«Наш Современник 2006 №03»

Анна Васильевна Когинова жила перед войной в городе Кронштадте — крепости Балтийского флота. Война заставила её, тогда совсем молодую девушку, стать медицинской сестрой и работать в военно-морском, по сути фронтовом госпитале всю войну. После войны Анна Васильевна окончила Ленинградский университет и занималась преподавательской работой. Писала рассказы, сейчас в основном занята переводами с польского и английского языков. Прошло много лет, но и сейчас Анна Васильевна помнит многое из тех давних трагических времён, вспоминает своих друзей, с которыми ей приходилось работать, которые погибали у неё на глазах…

Было время героического и трагического отступления частей Балтийского флота из Таллина в Кронштадт в конце августа 1941 года. Корабли шли под непрерывной бомбёжкой с воздуха. Моряков с тонущих судов подбирали следующие за ними корабли. Но не все спасались, ещё много дней спустя балтийская волна выплёскивала на песок бескозырки и бушлаты. Те же, кому удавалось добраться до берега, часто попадали в госпиталь с воспалением лёгких — Балтика жгуче холодна даже в августе.

Вот тогда-то мы, молодые девчонки — я и моя подруга Лёлька — решили для себя: “Вот где мы пригодимся сейчас — в госпитале”. Мы были почти дети, нас хотели эвакуировать в Тихвинский район Ленинградской области, но никто не ожидал, что фашисты так быстро и близко подойдут к Ленинграду. Кого-то успели вывезти на Урал, а нашу группу оставили в Кронштадте. Так мы с Лёлькой и очутились в первом хирургическом отделении военно-морского госпиталя на должности нянечек. Наше дело было убирать в палатах, мыть полы, выносить “утки” из-под лежачих раненых. Но самое страшное в первой хирургии — это была палата, где лежали обожжённые при взрыве кораблей моряки. Помню, как я вошла туда первый раз. Вошла — и сразу ухватилась за дверь, чтобы не упасть: отвратительный запах горелого и гниющего мяса ударил в нос. А на кроватях белели забинтованные мумии.

— Сестрёнка, — послышался голос, — дай-ка мне закурить!

— Разве вам можно? — робко спросила я.

— Теперь нам всё можно, — объяснил голос, который исходил неизвестно откуда — у человека не было видно ни рта, ни глаз, ни носа.

Я зажгла папиросу и, высмотрев в повязке небольшую дырочку, попыталась туда вставить.