«Уфимская литературная критика. Выпуск 5»

Уфимская литературная критика. Выпуск 5 (fb2) - Уфимская литературная критика. Выпуск 5 384K скачать: (fb2) - (epub) - (mobi) - Эдуард Артурович Байков

Уфимская литературная критика. Сборник литературно-критических статей и очерков. Выпуск 5

© Э.А. Байков, 2006

© Творческое объединение «Фантасофия», 2006

Мнение автора-составителя может не совпадать с мнением авторов сборника. Автор-составитель не несет ответственности за содержание публикуемых текстов других авторов.

Часть I Gloria mundi

«Жизнь коротка, но слава может быть вечной».

Цицерон

Павел Басинский[1] «Русское поле» – Уфа

(Уфимская литературная критика. Сборник литературно-критических статей и очерков. Выпуск 1. Уфа: РИО РУНМЦ МО РБ, 2003. Тир. 50 (пятьдесят) экз.)

А вот это уже «фактическое» (как говорил булгаковский профессор Преображенский) возрождение. Когда, будучи аспирантом, я занимался историей русской критики конца XIX-начала ХХ веков, то был поражен обилием критиков в Казани, Астрахани, Омске и так далее. Причем писали они не о своих соседях по улице, а о Чехове, Горьком, Мережковском. В советские годы провинциальная критика была сведена на нет. Провинциальный критик мог реализоваться как критик, только переехав (именно переехав) в столицу. Так было со всеми. Пример: Чупринин и Курицын. Что между ними общего? Оба приехали из провинции и как критики реализовались здесь. Только так быть и могло. Есть исключения – Валентин Курбатов в Пскове, Михаил Петров в Твери. Но чего им это стоило!

Сборник критики, выпущенный в Уфе, – это замечательно! Названия статей примерно такие: «Наш ответ “магическому реализму”».

Анна Кузнецова[2] Ежедневное чтение

(Уфимская литературная критика. Выпуск 1: Сборник литературно-критических статей и очерков. Составитель Э.А. Байков. – Уфа: РИО РУНМЦ МО РБ, 2003.)

Сборник посвящен критическому творчеству В. Ханова (9 работ): «Чем Горюхин руководствуется, когда в своих текстах поет осанну СУЩЕСТВОВАНИЮ и напрочь отвергает СУЩНОСТЬ? Неужели не замечает, что в итоге значительно обедняет и свое творчество, и духовный мир читающих (и осмысляющих) его тексты читателей?». Еще 9 авторов, представленных одной-двумя рецензиями, высказываются в основном о криминальном романе составителя сборника.

Анна Кузнецова[3] «Уфимская литературная критика-2»

(Сборник литературно-критических статей и очерков. Автор-составитель Э.А. Байков. – Уфа: ЕврАПИ; РИО РУНМЦ МО РБ, 2004)

Первый выпуск экзерсисов башкирского критика, пишущего под разными псевдонимами, был принят П. Басинским за «фактическое возрождение» провинциального критического творчества, невозможного в советскую эпоху («Октябрь», 2004, № 2). Байков-Ханов (и пр.) широк настолько, что включил в сборник и реплики на свое творчество: «Как ни крути, Эдуард Байков со всеми своими псевдонимами – единственный постоянно освещающий русскоязычную республиканскую литературу и потому вполне может дезориентировать молодых авторов, а то и сломать чью-то хрупкую литературную судьбу <…>» – Юрий Горюхин.

Александр Яковлев[4] «Губернские страницы»

(«Уфимская литературная критика», вып. 2: Сборник литературно-критических статей и очерков. – Уфа: ЕврАПИ; РИО РУНМЦ МО РБ, 2004)

Автор-составитель Эдуард Байков включил в новый сборник материалы разных жанров. Литературно-критические статьи, литературно-философские эссе и рецензии были в своё время опубликованы в московской и уфимской периодике. Среди авторов сборника – Павел Басинский, Юрий Горюхин, Игорь Фролов, Анна Кузнецова, Виктор Ханов (Эдуард Байков). Любопытна информация «Фантастика в Башкортостане» Эрика Артурова о деятельности литературно-творческого объединения «Фантософия».

Сергей Беляков[5] «Байков, Ханов и другие»

«Когда Мы вышли вечером в сад,

То луна, устыдившись ничтожества своего,

Спряталась в тучи,

И птицы замолкли, и ветер затих,

А Мы стояли – великий, славный, непобедимый,

Подобный солнцу, и могучий…»

Леонид Соловьев. «Возмутитель спокойствия»

(Уфимская литературная критика. Выпуск 2: Сборник литературно-критических статей и очерков. / Авт. – сост. Э.А. Байков. – Уфа, 2004.)

Этот сборник уфимский писатель и литературный критик Эдуард Байков (он же Виктор Ханов) сам составил, сам отредактировал, сам набрал на компьютере и сам сверстал. Неудивительно, что добрую половину сборника составляют статьи самого Ханова-Байкова, а также отзывы других авторов о нем. Вот некто Александр Леонидов пишет: «Феномен Байкова, аналитика которого идет впереди, в авангарде человеческой мысли… как особый фактор влияния на сознание людей… его крапивно-жгучие публикации в центральной прессе и вдумчиво-страстный анализ социального бытия в уфимских изданиях требуют особого осмысления…».

Что ж, попробуем осмыслить. Ханов-Байков, если верить тому, что написано в этой книжке, является едва ли не единственным литературным критиком в русскоязычном секторе литературного мира Башкортостана. Его творчество распадается по меньшей мере на три направления. Во-первых, Эдуард Артурович – писатель-фантаст, глава литературно-творческой группы «Фантастика Башкортостана». По словам Юрия Горюхина, автора единственного ругательного отзыва, помещенного составителем в книгу то ли из стремления к объективности, то ли из непомерного самолюбование (пусть ругают, но ведь не кого-нибудь, а меня!), Байков пишет: «фантазийную беллетристику, щедро сдобренную мистикой, весьма подозрительной эротикой и «чикатиловскими» смертоубийствами». Впрочем, прозы г-на Байкова я в глаза не видел, а потому сказать мне на эту тему нечего.

Другое направление творчества Ханова-Байкова представлено многочисленными рецензиями на произведения башкирских писателей, которые он публикует в местных периодических изданиях. О характере этих рецензий можно судить хотя бы по такой цитате: «Повесть Бату Тухватовича (Сиразитдинова) вновь воскрешает в нашей памяти нерушимый образ народного героя. Автор, глубоко изучивший исторический материал той эпохи, неоднократно посещавший памятные места, где проходил скорбный путь Салавата Юлаева, мастерски воссоздал картину последних дней жизни героя». Не все рецензии уфимский критик пишет столь ходульно, не везде ему удается создать такую ударную концентрацию штампов на один абзац текста, но поверьте: елейно-благодушных рецензий у него немало. В особенности автору удается лесть по адресу местных литературных изданий. Так оказывается, что литературный журнал «Бельские просторы» «как по качеству исполнения и оформления, так и по содержанию… превосходит своих немногочисленных собратьев на постсоветском пространстве… Прекрасная полиграфия, качественная бумага, цветные иллюстрации… Приличным выглядит и уровень авторов…». Особенно отрадно за качество бумаги. По сравнению с ним уровень текстов, на этой бумаге напечатанных, большого значения, надо полагать, не имеет.

И все же есть в книге несколько статей, позволяющих говорить о том, что есть на свете и подлинный, настоящий Байков, автор честных, явно не конъюнктурных произведений. Истинный Байков – это интеллектуал-почвенник, апологет русского реализма, враг западничества, американизма, постмодернизма и рок-музыки. Многие примечательные мелочи позволяют безошибочно определить его место в нашей, до сих пор разделенной на враждующие лагеря литературе: говоря о толстых журналах, он в первую очередь указывает «Наш современник» и «Москву», а «Знамя» и «Октябрь» плетутся в конце списка, перед самым хвостом многоточия. Список «гениев» для Ханова начинается Бондаревым и Беловым, а заканчивается Лимоновым и Прохановым (да, это интересные, талантливые писатели, но важно, что ни одного имени из «либерального» лагеря Байков принципиально не называет).

Как ни парадоксально, высшим авторитетом для многих националистически настроенных русских интеллектуалов являются западные мыслители. Вот и уфимский критик избрал в качестве основной методологии смесь собственно теории Зигмунда Фрейда с неофрейдизмом Эриха Фромма. Опираясь на учение о сублимации, он и строит собственный анализ современной массовой культуры (см. статьи «Искусство для мертвецов» и «Заметки Зоила»). Культурологическая тематика явно доминирует у Ханова-Байкова над собственно литературной Автор, правда, пишет о современной русскоязычной литературе Башкортостана, главным образом – о мистических триллерах, детективах и фантастике. Демонстрирует он и неплохое знание трудов западных отцов-основателей этих жанров. Однако излюбленная тема Ханова – анализ «наиболее общих» тенденций, явлений современной культуры. Но странно: если не считать одного-двух исключений, Ханов-Байков почти не пишет о современной русской (не местной) литературе, список «гениев» и общие (без ссылок на конкретные произведения) рассуждения об отсутствии положительного героя не в счет. Об анализе литературного процесса нет и речи. Не стал бы я ставить это в упрек Виктору Ханову, если б не его претензии. Дело в том, что открывает книгу небольшой, в один абзац, фрагмент из рецензии Павла Басинского на 1-й выпуск «Уфимской литературной критики» («Октябрь», 2004, № 2). Говорится в этом фрагменте о том, что в наше время (как и при советской власти) критик может по-настоящему реализоваться только в Москве. Не стану спорить с Павлом Басинским, мне сейчас интересна другая тема. Высказывание Басинского включено в текст, конечно же, неслучайно. Ханов-Байков, несмотря на собственное утверждение о том, что русская литература в Башкортостане «цветет», мечтает, видимо, о лучшей доле. Да, в Москве и финансовые потоки гуще, и ручьи гонораров обильнее, и кичливые москвичи предпочитают читать, издавать, премировать в основном своих. Но писать о современной литературе можно и в Уфе, и в Саратове, и, наверное, в любом мало-мальски значительном городе, нужны только Интернет, библиотека и хороший книжный магазин. Кто ж мешает Виктору Ханову вместо рецензий на книги друзей и знакомых писать статьи о современной литературе, рецензировать действительно интересные книги хороших писателей? И не надо будет ссылаться на авторитетного критика, незачем.

Я не люблю, когда начинают говорить об уральской, поволжской, сибирской и еще Бог знает какой литературе. В этом литературном сепаратизме гибель и для писателя, и для критика. Местечковость, провинциальность – худшие пороки. Есть единая и неделимая русская литература, которую нельзя рассортировать по субъектам федерации. Если Виктор Ханов (все-таки его псевдоним нравится мне больше, чем фамилия) станет русским, а не уфимским, не казанским, даже не московским литератором, то и «состояться» как критику ему будет легче.

Впрочем, несправедливо будет, если мы завершим статью, ни слова не сказав и о других авторах, которых составитель включил-таки в книгу. Больше других мне понравился писатель Юрий Горюхин. И стиль у него хороший, и наукообразными рассуждениями он, в отличие от составителя, не злоупотребляет. Жаль, что в книгу вошли только две его крохотные статейки («Гегемоны литературных карьеров» и «Убить Тарантино»). Неплох был бы Игорь Фролов, если б не его чересчур смелые суждения о современной американской поэзии и о влиянии на нее хокку Мацио Басё («Возвращение Эвридики»). Но в общем, «небайковские» статьи вполне соответствуют духу творчества Ханова-Байкова: это либо литературные разборки местного значения, либо анализ англоязычной литературы и голливудского кинематографа.

Сергей Костырко[6] Книги

(Уфимская литературная критика. Выпуск 3: Сборник литературно-критических статей и очерков. Автор-составитель Э.А. Байков. Уфа, «ЕврАПИ», «Виртуал», 2005, 56 стр.)

Статьи, посвященные литературной и культурной жизни Башкортостана; половина текстов подписана именем Байкова, другая – именами А. Стрельца, М. Сахибгареева, Р. Исхакова, А. Леонидова и других; однако в конце сборника помещена развернутая справка только об авторе-составителе.

Александр Зернов[7] «Уфимский “Hustler”»

(Фантасофия. Выпуск 3. Уфимская альтернативная проза & поэзия. Литературный альманах. / Авт. – сост. Э.А. Байков. – Уфа: ЕврАПИ, ООО «Виртуал», 2004.)

В первую очередь хотелось бы сказать огромное спасибо оформителям обложки: несмотря на убогую скромность издания, она, тем не менее, позволяет составить полное и объективное впечатление от сборника ещё до прочтения. Что молодец в вицмундире верхом на пенисе-страусе, что шикарная деваха в трусиках танго – всё позволяет настроиться на нужный лад. А на какой – об этом речь дальше.

В сборнике представлена как проза, так и поэзия. Ну проза, скажем так, достаточно банальна: очень напоминает рассказики для подростков-онанистов, печатающиеся в журнальчиках типа “Енот-потаскун”, “Sex-show” и прочих. В самом деле, какой слог, какая экспрессия:

“Задыхаясь от страсти, мужчина присосался к тугой горошине соска. Затем отстранился, откровенно (!) любуясь красотой обнажённого юного тела. Скинул халат, демонстрируя вздыбленный член. Девица ободрительно хихикнула:

– Какой большой! – и обхватила член руками”.

Подобные прелести, изредка перемежаемые графоманским бредом, составляют прозаическую часть книги, и останавливаться на них мы не будем: это всё равно, что кинокритик стал бы писать рецензию на какой-нибудь порнофильм вроде “Трахни меня в попку-8”. А вот поэзию авторам можно было бы за весьма недурные деньги продать, скажем, Задорнову. Только ему, бедолаге, вероятно, даже нечего было бы добавить, скажем, к такому тексту:

Я шальная цыганская дочь,

В кольцах длинные пальцы мои (Спасите!!! Монстр длиннопалый!!!),

В эту лунную, летнюю ночь

Пусть охрипнут в кустах соловьи. (Такой рычащий соловей. Как металлюжный вокалист).

Или, например, что-нибудь вроде:

Хочешь, я станцую обнажённая

Танго на столе? (Танго – это, вообще-то, танец парный, требующий неслабой танцплощадки. Так что танцевать, во-первых, пришлось бы вдвоём, а во-вторых, на столе вроде свадебного).

Пусть тает от стыда зажженная

Свечка в хрустале. (Не понял. Она тает от стыда? Или зажгли её от стыда, вроде как от зажигалки? И потом, почему она в хрустале?)

И волосы свои я длинные

Волною по плечам. (А что волною по плечам?)

Дарить улыбочки невинные

Я буду скрипачам.

В общем, цитировать можно бесконечно – пЁрлы густо рассыпаны практически на каждой странице. Давно я так не смеялся. Правда, не знаю, такой ли реакции ожидали от читателя авторы. Но хочется сказать, что если уж здесь мы имеем дело с альтернативными прозой и поэзией, то страшно подумать, что в альтернативных уфимских литературных кругах понимают под традиционализмом.

Часть II Homo scribens et homo legens

«В наш век люди слишком много читают,

это мешает им быть мудрыми».

Оскар Уайльд

Эдуард Байков «О литературном процессе в республике Башкортостан»

Предлагаем вниманию читателей полный вариант интервью (ранее вышедшего в сильно сокращенном виде в республиканской газете «Истоки», № 2, 12.01.2006) редактора отдела журнала «Ватандаш» Эльвиры Халиковой с известным уфимским писателем, литературным критиком, председателем республиканского творческого объединения «Фантасофия» Эдуардом Байковым.

– Эдуард Артурович, расскажите, пожалуйста, о нынешнем состоянии литературного процесса в Башкортостане и, в особенности, о русскоязычном секторе литературного сообщества нашей республики.

– Как известно, у нас существует Союз писателей РБ, в котором имеются секции прозы, поэзии, драматургии, литературной критики и переводов, а также два крупных объединения – татарских и русских писателей Башкортостана. Существует государственное издательство «Китап», в меру своих сил и возможностей издающее местных авторов на башкирском, татарском и русском языках.

На мой взгляд, большое достижение нашей республики в плане развития и поддержания как литературного процесса, так и духовной жизни в целом, – существование государственных периодических изданий республиканского и городского уровней, в особенности, литературно-художественных и общественно-политических журналов.

На башкирском языке выходят «Агидель», «Шонкар», «Башкортостан кызы», «Акбузат», «Аманат»; на татарском – «Тулпар», «Аллюки»; на русском – «Бельские просторы»; на башкирском и русском – «Ватандаш», «Башкортостан укытыусыхы», «Хэнэк-Вилы». Особое место в информационно-литературном пространстве РБ занимает русскоязычная республиканская газета «Истоки», на страницах которой можно найти материалы по вопросам литературы, искусства, науки, философии, политики, спорта, медицины, по социальным проблемам.

Если говорить о русском секторе литературы Башкортостана, то, конечно же, речь следует вести прежде всего о печатных органах, в большей степени публикующих местных русскоязычных авторов – о журнале «Бельские просторы», газете «Истоки» и, отчасти, журнале «Ватандаш».

К примеру, за семь лет своего существования «литературный толстяк» «Бельские просторы» опубликовал на своих страницах большое количество произведений русскоязычных авторов и немалое башкирских и татарских – в переводах. Ежегодно в журнале печатается свыше 200 авторов – это примерно по две с половиной сотни публикаций в год в самых разных жанрах и родах литературы: беллетристика, поэзия, публицистика, литературная критика. Это большое дело и немалый вклад в развитие литературы Башкортостана. В то же время есть и недостатки. К примеру, прослеживается определенная тенденциозность в выборе авторов и вкусовщина в подаче материалов. На мой взгляд, в журнале явный перебор авторов пожилого возраста, а молодых и среднего возраста совершенно недостаточно. И потом, такие яркие, самобытные и безусловно талантливые писатели, как Александр Леонидов, Всеволод Глуховцев, Расуль Ягудин, Рустем Мирсаитов ВООБЩЕ не допускаются на страницы журнала – и продолжается это годами. Я просто затрудняюсь объяснить подобную нелюбовь нынешнего руководства «Бельских просторов» к этим авторам. Кроме того, резко сократили участие в журнале и вашего покорного слуги. В то же время меня охотно и часто публикуют остальные республиканские и центральные издания. Создается впечатление, что сотрудники редакции журнала «Бельские просторы» абсолютно нетерпимы к любому проявлению конструктивной и конкретной критики в их адрес. Как говорится, печально, но факт.

Нужно отметить, что из всех газет только в еженедельнике «Истоки» имеется литературный вкладыш и постоянные рубрики «Литературная гостиная», «Человек пишущий», «Человек читающий». Множество как начинающих, так и маститых писателей нашей республики за 15 лет существования газеты нашли своего читателя, публикуя произведения именно под этими рубриками. В плане демократичности в подходе к отбору авторских материалов «Истоки» дадут фору своему собрату «Бельским просторам».

Журнал «Ватандаш» часть материалов печатает на русском языке, поэтому на его страницах можно встретить публикации – художественные, публицистические, научно-философские – и русскоязычных литераторов. В то же время хочется пожелать руководству «Ватандаша» обратить самое пристальное внимание именно на русскоязычных литераторов и ученых, произведений которых в журнале явно недостаточно. И потом, имеется перекос в сторону официозных и наукообразных материалов – как правило, сухих, скучных и неинтересных для широкой читательской аудитории.

Ради справедливости, следует упомянуть и еженедельную газету «Версия», которая на протяжении 15 лет своего существования регулярно печатает детективно-приключенческую беллетристику – преимущественно местных авторов.

Также выходят самиздатовские журнал «Литературный Башкортостан» и альманах «Слово».

В структурном отношении литературное сообщество нашей республики (речь идет только о русскоязычных писателях), пожалуй, можно условно разделить на несколько категорий. Во-первых, это мэтры – всеми признанные, известные писатели, имеющие немалые заслуги перед обществом и внесшие значительный вклад в духовную культуру Башкортостана. Это, как правило, самая старшая возрастная категория литераторов. Имен много, они у всех на слуху, достаточно назвать Юрия Андрианова, Рима Ахмедова, Марселя Гафурова, Георгия Кацерика, Леонида Лушникова, Роберта Паля, Мурата Рахимкулова, Александра Филиппова, Михаила Чванова, Газима Шафикова и многих других. Пожалуй, к этой категории уже можно отнести Геннадия Баннова, Мадриля Гафурова, Николая Грахова, Владимира Денисова, Михаила Ерилина, Камиля Зиганшина, Юрия Коваля, Евгения Мальгинова, Леонида Соколова и Шамиля Хазиахметова. И если уж нам всем выпала честь жить и работать рядом с таким патриархом словесности, как Мустай Карим, уже при жизни ставшим классиком не только башкортостанской или российской, но и мировой литературы, то немудрено, что многие из нас добились значительных успехов в своей творческой деятельности.

Следующая категория – так называемые младомэтры, то есть уже состоявшиеся авторы – тридцати– и сорокалетние. Отличие их от остальной массы сверстников-коллег в том, что эти литераторы внесли весомый вклад в развитие литературы Башкортостана не только в творческом отношении, но и в организационном. Это подвижники от литературы, объединяющие вокруг себя молодых, помогающие начинающим обрести себя в мире литературного творчества. К ним можно с полным правом причислить таких мастеров пера, как Юрий Горюхин, Александр Леонидов, Игорь Фролов, Айдар Хусаинов, Расуль Ягудин и недавно ушедший от нас Анатолий Яковлев. Очень близки к ним Вадим Богданов, Рустем Вахитов, Всеволод Глуховцев, Александр Залесов, Алексей Кривошеев, Денис Лапицкий, Рустем Мирсаитов, Светлана Чураева, Рамиль Шарипов, Ренарт Шарипов, Ринат Юнусов.

Третья категория – это молодые, пробующие свое перо авторы – беллетристы, поэты, публицисты и критики. Полагаю, следует назвать самых активных из них. Это Кристина Абрамичева, Лилия Баимбетова, Яна Гецеу, Александр Данченко, Юрий Кичаев, Оксана Кузьмина, Анна Ливич, Юлия Ломова, Динис Муслимов, Рустам Нуриев, Борис Орехов, Денис Павлов, Евгений Рахимкулов, Игорь Савельев, Алексей Симонов, Виктория Скриган, Ирина Шематонова, Газиз Юсупов, Максим Яковлев. Появились новые имена совсем юных литераторов – Кристина Андрианова, Диана Биккулова, Кристина Мухачева, Арина Рахимкулова.

Еще одна категория – литераторы постарше, тоже активно печатающиеся в периодике и различных сборниках: Александр Белкин, Фердинанд Бигашев, Светлана Войтюк, Геннадий Горельников, Алла Догадкина, Алла Докучаева, Фирдаус Зиганшин, Вячеслав Киктенко, Марина Кириллова, Алексей Кленов, Лилия Кликич, Валерий Коваленко, Сергей Круль, Фина Латыпова, Игорь Максимов, Сергей Матюшин, Рафик Нурисламов, Ахмет Орбелин, Любовь Селезнева, Вячеслав Станинов, Альфред Стасюконис, Евгений Сухов, Сергей Фроловнин, Ревмир Чанышев.

Многие из числа молодых и относительно молодых отмечены различными литературными премиями – местными и российскими. Например, Вадим Богданов, Юрий Горюхин, Александр Леонидов, Рустем Мирсаитов, Игорь Савельев, Игорь Фролов, Светлана Чураева. Такие авторы, как Лилия Баимбетова, Вадим Богданов, Всеволод Глуховцев, Юрий Горюхин, Алексей Кривошеев, Денис Лапицкий, Игорь Савельев, Светлана Чураева, Анатолий Яковлев и ваш покорный слуга, помимо местных периодических изданий, были опубликованы в «толстых» литжурналах и альманахах или изданы в книжных издательствах – в Москве, Петербурге и за границей.

– О каких конкретных достижениях молодых писателей Башкортостана, пишущих на русском языке, вы можете сказать – издания за пределами республики, участие во всероссийских конкурсах и премиях?..

– Светлана Чураева была лауреатом 1-й премии всероссийского литературного конкурса «Сады Лицея» в 2002 году (опубликована в сборнике «Сады Лицея»), лауреатом всероссийского конкурса драматургов «Мы – дети твои, Россия» в 2003 году (пьеса «Прежде прежнего» опубликована в сборнике «Современная драматургия»), финалистом литературной премии имени Бориса Соколова в 2004 году (повесть «Последний апостол» опубликована в журнале «Октябрь», № 6, 2003, а также в сборнике «Новые писатели», Москва, 2004), лауреатом той же премии в 2005 году (повесть «Ниже неба» опубликована в журнале «Бельские просторы», № 1, 2005).

Вадим Богданов был лауреатом всероссийской литературной премии «Сады Лицея» и опубликован в одноименном сборнике – в 2002 году, а в 2005 году стал лауреатом всероссийского конкурса драматургов «Долг, Честь, Достоинство» (пьеса «Ветер в ранах» опубликована в сборнике «Современная драматургия»), кроме того, опубликованы его подборки новелл, рассказов и сказок в журнале «Молодость» (Москва, № 1, 2005) и в журнале «Реальность фантастики» (Киев, № 4, 2005).

Юрий Горюхин два раза побывал финалистом – литературной премии имени И. П. Белкина (в 2002 году с повестью «Встречное движение») и литературной премии имени Юрия Казакова (в 2003 году с рассказом «Канцелярский клей для Августа Мебиуса»).

Камиль Зиганшин удостоился в прошлом году литературной премии «Имперская культура» имени Эдуарда Володина за цикл литературно-художественных произведений о природе России, среди которых особо хочется выделить повесть «Скитник».

Рассказ Дениса Лапицкого «Пять миллионов счастливых» был издан в сборнике «Ковчег “Бастион”» (Москва, ЗАО «Мануфактура», 2005). Рассказ Лилии Баимбетовой «Всадница Гора» опубликован в сборнике «Гуманный выстрел в голову» (Москва, АСТ, 2004), а повесть «Единорог» – в литературном журнале «По ту сторону» (Москва, № 3, 2005). У Всеволода Глуховцева и Андрея Самойлова вышли совместные книги: роман «Бог сумерек» (Москва, АСТ, 2004), роман «Смерти нет» (Санкт-Петербург, «Азбука», 2005); кроме того у Глуховцева вышла повесть «Перевал Миллера» в сборнике «Фантастика 2002. Выпуск 3» (Москва, АСТ, 2003) и новелла «Башня под облаком» в сборнике «Все флаги» (Москва, ЗАО «Мануфактура», 2003), а также рассказ «Смерть идеалиста» в журнале «Дружба народов» (№ 1, 2004).

Особо впечатляет более чем удачный дебют молодого уфимского писателя Игоря Савельева. В 2004 году он был финалистом независимой литературной премии «Дебют» с повестью «Бледный город», а в следующем году с той же повестью финалистом литературной премии имени И. П. Белкина. И опять же в 2005 году успел побывать номинантом литературной премии «Ясная поляна» имени Л. Н. Толстого.

Совсем юная поэтесса и журналистка Кристина Андрианова стала в нынешнем году победителем Всероссийского литературного конкурса «Ступени – II».

Ваш покорный слуга опубликовался в столичных альманахах: в литературном альманахе «Протуберанцы» выходили рассказы «Лила» (Москва, «ОРБИТА-1», № 1, 2004), «Наваждение» (Москва, «ОРБИТА-1», № 2, 2005), «Завет» (Москва, «ОРБИТА-1», № 3, 2005), а в литературно-философском альманахе «Открытая мысль» – рассказы «Невезение» (Москва, № 1, 2005) и «Медвежья услуга» (Москва, № 2, 2005). В альманахе «Край городов» вышел рассказ «Лила» (Рязань, № 35, 2005), а рассказ «Территория» был опубликован в журнале «Порог» (Украина, Кировоград, № 10, 2005). По итогам общероссийского сетевого литературного конкурса «Писатель из народа» (Уфа, 2005) я стал победителем в основной номинации «Лучшее произведение, по мнению читателей интернет-газеты “Ufalife-Уфимская жизнь”».

Любовь Селезневу трудно отнести к категории молодых авторов, но все же упомяну и о ней. Любовь Петровна в 2005 году вошла в число победителей всероссийского конкурса «Поэты III тысячелетия», проведенного группой газет «Сова», а ее стихи были опубликованы в одноименном сборнике.

Все это говорит о высоком качестве и востребованности наших русскоязычных авторов в литературных столицах страны.

Об одной стороне жизни литературного Башкортостана хочется сказать особо. На мой взгляд, в литературно-писательском движении республики, в особенности – в среде молодежи, долгое время шел вялотекущий литературный процесс. О культурном и, в частности, литературном пространстве Башкортостана в России не знали почти ничего. Прийти к таким выводам позволяет постоянное общение с литераторами и литературными работниками обеих российских столиц и других крупных в этом отношении литературных центров страны. Но с недавних пор все сильно изменилось – и во многом благодаря активной организаторской и творческой деятельности младолитераторов нашей республики.

– Не могли бы вы остановиться на этом вопросе несколько подробнее? Охарактеризуйте литературную жизнь молодых писателей РБ.

– Здесь есть свои достижения и свои недоработки. Многим известно – причем за пределами республики едва не в большей степени, что уже несколько лет в Уфе существует и действует крупное литературно-творческое объединение «Фантасофия». Главный вклад нашего литобъединения – активная помощь начинающим и уже состоявшимся писателям в реализации своего творчества. Кроме того, существуют и такие объединения, как ЛИТО «УФЛИ» при Союзе писателей РБ, литературно-творческая группа «Фантастика Башкортостана», литературно-музыкальный клуб при ДК «Химик», литературное объединение «Тропинка» при БГУ, объединения «Просвет», «Бульвар Славы» и другие.

Хочу подчеркнуть: на мой непредвзятый взгляд именно в таких вот творческих объединениях, существующих на общественных началах, и проводится вся текущая живая и настоящая работа – творческая и организационная, активная и последовательная, а вовсе не в творческих союзах, получающих средства из бюджета республики.

– Имеются ли тенденции сближения разных литературных и творческих организаций друг с другом, в частности с Вашим творческим объединением?

– Конечно, такие тенденции имеются, и шаги в этом направлении нами, например, постоянно делаются. Другой вопрос, что не все и не всегда в должной степени отвечают положительно на наши неоднократные предложения объединиться, проводить совместную творческую и организационную работу. Вероятно, у руководителей этих объединений амбиции и честолюбие превалируют над здравым смыслом. Но вот творческая группа «Фантастика Башкортостана», существующая с 2002 года, ныне активно с нами сотрудничает, и дело идет к объединению обеих наших общественно-культурных организаций в единый творческий союз. К нам же примкнула и Евразийская академия проблем интеграции. Поверьте, от этого выиграет как культура республики, так и все наше общество в целом. В единстве – наша сила!

– Расскажите, пожалуйста, подробнее о вашем творческом объединении – основные вехи пути, достижения, цели и планы.

– В апреле 2003 г. было создано литературно-творческое объединение «Фантасофия», председателем коего являюсь я. В наше литобъединение в настоящее время входит свыше ста тридцати человек – причем не только писателей, но и представителей других творческих направлений и профессий, деятелей искусства, науки и духовной культуры в целом. Поэтому в связи с расширением творческих рамок, в сентябре 2005 г. ЛИТЕРАТУРНОЕ объединение «Фантасофия» переименовано в ТВОРЧЕСКОЕ объединение «Фантасофия». На сегодня оно самое крупное из всех творческих объединений в регионе.

В числе лидеров нашего литобъединения я могу назвать Вадима Богданова, Всеволода Глуховцева, Сергея Круля, Дениса Лапицкого, Александра Леонидова, Рустема Мирсаитова, Рустама Нуриева, Светлану Чураеву, Ренарта Шарипова. В наше объединение входят и те, кого можно с полным правом назвать литературными мэтрами, например, Мадриль и Марсель Гафуровы, Владимир Денисов, Георгий Кацерик, Газим Шафиков и другие.

Название творческого объединения состоит из двух слов: «Фантазия» и «София», что означает союз воображения и мудрости. Девиз «Фантасофии»: «Ars longa, vita brevis» – «Искусство долговечно, жизнь коротка». Цель «Фантасофии» – увеличение ноосферы, упорядоченности в дальнейшем развитии духовно-материальной культуры человечества для того, чтобы противостоять мировой энтропии, несущей хаос, разрушение, гибель живого и тепловую смерть Вселенной. Такие вот высокие мотивы.

Члены нашего объединения работают во всех литературных жанрах и направлениях.

ТО «Фантасофия» располагает собственной страницей в сетевом международном проекте «Живой Журнал» – “LiveJournal.com”. Издаются литературный альманах «Фантасофия» (6 выпусков) и коллективный сборник «Уфимская литературная критика» (5 выпусков). Членами объединения «Фантасофия» выпущено в свет свыше трех десятков книг.

Литературный альманах «Фантасофия» формируется из художественных прозаических и поэтических произведений писателей Башкортостана, пишущих на русском языке. Как правило, это беллетристика малой и средней форм – рассказы, миниатюры, сказки, новеллы, небольшие повести, а также стихи и баллады.

Альманах выходит с июня 2004 г., в настоящее время издано 6 выпусков. Издателем и автором-составителем его являюсь я. Содержание каждого выпуска определяется тематически – по литературным жанрам и направлениям. Вот названия выпусков альманаха: 1. Фантастика; 2. Фантастика & детектив; 3. Уфимская альтернативная проза & поэзия; 4. Мэйнстрим; 5. Сказка & магический реализм; 6. Шокотерапия.

Никаких коммерческих целей и выгод мы, конечно же, не преследуем. Альманах издается небольшим тиражом – всего 50-100 экземпляров, и рассылается по ведущим книжным издательствам и литературным журналам России – по жанрово-тематическому принципу. Делается это ради пиара и продвижения имен русскоязычных башкортостанских авторов – писателей-беллетристов и поэтов – на российском литературно-информационном пространстве. По итогам нескольких выпусков присуждаются литературные премии по 4-м номинациям за 4 лучших произведения, опубликованные в альманахе «Фантасофия», и выдаются дипломы лауреатов.

А ныне в рамках деятельности нашего объединения мы задумали воплотить в жизнь в грядущем году несколько важных для духовно-культурной жизни республики проектов. Во-первых, проведение Второго открытого поэтического конкурса «Слово» – теперь уже под патронажем «Фантасофии». Во-вторых, издание к празднованию 450-летия присоединения Башкирии к России коллективного сборника произведений членов объединения, посвященных тематике родного края. И в-третьих, проведения конкурса «Фантасофии» на лучшее беллетристическое произведение малой прозы – с объявлением победителей в четырех номинациях, вручением им дипломов лауреатов и денежных премий.

Последние два общих собрания, которые мы провели при большой организационной поддержки Башкирской Гуманитарной академии, наглядно показали, что фантасофы намерены и впредь вести самую активную творческую жизнь, участвовать в городских, республиканских и общероссийских культурных акциях и мероприятиях, премиях и конкурсах, издавать свои авторские книги и коллективные сборники. В последнем случае мы заручились поддержкой издательского дома «Истоки». Кстати, уже в начале нынешнего года мы выдали всем фантасофам членские билеты. А далее в планах – официальная регистрация нашего объединения.

Одним словом, мы не стоим на месте!

Мы неоднократно обращались в правительственные структуры с просьбой оказать финансовую помощь как в издании альманаха, так и в проведении конкурса «Слово», но, к сожалению, пока безуспешно. Что-то не видно в этом направлении и содействия Союза писателей РБ. Активно нас поддерживают пока что только средства масс-медиа – телевидение, радио, печатная периодика.

– Вот, кстати, больной вопрос для молодых литераторов. Делается ли что-нибудь в этом отношении у нас, в республике?

– Вопрос действительно не только больной, но и архиважный. Я не думаю, что министерству культуры, правительству, Президенту РБ безразличны интересы и чаяния молодых жителей нашей республики, тем более тех, кого принято называть творческой элитой. Ведь именно от граждан молодого и среднего возраста зависит будущее общества, нации, страны… Органы власти помимо бюджетных дотаций и вливаний, могли бы оказывать определенное давление на коммерческие структуры, чтобы те более активно включались в благородное дело поддержки культурно-просветительских, творческих проектов в нашем регионе.

Вот, например, благодаря богатому идейно-художественному содержанию литературных альманахов и коллективных сборников, регулярно выпускаемых литобъединением «Фантасофия» (кстати, за свой счет, самиздатом), наши имена и произведения вызвали широкий резонанс не только в республике, но и за ее пределами. Нас знают в Москве и других крупных городах страны, о нас пишут, многие из нас уже издаются в столичных издательствах и публикуются в московских и иных печатных изданиях.

Но этого недостаточно! Мы не хотим останавливаться на достигнутом. Наша цель – активное продвижение литературы в частности и духовной культуры Башкортостана в целом на информационно-культурном пространстве России и далее – за ее пределами. Превращение Уфы во вторую литературную столицу РФ – разве это не благородная цель?.. Пока что мы отстаем от таких крупных в литературном отношении городов, как Москва, Санкт-Петербург, Екатеринбург, Казань…

Те же недоработки имеются и в отношении премий. У нас в республике имеется всего одна «общекультурная» премия имени Салавата Юлаева, которая присуждается за успехи и в литературе, и в искусстве, и в науке, и которая к тому же присуждается раз в два (!) года. Да еще молодежная опять же обще-творческая премия имени Шаехзады Бабича. И все…

А вот как обстоят дела в соседнем Татарстане. Там существуют аж семь (!) ежегодных ЧИСТО ЛИТЕРАТУРНЫХ премий: имени Габдуллы Тукая (основная и высшая для литературы и искусства), имени Абдуллы Алиша (детская литература), имени Жамала Валиди (литературная критика), имени Кул-Гали (историческая художественная литература), имени Хади Такташа (поэзия), имени Фатиха Хусни (проза), имени Гаяза Исхаки (публицистика). Да еще скорыми темпами разрабатывается положение об учреждении премии по драматургии. Выводы делайте сами.

Молодым литераторам, культуртрегерам и прочим деятелям культуры и искусства РБ необходима постоянная поддержка официальных структур на государственном уровне! Организационные и творческие проблемы мы научились решать сами. Решаем по мере своих сил и возможностей и материальные вопросы. Но это в корне неправильно! Молодая литература нашей республики, особенно ее русскоязычный сектор, нуждается в финансовой помощи государства. На коммерческие структуры в большинстве своем надеяться не приходится. К сожалению, прекрасная и благородная идея меценатства (повсеместно развитая в дореволюционной России) так и не прижилась в среде новых русских.

Культурное пространство республики, широкая общественность нуждаются в сохранении действующих печатных изданий и премий, и в учреждении новых, в особенности, молодежных литературных периодических изданий и литературных премий.

Президент и правительство РБ многое делают для поддержки множества печатных изданий республики. И нам хочется надеяться, что руководство нашей республики обратит самое пристальное внимание на молодую, креативную, энергично развивающуюся литературу многонационального Башкортостана – ныне одного из самых стабильных регионов РФ.

– И в заключение несколько слов о том, каким вы видите государственное книжное издательство в Башкортостане? Сможет ли оно составить конкуренцию ведущим коммерческим издательствам России?

– Проблемы книгоиздания в провинции – тема эта и проста, и сложна одновременно. С одной стороны, чего тут огород городить – знай себе, выпускай рыночно-конъюнктурную продукцию, а то и полностью переходи работать под заказ – коммерчески это выгодно. Таких издательств и полиграфических фирм ныне – не меряно. С другой же, только государственное книгоиздательство еще способно поддержать выпуск как литературно-художественной, в том числе и детской, литературы, так и историко-краеведческих, научно-популярных и учебно-методических книг и пособий. Но много ли по стране осталось госпредприятий в сфере книгоиздательской и книгораспространительской деятельности? Башкирское издательство «Китап», существующее уже 85 лет, – одно из немногих и, не ошибусь, если скажу – самое крупное среди региональных книжных издательств, пользующихся государственной поддержкой.

Прежде всего, необходимо определить: национальная литература по определению УБЫТОЧНА и полностью зависит от государственного финансирования. Государственная система книгоиздания в Башкортостане позволяет обеспечивать население литературой, связанной с родным краем, книгами местных писателей, наряду с классиками русской и мировой литературы на башкирском языке. Но прибыли от госзаказа (более 90 % всего объема производства) издательство не имеет; республиканский бюджет полностью покрывает затраты на выпуск книжной продукции. При этом почти 90 % тиража выпущенных книг составляет учебная, учебно-методическая и справочная литература, передаваемая в школы, а до 90 % тиража неучебной литературы передается (опять же безвозмездно!) в библиотеки. Тот небольшой процент (около 11 %), что остается на собственную реализацию, продается в 4–5 раз ниже себестоимости продукции.

О чем говорят эти цифры? Да о том, что книгоиздательская и книготорговая деятельность «Китапа» едва не полностью убыточна! И это несмотря на то, что издательство располагает собственной книготорговой сетью: несколько фирменных магазинов, а также сотрудничает по поставке продукции с коммерческими книжными магазинами города.

Перейти полностью на коммерческую основу и выпускать лишь конъюнктурщину (в основном это – бульварное чтиво в глянцевых обложках) государственное издательство не может. Жить как прежде лишь на дотации из местного бюджета и целиком зависеть от госзаказа – этот путь тупиковый. Где же выход? На мой, сугубо субъективный взгляд, выход в том, чтобы издавать читабельную современную коммерчески выгодную литературу (как правило, это так называемая остросюжетная беллетристика – детективы, фантастика, приключения, дамские романы), активно продвигать ее на книжном рынке, а на вырученные средства издавать местных авторов, работающих в традиционных высокохудожественных жанрах литературы «главного потока» (мэйнстрима).

Одна из главных проблем в этой области – продвижение книги к читателю. Здесь, во-первых, необходимо расширение собственной сети торговых точек в Уфе и республике – в особенности по районам (обязать райпотребсоюзы включать книги в ассортимент закупаемой и реализуемой продукции, использовать систему автолавок). Во-вторых, нужно применить льготы (в том числе налоговые) для книжных магазинов, торгующих ассортиментом издательства «Китап». В третьих, ввести систему поощрений для школ и библиотек, активно продвигающих книги местных авторов. В-четвертых, предложить надбавку к зарплате преподавателей школ в виде талонов на книги издательства «Китап». И, наконец, в-пятых, следует включать произведения местных авторов в учебный и тематический план школ, средних и высших учебных заведений.

Другая, не менее важная задача – проведение пиар-компаний, то есть широкое и регулярное рекламирование (презентация) книжной продукции издательства. Это активное и повсеместное рекламирование книг местных авторов в СМИ, выезды писателей на творческие вечера и встречи с читателями, выступления авторов в средствах медиа, проведение в книжных магазинах дней книги и дней автографа, книжных ярмарок во время торжеств и праздников, в культурных заведениях (театрах, кинотеатрах, филармонии, дворцах культуры и стадионах). В печатной периодике – обязательные и регулярные (по мере выхода продукции) обзоры и презентации выпускаемых книг, рецензии и литературная критика.

Что тут еще можно сказать? Все эти предложения и советы, разумеется, дельные. И все же, как ни крути, а определяет всю политику и идеологию издательства именно государственное финансирование, поэтому и в дальнейшем издательство «Китап» будет вынуждено «плясать от этой печки». Хорошо это или плохо – все зависит от того, как сложится общая экономическая и общественно-политическая ситуация в Башкортостане и в целом в РФ. Достанет ли властям мудрости и дальновидности (и терпения, добавим), чтобы и дальше поддерживать с виду (в нынешних полудиких рыночных условиях) «гадкого утенка», а внутри, в своей сущности – «прекрасного лебедя», продолжит ли государство выделять средства по убыточной статье расходов – вот в чем вопрос. Но убыточна эта сфера только в материально-финансовом отношении. В духовно-ноосферном же – приносит неподдающуюся исчислению прибыль.

Карп Мисаилов[8] «Увидевший небо в алмазах»

«Байков… «Истоки»… Зав отделом…

Широк душою, крепок телом.

Любитель женщин, враг вина,

А за спиною – Сатана!»

Александр Новакович

Байков, конечно, гад – но не ползучий, а летучий, то бишь Дракон. А драконы, как известно, не только девиц умыкали и рыцарей по доспехам размазывали, но и учили людей мудрости тайной – так появлялись Посвященные. Самого Будду, говорят, учил уму-разуму какой-то из ихнего, драконьего, племени.

Байков умен – да, этого у него не отнимешь. Он же и хитер – и это правда, ведь устраивая различные «бунты» и «мятежи», плетя сеть интриг, науськивая одних на других, сам он всегда оставался незапятнанным и выходил сухим из мутной воды чавкающего литературного болота. И набирал очки, повышал свой имидж, укреплялся, расширялся, раздувался, поглощая все вокруг себя, захватывая все новые литературные позиции.

Шутка ли – за каких-то пару-тройку лет Эдуард Артурович из никому доселе не известного чудика сделался ведущим литкритиком, «видным башкортостанским» литератором, «королем уфимского триллера», самым публикуемым в Республике автором и прочая и прочая… А его лидерство и верховодство в литературно-творческом объединении «Фантасофия» и в Евразийской академии проблем интеграции?..

Наш «академик всех академий» действительно пишет едва не на любые темы (ведь о нем сказано одним из мэтров республиканской журналистики: «Какую тему ни назови, Эдуард Артурыч тут же достает из своего портфеля – а вот, пожалуйста…»). Правильно сказано о нем и то, что стиль его опусов, то «елейно-благодушный», то «крапивно-жгучий»; то «аскетически-морализаторский», то «развязанно-куртуазный». И это все о нем.

Байков – человек-хамелеон, он как вирус внедряется и с потрясающей быстротой приживается и размножается (в литературно-творческом смысле). Он как муха, едва ли не самая древняя тварь, приспосабливается и выживает в любых условиях. Он вездесущ как таракан и деятелен как муравей, но в отличие от вышеупомянутых букашек Байков обладает острым умом и высокоскоростной сообразительностью – и из-за этого он поразительно СТРАШЕН.

Порою может показаться, что Э. А. Байков – это вообще не человек. А кто же? Ответов может быть несколько: киборг (опытный образец засекреченного технологического центра), виртуальный проект (голографический сетевик-кибероид), симулякр (плод больного воображения литсообщества, коллективный фантом), представитель расы Древних (чудом выживший атлант, лемуриец или житель материка Му), нелюдь (вампир, ликантроп, гуль), инопланетянин, божество (дэва), демон либо ангел. Впрочем, следует остановиться, а то неизвестно, в какие дебри мистики и шизопаранойи способна завести нас наша резво скачущая (подобно молодой, еще не покрытой жеребцом, кобыле) фантазия.

Но надобно все же признать: Байков не только СТРАШЕН, но и ЛЮБ. Он люб нам тем, что, не считаясь с финансовыми расходами, потраченным временем, личными усилиями и растрачиваемой энергией, чужим мнением (подчас завистливым и ехидным) – несмотря ни на что РЕАЛЬНО помогает многим своим коллегам – и начинающим, и уже состоявшимся литераторам. Он нас поддерживает советом и разъяснениями, публикует и издает наши произведения, продвигает наши имена на местном и центральном литпространстве, объединяет нас, разрозненных и единоличных, в дружную компашку, он же лоббирует наши интересы в высших литературно-писательских и правительственных структурах.

Всего этого хватит с лихвой, чтобы закрыть глаза на его чудачества и снобизм, эпатажи и амбициозность. И поклониться ему в ноги – склониться перед Драконом, как когда-то склонялись перед Искендером Двурогим покоренные и объединенные им народы Ойкумены. Прости меня, Господи!..

Александр Леонидов «Бодрость разума» (О повести Э. Байкова)

«MODUS VIVENDI, или СНЫ РАЗУМА» написаны Эдуардом Байковым (Баюном Явраевым) в 2000 году, осенью. Снабженные пугающе-претенциозным подзаголовком «экзистенциально-трансцендентальная повесть» и двумя эпиграфами, на мой взглад, противоречащими один другому, разделенные на «трансценденцию» и «экзистенцию», «СНЫ» как-то потерялись в общем потоке авторского творчества, не нашли в нем своего места. По правде сказать, повесть оказалась непонятой большинством ценителей творчества Э. Байкова.

Она и в самом деле стоит особняком в ряду его остросюжетных и как бы «условных», моделируемых воображением персонажей в столь же воображаемой реальности. Для малообразованного человека заголовки типа «ТРАНСЦЕНДЕНЦИЯ Id» и «ЭКЗИСТЕНЦИЯ Ego» могут показаться даже оскорбительными.

К тому же и начало повести как-то привычно настраивает на байковский традиционный «экшн», некий евразийский, восточный вариант «вестерна» (уж простите за каламбур), как в «Гневе» или рассказах «Фантасофий»:

«Я являюсь буйным и опасным заключенным. За свое поведение меня наказывают, но все, по-моему, безрезультатно. Затем зам начальника тюрьмы – умная и волевая женщина испробует на нас новую методику – нечто типа особого вида психотерапии, в результате которой мы вроде бы усмиряемся и превращаемся в кротких агнцев…»

Ничто не предвещает, кажется, в таком боевом начале неожиданное продолжение, выход из вымыслов в предельную трезвость реализма, в обостренную и неожиданную для Байкова предельную правду жизни. Автор, который прежде всего «баюкал» сказками (отсюда и БАЮН Явраев, т. е., упрощенно говоря, «враль»), вдруг обращается к удивительно фотографическому, зеркальному отражению действительности, мира вокруг себя. Тут вам, критики, и гоголевское «на зеркало неча пенять», и лимоновское беспощадное к «Эго» саморазоблачение, саморазвенчание героя-автора…

Форма, которую Байков избирает для крайнего, без румян и ретуши, натуралистического реализма, так же потрясающе парадоксальна: это царство Морфея, дымка сновидения, фата-моргана, близкая к воспаленному бреду. Байков-Явраев первым (не побоюсь этого слова!) во всей мировой литературе развернул на 180 градусов метод «чистого воображения» – сновидения, которое традиционно давало авторам право на любую, даже самую экзотическую фантазию, в сторону реалистического, даже клинического «портрета души» человеческой.

Вослед сну, переполненному романтическими символами и деталями развлекательной литературы в стиле раннего Б. Явраева, приходит и «экзистенция» суеты сует:

«Игорь Измайлов – молодой человек среднего роста и довольно приятной наружности – битый час торчал на Центральном рынке, поджидая клиента. Человек, с которым он договорился о встрече накануне, запаздывал…»

Такими словами начинается вторая линия повествования «MODUS VIVENDI», вторая колея, благодаря стабилизирующему влиянию которой первая не проваливается в миражи романтизма, а напротив, служит самой последовательной из всех литературных карт изнанки души героя.

Отныне человеческая жизнь будет словно бы распластана у Байкова-Явраева под микроскопом. Повесть превратится в исследование, распространяемое умелым пером маститого автора вглубь и вширь.

Скажут – и это не ново под луной. Ведь были уже писатели натуралистического стиля: Э. Золя во Франции, М. Кретцер в Германии, были Флобер и «драма среды» Гауптмана… Был на свете Сартр. Но не было прежде такого точного описания именно ГРАНИ материального и духовного мира, их взаимопроникновения, взаимозависимости, той ГРАНИ, которая определяет зыбкость бытия и твердыню вымысла.

«Я нахожусь на крыше (плоской) какого-то невысокого здания. Неожиданно вижу в окне напротив (или это проем?) свою бывшую классную руководительницу, учительницу русского языка Качкаеву Лидию Никаноровну. Теперь она – известная целительница и специалист в области психотерапии. Я, прячась за выступом стены и пытаясь остаться неузнанным, разговариваю с ней, излагаю свою точку зрения на психотерапию и рассказываю о своих проблемах… А перед этим я давил, сжимая в ладони, разрезанную на четыре части луковицу и из нее сочился сок, мякоть и выделялся пахучий запах, испарение фитонцидов, дезинфицирующее воздух в квартире».

Примерно вот так звучит «на камертон» текст книги Байкова-Явраева. Призрачная дымка – но сколько в ней нежданной, казалось бы, даже невозможной искренности и авторской индивидуальности.

Есть в повести и почти порнографические эпизоды. Один из самых сильных и зловещих «снов разума» – сон о йети: «В это время мне говорят, не мужик, а какая-то старуха, что вот мол, йети захватил двух мужиков и использует их. Я переспрашиваю: «он использует их в качестве рабов?» «Нет, – отвечает пожилая женщина из деревни, – он их «матросит», в смысле «пидорасит». «Значит, он их трахает в задницу» – понимаю я и вижу перед собой йети – огромный, лохматый, со зверским выражением лица неандертальца он своим огромным членом буравит расширенный анус бедолаги. Я даже посочувствовал, пожелав пленнику попытаться максимально раздвинуть анальное отверстие, стоя «раком», чтобы йети не порвал его…»

Зыбкая дымка снов лирического героя, в котором нетрудно обнаружить автора, завораживает и пленяет невероятными художественными приемами, как бы обволакивает и погружает в себя. Но вот вопрос вопросов для «MODUS VIVENDI» – что же в итоге? Удалась ли предпринятая автором смелая попытка концептуализировать житейские миражи, или же мы остались с простым, интересным и захватывающим, но все же пустым протоколированием событий по обе стороны жизни человека – духовной и физической?

«MODUS VIVENDI» не так проста, как может показаться на первый взгляд. Две колеи повествования идут как бы порознь друг от друга. Более примитивный автор как-то обязательно увязал бы их для целостности сюжета, если не в начале, то хотя бы в конце, ближе к развязке повести. Например, сны у него формировались бы под влиянием реальности, или наоборот, реальность вытекала бы из сна наподобие «Песни о вещем Олеге». Но не таков Явраев-Байков, он пишет не для люмпен-пролетариата, и всегда оставляет в тексте некоторый элемент шарады, ребуса.

Фантасмагория кажется временами бессмыслицей: Например, знаменитый эпизод-загадка о старухе: «Затем в глубине дворов находим искомый дом, нам указывают на него. Приходиться спускаться куда-то вниз, чуть ли не в подземелье. Я оставляю бабусю и предварительно осматриваю дом сам. Приходиться пролазить в него на четвереньках. Ветхое строение, вот-вот рухнет, в нем живут пауперы, беднота, люмпены – при чем все – карликового роста. Внутри я замечаю табличку, на которой написано предупреждение, что при малейших признаках оседания здания, всем немедленно покинуть его. Я узнаю, что это не шестой дом, а шесть дробь один, нужный нам над ним. Я вылезаю обратно, и мы с бабкой поднимаемся наверх, на верхний ярус».

На самом деле две колеи повествования имеют вполне очевидный для вдумчивого читателя центр пересечения, но это сверхсюжетный центр; книга центрирована не на событийную канву, а на личность рассказчика. Поэтому для «MODUS VIVENDI» свойственны психологоцентризм, духоцентризм, при том, что хитрость автора включает в себя некую отстраненность от высшей психической деятельности, концентрацию на простейших инстинктах, мыслях и думах. Именно поэтому лирический герой книги – все-таки не Эдуард Байков, а Баюн Явраев.

Для чего потребовалось столь несвойственное для Байкова отстранение от царства интеллекта, погружение в некую рефлексию нижних потоков? Да потому что интеллект, всегда склонный приукрашивать обстоятельства, связанные с ним или вокруг него, помешал бы чистоте байковского духовного эксперимента, эдакого замера «личной преисподней» внимательно исследующего себя, познающего себя человека.

Для того чтобы из рафинированного интеллектуала Байкова превратиться в похотливое полуживотное – Явраева, автору пришлось основательно побриться «бритвой Оккама». «Умножение сущностей» в «MODUS VIVENDI» предельным образом снято, сущности предстают в своем первичном, животном «формате» в некоей зародышевой стадии.

В битву с сенсуальной тьмой вступает не разум (он у Баюна Явраева или его героя Измайлова, что, в принципе, одно и то же, т. е. всего лишь Явраев, вышедший на «измайловской» станции московского метрополитена – по-пушкински «безмолвствует»), а некая до-словарная, исходная данность – доброта главного действующего лица.

Именно доброта, которая присутствует «до языка» и каких-то оргформ, ведет героя «СНОВ РАЗУМА» через замысловатые тернии «экзистенций» и «трансценденций». Так полуживотное Явраев-Измайлов, у которого «злая» авторская прихоть выключила высшие токи анализа и абстрактного мышления, в царстве форм и образов, лишенном числовой и метрической составляющей (потрясающее достижение байковского пера!) посредством всегдашнего инстинкта сочувствия оказывается в мирах-туманах самим собой и человеком.

Таким образом, слова для «СНОВ РАЗУМА» – еще далеко не все. Существует некая до– и надсловесная структура книги – сотканная из намеков и недосказанностей, нарочитых абсурдов и многоточий, особой авторской композиции эпизодов, апелляций к глубинным архетипам психики читателя, или наоборот – апелляций к его образованности, начитанности, когда предполагается, что многие сложнейшие, близкие к науке вещи будут поняты с полуслова – следовательно, предполагается и весьма определенный контингент читателей этой «повести-шифра»…

Что касается недостатков «СНОВ РАЗУМА», то к их числу я прежде всего отнес бы нелепую концовку повести, во многом своей «попсовостью» и голливудским «натяжением удачи на персонаж» ломающей созданный тоном повести удивительный мир. Есть у Байкова-Явраева и некоторые фальшивые ноты в его «экзистенциях», где для удобства «непрогибчивого» читателя кое-где проглядывают отрывающие от чистоты погружения в жизнь, «слишком писательские», то есть непригодные для данной повести, фантазии.

Предельной откровенности автор добивается только в «трансценденциях», где изначально поставил себе задачу не вымыслить ни слова, а четко следовать образам и картинам собственных сновидений.

И все-таки, несмотря на данные недостатки, повесть Баюна Явраева достойна самого пристального прочтения и изучения, как ярчайшая, глубочайшая, проникновеннейшая из вещей данного автора, как новая страница литературного мира, глубоко индивидуальная и не похожая ни на что предыдущее, как опыт нового, окончившийся блестящей авторской удачей.

Эдуард Байков «Поэт с чистой душой»

Без преувеличения, с большой помпой в минувшую пятницу в Музее современного искусства прошла презентация книги Р. Мирсаитова – поэтического сборника «Крылья режут спину».

Поэт и литературный деятель Рустем Мирсаитов появился в нашем литпространстве не так давно и внезапно – и почти сразу же взлетел едва не на самый литературный небосклон Башкортостана.

Сей феномен объясняется многими причинами. Прежде всего энергией и задором молодости, несомненным литературным дарованием, коммуникабельностью и умением располагать к себе окружающих. Но, на мой взгляд, главное – это искренняя и горячая ПРЕДАННОСТЬ Мирсаитова госпоже Литературе – повелительнице людских умов и сердец.

Сотворив пару сотен стихотворений и опубликовав многие из них в коллективных сборниках «Листая старые тетради», «Там, где я тебя люблю», «Уфимская литературная критика», в альманахах «Фантасофия», «Озарение», «Слово», на литературных сайтах «Стихи. ру», «Рифма. ру», «Термитник», «Русские Рифмы», «Стих. ру», а также в таких газетах, как «Истоки», «Вечерняя Уфа», «Молодежная газета», «Уфимские новости», Рустем не остановился на достигнутом и пошел дальше – что разительно отличает его от подавляющего большинства других литераторов. Его неугомонная, деятельная натура требовала большего – продвижение не столько себя, сколько имени и творчества своих собратьев по перу.

Вышеуказанные поэтические сборники выходили во многом благодаря его инициативе и творческой одержимости. Далее Мирсаитов явился вдохновителем, организатором и меценатом Первого республиканского поэтического конкурса «Слово», проходившего в республике с декабря 2004 по июнь 2005 гг. о конкурсе много писали, в том числе и в нашей газете, поэтому подробно останавливаться на нем не имеет смысла.

Кроме всего прочего Р. Мирсаитов является заместителем председателя Литературной интернет-фракции эпатажистов, руководителем ее региональной ячейки в Уфе.

Им написана статья, выложенная на сайте Российской национальной литературной Сети, «Эпатаж, как средство продвижения личности и (или) ее идей», в которой он постарался раскрыть многослойность и многоликость такого интересного своей неоднозначностью явления, как эпатажизм в литературном произведении.

Еще такой факт: в конце 2003 года для молодого литератора была разработана «Программа продвижения молодого поэта в социальной среде (PR)», которая получила на всероссийском конкурсе «Хрустальный апельсин», в области связей с общественностью, первое место.

И вновь Мирсаитов объявляет очередной конкурс – среди молодых, амбициозных и, разумеется, талантливых русскоязычных песенных исполнительниц – конкурс «Поющая ведьмочка» на лучшее исполнение романса, положенного на стихотворение «Душу я на колдовство променяла».

Благодаря подобным общественным культурным акциям Р. Мирсаитов, вне всяких сомнений, уже успел зарекомендовать себя как в качестве видного литератора, так и настоящего культуртрегера. Его энергия, находчивость и искренняя преданность литературе Башкортостана выдвигает поэта и организатора в число заметных представителей культурной элиты нашего отчего края!

Эдуард Байков «Звонкий голос русской души»

«Настоящий писатель – это то же,

что древний пророк:

он видит яснее, чем обычные люди».

А. П. Чехов

«По-славянски скромная душа

набирает силу, не спеша».

В. И. Фатьянов

Сборник поэзии и прозы «Шум берез» московского писателя Владимира Богданова (литературное объединение «ОРБИТА-1» при ДК МАИ) – великолепное чтиво для тех, кто устал (или безмерно далек) от детективно-криминального «мочилова», любовно-пошлых страстей и фантастического бреда. Путешествуя по внутренним ноосферным мирам текстового материала сборника, читатель даст отдохновение уму, широкий спектр позитивных переживаний душе и радость узнавания памяти.

И если после прочтения книги у вас возникнет положительный настрой, и светлые эмоции переполнят ваши сердце и разум, то в этом, безусловно, целиком заслуга автора – настоящего мастера слова.

Стихи Владимира Михайловича наполнены солнечным светом, тихим шелестом трав, яркими красками разноцветья и разнотравья, духмяным ароматом лета, от которого кружится голова и сердце сладко сжимается. И ты вспоминаешь себя, мальца, с бабушкой и сестрами предпринявшего поход на ипподром (в пяти минутах ходьбы от дома, но тогда это казалось путешествием в далекую и сказочную страну). Там луга поросли полевыми травами, веселят взор ромашки, одуванчики, васильки, таволга – целое царство цветов. А впереди у тебя, резвящегося среди кузнечиков и мотыльков, ВСЯ ЖИЗНЬ! Солнце начинает припекать, травы пахнут все сильнее, стрекозы стрелами проносятся мимо, шмели с жужжанием грузно садятся на цветки и пьют сладкий нектар. Безоблачное утро наивно-прекрасной детской жизни…

Поэт Богданов – кудесник, оживляющий перед читателями восхитительные картины русской природы, сочными и щедрыми мазками виртуозно передающий образы березок и сосен, ткущий из многомерных нитей словесности полноцветное полотно человеческой жизни – не выдумано-надуманной, но подлинно-настоящей, в потоке которой все мы плывем. Здесь есть место чуду и волшебству, но и то и другое состоит из обыденных явлений и предметов – нужно лишь суметь разглядеть в них чудесно-волшебную суть.

Остановитесь на время, оглянитесь вокруг, прислушайтесь к тем звукам, шорохам, шепоту, что наполняют тишину – как бы призывает поэт. И вы увидите, услышите, почувствуете то новое и необычное, которое всегда было рядом с вами, присутствовало невидимое и неслышимое вами. Этот камень у дороги, это дерево посреди поля, этот цветок на лужайке – некие тайные знаки, указующие вехи на нашем жизненном пути, познав которые, мы можем приблизиться к началу осознания Высшей Истины. Бог разговаривает с нами посредством смеха детей, трели соловья, пламени алой зорьки, аромата душистых цветов…

Этот огромный и прекрасный божий мир раскрывает перед нами поэт-лирик. Мир, где «в лепестках белее снега / Сладкая роса» и «пахнут елки ароматной хвоей», а «липа пахнет летним медом / Вместе с таволгой цветет». Мир, в котором «глаза умывает заря / На щечках молочный рассвет», а еще «сколько красок, сколько цвета / Можно встретить на лугах / Точно зорька на рассвете / Шла красавицей в шелках». В этом мире «ветерок шумит со свистом / Шепотом безликим» и «к озеру детства летит самолет».

Но вот от сказочных строк о «желтом бубне луны», под который «чавкнет жалобно мох / Изгибаясь дугой» – в краю, где «духи хантов сильны / Дуют в губы ветрам» – Владимир-поэт переходит к обличительным виршам, в нем просыпается, словно былинный богатырь, Владимир-гражданин. Это значит, что выпуклая образность и патетика чувств уступают место идейно-нравственной проблематике и патриотическому пафосу: «Боги древней земли / Покарайте господ / Золотые рубли / Растерял наш народ»; «Страна без героев в ушатах помоев / Кому преклоняться, кого нам любить / Без правды и веры белугою воем / Кляня ненавистный униженный быт». И в то тревожное время, когда «мир сегодня разрублен на части / Братство крови исчезло во мгле», звонким набатом звучит суровый голос поэта – это призыв ко всем нам, кому дорога отчизна, «ведь ничего милее в мире нет / Чем небо синее родной Земли».

Но образ дорогой Родины, как главный архетип духовной стойкости, придает силы, не позволяет отчаянию завладеть сердцем и разумом. «Я с блинами мороз провожал / Медуниц ожидая в пути / С васильковым задором мечты». Это отчизна, где «за рекою закат золотой» и «в лунный час серебрится рассвет», а «на лугах остывает туман». И вот «с легким дымом уходит зима / Не оставив и строчки письма / Вновь, надеждой маня / К нам весна вновь пришла».

Гирлянды метафор, каскад эпитетов, драгоценные вкрапления аллегорий и перифраз – поэтически образная речь автора возвышает впечатления читателя от прочитанного текста, полнит его чувства одухотворением окружающей действительности, ОЧЕЛОВЕЧИВАНИЕМ подлунного мира. «На горячий песок / Тихо катятся мягкие волны / Словно древний пророк / Чашу озера верой наполнил».

Березы, любимы народом лесные красавицы – национальный символ России. И не случайно образ русских берез занимает немаловажное, а то и центральное место в поэзии и «природной» прозе Богданова. Эта тема дала название и всему сборнику – «Шум берез»:

Березы, я счастлив, что вижу вас вновь!

В раскидистых ветках сильнее любовь.

Спущусь по тропинке в небесный овраг,

А вы на пригорке замедлите шаг.

Кружа хороводы, поете листвой,

Напевы о лете с зеленой травой.

Я вас понимаю, ваш шелест люблю.

Дыхание ветра губами ловлю.

Вы в белых разводах и в светлых мечтах,

Вы с солнцем и небом на равных правах.

Вы, русские телом и с русской душой,

Шумите, березы, над нашей землей!

Любовная лирика Владимира Богданова представлена прекрасными по своей поэтической метафоричности строками, в которых предстает сердце поэта, открытое чужим взорам, такое, какое есть по своей сути – любящее, страдающее, прощающее, надеющееся и… поразительно скромное:

Сжигал огонь безжалостно жестоко

Тот образ, что вставал передо мной.

Унылый крик души молил с порога,

Пронзая сердце каменой иглой.

Там тлели лепестки озябших флоксов.

Дожди роняла осень в палисад.

И свет желанный, загораясь в окнах,

Во тьме скользил на землю, как закат.

………………………………………………

Венки свивает дикий цветень хмелем

Поверх осиротевших грустных стен.

Кто знает, есть ли дом на свете белом,

Где наше время превратилось в тлен?

Или вот в стихотворении «Свет в окне», в котором лирический герой, пребывая в Туруханске, живя в бараках, среди грубых мужчин и распутных женщин, случайно увидел в окне лежащую на кровати прекрасную девушку – и вмиг унылые пейзажи озарило солнце, он увидел свою Мадонну! Не зная покоя, пытается узнать, кто она такая? И вот, встреча с матерью своей возлюбленной… Пронзительной болью и печалью звучат следующие строки, от которых горло перехватывает враз:

Свет окошка звал меня сильней.

Тень в снегу метнулась горностаем.

Мать ее встречала у дверей:

«Дочь моя, голубка, умирает.

Хочет посмотреть, кто к ней пришел.

Жениха с надеждой ожидает.

Помоги, Господь, не будь так зол.

Пусть с тобой о свадьбе помечтает».

И как высшее проявление благородства поступок лирического героя: «Я коснулся нежных бледных рук / Обручальное надел колечко».

Да, «по-славянски скромная душа»… Но будучи скромным, поэт не страшится говорить о наболевшем, не скрывает своих потаенных чувств. Доброты его сердца хватит на всех: «Я выну из сердца иконку / Спаси, Панагия, друзей / Не звон поднебесных церквей / А помощь направь им вдогонку».

Прекрасная баллада о советском гербе – как сказочно-мифический гимн серпу и молоту: «Герб советский – серп и молот / Лучше птицы двухголовой / В русских сказках и былинах / Богатырь, вступая в битву / Не боялся выбить клином / Пень с чудовищем сердитым / И мечом его рассечь / Под огнем обрядных свеч».

И все же, несмотря на все горести и невзгоды, беды и происки врагов, поэт воспевает радость жизни, любви, творчества, созидательного общего дела. И – радость от общения с природой-матушкой. «Звезды, рожденные миром мечты / Ближе для сердца, приятней для глаз»; «Как хорошо, постигая простор / В травах лежать на привольной земле». «В траве зеленой, скошенной на сено / Вдыхает лето запахи цветов / Мечты мои – счастливые мгновенья / В истоме сладких позабытых снов».

Вот и проза Владимира вся проникнута нескрываемой и неподдельной любовью к природе, к тенистым лесам, прохладным речкам, к привольному русскому раздолью. Теме наблюдения – с затаенной радостью! – за природной жизнью, вчувствования в окружающую живую и косную (но оживотворенную) среду посвящен рассказ «Оживает лес». Автор берет за руку читателя и осторожно вводит его в просыпающийся от долгой зимней спячки и стужи лес. В нем пахнущие медом золотые розетки цветов мать-и-мачехи пробиваются к свету, а у березок сквозь коричневую кольчугу почек прорезается зелень. Там «в воздухе по-летнему парит зной», и «ветерок слегка шевелит ветки». И уже подросли елочки – зеленые украшения весеннего неуютного березняка-осинника».

Прозаические строки исполнены поэзией, лирикой, пейзажно-патетической описательностью: «Белая стена березовых стволов сливается, уходит вглубь перелеска, залитая солнцем, она, словно тысячи вертикальных лучей, прожигает голубое небо, отчего светлым и радостным кажется лес».

Слышится шум, какое-то потрескивание – «это наливаются поднимающимся от корней соком деревья…». Это столь любезный слуху шум русских берез.

Жизненные истории характеризуют высокое мастерство, редкую наблюдательность, вкус к слову рассказчика. Это истории о людях, о собаках – верных друзьях человека, это сама жизнь со всеми своими коллизиями.

Сюжет рассказа «Колодец» – русский вариант английского черного юмора. Вот уж точно – такое нарочно не придумаешь. Герой копал колодец на даче, да так с лопатой в руках и провалился в подземную речку. Понесло течением, тут лопата и спасла, зацепившись за какую-то дыру. Оказалось, колодец соседа. Благо и тот оказался на участке. Одним словом, и смех и грех.

Ну, а уж рассказ «случай в тайге» – это точно юмор, хоть и не «черный», но страха в нем хоть отбавляй – того, который испытывает главный герой, буровик Александр. Поехал в отпуск в родную деревню и там нечаянно свиделся со своим заклятым врагом, кузнецом Павлом – а тот в гробу, помер.

От переживаний Саша запил. Вернулся в тайгу, на буровую. Тут и началось. Преследует его покойник, пытается добраться до своего живого недруга. Уж парень и стрелял из охотничьего ружья в кузнеца, да все бесполезно. И вот настиг его, бедолагу, мертвец, а Саша возьми да проглоти шашки – все сорок восемь штук из настольной игры, чтобы, значит, тверже стать, дабы не прокусил его упырь. Впрочем, никакой мистики, налицо признаки «делириум тремум». Белая горячка прошла, а вот из-за проглоченных шашек пришлось полежать буровику в больнице. Прав все-таки был Ипполит Матвеевич – надо меньше пить!

А вот в рассказе «Как тяжело быть коммерсантом» этакий начинающий бизнесмен до того уработался-задергался, что взял да уснул на ходу – и не где-нибудь, а прямо на трамвайных рельсах в безлюдном парке. Нет, это не то, о чем вы подумали. Никто его, болезного, не переехал и не «зарезал» как бедолагу Берлиоза. Просто… трамваи останавливались, пассажиры выходили, охали-ахали, судачили, а потом самые ретивые из них перекладывали как они полагали мертвого на другие рельсы, встречные. И так много раз, пока горе-коммерсант не пробудился от своего сна, чуть не ставшего воистину смертельным, и не пошел своей дорогой с головой на плечах, полной коммерческих планов, дум и забот. Вот жизнь у людей!.. Но поражает в этой истории даже не факт загнанного работой «строителя капитализма», а полный маразм и отчужденность людей – никто не удосужился позвонить в милицию, скорую, отвезти его куда надо, или на крайний случай положить РЯДОМ с путями, а не на рельсы. О темпора, о морес!

И снова буровая в тайге в рассказе «Голый Яр». Чего тут только нет, что только не происходит – страсти кипят не хуже хваленой «Санта-Барбары». Автор превосходно описывает характеры героев, типажи, взаимоотношения между ними, точно вычерчивая каждый нюанс, передавая оттенки живой разговорной речи. Для этого надо побывать в шкуре своих персонажей, самому повариться в их котле, а главное – владеть даром описательного слова.

Виктором Кувшиновым овладевает бес противоречия. Кажется ему, что молодая замужняя повариха Нина издевается над ним, на людях кокетничая и называя его «любовником». Раздражение перерастает в глухую злобу, сердце ожесточается, и происходит взрыв. Он прилюдно обвиняет ее в халатности, грубит. Дальше – больше: отказывается от еды, не понимая, что доказывает себе и окружающим лишь свою глупость, корни которой в юношеском максимализме. И себя довел, и девушку, которой муж – ревнивец и пьяница постыл. И вновь нарыв прорывается самым верным способом – не расшибешь лоб, не поумнеешь. «Бес» оставляет парня. Окончательно или до срока?..

Рассказ «Самородок» – это история жизни человека недюжинной физической силы, да и силы духа тоже, ибо не выжить в подобных нечеловеческих условиях без внутреннего стержня. Двухметровый юнец Анатолий совершил хулиганский поступок и был за это отправлен этапом – дело-то происходило в суровые тридцатые прошлого теперь уже века. Сокамерники заставили его бежать вместе, с тех пор начались мытарства и скитания горемыки по земле отнюдь не обетованной. Поймали, добавили в два раза больше и отправили на зону «чалиться». В лагерях провел Толик всю свою молодость. Чего только там не насмотрелся и не натерпелся. Но – выжил, и главное – остался человеком, не превратился ни в изгоя, ни в падаль. А вернувшись из мест не столь отдаленных, зажил доброй жизнью, обзавелся семьей, детишек настрогал, да еще чужих сирот набрал. Вот они, люди – имя коим «соль земли»!

«Таня» – короткий эпизод из жизни маленькой девочки-москвички, приехавшей в гости к бабушке с дедушкой. Полуторагодовалая малышка хочет быть полезной, берется за любую работу. А рядом пес Трезор, с которым сразу же подружилась. И собака в восторге – откуда взялось такое прелестное создание?!

Еще одна великолепно выписанная история о четвероногом друге – увы, с трагическим финалом – рассказ «Чара». Чара – помесь овчарки с дворнягой – не раз помогала людям. Спасла с другими собаками от напавшего медведя охранницу на складе, привела напарника к рабочему, подвернувшему ногу в лесу… Она же скалится на воровку-повариху. Та на нее и наговорила. Так уж вышло: играла рядом с Чарой девочка, оступилась, упала и раскровенила щеку. А повариха злопамятная тут как тут – дескать, собака покусала ребенка, она бешеная, надобно пристрелить. Вот и пристрелили – кто там разбираться будет, чай не человек. Нелепая случайность, стоившая жизни преданному другу людей. Да оговор мерзкой тетки, до коликов в печенке боявшейся псов. Тем, кто блудит да грешит, не только собак надобно бояться, но и их тоже – животные, они умные, все видят, все понимают. По поверью, если собака облаивает кого, знать, черт за спиной человека примостился.

Автор со знанием дела детально описывает повадки медведя, тонкости рыбной ловли на таежных речках, жизнь людей в глухой тайге. Пять с плюсом за содержательность и столько же за изображенный мир.

Вот с такими немудрящими, но занимательными и, в общем-то, поучительными историями знакомит нас умелый новеллист из Москвы Владимир Богданов.

Общая поэтика творчества В. Богданова – это высокая художественность слова, идейность изображаемого мира, выражаемая то в сентиментально-романтической, то в героико-гражданской пафосности. Художественные приемы, образы, символы и персонажи, выписываемые автором с экспрессией, подводят читателя к вдумчивому анализу окружающего бытия, мягко и ненавязчиво, но со всею своей скрытой силою заставляют разглядеть в обыденном все краски мира и поверить увиденному.

И остается лишь от всего сердца поблагодарить писателя за этот невидимый каждодневный труд, за работу, творимую в душе, когда чувства и ощущения чудесным образом преобразуются в мысли, а те – в слова. А каждое слово – написанное и произнесенное – мало-помалу, по капле, по крупице изменяет Вселенную. И благие душевные порывы, искрение слова вносят – неизменно! – свой вклад в великое противостояние Хаосу и Мраку, неся Порядок и Свет той божьей искры, что светится в душе каждого из нас.

Большое Вам спасибо, Владимир Михайлович! И… так держать!

Эдуард Байков «Наследник Боянов – сказителей земли русской»

Каждый вечер на протяжении без малого двух недель я оставался наедине с книгой столичного писателя Сергея Михайлина-Плавского – сборником рассказов «Гармошка» (Москва, издательство «Книжный сад», 2004). Начав сие вдумчивое и неспешное чтение, я рассказ за рассказом постигал удивительную систему взглядов, живую картину, полную сочных, ярких мазков и красок, великолепных образов, выписанных и выстроенных настоящим Мастером слова.

Я словно прожил вместе с писателем целую жизнь, равную эпохе – с тревожных предвоенных и тяжелых, мрачных военных лет и до нынешних, опять-таки не слишком радостных дней реставрации капитализма в России. Но между этими вехами истории и судьбы (страны, народа, отдельного человека) лежит целый пласт ценнейшей «породы» – жизнь человеческая со всеми своими перипетиями, горестями и радостями, падениями и взлетами, ненавистью и любовью, страданием и наслаждением.

И, черт возьми, она прекрасна – эта жизнь! Как прекрасна природа – колыбель человечества, земля наша, Родина… И не надо другой.

Сергей Иванович как прозаик – писатель настолько самобытный и, я бы сказал, неожиданный, что трудно сравнивать его творчество с именитыми собратьями по литературному цеху – да, наверное, и не нужно это!.. Но одно имя все же всплывает сразу же, как прочтешь пару десятков михайлинских рассказов – это, конечно, незабвенный и любимый едва не всеми Василий Шукшин. В своей переписке с московским писателем Владимиром Богдановым я ничтоже сумняшеся так и выразился: «Михайлин-Плавский – это же второй Шукшин!».

Прежде всего завораживают ненадуманные живые диалоги и монологи героев – это настоящая речь жителей российского села, простого люда – колхозников, рабочих, служащих, – переданная со всей, присущей ей выразительностью и непосредственностью, аутентичной простотой, неприхотливой певучестью, в коей слышится звучание русской души.

Эта речь русского народа, кое-где в сельской глубинке еще звучащая временами, давно уже канула в лету на гигантских урбанистических просторах индустриально-постиндустриальной страны, да и воспринимается подавляющим большинством наших современников как анахронизм. Но вот с новой силой зазвучала она на страницах книги Михайлина и, поди ж ты, пробудила в генетическо-исторической памяти какие-то радостные от узнавания, щемящие сердце отголоски далекого эха – жизни наших предков. Будто, вырвавшись из цепких лап безумно-лихорадочного бытия левиафана-мегаполиса, ты очутился под сенью святого храма, окунувшись в его полутемную прохладу и торжественную тишину. И душа замерла на мгновение и затем, стряхнув с себя пыль повседневных забот и треволнений, в восторженном порыве запела, ликуя.

Родное, близкое, дорогое, забытое – вот тот эмоционально-душевный заряд, который несут прозаические строки Сергея Михайлина, простая и одновременно причудливая канва сюжетов его произведений. Нерасторжимую связь со своим народом, с Родиной, с ее прошлым, с ее природой – бескрайними полями и густыми лесами, голубыми речками и синими озерами – чувствуешь, пускаясь в полет чтения, паря в небе писательского вдохновения и образности.

Сюжеты рассказов Михайлина-Плавского разноплановы, но их объединяет одно – искренность изложения, правдивое изображение человеческой (подлинной, а не выдуманной!) жизни. По сути, это воспоминания творчески одаренной, удивительной по душевной красоте личности, как губка впитавшей в себя множество жизненных впечатлений и, более того (!), умеющей эти впечатления воплотить в красочные образы прозаического и стихотворного слова. В этом и кроется неподдельный талант писателя, творца – редкостная наблюдательность. Превосходная память и великолепное владение словом, вкус к литературной речи. Все это, безусловно, мы наблюдаем в творчестве Сергея Ивановича.

С какой любовью, симпатией и в то же время строгой, беспристрастной искренностью описывает он в своих житейских историях различные и многообразные жизненные ситуации, встречи с людьми, рассказы об их судьбах, случаи из трудовой практики и личной жизни. С каким дружелюбием и, порою, беззащитной откровенностью раскрывает перед читателями и потаенные, укромные уголки своей души, и подробности интимной жизни, при этом детали деликатного свойства выписаны с такой подкупающей естественностью и тактом, что не возникает и намека на скабрезность, вовсю используемую ныне многими не столь чистоплотными в языково-содержательном отношении коллегами Михайлина по перу.

Еще один немаловажный момент. Бывает трудно, описывая жизнь – такую, как она есть, – удержаться от соблазна назидательности, чем грешат подчас социальные прозаики-бытописатели, – ненужного морализаторского словоблудия и банального резонерства. По счастью, Михайлину удалось этого избежать. При всей своей достаточно выпуклой идейности и твердой мировоззренческой позиции, автор как бы оставляет за читателем право делать выводы – это личный выбор каждого.

В то же время, автор не кокетничает, не заигрывает с читателем, лишь славя советское прошлое, как это сплошь и рядом делают ура-патриотически настроенные литераторы. Трудовые будни рядового колхозника были тяжелы и беспросветны – что в жестокие тридцатые, что в застойные шестидесятые-семидесятые. Оттого и радостью-то единственной для мужиков (а то и баб) оставалось хлестать горькую, которую они гнали, несмотря на запреты властей и разнокалиберного начальства, из подручных продуктов. Чудовищное пьянство, поразившее русскую, советскую деревню, было не причиной, а следствием неустроенности жизни и той поголовной нищеты и нужды, имманентно присущей и перманентно продолжающейся как в досоветскую, так и в советскую эпоху и доселе. Так-то что царские, что советские, что постсоветские правители «любили» и «уважали» крестьянина – кормильца страны. Устами писателя Михайлина-Плавского глаголет горькая и суровая Истина.

Русский народ – народ-страдалец, но какую же на зависть всему миру благолепную, душевную, богоугодную культуру он создал – не взирая (а скорее вопреки) на произвол жестоковыйных властителей, гнет кошмарной бедности, бесконечные нашествия злобного врага и происки ненавистников Руси-России! Воистину – Святая Русь!.. И даже в грубых мужицких шутках, пошловато-простецких народных прибаутках, частушках и анекдотах, пронизанных духом здорового эротизма побасенках и лубочных историях – неизменно присутствует эта святость, эта святая простота и добродушная ухмылка наивности.

Справедливости ради надо признать, что юдоль людская слагается не из одних только тягот и невзгод, иначе и жизнь любого отдельно взятого человека казалась бы безнадежной кабалой и каторгой, напрочь лишенной всякого смысла. Так и в текстах С. Михайлина немало забавного, веселого, смешного, просто радостного. Тут тебе и хмельная страсть, и блажь опьянения, и праздничный кураж, и восторг первой любви, и беззаботный смех, и мелкие поблажки чревоугодию, и безграничное счастье любви к родным и близким – к родителям, детям, суженым, к своему отчему краю… Да мало ли безоблачных и сладких моментов; главное – не потерять веру в себя и надежду на лучшее, на то, что однажды мы все-таки «увидим небо в алмазах», как говорил неповторимый Антон Павлович.

Сергей Михайлин сумел передать истинный народный дух в своих рассказах, не занизив планку высокой культуры речи, слогово-стилевого профессионализма и насыщенной идейно-образной содержательности. Уровень его художественно-литературных произведений может и должен служить мерилом писательского мастерства многим пробующим свое перо и уже состоявшимся служителям искусства словесности. Природа щедро одарила в этом отношении Сергея Ивановича, и, как видно, обе писательские музы – Эрато и Каллиопа – весьма благоволят к нему.

Я мог бы снабдить статью отрывками из малой прозы одного из лучших новеллистов России, «короля прозы» – как его назвали в столичном ЛИТО «Орбита-1», приведя множество примеров в подтверждение своих слов. Но, поразмыслив, решил не усложнять текст, перегружая его цитатами, – будет лучше, если читатели всеми правдами и неправдами отыщут книгу замечательного русского писателя и, погрузившись в ее чтение, сами убедятся, что все сказанное выше об авторе – правда.

И в заключение, завершая на этой мажорной ноте свой отклик, я бы хотел подчеркнуть: именно на таких народных писателях, как Сергей Иванович Михайлин-Плавский, воистину держится русская литература, и пока они есть и творят нам на радость и усладу, будет и культура, а будут культура, духовность, традиции – выстоит и Россия вместе с нами!

Эдуард Байков «Зодчие поэтического храма»

Не помню где, кажется, в сетевом «Живом Журнале», наткнулся на такие вот великолепные строки: «поэты ходят пятками по лезвию ножа / И режут в кровь свои босые души…». На мой взгляд, автор попал прямо в точку.

Когда речь заходит о поэтах, то сразу возникают мысли как об одиночестве, так и незащищенности мастеров рифм и строф. Среди всей писательской братии стихотворцы все же стоят особняком – на них печать Тайны и Рока. Творцы поэтического слова всегда ближе к холодным космическим безднам Духа и, значит, уязвимее, нежели прозаики – беллетристы, публицисты, литературоведы и критики.

Какой-то людской и одновременно (вот парадокс!) нечеловеческой, неземной обреченностью веет от стихотворных строк – даже, если речь идет о нейтрально-беззаботных и радостно-веселых темах. Всегда присутствует некий загадочный флер, запредельное сияние, дымка скрытых смыслов и метафор, присущие поэтическим текстам.

Поэт творит чаще всего на изломе души, излете судьбы, в моменты экзистенциального напряжения и психоэмоционального надрыва. Духовный кризис, который испытывает писатель-прозаик раз или два в год, поэта может посетить по нескольку раз на дню. Настоящий пиит – одаренный творчески, с утонченной душою и способностью к прозрению – всматриваясь в ту самую, ницшеанскую бездну, зрит дальше и проникает глубже, чем его собратья по искусству Слова.

Но зачарованный голосом безмолвия, неслышимым пением ангелов и демонов, потомок древних аэдов и боянов подвергает себя риску искалечить душу и разрушить тело – он впускает в себя сладкую отраву Запредельного. Не потому ли так трагичны судьбы многих поэтов? Пушкин и Лермонтов, Есенин и Маяковский, Гумилев и Мандельштам… Впрочем, нет надобности углубляться во времена оные. Вспомним рано оборвавшиеся жизни наших уфимских пиитов – Александра Банникова, Станислава Шалухина и Анатолия Яковлева. Так ведь и Александр Касымов был не только критиком, но и поэтом.

Не эта ли давящая на разум «аура веков и тысячелетий», архетипическая память миллионов поколений, наполненная трагизмом земной юдоли и яростью борьбы за выживание, толкает служителей музы Эрато на безрассудные поступки, скандальные выходки, эпатажные заявления, пробуждая хаос подсознания, в коем не последнее место занимают суицидальные наклонности?..

И вот, соприкасаясь в процессе своего творчества с Инобытием, черпая вдохновение у гостьи из иной реальности – Музы, поэты и «режут в кровь свои босы души».

К чему столь пафосное вступление? Все очень просто – я хочу, чтобы читатели «Сборника стихотворений победителей, лауреатов и финалистов Первого республиканского поэтического конкурса «Слово» осознали раз и навсегда – насколько беззащитен поэт перед внешними обстоятельствами жизни и насколько хрупок его внутренний мир виртуальных образов, знаков и символов. И проникшись этой сложностью и неоднозначностью авторской трансценденции и экзистенции, мы, бережно взяв автора под руку, с благоговением вступим под сень творческого храма, выстроенного (и выстраданного) велением его сердца. Чтобы сполна насладиться умелой или не совсем (но искренней в своем дерзании!) вязью поэтических виршей, а потом зайти в гости к другому – его соседу, заглянуть на призывно мерцающий огонек лампады – к третьему, и так до последнего автора данного сборника.

И совершив эту добровольную и, надеюсь, приятную литературную экскурсию «по долинам и взгорьям» поэтической страны, с чувством благодарности закрыть заключительную страницу книги.

Ars longa, vita brevis – искусство долговечно, жизнь коротка.

Ольга Валенчиц «Его читатель – время»

Незадолго до смерти Анатолий Яковлев написал строки, от которых сжалось сердце. Не только у тех, кто знал его лично, делил с ним тяготы болезни и не верил в близкую смерть. Но и у всех тех, кто, встречая рассветы на разных континентах, ждал его новых стихов, рассказов, критики, просто писем: таких живых, переполненных энергией, солнцем, нектаром, ядом – чем угодно! – но не вселенским холодом…

Нет, я не прекратил писать стихи.

Я теплюсь в них. Но холодею в яви.

Закладываю джокеры в архив

И, оглашенный, бегаю от славы…

…Патетики придумали грехи.

А я их – кто отец?! – блюя, рожаю…

Нет, я не прекратил писать стихи.

Я просто в зеркалах не отражаюсь.

Полное стихотворение – 20 строк не только боли, отчаяния, но и любви, надмирного сарказма, хладнокровного «собирания камней»… стихотворение длиною в жизнь. Оно опубликовано в литературно-художественном альманахе «Озарение», издании «нового типа», объединяющем по большей части «любовников» поэзии, которые хотели бы непременно увидеть свои стихи в печатном варианте. Только тот, кто знает отношение Анатолия Яковлева к подобным изданиям, в состоянии почувствовать весь трагизм – нет, ужас ситуации – Анатолий стремился опубликовать в оставшиеся дни как можно больше: настолько мало, катастрофически мало его стихов и прозы увидел мир при жизни автора…

Архив Анатолия Яковлева тщательно организован. Все сделано для того, чтобы не пришлось рыться, наводить порядок, систематизировать. Предельное уважение к читателю – он даже учил этому своих друзей-пиитов, хотя неоднократно говаривал, что поэт не может ориентироваться на читателя, по большому счету читателем является ВРЕМЯ. Я перебираю архивные записи Анатолия – фрагменты дневников, заметок, поэтических диалогов, и поражаюсь масштабу литературного дарования, мощному многогранному уму – аналитика и образность сходятся в одной точке и генерируют феноменально отточенные мысли.

«…Зачем пишу… Не могу не писать. Форма «духовного метаболизма». Я рифмовать, по словам матери, начал с двух лет – и понеслась нелегкая. Мой читатель – время. В конечном счете, ведь оно раздаст «каждой твари по паре». А ставить парус по ветру перемен – слишком утомительно и скучно. Я начинал как авангардист, уходил с головой в постмодерн, потом почувствовал вдруг, какая это чепуха и шелуха – просто упражнения на брусьях. А литература – не спартакиада. Вокруг огромный, живой мир, мир-клад: а тут, понимаешь, «пииты» потные крутят сальто-мортале…

…Меня всегда поражает, с каким тщанием авторы современные пасут свои несчастные ямбы, когда русский язык дает им громадные возможности. Я просто перечислю русские поэтические метры, так, навскидку: двустопные – ямб, хорей; трехстопные – дактиль, амфибрахий, анапест; четырехстопные – пэоны – I, II, III и VI. Пятистопные – петон (используется только в народном творчестве). Плюс ко всему количество и пропорции спондеев, трибрахиев и прочего породили – дольник, тактовик, акцентный стих… стихи с холостыми рифмами, белые стихи (они же верлибры).

Древние выделяли три «кита», на которых стоит поэзия: дисциплину, меру, вкус. В сущности, это главное – по сию пору.

Я вкратце попытаюсь изложить тезисы (лекала), которые сами собой во мне сложились в некие формулы. Конечно, это не все, это – набегом, но, возможно, что-то окажется полезным и для других, ляжет им на сердце.

– Слово как точка опоры. Всякое слово уходит в древность. За ним – история развития языка, а значит, и его носителя – народа. Вбирая в себя историю, оно вбирает в себя ее многообразие. Приобретает многообразие значений, оттенков, смыслов. Слово следует беречь, внимать ему (оно «говорит» зачастую само), не стоит пробрасываться словами.

– Поэтический поиск – острых, парадоксальных образов, емких поэтических формул, новых форм. Но! Опасность в том, что это – мины в стихотворении. Останавливая внимание читателя на себе, удивляя, поражая – оно затеняет, взрывает само стихотворение в целом. И стихотворение гибнет, «задавленное» поэтической находкой… Именно здесь необходима мера. Умение и мужество жертвовать удачным частным ради живого целого. Это о дисциплине.

– Не злоупотреблять написанием стихов о стихах. Это змея, заглатывающая свой хвост. В подавляющем случае такие стихотворения нежизнеспособны.

– Состоявшееся стихотворение не требует корпуса присяжных для своей защиты. Оно равно само себе. Ведь не востребует критики летящая птица?

– Непрерывно стремиться к тому, чтобы образом стало само стихотворение в целом. Стихотворение-образ. Неразъемный и не заемный…

– Изучать, познавать технику стихосложения. Я рекомендую две не просто полезнейшие, но и понятные книги:

1. «Мысль, вооруженная рифмами», составитель В. Холшевников.

2. «Русская рифма», автор Давид Самойлов.

– Писать сердцем. И только потом, по предыдущему пункту, «проверять гармонию алгеброй».

– Без жалости отбрасывать стихотворения, ощущаемые как незадавшиеся, а не сбрасывать их на сайты-самопубликанты. «Обсуждения» поэзии на таковых в 90 % случаев – партсобрания графоманов.

– Поверять написанное стихотворение, положив его в «долгий ящик» и перечитав спустя неделю-две. Если оно сторицей вернет Вам настроение, в которое было написано, – стихотворение состоялось.

– Не бояться эксперимента. Но только тогда, когда экспериментом становится все стихотворение, а не его клок (катрен, строка и т. п.).

– Осторожно пользоваться символикой. Она слишком детально проработана символистскими школами начала прошлого века – можно впасть во грех пошлости.

– Не страшиться «игры на грани фола». Поэзия не спорт. Там нет рефери со свистком. Есть стадион – читательская аудитория. И следует всегда предполагать (с достаточной долей самоуверенности), что она освистывает не Вас, а тех, кто мешает Вас слушать. Ибо: язык создает поэта – поэт создает язык. Это о вкусе.

– Создавать в каждом стихотворении маленькую философию. Каждая со временем незаметно для автора сложится в единую – самостоятельную, а главное – многогранную».

Как, наверное, каждый поэт, с которым Анатолий вел диалоги о литературе, я подпадала под обаяние его ума и даже в спорах чувствовала, что ведома, что учусь у него особому видению языка. «Приговоренные дерзать и сметь» – называл Анатолий поэтов. «Приговоренность» – странное, почти физическое ощущение… Этого определения трудно избежать, когда осмысливаешь судьбу поэта… В одном из моих стихотворений, написанных в дни интенсивного общения с Анатолием, тоже встречается это определение: «Быть поэтом – синоним – нищим – привилегия-приговор».

Но менее всего я хотела бы окрашивать память об Анатолии Яковлеве в слезливые интонации. Он сделал свое дело и ушел – гордо, спокойно, сильно. За последний год жизни им написано столько стихов и прозы, сколько иные значительные авторы не успевают за целую жизнь… Аналитический разбор этого достояния, наверное, не единожды станет темой диссертаций… Не это главное. Анатолий Яковлев не отражается в зеркалах, но он пишет стихи каждый раз, когда мы открываем его книги и страницы его виртуальной «Библиотеки Изрядных Авторов. Гулькин Парнас» (http://av-yakovlev.narod.ru/) Пишет наотмашь, нервно, больно, мудро, неисчерпаемо. В каждом из своих произведений ПЕРЕЖИВАЯ очередное превращение-перевоплощение.

Я часто вспоминаю его слова: «НЕ БОЙСЯ ПРЕВРАЩЕНИЙ. ИНАЧЕ ПРОЖИВЕШЬ ОДНУ ЖИЗНЬ. А ЭТОГО МАЛО, МАЛО».

Светлана Чураева «Поэтический дебет» (О первом республиканском конкурсе «Слово»)

Это – круто

Такого в республике не было! Афиши по городу, Большой зал филармонии – полон, в холле – продажа книг и дегустация вин. Оформленная сцена, качественный звук, поэт Рамиль Шарипов за световой пушкой – праздник!

Открывается занавес, у микрофонов – Анна Ливич, вся в коротком и белом, и Рустем Мирсаитов в строгом костюме. Они красивыми дикторскими голосами объявляют начало действа. Зал заворожен – все почти как на ТV. Ведущие шутят, стараясь не заглядывать в папки с текстом, приглашают на сцену победителей, официальных лиц, артистов. Богатая, отлично подготовленная программа. Хоть все шло не без накладок, с заминками, провинциально и слишком серьезно, но – свершилось!

Впервые в этом тысячелетии в Уфе состоялся поэтический вечер ТАКОГО уровня в ТАКОМ зале.

Кто только не выступал! Ансамбли, танцевальные коллективы, певцы, барды, певицы, дети – один номер лучше другого. Вот только на поэтическом празднике почему-то не прозвучало стихов.

Гениальная интрига

Конкурс – поэтический, участников награждали за стихи. Но лауреаты и номинанты выбегали неловко, брали дипломы и торопились обратно в зал, чтобы не задерживать. Все ожидали услышать, за что же награды – по одному стихотворению на брата, и довольно! Но нет – только песни и пляски. Грамоты вручались в паузах между концертными номерами, пока артисты готовятся к выходу. Призы неловко, как из-под полы, передавали из рук в руки. Лишь куртуазный Александр Леонидов хотя бы додумался целовать лауреаткам ручки.

Правильные речи произносили официальные лица – чудесно, что удалось привлечь к празднику Комитеты и Министерства. Но – стихи?

Да, Александр Лынник порадовал зал юмористическими виршами про томик Евтушенко и алчную дочь. Потом спел песню Маршалла, как он выразился, «под фанеру». Бадамшин тоже предварил песню стихом, опять про дочь: как он нашел ее в капусте и гадает – кто мать? Морковка или помидор? Но Бадамшин – слава Богу! – не поэт, а бард, его пригласили петь, что он и сделал вполне добросовестно.

Веселые стихи прочитал главный редактор журнала «Вилы». Он вообще держался на сцене молодцом: заполнил неловкую паузу, когда оба ведущих вдруг исчезли. Экспромтом шутил, пригласил девчушку из зала, рассказал, как любимая порвала листок с его первым стихотворением, так как не умела читать. «С тех пор я не пишу лирику, – сказал он, – только – юмор. А как женился, то еще и – сатиру». И добил слушателей стихотворным рассказом, как бежал за девушкой, пытаясь угадать ее имя, а девушка оказалась соседом Абдуллой. Зал фанател. Ничего не скажешь – профессионал.

Но сложилось впечатление, что публике просто не доверяли, ее развлекали, как дефективного ребенка. А ведь собрались любители поэзии!

Впрочем, была объявлена в качестве «известной поэтессы» симпатичная девушка Анастасия (фамилию забыла), вышла, прочитала с придыханием стихотворение. И не понятно – она слишком хороша для конкурса или конкурс слишком хорош для нее? Она настолько «известная», что нет смысла и участвовать? Тогда что за уровень у Первого (!) республиканского (!) поэтического конкурса? Надо было назвать его, допустим: «Первый республиканский конкурс начинающих поэтов» или «Первый республиканский самодеятельный стихотворный конкурс» – что точнее. А если конкурс все-таки профессиональный, то почему «известная поэтесса» в нем не участвовала? А если участвовала, то почему не победила? И если участвовала, но не победила, почему ее тогда поставили на сцену выступать? В общем, заинтриговали.

Р. Мирсаитов, заявленный как консультант по связям с общественностью (а то, что все это PR-акция – не сомневался никто), оказался мастером интриги: захотелось наконец почитать произведения тех людей, которых награждали! Неужели они так плохо пишут, что им и слова дать нельзя? Премию «Слово» – можно, а слова – нет?

Организаторы довели зал до того, что в антракте все жадно рыскали по холлу, надеясь купить сборник стихотворений победителей конкурса. Напрасно! Уверяю, если б сборник там продавался, полтиража разошлись бы влет.

Мне повезло: подруга раздобыла где-то один экземпляр. Теперь, чтобы не скучать на поэтическом вечере, я могу развлечь себя чтением книги стихов.

Середина сборника

Тетрадь сборника сама открывается посередине – на скрепке, а там – стихи Эльдара Валиева. Ага, не так уж плохо. Совсем неплохо! Жаль, что мы не услышали их со сцены.

Но скосишь глаз на соседнюю страницу, а там:

Пластический хирург, вытирая со лба пот,

Сказал, что здесь бессилен даже Photoshop.

Это – стихотворение! Я закрыла книжку, проверила – на обложке написано: «Сборник стихотворений». Ну-ну.

Дальше так:

Я ЗДЕСЬ РОДИЛСЯ

Посвящается Уфе

Я по своей Уфе – Шагал;

Я не Марк, но я шагал.

Вот тебе раз! Этак и я могу километрами рифмовать что-нибудь вроде:

Я не Попов, а – Щекин,

Меня целуйте – в щеки!

Или, м-м, дайте подумать:

Я – не Дали, он – далее;

Но здесь в Уфе мне дали!

Жалко составителей сборника: как они выбирали творения этого автора в книжку? Наверное, распечатали на бумажках, бросили в шляпу и вытаскивали наугад. Ведь все «двустишья» на один манер. Где-то есть рифма:

К созданью мира и к согласью —

С бодуна всегда тянуло Васю.

В другом – размер: как, к примеру, в произведении про Шагала. Где-то – сразу и рифма, и размер:

У кого четыре глаза,

Тот умнее всех в два раза.

Или же – ни того, ни другого:

ОЖИДАНИЕ СВЕРХУ

Я жду тебя уже давно;

Я еще надеюсь, ты придешь…

О, лифт!

Поэзии и смысла нет ни в одном. Такие фигульки хорошо читать балагуру-слесарю в пьяной компании. А это: «Мы бы дольше принимали душ, если б не вошедший муж…» – просто заголовок к статье в журнале Cosmopolitan. Короче, о Виталии Щекине – хватит.

Может быть, стоит почитать книжку с начала?

Мастер поэтического слова третьего разряда

Итак, у меня в руках сборник стихотворений победителей, лауреатов и финалистов Первого республиканского поэтического конкурса «СЛОВО». По идее, здесь должны быть собраны лучшие стихотворения лучших авторов в республике. Любопытно!

Но первое впечатление – недоумение.

Читаю пока лишь названия номинаций: «Поэтический дебют» – ладно; «Детские звоночки» – это те, от которых малыши ночью просыпаются? Чтобы пИсать? Нет, наверное, все-таки – писАть, речь ведь о поэтическом конкурсе. Или «звоночки» – в смысле: «дребедень»? Непонятно. Тогда по логике следующая номинация должна быть: «Взрослые звонки», или чтоб попоэтичнее – из Библии: «Кимвал звенящий». Но нет, дальше следует номинация: «Мастер поэтического слова».

Красиво. Однако название плохо сочетается с перечислением: 2-е место, 3-е место… Осетрина второй свежести? Мастер поэтического слова 3-го разряда? Таких тут сразу два. А есть еще просто – «лауреаты номинации». Подмастерья?

А если все-таки Мастер, с большой буквой «М» на берете, – то такой должен быть один. Но первое место по решению оргкомитета конкурса не присуждено. Наверное, потому, что никто не сравнится с самими организаторами, которых со сцены неоднократно величали «большими поэтами».

Детские звоночки

Не мне судить, насколько грамотно с точки зрения PR открывать сборник республиканского уровня детскими стихами. Да, попытки детей писать – это интересно. У них рождаются иногда яркие оригинальные образы, недоступные заштампованному сознанию взрослых. Но – редко. Неотсортированное детское творчество в больших объемах читать тягостно.

Несколько симпатичных моментов у маленьких победителей конкурса проскальзывают. Одно предложение в «Оде коту Тишке» Александры Юшковой (1-е место):

И шерсть дорогая

Его облегает,

О, как он красив!

Хорошо! Но в оде – еще строк 20 «звоночков», то есть попросту дребедени. И «Живая книга» Александры – ерунда полная. Хотя Саша Юшкова не зря получила первое место: у нее есть славное стихотворение «Выпал снег» и очаровательный лимерик, который мог бы стать гимном всего конкурса:

Жил один господин из Америки,

Сочинял он прекрасно лимерики.

Но никто не читал

То, что он сочинял.

И рыдал господин из Америки.

Если бы книгу открывало Сашино «Выпал снег», а не «Живая книга», впечатление не было бы так смазано.

У девочки с замечательным поэтическим именем «Анна Яцкив», занявшей 2-е место и многократно вызываемой на сцену, – пусто.

Артем Гостенов (3-е место) – молодец, из него обязательно выйдет толк, если он не испортит себе вкус подобными конкурсами.

Что говорить, с пишущими детьми заниматься нужно. Их можно учить выражать свои чувства в стихах, учить мыслить образами. Но главное, чему они должны научиться у старших – не притворятся, не лукавить, честно отрабатывать свой дар. Не уверена, что данный конкурс – идеальное для подобной учебы место. Если бы можно было провести детский республиканский поэтический конкурс – вот это было бы здорово! Но его совместили со взрослым и не прогадали: большую часть зала заполнили мамы-папы-бабушки юных участников, обеспечив «кворум».

В любом случае, в серьезном сборнике не должно быть таких вещей, как «Уфа» Райана Гайсина.

УФА

О, великий город мой

Своей известен красотой.

Монумент в Уфе стоит;

«Слава дружбе», – говорит!

Агидель-краса течет,

Салават дозор ведет.

А мечеть «Ляля-тюльпан»

Славит наших мусульман.

Многие листают книжку не по порядку и попросту не понимают, что эта профанация написана ребенком. Вообще, опубликовав такое, составители подвели юного автора. Ведь когда он вырастет, ему в лучшем случае, будет неловко. А в худшем – будет гордиться своими виршами до старости.

И обязательно рядом со стихами, написанными детьми, нужно указывать возраст автора. Потому что если 6-летний пишет, как 16-летний – это сенсация; а если прыщавый юнец младенчески сюсюкает – это, наверное, дебют.

Дело боится мастера поэтического «СЛОВА»

Хорош дебют Ксении Марковой. Конечно – «дамская лирика», обязательный юношеский декаданс с «офигевшими котами и бессмысленными книгами», но в этой девушке явно теплится искра Божья. Если Создателю угодно будет раздуть свою искру горьким ветром житейского опыта, то из Ксении Марковой получится поэт.

О Елизавете Евщик можно не буду писать? Неохота. Это – «дитя испорченной природы», которое умывается «уфимским снегом» – пока все.

А стихотворений Владислава Хазиева, занявшего третье место в номинации «Дебют», в книжке так и не нашла, к своему большому удивлению. Компьютер при верстке сглючил?

Далее идет пубертатное творчество номинантов в «Дебют» Дмитрия Митрошина и Виталия Щекина. Эти «как будто стихи», если прищуриться, похожи на настоящие. А если начать читать, то увязнешь, как в болоте.

К примеру, «Самообман» Д. Митрошина:

Самообман – неверный шаг

Для воскрешения надежды.

Все в порядке, да? Но дальше:

Он, словно иллюзорный маг,

Что за маг такой? Иллюзионист? Или кажущийся маг? Короче, маг понарошку, наверное.

Уносит вдаль, туда, где прежде

Звезда, ведущая меня,

Полна экспрессии и чувства,

Попробуйте понять смысл этого предложения. У меня не получилось. Самообман, словно иллюзорный маг, уносит лирического героя в даль, где… Что? Где очевидно до него – «прежде» – побывала Звезда, которая теперь ведет туда и героя, полная экспрессии и чувства. Что-то там, в дали, возбудило Звезду, раз она так полна экспрессии. Но…

Но вновь холодная стена,

«Вновь» – не в первый раз, значит, пытаются они со Звездой унестись.

И снова лбом?.. Не знаю… пусто…

Я буквально цитирую, не шучу! Где пусто – во лбу? Получается так.

Да… пессимизм в моей крови.

Неудивительно, так как дальше после удара пустым лбом об холодную стену идет голимое графоманство с «вижу-ненавижу» и «скрыться-забыться», правда, уже без напыщенных многоточий. Следующее произведение Митрошина начинается со строки: «Предел разумности не ясен». Достаточно, не так ли?

Как я уже говорила, неплохо то, что делает Эльдар Валиев. И еще, пожалуй, Александр Двинских. Остальное – сырое тесто, местами – просто чушь собачья.

Правда, одна дама, хорошо знакомая с творчеством Алсу Хазиповой, чуть не зарыдала, увидев сборник.

– Ужасно! Выбрали самое слабое ее стихотворение, серое, никакое. А ведь у девочки есть хорошие стихи!

Верю, но своими глазами пока не видела.

В общем, у некоторых, наверное, есть шанс дорасти с мастера поэтического слова третьего разряда до второго, но графоманы поэтами не станут ни при каких обстоятельствах, точно.

Зодчие поэтического храма

Так называется вступительная статья к сборнику, вдохновенно возведенная Эдуардом Байковым. Статья поражает с первого абзаца! Не удержусь, процитирую целиком: «Не помню, где (кажется в «Живом журнале») наткнулся на такие вот великолепные строки: «Поэты ходят пятками по лезвию ножа / И режут в кровь свои босые души…». На мой взгляд, автор попал в точку».

Вот так, не больше, не меньше: неизвестный автор из Интернета удостоился похвалы Байкова. Это что, стеб?! Не поверю, что человек, небрежно жонглирующий такими словами как «трансценденция», «экзистенциальное напряжение» или «психоэмоциональный надрыв», не знает хрестоматийной песни Высоцкого.

Статья упоительная, советую найти сборник хотя бы ради нее. Вы узнаете о поэтах все! Например, что: «Духовный кризис, который испытывает писатель-прозаик раз или два в год, поэта может посетить по нескольку раз на дню»! То есть, ничего, что часть авторов сборника сумасшедшие, это у них духовный кризис. Им «давит на разум аура веков и тысячелетий, архетипическая память миллионов поколений, наполненная трагизмом земной юдоли и яростной (!) борьбы за выживание».

И это еще не все опасности, подстерегающие тех, на ком «печать Тайны и Рока». «…Зачарованный голосом безмолвия, неслышимым пением ангелов и демонов, – (попробуйте читать вслух и нараспев – С.Ч.), – потомок древних аэдов и боянов подвергает себя риску искалечить душу и разрушить тело…»! А тело-то боянам и аэдам как удается разрушить: сломать палец, ковыряясь в носу?

Вот такие они – поэты – душевнобольные калеки. Поэтому, видно, их старались и на сцене не задерживать, мало ли чего – в зале дети.

Так может быть, вся эта затея с конкурсом, все-таки – грандиозный стеб? Тогда многое становится на свои места. Но в этом случае непонятно участие официальных структур. Значит, не стеб, а что?

Поэзия и prоза

Очень символично, что конкурс так и не выявил ни одного «Мастера поэтического слова», кому можно было бы присудить первое место.

Господа! Что в республике нет достойных поэтов? Лично я знаю как минимум человек пять. А по городам и весям их все пятьдесят наберется. В чем же дело? В том, что они НЕ приняли участия в конкурсе. Поэтому проведенный республиканский конкурс поэтического слова состояния поэзии в республике никак не отражает – это факт.

Другой вопрос: почему не приняли? Известно почему – их насторожил состав жюри.

Сейчас отовсюду слышно ворчание: мол, привлечены были такие силы и средства, задействованы официальные структуры, и все это можно было использовать не ТОЛЬКО для личного пиара организаторов. Лично я не вижу в PR как таковом ничего постыдного.

Связи с общественностью – тонкая наука, консультант оргкомитета конкурса по PR Р. Мирсаитов ей овладел прекрасно, и талант у него в этом несомненный. Он – молодец, ему удалось установить крепкие связи с представителями Министерства культуры и национальной политики, Комитета по делам молодежи, Управления по делам печати и т. д. Удалось привлечь к участию в конкурсе большое количество детей и самородков – создать толпу, которая будет хлопать на презентации в зале. Не смог он только найти общий язык с поэтами республики.

Говорят, что вероятней всего – не захотел. Поэтому «республиканская» – официальная часть – получилась, «конкурс» – соревнование самородков – был, а вот Поэзии не случилось. Да и зачем? Это, мол, вряд ли входило в задачи республиканского поэтического конкурса.

Ведь главная – необъявленная – номинация – это «Поэтический ДЕБЕТ», и первое место в ней занял – заслуженно! единогласно! – Рустем Мирсаитов. Он стопроцентно заработал все похвалы, поступившие на его поэтический счет.

Пусть говорят так, но я не согласна с тем, что весь конкурс – это циничный PR!

Я верю в искренность Мирсаитова. И в искренность остальных организаторов. Хотите спорьте, но все было сделано от души.

А то что не случилось поэзии – ее и не могло быть. Посудите сами.

Книжный «магазинчик»

Вы поднимите глаза от сборничка, оглянитесь, перекинетесь парой слов с уфимскими литераторами, потом снова опустите глаза и внимательно прочитайте всю книжицу. И вас осенит: это же ДЕТСКИЙ конкурс! Не случайно возраст номинантов отсчитывается с 8 лет. И не случайно возраст нигде не указан. Читайте! Самому старшему из авторов нет и двадцати, независимо от паспортных данных. Только Эльдару Валиеву, пожалуй, лет 25. Это в жизни им может быть по 40, по 60.

Посмотрите, вокруг столько людей, которые искренне ИГРАЮТ в ЛИТЕРАТУРНЫЙ ПРОЦЕСС.

Они с завидной энергией выпускают книги (игрушечным тиражом, но – книги); серьезно пишут на собственные произведения критические статьи с пафосными названиями типа: «Проблематика главного героя в…» или «Эстетические принципы экзистенциального восприятия…» – чем сложнее слова, тем больше похоже на «взрослые». Они верят в то, что делают, как двухлетние дети, играющие в песочнице в магазин. У малышей «настоящие» конфеты (фантик фабричный, а внутри – галька), «настоящее» пиво (пустые банки), «настоящие» денежки – копеечные монетки. Младенцы так трогательно вальяжны и значительны, когда «считают» сдачу!

Но игры малышей необходимы – они учат жизни. Девочки, играя в куклы, репетируют материнство; мальчики примеряют к руке оружие. А игры «понарошечных литераторов» с детской жестокостью обнажают страшную истину: настоящего литературного ПРОЦЕССА в республике НЕТ.

Малыши покупают пустые фантики на блестящие копейки, а их песочница стоит посреди заросшего бурьяном поля, где ни одного «взрослого» магазина на километры вокруг. Есть несколько бабулек с фунтиками семечек да пара однотипных ларьков. Дети вырастают из песочницы, им тесно, мешают вытянувшиеся ноги, зады не помещаются на деревянных скамейках. А они все так же серьезно покупают друг у друга волшебно гудящие пустые пивные банки. И не находится взрослого дяди, который отвел бы их за руку в настоящий магазин.

Или хотя бы научил считать!

Поэтому они выбираются с пустыря, становятся рядом с бабульками и старательно выкладывают свой «товар». И вот соседка-торговка разменяла свой желтый полтинник на их мелочь – ура! – их признали взрослыми. Значит и они уже не понарошку!

И они открывают в заброшенном храме супермаркет.

Они проводят республиканский конкурс, а я пишу в республиканской литературной газете «Истоки» о них статью, тем самым все больше подтверждая их «настоящесть». Дяденьки и тетеньки из Министерств и Комитетов умиляются, когда Рустик на полчаса исчезает со сцены, томятся, но не уходят – подтверждают игру. Они старательно шутят и приглашают зал позвать пропавшего ведущего, и все радостно, как «Дед Мороз!», скандируют: «Рустем! Рустем!». Взрослые, ау!

А взрослые покупают в ларьке банку пива и выпивают ее в одиночестве, чокаясь с зеркалом. И смотрятся в него до слезящихся глаз, печалясь, что некому оценить их морщинистый гений. Но ведь можно жить, можно выйти на улицу, к людям, общаться, обсуждать, да хотя бы читать друг друга!

Послушайте, как галдят за окном дети! Они скоро получат справку из СЭС, вы пойдете за пивом, и вам будет на полном серьезе предложена пустая банка и камешек в фантике на закуску.

А ведь в ребятах громадный потенциал! И энергия, и талант, и чего только нет.

Нет литературной среды, чтобы сравнить уровень: где настоящая литература, а где только игра в нее.

Скажете, проще всего критиковать. Неправда, гораздо проще морщить носы в кулуарах и зубоскалить тет-а-тет.

А слабо сделать что-нибудь такого же масштаба, как Мирсаитов и Ко, но по-настоящему? Ведь главный результат Первого республиканского поэтического конкурса «Слово» очевиден: он показал – ПОРА ПРОВОДИТЬ ПРОФЕССИОНАЛЬНЫЙ РЕСПУБЛИКАНСКИЙ КОНКУРС. Который объединил бы наших писателей – не обязательно только поэтов. И тут не надо открывать Америк, существуют многократно опробованные формы профессионального общения. Номинации: поэзия, рассказ, повесть, роман, критика. Учредить Гран-при, или если угодно – звания «Мастер поэтического слова» и «Мастер прозы». Обязательно пригодятся организаторский пыл и пиарспособности Рустема Мирсаитова, красноречие и эрудиция Эдуарда Байкова, несомненная красота и умение держаться на сцене Анны Ливич…

Господа, всем найдется место в таком большом деле, как «Слово»!

Но жюри должно быть авторитетным. Ведь редко где в мире подобные мероприятия базируются на голом энтузиазме отдельных королей. Обычно конкурсы республиканского или федерального масштаба проводят солидные литературные журналы, газеты, издательства, институты – оплоты профессионализма. И они же должны инициировать писательское соревнование и связи писателей с общественностью. Сложно, нет навыка бесед со спонсорами? Но ведь есть признанные таланты PR, тот же Мирсаитов. Неужто не согласится? Нужно только отвернуться от зеркала и приглядеться друг к другу. И пойдет литературный процесс, будут и дебюты, и дебаты, и дебет.

А главное – будет поэзия.

Елена Зайцева «Открытая рецензия»

Мне любезно прислали первый выпуск журнала «Открытая мысль». Несколько любезностей в ответ – в прямом и, уж никуда не денешься, переносном смыслах.

В отношении того, как издано, смысл только прямой. Издано, оформлено хорошо, приятно сдержанно.

О том, что издано.

Поэзия

Троица Ещина / Шкарин / Лизогуб – увы, составляет не весь этот раздел. В итоге имеем и такие поэтические откровения, как «Мой самый главный человек / сопит тихонечко в кроватке, и время замедляет бег, / запутавшись в пижамной складке…» (Виктор Коноплёв), «…О, как мне хотелось увидеть её / Задумчивой, стройной дриадой, / Сильфидой, что голосом ветра поёт! Но это – создание ада…» (Юлия Иванова), «Ты храбр и сер, силён и смел, / Ты – воплощение меня, / А я – тебя, ведь мы – родня!» (Алёна Стронгина).

Не обошлось и без полнейшей литературной невинности. Как говорится, ну разве не прелесть: «Звезда зажглась во тьме, тоску спалив собой. / И думалося мне, что будет мир тобой…» (Кэтин Бэрнас), «Я стал тогда поездом, с пути сошедшим, / я стал кораблём, в океане тонущим…» (Марат Аваз-Нурзеф).

Ещё есть Константин Брыляков. «О, неброское чадо холодных степей!..». И так далее.

Что же касается вышеупомянутой троицы, о Павле Шкарине и Марине Лизогуб я уже писала, если помните. Они симпатичны, но, бывает, и они заговариваются; молчи или говори что-нибудь лучше молчания, а не думаю, что «Я написала свою лирическую песню, – / Море радуги / И радуга света, / Море дождя / И дождь-море…» Марины Лизогуб – лучше. Шкаринскую же подборку, и так короткую, сократила бы вдвое и, поверьте, из самых хороших побуждений. Из тех же побуждений и то же самое – с подборкою Элеоноры Ещиной. Когда милая неровненькая Ещина («Учитель беседовал с учеником: / «Не будь таким стеснительным. Будь смелее!» / Хотя сам помнил, как репетировал перед цветком: / «Я провожу Вас? Ведь уже темнеет…») превращается в Ещину мутную и ухабистую («Кучка света пытается выйти в главенствующий свет, / Имя которого – Чувство. / Бессвязный шёпот признаний и намёк на новую заповедь – / Не приобретённое и уже потерянное блаженство – то же чувство…»)… Нет превращениям, да – сокращениям.

Художественная проза

Художественная проза представлена – да как всегда и везде – художественной прозой и нехудожественной непрозой. К первой безоговорочно можно отнести только рассказы Наталии Мицкевич («Инструкция по большому буму» и «Сказка на ночь»). Они очень «переводные», стилизованные, но читаются взахлёб, особенно «Инструкция по большому буму». Всё выверено. Это умение, даже хочется сказать мастерство.

Чего не сказать об антинаучно-фантастической лавстори Ирины Юсуповой «Кто ты?». «Друзья! Это всего лишь фантазия… и мечта…». Автор! Мы так и поняли… поняли…

Однако и это – проза куда более художественная, чем следующая за нею «правдивая история» Олеси Брютовой «Гражданское сознание». Произведение… поистине эпическое. Продолжает оно казаться бесконечным, хотя уже и листы посчитала (12), и своими глазами последние строки видела. А всё Тимочкин. Тимочкин, понимаете ли, хотел прописаться…

Что-то красивое и мистическое хотел написать Олег Плюхин (рассказ «Печальный Демон»). Что-то жизненное, сюжетное хотели написать Алексей Семёновский («Теория и практика»), Владимир Поникаровский («Горе-то небольшое…»), вероятно, и Эдуард Байков (рассказ – криминальная зарисовка такая – «Невезение»). Написали. Но при чём тут «художественная проза», понять трудно.

Поразил Сергей Безенков (рассказ «Верность»). Хорошо человеку, Сорокина не читал. Чистым сердцем, недрогнувшей рукой: «Эх. До чего хорошо! – сказал дед Матвей и, набив жёлтым пальцем трубку, закурил. – Сколько лет по лесу хожу, а душа всё не нарадуется. Красотища и силища вокруг, аж оторопь берёт!..». Нет, хорошо человеку… Знаете, как в том анекдоте. Профессор: – … А революция – в каком году?

Абитуриент: – Не знаю…

Профессор: – А Гражданская война? А Великая Отечественная?

Абитуриент: – Не знаю…

Профессор: – Мальчик, а ты вообще – откуда?

Абитуриент: – Из Бердичева…

Профессор: – Эх! Бросить бы всё – да в Бердичев!

Кстати, а есть ли в Бердичеве почта? Удивили Jane (рассказы «Камень» и «Я, ты, он, она») и Татьяна Краснова (рассказ «Прохожие»). Чего уж там «художественная проза» – не верится, что человек, всерьёз пишущий «Где-то в глубине меня билась одна только мысль: сегодня я стал импотентом. Не физическим». (Jane) или «Можно было праздновать уже по-взрослому». (Татьяна Краснова), когда-нибудь хотя бы письмо писал…

Да, и о письмах. К чужим письмам рука ведь так и тянется, но… вот пишет Тайфер рассказ «Чужие Письма», и – зря, рука, тянешься. Не просто зря, а вредно даже. Текстовые снотворные слабы и токсичны, и не спишь, и не бодрствуешь. (Другой тайферовский рассказ – «Ключ» – лишнее тому подтверждение).

Из рассказа Светланы Колесниковой «Что такое хорошо» – эссе бы, наверное, получилось. Да и рассказ бы получился. Может быть.

По-своему хороши Сергей Алхутов и Максим Кладов. Алхутов (рассказ «Знание – сила» и миниатюра «О любви») шуткует, по-митьковски так. Приёмчик, прямо скажем, из позавчера, но утомить не успевает (вот они, преимущества краткости). А кладовский рассказ «Moscow-city blues», может, и нехудожественная, может, и непроза, но этих «почти мальчиков – почти зверей» с их хайльгитлером, «легким, непринуждённым, ловким», все мы видели, видим. Говорить – надо. Куда более надо, чем «вот тебе и приключение» в Интернете, когда «я лежу в наушниках» и «сейчас мне кажется, что сбросит она своё приблизительное платье» (второй рассказ Кладова; миниатюра, точнее – «Радиоволна»). Кстати, а я лежу – без наушников. Да я вообще сижу. Могу рассказать. Так, на полстранички…

Миниатюры

Девять авторов, а не забавен только Лачин Самед-Заде («Женщина в песках» и «Мудрость небес»). Вообще… интересно. То начинает казаться, что он русский-то плохо знает, то совсем даже так не кажется… Странно у него ложатся слова. Какие-то реакции идут, получается мир – из четырёх, из десяти абзацев. И, считай – не считай ошибки, не разваливается. Какое-то притяжение. И притягательность. Пожалела, что так мало вещей Лачина. Не о том, что маленькие, а о том, что мало, две.

Две их и у Сергея Ерошкина («Ключи» и «Красивая»), но это, как говорят в черноморском городе-герое, совсем другой коленкор. Определены они как «поэтические миниатюры», но с миниатюрностью дела откровенно плохи, а что касается поэтичности… Судите сами. «Любовь свою прошляпила. Прямо из рук. Неумелых, непривыкших к любви…». Или – «– Я всё ещё люблю тебя!!! – вновь кто-то закричал. – Да, да, уже бегу!!!». Уж не говоря о таких удачах, как «Она родилась для большого…» или «Но за дверью послышались уходящие шаги… Кто-то ушёл. Вот бы ей такие ноги и она была бы сейчас уже счастливой…».

С миниатюрностью хорошо у М. Б… Согласитесь, лаконично: «– В чём смысл жизни?; – …………….» (миниатюра «Между ангелом и бесом», вся). Лаконичней разве что рецензию можно написать – «???».

Яснее – по большей части яснее – Олег Лихоманов («Не дёргайся», «Идеальный джем», «Игрушка», «Звонок»). Он борец. Против механизмов, против «фанерной монументальности, прикрывающей отсутствие идеи». Но иногда он, вероятно, решает, что клин клином вышибают, ибо и у него присутствие идеи не везде прослеживается. Да и монументальности хватает (длиннот, «неповоротливостей»).

О цикле миниатюр Феано «Новые сказки» коротко и ясно можно сказать из него же (цикла) фразою: «…Таким образом, любая Бессмыслица может рассматриваться как особое состояние Смысла».

Татьяна Чабан написала о любви и дожде («Человек дождя»), Яна Кандова… тоже о чём-то написала («MEMENTO MORI»), и обе по-своему правы: любовь и дождь прекрасны, Кафка – тоже. Татьяне можно порекомендовать ещё о дружбе написать (погода на выбор), а Яне – ещё и Кортасара прочесть.

Порадовала Наталья Тимофеева. Она верит. Верит и героиня её миниатюры «Сапоги», Таисия. Верит всему, что написано в Писании, регулярно посещает богослужения, долго жалуется Господу на тяжёлое денежное положение, но Он никак не хочет предоставить ей новые – взамен старых, с треснувшей подошвой – сапоги. Вера её начинает угасать, и она даже, глядя в небеса, озлобленно комментирует: «Один – ноль в Твою пользу». Тут уж Господь не выдерживает и… Читайте Наталью Тимофееву. Будет вера – будут и сапоги. Правда, вторая её миниатюра – «Будильник» – произвела меньшее впечатление. Будильников всё равно не слышу.

И, наконец, Ольга Баркалёва, завершающая и раздел, и журнал отрывками из цикла «За рюмкой чая с…» (с самой собой; с Францем Кафкой; с призраком Мастера). С самой собой, пожалуй, получше получилось – во всяком случае, с «сорюмочником» ясно. А вот Кафка, говорящий «Послушайте, Вы абсолютно неправы, мой дорогой ребёнок! В каждом, Вы слышите, в каждом из людей, сидящих в этом заведении, есть что-то ненормальное. Вы можете этого не замечать, но это так!», Кафка восклицающий, Кафка доказывающий, Кафка панибратский (!) («…ещё немного, и я рассвирепею от этого панибратства и лёгкой покровительственной иронии»), Кафка – и «Вы абсолютно неправы»?!! Вы встретили кого-то другого, мой дорогой ребёнок. Да и Мастер, который «не торопится, будто знает, что мир не терпит торопливость», но «его движения немного порывисты» (немного, но так, что Вы «почти уверены, что в следующий миг он выхватит из-за пазухи нетленную рукопись»), который «столь реален», что «являет собой полутень полуулыбки мира»… Убедительней всего Ваше «Но я ошибаюсь». Пожалуй, это и эпиграфом можно поставить…

Эссеистика. Философия

Не по недосмотру об этом разделе «под занавес» (в журнале он предпоследний). Автора два. Владимир Рубцов («Мысли о религиях, о христианстве, о церкви») и Сенилга (эссе «За Алтарём»). Рубцов в предисловии предусмотрительно сообщает, что «несколько лет просто записывал приходящие в голову мысли на религиозную тему». Вероятно, их он и представил – во всей их отрывочности и, скажем так, бесхитростности. «Все религии несут в себе империалистическое начало», – пишет Владимир, и думается: хорошо, что приходящие в голову мысли были не на математическую тему (ибо 2 х 2 = 4, 2 х 3 = 6, и далее, и до бесконечности).

Эссе же Сенилги… А почему «эссе»? Это в энциклопедии есть. В основном…

«Философско-литературный журнал». Философско—?..

ИТОГИ (итого!). Ещё раз хочется обратить внимание на хорошее качество издания. Поблагодарить Леона Хамгокова, Игоря Якушко за упорство, за работу, за «литературность» (а именно: во «Вселенных, забитых кретинами-рабами» кто-то же должен выпускать журналы, координировать, редактировать проекты, вообще что-то делать, – иначе мы ни ту же «мастеровитую» – в самом хорошем смысле! – Наталию Мицкевич не прочтём, ни ту же хорошую и разную Ещину). Да, – по большей части ругаюсь. Но… вот у меня на столе пачка толстых журналов, и, кроме беспроигрышных рубрик а-ля «Наше наследие», как-то не особенно что-нибудь греет… В любом, в любом «винегретном» издании, издании со множеством авторов, с несколькими жанрами – всегда будет «да!» (или уж «ну… да») и «нет, ни в коем разе». Таково сэляви, как говорят в далёком присенном городе. Хочется побольше «да!», это понятно. Но что бы они, эти «да!», были – побольше ли, поменьше – надо, чтобы издание было.

Вот поэтому свою, отнюдь не хвалебную, рецензию (или что там у меня получилось) я завершаю благодарностью. И пожеланиями дальнейшей работы.

Соломон Воложин «Открывая “Открытую мысль”»

«…с 1975 года, что-то зациклилось. Идеи <…> Выготского быстро ушли в сферу интеллектуальной моды, а затем – в девальвированной форме слов-отмычек – были с досадой отвергнуты (в целостный смысл новых идей вдумываться стало лень); XX век вообще богат и на действительно новые идеи, и на умственную лень, погружающую многообещающие конструкции в глубокий анабиоз. Но смысл идей <…> Выготского бьется в висках современного разума».

В. С. Библер

В журнале «Открытая мысль», вып. 1, 2 (Москва, 2005) на самом деле, показалось мне, мало скрытых (невольно скрытых) мыслей. О некоторых из них, по-моему, поддавшихся моему пониманию благодаря, в первую очередь, Выготскому, я написал.

Не о-любви-не-говори-о-ней-все-сказано

Знаете, что я люблю? – Определить для себя место художественного произведения в выработанной для самого себя системе ценностей. Особенно – если я сразу чувствую, что смогу его определить, но сразу же и вижу, что с ходу не получается.

С рассказом «Что такое хорошо…» Светланы Колесниковой именно так и получилось.

Нет, не потому, что она применила прием умолчания героини своего рассказа (весь рассказ – внутренний монолог «я»-героини) о её непроходящем отчаянии по поводу безвременной смерти Миши. Мужа, видимо.

Есть так называемые инактуальные чувства… Как бы не проявляющие себя. Живет человек и как бы почти не вспоминает о своем горе. Радуется жизни. И живет себе. Но здесь не то.

«Я» у Колесниковой непрерывно играет сама с собой в игру «Хорошо». Живет героиня «на автомате». Собственно, не живет. Отживает. А делает вид, что живет. И это притом, что у нее есть дочь. Жить для дочери, видно, это не для нее.

Но что-то подозрительно: жила ли она для мужа, когда тот еще был?

Как-то подумалось, вполне вероятно, что она и тогда жила «на автомате». Просто тогда был не автомат «игра в хорошо», а автомат «как все».

И с точки зрения автора такой вот героини это еще хорошо, что с той случилось горе и дало автору самому задуматься, зачем кто живет.

Любит ли свою героиню Колесникова? – Любит. Но не за то же, за что любят ту окружающие – за хороший характер (результат мастерской игры в «Хорошо»):

«Дома непрерывающийся от радости моего присутствия телефон требует выдержки и терпения (а они в отличной форме после полугодового тренинга неработающим лифтом)».

Тут же экстрема. Ведь героине ж все до лампочки. Непрерывная хорошая мина при плохой игре. Сплошное лицемерие и самообман. Не за эту же отрицательную глубь автор наделил героиню таким мягким юмором!

Но настоящий художник и должен любить своего героя. Даже отрицательного. (Вспомните знаменитую любовь Гоголя к Хлестакову…)

«Я» Колесниковой, конечно, не «отрицательная» героиня. Но по своей глубинной сути та отрицает всю послеперестроечную жизнь. И вовсе не во имя того, что у жизни ДО было «стандартно просоветское лицо» возмутительной Липы лжесоциализма. Там хоть и была бессовестная афганская война, соответствующая Липе лжесоциализма, но раньше была и другая война. А главное, «были вера и смысл». Теперь же их нет:

«Кто-то проводил опрос у подростков 9 мая. Так никто не смог сказать, что это, собственно, за праздник».

Раньше «мои бабушки умерли в окружении любящих детей и внуков». Теперь же «возле мусорных баков роется бабулька из нашего подъезда». И умрет она, ясно, вне когдатошнего окружения родными.

Вот за что любит свою героиню Светлана Колесникова: за атеистический идеализм, за максимализм, за то, что героиня такая же, как автор, мне кажется.

А как же со священником, придумавшим игру в «Хорошо»? Как со всеми другими хорошими «нынешними» словами относительно Бога и церкви? Даже кончается рассказ ими…

Это тоже вежливый обман и благопристойное лицемерие героини. Дипломатия – язык врагов. А нынешний строй ей – враг. Так что можно дипломатничать. С ним и с читателями, в нем обитающими.

Истина – то, что в предпоследнем кусочке. (Весь рассказ из кусочков, как само разорванное сознание потерявшей себя – не только от смерти мужа – героини этак, кусочками, воплощено). И в том предпоследнем кусочке – о другой игре, знакомой героине с детства, – «между строк». О той игре (да нет! не игре, а на полном серьезе), которая стала «привычкой», в рассказе нет почти ни слова. Но к ней скрыто призывает сам рассказ Светланы Колесниковой. Мало кто «играл» в ту «игру» до перестройки и реставрации. Теперь – тем паче. Не до глубокого постижения искусства теперь людям. Но только то и есть черта настоящей жизни. И ей «я» осталась верна. Все остальное, негативное, даже смерть мужа, не сравнится с потрясениями от той «игры».

Кстати, хочу отвлечься и похвалить ее за Моцарта. Светлану Колесникову, а не ее героиню. Потому что, думаю, в этом месте автор целиком отдал своему герою своё сокровенное:

«…впервые я услышала тревогу в летящих искрящихся вальсах Моцарта. Впервые я услышала музыку «между строк». Это потрясло».

Очень мало кто слышит демонизм в музыке Моцарта. Мне из их числа известны лишь Пушкин (раз написал такую трагедию, как «Моцарт и Сальери»), Чичерин (раз написал о демонизме Моцарта), Рохлитц и Паумгартнер (судя по цитатам из них Чичерина) и, извиняюсь, я (осознавший после чтения Чичерина, что со мной было когда-то при первом слушании по радио музыки, которая оказалась началом 40-й симфонии Моцарта).

А уж тех, кто (в полном соответствии, между прочим, с выводом из психологической теории художественности Выготского) впрямую сказал о том, что в музыке есть что-то «между строк» – впрямую! – я не встречал пока вообще никогда. Лишь Борис Асафьев писал об этом, да и то – намеком.

Вот и рассказ Светланы Колесниковой надо, по-моему, читать «между строк». Помня, что то, о чем просто умолчали, это еще не то, что между строк.

Трудное счастье России

«Мы должны быть конкурентоспособны во всем – и человек, и отрасль, и население, и страна. Вот это должна быть наша основная национальная идея».

В. В. Путин

«Что поспособствует гибели человечества».

Я

«Сегодня становится очевидным, что ограниченность воспроизводимых ресурсов накладывает ограничения и на безудержный рост вещно-энергетического потребления. Приоритеты здесь должны смещаться к информационному потреблению.

…сегодня начинают конкурировать два понимания постиндустриального общества. В первом варианте оно понимается как новый этап технологического развития и как своеобразная пролонгация ценностей техногенной культуры. Во втором – как радикальный переворот в системе ценностей».

В. С. Стёпин

Еще о Моцарте, кстати.

Я где-то читал, что Моцарт единственный раз в жизни ответил на вопрос, как он сочиняет музыку. Ответить-то он ответил, но это ему стоило здоровья. И в конце он, разволновавшись, заявил, что больше никогда на подобные вопросы отвечать не будет.

Мне это вспомнилось из-за рассказа Наталии Мицкевич «Инструкция по большому буму».

Перед нами якобы собственноручная запись наемного убийцы для своих учеников.

Казалось бы, тоже с демонизмом имеем дело. Но нет.

Однако зайду с другой стороны. С себя. Я ж – инструмент познания произведения. Так что – допустимо.

Когда наступила перестройка, я, может, первым среди сослуживцев догадался: скоро наступит инфляция и наши сбережения поглотит. От денег покойной матери (собственных накоплений не было) у меня осталось после установки памятника 1300 рублей. И я решил на них купить золото. Я день за днем тайком исчезал с работы на некоторое время и покупал в ювелирных магазинах по одному золотому украшению. Больше в одни руки не продавали. Доставать это приходилось с боем буквально. Таких, как я, оказалось в городе много. И нашлись умные люди, решившие погреть на таком спросе руки. (Что я потом понял.) Они организовывали ажиотаж вокруг покупок. Наводняли нанятыми людьми очередь, ее начало (с пяти утра занимал один и держал для своих). Чужие, оказавшись в хвосте, рисковали ничего не купить, так как ежедневно на прилавки поступало немного изделий. Лезли вперед. Но мафийка не пускала. Там были крепкие парни. Образовался искусственный дефицит. И с небольшой переплатой те, чужие и случайные, кому сегодня ничего не досталось с прилавка, могли купить с рук. Я умудрился и увечий не получить, и ни разу не переплатить. Гордился собой. И за это, и вообще за то, какой я деловой.

Но скоро я понял, что если главное в деловом – это умение делать деньги, то я никуда не гожусь. И не потому, что я деньги не делал, а только тратил. Для делания нужно было перепродавать немедленно. Но прибыль была бы мала. Я один ничего б существенного не наварил. И еще. На моих глазах стал процветать бизнес на аудиокассетах. Он, я чувствовал, был явно прибыльней оборота золота. И я всерьез спросил самого себя: ты что? хочешь оставаться инженером или превратиться в делателя денег? – И остался инженером. То есть морально отрезал себя от наступавшего капитализма с его главным законом – стремлением не к какой-нибудь, а к максимальной прибыли.

А максимальная прибыль где? – В преступной торговле аудио– и видеопродукцией (на днях услыхал от Германа Грефа, что она спорит с наркобизнесом по доходности.), в наркоторговле, в торговле оружием, людьми, их смертью… Так что для нормального капиталистически ориентированного человека, обывателя (и никакого не демониста) вполне естественно перефразировать для себя стихи поэта так: я бы в киллеры пошел, пусть меня научат. Доказательством является колоссальный интерес в нынешнем обществе к преступному миру. Люди если сами не могут так наживаться, то хоть издали наслаждаются кумирами.

Теперь взглянем иначе на капитализм.

По некоему довольно обоснованному мнению некоторых (Дракер. Постэкономическое общество.) он стал морально побеждать марксизм с тех пор, как началась революция в производительности труда. А та почти совпала с началом иного отношения к производительности самого рабочего, а не станка (профсоюзы это назвали потогонной системой), с иного отношения к рабочим приемам. Приемы стали научно изучать, и им стали рабочего обучать. В конечном счете, роль знания о процессе труда переросла в роль знания о знании процессов. А в последнем итоге и предельно обобщенно: техногенная (западная) цивилизация движима чем? – достижительной этикой (по Ахиезеру, не Марксу). В пику традиционным и переходным цивилизациям, в которых под влиянием подавляющей или просто большой части общества оно воспроизводит себя без или почти без изменений, а попытки изменить воспринимает как происки чужаков.

И вот теперь посмотрим, как относится автор рассказа к своему персонажу: как представитель цивилизации техногенной или иной. И, если переходной (каковой является, по Ахиезеру же, Россия), то как западник или наоборот?

Спросите, как это можно определить, если текст дан исключительно от имени убийцы, с его точки зрения?

Можно.

Во-первых, киллеры ж разные бывают. И от автора зависит, какого для нас выбрать.

Автор выбрал человека темного. Это обозначено инфантильным словарем героя: «большой бум» – крупная мафиозная разборка, «разговаривать себе самому» – обращаться безлично; неграмотностями: «вроде как заходила»; характерными словами-паразитами: «типа»; короткими фразами; прямым признанием: «сам я говорю плохо»; уважением к учителю-киллеру, тоже темному, для которого угрызения совести – «дыра».

А темный ведь – некая марионетка бессознательного, содержание которого вложено обществом. Общество взято техногенное. Тут, наверно, США или Англия, судя по смеси имен самых разных народов (Лейла, Хаммид) с перевесом англо-саксонских. Темного человека наиболее вероятно, что общество гонящихся не просто за прибылью, а за максимальной прибылью, пригонит в наемные убийцы. И для него это будет нормально:

«Все должно быть уравновешено, ведь так? Где-то, может, больше белого – а у нас больше черного».

Тот факт, что неграмотный герой держит школу киллеров, говорит о том, что он достаточно хорошо пропитался уже упомянутой достижительной этикой. Он бессознательно оценил роль знания о знании рабочих приемов и находится на самом острие прогресса.

Но, повторяю, бессознательно.

И тут – во-вторых: какой момент автор выбрал, чтоб сознание побудило героя написать учебное пособие?

«А на прошлой неделе я ее снова увидел. И решил записать все, как есть. Типа наставления».

Она – это добрая фея его злой профессии, возникающая перед ним непосредственно перед выходом на дело. Внушающая ему спокойствие и уверенность. И волшебно исчезающая, достигнув своего.

Из-за нее он, наверно, иногда думает, что киллеры это настоящие люди:

«Может, это все остальные не люди, а мы – как раз самые что ни на есть. И ждет нас награда. Я иногда думаю – может, мы и есть орудие, которым…»

(Обратите внимание, они не сверхчеловеки, не демонисты.)

А ведь видеть фей есть признак принадлежности к… традиционной цивилизации:

«Статичный древний идеал расценивался как комфортный, тогда как всякое отклонение от него, выходящее за рамки принятых в соответствующей культуре, воспринималось как дискомфортное. Иначе говоря, вектор конструктивной напряженности в этой культуре твердо направлял энергию людей на воспроизводство статичного идеала и против значительных от него отклонений. То есть он основывался на сложившейся культуре, которая в своих основных параметрах представала неизменной, абсолютной, единственно мыслимой, максимально противостоящей критике. Подобный культурный механизм реализуется лишь в одном случае: если культура воспринимается как фактор, санкционированный некоторой сверхличностной, сверхчеловеческой силой, субъектом, лежащим вне человека. Содержание этой культуры должно рассматриваться человеком как приказ, определяющий не только действие, но и внутреннее психологическое состояние» (Ахиезер. Россия: критика исторического опыта.).

То есть автор, Наталия Мицкевич, организовала игру противоречий в своем тексте. (А это уже – признак художественности по Выготскому.) Причем тут не психологическое противоречие (некая тёмность нужна и для марионетки техногенной цивилизации, и для традиционной), а противоречие тут структурное, чего и требует принцип Выготского.

На поверхности в рассказе беспрерывное колебание психологическое: между совестью и совестью. (А совесть это – с большой долей бессознательного – проявление общества в личности.) Колебание идет между требованием максимального профессионализма убийцы (максимальный же профессионализм есть непременное условие существования общества максимальной прибыли):

«Ты получил заказ – ты его выполняешь»; «Делай дело – и все» —

с одной стороны, и, с другой стороны, требованием общества не уничтожить себя, общество, вообще – чрезмерным количеством убийств (это требование любого общества, а максимализм техногенного общества близок, вообще говоря, к уничтожению человечества; на уровне героя это проявляется в случаях «против хороших людей работал… и против детей», а также в случае самостоятельной интерпретации задания «нужна… большая кровь» так, что убить нужно и бывшую жену Красавчика, Кони).

Однако, повторяю, это – поверхность колебаний, это психологизм.

И индивидуальная некрофилия, демонизм (тоже как вариант психологизма), – это специально оговаривается, – выводится тоже за скобки:

«Ты можешь получать удовольствие от своей работы, как любой другой человек. Но это работа – не больше. Помнишь Боба Айса? Он же был классный профи. Только недолго. Пока не слетел с катушек как раз на этой почве, и его не убрал его же босс. Он стал опасен и потерял контроль».

Итак, на поверхности в рассказе психологические колебания.

Главное же для выяснения художественного смысла, структурное колебание. А это колебание – вокруг феи. О ней вставлено в самом начале, затем пред убийством всех Мейвезеров, затем перед убийством Кони, затем во сне после выполнения задания и, наконец, в конце. Пять раз! И еще один раз в преображенном виде – в отвлечении по поводу того, что все девушки героя недолго живут.

Это один полюс колебаний. Темнота, как мы выяснили, традиционализма.

Другой полюс – это инструкция, высшая манипуляция революции производительности – знание о знании исполнительских действий, квинтэссенция достижительной этики, усвоенной темным человеком совершенно неосознанно в условиях жизни техногенного общества.

И от столкновения этих противоречий – катарсис.

Какой? В чем его содержание?

Думаю, что если его адекватно осознать (он же тоже во многом подсознателен), то это будет хвала третьей цивилизации, переходной, российской. От нее, вероятнее всего, произойдет следующая (после традиционной и техногенной) цивилизация в истории человечества, еще неведомая нам. Вот будет время!

Жаль только – жить в эту пору прекрасную

Уж не придется – ни мне, ни тебе.

Что я не притянул ныне актуальную цивилизационную проблематику в голову, – может, в подсознание, – Наталии Мицкевич, убеждает ее другой рассказ «Сказка на ночь».

Здесь тоже сталкиваются элементы двух цивилизаций: традиционной (времен эпидемии чумы в средневековой Западной Европе) и… той, с которой начала «закладывается культурная матрица техногенной цивилизации». Причем, это одно и то же время: «Переломным событием, с которого начался отсчет эпохи Возрождения (Ренессанса), считают некоторые историки, стала катастрофическая эпидемия черной чумы, которая в четырнадцатом веке пронеслась по Европе».

Упоение традиционализмом сквозит в описании каждой подробности быта того времени. Но концентрируется – в пронзительной человечности, любви кухарки Лиины к своим господам и ответном к ней чувстве фрау Гуниллы. Не зря, кстати, при первом упоминании этого имени дается такая отсылка:

«а, к слову сказать, имя это герр фон Мейхерт выискал в старинной книге «Песня о рыцаре»…»

И не зря, представляется, акцентировано, что поваренное мастерство Лиина извлекала исключительно из своей памяти. Ей это искусство кто-то предал лично, не иначе.

Принципиально ей противопоставлена в этом отношении сменившая Лиину после смерти кухарка Грета. У этой был целый шкаф поваренных книг. (Вспомните Дракера и роль знания о знании рабочих приемов в торжестве техногенной цивилизации.) И Грета оказалась бесовкой с разноцветными глазами, источником Зла, повергшим местность в эпидемию чумы. Предвестием техногенной цивилизации оказывается образ Греты (как Сатана, будитель знания, – причина изгнания перволюдей из первобытного рая).

Но в прошлое Истории нет хода, а технологичность (образ нынешней действительности) – по рассказу зла. Вот вам и столкновение противочувствий, порождающее катарсис. А тот, будучи осознан, естественно приводит к идее еще небывалой цивилизации, на пороге которой мы стоим. Вот смутное переживание о ней и породило «Сказку на ночь».

Как и «Инструкцию по большому буму».

И все-таки – за Россию?

Во многом, казалось бы, противоположен «Инструкции…» рассказ Эдуарда Байкова «Невезение».

Тут киллер – интеллектуал: «с… тонкими чертами умного нервного лица», дело происходит в России: «Чё», «ништяк». В предыдущем рассказе весь сюжет пронизан (совсем по-русски) нравственными исканиями, а тут их – ноль. Хуже того. Обыгрывается модное мнение, что российские мафиози могут очки вперед дать итальянским и всяким другим прославленным заграничным. Это ж придумать надо: убить на виду у всех, да так, чтоб подумали, что это несчастный случай. А нравы! Чтоб президент «крупной торговой компании» убил конкурента выстрелом в лицо в упор «прямо у себя в кабинете»… И вызвал скорую помощь… Это ж насколько все у него схвачено, что так не боится?

Не карикатура? Или шутка?

Если нет, то нет никакой ценности в остроумии киллера. Какая разница, как убивать, если все везде схвачено. Никакого изящества в убийстве якобы сумасшедшим. Ну позвонит следователь по соответствующим заведениям. Нужно ж ему вписать фамилию убийцы? Ну определит, что никто из опасных не сбегал. Ну поймет, что сумасшедший это инсценировка. Ну и что? Позвонит президент торговой компании начальнику этого следователя, и дело будет закрыто. И в чем тогда контраст постепенной экспозиции и заключительной остроты, если «известно», что в России убивают людей на улице и – ничего?

Нет. Видно, тут шутка.

Вспоминается, как, кажется, Дибров брал телеинтервью у Сергея Бодрова младшего. Не романтизировал ли Сергей бандитов в своих «Братьях»? Тот отвечал: нет, там ирония.

Вообще-то, нечего слушать ответы автора. Его подсознательное не способно «сказать» больше и лучше, чем произведением сказалось. Да и слукавить он мог ответом. И все-таки… Если правда, в какой-то мере?

Зря, выходит, тогда висели по всей Москве рекламные щиты с патриотическим подтекстом и с таким текстом: «Наша гордость. Наш президент. Наш брат», – под фотографиями Майи Плисецкой, Владимира Путина и Сергея Бодрова младшего. Заказчики такой рекламы лишь утвердили народ в неправильном понимании бодровских боевиков.

А ведь какая прелесть была думать, что «Брат 2», например, для того и был снят, чтоб прозвучал этот сакраментальный текст, произносимый русским перед американцем: «Ты думаешь, главное – сила? Нет, главное – правда» (или что-то вроде, не помню точно).

Но, видно, все-таки верно следствие из психологической теории художественности Выготского, что художественный смысл произведения нельзя процитировать.

Нам любить Данилу Багрова и Сергея Бодрова надо было за намек, что еще Россия не пропала, раз может смеяться над собой.

Эдуард Байков сделал миниподобие бодровским – в лице бандитвующего донкихота – «прославлениям» русского всеумения.

Плевать, что это был не расчет – убить при подходе автобуса на остановку, чтоб успеть до него добежать и вскочить в отходящий (имея в виду, что хамоватый – какой же еще? – водитель не остановится и не откроет же двери догоняющему преследователю, раз автобус уже тронулся, и двери уже закрылись). Это был не расчет – надеяться, что нарушителя порядка еще до автобуса не догонят (имея в виду, что россияне не привыкли ж вести себя гражданственно и ловить хулигана). Это был не расчет – надеяться, что жертва будет с какой-то стати сидеть на скамейке неподалеку от автобусной остановки и не уйдет до приезда автобуса (имея в виду, что с общественным транспортом в России всегда плохо и рассчитывать на него нельзя, например, автобус может ходить слишком редко, и жертва, в нем не заинтересованная, встанет и уйдет до его приезда). Это был не расчет, надеяться на силу удара бутылкой и верность сведения, что после операции на мозге объект, да еще и охранник, смертельно уязвим к ударам в голову (имея в виду, что русское авось может и наплевать на профессиональное требование к киллеру сделать контрольный выстрел в голову). Плевать автору на все это. Как плевать было Сергею Бодрову, что его Данила Багров сделал стреляющий пистолет складным ножиком и многие другие ляпы дал в фильме.

Важно было создать впечатление гениальной простоты решения, впечатление, работающее на ура, а не всерьез. Обязательно не всерьез. Ибо тут русский смеется над русским самолюбием, мол, русское – это самое…

Ну а раз смеется, – при всем ужасе как-то соответствующего российской теперешней действительности нравственного материала повествования, – то…

Впрочем, смех теперь есть признак и все еще модного постмодернизма (как пофигизма по сути)…

Над чем смеется Эдуард Байков в своем другом рассказе, в «Медвежьей услуге»? – Над немеркантильностью даже и современного россиянина? Или над даже и самой меркантильностью, столь популярной сегодня? – Это ёрническое соединение волшебной сказки с Интернетом… А в том – материальные все ценности (имея в виду сказочную материализацию виртуального). Материальные, в том числе и «девица красоты неописуемой», оказавшаяся очень уж меркантильной. – Нет-де стоящих идей в мире.

И как тогда (если перед нами постмодернизм-пофигизм): и он может пониматься не «в лоб»? А потому и он может быть художественным по Выготскому?

Или просто безответственная развлекаловка – оба рассказа? То есть – ни на какую глубину, – с ее катарсисом, художественным смыслом и принципом Выготского, – не претендующая?..

Как в любви… Есть любовь, а есть так… А называются одинаково. И тогда – о, как понятен стон большого чувства:

О любви не говори – о ней все сказано…

Примечания

1

Статья была опубликована в журнале «Октябрь» (№ 2, 2004 г.).

(обратно)

2

Статья была опубликована в журнале «Знамя» (№ 4, 2004 г.).

(обратно)

3

Статья была опубликована в журнале «Знамя» (№ 4, 2005 г.).

(обратно)

4

Статья была опубликована в газете «Литературная газета» (№ 12–13, 2005 г.).

(обратно)

5

Статья была опубликована в журнале «Урал» (№ 3, 2005 г.).

(обратно)

6

Статья была опубликована в журнале «Новый мир» (№ 8, 2005 г.).

(обратно)

7

Статья была опубликована в журнале «Урал» (№ 9, 2005 г.).

(обратно)

8

Данная статья пришла по Е-мэйл – обратный адрес: cyprinuscarpio@mail.ru.

(обратно)

Оглавление

Часть I Gloria mundi

  Павел Басинский[1] «Русское поле» – Уфа

  Анна Кузнецова[2] Ежедневное чтение

  Анна Кузнецова[3] «Уфимская литературная критика-2»

  Александр Яковлев[4] «Губернские страницы»

  Сергей Беляков[5] «Байков, Ханов и другие»

  Сергей Костырко[6] Книги

  Александр Зернов[7] «Уфимский “Hustler”»

Часть II Homo scribens et homo legens

  Эдуард Байков «О литературном процессе в республике Башкортостан»

  Карп Мисаилов[8] «Увидевший небо в алмазах»

  Александр Леонидов «Бодрость разума» (О повести Э. Байкова)

  Эдуард Байков «Поэт с чистой душой»

  Эдуард Байков «Звонкий голос русской души»

  Эдуард Байков «Наследник Боянов – сказителей земли русской»

  Эдуард Байков «Зодчие поэтического храма»

  Ольга Валенчиц «Его читатель – время»

  Светлана Чураева «Поэтический дебет» (О первом республиканском конкурсе «Слово»)

    Это – круто

    Гениальная интрига

    Середина сборника

    Мастер поэтического слова третьего разряда

    Детские звоночки

    Дело боится мастера поэтического «СЛОВА»

    Зодчие поэтического храма

    Поэзия и prоза

    Книжный «магазинчик»

  Елена Зайцева «Открытая рецензия»

    Поэзия

    Художественная проза

    Миниатюры

    Эссеистика. Философия

  Соломон Воложин «Открывая “Открытую мысль”»

    Не о-любви-не-говори-о-ней-все-сказано

    Трудное счастье России

    И все-таки – за Россию? Fueled by Johannes Gensfleisch zur Laden zum Gutenberg