Дмитрий Семакин Сага о мятеже на «Баунти» и об острове Питкэрн Том II
Посвящается моим родителям
Иллюстратор Мария Сергеевна Ашихмина
© Дмитрий Евгеньевич Семакин, 2018
© Мария Сергеевна Ашихмина, иллюстрации, 2018
ISBN 978-5-4493-2582-2
Создано в интеллектуальной издательской системе Ridero
Роман с путешествием
К 200-летию открытия поселения на острове Питкэрн
капитаном Мэйхью Фолджером
(китобойное судно «Топаз», 1808)
и
к 175-летию со дня первого посещения Питкэрна
русским кораблем (военный транспорт «Америка», 1833)
* * *
Том II ПИТКЭРН
«…Few other small communities can be so well-known around the world or held in such universally warm regard as is Pitcairn and its people…»
(«…Немногие малые сообщества столь хорошо известны по всему миру, или повсюду испытывают столь теплое внимание, как Питкэрн и его народ…»)
Из речи Ее Величества Королевы Елизаветы II по случаю 200-летия заселения острова Питкэрн, 1990.«PITCAIRN ISLAND. The world needs you more than you need the world»
(«ОСТРОВ ПИТКЭРН. Ты нужен миру больше, чем мир — тебе»)
Анонимное объявление по случаю наступления Третьего Тысячелетия; лондонская газета Daily Mail, 1 января 2000.«…Few other small communities can be so well-known around the world or held in such universally warm regard as is Pitcairn and its people…»
(«…Немногие малые сообщества столь хорошо известны по всему миру, или повсюду испытывают столь теплое внимание, как Питкэрн и его народ…»)
Из речи Ее Величества Королевы Елизаветы II по случаю 200-летия заселения острова Питкэрн, 1990.«PITCAIRN ISLAND. The world needs you more than you need the world»
(«ОСТРОВ ПИТКЭРН. Ты нужен миру больше, чем мир — тебе»)
Анонимное объявление по случаю наступления Третьего Тысячелетия; лондонская газета Daily Mail, 1 января 2000.ПРОЛОГ
«…— Ну, может быть, это все и так, но вот сами китобои — жалкие люди; в их жилах течет не благородная кровь.
Не благородная кровь у них в жилах? В их жилах течет кровь получше королевской. Бабкой Бенджамина Франклина была Мэри Моррел, в замужестве Мэри Фолджер, жена одного из первых поселенцев Нантакета, положившего начало длинному роду Фолджеров и гарпунщиков — всех кровных родичей великого Бенджамина, — которые и по сей день мечут зазубренное железо с одного края земли на другой.
— Допустим; но все признают, что китобойный промысел — занятие малопочтенное.
Китобойный промысел малопочтенное занятие? Это царственное занятие!..»
Герман Мелвилл «Моби Дик» (перевод И. Бернштейн)…В начале 1808 года в пустынной и малоизученной области юго-восточного Тихого Океана оказался американский китобоец «Топаз». Судно, принадлежащее фирме Бордмана и Поупа и ведомое капитаном Мэйхью Фолджером, потомственным зверобоем из Нантакета (штат Массачусетс), вышло из гавани Бостона почти год назад, 5 апреля 1807 года. Намереваясь обойти вокруг света в поисках новых лежбищ морских котиков, «Топаз» пошел по следующему маршруту: Острова Зеленого Мыса — Тринидад — Фолкленды; затем, минуя Мыс Доброй Надежды, пересек Индийский Океан, где выдержал жесточайший шторм у острова Кергелен, и в октябре 1807 года бросил якорь в бухте Адвенчер на Ван-Дименовой Земле (ныне — остров Тасмания, Австралия).
Капитан Фолджер, наверное, не знал, что почти 21 год назад в этой же самой бухте Адвенчер по пути на Таити останавливался и легендарный, ныне пропавший без вести, английский корабль «Баунти». Зато Фолджер был, несомненно, прекрасно осведомлен о том, что губернатором австралийской провинции Новый Южный Уэльс (к которому территориально принадлежала и Ван-Дименова Земля) в ту пору служил знаменитый Уильям Блай.
Тот самый Блай. Бывший командир «Баунти».
В те годы в Новом Южном Уэльсе царила таможенная неразбериха, и все, кому не лень, особенно колониальные офицеры и чиновники, неплохо зарабатывали на контрабанде спиртным. В 1806 году Блай был призван Британским правительством раз и навсегда прекратить незаконную торговлю. Сразу надо сказать: у него ничего не получалось. Беспошлинная коммерция приносила баснословные барыши всем, и продавцам, и покупателям, и Блай встретил здесь жесткое сопротивление. Против процветающей коррупции он был бессилен. Почти все прибывающие суда практически беспрепятственно продавали крупные партии алкоголя местным дельцам.
И «Топаз» тоже не стал исключением. В порту Хобарт Фолджеру тайком удалось сбыть 420 галлонов рома и джина, и отремонтированный американский китобоец отправился дальше на восток — бить котиков. Оставив позади острова Антиподов и Баунти, «Топаз» вступил в негостеприимные холодные воды сороковых широт Южных Морей.
Судно долго и безуспешно блуждало по океанской пустыне далеко к востоку от Новой Зеландии. Убедившись, что ловить здесь нечего, Фолджер повернул корабль к северу, туда, где было тепло, — в надежде отыскать какую-нибудь сушу, где можно было бы пополнить запасы пресной воды. Судя по морским картам, ближе всего к маршруту лежал некий необитаемый островок, открытый еще сорок лет назад англичанином Картеретом.
Островок назывался Питкэрн.
«Топаз» оказался к востоку от этой едва заметной точки на карте, и Фолджер повел судно на запад вдоль 25-й параллели.
5 февраля в 1:30 пополудни впередсмотрящий увидел на горизонте одинокую скалу. Остров явился взорам американских китобоев значительно раньше, чем предполагалось: как выяснится позднее, первооткрыватели неверно определили координаты и нанесли Питкэрн на карту с ошибкой почти в три градуса (около двухсот миль). Ранним утром 6 февраля 1808 года «Топаз» приблизился к острову, и в шесть часов команда спускает на воду две шлюпки, чтобы подойти вплотную к берегу.
Фолджер и не подозревал, что через несколько минут, как писал Бенгт Даниельссон, «…его ожидает одно из самых сенсационных открытий в истории исследования Тихого Океана».
Сидя в шлюпке и осматривая берег в подзорную трубу, капитан вдруг замечает над островом дым от костра. Как говорится, нет дыма без огня, а где есть огонь — там есть люди.
Питкэрн обитаем?!
На всякий случай матросы берутся за оружие (все прекрасно знали, чем чревата встреча с дикарями), и в этот момент из-за скалы появляется каноэ. В традиционной полинезийской лодке с противовесом — трое молодых парней, и они гребут прямо к шлюпкам. Также американцы замечают в каноэ множество фруктов и даже жирного борова. Фолджер велит своим людям быть готовыми ко всему, но тут происходит нечто совсем неожиданное.
С лодки раздается приветственный клич, и моряки не верят своим ушам: их окликают по-английски! Матрос по имени Эдвард Аллен, вглядываясь в смуглые лица незнакомцев, настороженно произносит: «Должно быть, это испанцы».
…Спустя почти десятилетие, в 1817 году старый друг Фолджера американский мореплаватель Амаса Делано опубликовал в Бостоне книгу «Рассказ о Странствованиях и Путешествиях». В ней он впервые поведал миру, что, по воспоминаниям капитана «Топаза», происходило дальше — после того, как шлюпка китобоев приблизилась к загадочному каноэ.
Последовавший диалог между Фолджером и туземцами прочно укоренился в фольклоре Питкэрна и вошел в легенду.
С каноэ любезно спросили:
— Кто вы?
— Это корабль «Топаз» из Соединенных Штатов Америки. Я владелец, капитан Мэйхью Фолджер, американец.
— Ты американец? Вы прибыли из Америки? А где Америка? В Ирландии?
«Америка в Ирландии»… На такой обескураживающий вопрос Фолджер не нашелся, что ответить[1]. Он спросил:
— А вы кто?
— Мы англичане.
— А где вы родились?
— На острове, который вы видите.
— Как вы можете быть англичанами, если вы родились на этом острове, который Англии не принадлежит и никогда не принадлежал?
— Мы англичане, потому что наш отец англичанин.
— Кто ваш отец?
— Алек.
— Кто такой Алек?
— Вы не знаете Алека?
— Откуда мне знать Алека?
— Хорошо, тогда знаете ли вы капитана Блая с «Баунти»?..
Это было посильнее даже «Америки в Ирландии». Для Фолджера и его команды последний вопрос прозвучал как гром среди ясного неба. Бывалые китобои от шока на какое-то время потеряли дар речи. Делано вспоминает: «…Фолджер рассказал мне, что вся история мгновенно вспыхнула у него в голове и произвела такое потрясение смешанных чувств изумления, неожиданности и удовольствия, что нельзя описать…»[2].
«Баунти»! Капитан Блай. Флетчер Кристиан. Таити и хлебное дерево. Легендарный мятеж и таинственное исчезновение. Несколько лет назад эти слова были у всех на устах.
…Мэйхью Фолджер родился 9 марта 1774 года в Нантакете, штат Массачусетс. В 1789 году, когда произошел мятеж на «Баунти», Фолджеру уже исполнилось пятнадцать лет, и капитан «Топаза», конечно, прекрасно знал все перипетии прославленной эпопеи. Историю о том, как один английски моряк захватил корабль, отправил капитана в лодке по воле волн, а сам направился к райскому острову Таити, горячо обсуждали везде: в Старом и Новом Свете, в Соединенных Штатах и в Англии, на торговых и военных судах на всех широтах.
Капитан Мэйхью Фолджер; первооткрыватель поселения на острове Питкэрн
Удивительные приключения экипажа «Баунти» не оставили равнодушным никого (том числе, разумеется, и Фолджера). Одни восхищались героическим подвигом капитана Блая, с невероятными лишениями проплывшего вместе со своими людьми три с половиной тысяч морских миль в утлом баркасе. Другие искренне завидовали тем мятежникам, которые, купаясь в плотских удовольствиях, прожили полтора года на сказочном Отахеите. Потом их поймали, доставили в Англию и троих публично казнили. А Блай совершил второе путешествие за хлебным деревом на Таити и благополучно доставил саженцы в Вест-Индию, за что и получил ироничное прозвище «Блай Хлебный Фрукт».
Немыслимые слухи и бурные споры вокруг «Баунти» не утихали лет десять. И всех без исключения волновал последний, главный вопрос.
А куда делся сам корабль во главе с мятежником № 1 — вторым помощником штурмана Флетчером Кристианом?
Ведь, как было известно, девять самых отчаянных бунтовщиков, прихватив с собой своих возлюбленных таитянок, в один прекрасный день подняли паруса «Баунти» и навсегда покинули Отахеите в неизвестном направлении. И с тех пор о них ничего не было слышно.
Их долго и безрезультатно искали по всем Южным Морям. Об их судьбе ходили самые фантастические сплетни и домыслы. Но «Баунти» как будто в воду канула.
Возможно, так оно и было — в прямом смысле этого слова? Скорее всего, мятежный парусник вместе с мятежным экипажем просто-напросто затонул где-нибудь в бурном море.
И все, концы в воду. История завершена. Точка.
И вот сейчас, спустя почти двадцать лет, 33-летний капитан Фолджер, услышав о «Баунти» от трех странных обитателей забытого богом островка, буквально остолбенел. Он мгновенно понял: разгадка той давней тайны где-то рядом. Совсем близко.
Так значит, «Баунти» не утонула?!
Из дальнейших расспросов выясняется, что этот самый таинственный «Алек» — последний из оставшихся в живых мятежников, остальные умерли, и что эти трое парней в каноэ, а также все население острова, — прямые потомки пропавших бунтовщиков.
Это не укладывается в голове. Фолджер, не зная, чего ожидать от «пиратского острова», говорит троим парням, что был бы рад видеть этого самого Алека на борту «Топаза».
Каноэ возвращается на остров, и вскоре появляется снова. Фолджер кричит:
— Где же Алек?
— Алек не хочет подниматься на борт!
И тут же молодые люди передают китобоям ответное приглашение Алека: высадиться на берег и навестить поселение. Фолджер догадался: старый мятежник боится. Тогда капитан объясняет парламентерам, что моряки не собираются причинять никакого вреда островитянам, ведь «Топаз» — не британский военный корабль, а всего лишь американское промысловое судно. Штаты в состоянии войны с Англией, и никто и не думает арестовывать Алека.
На разведку вместе с островитянами добровольно вызывается пойти моряк с «Топаза» по имени Джон Браун. Каноэ опять разворачивается и плывет к берегу.
И снова, спустя 15–20 минут, возвращается ни с чем. Молодые люди говорят, что на сей раз Алека удерживают женщины. Они очень волнуются за его жизнь. И все же еще раз все вместе приглашают гостей на остров. Джон Браун уверяет капитана, что все спокойно.
И Фолджер решается. Ему не терпится узнать обо всем как можно больше. Команда принимает приглашение и высаживается на берег.
То, что люди с «Топаза» увидели на Питкэрне, их потрясло. Они словно попали в царство идиллии.
Гостей очень тепло и радушно встретила целая толпа женщин и детей. Причем старшие женщины были полинезийками, а черты лиц молодежи казались явно смешанными. Моряков провели вверх по склону в маленький и симпатичный поселок с чистыми и уютными домиками. Кругом располагались ухоженные цветущие сады и повсюду бродили козы и куры. Плодородный островок буквально утопал в изобилии.
И вот навстречу Фолджеру вышел невысокий и крепкий пожилой мужчина, седой и весь в татуировках. Заметно волнуясь, он с улыбкой крепко пожал капитану руку и представился: Алек.
Это был сорокалетний Александр Смит, бывший матрос с «Баунти». Последний из оставшихся в живых мятежников…
…Команда «Топаза» провела на острове всего около десяти часов. Фолджер долго беседовал со Смитом, и именно американский капитан-китобоец стал первым человеком из внешнего мира, кто услышал поразительную и противоречивую историю первых лет поселения на Питкэрне.
Так, спустя без малого двадцать лет после легендарного мятежа на «Баунти» приют мятежников был обнаружен. Давняя, скандальная и загадочная история, оказывается, имела продолжение. И какое! С этого невероятного и случайного открытия капитана Фолджера начался новый виток Саги о «Баунти».
И появился новый «герой» — остров Питкэрн.
Пройдет совсем немного времени, и сенсационное известие о судьбе мятежного судна облетит Земной Шар. И все тогда с изумлением обратят внимание на крошечную, до той поры практическую никому не ведомую, точку на карте мира. Легендарному приюту мятежников с «Баунти» и посвящена вторая часть этого повествования.
Глава первая ОСТРОВ
Питкэрн (Pitcairn), вулканический остров (высота до 335 м) в юго-восточной части Тихого океана, в Полинезии. 4,5 км2. Население 55 человек (1995; потомки от смешанных браков английских моряков с потерпевшего крушение в 1790 у берегов Питкэрна судна «Баунти» и полинезийцев). Вместе с необитаемыми островами Оэно, Дюси и Хендерсон входит в состав британских владения — Острова Питкэрн (Pitcairn Islands; площадь 46,5 км2). Административный центр — Адамстаун (единственное поселение на Питкэрне). Тропическое земледелие, ремёсла. Выпуск почтовых марок.
Большая Российская ЭнциклопедияТочка на глобусе
К юго-востоку от огромного тела Евразии как раздробленный след на воде на многие тысячи миль тянутся бесчисленные острова Тихого Океана. Из космоса эта щедрая россыпь напоминает длинный рассеянный шлейф, словно кто-то небрежно бросил в сторону горсть земли. Куски покрупнее упали рядом, образовав Филиппины и Индонезийский архипелаг (такие большие острова как Суматра, Ява, Борнео и Новая Гвинея), кусочки поменьше откатились дальше (став Микро- и Меланезией), а самые крохотные и легкие улетели совсем далеко, почти на противоположную сторону планеты. Пара песчинок (острова Пасхи и Сала-и-Гомес) так оторвались от основной массы, что теперь территориально принадлежат Южной Америке.
А на самом кончике «хвоста» остались четыре микроскопических точки — острова Питкэрн (Оэно, Хендерсон, Дьюси и сам Питкэрн).
Питкэрн расположен в буквальном смысле слова на самом краю земли: на четыре тысячи миль к юго-востоку от острова — ни клочка суши, одна вода, бескрайняя океанская пустыня. Вообще, южная часть Тихого Океана — один из абсолютно безлюдных и далеких от цивилизации регионов нашей планеты. Не случайно именно сюда сбрасываются отработавшие свое космические станции. Здесь на многие тысячи квадратных морских миль «нет ничего интересного».
Это самая отдаленная от Европы область Земли, лежащая ровно на противоположной стороне Земного Шара. Если проткнуть глобус спицей через ядро в точке «Москва», то другой конец выйдет именно здесь, в нескольких сантиметрах от Питкэрна[3]. Мало того, остров является одним из ближайших клочков суши к Океанскому Полюсу Недоступности, так называемой «Точке Немо»[4].
На картах мира в этом месте обычно располагают выходные данные типографии и так называемую «легенду»: «Отпечатано в таком-то году таким-то тиражом; масштаб такой-то» и т. п.
Кстати, на многих картах и глобусах, даже весьма детальных, острова Питкэрн не найти. Он либо скрыт за логотипом картографического издательства, либо попросту по непонятной причине (видимо, из-за своих крошечных размеров и совершенной никчемности) отсутствует. Мало того, в Москве продаются глобусы, очень подробные и качественные (сделанные в Италии на русском языке), где, например, обозначен меньший и необитаемый сосед Питкэрна — остров Оэно, но самого Питкэрна (главного острова всей одноименной колонии, между прочим) почему-то нет и в помине. В этом месте на том глобусе — огромная, размером чуть ли не с Австралию, эмблема фирмы-изготовителя.
Кого интересует эта микроскопическая песчинка — остров Питкэрн?
Кто знает о его существовании?
Между тем, на всем белом свете нет второго острова с подобной историей. С таким удивительным, трагическим и прекрасным прошлым.
И с таким интереснейшим и противоречивым настоящим. И с таким непредсказуемым будущим.
Именно этому острову и было суждено стать последним пристанищем мятежной «Баунти». Здесь, на Питкэрне, бунтовщики обретут свой дом. А Его Величества Корабль «Баунти» — гибель и бессмертие.
* * *
…Но мятежники с «Баунти» были не первыми поселенцами на Питкэрне. Высадившись и обследовав территорию, Флетчер Кристиан и его товарищи обнаружили немало свидетельств того, что раньше остров был обитаем. То тут, то там попадались заброшенные марае и полуразрушенные каменные изваяния. На острове буйно росли хлебное дерево, бананы и батат, а эти растения, как известно, могут распространяться только побегами, то есть — при помощи человека. Позже были найдены человеческие захоронения и остатки традиционных для Полинезии земляных печей, а также многочисленные каменные инструменты различной степени готовности: тесла, скребки, долота, рыболовные крючки и т. п. До сих пор на юго-восточной оконечности острова, у подножия обрыва с характерным для Питкэрна местным названием Даун Роуп (Down Rope, можно перевести как «Обрыв-Веревка») можно увидеть древние полинезийские наскальные рисунки — петроглифы, изображающие странные человеческие фигурки, птиц и некое подобие колеса.
Древнеполинезийские питкэрнские петроглифы обрыва Даун Роуп
Первым более-менее тщательное исследование острова провел капитан Его Величества Судна «Блоссом» Фредерик Уильям Бичи в 1825 году. Вот что он пишет в своей книге «Рассказ о Путешествии в Тихий Океан и Берингов Пролив», изданной шесть лет спустя: «…На этой возвышенности (Hill of Difficulty, Холм Трудности — Авт.) мятежники по прибытию обнаружили четыре изваяния около шести футов высотой, помещенных на платформы; и, в соответствии с описанием Адамса, они мало чем отличались от марае острова Пасхи, только были значительно меньше размером. Одно из этих сохранившихся изваяний представляло собой грубое изображение человеческой фигуры до бедер и было высечено из куска красной лавы.
Нам рассказали, что рядом с этим предполагаемым марае изредка выкапывали человеческие кости и каменные топоры, но мы сумели найти только две кости, по которым мы могли судить о росте аборигенов. Это были берцовая кость и часть черепа необычного размера и толщины. Несколько экземпляров топоров, которые мы видели, были сделаны из плотной базальтовой лавы, мало чем отличающейся от фенолита, очень твердой и поддающейся прекрасной полировке породы. По своей форме они напоминали те, которые используются на Отахеите, а также на всех островах этих морей, что я видел. Кроме этого была найдена большая каменная чаша, подобная используемым на Отахеите, и два каменных фундамента. То, что этот остров мог быть обитаемым, не столь необычно, если вспомнить, что остров Пасхи, который гораздо более отдален от восточного мира, тоже обитаем, хотя ничего не известно о судьбе этих людей.
Судя по этим изваяниям и по большим грудам камней на высоте, куда их стоило затащить с тяжелым трудом, можно заключить, что остров был населен в течение значительного времени. А благодаря найденным костям, всегда похороненным под этими грудами и никогда на поверхности, мы могли предположить, что выжившие покинули остров на своих каноэ в поисках убежища в другом месте…».
Итак, когда-то здесь жили люди. Но почему-то к XVIII веку Питкэрн оказался необитаем. Еще поселенцы с «Баунти» обратили внимание на то, что остров выглядел внезапно брошенным, оставленным впопыхах. Словно какая-то непонятная и загадочная сила заставила первых островитян бросить все и немедленно покинуть остров. Что побудило древних питкэрнцев оставить цветущий и плодородный клочок земли и исчезнуть в неизвестном направлении?
Предыстория
Питкэрн — один из самых «молодых» островов Тихого Океана. Его история берет свое начало в эпоху плейстоцена («ледниковый период»), когда около 700 тысяч лет назад извержение подводного вулкана привело к тому, что из глубин океана поднялась небольшая одинокая скала. Шли годы, века, тысячелетия, остров поднимался все выше над водой, покрывался почвой, обрастал растительностью. Неприступную скалу облюбовали птицы и крабы. А спустя еще несколько столетий на этот не очень гостеприимный берег ступила нога первого человека.
Кто были эти люди, первые поселенцы на Питкэрне? Откуда и когда они пришли?
Вообще, как на бесчисленных забытых богом островах огромного Тихого Океана, отстоящих на тысячи миль от большой суши и цивилизации, задолго до открытия их первыми европейцами оказались люди? Откуда они взялись?
Может быть, эти острова, как считалось еще недавно, — лишь верхушки утонувших гор, останки гигантского древнего материка, ушедшего под воду? И, следовательно, полинезийцы — это выжившие представители таинственной расы тихоокеанской «Атлантиды» («Пацифиды»)?
А может быть, наличие жизни здесь, «посередине нигде», — это неопровержимое свидетельство, как считают некоторые, ее неземного происхождения, и полинезийцы в этом случае не кто иные, как потомки инопланетян?
Ни то, ни другое. На самом деле, первые люди появились тут не из-под воды и не с неба. Они не «поднялись из морских глубин» и не «опустились на землю с летающих тарелок». Они сюда приплыли.
Существует две основных гипотезы заселения Полинезии. Первая, которой придерживается подавляющее большинство ученых, — «азиатская». На русском языке о ней можно подробно прочитать, например, в замечательной книге новозеландского ученого Те Ранги Хироа (Питера Бака) «Мореплаватели солнечного восхода» («Vikings Of The Sunrise»). Автор, многолетний и страстный исследователь Южных Морей, на основе скрупулезного анализа древних полинезийских преданий доказывает, что первые поселенцы появились на островах Океании в первой половине второго тысячелетия нашей эры, примерно в XIV веке[5].
Эти отважные первобытные мореплаватели, предки нынешних полинезийцев, плывя «навстречу восходящему солнцу», пришли с запада — с азиатского континента. Судьба гнала их вперед, с материка на острова Индонезии, затем все дальше и дальше на восток, через Микронезию или Меланезию — в Полинезию. Постепенно, в течение нескольких веков, заселяя остров за островом, осваивая архипелаг за архипелагом, «викинги рассвета» продвигались за горизонт, пока, в конце концов, не добрались и до маленькой скалы, которую сегодня весь мир знает, как остров Питкэрн[6].
Таким образом, согласно этой теории, первые люди приплыли на Питкэрн с запада? Если это так, то, скорее всего, лодки первых поселенцев прибыли сюда с ближайшего обитаемого к Питкэрну острова — с Мангаревы.
Одно из старинных мангареванских названий Питкэрна — Хераги (или, в другой транскрипции, Эираги). В свой книге Те Ранги Хироа упоминает об одном древнем и красивом предании об острове Хераги — о девушке и черепахе.
«…Мать приказала Хине-поутуни просушить на солнце одежду из лубяной материи и проследить, чтобы ее не вымочил дождь. Хина отнеслась невнимательно к поручению, и одежда была испорчена ливнем. За это Хину изгнали из дому, и она пошла к берегу искать переправы на какой — нибудь другой остров. Но лодки нельзя было достать, и Хина стала спрашивать у различных рыб лагуны, в состоянии ли они пересечь море. Все они ответили отрицательно. Когда же Хина спросила глубоководную черепаху, она ответила: „Да! Садись ко мне на спину, и я отвезу тебя, куда хочешь“. Хина взгромоздилась на черепаху, которая доставила ее на Хераги…» (Те Ранги Хироа (П. Бак) «Мореплаватели солнечного восхода», М., 1959).
Но, согласно этому преданию, Хераги к тому времени уже был обитаем. На острове Хину встретил таинственный местный вождь по имени Тинирау. Хина так понравилась ему, что он взял ее в жены. Что за народ жил тогда на Хераги? И откуда он взялся? Легенда об этом умалчивает.
Но есть и другая, гораздо менее лирическая мангареванская легенда — предание о мифическом острове Мата-ки-те-ранги. По сути, эта история — трагическая сага, своего рода проклятье Мата-ки-те-ранги.
Далеко-далеко, там, где встает Солнце, лежит загадочный остров под названием Мата-ки-те-ранги — «Око, смотрящее в небо». До него очень трудно добраться, но еще труднее на него высадиться. Его образ всегда был окутан некой тайной. Однажды мангареванцы изгнали со своей земли вождя по имени Таратахи, и он со своими людьми уплыл на каноэ навстречу рассвету. (По другой, более поздней версии мифа, Таратахи попросту вынужден был бежать с Мангаревы). Предание гласит, что Таратахи достиг и первым заселил Мата-ки-те-ранги. Якобы, это именно он посадил на легендарном острове хлебное дерево с Мангаревы.
Спустя много лет его внуку Те Агиаги, жившему на Мангареве и ставшему местным жрецом, приснилось, что Таратахи убит, а хлебные деревья уничтожены. Отправившись на Мата-ки-те-ранги вместе со своим отцом, сыном Таратахи по имени Ануа-мотуа, и другими родственниками, Те Агиаги обнаружил на острове труп своего деда. Хлебное дерево удалось спасти, Те Агиаги отправился дальше, а на Мата-ки-те-ранги остались жить его братья — Пунига и Маро-кура.
Через некоторое время с Мангаревы по направлению к Мата-ки-те-ранги отправился воинственный мореплаватель Рагахенуа. По легенде этот мифический завоеватель добрался до острова и устроил там жуткую резню. Почти все небольшое население Мата-ки-те-ранги было безжалостно уничтожено. Спастись удалось лишь четверым. Счастливчики вернулись на Мангареву и рассказали об ужасных событиях. С тех пор Мата-ки-те-ранги стал пользоваться у мангареванцев дурной славой.
Возможно, на него даже было наложено табу.
Так вот, большинство ученых считает, что остров, которые древние мангареванцы называли Мата-ки-те-ранги, не что иное, как знаменитый остров Пасхи. Однако многие исследователи, в том числе и Хироа, сходятся во мнении, что описание легендарного Мата-ки-те-ранги гораздо больше подходит острову Питкэрн.
На острове Пасхи никогда не росло хлебное дерево, питкэрнские скалы значительно неприступнее берегов Рапа Нуи, и, пожалуй, главный аргумент — расстояния. От Мангаревы до Питкэрна — 291 морская миля (540 км; примерно, как от Москвы до Нижнего Новгорода), тогда как от Мангаревы до острова Пасхи — почти в 5 раз больше, 1407 морских миль (2605 км; приблизительно, как от Москвы до Тюмени). Как пишет Хироа, «…упоминание о том, что бежавшие с поля битвы воины приплыли на Мангареву, не имея возможности захватить продовольствие для долгого путешествия, заставляет предполагать, что Мата-ки-те-ранги был гораздо ближе к Мангареве, чем остров Пасхи. Единственный вулканический остров, который напоминает описание легенды, это остров Питкэрн…».
Если мифический Мата-ки-те-ранги — это нынешний Питкэрн, то имеют ли какое-нибудь отношение находки мятежников с «Баунти» (полуразрушенные и запущенные марае и многочисленные каменные инструменты) к кровавой бойне на острове, оставшейся в исторической памяти мангареванцев и запечатленной в древнем предании? Если то, что рассказано в легенде — правда, то что произошло дальше? Остался ли кто-нибудь жить на Мата-ки-те-ранги? Что случилось на острове за четыреста лет между визитами каноэ Рагахенуа и «Баунти»? Вопросы, ответы на которые, скорее всего, можно получить только после тщательных и систематических археологических раскопок на Питкэрне.
Вторая, противоположная, гипотеза заселения Полинезии — «американская». Согласно этой теории, первые люди приплыли на райские острова не с запада, а с востока — из Южной Америки. Эту революционную и скандальную версию долгое время отстаивал знаменитый норвежский путешественник и ученый Тур Хейердал. Он считал, что почти за тысячу лет до предполагаемых переселенцев из Азии, примерно в пятом веке нашей эры, первыми до островов восточной Полинезии добрались рослые, «белокурые и бородатые» люди, приплывшие на плотах по течению с южноамериканского континента.
Этот таинственный народ, процветавший на территории нынешнего Перу в доинкскую эпоху, привез с собой уникальную культуру, останки которой можно наблюдать и сегодня. Самые известные памятники этой загадочной неолитической культуры — каменные статуи острова Пасхи, так называемые моаи. Антропоморфные изваяния, чем-то похожие на знаменитых пасхианских истуканов, обнаружены не только на близлежащих островах (в том числе и на Питкэрне), но и в Мексике, Гватемале, Панаме, Колумбии, Эквадоре, Боливии и в самом сердце доинкской цивилизации — в Тиауанако, Перу. Хейердал делает вывод, что все эти статуи одного происхождения, и что их создал загадочный народ, на заре истории покинувший материк и ушедший в океан.
Именно ради своей спорной версии Тур Хейердал с пятеркой единомышленников в 1947 году совершил легендарное стодневное путешествие на инкском бальсовом плоту «Кон-Тики» из Южной Америки до Полинезии — от берегов Перу до архипелага Туамоту. После Второй Мировой войны, когда «бредовую» теорию молодого зоолога Хейердала никто не принимал всерьез, дерзкий исследователь доказал, что такие невероятные плавания — в пять тысяч морских миль — были возможны. Значит ли это, что первыми Восточную Полинезию заселили древние мореплаватели Южной Америки?
Если это так, то первой остановкой в пути смелых прото-индейцев на запад был, бесспорно, Рапа Нуи (о. Пасхи), а второй — наверняка остров Питкэрн.
Хейердал побывал на Питкэрне. В 1955–1956 годах он организовал крупномасштабную археологическую экспедицию на остров Пасхи, и на обратном пути, по дороге на Рапа Ити, посетил уединенный приют потомков мятежников с «Баунти».
Гостей встретили «…исключительно радушно, мы провели несколько дней будто в обетованной земле» — пишет Хейердал в книге «Аку-аку». Прибывшие с ним археологи осмотрели остров, но серьезных раскопок не провести не успевали (экспедиционное судно Хейердала простояло у берегов Питкэрна всего пять суток, с 12 по 17 апреля 1956 года). «Местные жители частенько находят в земле каменные рубила.
А у подножия высокого обрыва на северном берегу можно увидеть наскальные изображения. Вообще же Питкэрн беден археологическим материалом. Очищая свой остров от чужих богов, потомки мятежников, добрые христиане, разломали стены культовых сооружений, разбили и выбросили в море истуканов…» (Т. Хейердал «Аку-аку», М., 1970).
Наличие на Питкэрне каменных статуй, как пишет Хейердал, «смахивающих на великанов острова Пасхи», является, возможно, основным доказательством того, что волна исчезнувшей культуры таинственных предшественников инков докатывалась и до Питкэрна, и первые люди прибыли сюда именно с острова Пасхи.
Кто прав? Хироа или Хейердал? Сторонники «американской» теории или приверженцы «азиатской» гипотезы? Современная наука убеждена, что заселение Океании происходило все-таки с запада на восток, причем несколькими, если можно так выразиться, «приливами» и «отливами». Впрочем, некоторые ученые не исключают, что несколько крайних островов Восточной Полинезии (такие, как Пасхи, Хендерсон и Питкэрн) вполне могли посещать гости и с противоположной стороны — с востока, с Южно-Амерканского континента.
Но откуда бы ни пришли первые поселенцы — с острова Пасхи или с Мангаревы, с запада или с востока, из Азии или из Южной Америки, и кем бы они ни были — древними прото-малайцами, «мореплавателями солнечного восхода» или загадочными пра-индейцами, «белокурыми и бородатыми», они все же в какой-то момент покинули остров. И Питкэрн оставался необитаемым до 15 января 1790 года, когда, высадившись на берег, здесь приняли решение остаться мятежники с «Баунти»…
…Чем был этот далекий и неприступный клочок плодородной земли для древних полинезийцев? Проклятым островом-табу или священным островом-культом? Местом кровавых обрядов, ритуалов жертвоприношений и каннибальских пиров или местом, где первобытные мирные труженики изготавливали свои инструменты? Почему, в конце концов, люди внезапно оставили остров? На эти вопросы пока нет ответа.
Загадка древнего Питкэрна продолжает оставаться одной из самых неразрешимых. Остров безмолвно хранит свои тайны.
Открытие
Во время своего первого пребывания на Таити в 1769 году Джеймс Кук познакомился с одним из местных жрецов по имени Тупаиа. В истории тихоокеанских открытий это имя «…должно быть записано золотыми буквами…», — считал Я. М. Свет. Мало того, этот видный советский ученый, ведущий специалист по истории Австралии и Океании, даже назвал Тупаиа «главным „открытием“ Кука». Дело в том, что со слов этого незаурядного молодого человека, выходца с острова Раиатеа, англичане нарисовали уникальную карту Полинезии.
Карта Тупаиа. Копия
Сегодня копия этого поразительного документа хранится в Британском Музее. На этом поистине бесценном листке бумаги — 74 острова, расположенных вокруг Таити. У каждого острова — свои очертания и свое имя. Во многом благодаря именно этой карте, а также подсказкам самого Тупаиа, которого Кук взял с собой в дальнейшее плавание, и были вскоре совершены беспрецедентные открытия в Центральной Океании.
На этой древней схеме есть острова, как близлежащие к Таити, так и весьма далекие. Например, земля, именуемая Тупаиа как Поуруматехеа (расшифровано как старинное таитянское название Новой Зеландии), или Охеави (Гавайи), или Охитипото (Мангарева). Обозначен на карте и крошечный островок Охититарева (Ohititareva). Некоторые исследователи считают, что это на самом деле Хити-ау-реварева (Hiti-au-revareva), что в переводе означает «граница проходящих туч». Так у древних таитян назвался остров Питкэрн.
Без сомнения, таитяне в XVIII веке, незадолго до появления европейцев, знали о существовании этого неприступного островка, лежащего далеко, «у границы проходящих туч». Знали и, возможно, ходили туда на своих надежных каноэ.
…
Первыми европейцами, оказавшимися в непосредственной близости к тогда еще не открытому острову Питкэрн, стали испанцы, моряки экспедиции Педро Фернандеса де Кироса. В начале 1606 года корабли Кироса «Альмиранта», «Капитана» и «Три волхва» прошли мимо нескольких безлюдных островов на широте Тропика Козерога. Считается, что первым среди этих островов 26 января 1606 года Киросу встретился Хендерсон (лежащий всего в 104 морских милях к северо-востоку от Питкэрна; это один из его ближайших соседей). И совсем не исключено, что через день-два слева по борту испанские моряки могли увидеть на горизонте едва заметную одинокую скалу…
Остров Питкэрн был открыт сто шестьдесят с лишним лет спустя, 2 июля 1767 года. Первым остров на карту (как выяснилось потом, неточно) нанес капитан Филипп Картерет.
Этот опытный и ответственный морской офицер участвовал в кругосветном путешествии коммодора Джона Байрона на корвете «Долфин» (1764–1766). Не успел «Долфин» вернуться в Англию, как его тут же снарядили для новой экспедиции — под командованием Сэмюэла Уоллиса. А Картерет узнал, что его назначили капитаном сопровождающего судна — шлюпа «Суоллоу» («Ласточка»).
Эта «Ласточка» скорее напоминала корову: старое, тяжелое и медлительное судно никак не годилось для кругосветного плавания. «…Картерет тщетно требовал походную кузницу, железо и различное снаряжение; он по опыту знал, что все это будет необходимо. Адмиралтейство ответило, что корабль достаточно хорошо оснащен и вполне приспособлен для выполнения предстоящей задачи…» (Жюль Верн «Великие географические открытия»). Точка.
Забегая вперед, можно сказать, что «Суоллоу» вернулась в Англию лишь каким-то чудом.
…11 апреля 1767 года в Магеллановом проливе «Долфин» потерял «Суоллоу» в густом тумане, и ветхому суденышку, выполняя указания Адмиралтейства, пришлось пробиваться на запад в одиночку. Плавание через Тихий Океан было ужасным. Непрекращающиеся шторма и голод изматывали несчастный экипаж. Кончалась пресная вода. Начиналась цинга. Нужно было как можно быстрее пристать к какому-нибудь берегу: передохнуть и пополнить запасы провизии. Но шли недели, а вокруг был лишь один океан.
Капитан Картерет, чтобы как-то приободрить экипаж, пообещал бутылку брэнди тому, кто первым заметит на горизонте землю.
И вот вечером 2 июля 1767 года справа по борту показалась какая-то неотмеченная ни на каких картах суша. Первым эту маленькую скалу а горизонте увидел пятнадцатилетний гардемарин по имени Роберт Питкэрн.
…Отпрыск старинного шотландского клана, Роберт Питкэрн родился 6 мая 1752 года в местечке Бёрнтайлэнд (Burntisland)[7], в графстве Файф, неподалеку от Эдинбурга. Выходец из хорошей семьи[8], юный Роберт, отправляясь в кругосветное плавание, наверняка мечтал открыть неизвестную новую землю. Или хотя бы остров. Но он, конечно, и представить себе не мог, что одинокая скала, замеченная им в тот ненастный день, навсегда войдет в легенду Южных Морей. А его фамилия — Питкэрн — не просто будет увековечена на карте мира, но станет именем самого удивительного острова в истории.
(Сам первооткрыватель, увы, об этом не узнает: всего через два с половиной года после своего открытия, в 1770 году 17-летний гардемарин Роберт Питкэрн пропал без вести в море — вместе с экипажем и судном Его Величества Корабля «Аврора» по дороге от мыса Доброй Надежды в Индию.)
…Быстро стемнело, и Картерет не решился подойти к острову поближе. То, что измученный экипаж «Суоллоу» увидел с палубы на следующее утро, 3 июля, весьма обнадеживало: живописный островок утопал в зелени, с высокого холма стекал ручей, а в небе кружились птицы. И — никаких видимых признаков человеческого присутствия: ни туземцев на каноэ, ни хижин на берегу, ни дымка над лесом. Прекрасное место, чтобы высадиться, отдохнуть и пополнить запасы пищи и пресной воды.
Но, как ни старалась команда, «Суоллоу» так и не смогла пристать к острову. Яростные пенные буруны прибоя грозили разбить и без того дряхлое судно в щепки о коварные прибрежные скалы. Стояла тропическая зима, и вокруг острова бушевали крайне опасные порывистые шквалы. Картерет сумел лишь промерить глубину у западной оконечности Питкэрна, набросать его карту и, конечно же, определил его координаты.
Капитан был болен, а его инструменты неисправны. Как выяснится много позже, долгота острова оказалась установлена неточно. Картерет нанес его на карту в 188,4 морских миль к западу от его реального местоположения.
И этой ошибке еще предстоит сыграть свою важную роль в истории «Баунти».
Испытав жесточайшее разочарование, и так и не пополнив запасы, экипаж «Суоллоу», в конце концов, оставил такой привлекательный и такой негостеприимный остров. И продолжил свое нелегкое путешествие вокруг света.
Первая европейская карта о. Питкэрн (Ф. Картерет, 1767)
По возвращении «Суоллоу» в Англию малозначительная запись Картерета о крошечной скале была, как полагается, занесена в анналы Адмиралтейства, а на всех морских картах сначала Британии, а потом и всего мира появилась едва заметная точка — остров Питкэрна (Pit-cairn’s Island).
Появилась там, где ее на самом деле быть не могло.
Питкэрн и Кук
Остров Питкэрн и капитан Кук… Что общего между легендарным прибежищем мятежников с «Баунти» и легендарным мореплавателем? На первый взгляд, ничего. Кук не был знаком ни с юным гардемарином Робертом Питкэрном, первым увидевшим неизвестный клочок суши 2 июля 1767 года с борта ведомого капитаном Ф. Картеретом шлюпа «Суоллоу», ни с храбрым отцом Роберта, Джоном Питкэрном. И мятеж на «Баунти» произошел через целых 10 с лишним лет после гибели Кука на Гавайях. Но Питкэрн, этот маленький островок «на задворках» Полинезии, оказался связанным со знаменитым капитаном Куком весьма любопытным образом.
Невероятно, но в разное время Кук ДВАЖДЫ прошел мимо Питкэрна, не заметив его!..
Во время своего первого плавания капитан Джеймс Кук еще не знал об открытиях Картерета («Индевор» вышел из Плимута 26 августа 1768 года, за девять месяцев до возвращения туда «Суоллоу» 20 мая 1769 года). Но, сам того не ведая, Кук на пути от мыса Горн к Таити прошел совсем рядом с Питкэрном и чуть было не открыл остров вторично.
Начиная с 20 марта 1769 года моряки «Индевора» стали замечать признаки того, что где-то неподалеку — земля. Из дневника Кука:
20 марта, понедельник: «…Хороший бриз и приятная погода — видели несколько тропических птиц…» (координаты «Индевора» в тот день: 25°44’S и 129°28’W);
21 марта, вторник: «…На поверхности заметили морские водоросли, растущие на подводных скалах; появилось много тропических птиц…» (координаты 25°21’S — 129°28’W);
22 марта, среда: «…Около корабля летало несколько морских ласточек (чаграв)…» (25°21’S — 129°52’W).
23 марта, четверг: «…Днем появились фрегаты и морские ласточки, утром снова видели последних, а также тропических птиц, которые, как и фрегаты, хороши известны. <…> Считают, что ни они, ни фрегаты не улетают далеко от земли…» (24°43′S — 130°08′W).
Вестники близкой суши, эти очаровательные создания — фаэтоны и фрегаты, буревестники и крачки — паря над парусами «Индевора», словно звали капитана Кука посетить их землю. Но Кук, идя против встречного северо-западного ветра, торопился на Таити.
24-е число отмечено тем, что с борта «Индевора» заметили еще один весьма красноречивый признак того, что где-то рядом — суша. Кук пишет: «…В 3 часа утра один из матросов заметил (а может быть, ему показалось) вблизи корабля бревно. Это навело нас на мысль, что недалеко земля, но на рассвете не обнаружили никаких признаков ее. Неразумно тратить время на поиски того, в чем сам не уверен, хотя я полагал, что „Индевр“ находится близи островов, открытых Киросом в 1606 году. Возможно, так оно и было, если вспомнить о птицах, появлявшихся за последние два-три дня…».
Но никакой земли никто не увидел. В тот день судно пересекло Тропик Козерога.
Неведомый тропический остров, незамеченный в тумане, остался позади слева по борту. Невероятно, но, если координаты Кука не врут, то 22 и 23 марта 1769 года, в Дни Равноденствия, «Индевор» прошел от Питкэрна всего в каких-то 20 морских милях (39 километрах) к северо-востоку!
И, как знать, если бы впередсмотрящий все же увидел неизвестный островок, то Кук наверняка бы предпринял попытку подойти поближе. И даже, возможно, ему повезло бы больше, чем Картерету, и он высадился бы на берег. Посчитав себя первооткрывателем, великий мореплаватель дал бы Питкэрну новое имя и, уточнив координаты, нанес бы его на карту. И только одному богу известно, как это «открытие» через 20 с лишним лет повлияло бы на судьбу мятежников с «Баунти» и на историю острова в целом…
Четыре дня спустя, 26 марта на «Индеворе» произошел странный и труднообъяснимый случай. Кук пишет: «…В 7 часов солдат морской пехоты Гринслейд случайно или преднамеренно упал за борт и утонул. Как стало известно позднее, это не было несчастным случаем. Дежуря у двери помещения сержантов между 12 и 4 часами, он украл часть шкуры тюленя, которую сторожил. Шкуру нашли. Солдаты морской пехоты были возмущены этим преступлением, которое бросало тень и на остальных. Гринслейд был новичком, поэтому, видимо, и решился поступить так опрометчиво. Около 7 часов сержант, желая, чтобы дело это стало известно мне, решил привести его для допроса. В это время Гринслейд пробежал через полубак, заметили, что он поднялся на бак, и больше уже никто его не видел…»
Что это было? Зачем молодому морскому пехотинцу Уильяму Гринслейду нужна была тюленья шкура? В какую форму вылилось «возмущение» солдат? Почему надо было вести пойманного вора на допрос к капитану? Неужели Гринслейд так боялся Кука, что прыгнул за борт? Неужели не прозвучала команда «человек за бортом!»? Почему его не стали искать?
Сплошные загадки. Темная история. Есть ощущение, что Кук не все записал в своем дневнике…
Молодой солдат, обвиненный в пустяковой краже, отчаянно совершает попытку самоубийства — прыгает за борт и бесследно исчезает в штормовом море… Насколько известно, происшествие беспрецедентное. Во всяком случае, если все было так, как описал Кук. Или как ему доложили. Ведь не исключено, что у себя в кубрике солдатня могла по-своему расправиться с воришкой. А Куку преподнесли официальную версию происшедшего. И капитан по каким-то причинам не стал разбираться в исчезновении своего подчиненного.
А вдруг это не было суицидом? Может быть, безумец Гринслейд рассчитывал на спасение? Ведь где-то рядом, в тумане, возможно, была земля? Сегодня ясно, что в тот день «Индевор» находился примерно в ста милях от острова Хендерсон и примерно в двухстах — от Питкэрна. Был ли у Гринслейда шанс добраться вплавь до одного из этих островов? Допустим, зацепившись за то же бревно, которое заметили с корабля два дня назад?
И, если предположить невероятное и представить, что Гринслейду каким-то немыслимым чудом удалось живым достичь берега…
Так или иначе, англичанин Уильям Гринслейд стал первым европейцем, который погиб на территории островов Питкэрн — неважно, в воде или на суше…
…Ровно через 20 лет и 1 месяц, в апреле 1789 года, сравнительно недалеко от этого места еще один молодой английский моряк, обвиненный в краже, будет готов в отчаянии прыгнуть за борт. Имя этого моряка — Флетчер Кристиан…
…
Четыре года спустя, в 1773 году, капитан Кук снова оказался в тех краях.
К тому времени он уже, конечно, знал об открытии Картерета. Во время своей Второй Экспедиции в Южные Моря, на пути от Новой Зеландии к Таити, знаменитый мореплаватель решил все же посетить забытый богом островок. Каково же было его удивление, когда 1 августа, сверив свои координаты с указанными на карте, никакой земли он не обнаружил.
Можно не сомневаться: дотошный Кук обязательно попытался бы найти потерянный остров и исправить ошибку Картерета, но его матросы страдали от цинги и кровавого поноса, а впереди «Резолюшн» и «Адвенчер» ждал совсем другой остров — прекрасный Отахеите. И великий мореплаватель опять решил не тратить время и силы на поиски неизвестно чего.
Вот что записал немецкий ученый Георг Форстер, один из участников той экспедиции: «…1-го августа мы находились под 25°1′ южной широты, то есть в местах, где, по сведениям капитана Картерета, должен быть остров Питкэрн; поэтому мы внимательно обозревали море, но ничего примечательного не видели. Правда, капитан Кук предположил, что, судя по дневнику Картерета, остров мог остаться в 15 английских морских милях к востоку, но, поскольку со здоровьем команды на втором корабле обстояло столь неблагополучно, было решено не тратить времени на поиски этого острова…» (Г. Форстер «Путешествие вокруг света», М., 1986).
Так Кук проплыл мимо Питкэрна во второй раз. Фортуна во второй раз спрятала крошечную скалу от пытливых глаз великого мореплавателя.
На этом интерес к островку окончательно угас на долгие годы. Насколько известно, после Кука никто не пытался найти Питкэрн. Этот далекий и необитаемый клочок суши, лежащий «у черта на куличках», в пустынной и малоизученной области Тихого Океана, никому не был нужен.
О Питкэрне все благополучно забыли.
Последний маршрут «Баунти»
…Когда все тот же непрестанный ветер
Под тропиками целые недели
С одним и тем же вечным постоянством
Им раздувал надежный крепкий парус
И долгий путь в безбрежном океане
Еще длинней казался, — часто он
В безделии томительном и скучном
Глядел подолгу за борт корабля;
Бежали мимо волны голубые,
И с брызгами и пеной гребней белых
Знакомые картины проплывали,
В душе рождалось страстное желанье,
И в глубине морской он ясно видел
Гор очертанья, видел он стада
Овец пасущихся, холмы, деревья
И пастухов в одежде домотканой,
Которую носил и он…
Уильям Уордсворт «Братья» (перевод М. Фроловского)Как, почему мятежный экипаж «Баунти» все-таки оказался именно здесь?
По прямой от Таити до Питкэрна — 1312 морских миль (2430 км). Это три-четыре недели плавания даже на таком медленном судне, какой была «Баунти». Однако корабль мятежников добрался сюда только через 4 месяца после того, как покинул Отахеите 23 сентября 1789 года. Где блуждал отверженный парусник сто четырнадцать дней? Долгие годы последний маршрут «Баунти» оставался загадкой.
Но в 1956 году профессор Генри Мод из Национального Университета Канберры (Австралия), тщательно изучив малоизвестные факты, вычислил извилистый путь «Баунти» к Питкэрну.
Мод детально проанализировал два основных источника информации:
рассказы Теехутеатуаоноа по прозвищу Дженни (так звали одну из полинезиек, отправившихся с мятежниками в последнее плавание; в 1817 году она перебралась с Питкэрна на Таити, и ее история вскоре была опубликована в трех разных изданиях);
и воспоминания Джона Адамса (Александра Смита, последнего мятежника, оставшегося в живых на Питкэрне), записанные первыми капитанами, посетившими остров.
Кроме этого, пытливый профессор, многолетний исследователь Южных Морей, собрал на некоторых островах различные легенды и предания, которые могли напрямую относиться к «Баунти».
В результате Мод сделал несколько важнейших открытий. Он первым прочертил на карте пунктир движения мятежного корабля к своему последнему пристанищу.
Сначала Кристиан направил судно на северо-восток, к островам Маркизского архипелага. Но на полпути по не установленной причине «Баунти» разворачивается и идет в противоположном направлении.
Спустя пару недель примерно в двухстах милях к югу от острова Аитутаки (который, как мы помним, был открыт Блаем всего полгода назад, незадолго до мятежа) морские бродяги замечают на горизонте землю. Перед ними встает гористый плодородный остров, не обозначенный на картах.
«Баунти» держит путь туда и бросает якорь неподалеку от берега. Вскоре к кораблю приближаются два каноэ: дружелюбные местные жители преподносят невиданным пришельцам дары в виде свиней и кокосовых орехов. Самый смелый туземец поднимается на борт, и Кристиан дарит ему свой мундир. Туземец также забирает ящик с апельсинами и передает его в каноэ.
А потом случилось непоправимое. Кто-то из экипажа вдруг стреляет в этого туземца из мушкета, и несчастный замертво падает в воду. Каноэ тут же в панике отчаливает от борта «Баунти». И мятежники, опасаясь неизбежной мести, вынуждены были убраться подобру-поздорову.
Что там произошло? Зачем нужно было стрелять в безоружного островитянина? Кто именно совершил этот дикий поступок? Сейчас установить это невозможно.
Но что это был за остров?
В 1814 году, спустя четверть века после мятежа на «Баунти», капитан Филип Гудинаф (шхуна «Камберлэнд») открыл в этих краях остров под названием Раротонга. Там помимо прочего были обнаружены апельсиновые деревья.
А в 1823 году британский миссионер Джон Уильямс записал на Раротонге местную легенду, согласно которой два поколения назад (то есть примерно лет за тридцать-сорок до этого) остров посещал удивительный «плавучий сад с двумя водопадами». Сразу вспоминается, как гавайцы, в первый раз в жизни увидев корабли Кука с высокими мачтами, приняли их за «плавучие острова с деревьями». А если представить себе, что в этот момент на судне работали помпы, откачивающие воду, то вот и объяснение «водопадов».
Это значит, что приблизительно в конце 80-х годов XVIII века у берегов Раротонги останавливался какой-то европейский корабль. Может быть, это и была «Баунти»?
Если все это так, то честь открытия Раротонги, главного острова архипелага Кука, принадлежит Флетчеру Кристиану и его команде.
Затем мятежники двинулись дальше на запад, продолжая «сканировать» морские просторы в поисках обетованной земли. Следующей остановкой на их пути стал остров Тонгатабу (ныне — главный остров Королевства Тонга).
Это всего в ста милях от того места, где полгода назад произошел мятеж на «Баунти».
По всей видимости, судно простояло там пару дней. Экипаж пополнил свои запасы продовольствия и пресной воды. Не исключено также, что на борт загрузили несколько свиней и саженцы некоторых плодородных растений. В том числе и ненавистного хлебного дерева.
Чем дольше бездомный корабль блуждал по задворкам Полинезии, тем, должно быть, тягостней становилась атмосфера на борту. Все чаще и чаще раздавались призывы вернуться на Таити. Но Кристиан был непреклонен. Приблизительно в конце ноября 1789 года «Баунти» совершает последний бросок на запад.
Достоверно известно, что мятежники посетили крошечный островок Оно-и-Лау, что в архипелаге Фиджи. В 1820 году здесь высаживались русские моряки из экспедиции Ф. Ф. Беллинсгаузена и М. П. Лазарева (шлюпы «Восток» и «Мирный»).
Судя по всему, этот прекрасный, но обитаемый остров стал в начале декабря 1789 года последней остановкой «Баунти». Дальше маршрут мятежников радикально изменился. Они вдруг направились в противоположную сторону.
Выбор Флетчера Кристиана
Белеет парус одинокий
В тумане моря голубом.
Что ищет он в стране далекой?
Что кинул он в краю родном?..
М. Ю. Лермонтов «Парус»Что побудило Флетчера Кристиана резко повернуть корабль на восток и проплыть более трех тысяч морских миль — от Оно-и-Лау к Питкэрну?
Версия первая, маловероятная. Все произошло случайно. Отчаявшись найти последний приют на плодородных, но густонаселенных людоедами и негостеприимными туземцами островах Южной Полинезии, команда махнула на все рукой и решила плыть по воле волн. «Баунти» подхватило течение западных ветров, стабильно дующих в сороковых широтах Южного полушария, и, в конце концов, вынесло корабль к затерянной скале вдали от основных архипелагов Тихого Океана.
Могло такое случиться? Теоретически да. Но поверить в это невозможно.
Как бы не был пестрый экипаж «Баунти» измотан бесконечными скитаниями по океану, и какой бы праздной и беспечной не была атмосфера на борту, трудно представить, чтобы мятежники (и в первую очередь — Кристиан) могли столь безвольно отдаться в руки судьбы и безропотно подчиниться капризам Фортуны. Какой бы поразительно счастливой не была Роза ветров к изгоям, «сжегшим свой Рубикон», все же шанс пристать к Питкэрну у них был ничтожный.
Так их могло отнести куда угодно. Например, к берегам Антарктиды. Версия вторая, «полинезийская». Датский писатель и журналист Арне Фальк-Рённе, автор замечательной книги «Слева по борту — рай» (одной из немногих книг о мятеже на «Баунти», изданных в Советском Союзе), считает, что путь к Питкэрну Кристиану подсказали полинезийцы. Вдохновленный гипотезами Те Ранги Хироа, Фальк-Рённе убежден в том, что таитяне и тубуайцы, оказавшиеся на «Баунти», прекрасно знали о Мата-ки-те-Ранги (или Хити-ау-реварева), далеком и мифическом острове на востоке. Якобы именно они, молодые полинезийские женщины и мужчины, рассказали Кристиану об этой необитаемой и плодородной скале-табу и посоветовали ему плыть именно туда.
Возможно? Да. Вероятно? Вряд ли.
При всем уважении к географическим и навигационным познаниям полинезийцев, все же трудно представить себе, что на «Баунти» оказался некто, подобный раиатеанину Тупаиа, спутнику Кука (тому самому Тупаиа, который еще в 1769 году подробно описал англичанам расположение ближайших к Таити островов). Или кто-то из британских моряков знал о схеме Тупаиа? Или (что совсем уже относится к области фантастики) все полинезийцы, от мала до велика, прекрасно знали местную карту Тихого Океана? Наверное, все же нет, ни то, ни другое.
Из всего экипажа «Баунти» карту Тупаиа теоретически мог видеть лишь один человек — лоялист канонир Уильям Пековер: за 20 лет до мятежа, в 1769 году он был простым матросом у Кука на «Индеворе» и, возможно, знал о ней. Но в конце 1789-го Пековера с мятежниками, разумеется, не было — он вместе с другими лоялистами в это время добирался из Батавии домой в Англию.
А одними древними преданиями, наугад проложить точный маршрут нельзя. Надо знать, куда держать путь. Нужен хотя бы опыт таких плаваний, которого у спутников Кристиана быть не могло: они были слишком молоды. Тем более, что информация о дальних островах всегда была на Таити уделом людей посвященных — жрецов и вождей.
На мятежном «Баунти», впрочем, были, по преданию, люди из привилегированных каст: например, сын раиатеанского жреца — Тараро, или дочь таитянского вождя — возлюбленная Кристиана Мауатуа («Изабелла»). Но все-таки поверить в то, что кто-то из них провел английский корабль к далекому острову, — невозможно.
Лучше уж домой, на Таити, чем куда-то в неизвестность.
Версия третья, «британская». Как и при выборе Тубуаи, Флетчер Кристиан узнал об острове Питкэрн не от полинезийцев, а из книг. Среди прочих в судовой библиотечке «Баунти» находился и знаменитый труд Джона Хоуксуорта «Отчет о Путешествиях, Предпринятых по Приказу Его Нынешнего Величества для Совершения Открытий в Южном Полушарии и Успешно Представленных Коммодором Байроном, Капитаном Уоллисом, Капитаном Картеретом и Капитаном Куком на „Долфине“, „Суоллоу“ и „Индеворе“: Составлено из Дневников, которые вели Несколько Командиров, и из Бумаг Джозефа Бэнкса, Эсквайра». Этот солидный трехтомник в дорогом кожаном переплете был издан еще в 1773 году, и в ту пору являлся главным источником «научно-популярной» информации о Южных Морях. Автор сделал увлекательную и весьма познавательную компиляцию из черновиков, набросков и отрывков из судовых журналов четырех кругосветных путешествий прославленных капитанов. Именно из этого бестселлера, кстати, широкая публика впервые узнала о райских тропических островах Тихого Океана, и, в частности, об Отахеите.
И еще. Кроме книги Хоуксуорта, почетное место в библиотеке Блая, конечно, занимали труды его учителя и кумира — капитана Кука. В том числе и его Отчет о Второй Экспедиции (1772–1775), опубликованный в 1784 году.
Можно не сомневаться: Кристиан, подолгу оставаясь один в каюте Блая, тщательно изучил оба этих фолианта. А также все остальные материалы библиотечки «Баунти», касающиеся островов Южных Морей. И, разумеется, он часами с циркулем в руках просиживал и над морскими картами, пытаясь угадать, какая из многочисленных отмеченных там точек — его искомый остров.
А теперь попробуем поставить себя на место предводителя мятежников, понять его логику и представить себе, как было дело.
Итак, для последнего пристанища надо найти остров, который, желательно, был бы:
— пригодным для жизни (то есть, как минимум, с плодородной почвой, съедобной растительностью и пресной водой);
— необитаемым (после неудачи на Тубуаи от туземцев лучше было держаться подальше);
— и недоступным (либо лежащим вдали от возможных морских путей, либо, в идеале, вообще никому не известным, еще не открытым европейскими мореплавателями и потому не обозначенным ни на одной карте).
Долгие попытки мятежного экипажа «Баунти» обнаружить что-то подходящее недалеко от любимого всеми Таити потерпели фиаско. Значит, надо искать в совершенно другом месте — гораздо дальше, где-нибудь в неизученном и пустынном районе, куда корабли поисковой экспедиции Адмиралтейства и не подумали бы соваться.
Таких белых пятен на карте Кристиана осталось всего два: к югу от основных архипелагов Южных Морей и — далеко к востоку, по направлению к острову Пасхи.
Идти на юг — бессмысленно и опасно: на подступах к сороковым широтам дуют холодные ветры, и климат там суровый; замерзнуть или умереть с голоду очень не хочется.
Тогда — на восток, против ветра, вдоль Тропика Козерога? Туда, где до самого южноамериканского континента, кажется, нет ничего? Ничего, если не считать двух крошечных точек на карте: известного всем острова Пасхи — далекого, но, увы, бесплодного и густонаселенного, и еще какого-то Питкэрна.
Что за Питкэрн такой?
Откуда он тут взялся, и что о нем известно?
И вот Кристиан находит у Хоуксуорта цитату из судового журнала капитана Картерета:
«…Мы продолжали следовать нашим курсом вплоть до вечера четверга 2 июля, когда к северу от нас мы увидели землю. При приближении на следующий день оказалось, что это большая скала, поднимавшаяся из моря; она была не более пяти миль в окружности, и казалась необитаемой. Она была, однако, покрыта деревьями, и мы увидели маленький ручей свежей воды, спадавший с одного склона. Я мог бы высадиться, но прибой, который в это время года бушевал с большой силой, делал высадку невозможной. Я определил глубину на западной стороне, меньше чем в миле от берега, в двадцать пять морских саженей, дно коралловое и песчаное, и, вероятно, в хорошую летнюю погоду высадка здесь может быть не только осуществимой, но и легкой. Мы видели большое количество морских птиц, парящих над островом меньше чем в миле от берега, и в море здесь, кажется, есть рыба. Остров лежит на 25°02′ южной широты и 133°30′ западной долготы, и примерно в тысяче лиг к западу от американского континента. Остров так высок, что мы увидели его на расстоянии более чем пятнадцати лиг, и, поскольку открыл его молодой джентльмен, сын майора морской пехоты Питкэрна, мы назвали его Остров Питкэрна…».
Не более пяти миль в окружности. Деревья. Ручей свежей воды. Много птиц и рыбы. Высокая неприступная скала, но высадиться можно. Плюс, похоже, необитаемая. И главное — далеко-далеко, посреди огромного океана, на краю земли. Идеально место, чтобы затеряться, спрятаться, исчезнуть… Не об этом ли мятежники мечтали так долго?
Но, наверное, окончательное решение созрело у Кристиана, когда он прочитал у Кука:
«…Мы шли на северо-восток и в полдень были на 25°01′ ю. ш. и 134°06′ з. д. Именно здесь должен быть расположен открытый в 1767 г. капитаном Картеретом остров Питкэрн. Хотя, если судить по данным Картерета, этот остров оставался от нас лишь на расстоянии 15 лиг к востоку, никаких признаков земли мы не заметили. Вероятно, его долготные определения неточны и не сверены с астрономическими наблюдениями. К сожалению, состояние здоровья экипажа „Адвенчер“ лишило меня возможности определить положение острова Питкэрн…».
Координаты острова неверны! Сам великий Кук не нашел его! Значит, все карты Адмиралтейства врут, и остров находится вовсе не там, где отмечен. И, если только его, не дай бог, не поглотила морская пучина, или он, упаси господи, не исчез с лица Земли по какой-либо другой причине, — это именно то, что нужно.
Во всяком случае, это шанс. И, может быть, последний шанс. Главное — найти этот затерянный и забытый остров. И открыть его заново.
Неизвестно, советовался ли Кристиан с кем-нибудь из экипажа. Возможно, ему пришлось, из последних сил собрав волю в кулак, убедить уставшую и отчаявшуюся команду побороться еще немного. Так или иначе, решение было принято. Выбор сделан.
«Баунти» развернулась и взяла курс на восток, на поиски острова Питкэрн…
Прибытие
«…В январе 1790 года, стоя на палубе „Баунти“, Крисчен увидел в океане землю. Быть может, он и его спутники наконец-то нашли дом, который так долго искали? К нему подошел гардемарин Эдвард Янг (так гласит предание) и воскликнул:
— Слева по борту — рай, сэр!
Предводитель мятежников повернулся и со слезами на глазах тихо произнес:
— Запомните мои слова, Янг: окажется ли земля, лежащая слева по борту, раем или адом, будет зависеть только от нас…»
А. Фальк-Рённе «Слева по борту — рай»Вечером 15 января 1790 года с борта «Баунти» заметили крошечный островок на горизонте. Это был долгожданный Питкэрн.
Можно себе вообразить, какими глазами смотрели люди на скалу, возвышавшуюся на горизонте…
В Южном полушарии — самая середина лета, но в тропиках непогода. На море сильные волны, и Кристиан не решается подойти близко. «Баунти» ложится в дрейф и на следующее утро медленно обходит вокруг острова… Питкэрн выглядит абсолютно неприступным: кажется, что тут нет ни удобной для высадки бухты, ни даже подходящей якорной стоянки. По всему периметру острова — почти отвесные скалы и мощный шквалистый прибой.
Двое суток проходят в томительном ожидании хорошей погоды. Все это время люди пристально всматриваются в заросли на высоком берегу. Никаких видимых признаков человеческого присутствия, но коварные дикари могут затаиться и ждать, когда кто-нибудь не сойдет на берег.
Наконец, 18-го утром шквал слегка утих, и «Баунти» бросает якорь у северо-западной оконечности острова (сегодня это место именуется Тедсайд; другое название — Место Высадки). На разведку в шлюпке отправляются семь человек: Кристиан, Уильямс, Маккой, Браун и три полинезийца. Янг остается на борту за старшего. Проскочив через коварный прибой, лодка благополучно пристает к скалистому берегу.
К сожалению, история не сохранила для нас, кто первым из экипажа «Баунти» (и первым из европейцев) ступил на землю Питкэрна. Хочется думать, что это был сам Флетчер Кристиан. Люди осторожно, с заряженными мушкетами в руках, выходят на суровый каменистый берег.
Питкэрн. Тедсайд. Место первой высадки мятежников с «Баунти».
Но остров безмолвен, и только кричат потревоженные птицы.
Отряд поднимается вверх по склону, и Кристиан разбивает людей на две группы: одна идет вдоль побережья направо, другая — налево. Договорились встретиться на следующий день на противоположной, восточной оконечности острова.
Вскоре быстро темнеет, и обе группы, на всякий случай выставив часовых, располагаются на ночлег.
Какой она была, самая первая ночь на Питкэрне?..
На следующее утро обе команды, замкнув обход вокруг острова, встречаются. Разведчики радостно обмениваются впечатлениями.
Здесь почти как на Таити! Хлебные деревья, бананы, ямс и батат — в изобилии, всюду густые цветущие заросли, и садовник Браун определил, что почва жирная и плодородная. В прибрежных скалах полно птичьих гнезд, а значит, недостатка в яйцах не будет. Ручья нет, но в глубине острова тот же Браун обнаружил бьющий родник с превосходной свежей водой (с тех пор это место носит его имя — Brown’s Water, Вода Брауна).
Жить можно.
Правда, стало ясно, что когда-то остров уже был населен. Кроме хлебного дерева, батата и ямса (которые, как известно, не могут распространяться без помощи человека), на Питкэрне имелись и другие свидетельства раннего пребывания людей. В нескольких местах разведчики с «Баунти» обнаружили заброшенные марае (полинезийские алтари) и полуразрушенные тики (каменные изваяния). Но их запущенное состояние говорило о том, что предыдущие обитатели давным-давно покинули остров.
И еще. Питкэрн был идеальной крепостью. Высокие отвесные скалы и крутые утесы делали остров совершенно неприступным со стороны моря. Строить замок, как на Тубуаи, не нужно.
Отряд поспешил назад, к «Баунти», — чтобы сообщить главное: остров необитаем и пригоден для жизни!
Долгие скитания закончились. Бесприютные странники наконец-то обрели дом.
В тот же день «Баунти» поднимает паруса, обходит остров и бросает якорь у небольшой бухты на северо-восточной оконечности. Во время разведки, глядя с обрыва, Кристиан увидел, что это место самое удобное для высадки. Но со стороны моря все выглядело немного иначе.
Да, в бухточке прибой бушевал не так сильно, но от самой кромки воды почти отвесно вверх уходил крутой подъем метров в сто высотой. Полинезийцы карабкаются по нему, цепляясь за выступы и торчащие корни, и сообщают, что наверх ведет дорожка, правда, совсем заросшая буйной растительностью.
Кристиан подводит корабль максимально близко к берегу между двух скал, и как только киль «Баунти» касается песчаного дна, бросают якорь. Для большей устойчивости от носа тянут линь и привязывают к дереву на берегу. Теперь судно плотно сидит «на мели».
Начинаются работы по разгрузке. «Баунти» разбирают по частям. Первым делом снимают деревянные крышки люков и скрепленные доски палубного настила — на этих устойчивых и вместительных «плотах» тянут на веревках к берегу все, что только можно.
Сначала — живность, домашний скот и птицу: свиней, коз, кошек, собак, кур. Потом — женщин; маленькую Салли перевозят на берег в бочке. Затем все остальное: паруса и мачты, рангоут и такелаж, бревна и брусья, даже кормовые окна большой каюты, сундуки с одеждой и ящики с провизией, оружие и посуду, железные, бронзовые и медные детали, зерна растений и ростки деревьев, фрукты и овощи… Словом, все, что может пригодиться на острове.
Дальше весь этот громоздкий и тяжелый груз поднимают вверх по склону. Стоит тропическая жара, и люди выбиваются из сил. Позднее этот крутой подъем от Бухты Баунти на плоскогорье назовут Hill of Difficulty (Хилл оф Диффикалти) — Холм Трудности.
Там, на вершине, уже в первые дни мужчины соорудили временные пристанища — палатки из парусов и досок. В этих «жилищах» люди с «Баунти» ночевали, отдыхая от тяжелой разгрузки корабля.
…За три дня от «Баунти» остался лишь остов. Бывшее Его Величества Вооруженное Судно торчало из воды, словно обглоданный скелет огромного морского зверя.
Вечером 23 января 1790 года «Баунти» подожгли. По преданию, это сделал Мэттью Куинтал. Он, скорее всего, был пьян, и подпалил корабль, без всякого сомнения, абсолютно сознательно.
Ему не терпелось поскорее начать новую жизнь. Без начальников и подчиненных, где он был бы сам себе хозяин. Это был вызов, который Куинтал бросал Кристиану.
Предводитель мятежников, конечно, тоже не собирался оставлять корабль. Во-первых, как улику (причем весьма заметную: останки «Баунти» могли увидеть в подзорную трубу с любого проходящего корабля). Во-вторых, — и это самое важное — как надежду. Как шанс — когда-нибудь покинуть остров и вернуться назад, в прошлую жизнь. Но есть все основания предполагать, что Куинтал поджег «Баунти» самовольно и раньше времени, когда работы еще не были закончены, и не все перевезено на берег.
Иссушенное солнцем дерево вспыхнуло, как порох, и Куинтал спасся, лишь прыгнув в воду. Люди, стоя на берегу, молча смотрели, как пылает «Баунти». Многие плакали. На их глазах сгорал их дом: английские моряки провели на нем более двух лет.
Так, в огне, закончил свои дни бывший английский угольщик «Бетиа» — самый знаменитый парусник всех времен и народов, Его Величества Вооруженное Судно «Баунти».
Эта завораживающая, трагическая и вместе с тем прекрасная картина — пылающий в ночи парусник у экзотического пальмового островка — навсегда станет символом мятежа на «Баунти». И вообще — символом любого мятежа, любой отчаянной попытки бросить вызов всему остальному миру и обрести рай вдали от цивилизации, законов, родины. Бросить все и скрыться на необитаемом острове… Этот мощный, романтический и печальный образ по-прежнему пьянит кровь и волнует умы.
Мятежники сжигают «Баунти» у берегов острова Питкэрн
С тех пор 23 января — главный, «национальный», праздник на Питкэрне. Каждый год потомки мятежников собираются в Бухте Баунти и торжественно сжигают игрушечную копию легендарного корабля.
Поселенцы
…Земли новые — tabula rasa.
Расселю там новую расу,
Третий мир без деньги и петли.
Ни республики, ни короны,
Где земли золотое лоно.
Как по золоту пишут иконы,
Будут лики людей светлы…
А. Вознесенский «Авось»Кто они были, эти 28 человек, высадившихся на остров Питкэрн? Пора взглянуть на каждого из них пристальнее.
Мятежники (9 человек)
Флетчер Кристиан, 25 лет. Молодой талантливый моряк, выходец из благородной, но небогатой семьи. Высокий и смуглый, романтический и отчаянный, благородный и нервный. Про таких говорят: тонкая натура. Из-за минутного порыва оскорбленной чести совершил тягчайшее преступление и обрек себя на вечное изгнание. И, как потом выяснится, — на бессмертие.
Эдвард Янг, 24 года. Полукровка с островов Вест-Индии: отец его был англичанином, мать — креолкой. Часто из-за смуглой кожи и «карибского» разреза глаз его называли «метисом» или «мулатом». Среднего роста, неважное здоровье. Ему недоставало нескольких передних зубов, однако это был весьма обаятельный человек, которого обожали таитяне и особенно таитянки. Причина, из-за которой он участвовал в бунте и пошел с Кристианом до конца, неизвестна. Умный и хитрый, он всегда оставался в тени.
Александр Смит (Джон Адамс), 22 года. Сирота и беспризорник из лондонского Ист-Энда, невысокий и коренастый матрос с подозрительным прошлым. Неграмотный. Все тело в татуировках, лицо покрыто оспинами. Любитель и любимец женщин. Самый молодой из всех девяти моряков с «Баунти».
Мэттью Куинтал, 23 года. Родом из Корнуолла (земляк Блая). Крепкий и сильный коротышка, жестокий и злобный. Русые волосы, весь в татуировках. Один из главных мятежников. Бесспорно, самый брутальный и опасный тип на острове. Настоящий головорез, которого многие на судне и затем на Питкэрне откровенно побаивались.
Уильям Маккой, 25 лет. Уроженец Шотландии. Невысокого роста, светловолосый и светлокожий; драчун и пьяница. Был одной из самых отчаянных личностей на «Баунти», и внешность имел соответствующую: весь в наколках — с ног до головы — и со шрамами: на подбородке и на животе от ножевого ранения. Судя по всему, он и его приятель Куинтал были не в ладах с законом, что, видимо, и побудило их в самый последний момент записаться на «Баунти».
Джон Уильямс, 28 лет. Выходец с острова Гернси, что в проливе Ла Манш; свободно говорил по-французски. Смуглый брюнет, маленький, но хорошо сложен. Будучи на «Баунти» помощником оружейника Коулмана, неплохо владел ремеслом кузнеца и столяра, и потому стал незаменимым специалистом на острове. Имел нелюдимый и замкнутый характер.
Джон Миллз, 40 лет. Высокий и худой шотландец, шатен. Самый старший из всех поселенцев. Одна из самых противоречивых и непонятных личностей среди мятежников, высадившихся на Питкэрне. С одной стороны, на флоте у него была устойчивая репутация грубияна и хама, с другой — его поведение на борту «Баунти» было на редкость скромным: его всего лишь один раз лишили порции грога за отказ плясать на палубе. Он был одним из тех, кто арестовывал капитана Блая — и потом искренне горевал о том, что «Баунти» была сожжена. Его дочь рассказывала, что Миллз до конца своих дней тосковал по родине и всегда мечтал вернуться. Что побудило его отправиться с молодыми мятежниками в последнее плавание — остается загадкой…
Айзек Мартин, 32 года. Длинный и костлявый американец, почти двухметрового роста. Имел землистый цвет лица. Матросом плавал на разных судах, пока во время войны за независимость Соединенных Штатов не попал в плен к англичанам. Несколько лет провел в тюрьме и был освобожден только после присяги на верность Британии. Его можно назвать неуверенным в себе и слабохарактерным человеком: во время мятежа он совсем запутался и заметался, сначала примкнул к бунтовщикам, потом вдруг передумал и даже прыгнул в баркас, но из-за угроз со стороны Чёрчилла и Куинтала вернулся на борт.
Уильям Браун, 27 лет. Болезненный и тощий садовник отвечал на «Баунти» за хранение и перевозку саженцев хлебного дерева. Его лицо было обезображено золотушным шрамом, но то, что отталкивало девушек в Англии, стало весьма привлекательной чертой среди таитянок, ведь шрам — признак настоящего мужчины. На Отахеите Браун впервые в жизни почувствовал всю прелесть женских ласк и, может быть, именно из-за этого последовал за Кристианом на далекий остров.
Полинезийки (13 человек)
Мауатуа (другое имя — Маимити), спутница Флетчера Кристиана. Таитянка. По-таитянски Maua Tua — горный дух. Кристиан называл ее Изабеллой (возможно, в честь своей первой возлюбленной Изабеллы Кёрвен), остальные мятежники — Мэйнмаст, «Грот-мачта» (из-за ее роста). Высокая и стройная красавица была, по преданию, дочерью одного из таитянских вождей. Она помнила первый визит Кука, а это значит, что в 1769 году ей было минимум года три. Следовательно, в начале 1790 года, во время высадки на Питкэрн ей, скорее всего, не исполнилось и двадцати пяти. Во всяком случае, можно сказать, что Мауатуа была тогда в самом расцвете своих женских чар. После смерти Флетчера Кристиана вдова с тремя детьми станет супругой Неда Янга и родит еще троих. Прожив более полувека на острове, Мауатуа скончается в 1841 году в окружении своих оставшихся в живых троих детей, 16 внуков и 33 правнуков.
Тераура (по-таитянски — «Священный танец», также известна как Таоупити и Сюзанна), спутница Неда Янга. Таитянка. Неизвестно, была ли она его вахиной во время пятимесячной стоянки на Таити, или они сошлись позже, уже на борту «Баунти». Известно, что она была самой юной из всех женщин, высадившихся на Питкэрн вместе с мятежниками; в 1790 ей было лет пятнадцать, не больше. Тераура (Сюзанна) родит семерых детей (одного — от Мэттью Куинтала и шестерых — от Четверга Октября Кристиана, первого сына Флетчера и Мауатуа). Она станет последней из всего первого поколения питкэрнцев, кто покинет этот мир. Это случится спустя 60 лет после высадки, в 1850 году.
Пуараи (Обуареи), спутница Александра Смита (Джона Адамса). Таитянка. На родном языке ее имя означало «Цветочное ожерелье». Есть версия, что до Смита Пуараи жила с Айзеком Мартином, но во время плавания «Баунти» в поисках последнего острова Мартин по неизвестным причинам «поменялся» женщинами со Смитом. И на Питкэрн Пуараи высадилась, будучи подругой Смита. Детей у нее не будет. Приблизительно через год, в начале 1791-го, Пуараи, собирая птичьи яйца, сорвется со скалы и разобьется насмерть.
Теваруа (Сара), спутница Мэттью Куинтала. Таитянка. В переводе с таитянского ее имя означало «Душа». Родит пятерых детей, но выживут не все. Теваруа (Саре) предстоит стать, пожалуй, одной из самых несчастных и угнетаемых мужем женщин на острове. Однажды, в приступе бешенства, Куинтал откусит ей ухо. И через некоторое время Теваруа покончит жизнь самоубийством, бросившись с обрыва на камни.
Теио (Мэри), спутница Уильяма Маккоя. Таитянка. Скорее всего, отправилась в последнее плавание «Баунти» добровольно, потому что с ней на корабле оказалась ее грудная дочь Салли. Когда именно она стала женщиной Маккоя — на Тубуаи или позже, на борту судна, — неизвестно. Оставит после себя троих детей: двоих от Маккоя и одного — от Алека Смита (Джона Адамса), чьей преданной женой она будет много лет. В 1825 году их обвенчает капитан Бичи. 14 марта 1829 года, всего через девять дней после смерти Адамса, ее любимого мужа и патриарха Питкэрна, ослепшая Теио (Мэри) умрет от горя.
Вахинеатуа (Пруденс), спутница Джона Миллза. Таитянка. Все моряки с «Баунти» называли ее Пруденс (Prudence), что в переводе с английского означает Благоразумие. Станет матерью пятерых детей (двое от Миллза и трое от Адамса).
Фаахоту (Фасто), спутница Джона Уильямса. Таитянка. Об этой женщине практически ничего неизвестно. По-таитянски ее имя означает «Плодородная», но ей, увы, не будет суждено родить на Питкэрне. Мало того, она станет первой из поселенцев, кто погибнет на острове. Это случится уже в конце 1790 года. Ее смерть от неизвестной болезни спровоцирует последующие распри и междоусобицы на острове.
Теехутеатуаоноа (Дженни), спутница Айзека Мартина. Таитянка. Во время стоянки «Баунти» была подругой Александра Смита (Джона Адамса), затем последовала с ним на Тубуаи. Известно, что Смит даже сделал ей татуировку «AS 1789» (AS означает, конечно, Александр Смит). Но на Питкэрн Дженни прибыла подругой уже другого мятежника — Айзека Мартина. Детей у нее не будет. Мало того, после кровавых событий 1793 года Дженни начнет открыто противостоять мужчинам и даже возглавит «бабий бунт» на острове. В 1817 году она навсегда покинет Питкэрн и вернется на Таити на борту корабля «Султан». Благодаря ее бесценным свидетельствам, записанным из первых уст (в том числе и русским мореплавателем Отто фон Коцебу), мы сегодня многое знаем о ранней истории Питкэрна.
Театуахитеа (Сара), спутница Уильяма Брауна. Таитянка. Судя по всему, была тихой и скромной девушкой, под стать своему белому избраннику. Не оставив после себя потомства, она уйдет из жизни в начале XIX века.
Марева, женщина полинезийцев Манарии, Теимуа и Ниау. Таитянка. Существует версия, что ее хитростью удержали на «Баунти» помимо ее воли. Детей у нее не будет. Марева скончается после 1808 года.
Тинафанаеа, женщина Титахити и Оха. Родом с острова Тубуаи. В компании двух своих земляков отправилась на «Баунти» вместе с мятежниками. Какое-то время будет одной из жен Адамса. Не родив ни одного ребенка, Тинафанаеа умрет до 1814 года.
Тоофаити (Нэнси), женщина Тараро. Родом с острова Хуахине. По-таитянски ее имя означает «Камешек». Этой непредсказуемой женщине предстоит сыграть свою весомую роль в истории Питкэрна. Она убьет своего мужа Тараро, а затем, став одной из жен Янга, родит тому четверых детей. Умрет на Таити в 1831 году, во время короткого, но трагического переселения островитян с Питкэрна.
Салли, дочь Теио. Настоящее, таитянское имя не сохранилось. Она родилась на Таити во время стоянки «Баунти». Кто ее отец — неизвестно; бесспорно лишь, что он был таитянин, и что его не было на «Баунти» с мятежниками. Самая юная из всех, высадившихся на Питкэрн: в 1790 году ей было не больше девяти месяцев от роду. По преданию острова, ее переправили на берег в бочке. Через двадцать лет Салли станет женой Чарльза Кристиана, второго сына Флетчера и Мауатуа, и родит ему восьмерых детей. Скончается в 1826 году, 37 лет от роду.
Полинезийцы (6 человек)
Манарии (Меналее), таитянин. По некоторым данным, принадлежал к касте вождей. Обладал крепким телосложением и недюжинной силой. Проявит себя хитрым и коварным. Примерно в 1791 году Манарии и его друг-земляк Теимуа по приказу европейцев прикончат тубуайца Оху. А через два с половиной года, в сентябре 1793-го, Манарии станет одним из зачинщиков бунта полинезийцев. Он лично расправится с несколькими мятежниками, но сам будет убит Маккоем и Куинталом.
Теимуа (Тимоа), таитянин. Об этом молодом человеке практически ничего не известно. Во время первого противостояния британцев и полинезийцев вместе с Манарии убьет Оху, во время второго — сам погибнет от пуль Манарии.
Ниау (Нехау), таитянин. Судя по всему, был самым молодым из мужчин, высадившихся на Питкэрн (его называли «мальчиком»). Во время кровавых событий 1793 года будет застрелен Недом Янгом.
Оха (Оху), тубуаец. По некоторым данным, племянник второго питкэрнца с острова Тубуаи — Титахити. Погибнет в 1791 году от рук Манарии и Теимуа.
Титахити (Таароамива), тубуаец. Младший брат одного из вождей острова Тубуаи. Возможно, дядя Охи. В 1793 году он своими руками убьет как минимум двух мятежников, а его самого зарубит топором Тераруа (Сюзанна).
Тараро (Талалоо), раиатеанин. По преданию, был представителем одного из привилегированных родов священного острова Раиатеа. Его убийство, совершенное его спутницей Нэнси в 1791 году, станет первой насильственной смертью на острове.
Итак…
Два гардемарина (теперь уже — бывших), оба — юноши из благородных, но бедных семейств Острова Мэн, что в Ирландском море; некрасивый и скромный ботаник из Королевских Садов Кью; угрюмый слесарь-оружейник, говорящий по-французски; долговязый американец, бывший военнопленный моряк; и четверо полуграмотных матросов, грубых и сильных парней в шрамах и наколках. Вот что собой представляли 9 мятежников с «Баунти», высадившихся на Питкэрне. Средний возраст — 27,3 года (для сравнения, средний возраст тех шестнадцати моряков, что остались на Таити — 26,7 лет).
Сколько лет было каждому из мужчин-полинезийцев установить трудно, но, скорее всего, это была шестерка молодых и крепких ребят. Столь же молоды — если не сказать «юны» — были в среднем и полинезийские женщины.
28 человек: 15 — мужского пола и 13 женского (в том числе грудная девочка). 9 «белых» английских моряков и 19 полинезийцев, среди них шестеро мужчин (как минимум четверо — дети вождей).
Европа и Полинезия… Две абсолютно непохожие нации, две культуры сошлись на маленьком островке в океане. Используя космическую аналогию, можно сказать, что на крошечном астероиде на «задворках Вселенной» поселились представители двух совершенно разных планет, двух противоположных миров. Эти двум видам суждено будет высечь искру новой жизни. Эти люди должны создать здесь новую расу.
Правда, женщин меньше, чем мужчин, и налицо очевидное неравенство: у каждого из девяти европейцев есть по подруге, тогда как на шестерых полинезийцев приходится всего три полинезийки. Но тогда, в первые дни на острове, нехватка женщин еще не ощущается так остро, люди с «Баунти» продолжают жить единой общиной, как на борту.
Только теперь они — не бездомные морские бродяги. Они — поселенцы-островитяне.
Первые дни
Чудо-остров! Чудо-остров!
Жить на нем легко и просто.
Чунга-чанга!
Наше счастье постоянно —
жуй кокосы, ешь бананы.
Чунга-чанга!
Ю. Энтин Песня из мультфильма «Катерок»Переправив все, что было можно, на остров и, спалив корабль, люди начинают постепенно обустраивать свою жизнь. Пока вся территория острова тщательно исследуется, поселенцы ночуют во временных палатках, сделанных из реев и парусов. Первый лагерь был разбит на ровной площадке, на вершине Холма Трудности, который круто поднимается от Бухты Баунти. От посторонних глаз с моря парусиновые тенты скрывали густые заросли и высокие скалы.
В преданиях острова зафиксирован труднообъяснимый, граничащий с паранойей, факт, относящийся к самым первым дням заселения. Опасаясь того, что лай собак выдаст тайное поселение, мятежники прирезали всех псов, которых незадолго до этого переправили на берег. Весьма странно, тем более, что кроме собак на остров выпустили блеющих коз, хрюкающих свиней и кудахчущих кур. Но как бы громко не звучал весь этот мини-зоопарк, эти децибелы ничто по сравнению с постоянным и мощным грохотом прибоя, опоясывающего Питкэрн со всех сторон. С моря этот рев заглушает все звуки с острова, собак не слышно, и моряки не могли этого не понимать. Равно как и то, что гораздо явнее присутствие человека на острове за несколько миль в море выдает дым от очагов. Однако по каким-то причинам собак все же прирезали.
Интересно, куда потом дели трупы. Легенды Питкэрна об этом умалчивают.
Постепенно, шаг за шагом, люди исследуют свой остров. Выясняется, что место для поселения они выбрали идеальное. Словно замок на высокой скале, поднимающейся из океана, остров представляет собой естественную неприступную крепость. Вместо рва с водой и острых кольев — белое кольцо кипящей пены прибоя и клыки прибрежных камней. Вместо высоких стен — отвесные утесы и обрывы. И ни одного «подвесного моста» — ни удобной якорной стоянки, ни подходящей гавани. Внутри бастиона — прекрасный тропический оазис: богатая плодородная земля, изобилие фруктов и корнеплодов, не иссякающий родник отличной пресной воды.
Если даже неприятелю каким-то чудом удастся высадиться на остров, то ему предстоит тяжелая задача — не заблудиться. Все буквально утопает в зелени. Густые заросли кустов образуют непроходимый и запутанный лабиринт, в котором легко можно спрятаться. Есть даже потаенная пещера к северо-западу от лагеря — как бункер на последний, крайний случай.
Да, раньше остров был обитаем. Но, судя по тому, что каменные марае находились в полном запустении, прежние жители давным-давно покинули эту землю. И мятежники решили использовать неплохо сохранившуюся каменную кладку в качестве фундаментов для будущих хижин.
А недалеко от места высадки, над обрывом в восточной части острова были обнаружены четыре древних каменных изваяния. Грубо высеченные из базальта, эти невысокие статуи богов стояли лицом к морю, словно суровые стражники острова. Мятежники, не обращая внимания на предостережения полинезийцев, скинули идолов в море.
С тех пор этот утес называется на Питкэрне Down the God (можно перевести как Обрыв Бога).
Зловещее табу, когда-то давно наложенное на остров древними жрецами, было нарушено. Низвергнутые и поверженные боги не предвещали новым хозяевам острова ничего хорошего, но мятежникам на это было наплевать. У них был свой бог, в которого они верили.
«…Еды на острове было предостаточно, но ее преимущественно составляли овощи и фрукты. Не в любую погоду можно было ходить на рыбную ловлю, не каждый день попадался богатый улов, так что в среднем островитяне лакомились рыбой три — четыре раза в неделю… Британцы сильно рассчитывали запастись яйцами морских ласточек и были немало разочарованы, узнав, что эти птицы несутся лишь в июне и июле, — так что придется ждать еще добрых полгода, прежде чем можно будет угощаться за завтраком яичницей…»
Робер Мерль «Остров»Пока женщины занимались поиском пропитания, собирали фрукты, плоды хлебного дерева и птичьи яйца, мужчины продолжили расчищать место под поселок: вырубали кустарник, валили деревья и готовили площадки для жилищ.
Было решено поделить всю пригодную землю между собой. И вот тут, как считают все исследователи, мятежники совершили еще одну ошибку. Земля была поделена на девять примерно равных частей — по количеству «белых» мужчин. Каждому из них досталось по участку площадью около 10 акров (примерно по 4 га или по 400 соток). Ни одному полинезийцу не досталось ничего.
Конечно, в этом не было злого умысла со стороны европейцев. Ведь здесь не нужно было строить целый форт, как на Тубуаи: сам скалистый остров был отличной естественной крепостью. И, скорее всего, когда моряки стали выбирать места для домов, делить землю и «столбить участки», полинезийцы смотрели на это с веселым недоумением: зачем все это, ведь весь остров теперь наш… Мятежники забрали себе самые лучшие куски, и это для них было естественно. Им и в голову не могло прийти держать полинезийцев за равных и пригласить их на дележ «шкуры убитого медведя». Да и сами туземцы, видимо, тогда не придали этому особого значения.
Дома строились из останков «Баунти». Трудно представить, что молодые гардемарины из хороших семей или простые полуграмотные матросы, не говоря уже о полинезийцах, смогли бы поставить добротный европейский дом. Есть все основания предполагать, что главную роль в массовом строительстве играл ремесленник Джон Уильямс, мастер на все руки, а остальные лишь помогали ему возводить свои жилища.
Очень скоро островок начал постепенно преображаться: из дикого и заброшенного он превращался в обжитой и уютный. Застучали топоры, потянулся к небу дымок очагов. Люди вселились в построенные хижины, стали возделывать землю. На Питкэрне началась новая жизнь.
Вообще, первый период истории острова Питкэрн — прекрасная романтическая эпоха, начало начал, строительство обретенного рая. «Баунти» больше нет, а значит, нет больше капитанов и матросов, командиров и подчиненных, все равны. Корабль сожжен, поэтому о возвращении нечего и мечтать. Мятежникам достался прекрасный остров, самый настоящий сад Эдема. Еды и воды вдоволь, с ними их возлюбленные вахины, самые ласковые женщины на свете, они молоды и полны сил.
1790-й — счастливое время веры в себя, надежды на то, что не найдут, и любви друг к друг и к своей новой родине. И, наверное, кульминацией этого периода стало рождение на острове первого ребенка.
Четверг Октябрь
До высадки на Питкэрн женщины «Баунти» не позволяли себе иметь детей от своих британских избранников. Насколько известно, ни за время стоянки на Таити (5 месяцев), ни в течение пребывания на Тубуаи (4 месяца), ни на «Баунти» в процессе поиска последнего пристанища (5 месяцев) — всего в общей сложности больше года — ни одна из подруг англичан не решалась стать матерью[9]. При этом, конечно, ни о каком «воздержании» речи не идет: здоровые молодые люди, разумеется, вели активную сексуальную жизнь; иначе и быть не могло, это же Таити. Но таитянки владели секретами пресечения беременности. У них были свои противозачаточные средства — едкая смесь соков нескольких тропических растений, но в основном они «контролировали рождаемость» по-другому.
Мать-природа научила таитянских женщин особой процедуре, которую можно определить как внешний «глубинный» массаж матки. Специальные, крайне интимные манипуляции голыми руками провоцировали искусственный выкидыш на самой ранней стадии беременности. Эта первобытная разновидность «мини-аборта» была в основном распространена среди касты ариои[10], но и простые смертные таитянки тоже умели делать эту операцию на себе. Удивительно, но этот варварский (с сегодняшней точки зрения) обряд проводился настолько искусно, что никак не вредил здоровью женщины.
Надо думать, что полинезийки «Баунти» частенько пользовались этим способом. И делали это добровольно: они не могли взять на себя ответственность за жизнь будущего ребенка, пока у них не было дома. Их могучий материнский инстинкт запрещал им рожать от любимых мужчин, находясь «между небом и землей». Ведь на Таити, несмотря на свободу нравов у взрослых, ребенок был существом священным.
Именно поэтому красавица Мауатуа, дочь таитянского вождя и избранница предводителя мятежников Флетчера Кристиана, решилась на зачатие своего первенца только после сожжения «Баунти». То есть тогда, когда стало ясно: этот прекрасный остров — их долгожданный дом, и они останутся здесь навсегда. И ребенок будет счастлив.
И вот, спустя девять месяцев после высадки на Питкэрн, в конце октября 1790 года, на свет появился первый питкэрнец. Мальчик! Его рождение стало для островитян событием историческим. Ему суждено быть основоположником новой расы, первым человеком будущего, своего рода «Адамом» райского острова Питкэрн.
Точная дата его рождения, увы, неизвестна, но можно подсчитать, что, скорее всего, он явился на свет 22 или 29 октября 1790 года — в один из последних четвергов десятого месяца первого года новой эры Питкэрна. Обычное, британское или таитянское имя как-то не подходило этому избраннику судьбы, и счастливые родители назвали его по-особенному, по-питкэрнски: Thursday October Christian — Четверг Октябрь Кристиан.
Или, если угодно, Четверг Октябрь Первый.
Хоть имя, строго говоря, не было христианским, мальчика окрестили по протестантскому обряду; крестил садовник Уильям Браун. Надо думать, рождение первого ребенка окрылило всех островитян. Сбывалась их мечта о счастливой мирной жизни. Все тревоги позади, можно спокойно возделывать свой сад и растить детей. Мужчины ловили рыбу, женщины собирали птичьи яйца. Дома были построены, земля дала первый обильный урожай. Жизнь постепенно налаживалась.
Но — увы — счастье было недолгим. Не прошло и года после высадки, как на остров пришла беда.
Беда
…Этот остров может дать тебе желаемое, но ты должен дать что-то взамен…
Сериал «Lost» («Остаться в живых»)В конце 1790 года Фаахоту, жена Джона Уильямса, внезапно умерла от какой-то страшной болезни горла. Мы не знаем, была ли это злокачественная опухоль или женщина просто подавилась рыбной костью, но так или иначе, это была первая человеческая потеря среди островитян. Работяга Уильямс, самый незаменимый человек на Питкэрне, остался один.
А еще через какое-то время, примерно в начале следующего, 1791 года, смерть снова посетила остров. Пуараи, беременная жена Александра Смита, собирая птичьи яйца, сорвалась с высокого утеса и разбилась об острые скалы. Самый молодой из мятежников потерял не только свою подругу, но и своего не рожденного ребенка.
Питкэрнские обрывы
Так, буквально в одночасье, двое из девяти британцев стали вдовцами.
Горе Уильямса было безутешным. Нелюдимый кузнец успел всем сердцем привязаться к своей спутнице. К нему обращались, когда нужно было что-нибудь починить или построить, но после смерти Фасто Уильямс совсем ушел в себя и перестал помогать соседям. И вот однажды он не выдержал. В один прекрасный день Уильямс в отчаянии взял шлюпку и попытался уплыть с острова прочь. Его с трудом удержали. Он, обычно спокойный и уравновешенный, бился в истерике и кричал.
Смит встретил испытание более мужественно, но и он, молодой и любвеобильный парень, не мог долго жить без женщины. На Таити проблема решилась бы просто: любая из местных красавиц посчитала бы за счастье стать новой вахиной европейца. Но на Питкэрне свободных девушек не было.
Нужно было что-то делать. И решение родилось само собой. Раз других женщин нет, надо пользоваться тем, что есть. И брать то, что «плохо лежит».
Как бы цинично это не звучало по отношению к живым людям, но факт остается фактом: недолго думая, мятежники отдали Уильямсу одну из женщин полинезийцев — супругу Тараро Тоофаити (Нэнси), а Смит забрал себе другую — сожительницу двух тубуайцев Тинафанаеа.
Неизвестно, как именно происходила эта «передача». Надо полагать, никаких общих собраний и демократических голосований не проводилось. Возможно, ошарашенным полинезийцам что-то предложили взамен, нечто вроде выкупа — пару свиней или десяток железных инструментов. Но, скорее всего, никто мнения туземцев не спрашивал. Есть даже версия, что европейцы просто бросили жребий: какие две из трех жен полинезийцев перейдут к Уильямсу и Смиту. Не исключено, что обе женщины — и Нэнси, и Тинафанаеа — сами с радостью переселились в дома овдовевших моряков. Ведь для любой вахины это было очень почетно — стать женой белого человека.
Но обделенные полинезийцы — раиатеанин Тараро и тубуайцы Оха и Титахити (все трое, между прочим, — гордые отпрыски «королевских» семей) — так просто этой несправедливости снести не могли. Эта «сделка» оскорбляла их мужское, родовое и человеческое достоинство.
И они решили отомстить.
Примерно в это же самое время, в марте 1791 года, остров мятежников впервые оказался буквально на волосок от разоблачения. В опасной близости от потаенного убежища бунтовщиков появился 24-пушечный военный фрегат — Его Величества Корабль «Пандора», посланный Адмиралтейством на поиски и поимку преступников с «Баунти». По дороге от Мыса Горн к Таити, 16 марта капитан «Пандоры» Эдвард Эдвардс открывает крошечный атолл Дьюси (это самый маленький клочок земли из четырех островов питкэрнской группы, лежащий всего в 290 морских милях (537 км) к востоку от Питкэрна). Если бы Эдвардс продолжил свой путь строго на запад, он непременно наткнулся бы на поселение мятежников, и можно только гадать, чем бы закончилась эта нечаянная встреча.
Можно не сомневаться: британское судно обрушило бы всю свою военную мощь на крошечный остров, чтобы схватить мятежников.
Но «Пандора» торопилась на Таити, и возмездие прошло мимо Питкэрна стороной, всего в каких-то ста милях к северу.
А тем временем на счастливом острове созрел первый заговор.
Надо сказать, что маленькая полинезийская община на острове не была единой и дружной. Ведь на Питкэрне оказались мужчины родом с трех очень непохожих друг на друга островов Южных Морей: трое — с Таити, двое — с Тубуаи и один, Тараро, — с Раиатеа. Хоть всех полинезийцев можно смело отнести к одной нации, однако шестеро местных мужчин принадлежали к совершенно разным племенам. И, что также не менее важно, к разным социальным слоям. Так вышло, что на Питкэрне образовались целых три мини-группы полинезийцев, три «землячества».
Гордый и заносчивый сын вождя со священного острова Раиатеа — Тараро — жил особняком от остальных полинезийцев и ни с кем не делил свою Тоофаити (Нэнси). Не исключено, что в душе он даже презирал остальных аборигенов.
Двое изгнанников с Тубуаи, Титахити и Оха, оба благородных кровей и оба — близкие родственники, жили со своей землячкой Тинафанаеа и наверняка смотрели на других полинезийцев как на иностранцев.
И, наконец, отдельно поселились и трое таитян с одной таитянкой — Манарии, Теимуа, Ниау и Марева. Они, возможно, относились к раиатеанину и тубуайцам как к «дремучим провинциалам» с далеких островов.
Можно провести не вполне корректную аналогию и представить, как бы на маленьком клочке суши соседствовали три разных семьи: к примеру, белорусская, украинская и русская. Впрочем, эта распространенная ситуация из анекдотов здесь не совсем уместна. В мирное и сытное время мелкие и ссоры конфликты случаются чаще, чем в дни невзгод, и людям свойственно объединяться перед лицом общей угрозы.
Итак, после того, как Тинафанаеа и Нэнси перешли к англичанам, трое взрослых молодых мужчин — раиатеанин и два тубуайца — остались без женщин. Существует версия, что возмущенные и оскорбленные Тараро, Титахити и Оха пытались подбить на бунт троих таитян, но те не согласились. Им тоже жилось не сладко (на них троих приходилась всего одна вахина, Марева), но ссориться с англичанами пока в их планы не входило. И, тем более, делиться своей единственной женой с этими тремя несчастными: одна на шестерых — это уже слишком.
И тогда Тараро, затаив страшную обиду, бросил свое жилище и ушел в горы, на западную оконечность острова. А Титахити и Оха остались в поселке, тайно планируя кровавую расправу над англичанами.
Осенью (в марте — мае) 1791 года над островом начали сгущаться тучи.
Топор войны
Однажды жены Кристиана и Брауна, Мауатуа и Театуахитеа, услышали, как Нэнси, бывшая женщина Тараро и нынешняя жена Уильямса, работая на своем огороде, поет странную песню:
Зачем черный человек точит свой топор?
Чтобы убить белого человека.
Зачем черный человек точит свой топор?
Чтобы убить белого человека.
Сегодня эта песня с ее жуткими словами является частью фольклора острова Питкэрн. А тогда это прозвучало весьма зловещим и недвусмысленным предупреждением, намеком.
Нэнси поддерживала связь с отшельниками (возможно, даже, Уильямс разрешал ей изредка их навещать), и, разумеется, не могла не знать о готовящемся нападении. И вот тут возникает вопрос, о котором до сих пор спорят многочисленные исследователи истории острова Питкэрн. Вопрос о роли Нэнси в заговоре.
Забегая вперед, надо сказать, что дальнейшее поведение этой непонятной женщины с острова Хуахине в последующие дни окажется более чем противоречивым. И полным загадок.
Если она знала, что замышляет ее бывший муж Тараро, то на чьей она была стороне? Симпатизировала европейцам? Тогда почему она не пошла к ним напрямую или не сообщила об этом, например, своему нынешнему мужу, Уильямсу? Почему она прибегла к столь необычному способу намека — песне? Или, может быть, наоборот, она сочувствовала полинезийцам? Тогда, в этом случае получается, что, напевая свою песенку, она попросту проболталась?
Пока оставим эти вопросы без ответа и проследим, что было дальше. Мауатуа и Театуахитеа, естественно, тут же бросились к мужьям и обо всем им рассказали. Кристиан мгновенно понял, что это не шутки: полинезийцы задумали что-то недоброе. Был объявлен общий сбор. Мятежники еще не знали, кто именно «точит свой топор», но на всякий случай связали троих таитян. Послали за Нэнси, чтобы допросить ее, что она имела в виду. И тут выяснилось, что ее нигде нет. Бежала к Тараро? Что ж, тогда все ясно. Лучшая защита — это нападение, и надо «ковать железо, пока горячо»: Кристиан решает нанести упреждающий удар — застать Титахити и Оха врасплох, пока они не спрятались, и задавить заговор в зародыше.
Эта попытка мятежа угрожала не только будущему острова. Кристиан очень сильно опасался и за жизнь своей семьи: любимой жены и маленького сына. Поэтому он действовал так решительно.
Он заряжает мушкет одним порохом без пули и бесстрашно идет на окраину поселка, к хижине тубуайцев. Ему встречается Оха. Без долгих предисловий Кристиан в лоб заявляет ему, что он все знает о заговоре и требует объясниться. Испуганный Оха, увидев заряженный мушкет, что-то невнятно лепечет.
И тогда Кристиан стреляет.
Конечно, он хотел только напугать Оху. При всем его желании он не смог бы убить полинезийца холостым патроном. По легенде, он выстрелил поверх головы тубуайца. Но этого было достаточно. Оха в ужасе развернулся и побежал в лес.
В ту пору питкэрнские полинезийцы еще не очень умели пользоваться огнестрельным оружием. Они испытывали благоговейный ужас перед смертоносной палкой в руках европейцев. А уж если раздавался грохот выстрела…
Сам того не желая, Кристиан донельзя обострил ситуацию. Плохая дружба между англичанами и полинезийцами в одну секунду превратилась в опасную вражду. Вслед за Охой в горах скрылся и Титахити. Скрытый конфликт стал открытым. Теперь на Питкэрне появились партизаны.
Нужно было что-то решать, и немедля.
Плененные таитяне клянутся, что ничего не знали о заговоре. И европейцы предоставляют им шанс доказать свою верность: отправляют одного из них, самого крепкого и здорового, Манарии, на разведку, пообещав, что убьют оставшихся Теимуа и Ниау, если он не вернется и примкнет к беглецам.
Но Манарии вскоре возвращается и докладывает диспозицию. Он нашел Тараро на западной стороне острова, в лесу за высокой горной грядой. С ним Нэнси и Титахити, а вот Охи почему-то с ними нет. Манарии разговаривал с Тараро и попытался, что называется, втереться к нему в доверие. Таитянин сказал раиатеанину: белые не знают, что он, Манарии, сбежал. Сейчас он вернется в поселок, украдет еду и оружие, и они вместе придумают, как напасть на белых. Что ответил подозрительный Тараро неизвестно, но Манарии спокойно ушел.
Европейцы решают расправиться с мятежными полинезийцами руками других полинезийцев. Они снова посылают к Тараро Манарии, на сей раз с «подарками»: заряженным мушкетом и тремя большими лепешками из плодов хлебного дерева, испеченными женщинами поселка. В одном из этих «пудингов» — яд. Задача Манарии: отравить Тараро, застрелить Титахити и вернуться в поселок с живой и невредимой Нэнси.
Задание, прямо скажем, было далеко не из легких. В одиночку против троих… Но Манарии, видимо, сам рвался услужить европейцам и поэтому смело направился в лес.
Тараро, встретив Манарии, с самого начала заподозрил неладное. Он отказался есть пудинг, который весьма настойчиво предлагал ему таитянин, и Нэнси дала ему кусок своей лепешки. Дальше Тараро потребовал отдать ему мушкет, и Манарии понял, что весь замысел рушится. Он сказал, что пришел не один, что за перевалом их ждет его женщина, Марева. Возможно, он добавил, что, дескать, остальное оружие у нее, надо лишь пойти туда и забрать. И Тараро поверил.
Вчетвером они двинулись сквозь заросли вверх по узкой горной тропе, и теперь Манарии нужен был лишь удобный момент, чтобы выстрелить в Тараро. Каким-то образом ему удалось усыпить бдительность осторожного раиатеанина и пропустить того вперед. Оказавшись сзади, Манарии, пока Тараро не видел, выхватил в мушкет, судорожно прицелился ему в спину и нажал курок.
Осечка! Мушкет, не самое совершенное оружие в руках неопытного стрелка, лишь громко щелкнул. Тараро развернулся, мгновенно оценил ситуацию и бросился бежать. Таитянин был крупнее и сильнее его, и шансов отобрать у него оружие в драке не было никаких.
Манарии в два прыжка нагнал Тараро и сбил с ног. Вцепившись друг в друга, мужчины кубарем покатились вниз, к ногам Нэнси и Титахити. Тараро закричал, зовя на помощь, но малодушный Титахити в ужасе спрятался в кусты. Тараро из последних сил крикнул снова, теперь уже обращаясь за подмогой к Нэнси.
И дальше произошло следующее.
Женщина подняла тяжелый камень, подскочила к борющимся на земле мужчинам и, недолго думая, обрушила страшный удар на голову Тараро.
Не Манарии, а Тараро.
Тоофаити, она же Нэнси, молодая полинезийка с острова Хуахине, не моргнув глазом, убила не таитянина Манарии. Она хладнокровно размозжила череп своему мужу, Тараро. Вместе с которым добровольно отправилась на «Баунти» к англичанам, делила все невзгоды долгого четырехмесячного плавания в поисках последнего убежища, с которым прожила на Питкэрне больше года. И к которому сбежала от своего нового, белого мужа.
Надо полагать, несчастный Тараро умер мгновенно и поэтому не успел осознать чудовищного коварства и предательства своей жены.
Так на острове произошло первое убийство. С тех пор место, где погиб Тараро, называется на Питкэрне Talaloo’s Ridge — Талалоо Ридж (Гребень Тараро).
Можно ли найти какое-либо разумное объяснение этому поступку Нэнси? Почему она сначала, вольно или невольно, своей песенкой выдала заговор полинезийцев, потом вдруг, бросив Уильямса, присоединилась к Тараро, а затем, в конце концов, жестоко убила его? Был ли изначально в ее действиях некий хитроумный план? Или она следовала внезапным и крайне изменчивым порывам своей загадочной полинезийской души?
Ветер над Питкэрном
Вариант первый. Нэнси просто промахнулась. Метила в голову Манарии, а попала в Тараро. С самого начала она была со своим мужем, но убила его случайно. Наверное, эта версия не покажется такой уж бредовой, если представить, что двое мужчин клубком перекатывались в грязи у ее ног. Попробуй попади…
Вариант второй. Нэнси всегда была на стороне европейцев. Ведь не секрет, что жены полинезийцев завидовали женам англичан. Может быть, она давно за что-то возненавидела Тараро и все ждала подходящего случая, чтобы расправиться с ним? Но тогда почему она не сделала этого раньше? Например, еще во время их совместного проживания, до того, как ее забрал к себе Уильямс? Или позже, уже в горах? Неужели Тараро был настолько бдителен, что всегда оставался начеку?
Вариант третий. Нэнси была чрезвычайно неуравновешенной психически. Ее поведение подчинялось сиюминутным настроениям, которые периодически резко менялись на противоположные. От гнева к нежности, от любви к ненависти. Эти непредсказуемые зигзаги психики и толкали ее на непредсказуемые действия.
Так или иначе, поведение Нэнси и по сей день остается неразрешимой загадкой.
Когда эти трое, Манарии, Нэнси и Титахити, вернулись в поселок, британцы, надо думать, испытали облегчение. Главный зачинщик мятежа, Тараро, был убит, Манарии доказал свою преданность, а Нэнси с лихвой искупила свою вину. Изумленный Уильямс простил ее и, несмотря на неожиданно раскрывшиеся и весьма небезопасные грани ее характера, впустил обратно в дом. Титахити был наказан: его сильно избили и затем отдали в рабство Айзеку Мартину и его жене Дженни. А Манарии поручили завершить карательную операцию: найти и уничтожить последнего сбежавшего полинезийца — Оху.
Его все чаще и чаще видели рядом с поселком. Он, видимо, давным-давно раскаялся и все искал повода, чтобы вернуться. Но боялся. Их несостоявшийся заговор потерпел полное поражение: белые обо всем узнали раньше времени, им пришлось бежать в лес, они потеряли друг друга… А потом Тараро убили, а Титахити оказался в плену. И теперь Оха остался совсем один. Без товарищей, без женщины, без дома.
Но прийти и упасть в ноги европейцам — слишком унизительно для потомка тубуайских вождей.
А тем временем белые уже вынесли ему смертный приговор. И услужливый Манарии опять вызвался привести его в исполнение. Хоть и предыдущее задание было выполнено успешно — главный заговорщик Тараро был убит, — но сам Манарии явно оплошал: не смог ни отравить, ни застрелить раиатеанина, и если бы не Нэнси, то неизвестно, как бы все обернулось. Поэтому он с удвоенной энергией рвался реабилитировать себя в глазах англичан.
Штормовая волна на Сэйнт-Полс
Наивный, он, наверное, мечтал когда-нибудь сравниться с ними, стать одним из них…
Тем не менее, британцы разрешили ему взять с собой на дело еще одного таитянина — Теимуа. Ка-кую такую награду пообещали им европейцы за то, что они убьют несчастного безоружного юношу? Дать им по женщине? Участок земли? Никаких сведений на этот счет не сохранилось.
Как и следовало ожидать, Манарии и Теимуа заметили Оху недалеко от поселения, в лесу. Они окликнули его, но он тут же спрятался. Тогда они прокричали, что пришли с миром и принесли еду. Полинезийцы очень редко отказываются от угощения, а Оха к тому времени несколько суток питался чем попало. Он вышел из укрытия, и коварные таитяне встретили его очень дружелюбно.
О чем они говорили за совместной трапезой? Наверное, Манарии и Теимуа уговаривали Оху вернуться в поселок, уверяли его в дружбе и всячески пытались усыпить его бдительность. И им это удалось, Оха совсем расслабился. В конце концов, в знак окончательного примирения Манарии предложил ему, по старинному полинезийскому обычаю, расчесать его волосы. Оха безропотно согласился, и таитяне спокойно перерезали ему глотку.
Так на Питкэрне произошло второе убийство. Которое, по сути, было ни чем иным, как казнью. Но самом деле больше походило на жертвоприношение.
Юного тубуайца убили, в общем, просто так. Разумеется, без суда и следствия. Формально — за несостоявшееся преступление, за неосуществленное намерение. За то, что дал повод его подозревать — убежал в лес, испугавшись мушкета Кристиана. Впрочем, это было неважно. Эта кровь нужна была белым островитянам, чтобы показать возроптавшим полинезийцам, кто на острове хозяин. Оху принесли в жертву.
Тараро и Оху убили, а не поймали и не наказали. Их убили, чтобы другим неповадно было. Чтобы раз и навсегда «повязать» полинезийцев их кровью.
Три четверти века спустя о чем-то очень похожем писал один великий русский писатель: «…подговорите четырех членов кружка укокошить пятого, под видом того, что тот донесет, и тотчас же вы их всех пролитою кровью, как одним узлом, свяжете. Рабам вашими станут…»[11].
В общем, так все и произошло. Никаких дивидендов от своей рабской преданности полинезийцы не получили. Наоборот. Тубуаец Титахити, как уже было сказано, стал рабом Айзека Мартина, а таитяне — Манарии, Теимуа и Ниау — попали в батрачество к Куинталу, Маккою и Миллзу. Начался второй период истории острова Питкэрн, «рабовладельческий».
Как и предыдущий, «первобытнообщинный», этот период продолжался недолго.
Кто бы мог предположить, что два первых кровавых убийства Тараро и Охи станут лишь робкой репетицией страшной трагедии, случившейся на острове два с половиной года спустя.
Раскол
С 1791 по 1793 годы внешне все выглядело вполне благополучно. Люди все реже с тревогой вглядывались в горизонт, опасаясь появления незваных гостей. Все трудились, не покладая рук. На смену временным хижинам пришли крепкие добротные дома, делянки мятежников превратились в ухоженные усадьбы. Земля исправно плодоносила трижды в год, выпущенные свиньи и козы расплодились до невозможности, и никакого недостатка в еде островитяне не испытывали. Вслед за Четвергом Октябрем родились Мэттью Куинтал Младший, Дэниел Маккой, Элизабет Миллз, а также второй ребенок в семье Кристиана — Чарльз.
Примерно в 1792 году Теваруа, жена Мэттью Куинтала, родила мужу второго ребенка, Джона. Но мальчик умер, не прожив и недели. Однако эта смерть была лишь исключением. Жизнь налаживалась.
Но чем больше процветали семьи мятежников и их вахин, тем тяжелее становилась жизнь мужчин-полинезийцев. Они с утра до ночи работали на мини-плантациях своих хозяев, и на них четверых приходилась всего одна женщина — Марева. И рожать от них она, похоже, не собиралась. Самое ужасное, что некоторые из европейцев стали считать их своей собственностью. Особенно свирепствовали, естественно, Маккой и Куинтал. Эти два закадычных приятеля, выходцы из самых низов, впервые в своей жизни почувствовали себя «помещиками» и хозяевами жизни. Они начали безмерно упиваться властью над беззащитными полинезийцами и всячески притесняли их.
История сохранила несколько примеров. Однажды Теимуа украл немного плодов ямса, а потом Манарии стащил свинью у Маккоя. В обоих случаях обоих полинезийцев жестоко высекли.
Из девяти мятежников, поселившихся на Питкэрне, четверо (Куинтал, Уильямс, Смит и Мартин) отведали плетки на «Баунти», а еще двое (Миллз и Маккой) наверняка были знакомы с поркой в своей предыдущей жизни. Но тогда они все были бесправными матросами, а здесь, на острове, власть принадлежала им. И они, конечно, не придумали ничего лучше, чем скопировать наказания Английского Королевского Флота. Раньше пороли нас, а теперь — мы!
Впрочем, у некоторых садистская фантазия пошла дальше. Сохранилось предание, что кому-то из полинезийцев после порки кто-то из британцев втирал соль в незажившие раны.
Как к этим бесчинствам Маккоя и Куинтала относилась более цивилизованная часть островитян — и прежде всего Кристиан и Янг, — неизвестно. Но есть все основания полагать, что уже тогда между мятежниками начался раскол.
Впрочем, первая трещина между ними возникла, конечно, гораздо раньше, еще на Тубуаи. Но тогда, почти четыре года назад, у простых матросов был командир, которого они сами и выбрали — Кристиан. И горячие головы, вроде Куинтала и Маккоя, тогда вынуждены были подчиняться.
А здесь, на острове, с субординацией было покончено. Хоть все по инерции и продолжали называть своего бывшего предводителя «мистер Кристиан», но теперь кое-кому из мятежников захотелось самому стать лидером.
Речь в первую очередь идет о Мэттью Куинтале. Его первым высекли на «Баунти», и он первым активно поддержал мятеж, но по своей сущности он всю жизнь, если так можно выразиться, был вторым. Ему не хватало мощи и грубости Чёрчилла и ума и благородства Кристиана, и поэтому во время мятежа он стал лишь их правой рукой. На Тубуаи он попытался было заявить о своей самостоятельности, и один раз даже ослушался приказа Кристиана, заночевав на берегу, но на большее его не хватило, и он позорно дал заковать себя в кандалы. На Таити он взял себе в вахины молодую и красивую Теваруа, но самая лучшая девушка, Мауатуа, досталась другому — все тому же везунчику Кристиану.
Наверное, Куинтал не любил Кристиана. Наверное, завидовал ему и побаивался его. Так бездомная дворняга злобно издалека смотрит на породистую собаку. Как знать, может быть, и на Питкэрн он отправился еще и потому, что там, на далеком острове, надеялся наконец-то стать первым. Стать выше этого красавчика Флетчера.
Но выступить против бывшего предводителя в открытую Куинтал так и не решился. Это всего лишь гипотеза, но, воз-можно, именно Куинтал начал сколачивать на Питкэрне нечто вроде «оппозиции». Насколько известно, Кристиан жил с семьей на острове достаточно обособленно, часто впадал в депрессию, иногда на несколько су-ток уединялся в пещеру к западу от поселка (сегодня она так и называется — Christian’s Cave, Пещера Кристиана). И Куинталу было все легче устанавливать на Питкэрне свои порядки.
Пещера Кристиана
Можно предположить, что вокруг него сплотились такие же отъявленные разбойники, как он сам: Маккой и Миллз. Очевидно, что постепенно к ним примкнули и слабохарактерные Мартин и Браун. А вот остальные держались особняком. Уильямс никогда не вмешивался во внутренние дрязги островитян, а Смит явно симпатизировал Янгу, который всегда находился как бы в стороне, но при этом оставался лояльным к Кристиану. Давно, еще на борту «Баунти» (а, скорее всего, еще раньше — на Острове Мэн) Янг и Кристиан дружили, но на Питкэрне их дружба почему-то разладилась. Может быть, отсутствие настоящего друга — одна из причин, из-за чего Кристиан так тосковал.
Так или иначе, существует версия, что к 1793 году мятежники окончательно разделились на две неравных «группировки»: с одной стороны — Куинтал, Маккой, Миллз, Мартин и Браун, а с другой — Кристиан, Янг, Смит и Уильямс. И можно только гадать, к чему бы, в конце концов, привело это скрытое противостояние, если бы в сентябре 1793 года внезапно и страшно не дала о себе знать третья сила — полинезийцы.
Глава вторая АД
Резня
«… — Но все равно армия нам потребуется. Для охоты. Охотиться на свиней… — Да, на острове водятся свиньи…»
Уильям Голдинг «Повелитель мух» (перевод Е. Суриц)Какая именно несправедливость со стороны белых стала для полинезийцев последней каплей — неизвестно, но в один прекрасный, а точнее, несчастный день Теимуа и Ниау, захватив с собой два мушкета и патроны, ушли в горы.
Удивительно, но, к тому времени европейцы, видимо, были уже так разобщены, что не подняли тревогу, как два с половиной года назад, когда сбежал невооруженный Тараро. Или, может быть, англичане уже настолько привыкли к рабской покорности полинезийцев, что это стало в порядке вещей — доверять им оружие? В общем, складывается впечатление, что они попросту не обратили внимания на исчезновение двух стволов и двух таитян.
Между тем, это был самый настоящий заговор, тщательно продуманный и спланированный. Полинезийцы учли неудачный опыт покойных Тараро и Охи, и на сей раз подготовились гораздо лучше.
Бомба замедленного действия взорвалась в воскресенье, 20 сентября 1793 года. Эта страшная, «черная» дата вошла в историю острова Питкэрн как Massacre Day — День Резни.
Эти события настолько прочно укоренились в родовой памяти питкэрнцев, что давно стали частью островной мифологии, превратились в предание о Мятеже на Питкэрне. В наши дни любой старожил на острове в красочных деталях расскажет, как было дело.
Итак…
…Был день сентября 20-й, года тысяча семьсот девяносто третьего от Рождества Христова.
Стояла прекрасная весенняя погода, и ничто, казалось, не предвещало трагедии. На календаре — воскресенье, но с утра пораньше, пока солнце еще не раскалило воздух, вышли все девять белых мужчин поработать на своих делянках. И не было с ними их верных вахин — на рассвете отправились они, как обычно, собирать плоды и птичьи яйца. И детей взяли с собой.
И сказал Титахити, хитрый лис, своему хозяину, американцу Айзеку Мартину: мол, видел я недалеко от дома свинью — дикую и жирную. Не позволит ли добрый мистер ему, Титахити, взять мушкет и пристрелить животное? И Мартин разрешил ему, ни о чем не подозревая. Преспокойно забрал тубуаец оружие и, скрывшись в лесу, примкнул к беглецам — Теимуа и Ниау.
Так туземцы встали на тропу войны.
И вот к участку Уильямса, жившему на отшибе, неожиданно вышли трое: Титахити, Ниау и Теимуа. У каждого по мушкету. Уильямс в этот момент чинил изгородь вокруг своей плантации. Окружили полинезийцы несчастного кузнеца и выстрелом в голову убили.
Мартин, чей огород ближе был всех, услышал выстрел и сказал: — Неплохо! У нас будет славный пир сегодня.
Наивный, он подумал, что это слуга его, Титахити, пристрелил свинью.
Донесся звук и до участка Миллза, где в тот день работали трое: сам хозяин, его друг Маккой, и его верный раб — Манарии (не знали белые, что и Манарии тоже тайно вовлечен в заговор). Когда прогремел выстрел, оба шотландца встревожились. Но коварный таитянин успокоил их:
— О, это просто Титахити стреляет в свинью для ужина.
И точно: будто правду сказал Манарии — вышел к ним из леса Титахити. Призвав на помощь все свое притворство, тубуаец сказал, что пристрелил-таки свинью, и поэтому просит хозяев отпустить с ним здоровяка Манарии. Дескать, слишком тяжела ноша, одному не справиться. И Миллз с Маккоем, пожав плечами, разрешили таитянину уйти вместе с Титахити.
О, если бы они знали, что будет дальше!
Четверка «охотников на свиней» пошли к Кристиану.
Он в то утро выкапывал коренья, расчищая землю возле дома под сад. Полинезийцы подкрались сзади и подло выстрелили ему в спину. И гласит легенда, что, прежде чем упасть, бедный Кристиан вскрикнул: «Oh, dear!» (О боже!). Заговорщики тут же подскочили и безжалостно добили его.
Так внезапно и жутко погиб Флетчер Кристиан. Через пять дней ему исполнилось бы 29 лет…
Выстрел и предсмертный возглас Кристиана донеслись до Маккоя и Миллза. И сказал Маккой:
— Там явно кто-то помирает. На что Миллз ответил:
— Да это просто Грот-мачта зовет своих детей на обед.
И снова не спохватились Миллз с Маккоем, ничего не заподозрили.
Вдруг прибежал снова Титахити. Видел, говорит, как эти пропавшие таитяне, Ниау и Теимуа, вещи крадут из дома Маккоя! Бросил все Маккой и помчался к себе.
А там западня. Теимуа и Ниау — в засаде внутри дома, Манарии спрятался снаружи.
Вбежал Маккой в дом, и тут же Теимуа и Ниау выстрелили в него. Но не попали, увернулся Маккой от пуль. Выскочил вон, но во дворе на него сзади Манарии напал. Таитянин крупнее, зато шотландец злее. Одним мощным рывком отшвырнул он от себя Манарии, и полетел тот прямо в пристройку для свиней.
И помчался Маккой со всех ног обратно, к другу своему Миллзу. Спасайся, мол, меня чуть туземцы не убили.
Но Миллз опять — опять! — не поверил. Нет, говорит, не посмеет мой верный раб Манарии вреда причинить никакого.
И побежал Маккой дальше один, а Миллз на месте остался.
Что на самом деле думал тогда Миллз — одному богу известно, только жить ему оставалось считанные минуты.
Окружили его полинезийцы и без долгих разговоров убили.
Тем временем прибежал Маккой к Кристиану, видит — лежит его бывший предводитель ничком, весь в крови. Мертвый. А тут еще один выстрел раздался, со стороны Миллза. И понял Маккой, что и его старый приятель убит.
И страшно стало Маккою, и стремглав полетел он дальше. Навстречу ему Куинтал, и с ним жена его, Сара. Корнуоллец, оказывается, тоже услышал выстрелы. Схватил пару мушкетов — и с женой тайком на разведку отправился. Маккой рассказал ему все, и решили мужчины пока в лес спрятаться, а Сару к женщинам послали — бить тревогу.
А в это время «охотники на свиней» и до Мартина с Брауном добрались. Подошли Титахити и Ниау к американцу вплотную и спрашивают, глумясь:
— Знаешь, что мы сегодня делаем? — Нет, — отвечает Мартин.
— Убиваем свиней, — звучит ответ.
И тут же — выстрел прямо в живот. Захрипел Мартин, к дому побежал, истекая кровью. А полинезийцам потеха: стали они раненого, как свинью травить, а потом и прикончили. Железным ломом голову разбили.
Последним из белых Браун погиб, тихий садовник. Говорят, Теимуа не хотел его убивать — холостым зарядом выстрелил. И на ухо успел прошептать: не шевелись, мол, притворись мертвым. Упал Браун, замер. Но Манарии совсем озверел — подошел к нему и голову тяжелым камнем размозжил.
Тем временем Сара, жена Куинтала, мимо делянки Алека Смита пробегала. Видит — а тот в земле копается как ни в чем не бывало. Прокричала она ему:
— Как ты можешь работать в такое время?! — и дальше побежала. Слов Смит не понял, но сразу догадался, что дело плохо. Бросил все и в лесу спрятался.
Часа через три проголодался Алек и решил на разведку сходить. Но не успел он подкрасться к своему дому, как его полинезийцы заметили.
И раздался выстрел, и пуля пробила Смиту плечо и ранила в шею. Упал Алек на землю, и тут к нему «охотники на свиней» налетели, стали его мушкетами избивать. Два пальца на руке сломали.
Попытался было убежать — нагнали и снова с ног свалили. И настала очередь погибнуть Алеку Смиту. Но случилось чудо.
Выстрелил Титахити ему прямо в рот — осечка! Еще раз выстрелил — и опять осечка!
Опешили полинезийцы, а Алек вскочил на ноги и побежал, как мог, истекая кровью.
И тут смилостивились туземцы, крикнули ему, что, мол, нравился он им всегда, и что больше его не тронут. И взяли они все вчетвером раненого и отнесли в дом к Кристиану, где заботливые вахины уложили его на циновки и стали лечить.
И Нед Янг с ними, его полинезийцы и пальцем не тронули.
И стали мужчины по-новому женщин делить. Янг переселился в дом Кристиана и вдову его, красавицу Изабеллу, вместе с детьми-сиротами пригрел. И Нэнси, вдова Джека Уильямса, тоже с ними жить стала. А прежнюю свою жену, Сюзанну, Янг полинезийцам отдал. Из-за нее и вышел у них раздор.
Однажды вечером сидел Теимуа и на флейте играл, а Сюзанна ему подпевала. И взревновал злобный Манарии, ворвался к ним и выстрелом в упор убил своего товарища. И тут же в лес скрылся.
И поклялись Титахити и Ниау отомстить подлому предателю.
И заодно с Маккоем и Куинталом, которые до сих пор в джунглях прятались, покончить. Но не знали полинезийцы, что Манарии уже мертв, а сами они — под угрозой смерти.
В зарослях встретили беглеца Манарии Куинтал с Маккоем, мушкет у него отобрали, да и недолго думая, пристрелили как бешеную собаку. А в поселке, пока Титахити с Ниау белых в зарослях караулили, решили оставшиеся женщины отомстить «охотникам на свиней» за своих погибших мужей.
И вернулись полинезийцы из леса ни с чем. И пришел их черед расплатиться за все злодеяния.
И настала ночь возмездия. Пока Титахити, ни о чем не подозревая, спал с вдовой Брауна, прокралась к ним в дом Сюзанна и зарубила тубуайца топором. А последнего, Ниау, Янг сам из мушкета застрелил.
Так погибло на острове полинезийское семя.
А вскоре и Куинтал с Маккоем в селение вернулись. И война на этом кончилась. И началась на острове новая жизнь, совсем не та, что была раньше.
И случилось это третьего октября, года тысяча семьсот девяносто третьего от Рождества Христова…
Так рассказывает о тех давних страшных днях легенда острова.
И по сей день старые питкэрнцы вспоминают о той далекой трагедии со слезами на глазах, словно это было вчера. Горе, обрушившееся на остров более двух веков назад, ужасает и сейчас.
Погибли 9 человек из двадцати девяти, проживавших тогда на Питкэрне. Это 31 % от всего населения, то есть почти каждый третий. Ушли из жизни девять (из тринадцати) взрослых мужчин, 5 белых и 4 полинезийца.
Кроме Кристиана и Миллза, семеро умерли, так и не оставив на острове потомства. Забегая вперед, скажем, что вскоре и род Миллза прервется. Будущему генофонду колонии нанесен непоправимый ущерб.
…Уильямс, Кристиан, Миллз, Мартин, Браун, Теимуа, Манарии, Титахити и Ниау. Чисто по-человечески жаль каждого, но одного хотелось бы выделить особо.
Это, конечно, Флетчер Кристиан.
Предводитель мятежников не дожил пяти дней до своего 29-летия. Он был в самом расцвете сил. Недавно у него родился второй ребенок, а его жена, красавица Мауатуа, уже ждала третьего. Кристиан очень хотел жить. На его глазах остров, который он с таким трудом вычислил и отыскал, все больше становился похожим на земной рай. Наверняка он безжалостно гнал от себя воспоминания о родной Англии, об Острове Мэн, о своей семье. Он прекрасно понимал, что возврата нет.
Его жизнь оборвалась на взлете.
Всего через три года и восемь месяцев после высадки на Питкэрн от романтических идеалов мятежников не осталось и следа. Мечта о счастливой жизни рухнула в одночасье. О любви к ближнему уже никто и не заикался, вера была варварски растоптана, и надежда на будущее медленно умирала. Райский остров превратился в маленький ад.
Как же вообще такое могло случиться? Из-за чего (или из-за кого) Питкэрн чуть было не утонул в крови?
Попытка анализа
Даже на первый взгляд, «невооруженным глазом» заметно, что Легенда о Резне полна загадок и противоречий. Что здесь правда, а что — вымысел? Какие перечисленные события можно считать неоспоримыми историческими фактами, а какие — лишь фольклорными напластованиями?
Сейчас установить это трудно. Практически невозможно. Давно умерли свидетели и участники тех страшных дел, и со временем предание обросло всевозможными слухами и истолкованиями.
Ведь в основе предания о Резне — рассказы всего двух непосредственных участников. Это, во-первых, Джон Адамс, он же Александр Смит, и, во-вторых, Теехутеатуаоноа, она же Дженни.
Историю Адамса записывали с его слов трижды: в 1808 году — капитан Фолджер, открывший поселение на Питкэрне, в 1814 году — капитаны Пайпон и Стэйнс, и в 1825 году — капитан Бичи.
Надо сказать, что все три версии Адамса существенно отличаются одна от другой. Это понятно: старый мятежник, опасаясь наказания, поначалу путал следы и представлял все события в выгодном для себя свете. И, лишь когда стало окончательно ясно, что Англия простила своего блудного сына, Адамс позволил себе чуть больше приоткрыть тайну.
Так что наиболее правдоподобной ученые считают последнюю, третью версию Адамса — 1825 года.
А что же Дженни?
Она покинула Питкэрн в 1817 году, когда американское судно «Султан» перевезло ее на Таити. Сохранились три ее свидетельства. Первое было опубликовано анонимным автором в австралийской «Сидней Газетт» 17 июля 1819 года. Второе в пересказе капитана Питера Диллона появилось в индийской «Бенгал Хуркару» 2 октября 1826 года. И, наконец, третьим ее «интервьюировал» знаменитый русский мореплаватель Отто фон Коцебу — его замечательная книга «Новое путешествие вокруг света в 1823–1826 годах» вышла в свет на немецком языке в 1830-м[12].
Записанные рассказы Дженни, конечно, тоже не повторяются слово в слово, но все же разночтений в них гораздо меньше, чем в историях Адамса. Лукавить ей было ни к чему.
Итак, в основе Легенды о Резне — воспоминания Адамса и Дженни. Но со временем эти материалы дополнялись как многочисленными догадками и гипотезами ученых, так и семейными преданиями питкэрнцев. Островитяне свято и бережно хранят свою историю и передают ее из уст в уста.
И не доверять этой народной памяти нельзя.
Поэтому будем считать, что все, о чем рассказывается в традиционной версии Легенды — правда.
Долгие годы исследователи по крупицам собирали все доступные сведения и сопоставляли все возможные версии Мятежа на Питкэрне. И сегодня, спустя 200 с лишним лет, частично удалось восстановить реальную хронику тех дней. И, хоть остается еще очень много вопросов, тем не менее, мы можем подробно представить себе картину происходившего.
Попытаемся же прокрутить ленту назад и, как при замедленном просмотре, с паузами и остановками, еще раз повнимательнее вглядеться в «кадры» той кровавой хроники. Чтобы попробовать разобраться: что, собственно говоря, произошло больше двух столетий назад на забытом богом клочке суши посреди огромного океана.
Что там случилось на самом деле? Почему все происходило так, как гласит легенда? Как можно объяснить все логические нестыковки и противоречия тех дней? Кто в действительности затеял мятеж на Питкэрне?
Итак, к 20 сентября 1793 года расклад был такой. На островке площадью две квадратных мили живут 29 человек. Шестеро маленьких детей (старшей из которых, Салли, — четыре годика) и двадцать три взрослых: 9 бывших мятежников с «Баунти», 4 полинезийца и 10 женщин-полинезиек. Мужчины-полинезийцы на правах слуг, а между белыми хозяевами явный раскол. Классическая «революционная ситуация»? Верхи не могут, низы не хотят?
Чаша терпения угнетенных переполняется и выплескивается вооруженным восстанием против угнетателей. Пока все как по Марксу. Воспользовавшись разобщением в рядах белых и отсутствием женщин, полинезийцы начинают свою «охоту на свиней».
Погруженные в свои внутренние распри, господа прозевали бунт рабов. Точнее, не просто бунт, а заговор. То, что выступление полинезийцев не было стихийным, очевидно. Резня была спланирована.
Кем? Самими полинезийцами? Или…
Или за всем этим стоял кто-то еще? Был ли у «проклятьем заклейменных» свой вождь? Свой тайный лидер?
И в чем, все-таки, состоял план полинезийцев? Какова была его конечная цель? Перебить всех белых, поделить женщин между собой и воцариться на острове? Или все же кое-кого пощадить?
Пока оставим эти вопросы без ответа и продолжим анализ событий в хронологическом порядке.
Поначалу все идет как по маслу. Теимуа и Ниау незаметно крадут оружие и скрываются в горах, никто из белых и не спохватился. 20-го утром Титахити — в прошлой жизни сын тубуайского вождя, а ныне бесправный батрак — хитростью завладевает еще одним мушкетом и присоединяется к беглецам.
Теперь у них целых три мушкета, а ненавистные белые сейчас копаются в своих грядках далеко друг от друга. Лучшего случая нельзя и придумать.
Перебить их по одиночке!
Первая жертва — Уильямс — дается легко.
Полинезийцы решительно выходят из леса и окружают кузнеца. Он не успевает ничего предпринять — ни убежать, ни позвать на помощь. Все происходит за считанные секунды.
Раздается выстрел, и Уильямс падает замертво.
Кто именно нажал на спусковой крючок — неизвестно. Может, это был Титахити, у которого с Уильямсом были свои личные счеты? Ведь именно из-за истерик «француза» больше двух лет назад у полинезийцев стали отбирать их женщин. И жена Титахити — Тинафанаеа — ушла к другому. К еще более ненавистному Алеку Смиту.
Ничего, в свое время доберемся и до него. А пока — смерть Уильямсу.
Покойный Тараро, у которого кузнец забрал жену Нэнси, отомщен.
Первый из мятежников убит.
Кто следующий? Сосед Уильямса — Миллз?
Но тут полинезийцы сталкиваются с проблемой.
Выясняется, что сегодня Миллз и Маккой работают вместе. И главная убойная сила заговорщиков — Манарии — пока в их лапах.
Что делать? Для начала надо вызволить таитянина.
Нехитрая уловка со «свиньей» — Титахити просит белых отпустить Манарии помочь притащить убитое животное — и Манарии в результате примыкает к восставшим. Миллз беспрепятственно отпускает своего батрака. Неужели шотландец поверил Титахити и ничего не заподозрил?
Ведь, как знать, если бы Миллз и Маккой уже в этот момент остановили полинезийцев, то, возможно, последующей кровавой цепочки убийств удалось бы избежать.
Но этого не произошло. Проявив непонятную беспечность, шотландцы преспокойно продолжают работать на грядках вдвоем.
Итак, заговорщики в полном составе. Теперь нужно как-то отделить Маккоя от Миллза. И полинезийцы по ходу дела совершенствуют свой план.
Кому-то из них (уж не вновь ли прибывшему Манарии?) приходит в голову «разбить врага на его территории» — устроить засаду Маккою в его же доме. Отличная идея, но для этого «охотникам на свиней» надо незаметно обогнуть плантацию Миллза и — пересечь участок Флетчера Кристиана.
Так на пути заговорщиков оказывается дом главного из белых.
Когда-то полинезийцы любили его. Тетриано (так Кристиана называли таитяне) не был похож на остальных белых, которых им доводилось видеть. Он был честный и справедливый. Четыре года назад они добровольно поплыли с ним на большом корабле на поиски новой родины. Но потом, уже на острове, жизнь превратилась для полинезийцев в сплошное унижение.
Это из-за него, Кристиана, они оказались здесь, вдали от родных берегов. На этом проклятом острове их лишили женщин и превратил в рабов. И во всем виноват этот главный белый.
Смерть Кристиану!
Он один, выкорчевывает пни. В его руках мотыга, и полинезийцы не решаются подойти вплотную. Они стреляют в него из-за кустов и попадают в спину. Кристиан вскрикивает «Oh, dear!..» и падает на землю. Заговорщики тут же подбегают к нему и, пока он не успел позвать на помощь, добивают: хватают его мотыгу и беспощадно разбивают ему голову.
Выстрел и вскрик слышат Миллз с Маккоем. В это трудно поверить, но они опять не поняли, что происходит. Маккой было насторожился, но Миллз успокаивает своего приятеля и переводит все в шутку: не волнуйся, мол, это Грот-мачта зовет детей на обед.
Должно быть, после этих слов оба расхохотались: на дворе раннее утро, и до обеда еще далеко. И, как ни в чем не бывало, шотландцы продолжили свою работу.
По острову свободно разгуливают вооруженные полинезийцы, уже прозвучало два выстрела, а Миллз с Маккоем по-прежнему не воспринимают это всерьез.
Что это? Обыкновенная беспечность?
Вскоре снова появляется Титахити. Один, без обещанной свиньи, без Манарии и без мушкета. Совсем не с той стороны, куда ушел в первый раз. Всем своим видом изображая ужас, он сообщает, что заметил, как сбежавшие Теимуа и Ниау пробрались в дом Маккоя и хозяйничают там.
Не самая изобретательная ложь, но Маккой клюнул и заглотил наживку. Он бросает работу и со всех ног бежит на свой участок.
Почему белые так легко дали себя одурачить? Почему Миллз остался на месте и не пошел вместе со своим другом Маккоем?
Провокация удалась на славу: шотландцы разъединены, и Маккой сам торопится в ловушку.
Теимуа и Ниау поджидают его в доме, а Манарии подстраховывает их за углом. Казалось бы, Маккой обречен: он безоружен, и против него трое таитян с мушкетами. Но шотландцу повезло.
Когда он врывается в хижину, Ниау и Теимуа почти одновременно стреляют в него практически в упор. Но оба промахиваются, и пули пролетают мимо. Мгновенно оценив обстановку, Маккой буквально выпрыгивает из дома и тут же попадает в руки Манарии.
У таитянина мушкет, но он предпочитает действовать наверняка: набрасывается на шотландца со спины. Только не учел Манарии, что в рукопашном бою Маккою, опытному матросу-драчуну, равных нет. Тем более, что сейчас он взбешен до крайности. Короткая схватка, и таитянин летит в загон для свиней.
Пока он выбирается оттуда, а Теимуа и Ниау перезаряжают мушкеты, Маккой уже далеко. Он бежит обратно к Миллзу, чтобы предупредить друга о смертельной опасности.
Но Миллз упорно — в четвертый раз за это утро! — отказывается верить в происходящее.
В то, что таитяне коварно напали на Маккоя в его же собственном доме и чуть не убили, а теперь гонятся за ним по пятам и вот-вот будут здесь! На это Миллз невозмутимо отвечает, что Манарии предан ему, и пальцем не тронет своего хозяина.
Маккой поражен, но уговаривать ему некогда. Надо спасаться, звать на помощь, бить тревогу. Он машет рукой и убегает один.
А Миллз опять остается на месте.
Что это? Исключительное легкомыслие, если не сказать больше — тупость? Или — нечто совсем иное, прямо противоположное? Чем можно объяснить эту крайне подозрительную беспечность Миллза?
Сначала он пропускает мимо ушей первый выстрел, убивший Уильямса. Затем легко дает уйти своему рабу Манарии вместе с Титахити. Потом эта «шутка» про голос Грот-мачты, зовущий детей на обед. Потом — непонятная пассивная реакция на известие Титахити о том, что таитяне грабят дом Маккоя. И, наконец, полное бездействие, когда становится очевидно: полинезийцы атаковали Маккоя и надо спасаться, пока не поздно.
Или Миллз просто-напросто был непроходимо туп?
Надо сказать, что эта странная беззаботность шотландца дала повод некоторым исследователям заподозрить его не в чем ином, как в сговоре с полинезийцами. К примеру, Тревор Луммис в своей замечательной книге «Остров Питкэрн. Жизнь и смерть в раю»[13] прямо выдвигает гипотезу: Миллз был в курсе того, что замышляли «охотники на свиней». Возможно ли, что бывший помощник канонира на «Баунти» знал о предстоящем нападении — и не просто знал, а еще был уверен, что его не тронут — и потому вел себя столь беспечно?
Если это так, то перед нами неразрешимая загадка. Как мог немолодой шотландец пойти на сговор с туземцами? Что побудило его предать своих товарищей?
Впрочем, даже если это правда, и Миллз был убежден в своей безопасности, это ему не помогло.
Его убьют следующим, третьим по счету.
Таитяне, обозленные неудачей с Маккоем, врываются на участок Миллза и обступают незадачливого шотландца. Должно быть, Миллз не без изумления обнаружил, что Титахити, который так искусно изображал преданность, на самом деле оказался подлым предателем. А его «верный» батрак Манарии готов немедленно расквитаться с хозяином за все унижения. Самый старший из питкэрнцев, 44-летний Миллз оказался один против четверых молодых, вооруженных и жаждущих крови врагов.
Без долгих церемоний полинезийцы выстрелили. Истекающий кровью Миллз добежал до своего дома, но тут его без особого труда настигли. И топором размозжили ему череп.
Тем временем Маккой бежит к Кристиану. Неподалеку от дома шотландец обнаруживает изуродованный труп своего бывшего предводителя, и, наверное, только здесь до него доходит весь ужас происходящего.
Не было никакой убитой свиньи, и Грот-мачта не звала детей к обеду.
Это полинезийцы стреляли в белых.
Словно в подтверждение своих догадок Маккой слышит еще один выстрел — со стороны плантации Миллза. Это значит, что таитяне добрались и до него. Сколько человек уже убито, Маккой не знал, но понял, что надо спасаться.
Потрясенный, он бежит дальше, не додумавшись зайти в дом Кристиана и захватить с собой его оружие. Продираясь сквозь заросли, он мчится к своему лучшему другу — Мэттью Куинталу.
И на полпути сталкивается с ним нос к носу.
Своим поистине звериным чутьем Куинтал уловил: что-то не так на острове. Отдаленные выстрелы напугали его не на шутку, и он, вооружившись двумя мушкетами, «огородами» пробирается на восток, туда, где над делянками его друзей кружат потревоженные птицы. Его закадычный приятель Маккой, задыхаясь от бега, рассказывает страшные вещи. Нападение «черных»! Кристиан убит, и Миллз, видимо, тоже. Сам Маккой спасся чудом. Что с остальными — неясно, возможно, Уильямса, Мартина и Брауна также уже нет в живых.
Впервые в истории поселения полинезиец поднял руку на белого. И уже есть первые жертвы.
Что они задумали? Перебить всех англичан? И заодно их детей? А что будет с женщинами? И что теперь делать им двоим, Куинталу и Маккою? Бежать, бить тревогу и объединяться с оставшимися в живых? Или пока не поздно спрятаться в лес от греха подальше?
Совещание было коротким. Куинтал и Маккой выбирают второе. Они не бросаются за подмогой к Смиту и Янгу и не решаются вступить в открытый бой с «индейцами». Куинтал лишь велит своей жене, Теваруа (она как раз вернулась), предупредить остальных о смертельной опасности. И после этого корнуоллец с шотландцем скрываются в горах.
Как знать, преодолей они тогда свою личную неприязнь к Янгу и Смиту, может быть, все сложилось в тот день иначе. У них был реальный шанс, забыв прежние неурядицы, объединиться и всем вместе дать отпор полинезийцам.
Но этого не случилось. Опьяненные кровью, взбунтовавшиеся «рабы» беспрепятственно продолжили расправу.
Настала очередь Айзека Мартина и Уильяма Брауна. Их дома располагались по соседству, и четверка полинезийцев разделилась: Титахити и Ниау пошли убивать Мартина, а Манарии и Теимуа (у них уже был опыт успешного «сотрудничества»; два с половиной года назад они цинично расправились с тубуайцем Охой) — Брауна. Легкость, с которой заговорщики до этого прикончили троих британцев, только распаляла их жажду мести. Неувязка вышла лишь с Маккоем, но хилый американец и болезненный садовник явно уступали злобному шотландцу в силе и ловкости.
Мартин видит приближающихся вооруженных полинезийцев — своего раба Титахити и беглеца Ниау — и догадывается, что дело плохо.
Дальше происходит короткий диалог, прозвучавший как приговор:
— Знаешь, что мы сегодня делаем?
— Нет.
— Убиваем свиней!
Эта «шутка», несомненно, исходила от Титахити. Ведь ему так легко удалось провести этих белых глупой уловкой со свиньей. Сначала он, благодаря этому вымышленному животному, перехитрил Мартина и беспрепятственно завладел его мушкетом. А потом, сославшись на ту же свинью, вызволил Манарии из лап Миллза и Маккоя.
Эти белые, должно быть, так и не догадались, что, на самом-то деле, «охота на свиней» — охота на них самих.
Наверное, Титахити доставило особое удовольствие выстрелить в живот своему хозяину, Мартину. Американец, истекая кровью, бежит к дому Брауна, и полинезийцы травят его, как раненую свинью. Звучит еще один выстрел, и Мартин падает, как подкошенный. А затем его приканчивают по уже отработанной схеме — разбивают голову железным ломом.
Следующим, пятым по счету суждено было погибнуть бывшему садовнику, безмолвному и тихому Уильяму Брауну. Он, как все его убитые товарищи, так и не смог ничего предпринять в свою защиту.
Таитяне находят его возле дома. Есть легенда, что Теимуа испытывал симпатию к тщедушному ботанику, и потому выстрелил в него холостым зарядом. Согласно преданию, он даже успевает прошептать несчастному, чтобы тот притворился мертвым. Но Браун делает это неумело и шевелится раньше времени. Это не ускользает от внимания обезумевшего Манарии, и он убивает Брауна, обрушив на его голову тяжелый камень.
Четверо перепачканных в крови полинезийцев сходятся у дома Брауна. Сегодня явно их день. Наконец-то счет сравнялся: в живых осталось всего четверо белых.
В это время Теваруа, жена Куинтала, торопится на запад острова, туда, где женщины собирают птичьи яйца, — сообщить им страшные вести. По пути она пробегает мимо плантации Смита и видит, что тот, ни о чем не подозревая, спокойно копает землю.
На бегу она кричит Алеку: как ты можешь работать в такое время? Ее английский оставлял желать лучшего, и Смит не понимает ее слов.
Но ее интонация и жесты весьма красноречивы: испуганная женщина со всех ног бежит в сторону от поселка, и в ее глазах неподдельный ужас. Смит быстро догадывается, что там происходит нечто крайне опасное. Недолго думая, он бросается вслед за Теваруа и скрывается в зарослях.
Полинезийцы в своем кровавом исступлении врываются во владения Смита — а там пусто. Дом и участок брошены.
Дальше на какое-то время наступает затишье, о котором в преданиях острова сохранились весьма скудные сведения. Маккой и Куинтал прячутся в горах. Смит затаился в лесу. Трупы пятерых убитых островитян лежат под палящим солнцем.
А что в эти часы делают заговорщики? И где женщины с детьми? И где, в конце концов, Янг?
Конечно, известия о гибели белых мужчин, принесенные женой Куинтала Теваруа, потрясли всех полинезиек. Особенно Нэнси, Мауатуа, Вахинеатуа, Дженни и Сару — жен убитых. Разумеется, женщины немедленно вернулись в поселок.
Но что было дальше? Ведь по логике, «охотники на свиней» должны были продолжить расправу над белыми и пойти убивать последнего, кто не убежал, — Неда Янга.
Но они этого не делают.
По какой-то таинственной причине полинезийцы Янга и пальцем не тронули. Ни сейчас, ни потом.
Почему?
Не успели? Не добежали до его усадьбы? Женщины опередили их и взяли своего любимца Неда под защиту? И поэтому четверка «охотников на свиней» не решилась напасть на него? Или Янгу удалось искусно спрятаться?
Или Янг остался жив, потому что полинезийцы и не думали его убивать? Никаких точных данных об этом не сохранилось. Нам еще предстоит разобраться во всем этом, а пока проследим за последними актами питкэрнской трагедии.
Проходит пара-тройка часов томительного ожидания, и Смит, проголодавшись, решается выйти на разведку. Он чуть ли не ползком пробирается к своим запасам ямса, и тут его обнаруживают полинезийцы.
Раздается выстрел, и пуля пробивает Смиту правое плечо и по касанию легко ранит его в горло. Смит падает. «Охотники на свиней» тут же набрасываются на него из засады и начинают избивать прикладами мушкетов. Лежа на земле, раненый Алек защищается как раненый лев. Ему ломают два пальца на руке.
Несмотря на боль и раны, Смиту каким-то образом удается вырваться, и он опрометью бежит. Но его настигают и валят с ног.
Перед ним с заряженным мушкетом стоит Титахити. Тот самый Титахити, у которого Смит увел жену, Тинафанаеа. И который, естественно, ненавидел Смита больше всех остальных. Легенда Питкэрна гласит, что тубуаец вставил дуло своего оружия в рот Алеку и без промедления нажал на спусковой крючок.
Но произошла осечка.
Мушкет с «Баунти», до этого момента сегодня стрелявший без сбоев, просто щелкнул, обдав лицо Смита порохом и не выпустив пулю.
Алек Смит, будучи на волосок от смерти, остается жив.
Титахити, весь в крови англичан и обуреваемый местью, перезаряжает мушкет и стреляет еще раз.
Опять осечка!
Смит вскакивает на ноги и убегает.
А вот дальше происходит нечто весьма и весьма неожиданное. Полинезийцы внезапно, ни с того ни с сего, меняют гнев на милость. Вместо того, чтобы настичь раненого ослабленного Алека и добить его, они вдруг опускают руки и вполне дружелюбно кричат, что не причинят ему никакого вреда.
Это было очень похоже на уловку. Белые хорошо знали полинезийское коварство. Так, с фальшивыми улыбками на лицах два с половиной года назад Манарии и Теимуа подло убили Оху. И сейчас, после всего, что произошло на острове в этот день, от них можно было ожидать того же самого.
И вот тут Смит совершает поступок, который как-то не вяжется с его отчаянным характером. Он сдается.
Уж кто-кто, а молодой и сильный моряк, каким был Алек, дрался бы за свою жизнь до последней капли крови. Представить, что он позволил бы четверым полинезийцам взять себя живым — невозможно.
Однако происходит именно это. Смит, истекающий кровью, отдает себя в руки полинезийцев.
И полинезийцы не убивают его. В это трудно поверить, но это так. По преданию, они аккуратно переносят его в дом убитого Кристиана, где женщины окружают его теплом и заботой…
Если это правда, то что случилось? Почему четверо разъяренных полинезийцев, до этого жестоко прикончивших пятерых белых, буквально в одну секунду преображаются? Еще пару минут назад они безжалостно избивают подстреленного Смита, ломают ему пальцы на руке, наконец, дважды стреляют в него, — чтобы убить. И вдруг, как по сигналу, словно по мановению чьей-то волшебной палочки, «охотники на свиней» превращаются в добрых друзей — и спасают Алеку жизнь.
Как можно объяснить это чудесное изменение? Какая такая таинственная третья сила вмешалась и остановила бойню?
Легенды острова Питкэрн не дают прямых ответов на эти вопросы.
К вечеру этого бесконечно длинного дня страсти ненадолго улеглись. В питкэрнской трагедии наступил короткий антракт.
Но убийства на этом не закончились. Кровавая и неожиданная развязка была еще впереди.
На острове произошла смена власти. Бывшие «хозяева жизни», Куинтал и Маккой, оказались в изгнании и прятались в лесу. Трупы пятерых их товарищей гнили под открытым небом, и никто не собирался их хоронить. А в поселке воцарились новые «господа». Полинезийцы не спешили на поиски беглецов. Они устроили самый настоящий пир победителей и начали делить главную вожделенную добычу — женщин.
Но главную скрипку в этом новом распределении играл почему-то человек, никакого видимого участия в бойне не принимавший. Не полинезиец, а белый. Точнее, мулат. Бывший гардемарин Эдвард Янг, по прозвищу Нед.
Началось с того, что Янг, переселившись в дом Кристиана, присвоил себе и его вдову, красавицу Мауатуа. Есть версия, что он давно положил на нее глаз, но пока был жив Флетчер, Нед и мечтать о ней не мог. Кроме того, он взял себе и вдову Уильямса, Нэнси. Его прежняя спутница, Сюзанна, была ему уже не нужна, и на нее позарились два таитянина, Теимуа и Манарии.
Как известно, Сюзанна (Тераура) была самой молодой из взрослых женщин, высадившихся на Питкэрн. Ее свежесть и красота, бесспорно, привлекали мужчин-островитян, особенно ее обделенных земляков. Но никто из них не хотел делить ее с кем-то еще.
И если Титахити и Ниау разделили оставшихся женщин «полюбовно», то из-за Сюзанны между Манарии и Теимуа пробежала черная кошка. А когда сама юная полинезийка оказалась более благосклонной к последнему, два друга-таитянина в одно мгновение стали заклятыми врагами.
Однажды вечером Теимуа сидел у костра и играл на флейте, а Сюзанна, устроившись рядом, пела таитянскую песню. Но тут появляется Манарии и мгновенно разрушает эту идиллию. Он выхватывает мушкет и без предупреждения, вполне в духе «охоты на свиней», стреляет в своего бывшего неразлучного друга, сообщника и «подельника» Теимуа. Раненый таитянин вскакивает и пытается бежать, на ходу крича Сюзанне, чтобы она прикончила этого подлого Манарии. Но девушка в ужасе заметалась и замешкалась, и Манарии хладнокровно стреляет еще раз.
Теимуа погиб на месте.
Надо думать, такого предательства от Манарии не ожидал никто. В упор расстрелять безоружного товарища, да еще сейчас, когда у полинезийцев началась новая счастливая жизнь… Взбешенные Титахити и Ниау готовы немедленно отомстить коварному Манарии, но того и след простыл. Он с мушкетом в руках успел скрыться в лес.
Там он имеет неосторожность наткнуться на Куинтала и Маккоя. Но они не убивают его на месте. Сначала они выясняют обстановку в поселке и, пораженные, узнают о том, что раненый Смит и целый и невредимый Янг мирно соседствуют с оставшимися полинезийцами, Титахити и Ниау. Должно быть, беглецов шокирует известие о том, что четверо мужчин разделили десятерых женщин между собой. И теперь хозяйничают в их домах.
Янг и Смит заодно с «охотниками на свиней»?!
Манарии со слезами на глазах уверяет Маккоя и Куинтала в прежней дружбе — дескать, я даже товарища своего, Теимуа, не пощадил, — и уговаривает напасть на поселок. Но они не верят ему и на всякий случай отбирают у него мушкет.
Наступает завершающая фаза войны. Полинезийцы решают, что пора, наконец, покончить с теми, кто прячется в горах — с Куинталом, Маккоем и примкнувшим к ним предателем Манарии.
В лес отправляются Теио (Мэри) и Теваруа (Сара), жены Маккоя и Куинтала. Они приносят своим мужьям еду и рассказывают, что, во-первых, в поселке все не так благополучно, как говорит Манарии. Там зреет новый заговор — на сей раз полинезийских женщин против полинезийских мужчин. А во-вторых, этот самый Манарии — подлый предатель и убийца.
По одной из версий, Теио и Теваруа даже передали Куинталу и Маккою записку, нацарапанную Янгом. В ней говорилось, что Манарии убил Теимуа, и что с ним надо покончить.
Вскоре после того, как обе женщины ушли, Маккой и Куинтал вершат свое правосудие и безжалостно убивают Манарии. Верзила-таитянин, некогда верный и услужливый «друг» белых, а на самом деле — их коварный и хитрый враг, человек, собственноручно прикончивший на Питкэрне как минимум троих (Оху, Брауна и Теимуа), и один из главных «охотников на свиней» сам погибает, как одичавшая свинья: в кустах, под пулями белых людей.
Тем временем вооруженные до зубов Титахити и Ниау, еще не зная о смерти Манарии, вновь отправляются в лес — чтобы найти и уничтожить беглецов. Начинается самая настоящая партизанская война.
Двое полинезийцев осторожно и бесшумно крадутся по почти непроходимым зарослям, всматриваясь в едва заметные следы и прислушиваясь к любому шороху. Двое британцев постоянно меняют свою дислокацию, передвигаясь в основном по ночам.
Но однажды днем оба моряка, изрядно вымотавшись, уснули. Титахити и Ниау обнаруживают их издали и не решаются напасть наверняка. Они стреляют в белых из-за кустов. Куинтал и Маккой вскакивают, как ошпаренные, и скрываются в джунглях. Полинезийцы, однако, замечают кровавый след, тянущийся по траве. Убежденные в том, что им удалось ранить одного из моряков, «охотники на свиней» возвращаются в поселение.
(Позже выяснится, что они все же ни в кого не попали: просто Маккой, убегая, сильно поранил ногу о торчащий обломок дерева, отсюда и кровь).
Вернувшись в поселок, Ниау и Титахити и не догадываются о том, что их участь уже решена. Пока их не было, женщины окончательно сговорились отомстить им за убитых белых. Весть о чьей-то крови на траве стала последней каплей.
Какую роль в этом заговоре женщин играл Нед Янг, доподлинно неизвестно. Но то, что мулат приложил свою руку к финальным эпизодам трагедии — несомненно.
Однажды ночью он посылает свою бывшую супругу Сюзанну в дом Брауна, где Титахити мирно почивает со своей новой женщиной, Театуахитеа, тихой вдовой убитого садовника. Хрупкая Сюзанна хладнокровно и быстро зарубает спящего тубуайца топором.
Тот наверняка ничего не успел понять и умер мгновенно. Последним из полинезийцев в ту же ночь погибает юный Ниау. Янг собственноручно расстреливает его в упор. Всё. Полинезийцы уничтожены.
«Охотники на свиней» правили островом совсем недолго.
Но Куинтал и Маккой возвращаются в поселок не сразу. Они по-прежнему не верят Янгу и женщинам. Только после того, как, по преданию, Мэри и Сара в качестве доказательства принесли мужьям отрубленные кисти полинезийских мужчин, «партизаны» выходят из леса.
3 октября 1793 года война на Питкэрне закончилась. Но вопросы остались.
Версии
Итак.
Почему так подозрительно беззаботно вел себя Джон Миллз?
Что на самом деле спасло раненого Алека Смита?
И, наконец, почему полинезийцы не напали на Неда Янга?
Споры вокруг этих загадок не утихают долгие годы. О Резне на Питкэрне написаны сотни научных трудов и десятки художественных произведений. Их авторы старательно пытаются восстановить утерянные звенья в цепи причинно-следственных связей. И хоть идеально стройную версию тех событий логически выстроить пока не удается, тем не менее, из множества предположений и догадок сегодня складываются две основных гипотезы.
Первая.
Мятеж на Питкэрне задумал тот, кто не только никак не пострадал, но и в результате остался в выигрыше. Единственный из мужчин, в кого ни разу не выстрелили. С чьей головы, образно говоря, не упал ни один волос. О чьем поведении в День Резни известно меньше всего. Кто, в конце концов, забрал себе самые лучшие «куски добычи»: как минимум еще одну красавицу-вахину и чужой участок с домом.
Эдвард «Нед» Янг.
Ему ничего не стоило подбить полинезийцев на вероломное нападение на белых. По каким-то причинам с ним в сговоре был и Миллз.
Зачем им это было нужно? Уничтожив своих товарищей по «Баунти», остаться вдвоем среди полинезийцев? Стать единственными и полноправными «королями» острова? Устроить себе гарем? Допустим, что так.
Для атаки выбрали весьма удобный момент. Но с самого начала ситуация вышла из-под контроля. Полинезийцы стали убивать всех подряд, в том числе и Миллза. Его прикончили в кровавом кураже, по инерции? Или у полинезийцев был свой план, отличный от замысла Янга — перебить всех белых?
В этом случае Янг, узнав о смерти своего сообщника, должен был заподозрить «охотников на свиней» в двойной игре. И принять меры.
Какие? Что он мог предпринять в одиночку против обезумевшей четверки? Или у него все же были какие-то таинственные рычаги воздействия на них?
Троим, самым опасным британцам — Маккою, Куинталу и Смиту — удалось скрыться. Замысел рушился на глазах. В одночасье расправиться с белыми не получилось, и поселению грозило долгое кровопролитное противостояние. Эти трое, а также женщины острова неизбежно догадались бы о роли Янга в заговоре и, разумеется, никогда не простили бы ему этой чудовищной подлости.
И тогда у Янга возник план Б. Пока не поздно, прекратить войну, выступить этаким «миротворцем», а потом, когда станет ясно, кто сильнее — полинезийцы или белые, встать на сторону сильного.
И, поэтому, когда «охотники на свиней» стали убивать Смита, возможно, это именно он, Нед Янг стал той силой, которая вмешалась и спасла Алеку жизнь. Не исключено, что никто иной, как Янг вовремя появился там и приказал полинезийцам оставить Смита в покое.
Предположим. Но почему в этом случае предания острова об этом умалчивают? Ведь подобный поступок, несомненно, выглядел бы подвигом, и Янг вошел бы в легенду как герой, остановивший расправу.
Однако о его поведении в те дни не известно ровным счетом ничего…
Значит ли это, что все в действительности было не так?
Дальше. Активно участвуя в дележе добычи вместе с полинезийцами (для отвода глаз?), Янг на самом деле видит, как возненавидели вахины убийц своих мужей. Нынешние «хозяева» острова в явном меньшинстве. И он принимает решение: раз захватить власть при помощи туземцев не вышло, надо перевернуть ситуацию и достичь своей цели другим путем. Для этого для начала нужно помириться с реальной силой — Куинталом и Маккоем. Необходимо вернуть их доверие.
Как?
Очень просто — перебить всех полинезийцев.
Так он хитроумными интригами приводит в действие второй заговор, прямо противоположный первому. И очень скоро с «охотниками на свиней» покончено раз и навсегда. Янг даже не гнушается собственноручно застрелить последнего туземца.
И вот Куинтал и Маккой возвращаются в поселок. Мир худо-бедно восстановлен, а сам Янг вне подозрений. И ему, между прочим, достается вожделенный кусок добычи — вдова Кристиана, красавица Изабелла, а также его дом и участок.
Итак, за всеми кровавыми событиями на Питкэрне стоял Нед Янг? Если эта гипотеза верна, то перед нами вырастает фигура страшного человека. Абсолютно беспринципного, хитрого, умного и коварного. Завистливого и злопамятного. Многие считают его «серым кардиналом» мятежа на «Баунти», исподтишка подтолкнувшим Флетчера Кристиана захватить корабль. Неужели и мятеж на Питкэрне затеял тоже он?
Что мы знаем о нем?
Эдвард Янг родился на одном из тропических островов Карибского моря, в британской вест-индской колонии Сент-Киттс. По одной из версий он был незаконнорожденным сыном влиятельного английского вельможи. Его матерью, скорее всего, была черная рабыня. От нее он унаследовал темный цвет кожи и характерный разрез глаз. Не исключено, что с самого детства его обзывали «бастардом», «негром». Как знать, может быть, именно это и сформировало его скрытный характер?
Юноша воспитывался на Острове Мэн, где, возможно, познакомился с Флетчером Кристианом. Известно, что Янг попал на «Баунти» благодаря хлопотам Данкана Кемпбелла, близкого родственника Блая. 21-летний Янг стал одним из шести гардемаринов на судне.
Есть все основания полагать, что у Янга были проблемы со здоровьем.
Блай упоминает о том, что Янг выглядел неважно и что у него «…отсутствуют несколько передних зубов, а оставшиеся зубы все гнилые…». Беззубый, болезненный мулат сомнительного происхождения, он явно выделялся на фоне остальных гардемаринов — розовощеких юношей из респектабельных семей. Вероятно, над ним тайно посмеивались. Лишь один человек — Флетчер Кристиан — относился к нему по-дружески.
Должно быть, именно поэтому Янг стал единственным младшим офицером, кто открыто примкнул к мятежу. Мало того, существует версия, что, видя, как Блай издевается над Кристианом, Янг что-то нашептал своему товарищу — и на корабле вспыхнул бунт. Многие исследователи считают, что именно Нед Янг не только «чиркнул спичкой у пороховой бочки», но и был тайным вдохновителем мятежа.
Ведь он всю свою жизнь был изгоем: чужим для своих родителей, чужим среди своих товарищей… Только на Таити он почувствовал себя «своим» — его обожали таитянские девушки, его уважали таитянские мужчины. Смуглый по природе, там, на Таити, он словно стал одним из туземцев. И возвращаться в Англию ему очень не хотелось.
А на Питкэрне у него появился шанс стать не просто своим, но — первым среди своих. Главным. Возможно, он чувствовал, что жить ему осталось недолго: какая-то болезнь легких мучила его все сильнее и сильнее, и нужно было спешить. Пока не поздно, взять от жизни по максимуму. Так обреченные больные раком перед смертью пускаются во все тяжкие.
И Янг решил захватить власть на острове. Стать единоличным его правителем, «королем». Тем, кем он никогда бы не стал на берегах Туманного Альбиона. И ради этого он пошел на заговор и предательство…
Впрочем, это всего лишь гипотеза. Никаких достоверных доказательств вины Янга в Резне на Питкэрне нет…
…А что, если все было не совсем так?
Гипотеза вторая.
Не было никакого «серого кардинала». И Янг здесь ни при чем. Он и понятия не имел, что замыслили полинезийцы. Ему просто повезло — ведь его дом располагался в дальнем краю поселка, и «охотники на свиней» не успели до него добраться.
И Миллз тоже ничего не знал. Он — на самом деле — простодушно верил, что все обойдется. И поплатился за это.
Маккой спасся благодаря своей ловкости и силе. Куинтал — благодаря своему чутью. А вот что — или кто — спас Смита?
И вот тут на сцену вступает еще одна сила, до сих пор остававшаяся в тени.
Женщины.
А что, если это именно они, прелестные вахины, узнав о кровавой резне, учиненной полинезийцами, дружно стали на защиту острова?
В тот день они были далеко, на противоположном, северо-западном берегу Питкэрна. Десять молодых красавиц как всегда разделили свои обязанности: кто-то собирал птичьи яйца, кто-то присматривал за детьми. Если бы они знали, что задумали их земляки — можно не сомневаться: они ни за что не оставили бы поселок и не дали бы своих белых мужей в обиду. Да и сами полинезийцы, надо думать, не решились бы напасть в присутствии женщин.
Затем по какой-то причине Теваруа, жене Куинтала, понадобилось домой. Может быть, она что-то забыла? Или ее шестое женское чувство подсказало ей, что надо возвращаться раньше времени?
Так или иначе, Теваруа узнает о случившемся первая. Она стремглав бежит назад, к женщинам, мимоходом предупреждая Алека Смита, и тот успевает скрыться от «охотников на свиней». По сути, Теваруа спасла ему жизнь.
А дальше… Можно себе представить, как восприняли ее вести остальные вахины. В мгновение ока они превращаются в грозных фурий и бесстрашно бегут выручать оставшихся в живых белых мужчин.
Но пятеро уже убито, а трое убежали в лес. Остается один Нед Янг, и полинезийцы пока не успели атаковать его. Возможно, ему удалось спрятаться. Женщины находят его целым и невредимым и берут под свою защиту.
Четверо вооруженных «охотников на свиней» против десяти женщин. Вахины прекрасно понимают, насколько опасны сейчас эти четверо. И вступать с ними в открытый конфликт нельзя. Рано.
И тогда наши красавицы, дабы усыпить бдительность «победителей», соглашаются стать их женами. Янг и раненый Смит, разумеется, тайно на их стороне: оба притворяются лояльными к новым хозяевам жизни и активно участвуют в дележе добычи. Но стоило только полинезийцам расслабиться, как пришел их конец. Возможно, что конфликт между Теимуа и Манарии был спровоцирован нарочно. Не исключено, что юная Сюзанна, используя свои женские чары, сама столкнула лбами двух новоиспеченных «женихов». В результате оба были убиты.
А затем все та же Сюзанна собственноручно расправилась с Титахити. И, после того, как ее муж Янг застрелил последнего из «охотников на свиней», Ниау, на острове воцарился мир.
Получается, что ни кто иной, как именно они, полинезийские женщины, стали вершителями правосудия. Десять молодых красавиц, пятеро из которых уже стали матерями, подобно неведомым им героиням древнегреческой «Лисистраты», решили исход войны между мужчинами.
Надо сказать, что роль женщин в жизни на Питкэрне часто недооценивалась. Летопись первых лет острова многие представляют как историю противостояния мужчин. Между тем на Питкэрне, как и в любом полинезийском обществе, прелестные вахины представляли вполне реальную самостоятельную силу. И время еще покажет, на что будут способны жен мятежников и матери их детей…
…Девяносто третий год восемнадцатого столетия войдет в историю как один из самых жестоких. Волна кровопролития, прокатившаяся по планете, захлестнула и незаметную точку на карте Тихого Океана. В те дни, когда весь цивилизованный мир ждал новостей из недавно казнившей своего короля революционной Франции, в крохотном независимом «государстве» на забытом богом островке по ту сторону Земного шара произошла своя кровавая революция. И через пару недель после того, как французы приняли новый революционный календарь, вместо привычных названий месяцев введя «термидоры», «жерминали» и «брюмеры», 3 октября 1793 года на Питкэрне тоже наступило новое время.
Противостояние
Весь покрытый зеленью,
Абсолютно весь,
Остров Невезения
В океане есть…
Л. Дербенев Песня из кинофильма «Бриллиантовая рука»Гражданская война на Питкэрне закончилась. Но полноценный мир так и не наступил. Мутный и ядовитый осадок остался после того, что произошло в сентябре-октябре 1793 года. Следующий период истории острова можно сравнить с мрачным средневековьем: поселение надолго погрузилось в вязкую атмосферу взаимного недоверия и подозрительности.
Некогда счастливая жизнь превратилась в унылое выживание. Ранняя формулировка «здесь можно жить» сменилась на тезис «здесь жить нельзя». Питкэрн вступил в темную полосу своей истории.
Все смешалось на Питкэрне. Если раньше на острове худо-бедно сосуществовали девять семейных пар (мятежники со своими женами) и маленькая полинезийская община (четверо мужчин и одна женщина), то сейчас на четверых взрослых мужчин приходилось десять взрослых женщин. И каждый из оставшихся в живых моряков обзавелся своим мини-гаремом. Янг забрал себе вдов Кристиана и Уильямса — Мауатуа (Изабеллу) и Нэнси (Тоофаити), Куинтал присовокупил к Теваруа брошенную Янгом Сюзанну (Тераура) и вдову Айзека Мартина Дженни (Теехутеатуаоноа), к Маккою и Тейо присоединилась Сара (Театуахитеа), а Смит начал жить сразу с тремя женщинами: Тинафанаеа, Вахинеатуа и Марева.
Европейская моногамия сменилась на полинезийскую полигамию.
Но и это новое перераспределение было весьма условным. Женщины, по сути, стали общими, и на Питкэрне началась беспорядочная половая жизнь: вахины часто переходили из дома в дом, от одного мужчины к другому. С гибелью Флетчера Кристиана моральные устои острова резко изменились.
Увы, несчастье 1793-го не объединило островитян. Мало того, раскол только усилился. Скрытое размежевание между оставшимися в живых белыми мужчинами (Янгом и Смитом с одной стороны и Куинталом и Маккоем с другой) постепенно переросло в явную вражду.
Но главное: теперь мужчины потеряли и доверие женщин. Прелестные вахины долго не могли простить британцам того, что те допустили той страшной весной 93-го года. И их ни коим образом не устраивали новые порядки, воцарившиеся на острове.
И очень скоро их недовольство выплеснулось наружу.
Через пару месяцев после кровавых событий, примерно в начале 1794 года, Нед Янг начал вести дневник. Этот бесценный документ своими глазами видел в 1825 году капитан Бичи и даже сделал из него несколько выписок. Но потом дневник бесследно и таинственно исчез.
Наряду с весьма противоречивыми воспоминаниями Адамса и Дженни эти немногочисленные цитаты из дневника Янга, опубликованные Бичи в 1831 году в книге «Рассказ о Путешествии по Тихому Океану», стали основным источником информации о том, что происходило на острове в последние годы XVIII века.
Согласно дневнику Янга, островитяне, придя в себя, поначалу попытались наладить прежнюю жизнь. И какое-то время внешне все выглядело вполне мирно: люди возделывали землю, собирали урожай, ловили рыбу. Еще до конца 1793 года Изабелла, уже будучи женой Янга, родила последнего ребенка Флетчера Кристиана — его единственную дочь Мэри Энн, а в самом начале следующего, 1794-го, Вахинеатуа разрешилась от бремени сыном покойного Миллза — Джоном Миллзом младшим.
Не успела Изабелла прийти в себя после родов, как она тут же снова забеременела от своего нового мужа, Янга. А вторая жена Неда, Нэнси уже носила под сердцем его первого ребенка. Янг, которому его прежняя избранница, юная Сюзанна, за четыре года так и не подарила наследника, словно бросился наверстывать упущенное. В положенный срок, примерно в конце 1794-го, обе женщины почти одновременно рожают Неду двух дочерей: Нэнси — Полли, а Изабелла — Долли.
Казалось бы: жизнь продолжается. Но к этому времени ни о какой семейной идиллии уже и не было речи. Рождение Полли и Долли стало исключением: в этот период больше никто из вахин не решился стать матерью. Весь 1794 год прошел под знаком открытого противостояния между белыми мужчинами и их женщинами.
И поводом к вспыхнувшей вражде стал вопрос об убитых 20 сентября.
Дело в том, что останки погибших были преданы земле не сразу. Согласно древнему полинезийскому ритуалу их тела оставили разлагаться под открытым небом. Легенда Питкэрна гласит, что изуродованные трупы Флетчера Кристиана и его товарищей еще долго лежали и гнили прямо на тех местах, где их настигла смерть. Затем вдовы, оплакивая мужчин, совершили культовый полинезийский обряд расчленения. Кости убитых отделили от мяса, и их черепа спрятали как священные реликвии.
Так, полтора десятилетия назад, в 1779 году, гавайцы, убив капитана Кука, расчленили его тело и сохранили кости как величайшую святыню.
Капитан Бичи цитирует дневник Янга от 12 марта 1794 года: «Зайдя одолжить грабли, чтобы разгрести мусор на своем участке, я увидел Дженни, держащую в руке череп. Я спросил ее: „Чей это?“ Она сказала, что Джека Уильямса. Я высказал пожелание, что его надо бы захоронить. Женщины, которые были с Дженни, ответили, что нет. Я сказал, что надо, и потребовал этого. Меня спросили, почему я, собственно, настаиваю на этом, тогда как остальные белые мужчины нет? Я сказал, если они и дадут им разрешение держать черепа не под землей, я не дам. Дальше, когда я увидел Маккоя, Смита и Мэт. Куинтала, я поведал им все и сказал: я думаю, что если девушки не согласятся сдать черепа пяти белых мужчин добровольно, их надо отобрать силой и похоронить».
Прошло полгода после Дня Резни, и только теперь белые мужчины спохватились. Возникает резонный вопрос: а где они были раньше? Неужели им было наплевать на убитых? Без всякого сомнения, женщины держали ситуацию под своим контролем уже со дня окончания войны, с 3 октября 1793 года. И все это время они, свято оберегая память о своих погибших мужьях, прятали их кости от мужей новых.
Это было похоже на тайный сговор. Такого самовольства мужчины допустить не могли. Пора было навести «порядок». И показать своенравным вахинам, кто на острове хозяин.
В третий раз за короткую историю Питкэрна началось противостояние между белыми и полинезийцами. Точнее — на сей раз — полинезийками. Впервые растущий конфликт стал иметь не только межрасовый, но и межполовой характер. Мужчины ополчились против женщин, и наоборот.
В России подобное назвали бы «бабий бунт».
Прелестные вахины, подобно неведомым им героиням «Лисистраты» Аристофана, объявили своим избранникам войну и поклялись не подпускать их к себе, пока те не исправятся.
Впрочем, тогда полинезийки уже не были единой сплоченной командой. Женская часть населения Питкэрна невольно разделилась: ведь в любом гареме есть «любимые» и «нелюбимые» жены. Одни, уже ставшие матерями, растили детей; другие, не рожавшие, занимались хозяйством. К первым относились Изабелла, Нэнси, Вахинеатуа, Тейо и Теваруа, ко вторым — Дженни, Сюзанна, Театуахитеа, Тинафанаеа и Марева. Конечно, именно эти пятеро последних женщин и стали костяком женской «оппозиции» на острове.
Поначалу британцы попытались решить все по-хорошему. Они уговаривали возроптавших вахин подчиниться им и отдать кости по доброй воле, потом стали угрожать. Не исключено, что самые отчаянные головы, вроде Куинтала и Маккоя, переходили от слов к делу и часто злоупотребляли рукоприкладством. Особенно доставалось, конечно, вторым, «нелюбимым» женам.
Этого гордые полинезийки терпеть не стали. Своими руками, без помощи мужчин, бездетные вахины построили грубый плот и в один прекрасный день попытались покинуть остров.
Куда они намеревались плыть? Домой, на Таити? Неужели их отчаяние зашло так далеко, что они готовы были рисковать своими жизнями и пуститься в опаснейшее путешествие — лишь бы только оставить несчастливый Питкэрн?
К счастью, молодые женщины вовремя одумались. Плот, едва преодолев коварный прибой, благополучно развалился, и полинезийки отделались легким купанием. Их подруги, оставшиеся на берегу, помогли несчастным выбраться на сушу.
Но, несмотря на неудачу, вахины своих намерений не оставили. Осознав, что без помощи мужчин надежного плавсредства им не построить, женщины сменили тактику. И очень скоро между британцами и полинезийками была заключена сделка: вы нам — лодку, мы вам — кости. Давление женщин на мужчин было столь сильным и неумолимым, что мятежники вынуждены были уступить.
14 апреля 1794 года они начинают строить для полинезиек маленькое суденышко.
Несомненным лидером среди «нелюбимых» жен была вдова Айзека Мартина Дженни (Теехутеатуаоноа). Она так отчаянно стремилась прочь с острова, что собственноручно начала разбирать дом своего покойного мужа — на доски для лодки. Но мужчины, надо думать, особого рвения не проявляли. У них ушло целых четыре месяца, чтобы соорудить нечто совсем непригодное для плавания.
В этом состоял их тайный план — не отпускать женщин с острова.
13 августа лодка была построена и через два дня, 15 августа, спущена на воду. Бичи цитирует хитрого Янга: «…в соответствии с нашими ожиданиями, она опрокинулась». Скорее всего, мужчины не без скрытого злорадства наблюдали с берега, как бедные вахины беспомощно барахтаются в воде.
Но соглашение оставалось в силе: британцы свое обещание выполнили — какую никакую, но лодку они все же построили. И женщинам, униженным и осмеянным, ничего другого не оставалось, кроме как исполнить условие договора. Затаив страшную обиду, они отдали мятежникам черепа и кости их погибших товарищей.
На следующий день, 16 августа 1794 года, спустя почти одиннадцать месяцев после Резни, останки жертв были зарыты в братской могиле неподалеку от поселка.
Для мужчин это была победа. Для женщин — горькое поражение. Первый раунд в противостоянии остался за сильным полом. Все вышло, как они задумали: и кости друзей похоронены, и вахины остались на острове. После такой удачи британцы почувствовали себя еще самоувереннее и наглее. Маккой и Куинтал все чаще стали бить и всячески третировать полинезиек. Для женщин наступили тяжелые дни.
Но они и не думали сдаваться.
Согласно дневнику Янга, 3 октября 1794 года мужчины шумно и бурно отпраздновали первую годовщину расправы над полинезийцами. Видимо, заодно они решили отметить и победу над женщинами.
Тут, кстати, возникает вопрос.
Что это было за веселье? Традиционный полинезийский пир, граничащий с безудержным обжорством? Или мужская моряцкая вечеринка по европейскому образцу? Иными словами — чтобы хорошенько расслабиться, что британцы пили?
Прямых доказательств нет, но ответ очевиден. Без всякого сомнения, на их столе в тот вечер было что-то горячительное.
Но что именно?
Запасы спиртного с «Баунти», надо полагать, закончились очень быстро. И какое-то время мужское население острова было вынуждено вести непривычную трезвую жизнь. Скорее всего, этот период совпал с этапом большого строительства на Питкэрне (1790–1793): не зная, чем занять свой досуг, мятежники истово трудились на огородах и уделяли больше внимания семьям. Но однажды с трезвостью было покончено.
Дело в том, что Уильям Маккой в юности работал на одной из вискокурен под Глазго. Он не только любил выпить, как всякий истинный шотландец, но еще и знал рецепты самогоноварения. Должно быть, трезвая жизнь на острове была для него, как и для почти всех остальных матросов, невыносима, и жажда выпивки совершила маленькое «чудо». После долгих и настойчивых экспериментов Маккою удалось дистиллировать спиртное из корней растения под названием ти (Cor-dylina terminalis). Приспособив старый медный котел с «Баунти»[14] под самогонный аппарат, Маккой в один прекрасный день сварил крепкое и вполне приемлемое пойло. (Сам того не ведая, шотландец в одиночку сотворил старинный напиток, который гавайцы называют «околехао». Сегодня этот традиционный полинезийский «самогон» продается во многих туристических магазинах Гонолулу и Папеэте).
Точная дата открытия Маккоя неизвестна. Большинство исследователей считают, что это произошло через несколько лет после Резни, приблизительно в 1795–1797 годах. В дневнике Янга (судя по пересказу капитана Бичи) и в более поздней «Регистрационной Книге Острова Питкэрн» даже упоминается конкретный день — 20 апреля 1798 года.
Однако существует гипотеза, что спиртной напиток получился у островитян значительно раньше — незадолго до Дня Резни 20 сентября 1793 года. Мало того, есть версия, что первым сварил хмельной отвар вовсе не Маккой, а Янг. И что именно Янг, выходец с карибских островов, где местные жители готовили похожий алкогольный напиток, еще в 1793-м начал спаивать полинезийцев и подстрекать их на бунт против белых[15].
Так все-таки — Маккой или Янг? 1793 год или позже? Сегодня установить это невозможно. Впрочем, точно так же, очень трудно — практически невозможно — представить, что четверо мужчин, трое из которых были простыми матросами, тогда, в октябре 1794-го, могли устроить себе настоящий праздник без капли алкоголя. Ведь, скорее всего они, в свою бытность в Англии все свое свободное время проводившие в портовых кабаках, просто-напросто не умели как следует веселиться на трезвую голову.
Потому можно рискнуть сделать предположение, что празднование годовщины убийств полинезийцев 3 октября 1794 года было банальной пьянкой. И, видимо, эта пьянка весьма затянулась.
Остров стоял на пороге новой беды — злоупотребление алкоголем. Перед лицом этой угрозы обе группы женщин, «любимые» и «нелюбимые» жены, постепенно начали объединяться.
11 ноября начался новый виток конфликта.
В этот день мужчины узнали, что вахины собираются перебить их, пока они спят. Каким образом они это узнали, остается загадкой. Очевидно, что заговор тайком выдала одна из женщин. Одна из тех немногих, кто по-прежнему, несмотря ни на что, оставалась лояльной к мятежникам.
Не поверив, британцы все же на всякий случай схватили всех женщин и устроили им допрос с пристрастием. И вахины отважно признались: да, мы хотим вас убить. Судя по всему, ошеломленные мужчины этого никак не ожидали.
У четверых мятежников словно открылись глаза. Впервые они осознали, что их некогда возлюбленные и преданные подруги способны безжалостно расправиться с ними, как когда-то Нэнси прикончила своего мужа Тараро, а Сюзанна зарубила спящего Титахити. Одно дело — попытка бегства с острова на утлом плоту, и совсем другое — угроза смерти.
Что делать? Нанести упреждающий удар?
Да, наши женщины готовы нас убить. Но готовы ли мы убить их за это?
Так враждующие стороны пришли к еще одному соглашению. Это был своего рода «договор о перемирии», или «пакт о ненападении»: мы обещаем, что никак не накажем вас за сговор, но и вы должны поклясться, что подобное никогда не повторится.
На том и порешили.
Но теперь необходимо быть начеку. Бичи в очередной раз цитирует дневник Янга: «…Мы не забыли их поведения; и было договорено между нами, что первая же женщина, кто будет плохо себя вести, должна быть предана смерти; и это наказание будет повторяться за каждое нарушение, пока мы сможем раскрывать реальные намерения женщин…».
Еще больше сплотившись перед грозящей опасностью, мужчины принимают меры предосторожности: теперь каждый из них не расстается с оружием, а 15 ноября в кустах недалеко от поселка они прячут два заряженных мушкета. На всякий случай.
Вдруг опять придется партизанить?
Спустя две недели, 30 ноября женщины нарушают договор и снова все вместе пытаются напасть на мужчин. К счастью, никто не пострадал. И мятежники, проявив невероятную терпимость и здравый смысл, снова не наказывают никого из вахин. Похоже, ни у кого из них не поднялась рука.
Как знать, может быть, они инстинктивно чувствовали: не надо больше крови на Питкэрне. Хватит. Чревато необратимыми последствиями.
«Последнее» мужское предупреждение подействовало лишь на короткое время. По легенде, женщины еще несколько раз атаковали мужчин, и все безрезультатно. А мужчины, в свою очередь, тоже никак не решались убить кого-то из женщин. В конце концов, все десять вахин, прихватив детей и несколько мушкетов (с которыми, впрочем, они обращаться так и не научились), окончательно покинули поселок и перебрались в западную, необитаемую часть острова.
На Питкэрне началась самая настоящая «холодная война».
Это противостояние полов продолжалось почти два года. Остров разделился на две неравные половины: с одной стороны, четверо мужчин, и с другой — десять женщин и десять маленьких детей. Впрочем, скоро родился одиннадцатый ребенок, сын Куинтала Артур. Без всякого сомнения, мальчик был зачат еще в относительно мирное время (примерно в августе 1794 года), и его мать Теваруа не захотела от него избавляться.
Теперь мужчины и женщин вели свое хозяйство порознь, и, надо полагать, мятежникам было хуже, чем вахинам. Они не привыкли жить и работать по одиночке.
Единственным утешением для них был, конечно, самогон из корней ти.
Судя по описаниям капитана Бичи, в дневнике Янга отмечено очень мало событий, относящихся к той поре.
4 мая 1795 года мужчины приступают к строительству двух каноэ для рыбалки. Как свидетельствует Бичи, ловили морского ерша и крупную скумбрию.
В 1796-м:
мужчины попытались засолить свинину и козлятину впрок, но мясо из-за жары сгнило;
продолжились кулинарные эксперименты с растением ти (на сей раз получился «сироп» — непонятно, было ли это то же самое, что и самогон); Маккой, должно быть, спьяну, упал с кокосовой пальмы: поранил правое бедро, растянул обе лодыжки и повредил бок.
Но главное событие того периода произошло 27 декабря 1795 года. В непосредственной близости от юго-восточной оконечности Питкэрна островитяне вдруг заметили парусник. Мужчины и женщины спрятались в кустах на холме и, затаив дыхание, стали наблюдать, что же будет дальше.
К их счастью, в то утро бушевал ужасный прибой, и неизвестное судно так и не решилось спустить на воду шлюпки и пристать к негостеприимному берегу. Вскоре корабль развернулся и уже к полудню исчез за горизонтом.
До сих пор ученые и исследователи так и не выяснили, что же это был за парусник.
Мятежному поселению несказанно повезло: уже через неделю погода установилась отменная, и море никогда еще не было таким спокойным, как пишет Янг, «с тех пор, как они прибыли на остров».
А если бы неопознанный корабль оказался у берегов Питкэрна на неделю позже?..
Этот несостоявшийся визит страшно напугал всех питкэрнцев. Ведь они уже давным-давно перестали следить за морем в ожидании непрошеных гостей. За неполных шесть лет пребывания на Питкэрне они ни разу не замечали на горизонте парус. Тот, далекий и призрачный мир людей остался в прошлой жизни. Словно и не было на всей планете ничего кроме их крошечного островка и бескрайнего океана.
И вот внезапно их уединение чуть не было нарушено. Это событие оказалось сродни холодному отрезвляющему душу. Все вдруг отчетливо осознали, что их хрупкий изолированный мирок не так уж изолирован. И что их внутренние дрязги и распри — мелочь по сравнению с угрозой разоблачения.
Мужчины вспомнили, что со дня мятежа прошло всего около семи лет, а это значит, что они по-прежнему — государственные преступники, которых в случае поимки ждет одно: виселица. И женщины, еще недавно так рвавшиеся уплыть с острова, на деле оказались не готовы к встрече с тем, большим миром.
И люди снова потянулись друг к другу.
Конец века
Следующий, 1796 год — год примирения. Мужчины, перестав беспробудно пьянствовать, все чаще и чаще наведываются на противоположную сторону острова — к женщинам. Те, в свою очередь, принимают их благосклонно. Островитяне делятся друг с другом урожаем таро и ямса и добычей от охоты и рыбной ловли, возобновляют совместные трапезы, и, наконец, опять поселяются вместе.
Жизнь налаживается.
И, как символ установившегося мира — появление на свет еще одного ребенка. В конце 1796 года Вахинеатуа рожает Алеку Смиту его первенца — дочь Дайну.
В течение следующего, 1797 года — на острове небольшой «демографический взрыв»: обе жены Янга, Нэнси и Изабелла дарят Неду двух сыновей — соответственно Джорджа и Эдварда Янга младшего, Теваруа рожает ненасытному Куинталу дочь Сару, а Вахинеатуа — вторую дочь Смита, Рэйчел. Люди успели истосковаться по семейной жизни, по ласке и любви, и теперь, казалось, ничто не сможет их рассорить.
Но до прежней идиллии было далеко.
Мужчины, расслабившись, продолжили неумеренное пьянство, и двое закадычных приятелей, Куинтал и Маккой стали стремительно спиваться. Их не останавливало даже рождение детей.
В 1798 году на свет появляется Роберт Янг (сын Неда и Нэнси), а Тейо (Мэри) рожает Маккою его второго ребенка и единственную дочь — Кэйт.
И в том же 1798-м Уильям Маккой, 34 лет от роду, в алкогольном угаре решает счеты с жизнью.
«…Да, они были очень дурные люди, — согласился Мак-Кой и продолжал ворковать о кровавых деяниях и пагубных страстях своих грешных предков. — Мой прадед убежал от виселицы только для того, чтобы покончить жизнь самоубийством. На острове он соорудил куб и начал гнать спирт из корней пальмового дерева. Квинтал был его закадычным другом, и они только и делали, что вместе пили. Кончилось тем, что прадед заболел белой горячкой и в приступе болезни привязал к шее камень и бросился со скалы в море…»
Дж. Лондон «Потомок МакКоя»По преданию, 20 апреля 1798 года кто-то из детишек прибежал в поселок и сообщил, что мертвое тело Маккоя валяется у подножия высокого обрыва. Как выяснилось, шотландец, привязав к шее тяжелый камень, прыгнул с утеса вниз. Но он не утонул. Он разбился об острые прибрежные скалы.
Смерть Маккоя стала для островитян шоком. Особенно для мужчин, его товарищей по «Баунти». Но на каждого из них это событие подействовало по-разному.
Янг почему-то перестал вести свой дневник, оставив его так же внезапно, как и начал четыре года назад.
Алек Смит зарекся больше не пить. Вскоре у него родилась третья дочь, Ханна.
А Куинтал, потеряв своего единственного друга, окончательно обезумел.
Однажды, уже в 1799 году, рассвирепев на свою жену Сару за то, что она принесла ему мало рыбы, он в припадке пьяного бешенства откусил ей ухо. Преданная и безмолвная Теваруа, незадолго до этого родившая корнуолльцу четвертого ребенка, девочку Джейн, бесспорно, была самой несчастной из вахин на Питкэрне. Всего она рожала от Куинтала пять раз (как известно, их второй сын, Джон, умер во младенчестве еще в 1792-м) — больше, чем какая-либо другая из полинезиек на Питкэрне рожала от мятежника с «Баунти». И при этом больше других женщин страдала от своего жестокого мужа.
По непонятным причинам Теваруа безропотно сносила все издевательства от Куинтала. Может быть, потому, что, несмотря ни на что, любила его?..
Но даже самому безоговорочному терпению есть предел. В том же 1799 году бедная Теваруа, кормящая мать и изуродованная женщина, упала с обрыва и разбилась насмерть.
Было ли это, как в случае с Маккоем, самоубийство? Или она, как Пуараи девять лет назад, сорвалась со скалы, собирая птичьи яйца? Никто не знает. Но так или иначе, эта гибель, несомненно, на совести ее мужа и отца ее детей — Мэттью Куинтала.
С той поры алкогольное сумасшествие корнуолльца переросло в буйное помешательство. Горевал ли он, в течение короткого времени потеряв лучшего друга и преданную женщину? Возможно, не что иное, как именно горе его грубой и жестокой души принимало столь дикую форму. Оставшись один и теряя всякий контроль над собой, он стал опасен, как никогда.
Шатаясь по поселку, он мог беспричинно напасть на любого, кто подвернется ему под руку. Будучи постоянно пьян, он кричал, чтобы ему отдали Изабеллу, которая по-прежнему оставалась самой красивой женщиной Питкэрна. Несколько раз он врывался с ножом в дом Янга и угрожал перерезать всю его многочисленную семью, в том числе и двух новорожденных сыновей — Джеймса (от Изабеллы) и Уильяма (от Нэнси).
Это было уже слишком. И очень скоро терпению островитян пришел конец.
Как-то раз Янг и Смит пригласили Куинтала выпить. От угощения корнуоллец никогда не отказывался. Мужчины заманили его в хижину к Смиту и хорошенько напоили, а когда Куинтал по обыкновению стал буйствовать и крушить все на своем пути, хозяин проломил ему голову топором.
Невольным свидетелем этой страшной сцены стала семилетняя дочь Миллза Сара, которая до конца своих дней (а умерла она в 1883 году, в 91-летнем возрасте) помнила все ужасные подробности: залитые кровью стены и жуткие крики.
Топор с «Баунти». Музей острова Питкэрн
Куинтал давно был обречен. В последние дни он словно лез на рожон, за что и поплатился. Янг со Смитом вынесли ему смертный приговор и сами привели в исполнение.
И все же…
Впервые на Питкэрне белый убил белого. Бывший матрос Алек Смит зарубил своего товарища по «Баунти», тоже бывшего матроса.
Но это убийство станет последним.
Давнее противостояние между мужчинами закончилось.
33-летний Мэттью Куинтал, последний из недругов Янга и Смита, погиб, оставив после себя недобрую память и многочисленное потомство. Уже в следующем, 1800 году, бывшая жена Янга Сюзанна родила мальчика. Его назвали как Неда — Эдвардом, но, как выяснилось, его отцом был покойный Куинтал. До сих пор непонятно, как ему, закоренелому алкоголику и безумцу, удалось снискать благосклонность девушки, которая до этого не рожала ни разу, в том числе и от Янга.
Возможно, это было изнасилованием. Но в этом случае наверняка таитянка Сюзанна сделала бы все, чтобы как можно раньше избавиться от ребенка насильника.
Так что есть все основания полагать, что Эдвард Куинтал был для нее желанным сыном. Отверженная юная красавица, настоящий ангел, решилась родить от отверженного бандита, истинного исчадия ада. И в этом чувствуется некий отчаянный вызов новым хозяевам острова, кланам Янга и Смита.
Тем не менее, на исходе первого десятилетия жизни на Питкэрне наступил долгожданный мир. С пьянством и ссорами было покончено. За последние годы остров превратился в самый настоящий детский сад: на 11 взрослых приходилось 23 ребенка, от нескольких месяцев до 11 лет от роду. И каждый из них требовал заботы и внимания.
Наконец-то двое оставшихся мужчин, бывший гардемарин Нед Янг и бывший матрос Александр Смит, взялись за ум. Как это не пафосно звучит, они почувствовали свою ответственность за судьбу маленькой колонии, за будущее женщин и детей. Янг начал учить неграмотного Смита читать и писать. Они даже возобновили давно забытые воскресные службы. Мало того: по преданиям, почти каждое утро и каждый вечер они садились вместе над сохранившейся Библией с «Баунти» и в окружении женщин и детей вслух читали молитвы.
Это возвращение к богу, каким бы неожиданным оно не казалось, было, по сути, абсолютно закономерным. Оба мятежника изо всех сил замаливали свои прежние грехи. Покаяние, несомненно, было выстраданным и искренним.
Янг торопился — он чувствовал, что дни его сочтены. В последние годы он тяжело страдал от какого-то заболевания легких, его постоянно мучили кашель и одышка. Но, надо думать, предсмертные месяцы жизни Неда стали для него по-настоящему счастливыми. Его окружали две его любимых жены и семеро детей (больше, чем у любого другого мятежника на Питкэрне). Его остров, пережив тяжелые годы, постепенно возвращался к нормальному существованию. Жизнь только начиналась…
Эдвард «Нед» Янг умер в Рождество, 25 декабря 1800 года, не дожив совсем чуть-чуть до нового XIX века. Его кончина стала первой ненасильственной смертью взрослого мужчины на Питкэрне.
Алек Смит очень тяжело переживал утрату последнего друга. Но его несчастья на этом не закончились.
Вскоре, уже в начале нового столетия, его постиг новый удар. Его жена Вахинеатуа[16], родившая ему трех дочерей и беременная четвертым ребенком, погибла от несчастного случая. Ее атаковал дикий козел, проткнув рогами живот, и женщина скончалась в страшных муках.
Как знать, может быть, этот не рожденный младенец был мальчиком.
А Смит очень ждал и хотел сына.
Судьба словно вознамерилась проверить Алека на прочность. Бог безжалостно карал его за прежние прегрешения. Смит, который к тому времени вступил в возраст Христа, потерял самых близких ему людей. И остался один.
Один, но не одинок. Рядом с ним на крошечном острове посреди огромного океана жили восемь женщин и две дюжины детей. И все они смотрели на Смита с надеждой. Он был нужен им — как мужчина, как отец
и учитель. Надо было продолжать жить, несмотря ни на что.
И Смит, во искупление прошлых грехов и ради общего будущего, с еще большим усердием ударился в религию. Библия и каждодневный труд на благо детей могли спасти остров.
Так маленькая колония стала для Смита большой семьей.
…Питкэрн встречал XIX век. Начало нового столетия ознаменовало на острове начало нового времени. Алек Смит оставил свое безбожное и преступное прошлое позади. И в новую жизнь вступил новым человеком.
Постепенно, благодаря его стараниям, остров Питкэрн превратился в то, чем и оставался на протяжении долгих, долгих лет. Земным раем.
Глава третья РАЙ
Конец изоляции
Через семь с небольшим лет после смерти Янга, в феврале 1808 года, поселение на Питкэрне было, как мы знаем, случайно обнаружено капитаном Мэйхью Фолджером. Остров и его жители потрясли американских китобоев до глубины души.
Капитан Фолджер стал первым человеком из Того Мира, кому Алек Смит, волнуясь, вкратце рассказал о первых годах жизни здесь, на Питкэрне. Вот как, кстати, американец записал рассказ бывшего мятежника в судовом журнале «Топаза»:
«…вскоре после (высадки на Питкэрн — Авт.) один из команды сошел с ума и утопился, другой умер от лихорадки, и после того, как они пребывали уже около 4 лет на острове, их слуги-мужчины восстали и убили шесть <sic> из них, оставив в живых только Смита, и он был сильно ранен пистолетной пулей в шею, однако он и вдовы покойных восстали и умертвили всех слуг, что оставило его единственным выжившим мужчиной на острове с 8 или 9 женщинами и несколькими маленькими детьми. Он немедленно стал работать, возделывая землю, так что она сейчас приносит им всего в изобилии, и он живет очень обеспечено в качестве Главнокомандующего <sic> острова Питкэрн…»[17].
Спустя пять лет в письме Лордам Адмиралтейства Фолджер пересказал историю Смита немного по-другому: «…Примерно через шесть лет <sic> после того, как они высадились здесь, их слуги напали на них и убили всех англичан, кроме рассказчика, и он был тяжело ранен. В ту же ночь таитянские вдовы восстали и убили всех своих земляков…».
Вернемся на Питкэрн в тот памятный день 6 февраля 1808 года.
…В свою очередь Фолджер вкратце рассказал Смиту, что знал, о судьбе его товарищей по «Баунти». И том, как изменился мир за последние двадцать лет: о Французской Революции, об американской демократии, об императоре Наполеоне и адмирале Нельсоне.
Потрясенный Смит узнал, что капитан Блай не просто выжил, но и с невероятными приключениями добрался до Англии; что Адмиралтейство послало на поиски «Баунти» фрегат «Пандора», и на Таити преследователи арестовали четырнадцать человек; но у берегов Австралии «Пандора» потерпела кораблекрушение, и многие утонули; а оставшиеся в живых мятежники предстали перед судом в Англии, и трое были повешены на реях.
Можно себе представить, что испытал Алек, узнав об этом.
Когда же он услышал о победе Британского Флота в битве при Трафальгаре, бывший матрос поднялся, трижды взмахнул своей шляпой над головой и патетически провозгласил: «Да здравствует старая добрая Англия! Ура!»
Многое поменялось там, в Том Мире. Но и на Питкэрне жизнь не стояла на месте. За семь лет и полтора месяца, миновавшие после смерти Эдварда «Неда» Янга в Рождество 1800 года, на острове произошло следующее.
Вскоре после того, как погибла беременная жена Смита Вахинеатуа (она же «Пруденс» или «Балхади»), Алек стал жить с вдовой Маккоя Тейо (Мэри). И в 1804 году у них родился мальчик, которого назвали Джордж. Он стал последним ребенком второго поколения питкэрнцев и первым (и единственным) сыном Смита.
На следующий год, как только Четверг Октябрь Кристиан отметил свое 15-летие, состоялась его помолвка с красавицей Сюзанной (или Тераура, бывшей женой Янга), которая была старше своего избранника вдвое (ей тогда исполнилось 30 лет). И уже в 1806 году на свет появился их первенец, Джозеф Джон Кристиан — первый внук предводителя мятежников Флетчера Кристиана и первый ребенок третьего поколения потомков «Баунти».
К несчастью, малыш родился умственно отсталым. Но весь остров обожал его, и Джозеф Джон выжил.
Примерно в том же году смерть еще раз посетила остров. От болезни умер семилетний сын Неда Янга и Изабеллы (Мауатуа), Джеймс Янг. Но эта потеря была, скорее, исключением из правил.
Незадолго до посещения капитана Фолджера, в самом начале 1808 года, Сюзанна родила Четвергу еще одного сына — Чарльза Второго. И уж этот мальчик явился на свет абсолютно здоровым.
Питкэрн продолжал возрождаться и процветать.
К моменту визита «Топаза» на острове проживало 34 человека. 10 основоположников поселения (из двадцати восьми, прибывших сюда на «Баунти»): Смит, восемь женщин — Изабелла, Сюзанна, Дженни, Нэнси, Тейо, Тинафанаеа, Марева и Театуахитеа, а также подросшая дочь Тейо, 18-летняя чистокровная таитянка Салли; и 24 ребенка, четырнадцать мальчиков и десять девочек, родившихся уже на Питкэрне. Все дети были, если можно так выразиться, «евро-полинезийцами», то есть первыми людьми смешанной, питкэрнской расы: 22 — представители второго поколения (от 17-летнего Четверга Октября Кристиана до 4-летнего Джорджа, сына Алека), и 2 отпрыска третьего поколения — двое внуков Флетчера Кристиана: Джозеф Джон и совсем крошечный Чарльз Кристиан Второй.
Из этих двух дюжин детей шестеро носили фамилию Янг, по пять человек — фамилии Кристиана и Куинтала, четверых потомков имел Алек Смит, и по два ребенка оставили Маккой и Миллз.
Позже капитан «Топаза» вспоминал: «Алек учит всех детей читать и говорить по-английски, но никто из них никогда не изучал язык Отахеите. Сам Алек может разговаривать на нем — и разговаривает с вдовами, но никто из них не говорит по-английски…». Фолджера поразило, что Смит каждый день читает своей семье молитвы по Библии, оставшейся с «Баунти».
Капитан «Топаза» отметил: «…Кажется, они живут очень комфортно, со многими удобствами, такими, как обилие овощей, бананов, ямса, кокосовых орехов и хлебного дерева, а также прекрасной древесины для строений. Больше всего они жалуются на нехватку лопат и топоров, из последних у них остался всего один, который они очень активно используют для изготовления досок…». Также питкэрнцы сетовали гостю на недостаток пил, из-за чего они вынуждены расщеплять целое дерево на бруски до одного дюйма толщиной. Кроме этого, Фолджер обратил внимание на то, что на Питкэрне нет никаких замков, людям в голову не приходит запирать двери: «…там нет причин для воровства…».
Вот еще несколько красноречивых цитат из записок капитана «Топаза».
«…Их климат жаркий, они ходят почти обнаженными; в целом они здоровые и чистоплотные, и имеют привычку купаться дважды в день; у них есть в наличии хорошая пресная вода, подходящая для кулинарных целей, но не для поставки на корабли…».
«…В течение всего этого времени Алек постоянно вел дневник, который стал очень объемистым, и из которого он предложил мне сделать любые выписки, какие я пожелаю, но, так как я оставался с ним всего пять часов, я отклонил это, не имея времени…».
«Я спросил капитана Фолджера, как у них со светом, он сказал, что у них есть очень маслянистый орех, который они закрепляют на кончике палочки, что вполне заменяет им свечи…».
Ближе к вечеру Смит велел зажарить в честь гостей 50-фунтовую свинью, но американские китобои, ссылаясь на нехватку времени, стеснительно отказались разделить с питкэрнцами трапезу. Фолджер, однако, имел возможность немного понаблюдать за тем, как островитяне питаются.
«Обычно они устанавливают камень для обеда, каждый имеет по одной миске и одному ножу, которым они режут, и каждый использует вместо вилки свои пальцы…».
Еще одна цитата из недавно опубликованных воспоминаний Фолджера, записанных его соседом С. Коатсом: «…они пьют немного, и только воду, никаких крепких спиртных напитков или их заменителей; за исключением некоего корня[18], который они иногда жуют все вместе, затем сплевывают в деревянную миску, в которой он подвергается определенному брожению, после чего они смешивают это с водой и пьют — этот обычай является исключением из общего правила чистоплотности…».
…Американских моряков дружно провожали всем поселком. Фолджер: «При расставании я спросил Алека, могу ли я обнародовать его имя в документах, он сказал, что это его не волнует, поскольку весь флот Англии никогда не сможет найти его, он укроется в скалах на острове…».
На прощание питкэрнские женщины подарили Фолджеру кусок ткани, изготовленной ими вручную из коры местных деревьев, — длиной более 50 ярдов и шириной около двух ярдов. А Алек вручил капитану «Топаза» две бесценные реликвии с «Баунти» — компас и хронометр.
«…мы прощались не без слез…», вспоминал Фолджер через некоторое время. Алек даже произнес тогда, что дети острова будут говорить об этом визите до конца своих дней.
Так оно и вышло. Первые встреча Питкэрна с внешним миром получилась на удивление трогательной. Островитяне увидели своими глазами и поняли: люди «оттуда» — хорошие люди, и их не нужно бояться.
В 4 часа пополудни команда китобоев покинула остров. «Топаз» поднял паруса и направился дальше на восток. В судовом журнале Фолджер описал свое невероятное открытие, отметил уточненные координаты Питкэрна и сделал следующее заключение об островитянах:
«…отдавая им должное, я думаю, что они очень гуманные и гостеприимные люди, и какие бы ошибки и преступления не были у мятежника Смита в прошлом, он в настоящее время, по моему мнению, достойный человек и мог бы быть полезен для мореплавателей…».
Через несколько недель «Топаз» прибыл на остров Хуан Фернандес (остров Робинзона Крузо), где командир испанского гарнизона арестовал корабль и конфисковал у Фолджера хронометр с «Баунти»[19].
Хронометр с «Баунти»
В конце концов, американцев отпустили, и «Топаз» благополучно достиг чилийского порта Вальпараисо. Там капитан Фолджер рассказал о своем открытии поселения на Питкэрне британскому морскому офицеру, лейтенанту Уильяму Фитцморису.
10 октября 1808 года Фитцморис направил соответствующий рапорт и выписку из судового журнала Фолджера в Рио-де-Жанейро — главнокомандующему Британского Флота в Бразилии сэру Сиднею Смиту, и тот, в свою очередь, переслал документы в Лондон.
Лишь 14 мая следующего, 1809 года рапорт Фитцмориса доставили в Адмиралтейство. Удивительно, но почти никто из чиновников не обратил на сенсационный документ должного внимания. Никто, если не считать Секретаря Адмиралтейства Джона Уилсона Крокера, который собственноручно пометил на обратной стороне письма сэра Сиднея Смита: «Предоставьте мне 2 копии приложенного как можно быстрее». Впрочем, на этом все и закончилось. Рапорт зарегистрировали, как положено, и — положили в архив.
В Европе полыхал пожар наполеоновских войн, и британскому морскому ведомству некогда было заниматься незначительным открытием какого-то американского китобоя.
Однако очень скоро информация о Питкэрне, как бы сказали сегодня, «просочилась в прессу». Самое первое публичное упоминание об обнаруженном острове мятежников с «Баунти» появилось 1 июля 1809 года в лондонской «Таймс». А еще через некоторое время короткая заметка об открытии Фолджера была напечатана в узкоспециализированном «Навал Кроникл» (Naval Chronicle, «Флотская Хроника»). Плюс небольшая статья «Мятеж на Баунти» вышла в свет 18 ноября 1809 в американской «Федерал Газетт» (Балтимор, штат Мэриленд). И, наконец, спустя несколько месяцев, в марте 1810-го краткий отчет о рапорте Фитцмориса, капитане «Топаза» и поселении на Питкэрне был опубликован в третьем номере английского альманаха «Куотерли Ревью» (Quarterly Review).
Тем временем, завершив более чем трехлетнее кругосветное плавание, «Топаз» вернулся в Бостон 27 мая 1810 года. Мэйхью Фолджер не стал кричать на каждом углу о своем потрясающем открытии. Жизнь заставила его переехать вместе с семьей вглубь континента, в штат Огайо[20]. Забегая вперед, надо сказать, что скромный капитан «Топаза», чуждый скандальной шумихе, так и не сделал состояния на своем сенсационном открытии. В Америке никого не интересовала давняя история мятежа на каком-то английском судне.
Больше всех остальных судьба пропавшей «Баунти», должно быть, занимала ее бывшего капитана — Уильяма Блая. Но тогда, в первой половине 1810 года, он по-прежнему находился в Сиднее и поэтому не мог прочитать ни лондонские «Таймс», «Навал Кроникл» или «Куотерли Ревью», ни тем более балтиморскую «Федерал Газетт».
Низложенный губернатор Нового Южного Уэльса вернулся в Англию 25 октября того же 1810 года. Если бы он знал, что буквально через пару дней, 27 октября, хорошо ему знакомая австралийская «Сидней Газетт» перепечатает заметку о Питкэрне! Будь Блай в то время еще в Австралии, ему, без всякого сомнения, обязательно доложили бы о сенсационных публикациях.
Можно было бы сказать, что первые весьма скудные новости о Питкэрне остались практически незамеченными широкой общественностью, если бы в 1811 году в Лондоне не вышла поэма Мэри Рассел Митфорд, которая называлась «Кристина, или Дева Южных Морей» («Christina, the Maid of the South Seas»).
Титульная страница книги М. Р. Митфорд
Сегодня эта книжка — один из самых редких и дорогих библиографических раритетов в обширной литературе о мятеже на «Баунти» и об острове Питкэрн. Романтическая «поэма в четырёх канто» 23-летней девушки из Беркшира о любви заглавной героини по имени Кристина Кристиан, дочери Флетчера Кристиана, к некоему Генри, матросу с «Топаза», стала первым художественным произведением в бесконечном списке вымышленных историй о легендарном поселении мятежников.
Это крайне любопытное издание. Интересно, например, что после 187 страниц основного стихотворного текста следуют 140 (!!!) страниц прозаических «Примечаний» («Notes») — подробнейших научно-популярных комментариев с обильными и длинными цитатами из Хоуксуорта, Бугенвиля, Кука, Блая и других авторов. Совершенно очевидно, что Мэри Митфорд была прекрасно подготовлена. За столь серьёзным подходом к стихам чувствуется серьёзный научный труд. Кто помогал ей в этом?
Сама Мэри в предисловии благодарит некоего «джентльмена, слышавшего от нескольких офицеров „Топаза“ отчет о нравах, добродетелях и счастье, которые она (автор — Авт.) пыталась изобразить…». Кто был этим джентльменом-инкогнито — загадка. Человек, на самом деле общавшийся с бывшими подопечными капитана Фолджера — американскими китобоями из Нантакета?..
Имя второго, и, по-видимому, основного консультанта Мэри Митфорд упоминает с особым пиететом — это капитан Джеймс Барни. Моряк, участвовавший во Второй и в Третьей экспедициях Кука, член Королевского Общества, личный друг сэра Джозефа Бэнкса и — самое интересное — редактор второй книги Уильяма Блая «Путешествие в Южные Моря…» (вышедшей, кстати, за 19 лет до «Кристины», в 1792). Весьма интригующее пересечение…
Исследователям еще предстоит тщательно изучить это произведение…
…Блай, конечно, не интересовался беллетристикой и романтической поэзией. Ему были безразличны как художественная литература, так и «слухи», распространяемые средствами массовой информации. Но представить, что капитан Барни не рассказал своему знакомому и коллеге Блаю об открытии Фолджера, — невозможно. Неужели бывший командир «Баунти» попросту отмахнулся от болезненной для него темы? Ведь трудно предугадать, какой была бы его реакция на известие о том, что стало с его кораблем и с его бывшим другом и протеже — главным мятежником Флетчером Кристианом.
Однако, по всей видимости, Блай поверил в известия о судьбе «пиратов» гораздо позже, незадолго до своей смерти.
В общем, ни короткие публикации в прессе, ни малотиражная книга Мэри Рассел Митфорд не обратили на себя почти никакого внимания.
Прошло около двух лет. 1 марта 1813 года, во время второй войны между Британской Империей и Северо-Американскими Соединенными Штатами Мэйхью Фолджер совершил весьма экстраординарный поступок. Устав ждать весточки из Англии по поводу своего сенсационного открытия, он передал одному из неприятельских офицеров, командиру Британского Флота контр-адмиралу Хотаму письмо, адресованное «их светлостям» Лордам Адмиралтейства. В этом учтивом послании Фолджер еще раз рассказал о своем открытии. К письму капитан «Топаза» приложил важнейшее вещественное доказательство — компас «Баунти», подаренный ему Смитом: «…Этот компас я отремонтировал на борту моего корабля и пользовался им в пути к дому, а потом один мастер точных приборов в Бостоне вставил в него новую картушку…».
Насколько известно, посылка дошла до Британского Адмиралтейства, но никакого ответа не последовало. И местонахождение бесценного компаса сегодня остается загадкой[21].
Лондон упорно не хотел ничего слышать о судьбе мятежной «Баунти».
Первооткрыватель поселения мятежников на острове Питкэрн, Мэйхью Фолджер скончался в Массиллионе, штат Огайо, 4 сентября 1828 года, в возрасте пятидесяти четырех с половиной лет. Бывший капитан «Топаза» так и не оставил после себя никаких собственноручно записанных заметок или дневников.
Открытие — 2
Весь мир узнал о Питкэрне лишь после того, как поселение мятежников было вторично открыто в 1814 году ничего не подозревающими капитанами английских военных судов «Бритон» и «Тагус».
44-пушечный фрегат «Бритон» с экипажем из трехсот человек под командованием капитана сэра Томаса Стэйнза покинул гавань Портсмута 31 декабря 1813 года. По дороге в Ост- Индию, во время стоянки в Рио-де-Жанейро Стэйнз получил приказ следовать курсом через Мыс Горн (а не через Мыс Доброй Надежды, как предполагалось изначально). Задача изменилась: теперь «Бритону» надлежало обнаружить и уничтожить в Тихом Океане американский фрегат «Эссекс». Это судно под командованием знаменитого капитана Дэвида Портера на протяжении многих месяцев безнаказанно атаковало и грабило мирные английские корабли.
21 мая 1814 года, прибыв в чилийский порт Вальпараисо, экипаж «Бритона» узнал, что «Эссекс» уже схвачен английскими кораблями «Феба» и «Чераб», и послан в качестве трофея в Англию. Однако в Южных Морях еще могли находиться другие американские «пираты», и задание никто не отменял.
Здесь же, в Вальпараисо, к «Бритону» присоединился еще один британский фрегат, Его Величества Корабль «Тагус», ведомый капитаном Филипом Пайпоном.
Оба судна подняли паруса и вышли из Вальпараисо.
16 сентября 1814 года, по обратном пути от Маркизских островов к берегам Чили, английские фрегаты неожиданно для себя наткнулись на крошечный скалистый островок. На карте в этом месте было пусто, если не считать необитаемый остров Питкэрн, обозначенный в трех градусах (примерно в 188 морских милях) к западу. Никто из экипажей «Бритона» и «Тагуса» и понятия не имел об открытии капитана Мэйхью Фолджера шестилетней давности. И поэтому было решено обследовать этот неизвестный клочок суши с традиционной для тех мест целью — пополнить запасы пресной воды, дров и фруктов. А также выяснить, не скрываются ли здесь американские военные пираты.
На следующее утро, 17 сентября, корабли осторожно приблизились к острову. К своему немалому удивлению моряки смогли разглядеть в подзорную трубу аккуратно разбитые сады и несколько хижин, совсем не похожих на жилища полинезийцев. Когда до берега оставалось не более двух миль, из-за скалы показалась небольшая флотилия каноэ. Лихо преодолев буруны прибоя, лодчонки островитян подошли вплотную к «Бритону» и «Тагусу». Аборигены выглядели странно, но дружелюбно, и англичане решили вступить с ними в диалог, с трудом подбирая полинезийские слова.
Каково же было их изумление, когда с каноэ они услышали на чисто английском языке:
— Не поднимите ли вы нас на веревке, пожалуйста?
Неожиданно услышать родную речь за десятки тысяч миль от дома, на противоположной стороне земного шара посреди необъятного океана — такое шокирует кого угодно. На американских матросов эти парни в каноэ никак не походили. Ошеломленные моряки спустили канат, и вот на палубу «Бритона» ступили несколько молодых людей.
Любопытные гости сразу же засыпали растерявшихся хозяев вопросами: как называются корабли, кто капитаны, откуда и куда держат путь. И, наконец, один из них, первый поднявшийся на борт (как выяснилось потом, это был 22-летний Дэниел Маккой), спросил:
— А вы знаете капитана Уильяма Блая с «Баунти»?
Шесть с половиной лет назад точно такой же вопрос потряс капитана Фолджера и китобоев с «Топаза». Точно так же ошарашены оказались и моряки «Бритона» и «Тагуса». Первым в себя пришел капитан Стэйнз. На его встречный вопрос, есть ли среди островитян кто-либо по фамилии Кристиан, молодые люди, рассмеявшись, ответили, что, разумеется, есть. Они сообщили, что основатель колонии, Флетчер Кристиан, давно умер, застрелен во время работы на своей плантации, но его старший сын — в одной из лодок и сейчас поднимется на борт.
И вот перед онемевшими моряками появился высокий и смуглый молодой человек в одной набедренной повязке и в соломенной шляпе с длинными птичьими перьями. Он представился чудным именем: Четверг Октябрь Кристиан. Это и был 24-летний сын легендарного мятежника.
Четверг Октябрь Кристиан
Вместе с ним на палубу взобрался еще один юноша, 17-летний Джордж Янг. Британские моряки, раскрыв рты, во все глаза рассматривали своих гостей: молодых людей причудливой расы, одетых по-полинезийски и прекрасно разговаривающих по-английски.
Это было живое воплощение невероятной судьбы «Баунти».
Юноши в первый раз жизни оказались на настоящем большом корабле. Их интересовало абсолютно все, и капитаны Стэйнз и Пайпон устроили гостям небольшую экскурсию по «Бритону».
«Корабль и его команда не произвели на островитян особого впечатления; они рассказали, что на острове уже побывал капитан Фолджер. Зато их очень напугал внезапно появившийся маленький черный пудель.
— Это, наверно, собака! — вскричали они. — Мы, правда, никогда еще не видели собаку, но знаем, что она кусается.
Впрочем, вскоре они убедились в добродушии этого животного и стали с ним играть…»
О. Коцебу «Новое путешествие вокруг света в 1823–1826 гг.»Еще больше они испугались, когда увидели в трюме корову. Молодые питкэрнцы спрашивали: что это за невиданное животное? Большой козел или рогатая свинья?
Капитан Стэйнз пригласил молодых людей позавтракать в кают-компании. Во время трапезы с верхней палубы сообщили, что каноэ гостей уносит приливом. Парни быстро выскочили наружу, попрыгали в воду и настигли свои лодки. А потом, как ни в чем не бывало, снова поднялись на борт и продолжили завтрак[22].
Во второй половине дня капитаны «Бритона» и «Тагуса» в сопровождении молодых островитян направились к берегу Питкэрна.
С трудом проскочив через коварный прибой и изрядно вымокнув, английские моряки ступили на берег загадочного острова.
Так поселение на Питкэрне было открыто второй раз.
Как и Фолджера шесть с половиной лет назад, Стэйнза и Пайпона до глубины души поразило увиденное. Но больше всего на них произвел впечатление главный мужчина поселения, патриарх острова. Последний из мятежников.
Этот «почтенный старик», как написал в отчете сэр Томас Стэйнз (между тем Смиту-Адамсу тогда не было и пятидесяти), встретил английских капитанов достойно и доброжелательно. Поначалу он боялся выйти к ним, но потом, поняв, что офицеры настроены вполне дружелюбно, растрогался и принял гостей буквально с распростертыми объятиями.
Он представился им как… Джон Адамс. Не Алек Смит. А Джон Адамс.
Так впервые в саге о «Баунти» и Питкэрне появляется это имя.
Тот, кого на «Баунти» все знали как Александра Смита, по какой-то причине стал называть себя по-другому. И это стало одной из самых интересных загадок всей истории.
Впрочем, об этом чуть позже.
Островитяне разложили перед растерянными моряками всевозможные дары плодородной земли: здесь были ямс, кокосовые орехи, плоды хлебного дерева, птичьи яйца, свежая рыба. Как и в эпизоде с «Топазом», щедрый хозяин Питкэрна хотел даже по такому случаю зарезать и зажарить свинью, но капитаны Стэйнз и Пайпон, как и Фолджер шесть лет назад, нашли в себе силы и учтиво отказались от пира.
Питкэрнцы провели гостей по острову и показали им свое житье-бытье. Англичане успели побывать в нескольких домах и пообщаться с народом.
Адамс рассказал им свою невероятную историю. Он осуждал поступок Флетчера Кристиана и поведал офицерам, что сам никакого участия в мятеже не принимал, потому что в ту злополучную ночь был болен и спал в своем гамаке. «Баунти» пристала к Питкэрну и была предана огню, а «…Кристиан пал жертвой ревности одного таитянского мужчины спустя три или четыре года после их высадки на остров…». Шестеро полинезийцев «…были сметены с лица земли вследствие отчаянных раздоров между ними и англичанами, и пятеро последних умерли в разное время, оставив на сегодняшний день из первых поселенцев одного единственного мужчину и семерых женщин…».
Также гости узнали, что «Бритон» и «Тагус» были не первыми кораблями, бросившими якорь у острова. Шесть с половиной лет назад, в 1808 году поселение мятежников открыл капитан Фолджер. Но, оказывается, еще до визита «Топаза» как минимум три неизвестных судна приближались к Питкэрну на опасно близкое расстояние.
Первый неопознанный парусник ненадолго подошел к острову почти девятнадцать лет назад, 27 декабря 1795 года. Тогда мощный прибой помешал неведомым морякам высадиться на берег.
Второй корабль появился спустя несколько лет, и этот визит оказался гораздо опаснее. Таинственное судно стало на якорь у западной оконечности Питкэрна, на противоположной стороне от поселка. К берегу подошла шлюпка, и несколько человек высадились на остров в том самом месте, куда задолго до них, в январе 1790 года, пристал отряд во главе с Флетчером Кристианом.
Эти загадочные люди стали первыми после мятежников с «Баунти», кто ступил на эту землю. Они, видимо, понятия не имели, обитаем этот клочок суши или нет, и потому не решились пойти вглубь острова. Собрав некоторое количество кокосовых орехов с прибрежных пальм, пришельцы подали знак на свой корабль: дескать, присылайте еще одну шлюпку. Но, к счастью для островитян, притаившихся неподалеку, с судна ответили отказом. И незваные гости вскоре покинули Питкэрн. Парусник развернулся и исчез за горизонтом.
Поселение мятежников еще никогда не подвергалось такому риску. Ведь если бы вторая шлюпка причалила к берегу, то, наверняка, люди обследовали бы остров (например, чтобы найти драгоценную в этой пустынной части океана пресную воду). И можно только гадать, чем закончилась бы их встреча с местными жителями.
Много лет спустя, один из питкэрнских мальчиков нашел на месте той высадки нож, видимо, оставленный непрошеными гостями. Не исключено, что с собой у них было оружие и посерьезнее…
Что это был за корабль, и какие люди тогда навестили остров, не выяснено до сих пор. Было ли это мирное китобойное судно, или на берег ступили пираты Южных Морей — остается загадкой.
И, наконец, третий неопознанный парусник прошел мимо Питкэрна всего за несколько лет до визита «Топаза». И поселение мятежников тогда вновь осталось незамеченным.
Но с годами страх быть обнаруженным постепенно уступил любопытству. И первых гостей «оттуда» молодые питкэрнцы встречали с неподдельным интересом и искренним дружелюбием.
Как и в случае с капитаном Фолджером, островитяне жадно расспрашивали Стэйнза и Пайпона о внешнем мире.
И вдруг обнаружилось одно недоразумение. На «Бритоне» и «Тагусе» день прибытия значился как суббота, 17 сентября. А на календаре Адамса стояло другое число — воскресенье, 18-е.
Ошибка объяснялась просто.
Сегодня каждый школьник знает, что, если двигаться вокруг света с запада на восток, то при пересечении так называемой Линии Перемены Дат (180-го меридиана, противоположного Гринвичу) необходимо как бы «притормозить бег времени» и перевести часы на один день назад. И наоборот: если огибать планету с востока на запад, то сутки прибавляются, и вы будто делаете временной «скачок в будущее».
Иными словами: вылетев, например, из Окланда (Новая Зеландия) в понедельник 25 декабря в час дня по местному времени, спустя восемь с половиной часов вы приземлитесь в Гонолулу (Гавайи), где будет вечер, 22:30… вчерашнего дня, воскресенья 24 декабря! Время в буквальном смысле повернется вспять, и вы сможете еще раз отпраздновать католическое Рождество, теперь уже — в данном случае — по-гавайски.
Отправившись же на самолете назад, из Гонолулу в Окланд, допустим, в субботу 30 декабря в 23:50 вечера, вы прибудете к месту назначения через 9 часов, и там будет 8 утра, только уже следующего… года — понедельника 1 января. Таким образом, весь воскресный день 31 декабря будет, увы, потерян, и Новый Год вам отметить не придется.
И, хоть официально Линия Перемены Дат была зафиксирована лишь в 1884 году, почти столетие спустя после мятежа на «Баунти», капитан Блай, как и его предшественники и коллеги, конечно, знали об этом пространственно-временном парадоксе. Опытные капитаны не забывали вовремя переводить часы.
Когда же случился сбой у питкэрнцев? Неужели ошибка произошла уже на острове, и Адамс вольно или невольно поторопил ход времени?
Сегодня ясно, что в общей сложности «Баунти» пересекала 180-й меридиан по меньшей мере трижды. Один раз под командованием Блая — 20 сентября 1788 года по дороге с запада на восток, на следующий день после открытия Островов Баунти. И два раза — уже под руководством Кристиана: на пути от Тонгатабу до Оно-и-Лау и обратно.
Совершенно очевидно: сдвиг произошел именно тогда, в конце 1789 года. Уже на захваченном судне. В какой-то момент мятежный экипаж, утомленный бесконечными скитаниями туда-сюда, не обратил внимания на очередную смену дат. Кристиан и его спутники, невольно подгоняя время, торопились найти свою обетованную землю, свое будущее. И вышло так, что поселение на Питкэрне с самого начала жило завтрашним днем — буквально[23].
Удивленные ошибкой в календаре, питкэрнцы тут же скорректировали свое летоисчисление. И первым «пострадал» не кто иной, как первенец Флетчера Кристиана — Четверг Октябрь Кристиан. Его быстро переименовали в… Пятницу[24].
Впрочем, ненадолго. Вскоре его по-прежнему все стали называть привычным именем.
Вопрос о времени был решен. Но оставался другой, не мене важный вопрос.
Что будет с последним мятежником? С Джоном Адамсом?
Строго говоря, капитаны «Бритона» и «Тагуса», британские морские офицеры, присягнувшие на верность Короне, должны были немедленно арестовать государственного преступника и в кандалах доставить его в Англию. Но они этого не сделали.
Более того. Разговорившись с капитанами, Адамс вдруг выразил желание вернуться домой, на берега туманного Альбиона. Все женщины, узнав об этом, заплакали и в один голос запричитали, умоляя гостей не брать его с собой и оставить на острове. Но английских офицеров так растрогала картина всеобщего счастья в процветающей колонии, что им и в голову не пришло применять какие-либо санкции. Покидая Питкэрн, моряки «Бритона» и «Тагуса» даже оставили потомкам мятежников кое-что из одежды и инструментов, а также несколько старых журналов и книг — островитянам была нужна бумага.
Позже со слов капитана Стэйнза об Адамсе было записано: «…Было бы актом величайшей бесчеловечности забрать его с острова; <…> если бы он даже был среди самых виновных, то его забота и успех в прививании религиозных и моральных принципов в умы этого молодого и интересного сообщества в большой степени искупили его прежние преступления…».
Адамса простили. И весь остров вздохнул с облегчением.
Вечером, тепло попрощавшись с питкэрнцами, британские моряки вернулись на свои корабли. На закате «Бритон» и «Тагус» подняли паруса и отправились дальше на восток — в Чили…
…Вскоре после возвращения экспедиции Стэйнза и Пайпона в Англию, в 1815 году в лондонском альманахе «Куотерли Ревью» была опубликована подробная статья, из которой широкой публике и стало известно о судьбе «Баунти» и об острове Питкэрн.
И старая добрая Англия ахнула.
Вот что можно было прочитать в этой статье:
«…Эта интересная новая колония сегодня состоит из примерно сорока шести человек[25], главным образом из повзрослевших молодых людей, не считая множества младенцев. Молодые люди, все родившиеся на этом острове, выглядят очень крепкими и находятся в прекрасной физической форме, выражение их лиц открытое и приятное, что указывает на благосклонность и сердечную доброту. Но предметом особого восхищения являются молодые женщины: они высокие, здоровые и красиво сложенные, их лица сияют улыбками и спокойным добродушием и несут в себе такую степень скромности и робости, что сделает честь самой добродетельной нации на земле. Их зубы, подобно слоновой кости, без всякого исключения ровные и красивые; и все они, и мужчины и женщины, более отмечены чертами англичан. Одежда молодых женщин состоит из куска полотна, ниспадающего от талии к коленям, и из своего рода мантии, свободно накинутой на плечи и свисающей до щиколоток; но это покрывало, похоже, используется в основном как защита от солнца и непогоды. Его часто его снимают, и тогда верхняя часть тела полностью обнажается; и невозможно вообразить более красивые формы… Иногда они самым изящным образом надевают на голову венки или шляпы, чтобы защитить лицо от солнечных лучей; и хотя, как заметил капитан Пайпон, их могли научить этому только их таитянские матери, но „наши портные в Лондоне должны быть восхищены простотой и элегантным вкусом этих необученных женщин“.
Их природная скромность, поддержанная соответствующими чувствами религии и этики, которые привил в их юные умы Джон Адамс, до сих пор сохранила этот интересный народ совершенно целомудренным и свободным от всех видов распущенности. Адамс уверил визитеров, что, начиная со смерти Кристиана не было ни единого случая, чтобы юная женщина не доказала свою невинность, и ни единой попытки их соблазнения со стороны мужчин. Все они с юных лет трудятся, обрабатывая землю; и когда они овладевают определенным количеством очищенной земли и запасами, достаточными, чтобы прокормить семью, им разрешается жениться, но всегда с согласия Адамса, который сочетает их браком по своему собственному обряду[26].
Величайшая гармония преобладает в этом маленьком обществе; их единственные ссоры, и те случаются редко, бывают, по их собственному выражению, „устными ссорами“: они честны в своих деловых отношениях, которые состоят из обмена различными вещами для совместного пользования.
Их жилье чрезвычайно опрятно. Небольшая деревня Питкэрна образует ровный квадрат, дома в верхней части которого заняты патриархом Джоном Адамсом и его семьей, состоящей из его старой слепой жены[27], трех дочерей возрастом от пятнадцати до восемнадцати лет и мальчика одиннадцати лет[28]; а также дочери его жены от прежнего мужа и ее зятя[29]. На противоположной стороне — жилище Четверга Октября Кристиана; а в центре ровная зеленая лужайка, на которую выпускают домашних птиц; лужайка огорожена, чтобы предотвратить вторжение местных четвероногих. Все это очевидно организовано по установленному плану, в отличие от всего, что встречается на других островах. Также в их домах много приличной мебели, например, кроватей, положенных на остов, с опрятными покрывалами; у них также есть столы и большие сундуки для хранения ценностей и одежды, сделанной из коры одного дерева, которую добывают в основном старшие таитянские женщины. Дом Адамса состоит из двух комнат, и окна имеют ставни, закрывающиеся на ночь. Младшая часть мужского населения, как уже было сказано, занимается со своими братьями под руководством их общего отца Адамса обрабатыванием земли, которая приносит кокосовые орехи, бананы, хлебное дерево, ямс, сладкий картофель и турнепс. Также у них есть множество свиней и коз; лес изобилует разновидностью дикого борова, а прибрежные воды острова — несколькими видами хорошей рыбы.
Их сельскохозяйственные орудия изготовлены ими самими из железных деталей „Баунти“, которые они с большим трудом сбивают в лопаты, топоры, прутья и т. д. Это еще не все. Старик регулярно ведет журнал, в который заносятся характер и количество работы, выполненной каждым семейством, сколько каждый получил и счет долгов. Таким образом, это не просто частная собственность, а нечто вроде общего фонда, собранного из того, что предоставляют члены сообщества; и для взаимной пользы обмены одного вида провизии на другой являются очень частыми, например, соль меняется на свежие продукты, овощи и фрукты на птицу и рыбу и т. п. Также, когда резервы одной семьи заканчиваются или полностью иссякают, ей поставляются свежие запасы от другой семьи или из общего фонда. Эти поставки должны быть возмещены при более благоприятных обстоятельствах — все тщательно записывается в журнале Джона Адамса.
Питкэрнское хозяйство
Но что больше всего радовало всех визитеров, так это простая и непринужденная манера, с которой они благодарят Всемогущего за те многочисленные блага, коими они наслаждаются. Они никогда не забывают прочесть молитву до и после еды, помолиться каждое утро на рассвете, и они часто повторяют „Отче Наш“ и Заповеди. „Это действительно было приятно, говорит капитан Пайпон, видеть этих бедных людей — столь благожелательных, столь чутко внимающих нравоучениям, верующих в Бога и надеющихся на божественную добродетель“».
Статья в «Куотерли Ревью» заканчивалась весьма красноречиво:
«…О счастливый народ! Счастливый в своем уединенном государстве! И вдвойне счастливый, что избежал визита капитана Портера и фрегата Соединенных Штатов „Эссекс“! Да не разорит цивилизованный варвар вашу мирную обитель; не отнимет древний знаток свинской чувственности ту невинность и простоту, которая и есть ваш чудесный жребий!».
Так мир узнал об острове Питкэрн.
Питкэрномания
Это описание реально существующего земного рая произвело впечатление разорвавшейся бомбы. Очень скоро крошечная и никому доселе не ведомая точка на карте сделалась центром всеобщего внимания, главной темой разговоров. Все цивилизованное общество по обе стороны Атлантики с неподдельным интересом обсуждало все подробности этого удивительного открытия.
…В начале восьмидесятых годов XX века Советский Союз облетела новость, никого не оставившая равнодушной. В 1978 году в глухой и далекой сибирской тайге, в Хакассии, в труднодоступном и безлюдном верховье горной реки Абакан группа геологов совершенно случайно обнаружила поселение удивительных людей. Семью отшельников-староверов, ушедших в лес еще в конце 30-х и проживших вдали от цивилизации более тридцати лет.
Фамилия Лыковы стала легендарной. Начиная с 1982 года и на протяжении многих лет очерки под названием «Таёжный Тупик» писателя и журналиста «Комсомольской Правды» Василия Пескова читала вся страна. Огромное количество советских граждан поразила история странной семьи, многие посылали старику Карпу Осиповичу и его дочери Агафье шерстяные носки, малиновое варенье, инструменты и прочая, прочая, прочая.
Вот нечто похожее случилось и в середине второго десятилетия XIX века, когда люди узнали о поселении потомков мятежников с «Баунти». Планету охватила, не побоюсь этого слова, «питкэрномания».
Оно и понятно. Мир, устав от плохих новостей, жаждал чего-то хорошего. После ужасов войны хотелось другой правды.
Которая была бы похожа на сказку.
Сотни газет на всех обжитых континентах, в Европе, Америке, Азии и даже в Африке, захлебываясь, с упоением смаковали детали сенсационного открытия «Бритона» и «Тагуса». Пресса, сильно приукрашивая и немного идеализируя, подробно описывала как перипетии давнего мятежа на «Баунти», так и события новейшей истории Питкэрна.
Об этом говорили все и везде.
Не остался в стороне и шоу-бизнес. 17 апреля 1816 года в лондонском Театре Ройал на Друри Лэйн состоялась шумная премьера. Афиша гласила:
ОСТРОВ ПИТКЭРН
Романтическое оперно-балетное представление,
основанное на недавнем открытии многонаселенной колонии, образованной потомками мятежников с фрегата «Баунти».
С новой и избранной музыкой,
новыми декорациями, костюмами и украшениями.
Можно себе представить, что это было за «оперно-балетное» зрелище «с украшениями».
Видел ли этот спектакль живший в Лондоне Уильям Блай? Читал ли ту самую публикацию в «Куотерли Ревью» шестидесятиоднолетний вице-адмирал флота на пенсии? Что испытал больной и одинокий старик, узнав об участи «Баунти» и о поселении на Питкэрне? Как он воспринял известие о том, что Флетчер Кристиан и другие мятежники хоть ненадолго, но обрели свое счастье?
Увы, никаких свидетельств об этом не сохранилось. Но можно не сомневаться: сенсация, о которой говорили все, не прошла мимо ушей старого капитана.
За несколько месяцев до его кончины, в 1817 году в Лондоне вышла в свет первая (если не считать «Кристины…» Мэри Митфорд) книга об острове Питкэрн. Это был труд участника экспедиции капитанов Стэйнза и Пайпона лейтенанта Джона Шиллибиера под названием «Рассказ о путешествии „Бритона“ к острову Питкэрн». Сам автор, оставаясь на борту корабля, так и не ступил на берег, но именно он первым из британцев из первых рук поведал соотечественникам о последнем приюте мятежников[30].
И уж этот бестселлер, несомненно, не остался незамеченным Уильямом Блаем.
Можно предположить, что новости об участи его врагов окончательно доконали больного раком Блая. Бывший капитан легендарной «Баунти», вице-адмирал в отставке «Блай Хлебный Фрукт», имевший одиозную репутацию сквернослова и героя-неудачника, умер в самом начале «питкэрномании», 7 декабря 1817 года.
Это случилось в Лондоне. Будучи на приеме у своего лечащего врача на фешенебельной Бонд Стрит, Блай неожиданно упал на пол и скончался в одночасье. Ему было 63 года, и он пережил свою жену Бетси на пять с половиной лет Элизабет Блай (урожденная Бетам) скончалась 15 апреля 1812 года в возрасте 60 лет.
Его похоронили рядом с ее могилой, на кладбище церкви Сэйнт Мэри в Ламбете, неподалеку от дома, в котором командир «Баунти» провел последние годы жизни.
Дом Блая
…Ламбет — лондонский район на южном берегу Темзы, расположенный наискосок напротив здания Парламента. Если двигаться по симпатичной Ламбет Роуд от перекрестка с Сэйнт Джордж Роуд (ближайшая станция подземки — Lambeth North) на юго-запад, к Ламбетскому мосту, то можно за каких-то полчаса посетить целых два места, связанных с Уильямом Блаем. Первое — дом на Lambeth Road, 100. Как раз напротив широкого зеленого газона, принадлежащего лондонскому Музею Первой Мировой (Imperial War Museum).
Четырехэтажное кирпичное здание, на котором круглая голубая табличка (см. цветную вкладку):
УИЛЬЯМ
БЛАЙ
1754–1817
КОМАНДИР
«БАУНТИ»
ЖИЛ ЗДЕСЬ
Сегодня это по-прежнему жилой дом.
Идем дальше.
Еще метров семьсот вдоль по Ламбет Роуд по направлению к Темзе, и перед нами — небольшая, утопающая в зелени викторианская церковь, притулившаяся к высокой стене соседнего парка Ламбетского Дворца, лондонской резиденции Архиепископа Кентерберийского. Это и есть бывший приход Святой Марии в Ламбете. Сегодня это не что иное, как лондонский Музей Истории Садоводства (Museum of Gardening History).
Здесь, во внутреннем дворике, на месте бывшего церковного кладбища, в окружении экзотических цветов и растений, среди старинных каменных плит и надгробий стоит массивная «тумба». Вы сразу узнаете ее по древнегреческой вазе на крышке, с одной отбитой ручкой и со странным растением наверху. Очевидно, так скульптор представлял себе плод хлебного дерева.
Это и есть могила Блая. Здесь же, под этим постаментом покоится прах его жены и двух сыновей, Генри и Уильяма-младшего, умерших еще в 1795 году, сразу после рождения, а также останки его внука, Уильяма Блая Баркера, скончавшегося в 1805 году в возрасте трех лет.
Эпитафия на одной из сторон гласит:
Посвящается
памяти
Уильяма Блая, эсквайра,
члена Королевского Общества,
Вице-адмирала Военно-морского Флота, прославленного мореплавателя, кто первым перевез хлебное дерево
из Отахеите в Вест-Индию,
храбро сражался в битвах за свою страну
и умер любимым, уважаемым и оплакиваемым 7-го дня декабря 1817,
в возрасте 64 лет[31]
Глядя на это надгробие и прощаясь с капитаном Блаем на страницах этой книги, хочется сказать несколько слов.
Он был выдающийся мореплаватель. Но у него не было друзей. Он ревностно служил Короне. И имел дурной характер и скверный язык. Парадоксально, но именно за это ему и благодарны тысячи поклонников «Баунти» и Питкэрна.
Если бы не Блай, мятежа на «Баунти» могло бы и не быть. Не оскорбленный Флетчер Кристиан не поднял бы бунт, и хлебное дерево было бы доставлено на Карибы с первой попытки. И тогда — страшно подумать! — имена Уильяма Блая, Флетчера Кристиана и других ушли бы в небытие, название «Баунти» не стало бы брэндом, остров Питкэрн оставался бы необитаемым по сию пору, а мир лишился бы самой удивительной морской истории всех времен и народов.
Эпитафия на могиле Блая
Прощайте, капитан Блай. Пусть земля вам будет пухом. Несмотря ни на что — вечная память…
Уильям Блай
Вернемся, однако, в XIX век.
Десятилетия забвения и изоляции Питкэрна закончились безвозвратно. Все в том же 1817 году остров посетило американское китобойное судно «Султан» из Бостона. И это был последний корабль, экипаж которого, еще ничего не зная о поселении мятежников, «наткнулся» на него случайно.
На этом корабле, умолив капитана Рейнолдса взять ее с собой, Питкэрн навсегда покинула Дженни (Теехутеатуаоноа), таитянская спутница Александра Смита и вдова Айзека Мартина. Почти четверть века после Резни 1793 года она хотела оставить остров и вернуться на Таити. И, наконец, ее желание исполнилось. «Султан», совершив путешествие в Чили и на Маркизские острова, благополучно доставил Дженни на ее родину, Отахеите.
Семь лет спустя, в марте 1824 года, Таити посетил совершавший кругосветное путешествие русский шлюп «Предприятие». Его командир, выдающийся российский мореплаватель Отто Коцебу, страстно интересовался историей «Баунти» и Питкэрна, однако побывать на легендарном острове мятежников ему так и не довелось.
Но на Таити ему удалось побеседовать с Дженни: «…По-английски она говорила довольно бегло, но на каком-то странном диалекте. Эту старую женщину заставила вернуться на Таити тоска по родине — чувство, в равной степени присущее всем народам. Вначале она хотела остаться здесь до конца своих дней, но потом отказалась от этого намерения. Она уверяла, что люди здесь гораздо хуже, чем в ее маленьком раю, куда она опять стремилась. Своего Адама <sic> она превозносила до небес и утверждала, что ни один человек в мире с ним не сравнится…».
Именно благодаря воспоминаниям Дженни сегодня мы знаем многое о последнем маршруте «Баунти» и первых годах жизни на Питкэрне. И ее первое свидетельство, в пересказе анонимного автора, было опубликовано уже через пару лет после ее возвращения на Таити — 17 июля 1819 года в австралийской «Сидней Газетт».
В течение шести лет после визита «Султана» еще шесть кораблей — три британских и три американских — навестили Питкэрн. Вернувшись по домам, бывалые китобои и морские волки, которых трудно было чем-либо удивить, рассказывали одно: этот остров — сказка. Слух о пасторальной идиллии, царящей там, распространился повсеместно. Постепенно мир все больше и больше узнавал о «маленьком рае» в Тихом Океане.
Сохранились письменные свидетельства одного из первых капитанов, посетивших остров после «Султана». В 1820 году «Эдинбургский Философский Журнал» опубликовал свежие воспоминания капитана Генри Кинга, командовавшего английским китобойцем «Элизабет». Кинг высадился на Питкэрн 3 марта 1819 года.
Вот лишь одна из цитат: «…В благодарность за их угощения я отдал им китобойную шлюпку, немного книг, бритв, гребней и, короче говоря, все, в чем они нуждались; но ничто не понравилось им больше, чем книги: поскольку они сильно желают читать и писать… Они получили около двух сотен книг разного рода от офицеров и команды; — даже матросы, находящиеся на корабле, вели себя со степенью скромности в присутствии таких обнаженных женщин…».
В 1823 году в Лондоне вышла в свет поэма знаменитого Джорджа Гордона лорда Байрона «Остров, или Кристиан и его товарищи». Великий английский поэт, романтик и бунтарь, не мог своей пламенной строкой не отозваться на «сенсацию века».
Джордж Гордон Байрон
Не могу не привести несколько отрывков. Заранее прошу прощения за обширное цитирование, но, право слово, эти стихи стоят того.
«…Доверясь страже зоркой, капитан В каюте спал, виденьем обаян Земли, родимой, где венец найдут Отважный подвиг и суровый труд. Он память славную вписал в скрижали Тех, что на полюс бурный путь держали. Утихли бури; день грядущий ясен; Покой искуплен; отдых безопасен… А палуба под яростной стопой Над ним трещит. Руль буйною толпой Захвачен. Юные горят сердца — И лета алчут, лета без конца, С улыбкой женщин солнечных!.. Бродяг Бездомных не манит родной очаг. В скитаньях одичалым, им милей Вертепы дикарей, чем стон морей. Зовет их рай избыточных плодов, Леса, где не найдет чужих следов Охотник вольный, — тучные поля, И злак густой, и без межей земля. В нас голод древний все не укрощен — Свой произвол один вменять в закон!..»И дальше про мятеж.
«…Встань, храбрый Блэй! Враг у дверей! Воспрянь!.. Но — поздно! Смута преступила грань! Стоит у ложа наглый бунтовщик; К твоей груди приставлен острый штык, — И связан ты! Мятеж провозглашен. Кто уст твоих дрожал, тем ты лишен Свободы рук… Наверх влекут! И власть Твоя бессильна! Им послушна снасть, Им руль покорен… Злоба, что бодрит Отчаянье преступника, горит В смущенных взорах, что в тебя вперясь, — Упорствуя, трепещут, — и ярясь… Мы совесть подчиним ей чуждой власти, Лишь яростью упившись — хмелем страсти. Вотще пред ликом смерти ты не смолк! Ты верных звал: смеялся буйный полк… И выступить не смел, кто помнил долг… „Из-за чего крамола?..“ Твой вопрос Рев заглушил проклятий и угроз. Перед тобой сверкает сталь клинка; Примкнуто к горлу острие штыка; И грудь твоя — мишень мушкетных дул. Ни разу вид убийства не вдохнул В жестоких трепета… Но ты дерзнул На вызов, и вскричал: „Пали!..“ Восторг Из душ безжалостных тот клик исторг. Все своевольем втоптано во прах: Но пред вождем недавний ожил страх, Тебя убить — нет гнева, ни отваги… „Отдать его на прихоть шаткой влаги!..“ „Спустите шлюпку!“ — закричал глава. Кто скажет Бунту „Нет!“ — когда права Сметет самоуправство безначалии? День пьяный брезжит вольных Сатурналий! Спускает спешно злоба малый челн. Его доска — твой щит от брани волн. Скупы запасы: знать на краткий срок Продлить судил твою пощаду рок! Воды и хлеба враз — на мало дней В бореньи жалком умереть поздней. Канатов и холстов снаряд полезный, Сокровище паломников над бездной, Уступлен все ж пловцам, по их мольбе, — Оплот надежд в неравной их борьбе. И, полюса раб чуткий, в добрый час, Д ух кормщика вожатый, дан — компас…»О причинах мятежа:
«…Прекрасный остров, изобильный мир, Приязнь, вседневный праздник, вечный пир, Детей Природы кротость, нрав приятный, Дары любви, избыток благодатный, — Так вот что снится морякам суровым, Всю жизнь гонимым каждым ветром новым, — Присвоившим злодейскою рукой То, в чем благим отказано, — покой!..»О баркасе:
«…Челн хилый (скорбный вид!) пловцами полн, И не вместит всех верных грузный челн. Невольникам не своего решенья, Им на досках душевного крушенья — На опостылом плавать корабле! Ладья родная сгинет в бурной мгле!..»А вот, например, как Байрон описывает известный эпизод, когда Айзек Мартин, сжалившись над связанным Блаем, угостил того кусочком помпельмуса:
«…Страж Блэя, раб их воли беспощадной, Являет трепет жалости досадной, Умильным взглядом взгляд героя ловит, Своим — немой печалью прекословит, Он сочный плод подносит робким даром К его губам, спаленным жадным жаром. Едва замечен — услан прочь матрос… Нет милости! Свирепый гнев возрос!..»Прощание Кристиана с Блаем:
«…С укором грозным молвил Блэй: „Так вот Вся мзда твоя любви моей, забот? Надежда имя честное оставить И вящей славой Англию прославить?..“ И дрогнул тот, и головой поник… „Так! Проклят я!“ — шептал его язык. Он Блэя к борту молча увлекает, — И молча в лодку тесную толкает, — Глядит, не в силах слов произнести… Но многое сказалось в том „Прости!“…»О плавании на баркасе:
«…Не мне поведать горестные были Тех, что страду путей едва избыли, В опасности и страхе день и ночь, Все духом утвердившись превозмочь, Хоть плотью так иссохли, голодая, Что сына б не узнала мать родная, — Как выкрал пропитанье рок у них — И лютый голод, истощась, стал тих; Как поглотить пучина их грозила, То вдруг спасала, и ладья скользила, Полуразбитая, стремленьем вод, Что, мощь круша, выносят к брегу плот; Как их гортань и внутренность горела, И туча каждая, что в небе зрела, Надеждой зрела им, — и до костей Мочил их, благодарных, штурм ночей, — И капли, выжатые из холста, Как жизнь — впивали жаждущих уста; Как беглецы от лютых дикарей Бросались вновь в прибежище морей; Как призраками встали из пучины — Неслыханные рассказать кручины, Мрачней всего, чем были о пловцах, Плач пробуждают жен, и дрожь в сердцах…»О возвращении «Баунти» на Таити:
«…Они плывут над водною могилой, — Чтоб вновь хоть раз увидеть остров милый, И в жизни вольной воскресить хоть раз Недавней неги быстротечный час. Там беззапретная их ждет свобода, Земли богиня — женщина, природа! Там нив мирских не откупать трудом, Где зреет хлеб на дереве — плодом. Там тяжб никто за поле не вчиняет. Век золотой, — что золота не знает, — Царит меж дикарей — или царил, Доколь Европы меч не умирил Невинной вольности простых уставов И не привил заразы наших нравов… Прочь, эта мысль! Еще они верны Природе: с ней чисты, и с ней грешны… „Ура! На Отаити!“ — общий зов; Ему послушен трепет парусов…»И, наконец, об острове Питкэрн, последнем приюте мятежников:
«…Но в них жила надежда — не прощенья, Забвенья только, или небреженья, — Надежда, что ловец и не найдет Их логова в дали пустынных вод. Надежда пела — отошла забота Последнего с отечеством расчета. Их грешный рай, их изумрудный скит Святой их воли — боле не таит…»…«Грешный рай», «изумрудный скит» остров Питкэрн и его обитатели стали притчей во языцех.
Счастливая колония притягивала к себе, как магнит.
Новые питкэрнцы
Через шесть лет после того, как с острова «эмигрировала» Дженни, в 1823 году в «мини-государстве» Питкэрн появились первые иммигранты.
10 декабря 1823 года в Бухте Баунти стал на якорь английский китобоец «Сайрус». Старик Адамс, чувствуя приближающуюся смерть и обеспокоенный поисками своего преемника на посту главы Питкэрна, пошел на отчаянный шаг. Он спросил капитана Джона Холла: кто из его экипажа согласится остаться на острове, чтобы помочь в воспитании детей? Добровольцем вызвался некто Джон Баффетт, описанный капитаном как «хорошо образованный плотник и столяр из Бристоля».
Адамс думал недолго. Внимательно присмотревшись к 26-летнему молодому человеку, он дал ему добро на постоянное место жительства на острове в качестве школьного учителя. И Баффетт высадился на берег.
Когда «Сайрус», подняв паруса, исчез за горизонтом, вдруг выяснилось, что, кроме Баффетта, на Питкэрн нелегально высадился еще один матрос. Звали его Джон Эванс, и это был 19-летний друг Баффетта. Он тайком спрыгнул в воду, добрался до берега и, спрятавшись в дупле дерева, подождал, пока его судно не отправится восвояси. Он умолял Адамса оставить его тоже, и патриарх, в конце концов, милостиво согласился.
Джон Баффетт родился в Бристоле 16 июля 1797 года. Он рассказывал, что с малых лет плавал на британских и американских судах от Ньюфаундленда до Калифорнии, и дважды терпел кораблекрушения.
Баффетт записался на «Сайрус» в Гонолулу.
Его приятель, Джон Эванс появился на свет примерно в 1804 году в Лондоне. Известно, что его отец работал мастером по постройке карет. Эванс был очень невысокого роста, не более 5 футов и 3 дюймов (примерно 158 см).
Похоже, в родной Англии и Баффетта, и Эванса ничего не держало, и возможность навсегда остаться на счастливом острове прельщала обоих.
Спустя ровно два месяца после высадки на Питкэрн, 10 февраля 1824 года Баффетт женился на Долли Янг, которая была старше его на три года. Впоследствии дочь покойного Неда Янга родила Баффетту пятерых сыновей. Что, впрочем, не помешало ему потом сблизиться с внучкой Флетчера Кристиана Мэри (по прозвищу «Большая Мелли»), которая, в свою очередь, подарила ему троих детей — дочь и двоих сыновей (все трое носили фамилии Кристиан)[32]. Известно, что старик Адамс сурово осуждал это двоеженство Баффетта.
Также строгий отец долго не одобрял ухаживаний второго «чужака», Эванса, за своей второй дочерью — Рэйчел Адамс. Между ними была существенная разница в возрасте (Рэйчел была старше Эванса на семь лет), и Эванс, по мнению Адамса, был еще слишком молод, чтобы жениться.
Патриарх острова прекрасно помнил, к чему привела сексуальная распущенность первых лет поселения. Именно поэтому он, став чрезвычайно религиозным, крайне жестко относился к преждевременным «вольностям» молодежи.
Капитан британского китобойца «Элизабет» Генри Кинг, посетивший Питкэрн за четыре с половиной года до высадки Баффетта и Эванса, в марте 1819-го, описал один случай. Примерно в 1817 году старшая дочь Адамса, Дайна, родила мальчика Уильяма от внебрачной связи с Эдвардом Куинталом. Узнав об этом, Адамс пришел в ярость и хотел даже застрелить (!) девушку. И, если бы не вмешательство остальных островитян, и, прежде всего, Артура Куинтала, он, несомненно, так бы и сделал. Закончилось все тем, что старик категорически запретил им жениться.
Помимо всего прочего, Адамс, конечно, очень не хотел, чтобы его клан породнился с многочисленным потомством его покойного врага, Мэттью Куинтала. Удивительно, но давнее противостояние отцов отразилось на детях. Забегая вперед, надо сказать, что никто из второго поколения островитян, носящих фамилии Кристиана, Янга и Адамса, не соединился узами брака с кем-либо из Куинталов или Маккоев. Из 12 семейных пар второго поколения единственным исключением стал союз дочери Адамса Дайны и сына Куинтала Эдварда.
Эти двое будто бросили вызов скрытому клановому размежеванию на острове. И именно поэтому некоторые исследователи сравнивают эту питкэрнскую пару с шекспировскими Ромео и Джульеттой.
Влюбленные Эдвард и Дайна ослушались запрета. Словно в знак протеста они поселились вместе отдельно от всех. В итоге, всего в общей сложности у них родилось 10 детей — больше, чем у какой-либо другой пары второго поколения питкэрнцев.
Однако вернемся к Эвансу и Рэйчел Адамс. В конце концов, 27-летняя девушка убедила своего отца: «Давай попробуем, пап». И старик уступил. 26 ноября 1824 года состоялось бракосочетание, и, по преданию, жених обменялся с невестой колечками, сделанными из морских ракушек. Рэйчел родила Эвансу шестерых детей, трех сыновей и трех дочерей.
Так в питкэрнскую генеалогию влилась новая, свежая кровь. Оба «иммигранта» — Баффетт и Эванс — быстро адаптировались к укладу островитян и стали частью их большой семьи. Вместе с коренными питкэрнцами два Джона проживут долгую и нелегкую жизнь, и оба умрут в 1891 году в весьма преклонном возрасте.
«Блоссом»
С 4 по 20 декабря 1825 года на Питкэрне гостил экипаж Его Величества Судна «Блоссом» под командованием капитана Фредерика Уильяма Бичи. За шестнадцать дней пребывания на острове Бичи собрал обширный материал о местной жизни и спустя шесть лет, в 1831 году опубликовал свои записи в книге «Рассказ о Путешествии в Тихий Океан и Берингов Пролив». Сегодня этот труд — один из самых важных источников информации о ранних годах поселения на Питкэрне.
Ф. У. Бичи
16-пушечный корабль «Блоссом» вышел из Спитхэда 19 мая 1825 года. Благополучно обогнув мыс Горн, судно бросило якорь у берегов Питкэрн 4 декабря. По уже установившейся традиции, нетерпеливые и любопытные островитяне прибыли на борт еще до того, как корабль бросил якорь. Вот как первую встречу описывает капитан Бичи: «…„Блоссом“ был настолько непохож, или, используя выражение наших гостей, „столь богат“ по сравнению с другими кораблями, которые они видели, что они постоянно опасались причинить нам неудобство или нанести обиду, и поэтому боялись даже пошевелиться без нашего разрешения. Некоторое время это доставляло нам немало хлопот, поскольку наши беспокойные гости, стремясь осмотреть каждую вещь на судне, редко задерживали свое внимание на чем-нибудь подолгу или оставались на одном месте. Не имея никаких задвижек на своих дверях, они не знали способа, как открывать наши; и в результате мы были атакованы со всех сторон: „Пожалуйста, могу я сесть или подняться, или выйти из каюты?“ или „Пожалуйста, откройте или закройте дверь“. Их обращения, однако, звучали столь добродушно и просто, что невозможно было не испытать величайшее удовольствие, помогая им…».
Далее Бичи признается: «…Их первое появление произвело на нас столь приятное впечатление, что мы выразили желание, поддержанное всей группой, остаться с ними на несколько дней…».
Другая традиция — по случаю визита дорогих гостей зарезать лучшую отборную свинью. «…Копченая свинья, искусно разделанная, была скоро распределена между гостями, но никто не отважился попробовать ее превосходное качество на вкус, пока все не произнесли продолжительное „аминь“ после выразительной молитвы деревенского пастора…».
Бичи обратил внимание, как важна для островитян молитва, предвосхищающая трапезу. Надо сказать, что традиция молиться перед едой сохранилась на Питкэрне до сих пор. Бичи вспоминает: «…Обязанность прочесть молитву перед едой лежит на Джоне Баффетте, недавнем поселенце и их священнике; но когда его нет, это возлагается на старшего в компании…». И еще: «…Однажды я вовлек Адамса в беседу, и он неосторожно положил кусок в рот, не произнеся молитвы; но перед тем, как проглотить, он опомнился, как будто совершая преступление, немедленно вынул все изо рта и начал молиться…».
По укоренившемуся полинезийскому обычаю женщины за общим столом не сидели, они кушали в другой комнате и лишь после того, как мужчины закончили трапезу. «…Их аргумент был следующим: мужчина был сотворен первым и, следовательно, должен во всех случаях обслуживаться первым — умозаключение, которое лишало нас компании женщин за столом в течение всего нашего пребывания на острове. Совсем не чувствуя себя забытыми, они очень добродушно болтали с нами из-за наших спин, отгоняли мух и нежным прикосновением, случайно или игриво, иногда напоминали нам о чести, которую мы им оказываем…».
В книге капитан «Блоссома» подробно описывает все особенности традиционного питкэрнского рациона.
«…Пища островитян почти полностью состоит из растительных веществ. В особых случаях, таких, как свадьбы или крещения, или во время визита корабля, они позволяют себе свинину, домашнюю птицу и рыбу…».
«…Однако, они делают все возможное с тем, что у них есть, и готовят еду с разнообразием, за исключением свиньи, которую всегда только жарят. На острове водятся несколько коз, но им не нравится их мясо, так же, как и молоко. Ямс составляет их основную пищу; его варят, жарят или делают „пилхи“ (лепешки), смешивая с кокосовыми орехами, или толкут и получают похлебку. Бананы мнут и делают блины, или, как и ямс, смешивают с молоком кокосового ореха в пилхи, и едят с патокой, отжатой из корней ти. Корень таро, будучи растертым, представляет собой очень хорошую замену хлеба, равно как и бананы и аппаи. Их обычный напиток — чистая вода, но для нас они делали чай, выжатый из корней растения ти, приправленный имбирем и подслащенный соком сахарного тростника. Без приправ этот напиток и птичья похлебка используется только для тех, кто болен. Изредка они убивают свинью, но в основном живут за счет фруктов и овощей…».
«…За исключением вина, которое мы принесли с собой, вода была на столе единственным напитком. Она стояла в большом кувшине на конце стола, и при необходимости его пускали по кругу — в подобной церемонии, особенно на острове Питкэрн, желательно быть первым участником, поскольку соус от блюда неизменно смешивается с содержанием кувшина: местным жителям, предпочитающим пользоваться пальцами, а не вилками, весьма безразлично, держат ли они сосуд за ручку или за горлышко…».
«…У них устойчивая неприязнь к спиртному с тех пор, как Маккой убил себя из-за злоупотреблений пьянством; но от вина в умеренных количествах они никогда не отказываются…».
Впрочем, английским морякам позже дали попробовать местный горячительный напиток из корней растения ти: «…Спиртное, которое было впервые дистиллировано Маккоем и привело к столь фатальным последствиям, имеет некоторое сходство с шотландским виски с запахом торфяного дымка…».
От описания питкэрнской еды и питья Бичи переходит к общему состоянию здоровья островитян:
«…С такой простой диетой и с привычкой ежедневно вставать рано, а также с постоянными упражнениями по обработке своей земли нет ничего удивительного в том, что мы нашли их такими крепкими и свободными от жалоб. Когда случается болезнь, их лекарственные средства так же просты, как и их жизнь, и ограничиваются соленой водой, горячим чаем из имбиря или воздержанностью, — в зависимости от заболевания. У них нет ни медикаментов, ни чего-либо похожего, поскольку упомянутые средства до сих пор представляются им вполне достаточными…».
«…Островитяне Питкэрна высокие, крепкие и здоровые. Их средний рост пять футов десять дюймов (178 см — Авт.); самый высокий ростом шесть футов и одна четверть дюйма (183,5 см — Авт.); и самый короткий среди взрослых — пять футов, девять и одна восьмая дюйма (175,5 см — Авт.). Их конечности пропорциональные, округлые и прямые; их ступни немного повернуты внутрь. Мальчики обещают стать такими же высокими, как и их отцы; один из них, кого мы измерили, был в восьмилетнем возрасте ростом четыре фута один дюйм (124,5 см — Авт.). Их простая пища и ранние привычки к физическим нагрузкам дают им мышечную силу и активность часто непревзойденную…».
«…Рост Полли Янг, не самой высокой на острове, составлял пять футов и девять с половиной дюймов (176,5 см — Авт.)…».
«…Их уши умеренно крупные, и мочки неизменно соединены со щекой; они, как правило, с детства проколоты для цветов, очень распространенный обычай среди аборигенов островов Южных Морей. Волосы, в первом поколении, за единственным исключением, глубоко черные, иногда кудрявые, но в основном прямые; они отращивают их длинными, содержат очень чистыми, и всегда смазывают маслом кокосовых орехов. Бакенбарды не очень распространены, и бороды жидкие. Зубы ровные и белые; но часто у мужчин испорчены недостатком эмали и глубоко изборождены. Головы у них обычно крупные, приподнятые по линии затылка…».
«…Кожа этих людей, несмотря на крепкое, по сравнению с нашим собственным, здоровье, всегда ощущается прохладной; и их пульс значительно ниже, чем наш…». Судовой врач «Блоссома» измерил пульс нескольких островитян и зафиксировал следующие показания: 76, 72 и 68 у троих мужчин после обеда во второй половине дня, и даже всего 60 — у Джорджа Янга утром; в то время как пульс английских моряков, остававшихся на жаре в субтропическом климате, всегда превышал 80 ударов в минуту…
«…В дождливую погоду или после случайных визитов судов островитяне более подвержены болезням и нарывам, чем в другое время; к этому, кажется, предрасположено все население, но им обычно становится легче после того, как у них идет носом кровь…».
«…они утверждают, что „Бритон“ оставил им мигрени и мух; некий китобоец, зараженный цингой (из-за которой несколько членов его экипажа следовали старому средству закапывать людей по шеи в землю), оставил им наследие нарывов и других болячек; и хотя у нас не было никаких заболеваний на борту „Блоссома“, они были полностью уверены, что их ждет небольшое расстройство кожи после нашего отбытия; и даже приписывали легкие головокружения и мигрени, которые они испытывали во время нашего пребывания, инфекции от команды корабля…».
«Женщины все обучены искусству акушерства: роды обычно проходят ночью; их продолжительность редко превышает пять часов, и еще ни разу не было фатального случая. Не было также примера рождения близнецов или выкидыша, за исключением несчастных случаев…».
«…младенца купают три раза в день в холодной воде, и иногда не отнимают от груди в течение трех или четырех лет, но как только это происходит, его кормят „попоэ“, приготовленным из зрелых бананов и вареного таро, протертых в пасту. Благодаря этому простому питанию детей растят в более здоровом состоянии, чем в других странах, и они не жалуются на жар или другие недомогания, распространенные в большинстве других частей света…».
Особое внимание капитан «Блоссома» уделяет питкэрнским женщинам. Поначалу англичане несколько стеснялись присутствия местных красавиц в их спальне поутру: «…Многие чувствовали неловкость оттого, что приходилось вставать и одеваться перед таким количеством очаровательных черноглазых красоток, собравшихся в центре просторной комнаты; но вскоре мы привыкли и преодолели это затруднение; и даже находили определенную выгоду от того, что они предлагали нам свежую воду и меняли нам чистое белье.
Стоит напомнить, что у этих людей, как и у других островитян Южных Морей, вообще существует обычай ходить обнаженными, за исключением набедренной повязки у мужчин, и юбки, или килта, у женщин, с легким покрытием бюста, который, на самом деле, на острове Питкэрн они всегда старательно прикрывают…».
Далее Бичи описывает один случай, красноречиво иллюстрирующий отношения между мужчинами и женщинами на острове.
«…Женщин на острове Питкэрн, как можно предположить, сильно не хватает из-за тех же ограничений, касающихся взаимоотношений полов, что существуют и в Англии. Джордж с ранних лет влюбился в Полли Янг — девушку, которая была немного старше его. Но Полли, возможно из-за того, что в то время ей нравился кто-то другой, и, будучи в том возрасте, когда надежды юных леди весьма возвышенны, имела неосторожность сказать, что она никогда[33] не отдаст своей руки Джорджу Адамсу. Он, однако, льстил себя надеждой, что когда-нибудь она смилостивится, и с этой целью упорствовал в своих попытках угодить ей. И он не ошибся в своих упованиях; его постоянство и внимание, и, поскольку он возмужал, его красивое сложение, привлекательные преимущества которого Джордж демонстрировал ей при каждой возможности, смягчили сердце Полли по отношению к нему. И, если бы ничего не было раньше, она, должно быть, добровольно отдала ему свою руку. Но зарок, данный ей в юности, оставался в силе, и влюбленные молодые люди, жертвы глупости ранних решений, чахли день ото дня.
За решением этого тяжелого случая они обратились к нам; и мы в какой-то мере развеяли их страхи, сказав, что было бы гораздо лучше пожениться, чем оставаться несчастливым из-за поспешных решений, сделанных в незрелом возрасте. Нам не удалось, однако, убедить их согласиться с нашим решением, и мы оставили их неженатыми…».
Тут же в сноске Бичи удовлетворенно замечает: «…Они все же соединились, и сейчас у них двое детей…»[34].
И еще немного о питкэрнских нравах того времени.
«…Танец — вид отдыха, который они редко себе позволяют; но поскольку мы особенно просили этого, они не смогли отказаться порадовать нас. Большая комната в доме Куинтала была приготовлена к случаю, и компания расположилась по одну сторону жилища, освещенного пылающей гирляндой орехов doodoe; музыканты находились по другую, под руководством Артура Куинтала. Он сидел на полу в качестве главного музыканта, перед ним стояла большая тыква и кусок „музыкального дерева“ (пороу), которые он искусно придерживал пальцами ног, чтобы меньше качались. Он поочередно ударял по инструменту двумя палочками, и ему аккомпанировала Долли, которая очень умело барабанила обеими руками по тыкве с длинным продольным отверстием на одном конце, быстро стуча по отверстию ладонями с необыкновенной ловкостью, как будто делая татуировку, но идеально в такт с другим инструментом. Третий играл на старом медном рыбном котле с „Баунти“, который издавал звуки баса. Под эту бодрящую музыку трое взрослых женщин встали, чтобы танцевать, но с нежеланием, которое показало, что это было сделано только ради нас, поскольку они считают подобные представления посягательством на их обычные невинные времяпрепровождения. Фигура танца состояла из тех частей танцев Отахеите, которые выглядели самыми пристойными, и представляли собой ни что иное, как шарканье ногами, скольжение друг мимо друга и щелканье пальцами;…»[35].
Стоит сказать, что сегодня, в XXI веке танцы на Питкэрне не в почете. Устои Церкви Адвентистов Седьмого Дня, которой с конца девятнадцатого столетия привержены местные жители, запрещают им подобное времяпрепровождение, столь распространенное у полинезийцев на других островах.
Питкэрнская идиллия
На протяжении всех шестнадцати дней визита члены экипажа «Блоссома» много и подолгу гуляли по острову. Как правило, в сопровождении питкэрнцев, и, в первую очередь, самого патриарха Джона Адамса. Вот как Бичи описывает одну из таких прогулок.
В тот день захотели посетить самую высокую точку на острове, и Адамс решительно вознамерился показать гостям дорогу. Бичи, обеспокоенный тем, что старик (которому, кстати, тогда не исполнилось и шестидесяти) быстро утомится, предложил тому остаться в поселке. Но Адамс проявил характер: «…Я сказал, что пойду, значит, пойду; кроме того, без моего примера наставление будет иметь небольшой эффект…».
Что ж, выдвинулись. Очень скоро Адамс повел себя своеобразно. Ему стало жарко. «…В первой же долине он отбросил свою шляпу, платок и куртку, оставив их у тропинки; во второй его штаны были выброшены в кусты; и, если бы он был один, или на нем было бы маро[36], его рубашка, несомненно, последовала за ними: освободившись таким образом, он смело вел меня по маршруту, который был ему хорошо известен с ранних дней; но прошло много времени с тех пор, когда он протоптал его, и поэтому мы встречались с немалыми трудностями.
В конце концов, мы достигли вершины хребта, на котором, как нам сказали, находилось место, где Маккой и Куинтал выступили против черных. Адамс чувствовал себя настолько утомленным, что сейчас был рад прилечь. Бриз здесь дул с такой силой и прохладой, что одна рубашка оказалась бесполезной, и, если бы он не был приучен ко всем изменениям атмосферы, то подобный внезапный переход в его возрасте мог бы стать фатальным…».
Побывал Бичи и в так называемой Пещере Флетчера Кристиана, где, по преданию, предводитель мятежников с «Баунти» и основатель поселения на Питкэрне скрывался во время островных междоусобиц, «…и где он решил продать свою жизнь как можно дороже. В этом тайнике он всегда хранил запасы провизии, и рядом возвел маленькую хижину, хорошо укрытую за деревьями, которая служила в качестве наблюдательного пункта. К этой пещере так трудно приблизиться, что если даже отряд успешно пересечет горную гряду, он смог бы противостоять любой силе, пока у него не кончились боеприпасы. Редко посещаемая и опасная тропинка ведет от этого места к вершине, которая возвышается над видом западного и южного побережий: на такой высоте в ясный день хорошо видна превосходная карта дна с разноцветно окрашенной водой…».
Помимо прочих исследований, капитан Бичи, немного путаясь в латинских названиях, составил подробнейший список растений, произрастающих на Питкэрне. Вот этот его список: хлебное дерево (artocarpus incisa), кокосы, две разновидности бананов (musa paradaisaca и musa sapientum), арбузы (cucurbita citrullus), тыквы (cucurbita pepo), баклажаны (solanum esculentum), сладкий картофель, или батат (con-volvulus batatas), ямс (dioscoria sativum), таро (caladium esculentum), горох и яппаи (arum costatum). Эта дюжина культур является, как пишет Бичи, основой питания островитян. Кроме них на Питкэрне растут сахарный тростник, имбирь, куркума, табак, баньян, несколько видов папоротника, а также растение ти (dracaena terminalis), дудоэ (aleurites triloba), ноно (morinda citrofolia), парау (hibiscus tiliaceus), фауту (hibiscus tricuspis), пауалла (pandanus odoratissimus), тунена и тканевое дерево (broussonetia papyrifera).
Заслуга Бичи еще и в том, что он первым провел первую, если можно так выразиться, перепись населения Питкэрна. Согласно его статистике, в конце 1825 года на острове проживало 66 человек. В своей книге Бичи приводит подробную таблицу рождений и смертей потомков мятежников с «Баунти». Его вывод однозначен:
«…В климате столь умеренном, с малой вероятностью инфекций, с простой диетой, с чистоплотным образом жизни, с постоянными физическими упражнениями и добродушным нравом можно ожидать, что ранняя смертность будет лишь делом редкого случая; в соответствии с этим мы и обнаружили, что положительная разница между количеством рождений и количеством смертей (прирост населения — Авт.) в этом маленьком сообществе является гораздо более впечатляющей, чем даже в самых благополучных европейских нациях…».
Прогноз капитана Бичи оказался верным.
Бухта Баунти
1828 год отмечен тем, что на Питкэрне появился новый иммигрант.
5 ноября к берегу острова пристал 19-тонный баркас, в котором находились всего двое мужчин: американец Ноа Банкер и 29-летний британец Джордж Ханн Ноббс. Банкер, измученный долгим переходом из перуанского порта Кальяо, скоро умер[37], а Ноббс получил согласие больного Адамса остаться на острове.
Новоиспеченный питкэрнец был типичным представителем своего времени — эпохи романтиков и авантюристов. Он родился 16 октября 1799 года в местечке Мойра (Северная Ирландия). Впоследствии Ноббс называл себя незаконнорожденным сыном Фрэнсиса Раудона, Маркиза Гастингского, и Джемимы Френч, дочери ирландского баронета. Жажда приключений бросала его от африканских берегов Сьерра-Леоне до партизанских троп Аргентины и Чили. Устав скитаться по миру, этот неплохо образованный моряк и «солдат удачи» мечтал когда-нибудь добраться до легендарного Питкэрна и остаться там навсегда. В сентябре 1828 года в перуанском порту Кальяо он нанял крохотное суденышко без названия, и вдвоем с капитаном Ноа Банкером отправился в путь. Спустя шесть недель, пройдя три с половиной тысячи миль по бушующему Тихому Океану, их баркас достиг цели.
Поначалу островитяне (и, особенно, Баффетт с Эвансом) относились к Ноббсу настороженно, но с первых дней он проявил себя как личность с сильным характером. А старику Адамсу, недовольному Баффеттом, именно такой человек и был нужен.
Очень скоро Ноббс заменит Баффетта на посту школьного учителя и пастора и станет полноправным преемником Джона Адамса.
Дни патриарха Питкэрна были сочтены. Жизнь Адамса подходила к концу, и он умирал со спокойной душой. Покидая мир, старый мятежник завещал своему острову покой и любовь, тяжелый каждодневный труд и светлую веру в Бога. И еще — надежду на будущее. В русском языке есть точное выражение: «приказал долго жить». Жить долго и счастливо.
Через четыре месяца после высадки Ноббса и спустя почти 40 лет после мятежа на «Баунти», 5 марта 1829 года Джон Адамс (он же — Александр Смит) умер.
Горе питкэрнцев было безутешным. Весь осиротевший остров долго оплакивал своего Отца. Его жена, слепая Тейо (Мэри) пережила своего мужа всего на 9 дней, и умерла вслед за ним 14 марта.
Старика похоронили на островном кладбище. Сегодня могила Джона Адамса — святое место для каждого питкэрнца и одна из главных достопримечательностей острова…
Кем он был, этот удивительный и загадочный человек, — Джон Адамс? Или, может быть, все-таки — Александр Смит?
Джон Адамс
Остаться в живых?
Отчаянный псих…
Ни свой, ни чужой —
Последний герой…
Группа Би-2Исследователи давно выяснили, что Джон Адамс — настоящее имя Алека Смита. Историкам удалось разыскать его запутанные корни. Вернее, немногочисленные следы матроса по имени Джон Адамс.
Сам Адамс утверждал, что «родился 4 или 5 ноября шестьдесят шестого года в Стэмфорд Хилле, в приходе Святого Джона в Хакни». Сегодня округ Стэмфорд Хилл лондонского района Хакни — типичный квартал британский столицы, расположенный к северу от Кэмдена. Именно здесь, в Стэмфорд Хилл, кстати, — самая крупная диаспора евреев-хасидов в Европе. По улицам округа ходят колоритные мужчины с пейсами в характерных черных костюмах и неповторимых шляпах.
В приходских книгах местной церкви Святого Джона была обнаружена запись, свидетельствующая, что мальчика по имени Джон Адамс крестили 4 декабря 1767 года. Если предположить, что сам престарелый и полуграмотный Адамс ошибся на год (перепутал 66-й и 67-й), и крещение произошло через месяц после рождения, тогда все сходится. Так что, скорее всего, Джон Адамс появился на свет в ноябре 1767-го.
Вторая зацепка — имена его детей, родившихся на Питкэрне. Адамс оставил после себя трех девочек и одного мальчика, которых назвали соответственно Дайна, Рэйчел, Ханна и Джордж. Позже одному из внуков Адамса дадут имя Джонатан.
Так вот, уже в XX веке в одном из британских архивов была найдена запись о том, что некто Джон Адамс, лодочник из лондонского района Уоппинг, утонул в Темзе, оставив четверых детей: двух старших дочерей — Рэйчел и Дайну, и двух сыновей — Джона младшего и Джонатана. Сирот забрали в церковный приют.
Без всякого сомнения, из всех многочисленных Джонов Адамсов, проживавших в Лондоне в последней трети XVIII века, этот самый Джон Адамс младший, сын утонувшего лодочника и нищий сирота из странноприимного дома, и стал позже Александром Смитом, мятежником «Баунти» и крестным отцом Питкэрна. И своих дочерей он назвал в честь своих сестер Дайны и Рэйчел, а одного из своих внуков — в честь младшего брата Джонатана. (А Ханной, возможно, звали его рано умершую мать).
Его ранние годы, как говорится, покрыты мраком безвестности. Как и где прошло его детство? Что он делал до 1787 года? Когда он стал матросом? До сих пор не удалось отыскать никаких свидетельств того, что некто по имени Джон Адамс (или Александр Смит) служил на каких-либо судах. А ведь морской опыт у него, бесспорно, был: простых матросов набирали на «Баунти» на добровольной основе, и Блаю для тяжелого плавания новички были не нужны.
Имя «Александр Смит» появляется в списке членов экипажа «Баунти» 7 сентября 1787 года (кстати, в один день с Флетчером Кристианом и еще десятью моряками).
Почему он записался на «Баунти» под псевдонимом — неизвестно. Возможно, в том далеком 1787 году молодой моряк из Лондона имел нелады с законом, и поэтому скрылся за чужим именем.
И почему именно «Александр Смит»? Случайное сочетание редкого по тем временам древнегреческого имени и популярной англосаксонской фамилии? (В русском языке ему соответствовал бы эквивалент, скажем, Артур Кузнецов. Или Василий Пупкин). Кстати, дотошные ученые выяснили, что девичья фамилия бабушки Адамса была Смит. Но значит ли это, что Адамс переименовал себя в ее честь?
Смит — вторая по распространенности фамилия (после Джонсона) в англоязычных странах. Или все же за именем Александр Смит стоял какой-то реальный человек?
И почему Смит, прожив под псевдонимом большую часть своей жизни, снова превратился в Адамса только спустя четверть века после мятежа на «Баунти», в 1814 году? Что мешало ему вернуть свое подлинное имя раньше?
Эти вопросы породили массу самых невероятных предположений и гипотез.
Раньше, в первые годы «питкэрномании», некоторые считали, что Александр Смит стал Джоном Адамсом после того, как капитан Фолджер в 1808 году рассказал ему об американской демократии, об институте президентства в Соединенных Штатах. Ведь, по удивительному совпадению, недавнего главу Белого Дома, правившего с 1796 по 1800 годы, звали… Джон Адамс! И якобы восхищенный и вдохновленный «президент независимого Питкэрна», в знак солидарности с «братским свободным народом», взял себе имя своего американского «коллеги» и тезки[38].
Остроумная версия, ничего не скажешь.
Другая догадка была не менее занятной. Вскоре после смерти Адамса прошел невероятный слух: а что, если настоящий Джон Адамс (или Александр Смит) не выжил во время Резни 1793 года? Погиб, как и почти все остальные, от руки полинезийца? И тот, кто все эти годы выдавал себя за бывшего неграмотного матроса, на самом деле никто иной, как предводитель мятежников Флетчер Кристиан?! Дескать, испугавшись неизбежного возмездия, Кристиан присвоил себе чужое имя, и преспокойно зажил королем на острове.
Понятно, что и эта любопытная выдумка не выдерживает никакой критики. Почему «коварный» Кристиан взял себе имя не кого-нибудь другого из мятежников, а именно Смита? А не Эдварда Янга, допустим, или, скажем, Айзека Мартина? И почему, затем, ему понадобилось снова поменять псевдоним, на сей раз — на Джона Адамса?
Сегодня ясно одно. Выходец из самых низов лондонского дна, беспризорник, воспитанный трущобами, Джон Адамс по какой-то веской причине вынужден был скрывать свое имя и, возможно, скрываться от уголовного преследования. Он очень удачно записался матросом на корабль, отплывающий в далекие Южные Моря, и навсегда покинул Англию. Возвращаться назад он, очевидно, опасался, и потому примкнул к мятежу. А затем бежал с Флетчером Кристианом дальше, на затерянный необитаемый остров. Судьбе было угодно сделать так, что он, оставшись последним из выживших мятежников, стал единоличным правителем «пиратской» колонии и подлинным крестным отцом своей большой семьи — острова Питкэрн.
Джон Адамс (Александр Смит)
Кем он был на самом деле, Джон Адамс? Или, все же, Александр Смит? Что такого преступного он совершил в Англии и почему был вынужден бежать? Какие тайны своего прошлого и прошлого острова Питкэрн он унес с собой в могилу?
Так или иначе, к концу жизни он не просто поменял свое вымышленное имя на настоящее — он поменялся сам. Этот когда-то неграмотный матрос, бывший убийца и грешник, полностью переродился и стал глубоко верующим человеком и мудрым правителем счастливого острова.
С его смертью на Питкэрне завершилась целая эпоха. И остров вступил в новую полосу своей истории.
Семьи 1805–1829
1. 1805 Четверг Октябрь Кристиан 15 + Сюзанна (Тераура) 30 = 6 детей
2. 1810 Чарльз Кристиан 18 + Сара (Салли) 21= 8 детей
3. 1811 Мэттью Куинтал Младший 20 + Элизабет Миллз 19 = 2 детей
4. 1811 Дэниел Маккой 19 + Сара Куинтал 14 = 9 детей
5. 1816 Артур Куинтал 21 + Кэтрин Маккой 18 = 9 детей
6. 1819 Эдвард Куинтал 19 + Дайна Адамс 23 = 10 детей
7. 1821 Джордж Янг 24 + Ханна Адамс 22 = 6 детей
8. 1823 Уильям Янг 24 + Элизабет Миллз 31 = 7 детей
9. 1824 Джон Баффет 27 + Дороти «Долли» Янг 30 = 5 детей
10. 1824 Джон Эванс 20 + Рэйчел Адамс 27 = 6 детей
11. 1827 Джордж Адамс 23 + Полли Янг 33 = 3 детей
12. 1829 Эдвард Янг Младший 32 + Полли Кристиан 15 = 1 ребенок
Свадьбы 18.10.1829:
13. Джордж Ханн Ноббс 30 + Сара Кристиан 19 = 12 детей
14. Чарльз II Кристиан («Big Charlie», сын Ч. О. Кристиана) 21 + Мария Кристиан (дочь Ч. Кристиана) 13 = 2 детей
15. Дэниел Маккой Младший 15 + Пегги Кристиан 14 = 1 ребенок
Семья Джорджа Янга и Ханны Адамс
Генеалогия Питкэрна — первые три поколения
Глава четвертая ЛЕТОПИСЬ
После Адамса
Как жил остров после смерти Адамса до наших дней? Что происходило на Питкэрне в течение без малого двух столетий, с XIX по XXI век?
Бесспорно, хроника маленького поселения достойна подробнейшего описания, в духе Габриэля Гарсиа Маркеса. Без всяких сомнений, когда-нибудь появится большой роман, который расскажет о судьбе последнего приюта потомков мятежников с «Баунти» как о непрерывной череде смертей и рождений, преданий и фактов.
И это будет не «Сто лет одиночества». Это будут «Двести лет Легенды».
Но наше повествование — всего лишь краткий очерк истории Питкэрна. И эта глава расскажет о жизни острова в конце второго тысячелетия от Рождества Христова, так сказать, сжатым телеграфным стилем. Пунктиром.
Однако, обо всем по порядку…
Итак, на календаре 1829 год. Недавно умер Джон Адамс.
За неполных сорок лет обитания остров сильно изменился. Теперь это уже не был первобытный рай, обнаруженный мятежниками с «Баунти». Питкэрн стал прекрасно обустроенной деревушкой, окруженной многочисленными садами и плантациями, говоря современным языком — населенным пунктом со своей инфраструктурой и натуральным хозяйством. И со всеми вытекающими — как плюсами, так и минусами.
Еще при жизни Адамса две серьезных проблемы встали перед Питкэрном и питкэрнцами: истощение природных ресурсов и перенаселение.
Чтобы выжить, мятежники и их потомки на протяжении четырех десятилетий нещадно эксплуатировали свой остров: вырубали лес, обрабатывали землю, ловили рыбу, собирали фрукты и птичьи яйца. И вот благодатная природа постепенно начала сдавать. Уже к 1820-м годам питкэрнцы почувствовали, что урожаи стали победнее, рыбы и птиц явно поубавилось, да и фруктовые деревья уже не плодоносят так обильно, как раньше. Борясь с эрозией почвы, островитяне использовали в качествеудобрений морские водоросли, и это немного помогало. Но в целом «диагноз» Питкэрна оставался очевидным: истощение.
Вторая проблема могла возникнуть в ближайшем будущем.
Не прошло и полгода после смерти Адамса, как строгие нравственные устои острова заметно пошатнулись.
Началось все с того, что 30 сентября 1829 года младшая дочь Четверга Октября Кристиана, 15-летняя Полли Кристиан родила мальчика от своего дяди (единоутробного брата своего отца), 32-летнего сына Неда Янга и Изабеллы — Эдварда Янга Младшего. Мальчика назвали Мозес Янг. Через девятнадцать дней, 18 октября 1829 года Питкэрн отпраздновал сразу три бракосочетания:
родная сестра Полли, 14-летняя Пегги Кристиан вышла замуж за 15-летнего Дэниела Маккоя Младшего;
родной брат Полли и Пегги 21-летний Чарльз Кристиан Второй (по прозвищу «Большой Чарли») женился на своей кузине, 13-летней Марии Кристиан;
а 30-летний Джордж Ханн Ноббс взял себе в жены 19-летнюю Сару Кристиан (родную сестру Марии и кузину Полли, Пегги и Большого Чарли).
Напомним, что за год до этого 18-летняя Мэри Кристиан по прозвищу «Большая Мелли» (родная сестра Большого Чарли, Полли и Пегги и кузина Сары и Марии) родила ребенка от внебрачной связи с Джоном Баффеттом. И это вызвало бурю негодования со стороны старика Адамса.
Буквально в течение одного года пятеро юных внучек Флетчера Кристиана, словно в знак протеста против суровых законов патриарха Питкэрна, по доброй воле превратились из девочек в женщин. Стали женами и матерями. Будучи по крови на три четверти таитянками, они хотели любить и быть любимыми здесь и сейчас, не дожидаясь благословения свыше. Так велела им их вольная полинезийская натура, так жили их предки, так поступали их матери, Сюзанна и Салли, и их великая бабушка — Мауатуа, отправившаяся вместе со своим возлюбленным сюда, на край света.
Их отцы — сыновья Флетчера Кристиана — сами обзавелись семьями в весьма нежном возрасте (Четверг Октябрь в 15, Чарльз — в 18 лет), и, видимо, ничего не имели против решения своих дочерей.
Это было похоже на сексуальную революцию. Мать-природа бросала вызов христианской морали. Религиозные ограничения далекой Европы уступили естеству Южных Морей[39]. Плоть оказалась сильнее духа.
На следующий год 14-летняя Мария родила девочку Ребекку Кристиан, а Пегги и Сара — по мальчику: соответственно Филиппа Маккоя и Рубена Элайаса Ноббса.
В общем, после смерти Адамса молодые островитяне, юноши и девушки, словно бросились наверстывать упущенное, и Питкэрн стоял на пороге демографического взрыва. К концу 1830 года на острове проживало 86 человек, в три раза больше, чем высадилось сюда сорок лет назад. И, как тогда казалось, прокормить такое количество ртов остров не в состоянии. Грозило ли острову перенаселение?
Насколько известно, впервые Адамс забил тревогу еще в 1825 году, когда на острове гостил экипаж Его Величества Судна «Блоссом» во главе с капитаном Бичи. Вопрос ставился радикально и вместе с тем по-питкэрнски наивно: пока не поздно, оставить иссякающий рай и перебраться куда-нибудь в другое место.
Куда? Например, на Таити.
Капитан Бичи пишет: «…Адамс, обдумывая ситуацию, которая может довести островитян до нищеты, просил во время нашей первой беседы, чтобы я связался с правительством по этому поводу, что я и сделал; и я счастлив сообщить, что благодаря вмешательству Адмиралтейства и Колониального Офиса, были предприняты меры для перемещения их в любое место, которое они сами для себя выберут…».
«…Я счастлив…». Бичи (и не только он) искренне желал помочь питкэрнцам, многие люди сделали все от них зависящее, чтобы, как они считали, «спасти» население острова. В результате Лондон принял решение: переселить всех островитян с постепенно хиреющего Питкэрна на их историческую пра-родину — на Таити.
Этот благородный, гуманный, но крайне необдуманный шаг обернется настоящей трагедией, по количеству жертв сопоставимой с Резней 1793 года.
Исход
В последний календарный день лета южных широт, 28 февраля 1831 года к Питкэрну подошли два судна: Его Величества Шлюп «Комет» (капитан А. Сэндилендс) и правительственный колониальный барк из Сиднея «Люси Энн» (штурман Дж. Карри). Этот визит застал островитян врасплох. Нужно было быстро собираться и отчаливать.
И мнения разделились: большинство (в основном молодежь под руководством Ноббса) готовы были немедля покинуть остров, меньшинство (преимущественно старшие питкэрнцы во главе с пожилыми таитянками с «Баунти») были против. Капитан Сэндилендс тактично дал островитянам время на раздумье.
И вот, спустя неделю, 6 марта, все население Питкэрна в количестве 86 человек, поспешно заколотив свои дома и выпустив на волю коз и свиней, со своим скудным скарбом погрузились на оба судна. «Комет» и «Люси Энн» подняли паруса и под плач детей и крики прощания взяли курс на Таити.
Питкэрн снова стал необитаемым.
Остров Питкэрн, вид с северо-востока. Первая половина XIX века.
Пятнадцатидневное плавание протекало тяжело. Многие коренные питкэрнцы никогда не выходили в открытое море на большом корабле, и их мучила жестокая морская болезнь. На подходе к Таити Кэтрин Маккой, жена Артура Куинтала, на борту «Люси Энн» родила девочку, которую назвали в честь судна — Люси Энн Куинтал. К несчастью, малышка прожила очень недолго.
21 марта питкэрнцы высадились в порту Папеэте. Для подавляющего большинства это стало первой встречей с внешним миром. Шок, который испытали неискушенные потомки мятежников с «Баунти», не поддается описанию.
Легендарный Отахеите, некогда сказочный райский остров, изменился до неузнаваемости. После того, как в 1797 году сюда прибыли первые святые отцы из Лондонского Миссионерского Общества, на Таити установились новые порядки.
Сначала в новую веру — христианство — легко обратили верховного вождя Помаре II (того самого мальчика, сына Таины-Матэ-Помаре, арии рахи, которого возвели на трон мятежники с «Баунти»), а затем и все население острова. Прежние боги были бесцеремонно свергнуты со своих пьедесталов. «Неприличные» песни и танцы оказались под запретом. Отныне местным жителям не дозволялось ходить обнаженными и украшать себя цветами. Даже традиционное таитянское тату стало табу. И, разумеется, никаких сексуальных вольностей.
Несмотря на эти жесткие ограничения, на Таити хлынул поток морских бродяг и проходимцев со всего света. А вместе с ними — алкоголь, оружие и венерические болезни.
И началась новая жизнь. За четыре десятилетия далекая родина предков нынешних питкэрнцев, страна детства их полинезийских матерей и бабушек, сияющая Жемчужина Южных Морей, превратилась в опасный и грязный вертеп, в международный притон китобоев и искателей приключений. Остров постоянно раздирали междоусобицы и гражданские войны. В результате население Таити сократилось почти втрое (в 1830 году оно составляло около 6 тысяч человек против примерно 20 тысяч в 1800-м).
Впрочем, юная королева Аимата (внучка Таины), принявшая имя Помаре IV, встретила питкэрнцев очень хорошо. Им великодушно выделили свой участок в порту Папеэте, неподалеку от бухты Матаваи, не настаивая на том, чтобы они как можно быстрее влились в жизнь острова.
И, тем не менее, ни о каком карантине, разумеется, не было и речи. Группа набожных и бедных эмигрантов с изолированного островка попала в самую гущу тогдашнего таитянского шабаша, разврата и пьянства.
Генетически лишенные какого бы то ни было иммунитета (как медицинского, так и нравственного), потомки мятежников оказались совершенно не защищенными перед тем ураганом болячек и соблазнов «цивилизованной жизни», который обрушился на них с первых же минут пребывания на Таити.
И их крепкие тела и хрупкие души не выдержали. То ли от местных вирусов, то ли от тоски по родному острову, один за другим питкэрнцы начали поголовно болеть.
Первым спохватился 33-летний Джон Баффетт. Уже 24 апреля он, каким-то чудом наняв маленькую безымянную шхуну, вместе со своей законной женой, 37-летней Долли Янг, и четырьмя сыновьями в возрасте от шести лет до одного годика покинул это гиблое место. С ними отправились еще шестеро: Мэттью III Куинтал (17 лет от роду), Роберт (33) и Фредерик (9) Янги, Джозеф Джон (25), Эдвард (17) и Чарльз III (13) Кристианы. Всего 12 человек.
Спустя несколько дней их утлое суденышко прибило к острову Лорда Худа (нынешнее название — Марутеа), крошечному атоллу в островной группе Актеон архипелага Туамоту, в 960 милях к юго-востоку от Таити и в 420 милях к северо — западу от Питкэрна[40]. Отважная дюжина питкэрнцев вынуждена была высадиться здесь, а шхуна направилась назад.
А тем временем в Папеэте, в маленькой общине оставшихся на Таити потомков мятежников происходило нечто ужасное. Люди начали умирать.
Первым, всего через месяц после прибытия на Таити и еще за три дня до того, как группа Баффетта покинула остров, 21 апреля 1831 года, в возрасте сорока лет скончался первенец Флетчера Кристиана и Мауатуа, отец шести детей — Четверг Октябрь Первый. Зловещая символика заключена в том, что самый первый человек новой расы, рожденный на Питкэрне, стал первым, кто не смог жить без Питкэрна и первым умер вдали от родины.
Но это было только начало. За его кончиной последовала целая цепь смертей.
Через четыре дня, 25 апреля умирает новорожденная Люси Энн Куинтал, дочь Кэтрин Маккой и Артура Куинтала.
29 апреля — Тинафанаеа с «Баунти», бывшая вахина Титахити и Охи, и одна из жен покойного Джона Адамса.
4 мая — Джордж Янг (34 года), муж Ханны Адамс и отец шестерых детей.
15 мая — Китти Куинтал (13 лет), еще одна, на сей раз старшая дочь Артура Куинтала и Кэтрин Маккой.
16 мая — Полли Кристиан (17 лет), дочь недавно скончавшегося Четверга Октября, жена Эдварда Янга Младшего и мать 7-месячного Мозеса Янга.
(3 июня на острове Лорда Худа (Марутеа) умирает 17-летний Эдвард Кристиан, сын Чарльза Кристиана Старшего и покойной Салли.)
4 июня умирает Джейн Маккой (9 лет), дочь Дэниела Маккоя Старшего и Сары Куинтал.
(6 июня в Регистрационной Книге Острова Питкэрн зафиксировано единственное исключение из скорбного списка: Дайна Адамс, жена Эдварда Куинтала, родила на Таити девочку Нэнси «Мэри» Куинтал.)
8 июня умирает несчастная Кэтрин Маккой (33 года), жена Артура Куинтала и мать недавно скончавшихся Люси Энн и Китти.
9 июня — Нэнси, она же Тоофаити, вдова Тараро, Уильямса и Неда Янга.
(21 июня французский бриг «Бордо Пакет», случайно зашедший на Марутеа, забирает одиннадцать оставшихся в живых питкэрнцев и берет курс на Питкэрн)
25 июня на Таити умирает Чарльз Кристиан Второй, «Большой Чарли»
(23 года), муж беременной 15-летней Марии Кристиан.
И, наконец, 27 июня умирают два родных брата: Дэниел Маккой Младший (17 лет), муж Пегги Кристиан и отец 11-месячного Филиппа Маккоя, и Хью Маккой (15 лет).
В тот же день, 27 июня, «Бордо Пакет» доставляет группу Баффетта на Питкэрн.
За четыре месяца отсутствия людей остров совсем одичал: оставленные без присмотра козы и свиньи расплодились до невозможности и успели опустошить почти всю съедобную растительность. Брошенные дома и участки пришли в полное запустение, и команде Баффетта, как без малого сорок лет назад команде Флетчера Кристиана, пришлось заново обустраивать свой остров.
Регистрационная Книга Питкэрна отмечает основные события той тропической южной зимы:
7 августа — затмение Солнца.
12 августа 15-летняя вдова Большого Чарли Мария Кристиан рожает сына — Чарльза Драйвера Кристиана.
18 августа умирает 33-летний Роберт Янг.
Тем временем на Таити маленькая община питкэрнцев приняла решение: пока не поздно, пока все потомки мятежников не вымерли от поголовного мора, пора возвращаться назад. Домой, на Питкэрн.
Единственным из китобоев, кто согласился доставить островитян на родину, стал капитан американского брига «Чарльз Доггет» из Салема, штат Массачусетс, по имени Уильям Драйвер. При этом он заломил невероятную по тем временам цену — 500 долларов. Несчастным питкэрнцам не оставалось ничего другого, как поспешно собирать требуемую сумму.
Распродавали все самое последнее, включая бронзовые детали с «Баунти» и даже одеяла. В конце концов, деньги собрали, и в один прекрасный день «Чарльз Доггет», взяв на борт оставшуюся коммуну в количестве 62 человек, отправился на Питкэрн.
2 сентября 1831 года корабль благополучно доставил островитян домой. Семьи воссоединились.
Эксперимент с эмиграцией закончился. И итог его весьма печален. Вдали от дома умерли 13 человек, 6 женского пола и 7 мужского, из них четверо детей, из которых самой младшей девочке едва исполнился месяц. Из 87 питкэрнцев, прибывших на Таити в марте 1831 года, назад спустя пять месяцев вернулись в общей сложности 74 человека.
Еще двое умерли вскоре после возвращения: 6 ноября скончался 34-летний вдовец Эдвард Янг (муж умершей на Таити Полли Кристиан и отец маленького Мозеса Янга) и 24 ноября — 25-летний брат его покойной жены, слабоумный Джозеф Джон Кристиан, первый внук Флетчера Кристиана.
Первая встреча с Тем Миром обернулась для Питкэрна культурным и психологическим потрясением, привела к массовым недугам и смертям. Новая таитянская «цивилизация» проехала по островитянам катком. Вера в бога пошатнулась, и произошла переоценка ценностей. Кое-кто из мужчин (и, в первую очередь, к сожалению, лидеры коммуны — Баффетт, Эванс и Ноббс) ударились в пьянство. Снова дало о себе знать скрытое противостояние кланов Кристиана — Янга — Адамса и Куинтала — Маккоя. Возобновились распри между Баффеттом и Ноббсом.
И вот, как зачастую бывает в период «разброда и шатаний», в это смутное время на острове появилась новая напасть.
Джошуа Хилл
28 октября 1832 года британская шхуна «Мария», пришедшая с Таити и ведомая капитаном по имени Томас Эбрил, доставила на Питкэрн 59-летнего седовласого старца, который отрекомендовался островитянам как «лорд Джошуа Хилл (Joshua Hill), сын Герцога Бедфордского и официальный полномочный представитель Британского Правительства».
Доверчивые питкэрнцы поначалу обрадовались: наконец-то Лондон обратил свое пристальное внимание на их крошечный островок — прислал важного человека, «начальника», который и наведет здесь порядок. Воистину, святая простота…
Чуть забегая вперед, необходимо сказать, что никаким лордом, ни титулованным вельможей, ни «официальным лицом» Джошуа Хилл никогда не был. Его происхождение окутано туманом, а его прошлое до появления на Питкэрне видится весьма сомнительным.
Сегодня известно, что он родился 15 апреля 1773 года в Англии. Покинув родину в 1830 году, в 57-летнем возрасте, Хилл оказался в Южных Морях. Сначала он безуспешно попытался обосноваться на Гавайях, но губернатор местного острова Мауи отказал ему в участке земли, и Хилл перебрался на Таити. Это случилось всего через несколько недель после того, как Папеэте покинули питкэрнцы.
Там, на Таити, Хиллу удалось снискать уважение и благосклонность главы английской церковной миссии, некоего преподобного Притчарда. Его представили юной Королеве Помаре IV, и его «благородные» манеры вкупе с сановитостью произвели на нее впечатление. Всем Хилл говорил, что послан Британским Правительством с некой особой секретной миссией на остров Питкэрн. Никаких убедительных документов у него не было, но ему верили — и миссионеры, и таитянские власти. С их помощью он и отправился на «Марии» на Питкэрн.
Между тем о Хилле сохранились воспоминания капитана Моренхута, находившегося тогда в Папеэте: «…Этот человек во время своего пребывания на Таити проявил почти детское тщеславие, безграничную гордыню, опасный фанатизм и непримиримую ненависть ко всем, кто смел перечить ему. Поскольку он никогда не предъявлял никаких доказательств, касающихся его мнимой миссии, люди стали подозревать, что он самозванец; но в течение более года он жил полностью на обеспечении Притчарда, который был даже обязан платить его прачке…».
И вот этот человек высадился в октябре 1832 на Питкэрне.
Первым делом, «от имени и по поручению» Его Величества Короля Англии Уильяма (Вильгельма) IV Хилл провозгласил себя новым главой острова и безапелляционно велел своим «подчиненным» беспрекословно его слушаться.
Затем он по-хозяйски осмотрел свои владения, выбрал себе самый лучший дом и, выселив оттуда владельца — не кого-нибудь, а нынешнего духовного лидера островитян, Ноббса, — въехал туда, как ни в чем не бывало. Питкэрнцы только ахнули.
Едва устроившись на новом месте, Хилл начал устраивать новый порядок.
Во-первых, под страхом сурового наказания он строжайше запретил алкоголь. Во-вторых, он лично провел ревизию всех книг, и некоторые из них публично сжег на костре. В-третьих, он распорядился немедленно построить островную тюрьму.
(Удивительно, как разнообразные диктаторы всех мастей, времен и народов, всевозможные фюреры, генсеки и царьки похожи друг на друга в своих первых шагах у власти: среди первых декретов обязательно значится «сухой закон», потом непременно следует установление цензуры, а затем начинаются репрессии)
И питкэрнское общество раскололось. Большая часть островитян (и в первую очередь семейства Куинталов и Маккоев) наивно поддержали нововведения, меньшинство (и прежде всего Баффетт, Эванс и Ноббс) оказалось «в оппозиции». Впрочем, «оппозиция» — термин, применимый к демократическому обществу. В условиях тоталитарного режима все несогласные и инакомыслящие становятся «врагами народа».
У Хилла это называлось «паршивые иностранцы». Так новоиспеченный глава Питкэрна окрестил трех некоренных питкэрнцев, трех своих соотечественников-англичан — Баффетта, Эванса и Ноббса. На острове началась борьба с диссидентами.
Случилось так, что в это самое время история острова на какой-то момент пересеклась с историей Российского Флота. В один прекрасный день, через четыре месяца после воцарения Джошуа Хилла на Питкэрне, в Бухте Баунти появился парусник под Андреевским флагом, и на землю Питкэрна ступила нога первого российского моряка.
«Америка»
Первый русский корабль посетил остров мятежников с «Баунти» ровно четверть века спустя после открытия Мэйхью Фолджера: в феврале 1833 года у берегов Питкэрна бросил якорь российский военный транспорт «Америка».
В Pitcairn Island Register Book отмечено:
1833
January 10th H.M.S. Challenger Capt. Freemantle
21st Albion, Tahiti — Johnson
February 22nd Russian S. of War Amerika
March 24th Balance, Bristol R.I. — Dogget…
Это — первое и единственное упоминание российского судна в Регистрационной Книге Острова Питкэрн за ее более чем полувековую историю (1790–1853). Капитан не указан; видимо, труднопроизносимая русская (точнее, украинская) фамилия Khromchenko показалась питкэрнцам чересчур сложной…
…Трехмачтовый парусник «Юнайтед Стейтс», построенный в Северо-Американских Соединенных Штатах, был куплен Российским Адмиралтейством в 1829 году в Кронштадте, причислен к Четвертому флотскому экипажу и переименован в военный транспорт «Америка». 27 августа 1831 года «Америка» (водоизмещение 655 тонн, экипаж 64 человека, стоимость груза — 467 505 в рублевых ассигнациях), подняв паруса, покинула Кронштадтский порт и отправилась в кругосветное плавание — через Камчатку в Русскую Америку.
Командовал судном капитан-лейтенант Российского Императорского Флота сорокалетний Василий Степанович Хромченко. Это было его третье плавание вокруг света и 27-я по счету «кругосветка» русских.
Год назад, в июле 1830 года Хромченко вернулся из своего предыдущего, второго кругосветного плавания — путешествия, которое сделало его знаменитым. Парусник «Елена» под командованием Хромченко обогнул земной шар в рекордно короткие по тем временам сроки — менее чем за два года, всего за 23 месяца. Кроме того, Хромченко удалось невероятное: впервые в кругосветном плавании русскими моряками не было потеряно ни одного человека (!), на судне никто не умер, все благополучно вернулись домой.
Уже 5 августа 1830 года Хромченко был произведен в капитан-лейтенанты и Всемилостивейше награжден бриллиантовым перстнем, но не только за эти выдающиеся достижения, а, как указано в его послужном списке, «…За оказанную услугу доставлением из Бразилии для Императорского ботанического сада в отлично хорошем состоянии до 1000 экземпляров весьма редких растений…». Российское Адмиралтейство, по примеру Британского, заботилось об обогащении естественнонаучных познаний соотечественников. Было ли среди прочих образцов диковинной флоры хлебное дерево, увы, неизвестно…
Впрочем, с легендарным английским капитаном Блаем (или, как тогда говорили в России, Блеем) Хромченко роднило многое, не только перевозка экзотических растений из одной части света в другую. Как и Блай в свое время, Хромченко начал служить в Русском Флоте с ранних лет, в 1805 году, в 13-летнем возрасте поступив учеником в Кронштадтское штурманское училище.
Как и Блаю, Хромченко несказанно повезло, когда в один прекрасный день молодой моряк попал в команду опытного капитана и затем отправился с ним в дальнее плавание: как когда-то прославленный Кук взял в свою Третью Экспедицию никому не известного 22-летнего Блая, так и никому не известный 23-летний Хромченко оказался в экипаже выдающегося российского путешественника Отто фон Коцебу. С 1815 по 1818 на бриге «Рюрик» под командованием Коцебу Хромченко совершил свое первое кругосветное плавание. Как и молодой штурман Блай, молодой штурманский помощник Хромченко проявил себя с самой лучшей стороны и заслужил похвалу капитана. Коцебу аттестовал юношу так: «Поведения самого благородного и по службе усерден…».
Точно так же, как и Уильям Блай, Василий Хромченко был вынужден на время оставить службу в военном флоте и перейти во флот коммерческий: целых пять лет, с 1820 по 1825 годы он служил в знаменитой Российско-Американской Компании, в той самой Русской Америке, которую потом продали Соединенным Штатам[41]. Он, однако, не только «плавал по компанейским делам» (то есть по делам Компании) — занимался транспортировкой людей и грузов, — но и активно исследовал западное побережье американского континента от Калифорнии до Аляски. Так, в частности, в его послужном списке указано, что с 1821 по 1822 годы мичман Хромченко, «…командуя бригом „Головнин“, произвел опись Северо-Западного берега Америки, от Бристольской губы до Берингова пролива…».
В этой описи — заливы Кускоквим и Нортон, устья рек Нушагак и Кускоквим, значительная часть острова Нунивак (Открытие) и Порт Добрых Вестей, мыс Авинова и мыс Ванкувера, пролив Этолина и остров Стюарт. Кроме этого, Хромченко открыл и первым нанес на карту остров и пролив Гагемейстера, бухты Головнина и Нушагак (Хромченко). За этими названиями — кропотливая картографическая работа, тяжелый труд штурмана и навигатора.
За вышеперечисленные открытия и «…в воздаяние ревностной службы и заслуг, оказанных в двукратном плавании к берегам Северо-Западной Америки…» Хромченко был Всемилостивейше награжден орденом Св. Анны 3-й Степени. Ему наконец-то присвоили звание лейтенанта.
Вернувшись в Кронштадт, Хромченко некоторое время пребывал не у дел, судя по всему, ожидая подходящего назначения. Так, в частности, в 1827 году он на корабле «Князь Владимир» плавал в Портсмут — главный военный порт Англии. Но, наконец, для него нашлась достойная работа. Ему предложили возглавить кругосветное путешествие.
Из послужного списка Хромченко: «В 1828 году с 26 июня по 15 июля 1830 года находился в Экспедиции Кругом Света на корабле „Елена“ сам Командиром…».
Это рекордно быстрое и счастливое путешествие сделало Хромченко популярным. Не прошло и года после возвращения, как он снова отправился в «кругосветное плавание в Камчатку», как тогда говорили. На сей раз на военном транспорте «Америка».
Маршрут «Америки» во многом повторил проверенный маршрут «Елены»: Атлантика — Мыс Доброй Надежды — Индийский Океан — Порт Джексон (Сидней) — Фиджи — архипелаг Гилберта — Маршалловы острова — Петропавловск-Камчатский — и, наконец, столица Русской Америки, селение Ново-Архангельск (ныне Ситка, штат Аляска, США). Там экипаж «Америки» сдал все доставленные товары и, после короткой стоянки и ремонта, с грузом пушнины стоимостью в один миллион рублей отправился домой — через Калифорнию и Огненную Землю в Кронштадт.
Идя курсом от Сан-Франциско к мысу Горн, «Америка» подошла к легендарному острову мятежников с «Баунти» 23 (по старому стилю 11) февраля 1833 года. До сих пор неясно, что побудило Хромченко слегка отклониться от намеченного маршрута и ненадолго посетить Питкэрн.
В тот день стояла хорошая летняя погода. В шканечном журнале судна, хранящемся в Российском Государственном Архиве ВМФ, можно прочесть сухие строки: «…В 3 часа для свидания с жителями Острова Питкаирна подняли на грот-брам-стеньгу Англинский Гюйс и выпалили из пушки…».
Видимо, во времена Джошуа Хилла прибывающие корабли встречали совсем не так радостно и расторопно, как при Джоне Адамсе. Никаких многочисленных каноэ, спешащих навстречу гостям, русские моряки не увидели. Пока ждали вестей с острова, капитан Хромченко успел с помощью сектанта вычислить его самую высокую точку — 1109 футов.
Только по прошествии полутора часов с палубы «Америки» заметили «…едущих с острова жителей на 4-х лодках…». Похоже, пушечный выстрел вкупе с «англинским гюйсом» произвели на островитян впечатление. Дальше Хромченко пишет: «…В ½ 5-го часа по приближении упомянутых лодок поворотили оверштаг на левый галс и легли в дрейф. Тогда пригласили к нам жителей Острова Питкаирн 7 человек…».
Кто были эти семеро? Шканечный журнал «Америки» не упоминает ни одного имени. Скорее всего, как обычно, на борт прибывшего судна поднялись самые крепкие и проворные парни (очевидно, кто-то из Куинталов или Маккоев — семейств, лояльных к Хиллу). Был ли среди прибывших сам «губернатор», неизвестно. Не исключено также, что гостями русских моряков в тот день оказались и питкэрнские женщины. Так или иначе, островитяне остались на корабле на ночь.
Хромченко, любуясь ночным небом и тихим Тихим Океаном, записывает в журнале почти поэтические строчки: «…Ветер более брамсельный, светло, облачно. Блистание звезд, и видно к SW сверкание зарницы…».
Наутро капитан, как обычно, отмечает состояние своих «благополучно больных» (матрос Мошков страдал «слабостию», матрос Михайлов — «венерическою», а парусник, то есть парусных дел мастер, Помелов — «нарывами»), проверяет количество пресной воды («…Вчерашняго числа издержано пресной воды 24 ведра. Осталось вналитии 3274 ведра…») и отправляет на остров шлюпку.
В журнале записано: «…Термометр на шканцах +22.5. В 9 часов спустили на воду с боканцев шлюпку и отправили на оный оставшихся жителей с Лейтенантом Бодиско на берег…».
Так тридцатиоднолетний лейтенант Российского Флота Федор Николаевич Бодиско стал, насколько известно, первым русским, ступившим на землю Питкэрна.
Что мы знаем сегодня об этом человеке?
Федор Николаевич Бодиско родился в 1802 году в семье адмирала Николая Андреяновича Бодиско и баронессы Каролины фон Вестингаузен. Отец, потомственный ревельский дворянин и блестящий морской офицер Екатерининской эпохи, происходил из древнего голландского рода, переселившегося в Россию еще в начале XVIII века. Земляками Бодиско по Ревелю (ныне — Таллинн, Эстония) были такие прославленные российские мореплаватели немецкого происхождения, как Иоганн Антон (Иван Федорович) фон Крузенштерн, Фабиан Готлиб (Фаддей Фаддеевич) фон Беллинсгаузен и Отто Август (Отто Евстафьевич) фон Коцебу. В историю Николай Андреянович Бодиско вошел воистину по-мушкетерски, благодаря одному «деликатному и опасному» поручению Великой Императрицы: в 1793 году он лично сопровождал из России в Англию Шарля Филиппа де Франса (он же граф де Артуа, он же — будущий Карл X, король Франции).
Всего у Николая Андреяновича и его супруги было десять детей, 6 мальчиков и 4 девочки. Федор Бодиско родился пятым ребенком в семье и третьим по счету сыном.
В 14-летнем возрасте мальчика отдали в Санкт-Петербургский Морской кадетский корпус, где он проучился до 1820 года, став сначала гардемарином, а затем мичманом. После этого, насколько известно, Федор Бодиско был зачислен в экипаж фрегата «Свеаборг», крейсировавшего в Балтийском море.
Но первым настоящим испытанием для молодого мичмана стало кругосветное путешествие, которое он совершил в 1822–1824 годах на шлюпе «Ладога» под командованием капитан-лейтенанта Андрея Петровича Лазарева (старшего брата знаменитого Михаила Лазарева, первооткрывателя Антарктиды).
За это плавание Федора Бодиско наградили орденом Св. Анны 3 степени и «пенсионом, получаемого по чину мичмана». 30 декабря 1826 года ему присвоили звание лейтенанта.
Дальше его послужной список гласит: «…1827–1830. На фрегате „Константин“ перешел от Кронштадта до Портсмута, откуда, в эскадре контр-адмирала графа Гейдена, прибыл в Архипелаг и участвовал в Наваринском сражении, за которое был награжден орденом Св. Владимира 4 степени с бантом, потом крейсировал в Архипелаг, участвовал в блокаде Дарданелл, и возвратился из Архипелага в Кронштадт. За 18 морских кампаний награжден орденом Св. Георгия 4 класса…».
В этой короткой записи — два года русско-турецкой войны, где молодой лейтенант Федор Бодиско показал себя настоящим героем, блестящим офицером Российского Императорского Флота. Его награды — Св. Владимир «с бантом» (второй по значимости орден Империи после ордена Андрея Первозванного!) и почетный Св. Георгий («За службу и храбрость») — говорят сами за себя.
В 1831 году Бодиско был зачислен в экипаж военного транспорта «Америка», на котором, под командованием капитана Хромченко, он отправился в свое второе кругосветное плавание.
Герой недавней войны, 29-летний кавалер Владимирского и Георгиевского крестов, блестящий морской офицер попал на коммерческое грузовое судно, главная задача которого состояла в том, чтобы транспортировать необходимые товары и продукты в Камчатку и на Аляску, а обратно доставить дорогую и пользующуюся спросом пушнину. Как относился к этому назначению сам Бодиско? Можно предположить, что перспектива службы хоть и на кругосветном, но все же грузоперевозчике, вряд ли прельщала молодого лейтенанта.
Но для него это был шанс. Возможность продвинуться по службе в мирное время. Стать капитаном.
И вот здесь у автора возникает соблазн одной любопытной аналогии. Раз уж мы сравнивали Блая и Хромченко, то сравнение Федора Бодиско с Флетчером Кристианом тоже кажется вполне допустимым.
Как и между Блаем и Кристианом, так и между Хромченко и Бодиско существовала возрастная разница в 10 лет; Бодиско, как и Кристиан, происходил из более благородной семьи, чем его капитан. Бодиско и Хромченко, правда, никогда до этого не приходилось служить вместе на одном корабле, но не исключено, что раньше они, как Блай с Кристианом, были знакомы. И, наконец, как и у Флетчера Кристиана, так и у Федора Бодиско имелись мятежные родственники…
…14 декабря 1825 года, за семь с лишим лет до визита «Америки» на Питкэрн (в те самые дни, кстати, когда на острове гостил экипаж английского фрегата «Блоссом» под командованием капитана Бичи) на другой стороне Земного Шара, в холодном и снежном Санкт-Петербурге группа офицеров, отказавшись принять присягу новому царю Николаю I, подняла вооруженное восстание. Среди декабристов, вышедших на Сенатскую площадь вместе с матросами и офицерами Гвардейского Морского Корпуса, были и двое двоюродных братьев Федора Бодиско — лейтенант Борис Бодиско и мичман Михаил Бодиско.
В тот метельный день 33-летний лейтенант Василий Хромченко находился далеко — в Русской Америке. Недавно его рапорт об увольнении из Российско-Американской Компании был удовлетворен, и Хромченко ждал возвращения на родину. А где 14 декабря был 23-летний мичман Федор Бодиско? Судя по всему, в Петербурге. Но рядом с кузенами в списках декабристов его нет. Случайно или по политико-идеологическим соображениям? Иными словами, можно повторить известный вопрос, адресованный Пушкину (современнику Хромченко и Бодиско): если бы он смог, вышел бы он тогда на Сенатскую площадь? Был Федор Бодиско с декабристами — или против них?
Ответа пока нет. Исследования только в самом начале. И нам еще предстоит многое узнать. Как и о самом Федоре Бодиско, так и о его короткой высадке на Питкэрн.
Что же касается братьев Бодиско, то их за участие в декабрьском восстании, разумеется, постигла суровая кара. Лейтенант Борис Андреевич Бодиско, 26 лет от роду, был разжалован в матросы; мичман Михаил Андреевич Бодиско, 23 лет, сослан в крепостные работы.
Близкое родство с декабристами, несомненно, повлияло на судьбу и карьеру их двоюродного брата по отцовской линии, лейтенанта Федора Бодиско. Возможно, что с тех пор его за глаза называли родственником государственных преступников, «братом мятежников»…
…Мечтал ли Федор Бодиско когда-нибудь оказаться на легендарном острове мятежников с «Баунти»? Что он делал три с лишним часа на берегу, кроме того, что загружал провизию? С кем из питкэрнцев общался? Об этом и о многом другом пока ничего не известно. Хочется надеяться, что остров — даже в свои не самые лучшие времена — произвел на молодого лейтенанта то же впечатление, которое он производил на остальных гостей…
Из шканечного журнала «Америки»: «…В ¾ 1-го часа увидели идущую с берегу нашу шлюпку, почему и спустились к оной. В 1 час по приближении к шлюпке легли в дрейф. Тогда посланный лейтенант Бодиско возвратился и привез с берегу Картофелю и Разных фруктов…». Картофелю… Речь, скорее всего, идет о ямсе или о «сладком картофеле» — батате. Привычная русской душе картошка (из рода Solatium) на Питкэрне, увы, не растет.
Провиант освежили, запасы пресной воды пополнили, на потомков мятежников посмотрели. Дольше оставаться у этого забытого богом островка не имело смысла. Уже через полтора часа после возвращения Бодиско с Питкэрна «Америка» подняла якорь и паруса: «…В ½ 3го часа снялись с дрейфа и взяли курс SO…».
И дальше: «…В ½ 5го часа Остров Питкаирн закрылся пасмурностию на W…». «Америка» исчезла за горизонтом.
Этот визит русского военно-транспортного судна к острову мятежников с «Баунти» так и остался совершенно незначительным событием как на Питкэрне, так и — тем более — в Российском Флоте. Насколько известно, ни Хромченко, ни Бодиско, ни кто-либо еще из экипажа «Америки» не опубликовал, увы, никаких свидетельств и никаких воспоминаний об этом посещении.
Но поиски их рукописей продолжаются…
Капитан Василий Степанович Хромченко благополучно приведет «Америку» в Кронштадт, и доставленная пушнина пойдет на роскошные бобровые воротники аристократии. 21 сентября 1833 года командиру корабля «…в Высочайшем приказе за найденный отличный порядок и чистоту на транспорте „Америка“, и за успешное путешествие на оном транспорте, совершенное вокруг света, объявлено Высочайшее благоволение…». В апреле следующего, 1834 года, участников экспедиции наградили: Хромченко «за усердную и ревностную службу» дали орден Св. Анны 2-й степени, Бодиско — орден Св. Станислава 3-й степени и долгожданный чин капитан-лейтенанта.
Затем их пути навсегда разошлись. Каждый еще не один год служил Империи, командуя различными кораблями Балтийского Флота, но до прежних высот ни Хромченко, ни Бодиско подняться не удалось.
Капитан 2 ранга В. С. Хромченко скончался в 1849 году в возрасте 57 лет и похоронен в Ораниенбауме (ныне — г. Ломоносов Ленинградской области).
Ровесник и современник Пушкина, капитан 1 ранга Федор Николаевич Бодиско ненадолго пережил своего бывшего командира и умер в 1850 году, 48 лет от роду…
…Следующий русский корабль подойдет к берегам Питкэрна лишь спустя 38 лет после визита «Америки», в 1871 году.
Джошуа Хилл (продолжение)
Между тем правление самозванца на острове вступило в следующую фазу. Джошуа Хилл объявил себя ни много ни мало «Президентом Содружества Острова Питкэрн» (с совмещением двух самых влиятельных постов на острове — школьного учителя и церковного пастора). Назначил свой собственный «парламент» — Совет Семи Старейшин во главе с Эдвардом Куинталом[42] (как знать, может быть именно эта семерка приближенных и гостила у русских моряков на «Америке»). И, наконец, обновил только что построенную тюрьму, поочередно посадив туда «паршивых иностранцев» — Баффетта, Эванса и Ноббса.
Дальше — больше. В ход пошли телесные наказания. Островитян за малейшие провинности стали пороть. Однажды за высказанное презрение в свой адрес Хилл приговорил к 12 ударам плеткой Джона Эванса. Еще через какое-то время за подозрение во внебрачной связи и прелюбодеянии три дюжины кошек заработал сам Джон Баффетт, отец пяти детей. После 24-го удара Эдварда Куинтала Баффетт потерял сознание и потом две недели провел, не вставая с постели.
Островитяне покорно сносили это закручивание гаек. Что они могли поделать против «верховной власти»?
Но кульминацией правления Хилла стал 1834 год. Не в силах больше терпеть трех «иностранцев» — диссидентов, и, видимо, не решаясь организовать «окончательное решение» их вопроса, Президент Питкэрна приговорил их к изгнанию.
8 марта Баффетта, Эванса и Ноббса насильно посадили на первое попавшееся судно, американский китобоец «Таскан», и отправили на Таити. Без семей и без средств к существованию.
Прибыв в Папеэте, изгнанники тут же пожаловались на самоуправство Хилла коммодору Мэйсону, главнокомандующему Британским Флотом в Южной Америке. Кроме этого, вынужденные эмигранты вскоре заручились поддержкой английских миссионеров и даже самого мистера Притчарда. Того самого Притчарда, кто еще недавно оплачивал все расходы Хилла на Таити; теперь же, став Консулом Миссии и узнав из первых уст, чем занимается его протеже на Питкэрне, преподобный, похоже, изменил свое мнение об этом человеке. Благодаря его хлопотам Баффетту, Эвансу и Ноббсу удалось вернуться на остров (к сожалению, на очень короткое время) на шхуне «Помаре» лишь три месяца спустя, в июне 1834 года.
Хилл категорически отверг все прошения о милости, лишь «великодушно» разрешив изгнанникам забрать с собой жен и детей. На той же шхуне неугодным и их семьям пришлось убираться восвояси. В результате Ноббсы и Эвансы обосновались на Мангареве, а семейство Баффетта поселилось на Таити.
Избавившись от своих врагов, Хилл возликовал настолько, что даже отправил несколько писем различным британским властям с рапортом о благополучном наведении порядка на «вверенной ему территории». Мало того, в Англию также ушло письмо, подписанное Старейшинами, в котором они благодарили правительство за своевременно присланного «спасителя».
Есть все основания полагать, что Старейшины подписали этот документ под давлением со стороны Хилла. Семейства Куинталов и Маккоев уже не поддерживали его так безоговорочно, как раньше. Им, как и остальным островитянам, жилось тоже несладко. Без оппозиции Хилл совсем впал в паранойю.
И терпение питкэрнцев лопнуло.
Однажды Шарлотта Куинтал, 12-летняя дочь Артура Куинтала, взяла без спроса несколько клубней ямса. За это «преступление» Хилл приказал жестоко высечь девочку. Ее дядя, Эдвард Куинтал, ближайший помощник диктатора и глава Совета Старейшин, до этого момента беспрекословно исполнявший наказания, отказался поднять руку на свою племянницу. Взбешенный Хилл схватил эспадрон и пригрозил, что прирежет Куинтала, если он еще раз попробует возразить.
По легенде, в ответ на это безоружный Куинтал пантерой прыгнул на Президента и, перелетев через стол, сбил того с ног.
В два счета могучий Эдвард отобрал эспадрон у хилого Хилла, к дружному ликованию всех присутствующих.
Так буквально в несколько секунд весь авторитет диктатора разбился вдребезги.
Так почти полвека назад, тоже из-за пустяковой недостачи даров природы и вследствие невоздержанного языка и неконтролируемой ярости, власти во вверенном ему коллективе лишился другой начальник. Уильям Блай. Эдвард Куинтал, сын мятежника с «Баунти», сам того не ведая, проявил по-настоящему питкэрнский характер, в духе Флетчера Кристиана.
Впрочем, скинуть Хилла с трона островитяне пока не решились. Всей общиной они написали письмо Ноббсу — с просьбой вернуться. В конце концов, американский бриг «Оливия» из Бостона сначала доставил с Таити на Питкэрн многострадальное семейство Баффеттов (16 сентября 1834 года), а почти месяц спустя с Мангаревы — и Ноббсов с Эвансами (13 октября 1834 года). Хилл, разумеется, был категорически против их возвращения, но теперь к его мнению мало кто прислушивался.
Самопровозглашенный «Президент» проведет на острове еще больше трех лет.
11 января 1837 года в Бухте Баунти бросил якорь Его Величества Корабль «Актеон». По случайному и счастливому совпадению, им командовал… настоящий сын Герцога Бедфордского — лорд Эдвард Рассел! Последовало позорное публичное разоблачение самозванца, и Хилл из некогда могущественного «владыки» острова окончательно превратился в пустое место.
Осмеянный и униженный, он покинет Питкэрн спустя почти год, в декабре 1837-го, на британском военном судне «Имоджен». И остров вздохнет с облегчением[43].
Однако неприятный опыт узурпации власти проходимцем не пройдет для питкэрнцев даром. Они усвоят этот урок и очень скоро сделают выводы.
Конституция
Последние пять лет после возвращения с Таити островитяне страдали не только от диктаторского режима Джошуа Хилла. Питкэрн регулярно навещали самые разные корабли (в основном это были американские китобойцы), и некоторые незваные гости зачастую злоупотребляли хлебосольством и наивностью потомков мятежников. Что греха таить, многие экипажи, состоящие, как правило, из отчаянных морских бродяг и бывших уголовников, не только беззастенчиво обирали щедрых, но совсем не богатых островитян, но и достаточно грубо приставали к питкэрнским женщинам — одним из самых красивых в Южных Морях.
Между тем запасы острова были далеко не безграничными. И Питкэрн вовсе не являлся одним из портов, славящихся своими вольными нравами (наподобие Папеэте или Гонолулу), а питкэрнские красавицы не имели ничего общего с многочисленными тамошними девицами легкого поведения, которые с радостью ублажали мужчин, истосковавшихся в долгих плаваниях без женской ласки.
Остров, до сих пор остававшийся «ничьим», нуждался в покровительстве и защите. Маленький народ потомков мятежников почувствовал необходимость в государственности. Настала пора положить конец анархии и позаботиться о самоопределении.
Поэтому, как только в ноябре 1838 года у берегов Питкэрна стал на якорь очередной парусник Британского Королевского Флота, Ее Величества Корабль «Флай» (первое официальное английское судно за последние одиннадцать месяцев), островитяне дружно обратились к его капитану, эсквайру Расселу Эллиоту, с просьбой: принять их маленькую общину под могучее крыло Альбиона.
В прошлом году на трон в Лондоне взошла юная королева, 18-летняя Виктория. Ей суждено будет править 63 года, ее эпоху назовут викторианской, и этот период войдет в историю как небывалый расцвет британского колониализма. И так случилось, что, по сути, первым приобретением возрождающейся Великой Империи станет крошечный островок на самом краю света.
Строго говоря, капитан Эллиот не имел полномочий провозглашать Питкэрн собственностью Короны и объявлять остров Британской территорией. Но местные жители, уже давно поднимавшие над своим поселком флаг Юнион Джек, проявили настойчивость. Им надоело жить без страны, без власти и без закона.
И Эллиот, при активном участии островитян, буквально за ночь написал Конституцию Питкэрна.
В этом поразительном документе самым причудливым образом сочетаются неповторимая специфика местных обычаев и беспрецедентные, поистине революционные демократические новации.
Отныне главой Питкэрна устанавливался так называемый Островной Магистрат, или мировой судья. Им мог стать любой, достигший восемнадцатилетнего возраста коренной (то есть рожденный на острове) питкэрнец или человек, проживший здесь не менее пяти лет — неважно, мужского или женского пола. Его надлежало выбирать ежегодным свободным голосованием, причем наравне с мужчинами право голоса имели и женщины — впервые в мировой практике и за 91 год до того, как подобное право будет официально узаконено в Британии! Основным органом самоуправления становился Совет Острова, состоящий из Магистрата, а также из двух его помощников, одного из которых он назначал сам, а второго выбирал народ.
Кроме того — тоже в первый раз в истории человечества — Конституцией Питкэрна было законодательно введено обязательное школьное образование.
Наряду с этими неслыханными и опередившими свое время нововведениями, в Конституции Питкэрна были прописаны и другие, не менее удивительные законы. Сегодня многие из них нельзя читать без улыбки, но тогда, в 1838 году они отражали насущную жизнь островитян.
«…Древесина. Никто не имеет права рубить деревья для иной цели, кроме как строительство дома. Магистрат назначает комиссию, призванную проинспектировать всю срубленную древесину, подходит ли она для домов. Если подходит, но используется для другой цели, древесина конфискуется и передается следующему лицу для строительства дома. Никто не имеет права рубить зеленые стволы для ремонта изгороди или забора, за исключением тех деревьев, которые были срублены не ранее двух недель до этого…».
«…Торговля. Никому не разрешается получать спиртное с корабля или продавать его местным жителям или гостям. Никакой алкогольный напиток ни при каких обстоятельствах не может быть доставлен на берег, за исключением медицинских целей. Виновные будут наказаны по решению суда. Никто из лиц женского пола не вправе ступать на борт иностранных судов без разрешения Магистрата. В случае, если Магистрат не может сопровождать женщину на корабль, он назначает четырех мужчин идти с ней…».
«…Домашняя птица. Если чужая курица проникает в сад, владелец сада может застрелить ее и оставить себе. Владелец курицы должен вернуть ему стоимость пороха и пули…».
«…Приманка. Никому не разрешается собирать моллюсков у скал на северной оконечности острова для еды, за исключением владельца скал. Любой, однако, может собирать моллюсков в качестве наживки для рыбной ловли…».
«…Птицы. Любой, пойманный на убийстве белой птицы (если только это не для больного), заплатит за каждую убитую птицу один доллар…».
«…Законы о собаках. Если чья-либо собака будет замечена гонящейся за козой, убьет козу или как-либо навредит оной, то владелец столь опасной собаки должен возместить ущерб, но если подозрение не падает ни на одну из собак, возместить ущерб должны сообща владельцы всех собак. Вышеупомянутый закон не имеет силы, если коза или козы находятся на обрабатываемой земле. Лица, имеющие кур и свиней в кустах, могут отпускать собак охотиться за ними, но если собаки нанесут ущерб во время охоты, лицо, отпустившее собаку поохотиться, должен возместить ущерб…».
«…Законы о кошках. Если кто-либо в возрасте до десяти лет убьет кошку, он или она получит телесное наказание. Если кто-либо в возрасте от десяти до пятнадцати лет убьет кошку, он или она заплатят штраф в 25 долларов; одну половину информатору, другую половину обществу…».
(Любопытно, что в законе ничего не предусмотрено для потенциальных убийц кошек от пятнадцати и старше. Очевидно, питкэрнцы и представить себе не могли, что на подобное злодеяние способны и взрослые люди)
«…Законы о свиньях. Если свинья причинит какой-либо ущерб, лицо, понесшее убытки, может забрать столь согрешившую свинью себе, неважно, видел он ее причиняющей ущерб или нет. Если кто-либо увидит свинью или свиней, наносящих урон, и пренебрежет сообщить об этом лицу, кому наносится ущерб, то в этом ущербе виновен тот, кто не донес, и он должен возмести убытки…».
На следующий день, 30 ноября 1838 года Конституция была подписана на борту Ее Величества Судна «Флай», и остров мятежников с «Баунти» добровольно, как бы сказали сегодня, «в одностороннем порядке», стал частью Великой Британской Империи. Официально Корона включила Питкэрн в свои владения лишь спустя почти полвека, в 1887 году.
(А еще через столетие, в 1988 году, Питкэрн отмечал 150-летний юбилей своей Конституции, и в честь этого была выпущена первая памятная монета острова.)
Капитан Эллиот не только написал основной закон Питкэрна, он также провел первые выборы на острове. Первым Магистратом острова стал 38-летний Эдвард Куинтал, в недавнем прошлом — правая рука Джошуа Хилла. При этом духовными лидерами общины по-прежнему остались учитель Джон Баффетт и священник Джордж Ханн Ноббс.
Впрочем, принятие законов еще не обеспечивало поселенцам счастливого и безбедного существования. Старые проблемы с истощением земли и перенаселением оставались весьма насущными, но появились и новые.
Так, в 1845 году на остров обрушился чудовищный ураган, самый страшный в истории Питкэрна. К счастью, никто из жителей не пострадал, но шторм вырвал с корнем большинство прибрежных кокосовых пальм, сильно навредил плантациям и почти полностью уничтожил маленький флот островитян, состоящий из нескольких лодок.
В 30–40-е годы XIX века питкэрнцы много раз поголовно болели от самых настоящих эпидемий. Любой пустяковый насморк, занесенный на остров экипажами гостивших судов, превращался для местных жителей в тотальное бедствие. Их незакаленный иммунитет никак не защищал их от внешней заразы, большой или малой.
Через три года после принятия Конституции, в сентябре 1841 года на острове умирает его старейшая жительница, Великая Мауатуа, или Большая Ма. Она же Грот-мачта, она же Изабелла, легендарная избранница Флетчера Кристиана и впоследствии жена Эдварда Янга. Ей было далеко за семьдесят, и она ушла из жизни, оплакиваемая всем островом, в окружении своих оставшихся в живых троих детей, 16 внуков и 33 правнуков.
А еще через девять лет, 15 июля 1850 года скончалась последняя из спутниц мятежников с «Баунти» — Тераура (Сюзанна). Та самая, некогда юная красавица-таитянка, 60 лет назад высадившаяся на Питкэрн с Недом Янгом, в дни Резни собственноручно зарубившая топором тубуайца Титахити, затем родившая ребенка от отверженного Мэттью Куинтала и впоследствии ставшая преданной женой, а затем и вдовой Четверга Октября Кристиана Первого.
Между тем, говоря языком статистики, естественный прирост населения Питкэрна значительно превосходил смертность, и к середине 50-х годов количество островитян превысило 150 душ.
Снова возник вопрос о переселении. Учитывая катастрофические последствия первой эмиграции на Таити (1831), Лондон подошел к проблеме гораздо внимательнее.
11 августа 1852 года флагманское судно британского тихоокеанского флота Ее Величества Корабль «Портленд» под командованием адмирала Ф. Морсби[44], прибывший на остров по просьбе питкэрнских женщин, забрал с собой в Англию двух человек: пастора Джорджа Ханна Ноббса и его 15-летнюю дочь Джейн. Девушка должна была остаться в Вальпараисо, чтобы продолжить учебу, но чилийский порт не понравился ей, и она умолила отца взять ее с собой в Лондон. Так Джейн Агнес Ноббс по прозвищу «Туноо» стала первой коренной уроженкой Питкэрна, посетившей Англию. 16 октября юная девушка и ее отец прибыли в столицу империи, в которой Ноббс не был более четверти века. Лондон произвел на него удручающее впечатление, а его дочь просто шокировал. Решив долго здесь не задерживаться, Ноббс приступил к делам. 30 ноября в церкви Фулхэма епископ Лондона посвятил его в духовный сан. Питкэрнский лидер получил официальный статус пастора и с тех пор стал именоваться не иначе, как «капеллан Питкэрна» преподобный Ноббс. После этого его приняли в ряды миссионеров Общества Распространения Евангелия и даже назначили жалование 50 фунтов стерлингов в год.
Джордж Ханн Ноббс
Незадолго перед отплытием назад Ноббс удостоился почетной аудиенции у Принца Альберта и был представлен самой королеве Виктории, которая всегда с огромным любопытством интересовалась судьбой уникальной колонии (известно, например, что в 1879 году Ее Величество послала на Питкэрн церковный орган). И, наконец, Ноббс принял участие в заседании недавно образованного Фонда Острова Питкэрн, на котором после серьезных обсуждений и было принято решение о переселении островитян.
Вернувшись на том же флагмане «Портленд» вместе с дочерью на Питкэрн 15 мая следующего, 1853 года, преподобный Ноббс сообщил своей пастве взбудоражившую всех новость: правительство готово эвакуировать все население колонии на бывшую британскую каторгу — остров Норфолк.
Норфолк, или Исход — 2
НОРФОЛК (Norfolk), вулканический остров в Тихом ок. Владение Австралии. Площадь 36 км2. Население 2,2 тыс. человек (1982). Высота до 316 м. Тропическое земледелие.
Большая Энциклопедия Кирилла и МефодияНорфолк был открыт за три четверти века до описываемых событий — 10 октября 1774 года капитан Джеймс Кук, ведя «Резолюшн» и «Адвенчер» от Новой Каледонии к Новой Зеландии, обнаружил симпатичный и плодородный необитаемый остров, назвал его в честь Герцогини Норфолкской и объявил собственностью британской Короны.
Полтора десятилетия спустя, в «високосный день» 29 февраля 1788 года (в то самое время, когда «Баунти», пересекая Атлантику, приближалась к мысу Горн; через пару дней Блай назначит Кристиана вахтенным офицером) один из кораблей Первого Британского Флота доставил на Норфолк первых поселенцев. Это были 15 английских каторжников и семеро тюремщиков. Им суждено будет основать здесь колонию.
Исправительно-трудовую колонию, то есть каторгу. Вторую (после австралийского Нового Южного Уэльса) британскую колонию в Южных Морях.
В течение 26 лет Норфолк оставался британской «Колымой» — самой далекой и недоступной точкой английского «ГУЛАГа». Впрочем, в 1814 году каторгу перевезли еще дальше, туда, где климат был посуровей и условия похуже — на Ван Дименову Землю (о. Тасмания). 11 лет тюремные бараки на Норфолке пустовали, но в 1825 году здесь снова появились недобровольные обитатели — заключенные и надзиратели. На сей раз режим ужесточился: в частности, на острове запрещалось находиться женщинам и вольным поселенцам.
И еще долгих 30 лет остров исправно работал на имперскую пенитенциарную систему, «перековывая» самых отъявленных преступников Британии. Однако в 1855 году каторгу опять, на этот раз окончательно, передислоцировали на Ван Дименову Землю. Норфолк снова стал необитаемым и свободным.
Именно туда и надлежало переселиться питкэрнцам.
Норфолк (координаты 29°02’S и 168°03’E) расположен в юго-западной части Тихого Океана, в пяти с половиной градусах южнее Тропика Козерога. Остров находится в 425 морских милях (786 км) к северо-западу от северной оконечности Новой Зеландии, примерно на том же расстоянии к югу от меланезийского острова Новая Каледония, и в 760 морских милях (1410 км) к востоку от берегов Австралии. По прямой от Питкэрна до Норфолка — 3285 морских миль (около 6085 км) на запад.
Строго говоря, географически Норфолк не принадлежит ни Меланезии, ни Полинезии, но климат там примерно такой же, как на Питкэрне — субтропический, влажный и теплый. Простираясь почти на 5 миль (8 км) в длину и на 3 мили (5 км) в ширину, остров имеет площадь более 13 квадратных миль (примерно 35 км2), что в семь с лишним раз больше площади Питкэрна. Почва здесь очень плодородная, благоприятная для земледелия и животноводства и, что самое главное — не так истощена, как на Питкэрне. Кроме этого, каторжане построили здесь неплохую инфраструктуру — несколько зданий (в основном, правда, это были тюремные бараки) и дороги, а также оставили на острове большую популяцию домашнего скота (в частности, поголовье из 5200 овец).
Остров Норфолк. Вторая половина XIX века.
Казалось бы, питкэрнцы должны были благодарить судьбу за такой подарок. Новый остров отдавался им в полное распоряжение, и правительство обещало всячески помогать. Чего еще желать — живи и радуйся. Но, как и четверть века назад, при переселении на Таити, далеко не все потомки мятежников восприняли новость об эвакуации с энтузиазмом.
Тем не менее, подавляющее большинство было «за», и вот 21 апреля 1856 года на Питкэрн прибыл 850-тонный Ее Величества Корабль «Морэйшир» под командованием капитана Джозефа Мэзерса. Как и двадцать пять лет назад питкэрнцы, обливаясь слезами, собрали свой нехитрый скарб, погрузили пожитки на судно, выпустили на волю коз и свиней и заколотили свои дома. Через две недели, 3 мая «Морэйшир», похожий на Ноев (или лучше сказать «Ноббсов») ковчег, поднял якорь и взял курс на Норфолк.
Питкэрн в третий раз стал необитаемым.
Остров покинуло все население в количестве 193 человек (40 мужчин, 47 женщин, 53 мальчика и 53 девочки). Как и во время первой эмиграции на Таити в 1831 году, по дороге на новое место жительства на борту судна появился на свет ребенок — 26-летняя Мириам Янг, жена 31-летнего Айзека Кристиана, 9 мая родила мальчика Рубена Денисона Кристиана. (Забегая вперед, надо сказать, что, как и новорожденная Люси Энн Куинтал 25 лет назад, этот малыш умрет во младенчестве, уже на Норфолке, два с половиной года спустя.)
Через месяц плавания, 8 июня 1856 года, 194 новосела высадились на Норфолк. И у питкэрнцев началась новая жизнь…
…Сегодня, спустя полтора столетия после заселения, остров Норфолк не узнать. Потомки мятежников с «Баунти» превратили бывшую каторгу в процветающий уголок, одно из популярнейших у австралийцев и новозеландцев туристических мест. В наши дни здесь живут около двух тысяч человек, большинство из которых носят фамилии Кристиана, Ноббса, Янга, Баффетта, Куинтала, Эванса, Маккоя и Адамса. История Норфолка — это еще одна могучая ветвь Саги о «Баунти» и Питкэрне. И она, безусловно, требует особого рассказа. Но это тема для отдельной книги.
Остров Норфолк — наши дни
Когда-нибудь, без всякого сомнения, эта «альтернативная» история потомков мятежников с «Баунти» и бывших питкэрнцев — летопись острова Норфолк — будет подробно описана и на русском языке. Но всему свое время. Ведь эта книга посвящена острову Питкэрн, а его история после переселения жителей на Норфолк, к счастью, не закончилась…
…Как и четверть века назад, в 1831 году, многие питкэрнцы сильно тосковали по родному острову. Несмотря на благоприятные условия жизни на новом месте, некоторые островитяне с первых же дней мечтали вернуться. И вот, спустя два с половиной года после высадки, 2 декабря 1858 года две семьи Янгов, всего в общей сложности 16 человек, сели на нанятую бригантину «Мэри Энн» и 17 января 1859 года благополучно прибыли на Питкэрн.
Прибыли, чтобы остаться здесь навсегда. И заново возродить свой покинутый остров.
Такого Питкэрн еще не знал.
Ровно 69 лет назад, в январе 1790-го сюда с «Баунти» высадилось почти вдвое больше, 28 человек (15 взрослых мужчин и 12 взрослых женщин, плюс грудная девочка).
В 1831-м, сбежав с Таити, на Питкэрн первыми вернулась группа Баффетта в составе 11 душ (всего одна взрослая женщина, трое взрослых мужчин и семеро мальчиков в возрасте от 17 лет до 1 года).
И вот в 1859-м сюда вернулись 16 человек, из которых было всего четверо взрослых (две семейные пары) и — дюжина детей в возрасте от 15 лет до нескольких месяцев: двое мальчиков и десять (!) девочек.
Кто же были эти шестнадцать отчаянных и отважных? Их, без всякого преувеличения, подвиг настолько велик, что необходимо вспомнить всех поименно.
Мозес Янг (30 лет), его жена Альбина Маккой (31 год), пятеро их детей — Мэри Элизабет (10), Чарльз Карлтон Виедер (9), Сара Грэйс (3), близняшки Юнис Джэнел и Мерси Амелия (по 1);
Уильям Мэйхью Янг (31) с супругой Маргарет Кристиан (37), их новорожденная дочь Элизабет Мод Янг и шестеро детей Маргарет от первого брака с покойным Мэттью Маккоем: Сара (15), Джеймс Рассел (14), Хэрритэт Мелисса (11), Элис София (10), Мэри Энн (8) и Ребекка Холман Ассенсьон (6).
Тридцать два с половиной месяца Питкэрн оставался необитаемым. Впрочем, кроме следов тотального запустения (буйно разросшихся джунглей и расплодившихся коз и свиней) Янги и Маккои обнаружили здесь и свидетельства пребывания людей. Многие дома оказались разобранными почти до основания, а некоторые — сожженными[45].
Однако за неполные три года почва отдохнула, подросли новые деревья и на остров вернулись птицы. На Питкэрне снова можно было жить.
Пять лет две семьи изо всех сил боролись за существование и восстанавливали свой остров. Который уже совсем не выглядел раем и землей обетованной.
Однако они выстояли. 2 февраля 1864 года на шхуне «Сэйнт Килда» на Питкэрн прибыла вторая волна возвращенцев с Норфолка — еще четыре семьи:
Четверг Октябрь Кристиан Второй по прозвищу «Дадди» (внук Флетчера Кристиана) с женой, девятью детьми и тещей, 72-летней Элизабет Миллз[46];
Саймон Янг с женой, восемью детьми и матерью, 65-летней Ханной Адамс[47];
Роберт Питкэрн Баффетт с женой Лидией Янг;
и недавние молодожены — дочь Дадди Агнес Кристиан и ее муж Сэмюэл Рассел Уоррен (американский матрос, родом из штата Род-Айленд, сбежавший со своего китобойного судна и оставшийся на Норфолке в 1863 году).
Во время штормового перехода одна из дочерей Четверга Октября, годовалая Хэрриэт Кристиан умерла, и ее тело законсервировали в бочке с солью — чтобы похоронить на Питкэрне. Но остальные добрались благополучно, и число колонистов возросло до 43 человек.
Эти шесть семей и основали костяк нового Питкэрна. И в наши дни три главных фамилии на острове — Кристианы, Янги и Уоррены. Прямые потомки переселенцев с Норфолка.
«Витязь»
Вторым российским кораблем, бросившим якорь у берегов Питкэрна, стал в 1871 году парусно-винтовой корвет «Витязь». На его борту находился 25-летний Николай Николаевич Миклухо-Маклай, совершавший свое первое путешествие в Папуа — Новую Гвинею. Молодой ученый жестоко страдал от морской болезни, и поэтому на остров не высадился. Но почти все офицеры «Витязя» в течение одного дня 20 июня несколькими группами высаживались на берег. Русские моряки мечтали ступить на легендарный остров и своими глазами посмотреть на прибежище мятежников с «Баунти» и их потомков.
«Витязь»
Кроме свидетельств самого Миклухо-Маклая, сохранились воспоминания трех членов экипажа.
Капитан «Витязя» П. Н. Назимов: «… От о. Пасхи взял курс на о. Питкерн, тоже интересный по своему заселению командой, взбунтовавшейся на анг-лийском военном судне „Bounty“. Мы нашли уже третье поколение; черты европейца начинают пропадать под бронзовой кожей от смеси с жителями таитян. Я оставался около острова в дрейфе целые сутки, чтобы дать возможность офицерам и гардемаринам по очереди посетить эту интересную семью острова, со-стоящую из 70 человек…».
Судовой лекарь Ф. К. Кролевецкий: «…Жители острова брюнеты, с физиономией европейцев; цвет лица у них более загорелый, чем оливковый; рост хороший, сложение сухощавое; они потомки англичан, а матери их исключительно таитянки…».
А вот что написал Н. Н. Миклухо-Маклай в статье «Острова Рапа-Нуи, Питкаирн и Мангарева» (слово в слово; синтаксис и орфография автора, разумеется, сохранены):
«О. Питкаирн. 20 июня/2 июля. Нездоровье не позволило мне съехать на берег; я вышел, однако же, на палубу и увидел довольно красивый, покрытый зеленью разных оттенков возвышенный островок[48]. Хотя корвет держался довольно далеко от берега, к нам приехали туземцы на небольших узких пирогах без балансира, которыми они очень ловко управлялись. Приехавшие были одеты в рубашки и панталоны, говорили все по-английски[49] и сказали нам, что, пробывши 3 года на о. Норфольк, в 1859 г. вернулись обратно на Питкаирн, оставив на Норфольке 9 семей*[50], что их на острову 60 человек. Главу своей колонии они избирают каждый год и, кроме того, один из них заступает место пастора, и так как у них есть школа, то все жители грамотны. На вопрос, сколько детей рождается от одной матери, они отвечали, что средним числом 4 ребенка; между детьми преобладают девочки, что особенно заметно в некоторых семьях, где из 4 детей 3 девочки, так что уже теперь женское население острова превышает мужское.
Вернувшиеся с берега офицеры рассказали с воодушевлением о гостеприимстве и радушии жителей, а также о красоте острова. Они заходили во многие дома, которых было 9, по числу семей, и состояли из сараеобразных зданий без потолка и перегородок[51]. В них находились признаки европейской мебели; с одной стороны стояла двуспальная постель, с другой — были устроены нары, где спали дети и прочие члены семейства; у окна, против дверей, стоял стол. Кроме домов, жители Питкаирна построили себе также церковь. Мой вопрос, сохранился ли между жителями Питкаирна английский тип, был не вполне разрешен; некоторые офицеры сказали, что видели у многих жителей светлые и рыжеватые волосы[52], что попадались люди с английским типом, но что другие были смуглы и не подходили к первым; те полдюжины человек, которых я видел на корвете, сохранили мало североевропейский тип, и можно было заметить, судя по этому 3-му и 4-му поколению, что если не будет снова подмеси европейской крови, то полинезийский элемент в скором времени одолеет остатки германского.
Вечером жители привезли разных фруктов — апельсинов, банан, ананасов, кукурузы, батат и т. п., а также свиней, кур и уток; крупный скот они весь уничтожили, потому что остров слишком мал, чтобы давать пищу для больших животных. Взамен они получили разные предметы, как старое белье и платье, трос, посуды, пороху, краски и т. п. так как не хотели брать денег, которые у них не в ходу[53].
В тот же вечер мы снялись с дрейфа и направились к Мангареве, так что я только на другой день рассмотрел губку, которую один из офицеров, г-н В., имел любезность поднять для меня на берегу и привезти на корвет. Она оказалась очень характеристичною формою, которая в большом количестве обитает северные части Тихого океана, на Курильской и Алеутской грядах. Название ее Spuma borealis.».
Н. Н. Миклухо-Маклай
Надо сказать, что «Витязь» стал первым кораблем, посетившим остров за последние 18 месяцев. Впервые почти за полвека за весь прошедший (1870-й) год ни одно судно не бросало якорь у Питкэрна. Это был период, когда китобойный промысел в Южных Морях практически сошел на нет, а эпоха расцвета пароходов еще не наступила[54]. Можно себе представить, как встречали долгожданных гостей островитяне.
Самое подробное и интересное описание этой встречи оставил лейтенант Владимир Перелешин. В третьем номере «Морского Сборника» за 1872 года был опубликован его отчет «О плавании на корвете „Витязь“». Острову Питкэрн посвящена отдельная глава.
Вот она, целиком и полностью.
…Остров Питкерн
После 2-часовой остановки, без особенного сожаления, оставили мы Пасху и направились к острову Питкерн.
19 июня вечером какая-то темная неопределенная масса предстала нашему взору. Подойдя ближе, легли в дрейф и зажгли фальшфейеры. Ярко прогорели они с шумом и треском, освещая физиономию «Витязя». Тщетны были усилия ночного гостя вызвать какое-либо живое существо из погруженного в сладкую дремоту острова.
Рассвело! Не видя живой души и с рассветом, мы на минуту усомнились в его обитаемости. Уж не выбрались ли его поселенцы на один из соседних островов, думал я? Был же подобный случай в 1859 году.
Кому неизвестна история Питкерна, тому смею предложить описание Гардвига, иначе бы и мне пришлось за неимением лучшего источника черпать из него же для ознакомления с ним любознательного читателя. Все же, что от меня будет предложено, это — несколько слов о настоящем его положении.
Итак, видя, что ни одно живое существо не откликается на наши заявления, мы заблагорассудили сами съехать на берег и после подъема флага вельбот с желающими отвалил. Спустя некоторое время все внимание наше было поглощено первыми суетливыми движениями затронутого муравейника. Конкурируя в проворстве, колонисты спускали свои челночки и выезжали к нам навстречу, приглашая нас на английском диалекте высадиться на берег.
Выжидая удобного момента, мы все поголовно на разных челночках выбрасывались на берег, оставя вельбот наш на дреке за невозможностью пристать на нем. Подобная вылазка напоминала нам остров Мадеру.
Толпа любопытных обоего пола встретила нас с радостными возгласами, чуть ли не в распростертые объятия. Они крепко жали нам руки и дружески трясли их, по-видимому, от чистого сердца. Видно было, что подобные посещения вписываются, как эпохи, в их летописи — так их оживило и порадовало наше неожиданное посещение.
Впечатление, вынесенное с этого острова, было самое утешительное. С первого же шага водворилась между нами некоторого рода интимность в отношениях. Предводительствуемые и сопутствуемые оживленными жителями, мы направились к их деревне. Подымаясь по горной тропинке густого леса, мы, благодаря их чистосердечию, познакомились с их интересами.
Мне необыкновенно нравилось простодушие, с каким они высказывались перед совершенно для них незнакомыми личностями. Своей обворожительной простотой они напоминали первобытный мир.
Правда, мы нашли здесь не более 70 душ, но души эти принадлежали именно тем 10 семействам, которые не вынесли первого переселения на Норфольк (переселения, случившегося несколько лет назад, за ограниченностью жизненных продуктов для расплодившегося населения) и съедаемые тоскою по родине, вернулись назад, отделившись от своих соотчичей.
В простодушной и теплой беседе мы незаметно дошли до их стана. На ровной площадке, с артистическою небрежностью в группировке и с гармонией целого раскидывалось селение; здания с виду походили на просторные сараи с тянущимися посреди нарами; конец здания представлял чистую отгороженную для хозяина светелку. Всюду приветствовала нас скромность и чистота.
Колонисты, можно сказать, благоденствуют. Нежная баловница природа кормит их раздушенными бананами и сочными апельсинами. Кокосовые пальмы и хлебные деревья отвечают их самым насущным потребностям. Дребезжащее блеянье, сердитое хрюканье и резкое, хвастливое кудахтанье и кваканье свидетельствуют сами за себя на всевозможные лады, представляя новую дисгармонию в частностях и одну шумную, животрепещущую гармонию целого. Мир, тишина, благоденствие и изобилие плодов земных видимо пребывают на жителях Питкерна, благодаря вере в Промысл, одушевляющей их, и взаимной дружбе и любви между собою.
Для службы в единственной церкви ежегодно выбирают они из своей среды пастора, которому на это время вменяется в обязанность, кроме церковных служб, заведывание детской школой и исполнение всех христианских треб. Это в полном смысле слова монастырь общества трезвости, так называемых янками belonging to the Church. К вину они чувствуют полное отвращение, к табаку со всеми искусительными его проявлениями тоже, хотя бы то и другое могли они легко получать с заходящих на остров судов.
Даже и в деньгах-то они не нуждаются. И зачем им этот презренный металл, когда природа так щедро их балует, что наша цивилизованная истина: кому не нужны деньги? здесь не к месту и нельзя вдоволь налюбоваться на их житье-бытье и восторженно не воскликнуть — «блажен, кто верует: тепло тому на свете».
«о. Питкаирнъ». Рисунок Н. Н. Миклухо-Маклая
Правда, что у них случается недохват в одежде и, в благодарность за их радушие, гостеприимство и полный вельбот бананов и апельсинов, мы с удовольствием поделились с ними иголками, нитками и кое-какой одеждой.
Так вот как поживают скромные английские выходцы вдали от треволнений цивилизованного мира!.. На искусно выдолбленных челноках выезжают они на рыбную ловлю и живут себе припеваючи.
Горячо пожав им руки и поблагодарив за радушный прием, мы отправились на корвет, взяв на буксир две душегубки. Один из проводников наших был Россель, внук знаменитого Адамса[55]-летний Джеймс Рассел Маккой (James Russel McCoy), 1845–1924. Тот самый, кто в 1859 году в четырнадцатилетнем возрасте вместе со своей матерью и отчимом в числе шестнадцати питкэрнцев вернулся на Питкэрн с Норфолка. В. Перелешин ошибается: «Россель» был не внуком Джона Адамса, а правнуком Уильяма Маккоя и Мэттью Куинтала со стороны отца и Флетчера Кристиана и Мауатуа со стороны матери. В течение 37 лет, с 1870 по 1907, Дж. Р. Маккой по меньшей мере 22 раза переизбирался Островным Магистратом. (Авт.). По прибытии на судно он вызвался доставить нам свежую провизию, почему вельбот и шестерка снова были отправлены на берег. Лоцманом одной из них был Россель.
Туземцы, пораженные нашим вторичным съездом, несказанно обрадовались и, несмотря на воскресенье, работали для нас с большим удовольствием; наперерыв друг перед другом уделяли они, что только могли, из своих хозяйств. Воспользовавшись приемкой и нагрузкой живности и зелени, мы зашли еще раз в одно из зданий, где собравшиеся островитянки, дирижируемые симпатичным баритоном пастора, звучно пропели нам одну из своих молитв, мелодичное пение которой глубоко запечатлелось в сердцах расстающихся с ними (и, вероятно, навсегда) слушателей после минутного знакомства.
В свою очередь и мы, склоняясь на их просьбы, дали им весьма поверхностное понятие, конечно, о нашем хоровом пении. К 6 часам вечера мы вернулись на корвет, сопутствуемые тем же Росселем. За прощальным столом последний со слезами на глазах обошел всех нас для крепкого Shake-hands, повторяя от души: I will never forget my friends! Эти слова закреплял он восторженным поднятием руки до бимса и медленным опусканием ея до скамейки.
Затем мы, дружески распростившись с ним, снялись с дрейфа. На челноках, выстроенных в линию фронта, раздалось последнее ура. Мы ответили тем же и, оторвавшись от Питкерна, побежали на Мангаревы…
«Pitkairn». Рисунок Н. Н. Миклухо-Маклая
Первый за последние полтора года визит чужеземцев на остров остался в памяти молодых питкэрнцев. Розалинд Амелия Янг, впоследствии написавшая легендарную книжку «Мятеж на „Баунти“: История Острова Питкэрн», вспоминала, что от русских офицеров потомки мятежников «…получили много доброты…». Но через некоторое время «…почти каждый из местных жителей слег от какой-то разновидности лихорадки и инфлюэнцы, которая, к счастью, не привела ни к одному фатальному исходу…».
Русские моряки, посетив легендарный остров, «побежали» дальше. А история Питкэрна продолжила свой бег навстречу двадцатому столетию.
Адвентисты Седьмого Дня
Второй век новой истории Питкэрна начался с перемен.
В 1890-м, в столетнюю годовщину высадки команды с «Баунти» на Питкэрн, потомки мятежников поменяли свою веру.
Церковь Христиан-Адвентистов Седьмого Дня. Одна из крупных протестантских Церквей (свыше 9 млн. членов в мире). Возникла в 1844 г. в США среди христиан разных конфессий, ожидавших скорого второго пришествия Иисуса Христа («Adventus» в переводе с латыни означает «Пришествие»). Веря в близость второго пришествия, адвентисты не называют его точных дат.
В отличие от большинства христиан, адвентисты чтут не воскресные, а субботние дни, храня верность четвертой заповеди Закона Божьего: «Помни день субботний, чтобы святить его» (Исход, 20:8), поэтому их Церковь называется Церковью «Христиан-Адвентистов Седьмого Дня». Свою веру и деятельность адвентисты основывают на канонических книгах Библии.
«Мир религий»Еще в 1876 году Американская община Церкви Адвентистов Седьмого Дня послала на остров целый ящик религиозной литературы. Подарок был принят с уважением, но набожные питкэрнцы по-прежнему оставались приверженцами старого доброго англиканского протестантизма.
Десять лет спустя, 18 октября 1886 года судно «Пеликан» доставило на Питкэрн рьяного адвентиста седьмого дня американского моряка Джона Тэя. Он уговорил капитана оставить его на острове, и местные жители поначалу восприняли чужака в штыки. Однако миссионеру удалось быстро завоевать их доверие и буквально в течение одной недели очаровать наивных питкэрнцев своей религией.
В церковной книге Питкэрна появилась запись: «Формальности и молитвенник Англиканской церкви отложены в сторону. В течение прошедшей недели проводились встречи по поводу того, чтобы организовать наши богослужения в Саббат[56]…».
Вернувшись в Америку, Тэй поведал о своем успехе на миссионерском поприще своим «товарищам по партии». Генеральная Конференция Адвентистов Седьмого Дня тут же распорядилась направить на остров одного из старейшин, чтобы окрестить питкэрнцев в новую веру и построить церковь.
Однако первая попытка не удалась. В 1887 году на Питкэрн с Гавайев через Таити направилась шхуна «Феб Чапман» с миссионером А. Дж. Кадни на борту. Корабль благополучно вышел из гавайского порта Гонолулу, но в таитянский порт Папеэте так и не прибыл. Что случилось и куда исчезло судно, не известно до сих пор, и весь экипаж считается пропавшим без вести.
Но адвентистскую общину это не остановило. Конференция арендовала еще одну шхуну, которую судьбоносно назвали «Питкэрн». 20 октября 1890 года «Питкэрн» с шестью миссионерами во главе с Джоном Тэем на борту покинул Сан-Франциско и 25 ноября прибыл на остров, в честь которого был назван. Все население в количестве 82 человек окрестили, искупав в единственной на Питкэрне естественном «купели» — Сэйнт Полс на крайней восточной оконечности.
Новая вера запретила новообращенным употреблять в пищу плоть убитых животных, и на острове уничтожили всех свиней. По легенде ни в чем не повинных «братьев меньших» попросту сбросили со скал в море.
Отныне на Питкэрне возбраняется есть свинину, а также пить спиртное и курить табак. Кроме этого, здесь нельзя праздно петь и танцевать — большой грех (впрочем, религиозные гимны и традиционные питкэрнские песни прощания с кораблями разрешены). Под строжайшим запретом, разумеется, и внебрачные ранние связи. До последнего времени питкэрнская религиозная община считалась у адвентистов седьмого дня образцом истинной веры и служила примером для подражания.
Так продолжалось до конца XX века, когда совсем недавно, в 1999 году вокруг острова не разразился скандал: нескольких питкэрнских мужчин внезапно обвинили в сексуальных домогательствах, изнасилованиях и даже педофилии.
Впрочем, подробнее об этом — чуть ниже.
В 1897 году Питкэрн и британские власти всколыхнуло жуткое событие: впервые за 98 лет на острове произошло убийство (с 1799 года, когда Адамс зарубил Куинтала, люди на Питкэрне гибли только из-за болезней, старости или несчастных случаев). Это было не просто убийство человека человеком, но двойное преднамеренное убийство. Преступление выглядело чудовищным тем паче, что жертвами стали молодая женщина и ее двухлетняя дочь, а убийцей оказался… их муж и отец.
25-летний Гарри Алберт Кристиан, праправнук Флетчера Кристиана, желая жениться на другой женщине (ее имя предания острова умалчивают), решил избавиться от своей супруги, 23-летней Джулии Клары Уоррен, и дочери Элеанор Линды Уоррен. Он заманил их на островное кладбище и там перерезал обеим горло.
Что за безумная страсть обуяла этим человеком, и как он собирался скрыть свое страшное злодеяние на крохотном пятачке земли, — непонятно. Его, разумеется, схватили и под конвоем отправили на Фиджи (Питкэрн в то время находился под протекторатом этой британской колонии). Был суд, и Г. А. Кристиана повесили.
Надо сказать, что совершенное им убийство было единственным на острове в течение XIX столетия, и оно же станет последним в нынешней истории Питкэрна. Стремительный и кровавый двадцатый век, перевернувший весь мир, прошел для маленькой колонии тихо и мирно, без человеческих убийств и больших потрясений.
Если не считать потрясением триумфального шествия по планете научно-технического прогресса, который, в конце концов, добрался и до одинокой скалы в Тихом Океане.
Четверг Октябрь Кристиан Второй — по прозвищу «Дадди» (1820–1911). Одна из первых фотографий, сделанных на Питкэрне (начало XX века).
Научно-технический прогресс
28 июня 1914 года 19-летний Гаврило Принцип застрелил в Сараево эрцгерцога Франца Фердинанда, и вскоре началась Первая Мировая война. А полтора месяца спустя, 15 августа, был открыт долгожданный Панамский канал, соединивший Атлантический и Тихий Океаны.
Второе событие повлияло на жизнь питкэрнцев гораздо значительнее. Путь из Атлантики в Тихий Океан (и наоборот) сократился на несколько тысяч миль. Теперь, чтобы попасть, скажем, из Чили в Вест-Индию, или, допустим, из Бостона в Сан-Франциско, капитанам дальнего плавания не нужно было огибать опасный и негостеприимный Мыс Горн, который на протяжении столетий погубил не один десяток судов. Прорыв узкий Панамский перешеек, строители соединили две «больших воды» на благоприятной и спокойной тропической широте.
Вслед за трансатлантическими рейсами (престиж и преимущества которых не поколебала даже катастрофа с «Титаником», случившаяся за пару лет до открытия Панамского канала), на морских картах мира появились регулярные маршруты и через Тихий Океан. Питкэрн нежданно-негаданно оказался на бойком месте — на полдороге между Австралией и Центральной Америкой. Один из самых популярных караванных путей, как грузовых, так и пассажирских — из Новой Зеландии в Панаму — как раз лежал через приют потомков мятежников с «Баунти». И жизнь на острове снова закипела.
Жители острова Питкэрн на борту одного из проходящих судов (1916)
Как в старые добрые времена, едва только на горизонте появлялся парус (теперь — дым пароходных труб), питкэрнцы, и стар, и млад, выходили на лодках в открытое море — встречать гостей. Островитяне везли на продажу дары природы — кокосовые орехи, плоды хлебного дерева, бананы, арбузы, а также образцы своего фольклорного ремесла: склеенные модели «Баунти», выструганные из древесины миро фигурки дельфинов и черепах. Бойкая торговля процветала, и остров некоторое время благоденствовал.
Питкэрнский причал (1925)
В 1937 году, согласно переписи, на Питкэрне проживало 233 человека (!) — непревзойденный островной рекорд. Но ни о каком переселении тогда никто даже и не заикался. В том же 1937-м был установлен еще один рекорд — 83 визита кораблей за год[57]!
У местной школы (1925)
Основное техническое новшество, появившееся на острове в этот период, в промежуток между двумя мировыми войнами — изобретение Александра Попова, сделанное еще в конце XIX века и запатентованное Гульельмо Маркони. Радио.
В 1938 году двое американских энтузиастов из штата Род-Айленд, Льюис Беллем Младший и Грэнвилл Линдли, за свой счет установили на острове мощный радиопередатчик[58], и 4 марта первый сигнал с Питкэрна был получен на расстоянии в четыре тысячи миль, в Калифорнии. Регулярную связь со всем миром «Радио Питкэрн» начало двумя неделями позже, 18 марта.
Питкэрнская радиостанция (70-е годы)
«…у собирателей выше всего ценятся марки, выпущенные политически или географически эфемерными территориями — недолговечными или прекратившими существование государствами, невзрачными владениями и клочками земли (в детстве, помню, самой желанной была марка острова Питкэрн — английской, кстати, колонии в южной части Тихого океана)…»
Иосиф Бродский «Коллекционный экземпляр»1940 год — знаменательная дата в истории острова. Питкэрн впервые выпустил свои почтовые марки, которые по сию пору являются основным источником доходов потомков мятежников. Марки экзотического далекого острова и диковинного микро-государства — и по сей день большая редкость и вожделенный раритет в коллекциях филателистов всего мира[59].
Первый выпуск марок Питкэрна (1940)
Марки печатаются в Великобритании и Новой Зеландии, и над ними работают художники со всего Содружества. Сюжетами марочных серий можно проиллюстрировать полную историю Мятежа на «Баунти» и летопись острова Питкэрн. Кажется, нет такой темы, которая не была бы отражена на этих марках — от популяции островных насекомых (1992) до свадьбы Его Королевского Высочества Принца Уэльского Чарльза на миссис Камилле Паркер-Боулз (2005).
Вторая Мировая война ненадолго прервала выпуск питкэрнских марок; следующая, вторая серия вышла в 1946 году.
Кстати, во время войны несколько уроженцев Питкэрна служили в Вооруженных Силах Новой Зеландии — не только на тихоокеанском театре военных действий, но и в Европе. В частности, Эверетт Бойд Кристиан воевал на Крите, был ранен и до конца войны провел в немецком плену; Ральф Честер Янг служил снайпером там же, на Крите, и тоже был ранен; Эрнест Уилфред Уоррен также получил ранение в Европе и умер на Норфолке; Клемент Фримэн Коффин был ранен в битве при Эль Аламейне (Египет, 1942).
Вскоре после войны на острове впервые появились телефоны. Была установлена внутренняя линия, соединявшая несколько домов островитян, а также здание суда, радиостанцию и контору Магистрата. Оборудование было старым и часто ломалось, связь была плохая, но некоторое время островитяне с удовольствием звонили друг другу по поводу и без повода.
В 2006 году на Питкэрне, наконец, была установлена спутниковая телефонная связь. Отныне каждый жилой дом здесь снабжен номером новозеландского города Окланд, и теперь отсюда можно запросто и недорого позвонить в любую точку планеты.
Несколько слов о питкэрнском транспорте.
На маленьком гористом острове дорог — в общепринятом понимании этого термина — нет; есть тропы, узкие, извилистые и ухабистые. В дождливую погоду глинистая почва превращается в непролазную грязь, по которой проехать можно только на вездеходе. До 1964 года самым популярным транспортным средством, своего рода визитной карточкой Питкэрна, были деревянные одноколесные питкэрнские тачки (одна из них даже увековечена на гербе острова). Но много на такой тачке не увезешь, и в течение всего XX века островитяне перепробовали несколько способов транспортировки людей и грузов.
Питкэрнская тачка
Пару раз сюда с Мангаревы доставляли лошадей (одну из них в 1932 году запечатлел в своем фильме «По следам Баунти» австралийский режиссер Чарльз Шовел). Но животные на острове не прижились, и после Второй Мировой войны на смену гужевому транспорту пришли «железные кони» — маленькие гусеничные трактора. Хлопот с ними было больше, чем с лошадьми, и они быстро «вымерли».
Подъем грузов по Холму Трудности — в 30-е…
…и в 70-е годы XX века
Затем настала очередь трех мини-автомобилей марки «Лейланд Мини-Моук». Но эти «машины для гольфа», предназначенные для ровных и чистых дорог (подобные «кары» разъезжают по территориям многих курортов и парков развлечений), безнадежно застревали в питкэрнской грязи и быстро ломались, и их время тоже прошло.
А вот трех- и четырехколесные мини-вездеходы (квадроциклы) пришлись питкэрнцам по душе, и сегодня это самый распространенный вид сухопутного транспорта на острове.
Питкэрнские квадроциклы
Наконец, 31 мая 1983 года на Питкэрне появился первый бульдозер-экскаватор. Эта огромная по островным меркам сельскохозяйственная машина буквально… «упала» сюда с неба. Грузовой самолет Новозеландских Военно-Воздушных Сил сбросил десятитонную махину на семи парашютах, и этот необычный «летательный аппарат» благополучно приземлился, к неописуемому восторгу питкэрнских ребятишек.
Отдельного упоминания требуют легендарные питкэрнские баркасы, так называемые «лонгбоутс» (longboats). Имея 40 футов (12 метров) в длину и 12 футов (3,6 метров) в ширину, эти мощные моторные лодки — транспорт номер один на острове. И не просто транспорт.
Как справедливо заметил Спенсер Марри в своей книге «Остров Питкэрн: Первые 200 Лет», питкэрнские баркасы — жизненная основа острова. На них потомки мятежников выходят в открытое море встречать приходящие корабли, перевозят людей и грузы на берег, путешествуют на соседние острова. Эти «шаланды, полные кефали» снабжают Питкэрн свежими дарами моря и воистину кормят островитян.
К баркасам здесь относятся с заботой и любовью, для любого питкэрнца это живые существа, и каждая из лодок носит свое собственное имя. Сегодня их осталось две: «Мосс» и «О’Лири». Почти каждый гость попадает на Питкэрн на борту одного из двух этих богатырей.
Питкэрнские баркасы
В мае 1984 года над островом впервые взвился официальный государственный флаг Питкэрна: синее полотнище с традиционным Юнион Джеком в левом верхнем углу и гербом Питкэрна посередине. Государственный символ «заморской территории Соединенного Королевства Великобритании и Северной Ирландии» (таков официальный статус Островов Питкэрн), — герб — был разработан еще в 1969 году.
Вот как его описывают авторы «Путеводителя по Питкэрну»: «На щите герба острова изображены якорь и библия с Его Величества Корабля „Баунти“. Якорь олицетворяет морскую историю острова, а библия символизирует христианское наследие острова и религиозное общество, которое здесь развилось. Разделение щита символизирует остров (зеленого цвета), поднявшийся из Тихого Океана (синего цвета). Над щитом возвышается шлем, увенчанный тачкой острова Питкэрн, несущей цветущий росток дерева миро (местное растение). Тачка и растение символизируют сельское хозяйство острова…».
И, наконец, в конце второго тысячелетия нашей эры Питкэрн стал частью всемирной компьютерной сети. В 2000 году на острове появился интернет. Еще раньше, в 1997 году, было официально зарегистрировано доменное имя высшего уровня. pn, а в мае 2002 года благодаря спутниковой системе Immarsat каждый дом на Питкэрне оказался подключен к www.
Секс-скандал
Одновременно с приходом интернета и Третьего Тысячелетия на остров пришла и беда. В самом начале XXI века вокруг Питкэрна разразилась шокирующая драма, которая уже вошла в историю как «Секс-скандал в раю». Эта цепь событий стала, без всякого преувеличения, одной из самых мрачных страниц в летописи приюта потомков мятежников с «Баунти».
Сейчас, когда пишутся эти строки (2008), боль от нанесенной острову раны до сих пор не утихла, и понадобится, наверное, еще не одно десятилетие, чтобы восстановить международную репутацию Питкэрна и вернуть его доброе имя. Меньше всего на свете мне хочется ворошить сейчас это дело, будь но без него книга об острове Питкэрн была бы, увы, неполной.
Итак…
…В 1996 году на острове гостил один австралиец вместе со своей дочерью. Однажды, не обнаружив 12- летнюю девочку ночью в постели, отец спросил ее строго, когда она вернулась под утро: где была? Испугавшись, та расплакалась и вдруг рассказала, что ее только что изнасиловал 21-летний Шон Кристиан, сын Стива и брат Рэнди.
Шокированный австралиец схватил дочь в охапку и покинул остров на первом попавшемся судне. А потом подал официальную жалобу. Но не в новозеландскую администрацию Питкэрна, а сразу в Лондон.
Британские власти, будто вспомнив, что остров — все-таки владение Короны, решили тоже действовать напрямую, не через Веллингтон и Окланд. На Питкэрн были посланы двое полицейских детективов из английского графства Кент — суперинтендант Деннис МакГукин и сержант Питер Джордж.
Констебли стали, как ни странно, первыми стражами порядка при исполнении, высадившимися на остров мятежников с «Баунти». То есть за всю более чем двухвековую историю Питкэрна на его землю, как ни удивительно, ни разу не ступала нога полицейского.
МакГукин и Джордж допросили подозреваемого Шона Кристиана. Тот согласился, что имел интимные отношения с этой девочкой, и не один раз, но всегда — по обоюдному согласию. И в качестве доказательства продемонстрировал следователям письма «пострадавшей», в которых она открытым текстом признавалась Шону в вечной любви.
Что побудило ее обвинить своего возлюбленного в изнасиловании — остается тайной. Женская (тем более девичья) душа — загадка.
Полицейские вынесли юноше строгое устное порицание за половую связь с несовершеннолетней и, поскольку никто официально на него не заявлял, уголовное дело возбуждено не было.
Но, как говорится, осадок остался. Вернувшись в Англию, МакГукин и Джордж настоятельно рекомендовали властям направить на Питкэрн профессионального полисмена. Нравы острова их насторожили. Им показалось странным, что местный страж порядка, назначаемый на добровольной основе (тогда это была Мералда Уоррен), не выполняет своих прямых обязанностей, что тогдашний мэр Джей Уоррен ни разу никого не судил, и что старая питкэрнская «тюрьма» — деревянная будка с висячим замком — используется не по назначению: в качестве склада инструментов.
Департамент Заморских Территорий британского МИДа, вняв тревогам МакГукина и Джорджа, отправил в командировку на Питкэрн добровольца-полисмена. Точнее, это была полисвумен — женщина-полицейский по имени Гэйл Кокс (Gail Cox) из того же графства Кент, что и ее предшественники. Ей надлежало научить Мералду Уоррен (и любого другого потенциального стража порядка на острове) как правильно «служить полицейским».
Миссис Кокс побывала на Питкэрне дважды: в 1997 и 1999 годах. Последний ее визит стал для острова, без всякого преувеличения, роковым. Две 15-летние местные девушки признались ей в том, что их склонил к половому сношению приезжий новозеландец по имени Рики Куинн. Кокс решительно взялась за дело. Она убедила тогдашнего мэра Питкэрна Джея Уоррена организовать судебный процесс и исполнить роль мирового судьи, а сама выступила в качестве прокурора-обвинителя.
Это был первый суд на острове за многие-многие годы. Куинна приговорили к 100 дням заключения в местной тюрьме. А одна из девочек вдруг призналась еще и в том, что, когда ей было 11 лет, ее изнасиловали двое братьев, Шон и Рэнди Кристиан.
Оба в ту пору находились в Австралии, где их допросили двое специально прикомандированных для этого следователей из Англии. Молодым людям задали прямые вопросы: дескать, было дело? Ну да, — ответили они, недоуменно, пожав плечами, — как обычно. Только никакого насилия, все по обоюдному согласию. Мы так живем.
Подобные слова обескуражили интервьюеров. После этого в Новой Зеландии была допрошена еще одна бывшая питкэрнка, подружка одной из пострадавших. Молодая женщина, видимо, не осознав до конца всей серьезности происходящего, начала направо и налево вспоминать подобные «игры» и одно за другим называть имена мужчин и девушек, подозреваемых и потерпевших, «насильников» и «жертв»…
И пошла цепная реакция. Полицейские из Кента поняли, что прикоснулись к чему-то небывалому. Им удалось проникнуть на «темную», доселе скрытую от посторонних глаз сторону жизни легендарного острова. Картина «разврата, царящего на Питкэрне», должно быть, потрясла воображение английских стражей правопорядка, морали и законности. Впереди замаячило громкое, масштабное, экзотическое и весьма перспективное уголовное дело о многочисленных изнасилованиях, падении нравов и педофилии.
Было принято решение: дать делу ход и довести его до конца. То есть до суда. Так в 2000 году началось беспрецедентное в мировой истории расследование, получившее кодовое наименование «Operation Unique» («Оперэйшн Юник», Уникальная Операция).
Специально подобранная группа дознавателей, состоящая из британских и новозеландских полицейских, детективов и специалистов в области преступлений против женщин и детей, приступила к работе. В течение 27 месяцев (!) в трех частях света — Океании, Америке и Европе (!!) — они нашли и опросили всех (!!!) женщин, девушек и девочек, кто рос на Питкэрне за последние 40 лет. В результате вскрылись около ста двадцати случаев, которые можно было охарактеризовать как правонарушение, и более пятидесяти происшествий, которые можно было квалифицировать как секс-преступление. Самое раннее относилось аж к 1964 году.
Две дюжины опрошенных женщин согласились подписать заявления, и под подозрение в общей сложности попал 31 мужчина, большая часть которых жили за пределами Питкэрна и четверо из которых к тому времени уже скончались. В 2002 году началась подготовка к суду.
Этот «урожай» уголовных дел, обрушившихся на остров, потряс многих. Британское и новозеландское правосудие праздновало недюжинный и весьма неожиданный успех. Мировая пресса получила лакомый кусок небывалого скандала, замешанного на секс-преступлениях и тропической экзотике. А сам Питкэрн погрузился в такой глубокий затяжной шок, какого здесь не было никогда.
Как только не называли в желтых СМИ всего Земного Шара в начале XXI века приют мятежников с «Баунти»! «Остров насильников», «Рай для педофилов», «Развратный Питкэрн» и так далее. Газеты смачно муссировали различные пикантные и ужасающие подробности расследования, время от времени всплывавшие на поверхность. В таблойдах пестрели фразы: «Секс в 12 лет — обычное дело для питкэрнских девочек», «Мы все такие распущенные», «Мэр злоупотреблял своим служебным положением, чтобы насиловать малолетних» и тому подобное.
Мир ужаснулся. Огромное количество поклонников Саги о «Баунти» и Питкэрна отвернулись от «острова греха», словно от прокаженного. Романтическая репутация приюта мятежников рушилась, казалось, безвозвратно. Благодаря только что подключенному интернету на остров хлынул ничем не контролируемый и практически безостановочный поток грязи, оскорблений и провоцирующей похабщины. Маленькая община, все общение которой с миром до недавнего времени ограничивалось радио и почтой, оказалась к такому напору неготовой. Островитяне были смятены, оглушены, раздавлены.
Питкэрн наводнили официальные лица, социальные работники, полицейские и инженеры. Последние — для того, чтобы при помощи местной рабочей силы (в основном, мужчин-подозреваемых) построить на острове новую тюрьму. На всякий случай, видимо во избежание возможного бунта, островитян обязали сдать огнестрельное оружие — все имеющиеся у них охотничьи двустволки 22 калибра (с ними местные жители охотились на диких козлов). По меткому замечанию одного из питкэрнцев, остров превратился в «оккупированную территорию». Атмосфера была соответствующая.
По Питкэрну поползли зловещие слухи, что остров хотят «закрыть». Опасения подтвердились, когда был объявлен список обвиняемых. В результате продолжающегося расследования перед судом должны были предстать 7 человек (Стив Кристиан, Рэнди Кристиан, Деннис Кристиан, Терри Янг, Лен Браун, Дэйв Браун и Джей Уоррен). То есть практически половина мужского трудоспособного населения острова. Если все подсудимые сядут в тюрьму — всё, Питкэрн обречен. Старики, женщины и дети без мужчин не справятся.
Потерпевшие, словно опомнившись, начали забирать заявления назад. Одни женщины признавались, что, давая показания против мужчин и подписывая документы, они не представляли себе масштабов происходящего, не верили, что дело дойдет до суда и тюрьмы. Другие открыто заявляли, что следователи запугивали их карой за дачу ложных показаний и вынуждали свидетельствовать против. Многие говорили, что они согласились сдать того или иного мужчину из чувства мести или ревности. Наконец, одна из женщин, Шарлин Уоррен-Пью, сообщила даже, что кто — то из детективов предлагал ей денежное вознаграждение за подпись.
Из 24 женщин, подавших заявление об изнасиловании, 17 отозвали их обратно. Но было уже поздно.
Суд
После долгих дебатов, петиций и реляций Лондон неожиданно согласился провести процесс в Адамстауне (а не в Окланде, как предполагалось вначале). Питкэрнцы отстояли свое право судиться на родном острове, а не в тысячах миль на чужой земле. Главным судьей был назначен Чарльз Блэки (Charles Blackie), государственным обвинителем стал прокурор Питкэрна и Поверенный Короны Саймон Мур (Simon Moore), общественным защитником — адвокат Пол Дакре (Paul Dacre). Все трое — новозеландцы. Начало слушаний было назначено на 30 сентября 2004 года.
Та весна запомнится островитянам надолго. Благодаря вторжению визитеров (законников, наблюдателей, журналистов) население Питкэрна в те дни удвоилось. Юристы и адвокаты месили островную грязь в черных судейских мантиях и париках, к немалому удовольствию всех питкэрнцев. Всех, и судей, и местных жителей раздражали газетчики и телевизионщики с камерами и микрофонами.
Накануне первого дня процесса Олив Кристиан, супруга самого влиятельного из обвиняемых, мэра Стива Кристиана, собрала всех женщин острова в своем доме на Биг-Фенс. Были приглашены журналисты.
И настал день откровений.
Объединившись, матери, жены, сестры и дочери подсудимых публично выступили в защиту своих мужчин. Впервые в истории острова здесь так открыто, в полный голос, обсуждались весьма щекотливые вопросы пола и сексуальные традиции на Питкэрне. Корреспонденты и фотографы только ахали.
Многие женщины признались, что, хотя об этом не принято было говорить раньше вслух, они начали свою сексуальную жизнь в 12–13 лет.
И это было в порядке вещей, так на острове повелось издревле, еще со времен Джона Адамса. Олив Кристиан: «Мы все думали, что секс — это как еда на столе». Дарралин Гриффитс: «Я думала, что это круто. Чувствовала себя взрослой». Шарлин Уоррен-Пью: «Я хотела этого так же, как и он». Мералда Уоррен, настаивала на том, что менталитет питкэрнцев в вопросах секса сильно отличается от европейского или американского. «Мы полинезийцы» — повторяла она, имея в виду, что предки островитян, начиная с легендарных Мауатуа, Тераура и других, добровольно теряли невинность значительно раньше своих сверстников с Большой Земли. Кроме этого, Мералда выдвинула свою «теорию заговора». Она считает, что скандальное дело было сфабриковано с одной единственной целью: дискредитировать вольный остров, лишить его мужских рук и тем самым поставить под угрозу его будущее.
Как заметил один из новозеландских журналистов: «Длинная рука британского правосудия наконец-то, спустя двести с лишним лет дотянулась до острова мятежников, и теперь мстит их потомкам…».
Под конец той эмоциональной встречи в Биг-Фенс питкэрнские женщины обратились к собравшимся журналисткам: а когда, в каком возрасте прощались с девственностью они? Неожиданный вопрос вызвал смущение и замешательство. Некоторые представительницы СМИ все же решились ответить: кто в 17, кто в 18, кто в 19. Одна из журналисток написала потом, что местные жительницы встретили эти робкие признания хохотом. То ли не поверили, приняли за шутку, то ли посчитали, что лишаться невинности так поздно — просто смешно, постыдно и противоестественно.
На следующий день, 30 сентября беспрецедентный суд начался. Островитяне почти все, как один, бойкотировали заседания, весь процесс прошел в полупустом зале Паблик Холл. Единственными питкэрнцами, кто помогал суду, была пара Тома и Бетти Кристиан. Дело в том, что как минимум двое из четырех их дочерей являлись пострадавшими, и они не отозвали свои заявления. Подавляющее большинство островитян осудили эти действия семьи Тома и Бетти. Внутренний раскол на Питкэрне только усугубился.
Со свидетельницами-потерпевшими, находившимися в ту пору в Новой Зеландии и Австралии, была установлена спутниковая видеосвязь, и опросы происходили в режиме телемоста.
Все обвиняемые пока находились на свободе и ночевали дома. Этот нюанс приводил к любопытным пересечениям. До и после заседаний подсудимые и обвинители, как ни в чем не бывало, общались между собой на улицах Адамстауна: учтиво раскланивались при встрече, мило улыбались друг другу. Прокурор Саймон Мур, например, покупал марки и сувениры у обвиняемых — у почтмейстера Денниса Кристиана и Лена Брауна соответственно, при этом все были довольны. В местном магазинчике все тоже стояли в одной очереди, судья за подсудимым, обвиняемый за обвинителем. Зато стоило им войти в зал суда, как тон взаимоотношений тут же менялся на более суровый. Журналистов, надо сказать, весьма забавила эта парадоксальная, почти абсурдная ситуация.
Процесс продолжался почти месяц. 24 октября суд вынес свой вердикт.
Тогдашний мэр Питкэрна, 53-летний Стив Кристиан был признан виновным в пяти изнасилованиях и освобожден от обвинения в четырех «непристойных приставаниях» и в одном изнасиловании в период с 1964 по 1975. Подсудимый виновным себя признавать отказался. Суд приговорил его к 3 годам тюрьмы. Продолжая отстаивать свою невиновность, Стив отказался уйти в отставку с поста мэра острова, и в результате был уволен самим губернатором Ричардом Феллом.
Сын Стива, 30-летний Рэнди Кристиан, был признан виновным в совершении четырех изнасилований (по отношению к одной и той же девочке, начиная с ее 10- летнего возраста) и пяти сексуальных домогательств в период с 1988 по 1999. Суд не смог доказать его вину в одном изнасиловании и двух домогательствах и приговорил его к 6 годам тюремного заключения. Неожиданно срок Рэнди стал самым большим из всех. Так же, как и отец, Рэнди не захотел добровольно покинуть пост Председателя Островного Комитета, и его так же своим приказом уволил губернатор.
78-летний Лен Браун за два изнасилования, совершенных якобы еще в 60-х годах, был приговорен к 2 годам, но, учитывая его преклонный возраст, суд разрешил ему ходатайствовать о содержании под домашним арестом. Его, кстати, вообще могли оправдать, если бы он публично принес извинения потерпевшим и попросил у них прощения. Но Лен не стал этого делать принципиально, сказав, что подобное поведение с его стороны было бы «жульничеством».
Его сын, 50-летний Дэйв Браун признался в двух непристойных предложениях и одном «заигрывании» с девушками 14–15 лет, однако решительно отрицал свою вину в двенадцати других инцидентах, которые ему инкриминировали. Его признали виновным в девяти случаях непристойного приставания и приговорили к 400 часам общественных работ. Во время процесса Дэйв неоднократно говорил своему адвокату, что искренне сожалеет о тех двух случаях с девушками, и суд это учел.
47-летний почтмейстер Деннис Кристиан так же признался в двух эпизодах сексуального домогательства и в одном непристойном предложении. Позже стало известно, что Деннис отослал своей «жертве» письмо по электронной почте, в котором, глубоко раскаявшись в «содеянном», просил прощения. Суд так же принял к сведению этот поступок: почтмейстер был приговорен к 300 часам общественных работ.
Терри Янг, 46 лет от роду, был признан виновным всего в одном изнасиловании и в шести непристойных предложениях. Своей вины он не признал, и вообще, во время процесса вел себя достаточно агрессивно. Так, например, известен случай, что Терри оттолкнул от себя женщину-репортера, которая пыталась его сфотографировать. Суд дал ему 5 лет.
Джей Уоррен, 48 лет, обвинявшийся в одном непристойном приставании, был признан невиновным.
Итого суд доказал 12 случаев изнасилования и 23 эпизода домогательств против семи женщин, так и не отозвавших свои заявления. Шестеро обвиняемых были приговорены за эти преступления в общей сложности к 16 годам и семистам часам общественных работ.
Новозеландский прокурор Питкэрна Саймон Мур назвал приговор «чрезвычайно мягким», щадящим. Что ж, если сравнивать британские законы, например, с российским Уголовным Кодексом, пожалуй, так оно и есть. Если бы (не дай бог) питкэрнцев судили в России, то согласно статьям 134 и 135 УК РФ их сроки выросли бы в несколько раз.
Но остров с мнением Мура не согласился. Вердикт суда поверг Питкэрн в шок. Местные жители до последнего момента надеялись, что судьи учтут особенный, уникальный статус этой Британской колонии с ее беспрецедентной историей, и проявят милосердие и снисходительность. До последнего момента многие верили, что питкэрнцев простят.
Не простили.
Трое мужчин, Стив и Рэнди Кристианы, а также Терри Янг (кроме старика Лена Брауна, которому ввиду преклонного возраста разрешили отбывать срок под домашним арестом), сели в тюрьму, построенную их же руками.
Резонанс этого скандального дела, волной прошедший по всему миру, стал, без преувеличения, колоссальным. Еще никогда остров Питкэрн не привлекал к себе так много внимания, даже в начале XIX века, когда поселение потомков мятежников с «Баунти» было обнаружено. Англоязычные СМИ планеты буквально захлебнулись от многочисленных комментариев. Смачные темы — секс, педофилия, экзотика — на какое-то время заполонили первые полосы некоторых газет, затмив даже недавнюю историю с Биллом Клинтоном и Моникой Левински.
Интернет-новости о приговоре
Разумеется, подавляющее большинство откликов были крайне негативными. С легкой руки журналистов Питкэрн, еще в недавнем прошлом легендарный «остров-рай», превратился в мрачную обитель порока, где долгие годы царили безнаказанный разврат, массовая «инициация» юных девушек и «диктат насильников» во главе с самим мэром.
Отдельные и весьма редкие реплики в защиту питкэрнских нравов безнадежно тонули в лавине «обличительных» материалов. Острову и его жителям был причинен урон, сопоставимый с анафемой. Гневные проклятия, свалившиеся на головы потомков мятежников, нанесли им, что там говорить, почти непоправимый моральный ущерб.
Несмотря на это, трижды в течение последующих двух лет обвиненные, борясь за свое реноме, подавали апелляции. И трижды им, увы, было отказано.
В начале 2007 года в Окланде состоялся еще один суд над двумя другими питкэрнцами, в ту пору проживавшими вне острова. За шесть доказанных случаев изнасилования и три непристойных предложения 53-летний Брайан Янг был приговорен к шести с половиной годам лишения свободы. А 31-летнего Шона Кристиана за два эпизода изнасилования и одно «соучастие» приговорили к трем с половиной годам.
Оба выказали желание отбыть срок дома, на родном острове, куда их и этапировали в марте 2007. Количество заключенных в Ее Величества Тюрьме Острова Питкэрн увеличилось до пяти человек…
Мнение автора
…Казалось бы, все ясно. Насильники и педофилы получили по заслугам. Правосудие восторжествовало. Развратный остров понес долгожданное наказание. Точка.
Но давайте не будем торопиться с выводами. Попробуем взглянуть на ситуацию объективно, с другой точки зрения. Рискуя навлечь на себя гнев законников, хочу высказать свое, сугубо личное мнение о так называемом питкэрнском «секс-скандале».
Насилие над детьми, тем более сексуальное — чудовищное преступление. Педофил должен сидеть за решеткой — в тюрьме или в психушке. Однозначно, и никто этого не оспаривает.
Но не все так просто. Кого считать «педофилом» или «жертвой»? Что квалифицировать как «изнасилование», что — как «сексуальное домогательство», а что — как «непристойное предложение»? В законодательствах различных стран имеются различные трактовки. Кроме того, необходимо учитывать национальные обычаи и исторически сложившиеся традиции.
Да, на Питкэрне имели место половые связи взрослых мужчин с юными девушками и даже с девочками. Да, возможно, желание было не всегда обоюдным. Но давайте разберемся.
Во-первых, питкэрнцев судили по чужим законам. Да, официально Питкэрн еще с 1838 года — колония Британии, и чисто формально здесь должно главенствовать правосудие Соединенного Королевства. Однако на деле это не так. Вольный остров мятежников с «Баунти» никогда не жил по английским законам, начиная с поселения 1790 года. И двести с лишним лет британской Фемиде было, по сути, наплевать на далекое и крошечное сообщество.
Во-вторых, сексуальные нравы Питкэрна всегда существенно отличались от норм морали, принятых в Европе. Мятежники с «Баунти» (половина из которых были неграмотными матросами с уголовным прошлым) и их возлюбленные полинезийки (у которых так называемая «свободная любовь» являлась частью многовековой культуры) с самого начала не придерживались пуританских взглядов на взаимоотношения полов. Что, впрочем, не мешало их потомкам два века служить образцом чистой морали и исключительной нравственности.
Только их мораль и нравственность была особой, уникальной, питкэрнской. Здесь действительно, как и в древнеполинезийском обществе, секс в раннем возрасте являлся обычным и привычным делом. Здесь изначально юные девушки вступали в половые отношения с взрослыми мужчинами и рожали от них детей — вспомнить хотя бы «сексуальную революцию» на острове сразу после смерти Джона Адамса. Или гораздо более поздние примеры: одна из ныне здравствующих питкэрнок, Кэрол Кристиан (в замужестве Уоррен), скажем, родила первого ребенка в 15 лет. Такие случаи были в порядке вещей за всю историю существования колонии.
И с этим ничего не поделаешь.
Сегодня так называемый «возраст сексуального согласия» (то есть, согласно энциклопедическому определению, «…в уголовном праве возраст, начиная с которого человек считается способным дать информированное согласие на сексуальные отношения с другим лицом…») в разных странах разный — в зависимости от местного законодательства, религии и семейных традиций. Во многих государствах он составляет 16 лет (допустим, в Соединенном Королевстве, по чьим законам и судили питкэрнцев), но это отнюдь не всеобщее правило.
Например, в таких непохожих странах, как синтоистская Япония, исламский Иран или католические Аргентина и Испания, девочка или мальчик могут вступать в добровольный половой контакт в 13. В Мексике или на Филиппинах — в 12. А в мусульманском Омане — аж в 9 лет (здесь при условии, правда, что он или она уже женаты или замужем).
Ну, а на Питкэрне возраст сексуального согласия фактически равнялся 11–13 годам. Так сложилось исторически. Не по букве закона, а по жизни.
Поэтому судить Питкэрн по правилам метрополии так же несправедливо, как, например, судить европейцев по полинезийскому укладу и обычаям. Или, скажем, россиян — по законам шариата.
Кстати, в сегодняшней христианской православной России во многих кавказских или цыганских семьях девочки выходят замуж (или становятся «наложницами» взрослых мужчин) в 11–12 лет, причем далеко не всегда не по своей воле. А очень часто сами того желая.
То же самое можно сказать и про большинство стран Востока.
Или Африки.
Так что ж теперь, всех под одну гребенку?..
В-третьих, и для меня это совершенно очевидно, скандальное питкэрнское дело было сфабриковано. Подтасовано и раздуто. Свидетелей, подозреваемых и потерпевших следствие с самого начала вводило в заблуждение, часто давя на одних, запугивая других и подкупая третьих.
Нет, разумеется, «Уникальной Операции» действительно удалось вскрыть и доказать пару-тройку случаев самого настоящего изнасилования. Что греха таить, было дело. Местные жители не ангелы. Но из чего, откуда взялась так ужаснувшая всех цифра в 55 «сексуальных преступлений»?
Один мужчина отвесил неприличную шутку по поводу пышных форм одной из женщин, другой шлепнул девушку по попке во время купания, третий приставал к юной прелестнице на островной вечеринке… И тому подобное. Каждый из этих эпизодов (до секса дело не доходило) квалифицировался судом как «правонарушение», «сексуальное домогательство» или «непристойное предложение». Таких «преступлений» в питкэрнском деле — подавляющее большинство. В основном именно за такое поведение островитян и осудили.
Но это же вопиющее ханжество. На дворе XXI век, в мире бушует новая сексуальная революция, нормы всеобщей половой морали переоцениваются, и то, что раньше казалось верхом вульгарности и «срама», сегодня во многих социумах — в порядке вещей. Хотим мы этого или нет.
Взгляните на любое замкнутое сообщество людей. Глухую российскую деревню, студенческое общежитие, молодежный спортивный лагерь, современный офис, контингент модного ночного клуба, в конце концов. Копните поглубже. Вызовите на откровенность женщин и особенно мужчин, умело поднажмите на одних и будьте снисходительны к другим, что-то преувеличьте, что-то преуменьшите, истолкуйте как сексуальное правонарушение любой заинтересованный взгляд ниже пояса, пикантную шутку, игривый намек, легкий флирт, не говоря уже о поцелуе или — тем более — о половом контакте. И перед вами предстанет картина жуткого, разнузданного разврата, царящего в данном конкретном коллективе.
А если завести на каждый из подобных эпизодов уголовное дело? Сядем все?
Да, «всеобщее падение нравов». Да, целомудрие не в почете. Да, для тысяч глянцевых журналов секс — тема № 1, много-миллиардный расцвет порнографии, культ так называемого «нео-паганизма» («нового язычества») и так далее… Но это, извините, реалии Третьего Тысячелетия, и сопротивляться этому так же бессмысленно, как, например, глобальному потеплению климата или «разбегающейся» Вселенной.
Почему же маленький Питкэрн тут оказался крайним? Почему его судили за пороки всего человечества? Почему покарали именно этот удивительный народ?
Уж не из чувства ли мести? Из-за полной беззащитности островитян? Чтоб другим неповадно было? Что двигало теми, кто, найдя повод, решил расправиться с наивными питкэрнцами?
Может, стоило бы начать с гораздо более близкого круга? С себя? И это — в-четвертых.
* * *
…Случилось так, что именно в это весьма нелегкое для островитян и острова в целом время приют потомков мятежников с «Баунти» посетила Первая Российская Экспедиция на Питкэрн. К которой авторэтих строк имел самое непосредственное отношение. Рассказ об этой невероятной поездке — в двух заключительных главах моего повествования.
Глава пятая ЭКСПЕДИЦИЯ
«…Одним словом, ничто не могло выбить из моей головы намерение съездить на остров; оно так часто прорывалось в моих речах, что со мной стало скучно разговаривать; я не мог говорить ни о чем другом: все разговоры сводились у меня к одному и тому же; я всем надоел и сам замечал это…»
Даниэль Дефо «Робинзон Крузо, том II» (перевод А. Франковского)Знакомство
Я узнал о мятеже на «Баунти» и об острове Питкэрн достаточно поздно — на тридцать пятом году своей жизни. Этот «малоизвестный» эпизод истории Британского Флота в российской средней школе, разумеется, не преподается, и крошечную точку посреди Тихого Океана можно найти только на очень хорошей русскоязычной карте.
И все же не могу сказать, что мое знакомство с Сагой произошло случайно. Сейчас, по истечении нескольких лет, я отчетливо понимаю: оказывается, в поисках чего-то такого я давно уже ходил вокруг да около, и тема, на несколько лет ставшая второй жизнью, на самом деле долгие годы была рядом. Судьба периодически подмигивала мне, то и дело подбрасывая те или иные приманки, связанные с «Баунти» и Питкэрном. Не сразу я это заметил.
Прокручу ленту назад…
Например, незадолго до своего «открытия» Саги, в 2002-м, мне довелось короткое время поработать в сетевом рекламном агентстве, одним из ключевых международных клиентов которого является транснациональная компания «Марс». Которая, как известно, производит те самые шоколадные батончики с кокосовой начинкой. И слово «Баунти» постоянно звучало в офисе — над разработкой креативных концепций для этого брэнда трудилась соседняя команда арт-директоров и копирайтеров.
Мог ли я подумать тогда, что очень скоро это слово — «Баунти» — станет для меня почти родным и ознаменует важнейший этап в моей жизни?..
За пару-тройку лет до этого я, в ту пору еще не имевший ни малейшего понятия о Питкэрне, написал пьесу, действие которой происходило на недоступном забытом островке. Спектакль имел довольно большой успех в одном из самых отдаленных театров России — в Петропавловске-Камчатском, и я, прилетев на премьеру, впервые в жизни увидел Океан. Тихий Океан…
Или еще раньше, в 97-м, когда я служил в одной телекомпании и писал анонсы к передачам (для рубрики «Смотрите на канале…»), одному моему коллеге, сидящему за соседним монитором, довелось монтировать очередной так называемый ТВ-трейлер к очередному фильму. «Смотри, какой состав, — сказал он, зная мое актерское прошлое и мою любовь к кино. — Энтони Хопкинс, Мел Гибсон, Лайам Нисон, Дэниел Дэй-Льюис и даже сам сэр Лоуренс Оливье…». Я, погруженный в свою работу, не очень обратил на это внимание. «Ого, — пробормотал я чисто из вежливости. — Как называется?». Он ответил: «Баунти», и я даже не повернул головы к экрану.
Спустя несколько лет я просмотрю эту ленту много-много раз и почти выучу ее наизусть. Но тогда, в конце девяностых, меня почему-то интересовали другие вещи…
Еще вспоминаю свои первые визиты в Лондон. Как я сразу влюбился в Соединенное Королевство, в Англию и Шотландию, как постепенно начал интересоваться историей Британской Империи. Помню, как во время своей стажировки на BBC держал в руках журнал со списком всех оставшихся колоний Короны, разделенных по географическому признаку. В самом низу страницы, на последнем месте, в абзаце «Океания», имелась одна-единственная строчка: «Pitcairn Islands».
Тогда мне это название еще ничего не говорило…
Или, чуть позднее, в 98-м, в первый раз в жизни отправляясь на театральный фестиваль в Эдинбург, я по пути решил сделать короткую остановку в Озерном Крае. Выбор мой пал на живописнейшее местечко Эмблсайд, что на берегу озера Уиндермиер. Мне там очень понравилось. Но я и предположить не мог, что спустя годы я снова окажусь здесь не просто из туристического любопытства, а влекомый страстным желанием — побывать на родине Флетчера Кристиана, предводителя мятежников с «Баунти» и основателя поселения на острове Питкэрн. Ведь, как выяснилось, ферма Мурланд Клоуз, где он появился на свет, расположена всего в нескольких километрах от гостиницы, в которой я когда-то провел две ночи…
И так далее, и тому подобное. Напрягая память, я могу вспомнить еще несколько таких странных пересечений. Наверное, все это было неспроста.
Но, как я сейчас понимаю, началось все гораздо раньше.
…В детстве мы с друзьями играли «в страну». То ли начитавшись «Кондуита и Швамбрании», то ли с рождения неосознанно тоскуя по иной, нездешней реальности, в один прекрасный день мы нарисовали на большом листе ватмана подробную карту далекого несуществующего острова, придумали ему название и начали с упоением сочинять другую действительность. Несколько лет мы жили второй, параллельной жизнью.
Тайком от взрослых и одноклассников мы собирались после уроков на квартире одного из нас и, беспрестанно фантазируя, погружались в наш мирок. Это был наш маленький секрет, своего рода тайное общество, закрытый мальчишеский клуб.
В нашем «государстве» были своя политика, экономика, культура и история. Мы разделили территорию на три части (нас было трое), и каждый правил своей вотчиной, как хотел. Мы, как положено соседям, частенько «воевали» друг с другом, торговали раскрашенными банкнотами нашей «валюты», устраивали свои Олимпийские Игры и все пытались понять: кто мы такие и откуда взялись. Я отвечал за историю и географию страны, и происхождение нашего уникального, самого лучшего на планете «народа» было придумано мной.
Мне пригрезилось, что когда-то, в начале XIX века, русские декабристы-каторжники («господа офицеры», как я их называл) сбежали из Сибири в Америку (а куда же еще?) и оттуда, вместе со своими возлюбленными (индианками, предполагал я) отплыли в поисках земли обетованной. Коей и стал наш вымышленный остров.
Который, по логике, находился где-то между Россией и Америкой. То есть в Тихом Океане.
Эти люди — фантазировал я, — несколько благородных изгоев с прекрасными диковинными женщинами и стали основой маленькой новой нации, расцветшей на необитаемом острове вдали от цивилизации. Эта легенда, как нам тогда казалось, выглядела вполне убедительной с исторической точки зрения и при этом весьма романтичной. В нее было интересно играть.
Это сейчас я понимаю, что в тогдашних моих детских фантазиях выразилось нечто большее.
Ведь я родился в Советском Союзе, в крошечном полузакрытом уральском городке, главным (как говорится, «градообразующим») предприятием которого был засекреченный оборонный завод. В годы моего детства-отрочества, в конце 70-х годов XX века железный занавес был на замке, и никто из нас и мечтать не мог о загранице. Как выходец из холодной северной страны (мой городок располагается в шести сотнях километрах от ближайшего моря, и море это — Белое, Ледовитый Океан) я всегда мечтал о дальних океанских странствиях и жарких тропических островах. Я мог часами проводить у карты мира, что висела в моей комнате. Признаюсь честно, я и сейчас часто этим занимаюсь, любуясь самыми прекрасными очертаниями, которые создала природа — контурами континентов планеты Земля.
И мне всегда казалось, что страна, придуманная мной и моими друзьями, гораздо интереснее, чем окружающая меня действительность. Конечно, это был чистой воды эскейпизм. Бегство от реальности. Мы мечтали о том, что есть какая-то другая, лучшая жизнь. Пускай не настоящая, пускай вымышленная.
…Прошло четверть века. Я давно потерял связь со своими друзьями, «со-правителями» нашей страны, много лет живу в Москве, и все вокруг сильно изменилось. Но все эти годы я не мог забыть нашу детскую игру. Периодически я возвращался к ней, невольно сравнивая мою нынешнюю жизнь с жизнью на Том Острове. Это было забавно.
И вдруг… В один прекрасный, по-настоящему счастливый день я вдруг узнал, что романтическая сказка, сочиненная мной в детстве, — легенда о бегстве со своими возлюбленными чужеземками на необитаемый остров — имеет потрясающий аналог в реальной истории.
Я узнал о мятеже на «Баунти» и об острове Питкэрн.
И это круто повернуло мою жизнь.
Случилось это так.
В 2002 году я оказался на Гавайях. Уже давно поняв к тому времени, что жизнь дана человеку еще и для того, чтобы «мир посмотреть», я продолжал активно путешествовать. Сначала, еще в девяностые, колесил по Европе (за 7 лет 15 стран, и прежде всего моя любимая Британия), потом открыл для себя Америку (11 штатов за 4 года). Постоянно, однако, меня тянуло все дальше и дальше от дома, и я стал приглядываться к Полинезии. Ведь это — противоположная сторона глобуса от Москвы, куда ж дальше (даже Антарктида чуть ближе).
Так с приходом Третьего Тысячелетия я, еще толком практически ничего не зная об Океании, вознамерился ради спортивного интереса в ближайшие годы посетить все три манящие «вершины» полинезийского «треугольника». То есть Новую Зеландию («землю антиподов»), остров Пасхи (тогда казавшийся мне пределом экзотики и досягаемости) и Гавайский архипелаг (он же — 50-й штат США).
Начать решил с последнего пункта назначения, благо в моем паспорте тогда уже имелась действующая многократная американская виза, а тут еще и немного свободного времени появилось.
И вот я на Гавайях. Посетив некоторые достопримечательности острова Оаху (пляж Вайкики в Гонолулу, Перл-Харбор, Океанариум, рынок), я в свой предпоследний день поехал с туристическим автобусом в так называемый Полинезийский Культурный Центр. Это большой зеленый парк, разделенный по этнографическому признаку на несколько полинезийских «деревень»: Гавайи, Таити, Аотеароа (Новая Зеландия), Самоа, Тонга, острова Кука и т. д.
Юноши и девушки в национальных костюмах разыгрывают перед многочисленными посетителями сценки из древне-полинезийской жизни: при помощи прутика и веревочки добывают огонь, с ловкостью обезьяны взбираются на пальму за кокосом, устраивают гонки на каноэ, поют, танцуют и фотографируются с гостями. Все здорово продумано и отрепетировано, как, впрочем, в любом американском парке развлечений.
И там была огромная настенная карта Полинезии. Тихий Океан, на котором точками и контурами отмечены все архипелаги, большие и малые. Для наглядности каждую островную группу обозначал свой характерный рисунок: у кого-то маска с орнаментом, у кого-то горбатый кит, портрет Кука или, скажем, танцующая хула-хулу девушка.
И вот, стоя уже под вечер перед этой картой, я вдруг обратил внимание на маленькую картинку, расположенную в правом нижнем углу «полинезийского треугольника», всего в нескольких сантиметрах от острова Пасхи и его узнаваемого символа — каменного идола моаи.
Там был изображен крошечный пальмовый островок, и рядом — старинный парусник, весь объятый огнем. Рисунок был, если честно, так себе, и скорее напоминал карикатуру, но что-то в нем завораживало. А внизу — надпись мелким шрифтом: «Pitcairn Island. The island of the BOUN-TY mutineers» (или что-то в этом роде, сейчас уже не помню дословно).
Мой английский тогда оставлял желать лучшего (впрочем, как и сейчас), и слова «mutineers» («мятежники») я не знал. Но почти незнакомое имя «Pitcairn» запомнилось. Плюс тут же со словом «Bounty» возникли конкретные ассоциации из рекламы — «Баунти», «щедрость», кокосовые пальмы, белый пляж и голубая лагуна. «Райское наслаждение».
Так впервые в моем мозгу соединились два этих слова — «Баунти» и Питкэрн.
Эта примитивная картинка на стене иллюстрировала какую-то историю. Мне абсолютно не ведомую, но очевидно романтичную и драматическую. Горящий корабль? У одинокого островка? И причем здесь «райское наслаждение»?
…Вернувшись в Москву с грузом американо-полинезийских впечатлений, я на какое-то время забыл о картинке на стене. А потом мгновенно вспомнил о ней, когда, пару месяцев спустя, прочитал у Тура Хейердала всего лишь несколько фраз в книге «Аку-аку». С этих слов великого норвежского путешественника у меня по-настоящему всё и началось, и сейчас я не могу не процитировать их.
Рассказывая о возвращении из своей легендарной экспедиции на остров Пасхи в 1956 году, Хейердал пишет:
«…Первым на нашем пути оказался Питкэрн, остров мятежников с „Баунти“. В небе пламенела заря, и казалось, то горит корабль, подожженный безрассудными беглецами…».
И дальше: «…А вот и красные крыши проглядывают сквозь пышный зеленый покров на крутых скалах. В лучах утреннего солнца замелькали в лад шесть пар вёсел: из расщелины за мысом вышел длинный швербот. Это потомки мятежников встречали нас. К нам на борт поднялись дюжие молодцы, и я заметил несколько живописных типов, словно из какого-нибудь голливудского исторического фильма. Первым на палубу ступил седой великан Перкинс Крисчен — прапраправнук того самого Флетчера Крисчена, который возглавил знаменитый мятеж на „Баунти“ и предоставил капитану Блаю добираться на лодке почти до Азии, а сам повел „Баунти“ против ветра и посадил на мель возле пустынного островка в океане. Когда мятежники вместе с красавицами вахинами с Таити поселились на этом клочке земли, он был необитаем…»[60].
Вот и всё. Всего несколько строк (возможно, излишне романтизированных) — и я попался. Сразу вспомнил и тот горящий корабль на картинке, и райское наслаждение, и слово «вахины», не скрою, вызвало определенные ассоциации… Мне сразу очень захотелось узнать и о мятеже на «Баунти» и об острове Питкэрн как можно больше.
С тех пор я практически только этим и занимаюсь… Тогда, еще сам того толком не ведая, я подцепил неизлечимый «вирус», хроническую «болезнь».
Попытка № 1
Потом был интернет. И другие книги — сначала на русском, затем только на английском. Фильмы. Переписка. Поездки. Знакомства. И так далее.
Но первым делом я, конечно, решил узнать, как можно совершить путешествие на остров. Так, наверное, наивные безумцы, заметив на небосклоне яркий объект и потеряв сон, говорят себе: «Поехали?». И машут рукой.
К моему немалому тогдашнему удивлению, ни одна из существующих туристических компаний мира (и тем более России) не предлагала никаких туров на Питкэрн. Мало того, все без исключения (!) московские туроператоры, клубы путешественников и компании, предлагавшие «индивидуальные поездки по всему миру» и понятия не имели, где это и о чем речь.
На официальном сайте питкэрнской Администрации () я выяснил, что никакого регулярного транспортного сообщения с приютом потомков мятежников нет (и никогда не было), что на острове отсутствует какая-либо туристическая инфраструктура (отели, банкоматы и тому подобное), и что для его посещения требуется специальное разрешение.
Никогда не забуду своего первого, разведочного звонка в Английское Посольство. Официально Питкэрн — территория Короны, и я наивно полагал, что в московском Консульстве Соединенного Королевства мне, давно имеющему в своем паспорте действующую многократную британскую визу, подробно разъяснят все правила въезда. Русская девушка на том конце провода долго не понимала, о каком таком острове я ее спрашиваю, затем я по буквам продиктовал ей название — P-I-T-C-A-I-R-N, она сказала: «Одну секунду» и, включив приятную музыку, исчезла на десять минут.
Когда мне уже порядком надоело слушать записанную по кругу вариацию на темы «Битлз», и я был готов повесить трубку, девушка вдруг вернулась и огорошила меня своим вердиктом:
— Вы ошиблись, такой остров в списках британских территорий не значится.
От неожиданности я расхохотался, а девушка, видимо, обидевшись, повесила трубку.
Да-а-а, подумал я, если уж в почти родном мне Посольстве UK ничего не знают о Питкэрне, то что же спрашивать с наших российских турфирм?
Тогда я решил сменить тактику. В новогодние каникулы 2002/2003 я сел за компьютер и на одном дыхании за две недели написал сценарий документального фильма о мятеже на «Баунти» и об острове Питкэрн. К тому времени мне удалось выяснить, что ни BBC, ни Discovery Channel, ни National Geographic, ни наш «Клуб Кинопутешествий» с Юрием Сенкевичем никогда не снимали на Питкэрне. Меня, помню, это поразило, и я решил предложить свое детище российским телевизионщикам и создателям научно-популярного кино. Я наивно полагал, что эту «бомбу» у меня с руками оторвут, и какой-нибудь телеканал или продюсерская компания захотят профинансировать съемочную экспедицию на Питкэрн.
Результат был: ноль. Zero. Ни-че-го. Никто из тех, к кому я обращался (а это были и ведущие ТВ-структуры России, и мои знакомые режиссеры и продюсеры, не буду перечислять названия и имена), моей идеей не увлекся. В лучшем случае люди пожимали плечами: «Про это никто ничего не знает. Кому это будет интересно?..».
OK, наверное, мой сценарий был плохо написан. Но сама-то история — поражался я тогда, — сам сюжет! В синопсисе я писал: «Далеко-далеко, на самом краю Земли, посреди огромного Тихого Океана лежит крошечный островок. Здесь, на площади в две квадратные мили живут всего 47 (сорок семь) человек. Этот уникальный, маленький и гостеприимный народ — потомки мятежников с легендарного судна „Баунти“. В 1790 году сюда, на необитаемый субтропический остров, скрываясь от английского правосудия, высадились девять отверженных британских моряков вместе сл своими возлюбленными таитянками. Они сожгли свой корабль и остались тут навсегда. Их потомки живут здесь и поныне…».
Неужели за это не стоит браться даже чисто из журналистского интереса???
«Мы ленивы и нелюбопытны», писал Пушкин. «Это никому не интересно, потому что про это никому ничего не известно», говорили мне. Потрясающая формулировка. Мне предстоит столкнуться с ней еще не раз.
Еще не веря до конца в свою первую неудачу, я набрался смелости и осенью 2003 года впервые написал в новозеландскую Администрацию Питкэрна. Мне ответила некая Ширли Диллон, и ее письмо подействовало на меня как холодный душ.
«…пожалуйста, имейте в виду, что существует необсуждаемая плата в $10 000 за съемки любого фильма на Питкэрне, будь то документальный или какой-либо еще, — при условии, разумеется, что Совет Острова даст свое разрешение на съемку…».
«…в настоящий момент Свет Острова не разрешает никаких съемок на Питкэрне…».
«…4. Заявители на получение лицензии для высадки и пребывания, намеревающиеся:
— проводить исследование любого рода, или
— собирать материалы или информацию для публикаций в любой форме, или
— так или иначе извлечь финансовую или коммерческую выгоду из результата их посещения Островов, должны, в добавление к совершению всех вышеперечисленных формальностей, предоставить полное и откровенное описание их намерений…».
«…6. Для научно-исследовательских групп и коммерческих предприятий, таких как производство фильмов или программ для кино или телевидения, возможна дополнительная плата…».
Впоследствии я еще несколько раз свяжусь с Ширли и удостоверюсь, что она — замечательный добрый человек и хороший чиновник, искренне помогающий и питкэрнцам, и желающим посетить их остров. Но тогда ее четкий ответ привел меня в чувство. Я понял, что об идее снять фильм на Питкэрне нужно пока забыть.
Будучи не в курсе происходящего, я, оказывается, написал Ширли в те самые дни, когда над островом начали сгущаться тучи в связи с пресловутым «секс-скандалом». Как я узнаю значительно позже, некоторые дотошные журналисты, учуяв сенсационную клубничку, уже пытались с камерами и диктофонами попасть на Питкэрн, и результатом стали несколько крайне негативных и издевательских статей в западной прессе.
Разумеется, местных жителей это возмутило, и Совет Острова гневно запретил тогда газетчикам и телевизионщикам появляться на Питкэрне[61]. Я-то, на самом деле, отделался легким испугом. История, произошедшая еще в октябре 2002-го с англичанином по имени Бен Фогл, куда как драматичнее. Впрочем, об этом случае чуть позже…
Итак, моя первая попытка съездить на остров — вместе со съемочной группой — завершилась полным провалом. Причем с обеих сторон: здесь, в России, не нашлось никого, кому бы это было интересно, и там, на Питкэрне, тоже никто особо не ждал телевизионщиков с распростертыми объятиями.
Что ж, питкэрнцев можно понять. Кому понравится впускать в свой дом посторонних с камерами и микрофонами? Но здесь, в России… «Это никому не интересно, потому что про это никому ничего не известно»?
OK, сказал я себе. Никому не известно — так, значит, надо сделать так, чтобы узнали. Узнают — может быть, заинтересуются? Но узнают — как? Что я могу?
Ответ давно вертелся в воздухе. Надо писать. И не сценарий. А книгу. Полномасштабный труд о мятеже на «Баунти» и об острове Питкэрн. Трех существующих на русском языке, последний из которых (для взрослых) вышел небольшим тиражом аж в 1981-м, явно недостаточно, информация устарела.
Так осенью 2003-года в моей воспаленной голове возникла идея-фикс. Я решил: буду собирать материалы, погружаться вглубь и — писать, писать, писать.
И пускай потом эта рукопись будет интересна только мне самому и моим близким. Время все расставит по своим местам. Я закусил удила и отложил мечту поехать на остров в долгий ящик…
Начался второй виток моей орбиты на пути к Питкэрну. Первая ступень в виде ТВ-экспедиции отвалилась и сгорела в плотных слоях, меня сильно тряхнуло, но возвращаться на Землю (как мне советовали) я уже не мог. Телесценариста из меня не вышло, и я переквалифицировался в исследователя.
…В том же 2003 году, во время своего очередного визита в Лондон, я побывал на могиле Блая и возле дома, где он жил. В 2004-м стал членом сразу трех общественных организаций — Общества Капитана Кука (Captain Cook Society), Группы Изучения Островов Питкэрн (Pitcairn Islands Study Group UK, Великобритания) и международного интернет-клуба «Друзья Питкэрна» («Friends of Pitcairn»). Кроме этого, я подписался на электронную версию единственной питкэрнской «газеты» — ежемесячного бюллетеня «Pitcairn Miscellany» («Альманах Питкэрна»), выпускаемого учениками местной школы. Начал покупать книги через интернет.
В сентябре того же, 2004-го, я провел несколько часов в библиотеке Национального Морского Музея (Гринвич) и начал работу в Британской Библиотеке (Ст. Панкрасс, Лондон), где до сих пор просиживаю буквально сутками каждый раз, когда приезжаю в английскую столицу.
Ранней весной 2005-го я поехал в Санкт-Петербург, в Российский Государственный Архив Военно-Морского Флота. Там мне удалось раскопать некоторые подробности первого визита русского корабля на Питкэрн (1833, военный транспорт «Америка», капитан В. С. Хромченко).
В частности я узнал имя первого россиянина, ступившего на берег острова мятежников с «Баунти», — лейтенант Фёдор Николаевич Бодиско[62].
Конференция
Летом 2005-го я поехал в другой Санкт-Петербург, точнее, в Сэйнт-Питерсберг (Saint Petersburg, Флорида, США). С 23 по 25 июня в этом симпатичном городке на берегу Мексиканского Залива проходила первая в истории международная Конференция «Баунти — Питкэрн», организованная Барбарой Кучау — секретарем американской Группы Изучения Островов Питкэрн (Pitcairn Islands Study Group USA) и основательницей интернет-клуба «Друзья Питкэрна». На этом слёте энтузиастов Саги со всего мира я оказался единственным участником из России, чем, признаюсь, вызвал к себе немалый интерес.
Конференция стала для меня важнейшим этапом на пути к Питкэрну.
Во-первых. В течение трех дней мы прослушали несколько интереснейших докладов: «Капитан Блай и его эпоха», «По следам Флетчера Кристиана», «Женщины острова Питкэрн», «Наша родина», «Быт и генеалогия питкэрнцев», «Питкэрн и его религия», «Путешествие на Питкэрн: 1972–2002». В перерывах функционировал небольшой рынок, и я приобрел несколько ценнейших книг с автографами авторов.
Во-вторых. Первые два дня на якоре у так называемого Пирса (большого культурно-развлекательного комплекса, где и проходила Конференция) стояла «Баунти II» — тот самый парусник, который был специально построен для съемок в голливудском фильме «Мятеж на Баунти» (1962) с Марлоном Брандо. Все участники Конференции побывали на борту и 23 июня проводили судно в дальнейшее плавание. Это было незабываемо.
«Баунти-II»
И, наконец, в-третьих, мне довелось познакомиться с удивительными людьми, о которых я тогда знал лишь понаслышке: Герберт Форд (Herbert Ford), Морис Оллуард (Maurice Allward), Фолькмар Шмид (Volkmar Schmid), Барбара Кучау (Barbara Kuchau) и, как говорят англичане, last but not least, — самые настоящие питкэрнцы: Рейнолд и Нола Уоррены (Reynold and Nola Warren) и легендарные Том и Бетти Кристианы (Tom and Betty Christian). Кроме этого, по дороге в Америку и обратно, мне дважды посчастливилось повидаться в Лондоне с Глинном Кристианом (Glynn Christian), который, к сожалению, из-за занятости принять участия в Конференции не смог.
Коротко о каждом.
Профессор Герберт Форд — многолетний директор Центра Изучения Островов Питкэрн (Pitcairn Islands Study Center), расположенного неподалеку от Сан-Франциско. Этот научный центр является одним из подразделений так называемого Pacific Union College — учебного заведения, принадлежащего Церкви Адвентистов Седьмого Дня. Уже несколько десятилетий профессор Форд самым активным образом не только изучает историю и культуру Питкэрна, но и всемерно помогает островитянам. Центр занимается сбором благотворительных пожертвований, организует всевозможные проекты по благоустройству приюта потомков мятежников с «Баунти» и проводит исследования. Интернет-портал Центра (library.puc.edu/pitcairn) — один из самых лучших сайтов о Саге в Сети.
За пару лет до нашего очного знакомства я связался с Гербертом по email, рассказал ему о своей страсти и очень быстро получил от него одобрение и поддержку. Его теплые слова тогда меня очень вдохновили. На Конференции мы, наконец, встретились.
В 1996 году Форд опубликовал свои долгие и скрупулезные изыскания в книге «Pitcairn, Port of Call» («Питкэрн, порт назначения»). В этом энциклопедическом труде профессор (или просто Герб, как он просил его называть) поведал историю первых двухсот лет Острова как уникальную летопись кораблей, бросавших якорь у Бухты Баунти. Я купил эту крайне интересную и полезную книжку на Конференции, и автор любезно согласился подписать ее мне. Кроме этого, он легко дал мне разрешение использовать цитаты оттуда в своей работе.
А его советы по организации Экспедиции на Питкэрн стали для меня поистине бесценными.
(Второй раз мы пересеклись с Гербом Фордом два с лишним года после Конференции — в сентябре 2007-го, на Питкэрне…)
Морис Оллуард, член PISG UK, приехал во Флориду вместе со своей супругой по имени Джой. Эта трогательная пара типичных европейских пенсионеров (он — невысокий седой джентльмен, она — маленькая седая леди) многих на Конференции очаровала. Они обошли каждого из участников, собирая пожертвования для Острова и взамен предлагая книжку Мориса «Pitcairn Island. Refugee of the Bounty Mutineers» («Остров Питкэрн. Убежище мятежников Баунти»). Кстати, весь гонорар от первого издания книги (1218 новозеландских долларов) мистер Оллуард переслал островитянам, и на эти деньги был приобретен компрессор сжатого воздуха для дайвинга. Таким образом, благодаря Морису заниматься подводным плаванием с аквалангом на Питкэрне стало гораздо проще.
Я отдал Джой $20 и оставил им свой адрес, и через пару недель после Конференции книжка с автографом Мориса пришла ко мне по почте.
Мистер Оллуард прочитал на Конференции два доклада, один из которых был посвящен капитану Блаю и его эпохе.
Морис, англичанин до мозга костей, бросая шутливый вызов американцам (которых в зале было большинство), надел дерзкий галстук с узором в виде Union Jack — британского флага. И сказал, что он сам типичный «лайми» (так — limey от слова «лайм», зеленый лимон — американские матросы презрительно называли английских моряков за то, что они в качестве лекарства от цинги в больших количествах употребляли этот кислый фрукт). И еще сказал, что хоть здесь собрались исключительно сторонники Флетчера Кристиана, его «оппонент», капитан Уильям Блай, тоже заслуживает быть упомянутым на этой Конференции. Потому что без Блая не было бы мятежа на «Баунти» и, следовательно, поселения на Питкэрне. То есть, если бы не Блай, заключил Оллуард свое короткое вступление, мы бы здесь с вами сегодня не сидели. В общем, ему долго аплодировали.
В последний день я подошел к Морису и Джой, мы разговорились, и они запросто пригласили меня к себе в имение в графстве Хертфордшир, в их домашний частный музей «Баунти». Когда-нибудь я обязательно там побываю.
С доктором Фолькмаром Шмидом, научным сотрудником Морского Музея в Пенемюнде и руководителем Берлинского Проекта «Баунти», мы оказались чуть ли не единственными на Конференции, для кого английский язык не был родным. Возможно, это нас сразу и сблизило.
Я давно слышал о его Проекте. В одном из берлинских клубов социальной защиты детей из неблагополучных семей Фолькмар предложил ребятам увлекательную игру в «Баунти». Успех, как говорится, превзошел все ожидания: вчерашние хулиганы и токсикоманы настолько прониклись историей Питкэрна, что, забыв свои прежние пагубные пристрастия, днями и ночами проводили время в клубе. Они перестали дерзить старшим и стали лучше учиться. Об этом удачном эксперименте много писали, и не только в Германии.
Фолькмар — такой же страстный «баунтивед» и «питкэрноман», как и я. Ему посчастливилось побывать на Острове в январе 2004 года, и он много рассказывал мне об этом путешествии. С ним на Конференцию приехала девушка, оператор немецкого телевидения, они много снимали и брали интервью (в том числе, что стало для меня большой неожиданностью, даже почему-то у меня).
Сейчас мы с Фолькмаром переписываемся, и недавно он поделился со мной идеей, как можно добраться до Питкэрна одним, совершенно невероятным и доселе неслыханным путем. Впрочем, пока это секрет…
Барбара Кучау… Я очень рад, что познакомился с этой замечательной женщиной. То, что она, многолетний энтузиаст Саги, сделала для Конференции, бесценно.
Все началось еще в 2000 году, когда Барбара открыла в интернете международный клуб «Друзья Питкэрна». Когда число его членов перевалило за сотню, Барбара предложила всем встретиться и познакомиться, наконец, не в виртуальном пространстве. Так родилась идея Конференции. Почти год подготовки, и вот более ста человек приезжают во Флориду, чтобы пообщаться на любимую тему: Мятеж на «Баунти» и Остров Питкэрн.
Передвигаясь в инвалидном кресле, она, кажется, поспевала повсюду, и везде слышался ее веселый, чуть хрипловатый голос. Все называли ее «мамой», и она, подшучивая сама над собой, просила каждого сфотографироваться с ней у нее на коленях.
В последний день она вдруг попросила меня подняться с задних рядов и выйти вперед. Каков же был мой шок, когда под аплодисменты всех присутствующих канадец Эрик Хаффи (один из участников, интереснейший человек, в 1990 году совершивший путешествие «по следам Флетчера Кристиана») публично от лица Конференции подарил мне, «как гостю издалека», раритетную вещь из своей богатой коллекции — книгу Розалинд Амелии Янг «История острова Питкэрн» («Story of Pitcairn Island»). 1894 года издания! От неожиданности и нахлынувшей благодарности я буквально потерял дар речи.
И сейчас, придя в себя и пользуясь случаем, я еще раз говорю: Thank you very, very much. Спасибо, Эрик. Спасибо, Барбара. Низкий поклон.
Отдельная благодарность Барбаре за ее поистине титанический труд по организации Конференции и за то, что она каждодневно продолжает делать для интернет-сообщества «Друзья Питкэрна».
Теперь о «гвозде» программы Конференции, о самых дорогих и почетных гостях — о питкэрнцах. Кроме трех женщин Острова, когда-то вышедших замуж за американцев и в настоящее время проживающих в США, во Флориду приехали две легендарных семейных пары: Рейнолд и Нола Уоррены и Том и Бетти Кристианы. Об этих удивительных личностях можно говорить долго.
Представьте себе четверых пожилых людей из далекой, очень далекой «глубинки», оказавшихся в современном городе, в окружении преданных поклонников и в центре всеобщего внимания. Добродушные и немного наивные, они поначалу выглядели слегка растерянными от обрушившихся на них здорового интереса и искреннего гостеприимства. Хохотушка Нола и серьезный Рэй, очаровательная Бетти и мудрый Том были буквально нарасхват.
У каждой пары на Конференции имелся свой столик, где старики торговали питкэрнскими сувенирами. И было забавно наблюдать, как они с некоторой веселой ревностью поглядывали за коммерческим успехом «конкурентов». Впрочем, отбоя от покупателей ни у тех, ни у других не было. Соседи и родственники по Острову, они все время держались друг друга, и это выглядело очень трогательно. Их все любили.
Автор с Томом и Бетти Кристианами на Конференции
Рэй пел песни под гитару, Нола рассказывала о бытовых особенностях их островной жизни, Бетти раздавала автографы, а Том отвечал на бесконечные вопросы. Все вместе они являли собой реальный кусочек реального Питкэрна, и, надо признаться, это была нелегкая роль.
Но они справились с этим блестяще. Благодаря им, мы — все не-питкэрнцы, участники Конференции, — имели удовольствие прикоснуться к сегодняшней жизни острова. И это было круто. Пожать руки самим пра-пра-пра-правнукам Флетчера Кристиана — о чем еще может мечтать любой «питкэрнщик» и «баунтист»! Только разве о том, чтобы когда-нибудь побывать у них в гостях, на далеком и прекрасном острове. Я и подумать тогда не мог, что спустя каких-то пару лет эта мечта осуществится, и именно Том и Бетти предложат мне на Питкэрне свой кров…
С Глинном Кристианом — особая история. Рожденный в Новой Зеландии, он, так же, как Том и Бетти, является потомком Флетчера в шестом поколении. Но в отличие от них, отпрысков клана Четверга Октября Кристиана, первенца легендарного мятежника, Глинн принадлежит к генеалогической ветви, которой дал начало второй сын Флетчера — Чарльз. Предки Тома и Бетти (равно как Рейнолда и Нолы) в 1864 году вернулись на Питкэрн с Норфолка, предки Глинна тогда же на Норфолке остались.
Поэтому сейчас, кстати, очень трудно точно вычислить степень родства между Глинном и, скажем, Томом. Шести-, восьми-, десятиюродные «братья»?
До того, как стать писателем, Глинн работал в рекламе, на радио и на телевидении, в том числе на BBC, и даже держал небольшой магазинчик деликатесов на Портобелло Роуд в Лондоне. Затем, одна за другой, в свет вышли несколько его кулинарных книг: про сыр, про хлеб, дрожжи и тому подобное.
В 1978 он решил написать биографию своего легендарного предка — Флетчера Кристиана. Для этой благородной цели Глинн совершил самый настоящий подвиг: не будучи профессиональным ученым, он перекопал огромное количество архивов на трех континентах (в Европе, Америке и в Австралии) и, не будучи опытным путешественником, организовал в 1980 году исследовательскую экспедицию на Питкэрн.
И то, и другое далось ему с невероятным трудом (о, как я его теперь понимаю!..). Мало кто верил в успех этого авантюрного предприятия, многие крутили пальцем у виска и посмеивались за его спиной. Но, несмотря на все сложности, Глинн сделал это. Он нашел нужных людей и необходимые средства, и в те самые дни, когда в Москве разворачивалась Олимпиада и умирал Высоцкий, экспедиционный корабль «Тайо» держал курс на остров мятежников с «Баунти».
В результате получилась, без всяких преувеличений, потрясающая книжка — «Fragile Paradise» («Хрупкий Рай»). В моем личном рейтинге произведений о мятеже на «Баунти» и об истории острова Питкэрн этот труд Глинна бесспорно занимает первое место. Это не только первая (и по сию пору единственная) биография Флетчера, изобилующая интереснейшими фактами, гипотезами и открытиями, но еще и увлекательнейшее научно-популярное чтение, щедро сдобренное субъективными впечатлениями автора. Вот уже несколько лет «Хрупкий Рай» для меня — настольная книга и своего рода ориентир, образец для подражания.
Разумеется, работа Глинна на русский язык не переведена (как и подавляющее большинство текстов о Саге), и в российских библиотеках ее нет; я, во всяком случае, не нашел, сколько не искал. Впервые взяв ее экземпляр в руки в читальном зале лондонской Британской Библиотеки, я вскоре, уже в Москве, приобрел ее через интернет. Быстро прочитав ее со словарем, я тут же написал Глинну восхищенное письмо по электронной почте. Он ответил мне, и, узнав о том, что я лечу в Штаты на Конференцию «Баунти — Питкэрн» через Лондон, легко пригласил меня к себе в гости.
Можете себе представить: какой-то сумасшедший русский, фанат «Баунти» и Питкэрна, пишет известному писателю. Обычно, наверное, подобные послания помечаются как «спам» и отправляются в «трэш». Но Глинн не только доброжелательно откликается, но и без церемоний дает мне, совершенно не знакомому ему человеку, номер своего телефона и лондонский домашний адрес. Дескать, будете в британской столице — звоните-приезжайте, познакомимся-пообщаемся.
…Я провел в гостях у Глинна не больше часа. В тот июньский день в Лондоне стояла тридцатиградусная жара, но в его кенсингтонской квартире исправно работал кондиционер, и наша беседа прошла под приятный перестук кубиков льда о края стакана с диетической колой.
Автор, Глинн Кристиан, его книга и кусочек «Баунти»
Мы, конечно же, говорили о «Баунти» и Питкэрне. Я, с трудом преодолевая свой плохой английский, рассказал хозяину о своем замысле написать книгу и о несбыточной мечте когда-нибудь побывать на острове. Глинн пожелал мне удачи, а затем показал на стол.
Там, на специальной подставке стояло нечто бесформенное и ржавое. Это был кусок медной обшивки дна «Баунти», который хозяину четверть века назад, в 1980-м, подарили на Питкэрне. Так я, трепеща от волнения, впервые прикоснулся к останкам легендарного судна.
В общем, я полетел на Конференцию вдохновленный и счастливый. Что ж, думал я, глядя в иллюминатор на проплывающий далеко внизу Атлантический Океан, мечта почти сбылась. Ведь неизвестно, когда еще мне доведется побывать на Питкэрне (и доведется ли вообще), а тут я уже и с Глинном познакомился, и кусочек «Баунти» в руках подержал. Так, должно быть, человек, уже преодолевший земное притяжение, уже испытавший упоительное головокружение от невесомости и вышедший на околоземную орбиту, но по-прежнему далекий от конечной цели, по-детски радуется самому факту полёта в неизведанное.
Две недели спустя, на обратном пути, я снова оказался над Атлантикой.
Кстати, случилось так, что наш «Боинг» вылетал из Майами в Лондон поздним вечером 4 июля, в Национальный праздник США — День Независимости. Когда самолет, поднявшись в воздух, начал описывать дугу над городом, я, как и все пассажиры этого рейса, стал свидетелем зрелища потрясающей красоты. Сразу в нескольких местах мегаполиса одновременно начался грандиозный праздничный салют, и мы, прильнув к иллюминаторам, увидели это шоу с необычной точки — сверху.
О, картина не забудется никогда. Представьте: внизу расстилается весь залитый огнями Майами, и то тут, то там под тобой ослепительно и ярко вспыхивают разноцветные гигантские одуванчики фейерверков и хризантемы искр. Их всполохи причудливо бликуют в зеркальных стенах небоскрёбов и бриллиантовыми россыпями отражаются в ночном Океане.
Особенно мне запомнился последний, кульминационный фейерверк. Благодаря какой-то супер-технологии огромный тысячелепестковый цветок салюта расцвел переливающимися красно-белыми полосами, а в верхней его части вдруг взорвался ярко-синий туман с остро вспыхивающими белыми звёздами. Получился такой невероятный, шарообразный американский флаг.
Такого я не видел даже на традиционном ежегодном салюте, знаменующем собой окончание Эдинбургского Фестиваля, когда в ночном небе над старинным замком на скале под живой симфонический оркестр устраивается такая феерическая «цветомузыка» фейерверков и такое «светопреставление» огненных спецэффектов, что теряешь дар речи…
Впрочем, я смотрел на эту небесную фантастику, но мысли мои были далеко-далеко, на земле. Я возвращался с Конференции, можно сказать, другим человеком.
Еще недавно, до этой поездки в Америку, Питкэрн казался мне чем-то абсолютно недосягаемым, нереальным. Фиаско первой попытки (с телевизионной авантюрой) и работа над книгой отодвинула желание съездить на остров на второй план. Некоторое время я, признаюсь, даже гнал эту мысль прочь. Очень далеко, очень дорого и очень сложно — успокаивал я себя. «Нет никакого Рио-де-Жанейро», как сказал однажды Остап Бендер. Не сейчас, не время, не готов, не потяну, приди в себя, опомнись, — твердил мой мозг моему сердцу. — Что у тебя, мало хлопот дома? Квартира, заработок, здоровье, семья… Какой Питкэрн???
И вот я побывал на Конференции. Пообщался с людьми, собрал информацию. Узнал много нового. Услышал массу очень полезных советов. И главное — словно напитался некой дополнительной энергией, будто еще один двигатель заработал. Я понял: поездка на Питкэрн — чрезвычайно непростая, но всё же вполне осуществимая вещь.
Я летел туда, окрыленный самим фактом участия в Конференции. Я летел обратно с четким осознанием: теперь мне этого мало. Хочу на Питкэрн, и всё. И, кажется, сейчас начинаю понимать, как это сделать…
Так, в ночном небе над Атлантикой в моей голове и начал созревать другой план Экспедиции, трезвый и прагматичный.
Попытка № 2
…Вернувшись в Москву, я взялся за дело с удвоенной силой. 25 сентября 2005 года, в 241-ю годовщину со дня рождения Флетчера Кристиана открыл сайт своего Проекта в интернете — . В конце октября снова слетал в Лондон на недельку — принять участие во Встрече британской Группы Изучения Островов Питкэрн (PISG UK) с Томом и Бетти Кристианами. Там я еще раз повидался с этой легендарной питкэрнской парой, а также познакомился с тремя из четырех их очаровательных дочерей — с Шери, Жаки и Дарлин. Кроме этого, я снова пообщался с Глинном, плюс имел честь быть представленным пра-пра-пра-правнуку Уильяма Блая, Морису Блаю. Там же я, наконец, повстречался с теми членами PISG UK, с кем давно переписывался — с капитаном Джеффри Томасом и с редактором «The UK Log» Дэвидом Рэнсомом.
Эти двое джентльменов, каждый по своему, здорово помогли мне советами, когда пару месяцев назад я писал свою первую статью — «Питкэрн и Кук». Маша Козловская (которая, кстати, была со мной на этой Встрече), перевела текст на английский, и Джеффри предложил Дэвиду опубликовать материал. И вот в Лондоне мы, пообщавшись лично, обо всем договорились.
Статья вышла в январском 2006 года номере «The UK Log», я, к своему приятному удивлению, получил немало откликов. Потом были опубликованы «Первые россияне на Питкэрне», «Первые россияне на Питкэрне — II», «Russians on Pitcairn — 2007» … Наше сотрудничество продолжается.
Так вот, вдохновленный первой публикацией, я с журналом в руках пошел в Институт Востоковедения Российской Академии Наук, что на Рождественке. Там меня ждал заведующий Отделом Южно-Тихоокеанских исследований, кандидат исторических наук Валерий Павлович Николаев.
Ученого немало удивило, что на горизонте объявился некий энтузиаст острова Питкэрн. Такого раньше на его памяти еще не было. Приходили разные сумасшедшие люди, разгадавшие тайны моаи острова Пасхи, незаконнорожденные дети гавайских королей или прорицатели, предсказывавшие могучие ураганы и землетрясения на Папуа Новой Гвинее. Поэтому поначалу Валерий Павлович отнесся ко мне с легкой настороженностью, но, посмотрев мой сайт, поговорив со мной по телефону и убедившись в моих благих намерениях, принял меня очень тепло.
Там, в Институте Востоковедения, я окончательно удостоверился в свое время поразившем меня факте.
Это не укладывается в голове, но за всю историю отечественной науки НИКТО из советских или российских ученых-океанистов, историков, географов, антропологов или этнографов НИКОГДА всерьез не занимался мятежом на «Баунти» и островом Питкэрн. Во всяком случае, перекопав картотеку местного архива, куда меня любезно допустили, я не нашел НИ ОДНОЙ не то что диссертации — даже дипломной или курсовой работы на эту тему, НИ ОДНОЙ статьи или заметки.
Нет, еще за три года до этого, в 2003-м, когда я только начинал поиски и бродил по московским библиотекам, стараясь обнаружить хотя бы один научный труд о Питкэрне на русском языке, я не нашел ничего похожего. Ни в Ленинке, ни в Библиотеке Иностранной Литературы, ни в Исторической — нигде. Специалисты-архивариусы лишь равнодушно пожимали плечами: извините, ничем помочь не можем. Да нет, говорил я себе, это какое-то недоразумение. Видимо, я не там ищу.
Звоню в Институт Этнологии и Антропологии РАН — та же самая история. Нет-нет, конечно, знаем, да, слышали, остров Питкэрн, «Баунти», но — увы — серьезного научного интереса эта тема не представляет. Тогда я почувствовал, что во мне начинает развиваться параноидальный комплекс.
Альманах «The UK Log»
История «Баунти» и Питкэрна — «самое захватывающее приключение всех времен и народов», как Сагу некоторые давно окрестили на Западе, — и не заслуживает пристального внимания нашей науки?!
Я, конечно, не ученый, и моя точка зрения весьма далека от академической, но чисто по-человечески: более чем двухвековая летопись уникального этноса, беспрецедентный эксперимент по выживанию необычной группы людей на изолированном острове, прошлое, настоящее и будущее реально существующей «утопии» (или «города солнца», называйте как хотите) и так далее, — разве это не предмет для глубокого исследования??? Что может быть интереснее?
Или я действительно безнадежно и неизлечимо болен, или чего-то не понимаю. Грешным делом я даже стал подозревать (чего только не померещится в воспаленной голове), что на эту тему в России кем-то когда-то по каким-то, неведомым мне причинам наложен негласный запрет. Табу, говоря по-полинезийски.
Бред, конечно.
Просто «это никому неинтересно, потому что про это ничего не известно». Даже учёным… Вот и в разговоре с самим Николаевым, (можно сказать, с «главным по Океании» в стране), я никак не могу избавиться от неловкого ощущения, — да простит меня дорогой Валерий Павлович — что больше о Питкэрне рассказываю я, а он в основном слушает.
Потом он с улыбкой спрашивает, чем же меня привлек именно Питкэрн? Ведь в той же Полинезии есть места и «поинтересней». И в этот момент я чувствую себя несчастным человеком на приёме у психиатра.
Я очень благодарен Валерию Павловичу Николаеву. Он, тронутый моим энтузиазмом, не только согласился стать «научным консультантом» Проекта, но и подписал официальное рекомендательное письмо от Института Востоковедения. Этот документ мне потом сильно помог.
К тому времени, к февралю 2006 года, план Экспедиции был готов. Пора было приступать к его осуществлению…
…Один из западных туроператоров, специализирующийся на далеких труднодоступных местах, как-то пошутил: «Питкэрн?! Проще и дешевле слетать в космос…».
И это похоже на правду.
Мне, поставившему себе цель ступить на берег легендарного приюта мятежников с «Баунти» во что бы то ни стало, предстояло решить две основных проблемы. И одну глобальную.
Первая — визы.
Вторая — транспорт.
И третья (наверное, самая важная, объединяющая обе предыдущих) — деньги.
Однако обо всем по порядку.
Визы
Строго говоря, никакой питкэрнской «визы» не существует. С 2006 года действуют следующие правила посещения. Если:
а) ваше пребывание не будет превышать 14 суток,
и б) вы покинете остров на том же транспортном средстве, на котором и прибыли, то, в этом случае, вы попадаете под категорию «краткосрочных посетителей» (Short-Term Visitors), и специального документа, дозволяющего высадку, вам не понадобится. Это, в частности, относится, например, к пассажирам и экипажам частных яхт, которые иногда останавливаются у берегов Питкэрна на короткое время.
Если же вы собираетесь погостить на территории островов Питкэрн больше двух недель, то тогда вам необходимо заранее получить так называемое «Разрешение на Въезд» (Entry Clearance).
Для этого надо распечатать из интернета и заполнить анкету, заплатить по 150 новозеландских долларов за рассмотрение заявки и отправить все это в Администрацию Островов Питкэрн — в город Окланд, Новая Зеландия. Оттуда ваша петиция (если ее одобрят чиновники) пойдет в Адамстаун, на рассмотрение Совета Острова. Там питкэрнские старейшины, изучив заявление, вынесут вердикт: пускать вас или нет. Их официальное резюме возвращается обратно в Окланд, и окончательно вашу судьбу решает уже сам Губернатор Острова Питкэрн. Он самолично и подписывает вожделенное Разрешение, которое затем присылают вам по почте.
Рассмотрение заявки, говорят, может продлиться до полугода! И это вовсе не потому, что там сидят сплошные бюрократы.
Как мне сказал Герберт Форд, успех зависит от двух вещей: от вашей финансовой состоятельности (которую предстоит подтвердить или доказать) и от вашей репутации. Легендарный райский островок так часто доверчиво принимал у себя различного рода проходимцев и авантюристов, что сегодня, обжегшись на молоке, потомки мятежников дуют на воду. Человеку без достаточных средств и определенных намерений путь на Питкэрн заказан. Чтобы гарантировано добиться официального разрешения на высадку, надо быть «другом Питкэрна», иметь четкую цель визита и обладать необходимой суммой денег.
Но даже в этом случае Разрешение могут не дать. Известен недавний эпизод, когда Совет Острова не одобрил ходатайство на посещение Питкэрна одного из потомков капитана Блая. И вовсе не из-за «чувства мести». Старейшины мотивировали свой отказ тем, что этот гражданин, по их выражению, «идиот» (wanker).
Просто он им, видимо, чем-то не понравился.
В общем, получить документ достаточно сложно. Но, все-таки, вполне возможно. И тогда — пути открыты, добро пожаловать на Питкэрн.
Впрочем, бывают и курьезные исключения. Даже официальное Разрешение, приобретенное загодя, не гарантирует вам дозволения на высадку на месте. Случай, произошедший с известным английским телеведущим по имени Бен Фогл (Ben Fogle) в 2002 году, весьма не типичен, но, тем не менее, показателен.
Заядлый путешественник, в свое время прославившийся как один из участников британского телевизионного реалити-шоу «Castaway 2000»[63], Бен поставил своей целью осуществить свою детскую мечту и посетить все отдаленные и труднодоступные владения бывшей Британской Империи. Он благополучно побывал и на островах Святой Елены, Ассенсьон и Тристан-да-Кунья, и на Британской Индо-Океанской Территории, расположенной в архипелаге Чагос, и на Фолклендах.
Настал черед Питкэрна, и Фогл тщательно подготовился: связывался с Островом по телефону, получил Разрешение (тогда это еще называлось «Лицензия»), нашел попутчиков — молодую американскую пару, нанял яхту (ею оказался шлюп «Соваж»; о нем самом и о его потрясающем экипаже — в свое время) и отправился в путь.
…Когда судно приблизилось к Питкэрну, с острова, как водится, прислали лодку, чтобы перевести гостей на берег. Стояла прекрасная погода, и пассажиров благополучно доставили к причалу Бухты Баунти. То, что произошло сразу же после высадки, стало для Бена неожиданным кошмаром.
Пересказываю вкратце.
Не успел он ступить на твердую землю, как к нему сначала подошел тогдашний мэр острова Стив Кристиан, а затем и сам Леон Солт, тогдашний губернатор Питкэрна (совпало так, что он в это время, к несчастью Фогла, как раз находился на подопечной территории). Оба джентльмена с места в карьер задали Бену несколько вопросов: кто он такой, чем занимается и зачем он здесь. Растерянный Фогл отвечал: меня зовут так-то и так-то, побывать на Питкэрне — моя давняя мечта, и я — телеведущий BBC.
Последующая реакция губернатора оглушила Бена. «Мы приняли решение не разрешать вам находиться на острове. Вы должны покинуть его сейчас же». И дальше: «Мы не хотим видеть вас здесь. И у вас нет Лицензии». Ошеломленный Фогл пробормотал нечто вроде: как же нет, когда вы сами прислали ее мне, вот, смотрите, пожалуйста…
И тут вдруг выяснилось, что у старины Бена… действительно нет с собой никакой Лицензии. Нет официального разрешения, выхлопотанного им заранее.
Нет, он не оставил драгоценный документ на яхте. И не потерял в дороге. Он, в спешке собираясь на Питкэрн после дружеской попойки (по откровенному признанию самого Фогла), банально забыл его дома, на факсовом аппарате в своей лондонской квартире. О, мой бог…
— Решение принято, — сказал Солт. — Мы не хотим, чтобы вы тут шпионили за нами.
— Что вы имеете в виду: «шпионили»? — попытался защититься раздавленный Бен. — Я не шпион!
— Спустите лодку! — был ответ губернатора.
Невероятно, но факт — Фоглу не только не разрешили подняться осмотреть Адамстаун, но и даже сфотографироваться на фоне острова. Под угрозой того, что пленка будет конфискована и засвечена. Ему приказали снова сесть в лодку и вернуться обратно на «Соваж».
— Я чувствую себя как капитан Блай! — отчаянно крикнул Бен, отчаливая от причала…
Шкипер «Соважа», Дидье Ваттрело, спустя пять лет вспоминал эту историю так: «Пятнадцать минут. Пятнадцать минут на Питкэрне — и всё, Бенджамена вышвырнули назад…».
Зато у американцев, попутчиков Фогла, кстати, с документами все было в порядке, и они провели чудный день на Питкэрне вместе с гостеприимными, как всегда, островитянами.
К жесточайшему горю Бена, ему пришлось возвращаться, не солоно хлебавши. Можете себе представить: проделать такой путь, потратить столько денег, ступить-таки на берег вожделенного острова — и быть депортированным в течение четверти часа из-за какой-то ерунды…
Позже Фогл опишет свои злоключения в книге The Teatime Islands (можно перевести как «Острова к Вечернему Чаю»; откуда я и узнал подробности этой душераздирающей истории). К чести автора, он не держит на питкэрнцев зла. Дескать, сам виноват.
Я не имел чести, к сожалению, быть знакомым с бывшим губернатором Питкэрна Леоном Солтом. Говорят, это порядочный и культурный человек. Но с бывшим мэром Стивом Кристианом я сначала списывался по email, а потом немного пообщался в 2007-м, во время нашего короткого пребывания на острове.
Это случилось в наш самый первый день, 14 сентября, когда вечером мы были приглашены на день рождения его внучки, четырехлетней Эмили.
И я искренне и ответственно заявляю: Стив показался мне удивительно добрым и отзывчивым человеком. Мы обмолвились лишь несколькими словами, сидя за соседними столиками, и я лишний раз убедился в его интеллигентности и тактичности.
Тогда, конечно, мне и в голову не пришло расспрашивать его о том давнем эпизоде с Фоглом. Но одно могу сказать точно: если уж Стив Кристиан проявил тогда столь несвойственную питкэрнцам негостеприимность, то, значит, на это были свои причины.
Незадачливому Бену просто очень не повезло. Его, телевизионщика, угораздило приехать на Питкэрн как раз в те самые дни, когда вокруг острова в средствах массовой информации начал подниматься пресловутый секс-скандал. Незадолго до его визита в на одном из сайтов появилась весьма негативная, критичная журналистская статья о местных жителях, и питкэрнцев это сильно обидело. А тут еще один «наглый журналюга» пытается проникнуть на остров…
Сегодня, анализируя этот невероятный эпизод с депортацией Бена и мотая на ус, можно сделать выводы. Мораль первая. Избегайте посещения Питкэрна одновременно с высоким начальством. Вторая. Журналистов на острове не любят. И третья, посерьезнее. Не забывайте важные документы дома.
Тем более, что одного питкэрнского Entry Clearance гражданам России будет маловато. Никакого прямого рейса «Москва — Адамстаун», разумеется, нет и пока быть не может, и поэтому вам понадобятся визы всех промежуточных стран, которые вы намереваетесь посетить проездом или транзитом. Причем визы многократные (как минимум «двухразовые»), потому что, официально попадая на территорию Островов Питкэрн, вы покидаете зону действия всех остальных разрешений на въезд, и вам, возвращаясь с острова, еще предстоит въехать в эти страны повторно.
(Если, конечно, вы не совершаете какой-нибудь «хитрый» маршрут — с одноразовым, единичным посещением всех попутных стран; то есть, не возвращаясь туда, где уже были. Например, путешествие «в одну сторону» — вокруг света… Но в этом случае количество необходимых виз как минимум удваивается)
Так, если вы движетесь к острову с запада, то вам, по меньшей мере, не миновать двукратного (по дороге туда и по дороге обратно) посещения Французской Полинезии; если с востока — то та же ситуация, скажем, с Чили. А еще можно добраться до Питкэрна по нейтральным водам с севера — с западного побережья Соединенных Штатов (допустим, из Калифорнии). Разумеется, во всех трех этих случаях вам необходимо иметь в своих паспортах действующие мульти-визы этих стран — Французской Полинезии, Чили и США соответственно.
(Возможны варианты: из Новой Зеландии, Перу или Эквадора тоже — правда, чисто теоретически — есть шанс добраться до Питкэрна «напрямую»)
Повторяю, все эти сложности распространяются лишь на жителей тех стран, которые не входят в Европейское Общество или в Британское Содружество Наций. Для граждан Западной Европы или Северной Америки визовый режим по пути на Питкэрн проще и легче.
Практика доказала, что шансов получить «сложную» визу больше, если: а) цель поездки у вас отнюдь не праздная, б) вы располагаете достаточным количеством денег и в) путешествуете не в одиночку.
Таким образом, в нашем случае идеальный вариант — не одинокий турист, искатель «экстрим-приключений», а серьезная, хорошо подготовленная групповая экспедиция. From Russia With Love, так сказать.
Предположим, что вам удалось раздобыть почти шестизначную сумму в у. е. Представим, что Entry Clearance у нас уже в кармане. Теперь дело «за малым» — до Питкэрна еще нужно добраться.
Это, конечно, не гора Эверест. И не государство Бутан. Это гораздо дальше и сложнее.
Транспорт
Остров Питкэрн (координаты 25°04′ южной широты и 130°06′ западной долготы) — и по сей день одно из самых удаленных, труднодоступных и изолированных человеческих поселений на Земле.
Для начала: от Москвы до Адамстауна по прямой — ни много ни мало 10 210 миль (или 16 432 км). К слову, даже Антарктида, благодаря предельно простой и в то же время причудливой географии Земного Шара, ближе к столице России, чем приют мятежников с «Баунти».
Дальше. Остров почти одинаково удален от окружающих материков: ближайшая «большая земля» — Новая Зеландия — почти в трех с половиной тысячах миль к западу. Примерно столько же до Южной Америки на востоке, до Северной Америки на севере и до Антарктиды на юге.
Три с половиной тысячи миль… Это около пяти с половиной тысяч километров. В полтора раза дальше, чем от Москвы до Северного Полюса.
Вообще, самым-самым удаленным обитаемым островом на планете, как известно, является Тристан-да-Кунья — владение Великобритании в Южной Атлантике, расположенное в 1311 морских милях (2428 км) к югу от ближайшего человеческого жилья, городка Джеймстаун (Остров Святой Елены).
На втором месте по удаленности — легендарный остров Пасхи: ближайшее поселение к Ханга Роа, единственной деревне на Рапа Нуи, — наш Адамстаун на Питкэрне (1123 морских мили или 2079 км к западу).
Сам Питкэрн делит почетное третье место с другим островом Рапа — Рапа Ити (или Маленькая Рапа), самым южным и самым прохладным обитаемым клочком суши Французской Полинезии: от местной единственной деревушки Хуареи до ближайшего заселенного берега острова Раиваваэ — 287 морских миль (531 км) к северо-западу. Ровно столько же — 287 морских миль или 531 км — отделяет питкэрнский Адамстаун от небольшого поселка на острове Акамару в архипелаге Гамбье (Мангарева на пару миль дальше к северо-западу).
Но это что касается расстояний. Если же мы взглянем на эти населенные пункты с точки зрения транспортной досягаемости, то, безусловно, Питкэрн окажется в списке на последнем месте. То есть, иными словами, остров «Баунти» можно по праву считать уж если не самым удаленным человеческим поселением на Земле, то самым труднодоступным и изолированным — точно.
Судите сами.
На острове Пасхи есть аэропорт, и туда (и обратно) по расписанию летают рейсовые самолеты из Сантьяго и из Папеэте. На Тристан-да-Кунья и Рапа Ити аэродромов нет, но их регулярно, и тоже по расписанию, пару-тройку раз в месяц посещают рыболовецкие суда и правительственный корабль снабжения соответственно.
На Питкэрне не так.
Никакого регулярного (периодического и более-менее постоянного) морского или, тем более, воздушного сообщения с приютом потомков мятежников с «Баунти» не существует. На острове нет не только аэродрома или мало-мальски подходящей вертолетной площадки, но и безопасной морской гавани. Даже приемлемой якорной стоянки не имеется. И высадка на берег очень затруднена и во многом зависит от прибоя.
Иногда, либо по дороге из Новой Зеландии в Южную Америку и обратно, либо следуя по маршруту Гонолулу — Ушуая, либо по пути от Таити к Пасхе, мимо острова проходят сухогрузы и контейнеровозы, и — изредка — частные яхты и круизные лайнеры. Несколько раз в году сюда прибывает судно «Braveheart» («Брэйвхарт», «Храброе Сердце»), нанятое новозеландской администрацией Питкэрна для доставки на остров официальных лиц. Раз в несколько месяцев здесь появляется также корабль снабжения «Тапоро» с грузом топлива, стройматериалов, медикаментов и т. д.
И всё!..
Других вариантов нет. До острова можно добраться только морем. И только «с оказией».
Поэтому на сегодняшний день шансов достичь недоступный островок можно пересчитать на пальцах одной руки.
План А. Комфортный, но краткосрочный и не гарантированный. На круизном судне.
Покупаете дорогой тур на фешенебельный тихоокеанский лайнер, идущий по маршруту, к примеру, из Папеете (Таити) на остров Пасхи, наслаждаетесь изысканной роскошью и аристократическим обществом и молите всех морских богов, чтобы у берегов Питкэрна вам повезло с погодой.
Потому что «посещение острова Питкэрн», как указано в некоторых круизных транс-тихоокеанских маршрутах, вовсе не значит высадку на остров Питкэрн.
На Конференции «Баунти — Питкэрн» я разговаривал с одним американцем, таким же энтузиастом Саги, как и я сам. Этот немолодой уже человек, всю жизнь мечтая побывать на острове, долго копил деньги на подобный круиз и, в конце концов, взошел на борт шикарного белоснежного лайнера. И вот, в один прекрасный, но — при этом, увы, — ненастный день, судно подошло к Питкэрну. На шлюпочной палубе собралась большая группа туристов, желающих высадиться на легендарный остров, и впереди — наш герой.
И в этот момент прозвучала команда капитана. Как гром среди ясного неба, как голос свыше, как приговор.
«В связи с высокими волнами высадку на Питкэрн отменить». Капитан лайнера не рискнул взять на себя ответственность доставить вверенных ему людей на берег. Питкэрн «славится» своим свирепым прибоем и коварными подводными скалами, и направлять туда шлюпки, да еще и во время шторма — очень опасно. К капитану направилась целая делегация возмущенных туристов, но старый морской волк оказался непреклонен.
Ждать у моря погоды времени особо не было, и судно, к величайшему горю моего собеседника, через несколько часов продолжило свой путь дальше, прочь от Питкэрна.
Он, рассказывая это, держался молодцом. Но я прекрасно понимал и чувствовал, какой жестокий удар он испытал тогда. Увидеть очертания острова всего в нескольких метрах от себя и так и не побывать там… Нечто подобное произошло с экипажем «Аполло-13», когда из-за проблем в модуле они не смогли сесть на Луну. А лишь облетели ее на близком расстоянии…
И такое в случае с Питкэрном происходит достаточно часто. Так что круиз — не для нас.
План В. Гарантировано, но не очень удобно. На проходящих судах.
В окландской Администрации Питкэрна ведется постоянно обновляемый список кораблей, планирующих ненадолго зайти на остров или пройти неподалеку. По предварительной договоренности вы садитесь на первый попавшийся корабль (скажем, нефтеналивной танкер), идущий по маршруту, например, из Новой Зеландии в Панаму или обратно, проводите несколько суток в матросском кубрике, питкэрнцы встречают груз (и вас заодно) на своих баркасах в открытом море, и вы благополучно высаживаетесь с ними на берег. А судно идет дальше. В этом случае вы можете оставаться на острове до полугода, пока вас не заберет очередной проходящий корабль (допустим, какой-нибудь рыболовецкий траулер).
Проблема в том, что не всякое судно согласится взять на борт непрошенного пассажира. Да и в ожидании подходящей оказии можно провести в порту — или на Питкэрне — несколько месяцев. А если к тому времени у вас истечет срок Разрешения? В любом случае это будет стоить приличных денег.
Поэтому этот вариант — своего рода «океанский автостоп» — больше подходит для тех, кто путешествует один и налегке, и у кого нет проблем с визами, временем и наличными средствами.
К нам это не относится.
План С. И гарантировано, и удобно. На собственном (или арендованном) плавсредстве.
Если у вас своя океанская яхта — вы счастливый человек. А если еще к ней в придачу имеются опытный шкипер, подробная лоция Южного Тихого Океана, необходимое навигационное оборудование и специальное разрешение на плавание в международных водах — вы счастливы вдвойне. Потому что вы сможете добраться до Питкэрна сами. И провести на острове несколько часов, даже без Разрешения и без предварительной договоренности о ночлеге. Нужно будет только заплатить полагающуюся сумму за высадку. (А с Разрешением, напоминаю, можно оставаться на берегу до шести месяцев! Если, конечно, островитяне не будут против.)
Так полдня на Питкэрне в апреле 2002 года провели члены экипажа российского шлюпа «Апостол Андрей» (капитан Николай Литау), совершавшего свое второе кругосветное плавание.
Если же у вас по каким-то причинам нет своей яхты — не все потеряно. Можно обратиться в компанию, которая предоставит чартерное судно. Вместе с экипажем! Таких проверенных и зарекомендовавших себя фирм, не раз и не два доставлявших пассажиров на Питкэрн, на сегодняшний день во всем мире насчитывается всего 2 (две). «Pacific Expeditions» и «Ocean Voyages».
«Тихоокеанские Экспедиции» — это, на самом деле, исследовательское судно «Bounty Bay» и ее владелец по имени Грэм Рэгг (Graham Wragg), или попросту Капитан Джи. Он родом из Новой Зеландии, закончил Оксфорд (доктор зоологии), ученый-орнитолог и специалист по птицам островов Питкэрн. Обитает в Южных Морях уже много лет. Порт приписки и база — на Раротонге (острова Кука). Помимо плаваний к питкэрнским островам, «Bounty Bay» совершает научные вояжи и в другие укромные уголки Полинезии, на атолл Суворов, например, или, скажем, на Кирибати или Тувалу.
«Океанские Путешествия» — это, прежде всего, Мэри Краули (Mary T. Crowley). Ее агентство, расположенное в калифорнийском городке Сосалито неподалеку от Сан-Франциско, с 1979 года занимается поиском чартерных яхт по всему миру. Это именно она в 1980-м помогла Глинну Кристиану, предоставив ему не только судно с экипажем, но и найдя попутчиков. На сегодняшний день в ее списке судов, готовых отправиться к Питкэрну, — целых семь названий.
В обоих вариантах вовсе необязательно, разумеется, идти на остров непосредственно с Раротонги или из Калифорнии: есть возможность договориться, и арендованное судно подхватит вас где-нибудь между Таити и Питкэрном.
Лучше взойти на борт яхты у острова Мангарева, что в архипелаге Гамбье Французской Полинезии. Здесь, как известно, расположен ближайший к приюту потомков мятежников аэродром. Так будет, во-первых, быстрее, и — что тоже немаловажно — дешевле. А до Гамбье можно добраться по воздуху: раз в неделю, по вторникам, сюда летает пассажирский самолет из столицы Таити Папеэте.
В обоих случаях арендованные суда могут — за отдельную плату, разумеется, — по пути посетить и соседей Питкэрна, интереснейшие необитаемые острова Оэно, Хендерсон и Дьюси. Упускать такой шанс не хочется. Уж если плыть на Питкэрн на «своем» корабле, надо обязательно заглянуть и туда.
Оба варианта — и «Ocean Voyages», и «Pacific Expeditions» — совсем недешевы, но вполне реальны…
Итак, допустим, и Разрешение получено, и договоренность о судне достигнута. Остается последняя, пожалуй, самая серьезная проблема. Финансовая.
Деньги
Когда я, прикинув все детали и наметив конкретный маршрут, попробовал подсчитать бюджет экспедиции, то вырисовывающиеся цифры, как и следовало ожидать, меня здорово озадачили. Получалось, что на группу, предположим, из шести человек понадобится около $60 000. То есть примерно по десять тысяч долларов США на каждого.
Таких денег у меня не имелось. Нужно было искать спонсоров…
…К кому я только не обращался. Банки и нефтяные компании, газовый концерн и медиа-холдинг, книжные издательства и продюсерские центры, международная корпорация по производству снэков и крупнейший отечественный авиаперевозчик, московские миллионеры и лондонские миллиардеры, знаменитый российский путешественник и звезды шоу-бизнеса, Британский Совет и американское Национальное Географическое Общество, туристические фирмы и яхт-клубы, — никто особого любопытства не выразил. «Про это ничего не известно — поэтому никому не интересно».
И всё же, как оказалось, мир не без добрых людей. В один прекрасный день я, уже почти отчаявшись, вдруг получил ответ из московского Клуба Путешественников «Ветер Свободы», специализирующегося на так называемом «глубоком туризме». Мне написала сама генеральный директор Екатерина Адитярова и предложила встретиться.
Мы встретились. Девушки из «Ветра Свободы», одна другой симпатичней, предложили мне включить предстоящую экспедицию в список программ Клуба. Они были убеждены, что найдутся состоятельные клиенты, которые с удовольствием захотят не только поехать на остров, но и попутно профинансировать мое участие. Я, разумеется, тут же с радостью согласился.
С этого момента идея поездки на Питкэрна начала потихоньку приобретать конкретные очертания.
Мы определили бюджет и сроки поездки — конец лета 2007-го. Обозначили количество людей в группе — шестеро, включая меня. Начали переговоры с Мэри Краули из «Ocean Voyages»: выбор пал на нее и на приглянувшийся мне шлюп «Соваж». На всякий случай, чтобы у потенциальных попутчиков имелась возможность выбора, мы детально проработали целых два альтернативных варианта маршрута из Москвы до Таити: с северо-востока на юго-запад, через США, и, наоборот, с северо-запада на юго-восток, через Японию. На сайте Клуба появилась подробная информация о предстоящей экспедиции. Я несколько раз выступал перед самой разной аудиторией «Ветра Свободы», рассказывая историю «Баунти» и приглашая людей с собой на Питкэрн.
И это сработало. Не сразу и не совсем так, как мы предполагали, но всё же. Люди начали заинтересовываться: звонить, писать, спрашивать. Несколько раз на протяжении этих месяцев нам даже казалось, что команда практически укомплектована, шесть человек уже набрано, но каждый раз кто-то по разным причинам отказывался от поездки. В результате в экспедицию мы отправились втроем: я, Владимир Шалатонов и его жена Людмила.
Об этой паре отдельно.
Эти люди, откликнувшись на объявление в интернете, появились в офисе «Ветра Свободы» в ноябре 2006 года, через пару дней после моего 39-летия. Знакомство с ними стало для меня самым настоящим подарком на день рождения.
Володя (младше меня на два года) — бизнесмен, у него своя транспортная компания, занимающаяся автоперевозками в Западную Европу. Он, многолетний и страстный поклонник Океании, давно собирает книги о Южных Морях, и его коллекции может позавидовать любой. Его очаровательная молодая жена Люда — студентка, будущий врач, «заразилась» от мужа «островной болезнью», и свадьбу ребята, кстати, провели на Фиджи. У них растет сынишка по имени Гай.
Узнав о возможности поехать на Питкэрн, Володя долго не мог в это поверить, думал, что это какая-то шутка, розыгрыш — настолько нереальной ему казалась затея. Его мечтой было посетить каждый (!) из более чем тысячи полинезийских островов и островков, и Питкэрн, в силу своей удаленности и недоступности, всегда был в его списке на почетном последнем месте — как самая недосягаемая точка. А тут вдруг появляется какой-то фанатик (я, то бишь), который всерьез туда собрался.
Но, окончательно убедившись в том, что экспедиция готовится взаправду, Володя включился в дело со всем ему присущим энтузиазмом. Так я обрел единомышленника, а мой проект — своего Спонсора (хоть Володя и терпеть не может это слово).
Мы с ним часами просиживали над моим ноутбуком в ресторанчике на «Парке Культуры», во всех подробностях обсуждая детали будущей поездки — отели, билеты, маршрут, программу.
Мы вместе ездили в подмосковное Жостово, на знаменитую фабрику декоративной росписи — там мы заказали разукрасить особым образом наш подарок питкэрнцам, традиционный русский самовар (кстати, идея самого Володи).
Мы втроем, вместе с его женой Людой, побывали на рынке традиционных русских ремесел в Измайлово, где, долго бродя вдоль торговых рядов, закупили сувениры для питкэрнцев: матрёшки, шали, альбомы и так далее.
Мы пошли в визовый центр Посольства Франции, где терпеливо объясняли, почему нам нужна непременно двукратная виза во Французскую Полинезию. Милая девушка, принимавшая документы, сначала долго не могла понять, чем эта виза отличается от шенгенской, и на какой такой остров Питкэрн мы собираемся. А потом, шокированная суммой, которую Володя заплатил за аренду яхты (был предоставлен соответствующий документ), вдруг посмотрела на нас другими глазами, заулыбалась и пообещала нам удачу. Необходимые визы нам в паспорта проставили без проблем…
Мы, наконец, всё свободное время просто болтали на любимую тему — о Южных Морях и тропических островах — и фантазировали о том, каким же на самом деле будет наше путешествие…
…И вот 6 сентября 2007 года, спустя ровно год после начала конкретной подготовки к поездке, через четыре года после начала работы над книгой и через пять с лишним лет после того, как я впервые узнал о «Баунти» и Питкэрне, мы, наконец, отправились в путь.
Этот вояж стал не только самым выстраданно-желанным, но и самым далеким и самым насыщенным путешествием в моей жизни.
Маршрут
29 дней. 8 перелетов, всего 58 часов в воздухе. Дважды пересечен экватор и четырежды — извилистая Линия Перемены Дат. Два больших океанских перехода под парусом, почти по триста морских миль каждый. 15 островов (включая японский Хонсю и крошечные моту на Гамбье, Тубуаи и Тетиароа, и не считая Руруту, где мы не выходили из самолета). В общей сложности 9 ночей на борту яхты, по 5 — на Таити и на Питкэрне, 4 — в Токио, 3 — в самолетах и 2 — на Тубуаи. 6 часов видео и полтора гигабайта фотографий. Десятки новых друзей и знакомых. Чемодан сувениров. Океан впечатлений. Плюс — не измеряемые ни в каких цифрах мгновения самого настоящего, необъемного, перехватывающего дыхание счастья.
Таких моментов, когда лишаешься дара речи, тело содрогается от мурашек, а душа готова взорваться от нахлынувших чувств, у меня в этой поездке было целых пять. О каждом из них я расскажу отдельно.
Краткое расписание Экспедиции
6 сентября. Вылет из Москвы в Токио.
7 сентября. Прибытие в Токио. Экскурсия по городу. Ночь в отеле «Shibuya Tokyu Inn».
8–11 сентября. Пребывание на Таити.
08.09.2007. Перелет из Токио на Таити. Прибытие, размещение в отеле «Le Meridien». Экскурсия по острову. Вечером — ресторан «William Bligh».
09.09.2007. Дайвинг в лагуне. Посещение Музея Таити и Островов.
10.09.2007. Поездка на пароме на остров Моореа.
11 сентября. Перелет из Папеэте до Гамбье. Промежуточная посадка на атолле Туреиа (архипелаг Туамоту). На Мангареве — встреча с яхтой и ее экипажем, прогулка по острову.
12–14 сентября. Океанский переход на борту яхты «Sauvage» от островов Гамбье до Питкэрна (50 часов).
14–19 сентября. ПРЕБЫВАНИЕ НА ПИТКЭРНЕ.
19–21 сентября. Океанский переход обратно — от Питкэрна до Гамбье (47 часов).
21–25 сентября. На борту яхты на островах Гамбье (Тараваи, Мекиро, Акамару, Тауна, Мангарева).
25 сентября. Перелет Гамбье — Папеэте. Размещение в отеле «Sheraton». Отдых.
26–28 сентября. Пребывание на Тубуаи (я без Володи и Люды; ребята остались на Таити).
26.09.2007. Перелет Папеэте — Тубуаи. Размещение в пансионе «La Bounty». Осмотр останков Форта Джордж и Кровавой Бухты.
27.09.2007. Плавание с китами. Дайвинг. Вечером — ресторан.
28.09.2007. Посещение моту. Обратный перелет с Тубуаи на Таити (с коротким приземлением на острове Руруту). Размещение в «Radisson Plaza». Ужин в ресторане отеля.
29 сентября. Визит на атолл Тетиароа на борту яхты «L’Escapade».
30 сентября. Ночной вылет из Папеэте обратно в Токио.
1–4 октября. Пребывание в Японии.
01.10.2007. Прибытие в Токио. Размещение в «Shibuya Tokyu Inn». Прогулка по городу.
02.10.2007. Поездка в Киото и Осаку.
03.10.2007. Токио.
4 октября. Вылет из Японии в Россию. Возвращение в Москву.
Впрочем, признаюсь сразу: не все нам удалось, как мы планировали. Например, на Питкэрне побыли меньше, чем хотели, всего шесть неполных дней. Да и с погодой нам там не очень повезло. Потом по уважительной причине мы вынуждены были отказаться от посещения островов Хендерсон и Оэно, не говоря уже о далеком атолле Дьюси. Володя с Людой так страдали от жуткой морской болезни, что и на Питкэрн, и обратно, мы шли под парусом самым кратчайшим путём. Чтобы как можно скорее добраться до твердой земли. И на Тубуаи, и на Тетиароа потом я, увы, был один, без ребят.
И всё равно. Первая Российская Экспедиция на Питкэрн (так мы без ложной скромности обозвали свою поездку) удалась на славу. «Сбылась мечта идиота». Свершилось то, ради чего я жил в последние несколько лет, — я ТАМ побывал.
И теперь мне не терпится рассказать обо всем этом.
Маршрут экспедиции был скроен таким образом, что по пути на остров мятежников и обратно мы побывали на территории двух государств: Японии и Французской Полинезии. Каждое из них нам посчастливилось посетить дважды — до Питкэрна и после. Так вот, ради цельности общей картины я позволю себе объединить оба этих временных отрезка в один.
И построить свое повествование не в хронологическом порядке, а, если можно так выразиться, по географическому принципу.
То есть сначала поделюсь немного своими общими воспоминаниями о стране Восходящего Солнца (впитанными по дороге туда или назад — неважно; тем более, что земля самураев и гейш к Саге о «Баунти», к сожалению, не имеет никакого отношения). Потом единым блоком поподробнее поведаю о своих впечатлениях о Французской Полинезии (полученных до посещения Питкэрна или после — также несущественно).
И рассказ о кульминации, вершине, конечной цели всего путешествия — о плавании на борту яхты «Соваж» и о пребывании на Питкэрне — оставлю напоследок. В качестве отдельной главы. Как самый лакомый кусок.
Договорились?
…В дороге я, как и полагается, вел дневник. «Бортовой журнал». И в самолетах, и в отелях, и на яхте, и на Питэкрне я честно пытался что-то царапать в записной книжке. Сегодня эти страницы — где-то подпорченные морской водой, где-то проложенные листьями тропических растений — один из бесценных артефактов, лишний раз доказывающих мне самому, что всё произошедшее не пригрезилось мне во сне, а было на самом деле. Периодически я буду выборочно цитировать себя сам, ничего не преувеличивая и ничего не преуменьшая, без купюр и редактуры…
Итак… Сперва Япония. Потом Французская Полинезия. И, наконец, «Соваж» и Питкэрн. Заранее прошу прощения за сумбурность и излишнюю эмоциональность.
Поехали.
Япония — Таити
Из дневника:
«…10 часов полета через всю Россию в самолете Москва — Токио. Четыре просмотренных фильма и японская еда…».
Каламбур, родившийся в воздухе, на высоте десяти тысяч метров: «Под крылом самолёта — шестая часть суши. И суши на завтрак».
«…Сутки в японской столице. Прилетели рано утром по местному времени, а регистрация в отеле только в 3 пополудни. Пришлось почти весь день, изо всех сил борясь с джет-лэгом, провести в машине, которую мы заказали загодя, еще в Москве. Нашим водителем-гидом оказалась русская женщина. От токийского аэропорта Нарита до города больше ста километров, ехать почти два часа…».
Участники Экспедиции в Токио
Экскурсия получилась достаточно хаотичная, толком ничего увидеть не удалось. Первое, полусонное впечатление от Токио из окна автомобиля: большой суетливый город, чем-то напоминающий Бангкок, душный и пыльный.
Потом, на обратном пути, отношение мое изменится. Выспавшись в самолёте Папеэте — Нарита, я стану воспринимать Японию по-иному. По дороге назад, уже после Французской Полинезии и Питкэрна, я побываю не только в самых дорогих городах мира, Токио и Осаке, но и в древней столице страны Восходящего Солнца — в Киото.
Очень коротко — о каждом из этих мегаполисов.
Киото. Город храмов и монастырей. Из дневника: «…Ехал туда из Токио на знаменитом сверхскоростном поезде „Шинкансен“ (476 километров меньше чем за два часа, двести с лишним км/ч), в курящем вагоне. Видел из окна Фудзияму, с вершиной в облаках, но сфотографировать не успел…». В Киото побывал всего в одном храме, зато в каком — в великом Гинкакудзи, или в Серебряном Павильоне.
Осака. Отправился туда только по одной причине — посетить местный парк «Universal Studios». Я, признаюсь по секрету, являюсь фанатом этого города аттракционов. И сейчас тайно горжусь тем, что побывал во всех четырех, существовавших на планете: в Голливуде (апрель 2001), в испанской Каталонии («Port Aventura», май 2003), в Орландо, штат Флорида (июнь 2005) и вот теперь — в Японии, под Осакой (октябрь 2007). Снова прокатился «Назад в будущее» на «Делореане», подвергся атаке ртутных роботов в «Терминаторе 3D» и спасся из пасти тираннозавра в «Юрском Парке».
Из дневника: «…Если честно, всё то же самое, что и в Америке, только посетители все японцы…».
Токио. Отель, в котором мы останавливались по дороге туда и по дороге обратно, находится в известном районе Шибуя (Shibuya), славящимся своими огнями, шопингом и знаменитыми Шибуя-гёрлз — совсем юными девушками, разодетыми по уникальной местной уличной моде: я бы сказал a la «куколки-нимфетки».
Японцы, как я успел убедиться, помешаны на маленьких странных существах: покемонах, тамагочи и тому подобное. В крупнейшем музыкальном магазине видел целый раздел (несколько длинных полок) DVD с легендарными советскими мультфильмами, любовно переизданными в Японии: «Cheburashka Project», «Varezhka», собрание сочинений Юрия Норштейна, работы Александра Петрова и т. д.
В Токио я также посетил Императорский Парк, но запомнил его гораздо хуже, чем киотский Гинкакудзи. Устал. Бродил по тропинкам изумительных японских садов, но душою был далеко-далеко…
Вывод: с такой удивительной планетой как Япония нельзя знакомиться наспех, проездом. Тем более, после Полинезии и особенно после Питкэрна. Мозг и сердце переполнены такими впечатлениями, что для всего остального уже нет ни места, ни сил…
…Возвращаемся назад, в раннее утро 8 сентября. Этот день станет самым длинным в моей жизни. Он продлится больше сорока часов. Мы вылетаем на Таити.
Из дневника: «…Первая встреча с Полинезией — еще в аэропорту Нарита: „Боинг“ авиакомпании „Air Tahiti Nui“, выкрашенный в удивительный бирюзовый цвет, с цветком тиаре на хвосте; полинезийская музыка в салоне; ослепительные улыбки смуглых стюардесс, их „иа орана“ (здравствуйте), „маэва“ (добро пожаловать) и „маурууру“ (спасибо).
В воздухе пересекаем сначала Линию Перемены Дат, затем — Экватор…»
От Токио до Таити — 12 часов лету. Приземляемся в Папеэте еще затемно. Переводим часы на пять часов назад и шутим по поводу того, что совершили «путешествие во времени»: благодаря известному феномену, мы прибыли на Таити раньше, чем вылетели из Японии. На календаре по-прежнему 8 сентября, и эти сутки здесь еще только начинаются.
Прямо с трапа самолета ступаем в тропическую ночь — теплый влажный воздух, как в бане, головокружительный аромат диковинных цветов (это на взлетной полосе!) и далекое пение птиц. В аэропорту Фааа нас встречают с музыкой: пять утра, а при входе в терминал играет и поет ансамбль гитаристов в национальных костюмах. Симпатичная полинезийка вручает каждому прибывшему по бутону тиаре, который надо заложить за ухо. Тут все так носят. В том числе и служба безопасности аэропорта, и офицеры на паспортном контроле, и таможенники. Все без исключения улыбаются.
У выхода из зоны прилета нас уже ждет человек с табличкой «Mr. Shalatonov». Это обаятельнейший белозубый и темнокожий мужчина, типичный полинезиец. Зовут его Теива, и сегодня он будет нашим водителем и гидом. Первым делом он надевает на нас традиционные цветочные гирлянды, знак гостеприимства в Южных Морях. Непрестанно шутя и смеясь, Теива с легкостью атлета хватает все три наших сумки, сажает нас в свой кондиционированный минивэн и отвозит в отель Le Meridien.
Там — еще один приятный сюрприз: несмотря на то, что официально check-in в 14.00, а на часах еще нет шести утра, тем не менее, наши номера уже готовы и ждут нас. Совершенно обалдевшие от усталости и счастья, мы падаем в прохладные простыни и засыпаем блаженным сном.
Утром меня посетило Мгновение Счастья № 1.
…Я открываю глаза, вспоминаю, где я, и не верю в это. (Такое, кстати, будет происходить со мной на протяжении всей поездки.) Выхожу на балкон. Надо мной щебечут птицы и порхают бабочки, подо мной — пруд, в котором на мелководье плещутся здоровенные оранжевые карпы, а передо мной — фантастический вид, как на картинке из туристического проспекта: зеленые пальмы, белый песок бассейна, желтый пляж, а дальше голубая лагуна, синее небо и величественные очертания острова Моореа на горизонте. Мне хочется набрать полные легкие воздуха и закричать во всю глотку: «Я на Таити!!!». К счастью, усилием воли мне удается взять себя в руки.
Потом был душ, ланч и тур по острову.
Площадь Таити (1069 км2) сопоставима с площадью современной Москвы (1081 км2). Как и столицу России, главный остров Французской Полинезии опоясывает кольцевая автодорога (почти по всему периметру), но мы с самого начала отдавали себе отчет в том, что много посмотреть не успеем. Нам было важно посетить места, связанные с «Баунти».
Остров состоит из двух круглых полуостровов разных размеров (Таити Нуи, или Большой Таити, и Таити Ити, Маленький Таити), соединенных узким перешейком. Контуры острова на карте напоминают упавшую цифру 8 или опрокинувшегося ваньку-встаньку. Некоторые в этих формах видят некую амёбу, два только что соединившихся одноклеточных организма. Так вот, нас, в основном, интересовали достопримечательности, расположенные на большом полуострове.
В общем, вот где мы побывали в тот долгий длинный день 8 сентября (в хронологическом порядке).
1) Надгробие Помаре V (Pomare V Tomb). Усеченная каменная пирамида со средиземноморской глиняной бутылью на верхушке. Памятник последнему «королю» (верховному вождю) Таити из легендарной династии, возведенной на трон мятежниками с «Баунти». Помаре Пятый (1839–1891) — правнук того самого Ту-Таины- Матэ-и-так-далее, лукавого друга Кука и Блая, и сын знаменитой Аимата, или Королевы Помаре IV. Это именно при нем, в 1880 году Таити окончательно стал зависимой французской территорией. Последний из Помаре умер, как и его дед Помаре II, от хронического алкоголизма. Пузатая бутылка на крыше его склепа, видимо, символизирует именно этот факт.
2) Мыс Венеры (Point Venus) у Бухты Матаваи (Matavai Bay), северо-западная оконечность Таити Нуи. Легендарное место, где еще в 1769 году капитан Джеймс Кук разбил свой первый лагерь на Таити, чтобы наблюдать за прохождением Венеры. Именно здесь в 1788 году была первая стоянка экспедиции за хлебным деревом капитана Блая, именно сюда в мае 1789-го после мятежа вернулся Флетчер Кристиан. Сюда же в 1799 году высадились святые отцы из Лондонского Миссионерского Общества.
В 2005 году в память о «Баунти» на лужайке неподалеку от пляжа установили мемориальный камень — здоровенный валун, на котором какой-то художник-любитель изваял барельефные портреты некой таитянки и некоего матроса. В чертах этого матроса угадывается сходство с известным изображением Джона Адамса, патриарха Питкэрна. Здесь же старинный корабль, больше напоминающий испанскую каравеллу (очевидно, имеется в виду «Баунти»), и плод уру.
Мемориал «Баунти»
Сегодня Мыс Венеры — загородная зона отдыха жителей Папеэте. Сюда приезжают на машинах целыми семьями и шумными компаниями. Из открытых кафе доносятся ароматы гриля и круассанов, на пляже играют дети, и из колонок звучит хип-хоп. Почти как в московском Серебряном Бору, только с одной существенной разницей, сразу бросающейся в глаза, — песок.
Знаменитый «черный» вулканический песок пляжа Матаваи на самом деле, скорее, темно-серый, цвета антрацита, с микроскопическими блестящими крупинками, словно сыпучий асфальт. В сухом виде он очень красив и мягок, его приятно пересыпать из ладони в ладонь, а гулять по нему босыми ногами — одно удовольствие. Когда же на него накатывает морская вода, он, оказывается, превращается в черную жижу, и, извалявшись в нем, человек становится чумазым, как после грязевой ванны.
Надо сказать, что местные жители (впрочем, как и европейцы и американцы) обожают играть на этом песке — зарываться, валяться, обмазываться, строить замки. Но если вид купальщика, покрытого, словно мукой, традиционным белым или желтым песком, привычен нашему взгляду, то человек, перепачканный песком Матаваи, представляет собой весьма неожиданное зрелище.
Когда мы только подъехали к Мысу Венеры, я обратил внимание на группу молодых людей, мужчин и женщин, игравших в пляжный футбол у самой кромки воды. Поначалу мне показалось, что это не футбол, а некая странная помесь регби и командного «рестлинга в грязи» — настолько чумазыми, будто только что вышедшими из болота, выглядели люди. Вообразите: полуголые тела, по которым причудливыми подтеками струится черноватая жидкая кашица. Все довольны, все хохочут.
«Как шахтеры под дождем», — остроумно заметил Володя. Мне же в голову пришла немного другая ассоциация: я почему-то вспомнил традицию буровиков — умываться свежедобытой нефтью. Перепачканные лица, горящие счастливые глаза, белозубые улыбки…
Не сразу мы поняли, что это не грязь, не уголь и не нефть. Это тот самый черный песок Матаваи. И стоит только войти в воду, как налипшие разводы и узоры смываются, будто их и не было вовсе.
И я тут же представил себе, как могли выглядеть белокожие и «бледнолицые» моряки с «Баунти», которые вот здесь, на этом самом месте, два с лишним века тому назад провели не один месяц. Они, как мы знаем, в свободное от сбора саженцев время обожали общаться с таитянами как раз на этом пляже. Купаться в этой самой Бухте Матаваи. Валяться на этом самом песке. Футбола тогда, конечно, еще не было. Но были костры, были танцы и песни, была, в конце концов, любовь.
Я вдруг совершенно отчетливо увидел картину, о которой и не подозревал до того, как сам, лично, не ступил на этот берег. Прочувствовал одну деталь, о которой нигде до этого не читал. Голливудские фильмы и рекламные ролики шоколадных батончиков вводят в заблуждение, показывая белые песчаные пляжи «Баунти». Моряки экспедиции Блая и будущие мятежники получали «райское наслаждение» по-черному, словно вышеописанные футболисты, — перепачканные с ног до головы в теплой приятной жижице, и чумазые, как дети, заигравшиеся в черной песочнице.
Это стало для меня откровением и открытием. Вот оно, оказывается, как могло быть, подумал я…
3) Марае Арахураху (Arahurahu) в районе Паеа. Строго говоря, прямого отношения к истории «Баунти» это место не имеет, но, когда начало смеркаться, и мы поняли, что на Таити Ити уже не успеваем, наш водитель Теива предложил нам съездить именно на Арахураху. Благо это было недалеко от отеля.
Тики на марае Арахураху
И мы не пожалели — не только потому, что в результате посмотрели неплохо отреставрированную церемониальную площадку, на алтарях которой в древности совершались обряды жертвоприношений, а сей-час частенько устраиваются «хейвы» для туристов. А еще и потому, что там, на Арахураху, произошло наше некое человеческое сближение с нашим гидом.
Там, на неровной лужайке в окру-жении древних тики Теива рассказал нам, что он, оказывается, — внук одно-го из известных в прошлом жрецов с острова Моореа. Выяснилось, что наш водитель — потомок целой династии местных колдунов и шаманов. Его дед был одним из последних тахуа (целителей и прорицателей) Таити; он, как болгарская баба Ванга, учил, как надо лечить детей, и предсказы-вал будущее. Теива сказал, что это не был дар богов — сакральное знание и секреты врачевания передавались в его роду из поколения в поколение. К сожалению, сегодня эта мудрость безвозвратно утрачена: сын жреца (отец Теивы) не захотел продолжать дело предков…
Мы обратили внимание, что говоря об этом, Теива, вообще-то весельчак и балагур, выглядел очень серьезным и искренним. Видно было, что ему не все равно. И его печальная исповедь — не очередная, заранее заученная байка для наивных туристов, падких на экзотику, а его личная боль и горечь. Мы ему поверили.
Потом он признался, что, вообще-то, никогда так не откровенничает о себе перед клиентами. Его, похоже, действительно подкупила наша любознательность. Расставались мы как близкие друзья.
Сейчас, представляя себе, как могли выглядеть тайо мятежников с «Баунти», отправившиеся со своими новыми друзьями сначала на Тубуаи, а затем и на Питкэрн, я прежде всего вижу лицо Теивы. Современного таитянина, водителя туристического минивэна и потомка древних жрецов…
…Вечер этого бесконечного дня 8 сентября мы провели в ресторане «Уильям Блай». Это популярное питейное заведение, названное в честь командира «Баунти», находится на территории так называемого «Лагунариума», в том же районе Пунаауиа, что и Le Meridien. Попасть туда не так просто, особенно в уикенд, и мы заказали столик заранее, еще в Москве.
Вывеска ресторана «Капитан Блай»
По вечерам в пятницу и субботу здесь выступает один из лучших ансамблей народного танца Таити, и мы, обильно поглощая всевозможные морепродукты и попивая превосходное французское вино, с удовольствием посмотрели это яркое зажигательное шоу. Юные красавицы в соломенных юбочках и в лифчиках, сделанных из отполированных половинок кокосового ореха, и их партнеры, молодые атлеты в набедренных повязках, за час завели публику не на шутку. Закончилось все тем, что на площадку, вскочив из-за столиков, высыпали разгоряченные посетители ресторана (как туристы, так и местные жители), и под аккомпанемент барабанов, гитар и дружных аплодисментов начался общий групповой танец. С последующим братанием, объятиями и фотовспышками.
А еще там праздновали таитянскую свадьбу, и в завершение программы на сцену пригласили жениха и невесту. Оба в белоснежных европейских одеждах, молодые исполнили перед гостями два танца — один быстрый, с характерными полинезийскими движениями коленями и тазом, и второй медленный, под нежную лирическую песню на таитянском языке. Из дневника: «…Что и говорить, танец, музыка, артистизм и веселье у местных жителей в крови, это сразу видно по всему…».
В отель мы вернулись незадолго до полуночи. Так для нас закончилось это нескончаемое 8 сентября — самый первый головокружительный день пребывания на Таити и сутки, начавшиеся еще в Японии и длившиеся для нас более сорока часов…
И это было только начало.
Моореа
Всего в общей сложности мы провели на территории Французской Полинезии почти две недели (четыре дня до нашего «броска» на Питкэрн и девять — после). Я побывал на землях четырех (из пяти) ее основных архипелагов — Общества, Туамоту, Гамбье и Южного. Только Маркизы пока остались «нетронутыми». Мне посчастливилось высаживаться на все без исключения острова этого нынешнего «заморского владения» Франции, куда ступала нога мятежников с «Баунти» — Таити, Моореа, Тетиароа и Тубуаи.
Кстати, везде, где бы я не находился, я ловил себя на некоем «раздвоении личности». С одной стороны, я смотрел на окружающее глазами туриста — себя, современного россиянина, которому повезло очутиться в этих сверх-экзотических местах в начале XXI века. С другой — я всё время пытался увидеть Полинезию с точки зрения британского моряка восемнадцатого столетия, стараясь представить себя членом экипажа «Баунти».
Мобилизовав воображение, я мысленно, взглядом, стирал с лица Таити и других островов все напластования позднейшего времени и цивилизации — автомобили, здания, асфальтированные трассы, пассажирские и грузовые порты с кранами и цистернами, белоснежные круизные лайнеры и маленькие яхты, электрические столбы, маяки, антенны, заборы и прочий «культурный слой».
Я всматривался в местных жителей, прохожих, продавщиц, водителей, официанток, школьников, стремясь угадать в них персонажей Саги — вождя Таину, красавицу Мауатуа, тубуайца Оху, девочку Салли и всех остальных.
В результате получался удивительный эффект «двойной экспозиции»: Французская Полинезия проявлялась передо мной сегодняшней и древней одновременно, словно старинный дагерротип проступал сквозь цифровую фотографию.
Вот, например, я смотрю на набережную Папеэте с ее огнями, магазинами, ресторанами и банками — и вижу давно не существующую таитянскую деревушку: с хижинами, покрытыми листьями пандануса, и с кострами на берегу. Кладу ладонь на замшелый валун, наполовину врытый в землю в бухте Ваиаре на Моореа, — и ловлю себя на мысли, что к этому камню, вполне возможно, могли прикасаться еще люди Моррисона, побывавшие здесь в гостях в ноябре 1790-го. Стоя на белоснежной палубе яхты «L’Escapade», вглядываюсь в появившуюся на горизонте узенькую полоску прибрежных пальм атолла Тетиароа — и воображаю себя одним из трех дезертиров на каноэ, удравших туда с «Баунти» в январе 1789-го. С опаской приближаюсь к огромному жирному борову с черной шкурой, дремлющему в тенечке на пляже Тубуаи, — и явственно рисую себе картины опустошения, которое нанесли местным огородам предки этого животного, выпущенные мятежниками в июне 1789-го. И так далее, и тому подобное…
Впрочем, я опять увлекся и отвлекся. Продолжаю про Французскую Полинезию кратко, и по возможности не «впадая в лирику».
Из дневника: «…9 сентября. Сегодня — 253 года со дня рождения У. Блая. С утра ныряли с аквалангом в лагуне неподалеку от отеля. У меня — уж не помню какое погружение по счету (забыл лог-бук дома), у ребят — первое пробное. Они довольны, им дали сертификат…»
«…После обеда пошли в Музей Таити и Островов. Здорово, интересно, но про „Баунти“ — совсем чуть-чуть, про Кука — и того меньше. Зато много про Бугенвиля и про миссионеров. Запомнилась их Библия 1838 года, полностью переведенная на таитянский язык —!!!..».
На следующий день «…отправились на Моореа. По дороге туда ВИДЕЛ КИТА!!!..».
Дело было так. Из порта Папеэте до бухты Ваиаре на Моореа и обратно (расстояние в одну сторону — 13,5 морских миль или 25 км) ходят несколько паромов. Эти местные пассажирские плавсредства, кстати, очень похожи на европейские; например, на те, что курсируют между Британией и Ирландией: такие же плавучие «дома», большие и тяжелые. Мы взяли билеты на так называемый «Аремити Экспресс» — полчаса в один конец при спокойном море. Погода стояла замечательная, вовсю жарило солнце, и я расположился на верхней палубе. И вот, примерно на полпути от Таити до Моореа, вся толпа туристов вдруг в криками устремилась к левому борту.
Там, внизу, всего метрах в десяти от парома, в невыносимой лазури морской воды чернело продолговатое блестящее тело. Средних размеров горбатый кит (а, может быть, китиха) почти неподвижно, медленно шевеля хвостом, застыл в нескольких сантиметрах от поверхности. Он не всплывал, не уходил в глубину и практически не подавал признаков жизни. Словно отдыхал. Или был болен.
Под восторженные возгласы люди замахали руками, приветствуя хозяина местных вод, защелкали камеры. Чуть не выронив фотоаппарат из рук, сделал свой снимок и я. Получилось не очень, но этот кадр для меня дорог. Впервые в жизни я увидел самого настоящего живого кита, не по телевизору в программах «В мире животных» или «Animal Planet», не рисунком в книжке и не чучелом в музее, а воочию — в естественных для него условиях.
Кто-то скажет: подумаешь, ну, кит, ну и что? ОК, отвечаю я. А вы когда-нибудь видели что-либо подобное? С чем может сравниться контакт, пускай визуальный, издалека, с природным исполином, миролюбивым и могучим? Ведь это даже не белый мишка в зоопарке, не африканский слон в цирке и не крупный дельфин в океанариуме. Любой опытный дайвер, ученый-зоолог и просто любитель животных подтвердит: такая встреча потрясает. И, главное, трудно объяснить, почему. Кто знает — понимает…
Я тогда и представить себе не мог, что очень скоро, меньше чем через три недели, на Тубуаи, мне посчастливиться познакомиться с этими удивительными млекопитающими гораздо ближе… Об этом — позже.
Из дневника: «…Остров Моореа похож на Таити, только, по-моему, даже красивее. Меньше „цивилизации“, отелей и магазинов. Больше нетронутой природы etc. По сравнению с Папеэте — деревня, и это прекрасно…».
На Моореа мы прокатились на местном автобусе (или «траке», как его здесь называют), прошлись по берегу тихой Бухты Опуноху, той самой, где проходили съемки фильма «Баунти» 1984 года, и, буквально раздвигая руками мелких разноцветных рыбешек, искупались в бирюзовых водах пляжа Темае.
Прогуливаясь по белоснежному песочку вдоль кромки океана, мы случайно забрели на закрытую (но, при этом, ничем не огороженную) территорию отеля «Sofitel Ia Ora», и нас оттуда вежливо попросили. Веселый, как и все полинезийцы, полицейский-секьюрити проводил нас к выходу, и там, прямо у ворот курорта, мы, выражаясь по-русски, «поймали частника».
Люда и Володя у морвокзала Моореа
Вообще-то передвигаться автостопом во Французской Полинезии не совсем принято. Это не Европа и не Америка, и простые водители, не-таксисты, здесь не очень реагируют на голосование большим пальцем на большой дороге. Но нам повезло. Над нами сжалилась пожилая женщина на стареньком «Пежо».
Марианна (так она представилась) с ветерком доставила нас обратно к паромному причалу, не взяв при этом ни копейки, сколько мы ни упрашивали. Болтая всю дорогу на прекрасном английском, она поинтересовалась, откуда мы, и, получив ответ «From Russia», ненадолго умолкла. Видимо, пыталась вспомнить, где эта страна находится. А потом рассказала, что сама родом отсюда, с Моореа, здесь у нее дом, но она давно уже живет в Штатах, в Аризоне.
Я, слегка утомленный солнцем, сразу же оживился и поведал ей, что бывал в Аризоне проездом в 2002-м. Остаток пути прошел в сравнительном анализе жизни в США и жизни в Полинезии. Полинезия выиграла единогласно…
Назад на Таити мы добрались без приключений.
Туреиа
…Следующим утром, 11 сентября, мы вылетали на Гамбье. Там нас уже ждала яхта, оттуда мы должны были отправиться на Питкэрн.
Приятные сюрпризы начались еще в аэропорту Фааа. Зарегистрировавшись на рейс самыми первыми (по российской привычке прибыв на check-in за два часа до вылета, в 4 утра), мы решили — благо времени было полно — позавтракать в местном «привокзальном» кафе.
И вот я стою перед тамошней кофе-машиной, пытаясь разобраться, в какую щель совать жетон и откуда польется горячий терпкий напиток. И вдруг слышу за спиной: «Dimitri?..»
От неожиданности я чуть не ошпарился кипятком. Подумал, что мне померещилось. Кто, кроме Володи и Люды (которые вот, я их вижу, уже сидят за столиком), мог окликнуть меня по имени здесь, в аэропорту Таити???
Нет: передо мной стоит улыбающийся незнакомец англо-саксонской наружности (обаятельный полноватый джентльмен, блондин в очках, примерно моих лет и моего роста, в шортах и футболке) и протягивает мне ладонь. Называет себя, и я, естественно, с перепугу не запоминаю его имя. Успеваю лишь понять, что он знает меня в лицо, что мы вместе летим на Мангареву, и что он тоже собирается на Питкэрн.
Растерянно расшаркиваясь в ответ, я судорожно пытаюсь соображать. Кто это?! Спросить напрямую неудобно. Может быть, мы встречались на Конференции «Баунти — Питкэрн» во Флориде в 2005-м? Или мимолетно пересекались в Лондоне?? Или это Мэри Краули из «Ocean Voyages» в последний момент нашла неведомого нам попутчика на яхту???
Выясняется, что ни то, ни другое, ни третье. Оказалось, я только что познакомился ни с кем иным, как с официальным представителем британского правительства на территории островов Питкэрн, «всемогущим и добрым волшебником» по имени Марк Уоллер (Mark Waller). Он, по долгу службы прекрасно зная, что к потомкам мятежников с «Баунти» собираются русские, в кафе аэропорта «опознал» меня по фотографии. А еще по футболке («From Russia With Love. MOSCOW — ADAMSTOWN. First Russian Expedition to Pitcairn Islands. 2007». Мы сделали тираж таких футболок в подарок островитянам, и себе оставили по одной; их и надели в тот памятный день).
Позже мне еще несколько раз доводилось убеждаться в удивительной осведомленности Марка. В том числе касаемо и моей собственной персоны. Он, в частности, не только досконально знал мой веб-сайт www. pitcairn.ru, но многие детали из моего прошлого, которые я в интернете не афишировал: учёбу в ГИТИСе, например, или участие в Эдинбургских Фестивалях, и тому подобное. Впрочем, все понятно. Он, человек влиятельный и ответственный, обязан был навести справки, прежде чем подавать свой голос — разрешать мне высаживаться на остров или нет. Я искренне восхищаюсь британскими «соответствующими органами».
Марк пару раз бывал в России и Казахстане, он немного, совсем чуть-чуть говорит по-русски. На Питкэрне все к нему относятся с симпатией и уважением. И не потому, что он «начальство», важнее, пожалуй, самого губернатора. Просто Марк, действительно, очень милый и порядочный человек, который по-настоящему любит островитян и реально помогает им.
В зале ожидания вылета Марк познакомил нас со своими попутчиками. Ими оказались полицейский Малколм Джилберт и его жена Гвен. Я читал об этой паре в интернете. Сержант-констебль, служивший стражем порядка на Оркнейских островах (самый северный архипелаг Великобритании), вышел там в отставку, и вскоре ему предложили возглавить необычную миссию: стать шефом надзирателей, прикомандированных к тюрьме Питкэрна. Малколм согласился, и его супруга поехала с ним.
Любой «коп», и тем более тюремщик, исторически вызывает у россиян определенные ассоциации; достаточно вспомнить едкие прозвища, которым у нас награждают представителей правоохранительных органов — «вертухай», «мент», «легавый»… Народная память, ничего не поделаешь. Так вот, к Малколму (как и ко всем его коллегам на западе) это ни в коей мере не относится. Каждый, кому доводилось общаться с полицией в Европе или Штатах, подтвердит: тамошние парни (и нередко девушки) «при исполнении», будь то дорожный патрульный, констебль, шериф, «коп» или «бобби», — на удивление честные и приятые люди. И Малколм не исключение.
Веселый и сильный мужчина, профессионал своего дела, он отправился за тридевять земель вовсе не «за длинным рублем», как некоторые могли бы подумать, — его жалование на Питкэрне даже меньше, чем в Шотландии. И не ради эффектной точки в конце своей безупречной карьеры, отнюдь. Вы не поверите, но сержант Джилберт поехал сюда, искренне желая помочь местным жителям в трудную минуту. Пускай для этого даже ему придется исполнять не совсем завидную роль — руководить работой тюрьмы. В этом его глубочайшее убеждение, в этом он видит свою, извините, миссию.
Уже на Питкэрне мне не раз доводилось видеть, с каким неподдельным и доброжелательным вниманием Малколм относится к островитянам. Никогда не забуду, например, как он, стоя на причале Бухты Баунти, нянчился с годовалой Адрианой Кристиан — дочуркой Рэнди. Можете себе представить: главный надзиратель, начальник тюрьмы, ласково убаюкивает на руках ребенка одного из заключенных…
(В который раз ловлю себя на том, что рассказываю о людях, с кем приходилось сталкиваться за время проекта, в каких-то восторженных, умилительных тонах. Но что поделать, если всё так и было на самом деле? К чему лукавить — мне они действительно очень понравились. Питкэрн всегда имел удивительное свойство концентрировать вокруг себя примечательных персон. Так что будем считать, что эта глава — не объективный журналистский репортаж, а признание в любви…).
…Чета Малколма и Гвен, как и Марк, возвращались из своего законного отпуска, который они провели дома, в Соединенном Королевстве. С этими людьми мы еще неоднократно пересечемся уже на Питкэрне. И даже проведем вместе один незабываемый вечерок. Об этом — чуть позже.
А пока мы вместе летим на Мангареву.
В пути самолет (турбовинтовой ATR 72–500 межостровной авиакомпании «Air Tahiti»; не путать международной «Air Tahiti Nui») для дозаправки совершил короткую посадку на атолле Туреиа. Так мы ненадолго ступили на землю еще одного архипелага Французской Полинезии — Туамоту.
Туреиа находится всего в 63 морских милях (116,5 км) к северу от печально известного атолла Муруроа, того самого, на котором Франция проводила свои ядерные испытания. Аэродром на Туреиа построен совсем недавно, в 2002 году, и поэтому каждый визит воздушного судна для местных жителей — событие. Они съезжаются к взлетно-посадочной полосе на своих мотороллерах и джипах-развалюхах, встречают немногих гостей, принимают почту, помогают заправить топливо и с любопытством разглядывают транзитных пассажиров. Нас то есть.
Под крылом самолёта — атолл Туреиа
Посреди поля стоит круглая хижина, покрытая соломой, — это «здание» местного «аэропорта». Рядом — шеренги металлических бочек с авиационным горючим. Бродят старые дворняги, резвятся щенки. Асфальтированная дорога, ведущая в поселок за пальмовой рощей. Направо пойдешь — дойдешь до океана, налево — до лагуны: островок представляет собой узкую, всего в полкилометра шириной, коралловую полоску. Закольцованную, если судить по карте, в форме неправильного ромба.
У нас было минут сорок, и я прогулялся и туда, и обратно. У лагуны понаблюдал за стаей птиц, охотящихся на мелкую рыбу. У океана полюбовался бледноголубыми волнами прибоя, мощь и красота которых должны быть привлекательными для сёрферов (коих здесь пока нет и в помине, не добрались еще). Поднял причудливую ракушку, взял с собой на память. И в очередной раз попытался осознать, прочувствовать, поверить: где я нахожусь, и со мной ли всё это происходит…
А потом был еще один, финальный перелет продолжительностью не больше часа, и вот мы, пройдя сквозь плотную вату туч, благополучно приземлились, наконец, в конечной точке наших авиапутешествий. Вот она, ближайшая взлетно-посадочная полоса к острову мятежников с «Баунти»…
С названием этого аэродрома — вечная путаница. Он имеет официальное трехбуквенное международное обозначение: GMR, то есть GaMbieR (Гамбье). По аналогии: наше Шереметьево — SVO (Sheremetye-VO), лондонский Хитроу — LHR (London HeathRow), а скажем, таитянский Папеэте — PPT (PaPeeTe). Но так — GMR, Гамбье — неофициально эту площадку никто не именует.
На практике это или «Мангарева» (главный остров архипелага Гамбье), или «Тотежижи» (Totegigie; так называется моту, на котором, собственно, и построена ВПП — в нескольких милях от Мангаревы), или даже «Рикитеа» (в честь главного поселения). Так что не пугайтесь, если в билетах у вас будет стоять пункт назначения GMR (Гамбье), в таитянском аэропорту Фааа мониторы пригласят вас на рейс на Totegigie, при пересадке вам дадут жетон «Rikitea», и все при этом будут говорить: Мангарева, Мангарева.
Короче, аэродром Гамбье, он же Тотежижи, он же Рикитеа, и он же Мангарева, — это одно и то же «лицо». И лицо это, надо признаться, весьма любопытное.
Такая же взлетно-посадочная полоса, что и на Туреиа, только чуть старше. И пальмовых зарослей поблизости нет. Две будки, одна из которых похожа на автобусную остановку где-нибудь на просторах России (треснувшие стекла, надписи на стенах и щербатые скамейки), а другая больше напоминает гараж. Между тем, это два «терминала» местного «аэропорта» — пассажирский и технический соответственно. В первом — зальчик ожидания, покосившаяся стойка регистрации с полуоторванной наклейкой «Air Tahiti» и даже некое подобие бара, где старик-полинезиец (видимо, служащий аэродрома) продает завернутые в целлофан бутерброды и воду в пластиковых бутылках. Во втором помещении — общественный туалет и диспетчерская.
Добро пожаловать на Мангареву.
Мангарева
Архипелаг Гамбье (острова Мангарева, Аукена, Тараваи, Акамару и др.) — самая отдаленная островная группа Французской Полинезии, лежащая на широте Тропика Козерога более чем в полутора тысячах километров к юго-востоку от Таити.
Многие ученые считают, что первые древние обитатели Питкэрна (по-мангаревански — Хераги) прибыли именно отсюда. К мятежу на «Баунти» архипелаг отношения не имеет: ни Блай, ни Кристиан, ни кто-либо еще из европейцев о его существовании в 1789 году и не подозревали. В поисках Питкэрна захваченное судно прошло значительно южнее Мангаревы и близлежащих островов.
Мангарева (в переводе с полинезийского «Плавучая Гора») — высокий остров вулканического происхождения, величественно поднимающийся над поверхностью океана. Высшая точка — пик Маунт-Дафф (1446 футов или 441 м), названный так в честь Его Величества Корабля «Дафф», капитан которого по имени Джеймс Уилсон и открыл этот архипелаг в 1797 году.
Это судно, между прочим, доставило на Таити первую партию проповедников Лондонского Миссионерского Общества, тем самым положив начало насильственной христианизации маохи. Позже миссионеры сыграли ключевую роль и в истории самих островов Гамбье.
В 1834 году сюда из Чили прибыл бельгийский католический священник Оноре Лаваль со своим ассистентом Пьером Франсуа Каре. Двое бывших монахов выбрали архипелаг Гамбье в качестве полигона для своих амбициозных планов. Так начался почти полувековой период правления святых отцов, который местные жители вспоминают и по сию пору.
Помимо установления традиционных христианских нововведений (запрет танцев, песен, татуировок и свободной любви), «спасители» решили перековать несчастных язычников трудом. Все работоспособное население архипелага от мала до велика привлекли к строительству католических церквей. За неимением подходящей глины для кирпичей отец Лаваль приказал возводить храмы из окаменевших кораллов, и это чуть не погубило островитян.
За годы этого «архитектурного бума» население Гамбье сократилось на пять тысяч (!) человек. Люди умирали от незнакомых им европейских инфекций и тяжелого рабского труда. Результат: сегодня почти на всех островах архипелага — больших и малых, обитаемых и заброшенных — имеется как минимум по одной церкви, каждая из которых является своеобразным памятником деятельности Лаваля. Многие из этих храмов — до сих пор действующие (кафедральный собор Сан-Мишель на Мангареве, Сан-Габриель на Акамару и т. д.). И в наши дни это противоречивое архитектурное наследие отца Лаваля является одной из достопримечательностей архипелага, многие туристы прилетают сюда именно для того, чтобы взглянуть на эти замшелые сооружения.
В трехстах пятидесяти милях к западу от Мангаревы расположен печально известный всему миру необитаемый атолл Муруроа. С 1966 по 1974 годы Франция проводила здесь свои ядерные испытания. Перед тем, как взорвать очередную атомную бомбу, все население Мангаревы сгоняли в специально построенное огромное помещение, так называемый Maison Nucleaire, где бедные островитяне вынуждены были отсиживаться иногда по трое суток. Этот «ядерный дом» сохранился до сих пор, и на его обшарпанных стенах по-прежнему можно прочесть отчаянный крик души местных жителей: «Faaore te atomi» («Нет атомным испытаниям»).
Символ Мангаревы — кафедральный собор Сан-Мишель
Так случилось, что мы провели на территории архипелага — на островах и на борту яхты «Соваж» — больше, чем планировали: всего в общей сложности 6 дней (сутки до похода на Питкэрн и пять после). Нам довелось высаживаться на пяти тамошних островах, я многое узнал и полюбил это место всем сердцем.
Вот краткий отчет о нашем пребывании на Мангареве.
…От аэродрома Тотежижи до поселка Рикитеа через лагуну курсирует маленький паром «Токани», который и доставляет пассажиров и багаж до «столицы» архипелага (и обратно). Стоимость проезда в один конец — 500 полинезийских франков (почти 4 евро). Полчаса — и вы на Мангареве.
Там, на маленьком и тесном причале, в толкотне прибывших людей и чемоданов состоялось наше незабываемое знакомство с семьей Ваттрело. Об этом — потом, потом, не сейчас.
Кстати, еще в самолете мы обратили внимание на то, что из 66 посадочных кресел местными жителями, полинезийцами, была занята всего лишь примерно одна треть. Остальные пассажиры оказались европейской расы: не считая Марка, Малколма и Гвен, в основном, французы. Плюс несколько китайцев. И мы, трое русских…
Неожиданно. Ведь Гамбье — самый удаленный архипелаг Французской Полинезии, там нет ни одного отеля, и вообще туристическая инфраструктура никак не развита. И рейсовые самолеты летают туда из Папеэте всего лишь раз в неделю, по вторникам. Перед поездкой мы были уверены, что окажемся в салоне чуть ли не единственными белыми; кому еще, кроме аборигенов да нас, сумасшедших энтузиастов, понадобится туда отправиться, — наивно полагали мы.
Ан нет, на практике выяснилось, что ничего подобного. Архипелаг Гамбье оказался весьма популярным местом не только у местных жителей. Потом мы поймём, зачем сюда летают не-резиденты.
Дело в том, что эти острова — один из ведущих центров разведения знаменитого полинезийского черного жемчуга. В прохладной лагуне расположились несколько десятков жемчужных ферм, которыми владеют преимущественно французы, и на которых в качестве гастарбайтеров работают трудолюбивые китайцы.
Кроме этого, на Мангареве находится так называемая «ремесленная школа» (ПТУ, говоря по-нашему), где учатся подростки с соседнего архипелага Туамоту. Ребята осваивают здесь простые рабочие профессии — строителей, плотников, швей, обработчиков жемчуга и тому подобное. Так вот, почти все преподаватели — французы.
Также много белых и в местной жандармерии.
Случилось так, что нам довелось побывать во всех трех вышеперечисленных местах — и в жандармерии, и в школе, и на жемчужной ферме.
Освоившись на яхте и пообедав, мы всей командой в полном составе отправились на Мангареву.
Первый визит — в местный полицейский участок. Вам его не миновать, если вы путешествуете на Питкэрн через Гамбье. Вежливый молодой француз в голубой униформе, дежурный страж порядка, проставил в наших паспортах печать, свидетельствующую о том, что мы покидаем территорию Французской Полинезии (на обратном пути — еще одна печать: на сей раз документирующая повторный въезд).
Узнав, что мы из России, жандарм удивился, улыбнулся, поднял глаза на потолок, что-то припоминая, и вдруг произнес:
— Йа нье говорью по-руски…
И засмеялся, радуясь произведенному эффекту. Мы, конечно, обалдели. Ничего себе, даже здесь, на противоположной стороне земного шара, «не говорят по-русски»…
Потом, в тот же день, мы еще не раз убедимся, что Россия — не так далеко, как может показаться. Гуляя по острову, мы познакомимся с одним из преподавателей школы и с местным доктором, оба французы. У первого бывшая жена была русская, второй всю жизнь мечтал прокатиться на поезде по Транссибирской магистрали. Такие вот любопытные пересечения.
Кстати, оба — и учитель, и врач — весьма интересные личности. Один в качестве домашнего животного держит не кошку или собаку, а… козу. И даже, говорят, усаживает ее с собой на диван, когда по вечерам смотрит телевизор. Другой — страстный коллекционер книг о Питкэрне и вообще об истории Полинезии, такой же, как мы с Володей. Нам было о чем поговорить на ломаном английском. Вот какие люди живут на Мангареве.
На обратном пути, уже после Питкэрна, мы посетили местную школу, и там состоялась еще одна примечательная встреча. Мы решили купить сувениры, сделанные учениками из жемчужных раковин, и вдруг случайно узнали, что пожилая миниатюрная француженка, одна из учительниц, которая по совместительству курирует магазинчик при мастерской, является… внучкой американского писателя Чарльза Нордхоффа, одного из авторов (вместе с Дж. Н. Холлом) трех романов о мятеже и о Питкэрне, знаменитой «Трилогии Баунти»! И зовут ее Кристин (почти Кристиан!) Нордхофф, с ударением, по-французски, на последнем слоге. Фантастика…
Автор с К. Нордхофф
Чем еще запомнилась Мангарева? Конечно, главной своей достопримечательностью — кафедральным собором Сан-Мишель, построенном в XIX веке буквально на костях несчастных островитян. Восхождением на одну из местных вершин, куда мы, запыхавшись и едва успевая за семьей Ваттрело, вскарабкались, чтобы полюбоваться видом на бухту. И тем еще, что этот остров, расположенный всего в трех десятках километров севернее Тропика Козерога (в Северном Полушарии эта широта соответствует широте южного Египта или, скажем, Гавайев), не очень-то отвечает стереотипам классического тропического острова Французской Полинезии.
Во-первых, здесь прохладнее, чем на Таити: среднегодовая температура в поселке Рикитеа в целом на три градуса ниже, чем в Папеэте. Во-вторых, здесь нет такого буйства разноцветия, как на Островах Общества. Мало того, с моря холмы Мангаревы больше напоминают, как это не покажется странным и неправдоподобным, не поросшие растительностью склоны гор Таити или Моореа, а… зеленые сибирские сопки. Особое сходство с российской тайгой местным джунглям придают многочисленные лиственницы, издалека так похожие на наши ели и сосны. И, если б не кокосовые пальмы, хлебные деревья и панданусы, природный ландшафт Мангаревы выглядел бы как брат-близнец Жигулей или Саян.
Впрочем, это относится, пожалуй, только к Мангареве. Остальные острова Гамбье российские пейзажи напоминают меньше. Вообще, этот маленький архипелаг поразил меня своим разнообразием. Здесь есть островки, своими зубчатыми вершинами похожие на вулканические пики Островов Общества. Есть — выглядящие суровыми утесами, почти как Питкэрн, а есть совсем «райские» коралловые моту в бирюзовой лагуне, с белыми пляжами и кокосовыми пальмами, как на атоллах Туамоту.
Гамбье
Острова Гамбье (фр. Iles Gambier) — группа небольших островов во Французской Полинезии в юго-восточной части архипелага Туамоту. Часто острова Гамбье рассматриваются как отдельная от Туамоту группа островов в связи с культурной и лингвистической близостью с Маркизскими островами, а также геологическим строением (острова в этой группе имеют вулканическое происхождение, в то время как Туамоту — группа атоллов). Атолл Темоэ из-за своей близости часто относят к островам Гамбье.
ru.wikipedia.orgВот, скажем, Тараваи, ближайший сосед Мангаревы. Это была первая суша, куда мы высадились, вернувшись с Питкэрна.
Из дневника: «…Моореа в миниатюре. Бросили якорь в чудесной бухточке с небольшим пляжем…». Володя и Люда, донельзя измученные морской болезнью, со стонами наслаждения растянулись на белоснежном мягком песке, едва мы только добрались до берега на зодиаке. Я пошел гулять по островку.
Густые заросли, в глубине которых периодически раздавался странный треск сучьев, словно сквозь джунгли лениво продиралось какое-то крупное животное. Кто это был — заблудившаяся свинья, дикий козел или бездомная собака — я так и не выяснил. Может быть, какой-нибудь бесприютный полинезийский призрак? Остроконечные вершины местных холмов, покрытые непроходимым зеленым кустарником. Напротив — островок Агакауитаи, или «Горилла» (второе, шуточное его имя): северный склон очень напоминает насупленный профиль гигантского каменного Кинг-Конга. И — ни души вокруг, не считая нас, русских, и экипажа яхты.
Из дневника: «…Ночь восхитительна…». Мы снова на борту. Безоблачное черное небо, мириады звезд, легкое покачивание палубы и тихий плеск воды.
Наутро всей командой отправились на восточный берег острова: «…ходили по саду Тараваи и вместе с местным полинезийцем Тимио срывали фрукты: бананы, уру, апельсины, помпельмус и грейпфрут (+!!!)…». Плюс и три восклицательных знака я поставил фантастическому вкусу этого зеленого цитруса: кислому, сладкому, терпкому и сочному одновременно. Таких грейпфрутов в Москве не купишь…
Потом мы посетили единственную семейную пару, постоянно проживающую на Тараваи. Это французы, старые знакомые нашего экипажа, у них на острове доля в перламутровом бизнесе и милый дом. Хозяева угостили нас освежающим соком со льдом и вкратце объяснили, как они выращивают жемчуг в ракушках, помещенных на небольшой глубине в специальные четырехугольные пластиковые корзины.
Дальше был остров Акамару. И примкнувший к нему островок Мекиро.
Мекиро в моем дневнике кратко отмечен так: «…там, где крест и козлы…». Крошечная необитаемая скала отделена от Акамару узким проливом, и главными ее достопримечательностями являются две вещи: алюминиевый латинский крест, установленный на бетонном фундаменте в 1967 году, и «местные жители» — пугливые одичавшие козы, которые встречают непрошенных гостей жалобным блеянием, и чьими экскрементами в виде черных блестящих шариков усыпаны все тропинки. С вершины Мекиро открывается удивительная панорама на всю лагуну Гамбье.
Жемчуг архипелага Гамбье
На соседнем Акамару находится, как известно, ближайшее человеческое поселение к Питкэрну.
Эта деревушка расположена на северном берегу островка, и в ней постоянно проживают две полинезийские семьи — рыбаки и «ловцы жемчуга». Здесь же, на Акамару, — несколько частных домиков с участками (в России их назвали бы «дачами»), где по уикендам отдыхают жители Мангаревы: преподаватели, строители, владельцы жемчужных ферм и т. д. Довольно странно, ведь, насколько я смог убедиться, их основные жилища — и сами по себе вполне опрятные и уютные «фазенды» с цветущими садами и плодоносящими огородами; зачем им еще одна «вилла у моря»? — думал я, размышляя, как абсолютно советский человек.
Напротив деревни, прямо на воде посреди заливчика стоит на неподвижном якорном приколе белоснежный катамаран. На двух широких гондолах установлена деревянная платформа, а на ней — симпатичная типовая хижина с верандой. Здесь живет француз, хозяин нескольких жемчужных плантаций, с ним его жена-полинезийка и двое их дочерей: Кристель (лет 9–10) и Тутана (7–8). Девчонки, обе красавицы, одна в маму, другая в папу, смущаясь и кокетничая, с радостью сопровождали нас повсюду. Видно было, как им, неизбалованным гостями издалека, безумно любопытно повертеться вокруг новых людей и пообщаться с этими пришельцами из России. Они с нескрываемым удовольствием позировали перед нашими фотокамерами и заучивали смешные русские слова: «привет», «спасибо» и «пока».
У нас говорят «кровь с молоком», про них я бы сказал: «солнце и море». Настоящие полинезийки, они, смуглые и белозубые дети природы, подобно горным козочкам, скакали по камням босиком, их голосочки и звонкий смех раздавались то спереди, то сзади, то прямо с какого-нибудь дерева, а то как будто из-под земли.
Я смотрел на них и думал: еще несколько лет — и они окажутся в возрасте женщин «Баунти». Те, наверное, были такими же непоседами, хохотушками и кокетками, как и Тутана с Кристель.
…Предпоследний день нашего пребывания на Гамбье мы провели на необитаемом моту под названием Тауна, на восточной стороне архипелага.
О, Тауна, любовь моя.
Островок, метров сто пятьдесят в длину и пятьдесят в ширину, с длинной и узкой песчаной косой, целиком и полностью оказался в нашем распоряжении. Экипаж яхты высадил нас на берег на зодиаке и оставил одних. Купаясь и загорая, занимаясь сноркеллингом и медитацией, мы провели здесь несколько часов.
И случилось здесь со мной очередное Мгновение Счастья. Представьте себе: лазурно-бирюзовая вода лагуны, вдали белопенная кромка рокочущего у края рифа прибоя, сводящее с ума голубое небо без облаков, а посредине всего этого — покачивающаяся на легких волнах парусная яхта и дикий тропический островок. Естественный пляж белого кораллового песка, усеянный ракушками и упавшими кокосами, и зеленый оазис пальм. Кусочек райских джунглей посреди океана. Прибрежные отмели кишат диковинными рыбками, суша — разбегающимися во все стороны крабами-отшельниками, и в воздухе чирикают и щебечут белоснежные голубки.
Мальдивы? Карибы? Туамоту? Рай? Я сплю и вижу сладкий сон? Нет, это наяву. Это Тауна, один из нескольких подобных моту, опоясывающих акваторию архипелага Гамбье, самой удаленной группы островов Французской Полинезии.
Подобные картинки я много раз видел на открытках и календарях. И, признаться, не очень-то верил в реальное существование таких островков. «Фотошоп», думал я, компьютерная программа обработки изображений. До тех пор, как впервые не побывал на Мальдивах в 2006-м. И теперь, на Гамбье в 2007-м, у меня дежа вю.
Я лежу на животе, положив голову на руки, на берегу, на песочке, теплая волна накатывает на меня снизу. Сквозь полуприкрытые ресницы я вижу, как в нескольких сантиметрах от моего лица остановился крошечный краб-отшельник со своей ракушкой. Я лежу давно и практически неподвижно, вот он, видимо, и отважился рассмотреть меня поближе. Я гляжу на него, он глядит на меня своими забавными бусинками. Можно сказать, мы играем в «гляделки»: кто кого. В конце концов побеждает он, и я, сдавшись, закрываю глаза.
Мне кажется, что я один на этом острове, в этом океане, на всей планете. Точнее, нас двое: я и этот краб. Я вдруг физически ощущаю, как зелено-голубой шарик, с которым я тогда почти слился воедино, поворачиваясь подо мной, летит куда-то с бешеной скоростью. Я словно песчинка на гигантском футбольном мяче, запущенном кем-то по головокружительной траектории. И у меня от этого чувства мурашки по телу, и почему-то от этих мыслей перехватывает дух, и мне хочется еще плотнее прижаться к теплому ласковому боку Земли. Раствориться в этом песке, растаять от нежности.
Такой вот странный приступ непонятно чего случился со мной на Тауне…
Напоследок — несколько еще слов о милом моему сердцу Гамбье в целом. Другие архипелаги Французской Полинезии — Острова Общества, Маркизы, и даже Туамоту с Тубуаи — давно стали меккой для международных туристов, мечтающих провести цивилизованный отпуск в отелях и курортах на райских океанских островах. Там для них создаются все условия: сервис, измеряемый количеством звезд (от двух до пяти), шопинг в бутиках и супермаркетах, банкоматы, интернет, дайв-центры, сёрфинг, турфирмы, такси, рестораны, ночные клубы, оборудованные пляжи, порты для круизных лайнеров и тому подобное…
Ничего этого на Гамбье нет. Архипелаг был и остается «деревней», глубокой провинцией Французской Полинезии, дырой, куда буржуазных любителей экзотической роскоши Бора-Бора или модных спортсменов-экстремалов и калачом не заманишь. И в этом — своеобразное очарование этих мест. Сонная тишина, умиротворенный покой, естественная «дикость» и удаленность от цивилизации — главные достоинства этих островов.
Тубуаи
ТУБУАИ (Tubuai), о-ва Острал, группа из 5 о-вов в Тихом океане (между 21–24° ю.ш. и 147–155° з.д.). Открыты Дж. Куком в 1777 г. Вместе с о-вами Рапа и Бас входит в состав Французской Полинезии. Пл. 174 км2; население ок. 8 тыс. чел. О-ва Тубуаи, Риматара, Руруту и Раиваваэ (Вавиту) вулканического происхождения (высота до 435 м на о. Раиваваэ), окружены коралловыми рифами; о. Мария — низм. коралловый. Климат тропический, пассатный, влажный. Плантации кокосовой пальмы, бананов, ванили, кофе. Главный город — Матаура (на о. Тубуаи).
Словарь современных географических названийКажется, я стал первым россиянином, побывавшим на Тубуаи. Во всяком случае, так мне говорили все, с кем я общался на этом острове.
И действительно, насколько мне удалось выяснить, ранее никто из соотечественников сюда не добирался. Если это на самом деле так, что ж, я этим немножко горжусь, это большая честь для меня.
Остров того стоит.
…На следующее утро после нашего возвращения с Гамбье на Таити я, не успев еще толком прийти в себя, уже снова сел в самолет и отправился на Тубуаи. К сожалению, в одиночку — Володя и Люда так устали от питкэрнских впечатлений и от морской болезни, что сдали свои билеты в кассу, решив отдохнуть в отеле.
«Air Tahiti» совершает свои регулярные рейсы из Папеэте на Тубуаи (и обратно) четырежды в неделю. Главный остров архипелага Острал (так в официальной русскоязычной транскрипции обозначается эта группа — Australes, или Южные; другое название — Тубуаи, по одноименному острову) лежит примерно в 350 морских милях (около 650 км) к югу от Таити. Прямой перелет занимает час сорок, не больше.
В симпатичном маленьком аэропорту, под соломенным навесом и под оглушительный приветственный треск барабанов местного полинезийского оркестра меня встретил пожилой водитель по имени Жано. Принимающая сторона ждала троих русских, а прилетел я один, и потому на мою шею повесили все три приготовленные заранее традиционные цветочные гирлянды. У меня даже слегка закружилась голова — и от тройного одуряющего аромата этого ожерелья, и от тройной порции гостеприимства.
Еще в Москве мы забронировали себе ночлег в гостевом коттедже местного колледжа (во всех трех существующих на сегодняшний день частных пансионах Тубуаи, принимающих туристов, не было мест; отелей — в привычном понимании этого термина — на острове нет). По забавному совпадению этот одноэтажный домик назывался «La Bounty». «Ля БунтИ», произнося по-французски.
Опрятные светлые апартаменты с двумя спальнями и большой гостиной, совмещенной с кухней. Санузел — душ и туалет — раздельно. Газовая плита, стиральная машина, телевизор. Неброская мебель, чистая посуда, постельное белье и полотенца. Прямо в холле «припаркованы» два велосипеда (оба, правда, с проколотыми спущенными шинами) — передвигаться по Тубуаи пешком не очень удобно, а никакого общественного транспорта на острове нет.
На стенах — две примечательные картины, иллюстрирующие самые яркие моменты истории Тубуаи.
Первая называется «Bloody Bay» («Кровавая Бухта»), и на ней весьма динамично изображены драматические события 29 мая 1789 года. Это первая стычка мятежников с «Баунти» с местным населением: трехмачтовый парусник в окружении каноэ, выстрелы из мушкетов и падающие в воду тела. Вторая — «Fort George» («Форт Джордж»). Это уже июль 1789, строительство крепости: вокруг возводимого частокола кипит работа, и рядом, в тени хлебного дерева, — три полинезийки.
А еще на стене гостиной висело целое панно из шестидесяти трех (!) детских рисунков, подробно, шаг за шагом рассказывающих всю летопись мятежа на «Баунти» и высадки на Питкэрн — от дня 23 декабря 1787 года (отплытие из Англии) до 23 января 1790-го (сожжение судна). Здорово. Похоже, в школах Тубуаи краеведение и историю родного острова преподают хорошо.
Типичный тубуайский боров-хряк. Возможно, потомок свиней, выпущенных на остров мятежниками с «Баунти».
В общем, устроился я прекрас-но, так сказать, в тему.
Первым делом, даже не раскрыв сумку, побежал на пляж, благо тот находился всего в метрах пятиде-сяти через дорогу от «La Bounty». Искупался. Из дневника: «…Лагуна Тубуаи — очень чистая, изумитель-но красивого бирюзового цвета…
Вода, правда, чуть прохладнее, чем на Таити и Гамбье, +24 °C…». После водных процедур я вернулся в дом, запустил стиральную машину (надо было много чего отстирать от питкэрнской грязи) и пообедал сэндвичами, купленными утром, еще в таитянском аэропорту Фааа. И только после этого, уже во второй половине дня, выдвинулся на прогулку.
Программа моего трехдневного пребывания на Тубуаи состояла из двух частей: обязательной и не очень. В первую входило посещение основных достопримечательностей острова, связанных с мятежниками «Баунти»: Кровавой Бухты и останков Форта Джордж. Вышло так, что оба этих места я осмотрел в первый же день, 26 сентября.
Недостроенная крепость мятежников, как известно, располагалась на северо-восточном берегу, кстати, где-то совсем недалеко от нынешнего коттеджа «La Bounty». Сегодня, конечно, от Форта Джордж ничего не осталось — ни рва, ни насыпи. Раскопки здесь никогда не проводились, и место установлено весьма приблизительно.
Посреди зеленой лужайки, в нескольких метрах от дороги, растет высокое хлебное дерево, к стволу которого прибита табличка с кривоватой надписью (см. цветную вкладку):
FORT GEORGES
18/7/1789 15/9/1789
LA BOUNTY
Поближе не подойдешь — площадка по периметру огорожена натянутой проволокой (которую, впрочем, при желании можно легко переступить). Это частная земля. Раньше, говорят, тут располагалось картофельное поле. Сейчас нечто вроде сквера.
А вот небольшая бухточка, которая с мая 1789 года носит имя Кровавой, практически, похоже, с тех пор не изменилась. Тихое, мирное место, никоим образом не соответствующее своему жуткому названию: нежный песок пляжа, пальмы, гладь воды. Вот только зеленый маячок тревожно мигает. Я смотрю на все это и, как ни напрягаю воображение, не могу представить себе, что именно здесь произошла та бойня.
Оставшиеся двое суток на Тубуаи я отдыхал. Эта вторая, «неофициальная» часть моего пребывания, надо признаться, получилась даже интереснее, чем первая. И всё благодаря одному человеку.
Зовут его Лоран Хуан Де Мендоса. Несмотря на испанскую фамилию, он француз, уже несколько лет живет в Полинезии и держит единственный на Тубуаи дайв-центр. Я связался с ним еще за пару месяцев до поездки, это именно Лоран помог мне забронировать ночлег в «La Bounty», и потом, уже на острове, стал моим добрым гидом.
Мы трижды выходили в море на его моторной лодке, и каждый раз впечатления оказывались незабываемыми.
Дайвинг.
Второе мое погружение во Французской Полинезии (первое было на Таити) состоялось за пределами лагуны Тубуаи, примерно в километре к северу от Кровавой Бухты. Вместе с нами ныряли еще трое парней: турист из Швейцарии, прикомандированный врач из Ливана и солдат-француз из местного экспедиционного корпуса (последний был в увольнении). Из дневника: «…38 мин., глубина 25 м, видимость — метров 40! Видели маленьких черноперых акул и большую пятнистую мурену…». Плюс неисчислимое количество разнообразных непуганых рыбок и целые поля кораллов неописуемой красоты.
Вообще, дайвинг на Тубуаи только начинается. Аквалангистам мира еще предстоит открыть для себя местные сайты — дикие, нетронутые и прекрасные. И, хоть опыт ныряния у меня небольшой, по насыщенности жизнью я бы сравнил эти воды с Мальдивами или даже с тайским островом Пи-Пи.
Моту.
В последний день моего пребывания, буквально за несколько часов до самолета на Таити, мы с Лораном и со швейцарцем по имени Патрик отправились на пикник на Мотуроа (второе название — Тапапа Тавае). Это один из крошечных коралловых островков, лежащих у самой кромки рифа на северо-востоке лагуны, прямо напротив места, где когда-то стоял Форт Джордж. Кстати, именно на этих островках
в 1789 году мятежники некоторое время, пока строительство только начиналось, держали свои запасы, а также мелкий скот и женщин. Где-то здесь же на якоре стояла «Баунти»…
Необитаемый Мотуроа — типичный полинезийский моту, с фантастическими песчаными пляжами и зарослями кокосовых пальм.
В наши дни местные жители используют его в качестве «зоны отдыха»: в выходные и на праздники сюда приезжают на пикники и барбекю. На берегу установлены навесы и дощатые столы со скамейками, между стволов деревьев растянуты гамаки и веревочные качели, есть даже некое подобие сарая для хранения рыбацких принадлежностей. Вокруг костровищ бродят жирные курицы с выводками цыплят.
Лоран, однако, предложил нам устроить пикник не по-европейски, а по-древнеполинезийски. Для этого по дороге на Мотуроа мы бросили якорь посреди лагуны и, вооружившись комплектом № 1 (маска-трубка-ласты) и ножами, нырнули в прохладную прозрачную воду — собирать тридакн.
Тридакна — это такой крупный моллюск, живущий в двустворчатой раковине необычной формы. Любой мало-мальски искушенный дайвер или любитель сноркеллинга опознает ее по характерной волнообразной «пасти», которая бывает всех цветов радуги — от ядовито-фиолетового до нежно-оранжевого. Основанием ракушки тридакна плотно крепится к кораллам, и оторвать ее очень непросто.
Для этого нужно медленно, не спугнув, зависнуть над ней и, улучив момент, быстро вставить лезвие ножа между «челюстей». Боже упаси совать туда пальцы. Инстинктивно защищаясь, моллюск резко и намертво захлопывает створки. Теперь надо, энергично работая рукояткой туда-сюда и при этом сохраняя плавучее равновесие, постараться отодрать его.
Если честно, у меня не получилось ни разу. Мешало отсутствие навыков, течение и выталкивающая сила воды. Я, легкомысленно нырнувший без грузового пояса, лишь беспомощно болтался вниз головой, отчаянно суча ластами и царапаясь о коралловые стены.
Зато Лоран, супер-профессионал и опытный охотник за тридакнами, за каких-то пару минут насобирал больше десятка. Затем, уже в лодке, он при помощи все того же ножа безжалостно разделал каждую: черные потроха и сами ракушки — за борт, разноцветные кусочки мяса — в пластиковый бокс. Весь в таитянских татуировках, умело орудующий лезвием на фоне голубой лагуны и холмов Тубуаи, он и впрямь был похож на полинезийца. Вот разве что пластмассовой посуды у древних маохи не было.
Потом, на острове, мы полакомимся нашими трофеями. О, как рассказать об этом? Как описать этот вкус? С чем сравнить это удовольствие?
Лоран «сервировал» блюдо по-настоящему в полинезийском стиле — не на каких-то там тарелках, а на очищенных ракушках самих тридакн. Рядом на пальмовых листьях были разложены бананы и папайя, тут же лежали продырявленные кокосовые плоды и белые кусочки копры. Мы в одних плавках стоим на песке вокруг грубо сколоченного стола, над головами шелестит тропическая листва, и в пяти метрах плещется такой тихий Тихий Океан.
Лоран Хуан Де Мендоса
Немножко «потомившись» на свежем воздухе, нежнейшее мясо дает обильный сок. Выжимаешь на него пол-лимона, и вперед, приятного аппетита. Есть его нужно только сырым и обязательно руками.
Устрицы? Мидии? Гребешки? Нет, нет и нет, что вы. Знаменитые европейские морепродукты, по-моему, не идут ни в какое сравнение с этим изысканным полинезийским деликатесом. Упругая, немножко «резиновая» плоть приятно скрипит на зубах, вкусовые рецепторы языка реагируют сперва на цитрусовую кислинку, а затем и на солоноватую морскую свежесть мяса, и ты, смакуя все это, в силах только закрыть глаза и постанывать от наслаждения.
Запиваешь трапезу сладким кокосовым соком прямо из ореха, и на десерт лакомишься фруктами. О, боги мои…
Такой вот «полинезийский ланч» устроил нам на Мотуроа француз-тубуаец Лоран Хуан Де Мендоса.
Киты
На самом деле — хронологически — эта встреча произошла еще до нашего дайва и пиршества на моту, на второй день моего пребывания на Тубуаи. Но я нарочно приберег рассказ о ней напоследок. Потому что событие, случившееся примерно в полдень 27 сентября 2007 года в открытом океане в паре миль к юго-западу от острова, не только стало одним из самых ярких воспоминаний за всю поездку, но и оставило неизгладимый след в душе на всю жизнь.
Итак.
…Испокон веков многочисленные стада горбатых китов Южного Полушария, обитающих в антарктических водах, на зиму (в июле — октябре) массово мигрируют в более теплые края, на север, поближе к суше. Там самки рожают и нянчат своих детей. В Тихом Океане подобными китовыми «яслями» служат акватории у берегов южной Полинезии — Тонга, Острова Кука, Питкэрн, о. Пасхи. И — в том числе — архипелаг Острал, или Тубуаи.
Вот уже много лет сюда в самый разгар сезона слетаются ученые и зеваки со всего света, большинство — с одной-единственной целью: воочию, своими глазами увидеть океанских исполинов в естественной для них среде. На многих островах (например, на Руруту, который горбачи почему-то особенно любят) наблюдение за китами давно стало «бюджетообразующим бизнесом». Там для любителей этих великанов построены отели и функционируют фирмы, организующие однодневные туры «на встречу с хозяевами морей».
На Тубуаи пока ничего подобного нет, туристическая инфраструктура здесь вообще еще не очень развита. Но, тем не менее, в августе-сентябре горбатые киты в большом количестве появляются и у этих берегов. Я летел сюда как раз в конце сентября, и у меня был шанс попытаться осуществить еще одну свою мечту: не только посетить остров, где мятежники с «Баунти» строили свою крепость, но еще и — чем черт не шутит? — посмотреть на местных китов.
Скажу сразу: мечта сбылась на 200, да нет, на 300 %. Я побывал на Тубуаи, увидел Кровавую Бухту и место, где когда-то стоял Форт Джордж. И я не просто имел счастье наблюдать за горбачами издалека. Я ПЛАВАЛ С НИМИ В ТЕЧЕНИЕ СОРОКА (!!!) МИНУТ.
С самого начала Лоран предупредил: никакой гарантии, что мы встретим их, нет и быть не может. Крупнейшие млекопитающие Земли — дикие непредсказуемые животные, раз на раз не приходится, и здесь, по его выражению, «не зоопарк» («it’s not a Zoo»). И, тем не менее, перед выходом в море нас тщательно проинструктировали. Вся группа туристов (нас было шестеро) усаживается по периметру лодки, лицами к воде. Каждый внимательно вглядывается в свой сектор поверхности океана и, при появлении малейших признаков китов, дает сигнал всем.
Признаки могут быть следующими. Во-первых, это бурлящий круговорот и пена на волнах. Во-вторых, это блестящая черная спина с характерным плавником. И, наконец, в третьих, это знаменитый фонтан брызг, который кит вертикально вверх выбрасывает при всплытии. Эта струя воды, бьющая из дыхала, бывает высотой до шести метров и потому видна издалека. И ее, в отличие от двух первых примет, ни с чем не спутаешь.
При этом временной интервал между подъемами на поверхность у взрослой особи может достигать сорока минут. Это значит, что, всплыв для добора воздуха в одном месте, кит вовсе не обязательно в следующий раз появится здесь же: за время очередного погружения он может пройти приличное расстояние на недосягаемой для людей глубине. Так что надо ловить момент.
Правда, новорожденный младенец, пока мама находится где-то рядом, внизу, всплывает подышать чаще, примерно каждые пятнадцать минут. Для людей это надежда не упустить пару.
ОК, всё ясно. Поехали.
…Прошло почти четыре часа поисков. Лодку Лорана нещадно подбрасывало на волнах, и мы, мокрые с ног до головы от летящих встречных брызг, отбили себе все мягкие места на жестких сиденьях. В глазах рябило от непрерывного всматривания в бликующую на солнце поверхность океана, и я несколько раз возбужденно вскакивал, принимая за кита очередной белопенный барашек или проплывающее бревно. Надежды таяли.
Что ж, начал утешать я сам себя. Не судьба, значит.
И вот, вы не поверите. Буквально через пару минут после того, как я окончательно сдался, похоронил свою мечту и малодушно возжелал поскорее вернуться на берег, чтобы отдохнуть и обсохнуть, в лодке раздался радостный крик. Первой кита заметила девушка, с которой я сидел спина к спине.
Никто поначалу даже не поднялся. Очередная ложная тревога? Но Лоран вдруг резко притормозил, и двигатель лодки заработал на малых оборотах.
— It’s just a baby, — негромко произнес наш гид, напряженно всматриваясь в волны. Это значило, что мамаша где-то рядом и сейчас, возможно, тоже всплывет. Я, если честно, пока не увидел ничего, кроме странного водоворота неподалеку. Все, глядя в одном направлении, затаили дыхание и застыли, как по команде «Морская фигура, замри» в игре «Море волнуется».
И вот, не прошло и пяти минут, как метрах в тридцати от лодки на поверхности показалась могучая черная спина. С громким шипением выдала приветственный, как мне показалось, фонтан. И снова скрылась под водой.
КИТ!!!
Дальше все происходило по инструкции, но в таком ускоренном темпе, какой бывает при быстром просмотре пленки. Лоран подал короткий знак: «Готовность ноль», и мы, лихорадочно путая свои и чужие маски-трубки-ласты, снарядились в одну секунду. Лодка тем временем остановилась, и прозвучал сигнал «Все в воду».
Нас не нужно было долго упрашивать. Все, как один, почти бесшумно (чтобы не спугнуть животных) соскользнули в воду. Каждый стремился обнаружить китов первым. Согласно инструктажу мы, стараясь не молотить ластами, спиной вверх и головой вниз рассредоточились вокруг лодки.
Наступила пауза. Не знаю, как у остальных, но у меня в те экстремальные минуты зрение усилилось многократно. Видимость под водой была отменная, наверное, метров пятьдесят, и мои глаза в маске сканировали толщу мирового океана, словно два супер-мощных лазера. Я слышал только свое учащенное дыхание.
Тубуайский кит. Фото Лорана Хуана Де Мендосы.
В какой-то момент мне показалось, что я вижу дно (а глубина была приличная; не знаю, может, метров двести): прямо подо мной далеко-далеко внизу в синеве смутно маячил какой-то неподвижный контур. То ли большой коралловый массив, то ли остов затонувшего корабля.
Что-то меня в этих очертаниях заинтересовало, и я решил «навести резкость» (если так — как об оптическом приборе — можно выразиться о собственном зрении). Затаил дыхание и начал неторопливо кружиться на месте. Нет, похоже, просто такой необычный рельеф дна.
И в ту самую секунду, как я уже был готов перевести взгляд и направить внимание на что-нибудь другое, произошло следующее. Вдруг это расплывчатое пятно начало шевелиться. Как будто тектонические подводные пласты пришли в движение. Я увидел, что глубинный массив медленно меняет свою форму. Вот у него справа и слева проступили отростки-«рукава», вот он постепенно увеличивается в размерах…
То, что подо мной вовсе не смещение донных плит, и не галлюцинация я — клянусь — понял не сразу. Просто не поверил своим глазам.
Это не было началом подводного землетрясения или аберрацией зрения. Это лениво и грациозно из океанской бездны прямо на меня всплывал огромный кит.
Как только я это осознал, я чуть было не задохнулся. Точнее, захлебнулся. Вылетел на метр из воды и диким шепотом заорал, подзывая к себе остальных: «Здесь! Здесь!» Русского языка никто из моих спутников не знал, но все всё поняли и устремились ко мне. В общем, я заметил кита первым. И горжусь этим.
Ну, а потом были эти самые сорок минут сплошного счастья. Как только зрители собрались и в самых неестественных позах зависли над «сценой», из-под первого, большого тела показалось и второе, «маленькое». Это были мать и дитя. Между двумя всплытиями самки великаны морских глубин устроили перед нами самое настоящее шоу.
Они нас, безусловно, чувствовали, и потому, можно сказать, любопытство было взаимным. Поначалу, на всякий случай прикрывая малыша своим телом и держась на расстоянии, мамаша внимательно рассмотрела каждого из присутствующих. Вися в паре метров от поверхности, она медленно поворачивалась к нам боком, и каждый из нас имел удовольствие встретиться с ней глазами. Точнее, с ее правым глазом.
Убедившись, что эти мелкие беспомощные существа никакого вреда нанести не могут, китиха замерла, словно приглашая нас подплыть поближе. Что мы и сделали. Я, например, отважился приблизиться почти вплотную, в отдельные секунды между мной и животными было метров пять, не больше, и мне довелось подробно рассмотреть их обоих.
Малыш был, видимо, новорожденным. Его глаза казались мутными, невидящими, светло-серый цвет его четырехметрового глянцевого тела делал его похожим на дельфина, и вокруг него плавала какая-то белая взвесь, состоящая из длинных липких нитей. Китенок, страхуемый матерью снизу, то и дело всплывал, неумело выдавая невысокую струю.
Самка была великолепна. Дюжина метров в длину, черная блестящая кожа, покрытая шрамами и наростами, мощный упругий хвост, боковые «крылья» — плавники, огромный «улыбающийся» рот и добрые глаза. Красавица! К ее телу хотелось прикоснуться, но инструкция подобные действия строжайше запрещает: киты — не хищники, питаются планктоном, но если что-то не так, даже не очень крупная особь может одним ударом хвоста запросто убить человека.
Время остановилось. Мне казалось, что плавать с китами можно бесконечно. Но им, похоже, вскоре соседствовать с людьми наскучило. Оба всплыли вместе, синхронно выпустили свои разновеликие фонтаны, и малыш, проявив неожиданную самостоятельность, исчез в синеве. А его мать напоследок проделала следующую штуку.
Находясь на глубине метров в двадцать, прямо под нами, она вдруг начала медленно переворачиваться на спину. Мы с некоторой тревогой (что это она?) увидели ее великолепное брюхо, нежно-белое в полосках. Китиха, словно танцуя, развела в сторону плавники. И затем… Хотите верьте, хотите нет, затем она помахала нам хвостом. Два коротких и энергичных движения, наподобие тех, что делают дрессированные котики в цирке. Она прощалась с нами!
В следующую секунду от ее показной истомы не осталось и следа. Самка плавно перевернулась обратно и в один миг грациозно исчезла вслед за своим ребенком. Только мы их и видели…
Вот какое Мгновение Счастья подарили мне эти два существа у берегов Тубуаи. Мгновение, растянувшееся на сорок минут.
…Джеймс Моррисон с «Баунти» описал Тубуаи как прохладное и негостеприимное место. У меня же остались совсем другие воспоминания. Остров мне понравился. Милое, опрятное место, очень доброжелательный народ (впрочем, как и везде в Полинезии). Погода стояла прекрасная, и я вкусил тубуайских удовольствий сполна. С замечательными людьми познакомился, китов увидал.
Интересно, а встречались ли здесь с океанскими великанами мятежники с «Баунти», тогда, в сентябре 1789-го? Моррисон ничего об этом не пишет. Как знать, если бы им посчастливилось поплавать с местными китами, как мне, может быть, их впечатления от Тубуаи немного изменились бы?..
В качестве постскриптума о Тубуаи и китах.
На обратном пути к Таити самолет для добора пассажиров сделал короткую посадку на острове Руруту. На том самом, вокруг которого горбачи в это время года ходят буквально табунами. Взлетно-посадочная полоса здесь, как и на большинстве полинезийских островов, тянется вдоль береговой линии. Так вот, в тот самый момент, когда шасси при приземлении коснулось бетона, вся правая часть салона, прильнувшая к иллюминаторам, вдруг дружно ахнула, затем наперебой закричала, тыча пальцами в стекло, а потом неистово зааплодировала и заулюлюкала.
Выяснилось (я сам этого, увы, не увидел, так как сидел с левой стороны), что в момент приземления, прямо напротив окон, в нескольких сотнях метров от полосы из воды высоко вверх выпрыгнул кит. Выпрыгнул, повернулся в воздухе пару раз вокруг своей оси и, должно быть, с удовольствием, рухнул обратно, выдав взрыв брызг. Счастливчики, увидевшие это, возбужденно обсуждали увиденное. При этом все характерным образом вертели сложенными тюльпаном ладонями, словно летчики, стараясь повторить траекторию полета. В данном случае — траекторию полета кита. Я им завидовал.
Когда мы снова взлетали, и самолет делал положенный круг над аэродромом, я видел, как прямо подо мной, то тут, то там, на поверхности воды «вспыхивали» уже знакомые мне фонтанчики. Океан вокруг Руруту словно кишел китами.
Никто из них, правда, так больше и не выпрыгнул…
Тетиароа
…Последним островом, который я открыл для себя в ту поездку, оказался атолл Тетиароа. Он стал третьим из группы Наветренных Островов архипелага Общества (кроме Таити и Моореа), на котором я побывал. И случилось это на следующий день после моего возвращения с Тубуаи, в самый последний день нашего пребывания во Французской Полинезии — 29 сентября.
Ночью мы должны были вылетать обратно в Японию, а ранним утром, еще затемно, я, выписавшись из отеля «Radisson Plaza» и сдав сумку в камеру хранения, прыгнул в такси и помчался на набережную Папеэте. Там меня уже ждала яхта «L’Escapade», ее экипаж, семейная пара Поль и Анна-Мари Гаспарини, и шестеро ее пассажиров, все французы…
…Трое дезертиров с «Баунти», Чарльз Чёрчилл, Уильям Маспрэтт и Джон Миллуорд, сбежавшие с судна в начале 1789 года, за три с половиной месяца до мятежа, стали первыми европейцами, высадившимися на Тетиароа (подробнее об этом — в главе «Таити» первой части книги). Непрошенных гостей прогнали местные жители, и долгое время атолл оставался своеобразным курортом, «дачным местом» для таитянской знати.
В 1904 году французские власти подарили Тетиароа зубному врачу из Канады по имени Джонстон Уолтер Уильямс. Атолл, ставший частным владением, несколько раз переходил из рук в руки, до тех пор, как в 1966 году его не приобрел тогда просто знаменитый, а ныне легендарный американский актер — Марлон Брандо. За три года до этого, в 1962 году на Таити закончились съемки голливудского блокбастера «Мятеж на Баунти», где будущий «крестный отец» дон Корлеоне играл роль Флетчера Кристиана. Навсегда заболевший Полинезией, Брандо влюбился в свою таитянскую партнершу, юную непрофессиональную актрису, исполнительницу роли Мауатуа по имени Тарита Терипиа. И, подобно своему герою по кино, захотел уединиться с ней на своем острове. Ему это удалось.
Впервые Брандо побывал на Тетиароа в 36-летнем возрасте, в 1960 году, во время поисков мест для съемок. Атолл пленил актера с первого взгляда.
Марлон Брандо в роли Флетчера Кристиана и Тарита Терипиа в роли Мауатуа («Мятеж на Баунти», 1962)
Спустя шесть лет, после долгих переговоров с правительством Французской Полинезии и с наследниками прежнего хозяина, Брандо покупает остров за $270 000 и становится его полноправным владельцем.
Мегазвезда мечтает совместить несовместимое. С одной стороны он хочет, чтобы Тетиароа оставался таким же нетронутым и прекрасным, каким был до покупки. Чтобы здесь, в этом раю, провести остаток дней в кругу семьи и самых близких друзей. С другой — планирует возвести на острове небольшой, но супер-эксклюзивный, закрытый и дорогой курорт в древне-таитянском стиле, без современных наворотов. Чтобы хоть как-нибудь вернуть вложенные средства.
Ни первое, ни второе у него, увы, не вышло.
С помощью привлеченных инвестиций и кредитов на одном из моту атолла, под названием Онетахи, Брандо прокладывает взлетно-посадочную полосу. Рядом строятся несколько бунгало с примитивными удобствами, без бассейнов и кондиционеров. В 1973 году объявляется об открытии Hotel Tetiaroa Village, прилетают первые туристы.
Но с первых же месяцев становится понятно: отдых на Тетиароа — вовсе не того уровня, чтобы за него можно отдать $500 за ночь. Богатые люди, привыкшие к пятизвездочным отелям Бора-Бора или Таити и привлеченные брэндом «Брандо», не совсем готовы наслаждаться «дикими» прелестями Полинезии, с постоянными перебоями электричества и горячей воды, с единственным развлечением в виде стола для пинг-понга. Отелем управляла, как могла, Тарита, жена актера (к тому времени уже бывшая), и менеджмент оставлял желать лучшего. Несмотря на все усилия (весьма, впрочем, непоследовательные), дела «Деревни Тетиароа» шли неважно. Марлон Брандо был великий актер и плохой бизнесмен.
В течение двух десятилетий он нередко прилетал сюда из Голливуда, дабы скрыться от мирской суеты, уединиться со своими детьми на берегах великолепной лагуны и отдохнуть от ненавистных съемок. Идиллия закончилась внезапно.
16 мая 1990 года в одной из пристроек на вилле Брандо в Беверли-Хиллз лос-анджелесская полиция обнаружила труп человека по имени Дэг Дролле (Dag Drollet), таитянина и бойфренда Шайенн Брандо, дочери хозяина.
За год до этого 19-летняя девушка, мечтавшая о карьере модели, попала в автомобильную катастрофу, и ранение навсегда обезобразило ее лицо. Шайенн пустилась во все тяжкие. Sex, drugs and… Говорят, что на момент смерти Дролле она была беременна.
Следствие установило, что молодой мужчина был застрелен старшим сыном великого актера и сводным братом Шайенн — 32-летним Кристианом Брандо[64]. Он заступился за сестру, когда Дролле «оскорбил ее». Все трое тогда находились под воздействием наркотиков.
Дело было громким, скандальным. Пресса и Нового, и Старого Света долгое время смаковала подробности. В результате Кристиан Брандо признался в предумышленном убийстве и был приговорен к 10 годам тюрьмы.
Для отца Кристиана и Шайенн наступили черные времена. На Таити он стал фактически персоной нон-грата, ведь убитый парень был полинезийцем. Местные власти даже грозились арестовать великого актера, если он еще раз вздумает ступить на их землю. С того страшного 1990-го Марлон Брандо на своем Тетиароа больше не появлялся…
В 1995-м несчастная 25-летняя Шайенн, страдавшая от наркотической зависимости и от шизофрении, повесилась в доме своей матери на Таити. На следующий год ее сводный брат и убийца ее любовника, Кристиан, вышел на свободу. С папой, насколько известно, он больше никогда не общался.
«Отель Марлона Брандо» окончательно пришел в запустение.
В январе 2004 года власти Таити по причине того, что местная взлетно-посадочная полоса перестала соответствовать стандартам безопасности, вынуждены были закрыть аэродром Тетиароа. Жизнь в деревушке к тому времени зачахла сама собой. Через полгода, 1 июля 2004-го восьмидесятилетний Марлон Брандо умирает в одной из клиник Лос-Анджелеса. Тетиароа снова становится необитаемым.
Так печально завершилась еще одна мечта еще одного романтика: построить рай на отдельно взятом острове. Как с горечью писал поэт (пускай и по другому, хотя и похожему поводу); «…Авантюра не удалась. За попытку спасибо…».
И, правда. Сейчас мне хочется поблагодарить покойного великого Марлона Брандо. Не только за его роли в «Мятеже на Баунти», «Крёстном отце», «Последнем Танго в Париже» и «Апокалипсисе Сегодня» (которые я обожаю, чего греха таить), но и за Тетиароа.
Он, подобно своему экранному герою Флетчеру Кристиану, попробовал воплотить в жизнь то, о чем многие (пусть неосознанно) лишь грезят. У него, в отличие от Флетчера, не получилось. И, тем не менее, — честь и хвала ему, удивительному актеру и хозяину Тетиароа. Вечная память.
Сегодня атолл принадлежит американскому магнату Дику Бэйли, который несколько раз еще при жизни Брандо уговаривал его продать Тетиароа. Объявлено о предстоящем строительстве на моту Онетахи и на соседнем Хонуеа роскошного эко-курорта, как и завещал великий актер. Всё будет максимально приближено к природе, и в то же время оснащено по последнему слову гостиничной техники. Курорт будет называться «The Brando». Впрочем, на момент, когда я там побывал, стройка еще не началась.
Официально единственным жителем Тетиароа и по совместительству наблюдающим за островом является сын Марлона Брандо, Теихоту (1963 года рождения). Поскольку атолл по-прежнему является частным владением, для его посещения требуется специальное разрешение.
Уже несколько лет на моту Риматуу, к востоку от Онетахи, действует природный заповедник, так называемый «Bird Island», Птичий Остров. Туда с недавнего времени некоторым компаниям дозволено возить туристов на один день, без ночевки. Услугами одной из таких фирм я и воспользовался: речь идет о яхте «L’Escapade» и о ее хозяевах, семейном экипаже Гаспарини.
За пару дней я позвонил в их офис и забронировал для себя место на субботний тур на Тетиароа. И вот утром 29 сентября, в начале седьмого, мы двинулись в путь.
Атолл расположен в 30 морских милях (56 км) к северу от Таити. При хорошем ветре и соответствующей скорости не меньше 6 узлов идти туда под парусом часов пять. И столько же обратно. Итого целых десять часов в море и всего часа четыре на острове: мы вышли из Папеэте рано утром, в шесть с минутами, и вернулись назад уже когда совсем стемнело, в девятом часу вечера.
Весь день дул устойчивый восточный ветер, и яхта шла под сильным, градусов в тридцать, креном: туда — на левый борт, обратно — соответственно, на правый. Из-за чего всех пассажиров попросили размещаться с наветренной стороны — для равновесия. По дороге на Тетиароа мы расположились на поднятом правом боку судна, по дороге назад — на левом.
Признаться честно, я половину пути проспал: бортовая качка («вправо-влево»), как выяснилось на практике, на меня действует точно так же, как и килевая («вперед — назад», как было на «Соваже»), — убаюкивает. Я лишний раз убедился, что, к своему счастью, не страдаю морской болезнью (если не считать нахлынувшую сонливость одним из симптомов этого «недуга»); болтанка в открытом море под скрип такелажа, оказывается, доставляет мне истинное, ни с чем несравнимое удовольствие. Вот только все время клюю носом.
Тетиароа появился в поле зрения часа через три после старта — в виде нескольких узких и темных полосок на горизонте. Еще час пути — и стали различимы зубчатые верхушки прибрежных кокосовых пальм. Еще час — и мы у цели.
В кольце рифа у атолла нет безопасного прохода, и поэтому дорога внутрь лагуны для яхт закрыта. «L’Escapade» бросила якорь в нескольких метрах от останков старого пирса у южной оконечности Риматуу, и Поль, искусно маневрируя на волнах прибоя, по одному доставил нас на берег в зодиаке. Надувная лодочка, ловко управляемая опытной рукой, стремительно разгонялась и резко притормаживала перед самой кромкой рифа; выждав паузу, капитан ловил момент и направлял свое суденышко на очередной вал, на гребне которого мы с восторженными воплями и перекатывались через кораллы и камни.
Чтобы добраться до Птичьего Острова, надо ступать вдоль берега направо, выйти на восточную сторону Риматуу и пересечь вброд узкий и неглубокий пролив.
Поначалу потревоженные местные жители — крачки, олуши, фрегаты — встретили нас недовольными криками, стаями кружа над нашими головами и норовя нагадить прямо на макушку. Но потом они в основной массе успокоились, вернулись восвояси и, позволив нам подойти максимально близко, снисходительно дали себя рассмотреть. Некоторые даже будто позировали перед нашими фотокамерами, поворачиваясь то одним боком, то другим. Мы не торопясь огибали островок против часовой стрелки и только диву давались.
Одни птицы выглядели важными и делали вид, что презрительно не замечают нас. Другие, наоборот, кокетливо вертели хвостами и хлопали крыльями, стараясь привлечь наше внимание. Третьи, словно дрессированные, устроили для нас нечто вроде показательного выступления, которое можно было бы озаглавить «Небесные салочки». Или «Воздушный бой». Забавно.
Бурая олуша — одна из многочисленных обитательниц Тетиароа
А на северном берегу Птичьего Острова, на пляже, находится самый настоящий птичий базар. По ровному песочку, поросшему редкими кустиками, прогуливаются толпы крачек и олуш и увлеченно, громко, на десятки разных голосов общаются друг с другом. Практически не обращая никакого внимания на людей с фотоаппаратами.
Интересно, в 1789-м здесь было так же шумно и весело?
Там на Птичьем Острове атолла Тетиароа, лежа в кристально чистой и теплой воде песчаной отмели и глядя на птиц, парящих над пальмовым моту, я мысленно прощался с Полинезией. Шли последние сутки нашего там пребывания, до самолета оставалось несколько часов, я наслаждался покоем и красотой самого настоящего тропического рая, и мне очень не хотелось уезжать. Перед тем, как подняться и отправиться обратно на яхту, я достал из рюкзака монетку в 100 полинезийских франков и закопал ее поглубже в песок. На счастье. И — чтобы когда-нибудь обязательно сюда вернуться…
ФРАНЦУЗСКАЯ ПОЛИНЕЗИЯ (франц. Polynesie francaise, таитянск. Porinetia Farani) — заморское сообщество Франции, расположенное в южной части Тихого Океана.
Французская Полинезия состоит из более чем 130 островов, главным образом вулканического и кораллового происхождения. Главные архипелаги: Острова Общества, Маркизские острова, Туамоту, Гамбье, Тубуаи.
Территория — 4176 км2
% водной поверхности — 12%
Население — 245 405 чел (2002)
Валюта — Французский Тихоокеанский Франк Интернет-домены —.pf
Телефонный код — +689
Часовые пояса — UTC -10
Глава шестая ПИТКЭРН
…Come join our happy crew,
We’re bound for Canaan’s shore.
The Captain says there’s room for you,
And room for millions more…
«Ship of Fame» («Корабль Славы»), питкэрнская песня«Соваж» и Ваттрело
На рассвете 12 сентября 2007 года из бухты у поселка Рикитеа, который расположен на острове Мангарева архипелага Гамбье Французской Полинезии, держа курс на зюйд-ост, вышел шлюп «Соваж». На его борту, помимо членов экипажа находились трое участников Первой Российской Экспедиции на Остров Питкэрн.
В тот незабываемый день в Австралии пра-пра-пра-правнучка командира «Баунти» Уильяма Блая стала лидером лейбористкой партии (а затем и премьер-министром) провинции Куинсленд; в Москве президент поменял председателя правительства; в Лондоне, на стадионе Уэмбли, сборная Англии по футболу выиграла у сборной России со счетом 3:0; а мы, выйдя в открытый океан, направились к конечной точке, к «вершине» нашего путешествия — к Питкэрну…
…Накануне мы прилетели на Гамбье, зная, что наша яхта уже здесь и готова к старту. По заранее полученной договоренности экипаж должен был встретить нас не на аэродроме Тотежижи, а уже на причале Рикитеа. «Не переживайте, вы легко найдете друг друга», — успокаивала меня Мэри Краули в напутственном письме. И всё же я немного волновался. Какой она будет, эта долгожданная встреча с «Соважем» и семьей Ваттрело?
Я узнал о них еще в январе 2006-го, когда поиски плавсредства только начинались. Мэри из Ocean Voyages предложила нам на выбор два судна: один 72-футовый шлюп, 8 человек пассажиров, класс «Люкс», другой — попроще и поменьше: 60-футовый, на 6 пассажиров и не-люкс. Решающим аргументом стала разница в цене. Второй вариант оказался чуть дешевле, и выбор окончательно пал на него. Это и был «Соваж» (Sauvage, в переводе с французского — «дикарь»).
Тогда, за полтора года до поездки, я не очень-то интересовался экипажем. Знал только, что это семья французов, папа+мама+дочь+сын. Фамилия — Ватерлоо (на самом деле: Ваттрело, Wattrelot). Но потом я навел справки. Выяснилось, что наш экипаж — люди весьма и весьма примечательные.
Оказалось, что вот уже больше десяти лет, с середины 90-х они постоянно обитают на своем «Соваже», у них нет дома на суше! Дети, Хлоя и Нино, родились в море и никогда не жили на берегу. Капитан Дидье — 50-летний шкипер с 30-летним стажем, его жена Софи, в прошлом переводчица, — первый помощник капитана и по совместительству кок. Эта семья очень известна в яхтсменских кругах, и все отзываются о ней исключительно хорошо.
Ого, подумал я. Похоже, в выборе мы не ошиблись. И вот теперь нам предстояло в этом удостовериться.
…«Соваж» мы увидели сразу, как только паром, перевозивший нас от аэродрома к поселку, вошел в бухту Рикитеа. Белоснежная яхта стояла на якоре посреди гавани, особняком от остальных. Ее корма была повернута к нам, и я прочел надпись на ней: «Sauvage». Сердце забилось еще учащеннее.
Тут же на палубе показались люди. Мы их сразу узнали по фотографиям: двое высоких мужчин с почти одинаковыми черными и кудрявыми шевелюрами — отец и сын, Дидье и Нино, две миниатюрных женских фигурки — мать и дочь, Софи и Хлоя. Все четверо, махая руками, издалека приветствовали паром. Ведь где-то там, за запотевшим стеклом, в толпе прибывших пассажиров, должны были находиться и их гости из России…
Едва мы выгрузились на тесный причал Рикитеа, к пирсу лихо подлетел зодиак, откуда один за другим на дощатый настил выскочили все четверо, и первой была Софи. «Dimitri?» — улыбаясь, громко спросила она в толпу.
— «Vladimir? Lyudmila?..» (в лицо они нас не знали). «Софи!» — крикнул я.
И встреча состоялась.
Возгласы на четырех языках («Иа орана!», «Privet!», «Бонжур!» и «Wel-come!»), объятия, улыбки, двукратные поцелуи с женщинами (сначала правыми щеками, затем левыми), крепкие рукопожатия с мужчинами, и на наши шеи надеваются цветочные гирлянды: мне традиционный полинезийский сувенир повесила Софи, Володе — Хлоя, а Люде — сам Дидье. Не прошло и трех минут, как мы, счастливые и немного ошарашенные, уже сидели в надувной лодке, которая мчалась к яхте.
Из дневника (о семье Ваттрело): «…Потрясающе симпатичные люди…».
Потом было восшествие на борт «Соважа», размещение в каютах, знакомство с яхтой. Как только мы ступили на палубу, сразу стало понятно: перед нами не очередное транспортное плавсредство, а милый домик под парусом. Судно понравилось мне с первого взгляда. Было ясно: мы здесь не просто клиенты-пассажиры, а желанные гости. Чистота, уют, а главное — удивительно доброжелательное настроение, которое радушные хозяева так и излучали. Их гостеприимство выглядело не дежурным, а абсолютно искренним.
Софи тут же занялась приготовлением обеда, а Дидье провел инструктаж.
Во-первых, как пользоваться туалетом. Сделав дело, плотно закрываешь крышку унитаза, вставляешь специальный рычаг в специальное отверстие, совершаешь 8–10 энергичных движений, затем пауза 5 секунд, и снова 8–10 движений. Все содержимое отсасывается наружу. Бумагу и мусор в унитаз не бросать.
Во-вторых, душ. На борту работает мощный многолитровый опреснитель, но все равно, главный принцип — разумный расход воды. Ведь «Соваж» целых две недели будет вдали от ближайшего водопроводного крана, в открытом океане, и потому драгоценную жидкость на всякий случай желательно экономить. Не злоупотреблять процедурами и не лить H2O понапрасну.
Кстати, воду из-под крана на судне можно пить. Остальные напитки из холодильника — за отдельную плату (при том, что трехразовое питание включено в стоимость аренды). Расценки: бутылка минералки или банка колы — по $2, пиво — по $3 за банку, вино — по $20 за бутылку. Различные соки — очень дорого, по $10–15 за литр (потому что куплены в местном магазине). Крепких горячительных напитков на судне не имелось, так было договорено заранее: водку, виски или ром семья Ваттрело не употребляет вообще, ну и мы решили воздержаться.
За праздничным обедом, который проходил под навесом на верхней палубе, мы отведали нежнейшей курочки с овощным гарниром, полакомились несколькими сортами французского сыра с плесенью и выпили превосходного чилийского вина — за знакомство. Опережая события, скажу сразу: Софи — прекрасный повар, ее блюда в течение всего плавания были на редкость вкусными, и меню ни разу не повторялось. Аппетит у меня на свежем морском воздухе был зверский, и я все время просил добавку. Про Володю и Люду то же самое сказать не могу.
Утолив голод, мы спросили: а когда мы пойдем на Оэно, Хендерсон и Дьюси — до Питкэрна или после? Дидье и Софи как-то странно переглянулись. И, загадочно улыбнувшись, ответили: давайте мы решим это все вместе, через некоторое время после того, как выйдем из лагуны в открытый океан. А когда же мы выйдем? «Завтра на рассвете, — сказал Дидье, — как только ветер переменится». На мониторе ноутбука капитан показал нам прогноз погоды: сейчас дул устойчивый юго-восточный, то есть встречный ветер, но к утру метеослужба Французской Полинезии обещала улучшение.
Что ж, на рассвете, так на рассвете.
После трапезы мы всей командой отправились на Мангареву. Сначала посетили жандармерию и проставили печати в паспортах (я уже об этом писал), а затем пошли гулять по острову. Прохожие здоровались с семьей Ваттрело, как со старыми добрыми знакомыми, видно было, что здесь их знают и уважают. На нас все смотрели с почтительным любопытством: надо же, русские, на Питкэрн собрались.
Потом мы решили взобраться на вершину одной из местных гор. Сначала нужно было подняться по серпантину асфальтовой дороги, а после того, как она кончилась, — карабкаться вверх по камням. Наш экипаж задал такой темп, что мы с непривычки едва за ними поспевали. Я невольно любовался ими, мне редко доводилось видеть такую дружную и, кажется, по-настоящему счастливую семью. На вершине я их сфотографировал. По-моему, получилось не очень хорошо, зато выразительно.
Вернувшись на яхту, мы поужинали. За столом Дидье, отвечая на наши многочисленные расспросы, кратко рассказал нам историю их семьи и биографию их судна.
Наш шкипер родился в 1956 году во Франции. С детских лет выходил в море с экипажами различных кораблей. Долгое время служил на рыболовецких и круизных судах, до тех пор, пока не решил бросить все и уйти в море на всю жизнь. Поднакопив денег, в одной из бразильских верфей он по уникальному проекту построил шлюп, ставший его домом — «Соваж». Эта супер-яхта была спущена на воду в 1995 году, и с того времени Дидье Ваттрело на суше больше не жил.
Его очаровательная супруга, француженка Софи (моя ровесница) — дипломированный специалист в лингвистике, переводчица с английского, испанского и португальского, так же, как и ее муж, несколько лет работала на судах Карибского бассейна. Там они и познакомились. Отчаянная молодая женщина согласилась разделить с Дидье его судьбу. Они поженились, и Софи родила Дидье двух замечательных ребят.
17-летняя Хлоя и 15-летний Нино появились на свет в море, на борту предыдущей яхты семьи Ваттрело.
Дидье
Они действительно никогда не жили на суше. Учатся «удаленно»: раз в несколько месяцев сдают экзамены в одной из школ Французской Полинезии. Оба прекрасно говорят по-английски, обожают свой «Соваж» и на-слаждаются морской жизнью.
Нино пошел в отца — такая же шкиперская стать и черные кудри. По «штатному расписанию» на борту шлюпа он еще недавно числился «юнгой», но теперь переведен в «матросы». Будущий помощник № 1 для Дидье. Парень фантастически плавает и ныряет (в чем мы имели возможность убедиться уже после Питкэрна, на Гамбье), очень любит рыбалку и подводную охоту. На острове Акамару местная детвора в нем души не чает, а девочки-подростки в него просто влюблены. Ведь он — воплощенный жюльверновский герой: «пятнадцатилетний капитан» или «сын капитана Гранта».
Софи
Хлоя — тоненькая миниатюрная девушка, очень милая, воспитанная и скромная. С прекрасными манерами. Я бы сравнил ее с выпускницей института благородных девиц, если б она не носила шорты, топик и модные солнцезащитные очки. В основном помогает матери на кухне, но, когда надо, наравне со всеми участвует в управлении судном. При достижении возраста совершеннолетия (то есть очень скоро) покидать «Соваж» — и тем более выходить замуж! — похоже, не собирается.
Как-то я спросил ребят: неужели им не хочется в большие города, к ровесникам-тинейджерам, дискотеки, тусовки и тому подобное? Нино лишь равнодушно пожал плечами, а Хлоя, улыбнувшись, ответила: «Нас почему-то все об этом спрашивают. Нет, совсем не хочется. Нам здесь очень хорошо. Посмотрите…». И она сделала неопределенный жест, словно приглашая меня оглядеться. Я оглянулся. Мы находились на борту первоклассной океанской яхты, в тот момент под нами плескалась головокружительного цвета вода лагуны, и вокруг нас раскинулись острова Гамбье. Немногословный Нино вдруг добавил: «Ходить в школу? Отстой!».
Не согласиться с ними я не смог. Их мать, Софи, присутствовавшая при этом разговоре, выглядела счастливой. Как я им всем тогда позавидовал!
Нино
Софи, кстати, для них не просто мать, а еще и старшая подружка. Издалека ее легко можно принять за девочку. Эта маленькая спортивная женщина не только творит чудеса на кухне «Соважа» (попробуйте приготовить что-нибудь съестное в шторм, когда всё вокруг ходит ходуном, а кастрюли и сковородки норовят выплеснуть свое содержимое прямо на тебя), она еще лихо с парусами и снастями управляется. В свободное от работы время (если судно у берега) Софи увлекается виндсерфингом и плаванием на каяке.
Хлоя
Капитан и владелец «Соважа» Дидье Ваттрело… Как кратко охарактеризовать его в одном абзаце? Высокий и худой, обветренное загорелое лицо, шапка густых волос. Истинный француз: галантный и обаятельный. Настоящий морской волк и покоритель океана: блестящий навигатор и опытный шкипер, супер-профессионал своего дела. Любящий муж и отец, добрая душа. Немногословен. Сторонится шумных портов. Обожает и прекрасно знает среду обитания: свое судно, Полинезию, водную стихию. Мудрый, многое повидавший и многое испытавший человек. И — одна из самых интересных личностей, которых я встречал в своей жизни. Вот так…
Теперь о самом судне. Я называю «Соваж» то яхтой, то шлюпом. Это не путаница, и то и другое верно. По типу судов «Соваж» — яхта; причем, классифицируемая как а) парусно-моторная, b) «круизная» (или «крейсерская»), то есть предназначенная для длинных и долгих переходов, и c) так называемая «компромиссная», то есть имеющая выдвижной киль (благодаря этой особенности «Соваж» может заходить и на мелководье).
По форме парусного вооружения «Соваж» — шлюп, то есть одномачтовое судно с двумя основными парусами (главный называется «грот», передний — «кливер») и одним дополнительным («спинакер», легкий и как правило яркой расцветки парус-«парашют», поднимаемый, когда яхта идет курсом фордевинд).
Основные характеристики яхты-шлюпа «Соваж»
Название: SAUVAGE
Официальный порт приписки: Сэйнт-Джонс (Антигуа и Барбуда)
Корпус: сталь
Вместимость: 6 пассажиров (3 двухместных каюты)
Водоизмещение: 33 тонны
Длина: 60 футов (18 метров)
Ширина: 16 футов (4,8 метра)
Высота мачты: 23 м
Общая площадь парусов: 190 м2
Двигатель: 150 лошадиных сил
Генератор: 8 киловатт
Напряжение: 220/110 вольт
Дизельное топливо: 400 галлонов (1514 литров)
Запасы воды: 300 галлонов (1136 литров)
Опреснитель морской воды: 140 литров в час
Радар: Furuno
GPS-оборудование: Garmin
VHF радио: Icom
Надувная лодка («зодиак»): BIM
А также: водонагреватель, печь для холодных широт, спутниковая связь с email, спасательное оборудование, снаряжение для дайвинга (компрессор Bauer, 2 баллона, грузы), рыболовные снасти, и т. д., и т. п.[65]
С удовольствием и гордостью рассказывая о своем судне-доме, Дидье проводил аналогию с автомобилями. «…Яхты, как и машины, бывают разные, — говорил он. — Есть, например, „Мерседес“-седан. Или „Порше“-кабриолет. Или „Тойота“-хэтчбэк. Или, скажем, „Роллс-Ройс“-лимузин. Так вот, мой „Соваж“ в этом ряду — „Джип“-внедорожник. 4Х4, вездеход…». Действительно, уникальная, специально разработанная конфигурация этого судна позволяет ему вполне комфортно и безопасно чувствовать себя не только в тропических водах, но и высоких широтах, в суровых условиях Арктики и Антарктики. «Соважу» и трансокеанский переход под силу, и расслабленное плавание в мелких лагунах.
К слову сказать, для семьи Ваттрело пребывание в Полинезии — скорее, отдых, а не работа. Большую часть своего времени «Соваж» проводит не здесь, а у Мыса Горн или у берегов Аляски. Именно там Дидье, Софи, Хлоя и Нино, предлагая свои услуги любителям айсбергов и холодных штормов, зарабатывают основные деньги. График их путешествий в «воющих» пятидесятых и «пронзительных» шестидесятых широтах расписан на несколько лет вперед.
В общем, «Соваж» для семьи Ваттрело — не просто любимый дом. А еще и источник дохода. И образ жизни.
…А еще «Соваж» — очень красивая яхта. Нет, разумеется, все парусные суда прекрасны, но шлюп Ваттрело для меня своего рода эталон. Сколько раз я любовался им издалека, уже после Питкэрна, когда мы высаживались на острова Гамбье. В его очертаниях чувствуются мощь и легкость одновременно, романтичность и надежность. Разве нет?
Или я попросту влюблен в этот кораблик и в его экипаж, и потому необъективен?
Когда мы покидали Питкэрн, проводить нас на баркасе вместе с островитянами отправился и Марк Уоллер, официальный представитель британского правительства. Завидев «Соваж», он пробормотал: «What a beautiful yacht!..». И начал его фотографировать, то и дело повторяя негромко: «Какая красивая яхта…». Видимо, Марк знает в этом толк…
Я, однако, снова отвлекся. Вернемся в день (точнее, в вечер) 11 сентября. Пора.
После обильного ужина, мы, весьма утомленные прогулкой, легли спать. Первая ночь на борту «Соважа» (как, впрочем, и все остальные для меня) прошла великолепно. Я, убаюканный мерным покачиванием и плеском волн за стеной каюты, почивал сладко-сладко, как младенец.
Экипаж разбудил нас в полшестого утра. Пока мы втроем завтракали, семья Ваттрело, перекусившая до нас, готовила судно к отплытию. И вот, не успели мы закончить трапезу, как заработал двигатель. «Соваж» поднял якорь и, пока не поднимая паруса, тронулся с места.
Не прошло и получаса, как мы пересекли границу лагуны и вышли в открытый океан.
Океан и «си-сикнесс»
Переход от Мангаревы до Питкэрна (почти триста морских миль, или более 550 км) занял у нас двое суток, точнее — ровно 50 часов. По дороге мы нигде не останавливались, таким образом, средняя скорость «Соважа» составляла 6 узлов (или 11 км/ч). Весьма неплохо. Спасибо погоде — благоприятствовала. Был устойчивый восточный пассат, и потому мы, в основном, шли крутым бейдевиндом. То есть, выражаясь по-сухопутному, ветер преимущественно дул нам спереди в бок (левый).
Тихий Океан оправдывал свое миролюбивое имя, высота волн не превышала двух метров, и практически все время наш путь освещали светила — солнце (днем) и луна со звездами (ночью). Можно сказать, нам повезло.
Впрочем, «нам» — это я имею в виду себя и экипаж «Соважа». Про Володю и Люду произнести такое у меня язык не поворачивается. То, что стало для меня одним из самых незабываемых удовольствий в жизни, для моих спутников превратилось в незабываемый кошмар.
Пресловутая «морская болезнь» (по-английски — seasickness) … Сколько я читал о ней! О том, что этот недуг может извести даже самого здорового и выносливого человека. О том, что многие прославленные морские волки (например, адмирал Нельсон) всю жизнь мучительно страдали от нее. О том, что от этой генетически врожденной «хвори» не существует по-настоящему действенного лекарства, как нет панацеи, скажем, от высотобоязни и сопутствующего ей головокружения. Или, допустим, от клаустрофобии.
Нет, симптомы — на короткий промежуток времени — заглушить можно. Аутотренингом или алкоголем. Мозгу легко «запудрить мозги». Но как быть с организмом в целом? С его соматическими реакциями?? С его вестибулярным аппаратом, в конце концов???
ОК, скажет любой просвещенный оптимист. Медицинская наука не стоит на месте. На сегодняшний день в каждой аптеке России и мира можно купить средства от укачивания. Да?! — хочется возопить мне. — А вы сами это пробовали? Помогло?
Для меня, точно так же, как и для Люды с Володей, предстоящее океанское путешествие было первым в жизни, и мы волновались: как нас встретит бог Нептун? И не подведут ли нас наши вестибулярные аппараты?
До плавания на Питкэрн я всего лишь несколько раз выходил в открытое море. В основном во время дайвинга или рыбалки в Египте, на Мальдивах и в Таиланде (кроме этого, однажды мы с женой пересекли Ирландское море на пароме Ливерпуль — Дублин, и один раз нам довелось совершить увеселительную прогулку на настоящей парусной яхте в Турции). Но те поездки были короткими и спокойными, никаких признаков морской болезни за собой я не замечал. У Володи с Людой подобного опыта не было вообще. Как наши «сухопутные» организмы будут реагировать на неизбежную океанскую качку, которая может продлиться не одни сутки?
Мы подготовились заранее. Закупили одно «проверенное» лекарство. Проинструктировались у бывалых людей. И настроились весьма решительно.
…Поначалу все шло как нельзя лучше. Вот мы под мерный рокот двигателя «Соважа» покидаем спокойные воды лагуны Гамбье. Перед нами расстилается огромный Океан. Пассат заметно усиливается. Экипаж ставит паруса, мотор выключается. Вперёд!
Взобравшись на крышу яхтенного салона, мы ловим встречный ветер полной грудью, кричим, смеемся, размахиваем руками… И каждый тайком прислушивается к процессам, происходящим внутри тела. Никаких симптомов!
Пора, наконец, как и договаривались, обсудить с капитаном наши дальнейшие планы. Когда же всё-таки мы зайдем на Оэно, Хендерсон и Дьюси — до Питкэрна или уже после? Дидье и Софи, по-прежнему загадочно улыбаясь, внимательно смотрят на нас. «А как вы себя чувствуете?» — спрашивают они. «Превосходно!» — отвечаем мы. ОК, говорит капитан. Атолл Оэно лежит практически на нашем пути к Питкэрну, и, если позволит погода, мы подойдем к нему завтра днем. А там посмотрим…
Нам показалось, что Дидье что-то не договаривает. Что ж, завтра так завтра.
Только потом мы поняли, почему мудрый шкипер не торопил события. Он уже не в первый раз имел на своем борту таких полнейших сухопутных «чайников», какими являлись мы, и его опыт, видимо, подсказывал ему, что очень скоро наше настроение и самочувствие (и, соответственно, наши намерения) могут сильно поменяться.
Он оказался прав. Как в воду глядел. У Володи и Люды так и произошло.
Прошел час, за ним другой. Постепенно эйфория первых минут ослабла. На смену детскому восторгу пришла тихая радость. Потом я обратил внимание, что ребята уже даже не улыбаются. «Как самочувствие?» — спросил я Володю. Он с хмурым видом показал большой палец и пробормотал: «Пойду вниз, замерз на ветру». Люда осталась лежать на крыше.
Да, пассат все крепчал. Я застегнул куртку и надел капюшон. Острова Гамбье еще виднелись на горизонте за кормой. Качка усиливалась.
В какой-то момент Люда вдруг приподнялась и начала медленно двигаться к бортику. «Как ты?» — с тревогой спросил я. «Отлично» — как-то сдавленно ответила она. И в ту же секунду быстро перегнулась грудью через леерное заграждение и… Прошу прощения за подробности, ее завтрак вылился за борт. Ее стошнило.
В общем, на палубе остался я один. Мне было хоть бы что.
За обедом ребята практически ничего не ели. Меня начала настораживать их бледность. Вечером они отказались от ужина, даже не вышли из своей каюты. У меня, как назло, проснулся дикий аппетит, и я оба раза беззастенчиво съел по двойной порции.
…Ночью я вдруг проснулся. В первый миг мне показалось, что на «Соваже» страшно рычит раненый тигр. Звуки, доносившиеся из-за стенки, были громкими и жуткими. Перепугавшись не на шутку, я вскочил и ринулся в каюту ребят. Картина, которую я увидел, распахнув дверь, испугала меня еще больше. Их постель была пуста!
Первая мысль: где они??? И вторая: кто так рычит??? Спросонья и от страха я не сообразил, что ребята оба находились в туалете каюты — напротив спального места. Я заглянул туда, благо дверь была раскрыта настежь.
Еще раз хочу извиниться за малоприятные детали, но не рассказать об этом я не могу. Володя стоял на коленях спиной ко мне и лицом, пардон, к унитазу, а Люда склонилась над умывальной раковиной. Яхту качало, и ребята, казалось, вот-вот упадут. «Рычал», оказывается, Володя — его выворачивало наизнанку. С Людой происходило то же самое, но она лишь едва слышно постанывала.
Я схватил своего друга и спонсора Экспедиции и потащил наверх, на свежий воздух. Тут же подоспел Дидье и помог выбраться на верхнюю палубу Люде. Мы уложили ребят на лавки под натянутым тентом и накрыли одеялами. Капитан приставил к изголовью каждого по пластиковому ведру. «Здесь им будет полегче», — невозмутимо сказал он. Я восхитился его хладнокровием.
В общем, так все и началось. Все оставшееся время до Питкэрна (а потом и все двое суток на обратном пути) Володя и Люда с этих лавок практически не вставали. Пару раз неумолимая качка сваливала их на пол, но они снова и снова мужественно возвращались на свои места. Периодически безбрежные просторы Океана оглашались страшным и отчаянным володиным ревом, по силе и страсти сравнимым разве что с криком Кинг Конга из одноименного фильма. Люда старалась страдать молча.
Ощущая свою вину перед ними (ведь я-то чувствовал себя превосходно) и неловкость перед экипажем, я пытался помочь, чем мог. Сначала, стремясь их приободрить, рассказывал какие-то неуместные анекдоты, чем, по-моему, только усугублял ситуацию. По мере возможностей следил за наполнением ведер и время от времени, изображая невозмутимость, опоражнивал их за борт (несколько раз меня, правда, опережали Дидье и Софи). Потом даже старался не показываться Володе и Люде на глаза, чтобы не раздражать их своим бодряческим видом.
Разумеется, ни о каком заходе на Оэно (не говоря уж о Хендерсоне и тем более Дьюси) теперь и речи не было. Теперь я понимал, почему Дидье поначалу уклонялся от прямых ответов. Он словно знал все заранее! Утром после первой кошмарной ночи Люда нашла в себе силы слабым голосом подколоть мужа: «Ну что, Володя, пойдем на Дьюси?». «Никакой Дьюси…» — прохрипел муж в ответ. И добавил, обращаясь к капитану (почему-то по-немецки): «Директ нах Питкэрн!».
Это прозвучало почти как приказ. Дидье улыбнулся, развел руками и пожал плечами. Как скажете, мол…
…Сейчас, встречаясь друг с другом на суше, в Москве, мы, конечно, вспоминаем те события с улыбкой. Володя и Люда, с присущей им самоиронией подтрунивая сами над собой, рассказывают о своих злоключениях на борту «Соважа» с юмором. Сегодня мы беззаботно хохочем над этим, но тогда… Тогда нам было не до смеха. Я всерьез опасался за их здоровье.
Они ничего не ели — не хотели и не могли. Чтобы их организмы не обезвоживались, мы иногда заставляли их глотать колу — все без толку, жидкость быстро отторгалась. Хваленое лекарство никак не помогало. Периодически оба впадали в забытье, и это пугало больше всего. Они даже в туалет перестали ходить. В смысле, не было надобности.
Я думаю, что тогда, лежа на этих лавках, они прокляли все: и «Соваж» с его экипажем, и океан с пресловутой романтикой, и меня со своим Питкэрном. Но — честь им и хвала — они, надо отдать должное, ни разу не произнесли ничего подобного вслух, ни разу публично не пожалели, что ввязались в эту авантюру, ни разу не скапризничали: «Хочу домой. Поворачивай назад!». Они стойко выдержали все муки и лишения экспедиции. Молодцы, ребята. Настоящие герои.
И еще немного о морской болезни. Встревоженный состоянием ребят, я постоянно спрашивал Дидье и Софи: насколько такая жуткая ситуация типична? И чем она чревата в дальнейшем? Видавшие виды капитан и кок успокаивали меня: не волнуйся, недомогание пройдет в ту самую секунду, как только ноги страдальцев ступят на землю. И в практике «Соважа» подобная история не редкость. Бывает, рассказал мне Дидье, что вот так, в лежку, мучаются все гости, человек восемь одновременно; им даже не хватает места на верхней палубе. «Мы не успеваем за ними убирать» — смеется Софи. Но стоит качке прекратиться, как все приходят в себя.
Семья Ваттрело объяснила мне, что все люди делятся на три категории: «неприкачиваемые» (то есть те, чей организм никогда не привыкает к болтанке), «прикачиваемые» (те, кто через пару-тройку суток адаптируется и выздоравливает) и «неукачиваемые», или здоровые (то есть те, которых морская болезнь не берет вообще).
Так вот, судя по всему, Володя в этой классификации относится, увы, к первым, «неприкачиваемым» (он страдал больше всех, по всем признакам — неизлечимо). Люда — ко вторым, «прикачиваемым» (мы обратили внимание, что ей к концу второго дня — и по дороге на Питкэрн, и обратно — становилось лучше; глядишь, еще несколько часов качки, и она придет в себя). И, наконец, я, счастливчик, могу считать себя представителем третьей группы. Мне, как выяснилось, морская болезнь нипочем.
«Так что тебе повезло. Поздравляю!» — заключил капитан и пожал мне руку. Я был польщен и горд. Впрочем, никакой моей личной заслуги в этом нет. Это всего лишь гены и особенности организма.
Хотя — если честно — я немного лукавлю. Настало время открыть тайну: морская болезнь, похоже, не чужда и мне. Правда, в моем случае, она не проявляла себя столь варварским способом, как у Люды или Володи. Меня, слава богу, от качки не тошнило. Но, признаться откровенно, некий дискомфорт я все же поначалу испытывал. Особенно находясь в четырех стенах своей тесной каюты.
Ведь там ты чувствуешь себя словно внутри шкафа, который раскачивает на качелях кто-то пьяный. Тебя бросает от стены к стене, и с непривычки требуется немалая сноровка, чтобы удержать равновесие. Болтающееся замкнутое пространство дезориентирует, и в какой-то момент перестаешь понимать, где верх, где низ, где «право», а где «лево». Это, конечно, не центрифуга, но с каким-нибудь изощренным аттракционом в луна-парке сравнить можно. Попробуйте в та-кой обстановке почистить зубы (не говоря уже об остальных санитарно-гигиенических процедурах)!
Иногда, в первые часы, я ловил себя на том, что мое нёбо и язык онемевают, как после лихой по-пойки, и, что стоит лишь засунуть два пальца в рот, как…
Впрочем, стоило мне только выйти на свежий воздух, на верхнюю палубу, и вдохнуть полными легкими океанский ветер, и увидеть синие волны, и «зацепиться» взглядом за горизонт, и услышать скрип снастей, — головокружение и прочую немощь снимало как рукой. Вот она, животворящая сила морских просторов…
Вторая вещь, которая обуяла меня в океане на борту «Соважа», оказалась гораздо приятнее, чем vertigo. Это drowse, сонливость. Выяснилось, что морская болтанка меня не просто укачивает — убаюкивает. Практически всю дорогу до Питкэрна я мужественно сопротивлялся зевоте и дремоте. На обратном пути безоговорочно капитулировал и, сдавшись морфею в плен, почти все двое суток проспал. Меня будили лишь к еде — к завтраку, обеду и ужину (не будили бы — я бы и не вставал). Несчастных ребят нещадно «рвало на родину», а я тем временем, подобно Обломову, сладко почивал в своей каюте.
Солнце в парусах
Сонливость, кстати, официально считается одним из симптомов морской болезни. Наряду с головокружением, тошнотой и прочими. Так что, можно сказать, я тоже «страдал».
Всё, хватит об этом. А то может сложиться ложное впечатление, что наше океанское путешествие прошло под знаком морской болезни.
На самом деле всё было великолепно. Я даже не ожидал, что мне ТАК понравится Океан. Находясь посреди стихии, воспринимаешь ее несколько иначе, нежели с суши. На берегу ты ощущаешь ее вечную мощь, наслаждаешься ее первобытной красотой как бы с краю, издалека.
С борта же яхты великий и огромный Океан, окружающий тебя со всех сторон, видится тебе по-другому. Так, одно дело любоваться звездами с Земли, и совсем другое — самому полететь в космос.
Только, в отличие от мертвой и холодной Вселенной, Океан — живой.
И ты лишь крошечная и никчемная букашка на его гигантской ладони. Одним легким движением он может погубить тебя, а может и поиграть с тобой. Если повезет, то он может даже приоткрыть тебе свои тайны. Или поделиться своими сокровищами. А может остаться к тебе абсолютно равнодушным.
Покачиваясь на волнах, физически ощущаешь под собой его мускулы — безмерную глубину, масштаб и энергию триллионов тонн воды. Стоя на ветру и ловя соленые брызги, всем телом чувствуешь его могучее и свежее дыхание, которое, если захочет, может ураганом сдуть тебя с лица Земли, а может вместе с солнышком тепло и нежно приласкать.
Такой уж у него, у Океана, характер. Непростой и противоречивый.
И настроение у него бывает всякое, и темперамент проявляется по-разному.
Вот только душу Океана (а она у него, безусловно, есть) ты с первого раза не поймешь. Не поймешь и со второго, и с третьего. И, может быть, вообще никогда, сколько ни пытайся. Похоже, не всякому это дано. У меня, во всяком случае, пока не получилось. И поэтому на философский вопрос: «Так что же это за существо такое — Океан? В чем его, так сказать, суть?» я отвечаю — не знаю. Не силен я в философских вопросах…
К нам бог Нептун, повторяю, был добр и снисходителен. Путешествие прошло без эксцессов.
Семья Ваттрело уверенно вела «Соваж» к цели. Закрепив штурвал тросом, Дидье следил за маршрутом по компьютеру, Софи в свободное от вахты время готовила еду, Хлоя и Нино помогали родителям менять паруса и прибираться на яхте. Их слаженной работой можно было любоваться бесконечно.
Мы частенько болтали о том о сем. О России и Полинезии, о «Соваже» и Москве, об Аляске и Антарктике, о «Баунти» и Питкэрне. Ели вкуснейшие бананы и выбрасывали шкурки за борт (меня поначалу это слегка коробило, но экипаж объяснил мне, что так и надо, «…органику Океан переваривает с пользой…»). Я пробовал читать захваченную из Москвы «Одиссею капитана Блада», но не мог. Окружающая действительность была куда как интереснее книжных приключений.
А еще я часами сидел на верхней палубе и молча смотрел вдаль, на волны. Для меня это была своего рода терапия: я чувствовал, как из меня вытягивается весь негатив, все эти нервно-психические «шлаки», так хорошо знакомые любому жителю современного мегаполиса с его ежедневными стрессами и плохой экологией.
Под самый прекрасный в мире «саундтрек» (шум и плеск воды, скрип снастей и хлопанье парусов) во мне происходила переоценка ценностей. Моя московская жизнь отсюда, из центра Океана, казалась бесконечно далекой и ничтожно мелочной, а главное — чужой, не моей, как будто не было ее вовсе. «Жизнь моя, иль ты приснилась мне?..». Не обошлось и без «проклятых» вопросов о смысле существования и бренности бытия: «А правильно ли я живу?.. Для чего появился на свет?.. И как быть — или не быть — дальше?..».
Наблюдая за семьей Ваттрело, я не переставал восхищаться ими и все время думал: «Вот передо мной — абсолютно счастливые люди. Они нашли себя, и живут в согласии с собой и в гармонии с окружающим миром. Эх, как в том анекдоте, бросить бы все и..!».
И — что? Обрести любовь? Построить свой корабль? Сбежать на край земли? Найти свой необитаемый остров?
Так, между прочим, должно быть, размышлял и Флетчер Кристиан, когда в этих самых местах в январе 1790-го «Баунти» бороздила воды в поисках последнего приюта. Да…
Тем не менее, именно это щемящее душу откровение и стало для меня, как ни странно, очередным в этой поездке Мгновением Счастья. Вот что Океан может сделать с человеком!..
В общем, он мне теперь постоянно снится. По ночам я время от времени чувствую качку, вижу волны и слышу скрип снастей. Клиника? Возможно. Кажется, я действительно заразился этим «вирусом» навсегда.
Остров и островитяне
…Ранним утром 14 сентября я проснулся от тишины. Ставшего уже привычным хлопанья парусов не было слышно. Зато явственно звучал тихий рокот двигателя. И качка почти прекратилась. Я высунул голову из каюты.
— Good morning, Dimitri, — сказала хлопочущая у плиты Софи. И, как-то небрежно кивнув головой наверх, буднично добавила: — Pitcairn.
Я пулей выскочил на палубу. Было пасмурно и прохладно. Посреди Океана, в нескольких кабельтовых справа по носу «Соважа» в тумане возвышалась гора. Это был остров Питкэрн.
…Нет, совсем не такой представлял я себе нашу первую встречу. Сколько раз я грезил, как, стоя на капитанском мостике, буду долго и неутомимо всматриваться в горизонт до тех пор, пока в окулярах бинокля не появится едва заметная скала, очертаниями напоминающая неправильную трапецию. У меня перехватит дыхание, и я закричу, как кричали впередсмотрящие во времена «Баунти»: «Land ho!». И потом мы будем на всех парусах, но все равно мучительно медленно приближаться к острову.
Наяву все произошло иначе. Не так романтично. Но не менее волнительно.
Остров Питкэрн. Первая встреча.
Было шесть утра, и Дидье сказал, что на острове еще все спят, и что у нас есть часа полтора, чтобы приготовиться к высадке. Мы позавтракали (вкуса еды я, признаться, от переполнявших меня чувств не ощущал). Потом я быстро собрал наши сумки (ребята по-прежнему лежали пластом). «Соваж» к тому времени подошел к северо-западной оконечности Питкэрна и стал медленно двигаться к Бухте Баунти.
Тут вдруг зазвенела рында. К этому массивному колокольчику, подвешенному на кормовом шесте, наш экипаж еще на Гамбье прикрепил длинный рыболовный линь, другой конец которого — с крюком и мормышкой — был выброшен далеко за борт. Все плавание клёва не было, и рында молчала. И вот здесь, у берегов Питкэрна, она внезапно ожила. Дидье быстро выключил мотор, и судно легло в дрейф. Настал звездный час Нино. Обрадованный мальчишка выскочил из каюты и голыми руками, без перчаток, начал тянуть линь. Я схватил камеру и запечатлел дальнейшее на видео.
Любой любитель морской рыбалки знает, как тяжело вытаскивать из воды даже не очень крупный трофей. Рыба отчаянно сопротивляется, и, чтобы извлечь ее на свет божий может понадобиться не одна пара рук. 15-летний Нино справлялся в одиночку, без видимых усилий.
Наконец, у кормы на поверхности показалось извивающееся упругое тело. Я ахнул: это была здоровенная рыбина, похожая на щуку. Дальше за дело взялся Дидье. Одной рукой рванув линь на себя, он отточенным эффектным жестом проткнул несчастную специальной палкой с крюком на конце (не знаю, как она называется). Еще пара выверенных сильных движений, и вот уже улов, прижатый к полу, из последних сил неистово и мощно бьется о палубу, обдавая всех присутствующих брызгами.
Капитану передают дубинку (один в один — бейсбольная бита), несколько ударов по беззащитной голове, кровь, агония, и Дидье, распрямившись, торжественно провозглашает: «Fish!». Все рады, все смеются.
Это был превосходный, почти полутораметровый экземпляр уаху — хищной тропической рыбы, родственницы барракуды и марлина. Я, кстати, ловил таких, только поменьше размерами, у атолла Адду на Мальдивах. Потом, уже после Питкэрна, Софи ее приготовила, и мы целых два дня наслаждались ее отменным вкусом.
А тогда я подумал: надо же, прямо у берегов Питкэрна. Хороший знак…
Тем временем с нашей стороны все было готово к высадке. Софи связалась с островом по рации, оттуда спросили, сколько у нас багажа, и пообещали в течение нескольких минут прислать лодку. Я жадно вглядывался в так хорошо знакомый мне по фотографиям берег.
Что и говорить, в хмурую погоду Питкэрн с моря выглядит не очень приветливо. Высокие суровые скалы, кирпичного цвета обрывы, покрытые буйной зеленью утесы. То тут, то там видны крыши домов. Море было относительно спокойное, но в целях безопасности «Соваж» не подходил к Бухте Баунти ближе, чем на полкилометра.
Наконец, я увидел, как от далекого причала отделилась крошечная точка. Это не был один из легендарных питкэрнских баркасов, нас вышла встречать обыкновенная рыбацкая моторка. В ней сидели двое: Дэйв и Дэвид Брауны, отец и сын.
Сначала в лодку спустили наши сумки, потом Люду и Володю. Наспех пожав руки Дидье и Нино, борт «Соважа» покинул и я. И вот мы, подскакивая на волнах, летим прямо к причалу. Дэйв Браун, широко улыбаясь, тянет мне руку: «Dimitri? Nice to meet you. Welcome to Pitcairn!». Оказывается, он узнал меня по фотографиям. Ничего себе! Я приятно удивлен.
На причале нас ждут. Издалека я идентифицирую Бетти Кристиан (мы с ней встречались дважды — во Флориде, во время Конференции, и в Лондоне). С остальными я не знаком лично, но, вот, кажется, это Кэрол Уоррен и одна из ее дочерей. Впрочем, вскоре появился и Марк Уоллер (они вместе с Малкольмом и Гвен прибыли на остров за сутки до нас, на борту «Брэйвхарт»).
Наша лодочка с легкостью преодолевает знаменитый питкэрнский прибой. Не проходит и пары минут, как мы высаживаемся. Традиционные объятия, рукопожатия, приветствия. Я улыбаюсь, как умалишенный, и плохо соображаю: мне не верится, что я здесь.
Смертельно бледного Володю держат под руки двое мужчин. Люда, ступив на твердую землю, плачет.
Ко мне подходит длинноволосый молодой человек в комбинезоне и в очках и представляется: «Саймон Янг, офицер экологической таможни». Оказывается, прямо здесь, на причале, надо подписать соответствующую бумагу, что мы не ввозим с собой запрещенные растения и прочие культуры, могущие навредить уникальной экосистеме Питкэрна. Например, мёд или какие-нибудь сорняки.
Тут я судорожно вспоминаю, что в одной из сумок ребят у нас припрятана пластиковая бутылка с черным вулканическим песком Матаваи. «Oh, no, — смеется Саймон, — it’s OK». Он дает мне три мятых бланка, на которых я различаю ксерокопированные гербы Островов Питкэрн и какой-то текст.
— У вас нет ручки? — спрашивает он меня с надеждой. Я в полной растерянности. Но Саймон невозмутим. — Никаких проблем, вот карандаш.
Прямо на влажном от брызг парапете я ставлю в документе свою закорючку. Карандаш, помню, был заточен не очень хорошо.
— ОК, — говорит Саймон. — Теперь ваши спутники, леди и джентльмен.
— И он выразительно смотрит сначала на Люду, а потом на Володю. — Причем обязательно, чтобы каждый подписался собственноручно.
Мои спутники с мольбой в глазах глядят на меня. Они ничего не понимают. Саймон, видимо, прочувствовал ситуацию.
— Впрочем, — произносит он, — если они не могут, вы, так и быть, можете поставить свою подпись за них.
Что я с готовностью и сделал. Когда с экологическими и таможенными формальностями было покончено, на причал на своем квадроцикле прибыл Том Кристиан. И мы разъехались по домам. Володю и Люду, как и было договорено заранее, приютила Кэрол Уоррен, меня — Том и Бетти. Меня вез сам хозяин дома, мою сумку — отдельно — хозяйка.
Вот мы поднимаемся по крутой забетонированной дороге Холма Трудностей, я бросаю прощальный взгляд на «Соваж» и обозреваю Бухту Баунти сверху. Въезжаем в Адамстаун. Поселок выглядит пустым: еще нет девяти, и по пути нам никто не попадается. Пара минут — и мы на месте. Участок Тома и Бетти называется Down Flatcher (почему-то пишется именно так, через «a» — Даун ФлЭтчер). Здесь когда-то стояла хижина Флетчера Кристиана и Мауатуа, о чем гласит соответствующая табличка.
Огромный двухэтажный дом, вокруг множество всяких хозяйственных пристроек: гараж, мастерская, сарай, кладовая. На заднем дворе, обращенном к Океану, — сад.
Заходим внутрь. В большой полутемной гостиной — двое. Это гости Тома и Бетти, прибывшие на Питкэрн несколько дней назад на борту судна «Брэйвхарт»: пожилая англичанка по имени Пэт и — ба, кого я вижу! — голландец Йос ван ден Боогард. Высокий, худой, кудрявый и в очках. Мы с ним знакомы, встречались и на Конференции, и в Лондоне. Он, как и я, страстный энтузиаст «Баунти» и вообще, «любитель маленьких островков», как он сам себя называет. Приятный сюрприз.
Гостевая комната в доме Тома и Бетти
Бетти провожает меня в мои «апартаменты». Милая светлая комнатка на первом этаже, скромное убранство. Такие часто встречаются в наших российских дачах.
«You’re welcome», — говорит хозяйка (дескать, располагайся) и тактично закрывает дверь. Я по-прежнему не верю в происходящее. Неужели я — на Питкэрне?
Когда я остался один, со мной — то ли от излишнего волнения, то ли от адаптации после качки — происходит странная вещь. Я вдруг засыпаю на кровати прямо в одежде. Дремота навалилась как-то сразу, я и опомниться не успел. Как будто я смертельно устал. Но я же не устал… Что бы это значило?
Вот как меня совершенно неожиданно скосила первая встреча с Питкэрном, буквально свалила с ног.
…Так вышло, что мы провели на острове всего шесть неполных дней и пять ночей. Почти все время шел противный дождь и дул ветер, но, несмотря на это, мы многое повидали и со многими познакомились.
На момент нашего посещения население Питкэрна составляли 47 (сорок семь) местных жителей. Плюс прикомандированные: пастор с женой, школьная учительница с мужем и доктор. Плюс полтора десятка так называемых «оффишиалз» (официальных лиц) — чиновников новозеландской администрации, социальных работников и полицейских. А также один представитель британского правительства — Марк Уоллер. Недавний «секс-скандал» привлек к острову пристальное внимание властей, и с тех пор здесь постоянно присутствует целый контингент «наблюдателей».
Плюс трое (не считая нас) гостей: англичанка Пэт, голландец Йос и американец Герб Форд, директор калифорнийского Центра Изучения Островов Питкэрн и мой старый знакомый по Конференции и по переписке.
Итого, вместе с нами, на острове в те сентябрьские дни 2007 года пребывали около семидесяти человек.
Сорок семь «резидентов» (то есть тех, кто имеет официальный статус жителя Питкэрна, или, иными словами, «островное гражданство») носят, в основном, всего четыре фамилии: Кристиан, Уоррен, Янг и Браун. Все, в подавляющем большинстве, — потомки мятежников с «Баунти». Кроме, разумеется, их новозеландских, британских, американских и полинезийских супругов, переехавших на остров к местным мужьям и женам и получивших питкэрнский паспорт «по семейным обстоятельствам».
Исключение составляют лишь Саймон и Ширли Янг. Никакого отношения к отпрыскам Неда Янга эта семейная пара не имеет. Они — однофамильцы потомков бывшего гардемарина «Баунти», не более того. Эти двое стали настоящими питкэрнцами совсем недавно, в 2004 году. Тогда, впервые за всю более чем двухвековую историю острова, совершенно посторонние люди, не состоящие ни в каком родстве с коренными гражданами, официально обрели сначала «вид на жительство», а потом и разрешение на постоянную «прописку».
Об этом уникальном прецеденте — чуть ниже.
Из четырех доминирующих на острове фамилий лишь две имеют прямое отношение к мятежникам с «Баунти»: это Кристианы и Янги. Адамсов, Куинталов и Маккоев на Питкэрне давно нет, их кланы процветают на Норфолке. Род Джона Миллза пресекся еще в начале XIX века, когда его единственный сын погиб в 13-летнем возрасте, а единственная дочь вышла замуж. Остальные трое англосаксов, высадившихся сюда в 1790 году, — Браун, Мартин и Уильямс — как известно, потомства оставить не успели.
Кристианы, Янги, Уоррены и Брауны, живущие на Питкэрне сегодня — прямые потомки двух волн переселенцев с Норфолка. Наследники тех самых героев, которые вернулись на родной остров в 1859 году, ведомые молодым Мозесом Янгом (самым младшим внуком Неда Янга), и последовавших за ними в 1864 году остальных смельчаков под предводительством Четверга Октября Кристиана Второго по прозвищу «Дадди» (внука Флетчера и Мауатуа).
Нынешним островным Уорренам фамилию дал один из этих переселенцев второй волны — Сэмюэл Рассел Уоррен. Этот американский матрос из штата Род-Айленд в свое время пожелал поселиться на Норфолке, женился там на дочке Дадди по имени Агнес Кристиан и переехал на Питкэрн вместе с ней, а также вместе с еще тремя семьями.
Нынешние островные Брауны происходят не от застенчивого садовника с «Баунти», а от его однофамильца, матроса с судна «Боуден», потерпевшего крушение у берегов Оэно в 1893 году. Именно от этого безымянного Брауна Энн Элизабет Уоррен (кстати, дочь вышеупомянутых Сэмюэла Уоррена и Агнес Кристиан) родила мальчика, которого назвали Фредерик Уоррен Браун, и который положил начало новой фамилии на Питкэрне.
Питкэрнцы 2007
«…первые дети соединились браками между собою; после них в брак вступали их внуки, правнуки и праправнуки; так что к тому времени, о котором идет речь, все они состояли в кровном родстве между собою. Более того, эти родственные отношения самым поразительным образом усложнились и перепутались. Какой-нибудь посторонний говорит, например, островитянину:
— Вы называете эту молодую женщину своей кузиной, а недавно вы называли ее своей теткой.
— Ну да, она моя тетка и в то же время моя кузина. А также моя сводная сестра, моя племянница, моя троюродная сестра, моя тридцатитрехъюродная сестра, моя сестра сорок второй степени, моя бабушка, моя внучатная тетка, моя вдовая свояченица, а на будущей неделе она станет моей женой…»
Марк Твен «Великая революция в Питкерне»КРИСТИАНЫ
РЭНДИ Кристиан (1974), 33 года, сын Стива и Олив, брат Шона, муж Надин, приемный отец Брэдли и родной отец Эмили, Райана и Адрианны.
НАДИН Кристиан, в девичестве Фолкнер (1972), 35 лет, родом из Новой Зеландии, жена Рэнди и мать Брэдли, Эмили, Райана и Адрианны.
БРЭДЛИ Кристиан (2001), 6 лет, сын Надин от первого брака и приемный сын Рэнди, брат Эмили, Райана и Адрианны.
ЭМИЛИ Кристиан (2003), 4 годика, дочь Рэнди и Надин, сестра Брэдли, Райана и Адрианны.
РАЙАН Кристиан (2005), 2 года, сын Рэнди и Надин, брат Брэдли, Эмили и Адрианны.
АДРИАННА Кристиан (2007), 8 месяцев, дочь Рэнди и Надин, сестра Брэдли, Эмили и Райана.
МАЙКЛ Луптон-Кристиан (19??), родом из Англии, муж Бренды и приемный отец Эндрю.
БРЕНДА Луптон-Кристиан (1953), 54 года, дочь Добри, сестра Стива, жена Майкла Луптона-Кристиана и мать Эндрю.
ЭНДРЮ Кристиан (1985), 22 года, сын Бренды.
ОЛИВ Кристиан, в девичестве Браун (1953), 54 года, дочь Лена, сестра Дэйва Брауна, жена Стива и мать Рэнди и Шона.
СТИВ Кристиан (1951), 56 лет, сын Добри, брат Бренды, муж Олив и отец Рэнди и Шона.
ШОН Кристиан (1975), 32 года, сын Стива и Олив, брат Рэнди, муж Мишель.
МИШЕЛЬ Кристиан (19??), родом из Новой Зеландии, жена Шона. ДОБРИ Кристиан, в девичестве Янг (1923), 84 года, мать Стива и Бренды.
ДЕННИС Кристиан по прозвищу «Самбо» (1955), 52 года, сын Ирмы.
ИРМА Кристиан, в девичестве Уоррен (1927), 80 лет, мать Денниса.
ТОМ Кристиан (1935), 72 года, муж Бетти.
БЕТТИ Кристиан (1943), 64 года, жена Тома и сестра Дафны.
ЧАРЛЬЗ Кристиан (19??), отец Кэрол.
БАРБАРА Веремейчик (19??), супруга Чарльза Кристиана. Американка, ее родители — родом из Белоруссии.
УОРРЕНЫ
МАЙК Уоррен по прозвищу «Куки» (1964), 43 года, сын Ройал. РОЙАЛ Уоррен, в девичестве Браун (1928), 79 лет, сестра Лена и Мавис, мать Майка.
МЕРАЛДА Уоррен (1959), 48 лет, дочь Мавис, сестра Джея.
МАВИС Уоррен, в девичестве Браун (1936), 71 год, сестра Лена и Ройал, мать Мералды и Джея Уорренов
РЕЙНОЛД Уоррен (1929), 78 лет, муж Нолы.
НОЛА Уоррен, в девичестве Янг (1941), 66 лет, жена Рейнолда.
ПОЛ Уоррен (19??), около сорока лет, сын Дафны
ДАФНА Уоррен, в девичестве Кристиан (1939), 68 лет, сестра Бетти, мать Пола.
ДЖЕЙ Уоррен (1956), 51 год, сын Мавис, брат Мералды, муж Кэрол и отец Дарралин и Шарлин.
КЭРОЛ Уоррен, в девичестве Кристиан (1950), 57 лет, дочь Чарльза, жена Джея, мать Дарралин и Шарлин.
ДАРАЛЛИН Гриффитс, в девичестве Уоррен (1976), 31 год, дочь Джея и Кэрол, жена Тьюри.
ТЬЮРИ Гриффитс (19??), родом из Новой Зеландии, муж Дарралин.
ВАИНЕ Пью (1951), 56 лет, родом с Островов Кука, муж Шарлин и отец Ральфа, Джейдена, Кимиоры и Торики.
ШАРЛИН Уоррен-Пью (1979), 28 лет, дочь Кэрол и Джея, жена Ваине, мать Ральфа, Джейдена, Кимиоры и Торики.
РАЛЬФ Уоррен-Пью (1997), 10 лет, сын Ваине и Шарлин, брат Джейдена, Кимиоры и Торики.
ДЖЕЙДЕН Уоррен-Пью (1998), 9 лет, сын Ваине и Шарлин, брат Ральфа, Кимиоры и Торики.
КИМИОРА Уоррен-Пью (2000), 7 лет, сын Ваине и Шарлин, брат Ральфа, Джейдена и Торики.
ТОРИКА Уоррен-Пью (2002), 5 лет, дочь Ваине и Шарлин, сестра Ральфа, Джейдена, Кимиоры и Торики.
БРАУНЫ
ЛЕН Браун (1926), 81 год, брат Мавис и Ройал, отец Олив и Дэйва.
ДЭЙВ Браун (1954), 53 года, сын Лена, брат Олив, муж Леа, отец Ариел и Дэвида.
ЛЕА Браун, в девичестве Дональд (19??), жена Дэйва и мать Ариел и Дэвида.
АРИЕЛ Браун (1989), 18 лет, дочь Дэйва и Леа, сестра Дэвида.
ДЭВИД Браун (1990), 17 лет, сын Дэйва и Леа, брат Ариел.
ЯНГИ
ТЕРРИ Янг (1958), 49 лет, сын Вулы, брат Брайана.
ВУЛА Янг, в девичестве Уоррен (1928–2007), умерла в возрасте 79 лет через три недели после того, как мы покинули Питкэрн; мать Брайана и Терри.
БРАЙАН Янг (1954), 53 года, сын Вулы, брат Терри, муж Кари и отец Тимоти.
КАРИ Янг, в девичестве Бойе (1944), 63 года, родом из Норвегии, жена Брайана и мать Тимоти.
ТИМОТИ Янг (1978), 29 лет, сын Брайана и Кари, муж Сары.
САРА Янг (19??), родом из Новой Зеландии, жена Тимоти.
КЕРРИ Янг (1963), 44 года, родился в Новой Зеландии, жил на Норфолке, в настоящее время прошел натурализацию на Питкэрне и строит здесь дом.
ХИЗЕР Мензис (19??), невеста Керри.
САЙМОН Янг (19??), лет тридцать пять, настоящая фамилия другая, взял фамилию супруги, родом из Англии, муж Ширли, натурализованный питкэрнец.
ШИРЛИ Янг (19??), за тридцать, американка китайского происхождения, жена Саймона, натурализованная питкэрнка.
Будни и праздники
Что мы делали на острове? Гуляли, смотрели, впитывали, знакомились, общались, ходили в гости, участвовали в празднествах.
Кроме Тома и Бетти, у которых я остановился, мы побывали в гостях у Кэрол Уоррен и ее многочисленного семейства, у Лена Брауна, Рейнолда и Нолы Уоррен, Саймона и Ширли Янг, Стива и Олив Кристиан, Майка Уоррена, а также у Марка Уоллера. Посетили party по случаю дня рождения четырехлетней Эмили Кристиан, церковную службу, местный магазинчик, почтовый офис, музей, медицинский центр, школу. Вообще, осмотрели почти все исторические достопримечательности острова. И, наконец, по нашей инициативе был организован так называемый «общественный ужин» (public dinner), который местные жители тут же окрестили как «Русский вечер».
Сначала — о наших гостеприимных хозяевах и их домах.
72-летний Том и 64-летняя Бетти Кристиан, у которых остановился я, — самые, пожалуй, известные за пределами острова питкэрнцы. В свое время, до эпохи интернета и электронной почты, эта семейная пара поддерживала связь с огромным количеством радиолюбителей со всего мира посредством радиоволн. Их позывные — VP6TC и VP6YL — до сих пор в эфире.
Том — дипломированный радиоинженер и метеоролог, а также кавалер Ордена Британской Империи, который ему вручили за многолетнюю деятельность на благо Содружества Наций. Бетти — специалист по телефонии и коммуникациям, электроорганист местной церкви и прекрасная хозяйка, автор «Кулинарной Книги Бетти Кристиан».
Сейчас оба на пенсии. Их очаровательные дочери, Жаклин, Раелин, Шерилин и Дарлин, живут кто где — в Новой Зеландии, Австралии, США и Англии. Они часто приглашают родителей к себе.
57-летняя добрейшая Кэрол Уоррен, предоставившая кров Володе и Люде, является, можно сказать, «первой леди» острова. Ведь она — жена мэра, Джея Уоррена (в период нашего пребывания находившегося на какой-то конференции на Фиджи). Оба, и Джей, и Кэрол, ухаживают за экосистемой Питкэрна, следят за его флорой и фауной.
Дом мэра Питкэрна
Между прочим, должен заявить со всей прямотой: семья питкэрнского мэра, как и он сам, живет более чем скромно. Их дом меньше всего соответствует нашим постсоветским представлениям о том, как должна выглядеть резиденция главы местной администрации. И ничем, по большому счету не отличается от остальных домов рядовых граждан, где нам довелось побывать.
Жилища питкэрнцев, кстати, нам очень напомнили российские дачи — большие летние дома с многочисленными пристройками, подсобными помещениями и садом-огородом на заднем дворе. Клетки для домашней птицы, пчелиные улья, навес для квадроцикла («гараж»), мастерская, кладовая, сарай. Россияне все старое и ненужное, что жалко выкинуть, свозят на дачу — питкэрнцы тоже ничего не выбрасывают. Обращаешь внимание на переизбыток бесконечных коробок, тряпья, полиэтиленовых и бумажных пакетов и свертков, канистр, ведер, банок-склянок, старой мебели и негодной бытовой техники и прочего хозяйственного хлама.
А еще в домах очень много самых разных сувениров, которые местные жители продают туристам. Во-первых, это футболки, бейсболки, рубашки-поло, ветровки, значки и тому подобное — всё с питкэрнской символикой; эти вещи островитяне заказывают в Новой Зеландии (и потому весьма недешевы). Вторая группа предметов — артефакты, сделанные самими питкэрнцами. Приют потомков мятежников славится своими народными промыслами, многие семьи десятилетиями изготавливают известные на весь мир поделки. Женщины плетут корзинки и разрисовывают листья орхидейного дерева, мужчины из древесины миро вытачивают удивительные фигурки черепах, дельфинов, акул, китов и прочей морской живности, а также строят настольные модели «Баунти».
Всей этой продукцией многие питкэрнские жилища буквально переполнены. В доме Кэрол, например, под склад сувениров выделены целых две комнаты. Во время визитов круизных лайнеров, когда пассажиры высаживаются на берег, каждая семья островитян может продать сувениров иногда на несколько сотен долларов. Неплохая прибавка к семейному бюджету.
Кстати. Официальная валюта на Питкэрне — новозеландские доллары, но островитяне также принимают доллары США и британские фунты стерлингов. Деньги можно обменять в местном казначействе (крошечном офисе секретариата острова), которым заведует Надин Кристиан, и которое расположено на центральной площади Адамстауна, по соседству с библиотекой и почтой. Банкоматов на Питкэрне нет и никогда, разумеется, не было, и поэтому всем приезжающим необходимо запастись наличностью заранее.
Покупая сувениры у островитян, мы на троих потратили около $300. Особенно нам понравились: выбор футболок у Тома и Бетти, плетеные туески и красочные буклеты у Кэрол и классные деревянные фигурки, которые делает Лен Браун. А будучи в гостях у Саймона и Ширли Янг, я приобрел у хозяина симпатичную плошку (пиалу), с любовью выточенную из той же древесины миро[66].
Раз уж зашла об этом речь, вынужден покаяться. В тот вечер у Саймона не было сдачи с моей стодолларовой купюры, и он великодушно позволил мне расплатиться потом. Что я (казню себя за это) так и не сделал. Забыл, к своему позору. Так что у меня перед Саймоном и Ширли должок в $20.
Зато перед остальными питкэрнцами мы, кажется, в долгу не остались.
Сразу перескакиваю к рассказу о «Русском Вечере».
Дело в том, что мы привезли с собой множество подарков и сувениров. А именно:
— 50 штук «фирменных» футболок с символикой Экспедиции;
— 50 экземпляров настенного календаря на 2008 год (к 200-летию открытия капитаном М. Фолджером поселения на острове Питкэрн (1808) и к 175-летию первого визита сюда русского корабля (1833));
— 20 матрешек;
— 4 детских книжки русских сказок на английском языке и
— 1 самовар (также с нашей символикой).
(И это — не считая частных презентов тем, кто нас приютил: Тому с Бетти и семье Кэрол).
Так вот, нам очень хотелось не просто раздать все это, а преподнести в дар острову и островитянам публично (ведь мы как-никак являлись «Первой Российской Экспедицией на Питкэрн»). Марк Уоллер сказал, что это здорово, так и нужно, и посоветовал нам действовать официально — через местные власти.
Тогдашний мэр Питкэрна Джей Уоррен (муж Кэрол) в то время на острове отсутствовал, и мы обратились к его заместителю, Майку Уоррену по прозвищу «Куки» (Cookie, Печенье). Майк, внешним видом и манерами похожий на молодого университетского профессора (только в шортах и спортивном свитере), легко согласился созвать собрание — общественный ужин в Паблик Холл. Он сказал: «Нам подобные встречи крайне необходимы».
В тот же вечер он лично обзвонил многих островных хозяюшек, они тут же начали хлопотать, и нам вскоре сообщили, что торжественная встреча с гостями из России состоится уже завтра вечером, 17 сентября.
Я очень волновался. Володя с Людой тоже. Еще бы, нам предстояло такое ответственное мероприятие! Представлять не просто себя лично или нашу Экспедицию, а, почитай, страну в целом…
Предвосхищая события, сообщу сразу: все прошло великолепно, я даже не ожидал. Страна, к счастью, оказалась ни при чем.
Из местных жителей пришли почти все. И многие из «оффишиалз». Настроение было отличное. На общем столе разложили принесенную с собой еду (только что приготовленную), и, как только зрители заняли свои места, Майк Уоррен дал мне слово. Я на ватных ногах вышел на сцену.
Естественно, сам я не помню, что и как говорил. Потом уже, просматривая видеозапись, сделанную Людой, я с изумлением обнаружил, что, несмотря на мой плохой английский островитяне не просто слушали меня с любопытством — они понимали, что я им говорю. Пару раз я даже пытался шутить, и — о чудо! — все смеялись и аплодировали. В общем, мне за это выступление не стыдно.
Мало того, признаюсь честно, я им даже втайне горжусь. Впрочем, выступать перед такой аудиторией — одно удовольствие. Даже на чужом языке.
Я вкратце рассказал, кто мы такие. Поведал о том, что мы готовили поездку почти 2 года. Признался в любви острову и островитянам. Поблагодарил за гостеприимство. Сказал по-русски: «Спасибо» и закончил по-английски: «Welcome to Russia». Милости просим к нам, мол. И напоследок решил пошутить: только, пожалуйста, — говорю, — не все вместе и одновременно.
Все захохотали и захлопали в ладоши. Реприза прошла. Ох, как же мне было приятно — словами не опишешь. Только Володя с Людой до сих пор не верят, что я это не нарочно. «Отрепетировал все заранее» — смеются они. Клянусь, ничего подобного. Чистая импровизация. Вдохновение пришло от волнения.
Подарки всем очень понравились. Питкэрнцев тронуло, что даже в далекой неведомой России есть люди, которые интересуются историей «Баунти» и их острова. Футболки и календари разошлись в один момент. Многие спрашивали: вы что, сами их напечатали?? У детей особый успех имели матрешки. А самовар просто произвел фурор.
Мы были счастливы.
Мифы и реальность
Питкэрн удивил. За последние пять лет я прочел об острове всё, что было, на русском языке и очень многое на английском. Я просмотрел все последние документальные фильмы, снятые на острове. Я прочесал весь интернет вдоль и поперек. И мне казалось, что я знаю об острове всё. Или почти всё.
Как я заблуждался. Встреча с настоящим, реальным Питкэрном перевернула мои «удаленные», книжно-интернетовские представления о нем. За шесть неполных дней нашего пребывания остров раскрыл передо мною свои совершенно неожиданные стороны, и, конечно же, далеко не полностью. Слухи и сплетни, которые в последнее время буквально роятся вокруг его имени, лопались как мыльные пузыри. Многие давние мифы и легенды о Питкэрне рушились на глазах. Остров будто бы сам развенчивал свои устоявшиеся стереотипы.
Вот лишь несколько постулатов, которые нынешняя питкэрнская действительность с легкостью опровергла.
На Питкэрне говорят на особом языке?
Действительно, общеизвестный факт: согласно многим лингвистическим справочникам, так называемый питкэрнский язык, или «питкерн», является уникальной смесью жаргона британских моряков XVIII столетия и нескольких старинных полинезийских диалектов. То есть, иными словами, местный пиджин родился в первые годы поселения, из повседневного общения мятежников с «Баунти» со своими возлюбленными вахинами.
Вот, к примеру, несколько традиционных фраз с переводом.
How are you? (Как дела?) — Wut a way you?
I’m glad to meet you (Рад видеть вас) — I glad to meet yourley Where are you going? (Куда собрался?) — By you gwen? Good! (Хорошо!) — Cooshoo!
Never mind (Не обращай внимания) — Do mine
Let it be (Пусть так) — Lub be
How often do ships call here? (Как часто сюда заходят корабли?) — Humuch shep corl ya?
I don’t know (Я не знаю) — Cah wah
The sea is too rough (Море слишком неспокойное) — I se sly, suff too big
It can’t be done (Это невозможно) — Cah fetch
They have caught plenty of goats (Они поймали много коз) — Dem sa catch plenteh gott
Your bananas are green (Ваши бананы зеленые) — Yus plum how poo-oo
И так далее.
К величайшему сожалению, питкэрнский язык относится к разряду исчезающих: по статистике, им пользуются всего около ста человек на всем Земном шаре (в основном на Питкэрне и Норфолке), причем пользуются все реже и реже.
Сегодня на Питкэрне настоящий питкерн, увы, практически не услышишь. На нем общаются только старики, и только между собой. И то изредка. Я, например, могу вспомнить лишь два случая, когда мне довелось уловить его ухом: как 66-летняя хохотушка Нола Уоррен разговаривала со своим 78-летним мужем Рейнолдом, когда мы зашли к ним в гости (ничего понять было нельзя), и как у доски объявлений рядом с магазином болтали несколько пожилых женщин. Уже очень давно на острове все говорят на классическом английском, тем более люди среднего возраста и дети.
А жаль.
Все питкэрнцы — адвентисты седьмого дня?
Не все. Второй день нашего пребывания выпал как раз на Саббат (на субботу, то есть), и мы попросились посидеть на службе в церкви. В просторном зале собралось всего человек двадцать, включая нас троих, Герба, Йоса, Пэт, двух-трех «оффишиалз», самого пастора и его жены. То есть самих коренных питкэрнцев было не больше половины всех присутствующих. Из них почти все (кроме, пожалуй, «новых питкэрнцев», Саймона и Ширли Янг) оказались людьми старшего поколения.
Том сказал мне потом, что такая картина на острове уже давно в порядке вещей: «Молодежь в церковь не ходит…». Некоторые, пожив в Большом Мире, сменили веру и перестали быть Адвентистами Седьмого Дня, и, кроме этого, многие островитяне совсем не религиозны.
Мне, однако, как человеку, тоже весьма далекому от какой бы то ни было церкви, служба неожиданно понравилась.
Нас предупредили, чтобы мы были готовы к долгой и скучной проповеди, — ничего подобного! Пастор Рэй, обаятельный веселый человек, провел мессу на удивление увлекательно. Сперва он приготовил сюрприз специально для нас, гостей из России.
Мы, ни о чем не подозревая, сели скромно, в уголочке, на последнем ряду, стараясь быть ниже травы тише воды, чтобы не смущать местных жителей. И вот речь пастора началась. Заработал проектор, замелькали, сменяя друг друга, слайды, и вдруг мы к своему изумлению увидели на экране… Храм Христа Спасителя… потом собор Василия Блаженного… а затем — здание Исторического Музея. От неожиданности мы оторопели. Потеряли дар речи.
В это было невозможно поверить: питкэрнская церковь, и в ней — фотографии далекой-далекой Москвы… Что это?! Пастор, хитро улыбаясь, подмигнул нам.
Оказывается, он был в России пару лет назад, и потому, заранее узнав о предстоящем визите русских, предусмотрительно разыскал у себя несколько картинок. Чтобы сделать приятное нам. Все прихожане обернулись и с улыбками еще раз поприветствовали нас. Спасибо, пастор, мы были очень польщены.
Но это было лишь вступление, разминка, так сказать, реверанс в сторону гостей из России. Дальше тема поменялась.
У входа на центральную площадь Адамстауна
В тот день месса посвящалась, как я понял, пророчествам (заранее прошу прощения у верующих за свое постыдное невежество в вопросах, касающихся Библии). Речь, кажется, шла о том, что вся история человечества — это цепь сменяющих друг друга эпох, или Царств: Египет, Вавилон, Греция, Рим и так далее. И что, согласно предсказанию, грядет новое, великое Царство — Царство Божье. Или что-то в этом роде.
Так вот, весь рассказ пастора сопровождался слайдами — яркими иллюстрациями, выполненными с использованием компьютерной технологии 3D и даже иногда флэш-анимацией. На экране эффектно рушились колоссы и восставали из руин древние фантастические города. Это производило неожиданное впечатление: церковная служба, всегда представлявшаяся мне, грешному, длинной и нудной проповедью с амвона, на Питкэрне в исполнении улыбающегося пастора Рэя выглядела некой удивительной смесью увлекательной научно-популярной лекции и креативной бизнес-презентации (только без графиков и таблиц). Так, например, очень похоже по форме, рекламисты наглядно предлагают («презентуют») заказчикам свои идеи. Это было своего рода мини-шоу, где главную роль исполнял, конечно, пастор Рэй — обаятельный седой человек.
Он всё время общался с прихожанами, шутя и улыбаясь, задавая вопросы и получая ответы. Народ слушал его, как мне показалось, затаив дыхание. Трижды его речь в определенный момент прерывалась, все вставали и, отыскав нужную страницу в Псалтыре, хором пели псалмы (номера которых были вывешены заранее — справа и слева от экрана). Бетти Кристиан, моя добрая хозяйка, аккомпанировала поющим на электрооргане, а ее муж Том, в белой рубашке и галстуке, надетых по случаю Саббат, запевал.
Мы, стоя вместе со всеми и не дыша, чувствовали, что присутствуем при каком-то особенном ритуале островитян. С одной стороны, весьма обыденном, с другой — очень важном. Церковная служба и совместное пение лишний раз объединяли питкэрнцев в одну большую семью, и — хотите верьте, хотите нет — мы тоже ощущали себя ее частью.
Кстати, похожее ощущение повторилось (и даже многократно усилилось), когда, несколько дней спустя, по окончании «общественного ужина» в честь нас, гостей из России, местные жители хором исполнили свои знаменитые прощальные гимны. В затемненном зале Паблик Холл на экране чередовались слайды с текстом песен (как в караоке), и все присутствующие, в том числе и мы, пели:
What ship is this you’re sailing in, This wondrous ship of fame? The ship is called «The Church of God», And Christ’s the Captain’s name.И рефрен:
Come join our happy crew, We’re bound for Canaan’s shore. The Captain says there’s room for you, And room for millions more…[67]У меня, если честно, мурашки шли по телу. Это было мощно. Это было прекрасно. Это, кстати, совсем неожиданно стало для меня еще одним Мгновением Счастья. Мы присутствовали при своеобразном священном ритуале, даже культовом обряде, я бы сказал. Впрочем, мне кажется, дело тут не в религии. Точнее, не в конкретной церкви. А в вере.
Эти сорок с небольшим человек живут на крошечном островке оторванными от всего мира. Они не так часто собираются вместе и всё реже поют хором. Но если уж поют… Спокойно, без надрыва, не всегда точно попадая в ноты, но зато все: мужчины и женщины, старики и дети, коренные жители и «не-резиденты» — все становятся единым целым. Семьей. Сплоченным экипажем одинокого «суденышка», борющегося за выживание посреди огромного Океана. И эти гимны, и совместное пение, и общие собрания для них — своего рода спасение: выстоим, продержимся, доберемся до «Ханаанского берега».
И в этом — их вера. Я это очень остро почувствовал тогда, в тот незабываемый вечер…
Питкэрнцы — вегетарианцы?
В одной русскоязычной энциклопедии можно прочитать, что вот уже больше ста лет (с тех самых пор, как в 1896 году все население Питкэрна приняло новую веру, став адвентистами седьмого дня) религия запрещает островитянам есть мясо. Это, разумеется, совсем не так.
Во всех домах, куда нас приглашали отобедать или поужинать, на столе непременно оказывались мясные блюда (а не только куриные или рыбные): стэйк из телятины, баранье рагу, беф строганов и так далее. Традиционная полинезийская свинина, правда, не в чести.
Своего домашнего скота у питкэрнцев, конечно, нет, и замороженное мясо доставляется сюда из Новой Зеландии. На гарнир, кроме обычной картошки и макарон, подают рис, тушеные бобы, поджаренную овощную смесь или вареный ямс (по вкусу очень напоминает обыкновенный картофель, только нежно-фиолетового цвета). И, конечно же, уру, то есть плоды хлебного дерева. Пальчики оближешь…
Из холодных закусок особой популярностью пользуются разнообразные салаты из щедрых даров острова: капуста, помидоры, зелень. Совсем как в России. В один из дней в местном магазинчике я купил баночку маринованных новозеландских огурчиков, и мы с удовольствием похрустели ими на ужине в доме Саймона и Ширли Янг.
Во время еды пьют самые разнообразные соки, морсы и компоты (очень вкусный, например, из папайи), но предпочитают, как правило, простую воду. Ее на Питкэрне можно пить прямо из-под крана.
Островитяне готовят на современных четырех-конфорочных газовых плитах с духовкой, почти на каждой кухне есть микроволновая печь. Вообще, с бытовой техникой на Питкэрне вроде все в порядке. Всевозможные паро- и кофеварки, электрические чайники, тостеры, миксеры, блендеры и соковыжималки, а также холодильники, морозильники, посудомоечные и стиральные машины — все как в любом цивилизованном жилище в Европе или Америке.
Том и Бетти пекут потрясающе вкусный хлеб и мягкие булочки, а также в специальном цилиндрическом агрегате сушат очищенные и порезанные бананы. Потом их упаковывают в герметичные пластиковые ведра и… отправляют на экспорт в Новую Зеландию. Там местная промышленность добавляет их в мюсли. Считается, что питкэрнские бананы (коих на острове произрастает, как известно, целых 9 сортов) — не только экологически абсолютно чистые, как, впрочем, и другие местные фрукты и овощи, но и одни из лучших в мире. Я, во всяком случае, нигде не пробовал бананы вкуснее, сочнее и слаще, чем на Питкэрне.
Островитяне вообще, я обратил внимание, обожают сладкое. Различные пирожные, печенье, джемы — их страсть. Десерт с чаем или кофе является важнейшей и весьма продолжительной частью завтрака, обеда и ужина.
Любая трапеза начинается с молитвы. Все садятся за стол, каждый сжимает руки и опускает глаза, и старший (у нас это был Том) негромко произносит несколько слов, благодаря господа за хлеб насущный. Только после этого можно приступать к еде.
На Питкэрне нет водопровода и канализации?
Тоже не совсем верно. То есть, конечно, единой централизованной сети труб для слива нечистот и доставки свежей воды, как в городах, на острове пока не существует. Но, тем не менее, Питкэрн постепенно приближается к гигиеническим стандартам цивилизации.
Нет, удобства здесь по-прежнему, как правило, «во дворе», и одной из достопримечательностей острова до сих пор остаются знаменитые «дунканы» — дощатые деревенские туалеты, устроенные по классическому принципу: овальная дырка над выгребной ямой. Кстати, многочисленные подобные кабинки, сколоченные из фанеры, с надписью «Public toi-let» («Общественный туалет») установлены по всему Питкэрну, причем иногда в самых неожиданных местах. Например, на вершине Места Высадки или в дебрях Тедсайд.
Но, вместе с тем во многих домах уже давно появилась современная сантехника, в том числе унитазы с «турбосмывом» и ванны со смесителями. Ванная комната в доме, например, Тома и Бетти в этом смысле ничем не отличается от благоустроенного санузла какой-нибудь старой подмосковной дачи. Стоя под теплым душем, смотришь в пыльное окошко, по раме ползет маленький паучок, а за стеклом — захватывающий дух вид на Пещеру Кристиана.
Постоянного и бесперебойного источника пресной воды на Питкэрне нет — ни речки, ни ручья. Родник «Вода Брауна», обнаруженный еще садовником с «Баунти», в жаркую погоду пересыхает, и уже много-много лет островитяне собирают дождевую воду. Скаты крыш жилых помещений покрыты специальным алюминиевым шифером, по многочисленным бороздкам которого ливневые струи стекают в два длинных желоба. Эти легкие профили прикреплены прямо под кровлей с двух противоположных сторон дома; они являются, по сути, открытыми водосточными трубами, расположенными почти горизонтально — под небольшим уклоном. Оттуда небесная жидкость прямиком попадает в огромные пластиковые резервуары черного цвета, установленные по углам жилища. В этих герметичных цилиндрических цистернах вода накапливается и отстаивается, а затем, пропущенная сквозь фильтр, поступает по трубам в кухни и туалеты местных жителей. Просто и надежно.
В первые же дни я спросил Тома: существуют ли на острове какие-либо ограничения на расход пресной воды (как, например, на яхте, где вдоволь под душем не поплещешься, особенно в открытом океане). Том, пожав плечами, ответил, что питкэрнцы, конечно, не льют H2O беспечно и понапрасну, но и излишней экономии нет: баки практически всегда полны, и никаких счетчиков над кранами не установлено.
И еще несколько слов о жизнеобеспечении современного Питкэрна. Точнее, об энергии. Основным источником электричества служит главный топливный генератор, установленный за единственным на острове магазином, по соседству с медицинским центром. Это — без всякого преувеличения — сердце Питкэрна. Вырабатываемый ток идет по обыкновенным проводам, протянутым от столба к столбу, во все концы поселения — к домам местных жителей, к общественным помещениям, к уличным фонарям, к лесопилке, и так далее.
Впрочем, генератор — основной, но не единственный источник питания. Есть еще и альтернативные и локальные. Как существующие, так и планируемые.
Проблема в том, что «сердце» острова требует постоянного притока свежей «крови», то есть топлива. Оно прибывает на Питкэрн в тяжелых металлических бочках, доставляемых сюда (вместе с прочими жизненно важными вещами, почтой и пассажирами) весьма нерегулярно, в среднем один раз в несколько месяцев, из Новой Зеландии — на борту так называемого «корабля снабжения», «supply ship».
Ради экономии топлива сегодня электричество включается на острове в 8 утра и выключается в 10 вечера. Во всё остальное время в домах действуют запасные аккумуляторы. Погас общий свет — протяни руку, дёрни за веревочку, и в комнате зажжется другая лампочка: не под потолком, а на стене. Она, может быть, не такая яркая, но недолго почитать перед сном вполне можно.
Кроме этого, некоторые места на острове (например, тарелкообразная спутниковая антенна на Ship Landing Point) снабжаются дополнительной электроэнергией благодаря недавно установленным солнечным батареям. К сожалению, в короткие дни нашего пребывания эти блестящие серые пластины, похоже, бездействовали — ввиду пасмурной погоды. Впрочем, антенна при этом, судя по всему, отлично работала…
И еще. Сейчас всерьез обсуждается строительство на Питкэрне так называемых «виндмиллз» («windmills») — ветряных мельниц. Эти нехитрые приспособления, представляющие собой трехлопастной вертикальный флюгер на высоком столбе, призваны преобразовывать энергию ветра (которого на острове, естественно, с избытком) в электричество.
Подобные устройства я в большом количестве видел в Калифорнии, близ Сан-Франциско, и в Англии, неподалеку от Уайтхэвена. Недавно на остров приезжали специалисты (инженеры и консультанты), и деньги под строительство уже выделены.
Электрические вилки-розетки на Питкэрне — так называемый «Type I» («Тип Ай»), как в Австралии, Новой Зеландии и Аргентине: три плоских штырька, расположенных своеобразной стрелочкой. Не берите с собой много запасных аккумуляторов и батарей к видеокамерам и фотоаппаратам — все это можно зарядить в домах местных жителей; нужен лишь соответствующий адаптер, который стоит приобрести заранее, до отъезда, на большой земле.
Розетка
И, разумеется, никакого центрального отопления на Питкэрне нет, никаких привычных нам батарей под окнами. Субтропики, как-никак…
На Питкэрне нет телевидения?
Теперь, с недавних пор, есть. Правда, не у всех. Огромная антенна-«тарелка», установленная на вершине Ship Landing Point, ловит пока всего два спутниковых канала — CNN (круглосуточные новости) и TCM (классика американского кино). У Тома и Бетти, например, сигнал принимался хорошо, а вот, скажем, у Саймона и Ширли — нет.
Впрочем, в каждой семье имеются телевизор и DVD-плеер. Не говоря уже о компьютерах с интернетом.
А еще с 2006 года каждый дом на острове оснащен спутниковой телефонной связью, и теперь у островитян — телефонные номера… города Окланд, Новая Зеландия. Можно запросто напрямую позвонить сюда, например, из Москвы. Или, наоборот, с Питкэрна в Москву. Что мы и делали пару раз. Мои родные были весьма ошарашены, когда в одно прекрасное утро (то есть в Москве уже был вечер того же самого дня) они подняли трубку и услышали мой голос. Все никак не могли поверить, что я звоню им из обычного питкэрнского дома, с противоположной стороны планеты.
Вот мобильной (сотовой) связи на Питкэрне нет. То есть, учитывая невероятную скорость развития технологий коммуникаций, надо думать, пока нет… Ведь еще пять лет назад островитяне и мечтать не могли о телевидении, а теперь — пожалуйста. Ближайшее место, где ваш мобильный телефон может поймать сигнал по роумингу — архипелаг Гамбье. Причем, судя по всему, антенна там весьма мощная: я получал и отсылал SMS-ки на борту яхты в нескольких милях от суши, практически в открытом океане.
На Питкэрне много крыс, тараканов и комаров?
Подобное утверждение я слышал из уст одной женщины, с которой разговаривал накануне нашей поездки. Сама она на Питкэрне не была, но где-то слышала, что островитяне (как, впрочем, и все остальные жители Полинезии), якобы жутко страдают от засилья всевозможных тропических паразитов. Нечто похожее, кстати, можно прочесть у Арне Фальк-Рённе, который побывал на Питкэрне в 60-х:
«…Все дома деревянные, но половина из них теперь пустует и служит пристанищем крыс, а в заброшенных водоёмах роятся полчища москитов…»
Или:
«…Я сетую на то, что ночью по моей постели бегает множество больших черных тараканов. Эдна (Кристиан — Авт.) с удивлением спрашивает:
— А что ты против них имеешь, Ана (то сеть Арне — Авт.)? Они ведь всегда тут были…»
Эти строки, конечно, насторожат даже самых небрезгливых. А я сам, как раз, отношусь к тому типу людей, у которых слова «крыса» или «таракан» вызывают омерзение и содрогание, не говоря уже о самих этих тварях божьих. Но предупрежден — значит, вооружен. И мы, готовясь к предстоящей неравной битве с питкэрнскими паразитами, взяли с собой на остров несколько видов репеллентов: спреи, мази и даже фумигатор. Средство от грызунов всё же решили не брать, надеясь на то, что нам, возможно, удастся отбиться от крыс первым же тяжелым предметом, который попадется под руку.
Сразу скажу: большинство этих аэрозолей и химикатов нам не понадобилось. За шесть неполных дней пребывания на Питкэрне я не встретил здесь ни одной крысы, видел всего одного живого таракана, познакомился с огромным, но совершенно безобидным пауком, и был нещадно искусан десятками комариков.
Так что опасность контактов с неприятными существами на острове сильно преувеличена. Гораздо больше шансов увидеть крысу ночью в центре Москвы, чем здесь, на Питкэрне.
Хотя, конечно, проблема паразитов тут всё еще существует. Как мне рассказывал Том, в последнее время крысы активизируются на Питкэрне не часто, раз в несколько лет. Раньше с Большой Земли присылали специальную санитарную бригаду из Новой Зеландии или с Гамбье, которая в течение нескольких недель проводила химическую обработку. Сегодня островитянам очень помогают кошки.
Этих чудесных пушистых, рыжих, полосатых и слегка диких существ на Питкэрне довольно много, в каждом доме как минимум одна особь.
Вечерний гость
У Тома и Бетти, например, живут двое очаровательных взъерошенных котят-близнецов. Коты и кошки гуляют сами по себе, бегают по всему Адамстауну, ходят друг к другу в гости, лазают по деревьям, а по ночам устраивают концерты, совсем как в московских дворах.
У нас есть выражение «мартовский кот» — это тот, кто с наступлением весны сходит с ума от влечения к противоположному полу и, как говорится, не может об этом молчать. Так вот, это словосочетание абсолютно применимо и к питкэрнским котам. С той лишь разницей, что местных кисок в период их гормональных бурь лучше называть «сентябрьскими котами». Ведь сентябрь на Питкэрне (а мы были здесь как раз в сентябре) — эквивалент российскому марту: начало весны, пора плодиться и размножаться, и с приходом темноты окрестности поселка оглашаются пронзительными «песнями любви» здешних кошачьих донжуанов. Я несколько раз просыпался от их душераздирающих «серенад».
Как когда-то экипаж «Баунти» во время стоянки на Таити был признателен кошкам за избавление от крыс, так и сегодня потомки мятежников обожают своих питомцев. Действительно, благодаря им вредных грызунов на Питкэрне заметно поубавилось.
Местные тропические тараканы больше похожи на огромных рыжих жуков с длиннющими усами-антеннами. Говорят, некоторые из них могут летать, но — хвала прохладной погоде! — провидение спасло меня от лицезрения этого кошмара. Несколько раз я, не скрою, замечал трупики этих здоровенных насекомых с поднятыми кверху хитиновыми лапками (прошу прощения за неприятные детали) в самых неподходящих для этого местах, например, на полу кухни или в раковине уличного рукомойника. Но — то ли на самом деле благодаря «холоду», то ли из-за действия каких-то неведомых мне средств (между прочим, аэрозоли против насекомых имеются в каждой комнате каждого питкэрнского дома) — я всего лишь однажды видел местного монстра живьем.
Крупный жучище-тараканище неподвижно стоял (сидел?) на полу посреди моей комнаты, когда я, в один из вечеров вернувшись затемно, включил свет. В отличие от своих пугливых европейских родичей, этот (не побоюсь подобного сравнения) Навуходоносор никуда не побежал, продолжая нагло шевелить усами. Это его и погубило.
Я был на удивление хладнокровен и беспощаден. Недолго думая, я поднял над ним ногу и тут же опустил. После чего сделал движение ступней, характерное для танцев твист или шейк (помните бессмертного героя артиста Моргунова в фильме «Кавказская пленница»: тушим окурок?). Раздался отвратительный хруст костей (или что там у насекомых?), и — Голиаф раздавил Давида. К счастью, не наоборот.
Одним тараканом на Питкэрне стало меньше. Да простит меня местная фауна. С детства не терплю этих тварей…
С комарами похожая история. Эти крохотные звенящие вампиры выпили у меня немало крови (в буквальном смысле!) еще в России, и я давно не считаю их за людей. Но на Питкэрне их оказалось, всё же, гораздо меньше, чем я ожидал. Повторяю, возможно, был не сезон, и большинство из них еще не проснулось от зимней спячки. В мою спальню если и залетал один-другой, то, наверное, по ошибке. Во сне они меня почти не кусали, я почивал спокойно.
Зато стоило мне только выйти на завтрак в легкомысленных шортах, как тут же я начинал под столом чесаться. Эти микроскопические мерзавцы подкрадывались к моим щиколоткам и голеням незаметно и беззвучно, и их нежные и коварные уколы я не ощущал. В результате ноги мои были, как сыпью, покрыты мелкими красными точками, которые страшно чесались. Впрочем, зуд прекращался, как только я влезал в сапоги.
Во время прогулок по острову, в зарослях, под дождём и на ветру, комары нас не беспокоили. Хотя, я думаю, в жаркую погоду Питкэрн буквально кишит живностью. Как и подобает настоящему тропическому острову.
Иностранцы не могут стать питкэрнцами?
На Большой Земле есть устойчивое мнение, что посторонним людям, не имеющим никакого родственного отношения к потомкам мятежников, поселиться на острове и получить питкэрнское гражданство невозможно. История Саймона и Ширли Янг опровергает это утверждение.
…Они, англичанин и американка китайско-филиппинского происхождения, познакомились в Австралии. Какие-то, неведомые мне, факты их биографий объединили две одиноких души в общем стремлении поселиться вдали от родины и цивилизации.
Они выбрали Питкэрн. В конце девяностых приехали сюда как гости. Остались. Долгое время ухаживали за одной из местных старушек, которая, когда умерла, завещала им свою землю. Саймон и Ширли подали официальное ходатайство сначала о ВНЖ (о Виде На Жительство), а потом и на ПМЖ (Постоянное Место Жительства).
И вот, в 2004 году, к удивлению многих, их петиция была удовлетворена. Власти Британии, Новой Зеландии и самого Питкэрна разрешили им стать стопроцентными островитянами. Случай, что и говорить, беспрецедентный.
Примерно в то же время их старый домик сгорел в пожаре. Рассказывают, что коренные питкэрнцы помогали им, как могли. Сегодня Саймон и Ширли выстроили себе новое жилище, и оно весьма примечательно.
Их участок расположен в местности под названием Таману, к северо-западу от Адамстауна, в стороне от главной дороги, в густых зарослях над океанским обрывом. Когда мы ехали к ним в гости на квадроцикле Тома, был жуткий ненастный вечер: стояла непроглядная темень, сильный ветер с холодным ливнем трепал джунгли, и Океан ревел особенно грозно. Но стоило нам переступить порог их дома, как мир вокруг преобразился.
Внутри было непривычно тепло и сухо. Я даже не сразу понял, отчего. В небольшой гостиной у окна уютно расположилась… маленькая черная печка, с трубой-дымоотводом, блестящей подставкой для углей и кочергой. За огнеупорным стеклом дверцы весело потрескивали дрова. По комнате разливался приятный жар.
Для Питкэрна домашняя печь — вещь невероятная, в субтропиках «буржуйки» в диковинку, и, когда холодно, островитяне обычно включают электрические обогреватели.
Но и это еще не все. В углу комнаты — я глазам своим не поверил — стояла… новогодняя ёлка! Наряженная, в игрушках и гирляндах. Правда, искусственная, но тем не менее! Дело было, напоминаю, в сентябре. До Рождества, на которое питкэрнцы обычно украшают куст папайи, оставалось еще месяца три.
Увидев неподдельное изумление на моем лице, Ширли объяснила: Саймон немного ностальгирует по родной Англии, особенно по рождественским вечерам у камина, и для него печка и ёлка — образы из детства. Такой кусочек отчего дома — здесь, «посредине нигде».
Ужин у нас прошел тоже почти в британском стиле. Бифштекс, пудинг, светские разговоры, в том числе и о погоде. Хохотушка Ширли с ее заразительным смехом и серьезный Саймон, длинноволосый и обстоятельный, сильно отличаются от остальных островитян. Сами себя они называют «изгоями» («outsiders»), живут по-своему и дружат по-настоящему только с Томом и Бетти.
И они, и их дом мне очень понравились.
Питкэрн — маленький остров?
На Большой Земле, у многих тех, кто никогда не бывал на Питкэрне, бытует мнение: остров настолько крохотен, что его весь можно спокойно обойти за день.
Ну что ж…
Если поставить своей целью во что бы то ни стало посетить все-все-все достопримечательности Питкэрна от его крайней восточной точки (Сэйнт-Полс) до крайне западной (Пойнт Кристиан) за сутки, да еще если совершить этот головокружительный марш-бросок на заднем сидение квадроцикла, а за рулем будет опытный гид из местных, тогда да — остров покорится за несколько часов. Ваше мягкое место, правда, одеревенеет от бешеной тряски, ваши пальцы перестанут сгибаться, потому что, судорожно вцепившись в рамку сиденья, вы ее уже не отпустите из-за страха вывалиться на крутом вираже над обрывом, а сами вы с ног до головы будете покрыты комьями грязи, летящими из-под колес. Но для тех, кто обожает скоростные «сафари» по пересеченной местности, такая экскурсия по Питкэрну будет в самый раз.
Единственная легковушка Питкэрна
Для тех же, кто предпочитает неспешные пешие прогулки, кто может подолгу останавливаться, разглядывая какого-нибудь кокосового краба или диковинный цветок, кто любит карабкаться по скалам или бродить по зарослям в стороне от проторенных троп, — для таких туристов одного дня будет явно мало. Боюсь, для того, чтобы облазить весь Питкэрн вот так, медленно и с удовольствием, и целого месяца не хватит. Несясь на тарахтящем квадроцикле и распугивая всю живность, многого не увидишь: мелкие детали проскочат мимо и останутся незамеченными. Да и питкэрнские четырехколесные вездеходы пройдут далеко не везде.
Нет, разумеется, местные квадроциклы — великая вещь; они не только являются основным наземным транспортным средством на острове[68], но и реально очень помогают питкэрнцам в их повседневной жизни. Попробуйте-ка, скажем, доставить тяжелый груз от причала Бухты Баунти вверх на сто метров по крутому Холму Трудностей, или отвести детей в школу, когда вокруг непролазная грязь, или переправить собранный урожай от огорода на Aute Valley до поселка… Нет, знаменитые питкэрнские вездеходы (наряду с баркасами, почтовыми марками и поделками из дерева миро) считаются сегодня одним из символов острова по праву.
Но… У мятежников, высадившихся сюда в 1790 году, квадроциклов не было. Поселенцы с «Баунти» осваивали свой остров исключительно пешком.
И я прибыл на Питкэрн в том числе и для того, чтобы представить, как здесь всё было тогда, двести с лишним лет назад. Почувствовать себя одним из них. Обойти остров своими ногами и — открыть его для себя.
Поэтому я каждый раз отказывался, когда в первые дни Том, Бетти, Кэрол и другие островитяне всё время радушно предлагали прокатить нас по окрестностям. Нет, мне, несмотря на не очень подходящую для прогулок погоду, надо было исследовать Питкэрн самому. Пешком.
Что я и делал.
(Правда, в последние два дня, чувствуя, что ничего не успеваем, мы «сдались», и Бетти Кристиан организовала нам целый групповой тур на трех вездеходах. За рулём флагманского квадроцикла села она сама, двумя другими управляли пастор Рэй и Хатч, супруг школьной учительницы Сьюзан. Мы с Володей и Людой по одному взгромоздились сзади, и нас с ветерком прокатили по тем местам, до которых мы еще не добирались: Тедсайд, Пойнт Кристиан, Джинджер Вэлли, Высшая Точка, Таро Граунд, Таутама… Признаюсь честно, это было захватывающе: стремительно, весело, Бетти очень интересно рассказывала, и мы получили истинное удовольствие.
Однако впечатления от пеших вылазок, которые мы совершали в первые дни, оказались совсем иного свойства.)
Итак, Питкэрн — «крохотный»? Действительно, три километра в длину[69] и полтора в ширину — много это или мало?
Судите сами. Общая площадь острова (примерно 450 га) вполне сопоставима с размерами такого столичного района, как Замоскворечье. Или с пространством, занимаемым, скажем, лос-анджелесским международным аэропортом LAX. Питкэрн в 237,5 раз меньше Таити, в 127 раз — Острова Мэн, в 13 раз — Манхэттена, в 10 раз — Тубуаи. Остров приблизительно в 3 раза больше лондонского Гайд Парка и в 16 раз больше Московского Кремля.
Теперь расстояния. Для сравнения, к примеру, от Красной площади до Белорусского вокзала по прямой Тверской — как раз километра три. Максимум полчаса прогулочным шагом. Но это Москва, относительно ровная и асфальтированная. А на Питкэрне тротуаров нет, если не считать недавно забетонированного подъёма от причала к Адамстауну, твердых плит центральной площади поселка и Высшей Точки, да дощатых ступеней, проложенных в некоторых местах. Основные пути, тропы и стёжки на острове — или красная глина или тропический «чернозём». В сырую погоду эта почва — буквально — уходит из-под ног. Весьма затрудняя движение и замедляя скорость ходьбы.
К тому же Питкэрн — клочок суши вулканического происхождения. Это горный остров. Холмистый, скалистый и обрывистый. Он вздымается над Океаном словно крупный, изогнутый бумерангом окаменевший вал какого-нибудь древнего цунами. Его возвышенности и лощины напоминают огромные застывшие волны, порожденные доисторическим землетрясением и покрытые густой растительностью.
Бродский писал: «…горы есть форма поверхности, поставленной на попа, и кажущаяся горизонтальной вьющаяся тропа в сущности вертикальна…». К Питкэрну это применимо в полной мере. То есть никаких плоских, горизонтальных маршрутов (за исключением короткой главной дороги в Адамстауне) здесь нет. Всё время или вверх или вниз, с уклоном вправо или влево, и практически никогда ровно или по прямой, особенно за пределами поселка. С непривычки это довольно тяжело. На столь пересеченной местности расстояния как минимум удваиваются, а то и утраиваются. Три с половиной километра превращаются во все десять, и остров будто увеличивается в размерах.
К тому же, Питкэрн — величественный остров, высокий и масштабный. Его вершины и утесы выглядят неприступными, его почти отвесные двухсотметровые обрывы страшат. Некоторые его ландшафты способны перехватить дыхание и вызвать головокружение. Здесь есть места, напоминающие, скорее, суровые норвежские фьорды, туманные шотландские высокогорья или даже могучие уральские скалы, а никак не субтропический полинезийский остров. И со стороны Океана, и изнутри, он кажется крупнее, массивнее, больше, чем есть на самом деле.
И еще. Хотя все достопримечательности острова связаны друг с другом сетью «просёлочных» дорог и специально проложенных пеших тропинок; хотя во многих местах за пределами Адамстауна для уставших путников установлены публичные туалеты, скамейки, столики и даже пляжные шезлонги; хотя кое-где потоки дождевой воды с гор устремляются в незаметные подземные трубы, словно в каком-нибудь благоустроенном парке, так вот, несмотря на эту на удивление развитую «инфраструктуру», Питкэрн по-прежнему — дикий остров. В хорошем смысле этого слова.
Согласно статистике, опубликованной в официальном «Путеводителе по Питкэрну» (1999), 34 % площади острова (378 акров) занимают крутые склоны, 31 % (348 акров) — холмистая земля, 27 % (304 акра) — скалы и обрывы, и лишь 8 % (всего 90 акров, то есть соток) приходится на относительно ровную поверхность. Иными словами, это значит, что почти весь Питкэрн практически непригоден для жилья и возделывания почвы. И что люди (дома, дороги, огороды и так далее) занимают здесь менее одной десятой от общей площади.
Всё это я знал еще до поездки. Но одно дело цифры, и совсем другое — увидеть соотношение «человек — природа» на Питкэрне своими глазами.
Я и представить себе не мог, как много на этом «крошечном» клочке суши участков, нетронутых цивилизацией. Мест, где, похоже, даже не ступала нога человека! Двести лет остров активно осваивается и исследуется; в 30-е годы XX века здесь жили более двухсот обитателей; временами интерес к Питкэрну разгорается вновь, и толпы приезжих-ученых-гостей-туристов периодически табунами бродят по его самым удаленным закоулкам; и, казалось бы, на Питкэрне не должно было остаться и квадратного метра, неокультуренного homo sapiens… Ан нет.
Гуляя по восточной части острова, в местах, называемых Хулианда, Ауте Вэлли и Сэйнт-Полс, справа и слева от дороги я видел гектары невозделанной земли. Обширные склоны, поросшие непроходимым кустарником, стелются вниз, к Океану, а над головой нависают непролазные горные чащи, пугающие своим сходством с африканскими джунглями или амазонской сельвой… На западе Питкэрна, на Тедсайд и Джинджер Вэлли, то же самое. Стоит только сделать несколько шагов в сторону от проложенной тропы, как ты оказываешься на абсолютно диком, первобытном, необитаемом острове.
Я ловил себя на этом ощущении несколько раз и в разных местах, когда бродил в полном одиночестве. Однажды, на Сэйнт-Полс, я свернул с пути и начал двигаться вдоль каменистого склона на северо-запад, намереваясь пройти как можно дальше вглубь, по направлению к Ship Landing Point. Преодолев один или два невысоких горных кряжа, я вдруг очутился в небольшой ложбине (потом я пытался вычислить это место по карте; по-моему, это было где-то рядом с так называемым Хребтом некоего Чарльза Хупаса, Charles Hupas Ridge). Ветер внезапно стих, стало совсем тихо-тихо, только Океан, не умолкая, шумел где-то далеко внизу. Я остановился и замер.
Меня окружали заросли. Дремучие, как в сказках, и древние, как сам мир. Под ногами пружинила земля, устланная многовековыми слоями опавших листьев.
И я вдруг почувствовал, что до меня здесь, в этой конкретной лощине, никого раньше не было. Никто и никогда сюда еще не добирался. Время словно перестало существовать. Не было никакой тысячелетней истории, никакого другого, Большого Мира. Только я, один-одинёшенек, первый и единственный на этом острове, на этой Земле, один на один с равнодушной Вселенной…
Впрочем, возможно, это лишь мое разыгравшееся воображение. Ведь буйной тропической флоре надо всего-то пару-тройку лет, чтобы превратить еще недавний очаг цивилизации в первобытные джунгли. Вспомним хотя бы истории 1831 и 1856 годов, когда Питкэрн, покинутый своими жителями, дважды становился вновь необитаемым. Ведь не проходило и года, как местная природа, словно Феникс, восставала из «пепла» истощения и восстанавливала свою силу, могучим цветением скрывая, пряча, уничтожая следы пребывания здесь человека. Как знать, может быть, питкэрнские места, кажущиеся сегодня первозданными и девственными, на самом деле еще в недавнем (или далёком) прошлом были чьими-то огородами и делянками?..
Кокосовый краб-отшельник — «пальмовый вор»
Итак, итог.
Питкэрн, конечно, маленький остров. Но при этом — относительно большой, величественный, горный и преимущественно дикий.
На Питкэрне — особое время, на полчаса отличающееся от поясного?
Такой вывод можно сделать, изучив карту часовых поясов мира, которая публикуется, например, в одном из самых авторитетнейших путеводителей по Океании знаменитого международного издательства Lonely Planet. Судя по этой схематической карте, получается так: когда, скажем, по Гринвичу — полдень, в Москве — 3 часа пополудни, а на Аляске — 3 часа утра, то на Питкэрне — 03:30 (время «между собакой и волком»). Странно. На самом деле, ничего подобного. Никакого получасового сдвига стрелок на острове нет. Питкэрнское время сейчас точно, минута в минуту, соответствует аляскинскому[70]. Оно на час «больше», чем на Гамбье, и на два опережает таитянское. Таковы причуды современного разделения часовых поясов.
Таким образом, когда в России стрелки переведены на летнее время (с апреля по октябрь), разница между Москвой и Адамстауном составляет ровно 12 часов: у нас полночь — у них полдень, и так далее[71].
Противоположная сторона планеты, однако…
Половина мужского населения Питкэрна сидит в тюрьме?
Прежде всего, скажу честно: мы с самого начала прекрасно понимали, что недавние события, связанные с судом и «секс-скандалом в раю» (по выражению желтой прессы), — тема для островитян весьма болезненная.
И потому в разговорах с местными жителями мы старались ее не касаться вообще. Чтобы не бередить еще не зажившую рану.
Тем не менее, проблема существует. На Питкэрне есть тюрьма, и в ней сидят люди. И не упомянуть об этом я не могу. Но рассказ мой будет кратким. Никаких попыток анализа или выводов, только мои личные впечатления. Только то, что знаю или видел на острове сам.
Итак, многие спрашивают: правда ли, что в местной тюрьме сидит половина мужского населения острова?
Ответ: неправда. Из шести осужденных в октябре 2004 года питкэрнцев двое были наказаны общественными работами, и еще двое уже отбыли свой срок и теперь на свободе. В маленькой (как рассказывают, всего лишь двухкамерной) тюрьме осталось всего четверо: Рэнди и Шон Кристианы, а также Брайан и Терри Янги.
Впрочем, и их иногда — при необходимости — выпускают на волю. На сегодняшний день (ноябрь 2007), в последний раз такая необходимость, насколько мне известно, возникла в октябре 2007, когда умерла Вула Янг. Судя по видеозаписи похорон, Терри, сын покойной, присутствовал и на панихиде и на кладбище, а Рэнди активно помогал скорбной процессии.
Любопытно, что за месяц до этого, 14 сентября, в день рождения его дочери Эмили, Рэнди не выпустили. Его не было на вечернем party в доме его отца и матери, Стива и Олив. Во всяком случае, мы его не видели.
Питкэрнская тюрьма спрятана в густых зарослях так называемой Bob’s Valley (Долины Боба), в стороне от основной дороги, примерно на полпути от центральной площади Адамстауна до местного кладбища, по соседству с домом Лена Брауна. Подходить к ней близко не разрешается, на повороте с дороги стоит запрещающий знак. Со стороны хостела видна выглядывающая из оврага крыша серого домика, обнесенного колючей проволокой. Столбы, фонари. Лая овчарок, слава богу, не слышно. Зрелище кажется настолько неуместным среди питкэрнских ландшафтов, что, как бы любопытно не было, особо разглядывать его не хочется. Хочется отвернуться и идти без остановок мимо.
Четверых оставшихся заключенных охраняет целое отделение конвоиров — 7 человек. Официально они называются correction officers — «исправительные офицеры». Насколько я знаю, все из Новой Зеландии. Крепкие и улыбчивые мужчины, с характерными лицами, все стриженные наголо, ездят по острову на квадроциклах, играют в пинг-понг в Паблик Холл, ловят моллюсков на Тедсайд, а в основное время несут службу. Которая, на первый взгляд, как будто не видна.
В общих собраниях они не участвуют, на совместные праздники не ходят. Я не видел их ни на дне рождения Эмили, ни на нашем «русском» общественном ужине. Впрочем, к местным жителям охранники относятся предельно корректно и с уважением. Те, разумеется, отвечают им взаимностью.
Вот такой расклад.
Кстати, в сотрудничестве с тюремщиками работает прикомандированный полицейский. Это тот самый Малкольм Джилберт, с которым нас еще в аэропорту Таити познакомил Марк Уоллер. Так вот, Малкольм, добрый и общительный человек, сразу завоевал доверие островитян. Да и наше тоже.
Мы несколько раз пересекались на улицах, и все время он останавливал свой квадроцикл и совершенно искренне (а вовсе не по долгу службы) спрашивал нас: как дела, как устроились, нужна ли какая-либо помощь и так далее. Это было очень любезно с его стороны. А потом мы с ним, его женой и другими «не-резидентами» провели чудный вечер у них в гостях.
Эти посиделки, кстати, опровергли еще одно устоявшееся мнение о Питкэрне.
На Питкэрне не курят и не пьют спиртного?
Разумеется, еще со времен печальных опытов Уильяма Маккоя пьянство на острове — табу. И для адвентистов седьмого дня табак и алкоголь — серьезный грех. До недавних пор курение и спиртное находились здесь под строжайшим запретом. Потом приезжим разрешили ввозить алкоголь с собой и при этом обязательно приобретать так называемую drinking li-cence — «лицензию на выпивку» (стоит 60 долларов и выдается дежурным полицейским офицером). Smoking licence («лицензии на курение»), кстати, пока не существует. Но в любом случае, курево и употребление горячительных напитков на Питкэрне не одобрялось и не одобряется.
Мы, зная всё это, заранее дали себе обет на время пребывания на острове забыть о своих вредных привычках. Хотя, признаюсь честно (грешен, грешен!), я люблю иногда пропустить пару капель и выкурить сигаретку вечерком в хорошей компании. Не казните строго. Но Питкэрн — это святое: нельзя, значит, нельзя.
И вот что было. После того, как мы выступили в Паблик Холл, вручив питкэрнцам наши подарки, к нам подошел Марк Уоллер. Все в тот момент с любопытством ощупывали наш расписной самовар, примеряли наши футболки, разглядывали календари и вертели в руках матрёшки — атмосфера была потрясающая. И вдруг Марк, улыбаясь, говорит:
— Ну что, как насчет того, чтобы отметить событие?
Я, ни о чём не подозревая, спрашиваю:
— В каком смысле?
Он говорит:
— В смысле выпить. — И открыто улыбается.
Я, думая, что это шутка, смеюсь. Но Марк продолжает:
— Нет серьёзно. Пошли ко мне, у меня всё есть. Вы что предпочитаете? Водка? Пиво? Или, может быть, виски?
Я переглядываюсь с Володей и Людой: это розыгрыш? Дабы поддержать шутку, делаю нарочито строгий вид и говорю:
— Да мы-то не против, но как??? Без дринкин″ лайсенс?!
Марк искренне удивился:
— Вы, русские, не приобрели дринкин″ лайсенс?
Марк Уоллер
Мы, продолжая глупо улыбаться, пожимаем плечами: дескать, нет, конечно. Тогда Марк произносит:
— ОК, я попробую что-то сделать.
На наших глазах он подходит к Бренде Кристиан (эти самые лицензии выдает именно она), и, улыбаясь и кивая в нашу сторону, что-то говорит ей. Бренда делает удивленное лицо, смеется и машет рукой.
— Всё нормально, — произносит Марк, вернувшись к нам. — Она дала добро. В порядке исключения! Пошли.
И вот, едва опомнившись и еще плохо соображая, мы идём в гости к Марку.
Официальные лица останавливаются на Питкэрне в так называемом «хостеле» — в специально построенном небольшом комплексе за кладбищем. Архитектурой хостел сильно отличается от типичных питкэрнских домов и немного напоминает американские придорожные мотели: несколько номеров, расположенных на сваях буквой «П». В апартаментах Марка было очень чисто и тепло (кажется, у него работал электронагреватель, не помню), но мы расположились на веранде, обращенной к Океану.
В тот вечер погода немного утихомирилась, дождь перестал, и мы прекрасно провели время в обществе радушного хозяина Марка и его соседей: полицейского Малкольма, его жены и новозеландца по имени Хатч — супруга школьной учительницы Сьюзан. Где-то внизу, совсем рядом, в темноте ночи громыхал вечный прибой, Океан дышал легким бризом, покачивая фонарь и шевеля наши волосы, по перилам балкона лениво прогуливалась кошка, мы, болтая о том о сём, покуривали Marlboro Lights и потягивали кто Stella Artois (Марк, Володя и я), кто Riesling (дамы), кто Famous Grouse (Малкольм и Хатч), и я тайком щипал себя под столом, не веря во всё происходящее.
Трое русских сидят за столиком в приятной компании британцев и новозеландца, ведут легкую беседу, курят американские сигареты, пьют свежее бельгийское пиво, французское вино и прекрасный шотландский виски. Казалось бы, ничего особенного. Но только всё это происходит не где-нибудь в Европе, в открытом вечернем кафе или в загородном доме, а на Питкэрне. На недоступном легендарном острове, расположенном «посредине нигде», в центре Великого Тихого, в сотнях, если не тысячах миль от ближайшего ресторана, там, где еще недавно спиртное и табак были немыслимы.
И самое главное: это не сон. Это все происходит со мной, наяву, и это реальнее любой реальности.
И, да простят меня мои дорогие питкэрнцы, это было здорово.
Сентябрь — один из лучших месяцев для посещения Питкэрна?
Так — буквально — было написано в одном из авторитетных туристических справочников. «Всё врут календари»…
Да, с погодой нам не очень повезло. Все пять с половиной суток, что мы провели на острове, шел дождь и дул ветер. И, будто по закону подлости, первый солнечный день на Питкэрне, который мы застали, оказался последним днем нашего пребывания. Как нам объяснили, над островом завис циклон, небо плотно заволокло серыми тучами, и поэтому было непривычно пасмурно и сыро. Температура воздуха не поднималась выше 23 °C, а ночью один раз опустилась до тринадцати градусов.
Вообще, надо сказать, эта зима (июнь — август 2007) выдалась на острове крайне суровой — разумеется, по местным меркам, — и в одну из самых ненастных июльских ночей чуть не был побит Питкэрнский рекорд «холода»: столбик термометра опустился до +10,6 градусов по Цельсию. Старожилы и не помнят, когда такое случалось в последний раз.
Так что пресловутое «глобальное потепление» оказывает на остров противоположное действие, эффект с обратным знаком. «Климат меняется во всем мире, — сказал мне в очередное хмурое утро Том, словно извиняясь за негостеприимную погоду, — и на Питкэрне тоже…». Многие питкэрнцы говорили нам, что, на самом деле, лучше всего приезжать на остров в конце лета или в начале осени — то есть в феврале-марте. Время урожая, больше солнечных дней и относительно спокойное море. Что ж, в следующий раз надо проверить…
Впрочем, не скажу, что океан сильно бушевал, пока мы находились на берегу. И вода, кстати, была на удивление теплой — градусов 25, не меньше. Купаться мы, конечно, не купались, но один раз (мы в тот день ездили на Тедсайд, западный берег острова, место первой высадки мятежников с «Баунти») я решил немного смочить ноги. И получил удовольствие, признаюсь честно. Так приятно было скинуть резиновые сапоги и, зайдя по колено в воду, пройтись в пляжных тапочках по песчаному дну меж прибрежных камней. Бурлящая и шипящая пена прибоя, многократно процеженная сквозь хаотичный лабиринт пористых вулканических пород, нежно щекотала щиколотки. А вокруг сновали бойкие мальки неведомых мне тропических рыбок. Хорошо…
Однако почти всё остальное время на острове мы провели в сапогах.
В первый же день, в первые же минуты после нашей высадки на берег мы буквально ногами ощутили разницу между палубой судна и питкэрнской землей. Не успели мы добраться до дома Тома и Бетти, как мои белоснежные «яхтсменские» тапочки безнадежно испачкались (я так потом их и не отстирал). А ведь я всего-то сделал пару шагов по причалу, взобрался на заднее сиденье квадроцикла, и затем прошел несколько метров от гаража к сеням… Хозяева, любезно указав мне на несколько пар резиновых сапог, стоящих под навесом, сказали мне: «Выбирай любые». Что я с удовольствием и сделал.
Мне почему-то сразу приглянулись самые обыкновенные, цвета хаки. 43-го размера, хотя у меня вообще-то 41-й. Однако я нисколечко не жалею. Мне было в них очень комфортно.
По неопытности я сначала натянул их на босу ногу, но вскоре вовремя одумался. Очень пригодились голубые хлопчатобумажные носочки, выдаваемые на транстихоокеанских рейсах всем пассажирам авиакомпании Air Tahiti Nui. Я на всякий случай прихватил их с собой из самолета. Словно почувствовал, что единственной пары тонких носков, упакованных мною в дорожную сумку, будет явно недостаточно. Зачем брать больше? — наивно думал я, собираясь в путь. — Ведь мы же отправляемся в тропики… О, как я ошибался!
Постоянный дождь превратил кирпичного цвета местную глину в чавкающую и скользкую слякоть, а питкэрнские дороги — в знакомые до боли родные российские просёлки. Я не так часто бываю в наших колхозах и деревнях в сырую погоду, но аналогия однозначная. Смеясь, мы вспоминали, как много лет назад, в студенческие годы ездили «на картошку» и как, перебираясь от избы к избе и рискуя увязнуть по уши, месили осеннюю грязь средней полосы России.
Так вот, на Питкэрне оказалось примерно то же самое. Поэтому резиновые сапоги в дождь на острове — обувь номер один.
Впрочем, справедливости ради необходимо сказать, что слякоть здесь — явление не частое. Просто нам, повторяю, не очень повезло.
С другой стороны, наш опыт можно назвать уникальным. Немногим гостям Питкэрна удается увидеть остров таким, каким его увидели мы, — пасмурным и промозглым. И это, конечно же, ни в коей мере не испортило моих впечатлений. Наоборот, непогода привнесла в наш визит неожиданный экстрим, добавила приключений. Моя мечта, повернувшись ко мне своим не самым привлекательным боком, словно проверяла меня на выносливость: дескать, слабо полюбить Питкэрн не таким, каким он обычно описывается в книгах и на сайтах, а совсем другим — беззащитным и неуютным??
Не слабо. Плохой погодой меня не испугаешь. Грязный и прохладный Питкэрн вдруг оказался для меня еще роднее глянцевого и открыточного. Удивительно…
А еще это значит, что я здесь не в последний раз. Ведь мне же надо побывать на острове и в солнечные дни, когда тепло и сухо!
Питкэрн — это совсем не Россия?
Сама постановка такого вопроса, наверное, вызовет недоумение. На первый взгляд, этот тезис кажется совершенно очевидным. Ну, разумеется, Питкэрн не Россия, о чём, собственно речь? Мятеж на «Баунти» так же далёк от нас во времени, как Адамстаун от Москвы в пространстве, и тому подобное. Что может быть общего?
И, тем не менее, я настаиваю. Питкэрн очень похож на Россию. Отправляясь в поездку, я и вообразить себе не мог, насколько мы, несмотря на расстояния, отсутствие внешних точек пересечения и кажущуюся разницу в менталитете, истории и культуре, в действительности — близки друг другу. И это, пожалуй, самое сильное и неожиданное потрясение, которое осталось у меня от встречи с легендарным островом.
Судите сами.
К примеру, погода. По удивительному, почти символическому совпадению, сентябрьская 2007 года погода на Питкэрне в точности соответствовала погоде в Москве. Сводки идентичны: пасмурно, осадки, ветер, температура от +13 °C ночью до +23 °C днем.
Теперь — природа.
По утрам здесь так же задорно и задиристо кукарекают петухи, как в любой российской деревне, а по ночам орут весенние коты, как под окнами моей квартиры.
На огородных грядках растут капуста, лук, морковка, огурцы и помидоры. Мох на деревьях и трава на лужайках здесь — точь-в-точь такие же, как у нас, ничего экзотического. Наш подорожник встречается на каждом шагу.
В сырых питкэрнских зарослях пахнет… грибами (!?), клянусь, словно в осеннем подмосковном лесу.
Про грязь и слякоть я уже рассказывал.
Дальше. Человеческое жильё. О котором я тоже писал.
Местами Адамстаун до боли напоминает среднюю русскую деревню. Или старый дачный поселок в садово-огородном товариществе где-нибудь по Калужскому или Ярославскому шоссе. Проселочная, с ухабами, дорога, неровные изгороди, покосившиеся сараи, ветшающие летние домики. Занавески на окнах.
Местный магазинчик — типичное сельпо (ассортимент, правда, отличается).
В общем гараже на окраине поселка стоят трактора, бульдозер и экскаватор. Колхозная МТС[72], да и только.
Есть клуб, а в нем «красный уголок» — Паблик Холл.
Будки деревенских туалетов. В одном — вы не поверите — я видел газету на гвозде. Газета, правда, была новозеландская.
И так далее. Наконец, сами люди.
Коренные питкэрнцы, потомки мятежников с «Баунти», оказывается, очень похожи на наших, российских сельских жителей. Такие же добрые и открытые, но — на всякий случай — чуть-чуть недоверчивые к пришельцам.
У доски объявлений женщины громко судачат про хозяйство и соседей, на поселковой площади мужчины обсуждают новости мировой политики. Все дети бегают босыми. Пожилые люди ходят в застиранных штанах и рубахах не первой молодости и свежести. Копаются в огородах. По вечерам смотрят телевизор.
Говорят, правда, не по-русски. И не пьют.
А мои хозяева, Том и Бетти, чем-то очень напомнили мне моих родителей-пенсионеров. Даже внешне есть некоторое сходство…
В общем… Конечно, Питкэрн — не Россия. Но что-то наше, родное, до боли русское здесь явно присутствует.
И, надо признаться, от этого пронзительного ощущения остров и местные жители становятся еще ближе, понятнее и роднее. Как после этого не полюбить Питкэрн всем сердцем?
Настоящее и будущее
Ну, а теперь о том, что порадовало больше всего. О питкэрнских детях.
Я нарочно приберег рассказ о них напоследок. Потому что это очень важно.
…Случилось так, что мы прибыли на остров аккурат 14 сентября — в день рождения Эмили Роуз Кристиан, дочери Рэнди и Надин. 4 года назад, в 2003-м, эта малышка стала первым ребенком, который родился на Питкэрне за последние 18 лет. В последний раз подобное радостное событие случалось в 1985 году, когда на свет появился Эндрю Кристиан.
В первый же день нас пригласили в дом Стива и Олив на вечеринку в честь Эмили. Мы своими глазами увидели, во-первых, что такое настоящий питкэрнский праздник, когда все гости приносят еду с собой, и пир продолжается не один час, а во-вторых убедились, как все островитяне обожают кроху Эмили. Буквально души в ней не чают.
И это понятно. Четыре года назад она и ее мама Надин подарили острову надежду. Надежду на то, что остров, пока на нем рождаются дети, не захиреет и не выродится, как предрекали многие «эксперты». В марте 2007-го Надин Кристиан повторила свой подвиг и родила на Питкэрне еще одного ребенка — девочку Адрианну. Браво, Надин, так держать.
Так что в первый же день нашего пребывания мы попали на важный для всех питкэрнцев праздник.
А в предпоследний день нашего пребывания, 18 сентября, мы пошли в школу. Нас там ждали.
Накануне, по окончании «Русского вечера», когда все воодушевленно братались, примеряли футболки и фотографировались с самоваром, к нам подошла местная учительница, милая рыжая новозеландка Сьюзан и сказала: «Приходите завтра к нам. Дети будут очень рады познакомиться с вами поближе».
От таких приглашений не отказываются. Мы очень обрадовались. Нам очень хотелось посетить питкэрнскую школу и пообщаться с ребятами, так сказать, «на их территории». Только мы не знали, как напроситься к ним в гости. А тут сам зверь на ловца прибежал.
…Единственная школа на острове расположена к западу от Адамстауна, в местности с полинезийским названием Пулау (Pulau). Это симпатичное одноэтажное здание, построенное на вершине живописного зеленого холма. За задним двором школы, там, где, кстати, находится резиденция учительницы, начинаются заросли питкэрнских джунглей, над которыми эффектно возвышается пик Ганнет Ридж (Gannet Ridge). Вообще, это один из самых красивых, открыточных видов на острове.
Внутри школа больше напоминает детский сад или какой-нибудь детский клуб. Никаких классов с партами — одна просторная комната, очень много игрушек и самых разных наглядных пособий, ярких и пестрых. Стеллажи с книгами, несколько компьютеров, стол для пинг-понга. Легкий беспорядок, какой бывает в домах, где много детей. Сразу становится понятно, кто здесь хозяева.
Учеников — пятеро (четыре мальчика и одна девочка): Ральф, Джейден, Кимиора, Торика (все — Уоррены-Пью) и Брэдли Кристиан. Учительнице Сьюзан помогает шестнадцатилетняя Ариел Браун. В ожидании нашего визита все надели наши футболки. Крохам Брэдли, Кимиоре и Торике нижний край доходил до щиколоток.
Ребята нас не просто ждали. До нашего прихода Сьюзан организовала специальный урок, посвященный России. Раскопав все, что было в школьной библиотеке о нашем отечестве (в основном это были материалы из детских энциклопедий и атласов середины 80-х), она предложила ученикам оформить в своих альбомах «русскую» страницу. И ученики постарались. Каждый наклеил вырезанную контурную карту СССР (Брэдли — вниз головой), старшие написали крупными буквами «RUSSIA», «USSR» и «MOSCOW», а младшие попытались нарисовать два флага — советское красное полотнище и современный российский триколор. Мы сели в кружок и стали знакомиться. Каждый из присутствующих по очереди рассказал немного о себе.
Сьюзан рассказала, что в конце этого года у нее заканчивается контракт, и что дома, в Новой Зеландии, ей будет недоставать этих детей и этого острова.
Брэдли поведал, что любит кататься на велосипеде и рисовать. И еще сказал:
— Мой папа в тюрьме, и я по нему очень скучаю.
(Его отец Рэнди Кристиан — один из четырёх оставшихся заключенных).
Джейден любит строить домики и лодочки, Ральф любит животных, а также читать и заниматься спортом, Кимиора и Торика начинают осваивать компьютер и тоже обожают животных. А Ариел готовится продолжить учебу в Новой Зеландии: здесь, на Питкэрне, в школе учатся только до восьмого класса.
Потом ребята попросили нас дать им небольшой урок русского языка. Я писал на доске слова — латиницей и рядом кириллицей, произносил вслух, и все хором повторяли. «PRIVET, POKA, SPASIBO, DOBRO POZHALOVAT»… Последнее словосочетание далось малышам (да и Сьюзан) не сразу. Зато наш алфавит покорился им легко, особенно понравились звуки «ха», «це», «ча», «ша» и «ща». Было очень весело.
Потом мы говорили о Питкэрне. Самые маленькие еще пока не могут найти его на глобусе (хотя теперь хорошо знают, где Россия), но даже они знают, что их остров — особенный. И самый лучший. И что они ни за что отсюда не уедут, когда вырастут.
И мне хочется в это верить.
Я смотрел на этих забавных ребятишек и думал: вот оно, будущее острова.
Конечно, став взрослыми, жить на Питкэрне предпочтут не все. Большинство переедет на Большую Землю. Но, может быть, кто-то и останется. Или, пожив вдалеке, захочет вернуться. Так, как это сделал, скажем, сын Бренды — 22-летний Эндрю Кристиан. Он несколько лет учился в Англии, но недавно покинул берега Альбиона, и, похоже, нисколечко не жалеет об этом. И теперь строит на Питкэрне дом.
Так же свой выбор в пользу острова когда-то сделали и родители вот этих сорванцов-школьников — Шарлин и Ваине, Рэнди и Надин.
Я не знаю, что ждет Питкэрн завтра. Но могу себе представить. Недавно британское правительство приняло решение о выделении дополнительных 9 миллионов фунтов стерлингов на развитие инфраструктуры острова. Надеюсь, будет достроена главная дорога, отремонтируют не только общественные здания, но и дома местных жителей, решат вопросы с электроэнергией, удобрят почву… У всех появятся спутниковое телевидение и ватерклозеты. Теперь на произвол судьбы приют потомков мятежников с «Баунти» не бросят.
Скоро на свободу выйдут оставшиеся заключенные, и болезненная рана от пресловутого «секс-скандала» заживет. Внутренние страсти окончательно улягутся.
Сейчас, слава богу, уже почти никто не вынашивает планов строить взлетно-посадочную полосу на Хендерсоне или отель на самом Питкэрне. Островитянам это ни к чему. Но ручеек желающих посетить легендарный остров, надеюсь, не иссякнет. И, может быть, даже превратится в постоянный поток. К счастью, Питкэрну из-за своей удаленности и труднодоступности пока не грозит стать «туристической меккой» (боже упаси), но дополнительный доход от прибывающих гостей острову — и, главным образом, местным жителям — очень не помешал бы.
И, как знать, может быть, к двум основным источникам островного бюджета (продажа почтовых марок и доменного имени. pn) скоро добавится третий — супер-дорогой, мега-эксклюзивный и сверх-экзотический туризм?
Как знать, как знать… Ясно одно. Главное богатство Питкэрна — люди (а не только исторические места и реликвии, связанные с «Баунти»). Во-первых, это уникальное маленькое сообщество, которое, согласно статистике ЮНЕСКО, является самой малочисленной народностью в мире: национальностью «питкэрнец» могут гордиться всего человек шестьдесят на всем земном шаре! И во-вторых, это замечательные, добрейшие люди, подобных которым нет нигде (я, во всяком случае, не встречал).
И как все-таки здорово, что их становится больше. Еще несколько лет назад казалось, что Питкэрн умирает. Люди уезжали на Большую Землю, жилища пустели, хозяйство приходило в упадок. Остров и сейчас, чего греха таить, не в самом лучшем состоянии. Но сегодня в экономику острова вливаются деньги, пусть и небольшие. Кое-кто возвращается. Здесь строятся дома. И, самое главное, рождаются дети. А это значит, что в третий раз за свою новую историю Питкэрн вряд ли станет необитаемым.
И еще это значит, что у острова есть надежда на будущее. Ведь дети — это будущее?
Так что летопись продолжается. Сага о мятеже на «Баунти» и об острове Питкэрн не закончена. И, как бы это ни банально звучало (прошу прощения за высокопарное клише, но оно здесь в самый раз): местные жители смотрят в завтрашний день с оптимизмом.
И мы — вместе с ними. Аминь.
…Утром 19 сентября, когда я завтракал, в гостиной Тома и Бетти вдруг заговорила рация. Я узнал голос Софи. Она сообщала, что «Соваж» приблизится к острову к двум часам пополудни.
Сердце мое упало. Пора было собираться назад.
На то время, что мы находились на Питкэрне, яхта семьи Ваттрело ушла на север. «Соваж» покинул зону циклона и, попав в полосу безветрия, лег в дрейф. Оптимально рассчитав по прогнозу погоды оставшиеся дни и маршрут возвращения, экипаж привел судно за нами почти на сутки раньше, чем мы планировали. Но медлить было неразумно: с востока надвигался шторм.
Как назло, в тот день с утра моросящий дождь перестал, и выглянуло долгожданное солнце. От этого прощание с Питкэрном стало еще болезненнее. Ведь, казалось бы, все только начинается, мы только-только вошли во вкус, еще так много могли бы посмотреть и узнать, но… Рисковать было нельзя — попади мы в шторм, наше возвращение на Гамбье могло бы затянуться на несколько дней. Мы могли бы опоздать на самолет до Таити.
Делать было нечего. «Соваж» ждал нас, покачиваясь на волнах у Тедсайд.
Бетти отвезла меня на причал. Володя и Люда приехали туда заранее. Оба, предчувствуя обратный океанский переход и новые мучения от морской болезни, выглядели бледнее обычного. Провожать нас пришли очень многие — почти все те, с кем мы познакомились и подружились. Все с подарками: Дэйв Браун принес баночки знаменитого питкэрнского меда, его сын Дэвид — коллекцию бейсболок. Нола Уоррен — с любовью раскрашенный лист орхидейного дерева. Заместитель мэра Майк Уоррен — герб Островов Питкэрн с памятной надписью на деревянной дощечке, еще влажной от недавно нанесенного лака…
Мужчины выкатили из-под навеса один из легендарных питкэрнских баркасов, под названием «О’Лири».
Настала пора прощаться. Объятия, поцелуи — с Томом, Бетти, Кэрол. Как с родными людьми. У меня ком стоял в горле. Правду пишут, что расставание с Питкэрном — очень трогательная штука.
Всё, загрузились в баркас. Проводить нас до борта яхты на борту «О’Лири» отправились Марк Уоллер, Мишель, Бренда и Деннис Кристиан, Дэйв и Дэвид Брауны и Дарралин Гриффитс. Майк Уоррен вышел в море на рыбацкой моторной лодочке (на той самой, которая нас встречала шесть дней назад).
Тронулись. Поехали… Как и в день прибытия, прибой преодолели легко и непринужденно. Я, как сумасшедший, не в силах ничего прокричать, неистово махал руками оставшимся на причале. И — самому острову.
Прощай, Питкэрн!
Нет, что это я. Не прощай, а до свидания. До новых встреч! Надеюсь, они еще будут.
Вот и «Соваж». На его палубе, я вижу издалека, уже суетятся Дидье, Софи, Хлоя и Нино. Готовятся к приёму. Ловлю себя на мысли: надо же, успел по ним соскучиться. Но и Питкэрн покидать очень-очень не хочется.
Балансируя на волнах, пересаживаемся в лодку Майка. С нами — Дэвид Браун, помогает с нашим багажом и с ящиками фруктов и овощей для экипажа. Еще пара минут — и мы на борту яхты. Welcome back…
Наш дорогой экипаж встречает нас с распростертыми объятиями. Володя и Люда мгновенно, даже не заходя в свою каюту, занимают лежачие места на уже знакомых (и, наверное, ненавистных им тогда) лавках — само воспоминание о морской болезни, видимо, вызывает эффект самой морской болезни. Чисто психологически.
А я всё машу обеими руками островитянам на баркасе. И они машут мне в ответ.
Наконец, мы отдаляемся. Дидье включает мотор, и «Соваж», медленно, словно нехотя, развернувшись, движется на северо-запад. Первыми из вида исчезают лодка Майка и Дэвида, а затем и баркас.
Проходит час. Другой, третий. Я всё еще на палубе, всё вглядываюсь в горизонт. Там, посреди Океана, то скрываясь, то появляясь в волнах вновь, тает крошечная точка — Питкэрн. Остров мятежников с «Баунти».
Так завершается наше невероятное приключение. И заканчивается эта книга. Роман с путешествием «Сага о мятеже на „Баунти“ и об острове Питкэрн»…
Альбом — II
(продолжение)
(окончание следует)
Контакты
Автор & Художница
Дмитрий Семакин (1967). Сценарист, путешественник. Окончил режиссёрский факультет Российской Академии Театрального Искусства (ГИТИС). Прошёл стажировку BBC World Service. Автор нескольких книг, пьес и ТВ-сериалов. Инициатор, организатор и руководитель Первой Российской Экспедиции на Питкэрн (2007). Стипендиат Программы Фулбрайт: на базе Гавайского Университета — проект «Россияне на Сандвичевых островах 1815–1817» (2015–2016). С 2017 — международный литературно-экспедиционный проект «Робинзон в поисках Острова».
Мария Ашихмина (1980). Дизайнер, иллюстратор, театральный художник. Окончила Британскую Высшую Школу Дизайна. Персональные выставки в Великобритании и США. Арт-директор научно-популярных проектов «Баунти — Питкэрн» (2008) и «Россияне на Сандвичевых островах 1815–1817» (2017).
Обратная связь
Заказать печатные экземпляры книг «Сага о мятеже на „Баунти“ и об острове Питкэрн» и «Россiяне на Сандвичевыхъ островахъ (1815–1817), или Похожденiя доктора Шеффера»,
проконсультироваться по поводу поездки на о. Питкэрн или на о. Норфолк (а также присоединиться к другим экспедициям — Гавайи (США), атоллы Раевского (Французская Полинезия), атоллы Палмерстон и Суарроу (Острова Кука), острова Чатам (Новая Зеландия), Большой Барьерный Риф (Австралия) etc.),
можно через форму Обратной Связи на сайте:
или
,
по WhatsApp:
+79689462574
или по email:
d.67@aol.com
Добро Пожаловать! You are welcome!
* * *
Примечания
1
Уолтер Хэйз, автор книги о Мэйхью Фолджере «Капитан из Нантакета и Мятеж на Баунти» (Walter Hayes «The Captain from Nantucket and the Mutiny on the Bounty», 1996) считает, что в данном случае имело место недоразумение: взволнованный Фолджер просто не понял вопроса. Как предположил Хэйз, с каноэ спросили: «America? Is it an island?», а капитан «Топаза» расслышал последнюю фразу как «Is it in Ireland?». И то, и другое, с поправкой на питкэрнский акцент, звучит почти идентично: «Из ит ан айлэнд?» и «Из ит ин Айрлэнд?».
(обратно)2
В своей книге «Капитан из Нантакета» У. Хэйз впервые публикует устный отчет Мэйхью Фолджера, записанный неким Сэмюэлом Коатсом через пару лет после возвращения «Топаза» в Америку. В этом уникальном документе первый диалог между питкэрнцами и американцами выглядит несколько по-иному. Фолджер вспоминает, что поначалу на вопрос «Откуда вы?» он (по неясной причине) ответил: «Из Англии». Дальше он услышал: «Мой отец англичанин, его имя Алек, вы знаете его?» — «Нет» — сказал Фолджер, на что вопрошающий выразил изумление: дескать, если вы из Англии, как вы можете не знать Алека?
Затем последовал еще один вопрос, на сей раз о капитане Блае. «Услышав это, я мгновенно догадался, кем этот Алек может быть, — свидетельствует Фолджер — и что он один из мятежников с борта корабля „Баунти“…». Дальше капитан «Топаза» попросил трех молодых людей в каноэ вернуться на берег и пригласить Алека выйти; «…они так и поступили, но его жена, которая была женщиной Отахеите, не смогла бы этого вынести, как будто я собирался увести его. Тогда я предположил, что если я дам им знать, что я американец, то он придет; тогда они спросили, где Америка?» Тут один из парней высказал мысль, что Америка, должно быть, где-то в Ирландии, но он никогда не слышал об этом.
(обратно)3
Самая отдаленная от Москвы точка на поверхности Земли имеет координаты 55 градусов 46 минут южной широты и 142 градуса 26 минут западной долготы; это в 12 451 миле или 20 038 километрах «птичьего полета» от столицы России.
(обратно)4
«Точка Немо» (Point Nemo), или Океанский Полюс Недоступности — точка на поверхности мирового океана, максимально отдаленная от ближайшей суши. Имеет координаты 48º52′ южной широты и 123º23′ западной долготы. Расположена в Южной части Тихого Океана, на одинаковом расстоянии — 1451 морская миля или 2688 км — от о. Махера (северная оконечность Земли Мэри Бёрд, Антарктида), о. Моту Нуи (южная оконечность Острова Пасхи) и атолла Дьюси (острова Питкэрн).
(обратно)5
Более современные исследования (в частности, радиоуглеродный анализ) доказывают, что первые люди появились в Полинезии значительно раньше — в втором тысячелетии до нашей эры.
(обратно)6
Надо сказать, что, согласно этой теории, древние полинезийцы не остановились и на этом, и пошли еще дальше. И в результате добрались до острова Пасхи. B И это еще не все: существует ряд доказательств того, что самые отчаянные полинезийцы достигали даже южноамериканского континента.
(обратно)7
В переводе с английского «burnt island» — «сожженный остров». Удивительно, что первооткрыватель острова, у берегов которого сожгут «Баунти», родился в городке с таким странным, почти пророческим названием. Сегодня Бёрнтайлэнд — типичная шотландская провинция: тишина, зелень, дома из серого камня, шпили и флюгера. Расположенный на берегу Залива Форт, городок славится в округе своим ухоженным пляжем — одним из лучших пляжей Шотландии. Даже в плохую погоду (а мне довелось побывать там в проливной дождь) пляж не пустует: местные водные лыжники, не боясь волн холодного Северного Моря, отважно выписывают зигзаги на поверхности вслед за юркими катерами. Некоторые не удерживаются на крутых виражах и падают в воду…
(обратно)8
Как мы помним (см. Первую главу первой части книги), отец гардемарина Роберта Питкэрна, майор Джон Питкэрн (1722–1775), известен тем, что в во время Американской Войны за Независимость командовал британскими войсками в штате Массачусетс. По легенде, это именно он отдал приказ произвести самый первый выстрел, ставший началом этой войны. В битве при Банкер-Хилл Дж. Питкэрн был тяжело ранен и умер.
(обратно)9
Кроме, пожалуй, лишь одной Тейо (Мэри), ставшей на Питкэрне спутницей Уильяма Маккоя: осенью (в марте — мае) 1789 года, когда «Баунти» еще стояла на Таити, она родила дочь Салли. Но отцом девочки был, разумеется, кто-то из таитян. Так что этот пример не в счет.
(обратно)10
Ариои — привилегированное общество таитянских актеров и музыкантов, танцоров и певцов; в числе прочего отличалось тем, что его членам запрещалось иметь детей. Если женщина ариои рожала ребенка, она должна была сама немедленно умертвить его. (Подробнее об ариои см. Часть I)
(обратно)11
Ф. М. Достоевский «Бесы»
(обратно)12
Спустя 129 лет, в 1959 году, книга Коцебу была издана и на русском языке, и с тех пор выдержала несколько переизданий.
(обратно)13
Trevor Lummis «Pitcairn Island. Life and Death in Eden» (Ashgate, 1997). На русский язык не переведена.
(обратно)14
Сегодня этот котел хранится в Музее о. Норфолк.
(обратно)15
Эту теорию, основанную на одном из воспоминаний Дженни, излагает, в частности, Тревор Луммис (Trevor Lummis «Pitcairn Island. Life and Death in Eden»).
(обратно)16
Она же «Пруденс», вдова Джона Миллза; Смит называл ее «Балхади».
(обратно)17
В пересказе С. Коатса (из книги У. Хейза «Капитан из Нантакета и Мятеж на Баунти»): «…Через год или два после прибытия этой компании на остров один из них умер от болезни, а другой спрыгнул со скал в припадке умопомешательства, оставив только семерых из мятежников — четыре или пять лет спустя шесть отахеитянских слуг восстали ночью и убили 6 из 7, оставив Алека единственным из 9. И он был очень сильно ранен; немедленно после этой резни вдовы мятежников восстали и убили каждого из 6 слуг, таким образом, вся семья острова оказалась разбитой, за исключением Алека, который восстановился, вдов и детей мятежников…».
(обратно)18
Речь, скорее всего, идет о пресловутом корне растения ти (Cordilina terminalis) — Авт.
(обратно)19
Этот единственный в своем роде, сверхточный по тем временам инструмент, так называемый К2, был изготовлен в 1772 году по заказу Адмиралтейства знаменитым английским часовых дел мастером по имени Ларкум Кендалл. За свою работу Кендалл получил немыслимую сумму — 200 фунтов стерлингов (около ста тысяч долларов по нынешним ценам)! На «Баунти» это была, пожалуй, самая дорогая вещь, которую берегли как зеницу ока. О таком поистине драгоценном приборе, настоящем чуде тогдашней техники, благодаря которому британские моряки сверяли свои корабельные часы по Гринвичу за десятки тысяч миль в открытом море, испанцы и мечтать не могли. Позже этот трофей, «хранитель времени», с всевозможными приключениями еще несколько раз переходил из рук в руки, пока, в конце концов, благополучно не вернулся в Лондон. Сегодня прославленный К2 с «Баунти» можно увидеть в Королевской Обсерватории в Гринвиче.
(обратно)20
Подробнее об этом можно прочитать в замечательной книге У. Хэйза «Капитан из Нантакета и Мятеж на Баунти» («The Captain from Nantucket and the Mutiny on the Bounty», 1996, на русский язык не переведена).
(обратно)21
Впрочем, в архивах Национального Морского Музея в Гринвиче хранится некий компас, считающийся компасом с «Баунти». Однако его происхождение остается весьма туманным.
(обратно)22
Позже многие гости Питкэрна отмечали поразительную способность островитян чувствовать себя «как рыба» в воде. Например, капитан Генри Кинг (судно «Элизабет»), посетивший остров в марте 1819 года, писал о нескольких молодых питкэрнцах, первыми взобравшихся на палубу: «…они преподнесли нам удивительное доказательство их проворности, поднявшись по вантам, спрыгнув за борт и проплыв вокруг корабля, в то время как он шел по волнам со скоростью двух узлов (3,7 км/ч — Авт.)…»
(обратно)23
Таким образом получается, что на самом деле традиционные, канонические даты ранней истории заселения Питкэрна (например, 23 января 1790 — день сожжения «Баунти», или 20 сентября 1793 — День Резни) следует, строго говоря, считать неверными: все происходило, если можно так выразиться, «вчерашним числом». Впрочем, во избежание путаницы, лучше оставить все так, как увековечено в хрониках и преданиях острова.
(обратно)24
Еще одна очевидная ошибка, забавное и поспешное недоразумение. Следуя правильной корректировке дат, его надо было бы называть не Пятница, а Среда Октябрь Кристиан!
(обратно)25
Небольшая неточность: по современным подсчетам, население Питкэрна в сентябре 1814 года составляло не более сорока человек.
(обратно)26
Насколько известно, к 1814 году состоялись четыре таких свадьбы: в 1805 году Четверг Октябрь Кристиан обручился с Сюзанной, в 1810 — Чарльз Кристиан женился на таитянке Салли, и в 1811 году 19-летняя Элизабет Миллз вышла замуж за Мэттью Куинтала Младшего, а 19-летний Дэниел Маккой взял себе в жены 14-летнюю Сару Куинтал.
(обратно)27
Вдова Маккоя Тейо (Мэри).
(обратно)28
Дайна (1796 года рождения), Рэйчел (1797), Ханна (1799) и Джордж (1804).
(обратно)29
Очевидно, это дочь Тейо — 25-летняя чистокровная таитянка Салли и ее муж, младший сын Флетчера Кристиана 23-летний Чарльз Кристиан.
(обратно)30
В том же 1817 году в Бостоне Амаса Делано за свой счет издал еще одну книгу, в которой упоминалось о капитане Фолджере и о Питкэрне — «Рассказ о Странствованиях и Путешествиях». Но, скорее всего, этого свидетельства Блай так и не прочитал.
(обратно)31
Указанный возраст — ошибка; скорее всего, имелось в виду «на 64 году жизни».
(обратно)32
Внебрачная дочь Баффетта и Большой Мелли — Мэри Баффетт Кристиан, родившаяся 1 октября 1828 года, станет первым ребенком следующего, четвертого поколения питкэрнцев и первой правнучкой Флетчера Кристиана.
(обратно)33
Выделено Ф. У. Бичи — Авт.
(обратно)34
Всего Полли родила Джорджу трех сыновей: Джона Адамса Младшего, Джонатана и Джосайю Честера.
(обратно)35
Для сравнения — описание питкэрнских танцев, сделанное за шесть с половиной лет до Бичи капитаном Генри Кингом (судно «Элизабет»), посетившим остров в марте 1819 года: «…Вечером, после ужина, они развлекали нас танцем Отахеите, который состоял из различных кривляний и извивов тела, ни в коем случае не бесстыдных, но совсем не приятных. Пока некоторые танцевали, остальные сидели в компании шести моряков с корабля и смотрели, когда вдруг одна из молодых женщин подпрыгнула и побежала к своему брату, говоря, что „она больше не будет сидеть рядом с этим порочным человеком (показывая на одного из моих моряков), так как он хотел совершить с ней прелюбодеяние“. Я спросил этого человека, зачем он ведет себя столь грубо по отношению к людям, которые обходились с ним так хорошо? Он сказал мне, что это была чистая случайность, он прикоснулся своей ногой к ее ноге, и что он ни разу не заговаривал с ней…».
(обратно)36
Набедренная повязка.
(обратно)37
По другой версии, Банкер покончил жизнь самоубийством.
(обратно)38
Между прочим, в том же 1808 году начали устанавливаться дипломатические отношения между Америкой и Россией. Так вот, первого посла Северо-Американских Соединенных Штатов в Российской Империи звали тоже Джон Адамс — Джон Куинси Адамс. Это был сын экс-Президента Джона Адамса. В 1825 году Джон Куинси Адамс сам станет главой Белого Дома, шестым по счету.
(обратно)39
Спустя 175 лет, в 2004 году, Питкэрн пожнет плоды этой «сексуальной революции». Британское правосудие развернет против острова и его жителей беспрецедентный уголовный процесс, связанный с местными половыми обычаями. Об этом — дальше…
(обратно)40
С этим островом связана любопытнейшая путаница. Поначалу считалось, что группа Баффетта высадилась не на острове Лорда Худа (Lord Hood Island), а на острове просто Худа (Hood Island; нынешнее местное название — Фату Хуку) в Маркизском архипелаге — в 792 морских милях (1466 км) к северо-востоку от Таити и в 1062 морских милях (1966 км) к северо-западу от Питкэрна. Конечно, маловероятно, чтобы шхуну Баффетта могло отнести так далеко в сторону от основного маршрута. Недоразумение объясняется в первую очередь идентичностью европейских названий (остров Худа и остров Лорда Худа), но не только этим. «Маркизский» остров Худа (Hood Island или Fatu Huku, координаты 9°26’S и 138°55’W) был открыт капитаном Джеймсом Куком в 1774 году и назван в честь юного гардемарина, первым заметившего этот клочок суши. Звали гардемарина Александр Худ (Alexander Hood). А остров Лорда Худа (Lord Hood Island или Marutea, расположенный на 21°28’S и 135°34’W) в группе Актеон архипелага Туамоту был обнаружен и нанесен на карту в 1791 году ни кем иным, как… капитаном «Пандоры» Эдвардом Эдвардсом. Спеша на Таити, чтобы найти и арестовать мятежников с «Баунти», Эдвардс, сам того не ведая, прошел всего в каких-то ста милях от Питкэрна и спустя несколько дней открыл несколько атоллов в юго-восточной оконечности Туамоту. Один из этих атоллов капитан «Пандоры» и назвал в честь своего патрона и вышестоящего начальника — вице-адмирала лорда Сэмюэла Худа (Lord Samuel Hood). Странные пересечения этим не исчерпываются. Во-первых, оба Худа, и гардемарин, и адмирал, были родственниками. И во-вторых, этот самый Сэмюэл Худ (1724–1816), Виконт и Первый Лорд Адмиралтейства, в сентябре 1792 года будет… Президентом военного трибунала над мятежниками с «Баунти». Кстати, именно роль Лорда Худа сыграл в фильме «Баунти» 1984 года великий британский актер сэр Лоуренс Оливье. И это еще не все. На картах мира еще как минимум два острова назывались точно также — остров Лорда Худа (не путать с островом Лорда Хоу — Lord Howe Island, есть и такой). Один из этих «лордов Худов» расположен в Индийском Океане (к югу от юго-западной оконечности Австралии), другой — в Тихом, в Галапагосском архипелаге (нынешнее название — Эспаньола). И, наконец, в довершение всех этих географических хитросплетений, у интересующего нас острова Лорда Худа (Марутеа) есть еще один «тезка» — другой атолл с тем же полинезийским именем Марутеа (Marutea, 16°59’S и 143°05’W). И расположен он совсем рядом, все в том же архипелаге Туамоту, в 504 морских милях (933 км) к северо-западу (в группе атоллов, которая с легкой руки Ф. Ф. Белинсгаузена до сих пор иногда называется Острова Россиян). Раньше этот Марутеа назывался остров Фюрно, и открыл его… капитан Джеймс Кук, еще в 1773 году. Что ж, запутаться совсем не мудрено…
(обратно)41
«Русская Америка», неофициальное название русских владений в 18–19 вв. в Сев. Америке (Аляска, часть Сев. Калифорнии, Алеутские о-ва). Открыта и исследована русскими путешественниками. Русские поселения с 1784. Адм. ц. — Новоархангельск (на о. Баранова; ныне г. Ситка). В 1799–1861 в аренде Российско-американской компании. В 1867 продана США. Сохранилась русская топонимика. Большая Энциклопедия Кирилла и Мефодия.
(обратно)42
Тем самым сыном отверженного Мэттью Куинтала и отвергнутой Сюзанны (Тераура), который в свое время стал «питкэрнским Ромео», женившись на девушке из враждебного клана — Дайне Адамс.
(обратно)43
Насколько известно, Джошуа Хилл проведет остаток своих дней в Англии. Периодически он писал различным Британским властям петиции и жалобы (он называл их «Меморандумы»), в которых требовал денежной компенсации за «все, что он сделал» для питкэрнцев. Безрезультатно.
(обратно)44
Первый визит столь высокого ранга на Питкэрн; Фэйрфакс Морсби стал первым английским адмиралом, посетившим остров.
(обратно)45
Что за люди побывали на острове в отсутствие хозяев, выяснилось значительно позднее. Это были американские моряки с клиппера «Уайлд Уэйв», потерпевшего кораблекрушение у берегов атолла Оэно в 1858 году. История этого приключения удивительна (как, впрочем, многое, что связано с Питкэрном) — см. Приложение «Соседи».
(обратно)46
Это единственная дочь мятежника с «Баунти» Джона Миллза и Вахинеатуа, та самая, которая в семилетнем возрасте в далеком 1799 году стала свидетелем убийства Мэттью Куинтала. Элизабет Миллз доживет до 91 года и скончается на Питкэрне 6 ноября 1883 года.
(обратно)47
Младшая дочь Джона Адамса и Вахинеатуа, вдова Джорджа Янга. Она умрет всего через несколько месяцев после возвращения на Питкэрн, 27 августа 1864 года.
(обратно)48
Из черновика Н. Н. Миклухо-Маклая: «Мы лежали в дрейфе и то приближались, то отдалялись от него. Несколько парусов, показавшихся у острова, доказали нам, что остров обитаем, что по лоции нельзя было ожидать, потому что там было сказано, что жители острова были по их просьбе перевезены англичанами на о. Норфольк. Скоро приблизились туземные шлюпки, они были узки и длинны, не очень глубоки (16 ф. дл., 2 ф. шир. и 16 д. глуб.), они были выдолблены из одного ствола и вооружены одним парусом. В каждой из них сидело по человеку, который очень ловко своей лодчонкою коротким веслом вместо руля и привязавши шкот к колену».
(обратно)49
В черновике далее следует: «…и с некоторою гордостью объявили, что все они потомки возмутившихся на Боунти».
(обратно)50
В этом месте у Н. Н. Миклухо-Маклая сноска: «Не стану говорить здесь об истории населения этого острова, которая перешла даже и в детскую литературу; даже сообщение, что жители Питкаирна снова вернулись с Норфолька, тоже не новость, потому что оно находится уже в описании плавания фрегата „Новары“». («Новара» — немецкое судно, совершившее кругосветное плавание в 1857–1859 годах — Авт.)
(обратно)51
В черновике добавление: «В домах есть окна, и форм. поход. на европейские дома».
(обратно)52
В черновике далее: «…особенно у взрослых».
(обратно)53
Из черновика: «Жители уверяли, что они все потомки возмутившихся мятежников „Боунти“, что не было ни одного таитянского поселенца на острове и основателя семейства. Это интересно, потому что, если это правда, то мы здесь видим, как здесь одолевает туземная помесь европейскую кровь».
(обратно)54
По статистике, за последние 12 лет (1859–1870), с момента возвращения первых семей с Норфолка, Питкэрн навестили всего 32 корабля, в среднем 2,7 в год. Для сравнения, за один 1850 год у острова бросали якорь 40 судов.
(обратно)55
Очевидно, это 26
(обратно)56
То есть по субботам, а не по воскресеньям, как было заведено еще во времена Адамса и Янга.
(обратно)57
Этот рекорд будет побит лишь ровно 50 лет спустя, в 1987-м, когда в преддверии 200-летней годовщины мятежа на «Баунти» на остров хлынул беспрецедентный поток гостей (1987 — 90 визитов, 1988 — 79, 1989 — 95, 1990 — 89).
(обратно)58
Самое первое радио появилось на острове двенадцатью годами ранее, еще в 1926 году, когда из Новой Зеландии сюда доставили антенну и рацию. Благодаря этой примитивной станции питкэрнцы могли связываться с проходящими кораблями в радиусе до 150 миль.
(обратно)59
В 1973 году американские и канадские коллекционеры питкэрнских марок организовали «Группу Изучения Островов Питкэрн» (Pitcairn Islands Study Group, не путать с калифорнийским Центром Изучения Островов Питкэрн, Pitcairn Islands Study Center). Сегодня этот филателистический клуб объединяет более двух тысяч человек (не только филателистов, в основном это страстные энтузиасты Саги о «Баунти» со всего света); британский филиал дважды в год выпускает для подписчиков журнал «The UK Log» и регулярно устраивает встречи.
(обратно)60
Перевод Л. Жданова (1970).
(обратно)61
На самом деле нелюбовь островитян к «писакам» возникла еще в 1993-м, когда в свет вышла скандальная книжка англичанки по имени Деа Бёркетт. Эта однофамилица одного из мятежников с «Баунти» провела на Питкэрне несколько месяцев в 1991 году, после чего написала труд под названием «Serpent in Paradise» («Змея в Раю»). В точном соответствии с заголовком, этот памфлет (кстати, очень хорошо написанный) источает сладкий яд и полон едкого сарказма по отношению к местным жителям. Чем они ее так задели?..
(обратно)62
В тот период я, ужасно гордясь собой, наивно считал, что сделал важное открытие. Лишь спустя полтора года я выяснил: первым, кто установил личность Бодиско, был вовсе не я, а известный канадский ученый, специалист по взаимоотношениям России и Океании Глинн Барратт (Glynn Barratt).
(обратно)63
Идея проекта заключалась в следующем. 36 добровольцев разного пола, возраста, социального положения и вероисповедания провели весь 2000-й год на необитаемом островке Тарансай (Taransay), что у западных берегов Шотландии. Живя коммуной, участники построили себе дома, школу для детей, организовали натуральное хозяйство и так далее. В течение всего года за экспериментом с интересом наблюдали телезрители BBC. «Castaway» («Выброшенный») стал своего рода британским ответом популярнейшему американскому реалити-шоу «Survivor» («Выживший», российский аналог — «Последний Герой»), с той лишь разницей, что на Тарансае не было выбывших и победителей, и события транслировались в реальном времени, а не в виде смонтированной записи.
(обратно)64
Да, будущий исполнитель ролей дона Корлеоне и полковника Куртца назвал своего первенца в честь предводителя мятежа на «Баунти» и основателя поселения на Питкэрне. Между прочим, Кристиан Брандо родился в 1958-м — то есть как минимум за год до того, как его отцу предложили сыграть Флетчера Кристиана…
(обратно)65
Применив вульгарное сравнение, можно сказать, что «Соваж» всего в полтора раза меньше «Баунти», в 6,5 раз легче и в тысячу раз надежнее…
(обратно)66
На самом Питкэрне это дерево давно не растет, и местные жители иногда отправляются за ним на соседний остров Хендерсон. Там податливую и мягкую древесину миро заготавливают в больших количествах и перевозят на Питкэрн, где и обрабатывают — сначала на общественной лесопилке, а потом и в домашних мастерских.
(обратно)67
Что это за корабль, на котором вы плывете, Этот чудный корабль славы?
Корабль называется «Церковь Бога», И капитана зовут Христос.
Присоединяйся к нашему экипажу, Мы держим путь к Берегу Ханаана. Капитан говорит, что на борту есть место для тебя, И место еще для миллионов…
(обратно)68
Основным, но не единственным. Есть еще трактора, бульдозер и экскаватор (если их можно назвать «транспортными средствами»), а также… один легковой автомобиль. Это маленькая красная Suzuki Vitari, принадлежащая семейству Стива и Олив Кристиан. Ее доставили на остров в 2005 году, и, насколько известно, она стала первой легковой машиной на Питкэрне. Сегодня, я видел, на ней ездит симпатичная блондинка Мишель Кристиан, невестка Стива и Олив.
(обратно)69
На самом деле, если уж быть совсем точным, расстояние от крайне восточной точки острова Питкэрн, естественного «бассейна» Сэйнт-Полс, до крайне западной точки, другого «бассейна», образованного прибрежными скалами, Пойнт Кристиан, по прямой составляет 3541 метр, или, округляя, три с половиной километра.
(обратно)70
Хотя географические долготы у Питкэрна и Аляски разные: остров мятежников с «Баунти», строго говоря, расположен чуть восточнее бывшего владения царской России; 130-й меридиан Западного полушария проходит через канадские территории Юкон и Британская Колумбия, едва касаясь самой восточной точки 49-го штата США.
(обратно)71
Соответственно, остальные полгода, «зимой» (с октября по апрель) разница между питкэрнским и московским временами — 11 часов: когда в нашей столице, например, 3 часа пополудни (а в Петропавловске-Камчатском, как известно, полночь), на острове — 4 утра.
(обратно)72
Машинно-тракторная станция.
(обратно)
Комментарии к книге «Сага о мятеже на «Баунти» и об острове Питкэрн. Том II», Дмитрий Евгеньевич Семакин
Всего 0 комментариев