«День Литературы, 2006 № 07 (119)»

Владимир Бондаренко БЕРЕГИТЕ РУССКИХ ПОЭТОВ!

Проходит время, приходит истинное понимание потери последних великих русских поэтов ХХ века — Юрия Кузнецова и Николая Тряпкина. Хотелось бы только писать о многоцветии их поэзии, о перекличке с великой классикой, находить самые разные сравнения и параллели. Хотелось бы радовать наших читателей новыми находками неопубликованных стихотворений.

Конечно, есть и находки. Вот обнаружилось в домашнем архиве неизвестное стихотворение Юрия Кузнецова "Кавказскому другу". Кто это, кому посвящены эти строки, думаю, после нашей публикации обнаружится их адресат в Осетии или Дагестане, в Ингушетии или Абхазии. Мы с радостью опубликуем любые новые данные.

КАВКАЗСКОМУ ДРУГУ

Летят на север поезда

И поезда на юг.

Горит заветная звезда

Над нами, старый друг.

Когда встречаемся с тобой,

Мы вспоминаем тех,

Кто пал за Эльбрус снеговой

На подмосковный снег.

Отцов мы видим наяву,

Которых нет меж нас, —

Горой стоявших за Москву,

Москвою — за Кавказ.

Эта вечная для Юрия Кузнецова тема войны и защиты родного Отечества, вечная для поэта тема дружбы наших российских народов. И нас еще упрекают в ксенофобии. Да переводил ли кто из наших высокомерных либеральных оппонентов столько стихов талантливых поэтов разных народов, сколько переводил, открывал впервые для российского и далее для мирового читателя великий русский поэт Юрий Кузнецов? Вот еще один публикуемый впервые в нашей газете его перевод с арабского стихотворения Шауки Багдади:

К МОЛИТВЕ ПРИЗЫВАЕТ ПУШКИН

А Пушкин не умер,

А Пушкин погиб молодым!

Когда б между жизнью и смертью

Был в воздухе мост распростерт,

То он бы стоял там один,

Жив, молод и мёртв.

Не раз умирал он от гибельной пули

И после неё умирал.

Он умер, как в небе летящая птица,

Которой не дали отвага и честь

До земли опуститься.

Поэзия — наша погибель и наше бессмертье.

Несём её тяжкое бремя — сквозь время.

Творцы красоты, мы с восторгом играем со смертью

Овеяны славой счастливой,

И смерть наша будет красивой.

Россия! Седые снега и огни золотые,

И краткие грёзы святые!

Как будто впервые рождается Пушкин

И требует жизни остаток, который так сладок.

Отдайте поэту любимую музу и силу!

Верните Руслану его дорогую Людмилу!

А мне предоставьте толкучее место с ним рядом,

Чтоб я возгласил — о, Россия!

Немало дорог твоих исходил за полвека,

Как страстно влюблённый, тебя пожирая глазами.

Царица моя! Кто развеял влюблённые грёзы?

Кто хрупкую чашу разбил?

Кто чистый исток замутил?

Кто шёл впереди каравана,

Не зная пути и сбивая с него остальных?

Что, кроме поэзии, в мире осталось,

Чтоб полная крови и грязи любовь отстоялась?..

А Пушкин не умер.

Он стены насквозь пробивает,

Он двери как вихрь открывает,

Он в колокола ударяет —

К молитве святой призывает.

Аминь!

Думаю, храня память о нём, важнее публиковать его переводы и даже незаконченные отрывки из задуманных стихотворений, нежели бытовые письма, заполненные всяким мусором и написанные в ту или иную минуту раздражения. Что они дают? Ни памяти поэта, ни памяти его близких они не добавляют ничего. Надо ли уподобляться тем, кто ныне всем стихотворениям Пушкина предпочитает интимные высказывания из его писем и его донжуанский список? Впрочем, каждому своё. Но я перестаю доверять эстетическому вкусу стихотворца Виктора Лапшина, доверившего печати мелкие бытовые откровения Кузнецова, унижающие и память о поэте и память его близких. Сжигать надо такие письма, или отдавать на хранение без права публикации лет на сто. Надо ли, подобно былому почитателю кузнецовского творчества критику из Майкопа Кириллу Анкудинову, в погоне за скандальной славой выводить всё творчество Юрия Кузнецова из одного, и на самом деле близкого и по тематике и по стилистике, стихотворения Иосифа Бродского? Зачем осознанно сталкивать уже посмертно этих двух поэтов, которые при жизни довольно деликатно обходили друг друга стороной? Думаю, и тому и другому это псевдооткрытие пришлось бы не по душе.

Не лучше ли южнорусским землякам Юрия Кузнецова добиться установки памятника поэту в Краснодаре? Много ли у них рождалось великих писателей? А также добиться проведения ежегодных кузнецовских литературных чтений?

Я знаю, что его искренние почитатели делают всё, чтобы уже в этом сентябре состоялись первые кузнецовские чтения в Краснодаре. Есть уже и зал, есть и программа. Не хватает денег. Ни губернатор краснодарский не отваживается на такой подвиг, ни Дума наша не хочет предпринимать никаких шагов, ни отечественные бизнесмены не решаются порыться в своих бездонных карманах. Неужто и впрямь исчезли истинные ценители русской поэзии? Я понимаю, это не Окуджава и не Радзинский, наш президент о Кузнецове вряд ли замолвит доброе слово, да и не слышал он о таком поэте. Не его уровень…

И всё же, может быть, найдутся ценители среди чиновников и предпринимателей?

Деньги можно перевести или прямо вдове поэта Батиме Жумакановне Каукеновой, или же положить на её счет в Киевском ОСБ №5278 Сберегательного банка России города Москвы, счёт № 42307.810.6.3826.0401444 (реквизиты см. ниже). Я уверен, что рано или поздно, но деньги найдутся, и каждый год или в день рождения поэта, или в день его ухода в мир иной лучшие поэты и критики России будут съезжаться в Краснодар на традиционные кузнецовские чтения. Еще одним святым местом на земле станет больше, еще одна традиция в русской литературе оживет.

Получил я письмо и от вдовы другого великого русского поэта Николая Тряпкина. "Прошу меня простить за беспокойство, — пишет Павленко Римма Васильевна. — Посылаю вам почтой решения организаций, куда я обращалась за материальной помощью для окончательного благоустройства могилы мужа моего Тряпкина Николая Ивановича. Умер он 20 февраля 1999 года. Похоронен на кладбище "Ракитки" (от метро "Теплый стан" ехать автобусом минут двадцать). Всё на могиле установлено, кроме гранитного цветника. Необходим еще крест с надгробной плитой из чёрного гранита, покрыть плиткой участок.

Может быть, газета поможет мне найти деньги. С низким к Вам поклоном. 117437 Москва, ул. Арцимовича, 12, кор.1, кв. 554. Тел.: 330-52-30."

К сожалению, наша газета сама сегодня еле-еле сводит концы с концами, не зная, выйдет ли следующий номер, и мы помочь Римме Васильевне никак не сможем. Но поражает цинизм, с каким вдове великого русского поэта отвечают и из администрации президента, и из министерства культуры, и из федерального агентства по культуре, и из мэрии Москвы. Речь идет всего лишь о нескольких тысячах долларов на надгробный памятник поэту. Да на один банкет в этих ведомствах тратятся гораздо большие суммы.

Из администрации президента Путина пришло аж целых четыре ответа за подписями неких Филина А.С., Крыловой А.С., Шуверовой В.Д. и даже заместителя начальника управления президента РФ по культуре К.Воробьева. Всё сводится к тому, что "…средства резервного фонда используются на финансирование общественно-значимых мероприятий… Удовлетворить запросы отдельных граждан нет возможности…"

Вот и в гробу остаешься ты, дорогой мой Николай Иванович Тряпкин, всё тем же "отверженным поэтом". Тем самым отдельным гражданином, чьи запросы, пусть и самые малые, наше родное правительство удовлетворить не имеет никакой возможности. Это когда-то в советское время ты писал:

Не бездарна та планета,

Не погиб еще тот край,

Если сделался поэтом

Даже Тряпкин Николай.

Даже Тряпкин Николай

Ходит прямо к богу в рай.

И Господь ему за это

Отпускает каравай.

Теперь время караваев для Тряпкиных Николаев давно уж прошло. Ну а если наш любимый президент Путин не желает помочь последнему народному поэту России, то Швыдкому и его клеркам сам черт велел "не иметь возможности выделить средства на работы по надгробию Н.И.Тряпкина", как пишет сам зам. начальника управления швыдковского агентства по культуре А.С.Заволокин. Про мэрии и прочие гробачев-фонды и говорить не буду. Как чувствовал он перед смертью, когда писал:

Всё мильонами да трильонами

Стали денежку исчислять.

А с моими-то гуслезвонами

И знакомства не стали знать.

Укатили все дрожки младости.

Поиссяк мой последний грош.

А теперь вот — ни сил, ни радости,

Только сердца глухой скулёж…

Непонятно мне только одно: неужели, поднатужившись, наш родной Союз писателей России не способен наскрести денег на надгробье поэту? Зачем тогда и нужен наш Союз писателей? Зачем нужен Литературный фонд? Или, может быть, в Америку, к Александру Межирову за помощью обратиться?

Вот и обращаюсь я к нашим читателям и почитателям русской поэзии, может, сообща наберем мы денег и установим Тряпкину именно такой памятник, который он давно уже заслужил? Адрес кладбища указан, адрес вдовы тоже. Дело за малым.

Реквизиты для перечисления денег:

Сбербанк России. Киевское ОСБ N2 5278 г. Москвы. Дополнительный офис № 0135. К/с 30101810400000000225 в ОПЕРУ Московского ГТУ Банка России, р/с 30301810138000603826. ИНН 7707083893. БИК 044525225. КПП 775003004. Юридический адрес: 117997, Москва, ул. Вавилова, 19.

Корреспондентский адрес: 121059, Москва, ул.Брянская, 8. Счёт № 42307.810.6.3826.0401444. Каукенова Батима Жумакановна.

(обратно)

И ВНОВЬ — ПРЕМИЯ «АЛРОСА»

Уже в шестой раз Союз писателей России и крупнейшая алмазная компания "АЛРОСА" присуждают литературные премии лучшим российским писателям. За минувшие годы лауреатами Большой литературной премии России стали Леонид Бородин и Николай Лугинов, Станислав Куняев и Александр Сегень, Михаил Лобанов и Николай Коняев. Живые имена живой русской литературы.

Надо отдать должное мужеству алмазной компании "АЛРОСА", не только выделяющей деньги на развитие современной русской литературы, но и неизменно предпочитающей традиционно русскую, реалистическую, православную литературу всем другим ныне модным постмодернистским и либералистским направлениям.

В этом 2006 году лауреатами "Большой литературной премии России" стали девять человек.

Начну со специальной премии "На благо России", присужденной знаменитому русскому геологу, одному из первооткрывателей якутских алмазов Екатерине Елагиной, еще молодой девочкой исходившей далекие якутские просторы вдоль и поперёк. Такие, как Екатерина Елагина, и создавали могучую советскую империю: как Юрий Гагарин, открывали космос, как Королев или Туполев, создавали лучшие в мире ракеты и самолеты, как Михаил Шолохов и Александр Твардовский, творили шедевры, создавая большой стиль советской литературы. Екатерина Елагина и её друзья, геологи-землепроходчики, — открывали богатейшие месторождения нефти и газа, золота и алмазов. Честь им и хвала. Благодаря им и держится до сих пор Россия!

Первую премию по литературе поделили между собой Владимир Личутин (роман "Беглец из Рая"), Николай Дорошенко (повесть "Запретный художник") и писатель из Башкирии Михаил Чванов (книга "Мы — русские!").

Прежде всего, я радуюсь той награде, которая досталась Владимиру Личутину. За строптивый нрав уже долгое время его обходили стороной как либеральные, так и патриотические награды. Увы, годы идут, и строптивый, протестный имперский писатель становится одним из старейшин русской литературы. Но, к счастью, одним из таких старейшин, которые не только былыми своими трудами и заслугами, но и новыми работами, новыми книгами, очерками, регулярными публикациями в газете "Завтра" реально влияют на сознание наших современников. Мне обидно, что лучший его роман "Раскол" так и не был отмечен крупными литературными наградами, хотя этот роман я бы не постеснялся поставить в один ряд и со "Ста годами одиночества" Габриэля Маркеса, и с "Волхвом" Фаулза, и с "Петром Первым" Алексея Толстого… Но и в новых своих работах он не повторяет самого себя, а удивляет новыми проблемами, новыми ракурсами судьбы и пути русского человека. Разве это не откровение — ушедший в евреи русак из Поморья в романе "Миледи Ротман"? Роман почему-то решили замолчать и патриоты и либералы. Слишком уж необычно было предложенное толкование. То ли записывать его в стан юдофилов, то ли искать скрытый юдофобский смысл. А если роман о вечной русской открытости всему человечеству? Я уже писал в "Независимой газете" о самом последнем, столь необычном для Личутина мистико-философском романе "Беглец из Рая", о поисках места в жизни в нынешней мятущейся России совестливого русского интеллигента, об осознанной выкинутости его за пределы влияния на современное общество. Этот роман "Беглец из Рая" и был награжден Большой литературной премией АЛРОСА. Весь Личутин со своим "инакописанием" как бы стоит на пути суетливых разворовывателей русских недр. О таком же инакопишущем "запретном художнике" и повесть еще одного лауреата Николая Дорошенко. Что делать чуткому русскому художнику в обществе, которое как бы не нуждается в его услугах, работать на властьимущих? Услужать новым хозяевам жизни? Из "запретных художников" превращаться в придворных мастеров кисти и пера? Или же поднимать знамя, на котором гордо написано: "Мы — русские", и немалую национальную энергию, которая передается всем творцам, как нефть и газ передаются по трубам, с помощью творений этих неумолкающих выразителей национального духа, с помощью книг и журналов, газет и радиопередач, эту самую национальную энергию закачивать денно и нощно в массы, в сам народ?

Книга третьего лауреата, подвижника русского дела в Башкирии Михаила Чванова "Мы — русские" — одна из таких духоподъемных книг, из источников негаснущей энергии.

Вторую национальную премию, обычно присуждаемую якутским мастерам слова, на этот раз жюри присудило за существенный вклад в пропаганду якутской литературы первому секретарю Союза писателей России Геннадию Иванову и секретарю Союза, специалисту по национальным литературам России Вадиму Дементьеву.

Третья, региональная премия, присуждаемая лучшим провинциальным писателям, тоже была поделена между тремя поэтами.

Я рад, что её лауреатом стал наш давний автор, прекрасный русский поэт Евгений Семичев, чья подборка стихов только что была опубликована в июньском номере нашей газеты. Тот, кто нынче уныло считает, что у нас нет живой русской литературы, пусть почитает стихи Евгения Семичева и Дианы Кан из Самары, Николая Колычева из Мурманска, Николая Зиновьева из Краснодара, Валерия Михайлова из Казахстана, Елены Кузьминой из Архангельска… Елена Кузьмина, моя северная землячка, и стала еще одним лауреатом премии. Третьим среди провинциальных лауреатов был назван прекрасный дагестанский поэт, продолжатель традиций Расула Гамзатова Магомед Ахмедов.

Помню, в тот год, когда и меня награждали этой премией, я выразил мнение, что, может быть, не стоит так дробить награды, согласен был бы и подождать, но получать в одиночестве. И дело не в деньгах. Не вредит ли эта многочисленность лауреатов престижу премии? Хотя понимаю желание организаторов: так много в нашей русской литературе сильных авторов, так много смелых художественных открытий и так мало солидных премий в нашем патриотическом мире. Хочется хоть как-то выделить всё интересное и достойное.

Награждение состоялось, как всегда, в московском здании фирмы "АЛРОСА", дипломы и премии вручали председатель Союза писателей России Валерий Николаевич Ганичев и вице-президент фирмы "АЛРОСА" Семен Николаевич Назаров.

Редактор

(обратно)

Владимир Личутин СЛОВО — ПРЕКРАСНЕЕ АЛМАЗА. Речь лауреата Большой литературной премии АЛРОСА 2006 года

Вот, наконец, и Владимир Личутин получает Большую литературную премию, да еще в компании с такими хорошими людьми. Это для меня неожиданный подарок.

Прежде всего, спасибо компании "АЛРОСА". Конечно, алмазы прекрасны, особенно, если их как следует огранить. Они украшают женскую шею, делают её привлекательней… Но слово, оказывается, ценнее и прекраснее самого крупного алмаза. Слово — бесценно. Даже самый прекрасный алмаз, находящийся в русских коллекциях, постепенно тускнеет. А слово со временем лишь обретает дополнительный свет. И живет бесконечно.

Может быть, когда-нибудь придет на Русь такой управитель, который будет, наконец-то, читать книги. Единственным властителем, за последние сто лет, который внимательно читал книги, — был Иосиф Сталин. Будем надеяться, что вновь появится такой управитель, который будет ценить вкус художественного слова.

И я рад, что компания "АЛРОСА" поставила художественное слово вровень с алмазом. Умные люди там работают.

Сам я родом с архангельской алмазной провинции, которая, может быть, в будущем станет и алмазной столицей всей России.

Я с берегов Белого моря, с реки Мезени, рядом с которой текут реки Зимняя Золотица, Мегра, Печора — это всё светлые, связанные солнцем божественные реки. И именно там еще в девятнадцатом веке нашли алмазы. Сейчас ведется их промышленная добыча. Будем надеяться, что наши русские северные алмазы помогут всему северному крестьянскому народу и вытащат его из повальной нищеты, куда осознанно загнали всю Россию. Наши алмазы должны, наконец, послужить и простому русскому народу, стать благодатью для русского человека. Хотя и мало пока верится в это. Пока это раздолье для жуликов и олигархов, и эти алмазы лишь сокрушают жизнь северного человека. Добывая их, уничтожают и природу, и всю живность вокруг.

Хочу поблагодарить и соучредителей премии из Союза писателей России, которая обратила, наконец, на меня свой благодатный взгляд и пролила некую толику денежной благодати. Надёргала немножко лаврушки и скропала мне маленький венец. Спасибо за этот венец. Пусть он недолговечный, но всё-таки тешит душу писателя. Думаю, было немало споров: давать-не давать премию Личутину. Он такой человек неуживчивый и колючий. Но, видимо, уже прошли все сроки, не знали, что там с Личутиным дальше делать, тем более что усилились слухи: мол, премию дают последний раз, премии — каюк, и надо на последнюю подножку последнего вагона уходящего поезда поставить и Личутина. Конечно, деньги настоящему писателю нужны, чтобы он спокойно писал и работал.

Особенное же спасибо Ганичеву Валерию Николаевичу. Он не только товарищ наш, начальник наш писательский, но и прекрасный литературовед, просветитель — личность в патриотическом мире, прямо сказать, выдающаяся; у меня с ним мягкие, лирические, почти дружеские отношения длятся уже добрых тридцать лет. Еще в 1976 году в издательстве "Молодая гвардия" он решился на смелый поступок и опубликовал еретическую мою книгу (меня — тогда ещё совсем молодого писателя) объемом в 30 печатных листов. Для меня это было почти чудо. Я в те годы считал для себя Валерия Ганичева маленьким земным богом. Он был постоянным благодетелем для меня. Постоянно вносил в жизнь мою крупные и маленькие радости, включая и эту последнюю. Когда я написал роман "Раскол" он был первым, кто решился опубликовать этот многопудовый роман объемом в 100 печатных листов в нескольких выпусках "Роман-газеты". Явление уникальное на все времена. Никогда еще такой толстый роман не печатали в журналах. До этого не было, и уж точно в будущем уже не будет.

Спасибо и всем литераторам, которые меня привечают, меня немножко почитают, чуть уважают, еще меньше любят, но терпят. Всем русским людям спасибо!

ОТ РЕДАКЦИИ.

Слухи о том, что премию писателям дают в последний раз, оказались ложными. Премия жива и жить будет!

(обратно)

ХРОНИКА ПИСАТЕЛЬСКОЙ ЖИЗНИ

СТИХИ НА КОМСОМОЛЬСКОМ

В Союзе писателей России состоялся творческий вечер самобытного ставропольского поэта Михаила Колбасова, приуроченный к выходу его книги "Великий Русский Океан", выпущенной Культурным фондом "Южная провинция" и Издательским домом "Российский писатель". Михаил Колбасов — потомственный казак, близкий по своей творческой манере и духу известному певцу Белого движения Николаю Туроверову. В книгу включены разделы "Параллельные миры" и "Великий Русский Океан", а также поэма "Княжна Марья". Пришедшие на встречу с поэтом писатели Иван Подсвиров, Валентин Орлов, Алексей Шорохов, Николай Переяслов, Валерий Латынин и другие говорили о подлинном открытии нового поэтического голоса, об уникальности поэзии Михаила Колбасова и необходимости донесения её до широкой читательской аудитории. Своё высокое артистическое слово подарил поэту народный артист России Юрий Назаров. Вёл вечер главный редактор газеты "Российский писатель" Николай Дорошенко.

СОЛНЦЕ ПОЭЗИИ НАД ЛИПЕЦКИМ КРАЕМ Пушкинский день рождения давно празднуется по России как традиционный праздник Поэзии — массовые, широко известные литературные торжества проходят в первые дни июня в Москве, Михайловском, Бернове, Торжке, Болдине, Алуште и Гурзуфе, имении Полотняный Завод и множестве других мест, так или иначе связанных с именем нашего национального литературного гения. Такой же праздник проводится каждый год и на земле Липецкой — как в самом областном центре, так и в селе Коренёвщино Добровского района, где в XVIII веке находилась помещичья усадьба прапрадеда поэта — Фёдора Петровича Пушкина. Это его внучка Мария вышла замуж за приехавшего в Липецк майора морской артиллерии Осипа Ганнибала — сына знаменитого "арапа Петра Великого", от брака с которым впоследствии родилась дочь Надежда — будущая мать великого русского поэта.

О Липецкой земле вообще можно говорить, как о некоем аномальном месте с ярко выраженной творческой энергетикой — здесь родились предки М.Ю.Лермонтова, с этими местами связаны детские воспоминания И.А.Бунина и Е.И.Замятина, тут родились учёные Н.Я.Данилевский и П.П.Семёнов-Тян-Шаньский, жили и работали такие личности как епископ Евгений Болховитинов, культуролог К.Ф.Калайдович, архивист П.И.Бартенев, автор замечательных мемуаров о жизни Подстепья генерал Н.Н.Муравьёв-Апостол, лидер славянофильства А.С.Хомяков и другие. Липецкий край также связан с творчеством Н.В.Успенского, П.Д.Боборыкина, М.М.Пришвина, И.А.Бунина, А.И.Левитова, А.В.Кольцова, И.С.Никитина и судьбами целого ряда других литературных, интеллектуальных и религиозных подвижников.

Не удивительно, что жизнь и творческое наследие Пушкина ещё и до сего времени остаются одними из самых притягательных мотивов в изыскательской и творческой работе нынешних писателей, учёных и краеведов Липецкой области. Достаточно упомянуть хотя бы труды доктора филологических наук профессора В.В. Шахова, из-под пера которого только в последние годы вышли такие замечательные книги как "От Бояна Вещего до Есенина" (1995), "Липецкий край. Русское Подстепье — прародина Александра Сергеевича Пушкина" (1999), "Сказание о земле Липецкой" (2003), "Липецковедение. Выпуск первый: Загадки и тайны Липецкой ойкумены" (2005), "Липецковедение. Выпуск второй: Нравственно-духовные уроки православной культуры" (2005), "Липецковедение. Выпуск третий: Куликовская битва и Липецкий край" (2005) и другие работы. А ведь он — только один из довольно многочисленной и сильной писательской организации Липецкой области, возглавляемой большим русским поэтом Б.М. Шальневым, совместно с В.В. Шаховым отдавшим много сил для подготовки и издания трёхтомной энциклопедии Липецкой области.

Под руководством Бориса Михайловича Шальнева и начался Пушкинский праздник Поэзии в городе Липецке. Здесь, у памятника поэту на улице А.С. Пушкина, состоялся Литературный полдник школьников "Души прекрасные порывы", в ходе которого учащиеся липецких школ читали свои любимые стихи из богатейшего наследия всенародно любимого русского поэта. Сам Б.М. Шальнев прочитал стихотворение ученика одной из дальних школ области — Кости Сарафанова, посвящённое Пушкину. В нём юный автор доверительно рассказывает, как по ночам к нему в сон приходят герои прочитанных накануне пушкинских произведений.

А вечером на открытой эстраде Нижнего парка города Липецка прошёл большой поэтический вечер "Душа в заветной лире", в котором приняли участие Сергей Жеребятьев, Леонид Ширнин, Виктор Осколков, Владимир Коротеев, Александра Тамбовская, Алла Линёва и другие липецкие поэты, а также прибывшие на праздник гости — секретарь Правления Союза писателей России поэт и критик Николай Переяслов, секретарь Исполкома Международного Сообщества Писательских Союзов поэт и критик Марина Переяслова (г. Москва) и главный редактор литературных журналов "Прикосновение" и "Союз" поэт, прозаик и исполнитель своих песен Олег Пономарёв (г. Тула). Нижний парк слышал и видел многих современных русских поэтов: в прошлом году, например, здесь выступали москвич Глан Онанян и санкт-петербуржец Владимир Шемшученко, а несколькими годами раньше сажал липы первый секретарь СП России Игорь Иванович Ляпин. Так что отдыхавшая в тенистых аллеях публика была уже приучена к звучанию стихов, и до конца вечера тепло аплодировала выступавшим, внимая разносившимся над парком поэтическим строчкам…

На следующий день эстафету праздника приняло на себя село Коренёвщино Добровского района, где как раз и развернулось главное поэтическое действие. После экскурсии на берег древнего пруда и возложения цветов к мемориальному знаку, установленному на месте расположения храма, в котором венчались Осип Ганнибал и Мария Пушкина, торжества переместились к зданию коренёвской школы, в которой сегодня размещается музей Поэта и экскурсии в котором с энтузиазмом проводят для всех желающих сами учащиеся. На площадке перед этой школой и начался праздник, посвящённый дню рождения великого поэта, который после высокохудожественного театрализованного представления открыла заместитель главы Администрации Липецкой области Людмила Валентиновна Куракова. Со словом о Пушкине выступили также начальник управления культуры и искусства Липецкой области Фёдор Ильич Жиляев и глава администрации Добровского района Анатолий Иванович Глазунов. (Кстати, само название районного центра — села Доброе — подталкивает к тому, чтобы становящиеся традиционными съезды "Добрых людей мира" или, по крайней мере, "Добрых людей России" проводить не в Москве, а именно здесь, на доброй добровской земле.)

Здесь, перед памятником Александру Сергеевичу, состоялось вручение учреждённой Союзом писателей России и Администрацией Орловской области Всероссийской литературной премии имени Н.М.Карамзина, которой в этом году были удостоены принимавшие участие в создании энциклопедии Липецкой области поэт Б.М.Шальнев и филолог В.В.Шахов. Секретарь Исполкома МСПС М.В.Переяслова зачитала перед собравшимися приветственное послание Сергея Владимировича Михалкова ко всем участникам праздника и вручила представителям Администрации Липецкой области том избранных произведений патриарха русской литературы с его дарственным автографом.

Очень тепло было воспринято также выступление гостя из Тулы — поэта Олега Пономарёва, порадовавшего любителей поэзии исполнением своих песен под гитару. И, словно бы подтверждая собой высказывание о том, что "Пушкин — это солнце русской поэзии", все эти дни над Липецкой землёй вдохновенно сияло счастливое июньское солнце, наполняя окружающий воздух летним теплом, а сердца людей — радостью.

НОРВЕЖСКАЯ МУЗА НАД НЕВОЙ В Санкт-Петербурге в Центре современной литературы и книги, которым руководит талантливый прозаик Дмитрий Каралис, состоялась презентация сборника переводов стихотворений норвежских поэтов "По ту сторону фьорда", выпущенного АНО "Всерусскiй соборъ" в серии "Современная зарубежная поэзия". В книге представлены произведения Алфа Ларсена, Улафа Булля, Хермана Вильденвея, Ролфа Якобсена и ещё около трёх десятков сегодняшних норвежских поэтов. В беседе, которая с обсуждения конкретного сборника вскоре перешла на разговор о проблемах перевода зарубежных и национальных авторов в сегодняшней России, приняли участие составители книги — переводчик Сергей Вольский и поэт Владимир Шемшученко, консул Генерального Консульства Королевства Норвегия Торкель Торсен, санкт-петербургские писатели Евгений Лукин, Сергей Воронов, Андрей Родосский, Борис Друян, Борис Орлов и другие их коллеги, а также специально прибывшие из Москвы на это мероприятие сотрудники "Литературной газеты" Александр Яковлев и Надежда Горлова, и секретарь Правления Союза писателей России — поэт и критик Николай Переяслов. Участники обсуждения единодушно признали, что литературное сотрудничество может играть не меньшую роль в укреплении дружеских отношений между народами и странами, чем официальная дипломатия или экономическая интеграция. СЛОВО — не знает границ, а значит, писатели поистине могут выступать посланцами мира и доброй воли. Особенно, если им в этом хотя бы немного будет содействовать государство…

ДЕНЬ ПАМЯТИ МАХТУМКУЛИ В Москве в Посольстве Туркменистана в Российской Федерации состоялся ежегодный приём, посвящённый Дню возрождения, единства и поэзии Махтумкули Фраги, который вели известный туркменский писатель Оразгылыч Оразмамедов и секретарь Союза писателей России Николай Переяслов. Вслед за открывшим вечер Чрезвычайным и Полномочным послом Туркменистана в Российской Федерации Халназаром Агахановым о своём понимании значения творчества Махтумкули говорили писатель и главный редактор газеты "Татарский мир" Ринат Мухамадиев, руководитель Московского городского отделения СП России писатель Владимир Гусев, ответственный секретарь Исполкома МСПС по работе с аппаратом прозаик Иван Сабило, переводчик Михаил Синельников, поэт Константин Подыма и другие московские писатели. А секретарь Исполкома МСПС Марина Переяслова поделилась своими впечатлениями о недавней поездке на Международный женский форум в столицу Туркменистана — город Ашхабад, где всё наполнено именем и славой этого замечательного туркменского поэта, боровшегося своими стихами за настоящие, а не декларируемые только на бумаге права простого трудового народа. Всякий, кто побывает сегодня в независимом Туркменистане, не может не увидеть того, что руководство этой страны делает всё, чтобы мечты Махтумкули не остались только поэтическими символами, а воплотились в каждодневную жизнь нынешних потомков великого классика туркменской литературы. Именно в этом — и заключается благотворное соединение Поэзии и Жизни…

НАВСТРЕЧУ 200-ЛЕТИЮ ГОНЧАРОВА 17 июня, в канун дня рождения Ивана Александровича Гончарова, на родине автора "Обыкновенной истории", "Обломова", "Фрегата "Паллады" и "Обрыва" — в городе Ульяновске (бывшем Симбирске) — состоялось вручение учреждённой в этом году Администрацией Ульяновской области совместно с Союзом писателей России литературной премии имени И.А. Гончарова. Её учреждение стало первым шагом на пути подготовки к 200-летнему юбилею писателя, который будет отмечаться в 2012 году, и программу празднования которого недавно утвердил своей подписью Президент Российской Федерации В.В.Путин.

Лауреатами первой Гончаровской премии 2006 года стали: литературовед Юрий Лощиц — за многолетнюю исследовательскую работу, посвящённую жизни и творчеству И.А. Гончарова, воплотившуюся в неоднократно переиздававшуюся в серии "ЖЗЛ" книгу "И.А. Гончаров"; и прозаик Вильям Козлов, широко известный читателям старшего поколения по знаменитой повести "Президент Каменного острова", — за книгу романов о нашем времени "Птица небесная. Охота на дураков".

Торжественная церемония вручения премии прошла в областном Дворце книги имени Н.М.Карамзина. Под классическую музыку в исполнении оркестра Ульяновской филармонии лауреатам были вручены Дипломы, премии и пластиковые банковские карты номиналом в 60 тысяч рублей. Принимая награду, Ю.М.Лощиц, в частности, сказал, что гончаровский Обломов — это никоим образом не воплощение лени или социальной и жизненной апатии, как его трактуют многие филологи и педагоги, а — символ этакой "лежачей забастовки", своего рода пассивного протеста против начинавшегося в тогдашней России внедрения капитализма, что делает роман максимально созвучным проблемам нашего времени. О своём понимании происходящих в стране процессов и их отражении в творчестве говорил также и писатель В.Ф. Козлов, в арсенале которого сегодня числится свыше пятидесяти опубликованных и ещё только ждущих своего издателя острейших романов о России XX-XXI веков.

После ритуального бокала шампанского лауреаты гончаровской премии и представители прибывшей с ними из Москвы писательской делегации, среди которых были секретарь Союза писателей России Николай Переяслов, член редколлегии журнала "Наш современник" публицист Александр Казинцев и редактор отдела литературы "Литературной газеты" прозаик Александр Яковлев, в сопровождении заведующей ульяновским музеем И.А.Гончарова Антонины Васильевны Лобкарёвой и других представителей местной интеллигенции, совершили прогулку на яхтах по Волге, убедившись, что великая русская река всё так же наполняет душу мощью и величием, как и во времена Ивана Александровича.

На следующий день лауреаты гончаровской премии и их спутники посетили расположенный на спуске к реке Свияге храм во имя Всех Святых, в котором глава Симбирской епархии владыка Прокл как раз совершал чин рукоположения в священнослужители. После этого в парке "Винновская роща" состоялся организованный Управлением по делам культуры Ульяновской области, Ульяновским областным краеведческим музеем им. И.А.Гончарова и Музеем И.А.Гончарова XXVIII Всероссийский гончаровский праздник. И даже пустившийся к его началу июньский дождь не смог помешать поклонникам писателя прийти в этот час к окружённой деревьями эстраде, чтобы послушать фрагменты из его произведений, размышления о его жизни и творчестве или завершавшие праздник стихи ульяновских поэтов, которых представила собравшимся поэтесса Елена Кувшинникова.

Последним аккордом праздника стала поездка на берег реки Волги к воспетой писателем в его романе "Обрыв" знаменитой "гончаровской беседке", от которой открываются потрясающие виды на речные просторы и величественные лесистые берега.

Перед отъездом из Ульяновска гости успели ещё посетить Музей современного изобразительного искусства им. А.А. Пластова, дополнив свои впечатления от города встречей с полотнами русских живописцев.

НА ЗЕМЛЕ СВЯТИТЕЛЯ ИОАСАФА На Белгородчине прошли встречи редакции и актива журнала "Всерусскiй соборъ" с белгородскими читателями. Помимо прибывших из Санкт-Петербурга и Москвы Виталия Розе, Владимира Шемшученко и Николая Переяслова, в общении с поклонниками литературы участвовали белгородские поэты Владимир Молчанов, Валерий Черкесов и Александр Осыков. Писатели провели пресс-конференцию для местных СМИ, а также приняли участие в большом разговоре о проблемах литературы и духовности в России, который состоялся в Государственной универсальной научной библиотеке по инициативе её директора Надежды Тихоновны Чуприной и при участии начальника департамента социальной политики Белгородской области Дмитрия Васильевича Худаева.

После этого состоялась поездка в город Грайворон, которую организовала начальник Управления культуры Администрации Белгородской области Нона Олеговна Андросова. Сегодня — это красивейший городок, свидетельствующий своей ухоженностью о неподдельной любви и заботе о нём как рядовых горожан, так и его руководства. С 2001 года здесь действует Духовно-просветительский центр во имя святителя Иоасафа, взявший на себя заботу о духовно-нравственном развитии грайворонцев. При нём работают воскресная школа для детей, катехизаторские курсы для взрослых, школа пономарей, действуют видеолекторий, ряд художественных мастерских, создаются церковно-краеведческий музей и православная библиотека, выпускается газета "Свеча", действует паломническая служба, действует кружок православного этикета, оркестр русских народных инструментов… И всё это — под эгидой Православной Церкви и с участием местных батюшек.

На следующий день состоялась поездка в Чернянский район, где писатели посетили Свято-Троицкий Холковский пещерный монастырь (длина пещер 255,5 м, площадь подземной церкви 57,9 кв. м), рядом с которым вознёсся изготовленный Вячеславом Клыковым памятник древнерусскому князю Святославу, освободившему в своё время Русь от Хазарского каганата, после чего пообщались с главой Чернянского района Иваном Серафимовичем Лаптевым и представителями Чернянского района.

В завершение пребывания в Белгороде делегация "Всерусского собора" побывала в главном храме Белгородской и Старооскольской епархии — Преображенском кафедральном соборе, в котором хранятся нетленные мощи святителя Иоасафа Белгородского и чудотворная икона Николая Ратного. Перед ракой Иоасафа как раз совершался торжественный молебен, отстояв который, писатели с благоговением приложились к руке и челу святителя. Напоследок гости и сопровождавшие их местные писатели заглянули в Белгородский литературный музей и Музей народного искусства, поражающие не столько, может быть, своими экспонатами (хотя они, безусловно, и заслуживают наивысшей похвалы), сколько фактом столь редко встречаемого ныне бережения родной культуры.

ЛИТЕРАТУРА СБЛИЖАЕТ НАРОДЫ В новом здании московской Библиотеки украинской литературы (м. "Рижская", ул. Трифоновская, дом 61, тел.: 8-9265302159) состоялось открытие литературной гостиной, которое провёл поэт и переводчик Виталий Крикуненко. Собравшимся была представлена издаваемая издательством "Пранат" под редакцией Сергея Гловюка поэтическая серия "Из века в век. Славянская поэзия XX-XXI веков", в которой вышло уже восемь томов переводов славянских поэтов, включая и том украинской поэзии. Данная серия уникальна уже тем, что представляет собой билингвистическое издание, при котором читатель видит текст произведения как на языке оригинала, так и в русском переводе. При этом к литературной жизни возвращаются имена и произведения поэтов, недоступных ранее из-за различных причин нетворческого характера — кто-то из них оказался в вынужденной или добровольной эмиграции, кто-то попал в категорию "диссидентов", кто-то просто не понравился властям и в силу этого долгие годы пребывал на положении непечатаемых…

О сближающей народы, объединительной роли литературы говорили поэт и издатель Сергей Гловюк, секретари СП России Владимир Середин и Николай Переяслов, секретарь Исполкома Международного Сообщества Писательских Союзов Юрий Коноплянни- ков, поэты и переводчики Светлана Соложенкина, Виктор Широков, Андрей Пустогаров, Любовь Турбина и другие участники встречи, многие из которых читали стихи украинских поэтов в своём переводе на русский.

В открывшейся литературной гостиной, которая вмещает до 80 человек, предполагается устраивать презентации новых книг, проводить литературные мероприятия для детей и взрослых, организовывать встречи с писателями и переводчиками. Да и сама библиотека может предложить своим посетителям много чего интересного — на сегодня в её фонде насчитывается более 50 000 украинских книг и периодических изданий, включая такие из современных литературных журналов Украины как "Днiпро", "Київ", "Вiтчизна", "Радуга", "Березiль", "Слово i Час", еженедельник "Лiтературна Україна" и другие.

Фонд библиотеки регулярно пополняется, благодаря поступлениям от различных российских и украинских издательств и общественных организаций, а также — за счёт экземпляров, которые ей дарят живущие ныне в Москве и России писатели-украинцы.

КОНТАКТЫ С КИТАЕМ В Правлении Союза писателей России состоялась встреча с писательской делегацией Китая, в которую входили директор издательства Шанхайского Университета профессор Чжуан Чжисян, декан факультета русского языка Шанхайского университета профессор Чжэн Тиу, бывший советник по образованию Посольства КНР в Москве профессор У Кэли и сотрудник выше названного издательства Гао Юнсон. В разговоре о проблемах развития книжного дела в условиях нынешних экономических реалий приняли участие председатель Союза писателей России В.Н.Ганичев, а также секретари Правления СП России Г.В.Иванов, В.В.Дементьев, Н.И.Дорошенко, О.М.Бавыкин и Н.В.Переяслов.

"Литература не должна идти за рынком, — сказал, размышляя об издательских проблемах, профессор Чжуан Чжисян. — И в этом очень важную роль играет художественный вкус самого издателя…"

СЪЕЗД КНИЖНИКОВ В Москве, в Интеллектуальном центре — фундаментальной библиотеке МГУ имени М.В. Ломоносова, прошёл V съезд Российского Книжного Союза, с приветственным словом на котором выступил мэр Москвы Юрий Михайлович Лужков. На съезде был заслушан доклад Президента РКС Сергея Вадимовича Степашина, утверждены изменения в Устав РКС, учреждён московский филиал союза — "РКС-Москва", избраны его председатель и заместители, а также приняты другие решения. Очень тревожно прозвучала информация о том, что в России стремительно сокращается число книжных магазинов, слабо пополняются библиотечные фонды, не ведётся пропаганда чтения, и вследствие всего этого падает уровень грамотности населения, особенно, молодёжи. (К примеру, сегодняшние российские восьмиклассники находятся по уровню начитанности на 32-м месте в мире!..)

И, тем не менее, как сказал в своём слове С.В.Степашин, книга в сегодняшней России по-прежнему "остаётся основным средством воспитания граждан", а потому Книжный Союз будет делать всё возможное, чтобы облегчить людям доступ к новым изданиям.

В работе V съезда РКС приняли участие главный редактор издательства "Вече" С. Дмитриев, секретари СП России Г.Иванов, И.Янин и Н.Переяслов, секретарь Исполкома МСПС Ю.Коноплянников, редактор альманаха "Братина" Ф.Черепанов и другие писатели.

НАЗВАНЫ ЛАУРЕАТЫ ЛЕРМОНТОВСКОЙ ПРЕМИИ Лауреатами Всероссийской литературной премии имени М.Ю.Лермонтова за 2005 год стали поэты Виктор Иванов (г.Пенза) и Михаил Вишняков (г.Чита). Премия учреждена несколько лет назад Администрацией Пензенской области и Правлением Союза писателей России, церемония её вручения проводится ежегодно в Тарханах в первое воскресенье июля (в знак памяти о дне гибели поэта на дуэли).

Стихи Виктора Иванова недавно звучали в зале Правления Союза писателей России, где проходил его творческий вечер, и были с большим одобрением восприняты его товарищами по литературе и московскими любителями поэзии. А у Михаила Вишнякова в конце 2005 года в столичном издательстве "Русь" вышел под редакцией Николая Коняева великолепно изданный двухтомник, о котором появились положительные рецензии в журналах "Сибирь", "Роман-журнал, XXI век" и других СМИ. Так что премия имени М.Ю.Лермонтова обрела в этом году достойных адресатов.

АЛМАЗНЫЕ РОСЫ ОТ ЯКУТСКОЙ "АЛРОСЫ" В соответствии с решением Комиссии по присуждению "Большой литературной премии России", учреждённой несколько лет назад Союзом писателей России совместно с Акционерной компанией "АЛРОСА" (Якутия), её лауреатами за 2005 год стали:

I премия (общероссийская номинация) — прозаик Владимир ЛиЧутин за роман "Беглец из рая"; прозаик и публицист Михаил Чванов за книгу "Мы — русские!"; прозаик Николай Дорошенко за повесть "Запретный художник".

II премия (национальная) — поэт и переводчик Геннадий Иванов, писатель и литературный критик Вадим Дементьев — оба за существенный вклад в издание классиков якутской литературы.

III премия (региональная) — поэты Евгений СемиЧев (Самара) за книгу стихов "Небесная крепь", Магомед Ахмедов (Дагестан) за книгу стихов "Тайный час" и Елена Кузьмина (Архангельск) за книгу стихов "Северные письма" и цикл стихов "Димитровская суббота".

Кроме того, в рамках "Большой литературной премии России" вручается Специальная премия "На благо России", лауреатом которой стала Екатерина Елагина за книгу воспоминаний "Алмазные экспедиции".

РАДИ СОХРАНЕНИЯ РУССКОГО ЯЗЫКА В соответствии с Приказом министра образования и науки Российской Федерации А.Фурсенко №165 от 27 июня 2006 года, для повышения эффективности работы Межведомственной комиссии по русскому языку и на основании писем ректора Российского университета дружбы народов и председателя Правления Союза писателей России в состав данной комиссии было введено несколько новых лиц, в том числе — член Союза писателей России, редактор журнала "Народное образование" Виктор Трофимович Чумаков, известный в литературно-филологических кругах своей неутомимой борьбой за возвращение буквы "ё" в печатные издания. Первыми, кто на деле поддержал почин главного "ёфикатора" страны, стал коллектив "Литературной газеты", потом решение об использовании буквы "ё" при размножении внутрислужебной документации приняла Государственная Дума РФ, затем к этому движению начали подключаться и некоторые другие организации. Хочется надеяться, что, благодаря обретению статуса официального члена Комиссии по русскому языку, Виктору Трофимовичу, наконец-то, удастся перевести процесс "ёфикации" Отечества из категории своего личного хобби в ранг государственного дела. А то ведь, до чего мы дожили? Уже и выругаться по-человечески не получается, "ё-п-р-с-т!.."

ПРЕМИЯ ИМЕНИ АВТОРА "АЛЫХ ПАРУСОВ" 24 августа станут известны лауреаты литературной премии имени выдающегося русского писателя-романтика Александра Грина, учреждённой СП России, администрациями г.Кирова и г.Слободского (родина писателя). Премия присуждается за произведения для детей и юношества, проникнутые духом романтики, любви и надежды.

Представление на соискание премии производится в свободной форме государственными органами, творческими союзами, редакциями литературных газет и журналов. Для представления, которое завершается 13 августа, необходимо официальное письмо и два экземпляра выдвигаемых произведений.

Адрес: 610000, г.Киров, ул.Воровского, 39. Управление культуры Администрации г.Кирова, т. 8(8332) 67-51-95.

СКОРБЬ ГЛУБОКА Мы выражаем свое сердечное сочувствие Валентину Григорьевичу Распутину, Светлане Ивановне Распутиной и скорбим вместе с ними о безвременно погибшей их дочери Марии Распутиной. А также выражаем сочувствие всем родным и близким их семьи и семьям погибших пассажиров рейса 778 "Москва—Иркутск".

Скорбь безмерна, потеря невосполнима.

Но мы знаем, что члены экипажа проявили героизм и самоотверженность и исполнили до конца свой долг.

Причины аварии и ее последствия будут определены, но уже сейчас можно сказать, что катастрофа требует самых серьезных, энергичных и безотлагательных решений. Она еще раз выявила тяжелое положение в Гражданском воздушном флоте, да и в целом во всём государственном организме.

После гибельных реформ, развала великой державы, разворовывания народной собственности в экономике страны образовался коллапс, безответственность, ослабились профессионализм и исполнительство. Особые удары нанесены по отраслям жизнеобеспечения народа, в первую очередь — транспорта.

Писатели России критически относятся ко многим действиям власти, в том числе и в части обеспечения безопасности перевозок в гражданской авиации и на железнодорожном транспорте. Трагедия в Иркутске еще раз подтверждает необходимость прекращения сползания России в пропасть.

Мы обращаемся к Президенту России, Государственной Думе и Совету Федерации: внести необходимые изменения в будущий бюджет, которые позволили бы вывести наш транспорт из гниющего состояния, чтобы наши сограждане перестали погибать в авиационных, железнодорожных и автомобильных катастрофах, а могли безопасно передвигаться по своей стране.

Мы желаем родным и близким погибших сил телесных и душевных, чтобы перенести то невосполнимое горе, которое пришло в наши дома, в наши семьи, в нашу страну.

Мы желаем уцелевшим пассажирам и членам экипажа скорейшего выздоровления и преодоления моральной и психологической травмы.

Вечная память погибшим пассажирам рейса 778 "Москва — Иркутск", и со святыми упокой, Господи, их души!

ПИСАТЕЛИ РОССИИ

ПАМЯТИ МАРИИ РАСПУТИНОЙ Мы привыкли уже к ежедневным телевизионным трагедиям, уносящим жизни сотен людей. Нас давно преследуют взрывы, поджоги, аварии. И часто мы не задумываемся, ведь за каждой из этих трагедий стоят сотни втянутых в неё людей, родственников и близких погибших, их друзья, коллеги. И вдруг приходит трагедия, которая втягивает тебя самого…

Когда я услышал впервые про иркутский взрыв самолета, первым делом подумал, а где сейчас Валентин Распутин, что с ним? Позвонил общим друзьям. Ему в Иркутск звонить побоялся, вдруг напророчу что-нибудь нехорошее. С возрастом человек становится более интуитивен, чувствителен к невидимому тонкому миру.

Узнал, что Валентин стоял в середине зала иркутского аэропорта и плакал. Я заплакал вместе с ним. Прочувствовал тяжесть трагедии, обрушившейся на него.

Ведь еще совсем недавно в нашей китайской поездке, в Пекине и Шанхае, Валентин, беспомощный во всех бытовых вопросах, обращался за помощью к моей жене Ларисе, чтобы она помогла выбрать для любимой дочери Марии жемчужное ожерелье, ещё какие-то женские мелочи. Хотел обрадовать дочку китайскими подарками.

Но уже там, в Китае , мучило Валентина Распутина какое-то черное мрачное предчувствие. Какая-то черная туча ходила за ним, навеивала мрачные мысли, заставляла высказываться на писательских встречах с какой-то черной безнадежностью. Мы, как могли, отмахивались от этих черных пессимистических высказываний. Валентин даже уехал раньше нас всех из Шанхая на родину, на открытие храма, дабы там отмолить, отвести черную тучу. Не отвёл.

А как же тесно были они связаны с дочерью сотнями уз. Она была его надеждой, его светом, его волей к жизни. Несмотря на молодость, Мария была решительна, самостоятельна, порой категорична в своих взглядах. Думаю, в поздних героинях прозы Распутина проглядывают черты характера Марии. Они взаимно влияли друг на друга.

Но я вспоминаю изумительный, гениальный рассказ Валентина Распутина 1981 года "Что передать вороне". Об их взаимоотношениях с дочкой. Это рассказ о самых нежных, сокровенных, но и чрезвычайно хрупких человеческих связях между любимыми людьми. О безграничном доверии пятилетней дочурки к отцу, доверии, которое ни за что нельзя нарушать. Иначе нечего будет передать вороне.

Сейчас этот рассказ стал мгновенно нерукотворным памятником погибшей в авиакатастрофе Марии Распутиной.

Но и сама Мария, по моему, сильно влияла на отца. Она как бы вышла из его высоконравственной православной прозы, из его героинь, но уже зажила самостоятельной жизнью. Она была глубоко верующим человеком, защитила диссертацию по древнецерковной музыке, не так давно вышла замуж за священника, стала матушкой. И в то же время была прекрасной органисткой, закончила консерваторию по классу органа, давала сольные концерты, высоко ценила Баха и всю органную музыку. В этом тоже была сложная проблема. Как сочетать органную католическую музыку и православие? Православная матушка и в то же время музыкант-органист…

Я бы предложил поставить памятник Марии на месте гибели самолета. Не как дочери всемирно известного писателя, а как символу всех погибших за последние годы мирных русских людей в этих не прекращающихся ни на один день техногенных катастрофах уставшей цивилизации. Музыкант Мария за органом. И ветер сквозь железо-бетонные трубы органа помогает ей играть поминальную трагическую, и в то же время героическую музыку. А кругом дети, тоже погибшие и в этой, и в других катастрофах. Жаль, недавно погиб наш общий друг Вячеслав Клыков, думаю, ему бы понравилась такая промыслительная идея памятника.

И, глядя на этот памятник, каждый бы задумывался о себе и своих близких. О своем доверии к людям и к миру. А что же мы сможем "передать вороне"?

Владимир Бондаренко

(обратно)

Михаил Чванов НЕУДОБНЫЕ МЫСЛИ

Лезут из меня всякие неудобные мысли. Неудобные прежде всего для самого себя. Лезут, не знаешь, куда от них деться...

* * *

Однажды проснулся с безысходным чувством, что живу в стране, в которой давно уже правят инопланетяне, которые меня и подобных мне до поры до времени терпят, так как вреда от нас особого нет, так, путаемся у них в ногах, патриотически шумим в своих малотиражных газетах и журналах, которые кроме нас самих никто не читает, но реально никак им не мешаем, иначе говоря, им, инопланетянам, до нас просто нет дела. Мы для них вроде копошащихся в ногах муравьев или выползших после ливня на асфальт дождевых червей, которых прохожие не по злобе давят башмаками, машины — колесами, остальные потом, когда просохнет асфальт, куда-то уползают и о них забывают до следующего дождя.

Постепенно это чувство: ощущать себя чужим в родной стране, которая только для конспирации все еще называется Россией, притупилось, но совсем не прошло, просто я свыкся с ним, как с обыденностью, с которой ничего не можешь поделать, что, наверное, еще страшнее, безысходнее.

С этим или подобным чувством живет большинство российского народа. Власть сама по себе — с таинственными и непонятными для народа, почти инопланетными, целями, народ сам по себе — давно уже без всяких целей, только сегодняшним днем, как в войну, лишь бы выжить, впрочем, в войну живут надеждой окончания войны. А ныне даже это животно-первобытное чувство: лишь бы выжить — утухает, народ травит себя паленой водкой, словно действительно освобождая место для инопланетян.

Чем всё это кончится?

Не знаю. Знаю только, что ничем хорошим.

* * *

Значение того или другого литературного произведения не всегда осознается сразу. Да, с "Тихим Доном" все сразу было ясно. Ну а кто всерьез воспринимал "Двенадцать стульев" и "Золотого Теленка" Ильфа и Петрова?! Я, например, в свое время чистил домашнюю библиотеку — и выкинул. А недавно пожалел, чтобы перечитать, пришлось в библиотеку идти, к счастью, не все их еще прикрыли за "ненадобностью".

А вот товарищ Сталин в свое время серьезно отнесся к этим книгам. Когда ему правильные советские писатели по цепочке доложили, что издеваются над советской действительностью Ильф и Петров, к тому же еще под псевдонимами скрываются, он затребовал себе эти книги. Это теперь все на НКВД сваливают, а на самом деле следили за писателями все больше сами писатели: шаг влево, шаг вправо — сразу в НКВД сигнал давали. Товарищ Сталин, как не относись к нему, в литературе разбирался не в пример всем остальным после него вождям, включая нынешних, что о нем бы ни говорили, он спас для нас, для мировой литературы — опять-таки прежде всего от бдительных собратьев по перу — великого Шолохова. Товарищ Сталин, как всегда ночью, прочитал "Золотого теленка", ничего не сказал, только усмехнулся грустно в усы, оставил книгу открытой. Спросить не решились, что бы это значило. И не знали, что делать с Ильфом и Петровым? То ли сажать, то ли большими тиражами "Золотого теленка" издавать?

И вот сейчас я думаю: неужели Сталин уже тогда, в отличие от всех литературных критиков, литературоведов и своих соратников по партии, которых перед смертью назвал котятами: "Умру я и погибнет страна, потому что вы не умеете различать врагов"… увидел в "Золотом теленке" книгу глубоко провидческую, своего рода "Бесов" Достоевского и "Мертвые души" Гоголя вместе взятые — конца XX и начала (только ли — начала?) XXI века? Что образ Остапа Бендера, впоследствии гениально сыгранного в кино Сергеем Юрским, — в исполнении Андрея Миронова он больше как на Починка не тянет, — вырастет к концу несчастного для России XX века в фигуру титаническую, равную шекспировской? Разве это не прообраз Березовского, гениального шулера, под пятой у которого вдруг окажется вся великая Россия, а бывший президент СССР, подобно Паниковскому, будет побираться по зарубежам, рекламировать, кажется, итальянскую пиццу, и бендерята помельче (а был ведь еще, жутко вспомнить, — генерал Дима) будут министрами, лидерами партий, владельцами нефтяных и других естественных и неестественных компаний, да и вообще всего в России, а сама она, вчера еще великая страна, будет вроде фирмы "Геркулес" из "Золотого теленка". Один, опоздавший к общей разборке, вон недавно, кажется, в Краснодаре, выскочил с идеей облака приватизировать, даже Ильф с Петровым в своей фантасмагории до такого не могли додуматься, но об этом всерьез два дня рассуждали по "нашему" телевидению, так что, может, доживем, что и за дождь какому-нибудь бендерёнку нам платить скоро придется.

А нынешнее российское правительство — не напоминает ли оно Вам не менее легендарную контору "Рога и Копыта"? Ведь не случайно, пусть и сгоряча, единственный, кажется, соответствующий своей должности министр, Сергей Шойгу (складывается впечатление, что все остальные министры только тем и заняты, чтобы Шойгу не остался без работы) назвал нынешнее правительство "филармонией", с чем премьер-министр почти согласился. Правительство под названием "Филармония "Рога и копыта" — это вполне по Ильфу и Петрову. Сомнение только в том, кто там сидит: то ли туповатые Шуры Балагановы, косящие под хитрованов Остапов Бендеров, то ли, наоборот, Остапы Бендеры, прикидывающиеся простоватыми дурачками, Шурами Балагановыми, дурачат народ. Один только господин Зурабов, брошенный на уничтожение излишков пенсионеров, чего стоит! Да и другие министры, чем не Шуры Балагановы? То один выскочит с предложением отдать Японии половину Курильских островов. То второй: сократить науку в целях экономии и ненужности до 100 учреждений, а почему именно до 100, никто не знает. Третий — театры приватизировать, вот уж там торжество системы Станиславского наступит. И приходит не только неудобная, но и крамольная мысль: а может, это президент через "шур балагановых" проверяет свои стратегические мысли по переустройству России?

Словом, не правительство, а филармония "Рога и копыта". Только вот что беспокоит: кто за все это отвечать будет? В романе "Золотой теленок" есть еще один образ, может, не такой яркий, как Остапа Бендера, Шуры Балаганова или Паниковского, но тоже запоминающийся — образ зиц-председателя Фунта, который в нужный момент за всех сядет.

* * *

И во время так называемого татаро-монгольского ига правили Русью, оказывается, иудеи. Они откупали у монгольских ханов право дани.

* * *

При коммунистах веровали в Карла Маркса, теперь веруют в Иисуса Христа. На самом деле, как раньше не веровали в Карла Маркса, так ныне не веруют в Иисуса Христа. Больше вид делают, обманывая даже не других, а, боясь внутренней пустоты, самих себя. В советское время в литературе господствовал так называемый соцреализм. Впрочем, настоящим писателям и в его кандалах-рамках удалось написать кое-что на самом деле нетленное, как ни парадоксально, но именно такие писатели, чудом выжившие в перестройке, но не перестроившиеся, никак не могут вписаться в нынешнюю российскую действительность. А вот некоторые вчерашние писатели-соцреалисты сумели поймать ветер. И вроде бы не пошли в услужение нынешнему либерально-криминальному режиму, и вроде бы за народ болеют, рубахи в любви по нему на грудях рвут, и в то же время почему-то не веришь им: как вчера о секретарях райкомов и парткомов, ведущих к светлому будущему, писали, так ныне, сообразно времени, чуть ли не через каждое слово они, по-свойски так, словно лично знакомы, Господа Бога и Богородицу поминают, от их имени выступают, словно те им индульгенцию на это выдали (новой властью это не очень приветствуется, но в то же время не запрещается: пусть народ молится, так нам меньше мешать будет)… И все у них так умилительно и благостно получается, что слеза прошибает. Так родилось одно из направлений нынешней российской литературы, которое я определил бы как православный соцреализм.

* * *

Тяжело быть мудрым. Если даже вся твоя мудрость в том, что понимаешь, почему мы никогда не наведем порядок в своей стране. Сколько бы ни было в России еврейских партий, конгрессов, обществ и т.д. — на самом деле они представляют собой, если даже не знают о существовании друг друга, одну, сплоченную единой идеей, даже не российскую, а всемирную еврейскую партию, она разделена на отдельные партии, может, только для мимикрии, и нет там видимых, кричащих с трибун и враждующих между собой вождей, там всея и всем руководит надмирная вселенская идея. У нас же, русских, десятки, даже сотни партий, похожих одна на другую как две капли воды, в каждой по полтора человека, но в каждой свой вождь, а если случится вдруг два, то рано или поздно они обольют друг друга помоями. И каждая партия незабвенно любит Россию и, разумеется, каждая претендует на последнюю истину, а истина эта, иначе говоря, национальная идея — или вчерашняя засиженная мухами и, сообразно времени, обставленная церковными свечками коммунистическая идея или вообще словесная вода в решете. (Меня однажды трогательно умилил Г.А. Зюганов, долго морочавший головы несчастным пенсионерам: то ли в Брянске, то ли в Курске — возложил цветы к памятнику Ленина и, взглянув на часы, торопливо побежал через площадь в храм свечки ставить, а может, он это сделал в обратной последовательности, пусть простит, теперь уж не помню.)

Лучше всего иллюстрирует состояние русской, болеющей за Россию души наше славное московское казачество. Там вообще нет рядовых, или, в лучшем случае, на одного рядового десять атаманов и все самозванные, да еще медали, которые прапрадеды на турецкой войне получили, на грудь повесят. Представляю: если бы я нацепил орден Красной Звезды и медаль "За отвагу", полученные моим отцом за декабрьское контрнаступление под Москвой, меня сразу бы в психиатричку определили, а их нет, для них это считается нормальным. Помню, на одном из "русских" собраний впереди меня сидел красивый и статный казачий генерал-майор, видимо, все его тут знали, потому что встал, не представившись, говорил красиво и умно, я за ним, в отсутствие истинных вождей, хоть в огонь, хоть в воду за матушку Расею собрался. Нетерпеливо толкнул своего соседа, главного редактора "Русского вестника" А.А.Сенина: "Кто это?" Искушенный более меня в "русских" делах Алексей Алексеевич усмехнулся: "Да никакой он не генерал-майор... Брандмайор из соседней пожарной части". — "Как же так?" — растерялся я. "А вот так, взял и назначил себя генерал-майором..." — "Тогда я хочу быть фельдмаршалом!" — "А кто тебе мешает, — усмехнулся Алексей Алексеевич. — Только могут быть проблемы с формой. В ателье могут не знать, как она шьется. То же самое с погонами или аксельбантами..."

* * *

3айдешь в церковь — почти одни женщины. Если мужчины — то больше инвалиды с детства или стукнутые войной: Афганистаном, Таджикистаном, Чечней...

Зайдешь в мечеть — там больше мужчины. Есть над чем задуматься...

* * *

Еще в недалеком прошлом у пресыщенной московской попсы сверхпрестижным считалось провести юбилейный вечер в концертном зале "Россия". Ныне же верхом шика стало считаться проводить подобные тусовки не иначе как в... Зале Церковных Соборов Храма Христа Спасителя. Туда, оказывается, выстроилась уже целая очередь. Вот уже и поставщик рифмованных текстов для этой самой попсы, самовлюбленный Илья Резник, объявил о своем желании провести свой творческий вечер непременно в Зале Церковных Соборов Храма Христа Спасителя. Нетрудно представить, что это за шалман будет. Не удивлюсь, если в скором времени услышу, что соберется провести там свою тусовку Боря Моисеев.

Неужели это и есть Торжество Православия, о котором так любят велеречиво рассуждать наши церковные иерархи?!

Мне говорят, что, во-первых, на содержание Храма Христа Спасителя с нищих старушек-прихожанок не наскребешь, а во-вторых, на самом деле комплекс зданий Храма Русской Православной Церкви не принадлежит.

Ну, во-первых, есть же у той же Церкви прекрасные хоры, еще не уничтожены хоры Владимира Минина и Анатолия Гринденко, Дмитрий Хворостовский, наконец, есть..., а то ведь, если рассуждать по рыночной логике, можно публичный дом, казино при Храме Христа Спасителя устроить, Сандуновские бани сюда перевести. А во-вторых, кому же тогда на самом деле, если не Церкви, Храм Христа Спасителя принадлежит? И для каких целей он тогда восстановлен? И как быть с эпизодом из земной жизни Спасителя: "Изгнание торгующих из храма"? Не о нашем ли дне говорил праведник Лаврентий Черниговский: "Придут времена, когда храмы снова будут с золотыми куполами, а благодати в них не будет"?

* * *

Дополнение сразу к двум предыдущим неудобным мыслям: о Торжестве Православия и о правительстве под названием "Филармония "Рога и копыта". Получаю очередной номер журнала "Православная беседа". Очень хороший журнал, ищущим истину людям посоветовал бы выписать. Только вот одна информация в нем не то чтобы смутила, а заставила горько усмехнуться: "Издательский совет Русской Православной Церкви выпустил в свет новый служебник карманного формата, в который внесены некоторые исправления, сделанные по предложению Синодальной Богослужебной комиссии и по благословению Святейшего Патриарха Алексия II.

1. В анафоре на Литургии святителя Василия Блаженного восстановлено поминовение государственной власти, сокращенное в советские годы, и отредактировано таким образом: "Помяни, Господи, благоверных и христолюбивых правителей, их же оправдал еси правити на земли..."

Комментарии, как говорится, излишни: откуда уехали, туда и приехали.

Но и удержаться от комментариев трудно. Ведь в дореволюционное время поминовение государственной власти подразумевало прежде всего Царя-Самодержца, и то только потому, что он считался помазанником Божиим. А ныне: это что — к филармонии "Рога и копыта" относится? Неужто они и есть благоверные и христолюбивые правители, помазанники Божии, в одно прекрасное утро цинично давшие понять миллионам не только пенсионеров, что они всего лишь пришедшее в ветошь быдло, мешающее идти к светлым вершинам капитализма? Или это поминовение относится лишь к президенту, который после всего этого не хочет или не может ни одного кудреватого митрейку из филармонии "Рога и копыта" отправить в отставку?

* * *

Я никогда не состоял в компартии, никогда не испытывал симпатий к товарищу Марксу, но ради справедливости хочу сказать, что российские его последователи Г.Плеханов и Н.Аксельрод скрыли от своих товарищей по партии истинные взгляды Маркса на будущее России. В письме В.Засулич, которое она передала им, он, в частности, писал: "Анализ, представленный в "Капитале", не дает... довода ни за, ни против русской общины, но специальные изыскания, которые я провел на основании материалов, почерпнутых мною из первоисточников, убедили меня, что эта община является точкой опоры социального возрождения в России, однако, для того, чтобы она функционировала как таковая, нужно было бы прежде всего устранить тлетворные влияния, которым она подвержена со всех сторон, а затем обеспечить ей нормальные условия свободного развития". А еще он писал: "Физическая конфигурация русской почвы благоприятствует применению машин в широком масштабе... поэтому сохранение сельской общины путем ее дальнейшей эволюции совпадает с большим движением русского общества, возрождение которого может быть куплено только этой ценой. Даже с чисто экономической точки зрения Россия может выйти из тупика, в котором находится ее земледелие, только путем развития своей сельской общины; попытки выйти из него путем капиталистической аренды на английский лад были бы тщетны: эта система противна всем сельскохозяйственным условиям страны". Русские "марксисты" принялись рьяно внедрять в России "Маркса". Все вроде бы хорошо начиналось, даже власть как бы по случаю невзначай взяли, да вдруг на пути к светлому будущему социализма стал путаться в ногах, мешать этому движению закоснелый в традициях русский народ. Тогда его, поначалу для острастки немного постреляв, этапами погнали на Беломорканал, в очередной раз осваивать Сибирь, основав зазеркальную страну "архипелаг Гулаг". Но потом спохватились и на время остановились: так ведь скоро некому и не для кого социализм будет строить, тем более что явно запахло второй мировой войной, и кому-то воевать было надо, чтобы другим за Уралом отсиживаться.

Нынешние реформы дорвавшиеся до власти внуки пламенных революционеров проводят принципиально не по Марксу, но непременно по западному образцу, о котором в книжках прочитали!

И нынешним младореформаторам опять вдруг стал мешать идти к светлым вершинам — на сей раз капитализма — все тот же до конца не уморенный русский народ. Живучесть его поразительна, хоть он уже, кажется, на последнем издыхании, как и поразительна доверчивость: надень только кепку под Владимира Ильича, как Ельцин, или пестротканный демократический пиджачок, как Собчак, — и свой в доску, и Бога и Царя враз мы забудем, а потом снова локти грызть будем, ища виноватых.

* * *

Так называемые праздничные концерты по телевидению: одна и та же бесконечно повторяющаяся и пошлая попса, будь то день милиции или день социального работника: Долина, упорно доказывающая в своих интервью, что она не относится к попсе, Буйнов с интеллектом гориллы, слащаво-бездарный с единственной песней Маликов-младший, набивший всем оскомину семейный подряд Петросянов, более чем плоские шутки новых русских бабок, ну конечно же, Коля Басков... Словно больше у нас в стране никого нет. Впрочем, чего ожидать, если Долина — член комитета по культуре при Президенте России, а Пугачева — член Общественной палаты...

Но больше всего меня потряс концерт, посвященный дню российской дипломатии. Съехались они, подолгу оторванные от родины, по этому случаю со всего мира. Я включил телевизор, ожидая, что хоть для них будет концерт настоящих мастеров искусств, которыми еще не обеднела Россия, У меня, может, провинциальное понятие о дипломатах, как о некой интеллектуальной элите государства, ведь они — не только, если хотите, лицо, а при наличии виртуальной армии, можно сказать, единственная оборона страны.

И чем их встретила родина? Не просто все той же попсой. Праздничный концерт, на котором, разумеется, присутствовал министр иностранных дел, другие члены правительства (уж не помню, был ли президент?), отличался какой-то особой, можно сказать, изуверской пошлостью. Гвоздем концерта была, конечно, Лолита с замечательной песней, повествующей, как ее не способный ни на что партнер-старик все время сваливался с кровати. Но самое страшное было даже не в этом. Самое страшное было в том, что, судя по реакции зала, дипломатам, а особенно их женам, все это нравилось. Хмурые лица только у редких, кто чувствовал себя на этом торжествующем шалмане попсы крайне неловко.

Неужели это уровень нынешнего российского министерства иностранных дел, который заказывал и безусловно контролировал этот концерт? Неужели таков уровень наших нынешних дипломатов? Может, потому они так удачно проваливают все, что даже при желании провалить невозможно. Впрочем, о чем говорить, если уж у нас Черномырдин в чрезвычайных послах ходит. Увы, в высотке на Смоленской ныне не время князя Горчакова. После этого я не удивляюсь, когда даже не Козырев, по сути бывший полпредом министерства иностранных дел США, впрочем, не скрывающий этого, а нынешний министр иностранных дел вдруг выскакивает с предложением отдать Японии Курильские острова...

Ну, думаю, после этого-то шалмана точно сделают какие-то оргвыводы, уж очень он был вызывающе пошлым. Увы, очередной праздничный концерт: все те же Галкин с Винокуром, опошлившая русскую песню Бабкина, так и не извинившийся за свое хамство Киркоров, непременно не годящиеся в подметки даже старой плоской советской Маврикиевне новые русские бабки и подобная им шелупонь...

* * *

Эк рыкнул на несчастных пенсионеров подмосковный генерал-губернатор Громов, когда они попытались отстоять свои нищенские права на льготы. Сразу вспомнились герои Салтыкова-Щедрина. (Кстати, ни одного приличного губернатора из полезших в политику генералов не получилось.) Что касается генерала Громова, у меня иллюзии на счет его закончились на мосту в Термезе при выводе войск из Афганистана. Когда он театрально, в расчете на многочисленные телекамеры, отрапортовал: "За мной не осталось ни одного советского солдата". А мог бы промолчать, не замарать совесть. Потому как там, в Афганистане, еще оставались практически брошенными тысячи российских солдат, и не только те, что в плену, а целые воинские части, в том числе часть, послужившая прототипом "Девятой роты" в фильме Бондарчука-младшего. Они еще несколько месяцев выходили к границе, и, разумеется, далеко не все вышли. Но очень уж хотелось красиво сказать, как говорится, ради красного словца не пожалею и отца. Может, еще какой политрук подсобил, подсказал, вроде генерала Волкогонова: мол, вовремя, хорошо прозвучит. И действительно, прозвучало, по телевизору без конца показывали, в политбюро заметили и отметили, потом, можно сказать, и в генерал- губернаторы за счет этого пролез. Теперь вот, почувствовав кремлевскую тенденцию на завинчивание гаек, тоже, можно сказать, вовремя голос показал. А во вверенной ему области-губернии, как, наверное, ни в какой другой, чувствуют себя вольготно стаи, похлеще волчьих, — полуолигархов-братков.

* * *

Пригласили меня на форум сравнительно недавно созданного Международного Благотворительного Фонда с громким и даже претенциозным названием "Меценаты Столетия". Начался форум с демонстрации документального фильма о деятельности фонда. Так вот свою благотворительную деятельность начали "Меценаты Столетия" — с чего вы бы думали: с установки помпезных мемориалов самим себе!!! — сначала в Москве, а потом по многим губернским городам, в расчете, что постепенно охватят мемориалами всю страну. Это, видимо, в замену памятников Ленину. Для ухода к московскому мемориалу они уже успели пристроить соседнюю школу, и не поймешь, с чьей стороны благотворительность: со стороны "Меценатов Столетия" или школы.

Представим себе Павла Михайловича Третьякова, который начал бы свою благотворительную деятельность с того, что в будущей еще пустой картинной галерее, которую потом подарит городу, поставил бы памятник самому себе.

* * *

Удобная мысль:

"Солнце над Россией всё еще встает на востоке и заходит на западе. И день в России начинается еще с утра, а не с вечера".

(обратно)

Алина Ревякина ГАПОН И ГАПОНОВЩИНА

"Литературная газета" опубликовала в начале мая открытое письмо "Честь имею", в котором литературовед и критик А.Ю.Большакова связала кризисные тенденции в современном литературоведении с общей духовно-нравственной ситуацией, сложившейся в стране за годы ее реформирования.

Это письмо, получившее поддержку общественности (см. "Известия", 16.05.06. №84; "Слово", 23-29.06.06. №24; ЛГ 26.06.-04.07.06. №№ 25-26), подверглось беспрецедентному шельмованию в газете "Литературная Россия", попытавшейся те "очень серьезные вопросы, которые поставила перед научным сообществом" (академик Н.Я.Петраков) автор письма, свести к обсуждению личности самой Большаковой. Только за краткий период (с 12 мая по 16 июня 2006 г.) в этой газете было опубликовано — аж пять! — "разоблачительных" статей (из них две — главного редактора). Не имея времени да и желания подробно разбирать все несуразности и явные измышления, допущенные их "авторами", остановимся лишь на последней, достаточно полно характеризующей уровень так называемой дискуссии, — статье Е.Гапон "Достоинство ученого".

Привычно обвинив Большакову в "узколичных интересах", "отсутствии скромности", "претенциозном тоне", критик переходит к собственной оценке работ (цитирую Е.Гапон) "филолога, достаточно авторитетного в научных кругах", а заодно и творчества великого русского писателя — Виктора Петровича Астафьева: "…не понятна слепая преданность исследовательницы литературы творчеству В.П.Астафьева…Если обратиться к комментарию писателя к роману "Последний поклон" (окончен в 1994 г.), то можно прочитать следующее…" Далее новоиспеченный кандидат филологических наук, перепутавший повествование в рассказах "Последний поклон" с романом "Прокляты и убиты", в подтверждение своей мысли об антипатриотизме Астафьева, приводит фразу, которой в комментариях писателя к "Последнему поклону" просто нет.

Судя по всему, Е.Гапон ни астафьевских произведений, ни работ Большаковой, кстати, не скрывающей, что "во многом не согласна с рядом его (Астафьева. — А.Р.) публицистических высказываний" (см. заметку Большаковой "Мания неприличия" о статье В.Бушина ("День литературы". 2005. № 2), не читала. Иначе как объяснить тот факт, что приведенные критиком фразы о "немцах" и "наших вояках", на которых строится обвинения Гапон в антипатриотизме писателя, интерпретируются вне связи с контекстом комментариев писателя и с основной идеей астафьевских произведений о войне: любая война, даже народная, освободительная калечит души человека и нации; но поистине велик тот народ, который, несмотря на ужасы революций, большевистский террор, насильственную коллективизацию, сталинские лагеря, сумел переломить хребет фашистской гидре. И разве не о величии русского народа говорят образы Мохнакова, Лешки Шестакова, комбата Щуся, наконец, образ веселого солдата из одноименной повести?

Процитировав из Большаковой фразу о том, что в "деревенской прозе" на первый план выдвигается "признание самоценности Жизни как таковой", мнящая себя великим патриотом Гапон морализирует: "…существуют такие понятия, за которые человеку и жизнь отдать не жалко: за Родину, за веру, за близких, за истину, за свободу и т.д. Выходит, что жизнь — не самоцель" (курсив мой. — А.Р.).

Но, во-первых, человек отдает жизнь не за понятия, а за то, что эти понятия обозначают, а, во-вторых, "самоценность" и "самоцель" — вещи всё-таки разные.

Так кто же слеп? Гапон, увидевшая в "Последнем поклоне" "роман-издевку"? Или же Большакова, которая в своем открытом письме, по существу, повторила мысль Чаадаева: "Я не научился любить свою родину с закрытыми глазами, с преклонённой головой, с запертыми устами"? Е.Гапон, упрекнувшая Большакову в том, что та "не считает, — цитирую опять же Гапон, — религиозную веру основой русского менталитета", или А.Большакова, утверждающая, что по своей природе "человек — существо глубоко религиозное" (см. "Литература, которую вы не знаете" /ЛГ № 11, 2005/), что "человек без Веры — ничто. Он кто угодно: зомби, биологическая машина, придаток к компьютеру, винтик в бюрократической системе, песчинка в жерновах государственной мельницы, "общественное животное", но только не Человек, созданный по образу и подобию Божьему" (см. "Феноменология литературного письма: о прозе Бориса Евсеева". М.,2004. С.124,130, где, кстати, тоже затрагивается астафьевская концепция войны). И в работах Большаковой о "деревенской прозе", которые якобы читала Гапон, черным по белому написано: "В задачи настоящего параграфа не входит разбор религиозных идей деревенской прозы, анализ которых чрезвычайно затруднен в связи с подцензурной ситуацией 1960–1980-х гг. К тому же исследование, к примеру, категории соборности как явления религиозного мироощущения русских, уже проведено на материале творчества одного из ведущих "деревенщиков" (см. Н.Нерезенко. Проблема национального самосознания в творчестве Ф.А.Абрамова. Автореферат дисс. на соиск. уч. степ. кандидата филол. наук. М., 1998). С другой стороны, проявления христианского сознания в деревенской прозе отмечены в разборе типологии праведничества (см. параграф 1 гл. II, параграф 3 гл.III) и в некоторых других местах диссертации. В целом же это — тема отдельного фундаментального исследования ("Феномен деревенской прозы: вторая половина ХХ века". Диссертация на соискание уч. степ. доктора филол. наук. М., 2002. с. 276).

Создается впечатление, что либо Е.Гапон писала свою статью в состоянии полной невменяемости, либо кто-то еще более невежественный попросту сочинил за нее сей текст, состряпанный по принципу: если "Последний поклон", то, значит, — последнее произведение Астафьева, "поздний Астафьев", уже "ставший другим". А образцом творчества "раннего Астафьева" названа… "Царь-рыба" — произведение, написанное уже после "Пастуха и пастушки", "Оды русскому огороду" и первых изданий "Последнего поклона".

И уж совсем кощунственно звучит утверждение Гапон, что, "создав "Последний поклон", В.П.Астафьев …ничего выдающегося не сделал ни для истории Отечества, ни для истории русской литературы". Ну и ну! И это пишет "специалист", защитивший кандидатскую диссертацию?! Заглянула я в эту "диссертацию":

"В.Белинский является основоположником так называемого вульгарного толкования личности в литературе"; "Наверняка этому кавказцу вернулось бы то горе, которое он причинил семье Воротниковых. А в итоге насильник, по большому счету, умер, так и не испытав чашу заслуженных страданий… Не смогла распутинская женщина (имеется в виду героиня последней повести В.Распутина "Дочь Ивана, мать Ивана". — А.Р.) сама духовно преобразиться и направить в нужное русло вторгнувшееся в жизнь семьи горе" (Гапон Е.С. "Художественная концепция личности в творчестве В.Г.Распутина 1990-х–2000-х годов". Армавир, 2005. с.81, 92).

И такое пропустила ВАК?!

Не хотелось бы, конечно, язвить, но напомню: в истории нашего Отечества уже был один Гапон. Неужели у него появились последователи?

(обратно)

Анна Ширяева С ЛЮБОВЬЮ К РОССИИ

Игорь Гамаюнов. Однажды в России. — М.: Молодая гвардия, 2005. — 357 [11] с.

У известного журналиста, который более четверти века проработал в "ЛГ" и продолжает там трудиться, ведя сложнейший отдел "Общество", вышла новая книга очерков. Большинство из них в этой газете и опубликовано. И не стоило бы, как говорится, огород городить, и перечитывать тексты 5-10 и даже 13-летней давности, если бы не принципиальная позиция одного из ведущих журналистов сначала коммунистического, потом архилиберального, а последние годы умеренно консервативного органа печати.

Все 38 очерков посвящены мучительно уходящему смутному времени (о чем и гласит подзаголовок) и продиктованы неподдельной любовью к Отчизне. Да не побоимся столь высоких слов. Об этом и эпиграф ко всей книге: "Да хранит тебя Бог, наша малознаемая нами Россия!", взятый из "Театрального разъезда" Николая Гоголя.

Пересказывать прихотливые сюжеты вряд ли имеет смысл, заинтересовавшиеся могут отыскать книгу (тираж все-таки не такой и малый по нынешним временам — 1 500 экз.), стоит только отметить, что все очерки строго документальны, в основе каждого лежит подлинная история, участником которой на том или ином этапе или же свидетелем всегда был автор. Поэтому совершенно правомерно включение в ряд текстов тех или иных интервью.

Главные вопросы, поднимаемые в книге: продолжает ли катиться страна в пропасть или потихоньку карабкается в гору, а также — что ожидает всех нас в ближайшее время: катастрофа или возрождение, всеобщий хаос или жёсткий порядок?

Думается, читатель примерно представляет себе ответы. Но то, что происходило на протяжении последних 15 лет, не только зафиксировано острым и точным пером репортёра, но и есть немало конкретных предложений о путях выхода из кризиса, например, мероприятия по защите судебных свидетелей.

Читается книга на одном дыхании, практически все очерки — документальные детективы. В своем отзыве, помещенном на задней крышке переплета, Георгий Вайнер охотно свидетельствовал, что многочисленные русские газеты от Нью-Йорка до Сиднея с удовольствием перепечатывают их, борясь за увеличение тиража, ведь они остросюжетны настолько, насколько горазда на выдумку сама жизнь. К слову, Игорь Гамаюнов не лишен и художественной жилки, у него выходило немало повестей, а также роман "Капкан для властолюбца".

В заключение, еще раз поздравляя с книгой автора, а заодно и с недавним днем рождения, можно разве что попенять за несколько преувеличенный оптимизм по части разрешения чуть не всех проблем и изжития чуть ли не всех недостатков, но по-человечески всё это очень понятно.

(обратно)

Анна Попова ГЛАВНОЕ —САМА ЖИЗНЬ. О творчестве Георгия БАЖЕНОВА

9 июля исполняется 60 лет писателю Георгию Баженову. В канун юбилея в издательстве "Голос-Пресс" (Москва) вышла его очередная книга — роман "Музы сокровенного художника".

Георгий Викторович — воспитанник Свердловского суворовского военного училища, окончил Институт иностранных языков и Литературный институт имени Горького, работал переводчиком английского языка, педагогом, журналистом, побывал во многих странах мира и исколесил в качестве разъездного корреспондента Советский Союз и Россию… Еще в суворовском училище он стал юным журналистом, но о писательстве в то время и не помышлял. Писатель, считает Баженов, — это человек, душа которого открыта для чужой боли. А для этого нужно было созреть…

После окончания 3-го курса Горьковского института иностранных языков в группе лучших студентов Баженов был направлен в Индию работать переводчиком (в то время ему было чуть более 20 лет). Он жил и работал в Индии, а душой, сердцем был дома с молодой женой и маленькой дочкой, мучился, страдал, более всего — страданиями близких людей… Именно в Индии были написаны первые рассказы, отправлены в Москву, пройден конкурс в Литературный институт, после чего и началось постепенное формирование его как писателя.

Первый рассказ "Добрая душа" (написанный еще в Индии) был напечатан в журнале "Смена" в 1971 году, позже, в 1973, выходит повесть "Братья" в журнале "Наш современник". Затем появились рассказы и повести в "Неделе", в "Литературной России", в журнале "Молодая гвардия" и другой периодике. В 1975 году выходит первая книга Баженова "Время твоей жизни" с предисловием Сергея Залыгина. В 1976, с вступлением в Союз писателей, начинается уже профессиональная творческая жизнь…

Произведения Баженова современны, герои — обычные люди со своими, но близкими любому человеку судьбами, с обыденными, житейскими проблемами. Сюжеты, можно сказать, музыкальны, созвучны действительной сути человека: они обнажают именно те стороны нашей жизни, о которых теперь, как правило, молчат, — наши чувства, переживания, терзания, метания, самоанализ. Автор не только показывает читателю все внешние, видимые обстоятельства жизни своих героев, но и мастерски передаёт их сокровенные, не надуманные, а как бы услышанные и подслушанные мысли.

Самыми творчески плодотворными для Баженова были годы вплоть до развала Советского Союза. Георгий Викторович жил и горел литературой, много писал, много печатался и издавался. Его рассказы, повести, романы появлялись на страницах журналов "Новый мир", "Наш современник", "Молодая гвардия" и многих других. Затем, когда рухнул Советский Союз, произошел затяжной духовный кризис, начались годы молчаливого затворничества, тяжелого внутреннего и духовного одиночества, "уход в себя"…

Но не зря Баженов "уходил в себя"... Недавно в издательстве "Голос-Пресс" вышел роман "Бинго" — новая, свежая струя в его творчестве. Эта книга пронизана улыбкой, иронией и самоиронией; есть в ней и сарказм; и насмешка и над самим собой, и даже над серьезностью небытия, потому что главное, по мысли писателя, — сама жизнь. Именно о жизни и нужно думать...

Поздравляем Георгия Викторовича с юбилеем и желаем ему оставаться бодрым и энергичным мужчиной, мудрым и самодостаточным человеком, своеобычным и незаурядным писателем. Здоровья, счастья, благополучия ему и его близким и, конечно же, новых творческих исканий и успехов!

Книги Г.Баженова можно приобрести в издательстве "Голос-Пресс" по адресу: Москва, Цветной бульвар, д. 32. Телефон издательства: (495) 623-44-61.

(обратно)

Дмитрий Ковальчук СЛАДКАЯ РЕВОЛЮЦИЯ

Исаак Бабель — один из русскоязычных писателей ХХ века, чьё творчество вызвало бурные споры и получило немало неверных, искажённых оценок, сопровождаемых массой недоговорённостей и мифов. Один из них — причисление писателя к русской классической литературе.

Попытаюсь возразить с русской национальной позиции, хотя предвижу реакцию, о которой И.Шафаревич писал ещё в 1983 году в "Русофобии": "Раздражение, которое вызывает любая попытка взглянуть на жизнь с русской национальной точки зрения".

Неприятие вызывает не происхождение Бабеля, а его неприязненное, агрессивное, примитивно-вульгарное отношение ко всему русскому, и даже шире — ко всему славянскому. Естественно, вызывает удивление утверждение Г.Белой, которая во вступлении к двухтомнику писателя, ссылаясь на зарубежные исследования, отмечала, что "еврейское происхождение писателя было непреодолимым барьером между Бабелем и конармией, Бабелем и Россией". На мой взгляд, не еврейское происхождение, а чуждая русскому национальному сознанию духовно-религиозная традиция (что хорошо просматривается в прозе писателя) стала причиной той пропасти, которая пролегла между Бабелем и православной Россией.

И.Бабель не принимает духовного поиска православной личности. Неудивительно, что в основном мотив веры в Бога либо неверия чаще всего связан с католическими костелами и католическими священнослужителями. Но даже в этом случае бабелевского героя цикла "Конармия" занимают только росписи на стенах, человеческие грехи, любое осквернение веры. Неудивительно, что в костеле повествователь видит не то, что мог увидеть человек верующий, богобоязненный. Его внимание привлекает изображение "...богоматерей... с розовыми, как у мышей, зрачками", он чувствует, что "бисквиты хозяйки пахли как распятие" и т.п. Довершает безбожно-кощунственный ряд признание героя: "Я вижу раны твоего Бога, сочащиеся семенем, благоуханным ядом, опьяняющим девственниц".

О чем бы ни говорил Бабель, какие бы темы он ни затрагивал, богоборческий мотив будет неизменным спутником на страницах его произведений. Причем, эта сторона творчества характерна как для "Конармии", так и для "мирной" прозы автора. И это не преувеличение. Пристальное внимание писателя привлекает не добродетель, но все образы, в которых заключен какой-либо человеческий порок: "неверный монах в лиловой рясе"; глупый ксендз, развесивший на гвоздях "спасителя" интимные детали женского туалета; воинствующий безбожник пан Аполек ("Конармия"); Беня Крик, в присутствии тестя развлекающийся с проституткой; "дед, прогнанный из раввинов (! — Д.К.)... за кощунство" и т.д. (проза 20-30-х годов).

Герой-повествователь "Конармии" признается, что "и сладость мечтательной злобы, горькое презрение к псам и свиньям человечества, огонь молчаливого мщения — ...принес их в жертву новому обету" ("Пан Аполек", 1923). Однако знакомство с содержанием "нового обета", изложенного паном Аполеком, в основе которого богоборческий рассказ о грехопадении Иисуса Христа и рождении его ребенка, убеждает нас в том, что отказ от мерзких душевных качеств произведен лишь на словах. Примечательна фигура Аполека. Художник по роду занятий, он расписывал один из новых костелов. Уже в самой манере письма, равно как и в выборе образов и сюжетов, ярко прослеживается антихристианская тенденция.

Многочисленные свидетельства донесли до нас тот особый настрой, с каким приступали православные иконописцы к работе. Этому предшествовали длительные посты и молитвы как период нравственного очищения и подготовки к росписи, которая была актом духовного творчества. Для самого же Аполека такой духовной основы нет. Деньги, жажда духовной бездны заслоняют все: "Пятнадцать злотых за богоматерь, двадцать пять злотых за святое семейство и пятьдесят злотых за тайную Вечерю с изображением всех родственников заказчика". Не на высоте и образ священнослужителя: "Он улыбнулся, старый патер, и послал бокал коньяку художнику, работавшему под куполом".

Именно порок, аномальность в поведении, духовная пропасть привлекают внимание и воспеваются писателем, проявляющим единство с действующими лицами. Как и они, автор демонстрирует полное пренебрежение к нравственным нормам: "Грустный от того, что не с кем совокупиться" (подобные откровения см.: Бабель. Собр. соч. в 2-х т. Т.1, дневник, с.368, 386, 387, 430, 431, 434).

В "Конармии" чётко прослеживается двусмысленность, двойственность поступков повествователя, который непримиримо относится к тем, кто совершил акт вандализма в католическом костеле ("У святого Валента", 1824) и пишет рапорт начальнику об оскорблении религиозного чувства местного населения. В то же время главный герой безучастен к открыто готовящейся расправе над православным священником, дьяконом Иваном Аггеевым ("Иваны", 1921).

Страдания, боль и нужды живого человека, не близкого по крови или по духу повествователю, не важны. Вспоминая о постое в Будятичах, герой заявляет о хозяйке: "Ничто не спасло бы ее, я донял бы револьвером, кабы мне не помешал в этом Сашка Коняев" ("Песня", 1925); "в низкой комнате... сидел в кресле парализованный старик. Моргая глазами, он пролепетал какую-то просьбу. Умывшись, я ушел в штаб и вернулся ночью" ("Поцелуй", 1937).

"Принципиальность" журналиста в других вопросах столь же избирательна: "Тифозное мужичьё прыгало на подножки нашего поезда и сваливалось, сбитое ударами прикладов". Когда же Лютов узнает "Илью, сына житомирского рабби", то делает всё возможное, чтобы, "переступив все правила, втащить его к себе в вагон" ("Сын рабби", 1924).

Такой взгляд на события гражданской войны присущ и самому писателю, в чем нас убеждает знакомство с его дневником: "Несчастное еврейское население", "Славяне — навоз истории"; "Старый еврей — я люблю говорить с нашими — они меня понимают", "Русско-украинская душа. Мне, верно, не интересно".

Подобная раздвоенность внутреннего мира автора и главного героя не является надуманной. Более того, она носила осознанный характер и использовалась в личных интересах, о чём свидетельствует признание самого Бабеля: "Все это ужасно, я рассказываю небылицы о большевизме, расцвет, экспрессы, московская мануфактура, университеты, бесплатное питание, ревельская делегация, венец — рассказ о китайцах, и я увлекаю всех этих замученных людей".

Изображение гражданской войны и существования личности в ее условиях у Бабеля крайне необъективны. Автор акцентирует внимание читателя на зверствах конармейцев в отношении к еврейскому населению, не участвовавшему в боевых действиях. Создается ложное впечатление, что война была направлена в основном против мирных евреев. Общеизвестно, что насилие над гражданским населением не определялось национальной принадлежностью. Именно духовно-религиозные, ритуальные преступления отличались наибольшей жестокостью. Одно из многих свидетельств приведено Высокопреосвященнейшим Иоанном, митрополитом Санкт-Петербургским и Ладожским в книге "Самодержавие духа". Место и время действия те же — Украина периода гражданской войны. Когда две сотни кубанских казаков, сражавшихся на стороне Белой армии, взяли деревню, из которой были выбиты два часа назад, то обнаружили тела своих бойцов, попавших в плен. "На всех трупах осмотр обнаружил следы ритуального религиозного глумления. На всех 22 трупах оказались пробиты ладони и ступни (язвы от гвоздей прободавших руки и ноги спасителя), проколот левый бок (рана, нанесённая Христу римским стражником), и на лбу сорвана полоска кожи (след от тернового венца). Кощунство было произведено как над трупами, так и над живыми людьми, скончавшимися во время этой пытки".

Ключевой момент в рассмотрении поднятой проблемы — авторская оценка изображаемого. Лютов, понимая абсурдность того, в чем убеждал окружающих, продолжал службу в конармии. На словах не принимая насилия и крови, он не пытался вернуться к мирной жизни. Причина этому проста. Как откровенно заявил герой: "Как быть дальше? Я прикидывал в уме множество планов. Война избавила меня от забот". Всё становится понятно...

Обращение к публицистике Бабеля дает интересные материалы для размышления. Приводимые ниже отрывки помогают уяснить главное: Бабель не только не возражал против классового насилия, но и сам культивировал его в газетах, подобных "Красному кавалеристу": "Так погибает шляхта. Так издыхает злобный бешеный пес. Добейте его, красные бойцы, добейте его во что бы то ни стало, добейте его сейчас, сегодня!" "Недорезанные собаки испустили свой хриплый лай. Недобитые убийцы вылезли из гробов". "Добейте их, бойцы конармии! Заколотите крепче приподнявшиеся крыши их смердящих могил!"

Руководствуются "новой моралью", действуя по сходной схеме, и казаки. Правда, по творческому замыслу писателя, их внутренний мир несоизмеримо более темен и убог. Неграмотный Матвей Павличенко ("Жизнеописание Павличенки, Матвея Родионовича", 1924) час избивает помещика Никитинского, подводя идейную базу под эти действия: "Стрельбой... от человека только отделаться можно. Стрельба — это ему помилование, а себе гнусная легкость, стрельбой до души не дойдешь". Матвей отрицает очевидное для любого верующего представление о святости и бессмертии души, существование которой неподвластно воле человека. Богоборческая основа действий роднит его с молодым кубанцем Прищепой ("Прищепа", 1923), который, возвратившись домой из плена, обнаружил разграбленную хату. Герой обходит село и в тех избах, где он находит вещи родителей, оставляет свой кровавый след: "...подколотых старух, собак, повешенных над колодцем, иконы, загаженные пометом".

Особо следует отметить условно-схематичную обрисовку характеров казаков. Многочисленные признания писателя подтверждают сказанное: "Для меня все крестьяне на одно лицо"; "Вся Верба забита повозками. Тысячи повозок. Все возницы на одно лицо"; "Мужики, в них не хочется вникать". Из общего правила нет исключения. И в этом Бабель идет против исторической правды. Достаточно обратиться для сравнения к роману М.А.Шолохова "Тихий Дон", в котором великий русский писатель объективно и правдиво изобразил разные типы из казачьей среды. Перед нами проходят и близкие по духу бабелевским конармейцам "лихой рубака" Чубатый, долг которого "рубить, не "задумываясь", и безжалостный Мишка Кошевой и многие другие. Но центральный тип в романе — Григорий Мелехов, глубоко русский по духу, ищущий третью правду, третий путь — без жестокости, насилия, несправедливости и убийств.

Герои же Бабеля словно бы скроены "на одно лицо", по шаблону. Похожи их мысли, чувства и поступки. Это, применяя характеристику самого писателя, "тупые, широколицые, лупоглазые" казаки, "ужасно грязные человеки"... Особую же нелюбовь писателя вызывает все православное, все славянское. Сказанное ярко проявляется не только в "Конармии", но и в "Одесских рассказах", прозе 20-30-х годов, публицистике указанного периода.

Параллельно с "Конармией" Бабель работал над циклом "Одесские рассказы", произведениями о мирной жизни. В них появляется новый тип. Им стал герой-еврей с характерными манерами и отношением ко всему окружающему. Автор пишет о бандите Бене Крике ("Король", "Как это делалось в Одессе"), укачиваемом дедом ребенке ("Любка Казак"), предводителе 40 тысяч одесских бандитов Фроиме Граче ("Фроим Грач"). И в этих произведениях со всей очевидностью проявляются черты, роднящие мирную прозу с "Конармией". Неудивительно, что многие исследователи, размышляя об "Одесских рассказах" и прозе 20-30-х годов, неизбежно проводят многочисленные параллели и сравнения с циклом рассказов о гражданской войне.

Главное, что в изображении мирной жизни мотив смерти продолжает оставаться ведущим. Причем, писателя интересуют именно те случаи, когда герой принимает насильственную смерть.

Так, один из любимых героев Бабеля Беня Крик решается на убийство собственного отца. Вместе с братом он пытается при-дать задуманному чудовищному преступлению ореол борьбы за справедливость: "...возьмем на себя, и люди придут целовать нам ноги. Убьем папашу, потому, что мы не можем ждать дальше". В этом мире стремление подчеркнуть собственную исключительность при полном равнодушии к окружающим — главная черта, которая многократно выделена автором при помощи художественных деталей. Если речь идет о похоронах, то "таких похорон Одесса еще не видела, а мир не увидит" ("Как это делалось в Одессе"). Если в рассказе присутствует детская тема, то обязательно присутствует мечта о том, "что семья... станет когда-либо сильнее и богаче других людей на земле" ("История моей голубятни"), либо мысль о превосходстве укачиваемого грудного младенца в каком-либо качестве над всеми остальными детьми: "А-а-а, вот всем детям дули, а Давидочке нашему калачи, чтобы он спал и днем и в ночи... А-а-а, вот всем детям кулачки..."

В творчестве Бабеля показано, как идея превосходства еврея над всеми остальными людьми закладывается в души героев с детства. Даже в дооктябрьском творчестве эта идея довлела над иными: "...ты добьешься всего: богатства и славы, — слышит малыш наставления. — Все будут падать и унижаться перед тобой. Тебе должны завидовать все. Не верь людям. Не отдавай им денег" ("Детство. У бабушки"). Бабушке были неинтересны посторонние люди. Она требовала, чтобы "они исполняли свои обязательства по отношению к нам, и только". Это на всю жизнь запечатлелось в сознании внука. Изложенные принципы отношения к окружающим могут в полной мере быть жизненным кредо других героев Бабеля. Чувство уязвленного самолюбия — главная движущая сила внутреннего мира действующих лиц.

Однако, в отличие от "Конармии", где гибель от рук казаков мирных евреев вызывала сочувствие автора, многочисленные убийства мирных жителей Одессы не вызывает у Бабеля сожаления. Такая двойственность оценок объясняется просто: "У Татарковского душа убийцы, но он наш. Он вышел из нас. Он наша кровь". Оказывается, то, что нельзя одним, можно другим, если они, конечно, подойдут по крови оценивающему...

Следует отметить, что исследователи творчества Бабеля единодушно предостерегают от буквального понимания автобиографизма рассказов. Действительно, писатель сам не переживал погромов, он даже не был их свидетелем. Но именно на основании сцен еврейских погромов некоторые критики и литературоведы пытаются создать весьма условные и зыбкие теории.

Е.Шкловский создает такую поверхностную схему, в которой пытается соединить поступки инвалида, размазавшего по лицу еврейского мальчика внутренности раздав- ленной птицы, мужика, "который разбивал деревянным молотом раму в еврейском доме, замахивался всем телом и, вздыхая, улыбался на все четыре стороны доброй улыбкой опьянения, пота и душевной силы" и бойцов Первой Конной армии, превращенных стихией "не в разъяренных зверей, а в спокойных и хладнокровных убийц, наслаждающихся своей силой и безнаказанностью".

В этой схеме ключевой является одна художественная деталь из рассказа Бабеля, на основе которой Е.Шкловский и строит свои зыбкие умозаключения. Внимание исследователя привлекает даже не "добрая улыбка", а "голубые глаза" мужика. Так недвусмысленно дается понять, кто виноват в погромах, а проведенные параллели, по замыслу Е.Шкловского, должны подвести читателя к мысли, что именно люди с "голубыми глазами" делали революцию, одобряли и поощряли действия бойцов Первой конной, а Бабель и ему подобные "ощущали свою внутреннюю отдельность от той общей массы".

Отношение же к русским у героев напрямую зависит от того, что может сделать полезного для еврея тот или иной человек. Тот же Е.Шкловский умалчивает, что обиженный инвалидом мальчик бежит к русскому дворнику с просьбой: "Спаси нас, Кузьма" ("История моей голубятни"). Именно русские люди Рубцовы с огромным риском для собственной жизни спасают во время погрома еврейскую семью ("Первая любовь"). Между тем действующие лица рассказов всячески отталкивают все русское. Директор Русского для внешней торговли банка Боргман "избегал говорить по-русски". Героиня рассказа "Конец богадельни" прямолинейна: "Если у русского человека попадается хороший характер, ...так это действительно роскошь".

Такая "философия жизни" позволяет глядеть на мир, как бы видя все в кривом зеркале, где бандиты, налетчики, насильники, воры, себялюбцы — орлы, а нормальные люди уже не люди. Никто...

Эгоцентрическая личность героев Бабеля характеризуется прежде всего пристальным вниманием к себе и себе подобным, национальной ограниченностью "избранных". Странно, в этой связи, читать выводы Н.Лейдермана, который, полемизируя с В.Бондаренко, писал, что критик, якобы, всем выдал "ордера на изолированное расселение по своим национальным квартирам". По мнению Лейдермана, "существенно не то, кто кого перевесил, а то, какое приращение эстетического идеала произошло в результате взаимопроникновения разных национальных культур". Безусловно, мысль верная. Однако нельзя не заметить, что все в приведенной цитате оказалось перевернуто. Попытку изолировать физически и духовно еврейское население и обосновать особую избранность евреев предпринял именно Исаак Бабель. "Благословен бог Израиля, избравший нас между всеми народами земли..." — провозглашает один из его героев. Беня Крик еще откровеннее: "Но разве со стороны Бога не было громаднейшей ошибкой поселить евреев в России, чтобы они мучились, как в аду?"

Однако Н.Лейдерман упорно упрекает в такой ограниченности русского критика В.Бондаренко только лишь за то, что тот посчитал творчество (от себя добавлю — позднее) Б.Пастернака явлением русской культуры, а наследие И.Бабеля ярчайшим явлением еврейской культуры на русском языке. В чем же дело? Проблема в содержании термина "богоизбранность" и в разнице подхода к его толкованию. Для русской традиции характерно понятие "Богоносность". "Избранничество же иудея есть избранничество на господство над окружающими людьми", — замечает митрополит Иоанн и утверждает, что в соответствии с иудаизмом любой иудей или его потомок "не имеет никаких нравственных обязательств перед иноверцем. Понятия справедливости и милосердия, честности и благодарности, с этой точки зрения, неприменимы к христианину или мусульманину, ибо они, строго говоря, не могут даже считаться людьми…" Всё удивляющее в прозе Бабеля находит своё объяснение… Объяснима и позиция Лейдермана, считавшего, что "образом своего еврейского местечка Бабель… убедительно объясняет необходимость действительно революционных (т.е. кровавых! — Д.К.) перемен в России".

Итак, даже в поздний период творчества для героев и для самого Бабеля кровавая революция осталась "сладкой революцией".

(обратно)

Николай Кузин ТОРЖЕСТВО ИДЕЙ «ГОРОДА ГРАДОВА». К 80-летию повести Андрея ПЛАТОНОВА

А почему бы и не отметить "круглую дату" произведения, которое, пожалуй, всеми признано гениальным, но усиленно замалчивается и по сей день?

Действительно, пересмешническая проза М.Зощенко, И.Ильфа и Е.Петрова и даже весёлая сатира М.Булгакова всячески пропагандируется на всех широтах нашего бытия, а вот поистине жестко-ядовитые сатирические произведения Андрея Платонова, в том числе и небольшая, но великая по своему значению повесть "Город Градов", незаметно снова (имею в виду последнее десятилетие) предаются забвению.

Что бы это значило? Почему напористо переиздаются сочинения названных выше авторов, а Платонов по-прежнему — на обочине? Не говорю уже о телепропаганде (сериалы по роману "Мастер и Маргарита", учащённые до назойливости "прокрутки" и "Двенадцати стульев и "Золотого телёнка"), критических статьях и "раскопках" навроде "Одинокого паруса Остапа Бендера" молодого уральского критика Сергея Белякова ("Новый мир", 2005, №12), в которых вновь и вновь слагаются панегирические гимны сатирическому "гению" авторам "смехопанорамных" бестселлеров 30-х годов прошлого века.

А на мой взгляд, никакой там (имею в виду сочинения Ильфа и Петрова и даже Зощенко) сатиры и не ночевало — сплошные "шутейные" штучки, подобные современным развлекаловкам из арсенала Н.Задорнова, Евг.Петросяна и К° или "язвительного" Шендеровича. И может быть, как раз в этом и зарыта собака, что, скажем, "юмор" ильфо-петровского разлива в почёте, а платоновская сатира в загоне? Ведь нынешние управленцы России и подпевающие им СМИ давно прекрасно поняли полную безобидность тех же ильфо-петровских шуток, уловили и безопасность для себя даже булгаковского сарказма, а вот Гоголь и Щедрин (помните знаменитую эпиграмму про "нетрогующих" нас Гоголей?) и "примкнувший" к ним в XX веке Платонов заставляют их (нынешних правителей наших) напрягаться.

Потому-то и рискнул я напомнить прежде всего именно правящей "элите' России и их холуйствующим "продолжателям" о полузабытой небольшой платоновской повести "Город Градов" — благо и повод есть: 80-летие со времени рождения повести. Правда, опубликована она была в 1927 году в платоновском сборнике "Епифанские шлюзы", но сотворена как раз 80 лет назад — в 1926 году и положила начало целому сатирическому циклу писателя ("Че-Че-0", "Государственный житель", "Усомнившийся Макар", "Впрок"). Эта повесть, на мой взгляд, осталась высшим достижением сатирического гения Платонова, ибо именно в "Городе Градове" писатель высветил уникальное явление русской жизни (вслед за хлестаковщиной, маниловщиной, угрюм-бурчеевщиной, головлёвщиной), — которое я называю шмаковщиной по имени фанатичного идеолога бюро-кратического обустройства общества, главного героя повести Ивана Федотовича Шмакова.

Высветил и предугадал бессмертие этого явления.

"Город Градов" Платонов написал в 26-27-летнем возрасте, имея за плечами пролетарскую воронежскую юность, бурную революционную литературную молодость всё в том же Воронеже, где Платонов испробовал свои силы в публицистике (книга "Электрификация"), в поэзии (сборник "Голубая глубина"), в литературной критике, публицистике и прозе (статьи, рассказы "Маркун", "Потомки солнца", "Лунная бомба"), увлекательную работу "заведующим электрификационными работами" в Воронеже (нечто вроде Чубайса губернского масштаба с той лишь разницей, что Платонов был первоклассным специалистом), губернским мелиоратором в Тамбове. И на всём сделанном в эти годы молодым инженером и литератором лежит печать яркой и незаурядной талантливости. И мастеровитости. То есть к созданию своего первого сатирического произведения Платонов, несмотря на относительную молодость, приступил умудрённый и житейским опытом, и серьезными навыками литературного ремесла.

Причину обращения молодого писателя, всем сердцем принявшего революционную взвихренность первых послеоктябрьских лет, к сатире, к яростному развенчанию практических извращений по переустройству общества многие видные исследователи творчества Платонова (Л.Шубин, В.Чалмаев, В.Васильев) объясняли по-разному. Например, В.Чалмаев в монографии "Андрей Платонов" довольно подробно анализировавший повесть "Город Градов", полагает, что она "выросла в душе романтика революции, увидевшего, как бюрократизм, прожектёрство чиновников подменяют действительное творчество жизни, разрушают систему духовных и сердечных связей между людьми". Критик очень обстоятельно делится своими, на мой взгляд, абсолютно неубедительными предположениями-домыслами о том, что в образе Шмакова есть нечто от Платонова, скрупулёзно разбирает один из центральных эпизодов повести — пирушку градовских чиновников по случаю двадцатипятилетней службы "самого главного из них" Степана Ермиловича Бормотова, где якобы происходит превращение шмаковской оды в честь бюрократии в её... самобичевание. Всё это приблизительно верно, но почему-то оставляет чувство явного неудовлетворения.

Другой крупный исследователь платоновского творчества Л.Шубин, сделавший такое любопытное признание ("Моё знакомство с книгами Андрея Платонова относится к середине 50-х годов, когда занятия сатирой вывели меня неожиданно на "Город Градов"), полагает, что платоновская сатира "была направлена против тех, кто пытался присвоить себе право" думать за пролетариат"; исследователь даёт в краткой форме и краткую характеристику "шмаковщины" (без употребления этого термина), но точные шубинские наблюдения, к сожалению, были сделаны бегло, мимоходом. Некоторая торопливость проглядывается и в анализе повести В.Васильевым в его книге "Андрей Платонов".

А повесть, ей-ей, заслуживает куда более пристального внимания, ибо сатирический её прицел оказался всюжизненно-пророческим...

Кто такой главный герой повести "Город Градов" Иван Федотович Шмаков? Тридцатипятилетний столичный чиновник, направленный в глубоко провинциальный губернский центр заведовать подотделом земельного управления "с четким заданием — врасти в губернские дела и освежить их здравым смыслом". По нынешним меркам чиновничья карьера Шмакова явно подзатянулась (чубайсы-гайдары и иже с ними в его возрасте становились министрами и даже премьерами), но надо учитывать, что лично сам Шмаков карьерных наклонностей особо и не испытывал, потому как "славился он совестливостью перед законом и административным инстинктом", чего не скажешь о нынешних его последователях. Кроме того, Шмаков был чиновником необычным и помимо "административного инстинкта" наделенным острым аналитическим умом и недюжинными стратегическими способностями. Это был чиновник-философ, чиновник-теоретик, чьи "Записки государственного человека" свидетельствуют не только о его творческой натуре, но и о чётком понимании им своего чиновничьего призвания.

Утверждали, что Шмаков — один из столпов бюрократизма, и это верно. Да, Шмаков и впрямь полагал, что революция при помощи... бюрократии привела Россию к тому торжеству "гармонического разума и порядка", о коем, в сущности, мечтает любое общество. Но давайте-ка повнимательнее вчитаемся в "Записки государственного человека", которые Шмаков сочинял в глубокой тайне.

"Современная борьба с бюрократией основана отчасти на непонимании вещей", — утверждает Шмаков и далее так развивает свою мысль: — "Бюро есть конторка. А конторский стол суть непременная принадлежность всякого государственного аппарата.

Бюрократизм имеет заслуги перед революцией: она склеила расползавшиеся части народа, пронизала их волей к порядку и приучила к однообразному пониманию обычных вещей...

Что нам дают вместо бюрократии? Нам дают — доверие вместо документального порядка, то есть дают хищничество, ахинею и поэзию.

Нет! Нам нужно, чтобы человек стал святым и нравственным, потому что иначе ему деться некуда. Всюду должен быть документ и надлежащий общий порядок.

Бумага лишь символ жизни, но она и тень истины, а не хамская выдумка чиновника.

Бумага, изложенная по существу и надлежаще оформленная, есть продукт высочайшей цивилизации. Она предучитывает порочную породу людей и фиксирует их действия в интересах общества.

Более того, бумага приучает людей к социальной нравственности, ибо ничто не может быть скрыто от канцелярии".

Вдумайтесь в эту поистине гениальную теоретическую демагогию, которая намного превысит все суммарные, тоже демагогические разглагольствования того же "блистательного" Остапа Бендера или словоизлияния зощенковских говорунов из "Голубой книги", и вы всеми фибрами души почувствуете огромную разницу между подлинной сатирой и весёлым зубоскальством.

Но Иван Федотович Шмаков не только, так сказать, теоретик от бюрократов-чиновников. Он еще и прекрасный практик. Вспомним, что первыми его делами при "врастании в губернские" были: резолюция о превращении посёлка Гора-Горушка, что "жил тихим хищничеством с железной дороги", в вольное поселение "по принципу немецкого города Гамбурга" с изъятием у жителей неиспользованных ими земель и с передачей последних "в трудовое пользование", и попытка реорганизовать свой подотдел, сократив его штат в восемь раз или "на тридцать семь единиц", — тут чувствуется размах очень вдумчивого и рачительного администратора, жаль, правда, что его практические деяния не получают поддержки.

Однако именно эта практическая административная жилка и позволила произнести Шмакову импровизированный искромётный монолог на юбилейном вечере начальника учреждения Бормотова, монолог как бы выбивающийся из общей теории автора "Записок государственного человека".

"— Кто мы такие? Мы за-ме-сти-те-ли пролетариев! Стало быть, к примеру, я есть заместитель революционера и хозяина! Чувствуете мудрость? Всё замещено! Всё стало подложным! Всё ненастоящее, а суррогат! Были сливки, а стал маргарин: вкусен, а не питателен! Чувствуете, граждане?.. Поэтому-то так называемый, всеми злоумышленниками и глупцами поносимый бюрократ есть как раз зодчий грядущего членораздельного социалистического мира".

"Членораздельный социалистический мир" н

ынче приказал долго жить. В России опять "строится" нечто нечленораздельное. Но посмотрите, как животрепещуще звучат шмаковские слова о том, что всё настоящее заменено суррогатом, а панегирик в адрес бюрократии как о зодчем грядущего, как о силе, сумевшей склеить "расползавшиеся части" (это уже не революция, а как раз бюрократия) общества и навести в нём более или менее сносный порядок или хотя бы видимость его — разве это не торжество шмаковских идей?..

Иван Федотович Шмаков мечтал об обществе, в котором "деловая официальная бумага проела и проконтролировала людей настолько, что, будучи по существу порочными, они стали нравственными".

Разве мы теперь живём не в таком обществе? Разве канцелярская бумажка не символизирует нынче" стабильность" ("надлежащий общий порядок" и "однообразное понимание обычных вещей"), разве она не управляет действиями людей на всех уровнях жизни? Попросите-ка предпринять что-либо без этого самого "апостола" документального порядка, и вас неминуемо сомнут, сотрут в порошок. Остается только недоумевать: почему это воплощённые в жизнь шмаковские идеи не получают открытой поддержки со стороны правящего режима (имею в виду опять же этакое "безразличие" к платоновской сатире)? Впрочем, недоумение наше можно объяснить еще и таким фактором.

Торжество шмаковской концепции стало, можно сказать, необратимой сущностью нашего бытия, но она, эта концепция, не смогла бы победить и утвердиться, если бы не было Бормотовых — этих "государственных" мужей, что сумели прихватизировать полтора десятилетия назад рычаги управления страной. Вспомним, что и платоновский Степан Ермилович Бормотов — этот "носитель неуклонного государственного взора" — выдвинулся в управленческие вожди отнюдь не за революционные заслуги. Это чиновник-наймит или как бы сегодня сказали менеджер-временщик, готовый служить кому угодно и какому угодно режиму. И в отличие от Шмакова, Бормотов совсем не выделяется административным усердием и порядочностью. Напротив, на замечание Шмакова о творящейся в бормотовском учреждении почтовой волоките Бормотов замечает: "А как же в Вавилоне акведуки строили? Хорошо ведь строили? — Хорошо! Прочно! А почта ведь там раз в полгода отправлялась, и не чаще!.."

И само собой разумеется, что "Шмаков сразу утих от такого резона Бормотова и недоуменно вышел".

Да, демагогия Бормотова совсем из другого теста, нежели "научно-административный" подход к "достоинствам" бюрократии Шмакова. Ведь Бормотовы созданы, чтобы лавировать, а не теоретизировать. И, лавируя, управлять... отраслью, областью и страной, если хотите. ("Ещё давно Бормотов сказал, что в мире не только всё течет, но и всё останавливается. И тогда, быть может, вновь зазвонят колокола. Бормотов, как считающий себя советским человеком, да и другие не желали, конечно, звона колоколов, но для порядка и внушения массам единого идеологического начала и колокола не плохи. А звон в государственной глуши, несомненно, хорош, хотя бы с поэтической точки зрения, ибо в хорошем государстве и поэзия лежит на предназначенном ей месте, а не поёт бесполезные песни.") Потому-то для людей типа Бормотова почти не существует никакой разницы между губкомом и епархией, между профсоюзом и ремесленной управой. Они ждут своего часа, когда "всё останавливается"), и совершенно без особых усилий вписываются в "руководящую элиту", для которой "история текла над... их головами", когда всё становится подложным и суррогатным, но и в этом суррогате они могут узреть массу достоинств, а в оболванивании и ограблении народа сыскать необходимый "государственный резон".

А Шмаковы, к несчастью, и нынче, будучи субъктивно честными людьми, теоретически обосновывают закономерность притязаний Бормотовых на власть. И пока будет существовать и процветать симбиоз Шмаковых и Бормотовых, торжество шмаковщины как особой формы организации общества, вернее, особой формы управления этим обществом, останется непоколебимой...

Андрею же Платонову, гениально запечатлевшему это "бессмертное" явление, увы, никогда не заполучить благосклонности властьпредержащих и их прислужников, потому как... "кто сам плут, тот другим не верит".

(обратно)

Валентин Сорокин ПОСЛЕДНЯЯ ЗВЕЗДА

ПОЗДРАВЛЯЕМ ЗАМЕЧАТЕЛЬНОГО РУССКОГО ПОЭТА ВАЛЕНТИНА СОРОКИНА С 70-ЛЕТИЕМ!

ВЗЯТЬ ЗА КРЫЛО

Всё одолеешь, море и пустыню,

Леса возьмёшь и горы на пути.

Но если вдруг душа твоя остынет —

Её снегов уже не перейти.

Так широки они и так ледяны,

Куда ни кинь — стальные берега!

Я позабыл весёлые поляны,

Родные соловьиные луга.

Простор кровавым месяцем расколот,

Как топором.

И в бездне темноты

Сосет мне разум непреклонный голод

Тоски — потрогать тёплые цветы.

Склониться бы к родительским могилам.

Послушать деревенскую гармонь.

И душу тронуть пескариным илом.

Взять за крыло вечеровой огонь.

Мы забываем, восходя на кручи,

Вбегая в корабли и поезда,

Зовёт нас то, что человека мучит, —

Свет памяти и совести звезда.

Они горят в сознанье обоюдно,

Под каждой доброй крышею в чести.

Зовёт нас то, что потерять нетрудно,

Но невозможно снова обрести!

ВОТ ТАК И МНЕ

У нищего верней любовь к свободам.

А властелин — хозяин не всегда.

И потому одна под небосводом

Опять не спит полночная звезда.

Был юным я, лучи её сверкали,

Весёлым был, теперь угрюм и сед,

И всё равно летит в немые дали

Её высокий серебристый свет.

Гореть во мгле — трагичное искусство,

Лишь погаси и сердце кинет в дрожь:

Возникнет мир, в котором пусто, пусто, —

На брошенное кладбище похож.

Когда тебя крылами я касаюсь,

Веду тебя между иных планет,

Я ничего уже не опасаюсь,

Ведь смерти нет и вечной бездны нет.

Наверное, не понята другими,

Горит звезда зажженная, горит,

Вот так и мне твоё родное имя

О радости недолгой говорит.

Но древний путь вздыхает перед нами,

Струится дым селений сквозь года,

Пока горит упрямо за холмами,

Горит одна, последняя звезда!..

ГОРОСКОП

"О, мой белый и тонкий Лель…"

Ваши стрелы не тронут меня,

Не пронзит, не погубит молва.

Я родился под знаком Огня,

Под могучим созвездием Льва.

Грудь мою целовала в метель

Василиса, на санках летя.

Что мне тощий, измученный Лель, —

Слепоты и бесстрастья дитя?

Вам, не знающим преданных слез,

По-мужски не ласкавшим невест,

Не услышать лебяжьих берёз,

Надо мною шумящих окрест.

Я не прячу ножа под полой,

Воры совести, карлики тьмы,

Не призваньем, а вздорной золой

Обессонены ваши умы.

Хоть брани вас, хоть громко проси,

Не поймёте в рутинах неволь, —

По таким вот, как я, на Руси

Тосковала бунтарская голь.

Подводила на сходках коня,

Говорила державны слова.

Я родился под знаком Огня,

Под могучим созвездием Льва.

***

В поздний час я молчалив и светел,

Звёздных дум никто не запретит.

По равнине белой белый ветер,

Белый ветер стонет и летит.

Замело селения до крыши

И такой клубится непокой,

Словно Бог недавно глянуть вышел

И вздохнул,

и вдруг махнул рукой!..

Это рок, скажи ты, иль минута:

За пустыми окнами шурша,

Не найдет нигде себе приюта

Русская гонимая душа?

Вот и мы с тобой через границы,

Сквозь разор, какой не превозмочь, —

Два крыла большой усталой птицы,

Тихо возвращающейся в ночь.

А холмы плывут и серебрятся,

В снежный шторм ныряют облака,

Только нам в стихиях затеряться

И пропасть не суждено пока.

Враг пришел и на родном пороге

Зверя дрессированного след,

Враг пришел —

и ни одной дороги,

Ни одной тропы к свободе нет!..

И НЕ НАЛЬЁТСЯ КОЛОС

Запамятуй родную землю —

до срока поседеет волос,

Не засверкают росы в травах

и не нальется колос.

Запамятуй родную землю,

умчись-ка от неё, любимой —

Простишься с маем грозовитым

и с высотою голубиной.

Запамятуй родную землю —

испепелишь талант без цели,

И на тебя падёт проклятье

в начале жизненном, в конце ли.

Запамятуй родную землю —

и мир во взоре уместится,

И ты поймёшь, истратив силы,

необязательность родиться.

***

Иноземцу меня не осилить

И уже невозможно пресечь,

Я недаром родился в России

И пою её горе и меч.

Вырастал я за сына и брата

Из тяжелой и злой маеты,

Вам, которые ложью распяты,

Вам, которые пулей взяты.

Смолкни, ветер, над миром разбоя,

Эхо смерти, не шастай в лесу,

Я боюсь, что однажды с собою

Тайну века во тьму унесу.

Будет каждая крыша согрета,

Вспыхнет праведный свет навсегда,

Если в грешную память поэта

Залетает вселенной звезда.

Если выстояв, выдюжив, вызнав,

Я поднялся — и солнце в груди,

Если вещая матерь-Отчизна

День и ночь у меня впереди.

Струны времени, совести стрелы,

Красной масти на поле цветы,

Это — чувства и слова пределы,

Это — ты, моя Родина, ты!

ЛУННЫЙ ВСАДНИК

Седы мои виски.

И ветер мира скоро.

Сугробами тоски

Запружены просторы.

Снегов холодный бред.

И ветра вздох колдунный.

И скачет столько лет

Куда-то всадник лунный.

Зари зовёт огонь

Или уносит время?

Не расковался конь.

Не потускнело стремя.

Равнина, глубока,

Раздвинулась в тревоге.

И цокот в облака

Упал с крутой дороги.

Вселенские края.

Созвездий злые чаши.

Кто всадник этот? Я,

Пророчески скорбящий.

Как будто меж планет

В лукавых тайнах правил

Нездешний острый след

Мне сердце окровавил.

И я скачу, скачу.

И нет страстям отбоя.

Кого догнать хочу,

Себе ль ищу покоя?..

ТОСКА ПО КРЫЛЬЯМ

Чего судьба мне только не давала,

А жизнь моя, как прежде, нелегка.

…Оплаканные синью перевалы,

Наполненные солнцем облака.

Красавицу уже не покорю я,

В дому Кащея не взломаю дверь…

Вот сяду под скалой да погорюю,

Подумаю, что делать мне теперь.

И, подсмотрев, как снова я не плачу,

Седой Урал, по-стариковски прост,

За молодость, не знавшую удачи,

Преподнесет озёрный ковшик звёзд.

Он скажет громко: — Выбирай любую! —

Но я устало руку отведу.

Ведь я ищу не просто голубую,

А самую бессмертную звезду.

В полночный час над луговым простором,

В горах дремучих, где шумит река,

Её, наверно, видел только ворон

Да ветер, пролетевший сквозь века…

ТЫ ПРИШЁЛ

Ты пришел из долин

Золотой,

как огонь

Палестины,

Большелобый и добрый,

Наивный Христос:

"Все мы братья во чреве

И все перед смертью едины!"…

И тебя

с благодарностью мир

Над собой превознес.

Был красив ты и молод,

По-женски застенчив немного.

И печальные волосы

Падали тихо до плеч.

Нерастраченный голос,

Во взоре — величие бога.

И явился ты нас

От позора сберечь.

"Полководец и воин,

И царь, и калика,

Осените раздумьями

Ваши сердца!"

Коль тяжелы грехи,

Значит, горе велико,

Прикоснитесь к стопе

Пресвятого отца.

Только трудно равнять

И одежду, и блюдо.

Каждый пьет по достоинству,

По возможности — ест.

Жить хотел ты, Христос,

Но уже приготовил Иуда

Для тебя распростертый

Над чуткой планетою крест.

Ой, как гвозди остры

И длинны, словно это змеиные жала,

Ну а ночь-то темней,

Чем овечья немытая шерсть!

С пальцев капала кровь.

И пробитое тело дрожало,

И надрывно скрипела

Костром озаренная жердь…

Сладко спали рабы,

В занужденье привычном седея,

С верой в завтрашний день,

Натянувши лохмотья до пят.

И склонялась к покорным

Нежней Магдалины идея,

Та, хранитель которой

Был завистью ближних распят.

Уползли палачи

От преступного торжища скоро,

Но чтоб дерзко не взбухнул

Людской осудительный крик,

В серых сельских церквушках

И в белых столичных соборах

На века утвердился

Спокойный пророческий лик.

Дух нечистый везде

Одинаково ловок,

И тесня бедноту

У крамольной черты,

Он твоим же, Господь,

Врачевательным, искренним словом

Затыкает несчастным

Голодные рты.

Все мы братья во чреве:

И все перед смертью едины,

Одолеть бы еще нам

Гряду оскорблений и слёз.

Ты пришел из долин

Золотой,

как огонь

Палестины,

Ты, наивный и добрый,

Бессмертный фанатик, Христос!

***

Целовала, пела, торопилась,

Радостью одаривая, жгла.

А теперь в туманах растворилась

И совсем из памяти ушла.

Но тревожат серые, большие,

Русские отважные глаза.

Неужель теперь они чужие,

Как в чужих дорогах небеса?!..

Если мы с тобой обыкновенны,

Муками страданье не купить.

Неужель клянутся для измены,

Ну а любят, чтобы разлюбить?

Не летит в ночи над речкой пламя,

Не зовёт призвания страда.

Разве ты не слышишь, как над нами

Умирает медленно звезда?!

Шорохи, серебряные стоны.

На ветру колышется полынь.

Уплывет лицо твоё в затоны,

В тихую дремотную теплынь.

*** За вечную Родину нашу,

За теплый отеческий кров.

А.Прокофьев

Я славянин, и стать моя крепка,

И вижу мир я добрыми очами,

За мной летят сказанья сквозь века

И затихают рядом, за плечами.

Меня крылом пожары били в грудь,

Я приседал под свистом ятагана.

Мой путь прямой, и я не мог свернуть

Перед ордой лавинной Чингисхана.

На их стрелу мечом я отвечал,

И, воскресая средь родимых улиц,

Я над могилой ворогов качал,

Чтоб никогда они не встрепенулись.

Голодный, непричесанный, босой,

Лицом закаменев над Русью жалкой,

Я их сшибал оглоблей, стриг косой,

Я их лупил простой дубовой палкой.

…Молился я и кланялся богам,

И яд испил из горькой, лживой чаши,

Когда по тюрьмам и по кабакам

Меня швыряли самодержцы наши.

От крови распалясь и от огня,

Расисты шли в мои святые дали:

Они судили ни за что меня

И, как в мишень, стреляли и стреляли.

Вся эта нечисть у меня в долгу,

И гнев гудит в груди страшней, чем улей,

И до сих пор я вынуть не могу

Из сердца нержавеющие пули…

Но, обретая силу и красу,

Я говорю через смешки и ропот:

— Да, я не раз еще тебя спасу

От недруга внезапного, Европа!

(обратно)

Глеб Горбовский СКОРО, СКОРО...

ПРИГЛАШЕНИЕ

Звонок, по-нынешнему — сотовый,

и голос... как бы неземной:

"Послушай, хватит философствовать!

Очнись! Поехали со мной!"

Я вскоре выбрался на улицу.

У тротуара — "Мерседес".

В машине — вежливая умница,

одна из русских поэтесс.

Нет, не Цветаева-Ахматова, —

попроще. Ряжена в джинсу.

Лицо, светящееся матово,

и есть горбинка на носу!

И мы поехали... Без адреса,

то бишь — куда глядят глаза.

По городам и весям атласа,

подняв метафор паруса!

ПЕНСИОНЕРИЯ

Стала белой, голова.

Из ушей растёт трава.

Ноги, мыслям не в пример,

стали больше на размер.

Рожа всё ещё чиста,

без морщин, зато — сыта:

раздобрела на харчах,

то есть — выжил, не зачах.

В общем, всё лады, о'кей.

В телевизоре хоккей.

В головах — иконостас,

а точней — бумажный Спас.

На душе — уют, покой...

Ишь, умасленный какой!

***

Я с любовью знаком.

Належался, в постельках!

Я пройдусь босиком

по родимой земельке.

По стеклу, по гвоздям,

по цветам и какашкам...

И великим — воздам,

и безликим букашкам.

...Я к свободе влеком,

я ещё — иноходец...

Я пройдусь босиком

по зелёной свободе!

ПОПЫТКА

Когда я очнулся — погасла заря,

раскрыла объятия ночь…

Что жил я напрасно, бессмысленно, зря —

вдруг понял и… ринулся прочь!

Стучали по плитам мои каблуки,

молчали пещеры домов...

И вот уже берег гранитный реки,

и я... захлебнуться готов.

Низринуться в чёрные воды Невы,

угаснуть, дымя и шипя...

И тут над пучиною вспыхнули Вы,

мой взгляд своим нимбом слепя!

Мне стало неловко... Я спрятал глаза

за ширмой заплаканных век.

И молча пошёл, развернувшись, назад,

трусцу поменяв — на разбег!

КРЕЩЕНЬЕ

Обмороженные лица

на экранах "Новостей"...

В Петербурге — минус тридцать,

в школах тихо без детей.

Я вчера заклеил щели

кое-как в своём окне.

...Гости пили, но — не пели,

заглянувшие ко мне.

Про аресты и блокаду

вспоминали… Про войну.

И где надо и не надо

соблюдали тишину.

Волновались. Но — ни с места

с побледнением лица,

как тогда, в момент ареста

ночью... моего отца.

***

В дни, когда имелись силы,

сердце тикало "на ять" —

возле Пушкинской могилы

довелось мне постоять.

Рядом в храме — гул молитвы,

пламенея, клокотал...

Дух поэта, знавший битвы,

над Россиею витал.

Зеленело Святогорье

и дремал монастырёк...

Пушкин — радость и подспорье

всем, кто мыслил поперёк!

Поперёк монаршей воли,

поперёк своей судьбы!

…А в конце завидной доли,

слушал, скорчившись от боли,

глас Архангельской трубы!

***

Любовь к Отчизне — это прихоть

или — потребность? Промолчу.

В душе моей — неразбериха,

когда я что-нибудь хочу.

А я сегодня, как ни странно,

хочу любить насущный день,

где я в объятиях дивана

читаю чушь и дребедень.

Потом, листая телевизор,

смотрю на корчи новостей,

где мой народ — забыт, непризнан —

ждёт воскресающих вестей...

***

"Прежде Евы была Лилит..."

Вадим Шефнер

На том или на этом свете

я всё равно бы вас не встретил,

вас, утоляющую боль,

а — не играющую роль.

Оттенки ваши, отголоски

во снах и на панели плоской

отслеживал мой взгляд, мой слух.

Первичны ваши плоть и дух!

Мои напрасные потуги

поймать в стремнине ваши руки —

бессмысленны... Я — изнемог.

Но всё равно — храни вас Бог.

ПРИЗРАК

Что — жизнь? Чарующая вспышка.

Не увлекайся ею слишком.

Не проклинай, но и не льсти, —

живущим с ней — не по пути.

Её необозримы силы,

а нам — всего лишь до могилы

добраться... И прости-прощай!

Но ненависть — не излучай.

Что — жизнь? Ничто? Поминки, тризна?

Она, как женщина, капризна.

Ласкай её, боготвори, —

уйдёт с рассветом прочь, как призрак,

когда погаснут фонари...

СТАРОВЕР

Я старовер... Неужто — из последних?

На аввакумовом горю костре!..

Я старой веры выкормыш и пленник,

хоть проживаю при своих, не при царе.

Я старовер, а — не старообрядец;

я верю в корни и не чту обряд.

Я наблюдатель, но — не тунеядец,

я стихописец — так соседи говорят.

Мои деды и прадеды молились,

двуперстием крестя и лоб, и грудь.

Они... смолились, но отнюдь не спились,

А я иной прослеживаю путь.

Я верю в душу русского азарта,

весьма "на грудь" приемлю иногда.

И мне порою выпадает карта

отменная! Учтите, господа.

ЦЕРКОВЬ

От деяний отвлекая,

мне сатир шепнул на ушко:

"Церковь, значит — городская,

ну, а сельская — церквушка".

Городская — при параде,

в расфуфыренных одеждах!

Ну, а сельская — в утрате

И — в несбыточных надеждах.

Городской пейзаж — умельский:

всё помпезно, всё непросто...

Но пейзаж душевней — сельский,

даже если — над погостом.

У церквей-церквушек лица

по людской ваялись воле...

А Всевышнему молиться

можно даже — в чистом поле.

СКОРО

Трясёт красотка телесами,

стучат о сцену каблуки!

Заволокло мой взгляд слезами

от безнадёги и тоски...

На что смотреть? Что можно видеть

в стране, теряющей лицо,

когда банкует Запад-злыдень?

На палец, розовый от прыти, —

надев Бульварное кольцо?

…Что ж, веселитесь, скоморохи,

но знайте: нам не по пути.

Пускай любви остались крохи,

но ведь остались? Там, в груди…

В груди, уставшей от позора

под чью-то дудку танцевать.

Но я-то знаю: скоро, скоро

моя страна, моя опора

начнёт себя Отчизной звать!

(обратно)

Михаил Крупин СВЕТ на ПЕСКЕ

НА КОЛОКОЛЬНЕ

…Эта непоправимо-белая страница

Г. Адамович

Отселе — как на теле оробелом

Пупырышком — виднеется Парнас,

И оком окончательно незрелым

Мы и не примечаем, как от нас

Отскакивает воздух загорелый,

Хоть по заветам ждем еще внучат,

И наши ножки из "непоправимо-белой

Страницы неба" все еще торчат…

***

Как великое слово тускнеет без меньшего,

Так луна в обессиленной сини —

Без звезд с утра.

Александр Данилович Меньшиков,

А как выглядела бы Россия,

Если бы Ты не смешил Петра?

Интересно, когда ты забыл окончательно

Сиволапое детство, овчинный тулуп?

Ватрушки твои с обветшалой зайчатиной

Не подавали к царскому столу.

В энтот век еще не были быдлом мещане,

Терпеливо жующим любые куски,

И пришлось угоститься лихими лещами

И бежать от возмездия, кинув лотки.

Но карета Лефорта не проехала мимо,

Ты вскочил на запятки, и ямщик поднажал.

Так спаслась отечественная пантомима

И разговорный жанр.

Кавалькада друзей и министров старательно

Хохотала вослед за царёвым баском

Александр приворовывал так обаятельно,

Что поймать его — значит, прослыть дураком.

К черту всякие "благоволите покорнейше",

И еще не снимая колпак и трико,

Если видишь, задумался царь над реформишкой,

Важно тут же шепнуть: "Это очень легко!"

Разоренье Москвы, испарение Китежа,

И пожар, и парад, и мораль, и метель…

Петр нахмурится: "Сань, а мужик это выдержит?"

"Очень даже легко, я ведь тоже оттель!"

Как великое слово немеет без меньшего,

Так ли оды восторг не усилить

Без порчи пера?

Александр Данилович Меньшиков,

А как выглядела бы Россия,

Если бы Ты не смешил Петра?

НЕЗАДАЧЛИВЫЙ ВИСЕЛЬНИК

Стоит подо мною густая страна.

Звучит — осязаю и слышу —

Как в жизни, божественной смерти струна.

Я сам ее, что ли, колышу,

Не склонен к иному в высокой петле?..

Но город ко мне подрастает:

Гром грянет, распустятся люстры во мгле —

И неба уже не бывает…

Но снова кружатся, как в чаше без дна,

Концерты, кресты, галереи…

Лишь мысль не дает мне покоя одна —

Что, может быть, можно быстрее.

***

Весна. И душами владеет

Земля. (Аидом не грузи.)

Весна — и Пушкин молодеет

В цвету календарей Руси.

С каким тяжелым умиленьем

"Ах, и читать меня не лень им

И править нищую суму…"

Да полно, барин!

Снег наш тает!

И, хочешь, всякого спроси —

Картошкой Пушкин прорастает

В просторном погребе Руси.

***

Простишь ли Ты меня, Господь,

Младенец снежнобровый,

Что столько верст слепая плоть,

Как пьяный, правит словом.

За то, что от чужих щедрот

Отпрянуть… славы мало,

Что окаянное ядро

Не вытравляю ало.

Что гром Твой, знамо, умалил,

Что заполошна лира;

Что губы слабые мои

Никак по кубкам мира

Не добредут к Твоей руке

(Хоть не тужу о хлебе)…

Что вижу свет Твой на песке,

И тень свою — на небе.

(обратно)

Савватий Кутузов ОСОБЫЙ ПУТЬ РОССИИ

Вокруг так называемого особого пути России одними только московскими сатириками потрачено перхоти столько, что путь этот, кажется, усыпан снегом и заметен овациями навсегда и навеки вечные. Нет нужды доказывать, есть он, этот путь, или нет его — он был и есть по определению: Россия — не Франция, не Дания, не Сенегал, не ЮАР. У Франции, Дании и Сенегала особый путь есть, а потому они и Франция, Дания и Сенегал, а не Германия, Италия и Зимбабве. Есть он и у России, потому что она — Россия, а не Грузия.

"...Ах, Ваши европейские "пластмассовые" улыбки со СТИСНУТЫМИ зубами! Ваши соседи, которые, не раздумывая, заложат Вас в полицию при первом же удобном случае! Хорошо знаю я Вашу "европейскость"! Поэтому, полезен для Вас "русский взгляд". Уважаемые поляки! Ваша позиция — это Ваша позиция, Ваш выбор и Ваш путь "прилепления" к Европе. Вы — ДРУГИЕ. И мы против этого ничего не имеем. Мы, русские, не Запад и не Восток. Мы — ЦЕНТР, мы — Северная цивилизация и культура, отличающаяся от других, и желающая сохранить свой менталитет и самобытность. Вам это не нравится? Ваши проблемы. Вы обеспокоены, что величие сидит в наших генах, и не поддается "демократизации" по Аллену Даллесу? Запускаете против нас Ваши Гарвардские и Хьюстонские проекты? Это — снова Ваши проблемы. Да, с историей и у нас проблемы — было кому ее переписывать вдоль и поперек. Ну, так мы с этим разберемся. И нас не страшат ни позорные, ни славные ее страницы. Зато она будет НАШЕЙ. Время собирать камни. Мы устали быть "вторым" или еще там каким-то эшелоном в "хвосте" цивилизации..." — читаю я в Интернете. И соглашаюсь: довольно разрушать русское самосознание.

КТО ТАКИЕ РУССКИЕ Русские — высокоразвитый этнос, создавший на своем историческом пути мировые шедевры литературы, музыки, живописи, космической техники. Но самое главное — своими трудами, жертвами, стоицизмом и неприхотливостью они создали Империю на суровых, зачастую — бросовых землях. Они создали планету по имени Россия, но губительно отяготили себя искусственными спутниками национальных образований. Русские — народ-воин, народ-сеятель. Русские — победительный этнический сплав высочайшего качества, существующий как вызов, как укор народам не способным к самоотверженной и благородной борьбе с постоянными кознями соседей. Русские — единственная в мире цивилизационная преграда на пути номадов. Это воистину Третий Рим, который может пасть и обрушить весь традиционный мир, если русская Россия не определит векторы обороны и контрнаступления. Сделать это, пока не поздно, придется самим русским независимо от предательской политики Кремля.

ЧТО ПРОИЗОШЛО С РОССИЕЙ? Коренные народы России проиграли проведенную против них гражданскую войну 1989-93 гг. и теперь поражены в своих правах. Россия вновь под игом. Народы России — обладающие всеми правами собственника на эту землю, уничтожаются безденежьем и бесправием. И в первую очередь — государствообразующий русский народ. Десятки миллионов простых людей лишены права на государственную защиту. Ни для кого не секрет, что нынешнее иго осуществляется под либерально-демократическими лозунгами. Все зло мира, все силы ада, все отступники, предатели и богоборцы сегодня против России. Обойдемся без политесов и назовем Главный Партизанский Штаб — это Вашингтон, США. Они создали параллельный мир — антимир, где нет места такой нравственной категории как совесть. Это они создали опасную для человеческой цивилизации, для отдельных наций, для простого народа различных государств иллюзию "общества равных возможностей".

НОВАЯ ОРДА Ордынская Ставка — в Вашингтоне, там же выдаются и ярлыки на володение. Как одну из конечных фаз отъема у русских жизненного пространства Государственная Дума в лице единороссов удумала принять закон о легализации миллионов мусульманских мигрантов в России. То есть она наделяет их правами, какие имеются не у всякого русского, живущего в так называемом ближнем зарубежье. Угрозы, исходящие от исламистской нелегальной иммиграции, вполне реальны и смертельно опасны для неорганизованных русских, ничем, никем не защищенных.

Председатель партии "Родина" г-н Дмитрий Рогозин выступил с осуждением планируемой Федеральной миграционной службой России (ФМС) в 2006 году "амнистии" для граждан государств СНГ, нелегально пребывающих в России. По заявлению руководства ФМС, амнистия будет проведена в восьми регионах страны, под нее попадет миллион нелегальных иммигрантов. Так амнистируют саму модель миграционной экспансии. Власть торопится, ей надо успеть загнать в Россию миллионы иммигрантов, создать критическую массу в каждом уголке страны. Когда русских не станет — не перед кем будет отвечать. "Не исключено, что появившаяся идея с амнистией незаконных мигрантов, — сокрытие не только коррупции в недрах миграционных служб, но и следствие профессиональной несостоятельности ФМС. Раз уж не углядели и пропустили в страну 1 миллион нелегалов (а то и больше) — то, давайте их легализуем, вместо того чтобы разобраться с ними самым решительным образом, согласно действующему законодательству — депортировать".

ПАРТИЗАНСКОЕ ПОДПОЛЬЕ Белый Мир может констатировать, что "общечеловеческие ценности" завели его в глубочайший тупик. Ценности могут быть таковыми в любой деревне, городе, стране и мире, если при этом не разрушается твой дом и твое хозяйство, если реализация этих ценностей добровольна и не угрожает будущему твоих детей. Ты, например, берешь частицу от щедрот своих и несешь ее в дом бедняка, но глупо было бы позволить ему разбить табор в твоей ограде и пользоваться твоим колодцем, как нужником.

"Известия: — По вашей оценке, сколько мусульман во Франции?

Ле Пен: — Нам говорят, что их шесть миллионов, но точная цифра неизвестна. Этот вопрос — табу. Всех, кто пытается в нем разобраться, считают "расистами".

Я привел маленький фрагмент из беседы с лидером французских националистов Ле Пеном. Но сказано достаточно много о той опасности, перед которой поставлен весь Белый мир. По статистике Министерства Внутренних Дел Франции количество мусульман в стране достигло девяти миллионов.

"...Представим себе на минуту ситуацию, при которой правительство гитлеровской Германии, вместо того, чтобы двинуть на Париж танки и авиацию, направило бы туда миллионы своих Гансов и Гретхен, с чемоданами и французской туристской визой. А французы, вместо того, чтобы встретить неприятеля пулями и снарядами, предоставили бы оккупантам бесплатное жилье, больницы, и отвели бы им центры для успешного развития национал-социалистической пропаганды на территории страны. Что же до тех, кто осмелился бы назвать оккупацию "оккупацией", то средства массовой информации (субсидируемые оккупированным же государством) называли бы их "фашистами" и "ксенофобами", а правоохранительные органы сажали бы их в тюрьмы за оскорбление национального достоинства оккупантов..." — здраво рассуждает в одном из недавних интервью Анатолий Ливри — французский пожарный.

Предлагаемая русским толерантность без границ — это помешательство. Политкорректность без разумного предела — это безумие. Традиционному российскому русскому обществу все это жестко навязывается. Уже в столицу России стянуты сотни тысяч боевиков, которые ждут своего часа, чтобы начать резню по расовому признаку. Наводняются и обкладываются боевиками все крупные города России. Цель — та же самая. Армиям номадов не нужны танки, самолеты, воздушные и морские десанты — только деньги, на которые можно взять билет до нужного пункта назначения. Там их встречают свои и распределяют обязанности. Людям, которые сидят в Кремле, которые говорят и действуют от нашего, русского имени, это известно не хуже нашего. Но это — люди Вашингтона. Их работа — убивать русский народ физически и духовно. Их задача — акции прикрытия накопления в России критической массы тех волонтеров и охотников до чужого, кого они, кремляне, миролюбиво называют мигрантами. Партизаны компактно, повзводно расселены по этническому, конфессиональному или иному сегрегирующему признаку. Зачем? Как паразит внутри больного тела, внутри РФ живет несколько самостоятельных варварских субкультур, которым начхать на русские и православные ценности. Чеченская диаспора, например, держит под контролем 30% всей российской банковской системы.

Вот что пишет о конструируемой пролетарской революции член Президиума ЦК КПРФ А.Баранов:

"В Москве есть пролетариат, причем самый настоящий — из времен Маркса и Энгельса. Это гастарбайтеры. Их в столице насчитывается, по разным оценкам, от полутора до трех миллионов человек... Перед нами — рабочий класс, угнетенный, забитый, не имеющий почти никакого классового сознания и в довершение всего разделенный национальными перегородками. Его положение несравнимо даже с положением рабочего класса в царской России и более всего похоже на положение первого поколения черных рабов на хлопковых плантациях Америки. Ему, действительно, нечего терять, кроме своих цепей. Если к кому и относится сегодня марксистский тезис о том, что "пролетарии не имеют отечества", то в первую очередь к гастарбайтеру. Подавляющее большинство иммигрантов — граждане Советского Союза. Они, по сути, у себя дома. Но нынешнее постсоветское "отечество" грубо его "кинуло", превратило в изгоя и нелегала в собственной стране".

Вопрос: а не лучше ли этому "пролетариату" качать права у себя в горах и пустынях, которые отвел им на постоянное жительство их великий Аллах? То есть надо понимать так, что Кремль вместе с товарищами-коммунистами готовят России новую пролетарскую революцию, в которой гегемоном назначен — мигрант. В их красно-оранжевой революции не будет места нашему, русскому цвету. Потом, как следствие, начинается полномасштабная, а не локальная, как в Чечне, гражданская война на истребление русских, как уже было в истории.

Свежее подтверждение тому, что космополиты-русофобы сидят не на нарах, а в Кремле — лицемерное учреждение ими 4 ноября сего года дня Терпимости, Толерантности, Политкорректности и Всепрощенчества за русский счет. Почему? Ведь сама мотивация недавнего распада СССР — требование суверенитета и, якобы, независимости предполагала вежливый "развод навсегда". При этом разводе весь гарем республик получил в свое владение то, чего даже не нажил в гражданском браке не по любви, и не отсудил в Гаагском суде, а за красивые глазки. Чего еще, казалось бы? А того, что из каменного века революционным путем не выпрыгнешь: без русских, хороши они или плохи, гарем начала заедать пещерная вошь. Где нынче процветающая Грузия? В темной пещере. Где Армения? Но мы не услышим их "спасибо" в адрес России. А это она, Россия ценой собственных, возможно, невосполнимых потерь сохранила их национальные имена в мировой истории.

Вот характерный, хоть и не совсем грамотный пост среднего русского под ником Оtto_Scorzeni: "...Хватит уже разводить про русских лентяев и алкашей. И дома и дороги строят за пределами Москвы в основном русские — но почему-то на московские стройки набирают не их, а иммигрантов... Меня интересует один факт — какого хрена всякая нерусь суёт нос в дела русских и России, какого хрена нерусь всех мастей учит нас жить? Живите в своих чёртовых Израилях, Грузиях, Туркестанах, Чухнах и прочей дряни и оставьте нас в покое, мы сами разберёмся — это наша страна, а не ваша... Когда весь мир наблюдает за событиями во Франции, наши либералы и их зарубежные друзья убеждают нас, что нам всё равно нужно идти по пути Европы... Куда? В пригороды Парижа?"

Что и кто может ему возразить? У вновь навязываемых нам "братьев" неистребимыми оказались привычка к халяве, и амбиции "мальчика с кирпичом", которого поддерживает большой "дяденька за углом". У дяденьки — острый блестящий нож. "Джихад" — вот их знамя, на котором написано: "Смерть всем неверным!" Но разве мы присягали на верность Аллаху? Пусть живут в своих краях как хотят. Но они пришли на нашу землю, в нашу столицу. Все "исламистские" организации — и у нас, и во Франции — контролируются американскими, британскими и израильскими спецслужбами — давно не секрет. Понимают это как правоверные мусульмане, так и православные христиане. Знают об этом понимании и в Вашингтоне. Потому и стравливают правоверных с православными. "Полевые штабы" рассредоточены по всем развитым странам Европы. Москва — направление главного удара, ибо призом в планируемой победе явятся русские энергоресурсы, русские женщины и русский интеллектуальный потенциал.

И, что же бездомные и бесправные на своей земле русские — основатели государства Российского, создатели и творцы столь заманчивых для "партизан" ценностей? Картину русского общественного мнения декларируют результаты социологических опросов, проведенных либерастическим "Эхом Москвы". На вопрос: "Готовы ли Вы выйти на марш под лозунгами "Россия против оккупантов", "Очистим город от непрошеных гостей!", ответили "ДА" 45% голосовавших в эфире и 34% голосовавших в сети.

Давайте спросим себя: устроит ли вторжение, происходящее при нашем попустительстве, наших детей и внуков? Посмотрите им в глаза, прежде, чем читать дальше. Это их будут резать и насиловать орды кочевников, впущенные в Россию национал-предателями. Почему? Отчасти потому, что они боятся русского народа, начинающего осознавать себя униженным и ограбленным. Нам твердят, что преступность не имеет национальности. Это — грязная риторика. Для нас, русских, несмотря на отмену в паспорте графы "национальность", таковая существует. Страна наша — не Таджикия, не Азербайджания, не Туреция, а Россия — от слова "росс". Мигранты — это наемники компрадоров против русских. Европа — их комфортный тыл. У русских — только фронт. Линия фронта — Москва. Туда нужно стягивать силы и мобилизовать их. Как — это вопрос технологический, но настолько же и духовный. Как всегда в русской истории: победить в Москве — значит спасти Россию. Как всегда, русским отступать некуда, только нынче Москва не "за", а против них. Но, если русские разных религиозных конфессий и политических междусобойчиков не выступят совместно против антирусской политики Кремля и так называемого закона об амнистии иммигрантов, то заплатят за это большой кровью и сами они, и их потомки. Нельзя позволить думцам узаконить оккупацию — это смерть последних русских надежд.

РУССКИЕ ПОТЕРИ В тринадцатимиллионной Москве(Россия) и во всех ее крупных административно-территориальных центрах нагло моделируется и осуществляется план захвата России. И правительство России — активно помогает захватчикам. Режим ставленника Ельцина — Путина уничтожает права русских и коренных народов России. Почему он делает это? Потому же, почему грабители поджигают ограбленный дом: чтобы скрыть следы преступления.

Со стороны мигрантов не наблюдается статистически фиксируемого желания инкультурироваться в местную систему. Налицо активное, напористое, массовое антисоциальное поведение, наглое неуважения к "аборигенам".

По авторитетному свидетельству Гийома Фая, мы находимся сегодня у начала этнической гражданской войны в Европе. Существуют геополитические проекты по освоению мирового пространства: проект Великого Турана — пантюркистский проект, например. Его цель — установление на всем христианском пространстве того, что Хомейни называл всемирным Халифатом. Разве об этом не знают в Кремле? Прекрасно знают. Но с их, кремлевской помощью, этот проект реализуется, на него выделяются деньги, работают эмиссары, которые свободно приезжают в Россию и занимаются с конкретными людьми. Они оставляют в наследие русским неразрешимый клубок проблем — своеобразный вирус социальной чумы. Смышленый президент Путин туманно обмолвился, что против России развязана война. Но можно ли рассчитывать на победу, ведя ответные действия цивилизованно? Война не бывает цивилизованной. Ей можно лишь придать видимость таковой: насиловать детей — и громко плакать от, якобы, жалости к изнасилованным детям, жечь дома вместе с их мирными обитателями — и извиняться, что перепутал напалм с керосином, грабить — и называть это переделом собственности.

С Францией сегодня всё ясно — она в критической точке своей государственности. Что же Россия? Юг и Центральная Россия почти потеряны для коренного населения. В Ставрополье и Краснодарском крае, по неофициальным данным, на десять коренных жителей уже приходится 3-4 мигранта с Северного Кавказа и Средней Азии. Еще 5 лет — и число коренных жителей сравняется с числом пришельцев. В последние 3-4 года миграционные потоки с Кавказа, Средней и Центральной Азии переориентировались на Сибирь. В старинных сибирских городах как грибы растут национальные диаспоры. В Екатеринбурге за 9 месяцев, по данным ГУВД, зарегистрированы 84 238 иностранных граждан. Еще 13 745 мигрантов получили разрешение на работу. В Оренбурге колония официальных, зарегистрированных мигрантов насчитывает "всего" 300 тысяч человек. В Новосибирске — 200 тысяч. А на юге Сибири пока дремлет миллиардный Китай, ежегодно забрасывающий к нам на постоянное жительство около миллиона соотечественников. Миром это не кончится.

Можно ли уже сейчас противостоять мощному напору чуждой и агрессивной религии? Только Единым Русским Фронтом внутри России с привлечением союзников из Франции, Германии, Бельгии, Великобритании, США, Украины, Беларуси. Только, если русские начнут смотреть в суть, а не тонуть в политтусовочных мелочах, которые в изобилии подсовываются им к интеллектуальному употреблению.

ЕДИНЫЙ РУССКИЙ ФРОНТ Аристотель считал, что в любом полисе гармония и демократия возможны лишь в том случае, если имеется этническая однородность населения, родство культур, то, что он называл "филия" или естественная любовь. На каком основании добропорядочный владелец хозяйства должен "возлюбить" обнаглевшего работника, требующего отнять хозяйство у прямых наследников хозяина и передать его в правовое пользование его, иноверного работника детям? Никто не объяснит русским, что представитель русской нации не может обвиняться мигрантом в разжигании национальной или религиозной вражды, так как он, мигрант — не субъект права. Мигрант незаконно расширяет свое правовое поле за счет уменьшения правового поля коренных нации и народов. Национальная вражда — это есть негативное оскорбительное отношение к чести и достоинству нации — хозяина, что подрывает национальную государственность и национальную безопасность РФ. Что же мы имеем? Огромные немирные, наглеющие, не признающие наших моральных и правовых норм силы мигрантов-номадов. Они дислоцированы и структурированы внутри Москвы и России. Вполне вероятно, что русские смогут получить право на будущее своих детей и территорию обитания только в результате войны. Не будет войны — "законные оккупанты" их выдавят и вырежут "мирным" путем. Если русские растрачивают силы, то "законные оккупанты" их приращивают. Достаточно, чтобы их вожди указали: "Русские женщины и русские магазины — ваши: фас!" — и польется кровь.

А время играет против русских, ибо "законным оккупантам" спешить некуда: русских трудно победить в открытой войне — война их стихия. Дело оккупанта — ждать своего часа, пакостить, гадить и облагать данью местное население. Позволю себе обратить ваше внимание на строки из обращения к землям достославного Козьмы Минина: "...Мужие, братие, вы видите и ощущаете, в какой великой беде все государство ныне находится, и какой страх впредь, что легко можем в вечное рабство поляков, шведов или жидов впасть, через которое не токмо имения, но и живота многие уже лишились и впредь наипаче все обстоятельства к тому. А причина тому не иная, как от великой зависти и безумия, в начале между главными государственными управлениями, произошедшая злоба и ненависть, которые, забыв страх Божий, верность к Отечеству и свою честь, и славу предков своих, един другого гоня, неприятелей Отечества в помощь призвали, чужестранных государей".

Алексей БУРМЕНКО: "...Почему мы, русские люди, так разобщены? Неужели у нас напрочь стала отсутствовать этническая солидарность? Может поэтому китайцы и ведут себя по отношению к нашим людям так беспардонно и нагло? Да и не только китайцы. Потому что чувствуют свою полную безнаказанность. Потому что знают — за русского человека, сколько ему ни чини притеснений за границей, наша власть никогда не заступится. А если заступится, то сделает это так застенчиво и стыдливо, что лучше бы не заступалась. Тем временем русских в Китае продолжают оскорблять и унижать. Зато в России китайцы — как дома..."

Патриотическая пресса дает измученным русским только негатив и не показывает выхода из существующего тупика. Большинство предлагаемых общественно-политических программ составлены вне той цивилизации, которую они тщатся развивать, то есть вне русских исторических традиций.

Первое, что необходимо сделать сегодня русским, ни на кого не надеясь — это подготовить и провести интернет-вече — традиционную форму самоуправления русского народа по вопросу мобилизации сил и средств.

Второе — через интернет-форумы создать выборное постоянно действующее руководство штабом Русского Фронта, куда войдут те, кому мы можем верить.

Третье — на основе переговоров переподчинить себе по сетевому принципу все подразделения уже существующих протестных сил, например, ДПНИ. И на базе существующих подразделений необходимо по типу сетевых доменов создать единую, структуру Русского Фронта вне идеологий. Она должна состоять из сплочённых групп единомышленников — реальной политической силы, способной по команде из Штаба вывести на улицы тысячи, сотни тысяч, миллионы своих сторонников. Для меня является бесспорным то, что русским предстоят уличные бои.

Четвертое — обязать Штаб в кратчайшие сроки предоставить тактико-стратегический план скоординированных действий Фронта по всей России.

Пятое — минуя прикормленную церковную бюрократию, объяснить, наконец-то, православным христианам, что Христианство — есть религия непримиримой и беспощадной борьбы со Злом, что смирение по отношению к действиям государственной власти разумно до тех пор, пока эти действия не угрожают спасению души, не потакают злу. Нужно объяснить, что сегодня у власти в России — наглые лжецы, государственные изменники, предавшие жизненные интересы русского народа с целью крупного личного обогащения, казнокрады, чье место — на Лобном месте. К тому же, многих мирян отпугивает трактовка православия, как потакание коллективному самоубийству на фоне активизации ислама. Честные пастыри должны прямо указать своему стаду на то, что в Евангелии Господь призывает нас на святую брань, говоря: "продай одежду свою и купи меч". Люди не должны путать церковную бюрократию, церковное начальство с Церковью как таковой.

Шестое — необходимо научиться выдвигать ультимативные политические требования к власти, которая ответственна за всё, и отработка систем быстрого и единого по всей стране реагирования на вызовы Кремля, как демонстрацию силы русской общины. Одно из ультимативных требований — вывести мигрантов за рамки национальных прав. Ибо имея свои государства они становятся обладателями двойного права, не оставляя русским права быть хозяевами на своей земле, на своей, исторически сложившейся, национальной территории.

Необходимо снова объединяться в традиционную форму выживания — национальные общины под началом Русского национального Совета, сиречь Штаба Русского Фронта, чтобы прийти вместе в нужный момент, как на лицемерный праздник 4 ноября, и взять узурпированную власть. Только такой национализм страшен для компрадорского режима Кремля. Мы обязаны поднять знамена этноцентризма и провозгласить лозунг возможности жить планетарно, самостоятельно, в этнически и расово однородном пространстве, без иных. Мы должны закрыть границы России для черных. Те из них, кто пожелает жить с нами, должны будут принять наши духовные ценности. Нам необходим союз между Россией и Большой Европой, но без уравнительной Европейской Конституции — мы должны собрать Белые силы воедино. Мы должны понять положения, нужды и заботы человека народного большинства и отстоять судьбу своего народа, а, следовательно, и смысл его исторического существования.

Вот первоочередные задачи русских, которым нужно биться не за места в Думах для очередных мошенников, а за свое законное русское место под Солнцем. Наше счастье — в счастье наших детей. Рожать их срочно и много, воспитывать их русскими в русских общинах и детских садах, на общинные деньги — и плевать на то, как это назовут наши враги: казарменным коммунизмом или резервациями. Мы уже там, куда нас загнали, но еще не обнесли спиралью Бруно. Я не идеализирую ни русских, ни французов, но их право жить в своих государствах не по указке бандитствующих США, а по-своему — это право священно. Противники этого исторического права — фактически уголовные преступники, какие бы плюралистические, псевдогуманные теорийки они нам не "впаривали".

РЕЗЮМЕ Государство Россия — находится в руках открытых врагов России. Но неотвратимо наступает время мучительного отрезвления. Русский народ в своих трагических испытаниях уже возвращается к национальной идее. А она, эта идея, по задворкам которой нас водят слепые поводыри — в авральном восстановлении утраченной соборности против эгоистического индивидуализма. Душа каждого из нас должна воссоединиться с душой народа. Только в русском обществе, спаянном соборностью, как хорошая семья, мы можем быть спокойны за будущее русских детей.

Зная это, всё происходящее в России и в мире мы должны рассматривать исключительно с точки зрения русских национальных интересов. Любые группировки и кланы, организованные по этническому принципу и пытающиеся контролировать какую-либо частицу России или её экономики — должны приравниваться нами к преступным сообществам.

Существует два выхода: заставить мигрантов подчиняться законам страны — или всех депортировать. Все коренные народы России должны осознавать и сейчас: не выздоровеет русский народ, составляющий 84 % населения РФ, — плохо будет и всем остальным. Надеяться на милость воров — верх простодушия. Прекращать политику поддержки мигрантов в ущерб русскому населению следует столь же жестко, как она проводится. Если русские победят здесь — они победят в целом и везде.

У нас с ними существует лишь одна проблема — восстановить историческую справедливость и вернуть себе свое. Слава Русской России!

Кейптаун, ЮАР

(обратно)

Алексей Лапшин МИСТИЧЕСКИЙ ИНТЕРНАЦИОНАЛИЗМ

Один из самых тревожных симптомов болезненного состояния современной России — вновь обострившийся спор между националистами и интернационалистами. Сразу же подчеркнем, что проблема выходит далеко за рамки политического противостояния "правых" и "левых". Речь идет о выборе базовых ценностей, определяющих национальное самосознание русской интеллектуальной элиты.

До недавнего времени принципиальной особенностью постсоветской России было отсутствие четкого разделения на "правых" и "левых" в традиционном смысле этих понятий. Крайне "правые" выступали за социальную справедливость не менее эмоционально, чем "левые" радикалы, а представители "левого" лагеря рассуждали с позиций государственников и даже сторонников "красной" империи. Причины этой ситуации следует искать в дореволюционном прошлом русской мысли. В частности в идеях мессианства и русского универсализма. Являясь "правыми" по форме, эти идеи были "левыми" по сути.

В основе русского мессианства, безусловно, лежал христианский принцип жертвенности. Православная традиция образцом жертвенности считает кенозис — добровольное самоумаление всемогущего Бога до уровня человека ради спасения мира. Закономерно, что основанное на православной метафизике русское мессианство рассматривало историческую судьбу России как трагическую борьбу за утверждение на земле идеалов добра и справедливости. Сформулированная таким образом русская идея делала разделение на "правых" и "левых" бессмысленным. В контексте мессианской философии русский национализм превращался в наднациональное явление, абсолютно чуждое отношениям "господство-подчинение". Уникальными качествами русского народа теоретики мессианства считали открытость и всечеловечность. Именно эти черты, по мнению Достоевского, сделали Россию носительницей богооткровения и идеи всеобщего братства. Согласно логике мессианства, русские, отталкиваясь от национального, приходят к вечному и универсальному закону всеединства.

Существовала, правда, и другая русская версия философии всеединства, не основанная на национальном мессианстве. Ее создатель Владимир Соловьев пытался совместить христианство с идеей прогресса и в определенный период своей жизни склонялся к католицизму. Тем не менее, теократическая утопия Соловьева, как и идеология русского мессианства, была антитезой чисто утилитарной функциональной модели общества. В области политики русский универсализм — это, прежде всего, радикальное неприятие буржуазности и капитализма.

Очевидно, что русское мессианство чрезвычайно близко интернациональной идеологии "левых". Камнем преткновения между ними до сих пор оставалось отношение к религии. Отрицание "левыми" метафизики привело к многочисленным недоразумениям, вызванным ложной трактовкой термина "интернационализм". Русский универсализм и "левый" интернационализм стали противопоставляться как два совершенно разных учения. Под универсализмом понимался идеал единства человечества в Боге, под интернационализмом — механическое объединение обезличенных масс. Эту трактовку интернационализма унаследовали современные русские "правые". На самом деле интернационализм вовсе не отрицает право человека на национальную самоидентификацию. В этом его коренное отличие от космополитизма, действительно игнорирующего понятие "нация". Подлинный же интернационализм возможен лишь при условии солидарности людей, ясно осознающих себя представителями равноправных народов. Только в этом случае в межнациональных отношениях может быть преодолен принцип "господство-подчинение", на ниспровержение которого настаивает "левая" идеология. Космополитическое же растворение, также как и внешне противоположный ему национальный эгоизм, были и остаются признаками буржуазной цивилизации. Это прекрасно понимала Советская власть, поддерживавшая миф об относительно мирном и справедливом объединении евразийских народов под эгидой России. Несмотря на жесткую критику монархии, советская версия русской истории, в сущности, была атеистическим вариантом мессианской идеологии. Как и в теории русского универсализма, важнейшую роль в советской концепции играла идея жертвенности.

Показательно, что сегодняшние противники интернационализма атакуют его именно за те принципы, которые сближают "левых" с религиозным содержанием русского мессианства. В качестве политической альтернативы интернационализму современные "правые" предлагают "разумный национальный эгоизм", выражающийся в лозунге "Россия — для русских". По мере того, как наша страна становилась все менее амбициозной, этот лозунг менял свой смысл. В ельцынскую эпоху фраза "Россия — доля русских" означала сопротивление насильственному втягиванию России в унифицирующую глобалистскую систему. Во времена Путина данное требование уже выглядит признанием исторического провала объединительной евразийской миссии Москвы.

Возникшая ситуация парадоксальна и трагична. Отказываясь от интернационализма в пользу национального эгоизма, патриоты теряют связь не только с большевистским прошлым, но и с метафизической основой русской идеи. В период, когда интернационализм должен наполняться мистическим смыслом и пафосом, происходит откат к брутальному национализму, враждебному самой сути универсализма. Для патриотического движения это обернется дальнейшим вырождением и в конечном итоге капитуляцией перед более мобильными и тонкими противниками. Переломить ситуацию может лишь обновленное понимание русской идеи как мистического и революционного интернационализма.

(обратно)

Юрий Медведев ПРАЗДНИК ПРЕОБРАЖЕНИЯ

Посвящается ласточке, свившей себе гнездо в дупле старого дуба

за оградою церкви Преображения Господня

1.

Как обещало, не обманывая, проникло солнце утром рано косою полосой шафрановою от занавеси до дивана. Оно покрыло жаркой охрою соседний лес, дома посёлка, мою постель, подушку мокрую и край стены за книжной полкой.

— Ну, блин, и видок у тебя. В халате и шлёпанцах, сплошной обалдёж. Из дурдома, видать, чесанул. Шизик? Параноик? Или же благородный маниакально-депрессивный психоз?.. Чего молчишь? Будешь давать признательные показания?

Бомж Куприянов разломил кольцо краковской колбасы, насадил обе половинки на заржавленный шампур и принялся поджаривать над костерком.

— Какого хрена ошиваешься на моей персональной свалке? Чё потерял?

— Из самолёта выпал, — сказал я.

— Гы-гы-гы! — затрясся в хохоте бомж и погладил сидящую у ног таксу с белой отметиной на лбу. — Облай-ка, Авва, этого придурка. Ну, чего голос не подаёшь? Тявкни для острастки на приблудного. А то лишу колбасы.

— Извини, хозяин, но облаивать гостя не стану, — сказала такса. — Он добрый. И много вынес, наверное, в жизни страданий.

— Ха, из самолёта вывалился! Ну и заява! — потешался бомж. — Меня не проведёшь. Дурдомовский ты. От санитаров-кровопийц да педиков чесанул. Да от шоков аминалоновых, невыносимых. Ладно, хрен с тобою, присядь на ящичек. Колбаскою жареною не побрезгуешь?..

— Мяса чуждаюсь, — сказал я.

— Бляха муха, в отказ пошёл. Но рыбу-то, небось, трескаешь за милую душу, а? Лады, у нас рыбки тебе обломится. Горбушечка горячего копчения подойдёт? Или судачок? А насчёт налимуш-ки? На свалке рыбы — пропасть. Везут из магазинов, ежели сроку хранения вышел кирдык. Ну и пусть с душком. Перебьёмся. Русское брюхо гвозди переварит. Запил водочкой — и всё путём.

Бомж Куприянов извлёк из груды мусора початую бутылку "столичной", отхлебнул дважды и протянул мне.

— Испей, шизик, повесели нутро.

— Горячительных напитков чуждаюсь, — сказал я.

— Чего-чего? Спиртного не употребляешь!? Тогда не шизик, а параноик. Ладно, не обижайся, братан. Ты мне сразу глянулся. Во-первых, как и я, бородатый. А во-вторых, всё ж двенадцать вёрст отшагал по лесочку до моей свалки персональной. На нечаянную встречу с господином Куприяновым, так сказать.

— Извини, хозяин, но свалка не твоя персональная, а городская, — сказала такса Авва.

2.

Я вспомнил, по какому поводу была увлажнена подушка. Мне снилось, что ко мне на проводы шли по лесу вы друг за дружкой. Вы шли толпою, врозь и парами, вдруг кто-то вспомнил, что сегодня шестое августа по старому, Преображение Господне.

— Значит, заплутал, бедолага, — сказал бомж. — Не будь нынче воскресенье, тебя отвезла бы в город наша шоферня. — Он огладил дикорастущую бородищу и вновь приложился к бутылке. — А так придется топать восвояси пешедралом, шизик, верно я говорю?

— Сегодня не обычное воскресенье, а Преображение Господне. Великий церковный праздник, — сказал я.

— То-то перебор колокольный доносит ветерок с востока. Аж с ранней зорьки. — Бомж громко икнул. — Чудное словцо: пре-об-ра-жение. Никак в толк не возьму. Отражение — это в зеркальце. Или в озерце, где мы сидим с тобою, шизик, на бережку и душевно беседуем. А пре-об-ра-же-ние — что за диковинка? Тем более — Господне. Это чё, про того, што ли, подследственного, которого братки, типа кавказцев, к кресту пригвоздили?

— Тёмная история, — сказал я. — Со временем сам прозреешь и поймёшь. Преображение — это превращение в другую сущность. И телесную, и душевную. Что же касается праздника... Обыкновенно, свет без пламени исходит в этот день с Фавора, и осень, ясная как знаменье, к себе приковывает взоры.

— И шизик, и параноик, правда, Авва? — сказал Куприянов таксе, тыча в меня грязным перстом. — А может, впридачу и эмдэпэ-эшник — маньяк и депрессивный псих.

— Не обижай гостя, хозяин.Наш гость — добрый и кроткий чело-век, — сказала такса.

Я сказал:

— На Востоке бытует древнее поверье: в сей день можно превратиться в кого угодно. Стоит только пожелать. И воззвать к небесам. К примеру, ты — хозяин персональной свалки. А кем хотел бы стать? Кем?

— Шуткуешь, псих, или, по-нашенски, гусей гонишь.

— Тогда хотя бы шутки ради — кем?

— Иваном Грозным. Или снайпером на Великой Отечественной. Чтоб Гитлера, суку сучайшего, укокошить. — Бомж вздёрнул бородищу к небесам, закрыл глаза и после долгого молчания изрёк. — Коли без шуток, хочу стать самим собою. Не развалиной, как сейчас, а сорокалетним доктором физматнаук. До того, как на меня обрушились несчастья и беды. Когда ещё и не помышлял о самоубийстве.

— К счастью для меня, хозяин, спас тогда тебя гениальный хирург Морозов, Юрий Иванович.

— Эх, рано ты ушел из жизни, хирург Морозов, русский гений. Затравили тебя завистники, будь они трижды прокляты, — опечалился бомж Куприянов и зачем-то остатки водки плеснул в костерок. Закрыл глаза и после долгого молчания сказал: — Подтверждаю, шизик: хочу стать самим собою, сорокалетним.

— А мне стать бы птичкою легкокрылою, — вздохнула Авва.

3.

И вы прошли сквозь мелкий, нищенский, нагой трепещущий ольшаник в имбирно-красный лес кладбищенский, горевший, как печатный пряник. С притихшими его вершинами соседствовало небо важно, и голосами петушиными перекликалась даль протяжно.

Я огляделся. Вокруг озерка громоздились многоэтажные зале-жи невообразимого хлама: сожженные автомашины, покорежен-ная ферма подъёмного крана, разодранные диваны, пузатые мешки с мусором, драные матрасы, картонные коробки, поло-манные доски, гниющие отбросы, — всё то, что многомиллионный город-монстр переваривает в своём бездонном чреве, а непере-варенное — изрыгает. Над изрыгнутым месивом кружили армады воронья, выглядывая добычу. То было капище экологически нечистой силы.

— А озерцо чистое, дно видно. И как это его хламом не загубили? Чудеса, — сказал я.

— Покуда я жив, не завалят, — ответил Куприянов. — Потому как уток жалею. Вон, гляди, где хвост самолёта торчит, — видишь, три будочки на воде. Самолично смастерил. Дикие утицы здесь обитают, деток выводят. К осени подрастают утята, встают на крыло — и улепётывают в тёплые края. А одна парочка и зимою живёт, полюбилось, видно, селезню и его подружке моё озерцо.

— Но зимою вода небось замерзает? И утки могут погибнуть.

— Фиг с маслом, концы отдадут. Возле будок ключи тёплые бьют, большая полынья. А я их подкармливаю. Жратвы на свалке — всем птицам хватит у нас, на святой Руси. Подтверди, Авва!

Такса гавкнула дважды и сказала:

— Я селезня и утицу в сильный мороз облаиваю. Чтоб не дремали и не замерзли на озерце нашем.

— Между прочим, подельник мой, Моня Кренблит покойный, окрестил озерце этим, как его... Ге-ни-сарецким, сразу и не выговоришь. Якобы в тёплых краях имеется водоём с такою кликухою. И якобы во времена незапамятные шастал там по водам этот, как его... ну которого братаны, типа кавказцев, попозже к кресту деревянному пригвоздили, уроды. Как по суше, бродил по глади водяной. И ни разу не провалился. Потому как был чудотворец.

Бомж Куприянов швырнул камешек в воду и созерцал, как расходятся и затихают круги.

— Бывало, употребит Моня пять-шесть пузырьков с одеколоном — и шасть к озеру. "Пройду, яко по суху!" — кричит. Чёрта с два. Весь вымокнет, вылезет из воды, дрожит, как цуцик. Я ему помогу раздеться, в шинель генеральскую укутаю, ну и ещё пару одеколончиков в глотку волью — тут же засыпал. И веришь ли, шизик ты или параноик, один хрен, ни разу не простудился Моня. Жаль друга, дал дуба в одночасье. Мы его с Аввою вон на том пригорке схоронили, глянь, где грузовик без колёс валяется на боку. Вырыл я могилку другу моему закадычному, да так в шинели генеральской и зарыл. Без гроба, извини, на свалке гробов не встречал, но остальное — чин-чинарём. Салют устроил из пистолета немецкого трофейного, водицей озерной окропил могилу, две поллитры употребил, конечно, под отменную закусь. И вдоволь нарыдался о друге Моне, царствие ему небесное. А ведь в былые времена значился Моня шахматным мастером, объездил-облетал полсвета.

— И я тоже плакала на похоронах, — сказала такса Авва.

4.

В лесу казённой землемершею стояла смерть среди погоста, смотря в лицо моё умершее, чтоб вырыть яму мне по росту.

Солнце давно уже перевалило за полдень. Миротворные звуки далёкого благовеста осеняли земную юдоль.

— Оставайся здесь, шизик, поживи, перекантуйся, — предложил Куприянов. — Скука одолевает. Одежонку тебе подберём, сапоги кирзовые, как у меня. В будочке Мониной станешь жить-поживать. А взыграет плоть, позовём бомжиху знакомую, Ленку-кривоножку. Тоща она, правда, как жердь, но дело своё бабье знает, великая искусница. Но чур: часок-другой попользовал — и пущай отваливает восвояси. Потому как от бабёнки — либо разорение, либо склока, а то и кондрашка хватит.

— Мой хозяин эти горькие слова повторяет несколько раз на дню, — сказала Авва. — Иногда бормочет и во сне.

Куприянов вздохнул.

— Ты спросишь, шизанутый: как я стал бомжом? Нежданно-негаданно. Жена ушла к генералу из МЧС, а перед уходом пригвоздила меня: я, мол, уже пять лет с ним в любовной связи. Сын Андрей уехал в Канаду, навсегда. И в довершение беды партнёр по бизнесу, мой бывший студент, Петька Татауров, меня разорил. Мы с ним наладили выпуск бензина из обыкновенного газа, в пяти городах работали уже установки. Так этот сволочара Пётр кинул меня, сожрал мою долю, я и ахнуть не успел. Поверь: нет ничего страшнее предательства. Тем более, когда ученик предаёт учителя.

Куприянов отер слезу кулаком.

— Не всё так просто, — возразил я. — Святой апостол Пётр трижды предал своего учителя, а ему воздвигнут один из самых больших соборов в мире. Поверь: есть кое-что пострашней пре-дательства.

Бомж замотал кудлатой головою с явным несогласием.

— С той поры много воды утекло. Но о прежней житухе не скорблю, разве что детство вспоминается с тоскою. Да, я бомж. Да, прозябаю на свалке. Да, друзья мои — чёрные вороны, что кружат здесь от зари до зари. Но зато — вольному воля. Сказать по правде, кроме уточек, нет мне существа родней, чем Авва.

— Хозяин тоже близок мне и дорог, — сказала негромко такса. — Он меня спас из лап лютых живодеров-собачников. Часы за меня отдал, старинные, серебряные.

— Одна беда с Аввою, — сказал бомж. — Прежние хозяева собачонку сте-ри-ли-зи-ро-ва-ли. Обесплодили, мерзавцы. Тоскует она, видать, по деткам нерождённым, подвывает в лунные ночи.

— И правда, я плачу иногда по деткам моим нерождённым. Особенно в тяжкие ночи, когда светит полная луна, — сказала Авва.

Бомж Куприянов взглянул на меня внимательно и протянул в задумчивости:

— Невероятно, шизик, но беседа с тобою прочистила мне мозги. Благотворно действуешь на людей, а на бомжей — особенно. Право слово, бросай якорь на моей персональной свалке, живи себе поживай на воле. Ты же, братец, бездомный, как и я, даже не спорь, глаз у меня — как алмаз.

— Я и не спорю. Как сказано в древней книге, лисицы имеют норы, и птицы небесные гнезда, и только сын человеческий не имеет где преклонить голову.

— Красиво сказано в твоей книге, похоже на стихи. Представляешь, я тоже вспомнил вдруг стих, неведомо чей. Выслушай:

Был всеми различим физически

Негромкий голос чей-то рядом.

То прежний голос мой провидческий

Звучал, нетронутый распадом.

Прощай, лазурь Преображенская

И золото второго Спаса,

Смягчи последней лаской женскою

Мне горечь рокового часа.

Дальше, извини, забыл... Господи, как в головушке моей забу-бённой всё проясняется, я даже вспомнил тему своей докторс-кой диссертации. Затаи дыхание. "Критические параметры срыва ламинарного газового потока в турбулентный в условиях попе-речно-продольных колебаний"... Ни фига себе, названьице, согласись. Я б тебе пояснил, о чём речь, да ты не поймёшь.

— Я тоже ничего не понимаю, — сказала такса.

— Хочешь, братец, преподнесу тебе и Авве сюрприз, — улыбнулся впервые Куприянов. — Только побудьте минут двадцать без меня, а лучше всего, прогуляйтесь по берегу, до обиталища уточек.

Я взял таксу на руки, встал с ящика и пошёл к срезу воды, щурясь на заходящее солнце. А когда вернулся, то возрадовался: Куприянов сбрил бороду, причесался, облачился в армейские пятнистые брюки, косоворотку с красною подпояской и потрепанный смокинг. Из прежнего обличия остались лишь кирзовые сапоги.

— Ну, каков в новом наряде? Будто помолодел лет на двадцать, — ликовал он. — Давайте и вас приоденем, милостивый государь. Право же, пора сбросить с плеч больничную хламиду.

— Благодарю за великодушие, — сказал я. — Но пришла пора расставания. Не возражайте, мы еще встретимся, правда, нескоро. А теперь запомните, бывший бомж Вячеслав Иванович Куприянов, запомните на веки вечные. Высказанное вами желание в праздник Преображения — стать самим собою — исполняется. Это вознаграждение вам. За ваши страдания. За любовь к таксе Авве. За озерцо спасённое. За жалость к утицам. Знайте же: ещё до захода солнца вы станете самим собою: сорокалетним доктором физико-математических наук. А через одиннадцать лет — и академиком. Академиком медицины. Поскольку станет вам внятен язык живой природы. Сможете разговаривать с птицами, животными, растениями. И исцелять людей, даже безнадежно больных.

— И с Аввою смогу беседовать?

— Прощайте, Вячеслав Иванович.

5.

Я спустился к темнеющей воде и пошествовал, не оглядываясь, по глади озера Генисарецкого, яко по суху.

И ликовала, порхая надо мною, ласточка Авва. И слышался мне позади сдавленный рыданиями голос Куприянова:

— Я вспомнил, вспомнил чудный стих до конца! Я вспомнил, послушайте!

Прощайте, годы безвременщины!

Простимся, бездне униженья,

Бросающая вызов женщина!

Я — поле твоего сраженья.

Прощай, размах крыла расправленный,

Полёта вольное упорство

И образ мира, в слове явленный,

И творчество, и чудотворство!

И автора вспомнил: Борис Пастернак! Вы слышите?

Я протянул ладонь перед собою — ласточка тут же на неё опустилась, чуть царапая коготками.

— Ласточка Авва, — сказал я, — лети к старому дубу за оградой церкви Преображения Господня. И свей себе гнездо в дупле. Ты будешь жить долго, и выводить деток. Не грусти, расставаясь со мною. Мы ещё увидимся, но не скоро.

— Благодарю, мой спаситель. Я полечу яко молния. А иногда стану прилетать к моему хозяину и беседовать с ним.

Она вспорхнула с ладони и растворилась в вечереющей земной благодати.

А я чуть замедлил поступь по глади озера Галилейского, размышляя о превратностях творчества и чудотворства.

Прежде чем ступить на высвеченную заходящим солнцем лестницу в небеса обетованные.

6.

Прежде

чем

ступить

на лестницу

в небеса

обетованные

(обратно)

Лариса Клецова «ВРЕМЯ ГЛЯДИТ В УПОР...»

СНЕГ В ПЯТЬ ЧАСОВ УТРА

1.

Доктор, "долго" — это... до марта?

Доктор гадал — он смотрел в карту.

Было сомнительным слово "завтра".

И некорректное слово "завтрак"

Вечно всплывало. Но вдруг, на "дне"

Он прочитал: "Почему бы нет".

Стараясь не видеть чёрные губы,

Доктор ещё раз сказал: "Почему бы...",

И про себя добавил: "Нет".

2.

Белой бескровной рекой

Омывая чужие раны.

Бежать по большим странам

В приёмный покой.

Чёрным, кровавым временем

Тихо касаясь лба,

Сворачиваться на губах

Тех, кто нем.

Там — ничего нет.

Белого неба ком.

Только в глазах песком

Свет.

3.

Перевозчик оттолкнёт берег —

Переводчик с чужого.

Белым взглядом окинет город

И поплывёт по течению.

Если во что и верить,

То в этот зелёный крыжовник,

В крики "держи вора"

И — в быстроходность времени.

4.

Двери зевают, впуская снег:

Белое небо под чёрный кров.

Улицы, раненные во сне

(Сквозными ранениями дворов),

Скрипом кричат на неверный шаг.

Вспыхивают — на случайный вздох.

По тротуарам часы спешат.

Над тротуарами не спеша —

Бог.

5.

Снег в пять часов утра.

К шести растает.

Расстанется с покоем мостовых,

Забрезжат одинокие трамваи

С их пустотой, стремящейся "на вых..."

Обутые по-зимнему машины

Затопчутся в прокуренных дворах...

И пешеходы кажутся большими,

И жизнь — короче в пять часов утра.

***

Он, временами, кричал.

Он кричал временами.

Не разверстым от ужаса ртом,

Не сухим, воспалившимся горлом,

Забывая тяжёлый язык.

Крик. Беспомощный. Голый.

Так кричат только... маме,

Возвращаясь к началу начал...

Он кричал ВРЕМЕНАМИ!!!

Он, временами, кричал.

***

Расстаёмся — надолго, на год ли.

И пустеем квартирою.

И душою пустеем загодя,

Будто смерть репетируя.

Наблюдаем с неясным вызовом

За летящими птицами.

Каждый роль свою к сроку вызубрит,

Ни к чему репетиции.

***

Страшно смеяться над каждым стихом.

Где, "словно алые розы

Вянет закат" и по небу "легко"

Катятся "летние грозы",

Где к сентябрю — "наступает тоска",

Небо — "рассветного шёлка..."

Вдруг,

Палец, которым крутил у виска,

Металлически щёлкнет?

***

Мы так привыкли, что бетон и сталь

Нам заменяют вязовое кружево.

Кусочки неба прорастают сквозь асфальт.

А мы их называем лужами.

***

За забором кто-то скачет.

Всё свирепее и строже

Звонким голосом собачьим

Матерится на прохожих.

Обойдёте осторожно,

Улыбнётесь: "Ай да шавка!"

Только вздыбится тревожно

Ваша норковая шапка.

***

Время иссякло. Осталась ночь.

Я ухожу — пора.

Город, зевнув, уплывает прочь:

Завтра, вчера, вчера...

На перекрёстках следы карет

И не видать ни зги.

Эхо, забывшись, швыряет вслед

Прошлых веков шаги:

Шелесты юбок, бряцание шпор,

Скрипы дверей косых...

Время ночами глядит в упор.

Встряхивая часы.

(обратно)

Лана Чернобурова «ВЧЕРА БЫЛ ВЕЧЕР...»

***

Здесь Вечность плачет: сделайте потише

Магнитофоны, плееры, Си-Ди.

Она — одна, её никто не слышит.

Никто о ней не думает почти!

Давным-давно прошли её приметы,

Её молитвы — в каждой божья твердь.

И звёзды, о которых столько спето,

И девы, за которых шли на смерть.

Давным-давно её утихли зовы,

И только в снах ещё их виден след.

Ей неуютно в мире этом новом,

Которому — что есть Она, что нет.

Ей очень больно быть такою слабой,

Такою жалкой в плохоньком пальто.

Она — хоть Вечность,

в то же время — баба,

Ей всё-таки положено кой-что!

Растут дома, с экранов мечут блицы.

Повсюду клерки прыткие снуют.

О, Боже мой! Да, разве ж эти лица?..

Такие ль разве души к Ней прейдут?!

Таким ли разве в час последней стражи

Откроется небесная дыра?!

…Здесь Вечность плачет. И не Вечность даже,

А женщина с соседнего двора!

***

Мой образ жизни странен и нелеп.

Кто я такая, милый, ты не знаешь?

Вчера был вечер. Ели только хлеб.

И кот капризный шастал между клавиш.

Вчера был вечер. Хрупкая Нинэль

Звонила ухажёру из ОВИРа.

И всё твердила: "Милый мой еврей!

Поженимся под стенами Каира!"

А толпы неприметных колдунов

Бродили с фолиантами по кухне.

Один из них, по-моему, Смирнов,

Вдруг побледнел, вцепился в стол и рухнул.

Кто мы такие, милый, расскажи?

И отчего так странно веселимся?

У нас всё плохо. Денег нет на жизнь.

Всё рушится. А мы друг другу снимся!..

ГЕНИЙ

Маленький, клыкастый, плешивый…

С крючковатыми пальцами рук.

Он так ловко слагает мотивы,

От которых так тяжко вокруг!

Он так жадно хватает аккорды!

Подержав — отлетает назад, —

Что сидящие в партере лорды,

Ошалев, восклицают: "Виват!"

А ещё он, бывает, по струнам,

Содрогаясь и плача навзрыд,

Как по ножке прелестницы юной,

От толпы убегает в Аид.

Но потом уж, в конец обессилев,

С закатившимся в веко зрачком

Он проглотит какой-нибудь гнили

И уляжется в лужу. Ничком…

***

Новый год я встретила одна…

Я — богатая, была бедна,

Я, крылатая, была проклятой…

Марина Цветаева

Новый год мы встретили с котом.

Было нам невесело вдвоём.

И не грустно, впрочем, в час — когда

Загоралась новая звезда,

Вместе с ним не пили мы вина.

Не орали песен из окна.

Не бросали в небо конфетти.

Не звонили в Лондон до пяти.

Но зато, когда под утро в сон

Был весь мир внезапно погружён,

Мы с котом увидели в окне

Ангела в старинном зипуне…

ПАМЯТИ ВЫСОЦКОГО

"Быть иль не быть?"

А я почём же знаю?!

И в самом деле, тоже мне — вопрос!

Быть иль не быть…

А звёзды что ж летают

И падают под пасху на поднос?

Я, как и все, —

Клубок противоречий.

То не дышу, то в омут — всем нутром!

Но о "не быть" —

Не может быть и речи!

Кто не жил здесь — не будет и потом!

***

Расщепилось тело на кусочки.

Столько мелких, столько пошлых дней!

Жизнь моя доехала до точки,

А долгов — хоть плачь, хоть вой, хоть пей!

Например, сто тысяч сочинений

Надо бы совсем переписать!

Кто это сумеет? Разве гений?

Где на гения-то силы взять!

Или всех мужчин своих последних

Заново перелюбить…

Кто это сумеет? Разве ведьма?

Как тут ведьмой быть?!..

И ещё одно. Важнейшее. Поверьте!

Надо это сделать невпроброс.

Надо бы назначить дату смерти,

Чтобы напряжённей прожилось!

(обратно)

Гао Ман РИСУЮ РУССКИХ ПИСАТЕЛЕЙ

Чувства мои, картины мои! Оглядываюсь на пройденный жизненный путь — портреты, в них мои чувства. В портретах же русских писателей и поэтов — эти чувства вдвойне, ибо еще с детства полюбил русскую литературу.

А.С. ПУШКИН

В 1937 году я учился в Харбине. К 100-летию со дня смерти великого русского поэта с книжной иллюстрации я срисовал его портрет. Но уже тогда мне захотелось изобразить Пушкина таким, каким он представлялся в моих мыслях, в моем понимании. Позже я прочел пушкинские строки:

Поедем, я готов; куда бы вы, друзья,

Куда б не вздумали, готов за вами я

Повсюду следовать…

К подножью ли стены далёкого Китая…

"Да ведь эти строки о Великой стене, о Китае?!" — осенило меня.

Поэт действительно хотел побывать в Китае и даже обращался к царю с прошением разрешить ему поехать туда вместе с русским посланником, но получил отказ. Это было в 1830 году. Интересно, если бы поэт смог тогда приехать в Пекин, в столицу Цинской династии, с какими людьми ему пришлось бы общаться? Что увидел бы он? Какие бы остались впечатления? Таким ли оказался бы для него настоящий Китай, каким он рисовал его в своем воображении? Я невольно волновался за Пушкина. Красивые мечты, радужные сны. Поэт не побывал в Китае. Истории же было оставлено его желание повидать Срединное государство, и, может, это для художественной фантазии еще более значимо...

В 1999 году исполнилось 200 лет со дня рождения А.С. Пушкина. Я написал серию из 12 картин, посвященных поэту. На одной из них изображен Пушкин на Великой китайской стене. Я превратил несбывшуюся мечту великого поэта в явь. А так как все произведения А.С. Пушкина переведены на китайский язык, мой народ уже давно считает его своим поэтом.

Я попросил своего друга поэта Ли Ина написать на картине стихи. Он написал:

Несбывшиеся желания поэта

Скрытой болью истории стали.

Немеркнущие строки и поныне

Стучатся в мир Великой стены,

Порой напоминая дыхание могучего ветра,

Порой же — шелест зелёной травы.

А.В.ГЕРЦЕН

Мне особенно дорог портрет Герцена, и дорог потому, что в него вложены не только мои мысли, на картине запечатлены и чувства известного китайского писателя Ба Цзиня. В конце 70-х годов прошлого столетия Ба Цзинь начал писать свои "Думы" и одновременно переводил большой труд А.В. Герцена "Былое и думы". В 1979 году Ба Цзинь приехал на совещание в Пекин. Я навестил его. Я заметил писателю, что написал портрет Герцена, и выразил желание показать ему, узнать его мнение. Ба Цзинь заинтересовался и попросил принести картину. Как-то вечером я пришел к нему с портретом. Ба Цзинь посмотрел внимательно, сказал одобрительные слова и предложил оставить картину на один день, чтобы сделать на ней надпись, как это часто практикуется у художников в Китае. Я был несказанно обрадован. А когда пришел за портретом и увидел надпись писателя, моему изумлению не было конца, от волнения я просто не находил слов... Ба Цзинь привык пользоваться пером и очень редко пишет кистью, но на портрете Герцена я увидел, что все свободное место справа было расписано иероглифами кистью. В этой надписи великий китайский писатель XX века давал высокую оценку своему глубоко почитаемому предшественнику — выдающемуся русскому писателю XIX века. Ба Цзинь написал: "Это — сильный человек, трудности не согнули его, он оставил после себя 30 томов сочинений. Многие его статьи и поныне пылают огнём. Они и сегодня зовут людей вперёд".

ЛЕВ ТОЛСТОЙ

Я как-то писал в одной из статей о своих впечатлениях, оставленных после посещения толстовских мест. Ясная Поляна — колыбель и могила Льва Толстого, здесь он родился, здесь и похоронен. Когда я пришел в Ясную Поляну, ощущение было необыкновенное, словно душа моя очистилась, дух облагородился. Именно подобное чувство я испытывал у себя на родине, когда поднимался на вершину Хуаншаньских гор, скрывавшуюся в дымке тумана среди причудливых скал. Лев Толстой прожил 82 года, оставив потомкам 90 томов своего полного собрания. Немало легенд о нем сложилось в народе. В Ясной Поляне и в московском доме-музее в Хамовниках я сделал много зарисовок. Вернувшись домой, написал несколько эскизов из его жизни. На одной из картин Лев Толстой в грубой мужицкой рубахе стоит в необозримой степи. Не знаю, почему я на небе нарисовал обруч тусклого солнца, а перед героем картины поставил громадный камень. То было сделано подсознательно. Быть может, когда-нибудь я пойму истинную причину этого. А сейчас я и сам не знаю, зачем добавил эти детали, но для меня они почему-то очень важны, и я с этим ничего не могу поделать.

АНТОН ЧЕХОВ

Написать портрет Чехова было моим давнишним желанием. Я люблю этого писателя, особенно те его рассказы о маленьких людях, которые заставляют тебя то смеяться, то плакать. Он пишет о русских, а почему бы это не отнести к китайцам? Его произведения заставляют читателя думать, размышлять. Именно поэтому мне хотелось сделать портрет писателя и в нем передать чувства любви и уважения китайского народа.

Как же изобразить А.Чехова, которого хорошо знает китайский читатель? Этот вопрос никак не давал мне покоя.

В 1986 году я побывал в Санкт-Петербурге, где навестил известного скульптора Михаила Аникушина. Он пригласил меня в свою студию и показал свои законченные и незаконченные работы, дав интересные разъяснения. М.Аникушин прекрасно создает образы деятелей литературы и искусства. Его памятник А.С. Пушкину, установленный на площади Искусств перед Русским музеем в Санкт-Петербурге, давно признан шедевром современной скульптуры. В тот день М.Аникушин в свои 69 лет взобрался на металлический каркас 4-5-метровой высоты, осторожно освободил от мокрого брезента вылепленную из глины фигуру, и передо мной предстал... Чехов, прямо взявший меня за сердце. Я тут же невольно выплеснул перед скульптором свои душевные переживания и творческие муки. Он, словно добрый учитель, внимательно слушал меня, одновременно думая о чем-то своем. Вдруг глаза его засветились:

— А почему бы не нарисовать Чехова в имении Мелихове? — спросил он, а затем продекламировал: "Кругом тополя, тополя, всюду слышишь соловьиные трели". С того дня созданный Михаилом Аникушиным образ Чехова и подробное описание им имения Мелихова часто вставали перед моими глазами. Я нарисовал уголок имения, изобразил Чехова, который только что прочитал интересный рассказ и находился под его впечатлением.

В октябре 1990 года супруги Аникушины по приглашению Центрального института искусств приехали в нашу страну прочитать ряд лекций. Я еще не закончил портрет Чехова, но мне очень хотелось узнать мнение маститого скульптора. Сознаюсь, я несколько волновался, сможет ли он признать моего героя?

Вечером за день до его отъезда, 14 ноября, я пришел в гостиницу "Пекин", в номер 8019.

Узнав, что я принес картину, скульптор обрадовался. Я развернул на ковре картину размером в квадратный метр. Взглянув на нее, Аникушин воскликнул:

— Чехов в Мелихове!

Его слова несказанно обрадовали меня. Сразу словно камень пал с души. Хотя портрет еще не был закончен, но уже получил признание русского человека, причем художника. Я ответил ему, что рисовал по образу Чехова, созданного именно им, приняв его же замысел, с которым он поделился тогда со мной.

— Значит, это плод нашего совместного творчества, — засмеялся он.

Я заметил ему, что, когда закончу работу, вложу этот смысл в надписи на картине. При этих словах скульптор словно расцвел. И тут его супруга, тоже скульптор, погрозила мужу пальцем:

— Миша, не стыдно тебе пожинать плоды труда Гао Мана?!

— Дайте-ка мне кисть, — ответил на шутку жены М.Аникушин, — я приложу к картине свою руку и стану прямым участником творения.

Скульптор скинул пиджак, опустился на колени на ковер и, не скрывая своего вдохновения, начал водить по картине кистью, тихо заметив, что на жакете Чехова должна быть цепочка от часов. С этими словами он нарисовал несколько колечек, затем удлинил пальцы Чехова, усилил тень на брюках. Когда же он на лбу писателя прибавил словно ожившую прядку волос, тут я уже не смог сдержать восхищения. Всего несколько столь удивительных легких мазков заставили меня ахнуть от восторга. М.Аникушин, видно, тоже был доволен своей работой.

— Слышите дуновение ветра в лесу? — тихо спросил он.

— Слышу... — ответил я и добавил: — А еще слышу соловьиные трели.

Я писал также портреты русских писателей и поэтов Серебряного века и советских времен: Анны Ахматовой, Александра Фадеева, Николая Островского. Рисовал и более поздних, с которыми посчастливилось встречаться в жизни, — Виктора Астафьева, Бориса Васильева, Егора Исаева, Евгения Евтушенко — каждый из них оставил на своем портрете надпись или стихи.

Перевод Розы Юй Бинь

(обратно)

Владимир Бондаренко НЕИЗВЕСТНЫЙ КИТАЙ

Посмотрите телевизионные международные новости, поройтесь в книжных магазинах, полистайте гламурные журналы. Почти нигде Китая вы не обнаружите.

Полагаю, это делается осознанно. Знать лишнее о Китае в нынешней России почти запрещено.

Я обращаюсь прежде всего к литературе. В моде у нас, к примеру, японские писатели. Не буду оценивать, чем хорош или плох тот же Мураками. Но в Китае есть свои Мураками, свои Солженицыны, свои Пелевины и Сорокины, свои Оксаны Робски. Весь спектр современной литературы во всех её проявлениях. И полное отсутствие китайской литературы в культурной жизни России. Любая книжонка Уэльбека или Лу, Бэнкса или Коэльо мгновенно переводится, но чем занимаются китайские писатели? Да есть ли они вообще?

Не знают китайской литературы и на Западе. Двойные стандарты и политизация литературных критериев в западных странах давно уже известны. В 2000 году лауреатом Нобелевской премии по литературе впервые в истории этой премии стал китайский писатель. Естественно, это был так называемый "китайский Солженицын" Гао Синьцзянь, давно уже проживающий во Франции. Читали ли члены жюри книги Гао Синьцзяна — до сих пор неизвестно. На английский язык его роман "Гора души", за который писателю и дали Нобелевскую премию, переведен совсем недавно. Впрочем, от этого его больше читать не стали. Меня поражают наши отечественные литературные либералы. Они-то уж должны были перевести, срочно издать, откомментировать все лучшие книги диссидентствующего французского китайца. Кроме его нобелевской лекции "Право литературы на существование" не переведено и не напечатано абсолютно ни-че-го. Как бы дали ему Нобеля за диссидентство и успокоились. А переводить и печатать, тем более — читать, это уже лишнее. Но и, кстати, судя по отрывкам, появившимся в российской печати, видно, что в очередь за этим романом в России становиться не будут. Как пишет известный китаист Дмитрий Воскресенский, профессор Литературного института, для себя потихонечку переводящий Гао Синьцзяна: "Он увлек меня, и сейчас я продолжаю работать над этой книгой, но без особой надежды её издать. На русский язык роман "потянет" на 800 страниц. Такая работа возможна только, если есть грант". Вот вам и рыночная свобода слова. Впрочем, чтобы читатель имел представление о характере этой сложной и на самом деле талантливой эссеистической прозы Гао Синьцзяна, представляю небольшой отрывок из романа в переводе с английского Александра Гениса:

"В снегу за окном я вижу маленькую зеленую лягушку. Зажмурив один глаз и широко открыв другой, она неподвижно смотрит на меня. Я знаю что это — Бог.

Он явился передо мной, чтобы увидеть, пойму ли я его.

Он разговаривает со мной, открывая и закрывая глаза. Когда Бог говорит с человеком, он не хочет, чтобы человек слышал его голос.

И я не думаю, что это странно, как будто так и должно быть. Как будто Богу естественно быть лягушкой. Разумный круглый глаз моргнул лишь раз. Как хорошо, что он удостоил взгляда жалкое человеческое существо, — меня.

Открывая один глаз и закрывая другой, он изъясняется языком недоступным человеку. Бога не беспокоит, пойму ли я его.

Я мог бы, конечно, подумать, что в этом подмигивании нет никакого смысла, но может быть, важность сообщения как раз в том, что оно ничего не значит.

Чудес не бывает. Бог говорит это, говорит это ненасытному человеческому созданию,— мне.

Но чего тогда ещё искать? — спрашиваю я его.

Вокруг молчание, снег падает беззвучно. Я покорен этим покоем. Так же мирно должно быть в раю…"

И так на протяжении всех 800 страниц, с этнографическими исследованиями жизни малых народов Китая, с полумифическими записями старожилов, народными песнями тибетцев, странными зыбкими притчами. Я подумал: жаль, у нас не запрещают Виктора Пелевина, тогда он вполне смог бы стать новым нобелевским лауреатом. Уверен, его полумифическая зыбкость ничем не хуже.

И на самом деле, именно эти полузапреты и создают иным китайским авторам столь необходимую известность на Западе. Почему полузапреты? Потому что в Гонконге Гао Синьцзянь обильно печатается, а Гонконг — это же часть нынешнего Китая. Да и тайваньские книжки легко ввозятся в любой Шанхай или Далян.

Пройдет несколько лет, придут к власти молодые сильные державные технократы. Отменят все эти остатки запретов, и не будет уже никаких новых Нобелевских премий по китайской литературе. Ибо Нобеля дают лишь по политическим или экзотическим мотивам: для того, например, чтобы отметить экзотичность литературы народов Карибских островов, для того, чтобы поощрить извращенческие тенденции в современной литературе самого запада, или же политическим диссидентам в странах, пока ещё не подчинившимся мировому глобализму. Скажем, из наших русских лауреатов не эмигрантом был только Михаил Шолохов, но и там было мощное политическое давление советских властей. А вот Набоков никем не преследовался, ему и не дали.

Мне лично Гао Синьцзянь интересен, но совсем не за политику, которой по нашим меркам, в его книгах и вовсе нет. Этакий традиционный китайский экзистенциалист, погруженный в самого себя и в наблюдение за окружающей жизнью. Вот характерный отрывок из его нобелевской лекции:

"Писателю лучше всего выступать в качестве свидетеля и как можно точнее описывать истину. Я отнюдь не хочу сказать, что литература равняется простому описанию действительности. Мы должны понять, что показания свидетелей в описании действительности дают очень немного, тогда как мотивы, стоящие за поступками и событиями, чаще всего остаются тайными. Но когда литература соприкасается с истиной, она может, ни о чём не умалчивая, показать, что сокрыто в сердце человека, и проследить за событиями, вследствие этого произошедшими. Вот какой силой обладает литература при условии, что писатель раскрывает истину о бытии человека, ничего не придумывая от себя.

Способность писателя ясно различать истину определяет качество его произведений. Эту способность не заменишь игрой языка или какими-то ловкими стилистическими приемами… С помощью семантических теорий не решить, что такое истина, как поступает иная литературная критика, связанная с определенной идеологией, принципы и догмы которой не имеют отношения к созидательной литературе…"

Так это же наш манифест "сорокалетних" начала восьмидесятых годов. Амбивалентная наблюдательная проза. Под ним подпишется и Владимир Личутин, и Руслан Киреев, и Анатолий Ким….

"Для писателя отношения истины и литературы являются этическим проявлением, литературной этикой высочайшего достоинства. Когда писатель, строго относящийся к творчеству, берется за перо, даже его литературная фантазия исходит из того, что он должен передать истинную картину человеческой жизни… Литература пишется для живущих и несет в себе подтверждение того настоящего, в котором они живут. Именно это вечное настоящее, это подтверждение жизни отдельного человека и предоставляет литературе неоспоримое право на существование, если вообще нужно доказывать права этой огромной, заключенной в самой себе реальности.

Только тогда, когда человек пишет, не думая о заработке, или когда он находит радость в своем писании, не думая, зачем и для кого он пишет, его письмо выступает как абсолютная необходимость — в этот момент и рождается литература… То, что литературное творчество стало считаться профессией, есть плачевный результат распределения труда в современном обществе. Писатель пожинает его горькие плоды.

Это прежде всего относится к нашему времени, когда рыночная экономика господствует настолько, что даже книга становится исключительно товаром… Свобода писать не дается писателю даром и её нельзя купить. Она отвечает внутренней потребности самого писателя. Такова цена свободы.

Вместо разговоров о том, что Будда живет в твоем сердце, лучше сказать, что там живет свобода. От тебя самого зависит, как ты эту свободу употребишь. Если ты готов её на что-то обменять, то она улетает как птица, ибо таков её дух…"

Разве не так наши либералы променяли свою свободу на рыночные льготы? И, к примеру, талантливый свободный драматург советских времен Эдвард Радзинский стал всего лишь коммерческим изготовителем литературного продукта. И улетела его творческая свобода как птица.

Но ведь такие же, как Гао Синьцзянь, свободные писатели есть и в нынешнем Китае, и с судьбой куда более сложной, чем у вполне благополучного во все времена нобелиата (кроме нескольких лет деревенской ссылки), но — те китайские писатели остались в Пекине или Шанхае. И потому никем не замечаемы. Это вечный вопрос: дали бы Нобелевскую премию Иосифу Бродскому, не попади он в ссылку и не отправляйся на жительство в США? Думаю, не дали бы, как не дали Борису Слуцкому или Глебу Горбовскому, Анне Ахматовой или Александру Твардовскому.

Вослед Гао Синьцзяню в Америке дали национальную премию США еще одному китайскому диссиденту Ха Цзину. Даже вольнодумцы из самого Китая не замечаются, до них трудно добраться.

Еще более явный пример — выходящие ныне и в России книги молодой писательницы из Шанхая, перебравшейся недавно в США Вэй Хой. Так называемые "мировые бестселлеры" типа "Крошки из Шанхая" или же "Замужем за Буддой". Прочитал, "насладился". Вполне сопоставимы с сочинениями нашей Оксаны Робски. По-моему, у Робски даже посильнее получается. Но вот беда, никто эту робскую бульварщину не запрещает, не ограничивает, вот и западным издателям она неинтересна. А первую китайскую сексуально-гламурную исповедь "Крошку из Шанхая" сначала, как водится, бросились читать китайские обыватели, но уже после продажи 110 тысяч экземпляров книгу изъяли из оборота за излишнюю сексуальную откровенность и пропаганду западной массовой культуры. Мгновенно после её политического запрета в Китае её перевели на 38 языков, в обязательном порядке стали навязывать западным и российским читателям, стали рекламировать во всех гламурных журналах и газетах, типа нашей "Афиши". Будто у нас своего подобного дерьма не хватает. А ведь по сравнению с нашими робски и ерофеевыми Вэй Хой выглядит почти монашкой. Так, какие-то робкие намеки на секс, да реклама женских прокладок с крылышками и без. И надо же было китайцам запрещать эту гламурную муру? Без запрета о ней никто бы и не услышал. Сразу же "Нью-Йорк таймс" посвящает ей огромную статью. Её возят и демонстрируют всему миру. То-то Виктор Ерофеев так жаждал быть тоже спущенным в унитаз, подобно Сорокину, хотел примазаться к компании "Идущих вместе". Те говорят: да мы Ерофеева и не трогали, а он в ответ — нас вместе с Сорокиным хотели выгнать из страны… Одновременно был официальным представителем Кремля на Парижской ярмарке, прилюдно обнимался с Путиным и при этом позиционировал себя как, якобы, жертву новых гонений. Это давало новые тиражи на Западе.

Доказательством халтуры выпускаемых в Москве скороспелых поделок "крошки из Шанхая" Вэй Хой служит и то, что для скорости переводят её книги сплошь с английского. Перевод с перевода. Так дешевле и быстрее. К тому же лучшая в мире школа переводчиков с китайского за годы перестройки полностью развалена.

А вот по-настоящему порадовала меня книга еще одного молодого китайского автора из Шанхая Цай Цзюня, переведенная с китайского А. Желоховцевым. Роман "Вирус". Порадовала и творческой энергией автора, его любовью к истории древнего Китая, его смелым сочетанием традиционных китайских приемов письма, заимствованных из великого прошлого и современным западным построением сюжета. Лу Синь со Стивеном Кингом в одном флаконе. К тому же явная любовь к русской культуре, ныне не так уж и приветствуемая в современной китайской культуре. Александр Пушкин как китайский герой!..

"Посреди улицы в одиночестве мок под дождем знаменитый памятник Пушкину.

— Каждый день я прохожу мимо. Ты знаешь, он очень одинок. Встал посреди улицы, замер на мгновенье и сделался безжизненным камнем. Но камень тоже может быть одушевленным. Если есть форма, значит, есть и жизнь. Памятник тоже способен размышлять, у него чувства и рассудок, и с этой точки зрения он живой. Но только вечный — бессмертный. Потому что жизнь существует вечно… Пойдем скорее, не надо его беспокоить. Может быть, он сейчас здесь под дождем сочиняет стихи…"

Маршруты героя постоянно проходят рядом с памятником русскому гению. Поэт становится свидетелем и как бы соучастником загадочных событий. Уже в конце мистического романа мы вновь встречаемся с поэтом.

"Наконец я пришел туда, где одиноко посреди улицы высился памятник Пушкину. Я вспомнил, как, явившись мне в обличье Розы, она сказала, проходя мимо статуи: …памятник тоже способен размышлять…" …Вокруг в лунном свете танцевали тени деревьев. Пушкин пристально глядел на меня и на мою драгоценную ношу…" Так Александр Сергеевич Пушкин стал свидетелем превращения нашей современницы в знаменитую императрицу из древнего китайского прошлого.

Конечно, я с радостью встречал в романе "Вирус" ссылки на Пушкина, но этот мистический триллер мне понравился отнюдь не только встречей с памятником русскому поэту. Я бы его стал сравнивать не с Дэном Брауном и его антихристианским пасквилем "Код да Винчи" (кстати, запрещенным к показу в Китае), не с акунинскими антиправославными русофобскими поделками, а с продолжателями наших славянских мифологий Сергеем Алексеевым, Михаилом Поповым или Александром Бушковым. Конечно, это массовая литература, но дающая хотя бы немало знаний читателю по славянской мифологии. Так и в романе "Вирус" мы переносимся из наших дней в историческое прошлое, и в результате мы получили новый фольклорный роман в стиле Пу Сунлина и его сборника "Рассказы о чудесах из кабинета Ляо". Но и сам китайский классик взял свои чудеса из китайского народного фольклора. Молодой шанхайский автор пишет в послесловии: "Если автор просто излагает свой сюжет, не добавив поэтики и образности, его творение будет отличаться от настоящей литературы точно так же, как скелет отличается от человека из плоти и крови… Хороший сюжет обладает и кровью, и плотью. Эти кровь и плоть сюжета — хороший язык, образность… К тому же мы обладаем драгоценнейшим наследием, оставленным нам предками, и можем использовать обширный запас народных сюжетов…"

И вот молодой Цай Цзюнь стал символом новой литературы Китая. Дождемся ли мы когда-нибудь такого же отношения к прозе Сергея Алексеева?

Вот и всё, что я нашел в России из новой литературы Китая. Несколько отрывков из Гао Синьцзяня, два бульварных романа шанхайской крошки Вей Хой и мистическую прозу Цай Цзяня. Но где среднее и старшее поколение китайской литературы? Где новая реалистическая проза? Чем занимаются наши китаисты? Оптовой продажей китайских товаров? Конечно, это выгоднее, чем переводы. Но почему издатели уверены, что никто не будет читать современную китайскую прозу? Я слежу за журналом "Китай", там хотя бы представляют какие-то имена. Надеюсь и на итоги пекинской книжной ярмарки, но что там напоют в уши китайцам наши официальные представители путинской культуры: американец Василий Аксенов, швейцарец Михаил Шишкин, русскоязычные писатели из Израиля и Германии. Это всё равно, если бы официальную китайскую литературу представляли француз Гао Синьцзянь, американец Ха Цзин, американка Вэй Хой и другие высланные или выехавшие за рубеж китайцы.

Мне всё же интересно знать, что происходит с литературой в самом Китае?

(обратно)

Евгений Нефёдов ВАШИМИ УСТАМИ

МАНИЯ ВЛИЯНИЯ

"В моих стихах мелькает Пушкин,

И Блок из-под строки глядит.

Сергей Есенин на пирушке

Со мной по-братски говорит.

Из поэтического круга

Шлёт Лермонтов мне свой привет.

Мы все влияем друг на друга,

В затылок дышим, смотрим вслед..."

Наталия СМИРНОВА

Сижу однажды на пирушке,

Где все свои, к плечу плечо.

И слышу, мне в затылок Пушкин

Зачем-то дышит горячо...

Потом по-братски заявляет:

«Я повлиять на вас бы мог,

А вслед за мною повлияют

Есенин, Лермонтов и Блок.

Пусть вас сие не удивляет,

Вы всё же с нами — наравне».

И вот — влияют и влияют...

Иль это только мнится мне?

(обратно)

Оглавление

Владимир Бондаренко БЕРЕГИТЕ РУССКИХ ПОЭТОВ!

И ВНОВЬ — ПРЕМИЯ «АЛРОСА»

Владимир Личутин СЛОВО — ПРЕКРАСНЕЕ АЛМАЗА. Речь лауреата Большой литературной премии АЛРОСА 2006 года

ХРОНИКА ПИСАТЕЛЬСКОЙ ЖИЗНИ

Михаил Чванов НЕУДОБНЫЕ МЫСЛИ

Алина Ревякина ГАПОН И ГАПОНОВЩИНА

Анна Ширяева С ЛЮБОВЬЮ К РОССИИ

Анна Попова ГЛАВНОЕ —САМА ЖИЗНЬ. О творчестве Георгия БАЖЕНОВА

Дмитрий Ковальчук СЛАДКАЯ РЕВОЛЮЦИЯ

Николай Кузин ТОРЖЕСТВО ИДЕЙ «ГОРОДА ГРАДОВА». К 80-летию повести Андрея ПЛАТОНОВА

Валентин Сорокин ПОСЛЕДНЯЯ ЗВЕЗДА

Глеб Горбовский СКОРО, СКОРО...

Михаил Крупин СВЕТ на ПЕСКЕ

Савватий Кутузов ОСОБЫЙ ПУТЬ РОССИИ

Алексей Лапшин МИСТИЧЕСКИЙ ИНТЕРНАЦИОНАЛИЗМ

Юрий Медведев ПРАЗДНИК ПРЕОБРАЖЕНИЯ

Лариса Клецова «ВРЕМЯ ГЛЯДИТ В УПОР...»

Лана Чернобурова «ВЧЕРА БЫЛ ВЕЧЕР...»

Гао Ман РИСУЮ РУССКИХ ПИСАТЕЛЕЙ

Владимир Бондаренко НЕИЗВЕСТНЫЙ КИТАЙ

Евгений Нефёдов ВАШИМИ УСТАМИ

Реклама на сайте