«Письмо из деревни»

Константин Сергеевич Аксаков Письмо из деревни

В деревне журналы доставляют большое утешение: они заменяют, хотя отчасти, какое ни есть столичное умственное движение. И надо сказать, увесистыми журналами угощают нас журналисты, рассчитывая, что чем больше будет чтения, тем охотнее станут подписываться, – и вот они суют в свои книжки целые романы и по совести не заботясь о том, что романом часто заслоняется журнал, что множество разнородных не журнальных статей превращают журнал в книжный магазин и лишают его легкого, быстрого и подвижного, но часто могущественного влияния. Впрочем, других журналов, вероятно, нам не нужно, если их нет. Существуют не зависящие от издателей и писателей обстоятельства, – но что об них говорить? Сытые журналы, хвастающиеся количеством печатных листов, выходят в множестве: в час добрый!

Интересное зрелище представляет наша журналистика. Времена, видно, переменились: теперь журналами щеголяет Петербург; там, в этом центре всяких спекуляций и оборотов, в особенности литературно-торговых, рождаются они, плотные, гоняющиеся за величиной, не боящиеся известной русской пословицы. Итак, вся журналистика в Петербурге. В Москве теперь один журнал, в котором часто много интересных статей, но который не имеет тоже истинно журнального характера. Если говорить о журналистике, почти приходится говорить об одном Петербурге, по крайней мере, о нем особенно. Итак, поговорим о петербургской журналистике.

О, журналистика в Петербурге! Боже мой! Чего там нет! Какие сокровища! «Библиотека для чтения», «Маяк», «Отечественные записки», «Литературные прибавления», «Северная пчела» и пр., и пр. А сколько периодических изделий: «Физиология Петерб.», «Вчера и сегодня», «Зубоскал» и пр., и пр. Право, глаза разбегаются. Не знаешь, о чем говорить сперва. Но если начинать сначала, так надо говорить о «Библиотеке для чтения». От нее сыры-боры загорелись.

«Библиотека для чтения» – первый увесистый журнал в России – имела огромный числительный успех и до сих пор держится твердо. Она поняла, где стоит множество народа на гуляньях, чему раздается одобрительный хохот; она поняла и осуществила на деле; и точно, около нее собирается народ, которого тешит записной остряк, готовый на какие угодно штуки, чтоб только вынудить смех, и точно, невольно смеешься. Но что проповедует, что думает «Библиотека для чтения»? – ничего не думает: она скажет вам, что думать – вздор. Что чувствует? Ничего опять не чувствует: она скажет вам, что и чувство – вздор. Какое же ее убеждение, цель? Ведь вот, напр., у г. Булгарина есть убеждение и цель, известные всей России, а у «Библиотеки» нет никакого. У нее есть цель посмешить, и, разумеется, она недаром проделывает свои штуки и насмешки. Остроты ее часто нелепы до смешного, часто замысловаты и остроумны; в ней есть и серьезные статьи, и хорошие переводы, но дух журнала открывается в критике, и он таков, как мы сказали, так нам кажется, по крайней мере. Стихи, пустячки, по ее мнению, и потому стихотворная ее часть плоха. На успехи человечества она больше смотрит со стороны комфортства, удобства, мебели, вкусного блюда, тонкого сукна и т. д. Но все же она утратила несколько от прежней своей известности; со временем делается ясно, что совсем не на ней держится время.

О ком же говорить после «Библиотеки для чтения (Б.ч.)»? – конечно, об «Отечественных записках (О.з.)». – Они опередили всех прочих своих соперников. Что перед ними знаменитые некогда деятели г. Полевой и г. Булгарин? Говоря серьезно, «О.з.» – прямой наследник Полевого. Во всякую эпоху и просто во всякое время есть совершенно поверхностная современность, за которую обыкновенно хватаются люди, желающие успеха. Это старый маневр, но он всегда удается. Хлопот здесь больших нет. Человек современно-поверхностный или, лучше, поверхностно-современный не спускается вглубь эпохи, вглубь этого великого потока времени; такие люди составляют ненужную пену, которую мощная река разбрасывает по берегам и которая исчезает без следа; но и эти поверхностные люди, эта пена сменяет друг друга. Было время для г. Полевого, но его сменили «О.з.». Какое жалкое лицо представляет г. Полевой; какое жалкое лицо представят «О.з.», когда новый Полевой их сменит! Опять повторяем: «О.з.» – толстяк из толстяков, и поэтому в нем есть всякая всячина: и целые романы, часто глупейшие, и повести, иные недурные, иные дурные до крайности, и недурные и дурные стихи, все известное дело, и дельные статьи. Но мы говорим все-таки не об том: дух, жизнь и знание именно являются в критике, в рецензии. И потому мы говорим преимущественно об этой части журнала. Основание этого журнала, вся его политика, вся мысль его, желание – быть современным, хватать вершки и придавать себе этот ложный блеск, обманчивый для многих глаз. Если обратить внимание на все критики «О.з.», то мы увидим, что все доказательства их сводятся на одно: «Но этого уже не говорят, не время, говорят вот что, требуется вот что; но над этим смеются», – далее этого они нейдут, они вечно прислушиваются, с которой стороны, и поэтому попеременно хвалят и бранят одно и то же, чему доказательств можно привести множество. Так, они сначала расхвалили перевод «Илиады» Гнедича, потом разбранили, потом опять расхвалили – ничего. Это не вредит.

«Господа, – кричат они, – это старо, это мнение запоздало, это значит отстать!» Такие слова сильно действуют на слабые умы, на толпу, и толпа готова провозгласить их. Но такие речи были бы бессильны; для успеха необходимо еще другое; это счастье иметь храбрость (говоря учтиво). «О.з.» смекнули и не уступили, если еще не превзошли г. Полевого. Все им известно, они все знают: тон такой, что и сомневаться нельзя. Есть еще уловка, блистательно употреблявшаяся вначале г. Полевым: это хвалить себя и уверять публику в ее уважении к самому себе. Г. Полевой сказал: «Я знаю Русь, и Русь меня знает». «О.з.» не говорят этого прямо, но беспрестанно уверяют публику в ее любви к ним: «Публика, ты мне веришь, ты меня отличаешь; публика, ты меня поддерживаешь». Такие речи слышишь от «О.з.» беспрестанно, и публика, озадаченная такими словами, не вся, а в некоторых своих отделах, начинает и в самом деле верить, что она любит и поддерживает «О.з.». – Таковы их маневры и таланты, которые вполне наследовали «О.з.» от г. Полевого.

Но мы были бы несправедливы, если бы сказали, что в «О.з.» только и есть, что хватка г. Полевого, – нет, в них мы видим еще дух г. Булгарина, его начала и направление. Г. Булгарин так известен, что не нужно и объяснять, каковы его начала, его дух и направление. Г. Булгарин имя нарицательное, и он вполне усвоен «О.з.». Но нет, это не совсем верно: мы можем сказать, что «О.з.» – развитие г. Булгарина, что то, что в г. Булгарине является грубо, резко, дико, откровенно, – в них доведено до утонченности, до благопристойности, до изящества: о, «О.з.» артисты более г. Булгарина, виртуозы, художники, и, взяв весь его дух, они усовершенствовали отлично и довели до тонкости, до стройности. Это можно видеть в разборе Пушкина: в критике этой вам стоит перечитать страницы, и Булгарин выглянет из-за тонких фраз, живописный и тем сильнейший. За эти труды читают «О.з.».