«Доктор Мурхэд и пациентка»

Роман Николаевич Ким Доктор Мурхэд и пациентка

Она поднесла руки к лицу и дрожащим голосом произнесла:

— Спасите меня, умоляю. Вся надежда на вас…

Случай был действительно трудный. Доктор Мурхэд имел большую практику, считался в городе лучшим психотерапевтом, но до сих пор ни разу не имел дела с такой пациенткой.

Стелла Бриш — жена владельца двух универмагов и двух отелей — была очень красива. Высокая, с волосами цвета темной бронзы и длинными глазами изумрудного цвета — никто не давал ей больше тридцати, хотя ей исполнилось уже тридцать семь. Фигура была у нее как у двадцатилетней конькобежки.

Она явилась к Мурхэду впервые пять месяцев назад — после того, как ночью наехала около аэропорта на прохожего — мексиканца — и раздробила ему голову. Она умела хорошо править машиной, и адвокат убедительно доказал, что виноват был мексиканец, заметавшийся перед машиной, — его ослепил свет фар. К тому же в кармане его комбинезона были найдены сигареты с марихуаной.

Смерть мексиканца вывела Стеллу из равновесия. После того, как он несколько раз подряд явился ей во сне, она приехала к Мурхэду.

— Боюсь ложиться спать. Боюсь заснуть, он ждет меня и будет опять кричать. Не надо было выходить тогда из машины и смотреть на него. Не могу забыть, как он корчился. А я не могла отвести глаз…

Мурхэд прописал ей успокаивающее лекарство, молочные ванны и отдых на берегу моря. Она съездила на Палм-бич, потом в Остенде, наконец, на Ямайку, и это помогло — мексиканец перестал сниться. Но через некоторое время страшные сны возобновились, теперь вместо мексиканца стали появляться другие люди, иногда знакомые, но чаще совсем неизвестные, и она их убивала разными способами — стреляла в них, душила или давила машиной. Сперва ей было противно, потому что жертвы отчаянно вопили, но потом она стала привыкать — убийства уже не казались ей такими ужасными, она спокойно слушала предсмертные крики жертв, перестала бояться. И наконец, наступил тот день, вернее ночь, когда очередное убийство во сне доставило ей удовольствие — как будто умертвила не человека, а козулю или зайца. И когда проснулась, почувствовала неудовлетворенность, чего-то не хватало, словно ей что-то дали и тут же отняли.

Доктор Мурхэд вынужден был признать, что болезнь прогрессирует — требуются более серьезные меры.

Он жил в уютном особняке недалеко от города на небольшом холме, заросшем пиниями. Поблизости не было ни одного дома, в конце леса, примерно в десяти минутах езды на машине, была заправочная станция. Но она работала только днем — по этому узкому шоссе, которое вело к поселку, между каменоломней и кладбищем, ночью никто не ездил. Доктор наслаждался одиночеством — пациентов он принимал днем в отеле в центре города и только некоторым назначал прием у себя дома в вечерние часы. Злые языки говорили, что такой чести удостаиваются только самые богатые пациентки, лечившиеся в порядке развлечения. Женщинам было приятно иметь дело с доктором, у которого были гипнотизирующие глаза и красивые губы.

Стелла Бриш была в числе тех пациенток, которых Мурхэд принимал у себя в особняке. Но Стелла лечилась не в порядке флирта, а потому, что действительно нуждалась в медицинской помощи.

Патентованные успокаивающие препараты, японский магнетический пояс, озонная подушка, лечебный матрац, набитый ароматными травами из Бирмы и Мадагаскара, магнитные ленты, на которых были записаны шелест дождя и приглушенное стрекотание цикад, — все это помогало вначале, но вскоре переставало действовать. Немного помогали особые массажи груди и живота, которые делал сам доктор, смачивая пальцы смесью из розового масла и джина. Но сновидения с убийствами продолжались, и они становились все более изощренными.

После очередного сеанса массажа Стелла, лежа на кушетке в гостиной и закурив сигарету, пропитанную слабым раствором опия, сказала:

— Я теперь не просто убиваю, а сперва забавляюсь. Связываю жертву по рукам и ногам, беру щипчики для льда, и… мне приятно, когда жертва издает душераздирающие крики, совсем нечеловеческие. И когда совершается главное, я долго смотрю, как шевелятся руки и ноги, как у того мексиканца. А потом просыпаюсь и чувствую разочарование — это только сон. Словно поднесла ко рту фужер с вином и вдруг оно испарилось…

Доктор провел рукой по ее плечу.

— А кто ваши жертвы? Мужчины или женщины? Кого больше?

— Мужчин больше. И все интересные. Такие… как вы.

— И вам не жалко их?

— Нет. Я ведь знаю, что это только сон и мне за это ничего не будет. Как с тем мексиканцем. Скажите, доктор…

— Называйте меня Беном, так будет уютнее, интимнее. Вы должны относиться ко мне не как к врачу, а как к близкому другу. Тогда мне будет легче лечить вас. И, главное, не стесняйтесь, говорите все… не стыдитесь. В наше время мы, психотерапевты, выполняем роль патеров-исповедников. Ведь в прежние времена женщины говорили своим исповедникам буквально все, признавались во всех грехах, даже самых постыдных…

Стелла вздохнула.

— Они получали отпущение грехов и выходили из исповедальни с очищенной душой, восстановив полностью душевное равновесие. А я… пока я здесь, мне хорошо, но стоит мне вернуться в город, домой… и я начинаю думать о том, что будет ночью, как буду опять во сне… Но меня страшит, доктор, простите, Бен, то, что я уже не могу обходиться без этих снов, они как морфий или героин. Словно я стала наркоманкой. И когда наступает вечер, я ловлю себя на мысли: меня ждет удовольствие. Как будто собираюсь идти в гости к интересным людям или на хороший концерт. Я, наверно, постепенно схожу с ума?

— Не смейте так думать, — тоном приказа произнес Мурхэд. — Выбросьте эти мысли из головы. Ничего ненормального в вас нет, можете мне верить. Я вам уже говорил, что в каждом человеке заложен агрессивный инстинкт, инстинкт жестокости, это пренатальная черта…

— Пре… натальная?

— То, что заложено в человеке до рождения. И эти бессознательные инстинкты управляют человеком, он целиком подвластен им.

— И вы тоже?

— И я, и ваш муж, и ваши горничные, и все ваши знакомые, все без исключения. Всеми нами управляют два главных влечения — влечение к агрессии, разрушению, убийству и влечение половое…

— И пастором Уэйдом тоже?

— Да. Это главные движущие силы бессознательного.

Стелла медленно потянулась.

— Значит, это вполне нормально… что мне приятно во сне это самое…

Он молча кивнул головой и погладил ее по ноге. Она бросила взгляд на картину, висевшую над электрическим камином.

— И эта картина тоже доставляет мне удовольствие. У женщины голова смещена, руки и ноги тоже, и сзади улица… все дома покосились в разные стороны, как во время большого землетрясения.

Мурхэд взял у Стеллы сигарету и бросил в пепельницу.

— Да, в этой картине отчетливо проявилось пренатальное влечение к разрушению. Этот художник погиб пять лет тому назад в Африке во время охоты. И все его картины могут служить иллюстрациями к учебникам по глубинной психологии. Вы были в музее Гуггенхайма в Нью-Йорке?

— Да, много раз.

— Там висит картина Делонэ — изображена башня, которая рушится, вся деформирована, клубятся облака, как будто произошел взрыв, земля стоит дыбом… Эта картина доставляет наслаждение, потому что отвечает нашему бессознательному влечению. Не надо удивляться тому, что дети потрошат кукол и мучают котят. И тому, что, когда вы целуетесь, вам хочется укусить, причинить боль. Это проявление амбивалентности эмоций — любовь сочетается с желанием мучить, ломать, разрушать.

— Мне нравятся картины де Коонинга, — сказала Стелла, — недавно купила две за пятнадцать тысяч. Там перемешаны все плоскости, разорваны линии, диссонирующие пятна, прелесть. И Поллока тоже люблю с его брызгами по всему полотну. Он ведь тоже погиб под машиной, как мой мексиканец. Пикассо уже слишком академичен, выглядит как Джотто или Чимабуэ. И недавно я испытала огромное наслаждение, когда слушала фрагменты оперы Менотти, особенно то место, где женщина-медиум душит глухонемого, там такие немыслимые септаккорды, тремоло и фиоритуры, что мороз пробегает по коже, я чуть не отвернула голову болонке. Хиндемит и Стравинский кажутся теперь совсем пресными, как какой-нибудь Вивальди или Чимароза…

Доктор провел рукой по спине пациентки.

— Все дело в том, что нам, живущим в условиях цивилизации, приходится все время подавлять наши настоящие желания и страсти, запирать их в клетку, именуемую сферой бессознательного. И там они соединяются с демонами — инстинктами разрушения и сексуальности. Подавление этих демонов, бушующих в глубинах нашей психики, губительно отражается на всей нашей нервной системе. Отсюда наша угнетенность, мучительная неудовлетворенность, невроз и прочие недуги, терзающие цивилизованное человечество. Поэтому то, что с вами происходит, вполне естественно. Закономерно и нормально.

Стелла тихо засмеялась.

— Значит, бояться нечего? Можно продолжать убивать во сне?

— Можно. Надо сублимировать, то есть преобразовывать то врожденное влечение, которое бушует в глубинах вашей психики и хочет вырваться наружу. Эта сублимация у вас происходит в форме снов…

Стелла села с ногами на кушетку и стала поправлять волосы.

— Но сублимация уже перестает меня удовлетворять. Сны только разжигают аппетит у моих демонов. Сны это тот же дым, а дымом трудно насытиться.

— Правильно, моя умница. Поэтому надо избавиться от подавленности, угнетенности, иначе это приведет вас к опасной ситуации…

— Какой? Начну делать то самое не во сне, а наяву?

— Нет, инстинкт самосохранения не позволит вам этого. И вам придется сдерживать изо всех сил разрушительную энергию, и в конце концов она обрушится на вас. Это самое страшное.

— Убью себя?

— Да. Но этого надо избежать, и я помогу вам сделать это.

— Мне кто-то говорил, что маленькие зверьки — кажется, лемминги — бросаются в море огромными толпами, десятками тысяч. Кончают самоубийством. И скорпионы тоже. Они жалят самих себя и умирают. — Стелла улыбнулась. — Потому что у них нет психотерапевтов.

— Мы помогаем человечеству в меру своих сил, — сказал Мурхэд.

Стелла понюхала спинку кушетки.

— Это не мои духи. Наверно, этой кривобокой гиены… Гленды Гру. Кстати, я ее однажды убивала во сне, раздавила… как того мексиканца.

Мурхэд пристально посмотрел ей в глаза и сказал:

— Скажите мне, Стелла, как врачу, как своему исповеднику… не бойтесь, дальше меня не пойдет. Мы свято соблюдаем профессиональную тайну.

— Сколько раз изменяла Фреду?

— Нет. Тот мексиканец лежал на дороге, а кровь была на тротуаре у телефона-автомата. Где вы наехали на него?

Стелла закурила сигарету и выдохнула дым вверх.

— Он хотел перейти, я просигналила, тогда он прыгнул назад… а я, вместо того, чтобы затормозить, круто повернула руль и заехала на тротуар, а он вдруг упал, и меня охватила такая злость, что я двинула машину дальше, и он закричал. И только тогда я пришла в себя… Вышла из машины и оттащила его на дорогу… ему уже было все равно, где лежать.

Мурхэд зажег настольную зажигалку и, дунув на нее, потушил.

— Я так и думал. Говорили об этом мужу?

Она пожала плечами.

— Нет, он же не врач.

— Никому не говорите, никогда. — Он сделал паузу и заговорил громко: — Мой метод лечения будет заключаться в том, чтобы дать выход тем демонам, которые скребут вас изнутри. Надо выпускать их, то есть делать психическую разрядку, но так, чтобы сохранить себя. Если бы цивилизованное человечество не делало бы таких разрядок, оно давно перестало бы существовать, покончило бы с собой, как это делают лемминги. Только потому, что человечество время от времени давало выход накопившимся стремлениям к разрушению и убийствам, оно продолжает свое существование. Вот почему история человечества — это цепь кровопролитий, жестокостей, войн, преступлений, бунтов, погромов, массовых казней — все это психические разрядки. И я буду вас лечить примерно так же, как человечество лечит себя, — проводить профилактику взрывов разрушительных влечений, направлять их в сторону, сублимировать…

— И мне станет легче?

— Если урегулируем внутрипсихический конфликт, возникший у вас из-за тормозящего влияния среды, морали и законов, и найдем разумный выход для агрессивной энергии, тогда у вас наступит разрядка, удовлетворение, умиротворение.

Стелла покачала головой.

— Несчастные женщины цивилизованного мира. А у нецивилизованных, наверно, не бывает этих… внутрипсихических конфликтов?

— Нет, тоже есть. Зафиксированы случаи массовых припадков истерии и ярости у женщин некоторых примитивных народностей. У айносов эти взрывы истерии называются иму, у филиппинцев — маримари, а у бирманцев — яуандачин.

— А у нас это называется…

— Неврозом навязчивых состояний.

Стелла оделась и, вынув из сумки чековую книжку и авторучку, заполнила чек — гонорар за визит. Мурхэд небрежно засунул чек в жилетный карман.

С этого дня он стал проводить так называемую форсированную профилактику невроза — дрессировать демонов Стеллы. Он посоветовал ей приобрести духовое ружье и стрелять в ворон, голубей, воробьев и прочих птиц. Затем выезжать за город и подстреливать кошек и собак. И сочетать эти действия с активным спортом, связанным с риском, — играть в гольф с крупными денежными ставками и совершать ночные автопрогулки с быстрой ездой — не ниже семидесяти миль в час. Стелла купила специально для этих прогулок две машины — «крайслер»-барракуду и спортивный «олдсмобил». Вскоре она раздавила двух исландских догов вдовы полковника Хейтса и ранила почтальона, пришлось уплатить большие штрафы.

Но сны, вызываемые демонами, продолжались. Теперь у Стеллы после пробуждения часто происходили взрывы гнева, вроде филиппинских маримари, — она успокаивалась только после того, как расправлялась с несколькими фарфоровыми сервизами или расстреливала из ружья попугаев и золотых рыбок.

Однажды ночью Мурхэду позвонил муж Стеллы и сообщил, что, проснувшись, увидел в своей спальне жену, она стояла у его изголовья с кухонным ножом. Он обезоружил ее и заставил выпить большую порцию снотворного. Что делать?

Мурхэд успокоил его. Если бы она действительно хотела пустить нож в ход, то сделала бы это сразу, а не стояла у кровати. Инстинкт самосохранения сковывает ее. Но надо на ночь запирать на ключ все ящики, где находятся режущие и колющие предметы, и класть где-нибудь на стол деревянный нож. И, ложась спать, закрываться в своей спальне на ключ.

Через недели две к Мурхэду в его кабинет в отеле пришел муж Стеллы и сказал, что у нее появилась новая забава — бросать дротики. Она научилась точно попадать в цель. А в последние дни стала привязывать кукол к креслам и швырять дротики прямо в них, целясь в сердце.

— А как себя чувствует после этого? — спросил доктор. — Бывают припадки ярости?

— С тех пор, как стала бросать дротики, припадки кончились. Сны продолжаются, но стали реже.

— Отлично, — сказал Мурхэд. — Мое лечение помогает. Пусть кидает дротики и разряжается. Я еще что-нибудь придумаю. Что-нибудь вроде массажа в горячей воде по ацтекскому способу.

Спустя несколько дней вечером Мурхэду домой позвонила Стелла.

— Я завтра лечу в Лас-Вегас на недельку, поиграю на рулетке. Хочу видеть вас. Вы никого не ждете?

— Нет. Я совсем один.

— А прислуга?

— Уже отпустил.

— Сейчас приеду.

Через двадцать минут подъехала Стелла. Она вынула из дорожной сумки маленькую бутылку испанского бренди и поставила на столик около кушетки, а сама села на ковер. Мурхэд сел в кресло.

— Давайте выпьем. Я продрогла.

Они осушили всю бутылку. Она поежилась.

— У вас холодно.

Он подошел к термостату и перевел стрелку на 75, под полом загудел моторчик. Она поднялась с ковра и, пройдя вдоль окон, задернула шторы.

— Вам Фред говорил насчет дротиков?

— Да. Я одобрил это. Легче стало?

Она кивнула головой.

— Мне хочется вам показать, как я это делаю. Будете прописывать другим. Дайте карандаши, они заменят дротики.

Мурхэд принес из кабинета неочиненные карандаши. Она вынула из сумки несколько мотков телефонного провода.

— Вы будете вместо куклы. Я привяжу вас к креслу и буду бросать дротики, то есть карандаши. Буду легко-легко бросать, чтобы не было больно. Увидите, как это делается, не бойтесь.

Он засмеялся и, взяв сигару в рот, закурил.

— Я не боюсь. Вы моя самая любимая пациентка.

Она вытащила сигару из его рта, поцеловала в губы, затем связала ему руки и ноги и привязала его к креслу. Проделала это очень старательно. И проверила, прочно ли он привязан.

— Прямо как в фильме Хичкока, — сказал Мурхэд.

Зазвонил телефон. Она вздрогнула, посмотрела на окна, потом подняла трубку и опустила на рычажки.

— Скорей начинайте, — попросил Мурхэд. — Вы слишком крепко привязали меня, у меня скоро начнут затекать конечности.

— Минуточку потерпите, дорогой.

Она взяла стул, поставила напротив Мурхэда и села.

— Карандаши вон там, за бутылкой.

— Ой, чуть не забыла. — Она покопалась в сумке, вытащила мелок и на левой стороне его пиджака, на нагрудном кармане, нарисовала кружок.

— Вы слишком близко сели, — сказал он. — Неудобно будет бросать.

— Не беспокойтесь. — Она шевельнула уголком рта. — Слушайте меня внимательно, Бен. Я пошла на прошлой неделе к доктору Ньюдженту, он тоже психотерапевт, недавно приехал к нам из…

— Знаю, — перебил ее Мурхэд. — Патентованный жулик.

— Судя по всему, очень толковый. И приятной наружности. Он мне сказал, что забавы с духовым ружьем и дротиками и все прочее — паллиативные меры. Все это ерунда. И что все ваше лечение — сплошное шарлатанство. Я ему сказала, что за каждый визит вы берете по сотне. Даже когда делаете мне массаж, не сбавляете, хотя это доставляет удовольствие больше вам. Доктор Ньюджент дал мне понять, что нужно сделать психическую разрядку по-настоящему, только это спасет меня. Иначе сны доведут меня до гибели. И я решила…

— Перейти к Ньюдженту?

— Не только. Решила проделать наяву.

Она вынула из сумки пистолет. Мурхэд заерзал в кресле.

— Вы с ума сошли! — вскрикнул он. — Не надо шутить.

Стелла мотнула головой.

— Я не шучу.

— Пистолет заряжен?

— Конечно. — Она посмотрела на дверь, ведущую в кабинет. — Где у вас потайной сейф, за какой полкой?

— В шкафу у окна за Прустом на второй полке, — быстро проговорил он. — А ключ на третьей полке слева за Цвейгом.

— Я возьму только те деньги, которые зря платила вам.

— Берите сколько хотите, вам пригодятся в Лас-Вегасе.

— Я возьму их после. — Она тряхнула головой. — Мне жаль вас, Бен, но я ничего не могу сделать. Мне нужно высвободить демонов, а то я действительно сойду с ума или наложу на себя руки…

— Я дам вам все деньги и чековую книжку, — прохрипел он, — берите все.

— Не надо мне ваших денег, свои некуда девать. — Она коротко вздохнула. — Очень жаль, что так получилось, но ничего не поделаешь. К тому же я нечаянно сболтнула вам насчет мексиканца…

— Я никому никогда не скажу, клянусь памятью матери…

Она подняла пистолет и сняла предохранитель. Доктор стал барахтаться в кресле.

— Пожалуйста, не дергайтесь, — сказала Стелла, — а то я попаду не в кружок, и вы будете зря мучиться. Я ведь первый раз стреляю в живого человека.

Она положила палец на спусковой крючок и зажмурила правый глаз.