЫЕ СЦЕНАРИИ АПОКАЛИПСИСА

ДУМАЯ О НЕМЫСЛИМОМ

«Выживут ли Соединенные Штаты в ядерной войне? Будьте покойны, наши люди уже работают над решением этой проблемы», — заверяет некий Эд Зукермэн в своем футурологическом исследовании «Как избежать последствий ядерной катастрофы». Его изыскания выпущены в свет и стали весьма ходовым товаром наравне с легионом аналогичных «проектов атомного будущего», выставленных на американском книжном рынке.

Что это? Еще одна попытка пощекотать нервы скучающему обывателю? Не только и даже не столько. Ссылаясь в своем исследовании на президентский указ № 11490 и директиву № 58, приводя некоторые положения засекреченного «Национального плана мобилизационной готовности» и других документов, автор пытается убедить: приводимые им выкладки основаны не на голой фантазии, а на точных расчетах солидных правительственных ведомств. Иными словами, ядерная война — еще не конец света, во всяком случае для Америки. Надо лишь хорошенько подготовиться и твердо усвоить, как следует вести себя в «жизни после апокалипсиса».

Готовиться к жизни такой правительство советует загодя. Почтовое ведомство, например, уже разработало целую систему оповещения и определения местонахождения граждан на случай войны. При этом у каждого американца в обязательном порядке должны быть при себе кредитные карточки, наличные деньги, чеки, акции и страховые полисы. Может быть, от банков ничего не останется, но федеральная резервная система уже уведомила их директоров, что «победа в ядерной войне за теми, кто первым сумеет восстановить разрушенное, а на банкиров в этом плане ляжет самый тяжелый груз ответственности». Им рекомендовано сохранить максимальное количество финансовых документов и проинструктировать банковских работников, как вести счета после войны.

Насчет денег все предусмотрено. А как с недвижимой собственностью? И тут не надо тревожиться, ибо Федеральное управление мобилизационной готовности уже заложило в компьютеры данные на 2 миллиона заводов, военных баз, городов, ферм, плотин, телерадиостанций, больниц, банков и даже пещер. Хорошо защищенные в подземных укрытиях штатов Мэриленд и Виргиния компьютеры готовы дать подробную информацию, где и какие стратегические запасы не подверглись атомному разрушению. Вот что значит планировать перспективно, рационально, без паники!

Теперь о главном — что же будет с людьми. Основная забота о них ляжет на плечи президента страны. Тут, правда, труднее, ибо хозяин Белого дома может или не успеть на ожидающий его постоянно на военно–воздушной базе близ Вашингтона самолет, или просто не вернуться из своего полета над «атомными грибами». На сей случай заготовлен список из шестнадцати должностных лиц, имеющих право наследовать этот пост и взять на себя бразды правления. Позаботились не только о президенте. В восьмидесяти милях к западу от Вашингтона зарыли глубоко в землю целый комплекс правительственных офисов, оснащенных по последнему слову техники атомных убежищ, где есть практически все необходимое. Но вот только попасть в убежище может не каждый даже высокопоставленный чиновник — вход по особому списку и специальным пропускам.

Дабы избежать возможной неразберихи, тем более паники среди остальных правительственных служащих, все учреждения и их сотрудники разделены на три категории. Ведомства категории «А» (от Белого дома, ЦРУ, Пентагона до министерства труда) должны сохранить в первую очередь «жизненно важную документацию» и «возможность быстрой замены вышедших из строя наиболее ответственных сотрудников». В циркуляре федеральной готовности № 14 прямо так и указывается: «Желательно предусмотреть назначение тех лиц, которым приходится часто разъезжать по стране. Таким образом можно избежать случая, когда в определенный момент все они окажутся вместе в Вашингтоне». О сотрудниках ведомств категории «Б» и «В» говорится лишь, что они будут выполнять «функции восстановления, как только позволят условия».

Любопытно, а как насчет миллионов обычных граждан, которые, судя по правительственным выкладкам, должны остаться в живых и «восстанавливать американские ценности». На помощь им снова приходят «эксперты». Подобную роль, например, взял на себя Брюс Клейтон, автор брошюры «Жизнь после дня страшного суда», названной в прессе «прикладным пособием по выживанию». Изложив популярно характер последствий ядерного взрыва (ударной волны, теплового и светового излучений, радиации начальной и остаточной), автор дал ряд практических рекомендаций: где лучше искать убежище (оказывается, в этих целях можно использовать и автомобиль), что забрать туда с собой (не забудьте не только кредитные карточки, но и туалетную бумагу), как строить бомбоубежище самому с помощью элементарных подручных средств и прочее.

Шизофрения? Не совсем. Авторы подобных рекомендаций не числятся у психиатров в разделе «твердый пациент». Выполняющие социальный заказ жертвы милитаристского психоза, раздуваемого в Вашингтоне? Это уже ближе к истине.

В связи с этим мне вспомнился еще один случай. Перебирая как–то старые журналы в нью–йоркской антикварной лавке, я наткнулся на одну сразу же заинтриговавшую меня обложку. Американский солдат в полном походном обмундировании стоит с винтовкой наперевес у карты Советского Союза. На месте Москвы воткнут флажок с надписью «Штаб оккупационных войск». Сверху карты надпись покрупнее — «Поражение России и ее оккупация. 1952–1960 годы». У меня в руках оказалась одна из реликвий «холодной войны» — журнал «Колльере» от 27 октября 1951 года.

Номер сугубо тематический. Мобилизовав асов журналистики и военных экспертов, редакция попросила их обрисовать наиболее вероятный сценарий третьей мировой войны. С условием — статьи должны быть «простыми, откровенными, хладнокровными, фактическими и без всякой сенсационной фантазии». Выполнено ли условие? Давайте посмотрим.

Если следовать сценарию, война должна была начаться 14 мая 1952 года: поднявшись с аэродромов Англии, Франции, Италии, Японии и Аляски, бомбардировщики сбросили атомные бомбы на наиболее важные военные и промышленные объекты Советского Союза. (Война якобы была спровоцирована «агрессивностью русских», в данном случае — «экспансией СССР на Балканах».) Затем ежедневно над советской территорией сбрасывались с воздуха миллионы листовок, тысячи агентов спускались на парашютах для ведения саботажа и разрушения коммуникаций. После предупреждения, передававшегося несколько дней радиостанциями «Голос Америки», «Свобода», «Свободная Европа» и Би–би–си, в полночь 22 июля атомную бомбу сбросили над Москвой (опубликованный в журнале «наиболее вероятный репортаж» с борта американского бомбардировщика сопровождает рисунок ядерного взрыва недалеко от Кремля).

Памятуя о судьбе Наполеона и Гитлера, как хладнокровно признаются авторы сценария, проникновение в глубь России сухопутных войск предпринято на завершающем этапе войны, в 1954 году, когда Советская Армия уже практически, по сценарию, разгромлена. Под контролем штаба оккупационных войск и «флагом ООН» в Москве образовано временное правительство, начался период «перестройки России». Из–за границы вернулись «перебежчики–интеллектуалы» и тут же принялись за распространение среди населения наставления «Как надо понимать историю России с 1917 по 1955 год». В киосках появились американские газеты и журналы на русском языке. Процветала лотерея, хотя страна еще в развалинах. Театр Советской Армии переименован в Театр Нового Света, где ставится привезенный из Нью–Йорка музыкальный водевиль «Парни и девушки». Большой театр, оказавшийся слишком близко от эпицентра взрыва, отстраивается заново. Ленинград переименован в Петроград.

В Москве начала выходить русская газета «Светоч мира», на первой полосе которой печатаются воспоминания о любовных похождениях голливудской актрисы Денни Джеймс. Советское радио, перестраивающееся по образцу Би–би–си, хотя и названо «свободным радиокомитетом», действует под строжайшим надзором оккупационных войск. Для удобства и легкости восприятия населению розданы миниатюрные радиоприемники, настроенные только на волну «Голос Америки». Перестройку телевидения решили отложить на более поздний срок по финансовым соображениям.

«До тех пор, пока не будет подготовлен класс предпринимателей, промышленностью должно руководить временное правительство, — отмечалось в вымышленном репортаже из Москвы 1955 года. — Позднее заводы можно передать в частное владение, как в Пуэрто–Рико. Некоторые же отрасли продать или сдать в аренду иностранным бизнесменам сразу.

На правах других членов ООН Россия станет частью мировой экономики».

Во вступительной статье редакторы журнала, правда, пояснили, что не считают войну неизбежной, что это целиком зависит от Советского правительства, которое должно изменить свою политику. В противном случае Запад полон решимости воевать и одержать победу. Иными словами, этакая апелляция к здравому смыслу в форме плохо скрываемого ультиматума.

Треть века минула после предпринятой редакторами «Колльере» журналистской авантюры на грани шизофрении. Хотя в период «холодной войны» не многим американцам такая идея казалась совсем уж бредовой, с тех пор времена изменились, изменились и люди. Перестал существовать и журнал «Колльере», когда–то выходивший многомиллионным тиражом. Сегодня этот же сценарий третьей мировой войны, мне думается, вызвал бы у американцев лишь усмешку или негодование. Но вот у всех ли?

По сообщениям лондонского Международного института стратегических исследований, подготовленные Пентагоном еще в 50–х годах «объединенный чрезвычайный план ведения войны» и «единый интегрированный оперативный план» продолжают оставаться в силе и сейчас, лишь несколько в модифицированном варианте. Сущность этих планов сохраняется прежней — достижение благоприятного для США исхода в ядерной войне с Советским Союзом прежде всего путем нанесения первого удара. Принятая в 1980 году президентская директива № 59 лишь подтвердила существование такой стратегической установки. И хотя на советско–американской встрече на высшем уровне в Женеве в ноябре 1985 года американская сторона была согласна с тем, что в ядерной войне не может быть победителей, в США по–прежнему активно действуют реакционные милитаристские круги, которые требуют продолжать политику «с позиции силы», гонки вооружений.

ТЕ, КТО ПЛАНИРУЕТ ПЕРВЫЙ УДАР

Если неуемное воображение псевдоученых типа Зукермэна и Клейтона отчаянно бьется над разработкой технологии выживания населения, в Пентагоне к той же проблеме подходят по–своему. За плотной завесой секретности вынашиваются другие планы — как обеспечить выживание систем ядерного оружия от сокрушительного ответного удара, сломать сложившийся военный паритет между СССР и США, добиться такого превосходства, которое можно было бы использовать для запугивания и блефа или для нанесения внезапного ракетно–ядерного удара.

Стратегия первого удара разработана не вчера. Как свидетельствуют рассекреченные документы, еще в 50–х годах военное командование США готовилось осуществить внезапное ядерное нападение на Советский Союз. По канувшим в Лету временам относительного превосходства в ядерном оружии всерьез тоскуют и нынешние стратеги на Потомаке…

В ходе поездки в Бостон мне пришлось встречаться и беседовать с активистами организации «Союз обеспокоенных ученых». С тревогой говорили они, что их часы сейчас постоянно показывают одно и то же время — без четырех минут полночь. Картинка с изображением этих часов публикуется вот уже тридцать пять лет в каждом номере «Бюллетеня ученых–атомщиков», а указываемое на них время чисто символически напоминает о грозящей миру серьезной опасности. Ученые рассказали: последний раз стрелка отодвигалась ими назад на 13 минут после подписания первого договора об ОСВ в 1973 году. Что же заставляет их передвигать часы не назад, а вперед, к «ядерному порогу»?

Провозглашенная администрацией Рейгана программа модернизации ядерных сил США, по мнению моих собеседников, направлена не на укрепление обороны, а на достижение потенциала первого удара. Новые боеголовки «Марк 12А» для межконтинентальных баллистических ракет «Минитмен III», мобильные MX, ракеты морского базирования «Трайдент-2», крылатые ракеты, ракеты промежуточной дальности «Першинг-2» и космические противоракетные системы… У всех этих новых орудий смерти одна цель — добиться военного превосходства, необходимого для нанесения первого удара по Советскому Союзу. Президент Рейган, говорили ученые, пугает, будто у Америки «стратегические окна открыты нараспашку». А в действительности? Постоянно в открытом море находятся ориентировочно шестнадцать американских подводных лодок с ядерным оружием на борту.

Помощник министра обороны США по вопросам международной безопасности Ричард Перл (сколько иронии в названии его должности!), оценивая план модернизации ядерных сил, официально признал: предназначение новых «трайдентов» и «першингов» — поразить хорошо укрепленные стартовые шахты советских ракет. В этом, по его словам, и заключается «стратегическая полезность» модернизации. О такой «полезности» совсем другого мнения Роберт Элдридж, бывший инженер–конструктор баллистических ракет и боеголовок, оставивший работу в аэрокосмической промышленности по идейным соображениям. «Мы, американцы, — говорил он в беседе со мной, — склонны опираться на разного рода экспертов, когда выносятся важнейшие для нашей страны и для всех нас решения. Этим пользуются стратеги, проповедующие политику балансирования на грани ядерной войны. Положение гораздо серьезнее, чем многие из нас могут представить себе. В то время, когда посредством официальных заявлений нас пытаются убедить, что Америка никогда не нажмет кнопку первой, Пентагон ставит перед собой гораздо более коварные цели. Еще будучи инженером–конструктором ракет «Трайдент» для подводных лодок, я отчетливо видел, что высокая точность попадания в цель, на которой настаивают военные, нужна не для обороны. Она нужна для нанесения удара по сталебетонным стартовым шахтам и подземным командным центрам, чтобы поразить их еще до того, как они будут приведены в действие».

Действительно, казалось бы, все рассчитано в планах первого удара, но не хватает лишь одного — взвесить, не предпримет ли Советский Союз соответствующих мер по укреплению своей обороны, как это уже было после появления первых атомных и водородных бомб, ядерных подводных лодок и ракет с разделяющимися головными частями. Трудно вообразить такое чиновникам из Пентагона, когда реальность уже давно им заменили условные значки на стратегических картах, а все сложности и противоречия мира умещаются для них на нескольких страничках докладов и справок.

С благословения министра обороны Уайнбергера родился на свет один из таких секретных документов — установки для Пентагона на 1984–1988 годы. Чего тут только нет: детальные сценарии «затяжной» ядерной войны, использование космоса в военных целях, ведение «психологической войны», осуществление частями специального назначения диверсионных и террористических акций в тех районах, где ввод в действие обычных вооруженных сил «затруднен или преждевременен», прежде всего в Восточной Европе… Разработанная в директивах стратегия, по замыслу ее творцов, должна навязать в мирное время Советскому Союзу такую гонку вооружений, которая наносила бы ему максимальный военно–политический и экономический ущерб.

Пентагоновским стратегам, подготовившим свой «пятилетний план», в воображении не откажешь. Для наглядности приведу лишь один из его пассажей, просочившихся в американскую прессу. «Характер будущей войны, — указывается в установках, — по–видимому, отличается от всего, что было в прошлом. Военное столкновение с советскими вооруженными силами и. войсками поддерживаемых Советским Союзом стран будет напряженным и затяжным, с применением мощной по своей разрушительности и сверхточности военной техники, при высокой мобильности частей. В ходе боев предусматривается использование электронных средств и, по всей видимости, химического, бактериологического и ядерного оружия».

После такого документального свидетельства трудно поверить в заявления представителей администрации США о готовности вести конструктивные переговоры с Советским Союзом по сокращению ядерного оружия. Трудно, если за фасадом громких фраз о мире вершатся дела, подрывающие основу и цели этих переговоров.

Серьезную угрозу несут человечеству стратегические замыслы бюрократов–военных. Но политические финты высокопоставленных правительственных чиновников по своей иезуитской изощренности не идут с ними ни в какое сравнение.

ПОСЛЕДНИЙ ДОВОД БЕЛОГО ДОМА

Рекламное объявление на всю журнальную полосу привлекало внимание с первой строки: «Соединенные Штаты разыгрывают новую смертельную игру с русскими. Ставки в ней самые крупные. Принятие на вооружение мобильной ракетной системы MX означает самый опасный скачок в гонке вооружений с момента появления атомной бомбы. В истории мира это будет крупнейший строительный проект, крупнее Панамского канала, египетских пирамид и Великой Китайской стены. Можем ли мы избежать того, что кажется неизбежным результатом слепого развития техники? Об этом вы узнаете сегодня вечером по каналу Эй–би–си в специальной передаче «Игра в апокалипсис».

И вот, как обещано, ровно в десять началось путешествие в американский ядерный арсенал будущего. «Дебаты вокруг MX затрагивают фундаментальные вопросы американской и советской безопасности, перспектив гонки ядерных вооружений и поистине самого нашего выживания», — говорил, предваряя это путешествие, журналист Маршалл Фрейди. После довольно подробного знакомства с особенностями новой ракеты, аргументами «за» и «против», с пагубным влиянием MX на окружающую среду огромных пространств штатов Невада и Юта зритель неожиданно попал в Бостон.

Живописный парк в центре города. Гуляет по аллеям воскресная публика, играют на лужайках дети. И вдруг ведущий ставит вопрос: «Что будет с Бостоном, если здесь взорвется всего лишь одна ядерная бомба?»

На экране люди продолжают доедать сандвичи, девушка в будке–автомате воркует с кем–то на другом конце провода, старики играют за столиком в карты, девочки прыгают через веревочку, молодой папа фотографирует сынишку на фоне канала, по которому проплывает лодочка, совсем как в Венеции… А в это время звучит ответ: «Весь центр Бостона будет сровнен с землей. В эпицентре взрыва температура превысит температуру на поверхности солнца. Все строения на полторы мили вокруг просто испарятся. В двадцати милях от города практически не останется ничего живого, ни госпиталей, ни тех, кому нужна медицинская помощь, ничего напоминающего цивилизованное общество. Многие из нас еще предаются иллюзии, что они смогут даже после ядерного конфликта вернуться к нормальной жизни. Такой возможности не представится. В случае, если разразится война, чудом выжившие будут завидовать мертвым… Заботясь о здоровье наших детей, мы очень бываем встревожены, когда у них начинается насморк, когда они просто переходят улицу или вступают во взрослую жизнь, где их ожидают свои опасности. Но вся эта тревога ничто в сравнении с одним–единственным актом, уничтожающим всех сразу…»

Предупредив, что самой большой угрозой жизни людей сейчас является растущий ядерный арсенал, авторы фильма лишь вскольз коснулись вопроса, кто же в действительности несет главную вину за продолжающуюся гонку вооружений. Напрасно старался я услышать в передаче и о конструктивных инициативах, выдвинутых Советским Союзом и направленных на предотвращение мирового термоядерного конфликта.

Передача называлась «Игра в апокалипсис». Нечто подобное уже описывалось в «Откровении» апостола Иоанна Богослова. В нем, правда, фантастические видения схваток между «воинством небесным» и «антихристом», «конца света» и «страшного суда» выдавались за откровения, полученные от бога. На протяжении веков апокалипсис Нового завета призывал людей к смирению и к пассивному ожиданию исхода борьбы божественных сил с антихристом в надежде, что смирение принесет некое божественное воздаяние. Не к пассивному ли, в сущности, наблюдению призывала и передача по Эй–би–си?

Еще не окончательно убежденный в своем предположении, на другой день после передачи я все–таки позвонил ее главному автору Маршаллу Фрейди.

— Этим фильмом я хотел сказать зрителям одно: будет или не будет у нас MX, гонка вооружений, судя по всему, продолжится, — пояснил он. — Ответ на одну угрозу становится новой угрозой, которая в свою очередь ждет ответа, и так далее. Какой–то самовосполняющийся процесс, в котором мы все завязли. В чем главная причина? Думаю, в достигнутом уровне технологии и ракетной техники, что вносит новый очень опасный элемент неопределенности в гонку вооружений. Нацеливая ракеты на ракеты, мы делаем ядерную войну все более и более приемлемой, увеличивая таким образом риск выпустить «зверя», сдерживаемого в клетке уже более трех десятилетий. Сможем ли мы не зависеть от этого слепого развития техники?..

Итак, все зло от техники, развивающейся по своим неподвластным человеку законам. В ней, мол, и только в ней, корень возможных бедствий. Значит, не ошибся: мое ощущение, что от телевизионной передачи веет безысходностью и страхом, оказалось верным. Фильм настораживал, указывал на опасность, но отнюдь не призывал к активному действию, чтобы ее предотвратить. Впрочем, может быть, я слишком многого хотел от тех, кто диктует содержание телепередач на Эй–би–си. Ибо надо признать, что у компании было одно моральное преимущество — она выпустила в эфир очень важную передачу как раз в то время, когда все другие ведущие каналы на все лады мусолили результаты состоявшихся матчей главных бейсбольных команд. А это со стороны телевидения уже почти гражданское мужество…

«Последний довод королей» — такую надпись отливали на французских пушках крупного калибра при Людовике XIV. То же изречение клеймил на своих орудиях Фридрих II. Какая же надпись украсит корпус ракеты MX? «Последний довод Белого дома»?

С ТРЕВОГОЙ ЗА СУДЬБЫ ЛЮДЕЙ

Мне удалось познакомиться с ним, когда его имя было известно в Америке разве лишь по публикациям журнала «Нью–йоркер». В то время Джонатан Шелл рассказывал мне, что пишет книгу, которая должна стать делом всей его жизни. Вскоре эта книга «Судьба Земли» была опубликована и вызвала в Америке такой резонанс, что Гаррисон Солсберри из «Нью–Йорк таймc» назвал ее одной из важнейших книг за все десятилетие.

— Среди нашей интеллигенции, — говорил мне Джонатан Шелл, — немногие находят в себе мужество посмотреть в глаза грозящей опасности ядерной катастрофы. Гораздо удобнее отвернуться и утешать себя мыслью, что если такая опасность и существует, то ты непричастен лично к созданию машин массового уничтожения и морально не несешь ответственности. Произойти же может самое страшное — исчезновение человеческой цивилизации с лица планеты, ее гибель в огне ядерного пожара. Общество, которое систематически закрывает глаза на угрозу его физическому выживанию и ничего не предпринимает для спасения людей, можно по праву считать психически ненормальным…

Джонатан Шелл не ученый, но, обратившись к помощи тех, кто может судить компетентно о размерах грозящей опасности, он пришел бесповоротно к выводу: в результате совершенно непредсказуемого сегодняшней наукой взаимодействия различных последствий массового применения ядерного оружия человечество столкнется с катастрофой, размеры которой не укладываются в самом богатом человеческом воображении. «Кто сегодня поручится, что мы полностью постигли все законы природы Земли? — рассуждал он. — Говоря о глобальных последствиях мирового ядерного конфликта, можно ли судить с достаточной уверенностью о том, что произойдет с магнитным полюсом Земли, ее защитным озоновым слоем, экосферой, биохимическим и динамическим балансом? Ведь Земля — единый живой механизм, наша мать, от нее мы все зависим. Как и каждый человек в отдельности, она уникальна, а ее жизнь священна. Нескольких тысяч мегатонн ядерной взрывчатки будет более чем достаточно для мгновенного уничтожения подавляющего большинства населения, животных, птиц, катастрофических трансформаций климата и окружающей среды, пагубного влияния на фотосинтез растений, начала таких эпидемий, с которыми врачи, даже если часть из них останется в живых, никогда не справятся. Судьба Земли в случае ядерной катастрофы остается загадкой даже для ученых. Наше невежество должно было бы нас заставить задуматься, проявлять большую осторожность и действовать безотлагательно для предотвращения нависшей над нами опасности…»

«Экспертам» разного рода автор книги еще раз напомнил: «Обсуждение характера ядерной войны в Америке часто сводят к ее последствиям для экономики. Но если не будет людей, а окружающей среде нанесен непоправимый ущерб, кому нужна эта самая экономика? Те, кто разглагольствует о восстановлении после ядерной войны и победе в ней, пребывают в мире иллюзий, живут в прошлом, не сознавая, что с появлением атомного оружия оно покинуло нас навсегда».

Нет, не со всем в книге Джонатана Шелла можно легко согласиться. Честно и прямо указав на непоправимые последствия ядерной войны, он все же неубедительно раскрывает причины гонки вооружений, а его рецепты по предотвращению ядерной катастрофы звучат сомнительно. Главную вину он возлагает вообще на научно–технический прогресс, а не на конкретную социально–политическую систему, способную направлять этот прогресс в ущерб интересам людей. Его «космический» подход к истории человеческого общества полностью игнорирует вопрос, кто же является инициатором каждого нового витка в гонке вооружений, а отсюда и утопическая несостоятельность его рекомендаций — «отказаться государствам от национального суверенитета и основать политическую систему, позволяющую мирно разрешать международные споры».

Рассказывая и думая о немыслимом, Джонатан Шелл обошел стороной и то, о чем предупреждал американский ученый Даниэль Элсберг. «У большинства американцев сложилось представление, что после Нагасаки ядерное оружие не использовалось, — указывал он. — Это не совсем верное представление. Снова и снова, обычно в тайне от общественности, американское ядерное оружие используется, как используется приставленный к голове человека револьвер, неважно, нажимается при этом или нет спусковой крючок». Элсберг привел двенадцать конкретных случаев, когда правительство США угрожало применением ядерного оружия, пытаясь оказывать давление на другие государства. И в действиях нынешней администрации США, наращивающей потенциал первого удара, все те же тщетные попытки угрожать использованием этого оружия для достижения политических выгод.

В книге Джонатана Шелла, бесспорно, отражена реальная картина того, к какому исходу может привести рискованный курс балансирования на грани военной конфронтации. Вот почему он предостерегал: «Сегодня многие из нас безразличны к будущему, как и безразличны друг к другу. Но если мы стряхнем с себя летаргическую усталость и начнем действовать, все может измениться. Так же как инертность приводит к отчаянию, подчас такому глубокому, что мы даже не сознаем его, переход к действиям приблизит нас к вере в то, что жизнь наша совсем не безнадежна…»

После одной из встреч с Джонатаном Шеллом я зашел в нью–йоркский кафедральный собор святого Иоанна. Там с церковного амвона выступал писатель Курт Воннегут. Его пришли послушать несколько тысяч человек. Он говорил о не сравнимых ни с чем опасностях ядерной катастрофы. О том, что его соотечественники оказались сейчас на перепутье: одна дорога ведет к смерти и массовому самоубийству, другая — к жизни.

Какой же выбор будет сделан? Да не покажется это оскорблением чувств верующих, Курт Воннегут призвал присутствующих в храме проникнуться убеждением, что судьба их не в божьих руках, а в их собственных. Таково, наверное, знамение нашего времени, заставляющего думать по–новому всех, кто еще не решился сделать свой выбор.

ЛЮДИ И БОМБЫ

Такого в Нью–Йорке не видели и не думали даже, что такое возможно. Вытеснив автомашины с главных авеню Манхэттена, люди несколько часов нескончаемыми колоннами шли в сторону Центрального парка. В полдень над парковой поляной зависли полицейские вертолеты, откуда следили за порядком, а заодно подсчитывали на глаз собиравшихся на митинг людей: четыреста, пятьсот, шестьсот, семьсот тысяч… Сбившись со счета, исчезали за макушками небоскребов. А люди все шли и шли, и, казалось, их потоку не будет конца.

Еще свежи в памяти демонстрации и митинги против войны во Вьетнаме. Многие из них проходили здесь же, в Центральном парке. Но событие 12 июня 1982 года трудно даже сравнивать: столь массовых манифестаций не только в Нью–Йорке, во всей Америке давно не было. Десять лет назад люди протестовали против войны за океаном. Теперь они пришли, чтобы сказать «нет» войне, грозящей обрушиться на их дома, города, фермерские поселки.

С трибуны митинга, усиленные мощными репродукторами, разносились по парку голоса выступавших. Вместе с ними людское море подхватывало брошенные в мегафон призывы: «Нет ядерному оружию! Нет атомному безумию! Хватит кормить Пентагон! Остановить гонку вооружений!..»

Неподалеку от трибуны, где развернули свои «бивуаки» репортеры, со мной делились впечатлениями участники манифестации. Вот лишь некоторые из них.

Элен Кальдикотт, руководитель организации «Врачи за социальную ответственность»: «Администрация должна наконец–то признать очевидное — в мировой ядерной войне победителей не будет. Мы, врачи, хорошо представляем размеры «последней эпидемии»: трупы людей убирать некому, запасы питьевой воды заражены, ультрафиолетовая радиация обрушится на землю сквозь нарушенный озоновый слой и ослепит оставшихся в живых. Впрочем, сейчас не об этом хочется сказать. Посмотрите на людей вокруг. Никто их не заставлял, они пришли по зову совести, желая радоваться жизни, солнцу, запахам цветов, детям. Уверена: те, кому дороже и приятнее запах пороха, вынуждены будут отступить под нашим натиском. Они обязательно отступят, если мы не потеряем волю в начатой нами борьбе за разоружение и мир».

Фрэнсис Бичер, владелец магазина слуховых аппаратов в городе Мадисон штата Висконсин: «Я никогда не занимался политикой и, признаюсь, ничего не смыслю в вопросах сокращения ядерных вооружений. Но скажу откровенно: меня одолевает страх от постоянного ощущения того, что ядерная война может вспыхнуть завтра и даже сегодня. Эти мои опасения увеличиваются с каждым разом, когда по причине какой–то неполадки в Америке чуть ли не объявляется всеобщая ядерная тревога. У меня четверо сыновей, и хочу, чтобы они жили без страха за свое будущее. Вот почему призываю президента Рейгана к диалогу с Советским Союзом. Я не коммунист, не демократ и не республиканец и имею, вероятно, несколько упрощенные представления о международной политике. После публикации в американской печати моего открытого обращения к президенту я получил множество писем от моих соотечественников. Вот одно из них, наиболее характерное. «Мне только двадцать два года, — пишет Маргарет Сэммуэльс из города Фредериксберг штата Виргиния, — и я живу в глубоком, постоянном страхе. Нынешняя внешняя политика США направлена не на укрепление мира. Более того, в Вашингтоне неприкрыто провоцируют Советский Союз. Я знаю: американцы и другие народы хотят мира. Настоящий враг Америки не СССР, а скорее равнодушное отношение администрации Рейгана к человеческой жизни. Пришло время нам, американским гражданам, заявить во всеуслышание о своем мнении и потребовать ядерного разоружения».

Марк Соломон, профессор истории из Бостона: «Сегодня невольно задумываешься о принципиальной разнице между подходами Советского правительства и администрации США к решению наиболее взрывоопасных международных проблем. С одной стороны — желание конструктивно их обсуждать, надежда на успех. С другой — наряду с формальной готовностью вести переговоры и внешним стремлением к сокращению вооружений полное отсутствие каких–либо серьезных намерений добиваться конкретных результатов. Даже слабо разбирающемуся в военной технике предельно ясно: размещение в Западной Европе «першингов» и крылатых ракет приведет к нарушению сложившегося там паритета между ядерными средствами средней дальности НАТО и Советского Союза. Новый тип советской ракеты средней дальности отнюдь не нарушил это равновесие, количественно и качественно соотношение осталось прежним. Тем не менее вопреки объективным факторам намерения администрации США по размещению нового ядерного оружия в Западной Европе остаются в силе. Планы эти не что иное, как попытка добиться одностороннего преимущества».

Джарвис Тайнер, член Политического бюро ЦК Коммунистической партии США, председатель нью–йоркской партийной организации: «Конкретные дела администрации США не только настораживают, но и оставляют все меньше сомнений по поводу истинной направленности того курса, который проводят правящие круги Америки в области внутренней и внешней политики. Этот курс, по существу, полностью игнорирует жизненные интересы трудящихся, интересы мира и безопасности народов. Увеличение военного бюджета с целью дальнейшего наращивания вооружений, уступки крупному бизнесу, сокращение ассигнований на социальные нужды — вот та программа, с которой выступает президент Рейган, выдавая ее за эффективное средство решения обостряющихся социальных проблем страны. Прямо противоположна этой программе деятельность КПСС на международной арене, в области экономического и социального развития Советского Союза. Советское правительство настойчиво и последовательно выдвигало конструктивные инициативы, настаивало на заключении соглашений, сокращении стратегических вооружений, расширении торгового, научного и культурного обмена, на принятии неотложных мер по укреплению международной безопасности…

Президент Рейган называет социально–экономическую систему США «последней надеждой человечества», а средства массовой пропаганды разворачивают кампанию по «обновлению Америки». И все это опирается на большую ложь о «советской военной угрозе», пущенную в ход для того, чтобы использовать ее в качестве громоотвода общего кризиса капитализма и его неспособности противостоять наступательному движению революционных сил современности. С помощью этого мифа надеются сбить накал классовой борьбы внутри США, пытаются нейтрализовать силы национального и социального освобождения в других странах. Но все эти планы обречены, ибо в Америке были и есть силы, способные противостоять реакции».

Коста Тсипис, профессор ядерной физики Массачусетского технологического института, член организации «Союз обеспокоенных ученых»: «В области ограничения гонки вооружений ваша страна придерживается конструктивной линии на протяжении уже не одного десятилетия после появления на свет ядерного оружия. На каждой сессии Генеральной Ассамблеи ООН, выдвигая нацеленные на ее обуздание инициативы, Советский Союз тем самым подтверждает свою добрую волю и готовность сделать все для предотвращения опасности ядерной катастрофы. Однако для успехов переговоров требуется взаимное желание добиваться соглашения, незыблемой их основой может быть только принцип равенства и одинаковой безопасности. Администрация Рейгана идет же на разные уловки, чтобы добиться односторонних преимуществ, нарушает этот принцип. Одновременно были испробованы разного рода санкции и экономические блокады против суверенных государств. Способствуют ли такие попытки нормализации советско–американских отношений, разрядке в международной обстановке? Они наивны и очень опасны. Опасны тем, что мешают налаживанию советско–американского диалога. Наивны, ибо их «эффект» возвращается бумерангом. Если и дальше вашингтонская администрация так же активно будет пытаться сорвать процесс международной разрядки, она лишь сама себя дискредитирует в глазах собственного народа. Лично я уверен, что под давлением миллионов американцев, сделавших свой выбор, здравый смысл одержит верх, и на ядерных маньяков наденут прочные смирительные рубашки…»

Время уже перевалило за три часа дня, а колонны людей все продолжали вливаться в аллеи Центрального парка. Мелькали знакомые лица, известные многим в Америке: Даниэля Элсберга, актеров Джоанн Вудворд, Эдварда Азнера и Пола Ньюмена, вдовы Мартина Лютера Кинга, священника из Техаса Лероя Матиесона, конгрессменов Тэда Вайса и Рональда Деллэмса, председателя профсоюза рабочих аэрокосмической промышленности Уильяма Уинписингера, дирижера Леонарда Бернстайна…

Вместе с сотнями тысяч собравшихся на митинге они уже сделали свой моральный выбор. Выбор, продиктованный совестью.

НАДЕЖДА УМИРАЕТ ПОСЛЕДНЕЙ

Бостонский пригород Кембридж по праву называют одной из цитаделей американской науки: этой славой он обязан расположенным здесь Гарвардскому университету и Массачусетскому технологическому институту. Что думали работавшие в них ученые о наиболее важных проблемах современности? Как они расценивали свою роль в предотвращении термоядерной войны, в достижении взаимопонимания между народами? Там, в Кембридже, я обратился с этими вопросами к профессору–кардиологу из Гарварда Бернарду Лоуну и физику–атомщику из МТИ Бернарду Фелду.

— Врачи, — рассказывал доктор Б. Лоун из организации «Врачи за социальную ответственность», — наверное, яснее других представляют размеры грозящей опасности. В случае ядерной войны разразится такая эпидемия, с которой медицина справиться уже не сможет. Вот почему многие из нас входят в организацию «Врачи за социальную ответственность» и активно участвуют в общенациональной кампании за ядерное замораживание. Мы понимаем, что единственным эффективным средством борьбы с угрожающей всем людям «последней эпидемией» является ее предотвращение. В ходе своих поездок по Советскому Союзу и встреч с врачами вашей страны я глубоко убедился, что совместными усилиями мы можем очень много сделать для укрепления мира. И мы это делаем, выполняя свой гуманный долг и профессиональную клятву помогать людям жить и радоваться жизни…

Профессор Б. Фелд выражал искреннюю тревогу по поводу беспрецедентного наращивания ядерных вооружений. «Вашингтон пытается заверить американцев, — говорил он, — что США вот–вот, мол, достигнут такого уровня технологии производства оружия массового уничтожения и средств по защите от последствий его применения, которые сделают ядерную войну уже якобы нестрашной, более того, можно будет даже надеяться на победу в этой войне. «Вооружиться, чтобы разоружаться» — такая формула в лучшем случае самообман, в худшем — обман тех, кто не осведомлен в технической стороне дела. В любом варианте речь идет об очень опасной авантюре, которая может стоить жизни всему человечеству. Однако убедить американцев пойти на такой риск сегодня уже не так просто. Миллионы людей во всех штатах подписываются под воззванием за замораживание ядерного оружия, целые города и графства принимают резолюции с требованием остановить гонку вооружений, сократить расходы на военные цели и вести линию не на конфронтацию, а на переговоры с Советским Союзом. В стране складывается значительно более широкая по своему социальному спектру оппозиция ядерной политике администрации, чем это было в годы войны во Вьетнаме. В антивоенное движение включаются и мои коллеги физики–атомщики, объединившиеся сейчас в «Союз обеспокоенных ученых». Наша задача — объяснить людям, перед лицом какой опасности стоит сегодня цивилизация. Физикам, как и врачам, американцы верят больше, чем политикам. Участник Пагуошского движения, я целиком поддерживаю любую возможность объединения усилий ученых США и Советского Союза в интересах мира и прогресса человечества. Контакты между ними сегодня необходимы, как никогда».

* * *

Почти треть века прослужил он в армии от рядового до бригадного генерала, участвовал в двух мировых войнах, испытал на себе тяжелую долю солдата–фронтовика. Тридцать лет назад вышел в отставку, но и сейчас, хотя ему далеко за восемьдесят, продолжает делать все, чтобы никому никогда не пришлось испытать вновь боль и горечь войны. Таких в Америке много, но чтобы отставной армейский генерал открыто поднимал свой голос протеста против гонки вооружений, призывал к миру и согласию между народами — явление почти неслыханное. Наперекор выдвигаемым против него обвинениям бригадный генерал Хью Хестер все же находил мужество активно выступать против милитаристской политики администрации США, предупреждать об опасности ядерной войны.

— В свое время на командной должности в армии, — рассказывал он в беседе со мной, — довелось быть свидетелем того, как начиналась «холодная война», как провозглашенную президентом Франклином Рузвельтом политику мирного сотрудничества после его смерти предали забвению и заменили ее курсом на завоевание Соединенными Штатами мирового господства, известным под названием «Паке Американа». Хорошо помню сказанные в моем присутствии слова бывшего президента США Гувера, обращенные к западногерманским руководителям: «Мы рассчитываем на вашу помощь в грядущей войне против варваров–безбожников Востока… Мы намерены вытеснить русских не только из Германии, но и вообще из Европы». С той или иной разницей в оттенках все американские администрации, начиная с трумэновской, стремились к завоеванию мирового господства под предлогом «сдерживания коммунизма». Пытаясь достичь этой призрачной цели, они привели страну к крайне опасной грани, за которой начинается фашистское государство…

В период войны во Вьетнаме генерал Хью Хестер открыто заявлял, что планировавшие и направлявшие эту кровавую бойню люди должны понести такое же наказание, как и нацистские главари. Он называл их военными преступниками, заслуживающими, по меньшей мере, пожизненного тюремного заключения. В ответ его обвиняли в предательстве национальных интересов, отсутствии патриотических чувств, опасном инакомыслии.

— Мне думается, истинный патриот — именно тот, кто противостоит милитаристам, — говорил он в беседе со мной. — Все мои слова и дела служат подлинным интересам безопасности моего народа, которому я целиком предан. В свое время, да и сейчас частенько, бывшие сослуживцы обвиняют меня в том, что я поддерживаю ООН. На их обвинения я отвечаю — да, виновен, да, считаю международное мирное сотрудничество единственной разумной альтернативой, считаю, что война с ее современными разрушительными средствами не может и не должна служить средством разрешения споров между государствами. И меня в этом уже не переубедить. Любой здравомыслящий американец должен поддерживать предложенную правительством СССР на сессии Генеральной Ассамблеи ООН декларацию, квалифицирующую применение первым ядерного оружия тягчайшим преступлением против человечества. Мне очень хочется, чтобы каждый американец внимательно прислушался к мирным инициативам вашего правительства. Немногие мои соотечественники, к сожалению, знают, что еще с первого дня существования Советского государства его руководитель Владимир Ленин выступал с предложением заключить мир между всеми странами. Я неоднократно бывал в Советском Союзе и видел, как там люди берегут и отстаивают мир. Не случайно Конституция СССР запрещает пропаганду войны.

Как член организации «За прочный мир» и ветеран войн, недавно я направил всем конгрессменам и сенаторам личное письмо, в котором выразил свою серьезную озабоченность курсом нынешней администрации на наращивание гонки вооружений, на «демонстрацию мышц», как выразился ее госсекретарь. Я напомнил нашим законодателям, что сейчас надо демонстрировать не «мышцы», а разум. Напомнил и о советских мирных предложениях, которые пока игнорирует Белый дом, а для убедительности приложил материалы съезда вашей партии, в которых четко выражена позиция Советского Союза по всем международным вопросам.

Насколько хватит сил, я и дальше буду вносить свой скромный вклад в общее дело предотвращения войны, отстаивать мир до конца моих дней…

Незадолго до нашей беседы Хью Хестера постигла тяжелая утрата — умерла его жена, единомышленник и верный помощник. В его возрасте такая потеря переносится особенно тяжело. Но вера этого человека в правоту своего дела не ослабела. Пока бьется у него сердце, он намерен твердо стоять в рядах тех, кто сегодня в Америке целиком отдает себя трудной, но благородной борьбе за спасение людей.

Наверняка придет и такое время, когда в американских учебниках истории будет упомянуто имя генерала Хью Хестера. Человека, самоотверженно сражавшегося на войне и отдавшего все свои силы, чтобы войны никогда больше не было, а самым мощным оружием людям служил бы их разум.

МОЛОТЫ ПРОТИВ РАКЕТ

Одна за одной прокатывались по стране волны манифестаций протеста в связи с планами вашингтонской администрации разместить в Западной Европе новые ядерные ракеты. Демонстрации проходили у военных лабораторий и испытательных полигонов, правительственных зданий и баз, где хранились готовые для отправки за океан «першинги» и «томагавки». Прислушивались ли в Вашингтоне к требованиям их участников, задумывались ли там наконец о здравом смысле? И одну ли только Западную Европу намерен был Белый дом превратить в «ядерный погреб»?

Такая участь уготована и самой Америке, и ее «Вавилону XX века», «Багдаду на Гудзоне», самому американскому из всех городов. Военно–морской министр США Леман объявил о размещении специальной группы надводных кораблей во главе с эсминцем «Айова» у побережья острова Стейтен–Айленд, прямо под боком статуи Свободы при входе в нью–йоркскую бухту. Военные суда и раньше заходили в порт Нью–Йорка на заправку или ремонт — это не секрет. На сей раз речь шла об армаде, оснащенной ядерным оружием: на борту «Айовы» находились тридцать две крылатые ракеты «Томагавк», каждая из них несла боеголовку мощностью ядерного заряда в 20 килотонн («десять Хиросим» — на циничном жаргоне Пентагона), радиус ее действия — около двух с половиной тысяч километров.

Коварство «томагавков» не только в их способности проникать незаметно на низкой высоте сквозь радарную сеть ПВО. Внешне такая крылатая ракета с ядерной боеголовкой ничем не отличается от ракеты этого типа с обычным зарядом, идентичны у них и пусковые устройства. Вот почему Пентагон рассматривал это оружие и в качестве средства психологического устрашения. Вот почему собрат «Айовы» эсминец «Нью–Джерси» бороздил в свое время океан вдоль берегов Никарагуа в расчете «взять на испуг» весь регион Центральной Америки, а если удастся, то и пустить в ход имеющуюся на борту огневую мощь.

— Смотрите, с каким иезуитством все продумано, — возмущался в беседе со мной активист антивоенной организации Элберт Джилман. — Крылатые ракеты «Томагавк» могут быть использованы в каком–то региональном конфликте, например против Никарагуа или на Ближнем Востоке. Но там, куда они нацелены, ведь не знают, ядерные у них заряды или обычные. А представьте себе, если случится пожар на борту все той же «Айовы» в каких–нибудь двух милях от Манхэттена? В администрации Рейгана все рассчитали — до них радиация в этом случае не дойдет. А что делать ньюйоркцам?..

После встречи с Элбертом я позвонил знакомому фермеру из штата Айова Грэгу Митчеллу и спросил, что ему известно о «стальном бегемоте», окрещенном именем его родного штата.

— Сказать по правде, у меня не остается времени для политики, — заметил он. — Работаешь от зари до зари в надежде, что наводнение и засуха пройдут стороной и урожай соберем весь, до последнего стебелька. Но всякий раз, когда идешь домой, невольно задумываешься, во что может превратиться эта земля, случись самое страшное бедствие. Даже если ядерная катастрофа произойдет по ошибке, ужас берет. Не хочется думать об этом, но заставляют.

Всю свою жизнь, сколько себя помню, я работал в поле. Временами было невыносимо трудно, однако любви к земле я не изменял никогда и продолжаю гордиться своим трудом. «Айова» — страшно звучит для меня это название эсминца с ядерным оружием на борту. Как все было естественно, когда мы воевали с фашистами, и как страшно мне сегодня. Но это могут представить себе реально только люди, знающие цену рабочего пота, а не разъезжающие для удовольствия на лошадках в своих ранчо. Если президент начал бы свою жизнь, как я, он думал бы иначе и об Америке, и о России. Не стал бы он отворачиваться от советского предложения заморозить для начала все ядерные арсеналы, а потом сокращать их. Вернуться ему на землю надо — вот что я скажу. И так думают многие земледельцы в Айове, да и не только в Айове.

Знаете, о чем я мечтаю? О том дне, когда в Вашингтоне пройдет демонстрация. Не просто очередная, а такая, по сравнению с которой митинг в Нью–Йорке 12 июня 1982 года покажется властям детской забавой…

Одна за одной прокатывались по стране волны гражданского неповиновения. И, как дамбы на их пути, вставали решетки тюремных камер, куда бросали наиболее непокорных, нашедших в себе мужество преградить дорогу гигантской военной машине. Хоть и крепки стальные засовы, но им не под силу сдержать гнев людей. Место тех, кого сковывали наручниками, занимали другие, чтобы не дать погаснуть пламени антивоенного протеста.

Священник Рой Буржес был приговорен почти к году тюрьмы только за то, что проник на военную базу в Джорджии и обратился к проходившим там обучение сальвадорским солдатам с призывом не убивать своих же соотечественников. На три года тюремного заключения были осуждены семь нью–йоркских активистов антивоенного движения, пролезших через колючую проволоку забора военно–воздушной базы и повредивших крылатые ракеты на борту стратегического бомбардировщика Б-52. Три года неволи ожидали и восьмерых молодых американцев из Флориды, которые разрушили компоненты ракеты «Першинг-2», подготовленной для размещения в Западной Европе. Судебному преследованию подверглись четыре священника из Канзаса. Они прорвались к стартовой шахте межконтинентальной баллистической ракеты «Минитмен» и молотом разбили люк, практически выведя из строя ракетную установку.

Два активиста антивоенного движения в Миннеаполисе сломали компьютер для подводной лодки «Трайдент». Во время судебного разбирательства их аргументация прозвучала настолько убедительно, что даже судья Майлс Лорд вынужден был отступить. «Когда я задумываюсь о мере наказания для этих двух обвиняемых, которые пытались уничтожить оружие массового истребления людей, — признался он перед вынесением приговора, — то невольно спрашиваю себя, могут ли дела создателей предназначенных для убийства средств быть более угодными всевышнему, чем дела тех, кто призывает к переговорам и мирному решению международных споров. Почему мы выносим смертный приговор отдельным убийцам и одновременно воспеваем достоинства поджигателей войны?»

Еще до того, как было сделано это признание, обвиняемая Джин Келлер твердо заявила: «Мы докажем на суде, что в нашей стране фактически существует чрезвычайное положение, что из–за проводимой Белым домом дезинформационной кампании в опасности находится жизнь наших братьев и сестер в Центральной Америке и что совершенные нами формально незаконные действия необходимы для привлечения внимания к действительно незаконным войнам, которые будто бы от нашего имени США ведут в Сальвадоре и Никарагуа». Обвиняемых ожидали десять лет тюремного заключения. Судья Майлс Лорд обратился к собственной совести и вынес свой приговор — шесть месяцев условно…

Нет, антивоенное движение в Соединенных Штатах отнюдь не «уходило в себя», как под впечатлением переизбрания президента Рейгана заверяли некоторые отчаявшиеся участники кампании за замораживание ядерного оружия. Свидетельство тому — проведенный в Нью–Йорке сразу после президентских выборов 1984 года национальный съезд антивоенной коалиции «Мобилизация за сохранение жизни». Делегаты съезда приняли программу действий за разоружение и социально–экономическую справедливость, против интервенционистской политики администрации США в Центральной Америке.

— Активисты нашего движения, — заметил в беседе со мной делегат съезда, руководитель пацифистской организации «Лига противников войны» Дэвид Макрейнольдс, — видят, кто несет главную ответственность за продолжение гонки вооружений, сознают опасность и непоправимые последствия ядерной катастрофы для человечества. Не из Москвы ведь, а из Вашингтона раздаются призывы рассматривать ядерную войну «приемлемой альтернативой». Многие мои соотечественники возлагают равную вину за ядерную гонку и на США и на Советский Союз. Но рано или поздно они должны прозреть и увидеть: сама история и неопровержимые факты не давали и не дают никаких оснований обвинять СССР в подготовке агрессии ни против Западной Европы, ни против США. Опасность не мнимую, а реальную американцы должны почувствовать глубже, и думаю, что будущее им в этом поможет…

Глава 4 ЧЕРЕЗ ПОРОГ НЕ ЗДОРОВАЮТСЯ  

СЛОВА, ДЕЛА И РЕЗОЛЮЦИИ

В 1983 году после затянувшихся дебатов, внесения многочисленных поправок, отсрочек и зачастую пустопорожней болтовни большинство членов палаты представителей конгресса наконец–то одобрили резолюцию, призывавшую к переговорам о замораживании и сокращении ядерного оружия. Казалось бы, здравый смысл одержал верх среди значительной части законодателей, и они решили поддержать требования общенационального антиядерного движения. Но если повнимательнее прислушаться к дебатам, присмотреться к формулировкам резолюции, взвесить ее реальные последствия, неизбежно приходит сомнение — а поддержаны ли эти требования на самом деле?

В поисках ответа я мысленно возвращался на Капитолийский холм, где пришлось наблюдать за ходом дискуссии, приглядываться к людям, от которых зависела судьба резолюции, беседовать с ними. И в памяти невольно всплывали довольно любопытные эпизоды.

И ЗА И ПРОТИВ

Дебаты были утомительными, но время от времени кто–то из ораторов оживлял атмосферу риторическими находками. Конгрессмен–демократ Поль Саймон из Иллинойса использовал образ двух несущихся на дикой скорости навстречу друг другу автомобилей. Чтобы предотвратить столкновение, как он подметил, нужно поскорее нажать на тормоза, остановиться, а потом включить задний ход. Мощность двигателей автомашин не имеет никакого значения: водителям и пассажирам при столкновении не выжить. Столь же неважна и разница в количестве ядерных боеголовок у каждой из сторон. Лучший способ избежать столкновения — сначала затормозить (заморозить ядерное оружие), а потом уже включать задний ход (сокращать это оружие). Так посчитал Поль Саймон и поддержал резолюцию.

В отличие от него конгрессмен–республиканец Джеймс Мартин из Северной Каролины выступил против резолюции. Пытаясь поубедительнее обосновать свою позицию, попросил коллег представить себе, что Советский Союз и Соединенные Штаты… две бейсбольные команды. От столь неожиданной метафоры даже дремлющие конгрессмены несколько оживились и стали прислушиваться.

По Джеймсу Мартину, средний возраст игроков американской команды — двадцать восемь лет, в советскую преимущественно входят восемнадцатилетние. Американцы превосходят в опыте, их движения размеренны, а высокий уровень техники позволяет избегать ошибок в игре. У советских игроков острее глаз, они быстры, мобильны, энергичны и полны энтузиазма. В общем, противоборство между молодостью и опытом. Однако, представьте себе, продолжал конгрессмен из Северной Каролины, что состав обеих команд «заморожен», то есть замены делать не разрешается. Через десять лет возраст американских игроков подойдет к сорока годам, и, о ужас, им тогда не сможет помочь даже воля к победе. Подумайте, джентльмены, хотите вы или нет поражения своей команде!

Сложности проблемы ограничения гонки вооружений, судьба человеческой цивилизации легко уместились в представлении мистера Мартина на бейсбольной площадке. «Сэр, ракеты ведь не мячики!» — хотелось крикнуть прямо из ложи прессы, но что–то вовремя удержало от недипломатичного поведения.

Впрочем, подобных противников «фриза» (так по–английски звучит «замораживание») в палате представителей оказалось еще 148 человек. Республиканцев–консерваторов и примкнувших к ним демократов–южан при слове «замораживание» просто передергивало, используя тактику обструкции, они откровенно саботировали принятие резолюции. Среди законодателей были и такие, как Джон Пикль из Техаса, случайным свидетелем беседы которого с активистами антиядерного движения накануне голосования я стал. Он тоже серьезно обеспокоен будущим своих детей, но насчет необходимости замораживания ядерного оружия сомневается, ибо, по его мнению, оно коснется только Соединенных Штатов. Когда же ему объяснили, что речь идет о двусторонней акции по сдерживанию гонки вооружений, выразил даже удивление: он, мол, просто еще не читал проект резолюции, но перед голосованием его обязательно изучит. И побежал, отмахиваясь от назойливых лоббистов, голосовать за, а возможно, и против какой–то другой резолюции. Может быть, Джон Пикль отшучивался? Непохоже.

Конгрессмен из Калифорнии Рональд Деллэмс тоже спешил тогда на очередное голосование, но все же нашел время побеседовать со мной. На Капитолийском холме он один из наиболее последовательных и активных сторонников ограничения гонки вооружений, переговоров по эффективному сокращению ядерных арсеналов и нормализации советско–американских отношений.

— У меня никогда не было сомнений, поддерживать или нет эту резолюцию, — говорил он. — Пусть она имеет скорее всего чисто символическое значение, но в ней есть и серьезное предупреждение в адрес администрации Рейгана, ее курса на безудержное наращивание ядерных вооружений. Думается, что только благодаря все усиливавшейся общенациональной кампании за замораживание будет принята эта резолюция. Я лично не считаю ее участников наивными идеалистами, видящими реальность в розовом свете. Именно они заставили Белый дом пойти на переговоры с Советским Союзом, а конгресс — широко обсуждать проблемы ограничения гонки вооружений и принять, хотя бы формально, явно идущую вразрез с политикой администрации резолюцию…

Нельзя не согласиться с Рональдом Деллэмсом: общенациональное движение за замораживание ядерного оружия действительно превращалось в весьма заметный фактор американской политической жизни, который остерегались игнорировать и на Капитолийском холме. Но означало ли это, что все проголосовавшие за резолюцию конгрессмены были намерены отстаивать ее до конца? Не преследовались ли здесь цели, связанные с погоней за голосами избирателей? Ведь в конечном счете дело не в резолюции, кстати не имеющей никакой юридической силы, а в выделяемых конгрессом ассигнованиях на производство новых видов вооружений. До сих пор старания законодателей сократить отдельные статьи военного бюджета были вызваны, как правило, отнюдь не стремлением вывести страну из очередной спирали гонки вооружений: просто буксовавшая экономика не могла позволить себе роскоши удовлетворить растущие запросы Пентагона. Отсюда и призывы к «более рациональному планированию», «экономии средств», «гармоничности расходов» в военной области.

Подытоживая результаты голосования, руководитель национальной кампании за ядерное замораживание Ранделл Форсберг в беседе со мной заметила: «Принять резолюцию за замораживание — дело не рискованное. Каждый может назвать себя сторонником материнства, яблочного пирога и ядерного фриза. Испытанием же искренности поддержки фриза будут конкретные меры конгрессменов по ограничению ассигнований на новые виды вооружений. Практические действия покажут, кто действительно на нашей стороне, а кто против».

О ТЕХ, КТО ТОЛЬКО ПРОТИВ

Все удивительно рассчитано и сбалансировано в американской государственной машине. Стоит только палате представителей слегка подрезать то или иное пентагоновское ассигнование, как сенат тут же своей высшей властью восполняет потери. Не случайно на принятие сенаторами одобренной в палате представителей резолюции не стоило и надеяться. Однако и в верхней палате конгресса не забывали, что в 1984 году состоятся не только президентские выборы, а посему нельзя полностью игнорировать развернувшееся в стране антиядерное движение. Одну из внешне привлекательных идей обыгрывали, например, сенаторы Нанн и Коуэн. Их замысел: размещая каждую новую боеголовку, СССР и США должны согласиться демонтировать две уже существующие. Скажем, развернув ракету MX, несущую десять боеголовок, следует демонтировать двадцать «Титан-11». Звучит неотразимо, если, конечно, не учитывать, что «титаны» устаревали и их надо списывать и менять на более совершенные виды оружия.

Не потому ли с аналогичными предложениями выступил и Белый дом, демагогически заявив, что «сокращение лучше замораживания». Не потому ли вашингтонская администрация как огня боялась замораживания ядерного оружия, ибо «фриз» означает весьма простую вещь — остановить гонку вооружений, а не жонглировать ракетами, меняя старые на новые. Не потому ли и в формулировке резолюции палаты представителей замораживание «для баланса» поставили в зависимость от сокращения?

Комментируя принятую в палате представителей резолюцию, президент Рейган сразу же заметил: ее формулировка «значительно улучшена» по сравнению с предыдущей, однако не отвечает на вопросы о контроле над вооружениями, который он, возможно, мог бы поддержать. Главная аргументация хозяина Белого дома свелась снова к тому, что после замораживания Соединенные Штаты окажутся якобы в отстающих и у Советского Союза не будет стимула к прекращению гонки вооружений.

Намекнув не без оснований на половинчатый характер победы конгрессменов, администрация предприняла гигантские усилия, и, надо признать, оказавшиеся далеко не напрасными, чтобы дискредитировать ее в глазах общественности. В ответ на мощное давление антиядерного движения в стране широким фронтом двинулись в наступление и силы «антифриза». В лобовую контратаку ринулись консерваторы–республиканцы, подпираемые миллионными пожертвованиями на «святое дело» со стороны военно–промышленных корпораций в лице их подставных организаций типа «Национальный форум», «Американский консервативный союз», «Американский совет безопасности», «Коалиция за мир с позиции силы» и им подобных. Координация их действий, особенно по лоббированию в конгрессе, развернутая ими пропагандистская кампания в прессе, на радио и телевидении превосходили по своему размаху усилия активистов пацифистского движения.

Цель диктовала и соответствующие методы ее достижения.

Консерваторы беззастенчиво запугивали обывателей «агентами Кремля», «коммунистическим заговором», «манипулированием антиядерным движением из–за океана» и прочей стряпней, подготовленной экспертами в области психологических операций. Сотнями копий рассылался для просмотра в большие и малые города пропагандистский фильм «Америка накануне капитуляции», разъезжали команды «специалистов по разоружению», разъяснявшие якобы пагубные последствия «фриза» для безопасности США.

Не прошло и недели после голосования, как подкомиссия по военным ассигнованиям палаты представителей без проволочек выделила 625 миллионов долларов на разработку и испытание новой межконтинентальной баллистической ракеты MX. Немалую роль в вынесении данного решения сыграли письма, разосланные администрацией конгрессменам, в которых она обещала пересмотреть свою позицию на женевских переговорах и в ближайшее время выдвинуть ряд новых предложений. А ведь известно, что в декабре 1982 года палата представителей отказалась выделять ассигнования на эти ракеты.

УРОКИ ОДНОГО «ПОРАЖЕНИЯ»

Почему же конгрессмены тогда дерзнули отказать Белому дому в ассигнованиях на производство первых MX? В кругах местных политических обозревателей назвали ту «дерзкую акцию» законодателей победой среди них здравого смысла и чуть ли не первым крупным поражением Рейгана на пути к президентским выборам 1984 года. Насколько, однако, отвечали реальности столь далеко идущие оценки?

Событие действительно выходило из ряда привычного. Во всяком случае, за последние сорок лет ни одна из палат конгресса так резко не отказывала администрации в ассигнованиях на производство новых видов оружия. На сей раз даже после мощного давления президента посредством манипулирования данными о «значительном превосходстве» Советского Союза в ядерных вооружениях многие законодатели решили проголосовать против, нанеся таким образом главе Белого дома моральное поражение. Но вот только вопрос, что они имели в виду, голосуя против.

В те дни мне удалось поговорить с некоторыми «бунтарями» из числа конгрессменов — и демократов, и республиканцев. На интервью никто из них не согласился, но тем не менее высказали мотивировку своего «против». Оказывается, по их оценке, предлагавшаяся президентом Рейганом и Пентагоном система базирования «компактной группой» для ракет MX просто неэффективна с военной точки зрения, уязвима и слишком дорогостояща в условиях растущего дефицита платежного баланса. Деньги на ветер не захотели бросать еще и потому, что в арсенал новых систем стратегического ядерного оружия, как они считали, должны входить «действительно эффективные» подводные лодки «Трайдент» с более совершенными ракетами Б-5 и боеголовками для них, бомбардировщики «Стеле», крылатые ракеты воздушного и морского базирования… Вот на это им средств не жалко, невзирая ни на какой дефицит…

К сожалению, очень немногие конгрессмены объяснили свой голос «против» тем, что развертывание ракет MX явилось бы дестабилизирующим фактором в создавшемся военно–стратегическом паритете, новым шагом в сторону увеличения опасности ядерного конфликта. И почти все без исключения пытались отмалчиваться по поводу наступательного характера MX, являющейся оружием первого удара, развертывание которого свело бы на нет усилия советско–американских переговоров об ограничении и сокращении ядерных арсеналов.

Чего стоил неожиданный всплеск «здравого смысла» среди законодателей, если буквально через день после голосования «против» та же палата представителей подавляющим большинством утвердила ассигнования в два с половиной миллиарда долларов на развитие исследований и разработок все той же системы MX, а заодно и общие военные ассигнования в 230 миллиардов долларов на текущий финансовый год. Республиканец из Алабамы Эдвардс поставил все точки над «и», цинично заметив после голосования: «Мы дали Пентагону время вернуться к чертежным доскам и обдумать заново план базирования ста ракет MX в юго–восточном районе штата Вайоминг». Иными словами, время поразмыслить над тем, как поизобретательнее разместить орудие смерти.

Вот почему, когда я обращался с просьбой к конгрессменам прокомментировать выступления в Москве советских руководителей, в которых ясно указывалось на тщетность расчетов добиться военного превосходства с помощью подобных систем, те не находили ничего более подходящего, как обвинять Советский Союз в попытках путем таких выступлений «повлиять на американский политический процесс».

Кстати, несколько слов об «американском политическом процессе». По этому поводу сразу после утверждения новых военных ассигнований, в том числе на исследования по развитию системы MX, член палаты представителей от штата Калифорния уже знакомый нам Рональд Деллэмс откровенно признал: «Такого метода базирования, который можно было бы считать неуязвимым, вообще не существует. Мы здесь просто играем в политические игры». Однако дорого, крайне дорого могут обойтись человечеству такие игры. Прислушивались ли в Вашингтоне к голосу здравого смысла, к требованиям, которые выдвигало общенациональное антиядерное движение? Прислушивались ли к серьезным предупреждениям о растущей ядерной опасности и конструктивным предложениям СССР, рассчитанным не на внешний эффект, а на достижение конкретных соглашений по ограничению и сокращению вооружений на основе равенства и взаимности? Похоже, что нет.

Не новых громких заверений в благих намерениях, а немедленных практических шагов по эффективному обузданию гонки вооружений, подтверждающих искренность намерений, начинали все больше требовать участники американского антиядерного движения.

ПРИМИТЕ И ПРОЧЕЕ

Письмо из Вашингтона повергло меня в недоумение. Неужели разыгрывают? Нет, непохоже. Солидные гербовые бланки, подписи высокопоставленных политических деятелей.

Не странно ли, меня лично пригласили стать членом специальной группы советников при конгрессе по вопросам обороны, внешней политики, и внутренней безопасности. В таком качестве оказать поддержку «двухпартийному большинству» из 277 сенаторов и членов палаты представителей, входящих в «коалицию за мир с позиции силы». Предлагали участвовать непосредственно в разработке и осуществлении стратегии национальной безопасности, присоединиться к борьбе против «хорошо организованной группы ультралибералов», мешавших якобы переоснащению военной мощи Америки.

Вход в круги посвященных, как извещало послание, мне обойдется лишь в 500 долларов, если я соглашусь на ранг «старшего советника», и в 250, если просто «специального». В любом случае меня ждут в Вашингтоне на брифингах и заседаниях «специальной группы», которая должна служить связующим звеном между конгрессом и администрацией. «Скажите «да» и присоединяйтесь к нам, — заканчивалось послание. — Ждем от вас скорейшего ответа». И далее подписи сенаторов Лэксолта, Декончини, членов палаты представителей Кемпа, Чаппелла.

Неужто дела у законодателей правого, консервативного толка пошли настолько скверно, что они стали рассылать свои приглашения, не удостоверившись в адресатах? Согласиться трудно, ибо их позиции на Капитолийском холме и влияние на администрацию оставались внушительными. Еще раз это подтвердил президент Рейган в своем послании конгрессу о положении страны, где вновь и очень отчетливо прозвучала имперская претензия на мировое лидерство Америки с опорой на ее военную мощь. Более того, глава Белого дома подтвердил приверженность взятому обязательству по «развитию инфраструктуры демократии во всем мире», иными словами, по осуществлению подрывной деятельности против суверенных государств, чья политика не устраивает Вашингтон. Выходит, правым, консерваторам, казалось бы, нечего волноваться: ни о каком отходе от предвыборных обещаний администрация даже не помышляла.

Может быть, нанимателей меня в советники не совсем устраивало некоторое изменение тона в послании президента, в частности его ссылки на готовность к позитивным изменениям в советско–американских отношениях? И они забеспокоились, как бы чего не вышло? Тоже вряд ли, ибо провозглашенная формально «готовность» опять увязывалась с неприемлемыми для Советского Союза уступками военно–политического характера. Не случайно в том же послании конгрессу, призывавшем к замораживанию расходных статей бюджета с целью сокращения его дефицита, прямо давалось понять — в отличие от социальных программ ассигнования на военные нужды не пострадают. Так что же заставило бить тревогу сенаторов и конгрессменов из «коалиции за мир с позиции силы»?

Наиболее вероятно — они опасались грядущего обострения внутриполитической борьбы со сторонниками замораживания военных расходов и ядерных вооружений. Борьбы с теми в Америке, кто начинал оказывать растущее давление на администрацию с целью заставить ее свернуть планы гонки вооружений в космосе, размещения новых ядерных ракет в Западной Европе и наращивания пентагоновского арсенала за счет подлинных нужд подавляющего большинства американцев. А потому рассылали свои послания всем подряд и в спешке не разобрались, кого хотят привлечь на свою сторону.

Еще в прошлом веке Уолт Уитмен весьма тонко подметил симптомы американской предвыборной лихорадки. «Шайка изолгавшихся северян–пустозвонов прожужжала уши привычными речами о демократии и демократической партии, — писал он, обращаясь к американским рабочим. — Другая шайка вопит об «американизме». Но то, что так называемая демократия поклялась теперь осуществить, обещает грядущим поколениям простых людей больше бед, чем самая страшная болезнь. Другая партия делает то же. Все они спекулируют великим словом «американизм», ничуть не понимая его смысла, подобно тем людям, которые громче и больше всех кричат о религии, а сами по ночам совершают убийства, сеют в мире ненависть, страх, предвзятость, кастовую рознь… Чего опасается современная молодежь? Я подскажу ей, чего надо опасаться: коварства американцев. По–моему, худшего коварства нет на свете».

Остается лишь уточнить, что Уолт Уитмен имел в виду коварство американских политиков. Правота его слов не вызывает сомнений и сегодня. Как и то, что высокие достижения народа этой страны в науке, технике и культуре, определенные социальные и демократические завоевания достигнуты в результате острейшей классовой схватки. Не благодаря вашингтонским политикам, а вопреки им.

БЕССИЛИЕ ИНТЕЛЛЕКТА ИЛИ ЗЛОЙ УМЫСЕЛ?

ПОЛИТИЧЕСКОЕ ШОУ: НА СЦЕНЕ И ЗА КУЛИСАМИ

В Вашингтоне взмахнули палочкой — и огромный оркестр загремел на всю Америку. Оркестр гремел в целом слаженно, надрывисто давя на ушные перепонки через мощные усилители и расставленные повсюду репродукторы, словно надеясь за громкостью звука скрыть фальшь звучания и явную неподготовленность музыкантов к хорошей игре. Как и в прошлом, оркестром служила огромная машина американской пропаганды с ее подголосками за границей, темой — «советская угроза», мотивом — на сей раз инцидент с южнокорейским самолетом.

В корреспондентский офис позвонил мне редактор одной из флоридских газет и высказал свою интерпретацию инцидента, прямо обвинив администрацию США в двуличии и сознательно подстроенной провокации. Вскоре раздался другой звонок. Знакомый американский журналист предлагал встретиться и сообщить мне результаты своего собственного расследования, опровергавшие официальную версию Вашингтона. В то же мгновение телефон корпункта замер, перестав подавать признаки жизни. И лишь на третий день после моих настойчивых «демаршей» в адрес телефонной компании аппарат снова подключили. Такого «совпадения» у меня не было за многие годы журналистской работы в Нью–Йорке.

Да, это, безусловно, не могло быть случайностью, если толпу ворвавшихся на территорию загородной резиденции постоянного представительства СССР при ООН возглавляли тогда сенатор д’Амато и представители местных властей. Сами они, правда, поостереглись нарушать дипломатический иммунитет и непосредственно в бесчинствах не участвовали, но свое грязное дело сделали. И не случайно именно в те дни федеральные власти пробивали в конгрессе «под шумок» ассигнования на ракеты MX, угрожая «санкциями против красных», а банды хулиганствующих молодчиков на улицах готовы были отозваться на воинствующие призывы и в любой момент ворваться в дома, где работают и живут советские люди. В тщательно координируемой антисоветской свистопляске отключение телефона корпункта — деталь маленькая, но она логично и естественно вписалась в цепь одной большой провокации.

К счастью, автомашину корпункта не тронули, и мне все–таки удалось поговорить с американским коллегой с глазу на глаз. Позже, уже не рассчитывая на телефон, я передал телеграфом в редакцию все, что тогда от него услышал.

— Экипажи южнокорейских самолетов международных авиалиний состоят преимущественно из военных пилотов, тесно связанных со своим Центральным разведывательным управлением, а через него со шпионскими ведомствами Вашингтона, — рассказал он. — Утверждения некоторых наших обозревателей — «какая, мол, нужда в самолетах, если есть спутники» — полностью несостоятельны. Мало–мальски знающий дело специалист подтвердит, что электронная аппаратура с высоты 9 тысяч метров дает значительно более ценную информацию, чем спутники. Проникая в советское воздушное пространство на такой высоте и пролетая над важными военными объектами, экипаж мог рассчитывать, что русские будут вынуждены привести в боевую готовность свои силы ПВО, а в это время разведывательные самолеты, спутники и наземные базы электронной разведки США «соберут урожай» шпионских данных, которые в обычной обстановке получить не так легко…

Отчасти поэтому, как объяснил мой собеседник, Вашингтон не стал оглашать свои записи, подбросив представителю США при ООН «сконденсированный» и очень мутный радиоперехват японских разведывательных служб. Без зазрения совести грязное шоу перенесли прямо на заседание Совета Безопасности ООН в расчете на аплодисменты международной аудитории.

— Если это не провокация, — заключил мой собеседник, — то почему на последнем этапе своего полета командир экипажа южнокорейского самолета сделал явную попытку оторваться от преследования и уйти безнаказанным. После неоднократных предупреждений и попыток приземлить нарушителя на своей территории, как это делается всегда в таких случаях, у советских истребителей–перехватчиков другого выхода не оставалось…

Нет, знакомый американский коллега отнюдь не одинок в своих рассуждениях и анализе уже известных фактов. В представительство СССР при ООН приходили ньюйоркцы, звонили жители разных штатов страны, стремясь разобраться в подлинных причинах инцидента и до конца не веря в искренность вашингтонской администрации. Видимо, опасаясь международного скандала, телефон нашей дипломатической миссии не отключали. Спокойные, трезвые голоса прорывались и сквозь плотную шумовую завесу антисоветизма на телевидении и в печати.

Прислушиваясь внимательнее к игре вашингтонского «оркестра», невольно можно было обнаружить: не все «музыканты» строго следовали дирижерской команде, кое–кто сбивался с общего тона. Хотелось ему или нет, но так получилось у корреспондента «Нью–Йорк тайме» Макгилла. В своей заметке, подверстанной к общему потоку брани и призывов к «стихийным демонстрациям», он осмелился поставить всего лишь несколько вопросов. В частности, почему при всем совершенстве находящейся на борту самолета электронной техники он ушел с установленного курса и углубился в воздушное пространство Советского Союза на 500 километров? Почему поддерживавшие с ним радиоконтакт японские и американские наземные службы не предупредили его об этом? Если на борту его действительно что–то произошло, почему экипаж ничего не сообщил на землю?

С подобными вопросами в те дни и я обращался к сотрудникам государственного департамента США. Словно сговорившись, они лишь повторяли хорошо заученную официальную версию, моя же дотошность их возмущала. Почему, допытывался я, южнокорейский самолет отказывался следовать сигналам советских истребителей–перехватчиков, действовавших согласно принятым во всех странах регламентациям? Или. быть может, вынужденная посадка на территории Советского Союза после полета над военными объектами не входила в планы его экипажа, имевшего на борту специальную шпионскую аппаратуру? А раз так, не были ли пассажиры заложни–ками, принесенными в жертву организаторами провокации?

Много, очень много каверзных вопросов продолжали ставить и сами американцы перед Белым домом. Были и такие, которых в Вашингтоне избегали больше всего. Почему, например, несмотря на клятвенные обещания властей, так и не оглашены полностью записи переговоров амеоиканских и японских наземных служб, поддерживавших радиоконтакт с экипажем? Увиливая от ответов, там предпочитали играть на эмоциях своих граждан, настраивая их заранее на неверие в любые объяснения, содержащиеся в заявлениях советских официальных лиц. Припертым же к стенке представителям государственного департамента ничего не оставалось, как просто ссылаться на какие–то «чувствительные моменты», затрагивавшие якобы деятельность разведывательных органов и интересы национальной безопасности США.

В поисках загадочных «чувствительных моментов» я и встретился с активистами антивоенной организации «Наутилус», попросив их высказать свое мнение.

— Случай с южнокорейским самолетом нужно рассматривать в более широком контексте нагнетаемой Вашингтоном военной напряженности в северо–западном районе Тихого океана, — сделал вывод в беседе со мной руководитель организации Зарски. — Мы нисколько не удивлены происшедшим, это логическое следствие наращивания Пентагоном военной мощи в непосредственной близости от советских дальневосточных границ. Стратегия балансирования на грани конфронтации с Советским Союзом может привести и к гораздо более трагическому исходу. Недавно мы подготовили исследование о деятельности вооруженных сил США в тихоокеанском регионе. Собранные нами сведения вызывают серьезную тревогу, объясняют и инцидент, происшедший в ночь на первое сентября…

«Именно эскалация гонки вооружений, подталкиваемая администрацией Рейгана, — считают авторы исследования Бельо и Хайес, — является главной причиной крайне нестабильного положения в северо–западном регионе Тихого океана. Острие пентагоновской стратегии направлено на то, чтобы, достигнув там превосходящей военной мощи, прорвать оборонительную систему Советского Союза в наиболее уязвимых для него географически местах».

Мои собеседники подтверждали свои выводы обстоятельными аргументами. Еще до второй мировой войны Вашингтон всячески оттягивал предоставление независимости Филиппинам под тем предлогом, что «оборона Соединенных Штатов начинается за три тысячи миль к западу от Сан–Франциско». В середине 80–х годов командующий тихоокеанским флотом США адмирал Лонг уже прямо заявлял: «Как раз этот регион, на мой взгляд, и явится наиболее вероятным местом конфронтации с Советским Союзом». Босс адмирала, министр ВМС США Леман пошел еще дальше, призывая превратить СССР в «изолированный остров». Высшая инстанция американской военной машины — объединенный комитет начальников штабов был не менее лаконичен в своем ежегодном докладе: по его оценке, решающее превосходство США якобы заключается в «способности американских вооруженных сил, включая японские и южнокорейские, не дать вырваться из «бутылки» советскому Тихоокеанскому флоту во Владивостоке».

Дело не только в воинственных заявлениях. Как считали активисты «Наутилуса», с начала 80–х годов началось в форсированном порядке и соответствующее материальное подкрепление стратегии конфронтации. На американские базы в Южной Корее было переброшено несколько эскадрилий истребителей–бомбардировщиков Ф-16, способных нести ядерное оружие для поражения объектов на советской территории. Дислоцированные на острове Гуам стратегические бомбардировщики Б-52 оснащались тактическими ядерными ракетами в дополнение к уже имевшимся ядерным бомбам и крылатым ракетам. Одновременно в районе Японского моря все чаще маячили эскадры во главе с авианосцами 7–го и 3–го флотов. Провокационная возня продолжалась и в Охотском море. Далеко не маловажную роль отводил Пентагон и своему южнокорейскому «аппендиксу»: на беспрецедентных по своим масштабам учениях, в которых участвовали десятки тысяч военнослужащих США и Южной Кореи, отрабатывались и методы ведения ядерной войны…

Так из отдаленных фактов–звеньев выстраивалась целая цепочка, ведущая к заранее подстроенной и хладнокровно осуществленной операции. Выгородить же ее подлинных вдохновителей и организаторов не помогли никакие даже самые «чувствительные моменты».

Организаторы провокации страстно хотели дискредитировать советские мирные инициативы, выставив себя «миротворцами» в ходе начинавшейся тогда президентской предвыборной кампании. С невинной миной Вашингтон продолжал разыгрывать политический спектакль, стараясь отвлечь внимание от новых военных авантюр Соединенных Штатов, на сей раз на Ближнем Востоке и в Центральной Америке. Но, заглянув за кулисы этого шумного представления, все больше американцев приходило к выводу — игра–то нечестная.

НЕНАДЕЖНЫЕ ЛЮДИ И БЕЗОТКАЗНЫЕ КОМПЬЮТЕРЫ

— Знаете ли вы цели, на которые направлены ваши ракеты?

— Нет, сэр.

— А задумывались?

— Да, сэр, время от времени. Но, честно говоря, мне лично не хотелось бы об этом думать. Нам хорошо известно, как запускать и вести ракету на цель, но представлять, на кого упадет боеголовка, я не хотел бы.

— Почему?

— Во–первых, мне не положено об этом знать. Во–вторых, если будешь задумываться, могут подвести нервы. Работа у нас и так слишком напряженная…

Это интервью я записал из увиденного по американскому телевидению репортажа. Передача велась прямо из спрятанного глубоко под землей пункта управления межконтинентальными баллистическими ракетами «где–то в Северной Дакоте». На вопросы корреспондента отвечал офицер ВВС, в обязанность которого входит нажать по команде кнопку запуска. По вполне понятным причинам тот офицер остался безымянным. Но были и другие, решившие не только задуматься, но и засомневаться в возложенной на них роли «человека–робота». Один из них — лейтенант ракетных частей ВВС Стивен Гифферт, историю которого я услышал в Сан–Франциско.

Случилось следующее. В школе офицеров ракетных частей, где он проходил специальную подготовку, штудировали курс «гибкого наведения на цель», что в переводе с пентагоновского языка означает технологию нанесения первого ядерного удара. На одном из занятий, где целями служили гражданские объекты, инструктор поставил перед Стивеном Гиффертом примерно тот же вопрос, что и корреспондент в бункере «где–то в Северной Дакоте». Лейтенант не выпалил автоматически уставного «йес, сэр», а спокойно заметил, что, наверное, подумает, прежде чем бомбить гражданские объекты. За такие раздумья его вскоре уволили со службы. Случай, кстати, далеко не единственный: в калифорнийской антивоенной организации мне рассказали, что ежегодно из армии увольняют сотни военнослужащих, не согласных с милитаристской политикой администрации США.

Мой знакомый Роберт Олдридж тоже когда–то служил, но не в армии, а в военно–промышленном филиале Пентагона — аэрокосмической корпорации «Локхид». Будучи инженером, он в течение шестнадцати лет участвовал в конструкторских разработках по созданию ракет «Поларис» и разделяющихся головных частей для «трайдентов». И добровольно ушел, осознав, что речь идет не об оборонительных средствах, а об оружии наступательного потенциала.

— Подлодки системы «Трайдент» являются самым дестабилизирующим и опасным оружием первого удара, — говорил он. — Я–то это знаю, как никто другой. Находящиеся на борту таких подводных «бегемотов» ракеты способны нести четырнадцать разделяющихся головных частей мощностью 150 килотонн каждая. Вместе с ракетами MX и запланированными для размещения в Западной Европе «Першинг-2» они неизбежно ведут все ближе и ближе к тому порогу, за которым может вспыхнуть пожар ядерной войны. И она будет неотвратимой, если Америка не пробудится…

Видимо, чтобы помешать пробуждению, в армии избавлялись от ненадежно мыслящих, а для верности их места все чаще занимала четко следующая командам компьютерная техника. С той же целью все новыми бытовыми компьютеризованными играми, прививавшими навыки разыгрывания военных сценариев, заполнялся и обычный рынок.

Вообразите на мгновение такую фантастическую картину. В советских магазинах продается игра под названием «Операция Пёрл–Харбор». В ней имитируется бомбардировочный налет японской авиации на американскую военно–морскую базу, в результате чего Соединенные Штаты чуть ли не потеряли весь свой флот, базировавшийся на Гавайях. Задача участников игры состоит в том, чтобы помочь японскому генеральному штабу осуществить такую операцию, которая позволила бы полностью вывести из строя американские военные суда и установить господство Японии над Тихим океаном. Одним словом, даже трудно представить, что в советских магазинах может появиться подобная игра. Но очевидно, какую дикую свистопляску подняли бы в Вашингтоне по поводу такой игры и какие обвинения посыпались бы на Советский Союз!

И все же нечто подобное, но абсолютно реально происходило в Нью–Йорке, где тысячами экземпляров распродавалась видеоигра под названием «Днепровский фронт». В ней имитируется форсирование Днепра частями Советской Армии. Детально, вплоть до батальонов, дается дислокация войск с обеих сторон, по воле игрока они бросаются в прорыв, штурмуют фортификации, наносят артиллерийские и воздушные удары, высаживают десанты в тыл. Игра рассчитана не только на любителя, но и на человека, разбирающегося в военном деле. Ее участник руководит действиями частей нацистской армии, ответы же выдает компьютер «от имени советского командования». В инструкции к игре ясно изложена цель — «не дать русским прорвать оборонительные позиции в критических местах» и «действовать так, будто бы вы легендарный генерал Манштейн». То есть надо перехитрить компьютер и не позволить Советской Армии закрепиться на правом берегу реки. Трудная задача, но азарт игроков этим, видимо, лишь подстегивается.

Любопытно, а как относятся к своеобразной попытке перекроить историю Великой Отечественной войны изобретатели «Днепровского фронта». Позвонил в Балтимор, в компанию «Авалон Хилл Гейме», придумавшую эту военную игру.

— Симпатии игроков неизбежно должны быть на стороне немецкой армии? — как ни в чем не бывало удивился моему вопросу сотрудник отдела компании по связям с общественностью Джек Датч. — Это не обязательно. Главное в нашей игре —интерес к историческому прошлому, она просто хобби. Кроме того, игра стимулирует интеллектуальные способности: ведь вы должны обыграть компьютер. Возможно ли такое? Поверьте, если очень постараться, ваш интеллект нанесет ему поражение.

— Генерал Манштейн, на танковые резервы которого ссылается ваша инструкция, — вставил я так же спокойно, — незадолго до днепровской операции тоже пытался отбросить советские войска, взявшие в кольцо армию генерала Паулюса. Чем это кончилось, хорошо известно. Кстати, вам никогда не приходила в голову идея попытаться переиграть ход Сталинградской битвы и вообще всей второй мировой войны, придумав соответствующую игру?

Собеседник несколько растерялся и попытался выйти из положения с помощью заверений, что речь идет лишь о «стимуляторе интеллекта».

— Иначе говоря, вы стимулируете забвение памяти о миллионах людей, отдавших свою жизнь в борьбе с «легендарным Манштейном» или замученных в нацистских концлагерях, — уточнил я, уже не ожидая ответа.

Вскоре после разговора с изобретателем «Днепровского фронта» я натолкнулся в нью–йоркском магазине на другую новинку — компьютеризованную видеоигру «Бомбардировщик Б-1». На сей раз игрок выступает в роли пилота стратегической авиации, его задача — прорваться через заслон советской противовоздушной обороны, уйти от преследования истребителей–перехватчиков, сбросить на города ядерные бомбы и вернуться домой. Поставщик очередного «стимулятора интеллекта», уводящего в мир грез, все та же компания из Балтимора «Авалон Хилл Гейме». Связываться с ней и общаться с ее изобретательными умами не было никакого желания — опасался, что в разговоре с ними, чем черт не шутит, подведут нервы.

А ведь игровые пособия вроде «Днепровского фронта» и «Бомбардировщика Б-1» выглядят невинной забавой по сравнению с военными сценариями, которые проигрывают стратеги Пентагона. Там тоже готовят наставления, но уже по ведению не имитационных, а настоящих боев с применением ядерного оружия. Достоянием гласности, например, стал принятый сейчас в армии США новый военно–полевой устав, где прямо указывается цель «захвата инициативы путем нанесения первого удара, прежде чем противник сможет отреагировать на него». Английский военный журнал «Милитари ревью», расшифровывая формулировки устава, откровенно признал, что американские генералы не видят разницы между первым и ответным ударом в ядерной войне.

В чем же отличие пентагоновских стратегов от бизнесменов, предлагающих американцам разыгрывать на экранах компьютеров новые варианты битвы за Днепр и нападения на Советский Союз? По сути, нет никакой: и те и другие участвуют в большой игре в «советскую угрозу», пущенную со злым умыслом профессиональными лжецами в Вашингтоне. Их далеко идущая цель—подстегнуть милитаристский психоз и антисоветскую истерию, нейтрализовать влияние антиядерного движения, создать в стране такой политический климат, при котором миф о «советской угрозе» можно было бы устойчиво поддерживать.

НОВЫЕ ОПУСЫ ГОЛЛИВУДА

— Действительно, почему бы Голливуду не поставить увлекательный художественный фильм о Советском Союзе, — удивлялся знакомый американский кинематографист из Нью–Йорка. — Сколько ведь интересного происходит у вас в стране, да и американцам не мешало бы узнать побольше о вашей культуре, истории, политике…

Почему бы и нет, подумал я и из чистого любопытства заглянул в чужой портфель. Неудобно, конечно, но как устоишь, если речь шла о портфеле Голливуда, где лежали свеженькие, ожидавшие своего воплощения сценарии. Еще не оконченные, требовавшие доработки по ходу съемок, но в целом уже готовые фабрикаты.

Итак, передо мной сюжеты на «советскую тему». Первый попавшийся на глаза сценарий — для кинокартины под условным названием «Чарли Чан в Москве». Два китайских дипломата, отец и сын, оба атташе (уже оригинально), выполняют в Советском Союзе тайное задание по добыче сведений о «заговорщике Линь Бяо». Прямо на дипломатическом рауте сына соблазняет «красавица из Средней Азии по имени Лотус», оказавшаяся (о, фортуна!) дочерью Линь Бяо. В порыве страсти она признается, что ее отец «сотрудничает с советской разведкой». Следует хитрая комбинация, и сам Линь Бяо с дочкой становятся жертвой «банды четырех». В финале фильма происходит головокружительная автомобильная погоня вдоль Великой Китайской стены, похищение самолета и торжественная встреча отца и дочери в Тайбее. Выясняется, что все они работали в действительности на тайваньскую разведку.

О чем следующий сценарий? Авторы его утверждают, что это — «подлинная история». Ее главный герой — Иван Иванович Петровск в двенадцатилетнем возрасте разоблачает «агента Троцкого, работающего на службу Гиммлера». Его мать выходит замуж за некоего Паукера, который разоблачен позднее уже как агент британской разведки. Ивана Ивановича за заслуги командируют на учебу в Оксфордский университет, где он знакомится с местными студентами, многие из которых уже давно завербованы и по указанию Москвы подрывают устои английской демократии. На фоне средневековой оксфордской архитектуры вспыхивает любовный роман между Иваном Ивановичем и красавицей итальянкой (в сценарии следует прозрачный намек на целесообразность эротических моментов). Роман, правда, внезапно обрывают в Москве: там, оказывается, перед Иваном Ивановичем поставили уже другое задание. В традиции хэппи–энда он возвращается на родину, где на черноморской вилле уходит в сладкие воспоминания о старых добрых временах…

Судя по мелькавшим заголовкам, таких сценариев в портфеле Голливуда было еще не менее дюжины. И состряпаны они с тем же блеском интеллекта, воображения и художественного освоения «советской темы», как и первые два.

Куда более серьезным опусом оказался показанный по телевизионному каналу Эн–би–си художественный фильм «Третья мировая война». Первое впечатление от кинокартины — бред параноика. Как может начаться ядерная катастрофа, повествовалось уже не в одном американском фильме, обсуждалось за амбразурами «думающих танков» и тайно обыгрывалось в сверхсекретных правительственных документах, но такого еще не было.

Действие фильма развертывается в не столь отдаленном будущем. Где–то на Аляске тайно высаживается специальный штурмовой отряд советских парашютистов с заданием взорвать нефтепровод. На пути к цели десантники безжалостно расстреливают американских пограничников, зверски расправляются с гражданским населением. Цель плана — под угрозой выведения из строя нефтяной артерии заставить президента США пойти на отмену объявленного им торгового эмбарго. Обостряющийся конфликт не может предотвратить даже чрезвычайная встреча в верхах. Глава Белого дома объявляет мобилизационную готовность № 2.

Тем временем американские солдаты отчаянно защищают от десантников одну из насосных станций. Из Москвы следуют команды перерезать нефтепровод любой ценой. Ядерный шантаж и игра на нервах все же уступают взаимной договоренности по телефону отменить тревогу и вернуть бомбардировщики на свои базы. Но как раз в этот момент «коварный Кремль» наносит внезапный удар, отдав сигнал к ракетному нападению на Соединенные Штаты. Ядерный порог перейден, и, видит бог, первыми это сделали русские. Фильму недостает только картины ужасов взаимного уничтожения, все остальное имеется.

Но бред ли это только? Почему американский президент мучительно терзается сомнениями, готов идти на компромисс во избежание катастрофы, а советский «генерал Руденский» решает проще — рука спокойно опускается на красную кнопку? Почему на снегу Аляски обильно льется американская кровь, лица советских десантников перекошены злобой, и действуют они, в отличие от благородных «джи–ай», как послушные роботы–смертники, фанатически следуя приказу убивать? Все очень просто: у фильма есть свой «социальный заказчик» и свой однозначный политический смысл.

«Заказчик» этот окопался в вашингтонских траншеях психологической войны и для оправдания своего курса на наращивание ядерных вооружений всеми средствами продолжал раздувать миф о «советской угрозе». В подстегиваемой милитаристскими кругами антисоветской истерии фильм «Третья мировая война» лишь эпизод массированной морально–психологической подготовки населения к возможности и даже неизбежности мировой войны. Пусть гипотетична картина советско–американской ядерной дуэли, пусть даже в этой дуэли не окажется победителя, но знай, американец, и убедись еще раз, что в гибели цивилизации повинен будешь не ты. Приготовься к этому, научись жить рядом с атомной бомбой и побори в себе этот проклятый страх перед ядерным апокалипсисом. Вот к чему призывает фильм.

В свое время доктор Альберт Швейцер предостерегал, что привыкание к атомной бомбе, а тем более к любой возможности ее применения повлияет на психику человека, обесценит саму жизнь. Нет, до массового милитаристского психоза в Америке еще не дошло, но исподволь все отчетливее проводилась мысль, которую открыто бросил еще президент Трумэн 6 апреля 1949 года. Тогда он заявил, что «готов применить атомную бомбу ради мира во всем мире». А 22 мая того же года с воплем «Русские идут!» выбросился из окна министр ВМС США Джеймс Форрестол.

И еще. Снова попытайтесь представить себе, читатель, что аналогичный фильм показан по советскому телевидению. Какую душераздирающую истерию подняли бы в Вашингтоне по поводу «мракобесия русских атомных маньяков»! Нет, пожалуй, даже при самой богатой фантазии вообразить себе такое в нашей стране невозможно. Настолько разные эти два мира, их политика и мораль.

ОТ ИЛЛЮЗИЙ К ЗДРАВОМУ СМЫСЛУ

Мой нью–йоркский телефон звонил не переставая. Знакомые и незнакомые корреспонденты, ученые, студенты просили рассказать поподробнее о выступлении в Москве Генерального секретаря ЦК КПСС М. С. Горбачева, прислать им по почте его полный текст, делились своими впечатлениями. Большинство из них высоко отзывались о последовательности советской внешней политики, приверженности Советского Союза разрядке международной напряженности и готовности вести переговоры с США не ради самих переговоров, а с целью заключения справедливых соглашений на основе взаимности и равноправия.

Среди американцев, с кем пришлось тогда беседовать, был и бывший посол США в СССР, профессор–историк Принстонского университета Джордж Кеннан. В последние годы он особенно настойчиво выступал за нормализацию советско–американских отношений, принятие неотложных мер по обузданию гонки ядерных вооружений. У правых и консерваторов это вызывало раздражение, и они старательно навешивали на него ярлык «жертвы советской пропаганды». За что? Хотя бы за то, что профессор из Принстона высказался в пользу всеобщего и полного запрещения испытаний ядерного оружия, обязательства не применять его первым, заморозить, а затем и значительно сократить его арсеналы. Как раз тех самых мер, которые последовательно предлагает Советский Союз.

К явному огорчению и ужасу сторонников «силовой дипломатии» по отношению к СССР, Кеннан выступил и против внешнеполитического курса администрации Рейгана, указал на милитаризацию внешнеполитического мышления Вашингтона как на одну из главных грозящих миру опасностей. В его книге «Ядерное заблуждение. Советско–американские отношения в атомный век», уже шестнадцатой по счету, как он мне говорил, выражены его взгляды на актуальные проблемы отношений между нашими странами. На основе анализа их истории за последние тридцать с лишним лет Кеннан пришел к выводу: подход администрации США к ядерным вооружениям неизбежно сказывается и на политике в отношении СССР.

«Расценивается ли Вашингтоном это оружие как средство обороны временного характера, пока не приняты меры по контролю, или же как составная и жизненно важная часть нашей военной мощи, которую можно было бы использовать преднамеренно, немедленно и не задумываясь? — спрашивал он и сам же отвечал на этот вопрос: — Если прислушаться к доносящимся сегодня из Вашингтона официальным заявлениям, можно предположить, что мы уже находимся в состоянии необъявленной войны, которая ведется в преддверии настоящей, сейчас рассматриваемой там как неизбежной».

Легко представляешь себе, какое раздражение у местных военно–политических стратегов вызывало заключение Кеннана о том, что подхлестываемая в Америке антисоветская истерия не имеет под собой никаких разумных оснований и может кончиться трагически для судеб мира. В довершение всего ветеран американской дипломатии прямо указывал в своей книге: «У советского руководства нет и никогда не было намерений нападать на Западную Европу». А ведь утверждения об обратном и служили как раз администрации США основанием для безудержного наращивания ядерного потенциала.

И еще одно объяснение, почему вашингтонские политики не могли простить Кеннану его позиции, — он прямо утверждал, что в правительстве и прессе США превалирует крайне искаженное, далекое от действительности и очень опасное представление о Советском Союзе. По его словам, это представление строится на основе «систематического обесчеловечивания руководителей другой великой державы, постоянного преувеличения военного потенциала Москвы, якобы порочных советских намерений, постоянного извращения характера и убеждений другого великого народа». Такое представление, как он считал, не только свидетельствует об интеллектуальном примитивизме и непростительной наивности, но и способствует превращению ядерной войны действительно в неизбежную.

Джордж Кеннан видел эту опасность, но у него была и надежда, что из порочного круга гонки вооружений человечество все–таки вырвется. Он понимал, что другой разумной альтернативы не дано.

* * *

Каждый год в последнюю неделю октября под сводами здания Организации Объединенных Наций одновременно с сессией Генеральной Ассамблеи проводится «Народная ассамблея», в которой участвуют неправительственные организации. Устроители этого общественного форума — Центр ООН по разоружению, а также ряд американских общественных организаций пригласили и меня выступить на ассамблее на тему о моих «самых важных впечатлениях об Америке». Когда просят поделиться ими, я неизбежно начинаю рассказывать о ее современной политике. Видимо, это сегодня самое главное, что меня волнует.

До приезда в Соединенные Штаты я никогда не представлял себе столь осязаемо, с какой легкостью и полным пренебрежением к судьбам людей Вашингтон превращает жизнь в фарс. Никогда не представлял себе, как вроде бы ответственные политические лидеры могут открыто и прямо утверждать: «Есть вещи ужаснее, чем ядерная война». Никогда не представлял себе, сколь цинично, настойчиво и безудержно запугивают здесь «диким русским медведем», готовым якобы вот–вот расправиться с «беззащитным американским белоголовым орлом». Никогда не представлял себе, что апокалипсическое безумие может найти столь широкое распространение в Америке, а вырабатывающие ее внешнюю политику государственные деятели столь глубоко ему подвержены.

При республиканской администрации и с ее помощью синдром «советской угрозы» приобрел поистине патологические размеры. Нас обвиняли в «обмане», «аморальности» и даже «готовности идти на любые преступления ради достижения цели мировой экспансии». Подхваченные прессой, эти обвинения звучали тем более зловеще, что ни одно из них не было обосновано. Такие нападки на нашу страну преследовали одну цель — под аккомпанемент миротворческих официальных заявлений взвинтить военные расходы, невзирая на реальные интересы национальной безопасности США. Затеянная «игра» была весьма проста, ибо без мифа о «советской угрозе» трудно наращивать гонку вооружений, трудно обеспечить гигантские прибыли от производства оружия.

Однажды в Колумбийском университете мне довелось встретиться со Збигневом Бжезинским. В беседе он вновь попытался взвалить на Советский Союз вину за напряженность в советско–американских отношениях и в международной обстановке. И начал с так называемой «советской бригады» на Кубе, которая, по его словам, заставила администрацию Картера отступиться от Договора об ОСВ-2 и даже, мол, воздержаться от курса на разрядку. Бжезинский, к сожалению, торопился на свою лекцию перед студентами и не мог услышать моих аргументов, точнее, не хотел, ибо прекрасно знал: названная им «советская бригада» находилась на Кубе уже много лет по договоренности с правительством этой страны и не располагала средствами для высадки на американское побережье. Кому она могла угрожать?

Если бы профессор Бжезинский не торопился, я напомнил бы ему о базе США в Гуантанамо на кубинской территории, где размещены 2500 военнослужащих, и поинтересовался бы у него: «Если Советский Союз угрожает Соединенным Штатам, то что тогда говорить об американской угрозе Кубе? Или это не в счет?» Мне пришлось бы напомнить Бжезинскому, как американский президент перебрасывал в Гуантанамо тысячи солдат, а в Карибское море направлял армаду кораблей вместе с частями «корпуса быстрого развертывания». Напомнить ему и о бандитском налете на Гренаду. Или и это, профессор, не в счет?

Подобные провокации продолжаются в Центральной Америке. Может зародиться сомнение, а не в ходу ли та самая «теория сумасшедшего», о которой поведал в 70–х годах Никсон своему помощнику Хальдеману? Тогда президент США прямо признался: он хочет, чтобы у вьетнамцев создалось впечатление о его готовности «остановить войну любыми средствами, даже если для этого нужно нажать ядерную кнопку». Может быть, влиятельные силы в нынешней администрации тоже стараются, как у нас говорят, «взять на понт» и просто попугать непредсказуемостью своей внешней политики в советско–американских отношениях?

Блеф блефом, но как игнорировать совершенно бесспорные факты: мощнейшую за последние годы военно–морскую армаду США в Персидском заливе, новые военные базы в Омане, Бахрейне, Египте, Сомали, Кении и на Диего–Гарсия, растущее военное присутствие в Саудовской Аравии, расширение военной помощи Турции (прямо у границ с Советским Союзом), ядерное и военное сотрудничество с Пакистаном и антиправительственными бандами в Афганистане (также у наших границ), размещение «Першингов» и крылатых ракет всего в нескольких минутах полета от Москвы. Что можно предполагать по поводу этой милитаристской вакханалии и реальной, а не воображаемой военной угрозы?

«Мы не можем доверять Советам», — твердили вашингтонские деятели, забывая очень важное обстоятельство, что у советских людей есть весьма основательные причины не доверять Вашингтону. Только за последние десять лет ядерный арсенал США удвоился, размещены более пятисот новых МБР, половина ракет наземного базирования переоснащена, три из каждых четырех подводных лодок снабжены ракетами с разделяющимися головными частями. Администрация США форсировала программы по строительству и размещению нового поколения стратегических и крылатых ракет, подводных лодок, перебрасывала в Западную Европу новые ядерные ракеты средней дальности, часть которых предполагалось оснастить нейтронными боеголовками. В докладе Брукингского института в Вашингтоне американские эксперты указывали на 215 случаев применения правительством США оружия или вооруженных сил в политических целях с 1946 по 1975 год. Во многих из них вооруженное вмешательство предпринималось в непосредственной близости от границ Советского Союза.

Взаимное доверие, несомненно, одно из важнейших условий предотвращения ядерного Армагеддона. Но можно ли рассчитывать на искреннюю готовность американской администрации добиваться доверия? Советские мирные инициативы игнорируются, а большинство американцев толком их даже не представляет. Не случайно у нас говорят — через порог не здороваются. Тем более ядерный.

«ФОРМУЛА ЖИЗНИ» ПРОФЕССОРА ДЖ. КИСТЯКОВСКОГО

Тупик улицы Хадсон в бостонском пригороде Кембридже чем–то живо напомнил типичный уголок старой московской окраины в начале лета. Утопающие в зелени кустов деревянные домики, лающая из подворотни собака, крадущиеся вдоль заборов кошки. И тишина. Только заборы не из досок, как у нас, а из тонких некрашеных колышков, и время от времени издалека тишину нарушал вой полицейской сирены, приглушенный гул уже совсем непохожего на наши города Большого Бостона.

Калитка напротив двухэтажного дома № 31 без скрипа открылась. Поднявшись по ступенькам крыльца, я позвонил в дверь и вскоре услышал голос человека, с которым так хотел встретиться.

— Вот и хорошо, что приехали, — сказал он, приглашая меня в дом. — А то думал, увидите не меня, а некролог о моей смерти…

Слово за слово, и разговор невольно перешел на темы, волновавшие нас обоих в первую очередь.

Мой новый американский знакомый, почетный профессор Гарвардского университета Джордж Кистяковский, делил всю пройденную им жизнь на четыре этапа. Первые двадцать лет считал ничем не примечательными, за исключением непосредственного знакомства с первой мировой войной (бои шли тогда на его родине — Украине, откуда семья Кистяковских еще до революции эмигрировала в Америку). Следующие двадцать лет были посвящены исключительно научной работе в области химии. С начала 40–х годов научную деятельность вытеснило участие в разработке новых видов оружия (на этом поприще, по его словам, он «достаточно преуспел»). Когда занятые в «проекте Манхэттен» ученые телеграфировали президенту Трумэну в Потсдам об успешном испытании атомной бомбы условной фразой «Рождение детей прошло удачно», среди тех, кто стоял у «колыбели» и оповещал своего президента об их появлении на свет, был и Джордж Кистяковский.

И наконец, новые двадцать лет — отчаянные попытки воспрепятствовать появлению все более устрашающих «детей», которые уже начинают выходить из–под контроля, угрожая жизни не только их создателей, но и всего живого. Отчаянные, ибо, по его же признанию, на этом поприще заметных успехов он не добился.

— Когда и как я пришел к такому нерадостному выводу? — переспрашивал он и медленно, обдумывая свое прошлое, продолжал рассказывать: — Я встал на нынешние позиции почти четверть века назад. Не скрою, искренне был уверен, особенно после второй мировой войны, что Советский Союз стремится к завоеванию мирового господства. С конца 50–х работал советником президента США по науке, присутствовал на всех заседаниях Совета национальной безопасности и, как догадываетесь, в военных вопросах был весьма осведомлен. Но именно тогда начал осознавать, что растущий арсенал ядерного оружия превращается из средства защиты в бедствие, ибо обладающие им военные все еще живут в прошлом веке. Для них война — продолжение дипломатии другими средствами, у них нет желания задуматься над тем, что речь идет уже о ядерной войне, иными словами, о всеобщем самоубийстве.

Я имел возможность работать при президенте Эйзенхауэре, быть его близким другом. В откровенных беседах со мной он признавал огромную опасность милитаризации страны, а уходя с поста, официально заявил о растущем влиянии военно–промышленного комплекса на политику, а главное — на мышление американцев. Затем пришел Кеннеди. Однако тот, мне показалось, не был заинтересован в контроле над ядерным оружием, как и сменивший его Джонсон. Все это вместе заставило меня уйти с правительственной службы и добиваться своих целей уже не из Вашингтона.

— Предостережение Эйзенхауэра о влиянии военно–промышленного комплекса сделано более двадцати лет назад, — напоминал я, — но что изменилось с тех пор? И сейчас, например, кое–кто из членов администрации без всяких оговорок утверждает: Америка не только может вести ядерную войну, но и выжить и даже выиграть ее.

— Процесс милитаризации, вы действительно правы, продолжается. Ныне в Вашингтоне совершенно фантастически раздувают военный бюджет, принимают решения о производстве все более совершенных видов оружия, не задумываясь о последствиях ядерной войны для всей человеческой цивилизации. Утверждения же наших политиков о возможности выжить и победить, на мой взгляд, отражают одновременно и безумство, и сознательное дезинформирование людей. Ядерная война не пощадит ни центры военного командования, ни ракеты, ни города, никого. Это будет тотальная разрушительная катастрофа для всей природы Земли.

— Наверное, одним из следствий понимания этого и усиливающейся гонки вооружений в целом явилась и растущая поляризация в научных кругах США, — поинтересовался я. — С одной стороны — ученые, объединенные в такие организации, как «Врачи за социальную ответственность», «Союз обеспокоенных ученых», возглавляемый вами «Совет за жизнеспособный мир», то есть представляющие себе опасность дальнейшей ядерной гонки, понимающие, что нельзя предотвратить назревающую катастрофу с помощью наращивания военного потенциала, ибо это и есть путь к катастрофе. По другую сторону если не баррикад, то во всяком случае стены стоят те, кто продолжает участвовать в разработках все более разрушительных средств массового уничтожения.

— Надо отметить, такая поляризация давала о себе знать еще в 50–х годах. Потерявшие веру оставляли работу на Пентагон, даже несмотря на чувствительные материальные потери. Однако многие занятые в военных областях ученые и сейчас убеждены, что делают нужное для Америки дело. Есть и такие, а их очень много, кто научную деятельность в гражданских областях сочетает с «подработкой» по выполнению заказов правительства и военных лабораторий, думая, что занимается лишь обычными исследованиями. Мышление такого рода ученых особенно трудно изменить, ибо они разуверились вообще в человеческой способности что–либо улучшить в этом мире.

— Возможно, покажется упрощением, но думается, что все люди сегодня так или иначе разделились на приверженцев одной из двух формул. Первая была в ходу еще со времен древних римлян: «Хочешь мира — готовься к войне». Вторая: «Хочешь мира, борись за мир». Первая, хотя и дискредитировала себя в ходе столетий истории человечества, все еще пользуется спросом. Вторая стала еще более императивной в связи с появлением ядерного оружии, кардинально изменившего представление о масштабах и последствиях самой войны. Ее начинают разделять не только обладающие научными фактами и знаниями ученые, но и все явственнее поддерживают миллионы американцев, участвующих сегодня в общенациональной кампании за замораживание ядерного оружия. Решающее слово, может быть, за этими людьми и не в последнюю очередь за учеными, главным оружием которых в борьбе против угрозы ядерной катастрофы являются их знания? Положение не совсем безнадежно, не так ли?

— Милитаристы и правые — вот те, кто придерживается у нас первой формулы. Чтобы выжить, как они считают, надо иметь более мощную военную машину, чем у потенциального противника. Они требуют все больше, хотя рост военного потенциала уже, по существу, бессмыслен и ничего не меняет. Мы же являемся сторонниками второй формулы, считая, что в ядерной войне победителей не будет, а разрушения окажутся катастрофическими для жизни на Земле. Наше кредо — предотвратить войну можно, лишь остановив ядерную гонку и повернув ее вспять активными действиями. Когда я говорю «мы», я имею в виду в первую очередь себя, возглавляемый мною «Совет за жизнеспособный мир», миллионы людей, участвующих в движении за мир.

Положение, конечно, не безнадежно. Оно могло быть безнадежным, если бы не существовало массового антиядерного движения. Без такой мощной оппозиции опасность войны была бы гораздо более реальной. Не осмеливаюсь утверждать, что катастрофа в таком случае уже произошла бы, ибо делать подобного рода предсказания крайне трудно, но объективные условия тогда были бы значительно благоприятнее для начала войны. Сейчас же у нас в стране складывается совершенно беспрецедентная оппозиция, миллионы и миллионы американцев подписываются под воззванием за замораживание ядерного оружия. Трудно рассчитывать, что это движение сразу заставит администрацию коренным образом изменить свой курс, но игнорировать такую оппозицию очень трудно. И что еще вселяет в меня надежду на то, что мир будет сохранен, — позиция Советского Союза. Мне не придется увидеть этот триумф, но я в него верю.

— Можно ли оспаривать весомейший вклад, который могут внести люди вашей профессии и в международное сотрудничество ученых разных стран, в особенности Советского Союза и Соединенных Штатов?

— В важности такого сотрудничества я убедился на собственном опыте. С начала 60–х годов мне приходилось участвовать в Пагуошском движении ученых, встречаться со многими советскими коллегами и обсуждать с ними проблемы современности. Идею же Советского Союза о создании международного комитета авторитетных ученых трудно не поддержать, ибо сама история Пагуошского движения свидетельствует: чем выше и авторитетнее уровень участвующих в нем ученых, тем заметнее и их влияние.

— Не только в научных контактах, но и вообще в межгосударственных отношениях одной из самых ключевых является проблема взаимного доверия. Подчас с американской стороны можно слышать обвинения в адрес Советского Союза в том, что он якобы не выполняет своих договорных обязательств, нарушает положения Договора об ОСВ-1.

— Лично я не разделяю этих обвинений по одной простой причине: они не отвечают действительности. У меня была возможность тесных контактов с американским сопредседателем постоянной консультативной комиссии. Ни он, ни другие эксперты не подтвердили отхода от договорных обязательств со стороны Советского Союза, строго следовавшего духу и букве договора. А потому все обвинения носят надуманный, скорее всего намеренный характер. Отказ сената ратифицировать Договор об ОСВ, подписанный в 1979 году, я считаю трагической ошибкой, ибо контроль за его выполнением реально осуществим, а сам договор отвечал интересам обеих стран. В результате мы потеряли драгоценное время.

— Наверстать такую потерю действительно трудно. Не знаю, можно ли верить Белому дому, выступившему с идеей о переговорах по сокращению запасов стратегического ядерного оружия. Идея, как известно, не кардинально новая: Советский Союз предлагал и всегда был готов к переговорам для обсуждения действительно равноценных и взаимоприемлемых сокращений. Но то, что предложил Белый дом…

— То, что он предложил, а надо признать определенные внешние изменения в его тоне, по существу, рассчитано в лучшем случае на многие и многие годы переговоров, в худшем — на достижение односторонних выгод. В его предложениях фактически игнорируется вопрос о сокращении арсенала стратегических крылатых ракет и других не менее коварных систем оружия, о развертывании новой стратегической ракетной системы MX, производстве бомбардировщиков Б-1, подводных лодок «Трайдент-2» и других. Это как раз те виды оружия, которые ведут к продолжению гонки вооружений. Вот почему, я надеюсь, участников движения за замораживание ядерного оружия трудно будет ввести в заблуждение такими предложениями…

Поздний вечер. Собеседник выглядел уставшим — только что вернулся из поездки в Вашингтон, где выступал на антивоенной конференции. Сказывались годы, ведь он ровесник века. Не желая злоупотреблять гостеприимством, обратился к нему с последним вопросом — что он хотел бы передать советским людям.

— Я хочу попросить их всегда помнить: рядовые американцы тоже хотят мира, а миллионы из них сейчас участвуют в борьбе за предотвращение ядерной войны. Мне хочется еще раз подтвердить и свою уверенность в том, что эта борьба будет не бесплодной и растущее давление заставит администрацию изменить курс на бряцание оружием. Очень важно сегодня для всех нас поддержать эту борьбу, активно участвовать в ней, не дать возможности противникам ядерного разоружения нейтрализовать наши усилия. Лишь тогда мы преодолеем их сопротивление…

Расставаясь внизу у калитки, Джордж Кистяковский передал своим коллегам–ученым в Советском Союзе пожелание не складывать оружия в борьбе за мир.

Сегодня этого человека уже нет в живых. Но о знакомстве с ним я буду помнить долго.

ДИАЛОГ ЧЕРЕЗ ОКЕАН

Американский рыбак Тэд Мэттсон нашел прибитую волной к берегу Аляски бутылку. На ней были выгравированы серп и молот, а внутри лежала записка на русском языке: «Экипаж советского траулера из приморского города Находка шлет дружеский привет всем, кому попадет наше послание. Пусть они знают, что мы живем и работаем с надеждой предотвратить войну, хотим мира для всех народов и думаем, что люди смогут отстоять свое мирное будущее. Просим не терять надежду в своем сердце».

Об этом случае рассказала мне профсоюзная активистка и писательница из Нью–Йорка Кэти Кан: автор книги «Плоды нашего труда». Книга необычная для Америки: автор посетила Советский Союз, где встречалась с людьми, пытаясь понять их повседневные заботы, узнать их представление о счастье и смысле жизни. Открыв эту книгу, американцы могут познакомиться с тем, как живут и работают нефтяники Азербайджана, оленеводы Якутии, шахтеры Донбасса, лесники Латвии, хлопкоробы и прядильщицы Узбекистана, рабочие Волжского автомобильного завода в Тольятти, строители гидроэлектростанции в Сибири. Для многих станет откровением жизнь Союза Советских Социалистических Республик, многонациональной страны, которую в Америке все еще продолжают по инерции называть Россией.

В своей книге Кэти Кан поместила также интервью с шахтерами, текстильщиками, водителями такси, фермерами, автомобилестроителями и рыбаками из Айовы, Нью–Мексико, Техаса, Нью–Йорка, Аляски и Апалачи. Они делятся своими заботами и тревогами, думами о будущем. В результате получился своего рода диалог через океан, диалог между людьми, которые никогда не встречались друг с другом.

— Я стремилась показать, как многое нас еще разделяет и сколь много между нами общего, — сказала она в беседе со мной. — Прежде всего хотелось развеять устоявшиеся мифы и стереотипы, открыть своеобразный канал общения между нашими народами. Ведь от того, насколько мы понимаем друг друга, зависит, с чем мы переступим порог XXI века — с надеждой или с чувством отчаяния и безысходности…

Кэти Кан вспомнила свое возвращение на родину после поездки по Советскому Союзу. Самое удивительное, что из нью–йоркского аэропорта ее вез тот же водитель такси, который отвез писательницу на железнодорожный вокзал, откуда она отправлялась в свое дальнее путешествие в СССР из вашингтонского аэропорта. Такое совпадение — один шанс из миллиона в таком городе, как Нью–Йорк, где три аэропорта, два вокзала и около 30 тысяч такси. Он узнал Кэти Кан и с интересом расспрашивал о «жизни там, в России». Прощаясь с ней во второй раз, водитель Альфонсо Томас заметил: «За свою жизнь я прочитал мало книг, но вашу прочту обязательно».

В довольно бурном и мутном потоке издающихся в Америке «исследований» о Советском Союзе, предвзятых и проникнутых зачастую недоверием и даже ненавистью к нашей стране, трудно найти изданную небольшим тиражом книгу Кэти Кан. Многие так и не узнают о ее искреннем стремлении прорвать «железный занавес», воздвигнутый теми, кто сам никогда не трудился, а лишь наживался на эксплуатации других, запугивая разного рода байками о «коварстве русских» и «советской угрозе». Но тот факт, что нью–йоркский таксист Альфонсо Томас будет искать эту книгу, дабы узнать больше о советских людях, свидетельство интереса трудовой Америки к советским людям, к нашей стране.

«МОМЕНТ ИСТИНЫ» КЛИНТОНА ГАРДНЕРА

Было уже за полночь. Хозяин дома вышел на несколько минут из комнаты. Вернувшись, положил передо мной на стол военную каску и пачку фотографий. Я взял каску в руки. Зеленая, выцветшая, с белыми черточками сзади и спереди — знаками лейтенантского отличия и огромной рваной пробоиной.

— Эти предметы для меня связаны с тем, что многие называют «моментом истины», — объяснил мой собеседник. — На каске след от осколка снаряда, ранившего меня 6 июня 1944 года, когда мы высаживались в Нормандии в составе второго эшелона десанта союзников. Потом в госпитале врачи рассматривали ее и удивлялись, как я остался жив. Весной сорок пятого мне довелось освобождать концентрационный лагерь в Бухенвальде, и фотографии, что вы видите, я сделал, когда еще не остыли печи его крематория. Только при мне были захоронены две тысячи жертв, тела которых нацисты не успели сжечь. Тогда же я нашел абажур из человеческой кожи, который соорудила Эльза Кох. Увиденное на фронте и в Бухенвальде оставило неизгладимый след в моей жизни. Вот почему, когда говорят в Вашингтоне, что, мол, разрядка мертва, будущее советско–американских отношений покрыто мраком, а ядерная война возможна, я воспринимаю такие заявления с болью и негодованием…

Это слова американца из штата Вермонт Клинтона Гарднера, сказанные им в конце нашей встречи, состоявшейся в его родном городке Норуич. Три дня мы провели вместе, беседовали о том, что волнует сегодня народы наших стран и что могут сделать люди для предотвращения ядерной катастрофы. Мой собеседник не скрывал своей глубокой озабоченности попытками администрации США воскресить времена «холодной войны», похоронить разрядку и сорвать мирное сотрудничество между нашими странами.

— В сорок пятом, — вспоминал он, — подъезжая к Дрездену и увидев зрелище этого разрушенного бомбежкой города, я подумал: «Мир сошел с ума». Но до конца разувериться в людях помешали встречи с советскими воинами и празднование нашей победы. «Нет, еще не все потеряно», — решил я.

Клинтон Гарднер — человек интереснейший во многих отношениях. На фронт он пошел добровольцем, дважды был ранен, имеет боевые награды, войну закончил в двадцать два года капитаном. Казалось бы, материальная обеспеченность должна была внести в его жизнь не только комфорт, но и покой, однако забыть прошлое ему не удавалось. Он написал книгу «Письма в третье тысячелетие» — философские размышления о путях достижения взаимопонимания между Советским Союзом и Соединенными Штатами. Для типичного американского бизнесмена подобное занятие — явление, прямо скажем, довольно необычное.

Клинтон Гарднер не только размышлял, но и действовал, выступив инициатором проекта «Мосты к миру в мире», который предусматривал поездки американцев в СССР для знакомства с нашей страной и ответные посещения делегациями советских людей Соединенных Штатов. Он рассматривал их не просто как культурный или туристский обмен, а как взаимное стремление узнать больше друг о друге, работать, как он говорил, в одном экипаже на одном космическом корабле Земля.

Несколько лет назад, вспоминал он, двенадцать молодых американских фермеров поехали в СССР и работали там три месяца в колхозах. Позднее один из них рассказал в журнале «Нэшнл джеографик» о теплоте, дружелюбии и гостеприимстве советских людей, о том, что к концу его пребывания русские обращались к нему «товарищ». Сегодня, по мнению Клинтона Гарднера, масштабы такого рода поездок надо увеличить в сотни и тысячи раз, пришло время, когда неправительственные организации США, рядовые американские граждане должны взять инициативу в свои руки и начать свой диалог с советскими людьми на принципах равноправия и взаимного уважения.

— Как офицер–артиллерист, участник второй мировой войны, — говорил он мне, — я пришел к выводу, что ядерные бомбы — это орудие геноцида, каким в свое время был концлагерь в Бухенвальде. Испытав на себе трагедию войны, буду продолжать делать все для предотвращения ядерной катастрофы и верить в лучшее будущее советско–американских отношений…

Клинтон Гарднер познакомил меня со своими соотечественниками, разделявшими его опасения и веру. Надеждами на мир и сотрудничество между нашими странами делились со мной судья Джордж Эллисон и владелец хозяйственной лавки Джек Фрейзиер, настоятели местных церквей Питер Демиан и Грегори Маршалл, декан факультета Дартмундского колледжа Ричард Шелдон, врач Дэвис Эймс, активистка антиядерного движения Мэри Тичаут, мать троих детей Энн Уайнрайт, семья Мэри и Джима Гриффитс.

Хочется верить, что сегодня они и есть те, кого в свое время Уолт Уитмен называл «солью американской земли».

ГЛАВНОЕ — ПОНИМАТЬ ДРУГ ДРУГА

— Что американцам известно о Великой Отечественной войне советского народа против фашизма? — переспрашивал мой собеседник американский писатель Элтон Фэкс. — Согласен, это вопрос не столько о степени знакомства моих соотечественников с фактами современной истории, сколько об осознании ими происходящего в мире сегодня и того, что не должно произойти завтра. Мне трудно говорить за всех, но, думаю, для большинства американцев великая война вашего народа с гитлеровскими варварами до сих пор остается, по существу, неизвестной. А ведь здесь, наверное, один из ключей к пониманию нами советских людей, их идеалов, образа жизни, психологии и культуры, политики вашего государства.

— Вы не раз были в Советском Союзе и, непосредственно общаясь с советскими людьми, многое узнали о нашей стране, — продолжил я беседу. — Видимо, у вас сложилось свое мнение о том, что в Америке называют «советской угрозой», «советским экспансионизмом», «агрессивностью русских».

— Мне приходилось не только путешествовать, но и жить во многих странах, — рассказывал Элтон Фэкс, — но нигде я не встречал столь искреннего гостеприимства и чистосердечного стремления сохранить мир, как в Советском Союзе. Во время одной из таких поездок я присутствовал на всенародном праздновании Дня Победы, и в эмоциональной, очень насыщенной атмосфере того памятного дня я еще раз убедился, что у советских людей нет более драгоценного желания, чем жить в мире и дружбе со всеми народами.

Мне уже далеко за восемьдесят, мой жизненный опыт вмещает многое, но нет в нем, как и у всех американцев, одного: никто из нас не видел, как на глазах рушится от бомбы его жилище, погибают под его обломками родные, никто сполна не испытал на себе трагедии войны, обрушивающейся на землю его страны, врывающейся в его собственный дом. Судьба была благосклонна к Соединенным Штатам — разрушительные войны обходили ее стороной. Вот почему американцам трудно понять, какой глубокий, сокровенный смысл вкладывают советские люди в каждый построенный ими новый дом, завод, электростанцию, канал — все это создается с надеждой на мир, на светлое будущее. Вот почему нельзя не верить в искренность любого советского предложения, направленного на то, чтобы избежать новой войны, ослабить международную напряженность.

— Время от времени от вашингтонских деятелей приходится слышать утверждения, что Советский Союз уже якобы приступил к осуществлению своей «тайной стратегии» по завоеванию мирового господства, а потому, мол, Запад должен вооружиться, дабы противостоять «советской агрессии». К чему могут привести сознательно нагнетаемые страх и недоверие между народами, подстегивание гонки вооружений?

— Как и многие мои соотечественники, побывавшие в Советском Союзе, я чувствую перед своей совестью долг рассказать американцам, чем действительно живут советские люди, каковы их подлинные планы, в отличие от той «тайной стратегии», которая рождается в больном воображении вашингтонских политиков. Конечно трудно, очень трудно переубеждать, бороться против предрассудков. Массовой пропаганде все еще удается заглушать голоса тех, кто честно рассказывает и открывает для американцев Советскую Россию. Но мы продолжаем делать это, не утаивая и тех проблем и недостатков, которые есть еще в вашей стране.

Я глубоко верю: между нашими великими державами могут существовать отношения доверия и сотрудничества, ибо знаю — на другом берегу океана советские друзья разделяют мой оптимизм. Пользуясь возможностью, передаю самый теплый привет и добрые пожелания моим коллегам, советским писателям. Беседы, встречи и дружба с ними убеждают меня, что вклад, который мы вносим в достижение так нужного нашим народам взаимопонимания и доверия, даст свои плоды. Мне хочется подтвердить — мои взгляды и убежденность в правоте нашего общего благородного дела не изменились, и здесь, в Америке, я делаю все, чтобы дружба не уступила места вражде.

В свое время наши страны участвовали в общей вооруженной борьбе против нацистов, и это сотрудничество скреплено кровью, рукопожатием наших бойцов на Эльбе. Сегодня перед лицом еще большей опасности ядерной катастрофы лучшим памятником погибшим на войне явится наше мирное сотрудничество, от которого выиграют не только американцы и советские люди, но и все народы Земли…

ДВА МИРА, ДВЕ ПОЛИТИКИ

Опубликованные в советской печати планы экономического и социального развития нашей страны на ближайшее десятилетие привлекли в Америке внимание многих, и не только заштатных «кремленологов» и «знатоков русской души». Местные органы массовой пропаганды, правда, всячески старались обойти эти планы молчанием, но американцы, кто все–таки мог с ними ознакомиться, убеждались, что данная долгосрочная экономическая программа опирается на очень важную предпосылку — обеспечить стабильный рост благосостояния народа на основе эффективного развития промышленности и сельского хозяйства можно только в мирных условиях. Даже некоторые местные обозреватели вынуждены были признать, что на фоне эпизодически вспыхивающих в США экономических кризисов, спадов производства, роста инфляции и безработицы планы Советского Союза строятся на прочной экономической базе, отличаются уверенностью и оптимизмом.

Своими впечатлениями я попросил поделиться видного общественного и научного деятеля США, автора многих исследований и книг, посвященных проблемам войны и мира, профессора Джона Сомервилля. «Советолога» совсем не типичного хотя бы потому, что он посвятил изучению нашей страны более полувека, относится к ней непредвзято. И отнюдь не из тех кабинетных экспертов, причисляющих себя к «знатокам русской души» больше по найму, чем на основе действительных знаний и опыта.

Впервые Джон Сомервилль приехал в Советский Союз по научному обмену в 1935 году. Около двух лет занимался исследованиями в области философии, знакомился «из первоисточника» с жизнью новой России. Впечатления от поездки отразил в своей книге о философии в Советском Союзе. Теперь автор многих исследований и книг, почетный профессор Нью–Йоркского университета редактирует журнал, где помещаются статьи ученых разных стран, а также издает ежеквартальник «Советские исследования в области философии». Блестяще владея русским языком, внимательно следит по литературе и печати за событиями в нашей стране. Несмотря на преклонный возраст, деятельность философа и редактора совмещает с активной общественной работой в американском антиядерном движении.

Все это и побудило меня поинтересоваться его мнением о складывающейся международной обстановке, о перспективах советско–американских отношений.

— Профессор Сомервилль, в американской прессе очень много пишут о «советской угрозе», нагнетая обстановку шовинистической истерии и милитаристского психоза. Все это воскрешает эпоху маккартизма и «холодной войны». Одновременно по другую сторону океана страна, против которой направлена кампания клеветы и ненависти, активно обсуждает перспективные планы экономического развития на многие годы вперед. Разве эти факты и их сопоставление не служат убедительным подтверждением искренности внешней политики Советского государства, мирных намерений нашей страны, направленных не на военные приготовления, а на созидание во имя блага людей?

— Я всегда приветствовал советские пятилетние планы, имеющие огромное значение для развития вашей страны, — заметил он. — Полностью согласен, что очередной пятилетний план свидетельствует о стремлении народа вашей страны к мирному созиданию, а не к получению максимальных прибылей на производстве вооружений. Эта программа мирного строительства представляет собой солидную основу для успешного развития вашей экономической системы.

В своих статьях мне приходится напоминать американцам о многих советских мирных инициативах по укреплению доверия и уменьшению военной опасности, которые администрация США, как правило, считает «неприемлемыми». Примечательно и то, что средства массовой информации у нас в стране, к сожалению, даже не информируют об этих предложениях. Уверен, не очень многим моим соотечественникам известно о предложении СССР заключить соглашение между государствами — членами НАТО и Варшавского Договора о неприменении первыми ядерного оружия.

— Кто, по вашему мнению, несет главную ответственность за наращивание гонки вооружений?

— Есть достаточно оснований возлагать вину на Вашингтон. Ведь именно администрация США пошла на размещение нового ракетного оружия в Западной Европе вопреки отчетливым предупреждениям Советского Союза и антиядерного движения в США о самых пагубных последствиях такого шага. Даже сенатор Крэнстон вынужден был призвать к отсрочке размещения и продолжению переговоров. Вашингтон повел же себя, мягко говоря, безответственно и лишь увеличил опасность ядерной конфронтации.

— Можно ли изменить создавшуюся ситуацию? Есть ли в США силы, способные повлиять на развитие событий, заставить администрацию опомниться и вести переговоры, не прибегая к угрозам?

— У меня всегда была и остается надежда на победу здравого смысла. Сегодня по обе стороны Атлантики все больше людей сознают, что ядерная катастрофа — это уже не война в обычном смысле, что применение ядерного оружия приведет к гибели цивилизации. Знают ли об этом в Вашингтоне? Думаю, и там вынуждены будут исходить из реальности. Не случайно ведь представители предшествующих вашингтонских администраций Макнамара, Банди и Смит признали недопустимость использования ядерного оружия, поддержали обязательство о его неприменении первым.

Президент Рейган вынужден был заявить: ядерную войну невозможно выиграть и вести ее бессмысленно. А ведь всего лишь год назад говорил совершенно обратное, и министр обороны Уайнбергер утверждал о возможности победы в «затяжной ядерной войне».

— Профессор Сомервилль, мне думается, что между некоторыми публичными заявлениями представителей администрации и ее реальными действиями все еще лежит огромная пропасть, которая не позволяет говорить об искренности. Хотелось бы верить, но факты мешают.

— Согласен, есть разница между их делами и словами. Но они действуют не в вакууме. Почему я все еще надеюсь, что в Вашингтоне прислушаются к голосу рассудка? Иногда мне кажется, что если заложить в компьютер все необходимые исходные данные о шансах выживания человечества, то на чисто математической основе машина скорее всего сделает вывод — выжить нам не удастся. Машина невольно даст этот ответ, ибо слишком много на сегодня негативных моментов содержится в самих исходных данных. И все же вопреки им я остаюсь оптимистом. Сегодняшние данные опираются на мнения, привычки и предрассудки, выработанные в прошлом, но мне думается, их можно изменить. Человек устроен разумно и не может не замечать качественного отличия современного мира от прошлого, не может не чувствовать необходимости приспосабливаться к новым условиям. Хотя это и трудно, все же надеюсь, что у людей хватит разума и времени предотвратить ядерный апокалипсис. Правильно говорят — надежда умирает последней.

— Что же, на ваш взгляд, нужно делать для предотвращения нависшей опасности?

— Прежде всего усилить пропаганду мира, особенно в нашей стране. Первая и главная задача — информировать широкую общественность о подлинных фактах гонки вооружений, опасностях и последствиях ядерной катастрофы. Десятки миллионов американцев смотрели по телевидению фильм «На следующий день», где демонстрировались приближенные к реально возможным последствия третьей мировой войны. Этот фильм послужил им напоминанием, заставил многих по–новому взглянуть на окружающий мир. Ни одна страна не гарантирована от ошибок, но некоторые из них могут быть чреваты гибельными последствиями для всего человечества. Именно поэтому я отношусь критически к политике тех в Вашингтоне, кто предпочитает хладнокровно балансировать на грани войны. Мне далеко не безразлична реакция Советского Союза на размещение новых американских ракет в Западной Европе, по поводу «оборонительного» характера которых у меня большие сомнения. Мои коллеги–ученые из Советского Союза имеют все основания утверждать, что размещение этих ракет представляет еще одну попытку добиться превосходства, способствует дестабилизации сложившегося паритета. Но если вы меня спросите, осмелятся ли в Вашингтоне применить первыми ядерное оружие, могу высказать вам сто аргументов «за» и не меньше «против».

— Недавно отмечалось пятидесятилетие со дня установления дипломатических отношений между нашими странами. Верите ли вы, что советско–американские отношения могут быть не только нормальными, но и по–н§стоящему плодотворными и стабильными?

— Хочу подчеркнуть следующее обстоятельство. Согласно заверениям Вашингтона, обострение международной обстановки и американо–советских отношений якобы началось под влиянием событий в Афганистане. Это целиком надуманный предлог. В действительности же причина кризиса кроется здесь, в Америке. Подобные кризисы мы уже преодолевали в период маккартизма и войны во Вьетнаме, точно так же преодолеем и милитаристскую истерию, подхлестываемую в Вашингтоне. Когда я говорю о будущем американо–советских отношений, то чувствую за собой полувековой личный опыт общения с вашей страной. Конечно, верю, что наши отношения могут быть действительно плодотворными и стабильными. Мне приходилось не раз участвовать во многих международных конгрессах, где американские и советские ученые тесно и плодотворно работали. Из личного опыта знаю, что у наших народов есть хорошая основа для сотрудничества. И всегда считаю необходимым помнить, что в последней мировой войне мы были союзниками и без этого союза одержать победу над гитлеровской Германией было бы значительно труднее. Эта общая победа возродила надежду на мирное будущее. Потом наступила «холодная война» с ее мифом «Советский Союз — главный враг». Но жизнь убеждает, что мы можем и должны быть союзниками в борьбе за мир, несмотря на идеологические, политические и другие разногласия. Мы можем быть соперниками, но не обязательно врагами. Об этом американцы должны помнить.

— Не символичен ли факт, что провозглашение о создании Организации Объединенных Наций состоялось именно в тот день, когда на берегах Эльбы встретились и пожали друг другу руки советские и американские солдаты? Не символичен ли факт, что один из участников встречи на Эльбе, житель Чикаго Джозеф Половски, завещал похоронить свое тело на берегу этой реки в знак надежды на мир между нашими народами?

— Конечно, это символ огромного исторического значения. Своего рода напоминание о необходимости исходить из фактов и действовать на основе их, а не преувеличенных страхов и мифов. Я искренне благодарен Советскому Союзу за принятое им обязательство не применять первым ядерное оружие. Ваша страна сделала очень важный шаг на пути предотвращения катастрофы, и администрация США должна взять на себя аналогичное обязательство. Начав с этого, можно идти и дальше к заключению соглашений, которые укрепляли бы международную безопасность. Передайте советским людям, что я продолжаю верить в здравый смысл…

Прощаясь с профессором Джоном Сомервиллем, я искренне пожелал ему крепкого здоровья и больших успехов в благородном деле укрепления взаимопонимания между нашими народами, которому он посвятил всю свою жизнь.

ЛОГИКА И АНТИЛОГИКА

Американские политики, ученые, обозреватели и общественные деятели все чаще обращаются к теме о перспективах отношений между нашими странами, высказывают свои оценки, опасения, прогнозы на будущее. Среди них есть и законченные скептики, и безудержные оптимисты, но где–то между ними стоят люди, пытающиеся взвесить реальные факторы, объективно разобраться в происходящем. Сознавая все еще мешающие улучшению отношений препятствия, они тем не менее не теряют надежды на поворот к лучшему. Одним из таких американцев считает себя исполнительный директор организации «Союз обеспокоенных ученых» Говард Рис. Это обстоятельство и побудило меня встретиться с ним и взять интервью. Беседа состоялась после объявления о достигнутой договоренности провести переговоры между двумя странами в Женеве в 1985 году.

— Мне думается, достигнутую договоренность о начале переговоров в Женеве можно рассматривать в позитивном ключе, — говорил он. — Эта договоренность позволяет надеяться на продолжение американо–советского диалога, на улучшение общего климата в отношениях между нашими странами. И хотя рано еще предсказывать, как сложатся сами переговоры, скоро ли и к чему конкретно они приведут, есть определенные основания полагать, что усилия предпринимаются не напрасно.

— Руководимый вами «Союз обеспокоенных ученых» выступает против гонки вооружений в космосе, — заметил я, — ведет активную кампанию по разъяснению среди американской общественности опаснейших последствий, к которым могут привести противоракетные системы космического базирования и противоспутниковое оружие. Считаете ли вы совместимым выдвинутую президентом США «стратегическую оборонную инициативу» и установление контроля над ядерными вооружениями?

— Члены нашей организации занимаются исследованиями проблем, так или иначе связанных с современной технологией и ее применением в различных областях, в том числе военной. Эти люди компетентны и в вопросах ядерной политики, ясно представляют себе взаимосвязанность наступательного и оборонительного оружия. Анализируя широко разрекламированную «стратегическую оборонную инициативу», мы пришли к твердому заключению, что она будет иметь серьезный дестабилизирующий эффект, ибо неизбежно заставит другую сторону принимать соответствующие контрмеры по выравниванию стратегического баланса. В результате гонку вооружений будет все труднее остановить или даже контролировать.

— Невольно вспоминается высказывание ветерана второй мировой войны генерала армии США Омара Брэдли. К концу своей военной карьеры он стал чаще задумываться над пагубными последствиями наращивания арсеналов вооружений и незадолго до своей смерти признал: «Ракеты приведут к появлению антиракет, а те в свою очередь к появлению антиантиракет. Этот электронный карточный домик неизбежно достигнет такой высоты, когда строить его все выше будет уже невозможно». Как же предотвратить превращение спутника в еще одну систему оружия и сохранить тот большой спутник, на котором мы живем?

— Мои коллеги из «Союза обеспокоенных ученых» выбрали главным направлением своей деятельности проведение в США кампании против гонки вооружений в космосе. Совсем недавно мы опубликовали фундаментальное исследование под названием «Заблуждение «звездных войн». Обращенное не к специалистам, а к широкому читателю, оно содержит убедительную фактологическую аргументацию в пользу запрещения противоспутникового оружия и противоракетных систем космического базирования. Можно как–то объяснить попытки президента Рейгана разработать эффективную противоракетную оборону и представить это в качестве еще одной альтернативы, которая, по его мнению, будет способствовать даже предотвращению ядерной войны. Но то, что он предлагает в программе «стратегической оборонной инициативы», мы поддержать не можем. Такие проекты явно выходят и за рамки уже достигнутых договоренностей по ограничению противоракетных систем…

Конечно, мнения Джона Сомервилля и Говарда Риса — далеко не самые типичные в сегодняшней Америке. Среди их коллег–ученых есть еще немало сторонников курса на безудержное наращивание ядерных вооружений, гонки вооружений в космосе. Что же, такова эта страна первой половины 80–х. Разнополярная, расколотая, поражающая своим парадоксальным разноголосьем. И в обостряющейся борьбе противоречий ядерного века все–таки не чуждая реальности и здравого смысла.

ВМЕСТО ЭПИЛОГА

Рассказывая о своих впечатлениях об Америке 80–х, не хочется забывать и еще об одном факте. На нью–йоркском пустыре Флашинг–Мидоу, глубоко в шахте, вырытой незадолго до начала второй мировой войны, лежит «Бомба Времени» — капсула стального снаряда, которую договорились извлечь через 5 тысяч лет. В ней помещены отпечатанные на особо стойкой бумаге названия наиболее важных научных открытий. Есть там и несколько строк, написанных Альбертом Эйнштейном по просьбе президента Франклина Рузвельта.

«Наше время богато творческой мыслью, и сделанные нами открытия могли бы значительно облегчить нашу жизнь, — говорится в послании ученого грядущим поколениям. — С помощью электричества мы связываемся друг с другом через океаны, избавляемся от тяжелого физического труда. Мы научились летать и можем легко посылать сообщения в любое место Земли.

Однако производство товаров и их распределение у нас совершенно не организовано, и люди вынуждены жить, опасаясь потерять работу и лишиться всего. Кроме того, через некоторые промежутки времени разные страны начинают кровопролитные войны между собой, а каждый, кто задумывается о будущем, не может избавиться от постоянного страха.

Я верю, что потомки прочтут это послание с чувством оправданного превосходства.

Альберт Эйнштейн. 10 августа 1938 года».

Спустя семь лет общими усилиями союзников, благодаря стойкости, героизму и мужеству солдат Советской Армии удалось одержать победу и спасти человечество от фашистского варварства. 10 декабря 1945 года на встрече в Нью–Йорке лауреатов Нобелевской премии автор теории относительности предупредил: «Война выиграна, но мир еще не выигран. Без преувеличения можно сказать, что его судьба сейчас зависит только от соглашений широких масштабов между этой страной и Россией. Прочный мир нельзя сохранить силой и угрозами, его можно сохранить лишь честными и искренними усилиями по достижению взаимного доверия».

Нью–йоркское радио передало выступление Альберта Эйнштейна на всю страну. Его слова словно и сейчас парят в американском эфире, напоминая людям о «Бомбе Времени» и о том, что, если они хотят избежать войны, нужно научиться думать по–новому, научиться жить интересами и заботами человечества.

Сегодня, как никогда, необходимо осознать главное — уповая на божественное вмешательство, человек не победит зло. Смысл жизни человеческой, если ей суждено продолжаться, нужно искать во взаимопомощи и солидарности между людьми. Ответственность же, малую или большую, каждый из нас должен нести не только за существование других, но и за достойное человека, справедливое устройство общества, в котором человеческая жизнь ценится превыше всего, что создала природа.

Это и есть, наверное, думать по–новому.

Нет, не хочется верить, что «ядерная зима» грядет неотвратимо, а человечество уже исчерпало все шансы на выживание. С искренним стремлением преодолеть препятствия к достижению взаимного доверия шел Советский Союз на советско–американскую встречу на высшем уровне в Женеве. Но можно ли сегодня сказать, не впадая в крайности при оценке результатов встречи, что ее в целом положительные итоги означают поворот вспять в гонке вооружений? Нет, пока такого вывода сделать нельзя. В Женеве лишь приоткрылись возможности для установления конструктивного диалога и избавления от тяжелого наследия «холодной войны».

Вскоре после встречи в Женеве Советский Союз выдвинул крупномасштабный план конкретных, радикальных мер по ликвидации ядерного оружия и предотвращению гонки вооружений в космосе. Новые мирные инициативы, изложенные в Заявлении товарища М. С. Горбачева от 15 января 1986 года, вселили надежду на то, что ядерной конфронтации избежать можно и XX век, давший людям энергию расщепленного атома, не станет последним столетием человеческой цивилизации.

Со свойственным ей новаторским подходом и последовательностью во внешней политике КПСС продолжает искать пути более тесного и конструктивного сотрудничества стран с различным общественно–политическим строем, осуществляет свою политику с учетом объективных реальностей современного мира и конкретных особенностей нынешнего этапа международного развития. XXVII съезд КПСС единодушно одобрил существенно новый, всеобъемлющий план обеспечения международной безопасности, основы которого логически вытекают из положений Программы КПСС. Для политики «с позиции силы» современный мир стал действительно слишком хрупким, и спасти его можно, лишь отказавшись от образа мыслей и действий, веками строившихся на приемлемости войн и вооруженных конфликтов. В ядерно–космическую эру стремление к военному превосходству бесперспективно, а противоборство между капитализмом и социализмом возможно лишь в формах мирного соревнования и мирного соперничества.

«Социализм безоговорочно отвергает войны как средство разрешения межгосударственных политических и экономических противоречий, идеологических споров, —отмечается в Политическом докладе ЦК КПСС XXVII съезду. — Наш идеал — мир без оружия и насилия, в котором каждый народ свободно избирает путь развития, свой образ жизни. Это — выражение гуманизма коммунистической идеологии, ее нравственных ценностей. Поэтому и на будущее магистральным направлением деятельности партии на мировой арене остается борьба против ядерной опасности, гонки вооружений, за сохранение и укрепление всеобщего мира».

В ходе встречи на высшем уровне в Рейкьявике 11 —12 октября 1986 года Советский Союз выступил с новыми мирными инициативами, предложив кардинальные решения, которые могли бы стать историческими в деле обуздания гонки вооружений. Однако у американской делегации не хватило политической воли и ответственности, чтобы пойти на радикальное сокращение и в конечном итоге полную ликвидацию ядерного оружия.

Советские внешнеполитические инициативы не преследуют цели получения односторонних преимуществ, они основаны на принципе взаимной безопасности и опираются на платформу конкретных действий. Не конфронтация, а мирное сосуществование, не «звездные войны», а проекты мирного освоения космоса, не вооружение в ущерб благосостоянию людей, а разоружение на благо человека. В этом и есть их главный смысл. Смысл, отражающий единственно правильное понимание сложившегося в международных отношениях политического императива: чем ближе приближается человечество к порогу XXI века, тем дальше оно должно отступить от «порога ядерного».

Оглавление

Анатолий Манаков АПОСТОЛЫ ДВУЛИКОГО ЯНУСА

  ОТ АВТОРА

  Глава 1 СОТВОРЕНИЕ ЛЕГЕНДЫ

    У ИСТОКОВ АМЕРИКАНСКОЙ МОРАЛИ 

      НЕЗАКОНЧЕННОЕ ИНТЕРВЬЮ

      ПЕРВЫЕ «ПРИВИВКИ»

      РОЖДЕСТВЕНСКИЕ БЛЮЗЫ

    НЕЗРИМЫЕ ПУТИ К ВЕРШИНЕ ПИРАМИДЫ 

      ПЕРВАЯ СТУПЕНЬКА НАВЕРХ

      ПЛОХО ОСВЕЩЕННАЯ ПЕРЕДНЯЯ

      ГЛАВНЫЙ ЗАЛ

    В БИТВЕ ЗА БЕЛЫЙ ДОМ

      ПИВО, КОКА–КОЛА И ПРЕЗИДЕНТСКИЕ ВЫБОРЫ

      ЭТОТ МНОГОГРАННЫЙ «КЛЮЧЕВОЙ ФАКТОР»

    ПОД СЕНЬЮ КАПИТОЛИЯ

    ДВАДЦАТЬ МИНУТ ОТКРОВЕНИЯ 

      БЕССТРАШНАЯ И НЕЗАВИСИМАЯ

      НЕВИДИМЫЕ СТРЕЛОЧНИКИ

    А БИЗНЕС ОСТАЕТСЯ БИЗНЕСОМ

      ПРИБЫЛИ НА БЕЗУМИИ

      ПРИЗРАКИ ВО ПЛОТИ

      ДВЕ МОРАЛИ, ДВА КОДЕКСА

  Глава 2 И В БОГА, И В ДЬЯВОЛА

    ТЕРРОРИЗМ ОПТОМ И В РОЗНИЦУ

      ИГРЫ В «ВОЕННОМ ЛАГЕРЕ»

      ЗАГОВОР В РИМЕ: АМЕРИКАНСКАЯ СВЯЗЬ

      НАВЯЗЧИВЫЕ «ДРУЗЬЯ» ИЗ АФТ—ЦРУ

      «МОХНАТАЯ ЛАПА» КЕРКЛЕНДА И Ко

      НА ОСТРИЕ ПРОНИКНОВЕНИЯ

      НА «КУХНЕ» ПАНА ВАЛЕНДОВСКОГО

      КОГДА ЦРУ ИДЕТ В ЦЕРКОВЬ…

      ПАНИКА НА ПОТОМАКЕ

    В СВОЕЙ ВОТЧИНЕ НЕ ХОЗЯИН

      НАВЯЗЧИВЫЕ ПАРАЛЛЕЛИ

      УБИЙЦЫ ПО НАЙМУ

      ГРЕНАДА: БЛИЦКРИГ С ПРОДОЛЖЕНИЕМ

      ИГРА И ПОЛИТИКА

    ТАЙНА БЕСТСЕЛЛЕРОВ

      КОМУ ПОНАДОБИЛСЯ «СПАЙК»

      ПАРАДОКСЫ ШПИОНСКОГО ДЕТЕКТИВА

      ИЕЗУИТСТВО ПО-ВАШИНГТОНСКИ

      ПОД ПОКРОВОМ ТУМАННОЙ «ИСТИНЫ»

    «ПРАВИЛА ИГРЫ» НЕ МЕНЯЮТСЯ

      УОТЕРГЕЙТ: ПРОДОЛЖЕНИЕ СЛЕДУЕТ

      РЫЦАРЬ ДВУЛИКОГО ОБРАЗА

      ЧТО ИЩУТ В АФГАНИСТАНЕ «ДЖЕНТЛЬМЕНЫ УДАЧИ» ИЗ КОЛОРАДО

      ПРИЮТ ДЛЯ ПРЕСТУПНИКОВ

    ТАМ, ЗА ВОРОТАМИ ФОРТ–ДЕТРИК 

      «БИОМОНСТРЫ. СДЕЛАНО В США»

      ПО СЛЕДАМ «ПРОЕКТА КУБА»

      СТАРЫЙ МОТИВ НА НОВЫЙ ЛАД

  Глава 3 НА «ВНУТРЕННЕМ ФРОНТЕ»

    АВИАДИСПЕТЧЕРЫ НЕ ВЫХОДЯТ НА СВЯЗЬ

    ПЛЕННИКИ НЕОБЪЯВЛЕННОЙ ВОЙНЫ

      ЛЮДИ ПОДЗЕМЕЛЬЯ

      К ВОПРОСУ ОБ «УМЕНИИ ЖИТЬ»

    БОЛЬ И ГНЕВ ЧЕРНОЙ АТЛАНТЫ

      КОМЕНДАНТСКИЙ ЧАС В СТОЛИЦЕ АМЕРИКАНСКОГО ЮГА

      ПО СЛЕДАМ ДВУХ ПИСЕМ

    ПОЛЗУЧИЕ КОРНИ МАККАРТИЗМА

      ЭТИ ВЕЧНО ЖИВЫЕ «ЧЕРНЫЕ СПИСКИ»

      ЖЕРТВЫ СФАБРИКОВАННЫХ ДЕЛ

      АРБИТРЫ В ПОСЛЕДНЕЙ ИНСТАНЦИИ

    НОВЫЕ СЦЕНАРИИ АПОКАЛИПСИСА

      ДУМАЯ О НЕМЫСЛИМОМ

      ТЕ, КТО ПЛАНИРУЕТ ПЕРВЫЙ УДАР

      ПОСЛЕДНИЙ ДОВОД БЕЛОГО ДОМА

      С ТРЕВОГОЙ ЗА СУДЬБЫ ЛЮДЕЙ

    ЛЮДИ И БОМБЫ

      НАДЕЖДА УМИРАЕТ ПОСЛЕДНЕЙ

      МОЛОТЫ ПРОТИВ РАКЕТ

  Глава 4 ЧЕРЕЗ ПОРОГ НЕ ЗДОРОВАЮТСЯ  

    СЛОВА, ДЕЛА И РЕЗОЛЮЦИИ

      И ЗА И ПРОТИВ

      О ТЕХ, КТО ТОЛЬКО ПРОТИВ

      УРОКИ ОДНОГО «ПОРАЖЕНИЯ»

      ПРИМИТЕ И ПРОЧЕЕ

    БЕССИЛИЕ ИНТЕЛЛЕКТА ИЛИ ЗЛОЙ УМЫСЕЛ?

      ПОЛИТИЧЕСКОЕ ШОУ: НА СЦЕНЕ И ЗА КУЛИСАМИ

      НЕНАДЕЖНЫЕ ЛЮДИ И БЕЗОТКАЗНЫЕ КОМПЬЮТЕРЫ

      НОВЫЕ ОПУСЫ ГОЛЛИВУДА

    ОТ ИЛЛЮЗИЙ К ЗДРАВОМУ СМЫСЛУ

    «ФОРМУЛА ЖИЗНИ» ПРОФЕССОРА ДЖ. КИСТЯКОВСКОГО

    ДИАЛОГ ЧЕРЕЗ ОКЕАН

      «МОМЕНТ ИСТИНЫ» КЛИНТОНА ГАРДНЕРА

      ГЛАВНОЕ — ПОНИМАТЬ ДРУГ ДРУГА

      ДВА МИРА, ДВЕ ПОЛИТИКИ

      ЛОГИКА И АНТИЛОГИКА

  ВМЕСТО ЭПИЛОГА Fueled by Johannes Gensfleisch zur Laden zum Gutenberg