«О доверии»

Александр Власенко О доверии

Каюсь, не помню уже точно, как звали того пса. Кажется, Барсиком. Кличку вот забыл, а самого запомнил – будто перед глазами стоит. Да еще бы не запомнить, мандраж-то у меня был приличный. А сильный стресс, как известно, очень способствует запоминанию. Работал я тогда вожатым служебных собак в питомнике автозавода. Совсем недолго еще работал, только-только стал выезжать без напарника, чтобы кормить собак на постах. И вот на одном из дальних блокпостов уже месяца два как бессменно выставлен был этот самый Барсик – некрупный, но очень ладно скроенный пегий «кавказец» из отказных. Отказной – значит, не поладил с хозяевами, огрызнулся или цапнул, а те из опаски сдали его в питомник. И его, как был, в наморднике, привезли на пост, посадили на цепь, растянули эту цепь до предела (чтобы, разумеется, зверь зубами не успел достать), затем намордник резко сдернули – и собака приступила к караульной службе. Караулил он, надо сказать, исправно – энергичный, подвижный, злобный. На месте не сидел – все время выслеживал врагов, бегал, бросался на решетку. А в решетке устроена была дверь, чтобы можно было зайти на территорию поста и накормить собаку или заменить. Только никто не заходил – страшновато. Если пустая миска стояла близко к двери, то сначала ее через решетку подтаскивали поближе палкой, а потом бросали вдоль блока как можно дальше кусок хлеба или мяса (хлеб – чаще, а с мясом в ту пору – в СССР, да еще времен голодной «перестройки» – туговато было). Ну и пока пес бежит в два конца, быстренько дверь приоткрывали, каши из ведра в миску плюхали – и скорее прочь. Но это легко сделать вдвоем, а одному довольно напряжно – можно же, понятно, назад и не успеть. А в основном вожатые ездили поодиночке с водителем, у которого помощи не всегда допросишься: у него-то работа другая, на кой ему сдалось здоровьем рисковать. Ну и, грешным делом, кое-кто по подлости таких вот собачек с нехорошей репутацией и вовсе «забывал» кормить, даже и у поста не появлялся.

Вышел я на смену в воскресенье, объезжаю по периметру заводскую территорию, наделяю охраняющих ее зверей провизией. Этот пост, где Барсик стоит, чуть ли не самый последний по очереди. А рядом с ним вахта. И не успели мы подъехать, вахтер нас встречает – и ну ругать: собаку уже больше суток не кормили, а она цепь запутала и даже ходить не может! Смотрю – елки зеленые! – правда: стоит Барсик, почти согнувшись, и не то что ходить, а даже голову поднять не способен толком. А еще дело-то зимой, холодно. Хочешь не хочешь, а собаку спасать надо. Помочь мне, опять же, никто не сумеет – ни у кого ни в нашей смене, ни в других подхода к Барсику нет. А я эту животину видел до того всего-то два раза. Угощал его мясом через решетку, разговаривал – вроде как познакомился. Но мясо через решетку – одно дело, а вот зайти к нему на пост, на его жилплощадь, да еще и цепь взяться распутывать – такой наглый оборот явно пахнет керосином. А куда денешься? Ну и захожу потихоньку, говорю с ним смиренным голосом. В глаза не гляжу, прямо не иду. Мало ли, неправильно поймет. Однако он, вижу, понимает как надо. Хоть и напрягся немного, но спокойно стоит и даже то и дело отворачивается – цепь запутавшуюся и свою беспомощность показывает. А там вот что случилось: когда летом расчищали территорию от кустов, поленился кто-то пенек вырубить. И торчит из земли чекрыжина в ладонь всего длиной, да на ней зато рогульки торчат во все стороны. А на эти самые рогульки цепь намоталась – витков, наверное, пять. И так плотно, крепко, коротко. Шею собаке и то вниз пригнуло. Конечно, будь цепь на блоке закреплена карабином, задача решалась бы куда легче. Да в том беда, что заклепана она и на блоке, и на ошейнике. Потому выбор невелик: или цепь распутывай, или ошейник снимай. Даже если и не был бы ошейник для надежности прошит медной проволокой, снимать его вот так запросто со злобной собаки – себе дороже. Если сразу меня не сожрет, то как я на нее потом этот самый ошейник опять надевать стану? И так, и эдак риску хватает. Но, по крайней мере, распутывая саму цепь, я хоть собаку не упущу, да и шансов удрать, пусть и с кровью, у меня побольше будет. Стало быть, надо распутывать. А как это сделать? Палкой такое дело размотать нельзя: сама по себе палка – элемент провоцирующий, вряд ли собака хорошо к ней отнесется, тем более, когда этой папкой возьмешься за цепь дергать; а коли не получится так распутать, то потом уж точно с голыми руками туда не сунешься. Значит, надо все сразу делать именно руками. Просто наклониться, оно, ясный пень, с одной стороны кажется безопаснее – легче отскочить. А с другой – нависнешь над собакой, да еще тянешься, будто чего украсть хочешь, – опять же не поймет. Ну и опустился я на колени, так на коленях к нему боком потихоньку ползу да ласковые слова напеваю со всей возможной задушевностью. Дотянулся до цепи. Боюсь, конечно. И об этом тоже ему рассказываю. А как не бояться, тут на месте бедной собаки и ангел, наверное, давно бы озверел. Попробуй постой-ка так на морозе примотанным со вчерашнего дня, да к тому же голодным! А страшнее всего было цепь натянуть да за нее еще сильнее голову Барсикову пригнуть вниз. Хоть и проделал я указанную манипуляцию насколько мог осторожно и мягко, продолжая петь комплименты, но для собаки, тем более – взрослого кобеля с норовистым характером, это ведь унижение, да еще какое. Если учесть, что мне к тому же пришлось встать перед ним на четвереньки, а морда Барсика оказалась прямо над моей голой шеей, то ощущения мои, сами догадываетесь, были далеко не идиллическими. Не удержался я, покосился на песика. И что меня тут изумило: он-то прекрасно сообразил, что я жутко трушу, и, чтобы показать мне свое миролюбие, подчеркнуто демонстративно отвернулся в сторону и вздохнул выразительно: дескать, чего уж, делай что нужно и не бойся, я же все понимаю… И пока я возился с цепью, он так и смотрел в сторону. Глянет на меня коротенько – не терпится же освободиться – и опять деликатно отворачивается. В общем, размотал я эту проклятую цепь, потихонечку отползаю, чтобы не сразу рядом ним встать. А Барсик тряхнул головой, посмотрел на меня довольнехонько и первым делом отбежал шагов на пятнадцать; остановился там и все так же, поглядывая и демонстративно отворачиваясь, дожидался, пока я не выйду за дверь. Надо признаться, ноги меня держали не очень.

После, когда я ездил кормить собак, Барсик меня встречал вполне приветливо. Не ласкался, не крутил хвостом, а с достоинством, вежливо отходил подальше, разрешал войти и забрать пустые миски (а их там накапливалось иногда по нескольку штук), ждал, какой бы голодный ни был, пока я налью и поставлю ему кашу, и лишь потом, когда я закрывал дверь, бежал к еде. Все боялся меня напугать.