«Двойной агент Сторм в Аль-Каиде и ЦРУ»

Двойной агент Сторм в Аль-Каиде и ЦРУ (fb2) - Двойной агент Сторм в Аль-Каиде и ЦРУ (пер. Евгений Александрович Мордашев) (Детективная история. Как это было) 1750K скачать: (fb2) - (epub) - (mobi) - Мортен Сторм - Тим Листер - Пауль Крукшанк

Мортен Сторм, Пауль Крукшанк, Тим Листер Двойной агент Сторм в Аль-Каиде и ЦРУ

«Настоящая сага о фанатиках-террористах».

Washigton Post

«Бесценное окно, позволяющее заглянуть по обе стороны тайной смертельной схватки».

Нью-Йорк таймс

«Манна небесная для специалистов по антитеррору».

Санди таймс

© Morten Storm. Agent Storm. My Life inside al-Qaeda and CIA

От автора

Шпиона, который решился предать гласности свои дела, неизбежно ждет пристрастная проверка. В особенности если он заявляет, что работал двойным агентом четырех западных разведок в ходе одной из самых сложных контртеррористических операций после 11 сентября.

Уникальность истории Мортена Сторма в обилии собранных им аудиовизуальных доказательств и электронных сообщений, подтверждающих и обогащающих его рассказ.

Среди собранных Стормом и предоставленных нам материалов:

• переписка с влиятельным имамом Анваром аль-Авлаки;

• видео Авлаки и видео его хорватской невесты. Этот брак тоже организовал Сторм, когда США уже охотились за Авлаки.

Десятки хранящихся на жестких дисках компьютеров Сторма зашифрованных посланий от террористов на Аравийском полуострове и в Африке:

• документы о переводе денежных средств террористам в Сомали;

• СМС сотрудников датской разведки с его мобильного телефона;

• тайно записанные Стормом разговоры с кураторами датской и американской разведок, включая 30-минутную запись разговора в 2011 году в Дании с агентом ЦРУ с обсуждением задач Сторма по сбору информации об отдельных террористах;

• написанные от руки оперативные задания;

• видео и фотографии Сторма, проезжающего по контролируемым племенами территориям Йемена сразу после встречи с Авлаки в 2008 году;

• видео Сторма с агентами британской и датской разведок в Северной Швеции в 2010 году.

Если в примечаниях не указано иное, все цитируемые в книге электронные и бумажные письма, диалоги в социальной сети Facebook, СМС и записи разговоров воспроизводятся дословно. Некоторые из них переведены на английский с датского.

Сторм также предоставил свои фото с датскими кураторами, сделанные в Исландии. Журналисты датской газеты «Юлландс-Постен» смогли подтвердить личности оперативников из своих источников.

Несколько человек, упомянутых в книге, подтвердили основные положения истории Сторма. Ради их безопасности мы не называем их имен. Ни один сотрудник западной разведки не пожелал дать комментарии по сути дела.

Сторм предоставил нам свой паспорт со штампами въездных и выездных виз на каждое описанное в книге путешествие за пределы Европы начиная с 2000 года. Он также предъявил счета из отелей, оплаченные датскими спецслужбами через подставную компанию «Мола Консалт». Компания, судя по записям реестра юридических лиц Дании, была расформирована сразу после того, как Сторм раскрылся. В дополнение Сторм предоставил десятки каталогизированных квитанций «Вестерн Юнион» о поступлении денежных средств от Службы безопасности и разведки Дании (ПЕТ). Датские кураторы Сторма числились на канцелярской работе в Сёборге — районе Копенгагена, где расположена Служба безопасности и разведки.

Имена двух персонажей этой книги мы ради их безопасности скрыли за псевдонимами, что сразу указываем при первом упоминании. Некоторых других мы по соображениям безопасности или правового характера называем только по имени. В конце книги есть список «действующих лиц». Арабские фразы и приветствия в книге переведены с первоисточников.

Мы включили в книгу ряд фотографий и других визуальных доказательств работы Сторма, в том числе фото чемодана с наградой ЦРУ — 250 000 американских долларов, а также рукописные заметки Сторма о встрече с Авлаки, кадры из видео и фотографии, снятые в йеменской провинции Шабва по пути на встречу с имамом.

Пол Круикшанк и Тим Листер, март 2014 года

Глава первая Дорога в пустыне Середина сентября 2009 года

Я сидел за рулем серого «Хёндэ», вглядываясь в жидкую тьму, усталый и встревоженный. Усталый, поскольку день мой в столице Йемена Сане, что примерно в 200 милях к северо-западу, начался еще до рассвета. Встревоженный, поскольку не знал, кто, когда и как меня встретит. Обнимут как товарища или схватят как предателя?

Ночь в пустыне непроглядна, в Европе такой не бывает. На шоссе, ведущем от моря в горы мятежной йеменской провинции Шабва, ни огонька. Временами нет и самого шоссе. Спекшийся асфальт занесен мелким песком. После заката с Аравийского моря еще долго долетал влажный бриз.

Тревогу подпитывало чувство вины: на этой ничейной земле, где влияние «Аль-Каиды» усиливалось, а власть правительства ослабевала, я оказался исключительно благодаря моей сидевшей рядом молодой жене, родившейся в Йемене, Фадие. Договариваться на череде контрольно-пропускных пунктов о продолжении нашей опасной поездки на юг нам удавалось исключительно под предлогом визита к ее брату.

Я понимал, что рискую жизнью, пытаясь восстановить связь с имамом Анваром аль-Авлаки, родившимся в США йеменцем, ставшим одной из самых влиятельных и харизматичных фигур «Аль-Каиды». С недавних пор йеменские военные и разведслужбы усилили борьбу с АКАП — отделением «Аль-Каиды» на Аравийском полуострове. Она была одной из самых активных и опасных организаций террористической сети Усамы бен Ладена. Мы рисковали угодить в засаду, погибнуть в перестрелке на контрольно-пропускном пункте или просто пасть жертвой недоразумения.

Я опасался, что Авлаки, в последнее время именуемый западной прессой не иначе как «рок-звездой «Аль-Каиды», больше мне не доверяет. Приглашение от него пришло в электронном письме, точнее, в папке «Черновики» анонимного почтового ящика, через который мы вели переписку.

«Приезжай в Йемен. Мне надо с тобой увидеться»[1].

С нашей последней встречи прошел почти год, и все это время Авлаки становился все непримиримее и безжалостнее. Сочувствующий «Аль-Каиде» радикальный проповедник сделался влиятельным человеком в ее руководстве, разработчиком и соучастником планов джихада.

Одну встречу я уже пропустил. Авлаки приглашал меня приехать на сходку ведущих йеменских джихадистов в отдаленном районе Мариба, пустынной провинции, традиционно считающейся родиной царицы Савской. Предполагалось, что на ту встречу меня проводит Омар, младший брат Авлаки. Кроме того, для прохождения КПП мне рекомендовали переодеться женщиной и полностью скрыть лицо под паранджой или никабом. При росте 1,85 см и весе почти 115 кг идея сомнительная. Я отказался, хотя шофер, который должен был меня отвезти на встречу с объявленными в розыск моджахедами, был офицером полиции. Таковы контрасты Йемена. Мне не давало покоя то, что я не попал на столь важное собрание руководителей «Аль-Каиды» в Йемене. Поэтому пару дней спустя мы с женой предприняли эту одиссею в Шабву.

Вскоре издали донеслось приглушенное рычание мотора, потом я увидел свет фар и приближающуюся «Тойоту Ленд Крузер», набитую серьезными молодыми людьми с АК-47. Конвой прибыл. Я пожал жене руку. Если дело примет скверный оборот, мы поймем сразу.

Весь день мы ехали, следуя лаконичным указаниям СМС Авлаки, словно подсказкам в причудливой охоте за сокровищем. «Поезжай по этой дороге, поверни налево, скажи полиции, что едешь в Эль-Мукалла вдоль побережья».

За местного мне тут не сойти. Здоровенному рыжему и длиннобородому датчанину в краю поджарых и темнокожих арабов. В краю, где похищения людей ради выкупа, племенные раздоры, без раздумий палящая полиция и банды джихадистов превращают путешествие в непредсказуемую авантюру, водитель моей внешности да еще с миниатюрной йеменкой-пассажиркой в тесном арендованном авто, направляясь на мятежный юг, выглядел чужаком.

Начался день неплохо. Утренняя прохлада бодрила. Остановка на первом контрольно-пропускном пункте за Саной всегда самая неприятная. Почему вы хотите променять относительную безопасность столицы на бесплодные земли юга? Я свободно отвечал по-арабски, что всегда производило на инквизиторов впечатление, а моя жена, с лицом и волосами, закрытыми черным никабом, молча сидела на пассажирском сиденье. И с диска в машине не случайно неслись суры Корана. Я сказал, что мы едем на свадьбу шурина, которая состоится на побережье, и следуем через Аден. Это главный йеменский порт на Аравийском море и центр коммерческой жизни.

Полицейские на контрольно-пропускном пункте разгадывали мой паспорт как ребус. Из них не то что латиницу, арабскую вязь мало кто хорошо разбирал. Меня они, скорее всего, приняли за турка — вообразить путешествующего по Йемену европейца казалось почти невозможным. Их вполне устроили моя широкая улыбка и явная непринужденность манер. Помогло и то, что стоял не просто сентябрь — месяц в Аравии знойный, — но разгар Рамадана. Люди устали от поста.

После прохождения первого контрольно-пропускного пункта оставалось только не вылететь с дороги. Вдоль обочин мелькали ржавеющие остовы грузовиков и автобусов. Любая йеменская дорога — просто магнит для пешеходов-самоубийц, верблюдов, собак, коров и детей. А машины всегда несутся по самой ее середине.

Яркие краски утра сменились белесым зноем дня, и я напрягал все силы, чтобы сосредоточиться на опасной дороге. Наконец, горы начали уступать прибрежной низменности — Тихаме. Вдали лежал порт Аден. Город пострадал после краха Южного Йемена и безжалостной военной кампании девяностых с целью объединения Йемена, которую вел президент Севера Али Абдалла Салех. Южане считали себя обойденными и забытыми. Боевики «Аль-Каиды» изо всех сил способствовали сепаратизму.

В зеркале заднего вида сияющее солнце скрывалось за горами. Я плутал по хаотичной окраине Адена, пытаясь по указанию новой СМС Авлаки выехать на длинное прибрежное шоссе.

Анвар аль-Авлаки происходил из могущественного клана в горной провинции Шабва. Его отец был уважаемым ученым и министром йеменского правительства. Учился в США по программе Фулбрайта и защитил докторскую в Университете Небраски. Авлаки-младший тоже преподавал в университете в Сане, покинув после 9 сентября США из-за опасений (обоснованных) преследований ФБР. За пару месяцев до нападения он в Калифорнии встречался с двумя угонщиками самолетов[2], хотя доказательств его осведомленности об их планах не было.

Семь лет спустя изменился мир — и Авлаки. Президент Салех все отчаяннее нуждался в помощи США, и на него все сильнее давили, требуя жестче преследовать сторонников «Аль-Каиды». В сентябре 2008 года взрыв шахида в посольстве США унес жизни 10 человек, а заключенные — члены «Аль-Каиды» — массово бежали из самых охраняемых тюрем. До 11 сентября Йемен был любимой вербовочной базой «Аль-Каиды» и обеспечивал учебным лагерям Усамы бен Ладена приток малообразованных молодых людей. Потом кое-кто из них охранял бен Ладена, впоследствии их схватили в афганских горах Тора-Бора и заключили в тюрьму в Гуантанамо.

Сегодня Йемен сделался вотчиной АКАП (йеменского отделения «Аль-Каиды») и Меккой мечтающих о джихаде европейских и американских боевиков. Тем временем воинственность Авлаки продолжала усиливаться. Его проповеди, распространяемые по всему миру через YouTube, путеводная звезда потенциальных джихадистов. Молодые люди в сельской глуши в Пенсильвании, тесных квартирах в Англии, пригородах Торонто жадно впитывали каждое его слово.

Для ЦРУ и MИ6 Авлаки воплощал будущее «Аль-Каиды». Благодаря знанию Запада, беглому английскому и умению работать в социальных сетях он представлял новую, более опасную угрозу по сравнению с неряшливыми видео и мало кому понятными обращениями бен Ладена.

В 2006 году его арестовали по туманному обвинению в соучастии в похищении людей с целью получения выкупа. 18 месяцев он просидел в тюрьме в Сане: к нему приезжали агенты ФБР, допрашивали его о подробностях встреч с угонщиками 11 сентября. А потом он исчез и растворился в обширном и немилосердном йеменском пейзаже.

На заключительном этапе тайного вояжа по Йемену я взял на восток от Адена. Перед нами был еще один рудиментарный КПП — пара потрепанных дорожных знаков «СТОП», торчавших по обе стороны металлического ангара, который лишь усиливал невыносимый зной. В определенном смысле этот ангар обозначал границу, фактический предел государственной власти. Далее по дороге, идущей по заповедным землям бродячих боевиков «Аль-Каиды» и бандитов, иностранцы могли проехать только под охраной армии.

Я снова, насколько позволяло знание дороги на Эль-Мукалла и арабского, повторил байку о свадьбе. Нам сказали, что, если мы отказываемся от защиты, нам надо вернуться в Аден и подписать документ, снимающий с властей ответственность за нашу безопасность.

Через час солнце село, но его красные лучи еще освещали небо. Мы вернулись на КПП с документом на руках. К тому времени охранники после дневного поста Рамадана как раз собрались разговеться трапезой, известной как ифтар. Судьба ненормального европейца и его молчаливой йеменской невесты была им безразлична.

Южное побережье Йемена могло бы стать идеальным курортом: бескрайние пляжи с мягким песком, теплая вода, превосходная рыбалка. Оно было нетронутым, но печально нетронутым. Дикий край рухнувшего государства, редкие убогие прибрежные города вроде Зинджибара, где брошенные на улицах шлакобетонные блоки символизировали незавершенное или не начатое строительство.

Преодолев последнюю преграду, мы повеселели. Во мне вскипел адреналин.

Пришла последняя СМС-инструкция от Авлаки. Полиции я должен сказать, что мне надо заправиться, а потом ехать на север.

Городок Шакра чуть больше рыбацкой деревушки. В эту душную ночь по главной улице брела лишь случайная собака. За всю нашу прошлогоднюю поездку на встречу с Авлаки мы не видели картины большего запустения.

На окраине городка плакат с улыбающимся президентом отмечает перекресток двух дорог: одна ведет в мятежные внутренние районы, другая тянется вдоль побережья. Понимая, что в глубь страны мне проехать не разрешат, я, как велено, сказал на полицейском КПП, что еду вдоль побережья, только заправлюсь на бензоколонке в паре километров отсюда. Эта уловка всегда срабатывала. Уже разомлевшие от ифтара стражи порядка помахали нам вслед. Меньше всего им хотелось видеть нас снова.

И вот посреди пустыни, на безлюдной дороге мы с Фадией — не в силах совладать с бешеным сердцебиением — встали, ослепленные светом фар автомобиля, набитого вооруженными людьми.

Из облака пыли, клубящегося в лучах фар «Ленд Крузера», вышел бородач лет 35 с темными колючими глазами, голова его была повязана платком в красную клетку. Абдулла Мехдар, судя по поведению остальных, был главным. Он славился бесстрашием и воинственностью. Едва он подошел, я посмотрел ему прямо в глаза.

— Ас-саляму алейкум [Мир да будет с вами], — произнес, наконец, он, приветствуя меня по-арабски и широко улыбаясь. Я расслабился, словно меня отпустила лихорадка. С облегчением обнял товарищей Мехдара. Они принесли еду — бананы, хлеб, — и мы вместе разговелись. Впервые за весь день я почувствовал себя в безопасности. В обществе самых разыскиваемых в Йемене людей, вооруженных незнакомцев, в глубокой ночи, по пути в пустыню Шабва, я, тем не менее, был словно в коконе, принятый в братство простых представлений и нерушимой верности.

Мехдар был личным эмиссаром Авлаки и происходил из того же племени авалик, а Йемен — это страна, где племенную верность ценят превыше всего. Зная, что меня пригласил Авлаки и я друг имама, он был со мной очень почтителен и вежлив.

Вскоре он сказал, что нам пора ехать. В этих местах грабеж на большой дороге — дело обычное, а преступники вооружены не хуже боевиков. Было около 9 вечера, когда конвой прибыл к месту назначения: «Ленд Крузер» ехал за моей маленькой «Хёндэ» — наверняка первым арендованным автомобилем, забравшимся в эту глушь провинции Шабва. Машины утонули в пыли, когда мы, дав газ, выехали из убогой деревни. Над нами нависали горы, но в эту безлунную ночь было не разглядеть, где кончалась земля и начиналось бескрайнее небо.

Тогда я этого не знал, но я был у деревни Аль-Хота, расположенной в тени скалистого плато в районе Майфа провинции Шабва — в самом сердце «Аль-Каиды».

Мы подъехали к внушительному двухэтажному дому. Двое мужчин с АК-47 через плечо открыли и быстро закрыли ворота. Я почувствовал, как волной накатил страх. На встречу с Анваром аль-Авлаки я приехал, но если служба безопасности Йемена знала о моих планах и позволила мне приехать или сам Авлаки больше мне не доверял? А еще здесь Фадия. Она знала Авлаки, знала, что мы друзья, но не подозревала об истинной цели моего визита.

Прежде чем подняться по ступенькам, я посмотрел на звезды. Ноги будто налились свинцом, и пара шагов до двери, казалось, заняла целую вечность. Но отступать было некуда. В мозгу пронеслись образы американцев Ника Берга и Даниэля Перла, публично, на устрашение всего мира, обезглавленных «Аль-Каидой».

Фадию проводили в заднюю половину дома, где ждали соплеменницы. В этой части Йемена мужчины и женщины всегда собираются отдельно. Позже она рассказала мне о стоицизме множества женщин, потерявших в джихаде мужей. Обычно вдовам подыскивают в мужья других джихадистов, что не способствует семейному спокойствию.

Через широкую пустую прихожую мы прошли в просторную гостиную, и первое, что бросилось мне в глаза, — аккуратно прислоненное рядком к стене стрелковое оружие: больше АК-47, винтовки старого образца и даже РПГ. Группа всегда готова к бою, но скорее не с враждующими племенами, а с йеменской службой безопасности.

Прямо на полу, вокруг большого серебряного блюда, на котором горой высился шафранный плов с курицей, сидело с десяток мужчин. Совсем молодых, вчера еще деревенских мальчишек. А среди них подтянутый, элегантный Анвар аль-Авлаки с умными глазами, уже обольстившими множество мятущихся душ в Европе и Америке. Он поднялся и с теплой улыбкой обнял меня.

— Ас-саляму алейкум, — ласково произнес он. От него исходила природная властность, он оглядел комнату, как бы подчеркивая, что он хозяин этого места и этих людей.

Авлаки был в безупречно белых, несмотря на пыль и жару, одеждах, уже ставших его фирменным знаком, и словно подчеркивающих его интеллект очках. Меня поразил контраст между собравшимися здесь простыми, необразованными юнцами и этим исламским ученым, ставшим духовным проводником джихада. После его приветствия все собравшиеся встали поздороваться со мной. Все они были в восторге от шейха, чей магнетизм, несмотря на изоляцию, не померк.

— Угощайся, — проговорил Авлаки, в его американском английском звучали нотки арабского, на котором он говорил уже несколько лет после возвращения на родину.

Похоже, он был рад моему обществу, приятно нарушившему его интеллектуальную изоляцию. Но сначала ему требовалось устроить гостя. Представляя меня сидящим на полу мужчинам, Авлаки нашел мне место среди них, и началась общая трапеза. Гости брали курицу и рис руками — отлично зная йеменские обычаи, я, тем не менее, не удержался и попросил ложку. И тотчас сделался предметом веселых насмешек. Которые, однако, быстро смолкли благодаря паре моих самоуничижительных реплик и отточенному за почти десять лет приездов и жизни в Йемене арабскому языку.

Внимательно рассмотрев Авлаки, я заметил в нем отстраненность и грусть — казалось, изоляция в Шабве и оказываемое на него Соединенными Штатами давление начинали сказываться. После освобождения Авлаки из тюрьмы благодаря вмешательству его влиятельной семьи прошло почти два года. В начале 2008 года он покинул Сану и нашел убежище на родине предков. Говорят, племя авалик живет под девизом: «Мы — искры Ада, кто нас тронет — сожжем».

За год, что мы не виделись, передвижения Авлаки сделались осторожнее — отсюда и моя одиссея ради этой короткой встречи. Шейх постоянно переезжал из одного безопасного дома в другой, время от времени удаляясь в тайные горные убежища по краям пустыни Руб-эль-Хали — океана песка, простирающегося в Саудовскую Аравию.

Несмотря на затворничество, он продолжал проповедовать онлайн и общаться с последователями по электронной почте и в социальных сетях. Его послания становились все резче — возможно, вследствие месяцев, проведенных в тюрьме, где его в основном держали в одиночке. Наверняка на радикализацию его взглядов повлияло чтение исламистской литературы. Возможно также, что растущую враждебность к миру подпитывала изоляция в горной пустыне.

После еды Авлаки встал и попросил меня пройти с ним в маленькую комнату.

Я внимательно посмотрел ему в лицо.

— Как ты? — спросил я, не придумав ничего лучше.

— Я здесь, — с оттенком фатализма сказал Авлаки. — Но я скучаю по семье, женам, детям. Я не могу поехать в Сану, это слишком опасно. Американцы хотят меня убить. Они постоянно давят на правительство.

Он сказал, что по небу рыскали дроны, но он их не боялся.

— Джихад — путь Пророка и благочестивых.

Он сказал, что «братья» разочарованы, что я не приехал в Мариб, поскольку они обо мне много наслышаны. Из разговора стало ясно, что Авлаки не сильно боится йеменских властей, которые не пытались решить проблему «Аль-Каиды», а загнали ее в Шабву, в надежде, что та рассосется сама по себе. Кроме того, они ничего не предпринимали для урегулирования племенных раздоров, позволяющих боевикам укрепиться и организоваться.

Авлаки сказал, что считает правительство Салеха светским, что оно является пешкой в руках американцев и поэтому он хочет с ним покончить. С удовольствием описал недавнюю успешную засаду на правительственные войска, в результате которой противник понес ощутимые потери, а также удалось завладеть тяжелым вооружением, в том числе РПГ.

— Этого вооружения очень не хватает исламистам в Сомали, его необходимо им переправить, — размышлял он вслух.

Духовный вождь стал интендантом.

Пару месяцев назад Авлаки направил послание воинствующей исламистской группировке «Харакат аш-Шабаб», утвердившей шариат на большой части Сомали. По его словам, они считают эту мусульманскую организацию примером сопротивления.

«Выборы нас подвели, но пуля не подведет, — писал Авлаки. — Если бы не обстоятельства, я, не колеблясь, встал бы простым солдатом в ваши ряды»[3].

Человек, который когда-то, живя в Америке, осудил нападения 9 сентября как неисламские, недавно написал в своем блоге: «Я молюсь, чтобы Аллах уничтожил Америку и всех ее союзников… Мы мечом утвердим закон Аллаха на Земле, нравится это массам или нет»[4].

Он также начал распространять это послание среди мусульман, живущих на Западе, уподобляя их положение притеснениям общины во главе с Пророком Мухаммедом в доисламской Мекке, откуда их изгнали, заставив совершить «хиджру» на север, в Медину.

А всего за несколько недель до моего приезда Авлаки из своего укрытия в Шабве обрушился на мусульманские страны, сотрудничающие с американскими военными, заявив, что «вина падет на солдата, исполняющего приказ… продающего свою веру за пару долларов»[5].

Этот аргумент сильно повлиял на майора армии США Нидаля Хасана, уже состоявшего в электронной переписке с Авлаки.

Авлаки сказал мне, что джихад допускает страдание и смерть гражданского населения. Цель оправдывает средства. Я возразил, зная, что отчасти именно открытость моих взглядов и привлекала Авлаки, готового отстаивать свою позицию, основанную на чтении Корана и Хадиса.

Пару месяцев назад молодой человек из группы Мехдара поехал в соседнюю область и, подорвав себя как шахид[6], убил четырех южнокорейских туристов.

— Теперь он в раю, — сказал мне за ужином один из его друзей. Осталось неясным, какова роль в этом теракте Мехдара, однако решимость его бойцы показали не только на словах.

Я сказал Авлаки, что поддерживаю нападения на военные объекты, но не хочу и не буду помогать ни в чем, что направлено против гражданских. Я не хотел пичкать Европу оборудованием для изготовления бомб, в конечном итоге ведущим к гибели гражданского населения.

— Значит, ты не согласен с моджахедами? — спросил Авлаки.

— В этом мы бы разошлись.

Еще я заметил, что Авлаки был зол на США. Ему казалось, что там его преследовали как мусульманина. В Сан-Диего его задержали, хотя без предъявления официального обвинения, за использование услуг проституток[7]. Его терзало унижение: ФБР оскорбительными намеками дало понять, что от имама Авлаки такого поведения не ожидали.

Во время нашего разговора в ранние утренние часы Авлаки сильно занимали женщины. Добровольная изоляция лишила Авлаки общения с обеими женами. Первую он знал с детства, поженились они еще подростками. Позже он взял вторую жену, на момент свадьбы ей не было двадцати. Но, сказал он мне, ему нужна женщина, готовая понять и разделить с ним жертвенную жизнь джихадиста.

— Может, ты подыщешь мне кого-то на Западе, белую обращенную сестру, — предложил он.

О женитьбе на женщине из Европы он заговаривал уже во второй раз, и я понял, что это серьезно. Дело было непростое и опасное. Но я знал, что многим женщинам Авлаки казался даром Аллаха.

Были и другие просьбы. Он попросил меня «найти братьев для борьбы за дело джихада и получить из Европы деньги и кое-какое оборудование».

Он также хотел, чтобы я вербовал боевиков, готовых для прохождения подготовки приехать в Йемен, а «потом вернуться домой и начать джихад в Европе или Америке». Для какой именно подготовки и чего именно от них ждали, он не уточнил. Однако за время нашего двухчасового разговора у меня сложилось впечатление, что Авлаки хотел развернуть в Европе и США кампанию террористических атак.

Утром Авлаки уехал: по соображениям безопасности или потому, что у него были назначены встречи — мне не сказали. Вместо него я некоторое время провел с Абдуллой Мехдаром, вождем племени, встретившим меня прошлой ночью. Я не мог не восхищаться этим достойным человеком, его безоговорочной верностью Авлаки. Он не интересовался борьбой «Аль-Каиды» в Сомали или Афганистане, но хотел, чтобы Йемен стал исламским государством, живущим по законам шариата. Он так истово верил, что прослезился, когда молодой боец, произнося молитву, упомянул об обетованном рае.

Я подумал, что у этих людей может быть искаженное представление о мире, но они не лицемеры. Их верность и вера просты и сильны.

Я торопился с отъездом: наш самолет вылетал из Саны в Европу вечером, а сколько времени займет поездка до аэропорта? Фадия вышла с женской половины, и мы засобирались в дорогу.

Едва распахнулись заповедные ворота, как я понял, что у нашего арендованного автомобиля проколота шина, что после гонки по горам было вовсе неудивительно.

Выбежал Абдулла и помог мне поставить запаску. В его глазах вновь стояли слезы: казалось, он почувствовал надвигающуюся опасность.

— Если нам не суждено свидеться снова, встретимся в раю, — сказал он, и слезы потекли по его щекам.

Моджахеды проводили нас до главной дороги и попрощались с нами. Мы вышли из кокона.

Я знал, что в трех западных столицах люди с нетерпением ждали от меня подробного отчета о часах, проведенных в обществе Анвара аль-Авлаки. Мне необходимо было как можно быстрее выбираться в Сану и из Йемена.

Глава вторая Банды, девушки, бог 1976 год — 1997 год

Предыстория моей встречи с Анваром аль-Авлаки в горах Йемена, мягко говоря, невероятна. Родился я 2 января 1976 года в продуваемом всеми ветрами городке на датском побережье. Вряд ли опрятный, одноэтажно-краснокирпичный Корсёр мог еще разительней отличаться от запредельно далекого Йемена. Притулившийся у края фермерских угодий холмистой Зеландии, он глядит через седые воды Большого Бельта на запад, на остров Фюн.

Корсёр опровергает стереотип скандинавской терпимости и прогрессивности. Это суровый пролетарский город, в 25-тысячное население которого вкраплены иммигранты из Югославии, Турции и арабского мира.

Моя семья принадлежала к нижней прослойке среднего класса — только семьи как таковой у нас не было. Отец-алкоголик ушел из дому, когда мне было четыре. Попросту исчез. Не приходил по выходным, не брал на рыбалку или на праздники. Мать, Лизбет, словно питала слабость к мужчинам с гнильцой. Она вышла замуж во второй раз, и мрачный, наводящий страх отчим чуть что распускал руки. Из-за того, как я держу вилку, или просто из-за сказанного мною слова. Кулачная расправа следовала сразу, без предупреждения. Доставалось и маме, пару раз она даже уходила из дому, но возвращалась, поверив обещаниям, что все изменится. Ничего не менялось, но она прожила с ним почти двадцать лет.

— Твоим детством я гордиться не могу, — с грустным вздохом сказала она годы спустя. — Это я виновата в том, каким ты стал.

Ребенком я бродил по берегу моря, в окрестных лесах и полях. Предоставленный сам себе, пропадал на улице от рассвета до заката. Строил с друзьями шалаши, баламутил веревкой холодную воду и с визгом нырял.

Считаные фото тех лет запечатлели маску неуверенности на моем лице. В глазах, будя массу неприятных воспоминаний, застыла настороженность. Но одновременно меня переполняла сумасшедшая энергия — энергия, словно несущая несчастья.

Тринадцатый день рождения я с друзьями — Бенджамином и Джуниором — отметил попыткой совершить первое вооруженное ограбление. Убогой по замыслу и исполнению. Мы выбрали маленький магазинчик пожилого мужчины, известного скаредностью и дешевыми сигарами. Надели лыжные маски и ждали в тени, когда тот выйдет запирать дверь, чтобы попытаться ворваться внутрь. Бенджамин размахивал отцовским револьвером 22-го калибра.

Но старик проявил недюжинную для своего возраста силу. Ярость его сопротивления наверняка подогревал страх лишиться выручки. Каким-то образом ему удалось нас не впустить.

Пережив унижение, мы кинулись в ресторан готовой еды навынос. На этот раз с оружием пошел я.

Размахивая револьвером, я почувствовал, как сердце ушло в пятки. Я узнал молодую женщину за прилавком, она была другом семьи. Силясь казаться старше, я заговорил басом, получилось как на прокручиваемой с замедленной скоростью аудиозаписи.

— Это ограбление.

Вышло неубедительно.

Женщина оторвала взгляд от прилавка и скорее озадаченно, чем встревоженно, посмотрела на меня.

— Мортен, ты?

Я развернулся и задал стрекоча. Злобу мы сорвали, выхватив сумку у пожилой дамы. Но женщина упала и сломала ногу, и скоро в мой дом явилась полиция.

Так я покатился по наклонной плоскости. В школе я любил историю, музыку и уроки религии и культуры, но не мог усидеть в классе. Никто из учителей — или мне только так казалось — не нашел ко мне подхода, и я им дерзил. В ответ они бросали в меня испачканной мелом тряпкой или сами бросались в слезы, поскольку в классе воцарялся хаос.

Меня отправили в «спецшколу» для своенравных, гиперактивных мальчиков, где главный упор делали на спорт и трудовое воспитание, а в стенах класса учились всего пару часов в день. В лесу мне доверяли бензопилу и позволяли до изнеможения гонять мяч на футбольном поле. Приключений хватало. Пытаясь сформировать из детей граждан, школа организовала поездки за границу. Хорошие намерения, но не результаты. Поездка в Тунис заронила во мне любовь к путешествиям и приключениям, но учителей мы измучили, вплоть до того, что украли у них одежду и продали местным.

К четырнадцати годам я сделался совершенно неуправляемым. Вместе с иммигрантом из бывшей Югославии Джалалом затащил в школьные коридоры шланги и залил здание. Школа, из которой, по идее, невозможно вылететь, больше не желала видеть меня в своих стенах.

У меня оставался последний шанс — старшая школа под Корсёром, где учитель математики разглядел мой спортивный потенциал и взял меня под крыло. Вскоре я на высоком уровне играл в юношеский футбол. Шептались, что за моими успехами следили агенты профессиональных команд. Но дурная слава шла впереди меня. И одна учительница стала выживать меня из школы. Когда меня отобрали в датскую школьную команду на турнир в Германии, она отвела меня в сторонку. Злорадно прищурившись, сообщила мне, что я никуда не еду, поскольку моя успеваемость оставляет желать лучшего. Прекрасно зная, что турнир был моей мечтой. Я выбил у нее из рук чашку кофе.

Это было последнее, что я сделал в школе. В 16 лет, за пару недель до выпускных экзаменов, мое формальное образование закончилось. Но зато мое уличное образование только начиналось. Я влился в банду «Рэйдерс», названную так местной полицией за бейсболки «Окленд Рэйдерс» и низко посаженные брюки в стиле багги, в которых мы щеголяли.

Основу «Рэйдерс» составляли палестинские, турецкие и иранские мусульмане. Группой мы были невероятной: молодой рыжеволосый датчанин с мощными бицепсами (похожий на скандинавского пирата) и его мусульманские друзья. Тянуло меня к «Рэйдерс» потому, что, подобно многим детям иммигрантов, в Корсёре я чувствовал себя аутсайдером и причислял к неудачникам. Перспектив у нас было мало, а времени много, и большую его часть мы посвящали тому, чтобы выпить столько дешевого пива, сколько могли себе позволить, и переспать со столькими девушками, сколько могли позволить нам. К вере мои мусульманские друзья-подростки относились легкомысленно. Они пили и оттягивались на вечеринках наравне с остальными. Защищая ислам в условиях роста антимусульманских настроений, даже не думали соблюдать его жесткие ограничения.

В Данию их семьи переехали, спасаясь от насилия или бедности на родине. К 1990 году в Дании, равно как и в других скандинавских странах, доля иммигрантов возросла. Статус беженцев или иностранных рабочих получили тысячи семей из Турции, Югославии, Ирана и Пакистана. В Дании за первые десять лет моей жизни численность иммигрантов из «незападных» стран увеличилась более чем вдвое. Этот наплыв стал испытанием репутации Дании как либерального и прогрессивного общества. В Корсёр повадились наезжать банды скинхедов с палками и битами, но «Рэйдерс» к их появлению были готовы. Драк я никогда не избегал и скоро на них подсел.

Этому поспособствовали мой боксерский талант и то, что я много времени проводил в спортзале. Славен Корсёр разве как порт, откуда тысячу лет назад викинги выходили на покорение Англии. Поэтому кажется вполне закономерным, что именно отсюда вышел самый известный датский боксер Брайан Нильсен, сражавшийся с Эвандером Холифилдом и Майком Тайсоном.

Занимался Нильсен в процветающем любительском боксерском клубе в Корсёре, где программу работы с молодежью вел профессиональный боксер Марк Хульстрём. Тяжеловес под тридцать, Хульстрём еще выходил на ринг. Сложенный как бык, лысый и с козлиной бородкой, он был неэмоционален. Но мой потенциал молодого бойца во втором полусреднем весе его вдохновил. Ноги у меня были быстрые, равно как и удар, — серьезный хук справа, плюс крепкая челюсть. И спорт я любил. Бокс и джиу-джитсу служили хорошей отдушиной для кипевшей во мне злости на жестокого отчима и его издевательства.

Три года я ходил в спортзал — безликое серое здание на окраине Корсёра. Однажды, вскоре после моего 16-летия, Марк отвел меня в сторону.

— В тебе есть настоящий класс, — сказал он, и его темно-карие глаза засверкали. — Ты можешь попасть в олимпийскую команду и даже стать профессионалом.

Марк даже приходил к моей матери, чтобы объяснить, почему мне нужно больше заниматься боксом. Еще достаточно молодой, чтобы не забыть, насколько хаотична жизнь подростка, но уже достаточно взрослый, чтобы обладать авторитетом. Во многом он заменял мне отца.

Талант вывел меня на турниры в Чехословакии и Голландии. Посмотреть меня приезжал тренер национальной сборной, и меня отобрали в команду школьников. Клуб Корсёра дал несколько боксеров в датскую олимпийскую сборную, и мне казалось, что я смогу попасть в эту элиту.

Какое-то время я мечтал стать боксером. Но к разочарованию Хульстрёма, у меня не хватало дисциплины, и боксерскую подготовку я с одинаковым рвением применял и на ринге, и в уличных драках.

Мать, воплощение благопристойности нижней прослойки датского среднего класса, давно поставила на мне крест, и к шестнадцати годам дома я бывал редко. Не хотел ловить на себе ее осуждающие взгляды и пропадал у друзей из «Рэйдерс». Никогда не знал, где преклоню голову. Нередко являлся далеко за полночь, поскольку к тому времени успел открыть для себя пабы и клубы Корсёра.

Накануне моего семнадцатилетия в Корсёре проходил большой уличный праздник. На меня наехал бандит за попытку отбить у него подругу. Я уложил его одним ударом, едва не вырубив. Выходные выдались трудные. Другой оскорбленный бойфренд кинулся на меня с ножом. Приставленное к горлу лезвие разжало пружину боксерской подготовки второго полусреднего. Я быстро отступил и нанес хук справа. Два удара — два нокаута. В конце концов, даже Олимпийские игры переставали казаться несбыточной мечтой.

По будним дням я ходил в боксерский клуб Хульстрёма. А по выходным бои продолжались, но уже без перчаток. За счет хорошей реакции и чутья на удар доставалось мне редко. Вечеринки, выпивка и драки гораздо веселей, чем девять минут на ринге. И я умел постоять за друзей в любой разборке с расистами в ночном клубе. Как только раздавались оскорбления вроде «чурка» или «черномазый», я выходил и парой ударов укладывал обидчика на пол.

Хульстрём был многогранен. Помимо боксерского клуба, он вел в Корсёре дискотеку «Андеграунд». Я бывал там пару ночей в неделю, хотя группе «ABBA» предпочитал дэт-метал. Именно в «Андеграунде» я встретил первую любовь — стройную рыжеволосую девушку Вибеке.

Вибеке работала на почте, но страстно увлекалась танцами. С недоступной мне целеустремленностью брала в Копенгагене уроки балета. С ней моя жизнь наладилась. Я нашел работу подмастерья в мебельной мастерской, и со временем Вибеке, возможно, удалось бы укротить мой буйный нрав.

Однако неприятности, казалось, меня преследовали. Однажды вечером, накачавшись пивом, я с другой девушкой пошел в молодежный клуб в Корсёре. К несчастью, о нашей связи прознал ее бойфренд. Он навел на меня армейскую автоматическую винтовку, за что его забрала полиция. Невероятно, но пару часов спустя его освободили без предъявления обвинения. Возможно, потому, что угрожал он Мортену Сторму.

Тогда я решил разобраться сам. Того парня с вечеринки якобы видели в мрачном жилом квартале на окраине Корсёра. Куда я и приехал с тремя друзьями, но хозяин утверждал, что парня нет. Не сомневаясь, что он врет, мы избили его позаимствованными на кухне кастрюлями и сковородками.

Того парня я так и не нашел, зато полиция Корсёра нашла меня. Мне предъявили обвинение в нападении с отягчающими обстоятельствами и приговорили к четырем месяцам заключения в тюрьме для несовершеннолетних.

Перспективы передо мной открывались нерадужные. Меня выгнали из пяти школ, а мать махнула на меня рукой. И у меня была судимость. Шансы на мое возвращение на путь истинный таяли с каждым днем. К тому же опыт пребывания в тюрьме не только не уводил с преступной стези, но еще сильней меня ожесточил.

Восемнадцатый день рождения, встреченный за решеткой, не располагал к празднованию. Но после освобождения мне хотя бы не запретили ездить, что, как выяснилось, открыло доступ к легким деньгам. Помимо доходов от спортзала Марк Хульстрём зарабатывал прибыльной контрабандой сигарет из Польши через Германию в Данию. Мы называли это «никотиновым треугольником».

К середине 1990-х годов в Германии контрабанда сигарет стала третьим по размаху нелегальным бизнесом[8] после наркотиков и азартных игр. Коммерция элементарная. В Польше низкие налоги и отсутствие таможенной пошлины делали блок сигарет в три раза дешевле, чем в Германии или Дании.

По легенде мы возили в Данию из Германии купленные там более дешевые автозапчасти. Во мне Хульстрём нашел верного и смелого исполнителя. Я говорил по-немецки, и мне доверяли обмен валюты. Машины, ради уменьшения потерь в случае задержания водителя и конфискации транспортного средства, мы брали напрокат. Схема прибыльная, даже с учетом пары вмятин на кузове.

Оптовой базой служил затерянный в глуши у польской границы крестьянский дом. У ворот подворья меня встретил нечесаный охранник, от которого разило квашеной капустой. Я положил на стол пачку немецких марок, и через пару минут сдвинули мебель, и открылся вход в подпол, доверху забитый коробками с сигаретами.

На обратном пути я обычно высматривал подъезжающих к датской границе иностранцев — желательно темнокожих — и ехал за ними. Как правило, датской погранохране куда интереснее расспрашивать их и внимательно изучать их паспорта, чем останавливать молодого датчанина в фургоне. Порой я пробирался из Германии в Данию тропами или дорогами, не нанесенными на карту. Я приобрел профессиональные навыки разведчика, очень пригодившиеся мне в дальнейшем.

В неделю я иногда совершал две-три поездки, зарабатывая на каждой по 1000 долларов. Мало того, что это хорошие деньги, но мне к тому же нравилось чувствовать себя подручным гангстера — всегда готовым к встрече с полицией, умеющим прятать контрабанду, не терять самообладания на пограничных переходах, и еще приятно было держать в руках большие пачки хрустящих банкнот.

Из тюрьмы я вышел без гроша в кармане и крыши над головой, а всего пару месяцев спустя у меня были куча денег, красивая одежда и роскошная жизнь. Марк Хульстрём доверил мне ключи от «Андеграунда», куда, почуяв запах денег, зачастили девицы из Копенгагена. Впервые в жизни я почувствовал себя важной персоной, причастной к большому делу. И хотя от боксерской карьеры я отказался, но продолжал участвовать в спаррингах и хотел оставаться в форме. Я не бросал тренировки в спортзале Хульстрёма, а потолстев, перешел в полутяжелый вес.

Мой биологический отец перебрался через Большой Бельт в Нюборг. Я не видел его больше десяти лет, но теперь я повзрослел и решил попробовать наладить с ним отношения. Однако встречи, даже в лучшем случае грозившей обернуться неловкостью, ждал без особого энтузиазма. Составить мне компанию согласился двоюродный брат Ларс, и серым утром мы сели на паром из Корсёра в Нюборг.

Мои опасения оправдались. Отец был груб и не раскаивался в том, что нас бросил. От него уже средь бела дня разило алкоголем. Мы ушли, не задержавшись у него и часа. Я страшно расстроился и рассердился.

Чтобы прийти в себя, мы с Ларсом зашли в бар в Нюборге. Это была ошибка. Какой-то пьяница сначала не давал нам играть в бильярд, а потом принялся задираться. Я всячески старался его игнорировать, но когда он меня ударил, ответил резким апперкотом. Бармен сказал, что закрывает заведение и вызывает полицию, и мы с Ларсом ушли. Мы разделились, но Ларса арестовали почти сразу, а меня — по возвращении в Корсёр.

Мне предъявили обвинение в нападении и приговорили ко второму сроку — на сей раз к шести месяцам в Хельсингёре. То, что меня спровоцировали, не учли. Теперь на меня завели «досье» — папку с документами о привлечении к ответственности за рукоприкладство. Из тюрьмы я написал Вибеке признание. Тот, каким я был тогда, писал, что беда преследует меня, как собака. Но мы все равно могли бы жить вместе. Примеряя на нас образы американских гангстеров, Вибеке я представлял своей «Бонни», а сам подписывался «твой Клайд».

Пребывание в тюрьме, с его погружением в уголовную среду и постоянным риском насилия, не помогает порвать с преступной стезей. Избивая кого-то, я редко получал удовольствие, и друзья никогда не считали меня злым. Но я был верным, иногда даже чересчур, и при малейшей угрозе защищал себя и друзей. Я не из тех, кто уклоняется от драки.

А кое с кем у меня действительно были старые счеты.

В апреле 1995 года, вскоре после того, как я вышел из тюрьмы, на семейном праздновании дня рождения между матерью и отчимом вспыхнула перепалка. На язык он остер и знал, как ее задеть. Я увидел слезы у нее на глазах. И предупредил его, чтобы отстал, но он не унимался. Тогда я, недолго думая, сделал шаг вперед и сильно ударил его в лицо. Вид у него был обескураженный, точно он внезапно понял, что я уже не тот мальчик, над которым он так долго издевался, а мужчина, и посильнее его. Очки упали и разбились, а сам он повалился на стол. Я смотрел, как он уходит, обернутый скатертью, словно плащом.

Мать молча взглянула на меня с ужасом и благодарностью. Более странного выражения мне никогда еще видеть не доводилось. Я вышел из гостиной, костяшки пальцев болели, но глаза светились гордостью.

После тюрьмы найти работу мне было сложно. С двумя сроками, без профессии, без особых умений, но зато у меня появились полезные связи. На зоне я познакомился с Михаэлем Розенфельдом — одним из боссов байкерской банды «Бандидос». Проникся он ко мне, скорее всего, потому, что я был единственным из заключенных, который его не боялся.

В Дании процветали байкеры, и «Бандидос» сражались с «Ангелами Ада». Девиз «Бандидос»: «Мы знаем, что мы люди. Наши родители нас об этом предупредили». Им бы я точно подошел.

По всей Скандинавии бушевала «Великая Северная война байкеров». Как минимум 10 убитых и еще больше тяжелораненых. В Швеции клуб «Ангелов Ада» обстреляли из РПГ. Война шла за контроль наркотрафика из Южной Европы.

Членам банды Розенфельд представил меня как «самого молодого датского психопата». Разумеется, это была шутка, но широкоплечий и с накачанными бицепсами, я был грозной фигурой. Мне сразу пришлись по душе товарищество, обилие наркоты и девочек. Тогда же я сделал первую татуировку на правом бицепсе: «СТОРМ». И быстро принял принцип: надежен в драке, готов к кутежу. «Бандидос» были те же «Рэйдерс», только на стероидах.

Хотя я отсидел, Вибеке меня не бросила. В городе, где острых ощущений мало и они редки, мои связи с преступным миром казались ей романтичными. И ей нравилось, как я швырялся деньгами. Хотя отдельные аспекты этого стиля жизни ее обескураживали. На одну вечеринку в Корсёре она пришла в черной водолазке и с аккуратно зачесанными назад волосами. А большинство женщин «Бандидос» — это блондинки с пышными (редко натуральными) формами и к тому же щеголявшие в минималистских прикидах с тигровым и леопардовым принтом.

Когда Вибеке нашла под своей кроватью спрятанную мной спортивную сумку с оружием, взрывчаткой, гашишем и «спидом», она взбесилась. Вышвырнула сумку в окно и заорала, чтоб я убирался из ее квартиры и не возвращался.

В марте 1996 года в окрестностях аэропорта Копенгагена члены банды «Ангелы Ада» открыли по группе «Бандидос» огонь из пулеметов и другого стрелкового оружия, убив одного человека[9].

Розенфельд позвонил мне.

— Я хочу, чтобы ты организовал в Корсёре группу из людей, на которых мы можем положиться и которые смогут контролировать территорию, — сказал он. — А ты нужен мне под боком. Теперь я под прицелом.

В 20 лет я был самым молодым главой отделения «Бандидос» в Дании. Похоже, я обрел семью. А в основе всего лежала верность.

Пару месяцев я прослужил телохранителем Розенфельда, и мы «контролировали» Корсёр и окрестности. Драки на улице и в ночных клубах. Ни одного вечера не обходилось без драк, и «Ангелов» мы умели доставать буквально из-под земли.

Поначалу я наслаждался приливом адреналина и ощущением собственной значимости. Но к концу 1996 года испугался, что такая жизнь превратит меня в наркомана, к тому же зависимого сразу от целого букета наркотиков, неспровоцированного насилия и суровых загулов. Для отношений, для душевного покоя не оставалось места.

Серьезно призадуматься меня заставили два случая. Морозной ночью в канун Нового года в одной из забегаловок Корсёра два здоровяка затеяли драку с ребятами из «Бандидос». Дело вполне обычное. Но в тот раз вмешался вышибала, выволок одного из «Бандидос» на улицу и избил. И мы не собирались это ему спускать.

На следующее утро я вместе с другим бандитом отправился к вышибале. Когда мы туда приехали, льдисто-серый сумрак сменился мрачной мглой. Под курткой я спрятал бейсбольную биту. Натянув лыжные маски, мы постучали в дверь, а когда парень открыл, толкнули его на пол. Я достал биту и ударил его по бедрам и коленям.

Несколько дней я не мог забыть его стоны. Мне все мерещился треск ломаемых коленных чашечек, бессильно повисшая сломанная рука. Мне стало стыдно. Возможно, Розенфельд прав, и я психопат.

Иногда я смотрел на ровесников, которые уже заканчивали учебу, поступали на работу, имели постоянную девушку. Я знал, что рутина мне не по плечу, но испугался, что постоянное насилие и наркотики могут меня убить. И это заставило меня задуматься о цели жизни и о том, что может последовать за ней. В глубине души мне не нравился тот человек, которым я стал. Не превращался ли я в ухудшенную версию отчима?

Вторым случаем, сильно подогревшим мои сомнения, стала встреча в одном из клубов Корсёра с двадцатилетней девушкой Самар. После того как меня вышвырнула Вибеке, мне очень не хватало подруги. Влюбился я в Самар с первого взгляда, и не только за ее экзотическую цыганскую внешность — живые темные глаза, полные губы и черные как вороново крыло волосы, но за царственную манеру держаться, сразившую меня наповал.

Самар была из большой иммигрантской семьи палестинских христиан. Скоро ее мама уже относилась ко мне как к сыну. Я чувствовал себя нужным, и не только за то, что могу в драке склонить чашу весов на свою сторону.

Вскоре я сделал предложение, а ее семья устроила в честь помолвки вечеринку. Она шла вполне благопристойно в одном из местных залов, пока не появились ребята из «Бандидос». Бабушка Самар смотрела, как те в своих кожаных куртках дергались под арабские популярные песни и вдыхали дорожки кокса прямо между кускусом и пахлавой.

Семья Самар продолжала меня любить. Появление этой девушки в моей жизни заставило меня пересмотреть свое отношение к «Бандидос». Моя душа измучилась. Несмотря на все былые радости, жизнь в банде лишилась смысла.

Ночь моего двадцать первого дня рождения мы провели вместе, и я был счастлив: чувство для меня настолько редкое, что оно меня ошеломило. Я испугался его потерять. В последующие недели, когда Самар рядом не было, я перестал спать ночами. Мне чудилось, что я опять ввязываюсь в драку, меня снова бросают за решетку или я гибну от передозировки или удара ножом. Вариантов выпасть из жизни было много. И тогда Самар исчезнет.

Через пару недель после моего дня рождения в одно необычайно яркое утро я оказался в городской библиотеке. Если не считать Самар, моя жизнь казалась лишенной смысла. Я чувствовал себя опустошенным и нуждался в пристанище.

Библиотека, двухэтажное здание из гофрированной стали и бетона, стояла почти у самого уреза воды. В то утро она согревала своим теплом, защищая от холодного ветра с моря, продувавшего Корсёр насквозь. Некоторое время я смотрел на неспокойные воды пролива и пролет моста Большой Бельт. Я бесцельно блуждал взглядом по полкам, смутно улавливал болтовню, доносящуюся из детского отдела, но устремился к отделу истории и религии, предметам, всегда меня занимавшим, несмотря на растраченные впустую школьные годы.

Я никогда не был религиозен — меня даже выгнали из школы конфирмантов. Пастор сказал матери, что я слишком большой возмутитель спокойствия, даже для Бога. Однако я считал, что нечто вроде загробной жизни должно быть. Благодаря друзьям-иммигрантам — палестинцам, иранцам и туркам — я соприкасался с исламом и всегда завидовал крепости их семей, тому, что они всегда обедали вместе, узам, сплачивающим их перед лицом бедности и дискриминации.

Возможно, именно поэтому я уселся в нише с книгой о жизни Пророка Мухаммеда. И через несколько минут был настолько захвачен чтением, что внешний мир перестал для меня существовать.

В книге с соблазнительной простотой излагались принципы ислама и жизнеописание его основателя. Отец Мухаммеда умер до его появления на свет. Когда мать, Амина, посмотрела на своего новорожденного первенца, ей был голос: «Родился лучший из людей, посему нареки его Мухаммедом».

И отправилась с ним в пустыню, чтобы он стал мужчиной и овладел арабским, на котором говорят бедуины. Но Амина умерла, когда Мухаммеду было всего семь, и растил его сначала дедушка, а потом дядя.

Еще с юности отмечали его достоинство и простоту. Совсем молодым человеком Мухаммеда прозвали «аль-Садик» («Верный») и «аль-Амин» («Надежный»). Он освободил подаренного ему раба и назвал своим сыном.

Я узнал, что Мухаммед был преуспевающим купцом, объездившим Аравию и Сирию. Но еще он был глубоко духовным человеком и в тридцать лет отошел от дел и уединился для размышлений в пещере Хира, неподалеку от Мекки. Именно там ему явился Архангел Гавриил и назвал его посланником Бога[10].

«Читай, во имя твоего Господа, который сотворил все сущее. Он сотворил человека из сгустка крови»[11].

Когда солнце катилось по скандинавскому небу, я погрузился в события седьмого века. Я видел, как Мухаммед укрылся в пещере, когда его враги, курайшиты Мекки, искали его. Свершилось божественное чудо, паук заплел паутиной вход пещеры, а птица отложила рядом яйца, место показалось мирным, и его не обыскали. Эпизод описан в Коране. «Если вы не окажете ему (Мухаммеду) поддержки, то ведь Аллах уже оказал ему поддержку, когда неверующие изгнали его. Он был одним из тех двоих, которые находились в пещере, и сказал своему спутнику: «Не скорби, ибо Аллах с нами»[12].

Я не заметил, как стемнело. История Мухаммеда о том, что он бросил вызов судьбе и, невзирая на преследования, стал распространять ислам. Человек с маленькой группой последователей сражался за веру. Как сказано в Коране:

«Они были несправедливо изгнаны из своих жилищ только за то, что говорили: «Наш Господь — Аллах»[13]. Если бы Аллах не позволил одним людям защищаться от других, то были бы разрушены кельи, церкви, синагоги и мечети, в которых премного поминают имя Аллаха. Аллах непременно помогает тому, кто помогает Ему. Воистину, Аллах Всесильный, Могущественный».

Борьба за веру нашла отклик в моем сердце, пробудила чувство солидарности и верности.

Я представил изгнание из Мекки в Медину, битвы в пустыне, в которых сражался Мухаммед и несколько сотен его последователей, его триумфальное возвращение в священный город, где он проявил милосердие к курайшитам, несмотря на их многочисленные попытки задушить юную религию.

Я почувствовал, что борьба человека Мухаммеда мне понятнее расплывчатого божества с бородой. Как посланник Аллаха он казался более правдоподобной исторической фигурой, чем Иисус. Мне казалось смехотворным, что у Бога должен быть сын. Еще меня поразило, что Мухаммед сказал о каждом аспекте жизни: от брака до финансовых обязательств. Добрые намерения признаются и вознаграждаются. В книге приводились слова Пророка: «Аллах не смотрит на вашу внешность, но смотрит на ваши сердца».

Эти милостивые и сострадательные слова предлагали отпущение грехов. Указывали путь к более полноценной жизни. Ислам мог помочь мне обуздать инстинкты и обрести самодисциплину.

Я все еще читал, когда ко мне подошел библиотекарь и сказал, что библиотека закрывается. Я просидел в нише шесть часов и прочел около 300 страниц о жизни Пророка.

Я вышел из библиотеки на улицу и чуть не задохнулся от ледяного ветра. Неподалеку вращался прожектор сигнального огня маяка. После погружения в Аравийскую пустыню и божественные откровения моему телу нелегко далось возвращение к скандинавской зиме. А мой разум и душа были еще далеко.

Глава третья Обращенный Зима — лето 1997 года

В конце XX века не один я, многие молодые европейцы и американцы открыли для себя иной образ жизни и нормы поведения, нашли новую веру и товарищей.

Прочтя о Мухаммеде, я вскоре принялся обсуждать ислам с друзьями-мусульманами, больше прочел об этой религии и поколениях ее основателей. Взял в библиотеке еще одну из немногочисленных книг об исламе и купил Коран. Сначала Священная книга давалась мне с трудом, требования ислама меня подавляли. Поддержал меня друг-турок, Юмит, вдохновленный тем, что датчанин над его религией не насмехается, а хочет ее принять.

В свое время Юмит был в «Рэйдерс», и мы остались друзьями, несмотря на мои тюремные сроки и членство в «Бандидос». Умный и знающий, он искренне интересовался миром за околицей Корсёра. Он много знал об исламе и принимал его всерьез, хотя выпивал и употреблял кокаин. Юмит сказал мне, что неграмотность Мухаммеда была благословением и сделала веру чище.

— Поэтому каждое его слово — божественное откровение, незапятнанное людьми. Поэтому Коран — чудо.

— Но, Юмит, если ты настоящий мусульманин, почему ты наравне со мной пьешь и принимаешь наркотики?

— Потому что я могу покаяться на пятничной молитве и попросить прощения за свои грехи.

Кто-то пытался меня отговорить. Мой друг Милад, христианин из Ливана, владелец продуктовой лавчонки напротив библиотеки, был ошеломлен.

Мортен Сторм — байкер, бражник и боксер — ударился в религию, да еще не в ту религию.

— Почему ты хочешь стать последователем этого неграмотного извращенца? Мухаммед — идиот, бедуин, не умевший ни читать, ни писать.

— По крайней мере, он был человеком, реальным человеком, получавшим божественные откровения. Не притворялся, что он Сын Божий, — отрезал я в ответ.

Вскоре после моего прозрения в библиотеке Корсёра Юмит попросил меня приехать на пятничную молитву в мечеть соседнего городка. Обычный невзрачный одноэтажный дом в переулке — ни золотого купола, ни минарета, с которого муэдзин созывал бы верующих. Но настрой прихожан и их теплое отношение к белому европейцу, чужаку меня покорили.

Имам был стариком со слезящимися глазами и густой бородой цвета белого пороха. Говорил он низким тихим голосом, перейдя на шепот, когда начал спрашивать меня о пророках и столпах ислама. Датчан среди его прихожан было мало, и Юмит мне переводил. Принимаю ли я пять столпов ислама — нет Бога, кроме Аллаха, а Мухаммед — Пророк его, ежедневную молитву, закят (налог в пользу нуждающихся единоверцев), пост в Рамадан и хадж? Принимаю ли я, что Иисус — не Сын Божий?

Я ответил утвердительно, хотя не понимал тонкостей богословия и вероучения.

После ответов на эти вопросы мне следовало прочесть символ веры, шахаду.

— Нет Бога, кроме Аллаха, и Мухаммед — посланник Аллаха.

Короткое молчание. А потом имам сказал:

— Теперь ты мусульманин. Твои грехи прощены.

Юмит перевел и обнял меня.

— Теперь ты стал мне настоящим братом, — сказал он, и его глаза заблестели. — Только ты на самом деле не обращенный, а скорее вернувшийся к прежней вере. Мы в исламе верим, что каждый человек родится мусульманином, потому что всех нас создал Бог, а Бог один. Еще тебе надо сделать обрезание, — добавил он с усмешкой, — но это необязательно. Теперь тебе важнее взять мусульманское имя.

Моя жизнь круто изменилась. Это было преображение, я очистился. Чувство вины испарилось, мне хотелось начать все с нуля.

— Думаю, тебе подойдет имя Мурад, — сказал Юмит. — Оно означает «цель», «свершение».

Предложение понравилось.

Правоверным мусульманином, строго соблюдающим предписания веры, я стал далеко не сразу. И друзья мое обращение отметили весьма нетрадиционно. Мы собрались на квартире и выдули пару ящиков пива. Таким — в стиле Корсёра — было мое первое причастие. Потом я всегда смогу покаяться, смеялись они.

Начнем с того, что отпущение грехов, очищение молитвой сильно повлияли на мое решение принять ислам. Вскоре я узнал, что говорил Пророк:

«Представь, что перед твоим домом течет река и ты моешься в ней пять раз в день. Останутся на твоем теле грязь и скверна? Так и пятикратная в день молитва смывает грехи».

И в Коране, и в преданиях о Пророке много сказано об «обращенных». В одном из таких преданий, или хадисе, говорится: «Если слуга принимает ислам и блюдет исламскую веру, Аллах запишет всякое доброе дело, совершенное прежде [принятия ислама] и сотрет всякое совершенное прежде зло».

Из «Бандидос» я ушел не сразу и даже взял с собой в мечеть пару товарищей. Главарям банды это не понравилось: они меня вызвали и приказали держать религиозные убеждения при себе.

Самар, хотя была из христианской семьи, проявила больше понимания. Она считала, что мое обращение говорит о зрелости, долгожданном разрыве с бандой. Казалось, против мусульман она ничего не имела, и мы продолжали строить планы на будущее.

А к строгому соблюдению предписаний новой веры меня невольно подтолкнула — кто бы мог подумать — полиция Корсёра.

Славным июньским вечером, сразу после летнего солнцестояния, когда солнце все еще высоко в небе, мы с друзьями сидели в курдском ресторане в Корсёре, собираясь смотреть поединок за звание чемпиона мира в супертяжелом весе — странный бой Майка Тайсона и Эвандера Холифилда в Лас-Вегасе.

Мимо ресторана проехала, но затем вернулась полицейская машина. Из нее вышли два офицера.

— Мортен Сторм, — с самодовольной ухмылкой произнес один из них, — вы арестованы за попытку ограбления банка.

К ограблению я отношения не имел и решил, что они просто меня достают. Думая, что скоро вернусь в ресторан, крикнул друзьям: «Не дайте пиву нагреться».

Я был не прав. То пиво я не попробовал и не увидел, как Тайсон откусил Холифилду ухо.

Вместо этого я провел ночь в полицейском участке, изучая голые стены и размышляя над своей судьбой. Уже в который раз, как только жизнь начинала налаживаться, прошлое и дурная слава меня догоняли.

Я думал, этому не будет конца. «Они от меня не отстанут». Пока я в Корсёре, будут за мной следить, все, что меня ждет, — банда на воле и еще худшая банда в тюрьме. Мне не хотелось провести полжизни за решеткой.

На следующее утро, в ожидании очередного вызова в суд, я просто сказал себе: «Хватит».

Пришло время круто изменить жизнь, прежде чем меня не втянули в бесконечный круговорот судебных разбирательств, тюремных сроков и попыток реабилитации. Под стражей меня продержали десять дней. Нескольких «Бандидос», принимавших участие в попытке ограбления банка, я знал, но не выдал. Верность все еще имела значение. Однако краткое пребывание в тюрьме в Кёге стало знаковым событием, укрепив во мне ценности и самодисциплину, которым я следовал как новообращенный мусульманин.

Первый мой жест был символическим. Я объявил тюремной администрации, что я мусульманин и не буду есть свинину. Потом я встретил еще одного обращенного, Сулеймана, глубоко и сильно на меня повлиявшего. Бритоголовый Сулейман походил на Брюса Уиллиса. Сидел он по обвинению в незаконном владении оружием, но это не мешало ему учить меня исламу и тому, что он несовместим с «Бандидос».

— Ты должен выбрать, — сказал он в один прекрасный день, когда мы гуляли по тюремному двору. — Для Аллаха ты никогда не станешь истинным мусульманином, если будешь пить, принимать наркотики и не руководствоваться в жизни благими намерениями. Сердце — святилище Аллаха, не впускай в него никого, кроме Аллаха.

Сулейман был прав. Из «Бандидос» пора было уходить. Ислам уже менял меня, и не только как еженедельный или даже ежедневный обряд, но мировоззрение, вскоре начавшее определять все мои поступки.

Палестинский друг подарил мне кольцо с гравировкой «Аллах», я хранил его как сокровище. Из почтения я держал Коран на самом высоком месте в камере.

Еще одним заключенным, с которым я познакомился в Кёге, был палестинец Мустафа Дарвич Рамадан. Он сидел за вооруженное ограбление, совершенное ради дела джихада. Сидел он в одиночке, и я слышал, как он молился. Мне удалось принести ему немного фруктов, и мы смогли перемолвиться парой слов. Впоследствии он всплыл в одном из самых жестоких видеороликов из Ирака.

Обвинений в ограблении против меня не выдвинули, и я вышел из тюрьмы в Кёге, решив поскорее уехать из Дании и порвать с «Бандидос». Некоторые из моих бывших товарищей не могли смириться с тем, что я ушел из банды, и даже заподозрили, что я переметнулся к «Ангелам Ада». Я скрывался, переезжал с места на место и всегда держал наготове заряженный пистолет.

Вскоре вышел Сулейман. Пакистанская родня его жены обосновалась в Центральной Англии. Он хотел к ним переехать — и его старый фургон открывал мне путь к новой жизни.

Хмурым летним утром мы отправились в Кале, потом пересекли Ла-Манш. Белые — точнее, цвета грязной яичной скорлупы — скалы Дувра звали к новому приключению. Я уезжал от разгневанных байкеров и запутанных любовных связей. Сексуально ненасытная Самар мало походила на ангела. Я даже возобновил связь с Вибеке, но вскоре понял, что хочу вернуть Самар. Она приехала на свидание в тюрьму в Кёге, и мы говорили об исламе. Она даже сказала, что готова стать мусульманкой.

Когда устроюсь на работу, найду жилье, откроются новые горизонты — я ей позвоню. Она обещала приехать ко мне.

В Англии моим пристанищем стал Милтон-Кинс. Город спланирован архитектором и представляет собой безликие жилые кварталы, разбросанные прямо в полях. Родственник Сулеймана помог мне найти жилье и работу на складе. Благодаря исламу я впервые в жизни скопил немного денег. Я надеялся, что Самар поймет, что я справился с трудностями, и приедет.

Сулейман ежедневно подталкивал меня на путь правоверного мусульманина. Он был прозелитом, я — обращаемым. Он заставлял меня молиться пять раз в день и носить феску.

— Спутники Пророка Мухаммеда никогда не ходили с непокрытой головой, — объяснил он мне однажды, когда мы проезжали мимо одной из мечетей Мидленда.

Вскоре я стал молиться сам. С рвением новообращенного впитывал обычаи и предписания ислама. Впервые в жизни ощутил почву под ногами.

Два месяца спустя после переезда я набрался смелости позвонить Самар и попросить приехать. Я надеялся, что смогу убедить ее тем, что изменился, начал новую жизнь.

Обычно я владею собой, но бросая фунтовые монеты в щель таксофона, почувствовал, что ладони у меня мокрые, а язык прилип к небу.

После пары гудков она подняла трубку.

— Дорогая, это Мурад, то есть Мортен. Как ты?

Она молчала.

— У меня хорошая работа. Я подкопил денег. И у меня приличное жилье. Милтон-Кинс не ахти что, но недалеко от Лондона.

Говорил я точно телефонный торговец. На другом конце провода — молчание. Собравшись с духом, я продолжал:

— Нам хватит на хорошую свадьбу и медовый месяц. Я знаю людей, которые помогут устроить настоящую мусульманскую свадьбу.

Она меня перебила и плюнула в трубку чистым ядом.

— Пошел ты и твой ислам! Я не хочу жить в Англии, я не хочу жить с тобой.

Я стушевался.

— Самар…

— Не звони мне больше!

И бросила трубку.

Я смотрел сквозь грязные стекла. Помолвка разорвана — навсегда. Шатаясь, вышел на улицу. Моя первая попытка серьезных отношений разлетелась в прах. Я был один.

Звонил я с уличного автомата рядом с домом.

— Ас-саляму алейкум.

Средних лет пакистанец по феске признал во мне мусульманина. Звали его Дж. М. Батт, и он был владельцем лавки у кинотеатра «Пойнт».

Мы здоровались, когда я заходил к нему в магазинчик. Будучи благочестивым человеком, он видел в совершении угодных Аллаху дел одну из своих земных обязанностей.

Я вкратце пересказал ему телефонный разговор. Он мне посочувствовал.

— Брат! Приходи и помоги мне, а я постараюсь помочь тебе. Я уже не так молод — мне нужна помощь со всеми этими коробками и поставками.

Итак, невеста меня из-за религии отвергла, а едва знакомый человек заключил в объятия.

Дж. М. был хорошим человеком. Пару недель спустя я рассказал ему, как плакал по ночам. Однажды попросил у Дж. М. выходной, чтобы поехать в Лондон и помолиться.

Самая известная лондонская мечеть стоит на краю Риджентс-парка, посреди розариев и изящных эдвардианских террас. Построенная в 1970-е годы преимущественно на саудовские деньги, в этом зеленом уголке Лондона она уже прижилась. Золотой купол поблескивает сквозь кроны платанов, а сквозь шум уличного движения прорывается призыв к молитве.

Я зашел в книжный магазин мечети. Подумал, если пришлю Самар пару книг об исламе, она сможет лучше меня понять. Продавец направил меня в офис, или «дава», где меня встретил высокий смуглый саудовец-мулла с длинной черной с проседью бородой.

— Машаллах [на то была воля Аллаха], — воскликнул он, довольный, что в его мечеть зашел обращенный европеец.

Представился он как Махмуд аль-Тайиб.

— Откуда вы? — спросил он.

Я рассказал ему, что недавно приехал из Дании, а ислам принял всего пару месяцев назад.

— Вы женаты?

Я начал рассказывать о Самар, о том, что она обещала ко мне приехать, о планах мусульманской свадьбы.

Тайиб мне посочувствовал. И принялся ласково меня утешать. В нем, как и в Сулеймане, жила страсть к прозелитизму. И он был человеком глубоких познаний.

— А вы хотели бы изучать истинный ислам? Поехать в мусульманскую страну?

Сказано было ненавязчиво, но серьезно.

— Я могу порекомендовать вам Йемен. В эту мусульманскую страну легче всего получить учебную визу. У вас есть паспорт?

Паспорт был. Однако о Йемене я никогда не слышал. И слабо представлял, что имел в виду Тайиб под истинным исламом. Он был один из множества разосланных по всему миру и хорошо оплачиваемых богатыми саудовцами эмиссаров для обращения мусульман в ваххабизм. С момента Исламской революции в Иране саудовцы тратили огромные деньги, продвигая в ответ на вызов, брошенный аятоллой Хомейни, свою «истинную» версию ислама. Пуритане-ваххабиты — суннитские фундаменталисты — считали шиитов еретиками, повинными в осквернении ислама.

Я почти не знал об этом идущем в мечетях по всему миру сражении за душу ислама. Но собирался стать одним из его рядовых солдат.

— В Йемене есть медресе. В глуши, и условия там по европейским меркам примитивные, — продолжил Тайиб. — Но чисто. Многие иностранцы, ищущие исламской истины, едут туда. Называется место Даммадж. Я могу организовать билет на самолет для вас и людей, которые позаботятся о вас по приезде.

Глаза у него загорелись.

— Имам в Даммадже — шейх Мукбиль, великий ученый. Он возвращает Йемен на истинный путь Сунны. Но вам следует учесть, что не все так скоро и вам потребуется хорошо выучить арабский.

Я был взволнован. Путешествовать я любил, а о поездке в Аравию мог только мечтать. А тут мне предлагали билет в оба конца, жилье и шанс погрузиться в мою новую веру.

Предложение Тайиба я принял и сказал, что мне понадобится пара недель свернуть дела в Англии. Он был рад.

— Только не сделайтесь суфием или шиитом, — криво усмехнувшись, сказал он, — и с сегодняшнего дня не брейтесь.

Глава четвертая Аравия Конец лета 1997 года — лето 1998 года

Палящий зной Саны атаковал все органы чувств 21-летнего датчанина. До прилета на исходе лета 1997 года в столицу Йемена я не имел ни малейшего представления, куда направляюсь. Мне почему-то казалось, что Сана в Омане, где работают западные нефтяные компании, а мирными подданными правит умеренный султан. Вряд ли я мог заблуждаться сильнее.

Меня потрясла убогость здания — визитной карточки Йемена. Мух в зале прилета роилось не меньше, чем сухопарых йеменцев толкалось у стойки паспортного контроля.

Тайиб организовал мне встречу. Меня ждала парочка молодых сомалийцев (масса сомалийцев пересекли Аденский залив и поселились в Йемене). Я был поражен шумом и хаосом, нависающими над городом горами.

Город потряс меня: средневековые глинобитные дома в старых кварталах Саны, изукрашенные как огромные марципановые торты, пыльный, но благоухающий травами и специями воздух, убого одетые мужчины, закутанные в черное женщины, крики муэдзина и гортанный арабский. Поразили мужчины, держащиеся за руки. Но больше всего — АК-47: с ним не расставались, даже идя в супермаркет.

Первые две недели я прожил в бедном квартале Саны, в доме без мебели, сидя по-турецки на полу и питаясь сомалийской едой. Дом был наполовину пустой и лишь наполовину достроенный. Тайиб предупредил меня, что потребуется время, чтобы добраться до долины Даммаджа, милях в ста от Саны. В моменты обострения внутриполитической обстановки йеменские власти часто выставляли на дорогах КПП и закрывали иностранцам въезд в районы, где те могли стать лакомой добычей боевиков.

Я почти сразу понял, что Йемен манит к себе все больше и больше обращенных западных мусульман — в том числе американцев, ищущих исконной (и строгой) салафитской версии ислама. Среди тех, кого я встретил в Сане, был ветеран вьетнамской войны, близкий к радикальному проповеднику Луису Фаррахану. Были там и британские, французские и канадские обращенные.

Салафизм захватил воображение массы мусульман и обращенных. Его название происходит от арабского «аль-саляф аль-салих», то есть «праведные предки» — первые три поколения мусульман. Таким образом, это возврат к чистому и исконному исламу, незамутненному толкованиями или обновленчеством. Но салафизм непоследователен, от этих предков его адепты получали разные послания. Одни сторонились политики и ненавидели «Братьев-мусульман» за политическую активность, ведь только Бог вправе давать законы, устанавливая шариат. Другие клеймили мусульман-несалафитов и «неверных» (в особенности шиитов) и не признавали правительств, сотрудничающих с ненавистным Западом.

К этим распрям среди мусульман я был не готов. Я наивно вообразил себе религию, приверженцы которой едины в поклонении Аллаху. В книгах, которые я читал в Дании, не было ни полслова о разъедавших ислам расколах и ненависти. Я понятия не имел о джихаде, под знаком которого прожил следующие десять лет.

Дорога в Даммадж стала первым испытанием моей веры. Ехать я решил с американцем, с которым познакомился в Сане, — Рашидом Барби, чернокожим обращенным из Северной Каролины, и одним тунисцем.

После часа поездки в разбитом «Пежо» мне, Рашиду и тунисцу вместе с йеменским проводником пришлось вылезти из машины, чтобы обойти армейский контрольно-пропускной пункт. Это был район племенных конфликтов и частых столкновений суннитских и шиитских группировок.

Мы были плохо подготовлены к такому переходу, но тем не менее двинулись пешком по горам под палящим солнцем. У нас не было ни воды, ни защиты от жары и ночного холода. На мне были дешевые сандалии, и я быстро стер ноги до крови.

В сумерках мы остановились помолиться на краю скалы, было слишком темно, чтобы идти дальше. Ливень нас окончательно доконал. Меня бил лихорадочный озноб, и я не раз спрашивал себя, зачем я ввязался во все это. Милтон-Кинс с его скромными удобствами вдруг показался мне райским уголком.

Еще ночь и полдня, и мы, наконец, доковыляли до долины, застроенной глинобитными домиками среди финиковых пальм, над которой вздымался громадный обрыв горного плато. В зеленом оазисе уютно раскинулся белоснежный кирпичный комплекс Института Даммаджое. Тишину отупляющего зноя нарушало лишь тарахтение дизельных водяных насосов на окрестных полях.

Шейх Мукбиль уже думал, что нас задержали, и с облегчением узнал о нашем приходе. Он принес нам целого цыпленка и воскликнул, что рад приветствовать человека из «Бании». География Европы явно не была его коньком. Мы с Рашидом жадно ели, а шейх с телохранителями посмеивались над тем, какие мы обгорелые и зачуханные.

Наружность шейха меня поразила: я впервые видел мужчину с такой длинной, клочковатой, крашенной хной бородой, отличительным знаком йеменских проповедников и племенных вождей[14].

Меня поручили заботам Абу Биляля, молодого шведско-ганского студента-эрудита, показавшего мне комплекс. Он свободно говорил по-английски и по-арабски. В первые недели моего пребывания в Даммадже или он, или Рашид почти всегда были рядом и переводили мне.

Масштабы этого комплекса поражали воображение. Как новичок в большой школе, я поначалу боялся коллективных эмоций Даммаджа и его размеров. В ходе экскурсии Абу Биляль сказал, что Институт — или Масджид — начинался с кучки глинобитных строений, но по мере роста популярности расширялся. Теперь здесь библиотека и мечеть, вмещающая несколько сотен молящихся. О начале занятий и лекций возвещали громкоговорители. Комплекс окружали интенсивно возделываемые и орошаемые наделы.

Абу Биляль объяснил мне правила: холостым студентам строго воспрещается входить в зоны комплекса, отведенные для женатых мужчин. Каждый студент обязан своевременно и молча явиться к пяти обязательным ежедневным молитвам. В промежутках студенты посещают уроки Корана и уроки, посвященные жизни Пророка Мухаммеда. Мечеть была единственной в мусульманском мире, где студенты не разувались. В одном хадисе, признаваемом шейхом Мукбилем авторитетным, говорилось, что Пророк молился именно так, и он не позволял многовековой ложной традиции сбивать учеников с истинного пути.

Даммадж был местом религиозного брожения. Когда я приехал, там было около трехсот молодых людей, почти все бородатые, убежденные в том, что обрели истину. Приехали они из разных мест, но объединяло их неприятие современного мира.

Несмотря на плохое знание арабского, я быстро понял, что двигало[15] этими молодыми людьми, большинству из которых не было и тридцати. Они чувствовали, что мусульман — в особенности арабских мусульман — предали правители и эксплуатирует Запад. Грабительские диктатуры ввергли народ в море коррупции, но ничего не сделали для помощи палестинцам. Западный образ мышления разъедал истинную религию. Поэтому пришло время вернуться к исламу в самом чистом и исконном виде.

Даммадж не баловал удобствами. Мне выделили пустую комнату в доме из шлакоблоков, которую я делил с Абу Билялем. Спали мы, расстелив одеяла прямо на бетонном полу — настоящий шик, ведь большинству студентов приходилось спать на глинобитном. Рацион состоял из риса, бобов и имбирного чая. Яйца были роскошью. Отхожим местом служила дыра в полу в умывальной комнате. Мне пришлось научиться подмываться левой рукой. Канализация не поспевала за стремительным расширением института, и занятия часто прерывала вонь неочищенных стоков. Но, несмотря на все неудобства, это была тихая гавань самодисциплины и целеустремленности после моих байкерских лет.

Главный вопрос дня состоял в том, когда и как мусульмане обязаны начинать джихад в защиту своей религии. Шейх Мукбиль отказывался поддержать антиправительственное насилие, и большинство салафитов считали путем возрождения ислама образование. Однако впоследствии отдельные ученики критиковали его за то, что он не выступал против присутствия американских войск на саудовской земле. Для салафитов это был переломный момент: как можно было позволить неверным ступить на землю королевства, защищающего самые святые места ислама?

Однажды осенью в тени финиковой пальмы мы говорили о зле, с которым должен бороться ислам, и один студент — египтянин — высказал то, что было в головах большинства.

— Как могло произойти, что Хранитель двух святынь позволяет американским войскам осквернять наши земли? Как могло произойти, что наши правительства тратят миллиарды на американские самолеты и танки? Они отвернулись от ислама, разрешили алкоголь, разрешили женщинам одеваться как проституткам. Мусульмане заблудились, и мы должны наставить их на путь Аллаха.

Многие из студентов института Даммаджа уже вернулись домой и учредили подобные школы и институты по всему исламскому миру. Привлекательность этой радикальной философии отчасти состояла в том, что в обход религиозного истеблишмента она обращалась прямо к источнику ислама. В этом смысле она расширяла возможности бедных и преследуемых и позволяла им проповедовать, даже если им не выпало привилегии десятилетиями учиться в школах исламского права.

Свое учение шейх Мукбиль основывал на хадисах — рассказах о деяниях и высказываниях Пророка, записанных его первыми последователями. Он считал, что кризис ислама можно преодолеть возвращением к исконным текстам и отвергнув «обновленцев» — простых смертных, дерзнувших толковать Слово Господне: «Нет Бога, кроме Аллаха, а Мухаммед — Его посланник». Дух Даммаджа можно обобщенно выразить словами хадиса: «Самое большое несчастье — новизна, и любая новизна — это обновление, а всякое обновление — ошибка, и всякая ошибка ведет в ад». Дискутировать здесь было особо не о чем.

Послание было простое, но освобождающее. И людей вроде меня, ненавидящих элиту и истеблишмент, оно пьянило. Я стал свидетелем множества линий исламского противостояния: как между салафитами и всеми остальными, так и в среде самих салафитов. И вскоре охотно участвовал в этих жарких дискуссиях, впитывая научные тексты, горячо споря с другими студентами.

Именно в Даммадже я на собственном опыте почувствовал вражду суннитов и шиитов. Сразу по приезде мне бросились в глаза АК-47, аккуратными рядами прислоненные к стенам института, и вооруженные ими студенты, охранявшие безопасность. Институт расположен в той части Йемена, где преобладает секта шиитов, известная как хуситы[16]. Шейх не скрывал отвращения к шиитам, и между его племенем и хуситами происходили частые столкновения.

Студенты Даммаджа все делали вместе — учились, ели, молились. Вся жизнь вертелась вокруг мечети. День начинался еще до рассвета с первой дневной молитвы, и в тени финиковых пальм мы получали первый часовой урок Корана. Мы часами учили Коран наизусть.

Никакой специальной военной подготовки у нас не было, но, как многие молодые йеменцы, мы учились стрелять из стрелкового оружия, в том числе АК-47, на импровизированном стрельбище на холмах. Занятия вели американцы с опытом армейской службы, в том числе Рашид Барби, служивший в армии США в Кувейте.

Шейх сказал, что такую подготовку предписывал хадис, где сказано, что сильный верующий ценнее слабого и все мусульмане должны быть готовы к джихаду. Несколько студентов подошли к нему, прося разрешения отправиться на войну в Чечню или Сомали, но он разрешил только тем из них, кто хуже успевал в учебе. Так мыслители отделялись от людей действия.

Я вел чистый образ жизни без мобильных телефонов или музыки, наркотиков и алкоголя. Я начал обучать боксу пару сокурсников и неплохо их натаскал. В ответ я почувствовал их уважение. Это было гораздо приятнее любого из моих нокаутов на улицах Корсёра. Ночью, глядя на звезды, я чувствовал, что сопричастен большому делу.

Иногда я писал Самар, но письма никогда не отправлял. Погружение в ритуалы Даммаджа все больше и больше отодвигало ее на второй план. Однажды, разбирая вещи, я с удивлением обнаружил фото с нашей помолвки. И без особого чувства разорвал их одну за другой. Я решил, что моя жена должна быть хорошей мусульманкой.

При всей учености шейх обладал острым чувством юмора, и я почему-то стал одним из его любимых учеников. Он брал меня за руку и, прогуливаясь по оазису, говорил со мной по-арабски. Понимал я от силы одно слово из десяти, но он продолжал говорить.

Выделял он меня и на своих лекциях.

— Бен-чанин, — восклицал он, широко улыбаясь, прежде чем велеть мне прочитать хадис. К тому моменту я успел освоить всего пару фраз на йеменском диалекте арабского, но прочесть хадис не смог и извинился. Меня пожалел один ливийский студент и научил хадису на арабском языке. Когда я встал и прочел его, шейх Мукбиль был в восторге и принялся стучать по столу. Он сказал нескольким сотням собравшихся студентов, что мое усердие показывает, что ислам распространится по всему миру.

— Это знак того, что обещал нам Аллах, — сказал он. — Мы должны позаботиться о наших новых братьях-мусульманах и научить их исламу, быть с ними терпеливыми.

Несмотря на все усилия йеменского правительства, в Даммадже было много иностранных студентов, в том числе британских пакистанцев из Бирмингема и Манчестера, тунисцев, малазийцев и индонезийцев. Несколько боснийцев, в середине 1990-х годов сражавшихся вместе со своим мусульманским народом против сербов и хорватов. Впоследствии некоторые из них стали в своих странах видными боевиками.

Вначале я был в Даммадже единственным белым. На меня с любопытством смотрели студенты и местные. Но я никогда не чувствовал себя изгоем и не подвергался остракизму из-за этнической принадлежности.

Позднее компанию мне составил учтивый американец, Клиффорд Аллен Ньюмен, обращенный из Огайо, с четырехлетним сыном Абдуллой. Себя Ньюмен называл Амином. Некоторые американцы назвали бы его «деревенщиной» за его внешность и манеры, но он хорошо говорил по-арабски и до приезда в Йемен пожил в Пакистане. Мы подружились. Казалось, он, как и я, бежал от скверной компании. У американских властей был ордер на его арест по обвинению в международном киднеппинге, а Абдуллу он привез в Йемен, когда через год после развода суд передал опеку над сыном бывшей жене[17]. Ньюмен хотел дать сыну строгое мусульманское воспитание.

В Даммадже я провел четыре месяца. Весной 1998 года я покинул медресе и вернулся в столицу, где нашел примитивное жилье. Недолго, пока не подыскал квартиру, у меня жил Ньюмен с сыном.

К своей вере я относился серьезно, она была моим компасом, и я собирался вернуться в Даммадж. По возвращении в Сану я был убежденным салафитом. Смог бы возразить проклятым «обновленцам».

В Сане я познакомился с несколькими радикальными проповедниками, в том числе с Мухаммедом аль-Хазми, три года спустя назвавшим события 11 сентября «оправданной местью» Америке. Другим был шейх Абдул Маджид аль-Зиндани, влиятельнейший религиозный деятель Йемена, один из лидеров и соучредитель главной оппозиционной партии. У пятидесятилетнего Зиндани были тысячи сторонников. В Сане он возглавлял Университет Иман, в чью мечеть каждую пятницу набивалось по несколько тысяч молящихся[18].

Когда я впервые как правоверный мусульманин постился на Рамадан, Зиндани однажды вечером пригласил меня с ним разговеться. Он хотел, чтобы я поступил в его Университет Иман.

Он богат, в его доме в Сане фантастическая библиотека.

— Чем я могу вам помочь? — спросил он. Мой ответ его озадачил.

— Это правда, что вы с «Братьями-мусульманами»? — спросил я. — Если да, вы приведете меня в ад.

В Даммадже нас учили, что политическое движение «Братья-мусульмане» стало в арабских странах раскольником, ради политики отказалось от истинного шариата и пошло по пути обновленчества, поддержав идею демократических выборов. Тезис о том, что законы вправе принимать простые смертные, сделал «Братьев-мусульман» отступниками в глазах истинных салафитов.

Я задал вопрос без тени враждебности, но Зиндани был ошеломлен. Для меня шейх, несмотря на радикальную репутацию, был недостаточно воинственен. И я, как ярый салафит, не побоялся ему об этом сказать.

Он явно не привык выслушивать дерзости от новичков, но сдержался.

— Если вы поступите в Иман, у нас, похоже, будет много интересных дискуссий. Но вам не следует верить всему, что вам говорят. Даже хорошие мусульмане порой заблуждаются или их сбивают с пути, — улыбаясь, произнес он.

В знак того, что его не задела моя наглость, Зиндани показал мне некоторые ценнейшие тома своей библиотеки, и мы еще поговорили о первых днях ислама. Учился я быстро.

Друг из Даммаджа познакомил меня с сетью молодых салафитов в городе. Некоторые из них были ветеранами джихада, в 1980-е годы воевавшими с Советами в Афганистане или совсем недавно на Балканах. Все больше моджахедов в Йемене считали Запад, в особенности Америку, врагами ислама. Уже прошли террористические атаки на американские объекты в Саудовской Аравии, еще больше взрывов планировали. Одним из таких людей был египтянин Хусейн Аль-Масри. Хотя он и не признавал этого напрямую, но, скорее всего, состоял в египетской группировке «Исламский джихад». На родине Аль-Масри был объявлен в розыск. Лет тридцати пяти, с изысканными манерами и мягким голосом, он мало походил на боевика с обширными связями. И он первым упомянул при мне имя Усамы бен Ладена.

В то время — в начале 1998 года — бен Ладен организовывал присутствие «Аль-Каиды» в южном и восточном Афганистане, в Кандагаре и вокруг Джелалабада. Встречаемая талибами с распростертыми объятиями, его организация уже планировала атаки на западные цели, включая смертоносные теракты в посольствах США в Найроби и Дар-эс-Саламе несколько месяцев спустя[19]. Аль-Масри рассказывал мне об учебных лагерях, организованных «Аль-Каидой» в Афганистане, и о том, как туда добраться через Пакистан. Он сказал, что, если я захочу, проезд он организует.

Я пребывал в нерешительности: авантюрист во мне чувствовал сильное искушение, но как салафит я считал джихад незаконным. Кроме того, группировки наподобие «Талибана» истинные салафиты презирали, считая их неправоверными.

С западной точки зрения эти различия кажутся ничтожными, однако для учителей в Даммадже или Эр-Рияде взгляды талибов граничили с ересью. Они призывали к «неумеренной» молитве сверх установленных Пророком пяти раз в день. Шейх Мукбиль учил, что с такими людьми даже за одним столом нельзя сидеть. Хотя они мусульмане, но одно пребывание в их обществе может навлечь на тебя адские муки.

В подтверждение он приводил известный хадис Пророка: «Моя умма [народ] разделится на 73 течения, из них одно попадет в рай, а остальные — в ад».

Пока что во мне победило чувство идеологической чистоты.

В Сане я познакомился с 17-летним Абдулом, темнокожим, улыбчивым, скромным и учтивым. У него были кудрявые, коротко стриженные волосы и зачаточная бородка. Весил он килограмм 45, а ноги напоминали тростинки. Но даже в столь нежном возрасте он хорошо знал местных моджахедов — людей, сражавшихся с коммунистами в Афганистане, с сербами в Боснии. Часто мы с Абдулом допоздна сидели у него дома, беседуя за бесконечными стаканами сладкого мятного чая. Мне импонировали его энтузиазм и любознательность. Он задавал много вопросов о Европе, пораженный и восхищенный тем, что ислам закрепился в этих северных языческих землях. Он жаждал путешествовать и использовал беседы со мной для совершенствования своего примитивного английского. Меня удивила его глубокая религиозность. Он не поражал знанием Корана наизусть, но голос у него был настолько мелодичен, что его часто просили прочесть молитвы в мечети.

Пребывание в Йемене углубило мою веру. Прошло чуть больше года с тех пор, как я впервые вошел в мечеть и произнес шахаду. Теперь я знал Коран, мог читать хадисы и обсуждать исламские законы. Направлявший меня Махмуд аль-Тайиб наверняка думал, что я, не выдержав трудностей жизни в беднейшей стране арабского мира, вернусь через пару месяцев.

Но прожив в Йемене большую часть года, я созрел для возвращения. Я дважды переболел дизентерией, у меня кончились деньги, и я начинал уставать от того, что видел на улицах Саны. И откопал свой билет в Лондон.

Глава пятая Лондонистан Лето 1998 года — зима 2000 года

Туманным днем конца лета 1998 года я прилетел в Хитроу, чувствуя избавление от пыли и зноя Саны и слегка удивляясь благообразию лондонских пригородов. В мечети в Риджентс-парке я вновь встретился с Махмудом аль-Тайибом и порадовал его историями из Даммаджа и Саны.

Я помогал учить приходивших в мечеть мусульман и начал ходить с пожилым иракским муллой и несколькими обращенными в Уголок ораторов в Гайд-парке, где мы пытались проповедовать ислам. В длинных, по щиколотку, исламских таубах мы, должно быть, выглядели странно. Порой жарко спорили с евангельскими христианами.

— Коран — это чистое слово Бога, — кричал, бывало, я и приводил на память стих из Корана. — Ведь если бы он был не от Аллаха, то они нашли бы в нем много противоречий.

Встречали нас обычно со смешанным чувством подозрительности и презрения, что только укрепляло нашу решимость обращать в свою веру.

Для радикальных мусульман Лондон был варочным котлом, где кипели споры и вражда. Здесь звучали отголоски многих споров, которые мы вели под финиковыми пальмами Даммаджа. И средоточием этих схваток за душу ислама стал суровый район Брикстон на южном берегу Темзы.

В начале 1980-х годов Брикстон был очагом массовых столкновений молодежи африканско-карибского происхождения со столичной полицией. Волнения тогда распространились на десяток городов. С тех пор район немного привели в порядок, но жилой фонд все еще пребывал в запустении, а бедности было хоть отбавляй. Даже в яркий солнечный день 1998 года вид главной улицы был мрачен — ряды убогих лавчонок и тротуары, по которым ветер гонял полиэтиленовые пакеты. Но мечеть Брикстона процветала, и ее репутация салафитской манила верующих со всей Европы. Впервые я услышал о ней от приехавших в Йемен британских мусульман.

Большинство моих друзей и соседей были единомышленниками. Их привлекал мой йеменский опыт, и в особенности пребывание в Даммадже. Я даже несколько раз встречался с певцом Кэтом Стивенсом. Он изменил имя с Юсифа Ислама на Суфи Муслима, и у меня с ним были оживленные беседы об истинном пути ислама. Салафитов Суфи Муслим презирал за почитание святых и якобы искажения веры.

Я брался за временные работы, преимущественно водителем, что помогло мне отыскать радикальные мечети по всему Лондону: в Хаунслоу, Шепердс Буш и Финчли. Все они были меньше, чем в Риджентс-парке, некоторые представляли собой всего-навсего затрапезные подвалы. Но их одушевлял пыл, уже отринувший — и беспокоивший — более умеренных проповедников, и британские службы безопасности.

Новый круг моих знакомых состоял из массы разозленных молодых людей, жаждущих отмстить Западу, якобы преследующему мусульман. Некоторые явно страдали эмоциональными или психическими расстройствами, проявляющимися в диких перепадах настроения или начинающейся паранойе, но большинством двигала нерушимая убежденность, что они обрели истинный путь служения Аллаху и он состоял в джихаде. В Брикстон приехало на удивление много французских обращенных, среди которых был Мухтар. С ним мы говорили обо всем на свете, разделяли увлечение боевыми искусствами и вместе ходили в мечеть.

Мухтар был французским обращенным лет тридцати, худощавого телосложения, с близко посаженными темными глазами. Он немного напоминал мне французского футболиста Зинедина Зидана. Познакомились мы в мечети Брикстона, и он сказал мне, что приехал в Лондон, спасаясь от жестокости полиции в том пригороде Парижа, где жил.

Вскоре я познакомился и с его соседом по квартире, французом марокканского происхождения Закариасом Муссауи. Жили они в ветхом муниципальном доме-башне 1960-х годов постройки, от которого разило тленом.

Их квартира была пуста: никаких кроватей или диванов, только пара матрасов и грубые джутовые коврики на полу. Типичная лачуга салафитов.

Муссауи недавно перевалило за тридцать. Сложен он был хорошо, но начинал толстеть. Жидкая черная борода бакенбардами спускалась со щек к подбородку, где исчезала. Редеющие волосы зачесаны назад. Частенько он готовил на всех таджин и кускус.

Муссауи был умен и недавно получил степень магистра[20] в Лондонском университете Саут-Бэнк, неподалеку от Брикстона. В основном он вел себя тихо и был ничем не примечателен, но задумчив. Редко говорил о себе и никогда о своей семье. Тем не менее увлекался боевыми искусствами, в особенности филиппинским ножевым боем.

Однажды он в общих чертах заговорил о джихаде в Афганистане и в Чечне, в то время самом громком деле джихада. Исламистские повстанцы сражались с силами российской армии. Мы были едины в том, что повстанцев надо поддержать молитвой, деньгами или даже отправившись воевать.

— Грешно нам хотя бы деньги не собрать, — произнес как-то раз Муссауи своим тихим голосом с французским акцентом, когда мы сидели по-турецки на полу.

Начиналась эпоха онлайн-видео, и на сайтах мы часто смотрели дергающиеся, размытые ролики, прославлявшие борьбу чеченцев: засады на российских военных, но чаще всего жестокие нарушения русскими прав мирных чеченцев в Грозном. Муссауи глядел на экран, глаза его блестели, и он качал головой.

— Русские кафиры [неверные], — пробормотал он однажды. — Я бы с радостью погиб в Грозном, если бы смог забрать с собой их взвод.

Но он никогда не говорил нам, что уже бывал в Чечне[21] и, используя знание информационных технологий, помогал повстанцам рассказать миру о своем деле. Также он помогал вербовать за рубежом наемников для участия в чеченской войне. И он не сказал нам, что весной 1998 года проходил обучение в одном из лагерей «Аль-Каиды»[22] в Афганистане. Пока другие о джихаде говорили, Муссауи уже вел его.

В октябре 1999 года русские начали наступательную операцию на Грозный. Телевизионные трансляции и опубликованные в Интернете видеоролики показывали подлинный ужас этой кампании выжженной земли и десятки тысяч мирных жителей, вынужденных покидать свои дома.

В маленьком салафитском кружке в Брикстоне, за тысячи миль от места событий, мы не могли сдержать гнева. Солнечным осенним утром разъяренные вышли из мечети Брикстона, поскольку проповедники ни разу не призвали к молитвам, не говоря уже о действиях в поддержку чеченского сопротивления. Мы считали чеченцев героями за сражение с численно превосходящими силами регулярной армии. И знали, что на российский Кавказ пробрались сотни иностранных бойцов, в том числе выпускники Даммаджа.

— Видите, — сказал я Муссауи и остальным, — наши верхи в очередной раз нас предали, безропотно позволяя атеистам убивать и калечить единоверцев. Наши проповедники боятся арестов, им так комфортно в Лондоне.

Мы устроили перед мечетью пикеты, призывая жертвовать деньги и поддержать чеченское сопротивление.

21 октября на рынок в Грозном обрушились российские ракеты[23], погибли женщины и дети. Я сразу вспомнил обстрел сербами рынка в Сараеве в 1995 году, унесший жизни десятков мусульман. Телерепортажи угнетали и вызывали ярость, и мы с удвоенным рвением принялись стыдить руководство мечети, заставляя его признать страдания чеченцев. Иногда мы выплескивали гнев, отправляясь в соседнюю нигерийскую мечеть, открыто поддерживавшую джихад в Чечне.

Осенью 1999 года поведение Муссауи изменилось. Задумчивость сменил гнев. Он стал ходить в мечеть Брикстона в полевой форме и начал посещать более радикальную мечеть Финсбери-Парк в Северном Лондоне. Среди тех, кто ходил вместе с ним, был высокий ямаец Ричард Рид, с длинным худым лицом, жидкой бородкой и неопрятными кудрями, стянутыми в хвост. В другую эпоху он мог быть хиппи. Рид был мусульманином и мелким жуликом.

Было ясно, что Рид от Муссауи в восторге. Он прилепился к нашей группе, но говорил мало и казался одиноким. Я потерял обоих из виду в конце 1999 года и практически о них не вспоминал, в особенности о Риде, производившем впечатление слабого и неуравновешенного. Поговаривали, что они отправились в Афганистан, и я спрашивал себя, не проходят ли они подготовку в учебных лагерях «Аль-Каиды». Но меня поразило, когда два года спустя их лица и фамилии замелькали по телевидению и в газетах.

Муссауи арестовали незадолго до 11 сентября в Миннесоте. Он приехал в США брать уроки пилотирования, и вскоре его прозвали «двадцатым угонщиком»[24]. А 22 декабря 2001 года Рид вылетел из Парижа в Майами со взрывчаткой, спрятанной в ботинках. Бортпроводники и пассажиры скрутили его, когда он над Атлантикой попытался привести в действие детонаторы, спрятанные в ботинках, за что получил прозвище «Ботиночный террорист»[25].

По мере расширения связей с радикальными исламистами я часто удивлялся тому, кто из них пересек Рубикон от разговоров до террора. Угадать было сложно. Но в 1999 году стало ясно, что Лондон — и в особенности мечеть в Финсбери-Парк — становится сборным пунктом десятков замышляющих теракты боевиков. Нередко их роднило прошлое: трудное детство или побои, отсутствие образования и перспектив, работы, семьи и обида на весь мир.

Слыша воинственную риторику, несущуюся из мест вроде мечети в Финсбери-Парк, британские органы безопасности начали внимательнее следить за джихадистским сообществом Лондона. Но пытаясь осознать глубину проблемы, больше узнать о лидерах, финансировании, соперничестве в кругах радикалов, они запаздывали, как большинство западных спецслужб. Брикстон и Финсбери-Парк стали полями сражений Лондонистана, на которых просаудовские салафиты вроде старого Тайиба схлестнулись с поколением молодых рассерженных джихадистов, стремящихся свергнуть саудовскую королевскую семью, сражаться с русскими в Чечне и очистить исламский мир от влияния Запада.

Книги, лекции и разговоры до поздней ночи подготовили меня к джихаду, к тому, чтобы ради защиты веры взяться за оружие. Я не понимал, почему имамы большинства лондонских мечетей, в том числе Абу Бакр в Брикстоне, старательно избегали упоминания о джихаде, тем более не издавали фетвы, приказа к действию. В Даммадже обязанность ведения джихада как части нашей религии была для нас дежурным блюдом.

В последние дни 1999 года я поехал в Лутон, на лекцию шейха Яхьи аль-Хаджури, одного из преподавателей Даммаджа. Увидев меня, он удивился.

— Что ты тут делаешь? — спросил он, когда после лекции я подошел к нему поздороваться. — Ты должен вернуться в Йемен.

Его слова меня поразили. Я сбился с истинного пути? В Европе моя вера подверглась порче? Я пошел домой и молился, чтобы получить подсказку, знак от Аллаха, должен ли я вернуться к колыбели моей веры.

Это произошло в пятницу утром, пару недель спустя. Я зашел в подвальную кухню мечети Риджентс-парка за дешевой едой. Ко мне подошла встревоженная темнокожая женщина.

— Брат, пожалуйста, вы могли бы помочь моему мужу? Он хотел помолиться, но не мог выйти из машины.

Я поднялся с ней наверх. Пара была с Маврикия. Ее пожилой муж казался настолько хрупким, что я боялся до него дотронуться, чтобы не сломать. Он сидел на водительском сиденье древнего «Мерседеса».

— Я в порядке, брат, — сказал он. — Мне просто нужно отдохнуть и отдышаться.

Я поднял с пола машины ингалятор. Но он становился все бледнее, словно уходил прямо на моих глазах. Дыхание затруднилось. Он закрыл глаза и упал на спинку сиденья. Из горла вырвалось еле слышное бульканье, он снова открыл глаза, невидящим взглядом посмотрел сквозь переднее стекло.

Сначала мне показалось, что он оправился от приступа, но скоро я бормотал по-арабски «Нет Бога, кроме Аллаха», чтобы облегчить ему дорогу в рай. Он слабо кашлянул и умер.

Его жена забилась в истерике, я вытащил его из машины и поразился, насколько сюрреалистична эта сцена: огромный викинг, несущий на руках тонкого, как щепка, африканца по запруженной машинами лондонской улице. Смотритель парка подбежал ко мне и сказал, что вызвал «Скорую». Но было уже поздно.

Я был потрясен. Мы все висим на волоске. В мечети Уэмбли я помог подготовить тело к похоронам по исламскому обычаю. Обмывая сероватую кожу, я думал о том, что видел, как он покидает этот мир, и как ему повезло, что рядом был мусульманин, чтобы помолиться за него, когда он уходил.

Это был знак. Я не могу умереть здесь среди кафиров. Меня должны окружать единоверцы. Так повелел Аллах. Умереть среди неверных — грех. В одном хадисе сказано: «Кто поселится среди неверующих, празднует их праздники, гуляет и умирает среди них, и воскрешен будет с ними в День Воскресения».

Мир был разделен на верующих и неверующих, а худший мусульманин был лучше, чем лучший христианин.

Но для возвращения в мусульманский мир нужен паспорт. Мой был просрочен. Я пошел в датское посольство в Лондоне, чтобы попытаться получить новый. Но у них ко мне были претензии — непогашенная судимость. Еще в 1996 году я подрался в баре из-за пролитой выпивки. Я надавал сначала одному, а потом другому. Меня арестовали по дороге домой и приговорили к шести месяцам заключения, и по датским законам срок мне предстояло отбывать, когда в тюрьме освободится место. Но прежде я уехал из Дании и под финиковыми пальмами Даммаджа забыл эту историю. Теперь мне предстояло отбыть срок — новый паспорт мне не выдадут без возвращения в Данию и расплаты за свои деяния.

Первые месяцы нового тысячелетия мне предстояло провести за решеткой.

Глава шестая Смерть Америке Начало 2000 года — весна 2002 года

В начале 2000 года, после переговоров с датскими властями я вернулся домой для отбывания непогашенной судимости. Мою единственную просьбу не возвращать меня к уголовникам тюремная администрация проигнорировала, и я думал, что мне придется сражаться за жизнь — однако мусульмане тюрьмы Нюборга сформировали неплохую группу взаимовыручки.

Отбывая срок, я занимался бегом, штангой, но это было время безысходности. Я рвался в Йемен, и требовалось подзаработать денег. А для этого нужна хоть какая-то специальность. Консультанты, работавшие с освободившимися заключенными, помогли мне записаться на учебу в колледж в Оденсе (с ежемесячной государственной стипендией, покрывавшей расходы на жизнь), и я начал ходить в мечеть в Вакфе. Место было оживленное, много сомалийцев, палестинцев и сирийцев, а теологические споры нередко заканчивались драками. На одном из пятничных богослужений я вырвал микрофон из рук проповедника: он показался мне шарлатаном, дурачившим прихожан — набрался наглости явиться в брюках ниже щиколоток, салафиты это отвергали.

— Не слушайте его! Он обновленец из тех 72 сект, которым дорога прямо в ад! — выкрикнул я.

Оденсе — родной город Ганса Христиана Андерсена, и его старинные улочки и милые домики с остроконечными крышами как нельзя лучше подходят для детских сказок. Датский образец прогресса — дорожки для велосипедистов, тротуары шире проезжей части, обилие зелени. Но пригороды куда менее привлекательны. Многие мусульмане — эмигранты первого и второго поколений — перебрались в один из таких менее привлекательных районов — Вольсмосе, как и Лондон, превратившийся в оплот джихадистов.

Выйдя из тюрьмы, я узнал, что шейх Мукбиль, мой наставник в Даммадже, издал фетву[26], призывающую к священной войне против христиан и иудеев на Молуккских островах в Индонезии, где бушевала война сект. Он призывал мусульман неиндонезийского происхождения помочь установлению в стране шариата.

Главой «Ласкар джихад»-группировки, стоявшей в центре борьбы и подразделения «Аль-Каиды», был Джафар Умар Талиб. Мы вместе учились в Даммадже. И некоторые из моих сокурсников — в том числе бывший американский солдат Рашид Барби — отправились в Индонезию воевать.

С другом-пакистанцем[27] мы поехали в Англию — собирать деньги в мечетях для моджахедов на Молуккских островах[28]. И снова меня разозлила безответственность многих имамов-салафитов в отношении к великой борьбе за нашу веру.

В то время джихад представлялся мне скорее оборонительной, а не наступательной войной против неверных. Моим девизом были слова Корана: «Сражайтесь на пути Аллаха с теми, кто сражается против вас, но не преступайте границы дозволенного. Воистину, Аллах не любит преступников»[29].

Эти слова обязывали воевать или поддерживать воюющих на Балканах, в Чечне или на Молуккских островах в Индонезии. Но без такого обоснования джихад незаконен.

Однако грань между оборонительным и наступательным джихадом не всегда ясна и стала еще более размытой, когда «Аль-Каида» развернула кампанию глобального джихада. Мы горячо спорили об этом с друзьями в Оденсе, такими как Мохаммед Захер, сирийско-палестинский эмигрант, человек с четко очерченным восточным носом, коротко подстриженной бородкой и мрачным взглядом глубоко посаженных глаз.

Захер, как и я, был безработным, времени у нас было хоть отбавляй, мы часто ходили порыбачить, и он расспрашивал меня о Даммадже и шейхе Мукбиле. Я объяснил ему, что, изданная им, а также другими имамами фетва придает джихаду в Индонезии законность, но при этом подчеркнул, что спонтанный «террор против неверных» недопустим. В доказательство я привел слова авторитетного саудовского имама, утверждавшего, что джихад «каждый мусульманин должен вести в силу своих возможностей. Кто-то — с оружием в руках, кто-то — деньгами, кто-то — интеллектуально».

Захер казался сочувствующим джихаду и совсем не походил на знакомых мне экстремистов. И я был ошеломлен, когда обычный человек вытворил нечто совершенно необычное. В сентябре 2006 года[30] датские власти арестовали его за участие в «самом серьезном заговоре» в истории страны.

Я не оставлял надежды вернуться в мусульманский мир, но денег как всегда не было, я пытался доучиться на скромную стипендию. И однажды вновь пригодились мои таланты бойца.

В Оденсе существовала очень беспокойная сомалийская община. Как-то мне позвонил сомалийский приятель с просьбой приехать на свадьбу, где разыгралась ссора.

Добравшись до места проведения торжества, я понял, что конфликт мне до боли знаком. Вопреки указанию имама, приглашенных, мужчин и женщин, посадили вместе, а из колонок гремела музыка. Подобные западные нравы салафиты считали анафемой.

Мое вмешательство лишь обострило конфликт, и один из гостей бросился на имама с ножом. К счастью, я не растерял отточенные в клубах Корсёра навыки и сумел выбить у нападавшего нож. Однако сообщника не заметил, и тот ударил меня по голове бутылкой. От удара потекла кровь, дебошира оттащили.

Из боязни, что дело дойдет до полиции, руководители общины заверили, что напавший на меня ответит по шариату. Мне предложили либо ударить его бутылкой по голове, либо простить, либо требовать за нанесенный мне физический ущерб 3000 долларов. Ни прощать его, ни возвращаться в тюрьму за нанесение побоев мне не хотелось. А вот деньги дали бы мне неожиданную возможность снова уехать.

В последнее время я просматривал мусульманские «супружеские» сайты в Интернете, в надежде найти и религиозную, и вместе с тем привлекательную партнершу. Они не считались сайтами знакомств и были куда чопорнее американских аналогов. Женщины писали о себе сдержанно, чаще обещая быть кроткими, послушными и верными женами. Все в хиджабах и у всех покорное выражение лица. И я обратил внимание на одну из жительниц марокканской столицы. Карима[31] говорила по-английски, была хорошо воспитана и неукоснительно соблюдала религиозные обряды. Она спросила меня напрямик: я хотел бы на ней жениться?

Нападавший быстро заплатил деньги, и я с чистым датским паспортом без каких-либо обязательств перед обществом вскоре вылетел в Рабат.

В Рабате меня встретил брат Каримы — так сказать, «комиссия по проверке». Еще не увидев Кариму, я получил приглашение в одну из радикальных мечетей в Намазе, бедном пригороде Рабата. Здесь тоже процветал салафизм: мое пребывание в Йемене и знакомство с шейхом Макбилем распахнули все двери. И произвело впечатление на семью Каримы.

Карима была молода, миниатюрна, смугла, с миндалевидными глазами и потупленным взором, подтверждавшим ее приверженность вере. Мне она показалась и привлекательной, и умной. Она уже подумывала о переезде со мной в Йемен или в Афганистан для более чистой жизни в согласии с верой. Несколько дней спустя мы поженились в доме ее семьи. Может показаться смешным, что можно пожениться всего через несколько дней после первой встречи, но так диктовала нам вера. Никаких свиданий, никаких романтических ужинов, никакого изучения друг друга. На все воля Аллаха.

О моем переезде в Йемен позаботилось и датское государство. Одним из аспектов его широкой системы социального обеспечения были молодежные образовательные гранты. Я обратился с заявкой на изучение арабского в институте «КАЛЕС»[32] в Сане и без вопросов получил грант. Карима осталась в Марокко, а я приступил к подготовке к нашей новой жизни в Йемене.

В апреле 2001 года я снова вылетел в Сану. У меня было странное чувство, будто я лечу на родину. Если первая поездка вызывала тревогу, волнение, то на этот раз все уже было знакомо и узнаваемо для меня. Хаос улиц не подавлял, а радовал меня, я был счастлив вновь встретиться со знакомыми и проводить долгие вечера на крытых террасах в беседах о вере и мире. И я полюбил этот бедный уголок Аравийского полуострова. Там велась борьба за суть моей религии.

Район Саны, где я обосновался, оказался куда оживленнее тихого и уравновешенного пригорода где-нибудь в Дании. Я невольно улыбался, видя облупленные тележки с фруктами и овощами, которые толкали худощавые молодые люди, крошечные киоски, торговавшие жвачкой и сигаретами, стоявших на углу стариков с четками.

Йеменские бюрократы разрешили Кариме приехать ко мне в Сану только через несколько месяцев. Те же бюрократы не могли сдержать моих друзей-салафитов, в мое отсутствие ставших активнее и радикальнее. И «Аль-Каида» уже считала Йемен ареной атаки на интересы Запада. За пару месяцев до моего возвращения террористы-самоубийцы на борту начиненного сотнями килограммов взрывчатки катера врезались в стоявший на рейде Адена американский эсминец «Коул»[33]. Прогремевший взрыв унес жизни 17 американских моряков, а корабль едва не затонул.

Абдул, при моем отъезде тощий подросток, превратился в уверенного в себе молодого человека, знакомого с множеством джихадистов и неплохо владевшего английским. Он часто приходил ко мне в гости (я снял дом), и мы подолгу говорили о жизни и о вере. Абдул убеждал меня не читать книг салафитов, не поддерживавших джихада, и мы с увлечением изучали веб-сайты о конфликтах в Индонезии и Чечне.

Как-то вечером я зашел к нему домой (он жил с матерью) — в простой дом из шлакобетонных блоков на немощеной улице в Сане. В грудах мусора рылись голодные кошки, дети играли в футбол или бегали с обручами. У Абдула я застал Хусейна аль-Масри, египетского джихадиста, в свое время предлагавшего мне поехать в лагеря бен Ладена.

Мы пили чай, сидя на полу, и стало ясно, что, пока я был в Лондоне, Абдул не терял времени даром. Шепотом, но, не скрывая гордости, он сообщил мне, что ездил в Афганистан, побывал в лагерях «Аль-Каиды» и даже — якобы — встречался с самим Усамой бен Ладеном.

— Он сражается за дело Аллаха, — заявил Абдул. — Эти нападения на американский военный корабль и посольства — только начало, — сказал Абдул о терактах «Аль-Каиды» в посольствах США в Найроби и Дар-эс-Саламе в 1998 году. — Сейчас в Кандагаре и Джелалабаде много истинных мусульман со всего мира.

Они с аль-Масри сказали мне, что могут переправить меня в Афганистан — помогать создавать там Землю Обетованную. Иногда я спрашивал себя, не привирал ли Абдул о своих подвигах, однако он в самом деле хорошо знал Афганистан, и никто из членов «Аль-Каиды»[34], которых я встречал впоследствии, рассказы Абдула не опроверг.

Мне вдруг и самому захотелось там побывать. Вероисповедание уже перестало быть препятствием. Вернувшись в Йемен, я, вдохновленный Абдулом, буквально глотал книги проджихадистских ученых-исламистов и даже перевел кое-что на датский язык. Ради подготовки к джихаду как необходимости я отказался от салафитского пуризма.

Не только религиозный пыл побуждал меня ехать в Афганистан. Один из моих лондонских знакомых — наполовину барбадосец, наполовину англичанин — рассказывал мне о тренировочных лагерях в Афганистане, еще сильнее растравив мою страсть к авантюрам. Он говорил о величественных горах, об обучении владению оружием, об истинном духе боевого товарищества.

— Я быстро вернусь, — сказал Абдул. — Шейх сказал, люди вроде тебя должны быть там, — добавил он, имея в виду бен Ладена. Абдул показал мне видео из Афганистана. Кадры запечатлели моменты тренировок новобранцев на полосе препятствий и запуски ракет. Впоследствии видеозапись стала культовой.

— Я хочу поехать, — ответил я.

Мне не терпелось оказаться с моджахедами в горах Афганистана. Скоро ко мне в Сану должна была приехать молодая жена, но думать я мог только о подготовке к джихаду.

— Мы можем устроить тебе авиабилет до Карачи, там тебя встретят и переправят в Афганистан, — объяснял Абдул.

Карима приезжала в середине лета, и я был на распутье. Я понимал, что не мог просто бросить ее в Сане и рвануть в Гиндукуш, хотя Карима признавала, что участие в джихаде — мой религиозный долг. Но в Сане она никого не знала.

Я добился аудиенции у Мохаммеда аль-Хазми, одного из радикальных священнослужителей, с которыми я встречался во время предыдущего пребывания в Сане.

— Я хочу обучаться с моджахедами в Афганистане, — заявил я ему.

— Машаллах, это хорошо. По шариату ты не вправе оставить жену одну, только на попечении кого-то из старших мужчин семьи: отца, брата или дяди. Но для джихада возможно исключение. Твоя жена может остаться в твоем доме в Сане, в семье того, кто сдает тебе жилье.

Подход ко всему, связанному со священной войной, отличала большая гибкость.

Абдул, только что вернувшийся из Афганистана, дал мне другой совет: взять жену с собой, чтобы мы совершили хиджру — то есть уехали в мусульманское государство. Он передал мне призыв Усамы бен Ладена к джихадистам привозить семьи. Многие так и поступили: когда в том же году пал последний опорный пункт «Аль-Каиды» в горах Тора-Бора, среди погибших и беженцев были женщины и дети[35].

Кариму я решил не брать, решение показалось мне еще более правильным, когда в начале августа она сообщила мне, что беременна. Однако даже несмотря на это, она согласилась на мой неизбежный отъезд.

Однажды после утренней молитвы я заметил, как она спускалась по лестнице. Карима страдала от жары — по утрам ее мучил токсикоз, у нее болела спина. Она выглядела бледной и усталой, и чутье подсказало мне поддержать ее и моего будущего ребенка. Поэтому я решил повременить становиться воином Аллаха.

— Я остаюсь с тобой, — сказал я жене. — Я не могу оставить тебя здесь одну — беременную и без средств к существованию в чужом городе, даже под защитой хозяина дома.

Карима расплакалась. Я почувствовал, что бросить ее будет дурно с моей стороны. А перспектива стать отцом сильно охладила желание ехать в Афганистан.

Вместо поездки в Афганистан я ненадолго вернулся в Даммадж. В июле в саудовской больнице скончался великий салафитский религиозный лидер шейх Мукбиль. Хоронили его в Мекке, но медресе проводило траурные мероприятия. Сотни его бывших учеников собрались со всего арабского мира, многие из них рыдали во время молитв. Казалось, без шейха наступит страшная пустота. Среди скорбящих был мой американский друг, обращенный Клиффорд Ньюмен с сыном Абдуллой. Он показал мне автомат «Узи», который он приобрел для самозащиты от шиитских племен в этих местах.

На мои воинственные настроения здорово повлияли события 11 сентября 2001 года. Во второй половине дня я зашел в парикмахерскую в Сане. Из угла ревел арабский канал новостей «Аль-Джазира». Едва я зашел, начался прямой репортаж из Нью-Йорка. Я видел объятые пламенем здания Всемирного торгового центра. Из комментария сразу понял, что совершен террористический акт.

Я помчался домой и включил радио, там информация о нападении была более подробная. До этого дня среднему салафиту имя Усама бен Ладен мало что говорило. Его уважали за отказ от роскоши и борьбу за создание в Афганистане исламского государства. Но ничто не предвещало роста влияния «Аль-Каиды». Несмотря на атаки на американские посольства в Восточной Африке и корабль ВМФ США, никто из моих знакомых не ожидал, что «Аль-Каида» перенесет войну на территорию США. Кто-то считал Усаму бен Ладена лжепророком, кто-то осуждал за жертвы среди мирного населения. Но у большинства моих знакомых в Сане — в особенности собравшихся в тот вечер в мечети шейха Мохаммеда аль-Хазми — эйфория заглушала трезвый взгляд на атаку в Нью-Йорке.

Аль-Хазми был популярен в среде молодых радикалов в Сане. Обращаясь в тот удушливо жаркий вечер к прихожанам, он выражался недвусмысленно.

«Произошедшее — всего лишь возмездие за притеснения мусульман и оккупацию исламских земель американцами», — заявил Аль-Хазми, имея в виду продолжающееся присутствие американских вооруженных сил в Саудовской Аравии и в других странах Персидского залива.

Все прихожане возблагодарили Аллаха. В тот момент я уже не сомневался, кто именно совершил этот акт, и слышал, что, возможно, погибло около 20 000 человек. Я видел мало видеоматериалов и не знал, как реагировать на подобную террористическую акцию — пусть даже как джихад братьев-мусульман. Было очень много вопросов. Ислам разрешал акты террористов-смертников? Даже если мишень теракта мирное население далекой страны?

Многие салафиты, даже в Сане, осудили 11 сентября 2001 года. Они утверждали, что в исламе оправдания подобному нет и быть не может. Но несколько дней спустя я нашел теологический ответ, укрепивший желание участвовать в джихаде. Саудовский имам, шейх Хамуд Ибн Укла, издал пространную фетву в поддержку теракта 11 сентября, оправдывая убийство гражданского населения, если оно «смешалось» с военными, и проводя параллель с американским ударом 1998 года по предполагаемому объекту «Аль-Каиды» в суданской столице Хартуме.

«Когда Америка совершила воздушный налет на фармацевтическую фирму в Судане, разрушив здание и убив работников компании, как это называется? Разве нападение Америки на суданскую фирму не теракт?» — вопрошал шейх.

Я жадно вчитывался в строки фетвы, а другие имамы осуждали шейха Ибн Уклу. Известный сторонник «Талибана» еще до 11 сентября, он постоянно подвергался нападкам клерикальной верхушки Саудовской Аравии. Но в первые лихорадочные дни сразу после 11 сентября именно его аргументация была тем, что я хотел услышать.

В конечном счете я признал, что в этом столкновении цивилизаций я на стороне мусульман. Спустя несколько недель после 11 сентября, когда Соединенные Штаты вторглись в Афганистан, президент Джордж Буш заявил: «Вы с нами или с террористами?»[36] Это не оставило мне выбора — я не мог принять сторону кафиров, Усама бен Ладен был чист, он был герой. Президент Буш не верил в Аллаха и Мухаммеда как его посланника. Он объявил крестовый поход против ислама — именно так он и выразился, — чем подтолкнул многих колеблющихся мусульман к моджахедам.

В спорах о том, как следует реагировать мусульманам, я потерял много друзей-салафитов. Но мне они казались просто трусами, отвернувшимися от братьев по вере. Зато я приобрел немало новых друзей среди джихадистов. Многие из них уехали в Афганистан. Некоторые знакомые боевики все время ждали американского вторжения в Йемен: я даже сказал Кариме, что в Марокко она будет в большей безопасности.

Мы с Абдулом много спорили о выборе пути.

— Мурад, я должен кое-что тебе сказать, — обратился он ко мне как-то вечером. — Я много ездил по поручению шейха Усамы. Передавал для него сообщения. Помнишь то видео, которое я тебе показывал? Я сам тайно провез его из Афганистана.

— Машаллах! — только и ответил я на это.

Я и одобрял и не одобрял его. На все воля Божья.

— Видишь одного из угонщиков самолета?

Заснятый на видео молодой человек сидел за зенитным орудием.

— Я встречал его там. Но никто не сказал мне, что планировалось.

Меня это впечатлило. Абдул, едва выйдя из подросткового возраста, оказался в кругу особо доверенных лиц.

7 октября — в тот день США обстреляли Афганистан крылатыми ракетами — я с друзьями сидел дома в Сане. Войну в Афганистане мы понимали очень просто: на одной стороне «Талибан», невзирая на все ошибки все же представлявший ислам, на другой — позорный союз США, коммунистов, таджикских полевых командиров и шиитов.

Я ненавидел тех салафитских ученых, которые боялись назвать конфликт с Америкой священной войной, джихадом ради самообороны. В нашем кругу был популярен хадис: «Если увидите над Хорасаном (Афганистан) черные флаги, сразу вставайте под них». Казалось, сам Пророк благословлял нас на войну за будущее ислама.

Так же думал мой американский друг и салафит Клиффорд Ньюмен. В начале декабря он приехал ко мне и был очень взволнован.

— Мурад, смотрел новости? — спросил он. — На всех каналах американец, захваченный в плен в Афганистане. Направил его туда я.

Он имел в виду Джона Уокера Линда, так называемого «американского талиба», у которого телекомпания Си-эн-эн взяла интервью сразу после его пленения в Афганистане. В прошлом году Линд учился в институте арабского языка «КАЛЕС» в Сане, откуда направился в Пакистан, а потом в Афганистан. Ньюмен сказал мне, что уехать Линду помог он.

Насколько я понимал, нападение на наших братьев-мусульман означало, что теперь джихад был долгом каждого мусульманина. Я стал собирать деньги на «Талибан» и тех, кто собрался сражаться в его рядах. Это не осталось незамеченным йеменскими разведслужбами. Меня вызвали в комитет мечети, куда я обычно ходил в Сане.

— Мурад, — обратился ко мне тщедушный старик, — эта мечеть рада всем мусульманам, и у нас есть обязанности перед всеми нашими прихожанами. Некоторые, и мы в их числе, обеспокоены тем, что это святое место привлекает повышенное внимание. Ты, возможно, заметил тех, кто с другой стороны улицы ведет наблюдение. Они и за тобой следят. И мы не можем здесь собирать деньги для войн за границей.

Он сделал паузу и обвел взглядом остальных членов комитета.

— Нам сказали, что тебе лучше не приходить сюда ради нас и ради себя. Надеюсь, ты все понимаешь.

Теперь я уже оглядывался, идя по улицам. Несколько раз я замечал, как один мужчина следовал за мной, и, если я оглядывался, он всегда останавливался, якобы посмотреть на витрину какой-нибудь лавочки, либо менял направление. Я даже решил проверить свой автомобиль — а может, кто-то испортит тормоза или всадит какую-нибудь штуковину? Говоря по телефону, я слышал странные щелчки. Все это было очень неприятно. Надо было уезжать из столицы, и в последние дни 2001 года я отвез Кариму на юг.

Город Таиз — один из исторических центров Йемена — расположен среди высоких горных цепей на полпути между Саной и Аденом. В сезон дождей грозы освещают горные вершины. Его жители считают Сану отсталым местом, в Таизе куда больше промышленных предприятий, хоть они и портят вид города. Предместья занимают уродливые бетонные коробки заводов и фабрик. На Западе такого бы не потерпели. Но мечети Таиза великолепны. Я заметил, что здесь, как и в Сане, очень многие молодые люди настроены весьма воинственно. Я посетил мечеть, где чествовали ветеранов войны в Боснии и в Чечне, и еще нескольких человек, проходивших подготовку в афганских лагерях бен Ладена. Узнав, что за мной следят йеменские службы безопасности, они принялись меня обнимать. Скоро я обошел чуть ли не весь город, меня приглашали в гости многие боевики, желавшие принять участие в новой войне.

Среди молодых людей, с которыми я познакомился в Таизе, были и будущие террористы-смертники, участники атаки в октябре 2002 года на французский танкер «Лимбург»[37] в Аденском заливе.

Через несколько месяцев после нашего переезда в Таиз, 6 мая 2002 года, Карима родила мальчика. Мы назвали его Усама. Когда я сообщил об этом матери по телефону, она была в шоке.

— Нельзя его называть этим именем, — завопила она. — Вы с ума сошли?

— Мама, — ответил я, — если это так, то на Западе нельзя называть сыновей именами Джорджа или Тони. Это они объявили войну исламу.

В общем, мы говорили на разных языках.

Глава седьмая Семейная вражда Лето 2002 года — весна 2004 года

Даже если мы назвали первенца Усамой, бабушка все равно имела право его увидеть. Это был и удобный повод уехать на время из Йемена. Службы безопасности явно под давлением американцев усилили контроль за иностранными «активистами».

В погожий день конца лета 2002 года уютный дом в пригороде родного Корсёра украшали марокканские и датские флаги, что смотрелось немного странно. Так мои родители решили приветствовать меня и мою жену. Супружеская пара тоже была достаточно странной: датчанин-джихадист и жена-марокканка. Тети, дяди и новоиспеченные прабабушка и прадедушка — все пришли посмотреть на первенца нового поколения семьи, трехмесячного мальчика с копной темных волос по имени Усама.

Мой отчим держался в стороне. Видимо, не забыл, что я отправил его на больничную койку. Мать пыталась скрыть раздражение из-за выбора имени для внука, я — презрение к ней, как немусульманке. Я попытался (как требовала от меня вера), хоть и явно напрасно, убедить ее принять ислам, она же никак не могла заставить себя называть меня Мурадом. Но моя вера дала ей и утешение — по крайней мере, я не собирался становиться преступником. Хотя узнай она, с кем я общался в Сане и Таизе, она бы так не думала. Мать понятия не имела о моем нынешнем радикализме. Думаю, отчасти потому, что просто не желала об этом ничего знать.

После 11 сентября отношение к мусульманам в Дании ухудшилось. На улице Карима носила никаб, оставлявший открытыми только глаза. И перчатки, даже летом. Я ходил в традиционном широком таубе. Прохожие смотрели на нас с нескрываемым подозрением.

Несколько месяцев спустя гостеприимство моей матери иссякло, да мне самому поднадоели эти европейские порядки. В связи с нападением на «Лимбург» мои знакомые в Таизе советовали не возвращаться в Йемен — братьев-мусульман хватали десятками. Если остаться в Дании, надо было держаться «своих» — жить среди серых жилых домов пригорода Оденсе Вольсмосе, где мусульман было больше, чем датчан. Многие были из Сомали, Боснии и Палестины. В датских СМИ стали появляться статьи об уровне преступности в Вольсмосе, то есть главный козырь крайне правых партий.

Мы переехали в необставленную четырехкомнатную квартиру. Хотя на улице с закрытым лицом Карима чувствовала себя лучше в родном арабском окружении, ей не нравилась наша скромная жизнь, мои вечные споры на тему джихада вместо попыток найти работу, пусть и низкооплачиваемую. В Вольсмосе было неспокойно из-за разборок различных криминальных группировок, и по ночам нас иногда будила стрельба.

Вскоре я вновь возобновил контакты со старыми друзьями: с Мохаммедом Захером, с которым мы вместе рыбачили несколько лет назад. Я заметил, что Захер стал куда воинственнее и агитировал всех своих приятелей переходить в ислам.

Абдулла Андерсен работал ассистентом преподавателя: гладко выбритый, с копной черных волос, полный и круглолицый, он был неуверенным в себе и робким, легко попадал под чужое влияние и во всем слушался Захера.

Ничто не говорило о том, что оба планируют совершить в Дании теракт.

В сентябре 2006 года Захер, Андерсен и еще несколько экстремистов были арестованы в Вольсмосе в результате успешной операции датских спецслужб по внедрению агентов в среду исламистов. Возмущенная публикацией в Дании карикатур на пророка Мухаммеда группа задумала нападения на здание датского парламента, ратушу Копенгагена и редакцию датской газеты «Юйландспостен». В ванной квартиры Захера полиция нашла стеклянную банку с 50 граммами взрывчатки. Его осудили и приговорили к 11 годам. Андерсен получил 4 года[38].

Среди исламских радикалов в Вольсмосе я стал чем-то вроде знаменитости после интервью одной датской газете, в котором отказался осудить теракт 11 сентября 2001 года, раз люди на Западе продолжают поддерживать санкции США против Ирана, в результате которых в Иране умерло много детей. Сравнение не совсем корректное, зато обеспечившее мне множество друзей в радикальных мечетях[39].

Работы у меня не было, но я продолжал получать пособие от датского правительства для учебы в Йемене, хотя мне было далеко за 20, жил я в Дании и даже не ходил в вечернюю школу. Эти средства позволяли мне проводить дни в молитве. Я писал на исламистских дискуссионных форумах и следил за растущим архивом джихадистских видео. Я постепенно принял воззрение такфиров и стал считать некоторых других мусульман кафирами — неверными. Среди них был Насер Хадер, сирийский иммигрант и первый мусульманин, избранный в датский парламент, который говорил по радио о совместимости ислама и демократии. А потом принялся критиковать законы шариата. Вне себя от гнева, я написал на исламистском интернет-форуме: «Он — муртад [отступник]. Вам не нужна фетва, чтобы убить его».

Моя преданность идее и вере не знала границ. Я с другими потенциальными джихадистами, включая Захера, тренировался в стрельбе в секциях пейнтбола.[40] Однако для нас это была не игра — мы уменьшали защитное снаряжение, чтобы при попадании шарика чувствовать боль. Один вид тренировки даже включал вызов на себя огня другой команды. Хотя я тогда об этом не знал, но за всеми моими действиями, особенно в Интернете, следили датские спецслужбы. Я оказался в двусмысленном положении — одно министерство Дании меня финансировало, другое предоставляло местожительство, а третье следило.

Повсюду наблюдались рост численности радикальных группировок и их объединение, разведывательные службы изо всех сил старались понять, кто из их членов террорист не только на словах, но и на деле.

Кариме не нравилось ни в Оденсе, ни в Дании, а к началу 2003 года она была беременна нашим вторым ребенком. Я надеялся, что в Великобритании ей будет лучше. Во второй раз я отправился в Англию на поиски работы и квартиры, чтобы обеспечить жену и детей. И снова выяснилось, что у женщин свои соображения. Я день за днем звонил домой, но мне никто не отвечал. Я звонил в больницы, в полицию, матери, но тщетно — Каримы никто не видел. В конце концов, позвонив ее брату в Рабат, я узнал, что Карина с Усамой вернулась в Марокко.

Наши отношения испортились. Она оставалась набожной мусульманкой, но одновременно, казалось, жаждала комфортабельной жизни в Европе. Захудалая квартира не соответствовала ее ожиданиям, и она начала ругать меня за то, что я не мог как следует ее обеспечить. Я даже подумал, что ее смирение и покорность несколькими годами ранее в Рабате были хорошо продуманной маской.

Злой и разбитый, я вылетел в Марокко. Потратив месяц и много денег, я добился встречи с Усамой и Каримой. К тому же я настоял на том, чтобы она рожала в частной клинике. С помощью друзей я собрал необходимую сумму. Наша дочь, Сара, родилась в начале августа.

Это было время перемен. В марте начался «шок и ужас» американского вторжения в Ирак, напоминавшего голливудский сценарий. Я смотрел, как американские солдаты, переходя границу Ирака, несли Библии, словно смертельное оружие против мусульман. Ни я, ни мои знакомые не сочувствовали тирану Саддаму Хусейну. Мы вообще считали его атеистом. Но никто из нас не поверил президенту Бушу, обвинившему режим Саддама в сотрудничестве с «Аль-Каидой» или тайном создании оружия массового уничтожения. Мы рассматривали это вторжение как новую войну с исламом и еще одно основание объявить Западу джихад.

Унижение еще одной мусульманской страны свершилось. Американские танки за считаные дни дошли до Багдада. Иракская армия рухнула, а руководство страны сдалось или сбежало. Над всей страной развевался звездно-полосатый флаг. Цели американской войны были амбициозны. Они собирались превратить Ирак в маяк демократии для остального арабского мира, который должен был за ним с благодарностью последовать. Исламу следовало убираться.

У меня были неотложные личные проблемы, ими мне надо было заняться. Если я хотел сохранить брак, мне надо было найти работу, чтобы мы могли жить в лучших условиях. В Дании мое досье не позволяло мне получить хорошую работу. В Англии шансы получить работу были выше. Да и остановиться можно было у бывшего сокамерника Сулеймана, с которым шесть лет назад я приехал в страну на пароме. Мы с Каримой договорились: я нахожу в Англии работу, и она с детьми приезжает ко мне.

В Англии я жил у Сулеймана, который переехал из Милтон-Кинс в квартирку на первом этаже в городе Лутоне, к северу от Лондона. По возвращении из Марокко я получил работу водителя автопогрузчика на складе в соседнем Хампстеде. Вряд ли такова цель решившего посвятить себя джихаду. Но если я хотел снова увидеть детей, на это было необходимо пойти.

Если Вольсмосе кипел воинственностью, Лутон был готов взорваться. В Лутоне было очень много кашмирских иммигрантов из Пакистана, высокий уровень безработицы и растущая дискриминация. Дети многих иммигрантов осуждали британский образ жизни, стремление родителей ассимилироваться в Англии и обратились к радикальному исламу, а война в Ираке подлила масла в огонь.

Я скопил достаточно денег для аренды приличного дома, к концу 2003 года редкий приступ самодисциплины окупился. Карима приехала с Усамой и Сарой, и мы скромно зажили на окраине Лутона, на Коннахт-роуд. Улица была плотно застроена домами послевоенного образца, забита машинами и фургонами. Перед домами ни намека на садик, только тротуар и мусорные контейнеры. Поначалу Карима была рада и довольна. В парандже она ничем не отличалась от сотен женщин в Лутоне. Но по той же причине город привлекал ультраправых, и часто происходили стычки на расовой почве.

В Лутоне я быстро сошелся с мусульманами-единомышленниками. Мы ходили по городу и, поедая цыпленка с жареным картофелем, толковали о джихаде. Я познакомился с самыми известными радикалами в арабском мире. Исламистский мятеж в Ираке вдохновил нас и послужил платформой для радикально настроенного проповедника Омара Бакри Мохаммеда — человека, которому не составляло труда быстро собрать толпу.

Впервые я услышал его весной 2004 года в небольшом общественном центре на Вудлэнд-авеню, где собирались самые воинственные мусульмане Лутона.

Для такого случая я нарядился шальвар-камиз, чтобы не выделяться в толпе молодых бородачей, одетых как талибы. Женщины были все одеты в черное и размещались отдельно от мужчин на последних рядах.

В зале послышался ропот, когда к кафедре, опираясь на трость, вышел высокий полный имам с густой бородой в огромных очках.

— Братья, я принес вам важные новости. Моджахеды в Ираке восстали и побеждают. Они вселяют страх в американцев, — проревел он со странным акцентом — помесью родного сирийского диалекта арабского и кокни лондонского Ист-Энда.

Восстание в иракской Фаллудже вселило в джихадистов надежду. Город в пятидесяти милях к западу от Багдада был суннитской цитаделью, чье население никогда не приветствовало американцев. Сразу после их прихода и попыток навести в школах свои порядки начались протесты, которые переросли в столкновения. Американские солдаты открыли огонь[41] по мятежникам и убили несколько человек. В ответ иракские повстанцы вывесили на мосту обугленные тела четырех американских контрактников. Американцы столкнулись с мощным отпором, и Фаллуджа стала для джихадистов во всем мире символом и примером сопротивления. Вдохновленные отступлением американцев джихадисты объявили город исламским эмиратом и ввели в нем шариат.

— Субханаллах, Аллах акбар! — проревел Бакри Мохаммед. — Я только что получил поздравления от братьев в Ираке из Фаллуджи, и они сообщают об успехе в борьбе. Они просят, чтобы мы продолжали борьбу за нашу веру. Сам шейх Абу Мусаб ас-Заркави передает нам поздравления, — продолжал он.

Иорданец Заркави выстраивал новую структуру «Аль-Каиды» и прославился в экстремистских кругах как борец против американской оккупации.

Аудитория упивалась словами Омара Бакри. Он был не из тех, кого гложут сомнения. Пусть его толкования Корана оставляли желать лучшего, зато он обладал харизмой, и у него были ответы на насущные вопросы и масса ценных связей. И особенно мне понравилось, как он использовал Коран, хадис и вековое мусульманское право для оправдания войны бен Ладена.

Омар Бакри возглавил группировку «Аль-Мухаджирин», союз радикальных мусульман Британии, ярых сторонников «Аль-Каиды». Он балансировал на зыбкой грани между свободой слова и подстрекательством к терроризму. Угонщиков 11 сентября Бакри назвал «великолепными девятнадцатью»[42], а в онлайн-проповедях, которым внимали сотни молодых радикалов, оправдывал джихад против «крестоносцев» в Ираке и Афганистане.

Посетив его следующие проповеди, я убедился, что они были призывом к джихаду. Омар Бакри заявил, что Соединенные Штаты уничтожают мусульман и святая обязанность всех мусульман дать им отпор. Он часто приводил слова Корана:

«Воистину, те, кто сражаются против Аллаха и Его Посланника и стремятся сотворить на земле нечестие, в воздаяние должны быть убиты или распяты, или у них должны быть отсечены накрест руки и ноги, или они должны быть изгнаны из страны. Это будет для них позором в этом мире, а в Последней жизни для них уготованы великие мучения»[43].

Иногда его ассистенты пользовались проектором, показывая изображения иракцев, предположительно убитых американцами. Были обнародованы и фотографии издевательств над заключенными в тюрьме Абу-Грейб под Багдадом. Такое неприкрытое унижение мусульман переполняло меня гневом.

По словам Омара Бакри, в этой войне не различают гражданских и военных, виновных и ни в чем не повинных. Различие только между мусульманином и неверным, и жизнь неверных ничего не стоит. «Аль-Мухаджирин» Бакри основал в Великобритании в 1996 году и год от года склонялся все к большему радикализму, в особенности после 11 сентября. Хотя многие считали его просто крикуном, некоторые его последователи, плохо знавшие ислам, безоговорочно ему верили и совершали под его влиянием теракты. Несколько его последователей оказались замешаны в террористических заговорах — включая и спонсируемые «Аль-Каидой» — речь идет о взрывах в людных местах, таких как ночной клуб «Министри оф Саунд» в Лондоне[44]. Трудно точно сказать, сколько он вдохновил молодых боевиков из тех, кто впоследствии совершил теракты — сам он непосредственно в их подготовке не участвовал и не был в курсе их планов.

Когда двое террористов-смертников из Британии[45] совершили теракт в одном из баров Тель-Авива, Омар Бакри хвастал, что они ходили на его курсы исламского права, но утверждал, что ничего не знал об их замыслах. Также Омар Бакри говорил о «Соглашении безопасности» — по нему живущие в Великобритании мусульмане не должны совершать теракты на территории страны, но зато могли вести джихад за границей. Он поведал историю о последователях Пророка Мухаммеда, которым предоставили защиту и гостеприимство в христианской Абиссинии. Поэтому в Коране было понятие соглашения, когда мусульманам воспрещены враждебные действия против жителей страны, предоставившей им убежище. Это был искусный способ избежать неприятностей и столкновений с жестким антитеррористическим законодательством Великобритании.

На лекциях Омара Бакри в задних рядах сидел незаметный британец пакистанского происхождения Абдул Вахид Маджид. Жил он в Кроли, небольшом городке к югу от Лондона, но приезжал в Лондон на лекции. Абдул Маджид был из молодых последователей Омара Бакри в Кроли, кое-кто из них планировал взорвать лондонский ночной клуб «Министри оф Саунд». Маджид в заговоре не участвовал, но через несколько лет стал шахидом в «Аль-Каиде».

Вскоре я стал посещать лекции Омара Бакри для людей узкого круга, вроде Абдула Маджида. Впечатление на Бакри произвело мое пребывание в Йемене и то, как я назвал сына. Он любил обращаться ко мне Абу Усама (отец Усамы).

Лекции проводились минимум раз в неделю в доме последователей в Лутоне, присутствовало 6—10 человек. Завершались они обильным ужином, подавали ягненка или цыплят. Угощал хозяин. Омару Бакри нравились его яства.

За закрытыми дверями Омар Бакри говорил совсем другое. Однажды заявил, что издал фетву, разрешавшую убийство неверных — кафиров — в Англии, поскольку те участвуют в более широком конфликте. Когда рыжебородый пакистанец из Бирмингема, оптик по профессии, спросил его, можно ли нападать на кафиров на улице, тот подтвердил, что можно.

В Великобританию Омар Бакри приехал, скрываясь от суда в Саудовской Аравии, но спокойно благословлял последователей на убийство людей на улицах приютившей его страны, которую он называл своим домом.

Я был в небольшой группе его последователей, срывавших рекламные плакаты с полуобнаженными женщинами. Еще они арендовали киоск в центре Лутона, где раздавали листовки, а из мегафона неслись прозелитские призывы. Однако я в этом участия не принимал. Обстановка и так была напряженная — росло число нападений на мусульманок, и мы чувствовали себя защитниками нашего сообщества. Это не была Фаллуджа, но малая часть той же борьбы.

Мы избили нескольких пьянчуг, преследовавших женщин в парандже. Однажды мы с товарищем из «Аль-Мухаджирин» догнали двоих мужчин, оскорбивших мусульманок в торговом центре «Арндейл». Одного я уложил на пол в магазине бытовой химии «Бутс» и отделал прямо у полок с товарами еще до приезда полиции. Когда футбольный клуб «Лутон Таун» играл домашние матчи, на которые стекались скинхеды, я брал с собой бейсбольную биту или молоток. Но наш кружок, в отличие от других мусульман, не пытался участвовать в политической жизни Англии, считая подобные попытки бесполезными и антиисламскими.

Омар Бакри назначил меня «эмиром тренировок»: я вел в спортзале занятия боксом для группы единомышленников из «Аль-Мухаджирин». И возглавлял вылазки молодых британских исламистов в заповедник Бартон Хилс севернее Лутона, где мы отрабатывали приемы военной подготовки[46], правда, без оружия.

Занятия я организовал как на распространяемых «Аль-Каидой» записях, которые регулярно просматривал. Мои ученики переходили вброд ледяной ручей и взбирались на отвесный противоположный берег — наше главное достижение. Мне и ученикам нравилось быть на природе. Они днями напролет изображали моджахедов — крики «Аллах акбар!» неслись над лесистыми холмами.

Вскоре мои курсы стали популярны, я вел уже с десяток групп. Занимались по 2 раза в неделю. Приезжали даже из Бирмингема.

Исламофобию я испытывал постоянно на собственной шкуре, в особенности при регулярных «дополнительных досмотрах» в аэропортах. Как-то по прилете из Дании меня два часа продержали на таможне в аэропорту Лутон, проверяя багаж и задавая вопросы.

— Это из ненависти к мусульманам? — спросил я таможенника. Тот оскорбился. Его товарищ позвал коллегу-пакистанку в хиджабе.

— Я — мусульманка и могу вас заверить, дело не в нашей религии, — заявила она.

— Вы не мусульманка. Вы просто изображаете из себя мусульманку. Сплошное лицемерие, — парировал я.

В Лутоне я познакомился с Таймуром Абдулвахабом аль-Абдали, молодым иракцем, с раннего детства жившим в Швеции. Мы случайно столкнулись в отделе мужской одежды крупного магазина, где он работал. У Аль-Абдалы были глубоко посаженные карие глаза и роскошные темные волосы, из него мог выйти актер. Но он жил в Лутоне, где об актерской карьере мечтать не приходилось. Мы играли в футбол, ходили в спортзал и встречались на пятничных молитвах.

Иногда Таймур ходил на открытые собрания «Аль-Мухаджирин», скорее из любопытства, чем по убеждениям. Он был тихий, говорил редко. Временами мы спорили на теологические темы, и он журил меня за бескомпромиссный такфиризм. Как и некоторые друзья-мусульмане в Вольсмосе, Таймур меньше всего походил на боевика. Его жена даже лица не закрывала, только волосы. Но несколько лет спустя Таймур обманул мои ожидания и печально прославился.

Бессудное заключение подозреваемых членов «Аль-Каиды» в тюрьме в Гуантанамо, а также скандальные разоблачения Абу-Грейб подлили масла в огонь. Мы в Лутоне издевательски окрестили американского президента «шейхом Бушем», так как исламский истеблишмент Саудовской Аравии почитал американцев, хотя и осуждал их теракты в Ираке, но не упоминал о гибели мирных иракцев от рук американских военных.

7 мая 2004 года иорданский джихадист Абу Мусаб аз-Заркави, не считавший никакую жестокость чрезмерной, казнил в Ираке американца Ника Берга. Заркави записал обезглавливание Берга на видео[47].

Тогда Заркави был для нас едва ли не героем — воевал на передовой и не боялся имевшего огромный численный перевес противника. Сам был готов взять в руки меч борьбы и обрел среди экстремистов Лутона даже больше сторонников, чем Усама бен Ладен.

Видео казни Берга и другие нападения на американских военных в Ираке обретали популярность в среде джихадистов Лутона и других британских городов. DVD-диски с записями распространяли члены «Аль-Мухаджирин».

Я тоже видел запись казни Берга, но до недавних пор не подозревал, что справа от Берга, развязывая тому руки, пока Заркави готовил смертельный удар, стоял Мустафа Дарвич Рамадан, с которым мы разговаривали в датской тюрьме в 1997 году. После освобождения[48] Рамадан вляпался в еще большие неприятности и сбежал сначала в Ливан, а затем в Ирак, где сменил имя на Абу Мохаммед Лубнани — и вступил в исламистскую террористическую группировку «Ансар аль-Ислам».

Лубнани и его 16-летний сын погибли в Фаллудже[49], где сражались с американцами в рядах «Аль-Каиды». Жестокость иракского видео меня не возмутила, а показалась справедливым возмездием за вторжение в мусульманские земли. Врага надо испугать. Аллах сказал Мухаммеду, предпочитавшему не брать врагов в плен, а убивать на войне. По слову Корана: «Не подобало Пророку брать пленных, пока он не пролил кровь на земле. Вы желаете мирских благ, но Аллах желает Последней жизни. Аллах Могущественный, Мудрый»[50].

Я, в отличие от многих последователей Омара Бакри, видел разницу между бушевавшей за тридевять земель войной и окружающей повседневной жизнью. Для молодых людей вроде оптика, посещавшего проповеди для узкого круга, враг был повсюду: в форме и в штатском, в Багдаде и в Бирмингеме. Им все представлялось предельно простым: мы — последователи Аллаха, они — неверные.

Этот подход я считал примитивным и отвергал. Наверное, в силу гуманности натуры мир не казался мне ареной борьбы добра со злом, и зло не вмещало простых людей, кормивших семьи. Вопреки всем фетвам, оправдывавшим 11 сентября, я сомневался, что гражданское население — враг. Джихад я продолжал считать оборонительной войной, орудием защиты веры. Мне просто хотелось любить и быть любимым, как мусульманами, так и немусульманами. К немусульманам — болтая с кассиршей или шофером автобуса, обсуждая футбол или помогая незнакомцу найти товар в супермаркете — я относился по-братски.

И умел отделять веру — и «Аль-Мухаджирин» — от доброжелательного общения с окружающими. Лишь с женой не преуспел. Работу водителя вильчатого погрузчика я бросил и устроился вышибалой ночного клуба. Телосложение позволяло, да и заработок повыше, чем на прежней постоянной работе. К тому же в клубах и пабах Лутона и окрестностей платили наличными, и подоходный налог не шел в казну воевавшей с мусульманами за границей Британии.

Только Карима была недовольна, часто сердилась, ее бесил мой образ жизни «мусульманина-вышибалы». Она чувствовала себя брошенной один на один с непослушными детьми. Усама превратился в шумного непоседу. Как-то во время перепалки из-за моих частых и длительных отлучек из дома на Коннахт-роуд Карима плюнула мне в лицо.

В один ненастный вечер осенью 2004 года она потребовала:

— Ты можешь уехать? Не хочу тебя здесь видеть!

Карима просила меня о «разводе по шариату» и даже подыскать ей нового мужа. Мне претило присутствие чужого мужчины в доме, где жили мои дети, но я познакомил ее с другом-турком. И тот стал ей новым мужем — по крайней мере, по исламским, а не местным законам, — однако три дня спустя они разошлись.

— Я не смог ее взять, — со вздохом сообщил он, и мы оба рассмеялись.

Бездомный и неудачник, я снова оказался на самом дне, как в той датской полицейской машине. Но тогда я сказал себе: все, никакого криминала, дисциплина, чувство собственного достоинства и обращение в доброго мусульманина. Когда все пошло наперекосяк в 2005 году, моя жизнь все больше и больше напоминала денечки в «Бандидос». В конце концов, Коран не запрещал работать вышибалой ночного клуба. Если я находил у посетителя кокаин, я предлагал отдать его либо мне, либо полиции. Вскоре кокаина было вдоволь, и я снова подсел на него после семилетней завязки. Завелась и подруга, блондинка Синди[51], работавшая в фирме по продаже автомобилей, а все свободное время тусовавшаяся на крутых вечеринках.

Ее я впервые увидел с ее приятелем у нашего клуба. Не прошло и трех минут, как она многозначительно на меня покосилась.

— Люблю, когда меня секут, — сообщила она.

— Чем именно? — осведомился я.

Она назвала специальный кнут, наверняка известный садомазохистам, и дала номер телефона.

Жена мне Карима или нет, за внебрачный секс Коран карал сурово.

«Прелюбодейку и прелюбодея — каждого из них высеките сто раз. Пусть не овладевает вами жалость к ним ради религии Аллаха, если вы веруете в Аллаха и в Последний день. А свидетелями их наказания пусть будет группа верующих»[52].

Тем не менее Синди, думаю, такое наказание приглянулось бы. А я следующие месяцы разрывался — то поддавался искушению, то покаянно молился. Я отдался водовороту секса, наркотиков и скандалов, иногда цепляясь за веру.

Один из клубов, где я подрабатывал, находился в городке Лейтон-Баззард. «Шэйдз» был убогим местом: как шрам на некогда милой улочке провинциального городка. Я там насмотрелся на драки и подзаработал денег. Тони, старший швейцар, был приветливым парнем. Ему было чуть за 40, он был неглуп, во всяком случае, умнее среднего вышибалы. Любил поразмышлять и в отличие от идиотов, которых нам приходилось выставлять из «Шэйдз» по ночам, был любознателен. Судьба впервые свела его с обращенным, и его заинтересовало, почему я выбрал ислам.

Холодным февральским вечером 2005 года Тони встретил меня в старенькой «Хонда Аккорд» на вокзале Лейтон-Баззарда. Обычно мы говорили о боксе, работе или о погоде. Но в тот вечер нам приходилось часто останавливаться на светофорах, и он спросил меня прямо:

— Почему Аллах хочет, чтобы одни убивали других? Мурад, а ты не думаешь, что Аллаху больше понравилось, если бы ты, к примеру, учил детей читать?

Я запнулся, не в силах выдать заранее заготовленные в защиту своей религии от презрительных высказываний неверного ответы о необходимости джихада. Прямота вопроса Тони поставила меня в тупик. Обратившись в ислам, я научился ненавидеть врага — подлинного или мнимого — шиитов, «Братьев-мусульман», расистов в Лутоне, потом американское правительство. Понимал, кого и за что ненавидел. И образ врага давал выход гневу. Но одновременно скрывал истинные причины ненависти и агрессивности. Гнев и разочарование переполняли меня с детства: возненавидеть куда легче, чем помириться.

Каверзные вопросы я считал кознями дьявола, вводящего в искушение, дабы подорвать веру. Как только я стал мусульманином, имамы и ученые постоянно напоминали, что сатана всегда готов посеять сомнение. В Коране написано: «Сатана сказал: «Господи! За то, что Ты ввел меня в заблуждение, я приукрашу для них земное и непременно совращу их всех, кроме Твоих избранных (или искренних) рабов».

Гедонистическая жизнь с Синди показалась мне падением — я словно катился по наклонной плоскости к смрадным дням в Корсёре. Надо было бежать, прежде чем зыбучие пески не поглотили меня с головой. И лишь оставленная жена могла — пусть на время — меня спасти.

— Захотел вернуться? — прямо спросила Карима, когда я позвонил. Это было в начале весны 2005 года. Голос звучал устало, но ровно. Мне показалось, ее тяготит не столько наш разрыв, сколько одиночество. Но я все равно был страшно рад снова увидеть детей. И мне не надо ни Синди, ни бесцельного существования.

Раскаяние — огромная сила, и оно помогло мне распрощаться с этим затянувшимся на месяцы недоразумением. Я шагал по окраинам Лутона и повторял про себя слова Аллаха:

«Тем же, которые, совершив мерзкий поступок или несправедливо поступив против самих себя, помянули Аллаха и попросили прощения за свои грехи, — ведь кто прощает грехи, кроме Аллаха?»[53]

Глава восьмая Ми5 является в Лутон 2005 год

30 апреля 2005 года «Ньюсуик» опубликовал взрывной материал. Американские военнослужащие в тюрьме в Гуантанамо оскверняли Коран и издевались над заключенными.

Еженедельник писал, что «следователи, стремясь сломить подозреваемых, спускали Коран в туалет и водили заключенных в ошейнике и на поводке. Офицер по связям с общественностью подтверждает, что 10 следователей Гуантанамо уже привлекли к ответственности за издевательства над заключенными, среди них женщину, обнажавшую грудь, хватавшую заключенного за волосы и садившуюся ему на колени»[54].

Часть материала «Ньюсуик» опроверг, но по всему мусульманскому миру уже прокатилась волна возмущения. В Афганистане прошли беспорядки, приведшие к человеческим жертвам, а в Пакистане оппозиционер Имран Хан воспользовался историей[55] для подрыва позиций президента страны, генерала Первеза Мушаррафа. Джихадисты, в том числе наша группа в Лутоне, жаждали мести.

В середине мая Омар Бакри помог организовать протест у посольства США на площади Гросвенор-сквер в Лондоне, куда вместе с его последователями я отправился из Лутона[56].

Видео демонстрации еще доступно в Интернете[57]. В толпе выкрикивающих оскорбления пакистанцев и арабов заметен высокий широкоплечий датчанин, топчущий звездно-полосатый флаг, тлеющий на лондонской мостовой, и скандирующий: «Бомби, бомби США!», «Помни, помни 11 сентября!».

Выкрикивали мы самые провокационные лозунги. Потом опустились на колени в молитве. После чего, к моему удивлению, человек 200 протестующих улетучились, словно пара лозунгов могла вернуть уважение к исламу и заставить дипломатов Большого сатаны дрожать за пуленепробиваемыми стеклами посольства.

Я был в ярости. Едва я ощутил прилив адреналина, как протест завершился. Не бойцы, а бабы. Надо было атаковать полицейский кордон и попытаться прорваться в посольство. Скорее всего, мы получили бы ранения и подверглись арестам, но по сравнению с оскорблениями, нанесенными нашей вере, это был бы булавочный укол. Я был зол и разочарован в Омаре Бакри. Он произнес пламенную речь и сразу ретировался в лимузине. И вся недолга. Я даже усомнился в его связях с иракскими и другими джихадистскими группами.

В тот вечер я вернулся в Лутон, преисполненный решимости разоблачить болтунов, провозглашающих джихад, но боящихся поступиться комфортом. Со страстью недавно прозревшего я бросился изучать салафию и джихад. Как простой мусульманин, я не мог претендовать на составление фетвы, но хотел опубликовать брошюру «Разоблачение лжесалафитов».

Следующие пару недель я дни и ночи напролет писал памфлет, распухший до трактата — свыше 140 страниц строго аргументированных доказательств, с цитатами из Корана и древних ученых. Лжесалафиты любили поболтать, а сами состояли в тайном союзе с неверными, вторгшимися в мусульманские земли.

«Лжесалафиты нашего времени находят тысячу и одну увертку, отрицая долг каждого мусульманина вести джихад в Ираке и других исламских странах, а также отрицая, что пособники кафиров (неверных) в их крестовом походе против ислама являются вероотступниками».

В конце я призывал к оружию:

«Ваш долг как истинных мусульман состоит в поддержке мусульманских братьев и сестер, гибнущих от рук новых крестоносцев и евреев, я прошу вас хотя бы молиться за них и собирать для них средства, а если можете, отправляться туда, где сражаются ваши братья, или, по крайней мере, помочь тем, кто хочет туда попасть».

Интеллектуально я уже был готов сражаться.

Июньским утром 2005 года мои научные изыскания прервал стук в дверь нашего двухквартирного дома. (К тому времени мы переехали на Помфрет-авеню, еще одну ничем не примечательную улицу Лутона.) Я глянул через окно спальни и увидел полицейского. Постучали снова. Я шепнул Кариме сказать, что меня нет дома.

С лестницы я слышал разговор.

— Что вам надо? — спросила Карима.

— Полиция. Нам необходимо поговорить с мистером Стормом.

— Его нет дома.

— Он дома, нам известно, что он дома.

Я оделся и вышел. Офицер говорил спокойно, но не представился.

— Мистер Сторм, не могли бы вы пройти со мной? Мы хотим задать вам пару вопросов.

Все казалось привычным, уже сотню раз проделанным им ритуалом.

— Нет, — ответил я. — С вами я пройти не могу, но если хотите, можете войти в дом.

Он отказался, и я спросил, в чем дело.

— Ваш автомобиль видели на заправочной станции. Тридцать фунтов топлива, сидевший за рулем уехал, не заплатив.

Я знал, что это вранье. Не придумали ничего лучше.

— Возьмите ключи. Пойдите, гляньте на бензиномер. Никто тридцать фунтов топлива не заливал.

Я пошел с ним и открыл автомобиль. Едва я включил зажигание, полицейский растаял. Вместо него, открывая пассажирскую дверь, стоял молодой мужчина в костюме.

— Мистер Сторм, меня зовут Роберт. Я из британской разведки.

Его слова были как удар под дых.

— Добро, — промямлил я, вылезая из машины. — О чем вы хотели со мной поговорить?

— То, о чем мы будем говорить, опасно, — сказал Роберт, — очень, очень опасно. И очень важно.

В чем опасность, мне было не совсем понятно. Я пригласил его зайти в дом, но он отказался, и мы стояли рядом с машиной. Немного придя в себя, я поразился, насколько он молод. Скорее всего, вчерашний выпускник, и это его первое дело.

Я подумал, что в службе безопасности узнали о моем срыве с наркотиками и считали, что на этом меня можно подцепить.

— Могу я задать вам несколько вопросов? — спросил он снова. Я заметил взгляды, которые бросали на нас через улицу уезжающие на работу соседи.

— Мортен, — произнес он, стараясь говорить легко и непринужденно, — у нас в Великобритании очень опасная ситуация с терроризмом.

— Во-первых, меня зовут Мурад, — ответил я. — Во-вторых, мусульман вам бояться не стоит. Террором тут занимались католики, ИРА, почему бы вам не поискать католиков или испанцев из ЭТА? Почему вам не дают покоя мусульмане? В Великобритании мусульмане никогда не устраивали терактов.

Войдя в роль, я перешел к Ираку.

— Сколько сотен тысяч детей вы убили? Ждали, что мусульмане не разозлятся? Думали, сможете убивать людей и избежите возмездия? Я вас не боюсь. Хотите, соберу вещички, и везите меня в тюрьму.

Роберт улыбнулся и покачал головой.

— Мы не хотим вас арестовывать. Мы просто хотим кое-что у вас спросить.

И датский мусульманин и сотрудник МИ5 вступили в дискуссию прямо на Помфрет-авеню, в шаге от Тритоп Клоуз, в Лутоне.

Но общие рассуждения закончились.

— Что вы думаете об Абу Хамзе? — спросил он.

Абу Хамза аль-Масри — воинственный имам из Египта, «Капитан Крюк», как за протез руки прозвали его беспардонные английские таблоиды. Он утверждал, что потерял руку при разминировании в Афганистане. Он был имамом лондонской мечети в Финсбери-Парк в Северном Лондоне[58].

— Я о нем почти ничего не знаю, — ответил я, что соответствовало действительности. Пути наши никогда не пересекались, его лекций я никогда не читал. — И вам в угоду я его не оклевещу. Вы — неверный, а он — брат-мусульманин.

Стоя у машины рядом с домом, мы проговорили около двух часов. Все это время я спрашивал себя, не предъявят ли мне обвинения по одному из множества антитеррористических законов. Возможно, в МИ5 стало известно о написанной мной в оправдание джихада диатрибе или меня опознали в толпе демонстрантов, протестовавших у американского посольства. Или на меня донес Исламский центр в Лутоне, сочтя меня и моих друзей опасными радикалами.

Роберт собрался уходить. На прощание мы пожали друг другу руки, оба понимая, что это часть игры. Только я не знал, что за происходящим из припаркованной поблизости машины наблюдали два офицера датской разведки. МИ5 со товарищи явно считали, что я стою потраченного времени как потенциальный осведомитель.

Всего три недели спустя после разговора, 6 июля 2005 года, на шотландском курорте Глениглс собрался саммит глав государств и правительств «Большой восьмерки», организованный Тони Блэром. После почти восьми лет пребывания у власти Блэр выглядел уверенно. Поддержкой войн в Афганистане и Ираке с развертыванием большого контингента британских войск он тесно связал Великобританию с Бушем. Но общественное мнение на родине решительно повернулось против войны. Доказательства наличия у Саддама Хусейна оружия массового уничтожения, послужившие обоснованием вторжения, были, по меньшей мере, небесспорными.

Кроме того, войны вызвали гнев многих британских мусульман. Кое-кто отправился в Пакистан, чтобы присоединиться к «Аль-Каиде», талибам и другим группировкам. Некоторые остались, погибли или пропали без вести на племенных территориях, их дальнейшие судьбы неизвестны. Некоторые вернулись домой.

Утром 7 июля Блэр с ведущими министрами правительства представили амбициозную повестку дня саммита. Помощник передал британскому премьер-министру записку. Три террориста-смертника взорвались в лондонском метро, были жертвы, столица парализована. Вскоре четвертый террорист-смертник взорвал лондонский автобус.

Блэр покинул конференцию потрясенный.

— Очевидно, что в Лондоне произошла серия терактов, — сказал он, садясь в вертолет.

В то утро я о бойне в 30 милях к югу не слышал. И понятия не имел, что бомбисты сели на лондонский поезд в Лутоне. Однако мое недельной давности категорическое утверждение в разговоре с сотрудником МИ5 Робертом о том, что Британии не стоит бояться мусульман, внезапно оказалось ложным. Не подозревая о событиях в Лондоне и прогуливаясь по Лутону в мусульманской одежде, я ловил на себе враждебные взгляды.

Мне позвонил друг и рассказал об атаках, мы поспешили встретиться в Вудлендс-центре. Все опасались ответных ударов. Мы уже знали, что около 50 человек убиты и несколько сот ранены.

Хотя все жертвы были гражданскими, я умудрился оправдать нападение. Братья-мусульмане посеяли страх в сердцах кафиров и нанесли удар по финансовому центру государства, ведущему войну против мусульман. Атака наверняка стоила британской экономике десятков миллионов фунтов, которые уже невозможно потратить на войну.

Во мне бурлил адреналин. Мы столько говорили о джихаде, мы приветствовали братьев в Ираке. А теперь он стоял на пороге. Англия стала новой линией фронта в религиозной войне? Все казалось возможным.

Когда на следующий день мы отправились на мусульманскую свадьбу в Лондон, в воздухе было разлито такое напряжение, что его можно было резать ножом. Молодой белый мужчина на тротуаре увидел наш кортеж и поднял руки, словно на него наставили дуло пистолета. Я остановил машину и подозвал его. Увидев, что я белый, он, скорее всего, решил, что обрел союзника своей провокации.

Я плюнул в него, а он побежал к своей машине за монтировкой. Я выскочил, готовясь к драке, но остальные вернули меня на место. Этой свадьбе больше всего не хватало драки на лондонской улице.

В Лутоне произошла череда нападений на мусульман, досталось и Кариме. Обсудить общую угрозу на собрании общины встретились братья из враждовавших сект.

Омар Бакри Мохаммед увидел во взрывах 7/7 положительную сторону. Несколько дней спустя он созвал ближайших сторонников на встречу в Лейтоне, районе восточного Лондона. По его словам, ситуация изменилась. «Гарантия безопасности» — о ненападении британских джихадистов на цели в Британии — разорвана.

— Теперь, — заявил он нам, — джихад пришел в Великобританию. Вы можете делать, что хотите.

Возможно, он знал, что в безопасности. Большинство его приспешников были не готовы следовать по пути шахидов 7/7. Но не из-за отсутствия разрешения.

Если бы не старый датский товарищ и не потеря мобильника, я продолжал бы вечерами слушать напыщенные речи Омара Бакри, а днем обучать добровольцев в английских лесах и полях, пока не позвал джихад.

Наджиба — афганца, выучившегося в Дании на журналиста, — я встретил в 2000 году. Он знал о моем пребывании в Йемене и хотел сделать фильм о тамошних моджахедах. Я должен был свести его с нужными людьми.

Идея меня вдохновила, мне захотелось вернуться в подлинно мусульманскую страну, преданную Аллаху. Со своими тамошними друзьями я чувствовал больше общего, чем с радикальными идиотами в Великобритании. Подъем, испытанный мной сразу после лондонских взрывов, улетучился, и я забеспокоился, что после теракта МИ5 активизирует поиски и заявится снова, чтобы побольше разузнать о британских джихадистах.

Я даже начал натаскивать сына Усаму, которому было 4 года. Мы играли в игру вопросы и ответы.

— Кем ты хочешь стать?

— Я хочу стать моджахедом.

— Чем ты хочешь заниматься?

— Я хочу убивать кафиров.

Я говорил себе, раз белые дети в компьютерных играх убивают темнокожих людей в тюрбанах, я могу учить сына воздаянию. Снова ненависть.

Отношения с Каримой так и не наладились. В наш дом в Лутоне, не зная, что там Карима, приехала Синди. Я во второй раз увидел разъяренную Кариму, выкрикивавшую оскорбления, возмущенную не только и не столько тем, что та со мной спала, но и падением и вседозволенностью западных женщин.

Когда я сказал Кариме о своих планах вернуться в Йемен, она пожала плечами и отвернулась. Ничего не сказала, просто отстранилась. Она чувствовала себя брошенной, нежеланной.

Потому я не сильно удивился, когда в один прекрасный день запикал ее мобильник. Каримы не было.

«Встретимся в отеле. Я тебя люблю», — прочел я СМС.

Меня волновало не то, что она нашла другого. Мы давно друг друга разлюбили, сохраняли отношения скорее ради детей. Фактически она жила в доме, за который платил я, носила мою фамилию, позволявшую ей жить в Европе, и, не разводясь со мной по гражданским законам, по исламским законам искала себе другого мужа.

Вернулась домой она на нервах. Не видел ли я ее мобильный?

Я соврал. Он лежал у меня в кармане.

— Я хочу, чтобы ты пошел прогуляться, пока я его ищу.

Она с трудом сдерживалась.

Я набрал номер, с которого пришло СМС. Ответил мужчина. Потом я узнал, что это живущий в Лутоне палестинец, а его жена-марокканка — лучшая подруга Каримы. У него с Каримой была тайная исламская свадьба.

Я вернулся в дом и потребовал от нее объяснений.

— Я точно знаю, что ты творишь, — спокойно сказал я. — Я знаю, куда ты собираешься, и знаю все. Просто прошу тебя оставить мне детей.

Она злобно глянула на меня.

— Детей ты больше никогда не увидишь, — сказала она. — Никогда.

Схватив Усаму и Сару, она бросилась к входной двери. Я схватил ее, она развернулась и ударила меня в лицо. Она так рванула Усаму за капюшон, что едва его не задушила. Он заплакал.

— Усама останется со мной, — сказал я Кариме, когда тот сжался на полу.

Вскоре я с четырехлетним сыном ушел из дому, а на следующий день узнал, что меня разыскивает полиция. Карима заявила, что я его похитил. Мне показалось, что я скрываюсь от полиции за преступление, которого никогда не совершал.

Даже не попытавшись договориться, увидеться с Усамой и ничего мне не сказав, Карима улетела с Сарой в Марокко.

В конце концов, полиция нашла меня в Литоне, в доме друга. Его мать присматривала за Усамой в мое отсутствие. Когда я вернулся, ее глаза были красными и опухшими от слез.

— Они забрали Усаму, — всхлипнула она. — Сказали, что отвезут его в полицейский участок.

Я позвонил товарищам, и с десяток из них пришли в полицейский участок. В нем стало тесно от множества бород и широких одеяний.

Я был вне себя от ярости.

— Где мой сын? — громко потребовал я. — Верните мне сына.

Усаму уже передали в отдел социального обеспечения, меня отправили в соседнее здание, а остальная необычная делегация осталась ждать в полицейском участке.

Из безликого полицейского участка я вышел в тысячу оттенков серого. В разгар британской зимы Лутон не восхищал. Я постучал, и женщина вынесла Усаму.

К моему облегчению, он не сказал: «Убей Буша и кафира!», «Моджахеды победят!». Тогда я потерял бы его прямо там. Вместо этого он побежал ко мне и крепко обнял за шею.

— Почему вы его забрали? — спросил я женщину.

— Нам сказали, что вы его похитили, — ответила она.

— Где его мама? — спросил я.

— Нам неизвестно.

— Вот именно, — ответил я, не в силах скрыть торжества. — Это потому, что она в Марокко, с моей дочерью. Я должен сообщить, что она ее похитила.

Крепко держа сына за руку, я вышел из здания во главе группы бородатых рассерженных салафитов, пришедших вызволить мальчика Усаму из социальных служб Бедфордшира.

Моросящий дождь, казалось, проникал до самых костей, пропитывая одежду насквозь.

Глава девятая Встреча с шейхом Конец 2005-го — исход лета 2006 года

В арабском мире популярен анекдот. Вариации разные, но суть одна. Творец спустя тысячу лет возвращается проведать свое детище. Вначале глядит на Египет. Дивится: «О, промышленность, города, красивые дома — никогда бы не узнал». Смотрит на Сирию и говорит: «Архитектурное великолепие, передовой общественный строй!» Потом бросает взгляд на юг и видит нечто знакомое: «О, Йемен не изменился».

То же чувство испытал я в последние дни 2005 года, прилетев в аэропорт Саны. Йемен был страной, не отпускавшей меня, несмотря на нищету, почти средневековое отношение к женщинам и пухнущее в йеменской службе безопасности досье на Мурада Сторма.

Повод для возвращения у меня был хороший — помочь Наджибу снять фильм и снова встретиться со старыми друзьями или теми, кого йеменское государство не осыпает щедротами. На этот раз я чувствовал себя другим человеком. Мне уже исполнилось тридцать, и со мной был сын Усама. Здесь он вырастет богобоязненным мусульманином.

Новая попытка: кажется, она нужна мне раз в полтора года. Это скука? Или надежда в один прекрасный день найти идеальную жену? Охота к перемене мест?

К исламу я продолжал относиться серьезно. Я поступил в Исламский университет Аль-Иман в Сане, который все так же возглавлял шейх Абдул Маджид аз-Зиндани. С момента нашей последней встречи семь лет назад, когда я нагло потребовал у него салафистские верительные грамоты, шейх привлек внимание правительства США. Его объявили «международным террористом»[59] за сбор денег для «Аль-Каиды». Несмотря на эту сомнительную честь, он продолжал появляться в Аль-Имане. И тепло встретил меня, выделив мне для обучения в университете специальную комнату. Аль-Зиндани особенно полюбил Усаму, которого я повсюду таскал с собой.

И я вновь встретился с йеменским курьером Абдулом, так гордившимся связью с Усамой бен Ладеном. Английский он усовершенствовал и недавно женился. Теперь дом у него в Сане был гораздо больше, а перед ним припаркована довольно новая машина. Работа курьером «Аль-Каиды» явно не мешала ему успешно вести бизнес.

Каким облегчением было избавиться от бесконечной кружковой болтовни лжеджихадистов в Англии и оказаться там, где постоянно угрожали тюрьма и даже смерть, в самом центре сети, протянувшейся до Пакистана и Индонезии на востоке и Сомали на западе. Я понял, что в мое отсутствие джихадистов заметно прибавилось, несмотря на усиление контроля со стороны спецслужб.

Прошел слух, что в Сану вернулся громадный европеец, тот самый рыжий и с татуировками. И один человек захотел со мной встретиться. Слышал он обо мне еще с 2002 года, когда я жил в Таизе, и знал, что я учился в Даммадже.

Звали его Анвар аль-Авлаки. Он тоже недавно вернулся в Йемен и преподавал в университете Аль-Иман.

Отец Авлаки был знаменитым представителем йеменского истеблишмента и видной фигурой племени авалик. Учился он в США, где Анвар и родился, и был министром сельского хозяйства Йемена. В начале 2006 года меня пригласили на банкет в семейном доме Авлаки.

Авлаки попросил студента Института арабского языка Саны, обращенного поляка из Австралии, называвшего себя Абдул Маликом, собрать живущих в Сане молодых мусульман-иностранцев и привести на обед. Настоящее имя Малика — Марек Самульски. Было ему за тридцать, высокий и крепкий, а радикалом он, подобно многим западным салафитам, стал под влиянием событий после 11 сентября. Жена-южноафриканка убедила его переехать в Йемен, чтобы сыновья выросли хорошими мусульманами.

К тому времени в воинствующих исламских кругах на Западе Авлаки уже был видным проповедником. Предпочитая арабских имамов, его проповеди на английском я не слушал, но знал, что он восходящая звезда салафитов.

Дом Авлаки стоял близ старого Университета Саны и представлял собой внушительное традиционной йеменской архитектуры трехэтажное здание серого камня с большими окнами. Средний этаж занимал молодой Авлаки с первой женой, женщиной из столичного света, жившей с ним в США.

На обед я взял сына. Был прохладный вечер января, одного из немногих месяцев года, когда погода в Сане напоминает Северную Европу. Я старался, чтобы Усама выглядел лучше всех, и по такому случаю купил ему новый тауб.

Нас пригласили в квартиру Авлаки, обставленную с непоказным, но подлинным вкусом. Вдоль стен стояли арабские книги, преимущественно по исламу. Марек представил меня проповеднику, и тот мне сразу понравился. Учтивый и образованный, настоящий ученый и твердый человек. Он излучал уверенность в себе, не переходящую в самоуверенность. И у него было чувство юмора. Внешность холеная, аккуратная борода и спокойный взгляд карих глаз из-под очков в металлической оправе. Сухопарый, как большинство йеменцев, но в отличие от них ростом 182 см. Свободно говорит по-английски и по-арабски, к тому же гостеприимный хозяин.

— Как вам понравился Даммадж? — спросил он меня.

— Он открыл мне глаза. А шейх Мукбиля был человеком таких глубоких знаний и понимания. Жаль, что тогда мой арабский был не на высоте.

— А теперь?

— О, гораздо лучше. Но мой коранический арабский сильнее обиходного.

Авлаки хотел больше узнать о моих знакомых — в Сане и Таизе. Он спросил меня о других иностранцах, с которыми я общаюсь, а также о йеменцах вроде Абдула, с которыми я встречался. Казалось, что он стремился расширить круг знакомых радикалов, как в столице Йемена, так и за ее пределами.

Я спросил Авлаки, когда тот вернулся в Йемен.

— Около трех лет назад. Иногда скучновато, но жить на Западе после 11 сентября было непросто.

— Здесь тоже было не так просто, — засмеялся я.

Обычная светская болтовня, но потом мне подумалось, что он исподволь прощупывал меня, глубину моих убеждений, а также круги, в которых я вращался.

Сын Авлаки, Абдулрахман, вошел показать домашнюю работу. Лет десяти, высокий для своего возраста, с отцовскими глазами. Между ними явно была тесная эмоциональная связь. Абдулрахман восхищался папой, а тот относился к сыну теплее и внимательнее большинства знакомых мне йеменских отцов. Ласковый и вежливый, Абдулрахман помог развлечь Усаму, несмотря на разницу в возрасте.

Самульски, явно договорившись с Авлаки, предложил начать учебный кружок для углубленного изучения ислама — прекрасная возможность для студентов обсудить текущие события и их значение в свете ислама. Авлаки согласился, а я вызвался организовать занятия.

Авлаки начал приходить ко мне домой читать лекции на английском для европейских боевиков. Дом старинный, красивый, с белеными стенами, я украсил его темно-синей арабской мебелью и толстым йеменским ковром. Для меня это была честь, но и Авлаки наслаждался нашей компанией. Мы были более светскими, чем большинство его учеников, преподавать нам ему нравилось, мы ловили каждое его слово. Усевшись на полу по-турецки и разложив перед собой конспекты, спокойный и красноречивый, он любил щегольнуть умом и поучать, поглядывая на нас сквозь очки.

Он много размышлял об исламском законодательстве, связанном с джихадом, приводя стихи из Корана и хадисов. Один из самых популярных его онлайн-трактатов — «44 способа поддержать джихад» — вырос из лекций, прочитанных у меня на ковре[60].

Он гневно обрушивался на йеменское правительство за сотрудничество с США. Любил повторять: «Нам надо подмести у себя перед дверью».

После занятий он никогда не оставался с нами на обед или ужин, явно стараясь сохранить дистанцию. Вежливо взяв предложенное печенье, уходил. Если Омар Бакри был гурманом, Авлаки был аскетом.

Однако со временем мы сблизились. У него было хорошее чувство юмора, и он любил разговор начистоту. Некоторые из его студентов были почтительны до подхалимажа. Я, скорее всего, приглянулся ему потому, что мог возразить.

Авлаки обладал редкой способностью сочетать преподавание с талантом общения и широким взглядом на мир. Множество знакомых мне исламских ученых могли бесконечно рассуждать о тонкостях Корана, но не умели говорить с широкой, в особенности молодежной, аудиторией.

Я стал присматриваться к нему и расспрашивал о его жизни за границей, стараясь понять, что заставило его выбрать этот путь. Он был на пять лет старше меня. Родился в Нью-Мексико в 1971 году, во время учебы там отца и вернулся в Йемен в семь лет[61]. Отличник по всем предметам, он получил полную стипендию для обучения в США.

Поступить он решил в Университет штата Колорадо в Форт-Коллинс, на факультет гражданского строительства, сказал, что ему нравилась рыбалка в Скалистых горах. Затем он ненадолго вернулся домой, женился и вновь уехал в США. Став популярным проповедником в мечетях в Денвере, он почувствовал призвание в пропаганде ислама. Он сказал, что одной из причин, побудившей его серьезнее отнестись к религии[62], стала военная кампания США по изгнанию Саддама Хусейна из Кувейта в 1991 году[63].

В 1996 году — в возрасте всего 25 лет — его назначили имамом мечети Рабат в Сан-Диего, маленького бунгало, зажатого среди ранчо в Ла-Меса. Он сказал, что ему нравится климат в Южной Калифорнии, и он прожил там почти пять лет. Авлаки по праву гордился своими академическими успехами в США. Уехав с Западного побережья, проповедовал в исламском центре «Аль-Хиджра» в Северной Вирджинии и писал докторскую диссертацию в аспирантуре Университета им. Дж. Вашингтона. В первом семестре средний балл у него был 3,85[64].

Казалось, молодого имама — умного, со связями, хорошо образованного — ждет блестящее будущее. Он мог возглавить недавно созданный в Университете Саны педагогический факультет, чтобы помочь поднять образование бедной и практически поголовно неграмотной родины.

Но все изменилось после 11 сентября.

Среди множества посвященных ему статей я нашел одну, опубликованную на следующий день после терактов 11 сентября. Эндриа Брюс Вудолл, фотокорреспондент «Вашингтон пост», пришла в центр «Аль-Хиджра» на так называемое межрелигиозное молитвенное собрание. На одной из фотографий Авлаки сложил руки над своей феской. «Жест, означающий и горе, и в то же время страх мусульман перед людьми, которые могут обвинить их в этой трагедии», — писала Вудолл[65].

Вскоре после терактов Авлаки дал интервью журналу «Нэшнл джеографик»[66].

«Невозможно представить, чтобы сотворившие подобное могли быть мусульманами, а если они утверждают, что мусульмане, они извратили религию, — сказал он. — И хочу добавить, что из-за этих событий мы попали под прицел. Нас осаждали СМИ, не говоря о проверках ФБР».

Но также он предупредил:

«Взгляды Усамы бен Ладена, считающиеся экстремистскими и радикальными, могут стать господствующей тенденцией. Это очень страшно, поэтому США следует быть очень осторожными и не считать себя врагами ислама».

Огромные ресурсы — деньги, агенты, аппаратура технического слежения — бросили на расследование терактов 11 сентября, получив тысячи ниточек. Сразу после бойни необходимость знать правду оттеснила гражданские свободы на задворки. Кто помогал угонщикам? С кем они встречались? Планировались ли другие атаки?

Анвар Авлаки был лишь одним из тех, кто угодил в частый бредень, за месяц после нападения его допросили 4 раза*. К началу 2002 года он почувствовал, что его травят и преследуют. Он всегда утверждал, что ему нечего скрывать, и в наших разговорах в Сане прямо говорил, что в Америке мусульманскую общину серьезно преследуют.

Авлаки решил бросить докторантуру и вернуться в Йемен, и в марте 2002 года уехал, месяц спустя за ним последовали жена и сын. Только в октябре он снова прилетел в США уладить дела. И был задержан в аэропорту им. Джона Ф. Кеннеди, на основании подписанного денверским судьей ордера на арест[67] по подозрению в подделке паспорта. Однако за день до его прилета прокурор Денвера ордер отменил.

Поспешный отъезд из США, внезапно брошенная учеба, аура подозрения продолжали витать над ним, когда мы познакомились четыре года спустя. А лучше понять суть его обид помог опубликованный в 2004 году доклад «Комиссии 9/11».

Доклад Комиссии я нашел в Интернете и жадно его читал всю ночь напролет.

Проследив передвижение угонщиков по Соединенным Штатам, Комиссия отметила, что двое из них встречались с имамом в Сан-Диего, а один из них к тому же был прихожанином мечети Авлаки и после переезда того в начале 2001 года в Вирджинию. В докладе сказано: «Возможно, это не случайно»[68].

Далее отмечается: «Есть сведения, что [Авлаки] связан с экстремистами, обстоятельства его отношений с угонщиками продолжают вызывать подозрения. Однако нами не обнаружено доказательств того, что, встречаясь с угонщиками, он знал, что они террористы»[69].

По словам Авлаки, это обвинение — клевета. Комиссия неоднократно отмечала, что не смогла допросить имама, намекая, что тот был в бегах.

Еще больше информации содержалось в примечаниях к докладу. «В 1999 и 2000 годах ФБР расследовало связи Авлаки с потенциальным агентом по закупкам Усамы бен Ладена. В ходе данного расследования ФБР установило, что Авлаки знаком с людьми из «Фонда Святой Земли» и другими лицами, занимающимися сбором денег для палестинской террористической группировки ХАМАС»[70].

Но самым скверным для мусульманского проповедника были утечки в СМИ информации об арестах за пользование услугами проституток в Сан-Диего в 1996 и 1997 годах и об аналогичных правонарушениях после переезда в Вашингтон. В одной из статей, написанной и опубликованной почти одновременно с докладом «Комиссии 9/11», говорилось: «Источники в ФБР утверждают, что агенты заметили имама, якобы доставлявшего проституток из района Вашингтона в Вирджинию, и хотели прибегнуть к федеральному закону, обычно применяемому для ареста сутенеров, перевозящих проституток через границу штата»[71].

Все это, по словам Авлаки, черное искусство уничтожения репутации[72].

— Они сделали все, чтобы меня унизить, выставить перед мусульманами на посмешище, — говорил он мне.

Я посмотрел некоторые его онлайн-проповеди, набравшие десятки тысяч просмотров на YouTube. Покинув США, Авлаки начал записывать видеопроповеди на английском, в резких и отточенных выражениях рисуя Запад врагом ислама. У него был дар переводить запутанность Корана на язык, понятный молодым англоязычным мусульманам. Выразительность и властность его голоса попадали в самую точку, и он умел обосновать радикализм.

С 2002 по 2004 год он несколько раз приезжал в Великобританию, останавливаясь главным образом в Восточном Лондоне. Его известность обеспечивала полные залы на его проповедях. Бойко торговали его CD, а потом DVD. Среди активных покупателей[73] были и некоторые шахиды лондонских терактов июля 2005 года.

Гневно обрушиваясь на притеснения мусульман, Авлаки опасался конкретики, не желал привлекать внимание британских спецслужб. Но глав местной мусульманской общины беспокоило, что как минимум часть своей аудитории он соблазнял к тому, что они назвали «непризнанием». Как сказал позже один из имамов Восточного Лондона, «он оставлял прихожан раззадоренными и сбитыми с толку»[74].

За закрытыми дверьми, как и с Омаром Бакри, история была совсем другая. В узком кругу Авлаки высказался за теракты смертников[75] на Западе. На одной из таких встреч присутствовали тайные осведомители МИ5, и британские власти запретили ему въезд в страну.

В 2005 году Авлаки записал шестичасовую серию онлайн-лекций «Константы на пути джихада»[76]. Опираясь на идеологию саудовской «Аль-Каиды», Авлаки утверждал, что мусульмане должны постоянно, до самого Судного дня сражаться против своих врагов. Это сложное, но красноречивое повествование с привлечением исламских текстов, истории и текущих событий. Осторожно, без угроз, он говорил о тяжелом положении мусульман на Западе, уподобляя его положению Пророка и его последователей.

«[Пророк Мухаммед] не подчинял ислам своей стране… он подчинял страну исламу», — говорил Авлаки.

Он сказал, что попытки умеренных мусульманских групп Запада интерпретировать джихад как ненасильственную борьбу не более чем стремление уничтожить ислам. Мусульмане должны отвергнуть немусульманский образ действий и избегать отношений с неверными.

Лекция произвела сильное впечатление — широко разошлась в Интернете, завоевала признание в экстремистских кругах на Западе. С Авлаки я познакомился вскоре после начала ее распространения онлайн.

При первых встречах в Сане мы говорили о салафизме, «Аль-Каиде», законности джихада и неизбежности жертв среди гражданского населения. Мы говорили и о бен Ладене.

Как-то вечером на исходе весны 2006 года, после десятого занятия, все ушли, а он остался.

Внимательно посмотрел на меня своими темными глазами и сказал просто: «11 сентября было оправданно».

Он считал, что глобальная война между мусульманами и неверными шла полным ходом и теракты 11 сентября — несмотря на жертвы среди гражданского населения — оправданный эпизод в этой схватке. Вскоре после нашего разговора он записал лекцию под названием «Аллах готовит нас к победе»[77], где утверждал, что Америка объявила мусульманам войну.

Трудно сказать, мстил ли он Америке за оскорбительные утечки информации о свиданиях с проститутками или, подобно мне, считал джихад логичным и обязательным ответом на притеснения мусульман. Скорее всего, и то, и другое. А популярность, растущая по мере того, как проповеди становились воинственнее, а критика США острее, тоже не могла не подталкивать к радикализму.

Хотя имам откровенно сочувствовал «Аль-Каиде», я не замечал у него стремления в нее вступить, как и влияния на растущий контингент бойцов йеменской «Аль-Каиды». Вскоре после нашей первой встречи с Авлаки «Аль-Каида» показала, насколько сильна.

Прохладным днем начала февраля, в час утренней молитвы прихожан взбудоражило известие о массовом побеге из тюрьмы в Сане. Две дюжины самых опасных бойцов «Аль-Каиды» проползли по туннелю, прорытому ими из подвала политической тюрьмы в соседнюю мечеть. Среди беглецов были участники нападения на танкер «Лимбург» в Аденском заливе, а также невысокий человек лет двадцати, Насир аль-Вухайши, личный секретарь бен Ладена в Афганистане[78].

Побег из тюрьмы вдохнул в йеменскую «Аль-Каиду» новую жизнь. В результате проведенных после 11 сентября 2001 года спецслужбами США и Йемена совместных контртеррористических операций были арестованы или убиты десятки боевиков, и группировка оказалась на грани разгрома. Однако Вухайши удалось за пару лет построить новую и высокоэффективную сеть «Аль-Каиды» в Йемене.

Вскоре занятия с Авлаки стали проходить каждую неделю. Учебный кружок Анвара, как мы себя называли, представлял собой пеструю смесь из десятка англоговорящих со всех краев света, от Мексики до Маврикия. Я готовил огромные тарелки еды, а кое-кто оставался на ночь в паре свободных спален. Большая часть участников кружка изучала в Сане арабский язык или ислам, но были и люди иного рода занятий. Мой сосед — йеменский генерал, молившийся со мной в одной мечети, — видел всех моих посетителей и от некоторых гостей меня предостерегал. «За тобой следят», — сказал он мне.

Одним из таких гостей был Джехад Серван Мостафа, молодой человек из Сан-Диего, долговязый, бородатый, с широко посаженными голубыми глазами. Казалось, с его губ не сходила презрительная ухмылка, не считая моментов, когда он завороженно слушал Авлаки. Отец у него курд, а мать — американка. Когда-то он работал в авторемонтной мастерской на бульваре Эль-Кайон[79]. Он учился в Аль-Имане и обратился за получением сомалийской визы. Посольство Сомали рекомендовало ему обратиться в посольство США, чтобы собрать нужные документы и подать прошение на въезд в Сомали. Я поразился, узнав, что посольство США без вопросов выдало ему необходимые документы.

За три года Мостафа попал в список ФБР «Вознаграждения за справедливость»[80] по обвинению в пособничестве сомалийской террористической группировке «Харакат аш-Шабаб».

Регулярно ходил на занятия и рыжий датский обращенный, знакомый мне по радикальным кружкам Копенгагена. Он был из богатой семьи, а его экстремизм шокировал даже меня. Он назвал себя Али[81].

Занятия свели меня со многими другими боевиками в Сане[82]. В том числе с Абдуллой Мисри, темнокожим, с аккуратно подстриженной бородкой бедуином из Мариба, уже в ту пору крупным финансистом йеменской «Аль-Каиды». На проценты от растущих капиталов группировки он покупал в Дубае автомобили и контрабандой перегонял в Йемен. Мне пришло в голову, что я наверняка уже под наблюдением западных спецслужб. В конце концов, я знал много интересных людей.

В Сане я снова встретил датского обращенного Кеннета Сёренсена. Познакомились мы в 2002 году в Оденсе, и в Сану он приехал отчасти под влиянием моих рассказов о Йемене. Прочел обо мне в датских газетах и отыскал меня.

Моложе меня, широкоплечий и крепкий, Сёренсен прошел суровую школу. Его мать была наркоманкой, образован он был слабо и в Дании перебивался, работая уборщиком.

В Сану Сёренсен приехал якобы учить арабский, но жаждал сражаться. В кружок Авлаки его не приглашал из-за репутации болтуна и психопата, расхаживавшего по улицам Саны разодетым как джихадист и размахивавшего оружием.

Но мне его компания нравилась. Он был в числе немногих друзей, с которыми я в начале 2006 года отправился на митинг на площади Тахрир в центре Саны в знак протеста против публикации в датских и других европейских странах карикатур на пророка Мухаммеда, которые мы считали оскорбительными. Карикатуры вызвали возмущение всего мусульманского мира, впервые их год назад опубликовала одна датская газета, а недавно масла в огонь подлила норвежская газета, напечатав их еще раз.

— Смерть Дании! — кричал я со всеми, пока не сорвал голос. Я почувствовал, что в отличие от кучки слабаков, в прошлом году протестовавших на площади Гросвенор, здесь все готовы умереть за свои убеждения, и это опьяняло.

Кинорежиссер Наджиб не отказался от съемок документального фильма о моджахедах, и Абдул сказал, что попытается свести нас с человеком из «Аль-Каиды», бежавшим из тюрьмы в Сане. Его звали шейх Адиль аль-Абаб, и Абдул сказал, что он был с ним в Афганистане. Позже он станет религиозным лидером и одной из ключевых фигур в руководстве АКАП.

Абдул повез нас к дому в нищем районе города. Он остановил машину, но мотор не глушил. Пару минут спустя в машину запрыгнул имам. Он был молод, но дороден и с длинными, подкрученными вверх усами.

Я подружился с аль-Абабом и поражался его знанию религиозных текстов и взглядам на джихад. Вскоре знакомство с ним сослужит мне огромную службу.

Я всегда удивлялся тому, что йеменским службам безопасности не удавалось арестовать аль-Абаба. Мы несколько раз встречались в Сане, не сильно скрываясь. Как и Авлаки, аль-Абаб объявил Америке войну и остро критиковал йеменские власти за угодничество перед США.

В верности и честности знакомых боевиков я не сомневался. И весной 2006 года Авлаки обескуражил меня рассказом об Абдуле, моем ближайшем друге в Сане.

— Абдул потерял 25 000 долларов, которые вез братьям в Джибути, — сказал он, произнося «потерял» с нескрываемой насмешкой. — Сам исчез на шесть месяцев, а деньги — навсегда, и ты знаешь, что у Абдула теперь новый дом, явно ему не по карману. Просто будь осторожен, — сказал Авлаки. — Думаю, Абдул не заслуживает доверия.

Меня поразило, но и заинтриговало то, что Авлаки сказал «братья». Он мог иметь в виду только «Аль-Каиду», и к группировке он явно был ближе, чем я думал.

Не называя источника, я заговорил об этом с Абдулом.

— Клянусь Аллахом, я не крал деньги, и они обвиняют меня несправедливо, — сказал он. Он сказал, что в Джибути его арестовали, а наличные конфисковали спецслужбы. Он показал мне два билета — туда и обратно, — между которыми было примерно шесть месяцев.

— Столько я там пробыл, — сказал он.

— Что ты там делал?

— Был курьером. Работал на Абу Тальха аль-Судани.

Он внимательно посмотрел на меня, ожидая реакции.

Я был поражен. Если это правда, Абдул вращался в очень высоких и опасных кругах. Абу Тальха стоял во главе «Аль-Каиды» в Восточной Африке и вверху списка самых разыскиваемых преступников США[83][84].

— Машаллах. Потрясающе! — выпалил я. — А Авлаки знает? Или он не поверил?

К тому времени я уже устроил сына в местную школу, и он начал учить арабский. Но нам обоим не хватало женского общества, Авлаки сказал, что мне надо найти новую жену, чтобы присматривала за Усамой, и даже с кривой усмешкой предложил помочь. Но до его посредничества не дошло. В один прекрасный день я забрал Усаму из школы и сказал ему бежать вперед и найти мне красавицу-невесту. Бойкий мальчик бросился открывать двери классов автошколы для женщин, и когда я догнал его, он уже разговаривал с молодой йеменкой.

Миниатюрная, очень красивая, с милой улыбкой и заразительным смехом, она покорила меня с первого взгляда.

Я задал какие-то вопросы — просто чтобы завязать знакомство. И через пару минут уже рассказал ей, что развелся и жил в Сане с сыном один. Я специально старался казаться беспомощным и немного потерянным.

На следующей неделе я вернулся к автошколе в надежде увидеть ее снова. Внутрь я послал Усаму.

— Мой отец хочет с вами поговорить, — сказал он по-арабски.

Коллеги смотрели на нее со смесью любопытства и удивления. В Йемене мужчины и женщины так не знакомились. Мы договорились встретиться в Ливийском торговом центре в Сане, где собралось много иностранцев.

Я пришел с Усамой. Она сказала, что ее зовут Фадия, и спросила меня о разводе, о том, почему я остался в Йемене, чего хотел бы от жены[85].

— Я хочу жену, которая бы не притворялась, — сказал я. — Моя бывшая жена строила из себя благочестивую мусульманку, а сама таковой не была.

После чего я сразу задал вопрос, необычный для первого свидания в Йемене.

— Что ты думаешь о шейхе Усаме бен Ладене?

Казалось, Фадия была шокирована и замялась. Но потом удивила.

— Я думаю, что он оказал мусульманам честь, — сказала она. — Но мне не нравится, что он убил ни в чем не повинных гражданских. Лучше бы он напал на военных.

Я был обрадован и поражен: йеменка, привлекательная, говорящая по-английски, да к тому же умная. Однако с высокомерием истинного салафита я решил, что могу помочь ей стать лучшей мусульманкой. Я вручил ей CD-диск с тисненым сердечком. Она ждала, что на нем будет романтичная музыка, а не джихадистские песнопения.

У меня были и другие вопросы, связанные с религией. Меня, как истого салафита, не интересовали ее музыкальные вкусы или социальное происхождение. Сколько она помнит из Корана? (Моя первая жена, Карима, знала весь Коран наизусть на двух диалектах.)

Фадия была сиротой, потому пару дней спустя она попросила любимого дядю встретиться со мной и сказать, стоящий я человек или проходимец. Разговор состоялся в единственном в Сане ресторане «Пицца Хат», неотличимом от американского образца, словно перенесенном в йеменскую столицу из Аризоны. По-видимому, я не ударил в грязь лицом. Дядя предоставил отчет, заявив, что я очень симпатичный и с чувством юмора, но у меня есть опасные идеи.

— И он с характером, — сказал ей дядя, — но я считаю, любой женщине под силу изменить мужа.

Другие члены его уважаемой в Сане семьи были не столь оптимистичны. Кое-кто из них даже навел обо мне справки у знакомых в разведслужбах, ответивших, что меня следует избегать любой ценой, поскольку я связан с боевиками.

Это изменило дядину позицию.

— Ты можешь выходить за него, — сказал он, — но мы хотим посмотреть все документы: вид на жительство, медицинскую страховку, все.

Полагаю, ее родные думали, что мне окажется не по силам вырвать документы у византийской бюрократии Йемена. А благосклонность Фадии удастся тем времени обратить на жениха, выбранного семьей, богатого хирурга, в отличие от меня необремененного разводом, малолетним сыном и неправильными друзьями.

Мне каким-то образом удалось получить все бумаги, даже из Министерства внутренних дел, предоставившего вид на жительство. Некоторые чиновники не скрывали враждебности, я был нежеланным гостем.

Новая любовь моей жизни богатому хирургу предпочла меня. В пятницу, на исходе весны 2006 года мы подписали брачный контракт в доме ее дяди. Пусть и неохотно, дядя этот брак принял, в отличие от других членов ее семьи. Ее брат на свадьбу не пришел.

Я никому из них не сказал, что официально не развелся с Каримой: насколько я знал, британское семейное право на Йемен не распространялось.

Для церемонии я заказал портному новый роскошный тауб и попросил йеменского друга одолжить мне 2000 долларов на подарок семье невесты. Проблема была в том, что друг забыл принести наличные, и ее дяде пришлось самому отыскать для себя деньги.

На моих приглашенных — ближайших друзей — ее семья смотрела искоса. Пришли Абдул, Джехад Мостафа, Самульски, рыжий датский обращенный Али и очкарик с длинной густой бородой, британский обращенный из Эйлсбери Рашид Ласкар, называвший себя Абу Муаз и часто остававшийся у меня дома.

А потом по йеменскому и мусульманскому обычаям мужчины и женщины разделились. Моя новая жена хотела, чтобы я остался с ней ради фотографий. Мне это казалось абсолютно неисламским, формой идолопоклонства. Также она настояла, чтобы на свадьбе звучала музыка. Помня о драке в Оденсе, я постарался, чтобы друзья-джихадисты к тому времени исчезли.

В конце долгого дня родственники привезли невесту в мой большой съемный дом. Вошло так много женщин в черном и парандже, что я понятия не имел, на ком женился.

Когда все ушли, я понял, что Фадия в панике. Со всем своим имуществом в чемодане она осталась в большом незнакомом доме наедине с громадным европейцем, боевиком-джихадистом, а теперь ее мужем. И как некогда я по дороге в Даммадж, она наверняка спрашивала себя, что здесь делает.

Я произнес несколько слов из Корана и прочитал молитву, а затем осторожно поднял с ее лица паранджу. По истинно йеменской свадебной традиции на ней был яркий арабский макияж и мехенди.

— Дорогая, — сказал я, — почему бы тебе не пойти и не умыть лицо?

Фадия была удручена, надеясь, что долгие часы наведения блеска заставят меня пасть на колени. Но для меня она со своей карамельной кожей и темными миндалевидными глазами была прекрасна и без макияжа.

Я помог ей снять навороченное свадебное платье. Это оказалось на удивление тяжело.

— Не могу поверить, — сказал я. — Как ты выдержала в нем целый день и не умерла от жары?

А вот чего она никак не ожидала, так это романтики и соблазнения в европейском духе. Я приготовил ей ванну со свечами, лепестками роз и травами — даже суровый джихадист может пустить в ход обаяние.

К сожалению, после купания она обильно надушилась тяжелыми сладкими йеменскими духами, которые я не переношу. Я попросил ее еще раз принять душ.

Вскоре она поняла, что вышла замуж за человека, чья жизнь пронизана исламом, а толкование Корана непоколебимо. У меня дома не было телевизора, из компьютера неслись крики джихадистов, а с кассетника — лекции по исламу. Она удивилась, когда в первый день семейной жизни я разбудил ее в 4 часа утра. Для меня готовиться к фаджру — первой молитве нового дня — было делом обычным. Я сразу встал, чтобы умыться и отправиться в мечеть на предрассветную молитву, а моя сонная жена, наконец, проснулась, чтобы помолиться дома.

После нашего первого совместного завтрака я спросил, не могла бы она мне помочь так же, как Карима, прочитать Коран на арабском. И я показал ей несколько длинных видеороликов на компьютере. Я был настолько поглощен этой священной войной, что это казалось мне совершенно естественным. Она поморщилась и нежно напомнила мне, что сегодня первый день нашей семейной жизни, мы должны считать его медовым месяцем и стараться вместе расслабиться. Поэтому мы взяли Усаму в «Фан Сити» — ответ Саны на «Диснейуорлд». Его ворота представляла собой бледная цветная репродукция башни замка, за которыми на каруселях катались девушки в черных никабах, летая в воздухе будто ведьмы.

Фадия не особо соблюдала религиозные ритуалы, я решил, мне потребуется несколько недель, чтобы наставить ее на путь истинной мусульманки. У нее были другие идеи, никаб она носить не хотела, зато вынашивала коварные планы по ослаблению моей религиозной смирительной рубашки.

Мы не были женаты и недели, когда в один прекрасный день я попросил ее сесть, потому что мне надо сказать ей нечто очень важное. Она встревожилась: может, я болен СПИДом или еще чем?

— Мне надо вести джихад, и я должен ехать в Сомали, — сказал я. — Поэтому тебе нужно подготовиться.

Многих потенциальных джихадистов — на Западе и в арабском мире — вдохновили события в Сомали. Ополчение под названием «Союз исламских судов» положило конец военной диктатуре и анархии почти на всей территории этой отсталой страны. Спокойствие вернулось на улицы Могадишо, города, в котором увязли международные миротворцы. Для воинствующих исламистов вроде меня Сомали была редкой и славной победой, когда подлинные исламские принципы принесли стабильность.

— Ты должна гордиться мной и поддерживать меня, — сказал я ей.

Фадия была ошеломлена, но ничего не сказала. Молодая йеменская жена в таких делах мужу не перечит.

— Сегодня джихад неизбежен. Ислам не только мир, и если тебе так говорили, когда ты ходила в школу, это была неправда.

Моя решимость ехать в Сомали окрепла, когда в июле 2006 года Эфиопия, подталкиваемая администрацией Буша, ввела в Сомали войска[86] для поддержки слабого переходного правительства, зашатавшегося под натиском «Союза исламских судов». Для всякого уважающего себя джихадиста вторжение христианских солдат в мусульманскую страну означало личное оскорбление. Если я хотел стать истинным джихадистом, я должен вернуться в Данию и заработать необходимые деньги — тысячи долларов, — чтобы помочь изгнать эфиопов.

Когда я собирался покинуть Йемен, Анвар аль-Авлаки исчез. В один из жарких дней того лета он не смог прийти в мой дом, чтобы продолжить цикл лекций. Я расстроился: они были изюминкой моей недели.

Несколько дней спустя я узнал от Абдуллы Мисри, финансиста йеменской «Аль-Каиды», что Авлаки арестован. Ему предъявили расплывчатое и почти наверняка сфабрикованное обвинение в причастности к заговору с целью похищения одного шиита и американского чиновника. Дело так никогда и не дошло до суда, и его сторонники были убеждены, что обвинения были результатом давления американцев на йеменские власти[87].

ФБР добилось своего и достало Авлаки, когда того заключили в тюрьму Саны, где его держали большую часть времени в одиночной камере[88]. Известность его семьи служила охранной грамотой от жестокого обращения, а условия его содержания были лучше, чем у большинства заключенных. Но ему не разрешали общаться с внешним миром, никто из его учебного кружка не знал, когда мы увидим своего наставника, и увидим ли вообще.

Пришла пора на время распрощаться с Йеменом. Я хотел взять в Европу новую жену, снова свести Усаму с матерью, но слова Авлаки и аль-Абаба были еще свежи в памяти. Я тоже хотел начать вносить вклад в дело глобального джихада и всем сердцем рвался в Сомали.

Глава десятая Грехопадение Конец лета 2006-го — весна 2007 года

Я собирался вернуться в Данию — поработать в строительной компании друга-мусульманина, чтобы собрать денег на поездку в Сомали. Я хотел помочь «Союзу исламских судов» и организовать на юге Сомали молочную ферму, пользуясь знаниями, полученными за несколько месяцев обучения в сельскохозяйственном колледже в Дании. Но я понимал, что эфиопские войска наступают на Могадишо и мне придется сражаться за будущее Сомали. Но даже если меня ждет мученическая смерть, я буду сражаться за свою религию. Только так мой сын сможет, когда вырастет, гордиться отцом.

Фадия убедила меня, что должна с Усамой ехать за мной в Данию. Но ей пришлось обращаться за шенгенской визой: въехать в ЕС как моя жена она не могла, поскольку я не развелся с Каримой.

Фадия никогда раньше не летала и боялась. В аэропорту Франкфурта офицер службы безопасности потребовал, чтобы она сняла свой длинный жакет. Ее едва не арестовали, когда она заявила, что это традиционная одежда, и отказалась. Но по приезде в Копенгаген у нее на голове я с огорчением увидел маленький шарфик вместо большого никаба, который купил ей в Сане.

— Неважно, что ты в Европе, ты должна одеваться как мусульманка, — сказал я ей. — Ты вышла за меня замуж, чтобы перебраться в Европу? — с обидой спросил я. Меня явно не отпускали прошлые отношения. Вскоре она нашла йеменку, снабдившую ее всеми необходимыми предметами одежды.

Мы сняли квартиру в иммигрантском пригороде Орхуса. Мои связи с экстремистами продолжали расширяться. Мои радикальные взгляды и поездки в Йемен прославили меня в датских исламистских кругах.

С Фадией я был счастлив. Она была нежна, умна и добра к обожавшему ее Усаме. Но я понимал, что рано или поздно сын должен быть с матерью, а потому договорился с Каримой. Она перебралась из Марокко в Бирмингем и сказала, что если я привезу Усаму домой, то смогу регулярно видеть обоих детей.

Договоренность означала, что мне придется курсировать между Данией и Бирмингемом, но я был рад, что снова увижу Сару, и помирился с Каримой. До отъезда на священную войну мне хотелось видеться с детьми как можно чаще.

Кроме того, поездки в Бирмингем свели меня с множеством сторонников сомалийского «Союза исламских судов» — в английском Мидленде их было хоть отбавляй. Многие из них собирались в большой мечети в заброшенном районе Бирмингема Смол-Хит. Сомалийскую общину эфиопское вторжение взбесило, и популярность «Союза исламских судов» вкупе с сомалийским национализмом резко возросла.

Я собирался пойти на многолюдное собрание в мечети с одним датско-сомалийским другом, ехавшим со мной из Орхуса. У него тоже в Бирмингеме был родственник — двоюродный брат Ахмед Абдулкадир Варсаме.

Варсаме был худым подростком, ходившим опустив веки, словно в спячке. Резцы у него торчали вперед.

Выступления его вдохновляли.

— Я пойду. Обязательно пойду.

— Машаллах. В этом мы похожи, — ответил я. Так завязались длительные и важные отношения. Я рвался в Сомали, как никогда прежде. Меня убеждали рассказы в электронных письмах об убийстве «неверных», преимущественно эфиопских солдат. Два моих товарища по учебному кружку Саны уже воевали в Сомали — датский обращенный Али и американец Джехад Серван Мостафа. Мостафа написал мне, призывая встать в их ряды. «Мы побеждаем!» — писал он.

Варсаме пригласил меня на обед в сомалийско-йеменский ресторан: там был человек из «Союза исламских судов». Он приехал в Великобританию три года назад и получил статус беженца, а теперь отчаянно рвался домой, чтобы сражаться с эфиопами, но у него не было денег на билет.

Я быстро подружился с этим пареньком. На меня произвела впечатление его одержимость джихадом. Я частенько заглядывал в его квартирку у мечети Смол-Хит. Украшением комнаты служил допотопный кожаный диван, заваленный конспектами по электронной технике. Но говорить будущий инженер-электронщик мог только о войне с эфиопами и освобождении своей страны. В октябре 2006 года защищающие жалкое правительство Сомали эфиопы начали наступление на восток[89]. Из новостей и писем друзей нам было ясно, что они нацелились на Могадишо. Одновременно в Йемене, на другом берегу узкого Аденского залива, армия двинулась на боевиков, считающихся пособниками «Союза исламских судов».

Рано утром 17 октября мне, рыдая, позвонила жена одного из моих товарищей по учебному кружку Саны Кеннета Сёренсена. Его, Самульски, двух молодых австралийцев и моего британского друга[90] Рашида Ласкара арестовали. Их обвиняли в контрабандной поставке оружия «Союзу исламских судов» от мятежных племен Восточного Йемена. С йеменской стороны поставку организовал Абдулла Мисри, автодилер и финансист «Аль-Каиды».

Зная нравы йеменской службы безопасности, я опасался, что в тюрьме Сёренсена и товарищей будут пытать. Я обещал жене Сёренсена постараться придать дело огласке в Дании. Я попросил своего друга Наджиба свести меня с телевизионщиками, и на следующий день они писали мое интервью для Второго канала датского телевидения.

Встреча с репортерами состоялась в галерее торгового центра в Орхусе. Я понимал, что интервью сократят, и старался говорить лаконичнее. Я утверждал, что Сёренсен невиновен. Он мой друг, учит арабский и с боевиками не связан. Датское правительство должно добиться его освобождения или как минимум доступа к нему консула.

На самом деле я подозревал, что он вовлечен в контрабанду, хотя не знал, насколько она масштабна. Мои подозрения усилил арест в Йемене еще одного моего приятеля из числа датских радикалов, Абу Мусаба аль-Сомали. Его семья приехала в Данию и получила статус беженцев, когда тот был ребенком, но он вернулся в Сомали и вместе с другими иностранными боевиками «Союза исламских судов» курсировал между Могадишо и Йеменом. Ему дали два года тюрьмы за контрабанду оружия.

Сёренсену и другим повезло — в декабре их освободили и депортировали[91]. Но мое телевизионное интервью заинтересовало датские власти.

Туманным дождливым днем в моей квартире в Орхусе раздался телефонный звонок.

— Мартин Йенсен. Из ПЕТ, — сухо заявил голос.

ПЕТ (РЕТ) — датская служба безопасности и разведки, а в системе государственной власти — подразделение полиции.

— Нам нужно с вами поговорить. Мы можем встретиться?

— Нет, — сказал я. — Нам не о чем говорить. Вы воюете с исламом, а мы защищаемся. И вы можете быть «Моссадом», ЦРУ. Меня могли просто сдать. Вот так.

Я пытался успокоиться, но не мог. Они знали, куда я собираюсь ехать? Прослушивали мои телефоны и отслеживали Интернет? Одна из группировок Саны назвала меня своим лидером? Власти Йемена предоставили МИб или ЦРУ доступ к своим новым задержанным?

В конце концов, мы договорились, что я приеду в местный полицейский участок. Но сначала я позвонил маме. Я должен был с кем-то поделиться, а жену тревожить не хотел.

— Мама, я не могу говорить об этом по телефону, но со мной хочет встретиться ПЕТ. Я просто хочу тебе об этом сказать, если со мной что-нибудь случится.

Она вздохнула. Я словно увидел, как она поднимает брови и качает головой, смиренно принимая новую перипетию в жизни своенравного сына.

— Хорошо. Будь осторожен, — сказала она.

В зале служебных совещаний меня ждали два агента: первый — высокий и хорошо сложенный — назвался Йенсеном, второй — толстый и лысый — смотрел в окно и курил. Чуть за сорок, а двигался с трудом.

Йенсен подвинул мне открытую бутылку кока-колы.

— Я не буду пить, она открыта. Вы могли туда что-то подсыпать, — сказал я нарочито театральным тоном.

Он пожал плечами и протянул мне закрытую бутылку.

Итак, что мне известно о Сёренсене и остальных задержанных в Сане? Я повторил рассказанное телевизионщикам.

Они стали настойчивее. Йенсен наклонился ко мне через стол. Он был красив, с ровным загаром и прекрасно ухоженными волосами. Мог сойти за датского Джорджа Клуни. Уверенный в себе мужчина, знающий, что выглядит как надо.

— Мы знаем, что виза вашей жены просрочена. Но это неважно. Мы лишь хотим удостовериться, что ни вы, ни ваши друзья не замышляете терактов в Дании. Возможно, вы даже могли бы нам помочь.

— Я не буду вам помогать, — отрезал я. — Помогать кафиру против брата-мусульманина — вероотступничество.

Они должны понять, что потерпели фиаско.

— Кстати, — добавил я, вставая. — Я хочу поехать в Сомали. Не могли бы вы удостовериться, не нарушу ли я датский закон?

Моя выходка их ошеломила. Я знал, что мог ехать абсолютно законно, поскольку ни Дания, ни другие западные страны не объявляли «Союз исламских судов» террористической организацией.

Мои связи в Йемене явно ставили меня под подозрение. Один из арестованных тогда в Сане впоследствии рассказал мне, что в тюрьме его допрашивали сотрудники западной спецслужбы.

— Они пытались выведать о тебе, — сказал он мне. — Говорили: «Мы знаем, за этим стоит Сторм».

При выходе из полицейского участка меня осенило, что я под прицелом. Я понял, что очень скоро мне придется решать — ехать в Сомали сражаться за свои убеждения или отступиться и спрятать их куда подальше. Но встреча с агентами придала мне решимости ехать. Они должны понять, что потерпели фиаско. Йенсен на всякий случай оставил мне свой номер. Уходя, я почему-то его визитку не порвал, а сунул в карман.

Вскоре у моей миссии появился крестный отец — Абдельгани, друг-сомалиец из Дании, уже вставший в ряды ополчения «Союза исламских судов». 19 декабря он прислал мне по электронной почте официальное разрешение Управления иностранных дел «Союза исламских судов» на въезд в страну.

Всплеск адреналина. Это был прямой религиозный долг — то самое решительное действие, о котором вечно болтали, но никогда не исполняли как жалкие датские проповедники, так и Омар Бакри Мохаммед.

Я купил билет — в один конец — на самолет до Могадишо. Полечу один. Мой бирмингемский приятель Варсаме еще не наскреб денег на билет. Я отправил ему по электронной почте письмо, выразив надежду, что он скоро ко мне присоединится.

Новая глава должна начаться с новых товарищей, на новом фронте глобального противостояния. Только жена всякий раз плакала, стоило мне заговорить об отъезде.

— Что будет со мной? Я останусь одна в чужой стране, без прав, без денег.

— Аллах поможет и позаботится о вас, — сказал я ей. Утешение слабое и неубедительное даже для меня. Но таков был ответ на все.

Она сказала, что, если я уеду надолго, она вернется в Йемен.

С первой метелью ранней зимы я поехал в Копенгагене в магазин списанного военного имущества, чтобы купить то, что просил Абдельгани: камуфляжную форму, фляги и швейцарские армейские ножи. Несмертельное оружие, легко провезти, не вызывая подозрений.

В Сомали надо было поспешить. Эфиопы окружили Могадишо. Некоторые мои друзья уже отступили со своими подразделениями к Кисмайо, портовому городу к югу от Могадишо. Я вот-вот должен был лететь.

Когда я был в магазине, мне позвонили из Сомали. Это был Али, датчанин из учебного кружка в Сане. Он возбужденно прокричал, что прямо сейчас обезглавил сомалийского шпиона, которого его отряд обнаружил под Кисмайо.

Проклиная его про себя за наивный звонок на мобильник, я громко поздравил его по-арабски. Продавец с подозрением на меня покосился.

При выходе из магазина позвонил Абдельгани. Я принялся ему перечислять покупки, но он меня прервал.

— Не прилетай! Слишком опасно. Эфиопы окружили аэропорт и хватают всех джихадистов, прилетевших сражаться за «Союз исламских судов». Сиди дома!

Пораженчество Абдельгани меня ошеломило и разозлило.

У меня в ушах звенел вопрос к Аллаху: «Почему Ты меня не пускаешь? Почему я не могу Тебе служить?»

Это решение — в конце концов — Его. Аллах Всеведущ, нам, простым смертным, судьбу не изменить! И еще один вопрос: «Почему Ты — в который раз — допустил поражение моджахедов?»

Когда я вернулся домой, жена ждала меня.

— Они проиграли, — прошептал я, стараясь не смотреть ей в глаза. — Они проиграли войну.

Я втащил амуницию по лестнице и бросил на кровать. Я был тих, задумчив, подавлен — как тогда в полицейской машине по дороге в датскую тюрьму, когда поклялся изменить жизнь. Я требовал ответов.

Уныние скоро сменил гнев, и в гневе я терзался трудными вопросами. Меня тормозили на каждом повороте, все планы рушились. Десять лучших лет жизни я, жертвуя любовью и боксерской карьерой, посвятил делу джихада. И все тщетно.

Я сидел в темной спальне, тишину нарушал лишь шум буксующих в снегу авто. На днях мне исполнится 31 год, но у меня нет будущего. Дети — в чужой стране, друзей из Саны разбросало по свету, жену я измучил перепадами настроения. Последние заработанные на стройке деньги потратил на валяющуюся повсюду как символ моего провала амуницию.

Я всю жизнь бился за слабых. На улицах Корсёра вступался за друзей-мусульман, когда на тех нападали хулиганы. В библиотеке меня поразили битвы Пророка с превосходящими силами в Мекке. Я мечтал поехать к моджахедам в Афганистан и помочь создать маяк истинного ислама в Сомали. Все обратилось в прах.

Я вспомнил о лукавом проповеднике из Брикстона Омаре Бакри, о ненадежных протестующих у ограды американского посольства, о трусости шейха Мукбиля, слишком охотно славшего на смерть невежественных и доверчивых. Верность делу меня ослепляла. Может, и сама приверженность исламу была лишь моим протестом, а на деле — пусть и неосознанно — меня манил не доктринерский салафизм, а стремление бороться с несправедливостью?

И тут до меня стало доходить немыслимое. А я правильно понял ислам? Или такие, как аль-Авлаки, его извратили? Или ислам противоречив, а я был слеп?

Мне вспомнилась идея предопределения — кадар — одна из основ веры. Меня учили, что Аллах предрешил все, в прошлом и в будущем.

По словам Корана: «Аллах — Творец всякой вещи, их Господь и Властелин. Он управляет ими, и все они находятся у Него во власти, в Его распоряжении и под Его попечительством»[92].

Но есть ли место свободной воле и можно ли что-то изменить? Никто из ученых, с которыми я говорил, не мог объяснить, как кадар соотносится с долгом джихада и почему Аллах создал человека, уже осужденного Им на адский огонь. Здесь спасовал даже Анвар аль-Авлаки.

Мне показалось, один хадис представлял человека беспомощной марионеткой: «Аллах, Всевышний и Славный, предопределил каждому из сотворенных Им слуг пять вещей: удел его, деяния его, смерть его, счастье или несчастье в жизни».

Тут я вскочил и бросился вниз на кухню. Фадия с тревогой посмотрела на меня.

— Что с тобой? — спросила она.

— Не знаю. Мне просто кажется, что все потеряло смысл.

Я сварил себе кофе и уселся за кухонным столом перед своим ноутбуком. В поисковой строке пальцы быстро набрали: «Противоречия в Коране».

Миллионы битов информации в ответ. Большинство записей просто антиисламские диатрибы с не менее сомнительных сайтов евангелических христиан. Но кое-что я читал такое, отчего в голове зашевелились вопросы, которые я давно старательно от себя отгонял. Мне вспомнились слова, которые я некогда кричал в Гайд-парке: «Ведь если бы он был не от Аллаха, то они нашли бы в нем много противоречий».

Все здание моей веры было карточным домиком. Стоило упасть одной карте, и рухнуло все. Я плыл по инерции — от обретения ислама до принятия салафизма и джихада как идеи и ведения боевых действий. Я понимал священные тексты просто и однозначно. Для защиты веры предписано вести джихад. Только мне что-то мешало исполнить религиозный долг, а другие мусульмане от него уклонялись или отвергали.

И еще я начал переосмысливать оправданность убийств и ранений гражданских. Этот постулат я принял вместе с салафитским кредо. Я жадно впитывал слова ученых, нашедших в Писании оправдания 11 сентября. Но теперь я подумал о башнях-близнецах, терактах на Бали, в Мадриде в 2004 году, в Лондоне в 2005 году. Это насилие, нацеленное против простых людей. Если таково предопределение Аллаха, мне расхотелось ему следовать.

Мне вспомнились слова моего приятеля Тони: «Почему Аллах хочет, чтобы одни убивали других? Мурад, а ты не думаешь, что Аллаху больше понравилось, если бы ты, к примеру, учил детей читать?»

Утрата мною веры была и пугающей, и внезапной. Я глядел в пустоту и понимал, что стоит мне порвать с верой, и я тотчас стану мишенью для множества моих бывших «братьев». Я слишком много знал о них и об их планах. Не меньше половины одного только кружка в Сане влилась в террористические группы. Я был бы самым худшим из них: обращенный отступник, ставший атеистом — грязнейший из лицемеров. И как обращенного ждет двойная награда в раю, так обращенный отступник несет двойное наказание.

Мучительные вопросы заставляли меня уходить из дома или давать волю гневу. А жена, похоже, тревожилась, что я отдаляюсь от нее. У нее истекла въездная виза, она жила в Дании незаконно и боялась, что ее депортируют. Атмосфера в доме была невыносимой.

Мне надо было уехать, чтобы спокойно все обдумать. Мрачным мартовским утром я отправился на рыбалку на озеро Брабранд, неподалеку от Орхуса. Зима не сдавалась. Камыши по берегам озера были коричневыми и шумели на ветру, а в заливах все еще белели пятна льда. Вокруг не было ни души.

Я сел и забросил удочку, но мысли витали далеко. Почти три месяца я молился без веры. Перечитал Коран, но увидел новые несоответствия и противоречия. Я слушал проповедников в мечетях Орхуса, но ни один из них не оживил прежней веры. А джихадизм заявлял о себе все громче, перейдя от защиты мусульманских земель к объявлению войны всем неверным, как униженным, так и власть имущим.

Внезапно меня взорвало. Швырнув удочку в озеро, я заорал:

— Чертов Аллах, чертов пророк Мухаммед! Почему моя семья должна отправиться в ад только потому, что они не мусульмане?

Я подумал о матери, бабушке и дедушке. У нас было не все гладко, но они люди порядочные, не злые.

— Если бы Захера и Андерсена не раскрыли, а от взрыва их бомбы пострадали мама или Вибеке?

И у них есть единомышленники в Дании — может, десятки в радиусе 100 миль от моего дома. Кое-кто из них способен устроить здесь бойню, но как я могу помочь спасти жизни ни в чем не повинных людей?

Я подошел к машине.

— Я потерял десять лет жизни, — сказал я, вцепившись в баранку и глядя сквозь туман на контуры леса. — Я отдал себя Аллаху. Я верил в справедливость борьбы. Но я обманывался и позволял другим себя обманывать. Я мог бы стать спортсменом, наслаждаться жизнью, растить детей, заниматься своими делами.

Бунт возродил во мне свободную волю, но я знал, насколько это опасно. Внезапно я почувствовал, что иду по стопам художника Курта Вестергора, нарисовавшего карикатуры на пророка Мухаммеда и едва не поплатившегося за это жизнью. Не так давно я сам желал ему смерти.

Теперь я враг своих друзей, беспокойно размышлял я однажды ночью, лежа в постели. Рядом мирно спала жена. Что угрожает ей, если я порву с «братьями»? Сейчас чем меньше она знает, тем лучше.

На следующее утро я попытался заняться делами, стиркой. Когда я бросал в стиральную машину рубашку, из кармана выпала визитка. Я поднял ее. Потертая и мятая, но текст еще разборчивый. Это была карточка так называемого Мартина Йенсена из ПЕТ.

На карточке был номер телефона. Я сунул ее в карман и, выйдя из дома, бродил по улицам пригорода Орхуса. Если я ему позвоню, ни пути назад, ни компромисса не будет. Мне придется вести двойную жизнь, и за одну ошибку я могу ею поплатиться. Но альтернатива была еще хуже. Смотреть, как люди, которых я могу остановить, устроят бойню у меня на родине и в остальной Европе?

В тот же вечер я позвонил.

Я не сомневался, что Мартин Йенсен — ненастоящее имя, и даже не думал, что он ответит. Но ответил.

— Говорит Мурад Сторм. Мне срочно необходимо с вами встретиться, — сказал я. — У меня есть, что вам рассказать.

Я почувствовал, что ему с трудом удается сохранять спокойствие.

— Хорошо, как насчет отеля «Рэдиссон» в Орхусе?

Глава одиннадцатая Переходя в другой стан Весна 2007 года

«Рэдиссон» напоминает ледяную глыбу высотой в восемь этажей, в стеклянных стенах отражаются проплывающие облака. Президентский люкс глядел на каналы и старые мощеные улицы Орхуса — просторная комната, кожаные диваны и стильная скандинавская мебель из березы и ясеня.

Те же офицеры датской разведки, что и в полицейском участке в конце прошлого года.

Двойник Клуни, «Мартин Йенсен», был явно неравнодушен к дизайнерской одежде: на сей раз он щеголял в рубашке от Хьюго Босс, дорогих лоферах и еще более дорогих часах.

— Мурад, рад вас снова видеть, — пожимая мне руку, сказал он. Резкий копенгагенский акцент и бьющая через край уверенность. Это его шоу. — Помните моего коллегу? — продолжил он, представляя лысого толстого курильщика. — Мы зовем его Будда, — произнес он, улыбаясь. — А меня зовите Кланг.

Псевдоним он оставил без объяснений.

Я сел на кожаный диван напротив агентов. Те примостились на краешке, само внимание. Решающий момент в их карьере — понимают, что я мог стать кладезем информации о джихадистах. Будда сунул мне в руки меню.

— Что-то халяльное? Курицу? Рыбу? Что-нибудь вегетарианское? — предупредительно спросил он, выказывая заботу о моей мусульманской диете. — Бутылку воды? Кофе?

Его учтивость меня позабавила. Пора внести полную ясность.

— Нет, я буду бутерброд с беконом и пиво «Карлсберг Классик», — ответил я.

Ошеломленное молчание.

— Это то, чего мне хочется.

Как бы давая им понять: «Я с вами, на вашей стороне».

Я почувствовал, как с души упал камень.

— Я решил, что я больше не мусульманин, — заявил я. — Я готов помочь вам в борьбе с терроризмом. Религия, ставшая моей жизнью, потеряла для меня смысл.

— Это будет великолепно, — едва сдерживаясь, сказал Кланг. Мою джихадистскую картотеку они оценили очень высоко. Приносят заказ.

— Ваше здоровье! — сказал я, подняв бокал и смакуя первый за долгие годы глоток алкоголя. И приступил к солидной порции бекона. Я снова стал датчанином.

— Давайте начнем, — произнес я и принялся рассказывать свою историю.

Я оказался обращенным без обращения, с моих глаз упала пелена. Экстремист, я, точно маятник, качнулся в противоположную сторону до самого предела. Своего прошлого — принятия 11 сентября, иллюзий о джихаде и восхищения Авлаки — мне было не изменить, но я мог все это искупить. Я знал убийственную идеологию «Аль-Каиды» и хотел помочь ее остановить.

Агенты едва успевали записывать. То и дело меня прерывали — не в силах поверить, что я мог знать так много боевиков по всему свету. Встреча продолжалась три часа, но была лишь прологом.

Рассказав свою историю, я испытал облегчение, и по мере рассказа прежняя жизнь, казалось, отдалялась от меня. Выйдя из вестибюля на свет предзакатного солнца, я был спокоен. Решение было правильным.

Кланг и Будда попросили меня о новой встрече через несколько дней.

— Работа предстоит долгая, поэтому мы сможем платить вам 10 000 крон в месяц, — сказал Кланг.

Это было 1800 долларов — сумма не ахти, но я вообще не ждал оплаты. А с учетом того, что я сидел на мели, деньги были весьма кстати.

— Тут неплохой звонок. — Кланг протянул мне «Нокию». — Это для связи с нами. Счет мы оплатим, — сказал он.

— И вам будет легче за мной следить, — подхватил я. Вроде как в шутку.

— Нет, нет — следить мы не будем. Мы вам доверяем, — слишком горячо запротестовал Будда.

Они дали мне первое домашнее задание. Будда извлек из папки два фото и листки с краткими биографиями двух моих приятелей-исламистов в Орхусе.

— Мы хотим знать, опасаться нам их или нет, — объяснил Кланг.

Первым был Абу Хамиза, толстый имам из Марокко, любитель призывать к джихаду, но я всегда считал его треплом. Потягивая чаек в гостевой комнате его мечети и внимая тому, как он, пожирая одно печенье за другим, разорялся об угнетении мусульман за границей, я ловил себя на давнем и лишь крепнущем подозрении. Этот Хамиза явно был на содержании ПЕТ. Интересно, кто тут кого проверял — я его или он меня?

Но не зная, за кого он, я все больше убеждался в правильности принятого мной решения. Чувство было сюрреалистическое, но наполнявшее силой. Слушая рассуждения имама, я лишь время от времени кивал головой. И уже не ловил каждое слово. Я больше не искал истины, указаний на волю Аллаха. Вместо этого я запоминал все до мельчайшей детали, чтобы рассказать кураторам.

Вторым объектом был Ибрагим, алжирец, знакомый по мечети в Орхусе. Встретились мы с ним на пятничной молитве. Потом Ибрагим пригласил меня на чай в свою убогую квартирку по соседству.

— Мурад, я узнал, где живет Курт Вестергор, и знаю, где нам раздобыть оружие, — выпалил он, когда мы пришли к нему домой.

Я посмотрел в его горящие от возбуждения глаза. Зачем он мне это говорит? Он тоже работает на ПЕТ? Это еще одна проверка? Или он серьезно?

— Ты пойдешь со мной? — спросил он.

— Дай мне подумать, — ответил я.

Выйдя от него, я сразу позвонил Клангу по мобильному, который тот мне дал.

— Нам надо срочно встретиться, — сказал я.

В тот же вечер в гостиничном номере в центре города я рассказал ему и Будде все, что узнал. Казалось, их это не сильно встревожило, и мне подумалось, что чутье меня не подвело: эти первые объекты были проверкой. Ребятам из ПЕТ надо было убедиться, что я заслуживаю доверия.

Желая развеять сомнения, я снова пошел к Ибрагиму. Мы встретились у мечети.

— Ну что, идем? — спросил я. Он вздрогнул.

— Мне расхотелось, — ответил он, резко оборвал разговор и быстро ушел.

Встречи с Клангом и Буддой сделались систематическими. Вскоре я, казалось, знал все гостиницы в Орхусе. Мы также часто говорили по телефону, иногда по нескольку раз в день. Я должен был давать информацию регулярно.

Мне импонировал Кланг, вскоре ставший моим главным куратором. Несмотря на дендизм, происхождения он, как и я, пролетарского. До перевода после 11 сентября в контртеррористическое подразделение работал в отделе по борьбе с распространением наркотиков. И знал, что такое жизнь на улицах — даже если мало интересовался религиозной стороной джихадизма или местами, где собирались боевики. Постепенно я сдал всю сеть своих контактов в Дании. Я придумал систему цветовых обозначений: зеленый — безопасные, оранжевый — потенциальные террористы, красный — опасные. В общей сложности 150 имен.

Мне надо было держать ухо востро и докладывать кураторам о малейшей опасности.

— Береги себя, но сообщай нам о каждом шаге, — сказал Кланг.

Агенты сказали мне, что иногда будут просить меня навестить радикалов, попадающих в их поле зрения. И еще вручили мне флэшку с программой для мгновенной передачи данных с жесткого диска компьютера подозреваемого.

Появились деньги. Агенты ПЕТ дали мне еще 15 тысяч датских крон, и я смог внести залог за новую квартиру. Выплаты маскировали — проводили переводами «Вестерн Юнион» или на банковский счет через подставную компанию ПЕТ «Мола Консалт». Компания оплачивала мне расходы по работе, вплоть до счетов за гостиничные номера. Зарегистрирована она была в пригороде Копенгагена Люнгбю, всего в трех километрах от штаб-квартиры ПЕТ.

Фадия не знала ни об источнике денег, ни о моей работе на ПЕТ. Я сказал, что получил премию от строительной компании. Молодая мусульманка в чужой стране не задавала мужу лишних вопросов. А я постарался показать, что вновь обрел веру. Вынужденный обман для защиты нас обоих. Узнай она о моей настоящей работе и проболтайся, и ее жизни, и жизни ее родных в Йемене угрожала бы опасность. И я попытался заставить ее поверить, что мой внезапный срыв в декабре был помрачением на почве депрессии.

Каждую пятницу я шел из дому на джума-намаз (пятничную молитву). Чаще всего я заходил в мечеть, но не молился. После молитвы молодые «единомышленники» собирались в закусочных или в чайханах, и эти встречи неизменно служили богатыми источниками информации.

В то время как жене было безопаснее ничего не знать, мне нужно было кому-то поведать о резких переменах в жизни. И лишь один человек в мире мог бы понять, что произошло, и никому не сказать.

— Мам, я больше никому не могу об этом рассказать. И ты — единственная на всем свете, кто об этом знает. Я больше не мусульманин, и я работаю на датскую разведку.

Повисло молчание.

— С тобой не соскучишься, — ответила, наконец, она.

Я даже сомневался, что она поверила, но рассказав ей, я испытал облегчение. Впервые я почувствовал, что моя работа на разведку — не сон. В наши редкие последующие встречи она никогда на эту тему не заговаривала.

Фадие первые месяцы 2007 года дались тяжело. Я был непредсказуемым спутником, и она боялась, что я в любой момент объявлю об отъезде за границу на какую-нибудь войну. Она скучала по родным, а ее гостевая виза была просрочена. Куратор из ПЕТ сказал мне, что, если она вернется в Йемен, они смогут записать ее в датский университет и организовать студенческую визу, чтобы она могла быстро приехать в Европу.

Но выезд из Дании стал для нее новым испытанием. В аэропорту Копенгагена офицер иммиграционной службы заметил, что она просрочила визу, и начал ей выговаривать. Опасаясь ареста, она позвонила мне, а я — своим новым друзьям из разведки. Поведение офицера резко поменялось. Он любезно взял перед моей женой под козырек и пожелал ей приятного полета. Ей было невдомек почему.

Мне вспомнилась стычка с офицерами в аэропорту Лутона пару лет назад. У пребывания в стане «неверных» имелись свои преимущества.

Оставшись один, я получил от Кланга и Будды еще более ответственное задание. Одним из исламистов, отмеченных мною красным, был датский обращенный Али, позвонивший мне из Сомали похвастать тем, что обезглавил сомалийского шпиона. Он бежал от наступающей эфиопской армии, но в Кисмайо его взяли в плен и пару месяцев спустя депортировали в Данию.

Разведка хотела с моей помощью открыть на Али уголовное дело.

— Пригласи его к себе домой и разговори, — инструктировал меня Кланг.

Он протянул мне маленький черный «жучок», закамуфлированный под пейджер, и показал, как его включить. Пару дней спустя я позвонил Али. Заранее тщательно отрепетировал все реплики. «Али, это Мурад. Я все еще в Дании. Слышал, ты вернулся. Что случилось? Можешь приехать ко мне в Орхус? Хочу, чтобы ты рассказал все о Сомали. Я все еще хочу поехать, Иншааллах».

Али приехал в мою квартиру с друзьями из Копенгагена. Когда они постучали в дверь, я включил и сунул в карман магнитофон.

Я поприветствовал их по-исламски. Все это напоминало фильм или пьесу. Просто я снова стал Мурадом Стормом. Войти в эту роль мне было не труднее, чем щелкнуть выключателем.

Али осунулся с момента нашей последней встречи в Сане, но в глазах горел тот же безумный огонь. Мы помолились, я заварил чай, и мы уселись по-турецки на ковре, чтобы поговорить.

— Расскажи мне о войне, — сказал я. — Не могу поверить в то, что с тобой произошло.

Сбор информации в чистом виде.

Он принялся рассказывать о Сомали, а я оглядел комнату. Его друзья слушали затаив дыхание. Я тоже, но только совсем по другим причинам. Внимание Али очень любил. Просить его рассказать об обезглавливании сомалийского шпиона не требовалось.

— Он прикинулся моджахедом. Но он показался подозрительным, и когда его допросили, признался, что его подослали эфиопы выведать наши планы.

— Он молил о пощаде и говорил, что готов сражаться вместе с нами, но Исламский суд приговорил его к смерти. Я вызвался исполнить приговор. Хвала Аллаху, что позволил мне служить ему, — сказал он.

— Аль-Хамду ли-Ллях [слава Богу], — ответил я. Он только что рассказал все, что мне было нужно. Чайные чашки я решил не мыть. Если суду потребуются доказательства пребывания Али в моей квартире, опознать его можно будет по отпечаткам пальцев.

При следующей встрече Кланг разочаровал меня.

— Запись не вышла.

— Я сделал все в точности так, как мне сказали.

— Не беспокойся. Техника подвела. Мы найдем другой способ.

Датские власти так и не выдвинули против Али обвинений. Я заподозрил, что с записью все в порядке, просто ее решили не передавать в прокуратуру, чтобы не компрометировать меня как осведомителя. Впоследствии я спросил Кланга о том, будет ли возбуждено дело против Али, он сказал, что, поскольку личность сомалийского шпиона не установлена, с точки зрения закона потерпевший отсутствует. Али и сегодня на свободе и живет в Дании.

Опасных объектов для слежки было хоть отбавляй, и мне дали свободу прислушаться к интуиции. Прохладным весенним днем 2007 года я прогуливался по иммигрантскому кварталу Копенгагена в надежде встретить одного старого приятеля. И встретил. Датчанин из Афганистана Абдельгани Тохи. Подозрение вызвал его внешний вид. Он сбрил длинную бороду. Жест знаковый. Живущие на Западе джихадисты, готовясь к теракту, часто сбривают бороды, чтобы не выделяться.

Я сказал кураторам, что неплохо было бы присмотреться к нему поближе. Выяснилось, что Тохи — сподвижник проживающего в Дании пакистанца Хаммада Хуршида, недавно вернувшегося из племенных районов Пакистана. Эти подконтрольные племенам горные районы оставались гнездом джихадистов со всего мира, после того как на остальной территории страны их отряды разогнали американские беспилотники. Обучал Хуршида изготовлению взрывных устройств видный египетский боевик «Аль-Каиды»[93], готовивший бомбистов лондонских терактов 2005 года.

Служба безопасности аэропорта Копенгагена в тайне от хозяина обнаружила в багаже[94] Хуршида записи об изготовлении взрывчатки. Затем подставная компания[95] ПЕТ стала предлагать съемную квартиру с дешевой арендой по соседству от Хуршида. Квартиру оборудовали скрытыми камерами и «жучками». Агентство заворачивало всех потенциальных клиентов, пока не позвонил Абдельгани. И вскоре удалось заснять, как Хуршид изготавливает в квартире десять грамм мощного взрывчатого вещества ТАТП, и в сентябре 2007 года Хуршида и Абдельгани арестовала датская полиция. Вскоре их осудили за терроризм, и они отбывают тюремные сроки[96].

Мое реноме и ценность как информатора росли с каждой консультацией. И датские спецслужбы захотели показать меня своим союзникам в мире разведки.

Глава двенадцатая Призыв Лондона Весна 2007 года

Великобританию мой лутонский ментор, Омар Бакри Мохаммед, покинул в 2005 году, вскоре после лондонских терактов, скрываясь от нападок СМИ и пристального внимания спецслужб. «Верните его!» — восклицал на первой странице таблоид «Сан»[97].

Бакри Мохаммед утверждал, что взял отпуск навестить в Ливане мать и планирует вернуться. Заместитель премьер-министра Великобритании прокомментировал: «Наслаждайтесь отпуском подольше»[98].

Проповедник нашел приют в городе Триполи на побережье Северного Ливана и вскоре установил обширные связи с салафитскими боевиками. ПЕТ заинтересовало, что там же обретается мой бывший товарищ и гражданин Дании Кеннет Сёренсен.

— Как насчет ливанской командировки? — спросил меня Кланг. — Посмотри, что он замышляет, с кем общается.

Я ждал с нетерпением.

25 апреля 2007 года, глядя из иллюминатора самолета на мерцающие на холмах огоньки Бейрута, я испытал прилив эмоций. Совсем недавно город разрывал религиозный конфликт. Какая удача, что мое первое задание развернется на этой арене сектантского раздора.

Моими выводами датчане планировали поделиться с британскими разведслужбами MИ5 и MИ6, в духе живительного для разведок всего мира взаимного обмена информацией. Несравнимые по ресурсам с англичанами или ЦРУ, датчане хотели продемонстрировать, что могут тягаться с тяжеловесами. И еще посчитали, что восстановление связей с проповедником укрепит мою репутацию в кругах радикальных исламистов Великобритании и британским коллегам это может однажды пригодиться.

В зале прилета бейрутского аэропорта меня ждали Омар Бакри и парочка длиннобородых громил. Проповедник крепко меня обнял.

— Мурад, братишка, рад тебя видеть! Как жизнь? — воскликнул он. Он заметно потолстел.

Мы вышли в теплую апрельскую ночь и сели в его блестящий черный джип GMC. Машина просела, когда проповедник устроился на сиденье. Деньги у него водились — наверняка присылали те молодые экстремисты, с которыми я когда-то тусовался в Лутоне под аккомпанемент его болтовни. Мы миновали христианские пригороды Северного Бейрута и всего пару часов спустя были в Триполи.

В первый же день моего пребывания в Триполи Бакри Мохаммед отвел меня в мечеть на старом рынке, где собирались сторонники. После молитвы он воскликнул: «Это брат Абу Усама аль-Дани — он учился в Йемене, знает всех братьев и хочет сказать пару слов».

Я удивился. Имаму явно захотелось искупаться в лучах моей джихадистской известности. На стародавние темы джихада как религиозного долга я сымпровизировал весьма удачно, судя по тому, какая толпа юношей с горящими взорами пришла обнять меня после выступления. Мне даже стало жаль, что я уже не на их стороне.

За неделю в компании Бакри Мохаммеда я устал от его нелепых речей. Радикальными они могли показаться молодым британским мусульманам, но не суровым боевикам Триполи. Те пережили настоящие уличные бои. После чего слова Омара Бакри были пустым сотрясанием воздуха.

Стремясь произвести впечатление на кураторов, я решил поохотиться на крупную дичь. Долго ждать мне не пришлось. Как-то раз, прогуливаясь с Омаром Бакри по старому рынку в Триполи, я встретил в лавке портного молодого человека с внушительной бородой. Тот не мог оторвать взгляда от моего светлого лица северянина.

— Машаллах! Откуда ты, брат? — спросил он по-арабски.

— Из Дании, — ответил я.

— Я тоже, — рассмеявшись, сказал он по-датски и представился как Абу Араб. В Данию этого палестинца привезли ребенком, где семья получила статус беженцев, а его настоящее имя — Али аль-Хайдиб.

Спустя пару дней Абу Араб пригласил меня в гости к себе домой. Вскоре после моего приезда ему позвонили.

— Идем со мной! — сказал Абу Араб.

Он провел меня по переулку. Нас ждала черная BMW с включенным мотором.

— Садись! — сказал Абу Араб, сверкнув глазами.

Мы забрались на заднее сиденье. Спереди сидели два боевика в полевой форме и платках. В руки мне сунули АК-47 и предложили пистолет. Я отказался, и сидевший рядом с водителем протянул мне ручную гранату.

— Может, вам больше понравится это? — спросил он. Похоже, он был командиром. — Или одна из этих штук? — сказал он, расстегивая камуфляжную куртку, под которой был пояс шахида. Когда машина рванула по узким улочкам, командир сказал, что, если их остановит полиция или вражеская группировка, лучше смерть, чем пытки.

Я старался не вздрагивать всякий раз, когда машина подскакивала на колдобине: у поясов шахидов неприятное свойство детонировать при сотрясении.

Я не сразу понял, но мне только что выдали пропуск за кулисы «Фатх-аль-Ислам», связанной с «Аль-Каидой» террористической суннитской группировкой, вскоре укоренившейся в лагерях палестинских беженцев на севере Ливана.

Командовал в машине младший брат Абу Араба Саддам аль-Хайдиб, старший по званию в группе и один из представителей набирающей силу террористической династии братьев Хайдибов[99]. Саддаму было чуть за 20, он сражался в рядах иракской ячейки «Аль-Каиды» и знал ее высшее руководство[100]. Другого брата, Юсефа, которому был всего 21 год, недавно арестовали в Германии[101]после неудавшегося теракта, когда он оставил два чемодана со взрывчаткой в поездах в районе Кельна[102].

Следующие пару недель меня водили по лагерям беженцев в Триполи, где, казалось, шли приготовления к «очередной войне» в Ливане. Абу Араб сказал мне, что они готовы на все для установления шариата сначала в лагерях, потом на севере Ливана, а со временем и по всей стране. Учитывая мощь враждующей шиитской группировки «Хезболла» и суровость сектантских расколов Ливана, это казалось несбыточной мечтой. Но у них были неукротимые амбиции и сильные союзники, считающие «Фатх» полезным противовесом «Хезболле», а также несомненная готовность сотрудничать с международным терроризмом.

В начале мая я вылетел из Ливана в Лондон доложить Клангу и Будде о выполнении задания. На сей раз на встрече присутствовал их непосредственный начальник, псевдоним Сёрен. Лет около сорока, подтянутый — внешности спортсмена не соответствовала только постоянная сигарета в зубах. Как и Кланга, его перевели в контртеррористическое подразделение из отдела по борьбе с наркотиками, особо ненавидимого мною в пору членства в «Бандидос». Теперь они с Клангом были коллегами по борьбе с терроризмом. Для разбора полетов датчане заказали пиво. Казалось, им хотелось, чтобы я чувствовал себя как можно непринужденнее.

Улыбаясь, Сёрен рассказал мне, что однажды лет пять назад работал в команде, державшей меня под наблюдением, и отслеживал мои связи с радикалами по всему свету, от Оденсе до Индонезии. Именно Сёрен и Кланг стали свидетелями моей встречи с Робертом из МИ5 в Великобритании.

— Он напоминал школьника, когда пытался тебя напугать, — засмеялся Сёрен. Мы обменялись рассказами о том эпизоде, и Кланг поведал мне, что они с Буддой работали над делом о терроризме в Фоллсмосе. В результате расследования в прошлом году арестовали и осудили за изготовление бомбы моих бывших друзей — Мохаммеда Захера и Абдаллу Андерсена.

— Наш информатор выступил свидетелем в суде. И нам пришлось договориться о том, чтобы он сменил имя и покинул Данию — ему тяжело, потому что он редко видит детей.

Эти слова опечалили меня. Неужели и меня ждет такая судьба?

Похоже, на датчан произвела впечатление собранная мною информация о запутанных альянсах и теневых командирах боевиков в Триполи. Не хотел бы я встретиться с их британскими коллегами?

Отель «Черчилль» рядом с Гайд-парком — один из самых изысканных в Лондоне. За элегантным фасадом вестибюль, способный похвастать роскошным мраморным полом, колоннами и изящной мебелью орехового дерева. Если таково типичное место встречи разведчиков — то я на правильном пути. Чем дальше я отходил от спартанских требований салафизма, тем сильнее меня соблазняли атрибуты шпионской деятельности.

Чудесным весенним вечером, переступив вместе с датскими сопровождающими порог «Черчилля», я с трудом сдержался: в голове невольно возникли ассоциации с Бондом. И стали еще навязчивее, когда я увидел ждавшего нас в гостиничном номере офицера МИб.

Назвался он Мэттом. Сидящий как влитой костюм, хрустальное произношение и безупречные манеры, к тому же красавчик. Само воплощение офицера британской разведки, единственный диссонанс — огромные мясистые уши.

Я живо вообразил себе всю его предысторию: одна из лучших частных школ Англии, успехи в регби и в латыни, потом Оксфорд или Кембридж. И случайный вопрос в службе занятости, не заинтересует ли его служба на правительство Ее Величества в качестве разведчика.

Деловитость и корректность Мэтта резко контрастировали с развязным остроумием датских кураторов. В отличие от грубых временами датчан и требовательных американцев, британские разведчики, с которыми мне приходилось иметь дело, вели себя вежливо и сдержанно, едва ли не извинялись.

Тем не менее Мэтт не удержался от смеха, когда я позвонил в обслуживание номеров и заказал свиные шкварки. От бывшего джихадиста он явно подобного не ожидал.

Я сказал ему, что «Фатх-аль-Ислам» пытается разжечь в Ливане войну, но его, похоже, больше интересовало, что я могу рассказать об Омаре Бакри, создавшем в Великобритании сеть сторонников и, видимо, превратившем их в источник дохода.

После терактов июля 2005 года MИ5 сосредоточила усилия на раскрытии сетей джихадистов в таких хорошо известных мне местах, как Лутон и Бирмингем. Поскольку Карима переехала в Бирмингем, я снял там временное жилье, где подолгу жил ради свиданий с детьми.

Вскоре после моей встречи с МИб события в Ливане подтвердили то, о чем я предупреждал. Знакомый мне командир «Фатх-аль-Ислам» Саддам аль-Хайдиб ограбил банк близ Триполи и скрылся со 125 000 долларов. Ливанские спецслужбы выследили его в одном из жилых кварталов города. Аль-Хайдиб обещание сдержал: подорвал себя после начала штурма здания. Но в результате вспыхнули многодневные столкновения «Фатх» с ливанской армией в окрестностях лагеря палестинских беженцев Нахр-эль-Барид. Погибло свыше 20 ливанских солдат и столько же бойцов «Фатх»[103].

Вскоре датчане сказали мне, что англичане хотят встретиться снова. «С Ливаном ты произвел на них впечатление: они действительно это проморгали», — сказал Кланг.

На второй встрече с англичанами кроме Мэтта присутствовал офицер MИ5 Энди. Из Мидленда, лет сорока и не в костюме. Выглядел он попроще, скорее оперативник, работающий на улице, чем аналитик. Впоследствии я узнал, что прежде он был сотрудником полицейского подразделения по борьбе с распространением наркотиков. С патрицием Мэттом они составляли странную пару, но у Энди было особое задание — экстремистские круги Бирмингема.

— Вы можете открыть нам глаза? — спросил он.

Первоначально договорились, что я докладываю датским кураторам, те передают информацию британцам, которые через них же дают мне новые задания. Датской разведке соглашение, укреплявшее ее позиции перед англичанами, нравилось. Но вскоре решили, что я должен также напрямую докладывать MИ5.

По просьбе MИ5 я переехал в скромный блочный дом в пригороде Бирмингема Алум Рок. Мне ежемесячно платили 400 фунтов на покрытие аренды. Как и Лутон, Бирмингем олицетворяет британский промышленный спад, в его беднейших кварталах из блочных домов и серых домов-башен масса иммигрантов из Южной Азии, а также и гнездо исламистских радикалов. Не глядя на хмурое небо, Алум Рок можно легко принять за нищий пригород Карачи.

В начале лета 2007 года, когда в бирмингемских парках стартовали игры нового крикетного сезона, я с головой окунулся в экстремистскую среду. Вставал до рассвета и отправлялся на первую молитву в одну из местных мечетей. Несмотря на привычку, теперь мне, как мусульманину только для виду, было тяжелее. Потом я часто завтракал в каком-нибудь халяльном заведении с «единомышленниками». После чего мы шли к кому-то в гости вместе почитать Коран или обсудить последние новости из Пакистана или Ирака. Все тот же дурной нескончаемый круговорот: дешевая еда в забегаловках с пластиковых тарелок под аккомпанемент речей очередного радикального проповедника. Одним из самых популярных был Анджем Чудари, британско-пакистанский адвокат, заместитель Омара Бакри в группировке «Аль-Мухаджирин» и наследник его лавров самого одиозного боевика Великобритании. На меня он впечатления не произвел, но я заметил, как многие юнцы ловят каждое его слово.

Я не все время торчал в Бирмингеме. Поскольку Фадия уехала в Йемен, а дети на моем попечении оставались лишь время от времени, я был свободен. Я вернулся в Лутон следить за радикалами, с которыми общался два года назад.

Вызвать «собратьев» экстремистов на откровенность труда не составляло. Большинство из них обожали болтать. Порой, чтобы завязать разговор, я упоминал о новой видеопроповеди Авлаки. Для МИ5 я, как в Дании, присвоил британским радикалам цветовые обозначения, в соответствии с их потенциальной опасностью. В мечети Смол-Хит в Бирмингеме я возобновил дружбу с молодым сомалийцем Ахмедом Абдулкадиром Варсаме. Он все так же отчаянно жаждал вернуться на родину сражаться с эфиопами, но до сих пор не смог собрать денег на билет.

Помоги я ему уехать в Сомали, нам удалось бы получить ценные разведданные из региона, где почти не было агентов. Энди идея понравилась, и с его благословения я приступил к сбору в мечетях денег на поездку для Варсаме. Однако причуды бюрократии таковы, что, поскольку разведданные будут поступать на мою электронную почту, вести операцию должна не МИ5, а ее сестринская служба.

Истории о соперничестве внешней и внутренней служб британской разведки стали легендой. Но на своем опыте могу сказать, что те сотрудники МИ5 и МИб, с которыми работал я, действовали сообща и прислушивались друг к другу. Они сражались на разных фронтах одной войны: МИб — в Сомали, Йемене и Пакистане, МИ5 — в Лутоне и Алум Роке. После терактов джихадистов в Лондоне это сотрудничество еще более укрепилось на новой основе.

В мечетях и у друзей-радикалов в Бирмингеме я быстро собрал Варсаме деньги на поездку. Он не мог сдержать слез радости, когда я вручил ему 600 фунтов стерлингов наличными.

— Да вознаградит тебя Аллах, — сказал он, обнимая меня.

Связь мы договорились поддерживать, оставляя сообщения в папке «Черновики» анонимного почтового ящика. В конце 2007 года Варсаме все-таки покинул Великобританию, чтобы сражаться в Сомали, но до самого отлета продолжал одолевать меня просьбами одолжить денег.

Организованный мною сбор средств и моя дружба с Анваром аль-Авлаки произвели сильное впечатление на сирийца лет тридцати пяти, Хасана Таббаха. Много лестного он слышал обо мне еще со времен расформированной группировки «Аль-Мухаджирин». И еще мы поняли, что у нас несколько общих знакомых, в том числе британец марокканского происхождения Хамид Эласмар[104], осужденный за заговор с целью обезглавить британского солдата-мусульманина в Бирмингеме. Как будто мне не хватало связей с экстремистами по всей Великобритании.

Нестарый, но уже с залысинами и седеющей бородой, Таббах был химиком. Меня поразили его вечная усмешка и мрачный взгляд. Он не излучал энтузиазм. Но в мечети Смол-Хит мы были редкими несомалийцами, и знакомства нам было не избежать.

Когда мы в первый раз заговорили, я был с сыном.

— Усама, — сказал я ему.

— Машаллах, хорошее имя, — без улыбки ответил он. Он рассказал, что получил политическое убежище в Великобритании после того, как ему пришлось бежать из Сирии. На родине его арестовали за хранение антиправительственной литературы. Его постоянная тревога, скорее всего, была следствием пыток в тайной полиции режима Асада.

Таббах пригласил меня в гости, в маленькую темную квартирку на первом этаже запущенного блочного дома за углом мечети.

Обстановка была под стать его мрачному характеру. Но идей ему хватало, и он жаждал ими поделиться.

— Я занят, — сказал он.

Он учился делать бомбы и показывал мне эскизы целей в Лондоне. Среди них Оксфорд-стрит, с вечными толпами покупателей и туристов, и район вокруг парламента.

На эскизах он показал мне, где именно он планировал приводить бомбы в действие. Я заметил, что руки у него дрожат.

— Брат, как ты думаешь? Удастся? — спросил он. Он приглашал меня в сообщники. Меня ошеломило, что он делится такими планами с малознакомым человеком.

Я не сомневался, что с его знанием физики и математики ему удастся изготовить бомбы, но когда он планировал взрыв?

Я посмотрел ему в глаза.

— Иншааллах. Тебе надо быть осторожным, брат, — добавил я, пытаясь уговорить его не спешить. Все, что угодно, чтобы выиграть время.

Я предупредил МИ5. Таббах не попадал в их поле зрения. Он был типичным «террористом-одиночкой», которых труднее всего вычислить именно потому, что они никак не связаны с другими. Я узнал о его планах случайно.

— Нам нужно, чтобы в ближайшие недели ты был рядом с ним, — сказал мне Энди.

На следующей встрече через пару дней Энди спросил меня о ключах, которыми Таббах открывал дверь.

— Большие ключи, маленькие ключи, двойные ключи? — спросил он. Они явно планировали проникнуть в квартиру. Впоследствии мне рассказали, что, войдя, агенты обнаружили эскизы, сфотографировали и аккуратно положили на место. Они должны были стать неопровержимыми доказательствами планов Таббаха.

Чтобы Таббах проникся ко мне большим доверием, в МИ5 даже решили разыграть мое задержание в аэропорту Гатвик. Якобы собираясь лететь в Йемен, я попросил Идрисса, пакистанского экстремиста из Уолсолла с широкими связями, отвезти меня в аэропорт. Когда я попытался пройти службу безопасности, полицейский меня демонстративно задержал, зная, что мой водитель расскажет об этом всем и каждому.

Я очутился в маленькой комнате рядом с зоной безопасности, где меня ожидал офицер МИ5. Полицейский, мягко говоря, удивился, когда агент вскочил и обнял меня. Мы поболтали, а потом меня отвели обратно в зал ожидания, я откуда я позвонил Идриссу, жалуясь на жестокую британскую службу безопасности, и попросил его вернуться в Гатвик меня забрать. Инцидент укрепил мой авторитет среди боевиков в Бирмингеме.

Таббах не назначил день теракта, но набросал электронную схему конструкции бомбы и поведал мне, какие химические компоненты планирует смешать. Заявил, что поместит заряд в большие бутылки от содовой. Я пожалел, что плохо учил в школе естественные науки, но сказал MИ5, что, похоже, он знал, что делает.

Полиция приехала не сразу, потому что МИ5 опасалась меня раскрыть. В конце концов, Таббах рассказал только мне. Несколько недель МИ5 предпринимала сложные маневры, чтобы замаскировать свою роль, переведя подозрение на одного из его сообщников-радикалов.

В декабре 2007 года Таббаха арестовали и впоследствии осудили за изготовление бомб для теракта[105]. В его грязной квартире полиция обнаружила бутылки с ацетоном и нитроцеллюлозу, а также инструкции по созданию из ингредиентов бомбы. Они были написаны грубо и неточно, но на суде судья сказал, что в них содержится «большой потенциал уничтожения, нанесения увечий и убийства».

Мои знания «уличных» боевиков в Великобритании и осведомленность о джихадистах за рубежом принесли плоды. Для спецслужб, еще недавно бросавших львиную долю ресурсов на страны советского блока, исламистский терроризм был сложной проблемой. Он был молод, закрыт и быстро распространялся. Секретную информацию добыть было трудно, и датчанин с хорошим арабским и почти десятилетним стажем радикала был идеальным информатором.

Неудивительно, что к нему обратились американцы.

Глава тринадцатая Из Лэнгли с любовью Лето 2007-го — начало 2008 года

Мои датские кураторы всегда называли британцев «кузенами». ЦРУ было «Большим братом». Кланг и Будда не могли скрыть волнения, узнав, что с мистером Стормом хотят встретиться американцы.

Встречу датчане организовали в копенгагенском отеле «Скандик», стоящем у самого уреза воды. Восемнадцать этажей стекла и бетона, со стороны напоминавшие функциональное американское офисное здание. Но внутри сплошное светлое дерево, минималистская скандинавская мебель, а сквозь вестибюль «прорастали» странные деревья белого плексигласа.

Когда я приехал, вокруг меня засуетились Кланг и Будда. Перед ждущими наверху американцами даже с Кланга сползла привычная маска.

«Джошу» и «Аманде» было немногим за тридцать, оба в строгих деловых костюмах. Джош был высокий и темноволосый, красивый в этом новоанглийском преппи-стиле. И явно никогда не вкалывал физически. Совсем другое впечатление произвела Аманда. Меня привлекли ее глаза. Васильковые, с просящим, почти умоляющим выражением. Полные губы, высокие скулы и медового цвета волосы до плеч.

Для ЦРУ встреча в отеле «Скандик» была прощупыванием почвы. Что мне известно о «Фатх-аль-Ислам», «Аль-Каиде» и боевиках, с которыми я встречался в Йемене? Особенно их интересовали две темы: Анвар аль-Авлаки, без предъявления обвинений сидевший в одиночке в Сане, и связи йеменцев с Сомали. Как раз появилась наследница «Союза исламских судов» исламистская группировка «Харакат аш-Шабаб» и принялась вербовать в сомалийской диаспоре в Европе и США бойцов на войну с эфиопами, вторгшимися в Сомали для спасения правительства страны.

Аманда умела задать вопрос так, что на него нельзя было не ответить, то ли благодаря энтузиазму, способности настроиться на твою волну или своим глазам. Несколько часов я вершил суд, рисуя сети своих контактов с джихадистами на трех континентах.

Аманда сказала, что ЦРУ может быть заинтересовано в моей поездке в Сомали, где американские политики пытались побороть анархию с момента катастрофического вторжения 1992–1994 годов и «Падения черного ястреба». Если боевики захватят большие участки побережья или затянут эфиопов в трясину уличных боев, это будет куда опаснее Йемена.

Джош и Аманда постоянно делали заметки. Я смотрел, как наманикюренные пальчики Аманды изящно порхали над блокнотом, и вскоре двадцать страниц были исписаны аккуратным почерком. Под занавес они задали простой вопрос:

— Как вы смотрите на то, чтобы работать на нас?

— Был бы очень рад.

— Будем на связи, — сказала Аманда и, наконец, улыбнулась уголками губ. Или мне показалось.

Я хотел оставить себе свободу маневра. Постараться, проворно добывая информацию, помочь и британцам, и американцам, но методы и приоритеты у них были разные. Неспешные и осторожные англичане, тем не менее, были хорошо информированы. Подход к операциям за границей у них почти академический, с доскональными обсуждениями племенной вражды и региональных причуд. Их тревожил внутренний враг, чью силу и решимость они не могли оценить.

Американцы, напротив, хотели задействовать свои огромные технические ресурсы для операций за рубежом — в Йемене, Сомали и Пакистане. Однажды их страну атаковали, больше это не повторится. Они стремились к быстрому результату и не жалели денег на решение проблем. Разъяренные после 11 сентября, они были готовы преследовать цели, не заморачиваясь правовыми аспектами. Англичане убийств не одобряли. И я быстро сообразил, что и ресурсы у них очень разные. ПЕТ, а теперь МИб летали экономклассом, даже на дальние расстояния. Прощай жизнь в стиле Джеймса Бонда! Агенты ЦРУ, садясь на борт, все так же направлялись в бизнес-класс. Датчане шутили с коллегами из ЦРУ, что, приведись им однажды лететь вместе, американцам следует присылать им остатки своего обеда.

И я быстро сообразил, что в датской разведке каждый хотел поучаствовать в моих приключениях, но при условии, что их возьмут на ковер-самолет. И следующая остановка будет достаточно экзотической. Кланг обратился ко мне со странной просьбой.

— Оставь мне в папке «Черновики» письмо с запросом на встречу в Бангкоке.

Мы оставляли друг другу письма в папке «Черновики» почтового ящика со взаимным доступом — трюк, применявшийся «Аль-Каидой». Чем меньше пересылается писем, тем лучше.

Для датских кураторов я был пропуском в места, в которых они на свое чиновничье жалованье никогда бы не побывали. И им, судя по всему, удавалось оправдывать расходы на отели высшего разряда для встреч с Мортеном (иначе Мурадом) Стормом.

Трехдневный визит в Бангкок в начале декабря для планирования миссии в Кению казался нелепым, но я быстро понял, почему Кланг в таком восторге от Востока. Несколько часов после прилета он вместе со всей датской командой, включая начальника Сёрена, провел в квартале публичных домов, накачиваясь пивом и обсуждая с застенчивой девочкой-подростком условия оказания услуг.

Так удовлетворение разнообразных прихотей госслужащего финансировали датские налогоплательщики. Едва он нашел девушку, я ушел. Предстояли трудные дни, и мне ни к чему было начинать с чудовищного похмелья.

— Думаю, увидимся позже, — сказал он с похотливой ухмылкой.

Как минимум одна из эскапад Кланга закончилась унижением. Проведя несколько часов в стриптиз-клубе с другой женщиной, он привел ее в ресторан. Официантка прошептала, что женщина она лишь с виду, а на самом деле «трансвестит». Кланг побледнел, все мы рухнули под стол от смеха.

Датчане рисковали даже выпивать со мной. Американские и британские кураторы — никогда. Но датчане были беспечнее. Кто-то мог меня узнать, разоблачить мое прикрытие и поставить под угрозу жизнь. Но я был рад расслабиться. Мне требовалось сбросить напряжение, и я полагал, что вряд ли кто из моих знакомых экстремистов окажется в ночном клубе в Бангкоке.

Слабость отдельных моих датских кураторов к проституткам, экзотическим странам и дорогой выпивке явно восходила к временам службы в отделе по борьбе с наркотиками, славившемся суровыми загулами сотрудников и присвоением конфискованного кокаина. Теперь, когда меня снабдили дипломатическими паспортами, кураторы достигли таких горизонтов, о которых могли только мечтать. Когда «разборы полетов» все чаще назначались в заграничных борделях, слишком легко забывалось, что агенты ПЕТ призваны быть моими профессиональными партнерами.

Мэтт как всегда был куда сдержаннее: единственной вольностью, допущенной им в этой необычной поездке, стали расстегнутая деловая рубашка и аккуратно отглаженные джинсы.

— Привет, Мортон, к черту старый Лондон? — с блеском в глазах произнес он, входя в мой роскошный гостиничный номер, высоко над многолюдным городом. — Мы хотим, чтобы ты отправился в Кению, у нас есть подарки твоим сомалийским друзьям, — сказал он мне.

К исходу 2007 года группировка «Харакат аш-Шабаб» отвоевывала немалые территории Сомали. Власть переходного правительства, поддерживаемая разбившей «Союз исламских судов» эфиопской армией и миротворцами Африканского союза, ограничивалась центральными кварталами Могадишо.

В ряды юнцов «Харакат аш-Шабаб» вливалось все больше иностранных боевиков. Совсем недавно Госдепартамент внес ее в список иностранных террористических организаций. Сомали — некогда списанное как несостоятельное государство — внушало растущую тревогу в столицах стран Запада.

Одним из вступивших в «Харакат аш-Шабаб» был молодой человек Ахмед Абдулкадир Варсаме, которому я в прошлом году помог улететь в Сомали. С тех пор он оставил несколько сообщений в нашем общем ящике электронной почты с просьбой найти и привезти такое оборудование, как ноутбук, видеокамера и портативный агрегат для фильтрации воды.

Эта поездка могла помочь MИ6 получить доступ к «внутренней кухне» и руководству группировки. Ноутбук был подходящим вариантом: с его помощью можно было при подключении к Интернету передавать ценную информацию, и Мэтт договорился его предоставить. Он познакомил меня с серьезным молодым человеком в толстых очках, выглядевшим так, будто несколько недель не видел солнца.

— Вы слишком молоды для покойника, — сказал я.

Он аккуратно поставил ноутбук в спортивную сумку с другими принадлежностями: видеокамерой, портативным фильтром, солнечным зарядным устройством для мобильного телефона «PowerMonkey», часами «GPS Suunto» (при правильной настройке годны для отслеживания террористов), неприметными очками ночного видения и несколькими сотнями долларов наличными.

В папке «Черновики» общего с Варсаме почтового ящика я оставил письмо, в котором сообщил ему, что достал все, о чем он просил.

Вылетев из Бангкока в Найроби, я сосредоточился. Прогонял в голове сценарии, придумывал ответы на любые вопросы. Мне требовался отдых, но я не мог заснуть и вместо этого пялился в иллюминатор на огромные кучевые облака внизу. В MИ6 это было мое первое задание, и я чувствовал себя в центре глобальной войны. И английская, и датская разведки собирали в Найроби команды поддержки миссии.

В Найроби я приземлился 7 декабря 2007 года. В роскошном отеле я остановиться не мог. Я изображал джихадиста, что означало скромную гостиницу «Пан Африк». В интернет-кафе по соседству я вошел в общий с Варсаме почтовый ящик. Он оставил мне номер телефона в Найроби, чтобы договориться о встрече.

В номере я вставил в мобильник SIM-карту местного оператора связи и позвонил.

Ответил голос с сильным кенийским акцентом. Он был рад меня слышать.

— Оборудование у меня, — сказал я ему. — Встретимся завтра на автостоянке отеля «Интерконтиненталь» в три часа.

Место и время выбрали датчане, они с англичанами хотели все контролировать. К моему удивлению, собеседник спорить не стал.

Моя первая операция шла гладко. Я вернулся в номер и смотрел, как Флойд Мейвезер дрался с Рикки Хаттоном за титул чемпиона мира в полусреднем весе. Мне вспомнился бой Тайсона и Холифилда десятилетней давности, когда меня забрала полицейская машина в Корсёре. За эти годы много чего произошло, но даже отель «Пан Африк» куда лучше датской тюремной камеры.

На место я пришел заранее. На автостоянке появился долговязый и лопоухий сомалиец и сразу меня заметил. Иногда неплохо быть большим рыжеволосым датчанином. Я почувствовал, как забилось сердце, когда он ко мне подошел. Не говоря ни слова, взял сумку и удалился. У нас были зрители — агенты MИ6 и ПЕТ.

Проникновение за кулисы «Харакат аш-Шабаб» принесло и другой быстрый выигрыш. Кенийская разведка проследила, как забравший оборудование доставил его на конспиративную квартиру «Харакат аш-Шабаб» в пригороде Найроби Истли. Несколько дней спустя — 13 декабря — полицейские захватили там большое количество оружия и поддельных паспортов и арестовали свыше 20 человек[106], предположительно планировавших нападения на западные цели Кении[107].

Когда произвели эти аресты, я в далеком Амстердаме уже доложил триаде ПЕТ, ЦРУ и МИб о выполнении задания. На той встрече я видел элегантную Аманду в последний раз. Как всегда, она прилежно вела записи о моих путешествиях, хотя кое-какие эпизоды в Бангкоке я упустил.

Когда мы прощались, я не думал, что мы не увидимся. Но вскоре Аманда вернулась в штаб-квартиру ЦРУ, где готовилась к заданию в Афганистане. Оно стало для нее последним. В декабре 2009 года она и еще шесть коллег погибли в результате взрыва шахида на базе ЦРУ в Хосте, Афганистан. Это был трагический для Управления день, впоследствии отраженный в фильме «Цель номер один». Ее я узнал по опубликованным в газетах фотографиям, настоящее имя — Элизабет Хансон[108]. Родилась в пригороде Чикаго и считалась одним из самых талантливых молодых аналитиков ЦРУ.

Измученный, но довольный выполнением первого настоящего заграничного задания, я вылетел из Амстердама в Йемен. Американцы и датчане хотели, чтобы я вернулся в Сану поработать с йеменскими и сомалийскими радикалами, и англичане, явно предпочитавшие, чтобы я продолжил противодействие террористическим заговорам в Великобритании, согласились. Кроме того, мне нужно было воссоединиться с Фадией, мы не виделись уже несколько месяцев. Она понятия не имела, что за последние дни я побывал на трех континентах, работал с тремя спецслужбами. Она думала, что я живу в Бирмингеме.

Показывая посадочный талон в амстердамском аэропорту, я вдруг сообразил: прошел ровно год с того дня, как я бродил по армейскому магазину в поисках имущества для «Союза исламских судов» в Сомали. И мне удалось, наконец, передать оборудование восставшей из пепла группировке, но теперь обстоятельства изменились. При одной мысли о том, что могло бы случиться, я вздрогнул.

Зал прилета в аэропорту Саны как обычно представлял смесь шумных бестолковых очередей и суровых офицеров паспортной службы. Картина отлично знакомая, но теперь я смотрел на нее с противоположной стороны. Впервые я прошел через это здание наивным новообращенным. Теперь моя работа заключалась в том, чтобы найти, проследить и сообщить о людях, чьи убеждения я не так давно разделял.

Фадия была куда веселей, чем в период утраты мною веры в Дании, она наслаждалась пребыванием в кругу семьи и показалась мне гораздо увереннее в себе и взрослее. Она арендовала и обставила мебелью дом на 40-й улице, в уютном районе города, и ее родные были довольны тем, что она ни в чем не нуждалась, хотя ни они, ни она сама, разумеется, не подозревали, что источником львиной доли нашего дохода является датская разведка.

Через несколько дней после моего возвращения из тюрьмы вышел Анвар аль-Авлаки, отсидев почти 18 месяцев. Обвинения ему так и не предъявили. И примерно неделю спустя я пришел к нему в гости, в ту же квартиру, где он развлекал нашу компанию почти два года назад. Он был бледен и худ.

— Первые 9 месяцев меня держали в одиночной камере, — сказал он мне. — Видел я только охранника, а камера была длиной 3 метра. Под землей. Временами я думал, что изоляция и клаустрофобия сведут меня с ума… Писать я не мог — не было бумаги. Физических упражнений я не делал.

Авлаки был резок и зол, но в то же время был благодарен судьбе.

— Я выжил благодаря воле Аллаха, а страдания углубили мою веру. И хотя книги получить было очень сложно, мне удалось перечитать Кутба.

Египетского религиозного ученого Сайида Кутба многие считают родоначальником идеи глобального джихада «Аль-Каиды». Одним из его преданных учеников был Айман аз-Завахири, второй человек после Усамы бен Ладена.

«Благодаря гладкому стилю Сайида я читал по 100, 150 страниц в день, — писал впоследствии Авлаки о времени, проведенном в тюрьме. — Автор так сильно меня увлек, что мне казалось, будто Сайид сидит в моей камере и говорит со мной напрямую»[109].

Я знал, что моих кураторов интересовала информация об умонастроении Авлаки. Тюрьма его ожесточила. Я видел это по глазам. Раньше они были веселыми, теперь во взгляде появилась сталь. И отблеск паранойи. Ему повсюду мерещились шпионы.

Он рассказал, что к нему приходили агенты ФБР, расспрашивали о встречах с двумя угонщиками 11 сентября. Он рассказал, что отказался говорить с ними по-английски, настаивая на переводчике. Сказал, что толкнул офицера ЦРУ на стул в знак протеста против того, что его допрашивают американцы. Сказал, что утешало только, что в отличие от других заключенных его не пытали. Охранники хорошо знали, что его отец знаком с президентом Салехом.

Он набрасывался и на упрятавшее его за решетку правительство, и на американцев. Сказал мне, что джихад нужен для свержения президента Салеха, который, как он выразился, только прикрывается исламом, а сам — марионетка американцев.

— Моджахеды учредят Исламское государство в Абье, как предсказано в хадисе, — сказал он мне. — Хадис говорит: «Из Адена-Абьи выйдет армия в двенадцать тысяч. Они принесут победу Аллаху и Его посланнику, они лучшие между мной и ними».

Авлаки верил, что Бог поручил ему нести знамя джихада и начать с Южного Йемена.

Когда Анвар вышел из тюрьмы, «Аль-Каида» возродилась в неподвластных правительству племенных районах к востоку и югу от Саны.

Воссозданную группировку — АКАП — возглавил Вухайши, протеже бен Ладена, в 2006 году совершивший побег из тюрьмы. Недавно шахиды в начиненных взрывчаткой автомобилях атаковали два объекта нефтепромысла в провинциях Мариб и Хадрамаут. Затем последовали нападения на йеменские силы безопасности и граждан западных стран. Для Вухайши это была первая глава в быстром восхождении к руководству «Аль-Каиды»[110].

Группировка устроила сеть конспиративных квартир, в том числе в столице, Сане. Но главным ее пристанищем служили горы и труднопроходимая местность южных и восточных провинций страны — Мариба, Абьи и Шабвы, где велико влияние семьи Авлаки. Эти районы оставались под контролем местных племен, презиравших центральное правительство в Сане. Стремясь сохранить независимость, отдельные племенные группы предоставляли убежище и поддержку бойцам «Аль-Каиды».

Так накалена была обстановка в момент появления Авлаки, пусть даже еще неактивной фигуры в «Аль-Каиде».

В конце января 2008 года Авлаки и несколько друзей из кружка (неарестованных или недепортированных) пришли к нам в гости в дом на 40-й улице[111]. Сана была плавильным котлом для джихадистов. Моя жена приготовила множество блюд, в том числе курицу, рис и кастрюлю сельты — традиционного йеменского кушанья из говяжьего фарша, яиц, бамии и пажитника. Когда собралась компания, еду сервировали на большом листе пластика прямо на полу.

Когда все поели, я зажег бахур, наполнивший комнату травяным ароматом. Мы откинулись на подушки, лежавшие вдоль стен, и заговорили о джихаде, в том числе об успехах Аль-Каиды на юге Йемена и о том, как лучше всего свергнуть режим Салеха. Это был настоящий заговор.

Затем разговор перешел к Сомали и успехам «Харакат аш-Шабаб» по захвату территории страны.

У меня родилась дерзкая мысль.

— Шейх, почему бы нам не позвонить братьям в Сомали и не спросить их, как дела? — подначивая, спросил я.

Они не поверили: как я могу просто так позвонить?

У меня был знакомый Ахмед Варсаме, сражавшийся в рядах «Харакат аш-Шабаб».

— Машаллах, это Мурад, как поживаешь? Передо мной сидит человек, который хочет с тобой поговорить, — сказал я, протягивая телефон Авлаки.

Когда Варсаме опомнился от неожиданности, что говорит с известным имамом, он рассказал ему о войне. Казалось, Авлаки приободрился, он был рад поговорить с моджахедом из Сомали. Они обменялись электронными адресами и номерами мобильных телефонов.

Я только что установил связь между сомалийскими и йеменскими боевиками. Поскольку Авлаки тяготел к внутреннему кругу «Аль-Каиды» в Йемене, связь с Варсаме пошла бы на пользу обеим сторонам, но еще больше — западным разведкам, получившим адреса электронной почты и номера телефонов.

Перед уходом Авлаки мы договорились о новом способе связи — проверенном методе оставления электронных писем в папке «Черновики» почтового ящика с обоюдным доступом. Я объяснил ему, что так безопаснее. После тюрьмы и под пристальным вниманием йеменских спецслужб он стал осторожнее в связях с внешним миром.

Пару недель спустя он внезапно уехал из Саны — скорее всего, под давлением семьи, отец умолял его скрывать свои фундаменталистские взгляды. И еще он наверняка чувствовал, что под колпаком йеменских спецслужб ему не стать духовным вождем.

Город Атак стоит на краю Руб-эль-Хали, бескрайней пустыни, далеко переходящей за границу Йемена и Саудовской Аравии. Милях в 250 к юго-востоку от Саны, Атак с трех сторон окружен горами. В силуэте города доминируют функциональные правительственные здания, но в центре и на окраинах сохранились несколько средневековых жемчужин, тонкой работы домов глинобитного кирпича, вписанных в уходящие вверх скалы. К тому же Атак столица провинции Шабва, где велико влияние семьи Авлаки. Итак, Анвар перебрался в Атаку и жил там со второй, очень молодой женой.

С первой женой Авлаки жил в Соединенных Штатах. Она была из знатной столичной семьи, хорошо образована и свободно говорила по-английски. С сильным и независимым характером, в Сане она сама водила машину и часто ставила Анвара на место. Поэтому, когда в 2006 году он сказал ей, что хочет взять вторую жену, это ей не понравилось, в особенности когда она узнала, что новой невесте не было и 20.

Ее Авлаки подыскали два брата (в конце концов, это Йемен), его большие поклонники. Авлаки не только не смог отказаться от этого щедрого жеста, а, напротив, с энтузиазмом согласился. Свадьба была отпразднована с большой пышностью. Семья первой жены оскорбилась появлением этой молодой выскочки, бывшей ниже их по социальному статусу.

Сначала Анвар поселил новую молодую жену в квартире близ Академии ВВС в Сане. А потом она — явно без энтузиазма — последовала за ним в глухомань провинции Шабва.

В Атаке Авлаки большую часть времени проводил в Интернете. Тюремное заключение усилило популярность имама в исламистских кругах на Западе. Выйдя из тюрьмы, Анвар создал веб-сайт — anwar-alawlaki.com — и страницу в Facebook. Из городского интернет-кафе он обрушился на США и их союзников, в том числе правительство Салеха, обвиняя их в объявлении «войны исламу». Зарегистрировав свыше 60 почтовых ящиков[112], вступил в переписку с десятками из целого легиона своих сторонников. В феврале 2008 года я с женой поехал из Саны в Атаку встретиться с Авлаки. Тогда мы в первый, но не в последний раз отправились на поиски имама во внутренние районы Йемена. Поездку я предпринял по собственной инициативе, но с одобрения и ПЕТ, и ЦРУ. Сначала из-за племенных столкновений в Марибе (обычный случай) йеменские военные нас не пропустили. На следующий день мы попытались еще раз. Для моей жены это был визит к другу, она понятия не имела, зачем я на самом деле хочу снова встретиться с Анваром.

Девять часов мы ехали вдоль огромных песчаных дюн Рамлат эс-Сабайтан. Время от времени сквозь дымку вдруг возникал трех- или четырехэтажный дом, бросающий вызов векам, ветрам и дюнам. Границу пустыни обозначали черные гранитные купола, торчащие на сотни футов вверх точно гигантские буханки тыквенного хлеба.

Даже в собственном автомобиле мне важно было оставаться в образе. Поэтому с компакт-диска неслись нашиды — исламские песнопения, а жена не снимала никаба. Когда на закате мы, наконец, приехали в Атак, Анвар ждал нас в новом «Ленд Крузере». С деньгами у него было неважно. Он был в племенном одеянии, на бедре висел йеменский кинжал, или джанбия.

Порядки в доме восходящей звезды исламского фундаментализма царили любопытные. Авлаки с молодой женой снимали скромную квартиру на третьем этаже в центре города. Меня поразила простота обстановки — далекая от величественных апартаментов таких имамов, как шейх Абдул Маджид аз-Зиндани. Авлаки жил почти аскетом, единственная роскошь, которую он себе позволял, — лучший мед по утрам[113].

Крутился потолочный вентилятор — даже в феврале уже было жарко. Снизу доносились приглушенный шум уличного движения и крики торговцев.

Из-за строгих йеменских традиций с его новой женой я никогда не разговаривал. Однако моя жена вскоре поняла, что та вряд ли подходящая пара для такого ученого, как Анвар. Тогда ей было 19, очень красивая и еще по-девчоночьи угловатая. Анвар вышел из тюрьмы всего три месяца назад, но она уже была беременна и нередко страдала от утреннего токсикоза.

Атак — отдаленный и консервативный уголок далекой и консервативной страны — казался ей утомительным и жарким. Она сказала моей жене, что на первых порах жизнь с Анваром была сурова. Их свадьба больше напоминала похороны из-за враждебности первой жены. Месяцами женщины не общались, но, в конце концов, договорились. Теперь в Атаке они жили с мужем по очереди.

Младшая жена не могла дождаться, когда вырвется из душной квартиры, вернется в Сану и увидится с родными. Она любила Анвара, но сказала моей жене, что он только и делает, что читает. Его кабинет был завален от пола до потолка книгами по шариату.

Он с одержимостью штудировал исламское вероучение. Однако дома следовал ему избирательно. Поставил в спальне телевизор, чтобы жена могла смотреть любимые турецкие сериалы с переводом на арабский. Послабление невиданное: многие боевики «Аль-Каиды» считали, что на телевидение распространяется харам — строгий запрет шариата. Телевизору явно отдавался приоритет над ведением домашнего хозяйства. В Сане об этом беспокоилась прислуга, а в этом захолустье Анвар много раз потакал жене и сам шел на кухню готовить для нас двоих обед.

Сказать, что молоденькая жена не слишком образована, значило ничего не сказать — моей жене казалось, что она была для Анвара просто игрушкой. Но даже когда она вынашивала их общего ребенка, Анвар попросил меня найти ему еще одну жену — обращенную с Запада.

Говорили мы в основном об исламе. Познания Авлаки были огромны. Но рассказывал он и о жизни в Америке: о рыбалке в Колорадо, например.

Потом сделал паузу и вернулся к 11 сентября.

— Американцы получили по заслугам. Нам надо изгнать их из мусульманских земель!

Его риторика стала жестче, чем раньше.

Ему передали, что в Сану ему возвращаться не следует, если он не хочет снова угодить за решетку. Йеменские спецслужбы прямо его предупредили: «Не призывайте к джихаду и не встречайтесь с иностранцами, иначе у вас будут большие проблемы». Я встревожился. Если за ним постоянно следили, я мог снова попасть в поле зрения властей, что было не на руку мне и моим кураторам.

Я был осторожен, чтобы не зайти с Анваром слишком далеко. Выражался он уклончиво: мне показалось, что он стал осторожнее и не готов посвящать меня в свои планы. Но я подозревал, что планы эти питает утробная ненависть к Америке и ее марионетке в президентском дворце в Сане.

Глава четырнадцатая Кокаин и Аллах Начало 2008 года

На лондонской Юстон-роуд было как всегда шумно. Стоял солнечный мартовский день 2008 года — один из тех, что робко намекают на весну, но не более. Городские площади и парки расцвечены коврами фиолетово-синих и золотых крокусов. Над головой авиалайнеры летели в Хитроу. Я только что вернулся после четырехмесячного пребывания в Йемене.

Перейдя дорогу, я бросил взгляд на вокзал Кингс-Кросс, ставший мишенью шахидов в 2005 году. Не сумевшие предотвратить нападений британские спецслужбы почти три года спустя все еще не оправились от провала. Не желая снова оказаться застигнутыми врасплох, они хотели использовать мое знакомство с джихадистами Лутона, Бирмингема и Манчестера. ЦРУ же хотело использовать мое знание круга боевиков в Йемене и Сомали.

В безликой гостинице у вокзала Юстон собрались три спецслужбы — заслушать мой подробный отчет о недавней встрече с Авлаки в городе Атак.

Команду американцев возглавлял офицер под сорок, по моим предположениям второй человек ЦРУ в Копенгагене. Лысый, с рыжей щетиной Джед был неприметен, если бы не льдисто-голубые глаза. И взгляд, которым он меня сверлил. Говорил кратко и делал подробные записи. Сквозь его деловитость случайно прорывались блестки лаконичного юмора. Честолюбивый Джед жаждал результатов. Изредка ему изменяло самообладание, и левый глаз начинал дергаться, словно передавал морзянку.

Джед явно получил полномочия предложить цену за мои услуги, убедившись, что у меня есть прямой доступ к Авлаки.

Продолжение встречи было посвящено сбору информации о «Харакат аш-Шабаб» в Сомали. Датчане были заинтересованы в разработке «Харакат аш-Шабаб», поставляя им оборудование: водоочистители, палатки, спальные мешки, но не оружие. Любопытно, что британцам не угодили гамаки, вероятно, на том основании, что ни один террорист не должен хорошо спать. На моих глазах три спецслужбы заспорили о гамаках — первое явное разногласие.

На встрече в Юстоне присутствовал Мэтт из МИб, и было ясно, что правительство Ее Величества обеспокоено, что ценного информатора, выбравшего местом жительства Англию, переманивают американцы. Англичане решили ответить на предложение американцев серией укрепляющих командный дух мероприятий, ловко рассчитанных на то, чтобы потрафить моей любви к отдыху на открытом воздухе, но в то же время стать серьезной заявкой на мои услуги.

Их первым козырем стал День рыбалки в Северном Уэльсе. Как всегда присутствовали датчане. Прежде всего я был их человеком, и они не собирались позволять мне гулять наедине с МИб в дальних уголках мира.

Мой датский куратор Кланг явился в куртке «Барбур», охотничьих брюках и кепке из шотландки, точно модель из каталога. Весь день он старательно разыгрывал роль деревенского сквайра, хотя для шотландки район Британии явно не подходил. Мэтт едва сдерживал смех.

С Клангом приехал еще один сотрудник PET, которого я окрестил «Трейлер», потому что он вырос на ферме. Он заменил Будду, у которого заболела спина. В грязной куртке Трейлера не было ничего дизайнерского. Он был настолько же непритязателен, настолько Кланг изыскан — очень высокий, из сельской глуши Ютландии и только что завершил карьеру гандболиста. Он наблюдал за передачей оборудования курьеру «Харакат аш-Шабаб» на стоянке отеля «Интерконтиненталь» в Найроби.

Стоял безоблачный весенний день. Пока парочка датчан с помощью инструктора безуспешно пыталась выудить форель из реки Ди, Мэтт подошел ко мне на берегу, там, где они не могли нас услышать.

— Мы не хотим, чтобы ты ехал в Сомали для американцев, — сказал он. — Я думаю, тебе нужно задержаться здесь: ты нам нужен.

Англичане хотели, чтобы я стал лидером джихадистов в городах Англии, а также сосредоточился на установленных мною сомалийских контактах.

Вскоре последовала еще одна вылазка в импозантный загородный дом неподалеку от Авмора в Шотландии. МИб прислали за мной машину в аэропорт Инвернесс, и после двадцатиминутной поездки вдоль берега Лох-Несс она доставила нас к имению на поросших лесом холмах.

На ступеньках меня ждали Мэтт и эффектная брюнетка лет тридцати. Эмма была моим новым куратором МИб, поскольку Мэтта переводили на другую работу. Высокая и спортивная, безупречный цвет лица, высокие скулы, свободный великосветский тон и внешняя невозмутимость. Точеные черты и широкая улыбка напомнили мне Джулию Робертс.

— Приятно, наконец, с вами встретиться, — сказала она мне с улыбкой.

Эмма призналась, что бабушка у нее шведка и она говорит по-шведски. Я заговорил с ней по-датски, и она засмеялась и ответила на шведском, более или менее понятном датчанам. Это помогло сломать лед.

Снова были датчане, и Энди из MИ5, но американцев не приглашали. Они, должно быть, чувствовали себя оскорбленными. Двухдневный тренинг британского спецназа по ориентированию в горах, спуску на канате и выживанию вел инструктор Роб. Он только что вернулся с секретного задания в Ираке.

Кроме того, был психолог Люк. Лет 45, подтянутый образованный шотландец, тихий, с серо-голубыми глазами. Аккуратно подстриженная борода его старила. Ему следовало оценить, насколько я устойчив и годен к работе информатора на переднем крае. Я чувствовал, что англичане проверяли мою реакцию.

Люк ставил передо мной сложные гипотетические дилеммы.

— Что бы вы сделали, прикажи вам «Аль-Каида» казнить заложника? — спросил он.

Пока я думал, он наклонился вперед и тихо сказал: «Вы его казните, чтобы не навлечь подозрений и не вызывать у ваших товарищей сомнений».

Мы говорили о бремени двойной жизни и о моем разрыве с Каримой. Он лучше, чем я, мог вообразить, понял, с каким давлением мне пришлось столкнуться.

Вечером все немного расслабились. Мы играли в бинго, и датчане мухлевали. Им также показалось забавным водить лучом лазерной указки по лицам моих британских кураторов и оттопыренным ушам Мэтта, когда мы пытались говорить о деле. Порой их выходки выводили из себя, и я чувствовал, что они слишком фамильярны со мной.

Словно стараясь смутить меня еще сильнее, Кланг принялся неуклюже приударять за Эммой. Но, похоже, больше повезло Мэтту. Я заметил между ними особую взаимную симпатию.

Британцы были деликатны, но настойчивы. Я посчитал, что мне лучше работать с ними. Это была бы обоюдная ответственность. С ними я мог рассчитывать на должную подготовку и поддержку. А ЦРУ меня использует, а потом бросит на произвол судьбы.

Напряженность между британцами и американцами нарастала, и я обратился за советом к датским кураторам. Шаг неверный. Их манили деньги и возможности ЦРУ.

— С янки ты дальше пойдешь, — говорил мне Кланг, — и они больше платят.

Я возразил. Мэтт, Энди, Эмма и другие сотрудники из двух отделов британской разведки — хорошие друзья, честные и умные. Они зажаты в тисках бюрократии и инструкций, но они профессионалы.

Американцы ответили на ухаживания за мной со стороны англичан на датском прибрежном курорте Хельсингёр, иногда именуемом столицей «датской Ривьеры». Его самая известная достопримечательность — ренессансный замок Кронборг под названием «Эльсинор», выведенный Шекспиром в качестве места действия «Гамлета», — подходящая обстановка для обсуждения планов по сокрушению принца джихада.

Под конец встречи Джед отозвал меня в сторонку.

— Ведь у тебя с женой не было медового месяца? — спросил он, и его ледяные глаза на миг потеплели.

— Нет. За последние два года у меня просто не было времени.

— Можешь считать это нашим подарком. Только скажи нам, куда ты хочешь поехать, и мы все устроим, — проговорил Джед.

Я был польщен. Они относились ко мне серьезно. Может, так принято завоевывать доверие ценного источника. А с учетом ухаживаний за мной англичан ход своевременный. Я принялся планировать очередную поездку в Таиланд в надежде, что она будет более приятной.

Моя работа на датчан и британцев становилась все труднее и опаснее. Мне требовалась история для прикрытия. В Дании прикрытие, или «легенду», мне обеспечил болтливый и недалекий босниец Аднан Авдич, знакомый мне со времен радикального подполья. Он сидел за решеткой, прежде чем ему вынесли оправдательный приговор по делу о терроризме[114][115].

В один прекрасный день я подобрал его на окраине Копенгагена в новехонькой «Тойоте». Ее арендовала датская разведка, что было частью легенды, но Аднан думал, что машина моя.

— Отличная тачка, Мурад! Наверняка обошлась тебе в кругленькую сумму, — сказал он. Мы поехали и заговорили о джихаде.

— Мне нужно сделать небольшой крюк, кое-что сбросить.

Как я и рассчитывал, он не смог сдержать любопытства.

— Что?

— Это ради джихада. Никому ни слова.

Я помолчал и украдкой огляделся.

— Открой бардачок, посмотри, но только руками не трогай, чтобы не оставить отпечатки пальцев.

Он в изумлении уставился на маленький пакетик с белым порошком.

— Ух ты, Мурад, ты уверен, что это можно?

— У меня есть фетва, — ответил я.

Ему не следовало знать, что в пакетике смесь муки и крошеного свечного воска.

Я остановился перед местом встречи.

— А теперь выходи и подожди меня, — приказал я ему.

На углу улицы стоял мужчина в коричневой косухе. Я передал ему пакет, зная, что Адиан увидит, как совершилась сделка.

Уходя с пакетиком, мой старший куратор Сёрена улыбался. Он явно наслаждался яркой эпизодической ролью уличного дилера. В Англии МИ5 также организовала мне прикрытие для отвода любых подозрений относительно получаемых мною наличных денег: лицензированный водитель такси в Бирмингеме. Правительство Ее Величества даже купило мне микроавтобус «Мерседес» с кожаными сиденьями.

Я начал работать в таксомоторной компании Алум Рока, принадлежащей одному пакистанскому бизнесмену. Его сын, Салим, которого я впервые встретил на собрании «Аль-Мухаджирин» в Лутоне, был на заметке в МИ5. Там надеялись, что, если мы будем работать вместе, мне удастся войти в круг местных пакистанских экстремистов. Службу безопасности особенно тревожила эта категория подозреваемых, поскольку в нескольких заговорах в Великобритании участвовали молодые люди пакистанского происхождения, некоторые из них обучались делать бомбы в лагерях «Аль-Каиды» на своей исторической родине.

Но проникнуть в круг пакистанских радикалов было трудно. К мусульманам других этнических и национальных групп, а в особенности к обращенным, они относились с подозрением. После преодоления КПП в подконтрольных племенам районах колесить в такси по Бирмингему было чудовищно скучно. В конце концов, я заявил МИ5, что работа в такси не для меня.

Я не мог привыкнуть к семейной жизни в Бирмингеме. Фадия вернулась со мной, и мы переехали в муниципальный жилой дом на Уотсон-роуд, невзрачной улице в Алум Роке. Трудно вообразить обиталище ужаснее, но такова была цена за мое прикрытие. Повсюду валялся мусор. Банды молодых пакистанцев устраивали разборки с поножовщиной. Фадия жаловалась, что крысы были больше кошек. Я отчаянно хотел сказать ей, что она заслуживает большего и я могу ей это предоставить, убожество нашей жизни возвело между нами стену. Но ради ее и своей безопасности я не мог рассказать ей, зачем мы на самом деле живем в таком районе.

Фадия не подозревала, что за ее возвращением в Европу стояли спецслужбы. Датская разведка сдержала обещание организовать ей предоставление студенческой визы для возвращения в Данию, а видом на жительство в Европе сроком на пять лет, выданным британским посольством в Копенгагене, она была обязана секретной службе Ее Величества.

Мобильный телефон был важнейшим средством связи с кураторами. Только они знали мою тайную миссию. С Клангом я разговаривал по нескольку раз в день, мы передавали друг другу информацию и обменивались идеями. Мои кураторы из MИ5 звонили пару раз в неделю, обычно для того, чтобы договориться о встрече.

Даже когда события развивались медленно, мне было трудно отключиться. Часто Фадие приходилось задавать мне один и тот же вопрос по нескольку раз, прежде чем я отвечал. Мой разум был далеко, я думал о следующем электронном письме, которое мне нужно написать, или о том, как мне расширить свою сеть джихадистов. Даже по выходным мне было трудно сосредоточиться на детях, оставляемых на мое попечение. Шпионаж поглощал все силы.

Однажды вечером мы с Фадией уселись посмотреть фильм Джорджа Клуни «Сириана», триллер, действие которого происходит на Ближнем Востоке. Вскоре действие меня захватило, я видел как неправдоподобные моменты, так и попытки воссоздать все тонкости ремесла шпионажа. Но во мне преобладало недоверие к отдельным персонажам. И еще мне отчаянно захотелось исповедаться Фадии, указать на экран и признаться: «Именно так я себя чувствую». Но я знал, что это невозможно.

Иногда я долго колесил по сельской местности. Ставил CD-диск группы «Металлика», врубал полную громкость и расслаблялся. Иногда после прогулки я отправлялся в деревенский паб выпить пинту пива и поболтать с завсегдатаями. Маловероятно, чтобы мусульмане болтались в таких местах. На пару драгоценных минут мне просто требовалось сбросить маску.

Не все экстремисты в Бирмингеме были трепачами. Вскоре я познакомился с одной из самых скользких фигур в городе, пакистанцем, которого я знал только по имени Шахиир. Около тридцати, плотного телосложения и вечно в спортивном костюме. Чисто выбритый и красивый, он, казалось, искал неприятностей. У него уже была судимость: еще подростком он совершил вооруженный разбой и недавно освободился.

С Шахииром меня познакомил один из самых активных городских экстремистов в марокканской кондитерской в Алом Рок. Как большинство молодых мусульман, радикальных идей Шахиир нахватался в тюрьме. Возможно, он, подобно другим, искал искупления. Немногословный Шахиир был человеком действия. Когда я сказал, что знаком с Авлаки, и рассказал ему о нашей недавней встрече в Йемене, он начал открываться.

— Брат, мы должны сражаться с кафирами, — сказал он, когда мы взяли по куску марокканского торта мескуты.

Вечером, когда вышли из кондитерской под дождь, Шахиир пристально на меня посмотрел.

— Мурад, я хочу стать шахидом, Иншааллах.

Его слова повисли в воздухе. Он серьезно? Или проверяет меня? Я велел себе не торопиться, пусть продолжает. Я не выказал ни пренебрежения, ни чрезмерного интереса. Я вспомнил совет Люка, психолога MИ5.

— У тебя есть идеи? Ты знаешь датскую газету, напечатавшую карикатуры на Пророка Мухаммеда, мир ему. Знаешь что-нибудь о системе их безопасности? — спросил он меня[116].

— Могу разузнать, — ответил я.

— Ты знаешь, как раздобыть в Дании оружие? — спросил он.

— Раздобыть можно, — сказал я. На память пришло мое прошлое в «Бандидос».

— Пойми, я хочу умереть в этом нападении. Хочу, чтобы меня застрелили, хочу, чтобы меня убили фисабилиллях [во имя Аллаха], — сказал он.

«Пора звонить Солнышку», — подумал я.

Солнышко работала с Энди, моим старшим куратором в МИ5, и стала главным моим контактным лицом в агентстве. Кланг и датчане прозвали ее так за жизнерадостность. Ей было лет двадцать пять, она отлично овладевала ремеслом, и у нее было блестящее чутье. Никаких внеслужебных отношений она не допускала. Как-то после закрытия бара Кланг ущипнул ее пониже спины, и она заорала так, что он отскочил, будто ошпаренный кот.

В отличие от Мэтта Солнышко не читала Горация в оригинале, зато хорошо читала по лицам. Она перекрасилась в блондинку и напоминала симпатичную простую девчонку. Я думал, она не выделялась специально, понимая, что люди с большим доверием воспринимают привычное.

— Надо встретиться, — позвонил я ей в тот же вечер.

— Так точно — в 11 утра, — сказала она и повесила трубку. Она любила военные клише.

На следующее утро я ждал встречи у супермаркета «Сэйнсберис» на окраине Бирмингема. Сидел в машине и смотрел на спешащих мамочек, управлявшихся с тележками и непослушными детьми.

Зазвонил телефон.

— Иди к дальнему концу стоянки. Увидишь красный «Вольво». Не останавливайся. Мы тебя подберем.

Ко мне подъехал белый фургон с вентиляционной установкой на крыше. Из него, улыбаясь фирменной улыбкой, выглянула Солнышко.

— Прыгай назад.

Сзади не было окон, и я понятия не имел, куда мы едем. Через сорок минут мы прибыли. Я знал только, что это могло быть за углом.

Раздался лязг цепи, потом механический скрежет — возможно, поднимались ворота гаража. Невидимый мне шофер дал газ, и мы въехали. Дверь за спиной с грохотом опустилась.

— Ясно! — сказала по рации Солнышко. Дверь открыл мужчина. Это был Кевин, тоже из команды Энди. С виду Кевину было чуть больше двадцати, и, вполне возможно, он был одним из организаторов наших приключений на открытом воздухе, поджигая стога и засовывая ядовитых змей в дупла деревьев. Спорить с ним я бы не стал.

Казалось, мы на большом складе — в одном из оперативных центров MИ5.

С виду походило на типографию, переделанную под архитектурное бюро. Плакаты на стенах и ряды столов, освещаемых свисающими с высокого потолка лампами. Отнюдь не хай-тек. Подключение к Интернету, несколько компьютеров, и все.

В углу маленький кабинет, только стол и стулья. Меня ждал Энди. Солнышко и Кевин предоставили ему задавать вопросы. Я рассказал ему о встрече с Шахииром.

— Тебе необходимо продолжать с ним говорить, — выслушав меня, сказал Энди. Это был первый из целого ряда моих докладов, по мере прояснения замыслов Шахиира.

Шахиир был чрезвычайно осторожен. Во многом он был страшнейшим кошмаром MИ5: умный профессиональный преступник, ставший на путь шахида. Со мной говорил только наедине и на улице. Мы совершали долгие прогулки по парку Алум Рока. Требовал, чтобы я не брал мобильника, и каждый раз, ощупывая, проверял меня.

— Просто предосторожность, брат, — говорил он.

— Он на самом деле опасен, настоящий псих, — сказал я Энди при следующем докладе. — Что, черт возьми, мне делать? Я единственный, кому он рассказывает все это дерьмо.

— Просто продолжай с ним говорить, — ответил Энди с тревогой в голосе.

Зная мишень Шахиира, я не удивился появлению датских кураторов.

— Министр проинформирован о деле, — сказал мне Кланг. — Начальство действительно ценит твою работу.

На сей раз Кланг не шутил.

Но как я понимал, у нас оставались проблемы. Никаких доказательств, кроме смутного плана нападения на датскую газету, который он доверил только мне, и записи рассказа у нас не было. Ничего для ареста или предъявления обвинения. Только слова, и меня можно обвинить в провокации. Поэтому я сымпровизировал, воспользовавшись его неуверенностью в том, что удастся достать деньги на оружие и подготовку.

— Знаешь, шейх Анвар благословил продажу наркотиков для поддержки братьев, ведущих джихад, — сказал я ему во время нашей следующей прогулки в парке. — Во-первых, гибнут кафиры, и разрушается их общество. Во-вторых, можно получить деньги для моджахедов.

Шахиир заинтересовался.

— И пятую часть ты получаешь себе как военный трофей. Иншааллах.

— Мурад, а ты в этом уверен? — сказал он, широко раскрыв глаза.

— Да. Он дал мне фетву, — ответил я, зная, что подобная история, вздумай он проверять, наверняка уже ходит в кругах датских экстремистов.

Мою попытку вернуть Шахиира на преступную стезю Энди не одобрил.

— Мы не можем подталкивать людей к совершению преступлений. О чем, черт возьми, ты думал? Ты просто не вправе творить такое, не спросив нас, — сказал он.

— Я импровизировал, как иначе нам арестовать парня? — ответил я.

Энди вместе с Кевином и Солнышком скрылся в стеклянном кабинете и сделал несколько звонков.

Вышел он повеселевший. Он все еще был зол, но, похоже, уже допускал такую возможность.

— Хорошо, хорошо, ты уже это сказал, и теперь слишком поздно, ничего не поделаешь.

Вскоре появился Шахиир — в серебряном «Лексусе». Деньги от наркоты, подумал я: наверняка хочет насладиться последними деньками жизни.

Мы добрались до парка. Когда мы под дождем шли к пруду с утками, я подумал, что мы смотрелись странно.

— Деньги у меня есть. Можешь раздобыть оружие, — сказал он.

Я с деланой небрежностью оглянулся, нет ли слежки. Я знал, что теперь MИ5 пытается следить за каждым его шагом, но, похоже, мы были одни. Утки громко закрякали. Картина сюрреалистическая.

— Брат, пойдем, только я и ты, и сделаем это. Мне нужно, чтобы в Дании со мной был ты.

— Я с тобой, брат, — ответил я, чувствуя, что слова прозвучали не особо убедительно.

Он обнял меня.

— Это самое лучшее, Мурад, самое лучшее. Мы станем шахидами [мучениками]. Нет ничего лучше этого, запомни это.

Увидел бы нас кто со стороны, у него сложилось бы неверное впечатление.

— Знаю. Это рай. Мы — моджахеды, и за него мы сражаемся, — ответил я со всей убежденностью, на какую был способен.

Он хочет, чтобы я умер вместе с ним, подумал я. Как я собираюсь выпутываться?

На следующем моем докладе присутствовал Кланг. Он дал понять, что датчане хотели бы, чтобы Шахиира остановили задолго до того, как он доберется до Дании.

— Если он явится в Данию, мы его убьем. Застрелим.

Это была бравада. Датский закон запрещает внесудебную расправу.

— Мы следим за ним, — сказал мне Кевин из МИ5. — Да, он продает наркотики. Но сам к ним не прикасается.

— Здесь вам придется нам поверить, — сказал Энди.

— Я хочу поехать в Данию через две недели, — сказал Шахиир на нашей следующей встрече. Он попросил меня возобновить контакты в преступном мире, чтобы мы смогли купить оружие и боеприпасы.

День нашего отъезда надвигался, но мои кураторы по-прежнему держали меня в неведении.

Я ездил по неподконтрольным властям районам Йемена и обедал с боевиками «Харакат аш-Шабаб», но мысль о поездке на родину с этим психопатом лишила меня сна.

Шахиира британская полиция арестовала за неделю до нашей предполагаемой поездки за продажу наркотиков на улицах Бирмингема. Как рецидивист, он получил длительный срок. Красота операции была в том, что он не заподозрил о моей работе на разведку даже в тюрьме. Но и оттуда он, казалось, пугал других джихадистов Бирмингема: все боялись говорить о таинственном Шахиире, и его настоящего имени я так и не узнал.

Надежно упрятав Шахиира за решетку, мы с кураторами могли планировать мою следующую поездку к Авлаки.

Глава пятнадцатая Идейный террор Весна-осень 2008 года

В апреле 2008 года я написал Анвару аль-Авлаки, что скоро ненадолго приеду в Йемен.

Имам сразу ответил. «Сыр и шоколад, пожалуйста:)»

Я знал, что он любит пралине, но сначала мне нужно было получить некоторые рекомендации: «Шейх, относительно шоколада, можно его есть, если в нем аромат алкоголя [?]»

Пришел ответ. «Нет, нельзя, потому что, хотя весь спирт испарился, это наджаса [скверна], и наджаса смешивается с шоколадом».

Священная книга знала ответ о шоколадных конфетах с ликером.

Я заверил его, что привезу безалкогольных конфет, и добавил щепотку лести.

«Вчера вечером в Бирмингеме ходил в магазин, хозяин слушал одну из твоих лекций. Он сказал мне, что слушает только твои лекции, поскольку больше никому не доверяет. Хахахахаха машаллах, — засмеялся я и был счастлив, что народ в Великобритании и Дании действительно тебя любит, шейх, ты совершил великое дело и покорил их сердца, машаллах, да возблагодарит тебя Аллах».

13 мая 2008 года мы с Фадией приземлились в Сане. Выйдя из самолета, я вдохнул теплый влажный воздух, радуясь, что сбежал из холодного Бирмингема. Фадия тоже была рада покинуть Алум Рок и с нетерпением ждала встречи с любимым дядей. Она знала, что я поклонник Авлаки, и, помня о моем религиозном кризисе в Дании, наверняка считала его влияние на меня благотворным.

Авлаки сказал, что мы встретимся в Адене. В портовый город на юге страны он с беременной женой уехал из Атака на пару недель. Мы встретились с ними за обедом в ресторане у рыбного рынка. У входа я его обнял и вручил шоколад.

Он от души меня поблагодарил.

— Наши жены поедят отдельно. Я закажу, — сказал он. Это было в порядке вещей.

Фадия и жена Авлаки удалились в «семейный зал». Она была на шестом месяце.

Анвар и я приступили к жаренной на гриле белой рыбе, и я чуть не поперхнулся. На мужскую половину ворвалась его жена.

— Где моя рыба? — потребовала она из-под ниджаба.

Авлаки многозначительно кивнул на меня.

Во время ланча я старался не говорить о делах. Встреча призвана была послужить укреплению доверия. Авлаки был веселее, чем после тюрьмы. Был осторожен, но не прятался. Все, как принято в Йемене: договоренности, тайные предупреждения, предостережения. В Адене Анвару покровительствовал богатый бизнесмен.

— Я много пишу и много думаю, — произнес он, откидываясь на спинку стула и глядя на ту самую гавань, где атаковали американский эсминец «Коул».

Эти писания и мысли принесли плоды. К началу жаркого лета Авлаки записал лекции для западных последователей.

В одной из них, «Битве в сердцах и умах»[117], он обрушился на попытки властей США поддержать «умеренный» ислам.

В другой — «Пыль никогда не осядет»[118], прочитанной онлайн на Paltalk, он напрямую обратился к неутихающим спорам о карикатурах. Авлаки вопрошал мусульман во всем мире:

«Насколько вас задевает? Насколько нас задевает, когда речь идет о чести Расула [посланника], когда речь идет о чести ислама, когда речь идет о книге Аллаха? Насколько серьезно мы это воспринимаем?»

«Мы не последователи Ганди… Ибн Таймия говорит, что того, кто проклинает посланника Аллаха, надо убить».

Имам наступил на самую больную мозоль. Изобразив Пророка собакой, шведский художник разжег пожар[119]. Холодное возмущение Авлаки вызвало глубокий отклик у экстремистов на Западе. Лекция широко разошлась в Интернете.

Анвар аль-Авлаки достиг исламистского олимпа. И западные спецслужбы обратили внимание, как часто его лекции стали всплывать в ходе процессов по делам террористов в Европе и Северной Америке[120].

Онлайн-проповеди Авлаки давали моральное оправдание и спонсорам джихада, и будущим террористам. Авлаки умел использовать силу идей. Однако скоро стало ясно, что он пекся не только о защите чести Расула.

В начале осени 2008 года, после возвращения в Бирмингем, где я помогал MИ5 следить за растущей активностью радикалов во втором по величине городе Англии, мне пришло письмо Авлаки. После обычных приветствий и восхвалений Аллаха он перешел к делу. Он хотел получить оборудование для моджахедов: солнечные панели, очки ночного видения, установки очистки воды и многое другое. И деньги. Он предложил мне собирать деньги в мечетях Европы и сказал, что был бы весьма благодарен за 20 000 американских долларов. Авлаки был не глуп и не просил военного снаряжения, но явно знал, чего не хватает «Аль-Каиде». Мне было интересно, кто помогал ему составлять список. Кураторов просьба удивила и встревожила. Большинство аналитиков самонадеянно считали Авлаки болтуном, и никто из знакомых мне офицеров разведки не понимал, что он становится не просто риторической отдушиной джихада.

— Разве я не предупреждал вас, что он опасен? — напомнил я Джеду, когда мы встретились для обсуждения просьбы.

Джед не сомневался в том, что надо делать. Привезти 5000 долларов наличными и пару предметов запрашиваемого оборудования. Датские кураторы поведали мне, что просьба вызвала серьезные трения Большого брата и англичан. Начальство британской разведки опасалось обвинений в финансировании терроризма, если о передаче столь крупной суммы узнают СМИ. Предоставить солнечные батареи могли, наличных (и гамаков) не было. В MИ6 дали ясно понять, что их лимит — 500 фунтов стерлингов.

Джед не заморачивался этическими вопросами. На встрече в Копенгагене, куда англичан не пригласили, он вручил мне всю сумму стодолларовыми банкнотами.

— Просто возьми.

После того как все было готово, я оставил Авлаки письмо в папке «Черновики» нашего общего почтового ящика. «Подарки готовы»[121].

23 октября 2008 года мы с Фадией стояли в очереди на прохождение таможенного контроля в аэропорту Саны. Я нервничал. В большом, перехваченном прочным пластиковым ремнем чемодане лежала спортивная сумка. В ней маленькие солнечные батареи, очки ночного видения, портативные устройства для очистки воды и ноутбук.

Я велел себе не терять самообладания и подошел к потному средних лет таможеннику в поношенном мундире. Он отупел от жары и толп йеменцев, везущих из богатых стран все, на что хватило денег.

Йеменские таможенники отнюдь не отличались преданностью делу или проницательностью. Мы надеялись, что, даже найдя оборудование, его не сочтут подозрительным. Я решил проверить.

— Снимите, — сказал чиновник, указывая на пластиковый ремень.

— Мне понадобится нож или нечто в этом роде, — сказал я ему по-арабски.

Недовольный, что пришлось встать со стула, он вышел в боковую комнату. Я старался сохранить невозмутимость.

Дойди дело до протокола, мне придется молчать. Инструкции Джеда были просты.

«Ни за что не признавайся, что работаешь на западную разведку. Пусть лучше считают, что ты работаешь на плохих парней. Предоставь нам разбираться по дипломатическим каналам».

Таможенник вернулся с пустыми руками.

— Проходите, — сказал он.

Это была удача и, я надеялся, счастливый знак для всей операции.

Прошлогоднее задание в Найроби показало, что ячейки «Аль-Каиды» хотят получить труднодоступное или дорогостоящее на местном рынке оборудование. Привезя его, можно было узнать больше о членах группировки и ее планах. К тому моменту АКАП стала самой опасной из всех подразделений «Аль-Каиды». За месяц до нашего приезда с грузом для Авлаки боевики обстреляли посольство США в Сане[122]. Погибли 10 йеменцев. Спецслужбы Йемена усилили меры безопасности, и я решил переждать несколько дней, прежде чем выходить на связь с Авлаки. Фадию мне пришлось взять с собой. Белому европейцу нельзя было одному ехать в южные бесплодные районы Йемена. Я сказал ей, что везу Анвару то, что должно помочь в его деятельности имама.

— А на обратном пути заедем в Таиз повидать твоих родных, — сказал я.

Ей было очень приятно, что я хотел видеть ее семью.

Не прошло и недели с нашего приезда, как я получил от Авлаки СМС. Он писал мне ехать на юг в Аден, прислать ему оттуда СМС и ждать дальнейших указаний. Он стал осторожнее, и место встречи обещал назначить только после того, как я пройду последний КПП. Он не хотел звонить, опасаясь опознания американскими программами распознавания голоса. Мишенью он считал себя больше, чем американцы. Мы выехали сразу после рассвета. На КПП по дороге из Саны я нервничал из-за оборудования в багажнике. Ехали мы в районы, где активно действовала «Аль-Каида», и обнаружь не в меру усердный полицейский приборы ночного видения, пришлось бы объясняться.

Дорога на юг в сторону Таиз очень красива. Некоторое время она спускается с плато Саны, пока перед глазами не вырастает Йеменское нагорье. Октябрь здесь конец сезона дождей, и горы окутаны утренним туманом.

Вечером мы нашли пристанище в Адене, и я снова написал СМС Авлаки. Он велел мне ехать по дороге вдоль побережья. Фактически мы делали большой крюк, минуя крупные КПП. Фадия списывала запутанный маршрут на ужасные йеменские дороги. Если бы нас остановили и спросили, куда мы едем, она объяснила бы, что мы хотим навестить друзей в городе Атак. Может, потому, что Аден не так религиозен, как столица, машины на прибрежном шоссе проверяли менее внимательно.

На следующее утро мы проезжали покрытые буйной растительностью оазисы. Вдоль шоссе вышагивали верблюды, на пустой прибрежной равнине, согнутые морским ветром, словно спички, торчали телеграфные столбы. Мне велели съехать с прибрежного шоссе и подниматься в горы. Одного взгляда на непроходимые хребты достаточно, чтобы понять, почему здесь обосновалась «Аль-Каида».

Место встречи располагалось близ отдаленной деревушки в провинции Шабва. До горизонта, на котором высились крутые скалистые горы, простиралось море разбросанных валунов. Даже в конце октября воздух дрожал от полуденного зноя. Меня поразили несколько растений и кустов, выживших в этом лунном пейзаже.

Особенно я нервничал у города Лаудар, арены племенных войн и похищений, и территории — даже по йеменским стандартам, — практически неподконтрольной центральному правительству.

После восьми часов в машине мы, наконец, подъехали к месту встречи: окруженной горами выжженной долине. В пустынном пейзаже была жуткая красота.

Я с облегчением увидел бетонное строение, которое мне велел искать Анвар. Неподалеку стояла пыльная машина с брезентовым верхом. В ней сидели Анвар и молодой телохранитель с густой, черной, как смоль, бородой и АК-47 в руках. Я припарковался и, оставив Фадию в машине, подошел к ним. Имам вышел и обнял меня.

— Ас-саляму алейкум, наконец-то! — сказал он. — Это мой племянник Саддам.

Поверх халата на Анваре была зеленая камуфляжная куртка в стиле бен Ладена. На поясе йеменский церемониальный кинжал и револьвер, а через плечо — АК-47.

Я постарался не выказать удивления. Проповедник стал бойцом.

Я достал спортивную сумку с оборудованием: ноутбуком, очками ночного видения, головными лампами, спичками, сандалиями для моджахедов и солнечными батареями, и мы отошли в тень одинокого дерева у дороги. Это было первое дерево, которое я увидел за много миль. Но давало оно не только тень. Командиры «Аль-Каиды» начали инструктировать бойцов становиться под дерево, если в Йемене США начнут применять беспилотные летательные аппараты, как на контролируемых племенами территориях Пакистана.

Солнечные батареи британские агенты попросили меня купить в магазине электроники «Маплинз» и показали, как ими пользоваться. У ноутбука была предыстория. На складе MИ5 в Бирмингеме техник дал мне компьютер и сказал, что кое-какие компоненты заменили идентичными, но «модифицированными». Даже эксперты не найдут установленных программ. Я предположил, что их модифицировали, чтобы по Wi Fi-сигналу ноутбука, если тот когда-либо подключат к Интернету, определить местонахождение Авлаки, а также загрузить с компьютера данные.

Но на последней встрече перед заданием датские кураторы сказали мне, что британский ноутбук они заменяют привезенным американцами. После того как я рассказал ЦРУ о «боевой готовности» Авлаки, слежка за ним стала для американцев приоритетом. Большой брат воспользовался служебным положением.

Я вручил Авлаки ноутбук и другое оборудование и объяснил, как работают солнечные панели. И еще дал ему 5000 долларов.

Он положил их в нагрудный карман, не сказав ни слова. Казалось, он разочарован, что я не принес больше. Но было разумнее не удовлетворять все его просьбы сразу. В конце концов, я всего лишь джихадист.

— Аль-Хамду ли-Ллях, это все, что мне удалось привезти, брат, — сказал я ему.

Просидев под тенью дерева у обочины пятнадцать минут, я вернулся в машину.

Я сказал Фадие, что Анвар пригласил нас пообедать. Мы подошли к зданию неподалеку. Это был ресторан, но построенный лишь наполовину, и я удивился, как он еще не рухнул.

Двое мужчин в дверях подозрительно покосились на мою рыжую шевелюру и бороду. Это была территория банд. Даже не местных йеменцев похищали ради выкупа. Но мы находились под защитой Авлаки и потому были в безопасности. Или мне хотелось так думать.

Хозяин тепло приветствовал Авлаки и попросил жену составить Фадие компанию на женской половине. Затем он провел имама и меня на крышу, где мы сидели на бетоне и ели ягненка с рисом с жестяных тарелок. В долине поднялся приятный ветерок. Поев, Авлаки постучал по пачке долларов в нагрудном кармане и посмотрел мне прямо в глаза.

— Можно покупать на деньги от братьев оружие? — спросил он.

На долю секунды я задумался и ответил:

— На эти деньги можно купить все, что угодно.

Мы не задержались. Я хотел снова выехать на побережье до наступления сумерек. Нам еще предстоял долгий трудный переезд в Таиз, к родственникам Фадии. И как только мы поели, я сказал Авлаки, что нам нужно ехать. Казалось, он был разочарован. Хотя мы оставались на связи, увидеть я его смогу не раньше чем через год.

Когда ресторан исчез в пыльном жарком мареве за спиной, я дал Фадие свой телефон.

— Не могла бы ты снять пейзаж на видео? Здесь так красиво, и вряд ли мы снова увидим эти места.

Снять я решил не поэтому. Я знал, что Джеду будет интересно увидеть район, где я встречался с шейхом. Я подумал, что это заставит его и его коллег притормозить. Выиграть войну на этой территории непросто.

Мы плелись по нескончаемым крутым поворотам в ущельях. С вершины подъема перед нами открылась огромная панорама бесплодной, как лунное море, долины, и мы начали съезжать по склону к океану[123]. Две недели спустя в роскошном гостиничном номере Бангкока я докладывал о выполнении задания кураторам. Прилетел я с Фадией на медовый месяц, оплаченный ЦРУ, но ее я убедил, что скопил деньги на поездку, работая на стройке и в такси.

От нее я ускользнул под предлогом, что хочу сделать покупки.

Я во всех подробностях рассказал о нашей встрече в Шабве и разговоре о деньгах.

— Ты только что прошел проверку, брат, — сказал мне Джед. — Он тебя проверял. Если бы ты работал на спецслужбы, тебе пришлось бы сказать «нет», деньги на еду или нечто подобное.

После встречи Джед вручил мне конверт с премией в сумме 6000 долларов наличными.

— Это за хорошую работу — наслаждайся медовым месяцем, — сказал он мне. Он не ходил вокруг да около: когда дело дошло до выбора между ЦРУ и англичанами, он буквально заплатил своему парню.

Авлаки больше никогда меня не проверял.

Глава шестнадцатая Убивая мистера Джона Осень 2008-го — весна 2009 года

На протяжении 2008 года я поддерживал связь по электронной почте с сухопарым сомалийским юношей Ахмедом Абдулкадиром Варсаме. Недостаток способностей восполнялся у него преданностью. Он стал одним из видных боевиков «Харакат аш-Шабаб», его послужному списку явно придало весомости знакомство с Авлаки.

Ради поддержания связи с Варсаме в MИ5 санкционировали первый из целой серии переводов ему наличных через «Дахабшиил», африканскую компанию денежных переводов с филиалом в Бирмингеме[124]. В другом письме он просил меня привезти костюм химической защиты и резиновые перчатки для проведения «Харакат аш-Шабаб» опытов со взрывчатыми веществами. Я купил требуемое на выделенные британцами деньги, но так и не получил добро на доставку[125].

Во вторую неделю ноября — незадолго до отъезда в отложенный медовый месяц в Таиланд — я вернулся в Найроби передать новую порцию запрошенного Варсаме оборудования. Он хотел еще ноутбук и немного наличных. Мои западные кураторы приветствовали возможность повысить мой статус в группе и наверняка установили на выданном мне ноутбуке устройство слежения. На встречу со мной Варсаме прислал жившего в Норвегии кенийца из «Харакат аш-Шабаб». Представился тот как Икрима аль-Мухаджир[126].

— Ты узнаешь его по длинным волосам, — сказал мне Варсаме.

Мы встретились в сомалийском ресторане в Найроби. Он уверенным шагом прошел и сел в угловой кабинке, которую выбрал я. У Икрима в самом деле были длинные кудри, и я прозвал его «Длинноволосый». С ним был его шофер Мохаммед, кениец из Сомали.

Икрима был сложен как кенийский стайер, у него была ухоженная бородка и блестящие белые зубы. Он был сомалийско-йеменского происхождения — отец из йеменского племени анси. Позже, скрываясь от властей, он начал менять внешность, в какой-то момент у него были пышные усы а-ля Саддам Хусейн[127].

Нас роднило общее скандинавское прошлое. Он говорил на норвежском, а также на английском, французском, арабском, сомалийском и суахили. Рос в Кении, семья принадлежала к среднему классу. Первые годы жизни Икрима провел в Момбасе, на побережье Индийского океана, потом семья переехала в Найроби. Он сказал мне, что четыре года назад переехал в Норвегию, чтобы найти работу и получить статус беженца.

— Они так и не дали мне осесть, — сказал он. — Я чувствовал себя чужаком. И начал пропадать в мечети.

Икрима показался мне веселым и резким — умнее пославшего его Варсаме. Он был очень честолюбив и непоколебимо верил в Священную войну. Поглощая козье мясо и лахох — сомалийский хлеб, — он рассказал, что в 2006 году в рядах «Союза исламских судов» сражался в Могадишо с эфиопами.

— Ты знаешь датского обращенного Али? — спросил он.

— Конечно! — воскликнул я. — Он позвонил с войны. Он обезглавил одного из сомалийских кафиров.

— Субханаллах [Пречист Господь!], — не мог поверить Икрима. — Я был с ним: снимал этот благословенный поступок на телефон.

Он принялся весело описывать казнь: как Али пинком сбил шпиона с ног, налег сверху и медленно отпилил бьющемуся в агонии голову.

Когда эфиопская армия окончательно изгнала «Союз исламских судов» из столицы и с большей части территории центральной части Сомали, Икрима вернулся в Норвегию, но политическое убежище получить не смог. Около года провел в Лондоне, а в 2008 году вернулся в Восточную Африку. Теперь он работал курьером Варсаме и других командиров «Харакат аш-Шабаб», курсируя между Сомали и Кенией.

Я боялся, что он скажет об арестах в Найроби, после передачи оборудования у отеля «Интерконтиненталь» в прошлом году. Но он о них не упомянул, и, похоже, в «Харакат аш-Шабаб» не проследили взаимосвязи. Мне пришлось напомнить себе о необходимости быть осторожнее и не позволять кураторам ставить меня в положение, когда кто-то мог увидеть очевидные совпадения во взаимосвязанных событиях.

После обеда Икрима взял ноутбук для Варсаме из моего гостиничного номера.

Я по Найроби с Икримой ездил в белой «Тойоте» Мохаммеда. Мохаммед был бойким парнем, говорил на суахили и приличном английском. В Найроби жил в районе Истли и так же, как и я, подрабатывал таксистом, но в основном ездил по заданиям «Харакат аш-Шабаб». Мог отвезти вас на тайную встречу в Найроби или в Сомали. Также давал приют боевикам «Харакат аш-Шабаб».

Продираясь сквозь хаос уличного движения Найроби, Мохаммед совершал сложные маневры, проверяя, нет ли за нами слежки. Рвал с места, едва загорался зеленый, проехав с милю, резко тормозил и делал случайный поворот. Иногда проезжал на красный, отрываясь от ближайших автомобилей.

В Найроби мы заезжали в любимые злачные места Икримы, в том числе торговые центры. Этот город он знал очень хорошо. Я смог оценить, насколько он полезен «Харакат аш-Шабаб».

Икрима, о котором я рассказал на бангкокской встрече, кураторов заинтересовал и встревожил. В их поле зрения он не попадал, но его деятельность свидетельствовала о растущей в Кении сети «Харакат аш-Шабаб». Западная разведка распыляла силы, пытаясь справиться и с метастазами «Аль-Каиды», и с независимыми радикальными группами. Теперь к клубу добавлялась еще и группировка «Харакат аш-Шабаб» с целым легионом иностранных последователей.

Весной 2009 года Варсаме, командир уже сотен боевиков[128] «Харакат аш-Шабаб», попросил больше снаряжения, но совершил ошибку, написав, что оно для кенийца, «мистера Джона». Мне следовало дать знать, когда я буду в Найроби, а он устроит мне нелегальный переход сомалийской границы для доставки груза и встречи с мистером Джоном.

Выяснилось, что «мистер Джон» — это Салех Али Салех Набхан: фигура, чрезвычайно интересовавшая западную разведку. Хотя Набхану не было 30, его подозревали в причастности к взрывам в посольстве в США в Найроби в 1998 году, на курорте в Момбасе в 2002 году и совершенному в тот же день неудачному ракетному обстрелу взлетавшего из аэропорта Момбасы израильского авиалайнера. Он считался самым опасным боевиком «Аль-Каиды»[129] в Восточной Африке, а Варсаме и Икрима были его протеже.

«Харакат аш-Шабаб» насаждал средневековые традиции и запрещал телевидение и спорт, но Набхан жить не мог без мобильного телефона «BlackBerry» и ноутбука. (Парадокс Сомали — у всех командиров боевиков были хорошие мобильные телефоны.)

Джед, теперь мой главный контакт в ЦРУ, попросил меня приехать в отель «Аскот» в Копенгагене, чтобы обсудить миссию, которую они имели в виду.

Со стороны датчан на встрече присутствовал новый агент, Андерс. Рыжий, высокий и крепкий, Андерс был так же неформален, как и его коллеги, но выделялся умом и знаниями. Выучил арабский в Сирии и Ливане и понимал регион. Служил в армии, потом внимательно следил за ростом воинственности исламского фундаментализма. Я сразу же отметил его, поскольку из всех моих кураторов лишь он упорно трудился, чтобы понять мотивы «Аль-Каиды» и ее сторонников. Он был прежде всего аналитиком, и остальные дразнили его книжным червем и ботаником. Еще из-за относительной молодости его называли «щенком». Но домашнее задание он приготовил и предоставил мне бесценную информацию о структуре «Харакат аш-Шабаб» и ее лидерах.

Джед был еще напористее, чем всегда. Он почуял запах крови: шанс достать одну из самых опасных фигур «Аль-Каиды». «BlackBerry» и ноутбук он толкнул мне через стол для совещаний в пентхаусе.

— Это мистеру Набхану с нашими наилучшими пожеланиями, — сказал он.

Я не сомневался, что ЦРУ поработало с аппаратным обеспечением. Я узнал, что мобильные телефоны и ноутбуки имеют уникальный цифровой код, позволяющий определять местоположение. Включенный телефон можно отследить, даже когда по нему не звонят, поскольку он постоянно передает слабый сигнал для поиска ближайшей центральной станции. То же самое с портативными компьютерами с поддержкой Wi Fi, ищущими подключение к Интернету.

Когда Набхан попал в поле нашего зрения, технический прогресс уже упростил задачу спецслужб. Производители начали выпускать телефоны с поддержкой GPS, что позволило разведчикам отслеживать цели еще точнее. Даже если телефон включен в недоступном для сети месте или ноутбук работает в сотнях километров от ближайшей точки доступа Wi Fi, спутники-шпионы способны поймать их сигнал.

Джед сказал, что вылетит для руководства операцией в Найроби. Он объяснил, как с ним связаться.

— Для Сомали нужна куча прививок, — сказал он, растягивая слова.

— Малярия заботит меня меньше всего, — рассмеялся я.

Датская разведка устроила мне перед заданием небольшую военную подготовку на армейском полигоне в Егерсприс на северном побережье Зеландии. Коренастый бывший спецназовец учил меня стрелять из АК-47. Кланг и Трейлер посмотрели, как я осваивал стрельбу по неподвижным и движущимся мишеням. Отдача была страшная, но понемногу моя меткость улучшалась. У «Бандидос» я носил пистолет, стрелял по мишеням в Даммадже, в Триполи АК-47 был у меня в руках, но меня впервые учили обращению с оружием и стрельбе. Опыт унизительный, но бесценный.

Когда я 12 мая 2009 года полетел в Найроби, лил дождь.

— И так уже целую неделю, — сказал мне таксист по дороге из аэропорта. Я забронировал номер в скромной гостинице «Джеймия», втиснутой в потрепанный торговый центр у крупнейшей мечети Найроби. Лучшее место для международного джихадиста, чтобы не светиться.

Дожди продолжались, каскады тропической влаги падали с неба.

Я написал Икриме электронное письмо, что приехал. Через день он ответил: «Плохие новости: из-за наводнения граница закрыта. Работаем над новым планом»[130]. Немногочисленные дороги через границу Кении — Сомали были в скверном состоянии.

Кураторы остановились в отелях «Холидей Инн» по всему городу. Мы встретились на первом этаже в отдельной комнате, выходящей на пышный тропический сад. Тропическую влажность слегка разгонял ленивый потолочный вентилятор. Джед явно переносил сезон дождей с трудом, и даже всегда элегантный Кланг выглядел неблестяще. На лбу выступал пот, который он промокал носовым платком с монограммой. Даже страдая от зноя, Кланг бросал взгляды на коллегу из МИб. Эмму жара словно бы не трогала. Она была в зеленой рубашке-сафари и бежевых шортах, открывавших длинные загорелые ноги.

Она повернулась ко мне.

— Мортен, у тебя, кажется, появилось немного свободного времени, и нам хотелось бы, чтобы ты для нас кое-что сделал. Нам хотелось бы, чтобы ты встретился кое с кем в районе Истли.

Она принялась объяснять задание.

Джед взорвался.

— Вечно вы, чертовы британцы, лезете! — заорал он, выпучив глаза. Бросил свои бумаги и вылетел как ураган, хлопнув дверью. В комнате воцарилась тишина. Мы с Клангом переглянулись.

Через окно я видел, как Джед закурил сигарету и принялся вышагивать взад-вперед в своих ковбойских сапогах.

Докурив, он вернулся в комнату.

— Хорошо, давайте продолжим, — произнес он.

Эмма — я восхитился ее выдержкой — ничего не сказала. Я догадался, что Джед разъярился, потому что эту миссию финансировало ЦРУ, и он видел, что англичане пытаются воспользоваться этим. Разведывательная операция, которая могла бы продвинуть его по служебной лестнице, грозила ускользнуть из рук.

На следующий день от Варсаме пришло новое электронное письмо. «Новый план: завтра к тебе придет Длинноволосый».

Придя ко мне, Икрима рисковал, чувствуя, что кенийские спецслужбы у него на хвосте. Когда он вошел в мой номер в гостинице «Джеймия», стало ясно, что обедать вместе мы больше не будем.

— Я не могу болтать, брат, — сказал он мне. Я передал телефон и компьютер. Он проверил их и, казалось, был доволен. Наверняка подумал, что этот Мурад привозит то, что просят.

Перед уходом он перечислил оборудование, которое хотела получить группировка «Харакат аш-Шабаб»: авиамодели с камерами прямой трансляции для разведки и дистанционно управляемые автомодели, к которым можно прикрепить взрывчатку и атаковать правительственные КПП. Я скрыл удивление и пообещал посмотреть, что можно сделать. Он поспешил прочь.

Через неделю я получил очень простое электронное письмо от Икримы: «Мистер Джон благодарен»[131].

14 сентября, примерно через три месяца после доставки оборудования, Набхан ехал по прибрежному шоссе, связывающему Могадишо и юг Сомали — вотчину «Харакат аш-Шабаб». На горизонте появились четыре точки. Это были штурмовые вертолеты США. Незамеченные Набханом, они мчались над водами Индийского океана к берегу. Пролетая над песчаным пляжем, ракетным залпом уничтожили караван из двух машин. Спецназовцы ВМС США спустились с вертолетов и вытащили из автомобилей тела для проведения опознания. Позднее Набхана опознали. Немедленно проинформировали президента Обаму, отдавшего приказ на устранение. Тело Набхана американцы похоронили в море[132].

Впоследствии датчане сказали мне, что мое оборудование помогло спецназовцам навести ракеты на цель[133].

Неделю спустя я получил простое письмо от Икримы: «Мистер Джон убит вертолетами США»[134]. Другой мой контакт в «Харакат аш-Шабаб», Абдулкадир Варсаме, писал мне, что окружение Набхана заподозрило, что американцы выследили его по «BlackBerry» и компьютеру. Группировка обвинила сомалийского курьера, которого послал Икрима. В «Харакат аш-Шабаб» полагали, что курьер в Кении, и пытались разыскать его и убить.

Моя связь с Авлаки, казалось, ставила меня вне подозрений.

Глава семнадцатая Секреты моджахеда Осень 2009 года

Когда тело Салеха Али Салеха Набхана опускали в Аденский залив, я собирался на новое рандеву с Авлаки — человеком, которого американцам выследить не удавалось. Прошел почти год с моей поездки к нему в глушь провинции Шабва. Мы постоянно переписывались, но он хотел встретиться, того же очень хотела и западная разведка.

И вновь, следуя пошаговым указаниям, я ехал в Шабву на встречу, с которой начал этот рассказ. Я не только нашел Авлаки (когда ЦРУ, казалось, понятия не имело, где он), но получил гораздо более четкое представление о его превращении из духовного вождя в организатора. Западным разведслужбам не удавалось оценить силы и проникнуть в намерения АКАП, а также понять роль, играемую Авлаки. Беспилотники могли показать движущиеся пикапы, лагеря и дома, но не тех, кто внутри. Агентурные разведданные — непосредственные, из первых рук донесения «с земли» — бесценны.

Встреча с Авлаки в ту сентябрьскую ночь не только позволила мне увидеть его превращение из мыслителя в планировщика, но и представила убедительные доказательства этой трансформации.

— Мне надо тебе кое-что показать, — проговорил он, доставая ноутбук и флэшку. — Впредь мы будем общаться так.

На флэшке было шифрующее программное обеспечение, названное — весьма уместно — «Секреты моджахеда 2.0». Авлаки уже начал пользоваться этим алгоритмом «расширенного стандарта шифрования» с 256-битным ключом для связи с последователями на Западе. Он считал, что наш метод почтового ящика больше небезопасен[135].

Я завороженно следил за его демонстрацией программного обеспечения. Программисты создали несколько ярких оболочек, пока программное обеспечение загружалось, AK-47 изрыгал огонь из дула в форме ключа.

Я принялся записывать.

— Ты сможешь найти программное обеспечение в Интернете. Не ставь программу на жесткий диск и никогда не устанавливай ее с включенным интернет-соединением, — сказал он мне. Он объяснил, что при запуске аутентичная копия программного обеспечения через экран запросит на проверку цифровой отпечаток пальца.

— Для связи со мной тебе нужно создать личный ключ, — сказал он, показывая мне, как его создать. Личный ключ, по сути уникальный секретный шифровальный код для шифровки своих и расшифровки присланных сообщений, хранился в программе на флэшке, защищенный персональным паролем. Похоже, Авлаки давал этот инструктаж не впервые.

— Теперь тебе нужно создать открытый шифровальный ключ, — сказал он, показывая мне, как работать в программе. — И мы можем обменяться открытыми шифровальными ключами по электронной почте и начать отправлять друг другу зашифрованные сообщения. Получив зашифрованное письмо, выдели и скопируй текст, потом открой программу. Она предложит ввести и наши открытые ключи, и пароль от личного ключа. Затем вставь текст в программу и нажми «расшифровать».

Меня поразило, как за пятнадцать секунд набор случайных букв, цифр и символов превратился в понятный текст. Для зашифровки сообщений те же шаги надо было выполнить в обратном порядке. Зашифровать можно было практически любой файл, в том числе изображения и видео. Анвар сказал, что зашифрованное сообщение можно отправлять по электронной почте, но позже я узнал, что их также можно скопировать на флэшку.

— Мы считаем, что этот метод безопасен, но все равно будь осторожен даже в зашифрованных письмах, — сказал он.

Авлаки был одержим безопасностью. Я уже собирался идти спать, измотанный после тяжелого дня, как он остановил меня.

— Еще кое-что. Ты знаешь Мохаммеда Усмана?

— Да, — сказал я. — Он останавливался у нас в Сане.

— Он приезжал сюда, — сказал он, — он тебя подозревает.

— Правда?

Я удивился и встревожился.

— Да, — сказал он, — он подозревает, что ты работаешь на британскую разведку. Разумеется, он никак не может подтвердить такое смешное обвинение. Думаю, он странный малый.

— Когда он здесь был? — спросил я.

— Пару недель назад. Я не знаю, куда он уехал.

— Ну, больше он у нас не остановится, — засмеялся я, пытаясь сгладить неловкость. Авлаки, казалось, внимательно смотрел мне в лицо.

С Усманом я познакомился случайно, или мне так показалось. При возвращении в Йемен из Европы меня вежливо, но твердо задержали два сотрудника службы безопасности и отвели в камеру. Отсканировали сетчатку, сняли отпечатки пальцев и продержали восемь часов. Вопросов задавали мало, документы и вещи проверили бегло. На следующее утро перед рассветом, сонного и злого, меня провели к рейсу йеменской авиакомпании в Сану. Зал был полупустой, но меня усадили рядом с мужчиной лет тридцати, с виду пакистанцем.

В полете он представился как Мохаммед Усман, он был из Лейтона в Восточном Лондоне. Он знал некоторых из «братьев» в Лутоне и хотел встретиться с единомышленниками в Йемене. Но у него не было въездной визы. Будет ли это проблемой?

Я предложил ему сказать йеменцам, что едет на свадьбу. Раньше это помогало, помогло и в его случае. И еще предложил переночевать у нас пару ночей, он начал спрашивать об Авлаки, ему хотелось с ним встретиться. Я не сказал ему, что знаю имама, но осторожно ответил, что это возможно.

— Но откуда я знаю, что ты не шпион? — спросил Усман.

Он улыбался, но ход его мысли мне не понравился.

— Тот же вопрос я могу задать тебе, — отрезал я.

Но я познакомил его кое с кем из джихадистов, и через них он добрался до Шабвы и Авлаки, но лишь для того, чтобы отплатить мне за гостеприимство гнусными обвинениями.

Я все время вспоминал, как Авлаки поднял, а потом снял вопрос. Я почти не сомневался, что он не поверил словам Усмана, и по возвращении в Сану с большим оптимизмом подумал о том, что поездка удалась, и в особенности о том, как ЦРУ обрадуется программному обеспечению «Секреты моджахеда».

Как только Фадия задремала у меня под боком, я послал Клангу кратчайшее СМС:

«Отлично»[136].

Едва на следующий день я приземлился в Лондоне, как был вызван для отчета. Присутствовали Энди и Кевин от МИ5, Джед от ЦРУ и два датских агента. МИб, британскую внешнюю разведку, представляла Эмма.

Я описал путешествие и встречу во всех подробностях — дороги, местность, поведение Анвара и его одержимость секретностью. На бис я показал шифрующее программное обеспечение.

В благодарность англичане договорились о продолжении моих тренировок под открытым небом в Восточном Суссексе. Проводила их компания «Вудлор» эксперта по выживанию Рэя Мирса, превратившего бушкрафтинг в телесериал и успешный бизнес[137].

Когда мы знакомились сидя у костра, я понял, что дюжина участников — банкиры, юристы и бухгалтеры известных лондонских фирм. Они самодовольно описывали свою работу.

— А где работаете вы? — спросил инструктор, когда подошла моя очередь.

— Я таксист в Бирмингеме, — ответил я.

Я поймал на себе снисходительные взгляды. Знали бы они, что на этой неделе я побывал в йеменской глуши по заданию западной разведки.

Едва я покинул сельскую глубинку Суссекса, как вызвали в Копенгаген. Джед показал мне спутниковые снимки деревни, где я встречался с Анваром и Абдуллой Мехдаром. Он попросил меня указать дом, где я останавливался. Больше трети фото были с разных ракурсов. Я спрашивал себя, как американцы узнали, что я был в этой деревне. Возможно, отслеживали купленный в Йемене мобильник, взятый с собой в Шабву. Номер я им дал.

Я четко видел участок и высокие стены и удивился, что спутниковая фотография может дать такое прекрасное разрешение.

— Это то самое место, — сказал я.

— Спасибо, — сказал Джед, взгляд ледяных глаз не выдал удовлетворения, но улыбка уголками губ адресовалась британцам.

Я наблюдал, как из-за меня росло напряжение между американцами и британцами. Я подумал, не был ли Усман креатурой MИ6. Возможно, они желали посеять недоверие между Авлаки и руководством АКАП. Или проверяли мою лояльность, или хотели внедрить своего человека поближе к центру событий? Вместо того чтобы плестись за шпрехшталмейстером Джедом со всеми его деньгами? Шпионаж насквозь соткан из таких «возможно».

Под конец встречи я отвел Эмму в сторонку и рассказал о таинственном Усмане.

— Очень интересно, — сказала она и задала о нем еще несколько вопросов.

Я пытался читать у нее по лицу. Подготовлена она была хорошо.

— Ну же, я знаю, что он работает на вас. Не играй со мной в игры, — сказал я.

— Нет, Мортен, ты ошибаешься. Нет.

Возможно, сказывалась усталость или неизбежно расцветающая при этой двойной жизни паранойя. Доподлинно я никогда не узнал, потому что Усмана больше не встретил. Но этот случай меня разозлил. С британскими кураторами я всегда прекрасно ладил, но стал бояться, что они могут использовать меня для разработки собственных источников.

Мою тревогу подпитывал другой эпизод, произошедший уже после возвращения в Бирмингем. Как-то утром сел я в свой почтенный «Ягуар» и заметил, что панели над бардачком болтаются. Я подумал, что под них пытались спрятать «жучок». Я тотчас сорвал панели, но ничего не нашел.

Я сказал Солнышку, что мне нужно встретиться с начальником бирмингемского подразделения MИ5. Встретились мы в заброшенной местной гостинице, в провонявшем сигаретным дымом номере. Начальник походил на великовозрастного футбольного хулигана.

Слушая меня, он закурил сигарету и, прежде чем ответить, сделал длинную затяжку.

— Мортен, мы тебе доверяем — мы никогда такого не отчебучим.

— Держите меня за дурака? — ответил я.

— Клянусь жизнью сына.

Я сомневался, что у него есть сын, но не стал развивать тему. Просто понял, что теперь МИ5 прослушивает мой автомобиль, телефон и дом.

Возможно, на мне начинало сказываться давление. Я понял, что в этом бизнесе лояльность и доверие явно не били через край, честно никто не выигрывал. Сменятся приоритеты или усилится конкуренция, и меня спишут или сдадут. Главное правило игры кураторов безжалостно примитивное: цель всегда оправдывает средства.

Даже если они со мной не играли, одна из спецслужб могла допустить утечку по беспечности или я сам ошибусь — и буду разоблачен группировкой, в которую внедрен. Первое задание в Найроби показалось таким легким, потому что мне некому было доверять, никто не мог проверить мои подозрения. Фадия все еще ничего не знала, и чем сильнее разрастался обман, тем немыслимее было ввести ее в этот темный мир. Мама догадывалась о моей деятельности, но никогда не проявляла сочувствия. Меня терзало одиночество шпиона.

Осенью 2009 года эволюция роли Авлаки ЦРУ беспокоила, но после произошедшего в Техасе он стал целью номер один.

5 ноября в 13.30 39-летний майор вооруженных сил США Нидал Хасан зашел на обширную военную базу Форт-Худ, примерно в шестидесяти милях от Остина. Психиатр Хасан служил в центре медицинской экспертизы военнослужащих.

Хасан достал мощный самозарядный пистолет бельгийского производства, который он оснастил двумя лазерными прицелами. С криком «Аллах акбар [Аллах велик]» открыл огонь и убил 30 и ранил еще 30 человек[138]. Крови было столько, что бросившиеся помогать раненым поскальзывались и падали.

Когда информационные агентства сообщили новость, в Бирмингеме был поздний вечер. Я был дома с Фадией и замер, услышав о бойне. Сначала я понятия не имел, что это теракт. Но услышав в ту ночь имя подозреваемого, я сел.

В ярости Хасан стрелял наугад во всех, кто в форме, когда его ранили за пределами медицинского центра. Его взяли под стражу и начали срочное расследование. Но еще до ужасной бойни ФБР знало, что Хасан переписывался с Анваром аль-Авлаки.

С декабря 2008 года по июнь 2009 года Хасан написал Авлаки около двадцати электронных писем, задавая вопросы о допустимости для мусульманина служить в иностранной армии и об условиях ведения джихада. Он стал радикалом, наслушавшись рассказов солдат, вернувшихся из Ирака и Афганистана. Имама он слышал в 2001 году в мечети в Фолс-Черч, Вирджиния, и явно был от него в восторге[139].

В одном из электронных писем он выражал надежду на встречу с Авлаки в раю, где они смогут побеседовать за бокалом безалкогольного вина. Перехваченные электронные письма изучали две опергруппы ФБР и не нашли оснований для предъявления обвинения Хасану, сочтя сообщения входящими в сферу законных интересов и исследований армейского психиатра[140].

Утром 6 ноября 2009 года эти письма предстали в совершенно ином свете. Федеральные агентства начали лихорадочный поиск других американцев, переписывавшихся с Авлаки, прочесывая базы данных перехватов.

В конце концов, меня не удивило, что кто-то из корреспондентов Авлаки совершил теракт. Этого следовало ожидать, поскольку взгляды имама становились все радикальнее. И Авлаки тотчас прославил атаку Хасана. Через четыре дня после теракта в Форт-Худ имам написал на своем сайте: «Нидал Хасан — герой. Он человек совестливый, не вынесший противоречия между исламским вероисповеданием и службой в армии, сражающейся против мусульман».

«США ведут войну против терроризма, но на самом деле эта война против ислама. В две мусульманские страны американская армия вторгалась напрямую, а в остальные косвенно, руками своих марионеток», — добавил Авлаки. И призвал других мусульман Америки следовать примеру Хасана.

«А еще подвиг брата Нидаля показывает дилемму американской мусульманской общины. Ее представителей все чаще загоняют в безвыходное положение, заставляя предавать или ислам, или страну»[141].

Я сам наблюдал, как Авлаки обхаживал западных последователей. В марте я организовал для сбора средств тайную конференцию по Skype с группой пакистанских сторонников в Рочдейле. Среди них было несколько врачей, желавших финансово помочь делу джихада. Они прислушивались к уверенным ответам Авлаки по различным религиозным вопросам. Ради укрепления моего авторитета в радикальной среде затею благословила английская контрразведка, но при условии, что средства до имама не дойдут.

Запись конференции у меня сохранилась. В сборе средств Авлаки не уступал американским политикам:

«Враг угнетает мусульман. Каждый брат и сестра должны поступать в соответствии Хак [истиной]… если Аллах благословил вас богатством, вы должны поддерживать борьбу ислама, независимо от того, говорим мы о Сомали, Афганистане или Ираке… а не просто сидеть на обочине и смотреть».

«Когда дело касается Йемена, о нем — поскольку он не в новостях — забывают, поэтому я настойчиво прошу каждого брата, кто может, помочь».

Однако теперь — превознося Нидала Хасана — Авлаки не мог не понимать, что перешел Рубикон. Я подозревал, что не пройдет и пары часов, как меня пригласят на новую встречу. И хотя я с нетерпением ждал выходных с детьми, пришлось смириться с неизбежным.

Я сказал Фадие, что мне может понадобиться съездить в Данию.

— Мама неважно себя чувствует, — сказал я, не придумав ничего лучше.

Когда я приехал в отель в Копенгагене, где была назначена встреча, Джед был просто комок нервной энергии.

— Авлаки пора устранять, — с порога заявил он.

— То есть арестовывать? — зная, что он имеет в виду противоположное.

— Ну, я не думаю.

ЦРУ хотело использовать собранную мной информацию для устранения человека, одобрившего и прославившего теракт против американских граждан. Перчатка брошена.

Я был не единственным подходом к имаму, разведка разрабатывала и другие источники, а правительство Йемена усилило давление на тех, кто сотрудничал с новым лидером боевиков. Однако мои контакты с Авлаки были иного рода. Я понял, что по мере активизации западной разведкой поисков имама круг его доверенных лиц будет сужаться. И, скорее всего, я — один из немногих, кто в нем останется.

Всего шесть недель спустя после Форт-Худа военные корабли ВМС США в Аденском заливе выпустили крылатые ракеты по предполагаемым тренировочным лагерям «Аль-Каиды» в Йемене. Своим заявлением власти Йемена попытались смягчить возмущение общественности американскими военными действиями на йеменской территории. В нем говорилось, что убиты 34 боевика «Аль-Каиды», в том числе командиры среднего звена[142].

Но удар стал провалом разведки, вновь продемонстрировав трудности точного наведения на цель без агентуры. Крылатые ракеты разрушили бедуинскую деревню[143], где остановились боевики «Аль-Каиды» и около дюжины других бойцов. Местные чиновники заявили, что среди почти 60 погибших в результате удара было много женщин и детей[144].

«Американцы только что забили потрясающий гол в свои ворота», — написал вскоре после атаки Авлаки[145].

Этот удар нанесли 17 декабря, а ровно неделю спустя была первая попытка устранить Авлаки еще одним ударом крылатых ракет.

Предполагалось, что он будет присутствовать на встрече руководства «Аль-Каиды», где обсуждался ответ на предыдущую атаку[146].

Сначала сообщили, что Авлаки убит[147]. На следующий день — на Рождество 2009 года — я на каникулах в Шотландии смотрел новости, когда получил от близкого к Авлаки боевика племени Абдуллы Мехдара СМС: «Высокий парень в порядке»[148].

28 декабря зашифрованное послание Авлаки подтвердило, что он жив.

«Уф. Черт, рвануло совсем рядом», — писал он мне. Он также предупредил меня не связываться с вождем племени Абдуллой Мехдаром, с которым я подружился три месяца назад, чтобы «не обжечься».

Когда я узнал, что «высокий парень в порядке», авиалайнер рейса 253 авиакомпании «Норт-Вест эйрлайнз» Амстердам — Детройт как раз подлетал к Восточному побережью США. Молодой нигериец — Умар Фарук Абдулмуталлаб — сидел в кресле 19А над крылом и рядом с топливными баками. В полете он минут на 20 ушел в туалет.

Вернувшись, накрылся с головой одеялом и попытался привести в действие взрывное устройство, спрятанное в нижнем белье. Оно не сработало, только загорелись трусы, поскольку некоторые из находившихся на борту[149], то ли вспомнив Ричарда Рида, то ли героизм пассажиров рейса 93 «Юнайтед эйрлайнз» 11 сентября, бросились на него и скрутили[150].

Миссия молодого нигерийца началась в Йемене пять месяцев назад. Туда с учебы в Дубае его заманили сладкие речи Авлаки и одержимость мученичеством. Летом 2009 года он прочесывал мечети Саны в поисках того, кто свел бы его с имамом. В конце концов, кто-то взял у него номер мобильного, и через несколько дней он получил СМС с номером телефона. Абдулмуталлаб удивился, услышав на другом конце голос своего героя, велевший ему для вступления в джихад привести — в письменной форме — доказательства необходимости священной войны.

После написания и отправки сочинения и просьбы о духовном руководстве Абдулмуталлаба привезли в Шабву на рандеву[151] с Авлаки — всего пару дней спустя после моей встречи с имамом.

Абдулмуталлаб сказал проповеднику, что он готов выполнить любое задание, в том числе стать шахидом. Авлаки помог Абдулмуталлабу записать шахидское видео[152]. И сказал ему не летать в Европу прямо из Йемена, чтоб не вызвать подозрений. А его последнее наставление испугало молодого нигерийца: «Не забудь подождать, пока самолет будет над Соединенными Штатами, а потом взорви его».

Лежа после ареста на больничной койке[153], обожженный Абдулмуталлаб подробно рассказал об этих инструкциях агентам ФБР. Полностью его признание стало мне известно позже, но кураторы ясно дали понять, что Авлаки знал о заговоре и принимал в нем участие. Американцам только что удалось избежать еще одной террористической атаки на свою страну, а влияние Авлаки почти сравнялось с авторитетом самого Усамы бен Ладена[154].

Еще тревожнее было утверждение Абдулмуталлаба о том, что Авлаки прямо советовался с мастером АКАП по изготовлению бомб — молодым саудовцем Ибрагимом аль-Асири. Бомбу изготовил аль-Асири. А парой месяцев ранее его же бомбу, содержащую около 100 г мощного взрывчатого вещества и трудно обнаруживаемого белого порошка ниперита, засунули в прямую кишку младшего брата Абдуллы. Мишенью Абдуллы был ответственный за борьбу с терроризмом принц Мухаммед ибн Наиф Аль Сауд, чьи службы безопасности за два года до того изгнали братьев из Саудовской Аравии.

Абдулла сказал саудовским властям, что хочет стать информатором, и ему предоставили аудиенцию с ибн Наифом. Он прошел проверку в аэропорту и все посты охраны. В кабинете взорвал бомбу. Части тела Абдуллы соскабливали с потолка, но самого принца лишь легко ранило. Несмотря на неудачу, брат аль-Асири и товарищи воодушевились. Никогда еще «Аль-Каида» не была так близка к убийству члена королевской семьи Саудовской Аравии[155].

Пока агенты ФБР продолжали интенсивно допрашивать Абдулмуталлаба в Детройте, в нескольких сотнях миль на юг в Вашингтоне, округ Колумбия, сотрудники разведки обратили внимание на спутниковые снимки той деревни, в которой я побывал.

12 января 2010 года коммандос йеменского контртеррористического подразделения тихо высадились в районе Аль-Хоты провинции Шабва[156], куда я приехал в ту ночь в сентябре. Вначале командиры пытались договориться с местными старейшинами о выдаче Авлаки, наверняка считая, что он все еще там, где я указал. Но между спецназовцами и местными произошла перестрелка. Неясно, удалось ли за это время Авлаки бежать.

Но Абдулла Мехдар, командир, в ту сентябрьскую ночь встретивший и проводивший меня до места, сражался до конца, хотя другие бойцы спаслись бегством.

Я получил эту новость через несколько дней от самого Авлаки в зашифрованном письме:

«Помнишь парня, с которым ты остался? Факт подтвержден. Он убит. Некоторое время назад я говорил с ним и просил в случае нападения правительственных войск уйти в горы. Он сказал, что не отступит и будет биться насмерть. Так он и поступил. Их было 20 человек, они сражались с правительственными войсками и уничтожили свыше 6 солдат, а затем отступили перед превосходящими силами. Он отказался и стрелял из своего дома, пока его не убили. Пусть Аллах проклинает их». В следующем письме он добавил, что был с Мехдаром всего за несколько дней до его гибели[157].

В тот же день Андерс — недавно вошедший в команду аналитик датской разведки — сказал мне, что американцы подтвердили, что операцию против Мехдара провели, пользуясь моей информацией[158].

Эта новость сильно расстроила меня. Меня не тронуло устранение Набхана, безжалостного террориста, причастного к убийству десятков мирных жителей. Другое дело Мехдар: уважаемый человек, сражавшийся за свои убеждения и защищавший свою территорию. Он не мечтал о глобальном джихаде, о развязывании бойни на улицах Европы или в небесах над Америкой.

Впервые моя работа двойного агента привела к смерти знакомого. Я вспомнил нашу последнюю встречу, когда шейх, помогая сменить шину на моей взятой напрокат машине, со слезами на глазах сказал мне: «Если мы не встретимся снова, увидимся в раю».

Несколько дней я, парализованный чувством вины, не мог выйти из дома в Бирмингеме. Фадия наверняка подумала, что у меня новый приступ депрессии. Я не мог даже элементарно сходить в магазин. Мрачные мысли преследовали меня, я проклинал себя за наивность и неготовность к подобному развитию событий. Моя работа осведомителем, говоря попросту, убивала людей. И кто должен быть мишенью, меня не спрашивали. Американцы с помощью правительства Йемена создали широкую сеть, и никакого различия между такими людьми, как Мехдар, и такими, как Набхан, не существовало.

Но теперь ставки для меня были слишком высоки, а срочность слишком велика, чтобы долго горевать. Я вспомнил, что один из бойцов отряда Мехдара взорвал себя и южнокорейских туристов в Йемене. Я не знал, какую роль сыграл в теракте Мехдар, но это меня немного утешило.

Через несколько недель после смерти Мехдара Авлаки в записанном видео объявил войну США[159]. «Мы не против американцев просто как американцев, мы против зла. А Америка в целом превратилась в страну зла», — спокойно и демонстративно заявил он.

«Джихад против Америки — мой религиозный долг, как и религиозный долг всех других истинных мусульман».

Глава восемнадцатая Блондинка для Анвара Весна-лето 2010 года

9 марта 2010 года я стоял у международного автовокзала Эрдберг в Вене, дожидаясь 11-часового автобуса из Загреба. В столице Австрии стояло холодное и ветреное, типично мартовское утро. Из подъезжавших автобусов беспрерывным потоком шли туристы, желавшие осмотреть дворцы Габсбургов.

Джед предупредил, что меня будет подстраховывать группа сотрудников ЦРУ. Я заметил, как стоявший на углу мужчина в ковбойской шляпе посмотрел на часы. Разумеется, агенты ЦРУ не стали бы так откровенно светиться.

Потом я увидел ее. Как я и ожидал, она была в длинной черной юбке, но без паранджи, а в простой косынке. Ветер трепал выбившуюся из-под нее прядь светлых волос.

— Ассаляму алейкум! Я — Амина, — пристально глядя на меня сине-зелеными глазами, представилась женщина по-английски с легким акцентом.

Следуя наставлениям Авлаки, я, дабы не вызывать подозрений, не только оделся по-европейски, но и держался подальше от женщины, которую видел впервые в жизни. Даже не поздоровался с ней за руку. Но впечатление она на меня произвела — показалась гораздо привлекательнее, чем на фотографии. Амина была поразительно красива — полные губы, высокие скулы и точеный нос. Она выглядела моложе 32 лет. Настоящая Гвинет Пэлтроу, подумал я, Анвару эта девушка понравится.

Я отыскал ее для Авлаки в Facebook в ноябре 2009 года — через пару месяцев после его повторной просьбы подыскать ему жену на Западе. Я оставил на сайте соответствующее сообщение, и Амина откликнулась.

«От чьего имени вы пишете и связаны ли вы напрямую с шейхом?» — написала она в первом сообщении 28 ноября 2009 года.

Два дня спустя, когда мы уже обменялись несколькими сообщениями, Амина написала следующее:

«У меня есть несколько вопросов. Вы знакомы с AAA лично? И если да, могу ли я кое о чем спросить?» AAA был наш код — речь шла об Анваре аль-Авлаки.

«Да, я действительно лично знаком с ним. Спрашивайте, не стесняйтесь», — тут же ответил я.

И женщина написала:

«Я написала шейху письмо по электронной почте, но не знаю, верный ли адрес. Я спросила его, ищет ли он вторую жену, а если да, я готова за него выйти, но только не знаю, не покажется ли это глупым. Но я все равно попыталась. Теперь я познакомилась с вами, у вас есть возможность узнать меня получше и дать мне рекомендацию.

Я хочу уехать из этой страны и ищу мужа, который станет моим наставником и которому я буду помощницей во всем. Я глубоко уважаю его и все то, что он делает для Уммы, и я хочу во всем ему помогать».

Я тотчас ответил.

«Вы будете его третьей женой, у него уже есть две, однако он не с ними, они находятся в столице и видят его лишь время от времени. Но вы будете вместе с ним постоянно, поскольку у вас нет там семьи. Все будет непросто — придется часто переезжать. И на вас, как на жену, лягут заботы по дому. От вас потребуется много терпения всегда и во всем, потому что AAA угрожает опасность и т. д., но Аллах — наш защитник. Вы понимаете?»

Десять минут спустя она ответила:

«Я готова пойти за ним куда угодно, мне 32 года, и я готова к опасностям, я не боюсь погибнуть во имя Аллаха. Я не знала, что у него уже есть две жены. Но мне все равно. Я хочу помогать ему в его делах… Я справлюсь и с заботами по дому [и] обещаю быть трудолюбивой и деятельной женой».

Настоящее имя Амины было Ирэна Хорак. Я решил познакомиться с ней поближе. Потом были десятки электронных писем и бесед в Facebook. Она часто и подробно писала мне о своей жизни, чтобы я смог рассказать о ней Авлаки.

Ирэна родилась в Беловаре, городке, окруженном сельскохозяйственными угодьями к востоку от столицы Хорватии Загреба. В одном из ее последующих сообщений для Авлаки Амина сообщила, что она из хорошей и дружной семьи, где ее любят, и как большинство хорватов ее воспитали в католической вере, уважении к семейным ценностям и нравственным нормам. Кроме родителей, Амине особенно была близка единственная сестра-близнец Хелена.

В юности Амина[160] занималась легкой атлетикой. Даже была чемпионкой среди юниоров в беге на стометровке. Местная газета поместила ее фотографии — как она первой приходит к финишу, как в восторге размахивает руками. Она страстно увлекалась бегом, мечтала представлять Хорватию на Олимпийских играх.

Обе сестры учились в университете Загреба на отделении спортивной педагогики. Амина хотела работать с инвалидами. Со временем мечты о спортивной славе поблекли, и она посвятила себя учебе. А по вечерам, как многие сокурсницы, ходила в ночные клубы Загреба, выпивала и танцевала до утра.

Уже намного позже я обнаружил, что в то время она размещала в социальных сетях фотографии[161] в весьма раскованных позах и откровенной одежде — в трико в обтяжку и высоких сапогах, а на одном фото даже в черном облегающем кожаном комбинезоне без рукавов.

После окончания университета Ирэна работала в одном из интернатов для детей-сирот. В нем было около 50 детей 7—18 лет, среди них много трудных подростков.

Амина сама признавала, что застенчива. В одном из сообщений для Авлаки она писала:

«Люди считают, что у меня сильный характер, но на самом деле это мой щит, да, я сильная, но и очень эмоциональная, чуткая и ненавижу несправедливость. Я люблю работать, я не ленива, люди считают меня отзывчивой, доброй, открытой».

Ислам Амина открыла для себя случайно на свадьбе в Загребе, куда ее пригласили. Одним из гостей был Сейдж, симпатичный адвокат с длинными дредами и широкой улыбкой. Он был мусульманин и работал в Лондоне. Пару дней спустя она уже летела в Лондон, просто бросив своего приятеля. Так началась эта любовная связь на расстоянии.

Сейдж считал себя верующим и увлеченно рассказывал ей об исламе, но относился к религии легко. Любил выпить, и, судя по всему, Амина неплохо погуляла с ним в барах Лондона и Загреба. Она призналась подруге, что они собираются пожениться.

Позже она писала Авлаки о Сейдже:

«Он говорил об исламе так мило и спокойно, и от него я узнала много нового для себя. Мне было интересно… И я сама стала стараться узнать побольше».

Она связалась с группой мусульманок в Боснии, которые познакомили ее с мусульманками в Загребе. С ними она стала ходить в мечеть.

«Прочитав в Коране о Боге — Аллахе, я сказала себе: это и есть тот Бог, которого я всегда искала, именно таким он и должен быть», — писала Амина в одном из сообщений к Авлаки.

«То, что у Бога есть сын, всегда казалось мне бессмыслицей, а все, что я увидела в исламе, казалось мне логичным и простым, но понять и принять это в тот период моих исканий было очень и очень сложно».

Мне ее слова напомнили собственные откровения в библиотеке Корсёра.

Полгода спустя ее отношения с Сейджем исчерпали себя. Казалось, ислам стал для Ирэны важнее этой связи. Она стала посылать ему электронные письма с упреками, что он не молится по пять раз в день, пьет.

Борьба со смертельной болезнью — раком — только укрепила веру Ирэны. Она перенесла операцию по удалению матки[162], болезнь отступила, но с мечтой о детях пришлось проститься. Она с головой окунулась в ислам, стала изучать арабский, изменила образ жизни, привычки и внешний вид — стала носить длинную юбку и косынку. Она порвала с друзьями и знакомыми. Так Ирэна превратилась в Амину.

Авлаки об этом бурном для нее жизненном этапе она писала так:

«После разочарований и гнева я обретаю покой в сердце, которого прежде не чувствовала… Я была так счастлива больше и больше узнавать об исламе… Я очень эмоционально воспринимала все, что имело отношение к исламу, я плакала во время молитв, плакала, услышав Азан» [призыв к молитве].

Так же как и я, она почувствовала прилив энергии, ощутила освобождение, когда в мае 2009 года официально приняла ислам, произнеся Шахаду.

Позже давняя подруга описала, насколько сильно увлекла Амину новая вера. Она говорила только об исламе и все время пыталась убедить друзей принять ислам.

Именно тогда Амина отыскала в Интернете проповеди Авлаки на английском языке. Ее вдохновил его призыв к последователям жить простой жизнью Пророка, чистой и свободной от порочных западных соблазнов. И хотя внешность у него была далеко не голливудская, Амину восхищали его искренность и ум, его тихое обаяние. И у нее появилась мечта — стать его женой, этот человек мог многому научить ее в исламе.

Когда мы стали общаться в Facebook, Амина сказала мне, что в Загребе ее травили. Начальству на работе очень не понравилась ее манера одеваться. Она чувствовала себя изгоем в обществе и даже в ортодоксальной хорватской мусульманской общине.

«Я живу в стране кафиров. Я действительно хочу отсюда уехать», — позже написала она Авлаки в одном из сообщений.

И я снова ее понял, вспомнив тот мрачный день, когда обмывал тело старика, умершего прямо у мечети в Риджентс-парке.

«Мне делали множество предложений, но я отклоняла их, потому что многие мусульмане несерьезно относились к браку или же не разделяли мои идеи».

Ирэна не могла заставить себя рассказать об обращении в мусульманство отцу, но матери рассказала, и та без энтузиазма, но все же приняла это. Когда я получил от нее первое сообщение в Facebook, мне показалось, что ее гложет печаль. Она понимала, что почти ни с кем не связана, кроме семьи. Очень знакомо.

Но я почувствовал, что эта потерянная впечатлительная женщина — мой шанс.

— Амина может вывести нас на Авлаки, — сказал я вскоре после начала переписки в Facebook кураторам из МИ5 — Солнышку, Энди и Кевину.

— Мы поняли, но нам надо посоветоваться с начальством, — ответил Энди.

Британцы разделяли мою тревогу относительно того, что отправка Амины в самое пекло поставила бы ее жизнь под угрозу. Но американцы, которых поддерживали датчане, отнеслись к идее с энтузиазмом.

— Неплохая задумка, — оценил Джед, когда мы встретились с ним в Копенгагене. По глазам было видно, что ему понравилась идея столь соблазнительной приманки. После Форт Худа американцы действовали с открытым забралом. В Вашингтоне законодательно обосновали устранение Авлаки, несмотря на американское гражданство. Джед понимал, что Амина — прекрасная возможность выследить имама-террориста.

ЦРУ официально включилось в сватовство.

По его настоянию я сообщил Авлаки, что нашел ему подходящую невесту, и 11 декабря 2009 года он откликнулся. Амину я попросил кратко написать о себе.

Она послала мне ответ для пересылки Авлаки:

«Мне 32 года, не замужем и не была замужем, детей нет. Я — высокая, стройная (рост 173 см), спортивного телосложения, сомневаюсь, что прилично описывать волосы. Но многие считают меня красивой, привлекательной, я выгляжу намного моложе своих лет: никто не дает мне больше 23–25».

15 декабря я получил от Авлаки еще одно зашифрованное письмо для пересылки невесте:

«Я хотел бы подчеркнуть два момента. Прежде всего, я нигде не живу постоянно. Поэтому часто условия жизни резко отличаются. Иногда приходится жить даже в палатке. Во-вторых, из соображений личной безопасности я порой вынужден скрываться, поэтому я и моя семья подолгу ни с кем не видимся. Если вы сможете жить в таких трудных условиях, если привычны к одиночеству и редким встречам с людьми, тогда Аль-Хамду ли-Ллях! Все замечательно. У меня нет проблем ни с одной из двух жен, у нас добрые отношения. Тем не менее обе они предпочли жить в городе, потому что деревенская жизнь со мной их не устраивает. Не хочу повторения этого в третий раз с моей третьей женой. Мне нужна женщина, которая разделит со мной тяготы и лишения.

И еще: не могли бы вы прислать свою фотографию? Пожалуйста, прикрепите ее к сообщению».

Участвуя в подготовке терактов, Анвар не мог не понимать, что американские спецслужбы занесли его в список врагов, подлежащих уничтожению, именно поэтому он писал Амине о трудностях будущей совместной жизни.

В середине декабря Амина попросила меня переслать Авлаки новое письмо, где изложила основные требования.

«Я не хочу формального мужа, я хочу быть с ним и жить по законам ислама, а здесь это для меня невозможно. По натуре я не домохозяйка, но умею готовить и делать все по дому, хоть это мне не всегда по душе. Я приступила к переводу ваших лекций на свой родной язык, тем самым я смогу помочь братьям и сестрам в этой части мира».

Она также спросила Авлаки, сможет ли она въезжать и выезжать из Йемена.

«Больше всего меня беспокоят родители, для них будет ударом, если я скажу, что уезжаю, — писала она. — Если я не смогу их больше видеть, боюсь, мне придется отказаться».

Временами ее наивность просто поражала и тревожила.

Я зашифровал ее письмо с помощью программы «Секреты моджахеда» и переслал Авлаки. 18 декабря тот ответил:

«Думаю, приехав в эту страну навсегда, вы навсегда и уедете… Все здесь идет к войне. Только Аллах знает, чем это кончится», — написал он.

А затем в ответ на ее просьбу решил подробнее рассказать о себе.

«Я — человек спокойный. В семейные дела почти не вмешиваюсь, но если вмешиваюсь, все должно быть, как я сказал. Неповиновения жен я не терплю. Дети, в особенности девочки, — дело другое. С ними очень покладист, наказывать их должен не я, а мать. Я люблю читать. Я провожу время с семьей, но мой долг превыше всего… Работа для меня важнее семьи, поэтому жена должна взять на себя часть моей работы. Прожив большую часть жизни на Западе, я хотел бы жить с мусульманкой с Запада».

Авлаки попросил у меня адрес электронной почты Амины, чтобы задать ей «личные вопросы» напрямую. Немалый риск, учитывая его одержимость безопасностью. Но похоть опять взяла верх над разумом.

В сочельник после ракетного удара по «Аль-Каиде» в районе Шабвы Амина написала мне снова.

«У вас есть новости от брата, говорят, он убит или арестован? Это верно?» — спрашивала она.

Узнав, что Авлаки цел и невредим, я сразу написал ей, называя Авлаки условным именем «Сами».

«У Сами все в порядке, Аль-Хамду ли-Ллях… просто немного терпения, он сейчас в очень трудных условиях. Вы действительно уверены, что сможете пройти это тяжелое испытание?»

Побывав на волосок от гибели, Анвар не забыл о блондинке-хорватке и всего четыре дня спустя написал мне. Я переслал письмо ей.

«Сами вас приветствует и сейчас не может связаться с вами напрямую, но я пересылаю вам его письмо, и через меня вы сможете ему ответить. С ним все хорошо. Он вас не забывает и спрашивает, когда мы сможем договориться о поездке и так далее».

После ракетного удара в сочельник британские спецслужбы встревожились и выступили против плана. Они не желали посылать ни в чем не повинную гражданку Европы на верную смерть. Я разделял их тревогу. Меня потрясло убийство Абдуллы Мехдара, и я хотел удостовериться, что в ходе операции по устранению Авлаки Амину не занесут в категорию «неизбежных потерь».

Британцы попытались переманить меня у американцев на секретном объекте, словно взятом из сценария фильма об агенте 007.

Форт-Монктон соорудили в конце XVIII века для охраны военно-морской базы Портсмута. Там до сих пор сохранились казематы, разводной мост и все фортификационные сооружения. Объект окружен высоким забором из колючей проволоки, ярко освещен, оборудован камерами видеонаблюдения и известен под кодовым названием «Учебный центр № 1».

Форт-Монктон и в самом деле базовый учебный центр секретных разведывательных служб. Самые ценные британские агенты проходили подготовку именно там.

В Лондоне меня забрала и повезла в Форт-Монктон сотрудница МИб Эмма, одетая во все черное брюнетка, ее волосы были собраны в тугой узел на затылке. Лавируя между автомобилями на автостраде, она рассказывала мне о себе. Училась в Оксфорде, но после окончания срочно потребовались деньги, и она решила стать исполнительницей, скажем поделикатнее, «экзотических танцев».

Мне льстило, что она мне доверяла. Но потом я задался вопросом, не часть ли это заранее разработанного плана, санкционированной начальством меры укрепления доверия, призванной помочь мне сблизиться с британской группой.

Когда мы подъехали к воротам, Эмма протянула мне шарф.

— Надень на голову — мы не хотим, чтобы охрана на внешнем периметре тебя видела, — приказала она.

Форт-Монктон во всех смыслах был «старой школой». К ужину в банкетном зале с обшитыми деревянными панелями стенами сотрудников МИб ждали пожилые дворецкие во фраках. Я остановился в личных покоях легендарного шефа британской разведки начала XX века сэра Мансфилда Смит-Камминга, подписывавшегося инициалом первой части двойной фамилии «С» и вдохновившего Яна Флеминга на создание образа «М», главы британской секретной службы MИ-6[163].

— Вы, черт возьми, кто? — спросил меня Стив, один из инструкторов-ветеранов. Ему было 50, и после американо-британского вторжения в Ирак он руководил операцией МИб по выслеживанию Удея Хусейна, садиста и сына иракского диктатора Саддама Хусейна.

— Штатских сюда не пускают. И даже мне ни разу не разрешили ночевать в спальне полковника, — добавил он.

— Ну, меня зовут Мортен Сторм… — ответил я, тотчас поняв свой промах.

Во время пребывания в Форт-Монктоне Эмма запретила мне представляться.

— Не волнуйся, это вполне нормально, — добавила она.

В течение дня я вместе с агентами МИб занимался ролевыми играми. Мне вручили сценарий и дали 15 минут на подготовку. Камеры передавали мои ответы группе агентов в соседней комнате. Потом Стив сказал мне, что я по природе «решатель проблем» и прошел все тесты. Я не понял, говорит он всерьез или льстит.

Специальная подготовка продолжилась и после Нового года.

Меня направили в Эдинбург на курсы контрнаблюдения, которые вели Энди и Кевин из МИ5.

Утром в моем гостиничном номере они объяснили, как обнаруживать слежку и как от нее отрываться. Можно остановиться под благовидным предлогом и незаметно оглядеться. Другой способ убедиться, нет ли хвоста, — неожиданно резко свернуть. Но не наугад, иначе профессионал сразу заметит уловку. То же верно и для автомобиля. Это напомнило мне суматошную поездку по улицам Найроби с водителем Икримы, Мохаммедом. Энди и Кевин также объяснили мне, как проверить, следят ли за тем, с кем мне предстоит встреча.

После ланча мы приступили к практическим занятиям. Мои наставники из МИ5 проинформировали меня, что нескольким агентам, которых я никогда прежде не видел, поручено следить за мной на улицах Эдинбурга. Первое задание заключалось в том, чтобы обнаружить топтунов и оторваться. Выйдя из привокзальной гостиницы, я пошел вверх по улице, разглядывая поблескивавшие в лучах зимнего солнца башенки Эдинбургского замка. Добравшись до замка, я повернул налево и стал спускаться по Королевской Миле. Несмотря на холодный ветер, на улице толпились туристы. Слежку вычислить было непросто.

Я резко остановился у магазинчика, торгующего кашемиром, разглядывая ценники. В отражении в витринном стекле сразу заметил прошествовавшего мимо меня мужчину в сине-черной куртке. Я вновь пошел, а он остановился у киоска и принялся разглядывать открытки. Пройдя мимо него, я не оглянулся, а нырнул в переулок. Выглянув из-за угла дома, я заметил, что и он идет за мной.

Я пошел быстрее, бездумно петляя по мощеным переулкам. В итоге я вскоре понятия не имел, куда забрел, но хвост исчез. Когда, сориентировавшись, я вернулся в гостиницу, мне сказали, что я прошел первый тест.

Вечером того же дня после еще парочки тренировок Кевин и Энди привели меня в магазинчик на Королевской Миле, торговавший хаггисом.

— Ты должен попробовать. Шотландская традиция, — сказал Энди.

Я невольно нахмурился, и оба рассмеялись. И объяснили мне, из чего этот хаггис готовят. На этом веселье закончилось. Британская разведка предпочитала не тратить драгоценное время на прогулки ради моего удовольствия.

Когда мы уселись в тихом уголке местного ресторана, Кевин посмотрел мне прямо в глаза и очень серьезно сказал:

— Мы недовольны тем, как американцы хотят обойтись с Аминой. Наше дело — сбор информации. Убийствами мы не занимаемся. Мы не обязаны помогать Амине попасть в Йемен. Мы считаем, что там она может погибнуть.

Однако в словах Кевина не было и намека на пресловутые «особые отношения» британских и американских разведслужб.

— Мортен, мы не можем предложить тебе денег, как они, но зато обещаем: мы тебя не обманем. Ты знаешь, мы не лжем. Нам не нравится этот план с Аминой, и мы не хотим, чтобы тебя обвели вокруг пальца.

Я мысленно прокрутил все возможные для себя варианты. Британцы, судя по всему, готовы поставить на долгосрочное сотрудничество со мной. Британские кураторы мне нравились, да и участь Амины меня волновала. Но еще недавно я сомневался в их намерениях и подозревал, что они скорее предпочтут, чтобы я вышел из игры, чем ринулся в объятия американцев. Не исключено, что за переменой отношения ко мне стоит неприятие плана использования Амины как наживки.

В последующие несколько дней и датчане, и американцы упорно настаивали на реализации упомянутого плана, хотя датские законы запрещали разведке участие в политических убийствах за рубежом.

Вскоре после моей эдинбургской подготовки мне позвонил Кланг.

— Мы летим в Исландию как частные лица, платит Большой брат.

Пару дней спустя мы уже расслаблялись в термальных источниках голубой лагуны Рейкьявика. В группе появился новичок — Йеспер. Ему было под 50, и он представлял полную противоположность Клангу. Тщеславный Кланг вечно хвастал мускулами. Йеспер был лишен позерства, его отличало сдержанное суховатое остроумие. Наружность самая заурядная — худой и лысоватый. Если Кланг начинал в беспокойном отделе по борьбе с наркотиками, то Йеспер был кабинетным сыщиком. До поступления в разведку расследовал в полиции финансовые преступления. Я попросил купающихся сфотографировать меня с агентами. К моему изумлению, никто из агентов не запротестовал.

Позже у себя в номере пятизвездочного отеля «Рэдиссон Блю» в Рейкьявике я передал сказанное мне британцами.

— Мортен, мы считаем, ты должен продолжать сотрудничать с американцами. Мы заинтересованы. К тому же они не жалеют денег, — заявил Кланг.

Деньги играли роль. Мой гонорар предложили удвоить. Разумеется, глупо сравнивать эту сумму — примерно 4000 долларов в месяц — с окладом гендиректора. Но для того, кому нередко приходилось собирать закатившуюся под диван мелочь, деньги вполне приличные.

Я также понимал, что у меня появится хорошая возможность повлиять на ход миссии Амины. Лучше все же не убивать Авлаки, а посадить за решетку.

В первые недели 2010 года, несмотря на интенсивное давление, которому подвергался Авлаки, мы продолжили электронную переписку. Он хотел, чтобы Амина выехала как можно скорее.

«Поскольку по здешним новым законам условия пребывания иностранцев ужесточаются… ты не мог бы попробовать ускорить ее приезд в Йемен, прежде чем она попадет на заметку спецслужбам и ей начнут чинить препятствия для въезда в страну», — писал он.

В последний день января он настоятельно не рекомендовал мне ехать встречать Амину.

«Если поедешь или будешь наводить о ней справки, навлечешь неприятности на нее и на себя, потому что ты под наблюдением.

Во всем мире меня слушают миллионы людей, но лишь горстка тех, на кого я могу положиться. Все равно что искать иголку в стоге сена. А поскольку ты — один из тех, на кого я могу положиться, меня заботит твоя безопасность, твое здоровье, а также твои мысли и манхадж [методы]».

На секунду я даже растрогался. Все-таки в нем оставалась человечность — он был на крючке, но выручал тех, кому доверял. Я уже подумывал, как безболезненно сдать его йеменским властям. Его посадят, но ведь не убьют.

Всего две недели спустя ЦРУ форсировало миссию Амины. Меня вызвали на встречу в Хельсингёр. Кланг и Йеспер встретили меня на вокзале — в великолепном здании в неоренессансном стиле с высокой треугольной крышей и множеством башенок и шпилей.

— Мы переговорили с американцами, — сказал Кланг, когда мы отъехали от станции. — Они готовы предложить тебе 250 000 долларов. Когда Амина приземлится в Сане и выйдет из здания аэропорта, деньги твои.

Йеспер вмешался:

— Но мы тебе этого не говорили. Один из «хозяев мира» прилетел из Вашингтона, округ Колумбия, чтобы лично сделать тебе это предложение.

Чувствовалось, что датчане ревнуют. Может, они и спали с американцами в одной постели, но ревновали.

Справа от нас нес воды Эресунн, пролив, отделявший Данию от Швеции, искрясь в свете зимнего солнца. Проехав несколько миль, мы добрались до Хорнбека, курортной деревушки. Датская разведка арендовала виллу на поросшем деревьями берегу озера, в тихом местечке, где можно было спокойно обговорить детали физического устранения одного из врагов Америки.

Третий и самый высокопоставленный офицер датской разведки ждал меня в гостиной. Одетый в широкие брюки и синюю рубашку с открытым воротом, он был высокого роста, с ярко-голубыми глазами и расчесанными на аккуратный пробор волосами соломенного цвета. Руководитель группы Сёрен представил его мне как «Томми», а кураторы неизменно величали его «Шеф Томми», он и вправду был самым старшим по званию офицером датской разведки. Мне сказали, что он докладывал непосредственно директору Якобу Шарфу. Он крепко пожал мне руку и поблагодарил за старания.

Остальные сотрудники датской разведки собрались за белым обеденным столом и вели себя как паиньки. Американская делегация опоздала. В джинсах и ковбойских сапогах явился Джед в сопровождении высокого брюнета с проседью. В первый миг я принял его за человека с чековой книжкой, однако выяснилось, что это копенгагенский резидент ЦРУ, «Джордж». Он распахнул дверь перед низкорослым лысеющим мужчиной. «Алекс» был одним из «хозяев мира» с комплексом Наполеона.

Шеф Томми поприветствовал его формальным рукопожатием, и американец повернулся ко мне.

— Мы довольны вашими результатами и благодарим вас, — сказал он. Казалось, его голос отдавался эхом от стен.

— Мы рассматриваем операцию как реальную возможность остановить Авлаки, и вы понимаете, что для моего правительства это крайне важно. Сам президент Обама держит руку на пульсе. Я знаю, потому что лично докладываю обо всем в Белом доме.

Подчеркивать это было ни к чему. Оба его подчиненных сопроводили его слова подобострастной ухмылкой.

— Потому давайте сразу к делу: мое правительство готово выплатить вам за услуги четверть миллиона долларов в качестве вознаграждения. Доставьте Амину в Йемен, и мы немедленно переведем вам деньги.

В качестве вознаграждения, отметил я: как же эти ребята любят высокопарность.

— Мы только что договорились, — ответил я.

— Отлично, — сказал он. — Сразу хочу прояснить: первым делом вы держите в курсе нас, а не наших британских коллег.

Датские агенты подали сэндвичи с копченым лососем, маринованной сельдью и салями.

Алекс без обиняков продолжал:

— Нам надо придумать предлог для вашей встречи с Аминой.

Несмотря на все предупреждения Авлаки не ехать в Вену встречать Амину, американцы слышать не хотели пускать ее в Йемен, не прощупав как следует.

Я вынул ноутбук и тут же приступил к составлению электронного письма Авлаки:

«Касательно сестры — она настаивает, чтобы я встретил ее в Австрии, в Вене. Дело в том, что у нее возник ряд вопросов, которые по телефону не обсудишь».

Алекс настоял на том, чтобы отредактировать текст — явно из стремления претендовать потом на авторство.

Я вошел в программу «Секреты моджахеда» на своем компьютере, ввел свой пароль и открытый код Авлаки и кликнул по иконке «Зашифровать». Скопировал и вставил зашифрованный текст в «почтовый клиент», набрал адрес анонимного электронного почтового ящика Авлаки и нажал «Отправить».

Алекс наблюдал за моими действиями, чуть ли не раскрыв рот.

— Вы понимаете, что только что отправили сотни агентов домой, в Штаты, — сказал он.

Авлаки ответил пять дней спустя.

«Я загружу для тебя короткое зашифрованное видео, и когда будешь с ней встречаться, ты ей его покажешь, чтобы она могла убедиться, что это действительно я».

Эта видеозапись Авлаки была ответом на просьбу Амины прислать ей личное видеопослание, чтобы убедиться, что она общается с самим Авлаки, а не с кем-то еще.

Сотрудникам датской разведки я сообщил об электронном письме Авлаки через норвежского провайдера «Теленор». Мы пользовались «Теленор», потому что шифрование у них было надежнее, чем у большинства провайдеров. Датчане очень много данных передавали американцам, но как любая спецслужба, датская разведка тоже хотела получить ту или иную информацию первой. Так датчане напоминали американцам, что я датский актив. Однако даже «Теленор» не давал стопроцентной гарантии того, что сообщения больше никто не прочтет. Сотрудники МИ5 предупредили меня, чтобы я ничего важного по телефону не сообщал — на случай, если подслушивают русские или «Моссад». А МИб вообще отказалась от телефона как средства связи с агентурой.

Несколько дней спустя Авлаки написал снова, сообщив, что живет уже не в палатке, а в доме.

«Я лично предпочитаю палатку в горах, потому что там мне удобнее и читать, и писать, и заниматься исследованиями».

Он приложил к своему посланию длинное личное письмо Амине и попросил меня зашифровать его с помощью «Секретов моджахеда», добавив: «Самое главное, чтобы у нее была надежная электронная почта и никто из домашних не мог бы прочесть».

На эту встречу в Вену со мной поехал Джед, и когда мы сидели в пивной в ожидании приезда Амины, я поразился, узнав, что и он, как и я, любит группу «Metallica». Я до сих пор почти ничего не знал об этом человеке. У него были жена, дети и доберман. Меня не касалось, откуда он родом, где жил и работал, и я не лез к нему с вопросами. Но я действительно ценил его стремление достичь результатов.

По плану Алекса я должен отвести Амину в булочную в «Лаунж Герстхоф», где в соседнем баре ресторана нас будет ждать группа наблюдения. Но в последнюю минуту до меня дошло, что глупо тащить мусульманку туда, где подают спиртное. И я вместо этого предложил близлежащий «Макдоналдс».

Мы уселись за перегородкой. Я дал ей прочесть письмо Авлаки на своем ноутбуке.

«Сестра, этот шаг, на который ты отважилась, очень важен, и я молюсь, чтобы ты была готова к нему. Однако позволь мне сказать тебе кое-что из своего личного опыта…

В общем и целом моя жизнь была беззаботной и комфортной. Но мне приходилось жить и в палатках без водопровода, я бывал сильно ограничен в передвижении.

Но позволь мне признаться тебе, что мир и покой в моем сердце, которыми я обязан Аллаху, все пройденные ради этого трудности отвратили меня от моей прежней жизни. Я не променял бы ее на целый мир.

[Проведенные в тюрьме месяцы] стали лучшим периодом моей жизни. Я никогда не думал, что смогу… но смог. Почему? Потому что Аллах мне помог…

Сложность состоит в том, что [ты столкнешься] с ограничением свободы передвижения и общения. Непросто жить в чужой стране, не имея друзей и не зная языка…»

Амина медленно и безо всяких эмоций читала это послание. Потом, оторвав взор от монитора, посмотрела на меня.

— Вы осознаете все последствия? — спросил ее я.

— Да, я готова, — ответила Амина. Иншааллах! — Я хочу посвятить себя исламу и хочу, чтобы шейх Анвар стал моим учителем.

Женщина стала расспрашивать меня о Йемене, но отсутствие у нее опыта поездок в другие страны (ее единственный визит в арабский мир ограничивался курортом в Тунисе) означало, что она имеет смутное представление о жизни, с которой ей предстоит столкнуться. Однако в ее искренности и преданности исламу у меня сомнений не возникло.

Как и просил Авлаки, я объяснил Амине, как посылать зашифрованные электронные письма при помощи программы «Секреты моджахеда».

— Это означает, что и я тоже моджахедка? — спросила она, пристально посмотрев на меня.

— Да, сестра, — ответил я.

У нее на глаза навернулись слезы.

— Я — моджахедка, — прошептала она, дрожа от волнения.

Все детали встречи я в тот же самый вечер передал агентам в номере гостиницы в Копенгагене.

Джордж, местный резидент ЦРУ, был доволен.

— Мы передадим эти сведения в Вашингтон и будем ждать, каков будет следующий шаг.

Британцы все еще не расстались с надеждой на отстранение меня от операции. Во второй половине марта британские коллеги пригласили меня в отель «Айс» далеко на севере Швеции: это дворец чудес, полностью вырезанный изо льда и снега.

Прибыли кураторы из МИ5 — Энди, Кевин и Эмма в шикарном лыжном костюме и сапогах-луноходах. Явился Кланг, не пропускавший ни одного подобного мероприятия. А вот американцев не пригласили.

Мы катались и на собачьих упряжках по снегу, и на джипах и снегоходах по льду.

Во время этой поездки британцы не обсуждали со мной Амину. Наверняка думали, что это будет уж слишком явно и вульгарно, а может, опасались Кланга. Британцы знали датскую разведку, а американцы крупно вложились в затею с Аминой. Но мне кажется, что они просто рассчитывали, что наша встреча в северных снегах заставит меня пересмотреть свои намерения.

Однако операция «Амина» уже началась, и давать задний ход было слишком поздно.

Весенним днем 2010 года я стоял в очереди на регистрацию в аэропорту Бирмингема, собираясь сесть на самолет до Копенгагена, куда меня вызвали на совещание по операции «Амина». Внезапно зазвонил телефон.

Это был Кевин, куратор из МИ5. Он знал, где я.

— Мортен, если ты сейчас туда полетишь, ты должен понять, что мы больше не встретимся, — предупредил меня англичанин.

Я отошел подальше от стойки регистрации. С точки зрения британцев, я встал не на ту сторону, и это было роковое решение.

— Я просто хочу сказать, что мы здорово провели время вместе, — продолжил Кевин. Я не сомневался в его искренности.

— Мы очень недурно поработали. Все это действительно грустно, но ничего не поделаешь — бюрократия.

МИ5 и МИб обрубали концы.

Я очень нервничал во время полета в Копенгаген. Я привык к Кевину, Энди, Эмме, Солнышку и остальным британским кураторам. Англия стала для меня едва ли не второй родиной, и мне казалось, британцы понимали меня лучше датчан. Однако разрыв был окончательным. Датчане предупредили меня, что британцы официально запретили мне читать электронные письма от Авлаки на территории Великобритании. И отныне мне приходилось летать в Копенгаген, чтобы читать их там.

У меня не было времени переваривать разрыв отношений с МИ5 и MИ6. По прибытии в Копенгаген меня привезли на виллу на южном берегу Роскилле-фьорда, милях в 25 к западу от Копенгагена.

Джед сказал мне, что я должен буду купить чемодан для Амины.

— А это ее не насторожит? Просто этот жест может показаться ей странным! — предположил я.

И придумал другой вариант. Я спрошу у Авлаки, что нужно взять с собой Амине в дорогу. Если она поймет, что инициатива исходит от него, никаких подозрений это у нее не вызовет.

Еще Джед показал мне деревянную косметичку, которую я должен был вручить Амине. Объяснять мне, что это следящее устройство, не требовалось. Но подобные вещи неизбежно вызывают подозрение.

Так же считал и Кланг.

— Тебе ни в коем случае нельзя ехать с этой штуковиной — стоит кому-то ее обнаружить, и вам обоим конец, — предостерег он. — Иногда я просто диву даюсь американцам. Они не ведают, что творят.

21 апреля, незадолго до вылета в Вену, я получил ответ от Авлаки.

«У нее не должно быть ничего, кроме чемодана среднего размера и сумки. На всякий случай ей надо взять с собой наличные… Хотя бы 3000 долларов. И билет тоже на всякий случай заказать в оба конца: в аэропорту могут возникнуть непредвиденные обстоятельства».

Авлаки рассчитывал, что я соберу деньги в мечетях Великобритании.

Вообще Авлаки был очень внимателен к деталям: всего за 3 недели до описываемых событий говорили, что, мол, администрация Обамы санкционировала убийство Авлаки[164]. «Нью-Йорк таймс» писала, что Белый дом решился на беспрецедентный шаг — санкционировал ликвидацию Авлаки, хотя тот был американским гражданином, поскольку Авлаки считали активным пособником терактов. Джеда и Джорджа радовал наш успех. Удалось преодолеть еще одну преграду, и их операция впервые позволяла взять Авлаки под прицел. Они прислали мне зашифрованное электронное письмо, в котором Авлаки фигурировал как «Хук». Это была одна из его кличек в кругах джихадистов.

«Наши разговоры о том, что Хук порекомендует ей в связи с ее приездом, по-видимому, даром не прошли!.. И мы считаем, что теперь ты вполне можешь сослаться на указания Хука, предложив сестре взять с собой чемодан… и 3000 долларов… отличная легенда для предстоящей поездки и встречи с ней. Желаем благополучно добраться и удачи, твои братья».

Редчайший случай, когда ЦРУ оставило документальную улику, пусть и зашифрованную.

Ветреным весенним днем мы встретились с Аминой в одном из парков Вены и зашли в турецкий ресторанчик. Я рассказал ей о требованиях Авлаки: о чемодане и о том, что он доверил мне сбор средств на ее поездку.

На следующий день из Вашингтона в Роскилле прилетел Алекс. Кроме Сёрена, сидевшего с нами, остальные датские агенты носили нам с кухни кофе и закуски — лучшее доказательство того, кто в доме хозяин.

— Пришла пора любовных посланий, — сказал Алекс.

Парой недель ранее Авлаки прислал мне видеозапись для Амины и попросил, чтобы Амина перед отъездом тоже записала для него видео. Джед достал из сумки и подвинул ко мне через стол видеокамеру.

И еще надо купить чемодан.

— Мы в точности должны знать его тип, цвет, все остальное, — предупредил Джед. Он предложил «Самсонайт». Купленный в магазине чемодан перед отлетом Амины в Йемен в аэропорту заменят копией со следящим устройством.

Обстановка накалилась. Дружеские подначки и шутки ушли в прошлое. Иногда Алекс ускользал с виллы и шел вниз к причалу, чтобы не слышали его телефонных разговоров. Я заметил, как он жестикулировал, отрывисто говоря по мобильному. Явно отдавал приказы, подумал я. И еще мне показалось, что Джед стал чаще курить. Но меня беспокоило то, что в своем стремлении ускорить операцию ЦРУ упускает важные детали.

Американцы были недовольны тем, что я по собственной инициативе повел Амину в «Макдоналдс», а не в бар/ресторан, который они так тщательно выбрали.

— Мы просим, чтобы на этот раз вы сделали так, как мы сказали, — отчеканил Алекс.

— Просто мне это показалось нелогичным, — парировал я, раздраженный его высокомерием. Но спорить мне не хотелось.

Я сел за составление письма Авлаки о статье в «Нью-Йорк таймс» о санкционированном убийстве.

«Пусть Аллах проклянет за это американцев — нечистых свиней и кафиров», — написал я как истинный джихадист.

Прочитав черновик, Алекс нахмурился.

— Как вы можете такое писать, это просто недопустимо, — недовольно произнес он.

К моему изумлению, первым подал голос Андерс.

— Знаете что? Мы всегда так пишем. У нас, датчан, свои методы, — язвительно сказал он.

Алекс обернулся к молодому датчанину, Андерс не отвел взгляда. Алекс встал и молча вышел через стеклянную дверь в сад.

Чуть позже Кланг отозвал меня на кухню:

— Не волнуйся, Мортен, мы напишем, как было, когда наш друг уедет.

Но передо мной встала еще одна дилемма — кураторы, не зная обычаев салафитов, ее проглядели. Я не мог пригласить Амину в гостиничный номер в Вене и снять ее без паранджи. Это серьезно противоречило моим религиозным устоям. Тем не менее одна возможность оставалась.

К этому времени мы с Фадией перебрались из Бирмингема в соседний Ковентри. Роли Роуд была гораздо привлекательнее бирмингемского Алум Рока. По обе ее стороны высились аккуратные блочные дома еще довоенной постройки. Из Роскилле я приехал с деньгами, якобы заработанными на стройке в Дании, и пока мы готовили ужин, обрисовал план действий.

— Дорогая, помнишь, шейх Анвар говорил мне, что ищет жену на Западе? Ну, так вот — я нашел ему женщину через Facebook. Она из Хорватии.

Жена удивилась.

— Западной женщине захотелось поехать в Шабву? И она там выдержит?

— У нее самые серьезные намерения — она без ума от шейха. Мне надо тебе кое-что объяснить. Мне пришлось съездить в Вену и ее встретить. Об этом меня попросил он.

— Почему ты раньше мне ничего не сказал? — недоумевала Фадия.

Ее задели моя скрытность и встреча с молодой хорваткой в далекой Вене.

— Просто не хотел тебя в это втягивать. Некоторые западные правительства считают Анвара террористом. И потом все произошло совершенно неожиданно.

К счастью, новости Фадия смотрела редко и понятия не имела, что США объявили охоту на Авлаки.

Я взглянул на нее. В ее темных миндалевидных глазах блеснули слезы.

— Иногда у меня такое чувство, что я тебя совсем не знаю, — призналась жена.

— Извини. Но я тут кое-что придумал. Анвар хочет, чтобы я вернулся и записал ее на видео. Ну, чтобы он мог на нее посмотреть. Но один я ехать не могу. Понимаешь, наша религия запрещает встречаться с незнакомой женщиной наедине. Пророк говорит: «Никогда мужчина не бывает с женщиной наедине, третий с ними — Сатана»[165].

Мои слова Фадия восприняла с облегчением, ее успокоило, что моя салафитская вера исключает супружескую измену.

— Так что, — продолжил я после долгой паузы, — не поехать ли нам вместе? Я буду знать, что не запятнаю чести, а ты сможешь завоевать ее доверие. И мы окажем большую услугу Анвару. А потом мы могли бы немного побыть в Вене.

Трюк удался.

27 апреля мы вылетели в Вену. Я подумал, что отправку Авлаки видео его будущей жены нельзя считать «пособничеством терроризму». В любом случае Фадия невольно помогает найти объявленного в розыск. Мы сняли номер в скромной гостинице в центре Вены. Амина пришла в больших модных солнцезащитных очках и черном хиджабе. Я представил ей Фадию и объяснил, что как правоверный мусульманин не могу остаться с ней наедине. К счастью, женщины быстро нашли общий язык. Мне показалось, присутствие Фадии придало Амине уверенности.

Я еще раз спросил ее, действительно ли она хочет выйти замуж за Авлаки. Чтобы убедиться, что таково ее желание.

Мне не давала покоя четверть миллиона долларов, обещанная за роль свата. Походило уже не на борьбу с терроризмом, а на выгодный бизнес. Я подозревал, что американцы хотят убить Авлаки ракетным ударом, едва тот встретится с новой женой, и это меня мучило.

На своем ноутбуке я показал ей записанный Авлаки пятидесятисекундный видеоклип. На розово-цветочном фоне сидел имам в белой тунике, на голове, поверх традиционной белой куфии, повязанный как бандана медно-красный шарф. После всех обрушившихся на него бед я ему почти сочувствовал. Время от времени он поправлял очки. Это была соблазняющая версия видеопроповеди.

«Эта запись сделана специально для сестры Амины по ее просьбе, а также для брата, с которым ты общаешься, который передаст эту запись и заслуживает полного доверия».

«Я молюсь, чтобы Аллах наставил тебя на лучший для тебя путь… лучший во всем, лучший в том, что касается этого предложения».

Он также попросил, чтобы она послала ему видеосообщение.

Услышав его слова, Амина сразу заулыбалась, и глаза ее засияли. Ее поразило теплое отношение к ней человека, которого она так почитала.

Фадия, стоя за камерой, старалась успокоить Амину. Через объектив, в котором было видно только лицо, Амина обратилась к Авлаки. По голосу чувствовалось, как она волнуется.

«Я просто хочу сказать вам, что сейчас я очень волнуюсь и мне очень неловко за себя, но я все равно запишу это. Чтобы вы увидели меня и убедились, что со мной все в порядке. Я сделаю все необходимое, чтобы продолжить идти избранным мною путем… Я пошлю вам еще одно послание, это будет очень личное сообщение — Иншааллах!»

Для меня это было сигналом выйти из номера и оставить женщин одних. На второй записи Амина выглядела совсем по-другому. Сняла хиджаб, светлые волосы рассыпались по черной блузке. Собрала заколкой на затылке подстриженные лесенкой пряди и — отнюдь не случайно — показалась намного моложе. Немного туши для век и блеска для губ сделали ее куда привлекательней. Она явно пыталась обольстить Авлаки.

«Брат, вот так я выгляжу без хиджаба, теперь вы видите мои волосы. Я вам их уже описывала. Теперь вы увидели меня без хиджаба, и я надеюсь, вы довольны — Иншааллах!» — сказала Амина, слегка наклонив голову.

В конце она не без запинки попрощалась с ним по-арабски. Наверняка несколько дней специально учила эту пару слов.

Когда Амина с Фадией закончили записывать это личное сообщение, я вручил ей чемодан — серый «Самсонайт» с жестким верхом.

— Так велел шейх Анвар, — пояснил я.

Амину трясло от волнения.

Обняв Амину, Фадия напомнила ей, что через меня та всегда может с нею связаться, если потребуется совет о семейной жизни в Йемене.

Три недели спустя я встретил ее в «Макдоналдсе» около йеменского посольства в Вене. Я передал ей 3000 долларов наличными, якобы собранных для нее «братьями» в Англии, а на самом деле из Министерства финансов США.

Я показал ей, как написать заявление для поступления в Институт арабского языка в Сане. В нужное время там появятся посредники Авлаки и заберут его новую невесту.

— Шейх сказал, чтобы вы сняли хиджаб перед тем, как войти в посольство, — напомнил я ей.

Авлаки специально настоял на том, чтобы Амина вошла в посольство без хиджаба — так меньше подозрений. И хотел, чтобы в Йемен она летела в европейской одежде. Даже составил для меня фетву с разрешением. Стремление не вызвать ни у кого подозрений отодвинуло на задний план все религиозные соображения.

В посольстве никто не удивился тому, что эта симпатичная блондинка из Хорватии собирается в Йемен — изучать арабский язык, и Амину заверили, что виза будет готова уже на следующий день. Амина очень обрадовалась, но и разволновалась. Ей предстояло сжечь за собой все мосты и отправиться в неизвестность.

Мои покровители из ЦРУ настаивали на том, чтобы Амина не летела в Йемен прямым рейсом. Я привел ее в офис авиакомпании «Туркиш Эйрлайнс» в Вене. И еще вручил ей новенькие всепогодные сандалии для Авлаки и выданный мне ЦРУ электронный карманный словарь арабского языка с вмонтированным устройством слежения.

Отыскав кафе, где не подавали спиртное, мы уселись за столик на улице. Еще раз повторили все детали предстоящей поездки. Теперь, когда нам предстояло скорое расставание и я понял, что вряд ли увижу эту женщину снова, я внезапно почувствовал прилив нежности к ней. Мне даже захотелось защитить ее от собственной наивности.

— Не знаю, как и когда смогу вас отблагодарить, — сказала она, прощаясь со мной. — Но вы так много для меня сделали. Да вознаградит вас Аллах.

Ее прощальные слова запали мне в душу. Она была очень благодарна мне, но я понимал, что подвергаю эту женщину серьезной опасности. Я не мог знать ни о том, сработает ли план американцев, ни о том, что вообще будет дальше. Уходя, я оглянулся. Ее светлые волосы скрывал хиджаб. Потягивая кофе в этом кафе и наблюдая за элегантно одетыми жителями Вены, она казалась такой хрупкой и беззащитной.

Аллах меня не вознаградит, а Дядя Сэм может.

В день ее вылета я встретился со своими датскими и американскими кураторами на вилле в Хорнбеке. Было начало июня и один из тех бесконечных скандинавских летних вечеров, когда сумерки начинаются не раньше 11 вечера.

Прежде чем я открыл бутылку пива, Джед и Джордж велели мне отправить Авлаки зашифрованное электронное письмо о вылете Амины. Он намекал, что его эмиссары провезут к нему Амину из Саны не раньше чем через месяц, а то и два после ее прилета в Йемен. Поэтому ЦРУ нервничало.

Я написал следующее:

«В Йемене она будет совершенно одна, и ждать месяц или даже две недели для нее слишком долго, поскольку ей придется постоянно скрывать, кто она… Попытайся договориться, чтобы Амину забрали пораньше, ей нужна поддержка, она ведь совершенно одна».

Собралась вся датская команда — Сёрен, Кланг, Трейлер, Йеспер, аналитик Андерс и, разумеется, главный Шеф Томми. Будду отпустило, и его тоже решили пригласить. Он сел на диету — мы тут же прозвали его «Будда облегчений». Джед поджаривал на гриле стейки, и атмосфера в отсутствие Алекса была непринужденной.

Джед получал по телефону СМС о том, что Амина через Загреб, Вену и Стамбул вылетела в Йемен. И наконец, пришло подтверждение, что она приземлилась в Сане. Все бросились обниматься и хлопать друг друга по спинам.

На следующий день Амина прислала мне из Саны зашифрованное сообщение о благополучном прилете. Как и договаривались, она купила йеменскую SIM-карту и послала мне свой новый номер. В тот же день я отправил его Авлаки по электронной почте.

«Поздравляю тебя, брат, — кинул мне СМС Кланг. — Теперь ты богатый человек. Очень богатый».

Вознаграждение мне вручили несколько дней спустя в люксе отеля «Краун Плаза» под Копенгагеном. Вместе с резидентом ЦРУ Джорджем Кланг пригласил меня следовать за ними к лифту. Он шествовал с важным видом, держа в руке тонкий черный портфель.

Когда мы добрались до номера, я заметил, что портфель прикован цепочкой к запястью Кланга, и явно неспроста.

— Угадайте шифр, — с улыбкой попросил Джордж.

Я задумался.

— Попробуйте 007, — продолжал с хитрой улыбкой Джордж.

Я попробовал, последовал щелчок, и кейс открылся. В нем лежали пачки стодолларовых купюр. В каждой из 25 пачек по 10 000 долларов.

— И как мне все это обменять? — спросил я.

— Это уже ваша забота, — хохотнул в ответ Джордж.

Странное чувство не покидало меня, пока я ехал на поезде в Корсёре к матери. Знали бы мои попутчики, что в этом черном кейсе, зажатом между коленей.

— Бог ты мой, это все за наркотики? — ахнула мать, смеясь. Она знала, что я теперь работал на ПЕТ, но понятия не имела, чем именно я занимаюсь, и уж, конечно, и догадаться не могла, что я получил такую прорву денег за операцию «Амина». Я щелкнул этот набитый деньгами кейс на телефон. Паренек из Корсёра, не раз отсидевший в тюрьме преступник, приволок матери 250 000 долларов от американского правительства.

В конце июня, после долгого и томительного ожидания я получил зашифрованные послания от Авлаки и Амины. Они встретились на подконтрольных племенам территориях.

— Аль-Хамду ли-Ллях! Все отлично, — написала она. — Все идет хорошо и по плану.

И тут же как гром среди ясного неба.

— Я так и не смогла забрать из института свой чемодан, и мне теперь нужно покупать почти все, что в нем было.

Я беспомощно уставился на экран. Значит, никакого следящего устройства при ней нет. «Аль-Каида» приказала ей уложить вещи в пакет, а всю электронику оставить. Для проверки в комнату Амины в Сане американцы направили осведомительницу. Их взбесило, как один-единственный добросовестный боевик «Аль-Каиды» сорвал их тщательно расставленную ловушку.

Исход операции «Амина» явно разочаровал американцев, но не Анвара аль-Авлаки.

«Аль-Хамду ли-Ллях! Мы поженились. Да вознаградит тебя Аллах за все твои труды. Но я, судя по твоему описанию, ожидал, что она другая. Я не говорю, что ты обманул меня или что-то в этом духе… нет, я не обвиняю ни тебя, ни твою жену, я считаю, что вы старались от всей души… — писал он мне. — Итак, она оказалась другой — не такой, как ты описал, а лучше! Машаллах — она оказалась лучше, чем я ожидал, и лучше, чем ты ее описал!:)»

Если Авлаки мое сватовство осчастливило, то ЦРУ, и в особенности Алекса и Джеда, потрясло, что их ставка на Амину с треском провалилась.

Датская разведка, похоже, расстроилась несильно. Намечалась поездка в Барселону, которую Сёрен, Кланг и Йеспер назвали «отчетом». Меня из аэропорта Барселоны на взятом напрокат BMW привезли в шикарный пентхаус с видом на главную улицу города.

— Вечером развлечемся немного, я все организовал, — объявил Сёрен, когда мы потягивали шампанское.

После ужина в одном из лучших ресторанов города мы, проехав через распахнувшиеся перед нами ворота, оказались во дворе уединенной виллы. Сёрен вручил хозяйке увесистую пачку евро, и нас провели в полумрак бара. На кожаных диванах в ленивых позах восседали девушки в переливающихся шифоновых платьях и туфлях на шпильке. Они не шли ни в какое сравнение с девицами, околачивавшимися в «Андеграунде» в Корсёре, но в глазах была та же пустота.

Это был явно не тот отчет, на который я рассчитывал.

Кураторы один за другим исчезали в сопровождении девиц, а меня из раздумий вывела миниатюрная женщина, представившаяся Олей из Молдовы. Но мысли занимала только Амина. Стоило мне подумать о том, что эта светловолосая хорватка где-то в глубоком тылу «Аль-Каиды» укладывается в постель с одним из самых разыскиваемых всеми мировыми разведками мужчин, как мне становилось очень не по себе.

Взяв за руку, Оля потащила меня к одной из спален в коридоре. Я сказал ей, что, дескать, не могу с ней, потому что я женат.

— Не хочешь просто поболтать? — со вздохом спросила она.

Оля явно с облегчением вздохнула, когда я спросил, нельзя ли здесь раздобыть наркотики. Мне требовалось заглушить гложущее меня чувство вины за ту опасность, которой я подверг Амину. Оля подошла к висевшей на стене комнаты картине маслом и извлекла из-под рамы флакон с белым порошком.

На кокаин я снова подсел в начале года, поняв, что способствовал убийству вождя племени Абдуллы Мехдара. Его гибель просто не выходила у меня из головы. Некоторое время чувство вины меня просто парализовало. Но после дозы у себя в доме в Бирмингеме я пусть на пару часов от него избавлялся.

Наклонившись к Оле, я уже собрался занюхнуть дорожку, как кто-то ворвался в комнату. Это был Кланг.

— Что ты, черт возьми, творишь? — закричал он. — Прекрати!

— Почему?

— Пока ты с нами, нельзя.

— Черт вас всех побери, почему мне нельзя? — разозлился я. — Если я кому и врежу, так только себе. Вы развлекаетесь с этими бабами, а их, может, работорговцы поставляют. И вообще ты не испанский полицейский.

Тот визит в Барселону сильно охладил мои отношения с датскими кураторами. Мне стало интересно, в курсе их начальство, что они творят в так называемых зарубежных командировках? Или датская разведка и вправду прогнила насквозь?

Скоро ответы на кое-какие вопросы я узнал.

Глава девятнадцатая Новое прикрытие Лето — зима 2010 года

После провала операции «Амина» американцы контакты со мной заморозили.

— Они тобой недовольны, — сообщил мне Кланг. — Ты получил четверть миллиона долларов, Авлаки — красивую блондинку, а Большой брат — твое милое письмецо, — потешался он.

Я отправил Алексу раздраженное электронное послание, раскритиковав методы работы американцев и напомнив, что мою двойную игру датчане задумали первыми, когда они даже не подозревали о моем существовании.

Какое-то время казалось, что двойная игра снова станет исключительно достоянием датчан. Британцы исчезли, американцы продолжали оплакивать дорогостоящий провал. Но я не унывал. Понимал, что приятели-джихадисты скоро со мной свяжутся.

Все силы я отдавал новому предприятию — «Сторм Бушкрафт» — компании по организации разного рода поездок с приключениями. Зарегистрировал я ее в Великобритании. Некоторые джихадисты Бирмингема заинтересовались, на какие деньги я зачастил в Йемен и Восточную Африку. Я решил прикрыться легендой, что хорошо зарабатываю на продаже наркотиков, но мне позарез требовалось надежное прикрытие[166].

Приключенческий туризм был моей второй натурой. Я всегда любил отдых на природе и еще мальчишкой ставил палатки в окрестностях Корсёра. Мне очень понравились тренировки на выносливость с британцами в Авморе. А после поездки в марте 2010 года с агентами британской разведки в отель «Айс» на севере Швеции я побывал еще севернее в составе арктической экспедиции. Холод был такой, что трудно дышать, а солнце садилось, едва взойдя. Но я был в своей стихии — изучал способы выживания в Арктике, охотился, раскладывал костры.

Экспедицией руководил Тоби Кауэрн из резерва морской пехоты. Его очень ценили в кругах путешественников-исследователей. Кауэрн подготовил команду, в 2006 году победившую на соревнованиях «Полар Челлендж» — гонках до Северного полюса. Тоби отличался жизнелюбием и невероятной выносливостью. Когда по вечерам мы почти все валялись в своих иглу, не в силах пальцем шевельнуть, Тоби спокойно читал при свете факела.

Я видел, что Тоби готов к большему, чем просто учить людей выживанию в суровых условиях Арктики. Его угнетало, что из-за травмы спины он не может, как многие его товарищи из Королевской морской пехоты, участвовать в операциях в Афганистане.

Я хорошо понимал, что именно такого человека западной разведке следовало внедрить в круги джихадистов за границей. Тоби Кауэрн прекрасно знал, как действовать в чрезвычайных ситуациях, а смуглый цвет лица делал его похожим на уроженца Ближнего Востока.

— Тебе не хотелось бы заняться чем-нибудь поинтереснее? — спросил я его однажды, когда мы тащились по снегу.

— Что ты имеешь в виду?

— Ну, чем-нибудь, что как-то связано с разведслужбой?

— А почему ты об этом спрашиваешь? Сам-то ты кто по профессии?

Я, не вдаваясь в детали, обрисовал ему, чем занимаюсь.

— Мне кажется, тебя оценили бы. Не хочешь встретиться с моими друзьями из разведки?

— Почему бы и нет? — ответил Тоби.

В самый разгар операции «Амина» я представил Тоби Кауэрна Клангу, Сёрену и Андерсу. Это произошло на вилле в Роскилле-фьорде. Мы убедились, что американцев там уже нет. На время разговора Тоби с кураторами мне приказали выйти, и я решил прогуляться по побережью.

— Этот парень нам нравится, — подытожил Кланг, когда я вернулся.

Скоро Тоби уже работал со мной в компании «Сторм Бушкрафт», когда я с ее помощью пытался продолжать сотрудничать с разведслужбой. Мне удалось убедить радикальных исламистов, что фирма служит надежным прикрытием моей работы для дела джихада. А на самом деле я замыслил еще глубже внедриться в их круги.

Я дотошно выстраивал компанию, закупал транспортные средства и снаряжение для активного отдыха. Даже связался с Мареком Самульски, обращенным поляком из Австралии. Познакомились мы в экстремистских кругах в Сане, создавая веб-сайт и страницу на Facebook. После высылки из Йемена он переехал в Южную Африку, где работал веб-дизайнером, но датская разведка подозревала, что у него остались связи с радикалами. За 5000 долларов Самульски согласился сделать сайт, чем, сам того не ведая, помог мне заложить основы будущей работы против «Аль-Каиды».

Ради фотографий и других подтверждений рекламы веб-сайта я на самом деле организовывал путешествия из Северной Европы в отдаленные уголки мира, причем по ценам ниже рыночных, и даже нанял двух помощников.

Мои вылазки на природу также служили средством привлечь внимание боевиков, мечтавших об участии в джихаде.

В тот же год — но до разрыва с МИ5 — я внедрился в группу британских пакистанцев, тренировавшихся в одном из спортзалов иммигрантского района Бирмингема. Слух о том, как я по просьбе Авлаки организовал для него видеоконференцию по сбору средств среди врачей Рочдейла, распространился со скоростью лесного пожара и, как и было задумано, помог мне заручиться доверием молодых пакистанских радикалов.

Примостившийся за закусочной спорткомплекс, именуемый местными «Джимми» — бетонно-металлический барак, где на первом этаже занимались боевыми искусствами и боксом, а на втором располагались тяжелоатлетический зал и молельня. Для поднятия духа в спортзале через громкоговоритель транслировали исламские песнопения. На стенах висели плакаты и листовки с рекламой пейнтбола. Большинство постоянных клиентов явно сидели на стероидах, некоторые носили длинные салафитские бороды.

Хозяин, Джимми, пакистанского происхождения британец лет сорока с небольшой проседью в длинной бороде. Призвание он нашел в приобщении слонявшихся по улицам и пристрастившихся к наркотикам молодых британских пакистанцев к спорту, а потом к наставлению на путь истинного ислама. Лучшего, чем этот спортзал, места для насаждения фундаментализма просто не отыскать.

Джимми и посещавшие спортзал молодые радикалы очень почитали меня за личное знакомство с Авлаки. После тренировок мы слушали интернет-проповеди имама. Некоторым из собиравшихся радикалов было под тридцать. Немногословный Джуэл Аддин собирал деньги на «религиозные» нужды с окрестных мусульман. А вот тучный Анзал Хусейн был неугомонен и из суфизма резко перешел в салафизм, отрастил и окладистую бороду. Он слыхал о моих тренировках для «Мухаджирин» в Бартон Хилс и попросил меня организовать подобные занятия для его группы.

И в один из выходных дней мы всемером втиснулись в помятую «Мицубиси Паджеро» и поехали в Уэтерби в Йоркшире. За 2000 долларов в год я арендовал у местного фермера небольшой участок леса посреди полей.

Скоро выяснилось, что эти парни явно пересмотрели видеороликов на YouTube. Когда мы прибыли к месту назначения, Анзал и двое других с портативными радиостанциями вышли из машины.

«Аллах акбар», — озираясь в лесу, страстно зашептали они. Сначала я просто онемел.

Войдя в раж, Анзал принялся рубить мачете молодые деревца. Еще один присоединился к нему с топором.

— Не рубите деревья! Они тоже творение Аллаха! — крикнул я.

Анзал замер с мачете в руке.

— Ты правильно понимаешь Аллаха, брат, — произнес он с сильнейшим бирмингемским акцентом.

Анзал вместе с другими обменивались по переносным радиостанциям джихадистскими призывами. «Ас-саляму алейкум Аллах аль-Муджахидин!»

На следующее утро сразу после утренней молитвы Анзал схватил пневматическую винтовку и не спеша направился в глубь леса.

— Надо кроликов пострелять, — сообщил он.

Я почувствовал себя явно не в своей тарелке.

И вдруг Анзал замер на месте и побледнел. Прямо на нас двигался какой-то мужчина с черной собакой. Это был фермер, доктор Майк, живший неподалеку от леса. Он решил с нами поздороваться. Пес был настроен миролюбиво, звали его Билли. Билли довольно вилял хвостом и был рад встрече с чужаками. Что же касалось доктора Майка, то он очень удивился, встретив в лесу толпу молодых людей с горящими взорами и окладистыми бородами. Майк взял собаку за ошейник. Анзал отпрянул, будто увидал демона — в фундаменталистских кругах черных собак часто считают воплощением дьявола.

Когда я потом смотрел фильм «Четыре льва», одна из сцен вдруг показалась мне до боли знакомой.

Кончилось тем, что доктор Майк сообщил об увиденном в лесу местной полиции. Во время нашей следующей встречи куратор из МИ5 Энди кипел от возмущения.

— Что, черт возьми, ты себе думаешь? Куда тебя понесло без нашего разрешения? — рявкнул он.

Сотрудникам британской разведки меньше всего хотелось из газет узнавать, что агент МИ5 тайком тренирует потенциальных террористов.

МИ5 допустила ошибку, несмотря на информацию, представленную мной об этой группе. Несколько человек из нее 30 июня 2012 года — всего за пару дней до начала Олимпийских игр в Лондоне — снова направились в Йоркшир.

Только теперь они прихватили с собой целый арсенал самодельного оружия — мачете, кухонных ножей, обрезов, самодельную взрывчатку и импровизированную бомбу из фейерверков и шрапнели, похожую на ту, что потом применили террористы в Бостоне. Изготовили ее по руководству из интернет-журнала «Инспайр»[167], издаваемого Авлаки.

Целью атаки был митинг «Лиги английской обороны» — экстремистской антиисламской группировки — в Дьюсбери, Западный Йоркшир. Лишь по случайности он закончился до появления пакистанцев. Хотя я еще за пару лет предупреждал о них МИ5, нашла оружие и раскрыла планы террористов дорожная полиция — остановив из-за отсутствия страховки машину, на которой группа возвращалась в Бирмингем.

В автомобиле полицейские обнаружили послание «Лиге английской обороны»: «Сегодня день возмездия… за ваше богохульство над Аллахом и его посланником Мухаммедом. Смерть мы любим больше, чем вы — жизнь…»

Впоследствии выяснилось, что в сентябре 2011 года Аддин чудом избежал ареста при взятии бирмингемской группы, готовившей теракт в Великобритании. Нескольких из заговорщиков, в том числе двух главарей группировки, весной 2011 года прошедших подготовку в пакистанских лагерях «Аль-Каиды», я знал по спортзалу «Джимми» и кругам радикалов Бирмингема. Службы безопасности подозревали, что Аддин был участником террористической группировки и собирал для нее деньги, но тогда его не арестовали.

Инцидент с «Лигой английской обороны» поднял тревожные вопросы. За Аддином следили всего за пять дней до того, как его люди отправились в Дьюсбери, но без внедренной агентуры подготовку теракта в МИ5 проморгали. Филеры видели, как он заходил за ножами в магазин, но внутрь не пошли.

В июне 2013 года Анзала Хусейна, Джуэла Аддина и еще троих моих знакомых[168] приговорили к длительным срокам тюремного заключения за покушение на теракт против членов «Лиги».

Но когда они планировали теракт против «Лиги», я уже давно не сотрудничал с МИ5 из-за отрицательного отношения британцев к операции «Амина».

Я давно повзрослел и стал отцом, но так и не научился распоряжаться деньгами. Вместо того чтобы приберечь 250 000 долларов, я потратил большую часть на «Сторм Бушкрафт» и путешествия. Датская разведка была в восторге — из-за скандинавских сомалийцев, толпами вступавших в «Харакат аш-Шабаб», они давно мечтали заиметь глаза и уши в Восточной Африке и получили их даром.

Несмотря на поддержку эфиопского вторжения и защищавшие правительство силы Африканского союза, «Харакат аш-Шабаб» взял под контроль большую часть Центрального и Южного Сомали. И в его рядах сражалось много этнических сомалийцев из Европы и Северной Америки. Кое-кто из них уже вернулся в Северную Европу, в том числе молодой боевик Мохаммед Джил. Датчане установили, что Джил тесно связан с «Харакат аш-Шабаб» и руководством «Аль-Каиды» в Восточной Африке[169], завоевав авторитет во время пребывания в 2000-х годах в Кении.

В январе 2010 года Джил на такси направился на улицу в Орхусе, где жил карикатурист Курт Вестергор. Радикальные исламисты ненавидели Вестергора за карикатуры на Пророка Мухаммеда, напечатанные в 2005 году в датской газете. Вооруженный топором и ножом, Джил подошел к парадной двери и разбил стекло. Вестергор успел спрятать пятилетнюю внучку и войти в надежно защищенное помещение[170].

Когда несколько минут спустя прибыла полиция, Джил оказал ей вооруженное сопротивление, но полицейские прострелили террористу левую руку и правую ногу и арестовали[171].

Я встретил Джила за месяц до нападения. Датская разведка попросила, чтобы я связался с Кеннетом Сёренсеном, вернувшимся в Данию приятелем по Сане. Мы пошли в сомалийскую мечеть в Копенгагене и столкнулись с Джилом, и Сёренсен предложил вместе пообедать. Тогда в Джиле меня ничего не насторожило, но сойдись я с ним поближе, не исключено, я понял бы, что он готовит теракт[172].

Для меня всплеск терроризма в Восточной Африке — в Сомали, в Кении — стал призывом к действию. Я полагал, что бизнес, связанный с организацией активного туризма, предоставит нам с Тоби необходимое прикрытие для налаживания контактов с «Харакат аш-Шабаб». Но сначала мне следовало снабдить Тоби легендой для благовидного обоснования нашего партнерства.

Тоби долго отращивал бороду. Я учил его всему, что узнал об исламе и исламистах, с которыми постоянно общался, выложил не одну тысячу долларов на курсы руководителей экспедиций. Наша электронная переписка пестрела арабскими выражениями и исламскими цитатами, создавая наглядные и убедительные доказательства его приверженности исламскому фундаментализму.

Я принялся распускать слухи среди знакомых радикалов Великобритании, что у меня появился выход на обратившегося в ислам резервиста морской пехоты. Я представил Кауэрна Рашиду Ласкару, одному из приятелей из Саны, вернувшемуся в Великобританию, а также многим радикалам в Лутоне. Я заручился одобрением и поддержкой плана Авлаки.

«Рад слышать новости о твоей неправительственной организации (НПО) и, Иншааллах, ты — именно тот, кто нужен для такой работы. Это хороший долгосрочный план и в будущем поможет решить массу проблем», — писал он мне.

Но главный прорыв произошел именно по инициативе «Харакат аш-Шабаб». В зашифрованных электронных письмах я в общих чертах обрисовал Варсаме и Икрима, как моя компания упростит для меня получение денег и поставки для группы в Сомали: палатки, гамаки, солнечные батареи, устройства водоочистки, GPS-пеленгаторы.

«НПО — действительно надежное прикрытие для нашего дела», — писал мне Варсаме.

Икрима, восходящая звезда «Харакат аш-Шабаб», был от «Сторм Бушкрафт» в восторге. В письме ко мне спрашивал: «…как у тебя дела? Подойдет ли для размещения Шомпол? Как регистрация и вся бумажная волокита? Это станет очень хорошим проектом для всех мусульман».

И закончил: «Да благословит Аллах этот проект и сбережет от глаз и подозрений кафиров».

Шомпол — заповедник в Восточно-Африканской рифтовой долине на юге Кении, одно из мест, которые я присматривал для размещения лагерей «Сторм Бушкрафт». Его главное преимущество — район отдаленный, и любопытных глаз можно не опасаться.

Одобрение проекта Икримой было очень важно. Его влияние в «Харакат аш-Шабаб» подкреплялось моими деньгами и снаряжением, а время, проведенное в Европе, обеспечило ему широкие и надежные связи в среде тамошних экстремистов. Он курировал всех заграничных и западных боевиков, прибывающих в «Харакат аш-Шабаб», большинство из них останавливались в Найроби.

Связи Икрима с АКАП укрепляли его авторитет в «Харакат аш-Шабаб». Этим занялся я с западными кураторами. В сентябре прошлого года в Шабве Авлаки признался мне, что АКАП располагает арсеналом противотанковых ракет, захваченных в ходе операции против нескольких военных конвоев. Я передал эту новость Икриме, и тот заинтересовался.

«Продадут ли нам братья полученные ими противотанковые ракеты и есть ли у них оружие, способное поражать танки на дальнем расстоянии? Как у израильтян? Есть у них ручные гранатометы?» — интересовался он.

Икрима попросил напрямую связать его с Авлаки, которого он называл «Хуком». В начале 2010 года они обменялись зашифрованными посланиями и принялись разрабатывать план о направлении новобранцев «Харакат аш-Шабаб» для соответствующей подготовки в Йемен перед отправкой их в бой или, что куда опаснее, на совершение терактов в западные страны.

«Что касается отправки их туда, где сейчас находится Хук… то сам Хук мне сказал, что они хотят сначала обучить братьев, а затем вернуть их обратно или отправить на Запад», — сообщил мне позже Икрима.

Я зачастил в Кению и даже встретился там с эмиссаром «Харакат аш-Шабаб». Местные разведслужбы, судя по всему, не могли справиться с наплывом желающих вступить в террористическую группировку и пресечь вербовку молодых кенийских мусульман. Я посылал Варсаме или Икриме электронное письмо, а они в ответ присылали номер телефона для звонка. Звонил я, пользуясь SIM-картой компании «СафариКом».

Любимым местом встреч был отель «Париж» в Найроби. Именно там я познакомился с низкорослым кенийцем в очках, курьером двух моих контактов в «Харакат аш-Шабаб». Он заговорил по-арабски, но я настоял, чтобы мы говорили на английском, дабы не привлекать внимания. Я вручил ему 3000 долларов для Варсаме, выданные датской разведкой для поддержания моего авторитета. Перед уходом он попросил меня дать ему мобильный, по которому я ему звонил.

— Нам надо его проверить, — пояснил он. С телефона я звонил датским кураторам, поэтому времени на раздумья не было.

— Свой телефон я никогда никому не даю. И нашему общему другу это хорошо известно, — отрезал я.

Андерс из датской разведки потом признался, что мне повезло — по имевшимся данным, люди «Харакат аш-Шабаб» сумели проникнуть в «СафариКом», восточноафриканскую компанию мобильной связи. Заполучи они мою SIM-карту, им удалось бы узнать, куда я звонил.

Пару дней спустя после описанной встречи террористы-смертники «Харакат аш-Шабаб» взорвали себя в баре регбийного клуба, где болельщики смотрели финал чемпионата мира — погибло свыше 70 человек[173]. Многие заговорщики были кенийцами[174]. Икрима потом признался мне, что его эмиссара арестовали в Кении за пособничество в подготовке теракта. Закручивание гаек в Кении означало, что отныне тому опасно выезжать из Сомали на встречи со мной в Найроби. Я так и не узнал, причастен ли он к теракту в Кампале, но я догадывался, что Икрима играл в террористической группировке отнюдь не последнюю роль. Он наладил прочные контакты с кенийскими боевиками, связанными с «Харакат аш-Шабаб», и рассказывал мне о том, что регулярно приезжает в Уганду.

Мои переговоры с кенийскими властями и племенем масаи о создании туристского лагеря затянулись. Помимо Шомполе я попытался арендовать захудалый курорт у плотины Масинга, построенной для гидростанции на реке Тана.

Однако расходы быстро росли. Деньги стремительно утекали сквозь пальцы, с момента получения четверти миллиона долларов от ЦРУ я так и не добился заметной прибыли. В кенийское предприятие я вложил свыше четверти всех средств, но просто выбросил деньги на ветер. Прочной основы для перехода на новый уровень разведывательной работы я не создал. И если датчане, пусть морально, меня поддерживали, британцы явно не пришли бы в восторг, узнав, что я вовлек в свою схему их соотечественника. Просочись к ним информация о том, что служащий Королевского морского резерва стал пособником джихадистов, без объяснений не обошлось бы.

В конце 2010 года Тоби Кауэрн планировал перебраться со своей шведской «Арктической базы» в Кению, но его вызвали[175] в британское посольство в Стокгольме. Сотрудник МИ5 отвел его в заднюю комнату и заявил, что ему лучше отказаться от участия во всех связанных со мной планах. Агент даже не удосужился объяснить Тоби, почему он должен забыть об этом проекте. Возможно, в этом не было нужды. Сама мысль о связи резервиста Королевской морской пехоты с «Харакат аш-Шабаб» слишком рискованна. У Тоби не оставалось иного выхода, кроме как продолжать соответствовать своему статусу в Британии, а мое кенийское предприятие стало разваливаться по частям.

Мое доверие к кураторам не укрепила их просьба принять участие в операции, способной погубить мое прикрытие.

Датская разведка выяснила, что группа радикалов закупила у копенгагенского наркоторговца партию АК-47. Покупатели были шведами арабского происхождения, и кое-кто из них уже отправился на поля сражений джихада.

Возглавлял группу тунисец лет 45. Он недавно вернулся из Пакистана, где подозревался в связях с боевиками «Аль-Каиды»[176][177].

Кланг спросил меня, не мог бы я поехать в Копенгаген, где оставались некоторые члены этой группы.

— Мы полагаем, что они ведут разведку целей. Хотелось, чтобы ты на них вышел и выяснил их планы, — объяснил он.

Если Кланг допускал, что мне удастся, не вызывая подозрений, сблизиться с членами группы, готовившей теракт в Копенгагене, это говорило о недостатке профессионализма и просто здравого смысла.

— Ты в своем уме? — прямо спросил я. — Я их в глаза не видел — думаешь, мое появление не вызовет у них подозрений?

Данных наружного наблюдения как шведской, так и датской разведки вполне хватило, чтобы помешать их планам. Пару недель спустя, ранним утром 29 декабря, эта четверка проехала по Эресуннскому мосту от Мальмё до Копенгагена. В машине пулемет, боеприпасы, глушитель и десятки пластмассовых контактных манжет. Служба радиоперехвата сообщила, что через несколько дней они планируют напасть на редакцию копенгагенской «Юлландс-Постен», газеты, первой опубликовавшей те самые карикатуры на Пророка Мухаммеда[178].

В тот же день все четверо были арестованы. Шведский гражданин йеменского происхождения, подозреваемый в том, что был инициатором и вдохновителем теракта, скрылся и избежал ареста. А вскоре направился в Йемен[179].

В один из серых дней начала декабря я приземлился в Хитроу рейсом из Кении. Погода была под стать настроению. Может, пора завязывать с этими играми в шпионов? Слишком часто мне стали ставить палки в колеса, сводя на нет все попытки помочь датскому правительству даже за собственные деньги.

С другой стороны, я больше десяти лет входил в круги джихадистов. За это время я изучил их сети, группы и отношения в этих группах, пусть даже не всегда мог точно предсказать, кто именно из потенциальных джихадистов готов совершить теракт.

И вскоре — в декабре 2010 года — я еще раз убедился, насколько это действительно непросто. Человек, готовивший широкомасштабную бойню, въехал в центр Стокгольма на машине, имея при себе несколько самодельных взрывных устройств. Он припарковался на оживленной в канун Рождества торговой улице и отправил в шведскую разведку и в СМИ электронные письма с заявлением, что мстит за публикацию в шведских газетах карикатур на Пророка Мухаммеда и за участие шведов в войне в Афганистане. Затем поджег автомобиль и спрятался.

Он хотел дождаться, когда у пылавшего автомобиля соберется толпа зевак, и привести в действие бомбу на сиденье. А когда охваченные паникой люди побегут в его сторону, взорвать остальные бомбы у себя на теле и в рюкзаке.

Бомба в машине не сработала. Камеры слежения зафиксировали, что на соседней улице человек пытается подорвать себя. В течение десяти минут он пытался привести в действие взрывное устройство, закрепленное на животе. В конце концов, часть бомбы взорвалась, уложив его на месте, больше никто не пострадал[180].

В тот же день я выяснил, что погибший террорист-одиночка был моим бывшим лутонским приятелем Таймуром Абдульвахабом аль-Абдалы. Мы познакомились с ним в универмаге и вместе играли в футбол. Из всех своих знакомых в Лутоне я считал его совершенно неспособным совершить теракт. Более того, в наших спорах он часто критиковал меня за радикальные взгляды. Но это было 6 лет назад.

После прохождения подготовки в Ираке Таймур действовал один. Кажется, никто из радикалов Лутона понятия не имел, что он готовил атаку, за исключением Нассердина Менни[181], беженца из Алжира, впоследствии осужденного за предоставление Таймуру денег на подготовку теракта. Может, поддерживай я свои английские контакты, я бы узнал о его поездке в Ирак и одно это меня бы насторожило. Однако после размолвки разведслужб мне запрещалось работать в Великобритании. Потому я рассмеялся, когда из Копенгагена позвонил Кланг.

— Британцы попросили, чтобы мы связались с тобой насчет Таймура. Ты знаешь его друзей в Лутоне?

— Не думаю, что в Лутоне он дружил с радикалами, по крайней мере, когда я там был и в последний раз его видел — уже больше пяти лет назад.

Мысль о том, что британцы могут по желанию меня отстранять и задействовать, казалась смехотворной. Однако вскоре я убедился, что не только они решат меня вернуть, когда я снова понадоблюсь.

Глава двадцатая Цель — Авлаки Начало 2011 года — лето 2011 года

В начале 2011 года в моей разведывательной работе наступило затишье. Датчане продолжали платить мне гонорар, но в операциях за рубежом я не участвовал. Я полностью сосредоточился на развитии фирмы «Сторм Бушкрафт». Теперь я рассматривал предприятие как вполне реальный бизнес, а не прикрытие. В конце концов, я вложил в него не чьи-то, а свои деньги. И стал подумывать о новой жизни. Переговоры о приобретении курорта у плотины Масинга в Кении, в конце концов, вступили в решающую фазу. Несмотря на мое истощающееся банковское сальдо, я выплатил 20 000 долларов за возможность приобрести курорт в течение года.

Большая часть зимы прошла в размышлениях на разные темы в доме в Ковентри. Повседневная жизнь представлялась мне до убожества приземленной. Наводившее тоску небо и короткий световой день усугубляли чувство неудовлетворенности. Хотя британцы разорвали со мной связи, я все еще числился в активе датской разведки и должен был изображать Мурада Сторма, фанатичного экстремиста. И эта жизнь во лжи начинала меня угнетать. Дело стоило продолжения? Временами я боялся возвращения Абдуллы Мехдара и Амины и, заглушая страх, обратился к проверенному средству — кокаину, нюхая его в одиночестве у себя дома.

В феврале я прочел в Facebook, что моя средняя школа в Корсёре организует встречу выпускников. И тоже решил приехать. Я потерял контакт почти со всеми школьными друзьями в Корсёре, и провести выходные в их компании показалось мне неплохой затеей. Однако в последнюю минуту я отказался — из страха, что кто-нибудь непременно выложит в Интернет фото с торжества, на которых я веселюсь в обществе кафиров. И я снова замкнулся в темнице самоизоляции.

Труднее всего для меня в то время была необходимость постоянно лгать Фадие. Кокаин я прятал так, что она не могла его найти. Но приходилось объяснять ей частые отлучки за границу, источник денег для «Сторм Бушкрафт» и то, как проходили переговоры в Кении. Жене я сочинил целую легенду, в которую она, судя по всему, верила. Я рассказывал, что, вернувшись в лоно ислама, повстречал в Сане правоверных мусульман — из Йемена и Саудовской Аравии, — мечтавших учредить в кенийской глуши обитель для набожных молодых людей. Я утверждал, что они знали о моей фирме и собрали средства, чтобы я смог изучить благоприятные возможности. И это позволит создать нечто стоящее, повторял я Фадие, и откроет новые горизонты. Доля правды в моей легенде была, но основывалась она на большой лжи. Фадия не знала, что я получил от американцев 250 000 долларов, причем наличными, и, разумеется, понятия не имела, куда эти деньги стремительно исчезали.

В выходные, когда я мог общаться с детьми, мне страстно хотелось убедить их, что моя мусульманская одежда, борода, молитвы — фикция, чистейший обман, что на самом деле я тайно борюсь против террористов. Но не мог на это решиться — узнай они об этом, они сами оказались бы в опасности. Да и вообще — моему старшему, Усаме, исполнилось всего десять лет.

Меня угнетало осознание того, что единственными людьми, знавшими мою роль, мою истинную цель, были мои датские кураторы. Однако наши контакты ограничивались телефонными звонками. Я чувствовал себя ненужным. Меньше всего мне хотелось возобновления связей с ЦРУ. Но в одно апрельское утро я получил СМС от датской разведки. Большой брат потерял след Анвара аль-Авлаки и срочно нуждался в моей помощи.

Кланг заявил, что для меня приготовлена весьма значительная сумма за наводку их на Авлаки. Или бюджет США не в столь катастрофическом состоянии, как мне казалось, или в ЦРУ отчаялись и были готовы на все?

Авлаки быстро стал лицом «Аль-Каиды». За полгода до описываемых событий он участвовал в одном хитроумном заговоре АКАП — взрывать американские транспортные самолеты, подкладывая в них начиненные взрывчаткой картриджи для принтеров. Два таких взрывных устройства разработал главный специалист АКАП по бомбам Ибрагим аль-Асири, и их вставили в лазерные принтеры, уже ожидавшие доставки в офисах «FedEx» и UPS в Сане. Принтеры, благополучно миновав системы контроля в аэропорту, оказались на борту первого самолета, направлявшегося в Соединенные Штаты. Только благодаря агентурной наводке саудовским властям и соответствующим службам в Дубае и Великобритании удалось обезвредить смертоносный груз[182].

Несколько часов спустя президент Обама обратился к американскому народу с заявлением[183], что удалось предотвратить теракт[184].

Аль-Асири сумел так хорошо замаскировать бомбы, что специалисты по обезвреживанию взрывных устройств в двух аэропортах не увидели в принтерах опасности, хотя подвергли оба устройства внимательнейшему осмотру. Это была самая хитроумная из всех бомб, когда-либо применявшихся «Аль-Каидой», ни с чем подобным западным антитеррористическим службам раньше сталкиваться не приходилось[185].

Свою роль в подготовке теракта сыграл и Авлаки. Он попросил сотрудника авиакомпании «Бритиш Эйрвейз‎» в Великобритании Раджиба Карима[186] предоставить детальную техническую информацию о рентгеновских сканерах в аэропортах и о том, можно ли вообще доставить багаж на борт вылетавших в США самолетов без рентгеновского сканирования.

«США — наша главнейшая цель. Любой объект на их территории, даже самый пустяковый, в сравнении с Великобританией представляет для нас интерес», — писал он в зашифрованном электронном письме Кариму.

По данным американского правительства, Авлаки не только помогал планировать теракт[187] и контролировал его подготовку и проведение, но и прямо в нем участвовал — вплоть до конструирования и испытания предназначенных для установки на борту самолетов бомб.

Официальные лица США сообщили об участии Авлаки «в многочисленных других заговорах против США и стран Запада». И даже если Авлаки не участвовал в них напрямую, он был их вдохновителем. Судя по всему, без Авлаки не обошелся ни один замышляемый и предотвращенный западными спецслужбами теракт. Самым опасным был заговор трех молодых людей в США, в том числе получившего американское гражданство афганца Наджибуллы Зази, в сентябре 2009 года взорвать в час пик поезда нью-йоркской подземки. Прежде чем вступить в «Аль-Каиду» во время поездки в Пакистан, троица впитала радикальные взгляды, регулярно прослушивая проповеди Авлаки на своих iPod[188].

АКАП все чаще использовала для вербовки Интернет. В июне 2010 года вышел первый номер интернет-журнала «Инспайр». Главным его инициатором был Авлаки, а издателем — протеже Авлаки, саудовский экстремист и гражданин США Самир Хан.

В первом выпуске было руководство «Как сделать бомбу на кухне у мамы»[189], с детальным описанием процесса изготовления взрывного устройства из пороха и шрапнели в корпусе из скороварки[190].

Итак, оснований для устранения Авлаки было достаточно. И за вспыхнувшей в первые несколько месяцев 2011 года «Арабской весной» намечалась еще одна. Волнения, охватившие Йемен, послужили катализатором для джихадистов. В подконтрольных племенам южных и в восточных районах страны «Аль-Каида» начала извлекать преимущества[191] из политической близорукости думавшего лишь о сохранении собственной власти президента Салеха и его растущей непопулярности, рекрутируя в свои ряды молодежь из сочувствующих племен.

Авлаки заполучил еще более обширное поле битвы и необходимые ресурсы для подготовки атак на свою американскую родину. АКАП публично заверяла, что все это — лишь вопрос времени.

Хорошо меня знавшие датские кураторы понимали, что я соглашусь возобновить участие в охоте на Авлаки именно тогда, когда всколыхнулся Йемен. Понимали они и то, как тяжело мне дались последние месяцы.

В начале мая меня пригласили на совещание в Копенгаген с датчанами и моим бывшим куратором из ЦРУ Джедом. В зале ожидания аэропорта в Бирмингеме на телеэкранах мелькала одна и та же физиономия: Усама бен Ладен. Всего несколькими часами ранее отряд спецназа ВМС США атаковал дом бен Ладена в пакистанском Абботтабаде. Лидер «Аль-Каиды» был убит, его тело увезли на вертолете и сбросили в море. Обычно в аэропортах выпуски новостей почти не смотрят, но в тот день у телевизоров собралось довольно много зрителей. Грандиозную угрозу Западу устранили.

Я вспомнил обо всех боевиках, вдохновленных бен Ладеном на мученическую смерть, в то время как сам он трусливо прятался за высокими стенами комфортабельного дома. Наверняка в джихадистских кругах гибель бен Ладена лишь укрепила его авторитет, придав ореол мученика, но я понимал, что его жизнь последних нескольких лет и смерть в доме, полном женщин и детей, имидж ему подпортили.

Так или иначе, человек, служивший вдохновляющим примером для целого поколения джихадистов, канул в небытие. Факел надлежало передать, но кому? Многие наблюдатели — и в «Аль-Каиде», и в боровшихся с нею спецслужбах — считали преемником Анвара аль-Авлаки.

Из Копенгагена меня отвезли на виллу в Хорнбеке, где мы с американцами готовили операцию «Амина». Настрой у всех был приподнятый.

К моему удивлению, Джед крепко меня обнял, едва я перешагнул порог. Видимо, все же чувствовал неловкость за то, что меня так бесцеремонно послали на все четыре стороны после провала операции «Амина».

— Мои поздравления по случаю устранения бен Ладена, — сказал я.

— Спасибо, для нас это воистину великий день.

Кланг перебил его:

— Знаешь, что это означает? Авлаки только что стал для Америки врагом государства номер один.

Эти слова явно послужили для Джеда сигналом.

— Мы хотим, чтобы ты его нашел. Для моего правительства нет ничего важнее.

— Не беспокойтесь. Я его найду, — ответил я.

Честно говоря, я был рад вновь оказаться в деле.

Мы договорились, что я вернусь в Сану, чтобы попытаться вновь встретиться с Авлаки. А всего пару дней спустя после той встречи он снова доказал миру, что устранить его будет очень нелегко, даже взяв на мушку.

5 мая 2011 года, менее недели спустя после гибели бен Ладена, американские боевые беспилотники, летевшие над территорией Йемена, обнаружили шлейф пыли за пикапом[192], едущим по пустыне примерно в 20 милях от города Атак, где три года назад я встречался с Авлаки. Атак был и оставался сферой его влияния.

Американская разведка считала, что в этой машине находился сам Авлаки и несколько человек из «Аль-Каиды». Однако в отличие от операции американского спецназа в Абботтабаде, йеменскую провели чересчур торопливо. Только накануне днем йеменская разведка доложила американцам, что располагает информацией о нахождении Авлаки в одной из ближайших деревень[193].

Корректируя огонь по картинке, передаваемой со спутника в реальном времени, американцы выпустили три ракеты. Несколько секунд спустя ракеты врезались в землю, взметнув облако дыма, пыли и осколков. Но ни одна не попала в цель.

«Мы почувствовали, как взрывной волной вышибло окна машины, — рассказывал Авлаки соратнику[194] на следующий день. — Мы даже успели заметить вспышку взрыва, и нашей первой мыслью было, что нас атакуют из засады. О ракетном ударе мы и не подумали».

Отчаянно виляя, машина на предельной скорости принялась уходить из опасной зоны. Несмотря на мощные взрывы, в ней никто не пострадал. По словам местных крестьян, двое братьев, не раз предоставлявших убежище боевикам «Аль-Каиды», помчались к месту взрывов и догнали автомобиль Авлаки. Американские беспилотники продолжали кружить в небе, но братья быстро поменялись с группой Авлаки машинами[195].

Это и спасло ему жизнь. Потому что буквально через пару минут пикап, который только что покинул Авлаки, разлетелся от прямого попадания ракеты, и оба брата погибли[196].

Водитель Авлаки помчался к расположенной поблизости долине, чтобы укрыться от беспилотников под деревьями. Авлаки со товарищи тут же выскочили из машины и разбежались в разные стороны.

«Удары с воздуха продолжались в различных районах, но один из братьев провел меня к утесу в горах», — сообщил Авлаки одному из боевиков на следующий день. Ту ночь он провел под открытым небом, а утром его забрали боевики «Аль-Каиды».

«Сначала ты, конечно, пугаешься[197], но Всемогущий Аллах ниспосылает на тебя покой, — признавался он позже единомышленнику. — Сейчас 11 ракет пролетели мимо, но в следующий раз попадет самая первая ракета».

Пророческие слова.

К этой операции готовились тщательней, чем когда бы то ни было прежде. Датская разведка направила меня на курсы обучения владению современным оружием, поскольку поездка по подконтрольным племенам районам была сопряжена с немалой опасностью.

Мои наставники, Даниель и Франк, были немногословны, но преподали мне интенсивный курс вождения в условиях бездорожья и оказания помощи на поле боя. На стрельбище я стрелял из ПП МР-5 и помпового ружья «Магнум», из АК-47 и пистолета. На случай ранения меня учили вести огонь как правой, так и левой рукой. На тренировках приходилось на бегу стрелять по цели сначала из автомата, а потом, приблизившись к ней, из пистолета.

Меня учили, как выбраться из машины на ходу через окно, когда ее атакуют из засады. Тому, что при обстреле необходимо сразу же пригнуться и укрываться от огня за двигателем.

Даниель предупредил меня, что если я почувствую опасность на КПП, то ни в коем случае не открывать окно машины, а стрелять, взяв лежащий на соседнем сиденье и прикрытый газетами автомат, ружье или пистолет, прямо сквозь двери. Во время одной из тренировок я должен был, прикрывшись дверью, поразить цель с другой стороны машины. Пуля 9 мм прошивает насквозь обе двери.

Потом меня привезли на территорию заброшенного завода и учили зачищать здания и сопротивляться взятию в заложники. Мне выдали МР-5 с пейнтбольными пулями, и на поражение цели у меня были доли секунды. Зачищая одно за другим помещения, я вспоминал наши десятилетней давности игры в пейнтбол с воинственно настроенными братьями в Оденсе. Только здесь все выглядело куда серьезнее.

Франка забавляло, что он обучает бывшего «Бандидо».

Датчане преподали мне эти навыки, чтобы защитить меня не только от «Аль-Каиды», но и от йеменских правительственных войск и ополченцев племен. В стране, где стрельба была обычным ритуалом перед началом переговоров, я мог стать мишенью для любой вооруженной группировки. Кланг напомнил мне, что, если я почувствую угрозу жизни, я вправе стрелять по йеменским солдатам первым.

После курса владения оружием строгого вида психолог датской разведки в номере гостиницы к северу от Копенгагена протестировал меня на предмет готовности возобновить участие в операции.

— Что вы думаете о возвращении в Йемен? — спросил он.

— Ну, поездка меня немного тревожит.

— Хорошо, что тревожит. Не тревожь она вас, встревожился бы я, — ответил он.

— У меня к Авлаки отношение двойственное. Он был моим другом, и я знаю, что он готов отдать за меня жизнь.

Поговорить с психологом было очень кстати.

— И это вполне нормально. Совесть — чисто человеческое качество, — невозмутимо ответил психолог.

Я признался ему, что «лечился» кокаином, снимая стресс, вызванный разведывательной работой.

— Это просто временное решение постоянной проблемы, — абсолютно бесстрастно проговорил он.

Психолог рассеял мои сомнения насчет поездки в Йемен. Никто в датской разведке никогда не предлагал мне излечиться от наркозависимости. После поездки в Барселону я признался Клангу, что принимал кокаин, чтобы избавиться от чувства тревоги, но его волновало лишь одно — чтобы я не нюхал зелье при нем.

Приготовления шли полным ходом, и теперь я встречался с агентами ежедневно. Мы обсуждали подготовку к поездке, вопросы моего проживания в Йемене, возможность встретиться с Авлаки. Вероятно, самый ценный совет дал сотрудник службы наружного наблюдения датской разведки Якоб. Он очень серьезно на меня посмотрел, когда мы за чашкой кофе обсуждали детали предстоящей операции.

— Вам поручено самое опасное в мире задание, и не позволяйте им об этом забыть, — посоветовал он мне. — Удостоверьтесь, что у вас есть все необходимое. И не рассиживайтесь там с террористами, потому что американцы без колебаний вас прикончат, попадись вы на прицел.

Я не знал, исходил он из личного опыта или для пущего эффекта сгущал краски. Однако при мысли, что меня запросто отправят на тот свет только потому, что в решающий момент я случайно окажусь рядом с Авлаки, мне стало дурно.

В итоге рассчитывать я мог только на себя.

В середине мая я последний раз перед операцией встретился с Джедом и датскими кураторами, на этот раз в люксе отеля «Мариенлист» в Хельсингёре. Из окон открывался потрясающий вид на побережье Швеции и пролив Эресунн.

В номере я открыл перед Джедом ноутбук и запустил программу «Секреты моджахеда». Я напечатал Авлаки письмо на адрес электронной почты журнала «Инспайр», подписавшись «Белый медведь» — прозвищем, данным мне самим Авлаки, — и нажал «отправить».

Датчане вручили мне iPhone. Он был настроен так, что все мои действия тут же становились известны в датской разведке.

— Если будешь снимать на фото или видео, мы увидим его в режиме реального времени и будем знать, когда и кому ты отправляешь послание, — пояснил Кланг. В телефоне стояла датская SIM-карта — мне предстояло здорово разорить датских налогоплательщиков.

Когда Джед ушел, датчане вручили мне и ноутбук ACER. Они попросили, чтобы с братьями из «Аль-Каиды» я общался с него, не с ноутбука Samsung, который мне вручил перед началом операции «Амина» Джед.

— Мы хотим быть на шаг впереди американцев, — сказал Кланг.

Что ж, датская разведка отстаивала свои права.

23 мая я вылетел в Сану. Моя легенда состояла в том, что я вернулся в Йемен учредить там отделение фирмы «Сторм Бушкрафт». Фадия вылетела заранее. Я намекнул, что ей неплохо там побывать — повидаться с родными, а я продолжу работу над своим детищем — фирмой «Сторм Бушкрафт». Жена догадывалась, что я намеревался узнать, как дела у Авлаки, но она до сих пор понятия не имела, почему этот человек для меня так важен.

Столица бурлила — забастовки, демонстрации, включая сидячую забастовку студентов на центральной площади. В день моего приезда произошли столкновения[198] правительственных войск с силами оппозиции после того, как президент Салех так и не решился на мирную передачу власти. Нетрудно представить себе реакцию «Аль-Каиды», подумал я.

Я снял дом на 50-й улице. Его близость к Президентскому дворцу лишь усложняла ситуацию с учетом непопулярности Салеха, но зато это был самый богатый район Саны. По соседству жил министр нефтяной промышленности, почти все дома охранялись. Что, по йеменским меркам, удовольствие дорогое. Однако я предпочитал прятаться на виду у всех. Йеменские власти ни за что не подумали бы, что убежденный джихадист поселится в окружении членов кабинета министров. Перед Авлаки подобную расточительность я мог оправдать стремлением как можно скорее сделать фирму «Сторм Бушкрафт» доходной в Йемене.

Подумал я и о том, что Авлаки с Аминой вполне мог укрыться от опасности у нас с Фадией — здесь беспилотников и ракетных атак точно не будет. В конце концов, именно так поступил бен Ладен — обосновался подальше от смертельно опасного Вазиристана. И в случае чего я мог бы передать Авлаки йеменским властям — то есть уберечь от гибели. Амина осталась бы на свободе. И я перестал бы ежедневно с тревогой наблюдать, как тает мой банковский счет.

Джед — хоть и сквозь зубы — сказал мне, что, мол, попытка — не пытка, хотя на самом деле хотел Авлаки устранить.

После моего возвращения в Сану ситуация с каждым днем накалялась. В пятницу утром 3 июня наш дом содрогнулся от взрыва. В ушах зазвенело, я помчался на крышу и быстро навел бинокль на поднимавшийся столб черного дыма. Взрыв произошел в районе Президентского дворца — тут же поползли слухи, что президент Салех погиб. Это не соответствовало действительности, но пожилой глава Йемена получил сильные ожоги при взрыве бомбы, заложенной в мечети[199], где он обычно молился.

Когда президента доставили в Саудовскую Аравию для оказания неотложной медицинской помощи, моя миссия приобрела особую срочность. Авлаки не ответил на мое электронное письмо на адрес «Инспайра», и я опасался, что после недавней атаки американских беспилотников он ушел в глубокое подполье. А если в Йемене разразится полномасштабная гражданская война, мне здесь оставаться нельзя. Не говоря уже о том, чтобы пытаться выйти на Авлаки. Я обратился к старому знакомому — йеменскому джихадисту Абдулу. У него был друг по имени Муджиб, надежный посредник с боевиками «Аль-Каиды» в подконтрольных племенам южных районах.

После встречи с Абдулом я купил флэшки, написал письмо Авлаки и зашифровал с помощью «Секретов моджахеда». И попросил, чтобы Авлаки направил ко мне курьера с ответом. «Белый медведь», писал я, будет ждать его в известном нам обоим ресторане в Сане по вечерам — три вечера в указанные мною дни. Загрузив послание на флэшку, я передал ее Абдулу.

— Скажи Муджибу, чтобы тот передал ее Адилу аль-Абабу, — сказал я ему. Йеменский боевик Абаб, которому я помогал в Сане в 2006 году, стал религиозным эмиром АКАП на подконтрольных племенам территориях. Я не сомневался, что он передаст флэшку Авлаки.

«Я обращаюсь к Абдулу, потому что у меня нет другого выхода, хотя я и не полностью доверяю ему», — написал я Авлаки.

Я решил подстраховать себя из-за сомнений, которые Авлаки высказывал относительно Абдула. И шел на немалый риск. Если бы Абдул прочел мое зашифрованное послание, я остался бы без посредника, а в худшем случае нажил бы себе врага.

Местом для предстоящих встреч я избрал таверну «Аль-Шайбани», где подавали традиционные мясные блюда и которая располагалась недалеко от нашего дома. Я сразу же сообщил об этом датским кураторам, а те, в свою очередь, проинформировали американцев. В первый из трех назначенных вечеров я пришел в «Аль-Шайбани» и сидел там, потягивая чай. Меня не покидало неприятное чувство, что за мной следят. Двое мужчин в йеменской одежде слишком уж часто украдкой на меня поглядывали. Наверное, я просто был взвинчен — все-таки выглядел я довольно странно в охваченной волнениями столице арабского государства. Назначенный час давно миновал, и я понял, что курьер не придет. История повторилась и на следующий день, и я уже подумывал, что Авлаки не получил моего послания.

На третий вечер к моему столику подошел темнокожий худощавый молодой человек. На нем был шарф, какие носили в Марибе, провинции, считавшейся зоной, полностью подконтрольной «Аль-Каиде». На вид ему было не больше девятнадцати.

— Цвет? — спросил меня молодой человек по-арабски.

— Ахдар, — ответил я тоже по-арабски, что означало «зеленый». Это был пароль, сообщенный мною Авлаки. Курьер, сунув руку в карман, извлек оттуда флэшку и передал мне. Ту самую, которую я отдал Абдулу. И еще вручил мне 300 долларов, молча кивнув на флэшку.

— Я должен взглянуть на это. Я встречусь с тобой в ресторане «Аль-Хамра» на улице Аль-Хаддах через четыре часа, идет? — предложил я молодому человеку.

Вернувшись домой, я трясущимися от волнения руками вставил флэшку в ноутбук, вошел в программу «Секреты моджахеда» и стал читать.

«Я получил твою флэшку», — писал Авлаки, добавив, что — «хорошо, что ты не хочешь в будущем передавать послания через Абдула».

И продолжал: «Три момента: когда будешь писать мне по электронной почте, прошу, на всех письмах указывай дату. Во-вторых, имей в виду, что курьеру надо несколько дней, чтобы до меня добраться, поэтому назначай встречу заранее. В-третьих, если шлешь письма в «Инспайр», не пиши «шейху». Все твои письма мне и так доставят.

Прошу тебя: ответь на мое письмо и передай ответ брату», — писал Авлаки.

«Этот брат будет нашим курьером на данный момент. И еще одно ВАЖНОЕ примечание: брат не знает, что передает сообщения для меня, и не знает, где я, так что ни слова о том, что это послание предназначено мне. Просто отдай его ему, и он доставит его, куда следует, а я получу. Иншааллах!»

Авлаки воспользовался обычным приемом, передавая мне свое послание. Прием этот был классическим — курьер ничего не знает. Даже если бы этого юношу арестовали, американцы не догадались бы, кому адресовано письмо, и не смогли бы выйти на Авлаки. Этот молодой курьер был всего лишь звеном в цепочке и понятия не имел, куда и к кому направится следующий курьер.

«В будущем пусть лучше флэшку брату передает твоя жена, — писал Авлаки. — Решать тебе, но я считаю, что за тобой наверняка следят, а это риск и для тебя, и для брата… Брат утверждает, что часто ему бывать в Сане небезопасно. Поэтому, пожалуйста, пиши обо всем, что хочешь мне сказать».

Такое детальное наставление по вопросам безопасности навело меня на мысль, что Авлаки опасается стать жертвой предательства и хорошо понимает свой нынешний высокий статус. Именно поэтому он и настаивает на том, чтобы переписка велась по цепочке.

«Прошу тебя, сообщи мне свою программу действий и последние новости с Запада», — просил он. И изложил еще одну просьбу: «Моей жене кое-что понадобилось в Сане. Может ли твоя жена купить это для нее? Мы уже отправляли наших людей, но купленное ими ей не понравилось».

Также Авлаки приложил послание от Амины Фадие:

«Я скучаю по родным. Иншааллах, я надеюсь когда-нибудь встретиться с ними. Тебя наверняка интересует, как у меня дела. Хорошо, Аль-Хамду ли-Ллях. Теперь, прожив здесь год, я по-настоящему обвыклась, но все эти ограничения, на которые мы вынуждены идти, усложняют жизнь… Я каждый день учусь. Учусь готовить блюда йеменской кухни».

Однако список покупок имел мало общего с желанием разнообразить йеменскую кухню.

«Прошу тебя, пришли нам шоколад «Линдт», любой вкус — 100 г, «Киндер Буэно» — 100 г, «Ферреро Роше». И еще мне бы хотелось духи. «Лайт Блю» от «Дольче и Габбана». В красивой упаковке лазурного цвета».

На самом деле она тоскует по дому, мелькнула у меня мысль.

Был и еще один список покупок, совершенно других, явно рекомендованных мужем. Так что прошлогодняя идея прихватить с собой в Вену Фадию оказалась не такой вздорной. Амина детально описала ей свои пожелания насчет одежды и других чисто женских штучек, о которых я, как истинный салафит, явно не помышлял.

«Йеменскую одежду я не ношу. Мне ничего не нравится, в ней слишком жарко. Ткани не подходят, сплошная синтетика, и это просто ужасно.

Прошу тебя, если сможешь, подыщи какую-нибудь европейскую одежду. Мне ее так не хватает, — писала она. — Платья должны быть длинными без рукавов… Ткань — легкой и непрозрачной… И если сможешь, найди джинсовую мини-юбку — узкую и очень короткую.

И еще мне нужны 10 пакетов прокладок…»

И дальше все в том же духе.

Я вытащил свой датский iPhone и позвонил Клангу, находившемуся за тысячи миль, в Дании.

— Министр сельского хозяйства ответил мне, и у него есть послание для меня, — доложил я.

— Чтоооооо? — изумился Кланг, забыв про наш псевдоним Авлаки. (Мы с Клангом условились величать Авлаки «министром сельского хозяйства Йемена».)

— Черт побери! Это великолепно! — воскликнул он.

Мы продолжили разговор на датском диалекте, который, по нашему глубокому убеждению, ни один йеменец понять не мог. Да и американцы из Агентства национальной безопасности тоже.

— Послушай, скоро нам предстоит встреча в одном теплом местечке, — сообщил Кланг под конец разговора.

Я набросал короткий ответ для Авлаки, закрыл ноутбук и поспешил в магазины. Купить мне удалось не все, о чем просили Авлаки и его жена. Даже «роскошные» магазины в Сане выглядели довольно убого. Кроме того, было важно не покупать все сразу, чтобы у них (в особенности у Амины) был интерес оставаться на связи. Потом я пошел в «Аль-Хамра» передать пакеты с покупками и флэшку с письмом курьеру.

Парень уже ждал на улице, лениво жуя листья «ката» — легкого местного наркотика, от которого чувствуешь себя как после четверного эспрессо с текилой, и употребляемого мужским населением страны практически поголовно.

— Здесь я нашел не все, но скоро вернусь в Европу и там докуплю остальное, — сказал я ему. И вернул ему 300 долларов. — Я не могу их взять. И пожалуйста, передай их туда, где они больше нужны, — предупредил я.

— Передам, — пообещал юноша. И растворился в вечерних сумерках.

На следующий день я написал Авлаки зашифрованное письмо через «Инспайр» — на возобновлении связи онлайн он настоял сам.

«Пожалуйста, найди нового курьера, — написал я ему. — Парень, которого ты прислал, жует кат, и мне это ни к чему»[200].

Я помнил, как Авлаки уже выражал озабоченность тем, что очень многие соотечественники стали употреблять кат. Поэтому моя негативная реакция должна прийтись ему по душе, а еще подтвердить мое самое серьезное отношение к вопросам безопасности.

Хотя йеменская «Аль-Каида» наркотики не одобряла, но мирилась с их употреблением на подконтрольных территориях, да и ислам не запрещал. Лидеры «Аль-Каиды» понимали, что запретами отпугнут сторонников. Даже террористы-смертники часто погибали с катом за щекой[201].

Вскоре пришло письмо с новой просьбой: гексамин в брикетах и холодильник (скорее всего, для хранения взрывчатых веществ), нож фирмы «Leatherman» и прочные сандалии. В том же письме Амина пригласила меня с женой приехать к ним в гости, когда все успокоится. Год в Йемене не излечил Амину от хронической наивности.

Это электронное письмо я по обычаю тотчас скопировал и вставил в папку «Черновики» общего с датской разведкой почтового ящика, чтобы кураторы сразу его прочли.

Пришло время оперативного отчета. 28 июня я вылетел из Саны в Испанию — в Малагу — обещанное Клангом «теплое местечко». Я вновь чувствовал себя нужным. Навыки разведчика мне не изменили. Хотя я и прилетел в самый разгар волнений, мне за месяц удалось установить контакт с Авлаки, подтвердившим доверие ко мне.

Один из самых опасных международных террористов паче чаяния был у нас на прицеле, а американские спецслужбы с многомиллиардным бюджетом обошла наша крошечная датская группа. Но я велел себе не зазнаваться. Провал операции «Амина» научил, что гордыня порождает ошибки.

Малагу верный себе Кланг выбрал скорее ради собственного удовольствия, чем моего удобства.

— Ахи, как тебе удалось? Здорово! — воскликнул он, когда я вышел из зала прилета. «Ахи», по-арабски «брат», с недавних пор стал моим новым псевдонимом у датской разведки. Кланг щеголял в зеркальных солнечных очках, свободных брюках и поло с гигантским логотипом «Ральф Лорен». Тщедушный бывший банкир Йеспер, напротив, был в потертых джинсах и хлопчатобумажной рубашке.

В отеле на Коста-дель-Соль датская группа уселась в тихом тенистом уголке ресторана у бассейна. Сёрен и Андерс показались загорелыми.

— Ты осчастливил Большого брата, для них это колоссальное событие, — сказал мне Кланг, когда мы заказали сэндвичи.

Датскую разведку я тоже явно осчастливил — причем настолько, что поздравить меня в Малагу прислали аж четверых.

Вскоре я узнал почему.

— Американцы готовы выложить тебе пять миллионов долларов, если ты их на него выведешь, — объявил Йеспер.

— Понимаю, — не веря своим ушам, ответил я.

О «весьма значительной сумме» они не лукавили и разыскать Авлаки явно отчаялись. Я представил, как Белый дом хочет добраться до нового заводилы джихада. ФБР подобные суммы обещает за поимку самых опасных преступников.

— Только помоги Джеду в одном, — попросил Кланг. — Его начальству не понравилось, как ты сказал Авлаки, что не доверяешь Абдулу, оно хочет знать почему.

— Личное мнение, и я знаю, что Авлаки ему не до конца доверяет.

— Ладно, — продолжал Кланг. — Просто объясни это Джеду, и все будет хорошо.

Суматоха из-за недоверия Абдулу меня несколько озадачила.

— К чему такой шум? — недоуменно спросил я. — Думаешь, Абдул на них работает?

— Кто знает, — пожал плечами Кланг и, старательно избегая моего взгляда, подлил себе пива. «Карлсберг», — обратил внимание я, воистину датчанин и за границей датчанин.

Никогда бы не подумал, что из всех моих йеменских друзей двойным агентом может быть именно Абдул. Все десять лет знакомства он казался мне преданным джихадистом, тесно связанным с «Аль-Каидой», ненавидящим прозападных арабских правителей и США. Но, может, в том и разгадка. В мой последний приезд в Йемен Абдул, казалось, слишком хотел разузнать об Авлаки. И денег у него заметно прибавилось, и машину сменил. А источники доходов оставались неясны. Да и кат он тоже жевал.

А главное, мобильник у него — Nokia N900 с раскладной клавиатурой, та же модель, что мне вручил Джед. Неужели все эти десять месяцев, что я сходил с ума, ЦРУ разрабатывало как информатора Абдула?

Мой отчет в люксе отеля затянулся на целых два дня. К нам снова присоединилась, прислав сотрудника в качестве наблюдателя, даже британская внешняя разведка.

Джед задал мне вопрос об Абдуле, я ответил. Он пробурчал «хорошо» и черкнул пару слов в блокноте.

Потом взялись изучать просьбу Авлаки о поставках — гексамин в брикетах и холодильник.

— Гексамин мы разрешить не можем, — заявил Кланг. — Из него делают взрывчатку.

— Мне возвращаться с пустыми руками? — спросил я. — Чтобы он посчитал меня идиотом? Или того хуже, заподозрил агента Запада?

Повисло неловкое молчание. Кланг очень не хотел облажаться перед ЦРУ.

— Почему бы мне не прислать им деревянные брикеты?

Агенты переглянулись.

— Знаешь что? Личиком не вышел, — ухмыльнулся Йеспер.

Я вручил Джеду флэшку, которой пользовался Авлаки, для передачи на анализ экспертам, забрал он и остальные купленные мною флэш-накопители, которые я собирался использовать для будущих посланий. Я подумал, что американцы могут вмонтировать в них следящие устройства.

— Думаешь, сможешь съездить повидаться с Авлаки? — спросил меня Джед.

— Может, и смогу, но с безопасностью стало сложнее, — ответил я, — в особенности на юге. Некоторые районы прибирает к рукам «Аль-Каида», да и в армии уже непонятно, кому доверять.

Вечером я с датчанами и почтительным сотрудником МИб вышел прогуляться. Отель окружали роскошные виллы с пышными садами. В лучах вечернего солнца золотились выстреливаемые спринклерными системами брызги. Бешеные русские деньги добрались и до этой части Испании.

— Ахи, скоро и ты сможешь отгрохать себе такой же, — проговорил Кланг. — Тогда обязательно позови нас в гости.

Мы даже обсудили совместный бизнес-проект на деньги от моего будущего «гонорара» — открыть ресторан или бар на пляже. Я впервые почувствовал, что датские кураторы заинтересованы в моем успехе не только в профессиональном плане. Но до преподнесения Авлаки на блюдечке ЦРУ было еще далеко. А пока мы шли, наслаждаясь благоуханием жасмина и лимонных деревьев, и я невольно мечтал разбогатеть, отправив на смерть человека, некогда бывшего моим другом и наставником.

Джед остался в отеле: правила ЦРУ запрещали ему появляться со мной на публике. В зале вылета аэропорта Малаги я его заметил. Он прошел мимо, словно мы незнакомы, лишь едва улыбнулся.

Вскоре после прилета из Малаги я узнал, что американцам удалось существенно продвинуться вперед — благодаря моему старому бирмингемскому приятелю Ахмеду Абдулкадиру Варсаме. После моего звонка, когда я свел его с Авлаки, Варсаме поддерживал с АКАП постоянный контакт. Какой-то информацией он делился со мной, и западные разведслужбы были в курсе его планов. В 2009 году он написал мне о том, что хочет приехать в Йемен — встретиться с лидерами АКАП, а затем о том, что Авлаки пригласил его в Йемен на учебу.

Приглашение Варсаме принял. В 2010 году он ездил в Йемен договариваться с АКАП о поставках оружия «Харакат аш-Шабаб». Тогда же встретился с Авлаки и прошел подготовку взрывника. Варсаме не было и 25 лет, но он успел стать главным связующим звеном между двумя террористическими группировками, наладив финансовый и информационный потоки между Сомали и Йеменом в обмен на поставки оружия для сомалийских боевиков[202].

В апреле 2011 года в маленьком йеменском порту Варсаме сел в рыбацкую дхау, собираясь пересечь Аденский залив и вернуться в Сомали. Но американцы Варсаме уже ждали и арестовали в экстерриториальных водах. Два месяца Варсаме продержали на борту десантного корабля ВМС США «Боксер», где выяснилось, что он кладезь бесценной информации[203].

Итак, на моем счету было выведение из игры двух ключевых боевиков «Харакат аш-Шабаб». На совести этих людей были убийства ни в чем не повинных гражданских, тысячи отчаявшихся беспомощных беженцев, они не гнушались ничем, если это шло на пользу их идеологии. Если «Союз исламских судов» все же стремился к миру и спокойствию, то «Харакат аш-Шабаб» только сеял ужас и нес неисчислимые беды.

Впоследствии Авлаки мне признался, что Варсаме не слушал никаких советов — для связи всегда пользовался своим мобильным телефоном. Интересно, не по тому ли телефону, который я передал Варсаме, американцы его отследили?

Следующая фаза операции «Авлаки» обсуждалась в отеле «Мариенлист» в Хельсингёре. Войдя в номер, я увидел новое лицо.

— Позволь представить одного из моих коллег в Сане. Думаю, понимаешь, почему я не называю его по имени, — сказал Джед.

Я на глаз определил его рост − 1,77 м, он мог выдавать себя за йеменца, но мне сказал, что он американец индийского происхождения. Мы перекинулись парой слов по-арабски.

При Джеде я написал Авлаки, где и когда его курьер сможет забрать у меня в Сане брикеты и сандалии. Брикеты не могли повлиять на ход волнений в Йемене, но мне следовало одновременно и доказать свою нужность, и не пособничать терроризму.

Я не собирался следовать его совету попросить доставить посылку жену. Зашифровал и отослал письмо.

После этого Джед с Клангом отправились по магазинам покупать вещи по списку Амины. Я представил, как в отделах женской одежды универмагов Копенгагена глядят на эту странную парочку, выбирающую юбки, блузки, бюстгальтеры и трусики. Позже Кланг признался, что хотя бы знал, где отдел дамского белья. Еще они купили шампунь, кондиционер и краску для волос. Наверняка отделу расходов в Лэнгли не привыкать к подобным необычным покупкам ради безопасности Америки.

Двое агентов аккуратно упаковали все в спортивную сумку, до самого моего отлета остававшуюся у Кланга. Помня о планах ЦРУ отравить Фиделя Кастро, в Йемене я предпочел держать туалетные принадлежности подальше от жены.

Только холодильника для Авлаки при мне не было. Кланг заявил, что ЦРУ его «подгоняет», на что уйдет пара недель. Я не сомневался, что технический персонал ЦРУ изо всех сил трудился над тем, как спрятать в морозилке спутниковый ретранслятор.

Перед отъездом Джед решил сделать мне подарок: рог викинга с золотой гравировкой. Я и вправду был их воином, готовившимся к очередной битве.

Глава двадцать первая Долгое жаркое лето Июль — сентябрь 2011 года

В Йемен я вновь прилетел 27 июля 2011 года в ужасающую жару. Операция по нейтрализации Авлаки шла полным ходом, но государство распадалось, утратив контроль над большей частью Южного Йемена и парализованное столкновениями группировок, как в Сане, так и за ее пределами.

Дважды безрезультатно прождав в назначенные дни, я подумал, не помешал ли разразившийся хаос Авлаки прислать курьера. Авлаки получил мое послание? Или он мне больше не доверял?

На следующий день я отправил Авлаки зашифрованное электронное письмо:

«Я вернулся в Сану, и у меня покупки по твоему списку. Ждал брата в четверг и в субботу, но он не появился. И я спрашиваю Аллаха, все ли с ним благополучно, Иншааллах».

Я назначил три новых времени и места встречи и предупредил Авлаки, что буду ждать не больше 15 минут.

«Я уже успел примелькаться, и на меня начинают обращать внимание. В середине сентября попытаюсь сам до тебя добраться, иншааллах. Береги себя, хабиби», — написал я.

Несмотря на большой риск подобной поездки, она, несомненно, очень помогла бы американцам выследить Авлаки. Выманить его в столицу уже казалось мне нереальным.

9 августа я получил ответ. Я скопировал якобы случайную последовательность букв, цифр и символов из текста электронного письма и вставил в программу «Секреты моджахеда» на своем ноутбуке. Потом ввел свой пароль и нажал «расшифровать».

Безрезультатно.

Может, я ошибся при вводе данных? Или кто-то добрался до моего компьютера? Требовалось успокоиться.

Я начал сначала. И пару секунд спустя случайный набор символов превратился в связный текст. Я вздохнул с облегчением.

«Ас-саляму алейкум, мой курьер слегка запоздал. Иншааллах, кого-нибудь на встречу с тобой в один из трех назначенных тобой дней я пришлю. Это будет не тот брат, что в первый раз, но пароль неизменен, вопрос: «Какой цвет?», ответ: «Ахдар [зеленый]», — писал Авлаки.

«В письме сразу пиши мне как можно больше, потому что часто отправлять людей на встречу с тобой опасно. Для писем мне из Йемена тебе надо создать новый аккаунт, чтобы враги не узнали, что этот парень пишет сначала из Европы, а потом из Йемена. Так они поймут, кто ты такой», — добавил Авлаки.

Я скопировал послание в папку «Черновики» общего с датской разведкой почтового ящика от «Теленор», чтобы датчане в деталях передали все в Лэнгли и оперативникам ЦРУ в Сане.

На меня произвело впечатление, насколько Авлаки серьезно озабочен безопасностью и тем, как бы я не оказался в поле зрения западных спецслужб. Это была важная деталь. Я вспомнил, как он однажды сказал мне: «Лучше иметь рядом врага, чем глупого друга». Узнай, на чьей я стороне, он бы свое мнение наверняка изменил.

Первая встреча была назначена на 12 августа в 22:30 на парковке у ресторана KFC в центре Саны.

От дома до центра города на своем пикапе «Сузуки» я доезжал примерно за четверть часа, но в тот вечер решил ехать не напрямую, а окольным путем. В Эдинбурге меня неплохо обучили уходить от слежки, и я беспорядочно кружил по узким улицам, наугад поворачивал то вправо, то влево.

В машину я прихватил оружие, одолженное у Абдула — пистолет в бардачке и прикрытый одеялом АК-47 на заднем сиденье. В Йемене почти все мужчины вооружены, из местных никто и глазом не моргнул бы. Абдулу я объяснил, что это для самообороны, на тот случай, если меня накроют йеменские спецслужбы.

Страшно нервничая, я ждал курьера Авлаки у KFC. С моим ростом и цветом кожи меня трудно не опознать. Сотрудника ЦРУ, с которым мы встречались в Копенгагене, я не заметил, значит, наверняка так и надо.

Я огляделся. С ярко освещенного рекламного щита прямо на меня уставился полковник Сандерс в переднике. Над ним, подсвеченные в вечернем небе, вздымались шесть высоких минаретов и монументальные белые купола мечети Аль-Салех. Йеменской казне недавно достроенное творение ненавидимого президента обошлось примерно в 100 долларов за метр, притом что Йемен — беднейшая страна арабского мира.

Толпы хорошо одетых молодых йеменцев входили и выходили из ресторана. Для большинства местных KFC — удовольствие дорогое. Однако в тот вечер народу было много, что неудивительно, поскольку стоял Рамадан, когда мусульмане разговляются только после заката.

Я уже подумывал тоже пойти и взять жареной курятины, но заметил, что кто-то движется в мою сторону по территории парковки. На фоне ярко освещенной мечети виднелся лишь силуэт. Когда он приблизился, я разглядел, что этот курьер постарше — лет 25 — и пониже первого. Но такой же темнокожий и с таким же «марибом» на голове. Подойдя, он произнес пароль, я — отзыв, и я передал ему спортивную сумку с деревянными брикетами и другими покупками, в том числе с одеждой для Амины.

Кроме того, я вручил ему флэшку с письмом для Авлаки. В нем я испрашивал у шейха благословения своей задумки — создания исламских дружин самообороны для защиты мусульман западных стран от ксенофобов и обучения ополченцев стрельбе, боевым искусствам и навыкам выживания в экстремальных условиях. Этот план родился у меня после взрыва и расстрела, устроенного антиисламским фанатиком Андерсом Брейвиком в Норвегии. Теракт произошел за месяц до описываемых событий. Заинтересуйся задумкой Авлаки, у меня появился бы лишний предлог продолжить с ним контакт. Кроме того, план неизбежно привлечет в Европу исламских экстремистов, что позволит мне выявлять новые мишени.

— Это Самир Хану? — спросил курьер.

Я поразился. Жуткий дилетантизм.

Редактор онлайн-журнала АКАП «Инспайр» Самир Хан родился в Саудовской Аравии, но большую часть жизни прожил в США[204]. В Йемен переехал в 2009 году, где вступил в «Аль-Каиду» и близко сошелся с Авлаки. Самир Хан встречался с нигерийским террористом Абдулмуталлабом, прятавшим бомбу в трусах, и помогал Авлаки изучить систему загрузки в транспортные самолеты для доставки на борт начиненных взрывчаткой принтеров[205].

— Нет, брат, это секрет, — назидательно произнес я в ответ.

Тот с удрученным видом исчез в темноте.

Три дня спустя пришло зашифрованное электронное письмо от Авлаки:

«Ас-саляму алейкум… Я все получил… кроме флэшки! Брат, который должен был ее передать, попался и вынужден был ее уничтожить. Вещи прекрасные, но теперь у меня нет флэшки. Сандалии тоже хорошие. Мне нужен именно гексамин в брикетах. А ты передал не гексамин, а непонятно что. В следующий раз постарайся привезти мне гексамин», — писал он.

Значит, брикеты гексамина на самом деле требовались для изготовления взрывчатки.

Авлаки попросил меня сообщить ему все, что известно об аресте Варсаме. И еще у него была особая просьба: «Слышал в новостях, «Нью-Йорк таймс» писала о том, что «Аль-Каида» в Йемене скупает в больших количествах семена клещевины, чтобы добыть из них рицин для терактов в США. Найди мне все, что сможешь, по этой теме»[206].

Я отыскал эту статью в «Нью-Йорк таймс»[207].

«По полученным разведкой секретным данным, филиал «Аль-Каиды» в Йемене уже более года усиленно массово скупает семена клещевины для производства рицина, белого токсичного порошка, сильнейшего яда, ничтожное количество которого при вдыхании или попадании в кровь вызывает смерть. Сотрудники разведки заявили, что у них есть доказательства того, что семена клещевины боевики «Аль-Каиды» везут и получают из них яд в Шабве, труднодоступной и подконтрольной племенам и боевикам провинции Йемена».

Я похолодел. Авлаки явно над этим работал и хотел узнать, что просочилось в СМИ. Я впервые задумался, что его надо остановить как можно скорее. Авлаки был готов к терактам против Запада, направленным против мирного населения.

17 августа я вылетел из Йемена в Европу. Каждое лето в это время я проводил пару недель с детьми в походах — палатки, пеший туризм, гребля на каноэ и рыбалка. Это для меня святое, неотменяемое даже охотой за самым разыскиваемым террористом «Аль-Каиды». Кроме того, предстояло подготовиться к давно запланированной поездке в джунгли Борнео с моим британским другом. Я предполагал, что моя йеменская миссия затянется на месяцы, поэтому надо было взять паузу.

Перед отъездом я послал Авлаки электронное письмо о том, что еду за границу по делам «Сторм Бушкрафт». Если он начнет проверять веб-сайт фирмы, увидит фотографии из экспедиции на Борнео. Я также сообщил ему, что оставил флэшку с подборкой публикаций в СМИ о рицине у надежного человека в столице, сообщив Авлаки его адрес и номер телефона.

Возвратившись в Европу, я объяснил ситуацию Джеду и датчанам, передав Джеду телефонный номер моего знакомого в Сане, и Агентство национальной безопасности США получило возможность контролировать его телефонные переговоры.

В конце первой недели сентября я получил СМС от контакта в Сане[208]. «Парень просто мне позвонил, и сейчас я жду его в «Сити Стар». Я позвонил Клангу, чтобы тот передал информацию американцам.

«Это передача. Теперь будь готов», — ответил я ему, объяснив, что место встречи — торговый центр в йеменской столице. Меньше чем через час контакт прислал мне СМС с сообщением, что все прошло благополучно. Я предположил, что американцы, отследив звонки и СМС контакта, уже контролировали передачу. Может, на этот раз флэшка выведет ЦРУ на Анвара аль-Авлаки. Хотелось только надеяться, что не пострадает Амина.

Операция шла по плану. Авлаки мне доверял, и сразу после путешествия я собирался ехать на встречу с ним через неблагополучные районы Йемена. На следующий день я уже был на пути в джунгли Борнео, садясь на самолет, летевший в Малайзию.

В яркий солнечный сентябрьский день, сразу по возвращении из Юго-Восточной Азии в Великобританию, я включил телевизор и увидел экстренный выпуск новостей. Я уставился на экран как загипнотизированный.

Утром того дня — 30 сентября — беспилотники ЦРУ, взлетевшие с базы в южных пустынях Саудовской Аравии, засекли в районе провинции Эль-Джауф на северо-западе Йемена группу пикапов. Услышав характерное жужжание, несколько человек, только что закончивших завтрак, бросились к машинам. Среди них был Авлаки, перебравшийся сюда из южных подконтрольных племенам районов Йемена, скрываясь от растущей угрозы атаки американских беспилотников.

Два беспилотника «Предатор» навели лазерные лучи на пикапы для точного определения координат цели, а большие беспилотники — «Риперс» — прицелились. Сидящий за тысячи миль от Йемена оператор «Риперс» выпустил несколько ракет «Хеллфаер». Авлаки и шестеро боевиков «Аль-Каиды» погибли на месте, от их автомобилей осталась лишь груда обгорелого металла. Среди погибших был Самир Хан, ЦРУ и понятия не имело, что он ехал вместе с Авлаки. Самир Хану было всего 24 года[209].

Я стоял, уставившись на экран, когда в кармане завибрировал телефон. СМС от Кланга:

«Смотрел новости?»

«Я не верю», — ответил я.

«Нет, все правда»[210].

США, наконец, устранили человека, представлявшего прямую и неотступную угрозу. Как утверждали впоследствии американские власти, Авлаки был главным злоумышленником АКАП и инициатором терактов в странах Запада, а на момент гибели вынашивал планы новых терактов в США и других странах.

«Смерть Авлаки — серьезнейший удар по самому агрессивному филиалу «Аль-Каиды», — сказал президент Обама в тот же день в речи в Форт Майерс, штат Вирджиния[211]. «Авлаки руководил заграничными операциями «Аль-Каиды» на Аравийском полуострове[212]. В этом качестве он лично планировал и направлял действия, целью которых было уничтожение ни в чем не повинных американцев… и ради осуществления своих смертоносных замыслов он неоднократно призывал отдельных лиц в Соединенных Штатах и во всем мире убивать ни в чем не повинных людей — мужчин, женщин и детей».

Глава двадцать вторая Разрыв с большим братом Осень 2011 года

«Мне очень жаль, но это были не мы. Мы были в двух шагах, но это были не мы»[213].

Буквы сообщения смотрели на меня, черные на зеленом фоне. Это была еще одна СМС от Кланга, вскоре после подтверждения факта гибели Авлаки.

«Передай Джеду и американцам, что они молодцы. Мои поздравления. Он — террорист, его надо было остановить», — ответил я[214].

Требовалось проявить великодушие, даже если это означало отказ от перспективы получить пять миллионов долларов. Будто меня номинировали на «Лучшего актера второго плана».

Тем не менее меня взбесило и разочаровало, что ни Джед, никто другой из американских кураторов мне не позвонили. К тому же я вопреки всему чувствовал себя мерзко: меня грызла тоска и даже чувство вины — Анвара аль-Авлаки, с которым я не раз часами беседовал, буквально сожгли заживо. Хотя я понимал, какую он представлял опасность и насколько опаснее, останься в живых, мог стать.

Я пытался отвлечься, уехав ненадолго с детьми, но не помогло. Мне непременно требовалось узнать, что и как произошло на самом деле.

Спустя два дня после покушения я купил влиятельную британскую газету «Санди телеграф»[215].

«Как Америка добралась, наконец, до Анвара аль-Авлаки», — гласил заголовок на первой полосе. И ниже: «Ключевым прорывом, приведшим к гибели лидера «Аль-Каиды», стал арест мальчика на побегушках».

Эта фраза бросилась мне в глаза.

«Уже можно раскрыть детали того, как США удалось, наконец, выследить главный рупор «Аль-Каиды» в странах Запада. «Санди телеграф» узнала, что ключевой прорыв произошел после задержания сотрудниками ЦРУ мальчика на побегушках из ближайшего окружения Авлаки. Человек, предположительно 3 недели назад задержанный йеменскими спецслужбами по наводке ЦРУ, дал важные показания о местонахождении Авлаки, в результате в пятницу беспилотник атаковал колонну машин, двигавшуюся по отдаленной провинции Эль-Джауф, в 100 милях к востоку от столицы Йемена Саны».

Я почувствовал, как у меня перехватило дыхание. «После задержания сотрудниками ЦРУ мальчика на побегушках… три недели назад…»

Я перечитал абзац. Неужели ЦРУ попыталось меня обмануть? И вспомнил слова Кевина в Эдинбурге: «Мы не хотим, чтобы тебя обвели вокруг пальца».

Я проверил дату СМС от моего контакта из Саны с подтверждением передачи той самой флэшки. Это было три недели назад. Я позвонил контакту и попросил описать, как происходила передача[216]. Он сказал, что телефонный звонок раздался в 21:00. Они согласовали место встречи, и через полчаса он припарковался у торгового цента «Сити Стар Молл». Пару минут спустя рядом затормозил пропыленный пикап «Тойота Хайлюкс». Спереди сидели двое мужчин в племенных одеяниях: за рулем — высокий, а рядом — ростом пониже. Оба жевали кат.

К моему знакомому вышел шофер. Был он, по утверждению моего приятеля, совсем молодой, младше 20: высокий, худощавый, темнокожий, в светло-зеленом таубе, на голове — мариби. Еще он сказал, что шофер торопился.

— Могу я получить флэшку, которую просил передать мне Мурад? — спросил он после краткого приветствия. Мой контакт передал ему флэшку.

— Спасибо, — поблагодарил шофер. — Путь неблизкий, поэтому мы едем сразу же.

Судя по описанию, молодой человек очень напомнил мне курьера, которому я в таверне «Аль-Шайбани» в Сане передал флэшку с первым письмом, и вполне соответствовал «мальчику на побегушках» из статьи в «Санди телеграф». Я не знал, вывел ли этот посыльный сотрудников ЦРУ прямо на Авлаки, но он определенно вывел их на очередного курьера в цепочке[217].

Может, я просто искал зацепки там, где их не было. Мне требовалось выслушать еще кого-нибудь.

— Послушай, сделай милость, просмотри статью в «Санди телеграф» и скажи, что ты по этому поводу думаешь, — обратился я к Клангу по телефону. Я только что подвез Кариму с детьми в Бирмингем и в поганом настроении ехал под проливным дождем домой. Я готов примириться со многим, но не с обманом со стороны тех, ради кого я рискую жизнью. Это выше моих сил.

Вскоре Кланг мне перезвонил.

— Я узнаю нашу работу. Все действительно очень похоже на нашу работу, — ответил он мне.

Я отсоединился. Дворники изо всех сил пытались поспеть за дождем. Я был во власти быстро сменявших друг друга эмоций. Я ощутил мрачное удовлетворение от участия в удачной операции. Однако удовлетворение сменилось чувством вины перед семьей Авлаки и Аминой и злобой на американцев, отрекшихся от меня и даже не вспомнивших о моей роли в этом деле.

«Мне жаль, что пришлось так поступить». Запинаясь, повторил я несколько раз вслух. Я знал детей Авлаки и был виновен в гибели их отца. И меня вдруг пронзила крамольная мысль: а ведь в этой борьбе он исполнил свой долг с честью. И ради меня был готов пожертвовать жизнью, а мои кураторы слезинки не пролили бы, погибни я в этой схватке по вине их правительства.

На следующий день состоялся еще один разговор с Клангом.

— Мы попытались еще раз расспросить американцев об этом, но никаких комментариев от них не получили, — сообщил он мне.

А во мне закипела ярость.

— Ну и черт с ними! Не хочу больше с ними работать. Да и с вами тоже… Пошли вы все куда подальше! Кто еще мог его сдать, если не тот мой парень? — заорал я в телефон.

На следующий день я ужинал в полупустом зале ресторана «Ти Джи Ай Фрайдиз» на северо-западе Англии, когда двое мужчин уселись позади меня. Я почувствовал смутную тревогу. По их акценту я понял, что один был британцем, а другой — американцем. Британец все время вертелся. На меня он не смотрел — это было бы уж слишком демонстративно, — а уставился на пару, сидевшую за столиком перед ними.

— Что вы высматриваете? — рявкнул я. — Вы американец? — обратился я ко второму. — Из ЦРУ или еще откуда? Так вот, я ваших ребят выведу на чистую воду. Расскажу СМИ обо всем, что вы с вашим правительством вытворяете. За этой операцией стоял я, а ваше правительство просто кинуло меня.

Монолог был не самый красноречивый, но зато очень искренний и эмоциональный. Что возымело желаемый эффект. Маска была сорвана.

— Если вы хоть словом обмолвитесь, заработаете кучу неприятностей, — предупредил меня американец.

Оба поднялись и вышли. Семейство за соседним столом уставилось на меня как на инопланетянина.

На следующий день мне позвонил Кланг, мой датский куратор.

— Что ты там наговорил в ресторане? — спросил он.

— Как ты об этом узнал?

— Об этом мне сообщили в местном полицейском участке, — пояснил Кланг.

Ложь, подумал я.

— Послушай, сейчас о тебе ни британцы, ни американцы и слышать не хотят, — продолжал Кланг.

Их желание совпадало с моим.

Но датчане стремились добиться своего рода примирения, не в последнюю очередь из-за моей угрозы придать операцию огласке. Они попросили меня прибыть на встречу в Данию для прояснения ситуации. Без особой охоты я согласился.

Странно было вновь оказаться в холле отеля «Мариенлист» в Хельсингёре. Именно здесь наша группа планировала важные и ответственные операции. Но на этот раз, видимо, предстояло разобраться, кто перед кем и в чем виноват. Это было 7 октября 2011 года — через неделю после гибели Авлаки.

Датские кураторы организовали все вместе с американцами и предупредили меня, что мне предстоит разговор с агентом по имени Майкл. Джед, как мне сказали позже, хотя я этому и не поверил, срочно выехал из Копенгагена. Встреча с Майклом должна была состояться в одном из летних домиков отеля. Со мной явно хотели встретиться подальше от посторонних глаз.

У гостиницы остановились две машины с тонированными стеклами. Кланг с высоким, спортивного телосложения шатеном пошли к коттеджам, а «канцелярские крысы» Йеспер и Марианна, сотрудница за 30, порой мелькавшая на совещаниях, остались ждать у машины.

Йеспер жестом подозвал меня подойти к ним на стоянку.

Я чертыхнулся про себя. Я незаметно вытащил iPhone, перевел в режим видео и нажал на «запись». И зашагал к датчанам, напустив на себя грозный вид. Без малейших усилий.

Идея записать встречу родилась спонтанно. Если западная разведка меня обманет, у меня хотя бы останутся доказательства. На первых кадрах мелькают синие диваны и блестящий мраморный пол вестибюля отеля. Дальше, когда я сунул смартфон в карман, на экране темнота, но все голоса вполне различимы.

Мы пошли к коттеджам. В небе кричали чайки. Людей вокруг отеля было немного — симпатичные сине-белые шезлонги, стоявшие на пляже летом, уже убрали.

Я огляделся. По водной ряби из Северного моря на Балтику шел паром.

— Ты должен с ними поговорить. Откажешься — будет хуже, — предупредил меня Йеспер[218].

— Мне с ними говорить не о чем, — ответил я. — Мне и так понятно, что произошло. Они арестовали мальчишку, который пошел на встречу с моим контактом, чтобы взять флэшку. Это же ясно, они сами себя раскрыли.

— Верно, но тебе все равно надо объясниться, — настаивал на своем Йеспер.

— Надо, — поддержала его Марианна. — И дать возможность объясниться им.

Я уже не в первый раз отметил, что она выглядит и говорит как бухгалтер.

Я напомнил все наши успешные операции — в Сомали, в Кении и Йемене и здесь, в Дании. Пять лет я был на передовой, а теперь цэрэушники решили от меня отделаться.

Когда мы подошли к коттеджу, дверь открыл Кланг и с порога принялся шутить насчет погоды. Мне показалось, он опасается, как ненароком не стать свидетелем того, что профессионалы называют «психотическим эпизодом».

— Говорить совершенно не о чем, — повторил я.

— Мы тоже хотим кое-что выяснить для себя, — пояснил Кланг. Никогда я еще не видел этого плейбоя из датской разведки таким серьезным, будто от того, что должно произойти в следующие полчаса, зависели долговременные и доверительные отношения ЦРУ и датской разведки.

Мы поднялись в спальни на втором этаже. Из окон струился свет.

«Майкл» был типичный американец — квадратная челюсть, в общем, плакатный «солдат Джо». Удостоив его легким формальным кивком, я продолжал разговор по-датски с Клангом.

Тот, отлично понимая, что я нарываюсь, перешел на английский и предложил заказать кофе.

Я посмотрел на Майкла.

— Вы меня не убедите, — сказал я.

— Думаю, я здесь не для того, чтобы в чем-то вас убеждать. Я просто должен с вами поговорить, — ответил Майкл.

Произнес он это весомо и медленно с акцентом уроженца района где-нибудь между Нью-Йорком и Бостоном.

Мы прошли наверх к номерам на верхнем этаже и, усевшись за стеклянным столиком, внимательно посмотрели друг на друга.

Я подумал, что нужно все-таки протянуть руку дружбы.

— Хочу вас поздравить… Как бы то ни было, главное в том, что эти негодяи устранены, — произнес я.

— Верно, верно, — с готовностью поддержал меня Майкл. — Для меня это тоже самое главное: я здесь не для того, чтобы ругаться с вами. Я здесь потому, что уважаю вас, поверьте. Я понимаю, что вы чувствуете — но не понимаю, отчего вы так расстроились, — сказал он, пристально глядя на меня.

Ему неплохо удавалось разыграть озадаченность.

А я продолжил:

— На то есть две причины. Прежде всего я воздаю должное тому, кого ликвидировали, если вы меня понимаете. Мы воздаем ему должное как врагу. Но я еще раз подчеркиваю, его необходимо было ликвидировать.

— Правильно, — согласился Майкл. — Его необходимо было ликвидировать.

— И это здорово. Потому что, если бы не ликвидировали его, он ликвидировал бы массу ни в чем не повинных людей, — продолжил я.

— Это так, — согласился Майкл. Он из кожи лез вон, чтобы меня успокоить. Его слова были словно бальзам на рану.

— Он был моим близким другом. Моим наставником. Моим шейхом. Он был моим другом, но из-за засевшей в нем злобы я не мог поступить иначе… Я чувствовал, что его необходимо убрать, устранить исходившую от него угрозу, — пояснил я. — И…

— Абсолютно с вами согласен и хочу вам кое-что сказать. Случается, что в этом есть необходимость, — перебил меня Майкл, подкрепляя каждое слово второй фразы решительным жестом. Я заметил, что у него сильные руки. Возможно, бывший боксер, мелькнула у меня мысль. Кланг потом сказал мне, что этот Майкл служил в спецназе ВМС США.

И Майкл попытался ко мне подольститься.

— Вся эта операция — плод усилий группы, коллективной работы моей организации, здесь с вами со всеми был Джед, а сейчас приехал я… У нас была группа, мы всей группой работали над этой операцией, в которой вы сыграли ведущую роль.

И вновь в подтверждение последних нескольких слов рубанул воздух ребром ладони.

— И многие в моем правительстве, то есть под «многими» я понимаю избранное меньшинство и хочу, чтобы и вы поняли, что это…

— Да-да, мы знаем Алекса, мы знаем Джорджа, да и вы знаете еще людей, — не дал ему договорить я. Я просто не вытерпел — на меня нахлынули воспоминания о непродолжительном контакте с высокопоставленным сотрудником разведки из Вашингтона и резидентом ЦРУ в Копенгагене.

— Да, но, понимаете, я имею в виду не Алекса и не Джорджа. Я имею в виду…

— Обаму?

— Президента Соединенных Штатов, так будет лучше, верно? Он о вас знает. Понимаете, обо мне президент Соединенных Штатов не знает. А о вашей работе знает. То есть все влиятельные люди знают о вашем вкладе в это дело. И за это мы вам благодарны, — сказал Майкл.

У меня сложилось впечатление, что эти слова он заранее выучил наизусть и сейчас явно переигрывал.

— Я тоже благодарен, — ответил я.

Майкл входил во вкус. Возможно, даже думал, что обставил меня по очкам.

— Я понимаю ваши чувства, и мы дойдем до них — о том, как мы скверно с вами обошлись, и я ваши чувства понимаю. Вам наверняка есть что сказать по этому поводу, и я готов вас выслушать, хорошо? Но я скажу вам, если бы мы действительно скверно с вами обошлись, я бы здесь с вами сейчас не сидел. Не было бы такой необходимости.

В конце предложения у него была привычка часто повторять «хорошо», «верно», «правильно», будто он хотел во что бы то ни стало добиться от меня согласия со всеми его логическими построениями.

— У вас скверная репутация, — отметил я, имея в виду ЦРУ как учреждение.

— Верно. К сожалению, скверная. Потому что нам приходится защищать таких людей, как вы. Всю эту грязь мы не опровергаем — бесполезно. Люди читают то, что считают правильным, и думают то, что хотят думать, и не наше дело убеждать их в обратном.

Люди не в состоянии понять, продолжал Майкл, что значит просить кого-то вроде меня изо дня в день рисковать, причем ставить под удар и семью.

— Это очень непросто, — ответил я. А про себя подумал: в особенности если твое чувство ответственности за исход операции омрачается осознанием того, что твои кукловоды вдруг решат, что могут обойтись и без тебя.

Майкл выбрал момент, чтобы перейти непосредственно к делу. Его голос понизился до шепота.

— Послушайте, Авлаки был плохим человеком, и плохим во многих отношениях. И вы знаете это лучше меня.

— Я говорил вам об этом еще до того, как американцы проявили к нему интерес. Я говорил вам: ребята, будьте осторожны, он опасен, — ответил я.

— Правильно, — согласился Майкл и продолжал: — Следовательно, эту операцию мы готовили совместными усилиями, а не в одиночку, правильно? Готовили и много других операций.

— Согласен, — ответил я.

— Мы были очень, очень близко, — оценил Майкл. — Мы продвигались вперед — и если я говорю «мы», то имею в виду, вы понимаете, стремление к успеху.

Он сделал паузу, чтобы я осознал эту заранее четко продуманную аналогию.

— Это как на чемпионате мира — вы бежите по полю и видите, что можете забить, но ваш товарищ по команде не отдал вам пас, а забил гол сам. И что? А ничего — что случилось, то случилось.

Эта была вежливая попытка извиниться, но не такого извинения я ждал.

— Что за мальчик, которого вы взяли в Сане? Мальчик 15–17 лет?

— О его аресте я ничего не знаю.

Я объяснил, что за три недели до гибели Авлаки прибыл курьер «Аль-Каиды» забрать у меня флэшку.

— Откуда вам известно о его аресте? — спросил Майкл.

— А может, это просто совпадение — поразительное совпадение? — спросил я.

Майкл ясно почувствовал, что этот спор разрешить не удастся.

— Либо вы нам доверяете, либо нет. В данном случае я предполагаю, что не доверяете.

— Не доверяю.

Майкл утверждал, что знал о разных планах устранения Авлаки.

— Но вы не считаете, что меня непременно известят о задержании курьера, вышедшего на связь с вашим контактом? — спросил он.

При прослушивании записи меня поразило желание Майкла сказать мне что-нибудь успокаивающее, но только не признать, что ЦРУ вышло на Авлаки благодаря моим усилиям.

Теперь подошла моя очередь. Американцы, не без удовольствия заявил я ему, провалили предыдущие попытки найти и устранить Анвара аль-Авлаки. Спору нет, они не раз, иногда случайно, подбирались к нему почти вплотную. Но только после того, как в дело вступил я, после того, как я установил с ним контакт, передал ему соответствующее оборудование, обменялся с ним посланиями через курьеров — только после этого его, наконец, ликвидировали.

Пора было четко и поэтапно перечислить и остальные мои успехи, о которых Майкл мог и не знать. Именно я свел с Авлаки Ахмеда Варсаме из «Харакат аш-Шабаб». Именно я уговорил его поехать в Йемен. Я напомнил Майклу, что Варсаме арестовали по возвращении из одной из поездок в Йемен.

Потом я заговорил о Салехе Али Набхане, который к 2009 году стал одним из самых опасных боевиков «Аль-Каиды». Рассказал, как однажды тот даже пригласил меня в гости в Сомали. И именно телефон Blackberry и ноутбук, переданные мне Джедом, помогли его найти.

— Бах! И его нет! Он был устранен благодаря нашей зацепке. А вы даже спасибо не сказали!

Майкл не перебивал. Может, решил, если я выговорюсь, мне полегчает.

— Мы просто хотим услышать слова благодарности от вашего правительства, убедиться, что оно признает этот факт. Прекрасно, если бы это сделал Обама. Просто сказал бы «спасибо!». И больше нам от него ничего не надо.

— Ребята, я всегда был с вами честен. Я знаю, что вы прослушиваете мой телефон, мой дом, мои машины — одним словом, все. Прекрасно. Но что бы я ни говорил и где бы я ни говорил, я всегда был честен. Лжи в моих словах вам не отыскать, — подытожил я, ударив по столу.

— Я никогда и не обвинял вас во лжи, — ответил Майкл.

— Я даже нашел для Анвара жену. Скажите, еще кому-то из ваших агентов удалось найти и привезти ему жену?

Я понял, что миссия Майкла — своими глазами увидеть извержение вулкана и дождаться его окончания. Он отнюдь не собирался подтверждать мои заслуги в деле Авлаки перед ведущей американской разведкой. Дело сделано — это американцы победили терроризм.

Поднявшись из-за стола, я крикнул стоявшим внизу Клангу и Йесперу:

— Он просто сидит здесь и лжет[219].

Намерения Дании постараться быть милой с грохотом разлетелись в прах. Майкл встал и, не удостоив меня ни словом, ни взглядом, спустился вниз, в сад. Больше я его не видел.

Я подошел к Клангу с Йеспером.

— Знаете что? Весь разговор с ним я записал.

— Не может быть! — произнес Кланг, скривившись, словно от физической боли. Стань эта запись достоянием общественности, то, что он не сумел отыскать меня до встречи, явно не привело бы в восторг его начальство.

— Тем не менее записал. А потом ушел, — сказал я ему.

Позже до меня дошло, почему еще ЦРУ наотрез отказалось признать, что именно я вывел их на Авлаки. Это выставило бы датскую разведку соучастницей акции по физическому устранению, что по законам Дании является преступлением.

Спецслужбы сомкнули ряды.

Глава двадцать третья Возвращение на ринг Конец 2011 года

Недели после гибели Авлаки были мрачными. Я не мог перебороть чувство вины за его убийство. Я постоянно представлял себе горе его стареющего отца, который всегда старался его уберечь, горе его жен и детей, и в особенности той женщины, которую я отправил к нему в Йемен.

Печаль усугубило зашифрованное послание, которое я получил от Амины спустя несколько недель после гибели Авлаки.

«Посылаю вам это письмо в большом горе и с печалью в сердце о моем муже, но и с чувством радости за него, принявшего мученическую смерть. Аль-Хамду ли-Ллях! Теперь он в Джаннат [раю] и чувствует только радость и счастье.

Я хотела бы связаться с вами в случае, если буду возвращаться в Европу, но у меня есть еще четыре месяца, чтобы принять решение. Мое главное желание — принять мученическую смерть… Да дарует Аллах нам всем сабр [терпение] и силу, чтобы пережить это тяжкое время в жизни.

Прошу Аллаха благословить вас за то, что благодаря вам я встретилась с моим мужем. Наш брак был благословением Аллаха, и я горжусь, что была его женой».

Я подумал, как нелегко Амине сейчас — остаться одной без помощи и поддержки. И я решил перечитать ее письмо.

«Мое главное желание — принять мученическую смерть…»

Чтобы отомстить за смерть мужа, эта молодая, испытывающая благоговение перед имамом женщина, с которой мы в Вене пили кофе, готова принести себя в жертву.

Во сне я видел Авлаки, укорявшего меня за содеянное.

В те дни я не мог обрести покой, постоянно обращался мыслями к американцам. Эти люди исчезли из моей жизни. Я перешел в категорию бракованного товара, стреляной гильзы. В ушах у меня стояли бесконечно повторявшиеся клише из тех, что в ходу в Лэнгли. Я стремился доказать их ошибочность, опровергнуть представление о том, что я бывший игрок. Я жаждал, чтобы обо мне снова вспомнили.

Я хотел уйти с передовой разведки. Меня переполняли чувства разочарования, неудовлетворенности из-за невозможности повлиять на ситуацию. Мое состояние передалось и Фадие. Разве мог я ее в чем-то винить? Я тогда был как натянутая струна и не мог заставить себя признаться ей во всем.

Туманным ноябрьским днем меня вдруг осенило — нужно попытаться восстановить связи с датской разведкой и доказать, что я все еще могу играть с ними на равных. Пусть я проворонил гонорар, обещанный мне за операцию по устранению Авлаки, но датская разведка до сих пор платила мне, а я был не из тех, кто привык получать деньги, ничего не делая. Настала пора вновь приняться за работу.

Бывая в Йемене, я познакомился с разветвленной сетью, а не только с Авлаки. Я, можно сказать, рос вместе с АКАП, ставшей самой активной и смертоносной из всех группировок, грозившей удушить своими щупальцами весь мир. Авлаки был крупной фигурой, но имелась и еще одна, чьи навыки боевика и методы руководства были куда совершеннее. Насир аль-Вухайши.

Вухайши был доверенным лицом Усамы бен Ладена и начальником его штаба, до 11 сентября располагавшегося под Кандагаром, а после начала американцами в октябре 2001 года операции «Несокрушимая свобода» сбежал в Иран. Иранцы арестовали его и выдали Йемену, но Вухайши после побега из тюрьмы в 2006 году сумел вернуть к жизни идеи джихада у себя на родине. В Йемене «Аль-Каида» стала «Аль-Каидой на Аравийском полуострове»[220], а Вухайши — эмиром группы. В августе 2010 года бен Ладен из Абботтабада прислал письмо, превознося Вухайши за «умелое и эффективное» руководство АКАП[221].

К концу 2011 года Вухайши, известный боевикам как Абу Базир, превратил АКАП в мощную силу. Воспользовавшись непопулярностью президента Салеха, АКАП вовлекала в свои ряды тысячи боевиков из сочувствующих племен. В апреле обрела самостоятельность вновь созданная группа под названием «Аль-шариат Ансар» — «Партизаны Шариата». Целью ее было укрепление и расширение базы движения и привлечение все новых и новых боевиков[222].

«Партизаны Шариата» умело использовали в своих интересах политический хаос, что позволяло им брать под контроль новые территории в провинциях Абья и Шабва, включая и Зинджибар — пыльный город на южном побережье, всего в 40 милях от Адена по прибрежному шоссе. Именно по этому шоссе той сентябрьской ночью я и ехал на встречу с Авлаки.

Мини-государство «Аль-Каиды» только формировалось. Город Джаар был его колыбелью, а Вухайши — бесспорным главой. Это было блестящим подтверждением его веса в джихадистском движении. Вухайши стали рассматривать как потенциального преемника бен Ладена и Завахири, в качестве главного лидера «Аль-Каиды» во всем мире.

Я позвонил Клангу в Копенгаген — надо было встретиться. Однако теперь прямых авиабилетов мне не вручали — только на поезд по Англии и на паром из Хариджа в Данию.

На встрече с Клангом и Йеспером я был не в лучшем настроении. Я понимал, что они — моя последняя возможность выйти из игры чемпионом. Но не волновался: понимал, что другого такого агента, способного подобраться к Вухайши, в принципе не существовало.

— Думаю, что за год я смогу на него выйти, — заверил я их.

Кланг воспринял мои слова скептически, как бармен, которого местный алкоголик уговаривал налить последний стаканчик.

Кланг заявил, что рад моим попыткам восстановить контакты с йеменскими боевиками, при условии, что я действительно этого хочу, однако я чувствовал, что особой срочности в этом не было. Мой гонорар, как обычно, увеличили — прибавили за работу за границей. Теперь я получал в месяц около 7500 долларов. Однако я чувствовал, что был для них обузой, а не пригласительным билетом на бал к Большому брату.

Но я упрям: я покажу им, на что способен. Теперь я фактически был свободным художником, расставлявшим собственные приоритеты, и остался без своего важнейшего контакта — Анвара аль-Авлаки.

3 декабря я вернулся в Сану и сразу ощутил себя уязвимым. Мало того, что я лишился поддержки кураторов, я не был уверен в Абдуле настолько, чтобы от своего имени забросить парочку пробных шаров. И еще не знал наверняка, как он относился ко мне после встречи в Малаге, когда я высказал американцам свои сомнения. Это означало наличие еще одного опасного аспекта.

При встрече Абдул не выказал ни беспокойства, ни недоверия. Если он работал на ЦРУ, он прекрасно владел собой. Он предложил мне переговорить с Муджибом, доставившим прошлым летом на подконтрольные племенам территории мое первое послание на флэшке для Авлаки духовному лидеру «Аль-Каиды» Адилу аль-Абабу. Муджиб, по словам Абдула, регулярно виделся с Вухайши.

И мы втроем встретились на крыше дома в Сане, где я остановился.

Муджиб оказался низкорослым толстяком с длинной бородой. На голове платок, но не расцветки племени. Уже марка его автомобиля — довольно новый «Мерседес» — говорила, что он не простой салафит. Гордился он и своими обширными связями. Хвастал тем, что выступал посредником между «Аль-Каидой», салафитами в Даммадже, где я учился свыше десяти лет назад[223].

Муджиб сказал мне, что недавно передал Вухайши послание саудовцев с предложением сделки. Они пообещали, что все простят Вухайши и его группировке и снабдят их оружием и деньгами, если те согласятся прекратить борьбу против Саудовской Аравии и американцев и будут сражаться с шиитскими мятежниками Северного Йемена. Мне эта идея представилась неосуществимой, как нарушение суверенитета Йемена, но поскольку я слышал это из уст Муджиба, стопроцентной уверенности быть не могло.

Я сменил тему — рассказал об истинной причине своего приезда в Йемен. Я мысленно прогнал наш с ним диалог, но только теперь получил возможность убедиться, заинтересован ли он во мне.

— В Швеции есть братья, которые готовы отомстить за гибель шейха Анвара. Они также готовы присягнуть АКАП, и я в этой связи хотел бы найти способ связаться с Абу Базиром [Вухайши], — объяснил я присутствующим. Мои расчеты строились на том, чтобы наладить канал связи через курьеров, как это было с Авлаки. Это позволило бы мне восстановиться в статусе специального уполномоченного в Европе — ответственного за рекрутирование и доставку добровольцев.

Я говорил правду. Перед тем как отправиться в Йемен, я в шведском городе Мальмё встретился с группой мусульман, искавших возможность выехать за границу для участия в джихаде. И опять же, я вышел на них благодаря знакомству со многими боевиками, с которыми познакомился за предыдущее десятилетие. Датская разведка попросила меня обратиться к Абу Арабу, датчанину палестинского происхождения, который уже принимал меня во время моего приезда в Ливан в 2007 году.

Абу Араб — настоящее имя его Али аль-Хадждиб — какое-то время за участие в исламской экстремистской группировке ФАТХ просидел в ливанской тюрьме. Там его пытали. Датское правительство исполнило свой долг и направило женщину-дипломата для проверки того, как с ним обращались в тюрьме. Но вместо того чтобы поблагодарить ее, он поклялся, что когда выйдет, то убьет ее.

Несмотря на его «подвиги», аль-Хадждибу все же позволили обосноваться в Дании. Когда я рассказал ему о планах возвращения в Йемен, он убедил меня съездить с ним в Мальмё — встретиться с одним из живших там братьев из джихадистской династии Хадждибов. С еще одним братом — Саддамом — я познакомился незадолго до того, как он взорвал себя, когда ливанские силы безопасности пошли на штурм его дома. Другой брат все еще томился в тюрьме за то, что подкладывал взрывные устройства в пассажирские поезда в Германии. Их мать произвела на свет одиннадцать сыновей и — насколько мне известно — ни одной дочери.

Двое из молодого поколения Хадждибов спали и видели, как попасть в Йемен. Один из них — племянник Абу Араба — 19-летний студент-компьютерщик, рослый, худощавый и светлокожий, с коротенькой жиденькой бородкой. Он был одет в джинсы, чтобы не бросаться в глаза службе безопасности. Его двоюродный брат, проживавший в Гётеборге, тоже мечтал поехать в Йемен.

Хадждибы опасались, что их дом прослушивается, и мы вышли на прогулку в один из парков Мальмё. Когда я рассказал им, что возвращаюсь в Йемен восстанавливать контакты с АКАП после гибели Авлаки, молодой студент-компьютерщик был просто в восторге.

— Если ты действительно наладишь связи, мы хотим приехать и дать баят [присягу] Вухайши, и я мог бы редактировать «Испайр», — предложил он.

Я рассматривал Хадждибов как нового «Варсаме» — источник, от которого смог больше узнать о террористической группировке, создать более детальную картину ее намерений и союзов. Я поделился этой идеей с Клангом.

— Эти ребята очень опасны — бомбы с часовым механизмом. Неплохо бы послать их в Йемен, чтобы через них установить новые связи с группировкой, — пояснил я.

Кланг загорелся планом:

— Ты сможешь общаться с ними по электронной почте, не подвергая себя опасности.

Но мы понимали, что мне надо установить контакты с Вухайши, что тогда датская разведка считала маловероятным.

И я рассказал Муджибу о Хадждибах. Может показаться абсурдом, но в агентурной работе я старался не врать. Только так можно не засветиться. Сложно не лгать, а запомнить, где и в чем. Кроме того, свяжись АКАП и вправду со шведскими мусульманскими боевиками, очень важно, чтобы они подтвердили мои слова.

Я уверял Муджиба, что мечтаю отомстить за убийство Авлаки, он пообещал, что свяжется с Вухайши. Я вручил ему напечатанное мною на моем ноутбуке послание для лидера АКАП. В послании этом я не поскупился на обещания, чтобы заинтересовать Вухайши.

«Мои глаза полны слез из-за огромной потери друга, брата и учителя, шахида шейха Анвара аль-Авлаки, да примет Аллах его как набожного человека… Аминь. Его гибель должна быть отмщена кровью кафиров, иншааллах…

Брат Анвар просил меня отыскать братьев в Европе, готовых приехать для прохождения подготовки, а потом вернуться в свои страны и работать во имя нашей веры. Я отыскал нескольких человек, и они готовы поехать, иншааллах».

У меня в запасе была еще одна карта. Мой кенийский друг Икрима, тот самый длинноволосый член «Харакат аш-Шабаб», стремился именно сейчас, когда не стало Авлаки, как можно скорее установить контакт с Вухайши. Если бы я смог как-то свести их, то открылась бы возможность отслеживать связи между различными филиалами «Аль-Каиды», что всегда очень непросто для спецслужб Запада.

«Брат Икрима в Сомали также нашел несколько братьев с европейским и американским гражданством, они ничем не запятнаны и готовы, овладев нужными навыками, вернуться, — писал я. — Этот брат получил специальное послание для вас от вашего учителя из Афганистана»[224].

Я также доказал, что кое-что понимаю и в вопросах конспирации.

«В этом письме не могу указать свою фамилию, взгляды или национальность, потому что это небезопасно… В будущем связь должна осуществляться через личных посланцев, например, Адиль [аль Абаб] может получать от меня послания и отправлять их вам, и вы можете посылать мне сообщения через своего курьера. Я избегаю пользоваться электронной почтой, мобильной связью, обычным телефоном и т. д.».

Несколько дней спустя я вновь встретился с Муджибом. Он сказал мне, что только что вернулся со встречи с представителями «Аль-Каиды» в подконтрольных племенам районах и передал им послание.

— Я даже, если хотите, могу организовать вам встречу с Абу Базиром, возможно, на Новый год, — заверил он меня.

— Да, конечно, это определенно понадобится.

Такая встреча стала бы самой опасной из всех моих миссий. Учитывая непримиримую вражду между правительственными силами и «Аль-Каидой» в подконтрольных племенам районах, она к тому же представлялась весьма маловероятной. АКАП как раз атаковала подразделения йеменской армии на юге и планировала организовать теракты в Америке.

Муджиб пообещал передать мне 16 Гб неотредактированных видеозаписей от АКАП для показа сочувствующим в странах Запада. Возродить журнал «Инспайр» после гибели Авлаки и Самир Хана так и не удалось, но территориальные завоевания в Южном Йемене всячески стремились обнародовать. Недавно Абдул показал мне видео американского посольства в Сане и примыкающего к нему отеля «Шератон». «Шератон», в отличие от большинства первоклассных отелей, был обложен мешками с песком, а на крыше располагались посты американских солдат — видимо, морских пехотинцев. Абдул сказал мне, что в группе считали, что контртеррористическими операциями американцы руководили прямо из отеля.

Заручившись обещаниями Муджиба, я в канун Рождества вернулся в Данию и тут же обо всем проинформировал датскую разведку. Сотрудники датской спецслужбы, как мне показалось, отнеслись к полученным сведениям серьезнее, чем раньше, хотя все мы понимали, что многое зависит от слова Муджиба.

Кланг предложил, чтобы я снова съездил в Мальмё на свидание с Абу Арабом, для встречи через него с представителями клана Хадждиба. Датская разведка рисковала, у нее не было полномочий посылать агентов для участия в операциях на территории Швеции. Датская разведка и Служба государственной безопасности Швеции сотрудничали в предупреждении и раскрытии террористических заговоров, но шведам явно не понравилось бы, начни датская разведка проводить операции на их территории.

Тем не менее датчане все же сочли это возможным. Молодой англоязычный студент-компьютерщик идеально подходил на пост редактора журнала «Инспайр» вместо Самир Хана. А я получил бы ценный контакт в сердце группировки. Адрес электронной почты в «Инспайр» служил группировке связью с единомышленниками на Западе. Спустя полтора года после отправки в Йемен Амины мы снова готовили канал отправки европейских экстремистов, желавших вступить в ряды моджахедов.

Усердный студент-компьютерщик все еще собирался ехать в Йемен. С ним и его отцом я встретился в парке, чтобы наши разговоры не подслушала Служба государственной безопасности Швеции.

— Я побывал в Йемене и передал послание Вухайши, а теперь жду ответа. А ты пока готовься, — сказал я ему.

Он несказанно обрадовался известию, как футболист дворовой команды, приглашенный в профессиональный клуб.

— Я бы сам поехал, но не могу — кафиры обложили меня со всех сторон, — сообщил Абу Араб. Он сиял от гордости, что новое поколение семейства Хадждиба готово принять эстафету.

На Рождество я вернулся в Великобританию. Никогда не любил эту пору. Волшебное Рождество оставило мучительные детские воспоминания. Сам я тоже редко бывал на праздник с детьми. Но в этом году Карима с детьми согласилась приехать ко мне с Фадией. Хотя их воспитывали в мусульманском духе, я баловал их подарками. Тем не менее радость мешалась с грустью. Скоро мне предстояло вернуться в Йемен, и прощание давалось мне с трудом.

Перед очередным заданием я всегда волновался, но сейчас испытывал настоящую тревогу. Найти Вухайши было как войти в логово льва. Опасность страшнее, чем во всех предыдущих миссиях.

Больше всего мне не давало покоя, что, если я погибну, выполняя задание, мои дети так и не узнают, что их отец был двойным агентом. В лучшем случае в телевизионных новостях скажут, что в далекой стране устранили очередного джихадиста, и покажут мою фотографию. Но ни их мать, ни мачеха ничего не расскажут им о том, кем я был на самом деле.

Не напоминал ли я старого боксера, решившегося выйти на уже непосильный бой?

Глава двадцать четвертая Логово льва Январь 2012 года

7 января 2012 года я вылетел в Йемен. Глядя из иллюминатора, я слушал в наушниках группу «Metallica». Их тяжелое звучание все пять лет накачивало меня энергией перед будущими операциями, но в этот раз я поставил громкость на максимум.

В аэропорту меня встретил Абдул, и мы поехали к нему домой, в комфортабельный трехэтажный кирпичный особняк, где мне предстояло прожить несколько дней. Абдул явно преуспевал, чем бы он там ни занимался.

Пришел Муджиб, но не передал ни новостей, ни видеозаписей. Пора было на него надавить.

— Знаешь, братья со всей Швеции собрали деньги, чтобы я мог слетать в Йемен, привезти видеоматериалы и связаться с Абу Базиром! — раздраженно заявил я Абдулу, вспомнив уроки, преподанные мне МИб во время ролевых игр в Форт-Монктоне. — Муджиб понапрасну тратит мое время. Не думаю, что он вообще с кем-нибудь из них встречался. Сам съезжу к Абу Базиру и скажу ему, что Муджиб — лжец.

Выпалил я это ему, не подумав. В одиночку ехать на подконтрольные племенам территории рискованно. И я сдал назад. Нельзя наделать глупостей из желания доказать ЦРУ их неправоту.

Абдул засуетился. Он убедил Муджиба позвонить одному йеменскому боевику, у которого были связи с АКАП. Звали его Хартаба. Он служил телохранителем бен Ладена в Афганистане, а позже водителем Авлаки. И знал безопасные — или менее опасные — маршруты на подконтрольных АКАП территориях. Встреча с ним была назначена на одной из дорог, ведущих из Саны на юг.

На следующий день мы с Абдулом отправились в путь на «Тойоте Королла». Опасения, мучившие меня в Англии, не покидали меня и здесь. Окажись Абдул двойным или тройным агентом, он вполне мог меня сдать. А если ЦРУ его обо мне предупредило?

Однако в тот момент меня куда больше волновало то, как без происшествий миновать контрольно-пропускные пункты при выезде из Саны. Впервые, по крайней мере, за десять лет я оделся по-западному — в строгий деловой костюм и постоянно прижимал к уху iPhone, давая понять, что занят только телефонными переговорами. Я изображал бизнесмена, ехавшего на важную встречу в Аден, а Абдулу отвел роль шофера.

— Просто напусти на себя важности, и все, — порекомендовал он мне.

И когда военные нас остановили, я старательно изобразил на лице крайнее нетерпение. Прием сработал.

После нескольких часов гонки Абдул притормозил. Я напрягся, у меня вспотели ладони.

На заднее сиденье машины забрался жилистый молодой человек. Стараясь казаться невозмутимым, я попытался определить, не вооружен ли он.

— Знаешь, кто это? — спросил меня Абдул. — Младший брат Абу Базира.

Тот действительно очень походил на Вухайши. От облегчения я готов был его обнять.

Уже ближе к вечеру мы добрались до небольшого, воистину ветхозаветного селения рядом с шоссе из Саны в Аден. Абдул остановился у какой-то недавно построенной бетонной лачуги.

— Это дом Хартабы.

Хартаба вышел поздороваться с нами. Ему было за сорок, но джихад наложил на него отпечаток — выглядел он старше своих лет. Вид у него был как на тех карикатурах на боевиков — худощав, узколиц, с горящими глазами фанатика и длинной бородой. В разговоре с нами Хартаба все время наклонял голову — прислушивался. Пытки в иорданской тюрьме серьезно повлияли на его слух[225].

В своем почти лишенном мебели жилище Хартаба представил нас двум вооруженным до зубов саудовским боевикам. Мы вместе помолились, потом Хартаба велел мне переодеться в традиционный шальвар-камиз. Он дал мне и племенной платок, чтобы скрыть лицо — камуфляж, учитывая мою комплекцию, не слишком эффективный.

У пары моих новых компаньонов я заметил мобильные телефоны. Я приказал им вынуть аккумуляторы и SIM-карты, чтобы нас не засекли американские спутники-шпионы. Моджахедов перспектива погибнуть мученической смертью не слишком заботила, но мне не хотелось пасть жертвой излюбленного оружия американцев.

В тот золотистый от солнца вечер мы отправились к цитаделям «Аль-Каиды» на «Тойоте Ленд Крузер». Абдул и я уселись впереди рядом с Хартабой, саудовские боевики устроились сзади. В машине было полно оружия. Я взял себе АК-47 и патронную ленту, которую обвязал вокруг пояса. В кабине автомат не помещался, ствол торчал из окна.

На коленях Абдула лежал гранатомет.

— Вы уверены, что он случайно не выстрелит? — спросил Абдул у Хартаба, когда машину подбросило на очередной выбоине и гранатомет уткнулся в крышу. Абдул до смерти перепугался, снова заставив меня усомниться в его преданности делу джихада.

Хартаба разозлился и, приказав остановить машину, принялся объяснять, что гранатомет стреляет только тогда, когда нажат спусковой крючок. Это, мол, та же модель, из которой обстреляли машину высокопоставленного британского дипломата в Сане[226]. И не без гордости добавил, что сидел за рулем, когда уходили от погони.

— Промахнулись на пару миллиметров.

Хартаба этот разговор воодушевил, да и я сам невольно восхитился выдержкой этого человека. Хартаба рассказал, что в день гибели Авлаки добравшиеся до сгоревшего изуродованного автомобиля боевики АКАП смогли опознать имама только по фрагментам кожи на лбу. Тела фактически не было — сгорело дотла. Испарилось. Эту историю Хартаб рассказал нам с горящими глазами[227].

Он рассказал и о том, что АКАП набирается сил в южных зонах племен Йемена. Группа совершила рейд на военные заводы и захватила оборудование для производства боеприпасов, так что теперь появилась возможность изготавливать свои.

Мы миновали контрольно-пропускной пункт сепаратистов, контролирующих юг страны. Они лишь махнули нам — мол, проезжайте, и я подумал, насколько стремительно эта страна разваливается. Проезжая через пыльные селения, мы слышали, как местные скандировали: «Аль-Каида»! «Аль-Каида»! Полицейские при этом демонстративно отворачивались, делая вид, что не замечают. Я поглядел на Хартаба, в трансе раскачивавшегося в такт джихадистским песнопениям, ревущим из динамика кассетного плеера. Объезжая правительственный КПП, он съехал с дороги и выключил фары.

Взошла луна, мы ехали по освещенной ее мертвенным светом пустыне. В крови кипел адреналин, я чувствовал прилив возбуждения при мысли, что мы уже за линией фронта. На несколько секунд я в ту неповторимую арабскую ночь успел позабыть, кто я и за кого.

До города Джаар мы добрались уже глубокой ночью[228]. За эти десять месяцев власти «Аль-Каиды» он здорово изменился. Его переименовали в «Эмират Вакара» — «достоинства», — превратив в столицу нового мини-государства «Аль-Каиды». На контрольно-пропускном пункте, который мы миновали, сидели боевики «Ансар аш-Шариа». Повсюду висели черные знамена «Аль-Каиды», а по улицам расхаживали боевики. Это был еще один эпицентр всемирного джихада. Йеменская армия стояла на расстоянии выстрела, а американские, саудовские и йеменские самолеты кружили высоко в небе. Я понял, что теперь и я на прицеле.

Мы остановились у какого-то ресторанчика, и Хартаба зашел внутрь. Вскоре он вышел вместе с Адилом аль-Абабом, религиозным эмиром АКАП, с которым мы подружились в Сане шесть лет назад. Физиономия у него стала еще круглее. Неудивительно, что мы нашли его в одном из немногих действовавших ресторанов Джаара.

Адил аль-Абаб носил все те же свисавшие над кривыми губами усы и ту же редкую бороденку. Может, она у него просто не росла?

— Машаллах! Ас-саляму алейкум Абу Усама! Как жизнь? Как твой сын Усама? — с преувеличенной экспансивностью принялся расспрашивать Абаб.

— Прекрасно. И у него, и у меня все прекрасно.

— Нам нужно идти. И тебя здесь не должны видеть, если хочешь встретиться с Абу Базиром. У меня есть один старый друг, он и представит тебя ему, — сказал, улыбаясь во весь рот, Абаб.

Мы пересели в белую трофейную правительственную «Тойоту» аль-Абаба. Водить он не умел, явный самоучка. Проехав по изрытой воронками проезжей части, мы остановились у большого желтого здания, служившего для отправления религиозных церемоний. Внутри почти никакой мебели, кроме большого кресла с золоченой резьбой, похищенного боевиками из мэрии.

Дом был реквизирован шейхом аль-Хазми, племянник которого теперь был в Джааре имамом, близким к АКАП. Он был племянником проповедника «Братьев-мусульман» Мохаммеда аль-Хазми и помнил меня еще со времен моего пребывания в Йемене в 2001 году. Все это подтверждало существование созданной мною за минувшие годы сети. У него были вьющиеся волосы, подстриженная борода и нетипичные для йеменца темно-зеленые глаза. Рассмеявшись, он сжал меня в объятиях.

С Абдулом аль-Абабом мы почти до утра проговорили о джихадистском государстве на территории Йемена. Аль-Абаб рассказывал, что многие сомалийцы приехали в Йемен сражаться плечом к плечу с боевиками АКАП. Потом Хаджми ушел к семье, жившей на верхних этажах, а аль-Абаб — духовный лидер АКАП, — перед тем как попрощаться со мной, задал мне еще один вопрос.

— Ты готов? — с серьезным видом спросил он.

— К чему? — переспросил я.

— Присягнуть на верность «Аль-Каиде» и нашему эмиру Абу Базиру?

Я ответил, что готов дать клятву, но на определенных условиях.

— Я говорил шейху Анвару, что не приемлю войну с гражданским населением, — пояснил я.

— Мы уже знаем об этом — Абдул мне сказал, — ответил на это аль-Абаб.

Так что выбора у меня не оставалось — мне предстояло официально вступить в «Аль-Каиду».

Взяв его за руку, я произнес слова клятвы:

— Я буду верен Абу Базиру, Вождю Верующих, во всем, что не противоречит заветам Аллаха и его Посланника. Я буду бороться за дело Аллаха.

— Аль-Хамду ли-Ллях! — воскликнул аль-Абаб, улыбнувшись, и обнял меня.

Той ночью я почти не спал — опасность подстерегала меня повсюду. Я боялся невольно выдать себя, разговаривая во сне. Я поднялся еще до рассвета и с боевиками «Аль-Каиды» направился в ближайшую мечеть. Восходящее солнце окрасило восточную часть неба в фиолетово-розовый цвет. Тишину нарушил прогремевший вдалеке разрыв мины. Йеменские вооруженные силы начали обстрел, в очередной раз пытаясь отбить Джаар у боевиков «Аль-Каиды».

Боевики вернулись в дом, быстро помолились и поспешили в окопы, оставив меня одного. Уезжая, наглухо заперли тяжелые ворота снаружи. Я слышал грохот артиллерии и рев реактивных истребителей в небе. Потом неподалеку раздался оглушительный взрыв. До меня донеслись крики женщин и детей.

Что если дом, в котором я сижу, — их цель? — внезапно подумал я. Я вышел на крышу дома, но прыгать было слишком высоко. Я был в ловушке.

И тут я с ужасом вспомнил то, что заставило забыть все страхи обстрелов и бомбежек.

В машине шейха аль-Абаба я оставил рюкзак. В одном из его карманов лежала флэшка с записью моего разговора с сотрудником ЦРУ Майклом.

Я напрочь об этом забыл!

Все! Мне конец.

Вспомнив об оставшихся в Европе жене и детях, я подумал: интересно, как они воспримут эту новость. Улегшись на пол, я обреченно уставился в потолок. Я горько пожалел, что смотрел все эти видео жестоких обезглавливаний.

Несколько часов спустя вернулись шейх аль-Абаб с боевиками и Абдулом. Мне показалось, что тот ранен. Я старался держаться как можно непринужденнее, но сам удивляюсь, как меня не вырвало. Шейх улыбнулся.

— Ты забыл в машине, — сказал он, вручая мне рюкзак. Когда я, улучив момент, заглянул в карман, флэшка была там. Я чуть не завопил от восторга и облегчения.

Пора было ехать дальше. Я вскочил на заднее сиденье «Тойоты 4X4» рядом с Абдулом и молодым саудовцем. Аль-Абаб ехал рядом с водителем. Пару минут спустя он обернулся и приказал нам пригнуться. Несколько минут мы так и ехали, уставившись в пол, пока нам не разрешили поднять головы.

Потом машина остановилась, и рядом со мной сел еще один пассажир. Разглядев его, я узнал Насира аль-Вухайши — редкая бородка, маленькие, близко посаженные глаза под племенным платком и характерная вечная усмешка.

— Салам, — бодро приветствовал он меня. Мисвак — йеменская щетка для чистки зубов, рекомендованная Пророком, — торчала в уголке рта.

Только ростом он был ниже, чем я думал.

— Мурад, я знаю, кто ты. Анвар мне о тебе рассказывал, и я получил твое послание. Я должен тебе сказать, что у Амины все как нельзя лучше. И да вознаградит тебя Аллах за то, что ты сделал для нее и для шейха Анвара, — сказал он.

За нашей машиной ехала еще одна, битком набитая вооруженными телохранителями Вухайши. Мы доехали до маленькой фермы под Джааром, потом вышли и пересекли кукурузное поле. Усевшись в тени деревьев, достали еду — ягненка с рисом. Деревья защищали от беспилотников, которые могли кружить поблизости.

Я подумал, что всего этого мне просто не съесть. В порыве гостеприимства лидер АКАП украдкой подгребал ко мне куски ягненка, а сам на еду не налегал. Неудивительно, что он был таким субтильным.

За едой шейх аль-Абаб передал Вухайши просьбу молодого бородатого саудовского боевика как можно скорее стать шахидом. Вухайши помолчал, что-то пробормотал под нос, а потом сказал — мол, он не один такой, перед ним еще много желающих, поэтому спешить некуда, надо дождаться, пока придет его черед. Молодого саудовца, похоже, эта новость опечалила. Я убеждал себя, что все это мне не снится — обсуждать теракты смертников за обедом!

Вухайши меня очаровал. То же тихое смирение, как и у его наставника, бен Ладена, та же харизма. Боевики обожали своего лидера и ради него были готовы на все. Не приходилось удивляться тому, что в перспективе в нем видели главу всей «Аль-Каиды».

Я закатал рукава, чтобы приступить к еде, и тут Вухайши заметил одну из моих татуировок. Молот норвежского бога Тора, однако рисунок легко можно принять за христианский символ.

— Это не крест? — приподняв бровь, поинтересовался Вухайши.

— Нет, — ответил я, усмехнувшись, и объяснил эмиру «Аль-Каиды», что еще в подростковые годы мне на предплечье вытатуировали молот Тора. И дал Вухайши ускоренный урок норвежской мифологии. К счастью, он все воспринял со смехом.

На самом деле эта татуировка не относилась к моим байкерским денечкам. В конце прошлого года я зашел в тату-салон в Копенгагене, где мне и набили молот. Это было опрометчиво. Заметь кто из боевиков, что я внезапно обрел молот Тора, мне пришлось бы объясняться. А может, я подсознательно пытался вырваться из смирительной рубашки своего прикрытия и еще раз напомнить себе, кто я такой на самом деле.

Вухайши приказал остальным отойти на другую сторону песчаного поля, чтобы мы смогли поговорить с глазу на глаз.

— Хорошо, что ты здесь, — сказал Вухайши. — Я уже собрался уезжать, но услышал о твоем приезде и решил остаться.

Я рассказал ему, что принял баят, но как я уже раньше объяснял Авлаки, не могу участвовать в резне мирного населения.

— Понимаю тебя. Но и тебе пора понять: в исламе нет такого понятия, как «мирное население», если речь идет о кафирах. Свои органы власти и правительства они выбрали сами, — ответил Вухайши.

«Опять эта демократия», — подумал я.

Возникла пауза.

— Однако будь моя воля, я бы атаковал только военные объекты, — добавил Вухайши.

Вухайши страстно заговорил о том, что, мол, настанет день, когда по всему Йемену утвердится шариат.

— В хадисе сказано, что торжество ислама придет из Абьи, — сказал он, повторяя слова Авлаки.

Вухайши подтвердил рассказ Муджиба о предложенном саудовцами мирном договоре, однако он от него наотрез отказался.

Я сказал Вухайши о письме его бывшего учителя, которое хотел переслать ему Икрима, мой контакт в «Харакат аш-Шабаб», также предлагавший себя связным между АКАП и сомалийскими боевиками. Мне надо было показать Вухайши свою полезность.

— Именно я направил вам Варсаме, — сказал я ему.

— О да, того брата, которого арестовали на корабле. Это был очень хороший брат и всегда оставался на передовой. Никогда и ничего не боялся. Позор, что он теперь у кафиров.

— Вообще-то у нас есть связи кое с кем из братьев в Сомали.

Я также рассказал ему о группе боевиков в Мальмё в Швеции и моем стремлении рассчитаться с кафирами за гибель Авлаки.

Вухайши заинтересовался молодым студентом-компьютерщиком.

— Он говорит по-английски? — поинтересовался он.

— Говорит.

— Тогда он сможет работать в «Инспайр», мы это устроим, — ответил Вухайши. Еще мы поговорили об Авлаки. А потом вспомнили 16-летнего Абдулрахмана, сына имама Авлаки, убитого беспилотником всего спустя месяц после отца[229]. Я помнил его по тому вечеру 2006 года еще маленьким мальчиком, с гордостью показывавшим отцу домашнюю работу и занимавшимся с моим сыном Усамой.

Хотя целью беспилотника были боевики, из-за возраста и американского гражданства Абдулрахмана в США эту атаку восприняли неоднозначно. Вухайши сказал, что Абдулрахман незадолго до гибели официально вступил в АКАП.

Я сказал Вухайши, что Авлаки перед смертью просил, чтобы я привез кое-какие предметы домашнего обихода. Я подразумевал холодильник и брикеты гексамина. Его ответ показал, что он в курсе дела.

— Как мне быть? Довести дело до конца? — спросил я.

— Да, ты должен привезти эти вещи, — велел Вухайши.

Вухайши хотел организовать мне встречу с главным специалистом по изготовлению взрывных устройств АКАП, Ибрагимом аль-Асири, который, по его словам, находился примерно в 150 милях в Аззане, в глубинке провинции Шабва.

Аззан — покинутый город на полпути между побережьем и Атаком, где несколькими месяцами ранее от удара американских беспилотников и погиб сын Анвара аль-Авлаки. А за пару недель до описываемых событий город взяла «Аль-Каида».

— Он теперь номер три в списке разыскиваемых в США, — не скрывая удовлетворения, добавил Вухайши.

Аль-Асири руководил терактами за рубежом и явно заинтересовался бы шведскими братьями, желавшими приехать в Йемен.

Один швед на этого специалиста по взрывным устройствам уже работал. Аналитик датской разведки Андерс сказал мне, что проживавший в Швеции йеменец, подозреваемый в организации в декабре 2010 года теракта против газеты «Юлландс-Постен», на самом деле сбежал в Йемен и, как полагали, работал на аль-Асири[230].

Аль-Асири послал на смерть собственного брата: в Рождество 2009 года сделанная им бомба, спрятанная в нижнем белье, едва не обрушила над Детройтом лайнер рейса 253 25, и он разработал так называемые принтер-бомбы. Проще говоря, аль-Асири был одним из самых опасных международных террористов[231].

Встреча с аль-Асири не просто вновь распахивала передо мной двери ЦРУ, но расстилала красную дорожку. Однако ехать на встречу с ним прямо сейчас означало бы играть с судьбой — в брючном кармане лежала флэшка с единственной записью моих переговоров с сотрудником ЦРУ в Хельсингёре. Уничтожив ее, я лишился бы важных дополнительных доказательств моей работы на разведслужбы. Но и оставлять ее при себе было опасно. Охранять аль-Асири будут куда плотнее, чем Вухайши, и риск, что флэшку обнаружат, был слишком велик.

Поэтому требовалось соображать, как говорится, на ходу.

— Шейх, думаю, это невозможно. Я предупредил солдат на контрольно-пропускных пунктах, что направляюсь в Аден, и если они не дождутся меня в ближайшее время, то поднимут тревогу, — объяснил я Вухайши.

Разумеется, оправдание хлипкое, но я точно знал, что йеменское правительство под давлением американцев все же отслеживало передвижение граждан стран Запада.

— Тогда поезжай в Аден. Но сразу, как доберешься, создай электронные почтовые ящики для переписки с Абдулом и Хартабой, чтобы были на связи, — ответил Вухайши.

Мы уселись в машину, и Вухайши провез меня по эмирату «Аль-Каиды».

— И вот еще что — оберни-ка голову платком, мы тоже опасаемся шпионов, — предупредил меня аль-Абаб.

Город был параллельным миром. Улицы патрулировали старые ржавые полицейские машины. Сидели в них бородатые исламистские боевики. Шариат соблюдался неукоснительно, отступников строжайше наказывали.

Едва я покинул Джаар, наказания «Аль-Каиды» вышли на новый уровень. Случилось это, когда шариатский суд приговорил подозреваемого в сотрудничестве с США к смертной казни и распятию. По словам горожан, тело казненного несколько дней провисело[232] на главной улице в Джааре. Раскрой исламисты мои истинные цели и намерения, меня, скорее всего, ждала бы та же участь[233].

Введенные «Аль-Каидой» законы назывались «худут», это была средневековая юстиция, от которой давно отказались в большинстве мусульманских государств. Инициатором возрождения «худута» йеменской «Аль-Каидой» был не кто иной, как шейх Адиль аль-Абаб, эмир АКАП, чьи жирные телеса колыхались на заднем сиденье рядом со мной.

Впоследствии Вухайши описывал[234] правосудие АКАП как инструмент сдерживания. Несколько месяцев спустя он писал лидерам одной из группировок «Аль-Каиды», захватившей часть Мали в Западной Африке:

«Постарайтесь, по возможности, не проводить в жизнь исламские наказания слишком часто, а только в крайних случаях… Мы использовали такой подход к людям и добились хороших результатов».

Пока мы объезжали Джаар, Вухайши показывал мне, как «Аль-Каида» осуществляет социальные проекты — раздает еду, бурит артезианские скважины, роет водохранилища, организует поливку улиц, проводит электричество в тех районах, которые раньше о нем и не помышляли, предоставляет различные услуги — одним словом, занимается тем, чем правительство в Сане десятилетиями не занималось.

Для Вухайши это было важно. В своем послании джихадистам, захватившим север Мали, он писал:

«Старайтесь привлечь их обустройством жизни, заботьтесь о повседневных нуждах людей — о воде, пище, электричестве. Обеспечение этим людей возымеет эффект, заставит их поверить нам, поддержать нас»[235].

В полупустыне невдалеке от города мы ненадолго остановились у кладбища шахидов «Аль-Каиды» — ряды скромных могил, на каждой небольшой надгробный камень. Их пуританские верования вообще запрещали могилы в нашем понимании. Похоронены здесь сотни боевиков, но не сразу понятно, что это кладбище.

— Ассалам алейкум я ахли-кубур! — торжественно произнес Вухайши [Мир вам, о, обитатели могил], и мы пошли дальше.

Я рассказал Вухайши, что собрался пройти курсы телохранителей в Великобритании.

— Значит, станешь моим личным телохранителем, — ответил он. Вухайши признался, что группа его телохранителей не последовала за нами после пикника под деревьями.

— Они и не заметили, как мы с тобой вернулись к машине. Так что ты мог меня похитить, — рассмеялся он.

Лидеру АКАП пора было ехать. Перед тем как вместе с Адилом аль-Абабом сесть в машину, Вухайши меня обнял.

— Жди здесь, я скоро вернусь, — сказал эмир АКАП мне и Абдуле.

Час спустя визг тормозов возвестил о его возвращении.

Аль-Абаб шел к нам с самым серьезным видом. Может, доложили о флэшке? Но он обратился к Абдулу.

— Аль-Хамду ли-Ллях, кажется, твой брат погиб как шахид. Хочешь взглянуть на тело? — спросил он.

Абдул, уже насмотревшийся на ужасы войны в Джааре, не смог заставить себя пойти. И попросил опознать тело меня — с братом Абдула я пару раз встречался в Сане. Я пошел в городской морг. Тело было страшно изуродовано. Осколок мины прошил щеку и снес всю левую сторону черепа. Кроме того, грудь покрывали многочисленные осколочные раны. Но правая сторона лица осталась более или менее целой, а рот растянут в улыбке. Он был очень похож на брата Абдула. Я уставился на него.

Я был рад скорому отъезду в Аден. Погибни я тут от разрыва ракеты или мины, мне уготована безликая могила в бесконечном ряду мучеников «Аль-Каиды», и правда о том, на чьей стороне я сражался, будет погребена навеки.

Я вернулся рассказать Абдулу о том, что увидел в морге, и на этот раз он все же решился пойти осмотреть тело.

— Это он, — проговорил Абдул. Присев на корточки, он пару минут помолчал, видимо, отдавая дань уважения покойному брату, а затем, резко поднявшись, повернулся ко мне. Потом вновь нагнулся осмотреть зубы покойника.

— У этого человека нет пломб в зубах — это не мой брат, — сказал он, и рот его растянулся в улыбке. Я впервые видел, как Абдул улыбается. Подходящий конец этого явно сюрреалистического эпизода.

Мы попрощались с Адилом аль-Абабом и остальными боевиками, включая и потенциального саудовского шахида и младшего брата Вухайши. Саудит поцеловал меня в лоб, а потом младший брат Вухайши пристально посмотрел на меня.

— Вы любите шахидов? — спросил он.

— Люблю, — ответил я. У меня возникло чувство, что он и сам готов стать шахидом.

— Может, Он, которого вы любите, возлюбит и меня за любовь к вам, — произнес он.

— Ас-саляму алейкум — Да пребудет с тобой мир! — ответил я. Иронии моих слов ему было не понять.

Я сел в машину с Хартабой и Абдулом, чтобы отправиться в опасный путь в деревню Хартабы, где остался автомобиль Абдула. На протяжении всего пути в Аден воображал лица Йеспера и Кланга и представлял, как расскажу им о плотном обеде и обмене шутками с лидером АКАП.

В Адене мне предстояло выполнить простое задание Вухайши: создать три почтовых ящика для нашей будущей переписки и вручить электронные адреса Абдулу для передачи людям Вухайши в городе.

После того как я создал ящики в одном из интернет-кафе, Абдул припарковался на торговой улице Адена, прямо у подъезда центра телефонного обслуживания, откуда можно было безопаснее всего связаться с людьми Вухайши. Минуты тянулись невыносимо долго. Я сидел, глазея на входящих и выходящих из здания клиентов.

Ну сколько он еще будет возиться? В конце концов, это недолго, от силы пару минут, думал я, и мои подозрения насчет Абдула с каждым мгновением усиливались.

Что-то привлекло мое внимание на другой стороне улицы. Затормозила и остановилась машина. Вылез шофер и принялся губкой отмывать наружное зеркало заднего вида, часто оглядываясь при этом. Парень неплохо освоил методы наружного наблюдения, если не считать того, что он никак не мог домыть одно и то же зеркало, надраивая его снова и снова. Тем более что в условиях аденской пылищи это был просто сизифов труд.

Уж не я ли жертва? С облегчением, к которому примешивалось раздражение, я увидел, как Абдул, наконец, вышел.

— Люди эмира встретятся со мной здесь через час, чтобы я мог отдать им адреса электронной почты, а вы оставайтесь в машине.

У меня был выбор? Эмиссары Вухайши совсем не походили на джихадистов. Оба гладко выбриты, темнокожи, как и многие в Адене, и одеты в длинные таубы. Поздоровавшись с Абдулом, они исчезли в магазине. Неустанный чистильщик зеркала все еще занимался своим делом на другой стороне улицы, но, заметив Абдула и людей эмира, уставился на них во все глаза. Даже о губке, с которой капала вода, позабыл.

Когда Абдул, вернувшись, сел за руль, я настоял на том, что нам надо избавиться от хвоста. Я мысленно прокрутил в голове несколько сценариев. На чьей этот Абдул стороне? А может, «Аль-Каида» направила своего человека проконтролировать передачу адресов? Или Абдул задержался в центре телефонного обслуживания, потому что звонил сотруднику ЦРУ, чтобы тот организовал слежку, и американцы смогли сесть на хвост эмиссарам Вухайши в Адене? Мысли неслись наперегонки, и я подумал, не планируют ли американцы поставить в Йемене вместо меня на Абдула? Может, он вообще передал людям Вухайши другие адреса, чтобы связываться с Вухайши самому, а не через меня? Разумеется, Абдул располагал связями в кругах джихадистов, но, видя предосторожности, принятые руководством АКАП, он явно занимал не такое высокое положение в иерархии, чтобы получить аудиенцию у Вухайши. Выход на руководство «Аль-Каиды» у него был только через меня. Но это делало меня уязвимым.

Я с чувством облегчения уезжал из Адена и расставался с Абдулом. Может, это и паранойя, но произошло много странного. Прибыв в Сану, я связался с Клангом.

— Я только что встречался с важным человеком, — сказал я ему на датском диалекте.

Глава двадцать пятая Операция «Аманда» Январь — май 2012 года

Обязательный элемент любой успешной миссии — отчет перед датской разведкой. На сей раз местом его проведения Кланг избрал Лиссабон.

Меня разместили в роскошном отеле «Алтис Авенида». Кланг с Йеспером привезли с собой молодого аналитика под псевдонимом «Дева». Я сразу понял, откуда такой псевдоним.

— Это самое важное мероприятие из всех, в которых мне довелось участвовать, — взволнованно сообщил мне он.

Главный шпион датской разведки Томми, он же Шеф Томми, из-за плотного графика работы приехал позже. Он вручил мне конверт со 100 000 датских крон — приблизительно 15 000 долларов. В ходе совещания я почувствовал, что датчане подозрительно хорошо осведомлены обо всех моих встречах в Джааре. Может, американцы любезно передали им информацию от Абдула? Если так, проговорившись мне, соотечественники явно оплошали.

Все прекрасно понимали, что это отличная возможность запрятать следящие устройства в холодильник, который Вухайши все еще от меня ждал. Скорее всего, холодильник требовался Ибрагиму аль-Асири для хранения компонентов взрывчатки, что давало уникальный шанс установить как местонахождение самого главного специалиста по взрывным устройствам, так и Вухайши. Я сказал агентам, что готов вернуться в Йемен недели через две.

— Откровенно говоря, большинство сотрудников думали, что тебе конец, — признался мне Йеспер, когда мы вечером после совещания вышли на балкон отеля. — Мало кто из нас верил, что тебе удастся продолжить работу после того, что произошло с Анваром.

Он сделал паузу. Мы стояли, глядя вниз на поток машин, несущийся по Праса-дош-Рестаурадореш.

— А здорово, что ты на нашей стороне. Представляешь, какой бы ты был для нас головной болью, — добавил он, похлопав меня по спине.

Разумеется, Кланг позаботился и о соответствующем вечернем отдыхе. Мы прошлись по самым известным барам Лиссабона, завернули и в джентльменский клуб, шампанское лилось рекой. Датским налогоплательщикам наши похождения обошлись примерно в 8000 долларов. В тот вечер все до единого датские агенты обзавелись «спутницами». Даже Шеф Томми нашел пару — уроженку Восточной Европы. Они обжимались на диване, когда я отчаливал, чтобы вернуться в отель.

Потом я выехал в Данию, чтобы уже оттуда направиться на еще одну встречу в Мальмё с кланом Хадждиба.

Невзирая на промозглый, холодный февральский день, Абу Араб и его племянник сидели на скамейке в парке и, раскрыв рты, слушали мой подробный отчет о поездке в Джаар. Для них я был как Гомер для древних греков, впервые декламировавший «Илиаду». Студент-компьютерщик хотел знать, когда они все-таки смогут выехать в Йемен. Я объяснил, что жду указаний на этот счет от руководства АКАП.

Не знал я, что датчане все же решились признаться спецслужбе Швеции о нашей тайной встрече в Мальмё и о наших планах. Шведы тут же заартачились. Мол, посылать граждан Швеции для вступления в армию террористов — это уже переходит все границы.

По возвращении в Копенгаген я выразил Клангу свое недовольство:

— Как мне, черт возьми, создавать сети, если у меня ковер из-под ног выдергивают?

Ответить он не смог — решение принималось на самом верху.

И мы упустили многообещающую возможность. Вскоре АКАП выпустила первый номер возрожденного сетевого журнала «Инспайр» с новой рубрикой «Вставайте и вступайте в наши ряды!»[236]. «Желающие участвовать в борьбе с врагами ислама, — утверждалось в рубрике, — должны согласовывать все объекты атак с военным комитетом АКАП». Журнал поместил и адреса электронной почты, объяснил, как и где загрузить программу «Секреты моджахеда». То есть «Инспайр» открыто позиционировал себя в качестве органа вербовки потенциальных террористов на Западе. Если бы в журнале работал наш студент-компьютерщик, механизм вербовки АКАП иностранных добровольцев мы видели бы изнутри.

Контакт с Вухайши я тоже утратил: не получил ответов на зашифрованные послания, разосланные на три почтовых ящика, открытые в Адене. Возможно, Абдул сознательно передал другие адреса электронной почты вместо созданных мною. Я послал зашифрованное электронное письмо Амине, написав ей, что мне надо связаться с Вухайши, чтобы свести его со своими доверенными лицами в «Харакат аш-Шабаб», но и на него ответа не дождался. Я невольно спросил себя, не осуществилась ли уже ее мечта о принятии мученической смерти.

В течение нескольких недель от датской разведки не было ни слуху ни духу. Мне снова стали сниться кошмары, подпитанные впечатлениями богатой событиями поездки в Джаару. Лишь в начале марта датская разведка, наконец, обо мне вспомнила. Кланг организовал встречу на той же вилле в отеле «Мариенлист», где я «дружески беседовал» с агентом ЦРУ несколькими месяцами ранее.

В отеле было уютно. Ледяной ветер с Балтики гнал разбивавшиеся о берег волны. Мы с Клангом сидели на кухне.

— Мы постоянно в контакте с американцами, — доложил он. — Они готовы предложить тебе миллион долларов, если наша миссия выведет нас на Вухайши, и еще миллион — за аль-Асири. Кроме того, они предлагают миллион долларов за Касима аль-Райми[237]. А если ты потом выведешь нас на Икримаа аль Мухаджира, то получишь еще миллион крон [примерно 180 000 долларов].

Я внимательно обдумывал предложенный список. Аль-Райми был первым заместителем Вухайши. Позже Кланг сказал мне о подозрениях американцев, что Амина стала его невестой после гибели Авлаки.

Мой длинноволосый кенийский приятель Икрима стремительно и высоко вознесся в иерархии «Харакат аш-Шабаб». В своих электронных письмах он прозрачно намекал на то, что встречался с Ахмедом Абди Годане — угрюмым и безжалостным лидером «Харакат аш-Шабаб». В минувшем месяце Годане официально включил группу в состав глобальной сети «Аль-Каиды» и был полон решимости превратить повстанческое ополчение в террористическую группировку, способную наносить удары в Африке и по всему миру[238].

Икрима осел в сомалийском портовом городе Кисмайо. Минувшей осенью силы кенийской армии и Африканского союза перешли в наступление на «Харакат аш-Шабаб», выбив группировку из Могадишо и некоторых цитаделей на юге страны.

В ответ группа поклялась, что этот шаг будет иметь «самые серьезные последствия» для Кении[239]. В электронном письме Икрима сообщал, что стремится «отомстить»[240] кенийскому правительству.

Его письма свидетельствовали, что он продолжал тесно сотрудничать с иностранными боевиками в «Харакат аш-Шабаб», включая моего американского друга из Саны, Джехада Сервана Мостафу, известного в «Харакат аш-Шабаб» как Ахмед Гьюр[241].

Сотрудничал Икрима и с самой разыскиваемой женщиной в мире — Самантой Льютвейт, вдовой одного из лондонских террористов-смертников 7 июля, Джермена Линдси. Мать четверых детей, которую британская бульварная пресса окрестила «белой вдовой», скрывалась где-то в Восточной Африке, когда кенийская полиция едва не арестовала ее в Момбасе[242].

«В Кении действительно становится жарко, потому что кафиры не жалеют сил, чтобы навредить нам, — писал Икрима в одном из своих электронных посланий. — Так что тебе нужно быть крайне осторожным, чтобы не навести их на след, потому что они разыскивают одну из наших сестер, вдову погибшего в Лондоне 7 июля брата, по обвинению в финансировании и пособничестве «терроризму»[243].

Икрима дружил и с американцем, известным агитатором «Харакат аш-Шабаб» Омаром Хаммами. Родившийся в Алабаме Хаммами прославился джихадистским рэпом на YouTube и агитацией иностранцев вступать в «Харакат аш-Шабаб».

Хаммами[244] был эксцентричным и непредсказуемым, не так давно он разошелся с Годане по вопросу стратегии и теперь всерьез опасался за свою жизнь. В марте он выпустил беспрецедентное видео[245], в котором утверждал, что руководство «Харакат аш-Шабаб» планирует его убить. Икрима сказал мне, что не хочет, чтобы его имя как-то связывали с Хаммами, поскольку это чревато опасностью и для него. В электронном письме он даже просил меня позаботиться о его жене и дочерях, если его убьют[246].

«Харакат аш-Шабаб» раздирали внутренние распри[247], и взлет Икримы означал новый виток опасности.

Суммы, предлагаемые американцами за успешное устранение мишеней ЦРУ, оставили меня практически равнодушным. Движимый уязвленной гордостью и страхом, что меня заменит Абдул, я больше всего хотел убедиться, что все еще нужен американцам.

Глядя мне в глаза, Кланг продолжал:

— Кроме того, мы тоже не прочь получить свои десять процентов. И нам хочется поучаствовать в празднике. Иначе мы не сможем замолвить за тебя словечко.

Я кивнул, но ничего не сказал. Теперь я все понял. Представитель правительства королевы Маргрете выпрашивал процент от обещанного мне американцами вознаграждения.

Я от души жалел, что во время этого разговора не поставил свой iPhone на запись, как в прошлый раз на этой же вилле. И спросил себя, а датскую разведку вообще кто-нибудь контролирует, или только я нарвался на нечестного сотрудника?

Кланг почуял свой шанс и готов был здорово рискнуть.

— Большой брат не хочет иметь с тобой дел напрямую, так что теперь опекать тебя будем мы, — добавил он. Мне было не до капризов — требовались деньги на фирму «Сторм Бушкрафт».

Американцы решили держать меня на длинном поводке. Или не доверяли мне, или считали меня фигурой слишком рискованной. Майкл, который всего за несколько месяцев до описываемых событий сидел на этой же вилле, разумеется, настрочил соответствующий отчет, причем явно не в мою пользу. Но я уже рискнул жизнью, отважившись на личную встречу с Вухайши, и был не против оставаться в тяжеловесах.

— Какие гарантии вы мне предоставите, если они и на этот раз меня обманут? — спросил я.

— Не обманут, — самодовольно заявил Кланг. И мне вдруг захотелось заехать ему по физиономии.

— Я должен быть уверен, что в случае моей гибели о моей жене и детях позаботятся, — предупредил я. — Поездка в Джаар показала мне, насколько это опасно.

— Они не против миллиона крон [180 000 долларов], — пообещал Кланг.

— Было бы лучше, если бы американцы заплатили аванс, — ответил я. Из могилы я о семье не позабочусь.

— Мы об этом подумаем.

Кланг также пообещал, что датская разведка сделает моей жене разрешение на постоянное проживание в Дании, причем еще до моего отъезда. Я хотел быть уверенным, что она навсегда останется в Европе, если я погибну.

Я вернулся в Англию обдумать предложенные мне варианты.

Несмотря ни на что, я снова был в игре. Фактически в одиночку я сумел наладить приятельские отношения с одной из самых важных фигур «Аль-Каиды». Но, не давая настоящей поддержки, кураторы явно не скупились на требования. Да и ситуация в Йемене была куда опаснее, чем при контакте с Авлаки всего год назад.

Две недели спустя Йеспер и Сёрен, руководитель группы, прибыли в Англию. Они получили разрешение от британской разведки на встречу со мной. Кланга с ними не было, его категорию допуска приостановили после ареста за драку в какой-то копенгагенской пиццерии. Был в его жизни и еще один эпизод, вряд ли способствовавший карьере — во время рождественского корпоратива его застукали, когда он занимался в туалете сексом с любовницей генерального директора датской разведки Якоба Шарфа[248]. Клангу тоже приходилось сражаться с бесами.

За завтраком в отеле Сёрен и Йеспер передали мне окончательное решение американцев относительно «депозита», о котором я просил.

— Мы можем организовать для тебя 50 000 долларов в качестве аванса — но, как они сказали, ни долларом больше, — сообщил Йеспер. Его, как бывшего банкира, явно назначили заведовать финансами.

Это было не совсем то, на что я рассчитывал, но пока я лишь карабкался на вершину. И мы были только в предгорьях.

— Придется довольствоваться и этим.

Сёрен поделился со мной постепенно вырисовавшимся планом действий. Я вместе с Абдулом, как в январе, поеду и отвезу Вухайши все, что требовалось, но с вмонтированными следящими устройствами.

— Когда вылетать?

— Скоро, — ответил Сёрен.

Они прихватили с собой бланк заявления датским властям о предоставлении вида на жительство моей жене и помогли мне заполнить документы.

— Это равносильно датскому гражданству, — заверил меня Йеспер.

После этого мы выехали за город. Я пообещал им поездку на квадроциклах. Скоро мы мчались по дорогам, только брызги летели из-под колес. Это был самый лучший способ снять напряжение. Только Йеспер, пытаясь вытащить ногу из вязкой грязи, сломал лодыжку. Меня поразило, как они подписывали страховку и все связанные с ней документы. Указали настоящие фамилии, а Сёрен — настоящий адрес проживания неподалеку от главного офиса датской разведки в Сёборге. Неужели они так ничему и не научились?

В конце марта, когда я готовился к самой ответственной и, скорее всего, заключительной операции, на мой почтовый ящик пришло зашифрованное электронное письмо. От Амины. Она была жива.

«Ну-ну», — пробормотал я про себя. Меня не покидало чувство вины за то, что я переправил ее в Йемен.

Амина сообщила, что в течение многих месяцев была отрезана от внешнего мира и только что получила мое электронное письмо, посланное еще в конце прошлого года. Послание было длинным и путаным, с постоянными отсылками к Корану. Веру эта женщина, несмотря ни на что, не утратила.

Амина поздравляла меня и «дорогую сестру» Фадию и рассказывала о вещих снах о гибели мужа. Сны эти не оставляли ее и после его смерти. Я мог ее понять.

«Спустя две недели после его мученической смерти я видела его во сне… Мы разговаривали, и я сказала ему, что хочу участвовать в операции и погибнуть как шахидка, а он сказал, что это прекрасная мысль и что он очень рад. Во сне он был одновременно и рядом со мной, и где-то очень далеко.

Он был очень красив, в белом одеянии, ярко-белом, казалось, оно излучало свет, и стоял, возвышаясь надо мной… Он был веселым, улыбался мне и звал меня к себе: «Амина, приди ко мне, приди».

Но она оставалась в этом мире только благодаря Насиру аль-Вухайши.

«Я просилась участвовать в операции и погибнуть мученической смертью, но шейх Базир [Вухайши] сказал, что сестры никогда не участвовали в таких операциях, потому что это связано с большими проблемами для них и потом правительство посадит в тюрьму сестер Ансара, и что все кончится очень плохо. Таким образом, я не смогу участвовать в такой операции, я молюсь о мученической смерти, я хочу погибнуть, как погиб мой муж. Иншааллах».

Вместо этого ее обеспечили работой — отныне белокурая пришелица с Балкан вступила в «Аль-Каиду».

«Я теперь в контакте с братьями и стала работать во имя веры, Аль-Хамду ли-Ллях».

Но — и тут я снова ощутил болезненный укол чувства вины — Амина чувствовала себя в изоляции и жила в страхе.

«Я целый год ничего не слышала о своей семье и не знаю, как они там. Я шлю электронные письма сестре, но она не отвечает. Я не знаю, может, ей не позволяет правительство или секретные службы… Я спросила шейха Базира, нельзя ли мне уехать отсюда, раз он не одобрил мое участие в операции, а он сказал мне, что нет. Он сказал, что мое правительство посадит меня в тюрьму. Я не знаю этого… А мой муж говорил ему, что, если его убьют, чтобы я ни в коем случае не возвращалась к себе на родину.

Есть ли у вас возможность проверить, включена ли я в список разыскиваемых или в черный список?» — спрашивала Амина.

Несмотря на все мое сочувствие к Амине, она тоже служила одним из вариантов выхода на Вухайши при переходе операции в заключительную стадию. Эта женщина была напрямую связана с Вухайши.

«Вы получите, иншааллах, письмо от эмира [Вухайши], потому что я написала ему, иншааллах, что вы сможете сплотить Сомали и Йемен».

Амина завершила свое послание на фаталистической ноте:

«Так что на данный момент я остаюсь здесь. Пока положение не изменится, иншааллах. Мученическая смерть была бы для меня лучшим выходом».

В сложившейся ситуации я видел свою двойную победу: первое — я спасаю Амину, второе — подсовываю Вухайши устройство слежения.

В конце концов, где-то к концу апреля поступило распоряжение отправляться в Йемен. Этот срок был в самый раз. Я был готов поехать и тремя месяцами ранее и не понимал, почему датская разведка так тянула с моим отъездом. Чувство неизвестности осложняло отношения с Фадией: жена не понимала, отчего я так взвинчен, почему постоянно проверяю электронную почту и сообщения на смартфоне. По ночам я спал беспокойно, все время что-то бормотал по-датски, и Фадия даже попросила меня спать отдельно, на диване.

Подошло время для последней перед отъездом встречи с детьми. Я свозил их в тематический парк «Водный мир», недалеко от Бирмингема. Они были в своей стихии: носились вниз по водным горкам и с размаху падали в воду бассейна. Я отчаянно изображал радость, но несколько раз едва сдерживал слезы.

Потом я прибыл в Копенгаген в последний раз обсудить все детали предстоящей операции и сочинить подходящий ответ Амине.

«Я все еще не доехал до шейха… — писал я ей. — Я потерял друга, учителя, брата. И да примет Аллах его как шахида.

Относительно ЦРУ. Дайте мне время, потому что я не могу осуществлять поиск на их веб-сайте из своего города. К тому же я забыл ваше имя по паспорту. Поэтому напишите мне его еще раз, иншааллах. Я думаю, что быть женой шейха — не преступление. Просто скажите им, что вас держали как заложницу и вы не могли бежать. Вы не совершили никакого преступления, и они никогда не докажут, что ваш брак с шейхом — преступление».

Я чувствовал себя предателем, используя Амину как средство выхода на Вухайши, но успокаивал себя тем, что мне все же удастся — если мы с Аминой не потеряем связи — помочь ей.

«Я согласен с шейхом Абу Базиром, что вам нельзя предпринимать никаких действий, не обдумав все как следует, иншааллах. Для меня очень важно, если вы передадите это мое послание шейху Абу Басиру, — написал я. — Передайте ему, что я достал все, о чем просил ваш муж. Все готово, и я должен прибыть к нему примерно 10 [мая]. Иншааллах».

У меня было еще одно письмо для нее, но для передачи Вухайши — то, которое убедит его в важности держать каналы связи открытыми для меня.

«Сомалийцы… Они все время упрашивают меня направить их в Йемен. У них до сих пор проблемы с Ансаром. Может, мне с разрешения шейха стать посредником от его имени? Передайте ему, что Абу Мусаб аль-Сомали и Икрима намерены прибыть как можно скорее. Как мне представляется, это очень важно».

Мне вполне может понадобиться ее помощь: сейчас любой канал был на вес золота.

«Я слышал, что Хартаба погиб. Так ли это? В таком случае да примет Аллах его. Он был единственным, кто вывел меня на шейха Абу Базира. А как мне быть теперь?»

Я пообещал Амине привезти ей что-нибудь из одежды, пожелал ей всего хорошего и подписался под посланием: «Ваш брат Белый Медведь».

Датская разведка явно питала слабость к Хельсингёру, прибрежному курортному городу под Копенгагеном. Меня пригласили в загородный дом обсудить следующие шаги. Зимние шторма сменились умеренно-теплой весной, и Балтийское море простиралось сине-зеленой гладью.

В силу важности предстоящей операции в группу вернулся Кланг. Мы расположились в холле.

— Мы обсудили положение, в котором находится Амина, — сказал мне Йеспер. — Нам кажется, ей опасно возвращаться в Европу. Как ты писал в своем электронном письме, нет никакой гарантии, что ее не арестуют, и тогда она станет бомбой замедленного действия.

Бомбой для кого? Для невинных людей или датской разведки? Кураторы явно решили, что ее история втянет их в сомнительную с юридической точки зрения операцию.

Я спросил их, что обусловило столь длительную задержку с отправкой меня в Йемен. Кланг заявил, что все из-за переналадки американцами спутников-шпионов, ранее контролировавших Афганистан. Но это объяснение показалось мне неправдоподобным.

Мы обсудили операцию. Я должен был встретиться с Абдулом в Сане и вместе с ним привезти все, что требуется.

— Очень важно, чтобы ты был с Абдулом, — предупредил меня Кланг.

— Вот только не надо держать меня за идиота, — парировал я. — Думаешь, я не догадался, что он работает на американцев?

Кланг воздел руки к небу.

— Вот и прекрасно! Да, он на них работает, но ровно настолько, насколько американцы в нем заинтересованы. И тебе об этом никто и ничего не говорил, понял?

Наконец, мои подозрения подтвердились. Я попытался вывести Абдула на чистую воду, написав после лиссабонской встречи короткое электронное письмо, в котором сообщил, что в аэропорту Копенгагена меня задержали сотрудники датской службы безопасности и предупредили, что знают о моей поездке на юг Йемена. «Не ты ли их проинформировал?» — писал я.

Разумеется, это была выдумка ради приманки. Ответа я не получил, что подтвердило подозрения.

— У меня для тебя есть кое-что, — объявил Йеспер, резко сменив тему.

Выйдя, он вскоре вернулся с очень красивой коробкой в руке.

— Подарок Амине от американцев.

Это была большая овальная коробка из пластика. С обратной стороны крышки зеркало, а внутри рядами лежали аккуратно упакованные помада, лаки для ногтей и тени для век.

— Будь осторожен с этой штуковиной, комплект дорогой, — предупредил Кланг.

Йеспер пояснил, что, если Амина станет невестой или даже женой Касима аль-Райми, первого заместителя Вухайши и второго человека в АКАП, вмонтированное в эту коробку устройство слежения позволит американцам постоянно держать его на прицеле.

— Если Абу Басир сломает эту коробку на моих глазах и обнаружит маячок? Что мне сказать? — осведомился я.

— Просто свалишь все на Абдула и сделаешь его козлом отпущения, — ответил Кланг.

Кланг не впервые поражал меня наглостью. Проблемы касались кого угодно, только не его.

— На это я не пойду, — ответил я. — Ты сам только что сказал, что он работает на нас. Поэтому мы с ним по одну сторону баррикад.

Кланг вручил мне новый iPhone, переданный американцами.

— Это позволит нам отслеживать твое передвижение в режиме реального времени. Держи при себе постоянно. Если что-то случится, сможешь позвать нас на помощь, но только в чрезвычайных ситуациях.

Датчане также передали мне спортивную сумку с одеждой для Амины.

В тот же вечер я смотрел у себя в летнем коттедже новости. В центре внимания был Йемен — раскрыт новый заговор АКАП, мишенью которого были отправлявшиеся в США самолеты. Планировалось пронести на борт хитроумное взрывное устройство, разработанное все тем же Ибрагимом аль-Асири. Однако человек, выбранный АКАП исполнителем теракта, саудовец с британским паспортом, оказался «кротом», работавшим на разведку[249][250].

Апогеем операции саудовских спецслужб был вывоз его и еще одного осведомителя — скорее всего, его куратора — из Йемена. Возможно, именно этим и объяснялась задержка с началом моей операции: в высшем руководстве АКАП у западной разведки уже были свои люди. А когда они сделали свое дело, пришла моя очередь.

В Йемене шла война, что сильно усложняло ситуацию. В стране появился новый президент — Абд Раббу Мансур Хади. Шаткость своего положения он компенсировал политическим маневрированием и обещаниями расширить сотрудничество с Вашингтоном[251].

Его целью было вернуть под контроль захваченные «Аль-Каидой» южные провинции. Террористы занимали несколько городов внутри страны и районы вдоль береговой линии, близ которой проходили самые оживленные в мире морские торговые пути. Если бы не решительные — вопреки скверному снабжению — действия йеменской армии, фундаменталисты могли бы взять Аден.

Правительственные войска при поддержке племенного ополчения начали весеннее наступление. Боевики Вухайши оказывали ожесточенное сопротивление, но удары с воздуха усиливались — на цели йеменскую авиацию, безусловно, наводила американская разведка, и верные режиму силы медленно, но неуклонно продвигались к Джаару.

Ознакомившись с военными сводками, я задал себе один очень простой вопрос:

«Как, черт возьми, нам с Абдулом добраться туда в разгар боевых действий?»

На следующий день я спросил датских агентов о сумме аванса в размере 50 000 долларов, обещанного моей семье.

— Вопрос решается — деньги получишь, когда вернешься из Йемена, — ответил Йеспер.

Если вернусь, уныло подумал я.

Я был у них на крючке. Они понимали, что я сижу без денег, и пользовались этим.

Йеспер передал мне иммиграционные документы для жены, срок постоянного проживания был ограничен пятью годами. Я взбесился. В случае моей гибели не было никаких гарантий, что моя жена сможет навсегда остаться в Дании. А просочись хоть малейшая информация о том, что я был осведомителем ЦРУ, и не только ЦРУ, в Йемене ее ждет жестокая расправа.

— Мы никогда не обещали ей статуса постоянного проживания, — сказал Йеспер.

Я ушам своим не поверил. Для меня на первом месте был не гонорар, а безопасность жены.

Не выдержав, я выскочил из этой виллы, бросив Йесперу на ходу:

— Ну вот что! С меня хватит!

Как всегда, я сначала уходил, хлопнув дверью, а уж потом соглашался на переговоры.

Тот вечер я провел в доме матери в Корсёре. Она знала о моей работе, но никогда не заговаривала об этом. Я рассказал ей о своих бедах.

— Могу поспорить, что Абдула в Йемене нет. А если его там нет, у меня такое ощущение, что они хотят, чтобы я отправился на юг один и меня там пристрелили, — сказал я ей.

Подобные вещи у матери в голове не укладывались. С какой стати мне вообще позволят втягивать себя в такие планы? Она недоверчиво смотрела на меня. Уже очень давно я не видел у нее такого выражения лица.

Я позвонил по номеру телефона, который дал мне Абдул для связи в Йемене. Ответила его жена.

— Нет, мужа здесь нет, — только и сказала она.

В припадке бешенства я перестал отвечать на звонки из датской разведки, но два дня спустя все же поговорил с Клангом. Я заверил его, что встречусь с ними только в присутствии их главного босса — Шефа Томми. Мы договорились о встрече в отеле «Скандик» в Рингстеде, на полпути между Корсёром и Копенгагеном. Шеф Томми сидел внизу в вестибюле и проверял поступившие ему на телефон СМС.

— Приветствую, Мортен. Рад вас снова видеть. Я сожалею обо всех этих недоразумениях. Давайте-ка зайдем в номер и переговорим обо всем с глазу на глаз.

В номере он уселся на диван напротив и посмотрел мне прямо в глаза.

— Я сожалею обо всей этой неразберихе. У моих агентов не было полномочий обещать вашей жене эти документы. Все не так просто, надо предпринять ряд шагов, а не просто попросить — дайте разрешение на постоянное пребывание в стране. Но теперь я лично взял решение этого вопроса под контроль и гарантирую, что ваша жена получит такой статус. Что касается денег, я также могу гарантировать, что вы получите их сразу по возвращении.

Он говорил ровно и спокойно, словно прибирался за нашкодившими детишками.

— Рад это слышать, — ответил я. — Сейчас Абдула в Йемене нет. Как мне без него добраться до племенных территорий? — спросил я.

— Да-да, мы об этом знаем. Хотите верьте, хотите нет, сейчас он в Китае, однако вернется на следующий день после вашего прилета в Сану. Так что все под контролем.

Шеф Томми выдержал эффектную паузу.

— Мортен, поймите, это одна из самых важных операций в истории датской разведки. Наш директор, Якоб Шарф, постоянно следит за ее проведением. Действительно крайне важно, чтобы вы поехали на юг Йемена.

Чиновник высокого ранга уподобился тренеру команды.

У меня была еще одна просьба. Я хотел, чтобы Кланг и Йеспер прибыли в Корсёр и рассказали моей матери об операции. Я хотел получить страховку — хоть какой-то способ добиться от них подотчетности в деле минимизации риска для меня. В этом случае они понимали бы, что, случись что-то со мной, и моя мать тут же обратится к СМИ и объяснит, чем я на самом деле занимался в отдаленном уголке Йемена, встречаясь с представителями руководства «Аль-Каиды». К тому же они не знали и не могли знать о том, что она располагала фотографией нас троих в бассейне в Рейкьявике.

— Хорошо, заканчивайте дела в Корсёре, а вечером давайте встретимся за добрым ужином, — предложил Шеф Томми, само обаяние. Улыбнувшись, он коснулся моего плеча.

Мать жила на тихой улице в Корсёре. Сад за домом просто вылизан, в саду игровая площадка с горками для внуков, к сожалению, редких гостей в этом доме. Наконец, она нашла себе тихого, порядочного человека, готового разделить с ней жизнь, человека, который мне понравился. Обставлен дом так, что неловкий гость непременно что-нибудь расколотит или как минимум опрокинет — фарфор аккуратно расставлен, так же аккуратно разложены подушечки и безделушки.

Кланг с Йеспером явились в джинсах и футболках. Вид у обоих крайне смущенный. Я не сомневался, что оба впервые в жизни пришли к матери агента объяснить, чем занимается ее сын, и стояли будто школьники, просящие разрешения покататься на велосипедах. Мать сдержанно, в лучших датских традициях, с ними поздоровалась. Муж сослан на кухню — ему не дозволили лицезреть сотрудников секретной службы Дании.

Перейдя в гостиную, оба взяли декоративные подушки и держали их в руках, не зная, что с ними делать. Через французские окна струился свет. Словом, эталон мелкобуржуазного уюта.

Кланг и Йеспер попытались — без особого успеха — уцепиться за тему наших семейных традиций. Как из столь приличной семьи мог выйти такой хулиган? Просто они не знали долгой и болезненной предыстории.

Пока мать варила кофе, никто слова не проронил. Кланг, отпив крохотный глоток из тончайшей фарфоровой чашки, опасливо вернул ее на блюдце. Мне в диковинку было смотреть, как этот человек опасается что-то сломать или разбить.

— Госпожа Сторм, — с наигранным оживлением заговорил Кланг. — Вы должны понять, что Мортен действительно уникален, потому что лично знаком со столькими мусульманами в мире.

— А эта работа опасная? — спросила мать.

— Опасная, но он делает ее ради борьбы с терроризмом, — поддержал коллегу Йеспер. — Это важно для целого мира, и…

— И он получил за это от американцев 250 000 долларов, — перебил его Кланг.

— Портфель он принес сюда, — сообщила мать. — Вы знаете, даже тогда мне не верилось, что он работает на разведку.

— Мы не можем сказать вам больше, чем сказали, но он собирается вернуться в Йемен, — объявил Кланг.

— Это для него опасно? — с нотками настойчивости в голосе спросила мать.

— Риск был и есть всегда, — уклончиво ответил Кланг.

Мать посмотрела на меня так, будто хотела напомнить, что я вечно был ее головной болью, остаюсь ею и теперь, когда мне стукнуло 36. Но когда мы уже в сумерках уезжали, я почувствовал себя увереннее. И Кланг, и Йеспер все же решились выйти из тени.

Меня ждал еще один бонус. Мы пошли в ресторанчик на пляже около пристани для яхт, присели за столик к Шефу Томми. Фирменным блюдом заведения была сельдь: как только ее здесь не готовили! Обильно заливаемая «Сансером», она была превосходным ужином за счет правительства.

Шеф Томми промокнул губы белым льняным носовым платком.

— Мы тут подумали вот о чем, Мортен. Мы хотим предложить вам то, что никогда штатскому агенту не предлагали. Как только вы вернетесь, мы собираемся предложить вам у нас работать. Нам не хочется, чтобы вы просто ушли на покой после этой операции. Мы хотим, чтобы вы продолжили — уже не на настоящей линии фронта, а на джихадистском киберфронте — внедряться в среду этих ребят в режиме онлайн. Мы также подумали, что вместе с Андерсом вы могли бы заниматься подготовкой агентов.

Я был в восторге от такой перспективы подобного применения сети моих контактов. Считаные дни спустя после моего ухода передо мной внезапно открылось светлое будущее. Семейная жизнь и приближающаяся зрелость, возможно, начали смягчать мой крутой нрав.

Когда мы расходились, Шеф Томми положил мне руку на плечо.

— Вы оказываете нам большую услугу.

— А знаете что? А не почтить ли нам память Аманды? — предложил я, напомнив им псевдоним Элизабет Хансон, агента ЦРУ, завербовавшей меня и в декабре 2009 года погибшей на базе Кэмп Чепмен в Хосте, Афганистан.

И мы решили назвать миссию «Операция Аманда».

Глава двадцать шестая Китайские шепотки Май 2012 года

11 мая 2012. Изумительный рассвет конца весны. По пути из Хельсингёра в Копенгаген я видел тракторы, бесконечно утюжившие вылизанные поля. Чисто деревенский буколический пейзаж, резко контрастировавший с сумбуром в моей душе. Началась моя заключительная командировка. В чемодане лежала слегка «усовершенствованная» косметичка для Амины (и Касима аль-Райми). И еще я прихватил портативный холодильник для Вухайши, передававшийся для пересылки Ибрагиму аль-Асири. Холодильник этот также был снабжен следящим устройством.

Накануне вечером все агенты-датчане во главе с Шефом Томми организовали ужин в мою честь. Я чувствовал себя грустновато и неловко — уж очень все походило на расставание. Шеф Томми вручил мне 5000 долларов на расходы.

В копенгагенском аэропорту предстояла еще одна формальность. Йеспер заполнил официальный бланк, подтверждавший, что упаковку гексамина у меня конфисковали. Датской разведке очень не нравилось через меня снабжать гексамином «Аль-Каиду», но Вухайши хотя бы убедится в том, что я пытался провезти брикеты.

Когда я в Дохе садился в самолет до Саны, мне казалось, что я пребывал на пике стресса. Я мысленно перебирал все: успокоительные напутствия Шефа Томми, обещание датской спецслужбы не забывать о моей жене, преданность Абдула и его реакцию на мое обличительное послание. Каким ветром его вообще занесло в Китай? И если занесло, то по чьей милости? Я чувствовал, будто карабкаюсь по крутой горе, изобилующей расщелинами и предательскими валунами. И я мог угодить в любую расщелину, схватиться за любой не служивший опорой камень. Но перспектива дойти до вершины и, ведомый западными кураторами, подобраться к Вухайши и аль-Асири вселяла в меня чувство уверенности. Как и осознание грядущей платежеспособности.

В таможенном зале в Сане никто не обратил внимания на холодильник: таможенники привыкли к иностранцам, ввозившим подобные устройства. Я разместился в апартаментах, снятых на 50-й улице — магистрали, прорезавшей южную часть города. Я ждал. Шеф Томми заверил меня, что Абдул вернется в Йемен из Китая на следующий день после моего приезда. Я понятия не имел, откуда у него такая уверенность, однако в указанный день Абдул так и не появился. Я мучился клаустрофобией, я физически не мог выбраться из своих апартаментов и приступить к осуществлению операции без посредника, а он, мой главный посредник, пребывал за тысячи миль от меня. Выпросив у взволнованной жены Абдула номер телефона, которым он пользовался в Китае, я отправил ему СМС[252].

«Приезжай ко мне сюда», — ответил он.

«Почему бы тебе не приехать в Йемен?» — недоумевал я.

«Не могу, брат, но я должен тебя увидеть».

Несколько секунд спустя телефон зазвонил. Это был Абдул. Чувствовалось, что он взволнован.

— Мурад, ты должен приехать сюда. Я не могу сказать тебе по телефону, в чем дело.

— И поэтому зовешь меня в Китай?

— Да, ты должен приехать, это очень важно.

— Дай мне обо всем подумать, — недоверчиво ответил я.

Сознательно пойдя на риск, я позвонил Сёрену в Данию.

— Как ты думаешь, тебе удастся убедить его возвратиться, если туда съездишь? — спросил Сёрен.

— Удастся, — ответил я.

— Тогда заказывай билет, — велел он. — Но не бери с собой тот iPhone, который мы тебе дали.

Возможно, Абдул выбрал Китай, чтобы быть уверенным, что окажется вне контроля ЦРУ.

Едва успев прибыть в Йемен, я вынужден был снова куда-то отправляться, пересаживаться в Дохе на рейс до Гонконга. Мне предстоял еще один девятичасовой перелет. Сидя в самолете, я разглядывал просторы Индии, ее загадочные зеленые холмы, потом джунгли Мьянмы, поразившие меня, невзирая на всю непредсказуемость моей миссии. Я никогда не упускал возможности полюбоваться ранее невиданными пейзажами. И на подлете к Гонконгу меня ждало захватывающее зрелище: высокие небоскребы, обступившие крутые холмы и деревянные лодчонки под оранжевыми парусами, сновавшие между островами.

Из аэропорта я перебрался на материк и направился на железнодорожный вокзал Шэньчжэнь — огромное здание из стекла. Я размышлял о Йемене. Лежавшая в девяти часах полета Сана отстала лет на девяносто. Арабский мир вообще плелся где-то далеко позади.

Недавно ввели в эксплуатацию высокоскоростную железнодорожную магистраль Шэньчжэнь — Гуанчжоу, и я одолел 70 миль примерно за полчаса.

Абдул согласился встретить меня на вокзале в Гуанчжоу, одном из быстро развивающихся мегаполисов Китая. Среди тысяч китайцев, пассажиров из пригородов, спешивших к поездам и в город, отыскать темнокожего низкорослого Абдула труда не составило. Мы обнялись. Он держался скованно.

— Что случилось? — спросил я его.

— Пока что ничего не могу тебе сказать. У нас с собой телефоны, а это небезопасно, — ответил он.

Войдя в апартаменты Абдула, я бросил на пол свой багаж вместе с дешевым мобильным телефоном. Он объяснил мне, что приехал в Гуанчжоу, потому что знал кое-кого из йеменских бизнесменов в этом городе. Мы шли через толчею бесконечных рынков, через площади, по которым носились ребята на роликовых коньках и кувыркались акробаты. Небоскребы выстроились вдоль широкой реки, протекавшей через центр города.

Мы направлялись в гидромассажный салон. Перед входом в номер с джакузи мы разделись. Абдул хотел убедиться в том, что при мне нет записывающего устройства. Когда мы остались одни в пузырившейся воде, Абдул с испугом в глазах заговорил.

— Я должен кое о чем тебе рассказать…

— Ты помнишь то электронное письмо, которое я тебе послал и в котором рассказал о том, что мне стало от них известно в копенгагенском аэропорту. Я в курсе…

Мне просто хотелось опередить его. Мне всегда казалось, что мы с ним в чем-то соревнуемся.

— Но ведь ЦРУ, они же… они собираются уничтожить тебя заодно с террористами, когда мы с тобой отправимся на юг, — пробормотал Абдул.

— Субханаллах — что ты сказал?!

— Мурад, они не хотят убивать тебя в Сане. Они хотят убить тебя, когда ты будешь сидеть вместе с Абу Базиром и другими братьями, — продолжал Абдул.

И еще сообщил мне, что, мол, его кураторы из ЦРУ дали ему 25 000 долларов на покупку внедорожника «Тойота Прадо». Он отогнал машину в работавший с ЦРУ автосервис, где ее оснастили системой спутниковой связи, приводимой в действие переключателем под сиденьем. Во время тест-драйва оборудование работало отлично.

— Один щелчок сигнализирует о том, что ты сел ко мне в автомобиль. Два щелчка — о том, что мы выехали из Саны. Три щелчка — мы там же, где и объект. А четыре — я оставил тебя наедине с объектом.

Абдул схватил меня за плечо.

— Вот тогда тебя и прикончат. И объявят на весь мир, что и ты тоже был террористом, как остальные.

Только вот еще моя мать знала бы, что это не так. Впрочем, я по этому поводу мог думать что угодно.

Он поднялся из джакузи.

— Мурад, можешь меня избить, можешь ненавидеть, но я бы не пережил, если бы с тобой что-то случилось. Я побоялся ехать вместе с тобой, поэтому и убрался из Йемена.

Я продолжал молчать. ЦРУ хоть и избегало меня, но все же хотело, чтобы я вернулся в Йемен. Они знали, что я записал одного из их агентов в Копенгагене в прошлом году и запись разговора с ним грозился придать огласке. Был еще и iPhone, с которым мне велели не расставаться ни при каких обстоятельствах.

Я помнил, как меня однажды предупреждал Якоб, мой инструктор:

«И не рассиживайтесь там с террористами, потому что американцы без колебаний вас прикончат, попадись вы на прицел».

Абдул явно не сверхнадежный источник. Но он и в самом деле напуган. Неужели боялся, что заодно со мной прихлопнут и его?

— Давно ли ты работаешь на американцев? — наконец спросил я.

— Помнишь, когда несколько лет назад я сказал тебе, что меня арестовали разведывательные службы в Джибути? Вот именно тогда они меня и завербовали. У меня не было иного выхода, кроме как работать на них. Мне стыдно, что пришлось тебе лгать.

— Ты говорил ЦРУ обо мне? — спросил я.

— Я говорил им только, что ты не соглашался с братьями по вопросу об уничтожении мирного населения.

Абдула было нелегко разгадать, но, казалось, он и не подозревал, что я мог работать на западную спецслужбу. Я поборол желание признаться ему в этом.

— Да вознаградит тебя Аллах за то, что ты мне сообщил, — сказал я ему.

И тут он сломался.

— Мурад, я сделал большую глупость, согласившись работать на американцев. Как ты думаешь, ты сможешь помочь мне добиться убежища в Дании?

Я пообещал разузнать, но предупредил, что это будет сложно сделать.

Вернувшись к нему, мы вместе помолились. Теперь было не время пренебрегать прикрытием.

В ту ночь я не мог заснуть. Я не знал, верить Абдулу или нет. Теперь-то я знал, что он лгал мне, как и я ему. Одна мысль навязчиво преследовала меня: а не мог он затеять эту игру со мной ради того, чтобы просто напугать меня, а потом вернуться в Йемен и доставить все привезенное мною самому? Ведь нас видели вместе в Джааре, и его авторитет в глазах Вухайши неизмеримо вырос. И он вполне мог утверждать, что я попросил его доставить вещи. Что позволило бы американцам выйти прямо на АКАП и без моей помощи.

И еще один вариант: а может, Абдул снова перебежал на сторону «Аль-Каиды», как тот иорданский тройной агент Хумам аль-Балави, убивший и Элизабет Хэнсон, и других агентов ЦРУ? Может, он просто проверяет меня по распоряжению Вухайши? Вернись я в Йемен и не предупреди «Аль-Каиду» о предательстве Абдула, они убедятся в том, что я заслан. Все это очень походило на попытки собрать вслепую кубик Рубика.

Больше всего меня беспокоило, что кураторы потребуют от меня в одиночку отправиться в племенные районы Йемена доставить привезенное. Это точно свидетельствовало бы о том, что затевается некая грязная игра.

На следующее утро меня разбудил сигнал полученного СМС. Йеспер хотел узнать, убедил ли я Абдула вернуться.

Я ответил: «Не думаю, что он туда поедет, пока там воюют. Он убежден, что я погибну и его прихвачу с собой».

И еще я попросил о встрече с кураторами в Дохе по пути назад, в Йемен. Йеспер сказал, что американцы также будут там, и попросил попытаться еще раз переубедить Абдула. Позднее в тот же вечер 19 мая я написал еще одно сообщение:

«Все это мне не нравится… Парень прямо сейчас собрался уезжать».

Ответ Йеспера пришел несколько минут спустя:

«Сможешь взять у него ключи от машины?»[253]

Я, как дурак, уставился на экран. Неужели и датчане хотели, чтобы я один ехал на юг Йемена? Неужели и они заодно с ЦРУ? Или американцы просто захотели получить назад свой «высокотехнологичный» автомобиль? Не было у меня возможности забрать у Абдула ключи от машины. И я написал сообщение:

«Я попытался, но, к сожалению, не вышло. Он будет готов поехать через месяц-два. А сейчас ему нужна передышка, и он хочет отправиться в Европу».

В тот момент сценарий Абдула, на первый взгляд показавшийся весьма необычным, уже не представлялся таковым. Два дня спустя я зарегистрировался в отеле «Мёвенпик», неподалеку от аэропорта Дохи. Йеспер и Сёрен уже прибыли, и мы встретились за завтраком.

Я передал им предостережение Абдула, пытаясь разыграть скептицизм, и вместе с тем мне хотелось увидеть их реакцию. Оба без разговоров отбросили его.

— Где Большой брат? — спросил я.

— В отеле, но они не хотят встречаться с тобой, — признался Йеспер.

— Фантастика! — ответил я.

— Послушай, Ахи, эта миссия очень важна для нас. Ты готов отправиться на юг Йемена один? — напрямик спросил меня Сёрен.

— Ты что, шутишь? — ответил я, невольно вздрогнув от этих слов. Даже не запугай меня Абдул своим предупреждением, один в район боевых действий в Йемене я бы все равно не поехал.

Я попросил их предложить американцам другой вариант — чтобы я нашел в Сане курьера, а тот забрал бы холодильник, косметичку и все остальное.

— Этот вариант опробован и не вызовет подозрений, он проверен на Набхане и Авлаки, — доказывал я.

— Идея, в принципе, неплоха, — ответил Йеспер. И сказал, что спросит американцев.

Когда они ушли, я еще посидел в вестибюле, глазея на прибывавших и отъезжавших туристов, беззаботно болтавших друг с другом и спокойно странствовавших по свету.

Некоторое время спустя датчане вернулись.

— Большой брат утверждает, что вариант с курьером не проходит, — объявил не терпящим возражений тоном Йеспер. — Они настаивают, чтобы ты лично доставил все Абу Базиру.

— Не нравится мне все это, — ответил я, удержавшись от более резких выражений.

Меня поражало упрямство американцев — именно я, и никто другой должен лично все передать. Услугами курьеров я пользовался успешно и неоднократно, с ведома и при поддержке американцев доставляя Авлаки и АКАП все, что требовалось. Этот метод сработал и в Сомали. Отказ американцев даже обсуждать предложенный мною вариант невольно наводил на мысль о возможной ловушке. И я спросил себя: а они вообще были сейчас в этом отеле?

— Мы не требуем немедленного окончательного ответа — обдумай все, перевари, — добавил Йеспер.

На следующий день — 22 мая — Йеспер, Сёрен и я отправились пообедать в «Л’уазаар», дорогой ресторан с морской кухней в Дохе. В зале, от пола до потолка украшенном синей мраморной плиткой и мозаикой, царила приятная прохлада. Сквозь окна мерцал застывший в сонной неподвижности Персидский залив, а здесь повара творили волшебство с выловленной в нем рыбой.

— Ну и что ты надумал? — поинтересовался Йеспер.

Я выдержал паузу.

— Думаю, пора завершить все эти обсуждения, — заявил я им.

Йеспер и Сёрен переглянулись.

— Тебе решать, завершить или нет, — ответил Сёрен.

Так в рыбном ресторане на берегу Персидского залива был поставлен крест на путешествии, начатом 15 лет назад в исламистском бродильном чане Даммаджа в другом конце Аравийского полуострова.

Это был бесславный уход после более чем десяти лет нахождения на передовой линии фронта. И все это — по крайней мере, для меня — было необъяснимо. США, объявившие первоочередной задачей «войну терроризму», старательно избегали ликвидировать двух самых опасных противников — Насира аль-Вухайши и Ибрагима аль-Асири — и нанести удар по самому активному филиалу «Аль-Каиды».

Вскоре выяснилось, что это решение было серьезной ошибкой.

Я вернулся в Йемен на следующий день — 23 мая — забрать свои вещи.

После приземления пришло СМС от Сёрена с просьбой вернуть холодильник и косметичку сотрудникам ЦРУ в Сане. Американцам меньше всего хотелось, чтобы следящие устройства попали не в те руки.

Я сказал им, что приеду на серебристом «Сузуки» в торговый центр Саны — йеменский аналог шопинг-молла — и привезу все в багажнике.

«Уложи маленькое изделие в большое и оставь его на заднем сиденье, но только позади сиденья водителя», — гласила СМС от Сёрена.

Однако в последнюю минуту план изменили. В еще одной СМС Сёрен попросил, чтобы я оставил коробку на асфальте парковки. Я так и поступил, но взбешен был до предела. Там куда ни глянь охранники. Заметь они, как я оставляю коробку на парковке в стране, где уже сработала тьма взрывных устройств, это могло обернуться для меня самыми неприятными последствиями.

Несколько минут спустя Сёрен переслал мне сообщение от своего контакта из ЦРУ.

«Подтверждаю, что все забрано. Скажи нашему парню, что он «молодец».

Я ответил:

«Вас понял, очень рад».

Если бы СМС могли передать иронию!

Глава двадцать седьмая Шпион на холоде 2012 год — 2013 год

В июле 2013 года, чуть больше года спустя после моей последней миссии в Йемене, американское Агентство национальной безопасности в своем обширном комплексе в Форт-Мид, штат Мэриленд, перехватило сообщение в Интернете и пропустило через мощнейшие в мире суперкомпьютеры.

Как только сообщение дешифровали и перевели, оно стало поводом для объявления тревоги[254].

«Мы осуществим нападение, которое изменит ход истории»[255].

В считаные часы американцы мобилизовали весь аппарат аналитиков, которым предстояло выяснить масштабы запланированного теракта. Не вызывало сомнений, что амбициозная акция планировалась на самом высоком уровне «Аль-Каиды», но о том, как, когда или где террористы нанесут удар, не знали практически ничего. Государственный департамент США решился на беспрецедентный шаг, закрыв свыше двух десятков посольств и консульств в странах арабского мира[256].

Скоро стало ясно, что районом предполагаемого теракта был Йемен, а его наиболее вероятной целью — посольство США в Сане. Автор вызвавшего такой переполох сообщения был не кто иной, как мой «экскурсовод» в Джааре Насир аль-Вухайши, лидер АКАП. В одном из последних отчетов я сообщил кураторам, что Вухайши поручил провести разведку американского посольства в Сане. С тех пор его назначили заместителем Аймана аль-Завахири, сделав человеком номер два во всей «Аль-Каиде»[257]. Бывший протеже Усамы бен Ладена стал официальным преемником Завахири.

Создание Вухайши исламского эмирата в подконтрольных племенам южных районах Йемена укрепило его репутацию в джихадистских кругах. Его люди пятнадцать месяцев контролировали Джаар и южные регионы Йемена. Они отступили только под натиском превосходящих сил йеменской армии и проправительственного племенного ополчения, поддерживаемого ударами американских беспилотников. Даже вынужденные отступить в отдаленные районы, силы АКАП продолжили террористические атаки против йеменских сил безопасности, покушения на представителей верховного командования йеменской армии и атаковали правительственные войска из засады. Как заявил Адил аль-Абаб в одном из своих последних перед гибелью официальных заявлений, новое поколение джихадистов обескровлено[258].

Менее понятными для западных разведок были приоритеты АКАП: намеревался ли Вухайши отторгнуть часть территории страны для создания исламского государства, или вообще планировал устранить нынешнее правительство Йемена, или, будучи в «Аль-Каиде» человеком номер два, стремился к развертыванию джихада в глобальных масштабах, считая это первоочередной задачей? Возможно, в ходе одной-двух своих поездок туда я смог бы это выяснить. И когда я в начале 2012 года заручился согласием Завахири на доставку холодильника, он, скорее всего, искал себе еще одного заместителя.

Поскольку от моей миссии, в конце концов, решили отказаться, в то время мне для приведения себя в равновесие не оставалось ничего, кроме кокаина. Состояние растерянности и подавленности на несколько часов слабело, однако с каждым новым приемом усиливалась и ломка. Я страшно волновался из-за денег, вложив столько в «Сторм Бушкрафт» и одновременно лишившись обоих деловых партнеров и базы в Кении.

Пять лет я метался между двумя мирами и двумя сторонами собственной личности, это был период, когда одна-единственная случайно брошенная фраза могла стоить мне жизни. Моя двойная жизнь протекала в бесконечных отлетах из одних аэропортов мира и прибытий в другие, в метаниях между атеизмом и фанатичным исламом, между английским и арабским языками, между непритязательными на вид футболками и арабскими традиционными одеяниями, между статусом агента западных спецслужб и давшего торжественную клятву бойца «Аль-Каиды». Если мои попутчики, заняв места в лайнере, откинув спинки кресел, безмятежно смотрели фильмы, то мой мозг непрестанно был занят анализом, сосредоточившись на очередной предстоявшей мне миссии, или же анализом прошлых операций.

Моя жизнь зависела от моей способности сохранять бдительность. В последнее время моим основным занятием было балансирование между уровнями обмана: агент западной спецслужбы выдает себя то за убежденного бойца «Аль-Каиды», то изображает вечно разъезжающего по делам предпринимателя. Даже дома — в Англии или в Дании — я не сходил со сцены, на которой выступал в роли воинствующего исламиста Мурада Сторма. На улицах Лондона или Копенгагена, Лутона или Орхуса, Бирмингема или Оденсе хватало радикалов, не позволявших мне даже на секунду сбросить маску. В прежние дни это не составляло труда, но чем сильнее я отдалялся от периода пребывания в рядах радикальных фундаменталистов, тем труднее становилось разыгрывать из себя убежденного джихадиста.

Лишь оказываясь где-нибудь в сельской глубинке или в огромных ночных клубах, я становился Мортеном Стормом, который явился туда накачаться пивом. В эти места джихадисты не заходят, так я рассуждал. Даже в минуты сильнейшего напряжения.

Такой образ жизни подвел меня к краю пропасти. Годами я подпитывался необходимостью уйти от нападения, одурманивал себя играми в шпионов и отдавался чувству сопричастности с кураторами. Но их настойчивое стремление отправить меня в одиночку в подконтрольные племенам районы Йемена меня попросту доконало. В ушах постоянно звучали предостережения Абдула, и я уже начал думать, что это не ерунда. Ценой воистину сумасшедшего риска я нашел Вухайши, а западная разведка свой шанс упустила.

Мне везло, но и везение не вечно. Пришла пора превратиться в кабинетного агента, занятого секретной исследовательской работой, одним из разведчиков-аналитиков, старавшихся разгадать планы террористов по всему миру.

12 июля 2012 года я вылетел из Манчестера в Копенгаген ознакомиться с предложением, сделанным мне Шефом Томми в том самом ресторанчике с морской кухней. Для встречи датская разведка заказала мне номер в «Хилтоне» аэропорта. Я нервничал: датчане слова не сдержали, обещаний не выполнили, а окончательный разрыв с ЦРУ не сулил мне ничего хорошего. И я подумал, что разумно все же записать предстоящую беседу. Сунув руку в карман, я убедился, что мой iPhone поставлен на запись.

Дождавшийся моего прихода Йеспер сообщил мне, что Кланга решили восстановить на работе после скандала и теперь он занимается проверкой персональных данных потенциальных беженцев, и что скоро должен прибыть Андерс.

— Все в отпуске, — доложил Йеспер, скользнув взглядом по экрану телевизора в углу номера, где шел репортаж велогонок «Тур де Франс».

Раскрыв чехол ноутбука, он извлек оттуда толстую пачку стодолларовых купюр.

— Вот тебе 10 000 долларов, — объявил он, буднично вручая мне деньги[259].

— Это от американцев? — поинтересовался я, ни на секунду не забывая о том, что наш с ним разговор записывается.

— Это от поездки — все, что я могу сделать для тебя, Ахи. Надеюсь, что это достаточная сумма, — добавил Йеспер. Он понимал, что в данный момент я на бобах.

— Ахи, что мы делаем? — спросил он.

— Не знаю, наверное, мы тоже в отпуске до возвращения американцев, — не без сарказма ответил я.

Я все еще хотел объяснений событий в Дохе.

— Я был готов в январе. Я был у Абу Базира на юге и две недели спустя был готов вернуться в Йемен. Почему все решили отложить? Это не я виноват.

— Никто тебя ни в чем и не винит, поэтому тебе и дали 10 000 долларов.

Я ясно дал понять Йесперу, что в Йемен мне возвращаться опасно.

— Абдул мог затеять двойную игру. Он работает и на ЦРУ, и на «Аль-Каиду», — сказал я. — Может, это была проверка, — продолжал я. — Я вернусь к Абу Базиру, а он спросит меня: «Почему ты ничего не сказал нам об Абдуле?..»

Продолжать я не стал. Чем заканчиваются подобные проверки, было ясно и так.

— Ты действительно считаешь, что Абдул спасал меня, если он предал своих братьев в «Аль-Каиде»?

— Не думаю, чтобы американцы снова стали работать с Абдулом, — высказал Йеспер.

Я ему не поверил, но к его мнению все же стоило прислушаться.

Агент датской разведки только что подтвердил, что Абдул завербован ЦРУ, и я это подтверждение записал.

Я сказал ему, что предостережение Абдула могло быть уловкой американцев, чтобы вывести меня из игры и заменить Абдулом как главным осведомителем по «Аль-Каиде» в Йемене.

Йеспер сказал, что не понимает, почему американцы отклонили мой план отследить Вухайши с помощью курьеров.

— Йеспер, я говорю не только об Абу Базире [Вухайши]. Я говорю и об изготовителе бомб. Они понимают, что я мог добраться до этих двух субъектов, и тем не менее, препятствуют как могут. Я просто не знаю, что и думать. Наверняка это как-то связано со мной.

— С тобой они решили не работать, потому что слишком опасно для тебя, — пояснил Йеспер.

В Катаре опасности в Йемене тревожили только меня, меня, а не американцев. Неужели Йеспер об этом просто забыл? А может, хотел представить все по-другому? Или просто плохо соображал?

В дверь постучали. Пришли Андерс с Клангом.

Мы позвонили в службу доставки отеля и заказали сэндвичи. Клангу принесли пиво.

Я решил спросить об обещанной Шефом Томми работе в тылу.

— Я не против у вас работать, — напомнил им я[260].

— Боюсь, работа зависела от выполнения тобой миссии в Йемене. Теперь ни о какой работе у нас вопрос не стоит, — объявил Йеспер.

Как я и опасался, они изменили решение. Я почувствовал себя честным идиотом, выполнившим свою часть сделки, после чего из-под меня выдернули ковер. Никто мне не говорил, что необходимым условием получения работы была еще одна встреча с Вухайши.

— А как насчет жены? Ее документов?

— Мы над этим работаем, — заверил меня Йеспер.

Я им не верил.

Кланг хорошо подготовился к этому разговору. У него было другое предложение[261], хотя и неясно, согласованное ли с начальством. Я должен предложить себя как ответственный «Харакат аш-Шабаб» в Европе. Готовить для бойцов в Европе конспиративные квартиры, и датская разведка имела бы глаза и уши во всех гнездах террористов. Я не схватил приманку.

— Если я сейчас уйду на покой, на что могу рассчитывать? — спросил я.

— Если ты уйдешь на покой, можешь рассчитывать на благодарность от датской разведки, — максимально уклончиво ответил Йеспер. — А потом мы, вероятно, могли бы заключить своего рода соглашение. Нечто вроде отставки. Да, я думаю, что мы смогли бы, — добавил он.

Чувствовалось, что человек — банкир до мозга костей.

Они с Андерсом сказали, что могли бы устроить мне в качестве выходного пособия годовой оклад. Андерс, казалось, был единственным моим настоящим союзником, понимавшим всю ценность разведывательных данных с передовой.

— Ты как раз собирался добраться до тех, кто мог совершить теракт, — пояснил Андерс, имея в виду Ибрагима аль-Асири и боевиков АКАП, занятых планированием терактов по всему миру.

— Разве это не безумие, что американцы вдруг меня остановили? — спросил я.

Он кивнул.

Мы обсудили и другие возможности, но все они, за исключением предложения Андерса, показались мне просто смехотворными.

Пора было уезжать. Сотрудники датской разведки обняли меня на прощание. Андерс не спешил расставаться.

— Я знаю, что тебя крепко обставили в вопросе с Авлаки, — взволнованно заметил он, крепко пожав мне руку[262].

Мои отношения с датской разведкой оставались в состоянии неопределенности в течение многих недель. Переведенные мне Йеспером по «Вестерн Юнион» 2466 фунтов стерлингов поступили 30 июля — это было мое пособие за месяц. Но о том, что и как будет в будущем, ни слова до самого звонка в середине августа[263].

Это был Йеспер. Начал он с шуток об отпускниках и английском лете.

— Ну, а теперь, — оживленно произнес он, — датская разведка решила, что ты имеешь право на выходное пособие за шесть месяцев.

— Ты же говорил о двенадцати, — напомнил я.

— Это все, что они готовы утвердить, — пояснил он.

Меня бросали за борт. Но у меня для них тоже были кое-какие новости.

— Я связался с датской газетой «Юлландс-Постен», и они готовы со мной встретиться.

Повисла мертвая тишина.

— Я тебе перезвоню, — наконец сказал Йеспер. По голосу чувствовалось, что он уже представлял заголовки — и о ночных клубах с танцами в Лиссабоне, и о выпитом за счет налогоплательщиков шампанском.

Я связался с «Юлландс-Постен», потому что был сыт по горло вероломством датской разведки. Я горел желанием внести ясность в дело Авлаки и понимал, что у меня есть доказательства моей версии всей этой истории. И еще я надеялся, что огласка защитит меня от любой грязной игры. Предостережение Абдула произвело на меня большое впечатление.

Была и другая причина. Многие мои знакомые и даже кое-кто из родственников все еще полагали, что я — радикальный экстремист, связанный с террористами, и по мне давно тюрьма плачет. Настало время изменить их мнение о себе. И заодно вступиться за осведомителей, рисковавших ради разведслужб Запада жизнью.

Йеспер перезвонил мне и предложил встретиться с Шефом Томми — шефом по улаживанию конфликтов — в отеле «Адмирал», откуда открывается вид на весь Копенгаген.

На следующий день я вылетел в столицу Дании, не зная, ждать от Томми решения или скрытых угроз. Шеф меня тепло приветствовал.

— Что насчет обещанной вами работы? — сразу спросил я.

— О, на это мы пойти не можем, — ответил он.

Он продолжал смотреть на порт и деревянное суденышко, мягко покачивавшееся на воде.

— Симпатичная скорлупка. Может, этим займетесь? Научитесь ходить под парусом?

Когда-то я говорил, что хотел получить работу контрактника по борьбе с пиратством.

— Нет, морское дело я изучать не хочу, — отрезал я.

Он долго не отрывал взора от судна, но потом все же повернулся ко мне.

— Давайте договоримся, что вы позвоните журналистам и скажете им, что раздумали с ними встречаться.

— Вот уж не знаю, смогу ли. Вы обманули меня, вы солгали мне. Так что будем квиты.

Встреча эта заняла десять минут.

Я шел по Копенгагену, испытывая чувство свободы, окрашенное мрачным предчувствием. Теперь я предоставлен сам себе, а спецслужба Дании не пожалеет сил, чтобы меня дискредитировать. Жене откажут в предоставлении права постоянного проживания в Дании. И вместе с чувством избавления от сковывающих цепей пришло ощущение изоляции и уязвимости.

Утешаться можно было разве что переполохом, поднявшимся в верхних этажах датской разведки. 27 августа, накануне запланированной встречи с журналистами «Юлландс-Постен», Йеспер отчаянно мне названивал. Разговоры с ним я записал. Они предложили мне годовое выходное пособие. Я отказался. Следующий звонок — оклад за два года вперед за молчание. И снова отказ. И, наконец, предложение 270 000 долларов — полутора миллионов датских крон — столько многострадальным налогоплательщикам Датского Королевства предстояло заплатить за избавление своей разведки от затруднений — хуже, политического расследования.

— Деньги, которые ты получишь от нас, незачем декларировать, — заявил Йеспер.

Они предлагали мне необлагаемую налогом выплату. Я не специалист по налогообложению, но этот вариант настораживал в соответствии и с датским, и с британским законодательствами.

— Но меня действительно бесит, как вы годом раньше обошлись со мной в деле Анвара, — ответил я.

— Понимаю, понимаю, но как раз сейчас мы пытаемся это урегулировать, — успокоил меня Йеспер.

И тут относительно последствий моего возможного общения с прессой последовала угроза погрубее.

— У тебя мало времени, чтобы все как следует обдумать, потому что кое-кому не терпится с тобой встретиться… Проблема в том, если ты с ними свяжешься, пути назад не будет.

И Йеспер попробовал снова заговорить об их предложении.

— Предложение, которое они вынашивают теперь — я никогда ни с чем подобным не сталкивался. И это признание своей ошибки. Они намерены признаться, что ошиблись. И ты сможешь этим воспользоваться с выгодой для себя.

Я ответил, что должен подумать. Мне позарез требовались деньги — в биографии осведомителя всегда масса дыр, и независимо от того, сколько я мог из них выжать, мне надо было содержать и себя, и Фадию, и предусмотреть вариант новой жизни — ничего общего с моими бывшими «братьями» не имевший. Такая перестройка станет мне в копеечку. Это была моя первая попытка.

Разработав предложение, я позвонил Йесперу. Мое встречное предложение: за 4 миллиона датских крон (700 000 долларов) я передаю им свой компьютер вместе с могущими послужить доказательствами файлами, электронными письмами и записями и, кроме того, никогда и ни при каких обстоятельствах обещаю не упоминать о сотрудничестве с разведслужбами Запада. Он перезвонил мне, заявив, что датская разведка не даст больше уже предложенного.

— Это предложение я просто не могу принять. Я могу только поблагодарить тебя, Йеспер, и сказать твоему начальству, что им должно быть стыдно, — сказал я.

— И я тоже тебе благодарен. Иногда с тобой бывало непросто, но скучно — никогда.

Каким-то образом датская разведка все-таки пронюхала, что я приступил к составлению плана подачи своей истории трем журналистам из «Юлландс-Постен», потому что 19 сентября Йеспер позвонил снова. Датская разведка дает мне пособие в размере пяти годовых окладов плюс выплату наличными около 700 000 крон: в общей сложности — почти 2,2 миллиона датских крон, или 400 000 долларов. Я спросил Йеспера: а что если нам заключить соответствующий контракт?

— С подписанием дело обстоит очень и очень непросто. Не знаю, может, ты почувствуешь себя увереннее, переговорив с Якобом, — предложил Йеспер, имея в виду Якоба Шарфа, директора датской разведки.

После торговли касательно деталей я еще раз позвонил Йесперу[264].

— По рукам, — заявил я Йесперу.

— Спасибо, это было чертовски сложно, — признался он.

Не сложнее того, что последовало. В тот же день журналисты из «Юлландс-Постен» рассказали мне, что один датский телеканал планирует зарубить мою историю о работе на датскую разведку. На телестудии явно побывали люди из ПЕТ, пытаясь ограничить ущерб — бросить ком грязи побольше, а главное первыми. Я понятия не имел, переклинило у ПЕТ мозги, или этим маневром они хотели затянуть переговоры. Но чем бы они ни руководствовались, впоследствии один тележурналист в разговоре со мной подтвердил, что был звонок из датской разведслужбы, предлагавший предать огласке их вариант истории.

Я почувствовал, что ПЕТ дает задний ход. Я подозревал, что их предложение было просто уловкой, пока они выискивали способы отсечь меня от собранных мной электронных доказательств. Разозлившись, я перезвонил Йесперу и сказал ему, что никакой сделки не было.

Йеспер прямо заявил, что ПЕТ не станет защищать меня, если я раскроюсь.

— Стоит ли предавать все огласке только из желания отомстить? Ты не сможешь свободно видеться с детьми. Они не смогут свободно видеться с бабушкой и дедушкой. И все потому, что тебе потребовалось получить сатисфакцию, — злобно сказал в трубку обычно сдержанный Йеспер.

Но я не внял его аргументам.

7 октября 2012 года, прямо перед выходом в «Юлландс-Постен» первой статьи, я отправил Йесперу СМС[265].

«Просто хочу, чтобы ты знал, что я записал все наши с тобой разговоры», — сообщил я.

«Зачем ты их записывал?» — тут же последовала ответная СМС.

«Просто потому что я — шпион, а шпиона из меня сделали вы ☺».

Эпилог

Великобритания, тайное место жительства, весна 2014 года

Первая статья «Юлландс-Постен» от 7 октября 2012 года вызвала в Дании сенсацию. В ней отмечалась моя роль в выслеживании Авлаки в ходе операции ЦРУ и датской разведки по наведению на него удара беспилотника. Скандальное обвинение в Дании, где правительству запрещено участвовать в подобных политических убийствах. Впоследствии журналисты «Юлландс-Постен» получили за свою историю недавно учрежденную «Премию европейской прессы».

Новость подхватили во всем мире. В декабре 2012 года в знаменитой американской новостной программе «60 минут» телекомпании Си-би-эс Лара Логан взяла у меня интервью, где основной упор был сделан на мою роль в выслеживании Авлаки.

После долгих лет работы в тени сюрреализмом было видеть свое имя в газетах и на телевидении, а сотрудничество с западной разведкой — достоянием гласности. Было приятно, что общественность узнала о том, что я считал успехами и провалами в моей разведывательной работе. Однако вдали от камер я чувствовал себя уязвимым. А моя жена Фадия все еще не могла смириться с тем, что я так долго ее обманывал и нагородил так много лжи.

За пару недель до публикации моей истории в «Юлландс-Постен» я предложил ей отправиться в долгий поход за город. Стоял замечательный конец лета, воздух наполняли ароматы зрелого ячменя и пшеницы. Мы уселись на краю поля, я даже устроил пикник.

Мы наблюдали за жаворонками в вышине, и я рассказал ей обо всем. О том, как меня завербовали, о работе в Йемене и Кении, в Ливане и Бирмингеме, Дании и Швеции, о моей размолвке с ЦРУ и датской разведкой, о роли в убийстве Авлаки, о деньгах, о кокаине и о поездке в Южный Йемен для встречи с Вухайши. В нашем браке уже возникла напряженность, и я предупредил Фадию о том, что после публикации моей истории в прессе давление возрастет. Защиты от спецслужб мне ждать не приходилось, а многие захотят меня убить. Наш мир сожмется, мы всегда будем настороже. Фадия была шокирована.

— Почему? — спросила она. — Ты мне не доверял? Пять лет бесконечной лжи. А ты представляешь, как мне было одиноко? Со мной было только твое тело, мыслями ты вечно был где-то еще.

Я попытался объяснить, что хотел защитить ее, что ей лучше было ничего не знать, что в любом случае я слишком мало мог ей рассказать.

— Но я твоя жена, — сказала она, глядя на меня полными слез глазами.

Осенью 2012 года давление на нас обоих, вызванное тем, что я «стал известен публике», было настолько сильным, что мы решили расстаться — как минимум на время. У меня диагностировали синдром посттравматического стресса: я не мог работать, не мог получить новый номер социального страхования в Британии, где я продолжал жить, из страха, что сочувствующий боевикам служащий в правительственном учреждении меня раскроет.

С 7 октября, когда в продажу поступил номер «Юлландс-Постен», я стал потенциальной мишенью. Угрозы и злоба на меня и мою семью полились на джихадистских форумах и страницах Facebook. Боевики обожали Анвара аль-Авлаки. Отомстить за его убийство было честью, поступком, который Аллах приветствовал. Жесткий конфликт с датской разведкой, как и предупреждал Йеспер, оставлял меня без надежды на помощь моего правительства.

Один из знакомых по Даммаджу американцев, Халид Грин, осудил меня на YouTube за то, что я притворялся, что люблю Аллаха, но предал ислам[266].

«Тот, кого мы считали товарищем и другом, — сказал он, сидя на фоне полок с исламскими книгами, — учившийся с нами в Даммадже в одном из самых уважаемых учебных заведений, у шейха Мукбиля… как выяснилось, работал на ЦРУ».

Другие мои товарищи были шокированы и даже невольно впечатлены. Рашид Ласкар, молодой человек из Британии, которого я знал в Сане, написал в блоге исламистов[267] под псевдонимом Абу Муадх:

«Я лично знал Мурада с 2005/6 года, и мы жили вместе в Йемене… Когда датские друзья впервые рассказали мне новость, я был в шоке… его связи с шейхом Анваром, рахимахулла, — правда».

«Поверьте мне, если вся его история бывшего агента ЦРУ — ПET — правда и она действительно восходит к 2006 году, тогда в те дни он, честно говоря, делал свою работу блестяще».

«С 2005/6 годов у меня было много контактов с Мурадом… и я ни разу не заподозрил, что он агент. Я знаю много братьев, посаженных и освобожденных из арабских тюрем, которых в разных странах пытали, депортировали и избивали (и даже убивали), и единственное, что их объединяло, — это знакомство с Мурадом Стормом».

«От всего сердца я прошу Аллаха воздать ему по заслугам и в этой, и в будущей жизни».

Его тон подсказывал, что он явно не о семидесяти двух девственницах. А если серьезнее, в августе 2013 года группа отправившихся в Сирию и вступивших в филиал «Аль-Каиды» датчан выпустила видеоролик с призывом убить меня и еще нескольких других заметных датчан, которых они считали врагами ислама.

«Нам необходимо расстрелять из наших АК-47 это осиное гнездо и тех, кто нападал на ислам», — говорил в камеру на фоне сирийского города на холмах датский джихадист, назвавшийся Абу Хаттабом. Его лицо было мне знакомо. Я видел его в Копенгагене. Он был одним из приверженцев датского филиала «аль-Мухаджирин».

Затем камера показывает шесть фото на стене. Первой идет моя фотография, потом Насера Хадера, умеренного мусульманского политика в Дании, к убийству которого я тоже когда-то призывал, а также генерального секретаря НАТО датчанина Андерса Фога Расмуссена и карикатуриста Курта Вестергора. По экрану плывет надпись: «Враги ислама».

Боевики приседают, прицеливаются и с криком «Аллах акбар!» расстреливают плакаты.

В последующем видео Абу Хаттаба спрашивают, почему они решили включить меня в список приговоренных.

— Его задачей было убить нашего любимого шейха Анвара аль-Авлаки.

На моей странице в Facebook появилось угрожающее сообщение. Его автором был Абдулла Андерсен, один из датчан, осужденных за участие в террористическом заговоре в Фольсмосе 2006 года. Он вышел из тюрьмы, но его взгляды не смягчились. Теперь в своем профиле Facebook он назвал себя «Абу Талибан».

— Как семья? Тебя все ненавидят. Все хотят, чтобы ты умер, — сказал он.

Я передал комментарий датской полиции. Всем из «списка приговоренных» и еще не находившихся под защитой полиции датская разведка предоставила круглосуточную охрану, кроме меня. В течение нескольких недель ПЕТ не возвращала мои письма, даже когда моя история уже была во всех датских СМИ, и они никогда не предлагали защиту.

Однако публикация повлекла и награды, главной из них стало восстановление моей репутации среди тех, кто был моими друзьями, прежде чем я исчез в мире радикального ислама. Многие со мной порвали, некоторые просто подумали, что я сошел с ума. Кроме матери, я никому не сказал, что стал агентом.

Некоторые друзья и члены семьи не поверили мне, когда за несколько недель до того, как открыться общественности, я рассказал им правду. Должно быть, моя история показалась им слишком сложной и невероятной.

Серия статей «Юлландс-Постен» придала моим словам достоверности. Постепенно я смог возобновить некоторые давние дружеские связи. Я получил возможность извиниться перед многими людьми. Извиниться за свое поведение. Извиниться за исчезновения. Извиниться за ложь. Но прежде всего за ненависть, потому что они не разделяли мои убеждения.

Многих моих бывших друзей и подруг, включая Вибеке, мою первую любовь, моя история поразила.

— Я просто никогда не догадывалась, — сказала она. — Я думала, что ты стал этим сумасшедшим парнем, вечно пропадающим за границей и проводящим свою жизнь в молитвах. Я чувствовала, что больше тебя не знаю.

Также облегчением было перестать прикидываться непоколебимым салафитом. Мурад Сторм, наконец, стал историей, и с ним ушли в прошлое исламские одеяния, длинная борода и лицемерные молитвы. Приятно было снова носить джинсы и футболку, пить пиво, не боясь скомпрометировать прикрытие.

В начале 2014 года я пошел на датское телевидение извиниться перед Насером Хадером[268] — умеренным мусульманским политиком, к убийству которого я когда-то призывал. Теперь, как явствовало из сирийского видео, мы оба были буквально на прицеле «Аль-Каиды». В разгоревшейся острой дискуссии Хадер, отважно защищая права карикатуриста на свободу слова, навлек на себя еще больший гнев джихадистов.

Я протянул ему рисунок, нарисованный Сарой по моей просьбе. Как свое наглядное перед ним извинение. «Чувак Насер. Я был не прав. Извини!!! Прости меня», — стояло в диалоговом пузыре. А внизу подпись: «Свобода слова не обсуждается. Да здравствует демократия!»

Он обнял меня, сказав, что все простил.

— Я очень тронут и думаю, что это очень мило с твоей стороны. Я сохраню это у себя дома, — сказал он. У нас обоих были слезы на глазах, мы оба уже прошли через многое, с еще большим нам, возможно, предстояло столкнуться.

Насер сказал мне, что более десяти лет назад датская разведка сообщила ему, что я ему угрожал. С тех пор он получил много угроз расправы. Он попросил меня помогать ему в начатой кампании по дерадикализации датской молодежи, втянутой в экстремизм. Я с готовностью согласился. Если бы мне удалось помочь хоть одному человеку отойти от убийственного мировоззрения «Аль-Каиды», преследующее меня до сих пор чувство стыда стало бы немного меньше.

Датская, британская и американская разведки ответили на мое раскрытие общественности предсказуемым молчанием. Датская разведка попыталась замести следы, распустив свою подставную компанию «Мола Консалт», после того как я им сказал, что планирую раскрыть себя[269].

Якоб Шарф — глава датской разведки — ограничился заявлением в тщательно подобранных выражениях.

«По соображениям оперативной работы датская разведка не может и никогда не будет публично подтверждать, пользовалась ли датская разведка услугами тех или иных конкретных лиц в качестве осведомителей датской разведки… Вместе с тем датская разведка не участвует и не поддерживает операции, целью которых является убийство гражданских лиц. Поэтому датская разведка не оказывала поддержки военной операции, приведшей к убийству аль-Авлаки в Йемене»[270].

Отрицание им участия в «военной операции» было казуистической формулировкой. Датчан обвиняли не в том, что они запускали с беспилотников ракеты, убившие Авлаки, а в том, что один из их агентов его выслеживал. И не ради расспросов о здоровье.

Разоблачения подтолкнули датских парламентариев потребовать ужесточения надзора за разведкой. В январе 2013 года с некоторыми из них я встретился. Одновременно Министерство юстиции Дании объявило о создании наблюдательного совета для надзора за датским разведывательным агентством. Министр юстиции Мортен Бёдсков, близкий друг Якоба Шарфа, сказал, что новый совет будет «надежным балансом для обеспечения эффективной разведывательной деятельности и полноты верховенства закона»[271].

В марте 2013 года меня основательно поддержал Йорген Бонниксен[272], предшественник Шарфа на посту главы датской разведки Ханс. Он заявил датскому телевидению, что дополнительные доказательства подтверждают использование датской разведслужбой моих услуг для розыска за границей террористов в рамках содействия американской операции по их устранению. «Сегодня у меня нет оснований сомневаться в их участии», — сказал он.

Истеблишмент сомкнул ряды. Две ведущие партии Дании заблокировали парламентский запрос. И возможно, отнюдь неслучайно, поскольку на датскую разведку я работал в период пребывания у власти обеих[273]. Казалось, они надеялись, что история в итоге забудется. Некоторое время я тоже так считал. Прозрачностью своих демократических институтов датчане гордятся, но при этом, как я давно понял, чрезмерно — почти самонадеянно — доверяют государству.

За время сотрудничества с датской разведкой я убедился, что в ней есть компетентные, достойные люди, но слишком много других, негодных к настоящей разведывательной работе. Много бывших полицейских, почти всю жизнь прослуживших в отделах по борьбе с проституцией или распространением наркотиков. Специфика внешней разведки и понимание терроризма были им недоступны. А кое-кто считал агентство синекурой, а меня — источником дохода или дорогих поездок.

В конце 2013 года датские СМИ взорвали истории о злоупотреблениях в ПЕТ. Первая касалась бурной предновогодней вечеринки в офисе. Выяснилось, что директор Шарф в редком порыве открытости, напившись, обнимался и целовался с подчиненной[274] в стеклянном коридоре прямо у всех на виду. Кланг был осторожнее хотя бы в выборе места свидания с любовницей Шарфа.

Далее последовали разоблачения о распрях и дорогих заграничных поездках Шарфа и его старших помощников. В соответствии с просочившимися в СМИ внутренними жалобами на встречах в Вашингтоне, округ Колумбия, Шарф продемонстрировал «неподготовленность» и «легкомыслие», больше интересуясь осмотром достопримечательностей, в результате в ЦРУ утратили доверие[275] к его лидерским качествам. По данным осведомленных источников в правительстве[276], окончательно доверие к нему было подорвано после того, как я открылся общественности. В ЦРУ ожидали, что дружественные разведки будут держать своих осведомителей под контролем.

В конце концов, всплыло, что Шарф приказал подчиненным получить информацию о передвижениях датского парламентария. Скандал вынудил Шарфа и его начальника, министра юстиции Мортена Бёдскова[277], подать в отставку. Разоблачения вернули мою историю в центр внимания общественности. Предшественник Шарфа, Бонниксен, обрушился на агентство с резкой критикой[278], заявив, что мои сообщения о датском участии в планах политических убийств за границей настолько серьезны, что дают основания для уголовного преследования.

Казалось, ситуация кардинально изменилась. К концу года осажденное агентство подверглось еще большему нажиму, когда газета «Юлландс-Постен» поместила статью о его отказе предоставить мне защиту после сирийского видео с угрозой убийства.

— Нормально ли, когда службе безопасности надо три недели для ответа бывшему сотруднику, который почувствовал — обоснованно — угрозу со стороны исламистов? — заявил газете председатель Датской народной партии[279].

Мои джихадистские сети были таковы, что не проходило месяца, чтобы кого-нибудь не арестовали, не замучили за дело джихада или не опознали как нового лидера террористической группировки. Кеннет Сёренсен, один из моих знакомых в Сане, был убит в марте 2013 года в рядах джихадистов в Сирии[280], он был одним из тех 2000 европейских боевиков, количество которых, конечно, поражает. Джихадисты в Сирии выпустили видеоролик о его мученической смерти, чтобы почтить его жертву делу священной войны. Его смертельные раны были ужасающи. Видео запечатлело запекшуюся кровь у него на лице, а затем боевики бульдозером разровняли грязь над его неотмеченной могилой.

Я мог разделить его судьбу, потому что один из моих датских кураторов уверял меня, что к 2013 году Сёренсен работал двойным агентом.

Датский джихадист Абу Хаттаб, призвавший к моему убийству, сам был убит в Сирии, как и пакистанский друг[281] из моего радикального круга в Дании.

В феврале 2014 года британец пакистанского происхождения и последователь «аль-Мухаджирин» Абдул Вахид Маджид, так усердно конспектировавший лекции Омара Бакри в Лутоне, стал первым британским террористом-смертником[282] в Сирии. Он вступил в «Джебхат ан-Нусра», сирийский филиал «Аль-Каиды». На опубликованном группировкой видео он в белой тунике и черной исламистской бандане перед атакой радостно разговаривает с другими боевиками у бронированного грузовика. Боевики кричат: «Аллах акбар!», когда он едет к центральной тюрьме в Алеппо, где взрывает машину, превратив ее в гигантскую шаровую молнию.

Немногие из моих джихадистских контактов заплатили долг обществу. Американский обращенный Клиффорд Ньюмен, помогший Джону Уокеру Линду — «американскому талибу» — попасть в Афганистан, с 2004 по 2009 год отсидел в Дубае пятилетний тюремный срок за попытку ограбления. Затем отбыл в Соединенных Штатах трехлетнее наказание за похищение ребенка[283].

Амина, насколько мне известно, осталась в Йемене и привержена делу покойного мужа. 18 июля 2012 года — незадолго до ухода из разведки — я получил от нее последнее зашифрованное письмо.

Она писала, что провела несколько месяцев под защитой Вухайши, но когда правительство вытеснило их с подконтрольных племенам территорий, она переехала в деревню Авлаки в надежде, наконец, вернуться в Сану.

«Вы всегда в моих дуа [молениях]. Иногда я плачу, вспоминая все, что вы сделали для меня и моего дорогого Анвара, да помилует его Аллах». Насколько сильно она сейчас должна меня ненавидеть.

Что касается Абдула, он, в конце концов, вернулся в Йемен, и я получил от него письмо, в котором он отказался от прежних обвинений американцев в том, что они хотели, чтобы я отправился на юг Йемена, и планировали меня там убить.

«Янки никогда, никогда, никогда, никогда, никогда не говорили о том, что хотят причинить тебе вред, никогда не говорили, что убьют тебя, машина была не для тебя», — писал он.

Но он писал, что ЦРУ предупредило его, что я возвращаюсь в Йемен — страшное вероломство, если это правда.

«Они сказали, что едет Мортен, бросай все и будь с ним, потому что мы считаем его негодяем».

Абдула, кажется, ни разу не посетила мысль, что я тоже был информатором.

«Я не хотел, чтобы ты прилетал в Йемен и возвращался на юг, запутываясь все сильнее, и поэтому в один прекрасный день ты мог стать мишенью. Я сочинил все это только для того, чтобы ты держался подальше от Йемена и проблем в этой несчастной стране».

Абдул писал, что его кураторы из ЦРУ были в ярости от того, что он отправился в Китай, а потом встретился со мной, и порвали с ним связь.

Мне не узнать о планах ЦРУ в отношении меня. Вполне возможно, кто-то в Управлении хотел меня убрать и последнее письмо ко мне Абдула было отчаянной попыткой спрятать концы в воду. Возможно, Абдул был патологическим лжецом. Возможно, американцы изначально хотели, чтобы мы вернулись в Южный Йемен оба и выполнили задание, которое могло бы помочь обезглавить АКАП.

Оглядываясь на беспокойные события 2011 и 2012 годов, я думаю, что для ЦРУ я стал расходным материалом, стоящим отправки в Южный Йемен в одиночку на одно последнее задание, в расчете на случайную удачу, хотя и они, и датчане знали о непомерном риске для меня.

Не подлежит сомнению, что реальный шанс выследить и уничтожить Вухайши и других лидеров АКАП был упущен из-за небрежной подготовки операции. Несмотря на потерю территории во второй половине 2012 года, группировка оставалась мощной угрозой далеко за пределами Йемена.

В сентябре 2012 года трое ее боевиков приняли участие в нападении на консульство США в Бенгази[284]. Обещание, которое Вухайши дал Завахири, как минимум подразумевало, что удар по интересам Америки снова становится важнейшим приоритетом. Это не только послужит отмщением за гибель десятков боевиков АКАП от ударов беспилотников, но и укрепит его новую позицию. Он также пообещал вызволить обвиняемых членов «Аль-Каиды» из йеменских тюрем и в феврале 2014 года организовал нападение на центральную тюрьму Саны, освободив четырнадцать заключенных[285].

Спецслужбы полагали, что Ибрагим аль-Асири разрабатывал новое поколение взрывчатых веществ[286], которое сложнее поддается обнаружению сканерами. В феврале 2014 года, по данным разведки, согласно которым он разрабатывал ботиночную бомбу новой конструкции[287], американское Министерство внутренней безопасности разослало в авиакомпании тревожное предупреждение. С каждым годом саудовский террорист становился изобретательнее и наставлял учеников[288] в механике террора.

Временное закрытие летом 2013 года американских посольств — от Ливии на западе до Мадагаскара на юге и Бангладеш на востоке — показало, какая большая часть мира стала небезопасной для западного человека. Черные знамена «Аль-Каиды» развевались в пустынях Мавритании близ Атлантического побережья, в Синайской пустыне, по всей Сирии, в Западном Ираке и на юге Сомали. Во многих из этих мест АКАП играла роль, имела присутствие или связи. Это был первый среди равных филиалов «Аль-Каиды».

После формального присоединения к «Аль-Каиде» группировка «Харакат аш-Шабаб» тоже переместила центр тяжести с вооруженной борьбы в Сомали на более «классический» терроризм. И некоторых из самых опытных ее боевиков я знал.

Субботним утром 21 сентября 2013 года как минимум четыре хорошо вооруженных боевика в джинсах и майках напали на престижный торговый центр «Вестгейт» в Найроби. Осада, явно устроенная по образцу нападений в Мумбае в 2008 году, продолжалась четыре дня[289], было убито более шестидесяти мужчин, женщин и детей.

Группировка «Харакат аш-Шабаб» заявила, что нападение — месть за военное вторжение в 2011–2012 годах Кении в Сомали, выбившее группировку из портового города Кисмайо, чем лишило ее важного источника дохода.

Предполагаемым вдохновителем теракта был не кто иной, как мой главный контакт в «Харакат аш-Шабаб» Икрима[290], длинноволосый кениец, говоривший по-норвежски.

В отличие от американского джихадиста Омара Хаммами, убитого за неделю до нападения на «Вестгейт»[291], Икрима пережил междоусобицу в «Харакат аш-Шабаб». Кенийская разведка считала, что благодаря своим контактам с боевиками внутри страны именно он стал ключевой фигурой, спланировавшей нападения в Кении[292]. Один из его предыдущих заговоров, раскрытый кенийскими службами безопасности в конце 2011 года, предусматривал нападения на многочисленные цели — кенийский парламент, отделения Организации Объединенных Наций в Найроби и политиков. По данным кенийской разведки, он был санкционирован «Аль-Каидой» в Пакистане[293].

Две недели спустя после нападения боевиков на «Вестгейт Молл» команда спецназовцев ВМС США из того же подразделения, которое устранило Усаму бен Ладена, на скоростном катере неслась к побережью Сомали. Стояла безлунная ночь. Задача — захват Икримы из «Харакат аш-Шабаб» к югу от Могадишо. Однако на этот раз операция сорвалась. Приближение катера заметили, боевики «Харакат аш-Шабаб» выскочили из дома и открыли огонь.

Сообщали, что некоторые спецназовцы видели Икриму через окна дома, но не смогли до него добраться. Американские коммандос продолжали стрелять, пытаясь приблизиться к цели, но вскоре поняли, что в доме (неслучайно) находятся женщины и дети, и операцию прекратили[294].

Икрима ускользнул и в результате стал еще опаснее. Он не только остался на свободе и мог совершать теракты в Восточной Африке, но, пережив нападение американских морских пехотинцев, получил новые, более широкие полномочия. В нашей переписке 2008–2012 годов Икрима дал понять, что его амбиции простираются гораздо дальше пределов Африки. Он хотел направлять наймитов «Харакат аш-Шабаб» совершать теракты на их родине. Если ему, в конце концов, удалось связаться с лидером йеменской «Аль-Каиды» Вухайши, они оба могли объединить ресурсы своих группировок для атак на Запад и западные цели по всему миру.

Отчасти Икриму создала западная разведка. ЦРУ, МИб и ПЕТ помогли ему вырасти в «Харакат аш-Шабаб», поскольку полученные от меня поставки и связи произвели впечатление на его начальников. Однако и мои контакты с Икримой дали ценные результаты, в том числе устранение одного из самых опасных боевиков «Аль-Каиды» в Восточной Африке — Салеха Али Салех Набхана, — и приоткрыли занавес над операциями «Харакат аш-Шабаб». Содействие Икриме было ценой, заплаченной за огромный успех.

После теракта в торговом центре Найроби я думал о том, удалось бы задержать или убить Икриму, продолжай я с ним контакт. Если бы мне удалось создать отделение «Сторм Бушкрафт» в Кении, я бы лучше знал его место в «Харакат аш-Шабаб», его планы и даже некоторых завербованных, которых он готовил. Конечно, встреча с ним была бы предприятием сложным и опасным. Судя по электронным письмам Икримы, к середине 2012 года он редко рисковал покидать пределы Сомали. Но можно было доставить ему следящее устройство, скрытое в оборудовании — как я устроил с Набханом.

На мой взгляд, западной разведке было бы легче убрать Икриму с поля битвы, воспользовавшись его доверием ко мне. И даже если нам не удалось его выследить и устранить, он мог бы поделиться со мной информацией, намекнув на некоторые из планируемых им смертоносных терактов.

Моя отставка также означала, что западная разведка потеряла осведомителя в решении одной из самых трудных задач: выявлении мелких терактов «волков-одиночек». Для контртеррористических агентств это самое сложное, поскольку часто нет ни малейшего следа общения. «Аль-Каида» прекрасно осознавала это преимущество, в 2011 году выпустив видео под названием «Ты отвечаешь только за себя», в котором призвала западных последователей к одиночным терактам[295].

Бостонские взрывы в апреле 2013 года, а также убийство и попытка обезглавливания британского солдата Ли Ригби на улицах Вулиджа в юго-восточном Лондоне месяц спустя наглядно продемонстрировали, что подобные нападения в будущем могут стать эпидемией. В обоих случаях боевики, жившие на Западе, совершали теракты без связи с какой-либо группировкой. Я понимал их мотивы и путь их радикализации, потому что сам прошел такой же.

Один из двух вулиджских убийц — британский обращенный нигерийского происхождения Майкл Адеболаджо[296] — ходил со мной в одну группу «аль-Мухаджирин» в Лутоне[297].

Подобные атаки «волков-одиночек» практически невозможно предотвратить без агента «внутри», замечающего изменение поведения или внешности, становящегося свидетелем странных вопросов или признаний. Дважды за время работы я сообщал западной разведке о замыслах терактов радикальных фанатиков, решивших устроить бойню на улицах Европы, потому что заговорщики рассказали мне о своих планах.

Проповеди и писания Авлаки вдохновили обе эти атаки даже из могилы. Бостонские бомбисты сделали бомбы из скороварок по рецепту журнала «Инспайр»[298][299]. После смерти Авлаки его проповеди набрали еще большую популярность среди радикально настроенных мусульман на Западе, поскольку их главный призыв настолько же прост, насколько и соблазнителен: Соединенные Штаты и их друзья ведут войну с исламом, и Аллах требует от мусульман отвечать любыми средствами[300].

Этот призыв слишком многие среди тех, кто чувствовал себя выброшенным на обочину жизни, подвергшимся дискриминации, лишенным корней или просто одиноким, восприняли как адресованный лично им.

После публикации первой статьи газетчики «Юлландс-Постен» перевезли меня в деревенскую гостиницу в Англии. Ради моей собственной безопасности и для того, чтобы держать подальше от конкурирующих СМИ. Однако я чувствовал себя обязанным зайти в местный полицейский участок.

Доброжелательный сержант подумал, что я свихнулся, когда я рассказал ему свою историю, и заявил, что мне нужна защита.

— Просто погуглите «Мортен Сторм», — сказал я. Тотчас всплыла первая страница «Юлландс-Постен» с моей фотографией.

В городке, где ежедневными клиентами были пьяные дебоширы, я был редкой птицей.

— Минуточку, сэр, — сказал сержант.

Час спустя прибыли два детектива и признались, что понятия не имеют, что со мной делать.

— В жизни не встречал человека вроде вас и не встречу, — криво улыбнувшись, сказал мне один из них. И меня передали вверх по иерархии моим старым друзьям в МИ5.

На следующий день в участок пришла средних лет женщина — простое лицо, поджатые губы, деловая короткая стрижка. С ней мужчина-офицер, представившийся Китом, высокий и добродушный, лет пятидесяти. Я насколько мог подробно все рассказал, вплоть до опасений, что американцы пытались меня убить в Йемене. Пара делала заметки, но говорила мало.

Время от времени в дверь просовывал голову сержант, чтобы спросить, не принести ли нам чего-нибудь перекусить. Он явно наслаждался маленьким цирком из мира Джеймса Бонда в своей епархии.

До конца нашей работы ни один из офицеров МИ5 практически ничего мне не сказал.

— Вы должны понять, — сказала женщина, — у нас перед вами больше нет обязательств, вы больше у нас не работаете. Это проблема ваша, датских властей и американцев. Не понимаю, почему вы решили перевалить ее на нас.

Я вспомнил телефонный разговор в апреле 2010 года с куратором из МИ5 Кевином у стойки регистрации бирмингемского аэропорта: «Мортен, если ты сейчас туда полетишь, ты должен понять, что мы больше не встретимся».

Несмотря на это, беспокойство МИ5 о возможных непредсказуемых побочных последствиях дальнейших утечек информации побудило пригласить меня на новую встречу в соседний город. В дело вступил высокий крупный и разговорчивый предпенсионного возраста лондонец по имени Грэм.

МИ5 хотела изучить основы возможной договоренности. Когда мы встретились в конференц-зале, несколько детективов затаились на парковке и в холле гостиницы. На сей раз мобильный телефон у меня изъяли. Не представившаяся женщина в туфлях на низком каблуке расспрашивала о будущих статьях в «Юлландс-Постен». Пока вышла только одна. Если я заявлю газете, что хочу прекратить публикации и откажусь от других возможностей высказаться — включая появление в «60 минутах», — британская разведка рассмотрит возможность перевезти меня в Канаду или Австралию. С другой стороны, можно обсудить работу наставника осведомителей в мусульманском сообществе или помощника бывшим агентам при уходе на пенсию. Они даже попросили, чтобы я написал сочинения на обе темы.

Но сначала предусматривался шестимесячный испытательный срок, на который я должен исчезнуть из поля зрения. Мне ограничат доступ к детям, и МИ5 не будет мне платить. Я вспомнил судьбу датского осведомителя, помогшего Клангу раскрыть заговор бомбистов в Вольсмосе и вынужденного сбежать в печальное изгнание за границу.

Говорили о косметической операции и программе защиты свидетелей. Но мысль об изменении внешности, чтобы меня не узнали даже мои дети, переходила все границы.

Я сказал, что обдумаю их условия, и попросил о встрече с психологом разведки, которого встречал три года назад в Шотландии во время обучения командообразованию.

Пару недель спустя меня пригласили в гостиницу в Манчестере. Там был психолог, известный мне как Люк из Авмора. Он обнял меня и, казалось, искренне обрадовался встрече. Но вскоре на его лице вновь появилось беспокойство, когда я рассказал о своих переживаниях. Я едва сдерживал слезы.

— Думаете, я сумасшедший, считая, что американцы хотели моей смерти? Я параноик? — спросил я.

— Послушайте, — сказал он. — Вы в очень сложной ситуации. Ваш страх — это не паранойя, он основан на том, что могло произойти и что еще может произойти. Возможно, вы правильно поступили, не отправившись на юг Йемена. Вас вполне могли убить, и да, американцев, возможно, это не беспокоило. И я понимаю, почему вы решили обратиться в средства массовой информации, — это форма защиты.

Люк ясно дал понять, что мне требуется помощь. Он сказал, что мучительные переживания произошедшего только начинаются и употребление кокаина, хотя и объяснимое, необходимо прекратить. Он изо всех сил старался дистанцироваться от разведки, однако я заметил, что порой вместо «я» невольно говорил «мы». И явно был несвободен консультировать меня или назначать курс лечения.

Разговор был долгий и болезненный. Но мне, по крайней мере, удалось выговориться. На прощание он снова меня обнял.

Мне еще предстояло дать ответ МИ5. Они уже были недовольны мной из-за того, что я не возвращался домой, а продолжал жить в гостинице, которой ни я, ни «Юлландс-Постен» не могли себе позволить. Меня удерживало тотальное недоверие к разведкам. Я не мог провести полгода в подполье без работы, доходов или защиты ради призрачных шансов принятия в ряды.

На заключительной встрече в непримечательном гостиничном конференц-зале я сказал Грэму, что я не могу принять предложение МИ5 — слишком рискованно, и я не до конца им доверяю.

Показалось, что он разочарован, но не удивлен. Он крепко пожал мне руку и взял за плечо.

— Это нормально, — сказал он. — Берегите себя, думаю, вы знаете, как о себе позаботиться.

Шагая домой под дождем, я осознал масштабы проблемы.

Я решил остаться один. Не страдать от ложных ожиданий и не обманываться ложными обещаниями. Я могу говорить свободно, но мне всегда придется оглядываться. Я могу смотреть на своих детей и чувствовать, что старался сделать мир немного лучше.

Усама решил писать школьный проект обо мне. Отсканировал мою фотографию и написал сочинение «Мой папа — герой». Мне пришлось убедиться, что он удалил сочинение со школьного компьютера, но я гордился. Все эти горькие прощания вдруг оказались стоящими того.

Теперь мне нужно было начинать сначала и разобраться со своими демонами. Привыкать к жизни без стремительных вылазок в стан террористов и защищать свою тайну, одновременно публикуя материалы, призванные стать уроками для тех, кто отвечает за сохранение безопасности западных обществ.

Прохожие смотрят на меня, но не знают, какую роль я сыграл в защите их образа жизни.

С удивлением я читал рассказы о бывших знакомых и об угрозе, которую они представляли, о нападениях, которые планировали (или проводили), а также о миллионах фунтов и долларов, потраченных на попытки их остановить. В 2013 году группу знакомых по Лутону осудили за попытку устроить взрыв на базе британской армии при помощи бомбы, прикрепленной к игрушечной машинке, — это всего лишь одно из многих дел.

Иногда я выхожу из супермаркета с продуктами и вижу газетный заголовок с именем одного из моих бывших «братьев», перешедших, в конце концов, этот Рубикон от разговоров к террору. Пока я просматриваю статью, кассирша кладет монеты мне на ладонь и говорит:

— Удачи!

Улыбаясь, я выхожу из магазина, бормоча под нос:

— Удачи!

Список действующих лиц

Аманда — сотрудница ЦРУ Элизабет Хансон, завербовавшая меня для работы в ЦРУ

Алекс — старший офицер американской разведки, который курировал операцию «Амина»

Андерс — аналитик датской разведки, специализирующийся на исламистском экстремизме и терроризме

Батт, Дж. М. — британец пакистанского происхождения, владелец киоска в Милтон-Кинс

Бёдсков, Мортен — министр юстиции Дании в 2011–2013 годах

Бонниксен, Ханс Йорген — бывший директор датской разведки

Будда — один из двух завербовавших меня датских агентов

Вибеке — моя первая настоящая подруга

Грэм — оперативник МИ5, которого я встретил в 2012 году

Даниель — инструктор по вооружению в Дании

Джед — мой главный куратор в ЦРУ

Джордж — резидент ЦРУ в Копенгагене

Джош — агент ЦРУ, которого я встретил в 2007 году одновременно с Амандой

Йеспер — куратор датской разведки, влившийся в команду в 2010 году; бывший банкир

Карима — моя марокканская жена. Псевдоним

Кауэрн, Тоби — резервист Королевский морской пехоты, которого я нанял на работу в помощь для запуска моей компании прикрытия

Кевин — куратор МИ5, подчиненный Энди

Кланг — мой датский куратор, завербовавший меня

Лизбет — моя мать

Люк — психолог, работающий на МИ5

Майкл — сотрудник ЦРУ, с которым я встретился в Дании после убийства Авлаки

Мирс, Рэй — известный британский инструктор экстремальных путешествий

Мэтт — мой первый куратор МИб

Наджиб — режиссер-документалист, отправившийся со мной в Йемен на съемку фильма в 2006 году

Роб — тренер специальной воздушно-десантной службы на полигоне МИб близ Лох-Несс

Роберт — сотрудник МИ5, официально обратившийся ко мне в Лутоне, еще до лондонских терактов

Розенфельд, Михаэль — глава байкерской группировки «Бандидос» в Дании

Салех, Али Абдалла — президент Йемена до 2012 года

Самар — моя подруга в Корсёре, палестинская христианка

Сара — моя дочь

Сейдж — жених Амины

Сёрен — руководитель группы моих кураторов в датской разведке

Синди — моя подруга в Лутоне

Солнышко — сотрудница МИ5, подчиненная Энди. Мой главный ответственный куратор в МИ5

Стив — инструктор МИб в учебном центре разведывательных служб Форт-Монктон

Стивенс, Кэт — британский певец, ныне известный как Юсуф Ислам

Сулейман — мусульманский друг, которого я встретил в датской тюрьме в 1997 году

Тони — старший швейцар в ночном клубе «Шэйдз» в Лэйтон-Баззард

Трейлер — один из моих кураторов в датской разведке, бывший фермер

Усама — мой сын

Фадия — моя йеменская жена. Псевдоним

Франк — инструктор по вооружению в Дании

Хадер, Насер — датский политик-мусульманин

Хади, Абд-Раббу Мансур — президент Йемена с 2012 года

Хульстрём, Марк — мой тренер по боксу и мой шеф-контрабандист в Корсёре

Шарф, Якоб — директор датской разведки в 2007–2012 годах

Шеф Томми — начальник оперативного управления ПЕТ

Эмма — мой второй куратор МИб

Энди — мой старший куратор МИ5; бывший полицейский

Юмит Турок — друг детства в Корсёре

Боевики и исламисты

Абаб, шейх Адиль аль — йеменский имам, ставший религиозным лидером АКАП

Абдали, Таймур Абдулвахаб аль — стокгольмский террорист-смертник 2010 года, которого я знал в Лутоне

Абдельгани — исламист, которого я знал в Дании, приславший мне приглашение вступить в ряды «Союза исламских судов»

Абдул — йеменский друг, работавший курьером «Аль-Каиды»

Абдулмуталлаб, Умар Фарук — нигерийский «бельевой террорист», пытавшийся взорвать над Детройтом авиалайнер рейса 253 авиакомпании «Норт-Вест эйрлайнз»

Абу Биляль — сосед по комнате в Даммадже шведско-ганского происхождения

Абу Хамза — радикальный марокканский проповедник в Орхусе

Авдич, Аднан — боснийский экстремист, мой датский друг, оправданный в деле о терроризме

Авлаки, Абдурахман — сын Авлаки

Авлаки, Анвар — американо-йеменский имам-террорист

Авлаки, Омар — брат Авлаки

Аддин, Джуэл — британец пакистанского происхождения, экстремист, осужденный в 2012 году за заговор против «Лиги английской обороны»

Али — датский обращенный и член учебного кружка Авлаки в Сане

Амина — хорватская обращенная, вышедшая замуж за Авлаки. Настоящее имя — Ирэна Хорак

Андерсен, Абдулла — датский обращенный из Оденсе, осужден за терроризм в 2006 году

Араб, Абу — датско-палестинский экстремист, которого я встретил в Ливане. Настоящее имя — Али аль-Хайдиб

Асири, Абдулла — брат Ибрагима аль-Асири, прозванный «анальным бомбистом»

Асири, Ибрагим аль — мастер АКАП по изготовлению бомб

Ахмед, Зохаиб — британский экстремист, осужден за заговор против «Лиги английской обороны» в 2012 году

Бакри Мохаммед, Омар — сирийский экстремист, основатель британской экстремистской группы «аль-Мухаджирин»

Балави, Хумам аль — иорданский «тройной агент», ответственный за нападение террористов-смертников на базу ЦРУ в Афганистане

Барби, Рашид — ветеран американской армии, отправившийся со мной в Даммадж

Бен Ладен, Усама — основатель и глава «Аль-Каиды» до 2011 года

Варсаме, Ахмед Абдулкадир — сомалийский друг, ставший высокопоставленным боевиком в «Харакат аш-Шабаб»

Вухайши, Насир аль — глава АКАП и бывший старший помощник бен Ладена

Годане, Ахмед Абди — глава «Харакат аш-Шабаб». Также известен как Мухтар Абу Зубейр

Джафар Умар Талиб — выпускник Даммаджа и лидер индонезийской террористической группировки «Ласкар Джихад»

Джил, Мохаммед — сомалиец, осужденный за нападение с топором на датского карикатуриста Курта Вестергора в 2010 году

Джимми — владелец спортзала, популярного среди экстремистов в Бирмингеме

Заркави, Абу Мусаб — иорданец, основатель «Аль-Каиды» в Ираке

Захер, Мохаммед — палестинец из Оденсе, в 2006 году осужденный за террористический заговор

Зиндани, Абдул Маджид — глава «Братьев-мусульман» в Йемене и основатель университета Имам

Ибрагим — алжирский радикал в Орхусе

Икрима — сомалийско-кенийский боевик «Харакат аш-Шабаб», с которым я встретился в Найроби. Настоящее имя Мохамед Абдикадир Мохамед

Льютвейт, Саманта — прозванная «белой вдовой» шахидка лондонского теракта 2007 года, скрывалась в Восточной Африке

Маджид, Абдул Вахид — ассистент Омара Бакри, который стал первым британским террористом-смертником в Сирии

Масри, Хусейн аль — боевик «Египетского исламского джихада», с которым я встретился в Сане

Менни, Нассердин — алжирский друг из Лутона, был признан виновным в предоставлении денег стокгольмскому террористу-смертнику Таймуру Абдулвахабу аль-Абдали

Мехдар, Абдулла — йеменский племенной вождь, близкий к Анвару аль-Авлаки

Мисри, Абдулла — йеменский финансист АКАП и торговец оружием

Мостафа, Джехад Серван — американец из учебного кружка Авлаки в Йемене, ставший высокопоставленным боевиком «Харакат аш-Шабаб»

Муджиб — йеменский исламист, посредник между салафитами и АКАП

Мукбиль, шейх — салафит, основатель Института Даммадж

Муссауи, Закариас — француз марокканского происхождения, которого я встречал в Лондоне и который стал «двадцатым» угонщиком 11 сентября

Мухтар — французский мусульманин, друг и сосед Закариаса Муссауи в Брикстоне

Набхан, Салех Али — кенийский боевик «Аль-Каиды», ответственный за взрывы в посольствах США в Восточной Африке в 1998 году

Ньюмен, Клиффорд Аллен — американский обращенный, которого я вместе с его сыном Абдуллой встретил в Даммадже. Также Амин

Райми, Касим аль — второй по старшинству в йеменской АКАП

Рамадан, Мустафа Дарвич — товарищ по заключению в Дании, участвовавший в обезглавливании Ника Берга

Рид, Ричард — так называемый «ботиночный террорист», пытавшийся взорвать самолет рейса Париж — Майами в декабре 2001 года

Салим — британец пакистанского происхождения, последователь «аль-Мухаджирин», чей отец владел таксомоторной компанией, в которой я работал в Бирмингеме

Самульский, Марек — австралиец польского происхождения, член учебного кружка Авлаки в Сане

Сёренсен, Кеннет — датский обращенный, мой знакомый по Сане в 2006 году

Сомали, Абу Мусаб — сомалийский террорист, которого я знал по Дании

Судани, Абу-Тальха — суданец, высокопоставленный боевик «Аль-Каиды» в Восточной Африке

Таббах, Хасан — сирийский беженец, в 2007 году осужденный за террористический заговор в Великобритании

Тайиб, Махмуд аль — саудовец, которого я встретил в мечети в Риджентс-парке и который предложил мне учиться в Даммадже

Укла, шейх бин — саудовский имам, выпустивший фетву в поддержку 11 сентября

Усман, Мохаммед — британец пакистанского происхождения, которого я встретил во время полета в Йемен в сентябре 2009 года

Хаджиб, Саддам аль — брат Абу-Араба и руководитель ливанской террористской группировки «Фатх аль-Ислам»

Хаджиб, Юсеф аль — брат Абу-Араба, осужденный за попытку взорвать поезд в Германии в 2006 году

Хаджури, шейх Яхья аль — преподаватель в Даммадже

Хазми, Мухаммед аль — имам «Братьев-мусульман» в Сане

Хазьми Хаджми, шейх аль — имам, связанный с АКАП, с которым я встретился в Йемене в 2001 году; племянник Мухаммеда аль-Хазми

Хаммами, Омар — американец из Алабамы, член «Харакат аш-Шабаб». Также известен как Абу Мансур аль-Амрики

Хан, Самир — американец, редактор журнала АКАП «Инспайр»

Хартаба — шофер Авлаки и бывший охранник бен Ладена

Хасан, Нидал — майор армии США, ответственный за бойню в Форт-Худе в 2009 году в Техасе

Хуссейн, Анзал — британский экстремист, осужденный за заговор против «Лиги английской обороны» в 2012 году

Шахиир — британец пакистанского происхождения из Бирмингема, бывший заключенный, планировавший нападение на датскую газету

Благодарности от авторов

Мортен Сторм

Мне хотелось бы поблагодарить всех членов семьи и друзей из Дании, Швеции, Норвегии, Голландии, Великобритании, Кении и со всего мира за поддержку.

Я благодарен Полу Круикшанку и Тиму Листеру за мастерское осмысление всего этого материала в течение многих проведенных нами вместе недель и многих месяцев, посвященных исследованию мельчайших подробностей моей истории и оживлению моих воспоминаний. Я ваш вечный должник. Пола я впервые встретил в мои «радикальные годы», когда в 2005 году он приехал в Лутон писать об экстремистской группировке «аль-Мухаджирин». Сегодня он аналитик по терроризму Си-эн-эн и редактор недавно вышедшего пятитомного сборника научных исследований по «Аль-Каиде». Кажется, тогда в Лутоне мы встретились целую жизнь тому назад.

Пол и Тим многие годы писали о терроризме «Аль-Каиды» и международной безопасности, и их опыт оказался бесценен в предоставлении контекста этой истории. Тим путешествовал по Йемену задолго до меня и в отличие от меня бывал в Афганистане, где писал для Си-Эн-Эн о бомбардировке США крепости Усамы бен Ладена в Тора-Бора.

Благодарю журналистов «Юлландс-Постен» Карстена Эллеггарда Кристенсена, Орла Борга, Мортена Пила и Михаэля Холбекенсена, добившихся публикации истории о моей работе для западной разведки. Вы заслуженно выиграли только что учрежденную «Премию европейской прессы». Благодарю также всех датских журналистов, которые верили в меня и оказывали мне поддержку.

Я также хотел бы поблагодарить наших литературных агентов Ричарда Пайна и Юна Торникрофта и наших редакторов Джоэла Рикетта из издательства «Викинг», а также Джеймисона Штольца из издательства «Гроув Атлантик» за предоставление мне возможности рассказать миру мою историю. Если эта книга заставит хотя бы одного человека сойти с пути экстремистского насилия, ее задача выполнена.

Благодарю датского политика Ирене Симонсен за огромную помощь и поддержку, а также своего датского адвоката за консультации и поддержку.

Мне хотелось бы поблагодарить за поддержку еще нескольких человек, в том числе Ника Робертсона из Си-эн-эн, Марка Стаута из Международного музея шпионажа в Вашингтоне, округ Колумбия, Фредерика Обермайера из «Зюддойче Цайтунг», Говарда Розенберга из «60 минут» и Бента Скьяерстада из TV2 в Норвегии. Есть много других, кого я не могу поблагодарить по соображениям безопасности, но каждый из них знает, кого я имею в виду.

Благодарю группы «Металлика», «Слэйер» и «Антракс» за отличную музыку. Вы помогали готовиться и приходить в себя после операций.

Наконец, огромное спасибо всем прекрасным, добрым и щедрым людям и семьям, которых я встретил на Ближнем Востоке и в Северной и Восточной Африке. Они обогатили меня великими познаниями и научили меня жить достойно и быть щедрым человеком.

Пол Круикшанк и Тим Листер

Мы благодарим тебя, Мортен Сторм, за то, что ты сделал это возможным и позволил нам глубоко погрузиться в твою жизнь и напряженные для тебя и твоей семьи времена. Мы были с тобой, когда типы из «Аль-Каиды» в онлайн-видео из Сирии угрожали твоей жизни и были поражены твоим юмором и спокойствием.

Спасибо твоим друзьям, родственникам и бывшим подругам, которых мы встретили в Дании. Благодарим датского политика Ирене Симонсен, которая приняла нас у себя и помогла нам лучше понять развитие политической ситуации.

Огромная благодарность Ричарду Пайну, нашему литературному агенту в «Инквелл» в Нью-Йорке, за то, что он сделал все возможное. Также огромное спасибо Юну Торникрофту из лондонского литературного агентства «A. M. Хит» за работу с Ричардом над публикацией этой истории и ценные советы.

Мы благодарны за то, что у нас были два лучших редактора: Джоэл Рикетт в издательстве «Пингвин» и Джеймисон Штольц в издательстве «Гроув Атланик». Спасибо вам за прекрасную совместную работу и блестящие поправки и идеи, неизмеримо улучшившие книгу. Спасибо также команде ваших помощников, которые помогли собрать книгу, в том числе корректору Марку Харкли.

Благодарим Элизу Ротстейн и Линди Блессинг из «Инквелл» за вашу помощь и распространение книги по всему миру.

Мы благодарны Карстену Эллеггарду Кристенсену из «Юлландс-Постен». Вы профессионал, и Мортену повезло, что он обратился со своей историей именно к вам. Спасибо за вашу помощь, когда мы приехали к вам в Копенгаген и вы держали нас в курсе ваших расследований. Вы и ваши коллеги из «Юлландс-Постен» заслужили все награды за первую публикацию истории.

Особая благодарность хорватской журналистке Сандре Велькович в хорватской газете «Вечерний лист» за помощь с историей Амины. Благодарим Бента Скьяерстада с норвежского телеканала TV2 за информацию о пребывании Икримы в Норвегии.

Большое спасибо Нику и Маргарет Лоури Робертсон, а также Кен Шиффман за советы по проекту. Мы в долгу перед Магнусом Рансторпом, одним из ведущих ученых в области борьбы с терроризмом в Скандинавии, за экспертную оценку текста и его комментарии к датской составляющей.

Благодарим всех, кто читал рукопись на разных этапах и давал ценные советы. Некоторых мы не можем назвать по соображениям секретности, но вы знаете, о ком идет речь.

Благодарим друзей и семью, в течение года терпевших наши долгие отлучки в поездках по миру для написания этой книги.

И, наконец, благодарим наших жен за любовь, поддержку, советы, идеи… и переписывание.

Конец ознакомительного фрагмента

Текст предоставлен ООО «ЛитРес».

Прочитайте эту книгу целиком, купив полную легальную версию на ЛитРес.

Безопасно оплатить книгу можно банковской картой Visa, MasterCard, Maestro, со счета мобильного телефона, с платежного терминала, в салоне МТС или Связной, через PayPal, WebMoney, Яндекс. Деньги, QIWI Кошелек, бонусными картами или другим удобным Вам способом.

Примечания

1

«Приезжай в Йемен. Мне надо с тобой увидеться»: Воспроизвожу по памяти. Одно из нескольких приведенных в книге писем, которые я не сохранил. Если не указано иное, цитируемые в книге электронные письма, текстовые сообщения и записи разговоров воспроизводятся дословно, вплоть до орфографических и грамматических ошибок.

(обратно)

2

встречался с двумя угонщиками самолетов: В итоговом отчете «Комиссии 9/11» сказано, что «не удалось получить достаточной информации для вывода о связи Авлаки с Хазми и Мидхаром [двумя угонщиками самолетов 11 сентября]», а «попытки комиссии найти и допросить духовное лицо успехом не увенчались».

(обратно)

3

«Выборы… в ваши ряды»: «Salutations to al Shabaab of Somalia», Awlaki blog posting, 20 December 2008.

(обратно)

4

«Я молюсь… или нет»: Brooks Egerton, «Imam’s emails to Fort Hood suspect tame compared with online rhetoric», Dallas Morning News, 28 November 2009.

(обратно)

5

«вина… за пару долларов». Там же.

(обратно)

6

подорвав себя как шахид. Четыре южнокорейских туриста были убиты взрывом, устроенным террористом-смертником в Хадрамауте 15 марта 2009 года, «False Foundation? AQAP, Tribes and Ungoverned Spaces in Yemen», Combating Terrorism Center at West Point, October 2011.

(обратно)

7

за использование услуг проституток. Chitra Ragavan, «The Imam’s Very Curious Story», US News and World Report, 13 June 2004.

(обратно)

8

третьим по размаху нелегальным бизнесом. Klaus von Lampe, «The Nicotine Racket. Trafcking in Untaxed Cigarettes: A Case Study of Organized Crime in Germany»: guest lecture given at the Institute of Criminology, University of Oslo, Norway, 6 May 1999.

(обратно)

9

убив одного человека. Edward Winterhalder, Out in Bad Standings: Inside the Bandidos Motorcycle Club, Blockhead City, 2005, chap. 24.

(обратно)

10

Я узнал… посланником Бога. Другие описания этого события, см. John Miller and Aaron Kenedi, Inside Islam: The Faith, the People, and the Conflicts of the World’s Fastest-Growing Religion, Da Capo Press, 2002.

(обратно)

11

«Читай… крови». Коран, 96:1–2.

(обратно)

12

«Аллах с нами». Коран, 9:40.

(обратно)

13

«Наш Господь — Аллах». Коран, 22:39–40.

(обратно)

14

Шейх Мукбиль ибн Хади был местным проповедником из племени вади’а, двадцать лет учившимся в Саудовской Аравии, прежде чем его арестовали, а затем выдворили из страны. Его подозревали в связях с джихадистской группировкой, в 1979 году на короткое время занявшей Заповедную мечеть в Мекке. Несмотря на постоянную критику секулярного йеменского правительства Али Абдуллы Салеха, Мукбиль беспрепятственно продолжал преподавать. Отчасти потому, что считал восстание против властей допустимым только в случае, если они действуют как неверующие. Мукбиль отверг заигрывания Усамы бен Ладена, завербовавшего в Йемене в ряды «Аль-Каиды» массу рядовых бойцов, часто бедных и неграмотных молодых людей, которых легко убедили отправиться вести джихад. Он попросил Мукбиля предоставить убежище и оружие для своих бойцов, но Мукбиль отказался, опасаясь, что слишком близкие связи с бен Ладеном могут привести к нежелательным последствиям. Мукбиль писал полемические статьи против таких аспектов популярной культуры, как телевидение, и против других исламских сект. Равенство полов и демократию он считал чуждыми исламу. К врагам ислама причислял как коммунистов, так и Америку.

(обратно)

15

что двигало: Подробнее о шейхе Мукбиле и салафитском мировоззрении, см. Bernard Haykel, «The Salafs in Yemen at a Crossroads: An Obituary of Shaykh Muqbil al-Wadi’i of Dammaj (d. 1422/2001)», JemenReport, 2 (October 2002); Bernard Haykel, «On the Nature of Salaf Thought and Action», in Roel Meijer et al., Global Salafsm, Columbia University Press, 2009; Quintan Wiktorowicz, «Anatomy of the Salaf Movement», Studies in Conflict & Terrorism, 29:3 (2006), 207—39.

(обратно)

16

Некоторые хуситы в Северном Йемене исповедуют форму шиизма, близкую к иранским шиитам. Другие являются последователями возрожденческого шиизма зейдитов, наиболее сильного в окрестностях города Саада. До революции 26 сентября 1962 года имамы зейдитов, утверждавшие, что они прямые потомки Пророка Мухаммеда, правили в Северном Йемене. Хотя из всех направлений шиизма вероисповедание зейдитов ближе всего к суннизму, радикальные сунниты в Йемене считали их отступниками.

(обратно)

17

У американских властей… бывшей жене: United States of America v. Clifford Allen Newman, Appeal from the United States District Court for the Middle District of Florida, 17 August 2010.

(обратно)

18

Впоследствии некоторые назовут Зиндани духовным лидером «Аль-Каиды» в Йемене. В 2004 году США внесли его в список «мировых террористов», указав на его давнюю связь с Усамой бен Ладеном. На самом деле он был независимым человеком, сочувствующим взглядам бен Ладена, но ревностно оберегавшим свой статус и свободу. В начале 1990-х годов, например, он отказался поддержать план бен Ладена по свержению режима Салеха.

(обратно)

19

7 августа 1998 года в результате прогремевших почти одновременно взрывов в посольствах США в Найроби и Дар-эс-Саламе было убито свыше 200 человек, в том числе двенадцать американцев.

(обратно)

20

степень магистра. «Profile: Zacarias Moussaoui», BBC, 25 April 2006.

(обратно)

21

Но он… уже бывал в Чечне: Richard Willing, «Westernized kid grows into 9/11 suspect», USA Today, 25 June 2002; «British have file on Moussaoui», USA Today, 13 June 2002.

(обратно)

22

в одном из лагерей «Аль-Каиды»: Indictment: United States of America v. Zacarias Moussaoui, US District Court for the Eastern District of Virginia, 11 December 2001.

(обратно)

23

обрушились российские ракеты: Amelia Gentleman, «Russian rockets hit Grozny market», Guardian, 21 October 1999.

(обратно)

24

«двадцатым угонщиком»: Indictment: United States of America v. Zacarias Moussaoui, US District Court for the Eastern District of Virginia, 11 December 2001.

(обратно)

25

«Ботиночный террорист»: United States v. Richard Colvin Reid, US District Court of Massachusetts, 16 January 2002.

(обратно)

26

…издал фетву. Noorhaidi Hasan, Laskar Jihad: Islam, Militancy, and the Quest for Identity in Post-New Order Indonesia, Cornell Southeast Asia Program Publications, 2006.

(обратно)

27

Моего друга-пакистанца звали Шираз Тарик. Он говорил мне, что связан с пакистанской террористической группировкой «Лашкаре-Тайба», и переправил для подготовки в Пакистан несколько молодых людей. Он погиб в Сирии в конце 2013 года, сражаясь в рядах джихадистов на стороне «Аль-Каиды».

(обратно)

28

Барби затем вернулся в Северную Каролину. В последний раз я слышал о нем где-то в 2009 году. Он женился на сомалийке и работал на заводе.

(обратно)

29

«Сражайтесь на пути Аллаха с теми, кто сражается против вас, но не преступайте границы дозволенного. Воистину, Аллах не любит преступников», Коран, 2:190.

(обратно)

30

В сентябре 2006: Elisabeth Arnsdorf Haslund, «Titalt: Mit TATP var ikke farligt», Berlingske Tidende (Denmark), 13 September 2007; «Denmark convicts men in bomb plot», BBC, 23 November 2007.

(обратно)

31

Карима — псевдоним. Я намеренно избрал его в целях ее безопасности.

(обратно)

32

«КАЛЕС»: Центр арабского языка и изучения Востока в Университете наук и технологий в Сане. (The Centre for Arabic Language and Eastern Studies at the University of Science and Technology in Sana’a.)

(обратно)

33

американский эсминец «Коул»: «USS Cole fast facts», CNN, 18 September 2013; Michael Sniffen, «FBI: Plastic Explosives Used in Cole Bombing», ABC News, 1 November 2000.

(обратно)

34

никто из членов «Аль-Каиды». Один из моих знакомых, американец йеменского происхождения, Абдул Рахман Аль-Яфи, выходец из знатной семьи, неоднократно убеждал меня, что он — «правая рука» Усамы бен Ладена в Йемене. За год до описываемых событий эта якобы тесная связь обусловила его выдачу Соединенными Штатами во время посещения семьи в Каире. Его переправили самолетом в Иорданию для допроса, где подвергали пыткам, добиваясь признания в участии в теракте 1998 года, объектом которого было посольство США в Восточной Африке. Он это отрицал. После того как его освободили, он несколько раз тайно побывал у меня дома, но никогда не говорил об «Аль-Каиде».

Абдул рассказал мне о том, что какое-то время находился у йеменского джихадиста Адила Аль Абаба в Афганистане. Абаб этого не отрицал, когда мы с ним познакомились.

(обратно)

35

женщины и дети. Тим Лестер писал для Си-эн-эн о боях в Тора-Бора.

(обратно)

36

С нами или… Обращение президента Джорджа Буша к Объединенному заседанию Конгресса и американскому народу, 20 сентября 2001 года.

The Strange Journey of John Walker Lindh, Potomac Books, 2008.

(обратно)

37

«Лимбург»: 6 октября 2002 года в ходе теракта, предположительно инициированного Усамой бен Ладеном, йеменский террорист в районе порта Мукалла подорвал вблизи французского танкера «Лимбург» начиненную взрывчаткой лодку, в результате чего погиб сам и, кроме того, был убит один из моряков, см. «False Foundation? AQAP, Tribes and Ungoverned Spaces in Yemen», Combating Terrorism Center at West Point, October 2011; см. также. Sebastien Rotella and Esther Shrader, ‘Tanker Blast Likely a Terror Attack, French Say’, Los Angeles Times, 11 October 2002.

(обратно)

38

В сентябре 2006 года… приговор: — см. Elisabeth Arnsdorf Haslund, «Titalt: Mit TATP var ikke farligt», Berlingske Tidende (Denmark), 13 September 2007; «Denmark convicts men in bomb plot», BBC, 23 November 2007. Подробнее см. Morten Skjoldager, Truslen Indefra: De Danske Terrorista, Lindardt og Ringhof, 2009, pp. 191–203.

(обратно)

39

Среди моих друзей был женившийся на датчанке марокканец Саид Мансур. Он часто ко мне заходил, а занимался тем, что тиражировал CD- и DVD-диски с записями проповедей представителей «Аль-Каиды». Ему приписывали контакты с Омаром Абделем Рахманом, незрячим египетским имамом, участником заговора, целью которого стало первое нападение на Всемирный торговый центр в Нью-Йорке в 1993 году. После трех визитов сотрудников полиции к нему домой Мансур стал первым в Дании осужденным по новому антитеррористическому закону. Но в 2009 году его освободили, и он ушел в подполье. После тюрьмы в феврале 2014 года его снова арестовали по обвинению в подстрекательстве.

(обратно)

40

Мой друг-пакистанец Шираз Тарик, впоследствии погибший в Сирии, тоже посещал секции пейнтбола.

(обратно)

41

открыли огонь: Dahr Jamail, «Falluja’s struggle after invasion» A1 Jazeera, 1 May 2008.

(обратно)

42

«великолепные девятнадцать»: см. Dominic Casciani, «Profile: Omar Bakri Mohammed», BBC, 12 August 2005.

(обратно)

43

«Воистину, те, которые сражаются против Аллаха и Его Посланника и стремятся сотворить на земле нечестие, в воздаяние должны быть убиты или распяты, или у них должны быть отсечены накрест руки и ноги, или они должны быть изгнаны из страны. Это будет для них позором в этом мире, а в Последней жизни для них уготованы великие мучения». Коран, 5:33.

(обратно)

44

Заговор избрать целью терактов людные места в Лондоне рухнул в результате операции «Кревайс» в марте 2004 года. О связи с «аль-Мухаджирин» см. Peter Bergen and Paul Cruickshank, «Clerical Error: The Dangers of Tolerance», New Republic, 7 August 2005.

(обратно)

45

Когда двое террористов-смертников из Британии: 30 апреля 2003 года двое последователей «аль-Мухаджирин» совершили теракт в ночном клубе в Тель-Авиве, в результате которого погибло три человека. См. Bergen and Cruickshank, «Clerical Error: The Dangers of Tolerance». См. также. Kiran Randhawa, Justin Davenport and David Churchill, «Suicide bomber Brit worked as driver for hate cleric Omar Bakri», Evening Standard, 13 February 2014.

(обратно)

46

военной подготовки: лагеря для подготовки, такие как тот, в котором побывал и я, вскоре привлекли внимание спецслужб и британских СМИ. См. Ian Cobain and Richard Norton-Taylor, «Training camps for terrorists in UK parks», Guardian, 13 August 2006.

(обратно)

47

«7 мая… было отснято»: Maria Newman, «Video Appears to Show Beheading of American Civilian», The New York Times, 11 May 2004.

(обратно)

48

«После освобождения…» см.: Edward F. Mickolus, The Terrorist List. Volume 1: A-K, ABC–CLIO, 2009, p. 524.

(обратно)

49

«погибли в Фаллудже»: см. US Central Command statement, 8 October 2004; Hans Davidsen-Nielsen and Kjeld Hybel, «Danmark i Krig: Krigens beskidte ansigt», Politiken (Denmark), 3 April 2007.

(обратно)

50

«Не подобало Пророку брать пленных, пока он не пролил кровь на земле. Вы желаете мирских благ, но Аллах желает Последней жизни. Аллах — Могущественный, Мудрый». — Коран, 8:67.

(обратно)

51

Синди не настоящее имя, а псевдоним.

(обратно)

52

«Прелюбодейку и прелюбодея — каждого из них высеките сто раз. Пусть не овладевает вами жалость к ним ради религии Аллаха, если вы веруете в Аллаха и в Последний день. А свидетелями их наказания пусть будет группа верующих». — Коран, 24:2.

(обратно)

53

«Тем же, которые, совершив мерзкий поступок или несправедливо поступив против самих себя, помянули Аллаха и попросили прощения за свои грехи, — ведь кто прощает грехи, кроме Аллаха?» — Коран, 3:135.

(обратно)

54

Еженедельник писал, «…садившуюся ему на колени»: Текст оригинальной статьи и сокращенной версии, см. John Barry, «Gitmo: Southcom Showdown», News-week.com, 8 May 2005.

(обратно)

55

воспользовался историей: См., например, Hendrik Hertzberg, «Big News Week», New Yorker, 30 May 2005.

(обратно)

56

В октябре 2004 года Омар Бакри объявил о роспуске «Аль-Мухаджирин», сказав, что мусульмане должны «сплотиться в единую всемирную организацию для борьбы против антиисламской кампании и оккупантов исламских земель». Однако на самом деле роспуск был уловкой, призванной запутать расследование служб безопасности. Группа действовала и продолжает действовать сегодня. «Аль-Мухаджирин» периодически во избежание запрета меняет название. Недавно, например, она называлась «Шариат для Великобритании».

(обратно)

57

еще доступно в Интернете: Когда эта книга издавалась, видео было доступно здесь:

(обратно)

58

В 2004 году Абу Хамзе предъявили обвинения в подстрекательстве к убийству немусульман и разжигании расовой ненависти. Во время моей встречи с Робертом суд над ним только начался. После осуждения и отбытия срока тюремного заключения его в 2012 году экстрадировали в США, где он предстал перед судом по обвинению в терроризме.

(обратно)

59

Его объявили «международным террористом»: В обоснование этого обвинения университет назван учебным полигоном для террористов. Студентов «Аль-Иман» подозревают в том, что они виновны в недавних терактах, за которые их арестовали, в том числе в убийстве трех американских миссионеров», об этом сказано здесь: -center/press-releases/Pages/jsii90.aspx.

(обратно)

60

«44 способа…»: «44 способа поддержать джихад» вышли в начале 2009 года.

(обратно)

61

Родился… в Йемен в семь лет: документы ФБР на Авлаки, полученные правозащитной организацией «Джудишл Уотч» по Закону о свободном доступе к информации в мае 2013 года. Scott Shane and Souad Mekhennet, «Imam’s Path From Condemning Terror to Preaching Jihad» The New York Times, 8 May 2010.

(обратно)

62

серьезнее отнестись к религии»: См. «Spilling Out the Beans: Al Awlaki Reavealing His Side of the Story», AQAP’s Inspire magazine, issue 9, May 2012.

(обратно)

63

Впоследствии Авлаки утверждал, что тогда поехал в Афганистан вести джихад. Однако нет доказательств, что в середине 1990-х годов он был радикалом. Но и в то время связи Авлаки были необычны и необъяснимы. В 1999 году ФБР установило их, но расследовало связи Авлаки с одним из людей в окружении Омара Абдула Рахмана, так называемого «Слепого Шейха», осужденного за теракт 1993 года во Всемирном торговом центре.

(обратно)

64

В документах, позднее полученных правозащитной организацией «Джудишл Уотч» по Закону о свободном доступе к информации, есть интересные подробности жизни Авлаки в США. Бывший преподаватель университета штата Сан-Диего написал Авлаки рекомендацию в докторантуру Университета им. Дж. Вашингтона, оценив на «отлично» его зрелость, уверенность в себе и аналитические способности. Его бывший профессор писал, что «Анвар привносит уникальную перспективу в дискуссии и работу в классе. Среди сокурсников Анвар был лидером. Когда мистер Авлаки завершит учебу в США, он станет ведущей фигурой в системе высшего образования в Йемене». В США фамилию Авлаки часто писали как «Аулаки». Документы организация «Джудишл Уотч» получила в мае 2013 года и опубликовала их в Интернете в июле 2013 года.

(обратно)

65

писалаВудолл: Andrea Bruce Woodall, Washington Post, 12 September 2001.

(обратно)

66

интервьюжурналу«Нэшнлджеографик»: Brian Handwerk and Zain Habboo, Attack on America: An Islamic Scholar’s Perspective’, National Geographic, 28 September 2001.

(обратно)

67

ордера на арест: Следователи запросили ордер как способ задержания Авлаки для дальнейшего допроса о его связи с угонщиками 11 сентября. См. ABC News, «Investigators Blew an Opportunity to Arrest Awlaki», 1 December 2009.

(обратно)

68

Проследив… «…неслучайно»: Итоговый отчет «Комиссии 9/11», гл. 7, стр. 221. Другие подозрения в связях Авлаки с угонщиками приведены на стр. 230.

(обратно)

69

«Естьсведения, что… террористы»: National Commission on Terrorist Attacks upon the United States, «Outline of the 9/11 Plot: Staff Statement No. 16», published 16 June 2004.

(обратно)

70

В ходе… «… группировки ХАМАС»: Итоговый отчет «Комиссии 9/11», примечание 33, гл. 7.

(обратно)

71

Воднойизстатей, написанной: Chitra Ragavan: «The Imam’s Very Curious Story», US News and World Report, 13 June 2004.

(обратно)

72

уничтожения репутации: Годы спустя Авлаки описал тщательно расставленную полицией ловушку для представления его клиентом проституток. В онлайн-издании АКАП журнале «Инспайр» он писал: «В 1996 году, когда я стоял на светофоре в своей машине, в окно переднего пассажирского сиденья постучала женщина средних лет. Едва я опустил стекло, а женщина или я успели произнести хоть слово, меня окружили полицейские, которые заставили меня выйти из машины только для того, чтобы надеть наручники. Меня обвинили в том, что пытался снять проститутку, а затем отпустили. Они дали мне понять, что женщина была сотрудницей полиции под прикрытием. Я не знал, что думать об этом инциденте. Но через несколько дней все стало ясно. Ко мне пришли двое мужчин, которые представились чиновниками американского правительства… и сказали, что хотят, чтобы я с ними сотрудничал. Я больше никогда о них не слышал, до тех пор, пока в 1998 году теперь уже к моему водительскому окну не подошла женщина и меня снова окружили полицейские, и на этот раз они передали дело в суд. И тогда мне сказали, что это полицейская операция с подставным лицом и мне не выпутаться». См. «Spilling Out the Beans», Inspire magazine.

(обратно)

73

Средиактивныхпокупателей: Nic Robertson, Paul Cruickshank and Tim Lister, «Documents give new details on al Qaeda’s London bombings», CNN, 30 April 2012; Paul Cruickshank, «Al Qaeda loses its English-language Inspiration», CNN, 1 October 2011.

(обратно)

74

сбитымистолку: «Cruickshank, Al Qaeda loses its English-language inspiration».

(обратно)

75

высказался за теракты смертников: Там же.

(обратно)

76

«Константынапутиджихада»: Anwar al Awlaki, «Constants on the Path of Jihad», 2005. Лекции широко разошлись по сети Интернет.

(обратно)

77

«Аллах готовит нас к победе»: К июлю 2006 года запись циркулировала на сайтах исламистов на Западе. Хороший перевод лекции, сделанный, когда Авлаки находился в тюрьме в Сане, можно найти по адресу: .

(обратно)

78

Прохладным днем начала февраля… в Афганистане: «False Foundation? AQAP, Tribes and Ungoverned Spaces in Yemen», Combating Terrorism Center at West Point, October 2011.

(обратно)

79

набульвареЭль-Кайон: R. Stickney and Paul Krueger, Accused Terrorist Was «Kind, Peaceful Man: Friends», NBC News, San Diego, 6 August 2010.

(обратно)

80

в список ФБР «Вознаграждения за справедливость»: -serwan-mostafa/view.

(обратно)

81

Фамилия Али опущена по юридическим соображениям.

(обратно)

82

Еще одним участником учебного кружка был австралийский боевик Абдулла Мустафа Аюб, чей отец был лидером террористической группы «Джемаа Исламия». Еще большей известностью пользовалась обращенная мать Аюба – Рабия Хатчисон, бывшая серферша, прозванная «матриархом радикального ислама» в Австралии. По слухам, за ней в свое время в Афганистане ухаживал Усама бен Ладен.

(обратно)

83

Абу Тальха аль-Судани подозревали в причастности к организованным «Аль-Каидой» взрывам посольств США в Найроби и Дар-эс-Саламе в 1998 году. В 2003 году он командовал нападением на американскую военную базу в Джибути. Убит в 2007 году в Сомали в результате авиаудара.

(обратно)

84

Абу Тальха аль-Судани… самых разыскиваемых преступников США: О его гибели «Харакат аш-Шабаб» объявила больше года спустя. Bill Roggio, «Senior Al-Qaeda Operative Killed in Somalia», Long War Journal, i September 2008.

(обратно)

85

Фадия – имя вымышленное. Ради ее безопасности и безопасности ее семьи я дал ей псевдоним.

(обратно)

86

ввелавСомаливойска: Mohamed Olad Hassan, «Ethiopian Force Enters Somalia», Associated Press, 20 July 2006.

(обратно)

87

Документы, в июле 2013 года полученные организацией «Джудишл Уотч» в соответствии с законом США о свободе информации, свидетельствуют, что за годы, прошедшие с тех пор, как Авлаки покинул Америку, интерес ФБР к нему, несомненно, возрос. В служебной записке от 1 декабря 2006 года с грифом «Секретно», составленной в управлении ФБР в Сан-Диего, содержится запрос на доступ к Авлаки, находящемуся в тюрьме.

«Авлаки покинул Соединенные Штаты в начале 2002 года. С момента допроса в сентябре 2001 года об Авлаки получена важная информация», – говорится в записке. «В настоящее время неизвестно, будет ли допрос проводиться в течение одного или двух дней и будет ли задействован полиграф. Конкретные запросы из Сан-Диего поступят после согласия на доступ к Авлаки со стороны официальных лиц Йемена», – сказано в записке.

В том же документе упоминался допрос агентами ФБР некоего Ияда Рабаба, который помог некоторым угонщикам 11 сентября найти в Вирджинии жилье, а также незаконно получить водительские права. Позднее Рабаб заявил, что в мечети Дар-эль-Хиджра вместе с Анваром Авлаки встретился с Хани Ханжуром и Навафом аль-Хазми.

У Бюро было множество других вопросов к Авлаки. Среди них «зарубежные поездки в 2000 и 2001 годах, контакты в Сан-Диего с лицами, подозреваемыми в связях с международным терроризмом, участие в сборе в США средств для известных террористических организаций, а также участие в преступной деятельности по поддержке террористических организаций».

(обратно)

88

ФБР… водиночнойкамере: Judicial Watch Awlaki FBI FOIA documents obtained in May 2013.

(обратно)

89

наступлениенаВосток: Jeffrey Gettleman and Mark Mazzetti, «Somalia’s Islamists and Ethiopia Gird for a War», The New York Times, 9 December 2006; «Ethiopian Troops Seize Strategic Town in Somalia», Somaliland Times, 9 October 2006.

(обратно)

90

австралийцев и моего британского друга: Арестованные австралийцы – мой друг Мустафа Айуб и его брат. Подробнее об арестах, см. Cameron Stewart and Martin Chulov, «Yemen ties terror’s loose ends», The Australian, 4 November 2006; Abul Taher, «UK Preacher in Secret Web Call for Jihad», The Times, 4 January 2007.

(обратно)

91

освободилиидепортировали: Stewart and Chulov, «Yemen ties terror’s loose ends»; Taher, «UK Preacher in Secret Web Call for Jihad»; «Dansker Tor-tureret i Yemen», TV2 (Denmark), 27 December 2006; Janet Fife-Yeomans, «Australians Placed on US Terror No-Fly List», Daily Telegraph (Australia), 31 August 2011.

(обратно)

92

«Аллах… попечительством»: Коран, 39:62 и 25:2.

(обратно)

93

египетский боевик «Аль-Каиды»: Видным египетским боевиком был Абу Убейда аль-Масри. См. Mitchell D. Silber, The Al Qaeda Factor: Plots against the West, University of Pennsylvania Press, 2011, pp. 142—52.

(обратно)

94

обнаружилавбагаже: Morten Skjoldager, Truslen Indefra: DeDanske Terrorista, Lindardt og Ringhof, 2009, chaps. 15–16.

(обратно)

95

подставная компания: В 2013 году источник в западной разведке предоставил Полу Круикшанку информацию о расследовании по делу Хуршида.

(обратно)

96

Вскоре… тюремныесроки: Silber, Al Qaeda Factor; Morten Skjoldager, «Portrst: Trsnet til terror mod sit fadeland: Portrst, Hammad Khurshid, Politiken» (Denmark), 10 November 2009; Paul Cruickshank, personal communication with Elisabeth Haslund (a Danish reporter who covered the trial), New York, September 2009.

(обратно)

97

«Верните его!»: Sun, 20 July 2005.

(обратно)

98

«Наслаждайтесьотпускомподольше»: Alan Travis and Duncan Campbell, «Bakri to be banned from the UK», Guardian, 9 August 2005.

(обратно)

99

террористической династии: Подробнее о братьях Хайдибах, см. Hassan M. Fatah, «German Suspects from Opposite Sides of a Lebanese Town», The New York Times, 29 August 2006.

(обратно)

100

Саддам аль-Хайдиб знал главу иракской ячейки «Аль-Каиды» египтянина Абу Хамзу аль-Мухаджири, назначенного после гибели в июне 2006 года в результате американского авиаудара Абу Мусаба аль-Заркави. Недавно они вместе везли из Ирака в Ливан деньги и на обратном пути через границу убили сирийского солдата.

(обратно)

101

Юсефа… арестовали: «A Terrorist Gets the Judicial Middle Finger», Der Spiegel, 10 December 2008; «9 arrested by Denmark in reported terror plot», International Herald Tribune, 5 September 2006.

(обратно)

102

Юсефа аль-Хайдиба задержали при попытке бежать в Данию, он получил пожизненный срок без права условно-досрочного освобождения, и приговор он встретил, с вызовом подняв оба средних пальца.

(обратно)

103

Вскорепосле… бойцов«Фатх»: «Slain Lebanese Militant was Suspect in Failed German Bombing», The New York Times, 21 May 2007, and Hassan M Fattah, «Lebanese Army and Islamists Battle for Second Day», The New York Times, 22 May 2007; «Dozens killed in Lebanon gunbattle between Islamic militants, security forces», Associated Press, 20 May 2007; «Nowhere to put us», BBC, 23 May 2007. Подробнее о «Фатх-аль-Ислам» в лагере палестинских беженцев Нахр-эль-Барид, см. Muhammad Ali Khalidi and Diane Riskedahl, «The Road to Nahr al Barid», Middle East Research and Information Project, no. 244.

(обратно)

104

ХамидЭласмар: James Orr, «Guilty pleas over soldier beheading plot», Guardian, 28 January 2008.

(обратно)

105

Таббахаарестовали: Duncan Gardham, «Terrorist bomb maker Hassan Tabbakh jailed for seven years», Daily Telegraph, 30 July 2008. Подробнее о деле Таббаха, см. Judgment: Regina v. Hassan Tabbakh, Court of Appeal, Royal Courts of Justice, 3 March 2009 [2009] EWCA Crim 464; Decision: Hassan Tabbakh against the United Kingdom, The European Court of Human Rights (Fourth Section), sitting on 21 February 2012; Judgment: On the Application of Hassan Tabbakh, High Court of Justice, Royal Courts of Justice, 9 August 2013 [2013] EWHC 2492 (Admin).

(обратно)

106

Подробнее об этих арестах, см. Michael Mugwang’a, Gitonga Marete and Tim Querengesser, «Kenya: Scores Arrested in Terror Hunt», The Nation (Kenya), 15 December 2007; David Ochami and Mwangi Muiruri, «Face to Face with Dangerous Terrorists», East Africa Standard, 6 August 2008.

(обратно)

107

О том, что в результате моей операции были произведены аресты, мне позже рассказал один из датских агентов.

(обратно)

108

настоящее имя Элизабет Хансон: Подробнее о Хансон, см. Joby Warrick, The Triple Agent: The Al-Qaeda Mole Who Infiltrated the CIA, Vintage, 2012.

(обратно)

109

«Благодарягладкомустилю… напрямую»: Moazzem Begg, interview with Imam Anwar al-Alwaki, Cageprisoners.com, 31 December 2007.

(обратно)

110

Вухайши… к руководству «Аль-Каиды»: «False Foundation? AQAP, Tribes and Ungoverned Spaces in Yemen», Combating Terrorism Center at West Point, October 2011.

(обратно)

111

Среди гостей были молодой чернокожий южноафриканец и 19-летний сомалиец Исса Хусейн Барре. Тот вскоре воспользовался моим знакомством с Варсаме и отправился на войну в Сомали. Обычно осторожные MИ5 даже одобрили перевод денег ему на свадьбу, чтобы я мог подкормить мой контакт для получения информации. К сожалению, он пал, сражаясь за «Харакат аш-Шабаб» – молодой муж, жертва ожесточенного джихада.

(обратно)

112

60 почтовыхящиков: Catherine Herridge, American cleric used more than 60 email accounts to reach followers, including Hasan’, Fox News, 15 June 2012.

(обратно)

113

Возможно, это было не просто пристрастие. Некогда магазины, торгующие первосортным йеменским медом, контролировал Усама бен Ладен для финансирования «Аль-Каиды».

(обратно)

114

Авдича арестовали в 2005 году в Боснии по обвинению в террористическом заговоре. Суд присяжных признал его виновным, но через несколько дней коллегия в составе трех судей его оправдала за «недостаточностью доказательств».

(обратно)

115

вынесли оправдательный приговор по делу о терроризме: См. «Danish teenager sentenced to 7 years in Bosnia-linked plot», Associated Press, 16 February 2007.

(обратно)

116

Эта датская газета – «Юлландс-Постен», в сентябре 2005 года опубликовавшая неоднозначные карикатуры на Пророка Мухаммеда. Один из датских карикатуристов, Курт Вестергор, изобразил Пророка Мухаммеда с бомбой в тюрбане. В начале следующего года карикатуры после перепечатки в нескольких других европейских изданиях вызвали бурные протесты в мусульманском мире из-за исламского табу на изображения Пророка.

(обратно)

117

Битвавсердцахиумах: Anwar al-Alwaki, «The Battle for Hearts and Minds», May 2008.

(обратно)

118

«Пыль никогда не осядет»: Лекция опубликована 26 мая 2008 года, и ее можно в полном объеме найти на нескольких исламистских сайтах, таких как Kalamullah.com, который включает в себя множество лекций и проповедей Алваки. С YouTube многие из них были удалены.

(обратно)

119

собакой: «Muslims protest Swedish newspaper’s cartoon of Prophet Muhammad», Associated Press, 31 August 2007.

(обратно)

120

Среди жадно смотревших видео Авлаки были члены так называемой группы «Торонто 18», планировавшей теракты в Канаде в 2006 году, и британской ячейки «Аль-Каиды», в том же году готовившей взрывы трансатлантических лайнеров. Некоторые из участников заговора с целью нападения на военную базу Форт-Дикс в Нью-Джерси в 2007 году также были приверженцами проповедей имама.

(обратно)

121

«Подарки готовы»: Воспроизведено по памяти. У меня нет сохраненной копии этого электронного письма.

(обратно)

122

боевикиобстреляли: Robert Worth, «10 are Killed in Bombings at Embassy in Yemen», The New York Times, 17 September 2008.

(обратно)

123

У меня есть сохраненная копия этого видео и десятков фотографий из путешествия.

(обратно)

124

У меня есть квитанции денежных переводов Варсаме через «Дахабшиил»: в марте 2008 года – 100 долларов США, в июле 2008 года – 200 долларов США, в сентябре 2008 года – 400 долларов США, в январе 2009 года – 138 долларов США и в январе 2010 года – 500 долларов США.

(обратно)

125

Копии этого письма я не сохранил. У меня сохранился счет за химически стойкие перчатки «Эспли Сэйфти Лимитед» от 13 октября 2008 года.

(обратно)

126

Аль-Мухаджир по-арабски означает «иностранец». Его настоящее имя Мохамед Абдикадир Мохамед.

(обратно)

127

пышныеусы: Paul Cruickshank and Tim Lister, «U.S. target in Somalia: An inside story on an Al-Shabaab commander», CNN, 7 October 2013.

(обратно)

128

командиружесотенбоевиков: Government Affirmation: USA v Ahmed Abdulkadir Warsame, United States District Court, Southern District of New York, filed 26 March 2013.

(обратно)

129

самымопаснымбоевиком: «Profile: Saleh Ali Saleh Nabhan» BBC, 15 September 2008.

(обратно)

130

«Плохие новости…»: Воспроизведено по памяти. У меня нет сохраненной копии этого электронного письма.

(обратно)

131

«Мистер Джон благодарен»: Воспроизведено по памяти. У меня нет сохраненной копии этого электронного письма.

(обратно)

132

14 сентября… вморе: Jeffrey Gettleman and Eric Schmitt, «U.S. Kills Top Qaeda Militant in Southern Somalia», The New York Times, i4 September 2009; Nicholas Schmidle, «Getting bin Laden», New Yorker, 8 August 2011.

(обратно)

133

Впоследствии Кланга, Трейлера и Сёрена чествовали на церемонии в Вашингтоне, округ Колумбия, за роль в операции по успешному устранению Набхана. Кланг сказал мне, что каждый из них получил от американцев золотые монеты. Сказал, что оборудование действительно помогло спецназовцам ВМС США прицелиться. Меня никогда не приглашали и не награждали за помощь в выслеживании Набхана.

(обратно)

134

«Мистер Джон убит…»: Воспроизведено по памяти. У меня нет сохраненной копии этого электронного письма.

(обратно)

135

Авлаки снова написал об озабоченности методом ведения переписки в зашифрованном послании от февраля 2010 года: «Некоторые братья говорят мне, что система переписки через папку «Черновик» подозрительна, потому что враг знает о ее использовании братьями». В том же электронном письме он также писал, что не открывает электронные письма сам. Видимо, он стал использовать курьера, получавшего и отправлявшего его электронные письма.

(обратно)

136

«Отлично»: Воспроизведено по памяти. Сохраненной копии этого текста у меня нет.

(обратно)

137

Позднее я познакомился с Мирсом на его курсе в Заполярье, куда я записался. Он никогда не знал о моей работе на разведку.

(обратно)

138

Хасандосталмощныйсамозарядныйпистолет…30 человек: Eric M. Johnson and Lisa Maria Garza, «Hell Broke Loose», «Witness Says of Fort Hood Massacre», Reuters, 12 August 2013.

(обратно)

139

Хасаннаписал… былотнеговвосторге: David Johnston and Scott Shane, «US Knew of Suspect’s Ties to Radical Cleric», The New York Times, 9 November 2009; Carol Craty, «FBI official: Hasan should have been asked about emails with radical cleric», CNN, 2 August 2012; Anwar al Alwaki Email Exchange with Fort Hood Shooter Nidal Hasan’ Intelwire, 19 July 2012.

(обратно)

140

Водномизэлектронныхписем… армейскогопсихиатра: там же; «Fort Hood report shows FBI ignored warning signs on Hasan, lawmaker says», Associated Press, 19 July 2012.

(обратно)

141

«А еще подвиг…»: Комментарии Авлаки были размещены в его уже несуществующем блоге. Их резюме можно найти на веб-сайте Anti-Defamation League.

(обратно)

142

убиты 34 боевика «Аль-Каиды»: «Yemen foils “Al-Qaeda plot” killing 34», BBC, 17 December 2009. убиты 34 боевика «Аль-Каиды»: «Yemen foils “Al-Qaeda plot” killing 34», BBC, 17 December 2009.

(обратно)

143

разрушилибедуинскуюдеревню: Gregory D. Johnsen, The Last Refuge: Yemen, Al-Qaeda, and America’s War in Arabia, W W Norton & Co., 2013, p. 253; Chris Woods, «The civilian massacre the US neither confirms nor denies», Bureau of Investigative Journalism, 29 March 2012; Michael Isikoff, «Yemen cable gives al-Qaida new “recruiting” tool», NBC News, 30 November 2010.

(обратно)

144

Ноударсталпроваломразведки… многоженщинидетей: Amnesty International, «Images of missile and cluster munitions point to US role in fatal attack in Yemen», 7 June 2010.

(обратно)

145

«…потрясающий гол в свои ворота»: Воспроизведено по памяти. У меня нет сохраненной копии этого электронного письма.

(обратно)

146

В заявлении посольства Йемена в Вашингтоне говорилось, что Авлаки «предположительно» находится на месте встречи «Аль-Каиды» к югу от столицы Саны. (См. Nasser Atta, Brian Ross and Matthew Cole, «I’m Alive», Says Yemeni Radical Anwar al-Alwaki Despite US Attack», ABC News, 31 December 2009.)

(обратно)

147

См. Nasser Atta, Brian Ross and Matthew Cole, «I’m Alive», Says Yemeni Radical Anwar al-Alwaki Despite US Attack», ABC News, 31 December 2009.

(обратно)

148

«Высокий парень в порядке»: Воспроизведено по памяти. У меня нет копии этого текста.

(обратно)

149

некоторые из находившихся на борту: О роли пассажиров в срыве плана Абдулмуталлаба, см. Peter Slevin, «Fear and Heroism aboard Northwest Airlines Flight 253 after Attempted Bombing», Washington Post, i7 December 2009.

(обратно)

150

Впоследствии эксперты по бомбам предположили, что устройство не сработало только потому, что пот Абдулмуталлаба снизил чувствительность основного заряда из-за ношения взрывчатки в нижнем белье в течение трех недель путешествия из Йемена через Африку в Нигерию. Однако все согласились, что он едва не обрушил американский авиалайнер над крупным городом.

(обратно)

151

привезли в Шабву на рандеву: Детали передвижений Абдулмуталлаба в Йемене содержатся в US Government’s Sentencing Memorandum, US District Court, Eastern District of Michigan, Southern Division, filed 10 February 2012. О сроках поездки Абдулмуталлаба, см. Steven Erlanger, «Nigerian May Have Used Course in Yemen as Cover», The New York Times, 1 January 2010.

(обратно)

152

Детали передвижений Абдулмуталлаба в Йемене содержатся в US Government’s Sentencing Memorandum, US District Court, Eastern District of Michigan, Southern Division, filed 10 February 2012. О сроках поездки Абдулмуталлаба, см. Steven Erlanger, «Nigerian May Have Used Course in Yemen as Cover», The New York Times, 1 January 2010.

(обратно)

153

набольничнойкойке: Trial transcript: USA v. Umar Farouk Abdulmutallab, United States District Court, Eastern District of Michigan, Southern Division, filed 11 October 2011.

(обратно)

154

За несколько недель юристы Министерства юстиции США предприняли беспрецедентный шаг по составлению краткого меморандума с обоснованием санкционированного убийства гражданина США за рубежом.

(обратно)

155

Еще тревожнее было утверждение… члена королевской семьи Саудовской Аравии: Paul Cruickshank, Nic Robertson and Tim Lister, «Al Qaeda’s biggest threat», CNN, 16 February 2012.

(обратно)

156

коммандос… высадились: «Yemen forces kill Al-Qaeda chief», BBC, 13 January 2010; «lJj»£o°b «‘fSs> JsJ’jS ^V35» [al-Mehdar was emir of Shabwah], Asharq-al-Awsat, 14 January 2010.

(обратно)

157

 января 2010 года я получил от Авлаки следующее письмо: «Несколько дней [назад] погиб шейх Абдулла [Мехдар] (кстати, вождь племени). Я говорил с ним о тебе и вспоминал твой приезд к нему домой. Он был храбрым и честным братом. За несколько недель до его гибели я советовал ему в случае нападения на него правительства уходить в горы. Он отказался и заявил, что если за ним придут, он не отступит, а будет сражаться до последнего. Так он и поступил. Аль-Хамду ли-Ллях, его семья в порядке».

(обратно)

158

Несколько недель спустя АКАП выпустила короткий видеоролик, в котором утверждалось, что атака на территорию Мехдара была совместной операцией США и Йемена. Официальные лица США в частном порядке признали, что был задействован спецназ США.

(обратно)

159

Авлаки… объявилвойну: Anwar al-Alwaki, «A Call to Jihad», 25 April 2010, transcribed by Al Ansar Mujahideen English Forum.

(обратно)

160

В юности Амина…: Подробную информацию о жизни Ирены Хорак в Хорватии предоставила Сандра Велькович, журналистка, раскрывшая эксклюзивные подробности истории Ирены Хорак для хорватской газеты «Вечерний лист». См. также Renata Rasovic and Darko Marcinkovic, «Teroristica: Irena Horak (35) iz Bjelovara je Al-Qa’idina Amina», Veccernji list (Croatia), 24 October 2012; «Ekskluzivno: Kako je Hrvatica postala Al-Qaidina nevjesta?», RTL, 25 October 2012.

(обратно)

161

размещала в социальных сетях фотографии: Они все еще доступны в одном из ее профилей в социальных сетях.

(обратно)

162

операцию по удалению матки: На одной из наших встреч Амина рассказала мне о гистерэктомии.

(обратно)

163

образа«М», главыбританскойсекретнойслужбыMИ-6: Piers Brendon, «The spymaster who was stranger than fiction», Independent, 29 October 1999.

(обратно)

164

санкционировалаубийство: Scott Shane, «U. S. Approves Targeted Killing of American Cleric», The New York Times, 6 April 2010. Шейн писал: «Опасность, которую Алваки представляет для этой страны, больше не ограничивается словами», – сказал американский чиновник, который, как и другие опрошенные в этой статье нынешние и бывшие чиновники, говорил о секретных мерах по борьбе с терроризмом при условии анонимности. «Он увлекся заговорами».

Чиновник добавил: «Соединенные Штаты работают, как и ожидают американцы, над устранением угрозы своей безопасности, и этот человек своими действиями превратился в таковую. Альваки ведал, что творил, и знал, что его не встретят рукопожатиями и цветами. Ничего из этого не должно никого удивлять».

(обратно)

165

«Никогда мужчина… Сатана»: Так рассказывал ученый Мухаммед ибн Иса аль-Тирмизи, и шейх Мухаммад Насир ад-Дин аль-Албани внес хадис в книгу «Сахих аль-Тирмизи», считая его подлинным.

(обратно)

166

«Сторм Бушкрафт» была не единственной компанией прикрытия, которую я учредил для оправдания поездок за границу. В октябре 2009 года MИ5 помогла мне зарегистрировать фирму под названием «ХелпХандтоХанд», НПО, оказывающую помощь нуждающимся в Африке и на Ближнем Востоке. Я даже создал учетную запись в Twitter для рекламы нового предприятия. Однако в итоге от него пришлось отказаться, когда в апреле 2010 года MИ5 свернула со мной сотрудничество.

(обратно)

167

по руководству из интернет-журнала «Инспайр»: Vikram Dodd, «Jihadist gang jailed for plot to bomb EDL rally», Guardian, 10 June 2013.

(обратно)

168

еще троих моих знакомых: Другие мои знакомые, осужденные за заговор, – Зохейб Ахмед, Мохаммед Хассин и Омар Хан. Подробнее о заговоре см. «Six admit planning to bomb English Defence League Rally», BBC, 30 April 2013.

(обратно)

169

установили, чтоДжил: Paul Cruickshank, Al Shabaab: a looming threat’, CNN, 5 October 2011.

(обратно)

170

Вянваре2010 года… защищенноепомещение: Там же.; Marie Louise Sj0lie, «The Danish cartoonist who survived an axe attack», Guardian, 4 January 2010.

(обратно)

171

Когда несколько минут спустя… арестовали: Там же.

(обратно)

172

Датскую разведку также беспокоило влияние Абу Мусаба аль-Сомали, беженца из Сомали. Еще со времен общения с радикалами я знал, что он вернулся в Сомали. Перехваты телефонных разговоров свидетельствовали, что ряд сомалийских экстремистов в Дании звонили ему. В Данию аль-Сомали приехал беженцем еще в юности. Потом перебрался в Йемен, а в 2006 году был вместе с еще несколькими моими знакомыми в Сане арестован за участие в контрабанде оружия из Йемена сомалийским боевикам. Однако он получил всего 2 года и после освобождения перебрался через Аденский залив в Сомали. Датскую разведку беспокоило, что он может замышлять теракты в Дании.

(обратно)

173

террористы-смертники… 70 человек: «Somali militants «behind» Kampala World Cup blast», BBC, 12 July 2010.

(обратно)

174

Многие… быликенийцами: Letter dated 18 July 2011 from the Chairman of the Security Council Committee pursuant to resolutions 751 (1992) and 1907 (2009) concerning Somalia and Eritrea addressed to the President of the Security Council.

(обратно)

175

его вызвали: Подробнее см. Orla Borg, Carsten Ellegaard and Morten Pihl, «Briten der skulle vsre Storms makker», Jyllands-Posten, 14 January 2013.

(обратно)

176

Они въехали в Данию 28 декабря 2010 года и на следующий день были арестованы. Главой тунисской ячейки был Мунир Джахри. Другой член ячейки – Мунир Авад, швед ливанского происхождения, с кудрявыми ухоженными волосами до плеч – сражался в рядах «Союза исламских судов» в Сомали.

(обратно)

177

тунисец… с боевиками «Аль-Каиды»: См. Paul Cruickshank, «Four convicted in Scandinavian «Mumbai-style» terror plot», CNN, 4 June 2012.

(обратно)

178

Западная разведка полагала, что этот план был частью более широкого заговора «Аль-Каиды» о запуске в Европе атак в так называемом «мумбайском стиле», что заставило Государственный департамент США в октябре издать беспрецедентное предупреждение американцам в Европе.

(обратно)

179

Шведский гражданин йеменского происхождения, подозреваемый… направился в Йемен: Confirmed by Paul Cruickshank, conversation with European counter-terrorism source, 2013.

(обратно)

180

Человек, готовивший широкомасштабную бойню… большениктонепострадал: Per Nyberg, «Sweden bomb went off early, authorities say», CNN, 13 December 2010; Paul Cruickshank, Tim Lister and Per Nyberg, «The last days of a suicide bomber», CNN, 9 December 2011.

(обратно)

181

заисключениемНассердинаМенни: «Nasserdine Menni jailed for seven years for funding Stockholm bomb attack», BBC, 27 August 2012.

(обратно)

182

Авлакибыстростал… смертоносныйгруз: Mark Mazetti and Robert F Worth, «U. S. Sees Complexity of Bombs as Linked to Al Qaeda», The New York Times, 30 October 2010; Paul Cruickshank, Nic Robertson and Ken Shiftman, «How safe is the cargo on passenger flights», CNN, 19 February 2012.

(обратно)

183

обратился к американскому народу: «Сегодня американский народ должен знать, что специалисты по борьбе с терроризмом очень серьезно относятся к этой угрозе и предпринимают все необходимые и разумные шаги для обеспечения нашей безопасности», – сказал президент. «В дальнейшем мы намерены укреплять сотрудничество с правительством Йемена, чтобы сорвать заговор «Аль-Каиды» на Аравийском полуострове и уничтожить этот филиал «Аль-Каиды»: President Obama’s Statement on Security Alert, 29 October 2010, 4.22 p.m. EDT, whitehouse.gov

(обратно)

184

Позднее британские власти раскрыли информацию о том, что одна из бомб была запрограммирована на взрыв над Восточным побережьем Соединенных Штатов.

(обратно)

185

Аль-Асири сумел так хорошо замаскировать бомбы… не приходилось: Подробнее об усложнении бомб разработки АКАП, см. Paul Cruickshank, Tim Lister and Nic Robertson, Al Qaeda’s bomb-makers evolve, adapt and continue to plot’, CNN, 8 May 2012.

(обратно)

186

попросил… Раджиба Карима: См. Andrew Carey and Paul Cruickshank, «Terror Planning by Muslim cleric al Alwaki described in UK trial», CNN, 1 February 2011; Opening Note, The Queen v. Rajib Karim,Woolwich Crown Court.

(обратно)

187

«нетолькопомогалпланировать…»: Letter from US Attorney General Eric H. Holder to US Senator Patrick Leahy, 22 May 2013, —letter-5-22-13.pdf.

(обратно)

188

проповеди… на своих iPod: См. Kiran Khalid, «Confessed bomb plotter takes stand in NYC subway terror trial», 17 April 2012, -york-terror-trial/.

(обратно)

189

«Как сделать бомбу…»: См. Paul Cruickshank and Tim Lister, «From the grave, the cleric inspiring a new generation of terrorists», CNN, 24 April 2013, -Авлаки-influence/.

(обратно)

190

В последующие годы рецепт скачали и использовали боевики в нескольких террористических актах по обе стороны Атлантики, включая теракт в Бостоне.

(обратно)

191

Аль-Каида» начала извлекать преимущества: Обзор экспансии АКАП в южном Йемене, см. Andrew Michaels and Sakhr Ayyash, «AQAP’s Resilience in Yemen», Combating Terrorism Center at West Point, 24 September 2013.

(обратно)

192

американские боевые беспилотники… обнаружили: См. Barbara Starr, «Al-Alwaki targeted in Yemen», CNN, 6 May 2011, /.

(обратно)

193

Американскаяразведкасчитала… ближайшихдеревень: Margeret Coker, Adam Entous and Julian E. Barnes, «Drone Targets Yemeni Cleric», Wall Street Journal, 7 May 2011.

(обратно)

194

рассказывал Авлаки соратнику: Шейх Харит аль-Надари рассказал, как Авлаки описывал разрывы в непосредственной близости от себя и товарищей «My Story with Al Alwaki», AQAP’s Inspiremagazine, issue 9, May 2012.

(обратно)

195

машина на предельной скорости… с группой Авлаки машинами: Coker, Entous and Barnes, «Drone Targets Yemeni Cleric».

(обратно)

196

и оба брата погибли: Там же.

(обратно)

197

«Сначала ты, конечно, пугаешься…»: Shaykh Harith al Nadari, «My Story with Al Alwaki».

(обратно)

198

произошлистолкновения: Adam Barron, «Chaos swirls in Yemen’s capital as rivals clash», Pittsburgh Post-Gazette, 25 May 2011.

(обратно)

199

заложеннойвмечети: Robert F. Worth and Laura Kasinof, «Yemeni President Wounded in Palace Attack», The New York Times, 3 June 2011.

(обратно)

200

«Пожалуйста, найди нового курьера»: Воспроизведено по памяти. У меня нет копии этого письма.

(обратно)

201

с катом за щекой: О важности ката в Йемене, см. Jeffrey Fleishman, «In Yemen, chewing khat offers ritual and repose», Los Angeles Times, 5 January 2013.

(обратно)

202

ПриглашениеВарсамепринял… длясомалийскихбоевиков: Indictment: USA v. Ahmed Abdulkadir Warsame, unsealed 30 June 2011; «Guilty Plea Unsealed in New York Involving Ahmed Warsame», U. S. Attorney’s Office, Southern District of New York, 25 March 2013.

Варсаме также предъявили обвинения в преступлениях, связанных с незаконным оборотом оружия; заговоре с целью обучения и демонстрации производства взрывчатых веществ и прохождении военной подготовки в АКАП. Он признал себя виновным и сотрудничал с властями. См. Benjamin Weiser, «Terrorist Has Cooperated with US since Secret Guilty Plea in 2011, Papers Show», The New York Times, 25 March 2013.

(обратно)

203

Его доставили в зал суда в Нью-Йорке, где он признал себя виновным по девяти пунктам предъявленных обвинений в терроризме, в том числе в соучастии и материальной поддержке «Харакат аш-Шабаб» и АКАП.

(обратно)

204

Хан родился… Хан усвоил радикальные идеи, живя в Квинсе, Нью-Йорк, затем перебрался в Северную Каролину, где из подвала родительского дома запустил джихадистский блог, используя броскую графику, послужившую прообразом «Инспайр». См. Paul Cruickshank, «U.S. citizen believed to be writing for al Qaeda website», CNN, 19 July 2010.

(обратно)

205

Ханвстречалсяснигерийскимтеррористом… начиненныхвзрывчаткойпринтеров: US Government’s Sentencing Memorandum, US District Court, Eastern District of Michigan, Southern Division, filed 10 February 2012; Paul Cruickshank interview with US intelligence source, 2013.

(обратно)

206

Хотя тогда я ничего не знал, Авлаки сочинил исламское обоснование применения химического и биологического оружия для совершения терактов в США и других странах Запада. «Применение ядовитых химических веществ и биологического оружия вполне оправдано благодаря значительной силе воздействия на врага», – писал он в статье в журнале «Инспайр».

(обратно)

207

Яотыскалэтустатьюв«Нью-Йорктаймс»: Eric Schmitt and Thom Shanker, «Qaeda Trying to Harness Toxins for Bombs, U. S. Officials Fear», The New York Times, 12 August 2011.

(обратно)

208

я получил СМС от контакта в Сане: Воспроизведено по памяти. Сохраненной копии этого СМС-диалога у меня нет.

(обратно)

209

Утромтогодня… всего24 года: Mark Mazzetti, Charlie Savage and Scott Shane, «How a U. S. Citizen Came to Be in America’s Cross Hairs», The New York Times, 9 March 2013; «U.S. officials warn of possible retaliation after al Qaeda cleric is killed», CNN, 30 September 2011.

(обратно)

210

«Я не верю»… «Нет, все правда»: Воспроизведено по памяти. Сохраненной копии этого СМС-диалога у меня нет.

(обратно)

211

сказалпрезидентОбама: Remarks by the President at the «Change of Office», Chairman of the Joint Chiefs of Staff Ceremony, Office of the Press Secretary, White House, 30 September 2011.

(обратно)

212

руководилзаграничнымиоперациями: Letter from the US Attorney General, Eric H. Holder, to US Senator Patrick Leahy, 22 May 2013, -letter-5—22–13.pdf.

(обратно)

213

«Мне очень жаль…»: Воспроизведено по памяти. Сохраненной копии этого текста у меня нет.

(обратно)

214

«Передай Джеду…»: Воспроизведено по памяти. Сохраненной копии этого текста у меня нет.

(обратно)

215

«Сандителеграф»: Adam Baron, Majid al-Kibsi, Colin Freeman and Sean Rayment, «How America finally caught up with Anwar al-Alwaki», Sunday Telegraph, 2 October 2011.

(обратно)

216

У меня есть запись телефонного разговора, в котором мой контакт подтвердил детали этой передачи. Я предоставил ее Полу Круикшанку и Тиму Листеру.

(обратно)

217

Имелся недавний прецедент подобной операции. ЦРУ проследило за курьером при передаче Абу Ахмаду аль-Кувейти, самому надежному посыльному Усамы бен Ладена. Лидер «Аль-Каиды» пользовался услугами курьера как единственной связью с заместителями. Бен Ладен и Авлики действовали сходно: писали послания на компьютере, копировали флэшку и передавали ее через курьера.

(обратно)

218

Выдержки из этого разговора с датскими агентами даны в дословном переводе с моей записи.

(обратно)

219

«Он просто сидит здесь и лжет»: У меня нет этого на записи. Я прекратил запись после окончания диалога с Майклом.

(обратно)

220

В Йемене «Аль-Каида» стала: Подробнее о слиянии, см. Thomas Hegghammer, «Saudi and Yemeni Branches of al Qaeda Unite», 24 January 2009, at Jihadica, -and-yemeni-branches-of-al-qaida-unite/. О расширении группировки, см. Sudarsan Raghavan, «Al Qaeda group in Yemen gaining prominence», Washington Post, 28 December 2009.

(обратно)

221

довереннымлицомУсамыбенЛадена… руководствоАКАП: Paul Cruickshank, «Terror warning may be linked to choice of al Qaeda chief deputy», CNN, 3 August 2013; Eli Lake, «Meet al Qaeda’s New General Manager», Daily Beast, 9 August 2013; bin Laden letter to Atiyya Abdul Rahman, 27 August 2010, Combating Terrorism Center at West Point, Harmony Documents: SOCOM-2012-0000003 Trans.

(обратно)

222

К концу 2011 года… все новых и новых боевиков: См. Christopher Swift, «Arc of Covergence: AQAP, Ansar al-Shari’a and the Struggle for Yemen», Combating Terrorism Center at West Point, 21 June 2012.

(обратно)

223

АКАП предложила учить студентов Даммаджа владению оружием, чтобы они могли сражаться в окрестностях с бойцами хуситско-шиитского движения.

Хуситы воспользовались политическими беспорядками для захвата территорий Северного Йемена. Это была еще одна причина, по которой Йемен, несмотря на страшную нищету и сравнительно небольшие запасы нефти, имел решающее значение для всего Персидского залива. В 2009 году Саудовская Аравия, обеспокоенная собственной безопасностью, отправила войска через границу для противостояния хуситам по (пока еще недоказанным) подозрениям в том, что хуситов поддерживает Иран.

(обратно)

224

Недавно Икрима прислал мне послание с просьбой переправить Вухайши длинное письмо от своего исламского учителя, много лет учившего лидера АКАП в Афганистане. Недавно учитель был убит в Сомали.

(обратно)

225

Хартаба был арестован иорданцами после бегства из Афганистана в конце 2001 года. Потом его экстрадировали в Йемен, но в 2006 году он сумел бежать из тюрьмы вместе с Вухайши и другими боевиками «Аль-Каиды».

(обратно)

226

обстреляли… высокопоставленного британского дипломата: скорее всего, Хартаба имел в виду это нападение: Richard Spencer, «Britain’s deputy ambassador to Yemen survives mortar attack», Daily Telegraph, 6 October 2010.

(обратно)

227

Хартаба сказал, что смерть бен Ладена удручила Авлаки. Он пытался подбадривать его грубыми шуточками.

(обратно)

228

города Джаар мы добрались: Хорошее описание Джаара в это время, см. Casey L. Coombs «Land of the Black Flag», Foreign Policy, 9 March 2012, и Gaith Abdul-Ahad, «Al Qaeda’s wretched utopia and the battle for hearts and minds», Guardian, 30 April 2012.

(обратно)

229

всегоспустямесяцпослеотца: Tom Finn and Noah Browning «An American Teenager in Yemen: Paying for the Sins of His Father?», Time, 27 October 2011.

(обратно)

230

Аль-Асири представлял опасность по причине основательных знаний химии. Он изучал химию в университете короля Сауда в Эр-Рияде и занимался подготовкой специалистов-подрывников. Как сотни молодых саудовцев, он был полон решимости сражаться в Ираке против американских оккупантов. Был арестован спецслужбой Саудовской Аравии при попытке перехода иракской границы, однако после недолгого пребывания в тюрьме освобожден. Пребывание в тюрьме еще сильнее укрепило его радикализм. После разгрома спецслужбой Саудовской Аравии его эр-риядской группировки Асири с братом бежали в Йемен.

(обратно)

231

Аль-Асири был одним из самых опасных международных террористов: Подробнее, см. Paul Cruickshank, Nic Robertson and Tim Lister, «Al Qaeda’s biggest threat», CNN, 16 February 2012.

(обратно)

232

несколько дней провисело: См. «Yemen In Conflict: Abyan’s Darkest Hour», Amnesty International, 4 December 2012.

(обратно)

233

Позже в том же году в подконтрольных племенам районах в колдовстве обвинили йеменку и обезглавили, а отрубленную голову выставили напоказ. Преступление состояло в целительстве травами. В конце 2012 года «Амнести Интернэшнл» документально зафиксировала в Джааре совершенные группировкой ужасающие нарушения прав человека, в том числе публичные суммарные казни, отрубания рук и порки по приговору шариатских судов.

(обратно)

234

ВпоследствииВухайшиописывал: «Letter from Abu Basir to Emir of Al-Qaida in the Islamic Magreb», 21 May 2012. Это письмо было обнаружено «Ассошайтед Пресс» в доме, где жили боевики «Аль-Каиды» в Тимбукту, Мали, и выложено на -qaida-papers-how-to-run-a-state.pdf. См. also Bill Roggio, «Wuhayshi imparted lessons of AQAP operations in Yemen to AQIM», Long War Journal, 12 August 2013.

(обратно)

235

«Старайтесь привлечь их…»: Там же.

(обратно)

236

«Вставайте и вступайте в наши ряды!»: AQAP’s Inspire magazine, issue 9, May 2012.

(обратно)

237

Касима аль-Райми: Подробнее о ведущих фигурах АКАП этого периода, см. Gregory D. Johnsen, «A Profile of AQAP’s Upper Echelon», Combating Terrorism Center at West Point, 24 July 2012.

(обратно)

238

Годане… решимостипревратить: Tim Lister and Paul Cruickshank, «Ruthless leader aims to extend reach of al-Shabaab, eyes the West», CNN, 24 September 2013.

(обратно)

239

«самыесерьезныепоследствия» дляКении: Paul Cruickshank and Zain Verjee, «Kenya’s high stakes Shabaab offensive», CNN, 24 October 2011.

(обратно)

240

стремится «отомстить»: Воспроизведено по памяти. У меня нет сохраненной копии письма.

(обратно)

241

Джехад Серван Мостафа мог сыграть определенную роль в создании в феврале 2012 года альянса «Харакат аш-Шабаб» и «Аль-Каиды». В октябре 2011 года он появился в выпущенном «Харакат аш-Шабаб» видеоролике, в котором утверждал, что был направлен в Сомали в качестве уполномоченного Завахири для оказания помощи при распределении продовольствия жертвам голода. Представляется вероятным, что он исполнял роль курьера для обмена информацией между лидерами «Харакат аш-Шабаб» и «Аль-Каиды», когда те вели переговоры о слиянии.

(обратно)

242

По данным на 20 марта 2014 года, Саманта Льютвейт все еще скрывалась. (Jeremy Stern, «Samantha Lewthwaite: Whereabouts of Kenya attack suspect a mystery», BBC, 3 February 2014.)

(обратно)

243

Икрима добавил, что с деньгами стало туго после того, как спецслужбы усилили контроль за финансовыми переводами в Кению по системе «хавала», которой пользовались джихадисты для перевода денег единомышленникам в Сомали.

(обратно)

244

Хаммами: Подробнее о Хаммами, см. Andrea Elliot, «The Jihadist Next Door», The New York Times, 27 January 2010, and J. M. Berger, «Omar and Me», Foreign Policy, 18 September 2013.

(обратно)

245

беспрецедентноевидео: Tim Lister, American fears fellow jihadists will kill him’, CNN, 16 March 2012.

(обратно)

246

Икрима спросил меня, может ли он отправить жену и детей в Даммадж в Йемене или в аналогичное религиозное учебное заведение. «Я думаю о будущем детей и хочу, чтобы у них было правильное исламское образование, поскольку в любой момент может случиться все, что угодно», – писал он в письме от марта 2012 года.

(обратно)

247

внутренние раздоры: Подробнее о внутренних раздорах в «Харакат аш-Шабаб», см. Raffaello Pantucci and A. R. Sayyid, «Foreign Fighters in Somalia and al-Shabaab’s Internal Purge», The Jamestown Foundation Terrorism Monitor, 3 December 2013.

(обратно)

248

Пребывание Шарфа на посту главы датской разведки завершилось скандалом. Но в то время он прослужил в должности без малого 5 лет и благодаря хорошим связям в датском истеблишменте был всемогущ. До назначения на должность генерального директора службы разведки Шарф был заместителем комиссара национальной полиции Дании.

(обратно)

249

Этого человека внедрили в группировку в начале 2012 года, после того как годом ранее его завербовали саудовские спецслужбы. До сотрудничества с разведкой он долго прожил в Великобритании, где присоединился к радикальным кругам – совсем как я. В его биографии не было ничего подозрительного, он смог получить британский паспорт, что давало ему возможность безвизового въезда в США.

(обратно)

250

раскрыт новый заговор АКАП… на разведку: См. Nic Robertson, Paul Cruickshank and Brian Todd, «Saudi agent in bomb plot held UK passport, source says», CNN, 11 May 2012.

(обратно)

251

Шаткость своего положения… с Вашингтоном: См. Gregory D. Johnsen, The Last Refuge: Yemen, Al-Qaeda, and America’s War in Arabia, W W Norton & Co., 2013.

(обратно)

252

отправил ему СМС: Воспроизведено по памяти. Сохраненной копии этой СМС-переписки с Абдулом у меня нет.

(обратно)

253

«Сможешь взять у него ключи от машины?»: Воспроизведено по памяти. Сохраненной копии этого текста у меня нет.

(обратно)

254

В июле 2013 года… тревоги: Barbara Starr, «Details emerge about talk between al Qaeda leaders», CNN, 9 August 2013.

(обратно)

255

изменит ход истории: Так об угрожающем сообщении говорил президент Йемена Абд-Раббу Мансур Хади. В своей речи он сказал: «Когда я был в Вашингтоне, американцы сказали нам, что они перехватили звонок между Айманом аль-Завахири и Вухайши, в котором Вухайши сказал Завахири, что они совершают нападение, которое изменит ход истории». Mohammed Ghobari, «Al Qaeda plan to «change face of history» led to U.S. scare», Reuters, 23 August 2013.

(обратно)

256

свышедвухдесятковпосольств: «US embassy closures extended over militant threat fears», BBC, 5 August 2013.

(обратно)

257

человекомномердвавовсей«Аль-Каиде»: UK Foreign and Commonwealth Office: «AQ Core is no more: the changing shape of al Qaida», October 2013; Paul Cruickshank, «Analysts: Terror warning may be linked to choice of al Qaeda chief deputy», CNN, 3 August 2013.

(обратно)

258

новоепоколениеджихадистовобескровлено: Adil al-Abab, «Gains and Benefits of Ansar al Shariah Control of Parts of the Wiyalahs of Abyan and Shabwah», доступно на -qaida-papers-how-to-run-a-state.pdf; Bill Roggio, «AQAP’s top sharia official killed in recent drone strike», Long War Journal, 20 October 2012.

(обратно)

259

«Вот тебе 10 000 долларов»: Позднее я снял на видео наличные на столе в своем гостиничном номере.

(обратно)

260

«Я не против у вас работать»: Обсуждение предложения о работе происходило во время перерыва в моей записи.

(обратно)

261

У него было другое предложение: Кланг сделал это предложение после того, как я возобновил запись.

(обратно)

262

Они с Андерсом сказали… пожав мне руку. Эта часть разговора имела место после того, как я прекратил запись.

(обратно)

263

звонка в середине августа: Этот звонок я не записывал.

(обратно)

264

я еще раз позвонил Йесперу: Этот звонок я не записывал.

(обратно)

265

7 октября… я отправил Йесперу СМС: Воспроизведено по памяти. Сохраненной копии этого текста у меня нет.

(обратно)

266

ХалидГриносудилменянаYouTube: Khalid Green, «Darse Twelve: Nullifiers of Islam», uploaded to YouTube 17 October 2012. Когда книга издавалась, видео было доступно здесь: .

(обратно)

267

написал в блоге исламистов: Это было опубликовано в блоге исламского пробуждения. Когда книга издавалась, видео было доступно здесь: -storm-had-undercovercompany-61838/index4.html#post659177.

(обратно)

268

извиниться перед Насером Хадером: «Naser Khader til Morten Storm: PET sagde du 0nskede at sla mig ihjel», DR, 7 January 2014.

(обратно)

269

Согласно записям реестра юридических лиц Дании, компания «Мола Консалт» расформирована 31 августа 2012 года.

(обратно)

270

«По соображениям… убийству аль-Авлаки в Йемене»: Orla Borg and Morten Pihl og Carsten Ellegaard, «Jeg kunne hjslpe CIA og PET til at spore Anwar, sa amerikanerne kunne sende en drone efter ham og fa ham slaet ihjel», Jyllands-Posten, 7 October 2012.

(обратно)

271

«надежнымбалансом…»: Justin Cremer, «New Controls Over PET Announced in Wake of Media Storm», Copenhagen Post, 11 January 2013.

(обратно)

272

основательноподдержалЙоргенБонниксен: Maria Malmdorf Laugesen, «Beautyboks ksder PET sammen med drab», TV 2 (Denmark), 31 March 2013. The video of Bonnichsen’s remarks is available at: -66670423:beautyboks-k%C3%A6der-petsammen-med-drab.html.

(обратно)

273

 октября 2011 года, через три дня после убийства Авлаки, пост премьер-министра заняла Хелле Торнинг-Шмитт из социал-демократической партии, сменив Ларс Лёкке Расмуссен из партии Венстре, находившегося у власти с 2009 по 2011 год. До этого высшую государственную должность занимал Андерс Фог Расмуссен из Венстре.

(обратно)

274

обнимался и целовался с подчиненной: Kristian Korno and Thomas Gosta Svensson, «PET-chef jokede med affsre», Ekstrabladet (Denmark), 7 November 2013.

(обратно)

275

в ЦРУ утратили доверие: Thomas G. Svensson, Kristian Korno and David Rebouh, «PET-folk: CIA stoler ikke pa Scharf», Ekstrabladet (Denmark), 4 December 2013.

(обратно)

276

По данным осведомленных источников в правительстве: Пол Круикшанк, телефонный разговор с Карстеном Эллегаардом Кристенсеном, журналистом «Юлландс-Постен», декабрь 2013 г.

(обратно)

277

МортенБёдсков: Peter Stanners, «Morten Bodskov out as justice minister», Copenhagen Post, 10 December 2013; «Leader of intelligence agency quits», Copenhagen Post, 3 December 2013.

(обратно)

278

Бонниксенобрушилсянаагентствосрезкойкритикой: Preben Lund, «Tvivl om PET-chefens rolle i drab pa terrorleder», DR, 9 December 2013.

(обратно)

279

«Нормальноли, когда…»: Morten Phil, Orla Borg and Carsten Ellegaard, «PET sagde nej til at beskytte eks-agent», Jyllands-Posten, 19 December 2013.

(обратно)

280

КеннетСёренсен… былубит: Bill Roggio, «Danish jihadist killed while fighting for Muhajireen Brigade in Syria», Long War Journal, 7 May 2013.

(обратно)

281

Абу Хаттаб… сам был убит… как и пакистанский друг: Этим другом был Шираз Тарик, пакистанский экстремист, прошедший подготовку в группировке «Лашкаре-Тайба» в Пакистане, с которым я подружился в Оденсе. Десять лет назад мы вместе занимались пейнтболом, теперь он был на переднем крае в Сирии. Тарик был убит в конце 2013 года, выпустив видеоролик, который он записал в Сирии. См. -dansk-emir-kaempede-for-Al-Qaeda. О смерти Абу Хаттаба см. «Danish Jihadist reportedly killed in Syria», Copenhagen Post, 13 January 2014.

(обратно)

282

первымбританскимтеррористом-смертником: «Video «shows British Syria suicide bomber», BBC, 14 February 2014; «Crawley Suicide Bomb Suspect in YouTube Film», Sky News, 16 February 2014; Kiran Randhawa, Justin Davenport and David Churchill, «Suicide bomber Brit worked as driver for hate cleric Omar Bakri», Evening Standard, 13 February 2014.

(обратно)

283

КлиффордНьюмен… похищениеребенка: US v. Clifford Allen Newman, 11th Circuit Court of Appeal, 17 August 2010, #09-1457.

(обратно)

284

троееебоевиковприняли… вБенгази: Paul Cruickshank, Tim Lister, Nic Robertson and Fran Townsend, «Sources: 3 al Qaeda operatives took part in Benghazi attack», CNN, 4 May 2013. По данным комитета Сената США, в нападении участвовали боевики, связанные с АКАП. См. U. S. Senate Select Committee on Intelligence: «Review of the terrorist attacks on U.S. facilities in Benghazi, Libya», 15 January 2014.

(обратно)

285

Онтакжепообещал… заключенных: «14 «mostly Qaeda» inmates flee Yemen jail after attack», Agence France Presse, 13 February 2014.

(обратно)

286

новоепоколениевзрывчатыхвеществ: Rhonda Schwartz and James Gordon Meek, «Al Qaeda Threat: Officials Fear “Ingenious” Liquid Explosive», ABC News, 5 August 2013.

(обратно)

287

ботиночнуюбомбуновойконструкции: Robert Windrem, «U. S. Terror Warning is about Yemen Bombmaker», NBC News, 20 February 2014.

(обратно)

288

наставлялучеников: Paul Cruickshank, Nic Robertson and Tim Lister, «Al Qaeda’s biggest threat», CNN, 16 February 2012.

(обратно)

289

Осада… продолжаласьчетыредня: Daniel Howden, «Terror in Westgate Mall: the full story of the attacks that devastated Kenya», Guardian, 4 October 2013.

(обратно)

290

Предполагаемымвдохновителем… Икрима: Nima Elbagir and Laura Smith-Spark, «Norwegian may be suspect in Kenya attack», CNN, 18 October 2013.

(обратно)

291

Хаммами, убитогозанеделюдо: Paul Cruickshank, «American jihadi reportedly killed in Somalia», CNN, 12 September 2013.

(обратно)

292

Икрима работал над созданием в Кении сети для подготовки терактов. По данным кенийского правительственного отчета за 2013 год (Kenya Situation Report, 26 August 2013.), в июле 2013 года он направил в Кению боевика для «обучения молодежи, создания инфраструктуры для крупного теракта и ожидания указаний».

(обратно)

293

До ареста кенийской полицией в конце 2011 года заговорщики обучили боевиков, назначенных для теракта, приобрели конспиративные квартиры(Kenya Situation Report, 26 August 2013.) в Найроби и Момбасе, перевезли из Сомали взрывчатку и начали изготовление бомб. Полагали, что с сетью была связана «белая вдова» Саманта Льютвейт, но ей удалось избежать ареста в Момбасе. Разрешение на план от пакистанской «Аль-Каиды», возможно, передал Икриме наш общий американский друг Джехад Серван Мостафа, если он действительно несколько месяцев назад встречался в Пакистане с Завахири.

(обратно)

294

Двенеделиспустя… операциюпрекратили: См., например, Henry Austin, «SEAL Somalia target named as «Ikrima» as questions remain about aborted mission», NBC News, 7 October 2013.

(обратно)

295

выпустив видео… призвала западных последователей к одиночным терактам: Видео появилось на форумах джихадистов 2 июня 2011 года. Американский пропагандист «Аль-Каиды» Адам Гадан говорит, что «Америка просто наводнена легкодоступным огнестрельным оружием». Любой может «отправиться на оружейную выставку в местном конференц-центре и уйти с автоматической штурмовой винтовкой без проверки биографических данных и, скорее всего, даже без необходимости предъявления удостоверения личности». Он заключает: «Так чего же вы ждете?»

(обратно)

296

Майкл Адеболаджо: «Two guilty of Lee Rigby murder», BBC, 19 December 2013.

(обратно)

297

воднугруппу«аль-Мухаджирин» в Лутоне: «Four «planned to bomb Territorial Army base» with toy car», BBC, 15 April 2013.

(обратно)

298

Рецепт под названием «Как сделать бомбу на кухне у мамы» был опубликован в первом номере журнала «Инспайр» в июне 2010 года и найден на одном из компьютеров бостонских бомбистов.

(обратно)

299

Бостонские бомбисты сделали… журнала «Инспайр»: См. Indictment: US v Dzokhar Tsarnaev, 27 June 2013.

(обратно)

300

В конце 2011 года нью-йоркский экстремист Хосе Пиментел собирался устроить в городе взрыв бомбы, желая отомстить за смерть имама Авлаки (James McKinley Jnr, «Man Pleads Guilty to Reduced Charge in Terrorism Case», The New York Times, 19 February 2014.).

(обратно)

Оглавление

От автора

Глава первая Дорога в пустыне Середина сентября 2009 года

Глава вторая Банды, девушки, бог 1976 год — 1997 год

Глава третья Обращенный Зима — лето 1997 года

Глава четвертая Аравия Конец лета 1997 года — лето 1998 года

Глава пятая Лондонистан Лето 1998 года — зима 2000 года

Глава шестая Смерть Америке Начало 2000 года — весна 2002 года

Глава седьмая Семейная вражда Лето 2002 года — весна 2004 года

Глава восьмая Ми5 является в Лутон 2005 год

Глава девятая Встреча с шейхом Конец 2005-го — исход лета 2006 года

Глава десятая Грехопадение Конец лета 2006-го — весна 2007 года

Глава одиннадцатая Переходя в другой стан Весна 2007 года

Глава двенадцатая Призыв Лондона Весна 2007 года

Глава тринадцатая Из Лэнгли с любовью Лето 2007-го — начало 2008 года

Глава четырнадцатая Кокаин и Аллах Начало 2008 года

Глава пятнадцатая Идейный террор Весна-осень 2008 года

Глава шестнадцатая Убивая мистера Джона Осень 2008-го — весна 2009 года

Глава семнадцатая Секреты моджахеда Осень 2009 года

Глава восемнадцатая Блондинка для Анвара Весна-лето 2010 года

Глава девятнадцатая Новое прикрытие Лето — зима 2010 года

Глава двадцатая Цель — Авлаки Начало 2011 года — лето 2011 года

Глава двадцать первая Долгое жаркое лето Июль — сентябрь 2011 года

Глава двадцать вторая Разрыв с большим братом Осень 2011 года

Глава двадцать третья Возвращение на ринг Конец 2011 года

Глава двадцать четвертая Логово льва Январь 2012 года

Глава двадцать пятая Операция «Аманда» Январь — май 2012 года

Глава двадцать шестая Китайские шепотки Май 2012 года

Глава двадцать седьмая Шпион на холоде 2012 год — 2013 год

Эпилог

Список действующих лиц

Благодарности от авторов Конец ознакомительного фрагмента Fueled by Johannes Gensfleisch zur Laden zum Gutenberg