«Срывая покровы с квир политики. Взгляд со стороны лесбийского феминизма»

Срывая покровы с квир политики. Взгляд со стороны лесбийского феминизма (fb2) - Срывая покровы с квир политики. Взгляд со стороны лесбийского феминизма [calibre 4.3.0] 781K скачать: (fb2) - (epub) - (mobi) - Шейла Джеффрис

Шейла Джеффрис

Срывая покровы с квир политики. Взгляд со стороны лесбийского феминизма

Для Энн Роует с благодарностью за ее любовь и ее ясное лесбийское феминистское видение, которое поддерживает меня в моем письме и моей политической работе.

Благодарности

Идеи в этой книге обязаны своему появлению всем хорошим дискуссиям, которые происходили в годы, когда эта книга назревала. Феминистки и лесбийские феминистки в Австралии, Соединенном Королевстве, США, Канаде и многих других странах внесли вклад в развитие моего мышления, в особенности те, которые участвовали в международной борьбе против сексуальной эксплуатации. Идеи, которые появляются из политического движения, это не результат действий одной людини, сидящей на мансарде, а результат коллективного процесса. Мои сестры и подруги в Коалиции против Траффикинга женщин в Австралии и все те, с кем я имею счастье обсуждать идеи здесь в Мельбурне поддерживали меня, в частности Кэрол Мошети и Кэти Чамберс. Я благодарна юным лесбиянкам и феминисткам в Мельбурне, которые информировали меня о том, как трудно сохранять лесбийское феминистское видение и политику внутри квир культуры в наши дни. Мне повезло, что мой факультет политических наук, в университете Мельбурна, помогал мне и воодушевлял меня, чтобы я написала в книге то, о чем так долго думали многие другие лесбийские феминистки. Мои студентки помогли мне развить мои идеи и рассказали свои знания и понимание того, что происходит в лесбийской и гей культуре, в которой они стремятся жить и процветать. Я благодарна в особенности Руф Маргерисон и Джону Столтенбергу, которые прочитали черновик этой книги и предложили важные замечания. Джон Столтенберг и Кристофер Кендалл вдохновили меня в своей письменной работе о гейской мужской сексуальности и гейской порнографии. Я знаю, что мужчины, которые противостоят доминирующим ценностям квирной сексуальной культуры, живут в нелегкие времена, и я благодарна, что они продолжают делать это.

Введение

В 1990-ых появилось явление в некоторых лесбийских кругах, которое называлось «набивка» (Волкано и Халберстам 1999). Оно заключалось в том, что под штаны надевали дилдо, чтобы казалось, что пенис там существует. Эта практика сигнализировала, что у лесбиянок, которые делали эту практику, поклонение мужественности победило лесбийский феминистский проект окончания гендерной иерархии. В то же время культ транссексуальности появился внутри похожих групп лесбиянок.

Некоторые лесбиянки, которые демонстрировали желание получить мужскую власть и привилегии, заявляли о «бутч» идентичности, набивали псевдочлены и проводили конкурсы «драг кингов», чтобы увидеть, кто мог убедительнее всех выглядеть как мужчина, и в частности гей мужчина, двинулись в сторону калечащих операций и приему гормонов, которые обещали «реальность» в их поиске (Девор 1999). Произошла очень сильная перемена от лесбийского феминизма, в котором мы понимали, что, как сказала Адриенн Рич, «Значение нашей любви к женщинам - это то, что мы должны постоянно увеличивать» (Рич 1979: 230), к ситуации, когда в некоторых влиятельных и известных частях лесбийского сообщества, маскулиность это священный грааль.

Почему это случилось? Я буду утверждать здесь, что самая важная причина, это влияние сильной мужской гей культуры, которая с 1970-ых и позже, отвергла проект гейского освобождения и уничтожения гендерных иерархий и выбрала «мужественность» своей целью. С помощью садомазохизма, гей порнографии, сексуальных практик публичного секса и проституции, которые прославляли мужские привилегии, доминирующие области гейской мужской культуры создали гипермаскулиность и сказали, что это гейство, и это хорошо. В последнюю декаду несколько американских книг, написанных геями, предприняли широкую критику повестки сексуальной свободы геев. Эти критики вдохновлены в основном продолжающейся эпидемией ВИЧ в США, но также пониманием того, что гейская коммерческая секс-культура обедняет жизни и отношения (Ротело 1997, Сигнорил 1998а).

Некоторые гей теоретики применили феминистское понимание, чтобы создать сокрушительную критику гейского культа маскулиности (Столтенберг 1991, Левин 1998, Кендал 1997, Дженсен 1998). Эта работа геев самая полезная начальная точка, чтобы браться за лесбийский феминистский анализ гейской и квир культуры сегодня. Признание очень вредного влияния гейского поклонения маскулиности на жизни лесбиянок заставляет меня исследовать гейскую культуру и политику в этой книге.

Все вредные практики, которые развились в этот период, были оправданы в квир теории и политике, я утверждаю, что когда в 1990-ых квир политика атаковала принципы гейского освобождения и лесбийского феминизма, которые требовали трансформацию личной жизни, происходило отрицание возможности радикальных социальных изменений. Новая политика была основана, довольно открыто, на отрицании идей лесбийского феминизма. Квир политика лелеяла культ маскулиности. Я буду утверждать здесь, что политическая цель квир политики разрушительна для интересов лесбиянок, женщин в общем, и для маргинализованных и уязвимых слоев геев. Понятие, что квир политика может представлять интересы лесбиянок так же как геев мужчин, происходит из ошибочной идеи, что геи и лесбиянки могут формировать одну универсальную социальную группу с общими интересами. Лесбийский феминизм был создан из феминистского понимания, что лесбиянки - это женщины, и интересы женщин в смешанных политических организациях регулярно исключаются или даже открыто подавляются.

Это понимание было потеряно в квир политике, и эта книга написана, чтобы еще раз поставить интересы женщин и лесбиянок на передний план лесбийской и гейской политической дискуссии. Книги о лесбийской и гейской политической и юридической теории в 1990-ых начинаются с предпосылки, что лесбиянки и геи формируют одну социальную категорию с гомогенной целью и имеют одинаковые интересы (Эванс 1993, Уилсон 1995, Валид 1995, Стичин 1995; Белл и Бини 2000). Многие новые труды стремятся интегрировать геев и лесбиянок в теоретизировании о правах, с созданием новых категорий сексуальных или квир прав. Дайан Ричардсон одна из немногих голосов, указывающих, что лесбиянки не могут быть просто добавлены в эту категорию (Ричардсон 2000а, б). Общее отсутствие такого феминистского взгляда в отношении «сексуальных прав» это загадка. Книги феминистских теоретикесс о женских правах анализируют противоположные интересы женщин и мужчин. Они указывают, что идея и практика мужских прав была создана из подчинения женщин (Пэйтман 1988, Фогел 1994). Но это феминистское понимание кажется исчезает в теории о «сексуальных» правах.

На самом деле, лесбиянки и геи далеки от универсальной категории с универсальными интересами. Лесбиянки - это женщины, и лесбийские теории о гражданстве должны продолжать изучать противоречия между интересами женщин и мужчин, в частности противоречия между интересами геев и целой социальной группой женщин.

Нет общности интересов

Лесбийские феминистки, которые выбрали организоваться и жить отдельно от геев, давно знали, что не обязательно существовали общие цели между лесбиянками и геями. Поэтесса и писательница Адриенн Рич писала в поздние 70-ые, когда лесбийский феминизм был на пике, что интересам лесбиянок угрожают гетеросексуальная культура и гейская культура.

«Лесбиянок заставили жить между двумя культурами, оба с доминированием мужчин, каждая из которых отрицала и угрожала нашему существованию. С одной стороны, есть гетеросексистская, патриархальная культура… С другой стороны, есть гомосексуальная патриархальная культура, культура созданная геями, отражающая такие мужские стереотипы как доминирование и подчинение в ролях отношений, и отделение секса от эмоционального участия — культура испорченная глубокой ненавистью к женщинам. Мужская «гей» культура предложила лесбиянкам имитацию ролей-стереотипов «бучей» и «фем», «активов» и «пассивов», круизинг, садомазохизм, и жестокий, саморазрушительный мир «гей» баров.»

Ни гетеро, ни «гей» культура не предложила лесбиянкам пространства, в котором они могут обнаружить, что значит быть собой, любить себя, идентифицировать себя с женщинами, не быть имитацией мужчины и не быть его объективированной противоположностью». (Рич 1979: 225)

Лесбийский феминизм предложил лесбиянкам необходимое пространство, в котором можно создать лесбийские феминистские ценности и выражать свою любовь к женщинам. Философка лесбийского феминизма Мерилин Фрай писала, что геи и гетеросексуалы разделяют общие ценности и лесбиянкам нужно отделиться, чтобы создать свою собственную политику и общество (Фрай 1983). Кризис СПИДа и рождение квир политики привели слишком многих лесбиянок к совместной работе с мужчинами геями, когда они хоронили свою тревогу о ценностях доминирующей гей культуры. И это несмотря на факт, что некоторые влиятельные писатели геи и активисты не стеснялись распространяться о своих враждебных чувствах к лесбиянкам и женщинам. Один хороший пример этого, когда некоторые геи с радостью говорили об «ик факторе».

Существование явления, которое назвали «ик фактором», ставит под сомнение предположение об общих правах и интересах геев и лесбиянок. Этот термин используется в гейском мужском письме, чтобы описать экстремальное отвращение, испытываемое некоторыми геями при мысли или взгляде на обнаженные женские тела. Он стал хорошо известен после семинаров на эту тему, которые проводились каждый год на конференциях US National Lesbian and Gay Task Force. Эрик Рофес, лидер Секс Паники, занимался организацией семинаров, на которых предполагалось, что геи и лесбиянки услышат, что они думают друг о друге. Он объясняет, что он очень дружелюбен с лесбиянками и феминистками, и очень затруднен «ик фактором», который он испытывает.

Он пишет о прогулке мимо загорающих лесбиянок на гейском пляже, которые были топлесс. Он испытал большое неудобство: «Когда мы наконец прошли мимо женской секции и появились мужские торсы, мое дыхание замедлилось, моя кожа перестала потеть, и сердце перестало биться часто». (Рофес 1998б: 45) Он объясняет свою реакцию так:

«Я гей с долгой дружбой с лесбиянками и сильным желанием поддержать лесбийскую культуру. Я один из многих геев, который разделяет так называемый «ик фактор» - внутренняя реакция, начинающаяся с антипатии до отвращения, при встрече с лесбийским сексом и телами. За двадцать пять лет участия в мужской гей культуре, я замечал, что многие мужчины выражали отвращение перед лесбийским сексом и женскими телами. Я слышал бесчисленные «тунцовые» шутки, видел, как мужские лица становились кислыми при появлении лесбийского секса в фильмах, и видел как геи собирались в кучку, обсуждая неприязнь к женщинам с голым торсом на политических демонстрациях». (стр. 46)

«Тунцовые» шутки появились от привычки среди геев называть женщин «рыбами», потому что они считали, что их гениталии воняют. Некоторые геи не могут находиться рядом с лесбиянками, потому что они чувствуют запах. Рофес цитирует одного мужчину, который говорит, что не может близко подойти к лесбиянкам, «из-за запахов, которые, как он считает, они источают». (стр 47)

Хотя он не имеет данных, которые можно посчитать, Рофес считает, что одна треть геев испытывают такое отвращение. По крайней мере термин «ик фактор» был распространенным. Например, статья американского писателя, опубликованного в австралийском мужском журнале для геев «Outrage” в 1997 называлась «Взять под контроль ик фактор» описывает геев, посещающих смешанные секс вечеринки, чтобы избавиться от отвращения к женским гениталиям. Автор комментирует, что «ик фактор в гей культуре является обычным делом среди мужчин». (Струббе 1997: 44).

Расизм в Великобритании в 60-ых часто фокусировался на предположительно другом запахе британцев азиатского происхождения. Чувства этих геев, которым трудно справляться с видом женского тела, напоминают мне о таком виде внутреннего расизма. Женщины и мужчины, независимо от их сексуальной ориентации, выращены в обществе с господством мужчин, которое учит, что женские тела отвратительны, в то время как пенисам даруется гордость и почет. Ментальное здоровье лесбиянок, которые стремятся восстановиться от этой ненависти к женщинам, так что они могут любить и уважать женские тела, не может поддерживаться сообществом с мужчинами, которые питают такую глубокую мизогинию. Рофес чувствует себя виноватым, и желает преодолеть свои экстраординарно отрицательные чувства к женщинам, но удивительно, что он может говорить об этом открыто, когда похожие чувства на основе расы были бы возможно не такими приемлемыми для обсуждения. В свете таких чувств может быть неразумно ожидать любую общность интересов между лесбиянками и геями.

Для того, чтобы не изобразить гейскую мизогинию слишком мрачной, важно указать на то, что там был один мужчина гей в той же антологии «Противоположный пол», которая содержит текст про «ик фактор», который применял лесбийскую феминистскую точку зрения и показывал искреннее сочувствие опыту женщин. Роберт Дженсен объясняет, как одиноко он себя чувствовал, потому что занимал такую позицию в гейской сексуально-либертарианской культуре, в которой любой политический анализ сексуальных практик запрещен со всех сторон: «Для меня, быть геем значит не только признавать сексуальное желание к мужчинам, но также противостоять нормам и практикам патриархата… Очень трудно сделать такой шаг в мире мужских привилегий, и я нашел мало ролевых моделей того, как можно жить этично мужчиной — геем или натуралом — в патриархате» (Дженсен 1998: 152).

Дженсен применяет работу радикальных феминисток лесбиянок-теоретикесс, таких как Мэрилин Фрай, чтобы поддержать свой отказ от деления на публичное и приватное. Он не наделяет гейские сексуальные практики иммунитетом от политической критики: «сами эти практики подражают гетеросексуальности в своем принятии патриархальных сексуальных ценностей: отсутствие в сексе привязанности и эмоционального взаимодействия с другими, гетеросексуальное равенство секса с пенетрацией и доминированием и подчинением, и превращение секса в товар в порнографии». (Дженсен 1998: 156) В прямой оппозиции либерализму в публичной гейской политике, он утверждает что “Существует политический и этический смысл во всех аспектах ежедневной жизни… Нельзя убежать от осуждения, и мы не должны искать такого побега». (стр. 154)

Гейская мужественность

Так как я предполагаю в этой книге, что продвижение и прославление гейской мужественности создает самые главные различия между интересами мэйнстримной гейской повестки дня и интересами лесбиянок и других женщин, важно объяснить, что я подразумеваю под мужественностью. В моем понимании мужественность это поведение, которое сконструировано мужским доминированием и служит сохранению мужского доминирования. Маскулиность это не только то, что относится к мужчинам, потому что мужчины могут считаться недостаточно маскулиными и считать себя такими. На самом деле, геи до 70-ых часто считали себя недостаточно мужественными и так же к ним относились другие. Маскулиность это не биологический факт, что-то связанное с отдельными генами или гормонами. Мужское поведение или внешность или артефакты, и дизайн, показывают «мужественность» как политическую, а не биологическую, категорию. В этом понимании маскулиность не может существовать без предполагаемой противоположности, женственности, которая относится к женской субординации. Ни маскулиность, ни женственность не может иметь смысла или существовать без другого как точки опоры. (Коннел 1995)

Хотя писатели о маскулиности, такие как Роберт Коннел, имеют тенденцию писать «маскулиность» во множественном числе, то есть «маскулиности», я умышленно не делаю так. Я признаю, что форма мужского доминирующего поведения, маскулиность, может различаться значительно, и на нее влияют класс, раса и многие другие факторы. Использование множественного числа, однако, предполагает, что не все варианты маскулиности проблематичны, и что некоторые могут быть спасены. Так как я определяю маскулиность как поведение мужского господства, я заинтересована в уничтожении ее, а не сохранении какой-либо вариации, и поэтому не использую термин «маскулиности». Так как геи как группа стремятся защитить политически свою практику маскулиности, они могут считаться действующими во вред интересам женщин, и во вред лесбиянкам как категории женщин. В конце концов, они не могут иметь свою маскулиность (в любой форме), чтобы чувствовать себя лучше, без существования значительного класса подчиненных людей, представляющих женственность, и в настоящее время это женщины.

Критические работы Мартина Левина о гей маскулиности были опубликованы посмертно его литературным редактором, Майклом Киммелом (Левин 1998). Они предоставляют глубокий анализ проблемы. Он объясняет, что геи после движения гей освобождения присвоили себе маскулиность как компенсацию за стереотипы об их схожести с женщинами, которые на них накладывались в более ранние периоды.

«Я утверждаю, что геи приняли гипермаскулиную сексуальность как способ бросить вызов своей стигматизации как мужчин неудачников, женоподобных, и многие институты, развившиеся в гейском мужском мире в 70-ые и ранние 80-ые, удовлетворяли и поддерживали гипермаскулинный сексуальный код — от магазинов одежды и секс шопов, до баров, бань, и вездесущих качалок.» (Левин 1998: 5)

Подчеркнутая маскулиность стала доминирующим стилем в гей культуре, и, как указывает Левин, через влияние геев дизайнеров и гей диско музыки помогла создать моду на такую подчеркнутую маскулиность в модной гетеросексуальной культуре. В «Срывая покровы с квир политики» я буду анализировать практики маскулиности, которые формируют области гейской сексуальной культуры и квир политической программы. Я буду смотреть на эффект, который оказывают на лесбиянок отношения с геями в смешанной квир культуре, которая прославляет и эротизирует маскулиность как высшее добро.

Я изучу политические требования некоторых гей активистов, в таких группах как Скандал в Великобритании и Секс Паника в США, требования сексуальной свободы в области публичного секса, порнографии и садомазохизма, и утверждаю, что они основаны на традиционной патриархальной повестке дня. Такие активисты говорят, что они бросают вызов разделению на публичное и приватное, в которой сексуальная активность обычно ограничена приватной сферой. Однако, кампании за расширение «приватного» секса в публичную зону основаны на понятии, что секс должен продолжать признаваться как «приватное» - т. е. быть защищенным от политической критики и уважаться как проявление индивидуальной свободы, даже если секс происходит в парке. Программа лесбийского феминизма состоит в разрушении деления на публичное и приватное, на котором основано общепринятое понимание политики. Лесбийские феминистки хотят политической демократии внутри и снаружи дома, без разделения, которое защищает сексуальную эксплуатацию и насилие.

Лесбийский феминистский проект создания равенства в частном мире секса и отношений, основанный на понимании, что личное это политическое, может быть базисом для создания публичного мира, который безопасен для жизни женщин. Лесбийские феминистки, которые живут сейчас в соответствии с этими принципами, те, которые высмеиваются в квир СМИ и конференциях как политически корректные, ненавидящие секс фашисты, возможно должны пониматься как авангард радикальных социальных перемен.

Глава 1. Гейское освобождение и лесбийский феминизм

Сегодня многие молодые лесбиянки и геи называют себя квирами без долгих раздумий. Но этот термин стал модным для описания геев и лесбиянок в последнее десятилетие, и многие лесбиянки все еще находят этот термин отвратительным. Квир политика и теория появились в определенный момент в истории развития лесбийского и гей движения. Адепты могут видеть квир политику апогеем этого развития. Многие лесбийские феминистки видят квир политику, как организующую сопротивление интересам женщин и лесбиянок. Чтобы понять квир политику сегодняшнего дня, мы должны понять, как идеи и практики развивались в прошлом. В этой главе я рассмотрю гейское освобождение и лесбийский феминизм в контексте понимания квир политики.

Идеи и стратегии гейского освобождения появились из того же источника, который породил другие «новые» социальные движения поздних 60-ых и ранних 70-ых. Эти новые движения были феминизм, освобождение молодежи, движение африканцев, Париж 1968 и студенческое движение. Социалистические и феминистские идеи влияли на гей движение с самого начала. Рождение гей движения традиционно датируется июнем 1969 года, когда в восстании в Стоунволле (Гринвич Вилладж) лесбиянки, геи и драг королевы в первый раз боролись против полицейского насилия в гей-клубах. На самом деле, его нужно понимать как появляющееся из постепенно усиливающегося недовольства и сопротивления, которые было внутри и снаружи ранних лесбийских и гей организаций 60-ых. Ранние организации проделали работу, которая позволила гей движению развиться так быстро. (D’Emilio 1998, впервые опубликовано 1983) Стоунвол был катализатором, и хорошо подходил для символа настроения времени, но он не мог бы зажечь политическое движение, если бы почва не была хорошо подготовлена.

Так называемые «гомофильские» организации были основаны в 50-ые и 60-ые и предшествовали гейскому освобождению. Эти организации были охарактеризованы историками как «ассимиляционные», нацеленные на интеграцию гомосексуалов и отмене законных наказаний. Гей освобождение отличалось тем, что они отвергли ассимиляцию для «каминг-аута», гей гордости, и требовали радикальные социальные перемены, которые признавались необходимыми для свободы женщин, лесбиянок и геев. Активисты гей освобождения, заряженные уверенностью, полученной от духа времени, в котором так многие социальные группы протестовали, теоретизировали, требовали радикальных перемен. Активисты утверждали свою гомосексуальность и исполняли драматичные и веселые протесты в публичных местах.

Гей освобождение впервые появилось во Фронте Освобождения Геев. Слово «Фронт» предполагает социалистическую основу гейского освобождения. ФОГ был построен по модели борьбы колонизированных народов против империализма по всему миру, как во Вьетнаме. Лиза Пауэр, в своей истории ФОГ в Лондоне, комментирует что «ФОГ Лондон привлекал к себе, среди других, людей с опытом сопротивления Вьетнамской войне, людей за права черных, женское освобождение, подпольную прессу, Белых пантер (группа поддержки Черных пантер), Международная Марксистская Группа, Коммунистическая партия, широкое разнообразие других левых групп включая маоистов, культура наркотиков, транссексуалы и мужчины-проституты». (Пауэр 1995: 16)

Социалистический анализ применялся к ситуации лесбиянок и геев. Существовала критика слева в то время, которая полагала, что «общее искажение всей сексуальности в обществе» существует для целей социального контроля и «для продажи избытков потребительских товаров, которые экономическая система вымучивает из себя». (GLF 1971, цитируется по Пауэр 1995: 53) Теоретики гей освобождения занимались сильной критикой капиталистических сил, приводя в пример гейскую секс индустрию и владельцев гей-клубов, которые создавали эксплуатацию геев. Они утверждали: «ГОФ хочет предоставить необходимый побег для людей, уставших от отчужденного и эксплуатирующего «гейского» мира, скрытного секса в публичных туалетах, и опасных прогулок по Хэмпстед Хит. Мы хотим предоставить лучшее место для геев и лесбиянок». (стр. 53) Активисты гей освобождения отвергли медицинскую модель гомосексуальности как болезни. Они провели успешную кампанию за удаление гомосексуальности из списка психических болезней в США, DSM 3. Они утверждали, что «гей это хорошо». Они считали, что угнетение гомосексуалов это результат мужского доминирования, и что освобождение женщин и освобождение гомосексуалов были неразрывно связаны, поэтому одно не может быть достигнуто без другого.

Угнетение гомосексуалов и угнетение женщин считались результатом навязывания половых ролей. Политические активистки левого крыла в то время придерживались социального конструктивизма. Поэтому гей активистки и феминистки видели половые роли, которые сегодня возможно назвали бы гендерными ролями, как политически сконструированные, чтобы обеспечить мужское господство. Женщины относились к женской роли частной сферы, заботясь о детях и волнуясь о практиках красоты, чтобы быть подходящим половым объектом. Лесбиянки наказывались, потому что они не подчинялись женской роли в сексуальной пассивности и услужении мужчинам. Геи наказывались, потому что они не подчинялись мужской половой роли, которая требовала маскулиное поведение и гетеросексуальность.

В контексте текущей квир политики, которая чествует тех, кто придерживается половых ролей в форме буч\ фем, транссексуальности, садомазохизма как трансгрессивный авангард революции, полезно понимать, что гейское освобождение полностью отвергало такие практики. На гей освобождение повлиял феминизм. Угнетение мужчин геев считалось отражением угнетения женщин, и половые роли были также проблемой для геев. Один американский гей активист высказал это так:

«Сексизм отражается в ролях, которые гомосексуалы скопировали у натуральского общества. Лэйблы могут различаться, но это та же самая неравная ситуация, когда роли жестко определены, когда один человек получает власть над другим. Для натуралов это мужчина — женщина, господин — любовница. Для гомосексуалов это буч\ фем, агрессивный — пассивный. В отдельных случая это может быть садист — мазохист. Люди становятся объективированными, к ним относятся как к собственности». (Дайаман 1992: 263)

Британский активист гей освобождения написал: «Нас заставили играть роли натуральского общества, буч и фем, нуклеарные «женитьбы», которые продолжают внутри отношений то же угнетение, которое вне этих отношений накладывается на женщин». (Уолтер 1980: 59)

Другой написал: «Играть роли в обществе, которое требует гендерных определений, сексуальных ролей, мужского против женского — что мы можем сделать, когда общество отвергает нас и называет наполовину мужчинами? Очень часто мы реагируем переигрыванием». (стр. 87)

В годы гей освобождения никто не говорил, что социальные роли были аутентичными и уникальными для геев и лесбиянок, что потом случилось в 80-ые и 90-ые. (Дэвис и Кенеди 1991) Не было стыдно признать, что гомосексуалы подражали натуралам, когда играли половые роли. Гомосексуалов понимали как сконструированных по правилам гетеро общества. Карл Уитман из американского Освобождения Геев сказал:

«Мы дети общества натуралов. Мы все еще думаем как натуралы. Это часть нашего угнетения. Худший гетеросексуальный концепт это неравенство… мужчина \ женщина, садист \ мазохист, супруга \ не супруга, гетеросексуал \ гомосексуал, босс \ рабочий, белый \ черный, и богатый / бедный… Слишком долго мы подражали этим ролям, чтобы защитить себя — это механизм выживания. Сейчас мы становимся достаточно свободными, чтобы сбросить роли, которые мы подобрали от институтов, которые лишали нас свободы». (Уитман 1992: 333)

Женская группа, которая сформировала часть гей освобождения в США, Гей Революционная Женская Партия Кокус, строго отвергала идеи половых ролей для лесбиянок, потому что они не предоставляют им никаких преимуществ.

«Хотя никого из нас не учили отношениям в обществе равенства, лесбиянки могут приблизиться к этому ближе, чем другие, потому что ничего из обучения сексистскому поведению не помогает лесбиянкам в их отношениях. Половые роли никак им не помогают, потому что буч не получает мужских привилегий в обществе и экономике, в то время как фем не имеет мужчины, который бы приносил домой мужскую зарплату или защищал бы от атак других мужчин». (Гей Революционная Женская Партия Кокус 1992: 180)

Такие настроения среди тех, кто считал себя в то время авангардом гей политики, стоят в абсолютной противоположности взглядам в отношении лесбийских ролей, которые развились позже в некоторых областях лесбийского сообщества. В поздние 80-ые и 90-ые лесбийские писательницы, такие как Джоан Нестле (1987) построили себе внушительную репутацию, прославляя и романтизируя сексуальные роли как самую аутентичную форму лесбийства. В то время как в гей освобождении ответ на роли был сбросить их, в поздние десятилетия роли подобрали, отполировали и заняли в деле для целей сексуального возбуждения. (Мунт 1998, Халберстам 1998а, Ньюман 1995)

Другим общим местом между гей освобождением и женским освобождением в то время было сопротивление женитьбе и нуклеарной семье. Замужество считалось контрактом эксплуатации и мужского доминирования, которые делали необходимыми половые роли, которые считались угнетающими. Оппозиция браку была такой фундаментальной, что Джил Туиди, влиятельная колумнистка Гардиан, подчеркнула в позитивной статье о гей освобождении: «Гейское освобождение не требует права для гомосексуалов жениться. Гей освобождение ставит под вопрос женитьбу.» (Цитируется по Пауэр 1995: 64)

Два аспекта теории гей освобождения различают его драматически от квир политики. Одно, это понимание, что угнетение геев вырастает из угнетения женщин. Второе, это многие формы гейского мужского поведения, которые сегодня хвалятся в квир политике, это результат угнетения геев, и не могут закончиться без окончания угнетения женщин. Формы поведения, которые исторически были частью поведения геев, такие как круизинг и женственность, активисты ФОГ считали результатом угнетения, а не неизбежной и аутентичной формой гейского поведения.

Большой подъем гей освобождения длился всего несколько лет в Великобритании и США. В Великобритании некоторые мужчины вернулись к практикам, которые они критиковали, когда гей освобождение было популярным, такие как круизинг. (Ширс 1980) Теперь гей сообщество существовало как рынок, новые гей бизнесы занялись эксплуатацией геев таким же образом, как это делали мафия и натуралы в ранее время: родился гей капитализм. Гейская маскулиность стала модной, в то время как гей освобождение сторонилось маскулиности как поведения мужского доминирования. (Хамфрис 1985) Начал развиваться активизм за равные права гомосексуалов, который некоторые люди из гей освобождения видели как дерадикализацию и саботаж движения за радикальные социальные перемены. Почему радикальный вызов гей освобождения не продержался долго?

Почему гей освобождение провалилось?

В новом предисловии к переизданию американского сборника статей ФОГ, «Вышли из шкафа», Джон Демилио утверждает, что гей освобождение было вытеснено более умеренными гей активистами в поздние 70-ые. Это новое движение за права геев больше не видело себя среди других движений, борющихся за фундаментальные социальные перемены. Цель была уже, и входила в либеральную политику равных прав.

«Когда 70-ые закончились, гейское и лесбийское движения начали двигаться в разных направлениях. Одно из них может быть названо движение за права геев. Состоящая в основном из белых, из среднего класса, геев мужчин, хотя и с некоторыми лесбиянками и людьми цвета, эта политика ориентировалась на реформы и фокусировалась только на гомосексуальных вопросах и игнорировала широкий анализ угнетения, который вдохновлял гейское освобождение. Эти активисты, многие из которых были достаточно воинственными, искали входа в систему на основе равных прав.» (Демилио 1992)

Демилио утверждает, в частности, что эти активисты за равные права потеряли понимание гей освобождения о том, что угнетение геев было результатом сексизма, и что геи поэтому должны бороться с сексизмом вместе с женщинами. «В отличие от геев из «Вышли из шкафа», которые видели в сексизме корень угнетения геев, теперь сексизм виделся как проблема только женщин.» Активисты за права геев, объясняет Демилио, также потеряли понимание гейского освобождения, что гомосексуальность, как и гетеросексуальность, была социально сконструирована. Гейские и лесбийские идентичности, говорит он, теперь понимались снова как в пре-стоунвольский период, как «затвердевшие идентичности, определяющиеся рано в жизни (если не при рождении), но естественные, хорошие и здоровые, а не неестественные, плохие или болезненные.»

Но Демилио относится критически к ширине социального критицизма, которым занимались гей освобожденцы. Он считает радикальность их повестки дня одной из причин поражения. Он применяет аргумент, применявшийся сексуальными либертарианцами в 80-ые и 90-ые, что гей освобожденцы, как и радикальные феминистки, были, по его словам, «морализаторами и высокомерными». В своих атаках на «половые роли, анонимный секс, объективацию и культуру баров, они закончили тем, что сконструировали строгую сексуальную политику… Они были на грани становления новой полицией нравов». Интересно посмотреть, как близки эти обвинения к обвинениям, которыми бросались на радикальных феминисток в так называемых феминистских сексуальных войнах в 80-ые. (Ванс 1984) В этих «дебатах» радикальная феминистская критика порнографии и проституции была также атакована, как морализаторство и точка зрения правого крыла. В то время как в мужском обществе геев не было яростных дебатов, и понимание гей освобождения просто ушло, среди лесбиянок и феминисток происходила яростная битва ради победы над радикальным феминизмом. (Смотри обсуждение этих «дебатов» в Джеффрис 1990а)

Демилио говорит, что проблема гей освобожденцев в том, что у них были наивные представления о динамике сексуального желания, перемены предполагались более легкими, чем в реальности. (Демилио 1992) Он остается критичным к сексуальному либерализму, который заменил критику гей освобождения: «В реакции против этого, часто кажется, что мы оставили всякие попытки критиковать сексуальность. Наша сексуальная политика часто редуцируется к кампании против запретов». Но он оказался слишком уставшим и заблуждающимся, чтобы критиковать конструирование сексуальности, которая была так важна в ранние годы. «В культуре, в которой сексуальность определяет правду о нас и в которой сексуальное желание соседствует с нашими личностями, возможно это вызовет разногласия, слишком взрывоопасно подвергать политическому изучению такие личные вещи». Такое смирение труднее приходит к феминисткам, так как это женщины страдают напрямую от мужской сексуальности, сконструированной вокруг объективации и агрессии, в форме изнасилования, убийства, сексуального домогательства, порнографии и проституции. Отказ Демилио от критики это роскошь, которую не могут позволить те из нас, кто пытаются остановить мужское насилие.

Карла Джей и Аллан Янг, в новом предисловии к «Вышли из шкафа», объясняют, что они оставили свои мечты о революции как непрактичные, потому что они не получили широкой поддержки.

«Как наши гетеросексуальные единомышленники из Новых Левых, мы были очень увлечены лозунгом «Революция в течение нашей жизни». Но мы забыли о факте, что такие долгосрочные цели не имели значения для большинства американцев — даже для большинства лесбиянок и геев — обремененных работами, домами, детьми и другими обязанностями. Утверждение о связи личного с политическим, могло быть очень полезным, и служило для многих дешевой терапией, но его экстремальное применение делало жизнь трудной». (Джей и Янг 1992)

Они спрашивают: «Что такое «настоящее» гей освобождение? Это ассимиляция гомосексуалов в каждой части существующей американской жизни? Или это тотальное революционное движение, которое мотивировало писательниц из «Вышли из шкафа»?».

Одно развитие возможно ускорило уход многих гей активистов от феминистских понятий, это уход многих лесбиянок из гей освобождения, чтобы сконцентрировать свою энергию на лесбийском феминизме. Лесбиянки всегда были в меньшинстве в гей освобождении, и в Великобритании были довольно маленьким меньшинством. Их уход в США, Великобритании и Австралии был вызван развивающейся силой феминизма, который призвал лесбиянок сконцентрироваться на женских интересах, и быть чувствительными к сексизму коллег мужчин. Один вопрос был источником серьезного раскола между мужчинами и женщинами в гей освобождении, это сексуальные практики. Дениз Томпсон описывает разочарование лесбиянок в Австралии так: «Модель «сексуальной свободы» предложенная гей освобождением была беззастенчиво маскулиной — траханье ради траханья, эротическое стимулирование, ограниченное гениталиями и несколькими эрогенными зонами, анонимный секс в публичных местах, барах, клубах и банях». (Томпсон 1985: 70) Грег Блэтчфорд из Гей Освобождения в Сиднее рассказывает о повседневной мизогинии в «гомосексуальной субкультуре»:

«Женщин часто называют по их половым органам; «рыба» это распространенный термин для женщин и «пизда» используется как прилагательное для описания женских черт. Оскорбительный термин «фаг хаг» используется для описания женщины, которой нравится компания геев. Кроме этих любопытных гейских выражений, многие слова для женщин похожи на то, как гетеросексуальные мужчины называют женщин: «корова», «старая женщина», «шлюха», “дешевка», «истеричка».» (Цитируется по Томпсон 1985: 56)

Мужчины в гей освобождении должны были сделать усилие, чтобы преодолеть этот элемент гей культуры, и не всегда достигали успеха.

Большинство лесбиянок в Гей Освобождении в Великобритании ушли из движения. Нетти Полард, одна из тех, кто осталась, описывает это: «Четыре или пять из нас осталось и остальные, примерно тридцать, ушли». (Пауэр 1995: 241) Лиза Пауэр предлагает несколько объяснений. Для своей устной истории лондонского ФОГ она взяла интервью у мужчин и женщин, которые были вовлечены в раннее гей освобождение 70-ых годов. Один мужчина, Тим Кларк, сказал, что мужчины были объединены сексуальной активностью, которая происходила между ними. «Лесбиянки были исключены из массового секса, который имели мужчины и который связывал их». (стр. 240) Одна лесбиянка в интервью сказала, что мужчины и женщины были разделены мужским желанием видеть свою сексуальную практику как предмет освобождения: «Проблемы между мужчинами и женщинами появились, потому что так много мужчин хотело говорить коттаджинге (сексе в публичном туалете) во время собраний». (Карла Тони, цитируется по Пауэр 1995: 242)

Другая проблема, которая злила лесбиянок, это переодевание некоторых мужчин из гей освобождения в женщин. Понимание того, что половые роли были в корне угнетения геев и женщин, иногда выражалось геями таким образом, что это затрудняло лесбиянок активисток. Например, в Великобритании, некоторые мужчины из гей освобождения носили платья в метро, на улице и в повседневной жизни. Они выбрали заниматься традиционными женскими занятиями, включая вязание, во время собраний. Присутствующие лесбиянки обычно не носили платьев, и некоторые считали имитацию стереотипов о женщинах оскорбительными. Пауэр объясняет: «Трансвестизм… все больше и больше злил женщин из ФОГ, которые видели в этом не разрушение мужчинами своих запретов и мачизма, но высмеивание традиционной женственности». (стр. 242) Один бывший член ФОГ дал Пауэр графическое описание, в чем заключалось это «высмеивание». На одном собрании ФОГ трансвестит «надел белое платье с двумя вырезами по бокам и он не надел панталоны и всем это показывал… Женщины пришли в штанах.» (Гарри Бек, цитируется по Пауэр 1995: 242) Мэри Макинтош, лесбийская социологиня, которая также участвовала в ФОГ, объясняет, «Я помню один бал, где некоторые мужчины носили очень оскорбительные женские платья и другие делали стриптиз. Ничто из этого не было глубоко продуманно». (Мэри Макинтош, цитируется по Пауэр 1995: 243) Женщины из ФОГ под давлением принимали в женские группы транссексуалов МтФ без операций. Это сделало женские группы похожими на смешанные группы, потому что там могло быть 10 транссексуалов и 12 женщин, и «некоторые женщины чувствовали, что эти люди имели мужской характер и были высокомерными к женщинам и пытались украсть угнетение женщин, в то же время не отказываясь от власти своего члена». (Пауэр 1995: 244)

Но геи, которые переодевались в женщин, считали, что мужественность это половая роль, которая должна быть разрушена, и своей имитацией традиционной женской одежды они помогали уничтожить мужественность. То, что они делали, сегодня бы назвали «гендерным перфомансом» (Батлер 1990) в очень прямом и политически мотивированном способе. В гей освобождении отсутствовал «перфоманс» маскулиности мужчинами или женщинами как хорошая вещь. Маскулиность считалась большой проблемой. Это изменилось в поздние 70-ые и ранние 80-ые, когда гейская маскулиность в форме садомазохизма и других проявлений, такая как группа Деревенские Люди, стала снова модной.

Американская лесбиянка Дел Мартин, прощаясь с гей освобождением, чтобы прийти к женскому освобождению, назвала себя «беременной яростью», когда она горько осудила «братство», чья озабоченность барами, палаточными лагерями, порнографией, трансвестизмом и ролями привела к тому, что геи стали посмешищем публики. (Цитируется по Хеллер 1997: 7) Двое мужчин приверженцев британского ФОГ написали памфлет в поддержку выхода женщин и в адрес мужского гей освобождения. Они обвинили гей освобождение в деградации в простой гей активизм, в котором геи искали полную долю мужских привилегий, пытаясь добиться равенства с мужчинами гетеросексуалами, в то время как мужское доминирование остается на месте. Они имеют очень хорошее представление о заботах женщин.

«В их глазах гей это просто мужчина, которому нравится секс с мужчинами, и их мысли четко видны в их литературе, полной набухших членов, мотоциклов и мышц, в точности символы мужского превосходства и угнетения женщин, поддерживающие систему гендера, который также является базисом для их собственного угнетения.» (Давид Фернбах и Обри Валтерс, цитируется по Пауэр 1995: 24)

Их аргумент кажется предсказывающим будущее, потому что в следующие тридцать лет появились культ маскулиности и клубы любителей кожи и садомазохизм.

Лесбийский феминизм

Движение Освобождения Женщин, которое разрабатывалось в Великобритании и США в поздние 60-ые, было полно лесбиянок (смотри Аббот и Лов 1972). Но эти лесбиянки не имели возможности сразу поставить свои проблемы на повестку движения. Бетти Фридан назвала лесбийскую политику в Национальной Организации Женщин в США как «лавандовый росток» (Аббот и Лов 1972). Лесбийский феминизм появился в результате двух процессов: лесбиянки внутри WLM начали создавать новую, отчетливо феминистскую лесбийскую политику, и лесбиянки из ФОГ ушли, чтобы присоединиться к своим сестрам. Начиная с 50-ых в Великобритании и США существовали лесбийские организации, которые отчетливо отделялись от организаций мужчин, также определяли свои цели в отдалении от мужских интересов и критиковали сексизм мужских гейских групп (смотри Демилио 1998). Некоторые из этих ранних организаторок, такие как Филис Мартин и Дел Лион из Дочерей Билитис в США, стали влиятельными активистками и теоретикессами в новом движении.

Лесбийский феминизм начинается из понимания, что интересы лесбиянок и геев очень разные, потому что лесбиянки членки политического класса женщин. Поэтому лесбийское освобождение требует разрушения власти мужчин над женщинами. Невозможно описать здесь в подробностях политики и практики лесбийского феминизма. Я не могу рассказать о всех группах, активностях и идеях. Важно указать на принципы, которые вдохновили лесбийский феминизм с самого начала, и которые различаются от последующих форм политики, которой занимались лесбиянки, в частности квир политики. Принципы лесбийского феминизма, которые ясно различают его от квир политики сегодняшнего дня, это любовь к женщинам; сепаратистские организации, сообщество и идеи; идея о том, что лесбийство это выбор и сопротивление; идея о том, что личное это политическое; отрицание иерархий в форме половых ролей и садомазохизма; критика сексуальности мужского господства, которая эротизирует неравенство.

Любовь к женщинам

Основой лесбийского феминизма, как радикального феминизма этого периода, была любовь к женщинам. Лесбийские феминистки считали любовь к женщинам фундаментальным для феминизма. Шарлот Бунч выразила это в 1972 году: «Мы говорим, что лесбиянка это женщина, чувство самости которой и энергия, включая сексуальную энергию, ставит в центр женщин — она идентифицирует себя с женщинами. Женщина, идентифицирующая себя с женщинами, начинает отношения с другими женщинами для политической, эмоциональной, физической и экономической поддержки. Женщины важны для нее. Она важна для себя.» (Бунч 2000: 332) Как указали феминистские философки, философия мужского превосходства и культура враждебны к женской любви и дружбе в отношении других женщин. Джэнис Рэймонд объясняет, «В обществе, ненавидящем женщин, женская дружба была настолько табуирована, что существуют женщины, ненавидящие самих себя». (Рэймонд 1986: 6) Создание любви к женщинам было необходимостью для выживания феминизма. Если бы женщины не любили себя и друг друга, они бы не имели базиса, на котором можно идентифицироваться и отвергать бесчинства против женщин. Для феминистского движения солидарность угнетенных была необходимым базисом для организации. Но любовь к женщинам всегда представляла из себя больше, чем женская версия товарищества.

Рэймонд придумала термин «гиносимпатия», чтобы описать любовь к женщинам, которая является основой для феминизма. Гиносимпатия означает «страсть к женщинам, то есть глубокая привязанность к оригинальной живой себе и движению в сторону других живых женщин». (стр. 7) Феминистская политика должна быть основана на дружбе. Так, гиносимпатия означает быть преданной, тянуться к женщинам и возбуждаться от них, пробуждать друг в друге полную силу. (стр 9) Для многих феминисток очевидным выводом из любви к женщинам было лесбийство. (Radicalesbians 1999) Рэймонд объясняет, что хотя ее концепт гиносимпатии не ограничен лесбийством, она не понимает, почему женщина, любящая женщин, откажется от лесбийства.

«Если гиносимпатия охватывает тотальность женского существования для нее и других женщин, если гиносимпатия означает ставить на первое место себя и других женщин, если гиносимпатия это движение в сторону других женщин, тогда многие женщины ожидают, что гиносимпатичные женщины будут лесбиянками. Я не понимаю, почему гиносимпатия не превращается в лесбийскую любовь для многих женщин.» (Рэймонд 1986: 14)

Связь между женщинами, что есть любовь к женщинам, или гиносимпатия, очень отличается от мужских связей. Мужские связи были клеем для мужского господства. Они основывались на признании разницы, которую мужчины видят между собой и женщинами, и это форма поведения, маскулиность, которая создает и поддерживает мужскую власть. Мари Дали характеризует женскую связь как «биофилическую (любящую жизнь) связь», чтобы различить от других видов связи в «садообществе» мужского доминирования. Она подчеркивает различие: «связи, когда они относятся к Ведьмам, Гарпиям, Фуриям, Старухам, также отличаются от «мужских связей», как Ведьмы отличаются от всех остальных в патриархате. Мужское товарищество (связи) зависит от энергии, забранной у женщин». (Дали 1979: 319) Мэрилин Фрай, американская лесбиянка философка, в своем эссе о разнице между гейской и лесбийской политикой видит мужскую гомосексуальность как апогей маскулиной связи, который формирует цемент мужского превосходства. Связи лесбийских феминисток, однако, еретические: «Если любовь к мужчинам это правило фаллоцентричной культуры и если мужской гомоэротизм принудителен, тогда геи должны считаться верными, лояльными и законопослушными гражданами, и лесбиянки феминистки это грешницы и преступницы, или, если воспринимать политически, предательницы и бунтовщицы». (Фрай 1983: 135-6)

Любовь к женщинам не выживает в квир политике мужского доминирования. В смешанном движении ресурсы, влияние и простое численное превосходство мужчин дает им власть создавать культурные нормы. В результате, некоторые лесбиянки становятся такими разочаровавшимися в своем лесбийстве, даже в своем женском теле, что сейчас существует сотни, если не тысячи, лесбиянок в Великобритании и США, которые сделали «переход» - т. е. приняли идентичность не просто мужчин, а геев мужчин, с помощью тестостерона и калечащих операций. (Девор 1999)

Лесбийство как выбор и сопротивление

Лесбиянка из лесбийского феминизма отличаются от женщин гомосексуалок или отклонения в сексологии или ранних ассимиляционных движений. Она также очень различается от геев из гейского освобождения. В то время как гей освобождение признавало, что сексуальная ориентация социально сконструирована, не предполагалось, что можно выбрать стать геем, и можно быть геем из протеста репрессивной политической системе. Лесбийская феминистка видит свое лесбийство как то, что можно выбрать, и как политическое сопротивление в действии. (Кларк 1999) В то время как мужчины из гейского освобождения могли сказать «Я горжусь», лесбийские феминистки зашли так далеко, чтобы сказать «Я выбрала это». Рэймонд выражает это так: «женщины не рождаются лесбиянками. Женщины выбрали стать лесбиянками». (Рэймонд 1986: 14) Это не значит, что все, кто идентифицируются как лесбийские феминистки, сознательно выбрали свое лесбийство. Многие были лесбиянками до того, как появился лесбийский феминизм. Но они все еще понимали лесбийство как «акт сопротивления», как это называла Черил Кларк в «This bridge called my back”, исторической антологии, написанной афроамериканками. Кларк объясняет, «Независимо от того как женщина проживает свое лесбийство… она восстала против становления рабыней своего господина, женщиной, зависящей от мужчины, женщиной гетеросексуалкой. Это восстание опасно в патриархате». (Кларк 1999: 565)

Генитальный контакт не всегда был основой для лесбийской идентичности. Лилиан Фадерман, американская историкесса лесбийства, объясняет, что лесбийские феминистки 70-ых напоминали «романтических друзей» 19 века. Она пишет о них. Эти феминистки подчеркивали любовь и дружбу, и не обязательно включали в свои отношения секс. (Фадерман 1984) Лесбийская феминистская идентичность регулярно включала в себя такие ингредиенты, как ставить женщин в своей жизни на первое место, и не иметь секса с мужчинами. Хотя генитальный контакт не для всех был основой идентичности, энтузиазм для страстных сексуальных отношений определенно присутствовал в лесбийском феминизме того периода. Секс присутствовал, но он не имел такого значения как для «квир» лесбиянок, которые критиковали лесбийских феминисток за их антисекс. Мари Дали, американская лесбийская феминистка философка, чьи тексты вдохновляли движение 70-ых и 80-ых и продолжают так делать, говорит о роли секса в отношениях так: «Для идентифицирующейся с женщинами человеки эротическая любовь не противопоставляется радикальной женской дружбе, но скорее это важное выражение дружбы». (Дали 1979: 373)

Сепаратизм

Лесбийский феминизм отличается от других вариаций лесбийской политики своим акцентом на потребности в отделении от политики, институций и культуры мужчин. Такое отделение необходимо, потому что лесбийский феминизм, как его прародительница, радикальный феминизм, основан на понимании, как описывает это Мари Дали, что женщины живут в состоянии насилия. (Дали 1979) Состояние насилия - это условия жизни, которые женщины имели на протяжении веков, в разных частях мира, переживали ужасную жестокость и пытки. Эти эры включают в себя сжигание ведьм, например, эпидемию домашнего насилия, которая сейчас разрушает женские жизни среди богатых и бедных, и секс индустрия в своей текущей вариации массивной, развращенной международной индустрии секс траффикинга. Дали говорит:

«Патриархат это доминирующая религия всей планеты, и его основной посыл это некрофилия. Все так называемые религии, легитимизирующие патриархат это просто секты, скрывающиеся под его зонтом / куполом. Все – от буддизма и индуизма до ислама, иудаизма, христианства, до атеистических деривативов, таких как фрейдизм, юнгианство, марксизм, маоизм – все это инфраструктуры в здании патриархата.» (Дали 1979: 39)

Условия жизни женщин созданы и защищаются системами идей, представляющих собой мировые религии, психоанализ, порнографию, сексологию, науку и медицину, и социальные науки. Все эти системы мысли основаны на том, что Моник Виттиг называет «натуральским умом» - т. е. ум сформированный гетеросексуальностью и его динамикой доминирования и подчинения. (Виттиг 1992) «Натуральский ум» по мнению радикальных лесбийских феминисток повсеместно распространен в системах мысли мужского господства.

Лесбийская феминистская критика систем мысли мужского доминирования, далеко идет в своем видении и оригинальности, своей храбрости и креативности. Когда я говорю о радикальном феминизме и лесбийском феминизме одновременно, так происходит потому что часто ведущие мыслительницы радикального феминизма также были лесбиянками. (Миллет 1977; Дали 1979; Дворкин 1981) Лесбийский феминизм вырос из радикального феминизма. Мышление провидицы, требующееся для создания нового взгляда на мир и лесбийского феминизма, не могло бы так легко развиться в смешанном движении гейского освобождения. В смешанном движении доминировали в дискуссии традиционные мужские идеи фрейдизма. Критический анализ и сильное отвержение фрейдизма как антиженской философии, сформировали критический блок в создании феминистской теории. Фрейдизм был разбит в пух и прах в 1946 году, Виолой Кляйн в «Женский характер», и позднее, когда феминизм снова появился в поздние 60-ые, снова был подвергнут суровой критике в книгах Кейт Миллет «Сексуальная политика» и Ева Фиджес «Патриархальное мировоззрение». (Кляйн 1971; Миллет 1977; Фиджес 1970)

Идеи Фуко, также основанные на традициях мужского господства, и таким образом на стирании или деградации женщин, стали центральными для движения геев в поздние 70-ые. Рэймонд показывает, как Фуко почитает Маркиза де Сада, говоря, «Мертвый бог и содомия это порог нового метафизического эллипса… Де Сад и Батай». (Цитируется по Рэймонд 1986: 45) Маркиз де Сад стал известным благодаря своей жестокости по отношению к женщинам в новых экстремальных способах, это отмечали многие феминистские комментаторки (Дворкин 1981).

Создание пространства для создания нового взгляда на мир было критической причиной для лесбийского сепаратизма. Лесбийский сепаратизм это отделение лесбиянок от смешанных гей организаций, и в некоторых случаях, в частности в США, отделение от движения за освобождение женщин. Лесбиянки отделились, чтобы создать свои группы, книжные магазины, кафе и издательства. Очень часто сепаратные пространства, созданные лесбиянками, были для женщин в общем, а не только для лесбиянок. Это была энергия лесбиянок, которая поддерживала большинство сепаратных женских пространств, включая убежища для жертв домашнего насилия.

Есть два совсем разных способа, которыми лесбиянки отделяются. Одни отделяются, чтобы создать лесбийскую культуру, место и сообщество, в котором они могут жить настолько отдельно от мейнстримного мира, насколько это возможно. Это цель. Эта форма сепаратизма может представлять опасность для феминизма, которого придерживаются эти лесбиянки. Это может стать диссоциацией от мира, так что забыт контекст, в котором некоторые практики и идеи возникли в мужском господстве, и все что сказано или сделано лесбиянкой может быть поддержано. Джанис Рэймонд объясняет:

«Даже радикальная и добровольная диссоциация от мира, вначале предпринятая как необходимая и смелая феминистическая политическая позиция, может произвести ограниченный взгляд на мир, который ставит женщин в опасность. Главные последствия диссоциации это то, что женщины остаются без информации о внешнем мире, который может бороться с их выживанием.» (Рэймонд 1986: 153)

Таким образом, садомазохизм, созданный лесбиянками, или роли буч \ фем, могут казаться практиками, которые изобрели лесбиянки, а не появившимися из мужского доминирования. Рэймонд объясняет, что «Хотя лесбийский садомазохизм может появиться в контексте, в котором женщины оторваны политически от большого мира, в то же время это насильственно ассимилирует женщин в левый и гейский мир сексуальности». (стр 167)

Рэймонд предлагает другой вид сепаратизма, в котором «внутренняя аутсайдерка» живет в мире, построенном мужчинами, в то же время работая над его изменением из сепаратной базы в женской дружбе и культуре. «Диссоциация, которую я критикую, это не когда женщины собираются вместе, отдельно от мужчин, чтобы повлиять на «настоящий» мир. Скорее это диссоциация, которая провозглашает уход из мира.» (стр. 154) В этой форме сепаратизма, которую революционные феминистки в Великобритании в 70-ые называли «тактическим сепаратизмом», а не сепаратизм как самоцель, лесбийские феминистки имеют возможность развить идеи и практики против истории реальности, в которой живут большинство женщин. Они знают о чрезвычайной ситуации и работают, чтобы она закончилась; поэтому садомазохизм, например, должен оцениваться по своему происхождению из мужской культуры, что он значит для жизни женщин, и подходит ли он для коллективного выживания женщин. Основой лесбийского феминизма всегда была сепаратная лесбийская феминистская культура и институции.

Личное это политическое

Лесбийский феминизм взял из радикального феминизма понимание, что «личное это политическое». (Ханиш 1970) Эта фраза кратко пересказывает важное открытие феминизма 60-ых и 70-ых, что равенство с мужчинами в публичной сфере недостаточная, если не бессмысленная, цель. Некоторые феминистки просто сказали, что женщины, которые хотят быть равными мужчинам, им не достает амбиций. Другие анализировали ограничения стратегии более детально, указывая, что это динамика личной гетеросексуальной жизни порабощала женщин и ограничивала их участие в публичной жизни, и само понятие публичной жизни, происходило из владения мужчинами обслуживающего «ангела в доме». Бат-Ами Бар Он объясняет, что этот принцип радикального феминизма появился из деприватизации и политизации личной жизни, которая началась с Новыми Левыми в 60-ых. (Бар Он 1994) Иерархия должна быть устранена из личной жизни, если мы хотим поменять образ публичной жизни, и если падут барьеры между публичным и частным.

Поэтому лесбийские феминистки, как многие гей освобожденцы до них, отвергали сексуальные роли и любые проявления неравенства в лесбийских отношениях. Они видели пары буч-фем как имитации ядовитых паттернов гетеросексуальности и стоящих как препятствия на пути лесбийского освобождения (Аббот и Лов 1972). Лесбийское феминистское видение будущего не состоит из публичного мира с официальными равными возможностями, основывающегося на частном мире, в котором неравенство эротизируется. Публичный и приватный были бы одним и тем же, и изменились бы, чтобы создать новую этику.

Лесбийские феминистки теоретикессы расширили понимание личного как политического, в критику не только некоторых репрессивных аспектов гетеросексуальности, но самой гетеросексуальности. Они утверждали, что гетеросексуальность это политический институт, а не результат биологии или индивидуальных предпочтений. Эдриенн Рич, например, говорит, что гетеросексуальность должна быть проанализирована как политическая система, которая так же влиятельна, как капитализм и кастовая система (Рич 1993). В кастовой системе гетеросексуальности женщины принуждены к обслуживанию мужчин в сексе и других формах труда. Труд получается путем подчиненного положения женщин в «семье» и оправдывается романтической любовью или культурными ожиданиями. Система существует благодаря тому, что Рич называет «стирание существования лесбиянок», мужскому насилию, давлению семьи, экономическим ограничениям, желанию вписаться в общество и избежать остракизма и дискриминации. Лесбийский феминистский анализ гетеросексуальности требует нового языка. Джанис Рэймонд придумала некоторые слова для анализа гетеросексуальности как политического института, такие как «гетерореальность» и «гетероотношения» (Рэймонд 1986). Я предложила термин «гетеросексуальность» для обозначения сексуальных практик, которые происходят из мужской власти и подчинения женщин и эротизируют различия во власти, и слово «гомосексуальность» больше подходит для желания, которое эротизирует равенство (Джеффрис 1990 б). Такой язык дает новую значимость термину «гомосексуал», как противоположности сексуальности мужского доминирования, которая называется «гетеросексуал». В 90-ые британские феминистки лесбиянки выпускали книги, в которых побуждали феминисток лесбиянок и гетеро анализировать гетеросексуальность и их отвержение или принятие этого института и практики (Вилкинсон и Китцингер 1993; Ричардсон 1996). Геи не занимались этой проблемой. Оторванная от корней критика феминисток лесбиянок была перенесена в квир политику. Но квир версия анализирует гетеросексуальность как проблему для тех, кто называет себя квирами, а не институт угнетения женщин.

Во время феминистских дебатов о сексуальности или «секс войнах», критика феминисток лесбиянок и критика радикального феминизма в сторону сексуальности и отношений, идея что личное это политическое и должно быть изменено, была поставлена под удар в 80-ые. Новое поколение лесбийских порнографов и садомазохисток высмеивали феминистское понимание «личное это политическое» и важность равенства в сексе и любви, называя это антисексом (смотри мою книгу The Lesbian Heresy, Джеффрис 1993).

Эротизация равенства

Важный принцип лесбийского феминизма - это создание сексуальности равенства в противоположность к сексуальности мужского доминирования, которая эротизирует мужское доминирование и женское подчинение. Радикальные феминистки и радикальные феминистки-лесбиянки в 70-ые и 80-ые утверждали, что сексуальность создается обществом, и что она играет фундаментальную роль в сохранении угнетения женщин (Миллет 1977; МакКинон 1989). Сексуальность социально сконструирована для мужчин из их позиции доминирования, и для женщин из их позиции подчинения. Потому это эротизированное неравенство создает возбуждение от секса в обществе с мужским господством (Джеффрис 1990а). В результате, как утверждают радикальные феминистки, сексуальность мужчин в большинстве случаев принимает форму агрессии, объективации, отрыве секса от эмоций, и построении секса вокруг внесения пениса в организм женщины. Для женщин сексуальность принимает формы удовольствия от подчинения мужчинам. Эта система не работает эффективно. Поэтому в течение двадцатого века целая армия сексологов и писателей о сексе стремились побудить, научить и шантажировать женщин к получению оргазма, или хотя бы иметь энтузиазм в половом акте с мужчиной, предпочтительно в миссионерской позиции, чтобы мужчина мог быть «сверху». Сексологи называли неспособность женщин получать такое удовольствие политическим сопротивлением, или даже «угрозой цивилизации». (Джеффрис 1997б)

Конструирование сексуальности вокруг эротизированного подчинения женщин и господства мужчин проблематично по другим причинам тоже. Эта сексуальность поддерживает мужское сексуальное насилие во всех формах, и создает право мужчин использовать женщин, которые диссоциируют, чтобы выжить в проституции и порнографии. Поэтому радикальные феминистки и лесбийские феминистки понимали, что сексуальность должна измениться. Сексуальность неравенства, которая делает угнетение женщин возбуждающим, является прямым препятствием к любому движению женщин в сторону равенства. Трудно работать ради равенства, когда реализация этой цели разрушит «радость» секса. Поэтому важно сделать равенство возбуждающим. Только сексуальность равенства - цель совместимая с женской свободой. В «секс войнах» 80-ых феминистское понимание секса, как сформированного мужским доминированием и нуждающегося в реконструкции, стала объектом жестоких нападок.

Лесбийские «секс войны» появились одновременно с феминистскими «секс войнами», которые начались как противостояние успехам феминистской кампании против порнографии в поздние 70-ые и ранние 80-ые. Некоторые феминистки и лесбиянки (Дуган и Хантер 1995; Ванс 1984) в основном из социалистического феминизма, а не из радикального, или те, кто был замешан в смешанной политике гендера, выступили в кампании против антипорнографической политики, развитой радикальными и лесбийскими феминистками. В то время казалось, что радикальные феминистки критикессы порнографии и сексуального насилия получали некоторое признание в мейнстримном обществе. В то время казалось, что феминистское понимание порнографии как насилия против женщин, могло привести к принятию законов в некоторых штатах США в форме законов против порнографии, разработанных Андреа Дворкин и Катарин Маккиннон. (Смотри Джеффрис 1990а; Маккиннон и Дворкин 1997) Группа из Соединенного Королевства «Женщины против насилия над женщинами» имела некоторый успех в ранние 80-ые, заставив Совет Лондона убрать сексуальную рекламу из поездов в метро. Произошел момент приблизительно в 1980-1982 годах, когда казалось, что феминистские антипорнографические кампании имеют шанс на успех. В ответ, некоторые женщины в США (Feminist Anti-Censorship Task Force или FAC) и в Великобритании (Феминистки против цензуры, или FAC) начали делать кампании и писать в защиту порнографии, основываясь на свободе слова или потому что они позитивно оценивали порнографию и хотели сделать ее более доступной для женщин.

Фурор аргументов, который возник вокруг важного вопроса, нужно ли бороться с порнографией, был назван сторонницами защиты прав порнографов и потребителей порнографии «дебатами о сексуальности» или «секс войнами». Войны или дебаты сконструировали критический водораздел в истории этой волны феминизма. «Дебаты» остановили настоящий прогресс в создании сексуальности равенства, и создали движение в обратном направлении, когда сексуальные и гендерные практики, с которыми феминистские теоретикессы и активистки боролись, потому что они враждебны интересам женщин, стали прославляться как «свобода», или даже «трансгрессия» и политически революционные сами по себе. Разница во власти между мужчинами и женщинами стала эротизироваться в садомазохизме, например, а не была уничтожена.

«Лесбийские секс войны» фокусировались на проблеме «лесбийской» порнографии и «лесбийского» садомазохизма (СМ). Кимберли Осалливан, которая была на стороне порнографии и СМ, сказала что «секс войны» были ограничены только лесбийским сообществом в Австралии, и не просачивались в мейнстримный феминизм. (Осалливан 1997) Лесбийские феминистки утверждали, что когда лесбиянки занимались практиками порно и СМ, они импортировали ценности доминирования и унижения из мужской сексуальности в лесбийскую культуру. (Линден и коллеги 1982; Саксе 1994) Эти практики повторяли ненависть к женщинам в мейнстримной культуре, даже когда злоумышленницами и порнографками были лесбиянки. Лесбиянки выросли в культуре мужского доминирования. Некоторых научили быть сексуальными во время сексуального абьюза в детстве и в проституции / порнографии. В то время как лесбийские феминистки выбирают открыто отвергнуть это обучение, некоторые лесбиянки принимают его и воспевают. Сексуальные войны были вызваны тем, что я назвала «лесбийской секс революцией». (Джеффрис 1993) В ранние 80-ые появилась секс индустрия для лесбиянок, они продавали лесбийскую порнографию, секс игрушки и дилдо. Сексуальные ценности этой индустрии пришли из проституции и порнографии для мужчин, и также оттуда пришли многие работницы. Лесбиянка, которая создала главный порно журнал для лесбиянок в США, «На наших спинах», была стриптизершей. (Осалливан 1997) Также в секс войнах участвовали лесбиянки, которые получали удовольствие от порно и садомазохизма и были настроены защитить это удовольствие от феминистской критики. Лесбиянки, которые критиковали сексуальность доминирования и унижения, не скрывали факта, что их сексуальные реакции также были сформированы в культуре садо-общества, но они стремились изменить это. (Джеффрис 1990б) Те, кто защищали сексуальность неравенства, не хотели меняться. Защита сексуальности требовала реприватизации сексуальности. Чтобы убрать сексуальные практики из зоны досягаемости для политического анализа, они должны быть отделены от политического, и снова стать частными.

Гейл Рубин, американская лесбиянка садомазохистка, предоставила важное теоретическое обоснование для реприватизации секса. Она совершила наглую и очень успешную уловку, чтобы изолировать сексуальные практики от феминистской дискуссии. В статье 1984 года, озаглавленной «Думы о сексе», она утверждает, что сексуальность и гендер нужно разделить теоретически. (Рубин 1984) Поэтому «гендер» может быть хорошо исследован сквозь феминистскую оптику, в то время как «сексуальность» не подходит для феминистского анализа и должна считаться отдельной формой угнетения, чтобы исследоваться сексуальными либертарианцами и садомазохистами как она. Ее уловка удобно защищает садомазохизм и другие практики иерархического секса, такие как педофилия, от феминистской критики, и сделало ее эссе очень популярным в новых квир исследованиях. Оно постоянно опубликовывается, даже в феминистских антологиях, несмотря на факт, что оно может считаться попыткой ограничить феминистский анализ и заставить проблемных женщин не критиковать гейские сексуальные практики.

Ее тактический удар назвала проблематичным звезда квир теории Джудит Батлер, которая указывает, что «освобождение» Рубин сексуальности от феминизма «совпадает с мейнстримным консерватизмом и с мужским доминированием во многих формах». (Батлер 1994: 20) Лесбийские феминистки отмечали центральное место ее работы в реприватизации секса. Феминистская философка Бат-Ами Бар Он описывает Рубин как занимающуюся «побегом из феминизма» и говорит что она «сделала вклад в создание феминизма, в котором личное это не политическое». (Бар Он 1994: 60) Работа Рубин предоставила теоретическое обоснование для серьезной оппозиции к лесбийскому феминизму, который призывал к политическому анализу сексуальности и ее трансформации, развившимся в 80-ые «лесбийским секс войнам». Сексуальная индустрия предоставила коммерческий мотив.

Все принципы лесбийского феминизма были атакованы в 80-ые и 90-ые. Сепаратные лесбийские организации, культура были атакованы, когда лесбиянки в 90-ых развили новые близкие отношения с геями в квир политике. К любви к женщинам относились с подозрением, и маскулиность стала высшей ценностью в смешанной квир культуре. Сексуальность была критическим пунктом различий в лесбийских секс войнах. Также я буду утверждать в этой книге, что самое главное различие между лесбийским феминизмом и квир политикой это сексуальность. Хотя многое можно сказать о квир политике в других отношениях, здесь в деталях будет рассмотрена повестка квир движения о сексуальности. Те лесбиянки, которые стремились деполитизировать сексуальность, противостоять феминистской критике эротизированного доминирования и унижения в садомазохизме, в динамике порно и проституции, идентифицировались с новой квир политикой. Для них атаки на лесбийский феминизм, потому что он скучный и несексуальный, были своего рода обрядом посвящения в новую политику. (Уалтерс 1996)

Глава 2

Квир теория и политика и лесбийская феминистская критика

Квир политика появилась в совсем другом политическом климате. В поздние 80-ые и ранние 90-ые неолиберализм не имел противников и был на подъеме. 90-ые были временем TINA, “Не существует альтернативы», это известная фраза Маргарет Тэтчер. Это было время, когда нерегулируемый мошеннический капитализм украл ресурсы мира и разрушил условия жизни для рабочих от США до Австралии. В это время феминистские и антирасистские политики, которые применяли образовательные учреждения и университеты в Великобритании и США, поносили за «политическую корректность». Термин «политически корректный» был термином абьюза, использовавшийся автоматически и без раздумий многими, всякий раз когда возникала угроза практикам, которые укрепляли права и интересы богатых белых мужчин. Это были неблагоприятные времена для создания радикальной политики, и на самом деле квир политика впитала в себя современную желчность к «политической корректности» и показала ситуации, в которых гей политика капитулировала перед экономическими императивами времени.

Практики, которые гей освобожденцы анализировали и критиковали как результат угнетения, были превращены в товары ради бизнес-интересов, как в гей-проституции и транссексуальной хирургии, эти практики стали воспеваться в новой квир политике. Мощный новый экономический сектор теперь делал большие прибыли на гей секс индустрии - порнографии и проституции. Его интересы были защищены и им дали теоретическое обоснование в квир политике. Квир политика не была против капитализма, если капитализм был гейским, или доходы приходили от практик, которые считались «трансгрессивными». Это было совсем другое время. Эта глава изучит происхождение, идеи и практики квир политики и аспекты, в которых она отличается от гей освобождения и лесбийского феминизма. Глава проанализирует компоненты квир коалиции и оценит их революционный потенциал для лесбийской политики.

Американская лесбиянка и политическая ученая Шэйн Фелан дает список из четырех источников происхождения квир политики. Первым был факт, что «феминистские секс-войны вымотали многих лесбиянок и заставили их искать новые места». (Фелан 1994: 151) Второе это требование бисексуалов, чтобы их включили в лесбийские и гейские сообщества. Третье это влияние СПИДа на создание альянса между лесбиянками и геями, на основе симпатии лесбиянок к состоянию их гей братьев. Последнее, она говорит, постструктуралистские идеи создали основу для развития квир-теории в академии.

Есть удивительный уровень согласия между адептами и недоброжелателями, что квир политика стала модной вследствие так называемых феминистских секс войн. Лесбиянки, которые бежали от радикального феминистского анализа сексуальности, вошли в квир политику, которая была основана на традиционном мужском понятии о сексуальной свободе. Эти традиционные взгляды представлены исторически джентльменами, такими как Маркиз де Сад, чья власть и привилегии включали в себя право доступа к женщинам и детям, в рамках брака и вне его. (Капеллер 1990) Мужская «сексуальная свобода» была освящена двумя сексуальными революциями двадцатого века, которые институциализировали женское сексуальное обслуживание мужчин в браке и проституции. Мужские сексуальные права, переименованные в отмену угнетения и наука сексология назвала их биологически необходимыми, были закреплены в новом режиме сексуального либерализма (Джеффрис 1997б). Квир теоретики, такие как Майкл Уарнер, провозглашали конечной целью квир политики гейскую версию мужской «сексуальной свободы». (Уарнер 1999)

Приверженность квир политики к воспеванию специфически мужской сексуальной свободы ясно видна в выборе Дугласом Кримпом важного прародителя квир теории, книги Гая Хокингема «Гомосексуальное желание», как «возможно самого первого примера того, что мы сейчас зовем квир-теорией», хотя она написана за двадцать лет до появления квир-теории (цитируется по Джагосе 1998: 5). Книга Хокингема, в первый раз опубликованная в 1972 году, не содержит ничего о лесбиянках или женщинах. На самом деле это хороший пример фундаментальной проблемы общих слов, таких как «гомосексуал» и «квир». Они означают мужчин, если женщины не включены открыто. Книга это хвалебная ода публичному сексу между геями в местах для круизинга, названному «втыкание вилок в розетку», то, что женщинам трудно будет сделать.

Лесбиянки, боровшиеся с радикальными феминистками лесбиянками в секс войнах, переняли повестку дня о гейской сексуальной свободе. Некоторые даже пытались заниматься публичным сексом, но это не прижилось. (смотри Смиф 1992) Вместо того чтобы ставить женщин на первое место, и искать ценности в сепаратной культуре, созданной женщинами и лесбиянками, «секс радикалки», как называет их Фелан, «чаще находились в союзе с нелесбийскими «сексуальными меньшинствами», чем с лесбийскими феминистками, таким образом «Квир стал общим термином, который включает в себя всех партнеров Рубин по танцам». (Фелан 1994: 152) Некоторые партнеры Рубин по танцам были садомазохистами и педофилами. Она переименовывает педофилию в «секс между поколениями», чтобы показать свое позитивное отношение к этой мужской практике. Фелан идентифицирует «секс войны» первым источником квир политики, потому что отрицание лесбийского радикального феминизма было фундаментальным. Квир критика лесбийского феминизма основана на атаках, придуманных во время лесбийских «секс войн», то что лесбиянки выступают против секса. Американская теоретикесса садомазохизма Пат (сейчас Патрик) Калифия описывает людей из лесбийского и гей движения, критикующих секс, как «супер конформистов с картонными пездами и шерстяными хуями». (Калифия 1994: 157) Сюзанна Данута Уалтерс, в своей язвительной критике квир политики в книге «Знаки», приводит аккуратное описание образа лесбийских феминисток, который рисует квир политика, - т. е. это скучные, старомодные, уродливые ханжи.

«Однажды была группа очень скучных уродливых женщин, у которых никогда не было секса. Они много ходили по лесам, читали плохие стихи про богинь, носили клетчатые рубашки, и ненавидели мужчин (даже своих братьев геев). Они называли себя лесбиянками. К счастью, появились эти парни по имени Фуко, Деррида и Лакан, одетые в женские платья и верхом на больших белых лошадях. Они сказали этим глупым женщинам, что они политически корректные, негибкие, фригидные, ненавидящие секс скромницы, которым просто не досталось секса — все равно это была игра, игра слов и картинок, мимикрия и имитация, какофония знаков, ведущая в никуда. Им сказали, что вести политику про гендер было глупо, потому что гендер это перфоманс.» (Уалтерс 1996: 844)

В видении квир политики мальчики постструктуралисты пришли на помощь и показали, какой бессмысленный и ненужный был лесбийский феминизм. Квир политика была создана в целях борьбы с лесбийским феминизмом. Основополагающим мифом была ужасность лесбийского феминизма.

Вторым источником, по Фелан, было требование бисексуалов включения в лесбийскую и гей политику. Определенно инклюзивность квир политики - это главная причина того, что адепты рекламируют полезность категории «квир», в то же время это главная причина для критики ее противниками. Слово «квир» стало применяться, потому что оно было инклюзивное и легко произносимое, как объясняют сторонники. Габриел Ротелло говорит, что не нужно больше говорить большой список людей в «сообществе», а просто сказать одно слово для всех: «Когда ты пытаешься описать сообщество, и нужно перечислить геев, лесбиянок, бисексуалов, драг королев, транссексуалов (до операции и после операции), это становится громоздким. Квир говорит это все.» (Ротелло, цитируется по Дуган 1995: 166) Эскофиер и Берубе говорят, что новое поколение приняло слово «квир», потому что другие слова «лесбиянка, гей и бисексуал» «странные, узкие и возможно скомпрометированные слова», и потому что слово выражает «бунтарскую» природу новой политики. (цитируется по Дуган 1995: 171) «Квир», говорят они, называет «тех, кто чувствует себя извращенным, странным, изгоем, другим и девиантом» и кто хочет «утвердить одинаковость, определяя общую идентичность на периферии».

Новый термин взбесил лесбийских феминисток, которые наблюдали, что хотя этот термин должен быть инклюзивным, он исключал лесбиянок и лесбийских феминисток. В опыте лесбиянок общие слова для геев и лесбиянок быстро начинали означать только мужчин-геев. Целые книги были написаны геями писателями о «гомосексуальной истории» или «гомосексуальном желании», в которых лесбиянки не упомянуты. (Роуз 1977; Хокингем 1978) Слова «гомосексуал» и «квир» не стали обозначать только мужчин, но фактически это происходило из-за простой материальной политической реальности, большей социальной и экономической силе мужчин, силе, которая позволила мужчинам определять, что такое культура и сделать женщин невидимыми. Для лесбиянок, иметь название только для женщин, которые любят женщин, было очень важным, чтобы утвердить свое существование и различие, и утвердить лесбийскую гордость, основанную не на существовании как низшая форма геев, а дикие и бунтующие женщины, которые отказываются от своего подчиненного положения. На самом деле, лесбийские феминистки тяжело боролись на протяжении двадцати лет, чтобы поставить на политическую карту слово, которое они выбрали для выражения своей специфичной истории, культуры, практики и политик. В поздние 80-ые слово «лесбиянка» начало появляться в заглавиях конференций на «Лесбийская и гейская история» или «Лесбийская и гей литература» и в заглавиях книг. Слово «лесбиянка» даже было поставлено на первое место, учитывая историческое стирание существования лесбиянок. Изобретение слова «квир» все это поменяло. Битва для включения слова «лесбиянка» была едва выиграна, когда столы были перевернуты и лесбиянки снова были похоронены под словом «квир». Квир активисты сказали лесбиянкам, что они включены в квир вместе со многими другими, такими как транссексуалы и садомазохисты, чьи интересы были в полной противоположности интересам освобождения женщин.

Некоторые описания квир коалиции включают в себя только лесбиянок, геев, бисексуалов и трансгендеров. Даже урезанная версия квира представляет собой проблему. Бисексуальность и транссексуальность это формы поведения, которые критиковались лесбийскими феминистками как противоречащие интересам лесбиянок. Хотя бисексуалы занимают одинаковое место в квир коалиции ЛГБТ вместе с лесбиянками, геями и трансгендерами, совсем не очевидно, что интересы и цели бисексуалов мужчин и женщин схожи с целями лесбиянок и геев. В бисексуальных антологиях существует значительная враждебность в сторону лесбийского феминистского проекта. Любые лесбиянки или геи, которые ставят под вопрос общность политических интересов между собой и бисексуалами, скорее всего будут обвинены в «моносексизме» - т. е. заинтересованные только в одном поле, а не в двух, или будут названы гендерными фашистами. Был придуман целый новый язык в бисексуальной политике, чтобы атаковать тех, кто выражает критику включения Б в ЛГБТ.

Лесбийский феминизм не считает транссексуальность прогрессивным явлением. Джанис Рэймонд (1994) убедительно доказала, что транссексуальные операции являются социальным контролем. Возникла медицинская индустрия, которая получала прибыль от транссексуальности и заставляла тех, кто не чувствовала себя комфортно в политически сконструированных категориях пола и сексуальности, калечить свои тела, чтобы вписаться в общество. Я утверждала, что транссексуальные операции нужно понимать как вредные культурные практики и нарушение прав человека. (Джеффрис 1997б) Чем более инклюзивной становится квир коалиция, тем труднее лесбийским феминисткам принять ее как в какой-то степени прогрессивную. Одна формулировка из листовки «Квир власти», распространявшей в Лондоне, гласит следующее: «Квир значит трахаться с гендером. Есть квиры натуралы, бисексуалы квиры, трансы квиры, лесбиянки квиры, пидорасы квиры, СМ квиры, фистинговые квиры на каждой улице нашей жалкой страны». (цитируется по Смиф 1992: 17) Лесбийские феминистки определили свою политику в оппозиции гетеросексуальному императиву, квиры натуралы вообще не имеют общих проблем. Похожим образом, СМ квиры проблематичны, потому что садомазохизм эротизирует доминирование и подчинение, которое происходит из мужского доминирования в гетеросексуальности. Социальные группы, включенные в «квир», представляют собой формы поведения, которые, согласно лесбийскому феминизму, результируют из мужского доминирования и подчинения женщин, и помогают этому подчинению продолжаться. Коалиционная политика, принимающая в себя всех людей с необычной сексуальностью или практиками самоповреждения, не может еще больше отличаться от лесбийского феминизма, политики, основанной на любви к женщинам, стремящейся потопить структуры мужской власти, в том числе сексуальность насилия и агрессии.

Скрытым в слове «квир» была политика аутсайдерства, и это еще один пункт, в котором квир политика противоположна лесбийскому феминизму. Есть теоретики геи, которые утверждают, что это ошибка взять оскорбительный термин, означающий маргинальность и исключение, и пытаться сделать из него политически позитивный термин. Стивен О. Мюррай, например, говорит в своей критике квир теории: «Во первых, я отказываюсь от слова «квир», которое не может стать нейтральным». (Мюррай 1997) В то время как квир политика празднует статус меньшинства гомосексуальности, лесбийский феминизм не видит лесбиянок как трансисторическое меньшинство одной из десяти или одной из двадцати. Опыт 70-ых, в котором сотни тысяч женщин в Западном мире выбрали для себя жизнь лесбиянок, это живое доказательство ложности такого утверждения. Лесбийские феминистки утверждали, что «любая женщина может быть лесбиянкой», потому что лесбийство представляет собой политическое восстание против мужского господства, и это модель свободной женственности.

Третий источник квир политики по Фелан это американский СПИД активизм. Геи активисты стали очень злыми, потому что их интересы игнорировались американским правительством, в частности в области выпуска лекарств, нацеленных на облегчение симптомов СПИДа. Это, как говорит Саймон Уатни, основатель группы квир политики Скандал в Великобритании, было движущей силой для квир активизма. (Уатни 1992) Это был новый злой, креативный активизм, нацеленный на скандал и провокации. Оригинальность активистских практик квир политики была поставлена под вопрос феминистскими критикессами. Они указывали, что похожие скандальные практики долго были центральными для феминизма и лесбийского феминизма, начиная с протестов на Мисс Мира до проникновения в Палату Лордов, когда лесбиянки протестовали против закона в 1987 году, запрещавшего «пропаганду гомосексуальности». Этот новый воодушевленный активизм получил теоретическое обоснование, как отмечает Фелан, от постструктуралистской теории, штурмовавшей университеты в этот период.

Квир теория

Разные виды постструструктуралисткой мысли, такие как идеи Мишеля Фуко и переделанный фрейдизм, вдохновили квир теорию. Работы Фуко были популярным источником квир теории, потому что он был геем, садомазохистом, писал про сексуальность и гомосексуальность, и удобно исключал из своих исследований женщин. Удивительно, фрейдизм стал популярным несмотря на факт, что предыдущие поколения активисток геев и лесбиянок отвергли Фрейда и психоанализ в общем, за враждебность к интересам гомосексуалов.

Из поструктурализма квир теория берет отсутствие теоретической уверенности об идентичности, и обо всем другом, и празднование «различий» ради различий. Джошуа Гамсон выражает это так: «Конечная цель квирности, однако, не только ставить под вопрос содержание коллективной идентичности, но ставить под вопрос единство, стабильность, жизнеспособность и политическую практичность сексуальных идентичностей — даже их использование». (Гамсон 1996: 404) Постмодернистское желание отказывать в определенности идентичности было использовано некоторыми квир теоретиками, чтобы бить в похоронный колокол лесбиянства. Колин Ламос, в сборнике «Лесбиянка постмодернистка», пишет: «Лесбиянка постмодернистка не еще одна лесбиянка, но конец лесбийства как мы его знаем — отчетливой, редкой сексуальной ориентации». (Ламос 1994: 99) Ее определение квир лесбиянки удивительно отчетливое, и показывает кардинально противоположную озабоченность, чем озабоченность лесбийского феминизма. Ламос описывает квир лесбийскую культуру как полученную из секс-индустрии и геев: «Коммерциализация и эстетика лесбийской сексуальности проявляется в распространении секс игрушек, порнографии, сексуальных стилей буч/ фем, сексуальных практиках СМ, и телефонного секса — многие их которых пришли от геев мужчин — показывает что лесбийская квир культура размывает границы между мужским и женским и между лесбиянками и натуралами.» (стр 94). Таким образом, только лесбийская феминистская идентичность должна быть деконструирована.

Лесбийская феминистская идентичность это социальный конструкт, я полагаю, как и лесбийская идентичность; но это не значит, что она должна быть оставлена. Лесбийство это продукт определенного исторического момента. В создании гетеросексуальности как политического института, лесбийство было вытеснено. Лесбиянки это независимые женщины, которые отказываются от гетеросексуальности и пугающий другой, кого можно использовать, чтобы загнать женщин в гетеросексуальный загон. Лесбийство должно существовать сейчас, чтобы дать убежище для бунтующих женщин, и как основа движения за социальные перемены. Деконструкция идентичности в квир теории была раскритикована за то, что она сделала политическое действие сложным, потому что люди, которые не уверены, кто они такие, не формируют сильную революционную силу. Но в будущем, когда угнетение женщин больше не будет существовать, и гетеросексуальность как политический институт больше не играет такой важной роли, возможности, открытые для женщин может быть будут другими.

Квир теория создала свой канон теоретикесс, и среди них есть некоторые значимые женщины. Джудит Батлер приписывается борьба с эссенциализмом, который подкрепляет ненависть к гомосексуалам, через «перфоманс» гендера. (Батлер 1990) Аннамари Джагосе объясняет, что «квир описывает те жесты или аналитические модели, которые драматизируют непоследовательности в предполагаемо стабильных отношениях между хромосомным полом, гендером и сексуальным желанием». (Джагосе 1998: 3) «Демонстрируя невозможность любой «естественной» сексуальности, квир теория ставит под вопрос даже такие очевидно непроблематичные термины как «мужчина» и «женщина»». Немного странно, что Джудит Батлер не говорит ничего оригинального и пользуется таким уважением. Сопротивление эссенциалистскому пониманию гендера было фундаментальным для феминизма, начиная с поздних 60-ых. Но это сопротивление обычно было выражено более простым языком и в более освободительной форме, как требование уничтожить гендер, а не играть с ним. Решимость Батлер крепко держаться за гендер, а не оставить его, может быть объяснено, если знать ее практики. Она объясняет в интервью в трансгендерной антологии, «Забирая гендеры», что она стала бучом в возрасте за двадцать, и «имела сложные и активные отношения с дискурсом буч / фем и СМ дискурсом в течение двадцати лет». (Море 1999: 286) Она реализовывает свою идентичность в терминах этих дискурсов. Приверженность феминистскому проекту избавления от гендера повлияет на ее выбранный образ жизни.

Лесбийские феминистки относятся с неприязнью к включению в ряды самых значительных «квир» теоретикесс гетеросексуальную женщину, которая пишет только о геях, Ив Кософски Сэджвик. Сэджвик признается одной из самых важных прародительниц и практикесс квир теории. (Джагосе 1998: 5) Гетеросексуальность Сэджвик, из которой она не делает секрета, засвидетельствована в ее недавней автобиографической книге, где описывается ее терапия после лечения рака груди, «Диалоги о любви» (1999).

Она говорит, что «квир штуки центральные в моей жизни» (Сэджвик 1999: 9), но что это могло значить для гетеросексуальной женщины? Сэджвик рассказывает о своей старомодной гетеросексуальности. Она вышла замуж в 19 лет, и осталась с этим мужем, занимаясь сексом в миссионерской позиции. Ее сексуальная жизнь «без извращений, каждую неделю, в миссионерской позе, при дневном свете, сразу после душа, с одним человеком так называемого противоположного пола, за которого я вышла замуж почти двадцать пять лет назад». (стр. 44) Ее жизнь в фантазиях садомазохистическая, как она утверждает. «Жестокость и боль. Унижение. Пытки. Изнасилование», и в частности порки. Она объясняет, что она боялась своего отца, который был жесток к своим детям и порол ее. Но она говорит, что она не исполняет свои фантазии в реальности.

Ее муж, Хал, работает в другом городе, и бывает дома только по выходным. Она живет вместе с геем, которого она любит, и с которым имеет страстную связь, «очень физическую, хотя мы не имеем секса; и я думаю, что эмоциональная погода моего дня очень часто определяется эмоциональной погодой Майкла» (стр. 24). Ее любовь к Майклу значит, «Я очень привязана к эмоциональному солнечному свету Майкла. Я сделаю все, чтобы получить или сохранить его.» (стр. 25) Ее эмоциональное подчинение этому гею похоже на требования традиционной гетеросексуальности для жен.

Ее тексты, такие как «Между мужчинами» (1985) посвящены отношениям между мужчинами и анальному сексу. Хотя она не имеет секса с геями, она любит геев и посвящает им свою работу. Она объясняет это так:

«Я больше всего горжусь, возможно, тем что веду жизнь, где невозможно отделить любовь от работы. Большинство моих академических работ написаны про геев, поэтому возможно кажется странным, что я скажу это, не являясь мужчиной и геем. Но это все еще правда. Труды про секс и любовь и желание… Я должна сказать, что моя любовь принадлежит геям.» (стр. 23)

Она не скромничает о своих достижениях в отношении квир культуры и сообщества. Она описывает себя как «необходимую, центральную членку квир семьи» и достаточно добра, чтобы объяснить квир людей самим себе и другим «делая много работы проговаривая квир идеологию, делая ее новой, делая ее неотразимой для других». (стр. 55)

Книга содержит только один комментарий об отношении Сэджвик к женщинам. Один параграф написан заглавными буквами и кажется представляет взгляды терапевта на трудности Сэджвик в отношениях с женщинами.

«ИВ ГОВОРИТ, ЧТО В ОТНОШЕНИЯХ С ЖЕНЩИНАМИ ОНА ЧУВСТВУЕТ, ЧТО РАСТВОРЯЕТСЯ, ПЕРЕСТАЕТ БЫТЬ СОБОЙ (РАЗВЕ ОНА ВСЕ ЕЩЕ ЖЕНЩИНА?), БОИТСЯ ПЕРЕСТАТЬ СУЩЕСТВОВАТЬ, БОИТСЯ БЫТЬ НЕАДЕКВАТНОЙ, НЕЗНАЧИТЕЛЬНОЙ. С ЛЮДЬМИ, КОТОРЫЕ НЕ ЖЕНЩИНЫ, ОНА ЧУВСТВУЕТ СЕБЯ СПЕЦИАЛЬНОЙ, ОЧЕНЬ СИЛЬНОЙ И ИЗОБИЛЬНОЙ. С ЖЕНЩИНАМИ ОНА НЕ ЧУВСТВУЕТ СПЕЦИАЛЬНОЙ СИЛЫ.» (стр. 125)

Для лесбийских феминисток, теория, созданная гетеросексуальной женщиной, которая считает себя влюбленной в геев, не привлекательна. Сюзанна Данута Уолтерс комментирует, что Сэджвик описывает свою идентичность как «гея мужчины», и «здесь даже нет наивной честности фагхаг, которые просто наслаждаются щегольством геев. Сэджвик, постмодернистский интеллектуальный субъект, должна не только идентифицироваться или симпатизировать, или быть союзником, она должна быть». (Уалтерс 1996: 847) Главная проблема квир теории, ее хорошее отношение к мужчинам, не может быть критикована женщиной, которая посвятила свою теорию геям, настолько, что она сама считает себя геем. Отвержение Сэджвик своей женственности и трудности с идентифицированием себя с женщинами, это противоположность любви к женщинам, которая формирует базис философии и практики лесбийского феминизма.

Гендер и квир теория и практика

Понятие Фуко «трансгрессия» центральна для квир теории. В квир теории идея революционного активизма, который сможет побороть материальные различия во власти между полами, где гендер это просто выражение различий, была заменена идеей, полученной из работ Джудит Батлер, что «трансгрессия» на уровне одежды и перфоманса это революционно и разрушит систему «гендера». Джеффри Уикс, например, имеет энтузиазм о важности трансгрессии: «Момент трансгрессии, когда всему социальному порядку бросается символический вызов, на самом деле необходим, чтобы добиться прав. Это привлекательность квир теории и квир политики: они предоставляют теоретическое обоснование для трансгрессии, и практикам сексуального диссидентства и саботажа, которые борются с символическим порядком.» (Уикс 2000: 70) Трансгрессия это удобная форма активизма в ночном клубе. Оно состоит из выполнения сексуальных практик, которые запрещены традиционной моралью, такие как садомазохизм и публичный секс, или ношение одежды противоположного пола. Трансгрессия не требует смены законов, выхода на демонстрации, или написания писем. Она может быть достигнута тем, чем всегда наслаждались некоторые геи и лесбиянки, в то же время переименовывая это в политические трансформации. Таким образом похождения в ночной клуб, в резиновой одежде или одежде другого пола, может считать политическим актом.

Социолог Стивен О. Мюррай в своей острой критике квир теории, очень критически относится к понятиям, что игра с гендером революционна, и к идее, что «все, что делают подчиненные, это «сопротивление» - в частности, что «игра с гендером» подрывает гендерную социальную организацию доминирования. Разные перфомансы и дискурсивные практики не изменяют общество.» (Мюррай 1997) Он полагает, что должно быть меньше трансгресии и больше рассмотрения, как такое поведение может появиться из интернализованной ненависти к себе у подчиненных.

Трансгрессия имеет долгую историю у мужчин высшего класса. В 18 веке в Англии джентльмены резвились в перфомансе своей версии садомазохизма в Клубе Хэллфайр. Моральные принципы были отвержены, но социальная структура гетеропатриархальной Англии не пошатнулась. Трансгрессия это удовольствие сильных, которые могут вообразить себя приятно развратными. Это зависит от содержания общепринятой морали. Не было бы скандала, и приятная развратность исчезла бы, если бы произошли серьезные социальные перемены. Трансгрессоры и моралисты взаимно зависят друг от друга, заключенные в бинарные отношения, которые побеждают перемены, а не создают их. Также, трансгрессия зависит от существования зависимых других, на которых можно совершать сексуальную трансгрессию, в большинстве это проституированные женщины и мальчики. (Капеллер 1990) Эта стратегия недоступна домохозяйке, проституированной женщине, или эксплуатируемому ребенку. Они объекты трансгрессии, а не субъекты.

Идея, что общепринятые гендерные различия могут быть отменены перфомансом, приводит Джудит Батлер и других квир теоретикесс к воспеванию и включению в ряды квир активистов геев, которые носят женскую одежду, трансвеститов, транссексуалов, буч \ фем роли, и всех, кто носит одежду противоположного пола. Эти идеи привели к понятию, что должны быть признано существование многих «гендеров». Многие гендеры могут включать в себя, в этом понимании, буч лесбиянку или фем лесбиянку, драг королеву или мужественного гея СМ верхнего, также как феминную гетеросексуальную женщину или маскулиного гетеросексуального мужчину, плюс другие комбинации. Этот подход к гендеру отрывает его от материальной базы в угнетении женщин. Проблемой становится только недостаток гендерных возможностей.

Радикальный \ лесбийский феминистский подход к гендеру не может быть более отличающимся. Они не видят политическую цель в создании больших и равных возможностей, чтобы проявлять маскулиность и феминность, радикальные / лесбийские феминистки стремятся уничтожить то, что было названо «гендером». Я не фанатка слова «гендер», и предпочитаю отменить его, чтобы заменить выражениями, относящимися напрямую к политическому основанию мужского доминирования. Поэтому я предпочитаю называть маскулиность «мужское доминирующее поведение» и феминность «поведение женского подчинения». Из этой точки зрения не может появиться множественность гендеров. Кристин Делфи, французская радикальная феминистка теоретикесса, выражает эту точку зрения наиболее ясно. (Делфи 1993) Она объясняет, что это неправильно видеть проблему с гендером в жестком приписывании определенных качеств и поведения, которую можно решить андрогинностью, в которой маскулиность и феминность смешиваются вместе. Два гендера настоящего, говорит она, это на самом деле поведение мужского доминирования и женского подчинения. С концом мужского доминирования, такое поведение не будет иметь смысла. Они станут немыслимыми и люди должны будут придумать новые способы отношений, которые не включают в себя поведение, появившееся из упраздненной политической системы.

Понимание гендера как доминантного и подчиненного формы поведения ставит крест на идее многих «гендеров». Необычные акторы могут выражать подчинение и доминирование. Остается только два гендера. Квир подход, прославляющий «перфоманс» гендера и его разнообразие, обязательно содержит два гендера в циркуляции. Вместо того чтобы устранить доминирующие и подчиненные поведения, они воспроизводят их. Поэтому квир теоретики и активисты, которые стремятся делать перфоманс гендера, могут считаться гендерными лоялистами, делающими ставку на сохранение гендерной системы мужского доминирования. Все охваченные квир политикой, включение которых основано на перфомансе мужского доминирования и женского подчинения необычными акторами, драг, буч / фем, трансвестизм или транссексуализм занимаются поведениями, которые жестко ограничены во времени. Их поведения выбора, которому они уделяют много внимания, финансовых инвестиций и частей своего тела, невозможны в мире без мужского доминирования. Вместо того чтобы быть сколько-то революционными, они исторические анахронизмы. Эти люди также занимаются поведением, противостоящим феминистскому проекту уничтожения гендера, помогая сохранять употребительность гендера. Они совсем не могут быть партнерами лесбийским феминисткам.

Интересно рассмотреть, почему транссексуалы \трансгендеры решительно включены в «квир» политику, как если бы они соответствовали геям и лесбиянкам. Это включение возможно отходит корнями в раннее понимание гомосексуальности как гендерного перевертыша. Сексологи 19 и 20 века, такие как Генри Хавлок Эллис, думали, что гомосексуальные мужчины имели женский мозг в мужском теле, и что гомосексуальные женщины имели мужской мозг в женском теле. (Хэлвис 1913; Джеффрис 1997б) В то время хромосомы не были открыты. Ясно, что они считали однополую любовь возможной, только если один из партнеров был по существу другого пола, несмотря на внешность. Идея гомосексуальности как гендерного перевертыша была отвергнута гей освобожденцами и лесбийскими феминистками, которые утверждали, что однополые партнерки могут любить друг друга в отрыве от политических конструктов маскулиности и феминности.

Лесбийский феминистский анализ транссексуальности был резким. «Транссексуальная империя» Джанис Реймонд (1994) остается самым ясным и самым убедительным объяснением диагноза транссексуальности и операции как формы социального контроля. Она объясняет, что психологини и хирургини удаляют любую критику гендерной системы, распределяя тех, кто не выполняет адекватно требования одного полового класса, в другой класс, с помощью хирургии и лекарств. Вместо того чтобы быть «трансгрессивной», Рэймонд показывает, что транссексуальная операция самая консервативная практика, нацеленная на сохранение мужского господства и женского подчинения, укрепляя идею, что существует два природных гендера, в которые все должны вписаться. В то время, когда это было написано (поздние 70-ые), лесбийские феминистки ожидали окончания транссексуальных операций, потому что гендерная система будет свергнута феминистским активизмом. Когда понятия о природной мужественности и женственности будут подавлены, тогда транссексуальность не будет иметь значения. Но транссексуальные операции не исчезли.

Рождение квир теории снова внесло понятие гендерного перевертыша в понимание гомосексуальности, через ассоциацию лесбийской и гей политики с транссексуальностью в квир коалиции ЛГБТ. Это весьма удивительно, так как исторически транссексуальность была механизмом устранения гомосексуальности. Геи и лесбиянки, которые не могли справиться с идеей быть гомосексуалом, подвергались операциям и лечению лекарствами, чтобы походить на противоположный пол и вступать в некое подобие гетеросексуальных отношений, вместо гомосексуальности (смотри Томпсон 1995; Рис 1996). В то время как сексологи до середины двадцатого века могли только помещать гомосексуалов в категорию транссексуалов, развитие хирургических и химических методов в поздние десятилетия дало возможность врачам физически трансформировать гомосексуалов. Хотя не все прошедшие через операции являются гомосексуалами до операции, большинство были гомосексуалами, и подавляющее большинство женщин были лесбиянками. (Лофштайн 1983; Девор 1999) Почему тех, кто убегал от гомосексуальности через операции, стали ставить в один ряд с той категорией, которую они всеми силами старались избежать, лесбиянками и геями?

Но даже варварские калечения транссексуальной операции оправданы квир теорией. Хороший пример квир \постмодернистского оправдания транссексуальности в статье академического квир журнала GLQ, автор Сюзан Страйкер. Он идентифицирует транссексуальность с квир политикой так: «Я хочу предположить в этом эссе, что трансгендерность на самом деле это нетрадиционная интерпретация квира». (Страйкер 1998: 149) Он лирически говорит о «поколении ученых» которое появляется, которые могут рассчитывать на «дикое изобилие гендеров, порожденных разрушением «женщины» и «мужчины», как архипелаг идентичностей, поднимающихся из моря: ФТМ, МТФ, еонист, инверт, андрогин, буч, фем, нелли, квин, третий пол, гермафродит, томбой, сисси, драг король, шимейл, хи-ши, бой-дайк, гёрлфаг, транссексуал, трансвестит, трансгендер, кросс-дрессер». (стр 148)

Он использует постструктуралистскую теорию, чтобы доказать радикальную и трансгрессивную природу транссексуальности. Поэтому он видит явление трансгендеров как появляющееся из, и являющееся свидетелем, «эпистемологического раскола между знаками и тем, что они обозначают». Они срывают и делают неестественным, то, что он называет «нормальной реальностью западного модерна», в частности идею, что гендер должен принадлежать определенному строению тела. «Явление транссексуальности» достигло «критической важности (и критического шика) в такой степени, что оно предоставляет место для борьбы с проблематичными отношениями между принципами перформативности и материальности, которые неизбежны, и бросают вызов стабильной репрезентации, в частности испытываемой телесными субъектами». (стр. 147) Это собрание постмодернистских \ квир жужжащих слов означает, что транссексуалы радикальны, потому что они создают хирургически гениталии на телах, которые в нормальном состоянии не имели бы их, и заставляют некоторых людей путаться в понятиях, что такое мужчина и женщина. Важно подняться из этого мутного и пышного языка, чтобы рассмотреть последствия включения в сердце квир политики практики, нацеленной на устранение гомосексуальности.

Гей освобождение и феминизм изменили концептуальную карту большинства тех, кто идентифицируется лесбиянкой или геем, до такой степени, что они скорее всего не считают свою гомосексуальность связанной с какой-либо проблемой с гендером. Мы не видим себя как неудавшимися мужчинами или женщинами. Но транссексуальность играет важную роль в ликвидации гомосексуальности. Это очень ясно видно в психологическом диагнозе «расстройство гендерной идентичности». После того как лесбийские и гей активистки достигли удаления гомосексуальности из списка метальных болезней в американском руководстве для диагностики и статистики в 1973 году, она была заменена в 1980 году, добавлением «расстройства гендерной идентичности» (РГИ). РГИ применяется к детям, которые ведут себя неправильно с точки зрения консервативной Америки, мальчики играют в куклы, девочки учатся чинить машины. ДСМ 4 указывает, что субъективный «дискомфорт» ребенка с диагнозом РГИ, может быть выведен из «отвращения к грубым и кувыркающимся играм и отказу от мужских стереотипных игрушек, игр и активностей» в мальчиках, и «отвращение к нормативной женской одежде» у девочек. (Минтер 1999: 10) Детей отводят в клиники гендерной идентичности, которые приносят деньги терапевткам, где их лечат от отвращения или используют другие методы изменить их поведение на более подобающее их полу. Большинство из них все равно вырастают гомосексуалами, и многие становятся бисексуалами в независимости от того, получили они лечение от РГИ или нет. Из текстов психологинь, которые управляют категорией РГИ, ясно что они стремятся искоренить гомосексуальность. Как сказал Лауренс Масс, «Американская психиатрия занимается долгим, скрытым процессом концептуализации гомосексуальности как психической болезни с другим именем – «расстройства гендерной идентичности в детстве»». (цитируется по Минтер 1999: 12)

В последнюю декаду возросло количество мужчин, женщин, девочек и мальчиков, идентифицирующих себя трансгендерами и стремящихся получить операцию и гормональное лечение. Причиной может быть большее распространение идеи транссексуальности, которую могут принять молодые лесбиянки и геи, которые не хотят быть гомосексуалами, или имеют причины ненавидеть и отрицать свое тело. СМИ гораздо чаще рассказывают истории о транссексуалах. Австралийский социолог Франк Левинс проинтервьюировал 50 МТФ транссексуалов и обнаружил, что 50 % «осознали» что они транссексуалы, только когда увидели статью в масс-медиа об этой теме. (Левинс 1995) Теперь интернет сайты предлагают идею транссексуальности. София Пазос в статье о социальных услугах трансгендерной молодежи, пишет «Интернет открыл дверь шкафа для трансгендерных персон». (Пазос 1999: 71)

Ключевой компонент существующего продвижения и расширения транссексуальности это идея, что существуют «настоящие» трансгендеры – т. е. не гомосексуал и не буч лесбиянка и не женственный гей. Практикессы, которые рекомендуют женщинам и мужчинам операции, и сами хирургини, любят думать, что они имеют дело с определенной категорией, которую можно ясно распознать. Но это не так. Они создают, с помощью своих диагностических инструментов, ту самую категорию, которую они открыли. Транссексуальность эссенциализируется в тех самых «помогающих» профессиях, которые помогают его сконструировать. Сборник «Социальные услуги для транс молодежи» должен звучать как тревожный знак для тех лесбиянок и геев активисток, которые хотят помочь юным лесбиянкам и геям сохранить свое тело и гордиться в любви к своему полу. Сборник стремится помочь социальным работницам распознать уже существующую категорию «трансгендеров». Редактор сборника, Джеральд П. Малон, говорит что «трансгендерные дети это часть любой культуры, расы, религии, и опыта.» (Малон 1999: 62) Конечно это не объясняет, почему феномен распространяется с увеличением публичности.

Социальным работницам рекомендуется принимать и позитивно относиться к транс молодежи. (Бургесс 1999: 45) Они не должны показывать никакое порицание или стремиться направить детей в гомосексуальность. Малон говорит, что в то время как важно не называть трансов геями или лесбиянками, они часто называют себя геями или лесбиянками до того, как полностью поймут свою трансгендерную природу. Также важно не называть геев и лесбиянок трансами». (Малон 1999: 60) На самом деле, такое легкое разделение не может быть проведено. Это особенно правдиво в отношении молодых людей из этнических меньшинств, в которых гомосексуальность полностью презирается и трансгендерность кажется более приемлемой. В случае пятнадцатилетнего «Фахида», его семья была из восточной Азии и мусульманская, и «Пациент хорошо знал, что гомосексуальность была под запретом в его религии, и его родители сказали, что наказание за то, что его поймают, может быть смерть». (Суан и Херберт 1999: 26) Многие отчеты транссексуалов о своей мотивации показывают, что они в отчаянии не хотят видеть себя гомосексуалами, достаточно отчаянные, чтобы пойти на экстремальные калечащие операции.

Если мы признаем существование настоящей и врожденной транссексуальности, понятие которое противоположно заявленному антиэссенциализму квир теории, тогда включение этой категории в квир политику кажется экстраординарным. Прославление кастрирования тех, кто любит свой пол, сопротивляется гордой пролесбийской и гейской политикам, которые необходимы для освободительного движения. Включение транссексуалов также поддерживает понятие о врожденном гендере, и самые реакционные понятия о гендере.

Постмодернистский и квир подход к гендеру привел к развитию гендерной политики, противостоящей феминизму и делающей его невидимым. Американская организация ГендерПАК, открытая в 1999, показывает эти новые антифеминистские гендерные политики очень хорошо. ГендерПАК, хотя и управляемая транссексуалами и предназначенная для транссексуалов, разработала широкую миссию в своем заявлении. Читая это, полезно искать упоминание женщин. Так как термин «гендер» широко применяется феминистскими теоретикессами и активистками, можно предположить, что его использование имеет какое-то отношение к интересам женщин, но это не так.

«ГендерПАК национальная правозащитная организация, работающая, чтобы обеспечить право американцев на гендер и свободу от дискриминации, независимо от того как другие воспринимают их пол или сексуальную ориентацию. Мы озабочены тем, как дискриминация на основе гендера пересекается с другими видами дискриминации, включая дискриминацию на основе расы, класса, этничности и возраста. ГендерПАК верит, что гендер должен защищаться как базовое гражданское право, и мы ждем дня, когда он повсюду уважается и признается». (ГендерПАК 2001)

Женщины не упомянуты в материале ГендерПАК. Гендер не означает здесь женщин, а транссексуалов, большинство из которых мужчины, и гомосексуальность. Женщины даже не упомянуты в списке категорий, которые ГендерПАК видит связанными с «гендером». Это раса, класс, этничность и возраст, а не женщины. Женщины, особенно если они стараются разрушить дом гендера, могут стать проблемой для такой политики. Политическая цель ГендерПАКа заключается в закреплении гендера (политически сконструированные поведения доминировании и подчинения, которые результируют из мужского господства) в американском законе, как что-то заслуживающее защиты. Эта цель полностью противоречит целям феминизма. Даже либеральный феминизм, который видит проблему гендера в его жесткости, а не в самом его существовании, может иметь сложности с тем, что защищается тут. Любая критика или противостояние с понятием организации, что составляет гендер, может считаться дискриминационным, если ГендерПАК добьется своей цели. Меня называли трансфобкой и гендерфобкой за то что я указала на конференции, что гендер должен быть отменен, а не изменен. В соответствии с феминистским анализом любого направления феминизма, гендерные различия считаются основанием мужского господства. Разрушение мужского господства может стать гораздо труднее, если проект защиты гендера добьется какого-либо успеха.

Лесбийская критика квир теории

В последние несколько лет, квир теория и ее последствия для политического действия подвергались критике со стороны некоторых геев социологов, которые не готовы были оставить свой материалистический анализ ради радости постструктурализма, также критиковались лесбийскими феминистками. Эти критикессы утверждали, что квир теория это ребенок определенного анти-освободительного исторического момента, и поэтому она индивидуалистическая и против материализма и сексистская. В своей книге «Квир теория и социальное действие», Макс Кирш утверждает, что квир теория делает действия ради социальных перемен невозможными. Квир теория, говорит он, «появилась в институциональном контексте, когда радикальная социальная критика стала старомодной.» (Кирш 2000: 30) Он видит квир теорию, с ее «выставлением на первый план невозможности идентичности и относительности опыта», как поддерживающую определенную стадию капитализма, которая требует создания замкнутых индивидуумов, чтобы достичь экономической цели создания прибыли через производство и его побочный продукт, потребление. (стр. 17) Он говорит, что квир теория «деконструирует коллективное бытие, побуждает к политической апатии, потому что делает относительной всякую сексуальность и гендер». (стр. 8) Квир теория, объясняет он, появилась из консервативного периода в академии. В то время как раса, пол, гендер и класс стали модными словами в университетах, с ними играются в теории, вместо того чтобы «понять их место в большой социально-политической структуре». (стр. 31)

Социолог Стивен О. Мюррай в статье «Пять причин, почему я не воспринимаю квир теорию серьезно» атакует квир теорию за безрезультатную интеллектуальную претензию: «Квир теория романтизирует безрезультатные игры с трансгрессией, как замена тяжелой работе для изменения реального мира». (Мюррай 1997) Он называет “увлечение оригинальным прочтением текстов» формой «подросткового поведения и инфантильного пост левого авантюризма». Он считает возвращение к фрейдизму, в новой форме риторики Лакана, настоящей загадкой, которая требует анализа с точки зрения социологии знания и приходит к выводу: «Когда квир-теоретикессы произведут теорию, которая объясняет или предсказывает что-то другое, чем текстовые репрезентации, я буду прислушиваться. До этого времени, зная о квиетистском анти-эмпиристистическом духе времени, я буду счастлив считаться пре-постмодернистом, скептиком, эмпиристом и компаративным социальным ученым».

Социолог Стивен Эпштейн обвиняет квир теорию в высокомерии, потому что она ошибочно утверждает, что изобрела социальный конструктивизм, и сознательно отрицает его происхождение в социологической теории ранних декад. Некоторые новые студентки сексуальности, работающие вне социологии, объясняет он, предполагают, что концепт социальной конструирования «появился, как Афина, полностью сформированный из головы Мишеля Фуко». (Эпштейн 1996: 146) «Ведя свою генеалогию от Седжвик и Фуко», объясняет он, практикессы квир теории рискуют «изобрести велосипед». (стр. 157) Он также критикует квир-теоретикесс за производство разжиженной, абстрактной теории из своего фокуса на дискурсах и текстах, когда крайне важные вопросы о социальной структуре, политической организации и историческом контексте остаются позади. (стр. 157) Очевидно, некоторые мужчины геи социалисты, которые имеют корни в социализме и серьезно заинтересованы в социальных переменах, были так же непроницаемы к обаянию квир теории, как были радикальные феминистки и лесбийские феминистки.

Радикальные феминистские теоретикессы также отказались уступить институциональной одержимости постструктурализмом, которая доминировала в большинстве академической феминистской теории. Постструктуралистские феминистские теоретикессы, такие как Крис Уидон (1987) и Линда Николсон (1990) представляют постмодернисткие идеи, которые они получили из работ мужчин французских интеллектуалов, как некий вид феминизма. Это тоже феминизм, который превосходит все старые теории феминизма, показывая какие они эссенциалистские и ретроградные. Сомер Бродриб, и авторки антологии радикального феминизма, Radically Speaking, раскритиковали пост-структуралистскую теорию за ее мизогинию, неясность, и бесполезность для анализа мужского насилия. (Бродриб 1992, Белл и Кляйн 1996) Радикальные ученые феминистки находят очень странными утверждения Крис Уидон. Она утверждала, что радикальные феминистки не любят и не писали теорию, и приводит список великих теоретикесс, из которых феминистки могут развить теорию — все мужчины, в основном французы и геи. Такое уверенное отрицание любой независимой мысли от женщины поднимает интересный вопрос, что вообще можно считать теорией. Очевидно, по мнению Уидон, Мари Дали, Андреа Дворкин и Катарин Маккиннон, которые внесли большой вклад в лесбийскую феминистскую теорию, не теоретикессы. Может быть так случилось, потому что они не мужчины, или не относятся с уважением к мужскому канону, и только критикуют, или потому что их идеи не могут быть ассимилированы в мужскую схему, которую она признает легитимной. Как указала радикальная феминистка Redstockings Manifesto в 1969 году, задача радикальной феминистской теории перевернуть правила и регуляции, предубеждения хозяев, и создать теорию из женского опыта. «Мы рассматриваем наш личный опыт, наши чувства как базис для анализа нашей общей ситуации. Мы не можем полагаться на существующие идеологии, потому что они все результат культуры мужского превосходства». (Редстокингс 2000: 224) Радикальным и лесбийским феминисткам трудно принять, что идеи мужчин, которые не только были выращены при мужском доминировании, но и показывают, что они сохранили свои патриархальные предубеждения, могут быть использованы для устранения мужской власти.

В поздние 90-ые, большое число лесбийских феминисток присоединились к совместной критике квир теории и политики, в частности в заметном сборнике «Cross Purposes». (Хеллер 1997) Понадобилось столько времени, чтобы вредные эффекты такой мужской политической повестки дня стали понятными. Лесбийские феминистские критикессы ставили под вопрос саму неясность квир теории, указывая, что революционная политическая теория должна быть понятной активисткам, для которых она предназначена. Лесбийский феминизм стремился быть полностью понятным, потому что он появился из политического движения и стремился его вдохновить. В антологии «Cross Purposes” Лилиан Фадерман, важная теоретикесса лесбийской истории, объясняет неясность квир-теории тем, что она направлена на совсем другую аудиторию, людей, имеющих власть в академии. Она обвиняет ее в использовании таинственных слов, жаргона и структуры предложения, вызывающего сон: «Язык, который используют квир теоретикессы, иногда кажется очевидно направленным на тех, кого лесбийские феминистки называют «большими мальчиками» в академии. Лесбийское феминистское письмо, в противоположность, имеет своей главной ценностью ясность и доступность, потому что его целью было говорить напрямую с сообществом и таким образом вызвать перемены». (Фадерман 1997: 225) Квир теория остается решительно элитистской. (стр. 226)

Многие писательницы в антологии «Cross purposes” сетуют на потери, перенесенные лесбийским феминизмом в 90-ые, что они относят к готовности некоторых лесбиянок влиться в мужскую квир политику. Все больше ресурсов, критически важных для жизнеспособного лесбийского сообщества, закрылись — книжные магазины, кафе, галереи и газеты. Сью-Эллен Кейс сожалеет об эффекте на лесбийское сообщество от дезертирства лесбиянок в квир-политику: «Сразу после того как квир лесбиянки хлопнули дверью и ушли из лесбийского феминизма, старые безвкусные места только для женщин начали закрываться: большинство феминистских и лесбийских театров, книжных магазинов, и баров исчезли.» (Кейс 1997: 210) Квир лесбиянки, говорит она, были ответственны за «возвышения гейской культуры» и презрение и забывчивость о лесбийском феминизме, за исчезновение лесбийских культурных ресурсов — социально, экономически и теоретически. (стр. 211)

Фадерман тоже сожалеет о потере таких ресурсов, называя это потерей лесбийского пространства. Создание женских и лесбийских пространств, и географических и в плане идей, было фундаментально важным для развития феминизма начиная с 60-ых. Фадерман признается, что находит это удивительным, что лесбиянки не почувствовали аналогичной потребности в собственных пространствах, а вместо этого растворились в мужских гейских пространствах. (Фадерман 1997: 226) Квир женщины, объясняет она, полностью отказались от концептуального пространства для себя как лесбиянок и приняли термин «квир».

Фадерман считает квир политику такой же проблематичной для женщин как любую другую политику с доминированием мужчин, и «квир женщины не могут быть союзницами с мужчинами квирами», она категорически утверждает, что мужчины, квиры и натуралы, затмевают и берут власть над женщинами, лесбиянками и гетеро. Все пространства становятся мужскими пространствами, если женщины не прилагают усилий, чтобы захватить пространство для себя. (стр. 227) Фадерман описывает позицию лесбиянок в квир политике как напоминающие позицию лесбиянок, которые работали в смешанных организациях перед тем как лесбийский феминизм был создан: «квир женщины были приложением к настоящим квирам, точно так же как гомофильные женщины были приложением к настоящим гомосексуалам в гомофильном движении 50-ых, перед тем как лесбиянки сознательно создали свои собственные политические пространства.» (стр. 227)

Фадерман выражает горькое разочарование и замешательство из-за того, что женщины в квир политике отреклись от феминизма. Она объясняет, что многие из тех, кто были лесбиянками до появления феминизма в 60-ых, как и она сама, чувствовали восторг и облегчение, потому что «феминизм выражал наши самые глубокие чувства». (стр. 221) Феминизм также предоставил место для лесбиянок, чтобы мечтать о стране амазонок и месте для создания женской культуры. (стр. 222) Феминизм предоставил такие ценные подарки, говорит она, что лесбиянки как она «были шокированы и даже в ярости, когда они увидели новое поколение, которое не ценило завоевания феминизма и с большой враждебностью к феминизму они искали странных богов – квир альянсы». (стр. 222)

Несовместимость квир политики и лесбийского феминизма очевидна, как говорит Сью-Эллен Кейс, в движении в сторону гейского потребительского рынка, а не сообщества. Ценности лесбийского феминизма совершенно не подходят к этому новому квир рынку, потому что лесбийские феминистские предприятия отвергали иерархию в своей идеологии. Поэтому они управлялись коллективно, и не были предназначены для личного обогащения. Книжные магазины и другие лесбийские бизнесы, которые существовали во время рождения лесбийского феминистского коллективизма, функционировали совсем по-другому. Она комментирует, что «То, что раньше было лесбийским или гейским сообществом, сейчас стало сектором рынка». (Кейс 1997: 212) Активистки Квир Нации, она объясняет, сформировали «Квир сеть шопинга Нью Йорк», и в некоторых кругах слово квир настолько превратилось в товар, что стало состоять из пирсинга, кожаной одежды и модных причесок. (стр. 213) Квир академикессы, говорит она, способствовали этому развитию, создав философию, которая превозносит шоппинг: «Многие квир академикессы пишут про товарный фетишизм… Они создают квир дискурс из пристрастия к очарованию масс маркета… Классовая привилегия и воспевание капитализма смешиваются с квир секс индустрией.» (стр. 213) Поэтому Квир Нация «поднимает тот же самый флаг индивидуальности, который либеральная демократия повесила сушиться». (стр. 217)

Бони Цимерман, важная создательница и защитница лесбийских исследований и лесбийской литературы, считает, что феминизм дает самое богатое и сложное понимание лесбийского опыта». (Цимерман 1997: 166) В то время как квир теория «уничтожает лесбийство и называет его специфической идентичностью, позицией объекта или ярлыком». Она указывает, что хотя квир теория сейчас в моде, она не позволит существовать отчетливому лесбийскому опыту, идентичности или критической практике. (стр. 166)

Иронично, что Тереза де Лаурентис, кого многие комментаторы считают прародительницей термина «квир теория», была одной из тех, кто осуждал квир теорию и политику в сборнике «Cross purposes». Она критикует квир теорию за стирание лесбиянок в общем слове «квир», и за то, что от лесбиянок в квир теории требуют отрицать женственность и женское тело до такой степени, что они становятся мужчинами.

«В общем, кажется что новый плод воображения был создан из последовательного отрицания женственности и, сейчас, также происходит отрицание женского тела: дискурс сексуальности передвинулся от невозможности женской идентичности, о чем теоретизировали феминистки начиная с поздних 70-ых, к предположительной «субверсии» гендера в квир/ лесбийских исследованиях, и лесбиянки постмодернистки становятся мужчинами.» (Де Лауретис 1997: 47)

Квир теория была раскритикована за теоретическое оправдание серий специфически мужских практик, которые были важной формой гейского образа жизни, но были объектом критики в гейском освобождении и феминистской теории. Идеи Батлер о трансгрессивном потенциале «обыгрывания» гендера, например, использовались для поддержки понятия о том, что трансвестизм, транссексуальность, роли буч и фем, садомазохизм это обычные практики квир политики. (Джеффрис 1994) Сью Уилкинсон и Селиа Китцингер решительно доносят эту мысль: «Квир критика не только игнорирует, но иногда говорит обратное ключевым пунктам в феминистской критике, особенно в радикальной феминисткой критике: садомазохизм, гейская мужская культура, транссексуальность, трансвестизм, бисексуальность, и гетеросексуальность». (Уилкинсон и Китцингер 1996: 380)

В то время как растет хор протеста против гегемонии квир идей и практик, должна появиться новая лесбийская и гей политика, чтобы занять ее место. Такая новая политика должна вернуться к феминистскому проекту уничтожения гендера, в полной противоположности к политике ГендерПАКа, когда проект защиты «гендера» плавно появился из квир теории и политики. Шумиха о защите гендера это важная причина для борьбы с квир политикой, но есть много других причин. Квир политика основана на отрицании идей и практик лесбийского феминизма, в частности то что личное э.жюэто политическое и что сексуальные и эмоциональные отношения должны быть на равных. Эта политика, которая, по своему названию, исключает лесбиянок из утверждения своих отличий от геев в политической позиции и требованиях. Геи социологини и лесбийские феминистки указывали на то, что квир политика тривиальна в своих увлечениях и практиках, и противостоит любой политике за общественные перемены. В остальной части книги я рассмотрю аспекты квир повестки, которые представляют угрозу для женщин и лесбиянок, и покажу что лесбийский феминизм, вместо того чтобы быть подходящим объектом для насмешек, на самом деле является ключевым фундаментом для трансформации общества в пользу женщин.

Глава 3

Публичный секс и создание квирной сексуальной повестки

«Публичный секс» это участие мужчин в сексе со многими партнерами в предположительно публичном месте, традиционно в парках и туалетах. Лесбиянки, как и другие женщины, не требуют себе прав заниматься сексом публично. Это типично мужское требование. Публичный секс был объектом значительной критики со стороны заметных геев журналисток и некоторых СПИД активисток в 90-ые. (Сигнорил 1998а, Ротелло 1997) В ответ, многие из самых знаменитых имен в квир теории стали защищать право на «публичный секс». (Рофес 1998а, Уарнер 1999). Вопрос о «публичном сексе» решительно поставлен в сборнике «Осуждая публичный секс», написанном Dangerous Bedfellows (1996). Редакторки объясняют, что они считают публичный секс фундаментальной проблемой квир политики своего времени: «Поздние 90-ые, особенно для квиров, не столько про раскрытие своей идентичности, но больше про публичный секс». (Dangerous Bedfellows, 1996: 15) Сейчас публичный секс очень спорный момент внутри гей политики, но кампания по его продвижению имеет очень волнующие последствия для женщин и лесбиянок тоже. Женщины не могут пользоваться публичным пространством наравне с мужчинами из-за угрозы и реальности мужского насилия. Требование квир политики социального признания «публичного секса» имеет потенциал дальше ограничить женские свободы гулять в парках, на пляжах и в лесах.

Во времена перед Стоунволом активность «круизинга» для секса в публичных местах, называемая «коттаджингом» в Великобритании и такие места назывались «битс» в Австралии, была традиционной практикой мужчин, которые хотели секса с мужчинами. (Карбери 1992) Это объяснялось, как адаптация к угнетению гомосексуалов – таким образом мужчины, которые хотели секса с мужчинами, должны были стремиться делать это скрыто и с незнакомцами, из-за боязни публичности. Это неадекватное объяснение. Потому что такая форма сексуальной практики никогда не происходила в лесбийской истории, несмотря на то что лесбиянки тоже страдали от угнетения. Нам необходима феминистское объяснение, которое берет в расчет социально сконструированные различия между мужской и женской сексуальностью. В ранние годы гей освобождения существовала некоторая критика этой практики, (Валтер 1980) но это устарело в 70-ые, когда бизнесмены построили площадки для того, чтобы эксплуатировать возбуждение от «публичного секса» без риска задержания полицией. Секс клубы, бани, книжные магазины и бары с задней комнатой продвигали секс «круизинга» как свободный секс новой эры, и расцветающая индустрия гей порно, чья специальность была в публичном сексе, служила пропагандой этой цели.

Когда произошла эта перемена, некоторые влиятельные гей теоретикессы прошли через удобное озарение. Они «поняли» что публичный секс, который объяснялся гей освобожденцами как продукт угнетения, был на самом деле революционной активностью, той самой моделью свободной сексуальности. Гомосексуальное желание (1978, впервые опубликовано в 1972), например, французского теоретика гомосексуальности Гая Хокингема, это не только хвалебная песнь публичному сексу, но он также утверждает, что эта практика – революционный вклад геев в улучшение мира для всех. Важно указать, что из названия книги кажется, что она включает в себя лесбиянок, но это не так. Для Хокингема, женщины не достойны упоминания. Он утверждает, что важная функция гей движения - это стирание различий между публичным и частным. (стр. 131) Революционная роль геев заключается в том, чтобы победить стыд гетеросексуального общества, связанный с сексом, через демонстрацию секса на публике: «Специальная характеристика гомосексуальной интервенции - это заставить приватное – стыдный секрет сексуальности – вмешаться в публику, в социальную организацию». (стр. 122) Он пишет хвалебные описания гейской распущенности в обществе. Он отвергает критику того, что он называет гомосексуальной рассеянностью – факт того, что геи имеют много любовных отношений, которые длятся очень мало времени. Такое поведение не показывало фундаментальную нестабильность гейского состояния, но было поводом для гордости.

«Но вместо того чтобы понимать распыление любовной энергии как невозможность найти центр, мы можем видеть это как систему в действии, систему в которой поливокальное желание существует во многих направлениях… Гомосексуальное состояние переживается как несчастное, потому что его механическое распыление понимается как пустота и замещение. Мы можем сказать, что все наоборот, гомосексуальная любовь чрезвычайно превосходящая, потому что все возможно в любой момент: органы ищут друг друга и входят внутрь, не зная о законе эксклюзивного соединения. Гомосексуальные встречи для секса не происходят в домах, но на открытом воздухе, в лесах и на пляжах.» (стр. 117)

Из этого описания ясно, что Хокингем думал только о мужчинах. Лесбиянки не имеют органов, которые можно втыкать. Он представляет утопию, где член становится отдельным человеком со своим разумом. Мужчины, о которых он говорит, становятся рабами своих слишком активных вилок, которые ищут розетки. Хокингем гордится такой формой сексуальной активности, потому что он видит ее естественной. Таким был бы секс, если бы людей не заставляли быть добропорядочными. «Если бы гомосексуальная машина для свиданий... сбросила с себя эдипов плащ моральности, под которым она вынуждена прятаться, мы бы увидели, что ее механическое рассеивание соответствует самому принципу желания». (стр. 117) Гомосексуальная распущенность является моделью для сексуальной свободы всего человечества.

Были другие гей теоретики, которые тоже предполагали, что гейский публичный секс был архетипической практикой сексуальной революции в 70-ых. Например, Джон Речи называл распущенных гомосексуалов шоковыми войсками революции. Он объяснял: «Улицы это поле боя, революция это охота за сексом, радикальное высказывание проявляется каждый раз, когда мужчина имеет секс с другим мужчиной на улице». (Речи 1981: 299) Эндрю Ходжес и Дэвид Хутер из английского гей освобождения выражают похожие идеи в статье 1974 года «С удрученными геями», которая подразумевает, что геи начинают угнетатать сами себя в ответ на гомофобию в культуре и в своих семьях. (Ходжес и Хутер 1999) Выходит, что лучший способ бороться с самоугнетением это заниматься сексом публично. Самоугнетение выражалось в том, что они должны быть как гетеросексуалы и стремиться не быть распущенными, они утверждают, что «Пуританство лежит в сердце отвращения к распущенности». Результат, «Гейский секс, неотягощенный зачатием и контрацепцией, мог бы быть таким же доступным, как солнечный свет и воздух». Это бы случилось, если бы не давление подражать показным формам семейной жизни, чтобы получить уважение в обществе. (стр. 554)

Когда эпидемия СПИДа показала свою свирепость в начале 80-ых, некоторые озабоченные гей активисты связали ее с гейским проискуитетом и коммерческими местами для секса, например банями. Рэнди Шилтс высказал этот аргумент в «И группа играла дальше», и получил жестокое очернение за свои взгляды. (Шилтс 1987, Кримп 1997) Ларри Крамер, который написал мощную критику публичного секса в своем романе «Пидорасы» (1978), перед началом эпидемии, продолжил критиковать и был атакован за свои действия. Но эти голоса были заглушены. Внутри СПИД активизма выиграла догма, которая утверждала, что СПИД был случайно нацелен на геев и никак не был связан с их сексуальными практиками. На это указывал Габриел Ротелло в 1997 году.

Свежая волна диагнозов СПИДа в 90-ые поставила под вопрос эту веру, и показала, что продвижение безопасного секса с презервативом не было решением. Показатели инфекции росли и большие пропорции городских геев в США продолжали заражаться. Тревожные тренды стали понятны, показывая, что некоторые мужчины не старались избежать инфекции или даже стремились заразиться. Несколько влиятельных гей активистов и журналистов выступили против. Эти мужчины — Йен Янг, Габриел Ротелло, Микеланджело Сигнорил, Уалт Одетс и Ларри Крамер — говорили, потому что они узнали о чрезвычайном положении, и стремились спасти геев в США от смерти. В ответ на их работу, и в ответ на атаку мэра Джулиани в Нью Йорке на секс-шопы на Таймс Сквер, включая секс-шопы с задними комнатами для гейского публичного секса, появилась громкая оппозиция. Такие мужчины как Эрик Рофес, Майкл Уарнер, Дуглас Кримп и другие видные квир теоретики создали группу Секс Паника. Критикессы гейской сексуальной культуры были названы фашистами, в точности как феминистки, которые противостояли порнографии в предыдущем десятилетии. Начались гейские секс дебаты.

В период так называемых феминистских сексуальных дебатов в начале 80-ых не было дебатов среди геев. Гей-теоретики, которые писали о сексуальности, имели тенденцию вставать на сторону «секс-радикалок», которые атаковали лесбийский феминизм. Например, Джефри Уикс, поддерживает сторонниц и практикесс садомазохизма Гейл Рубин и Пат Калифию в своей книге «Сексуальность и недовольство», в то же время понося «моральный феминизм», который противостоит порнографии, педофилии, СМ и публичному сексу. (Уикс 1985) Либертарные лесбиянки были удобной палкой, чтобы бить лесбийских феминисток. Геи могли расслабиться и исключить феминистскую критику их своих сексуальных практик, в безопасности зная, что разумные лесбиянки — т. е. садомазохистки — будут имитировать и продвигать практики, которые любят мужчины и защитят их от феминизма. В гейских сексуальных дебатах, те же самые либертарные лесбиянки — такие как Амбер Холибах, Гейл Рубин и Пат Калифия — возвращают долг. Они поддерживают квир-теоретиков и сторонниц публичного секса и поносят критиков геев.

Мужская критика публичного секса

Геи критики, которых я рассмотрю здесь — Йен Янг, Габрел Ротелло и Микеланджелло Сигнорил, хотя и в небольшом объеме знают о феминистской критике мужской сексуальности и факте, что лесбиянки ведут себя по-другому — почти не делают отсылок к открытиям феминизма в своих попытках понять гейскую сексуальную культуру. Однако, они предоставляют неотразимый анализ того, как доминирующая гейская сексуальная культура подвергает опасности жизни и счастье геев. Йен Янг, в «Эксперимент в Стоунволле» (1995) стремится объяснить, как ранние обещания гей освобождения деградировали в сексуальную культуру, опасную для интересов геев и приведшую к эпидемии СПИДа. Он считает, что гей освобождение провалилось, потому что угнетение геев в течение веков создало такой ущерб, что они не могли изменить мир, и были ошеломлены соблазнами эксплуатирующей культуры. Гей освобожденцы в 70-ых, говорит он, боролись не только с очевидными социальными антагонистами, но также с сильным, невидимым противником: «наша самоидентификация с мифом о гомосексуале, подсознательный образ гея как прокаженного изгоя и жертвы». (Янг 1996: 35) Он утверждает, что многие геи после Стоунвола все еще «считали правдой миф о гомосексуале как о ходячем сексуальном преступлении, раненном и стремящемся себе навредить». (стр. 58) Геи убегали от дискриминации и харасмента, который причиняли семья, школа и соседи, и оказывались в местах, которые Янг называет концентрационными лагерями или гетто в гейских районах таких городов как Сан-Франциско. Эти «беженцы» не имели «социальных навыков, необходимых для эмоционального равновесия. Потому что многие из них страдали от эмоционального, физического или сексуального насилия, и это оказало на них продолжительные и суровые психологические эффекты». (стр. 63) Без других ресурсов для эмоциональной поддержки, они стали жертвами порно-журналов, контролируемых мафией, баров и секс-клубов, которые продвигали разрушительный образ жизни, организованный вокруг безличного секса, наркотиков и алкоголя. «Гей-журналы, контролируемые кликой, служили рекламой для потребительского продукта — постоянного секс праздника». (стр. 64) Он описывает развитие коммерческой секс индустрии для геев в 70-ые как переупаковывание «веков сексуального угнетения и искажения» как просто «удовольствие или свобода». (стр. 77) Геи, говорит он, не имели правил или инструкций «для мужчин, чтобы относиться со страстью и любовью к другим мужчинам». (стр. 77) Он объясняет замену собраний гей освобождения на СМ секс-клубы в поздние 70-ые как охотную интернализацию геями «популярного американского мифа о проклятом изгнаннике». (стр. 96)

Янг утверждает, что вредная сексуальная культура, полученная из непроработанной травмы гейского угнетения, вызвала серьезные проблемы со здоровьем у геев в 70-ых, что подорвало их иммунитет и позволило развиться эпидемии СПИД. В поддержку этого, он цитирует Майкла Каллена, который был ВИЧ-позитивным и написал книгу «Как заниматься сексом во время эпидемии», в попытке защитить других мужчин. Каллен описывает свой промискуитет и эффекты секса на здоровье так:

«Я подсчитал, что с началом сексуальной активности в 1973 году, я имел секс с более чем 3000 разными партнерами в банях, задних комнатах, гей-борделях и чайных комнатах. Вследствие этого, я имел следующие болезни, передающиеся половым путем, многие больше чем один раз: гепатит А, гепатит Б, гепатит другого типа, герпес, венерические бородавки, амебная дизентерия, включая гиардия ламблиа, шигеллам Флекснера и сальмонеллез, сифилис, гонорея, неспецифический уретрит, хламидия, цитомегаловирус (ЦМВ) и вирус Эпштейн-Барра, мононуклеоз, и в конце концов криптоспоридиоз и поэтому, СПИД.» (Янг 1995: 178)

Объяснение Янгом катастрофы свободно от феминизма. Поэтому он не признает, что мужественность тех, кто пострадал, имеет какую-либо связь с произошедшими событиями. Виновны угнетение гомосексуальности, «Америка» и «мафия». Его книга полезна для понимания того, что геи после Стоунволла не смогли признать вред, который им нанесло угнетение и внесли вред в сердце предположительно нового, освобожденного образа жизни. Но отказ признать роль мужественности ограничивает пользу этого анализа.

Книга Габриела Ротелло «Сексуальная экология» (1997) тоже была создана из чувства опасности. Ротелло пишет, чтобы объяснить почему заражение СПИДом росло в 90-ые после спада в конце 80-ых, и предлагает решение. Тезис Ротелло в том, что СПИД, как другие эпидемии, развивается в целевых группах, чье поведение и условия жизни помогают в распространении инфекции. Городские геи это целевая группа для СПИДа, их поведение в сексуальной распущенности и принятии рисков. Он объясняет, что СПИД следует паттернам других эпидемий. После пика, когда все доступные заражению были заражены, наступает спад в распространении инфекции. Потом процент повышается снова, когда новая группа доступная для инфекции появляется и занимается тем же самым поведением — т. е. новое поколение молодых геев было сексуально распущенным и занималось сексом со многими партнерами в коммерческих секс-клубах. Ротелло признает, что многие комментаторки СПИДа утверждали, что высокий уровень заражений был следствием неудачи «правила презерватива», но он с ними не соглашается. Он говорит, что уменьшение вреда с помощью презерватива никогда не могло противостоять СПИДу эффективно, до тех пор, пока поведение оставалось неизменным. Использование презерватива оправдывало и делало возможным продолжение сексуального промискуитета. Возможно это даже увеличило самое заразное поведение, анальный половой акт, потому что реклама предполагала, что презерватив используют каждый раз, когда мужчины имеют секс, и значит, что секс бывает только анальный.

Его книга посвящена противостоянию доминирующих представлений среди СПИД активистов, что сексуальный промискуитет геев не связан со СПИДом. В то время как промискуитет и «сексуальная свобода» защищались как конечная цель гейской жизни, указывает он, СПИД активисты утверждали, что не было «рискованных групп, только рискованное поведение». (Ротелло 1997: 48) Он цитирует британского гея социоисторика Джефри Уикса, разъясняющего эту догму: «Это была историческая случайность, что вирус ВИЧ впервые появился в гомосексуальном населении на восточном и западном побережье США.» (стр. 89) Это мнение было почти универсальным среди геев и СПИД активистов даже до настоящего дня. Ротелло говорит противоположное, «Нет ничего случайного в сексуальной экологии, описанной выше», и он перечисляет причины: «несколько одновременных партнеров, анальный секс, поведение группы, сконцентрированной вокруг коммерческого секса, широкое распространение наркотиков, повторяющиеся волны ЗППП и постоянное употребление антибиотиков, сексуальный туризм». (стр. 89)

Он утверждает, что городские геи стали рисковать заражением СПИДом через сексуальное поведение, развивавшееся в ответ на гей-освобождение 70-ых. Они приняли новые практики, которые приводили к передаче многих инфекций, такие как анилингус или римминг, и анальный секс, который он считает в исторической перспективе гораздо меньше распространенным, чем оральный секс. Они собирали большое количество партнеров через новые бани и бары с задними комнатами, которые позволяли заниматься коммерческим публичным сексом. В результате повторяющихся инфекций ЗППП (заболеваний передающихся половым путем) после таких практик, было общее снижение иммунитета этих групп мужчин, потому что они принимали антибиотики и другие лекарства. Использование наркотиков еще больше снизило иммунитет. Коммерческие места для секса предложили невиданные в истории количество доступных партнеров для секса. Первые несколько сотен геев со СПИДом имели в среднем 1100 сексуальных партнеров в течение жизни. (стр. 62)

Результатом этих новых обстоятельств было «нестабильная сексуальная экология». К концу 70-ых геи составляли 80% из 70000 случаев сифилиса, подверженных лечению в клиниках Сан-Франциско каждый год. Увеличились случаи заражения гонореей. В начале 80-ых, сифилис и гонорея проявлялись в сотни раз чаще среди геев, чем чем среди мужчин гетеросексуалов. К 1980 году, 20% всех геев в США были заражены Entamoeba histolytica из-за своей практики орально-анального секса. В 1976 году, говорит нам Ротелло, появился новый синдром, названный «синдром гейского кишечника», который включал в себя, кроме перечисленных выше, других паразитов: лямблиоз и шигеллёз, condyloma acuminata; анальный сифилис или гонорея; кровоточащий геморрой, анальные трещины, абсцессы и язвы, гепатит; и pruritis ani. К 1981 году, представительницы здравоохранения Сан-Франциско оценили, что 73% всех геев в городе были заражены гепатитом Б, уровень распространения большинства других болезней, передающихся половым путем повысился в экстраординарном количестве, включая ЦМВ и вирус Эпштейна-Барра, который был найден у 98-100 % объектов исследования. (стр. 76)

Ротелло объясняет, что любая критика такой версии «сексуальной свободы» совершенно непримемлема в СПИД политике. Любое «детальное изучение этих механизмов в отношении предотвращения СПИДа невозможно», и на самом деле «Само это обсуждение считается оскорбительным, гомофобным, вредящим». (стр. 89) Движение против СПИДа, говорит он, состоит из сексуальных либертарианцев, чья «главная верность принадлежит принципу почти абсолютной сексуальной свободы». (стр. 152) Политика сексуальной свободы поддерживается «мощными силами, борющимися за максимальный доход от гей секса»: владельцы баров и бань и продюсеры порно. (стр. 152)

Ротелло делает важное замечание, что идеи геев о сексуальной свободе не исключительно гейские, но разделяются в некоторой степени всеми мужчинами в нашей культуре.

«Существует мнение, что секс должен быть без последствий и ответственности. Другое это чувство, что они имеют право на секс. Другое это понятие, что мужчины, гетеро или геи, находятся в зависимости от биологических сил вне их контроля, сил которые заставляют нас искать так много партнеров, насколько это возможно и преодолевать слабые культурные запреты, которые встречаются на пути. Мы, в этой концепции, жертвы своих гормонов.» (стр. 203)

Ротелло, однако, не предоставляет анализа этой разрушительной формы сексуального поведения в терминах маскулиности, в то время как Микеланджело Сигнорил предоставляет.

Книга Сигнорила «Жизнь за пределами» это беспощадная критика гейской сексуальной культуры, которую он описывает как «культ маскулиности». Многие геи в США, говорит он, живут внутри культа гомосексуальности, где вечеринки, наркотики и качалки правят их жизнью. (Сигнорил 1998а: 27) Один из самых губительных эффектов этого культа маскулиности это «Угнетение тела — или фашизм тела, который обесценивает так много мужчин в своих глазах и глазах их друзей.» (стр. 27) Это фашизм тела считает человека полностью бесполезным, основываясь только на его внешности. (стр. 28) Успешный представитель этого культа это «Клон из цепи с большими мышцами, короткими волосами и бритым телом.» (стр. 37) Цепь это серия массовых танцевальных вечеринок, включая Марди-гра в Сиднее. Туда приезжают геи из разных стран. Для Сигнорила, доминирующая гей культура была проблемой не только потому что она приводила к СПИДу, но потому что она делала несчастным любого мужчину, слишком чувствительного или недостаточно совершенного внешне, чтобы получить выгоду — т. е. для большинства геев.

Он соглашается с другими критиками, такими как Янг, Левин и Ротелло, что коммерческий интерес трансформировал прежде скрытое сексуальное поведение геев до Стоунволла в источник прибыли через создание мест для публичного секса. «Они предоставили капитализм и американский рынок для сексуальной активности геев, которой они предавались десятилетиями. Культ маскулиности нуждался в этой коммерциализации для роста и развития.» (стр. 52) Эти коммерческие институты предоставляли «бунтарский образ жизни». (стр. 58) Была короткая остановка в «религии» публичного секса, когда смерти от СПИДа стали накапливаться, но гей лидеры сказали геям, что «Они могут продолжать поведение, к которому они привыкли, но просто нужно использовать презерватив каждый раз.» (стр. 62) Сигнорил говорит, что «сексуальное освобождение было перепутано с гей освобождением, и привело к сексуальному фашизму, где если ты не хочешь делать это странными способами со многими людьми, тогда ты меньше квир, чем замужние женщины по соседству с белым забором.» (стр. 274) Сексуальные либертарианцы возможно не согласны с общественным мнением геев, полагает он, потому что опрос журнала Адвокат показал, что «71% опрошенных предпочитали долгие отношения с одним партнером». (стр. 214)

Сигнорил признает, что проблема происходит из-за мужественности, но не анализирует мужественность. Его предполагаемый выход из проблемы в отучении геев от культа маскулиности. Он предлагает ролевые модели для геев среди американских женщин, гетеросексуальных и лесбиянок, которые начали делать драматические перемены в своей жизни. (стр. 307) Если женщины могут это сделать, почему не могут геи? Он призывает геев «включить лесбиянок в свои жизни и научиться у них, как они строят свои отношения и семьи, и как они справляются с такими вещами, как гомофобия». (стр. 320) Но его упоминание женщин и лесбиянок, хотя и трогательное, является поверхностным. В ответ на его критику родился фурор, экстраординарный в своей свирепости.

Защита публичного секса

Квир теоретики, такие как Майкл Уарнер и Дуглас Кримп и активисты против СПИДа, такие как Эрик Рофес, были главными в атаке. Они создали группу Секс Паника специально для этой цели, и стали укреплять повестку гейской сексуальной свободы. Эрик Рофес объясняет, используя определение Алана Берубе, что такое секс-паника: «Моральный крестовый поход против сексуальных отщепенцев». (Рофес 1997) Публичный секс, который защищают Секс Паника, отличается от традиционной версии до Стоунволла. Он не происходит на улице, и больше коммерческий. Кажется, что коммерциализация гейской сексуальности была принята этими квир теоретиками как сущность публичного секса. Вместо того, чтобы иметь секс в общественных туалетах бесплатно, теперь это происходит в коммерческих местах, которые приносят прибыль для секс индустрии, но это все еще революционно, очевидно. Преступники Джона Речи скорее всего не были замечены большинством граждан, потому что они боролись за сексуальную революцию под мостами или на пляжах ночью. (Речи 1981) Орды тел в секс клубах определенно не могли потревожить чувствительность масс, потому что они были эффективно спрятаны от взгляда.

Публичный секс 90-ых состоял из комбинации трех элементов. Один элемент это мужчины круизят для секса с другими мужчинами в публичных местах, например в туалетах и парках. Другое это коммерческие места, построенные, чтобы получать прибыль от мужского публичного секса, такие как задние комнаты или бары или книжные магазины с кабинами для секса, и бани или секс клубы, которые часто построены, чтобы быть похожими на туалеты или другие места для круизинга. Третий элемент это коммерческий секс, где мужчины получают доступ к телам других мужчин за деньги, в порнографии и проституции. Преимущественно, защитники публичного секса предлагают определение, фокусирующееся на коммерческом сексе. Публичный секс в основном значит сексуальную эксплуатацию ради прибыли. Эксплуатация самих геев, которые платят за помещение, где можно заниматься сексом, или мальчиков и мужчин, которым платят за проституцию.

Романтическое видение того, как все происходило в туалетах и парках, все еще важно для квир-теоретика Дугласа Кримпа. Он объясняет разрушительные эффекты эпидемии СПИДа на публичный секс так: «мы потеряли культуру сексуальных возможностей: задние комнаты, чайные комнаты, кинотеатры, и бани; пляжи, грузовики, блуждания, дюны. Секс был повсюду для нас, и все что мы хотели делать.» (цитируется по Муноз 1996: 355) Но для других, публичный секс был только коммерческим. Уэйн Хоффман, в сборнике Dangerous Bedfellows, описывает, что он видит как «публичную сексуальную культуру», которая была повсюду для геев мужчин после Стоунволла. Это гейская порнография и коммерческие заведения для секса. (Хоффман 1996: 339) Этот коммерческий секс, названный Хоффманом «публичной культурой квир сексуальности», политически важен, потому что «публичные демонстрации сексуальности», даже если они только для других геев в секс-клубах или порнографии, «бросают вызов невидимости геев в публичном поле. Также они создавали коллективные пространства, где сексуальное поведение, идентичность, техники и этикет могли быть разделены и улучшены.» (стр. 350) Лесбиянки смогли создать идентичность без этих средств в 70-ые. Встречи и конференции, гостиные, рестораны, театры, романы и образовательные курсы были достаточны. Но геи, кажется, нуждались в секс-клубах.

Карл Стичин, представитель квир юридической теории, утверждает, что публичный секс прогрессивен: «Аппроприация Квир Нацией общественного пространства для открытой сексуальной экспрессии ломает рамки между приватным и общественным». (Стичин 1995: 152) Революционная природа публичного секса в том, что угнетение отнесло однополый секс в область приватного, но однополый секс теперь происходит в публичной форме «нового квирства общественного места». (стр. 153) Смешались понятия публичного и приватного. (стр. 153) Стичин относится с энтуазиазмом к проблеме, которую гей критики ставят под вопрос. Ему нравится «новое появление гейской мужской культуры сексуального авантюризма и экспериментов.»

«Сейчас появляется возрождение гейской сексуальной культуры, делающей акцент на безопасных практиках, эротике и экспериментах. Секс клубы, садомазохизм, сауны, секс по телефону, и дрочильные вечеринки воплощают карнавальное утверждение мужской эротики, которая уничтожает культурное равенство гомосексуальности с болезнью и смертью.» (стр. 152)

Факт того, что лесбиянки проявляли малый интерес к большинству этих практик, не заставил энтузиастов уменьшить свой пыл. Лесбиянки не могут ассимиловаться в этой революционной квир практике. Сопротивление лесбиянок распространению коммерческого публичного секса объясняется в сборнике Bedfellows. Джослин Тейлор, одна из двоих черных лесбиянок, которые основали Клитор Клуб, лесбийский клуб, организованный по гейской мужской модели, включая заднюю комнату для секса, дала интервью. Она категорически заявляет, что «женщины не играли в задней комнате Клитор Клуба.» (Томас 1996: 62) Задняя комната не пользовалась успехом, говорит она. Женщины могли иметь секс в туалете или у себя дома, но «они не делали это на всеобщем обозрении». (стр. 62)

Поэтому геи сторонники публичного секса не смогли найти лесбиянок, которые требовали права публичного секса для себя. Чтобы сделать свои требования менее относящимися только к мужчинам, они включили в свое движение женщин сторонниц гетеросексуальной секс индустрии. Три женщины писательницы в антологии Bedfellows, например, женщины, работающие в секс индустрии. Присцилла Александер (1996), например, долго работала в проституционных организациях, таких как COYOTE. Ева Пендлтон (1996) «профессональная секс девиантка». Кэрол Лей описывала себя как «публичную женщину, как иногда называют проституток». (Лей 1996: 252) На самом деле, единственные женщины, использующие публичные места для секса это «публичные» женщины, которых мужчины покупают секса — иногда называемые точно так же, как в Британской законной системе, «общие проститутки», или женщины, которых мужчины делят между собой. Публичный секс как развлечение это не практика женщин или лесбиянок. Женщины, которые поддерживают квир мужские требования здесь, нужно сказать, не представляют большинство проституток. Как показывают исследования, большинство проституток хотят уйти из проституции. (Перкинс и Беннет 1985) «Публичные женщины» далеки от того, чтобы отдыхать в публичных местах, они те, кого используют и подвергают насилию. Похожим образом, мужчины и мальчики, используемые в порнографии и проституции, это объекты развлечений других мужчин.

Мужское предпочтение в кампании публичного секса видно в примере квир утопии, представленной в сборнике Bedfellows. Например, Хосе Естебан Муноз, преподающий перфоманс, рассказывает о квир утопии, и это оказывается сексом в туалете. Он говорит, что квир политике нужна большая доля утопии, и он смотрит на моменты в гейских культурных работах, которые «представляют утопию через «квир утопическую память». (Муноз 1996: 357) Один пример это стихотворение об анально-оральном сексе и жестком траханье в общественном туалете, описанное как «картина утопического транспорта и реконфигурации социального, представление о новых возможностях.» (стр. 360) В конце раздела о стихотворениях о публичном сексе, он величественно говорит: «Сотворение квирного мира, основывается на плане мира, где человеку позволено рисовать картины утопии и включать такие картины в любые планы социального.» (стр. 362) Что он хочет сказать этим пышным языком? Следующий пример это фотографии Тони Джаста «общественных мужских туалетов в Нью Йорке», которые были закрыты после эпидемии СПИДа, потому что их использовали для секса. Следует несколько страниц с фотографиями писсуаров, туалетных сидений и водопроводных кранов. Трудно представить лесбиянок, или любых женщин, нашедших утопию в общественном туалете. Есть широкая пропасть между женщинами и этим типом квир политики.

Анальный секс без презерватива

Когда Секс Паника была сформирована, кажется, что основатели не ожидали серьезности конфликта, в который оказались втянуты. Их изначальной проблемой был мэр Джулиани, начавший кампанию по очистке улиц и регулированию секс-бизнеса. Калеб Крайн, в своем описании начала группы, говорит, что их основополагающая цель была мифом, потому что не было доказательств, что секс клубы закрывались. (Крайн 1997) Но очень скоро целью стало не регулирование секс клубов, а анальный секс без презерватива, или «барбакинг».

Скандал с анальным сексом начался с речи Тони Валензуэлы, ВИЧ-позитивного порно-звезды и проститутки, на конференции NGLTF в Сан-Диего в 1997 году. По словам Сигнорила, Валензуэла «критиковал абсолютизм безопасного секса», восхвалял радости «барбака» - секса без презерватива, обсуждал, как он заразился ВИЧ. «Люди не обращают внимания, что секс это сильное желание и поведение, в разные времена люди рисковали своими жизнями ради секса» - объяснил он. «Уровень эротического заряда и близости, который я чувствую, когда мужчина входит в меня, трансформирующий.» (Сигнорил 1998b) Валензуэла продолжил свои речи в интервью в журнале Адвокат позднее в том году, сказав что «Он занимался сексом без презерватива с 50 людьми в прошлом году, подразумевая, что он был активом в некоторых половых актах, и не всегда знал ВИЧ-статус партнера». (1998b) Сигнорил объясняет, что хотя некоторые члены Секс Паники в частных разговорах выражали печаль от замечаний Валензуэлы, они чувствовали, что не могли его критиковать, потому что не хотели показаться моралистами.

М. Скот Малингер, в статье в Gay Today в 1998 году, показывает, до каких крайностей доходит феномен барбакинга в интернете. На сайте для ВИЧ-позитивных «Экстремальный секс» описывается возбуждение от риска заражения ВИЧ.

«Сайт эротизировал ВИЧ и незащищенный секс между ВИЧ-позитивными мужчинами. Он поощрял ВИЧ-позитивных и ВИЧ-негативных мужчин иметь незащищенный секс с ВИЧ-позитивными мужчинами. Сайт называет ВИЧ \ СПИД «подарком» и зараженную сперму называли «сексом смерти». Неожиданный поворот! Небольшое число ВИЧ-негативных людей на сайте стремились заразиться ВИЧ. Одно личное описание такое: «Я сдавал тест на ВИЧ 6 раз. Все результаты были отрицательными. Кажется, я еще не нашел вирулентный штамм.» (Малингер 1998: 6)

Мотивация для поиска инфекции описывается на сайте как «некоторые люди во время секса хотят быть избитыми или чтобы на них писали, или любые такие вещи.» - т. е. это форма мазохизма и самоповреждения. (стр. 7) Реклама секса без презерватива в интернете это один из примеров того, как технология интернета помогла в создании «публичной гейской сексуальности в последнее десятилетие. Анонимность и отчуждение интернета в большой степени поощрили формы объективации, такие как порнография, круизинг и все аспекты секс индустрии.

Недавний академический сборник, «Публичный секс» Уильяма Липа (1999), делает практику публичного секса уважаемой через внимание антропологинь и социологинь. Одна вещь, которая примечательна в сборнике, это то, что все социальные и этические проблемы, которые появляются из-за публичного секса, приукрашены или игнорируются, даже если они весьма очевидны. В одной статье, например, Клатс, медицинский антрополог, который разрабатывает программы здравоохранения, пишет об уровне риска заражения ВИЧ в публичном сексе рядом со Стоунвол баром в Гринвич Виладж. (Клатс 1999) Клиенты бара городские бизнесмены и молодые мужчины-проституты и мальчики. Они занимаются сексом в фойе жилого дома. Дом населен в основном старыми людьми, которые предположительно не будут выходить ночью. В описываемой сцене происходит коммерческий секс и бесплатный секс:

«Мужчина вдыхает попперсы, поворачивается спиной, наклоняется и вставляет член другого мужчины себе в попу... Один из наблюдающих подходит к мужчине, который сидит, стараясь поставить свой пах напротив его лица, требуя оральный секс. Его попытка грубая и резко отвергается. Другой наблюдатель начинает мастурбировать, но не вмешивается. После некоторого времени, один из мужчин стонет, вытаскивает член из анального отверстия, издает непонятные звуки, предполагающие оргазм, и снимает презерватив. Он бросает презерватив на пол... Вскоре другой наблюдатель заканчивает мастурбировать и тоже уходит. Выходя из здания и возвращаясь на улицы, я вижу, как Джеймс и Тим снова ищут клиентов на углу.» (Клатс 1999: 149)

Клатс просто комментирует, что описанные активности не более рискованные для передачи инфекций, чем секс в доме. Однако, они гораздо более проблематичны с точки зрения нарушения общественного порядка или социальной ответственности. Фойе было конфисковано у жителей, которые были бы в ужасе, если бы вышли в фойе в такую ночь. Мужчина, использующий молодого проститута очень жесток. Люди, занимающиеся бесплатным сексом, бросают использованные презервативы на пол, чтобы пожилые жители дома нашли их утром. Эти мужчины могли иметь секс у себя дома, или заплатить за помещение, но намеренно предпочли ворваться в квартирный дом для своего «публичного секса».

Гейская маскулиность и сексуальная практика

Публичный секс, который многие квир академики и активисты называют естественным или революционным, может быть объяснен как продукт мужского доминирования. В гейских сексуальных практиках, по словам Мартина Левина (1998), Кристофера Кендала (1997, 1999) и других гей критиков, можно найти очищенную гейскую маскулиность. Мартин Левин объясняет, что гейская сексуальность представляет собой нетронутую версию традиционной подростковой сексуальности у мужчин. Он говорит, что геи социализировались для мужественности, так же как гетеро мужчины. Мужчины «становятся мужчинами через сложный процесс социализации, отношений между индивидом и его окружением,» и геи тоже через это проходят. (Левин 1998: 8) Мужественность геев сформирована опытом гомосексуального угнетения. Левин описывает гея как «во-первых, мужчину, чей сексуальный опыт был сформирован мужской социализацией и стигматизацией гомосексуальности.» (стр. 11) Важный компонент мужественности, говорит он, принятие рисков. (стр. 13) Геи учатся, как другие мальчики, что «мужественность это средство достижения статуса в глазах других мужчин.» (стр. 15) Эта маскулиность лучше всего видна в отношении сексуальности: «Для всех мальчиков секс становится, независимо от будущей ориентации, организованным в отрыве от чувств, приватизированным, фаллоцентрическим, и объективированным.» (стр. 18)

В то время как девочки поощряют гетеро мужчин укротить свою подростковую сексуальность, «уча их техникам, требуемым для социальных отношений» и требуют от них «переиначить секс, как активность для выражения эмоциональной интимности,» (стр. 19) геи упускают это обучение. Поэтому они остаются «полностью под контролем мужских сексуальных сценариев ранней молодости, больше преданны безличному, бездетному понятию о сексе, чем гетеро мальчики.» (стр. 20) В сексуальных практиках, агрессивная мужественность проявляется очень энергично. Левин иллюстрирует это словами, которые он услышал в бане во время полового акта: «Этот большой ёбанный член воткнётся в твою жопу и будет там шуровать. Соси этот мужской член. Да. Соси, хуесос. Бери это, сукин сын. Бери это как мужчина.» (стр. 78) Настоящий мужской секс должен быть «Горячим сексом. Жёстким сексом.» (стр. 79) Типичные геи «брали это как мужчина» и «давали как мужчина». «Своим поведением в круизинге и половом акте они показывали, что они настоящие мужчины». (стр. 79)

Уалт Одетс, в своей книге «В тени эпидемии» (1995), которая анализирует эффект ВИЧ эпидемии на эмоции и практики геев, позитивных и негативных, также видит маскулиность источником сексуальных проблем, которые заставляют многих мужчин искать публичного секса. Он резко критикует гейские сексуальные практики в банях, например, в которых «сексуальность относительно неинтегрирована в чувства или отношения.» Эта форма сексуальности проиллюстирована в использовании дырок в стене, в которые мужчины вставляют пенис, и в соседней комнате неизвестный человек сосет член.» Это секс со ртом, - или, для принимающего партнера, с пенисом, но не с человеком. (Одетс 1995: 128) Он объясняет эту практику в терминах наученной маскулиности, потому что «Мужчины, гомосексуалы или нет, научены не выражать и не иметь чувств». (стр. 126) Но также в терминах трудности вырастания в гомофобной культуре, которая вызывает ненависть к себе, так что «Для молодых мужчин, растущих геями, многие чувства гейские чувства,» и они чувствуют опасность в любых чувствах. (стр. 126) Разрушительные эффекты гомосексуального угнетения вызывает преувеличение в геях безэмоциональной, объективирующей сексуальности, которая характеризует мужественность в общем.

Левин объясняет эпидемию СПИДа в терминах маскулиности, как Сигнорил, но на его критику больше повлиял феминизм. Партнер Левина умер от СПИДа в возрасте 35 лет в 1986 году, и сам Левин был на грани смерти от болезни. У него была веская причина понять социальные причины болезни в гей сообществе. Он объясняет в статье 1989 года, написанной совместно с Майклом Киммелом, что хотя никто не говорил о СПИДе как о мужской болезни, существовала связь между СПИДом и маскулиным рискованным поведением.

«Культурная конструкция маскулиности показывает, что мужчины организуют концепции самих себя как маскулиные с помощью желания рисковать, способностью испытывать боль или дискомфорт и не признавать это, их стремление вечно собирать что-то (деньги, власть, сексуальные партнеры, переживания), и их решительного избегания любого женского поведения. Результаты это высокие уровни заболеваний, связанных со стрессом, и венерических болезней.» (Левин и Киммел 1998: 145)

«Настоящие мужчины», говорит он, «набирают очки, имея много секса с разными партнерами и они ввязываются в приключения и рискуют.» (стр. 146) Призывы к безопасному сексу не могли работать, потому что они были в «прямой противоположности с нормами маскулиности. Нормы маскулиности стимулируют мужчин рисковать, соревноваться, и фокусировать сексуальное удовольствие на пенисе. Предостережение от СПИДа воспринималось как отрицание удовольствий пениса, и рекомендованное поведение, «целибат, безопасный секс, и безопасное использование наркотиков,» воспринималось как противоположность мужественности. Большая проблема с предотвращением СПИДа была с тем, что «Поведение, необходимое для подтверждения маскулиности и поведение для снижения риска были противоположными.» (стр. 147) Предсказывая развитие явления барбакинга \ дарения подарков, в котором ВИЧ-позитивные мужчины могут намеренно инфицировать молодых людей с их согласия, он говорит: «Чтобы продемонстрировать мужественность, серопозитивные мужчины могут передавать вирус кому-то другому.» (стр. 148)

Главным аспектом мужской сексуальности, который сделал гей секс таким небезопасным, было принятие рисков. Как сказал Левин, «гейский секс, в первую очередь, мужской секс, и мужской секс это рискованное занятие.» (Левин 1998: 152) Там, где действует такой рискованный сексуальный сценарий, «безопасный секс это оксюморон». (стр. 153) Он также указывает, что одна из причин небезопасных сексуальных практик среди геев было принуждение и изнасилование. (стр. 207)

Неконтролируемые позывы? Гейская сексуальность и социальная ответственность

Радикальные феминистки теоретикессы анализировали создание мужской сексуальности исходя из статуса правящего класса и доступности подчиненного класса женщин. (Маккинон 1989; Джеффрис 1997a) Эта форма сексуальности очень опасна для интересов женщин, до такой степени, что она ведет к насилию и убийству женщин. Это не было популярной точкой зрения среди гей активистов, лесбиянок — сексуальных либертарианок и феминисток, которые обвиняли в антисексуальности и эссенциализме других феминисток, требующих от мужчин измениться. Радикальная феминистская критика была взята на вооружение многими людьми, взволнованными глобальной эпидемией СПИДа. Публикация Института Панос, «СПИД и мужчины: рисковать или быть ответственным?», (Форман 1999) утверждает, что эпидемия СПИДа имеет политическую причину в форме мужского риска и безответственного поведения, происходящего из неравенства между мужчиной и женщиной. СПИД, по словам этого анализа, может быть рассмотрен как болезнь мужского господства.

Сборник Панос Института содержит начальные главы, объясняющие, как и почему СПИД является эпидемией, за которую ответственны мужчины. Мартин Форман утверждает, что мужское поведение побуждает распространение болезни. Он объясняет:

«Без мужчин не было бы эпидемии СПИДа. Мужчины задействованы почти в каждом случае передачи болезни через секс; возможно один из 10 случаев это результат передачи между мужчинами. Четыре из пяти инъекционных наркоманов это мужчины. С большим числом сексуальных партнеров и друзей наркоманов, чем женщины, мужчины имеют больше возможностей передавать ВИЧ. Очень часто мужчины определяют, будет ли происходить секс и будет ли использоваться презерватив. В общем случае, женщины более склонны иметь инфекцию ВИЧ и не заражать других людей, мужчины больше склонны иметь вирус и передавать его дальше.» (Форман 1999: p. vi)

Но объяснение безответственного, распущенного и рискованного поведения мужчин не биологическое. Мужское поведение это результат взглядов и ожиданий маскулиности, которые учат их деструктивным вещам. «Большинство мужчин вырастают, веря, открыто или скрыто, что их идентичность мужчин, и личная идентичность, определяется их сексуальной мощью. До тех пор пока мужчины находятся под влиянием таких концептов маскулиности, ВИЧ будет продолжать распространяться.» (стр. x)

Мужское поведение отличается от женского, утверждает Форман, потому что они находятся в разной социальной и политической ситуации, но не из-за биологии. Женщины не имеют социальной и экономической власти, чтобы контролировать свои жизни, включая вопрос о том, иметь или не иметь секс, настаивать на использовании презерватива, или даже критиковать поведение их партнера-мужчины с другими женщинами. Но некоторые мужчины и подростки-мальчики также уязвимы, потому что «Более молодые, бедные или физически или психологически слабые возможно заразятся ВИЧ от других мужчин через секс или общие шприцы. Трансвеститы и транссексуалы и дети также могут быть подвергнуты принуждению или попасть в трудную ситуацию, что они заражаются ВИЧ от мужчин.» (стр. x)

Это анализ, основанный на признании различий во власти и понимании мужского господства и женского подчинения. Этот анализ бросает вызов большинству современной гей теории, в особенности позиции Секс Паники и квир теории, которая решительно опровергает мораль и ценности. Позиция Майкла Уарнера, основателя квир теории и Секс Паники, который определяет привлекательность квир секса в его способности нарушать рамки ответственности хороших, порядочных людей, кажется нормой для мужчин во многих культурах, а не «трансгрессивно» квирной. (цитируется по Крайн 1997: 30)

Мужская сексуальность, которая проявляется в публичном сексе, барбакинге и распущенности, очень хорошо подходит описанию нормативной мужской сексуальности, представленной в сборнике Панос. Возможно, некоторые активности, предложенные некоторыми квир теоретиками, как присущие квирности, это просто типичная мужская сексуальность, которая требует перестройки ради благополучия женщин и остановки СПИДа. Даже практика отношений со многими сексуальными партнерами, которую некоторые академики, как Хокингем, считают важной для революционного потенциала гомосексуальности, в глобальном контексте представляет собой пример поведения доминирующего класса мужчин. Например, Форман комментирует, что «Полигиния одобряется религией и законом в мусульманских странах, и санкционирована общественными настроениями в части Карибского региона и в Африке.» (стр. 18) Поведение, представляющее собой квир трансгрессию, если посмотреть в глобальном контексте, выглядит в точности как мужское поведение, которое, беря корни из мужского доминирования, наносит вред женскому счастью и материальному и физическому благополучию. Иронично, что в то время как сборник Института Паноса спрашивает, «почему меньшинство мужчин постоянно подвергает риску себя и других, и как мы можем убедить мужчин измениться?», квир теоретики Секс Паники атакуют тех геев, которые задают те же вопросы, и называют их фашистами.

Гей СПИД в США не болезнь богатых белых мужчин, которые изолированы от остального мира. Панос Институт указывает, что «Во всем мире, 10% или больше случаев ВИЧ инфекции являются результатом секса между мужчинами, и в большинстве случаев передача вируса происходит в гетеропарах.» (Форман 1999: 110) Многие из этих мужчин также будут иметь секс с женщинами, в особенности в странах, в которых эксклюзивная гей идентичность меньше распространена, чем на Западе. За пределами квирного, академического сообщества мужчин в США, болезнь вызывает гораздо большее разрушение, чем испытывают геи в США. Например, 2 миллиона людей среди населения в 20 миллионов погибли из-за СПИДа в Уганде; 1,7 миллиона детей потеряли одного или двух родителей в эпидемии, и больше 900 000 взрослых и детей в 1999 году жили с вирусом. (стр. 103) Среди черных геев американцев распространенность СПИДа гораздо больше, чем среди белых геев. Исследование Центра Контроля за Болезнями обнаружило, что в 2001 году 14,7 % афроамериканцев геев и бисексуалов в возрасте от 23 до 29 были недавно заражены, по сравнению с 2,5 % белых и 3,5 % латиноамериканцев. Из всех опрошенных мужчин, 7 % белых мужчин было инфицировано, 14 % латиноамериканцев и 32 % афроамериканцев. (Осборн 2001)

Модель сексуальности, которая основовывается на квирном продвижении публичного секса, глубоко проблематична для женщин, детей, и уязвимых и маргинализованных мужчин и мальчиков в разных странах. Если интересы социальных групп, отличных от привилегированных белых геев-американцев воспринимать серьезно, то такой вид сексуальности должен быть трансформирован, а не находиться под защитой. Существуют другие практические последствия публичного секса для интересов женщин, которые должны быть предотвращены. Защита «публичного секса» в форме секс-индустрии — важная проблема для феминисток, которые понимают проституцию как форму жестокости и хотят остановить сексуальную эксплуатацию женщин и мальчиков. (Джеффрис 1997а) Также, в то время как женщины маршируют на маршах «Забери себе ночь» за право находиться в публичных местах и не подвергаться приставаниям, требования любой группы мужчин забрать части публичных мест для своего использования, это настоящая проблема. С женской точки зрения, захват парков или пляжей для гейского секса нарушает права женщин. Это конфискация площади у женщин, которые нигде не могут находиться в безопасности, не говоря уже о том, чтобы своим поведением нарушать права других групп.

Глава 4

Гейская порнография

Порнография, как мы видим, главный аспект определения публичного секса, предложенный квир теоретиками и членами Секс Паники. Порнография достигла статуса иконы в квир теории, и ее защита это центральная повестка квир политики. Известные квир художественные критики, теоретики закона и квир теоретики констатируют, что порнография необходима для выживания геев, для их идентичности, и для их способности иметь секс. Для феминисток, которые считают, что порнография это «пропаганда женоненавистничества» (Барри 1995, Стичин 1995), и желают устранить ее, защита геями своей версии порнографии, это значительная преграда. Геи составляют влиятельную лобирующую группу. Утверждая, что гей порно необходимо для выживания геев, они защищают порнографию, борясь с феминистками, которые говорят, что порно — активная угроза выживанию женщин.

В 80-ые появилась лесбийская сексуальная индустрия, где лесбийское порно производилось для лесбиянок, чтобы идти в ногу с популярным «лесбийским» порно, которое всегда было частью гетеро мужского порно. (Смотри мою «The lesbian heresy”, 1993) Лесбиянки восхваляли порнографию не так сильно, как геи, что предполагает, что его политическая функция для лесбиянок немного другая. Но оба лесбийские и гей сторонницы порнографии очерняли анти-порнографических феминисток и мужчин, которые поддерживали их анализ. Скот Такер, например, обвиняет радикальных феминисток в наивном утопизме, за их оппозицию порнографии. (Такер 1991: 265) Гей-порно однозначно очень важная проблема, раз оно вызвало такую сильную защиту. Эта глава рассмотрит гейскую защиту порнографии и критику от геев-профеминистов, таких как Джон Столтенберг (1991) и Кристофер Кендал (1997).

Феминистская критика

Феминистская критика порнографии была ошибочно представлена теми, кто поддерживает порнографию, как старомодная, пуританская или против секса. На самом деле, как указывает феминистка и теоретикесса закона Катарин МакКинон, традиционное мужское возражение против порнографии в законах против непристойности, это мораль с «мужской точки зрения, мораль мужского доминирования». Феминистская критика, с другой стороны, это политика и политика с женской точки зрения, то есть взгляд со стороны подчинения женщин. Она видит секс в порнографии как «Секс, к которому принуждают настоящих женщин, чтобы продать его и принуждать к сексу других настоящих женщин». (МакКинон 1987: 147) МакКинон и Андреа Дворкин разработали законопроект, который бы дал женщинам права, если бы он не потерпел поражение из-за защиты свободы слова мужчин. Законопроект бросал вызов вреду, который порнография нанесла женщинам. Он описывает порнографию как «графическое сексуально откровенное подчинение женщин.» (стр. 262) Порнография как пропаганда, в соответствии с феминистским анализом, представляет женщин как объекты, любящие быть оскорбленными, и учит мужчин практикам деградации и насилия, которые они производят на женщинах. (Everywoman 1988)

Вред для женщин, используемых в создании порнографии, это фундаментальная забота тех феминисток, которые стремятся запретить порнографию. Впечатляющий документальный фильм шведской феминистки и режиссерки Алексы Уолф, «Шокирующая правда» (2000), показывает, как детский сексуальный абьюз заставляет женщин и мальчиков быть жертвами сексуальной эксплуатации в порнографии и вред, который наносит порнография. «Шокирующая правда» включает в себя порно-ролики из псевдо-документального фильма, показанного по шведскому телевидению, в которых женщины подвергаются изнасилованию и после съемок у них сразу берут интервью. Голых женщин в туфлях на каблуках передают от одного мужчины к другому, в ситуации группового изнасилования. Пенисы жестоко вставляются во все их отверстия, одновременно, или несколько мужчин вставляют свои руки в вагину. Когда у женщин берут интервью, у одной из них течет сперма изо рта, их глаза пустые из-за травмы, и их лица ничего не выражают. Женщина, на которой фокусируется документальный фильм, пережила жестокое сексуальное нападение в подростковом возрасте, и была использована в порнографии два года, начиная с 18 лет. Она объясняет, что один раз на съемках у нее текла кровь, и она попросила отвезти ее в больницу. Ей только сказали не возникать. Ее обернули в пеленки, чтобы впитать кровь, и пенетрация продолжилась. Порнографы сказали ей «смеяться» и «улыбаться» на камеру.

Несмотря на силу феминистской критики, существовала сильная оппозиция из некоторых женщин, например FACT (Группа феминисток против цензуры) в США и FAC (Феминистки против цензуры) в Великобритании (смотри Бурстин 1985). Такие женщины, которые стремились защитить индустрию порнографии, нашли влиятельных союзников в мейнстримных СМИ, которые любили порно. Защита геями своего порно, и часто натуральского порно тоже, была почти универсальной. Несколько гей теоретиков взяли непопулярный курс на критику эффекта порнографии на мужчин и мальчиков, которые снимаются в ней, и на всех геев. Несмотря на всю силу и убедительность аргументов феминисток против порнографии, сторонники порно, которых я рассмотрю здесь, сразу отвергли их.

Аргументы в защиту гей порно

Самая обширная апология гей порно это «Однорукие истории» Бургера. Книга вначале была курсовой работой в Исследованиях Перфоманса в Университете Нью-Йорка. Бургер объясняет, что гей порно появилось в начале 70-ых, потому что геи выражали право, которое раньше принадлежало гетеросексуалам мужчинам, право смотреть и обладать порно. Требование порнографии для геев было частью желания тех же привилегий, которые имели мужчины-натуралы за счет своего доминирующего статуса. Он говорит, что гейская порнография это «склад нашего культурного наследия и памяти, и также важное место для создания и модификации наследия и памяти.» (Бургер 1995: стр. х) Он видит гей порнографию как «попытку геев вписать себя в американскую историю». (стр. 4) По его словам, она выполняет важную функцию для геев, чтобы легитимировать свою гомосексуальность. Также она важна, потому что «документируя сексуальные и эротические тренды и практики геев, порнография служит формой историографии». (стр. 21) Порнография одновременно «отражает» сексуальные практики и создает новые эротические тренды. (стр. 22) В частности, гей порнография исполняет важную функцию для мужчин, которые только что осознали свою ориентацию, обучая их, что они могут делать во время секса. По его словам, это сексуальное образование. (стр. 24)

Другие квир-комментаторы одинаково бурно говорят о пользе порнографии. Кристофер Хоган утверждает, что порнография стала «самым безопасным форумом, в котором геи могут изучить свою культуру… Внутри гей сообщества мужчины, которые избегают публичных политических или культурных дискуссий, вливаются в эти вопросы через порнографию.» (Хоган 1996: 244) Чарльз Ишервуд, в своей биографии умершего порно-звезды гея Джой Стефано, соглашается с важностью порнографии. Он говорит, что геям не хватает ролевых моделей. Таким образом порно-звезды «единственные геи звезды фильмов» и получают внимание и уважение в гей-культуре. (Ишервуд 1996: 84) В мире, в котором геи не имеют позитивных образов, утверждает он, они должны найти их в порнографии. Порнография это единственное место, где гейская мужская сексуальность представлена широкой публике.

Квир теоретик закона Карл Стичин предлагает, чтобы закон специально защищал гей порнографию от цензуры, потому что она играет важную политическую роль для сексуального меньшинства мужчин геев: «В юридических терминах, гей порно становится защищенной речью, но это основано на роли в защите политических прав субъекта, скованного маргинализованным политическим опытом.» (Стичин 1995: 62-3) «Гей порно это место сопротивления в оппозиционном дискурсе мужского доминирования», потому что оно делает видимым то, что было скрыто мужской гетеросексуальной культурой. (стр. 63) Стичин отчитывает анти-порнографических феминисток за то, что они не осознают различий гей порно от гетеро порно. Они не увидели полезность субверсивных актов геев, действующих на периферии доминирующего сексуального дискурса. Порнография стала для Стичина движущей силой гей освобождения: «Порнография может быть средством для сопротивления доминирующей культуре, и в потенциале для гей освобождения». (стр. 75)

Другой влиятельный защитник гей порно это поздний Джон Престон, который был известным писателем садомазохистской порнографии. Перед тем, как начать порнографический этап своей карьеры, он был редактором журнала Адвокат, центральный журнал в гейской консервативной культуре в США. Он говорит, что он и другие геи «научились параметрам своей сексуальной жизни из порнографии». (Престон 1993: 34) Из порно они брали свои фантазии, сексуальные и эмоциональные. Интересно, что гей порнография и садомазохизм защищаются как контркультурные и трансгрессивные такими сторонниками как Карл Стичин, и в то же время это повестка консерваторов как Престон. В этом вопросе, левое и правое крыло квир политики соединяются. Престон объясняет, что гейские кожанные клубы предназначены для всех практических целей, что они состоят из разных расовых, классовых и экономических кругов, также как и клубы Ротари и Лионс в гетеро мире. (стр. 134) Если ты пойдешь на собрание такого гей кожанного клуба, говорит он, ты увидишь из его националистического уклона, патриотического пыла, и приверженности ритуалам, с пением песен хором и помпезностью и условиями иерархии... что это общество очень похоже на другие мужские благотворительные общества. (стр. 134) Престон пишет о СМ, как об инициации мальчиков геев во взрослую жизнь, как в армии для натуралов. Создается впечатление, что он хочет мужских привилегий гетеросексуальной, среднеклассовой Америки.

Престон, как многие другие геи защитники порнографии, чувствовал, что его заставляют противостоять феминисткам в начале 80-ых. Для геев, которые основывали свою гордость и идентичность на гей порно, было страшным шоком, когда организация, такая важная для феминизма, как Национальная Ассоциация Женщин, приняли резолюцию в 1980 году на конференции. Эта резолюция осуждала «педерастию, порнографию, садомазохизм и публичный секс, потому что они были эксплуатацией, насилием, или вторжением в частную жизнь, и не являются проблемой сексуальных, эмоциональных предпочтений или ориентации.» (Такер 1997: 11) Скот Такер говорит, что это вызвало шоковые волны через большую часть гей сообщества. Геи ответили тем, что заставили лесбиянок и бисексуалок с корыстными интересами в новой лесбийской секс-индустрии, поддерживать их в борьбе против анти-порнографических феминисток. Они искали способ разделить оппозицию, чтобы они могли сохранить свои порнографию и привилегии. Но контр-резолюция, предложенная Джанет Белуевер и Сьюзи Брайт о свободе сексуального выражения, была отклонена голосованием. Скот Такер находит утешение в факте, что некоторые феминистки заняли их сторону в феминистских сексуальных дебатах, сторону защитниц порно. Он поздравляет Элен Уилис и Энн Снитоу за конфликт с анти-порнографическими феминистками. (стр. 85) Он обвиняет анти-порнографических активисток и теоретикесс Андрею Дворкин и Джона Столтнберга в продвижении утопии целибата. (стр. 92)

Престон становится злобным и враждебным в своих работах, по отношению к феминисткам. Он приписывает феминизму лишение мужественности у геев. Он говорит: «Мы были кастрированы широкой публикой, и потом движением, которое так сфокусировано или на гендерном равенстве или на определенных узких определениях феминизма, которые запрещают любые проявления мужественности.» (Престон 1993: 133) Он был очевидно глубоко враждебен феминистскому императиву, который требовал деконструкции агрессивной маскулиности. Работа Престона в проституции и написании СМ порно, его удовольствие в садистской сексуальности, и сама его идентичность основывалась на агрессивной маскулиности. Его ремарке о кастрации предшествует описание секса в его жизни. «Одно из моих предпочтений, ... это взять красивого молодого мужчину в шортах и положить его на мои колени и пороть его. (Это продолжается до тех пор, пока он не заплачет.)» (стр. 132)

Ядовитость его антипатии к анти-порнографическим феминисткам ясно видна в его самой известной, самой цитируемой нон-фикшн статье, озаглавленной «Прощай Салли Герхарт», написанной в 1982 году. Он обвиняет феминисток в травле геев из-за их сексуального поведения в форме садомазохизма, распущенности и «секса между поколениями» (так называется секс с детьми). Он говорит, что феминистки настроены против геев, потому что «гомосексуальность это самое полное выражение мужской сексуальности». (стр. 180) Поэтому «геи чувствуют, что женщины их предали» (стр. 181) и должны сопротивляться, потому что «Геи должны понять, что мы не можем отказаться от победы, которая принесет нам торжество мужественности.» (стр. 180) Престон говорит, что хотя феминистки утверждают, что геи имеют мужские привилегии, это неправда, потому что «Геи почти не имеют чувства власти. Мы имеем слишком яркие ощущения собственной беспомощности.» (стр. 181) Очевидно это феминистки, они же кастраторы, имеют власть. Хотя женщины прошли через тяжелую борьбу, они «создали политическую поддержку» для женщин, которой не имеют мужчины геи. (стр. 184) Они получают академические должности, в то время как геи не получают, и включаются в политику, что не могут сделать геи. Лесбиянки имеют «позиции влияния и лидерства», в то время как «Геи не находятся в похожей ситуации». (стр. 184) Это очень грубая, невежественная мизогиния.

Посыл в том, что эти властные, привилегированные женщины должны оставить в покое несчастных, уязвимых геев с их небольшими ресурсами. Феминистки, которые протестуют возле магазинов порнографии, «жестокие». Геи нуждаются в этих местах, потому что они имеют секс в задних комнатах. Феминистки, которые противостоят порнографическим магазинам «совершают несправедливые набеги на деликатные и уединенные места для мужчин, которых мы все меньше видим как врагов и все больше как жертв. Их противницы это хулиганки, трудноотличимые от подростков, которые избивают бездомных на пляже». (стр. 188) Феминистки, которые выступают против порнографии, точно такие же как другие гомофобы.

Женщины в общем, не только феминистки, обвиняются в заблуждении, потому что они видят связь между гейской сексуальностью, которая воспевает маскулиность, и мужским сексуальным насилием против женщин. Престон говорит что гейская сексуальность совсем другая. Сексуальность, которую пытаются развить геи, несомненно после ознакомления с его садомазохистской порнографией, это «сила, стремящаяся сделать мужчин равными. Процесс, зависящий от согласия, праздник мужского тела, который не зависит от унижения женского тела». (стр. 191) Характерная цитата из одного из рассказов Престона показывает, как работает это создание равенства: «Он схватил меня за волосы и грубо открыл мне рот. Я задыхался. Он только давил сильнее. Он ударил меня по лицу свободной рукой. Он ударил снова и горячая боль распространилась по правой стороне моей головы. Снова. Больше боли. «Ёбанная шлюха!» он закричал на меня. Другая пощечина. «Ёбанная шлюха!»» (Престон 1984: 15)

Иногда молодой мужчина, превращенный в раба в повести, становится хозяином в свою очередь. Это похоже на дедовщину в мужских школах в Великобритании, где младшие мальчики должны услужить старшим, и со временем им прислуживают уже другие мальчики. Равенством тут и не пахнет. Это внушение уважения к иерархии, а не равенство, и часто «нижние» не становятся «верхними». «Гейская страсть», говорит он, «это манифестация первичной формы гей освобождения», и если женщины считают это отвратительным, значит это их проблема. Феминистки не могут принять гей порно, предполагает он, потому что «это утверждение мужской любви к другим мужчинам. Это самое чистое возвышение мужской красоты и чувствительности.» (стр. 193) Феминистки признаны Престоном гомофобами, потому что они отрицают гей порно. Он описывает феминистскую критику как «настаивание на отвратительности самого факта гомосексуальности», что заставляет геев «вернуться во времена, где они видели себя грязными, развращенными и нежелательными.» (стр. 195) Поэтому лидеры геи должны отвергнуть все более неуместную феминистскую идеологию и создать договор с его населением. (стр. 195)

Неисправимая мизогинная природа гей порно показана в агрессивной маскулиности работ Тома Финланда. Тома Финланда считают своим вдохновителем многие гейские порнографы. Престон утверждает, что вдохновение для его собственной порнографической карьеры пришло от Тома Финланда: «Рисунки Тома Финланда обещали мне, что в будущем все будет весело». (Престон 1993: 193) Многие геи писатели признавали Тома Финланда создателем своей гейской идентичности, и важной фигурой внутри ценностей и практик гей порно и сексуальности, поэтому это полезно и поучительно анализировать его вклад в гей культуру.

Вдохновение для гей порно: рисунки Тома Финланда

Работы Тома Финланда считаются многими гей комментаторами библией геев о сексуальности и идентичности. Его биограф Мича Рамакерс сказал, что он стал «самым известным и самым признанным производителем гей эротики во вторую половину 20 века. Он доставил неизмеримое удовольствие нескольким поколениям геев, и даже предоставил то, что казалось недостижимым многим из них: инструменты для достойной идентичности.» (Рамакерс 2000: стр. IX) Рамакерс объясняет, что легендарные геи художники, такие как Энди Уорхол, Дэвид Хокни и Роберт Маплфорп «не делали секрета из своего восхищения, и последний собирал и продвигал работы финского порнографа.» (стр. X) «Для геев,» говорит он, «работы Тома Финланда играли важную роль в создании идентичности.» (стр. xi)

Том Финланд начал карьеру художника в Финляндии. К 1950-ым годам его работы, показывающие мужчин с огромными мускулами, публиковались в американских журналах про спорт, которые служили гейской порнографией того периода. С самого начала в его рисунках мужчины имели большие мускулистые груди и такие узкие бедра, что было удивительно, что они могли стоять, и также имели пенисы шириной с локоть и очень длинные. Пенисы втыкаются в отверстия других мужчин или просвечивают сквозь штаны. В 60-ые он специализировался на садомазохистской порнографии. Садисты были солдатами нацистами в ранних картинах; но, как объясняет Рамакерс, скандал убедил его убрать восхваление фашизма из гей сообщества, и он закрасил символы нацизма. В 70-ые, персонажи в его СМ порно носили черные кожаные униформы и кепки, которые были стилизованной нацистской формой. Свастики были редкими, хотя они все еще появлялись, наряду с орлами и значками СС. (стр. 126, 164) Маскулиность отличительная черта его персонажей. Они носят форму настоящих мужчин, подходящих американской гей культуре: формы охранников в тюрьме, ковбоев, мотоциклистов, строителей – все типы людей Village People.

Лица персонажей неотличимы друг от друга. Рамакерс указывает, что все они имеют одинаковые лица. Важной чертой персонажей является не то, кто они такие, но их размер пенисов. Рамакерс так описывает содержание картинок Тома: «Его репрезентация половых актов принадлежит мужской традиции, которая подчеркивает гениталии, их размер, и жесткий секс. Самые распространенные половые акты в его работах это трах в жопу, сосание членов и игра с грудью. Одновременно, сцены садомазохизма и сюжеты унижения и доминирования занимают выдающееся место в его творчестве. Поэтому кажется честным, назвать это гипермаскулиным видением мира.» (стр. 106)

Хотя мужчины, в которых входят один или два гигантских пениса, или их бьют, показываются улыбающимися, поэтому агрессию можно считать добровольной, в некоторых картинах они очевидно испытывают боль. (рисунок на странице 164)

Работы Тома Финланда стали считаться важными для гейского освобождения, когда случился поворот на бучность в конце 70-ых. До гей освобождения, мужская гомосексуальность была ограниченна манерными мужчинами, которые переняли женские паттерны поведения и были мужчинами неудачниками. Их сексуальные объекты не находились среди похожих людей. Маскулиность, а не феминность, была эротической, и желанной была гетеросексуальность «настоящих» мужчин, а не неполноценная маскулиность пидорасов. Поэтому женственные мужчины желали и имели секс с теми, кто казались им натуралами и бучами, несмотря на то, что они очевидно не были натуралами, потому что натуралы не имеют секс с мужчинами. Выбор предположительно натуралов был выражением ненависти к себе. Для мужчин, которых учили ненавидеть себя за несоответствие идеалам мужественности, гомосексуальность не имела ценности; плюсом были только маскулиность и гетеросексуальность.

После гей освобождения, мужчины, которые приняли идентичность гея, начали искать сексуальные объекты среди других геев. Недавно появившееся гей сообщество предоставило потенциальных партнеров. Единственная проблема была в том, что эти партнеры не имели желаемой маскулиности. Поэтому произошел культурный переход, в котором геи переняли гетеро маскулиные модели. Тогда они могли любить друг друга. Также они могли чувствовать новую уверенность из подражания доминирующему половому классу мужчин, а не быть униженными в класс женщин. Этот переход много критиковали. Для многих активистов из гей освобождения, он символизировал разрушение гендерной иерархии, как феминизм, а не ее воспевание. (Левин 1998) Том Финланд был идеальной иконой для тех, кто участвовал в переходе на маскулиность. Рамакерс замечает, что в конце 70-ых и 80-ые молодые геи профессионалы отвергали идею того, что геи должны быть менее маскулиными, чем их гетеро коллеги. Работы Тома Финланда воспринимались как освобождающие, потому что они полностью посвящены миру суперменов. (Рамакерс 2000: 11) Самой большой переменой в послевоенных гей идентичностях на Западе несомненно был этот большой поход за маскулиностью.

«В мире, где правила гомофобия, он показывал геям «зеркало», в котором они могли видеть себя такими, какими не были: настоящие мужики, живущие в Томляндии, где гомосексуальное желание не считалось печальным отклонением, но правило балом. В конечном счете, Том Финланд производил пропаганду – гомофильный гиперреализм, - утопию, контролируемую страстным братством сверхпидорасов.» (стр. 38)

Владелец арт галереи, процитированный в книге Рамакерса, оценивает, что «60% геев конструируют свои фантазии вокруг сцен, которые он рисует.» (стр. 12) Другой критик сказал в ответ на выставку его работ в 1986 году: «Изысканный художник с рейтингом X, по имени Том Финланд производит серии рисунков, изображающие гомосексуальный садомазохизм и изнасилование как веселое развлечение и очень в стиле мачо.» (стр. 13) Германский издатель его работ, Бенедикт Ташен, выражал их важность тем, что сказал «он в первый раз дал геям позитивный образ.» (стр. 23) К 1998 году, рисунки Тома были приобретены для постоянных коллекций четырьмя музеями в Финляндии и США.

Популярность Тома показала степень, в которой мужчины, принимающие гомосексуальную идентичность, чувствовали, что они страдают, потому что их не пустили во дворец маскулиности за влечение к мужчинам. Его работа показала им мечту, что они могут быть настоящими мужиками и геями одновременно. Они могут быть мачо даже когда их трахают. В картинах Тома нет слабаков. Как сказал Том, «Я начал рисовать фантазии о свободных и счастливых геях. Вскоре я начал целенаправленно преувеличивать их мужественность, чтобы указать, что все геи не обязательно должны быть «этими чертовыми пидорасами», что они могут быть красивыми, сильными и мужественными, как другие мужчины». (стр. 65)

Чрезмерное мужское доминирование картинок очевидно в одной картине, где мужчина трахает земной шар. Рамакерс так описывает рисунок: «Мир Тома крутится вокруг пениса, что можно понять буквально, что показывается в картине 1975 года, на которой мужчина летит в космосе. Он держит в руках планету Землю и его пенис входит в Землю. Трахать мир.» (стр. 99) Тома Финланда можно считать человеком, который дал геям мужскую силу и доминирование, в котором им прежде отказывали. К сожалению, сила пениса, и мужское доминирование в общем, может быть достигнуто только за счет женщин. Без женского подчинения, пенисы станут только деталями анатомии. Фаллический культ гей порнографии противоречит освобождению женщин, потому что освобождение женщин уберет все веселье.

Трудно представить аналогию порнографии в стиле Тома Финланда для лесбиянок. Лесбийская порнография, которая начала производиться с развитием секс индустрии для лесбиянок в 80-ые, не имеет символа женственности, формирующего основу для власти и обстоятельности. Женские гениталии видны, как и в гетеро мужской порнографии, но эротична только маскулиность. Порнография не предоставляет лесбиянкам путь в вышестоящий класс мужчин. Лесбиянки женщины, и остаются ими, если не стремятся достигнуть маскулиности. Лесбиянки сторонницы порно говорят, что они научились ценить порнографию, смотря на гей порно и впоследствии они копировали гейскую сексуальную иконографию в свою фантазию, сексуальную жизнь и культурную репрезентацию. (Смиф 1992) Через это копирование они стали боготворить маскулиность. В 80-ые это отражалось во вхождении в моду лесбийской бучности, и в 90-ые в эволюцию «трансмужчин», многие из которых стремились стать геями после операции, несмотря на отсутствие во многих случаях любой формы фаллопластики. В порнографии для лесбиянок не было мужчин, но там присутствует маскулиность в форме маскулиного поведения и сексуальных практик, важность дилдо, садомазохизма и того же набора маскулиных униформ, эротизированных в гей порно. Стремление к пенису и мужским привилегиям это печальный и безнадежный путь для лесбиянок. Даже операция не может предоставить этот священный грааль, потому что транссексуальные операции не могут сконструировать функционирующий пенис.

Интересно отметить, что геи не так увлечены лесбийским порно, как некоторые лесбиянки увлечены гейской версией порно. Поглощенные «ик фактором» некоторые геи находятся в ужасе от лесбийского порно. Роберто Бедойя пишет о том, как смотрел лесбийское порно от Барбары Хаммер: «Я честно чувствовал отвращение во всё время фильма». (Бедойя et al 1998: 246)

Критика гей порно

Несколько гей комментаторов критиковали мужественность гей порно и культ мужественности в гей культуре в последние десятилетия, потому что это противоречит освобождению женщин. (Столтенберг 1991; Кендалл 1997) Они указывали, что геи не могут иметь свою маскулиность, если женщины будут свободны от угнетения. Геи, которые поддерживали порнографию, не прислушались к этой критике, скорее всего потому, что гей публика не знала, почему они должны беспокоиться о женщинах. Они волновались только о себе. По этой причине, критики ценностей и практик гей порно старались обращаться к чувству самосохранения геев. Поэтому Джон Столтенберг из Мужчины Против Порнографии объясняет, что порнография возникает из гомофобии, которая ответственна за угнетение геев. Гомофобия это продукт мужского господства. Культурная гомофобия это побочный продукт культурной мизогинии. (Столтенберг 1991: 250) Поэтому «гей стигматизирован, потому что он воспринимается как женщина». (стр. 250) Столтенберг использует концепцию «интернализованной гомофобии», чтобы обозначить что некоторые люди боятся всех женских черт в своем характере. (стр. 251) В результате этой ненависти к женскому в себе геев стала привлекать преувеличенная маскулиность, изображенная в гей порно. Они могут идентифицироваться с настоящими мужиками или представлять, как их трахают настоящие мужики.

Термин «гомофобия» политически проблематичен. Как указывала лесбиянка феминистская психологиня Селия Китцингер, «гомофобия» неподходящий термин для описания лесбийского и гейского угнетения. Его придумала психология, и это психологический диагноз. Фобия означает иррациональный страх или ужас. Китицингер объясняет, что этот концепт усиливает силу психологии обозначать людей больными или здоровыми, и «деполитизирует лесбийское и гейское угнетение, предполагая, что оно происходит из-за личной неадекватности определенных индивидов, страдающих от диагностируемой фобии.» (Китцингер 1997: 162) Хотя я согласна с этой критикой, трудно избежать использование термина, который так широко и некритично используется геями писателями, во время обсуждения их работ.

Крис Кендалл это гей критик порнографии, который использовал похожий аргумент для выражения вреда, который порно наносит геям. Он указывает, что приверженность власти в форме гипермаскулиности просто усиливает модели поведения, которые являются источником гетеросексуальной мужской привилегии и гомофобное отрицание любого публичного возражения против маскулиности. (Кендалл 1999: 158) Он объясняет, что гомофобия работает, заглушая и наказывая всех мужчин, которые не поддерживают несправедливую гендерную систему гетеро-патриархального мужского доминирования. Ненависть к геям вырастает из мужского доминирования, потому что геи считаются неподчиняющимися системе, и в частности не поддерживают маскулиность. Верность гипермаскулиности таким образом вступает в сговор с самой причиной, почему геи угнетены, а не помогает закончить ее. Геи не смогли отвергнуть гей порно и его ценности, говорит он, и поэтому стали приверженцами мужских, гетеросексистских систем власти, которые центральны в их угнетении и угнетении всех женщин. (стр. 161)

Сторонницы гей порно говорят, что неравенство в материалах не вредит, потому что это не женщины унижаются в нем. (Стичин 1995) Кендалл отвечает, что проблема в неравенстве, а не в морфологии вовлеченных тел: «Всегда есть верхний и нижний, четко обозначающие тех, у кого есть власть и тех, у кого нет власти. Сторонницы гей порно на самом деле защищают явление, когда геи занимаются очень странной формой взаимности, основанной на взаимном абьюзе». (Кендалл 1999: 163) Указывая, что он «не хочет контролировать или чтобы его контролировали. Я не хочу дегуманизировать и быть дегуманизированным. Я не хочу подавлять и быть униженным.», он говорит, что он хочет «настоящее равенство, то, что не существует в гей порно». (стр. 164) Кендалл отвергает аргумент, предложенный многими сторонниками порно: что оно необходимо для гей идентичности и выживания. Он спрашивает, что это говорит о гомосексуальности, раз «наша выбранная идентичность должна быть реализована руками мужественного, явно гетеросексуального мужчины.» (стр. 164) Это связано с ненавистью к себе, а не с гордым самоутверждением. Он говорит, что хотя в теории геи могут выбирать, быть верхними или нижними, это всегда верхний, кто «находится в фокусе внимания и идеализированная маскулиная норма». Поэтому он имеет возможность называть подчиненных «девочками», «шлюхами», «суками», «шмарами» - то есть социально определяет их как женщин. (стр. 165) Это сведение гея к низкому женскому статусу — доминирующий способ, которым поддерживается гетеросексуальная маскулиность, и мальчики, считающиеся «другими» подвергаются приставаниям и насилию в школьных системах западного мира. (Пламмер 1999) Гей порно использует те же самые механизмы угнетения, которые вредят мальчикам по всему миру и приводят к высоким показателям суицида среди гей молодежи. (Рамафеди 1994) Эти механизмы используются как эротические сексульные штуки. Для Кендала это глубоко проблематично, и так должно быть для тех, кто заботится о здоровом выживании мальчиков, бросающих вызов гендерной иерархии.

Кендалл убедительно утверждает, что гей порно обучает геев ценностям и интересам, которые опасны для их интересов. «Гей порно», говорит он, «создает и продает сексуальность, олицетворяющую неравенство: эксплуатация и деградация других; уверенность в себе, связанная с агрессией; физическая сила, связанная с запугиванием; и поведение без согласия продвигается как освобождающее.» (Кендалл 1997: 33) Он рассматривает, как порнография, делающая абьюз возбуждающим, и показывающая геев подходящими объектами абьюза, играет роль в создании взглядов, приводящих к избиению и изнасилованию мужчин другими мужчинами. Квир теоретикессы, празднующие коммерческое сексуальное насилие, происходящее в порнографии и садомазохизме, никогда не упоминают бытовое насилие, происходящее в гей парах. Кендалл очень разумно просит геев подумать о том, что это значит для будущего и настоящего геев, что они находят «достоинство в подчинении и унижении». (стр. 43) «Почему сексуальное удовольствие должно происходить в форме наказания и физического избиения? Мы надеялись, что геи больше не будут подвергаться абьюзу. Разве теперь мы считаем, что наши сексуальные идентичности зависят от абьюза и требуют абьюз?» (стр. 43) Другая причина того, что порнография вредит геям, по словам Кендалла, это то что порнография разрушает их самооценку, делая тех, кто не подходит ценностям порно и не вписывается в гетеро общество, не вписывающимися также в гей сообщество. (стр. 49) Сигнорил приводит похожий аргумент в «Жизнь за пределами» (1998а), где он критикует создание гейской гипермаскулиности за негативные эффекты на самооценку геев и их сексуальное здоровье. Он объясняет, что индустрия гей порно играла главную роль в создании маскулиной гей идентичности, поэтому «На самом деле, в конце 80-ых и в 90-ых идеалом было то, что не существовало в природе. Это был полностью искусственный мужчина, искусственно созданная версия маскулиности. Самый почитаемый тип тела, маскулиный, мог быть достигнут только с помощью хирургии, лекарств, и компьютерного редактирования фотографий.» (стр. 69) Но Сигнорил критикует только некоторые аспекты порнографии, а не само явление порнографии.

Расизм и гей культура

Порнография это арена, в которой принято исключение этнических меньшинств геев, и где создаются идеи привлекательности, которые включают только определенные типажи белых мужчин. Этнические меньшинства геев исключены или маргинализуются во многих областях гей культуры и политики. Тони Айрес, азиат гей из Австралии, один из растущего числа геев и лесбиянок, пишущих о том, как они были исключены из лесбийского или гейского сообщеста, или о том, как они стали жертвой расизма. (Айрес 1999) Он объясняет, что в ранние 80-ые «быть китайцем в гей баре было одним из худших вещей в жизни». (стр. 89) Некоторые белые мужчины кричали на него «уезжай обратно на Родину», или гейские личные объявления гласили «нет жирным, манерным и азиатам», или мужчины в местах для публичного секса шипели на него «Меня не привлекают азиаты». (стр. 89) Некоторые хотели иметь с ним сексуальные отношения, как с экзотическим стереотипом азиата. Другие полностью его игнорировали, поэтому у него было деморализующее чувство, что «Он, в глазах большинства гейского населения, так же нежелателен, как женщина», (стр. 90) и что может быть хуже этого? В исследовании исключения рассмотрения геев-азиатов в политике про СПИД \ВИЧ, Карл Горалкришнан замечает, что «гей сообщество» в Австралии становится более маскулиным и англоцентричным, и исключает «любого, кто не поддерживает сильный маскулиный образ, напоминающий Берлин 30-ых годов и изображенный в работах финского художника \ фотографа Тома Финланда». (Горалкришнан 2000: 12) Так как гей порно имеет такое влияние на конструирование модели желательного, Ричард Фанг предлагает, что ответ в том, чтобы снимать больше азиатов в порно.

Азиатские мужчины, объясняет Фанг, наделяются стереотипом как несексуальные в американской киноиндустрии, в противоположность черным американцам, которые представлены жадными, ходячими пенисами. (Фанг 1999) В гей порно они примечательны своим отсутствием. В тех фильмах, где они появляются, они изображают расистские сексуальные стереотипы, которые возбуждают белых мужчин потребителей – т. е. они пассивные и их трахают белые мужчины, и часто в ситуации рабства или наказания. Фанг замечает, что опыт жизни гея азиата в белой американской культуре отчуждает и часто проявляется открытый расизм от сексуальных партнеров, поэтому «секс для меня источник удовольствия, но также место унижения и боли.» (Фанг 1999: 523) Статья Фанга не относится критично ко всему порно, только к расизму в нем. Он считает, что менее унижающая репрезентация азиатских мужчин в порнографии может помочь уменьшить расизм в гей культуре, потому что «Порно может быть активным агентом в создании статуса-кво секса и расы». (стр. 524) Так, Фанг принимает важность и неизбежность порнографии в гей культуре, и просто просит включить туда азиатов. Эта тактика похожа на тактику лесбиянок, выбравших создавать «лесбийское» порно. В такой тактике, угнетенные меньшинства уходят с правильного пути и ищут равенство в институтах, которые созданы из их исключения. Целью стала инклюзия, а не социальные изменения. К сожалению, включение азиатов или других маргинализованных слоев населения в порнографию, если предположить, что это может быть достигнуто в расистском сексуальном рынке, просто создаст новые категории жертв.

Крис Кендалл привлекает внимание к другому аспекту вреда от порнографии. Это вред, нанесенный гей порно мужчинам, снимающимся в порно. Защита гей-порно как важной для гей идентичности, истории и т. д., не рассматривает этих мужчин и мальчиков, кроме редких случаев идеи того, что быть порно моделью возбуждает и приносит высокий социальный статус и желательность. Трудно достать информацию о том, что случилось с гей порно моделями, и какой вред был нанесен их телам и жизням. Возможно это потому, что геи исследователи не видели смысла исследовать область, в которой предположительно все хорошо. Возможно собрать некоторую информацию из многочисленных биографий гей порно звёзд, которые были написаны для их фанатов. Гей порно звёзды - это иконы, поэтому книги о них стоят написания. Порно звезды представляют маскулиность, к которой стремятся потребители гей порно. Любое рассмотрение вреда, нанесенного этим иконам, например тот факт, что они умерли молодыми от самоубийства или СПИДа, испортит все удовольствие от порно.

Мужчины в порнографии

Биографии написаны, чтобы возвеличивать карьеры этих икон, так что они не заботятся об описании вреда, который порно нанесло этим мужчинам. Но в тексте есть подсказки. Порно звёзды из трёх биографий и одной автобиографии, которые я здесь рассмотрю, все умерли. Стефано был ВИЧ-позитивным и совершил самоубийство, другие трое, Кал Кулвер, Скот О‘хара и Эл Паркер – все умерли от состояний, вызванных ВИЧ. Как трое последних получили болезнь, которая убила их, не может быть установлено. Они все были очень сексуально активными, в своей работе в проституции, и занимались сексом в свободное время, и как живые объекты для пенетрации в порнофильмах, где секс очень часто был незащищенным. Поэтому их опыт в секс-индустрии и их смерти могут быть связаны. Сексуальный абьюз в порнофильмах разрушил достоинство Стефано, вследствие чего он совершил суицид.

Стефано был нижним. Как нижний, он испытывал значительный абьюз в порнографии, и стал ВИЧ-позитивным. Он принял слишком большую дозу наркотиков в возрасте 26 лет, после предыдущей попытки суицида. Его презирали люди, которые платили за его услуги проститута, несмотря на его звездный статус. Он не мог покинуть индустрию, потому что не имел образования и навыков. Его постоянно заставляли делать вещи в фильмах, которые были опасны для его здоровья и самооценки. Одним их этих вещей был незащищенный секс, но другие виды физического абьюза тоже присутствовали. «Я так стараюсь, и иногда я делаю слишком многое! На съемках я делал вещи, которые никогда не делаю сам. Мне делали фистинг, впихивали два дилдо в жопу, и я никогда бы не сделал это в личной жизни». (Ишервуд 1996: 103) Его привлекательность упала, и ему стало трудно зарабатывать. Ему пришлось работать проститутом и стриптизером, потому что порно плохо оплачивалось. Он получал одноразовые выплаты по 500-1500 долларов. В фильме его фистили, и он потерял статус. «После я слышал от каждого гея в городе, как меня фистили в Нью-Йорке и каким я был шлюханом». (стр. 116)

Скот О’хара стал знаменитым, потому что сделал минет самому себе. После того, как он получил звание «самого большого члена в Сан-Франциско», он пять лет снимался в порнофильмах. Он был известен за свою распущенность и любовь к публичному сексу. Но в последние месяцы своей жизни он сказал: «Я устал быть Скотом О’Харой. Я ненавижу переписывать историю, но я спрашиваю себя, насколько мне нравился секс. Я думаю, что мне нравилась идея секса больше, чем сам половой акт.» Он добавил: «Я стал практически пуританином». (О’Хара 1999: стр. 12)

Хотя он был знаменит своим большим членом, его сексуальные предпочтения заключались в подчинении, и он считал себя «больше пассивом по природе». (стр. 184) Дома и на публике, он был верным практикам, которые деградировали и унижали его. Он имел интерес в том, чтобы на него мочились, и хотел, чтобы это было сделано с пренебрежением к нему и его дому. Он хотел, чтобы писали на него и его кровать без мучений совести.

«Я хочу, чтобы моя кровать была покрыта пятнами, чтобы тихо сообщать каждому приходящему клиенту, что здесь можно расслабиться и писать повсюду. Я хочу лежать на животе, и чувствовать, как его горячая струя ударяет меня по спине, по попе, по волосам. Я хочу, чтобы он оставил меня всего мокрого. После этого, я полагаю, что он может сделать всё, что захочет. Трахать меня, бить меня, плевать на меня, цитировать свои стихи, или просто уйти.» (стр. 116)

Когда его «сексуальные способности начали исчезать», (стр. 181) он развил радикальную критику гейской сексуальной культуры, которая сделала его знаменитостью: «Гейское сообщество в основном крутится вокруг секса». (стр. 182) Когда он в первый раз перестал ощущать эрекции, он обнаружил, что у него есть также эмоциональная импотенция, что значило, что он не знал, как иметь близкие отношения без секса. (стр. 187) Он должен был этому научиться, и последние годы сильно хотел обниматься. Он понял, что его легендарная распущенность часто была проявлением «отчаянного желания понравиться». (стр. 191)

Трансформация его взглядов на секс была стимулирована рассказом Сигнорила о своей книге «Жизнь за пределами». Он понял, что «Сигнорил записал на бумагу для прочтения тысяч людей, многое из того, что я сам думал, но прятал.» (стр. 193) Он считал, что после каминг аута, он «стал принимать наркотики и превратился в секс машину». (стр. 193) Как профессионал секса, его тело постоянно должно было быть возбуждено. Он пишет о любовнике в свои последние годы, который заставлял его чувствовать себя как надувная кукла и он ненавидел секс, который этот мужчина требовал: «Трахать, слезать, и сновать трахать.» (стр. 198) История О’хары представляет собой сексуальный абьюз и вред, который он наносит чувству достоинства жертвы и здоровью, но фаны О’хары не могут это увидеть, потому что тогда у них не будет стояка.

Похожие моменты есть в истории Кала Кулвера, другой порно звезды, умершего от СПИДа. В предисловии к его биографии, Джерри Дуглас пишет: «что Кал имел такой же сексуальный драйв, как и другие люди, которых я встречал». (Эдмодсон 1998: стр. 8) Как и с О’харой, его подростковая распущенность, когда он обслуживал мужчин сексуально, происходила из желания понравиться: «Это был верный путь для Кала получить одобрение. Так легко можно было сделать человека счастливым.» (стр. 15) В своей круизной активности, он был пассивом. Мужчина, который привык видеть его в круизинге, сказал, что был удивлен, когда узнал, что он стал моделью: «Это был шок, потому что я привык видеть его на коленях, когда его трахали двое мужиков». (стр. 32) Он занялся проституцией, когда его уволили с работы учителя и он не смог оплачивать аренду. Как большинство порно-моделей, он оставался в проституции как на основной работе всю свою короткую жизнь. Он стал очень знаменит после фильма «Мальчики в песке» в 70-ые годы, где он играл роль персонажа Кейси Донована. Его биограф поет дифирамбы фильму, говоря «Фильм смог одной рукой легитимизировать гей хардкор. В день премьеры Мальчики в песке, родился гей шик.» (стр. 2) Фильм получил культовый статус, даже такие важные гей фигуры как Ив Сен Лоран говорили, как сильно им понравился фильм.

В фильме мужчина в резиновых сапогах симулирует анальный секс с Калом. Биограф Кала так описывает происходящий разговор: «Я бы нравился тебе, если бы ты не мог меня трахать?» - спрашивает Кейси жалобно. «Ты говоришь слишком много,» угрюмо отвечает мужчина в резиновых сапогах». (стр. 58) Кал стал звездой, потому что он выглядел мужественно, был блондином и имел обычную ничем не примечательную внешность. В фильме присутствовал фистинг, который только начинал становиться нормальной, даже архетипической гейской практикой, как результат популярности расцветающего культа садомазохизма. Эдмодсон так описывает сцену: «В одну короткую сцену, длящуюся несколько секунд, он фистит Кала. Выражение лица Кэла – широкие глаза, открытый рот – раскрывает животное за классическим красивым лицом.» (стр. 77) Это больше похоже на то, что он чувствовал боль, но это недопустимая идея в гей культуре, где все видят порно моделей как блистательную профессию. Часть трагедии заключалась в том, что Кулвер всегда хотел сниматься в обычных фильмах без порнографии. Но это было невозможно, потому что съемки в порнографии относят актеров в статус нерукопожатных людей, независимо от их культового статуса.

Эдмодсон проявляет большой энтузиазм о вкладе Кэла Кулвера в гей сообщество. «И он имел огромное влияние на гей сообщество. Он сделал многое, чтобы развеять стыд, который геи долгое время испытывали от своей сексуальности и тела». (стр. 136) Кал считал себя проститутом и «непризнанным секс терапевтом, делающим все возможное, чтобы сделать мужчин довольными своей сексуальностью.» (стр. 177) К сожалению, он был уничтожен в процессе помощи другим мужчинам, чтобы они чувствовали себя более комфортно и менее стыдливо. Коллега Кала по съемкам сказал, что он «отказался от всех практик безопасного секса в жизни и в фильмах.» (стр. 219) Цена была слишком большой. Он страдал от насилия за пределами проституции и порнографии. Несколько лет он состоял в жестоких отношениях с геем актером, Томом Трионом, который бросил его, когда унижение в отношении Кала в фильмах перешло черту.

Описание типичной сцены из одного из фильмов Кала «Тепловой удар» 1982 года, дает представление о его мучениях, чтобы как сказал его биограф, позволить другим геям чувствовать меньше стыда: «его трахают все, белые и черные, анально и орально, с энтузиазмом и напором. К концу сцены он запачкан спермой, его тощее тело блестит, его глаза закрыты, наполненные излишками всего этого.» (стр. 195) Снова отчет биографа не дает точного описания событий. Когда женщин насилуют в таких сценах «оргий» там совсем нет наполненности излишками.

К концу своей карьеры Кал Кулвер был разрушен, как женщины в «Шокирующей правде». С ним очевидно произошел травматичный абьюз. Даже его биограф, решивший нарисовать радужную картину своего идола, кажется шокированным описанием, предоставленным другом Кэла, о сцене из фильма 1986 года, «Fucked up».

«Fucked up был самой печальной вещью, которую я видел. Это был ужасный фильм. Когда я увидел это я не смог этому поверить. Кал был не в себе, и его использовали и причиняли боль. Фильм снимался в заброшенном месте. Он держал большую банку из-под майонеза с попперами или этил хлоридом – я уверен, что он принял и другие наркотики. Он сидел в углу комнаты. Люди без лиц приходят и заталкивают в него игрушки и кулаки. Он пускает слюни, и это абсолютно ужасно. Я не мог этому поверить, когда увидел это.» (стр. 223)

Вывод Эдмодсона в этой истории ужасного абьюза до смерти неутомимо оптимистичен. «Кал Кулвер был первой настоящей гей порно звездой. Он помогал геям создать новый, свободный, позитивный образ себя. Он испытывал границы, выходил за рамки. Его наследие в том, что он запечатлел золотой момент в гей истории и исправил его в нашем коллективном сознании.» (стр. 230)

Есть интересные сведения о траханьи в производстве гей порно в книге Мэта Адамса «Проституты, эскорт, порно звезды» (1999). Книга заявляет о себе как о путеводителе в рынок мужской проституции. Адамс утверждает, что широко изучал мужскую проституцию более двадцати лет. Он не говорит, был ли он проститутом или клиентом, но его книга в первую очередь предназначена для клиентов и говорит им, как найти проститута. Несмотря на позитивный тон его книги, которая стремится привлечь больше клиентов в гей проституцию, есть некоторые подробности о жизни порно звезд. Адамс замечает, что мужчины, начинающие работу в порно, должны быть осторожными и искать совета, потому что «Модель с плохим опытом в порно может иметь психологические эффекты в течение многих лет.» (Адамс 1999: 117) Он объясняет, что порно карьера скорее всего будет очень короткой и не прибыльной. В настоящее время, говорит он, «модели» получают предложения на два или три фильма, вместо двенадцати, на которые они могли рассчитывать раньше, и зарабатывают только 400-500 долларов за фильм, вместо 1000 в прошлые годы. Этим занимаются проституты, стремящиеся увеличить свои заработки через публичность и престиж. Адамс говорит, что студии оплачивают мелкие расходы для моделей, например клизмы перед фистингом и «наркотики, чтобы улучшить игру на съемках». (стр. 131) Травмы на съемках это большая проблема.

«Многие студии снимают опасные формы сексуального поведения, включая фистинг, садомазохизм и другие формы насилия. Многие из этих действий включают физический риск. К сожалению, когда студии начинают эти новые области, они не всегда нанимают моделей, обученных этим сексуальным активностям. Однажды модель получила разрыв прямой кишки, когда ему делал фистинг модель, не имевшая до этого опыта в фистинге.» (стр. 134)

Скот О’хара говорит, как он должен был сделать клизму другому мужчине, с помощью садового шланга и холодной воды, во время съемок порно. (О’Хара 1997) Даже О’Хара, который развил мастерство в интерпретации абьюза как «удовольствия», считал это насилием. Есть другая форма насилия, которая связана с порнографией, отдельно от того, что происходит на съемках, и это педофилия, которая заставляет жертв порнографии соглашаться с нарушением прав. Феминистские исследовательницы исследовали способы, которыми сексуальный абьюз делает женщин и девочек жертвами проституции и порнографии. (Херман 1994; Рассел 1995) Есть необходимость в исследованиях связи между педофилией и входом молодых мужчин в секс-индустрию. Один известный «мужественный» гей порно икона, Эл Паркер, который, как и другие порно звезды в этой главе, умер молодым, пострадал от ужасного нападения с ножом в возрасте пятнадцати лет, и это стало его инициацией в гейскую сексуальность. (Эдмодсон 2000) Когда преступник исполнил оральный секс, он имел «свой первый оргазм с другим человеком», и после того, как он убежал, «Он дрочил 4 раза в ту ночь, думая об этом». (стр. 12-13) Его биограф связывает этот опыт с «извращенной формой сексуальности, которую Дрю позднее воспевал в своих классических порнофильмах.» (стр. 13) Это значит, что Паркер научился, через сексуальное возбуждение в ситуации жестокого нападения, эротизировать жестокость. Исследование с маленькой выборкой от Барбары Гибсон, о мальчиках в уличной проституции в Лондоне нашло связь между детским сексуальным абьюзом и проституцией мальчиков. (Гибсон 1996) Также от порно-звезд требуется самоповреждение. Как женщины в проституции и порнографии, мужчины в гей порно должны проходить через пластические операции, чтобы выглядеть моложе и продолжить свои карьеры: «Самые частые формы пластической хирургии, это липосакция, импланты в груди, пересадка волос, и операции на лице.» (Адамс 1999: 152)

Гей порно и политические изменения

Возможно, что гей порно влияет на гетеро порно, потому что практики, появившиеся в гейской секс индустрии, такие как анальный секс и фистинг, стали распространенными в гетеро порно, и поэтому становятся нормальными практиками в гетеросексуальном сексе. В статье для Гардиан Уикенд о страшном явлении гонзо порнографии, Мартин Амис цитирует порнографа, объясняющего, что «жопы это реальность. Вагины это чепуха.» В гонзо порнографии, говорит Амис, «Нельзя путать двойной анал и двойное проникновение (анальное и вагинальное). И также были тройные аналы.» (Амис 2001) Женщина актриса из фильма Макса Хардкора объясняет: «Один из любимых трюков Макса это растянуть анус женщины расширителем, затем помочиться туда и заставить ее пить его мочу из шланга.» (Амис 2001) Эти практики похожи на то, через что проходят гей порно звезды. Это не удивительно, учитывая, что важные дистрибьюторы гетеро порно, например Ларри Флинт с Хастлером, также поставляют гей порно. (Столтенберг 1991: 257) Квир защита порнографии имеет важное значение для всех женщин, потому что гей порно не может быть под защитой отдельно от гетеро мужского порно. На самом деле, как указывает Столтенберг, гей сообщество видит свои политические интересы в одной лодке вместе с самыми успешными гетеро-порнографами. (стр. 257)

Но, как указали гей критики гей-порно, есть хорошая причина для самих геев бороться с порнографией. Многие гей комментаторы отмечали, что порно важно для гейской сексуальности, возможно оно может считаться ДНК этой сексуальности. Один гей писатель говорит, например: «Я хочу сказать вам, что у меня не было бы секса, если бы не порнография.» (Вайнштайн 1991: 277) Гей мужское порно устанавливает правила для проблематичного поведения, которое наносит вред здоровью мужчин и их самоуважению, в особенности тем мужчинам, которые не подходят под стандарты внешности и расы в порнографии. Порно также приводит к негативным последствиям для геев, которые используются в производстве порно. Мужчины снимаются в порно ради желания понравиться, или для того чтобы рекламировать свою работу в проституции, в которой они выживают. В то время как порно остается святым граалем в гей сексуальной культуре, интересы большинства геев, также как интересы женского, лесбийского и гейского освобождения будут серьезно подорваны.

Глава 5

Самоповреждение или социальные изменения? Садомазохизм, порезы и пирсинги в лесбийской и гейской культуре.

Начиная с 60-ых значительная часть гей сообщества развила садомазохизм в качестве главной части своей сексуальной жизни, и дала ему политическое значение и духовность, которая делает СМ отчетливо гейским. Крис Удс из Великобритании, например, в своей критике направления квир политики и культуры в 90-ые, утверждает, что СМ «которое в реальности нравится только меньшинству, было так нормализовано в нашем обществе, что выражать оппозицию к СМ значит стать геем неудачником.» (Удс 1995: 54) СМ стало таким влиятельным в гей сообществе, что его символы стали символами гомосексуальности – это черная кожа и пирсинги. В 80-ые некоторые части лесбийского сообщества также приняли СМ сексуальность, которая в точности копирует СМ у геев. Защитницы садомазохизма утверждают, что это должно считаться приватным вопросом без вмешательства государства. Также они говорят, что лесбийское и гейское сообщество не должно критиковать СМ. Пат (сейчас Патрик) Калифия, например, которая научилась СМ от геев и натуралов практиков СМ, и потом продвигала это среди лесбиянок, говорит: «Женщины и геи, которые враждебны к другим сексуальным меньшинствам, становятся фашистами.» (Калифия 1994: 164) Я предполагаю противоположное, что садомазохизм нужно понимать, как практику утверждения маскулиности для геев, которые чувствуют себя не совсем властными и как практику самоповреждения, которая происходит из угнетения и насилия. Его нужно рассматривать в контексте спектра самоповреждающего поведения, такого как разрезы и пирсинг. Разрезы и пирсинг анализируются некоторыми феминистками теоретикессами, как связанные с неблагодарным статусом женщин и гомосексуалов, группы, которые наносят на свое тело женоненавистиничество и неприязнь к геям общества, которое они населяют. (Джеффрис 2000) Последствия распространения СМ и других форм самоповреждения в лесбийском и гей сообществе очень тревожно для будущего лесбиянок и геев и для всех женщин.

Садомазохизм и гейская маскулиность

Йен Янг видит развитие СМ как симптом катастрофы, которая победила геев после Стонувола – т. е. развитие практик, которые вписывают угнетение в коммерческую секс культуру. Как пример серьезности проблемы, он описывает событие, восхваляемое журналом Dungeonmaster в 80-ые, когда 4 мужчин прибили свои члены к топору стальными иглами, и СМ порнограф и редактор журнала Адвокат, Джон Престон снимал это на фото. Он огорчен развитием фистинга как фирменной гейской практики. Он показывает крайнюю опасность фистинга для здоровья. Практикующие фистинг часто не едят 2 дня перед «событием», используют таблетки для похудения, делают клизмы по 2-3 часа, принимают обезболивающее и релаксанты мышц, заливают в анус фунт лубриканта, чтобы туда заходил кулак. Гидрогенизированные жиры в лубрикантах, говорит он, кроме других вредных элементов в этом сценарии, причиняют вред иммунной системе. «Образ жизни с фистингом, облегченный лекарствами и наркотиками, повлек за собой массовое посягательство, не только на чувствительные клетки слизистой оболочки, но также на иммунную систему.» (Янг 1995: 174)

Социолог Мартин Левин приписывает развитие гейского садомазохизма к культу гей маскулиности, который развился в ответ на «буч поворот» в 70-ые. (Левин 1998) Садомазохизм был принят как максимально маскулиная сексуальная практика, которая продемонстрировала, что геи не были женственными. «Маскулиный эротический сценарий», объясняет он, «заставлял клонов быть более сексуально озабоченными чем другие геи, экспериментировать с разными маргинальными сексуальными практиками, такими как СМ и кожаная одежда.» (стр. 95) Кожаная сцена воспринималась как «архетипически мужская, в основном потому что она была организована вокруг стереотипно мужских ролей (доминирование, контроль, терпение) и символов (плетки, цепи, кожа).» Поэтому, чтобы сделать секс более мужским, клоны занимались садомазохизмом. (стр. 95) Через эту практику не только верхние устанавливали мужественность, потому что «В СМ сообществе считалось мужественным быть превосходным нижним, и способным переносить боль.» (стр. 98)

Интересно, не только критики СМ считают, что оно создает маскулиность для геев. Практики СМ считают точно так же, и в их позиции нет иронии. Джон Престон, например, зарабатывал на жизнь СМ порнографией, и также был верным практиком садизма, иногда профессионально. Он говорит, что СМ это ритуал маскулиности, особенно для геев. (Престон 1993: 17) Он говорит, что СМ секс-клубы были «соборами, где приверженцы могли найти священников в присутствии публики.» (стр. 17) Он пишет о СМ клубах как о «Театре сексуальной инициации», в котором публика очень важна.

Для Престона во время СМ публичного секса в клубах геи показывали, что они «настоящие мужики», выполняя мужскую роль. Таким образом они могут преодолеть стереотипы о женственности геев, демонстрируя традиционную маскулиность, чтобы интегрировать внутренний образ мужественного человека. (стр. 50) Престон объясняет, что геям нужны ритуалы инициации в мужскую жизнь, в которых им отказано из-за их ориентации. Он цитирует Роберта Блая, сторонника эссенциалистской маскулиности для мужчин-натуралов. Блай мифо-поэтический писатель – т. е. он поддерживает свои схемы для приобретения мужественности идеями из мифов и легенд. Его работа признана мужчинами профеминистами откровенно антифеминистичной. (Кимел 1995; Меснер 1997) Геям нужны ритуалы, которые гетеросексуалы находят в армии или спорте, говорит Престон. И публичный СМ секс это эквивалентный ритуал инициации. «Геи удовлетворяют свои гендерные нужды в вырастании из детства и входе во взрослую жизнь.» (Престон 1993: 59)

Он цитирует юнгианского психолога о необходимости для мужчин «стать взрослым, публично признав мужские иконы.» (стр. 51) Геи также должны пройти через это, потому что часто они были сексуально репрессированы в молодости. Престон описывает действие, которое происходило в одном из «амфитеатров» СМ, Майншафте в 70-ые. Активности в Майншафте были посвящены инициации мужчины в товарищество группы, что должно быть под наблюдением группы. (стр. 52) Мужчины, входящие в Майншафт, должны были быть традиционно мужественными. Они не должны были пользоваться духами, включая кремы после бритья, потому что это было «феминизацией обществом мужчин». (стр. 53) Внутри почти не было разговоров, чтобы не испортить настроение. (стр. 53) Смех был точно не разрешен. Активности были фистинг, когда рука помещалась в анус, и водный спорт. Предоставлялись предметы для фистинга, чтобы «мужчина мог залезть в гамак, положить ноги на подставки, похожие на стремя, которые поднимают его ноги в разные стороны, и предоставлял свой открытый анус сообщнику.» (стр. 54) Была ванна для тех, кто хотел, чтобы на него пописали, и некоторые мужчины проводили целые ночи в ванне. Были кандалы, цепи и крест. Владелец клуба нанимал профессиональных проститутов-доминаторов, и тренерам платили, чтобы они ввели новичков в курс дела. Это была практика, которая развивалась как часть секс индустрии и зависела от создания приверженцев для будущих доходов. Такие клубы исчезли на несколько лет после появления эпидемии СПИДа, но появились снова как клубы «безопасного секса».

Престон повторяет за Левиным, подтверждая, что в СМ секс клубе нижний не менее маскулиный, чем верхний. Престон объясняет, что нижний подтверждает свою маскулиность выносливостью. «Мужчины, которые залезают в гамак, чтобы их трахали, претерпевают боль, и они имеют публику, чтобы подтвердить, что они прошли тест.» (стр. 60) Гей, которого порют, это «индус сикх, терпящий крюки в своей груди; это хождение по горячим углям в Полинезии; это путь, которым ребенок становится мужчиной». Нижний достаточно мужик, чтобы сосать член публично, и «приглашает зрителей смотреть, как он становится на колени перед другим мужиком, одетый в одежду очевидной маскулиности: кожа байкера, униформа военного, костюм атлета, вся эта одежда выражает маскулиность в этой среде.

Другой «восхитительный элемент» активности в таких клубах, говорит нам Престон, это обязанность старшего мужчины наказывать нижнего. Так, журнал Барабанщик, к которому он приписывает «кодификацию икон в секс-клубах», продвигал идею «папочек», которые вводят своих «мальчиков» во взрослую жизнь. (стр. 61) Когда старший мужчина фистит младшего, он «передает древний обряд племени. Он удостоверится, что переход во взрослую жизнь сделан правильно и с большим уважением к правилам клана.» (стр. 62) Хотя Престон признает, что некоторые мужчины ходят в СМ клубы ради анонимного секса, настоящие «празднующие» это те, кто приходят как «искатели и наставники, учителя и студенты и собрание племени мужчин», так что «Грубая мужская сексуальность, включающая в себя публичное связывание, порки, трах в жопу и минет, дают молящему способ показать своему племени, что он готов стать мужчиной.» (стр. 62)

Садомазохизм как новая религия

Для многих сторонников гей СМ, он является религией, или частью их духовной практики. Престон использует религиозный язык, когда говорит о СМ. Иво Домингез в своей странной маленькой оде возможностям Нью Эйджа и гейского СМ, «Под кожей: новый дух и политика сообщества» другой человек, который делает также. (Домингез 1994) Он объясняет «Я духовный человек, и я верю в изначальную правильность моей кинк сексуальности.» (стр. 11) Он говорит, что он викканский священник. Как Престон, он считает, что СМ предоставляет важный обряд для геев. Имея «племенные» корни, «В отличие от наших племенных предков, у нас мало осмысленных ритуалов в повседневной жизни.» (стр. 58)

Он высказывает распространенное оправдание для того, чтобы гей сообщество приветствовало садомазохистов. Они угнетенная группа, как «женщины, этнические меньшинства и геи, лесбиянки, и должны быть приняты в лесбийские и гейские организации, марши и культуру. Своих критиков он обвиняет в «кожефобии, которая кузина гомофобии». (стр. 14) Это интересная практика тех, кто противостоит критике любого аспекта гейского или лесбийского поведения. Такая критика, иногда называется «бифобией» в отношении бисексуальности или трансфобией в случае транссексуальной операции, становится похожей на психическую болезнь, что затрудняет обычную дискуссию. Сами практики видятся естественными, неизбежными и всегда с нами, а не зависящими от истории и не социально сконструированные. Единственным правильным подходом является принятие. Домингез, например, говорит, что «всегда были кожаные люди, СМ и фетишисты», (стр. 13) жители его «кинк сообщества».

Также он связывает СМ с маскулиностью, но называет его «буч». Он не может терпеть тех, кто осмеливается политически критиковать маскулиность. «Есть стыдливые, антисексуальные феминистки, радикальные феи, продвигающие фашизм маменькиных сынков, и левые демагоги, которые хотят разрушить буч, если это возможно». (стр. 58) Его уверенное предубеждение в пользу мужчин видно в его описании религиозного опыта, который он исполнял во время ритуала, где трое мужчин исполняли роль трёх гейских архетипов: трансвестит, ливерман и учитель \ священник. Трансвестит и ливерман это формы идентичности, созданные из мужского доминирования, и зависят от существования подчиненного класса женщин. Но когда мужчины исполнили свои роли, случилась настоящая магия, и люди почти расплакались. (стр. 72) Архетипы это три лица «Квир бога» поэтому неудивительно, что лесбиянки имеют трудности с интеграцией в квир культуру. Архетип ливермана становится опасным для всех, кто борется с агрессивной маскулиностью, и не боготворит ее.

«Он дикий мужчина. Животные силы проходят через его жизнь. Он метит свою территорию мочой, спермой и красными следами от своей плетки. Он безответственная сила Эроса и кислая потная вонючая паника, предложенный как фимиам вселенной, слишком большой, чтобы понять. Со своим ремнем, он точит нож, который принадлежит свободной воле.» (стр. 75)

Ливерман представляет силы мужского доминирования, которые ответственны не только за вред индивидуальным женщинам в форме физического и сексуального насилия, но также за разрушение окружающей среды. Возможно это необходимо быть ливерфобом для людей, которые хотят построить новый мир.

Лесбиянки имитируют гейское СМ

Лесбиянки, которые продвигали садомазохизм среди лесбиянок, такие как Пат (теперь Патрик) Калифия, выучили свои практики у мужчин натуралов и геев. Калифия делала фистинг геям, и получила удовольствие от доминирования над мужчинами. Такие лесбиянки были точными и увлеченными ученицами. Они читали Барабарнщик, гейский СМ журнал и гей порно, и были счастливы объяснить, что они узнали новые вещи и находятся в восхищении. Однако, для лесбиянок СМ не представляет политического преимущества. Через СМ лесбиянки могут достичь временной мужской силы, но эта сила исчезает за пределами постели. Идя по улице, мужчина сохраняет мужественность, в то время как женщина нет.

Гейл Рубин, влиятельная лесбийская теоретикесса СМ, говорит что геи имели СМ субкультуру до того, как лесбиянки могли представить это. (Гомез и коллеги 1998) Рубин, как другие лесбиянки с которыми она разговаривает в сборнике «Противоположный пол» упрекает лесбийский феминизм за боязнь секса и узкие взгляды на секс, поэтому отважные лесбиянки должны были учиться у мужчин. Хотя из таких прямых слов может казаться, что лесбиянки действительно научились СМ у геев, Рубин выражает недовольство, что я замечаю такие влияния. Она обвиняет меня в том, что я придерживаюсь мнения, которое обвиняет геев во всяком отвратительном поведении лесбиянок. (стр. 124) Нет, говорит она. Лесбиянки и геи имеют равное влияние на друг друга. Это поучительно пытаться представить, как лесбиянки помогали сконструировать гейский секс, политику или образ жизни. На ум ничего не приходит. На самом деле, Джеуел Гомез, лесбийская поэтесса, говорит в том же разговоре с Рубин и Эмбер Холибах, что она научилась многому у геев, но не думает, что обратное возможно. Частично потому, что геи имеют ик фактор, т. е. находят лесбиянок отвратительными.

В это время Эмбер Холибах решительно настроена сделать из лесбиянок подобие геев. Она говорит, что она «невероятно заинтересована в их сексуальности, потому что я чувствую, что эта информация о моей сексуальности».

Эмбер: Я чувствую, что многие темы сексуального желания похожи, даже если сексуальные практики разные. Как сперма не такая же. Но моя девушка трахает меня, и мы говорим о том как ее член встает. Это важная часть нашей жизни. И это удивительно, что мужчинам не интересна моя сексуальность. (стр. 128)

Холибах показывает, что она не знает об открытиях феминистских писательниц, которые указывают, что мужские желания и идеологии, в частности полная одержимость пенисом как точкой опоры секса, сформировали женские представления о сексе, и поэтому они всегда испытывают недостаток настоящего оборудования.

Лесбиянки в этом разговоре не чувствуют унижения от того, что обожают геев. Они функционируют как лесбиянки помощницы, как женщины, которые делают бутерброды для натуралов в их церквях и спорте. Книга, в которой написаны эти льстивые хвальбы, содержит знаменитое эссе «Ик фактор» (Рофес 1998б), в котором Эрик Рофес говорит, что одна треть геев чувствуют отвращение, когда они видят голое тело женщины или думают о лесбийском сексе. Здесь нет равенства.

Лесбийский садомазохизм и детский сексуальный абьюз

Один фактор, который позволил распространиться садомазохизму среди лесбиянок это широкая распространенность историй детского сексуального абьюза. Возможно, что детский сексуальный абьюз также повинен в вовлечении геев в садомазохизм, но что важно в СМ среди лесбиянок, это то что связь с изнасилованием это секрет Полишинеля. Я помню комментарии на конференциях в 80-ые, когда я или другие критиковали садомазохизм, которые защищали практику потому что она действенна для жертв инцеста, им было недоступно сексуальное удовольствие в другой форме. Были предоставлены детализированные доказательства, что садомазохизм приносит катарсис, и помогает жертвам инцеста примириться со своим абьюзом.

Лесбиянки, играющие «папочек» в садомазохизме открыто говорят о происхождении практики из детского сексуального абьюза. Лесбиянки отцы отыгрывают роль жестокого отца на других лесбиянках, которые берут роль дочери или сына. Эта практика также была скопирована из гейского садомазохизма. Папочки лесбиянки объясняют, что они взяли идею практики из гейского СМ журнала Барабанщик. Лесбиянки не изобрели это. Но это имеет сильный резонанс у лесбиянок, переживших инцест. Победительница первого ежегодного конкурса Лесбиянок Папочек в Сан-Франциско в 1992 году констатировала, что «Некоторые женщины стали жертвой инцеста и им нравится играть отцов. Это помогает им справиться с детскими воспоминаниями.» (Дью 1994: 196) Другая папочка объясняет, что «у нее были девушки, которые не знали, что у них был инцест до тех пор, пока они не узнали об этом вместе со мной. Мы должны были привыкнуть, что это горячо. Я думаю, что нужно оторвать кожу на ране и позволить ей кровоточить, перед тем как она заживет.» (стр. 198)

Джулия Пенелопа, американская лесбиянка теоретикесса феминизма, показывает значительные открытия о притягательности СМ для лесбиянок. В своей критике исполнения иерархий, полученных из гетеропатриархата для целей сексуального возбуждения, она использует свой опыт, чтобы остро писать о том, как роли буч\фем и садомазохизм связаны с детским сексуальным абьюзом. Она объясняет, что идеология садомазохизма и полярности, которые «заставляют его работать, инкорпорируют наш опыт власти и контроля в детстве. Садомазохизм зависит от наших воспоминаний о разнице во власти, которая существует между теми, у кого есть власть, у взрослых, и у тех, кто не имеет власти, детей, и нашим опытом насилия, который применили к нам взрослые, потому что могли.» (Пенелопа 1992: 120)

СМ практики часто говорят, что боль нужна им для того чтобы преодолеть барьеры, построенные, чтобы пережить сексуальный абьюз. Пенелопа объясняет: «Я также знаю происхождение моей стены – я построила ее как последнюю защиту, чтобы защитить мою автономию и чувство себя от постоянных нападений взрослых.» (стр. 123) Только сильная боль, говорит она, может достать через это онемение. (стр. 127) Она говорит, что садомазохизм это сконструированное желание, которое выучил ребенок, интерпретирующий абьюз как любовь, потому что это всё, что она получает от жестокого отца. Поэтому, «В голове побитого ребенка, насилие как выражение контроля равно любви. В голове изнасилованной дочери, секс как выражение власти равно любви.» (стр. 128)

Порезы, пирсинг и самоповреждение

Индустрия порезов и пирсингов, которая появилась в 90-ые, берет свое начало из гейского садомазохизма. Экстремальные формы самоповреждения стали знаками гей идентичности и обрядами посвящения для многих молодых лесбиянок и геев. Пирсинг-мастеры в лавках в центре города получают деньги за то, что режут тела молодых людей, чтобы они могли выражать свою идентичность. На сайте «Body Modification Ezine» есть ссылки на сайты студий, где опубликованы фотографии их работ, включая вырезанные крылья на полной поверхности спины женщины или другие рисунки на руках, животах и икрах ног, и необычный ряд пирсингов на всех частях тела. Некоторые «произведения искусства» названы свежими, потому что на них кровь. Некоторые сайты имеют радужные флаги и лозунг «Открытая лесбиянка и горжусь» внизу страницы. Делающие порезы знают, откуда приходит их хлеб и часто они сами геи или лесбиянки. Индустрия калечений стала привлекать молодых гетеросексуальных женщин, переживших насилие молодых мужчин, некоторые из которых видят себя антисексуалами, и инвалидов. Садомазохизм в квирных кругах не отделен герметично от гетеросексуального общества, но имеет значительное влияние на то, что считается обычным сексом или обычным украшением тела. Практики гей СМ, например, в своей роли создателей индустрии пирсинга и порезов, в создании порнографии с калечением для мужчин гетеро и в демонстрации калечения и СМ тем в модной индустрии, имеют влияние на культурную нормализацию самоповреждения. Это имеет особенные последствия для женщин.

Индустрия самоповреждения развилась из гей садомазохизма и эксплуатирует практику самоповреждения, когда молодые женщины режут себя и прижигают, когда никто не видит. В медицинской литературе самоповреждением называется царапание кожи или органов тела, таких как глаза или гениталии, обычно сделанное секретно и с целью облегчения ментального бедствия. (Фаваза 1998) Это могут быть удары головой, удары и кусание себя, «вырезание зародыша, кастрация и ампутация конечностей», но чаще всего происходит «вырывание волос, царапание кожи и кусание ногтей… Так же как порезы, ожоги, втыкание иголок, поломы костей и ковыряние в ранах, которые делятся на эпизодические и повторяющиеся подтипы». (стр. 10) В психиатрической литературе, эти действия считаются симптомами «многих ментальных болезней, таких как пограничное, хистрионическое и антисоциальное расстройства личности.» (стр. 10)

Большинство вариаций самоповреждений гораздо более распространены среди женщин. SAFE, что расшифровывается Ненависть к Себе Закончилась, программа в США для лечения вредящих себе, очень часто видит женщин-клиенток. (Стронг 1998: 187) Феминистские исследовательницы, которые работали с аутоагрессорами, нашли одно объяснение в частном аспекте мужского доминирования, изнасилование детей. Мэрили Стронг нашла четкую связь среди аутоагрессоров, которых она опрашивала для своего исследования «Яркий красный крик». Почти все из более 50 аутоагрессоров, которых она опросила, страдали от некоторой формы насилия над детьми или оставления в опасной ситуации. (Стронг 1998: стр. 17) Порезы объясняются как способ справиться с диссоциацией, которая часто является последствием насилия против детей. Исследование пациенток Специального Госпиталя дает сильные доказательства связи между самоповреждением и абьюзом в детстве, не всегда сексуальным. 92% пациенток сказали, что их селфхарм был связан с предыдущими событиями в жизни включая в порядке классификации (1) сексуальный абьюз; (2) стресс в семье, отвержение или вина; (3) физический, эмоциональный или психологический абьюз; (4) болезнь родственника или близкого друга; (5) травля в школе и уход из школы. (Либлинг и коллеги 1007: 429)

Называя практики калечения, к которым стремится искалеченный, но которые исполняет другой, я использую термин самоповреждение через посредника. Я думаю, что это полезный термин, чтобы применять его к ряду практик, в которых используется другой человек, например верхний в садомазохизме, пластическая хирургиня, пирсинг мастерка или хирургиня, выполняющая транссексуальную операцию, чтобы нанести вред, желаемый жертвой. Хотя порезы в этом контексте выполнены под знаменем медицины или красоты, или даже половой свободы, они часто копируют техники, используемые одинокими селфхармерами. Самоповреждение через посредника связано с самоповреждением приватным, потому что оно часто практикуется группами в обществе с неравным доступом к власти или влиянию в результате их пола, сексуальности или инвалидности. Посредники, в общем случае за деньги, хотя в случае садомазохизма это может быть ради удовольствия, повторяют на телах угнетенных насилие, которое многие из них пережили в детстве или взрослом возрасте от мужчин.

«Боди модификация» как называют практику калечения те, кто получают прибыль от нее, развилась в последние 10-15 лет в расцветающую индустрию. Одна сила за этим явлением это гей садомазохизм, другая это панк культура. Мартин Левин говорит нам, что татуировки и пирсинг были частью образа геев, которые стремились к мужественности в модных гей барах и клубах 70-ых. (Левин 1998) Он считает, что культ маскулиности среди геев повлиял на моду и дизайн в мэйнстримном мире через геев дизайнеров и фотографов. Поэтому, многие гейские причуды и моды в 70-ые стали институциализированными в более широкой, сексуально флюидной молодежной культуре. То, что геи носили в конце 70-ых, это сегодняшняя самая последняя мода. (стр. 5) Геи дизайнеры одежды продвигали гейские садомазохистские практики для аудитории молодых гетеросексуальных женщин, используя женщин в пирсинге на показе мод в начале 90-ых. Как сказала Мэрили Стронг: «Жан Поль Готье, поздняя Джанни Версаче, и другие дизайнеры создали целые коллекции вокруг татуировок, пирсингов, племенных украшений и корсетов.» (Стронг 1998: 137) Пирсинг одна из практик, ретранслированная геями дизайнерами, чтобы стать обычной вещью для женщин, хотя оригинально это было предназначено для подчеркивания женственности или мужественности геев.

Из двух источников - гейского садомазохизма и панк украшений – появился мелкий бизнес самоповреждения, в котором практики делали пирсинг, порезы, клеймо и татуировки в студиях в разных странах, и это рекламировалось в интернете. База потребительниц в потенциале очень большая, потому что она включает в себя не только поколение молодых людей, которых научили, что пирсинг это гламурно, но также миллионы серьезных резальщиков, которые раньше резались в секрете и стыде, и теперь имеют доступ к общественному одобрению.

Факир Мусафар это фигура, часто называемая отцом «движения бодимодификации». Мусафар был вначале рекламным агентом, развил свою практику в гейской СМ группе в Калифорнии в 70-ые. Он был удивительно успешен в продвижении искалечивания среди лесбиянок, геев и других социально ненавидимых групп, используя псевдо-духовность, чтобы понравиться своим потребительницам. Он претендует на повторение обрядов других культур в пирсинге. Хотя он продвигает пирсинг как духовную практику, он все равно приводит примеры женщин, использующих его как попытку справиться с сексуальным абьюзом. Он цитирует слова пирсингистки, чье мнение было обычным среди изнасилованных женщин: «Я делаю пирсинг, чтобы вернуть себе свое тело. Меня использовали и надругались. Мое тело забрали без моего разрешения. Теперь, с помощью ритуала пирсинга, я возвращаю себе тело. Я лечу свои раны.» (Мусафар 1996: 329)

Мусафар вышел за пределы лесбийской и гейской аудитории через свой журнал «Игра с Телом», это порно с бодимодификацией, нацеленное на мужчин. Он изображает детей-африканцев с изуродованными гениталиями, женщин с искривленными телами от корсетов, женщин с удаленными ребрами, и тех, кто использовала калечащие инструменты на ступнях, чтобы влезть в слишком высокие каблуки. Женщины в журнале имеют порезы на груди и другие формы порезов и пирсингов. Журнал написан так, как если бы эти женщины делали интересные вещи со своими телами случайно, когда мимо них проходил мужчина-вуайерист. Журнал не написан как классический порно-журнал. Его содержание более страшное, чем большинство порнографии, потому что травмы очень тяжелые. Журнал Мусафара демонстрирует, что гейский садомазохизм может играть значительную роль в создании мужского порнографического владения и разрушения женщин.

Мусафар был аутоагрессором в детстве, проколов член в 13 лет. (Майерс 1995: 163) Поэтому очень возможно, что он отвечал на абьюз, а не начинал коммерческое предприятие, которым впоследствии стала его практика искалечивания. В серии калечащих мастер-классов для лесбиянок и геев садомазохисток, описанных Джеймсом Майерсом, Мусафар был одним из профессионалов, клеймящих участниц. Мусафар равнодушно относится к побочному вреду, который происходит в результате коммерческого калечения. Во время нанесения клейма на лесбиянку, Мусафар небрежно задел ее левую ногу с «остывшим» тавром, пока он переносил его к огню за повторным нагреванием. Мусафар нанес вазелин на клеймо и ожог ноги, и волонтер сел и надел на нее сапоги. Аудитория аплодировала. (стр. 166)

Джим Вард был другим мучителем на мастер-классе. Он занимался пирсингом с середины 70-ых, и быстро расширил свою выгодную практику за пределы геев. Он создал пирсинг салон и бизнес, называемый Гаунтлет, и также «Фаны пирсинга международный журнал раз в квартал», который включает много калечащей порнографии, направленной на натуралов мужчин, в котором женщины получают раны, в некоторых историях возможно приведшие к смерти. (смотри Джеффрис 1990а: 218-21) Геи мучители как Вард и Мусафар влияют на мейнстримуню порнографию. Они учат мужчин натуралов практикам калечения, чтобы они делали это на женщинах для сексуального удовольствия.

Другой профессионалкой на мастер-классе была Раелин Галина. Она объясняет, что ее клиентки лесбиянки возможно были жертвами сексуального абьюза. «Пирсинг это обряд инициации. Может быть женщина стала жертвой инцеста и хочет восстановить свое тело.» (Маейрс 1995: 167) Ее первая волонтерка для пирсинга сосков была «карлицей за тридцать», которая имела порезы на груди, говорящие «Нижняя из ада». (стр. 168) Галина продолжила и сделала мастер-класс по порезам, где, разрезав спину женщины, она «зажгла зажигалкой пролитый алкоголь. Был слышен громкий хлопок, и синее пламя танцевало на всей левой стороне спины Роузи.» (стр. 171) Поджоги повторились еще два раза.

Изобретение лесбиянками и геями практик очень серьезных повреждений должно быть проблемой для заинтересованных в лесбийском и гейском освобождении. Некоторые из пострадавших очевидно страдали от мужского насилия в молодости или взрослом возрасте. Другие перенесли угнетение, жестокое обращение, которое является неотъемлемой частью жизни для многих молодых лесбиянок и геев. В сборнике юридической теории о правах человека, Рода Хоуард интересно пишет о том, как практики самоповреждения – и она имеет в виду такие женские практики, как косметика, высокие каблуки и расстройства пищевого поведения – являются результатом социально неприемлемого статуса. Её понимание такого статуса включает в себя геев. Она объясняет:

Неравенство между полами не просто вопрос древних традиций, дошедших до настоящего времени. Оно глубоко встроено в женское символическое значение и в почти универсальной традиции унижать женщин даже в либеральном западном мире. Как другие дискриминируемые социальные категории, как геи, черные и евреи… женщины испытывают неполноценность в повседневной жизни. (Хоуард 1993: 514)

Геи относятся к униженной социальной группе по всем стандартам, и были чрезвычайно влиятельны в распространении практик самоповреждения. Мужское участие в самоповреждении может быть также объяснено через понимание эффектов детского сексуального абьюза. Хотя есть значительные доказательства для связи между детским сексуальным абьюзом и самоповреждением у женщин, такие доказательства труднее найти для мужчин. Однако, в недавней книге «Геи и детская сексуальная травма», терапевтки обсуждают как детский сексуальный абьюз заставляет взрослых геев стремиться к самоповреждениям во время секса. (Касесе 2000) Есть анекдотическое доказательства в рассказах геев садомазохистов, порнографов и транссексуалов о своей жизни. (Престон 1993) Возможно, что когда членки ненавидимой группы, такой как женщины, лесбиянки или геи получают опыт детского сексуального абьюза, в дело могут вступить более экстремальные формы самоповреждения, которые становятся суицидом.

Садомазохизм и закон: последствия для борьбы с насилием против женщин

СМ практики подвергаются риску наказания за травмы, которые они наносят друг другу. Знаменитое дело в Великобритании, R против Брауна, или дело Спанера, в котором геи садомазохисты были осуждены за вред здоровью и за помощь и соучастие в телесных повреждениях, вызвало кампанию для защиты практиков СМ от наказаний. Фонд Спанера в Великобритании, организация, которая представляет интересы садомазохистов-геев, стремится изменить закон, чтобы защитить СМ, сделав «согласие» оправдательным условием в делах с телесным повреждением. Фонд имел достаточное политическое влияние на консервативное правительство Джона Маджора, чтобы этот закон приняли. Закон был позднее отменен из-за протеста феминисток. Феминистские организации против насилия указывали, что такое изменение создаст значительное препятствие на пути женщин, чтобы их заявления в полицию принимались.

Фонд Спанера был основан, чтобы спонсировать и поддерживать апелляцию геев, осужденных в деле Спанера. Его название происходит от полицейской операции, которая конфисковала видеоролики, сделанные во время садомазохистских встреч, на которых было 47 геев. В результате несколько мужчин были признаны виновными в преступлении, нанесении ранений и разбойном нападении. Совершенные действия описаны в тексте приговора Европейского Суда:

«Произошло плохое обращение с гениталиями (использовали горячий воск, наждачку, рыболовные крючки и иглы) и ритуальное избиение с голыми руками или с рядом инструментов, включая крапиву, шипованные ремни и плетки. Были случаи выжигания тавро и нанесения травм, которые вызывали кровотечение и шрамы». (приговор Европейского Суда 1997: § 8)

В декабре 1990 года 16 мужчин были признаны виновными и получили тюремные сроки, домашний арест и штрафы. Некоторые из этих мужчин потом подавали апелляции. Обвинения остались в силе, хотя некоторые сроки были снижены на основании того, что мужчины могли не знать, что нарушают закон. Основания, по которым Палата Лордов в 1993 году оставила обвинения, были в том, что согласие не может быть оправданием в случае телесных повреждений. Последующая апелляция в Европейский Суд провалилась в 1997 году.

В ответ на истощение всех апелляционных процессов, лоббисты СМ в Великобритании постарались изменить британский закон. Они были замечательно успешны, в такой степени, что Министерство Юстиции создало консультационный документ, который рекомендовал изменить законы, чтобы удовлетворить их запросы. Консультационный документ о «Согласии и Уголовном Законе» был разослан гейским группам в 1996 году. Он представлял принцип согласия на насилие, который раньше не существовал, поэтому садомазохисты были невиновны в преступлении, если их жертва «соглашалась». Комиссия закона предполагала, что «добровольное нанесение травм, которое не является серьезной инвалидизирующей травмой в общем случае должно быть законным. Травма считалась серьезной, если:

(а) вызывает серьезный дистресс, и

(б) вызывает потерю органа тела, или постоянную травму, или постоянное нарушение функций тела, или сильную продолжительную боль, или сильное ухудшение ментального здоровья, или продолжительную потерю сознания.

и эффект постоянный, независимо от того, излечимо ли это операцией. (Хакет 1997)

Документ предлагал решить, кто должен был доказывать согласие жертвы. Были выдвинуты две возможности. В первом варианте, сторона защиты должна была доказывать, что пострадавшая сторона согласилась получить травму. В втором варианте, сторона обвинения должна была доказать, что согласия на травму не было. В последнем случае, преступник мог утверждать, что ошибочно верил в согласие, предполагая, что «мнение преступника, а не сами действия или эффект на жертву должен быть учтен.» (стр. 2) Последнее предложение скорее всего имело бы самые серьезные последствия для возможности женщин доказать акты домашнего насилия.

С феминистскими анти-насильственными группами никто не консультировалась, и они поздно узнали об этом документе. Многие тогда прислали письма, выражая свою ярость и горестное сожаление, что понятие согласия на преступление лишит женщин защиты от их партнеров мужчин. Насильники получат возможность говорить, что они искренне считали, что их партнерки хотят быть избитыми. Как сказал Справедливость Западного Йоркшира Для Женщин «Предложение поставило интересы нескольких садомазохистов выше интересов сотен тысяч женщин. Во время того как мы наконец добились успеха в том, чтобы заставить полицию наказывать за домашнее насилие, эти предложения, если они станут законом, создадут большие трудности в обвинении.» (Справедливость для женщин 1996: 1) Феминистский скандал кажется был эффективным в отмене законопроекта. Вызывает опасение, что законопроект мог быть рассмотрен без консультаций тех, для кого они вызывали самые серьезные последствия – а именно женские организации, включенные в борьбу с мужским насилием. Возможно, что геи садомазохисты не могут защитить свое «право» на сексуально агрессивные и эксплуатирующие практики, без того чтобы не навредить женщинам. Воспевание «добровольного» насилия запутанным образом связано с недобровольным насилием.

Фонд Спанера не бросил свою адвокацию гейских СМ прав. Министерство Юстиции в 2001 году опубликовало документ для комментирования, собрав их предложения для изменения закона о сексуальных преступлениях. Консультационный документ затрагивает многие темы, и включает многое в пользу женщин и геев. Он не рекомендует изменение в законе о согласии. Ответ Фонда Спанера выражает разочарование, что их соображения были проигнорированы. Он утверждает, что СМ «интегральная часть сексуальности для значительной части населения и поэтому должна приниматься в Обзоре.» (Спанер Фонд 2001: 3)

Аргумент Фонда Спанера об эффекте постановления в деле Спанера немного противоречив. Фонд утверждает, что криминальный статус СМ будет значить, что те, кто пострадали от СМ и нуждаются в лечении «могут избегать лечения, таким образом обостряя небольшую травму в серьезную». (параграф 17) Они признают, что может появиться серьезный вред здоровью. Но они утверждают, что серьезная травма может появиться, только если произошел несчастный случай или появились непредвиденные последствия. Фонд продолжает требовать изменения в законе о согласии, чтобы могло быть «согласие на физическую травму, не приводящее к серьезной травме, вызванной напрямую или ненапрямую во время любого добровольного секса.» Он заключает, что текущий закон о СМ «отвратительное вторжение в сексуальную жизнь», и нет хорошей причины запрещать взрослым людям наносить несерьезные травмы для целей сексуального удовольствия. Это печально, что признание нанесения травм как сексуального выражения и его защита в законе стала серьезной задачей в квир политической повестке в Великобритании. Гей освобождение было для их основателей, создано для создания позитивного изменения и устранения угнетающих иерархий секса и гендера. В версии Фонда Спанера, гей освобождение стало защитой права некоторых мужчин избивать других достаточно, чтобы те нуждались в медицинской помощи на секс вечеринках.

Хотя большинство квир теоретиков таких как Карл Стичин (1995) в Великобритании и группа Секс Паника в США, защищают СМ как форму сексуального выражения, нуждающегося в защите, не все гей комментаторы всем сердцем одобряют садомазохизм. Крис Вудс в Великобритании, в своем критическом эссе, озаглавленном «Состояние квир нации», более неоднозначен. Он объясняет, что защитники из Спанера не были революционерами за сексуальную свободу или «замысловатый городской комитет», но скорее «среднего возраста, до-освобождения геи, некоторые из которых ненавидели себя настолько, что стремление к СМ было попыткой суицида.» (Удс 1995: 53) Удс взял интервью у лидирующего защитника, мужчины считающегося у гей сообщества «мучеником», и обнаружил что он говорил о своей психотерапии и факте, что он делал СМ «из-за болезненных отношений с отцом. В один момент он думал о том, чтобы его замучили до смерти. В глубине души он знал, что это неестественно.» Интервьюируемый прокомментировал, что «Если ты встретил кого-то, кто душевно убит, тогда мучить его только сделает все хуже. Один из Х-мальчиков был сильно запутан. Он не нуждался в мучениях, ему нужна была помощь.» (стр. 53)

Садомазохизм, самоповреждение и внутреннее угнетение

Крис Удс считает СМ отражением вреда, нанесенного геям и лесбиянкам «Лицемерием и враждебностью общества.» В 70-ые, говорит он, люди понимали, что люди могли страдать от «внутренней гомофобии, самоненависти принесенной людям ужасами внешнего угнетения и требованиями часто жестокой сцены.» (Удс 1995: 54) Сейчас стало табу предполагать, что игра в гендерные роли и «сцена» оба происходят от вреда, нанесенного угнетением гомосексуальности. Результат в том что «противоядием против неудач сообщества, или как значок политической сообразительности, мы продвигаем стремление к боли и абьюзу.» (стр. 54) Открытие Удса о связи между СМ и угнетением геев и лесбиянок важно. Оно повторяется социологом Стивеном О. Мюрраем в его критике квир теории. Он указывает, что многие практики, названные трансгрессивными в квир теории могут на самом деле быть результатом угнетения, а не противоядием от него: «Я думаю, что нам нужно меньше празднований трансгрессии и больше анализа того, как подчиненные продолжают свое собственное угнетение, в одном человеке (в форме ненависти к себе) и в отношениях между людьми. (называйте это социализацией.)» (Мюррай 1997)

Этот анализ хорошо работает для садомазохизма и других практик самоповреждения, распространенных в гей культуре, таких как порезы, пирсинг и тату. Это также помогает понять саморазрушительные практики, которая квир-теория пока не начала хвалить за трансгрессивность, это алкоголизм, наркомания и суицид. В томе о тревожном уровне суицидов среди гей молодежи, Пол Гибсон объясняет, что в результате наказания за свою гомосексуальность:

«Некоторая гей молодежь придерживается безответственного подхода к жизни, что выражается в «суицидальном сценарии». Они больше склонны к саморазрушительному поведению из-за суровости проблем, встреченных ими в жизни, и особенно относящихся к сексуальной ориентации. Заражение СПИДом становится для них концом жизни с болью и страданиями, которые они больше не хотят переносить. Они чувствуют, что заслужили смерть.» (Гибсон 1994: 53)

Такие взгляды могут приводить к безответственному поведению с ВИЧ \ СПИД инфекцией, также как к беззаботному подходу к травмам в садомазохизме. Лесбиянки и геи, которые пострадали от многих форм абьюза не могут быть в хорошем состоянии для «согласия», потому что они не имеют достаточно любви к себе, чтобы захотеть защитить свои тела и жизни. Эти «беззаботные» люди больше всего вовлекаются в самоповреждение через посредника.

Удивительное исследование Дэвида Хаммера об эффектах гомофобии в Австралии очень хорошо демонстрирует, через интервью с молодыми мужчинами, как те, кто не вписывается в идеалы гетеросексуальной маскулиности становятся жертвами хулиганов в школе, и в частности в спорте. (Пламмер 1999) Он цитирует опрос 1994 года, чтобы показать одно измерение угнетения геев и лесбиянок: харасмент в публичных местах. Опрос, проведенный в Сиднее, обнаружил, что «геи и лесбиянки имели в 5 раз большую вероятность испытать вербальный харасмент в период 12 месяцев, чем «общее население» когда-либо испытывало.» (Пламмер 1999: 11) 139 геев в опросе были «по крайней мере в 4 раза большую возможность испытать нападение в период года, чем среднее сиднейское мужское население.» (стр. 11) Понимание Пламмером гомофобии широкое. Он понимает ее как силы ненависти, направленные на любое отклонение мальчиков от сценария гетеросексуальной маскулиности. Гомофобия проявляется в дразнилках, хулиганстве и насилии, и он утверждает, она конструирует одновременно гомосексуальность и гетеросексуальность и охраняет границы. «По сути, гомофобия предшествует сексуальной идентичности, отделяет эротическую практику, связывает различие с сексуальностью и поэтому создает гомосексуальную и гетеросексуальную идентичности. (стр. 214) Хулиганы наказывают за поведение «плач, быть ботаником, не играть в футбол, быть как девочка, быть одиноким.» (стр. 295) Харасмент заставляет некоторых мальчиков чувствовать себя другими, что позднее может интерпретироваться ими что они геи. Похожим образом, гетеросексуальная идентичность строится, чтобы избежать харасмента. Это понимание гомофобии как наказывающих и дисциплинирующих сил, которые формируют сексуальность при мужском доминировании, расширяет наше понимание антигейского угнетения, в то же время освещает страдания мальчиков, которые не вписываются в общество и скорее всего станут геями.

Садомазохизм и другие формы самоповреждения должны считаться последствием дискриминирующих сил, таких как сексуальный абьюз, хулиганство, физическое насилие, ненависть и презрение, а не должны продвигаться как «трансгрессивные» или даже как фирменные гейские практики. Воспевание вреда здоровью не должно быть символом гомосексуальности. Другая причина того, что садомазохизм стал проблемой для феминисток, это то, что влияние гей СМ не ограничено лесбийским и гей сообществом. Практики и моды переходят наружу в гетеросексуальный мейнстримный мир, так что культ коммерческих порезов может повлиять на целое поколение молодых гетеросексуальных женщин, которые никогда не узнают, почему проколы пупка стали модными. В долгосрочной перспективе мода на СМ среди влиятельных гей лоббистов возможно повлияет на судьбу всех женщин, пострадавших от мужчин физически, если лоббисты добьются успеха в изменении закона о согласии. В садомазохизме нет ничего революционного. Это неустойчивая практика. Серьезные социальные перемены приведут к тому, что маскулиность не будет считаться добродетелью, и геи не будут выражать свою боль, разрезая тела друг друга, что приведет к смерти практики. В то же время продвижение садомазохизма может быть эффективно устранено во многих случаях, оставив в силе текущие законы о согласии или усилив их в пользу женщин, исключив СМ организации из общественных объектов, и борясь с этой практикой в лесбийских и гейских медиа и лесбийских и гейских пространствах.

Глава 6

FTM транссексуальность и разрушение лесбиянок

В конце 80-ых и в 90-ые эпидемия FTM- транссексуальности началась в западных странах. Женщины, которые раньше идентифицировались как буч лесбиянки, или боялись идентифицироваться как лесбиянки несмотря на любовь к женщинам, начали применять хирургическое калечение. Я называю это разрушением лесбиянок, потому что лесбиянки физически разрушаются в этой операции, и их лесбийство удалено вместе с женскими органами. Лесбийство их партнерок также под сильным испытанием, так как они вынуждены приспособиться любить хирургически сконструированного «мужчину» или уйти. FTM проходят через двойную мастектомию и гистерэктомию и иногда фаллопластику, которая создает кусок неактивной ткани в области гениталий. Они до конца жизни принимают мужские гормоны, с тревожными последствиями для здоровья. Эта проблема стала, я предполагаю, чрезвычайной ситуацией для лесбийской политики. В 70-ые, когда радикальные лесбийское и гейское движение началось, было широко известно о варварских методах, которыми врачи в 20 веке стремились устранить лесбийство, это заключение в психбольницах, электрический шок и лоботомия. (Катц 1978) В это время думали, что начался новый день, где жестокие формы контроля кончились, так что лесбиянки смогут жить счастливо в своих лесбийских телах. Транссексуальная хирургия на лесбиянках, расцветающая индустрия, показывает что этот оптимизм был нереалистичным. В двадцать первом веке методы, используемые, чтобы избавиться от лесбиянок, гораздо более жестоки, чем мы могли подумать тридцать лет назад.

Главный камень преткновения для того, чтобы распознать эту чрезвычайную ситуацию, это энтузиазм с которым квир теория и политика празднует транссексуальную хирургию. Транссексуалы принимаются как непроблематичная категория в коалицию ЛГБТ, представленные как революционеры или очень квирные. (Страйкер 1998; Халберстам 1994) Мало людей высказывались против, возможно потому, что те кто были против, были обвинены в трансфобии и были подвержены клевете. Одно знаменитое исключение это вдохновляющая американская лесбиянка, феминистка, певица и авторка песен, Аликс Добкин, которая имела смелость выступить против FTM транссексуальности, озабоченная проблемами молодых лесбиянок в своем сообществе. (Добкин 2000) В этой главе я рассмотрю, что происходит в этой эпидемии, и поставлю его в политический и исторический контекст угнетения лесбиянок. Я буду называть FTM в женском роде и MTF в мужском роде, чтобы подчеркнуть их изначальный пол. Использование рода, которым эти люди хотят, чтобы их называли, делает политический анализ очень сложным.

Когда лесбийские феминистки впервые озаботились проблемой транссексуальности, было ясно, что большинство проходящих через операцию было мужчинами. Транссексуальность анализировалась как форма социального контроля и дополнительный доход для врачинь и фармацевток, (Рэймонд 1994) но не как представляющая серьезную проблему для лесбиянок. Однако картина изменилась. В конце 80-ых и в 90-ые лесбиянки начали «переходить», как сторонницы называют процесс изменения из лесбиянки в FTM, и числа, судя по сайтам, конференциям и организациям, которые сейчас основываются, увеличиваются. FTM сеть в Великобритании, основанная Стивеном Уитлом, группа помощи для «транс мужчин», началась в 1990 году, и сейчас имеет 700 членок в Великобритании и есть членки в других двадцати странах. (Уитл 2000) Лори Кук-Даниелс, в США, чья любовница FTM, объясняет, что она думала, что ее ситуация уникальна, до тех пор пока она не поговорила с подругами и обнаружила, что из тридцати лесбиянок в паре, с которыми она разговаривала, три сказали, что одна из партнерок «чувствовала что она транс (FTM)», и четвертая что «Она много лет думала над этим, перед тем как решить оставить свое женское тело и роль.» (Кук-Даниелс 1998) К сожалению, партнерка FTM Кук-Даниелс совершила суицид в 2000 году. Недавнее явление - это «переход» лесбиянок в «гея мужчину». Это возможно новое явление, и особенно популярно среди лесбиянок, которые провели годы практикуя садомазохизм, часто с геями мужчинами. Линеа Дью, редакторка сборника Dagger: On Butch Women (1994), цитирует FTMа Дэвида Харисона, говоря, что почти половина из 250 FTM на американской конференции 1995 года по этой теме, идентифицировали себя как геи. (цитируется по Дью 1998: 210)

FTM транссексуальность жизненно важная проблема для лесбийской политики, потому что большинство женщин, совершающих переход, идентифицировались как лесбиянки, или по крайней мере жили в лесбийском сообществе и были в отношениях с лесбиянками. Приписывание лесбиянкам мужественности исторически было главным инструментом контроля. Лесбийские феминистки в 70-ые развили замысловатую критику способов, которыми мужская культура и ученые стремились уничижать и уничтожить лесбиянок, рисуя их мужественными или просто хотящими быть мужчинами. Многие лесбиянки в 80-ые и 90-ые отвергли феминизм, и занялись модным садомазохизмом или играми в роли буч \ фем, из чего появилось явление FTM транссексуальности. Большинство из тех, кто перешли, несмотря на свое лесбийское прошлое и пылкие декларации, в некоторых случаях, что они были гордыми лесбиянками и не рассматривают смену пола, только пару лет назад, стремятся создать четкое разделение между собой и лесбиянками. Это необходимо, потому что они хотят считать себя «мужчинами» и любая связь с их предыдущим лесбийством будет стремиться разрушить это понимание. Поэтому FTM активистки подчеркивают, что «Нет корреляции между гендерной идентичностью и сексуальной ориентацией.» (Амбойз 2000)

Исследование Холи Девор FTM, которое проведено через интервью с 45 FTM, не поддерживает идею, что существует такое разделение. (Девор 1999) Большинство интервьюируемых состояли раньше в отношениях с женщинами, и во время перехода находились в лесбийских отношениях. 19 участниц делали секс с другими женщинами во время подросткового возраста. 10 из участниц нашли любовниц и идентичности среди женщин, которые определяли себя как лесбийские феминистки в 70-ые и 80-ые. Девор относит вину того, что эти женщины решили быть «мужчинами», а не лесбиянками, на влияние лесбийского феминизма на создание лесбийской идентичности. Лесбийские феминистки считали исполнение гендерных ролей фундаментом мужского доминирования, и поэтому относились критически к лесбиянкам, которые брали на себя эти роли. По словам Холи Девор, это сделало лесбийское сообщество под влиянием феминизма менее дружелюбным местом для лесбиянок, которым нравилось обманываться мужественностью, и кто видел себя бучом. Когда они почувствовали себя исключенными из лесбийского феминистского сообщества, единственной альтернативой было стать мужчиной. Она объясняет, что участницы в ее исследовании, которые были притянуты к лесбийской идентичности на основе старого определения лесбиянки, которое включало в себя маскулиность, чувствовали стыд и отвращение к своим женским частям тела и поэтому не имели желания присоединиться к подругам в прославлении женственности. (Девор 1999: 343) Их дискомфорт в лесбийском сообществе, которое отвергало «мужественных» лесбиянок, был облегчен открытием «социально приемлемого концепта транссексуальности».

Джудит Халберстам, которая идентифицирует себя как трансгендера буча, и К. Джейкоб Хале, которая идентифицирует себя как FTM, обеспокоены тем, что может быть создано ложное различие для утверждения уникальности тех, кто называет себя FTM. Они объясняют, что «FTM жаловались, что бучи (которых недвусмысленно видели как лесбиянок или как «играющих» с гендером) неправильно называли себя трансгендерами или меняющими пол. Некоторые FTM чувствовали, что их транссексуальная или мужская серьезность и уникальность была ослаблена присутствием бучей.» (Халберстам и Хале 1998: 283) Хале утверждает, что между бучами и FTM есть только разница в самоидентификации. Она говорит, что «Одновременно, самоидентификация как буч или FTM это единственная характеристика, которая отличает некоторых бучей от некоторых FTM.» (Хале 1998: 325) Она объясняет, что была создана иерархия, в которой лесбиянки, буч и FTM, соревнуются в мужественности: «выигрывает парень с самым большим членом.» (стр. 327) Это должно создать трудности для хирургов и сексологов, которые раньше хвастались, что могут различить настоящих транссексуалов, которые достойны операции, от остальных людинь. Сейчас трудно изображать, что они «настоящие» транссексуалы.

Халберстам объясняет, что «различие между транссексуалами и лесбиянками может иногда быть размытым. Многие FTM признают, что они лесбиянки, до того как скажут, что они FTM.» (Халберстам 1998б: 293) Многие идентифицировались как буч в лесбийском сообществе до перехода, и продолжают поддерживать связи с лесбиянками. Но многие истории и тексты FTM пытаются «отвергнуть лесбийское прошлое FTM как примеры ошибочной идентичности или как попытку найти временный приют в квир гендерно-вариативном понятии «буч»». (стр. 294) Она говорит, что сайты в интернете про FTM предлагают советы для FTM, чтобы их не подозревали в том, что они лесбиянки, например одеваться опрятно, а не носить черные кожаные куртки. Она обеспокоена, что FTM считаются более трансгрессивными, чем бучи. Трансгрессия это наивысшая ценность в квир политике. Халберстам говорит: «FTM часто определяются как переходящие грань (грани пола, гендера, телесного соответствия), в то время как бучи остаются стоящими на одном месте.» (стр. 304) В битве быть более маскулиным чем другие, эти лесбиянки борются за ограниченные ресурсы мужской силы и привилегии. Если слишком много лесбиянок получают их, тогда ценность привилегий может уменьшиться. Халберстам делает предположение, почему некоторые бучи не хотят быть такими трансгрессивными и менять пол. У некоторых нет денег, и некоторые привязаны к «странному гендеру». Другие считают, что это не стоит того, потому что функциональные пенисы остаются технически невозможными. Другие, как она сама, могут предпочитать быть буч, или трансгендером, без того чтобы становиться «мужчиной».

Так как многие тексты современных транс активисток дают понять, что транссексуальность это расширение бучности, а не отдельное явление, полезно изучить развитие культа игры в роли в лесбийстве в 80-ые, чтобы понять, как появилась транссексуальность. За нашу критику этого развития в лесбийской культуре, Халберстам называет лесбийскую феминистскую философку Мэрилин Фрай и меня «секс-негативными». (смотри Джеффрис 1989; Халберстам 1998б: 308) Сейчас кажется, что мы недооценили разрушительное действие продвижения ролей в этот период. FTM транссексуальность очень серьезный результат.

Роли буч\ фем

Движение освобождения лесбиянок появилось в США в поздние 60-ые и продолжилось в западном мире, было основано на отвержении половых ролей гетеросексистской культуры. Активистки лесбийского освобождения критиковали, когда лесбиянки выполняли половые роли гетеросексуальной культуры, так называемая игра в роли. Лесбийское освобождение иллюстрировало феминистскую идею, что женщины могут изобрести себя заново и сбросить гнет ожидаемого поведения, независимо от того, было ли это доминирующая маскулиность или подчиняющаяся женственность. Лесбиянки могли создать новую форму жизни женщин, которая взорвет это бинарное разделение и позволит женщинам найти новый способ жить за пределами гендера. Создание равных отношений вне ролей мужского доминирования и женского подчинения было одним из аспектов лесбийского феминизма, который вызвал много гордости и был самым привлекательным для других женщин. (Готчалк 2000)

Однако в 80-ые игра в буч\ фем, подражающая самым преувеличенным версиям феминности и маскулиности, доступным в гетеросексуальной культуре, стала модной в некоторых влиятельных кругах лесбиянок. Такие лесбиянки как Мерил Машрум, Джоан Нестле и Эмбер Холибах популяризовали игру в роли как форму ослабленного садомазохизма, где лесбиянки могут испытать радости эротизированного доминирования и подчинения. (смотри Джеффрис 1989) Празднование маскулиности захватило области лесбийской культуры в новой лесбийской порнографии и явлении драг кингов, когда лесбиянки публично имитировали мужчин геев и получали призы за точность имитации. (Волкано и Халберстам 1999) К 90-ым, некоторые лесбиянки утверждали, что аутентичная бучность может быть реализована только через хирургическое или химическое калечение, чтобы превратить лесбиянок в мужчин натуралов или геев.

Игра в буч\ фем, которая стала популярна в 80-ые не была слишком сложной. Модель женственности и мужественности, которую переняли главные американские сторонницы игры в роли, как проиллюстрировано в книге «Загадка фем» (Ньюман 1995), это преувеличенная версия гетеросексуальной динамики, которая существовала в голливудских фильмах 50-ых годов или старомодных романах. Фем переняли женственность. Эта женственность выражалась в неравенстве – делать большинство домашней работы – и в приобретенной беспомощности, которая возможно не понравится гетеросексуальным женщинам в настоящее время. Келли Конуай говорит, что ее вырастили двое бучей и тогда она научилась быть фем. Любовница научила ее «эротической динамике буч-фем. Меня возбуждало, когда она открывала для меня двери». (Конуай 1995: 301) Несмотря на обучение, она утверждает, что фем ее истинная сущность: «Сегодня я знаю, что быть буч или фем это не играть роль, но выражать себя». (стр. 302) Её мотивация похожа на романтический мазохизм. «Я постоянно трепещу перед моей буч: ее сила и разум, и власть в возможности быть такой нежной. Это освобождает иметь возможность обратиться к сильным рукам во время кошмара, поручить выгонять пауков, и позволить себе быть чувствительной и заботливой.» (стр. 302)

Домашняя работа разделена в соответствии с жесткими гендерными ролями, по правилам которые играющие в роли придумали или скопировали. Поэтому Келли готовит для своей буч, которая выносит мусор. «Джил несет ответственность за мусор и покупки. Я сделала наши отношения приоритетом номер один в своей жизни. Я люблю готовить для нее, заботиться о ней, и делать наш дом комфортным. Ее лицо, когда она приходит домой и я одета как десерт, делает это стоящим усилий.» (стр. 302) Большинство фем в сборнике «Загадка Фем» согласны, по некоторой причине, что бучи должны выносить мусор. Тереза Карили, пишет в роли буч, говорит нам, что «Фемы уделяют большое внимание цветовым схемам.» (Карили 1995: 151) Фемы делают большинство домашней работы и самые скучные части: «Фемы любят задачи, которые никогда не заканчиваются. Часто ты можешь найти ее за пылесосом.» (стр. 151) Также им нравится мыть посуду. (стр. 152) Заглавие сборника «Загадка Фем» намекает на классический феминистский текст 1963 года «Загадка женственности» Бетти Фридан. (1965) Но книга Фридан критикует в точности те ограничивающие ожидания, которые празднует сборник про буч-фем.

Неравная динамика власти, построенная такой игрой в роли, создает основу для сексуального взаимодействия доминирования и подчинения. Лесбийские феминистки атакованы за продвижение эгалитарной сексуальности. Лиз О’Лекса, например, атакует феминисток потому что они «не несут ответственности за секс. Не верят в ухаживания. Не верят в ту, кто говорит нет, и в ту, кто говорит да.» (О’Лекса 1995: 213) Лесбийские феминистки противостоят гетеросексуальной динамике, в которой мужчины пропитаны сексуальной инициативой и женщинам дали только власть сказать да или нет. В СМ сексуальной практике игры в роли, бучи сильные и фемы сдаются; как говорит О’Лекса, «дай мне почувствовать всю твою силу, дай мне подчиниться тебе, будь буч для меня.» (стр. 213) Неудивительно, фемы испытывают традиционные проблемы, связанные с подчиненным статусом женщин. Статья Сью О’Салливан об этом представляет собой пример того, что вскоре станет наводнением жалоб фем, когда возбуждение от садомазохизма пройдет. (О’Салливан) Проблемы фем, которые она выражает, звучат похоже на критику от гетеросексуальных женщин о негативных эффектах на их жизни преувеличенных маскулиных \ феминных ролей в 60-ые. Сью О’Салливан, которая сделала каминг-аут как лесбиянка и потом как фем в Великобритании, сейчас разочарована своим выбором. Она объясняет, почему она решила быть фем. Она «без ума влюбилась в буч лесбиянок.» (стр. 465) Люди вокруг нее идентифицировали её как фем. По некоторым причинам она хотела восстать против феминизма и всего мира. Она любила одеваться нарядно и носить шляпы, и она думала, что в этом есть смысл.

Она выучила правила феминности из гетеросексуальных романов, прочитанных в детстве: «Мои мечты были под влиянием исторических романов. Я залпом прочитала Унесенные Ветром, когда мне было 10 лет». (стр. 466) Сейчас она считает, что старомодные гетеросексуальные роли сформировали модель для ее лесбийской версии: «Я смогла не замечать, как мои ранние представления о гетеросексуальности сформировали мои лесбийские отношения. Я была полностью уверена, что лесбийский феминизм поменял положение дел.» (стр. 467) Она думает, что возможно ей нужно «отчуждение» чтобы позволить себе любовь к женщинам и сделать желание частью узнаваемого сценария. Она полагает, что ее феминность представляет романтический сценарий старшего поколения женщин, включая лесбиянок. (стр. 470)

Она говорит, что пришло время переоценить и лично признать, что празднование ролей буч\ фем часто скрывает грустные реалии. (стр. 467) Одна из этих реальностей, что некоторые фем хотят подвергаться жестокому обращению, и некоторые бучи хотят быть жестокими. Решение не считать лесбийские роли связанными с гетеросексуальностью, считает она, сделало это более сложным распознать «тайную сторону», что есть плохое обращение бучей к фемам. Она провела семинар по фем, и обнаружила, что фем «описывали пренебрежительное отношение буч лесбиянок в их личной и социальной жизни». (стр. 470) В результате эмоциональной боли от абьюзивных отношений, она устала от лесбийской игры в роли, которые «слишком часто повторяются, обязательные и страшно предсказуемые». (стр. 467) Ей надоели «пиджаки» и «держать буч за руку», и идея что бучи лесбиянки автоматически модные в сексуальном смысле, и демонстрация лесбийской маскулиности. Вместо чтобы быть сексуально привлекательными для нее, эти вещи теперь часто кажутся глупыми.

Физическое и эмоциональное насилие очевидно связано с лесбийскими ролями. «Буч» Салли Мунт размышляет: «Я хочу знать, как критиковать враждебность как трансформационное испытание. Есть насилие в буч \ фем, насилие разницы, предположительно необходимое для создания желания. Буч \ фем ценные, но также чреватые последствиями.» (Мунт 1998: 9) Это не будет сюрпризом для любой феминистки, работавшей с проблемой насилия против женщин, что динамика доминирования \ подчинения в отношениях возможно приведет к физическому насилию. Лесбийские роли не имеют отличия.

Те лесбиянки, которые выбрали быть фем, имеют некоторую ответственность за явление FTM. Фемы помогают сконструировать бучей. Они стремятся удовлетворить мазохистские желания, которые они развили в детстве. Девочки учатся любить и иметь сексуальные чувства в позиции низкого статуса, и эротизация беспомощности это нормальная часть создания женственности. Вместо того, чтобы стремиться изменить эти чувства, женщины вроде Хивер Финдлай потворствуют им. Хивер Финдлай редакторка американского лесбийского журнала Любовницы, фем, у которой две любовницы сменили пол и стали FTM. Ее опыт доказывает, насколько популярна стала транссексуальность в некоторых частях лесбийского сообщества. Она говорит, что она сожалеет, что родилась в исторический момент, когда медицинские технологии сделали таким легким смену пола. (Финдлай 1998: 136) Она говорит, что она наполовину шутит с подругами «Я испытываю то, что становится профессиональным риском для фем в конце 20 века: не моргай, потому что когда ты откроешь глаза, твоя буч поцелует свою руку и превратится в мужчину.» (стр. 136) Она хочет, чтобы ее любовницы были маскулиными, потому что это сексуально для нее, но хочет, чтобы они не становились мужчинами.

Финдлай не считает себя несущей ответственность за трагедию, произошедшую с ее любовницами. Вместо этого, она грустит о проблемах, вызванных сменой пола. Она бросила Сью, когда она стала Джоном, но ей пришлось «признаваться в лесбийстве снова и снова.» (стр. 142) Люди спрашивали у нее, почему она не хочет быть со своей девушкой, когда она сменила пол. Она говорит: «Сегодня меня выбесили, я думала о том, что объясняю, что значит слово лесбиянка. Все хотят знать, почему ты не хочешь быть вместе с мужчиной. Мужчины, мужчины, мужчины. Никто не спрашивает, почему ты любишь женщин.» (стр. 143) Она говорит, что она «чувствует себя сбитой с ног, от осознания что я жила публично как лесбиянка 13 лет, я «профессиональная лесбиянка», и в то же время на глубоком (подсознательном?) уровне, я была гетеро.» (стр. 145) Когда лесбиянки решают, что они мужчины, они разрушают лесбийство, и также идентичность своих любовниц, если только эти любовницы, как Финдлай, не бросят их и не начнут все заново. Некоторые бучи теперь заходят слишком далеко, и становятся больше не возбуждающими для своих поклонниц фем, и на них сердятся. Мрачные реалии транссексуальности пока что не вызывают энтузиазма у фем вроде Финдлай, хотя боль и несчастье, через которые проходят FTM, возможно вызовут переоценку.

FTM технологии и здоровье

FTM и MTF получают операции, силикон и гормоны от обычных врачинь и хирургинь и от неофициальных или криминальных источников. Многие не могут заплатить за операцию и гормоны через законные источники. Многие FTM признают, что не видят себя как мужчин, поэтому не будут признаны подходящими под критерии сексологов. Стивен Уитл, основательница британской сети FTM, радуется широкому трансгендерному сообществу, которое сейчас развивается в Великобритании и не ограничено традиционными сексологическими определениями. Она говорит: «Тестостерон это позитивный способ для некоторых женщин утвердить себя – не через мужественность в бар сцене, но для себя. Мы видим многих, которые не хотят быть мужчинами, но которые находят свое собственное выражение.» (Броснан 1996: 41) Переход изменился и стал напоминать более знакомые формы пластической хирургии, когда FTM проходят через операции и принимают лекарства в специальном порядке. Некоторые FTM возможно пристрастились к пластическим операциям. Делла Грейс, например, имела импланты в груди перед тем, как сделать переход, и решила уменьшить грудь. (Броснан 1996) Обе формы операций появляются из социальных ожиданий для приемлемой женственности и мужественности.

Для сексологинь лошадь транссексуальности вышла из-под контроля. Они все еще получают большие прибыли от своих клиенток, но они больше не контролируют возможность быть транссексуалом. Только половина участниц в исследовании Девор посещала клиники гендерной идентичности, и многие из них получили лечение от практикующих врачинь и пластических хирургинь. Они получили тестостерон и удалили грудь и матку. Одна говорит о том, как ей удалили грудь в «сборочной линии» в больнице, с ужасными последствиями. (Девор 1999: 399) Дешевизна играет важную роль, потому что FTM операции дороги. Оценки разнятся от 50000 долларов (Кук-Даниелс 2000) до 77000 долларов (Мэйсон 2001). Такие цены заставляют желающих прибегать к черному рынку и подпольным операциям. Высокие цены так же предполагают, что доходы фармакологических компаний и хирургинь - это важные факторы в современном продвижении транссексуальности, как решения для несчастных лесбиянок.

Некоторые лесбиянки, желающие сделать переход, искали альтернативы генитальной операции, изменяя свои тела пирсингами, что Лорен Камерон описывает как «относительно недорогое и доступное». «Субъект на одной фотографии принимал тестостерон: его клитор увеличился из-за гормонов. Через серию пирсингов, он постепенно вытягивает внешнюю половую губу. Делая так, он надеется создать видимость яичек и визуально подчеркнуть свой большой клитор.» (Камерон 1886: 54) Некоторые FTM выбирают самостоятельное лечение, которое гораздо дешевле, такое как клиторальный насос, который увеличивает клитор. (Хернандез 1998)

Для тех, кто имела операцию фаллопластики – и большинство участниц Девор не делали такую операцию – боль и долгосрочный вред здоровью после серии операций, которые создают серьезные раны, значительные. Следующее описание было дано британской FTM, Рэймонд Томпсон, хирургиней, который исследовал ее перед операцией:

«Мы отрежем здесь,» сказал он своей ассистентке, рисуя 10-дюймовую линию от моего паха по складке ноги, до моего бедра, «и здесь», и он сделал параллельную линию, на 4,5 дюймов выше первой линии. «Мы отрежем по этим линиям и поднимем мясо и кожу шириной 4,5 дюйма, вместе с артерией вверх от твоей ноги. Потом мы сделаем сверток, свернув полосу по длине и сшив ее вместе. Оба конца этой трубки, твой пенис, будут связаны с пахом и бедром, но середина будет свободной и отделена от тела.» (Томпсон 1995: 286)

Во время пребывания в больнице, она страдала от инфекции в сконструированном пенисе, и смерти тканей из-за плохого кровообращения. Ее лечили большой дозой антибиотиков. Когда ее выписали из больницы, она жила с искусственным пенисом на бедре в течение 6 месяцев, и страдала от сильной боли, хромала и не могла посадить кота на колени. Потом она вернулась в больницу, чтобы отрезать фаллопластику от ноги в два этапа. До второй операции по отделению врачка сказала Томпсон, что ее «пенис» может стать черным в конце, и что она может потерять часть пениса, если кровообращение будет плохим. На самом деле, пенис остался целым. Для одного аспекта FTM перехода, эта женщина прошла через три большие операции в течение многих месяцев и жила в боли, принимала большие дозы лекарств и не могла работать в перерывах между операциями. Мама Томпсон нашла любовное письмо, которое она написала девочке, когда ей было 11, и сказала ей никому не говорить о своих чувствах к девочкам, или «будут убийства». Это помогло ей решить, что на самом деле она была мальчиком. Операция может быть рассмотрена продолжением жестокого наказания, которое она получила в жизни за свое лесбийство.

Есть серьезные проблемы со здоровьем, связанные с обычными и подпольными операциями и лекарствами. Негативное влияние на здоровье редко упоминается, например выпадение волос и прыщи, или физические деформации из-за использования лекарств. Ежемесячные инъекции Сустанона, что является тестостероном на основе орехового масла, могут привести к «потере волос, прыщам и увеличению костей челюсти.» (Броснан 1996: 39) Операция может принести серьезный вред. Мастектомия может привести к постоянному отсутствию чувствительности в сосках. (Девор 1999: 480)

По словам Даллас Дэни (2000) MTF психолога, основателя и исполнительного директора Американского Образовательного Сервиса о Гендерной Информации, трансгендерная молодежь находится в особенной опасности от эксплуатации, с серьезными рисками для здоровья. Молодые мужчины и женщины, стремящиеся изменить свои тела, становятся жертвами «недобросовестных врачинь, которые выполняют квази-медицинские услуги за деньги». Они феминизируют или маскулинизируют свои тела инъекциями гормонов и жидкого силикона. Гормоны часто получены по поддельным рецептам и применяются в больших дозах, иногда в области гениталий или груди. Использование андрогенов может вызвать расстройство печени, и требует наблюдения через анализы крови. Многие из этих делающих переход - это уличная молодежь, проститутки или те, кто применяли другие формы самоповреждения и поэтому не относятся к себе бережно.

Оправдание квир теории

Приняв во внимание боль, дороговизну и абсолютное несчастье, вызванное транссексуальностью, возможно ожидать, что академические лесбиянки будут критиковать проект достижения маскулиности. Но никакой критики не появилось. Вместо этого, в 90-ые некоторые академические лесбиянки приняли модную бучность, и оправдывали свой выбор сложным языком и идеями из квир теории. Они стремились сделать охоту за маскулиностью героическим приключением. Салли Мунт это британская лесбиянка, ученая, которая говорит, что в возрасте за тридцать она нашла гендер, в котором она может жить, и гендер нашел ее. (Мунт 1998: 2) Мунт объясняет, что она стремится подражать своему отцу из рабочего класса, который учил ее завязывать галстук. Несмотря на то, что женщины как Мунт делали выбор, и что гендер социально сконструирован, есть тенденция называть роли неизбежными и вне сознательного контроля. Мунт, защищая свой выбор, создает романтическое возбуждение: «Стыд может появиться, когда она очень хочет лесбийского члена, но ей не разрешают показать это, или сказать это.» (стр. 5) Но ее письмо содержит более академический язык. Так, она говорит, что роли буч \ фем это «осязаемая артикуляция, форма лесбийского желания, которая трется об нас и становится нами, в наших частных ежедневных практиках, в наших манерах, в нашем поведении, в наших сексуальных реакциях, в обычных происшествиях наших дней.» (стр. 3) Для многих женщин быть потроганными не привлекательная идея, но предполагает фроттеризм в лондонском метро. Когда определенный вид сексуального влечения восхваляется академическим языком, его становится трудно критиковать. Политический анализ убивает секс, портит игру и всеми ненавидим.

Мунт рисует игру в роли как революционный героизм, в котором лесбийские феминистки, критикующие роли, это врагини, которых нужно победить. «Утверждать униженную идентичность, реконструировать нового себя как выжившего, наполнено символами героизма. Это движение борьбы, реапроприации и триумфа. В 80-ые и 90-ые мы утвердили буч \ фем как эротический символ в высшей степени.» (стр. 4) Она позволяет себе момент сомнения, и спрашивает, что мы взяли гетеросексуальный гендерный бинаризм из-за его претензии на сексуальную реальность. (стр. 5) Весь шум и ярость героического сопротивления не вписывается в это понимание, что играющие в роли могли просто подражать гетеросексуальной модели, потому что им не нравилась сексуальность равенства. У нее есть другие вопросы. Она спрашивает, почему моделью для буч должен быть рабочий класс, как ее папа. Лесбиянки боролись, чтобы протолкнуть лесбийские исследования в академию, и это трагедия, что влияние, которое было получено, использовалось для продвижения безвкусного возбуждения от доминирующего \ униженного секса.

Другая лесбиянка, которая стремится поддержать свой выбор быть бучом с академическими квир аргументами это Джудит Халберстам. (1998а) Она говорит: «Я использую тему женской маскулиности, чтобы исследовать квир субъект. Позиция, которая может успешно бороться с гегемонной моделью конформности.» (стр. 9) Заглавие книги Джудит Халберстам «Женская Маскулиность» предполагает, что принятие буч это форма социального повышения. Полезно представить вместо заголовка Халберстам заголовки, которые показывают угнетенные группы, стремящиеся подражать поведению и манерам групп, которые угнетают их – «Среднеклассовость рабочего класса», например, или «Аборигенская белость». Индивидуалистическое решение Халберстам проблемы патриархата, это перейти в класс угнетателей, а не работать коллективно вместе с угнетенными, чтобы отменить систему угнетения.

Она пишет: «Я была маскулиной девочкой, и я маскулиная женщина». (стр. 12) Её книга это попытка сделать свой проект принятия маскулиности политически и академически уважаемым. Она выросла «томбоем», как и многие лесбиянки и гетеросексуальные женщины, но во взрослом возрасте выбрала стиль буч, который повторяет в точности маскулиность рабочего класса, любимый геями в 70-ые. Фотография Джудит на обороте книги показывает, что маскулиность, которую она выбрала, это гей идеал грубой рабочей маскулиности, описанной в книге Левина «Гей мачо»: «черная футболка в обтяжку; блёклые, узкие, прямые джинсы; спортивные ботинки; и черная кожаная куртка для мотоциклистов. Весь этот стиль призывает к коротким волосам и накаченным телам.» (Левин 1998: 39) Халберстам стоит на обороте своей книги в черной футболке без рукавов, джинсах, ботинках, с короткими волосами, выглядящая как парень на улице, которого лучше всего обходить стороной.

Она пишет о своем негодовании из-за того, что вклад женщин в создание маскулиности, исторически и в настоящем, игнорировался. Она жалуется, что маскулиность все еще ассоциируется только с мужчинами, без признания, что женщины могут легко быть маскулиными, без связи с мужчинами или мужской властью. Женщины могут изобрести маскулиность самостоятельно, говорит она. Она считает, что женская маскулиность игнорировалась по идеологическим соображениям, и «это поддерживало сложные социальные структуры, которые связывали маскулиность с мужчинами и властью и доминированием.» (Халберстам 1998а: 2) Нет причин связывать маскулиность с мужчинами, считает она. «Маскулиность, утверждает эта книга, становится отчетливой маскулиностью, когда покидает белое мужское среднеклассовове тело.» (стр. 2) Она не считает, что маскулиность имеет биологическое происхождение, в этом случае бучи как она сама не смогут быть маскулиными. Она социально сконструирована, и является выбором.

Проблема в ее формулировке – и она большая – это то, что маскулиность не может существовать без женственности. В одиночестве, маскулиность не имеет смысла, потому что это одна половина отношений власти. Маскулиность принадлежит мужскому доминированию, как женственность принадлежит женскому подчинению. В квир, постмодернистской теории, которую сообщает Халберстам, маскулиность оторвалась от своего причала и не имеет связи с отношениями власти в мужском господстве, и превратилась в своего рода модный аксессуар. Халберстам сожалеет, что «исторически было трудно, если не невозможно, отъединить маскулиность от угнетения женщин.» (стр. 4) Возможно это произошло, потому что поведение угнетателя в системе доминирования не имело бы смысла и не могло быть придумано, если бы эта система доминирования не существовала. Разве могло быть изобретено поведение хозяев рабов, если бы рабов не существовало? Халберстам эссенциализирует маскулиность в то, что просто существует. Халберстам говорит, что женская маскулиность должна обсуждаться, как будто не существует мужчин и мужского доминирования, и лесбиянки высасывают это из пальца: «Я считаю, что это полезно и важно контекстуализировать дискуссию о женской и лесбийской мужественности в прямой оппозиции более широкой дискуссии о маскулиности в культуре.» (стр. 15)

Она показывает некоторое понимание, что женственность не придает сил, как маскулиность. Она ненавидит женственность, которую она видит как ограничивающую женщин. Ученые, говорит она, «долго указывали, что женственность ассоциируется с пассивностью, с разными формами вредных манипуляций с телом, от анорексии до высоких каблуков.» (стр. 268) Она считает женственность настолько разрушительной для женщин и девочек, что «По крайней мере в начале жизни, девочки должны избегать женственность. Возможно женственность и ее аксессуары должны быть выбраны позднее, как секс игрушка или прическа.» (стр. 268) Но токсичная женственность не секс игрушка. Она представляет подчинение, в противоположность которой сконструирована маскулиность. Для того чтобы Халберстам могла иметь маскулиность, большинство женщин должны продолжать свою женскую роль, которую она ненавидит. Халберстам говорит, что она «испытывала подростковый возраст как уменьшение своего мира.» (стр. 267) Это уменьшение широко распространено среди женщин, однако, большинство женщин, которые хотят понять и бороться с ним, становятся феминистками и бросают вызов мужскому доминированию, которое несет ответственность. Халберстам отвергает феминизм и принимает индивидуалистическое решение в добыче маскулиности для себя.

Причины для транссексуальности

Академические объяснения квир теорией желательности и трансгрессивной природы «перфоманса» или другим образом приобретенной маскулиности, дискредитированы очень скучными причинами, которые описывают неакадемические лесбиянки, решившие «сделать переход». Причины, названные FTM, напрямую относятся к угнетению женщин и лесбиянок и к детскому сексуальному абьюзу. Самая частая причина, названная FTM для их решения сделать переход, заключается в дискомфорте быть лесбиянкой и идея, что они будут чувствовать себя более комфортно, если будут любить женщин и не будут в женском теле. Это то, что гей освобожденцы называли «внутренняя гомофобия», или ненависть к своим однополым влечениям, пришедшая из гомофобной культуры. Эта проблема предположительно должна была решиться с продвижением лесбийской гордости. Транссексуальность противоположна лесбийской гордости. Ненависть к своему лесбийству это мотивация названная Марком Риз, известной британской FTM, которая подала в Европейский Суд на правительство Великобритании за право жениться как мужчина в 1984 году и проиграла дело. Она ясно дает понять, что она была женщиной из рабочего класса без примеров для подражания, и влечение к женщинам значило, что она должна стать мужчиной. Она служила в военно-морском флоте в молодости и пишет: «Мой ужасный страх перед сексом не был вызван страхом перед неодобрением начальства – другие рисковали этим – но из-за моего отвращения к своему телу, из-за того что я женщина и не могу иметь нормальные гетеросексуальные отношения с женщиной.» (Риз 1996: 59)

Холи Девор комментирует о роли «буйной гомофобии» в жизни ее участниц. Это было ответственно за «временное откладывание» их интересов в «достижении сексуальных отношений с женщинами». В некоторых случаях «гомофобная дезинформация» была ответственна за «идею в головах подростков, что если они были заинтересованы в женщинах, тогда они были или должны были стать мужчинами.» (Девор 1999: 302) Некоторые откладывали любые отношения с женщинами до времени после операции, чтобы испытывать меньший психологический дискомфорт. Ее участницы не хотели быть трансгрессивными, и хотели быть нормальными, и лесбийство не входило в их идеал. Они стремились к транссексуальной операции, потому что это сделает их нормальными. Стан объясняет, что она «не могла выносить жизнь лесбиянки. Я не могла считать себя такой плохой, такой порочной.» (стр. 335) Она хотела быть нормальной и иметь белый забор. Тогда она могла жениться, и «Люди бы гордились нами.» Этот импульс в сторону вписывания в общество очень далек от принятия трансгрессии, которую выражают более публичные квир сторонницы транссексуальности. Это не выглядит слишком революционно.

Из работы Девор ясно, что доступность хирургического решения, которая была обнаружена ее информаторками из популярной культуры, дала возможность в точности тем лесбиянкам, которые были «каменными бучами» в 50-ые, стать «мужчинами». Транссексуальное решение было обнаружено молодыми участницами Девор «в телевизионном ток-шоу и новостных передачах в конце 70-ых и в 80-ые, которые показывали транссескуальных гостей или истории.» (стр. 353) Робин, например, описывает свой опыт как очень похожий на то, что описывали каменные бучи в 50-ые, такая же ненависть к своему женскому телу и решимость делать секс как мужчина и не позволять себя трогать. «Большинство времени я хотела быть верхней. За недостатком слов, сидя на ней. И ей это не нравилось. Когда я была с ней, она хотела меня трогать и я позволила ей трогать себя. Мне не нравилось мое тело, не нравилась моя грудь, не нравилось, когда она меня трогала или делала любовь ко мне.» (стр. 338)

Многие отчеты о лесбийской истории описывают, как некоторые женщины, которые любили женщин до того, как феминизм предложил альтернативный путь быть лесбиянкой, страдали от дискомфорта, приносимого женским телом. (Давис и Кеннеди 1991) Они связывали свою грудь, и не позволяли своим партнеркам трогать их, чтобы ничто не напоминало им, что они женщины. Джулия Пенелопа (1984) эмоционально пишет о том, как ее бучность была вызвана ее опытом инцеста. С помощью феминизма и группы роста самосознания для переживших инцест, Пенелопа научилась чувствовать себя комфортно в женском теле и заниматься взаимным сексом. Феминизм предложил решение проблемы бучей для многих лесбиянок в 70-ые. Решением, которое стало популярно в 90-ые, было не любовь к своему телу, но хирургические операции.

FTM обычно не говорят о детском сексуальном абьюзе как причине их желания сделать переход, возможно потому что это не поддержит представление, что они «настоящие» мужчины, или занимаются позитивной трансформацией. Но многие отчеты о переходе дают ясно понять, что детский сексуальный абьюз играет важную роль. В другом месте я утверждала, что транссексуальная операция должна пониматься как форма самоповреждения через посредника, когда селфхармеры задействуют кого-то еще, чтобы совершить калечение. (Джеффрис 2000) Феминистские комментаторки показывают, что самоповреждение связано с детским сексуальным абьюзом. (Стронг 1998) Буч лесбийство, обычный предшественник FTM транссексуальности, объясняется Сарой Ситрон как отрицание женственности, которая заставила ее страдать.

«Я ассоциирую свой пол с тем, чтобы быть жертвой нападения, наводнения, быть побежденной. Если дома никого не было, мой папа просил меня лежать на нем. Он крепко, пылко меня обнимал, восторженно говорил, как он меня любит. Я чувствовала его теплое, близкое дыхание, влажность его губ, слабый пряный запах его кожи. Он снимал мои шорты и заправлял рубашку в трусы.» (Ситрон 1999: 211)

Она научилась ассоциировать жизнь женщины с опасностью, и «хотела быть рядом с феминностью, хотя она боялась жить в ней». (стр. 212) Она научилась диссоциировать от своего тела и чувств, чтобы «избежать чувства побитости и уничтожения.» (стр. 217)

Далас Дени, в своем отчете о здоровье трансгендерной молодежи, комментирует, что «Многие взрослые трансгендеры рассказывают, что были избиты или изнасилованы дома». (Дени 2000: 3) Холи Девор (1999) обнаружила, что 53 % были изнасилованы мужчинами в детстве; 16 % подвергались жестокому обращению от матери; и 60,5 % испытывали абьюз до подросткового возраста. Транссексуальность пострадавших лесбиянок происходила из желания покинуть тело, которое было связано с абьюзом и стремление к телу насильника, который обладает властью. «Многие из тех, кто страдала от рук отца, говорили о том, как хотели иметь власть отца, когда вырастут.» (Девор 1999: 141) Они узнали, говорит Девор, что «мужчины это люди большой важности и с властью, которые могут обижать и контролировать других, но которых редко контролируют или обижают.» (стр. 141)

Для Сары Ситрон не только сексуальный абьюз вызвал ее желание сменить пол, но также ненависть к беспомощности, которая была в жизни девочки. Она ненавидела семейные вечеринки, потому что привилегия мальчиков была очевидна. «Они могли быть одеты нарядно, но все равно сохраняли свое достоинство. Они могли быть чистыми и причесанными из уважения к случаю, без того чтобы служить украшением для потребления других.» (Ситрон 1999: 213) Роли мужчин на этих вечеринках были гораздо более привлекательными, чем роли для женщин. Мужчины «говорили речи и рассказывали шутки», в то время как «женщины смеялись и аплодировали им». (стр. 214) Джудит Халберстам также пишет, объясняя свое принятие бучности, о желании избежать ограничений женственности, в особенности в юности. Она говорит, что у нее была подростковая ярость от требований «быть обычной девочкой». (Халберстам 1999: 154) Она объясняет, что подростковый возраст был «кризисом» для девочек, потому что для них это было уроком обуздания, наказания и подавления, в то время как для мальчиков это было восхождение к некоторой версии социальной власти. (стр. 156)

Некоторые FTM открыто завидуют власти и привилегии мужчин и хотят обладать ими. Лорен Камерон идентифицирует себя как транссексуала мужчину. Она опубликовала книгу с заголовком «Алхимия тела», с фотографиями многих лесбиянок, которые стали трансгендерами через химикаты и операции, многие, чтобы стать геями мужчинами. Она признает, что ее идентичность мужчины по большей части химически сконструирована, и она объясняет: «Бросить тестостерон невозможно, потому что моя идентичность зависит от него.» (Камерон 1996: 20) В то же время конец приема лекарств может быть желательным, потому что она уже испытывает разрушительные перепады настроения. Она страстно желает власти и авторитета, который приходит вместе с жизнью мужчины. Как маленькая женщина, она чувствует уязвимость, и даже тестостерон не может облегчить это.

«Так многое со сменой пола было про поиск увеличения тела. Я имею в виду, мне действительно нужно быть большим мужчиной. Все мужчины, которым я подражала, были бодибилдерами и спортсменами. Они казались мне богами и великими животными в своих больших и красивых телах. Я завидовала им. Я хочу быть как они. Они выглядят такими непобедимыми и мужественными. (стр. 85)

Она говорит, что с ростом мускулов, «иметь рост 5 футов 3 дюйма не чувствуется таким маленьким ростом.» (стр. 85) Ее сомнение о том, что она не будет чувствовать себя в безопасности, предполагает, что она имеет некоторый опыт женской уязвимости перед мужским насилием.

Биографические факты, предоставленные другими женщинами в сборнике показывают, что они также хотят мужской власти. Шадоу Мортон, например, лесбиянка, которая была геем мужчиной в последние три года. (стр. 81) Она чувствует власть, когда круизит на улице в образе мужчины: «Секс стал гораздо веселее для меня сейчас. Когда я делаю круизинг на улице, я чувствую себя хищницей и что я полностью контролирую ситуацию.» (стр. 81) Джеффри Шефловитц объясняет, что как еврейка она испытывала некоторые ограничения, потому что она была девочкой.

«Я никогда не хотела идти в еврейскую школу, до тех пор пока не могла прийти в синагогу и чтобы ко мне обращались как к мужчине. Для меня, Бар Мицва была утверждением моего наследия и того, кто я есть сейчас. Традиционно, молодой мужчина говорит: «Сегодня я стал мужчиной.» Я всегда чувствовала, что это будет прекрасным опытом для меня.» (стр. 34)

Джудит Халберстам цитирует женщину, которая ведет семинары по трансвестизму, когда женщины входят в образ мужественного гея временно. Она говорит, что причины для трансвестизма лежат в желании испытать мужскую власть и привилегии. (Халберстам 1998а: 252) Для некоторых FTM гейская маскулиность считалась высшей формой маскулиности. Одна из информаторок Холи Девор говорит о том, что она нашла в круизинге в публичных туалетах:

«Это очень образовательно. Во-первых, это как интенсивная связь между мужчинами. Потому что это наивысшая мужественность (быть геем). Они больше мужчины, чем другие, потому что они полностью гомоэротичны. Насколько больше маскулиным ты можешь стать? Они даже не заинтересованы в женщинах. Им нужны только мужчины. Это невероятно. Мне нравится это. И, конечно, это рискованно и это настоящее приключение.» (Девор 1999: 50)

Это помогает объяснить, почему большее число FTM, которые хотят отвергнуть свою женственность насколько это возможно, решают, что они «геи мужчины».

Для многих лесбиянок, занятия садомазохизмом предшествуют транссексуальности. (Дью 1998) Многие известные лесбиянки, которые сделали переход, занимались садомазохизмом, и связь заключается в практике диссоциации от тела и разрушении телесных границ в СМ. MTF Сьюзан Страйкер, говоря о своей транссексуальности, объясняет, что СМ предложил эффективную замену транссексуальности, когда он не мог добраться к «транссексуальным технологиям». СМ создал диссоциативные отношения с его телом, что сделало возможным для него «достичь состояния, когда его тело стало нестабильным как кусок желатина, обернутый в резинки, и он понял, что он злой фем топ.» (Страйкер 1998: 149)

Другое объяснение решения сменить пол - это старение. Некоторые буч лесбиянки, например, говорят о нетерпимости к менопаузе. Одна из интервьюируемых Девор говорит, что она ненавидит старение, потому что она стала больше похожей на женщину: «нет будущего в жизни очень маскулиной лесбиянки. Это было прекрасно пять лет назад. Я старею, и это заметно. Раньше мне было лучше. Я выглядела молодо. Я была больше похожа на мужчину.» (Девор 1999: 330) Корпоративная вице-президентка объясняет, что она также выглядела как мальчик в молодости и не может представить свою старость в женском теле: «Я пытаюсь представить себя в 55 лет женщиной, и там ничего нет. Один раз я пыталась представить себя 55-летним мужчиной, и я удивилась, когда увидела кого-то, мужчину с сильными плечами и седыми волосами, опрятной бородой, приятным лицом. Это была я. Время вырасти.» (стр. 341)

Одна FTM, которую опрашивала Девор, говорила, что критический момент решения наступил, когда ей предложили женские гормоны для лечения симптомов менопаузы. Пат Калифия, СМ активистка, говорит то же самое: «Я расстроилась в офисе моего врача и начала плакать. Я поняла, что просто не смогу делать это. Я не могу принимать эстроген целенаправленно.» (Цитируется по Хаукер 2000) Хивер Финдлай объясняет, что старение было катализатором в случае одной из её двух любовниц, которые стали FTM. Сью, которая стала Джоном, сказала что «он всегда был мужчиной в своей голове, он мог с этим справиться, когда был молодым и лесбиянкой, но не мог вынести превращение в старую женщину.» (Финдлай 1998: 144) Пожилые женщины в сексистских обществах имеют такую низкую ценность, что становятся невидимыми. Для лесбиянок, которые уже раздражены своим подчиненным женским положением, старение стало последней каплей.

Причины, указанные здесь, показывают, что лесбиянки, которые меняют пол, делают так из-за желания сбежать от угнетения женщин. Есть обильный феминистский анализ ряда форм угнетения женщин, который описывают эти FTM. Это обязательная гетеросексуальность, стремящаяся превратить в мужчин женские тела и труд, которая заставляет этих женщин отчаянно хотеть быть нормальными и не иметь возможности любить женщин, без того чтобы резать свои тела. Просветительское исследование Анны Менаше о том, почему многие лесбиянки оставляют свою любовь к женщинам и начинают отношения с мужчинами, «Оставляя жизнь» (1998), анализирует причины этого выбора, используя слова 26 «лесбиянок, которые ушли». Они говорят о давлении со стороны семьи, работы и религии, или они хотели быть нормальными, о том, как не могли проявлять чувства на публике, и взгляды сексологинь.

Всё это давление также направлено на FTM. Они тоже «оставляют жизнь», но вместо того, чтобы уйти и завести отношения с мужчиной, они уходят, чтобы «стать» мужчинами. Есть также дополнительное давление, которое движет FTM, оно также появляется из угнетения женщин, детский сексуальный абьюз, ненависть к женским частям тела, страх порицания обществом как женщина и в особенности пожилая женщина, и очарование мужской власти, которую они считают, что можно достичь, имитируя мужское тело. Некоторые преимущества мужской власти достигаются, такие как чувствовать себя безопасно на улице, радости возможности быть властной в отношениях с женщиной, и быть выше женщин. Но дополнительный доход и социальное доминирование, которым наслаждаются мужчины, невозможно достичь так легко. Геи обладают гламуром в смешанной ЛГ культуре, благодаря своей власти над ресурсами сообщества, в частности медиа, их деньги и доминирование во всех собраниях и институциях это дополнительные факторы, которые влияют на многих FTM. Они ориентируются на геев, а не на натуралов, и мужское доминирование все еще работает, чтобы держать женщин в раболепии и заставлять их смотреть на мужчин снизу вверх. Для FTM, ориентированных на геев, это геи должны быть имитированы. Этот печальный перечень форм и влияний подчиненного положения женщин говорит нам, что лесбийский феминизм, далекий от того, чтобы быть неуместным, как утверждают лесбиянки, сбежавшие от феминизма в объятия квир мужчин, является жизненно необходимым для лесбийского существования. Квир политика, которая воспевает транссексуальность, должна рассматриваться не просто как недружественная к лесбийству, но считаться в прямом противостоянии выживанию лесбиянок.

Глава 7.

Лесбийский феминизм и социальная трансформация

В фундаментальных текстах лесбийского феминизма, таких как «Сапфо была правильной женщиной» (Аббот и Лов 1972) и «Женщина, идентифицированная с женщинами» (Радикальные лесбиянки 1999, впервые опубликовано в 1970 году) лесбийство представлено как модель для освобождения женщин. Писательницы лесбийские феминистки объясняют, что лесбиянки имеют независимость и равенство, о которых тоскуют гетеросексуальные женщины. Лесбиянки воспеваются, потому что они сильные, любящие женщин и имеют эгалитарную этику и практику в противоположность доминированию \ подчинению, и женоненавистнической этике гетеросексуальности. (Дали 1979) В 70-ых сформировался лесбийский феминизм как движение. Лесбиянки писали и думали о себе как об авангарде социальной трансформации. Лесбийство дало феминисткам эгалитарный идеал, который освещал подавляющую природу в политическом институте гетеросексуальности, и предложил революционную альтернативу. Как написала лесбийская феминистка философка Эдриенн Рич в 1979 году: «Историческое феминистское требование справедливого человечества, для мира свободного от доминирования через насилие, лесбийство \ феминизм присоединилось к радикальному концепту видения, где в центр ставится женщина, взгляд на общество где цель не равенство, но полная трансформация.» (Рич 1979: 229) Лесбийские феминистки были горды своим выбором любить женщин и очень горды быть моделью для револионерок, живя в революции сейчас.

Эта гордость и уверенность была разрушена в 80-ые, когда произошла лесбийская сексуальная революция (Джеффрис 1993), и класс предпринимательниц в лесбийской секс индустрии начали продвигать лесбийское порно, стриптиз, садомазохизм и проституцию. Эти новые сексуальные либертарианки лесбиянки высмеивали лесбийских феминисток за их антисексуальное пуританство и в частности за их практику равенства, которая стала несексуальной и неприемлемой. (Николс 1987; Стак 1985) Квир и постмодернистские лесбиянки продолжили нападение. Они считали геев своим образцом для подражания в сексе и трансгресии, и ставили под вопрос использование слова лесбиянка. (Батлер 1990; Ламос 1994)

Но лесбийская альтернатива, как способ создать персональное и политическое равенство, не потеряла свою обоснованность. Сейчас, когда значительное число гей теоретиков и активистов критикуют разрушительную природу мейнстримной гей культуры и сексуальной практики, лесбийская альтернатива становится все более и более важной. Исследование динамики гетеро отношений показывает, что женщины все еще переносят потери в отношениях с мужчинами. (Биттман и Пиксли 1997; Покок 2000) Женщины все еще несут ответственность за все формы домашнего труда, включая сексуальный и эмоциональный труд. Мужчины мало изменились в своем поведении. Они эксплуатируют женский труд, и делают только маленький вклад своего труда. Некоторые популярные формы гейской формы интимности, как мы видели в этой книге, страдают от серьезных проблем эротизированного неравенства. Лесбийская альтернатива должна быть в центре сцены, а не быть задвинутой в прошлое.

В этой главе я объясню, почему проект гейского равенства, который стремится защитить «приватную» сферу сексуальной эксплуатации от политического разбора, требующий равного доступа к гетеросексуальным привилегиям, произошедшим из подчинения женщин, не может помочь лесбиянкам или любым другим женщинам. Я предположу, что лесбийский феминизм, который стремится создать равенство в «приватной» сфере сексуальных и интимных отношений, должен считаться авангардом лесбийской и гейской политики и общей социальной трансформации.

Лесбиянки и повестка равенства

Фундаментальным понятием радикальной и лесбийской феминистской политики является «Личное это политическое». Фраза имеет два связанных значения. Это значит, что политические структуры «публичного» мира отражаются в частном мире. Таким образом, для женщин в частности, «частный» мир гетеросексуальности - это не область личной безопасности, убежище от бессердечного мира, но интимная область, в которой их труд извлекается и их тела, сексуальность и эмоции ограничены и эксплуатируются ради выгод отдельных мужчин и политической системы мужского доминирования. Сам концепт «приватности», как убедительно выразилась Катарин МакКиннон, «скрывал место избиений, брачного изнасилования, и женского эксплуатируемого труда». (МакКиннон 1987: 101) Но фраза имеет дополнительное значение, «публичный» мир мужской власти, мир корпораций, армии и парламента основан на этом приватном подчинении. Здание мужских отношений власти, от агрессивных угроз ядерным оружием до предложений о поглощении, построено на фундаменте отличия от «женской» сферы и женщин, которые обслуживают и выращивают мужскую власть. Трансформация публичного мира мужской агрессии, поэтому требует трансформации частных отношений. Публичное равенство не может произойти из частного рабства.

Это понимание различает радикальную феминистскую и радикальную лесбийскую политику от либеральной феминистской политики. В то время как либеральная политика стремится к равенству в публичной области, радикальная феминистская политика указывает, что публичная область, построенная из женского частного подчинения, никогда не сможет предложить женщинам «равенство». Этот радикальный феминистский подход ставит под сомнение лесбийскую и гей политику равенства, в которой лесбиянки хотят быть равными с геями, или приобрести некоторые возможности вместе с геями, с привилегиями, которые гетеро мужчины получают из своего доминирования.

Катарин МакКиннон ясно объясняет, почему политика равных возможностей не поможет женщинам в общем. Одна проблема в том, что созданный мужчинами мир организован вокруг их биологии и их доминирующего классового статуса. Публичный мир организован так, что мужчины всегда имеют преимущество, утверждает она, из-за программы аффирмативного действия.

«Мужская физиология определяет большинство видов спорта, их потребности в лечении влияют на покрытие страховки, их социально спроектированные биографии определяют ожидания на рабочем месте и успешные карьеры, их взгляды и проблемы определяют качество в обучении, их опыты и увлечения определяют добродетель, их служба в армии определяет гражданство, их присутствие определяет семью, их неспособность поладить друг с другом – их войны и владычество – определяет историю, их образ определяет бога, и их гениталии определяют секс. Эти стандарты представлены как гендерно нейтральные. Для каждого отличия мужчин от женщин, действует программа аффирмативного действия, также известная как система мужского доминирования и ценности американского общества.» (МакКиннон 1989: 224)

Никакое равенство для женщин невозможно в политической системе, созданной для преимущества мужчин. Одна арена, в которой женщины не могут достичь «равенства», например, это парламентская система. Тес Кингхам, британская бывшая депутатка от партии лейбористов, описала свое отчаяние в безжалостном и недоступном мужском британском парламенте, где депутаты из двух партий «соревновались в длине члена». (Кингхам 2001) Депутаты оппозиционеры, говорит она, проводили дни и ночи «бесконечно тряся пахом в издевательствах над министрами лейбористами – ничего не достигая» и парламент был просто школьным клубом дебатов для мальчиков. Только драматическая трансформация может создать политическое окружение, в котором женщины смогут быть «равными». Однако, для геев, которые возможно уже участвуют в политике и во всех эшелонах власти, проблема может быть просто в том, что они не могут быть комфортно «открытыми». Для геев, равенство с гетеро мужчинами в программе аффирмаций возможно, когда предубеждение, мешающее «открытости», будет преодолено. Для женщин проблема совсем другая.

Это агрессивная маскулиность, которая формирует институты мужского господства, такие как парламент. Как указывает Джермен Грир, «Маскулиность это система. Это комплекс выученного поведения и тонко закодированных взаимодействий, которые формируют объединенную ткань корпоративного общества.» (Грир 1999: 294) Когда женщины пытаются войти в эти «мужские иерархии», они составляют «чужую ткань, в постоянной опасности спровоцировать реакцию воспаления и отторжения.» (стр. 294) Формирование корпоративного мира маскулиностью означает, что стремления к равенству в этой сфере жестоки к женщинам, требуя от них «копировать поведение, которое они считают совершенно чуждым и неприятным.» (стр. 309) Мужчинам нравится маскулиный мир, который они построили для себя, и если бы им не нравилось то, что они вежливо называют «атмосферой соревнования» - санкционированные жестокости корпоративной жизни – такое поведение никогда бы не было институционализированным и женщины сейчас бы не боролись с ним. (стр. 309)

Грир описывает поведение мужчин в гетеросексуальном мейнстриме как поведение, уместное для геев садомазохистов в секс клубах.

«Всякий раз, как мужчины собираются вместе, в коридоре возле бассейна, в ресторане, вы можете видеть подлиз, ждущих доминирующих мужчин, изучающих их реакции, оценивающих, когда уступить и когда противостоять. Всегда будет один мужчина, который может заткнуть другого одним взглядом; большинство уступят. И будут младшие мужчины, которые стремятся влиться, ведя себя подобострастно и угождая доминантному самцу. Присутствие женщин в таких группах отвлекает мужчин от их работы – если они заметят их присутствие, и они обычно их не замечают.» (стр. 293)

Из такого знания ясно, почему геи желают защитить мужских персонажей в своих секс клубах. Женщины просто разрушат динамику, или решат, что это очень смешно.

Теоретикессы изучения мужчин указывали, что агрессивная соревновательная маскулиность, которая структурирует мужские институты и политические и экономические системы не только исключает женщин, но и имеет печальные последствия в области неравенства и военных действий. Энди Меткалф пишет о том, как агрессивная маскулиность конструирует экономику через понятия, что «на рынке выживет только сильнейший, и необходим большой индустриальный сектор.» (Меткалф 1985: 11) Майкл Кимел объясняет, что «Американская агрессия и насилие соответствуют этой обязательной маскулиности, социально сконструированной гендерной идентичности, которая проявляется одновременно в личном поведении и в международной и местной политике.» (Кимел 1987: 237)

Гейская секс культура продолжает в точности коды мужского доминирования в гетеро мире. Гейские секс клубы, и в особенности СМ клубы и вечеринки, организованы в соответствии с маскулиной, агрессивной иерархией. Это очень откровенная версия маскулиности, которая представляет угрозу для женщин и мужчин по всему миру, в войне, экономически и сексуально. Меткалф продолжает объяснять, что мужская сексуальность не «частное дело», но «наполняет публичную жизнь». Он утверждает, что «альтернатива начинается с признания нашей нужды в изменениях.» (Меткалф 1985: 14)

Равенство в системах, построенных на агрессивной маскулиности, не доступно для женщин, если только они не стремятся стать более мужиковатыми, что сделали садомазохистки как Пат Калифия. Но когда эти женщины становятся старше, соревнования в мужественности недостаточно, и они должны заниматься самоповреждением в попытке стать мужчиной. Эта форма «равенства» не представляет никакого будущего для женщин, решивших остаться в женском теле. В то время как геи могут стремиться к вливанию как равные в публичный мир мужского доминирования – на самом деле, возможно они уже там – это едва ли разумное ожидание для лесбиянок, потому что лесбиянки это женщины.

Есть две основные версии равенства, которое описывают гей теоретики и активисты. Геи консерваторы, такие как сотрудники Американского Независимого Гей Форума, «умеренно консервативная» группа, основанная в 1999 году, чтобы координировать геев в центристской политике, от Лога Кабина (гея республиканца) до «либертарианцев» свободного рынка, хотят ассимилировать геев в существующую Америку, которую они считают совершенной. Так, они хотят доступа для геев к благам, таким как женитьба, которая была несправедливо разрешена только для гетеросексуалов. Они «за семью», поэтому не критикуют брак ни с феминистских, ни с каких других позиций. Квир активисты склонны критиковать эту версию равенства. Квир теоретики из вариаций Секс Паники, такие как Майкл Уарнер, не имеют истории кампаний за право женитьбы. Они считают распущенность геев революционным действием. Они требуют сексуальную свободу, такого типа, в которой были задействованы богатые гетеро мужики в исторические периоды, когда мужчинам позволялось больше возможностей вредить женщинам, как Хелфайр Клуб в Великобритании 18 века, или герой левых революционеров в сексуальности, Маркиз Де Сад.

Эти консервативная и квир позиция может рассматриваться как две главные позиции в патриархальной мысли о сексуальности. Одна это сохранять брак из-за его пользы обществу – читай мужскому доминированию – в то же время позволяя мужчинам трахаться исподтишка как обычно, в то время как другая это осуществить сексуальную свободу для мужчин и создать общество, где мужчины могут использовать всех других как они хотят. Квир требования сексуальной свободы также представляют попытку геев приобрести права на выражение мужской сексуальной агрессии и эксплуатации публично и приватно, которые гетеросексуальные мужчины получили во время сексуальной революции в 70-ые. (Джеффрис 1990а) Я писала в другом месте, как «сексуальная революция» дала гетеросексуальным мужчинам права на сексуальность неравенства, и сексуальную эксплуатацию в порнографии и проституции. В этой «революции» женское право на тело и равенство было отобрано. (Джеффрис 1997а) Эта сексуальная свобода гетеросексуальных мужчин создана из женского подчинения. Гейское требование равенства с гетеросексуалами также зависит от подчинения женщин.

Брак и другие гетеросексуальные привилегии

Политика равенства гей политики больше всего проблематична, когда она затрагивает основы исторического угнетения женщин, обмен женщинами между мужчинами для труда и репродукции в браке. Политика равенства геев требует, например, право для геев жениться, и включает покупку женских тел в суррогатном материнстве, чтобы они имели потомство. Джонатан Раух из Лог Кабин выражает консервативную позицию по гей бракам коротко. Он говорит, что «принципиальная социально-консервативная позиция может быть про-семейной и не быть против геев», потому что это «побудит геев и натуралов начать постоянные отношения и признать настоящее преимущество для детей семей с двумя родителями.» (Раух 1994: 1) Его взгляды - это взгляд мейнстримного старомодного и антифеминистического консерватизма, который считает врагом народа и семьи «развод, незаконность и неверность.» (стр. 2) Эндрю Салливан утверждает, что гей браки нужны, потому что брак это фундаментальный знак гражданства. (Салливан 2000) По этой причине, важность брака для гражданства, феминистские критикессы говорили, что женщины имеют второстепенное гражданство. Женщины приобретают гражданство опосредованно через мужчин, когда они выходят замуж, и не могут получить его преимущества из-за тяжелой работы по дому. (Листер 1997)

Здесь нет места для полного обсуждения этой проблемы, которая получила большое внимание в последнее десятилетие в лесбийской и гейской литературе. Феминистская критика брака едва упоминается, и кажется не до конца понятой. Брак не стоит в повестке лесбийского феминизма, потому что он символизирует и конструирует подчинение женщин. Самая глубокая феминистская критика брака принадлежит Кэрол Пэйтман, в ее книге Сексуальный Контракт. Пэйтман указывает, что «До конца 19 века законная и гражданская позиция жены напоминала рабство. По закону жена, как раб, была граждански мертвой.» (Пэйтман 1988: 119) Как раб, хозяин давал ей имя, и так женщины теряли свои имена в браке. В замужестве, женщина должна была жить там, где требует ее муж. Ему принадлежали ее заработки и дети, «точно так же как дети рабыни принадлежали ее хозяину.» (стр. 121) До 19 века, жены могли быть проданы своими мужьями. Урсула Фогел, в своей неотразимой работе о связи между ограниченным гражданством женщин и браком, объясняет, что к концу 19 века «брак сохранял некоторые любопытные аспекты феодальной кабалы. Он сохранял статус отношений, где муж имел имущественные права на свою жену.» (Фогел 1994: 79) Американская лесбиянка теоретикесса закона Рутан Робинсон призывает к общей отмене брака, говоря, что «лесбийское выживание не поддерживается законным браком. Наша энергия должна быть направлена на отмену брака как государственного института и супруга как легальной категории.» (Робсон 1992: 127)

Хотя право на гей браки вызвало много споров, другой пример гетеросексуальной привилегии, суррогатное материнство, не обратил на себя внимание. Возможно это случилось, потому что это право не нужно было отстаивать. Оно уже доступно геям в США. Но лесбийская феминистская перспектива предлагает сделать суррогатное материнство недоступным ни для кого, потому что эта привилегия возникает из эксплуатации женщин. В то время как гей брак просто поддерживает угнетающий институт, использование геями суррогатного материнства напрямую участвует в угнетении женщин.

Суррогатное материнство это ответвление прибыльной индустрии репродуктивных технологий. Феминистские теоретикессы и активистки в группах таких как FINNRAGE участвовали в кампаниях против маркетинга этих технологий, потому что эти процедуры жестоки к женщинам, это экспериментальные технологии. Хирургини, тренировавшиеся на коровах, экспериментируют на женщинах. (Кореа 1990; Роуландс 1992) Но суррогатное материнство стало причиной наибольшего беспокойства среди феминисток, критикующих эти новые технологии. Дело «Бэйби М» в США, в котором покупающий отец получил право на ребенка через суд, отняв его у матери, было фокусом феминистской теории о вреде практики для женщин и детей. (Чеслер 1990) В суррогатном материнстве, женщинам платят, чтобы они выносили плод. Яйцеклетка «суррогатной» матери может быть скомбинирована со спермой от покупателя «отца», или яйцеклетка может быть чужой. В обоих случаях, феминистки утверждают, что женские тела превращаются в собственность мужчин, которые владеют ими в период беременности и потом покупают родившегося ребенка. Джэнис Рэймонд называет суррогатное материнство «репродуктивным рабством». (Рэймонд 1990: 110) «Суррогатные» матери бедные и часто женщины из Третьего Мира, которым нужны деньги. Они страдают от инвазивных операций и лекарств на ЭКО, и должны быть обследованы на протяжении беременности и соглашаются, что будет сделан аборт, если ребенок не соответствует желаниям покупателя. Таким образом, женщины и дети выставлены на продажу. В таких странах как Австралия, коммерческая сурогатность такого рода вне закона. В штате Виктория альтруистическое суррогатное материнство также незаконно. Это основывается на том, что женщины могут рожать под давлением, но могут не выдержать эмоциональную боль отказа от родительских прав, что может быть похоже на боль, которую испытывают матери, отдавшие детей на усыновление.

В США, коммерческое материнство, в котором женщины подписывают контракты на беременность и передачу ребенка, законно, и геи используют это, беря в аренду женские тела и покупая их детей. Мужчины в США без партнерки могут заплатить суррогатным агентствам, чтобы они нашли и заплатили женщинам, чтобы они родили для них ребенка. Одно такое агентство, которое продвигает себя среди геев, называется Растущее Поколение: Суррогатное материнство для геев. Оно утверждает, что оно «первая и единственная суррогатная фирма, во владении геев и лесбиянок, которое эксклюзивно служит гей сообществу по всему миру.» Агентство нанимает сеть врачинь, психологинь, и адвокаток, и предоставляет «ответственных суррогатных матерей и донорок яйцеклетки». Они предоставляют традиционную программу, в которой суррогатные матери, используя свои яйцеклетки, искусственно оплодотворяются спермой будущего отца. В гестационной суррогатной программе участвуют донорки яйцеклеток и гестационный суррогат. Геи клиенты могут выбрать из широкого круга ответственных матерей и донорок яйцеклетки. Чтобы помочь мужчинам выбрать, матери показаны на групповой фотографии, улыбающиеся на камеру. Они проходят через тщательное медицинское и психологическое обследование. Как утверждает сайт агентства, «Наши матери в возрасте от 21 до 36, здоровые, финансово обеспеченные, и родили хотя бы одного ребенка. Многие наши матери и донорки яйцеклеток закончили колледж и имеют карьеру. Они особенные женщины, которые выбрали помогать гей сообществу познать радости, которые ребенок может принести в жизнь.» (Растущее Поколение 2001)

Одна из команды суррогатных матерей говорит: «Я всегда гордилась сказать кому-то, что я вынашиваю ребенка для одинокого гея.» Если какие-нибудь из этих самоотверженных женщин посчитают трудным отдать ребенка после рождения, агентство предоставит адвокаток, которые помогут клиентам установить их родительские права. Интересно, что агентство говорит, что женщины психологически протестированы, но не упоминает о тестах на мужчинах-покупателях, или любой подготовки для них к покупке, которая требует времени и терпения.

Причина, по которой эти женщины желают стать матерями, возможно заключается в деньгах, которые им платят. Женщина получает 18000 долларов за беременность и дополнительные разовые выплаты за инвазивные ЭКО-процедуры. Она должна посещать проверки здоровья, чтобы удостовериться, что продукт получается в соответствии с контрактом. Это небольшие деньги за работу в течение 9 месяцев, но может казаться большой для плохо оплачиваемой или безработной женщине, или женщине в долгах. Вебсайт описывает процесс тепло и приятно.

«Большинство матерей Растущего Поколения развивают близкую связь с будущими родителями, начиная с первой встречи. Это продолжается до рождения и часто после. Ваше путешествие с будущими родителями в создании ребенка оставит вас с теплыми и долгими воспоминаниями. Суррогатный процесс это счастливый, радостный и награждающий опыт, который строится на уважении, дружбе и командной работе.»

На самом деле, это коммерческое предприятие в продаже детей, в котором интересы матерей и детей не учитываются или им противостоят. Факт того, что геи участвуют в торговле женщинами не должен быть поводом для гордости, но вызывать серьезную тревогу. Равенство в половой эксплуатации это один из способов, в котором интересы геев лежат в прямой противоположности к интересам женщин.

Сексуальная свобода

Квир активисты стремятся найти другую платформу для прав – а именно, права в «сексуальной свободе» - но это тоже результат патриархата. Патриархальное понятие и практика сексуальной свободы, которой придерживаются квир теоретики, возникает из мужского сексуального права, хорошо описанное Кэрол Пэйтман. Она видит «Супружеское право мужа» – т. е. его сексуальное владение тела жены в браке, как очевидный пример того, как современное происхождение политического права как секс-права передается через брачный контракт в право каждого члена братства в повседневной жизни. (Пэйтман 1988: 123) Это важное понимание для политики мужской сексуальной свободы, гетеро или гомосексуальной.

Мужская сексуальная свобода зависела и до сих пор зависит в большой степени от их владения женскими телами. Мужчины покупали, продавали и обменивались женщинами как вещами. Женщины до сих пор постоянно подвергаются изнасилованиям в браке, хотя большинство западных стран теперь изменили свои законы и признают право жены отказаться от секса. (Рассел 1990) Женщины до сих пор покупаются и продаются в браке во многих странах, и в большинстве стран мира их тела по закону принадлежат мужьям. В проституции и порнографии, бизнесе невест по почте и суррогатном материнстве, международная торговля женщинами это процветающая индустрия. (Худжес и Рохе 1999) Владение мужчинами тел женщин это основание, на котором образовалась идея сексуальной свободы. Поэтому она включает в себя право покупать доступ к женщинам, детям и мужчинам как важный способ показать эту свободу. (Капелер 1990) В базисе повестки мужской сексуальной свободы стоит концепт права мужчины индвида. Пэйтман указывает, что женщины не могут признаваться индивидами, потому что сам концепт «индивида» мужской.

«Заключение, к которому легко прийти, такое что отрицание гражданского равенства для женщин означает, что феминистки должны стремиться признания женщин «индивидами». Такое стремление никогда не может быть выполнено. Индивид это мужчина. Индивид это мужчина, который использует тело женщины (сексуальная собственность); обратное трудно представить.» (Пэйтман 1988: 185)

Гейская версия сексуальной свободы происходит из той самой мужской привилегии.

Майкл Уарнер это образцовый сторонник политики квирной сексуальной свободы. Он влиятельный квир теоретик, который вдохновил группу Секс Паника в защите публичного секса. Он редактор фундаментального квир текста «Страх квир планеты» (1993) и профессор английского языка в Университете Рутгера, где он преподает квир исследования. Его книга «Проблема нормального» (1999) это ответ самому влиятельному американскому гею консерватору, Эндрю Салливану, и его книге «Фактически нормальный» (1996). Уарнер утверждает, что квир политика должна бороться с сексуальным стыдом и праздновать публичную сексуальную культуру бань, порнографических театров и магазинов, и проституции. Его понимание сексуальности специфически маскулиное и включает в себя ненужные риски. Маскулиная сексуальность риска это то, с чем боролись феминистки, из-за его последствий в виде беременности, сексуально передающихся болезней и жестокости. Уарнер пишет:

«Привлекательность квир секса, для многих, заключается в его возможности сбросить ответственный способ мышления хороших, порядочных людей. Нет величественности без опасности, без страшной возможности представить нас и все, что нам дорого, относительно бесполезными, по крайней мере на секунду. В этом контексте, склонность к опасному сексу это не просто гонка за новыми ощущениями или саморазрушение. Во многих случаях оно выражает глубокие и бессознательные мысли, желания и условия, которые дают жизни ценность.» (Уарнер 1999: 213)

Создание такой политики, основанной на сексуальной свободе, довольно старомодно. Оно повторяет политику сексуальной свободы 60-ых, которая дала гетеро мужчинам доступ к сексуальной эксплуатации женщин в порнографии и проституции. (Джеффрис 1990а)

Майкл Бронски, квир культурный критик, предлагают похожую повестку о сексуальной свободе. Он использует понятие Фрейда о сексуальном подавлении в центре цивилизации в своей книге «Принцип удовольствия» (1998). Он также видит сексуальную свободу целью гей политики: «Полная свобода в выражении гейской сексуальности это краеугольный камень гей свободы, потому что гомосексуальная сексуальная активность делает геев отличными от других людинь.» (Бронски 1998: 184) Он считает, что свобода геев делать какой угодно секс, публично и приватно, за деньги или бесплатно, гарантирует свободу для всех в будущем. Это так просто. Геи возьмут на себя ответственность в реализации принципа удовольствия, цивилизация разрушится, и все будут свободны. Это чрезвычайно мужская повестка. Феминистские теоретикессы указывали, что секс настоящего сконструирован из мужского господства и женского подчинения и должен измениться, чтобы женщины были свободны, а не быть освобожден от ограничений. (МакКинон 1989; Джеффрис 1990а)

Некоторые гей консерваторы присоединяются к квир секс паникерам в их отчитывании феминисток за критику сексуальной свободы геев. Стивен Миллер, например, в своей статье «Маскулиность в осаде» также полон энтузиазма в этом вопросе, как Майкл Уарнер, и атакует Джона Столтенберга за его «презрение к необузданной, агрессивной, горючей маскулиности». (Миллер 1994: 2) Даже те геи консерваторы, такие как Эндрю Саливан, который кажутся публике более преданными традиционным ценностям семьи, делают исключения для своих частных сексуальных интересов. Эндрю Саливан был замешан в публичном скандале в июне 2001 года, когда было обнаружено, что он писал на сайте для барбакинга под псевдонимом НакаченныеЯгодицы, как ВИЧ-позитивный мужчина, ищущий «би-сцены, один на один, секс втроем, группа, вечеринки, оргии» и предупреждающий «жирных и манерных» не отвечать ему. (Ким 2001; Сигнорил 2001) Включение Салливаном бисексуальности в свою практику секса дает понять, что повестка незащищенного секса напрямую относится к женщинам. Так как она самый известный сторонник гей консерватизма за семью, это является позором для других сторонников этой позиции. Это демонстрирует, что между либертарианцами и семейными геями политическими комментаторами нет разницы в личной практике, хотя может быть значительное публичное лицемерие.

Лесбиянки как «авангард перемен»

Для лесбиянок нет будущего в стремлении к равенству с мужчинами в гей сексуальной культуре или публичном мире или с мужчинами в общем в мэйнстримном мире государства, армии, спорта и экономики, потому что эти общественные области созданы на мужском доминировании и женском подчинении. Лесбиянки это женщины, и будущее лесбиянок встроено в будущее женщин. Частный мир, из которого сконструированы привилегии мужчин, формы организации, поведение и «сексуальная свобода», должен быть изменен, чтобы создать публичный мир, в котором мужчины и женщины равны политически. Лесбиянки предлагают модель отношений, в котором все люди равны, на чем может быть основана трансформация публичного мира. Таким образом, лесбиянки, как сказала британская лесбиянка социологиня Джилиан Дуне, «авангард перемен». (Дуне 1997: 2000)

В частности, в сексуальности лесбиянки предложили эгалитарную альтернативу. Для мужчин, сексуальная практика конструирует и подтверждает мужественность. (Столтенберг 1990) Эта фундаментальная связь объясняет формы большей части мужского сексуального поведения, одержимость пенетрацией пенисом, ориентированность на цель, размер пениса, частота и покорение. Эта маскулиная сексуальность, как недавно указали многие геи критики, - сексуальность доминирующей гей культуры, так же как гетеросексуальной мужской культуры. В лесбийских отношениях нет необходимости для одной из партнерок достигать маскулиности через секс, и секс скорее всего будет принимать совсем другие формы, или даже считаться относительно неважным. Лесбиянки имеют историю сексуальных отношений на более эгалитарных условиях, чем геи или гетеросексуалы. Исследования по сравнению опыта лесбиянок и геев обнаружили, что лесбиянки имели гораздо более длительные отношения, имели меньше случайного секса или круизинга, и выбирали партнерок, которые были ближе им по возрасту и профессии. (Белл и Вайнберг 1978; Гагнон и Симон 1973) Лесбийские феминистки исследовательницы указывали, что многие лесбиянки могут поддерживать длительные, страстные отношения без секса, несмотря на предположения секс терапевток и других членок их сообщества, что такие женщины ненастоящие любовницы, потому что они не соответствуют гетеропатриархальной модели. (Ротблюм и Брехони 1993; Ротблюм 1994)

Нэт Харт объясняет, как лесбиянки могут предложить выход из сексуальности риска и опасности, которая так ценится при мужском господстве. Ее заголовок «От чувственности различий к интимности равных» выражает аргумент о том, что лесбиянки могут предложить. (Харт 1996) Чувственность различий это патриархально сконструированное желание, которое возникает от различий во власти между женщиной и мужчиной – то, что я называю «гетеросексуальное желание». (Джеффрис 1990а) Такая чувственность ценит опасность и риск при сексе с незнакомцем или другими, кто не может быть узнан. Интимность создает сексуальные трудности для тех, кто может только возбуждаться от «различия». Харт спрашивает о том, как способность лесбиянок эротизировать равенство предлагает новый путь: «Что, если лесбиянки примут как центральную задачу не только изменение контекста сексуальных отношений, но переформулирование желания?» (Харт 1996: 69)

Одна причина того, что сексуальная практика лесбиянок так отличается сексуальной практики геев может быть в том, что лесбиянки не страдают от «стыда», в отличие от геев. Майкл Уарнер утверждает, что геи огорчены стыдом от секса, и это может быть решено только через публичный секс, когда мужчины поймут, что все «пассивы» и не будут стыдиться своего статуса пассива. (Уарнер 1999) Разная конструкция лесбийской и гейской сексуальности это результат разной политической позиции, которую геи и лесбиянки занимают по отношению мужского господства. Гейский мужской «стыд» это стыд быть «пассивом», то есть женственным мужчиной, который потерял свою гетеросексуальную мужскую власть и привилегию. Ситуация лесбиянок совсем другая. Так как женщины уже в подчиненном классе, лесбиянки не падают, но могут добиться равенства в любви, где нет нижних и верхних.

Лесбийский потенциал к эгалитарному сексу был атакован с яростью в 80-ые лесбиянками-садомазохистками и секс терапевтками, обученными для регуляции мужской сексуальности доминирования. Бисексуалка секс терапевтка Маргарет Николс, например, атаковала лесбийских феминисток за эгалитарную сексуальную практику, или то, что она называет «политически корректный лесбийский секс». Она высмеивает то, чем другие лесбиянки могут наслаждаться: «Две женщины лежат рядом друг с другом (нижние или верхние строго запрещены – лесбиянки должны быть против иерархии); они нежно трогают друг друга по всему телу на протяжении нескольких часов.» (Николс 1987: 97) Если бы лесбийский секс не предлагал восторг равенства, тогда бы такое энергичное отвержение не было бы необходимым.

Лесбиянки, которые выбрали служить сексуальной идеологии мужского превосходства через секс индустрию или секс терапию начали беспощадную борьбу, чтобы победить то, что они считали антисексуальным эгалитаризмом лесбийской практики и в частности лесбийского феминизма. Они боролись против лесбийского сопротивления и отсутствия интереса, как мужчины сексологи боролись больше века, чтобы заставить гетеросексуальных женщин проявлять энтузиазм в сексе. (Джеффрис 1990а, 1997б) Размер борьбы предполагает размер проблемы эгалитарной сексуальной культуры лесбиянок. Хотя этот штурм был успешен в устранении идей лесбийского феминизма о сексе из публичной дискуссии, он не достиг успеха в изменении практики, что показывается отсутствием интереса лесбиянок к публичному сексу в секс-клубах сегодня.

Другой способ, которым уверенность лесбийских феминисток была подорвана в 80-ые и 90-ые, был через разрушение идентичности «лесбиянка» в постмодерновой и квир теории. Постмодернистки атаковали «политику идентичностей» как эссенциалистскую – т. е. предполагающую некоторую сущность лесбийства, происходящая биологически, духовно или другим образом, что ограничивает женщин лесбиянок. Постмодернистки и квир теоретикессы требовали от лесбиянок деконструировать лесбийскую идентичность. Джудит Батлер, чья работа была самой влиятельной в создании радикальной неизвестности, что такое лесбиянка, пишет о том, как испытывает большую тревогу, когда ее просят дать лекцию как лесбиянка: «Писать или говорить как лесбиянка выявляет парадоксальное появление этого «Я», которое не правдивое и не ложное.» (Батлер 1991: 13)

В настоящее время, искусственная категория «лесбиянка» существует, и сотни тысяч женщин выбрали жить в ней. Большее давление оказывают не ограничения самой категории, а давление общества на этих женщин, которые вынуждены оставить любовь к женщинам и вернуться к вежливому обслуживанию мужчин в гетеросексуальности, от которой они бежали. Это давление такое сильное, как мы видели в этой книге, что многие лесбиянки проходят через дикое хирургическое и химическое лечение, которое разрушает их лесбийские тела и эффективно деконструирует их лесбийскую идентичность. В ситуации такого чрезвычайного положения, идентичность «лесбиянка» должна использоваться в политике, а не должна быть оставлена. Но идентичность «лесбиянка» важна в другом отношении. Эта идентичность, где женщины поддерживают сексуальные и эмоциональные отношения с другими женщинами, предлагает альтернативу, которая сейчас может быть противопоставлена институционализированной гетеросексуальности, которая организует и поддерживает мужское доминирование. Гетеросексуальность создана, так же как лесбийская альтернатива. Здесь нет ничего «естественного»; но чтобы подорвать мужское господство, лесбийская альтернатива играет важную роль, как авангард.

Есть начинающееся признание среди некоторых геев критиков деструктивной природы сексуальной и эмоциональной жизни геев, что лесбиянки предлагают позитивную альтернативу. Габриел Ротелло, например, утверждает, что чтобы сделать гей культуру «устойчивой», нужно создать уважаемое место для отношений и верности и «новый гейский идеал, который поддерживает и ценит отношения, а не тот идеал, который ценит и почитает сексуальный авантюризм, консьюмеризм и принятие рисков». Модель для этого не обязательно гетеросексуальная, потому что «можно точно сказать, что ценности, о которых я говорю, больше присущи лесбийскому миру, а не гетеросексуалам. На самом деле, если геи хотят модели для себя, лесбийская модель кажется более подходящей нашему состоянию, чем гетеросексуальная модель, потому что лесбиянки находятся в одинаковом социальном и политическом положении вместе с геями.» (Ротелло 1997: 245) Недавнее британское исследование о жизни лесбиянок поддерживает идею, что лесбиянки могут предложить новую модель. Исследование Джефри Уикса, Катерин Донован и Брайана Хифи о «Семьи выбора: структура и значение негетеросексуальных отношений» обнаружило, что лесбиянки позитивно выбрали лесбийство «как сознательную альтернативу подчинению мужчине.» (Уикс 2000: 221) Лесбиянки в исследовании говорили о том, что стали сильнее после каминг-аута как лесбиянки, и позитивных ценностях побега от «изначального дисбаланса власти» и ролей гетеросексуальности.

Работа Джилиан Дуне об отношениях и рабочей жизни лесбиянок произвела похожие результаты. (Дуне 1997, 2000) Ее работа это вдохновляющая картина, описывающая как жизни лесбиянок могут служить доступной альтернативой гетеросексуальной модели. Дуне это британская лесбиянка социологиня, которая провела большое исследование с интервью с лесбиянками, о том как они стали лесбиянками, как они ведут себя в отношениях и на работе, и особенно кто что делает в домашней работе и по уходу за детьми. Она, как и другие исследовательницы, (смотри Готчалк 2000) узнала, что женщины считают лесбийство придающим силы, потому что они могут выбросить ограничения гетеро отношений и присущее им неравенство.

Интервьюерки Дуне сказали, что это была в точности «игра в роли» гетеросексуальности, а не отдельные мужчины, которые вызвали проблему. (Дуне 1997: 113) Женщины в лесбийских отношениях были очень креативными, так как они изобретали новые способы отношений в отсутствии сценария игры в роли. (стр. 184) Открытие Дуне более эгалитарной домашней жизни, чем гетеросексуальная норма подтверждает открытие других исследовательниц, что лесбиянки менее склонны к ролям, чем геи или гетеро пары, и что это было редкостью, когда одна партнерка в лесбийских отношениях выполняла большую часть «женских» или большую часть «мужских» задач. (стр. 204) Это было отрицание лесбиянками ограничений женственности и принятие «широкого гендерного концепта и возможностей» что значило, что они не стремились объединиться с мужчинами, чтобы заполнить пустоту, которую создает игра в роли, и были менее склонны начинать отношения с маскулиным «другим», основанные на эротизированной разнице во власти, и не считали игру в роли привлекательной.

Дуне утверждает, что «половое неравенство на рынке труда» не может быть понято без «отсылки к организации работы дома». (стр. 136) Вклад мужчин в домашнюю работу, «домашняя и заботливая работа», не увеличился. Так, Дуне комментирует, «пол человеки, с которым женщина формирует или собирается сформировать отношения, важен.» Она указывает, что если способность мужчин обладать преимуществом на рынке труда лежит в основном на их способности присваивать бесплатный труд женщин, тогда гетеросексуальность следует понимать как центральный способ, которым женский труд превращается в материальную выгоду мужчин. (стр. 137)

Дуне нашла много общих событий в автобиографиях респонденток, но самым удивительным было «отношение между лесбийством и расширением возможностей». (стр. 136) Лесбиянки в ее исследовании получили финансовую независимость, и им стало легче работать за деньги, потому что они поровну распределяли работу по дому. Партнерки признавали их право работать, и поощряли их к этому. (стр. 139) Она заключает, что сексуальность не может пониматься как «личный выбор» или «приватная проблема» потому что существует связь между лесбийским образом жизни и материальным обогащением. (стр. 145) Поэтому лесбийский опыт «может предоставить новое откровение о процессе работы и целях феминисток в отношении улучшения жизни женщин». (стр. 146) Лесбийский опыт, утверждает она, не должен считаться личным или приватным, или оторванным от более широкого социального и материального контекста, но считаться способом жизни в равенстве, который влияет на публичное и приватное, домохозяйство и работу. (Дуне 2000: 135)

Лесбиянки против квир повестки

Многие требования геев консерваторов и квир политики служат для удержания структур и практик мужского доминирования и интегрируют в них геев. Но, как указывает Джон Столтенберг, «Политическое движение, пытающееся разрушить гомофобию, но оставляющее на месте мужское превосходство и мизогинию, не будет работать. Гей освобождение без половой справедливости не может добиться успеха. Права геев без прав женщин это реформа, поддерживающая мужское доминирование.» (Столтенберг 1991: 253) Требования гейского или квир равенства, которые приватизируют сексуальность и интимные отношения, создают препятствия на пути лесбийского и женского освобождения. Требования сексуальной свободы в защите порно, в защите от преследования за травмы в практиках самоповреждения через посредника, в защите секс клубов и проституции и право заниматься сексом в публичных местах, где могут находиться женщины, противоречат интересам женщин. Женщины, включая лесбиянок, нуждаются в реконструкции сексуальности, чтобы покончить с мужским насилием. Им нужна свобода от сексуальной эксплуатации в секс индустрии и свобода использовать публичные места. Требования равенства и практики, которые поддерживают торговлю и обмен тел женщин в браке и суррогатном материнстве противоречат интересам женщин в разрушении институционализированной торговли и обмена, которые формируют структуру мужского господства. Интересы всех женщин, включая лесбиянок, не будут удовлетворены расширением приватизированной сексуальной практики доминирования и подчинения на все большие области публичного пространства, но будут удовлетворены расширением интимного равенства в публичный мир. Лесбийский авангард хорошо подходит для лидерства в социальной трансформации, которая приведет к этой цели.

(Дальше идет список литературы, но мне было лень его переписывать.)

Fueled by Johannes Gensfleisch zur Laden zum Gutenberg