«В ожидании ангелов - 'советский человек' без симпатии»

Кристофер Келер

В ожидании ангелов: "советский человек" без симпатии

Перевод с польского Риммы Гарн.

От чтения огромного, почти 500-страничного романа Юрия Дружникова "Ангелы на кончике иглы" трудно оторваться. Он создавался в 1969-76 годах, некоторое время кружил в самиздате, потом был напечатан на Западе. В настоящее время книга появилась на польском рынке в переводе Алиции Володзько, выпущенная краковским издательством "Аркана".

Дружникова относят к поколению так называемых шестидесятников, писателей, которые появились на литературной сцене на переломе 50-60 годов. В литературном отношении они дозревали во времена хрущевской оттепели. Истинному пробуждению многих из них послужило вторжение войск Варшавского договора в Чехословакию. В 1977 году Дружникова исключили из Союза писателей. Начались преследования автора. Появилась угроза быть отправленным в психиатрическую лечебницу. Его спасли протесты известных писателей, среди которых были Артур Миллер и Курт Воннегут. В конце концов власти согласились на выезд писателя из СССР. Это произошло уже в 1987 году, во время горбачевской гласности.

"Польский читатель получает книгу важную, без которой трудно представить себе современную российскую литературу, книгу, которая вошла в канон текстов, описывающих эпоху тоталитаризма", -- пишет в послесловии профессор Люциан Суханек, и это мнение справедливо во всех отношениях. Однако роман Дружникова ценен не только в историческом плане. Конечно, "Ангелы на кончике иглы" являются вдумчивым анализом системы коммунистического вранья. Дружников, будучи литературно одаренным и, как мало кто другой, злым портретистом системы, одновременно является поразительным наблюдателем, а также необычайно интеллигентным писателем.

Автор строит свою хронику, казалось бы, традиционно. Мы наблюдаем действие, развивающееся на протяжении 78 дней, с 23 февраля до 30 апреля 1969 года. События в романе начинаются с инфаркта редактора главного (вымышленного) органа КПСС, "Трудовой правды", Игоря Ивановича Макарцева, а кончаются его возвращением на работу и театральной смертью в собственном кабинете, на глазах членов редколлегии. А в промежутке эпизоды фабулы становятся поводом для представления интригующей галереи портретов "советских людей".

Уже сам способ, которым вводятся новые персонажи, позволяет нам лучше понять авторские намерения Дружникова. Пародия на советское "человекознание" заключается в том, что появление каждого нового героя в романе предваряется либо персональной анкетой, либо биографией, либо доносом тайного сотрудника. Это как бы официальная, полицейская, государственная версия биографии, а дальше у нас есть объективное, авторское освещение истинного хода событий, отраженных в официальных бумагах. Так предварительно представленное действующее лицо подготовлено к тому, чтобы включиться в построенный в романе фабульный ход.

В сущности, мы получаем необыкновенно рельефный и одновременно хронологически обширный (судьбы некоторых персонажей касаются времен революции) обзор того, что называется коммунистическим тоталитаризмом, который так легко ускользает при описании, когда к нему прикладывают макрошкалу, перспективу великих исторических событий или идеологию. Дружников выбирает известные анекдоты, противопоставляя их как мартирологу, так и историческим обоснованиям. Анекдот правит его романным миром. А с анекдотом неразрывно связан юмор.

Страницы романа в значительной степени заполняют журналисты. Оппортунисты, старые коммунисты, озлобленные и циничные халтурщики, зарабатывающие на жизнь писанием статей и (одновременно!) речей для начальства, цензоры, осведомители, так же как и диванные оппозиционеры. Один из них, Вячеслав Ивлев, является, пожалуй, именно таким ангелом из названия. Изображенные Дружниковым реальные факты поражают и, в то же время, ужасают.

От чистого сердца порекомендовал бы тщательно их изучить всем тем в "Краю над Вислой", которые вздыхают по "давним добрым временам". Достаточно сказать, что сейчас, в 2001 году после Рождества Христова, эти времена кажутся абсолютно нереальными, неправдоподобными, и их можно воспринять как своеобразную дружниковскую версию политической фантастики, придуманной злым автором мира антиутопии.

Чтение "Ангелов на кончике иглы" Дружникова помогает и оживляет мой (присущий моему поколению?) "зоологический антикоммунизм". Рассказ о полном обезволивании представителей прессы заставляет внимательнее оглядеться вокруг и спросить, возможно ли на самом деле излечение кого-то, кто попал в продолжительную и многолетнюю зависимость oт партийного центра, каковой принимал за этого кого-то почти все решения, оставляя ему комфорт песьего вглядывания в облик власти и угадывания наперед ее пожеланий, а также второстепенную свободу дуть водку, нигилистичный цинизм, двоемыслие и бессильную злость.

Читая Дружникова, задумываюсь над столько раз упоминавшейся разными людьми стадностью интеллектуальной жизни в Польше, характеризующейся оппортунизмом и неустанной бдительностью, выражающейся в вопросе: "Откуда теперь ветер дует?". А не идет ли это с "того света"? Читая Дружникова, задумываюсь и над болезнью представителей нашей прессы, в чьей среде все еще, как кажется, функционирует механизм, описанный русским писателем.

Но, читая Дружникова, кроме того, задумываюсь и над тем, почему я не могу прочитать польского романа, который бы померился как с нашим недавним прошлым, так и с его последствиями в сегодняшней жизни, и был бы написан так, как то сделал российский диссидент: остроумно, современно, легко, со всем тем сложным писательским искусством, мудрое использование которого создает книги важные и задающие трудные вопросы, но одновременно такие, которые читаются на одном дыхании.

Думаю, что знаю причину, по которой такого романа в Польше нет и скоро не будет, коль скоро правдивы мнения об оппортунизме нашей интеллектуальной сферы: для написания такой книги нужна достаточная смелость, честность и отсутствие нерешительности.

А тем временем, до тех пор, пока такого рода роман в Польше не появится, давайте читать россиян. В конце концов, диссиденты -- это те, кто прошли тропой абсолютного одиночества. Так что признаем за ними, по крайней мере, то, что они действительно отважны.