Только в кино да в литературе можно встретить такого красавца: светлые вьющиеся волосы (ему разрешали их носить), глаза голубые, брови черные, папаха набекрень. Стройный, лихой, дерзкий. Трудно было не залюбоваться им, герой да и только. На работу ходил редко. Блатные уважали, да и начальство считалось с ним... Для всех он был Соловьем-разбойником, но я его знал иным. Он иногда приходил в наш барак и тихо рассказывал мне о Москве, о театре, о литературе. Мне он всегда был непонятен...
Бригаду гнали с работы. Навстречу гнали Печерский этап. Колонны поравнялись и стали перекликаться:
— Эй, Карзубый! А Валерка-то ссучился![1]
— Врешь, Иван Хохол с Нюркой живет!
— Шурика землянули?[2]
Конвой пытался перекричать, требуя, чтоб заключенные замолчали. Отчаянный лай вохровских псов включался в эту какофонию. И все же наша брала:
— А шнифт[3] кто тебе выбил?
— Не дай Бог попутаю на пересылке!
— Сам падлюга!
— Лепеху[4] когда отдашь?
— Эй, Нос! А это кто в папахе?
— Наш, голубых кровей![5] С Копченым хавает!
— Как фамилия, уж не Федоров?
— Федоров.
— Гад, я его с ходу уличил. Следователь. Он мне в Таганке срок мотал...
Я никогда не видел лица белее этого, я никогда не знал, что лицо может быть белым таким. Молча колонна дошла до лагеря. Вечером, на лошади, его мертвое тело отвезли в лес.
* * *Рыбонька любила жевать смолу. Никола-Свист жил с Рыбонькой. Жил, да вот изменил. На работе Никола спал. Рыбонька топором отрубила ему голову. Взяла ее за ухо (волос-то не было) и принесла конвоирам. Говорит: «Заберите, а то подумаете, что в побеге он».
Она и на следующий день жевала смолу.
Она все время жевала смолу.
* * *
Комментарии к книге «Краткие повести», Лев Фейгелевич Консон
Всего 0 комментариев