«Среди искателей национальной идеи»

Михаил Хейфец

Среди искателей национальной идеи

Отчетливо помню: когда вели на первый в жизни личный обыск, я радостно впитывал каждую деталь, каждую секунду моей новой жизни. Интересно-то как!

Главное обстоятельство, позабытое следствием, заключалось в том, что всю дотюремную жизнь я как историк и как литератор писал именно о тех людях, которые сидели в этой тюрьме. И 22 апреля 1974 года я будто по велению волшебной палочки был перенесен в мир, уже некогда созданный моим воображением, - перенесен в роли испытателя достоверности собственных повестей и очерков. Я проверял всё, запоминал любые мелочи быта и, главное, оттенки чувств, и с первой минуты ареста я стал жить лишь затем, чтобы написать новую книгу. Написать собственной жизнью. Я боролся, чтобы ее писать, я размышлял, чтобы ее писать, я читал, чтобы ее писать.

Петр Кириллович разворачивает предо мной газету, где помещены портреты всех советских министров и руководителей. Многие: Брежнев [1], ПредКГБ Андропов, министр юстиции Теребилов, генеральный прокурор Руденко перечисляю только тех, которых запомнил, - помечены жирной чернильной каймой.

- Ты посмотри, - тычет он в лица. - Что в них русского? Нас не обманешь, фамилию какую хочешь придумают, а рожу не спрячут. Все евреи... Неужели, если ты честный, ты в этом лице найдешь хоть что-нибудь русское, он ткнул пальцем в физиономию "первого чекиста" Андропова.

Евреями - тайными - у него были все, кто вызывал негодование: например, бывшие эсэсовцы или полицаи, "стучавшие" в лагере на товарищей; инвалиды, просившиеся на работу в лагере для заработка (помню, как он, вернувшись из карцера, возмущался одним из пятого лагеря, "жидом": "Сам еле ходит, а работы просит. Да разве каторга для того, чтобы работать!"), и вообще чрезмерно старательные на каторжной работе люди. В лагере сложился даже специальный веселый термин: "сартаковские жиды". И это не было лишь индивидуальным чудачеством. Помню, когда я со смехом передавал Дмитру Квецко убеждение Сартакова в том, что генеральный прокурор СССР Руденко - еврей, Дмитро только вздыхал: "Эх, Миша, с каким бы удовольствием мы вам его подарили...".