«Записки судебно-медицинского эксперта»

Записки судебно-медицинского эксперта (fb2) - Записки судебно-медицинского эксперта 875K скачать: (fb2) - (epub) - (mobi) - Юрий Николаевич Бунин

Ю.Н. Бунин ЗАПИСКИ СУДЕБНО-МЕДИЦИНСКОГО ЭКСПЕРТА Занимательные истории из экспертной практики

Посвящается 125-летию кафедры судебной медицины Сибирского государственного медицинского университета

Вместо предисловия

Так случилось, что мне чаще, чем другим коллегам, приходилось и приходится заниматься эксгумацией трупов. Но самое интересное, что именно эксгумация стала началом моей судебно-медицинской карьеры.

В незапамятном 1968 году, после окончания 5-го курса лечебного факультета Томского медицинского института (ТМИ), я проходил врачебную практику в студенческом строительном отряде в Стрежевом на севере Томской области. Все это заслуживает отдельного рассказа, но здесь я остановлюсь лишь на одном эпизоде.

Однажды в августе в Стрежевой из Томска приехал судмедэксперт Г.В. Симанин, бывший тогда начальником областного Бюро судмедэкспертизы. Он должен был выполнить эксгумацию трупа мужчины лет 80, основателя деревни Стрежевая, который за месяц до этого повесился без видимых причин и был похоронен без вскрытия. Симанин обратился к нам, медслужбе стройотряда, с просьбой помочь при вскрытии трупа.

Нас было четверо: двое уже дипломированных врачей, выпускников того года, и двое практикантов. Мои коллеги отказались наотрез. Я же согласился — мне было просто интересно!

До этого я прошел занятия по судебной медицине на четвертом курсе, нормально сдал экзамен и, честное слово, никакого особого призвания к этой дисциплине не чувствовал (мне тогда было 22 года).

Мы пешком отправились на старое кладбище километрах в двух от студенческого лагеря. Оно располагалось на песчаном бугре над обской протокой Пасол, в березовой роще. Как раскапывали могилу, я не запомнил. Помню, что по указаниям Симанина прямо на кладбище вскрыл труп старика, который в сухом песчаном грунте очень хорошо сохранился. Претензий по поводу техники вскрытия (все-таки на занятиях я чему-то научился) не последовало. Была обнаружена большая раковая опухоль желудка, проросшая в прилегающие органы, которая (очевидно, из-за болей) и послужила причиной самоубийства.

После этой процедуры мы с Симаниным провели несколько часов на берегу Пасола, ожидая теплоход, который должен был доставить Г.В. до пристани Колтогорск на Оби. Подробностей разговора я, конечно, не помню, кроме одной: Симанин удивился, что я согласился участвовать в эксгумации, и тому, как я с этим справился.

Через десять лет (после небольшого перерыва) Симанина снова назначат начальником областного Бюро, а через 22 года я стану заместителем Г.В. по экспертной работе. Если теперь, по прошествии 40 с лишним (!) лет, мне кто-нибудь скажет, что это не Судьба, я не поверю.

Тема эксгумации сама по себе интересна и заслуживает внимания большего, чем ей уделяется. Эксгумация (лат. ех gumus — из земли) означает извлечение из могилы погребенного тела для его повторного, а иногда и первичного исследования. Эксгумация имеет многовековую историю. Достаточно вспомнить археологические раскопки — это ведь, в сущности, тоже эксгумация.

В судебно-медицинской практике сложилось вполне обоснованное мнение, что эксгумация трупа объясняется недостатками его первичного исследования. В абсолютном большинстве случаев так оно и есть. Но поводы для эксгумации бывают и иными.

Мне пришлось убедиться, что эксгумация и повторная экспертиза эксгумированных трупов является мощным и во многих случаях единственным способом установления истины, открывая ранее неизвестные и очень важные факты, которые позволяют расставить все точки над i.

Надо сказать, что в 60-70-е годы прошлого века в районах Томской области почти не было штатных судебно-медицинских экспертов. В необходимых случаях к выполнению экспертиз привлекались так называемые «случайные эксперты» — врачи других специальностей, что, кстати, разрешалось Уголовно-процессуальным кодексом. Не имея большой судебно-медицинской практики, врачи-эксперты нередко допускали при вскрытии трупов те или иные ошибки, для разрешения которых порой требовалась эксгумация.

Все изложенное ниже основано не только на моих воспоминаниях, но и на материалах архива Томского областного Бюро судмедэкспертизы, которые изучены мною лично.

Эти записки предназначены прежде всего для студентов — медиков и юристов, а также для молодых экспертов. Но, может быть, они будут интересны и для «читающей публики». Не следует рассматривать их как учебник по судебной медицине. Это, скорее, путеводитель, помогающий пройти по «минному полю» нашей нелегкой профессии.

Владимир Павлович ДЕСЯТОВ (1920–1993). В августе 1942 года досрочно с отличием окончил лечебный факультет ТМИ и уехал на фронт. Служил врачом саперного батальона 4-й Ударной Армии. Был тяжело ранен. С 1946 года — на кафедре судебной медицины ТМИ: ассистент, доцент, профессор. Заведовал кафедрой с 1962 по 1987 г. Автор книги «Очерки судебной медицины», монографии «Смерть от переохлаждения организма». Последователь основоположников гелиобиологии — А.Л. Чижевского и П.М. Нагорского. Труды В.П. Десятова о влиянии солнечной активности на скоропостижную смерть и транспортный травматизм получили международное признание.

Фридрих Фридрихович САКС (1918–1997). Ученик академика А.Г. Савиных. Выдающийся практический хирург и ученый, прекрасный художник. С 1970 по 1991 г. заведовал кафедрой оперативной хирургии и топографической анатомии ТМИ. Автор 6 монографий и уникального Атласа топографической анатомии новорожденного, все рисунки в котором выполнил сам. Человек сложной и красивой судьбы, разносторонних интересов, знаток и любитель поэзии и живописи.

Среди его учеников не только хирурги и анатомы, но и физиологи и даже судебные медики.

Часть первая ЭТЮДЫ ОБ ЭКСГУМАЦИИ

Глава I. Катайгинская история

Это была моя первая профессиональная эксгумация, поэтому события запомнились во всех подробностях.

В поселке лесозаготовителей Катайга Верхнекетского района, что на самой границе с Красноярским краем, 23 августа 1971 г. пропал десятилетний Саша Ж. Утром он пошел погулять и домой не вернулся. Родители поначалу не беспокоились: Саша вырос в Катайге и знал окрестную тайгу как собственный огород — с малых лет рыбачил и охотился, а бывало, и ночевал в лесу. Когда и утром он не пришел, проверили снасти и ружье Саши — все было на месте. Стали искать мальчика, обшарили всю окрестную тайгу, тралом и кошками прошлись по реке, но безрезультатно.

В тот год начали строить дебаркадер нижнего склада на реке Кеть для погрузки леса. От карьера построили бетонку (от Катайги до берега 8 километров), по которой 4 самосвала возили песок на берег. Для местных пацанов катание на самосвалах стало одним из любимых развлечений, благо все водители знакомы и никогда не отказывали. Любил ездить на самосвалах и Саша. Во время поисков водителей спрашивали: не встречался ли Саша, не ездил ли с ними? Все водители отрицали это в один голос.

Через неделю после пропажи мальчика бульдозерист, планировавший площадку под дебаркадер, разравнивая кучу песка в дальнем его конце, сделал страшную находку — под кучей песка обнаружил труп Саши. Нож бульдозера задел ногу ребенка и разорвал кожу и мышцы.

Для судебно-медицинского вскрытия трупа из Белого Яра приехал главный врач районной больницы, который уже несколько лет привлекался в качестве эксперта, то есть был далеко не новичком. Он исследовал труп и нашел у мальчика тяжелую черепно-мозговую травму — рану в правой теменной области размером 2,5х1 см, глубиной до 1 см с не кровоподтечными краями, кровоизлияния под оболочки и в вещество головного мозга (ушиб мозга) — цитируется по протоколу вскрытия. Травма была причинена ударом какого-то тупого предмета. Врач уехал в райцентр для оформления судебно-медицинского заключения.

Документ еще не поступил в районную прокуратуру, а из Катайги уже пошли жалобы от отца мальчика. В них выражалось недоверие выводам врача-эксперта (а они еще не были готовы) и давалась весьма нелестная характеристика его человеческих качеств. Жалобы были адресованы во многие инстанции, вплоть до московских, поэтому спустя некоторое время дело было передано в областную прокуратуру.

В Катайгу выехал опытнейший следователь А. Бушманов (ныне, к сожалению, покойный). Он проделал большую работу и пришел к выводу о необходимости эксгумации трупа.

В начале января 1972 г. начальник Бюро судмедэкспертизы М.В. Григорьев направил в Катайгу заведующего танатологическим отделом Георгия К. и вашего покорного слугу. Первого, так сказать, по должности, а меня как проявившего интерес к почти незнакомому виду деятельности эксперта.

Пр илетев в Катайгу на бессмертном, но жутко холодном самолетике «АН-2» (стояли крещенские морозы), мы встретились с Бушмановым в Доме приезжих — просторной и теплой деревянной избе с одной большой комнатой человек на восемь, заменявшей гостиницу. За ужином, отогревая нас после дороги горячим чаем (и не только), Бушманов ввел в курс дела. Удалось выяснить, что 23 августа Саша Ж. все же был на бетонке. Бульдозерист, работавший на берегу, показал, что часов в пять вечера один из самосвалов разгрузился не там, где все остальные, а в дальнем конце площадки — именно здесь позже был обнаружен труп мальчика. Водитель самосвала В. часть песка сбросил из кузова лопатой, потом разгрузился полностью и уехал. В остальные ездки он разгружался там же, где и все. Ни в тот день, ни после обнаружения трупа бульдозерист не придал этому значения. Водитель В. при расспросах участкового и следователя районной прокуратуры, как и все остальные, отрицал, что подвозил Сашу Ж.

Причиной пристального внимания Бушманова к В. было то, что спустя две недели после обнаружения трупа мальчика мужчина… застрелился. Вроде бы без видимых причин, не оставив предсмертной записки. Со смертью мальчика самоубийство В. никто не связал. Через три месяца жена водителя В. рассказала Бушманову, что он после армии работал в леспромхозе уже 6 лет. У них двое детей. В. был членом КПСС, не пил, почти не курил, очень любил детей, баловал их, никогда пальцем не трогал. После 23 августа она заметила, что муж страшно изменился, замкнулся, стал много курить, почти каждый день выпивал, начал кричать на детей и даже бить их за малейшую провинность. Через две недели после похорон мальчика В. взял ружье, которым пользовался очень редко, и ушел «на охоту».

Труп его нашли неподалеку от берега с огнестрельной раной на груди. Рядом стояла пустая бутылка из-под питьевого спирта. Коллеги рассказали, что В. ездил очень резко — в армии возил командира дивизии — и особым шиком считал, если кто-то «голосует», остановиться со скрипом тормозов. Перед самой остановкой резко ударял по ручке правой дверцы кабины, чтобы она сама распахивалась. В. был хорошо знаком с семьей Саши, не раз катал его по бетонке и даже давал порулить.

Версия Бушманова: В., увидев голосующего у поселка Сашу, остановился в своей обычной манере, но не рассчитал — распахнувшаяся дверь кабины ударила мальчика по голове. Водитель запаниковал и, забросив тело Саши в кузов, отвез на дальний конец площадки дебаркадера, сначала действовал лопатой, потом высыпал кузов песка.

Если было именно так, становится понятным последующее поведение В. и его самоубийство. Бушманов показал нам заключение врача-эксперта. Оно было написано кратко и не очень вразумительно, механизм черепно-мозговой травмы был определен крайне неконкретно: «Удар тупым предметом по голове». Необходимость эксгумации была очевидной.

На следующий день в сорокаградусный мороз на поселковом кладбище в старом кедраче рабочие, с трудом раздолбив окаменевший грунт, извлекли гроб из могилы. Все это время мы со следователем и понятыми топтались рядом, совершенно окоченев. Исследование трупа делали в недостроенном здании участковой больницы уже затемно. Представьте мои ощущения — не очень большая неоштукатуренная комната, лампа на временном шнуре, импровизированный стол на козлах, лежащий в гробу труп мальчика в новом, уже покрытом плесенью костюмчике. При вскрытии присутствовал отец покойного (он на этом настоял), понятые и следователь.

Как более молодому эксперту мне пришлось непосредственно работать с трупом, т. е. извлечь его из гроба, раздеть и произвести повторное исследование. Георгий К. занимался тем, что давал мне «ценные указания», записывал то, что я ему диктовал, и одновременно комментировал мои действия.

В песчаной почве кладбища труп мальчика, похороненный в начале сентября, сохранился очень хорошо: покрыт плесенью, но кожа, мышцы и другие мягкие ткани почти не тронуты гниением. При осмотре головы в левой затылочной области была обнаружена вертикальная рана длиной около 6 сантиметров с довольно ровными, но осадненными краями, нечеткими концами. В мягких тканях у краев раны было видно кровоизлияние шириной до 2 сантиметров. Череп при первом вскрытии был распилен, полость его заполнена тряпкой. Когда свод черепа сняли и тряпку удалили, стало видно, что твердая мозговая оболочка с основания черепа удалена не была (это нужно делать обязательно). После удаления оболочки точно в проекции раны на коже я обнаружил вертикальный линейный перелом затылочной кости. Версия Бушманова получила подтверждение: сильный удар ограниченным вертикальным краем тупого предмета — дверцы автомобиля. Следователь сфотографировал найденные повреждения, продемонстрировал их отцу мальчика и получил от него подтверждение, что он их действительно видел и согласен с результатами эксгумации.

Закончив работу, я положил труп в гроб, накрыл его новой одеждой (одевание эксгумированных трупов обычно не практикуется). Гроб увезли на кладбище.

Все было бы ничего, если бы мой старший коллега в своей обычной непринужденной манере не изложил версию следователя потрясенному тягостной процедурой родителю. То, что произошло затем, описать сложно. Несчастный отец, не выбирая выражений, заявил, что не позволит свалить убийство его сына на покойника (самоубийцу В.), что знает настоящего убийцу и это дело так не оставит.

На Бушманова было больно смотреть. Вернувшись в Дом приезжих, он высказал Г.К. все, что о нем думает.

— Черт побери! — орал следователь. — Кто тебя тянул за язык?! Мы нашли именно то, что ожидали! Если бы не ты, завтра я в спокойной обстановке предъявил бы все наши материалы отцу, убедил бы его, что произошел несчастный случай, виновник которого уже сам себя наказал, и закрыл дело! А сейчас что?

Бушманов рассказал нам то, что не успел рассказать накануне. Родители Саши — отец, бухгалтер леспромхоза, и мать, нормировщица лесоучастка, — уже немолодые люди. Саша их поздний и единственный ребенок, смерть его была для родителей страшной трагедией.

Мало того, масла в огонь подлил еще и врач-эксперт. Никакого морга в Катайге, конечно же, не было. Можно было произвести вскрытие в каком-либо производственном помещении или даже на улице (было еще тепло). Но врач не нашел ничего лучшего, как вскрывать труп мальчика в его собственном (!) доме. Да еще позволил родителям присутствовать при вскрытии, что уж вовсе ни в какие ворота не лезет. Помогала врачу местная медсестра, уже не в первый раз.

Обнаружив признаки ушиба мозга, врач поместил кусочки мозга и других органов в баночку с формалином для гистологического исследования. Однако, когда вскрытие уже было закончено и медсестра зашила труп, врач решил, что, поскольку с травмой мозга «все ясно», необходимости в гистологическом исследовании нет, велел медсестре выбросить кусочки органов «куда-нибудь, хоть в туалет».

Ясно, что после отъезда врача это стало известно родителям. Нетрудно понять, какое впечатление произвело все это на родителей, и особенно почему-то на отца. Стало понятно, чем вызваны жалобы и недоверие к врачу-эксперту, допустившему грубейшие нарушения как судебно-медицинских правил, так и принципов врачебной деонтологии.

Вернувшись в Томск, мы надлежащим образом оформили результаты эксгумации. Следователь Бушманов прекратил уголовное дело за отсутствием субъекта преступления. (Кстати, труп водителя В. позднее тоже был эксгумирован, но другим экспертом.)

Отец мальчика, психика которого, очевидно, пострадала в результате всего происшедшего, долго не мог успокоиться и посылал жалобы во все мыслимые инстанции — вплоть до прокуратуры города Киева почему-то.

Эта история имела трагикомическое завершение. Примерно через полгода нас с Г.К. вызвал начальник Бюро М.В. Григорьев и показал копию жалобы гр-на Ж. Копия была изложена в общей тетради в 96 листов и адресована, в частности, нашему Облздравотделу. Было в ней и про нас, грешных. Ко мне гр-н Ж. претензий не имел: «Эксперт Бунин делал свое дело, не говоря ничего лишнего, а этот корифей судебной медицины Г.К…». Далее следовала развернутая оценка поведения Г.К. во время эксгумации. С тех пор Г.К. иначе, как «корифеем судебной медицины», мы не называли.

Недолго думая, начальник объявил нам с Г.К. по выговору, о чем сообщил в Облздравотдел. Я так до сих пор и не понял: мне-то за что? Как потом объяснили старшие и более опытные коллеги: чтоб служба медом не казалась.

Комизм, однако, на этом не закончился. Начальник Облздравотдела, как положено, подготовил ответ гр-ну Ж. и передал секретарше для отправки. Та, в запарке, вместо ответа отправила Ж. продукцию уважаемого Дома санитарного просвещения — брошюрки типа «Что такое гонорея», «Как предупредить сифилис» и т. п. Получив сие, взбешенный гр-н Ж. отправил все это в Министерство здравоохранения с ядовитым комментарием о стиле работы томского Облздрава. Спустя несколько лет мне удалось познакомиться с копией его письма. Реакция Минздрава мне неизвестна.

Глава II. Утонул или убит?

В начале августа 1973 года жители села Молчаново — 60-летний Б. и его зять, 30-летний К., — на моторной лодке отправились проверять сети, поставленные в одной из проток Оби. С собой, как водится, взяли большое количество водки. Домой они не вернулись. На следующее утро обеспокоенные родственники пришли на берег и обнаружили в вытащенной на песок лодке мертвецки пьяного К. Когда его с трудом растолкали, он только и смог пробормотать, что тесть утонул, и снова вырубился.

Проспавшись к обеду, К. рассказал, что, приплыв в протоку, перед тем как проверять сети, они с Б. решили выпить. Ну и крепко выпили. Проверяя сеть, Б. не удержал равновесия и вывалился за борт. Пытаясь выбраться, он запутался в сети и стал тонуть. К. пробовал затащить тестя в лодку, но тот был мужчиной грузным, а сам К. — изрядно пьяным. Тесть ушел под воду и больше не вынырнул.

Зятек вернулся на лодке в Молчаново, вытащил ее на берег, допил оставшуюся водку и отключился. Родственники на нескольких лодках поплыли в протоку, нашли сеть и запутавшееся в ней тело Б. и привезли его в Молчаново.

В то время штатного эксперта в Молчаново не было. Обязанности врача-эксперта в течение многих лет исполнял хирург районной больницы О.И. Баранский и делал это хорошо. В тот день он с группой врачей районной больницы выехал в село Могочино для проведения планового медосмотра. Тем временем родственники обмыли тело Б., одели и повезли на кладбище. Баранский встретил похоронную процессию, возвращаясь из Могочино. Как опытный врач-эксперт, он поинтересовался, что произошло, и узнал, что Б. утонул, а свидетельство о смерти выписал врач-окулист (!) районной больницы на основании наружного осмотра (это допускалось). Баранский предложил родственникам все же исследовать труп, но те категорически отказались. Тело было похоронено.

Позднее выяснилось, что родственники покойного обратились к прокурору района с просьбой разрешить похороны без вскрытия в связи с очевидностью причины смерти. При этом они написали, что никаких претензий иметь не будут. Прокурор разрешил.

Недели через две в районную и областную прокуратуру поступили жалобы гр-ки Н., одной из невесток покойного. В них она писала, что при одевании трупа видела у него на шее несколько колотых ран и уверена, что К. убил тестя и тело специально утопил.

Областная прокуратура возбудила уголовное дело по факту смерти Б. и назначила эксгумацию трупа. В начале сентября — со дня смерти Б. не прошло и месяца — я приехал в Молчаново. Вместе с О.И. Баранским, работниками местной прокуратуры и милиции мы отправились на кладбище. При эксгумации трупа присутствовали родственники, в том числе и гр-ка Н. После извлечения гроба из могилы мы с О.И. Баранским здесь же, на кладбище, произвели вскрытие трупа. Он сохранился в песчаной почве кладбища очень хорошо, только открытые части тела — лицо и кисти рук — были покрыты плесенью. Признаки гниения были выражены слабо. Раздев труп, мы удалили плесень и тщательно осмотрели все области тела, особенно шею. Никаких повреждений на коже не обнаружили. Я сфотографировал общий вид трупа и прицельно лицо и шею со всех сторон.

Кстати, в отличие от других родственников, которые тяжело переживали происходящее, Н., что называется, «под руку лезла», громогласно обличая предполагаемого убийцу. Зная о ее жалобе, я показал ей, что никаких повреждений, в том числе и колотых, на трупе нет. Она вынуждена была с этим согласиться.

При дальнейшем исследовании трупа были обнаружены неплохо сохранившиеся макроскопические признаки истинного утопления: повышенное содержание жидкости в брюшной и плевральных полостях (признак Моро), бледно-красные кровоизлияния на поверхности легких (пятна Рассказова — Лукомского), отек ложа желчного пузыря и т. п.

Кроме того, после перевязки сосудов сердца при помощи шприца в его полости была введена дистиллированная вода. Затем извлеченную шприцем же из сердца воду поместили в чистые пробирки и закырли резиновыми пробками. После эксгумации в лаборатории районной больницы жидкость центрифугировали при больших оборотах. Осадок нанесли на предметные стекла и рассматривали под микроскопом в затемненном поле зрения. На препаратах были видны многочисленные «блестки» — микроскопические частицы песка, которые при утоплении вместе с водой попадают в кровь через альвеолы легких. Это так называемая проба Корен — Стокиса на псевдопланктон. В то время она использовалась при подозрении на утопление очень широко и считалась достоверно доказательной. В настоящее время эта проба не применяется.

В Томске были проведены лабораторные исследования, которые подтвердили диагноз: утопление. При судебно-химическом исследовании в крови трупа был найден этиловый спирт в концентрации более 6 промилле, что даже с учетом гнилостных изменений говорило о тяжелой степени опьянения. В заключении, переданном в областную прокуратуру, констатировалась указанная причина смерти Б. и отмечалось, что никаких повреждений на трупе не обнаружено. Уголовное дело было прекращено за отсутствием события преступления.

В ноябре того же года гр-ка Н. явилась в морг и вызвала меня. Не стесняясь в выражениях, она заявила, что не согласна с нашим заключением, уверена, что Б. был убит зятем, и будет жаловаться во все инстанции. Мне оставалось только пожелать ей успеха в этом безнадежном предприятии. Больше я ее не видел.

Позже, будучи в Молчаново, я поинтересовался у прокурора: чем была вызвана такая, с позволения сказать, активность невестки утопшего. Он рассказал, что здесь имелся материальный интерес — после похорон нашли завещание Б., в котором он отписал принадлежавший ему большой дом своему зятю М., а не мужу невестки Н., как ранее обещал.

Глава III. Трагедия в Напасе

В северном Каргасокском районе село Напас — одно из самых отдаленных. Летом туда можно добраться и по воде, а зимой — только на вертолете. Село состояло как бы из двух частей — остяцкой деревни и небольшого поселка буровиков-нефтяников, работавших вахтовым методом.

Второго декабря 1972 года был обычный день, со средним по здешним меркам морозом — градусов в 30–35. В поселке буровиков в одном из двухквартирных брусовых домов ожидали своих мужей с вахты две молодые соседки. У одной был день рождения, и она пригласила вторую, г-ку К., 22-летнюю молодую мать, на посиделки. Мамаша вместе с трехмесячным ребенком побыла в гостях, где выпила (по словам свидетелей) изрядное количество водки. Когда собралась домой, один из гостей, молодой парень, вызвался помочь ей донести ребенка. Придя домой, хозяйка накормила и уложила ребенка спать. «Помощник», гр-н М., тоже далеко не трезвый, предложил ей вступить в половую связь (муж на вахте и ничего не узнает).

Женщина отказалась и стала сопротивляться. Насильник сорвал с нее всю одежду, кроме сорочки, и, когда она, спасаясь, выскочила на улицу, продолжал домогательства до тех пор, пока жертва не потеряла на морозе способность сопротивляться. Негодяй оставил женщину без сил на снегу и вернулся к имениннице, где до поздней ночи продолжал пить. Утром труп женщины был обнаружен в неглубоком овраге неподалеку от дома. Парень, сразу же заподозренный в насилии, не стал особо запираться и был задержан начальником буровой конторы, представлявшим всю местную власть, который и сообщил о случившемся в райцентр. Только на третий день (5 декабря) из Каргаска на вертолете смогли прилететь следователь прокуратуры и врач-эксперт З. — хирург районной больницы. Штатного судмедэксперта в Каргаске в то время не было, и З. уже третий год исполнял обязанности врача-эксперта. Выполнив необходимые действия, следователь и эксперт вернулись в Каргасок. Труп женщины похоронили на местном кладбище.

В феврале 1973 года следователь приехал в Томск и обратился в областное Бюро судмедэкспертизы с просьбой разрешить один из вопросов, на который врач-эксперт затруднился ответить: сколько времени должна была находиться женщина на улице в 35 — градусный мороз, чтобы погибнуть от переохлаждения?

Волею случая первым, к кому он обратился, был я. Уже имея некоторый опыт работы, я попросил следователя познакомить меня с заключением врача-эксперта. Оно было написано, что называется, «по схеме», довольно подробно. Упоминалось в нем, что при судебно-химическом исследовании в крови и моче трупа обнаружено по 2,5 промилле этилового спирта (средняя степень алкогольного опьянения). Врач-эксперт сделал вывод, что смерть женщины наступила от общего переохлаждения организма. Из внешних повреждений были отмечены небольшие кровоподтеки и ссадины на лице, предплечьях и внутренней поверхности бедер, что встречается при попытках изнасилования. Материал для исследования на наличие спермы во влагалище и для гистологического исследования эксперт не брал. При внимательном прочтении протокола вскрытия бросилось в глаза, что в нем не было описано ни одного признака смерти от переохлаждения.

Этот вид смерти имеет довольно много специфических признаков, которые позволяют в ряде случаев поставить диагноз переохлаждения даже без гистологического исследования (хотя лучше, конечно, с ним). Не было также и ни одной зацепки, которая позволила бы предположить какую-либо другую причину смерти. Я так и сказал следователю, однако он меня «успокоил»: все ясно и нужно только уточнить время замерзания. Пришлось порекомендовать следователю назначить так называемую комиссионную экспертизу, что он и сделал, оставив в Бюро вместе с постановлением материалы уголовного дела.

В экспертизе участвовал наш учитель, профессор В.П. Десятов, признанный специалист в этой области — смерти от переохлаждения посвящена его докторская диссертация. В обсуждении вместе с ним и другими опытными специалистами впервые принимал участие и я.

Из материалов дела следовало, что потерпевшая была худенькой женщиной небольшого роста. В момент смерти на ней была только тонкая нижняя сорочка. Труп ее был обнаружен в овраге на снегу. По данным гидрометеослужбы в тот день, 2 декабря 1972 года, температура воздуха в районе Напаса колебалась от минус 27 до минус 32 °C, ветер дул слабый, влажность воздуха небольшая. С учетом всего этого наши специалисты решили, что потерпевшая должна была до наступления смерти находиться на морозе не более 40–45 минут. Комиссия отметила, что вывод врача-эксперта о причине смерти «переохлаждение организма» никакими объективными данными не подтвержден. Заключение было отправлено в Каргасокскую прокуратуру.

В апреле 1973 года состоялся суд, на который был вызван один из членов комиссии судмедэксперт Р. В судебном заседании он огласил выводы комиссии и подчеркнул, что причина смерти потерпевшей, собственно говоря, не очевидна, т. е. достоверно не установлена. Суд, посовещавшись, отправил уголовное дело на доследование с обязательной эксгумацией трупа и его повторной судебно-медицинской экспертизой для определения причины смерти.

Во второй половине мая мы с коллегой, экспертом Н., вылетели в Каргасок. После немалых приключений, уже в конце мая, нам удалось добраться до Напаса. Весь май стояла очень теплая солнечная погода. В один из таких погожих дней на кладбище села Напас была вскрыта могила гр-ки К.

Как выяснилось, в декабре прошлого года, в сильные морозы, могила была выкопана (выдолблена) неглубокая — до крышки гроба оказалось не более полуметра. В жаркие майские дни грунт полностью растаял, и, как мы убедились, открыв крышку гроба, труп успел очень сильно разложиться. Вскрытие решили сделать тут же, на кладбище, благо погода позволяла. Приспособили под стол импровизированный щит из досок и начали работать.

Каково же было наше удивление, когда, приступив к исследованию трупа, мы увидели, что он практически не был вскрыт — отсутствовали секционные разрезы на голове и груди, только на животе был разрез кожи от мечевидного отростка грудины до лобка, ушитый обычным швом. Распустив шов, мы убедились, что рассечена была только кожа, в брюшную полость разрез не проникал. Пришлось произвести полное вскрытие трупа (трех обязательных полостей — черепа, грудной клетки и живота).

Надо сказать, что будучи уверенными в том, что все органы трупа врач-эксперт уже исследовал (так, по крайней мере, следовало из первичного заключения), мы взяли с собой только минимум инструментов — скальпель, секционный нож, ножницы, пинцеты и линейку. Пришлось выходить из положения и для распила черепа использовать ножовку по металлу, позаимствованную в местной ремонтной мастерской.

Исследовав труп, мы не обнаружили никаких внешних повреждений (кровоподтеки и ссадины на коже были уже неразличимы из-за гниения), никаких повреждений костей скелета и внутренних органов. Не было на трупе молодой женщины и признаков телесных заболеваний. Специфические признаки общего переохлаждения тела весьма чувствительны к процессам гниения и тоже не могли быть обнаружены. На всякий случай мы изъяли материал для гистологического, судебно-химического и судебно-биологического исследования (тампон с содержимым влагалища) без особой, впрочем, надежды на результат.

Вернувшись после очередной порции приключений в Томск, мы провели лабораторные исследования. Гистологическое не дало значимых результатов. В содержимом влагалища сперматозоидов обнаружено не было, но при судебно-химическом исследовании в крови из сердца был обнаружен этиловый спирт в концентрации 2,7 промилле и в жидкости из плевральной полости — 2,1 промилле. Мы вынуждены были с учетом материалов уголовного дела представить вероятностный вывод о причине смерти потерпевшей — общее переохлаждение организма. Нами был проверен архив судебно-химического отделения — кровь и моча от трупа гр-ки К. в отделение вообще не поступали. Стало ясно, что протокол первичного заключения врачом-экспертом З. полностью фальсифицирован. Дело было передано в областную прокуратуру и затем в областной суд.

В августе 1973 года я вылетел в Каргасок на выездное заседание областного суда. Пришлось еще раз огласить выводы комиссионной экспертизы и результаты экспертизы эксгумированного трупа гр-ки К. Было подчеркнуто, что вывод о причине ее смерти сделан нами по методу исключения, поскольку не усматривалось ни одной альтернативной причины.

В суде допросили врача-эксперта З., который пояснил, что когда они со следователем прилетели в Напас, труп гр-ки К., в течение трех дней находившийся в сарае (вспомните температуру воздуха), промерз до твердости камня. С огромным трудом врачу-эксперту удалось только буквально процарапать кожу живота, которую он потом и зашил, сломав две специальные иглы. Время было ограничено — вертолет должен был улететь до окончания очень короткого в декабре светового дня. Следователь, который к тому времени успел допросить задержанного и свидетелей попойки, заявил эксперту, что в связи с полной очевидностью случая особой нужды во вскрытии трупа нет, и предложил ему написать заключение «исходя из обстоятельств дела». Врач-эксперт пошел у него на поводу и выдал заведомо ложное заключение. Подсудимый получил по ст. 103 УК РСФСР 12 лет лишения свободы за убийство.

Врач-эксперт З. за дачу заведомо ложного заключения по ст. 182 УК РСФСР позднее был осужден на 2,5 года условно.

Как же должен был поступить в данном случае врач-эксперт?

Существует, минимум, два ответа на этот вопрос, и оба они вытекают из того, что следователь должен был обеспечить эксперту условия, необходимые для полного исследования трупа.

Можно было оставить эксперта в Напасе и, поместив труп в отапливаемое помещение, постепенно оттаять тело и произвести его полное исследование.

Учитывая, что в Напасе такого помещения не было, а также нерегулярность рейсов вертолета, проще было доставить труп в морг Каргасокской райбольницы.

Доставка трупа в Каргасок и обратно в Напас — это уже проблема следователя. Он, кстати, совершил не что иное, как служебный подлог, и заслуживал наказания, уж никак не меньшего, чем наивный врач-эксперт. Однако вскоре, еще до эксгумации трупа, следователь без лишнего шума был переведен куда-то в другую область и даже не присутствовал на суде.

Глава IV. Выстрел на озере

В конце июля 1983 года в одном из озер неподалеку от села Подгорного рыбаки обнаружили подвсплывшую перевернутую моторную лодку «Казанка». В лодке — завернутый в полиэтиленовую пленку и привязанный к ней раздувшийся труп инспектора рыбоохраны Чаинского района Л. Инспектор пропал в мае, и поиски его до сих пор были безрезультатны. Дно лодки в нескольких местах оказалось прорублено топором. Продырявленное судно вместе с трупом затопили. Но образовавшееся в трупе в теплое время (июнь — июль) большое количество гнилостных газов придало этому тандему плавучесть и лодка всплыла.

На трупе была одежда, в которой инспектор в мае в последний раз ушел на службу, — брезентовая энцефалитка, толстый шерстяной свитер, рубашка, брезентовые брюки и высокие резиновые сапоги.

Вскрывал труп приехавший из города Колпашево эксперт З. Он обнаружил на куртке, свитере и рубашке входное огнестрельное отверстие (спереди справа) и выходное отверстие на спинке (слева в нижней части). На трупе входное отверстие располагалось на груди справа в области 3-го ребра по среднеключичной линии. Повреждено 3-е ребро у нижнего края, раневой канал проходил через правое легкое, сердце и левое легкое, разрушая их. Выходное отверстие располагалось на коже спины в области угла левой лопатки. Несмотря на выраженное гниение, были обозначены признаки прижизненности ранения.

Таким образом, причина смерти Л. была установлена как огнестрельное пулевое сквозное ранение грудной клетки с повреждением внутренних органов. Направление выстрела — спереди назад, справа налево и сверху вниз. Эксперт изъял лоскут кожи груди с входным отверстием и направил в Томск.

При исследовании я установил, что на коже груди имелось сквозное повреждение неправильной округлой формы диаметром 18 мм с характерным для пулевого входного отверстия дефектом ткани. От его краев радиально отходили 4 разрыва кожи длиной до 0,5_0,7 см. При специальном исследовании следов свинца на поверхности кожи и на краях повреждения не было обнаружено, и не удивительно: труп около двух месяцев проплавал в воде.

Радиальные разрывы кожи при ранении пулей возникают от действия пороховых газов только при очень близкой дистанции выстрела — максимум 5_15 см в зависимости от ряда условий. Я сделал заключение, что повреждение лоскута кожи причинено пулей гладкоствольного охотничьего оружия калибра 12 при выстреле с близкого расстояния в пределах действия пороховых газов. Поскольку в направлении отмечалось, что выстрел был через одежду, я подчеркнул, что дистанция выстрела может быть уточнена при исследовании зоны повреждения верхнего слоя одежды. Заключение было отправлено в Колпашево эксперту З.

В октябре ко мне обратился следователь областной прокуратуры В. Он принес уголовное дело, возбужденное по факту убийства Л., и одежду покойного — энцефалитку и свитер. За время, прошедшее с момента обнаружения трупа, следствию удалось установить подозреваемого, гр-на Ш., жителя села Подгорного. Он, занимавший некую должность в руководстве Чаинского района, был известен как потомственный браконьер. Озеро, на котором обнаружили труп Л., считалось в районе вотчиной семьи Ш., и никто из местных жителей не рисковал ловить там рыбу.

На допросе Ш. показал, что 20 мая он, как обычно, проверял на озере сети. К нему на лодке подплыл инспектор Л. Поскольку рыбалка в это время запрещена (нерест), инспектор предложил Ш. снять сети и проехать в райцентр для составления протокола. Ш. отказался, и между ними возникла словесная перепалка в ходе которой, по словам Ш., инспектор выстрелил в него из ружья. Их лодки находились в это время на расстоянии около 10 метров друг от друга. Ш. после выстрела Л. (тот промахнулся) схватил лежавшее на дне его лодки заряженное ружье и выстрелил в ответ «от бедра». Л. в это время сидел в лодке на скамейке. Убедившись, что Л. мертв, Ш. завернул его тело в полиэтиленовую пленку, привязал к лодке и лодку затопил, прорубив ее дно топором. Ружье Л. он утопил здесь же.

Таким образом, по версии Ш., он убил инспектора в ситуации самообороны, опасаясь, что второй раз тот не промахнется. Следователь ознакомил меня с заключением эксперта З. Тот, получив результат исследования лоскута кожи, проигнорировал его и, определяя дистанцию выстрела, указал: «Выстрел был произведен с расстояния около 9 метров».

Это меня очень удивило, во-первых, потому, что я знал результат собственного исследования лоскута кожи, во-вторых, потому, что при выстреле из охотничьего ружья пулей дистанцию более 5–6 метров (предел близкого выстрела) определить вообще невозможно, тем более с такой точностью — «около 9 метров». Вывод эксперта подозрительно точно совпадал с версией гр-на Ш. Следователь назначил комплексную баллистическую экспертизу одежды Л. с основным вопросом: с какого расстояния произведен выстрел? Было представлено ружье Ш. и патронташ с патронами.

Вместе с экспертом-криминалистом ЭКО УВД Ю. мы исследовали повреждения на энцефалитке. На переде куртки справа был сквозной дефект ткани неправильной прямоугольной формы размером 1,9х1,7 см с неровными, разволокненными краями. В углах дефекта небольшие (до 2 мм) радиальные разрывы — брезент на разрыв значительно прочнее кожи. Специальное исследование не выявило в окружности повреждения свинца: одежда длительное время находилась в воде. На спинке куртки слева в нижней части было дугообразное повреждение без дефекта ткани — типичное выходное отверстие. Для уточнения дистанции мы предоставленными патронами из ружья Ш. произвели экспериментальные выстрелы в неповрежденный участок куртки с разных дистанций: в упор, с 10 см, 25 см, 1 м и 2 м. Картина отложения свинца нас не интересовала — ее не с чем было сравнивать. В углах экспериментальных входных отверстий обнаружились радиальные разрывы брезента: при выстреле в упор длиной до 1,5 см, с 10 см — до 0,7–1 см, с 25 см — до 0,2–0,3 см, т. е. очень близко к длине разрывов в углах исследуемого повреждения. Мы сделали вывод, что повреждение на переде куртки причинено выстрелом с дистанции около 20–30 см.

Результат, вообще говоря, был нетривиальным. Из специальной литературы и по собственному опыту мы знали, что пороховые газы причиняют разрывы такой плотной ткани, как брезент, на значительно меньшем расстоянии — до 5–7 см.

Через неделю следователь пригласил нас с Ю. в областную прокуратуру и сообщил, что подозреваемый Ш., ознакомившись с результатами экспертизы, продолжает настаивать на том, что стрелял с расстояния около 10 метров. Кроме того, следователю нужно было проверить правильность показаний Ш. о положении Л. в момент выстрела (сидел в лодке). К тому времени лодка была доставлена в Томск и находилась во дворе облпрокуратуры.

Назначили следственный эксперимент. В нем, кроме следователя, участвовали мы с Ю., подозреваемый Ш. и статист — мужчина такого же роста, как потерпевший. Зная расположение входного и выходного отверстий (по данным вскрытия трупа), мы разметили их на одежде статиста и усадили его на сиденье лодки. В стволе ружья был укреплен шнурок достаточной длины для визирования направления выстрела. Подозреваемый Ш. с ружьем (незаряженным, конечно) стал в 10 метрах от сидящего в лодке статиста и показал, как он держал ружье в момент выстрела. При положении ружья «у бедра» стволы его имели практически горизонтальное направление. Визирование показало, что если статист сидит в лодке прямо, обращен к стреляющему грудью, то линия стрельбы не совпадает с направлением раневого канала, который в трупе был направлен спереди назад, справа налево и сверху вниз. Когда статист по нашей просьбе повернул туловище правым боком к дульному срезу и несколько наклонился вперед, линия стрельбы и направления раневого канала совпали!

Были последовательно проверены и другие дистанции (меньше 10 метров). Для совпадения линий визирования при этом требовался все больший наклон туловища статиста вперед. Эта зависимость прослеживалась до дистанции 4–5 метров. Далее статист буквально ложился грудью на борт лодки, что делало попадание в грудь просто невозможным. Версия Ш. о дистанции выстрела вроде бы подтверждалась.

При обсуждении результатов эксперимента я обратил внимание следователя на то, что по данным вскрытия невозможно точно (в градусах) определить направление раневого канала, т. е. результаты визирования нельзя считать категорически доказательными. Вместе со следователем мы еще раз внимательно прочитали протокол вскрытия (заключение эксперта З.).

Бросилось в глаза то, что входное отверстие на задней стенке левой плевральной полости описано экспертом «в области 6-го ребра по лопаточной линии», а выходная рана на коже спины — «в области угла левой лопатки».

Дело в том, что 6-е ребро лежит под лопаткой в области ее тела примерно посредине между гребнем и нижним углом лопатки, и для того чтобы, пробив 6-е ребро, пуля вышла в области угла лопатки, она должна очень резко повернуть вниз. От удара о ребро такой поворот невозможен. Или, пробив 6-е ребро, пуля должна пробить и тело лопатки. О повреждении ребра и лопатки в заключении эксперта не было сказано ни слова.

Возникло предложение эксгумировать труп, чтобы точно определить локализацию повреждений, угол падения раневого канала и убедиться в наличии или отсутствии повреждений 6-го ребра и левой лопатки.

Эксгумация была назначена и поручена эксперту В.М. Козику, опытному специалисту и, кстати, моему однокурснику. Он работал в Колпашевском отделении судебно-медицинской экспертизы с момента окончания института в 1969 году.

Быстро сказка сказывается, да долго дело делается. Эксгумация была проведена только весной следующего года, когда оттаяла земля на кладбище Подгорного. Перед этим я подробно объяснил Владимиру Матвеевичу, что именно нас интересует, и с нетерпением ждал результатов. Наконец, он позвонил и сказал, что повторно исследовал труп Л. и нашел много интересного. Было точно установлено расположение входного и выходного отверстий по отношению к анатомическим ориентирам, найдено сквозное повреждение тела левой лопатки и повреждение восьмого левого ребра у верхнего края.

— Какого ребра? — переспросил я.

Козик обиделся:

— До десяти уж я считать умею!

Он изъял 3-е правое и восьмое левое ребра, левую лопатку и лоскут кожи спины с выходным отверстием и отправил в Томск.

Получив материал, я выполнил его экспертизу по постановлению следователя в рамках повторной экспертизы эксгумированного трупа Л. Было обнаружено повреждение нижнего края 3-го правого ребра (описанное еще экспертом З.), повреждение верхнего края 8-го левого ребра в проекции внутреннего края лопатки и сквозное повреждение тела левой лопатки в 2,5 см выше ее нижнего угла, повреждение лоскута кожи спины. Повреждение лопатки имело своеобразную форму, напоминавшую продольное сечение миниатюрной «бомбочки». На коже спины имелось типичное дугообразное выходное отверстие без дефекта кожи. Соотношение выходных повреждений было проверено на скелете человека и на нескольких трупах в морге. При обычном вертикальном положении туловища повреждение лопатки лежало за неповрежденным 6-м ребром, а повреждение верхнего края 8-го ребра находилось не менее чем на 1 см ниже угла лопатки, т. е. в трех сантиметрах ниже повреждения лопатки.

На первый взгляд, это было необъяснимо. Однако, поразмыслив и вспомнив, что туловище человека имеет несколько степеней свободы, т. е. достаточно подвижно, я пришел к выводу, что одновременное повреждение пулей края 8-го ребра и тела лопатки возможно, но только при значительном смещении лопатки вниз.

Вероятно, это вызовет у вас улыбку, но чтобы уточнить позу потерпевшего, я разделся до пояса и на глазах у коллег-экспертов долго извивался, принимая самые немыслимые положения. Труд наш не пропал даром. Мы убедились, что если туловище резко повернуто влево и отклонено назад, а левая рука максимально отведена за спину и опущена вниз, лопатка смещается вниз и к средней линии спины. Нижний угол лопатки при этом достигает уровня 9-го ребра и смещается внутрь, т. е. повреждения 8-го ребра и лопатки полностью совпадают. Поза, согласитесь, несколько необычная.

К тому же если Л. сидел в этой позе в лодке, раневой канал должен быть направлен настолько резко сверху вниз, что выстрел с расстояния, указанного подозреваемым, «от бедра» просто невозможен.

Поделившись всем этим со следователем, мы пришли к общему мнению: в момент выстрела потерпевший Л., сидя в лодке на скамейке, наклонился влево и назад, потянувшись за ружьем, лежавшим на ее дне. Поводом для этого могли быть угрозы Ш. или направленное на инспектора ружье. Лодки должны были стоять борт о борт. Ш. стрелял не от бедра, а от плеча. Эту версию еще предстояло доказать и по возможности документировать.

Для этого мы провели еще один эксперимент, используя ружье Ш. Мой рост (176 см) совпадал с ростом Ш., поэтому я в эксперименте выступал в его роли. Роль статиста сыграл человеческий скелет (пластмассовый). В секционном зале морга мы усадили «статиста» на препаровочный столик (скамейку лодки) и закрепили в описанной выше позе. Направление раневого канала было обозначено длинной тонкой рейкой соответственно данным, полученным при эксгумации трупа. Начав с дистанции 9—10 метров (размеры зала это позволяли), мы провизировали все возможные варианты: прицеливание от бедра, от груди, от плеча, постепенно уменьшая дистанцию.

При этом направление «выстрела» на всех дистанциях заметно отличалось от направления раневого канала. И только при «выстреле» от плеча, когда расстояние от дульного среза ружья до зоны входного отверстия составило 20–25 см, направления канала ствола и раневого канала полностью совпали. Эксперимент фотографировался и на фототаблице все его этапы были зафиксированы очень наглядно.

Пока мы ожидали результатов эксгумации, следствие продолжалось своим чередом. После первого визирования (во дворе прокуратуры) подозреваемый, весьма довольный результатом эксперимента, который, казалось, подтвердил его версию, в нашем присутствии рассказал следователю, что то ли дед, то ли отец научили его заряжать патроны с двойной навеской пороха — для усиления боя. Именно так, по его словам, были заряжены его патроны, в том числе и тот, которым он выстрелил в Л.

Мы с криминалистом переглянулись. Подобный заряд резко усиливает износ ствола и просто опасен: ствол может разорвать. Стрелку при этом не поздоровится. При нас Ш. зарядил несколько патронов дедовским способом, отвесив двойную норму бездымного пороха «Сокол». Он применял два вида пуль — круглые «Спутник» и специальные типа «Вятка». Последние по форме напоминали миниатюрную авиабомбу — каплевидный корпус с закругленной головной частью и хвостовик в виде кольца с радиальными наклонными лопастями внутри. При полете пули набегающий поток воздуха придает ей вращательное движение, что улучшает точность попадания.

Исследуя позже повреждение левой лопатки, я убедился, что его форма и размеры соответствуют продольному сечению пули «Вятка». То есть после контакта с краем 8-го ребра пуля повернулась и прошла через лопатку боком. Были произведены экспериментальные выстрелы в многострадальную энцефалитку и установлено, что при двойной навеске пороха небольшие радиальные разрывы материала образуются при выстрелах с дистанции около 25 см.

Ко времени проведения нашего последнего эксперимента лед на озере уже растаял, и направленные следователем водолазы нашли на дне ружье Л. Оно было заряжено, оба патрона целы. Все встало на свои места.

Во время конфликта лодки Ш. и Л. стояли вплотную. Л. сидел в лодке на скамейке, его ружье лежало на дне лодки сзади слева. Ш. стоял в своей лодке, угрожая заряженным ружьем. Инспектор потянулся за оружием, пытаясь защититься, но не успел — Ш., стоя, от плеча выстрелил ему в грудь. Никакой самообороны со стороны Ш. не было. Более того, зная позу Л. и траекторию выстрела, при тщательном повторном осмотре его лодки мы нашли на дне характерную округлую вмятину от пули, пробившей тело навылет. Версия подозреваемого была полностью опровергнута.

Все этапы наших поисков были проанализированы, соответствующим образом оформлены и предъявлены следователем гр-ну Ш., который из подозреваемого стал обвиняемым. Он несколько сменил свои показания: дескать, выстрелил в Л., увидев, что тот потянулся за ружьем, но суть происшедшего это существенно не изменило. Дело передали в суд. Эксперт З. сразу после эксгумации трупа уволился.

В июле, ровно через год после обнаружения трупа Л., мы с криминалистом выехали в село Подгорное на суд. Ему были доложены и продемонстрированы результаты экспертиз. Суд, подсудимый и его адвокат задали нам более двадцати вопросов. Запомнился один, председателя суда: «При каких еще условиях потерпевшему могло быть причинено ранение в известном нам направлении?».

Последовал ответ: «При нескольких.

1. Если Л. сидел в лодке лицом к берегу (на самом деле — наоборот).

2. Если стрелявший сидел на дереве на высоте 4–5 метров (деревьев на берегу не было, берег был низкий).

3. Если стрелявший имел штаны с пропеллером (без комментариев)».

Ш. был осужден за умышленное убийство на 4 года лишения свободы.

Чем запомнился мне этот случай? Конечно, сложностью и многоэтапностью исследования. Но главное, тем, что, опираясь, казалось бы, на мелочь (разрывы кожи у краев входного отверстия), удалось отстоять свою точку зрения о выстреле с близкой дистанции.

Как не раз говорил Владимир Павлович Десятов:

— Судебная медицина — это наука о мелочах.

Глава V. Цена небрежности

Глубокой осенью 1992 года в деревне Малиновка Шегарского района сгорел добротный дом-особняк. На пожарище нашли обгоревший труп хозяина — 35-летнего гр-на М., недавно приехавшего из ближнего зарубежья. Труп отправили в райцентр на вскрытие. Исследовал его районный судмедэксперт П.

Труп сильно обгорел — обуглились мягкие ткани головы и лица, кожа и мышцы туловища, прогорела шея, грудная стенка, огнем были уничтожены кисти рук и предплечья, стопы и голени. Эксперт не нашел каких-либо повреждений, не связанных с действием пламени. В крови трупа был найден алкоголь в концентрации 1,2 промилле. Карбоксигемоглобина — соединения угарного газа с гемоглобином — в крови не было обнаружено, значит, в пламени пожара горел не живой человек, а труп. Эксперт сделал несколько загадочный вывод о причине смерти: по его мнению, смерть наступила «от закрытия дыхательных путей мягким предметом, не оставляющим следов».

Останки похоронили в Малиновке. Возбужденное уголовное дело было приостановлено за отсутствием каких-либо версий.

Прошло около двух с половиной лет. В марте 1995 года в Шегарскую прокуратуру пришли с повинной трое молодых (от 17 до 20 лет) людей. То, что они рассказали и написали, повергло следователей прокуратуры в шок.

Гр — н М., приехав в Малиновку, купил хороший дом с усадьбой и стал строить скотный двор, намереваясь создать фермерское хозяйство. Мужик он был основательный и малопьющий. В ноябре поздно вечером к нему пришли четверо — вместе с тремя уже известными нам парнями (тогда еще подростками) был и гр-н К., значительно старше их и уже побывавший в местах лишения свободы. Гости принесли с собой водку и предложили хозяину свои услуги по строительству фермы. Тот заинтересовался и выставил на стол скромную закуску. За выпивкой (а пили в основном «строители», М. выпил совсем немного) пришедшие заломили за работу несуразно большие деньги, а то, что мог предложить хозяин, не устроило подрядчиков. Возникла ссора и даже небольшая потасовка, после которой хозяин и выставил гостей за порог.

Часа через два, еще добавив спиртного, К. захватил обрез охотничьего ружья и вместе с остальными парнями вернулся к М. Войдя в дом, К. без лишних разговоров выстрелил М. в лицо, убив на месте. Потом он, угрожая обрезом, заставил двоих парней облить труп, пол и стены дома найденным тут же керосином, а третьего — поджечь, сделав всех своими соучастниками. Когда дом заполыхал, К. пригрозил парням, что если те проболтаются, то он сделает с ними то же, что и с М.

Всех четверых очень удивили результаты экспертизы трупа, которые, конечно же, стали известны в деревне, и парни на какое-то время успокоились. Прошло более двух лет, и вконец замученные угрызениями совести люди, улучив момент, когда К. уехал за пределы района, явились в прокуратуру с повинной. Уголовное дело возобновили, вернувшийся в деревню К. был арестован по подозрению в убийстве М. На допросах он все отрицал, ссылаясь на известные ему результаты экспертизы.

Допрошенный следователем эксперт П. показал, что при вскрытии трупа М. никаких признаков огнестрельных повреждений не обнаружил. Труп М. эксгумировали и доставили в морг Шегарской районной больницы.

К тому времени я уже был заместителем начальника областного Бюро по экспертной работе, и выполнение эксгумаций стало одной из моих прямых обязанностей. При повторной экспертизе, конечно, присутствовал и эксперт П. Лежавший в гробу обугленный труп гр-на М. за прошедшее время изменился незначительно, только был обильно покрыт плесенью. Обугленные ткани мало подвержены гниению и сохраняются без изменений очень долго. Осмотр трупа показал, что степень его обугливания описана экспертом достоверно. После удаления плесени мягкие ткани лица представляли собой бесформенную «маску» черного цвета. Кожа и хрящи носа отсутствовали, губы резко уменьшены в размерах.

Преддверие рта забито черными частицами угля и копоти. Осторожно удалив их, я увидел, что передние зубы и альвеолярные отростки верхней и нижней челюстей, особенно справа, мелко раздроблены. Чуть позже я обнаружил их мелкие осколки в полости рта.

При поскабливании ножом в области правой скуловой ямки был обнаружен лежащий под слоем копоти бесформенный комок газетной бумаги, пропитанный буро-черной жидкостью. Расправив его, можно было различить обрывки текста. Я предположил, что комок бумаги мог быть частью кустарного порохового пыжа, примененного для снаряжения патрона. Чтобы не нарушить расположение частиц дробового снаряда, я не стал углубляться дальше. Голова трупа с шейным отделом позвоночника была отделена и помещена в полиэтиленовый пакет. В рентгенкабинете райбольницы сделали и тотчас проявили рентгенограммы объекта в прямой и боковой проекции.

Кстати, заведующая рентгенкабинетом, пожилая женщина, узнав, что я собираюсь делать, была категорически против буквально по Райкину («В греческом зале, в греческом зале!»). Пришлось нанести визит вежливости главному врачу райбольницы и у него в кабинете убедить рентгенолога в необходимости выполнения рентгенограмм.

На снимках были отчетливо видны изображения (тени) множества дробин. На прямом снимке они захватывали правую скуловую область, носовые раковины и ниже распространялись до уровня 3—4-го шейных позвонков. На боковом снимке тени дробин располагались в виде сужающегося кзади треугольника в этих же пределах. На обоих снимках плотная группа дробин проецировалась на область верхнего отдела спинно-мозгового канала — именно там располагается продолговатый мозг, повреждение которого влечет за собой мгновенную смерть. Видны были и осколки разрушенных дробью зубов и альвеолярных отростков верхней и нижней челюстей. В морге часть дробин кустарного изготовления нашли в мягких тканях правой половины лица, их изъяли и вместе с бумажным пыжом передали следователю.

Когда я продемонстрировал эксперту П. рентгенограммы, пыж и дробины, тот только развел руками и, что называется, «густо покраснел». Эксперт пал жертвой собственной невнимательности. Получив заслуженный строгий выговор, П. был оставлен на работе и больше подобных проколов не допускал.

Подозреваемый К. после предъявления ему результатов повторной экспертизы во всем признался и был осужден.

Глава VI. Холостой выстрел, или Цена небрежности II

«Уж сколько раз твердили миру…», но по-прежнему мои уважаемые коллеги продолжают наступать на одни и те же грабли.

Этот случай я привожу по полной аналогии в смысле безалаберности эксперта, вида повреждений и методики повторного исследования.

На берегу реки Оби в Кривошеинском районе 16 сентября 1997 года погиб гр-н Ч., житель поселка Красный Яр. Его труп был обнаружен только 10 марта 1998 года под снегом в лесу в районе 41 — го бакена… Местонахождение трупа указал подозреваемый А., которого задержали в Кемеровской области за совершение ряда тяжких преступлений. Он рассказал, что в сентябре прошлого года, когда они охотились вместе с Ч., тот два раза выстрелил в него из охотничьего ружья. А. отобрал у Ч. ружье, но тот бросился на него с ножом и А., опасаясь за свою жизнь, выстрелил из своего ружья, а когда Ч. упал, выстрелил в него еще раз. Потом слегка забросал труп землей и ушел.

Вскрытие трупа Ч. выполнял судмедэксперт Кривошеинского района К. Он обнаружил обширные дефекты кожи левой половины грудной клетки, отсутствие концов нескольких левых ребер. Внутренние органы грудной клетки практически отсутствовали (были уничтожены мелкими грызунами за время нахождения трупа во внешней среде).

Частей огнестрельного снаряда (пули, дроби, пыжей) эксперт не нашел, но, тем не менее, сделал вывод, что смерть наступила от огнестрельного дробового ранения грудной клетки с повреждением внутренних органов — сердца и легких. Лоскуты кожи груди и куртку, в которую был одет Ч., направили в лабораторию областного Бюро для медико-криминалистической экспертизы. Ее проводил опытнейший эксперт А.Г. Малофиенко. На куртке он обнаружил множество мелких повреждений и спереди, и сзади, и на правом рукаве, которые напоминали следы действия дроби. При специальном исследовании на краях некоторых повреждений были найдены следы свинца. При исследовании лоскутов кожи специфических признаков огнестрельных входных отверстий и следов свинца не обнаружили.

Естественно, был запрошен и изучен протокол первичного вскрытия. Картина повреждений на куртке и коже груди и в целом на трупе была настолько противоречивой, что, обсудив ее вместе с А.Г. Малофиенко, мы рекомендовали произвести эксгумацию трупа, о чем и сообщили прокурору Кривошеинского района.

В июле 1998 года на кладбище поселка Красный Яр труп гр-на Ч. был эксгумирован. Вскрытие могилы заняло около полутора часов, и за это время комары нас буквально сожрали. Гроб привезли на территорию участковой больницы. Нас прежде всего интересовало, имеются ли в тканях трупа части огнестрельного снаряда — пули или дроби. Договорившись, на этот раз без проблем, с заведующей рентгенкабинетом, мы осторожно, не снимая одежды, извлекли труп из гроба и положили на импровизированные носилки из толстой полиэтиленовой пленки. Стол рентгеновского аппарата тоже застелили пленкой, чтобы не испачкать. Было сделано несколько снимков на пленку большого формата — начиная с головы и до уровня голеностопных суставов. Пленка проявлялась немедленно. Каково же было наше удивление, когда мы убедились, что ни на одном из снимков никаких признаков частиц металлической плотности не обнаружилось!

В полном недоумении мы приступили к исследованию трупа в морге, который находился тут же (хорошо знакомая мне бревенчатая избушка с деревянным секционным столом). Раздели труп и убедились, что в общем его состояние описано экспертом К. довольно верно. Действительно, на груди слева был обширнейший дефект кожи и мышц, обнажавший ребра с 3-го по 9-е. В полости грудной клетки и живота, кроме небольших остатков кишечника, ничего не было. Передние концы 3—5-го ребер слева отсутствовали, края оставшихся частей были как бы изгрызены. Правое предплечье от запястья до локтевого сустава и правое плечо были полностью скелетированы, никаких повреждений костей правой руки мы не обнаружили. Внимательно осмотрев сохранившуюся пристеночную плевру на внутренней поверхности грудной клетки и ребра, мы тоже не нашли никаких повреждений.

Труп перевернули лицом вниз. Ни на коже спины, ни в ее мышцах не было признаков огнестрельного ранения грудной клетки. Убедившись в этом, мы перешли к исследованию шеи и головы. На коже головы был обычный секционный разрез — от уха до уха, ушитый нитяным швом. Шов рассекли.

Лоскут кожи спереди и сзади от шва был отделен не более чем на 5–6 см, чего совершенно недостаточно. Вместо обычного кругового распила свода черепа эксперт К. выпилил сегмент шириной не более тех же 6 см. Удалив этот сегмент, мы увидели, что твердая мозговая оболочка не рассечена. Она была грязно-серого цвета, запавшая внутрь. Волосы на голове, довольно длинные, густые, на затылке слипшиеся, легко отделялись при потягивании. Осмотрев затылок, мы обнаружили в левой затылочной области в 1 см левее и ниже затылочного бугра повреждение кожи диаметром 2 см неправильно-округлой формы.

Правее повреждения, чуть перекрывая его, на коже лежал сильно деформированный пыж-контейнер из полупрозрачной белой пластмассы в виде донышка диаметром 18 мм, фрагментов стенки и трех (из четырех) лепестков. Снаружи у донышка лежала картонная прокладка толщиной 1,5 мм и диаметром 19 мм. Все это было сфотографировано и изъято. После этого задний лоскут кожи головы (от разреза) был отслоен ниже затылочного бугра до границы с шеей. В окружности повреждения кожи затылка обнаружено интенсивное буро-красно-коричневое прокрашивание (кровоизлияние) площадью 6х8 см на всю толщину мягких тканей. В проекции повреждения кожи имелось сквозное повреждение затылочной кости в виде дефекта неправильно-овальной формы размером 3х4 см, правее которого располагался овальный перелом затылочной кости 2х3 см (сфотографировано).

После рассечения твердой мозговой оболочки в просвете сегментарного распила свода черепа из полости его было удалено вещество мозга, имевшее вид полужидкой массы серо-зеленого цвета с соответствующим запахом. Среди этой массы были найдены два войлочных пыжа толщиной 1,2 см, диаметром 1,8 и 1,9 см. Понятно, что их первоначальное положение в веществе мозга, а следовательно, и направление раневого канала установить было нельзя. Уже тогда стало ясно, что причиной смерти являлось огнестрельное ранение головы. Но пули-то нет! Значит, выстрел был холостым.

Когда мы сообщили результаты вскрытия следователю, тот долго не мог поверить в нашу версию. Опросив родственников, следователь выяснил, что погибший Ч. для изготовления пуль использовал самодельную пулелейку. Пули при этом получались подкалиберные, и, чтобы они удерживались в патроне, Ч. использовал пыж-контейнер, закрепляя в нем пулю тряпочкой или клочком бумаги.

Проанализировав полученную информацию, мы пришли к выводу, что А., завладев ружьем, выстрелил в затылок Ч., не зная, что плохо запыженная кустарная пуля выкатилась из канала ствола. Из практики известно, что при холостом выстреле войлочные пороховые пыжи могут пробить кожу и кости черепа с дистанции около 1,5 метров.

Понятно, что ни о какой самообороне не могло быть и речи.

Глава VII. Тайшетский портвейн

В ночь на 22 февраля 1995 г. на станцию Тайшет Иркутской области прибыл грузовой состав, который до утра поставили на запасной путь. В одном из вагонов из Томска следовала большая партия вина — некая частная фирма отправила его в Иркутск. Груз сопровождали двое охранников — молодые, здоровые парни, отслужившие в армии. У них было зарегистрированное оружие — гладкоствольные помповые ружья 16-го калибра.

На остановке охранники поужинали, выпили немного портвейна. Один из них, сидя в проеме вагонной двери, от нечего делать забавлялся с разряженным ружьем — передергивал цевье-магазин и нажимал на спуск. Недаром говорят, что в каждом мужчине живет мальчишка, а оружие — лучшая «игрушка».

Эту картину увидела проходившая мимо осмотрщица вагонов и немедля доложила сотрудникам вневедомственной охраны, что вооруженные люди «грабят эшелон». Доблестные вохровцы проявили служебное рвение, и в полном составе окружив вагон, обезвредили «преступников». Одного из них, М., который сидел с ружьем, буквально выдернули из вагона и уложили на снег. Второго, Б., безоружного, вытащили и поставили с руками за головой лицом к соседнему вагону.

Когда Б. попытался объяснить, что они не грабители, а наоборот, охранники, он получил удар рукояткой револьвера по голове. Ему был причинен перелом височной кости и ушиб головного мозга, в результате чего он оглох (тяжкое телесное повреждение).

М. повезло еще меньше — с тяжелой черепно-мозговой травмой он был доставлен в местную больницу, где вскоре скончался. Труп вскрывал иркутский судмедэксперт З. По факту смерти М. местная прокуратура возбудила уголовное дело.

На предварительном следствии сотрудники вневедомственной охраны, проводившие захват, утверждали, что когда один из них, схватившись за ружье, вытащил М. из вагона, М. стал сопротивляться и вырывать оружие. Сотрудник выпустил ружье из рук, и М., потеряв равновесие, упал навзничь и ударился затылком то ли об утоптанный снег, то ли о какую-то деталь вагона, то ли о головку рельса. Более точно никто не запомнил, так как было темно. При этом никто М. не бил. Увидев, что М. лежит без сознания, сотрудники ВОХРа перенесли его в дежурку и вызвали скорую помощь.

Один из свидетелей, машинист тепловоза, показал, что видел, как сотрудник несколько раз ударил М. ружьем по голове.

История болезни М. странным образом пропала. При вскрытии трупа эксперт З. не обнаружил ни раны в затылочной области, ни перелома задней черепной ямки. Эксперт сделал вывод, что тяжелая травма (ушиб головного мозга) могла быть получена в результате падения и удара затылком о тупой предмет. Уголовное дело по факту смерти было прекращено.

Тем временем тело М. доставили в Томск и захоронили на кладбище закрытого города Северска. Родители погибшего не согласились с выводами эксперта и настояли на возобновлении уголовного дела.

Была назначена и проведена комиссионная экспертиза, в которой участвовал весь цвет Иркутского областного бюро СМЭ. Коллеги, изучив материалы уголовного дела, констатировали, что имеются противоречия между показаниями фельдшера скорой помощи, выезжавшей на вызов (видела рану на затылке М.), показаниями рентгенолога о наличии на рентгенограмме черепа (которая тоже пропала) перелома затылочной кости и данными вскрытия трупа, и рекомендовала эксгумацию тела и его повторное исследование. Дело было передано в прокуратуру Томской области.

24 июня 1996 г. мы со следователем Б., оформив пропуска, приехали на кладбище Северска. Оно располагается в прекрасном сосновом лесу на довольно высоком месте. Могила М. к этому времени была полностью обихожена — установлены мраморный памятник, оградка и т. п. Пришлось всю эту красоту разрушить — рабочие сняли памятник и разрыли могилу.

Обращаю внимание на то, что, несмотря на высокое расположение кладбища и песчаный грунт, могила была заполнена грунтовыми водами — их уровень был выше полатей сантиметров на 20. Убрали полати и, с большим трудом продернув веревки под гроб, извлекли его из могилы. Исследование трупа я по согласованию со следователем произвел непосредственно на месте.

Поскольку состояние внутренних органов следствие не интересовало, я ограничился исследованием головы. При осмотре установили наличие дугообразной ушибленной раны на коже левой затылочной области, рана была ушита хирургическими швами. После отделения мягких тканей я нашел признаки кровоизлияния — неправильно-округлое темно-красное прокрашивание мягких тканей и перелом затылочной кости слева.

Вся процедура эксгумации снималась видеокамерой. Кроме того, я сфотографировал рану на коже и перелом затылочной кости с масштабной линейкой. Лоскут кожи с повреждением был изъят. Затылочную кость с переломом я изымать не стал, так как это было связано с грубой деформацией черепа (при эксгумации присутствовали родители М.).

По окончании работы гроб опустили в могилу и восстановили первоначальное положение памятника. Я не впервые присутствовал при подобной процедуре, и мне было жаль родителей М., которые невольно вновь увидели похороненного сына.

Кстати, в ледяной воде внешний облик покойного сохранился прекрасно. Никаких суждений о механизме травмы на кладбище я, естественно, не высказывал.

Вернувшись в Томск, я изучил материалы уголовного дела (отсюда сведения о ране на затылке и переломе затылочной кости) и попросил следователя предоставить ружье. Оно было изъято сотрудниками Тайшетского РОВД, они мне его и привезли.

Как медик-криминалист я изучил следообразующие признаки ружья, сопоставил их с характеристиками раны на коже и формой перелома затылочной кости (по масштабному фото) и убедился, что и рана, и перелом причинены ударом затыльника пистолетной рукоятки помпового ружья. Об ударе о снег или о головку рельса не могло быть и речи.

Позже мне стало известно, что сотрудник ведомственной охраны станции Тайшет был осужден за причинение М. тяжких телесных повреждений, повлекших за собой смерть. Другой сотрудник охраны был осужден за причинение Б. тяжких телесных повреждений.

Глава VIII. «Любимый» внук

В апреле 1982 года некто М. нанес собственной матери несколько ударов ножом, причинив ей проникающие ранения грудной клетки — тяжкие телесные повреждения. Женщину в тяжелом состоянии доставили в больницу и прооперировали.

Двадцатишестилетний М. нигде не работал — его отовсюду увольняли из-за постоянных пьянок и прогулов. И в тот день М. пришел домой весьма нетрезвый, стал просить у матери денег, чтобы еще добавить. Мать в это время на кухне пила чай с соседками.

Получив отказ, сынок рассвирепел, схватил со стола кухонный нож и четыре раза ударил мать в грудь и в спину. Дело было при свидетелях, которые и вызвали скорую помощь и милицию. М. задержали.

Когда женщина после операции несколько окрепла, следователь в больнице допросил ее как потерпевшую. Она рассказала о происшедшем, а потом, после некоторых колебаний, добавила, что три года назад ее сын убил свою бабушку, которая жила вместе с ними.

Бабушка очень любила внука, баловала его, постоянно снабжала деньгами из своей невеликой пенсии. В тот раз денег у бабушки не было — пенсия кончилась, и раздосадованный внук старушку просто задушил… На вопрос следователя: почему она не заявила об этом в милицию, мать убийцы сказала, что пожалела сына. На допросах М., полностью признав свою вину в нанесении матери опасных для жизни тяжких телесных повреждений, категорически отрицал убийство бабушки. Тем не менее, было возбуждено уголовное дело по факту смерти г-ки П. 84 лет.

Следствие установило, что гр-ка П. похоронена на кладбище поселка Бактин в марте 1979 года. По номеру актовой записи в архиве загса было поднято гербовое свидетельство о смерти П., в котором указывалась причина смерти: «Ишемическая болезнь сердца». Врачебное свидетельство о смерти, на основании которого выписывается гербовое, было выдано и подписано врачом скорой помощи И. Это уже было интересно. Дело в том, что врачи скорой помощи никакого отношения к выдаче свидетельств о смерти не имеют, у них таких бланков (документ строгого хранения) не может быть.

Врачебное свидетельство о смерти оказалось заверено слегка смазанной печатью Томской районной больницы. Однако при проверке архива ЦРБ фактов пропажи бланков не установили — все числящиеся по учету бланки и их корешки были на месте. Откуда И. взяла бланк свидетельства о смерти, установить так и не удалось: врач к этому времени уволилась и уехала из Томска неизвестно куда.

Ну а поставить печать, при остром желании, не так уж и сложно, тем более что в ЦРБ работали однокурсники И. и она неоднократно их посещала.

Несмотря на то что со дня смерти П. прошло более трех лет, следователь вынес постановление об эксгумации трупа. В мае гроб с останками П. был привезен в морг. Экспертизу останков выполнял эксперт Ю.К. Музеник, в то время заведующий отделом по исследованию трупов. Я как ассистент кафедры судебной медицины при этом присутствовал.

За три с лишним года труп практически полностью скелетировался. Череп, кости конечностей и таза, ребра полностью обнажились. От внутренних органов осталась буквально труха серочерного цвета. Таким же веществом был покрыт спереди шейный отдел позвоночника. Эксперт очень осторожно пинцетом удалил остатки мягких тканей с передней поверхности шеи. Под их слоем на передней поверхности шейных позвонков лежала подъязычная кость — отдельно тело кости и рядом с обеих сторон большие рожки. Чуть ниже находились полностью окостеневшие хрящи гортани — щитовидный, черпаловидные и перстневидный. Их положение сфотографировали, как и общий вид трупа. Подъязычная кость и хрящи гортани были изъяты. Никаких повреждений черепа и костей скелета мы не обнаружили.

При медико-криминалистическом исследовании я установил, что оба больших рожка были сломаны у мест их прикрепления к телу подъязычной кости. При этом признаки сжатия — мелкозубчатые, как бы смятые края переломов, располагались на внутренней, а признаки растяжения — ровные края переломов, — на наружной поверхности кости.

Кроме того, правый большой рожок был надломлен посредине — на его наружной поверхности имелся разрыв компактного вещества с ровными краями. То есть подъязычная кость была сломана по сгибательному типу — в результате приложения травмирующей силы в области ее больших рожков. Причем справа — ближе к концу рожка.

Такие переломы наблюдаются при странгуляционной механической асфиксии — сдавлении шеи рукой постороннего человека. Самому себе подобные переломы причинить невозможно. Большие рожки подъязычной кости полностью срастаются с ее телом обычно к 25 годам. В старческом возрасте подъязычная кость и хрящи гортани полностью окостеневают. Никаких повреждений хрящей гортани я не нашел.

Образовалось одна проблема — определение прижизненности переломов (этот вопрос стоял в постановлении). Так как мягкие ткани и внутренние органы практически полностью распались, категорически судить о прижизненном причинении переломов, а следовательно, и о причине смерти было нельзя. Но учитывая, что труп ранее не вскрывался и другой повод для возникновения переломов трудно было предположить, эксперт сделал осторожный вывод о вероятном прижизненном причинении переломов подъязычной кости и наступлении (в этом случае) смерти от механической асфиксии.

После ознакомления с результатами экспертизы эксгумированного трупа подозреваемый признался в том, что действительно задушил бабушку рукой.

Я читал протокол допроса М.: «Когда я схватил ее рукой за шею и сжал, что-то хрустнуло, и бабаня умерла очень быстро. Она, наверное, даже испугаться не успела». Как говорится, и на том спасибо. М. также показал, что, задушив бабушку, он ничего не сказал матери: ее в момент убийства не было дома.

Он попросил свою знакомую — врача И. — помочь со свидетельством о смерти, без которого похоронить труп невозможно, пообещав «хорошо заплатить». И. где-то достала бланк и подделала свидетельство. М. удалось зарегистрировать смерть в загсе, и они с матерью похоронили бабушку.

Кстати, как рассказал М., врачу за «услугу» он так ничего и не заплатил. Денег у него не было — все уходило на выпивку. Только через полгода М. по пьянке признался матери, что задушил бабушку. Но мать «пожалела» сына и тогда не сообщила никому об убийстве.

Дела переданли в суд, и М. осудили за убийство бабушки и за причинение тяжких телесных повреждений матери. У следователя были основания привлечь мать убийцы за сокрытие преступления, но так как она сама пострадала от него, следователь не стал возбуждать уголовное дело.

Глава IX. Кстати, об удавлении руками

Примерно в том же году летом с дежурной группой мы выехали в поселок Туганской птицефабрики Томского района. В двухэтажном кирпичном доме жила семья работников птицефабрики — муж с женой (около 45_50 лет) и мать жены, старушка 85 лет. Отец жены (муж старушки), 88 лет, жил один в своем доме в поселке Тимирязево под Томском. Жена ушла от него вместе с дочерью 27 лет назад, не выдержав его беспробудного пьянства и постоянных побоев. Муж пообещал и жену и дочь («неблагодарных!») придушить… Семья с ним практически не общалась, лишь изредка дочь навещала отца. В последнее время старик стал часто болеть, управляться с хозяйством ему было не под силу. Супруги съездили к отцу, уговорили его продать дом и переехать к ним, чтобы дожил он последние годы под присмотром. Накануне дед как раз перевез к ним свои нехитрые пожитки. Утром супруги ушли на работу, договорившись, что вечером отметят возвращение отца и его «новоселье». Дед остался вдвоем с женой и, ничтоже сумняшеся, задушил ее. Дети, вернувшись с работы, обнаружили труп матери и вызвали милицию. Приехав на место, мы увидели стандартную двухкомнатную «хрущевку» с обычной для тех лет скромной обстановкой в зале. В правом углу у балконной двери на тумбочке стоял здоровенный фикус, рядом с ним — круглый обеденный стол. За столом сидел щуплый, неприметный старичок и пил какое-то винище из «огнетушителя». Под столом валялся «огнетушитель» же, но уже пустой. На наше появление он никак не прореагировал. Во второй комнате (спальне) из мебели был только старый платяной шкаф и у стены — раскладушка, на которой лежала маленькая хрупкая старушка — «божий одуванчик», до плеч прикрытая покрывалом. На голове аккуратно повязан белый платочек. Из одежды — халатик и простая застиранная ночная рубашка. При внимательном осмотре ни на голове, ни на шее, нигде вообще повреждений я не нашел. Трупные явления соответствовали давности смерти около 6–8 часов, т. е. умерла бабушка сразу после ухода детей на работу. Я вышел к хозяйке и спросил: «А почему вы, собственно, решили, что ее кто-то задушил?». Вытерев слезы, она сказала: «Так когда мы пришли, дед первым делом и сообщил об этом». Следователь описал обстановку в квартире (кстати, писал он на кухне, так как в комнате было темновато), я продиктовал ему данные по трупу. Закончив, протокол и прочитав записанные оперативником объяснения хозяев, следователь спросил: «А где убийца-то?». Тут подал голос доселе безмолвный и незаметный старичок: «А я убивец и есть!». Следователь попытался взять у него объяснение, но после двух «огнетушителей» дед только смог пробормотать: «Я — такой! Сказал, что придушу — и придушил!», после чего уснул прямо за столом. Следователь поостерегся везти старичка в райотдел — вдруг еще помрет по дороге или в «обезьяннике», и наказал участковому, когда дед проспится, взять с него объяснение и подписку о невыезде. На вскрытии я не нашел никаких внешних повреждений. При внутреннем исследовании все органы бабушки были в состоянии крайней старческой дистрофии — я такое видел за все время раза два. Между подъязычной костью и гортанью с обеих сторон имелись едва заметные очень бледные кровоизлияния диаметром не более сантиметра. Признаки асфиктической смерти были выражены также очень слабо. Только при гистологическом исследовании удалось доказать прижизненность кровоизлияний и найти некоторые признаки асфиксии. Старушка умерла скорее от испуга.

Глава X. Цыганский нож

В октябре 1996 года во время застолья один из его участников нанес удар ножом гр-ке С. — чем-то она ему не угодила. Удар пришелся выше правой подмышечной впадины. С острым кровотечением С. доставили в больницу скорой помощи. Во время операции было обнаружено ранение правой подмышечной артерии и вены — это магистральные сосуды большого калибра, диаметром около 1 см. На сосуды наложили швы, но, несмотря на все усилия врачей, потерпевшая умерла. Родственники погибшей, цыгане, похоронили ее. Было возбуждено уголовное дело.

В 1997 г. в отдел сложных экспертиз БСМЭ поступили материалы дела, история болезни С. и постановление о назначении экспертизы. Следователя интересовала причина смерти С. и механизм причинения повреждения.

При изучении материалов дела мы с профессором кафедры судебной медицины А.И. Осиповым убедились, что труп был похоронен без вскрытия. Кто выдал врачебное свидетельство о смерти — неизвестно. Врачи горбольницы № 1 сделать этого не могли — подобные трупы подлежат обязательному судебно-медицинскому вскрытию. Однако умершая С. в судебно-медицинский морг не поступала. В нашем распоряжении имелась только история болезни.

В ней были описаны локализация колото-резаной раны, ее длина, ход раневого канала, повреждения сосудов, все мероприятия по спасению жизни потерпевшей. Судя по описанию операции, ранение не проникало в плевральную полость, но в мягких тканях грудной клетки справа была обширнейшая гематома. Это позволило нам определить причину смерти — массивная (сейчас пишут — обильная) кровопотеря, геморрагический шок; степень вреда здоровью — тяжкий вред; характер ранения — колото-резаное. К сожалению, описание раны было недостаточно подробным для определения типа клинка.

Дело передали для рассмотрения в областной суд. В сентябре 1997 г. суд вынес определение о направлении дела на доследование, так как в материалах не было данных вскрытия трупа.

В октябре, ровно через год после смерти (день в день), труп эксгумировали и доставили в морг.

Экспертиза эксгумированного трупа всегда начинается с описания гроба. Такого гроба за многие годы работы мне видеть еще не приходилось. Он был сделан из темного полированного дуба с резными накладками. На крышке укреплен резной православный крест с распятием. Крышка гроба плотно привинчена бронзовыми шурупами. Снаружи на стенках гроба налипли частицы влажного суглинистого грунта.

В гробу лежал труп молодой женщины, покрытый роскошным покрывалом из люрексной ткани с «золотой» нитью. На трупе было дорогое платье и белье, множество украшений из золота — кольца, серьги, цепочки. Рядом в гробу находился блок дорогущих сигарет, зажигалка «Zippo» и фляжка дорогого коньяка — очевидно, родственники учли пристрастия покойной. Все это я подробно описал в протоколе экспертизы. Труп извлекли из гроба и раздели. В плотно завинченном дубовом гробу тело сохранилось неплохо.

Удалив плесень с кожных покровов, я обнаружил в области передней поверхности правого надплечья выше подмышечной впадины косо-вертикальный операционный разрез длиной 15 см, ушитый хирургическими швами. Не трогая разрез, я произвел обычное вскрытие и убедился, что ранение в правую плевральную полость действительно не проникает. В мышцах правого надплечья и грудной клетки имелось обширное студневидное грязноватокрасное кровоизлияние, распространявшееся от среднеключичной до заднеподмышечной линии и вниз до уровня 6-го ребра. Толщина его до 5 см. Видно было, что мышцы широко рассекли с целью ревизии раны и затем послойно ушили.

Обнаружил я также повреждения подмышечной артерии и вены с наложенными хирургическими швами. Сосуды были сшиты «стык в стык» специальным аппаратом.

После хирургической ревизии раны определить точное направление раневого канала (один из вопросов постановления) непросто. Но общее его направление — спереди назад и резко сверху вниз, несколько справа налево — было очевидно. Кроме того, учитывая примерное направление раневого канала, я измерил расстояние от середины операционного разреза (и ведь угадал) до наружной стенки грудной клетки в области 4—5-го ребер — именно сюда проецировалось направление раневого канала. Это расстояние составляло 12–13 см.

Из материалов дела я знал, что подсудимый (кстати, родственник С.) в момент удара ножом стоял справа и сзади от нее. По данным истории болезни и вскрытия это было вполне возможно. Лоскут кожи наплечья с хирургическим разрезом я изъял и исследовал в медико-криминалистическом отделении судебно-медицинской лаборатории.

Сам по себе хирургический разрез меня мало интересовал. Но после рассечения швов под стереомикроскопом при умеренном увеличении (х16) я увидел собственно ранение — хирургический разрез прошел чуть сбоку. Колото-резаная рана располагалась у середины операционного разреза и была длиной 29 мм, имела ровные отвесные края. Рядом с наружным краем вплотную проходил хирургический разрез. Нижний конец раны был острым и нависающим (подрытым), верхний конец — четко М-образным, пологим с острыми вершинами М, шириной 2 мм. Это соответствовало направлению действия клинка сверху вниз.

Рана была нанесена клинком колюще-режущего орудия типа ножа, имевшим острое лезвие и обух толщиной около 2,2–2,4 мм с острыми ребрами. Примерно зная угол действия клинка по отношению к поверхности кожи и длину раны, я путем несложного графического построения определил примерную ширину клинка на уровне погружения — около 20 мм.

Что касается длины погрузившейся части клинка, то после хирургической ревизии раны точно определить ее было невозможно, можно только предположить, что клинок имел длину не менее 12–13 см. Одежда потерпевшей, которая была на ней в момент ранения, уничтожена родственниками. Нож куда-то выброшен родственниками же (они там вообще все были родней), найти его так и не удалось. По показаниям одного из свидетелей (остальные «не запомнили»), нож, которым нанесли ранение С., был самодельным типа «финского» с наборной рукояткой и клинком длиной сантиметров пятнадцать, довольно толстый. Ширину клинка свидетель «не запомнил». Заключение экспертизы было передано следователю и несколько позже областной суд вынес «родственнику» обвинительный приговор.

Меня как заместителя начальника Бюро очень заинтересовало, кто же мог выдать врачебное свидетельство о смерти С. Следователь занимался этим вопросом, но ему удалость выяснить только, что гербовое свидетельство о смерти выписано загсом на основании некоего врачебного свидетельства, подписанного врачом Ж. Но такого врача не было ни в горбольнице № 1, ни в Бюро судмедэкспертизы, ни в патолого-анатомической службе. Более того, в архиве медстатистики, куда стекаются все врачебные свидетельства о смерти, такового на С. не оказалось!

В процессе выполнения экспертизы эксгумированного трупа С. я узнал от вышеупомянутого Ю.К. Музеника, что в октябре 1996 года к нему обратились некие цыгане с просьбой выписать свидетельство о смерти С. без вскрытия с каким-нибудь безобидным диагнозом типа «смерть от щекотки». За это они предложили ему ни много ни мало, а новый «УАЗ»-фургон.

Не на того напали. Музеник — профессионал, один из старейших работников Бюро. Естественно, он послал их очень далеко.

Мы потом долго смеялись:

— Ты, Юрий Карлович, пешком ходишь, а мог бы ездить с комфортом на «УАЗике».

А один из экспертов ехидно заметил:

— По тюремному двору.

Как ни старался следователь, ни подсудимый, ни родственники, хоронившие труп, не «раскололись» и не сказали, где и у кого они купили врачебное свидетельство о смерти С.

Коррупция, однако.

Глава XI. Эксгумация, которой… не было

Вечером 22 августа 1996 года в одном из томских кафе неподалеку от Лагерного сада играла негромкая музыка. Посетители пили пиво и мирно беседовали. Покой был нарушен четверкой «крутых» парней, которые, будучи подшофе, стали приставать к девушкам и в ответ на протесты девиц и их кавалеров затеяли драку. Один из посетителей, мужчина средних лет, азербайджанец Г., вмешался и, видя, что уговоры бесполезны, вышвырнул двоих хулиганов за дверь. Остальные ретировались сами.

На следующий день в Лагерном саду, недалеко от берега Томи, в ливневом колодце был обнаружен труп гр-на Г. Рыбак, возвращавшийся домой после утреннего лова, заметил, что несколько мужчин что-то подтащили к колодцу и сбросили внутрь, потом сели в «Жигули» и уехали по нижней дороге в сторону Басандайки. Рыбак запомнил цвет машины и часть госномера. Поднявшись к колодцу, он заглянул вниз и увидел на дне, на глубине около четырех метров, труп мужчины. На место выехала оперативная группа. Труп извлекли из колодца и направили в морг для вскрытия.

Экспертизу трупа Г. произвел эксперт К., стаж работы которого был менее двух лет. Причина смерти Г. казалась, на первый взгляд, достаточно очевидной — грубая деформация костей мозгового и лицевого черепа, открытые переломы костей свода черепа, повреждения оболочек и вещества головного мозга. На трупе было множество повреждений: раны и кровоподтеки на голове и лице, множественные ушибы и ссадины тела и конечностей, двухсторонние переломы ребер.

Описав более-менее подробно наружные повреждения, эксперт К. ограничился упоминанием, что «имеются множественные переломы костей свода и основания черепа» (краткость — сестра таланта?). Схема повреждений — переломов костей черепа (как это полагается) — сделана не была. Не были представлены эксперту материалы дела, в том числе обстоятельства обнаружения трупа и протокол осмотра места происшествия. Помимо всего прочего, на шее трупа была странгуляционная борозда, точнее, борозды, следы неоднократного сдавления шеи петлей — каким-то плотным, не очень толстым шнурком. Однако в протоколе вскрытия следы сдавления шеи описывались путано и не очень понятно. Эксперт не смог толком ответить на вопрос: какое отношение к причине смерти имеет сдавление органов шеи, сделав упор на черепно-мозговую травму.

По возбужденному уголовному делу вскоре были установлены подозреваемые — братья А. и двое их знакомых. Старший из братьев — ветеран афганской войны, младший — студент одного из томских институтов. Их друзья только что демобилизовались из армии после участия в боевых действиях в Чечне. Именно это и обмывала вся «крутая» компания. Были задержаны младший А. и двое его собутыльников. Старший брат вовремя скрылся.

На допросах они показали, что, придя в кафе, решили «снять девочек», но, получив отпор, осердились и устроили драку. Тут вмешался какой-то «старый козел» и надавал им по морде (или по мордам?). Убравшись из кафе, они подождали этого «козла» в машине (принадлежавшей старшему А.) и, когда он вышел, затолкали его в салон, увезли на берег Томи в Лагерном саду, избили и сбросили в ливневый колодец.

Били его несколько часов (всю ночь) кулаками, ногами и всем, что попадалось под руку. Свою жестокость они объяснили тем, что их «обидчик» был «черным» — из лиц кавказской национальности, которых они «мочили в Афгане и в Чечне», причем он еще и сопротивлялся: одному из «героев» сломал нижнюю челюсть, а другому — нос. Позднее, зная, что старшего А. задержать не удалось, подельники стали все валить на него: дескать, бил потерпевшего в основном он, а они просто «наблюдали». Старший А. и предложил сбросить тело Г. в колодец. Был в это время потерпевший жив или мертв, никто из подозреваемых не помнил — были сильно пьяны.

Гр — н Г., уроженец Азербайджана, прожил в Томске более 20 лет, имел высшее техническое образование, семью, детей и пользовался, как говорят, заслуженным авторитетом и на работе, и в азербайджанской диаспоре. Он был человеком не робкого десятка, физически крепким, почему и вмешался в возникший в кафе конфликт.

У следствия возникло множество вопросов: сколько ударов было причинено потерпевшему и чем именно, за какое время до смерти, не был ли он задушен, был ли он жив при сбрасывании в колодец и т. п.? Была назначена повторная комиссионная экспертиза по факту смерти гр-на Г.

Изучая материалы уголовного дела, мы убедились, что достоверно ответить на вопросы постановления просто нельзя — слишком много недоработок допущено и при первичных следственных действиях, и при исследовании трупа Г. Я сообщил об этом следователю областной прокуратуры и рекомендовал эксгумировать труп.

Сразу возникли проблемы: тело Г. после вскрытия увезли на родину, в Азербайджан, и похоронили в одном из самых отдаленных районов, где жили его родители.

Азербайджан в то время уже стал суверенной республикой, и дело приобрело международный оттенок. На всякого рода согласования ушло несколько месяцев, и только в конце января 1997 года я вылетел в Москву, где меня должен был встретить старший прокурор-криминалист областной прокуратуры В.П. Мазур. Будучи в Москве, он через Генеральную прокуратуру России и Министерство иностранных дел согласовал с азербайджанской стороной вопросы, связанные с нашей командировкой. Деньги на поездку выделила азербайджанская диаспора Томска.

В Москве стояла сырая промозглая ветреная погода. Встретившись в Центральном аэровокзале, мы с Мазуром поехали в Генеральную прокуратуру, где оформили необходимые для поездки документы.

Кстати, для въезда в Азербайджан виза в то время не требовалась, но мне нужен был вкладыш в паспорте, подтверждающий, что я гражданин России. В Томске я пришел в паспортный отдел районной милиции, заполнил нужные бланки. Сотрудница отдела взяла мой паспорт и сказала, что вкладыш будет готов через две недели. А мне через два дня уже нужно было лететь в Москву!

— Ничего не могу сделать — слишком много работы, зайдите через две недели, — такой была реакция на мою просьбу ускорить процесс оформления гражданства.

Пришлось позвонить в областную прокуратуру. На другой (!) день мне на работу принесли паспорт со вкладышем. А вы говорите: бюрократизм, бюрократизм…

Помощник генпрокурора посоветовал нам обратиться к представителю республики Азербайджан в МВД России. На следующий день, предварительно созвонившись, в фойе МВД мы встретились с представителем посольства Азербайджана. Он отнесся к нам с пониманием и дал рекомендательные письма в прокуратуру и полицию Баку.

Пора было брать билеты на самолет. В агентстве на Манежной площади мы узнали, что лететь в Баку можно или из Домодедово, или из Шереметьево. Рейс из Домодедово нас не устраивал: самолет прибывал в Баку глубокой ночью. Поэтому мы решили лететь из Шереметьево, хотя билет компании «Трансаэро» даже в туристском классе стоил почти в два раза больше билета «Аэрофлота».

Утром следующего дня мы вылетели в Баку. Впервые в жизни я летел на «Боинге». Ну, ребята, не вдаваясь в подробности, — это сказка! (По тем временам.)

В Баку мы прилетели около полудня. Первое, что меня поразило, — огромное количество чернобрысых громил в камуфляже и с какими-то не нашими автоматами, которые образовали «коридор» по всему рукаву от трапа самолета до таможенного зала аэропорта.

Была одна тонкость — я вез с собой минимальный набор секционных инструментов (ножи, ножницы, пилу, скальпель), совершенно новых, в опечатанных упаковках. Имея опыт провоза подобных «железок», я уложил их на дно своего «дипломата» в тени металлического каркаса и в Москве как-то проскочил рентген-контроль. В Баку нас заставили заполнить таможенные декларации на АЗЕРБАЙДЖАНСКОМ (!) языке. Черт его знает, что там написано и под чем я должен подписаться. Мы подписали эти бумажки, и нас без всякого досмотра пропустили в Баку.

В городе уже была весна — теплая, безветренная, пасмурная. Встречал нас дальний родственник гр-на Г., капрал (сержант) полиции аэропорта. Судя по тому, что он сразу подошел к нам, наши «приметы» были ему известны. Он проводил нас к начальнику линейного отдела аэропорта — вальяжному полковнику, который встретил довольно равнодушно, но все же напоил местным чаем. Кстати, за несколько дней в Азербайджане я выпил чая больше, чем за всю предыдущую жизнь.

Полковник позвонил в Генпрокуратуру и записал нас на прием к заместителю Генпрокурора республики (рекомендательное письмо!). Наш капрал по имени Керим накормил нас обедом в ближайшем ресторане, причем все наши попытки расплатиться (как и в дальнейшем) им были решительно пресечены. После обеда на своей вполне приличной черной «Волге» (сержант, однако!) он повез нас в Баку.

Описывать Баку не буду. Второе, что меня поразило, — на 20 — километровой дороге (как от Богашево до Томска) стояли через каждые два столба гаишники в камуфляже, с автоматами и останавливали всех подряд. Поскольку наш водитель был в полицейской форме, нас не трогали. По дороге Керим объяснил, что зарплата у сотрудника милиции (у него, в частности) 83 тысячи манат, на наши деньги — 80 рублей в месяц. Что там дальше говорить? Каждый остановленный водитель молча подает купюру 100 манат — и едет дальше. Если не дает — следует полный «шмон», что себе дороже.

В Генпрокуратуру Азербайджана на крутой старинной улочке мы приехали уже под вечер. Объяснили охране, кто мы такие, и были приглашены к заместителю Генпрокурора.

Восток — дело тонкое. Пока мы летели из Москвы, заместителя прокурора, с которым была договоренность, уволили, и нас принял уже совершенно другой (новый) зам. Тем не менее, все было пристойно, нас напоили чаем (опять!) и заверили, что есть полная договоренность с местными властями об эксгумации трупа Г. Нас ждет бригада рабочих, которые будут вскрывать могилу. Была единственная просьба: ничего от трупа не изымать, тем более череп (мусульманский обычай запрещает). Мы заверили, что все будет подробно описано, измерено и сфотографировано, ничего изымать не будем.

По поручению зампрокурора сотрудник Генпрокуратуры попытался связаться с прокуратурой интересующего нас района, но оказалось, что связи нет, потому что там отключено электричество. Нас заверили, что «все будет хорошо». Довольные приемом, мы покинули Генпрокуратуру. Керим отвез нас в гостиницу на берегу Каспийского моря.

На следующий день мы должны были вылететь в Гянжду — город в 400 километрах севернее Баку. Керим привез нас в аэропорт, помог взять билеты, но… весна внезапно кончилась. Начался сильнейший снегопад, и аэропорт закрыли на двое суток. Мы были ограничены во времени и, сдав билеты, поехали на железнодорожный вокзал. Там капрал перепоручил нас молодому человеку (родственнику гр-на Г.), который усадил нас в купе и уснул. Купейный вагон был, наверное, производства 30-х годов — грязный, ободранный, нетопленый. Уснуть нам так и не удалось. В Гянджу приехали около 4 часов утра. В прокуратуре никого не было, кроме охранника, который проводил нас в гостиницу — метрах в пятидесяти, за углом.

Гостиница представляла собой огромное двухэтажное деревянное здание с арками, колоннами и прочими «примочками» сталинских времен. Когда мы со следователем постучались в окошко администратора, нас куда-то послали на неизвестном языке, но очень громко. Тогда на сцену выступил охранник их прокуратуры, и все изменилось. Мы предъявили документы и были торжественно препровождены в двухместный «люкс».

Чего уж там «люксового», я не понял, но это была огромная комната, в углу которой затерялась двухспальная кровать (одна!). В комнате было окно во всю стену с дверью на балкон (одинарное). Холод был жуткий, что на улице, что в номере. До сих пор не могу без смеха вспоминать, как В.П. пытался воспользоваться «удобствами» — ни холодной, ни горячей воды в гостинице не было. Не снимая верхней одежды, только скинув ботинки, мы с В.П. улеглись на постель, укрылись одеялами и продрожали до половины восьмого утра, когда в гостиницу явилась вся прокуратура в полном составе, кроме прокурора, который вылетел в Баку на совещание, но по известной вам причине не долетел. Нас торжественно усадили в черную «Волгу» и отвезли в прокуратуру — те же 50 метров, за углом!

Изложив помощнику прокурора нашу проблему, получили заверение, что нас непременно отправят в Кадабегский район, но сначала нужно позавтракать. Нас пригласили в симпатичный подвальчик во дворе прокуратуры, где уже был накрыт стол на четыре персоны. В трапезе принимали участие, кроме нас, заместитель и помощник прокурора. На столе были дары местной природы: фрукты, какие-то травки, специи, гранатовый сок и т. п. Повар принес каждому по глубокой миске с национальным блюдом. Это был «хаш» — своего рода холодец из говяжьих ног, только горячий. Вместе с ним на столе появились четыре (!) бутылки водки — это в восемь-то часов утра. Нашим круглым глазам было объяснено, что хаш без водки не едят — помереть можно.

Против местных обычаев не попрешь. Мы съели по три миски вкуснейшей похлебки с мясом, выпили по бутылке водки на брата и встали из-за стола совершенно трезвые. Кстати сказать, этого «завтрака» нам хватило на весь день: удалось поесть только поздно ночью.

После завтрака уже в деловой обстановке мы договорились о поездке в Кадабег (райцентр, к которому относилась интересующая нас деревня). В прокуратуру приехали родственники гр-на Г. — трое мужчин примерно нашего возраста, один из которых присутствовал на похоронах и знал место погребения.

На «Жигулях» мы отправились в путь, который пролегал вначале по предгорному Гянджинскому району. Потом начался подъем к горному Кадабегскому району, граничащему с Арменией. Приехав в райцентр около 12 часов и найдя районную прокуратуру, мы, что называется, «поцеловали пробой» — все закрыто, ни души. Через местную милицию нашли сначала следователя, а потом и заместителя прокурора. Последний, здоровенный молодой азербайджанец, долго не мог понять, что нам, собственно, нужно, хотя по-русски говорил очень хорошо. Узнав, что нам говорили в Генеральной прокуратуре Азербайджана, он только ухмыльнулся.

Часа три он искал машину, на которой можно было доехать в высокогорную деревню, где был похоронен Г. Наконец, нашли раздрызганный «УАЗик»-фургон, и мы отправились. Оказалось, что нужно вернуться примерно до половины пути между Кадабегом и Гянджой, около 100 км, и затем, свернув с асфальта, еще около 80 км ехать по горным дорогам до нужной нам деревни. Кстати, ее название так и осталось для нас глубокой тайной — на азербайджанском языке оно было совершенно непроизносимым, а в вольном переводе на русский звучало как нечто среднее между «Ягодной» и «Малиновкой».

Честно говоря, никогда в жизни я не предполагал, что по таким горным кручам можно ездить. Какие подъемы, какие спуски, какие «серпантины» — душа в пятки уходила! Около 5 часов вечера, уже в сумерках, мы достигли цели. Нужная нам деревня располагалась по сторонам глубочайшего ущелья, по дну которого текла горная речушка. Благо, кладбище было расположено перед деревней, недалеко от дороги. Заехав туда, мы быстро нашли на краю небольшого некрополя могилу гр-на Г., испытав при этом некий психологический шок.

Могила представляла собой грандиозный параллелепипед из бетона, облицованного темным полированным гранитом, который выступал над землей примерно на метр, имел длину около 3 метров и ширину не менее метра. Над ним возвышался собственно памятник 2х1х0,5 метра из черного камня. На лицевой стороне был выгравирован поясной портрет покойного, а сзади — его изображение в полный рост. Как пояснил тот самый родственник, который показал нам могилу, бетонное надгробье углублялось в землю еще не менее чем на полтора метра — так уж здесь принято. Надо ли говорить, что ни одной души ни на кладбище, ни в обозримых окрестностях («бригада рабочих»!) не было.

Поскольку уже начинало темнеть, мы едва успели сфотографировать это великолепие (каждый своим фотоаппаратом). Слава Богу, я еще в Томске зарядил свой аппарат высокочувствительной пленкой и снимки у меня получились неплохие.

Стало ясно, что, во-первых, никто и не собирался вскрывать захоронение и, во-вторых, для этого нужен был взвод саперов, ящик взрывчатки или тяжелый автокран и минимум два-три дня работы. Посовещавшись на месте, мы решили найти родителей Г. и составить акт о невозможности вскрытия могилы.

Точного адреса родителей мы не знали, местный житель объяснил зампрокурора (а он нам перевел), что те живут на другом конце деревни и на другом краю ущелья. С трудом форсировав горную речку, мы выехали на узенькую дорогу вдоль нее и метров через двести уперлись в длинную наледь — вода из родника текла на дорогу и, замерзнув, превратилась в каток. Попытавшись перебраться через наледь, я чуть не свалился в речку с обрыва высотой метров пять.

Развернуться было нельзя, и почти в темноте водитель сдавал назад эти самые двести метров круто вниз до русла речки. Мы благоразумно шли следом. Внизу водитель развернулся и переехал речку, оторвав при этом глушитель и запасное колесо. Сразу за руслом начинался крутейший подъем, который шофер привычно преодолел. Мы забрались в машину и отправились восвояси.

Чтобы составить и заверить акт о невозможности вскрытия могилы, нам пришлось возвращаться в Кадабег, куда приехали около 10 часов вечера. Голодные, усталые, замерзшие (за что боролись?!), в прокуратуре составили акт (печатал на машинке я сам) и заверили печатью прокуратуры. Около полуночи мы выехали в Гянджу, отказавшись от предложенного нам застолья: в 3 часа шел поезд на Баку. Ограничились тем, что, уважая гостеприимство хозяев, выпили по сто граммов коньяка и съели по шашлыку.

К поезду (по расписанию) мы успели. Взяли билеты до Баку и узнали, что поезд задерживается на неопределенное время, так как электричество на линии отключено. Наши сопровождающие (жители Гянджи) по очереди свозили нас к себе домой неподалеку от вокзала, где накормили и угостили довольно неплохим коньяком местного производства. Только около 6 часов утра мы сели в поезд и проспали до самого Баку.

Нас встретил Керим и отвез в гостиницу аэропорта: самолет до Новосибирска отправлялся только поздно вечером. Керим устроил нам небольшую экскурсию по Баку — это действительно красивый старинный город, правда в то время довольно захламленный и производивший впечатление большой барахолки — казалось, все торговали везде и всем. Запомнились многоэтажные дома без окон и без дверей, в которых жили беженцы из Нагорного Карабаха, — белье на балконах, трубы от печек-буржуек, множество чумазых детишек.

С билетами на самолет особой проблемы не возникло, но вместо 11 часов вечера мы вылетели в Новосибирск только около трех ночи — рейс несколько раз откладывался. Самолет «ТУ-154» частной кузбасской авиакомпании был битком набит не только пассажирами, но и какими-то коробками, тюками и свертками. Пр илетев в Новосибирск, мы вернулись в зиму — был ясный морозный день. Автобусом приехали в Томск.

Комментировать поведение работников азербайджанской прокуратуры как-то не хочется. Скажу только, что настроение у нас с В.П. было довольно пакостное: нас водили за нос, явно не помышляя о действительной эксгумации. Ладно, хоть посмотрели «заграницу».

Однако наберитесь терпения — до конца «эпопеи» еще далеко…

Так или иначе, вопросы по делу надо было разрешать. Еще раз изучив материалы дела, мы с коллегами убедились, что и данных осмотра места происшествия, и данных вскрытия трупа недостаточно для их решения. Эксперт К., спустя такое длительное время, не мог припомнить необходимых подробностей вскрытия — прежде всего хода переломов костей черепа.

Имея некоторый опыт общения с психологами и психиатрами, я знал, что известны случаи восстановления памяти под гипнозом. Получив консультацию специалистов, мы со следователем В. решились на нетривиальный ход. С согласия эксперта К. (предварительно были получены гарантии полной безопасности опыта) профессор Н.П. Корнетов погрузил его в неглубокий гипноз. Отвечая на составленные нами вопросы, эксперт описал переломы костей черепа словесно и нарисовал их подробную схему. Мы со следователем при опыте не присутствовали. Перед этим эксперт с материалами дела не знакомился. Анализ описания и схемы переломов убедительно совпадал с известными нам данными и существенно дополнял их.

Здесь сразу возникла правовая проблема. УПК РСФСР не предусматривает подобных способов получения доказательств (второго рода), но и не запрещает их. Примет ли следствие и суд наши выводы?

Используя дополнительно полученные данные, мы ответили на вопросы следствия о характере травмы черепа, количестве и последовательности воздействий, но подчеркнули, что наши выводы, основанные на воспоминаниях эксперта, не могут быть категорическими. Дело было передано в областной суд.

Через некоторое время меня вызвали в судебное заседание, где я огласил результаты экспертизы. К моему удивлению, ни у суда, ни у сторон не возникло вопросов по поводу получения дополнительных сведений о характере черепно-мозговой травмы.

Подсудимые продолжали держаться версии, что они играли в убийстве гр-на Г. второстепенную роль. Неожиданно адвокаты подсудимых заявили ходатайство о назначении еще одной экспертизы. По их мнению, потерпевший мог… утонуть! Дело в том, что в протоколе осмотра места происшествия было записано (до сих пор помню его почти дословно): «…голова трупа находится левой щекой в железобетонном желобе, по которому течет вода…, на дне желоба и рядом с ним лежат камни различной формы и размеров…». Ни ширины, ни глубины желоба, ни уровня воды в нем указано не было, как и описания формы и размеров камней.

Суд, совещаясь на месте, удовлетворил ходатайство и назначил очередную дополнительную экспертизу с вопросами: не наступила ли смерть Г. от утопления? не возникли ли повреждения костей черепа при падении в колодец и ударе под действием веса тела головой о желоб на дне колодца и о камни, лежавшие в желобе?

С судом не спорят. Не помню уж, в какой раз мы перечитали материалы уголовного дела. Вопрос об утоплении до сих пор ни разу не возникал. В протоколе вскрытия ни малейших указаний на прижизненную аспирацию воды в дыхательные пути и в легкие (утопление) не было. На фотографиях, сделанных при осмотре трупа на месте обнаружения, видно, что все лицо обильно испачкано подсохшей кровью.

Буквально скрипя зубами, мы написали, что никаких данных за утопление в воде не усматривается и что в протоколе осмотра места происшествия (ОМП) под головой трупа никаких камней не описано. Мы указали также, что целость костей мозгового и лицевого черепа, несомненно, была нарушена до падения в колодец, и отметили, что, учитывая глубину колодца — около 4 метров, и массу тела Г. — около 100 кг, в результате падения могли образоваться дополнительные повреждения костей черепа. С моей точки зрения, это на квалификацию содеянного никак не влияло (впрочем, квалификация преступления не мое дело).

Перед этим мы со следователем и криминалистом областной прокуратуры исследовали место происшествия, т. е., приехав в Лагерный сад, спустились вниз по лестнице и, преодолев глубокий снег, добрались до колодца, измерили его глубину (3,8 метра от горловины), осмотрели и сфотографировали дно, которое было засыпано обломками камней и кирпичами, и желоб на дне. Ясно, что за прошедшее время картина изменилась. Данные осмотра мы использовали при экспертизе.

В очередном судебном заседании я огласил наши выводы. Адвокат нынче грамотный пошел — меня забросали вопросами о разных мелких подробностях падения и «утопления». Пользуясь своим процессуальным правом и размахивая, как дубиной, копией протокола ОМП, я попросил суд вызвать участников осмотра — следователя, криминалиста, оперативного работника и понятых.

На следующий день их допросили в суде. Результат меня, честно говоря, ошеломил. Выяснилось, что для следователя прокуратуры (выпускницы юрфака ТГУ) это был первый практический выезд на место происшествия. Все время, пока производился «осмотр», она просидела в машине, ни колодца, ни трупа толком не видела. Криминалист райотдела в колодец не спускался, крупноплановых снимков трупа в нем не делал. В колодец на веревке опустили оперработника, он обвязал погибшего веревкой и труп подняли на поверхность. Оперативник (молодец!) вылез сам. Только после этого криминалист сфотографировал тело, причем с грубейшими нарушениями правил судебной фотографии: не было масштабной линейки, оптическая ось фотоаппарата была направлена к объектам под совершенно произвольными углами (а не перпендикулярно, как полагается), как будто эксперт фотографировал не место происшествия, а пикник…

Отвечая на вопросы суда и сторон, я от руки написал заключение эксперта в судебном заседании, в котором суммировал все ранее известные и вновь полученные данные. Суд удалился на совещание.

Потом я узнал, что двое из подсудимых были освобождены в зале суда, а один получил срок за «надругательство над трупом» (?!), но большую часть уже отсидел в СИЗО. Главный фигурант, А. -старший, до сих пор где-то бегает (или не бегает?). Когда его поймают, дело будет возобновлено…

Вы можете спросить: зачем я описывал всю эту бодягу? Отвечаю: с единственной целью — показать, как безграмотная работа специалистов на месте происшествия, в морге и на других этапах предварительного следствия способна загубить дело, которое при правильных и своевременных действиях могло быть быстро и эффективно завершено.

1-й курс 1964 год, 2-й курс 4-й курс

Пожалуй, для начала хватит. Думаю, если мой труд заинтересует читателей, я с удовольствием его продолжу. Тем более что остался не только большой запас случаев эксгумаций, но и богатейший набор примеров из собственной практики, с эксгумацией не связанных.

Не могу не сказать и вот о чем. Буквально когда я заканчивал эту часть своих заметок, в конце апреля 2001 года в г. Стрежевом мне пришлось сделать еще одну эксгумацию — через 33 года после самой первой эксгумации в Стрежевом! Рондо получается… Случай сложный и очень интересный, но пока идет следствие, я не могу о нем написать.

P.S. Стрежевские непонятки

В конце первой части я упомянул об эксгумации, которую сделал в г. Стрежевом в 2001 году — через 33 года после самой первой своей эксгумации. Это было своеобразное рондо.

С тех пор прошло 11 лет. Все эти годы указанный случай не давал мне покоя.

Не давал потому, что сама фабула весьма необычна и загадочна.

События происходили в ноябре 2000 года. В г. Стрежевом было построено современное многоэтажное здание «Восточной нефтяной компании». Его архитектурные достоинства не столь важны. На первом этаже располагалась диспетчерская, куда в режиме on Кпе стекались сведения о добыче нефти, состоянии скважин, трубопроводов и т. п. В диспетчерской круглосуточно дежурили по два человека — диспетчер и техник. При входе в здание имелся довольно обширный холл. С одной стороны его находились входные двери, ведущие на этажи компании, с другой — коридор, ведущий в диспетчерскую. Длина коридора — 40 метров, дверь в диспетчерскую во время работы всегда закрыта. В холле метрах в 5_6 от входной двери стоял стол охранника — сотрудника вневедомственной охраны. Он во время дежурства сидел в кресле на колесиках. Стол освещался настольной лампой. Входная дверь закрывалась на английский замок с защелкой, т. е. открыть его можно было либо снаружи ключом, либо изнутри, повернув защелку. Еще одна деталь — каждые два часа охранник должен был отзваниваться на центральный пульт и докладывать, что на охраняемом объекте все в порядке. Если контрольный звонок не поступал, на объект направлялись сотрудники для проверки ситуации. Телефонной связи между центральным пультом и диспетчерской не было.

В тот день дежурил охранник К. — молодой здоровый мужчина 24 лет, отслуживший в армии, высокий, атлетического сложения. Ночь прошла вроде бы спокойно. Около 6 часов 20 минут утра в окно диспетчерской кто-то постучал. Диспетчер выглянул и увидел под окном двоих сотрудников вневедомственной охраны, которые подавали ему какие-то знаки (через двойные рамы ничего толком не было слышно). Диспетчер понял, что его просят открыть входную дверь, удивился (а где охранник?), но прошел по коридору те самые 40 метров, пересек полутемный холл и открыл входную дверь. Вошедшие ВОХРовцы вместе с диспетчером подошли к столу охранника и увидели, что он (охранник, конечно) сидит в кресле, откинувшись на спинку, и как будто спит. На оклики он не отзывался, и, подойдя поближе, сотрудники убедились, что охранник мертв…

Приехавшая вскоре оперативная группа приступила к осмотру места происшествия. Сразу отмечу, что судмедэксперт в осмотре места происшествия и трупа не участвовал. Позднее мне так и не удалось выяснить, почему не вызвали эксперта. Следователь записал в протоколе осмотра: «Трупное окоченение выражено слабо». И все. Не было указано, в каких группах мышц «слабо» выражено окоченение, трупные пятна вовсе не были охарактеризованы. Диспетчер в своем объяснении показал, что с начала дежурства (с 8 часов вечера) подозрительных звуков (вообще никаких) из холла не слышал, из диспетчерской не выходил, дверь в рабочий зал была закрыта. Кроме компьютеров, в диспетчерской сохранился телетайп, который во время работы «стрекочет» довольно громко. Такие же показания дал и техник. Сотрудники ВОХРа пояснили, что К. последний раз позвонил на центральный пульт в 4 часа утра, все было нормально, и должен был позвонить в 6 часов. Когда в 6 часов звонка не последовало и телефон охранника не ответил, начальник смены отправил двоих сотрудников проверить объект. Пока оделись, завели машину, доехали — было уже 20 минут седьмого. Подойдя к двери, постучали, несколько раз окликнули охранника и, не получив ответа, направились к окну диспетчерской.

Труп вскрывал тамошний эксперт Р. При наружном осмотре он обнаружил только овальный, горизонтально вытянутый кровоподтек на передней поверхности левого плеча в средней трети. Под кожей здесь было соответствующее кровоизлияние. И все. Больше ничего снаружи эксперт не нашел. При внутреннем исследовании обнаружены признаки быстро наступившей смерти — темная жидкая кровь в сердце и сосудах, полнокровие правой половины сердца, мелкие и мельчайшие кровоизлияния на поверхности сердца и легких, напоминающие пятна Тардье. Главной находкой эксперта был двухсторонний сгибательный перелом больших рожков подъязычной кости с хорошо заметными темно-красными кровоизлияниями в окружающие мягкие ткани и в подкожную жировую клетчатку шеи в проекции переломов. Подъязычную кость для дальнейшего исследования эксперт не изымал. Соматически мужчина был совершенно здоров. Алкоголя в крови и в моче найдено не было. В качестве причины смерти эксперт указал странгуляционную механическую асфиксию — удавление рукой постороннего человека. Следствие выдвинуло несколько версий (о них чуть позже), но ни одну из них доказать не удалось. Дело передали в областную прокуратуру. В апреле 2001 года я вылетел в Стрежевой, имея на руках постановление об эксгумации трупа К. Детали были согласованы с местной прокуратурой, и к моему прилету тело уже эксгумировали и доставили в морг.

Поскольку захоронение было в ноябре и к началу апреля земля в Стрежевом еще не оттаяла, тело сохранилось почти идеально, только кожные покровы местами покрылись плесенью.

При наружном осмотре я нашел ранее описанный кровоподтек на левом плече и кровоизлияние в мягкие ткани. При тщательном осмотре лица, шеи, туловища и живота никаких других внешних повреждений обнаружено не было. При осмотре наружных половых органов внешне также ничего особенного не было видно. Разве что мошонка выглядела не спавшейся, как следовало бы (все же прошло более пяти месяцев с момента смерти), а была довольно объемной, хотя и не увеличенной. Я сделал дугообразный разрез по боковым и нижней поверхностям мошонки и осторожно отпрепарировал кожный лоскут. Подкожная клетчатка была умеренно отечной, студневидной. Корень полового члена, оболочки, придатки яичек и прилегающая клетчатка промежности заметно пропитаны кровью. Ткани были взяты для гистологического исследования. Несмотря на прошедшее время, некоторые признаки асфиктической смерти (например, пятна Тардье на сердце и легких) еще присутствовали. Нашел я и переломы подъязычной кости — она была ненормально подвижна в области сочленения обоих рожков с телом. Было видно и кровоизлияние в окружающих мягких тканях — выраженное справа и менее заметное слева. Я не стал торопиться — аккуратно иссек подъязычную кость и поместил ее в баночку с формалином. Для гистологического исследования взял кусочки тканей с кровоизлияниями с обеих сторон и участки стенок сонных артерий из зон каротидных синусов. Я искал, но не нашел признаков отека слизистой гортани — голосовых складок и грушевидных ямок. Более ничего интересного при повторном исследовании трупа найдено не было. Забегу немного вперед. Вернувшись в Томск, я тщательно отпрепарировал подъязычную кость, изучил ее под стереомикроскопом и увидел, что переломы были не сгибательными, а разгибательными. Собственно, это были даже и не переломы. Оба больших рожка и тело кости были целы, но оба сочленения рожков с телом (полусуставы) — повреждены. И у правого, и у левого сочленения капсула разорвана изнутри (разгибательные повреждения), видны покрытые очень тонким хрящом суставные поверхности — в силу молодого возраста сращение рожков с телом кости еще не наступило. Такого рода повреждение сочленений подъязычной кости возникает не при сдавлении рожков кости посторонней рукой, а при ударе по телу кости тупым предметом (например, ребром ладони).

После эксгумации, естественно, обсуждались возможные версии происшествия. С экспертной точки зрения на трупе имелись повреждения в области наружных половых органов, бицепса левой руки и органов шеи (подъязычной кости). Наиболее вероятная (на тот момент — сразу после эксгумации) причина смерти — асфиксия от сдавления органов шеи рукой постороннего человека.

После медико-криминалистического исследования подъязычной кости было уточнено — повреждение сочленений произошло не от сдавления рожков, а от удара по телу кости.

То есть повреждения на трупе причинены тремя ударами — один из них в область половых органов (скорее всего ногой), один по бицепсу левой руки и третий по передней поверхности шеи (скорее всего ребром ладони). Сразу возник вопрос: кто и как мог нанести такие удары?

Как вы помните, следов борьбы на месте обнаружения трупа не нашли, шума борьбы, криков диспетчер и техник не слышали. Замок на входной двери явно был открыт самим охранником. Следовательно, борьбы и не было. Значит, кто-то постучал в дверь и попросил его впустить. Незнакомому человеку охранник никогда бы дверь не открыл и непременно позвонил бы на центральный пост. Значит, они были знакомы. Неизвестный вошел, оба прошли к столу охранника и о чем-то говорили, стоя лицом друг к другу. Вошедший неожиданно нанес удар ногой в область мошонки. Смею вас уверить, что эффект от такого удара оглушающий — это одна из чувствительных (очень!) рефлексогенных зон. Охранник осел в кресло. При этом он мог и не потерять сознание и, вероятно, попытался левой рукой нажать тревожную кнопку — она закреплена под столешницей слева. Попытка была пресечена ударом по бицепсу левой руки. Следующий мощный удар — по передней поверхности шеи. При этом, кроме подъязычной кости, травмируются рефлексогенные зоны наружных сонных артерий (каротидные синусы) и блуждающие нервы, что приводит к мгновенной рефлекторной остановке сердца. Потому и не было отека слизистой гортани — он просто не успел развиться.

А теперь подумаем, кто мог нанести три таких прицельных отключающих и поражающих удара? Только человек, имеющий специальную подготовку! Эти соображения я довел до следователя.

Через одиннадцать лет я попытался найти в архиве Бюро тот самый акт эксгумации от 2001 г. Но… за это время архив много раз перемещали с места на место (из корпуса в корпус), его заливало водой, грызли мыши и т. п. Короче, ничего я не нашел.

При случайном разговоре со старым знакомым — сотрудником облпрокуратуры (теперь следственного комитета), мы вспомнили этот эпизод и он пообещал мне сообщить кое-какие подробности. Вскоре он позвонил и назвал мне номер уголовного дела (зачем он мне?) и фамилию убиенного охранника. Но о том, чем закончилось уголовное дело, почему был убит охранник, найден ли убийца, он промолчал. А я не стал расспрашивать — для меня интерес не в этом, а в чисто судебно-медицинской ситуации.

Часть вторая РАБОТА НАША ТАКАЯ

После написания первой части «Записок судебно-медицинского эксперта» («Этюды об эксгумации») коллеги настоятельно рекомендовали мне продолжить работу.

Но не только это заставило ее продолжить. Дело в том, что еще в молодости, только соприкоснувшись со своей специальностью, я, по совету моего учителя Владимира Павловича Десятова, первым делом прочитал две книги — «Записки эксперта» М.И. Райского (1956) и «Криминалистика в судебной медицине» Ю.С. Сапожникова (1970). Они произвели на меня глубочайшее впечатление и в конце концов определили окончательный выбор профессии.

Их я выучил практически наизусть.

Но эти книги не были учебниками по судебной медицине, коих я в то время перечитал великое множество.

Это было талантливое и очень простое изложение опыта и знаний авторов, которые впитывались, что называется, «с первого прочтения». В том-то все и дело.

С тех пор прошли десятилетия, и теперь я имею уже собственный опыт.

Сам преподавал судебную медицину и знаю, что сухое изложение учебников (при всем моем к ним уважении) и методичек вызывает у студентов вежливую зевоту. Сейчас меня не это беспокоит. В нашу специальность различными путями приходят молодые (и не очень) врачи. Как научить их не просто формальному знанию правил и закономерностей, но и заинтересованному, жизненному отношению к нашей профессии? Вот для меня главный вопрос.

Именно поэтому, чувствуя за спиной большой практический и научный опыт, не могу не отразить его в записках. Это — не учебник. Этому нельзя научить. Этому можно только научиться.

Во второй (но не последней) части записок речь пойдет не только об эксгумациях. В ней попробую отобразить многообразие случаев, с которыми сталкивается судебно-медицинский эксперт, и варианты экспертной оценки ситуаций, которые проверены жизнью.

Автор в 9-м классе, секретарь комитета комсомола в школе (Белоруссия). Мама перешила отцовскую гимнастерку

1967 год. Военные сборы под Бийском

1971 год. Армия

Марголин. Берег Оби. Зрелый возраст

Глава I. Ну очень много топоров

В июле 1973 года я был дежурным экспертом. В то время эксперт «закрывал» и Томск, и Томский район. Однажды около 10 часов утра меня подняли по тревоге: массовое убийство в Томском районе! Заехали в Томскую районную прокуратуру и в полном составе оперативная группа помчалась в село НовоАрхангельское, что примерно в 50 километрах от Томска.

Преамбула. Бригада «шабашников» из Молдавии строила для местного совхоза производственное помещение (то ли коровник, то ли свинарник, не в этом дело). Работа была закончена, и бригадир получил полный расчет — очень большую сумму денег. Вечером работники «обмыли» аккорд в доме у бригадира и на следующее утро должны были получить (по ведомости, с которой их ознакомил бригадир) заработанные деньги и уехать на родину. Нужно отметить, что бригадир (своего рода атаман) жил отдельно вместе со всей семьей — женой, тремя детьми и тещей — в большом доме недалеко от трассы Асино — Томск. Остальные шабашники (10 человек) — в доме на другом краю деревни.

После «сабантуя» разошлись около полуночи… Часа в 4 утра один из рабочих захотел «добавить» — знал, что у бригадира осталось не меньше ящика водки. Подошел к дому и увидел, что двери в сенях не заперты (обычно бригадир закрывался плотно и тщательно)… Искатель приключений зашел в сени и споткнулся о лежащий на полу топор. Машинально (по его словам) он поднял топор и поставил его к стене (следы пальцев на топорище).

Дверь в хату тоже не была закрыта и визитер в предрассветных сумерках увидел картину полного разгрома — перевернутый стол, табуретки, какие-то тела и прочее. Он побежал поднимать местную власть — директора совхоза, председателя сельсовета, которые и позвонили в Томск.

Приехала оперативно-следственная группа и начался профессиональный осмотр места происшествия. Конечно, в сенях мы нашли окровавленный топор (№ 1, условно). Зашли в дом. Да, картинка была еще та… Дом, собственно, представлял одну огромную комнату. Справа от входа у стены была большая русская печь. Передняя часть, отделенная от спальни занавеской, служила кухней или гостиной. Здесь на полу лежал перевернутый стол, переломанные табуретки и посредине лицом вниз — труп хозяина. Вокруг валялись осколки тарелок и стаканов, вилки, ложки, объедки и т. п. Под головой трупа большая лужа крови. Кровью забрызганы предметы обстановки, стены и даже потолок. Дальше — жутче: за занавеской на полу лежал труп жены хозяина, в своих постелях мирно лежали трупы тещи и троих его детей — от 4 до 12 лет.

Мы приступили к осмотру и описанию места происшествия. Я к тому времени проработал в Бюро около двух лет и ходил в «корифеях». Следователь, Антонина Алексеевна С., была новичком — чуть ли не первый ее выезд на происшествие. Мы описывали место происшествия более суток — все же 6 трупов.

У хозяина нашли при осмотре рубленые раны лобной области, вдавленный перелом теменных костей, рубленые раны предплечий и кистей рук — он активно защищался от ударов топора.

Все остальные жертвы были просто зарублены. В комнате обнаружили еще два топора (№ 2 и № 3, условно) со следами крови: № 2 — у порога при входе в комнату, № 3 — на полу рядом с трупом хозяина. В подпечье мы нашли брезентовую сумку с очень большим количеством денег (зарплата).

Тем временем оперативники допросили «шабашников» и установили, что «визитер» был не один. Еще двое, как минимум, приходили к бригадиру «опохмелиться», и все, наткнувшись на трупы, ретировались.

С места происшествия изъяли три топора со следами крови. На топорищах были обнаружены потожировые следы (отпечатки пальцев), принадлежащие троим конкретным «шабашникам». Все они были задержаны как подозреваемые в убийстве нескольких человек.

Я тогда уже прошел первичную специализацию по медикокриминалистическим методам исследования. Среди них была и так называемая трасология, т. е. сравнение следов скольжения лезвия рубящего орудия на поврежденной кости и экспериментальных следов на специальном материале. Причем это только один из многочисленных видов трасологической экспертизы.

Трупы погибших в Ново-Архангельском мне вскрывать не довелось. Но при вскрытии были изъяты и направлены на медико-криминалистическое исследование фрагменты костей от всех шести трупов со следами разрубов.

Одновременно были представлены на экспертизу и обнаруженные при осмотре топоры.

Перед нами стояла задача: каким из трех топоров (а может быть, двумя или всеми тремя) были причинены смертельные повреждения потерпевшим?

Дело в том, что на каждом из топоров обнаружили следы пальцев одного из подозреваемых. Все три «визитера» отрицали свою вину, утверждая, что приходили за водкой и, случайно наткнувшись каждый на «свой» топор, отставляли его в сторону. Были в их показаниях различные нестыковки и противоречия — по мотивам и времени «визитов», по описанию картины места происшествия и т. п.

В данном случае целью трасологической экспертизы являлась «привязка» — идентификация лезвия конкретного топора (или топоров).

Каждое рубящее орудие (топор, тесак, тяпка и т. п.) имеет на лезвии индивидуальный рельеф — зазубрины и завалы различной величины. Разрубая кость, лезвие оставляет на поверхности разруба зеркальные следы этого рельефа. Лучше всего они отображаются, когда лезвие действует под углом (со стороны острого угла).

На трупах погибших эксперты нашли множество рубленых повреждений — на костях черепов, ключицах, костях предплечий и кистей рук. Часть из них была нанесена перпендикулярно, и стенки разрубов не сохранили следов скольжения лезвия. Но на каждом из шести трупов удалось найти участки компактного вещества (различных костей), на которых были видны параллельные валики и бороздки (трасы) различной ширины. Эти кости изъяли и доставили в медико-криминалистическую лабораторию, где уже находились топоры.

Существует много методов идентификации лезвия рубящего орудия (фотоналожение, сравнение под микроскопом с разделенным полем зрения, профилография и т. д.). В нашей лаборатории в то время применялся метод фотоналожения-скольжения как наиболее доступный.

Это был первый в моей практике случай трасологической идентификации рубящего орудия.

Предварительно изучив следы на каждой из представленных экспертами костей, я установил (по специальному алгоритму) их пригодность для исследования — должно быть не менее 10 значимых признаков (плюс 9 промежутков между ними), иначе сравнение будет недостоверным.

Поскольку сравнивать нужно однородные объекты (не приставлять же каждый топор к каждому разрубу), сначала с обезжиренной поверхности костей были получены специальной полимерной пастой К-18 исследуемые слепки.

Затем лезвием каждого из топоров на воскопарафиновых блоках были нанесены экспериментальные следы.

Здесь очень важно как можно более точно повторить механизм действия лезвия — так называемые углы резания и встречные углы.

По данным вскрытия трупов и предварительного исследования поврежденных костей составили представление о том, в каких направлениях действовал топор, какой частью лезвия и какой его стороной, — просто для того, чтобы сократить до разумных пределов количество возможных вариантов. Ведь топоров-то три и повреждений много.

Каждый экспериментальный след тщательно маркировался, чтобы, не дай Бог, не перепутать.

С экспериментальных следов также сделали слепки. Для устранения блеска пасты поверхность слепков окуривалась парами хлористого аммония.

Затем начался самый важный этап работы — фотосъемка исследуемых и экспериментальных следов. Мы выполняли его вместе с Ю.В. Бочкаревым — нашим старшим лаборантом, великолепным фотографом и очень изобретательным человеком.

К сожалению, позднее Юрий Викторович трагически погиб, попав под автомобиль.

В затемненной фотолаборатории каждый из слепков закреплялся на специальной подставке строго на одном и том же расстоянии от объектива фотокамеры и освещался специальной щелевой лампой поперек следов строго под одним и тем же углом. Поскольку стандартного оборудования для подобных работ не предусмотрено, нам пришлось помудрить, придумывая и тут же изготавливая различные приспособления. Одну только диафрагму для щелевой лампы мы «изобретали» больше недели.

Все эти ухищрения необходимы для соблюдения единообразия условий фотосъемки.

Наконец, все слепки были сфотографированы. Размеры слепков и следов не позволяли сравнивать их в натуральную величину. В то время сравнительного микроскопа с разделенным полем зрения не было не только у нас, но и у криминалистов УВД.

С негативов получили отпечатки с различными увеличениями. Пробным путем выбрали наиболее подходящее увеличение — в 2,5 раза.

Важнейшим условием было полное (в пределах реальных возможностей, естественно) совпадение увеличения на всех снимках. Для этого мы применили специальный микромасштаб. И только перепортив массу фотобумаги и убедившись, что масштаб увеличенных снимков действительно совпадает, я приступил к заключительному этапу — сравнению следов.

Из фотоснимков каждого исследуемого слепка были изготовлены маски — удалено все лишнее, оставлены только значимые участки. Некоторые из них имели очень небольшие размеры — ширину до 0,5 см и длину до 2–2,5 см. Каждая из этих масок, а их было порядка 20 (от шести трупов), последовательно сопоставлялась с каждой из фотографий экспериментальных следов — не менее 10 (от различных участков лезвий трех топоров). Теперь вы можете примерно представить объем работы и время, которого она потребовала.

Сопоставление заключалось в том, что каждая из масок располагалась у одного из краев экспериментального снимка так, чтобы изображения следов (трас) на них были параллельны друг другу. Затем маска медленно перемещалась к другому концу снимка. Если совпадения следов ни на одном из участков не наблюдалось, экспериментальный снимок отбрасывался.

Естественно, сравнение производилось «в порядке живой очереди» — от следов лезвия топора № 1 до следов лезвия топора № 3. Так уж получилось, что проверенные следы от топоров № 1 и № 2 не дали совпадения ни с одной из масок.

С волнением я взялся за снимки следов топора № 3 — а что если и они не совпадут с исследуемыми трасами?

И вот первая же маска (следы разруба на черепе хозяина) показала хорошее совпадение со следами средней части лезвия топора № 3.

Затем совпадения пошли одно за другим. Только на двух или трех масках, в основном с разрубов тонких костей предплечий, совпадения получить не удалось. Но это было уже не важно — главное, рельеф лезвия топора № 3 (различных его участков) полностью совпал с рельефом следов на плоскостях разрубов черепов всех шести потерпевших.

Далее следовала рутинная работа по оформлению заключения эксперта и огромной фототаблицы к нему. Все это было передано следователю.

До сих пор (прошло уже более 40 лет) вспоминаю эту экспертизу с удовольствием. Мне удалось доказать, что топор, которым были нанесены смертельные повреждения всем погибшим, находился в руках конкретного лица. Поверьте, это бывает достаточно редко.

После предъявления одному из подозреваемых — гр-ну Т. — результатов экспертизы и других материалов дела (следователь тоже не сидела сложа руки), он сознался, что действительно первым, около двух часов ночи, пришел к бригадиру, но не за водкой, а чтобы потребовать денег больше, чем те, которые значились к выдаче. Бригадир послал его очень резко и очень далеко. Возникла драка, в ходе которой бригадир защищался как мог, но, получив удар обухом топора по темени, обмяк и был зарублен. От шума проснулась жена хозяина, выглянула из-за занавески и тоже получила два удара топором по голове. На свою беду проснулась теща и спросила:

— Что происходит?

Убийца зарубил ее прямо в постели. Войдя в раж, он убил и мирно спящих (судя по позам) детей.

Т., по его словам, пытался отыскать сумку с деньгами, но опрокинул керосиновую лампу, в темноте ничего не нашел и удалился не солоно хлебавши.

У нас со следователем было сильное подозрение, что остальные двое тоже приходили не только опохмелиться, но… опоздали.

Была одна существенная загвоздка: каждый из подозреваемых указал, что брал в руки «свой» топор, случайно наткнувшись на него в темноте. С топором Т. (орудие убийства), который лежал в центре комнаты рядом с трупом хозяина, все ясно. Но второй топор был найден у порога комнаты, а третий — и вовсе в сенях. Откуда же на этих двух топорах следы крови, причем именно крови хозяина? В конце концов следователь, неоднократно допрашивая Т., докопалась до истины. Этими двумя топорами хозяин пытался защититься от ударов, но, будучи сильно пьяным, все же получил несколько ран на руках — отсюда и кровь на топорищах. Как показал Т., разъяренный хозяин поочередно бросил в него эти топоры, но оба раза промахнулся. Один из топоров упал у порога, а другой улетел в сени.

Позднее мне много раз приходилось выполнять аналогичные экспертизы. Однажды случилось «выбирать» один топор из пяти — и удалось!

Вы, конечно, обратили внимание, насколько длителен и сложен описанный здесь метод идентификации. В настоящее время с появлением цифровых фотоаппаратов и специальных компьютерных программ третий этап — собственно сопоставление исследуемых и экспериментальных следов — стал значительно проще и короче. Но все равно слепки (см. выше) приходится делать и сейчас.

Уже в конце 80-х годов я выполнял подобную экспертизу. Человек был убит ударами обуха топора по голове (об идентификации тупых предметов разговор особый). На правой ключице спереди имелся поверхностный косой надруб компактного вещества. Поврежденный участок был очень мал — не более 2 сантиметров в длину и 2,5 миллиметров шириной. Визуально его поверхность представлялась совершенно гладкой. Но я все же изъял ключицу и, исследуя разруб под стереомикроскопом, нашел микротрасы в количестве, достаточном для идентификации лезвия. На месте происшествия топора не было, но на квартире одного из подозреваемых нашли при обыске очень остро отточенный охотничий топорик. Как обычно, были изготовлены исследуемый и экспериментальный слепки.

Для ускорения процесса сопоставления я пришел в лабораторию ЭКО УВД. Там был установлен криминалистический микроскоп сравнения МС-51. Он имел два разнесенных объектива с предметными столиками и один окуляр, поле зрения которого делилось пополам. Микроскоп предназначен именно для сопоставления микроследов, например следов нарезов канала ствола на пулях. Встроенная фотокамера позволяет мгновенно фиксировать результат сопоставления.

В конце рабочего дня (чтобы не мешать коллегам-криминалистам) я установил сравниваемые слепки на предметных столиках, навел на резкость, поработал микровинтами и буквально через пять минут совместил трасы в левом и правом поле зрения, причем они совпали идеально! Вне себя от радости я нажал на спуск фотокамеры и услышал от криминалиста:

— Там пленка кончилась…

Я побежал искать пленку, чтобы зарядить камеру. Увы, старший эксперт, имевший ключи от сейфа, уже ушел. У меня такой широкой фотопленки не было. Пришлось снять слепки со столиков и отдыхать. Придя на следующее утро (камера была уже заряжена), я бодро начал крутить микровинты, рассчитывая быстренько, как вчера, все что нужно совместить и освободить микроскоп. Не тут-то было. Пришлось просидеть за микроскопом практически весь день и десятки раз прогнать туда-сюда слепки (длиной всего-то сантиметра по 1,5). Я уж было отчаялся и, если бы накануне не видел идеального совпадения трас, наверное, плюнул бы на это дело. Весь день криминалисты (у них своей работы полно) ходили вокруг, били копытом и ворчали на непрошенного гостя. Наконец, мне удалось найти тот самый совпадающий участок и сфотографировать его.

У-ф-ф…

Глава II. Кстати, об идентификации

Вообще говоря, идентификация травмирующих орудий имеет несколько уровней: видовая, групповая (узкогрупповая) и индивидуальная. Уровень этот зависит от целого ряда условий, прежде всего от того, какие признаки несет травмирующий предмет и как повреждаемые ткани способны воспринимать и отображать эти признаки. Имеет значение также механизм травмы — угол воздействия предмета или орудия и сила удара.

Как мы убедились, лезвие рубящего орудия всегда имеет индивидуальный рельеф и нередко оставляет на костной и (реже) хрящевой ткани следы, пригодные для индивидуальной идентификации.

В отличие от рубящих, тупые предметы (а травмы, в том числе и смертельные, причиняются ими значительно чаще) очень редко имеют на своей поверхности индивидуальные признаки. Поэтому каждый случай индивидуальной идентификации тупого предмета запоминается эксперту надолго.

В 80-х годах прошлого (О, Господи, уже прошлого!) столетия, когда я активно работал в медико-криминалистическом отделении, мне встретились три таких случая.

1

В новогоднюю ночь с 1980 на 1981 год в строящемся здании ИВЦ на площади Революции (ныне Новособорная) были оставлены в качестве сторожей трое рабочих. Новый год у нас всухую не встречают, и сторожа изрядно поднабрались. Между ними возникла ссора, а потом и жестокая драка, в результате которой один из рабочих погиб.

Вскрывая труп, я обнаружил в левой теменной области головы рвано-ушибленную рану, вдавленный перелом теменной кости и тяжелую черепно-мозговую травму — кровоизлияния под оболочки и в вещество головного мозга, что и послужило причиной смерти. Кроме того, в затылочной области имелась прижизненная рубленая рана и разруб затылочной кости, проникающий в полость черепа с повреждением оболочек и вещества мозга, — тяжкое телесное повреждение. С места происшествия были изъяты два топора, кувалда и металлический лом.

Все эти предметы оказались тщательно вытертыми или вымытыми — следов крови и отпечатков пальцев на них не обнаружили.

Задержанные собутыльники пояснили (с небольшими расхождениями), что погибший гр-н Р. «в пьяном виде был опасен» — ни с того ни с сего набросился на них, сначала избивал кулаками, а потом схватил железный лом и стал гонять их по этажу. Вот, якобы защищаясь от ударов ломом, один из них и ударил Р. кувалдой по голове.

Поскольку Р. окончательно не угомонился, другому пришлось ударить его топором по затылку. Р. упал, попросил выпить, проглотил стакан водки и «уснул», как потом выяснилось, вечным сном. Утром, прежде чем вызвать милицию, сторожа вытерли орудия преступления и договорились о том, как излагать версию происшедшего.

Был изъят лоскут кожи головы и свод черепа с вдавленным переломом и разрубом. Начнем, пожалуй, с уже знакомого нам рубленого повреждения. На затылке Р. была дугообразная, выпуклая вверх рубленая рана длиной около 10 см. Она располагалась поперечно, передний край был ровным, почти отвесным, задний, тоже ровный, нависал над передним, как козырек. Так же были ориентированы и края разруба затылочной кости. Кожа не способна отобразить мелкие и мельчайшие особенности рельефа лезвия. Зато на передней плоскости разруба кости были отчетливо видны многочисленные трасы.

Один из сторожей не отрицал, что он ударил Р. топором по затылку, но вот каким из двух — никак не мог вспомнить. Уже известным вам методом мне удалось без труда определить конкретный топор — это имело определенное значение для следствия. Обратило на себя внимание то, что лезвие одного из топоров было мелкозазубренным, и более-менее равномерно. Таким же, в принципе, было и лезвие другого топора, но в средней части его имелась полукруглая впадина длиной около 1 см и глубиной до 0,3 см (макропризнак). На передней плоскости разруба, как раз в средней части, имелся таких же размеров полукруглый валик — след этой самой впадины. Казалось бы, что еще нужно? Но ведь это лишь один признак, ну пусть два — высота и ширина валика, равные глубине и ширине выемки. Маловато.

При дальнейшем исследовании нашли совпадение множества средних и мелких трас, что достоверно доказывало: удар по затылку нанесен именно этим топором. По ряду признаков, найденных при вскрытии и медико-криминалистическом исследовании, было установлено, что наносивший удар топором находился справа и сзади от потерпевшего — это совпадало с показаниями подозреваемого.

В левой теменной области имелась извилистая рвано-ушибленная рана длиной около 7 см с несколькими ответвлениями. Края ее размозжены и осаднены, в концах раны и ее ответвлений мелкие тканевые перемычки. В мягких тканях головы обширный темно-красный кровоподтек. В центре чешуи левой теменной кости располагался вдавленный террасовидный перелом очень необычной формы — неправильный треугольник, острой вершиной обращенный вперед, с короткой (1,5 см) задней стороной. Внутренний край перелома продольный, мелко-неровно-извилистый, задний — довольно ровный. Наружный край причудливо извилистый. Плоскость между краями перелома представляла наибольший интерес — она была вдавлена у внутреннего и заднего края, образуя как бы ступеньку — террасу. Сама плоскость имела очень сложный рельеф с выступами и впадинами различной формы. Предположение следователя, что перелом мог быть причинен площадкой обуха одного из топоров, не подтвердилось.

Оба обуха имели обычную прямоугольную форму, прямые углы, ровные края и плоскую поверхность.

Дошла очередь до кувалды. Это был кусок железа прямоугольного сечения 6,5х6,5 и длиной 11,5 см. С одной стороны к нему грубо приварен отрезок трубы диаметром 3 см и длиной 70 см. Общая масса этого устройства 9,5 кг — солидно. Торцы кувалды обрезаны газосваркой. Один из них не представлял собой ничего особенного — неровная площадка с незначительными выступами и впадинами, с мелко-неровными извилистыми краями. Зато второй ближе к одному из углов имел очень интересный индивидуальный признак — глубокую неправильно-каплевидную впадину размером 3,5х1 см, глубиной до 1 см. Край впадины образовал с краями торца узкий треугольный выступ. Визуально весь этот рельеф чем-то напоминал конфигурацию вдавленного перелома.

Принцип идентификации один — сравнение однородных объектов. Но не будешь же бить кувалдой по черепу!

На деревянной основе я из пластилина смоделировал теменную область головы, повторяющую размеры и выпуклость этого участка черепа. Для очистки совести вначале я получил экспериментальные оттиски углов первого торца кувалды. При сравнении их с вдавленным переломом — ни малейшего сходства. Восстановил пластилиновую модель и получил оттиск «интересного» угла второго торца. Положив рядом свод черепа с вдавленным переломом и модель с экспериментальным оттиском, я поразился, насколько точным было совпадение всех деталей — и формы, и размеров, и глубины, и рельефа краев, и дна. Все это было сфотографировано и оформлено в виде фототаблицы к заключению эксперта. Кроме того, по результатам сопоставления я сделал категорический вывод: лицо, наносившее удар кувалдой, находилось слева и сзади от потерпевшего. Какая уж тут самооборона…

Случай настолько уникален, что после завершения дела я получил с разрешения суда топоры и кувалду и вместе со сводом черепа и экспериментальным оттиском поместил в музей кафедры судебной медицины. Там все это можно увидеть и сейчас.

2

Летом 1983 года в одном из гаражей его владелец застал вора, который взломал дверь и снимал с машины колеса. Когда он попытался задержать вора, тот напал на хозяина и убил его, после чего скрылся, прихватив пару колес и целую сумку инструментов. Наглец, однако.

На трупе было множество ушибленных ран, ссадин и кровоподтеков. Голова и лицо сплошь залиты кровью. Осторожно удалив кровь, я обнаружил на коже в левой височной области кровоподтек необычной формы. Он напоминал четкий отпечаток головки большого гаечного ключа. Левая височная кость была сломана, причиной смерти стал ушиб головного мозга. Подобные кровоподтеки я уже встречал, правда на других частях тела. Кровоподтек отобразил групповые признаки — форму и размеры травмирующего предмета, ведь гаечных ключей такого формата много, даже в ограбленном гараже их могло быть несколько. Присмотревшись внимательнее, я увидел, что у одного из внутренних краев кровоподтека (край рабочей выемки ключа) имелась неровная впадина. Значит, этот край губки ключа имел такой же формы дефект. А это уже индивидуальный признак.

Я не стал иссекать лоскут кожи с кровоподтеком — он при этом сильно сократится и размеры отпечатка будут безвозвратно утрачены. Тщательно обмыв кожу от остатков крови, я осторожно проработал края кровоподтека мягким карандашом и прицельно сфотографировал объект с масштабной линейкой. Затем перевел кровоподтек на кальку 1:1. Оставалось только все это сравнить с конкретным ключом. Но его пока не нашли.

Недели через две на «толкучке» наряд милиции задержал бомжа, продававшего подержанные автомобильные ключи. Ключи находились в сумке, похищенной из гаража убитого. Сумку опознали по приметам, известным милиции из ориентировки.

Задержанный, как водится, заявил, что купил ключи по дешевке у некоего N. Найденный милицией N сказал, что купил у X; X — что выиграл в карты у У… Ну и так далее, пока не надоест.

Милиции и надоело бы очень быстро, но в сумке нашли среди других ключей гаечный ключ 27х29, на внутренней стороне одной из губок которого была раковина — след контакта со сварочным электродом.

Ключ с постановлением поступил в ОМК. Подняв в архиве протокол вскрытия, я выполнил медико-криминалистическую экспертизу представленного ключа — в два этапа. Сначала просто наложил кальку с прорисовкой ключа на головку с дефектом. И общие размеры головки, и форма и размеры дефектов совпали. Затем, получив экспериментальный оттиск головки с дефектом на пластилине, я сфотографировал его в натуральную величину и сопоставил с масштабной фотографией кровоподтека — все признаки опять совпали. Были очень незначительные отклонения в размерах и форме, но это понятно — кожа, в отличие от пластилина, эластична. Представленный ключ принадлежал убитому и являлся орудием убийства. Все остальные ключи, в принципе, могли принадлежать кому угодно и интереса для следствия не представляли.

Пройдя вышеупомянутую «цепочку» до самого конца, оперативники установили некоего гр-на Г., рецидивиста, лишь незадолго до убийства вышедшего на свободу после очередной отсидки. Вскоре он был задержан в одном из районов области. Известную роль в непростом доказывании его вины сыграли и результаты экспертизы…

3

Еще один «гаражный» случай. В строящихся боксах ребятишки играли в войну и в одном из них наткнулись на труп мужчины. Труп был опознан как один из окрестных жителей и отправлен в морг. При экспертизе трупа на лице, на груди, на спине, ягодицах и бедрах обнаружили множество кровоподтеков. Все они были однотипны — в виде прямых цепочек различной длины, составленных из множества одинаковых овально-вытянутых кровоподтеков, косопоперечно направленных и расположенных на одинаковых расстояниях друг от друга. То есть причинивший их предмет имел вытянутую форму и правильный периодический рельеф в виде косопоперечных выступов.

Первое, что пришло мне в голову, — арматурный пруток. При повторном осмотре гаражей было найдено много чего, в том числе и куски арматурного прутка различной толщины. Но даже предварительный визуальный осмотр показал, что найденные прутки не совпадают со следами на коже трупа ни по толщине, ни по форме и периодичности рельефа. Поиски продолжили.

Вскоре местный участковый инспектор (он, кстати, присутствовал при осмотре трупа на месте обнаружения) был вызван в один из близлежащих домов для усмирения пьяного дебошира. Хулиган не внял увещеваниям инспектора и бросился на него, размахивая какой-то железякой. Инспектор вызвал наряд милиции и хулигана повязали. Отобранная у него железка оказалась… арматурным прутком. Штук двадцать таких же прутков валялось на полу веранды. Все они были изъяты. Следователь притащил ко мне в лабораторию весь этот металлолом. Сейчас его хоть сдать можно было бы.

При исследовании установили, что эти куски прутка имели примерно одинаковую длину — 25–27 см, и одинаковую толщину — около 2 см. То есть каждый из них весил более полукилограмма и представлял собой довольно грозное орудие. Все железки были покрыты толстым слоем ржавчины — через разбитые стекла на веранду захлестывал дождь. Каждый пруток имел на противоположных поверхностях два продольных выступа и между ними периодические косопоперечные выступы определенной ширины и высоты. Не вдаваясь в подробности, скажу только, что толщина и рельеф прутков совпали со следами на коже трупа — повреждения могли быть причинены любым из них. Это типичный пример групповой идентификации тупых предметов.

Задержанный по подозрению в убийстве хулиган сознался, что незадолго до убийства зачем-то насобирал обрезки прутка на отдаленной стройке и принес домой. Один носил в кармане как дубинку. Случайно встретив потерпевшего у строящихся гаражей (оба были в нетрезвом состоянии), он повздорил с ним (такой уж характер) и нанес жертве множество ударов по голове и телу этим самым прутком.

4

Еще реже, чем по повреждениям на трупах, удается определить конкретный тупой предмет по повреждениям, нанесенным живым людям. Не могу не упомянуть один случай, встретившийся мне в самом начале работы. Однажды ко мне на прием инспектор по делам несовершеннолетних привела мальчика лет десяти, зверски избитого отцом. Я освидетельствовал потерпевшего в ее присутствии. На теле мальчика — на спине, ягодицах, бедрах, было множество пересекающихся широких кровоподтеков — отец избивал сына солдатским ремнем. Во многих местах были кровоподтеки прямоугольной формы — отпечатки пряжки ремня. Все солдатские пряжки одинаковы — на них имеется выпуклая пятиконечная звезда. Так вот, во всех кровоподтеках кожа мальчика, кроме внешних контуров пряжки, отобразила рельеф этой самой звезды — края, лучики и даже серп и молот. Бросилось в глаза, что во всех кровоподтеках край одного из лучей звезды имеет извилистую впадину — след дефекта материала. Кровоподтеки были сфотографированы с масштабной линейкой. По моей просьбе следователь изъяла ремень. На его пряжке у края одного из лучей звезды имелась вмятина — дефект металла, форма которого полностью совпала с отпечатком-кровоподтеком. Индивидуальная принадлежность орудия травмы была доказана. В данном случае отцу вменили истязание, т. е. причинение побоев способом, связанным с особенной болью.

Глава III. «Дробинка»

В начале сентября 1973 г. в деревне Березовка Томского района к другу из Томска приехал поохотиться на боровую дичь некто К. — 30 лет, слесарь одного из томских заводов. Был вечер пятницы, друзья попарились в баньке, выпили, как водится, и утром отправились на охоту. Хозяин взял с собой двух собак-лаек, натасканных на рябчика и глухаря.

К вечеру домой вернулся хозяин и спросил у домашних:

— А что, Володя (гость из города) не приходил?

Те ответили отрицательно.

Местный (назовем его гр-ном Н.) лег спать. Утром сказал жене и теще, что нашел место, где много рябчиков, взял ружье и ушел. Вернулся поздно вечером, без рябчиков, мокрый, измученный, — рухнул и уснул.

Утром (уже в понедельник) он снова взял ружье, позвал собак и ушел в лес.

Вечером из Томска приехала жена гр-на К.

Далее начинается «деревенский детектив». Дама оказалась энергичной и первым делом «допросила» Н. Тот промямлил, что утром в субботу они с К. вышли на старую вырубку и разошлись. Собак хозяин отпустил вместе с К. - они к нему давно привыкли. Охотники несколько раз стреляли. Потом Н. услышал выстрел дуплетом, затем еще один, и вскоре к нему, скуля, прибежали и стали жаться к ногам собаки (лайки!).

Н. забеспокоился и пошел в направлении выстрелов. Но сколько он ни ходил (по его словам), товарища не нашел.

Подумав, что К. мог выйти на трассу и уехать в Томск, Н. вернулся домой. Ходил он потом в лес «для очистки совести», думал, что найдет все-таки Володю. Позвонить в город (и наоборот) в то время было весьма сложно.

Жену эти объяснения не устроили (муж домой не вернулся и не вышел на работу) и она собрала местных мужиков на поиски.

Естественно, исходили из рассказа Н. Тот вывел поисковиков на пригорок, «от которого они разошлись», и показал направление, в котором ушел К.

Поиски на старой вырубке, заваленной буреломом и заросшей подлеском, продолжались до темноты, но не дали результатов.

На следующее утро жена вместе с одним из местных жителей пошла в направлении, противоположном тому, которое указывал Н., и буквально метров через 200 нашла труп мужа.

Экспертизу трупа довелось выполнять мне. На покойном была обычная для сезона одежда — штормовка, свитерок, поношенные брюки, резиновые сапоги. Причина смерти очевидна — огнестрельное ранение правого бедра, массивная кровопотеря. На передневнутренней поверхности бедра в средней трети была овальная рана размером 3х5 см с дефектом кожи. Раневой канал проходил спереди назад сквозь мышцы бедра, повреждая сосудисто-нервный пучок. На задней поверхности бедра рваная рана с лоскутообразными краями. Мышцы по ходу раневого канала кровоподтечны, бедренная артерия и вена (сосуды диаметром около 1 сантиметра) полностью разрушены на протяжении до 3 сантиметров, на внутренней поверхности бедренной кости я обнаружил несколько темно-серых широких полосок — следов скольжения дробин. Под кожей на задней поверхности бедра были найдены 4 деформированные (сильно сплющенные) картечины — дробины диаметром в первоначальном состоянии не менее 0,5 см. Правая половина брюк спереди и сзади ниже уровня ранения обильно пропиталась кровью.

Покойный был физически совершенно здоров. При судебнохимическом исследовании нашли в крови этиловый спирт в концентрации 1,4 процента — легкая степень алкогольного опьянения.

Вместе с трупом гр-на К. были обнаружены и доставлены в Томск трупы двух полугодовалых котят рыси (!).

Уж рыси-то к нашему ведомству никак не относятся. Рысят вскрывал ветеринар и обнаружил у обоих колото-рваные (?) ранения. Поскольку (потом убедитесь) рыси имели отношение к делу, следователь попросил меня исследовать котят повторно.

Была назначена уникальная судебно-медицинская экспертиза трупов диких животных. Меня привезли в ветеринарную клинику, где я произвел вскрытие несчастных кошек. Ветеринар, не имея ни малейшего представления о судебно-медицинской экспертизе (их этому и не учат), ограничился внешним осмотром.

Я обнаружил у одного из рысят картечное ранение черепа — одна из дробин попала в лобную кость и разрушила головной мозг. У второго рысенка ранение было более замысловатое — картечина попала ему в загривок, проникла в спинно-мозговой канал и застряла в области таза. Обе картечины я нашел.

Еще не зная подробностей обнаружения «дичи», я пришел к выводу, что выстрелы в рысят были сделаны под разными углами — в одного спереди назад и резко сверху вниз, в другого — спереди назад и сверху вниз очень полого вдоль туловища. То есть в первого с очень близкого расстояния, а во второго издалека.

Исследуя уже как медик-криминалист брюки потерпевшего, я установил, что на передневнутренней и задненаружной поверхности их правой половины (что соответствовало средней трети бедра) были входное (на передней) и выходное (на задней) огнестрельные отверстия с дефектами материала. Ткань брюк была обильно пропитана подсохшей кровью. После специальной обработки я получил контактные отпечатки на свинец и убедился, что выстрел дробовым (картечным) снарядом произведен с дистанции не менее 30–50 сантиметров (более точно при этих условиях определить дальность выстрела нельзя). Это полностью исключает возможность умышленного или случайного самострела. Заключение было оформлено и сдано в прокуратуру Томского района.

Пока я занимался другими текущими делами, следствие по факту смерти гр-на К. шло своим чередом. Н. был арестован по подозрению в убийстве, но на допросах постоянно путался в показаниях: во времени, когда они с К. разошлись; в направлении, в котором они пошли; в том, как он искал пропавшего.

Следователь Томской районной прокуратуры Антонина Алексеевна С. смешала, как сейчас говорят, «в одном флаконе» все, что имела: труп К., показания Н., рысят и пр., и в постановлении о назначении экспертизы поставила множество вопросов: в каком положении находился К. в момент выстрела? мог ли он выстрелить сам в себя и т. д.?

Читая материалы дела, мы убедились, что при обнаружении трупа никого из сотрудников дознания, кроме участкового инспектора, не было. Не было и протокола осмотра места происшествия — его никто не удосужился составить.

Баллистическая экспертиза ружья К. показала, что старая бельгийская бескурковая двустволка была заряжена, один патрон (снаряженный круглой пулей «Спутник») цел. Во втором стволе — стреляная картонная гильза. Спусковой механизм старый, разболтанный, удар бойка (выстрел) возможен при опускании ружья прикладом на пол с высоты 0,6 метра, т. е. при очень незначительном усилии.

Единственное, что могло прояснить истину, — это измятый тетрадный листок, на котором участковый (младший сержант лет около 40, дай Бог ему здоровья) от руки на «низком художественном уровне» изобразил положение трупа К. На «схеме» было коряво нарисовано несколько лежащих под разными углами древесных стволов, в одном из углов «обозначен» труп. По схеме можно было понять, что труп гр-на К. находился в положении «на корточках» в углу между двумя стволами, примерно в метре от него лежал еще один ствол упавшего дерева, и (самое главное) именно за этим стволом, в 2 метрах от трупа, стояло ружье К. Позднее допрошенный следователем участковый показал, что ствол, спиной к которому сидел труп К., был очень толстым — более метра в диаметре.

Получилась бредовая картина: если К., скажем, случайно прострелил себе бедро, то он никак не мог поставить ружье за корягу и потом присесть и умереть. К тому же мне была известна дистанция выстрела — 30–50 см. Значит, стрелял другой.

Тяжкое подозрение.

Еще раз перелопатив материалы дела, мы со следователем решили, что в них не хватает главного — данных осмотра места происшествия, просто не о чем говорить. Идея повторного осмотра прямо-таки напрашивалась.

Из материалов дела усматривались только два варианта. Первый: если К. в момент выстрела стоял, то картечный снаряд должен застрять в упавшем стволе дерева. И второй: если К. в момент выстрела сидел на корточках, то дробь должна остаться в земле, причем на строго ограниченном участке. Оба варианта, как я по молодости настаивал, можно было проверить только на месте.

Уже в октябре, когда выпал снег, прокурор Томского района назначил повторный осмотр места происшествия.

Поехали. В холодном кузове «УАЗика» следователь прокуратуры, начальник следственного отдела Томского РОВД, эксперт-криминалист и ваш покорный слуга под вечер заявились в деревню Березовка. Пришлось переночевать, и только утром мы отправились на место происшествия.

Места там красивейшие. С уже упомянутого пригорка была видна огромная старая вырубка, заваленная невывезенными стволами сосен и заросшая молодыми березками и осинками. Прямая видимость — до 250 метров. Ведомые подозреваемым Н., вместе с понятыми мы пришли на место обнаружения трупа.

Составленная участковым «схема» приобрела реальные очертания. Да, действительно, на земле лежал ствол толщиной около 30 см, поверх него под углом около 60 градусов лежала огромная старая сосна — именно в этом углу был обнаружен труп гр-на К. Напротив угла, примерно в 1,5 метрах, лежал еще один ствол, причем на высоте около метра от земли. Все было запорошено октябрьским снегом.

Приступили к осмотру. Снег очень осторожно вымели тут же нарубленными вениками. И вот первые находки: у лежащего напротив ствола на земле нашли окурки — три от сигарет «Прима» и три от папирос «Байкал». Первые курил горожанин, вторые — местный житель (это мы уже знали из материалов дела). Здесь же были найдены две стреляные картонные гильзы 16-го калибра.

В нашем распоряжении был обычный армейский миноискатель и специальный прибор «Омуль» — индукционное кольцо диаметром около 20 см с наушниками. Мы не раз проверили его чувствительность — стоило зажать в кулаке копеечную монету или дробинку и пронести над рукой кольцо — в наушниках раздавался характерный писк.

Толстый сосновый ствол был без коры и сильно изъеден жуками. Каждая из округлых дырок могла быть входным отверстием. Но уж больно много их было… Мы проверили (первая версия) ствол миноискателем и «Омулем» — тишина. По нашей просьбе ствол был стесан практически до половины, хотя известно, что картечь более чем на 5_7 см в дерево не проникает, — безрезультатно.

Тогда на освобожденной от снега земле я нарисовал квадрат (30х30 см), в пределах которого надеялся найти часть снаряда. Земля была покрыта палой листвой. Мы расстелили пленку и стали осторожно снимать сначала листву, а потом слои грунта. Каждая порция проверялась «Омулем».

Листья… Лесс… Супесь… Находка! В руках у меня клочок материи неправильно-овальной формы размером 2х3 см — коричневая синтетическая ткань брюк потерпевшего. Это на глубине около 3–4 см.

Идем дальше… Песок… Каждая пригоршня прозванивается «Омулем»… 10 сантиметров — ничего… 15 сантиметров — ничего. И только на глубине около 20 сантиметров «Омуль» заверещал. Высыпав на лист бумаги пригоршню песка (из центра нарисованного квадрата), я нашел практически не деформированную круглую свинцовую картечину диаметром около 0,5 см (ну не взял я с собой штангенциркуль!). Это был момент истины! (Если кто Богомолова читал.)

Стало ясно почти все — в момент выстрела К. сидел на корточках, а получив картечь в бедро, просто осел и умер. Кровотечение из поврежденных крупных сосудов бедра (и артерия, и вена) развивается молниеносно. Плюс еще и болевой шок. Не мог К. встать и поставить свое ружье за ствол дерева в двух метрах от себя!

Ружье К. — старая бельгийская (скорее всего, трофейная) двустволка — было с нами. Мы проверили все возможные варианты выстрела и убедились, что реален только один — некто, сидя на противоположном от «угла» стволе, выстрелил в К., сидящего на корточках.

Когда все варианты были обсуждены, гр-н Н., не отходя от кассы, начал «колоться» и рассказал захватывающую историю. Следователь тут же все и запротоколировала.

Рассказ сводился к тому, что Н. действительно издалека услышал «дуплет» и очень быстро подошел к К. именно в известном нам месте. Горожанин похвастался, что двумя выстрелами убил двух рысей — это редкая удача. Охотники пошли и посмотрели: один из рысят лежал метрах в трех, а другой — метрах в 15 от места стрельбы. Ясно, что котята подвернулись под выстрелы совершенно случайно. Мама-рысь, естественно, убежала. Удачу решили обмыть и тут же распили бутылку «Калгановой» настойки, покурили.

К. присел в углу между стволами и расслабился. Н. (по его словам) сидел напротив и держал в руках ружье К. (заряженное). Н. еще спросил:

— Как ты из этой коряги умудрился сделать такой дуплет?

И вдруг, случайно дотронувшись до спускового крючка, выстрелил.

К. без слов осел в своем «углу». Н. растерялся и просто-напросто убежал с места происшествия. Этим и объясняются все его дальнейшие недоговорки и противоречия — психологический шок.

Кстати, как врач должен отметить, что жизнь К. можно было спасти только путем немедленного наложения высокого жгута на раненое бедро. Лишь в этом случае, если бы Н. бросился за помощью, К. мог выжить, пусть даже потеряв ногу (жгут накладывается не более чем на 2 часа).

Дело было закончено — по статье «Убийство по неосторожности» Н. приговорен к небольшому сроку условно. Суд учел, что у Н. пять малолетних детей.

Кстати, при обсуждении результатов наших усилий прокурор района спросил у меня:

— А был ли ты уверен, что найдешь что-нибудь под снегом?

Что я мог ему ответить? Конечно же, полной уверенности не было. Но было нечто, похожее на интуицию.

Я пожал плечами:

— Нахал, конечно, но ведь нашел!!!

Прошло около трех лет. Я в аспирантском отпуске работал врачом в спортивном лагере на Оби. Как-то, идя на обед, заметил ехидные взгляды и реплики отдыхающих. Подошел к столовой, на стене которой вывешивалась свежая пресса (помните?), и прочитал в номере «Красного знамени» заметку под названием «Дробинка». Неизвестный мне журналист описал тот самый случай трехлетней давности. Но как описал! Было перепутано буквально все: и фактология, и, главное, конечный результат.

Не буду цитировать всю заметку, приведу только одну фразу: «В полутьме “УАЗика“ блеснули очки судмедэксперта Б., и он надолго задумался…» (как Штирлиц). Потом над этими «блеснувшими очками» долго смеялись — сначала спортивный лагерь, а потом и вся судебно-медицинская общественность.

Увы, но таковым было первое упоминание обо мне в областной прессе.

Глава IV. «Дробинка II»

То ли по закону подлости, то ли по закону парных случаев, но в декабре того же 1973 года произошло нечто, подобное описанному выше. Я дежурил по г. Томску (и Томскому району) и около 10 часов вечера вместе с оперативной группой выехал в д. Ново-Архангельская (см. главу I). Подробностей случившегося мы не знали, известно было только, что имеется труп и пострадавший (живой). Дорога заняла около часа. На месте участковый рассказал нам следующее. Некто В., молодой человек около 20 лет, осенью вернулся из армии и устроился киномехаником в деревенский клуб. Кино тогда «крутили» не более двух-трех раз в неделю. Никаких других обязанностей у В. не было и от безделья он начал пить. В тот день он показывал односельчанам какой-то фильм, по ходу сеанса не раз приложившись к самогонке. По окончании фильма, закрыв клуб, В. взял старое одноствольное ружье 16 — го калибра, набил карманы патронами, прихватил пол-литра самогона и отправился гулять по деревне. (Ружье потом нашли рядом с трупом и я вместе со следователем осматривал его. Оно действительно было очень старым, на стволе выбит год выпуска — 1913, скреплено какими-то проволочками, цевье обмотано изолентой.)

Прогулка В. была очень «содержательной» — отхлебнув в очередной раз из бутылки, он стрелял по изоляторам на столбах. Сельчане к такому «отдыху» киномеханика уже привыкли и не обратили на стрельбу никакого внимания (в том числе и участковый). На дороге В. встретил односельчан — двух подростков лет 14 и от широты душевной предложил им выпить. Те охотно согласились и по очереди стали прикладываться к бутылке. В., держа ружье подмышкой, попытался прикурить. За что уж там зацепился спусковой крючок — Бог весть, но внезапно раздался выстрел! Снаряд попал в ногу одному из подростков, он упал. Товарищ потащил его в ближайший дом, где тот, собственно, и жил. В., оставшись один на дороге, очевидно, испытывая угрызения совести, допил оставшийся самогон, зарядил ружье последним патроном (который оказался пулевым) и выстрелил себе в живот. Товарищ пострадавшего, услышав выстрел, выбежал на улицу, увидел агонирующего В. и помчался к участковому. Тот вызвал местного фельдшера, но его помощь стрелку уже не понадобилась. На вскрытии я увидел, что пуля, проникнув сквозь брюшную стенку, перебила левую подвздошную артерию примерно посредине между бифуркацией аорты и запирательным отверстием таза, крыло подвздошной кости, мышцы левой ягодицы и вышла наружу. Смерть наступила очень быстро от внутреннего кровотечения — в брюшной полости было около 2 литров жидкой крови. В крови погибшего содержалась высокая концентрация алкоголя. Часть пробитого пулей крыла подвздошной кости до сих пор находится в музее кафедры судебной медицины СибГМУ. В тот день стоял небольшой морозец, с неба сеялся легкий снежок. Пока мы приехали, нашли участкового, пока он проводил нас на место, труп уже слегка промерз и был припорошен снегом. Это не помешало мне найти входное и выходное отверстия. Ясно было, что ранение пулевое. Дробовой снаряд не мог причинить сквозное ранение в этой области. Чтобы написать протокол, мы зашли в один из домов. Пока мы со следователем заполняли протокол ОМП, старший опер Артамонов переговорил с хозяйкой и минут через 15 она поставила на стол здоровенную сковороду яичницы с салом. Понятые подписали протокол и следователь их отпустил. Мы с удовольствием съели яичницу, запив ее самогонкой. Я поинтересовался, что с пострадавшим? Участковый проводил нас со следователем в дом, где он жил, неподалеку. Подросток лежал на кровати, его правая стопа была обмотана какой-то тряпкой. Чувствовал он себя хорошо, жалоб не предъявлял. Он рассказал, что выстрел произошел совершенно случайно, с расстояния около 2 метров. Он почувствовал сильный удар по ноге и упал. На ногах у потерпевшего были валенки.

Я взял правый валенок и увидел, что в носке его застряло несколько дробинок. При помощи пинцета я легко извлек из войлока штук пять разного диаметра — от 1,5 до 3 мм. Патрон явно был кустарного снаряжения. Размотав «повязку» на ноге потерпевшего, я увидел, что только одна (!) дробинка пробила валенок насквозь и застряла под кожей правой стопы. Помазав ранку йодом, я без всякого труда извлек дробинку (3-й номер) и отдал следователю вместе с остальными. Ощупывание стопы и осевая нагрузка на пальцы и плюсневые кости были совершенно безболезненны. Для пущей важности я наложил на стопу повязку из стерильного бинта. На вопрос следователя о степени тяжести повреждения я ответил: «Легкое телесное повреждение без кратковременного расстройства здоровья» (по тогдашней классификации). Стрелок явно переоценил тяжесть причиненного им ранения и поторопился с раскаянием и наказанием. Следователь выписал направление на вскрытие, отдал участковому и мы поехали домой.

Глава V. Нечаянная эксгумация

В самом конце богатого событиями 1973 года мне еще раз пришлось побывать на севере Томской области. Меня вызвал М.В. Григорьев и сказал, что прокурор Александровского района настаивает на приезде судмедэксперта. Подробностей он не знал, но заметил, что врачи-эксперты (штатного эксперта ни в Александрово, ни в Стрежевом тогда не было), иногда выручавшие прокуратуру, на этот раз «развели руками». Я получил командировочное удостоверение и вылетел в Александрово. Туда летали самолеты Ан-24 и Ан-2 в «полярном» исполнении. Исполнение это заключалось в том, что обшивка самолета была утеплена и вместо боковых лавочек на 12 человек установлено 10 более-менее мягких кресел. Я летел на таком Ан-2. По прибытии отправился в районную прокуратуру. Прокурором Александровского района тогда был Леонид Михайлович Ломиворотов — отец нашего друга и коллеги Эдуарда Ломиворотова, заведующего судебно-химическим отделением. Оба они были под стать друг другу — высокие, мощные, жизнерадостные. К сожалению, Эдуард, великолепный спортсмен, волейболист, атлет, внезапно умер во сне в 2002 году в 55 лет (!). Ломиворотов-senior принял меня радушно (мы с ним встречались в Томске) и посвятил в суть дела. В конце прошлой недели в Александрово гуляли свадьбу. Выдавали замуж дочь какого-то местного чиновника. Естественно, среди гостей была вся местная элита. Играть свадьбы в кафе тогда было не принято, там и кафе-то никакого не было. Торжество отмечали дома. Дом был большой, гостей много, а уж угощали с поистине сибирским северным размахом. Застолье затянулось за полночь. Один из гостей, изрядно выпив и закусив, отправился домой. Среди общей суматохи его ухода никто не заметил. Ему и идти-то было совсем недалеко — метров 300. Не дойдя до калитки своего двора буквально несколько шагов, он упал в сугроб и «уснул». Тело его обнаружили только утром. Труп доставили в морг районной больницы.

У прокурора был заместитель — здоровенный мужчина лет 30, и помощник — женщина лет 27. Мы с заместителем отправились в морг. Он располагался на отшибе, за забором райбольницы на пустыре и представлял собой бревенчатую избушку «на курьих ножках», т. е. на бревенчатых столбах высотой метра 1,5. Зампрокурора объяснил: потому, что это место весной заливает. Тут же подошла санитарка морга, женщина лет 50. Мы поднялись по лесенке, она открыла дверь и мы вошли. Одна комната метров 16, одно окошко. С одной стороны на кирпичном основании лежала металлическая 200 — литровая бочка, изображающая печку. С другой стороны, ближе к окошку — деревянный секционный стол, чем-то обитый. У окна — небольшой столик и деревянная тумбочка с инструментами. Все. Ах, да — над столом лампочка с абажуром. На столе лежал труп мужчины в зимней одежде, шапке и валенках, в характерной для замерзания позе — «калачиком». Поскольку в комнате температура была такая же, как и на улице — градусов 30 (минус, естественно), труп, пролежавший в морге не менее трех дней, промерз до твердости камня. Раздеть его для осмотра и исследования было невозможно. Я к тому времени четко уяснил методику исследования таких трупов. Повторюсь: постепенно оттаять, раздеть, описать внешний вид, еще оттаять и поэтапно произвести внутреннее исследование. Методичка нагло рекомендовала обдувать труп струей теплого воздуха и поливать теплой водой. Ха-ха! Это в Александровском-то «морге»! Я наказал санитарке протопить печку, но так, чтобы температура держалась примерно комнатная, не больше! Она кивнула, что поняла. Зампрокурора проводил меня в гостиницу.

На следующий день часам к 9 я пришел в морг. Вокруг никого, замка на двери нет. Поднимаюсь, открываю дверь, и в лицо мне ударяет поток даже не теплого, а горячего, почти раскаленного воздуха! Бочка-печка с забитой дровами топкой гудит и так раскалена, что аж светится! Дышать в комнате нечем не только из-за жары, но также из-за гнилостного запаха. Санитарочка либо меня не расслышала, либо не поняла и всю ночь, бедняжка, кочегарила печь на всю катушку. Печку я тушить не стал, да я и не смог бы этого сделать, просто открыл дверь настежь. Через полчаса температура стала более-менее рабочей, я снял верхнюю одежду, нацепил халат и начал осматривать труп. В этом пекле он очень сильно оттаял. Открытые части тела — лицо, кисти рук — были багрово-красного цвета, раздуты гнилостными газами, лицо напоминало маску утопленника с выпученными глазами, склеры век и белочные оболочки глазных яблок грязно-красные, роговицы мутные, зрачки не видны. Руки и ноги легко гнулись. Так как санитарки поблизости не было, а где ее искать, я понятия не имел, пришлось раздевать труп одному, не привыкать. Снял одежду, осмотрел — одежда чистая, без повреждений. В кармане полушубка мелкие деньги, пачка папирос, спички. Выходной костюм (на свадьбе был, однако). В карманах пиджака паспорт (его данные мне были уже известны из постановления) и часы-«луковица» из белого металла. Открыл крышку — идут и даже показывают текущее время! Никаких повреждений на трупе не было, даже встречающихся при замерзании «фирновых» ссадин на лице и кистях рук. Значит, покойный не пытался ползти, просто упал в снег и замерз. Кожа и мягкие ткани шеи, туловища и конечностей тоже полностью оттаяли, мягкие, податливые. В подкожной клетчатке груди и живота умеренная гнилостная эмфизема — похрустывание мелких пузырьков газа. На груди и животе слабо выраженная гнилостная венозная сеть. Трупные пятна на левом боку (так лежал труп), разлитые, грязновато-красно-розовые — некоторый намек на гипотермию. Опустив подробности вскрытия, скажу только, что внутренние органы почти полностью оттаяли, но загнить не успели, и я нашел полный (прямо-таки «студенческий») набор признаков смерти от общего переохлаждения организма: и «мозговую пурпуру», и пятна Вишневского, и полнокровие левого сердца, и «муаровые разводы» между правой и левой кровью, и пятна Фабрикантова — кровоизлияния на слизистой почечных лоханок, и признак Самсон-Гиммельштирна — переполнение мочевого пузыря, и признак Пупырева — подтянутые в паховые каналы яички. Взял весь необходимый для лабораторных исследований материал, упаковал, оформил. Тут, откуда ни возьмись, появилась санитарка. Я уж не стал ей пенять за излишнее усердие, просто попросил зашить и обмыть труп, вымыть инструмент и секционный стол.

Придя в прокуратуру, я доложил результаты вскрытия. Немного забегу вперед. Вернувшись в Томск, я получил результаты судебно-химического исследования крови и мочи, гистологического исследования, закончил заключение и отправил в Александрово. Через некоторое время мне позвонил зампрокурора и попросил разъяснений. Дело в том, что в моче покойного было обнаружено более 4 промилле алкоголя (это много, но по моче степень опьянения не определяется), а в крови — 0,7 промилле (для живого — легкая степень опьянения). Вот следователь и недоумевал: все на свадьбе видели, что покойный пил «як конь» и перед уходом буквально лыка не вязал. Пришлось объяснить, что при гипотермии — общем переохлаждении организма, и снижении температуры тела ниже 27–28 °C (смерть наступает при 25–26 °C) резко (более чем в 20 раз) увеличивается активность алкогольде-гидрогеназы — фермента печени, расщепляющего алкоголь, и он интенсивно сгорает. А с алкоголем, выведенным почками в мочевой пузырь, ничего не делается — нет там никаких ферментов. Вскоре эту зависимость мне пришлось испытать на собственной шкуре.

Обсудив результаты вскрытия, прокурорские как-то странно переглянулись. Я насторожился.

— Понимаешь, Юрий Николаевич, тут у нас в Светлой протоке в октябре грудной ребенок погиб. Врачи вскрывать младенца отказались, пришлось похоронить без вскрытия. Ты не мог бы?…

Ну, допустим, мог бы, но как туда добираться? Светлая протока — лесопункт и небольшой поселок лесорубов в 45 километрах от Александрово (и от Стрежевого). Летом туда можно попасть по воде, а зимой — только вертолетом (как в Напас). «Да будет вертолет, завтра и слетаешь», — заверил меня прокурор. На следующий день на вертолетную площадку мы отправились втроем: зампрокурора, помпрокурора и ваш покорный слуга. Оказалось, что лететь придется на вертолетике Ми-1 — маленькой такой машинке, похожей одновременно на стрекозу и консервную банку. В его широко застекленной кабинке всего три места — для пилота и двух пассажиров. Летчик скептически посмотрел на здоровенного зампрокурора и изрек: «Вы в кабину не влезете, а если влезете, еще мне машину перевернете!». Пришлось лететь нам с помпрокурора. Скорость у Ми-1 невелика, но и расстояние небольшое — путь занял менее получаса. Высадив нас, пилот улетел в Александрово. Мы отправились к начальнику лесоучастка, который там был самым главным. Он жил в большом бревенчатом доме с женой и двумя детьми.

Мы познакомились, объяснили, зачем прилетели, и он тут же послал гонца за матерью умершего младенца. Вскоре она подошла и следователь при мне еще раз допросила ее. По словам матери, рожала она в Александровской райбольнице в начале июля, роды прошли нормально, девочка родилась здоровой, доношенной. Дома ребенка регулярно посещала местный фельдшер. В середине октября малышка слегка простудилась, появился кашель, выделения из носа. Температуры «вроде бы не было» — ее просто не измеряли. В самом конце октября ребенок почувствовал себя лучше, появился аппетит, стала активней играть, переворачиваться на животик. В последний вечер мать накормила ребенка грудью и уложила спать в свою постель. Ночью девочка забеспокоилась и мать, которая очень устала днем, «не просыпаясь», дала ей грудь.

Ребенок уснул. Проснувшись утром, мать обнаружила ее мертвой. На мой вопрос, не употребляла ли она в тот вечер алкоголь, женщина замялась и ответила, что вечером — нет, а в обед выпила с соседкой грамм сто водки. Помпрокурора оказалась дамой активной, с помощью начальника лесопункта нашла рабочих и мы тут же отправились на кладбище. Могилку нам показала мать. Несмотря на мороз, неглубокое захоронение быстро вскрыли и гробик отнесли в столярку, где я произвел вскрытие. В конце октября уже подмораживало, и трупик сохранился хорошо, с начальными признаками гниения. Не найдя при вскрытии ничего специфического и характерного для обтурационной механической асфиксии, т. е. закрытия отверстий рта и носа грудью («присыпание»), я набрал необходимый материал, включая кровь на алкоголь (мочи не было), отпечатки с поверхности разрезов легких, мазки-соскобы с трахеи по Павловскому.

Начальник лесопункта пригласил нас к себе. Световой день уже закончился и было ясно, что придется ночевать в Светлой протоке. При входе в обширных сенях стояло несколько огромных деревянных бочек. Хозяйка уже приготовила ужин и накрыла стол. Чего только на нем не было! Медвежатина с брусникой, соленые грибы, картошка, естественно… Но самое главное — малосольная осетрина, муксун, нельма (содержимое бочек), мороженая стерлядь с луком и черным перцем (так называемая «чушь»)! Нашелся у хозяина и спирт. Поскольку на кладбище мы изрядно промерзли, он был весьма кстати. После царского ужина хозяйка отвела нам места для ночлега, благо, комнат в доме хватало. У себя в комнате я нашел неплохую библиотечку, выбрал книгу, начал читать и провалился в сон. Когда я утром вышел на улицу, ветер чуть не сбил меня с ног. Пурга! Погода явно нелетная. Хозяин по рации связался с Александрово и сообщил нам, что аэродром закрыт, вообще ничего не летает. Короче, еще два дня мы с помпрокурора куковали в Светлой протоке, благо у меня было, что почитать.

Наконец, на третий день пурга улеглась и по рации сообщили, что часов в 11 за нами прилетит вертолет. После завтрака помпрокурора отозвала меня в сторону и предложила попросить у хозяев осетринки, ну и другой рыбки «на дорожку». Я сказал, что неудобно, они и так нас три дня кормили на убой (придурок!). Когда мы уже отправлялись на вертолетную площадку, хозяин что-то засунул мне в портфель. Прилетел тот самый Ми-1. Мы тепло попрощались с хозяином и полетели. Как вы помните, лететь было совсем недолго. Но… минут через десять лету мотор вдруг зачихал, вертолетик задергался и плюхнулся в тундру, слава богу, хоть глубокий снег смягчил посадку и никто из нас даже не ушибся! Картина маслом. В радиусе 20 километром — тундра, какие-то чахлые кустики, кривые березки, снегу по колено, мороз градусов под 40 и, хотя и не пурга, но ветерок приличный. Летчик-то был одет по-полярному: унты, меховая куртка, теплая шапка поверх шлема, а мы с помпрокурора — по-городскому. Пилот связался по рации с Александрово, доложил обстановку и узнал, что через «часик» прилетит борт с ремонтной бригадой и нас заберет. Топчемся в снегу, мерзнем. Тут я вспомнил, что начальник лесопункта мне в портфель что-то положил. Открываю, достаю, разворачиваю газетку — поллитровая бутылка спирта! Помпрокурора юмора не поняла, а летчик с энтузиазмом нырнул в кабину и достал солдатскую «люминьевую» кружку. Но. прежде чем наливать в нее спирт, он сунул кружку за пазуху меховой куртки. Нам он объяснил, что кружка на морозе промерзла, губы прилипнут, не отдерешь! Минут через пять вытащил кружку из-за пазухи, нацедил в нее грамм 150 спирта, перекрестился и поднес кружку к губам — губы вроде не примерзли… Я внимательно за ним наблюдал. Пить неразведенный спирт надо умеючи — задержать дыхание и, не вдыхая, запить водой, иначе слизистую обожжешь. Летчик выпил свою дозу, хэкнул и зажевал снегом (другой закуски не было). Налил мне столько же. Я задержал дыхание, начал пить и. ничего не почувствовал — спирт глотался, как вода. Допил, зажевал снегом, только в горле слегка запершило. Настала очередь помпрокурора. Взяв кружку с остатками спирта, она с круглыми от ужаса глазами поднесла ее ко рту, сделала глоток, другой и допила до конца! Через несколько минут внутри разлилось блаженное тепло, да и настроение улучшилось. Минут через 30 послышался звук мотора и прилетел вертолет Ми-8. Садиться в снег он не стал, завис метрах в двух-трех от земли. Из него попрыгали ремонтники и сменный пилот, сбросили какой-то инструмент. Мы втроем по веревочной лесенке забрались в вертолет…

В Александрово нас встретил зампрокурора на машине и отвез в прокуратуру (кроме летчика, конечно). Помня о том, что мы с помпрокурора недавно выпили по 150 с мелочью граммов спирта (в пересчете — по бутылке водки), я старался в сторону прокурора не дышать, на всякий случай. Но потом заметил, что никаких заметных следов выпивки — ни запаха, ни физиологических признаков — просто нет. Значит, за полчаса с небольшим на морозе алкоголь в организме просто сгорел!

После обеда мы рассказали о наших приключениях и помпрокурора отпустили домой отдыхать.

Ломиворотов посмотрел на своего заместителя и задумчиво произнес: «Что-то давненько мы не проверяли рыбокомбинат, надо бы съездить». Поскольку я там вообще никогда не был, взяли и меня. Александровский рыбокомбинат в то время славился своей продукцией, особенно деликатесными консервами из речной рыбы, которые большей частью отправлялись в Москву и на экспорт, в Томске купить их было весьма проблематично. Какой-то комбинатский начальник привел нас в цех готовой продукции. Описать все это моих способностей не хватает. Помню, я хотел взять сырка холодного копчения. Леонид Михайлович меня остановил: «Сырок не бери — мелковат и суховат, возьми лучше язя». Язь холодного копчения был великолепен! Не менее 50 см длиной, толстый, жирный до прозрачности, с янтарно-золотой чешуей. Стоили это чудо, как сейчас помню, 1 рубль 17 копеек за килограмм (сырок — 1,67). Я спросил у аборигена:

— А сколько можно?

— А на сколько денег хватит!

Деньги у меня были — командировочные я практически не тратил, да и своих из дома прихватил. По кивку прокурора откуда-то появился мешок и я начал затаривать в него язя, выбирая покрасивше. Набрал, прикинул на вес — хватит, больше не унесу. Поставили на весы — 16 кг с мелочью (пуд то есть).

Ломиворотов посоветовал мне взять еще и муксуньей икры (деликатес!). Ну я и взял 3-литровую банку (меньших просто не было). Банку я поставил в свой незабываемый командировочный портфель — вошла! Прокурорские тоже кое-что себе набрали (дело было перед самым Новым годом). Расплатились и поехали в прокуратуру. Леонид Михайлович заставил меня выложить язей на газету и заново уложить в мешок — головы к хвостам и поплотнее. Потом он ножницами прорезал стенки мешка выше рыбы, а горловину скрутил в тугой жгут. При помощи толстой иглы с суровой ниткой я прошил мешок над рыбой скрутку горловины. Получилось подобие чемодана с ручкой, тяжелого, но удобного для переноски. Пока я возился с мешком, зампрокурора порезал крупного язя (не из моего мешка), поставил на стол муксунью икру, консервы и пр. И мы с чувством исполненного долга отметили и мою командировку, и эксгумацию, и наступающий Новый год. На следующий день прокурорские отвезли меня в аэропорт, проводили до самого Ан-24. Проблем с перегрузом багажа не возникло — ни мешок, ни портфель просто никто не взвешивал…

Надо ли говорить, что моя семья была чрезвычайно довольна предновогодними трофеями. Про осетрину я благоразумно промолчал.

Язь, конечно, хорошо, но тема главы немножко другая. По результатам гистологического исследования причиной смерти ребенка оказалась распространенная мелкоочаговая бронхопневмония вирусного происхождения, т. е. заболевание. В крови ребенка алкоголь не нашли — мамаша, однако, к вечеру протрезвела. Уголовное дело против нее по статье «Убийство по неосторожности» было прокуратурой прекращено.

Немного позднее я нашел несколько статей, в которых утверждалось, что здорового младенца «приспать», т. е. задушить грудью, практически невозможно.

Глава VI. Любимый внук II

Принято считать, что судебно-медицинская экспертиза работает в основном на обвинение. Что ж, это действительно так и для этого есть основания. В самом деле, кто иной, кроме судмедэксперта, может установить причину смерти, признаки насилия, определить орудие убийства и т. д.

Но если быть точным, мы работаем ради установления истины — извините за высокопарность.

В первой части заметок есть глава «Любимый внук» — о том, как внук задушил свою престарелую бабушку, что и было установлено при эксгумации трупа.

Гораздо раньше (еще в 1973 году) мне встретился случай, тоже связанный с бабушкой и внуком. Правда, тогда эксгумация не понадобилась.

Однажды в начале рабочего дня меня вызвал начальник Бюро и велел немедленно отправляться в суд, чтобы выступить в качестве эксперта. Сунул мне в руки протокол вскрытия. Случай был не мой. Обычно в суде выступает автор протокола вскрытия — кто же лучше его знает все подробности экспертизы. Но эксперт, вскрывавший труп, был то ли болен, то ли в отпуске — сейчас уже не помню. Пришлось ехать в суд мне.

Уже тогда я взял себе за правило: отправляясь в суд, обязательно знакомиться с протоколом вскрытия, чтобы освежить в памяти подробности, представить возможные вопросы и быть во всеоружии. В том случае времени у меня не было.

В суде я увидел, что слушание дела начинается с нуля. Меня несколько удивила срочность вызова — эксперта можно ввести в процесс на любой стадии. Слушая обычное «судоговорение», я тем временем читал заключение эксперта.

Преамбула. Подсудимый Р., 26 лет, студент-заочник, рабочий Книготорга, жил в одной комнате с бабушкой в большой коммунальной квартире. Отец его давно умер, мать жила в другом городе. Парня с детства воспитывала бабушка. Жили скромно на его зарплату и ее пенсию, но дружно. Внук и дома, и на работе «характеризовался положительно» — много занимался, читал, почти не пил.

Из обвинительного заключения, прочитанного судьей, я понял, в чем он обвиняется: ни много ни мало — в умышленном причинении родной бабушке тяжких телесных повреждений (ушиб головного мозга), повлекших за собой смерть старушки. Статья 108 части 2 тогдашнего УК предусматривала за это безобразие лишение свободы сроком до 12 лет. Подсудимый свою вину не признал.

Судя по материалам уголовного дела, события развивались следующим образом. Как-то вечером внук пошел к однокласснику на день рождения и предупредил бабушку, что, возможно, не придет ночевать.

Это очень редко, но случалось — дело молодое. Бабушка, которой было 78 лет, отправилась на поминки в пределах своего коридора.

Надо сказать, что населяли коммуналку в основном старушки примерно такого же возраста, так что процедура поминок была весьма привычной. Как потом рассказали свидетели, они (и бабушка) на поминках изрядно (для их возраста) выпили. Идя по коридору к себе в комнату, старушка шаталась, стукалась о коридорный хлам и даже один раз упала. С помощь соседок она все-таки добралась к себе.

Утром около 10 часов вернулся со дня рождения внук (у него был нерабочий день). Войдя в комнату, он увидел, что бабушка «спит» на полу и храпит. Внук попытался поднять ее на постель, но старушка была грузная — не получилось. Тогда он решил ее разбудить, приподнял и несколько раз слегка похлопал ладонью по лицу. Это видели через приоткрытую дверь любопытные соседки. Видя, что бабушка не просыпается, внук забеспокоился и вызвал скорую помощь. Когда «скорая» приехала, соседки «перехватили» врача в коридоре и наговорили ему всяких «страстей»: дескать, внук бабушку постоянно бьет, вот и сегодня утром они видели, как он очень сильно бил ее по лицу.

Врач обнаружил старушку без сознания, увидел на лице кровоподтек и, ничтоже сумняшеся, поставил диагноз: ушибы мягких тканей лица, ЗЧМТ, ушиб головного мозга, мозговая кома III–IV, алкогольное опьянение — в общем полный букет. Внука он ни о чем не спрашивал. С этим диагнозом больная и поступила в стационар.

Надо сказать, мозговые комы как травматического, так и патологического происхождения клинически очень сходны — различить их практически невозможно. Бабушка пролежала в больнице неделю и, не приходя в сознание, умерла. Заключительный клинический диагноз выглядел точно так же.

Трупы с подобными диагнозами подлежат обязательному судебно-медицинскому вскрытию. При исследовании трупа мой коллега нашел на лице отцветающий кровоподтек примерно недельной давности, множество свежих кровоподтеков на теле и конечностях (?) и обширное кровоизлияние в вещество правого полушария головного мозга. Судебно-медицинский диагноз практически не отличался от клинического. Кровоизлияние в вещество правого полушария было расценено как «ушиб мозга, опасный для жизни и повлекший за собой смерть потерпевшей» — тяжкое телесное повреждение. Кровоподтеки на теле отнесены к «побоям». Это и дало основание органам следствия возбудить уголовное дело по ст. 108 ч. 2. УК РСФСР и довести его до суда.

Пока судья допрашивал подсудимого и оглашал показания «свидетельниц» (все бабульки за время предварительного следствия переселились в мир иной), я успел внимательно изучить протокол вскрытия.

Даже имея тогда очень небольшой опыт, я понял, что концы с концами не сходятся. Покойная была очень пожилой женщиной — немного не дожила до 79 лет, страдала резко выраженным атеросклерозом сосудов головного мозга. Обширное кровоизлияние в правом полушарии располагалось в белом веществе головного мозга. Под оболочками и в зоне коры головного мозга никаких кровоизлияний не было. Не было и кровоизлияний в мягких тканях головы.

Когда судья (уже в конце дня) предоставил слово мне, я вынужден был заявить, что не согласен с выводом эксперта о травматическом происхождении кровоизлияния в мозг, оно больше походило на самопроизвольное (геморрагический инсульт).

Я указал также, что кровоподтек недельной давности на лице никакого отношения к «ушибу мозга» не имеет, свежие кровоподтеки на туловище и конечностях могли возникнуть в больнице при перекладывании больной с носилок на каталку и кровать из-за повышенной хрупкости сосудов — ясно, что в больнице никто бабушку не бил.

Но я подчеркнул, что единолично не вправе опровергать мнение своего коллеги, и рекомендовал назначить комиссионную экспертизу.

Суд согласился со мной, отложил слушание дела и назначил повторную экспертизу. Перед экспертами были поставлены вопросы о происхождении и давности кровоизлияния в мозг, а также кровоподтеков на лице, теле и конечностях.

По понятным причинам я не принимал участия в комиссионной экспертизе — ее выполнил начальник Бюро вместе с сотрудниками кафедры судебной медицины.

Но когда экспертиза была закончена, начальник вызвал меня и предложил отправиться в суд и огласить ее результаты.

С начальством не спорят.

В судебном заседании я зачитал выводы комиссионной экспертизы.

Этому предшествовало введение меня в процесс. Суд принял во внимание рекомендацию начальника Бюро, предоставляющую мне полномочия доложить результаты экспертизы. Они сводились к тому, что покойная страдала выраженным общим атеросклерозом с преимущественным поражением сосудов головного мозга (церебро-васкулярная болезнь). Травматическое происхождение кровоизлияния в мозг было полностью отвергнуто — это самопроизвольный геморрагический инсульт. Была дана адекватная оценка всем имевшимся на теле покойной повреждениям… Суд удалился на совещание.

Обычно эксперты не досиживают до приговора — просто времени нет. Но тут я решил подождать. Примерно через час судьи вышли из совещательной комнаты, и был оглашен приговор: гр-на Р. по вменяемой ему статье УК РСФСР оправдать, освободить из под стражи в зале суда!

Happy end, однако.

Начальник Бюро топал ногами и грозил тому самому эксперту страшными карами. За давностью лет я просто не помню, чем дело кончилось. Скорее всего, ничем.

Внимательный читатель, несомненно, заметил, как много описанных здесь случаев относится к 1972-74 годам. Это был период моего профессионального становления, время наибольшего интереса к новой для меня специальности. Время раскованности и отваги, время наработки опыта и интуиции.

Бунин или Путин? Сентябрь 1971 года. С женой в Алма-Ате

1975 год. Над диссертацией

Аспирантура. Обязательные занятия по физкультуре

Глава VII. «Шнеллер»

В книге «Криминалистика в судебной медицине» Сапожников Ю.С. приводит редкий случай огнестрельного ранения. В 30-х годах прошлого века подросток был убит на улице города винтовочной пулей при случайном выстреле вверх на полигоне с расстояния около трех километров. Пуля описала крутую баллистическую траекторию и попала в надплечье, уже падая сверху. Ранку на месте обнаружения трупа никто не принял за огнестрельное повреждение, и только при вскрытии в левой плевральной полости была найдена винтовочная пуля, которая пробила плечевой сустав и левое легкое.

В моей практике в 1979 году встретилось нечто подобное.

В середине сентября 8-й класс одной из томских школ вместе с военруком отправился в тир стадиона «Локомотив». Школьники должны были выполнить предусмотренное программой упражнение «М-1» — стрельба из малокалиберной винтовки на дистанции 50 метров лежа.

Такие походы всегда вызывают у ребят массу эмоций. Школьники пришли в тир и начали по очереди стрелять. Один из мальчиков выполнил упражнение и, отойдя к свободной бойнице в стене тира для стрельбы стоя, наблюдал за тренировкой спортсменов-стрелков.

Класс отстрелялся, и военрук скомандовал построение, чтобы объявить результаты. Однако мальчик (назовем его Володей) продолжал стоять, опершись правым локтем на край бойницы. Его окликнули раз, другой — он не отвечал. Военрук, подойдя, тронул мальчика за плечо, и тот, как подкошенный, упал. Возникла паника, вызвали дежурившего на стадионе врача, который и констатировал смерть.

Я как дежурный эксперт приехал с опергруппой очень быстро, так как мы возвращались с другого происшествия и как раз находились в этом районе. На улице было еще очень тепло, мальчик был одет только в крупной домашней вязки свитер темно-красного цвета, майку и брюки-трико. Никаких повреждений или следов, похожих на кровь, на одежде не было.

Привлекло внимание резко выраженное трупное окоченение во всех мышцах, хотя трупные пятна еще отсутствовали. Кожные покровы — очень бледные. Расспросив военрука и других взрослых свидетелей (детей немедленно отправили домой), я узнал, что Володя закончил стрельбу в середине списка и от момента, когда он подошел к бойнице, до построения прошло не более 20 минут, а до начала осмотра трупа — не более часа. За это время обычно трупное окоченение не развивается.

При осмотре трупа никаких повреждений я не нашел, кроме едва заметной округлой ссадинки диаметром около 0,5 см на левой боковой поверхности грудной клетки по среднеподмышечной линии на уровне 5-го межреберья. Ссадинка была покрыта сухой красноватой корочкой выше уровня кожи. Давность ссадинки по этому признаку не менее 1,5–2 суток. Мальчик был физически развит, высок для своего возраста, совершенно здоров, и его внезапная смерть вызвала у всех полное недоумение. Труп отправили в морг.

Во второй половине дня я приступил к вскрытию. Ничего нового при наружном осмотре я не нашел, кроме успевших развиться бледно-фиолетовых очаговых трупных пятен на задней поверхности тела, которые исчезали при надавливании и очень быстро восстанавливались. Описав уже известную ссадинку, я приступил к внутреннему исследованию. Удалив грудину, я с удивлением увидел, что сквозь тонкий передний листок сердечной сорочки просвечивает… кровь! В полости перикарда было около 50 мл темной жидкой крови. В левой плевральной полости — около 800 мл такой же крови. Но откуда она взялась?!

При внимательном осмотре я нашел на внутренней поверхности сердечной сорочки слева округлую ранку диаметром около 3 мм. Корень левого легкого был кровоподтечен. На пристеночной плевре слева в проекции «ссадинки» имелась аналогичная ранка. Я извлек органокомплекс и осмотрел левое легкое. На наружной и внутренней поверхности его нижней доли были очень небольшие округлые ранки, которые соединял раневой канал. Ткань левого легкого бледно-розовая и только вокруг раневого канала на ширину до 0,5 см темно-красная, кровоподтечная. На плевре у корня левого легкого едва заметная щелевидная ранка. На наружной поверхности левого желудочка сердца округлая ранка диаметром 3 мм с очень небольшим кровоизлиянием вокруг. Ранка проникала в левый желудочек. Межжелудочковая перегородка также имела аналогичное сквозное повреждение. В полости правого желудочка я обнаружил свинцовую пулю со следами нарезов канала ствола (пуля малокалиберного патрона калибра 5,6 мм).

После удаления корочки «ссадинка» оказалась входным огнестрельным отверстием со всеми его признаками — округлая форма, дефект кожи диаметром 2,5 мм, ровные края, поясок осаднения шириной не более 1 мм. За корочку ссадинки я принял выделившуюся из ранки и очень быстро подсохшую на воздухе каплю крови.

Тщательно проследил направление раневого канала от входного отверстия до повреждения межжелудочковой перегородки — слева направо во фронтальной плоскости и несколько снизу вверх для вертикального положения тела.

Причина смерти выяснилась — огнестрельное пулевое проникающее ранение грудной клетки с повреждением левого легкого и сердца, внутреннее кровотечение.

При медико-криминалистическом исследовании свитера я увидел, что ячейки вязки свободно пропускали пулю калибра 5,6 мм. Следов свинца на левой боковой поверхности свитера не было. Предел близкого выстрела для малокалиберного оружия — около 1 метра в зависимости от длины ствола. Но кто бы знал тогда эту длину? На коже в окружности входного отверстия был выявлен свинец в зоне ободка обтирания.

Но кто стрелял?

Следователь прокуратуры, который был поражен результатами вскрытия не меньше, чем я, возбудил уголовное дело по факту смерти мальчика. Он допросил всех, кто в то время находился в тире, — военрука, одноклассников Володи, служителей тира и спортсменов, которые тогда тренировались.

Все, конечно, слышали выстрелы — на то и тир, но никто не видел направленного в сторону мальчика ствола (никакого).

Все, кто находился рядом и видел Володю, утверждали, что, встав к бойнице, он спокойно наблюдал за стрельбой, не меняя положения, только раза два поправил волосы рукой — прическа была предметом его особой гордости (8-й класс, однако). Никакой реакции — вскрика, резкого движения и т. п. — они не слышали и не видели.

Школьники вообще находились справа от мальчика, стволы их винтовок были направлены в нижние бойницы.

Слева от Володи тренировались опытные спортсмены — разрядники, кандидаты в мастера спорта. Уж эти-то знали правила обращения с огнестрельным оружием. Они также категорически отрицали, что могли направить ствол в сторону человека.

Интересно, что в течение примерно 10 минут до того, как мальчик упал, у ближайшей к нему слева бойницы вообще никого не было (показания военрука и учеников).

Тем не менее выстрел, как говорится, имел место.

Родители мальчика, потрясенные его гибелью, не давали следователю покоя, требуя как можно быстрее найти убийцу. Их можно понять.

Мы со следователем решили выйти на место происшествия. Приехали в тир. Слева от бойницы, у которой стоял Володя, находилось еще три ряда амбразур — для стрельбы стоя, с колена и лежа. Бойницы располагались в 1,5 метрах друг от друга (по горизонтали).

Следователь нашел статиста — совершеннолетнего парня такого же роста и комплекции, как потерпевший. На одежде статиста мелом обозначили входное отверстие. По нашей просьбе он встал у бойницы в той же позе, что и мальчик, — лицом к мишеням, слегка облокотившись правой рукой о нижний край амбразуры. Туловище при этом держал вертикально — рост позволял. Опущенная левая рука закрывала зону входного отверстия.

Зная направление раневого канала, я встал у ближайшей левой бойницы. Раневой канал мы провизировали с помощью шнурка — он проецировался так, что выстрел (теоретически) был возможен или с колена от ближайшей бойницы, или из положения лежа от следующей.

Мы уже знали, что у ближайшей бойницы стрелял из пистолета Марголина кандидат в мастера спорта С., у двух крайних спортсмены стреляли из спортивных винтовок стоя. Без всякого сомнения, эти двое к происшедшему отношения не имели и иметь не могли.

Но вот С.? Неоднократно допрошенный, он повторял одно и то же: пришел в тир раньше школьников, отстрелял заданную тренером норму с дистанции 25 метров и ушел. Ничего странного не заметил, пистолет ни на кого не направлял.

Я попросил служителя тира принести пистолет Марголина.

Принесли. Это оружие мне было знакомо, я сам из него не раз стрелял в тире.

Пистолет Марголина — малокалиберный, полуавтоматический, 10 — зарядный. После каждого выстрела следующий патрон досылается в ствол. Пистолет используется в основном как спортивное оружие.

Я взял разряженный пистолет и стал его всячески вертеть. Следователь внимательно наблюдал за этим процессом. Я мог выстрелить в статиста в нужном направлении «от бедра», как ковбой. Но это было сразу заметно. Мог выстрелить с колена, но это еще более заметно. В конце концов я взял рукоятку пистолета в левую руку и зачем-то стал вытаскивать обойму.

— Стоп, стоп! — воскликнул следователь, — не шевелись!

Я взглянул на ствол и увидел, что в таком положении он направлен точно в область входного отверстия на груди статиста, т. е. слева направо и несколько снизу вверх!

Это уже было что-то!

Но когда я стал нажимать на спусковой крючок, имитируя выстрел, то заметил, что от этого усилия ствол заметно смещается и уходит от нужного направления. Проверив несколько возможных вариантов положения стрелка, я убедился, что первоначальное мое положение (случайное) было единственно возможным. И при этом положении нажатие на спусковой крючок отклоняло ствол от известного нам направления.

Здесь есть одна физиологическая тонкость: когда я стреляю в цель, я делаю поправку на сопротивление спусковой пружины и, если повезет, попадаю. Но когда я разряжаю оружие, мышцы расслаблены, и мне нужно случайно нажать на спуск, чтобы произошел выстрел.

Я не большой знаток стрелкового спорта, но знаю, что пистолет для стрелка то же самое, что скрипка для скрипача.

Он его холит и лелеет, подгоняет под себя — в этом залог успеха. Гражданин С. — кандидат в мастера. Не велика птица, но личный пистолет ему положен. Оружие должно храниться в тире (это не всегда соблюдается, но должно).

Я попросил следователя найти пистолет С.

Через пять минут служитель тира принес мне специальный чемоданчик, в котором был аккуратно уложен пистолет Марголина. Он сильно отличался от стандартного — моделированная рукоятка, противовесы и т. п. Но главное, на спусковой скобе был какой-то прибамбас — винтики, шпунтики и прочее. Я поинтересовался: «А это зачем?». Служитель тира (отставной полковник) брезгливо объяснил мне, темному, что это «шнеллер» — специальное приспособление для облегчения усилия спуска. Им можно регулировать силу нажатия на спусковой крючок, чтобы это усилие не уводило ствол от точки прицеливания.

Современные спортсмены будут надо мной смеяться, но не забывайте, что это было в 1979 году.

Ну что ж, век живи — век учись.

Я взял пистолет С., встал в позу и, совместив направление ствола с направлением раневого канала, попытался нажать на спусковой крючок. Я еще даже не нажал, а только дотронулся — щелчок — «выстрел»! Попробовал еще: щелчок — «выстрел».

И так раз десять.

Потом полковник пистолет у меня отобрал: дескать, еще испортишь тонкий инструмент!

Но многое уже стало ясно.

Следователь вызвал к себе С. Выслушав наши соображения, он, наконец, рассказал то, что было на самом деле. Действительно, С. пришел утром в тир на очередную тренировку. Ему нужно было для поддержания формы сделать обычную сотню выстрелов с «четвертачка» — так некоторые стрелки называли дистанцию 25 метров. Никуда не торопясь, он стрелял себе потихоньку, отрабатывал дыхание. С. уже заканчивал тренировку, когда пришли стрелять школьники. Их шум, визг, суматоха мешали тренировке. Но что делать.

Обычно на стрельбе присутствует тренер, который контролирует и корректирует результаты каждого выстрела. Но в тот день тренер был занят, и С. стрелял один. Закончив последнюю серию, стрелок, стоя лицом к бойнице, взял пистолет в левую руку, стал вынимать обойму и почувствовал легкий толчок. Конечно, он понял, что произошел выстрел. Он просто обсчитался — вместо 10 выстрелов из последней обоймы сделал девять. Спортсмены тоже люди, не роботы. Последний патрон остался в стволе. Вынимая обойму, С. слегка коснулся спускового крючка и произошел роковой выстрел!

С. ничего не отрицал, но клялся и божился (его допрашивали в моем присутствии), что первым делом осмотрелся и никаких последствий выстрела не увидел: школьники себе стреляли, один из них спокойно смотрел в соседнюю бойницу, никто не кричал, не дергался. С. решил, что пуля ушла в стену или в потолок, положил пистолет в футляр, сдал и ушел. Этого выстрела на фоне всех остальных никто, конечно, не различил.

Уголовное дело было закончено. С. осудили к небольшому сроку лишения свободы за убийство по неосторожности.

Следователь не раз спрашивал меня, чем объясняется отсутствие реакции потерпевшего на смертельное ранение и почему он остался в вертикальном положении?

Ответ одновременно и прост, и сложен.

У потерпевшего была пробита пулей межжелудочковая перегородка. Здесь проходит пучок Гиса, иннервирующий сердечную мышцу. Повреждение его влечет за собой мгновенную смерть. Столь же мгновенно развивается трупный спазм — так называемое «каталептическое» трупное окоченение.

Подобный тип окоченения встречается и при повреждениях головного и спинного мозга, но в целом очень редко. До тех пор я знал о нем лишь из литературы. Помню иллюстрацию к старому дореволюционному учебнику: на литографии изображен обезглавленный труп матроса, сидящий на Севастопольском бастионе, держа в руках кружку! Бомба оторвала ему голову, и он «застыл» в этой позе.

И в данном случае мальчик умер мгновенно, не успев даже вскрикнуть. Он опирался на край бойницы не только правым локтем, но и немного грудью (три точки опоры, включая стопы) — вот вам и ответ на вопрос. А вот почему развивается трупный спазм — пока никто не знает…

Глава VIII. «Да где же эта пуля, черт возьми!»

В начале девяностых годов, как-то во второй половине дня я приехал в Анатомический корпус и зашел в секционный зал. Доцент кафедры судебной медицины А.Д. Шнайдер выполнял со студентами вскрытие по теме «огнестрельное ранение». На столе лежал труп молодого мужчины. Труп был доставлен на вскрытие с направлением участкового уполномоченного милиции, никаких сведений об обстоятельствах смерти — в направлении были указаны лишь паспортные данные покойного и место его жительства. Из одежды на трупе были: белая хлопчатобумажная майка, синие шерстяные брюки-трико и пестрые сатиновые трусы. На переде майки в 11 см ниже выреза, правее средней линии имелось округлое повреждение диаметром 0,7 см с ободком серо-черного цвета шириной 0,2 см по краям. Вокруг повреждения майка была слегка пропитана подсохшей кровью. Труп мужчины правильного телосложения, среднего питания, длина тела 161 см. Общий цвет кожных покровов мертвенно-бледный с незначительными помарками подсохшей крови в верхней части живота. При наружном исследовании описаны следующие повреждения: ссадина на подбородке, точечные ранки в правой подключичной области и в обеих локтевых ямках (следы медицинских манипуляций), на груди в 1,5 см правее средней линии на уровне мечевидного отростка грудины округлое повреждение с дефектом кожи диаметром 0,7 см с черным подсохшим пояском в окружности шириной 0,1 см. Повреждение располагалось в 122 см от подошвенных поверхностей стоп. После отслоения кожи повреждение приобрело овальную форму с дефектом кожи 0,6х0,4 см. В подкожной клетчатке и мышцах имелось сочное темно-красное кровоизлияние диаметром 6 см. На 6 — м правом ребре в месте перехода хрящевой части в костную было аналогичное повреждение, проникавшее в брюшную полость. При дальнейшем исследовании установлено, что раневой канал проходил сквозь всю правую долю печени чуть правее серповидной связки. В области головки поджелудочной железы и забрюшинной клетчатки спереди от 1-го поясничного позвонка имелось обширное темно-красное студневидное кровоизлияние. Кровоизлияние распространялось по ходу аорты от ножек диафрагмы до бифуркации аорты. В брюшной полости свободной крови не было. Форма желудка больше напоминала вертикальную. В желудке находилось около 2000 мл темно-красной жидкой крови с массивными рыхлыми свертками. На задней стенке желудка в области гастродуоденального перехода было сквозное овальное повреждение размером 0,4х0,2 см с довольно обширным кровоизлиянием в окружности. Язык, слизистая ротоглотки были запачканы кровью. Небольшое количество крови находилось и в просвете пищевода. Безо всякого сомнения, это было слепое огнестрельное ранение. В последующем это подтвердилось медико-криминалистическим исследованием повреждений на переде майки и на лоскуте кожи живота. Но при самом тщательном исследовании трупа пулю не нашли. Было сделано несколько полноразмерных рентгеновских снимков трупа — от нижней половины грудной клетки до верхней половины бедер включительно. Безрезультатно. Некоторые эксперты, присутствовавшие при вскрытии, даже пытались убедить нас, что это не огнестрельное ранение, а колотое, причиненное ржавым шилом…

По окончании вскрытия следователь принес постановление о назначении экспертизы. В постановлении говорилось, что за два часа до смерти Д. между потерпевшим и его соседями по общежитию произошла драка, при этом один из молодых людей выстрелил в потерпевшего из самодельного малокалиберного пистолета. На просьбу эксперта представить копию протокола осмотра места происшествия следователь сообщил, что Д. умер в машине скорой помощи и никакого осмотра места происшествии не проводилось. В конце рабочего дня следователь привез эксперту завернутую в бумажку пулю из металла серого цвета. Жена погибшего рассказала, что минут через 15_20 после ранения муж резко побледнел и началась неоднократная рвота сгустками крови. Находясь в нетрезвом состоянии, муж довольно долго не разрешал жене вызвать скорую помощь. Когда его все-таки увезла бригада скорой помощи, жена, убираясь в комнате, собрала сгустки крови с пола тряпкой, которую бросила в помойное ведро. Вынести его она, к счастью, не успела. Приехавший с сотрудниками милиции для «осмотра» места происшествия следователь извлек из ведра тряпку и на дне ведра обнаружил ту самую пулю.

При медико-криминалистическом исследовании майки и лоскута кожи от трупа нашли признаки входных огнестрельных повреждений, совпадавших по расположению и причиненных одним воздействием огнестрельного снаряда, содержавшего на своей поверхности свинец, — в ободках обтирания на материале майки и на коже вокруг повреждений при контактно-диффузном исследовании было обнаружено характерное темнокоричневое окрашивание (реактив-проявитель — сернистый натрий).

При экспертизе представленной пули (позже следователь надлежащим образом ее упаковал и оформил) установлено: «. объект является безоболочечной (сейчас почему-то пишут — безоболочной) свинцовой пулей калибра 5,6 мм. Признаков действия нарезов канала ствола на образующей поверхности пули не выявлено. Смятие и заглаживание ведущих поясков и кольцевых каналов могло произойти при выстреле в результате прохождения пули по каналу ствола оружия, не имевшему нарезов. На образующей поверхности пули в средней части имелись внедрившиеся в металл не полностью сгоревшие частицы пороха, характерного для малокалиберного патрона, серо-зеленоватого цвета. То, что это именно порошинки, подтверждено пирогенной и дифениламиновой пробами. Их наличие может свидетельствовать о том, что диаметр канала ствола, из которого произведен выстрел, превышал диаметр пули — при выстреле произошел прорыв пороховых газов и частиц пороха в предпулевое пространство. Имеются также уплощения оживальной (головной) и хвостовой части пули, неровная вмятина и косопродольные риски, расположенные на разных поверхностях пули. Эти деформации могли произойти в результате нескольких контактов пули после выстрела с объектами, имевшими гладкую и мелкошероховатую поверхность (6-е ребро и 1-й поясничный позвонок)».

Строго говоря, исследование пули не дело судебно-медицинского эксперта, этим должен заниматься криминалист, специалист в области судебной баллистики. Но Ваш покорный слуга (медицинский криминалист), имеющий большой опыт в экспертизе огнестрельной травмы, просто не удержался. Впрочем, каких-либо нареканий на качество экспертизы не последовало.

Таким образом, необычность данного случая заключается в том, что пуля, пробив ребро, печень и головку поджелудочной железы, отразилась от передней поверхности 1-го поясничного позвонка и пробила заднюю стенку желудка. После развившегося через некоторое время внутрижелудочного кровотечения пуля при рвоте вместе с кровью была эвакуирована из желудка.

Глава IX. «Да где же эта пуля, черт возьми!» II

C точки зрения криминальной экзотики Томск, вообще-то, довольно глухая провинция. Но и его не миновала судьба «лихих девяностых». В конце этих самых девяностых в одном из расплодившихся кафешек на Черемошниках сидела за накрытыми столами большая компания азербайджанцев. Чего уж они там перетирали, понятия не имею. Внезапно в кафе ворвались двое «лиц кавказской национальности» и открыли шквальный огонь из автоматов АК-74 (калибр 5,45 мм, пули со смещенным центром тяжести). Третий вел огонь снаружи через стекла кафе. От души постреляв, киллеры смылись. В результате образовалось шесть трупов и пятеро раненых. После эвакуации раненых на месте начала работать оперативно-следственная группа, которая по мере описания отправляла трупы в морг.

Узнав о происшедшем, я немедленно приехал в Анатомический корпус и вместе с другими экспертами приступил к исследованию трупов (ну неравнодушен я к огнестрельным повреждениям). Время было глубоко вечернее, но высокое милицейское начальство, в полном составе побывавшее на месте происшествия, требовало срочной информации по делу! Все погибшие были молодые мужчины в возрасте 22–25 лет. Из шести трупов мною были вскрыты три. Два первых не отняли у меня много времени — у обоих было по два сквозных ранения грудной клетки. У одного с повреждением сердца, у другого с повреждением дуги аорты и шейного отдела позвоночника. В обоих случаях смерть наступила практически мгновенно. Но вот третий запомнился мне надолго… Прежде всего, на нем был дорогой спортивный костюм, я бы даже сказал, «олимпийского» пошиба. Но свитер почему-то был вывернут и надет наизнанку, причем до причинения ранений, что несколько меня удивило и осложнило описание повреждений. Бедняге досталось аж шесть пуль! Четыре из них причинили сквозные ранения грудной клетки — по два справа и слева в верхней и средней части с повреждением легких. Раневые каналы легко прослеживались, так как по ходу стенки их были заметно кровоподтечны. Пятое входное отверстие располагалось по средней линии в центре рукоятки грудины. Она была пробита насквозь, канал проходил через сердце, повреждая обе стенки левого желудочка, и упирался в тело грудного позвонка, в губчатом веществе которого я обнаружил остроконечную пулю соответствующего калибра. Клетчатка переднего и заднего средостения у стенок канала была заметно кровоподтечна, в полости сердечной сорочки — не более 50 мл жидкой крови. Шестое входное отверстие находилось в нижней части рукоятки грудины, также пробитой насквозь. Далее канал резко поворачивал вниз и несколько вправо, проходил через все правое легкое до середины диафрагмальной поверхности нижней доли. Клетчатка средостения и ткань легкого по ходу канала были кровоподтечны. Но интенсивность кровоизлияний резко менялась в направлении сверху вниз. Если в самой верхней части кровоподтечность была отчетливо заметна, то в средней доле — значительно слабее, в нижней доле — еще слабее и к диафрагмальной поверхности сходила на нет. В плевральных полостях с обеих сторон не более 100–150 мл жидкой крови. На правом куполе диафрагмы в центре имелось овальное сквозное отверстие размером 0,7х0,3 см с совершенно не кровоподтечными краями. Я извлек верхнюю часть органокомплекса (до диафрагмы), чтобы не мешала, и начал исследовать брюшную полость. Крови в ней не было. Осмотрел желудок, сальник, поджелудочную железу, петли и брыжейку кишечника, но с первого раза ничего не увидел. Только после тщательного осмотра я нашел почти незаметное щелевидное сквозное повреждение в средней части брыжейки тонкого кишечника сантиметрах в трех от ее корня. После извлечения комплекса органов брюшной полости я нашел-таки сквозной канал в печени — от середины диафрагмальной поверхности ее большой доли до нижней поверхности, спереди от ложа желчного пузыря. На капсуле печени щелевидные повреждения были почти незаметны. На поперечных срезах раневого канала ткань печени была как бы размозжена в диаметре до 0,5 см, но совершенно не кровоподтечна, поэтому и канал был почти незаметен. Петли тонкого и толстый кишечник не повреждены. Мочевой пузырь цел. А главное, нигде ни малейших признаков кровоизлияний! Ни в извлеченном органокомплексе, ни в клетчатке и мышцах живота и таза при тщательном осмотре и ощупывании никакой пули я не нашел. Прочитав предыдущую главу, вы можете спросить: «А чего мучился-то? Сделал бы рентгеновские снимки и все тут!». Я мог бы сделать снимки. Но в секционном зале не было запаса заряженных кассет. А время уже было около 12. Не хотелось мне так поздно поднимать лаборантку, да и кафедра рентгенологии, где можно было взять кассеты, давно уж закрыта. Пришлось ковыряться самому. Конечно, снимок можно было сделать и утром, после начала рабочего дня. Но, во-первых, меня заело. А во-вторых, за дверями секционного зала толпились родственники погибших (мусульмане), чтобы забрать тела. Я полностью отпрепарировал большие круглые мышцы в брюшной полости, полностью отделил клетчатку большого и малого таза, обнажил запирательные отверстия. Инда взопрел. Но опять ничего не нашел. Чтобы передохнуть, взял шланг с холодной водой и стал обмывать запачканные кровью (что неизбежно при вскрытии) бедра трупа. Смахивая рукой в перчатке воду с поверхности бедер, я почувствовал под кожей на передней поверхности левого бедра в средней трети что-то твердое. От края срединного разреза через паховую складку рассек кожу и клетчатку левого бедра. И — вот она, родимая! У меня на ладони продолговатая заостренная пуля калибра 5,45 мм со следами нарезов канала ствола. Если вернуться немного назад, все станет понятно. Эта пуля была последней из длинной очереди (6 пуль), предпоследней — пуля, пробившая сердце. В момент вхождения последней пули сердце еще сокращалось, но к моменту прохождения пули через нижнюю долю легкого остановилось окончательно. Ну а дальше пуля, погуляв по животу, прошла через левое запирательное отверстие и остановилась под кожей бедра. Если бы пуля была не последней, а одной из первых (см. выше), проследить раневой канал и найти ее не составило бы никакого труда. Обе найденные пули были сфотографированы мной и переданы следователю. Морали никакой не будет.

Глава X. Три находки в животе

Р ано утром в июле 1992 года жилец одного из домов по улице Елизаровых в районе вокзала Томск-1 обнаружил на лестничной площадке первого этажа труп молодой женщины.

Вызванная немедленно оперативная бригада установила, что он был полностью обнажен. Вся нижняя часть тела — живот, таз, ноги — обильно испачкана подсохшей кровью. Но удивительно: на ложе трупа крови практически не было. По состоянию трупных явлений смерть женщины наступила за 6–8 часов до обнаружения трупа, т. е. вечером предыдущего дня. Опрошенные жильцы подъезда не слышали ночью и утром никакого шума и криков. Следовательно, труп был откуда-то принесен — следов волочения тела и капель крови ни в подъезде, ни в окрестностях дома не нашли. Тело отправили в морг.

Приступив к вскрытию, я обнаружил на теле молодой женщины многочисленные следы побоев — кровоподтеки, ссадины, поверхностные раны. В области наружных половых органов, промежности и заднего прохода были обширные разрывы — источник наружного кровотечения. Живот увеличен, как при беременности сроком 7–8 месяцев, плотный. При вскрытии брюшной полости я обнаружил около 2 литров жидкой крови. Петли кишечника были умеренно вздуты газами.

Но в брюшной полости находились две стеклянные бутылки! Одна из них, из-под «Пепси», емкостью 0,33 литра, лежала под левым куполом диафрагмы. Она была «вбита» через разрыв заднего прохода и ампулы прямой кишки. Вторая, емкостью 0,5 литра с этикеткой «Зверобой», лежала справа, упираясь горлышком в нижнюю поверхность большой доли печени. До сих пор помню отпечаток горлышка бутылки на капсуле печени. В бутылке осталось около 100 мл коричневой жидкости с соответствующим запахом. Эта бутылка была внедрена в брюшную полость через разрыв свода влагалища. Вот тебе и «беременность»!

Но чудеса еще не кончились: исследуя внутренние половые органы, я обнаружил, что влагалище заполнено каким-то непонятным веществом.

На этот случай у нас существует специальный метод — исследование тазовых органов по методу профессора К.И. Хижняковой: органы малого таза полностью извлекаются и подвергаются детальному осмотру.

Итак, в полости влагалища я нашел не что иное, как слоеный кекс (!!!) — кулинарное изделие из белого и коричневого теста общим весом около 650 грамм, то есть, собственно, весь кекс. Он, как пробка, закупорил рану и препятствовал истечению крови из брюшной полости.

При судебно-химическом исследовании в крови трупа было найдено более 4 промилле алкоголя — тяжелая степень опьянения.

С судебно-медицинской точки зрения все было понятно.

Следствию тогда не удалось найти подозреваемых в убийстве женщины.

Прошло восемь лет.

В 2000 году мне позвонил следователь и спросил, помню ли я труп женщины с бутылками в животе?

— Конечно, помню!

Оказалось, что только через восемь лет арестованный по совершенно другому поводу мужчина вдруг сознался, что в 1992 году вместе со своими собутыльниками (тогда все они были еще несовершеннолетними) надругался над своей знакомой и лично забил ей в живот две пустые бутылки. Все это безобразие происходило под окнами общежития, где справляли свадьбу.

Теперь понятно: громкая музыка, всеобщий ор и т. п. — никто криков несчастной женщины и не услышал. Труп перетащили через дорогу в первый попавшийся подъезд. Следствию предстоит найти остальных соучастников, один из которых затолкал во влагалище жертвы тот самый кекс.

Глава XI. Кто сгорел в машине?

В середине сентября 1986 года дорожный патруль обнаружил в кювете неподалеку от деревни Кузовлево (дорога между Томском и Нефтехимическим комбинатом) сгоревшую иномарку. От «Тойоты» остался только металлический остов. В салоне на почти полностью сгоревшем заднем сиденье нашли обугленные останки трупа, общий вес которых не превышал 5 килограммов.

По номерам автомашины быстро установили, что ее владельцем является военный врач — подполковник медицинской службы А., 45 лет, преподаватель военно-медицинского факультета Томского медицинского института (ТМИ). Накануне вечером после службы он поехал к знакомому, работавшему на Нефтехимическом комбинате, но туда не доехал и домой не вернулся. При нем была довольно крупная по тем временам сумма денег.

Исследование подобных останков выполняет обычно медицинский криминалист — это моя специальность. В поступившем вместе с останками постановлении следователя задавалось много вопросов — от причины смерти до признаков личности погибшего (пол, возраст, рост и т. п.).

Приступив к экспертизе останков, я установил, что от трупа мало что сохранилось. Отсутствовали мягкие ткани головы и лица, вся правая половина мозгового и лицевого черепа, нижняя челюсть. Сохранившиеся кости черепа были обуглены до серого и белого каления, хрупкие, от левых верхних зубов остались только корни в лунках альвеолярного отростка верхней челюсти. Мышцы задней поверхности шеи были обуглены, плотные, черного цвета. Сохранились верхние головки плечевых костей, наружные концы ключиц. Удивительно, но в межлопаточной области остался небольшой участок кожи — размером не более 10х12 см, с неровными обугленными краями — труп лежал спиной на заднем сиденье. Кожа была лишена эпидермиса, плотная, буро-коричневая. Но ниже гребня левой лопатки была хорошо видна веретенообразная рана — колото-резаное ранение. Нижней границей объекта являлось обугленное тело 6-го грудного позвонка. Никаких следов одежды я не нашел.

Передняя стенка грудной клетки отсутствовала, в сохранившихся задних отделах плевральных полостей лежали обугленные легкие в виде плотных черных комков. От сердца осталась частично только задняя стенка левого желудочка. При послойном исследовании был прослежен раневой канал от раны на коже, проходивший через мышцы спины, тело левой лопатки, проникающий в грудную полость горизонтально, несколько справа налево. На лопатке в 3,5 см ниже гребня имелось горизонтальное треугольно-щелевидное сквозное повреждение длиной 1,9 см с ровными краями. Левый конец повреждения острый, с отходящей тонкой трещинкой, правый — четко П-образный, шириной 0,15 см.

Повреждение лопатки представляло собой «срез» поперечного сечения клинка ножа, имевшего острое лезвие и обух толщиной 1,5 мм, с острыми ребрами, ширину клинка на уровне погружения — около 1,9 см. В отличие от кожи, сократившейся под действием высокой температуры, кость лопатки отобразила сечение клинка очень точно.

На задней стенке левого желудочка сердца была обнаружена горизонтальная щелевидная рана длиной 1,7 см, проникающая через всю толщу его мышцы. В нижних отделах левой плевральной полости находились сухие крошащиеся темно-красные свертки крови — следы внутриплеврального кровотечения. Причина смерти стала ясна: колото-резаное ранение грудной клетки, проникающее в грудную полость с повреждением левого желудочка сердца и внутренним кровотечением. Человек был убит ударом ножа в спину.

Поскольку жидкой крови не сохранилось, для судебно-химического исследования была направлена влажная, полувареная мышца задней стенки левого желудочка сердца. Судебные химики не нашли в мышце сердца ни следов алкоголя, ни карбоксигемо-и миоглобина — соединения окиси углерода с гемоглобином крови и миоглобином сердечной мышцы. Следовательно, в салоне автомашины горел не живой человек, а труп.

Встал вопрос: принадлежат останки трупа владельцу автомашины А. или нет?

Жена А. требовала у меня выдать останки для захоронения. Я, однако, не был уверен, что останки принадлежат именно ее мужу, и попросил дать мне время для идентификации личности.

— Поймите, — сказал я, — вы похороните останки, а потом выяснится, что это не ваш муж! Зачем вам лишние переживания и затраты?

Она со слезами на глазах согласилась со мной. В данном случае возможностей для опознания личности покойного было немного: отсутствовали длинные трубчатые кости, что не позволяло определить длину тела, не сохранились зубы. По состоянию верхних головок плечевых костей и сохранившихся грудных позвонков можно было только установить приблизительный возраст погибшего — не менее 35_45 лет, но этого было явно недостаточно для полного опознания.

В судебно-биологическом отделении определили групповую принадлежность сохранившейся нативной костной ткани: группа ткани АВ (IV), резус отрицательный — довольно редкое сочетание.

Поскольку А. был военнослужащим, я запросил его медицинскую книжку, которую имеет каждый офицер. Судя по записям в медицинской книжке, А. был физически здоров, никакими хроническими заболеваниями не страдал, травм и операций отмечено не было. Не было в медицинской книжке и сведений о группе крови и ее резус-принадлежности (?!). И жена А. не смогла назвать группу крови и резус-фактор мужа (бывает…).

Года полтора назад А., судя по записи в медицинской книжке, перенес острый гайморит — воспаление придаточных пазух верхней челюсти. При этом заболевании обычно делается рентгенограмма черепа в прямой проекции. Исследуя кости черепа, я увидел, что придаточная пазуха, сохранившаяся в левой половине лобной кости, имеет особенности строения — она была весьма обширная, с очень тонкими стенками. Частично сохранились кости носа и прилегающие к ним носовые отростки верхней челюсти (грушевидное отверстие). Была видна заметно искривленная носовая перегородка и носовые раковины.

Вообще говоря, строение костей лица, и прежде всего придаточных пазух мозгового и лицевого черепа, носовых раковин и решетчатого лабиринта, очень индивидуально. Настолько, что в США с целью посмертной идентификации лиц экстремальных профессий (полицейских, пожарных, летчиков и т. п.) используются, помимо прочих признаков, именно прижизненные фронтальные рентгенограммы костей черепа.

По моей просьбе следователь изъял в архиве военного госпиталя рентгенограмму черепа А. Она была хорошего качества и показывала весьма своеобразное строение костей лицевого черепа.

Одно из правил идентификации — сравнивать следует однородные объекты. То есть нужно было получить рентгенограммы оставшейся части черепа и сравнить их с прижизненной рентгенограммой. При этом требуется совпадение снимков по плоскостям и масштабу, иначе сопоставление будет недостоверным.

В кабинете кафедры рентгенодиагностики ТМИ мы сделали множество рентгенограмм обгоревшего черепа. Поскольку объект — обгоревшие останки — имел очень хитрую конфигурацию, чтобы соблюсти правила сопоставления, пришлось укладывать его, применяя различные подпорки и подставки. Сделали серию снимков — с разным фокусным расстоянием, напряжением и силой тока. В качестве масштаба пришлось использовать сохранившиеся анатомические образования — высоту и ширину носового отверстия, высоту и ширину левой глазницы. Технические подробности я опускаю.

Из серии рентгенограмм выбрали те, на которых хорошо совпадали плоскости укладки черепа и анатомические опорные точки согласовывались с точностью до 1 мм. Большей точности достичь практически невозможно. Уже предварительное исследование прижизненной и посмертных рентгенограмм показало поразительное визуальное сходство конфигурации сохранившейся части левой лобной пазухи, носового отверстия, носовой перегородки и раковин.

Но чтобы впечатление экспертов превратилось в аргумент (и в документ), с рентгенограмм сделали позитивные контактные отпечатки в масштабе 1:1. Снимки были размечены по сохранившимся анатомическим опорным точкам. Произвели так называемый фоторепераж — на расположенных рядом сравниваемых, специально размеченных снимках стрелками указали совпадающие признаки. В описательной части заключения был дан подробный анализ совпадающих признаков — по форме, размерам, расположению и т. п. Результаты сравнения были очень убедительны. С разрешения следователя останки передали родственникам для захоронения.

К сожалению, ничто и никто не обязывает органы следствия информировать экспертов о результатах следствия. Лишь случайно я узнал, что убийство А. было вскоре раскрыто. Следствие установило, что в тот день А. в районе Свечного завода взял попутчиков — двух молодых парней, ранее уже судимых за разбойные нападения. Когда, не доезжая до Кузовлева, мотор автомобиля забарахлил, А. вышел из машины и открыл капот, пассажиры, переглянувшись, решились на очередное преступление. Один из них ударил А. ножом в спину.

Убедившись, что А. мертв, труп раздели (А. был в дорогом костюме), забрали деньги, документы и все личные вещи. Труп затолкали на заднее сиденье автомобиля, «насосали» шлангом из бака бензин, облили машину и подожгли.

Среди вещей покойного был швейцарский складной нож, который А. приобрел во время службы в Германии и всегда носил с собой. Кроме того, на накладке ножа он выгравировал свои инициалы. Жена А. назвала этот нож в числе пропавших вещей.

Примерно через три месяца один из преступников банально попал в медицинский вытрезвитель. Описывая вещи «клиента», сотрудник вытрезвителя вспомнил ориентировку по серьезным преступлениям, в которой упоминался швейцарский «офицерский» складной нож. Сейчас подобные ножи (чаще всего подделки) продаются во многих киосках и магазинах, а в то время они были редкостью. Милиционер сообщил об этом в уголовный розыск. Проспавшийся к утру преступник был арестован и с похмелья сразу во всем признался. Вскоре задержали и его соучастника.

Глава XII. Газовые игрушки

Г де-то в конце 80-х — начале 90-х годов в моду вошло так называемое «газовое» оружие как средство самообороны. Выполнить эту функцию оно не могло по причинам, о которых я скажу несколько ниже.

На память приходит случай, рассказанный знакомым инженером. Один его коллега, средних лет, почему-то решил, что его по дороге домой с работы непременно или ограбят, или убьют (или наоборот — сначала убьют, потом ограбят, что не легче…). Он, на волне всеобщего сумасшествия, за немалую по тем временам сумму приобрел газовый пистолет ИЖ — полную (как сейчас говорят) масштабно-весовую копию пистолета Макарова (ПМ). Он достаточно тяжел — снаряженный весит более 900 грамм и, чтобы не рвать этим чудом техники карман, он купил еще и роскошную плечевую кобуру (сериальные менты отдыхают). И вот представьте себе картинку — отдельно взятый инженер сидит за кульманом в толстом свитере, поверх которого надета кожаная плечевая кобура, из-под левой подмышки торчит здоровенный черный пистолет. Приходящие чисто гражданские клерки в ужасе шарахались, местные юные чертежницы тихо тащились… Дело было зимой… В феврале, отмечая только что установленный выходной по поводу Дня защитника Отечества, коллеги устроили «легкий кордебалет, переходящий в тихую Варфоломеевскую ночь». Наш «пистолетоносец», посидев для приличия за столом, выпил на посошок и начал собираться домой. Сначала он надел пиджак (поверх кобуры с пистолетом). Потом обмотал вокруг шеи и завязал роскошным узлом длинный теплый шарф. Надел зимнюю куртку и застегнул ее до шеи на «молнию» и на кнопки. Откланялся. И тут один из коллег не выдержал и взорвался!

— Послушай, если кто-нибудь сдуру решит на тебя напасть, то пока ты расстегнешь куртку, залезешь под шарф и под пиджак, расстегнешь кобуру и достанешь пистолет, нападающий тебя уже раз десять может убить!!!

Коллеги поддержали сию тираду дружным хохотом. Уходящий с расстройства выпил еще стаканчик и отвалил.

Для газового оружия предназначалось несколько типов патронов — от слезоточивых до нервно-паралитических, а также шумовых, светошумовых и т. п. Стволы этого «оружия» специально изготавливались из непрочных сплавов и, кроме того, либо оснащались специальными перемычками, либо делались плавновинтообразными, все для того, чтобы из них нельзя было стрелять боевыми патронами.

Газовое оружие зарубежного производства (в отличие от отечественного) снабжалось патронами с очень мелкой дробью (около 1 мм, по охотничьей классификации — «дунст»). По идее выстрел такой дробью с близкого расстояния, например в лицо, должен отбить у нападающего желание нападать. Но эти патроны еще нужно было где-то достать.

Что касается самой самообороны, как и обещал, объясняю. Если на вас нападают в закрытом помещении (особенно небольшом), то выстреленный газовый заряд воздействует и на нападающего, и на защищающегося практически одинаково — у обоих слезы и сопли, резь в глазах и т. д. Ну и какой смысл в стрельбе? Если стрелять на открытом воздухе, то нужно учитывать направление ветра — газ может снести в вашу сторону. А это в стрессовой ситуации далеко не всегда возможно. Наконец, похожесть газового оружия на боевое может спровоцировать применение настоящего ствола.

То ли поэтому, то ли по другим причинам, но газовое оружие довольно быстро вышло из моды. На смену ему пришла так называемая «травматика» — бесствольные и пневматические устройства, о применении которых чуть ли не ежедневно шумит пресса. Но это уже совсем другая история. Несмотря на кажущуюся «безобидность», газовое оружие вполне может послужить (и служило) орудием убийства. Вот один случай из моей практики.

В конце 1992 года (лихие девяностые!) некий бизнесмен средней руки был похищен и увезен в лес в окрестностях Томска. Его обнаженный труп случайно обнаружили в середине марта 1993 года, когда сошел снег со склона оврага, где он находился. Судя по всему, тело особо и не прятали, просто сбросили в овраг метрах в 50 от дороги. По состоянию трупа можно было заключить, что он находился на открытом воздухе и под весенним солнцем около недели — его передняя поверхность была как бы «обветрена», с умеренными гнилостными изменениями кожи и подлежащих тканей, задняя поверхность сохранилась значительно лучше, тело лежало спиной на тонкой прослойке нерастаявшего снега.

Труп исследовал судмедэксперт А.С. Соколовский. Меня он пригласил в секционный зал как медицинского криминалиста. Из внешних повреждений, заслуживающих внимание, на трупе были: рана на коже правой теменной области на границе с лобной; обширный дефект кожи в окружности правого глаза и два округлых дефекта в обеих паховых областях. Чтобы потом не отвлекаться, рассмотрим вначале эти дефекты. В окружности правого глаза дефект кожи имел неправильно округлую форму, диаметр около 7 см. Веки правого глаза практически отсутствовали, только соответственно внутреннему углу глаза на участке около 0,5 см сохранились волосы верхних ресниц. Правое глазное яблоко полностью отсутствовало, в глубине глазницы сохранилось небольшое количество грязно-серой бесструктурной ткани. После отпрепарирования в подкожной клетчатке у краев дефекта ни малейших признаков кровоизлияний не обнаружено. Позднее их отсутствие подтверждено гистологически.

Ткани из полости правой глазницы были извлечены пинцетом и помещены на марлевую салфетку. При поглаживании скальпелем эксперт ощутил наличие мелких плотных частиц. После удалении остатков мягких тканей на салфетке осталось около двух десятков металлических частиц округлой формы диаметром 1 мм. Частицы были сфотографированы, затем изъяты и упакованы. При внимательном осмотре стенок правой глазницы изнутри никаких повреждений не нашли. Дефекты кожи в паховых областях располагались симметрично, примерно на одинаковом расстоянии от средней линии, имели почти правильную округлую форму, диаметр около 8 см и довольно ровные края. Со стороны подкожной клетчатки никаких признаков кровоизлияний не было. Дном дефектов являлась подкожная жировая клетчатка на глубине до 1–1,5 см. Ни у краев повреждений, ни на их дне никаких посторонних частиц мы не обнаружили.

Наибольший интерес представляло повреждение на границе правой височной и лобной области. На коже головы оно выглядело как правильно-округлый дефект диаметром на уровне эпидермиса 1,5 см с воронкообразно углубляющимися краями. На уровне подкожной клетчатки диаметр дефекта 0,9 см. Подкожная клетчатка на ширину до 0,7 см от краев дефекта кровоподтечна, грязно-красного цвета. В просвете повреждения кожи видно повреждение костей черепа. Вскрытие было приостановлено. Я позвонил на кафедру рентгенодиагностики и минут через 15 подошла лаборантка с одной заряженной кассетой. На мой вопрос она ответила, что пленка нынче в дефиците и завкафедрой выдает ее поштучно. М-да. Пришлось ограничиться одним снимком черепа — в переднезаднем направлении, хотя желательно было сделать и боковой снимок. Через полчаса лаборантка принесла проявленную, еще влажную рентгенограмму. На ней были отчетливо видны многочисленные (не менее 30) округлые тени диаметром около 1 мм, распространенные веществе мозга от правой половины до срединных структур, немного заходящие влево.

Мягкие ткани головы были рассечены и отпрепарированы от костей черепа. Тут мы и увидели кровоподтечность в окружности краев повреждения кожи. Повреждение костей располагалось на границе правой лобной и теменной области, часть венечного шва пересекала просвет повреждения пополам. Повреждение имело вид круглого дефекта диаметром 1,1 см с ровными краями. Свод черепа распилили и сняли. Со стороны внутренней компактной пластинки (ВКП) повреждение имело округлую форму, диаметр 1,3 см, стенки его конусообразно расширялись в сторону полости черепа. Края по ВКП были с мелконеровными сколами. Прилегающая твердая мозговая оболочка грязно-серо-зеленоватого цвета имела неправильно-округлое повреждение диаметром 1,4 см. По рассечении оболочки головной мозг полужидкой консистенции, бесструктурный, со зловонным запахом, был вычерпан из полости черепа и вылит на большую марлевую салфетку. Мозговой детрит отмыли слабой струей воды и на салфетке осталось около 30 округлых частиц металла темно-серого цвета диаметром 1 мм. Частицы были сфотографированы, изъяты и упакованы.

Позднее я исследовал изъятые объекты в Отделении медицинской криминалистики (ОМК). На краях повреждений кожи головы и окружности правого глаза имелись интенсивные следы свинца. Четкую реакцию на свинец дали и частицы из полости черепа и правой глазницы. Реакция на свинец с лоскутов кожи паховых областей была отрицательной.

Потерпевший был убит выстрелом из газового оружия дробовым снарядом в правую теменно-лобную область с повреждением структур головного мозга. Выстрел в правую глазницу также был дробовым снарядом. Выстрелы в паховые области — газовым зарядом, без дроби. Выстрелы в правый глаз и в паховые области произведены посмертно, правда, непонятно зачем.

По литературным данным все три выстрела произведены в упор или с расстояния, очень близкого. Было ли раскрыто это преступление, мне неизвестно.

Я привел здесь ряд подробностей потому, что совершенно случайно в архиве ОМК мне удалось найти второй экземпляр фототаблицы к моему заключению от 17 марта 1993 г. За прошедшие 20 лет бумага пожелтела, стала хрупкой. А вот фотографиям и контактограммам ничего не сделалось, даже реакция на свинец — темно-коричневая окраска — сохранилась.

Глава XIII. Под коронками из белого металла…

В одной из предыдущих глав описан довольно сложный случай идентификации личности. Это вообще очень интересная тема, и я неоднократно к ней еще вернусь.

Что касается эксгумации, приведу сравнительно недавний случай, вызванный именно потребностью установления (уточнения) личности покойного.

В августе 1997 г. в районе села Мельниково в реке Оби нашли труп мужчины. Шегарский районный эксперт исследовал труп и установил причину смерти: утопление. В морг тело поступило с направлением местного участкового инспектора как опознанное — были указаны фамилия, имя, отчество покойного и возраст (не точно).

Эксперт, работая с «опознанным» трупом, описал предметы одежды, отметил отсутствие особых примет — рубцов, родинок, татуировок, старых переломов. Описывая зубы, указал: «Передние зубы на верхней челюсти под коронками из белого металла, все остальные зубы целы». В принципе, поскольку личность покойного известна, большего от эксперта и не требовалось. Труп был похоронен родственниками на кладбище села Победа.

Позднее выяснилось, что покойный гр-н Н. (житель села Кожевниково) был с друзьями на рыбалке и в нетрезвом состоянии утонул. Труп его по течению доплыл до села Мельниково.

Мать утонувшего, проживающая в центре России, узнав о гибели сына, почему-то засомневалась в том, что похоронили именно его, и написала заявление в прокуратуру Томской области с требованием точного установления личности. Проверка по ее заявлению была, естественно, поручена прокуратуре Шегарского района. Старший следователь прокуратуры привез мне материалы проверки. Изучая их, я понял, что официально труп никто не опознавал — протокола опознания в деле не было. Откуда участковый милиционер узнал фамилию, имя и отчество утопленника, тоже было не ясно.

Вместе со следователем приехал и эксперт С., который рассказал, что, поскольку труп был опознан, он не стал подробно описывать коронки на передних зубах, и дополнил, что эти коронки были «какими-то необычными». В материалах проверки имелись протоколы объяснений родственников, которые хоронили труп. По их словам, сомнений в личности покойного у них не было: труп пробыл в воде около 5 дней, был гнилостно изменен, но лицо покойного осталось вполне узнаваемым. Они также указали, что у покойного на передних верхних зубах были «самодельные» коронки.

Следователь после некоторых колебаний назначил эксгумацию трупа. В конце октября, по первому снежку, мы со следователем, экспертом С. и родственниками покойного приехали на кладбище села Победа. После извлечения гроба из могилы он был открыт. В гробу находился труп мужчины.

Мягкие ткани лица были сильно изменены гниением, частично отсутствовали, альвеолярные отростки верхней и нижней челюсти обнажены. Все передние верхние резцы (их 4) отсутствовали, на их месте находился мостовой протез. Но что это был за протез! Ничего подобного я никогда не видел. На клыках были одеты колечки из белого металла так, что концы клыков выступали из них. Спереди к ним припаяна горизонтальная пластинка шириной 0,5 см, толщиной 0,3 см, концы которой заходили за клыки с обеих сторон на 3–4 мм. К пластинке спереди припаяны 4 «резца» — кусочки аналогичной пластинки разной длины с неравномерными промежутками между ними. Их нижние концы были грубо обточены и очень отдаленно напоминали режущие кромки резцов. В целом эта конструкция производила устрашающее впечатление — трудно было представить, что подобными «зубами» можно было пользоваться по прямому назначению, и тем более носить их постоянно.

Без особого труда мне удалось снять мост с клыков. Родственники (старший брат покойного и его жена) твердо опознали протез. Брат рассказал, что покойный несколько лет работал на севере Томской области в леспромхозе, потерял там передние верхние зубы и какой-то «народный очумелец» сделал ему этот самый протез, надо полагать, из имевшихся подручных материалов. У меня было сильное искушение взять необычный протез для музея кафедры судебной медицины. Но следователь отдал его родственникам «на память».

Прямо на кладбище был составлен протокол опознания, в котором родственники прямо указали, что кустарный протез верхних резцов принадлежит именно гр-ну Н. Вопрос был исчерпан. Конечно, если бы эксперт при исследовании трупа подробно описал «протез», эксгумация не понадобилась. Кстати, все остальные зубы и на верхней, и на нижней челюсти действительно были целы.

Глава XIV. Ах, эти губки

Чего только не бывает в нашей экспертной практике.

В начале 1997 г. в Отдел сложных экспертиз БСМЭ из Транспортной прокуратуры поступил материал проверки по заявлению гр-ки Г. Она в октябре 1996 г. попросила врача-гинеколога Узловой железнодорожной больницы (потому и Транспортная прокуратура) сделать ей «косметическую» операцию — коррекцию малых половых губ, т. е. уменьшить их — убрать, по ее мнению, «лишнее».

Ничего особенно в этом нет, каждая женщина, по-моему, может распоряжаться своими половыми губами по своему усмотрению. Загвоздка была в том, что все это делалось в частном порядке, без всякой регистрации и оформления. Клиентка просто отдала деньги (по ее словам, большие) врачу из рук в руки. Это уже нехорошо. В своем заявлении в Транспортную прокуратуру Г. написала, что операцию ей делали амбулаторно, под каким-то «наркозом», от которого она чуть не умерла. И главное, гинеколог увлекся и вместе с малыми половыми губами удалил ей клитор. Гр-ка Г. требовала в своем заявлении привлечь врача-гинеколога к «суровой уголовной ответственности».

Следователь представила нам «медицинскую документацию». В декабре 1996 г. главный акушер-гинеколог УЗ вместе со специалистами соответствующей кафедры СГМУ осмотрели гр-ку Г. и написали, что «малые половые губы выступают слабо, клитор выступает на 0,3 см, основная часть его в глубине тканей в виде плотного тяжа, над ним нежные спайки».

В феврале 1997 г. они же, в несколько другом составе, написали почти то же самое: «… Отсутствует головка клитора, имеется рубец, тело клитора не обнаружено. Малые половые губы частично резецированы». Следователь принес нам «Заключение научно-консультативного отдела МЗ» за подписью главного акушера-гинеколога РФ. Там без всякого описания было просто сказано: «Состояние после коррекции малых половых губ, удаления клитора».

Все специалисты отмечали, что реконструктивная (восстановительная) операция не показана.

«Медицинская документация» была, во-первых, недостаточна и, во-вторых, противоречива. Для ответа на вопросы следователя: «Есть ли следы вмешательства в области наружных половых органов гр-ки Г., в чем они выражаются и повлекли ли они вред здоровью?» требовался повторный осмотр потерпевшей с участием специалиста-гинеколога.

Через следователя я пригласил «потерпевшую» на прием. В один прекрасный день в начале апреля 1997 г. ко мне в кабинет явилась целая компания — семья Г. в полном составе: папа, мама и две сестры. Клянусь, я до сих пор помню их. Все они были одного калибра — невысокие, плотненькие, белобрысенькие. Папа был типичный «чекист на пенсии», мама — «старый опытный педагог». Две сестренки (близнецы) около 30 лет были похожи друг на друга, как две копейки, даже одеты совершенно одинаково. До сих пор не знаю, которая из них которая (т. е. потерпевшая). В один, точнее, в четыре голоса с порога они заявили, что мне не доверяют и будут на меня жаловаться.

Я понедоумевал: за что бы это? И услышал, что «все врачи вообще сволочи, гады, заслуживают, как минимум, расстрела, и вообще — ворон ворону глаз не выклюет».

У меня на подобные случаи в заначке есть одна фишка: я говорю, что я не врач, а судебный медик. Это дает отсрочку на пару минут (контрагент обалдевает). Пока семейка приходила в себя, я поднял трубку и попросил доцента кафедры судебной медицины А.Д. Шнайдера договориться с известным профессором-гинекологом об осмотре гр-ки Г. Буквально через несколько минут А.Д. перезвонил мне и сказал, что профессор назначила прием на определенное время через неделю (раньше не получается). Я сообщил об этом кому-то из близнецов и, выслушав очередную порцию неприятностей, выпроводил всю компанию из кабинета.

Через неделю, когда я уже собрался в клинику, вдруг появился папа Г. и заявил, что осмотр не состоится, потому что у потерпевшей «месячные». При этом он проявил весьма обширные познания в деталях строения половой сферы своей дочери (или дочерей?). Пришлось позвонить профессору и извиниться. Визит был назначен ею на начало мая, уже после праздника.

Когда я объяснял ситуацию папе Г., в дверь вошли мама Г., а потом и обе дочери. На мои аргументы, что профессор не обязана приспосабливаться к чьим-то месячным, довелось выслушать учетверенный поток полунормативной лексики. Тем не менее встреча была назначена.

Солнечным майским утром я пришел к дверям институтской клиники, и вместе с тут же подошедшим А.Д. Шнайдером мы около часа ждали прихода «потерпевшей». Естественно, семейка явилась в полном составе. Мы вошли в главный корпус и стали подниматься в акушерскую клинику. Далее начался «цирк на льду».

В клинику «поперлась» (здесь я не утрирую) вся компания во главе с папой, который почему-то особенно громогласно настаивал на своем присутствии при гинекологическом осмотре дочери. Для меня клиники ТМИ со студенческих времен священны. Каюсь, единственный раз (и до и после) я сорвался. Отозвав папу в сторону, я негромко, но очень выразительно объяснил ему ситуацию. Только после этого он «отсеялся», и осмотр был произведен, слава Богу, в присутствии однополого контингента (не считая нас, конечно).

Осмотр показал, что на месте головки и тела клитора имеется небольшой неровный рубец. Малые половые губы после «косметической» операции ничего особенного из себя не представляли.

Помолясь, мы с А.Д. Шнайдером и профессором (не буду здесь ее называть) написали заключение, в котором отметили факт удаления части клитора и указали, что на функцию совокупления, зачатия и деторождения этот факт не влияет и вреда здоровью за собой не влечет. Что касается оргазма, это не наша компетенция. Кстати, свидетельствуемая в присутствии родителей и сестры не раз заявляла, что половой жизнью с мужчинами не живет и замуж не собирается.

Транспортный прокурор в возбуждении уголовного дела отказал. Через полгода он позвонил мне и посоветовал «сушить сухари» — семья Г. подала на нас со Шнайдером заявление в прокуратуру. Кроме предвзятости (самое мягкое), Г. обвинили нас в жестокости и «фашистских» методах воспрепятствования освидетельствованию потерпевшей. К счастью, нас не посадили. Семья Г. заявила гражданский иск Узловой больнице на очень крупную сумму (врач-гинеколог к этому времени слинял из Томска куда-то подальше).

Была назначена экспертиза (мы выполняли исследование). Перед экспертами поставили 10 вопросов. Эксперты во главе с профессором А.И. Осиповым написали буквально «диссертацию» о традициях удаления клитора и малых половых губ у женщин Ближнего Востока и Африки (в России и в Сибири — у скопцов), ссылаясь на огромное количество исторических и литературных источников (потому-то нас и не посадили).

Насколько мне известно, семья Г., не удовлетворенная отказом суда в иске, обратилась с жалобами в московские инстанции. Подай-то им Бог…

Глава XV. Наезд, которого не было

В первой части «Записок» есть глава об эксгумации, которой не было. Не по нашей вине.

Здесь речь пойдет об автонаезде, которого не было.

В селе Зоркальцево 1 августа 1997 года некто Г. решил съездить в магазин за сигаретами. Был воскресный день, и Г. перед этим выпил немного вина. После постройки объездной магистрали село Зоркальцево, которое раньше стояло «на бойком месте», стало тихим и движения автомобилей по главной улице почти не было. Не стало в селе и работников ГАИ. Местные жители поэтому позволяли себе ездить по селу поддатыми, что, конечно, их не украшает.

Купив сигареты, Г. поехал домой.

Скорость движения автомобиля «М-2141» не превышала 40 километров в час. Но что-то случилось с дросселем газа, мотор взревел, и водитель, от неожиданности свернув в кювет, проехал по нему метров 50 со скоростью 50–60 километров в час. Потом «ездец» опомнился, вернулся на шоссе, отрегулировал подачу топлива и поехал домой.

Казалось бы, инцидент исчерпан. Но только казалось. На лужайке, мимо которой по кювету промчался «Москвич», играли дети. Увидев едущую с ревом мотора машину, они, естественно, испугались и бросились прочь. При этом две девочки 10–12 лет столкнулись друг с другом и упали. Мать одной из девочек, М., в это время полола огород и, случайно подняв голову, увидела упавшую плачущую дочь и удаляющийся автомобиль.

Все! Контакт замкнулся! Мама решила, что дочь сбита машиной, и помчалась вызывать скорую помощь.

Пока «скорая» ехала из Тимирязевской ЦРБ, девочка и забыла уже о том, что падала. Тем не менее, узнав от мамы об «автонаезде», врач предложил отвезти ребенка в Томск. Мать отказалась, сославшись на знакомую бабку, которая «поправит» девочке голову. «Скорая» уехала.

На следующее утро родители привезли девочку в Детскую хирургическую больницу № 4 и настояли на госпитализации. Ребенок провел в больнице три недели с диагнозом «сотрясение головного мозга, гематома брюшной полости». Но это только начало истории.

По заявлению родителей в понедельник на «место ДТП» выехали сотрудники Томского районного отделения ГАИ. Составили протокол осмотра места происшествия и схему ДТП, на которой траектория движения незадачливого «Москвича» заезжала далеко на лужайку, было отмечено место «наезда» и даже место отбрасывания «потерпевшей» Юли М. Нашли свидетеля, который, идя по противоположной обочине, «видел, как из кювета на лужайку вылетел «Москвич» на скорости более 100 километров в час и сбил двух девочек». Возбудили проверку, а потом и уголовное дело по факту автонаезда на Юлю М. Расследование дела затянулось, и более года спустя материал поступил в Отдел сложных экспертиз БСМЭ.

В конце октября 1998 года, обсудив этот случай с доцентом А.Д. Шнайдером, большим специалистом по автотравме вообще, и по черепно-мозговой травме в частности, мы пришли к общему мнению, что с диагнозами многое неясно. Дело в том, что при поступлении Юли М. в ДХБ № 4 в истории болезни жалобы на потерю сознания после травмы, тошноту и рвоту на следующее утро были записаны «со слов матери». Сама девочка ни на что не жаловалась. Кроме того, в истории болезни имелся специальный бланк, в котором невропатолог подробнейшим образом должен отметить проявления черепно-мозговой травмы. В этом бланке было прямо написано: «Жалоб нет, ушибы головы отрицает, знаков приложения травмы и болезненности в области головы нет». Далее, в специальных графах абсолютно никаких проявлений сотрясения головного мозга отмечено не было. Нас восхитил диагноз: «Тем не менее, поскольку, со слов матери, накануне была потеря сознания и рвота, констатирую наличие сотрясения головного мозга» (!).

В течение трех недель состояние девочки оставалось хорошим. Правда, на третий день она пожаловалась на боль в левом подреберье. На коже здесь никаких следов не было — ни ссадин, ни кровоподтеков. Но поскольку речь шла об «автотравме», была сделана лапароскопия — исследование органов брюшной полости через небольшой прокол передней брюшной стенки. Ни крови в брюшной полости, ни повреждений внутренних органов не нашли. При ультразвуковом исследовании отметили слева некую «гематому» размером 2х3 см, но ее конкретная локализация не указывалась.

В конце августа девочку выписали из больницы. И началось ее «хождение по мукам»… Мама буквально затаскала ребенка по врачам, и к концу октября следующего года (когда дело поступило к нам) ее амбулаторная карта была толщиной с дышло.

Мы с А.Д. Шнайдером, сильно усомнившись в диагнозе сотрясения головного мозга, решили проконсультировать материал у ведущего специалиста СибГМУ нейрохирурга Г.С. Пахоменко. Вернувшись уже в конце рабочего дня к себе, я зашел в кабинет заведующего судебно-медицинской амбулаторией А.Г. Малофиенко, который проводил экспертизу Юли М. на предварительном этапе. Я сделал ему несколько замечаний и поделился нашим совместным со Шнайдером мнением. Я сказал, что случай нам ясен, осталось только проконсультировать его с Г.С. Пахоменко и сконструировать выводы. Это был профессиональный разговор, совершенно не предназначенный для посторонних ушей.

Не успел я зайти к себе в кабинет, как туда буквально ворвались мужчина и женщина лет 35 — родители М. Оказывается, они сидели зачем-то в коридоре амбулатории и слышали наш с Малофиенко разговор. Первым делом они заявили, что не допустят никакого «конструирования» выводов, будут жаловаться на меня куда угодно и вообще мне не доверяют. Попытался я им объяснить, что речь шла только лишь о стилистическом «конструировании» выводов и не более того, но тщетно…

Последовали жалобы на меня и начальнику Бюро, и в Управление здравоохранения. Пришлось писать объяснительные, которые, впрочем, начальство полностью удовлетворили. Я официально отказался от дальнейшего участия в экспертизе и передал материал начальнику Бюро. Поскольку дело было изучено мной во всех подробностях, позволю себе продолжить рассказ от первого лица.

Первоначально, еще в сентябре 1997 года, было назначено исследование по меддокументации. Эксперт амбулатории С., получив историю болезни Юли М., не проанализировала ее как следует и отнесла «сотрясение головного мозга» и «гематому» брюшной полости к категории легких телесных повреждений с кратковременным (до 21 дня) расстройством здоровья, которые «могли возникнуть при наезде легкового автомобиля».

Позднее, после возбуждения уголовного дела, была назначена экспертиза. Выполнял ее заведующий амбулаторией А.Г. Малофиенко, который обратил внимание на полное отсутствие клиники сотрясения головного мозга и неясность происхождения «гематомы» и не стал давать им судебно-медицинскую оценку (совершенно правильно). Мать девочки более года консультировала и «лечила» ее.

Узнав о выводах Малофиенко, родители М. в 1998 году обратились в некую частную «экспертную» фирму, которая по их заявлению выполнила «независимую» экспертизу. В качестве «экспертов» были привлечены ведущие специалисты-невропатологи Управления здравоохранения. Родители М. заплатили за «экспертизу» крупную сумму. Частично упомянув в произвольной форме известные нам медицинские документы, «эксперты» выдали на-гора «заключение» о том, что сотрясение головного мозга у Юли М., «вызвавшее длительное (более 300 дней) расстройство здоровья с посттравматической энцефалопатией», относится к категории «среднего вреда здоровью».

Полная туфта! Во-первых, экспертиза по заявлениям частных лиц УПК не предусмотрена. Во — вторых, «экспертная» фирма не имела и не имеет отношения к этому виду деятельности. В-третьих, специалисты УЗ не имеют статуса судмедэкспертов. В-четвертых, такого признака, как «расстройство здоровья более 300 дней», просто не существует. Ну и т. д.

Следователь ГАИ, очевидно, понимая все это, назначил еще одну экспертизу. Ее взялся выполнять (без ведома заведующего амбулаторией) молодой эксперт О., который единолично (!) опроверг и эксперта С., и своего заведующего. Он написал нечто удивительное: «Ушиб головного мозга (?!) легкой степени… относится к категории среднего вреда здоровью…».

Эксперты проанализировали материалы дела и пришли к выводу, что дорожно-транспортного происшествия… вообще не было. В самом деле, если бы «Москвич», даже на скорости 40 километров в час, хотя бы задел девочку, она получила бы тяжелейшие травмы, ну а при «наезде» — ударе в левую половину живота на скорости 60—100 километров в час — шансов выжить у нее не было вообще. Нелицеприятную оценку получили и две последние экспертизы.

Эксперт О. был уволен. Уголовное дело прекращено за отсутствием события преступления. Родители М., ознакомившись с выводами, первым делом «наехали» на упомянутую выше фирму и, пригрозив судом, заставили вернуть им деньги, уплаченные за «экспертизу». Потом недовольные тем, что их притязания рухнули, написали жалобы в областную и Генеральную прокуратуру.

Далее — молчание…

Глава XVI. Смерть на бегу

Еще не улеглись волнения после страшной трагедии 17 августа 1997 года, когда под рухнувшей крышей погибли 12 курсантов Томского училища связи. В начале октября у меня в кабинете раздался телефонный звонок. Звонили из военной прокуратуры — в училище связи еще один труп — и попросили выехать на место происшествия. К тому времени я выезжал на ОМП только в исключительных случаях.

Но это и был исключительный случай.

Вместе с сотрудниками военной прокуратуры мы приехали на улицу Никитина. В медпункте училища связи на носилках лежал труп курсанта С. — рослого парня астенического (худой и длинный) телосложения. Перед осмотром трупа меня ввели в курс дела.

Курсант С. в августе успешно поступил на первый курс училища. Ни на медицинской комиссии, ни позже на здоровье не жаловался, был весел, общителен — любимец взвода. В тот день, 5 октября, после подъема выполнялась обычная зарядка — серия упражнений и пробежка метров двести в быстром темпе. Форма одежды — обнажен сверху (закалка). Курсант С. пробежал быстрее всех два круга невеликой спортивной площадки и вдруг охнул, схватился за грудь, сошел с дистанции и присел на бордюр.

Когда к нему подбежал командир взвода, С. обмяк и упал, ударившись головой о гравий дорожки. Сокурсники на руках перенесли С. в медпункт, где дежурная медсестра сделала ему внутривенную инъекцию строфантина с глюкозой. Уже тогда ни пульса, ни давления не было. Врачи скорой помощи, приехавшие очень быстро, попытались сделать катетеризацию подключичной вены, но безуспешно — была констатирована смерть. При осмотре трупа я нашел небольшую ранку в левой лобной области ну и, конечно, следы медицинских инъекций…

При вскрытии трупа молодого человека я обнаружил, что сердце, имея обычные для его возраста размеры, сильно отличалось от нормы. Так, правая венечная (окружная) артерия, питающая правую половину сердца, имела вполне обычную ширину. Но вот левая… На протяжении 1 см от устья она тоже имела обычную, даже несколько большую ширину, но потом ее просвет уменьшался настолько резко, что мог пропустить разве что острие булавки. На остальном протяжении артерия имела обычный просвет, на ее гладкой внутренней оболочке были единичные очень мелкие «липоматозые пятна» — отложения холестерина. Клапанные кольца и сами клапаны сердца не изменены. Сосочковые мышцы левого желудочка имели обычную толщину, но необычную окраску — со стороны эндокарда пятнистые, желто-коричневые, с множеством мелких кровоизлияний. На разрезе мышца левого желудочка была белесоватой, с буро-коричневыми прослойками и мелкими кровоизлияниями. Также выглядели на разрезе и сосочковые мышцы левого желудочка. Никакой другой патологии я не нашел. По результатам судебно-гистологического исследования причина смерти С. была установлена как рецидивирующий (повторный) инфаркт левого желудочка сердца (!). До этого мне встречался случай инфаркта миокарда у мужчины 24 лет. Но чтобы инфаркт у 19-летнего?

Заключение я сдал, через некоторое время поступило постановление о назначении комиссионной экспертизы по факту смерти С.

Из материалов дела выяснилось, что С., житель одного из районов Новосибирской области, окончил среднюю школу и прошел предпризывную диспансеризацию в 1996 году. В школе он занимался многими видами спорта: настольным теннисом, бегом и даже… тяжелой атлетикой. Никаких жалоб на здоровье. Но во время медосмотра врачи обнаружили дефицит веса и дали отсрочку от призыва на полгода, а затем еще на полгода. Через год районная, а потом и областная призывные комиссии признали его годным к военной службе без ограничений. Такой же вывод сделала и медицинская комиссия Томского училища связи.

Среди вопросов, поставленных перед экспертами, был и такой: если С. страдал каким-либо заболеванием сердца, могло ли это заболевание быть выявлено при прохождении районной и областной медицинских комиссий?

Мы проанализировали все представленные медицинские документы, в том числе и электрокардиограммы С. за несколько лет. К анализу материала были привлечены ведущие специалисты Томского НИИ кардиологии. Вывод экспертов был следующим: С. страдал очень редким заболеванием (по данным Интернета 4-й случай в мире) — идиопатическим (врожденным) сужением устья левой венечной артерии. При этом больные редко доживают до совершеннолетия. То есть С. по сути не годился к службе в армии и должен был снят с учета — белый билет.

Анализ ЭКГ показал, что при очень внимательном их изучении можно было заметить ненормальное соотношение зубцов, что позволило бы заподозрить некую патологию и направить призывника на дополнительное обследование. Главное же заключалось в том, что у С. все ЭКГ делались в покое — без физической нагрузки! Стоило выполнить функционально нагруженную ЭКГ, и аномалии питания сердечной мышцы стали бы достаточно отчетливыми. Но до этого никто из околовоенных и военных врачей не додумался.

Был здесь и еще один трагический нюанс: мама С., медсестра, приложила максимум усилий, чтобы пристроить сына в престижное военное училище… Что тут можно сказать? Знал бы, где упадешь, соломки постелил…

Глава XVII. Труп в авоське

Вечером в начале марта 1979 года оперативная группа была направлена в одно из студенческих общежитий на площади Южной — в комнате обнаружен труп новорожденного ребенка. Поднимаемся на девятый этаж, заходим в комнату. Сидят четверо парней с непередаваемым выражением лиц — смесь растерянности и ужаса.

Преамбула. В то время холодильников в общежитиях практически не было, и студенты зимой хранили продукты (у кого что было), вывешивая их в авоськах на улицу — в форточки. Парни из этой комнаты (впрочем, не только они) повадились таскать продукты с нижних этажей при помощи импровизированной «кошки» на длинной веревке. В тот вечер они с какого-то из нижних этажей стащили картонную коробку, довольно увесистую. Предвкушая богатую добычу, открыли коробку. Сверху в ней лежали замерзшая колбаса, пакет сливочного масла и несколько кусков сала. На дне находилось что-то, завернутое в белую тряпку. Тряпку (простыню) развернули и увидели скорченный, замерзший трупик младенца вместе с пуповиной и плацентой. Вне себя от страха, студенты позвонили в милицию.

Я осмотрел трупик, насколько это было возможно: новорожденный мальчик без каких-либо внешних повреждений и признаков гниения. Полное и сильное промерзание тканей говорило о том, что ребенок был вывешен за окно в холодное время. Это могло случиться и в ноябре-декабре, и в январе-феврале.

Студенты, конечно, родить ребенка без божьей помощи не могли. Вместе со следователем и оперативником мы отправились вниз по этажам. Комендант общежития объяснила, что по этой вертикали только на шестом этаже живут девушки. Нашли нужную комнату, заходим. В комнате занимается одна (из четырех) студентка. Следователь осторожно начинает расспрашивать ее, не рожала ли она или кто-нибудь из ее подруг? Девушка, покраснев до слез, категорически отрицала как свою беременность, так и беременность соседок по комнате. Вскоре пришла вторая студентка, которая также все отрицала. Наконец, появилась третья. Увидев с порога милицейскую форму, она упала в обморок.

После того как я привел ее в чувство, она без всяких вопросов все рассказала. История вполне обычная. Еще в прошлом учебном году она забеременела от однокурсника. Беременность свою скрыла и от родителей, к которым ездила на каникулы, и от подруг (что несколько сомнительно). В конце ноября прошлого года, почувствовав приближение родов, она не пошла на занятия и, оставшись одна, родила живого мальчика. Через несколько минут она утопила его в ведре с водой (потом это подтвердилось при вскрытии), завернула ребенка в простыню и навела порядок в комнате. Труп она хотела, по ее словам, выбросить с обрыва в Лагерном саду, но, ослабев после родов, не смогла этого сделать. Спрятала страшный сверток на дно коробки с продуктами и вывесила в авоське за окно. Потом она не раз собиралась исполнить свое намерение, но все как-то некогда было — то сессия, то танцы, то еще что-нибудь… Соседки по комнате так и не добрались до дна коробки и ничего не подозревали.

Вскрытие трупа показало, что ребенок был доношенным, живорожденным, дышавшим, жизнеспособным. Плавательная проба Галена была положительной — плавали не только оба легких вместе с сердцем, но и отдельные легкие, доли легких и мелкие их кусочки. Желудок был заполнен воздухом и плавал в воде (проба Бреслау). Это значит, что ребенок прожил около 15 минут, что совпадало с показаниями матери. Были найдены и признаки смерти от утопления в воде.

Матери, по постановлению следователя, провели ретроспективную судебно-психиатрическую экспертизу, которая установила, что у нее развился послеродовой психоз. Это острое реактивное состояние, сейчас его называют острой реакцией на стресс, которая часто встречается при криминальных (тайных) родах. Представьте себе состояние женщины: она рожает тайком, без всякой помощи, боясь быть обнаруженной; схватки, боли, кровь… При этом женщины часто (хотя и не всегда) теряют способность адекватно реагировать на появление ребенка и убивают его. Установление этого диагноза (его еще нужно доказать!) освобождает женщину от уголовной ответственности за убийство ребенка, совершенное в состоянии аффекта.

В нашей (и в моей практике) много подобных случаев. Вот несколько из них.

В 1981 году из села Кривошеино следователь привез в Отделение медицинской криминалистики мешок с золой. Незадолго до этого в Кривошеино молодая женщина родила дома ребенка, убила его и сожгла в русской печке. Следователя интересовало, имеются ли в золе, которую выгребли из печки, кости новорожденного ребенка, и если имеются, то каков его внутриутробный возраст. Экспертизу поручили мне. Обычный мешок из грубой ткани был заполнен золой, весил килограммов 15.

Здесь необходимо примечание: у новорожденного доношенного ребенка (внутриутробный возраст 39–40 недель, или 9 лунных месяцев), собственно, и костей-то еще почти нет. Есть ядра, зоны и участки окостенения и хрящи, которые окостеневают уже после рождения. Полностью окостенение завершается годам к 25. При сжигании трупа ребенка мягкие ткани и хрящи быстро уничтожаются пламенем, но ядра окостенения могут сохраниться.

Мне пришлось содержимое мешка небольшими порциями высыпать на поддон и удалять все лишнее. Чего там только не было! И угли, и шлак, и оплавленные стекляшки, и обугленные кости (домашних животных и рыб). Все это отбрасывалось как мусор. На поддоне я оставлял только собственно золу, которую и исследовал очень тщательно. Моей первой находкой была эмалевая коронка одного из верхних (молочных) резцов. Она было светлосерого цвета, очень маленькая и даже на вид хрупкая. Ее нельзя было брать ни руками, ни пинцетом — рассыплется. Пришлось извлекать ее из золы смоченной в воде кисточкой.

Даже если бы я больше ничего не нашел, одной этой коронки было достаточно для подтверждения факта, что в печке сожжен труп ребенка. Но я продолжал поиски, пока не перебрал весь мешок. Это отняло у меня больше недели, но игра стоила свеч! Я нашел почти весь «скелет» новорожденного. Из 20 коронок молочных зубов — 18; зоны окостенения фрагментов черепа — чешуи и пирамиды височных костей, участки чешуи лобных, теменных и затылочной костей, участки нижней челюсти; ядра окостенения грудины, тел почти всех позвонков и их поперечные отростки, ядра окостенения костей таза и диафизы бедренных и плечевых костей. Не удалось найти только кости предплечий, кистей рук и стоп. Все косточки были обуглены до серого каления, легкие и очень хрупкие. Я извлекал их из золы мокрой кисточкой и помещал в анатомическом порядке на мокрую эмульсию засвеченной (черной) рентгеновской пленки, к которой они и прилипали. Весь этот «набор-конструктор» я потом сфотографировал. И правильно сделал, потому что через несколько дней косточки буквально рассыпались и превратились в пыль. Одну из фотографий с кратким описанием обстоятельств дела я поместил в музей кафедры судебной медицины.

В музее кафедры нормальной анатомии есть великолепный набор ядер окостенения плодов любого возраста. Первые из них появляются при сроке беременности около 3 месяцев. Сравнивая свои находки с музейным материалом, я убедился, что ядра и зоны окостенения полностью соответствуют возрасту плода 39–40 недель, т. е. доношенному ребенку. Пол ребенка определить было невозможно — морфологической разницы в этом возрасте нет, а половой хроматин вместе со всей органикой уничтожило пламя.

Судебно-психиатрическая экспертиза установила, что женщина убила ребенка в состоянии послеродового психоза.

В том же году в милицию поступило анонимное письмо: некая дама, живущая в частном секторе на Черемошниках, тайно родила ребенка, убила его и закопала в погребе. Вместе с оперативной группой я выехал по адресу, указанному в письме. Обычно анонимки не рассматриваются, но здесь речь шла об убийстве.

Хозяйка дома, незамужняя женщина лет 35, категорически отрицала беременность и рождение ребенка. Она быстро «угадала» автора анонимки — это была ее соседка такого же возраста, у которой она отбила кавалера. Потом эта догадка подтвердилась. В присутствии понятых оперативники вскрыли пол в погребе и под слоем земли на глубине около 50 сантиметров нашли полиэтиленовый пакет с черной бесструктурной массой, в которой находились косточки (см. выше) новорожденного ребенка. Это были все ребра, ядра окостенения грудины и позвонков, костей таза, верхних конечностей и бедер. Ни головки, ни голеней и стоп не было. Сразу после осмотра находки женщина созналась, что действительно прошлым летом (осмотр мы проводили в феврале) родила живого ребенка, отрезала ему (живому!) голову и ножки, которые выбросила на помойку. Туловище закопала в погребе. Женщина вела себя очень спокойно, ни в чем не раскаивалась. На вопрос следователя, зачем она убила ребенка, ответила:

— Аборт сделать опоздала, а ребенок был совершенно не нужен.

Отца ребенка назвать отказалась. Женщина была арестована и в ходе следствия подвергнута стационарной судебно-психиатрической экспертизе, которая установила ее полную вменяемость по отношению к содеянному. Женщина была осуждена за детоубийство.

Спустя несколько лет произошел случай, подобный тому, что описан в этой главе первым. Студентка одного из томских техникумов родила ребенка в туалете общежития и убила его. Здесь необычен способ убийства — мать нанесла ребенку браншами обычных бытовых ножниц огромное количество колотых и колото-резаных ран на лице, шее и туловище (мы так и не смогли подсчитать их точное количество). Уже сам способ убийства и количество повреждений наводили на мысль о невменяемости женщины, что впоследствии и подтвердилось при экспертизе. С разрешения следствия труп ребенка с повреждениями был зафиксирован в специальном растворе и помещен в музей кафедры судебной медицины.

Глава XVIII. Дела врачебные

Неразборчивость врачебного почерка вошла в поговорку. Этому есть реальные и печальные объяснения. Пожалуй, никому из специалистов (кроме судей) не приходится так много писать. Причем писать быстро и в совершенно неподходящей для этого обстановке — в приемном покое, в машине скорой помощи, на улице и т. п. И не просто писать, а объективно констатировать состояние пациентов.

Во всем цивилизованном мире врачи освобождены от тягостной обязанности заполнять истории болезней — это делают средние медработники под диктовку врача. Технически это может быть организовано по-разному: или врач диктует в микрофон медсестре, сидящей в специальном кабинете, или наговаривает на диктофон, с которого потом медсестра переписывает информацию. И только у нас врачи обязаны делать записи собственноручно.

Говорю это с полной ответственностью, потому что через меня проходит огромное количество так называемых «врачебных дел».

В 1983 году, когда я проходил усовершенствование в 1-м Московском медицинском институте, тогдашний заведующий кафедрой судебной медицины, он же Главный судебно-медицинский эксперт СССР А.П. Громов в беседе с нами, курсантами, привел следующие цифры (не называя абсолютных): из каждых ста уголовных дел, возбужденных против медицинских работников, до суда доходило 5 процентов. Из всех дел, дошедших до суда, обвинительными приговорами заканчивались те же 5 процентов.

Прошло около 20 лет. Недавно я получил статью начальника Московского городского бюро на эту тему и, не особенно удивившись, прочитал, что это соотношение осталось прежним.

Нас тогда (в 1983 году) прежде всего интересовали случаи привлечения к уголовной ответственности наших коллег — судмедэкспертов. Громов привел нам запомнившийся (единственный!) пример.

В Краснодарском крае работал штатный районный судмедэксперт со стажем около 10 лет и хорошей репутацией. В райцентре (большая станица) произошел инцидент: двое соседей, старые друзья и собутыльники, на досуге хорошо выпили и один из них случайно застрелил другого из охотничьего ружья. Стрелка арестовали, труп погибшего отправили в морг. На следующий день вдова пришла к эксперту и попросила написать, что ее погибший так нелепо муж был трезв. Причина заключалась в том, что он был застрахован. В то время состояние алкогольного опьянения на страховой сумме ставило крест. А у погибшего было пятеро детей. Врач заявил вдове, что никаких проблем не будет, надо только, чтобы она заплатила ему 500 рублей — сумма для начала восьмидесятых годов солидная. Вдова, работавшая в полеводческой бригаде, таких денег, конечно, не имела. И пошла она по станице деньги занимать, простодушно объясняя — для чего. Деревня есть деревня. Женщину пригласили в ОБХСС, припугнули статьей за дачу взятки, вручили специально помеченные купюры и отправили к эксперту. Она отдала деньги и получила заверения в том, что ее муж погиб трезвым. Следом в кабинет врача вошли оперативники и обнаружили в ящике стола те самые меченые купюры. Как ни отпирался глупый эксперт, факт взятки был доказан и он получил реальный срок.

В главе «Трагедия в Напасе» я привел случай осуждения врача-эксперта за заведомо ложное заключение. Там не было никакого материального интереса, а просто неопытность нештатного специалиста.

Вообще говоря, «врачебные дела» — это особая тема, заслуживающая отдельной книги, над которой сейчас я работаю.

Через наш Отдел сложных экспертиз ежегодно проходят десятки так называемых врачебных экспертиз, причем их количество постоянно увеличивается. Среди них есть и экспертизы по уголовным делам, но большинство — по гражданским искам к лечебным учреждениям в связи с неправильным лечением.

Ситуации настолько многообразны, что (повторюсь) заслуживают отдельного разговора. Замечу только, что в абсолютном большинстве случаев претензии пациентов или их родственников к врачам бывают необоснованными.

В качестве примера могу привести одну экспертизу, которая этого заслуживает.

В 1974 г. некто Н. на производстве получил тяжелейшую травму — на него свалилась чугунная болванка. Открытые переломы черепа, ушиб головного мозга, переломы ребер, разрывы кишечника. Врачи собирали его буквально по кусочкам. Собрали… После закономерного перитонита развилась спаечная болезнь, непроходимость кишечника, что потребовало еще нескольких операций.

В итоге жизнь пострадавшего была спасена, он получил инвалидность 1-й группы.

Прошло 14 (!) лет. Н. почему-то решил, что врачи спасали его как-то некачественно, и заявил гражданский иск сразу ко всем больницам, где его лечили (слава Богу, хоть СибГМУ тут не был замешан).

Судья вынес определение о назначении экспертизы и поставил 12 вопросов по 11 (!) лечебным учреждениям — о правильности диагностики и лечения, показанности операций и т. п.

Я получил гражданское дело «голым» — с одним определением суда. Звоню судье, что необходимы подлинники всей медицинской документации — истории болезни, данные обследований. По гражданским делам стороны имеют право сами представлять доказательства. С моей подачи судья снабдил Н. пачкой запросов в ЛПУ, и он почти два года таскал мне эту документацию буквально мешками. Пришлось даже выделить отсек в шкафу — в сейф это просто не вмещалось.

Наконец, вроде принес все.

Экспертиза была поручена конкретному исполнителю. Пришлось привлечь высококвалифицированных специалистов Сиб-ГМУ — профессоров и доцентов различных специальностей.

Сам процесс изучения материалов занял около трех месяцев.

Исследование было изложено примерно на 70 страницах, выводы (ответы на вопросы суда по каждой больнице) — на 30.

Я в этой экспертизе участия не принимал.

Специалисты пришли к заключению, что лечение пострадавшего Н. на всех этапах было правильным, проводилось по жизненным показаниям и было направлено на спасение его жизни и восстановление функций организма.

Н. был страшно возмущен результатами экспертизы, написал жалобы в областную и Генеральную прокуратуру РФ. Реакция прокуратур оказалась адекватной.

Нас, экспертов, часто обвиняют в приверженности к корпоративной морали, дескать, врач врачу глаз не выклюет. Это накладывает особую ответственность и заставляет подходить к врачебным делам со всей скрупулезностью.

Врачебный мир тесен, и порой бывает невозможно соблюсти принцип незаинтересованности специалистов в исходе экспертизы.

Вспоминается случай, когда в связи с «некачественно» проведенной операцией коррекции близорукости больной потерял зрение на один глаз. Получив определение суда, я изучил материалы гражданского дела и убедился, что в лечении и консультировании истца принимали участие буквально все офтальмологи Томска — от участкового врача, до специалистов областного диспансера и кафедры глазных болезней СибГМУ.

В подобных случаях (а их бывает 2–3 в год, по разным специальностям, естественно) я рекомендую направлять материал в иногороднее бюро судмедэкспертизы — для пущей объективности.

Вообще, есть у меня крамольная мысль: врачебными делами должна заниматься не судебно-медицинская экспертиза (у нас и других забот хватает), а независимый медицинский совет на уровне региона или даже всей Российской Федерации. Это не я придумал — подобная система существует, например, в Германии.

1985 год. Слева направо: Ю.Н. Бунин и В.П. Десятов

Проза жизни: Ю.Н. Бунин, А.И. Осипов, Ф.Ф. Сакс и В.П. Десятов на картошке

Глава XIX. Гаражная любовь, или Сага об угарном газе

Как говорил Воланд: «Москвичи обычные люди, вот только квартирный вопрос их испортил…». Надо ли добавлять, что это изречение относится не только к москвичам.

В славное советское время одной из главных проблем было — где заниматься сексом, которого у нас «не было».

Вот и занимались где придется… Особенно в нетеплое время года. Наиболее распространенным был секс в гаражах. В 1970— 80-х годах, да и, пожалуй, до середины 1990-х, случаи смерти любовников в гараже исчислялись десятками! Немало было и случаев смерти водителей в гараже.

От чего же погибали люди?

От отравления угарным газом.

Угарный газ — СО (окись углерода) — обладает коварным свойством: его химическое сродство с гемоглобином крови в 300–800 раз (по данным разных авторов) превышает сродство с кислородом!

При вдыхании угарный газ, соединяясь с гемоглобином, очень быстро блокирует тканевый газообмен, что и приводит к смерти.

Этот же механизм действует и при пожарах, и при неправильной топке печей (угорание).

СО является основным токсическим компонентом выхлопных газов автомобиля, хотя в этих газах есть еще много всякой пакости — свинец, например. Но именно угарный газ действует молниеносно.

Вот типичный случай из практики тех лет. Молодой мужчина летом ремонтировал в гараже «Москвич-408». Одна створка гаражной двери была закрыта, вторая приоткрыта. Жена пришла позвать мужа обедать (гараж был рядом с домом). Муж попросил принести горячей воды — нужно было промыть какую-то деталь. Жена пошла за водой, а муж завел мотор автомобиля. Придя с горячей водой через 5 минут, жена нашла мужа уже мертвым! В замкнутом непроветриваемом пространстве гаража выхлопные газы старого автомобиля очень быстро достигли токсической (смертельной) концентрации.

Еще чаще водители погибали, оставаясь в гараже ночевать после принятия спиртного. Не осознавая опасности, они заводили мотор, чтобы согреться, и очень быстро задыхались.

Но глава посвящена «гаражной любви», о ней и пойдет речь дальше.

Мне приходилось множество раз выезжать на поднятие «парных» трупов в гаражах. Почти всегда картина была типичной: закрытая изнутри дверь — ее часто приходилось взламывать, трупы мужчины и женщины в салоне автомобиля в различных позах и в разной степени обнаженности (включите фантазию), ключ зажигания в положении «Запуск», бензин на нуле… В салоне или на капоте автомобиля — недопитые бутылки спиртного и закуска… И характерные признаки отравления угарным газом — розовая кожа и ярко-розовый цвет трупных пятен.

При вскрытии эксперты находят жидкую кровь алого цвета, полнокровие правой половины сердца, мелкие кровоизлияния на поверхности сердца и легких — признаки быстро наступившей асфиксической смерти. При судебно-химическом исследовании в крови трупов обнаруживается концентрация карбоксигемоглобина (НbО) не менее 50 процентов.

Мне запомнились два типа реакции родственников на «гаражную смерть» — они неоднократно повторялись.

Муж, сказав жене, что уедет на два дня в командировку, на самом деле пригласил любовницу в гараж со всеми вытекающими отсюда последствиями (см. выше). Когда и через неделю муж не вернулся из «командировки», жена открыла гараж запасным ключом и обнаружила в машине сладкую парочку. Пока мы описывали трупы, вдова очень громко характеризовала покойного мужа. При этом слова «старый козел» были наиболее мягкими…

Молодой человек 25 лет жил с родителями в однокомнатной квартире. Собирался жениться, но пообщаться с невестой, кроме как в гараже, было негде. В итоге «они жили недолго, но счастливо и умерли в один день». Мать во время осмотра трупов, рыдая, кричала: «Да сынок ты мой, Ванечка! Да сказал бы ты нам, что вам е…ся негде!!! Да ушли бы мы с отцом хоть в кино, хоть к сестре ночевать!!!». Квартирный вопрос, однако…

Во времена перестройки и дикого рынка возможностей для секса стало больше, и острота «гаражной» проблемы несколько снизилась. Но и сейчас подобные случаи встречаются иногда.

Чтобы не начинать новую главу, приведу два случая в тему — оба из 1970-х годов.

1972 год. Я уже в отпуске — подписан приказ, куплены билеты на самолет в Алма-Ату на завтра, жду зарплату и отпускные, их должны выдать после обеда. Сижу скучаю. Приезжает опергруппа — труп на Черемошниках. Дежурный эксперт куда-то пропал. Делать мне все равно нечего — поехали. Труп несложный, описали, отправили в морг. По рации сообщение: в Речпорту два трупа, возможно, криминал. Посмотрел на часы: время есть, поехали.

В Речпорту на рейде стояла здоровенная баржа с гравием. Дня три назад к ней пришвартовался крытый (и крутой по тем временам) катер. И все стоит и стоит, не подавая признаков отплытия. Догадались заглянуть внутрь и увидели там два трупа.

С оперативным дежурным УВД Николаем Дмитриевичем Першиным и оперативником мы сели в первую попавшуюся на берегу дюралевую лодку и поплыли к катеру — метров сто пятьдесят от берега. Греб, конечно, опер. Картина Репина «Приплыли». Катер со стационарным мотором по тем временам был действительно «крутым». Мы с Першиным взошли на палубу, открыли фонарь и заглянули внутрь. Зрелище было еще то!

В салоне катера сиденья были убраны, пол застелен дорогим ковром. На ковре имели место два трупа. Молодая женщина, совершенно обнаженная, застыла в коленно-локтевом положении у правого борта каюты. Рядом с ней лежал труп мужчины (владельца катера), на вид около 50 лет, тоже голый, со спущенными до колен «семейными» трусами. У левого борта стояли две бутылки очень дорогого коньяка (пустые) и две большие рюмки. На тарелках покрытые плесенью фрукты: яблоки, апельсины, ананас. Створки моторного отсека были открыты в салон. Бензиновый бак совершенно пуст.

Ситуация понятна — любовники выпили и, забывшись, задохнулись выхлопными газами работающего мотора. Возможно, тут повлияло направление ветра, задувавшего выхлоп именно в салон катера.

Тем временем опер доложил, что лодка, на которой мы приплыли, немножко дырявая и тонет… Майор Першин выскочил на палубу катера и заорал:

— Спасите!

Толпа на берегу во главе с начальником рейда никак не отреагировала.

Першин приказал оперу вычерпывать воду из лодки форменной фуражкой (больше просто ничего не было), отцепил катер от баржи, привязал к лодке и мы поплыли к берегу. Вот картинка: опер вычерпывает воду из лодки фуражкой, мы с Першиным лихорадочно гребем и тянем за собой катер, лодка постепенно погружается, на берегу балдеет местное население… Когда мы догребли до берега, вода в лодке была нам уже почти по колено.

Ступив на твердую землю, я посмотрел на часы и ужаснулся: двадцать минут второго! Я знал, что кассир выдает деньги только до двух часов. А завтра нерабочая суббота, у меня билеты на самолет, жена в отпуске по уходу за ребенком — с чем же я в отпуск-то полечу?!

Спасло меня стечение обстоятельств и некоторое нахальство. Начальник следственного управления УВД, который прибыл на ЧП и убедился, что ничего криминального нет, поехал обратно. Мы с ним были знакомы по службе, но очень отдаленно. Я в отчаяньи плюхнулся на заднее сиденье отъезжающей «Волги». Полковник в гневе обернулся и спросил:

— В чем дело?!

Когда я объяснил ему ситуацию, он дико захохотал и приказал водителю включить мигалку, сирену и гнать. Более того, он связался по рации с Першиным, приказал ему отвезти трупы в морг и там их описать.

Мы успели буквально минута в минуту. Я получил зарплату и отпускные, и на следующий день мы с женой и маленьким сыном улетели в Алма-Ату.

Вернувшись из отпуска, я, естественно, поинтересовался результатами экспертизы трупов. Как я и ожидал, в крови была обнаружена смертельная концентрация карбоксигемоглобина — 75 и 80 процентов. Кроме того, был найден и алкоголь — более 4 промилле у обоих.

Здесь есть одна тонкость (для специалистов). Мы знаем, что смерть наступает уже при концентрации 40–50 процентов карбоксигемоглобина в крови. А тут 75 и 80 процентов!

Тонкость в том и заключается, что алкоголь в крови (опьянение) как бы протектирует (предохраняет) от угара!

Вот пример.

В пригородном селе большая компания отмечала чей-то юбилей. Вино (в смысле водка) лилось рекой. Все были очень пьяны, кроме маленьких детей и бабушки-мусульманки, которой пить не позволял обычай. Взрослые мужики и женщины (мусульмане тоже) обычай проигнорировали. После застолья все улеглись спать. Вьюшку у печки никто не удосужился проверить.

В итоге утром соседи обнаружили в доме четыре трупа — бабушки и троих детей (не употребляли алкоголь), и восемь полуживых особей обоего пола. По скорой помощи всех пострадавших увезли в дежурный стационар. Все они выжили, но с различными последствиями. Шесть человек отделались легким испугом в реанимации, а двое до сих пор оттягиваются в психиатрической больнице. Надо полагать, индивидуальные особенности.

Совершенно уникальный случай, тоже связанный с любовью в гараже, правда без угарного газа. В середине марта, когда днем на припеке уже тепло, а вечером и ночью сильно подмораживает, оперативную группу вызвали в поселок Светлый. Это поселок городского типа недалеко от Томска. На задах, метрах в трехстах от микрорайона, гаражный массив. Именно туда мы и приехали.

Преамбула. У жителя Светлого жена уехала в командировку. Не долго думая, он пригласил к себе в гараж (домой побоялся — соседи, знакомые и т. п.) известную всему поселку женщину легкого поведения (в то время термин «проститутка» не практиковался). Пообщались в гараже, выпили, но показалось мало… Мужик не нашел ничего лучшего, как предложить подруге сбегать за спиртным (лентяй, однако). При этом он дал ей солидную сумму на выпивку и закуску и ключи от гаража, чтобы она закрыла его снаружи на случай появления жены (перестраховщик, однако). Дама закрыла кавалера снаружи на очень солидный замок и побежала в магазин. Отоварившись, пошла в гараж, но тут ее перехватили другие клиенты, тем более не с пустыми руками… Она забурилась в одну из квартир в многоэтажке и… совершенно забыла о хахале в гараже.

Прошло три дня. Жена приехала из командировки и, не найдя мужа дома, пошла в гараж. Двери были закрыты, на стук никто не откликался. Женщина обратилась к другу мужа (сосед по гаражу), у которого имелся запасной ключ. Открыли дверь.

Далее приступаю я. В гараже стоял бывший «Москвич». Смотреть на него было страшно: все стекла выбиты, крыша, капоты, крылья и двери искорежены. По сторонам валялись остатки сидений — тряпки, набивка, пружины и т. п. Двери гаража изнутри были жестоко порублены — металлическая обивка сорвана почти полностью, дерево (доски толщиной 40 мм) прорублено насквозь. У дверей на полу лежал обычный топор с зазубренным и смятым лезвием. Тут же лежал и окоченевший труп хозяина гаража. Он был почти обнажен — в одних трусах. Остальная одежда, изорванная в клочья, валялась по всему гаражу. Мы нашли пустые бутылки из-под водки и вина, несколько грубо вскрытых консервных банок. На теле было множество ссадин и мелких ран, трупные пятна имели характерный для общего переохлаждения организма розоватый оттенок.

Ситуация была ясна: отправив свою шалаву за водкой, несчастный кавалер не дождался ее и, пытаясь выбраться из гаража, начал рубить двери. Гараж не отапливаемый. Замерзая, мужчина использовал все варианты: пытался зажечь щепки от дверей (рискуя задохнуться), вскрыл и съел консервы. Потом наступило так называемое «неадекватное состояние», которое я при смерти от переохлаждения наблюдал неоднократно: человек разделся почти догола и, ослабев, зачах на полу гаража.

Жена покойного посмотрела на все это, плюнула и ушла… Самое забавное (и печальное), что оперативные работники нашли «подругу» покойного, которая, совершенно позабыв о своем «друге», четвертый день пьянствовала в одной из квартир поселка Светлый. Когда ее задержали, она, что называется, лыка не вязала и ничего не могла понять. В кармане ее курточки были найдены ключи от гаража.

Глава XX. Ночной мотоциклист

В 1970-80-х годах был популярен анекдот: «Заведующий городской травматологией звонит вечером в магазин спорттоваров:

— Вы сегодня сколько мотоциклов продали?

Завмаг отвечает:

— Двенадцать.

— Так… Значит, двое еще где-то ездят!».

Сейчас эта проблема как-то рассосалась: и мотоциклы дороги, да и бензин тоже, а в те времена мотоциклисты были буквально бедствием для ГАИ.

Большинство мотоциклистов — молодые люди, нередко подростки, не давали себе труда даже получить права и гоняли по городу и окрестностям как Бог на душу положит. Сотрудники ГАИ, да и просто милиционеры, поддавшись извечному рефлексу погони, пытались их задержать, что несколько раз заканчивалось трагически: погибал или мотоциклист, или, что еще страшнее, совершенно непричастный человек — случайный прохожий.

Дело дошло до того, что тогдашний начальник УВД отдал распоряжение (неофициальное, конечно) мотоциклистов не ловить! Черт с ними, пускай убегают, зачем лишние трупы на нашу голову.

Помню два случая того периода.

Парень 17 лет отлично окончил 10 — й класс и готовился отметить свой 18 — й день рождения. Счастливые родители подарили сыну давно обещанную «Яву-350», по тем временам мотоцикл крутейший.

Счастливчик, с трудом отбыв застольную повинность с родителями и одноклассниками (не без бокала шампанского), дрожа от нетерпения, сел на новенький мотоцикл (естественно, без номеров), усадил свою подружку и под бурные аплодисменты отправился прокатиться вокруг квартала.

По себе знаю, что, когда у тебя в руке «газ», мотор поет и ты летишь, о правилах дорожного движения как-то не вспоминается.

Юноша выехал на магистраль и помчался к площади Южной. И тут, как на грех, патруль ГАИ… Мотоциклист, конечно, не остановился, промчался несколько раз вокруг всем известной клумбы и снова выскочил на площадь. Деваться было некуда, и он направил мотоцикл на только что построенную, но еще не открытую дорогу в сторону Богашево. Въезд был перекрыт шлагбаумом с «кирпичом», но мог ли символический «кирпич» остановить джигита? Все бы ничего, но на неосвещенной (не принятой в эксплуатацию) трассе дорожники оставили здоровенный асфальтовый каток… Вот в него-то «на всем скаку» и врезался мотоциклист.

Я выезжал на это происшествие.

Мотоцикл ударился в одно из больших задних колес катка и вместе с водителем буквально размазался об него. Девушку-пассажирку выбросило с сиденья, она перелетела через каток, метров через двадцать ударилась об асфальт и разбилась насмерть.

Во втором случае речь пойдет не о новичке. Некий мото-ас буквально забодал ГАИ своими подвигами — летал по городу, нарушая все мыслимые и немыслимые правила дорожного движения. Поймать его никак не удавалось. Однажды ночью он привлек внимание ДПС и, убегая, направился в центр города. Будучи довольно опытным мотоциклистом и хорошо зная всякие закоулки, он от души помотал патруль по центру. Наконец, вызвав подкрепление, его «выдавили» на площадь Ленина. Огибая памятник основоположнику, наш герой (а был он изрядно выпивши) не вписался в поворот и врезался в стоящий на площади асфальтоукладочный комбайн.

Я выезжал на это происшествие.

Мотоцикл врезался в поддон для асфальтобетонной смеси, седока выбросило вперед и вверх, и он вдребезги разбился о пульт управления.

Был в нашей практике и еще один мотоциклетный случай.

В июле 1993 года, под вечер, двое молодых парней катались на мотоцикле «Ява-350». Оба были трезвы, но нарушили одно из правил — ехали без шлемов. Сотрудники РОВД (отнюдь не ГАИ), увидев это безобразие, попытались остановить ездоков (зачем?). По «матюгальнику» из патрульной машины они приказали остановиться.

Не тут-то было. Мотоциклист, прекрасно ориентировавшийся в родном районе, свернул в переулок, за углом высадил пассажира и решил поиграть с ментами. Сотрудников милиции, очевидно, захватила стихия погони: повода для задержания мотоциклиста просто не было. В конце концов, вызвав подкрепление (а события происходили вокруг РОВД), мотоциклиста N. загнали на кочковатый пустырь. Здесь он, уворачиваясь от преследования, проехал вплотную от сотрудника милиции, который пытался его задержать. Лейтенант потерял равновесие и упал. Все те, кто догонял мотоциклиста, решили, что он сбил сотрудника милиции. И тут шутки кончились.

Один из инспекторов выхватил пистолет и дважды выстрелил вслед уезжающему «хулигану».

Мотоцикл завилял, потерял равновесие и упал.

Водителя мотоцикла с огнестрельным ранением грудной клетки скорая помощь доставила в городскую больницу № 1, где он, не приходя в сознание, скончался.

При вскрытии трупа было установлено, что пуля табельного ПМ попала мотоциклисту в спину слева на уровне нижнего угла лопатки, пробила 6-е ребро, левое легкое, повредила левую ключицу на границе наружной и средней трети, после чего резко повернула вправо и вверх и застряла под кожей передней поверхности шеи чуть выше верхнего края щитовидного хряща справа от средней линии. Смерть наступила от массивного кровоизлияния в левую плевральную полость.

По факту смерти N. возбудили уголовное дело.

Назначили экспертизы для разрешения вопросов, главным из которых был: с какого расстояния произведен выстрел в спину потерпевшего?

Дело в том, что инспектор, который стрелял, пояснил, что когда увидел упавшего лейтенанта, решил, что его сбил мотоцикл. Инспектор находился от мотоцикла с другой стороны (слева по отношению к мотоциклу) метрах в 10–15. Тут же он «обнажил ствол» и выстрелил: сначала вверх (так положено), а потом по заднему колесу мотоцикла, чтобы его остановить, и только затем в мотоциклиста с расстояния около 30 метров, которое за это время тот успел преодолеть. Убивать нарушителя он, конечно же, не хотел…

Есть одна тонкость: сначала в наше медико-криминалистическое отделение эксперт направляет лоскуты кожи с огнестрельными повреждениями для определения факторов близкого выстрела. Потом следователь направляет на экспертизу одежду потерпевшего. Более всего нас интересует верхний слой одежды — именно на нем остаются следы факторов выстрела, по которым можно судить о дальности стрельбы.

Так вот, майка-футболка потерпевшего N. была изъята в городской больнице № 1 и передана на экспертизу в ЭКУ УВД. Это вполне допустимо — следователь вправе решать, в какое экспертное учреждение направлять материал для экспертизы.

Наш эксперт, который вскрывал труп ^, допустил ряд технических неточностей: не указал точное расположение входной раны на спине по отношению к хорошо известным анатомическим ориентирам и линиям, не измерил высоту входного отверстия и других частей раневого канала от подошв, не определил углы восхождения раневого канала по отношению к плоскостям тела. Даже рост N. был указан в акте вскрытия неверно, потом его пришлось уточнять. Кроме того, направление раневого канала, определенное экспертом, вызвало у нас недоумение. В заключении эксперта было написано, что выстрел произведен в направлении сзади вперед, снизу вверх и слева направо.

Этого быть просто не могло: если бы пуля, войдя в спину в области нижнего угла левой лопатки, пошла вправо, она должна была пробить левое легкое, возможно, сердце, правое легкое и выйти (сквозное ранение) или застрять в мягких тканях грудной клетки справа. Результат вскрытия доказывал обратное (см. выше).

Все это в дальнейшем очень затруднило нашу задачу при ответах на вопросы определения суда.

Медико-криминалистическое исследование лоскута кожи подтвердило очевидные вещи: повреждение на коже было входным огнестрельным отверстием, причиненным пулей калибра около 9 мм, содержавшей на своей поверхности медь, т. е. пулей пистолета Макарова. Никто в этом и не сомневался. Для определения дистанции выстрела наш эксперт совершенно правильно рекомендовал исследовать одежду потерпевшего (в данном случае майку).

Эксперты ЭКУ УВД выполнили экспертизу майки N. и определили, что выстрел из ПМ был произведен с дистанции не менее 1,5 метров (запомним это). Они также произвели экспертизу крышки левого багажника мотоцикла, на которой имелась пулевая пробоина. Вывод был аналогичен: выстрел с дистанции не менее 1,5 метров (запомним это).

Кроме того, была сделана баллистическая экспертиза с визированием директрис стрельбы, которая показала, что выстрелы и в багажник мотоцикла, и в спину потерпевшего произведены с дистанции не менее 30 метров (запомним это).

Уголовное дело по факту смерти N. было прекращено.

Родители N.. люди в городе достаточно известные, не согласились с этим. Уголовное дело было возобновлено и в конечном итоге доведено до суда.

Судебное следствие совершенно закономерно столкнулось с рядом противоречий между показаниями подсудимого, свидетелей и родителей потерпевшего. Основное из них — с какого же все-таки расстояния был произведен роковой выстрел.

Суд назначил комплексную судебно-медицинскую и баллистическую экспертизы. Они были поручены эксперту-баллисту ТЛСЭ МЮ В.В. Жейкову и мне.

В определении областной суд поставил несколько вопросов: о дистанции выстрелов в багажник мотоцикла и в спину потерпевшего, о положении мотоцикла и потерпевшего в момент выстрелов, о том, на какое расстояние мог удалиться мотоциклист при скорости движения 55 км/ч. Откуда взялась такая величина скорости, мы так и не поняли, но она была задана в определении суда.

Начали мы с изучения довольно пухлого уголовного дела. Дойдя до заключений экспертов ЭКУ УВД, очень удивились. Дело в том, что в тот период (середина 1990-х годов) был только один широко известный метод определения дистанции выстрела из нарезного оружия, изложенный в методических письмах МЗ и МЮ, и мы вместе с В.В. Жейковым им постоянно пользовались (кстати сказать, очень успешно).

Эксперты ЭКУ исследовали следы выстрела и на багажнике, и на майке N. хорошо известным методом контактно-диффузной хроматографии (метод цветных отпечатков).

Метод предельно прост: в зависимости от того, какой металл ты ищешь (в нашем случае отложения меди), подложка, отфик-сированная фотобумага, пропитывается реактивом-растворителем, а именно 10-процентным раствором аммиака, примерно 10 минут, потом накладывается эмульсией на объект и прижимается прессом под давлением около 1 кг/см2. (Кто бы и когда бы это давление измерял?!)

Потом отпечаток обрабатывается реактивом-проявителем (для меди единственный в то время реактив — насыщенный раствор рубеано-водородной кислоты в метиловом спирте) и получается картина распространения и интенсивности отложения основного металла копоти выстрела (меди) в виде характерного грязно-зеленого окрашивания.

Далее по известным методикам оценивается дистанция выстрела.

Эксперты ЭКУ УВД, выполняя контактно-диффузионное обследование зон повреждений на майке потерпевшего и на левом багажнике мотоцикла, применили этот метод. Но по неизвестным нам причинам использовали не тот реактив-проявитель. Вместо раствора рубеано-водородной кислоты для проявления отпечатков они применили 0,2-процентный раствор родизоната натрия — реактив на свинец.

Были и еще некоторые нюансы: мы получаем цветные отпечатки с объектов всегда в двух экземплярах. Один прикладывается к первому экземпляру акта или заключения, второй — ко второму (архивному). Таким образом, если возникают какие-то сомнения или вопросы, всегда можно в архиве найти контактограмму и проверить (уточнить) результат.

К заключениям экспертов ЭКУ цветные отпечатки приложены не были. В текстах говорилось: «Получен положительный результат на медь…» — без описания топографии отложения меди, цвета и интенсивности реакции.

Выводы и по майке, и по багажнику были аналогичны: «Выстрелы произведены из ПМ с дистанции не менее 1,5 метра».

Эти «выводы» даже не тривиальны — изначально было ясно, что стреляли из ПМ и с дистанции, явно превышавшей 1,5 метра.

Необходимость повторной экспертизы была очевидной.

Дополнительно к материалам дела мы запросили исходные объекты — майку потерпевшего, крышку багажника мотоцикла, пистолет, из которого стрелял инспектор, и достаточное количество патронов той же серии. Последнее является необходимым условием для достоверности эксперимента.

На первом этапе исследования мы получили два цветных отпечатка с зоны повреждения на спинке майки (размером 15х15 см). После проявления (в полном соответствии с методикой) мы увидели интенсивное грязно-зеленое окрашивание по краям повреждения (ободок обтирания), довольно интенсивную точечную татуировку вокруг повреждения, а также мелкоточечную и пылевидную татуировку практически в пределах всей площади отпечатков. Даже предварительно можно было заключить, что выстрел произведен с близкого расстояния (по методическим пособиям — в пределах 2–2,5 м).

Наш опыт, однако, подсказывал, что картина выстрела зависит от многих причин: очередности выстрелов, степени изношенности ствола, длительности и условий хранения патронов.

Вместе со следователем было решено выполнить эксперимент: выстрелить по мишеням с разных дистанций и, получив экспериментальные контактограммы, сравнить их с исходными (со спинки майки).

Но до этого по результатам вскрытия трупа мы составили схемы направления раневого канала. Так как эксперт не указал точных ориентиров, мы взяли среднестатистические схемы тела и скелета человека, разметили на них положение опорных точек и соединили прямыми линиями. Получилась ломаная линия раневого канала — от входного отверстия он поднимался вверх и справа налево до наружной трети левой ключицы, затем резко поворачивал вправо и вверх. Нас интересовала только начальная часть раневого канала. Угол ее возвышения (для вертикального положения тела) — около 50°, угол отклонения влево — около 15°.

Зная, что инспектор при стрельбе находился слева от мотоцикла и на расстоянии около 30 метров сзади (по данным экспертов ЭКУ), следователь предпринял следственный эксперимент с нашим участием. Во двор облпрокуратуры привезли мотоцикл потерпевшего «Ява-350». В качестве статиста выступал один из работников прокуратуры, рост которого совпадал с уточненным ростом N. Он сел за руль мотоцикла, который установили так, чтобы, не падая, можно было поставить ноги на подножки и поворачивать руль.

Использовался разряженный пистолет Макарова, в стволе которого был укреплен длинный шнурок для визирования траектории выстрела. На спине статиста мелом отметили входное отверстие. Мы сделали из картона специальный шаблон с углом 50°, который укрепили на спине статиста ниже входного отверстия.

Второй статист (такого же роста, как инспектор) взял в руки пистолет и встал слева и сзади от мотоцикла.

Начали мы с того, что статист сел в седло мотоцикла прямо, держась за руль обеими руками. При такой позе линия стрельбы совпадала с наружной стороной шаблона, только если дульный срез пистолета находился… на уровне асфальта в 2–3 метрах сзади от мотоцикла. Мы попросили статиста наклонить туловище вперед. Совпадение линии визирования с раневым каналом было получено при умеренных наклонах туловища на дистанции не более 3–5 метров. При дистанции более 25 метров совпадение получалось только при очень сильном наклоне туловища — буквально лежа на руле. При этом статист терял возможность управлять мотоциклом. Направление раневого канала под углом около 15° справа налево соблюдалось, только если туловище статиста было заметно повернуто вправо (левое плечо вперед), а статист-инспектор стоял или прямо сзади, или чуть левее мотоцикла. Визирование по багажнику не производилось, так как тогда ни следователю, ни нам не был известен угол стрельбы по нему (эксперты ЭКУ его не определяли). Эксперимент записали на видеокамеру. Его результаты показали (предварительно), что выстрел мог быть произведен с дистанции до 5 метров, потерпевший мог, управляя мотоциклом, нагнуться вперед и, оглядываясь назад, повернуться вправо.

Получив эти данные, мы приступили к эксперименту для уточнения дистанции выстрела. Были изготовлены в достаточном количестве мишени из чистой стиранной хлопчатобумажной материи размером 50х50 см. Мишени поочередно закреплялись на сосновых щитах, после отстрела снимались и прокладывались чистой оберточной бумагой. Отстрел производился в подвале старинного здания ТЛСЭ. (Тогда еще лаборатория находилась по пер. Кооперативному, 8.) Были выбраны дистанции 1 м; 1,5 м; 2 м; 2,5 м; 3 м; 4 м; 5 м и 6 м с точностью до 1 см. (Дальность дистанции ограничивалась длиной подвала.) Выстрелы производились из представленного пистолета, представленными патронами одной серии с упора в центр мишеней. С каждой дистанции было сделано по три выстрела. С каждой мишени получены по два цветных отпечатка размером 15х15 см, проявленных реактивом на медь. Как вы помните, бумага предварительно пропитывалась раствором аммиака (нашатырного спирта). Прикиньте количество отпечатков (около 50) и представьте себе, какой запах царил в маленькой фотолаборатории ТЛСЭ, где мы всем этим занимались. Уже в процессе проявления отпечатков мы с Жейковым почувствовали неладное, но стоически продолжали нюхать нашатырь, пока не проявили все отпечатки — по крайней мере, от насморка мы избавились надолго. Так вот, когда мы стали сравнивать результаты, с удивлением убедились, что картина отложения меди практически одинакова для всех дистанций — что 1 м, что 6 м! Кроме ободков обтирания, на всей площади отпечатков наблюдалась импрегнация медью в виде многочисленных крупных и мелких точек, интенсивность которых несколько убывала к периферии. Но так быть не должно! Весь наш предыдущий опыт говорил, что между дистанцией выстрела и картиной отложения основного металла снаряда имеется закономерная связь. Мы еще раз внимательно осмотрели мишени и увидели, что у всех на внешней стороне на большой площади вокруг входных отверстий располагается множество частиц древесины. Поверхность более крупных из них была покрыта налетом серого вещества — копоти выстрела! Поразмыслив, вспомнили теорию — внешнюю баллистику. Если очень кратко, то когда пуля пробивает преграду, в огнестрельном канале наводятся два вида колебаний — продольные и поперечные. Ткани человека эластичны, раневой канал «схлопывается» и выброс продуктов выстрела наружу не происходит (кроме выстрела в упор). Но мы-то стреляли в мишени, укрепленные на сосновых досках — материале твердом и неэластичном. Продольные волны в пулевом канале выбрасывают продукты выстрела и частицы древесины назад, на внешнюю сторону мишени. Копоть выстрела с поверхности мишени переходит на отпечатки и искажает картину отложения меди. Причина стала ясна, ну и что дальше? А дальше мы придумали вот что. Добыли старое ватное одеяло, разрезали его на куски и укрепили на сосновых щитах в несколько слоев. Вата гасит продольные (и поперечные) колебания и задерживает продукты выстрела. Сделали несколько пробных выстрелов с разных дистанций, получили, проявили отпечатки и убедились, что искомая зависимость имеет место. Мы повторили всю серию экспериментальных выстрелов (см. выше). При сравнении экспериментальных отпечатков с отпечатком со спинки майки и со специальным альбомом (для служебного пользования) мы убедились, что исследуемые и экспериментальные отпечатки лучше всего соответствуют дистанции около 2,5–3 м. Первые экземпляры отпечатков (около 100) были оформлены в виде альбома-приложения к заключению экспертизы. В альбом мы включили и отпечатки первой, неудачной серии. В тексте заключения был полностью отображен весь ход эксперимента. С поверхности крышки левого багажника мотоцикла тоже получили два отпечатка. Отложение меди имелось только в ободке обтирания.

При обсуждении результатов следственного и выполненного нами экспериментов мы обратили внимание следователя на упомянутые выше недостатки экспертизы трупа, ну и на странный вывод эксперта о направлении выстрела (слева направо). Все это мешало реконструкции целостной картины происшествия и даже с учетом установленного расстояния выстрела просто обесценивало результаты наших исследований.

Я предложил эксгумировать труп гр-на N. и повторно исследовать его. Чтобы получить согласие родителей на эксгумацию потребовалось довольно много времени. Но в конце концов труп был эксгумирован и доставлен в морг. При его повторной экспертизе уточнили рост потерпевшего, измерили все необходимые уровни и расстояния от анатомических ориентиров. Существенной находкой было полукруглое повреждение внутреннего края левой лопатки в 5 см от ее нижнего угла и поверхностное повреждение верхнего края 6-го левого ребра между лопаточной и заднеключичной линиями. Левая ключица, левая лопатка и 6-е ребро были изъяты и исследованы в медико-криминалистической лаборатории БСМЭ.

Ознакомившись с полученными результатами, следователь в нашем присутствии повторил следственный эксперимент. Данные нашего эксперимента и эксгумации позволили существенно уточнить позу потерпевшего в момент ранения — степень наклона и поворота туловища вправо. Визирование подтвердило наибольшую вероятность выстрела с дистанции 2,5 метра. Кроме того, установив на место левый багажник мотоцикла, мы определили реальное направление выстрела по багажнику — слева направо, чуть сверху вниз по очень пологой траектории. Визирование показало, что выстрел в багажник был произведен с расстояния не менее 30 метров (вспомните!). Это означало, что выстрел в мотоциклиста произведен первым, а не вторым, как утверждал инспектор. На предупредительный выстрел времени у него вообще не было. Мы ответили на все вопросы определения суда — о дистанции выстрелов, их направлении и последовательности, положении потерпевшего и мотоцикла и т. д. Заключение было передано в Областной суд.

Спустя какое-то время нас с Жейковым вызвали в суд. В суде присутствовали и представители ЭКО УВД. Они не смогли толком объяснить причину нарушения методики контактно-диффузионного исследования, но на нас с Жейковым почему-то очень рассердились. Ответив на все вопросы суда и сторон, мы были отпущены.

Потом мы узнали, что суд не принял решение по этому делу, а назначил повторную экспертизу в Республиканском бюро судмедэкспертизы. В Москву было направлено уголовное дело, пистолет, патроны, лоскут кожи, майка потерпевшего, багажник и кости, изъятые при эксгумации трупа.

Прошло довольно много времени. Однажды мне позвонил следователь и пригласил к себе. Он показал мне копию заключения московских экспертов. Выполняли экспертизу заведующий медико-криминалистическим отделением А., лично мне знакомый, и два эксперта-физика. В заключении были процитированы материалы дела, включая и наше заключение. Медико-криминалист повторно исследовал кожу и кости, придя к тем же выводам. Физики исследовали объекты — майку, кожу, кости, багажник — методом атомно-абсорбционного анализа и установили наличие в области огнестрельных повреждений следов меди, свинца и сурьмы. Приступив к чтению выводов, я начал сильно удивляться. Отвечая на вопросы, эксперты констатировали, что выстрел в потерпевшего был произведен из пистолета Макарова не первым. Но это было давно и хорошо известно (в деле указано, что инспектор накануне происшедшего стрелял из пистолета в тире, но не почистил его. И мы, кстати, зная об этом, во время эксперимента пистолет не чистили). Далее в выводах был следующий пассаж (цитирую точно, так как сделал выписку): «Экспертный эксперимент выполнен томскими экспертами методологически грамотно, претензий к технике его проведения нет… Тем не менее, вывод экспертов (томских) вызывает сомнение (??!)… Выстрел в потерпевшего произведен с расстояния свыше 3 метров.». Но больше всего удивило следующее: «Направление выстрела по отношению к телу потерпевшего — сзади наперед, снизу вверх и слева направо». То есть эксперты повторили суждение того, кто делал первичное вскрытие. Сделав с разрешения следователя некоторые выписки для памяти, я отправился заниматься текущими делами.

Вскоре меня пригласили в суд (почему-то районный). На суд из Москвы приехал известный адвокат (фамилию не помню) с двумя помощниками, как я понял, студентами юридического факультета. Судья сообщил, что пришедшее из Москвы заключение повторной экспертизы уже оглашалось. Я притворился, что с ним не знаком, и попросил время для ознакомления. Потом мне было предоставлено слово. Я посетовал, что лишен возможности подискутировать с моим московским коллегой лично.

— Ваша честь! — сказал я, — эксперты Республиканского бюро никакого открытия не делают, что выстрел сделан из ПМ и не первым, известно давно. Но если мы методически правильно выполнили экспертный эксперимент, то почему (на каком основании) наш вывод о дистанции выстрела «вызывает сомнение»? Экспертам был предоставлен пистолет и патроны. Что же помешало им повторить (в условиях московского тира) экспериментальную стрельбу и по ее результатам опровергнуть, уточнить или подтвердить наш вывод о дистанции выстрела?

Вопрос повис в воздухе. Что касается направления раневого канала, то я, открыв имевшуюся у меня копию нашего заключения, на схемах показал и доказал истинное направление раневого канала. Вопросов ко мне не было, судья меня отпустил.

Да, длинная получилась история. Но если вы спросите меня, каким же был приговор инспектору, — я не знаю.

Глава XXI. В городе Асино темные ночи

В одну из темных осенних ночей на окраинной улице города Асино гуляли два подростка — парень и девушка, своего рода Ромео и Джульетта… «Шли они рука в руке, шли они до дому…» и были сбиты невесть откуда взявшимся и мчавшимся с большой скоростью легковым автомобилем. Водитель машины трусливо слинял с места ДТП.

Ромео погиб на месте, а Джульетта получила тяжелейшую черепно-мозговую травму и, пролежав полгода в больнице, почти ничего не могла вспомнить об обстоятельствах происшедшего.

Было возбуждено уголовное дело по факту ДТП со смертельным исходом и причинением тяжкого вреда здоровью.

Асиновские эксперты сработали правильно: определили и механизм автотравмы — типичный наезд на пешеходов, и степень тяжести телесных повреждений.

Проблема была в том, что водитель «Волги», найденный по оперативному розыску очень быстро, заявил, что ни в чем не виноват, поскольку подростки перебегали дорогу поперек: «Буквально бросились под колеса».

Это противоречило данным экспертизы трупа и показаниям выжившей потерпевшей, но водитель продолжал стоять на своем.

Была назначена комплексная судебно-медицинская и автотехническая экспертиза.

Мы с Виталием Николаевичем Ли, заведующим филиалом ЦТЛСЭ МЮ и единственным (тогда) в Томске экспертом-автотехником, изучили материалы дела.

Все данные вскрытия трупа и истории болезни потерпевшей девушки говорили о том, что наезд автомобилем был, что называется, классическим — удар сзади.

Правда, и в протоколе вскрытия, и в истории болезни имелись некоторые неточности, допускавшие двойственные толкования.

Мы осмотрели «Волгу» и ничего не увидели — после наезда хозяин автомобиля заменил передний капот. Уже весной следующего года меня вдруг осенило: а старый капот где? Оказалось, что водитель «Волги», сменив капот, старую деталь оставил-таки в гараже (бережливый, однако).

По нашему запросу капот привезли в лабораторию судебных экспертиз. Внимательно осмотрев его, мы обнаружили на металле две вмятины — одну побольше, другую поменьше.

Ну и что?

А вот что! Мы взяли первую попавшуюся «Волгу», загнали ее во двор лаборатории, нарисовали на ее капоте те самые «вмятины». Потом, зная рост потерпевших (парня и девушки), вышли на улицу и после нескольких попыток отловили двух статистов — подходящих по росту и комплекции граждан. Надо ли говорить, что все было процессуально оформлено.

Где — то в архиве у меня до сих пор лежат фотографии, на которых изображен наш следственный эксперимент.

Положив на капот произвольной «Волги» старый капот, поставили перед автомобилем статистов и «уронили» их на капот.

Получилось очень интересно.

Более глубокая вмятина на капоте полностью совпала с затылком статиста — погибшего юноши.

Расположенная левее и ниже мелкая вмятина совпала с локтевым суставом статистки — у потерпевшей девушки помимо всего прочего был раздроблен левый локтевой сустав (парочка шла в обнимку).

Мы проверили несколько возможных вариантов и остановились на одном — наиболее вероятном.

Результаты экспертизы были оформлены и переданы в суд.

Летом того же года, выступая в Томском районном суде, мы с В.Н. Ли подтвердили наш вывод, что подростки не переходили дорогу, а шли (нарушая, между прочим, правила дорожного движения) по осевой линии в попутном автомобилю направлении. Это не оправдывает водителя, совершившего наезд и скрывшегося с места ДТП, за что он и был осужден.

1968 год. г. Стрежевой

1994 год, 25 лет выпуска. Рядом — терапевт из Колпашева Александр Семикин

Глава XXII. Нелепая смерть

Вспоминается один из самых страшных и нелепых случаев из моей практики.

В начале июля 1987 года ранним воскресным утром, в половине девятого, мне позвонили из ГАИ — тяжелое ДТП в Томском районе, есть жертвы. Было воскресенье, я дежурил на дому — так уж «повезло».

Всю ночь и все утро вплоть до 8 часов шел проливной летний дождь — не просто дождь, а ливень!

Когда мы выехали на место ДТП, от сотрудника ГАИ я узнал, что трагедия произошла на трассе Томск — Алаево в районе села Тахтамышево. «Москвич» столкнулся с грузовиком, погибло несколько человек. Подробностей никто не знал.

Приехав на место, мы первым делом увидели огромную «пробку» с обеих сторон — воскресенье, дачники едут за город, кто-то едет в город… Дорога была полностью перекрыта.

На месте происшествия поперек шоссе стоял «ГАЗ-52», простой сельский грузовичок, «мордой» в сторону Томи. Под средней частью его сдвинутой с места рамы торчали остатки легковушки — «Москвича-412». Мы увидели только неповрежденный багажник (капот и салон просто снесло и отбросило назад), осколки стекол и обрывки крыши «Москвича» отлетели метров на 10–15.

Потребовалось некоторое время, чтобы домкратами поднять грузовик и освободить то, что осталось от несчастного «Москвича».

…Знаете, к тому времени я был уже умудрен опытом судебно-медицинской работы и видел всякое, но здесь даже мне стало нехорошо.

Семья — муж с женой и две дочери 10 и 12 лет, ехали на дачу в районе Калтая. За рулем сидела жена. Супруги имели опыт вождения не менее 15 лет и были полностью взаимозаменяемы.

После беседы с сотрудниками ГАИ картина происшествия стала ясна. Грузовик, за рулем которого сидел только что окончивший среднюю школу и получивший права житель села Курлек, по заданию председателя колхоза отправился в Томск в самый ливень. Ехал он в разрешенных пределах, 60 км/ч: больше из «ГАЗ-52» и не выжмешь…

В районе Тахтамышева с параллельной шоссе лесной дороги неожиданно на асфальт буквально перед носом грузовика выскочила фиолетовая «шестерка». Некие жители Курлека всю ночь провели на берегу Томи с девушками, и не без выпивки, и утром отправились в Томск опохмеляться. За рулем «шестерки» сидел, мягко говоря, нетрезвый водитель.

Неожиданно выскочив на шоссе, «Жигули» оказались на пути грузовика. Шел проливной дождь, асфальт был покрыт слоем воды…

Был бы водитель «ГАЗа» немного пограмотнее, он просто таранил бы наглые «Жигули», и никто никогда ему претензий не предъявил бы невзирая на последствия — 100 процентов вины водителя «шестерки». Но водитель грузовика был прост как грабли и тупо ударил по тормозам.

Есть такое понятие, как акваклин, или аква-планирование: во время ливневого дождя перед колесом едущего автомобиля собирается слой воды, который не успевает проскользнуть под протектором (несколько упрощаю). Тормозить при этом просто нельзя — слой воды под передними колесами делает автомобиль (любой) совершенно неуправляемым.

Теперь представьте себе ситуацию: грузовик под ливневым дождем движется по шоссе со скоростью около 60 км/ч, навстречу ему со скоростью около 80 км/ч движется «Москвич-412». При появлении на дороге неожиданного препятствия водитель грузовика резко тормозит, и машину мгновенно разворачивает поперек дороги.

Для водителя «Москвича» препятствие возникло совершенно неожиданно (никаких следов торможения мы не нашли).

«Москвич» влетел под развернутый поперек шоссе грузовик… От его моторного отсека практически ничего не осталось. Салон легковушки был просто срублен рамой грузовика, и все, кто в нем сидел, погибли мгновенно, никто ничего не успел понять (единственное и слабое утешение).

Намеренно опускаю описание того, что я увидел на месте происшествия. Для профессионалов это ничего не добавит. Для прочих — сильнейший шок.

Водитель грузовика запомнил цвет «Жигуленка» и даже две последние цифры госномера и сообщил об этом сотрудникам ГАИ. Пока мы работали на месте ДТП, машину обнаружили и задержали нетрезвого водителя.

И до этого эпизода, и после я нередко задумывался о том, что влечет жертв на место своей неминуемой гибели?

Прочитанное выше наверняка заставит вас также задуматься о том, что есть некая Высшая сила, которая сводит участников конкретного происшествия в одной роковой точке… Вспомните хотя бы последние авиакатастрофы. Я по простоте душевной убежден: сколько кому отмерено — столько тому и дано.

В качестве доказательства приведу случай, которому сам был свидетелем.

В июле 1981 года, будучи в отпуске, я зачем-то прогуливался по улице Нахимова, подходя к улице Вершинина. Метрах в 70 впереди меня шел мужчина, одетый, как и я, по сезону. Меня обогнал в попутном направлении «ЗИЛ-137» — тяжелая грузовая машина, для нее горел зеленый свет. Когда грузовик приблизился к перекрестку, буквально ему под колеса бросилась женщина, перебегая дорогу на красный свет. Водитель должен был тормозить (ничего другого правилами дорожного движения не предусмотрено). Но он резко взял вправо и со всей дури врезался в стоящую на углу перекрестка опору ЛЭП (500 киловольт). Женщина успела прошмыгнуть перед носом грузовика… От удара опора деформировалась и с крепления сорвался провод, находящийся под напряжением, — фаза. Провод (внимание!) упал прямо на идущего впереди меня мужчину! Я услышал треск, увидел ярчайшую вспышку и. все. Когда через несколько секунд ко мне вернулось зрение, я увидел на тротуаре небольшую кучку пепла, над которой вился легкий дымок. Первым побуждением было бежать на помощь, но, во-первых, помогать было уже некому, а во-вторых, я вспомнил про шаговый потенциал, возникающий вокруг упавшей фазы. Если бы я приблизился, меня запросто могло убить — все-таки 500 киловольт!

Я остался до приезда дежурной группы. Напряжение к тому времени было отключено (как мне потом объяснили, при обрыве фазы его отключает автомат, но не мгновенно). От несчастного прохожего остались пепел, очень мелкие фрагменты костей серого и белого каления и… металлические пряжки сандалий.

Я дал следователю показания как прямой свидетель происшедшего, упомянул и про нарушительницу, которая спровоцировала наезд на опору ЛЭП. Правда, внешность я не успел запомнить, так как видел ее только боковым зрением. Подписав протокол, пошел домой, начисто забыв о том, куда и зачем направлялся. И тут до меня дошло — Боже мой, ведь провод мог упасть на меня со всеми вытекающими последствиями.

Этот эпизод запомнился еще и потому, что, как я позднее узнал, женщину-нарушительницу удалось опознать кому-то из прохожих на другой стороне улицы (после происшествия ГАИ опубликовала в средствах массовой информации просьбу об этом). Она была привлечена к уголовной ответственности — случай редчайший!

Глава XXIII. Кто сидел за рулем?

Дорожно-транспортная травма — бессмысленная и беспощадная…

Да простит меня Александр Сергеевич Пушкин за перевранную цитату, но многолетний опыт позволяет мне ее применить.

Не буду приводить мировую и российскую статистику — она достаточно хорошо известна. Скажу только с горечью в душе, что почти каждый случай дорожно-транспортного травматизма действительно не вяжется со здравым смыслом и беспощаден к невинным жертвам.

Автомобильные травмы многочисленны и многообразны. На моей памяти предлагалось несколько вариантов их классификации. В практическом употреблении осталась одна — классификация А.А. Матышева и А.А. Солохина. Нет смысла приводить ее, замечу только, что даже в ней предусмотрены прочие виды автомобильных травм. Для меня как эксперта это означает, что многообразие ситуаций, возникающих при ДТП, просто невозможно втиснуть ни в какую классификацию! Мне повезло — довелось заниматься у А.А. Малышева в Ленинграде в 1979 году и у А.А. Солохина в Москве в 1994 году.

В практике сложилось определенное мнение о том, что травма в кабине (салоне) автомобиля одна из простейших с экспертной точки зрения. Да, если «Москвич» врубился в столб и все погибли, и все на своих местах, то все действительно просто: эксперту нужно только грамотно описать повреждения, характерные для водителя, пассажира переднего или заднего сиденья, а дальше уже дело следователя ГАИ (ГИБДД).

Но если бы вы знали, сколько коллизий возникает, когда кто-нибудь в автомобиле остался жив!

Обычно оставшийся (оставшиеся) в живых утверждает(ют), что за рулем сидел погибший — что с погибшего возьмешь?!

За время работы нам множество раз приходилось отвечать на вопрос, кто сидел за рулем в момент ДТП, в рамках и чисто судебно-медицинских экспертиз, и комплексных — совместных с автотехниками.

Вообще говоря, алгоритм установления места нахождения пострадавшего в салоне (кабине) автомобиля известен достаточно давно. Сложность, а иногда и уникальность случаев определяется рядом условий — видом ДТП, количеством людей в салоне, качеством первичных следственных и экспертных действий. Вот несколько примеров.

Поздно ночью в июне 1994 года со стороны Басандайки в Томск ехали на «Жигулях» гр-не И. и Н. — горячие кавказские парни. С вечера они отдыхали на «Синем утесе» — ели шашлыки, пили пиво и водку. С ними был и третий — гр-н Г., но он, когда собутыльники собрались возвращаться в город, видя их состояние, сесть в машину отказался. Кто из них сел за руль, он «не запомнил». Перед Богашевским трактом у поворота на Томск дежурил наряд ГАИ. Увидев мчащийся автомобиль, гаишники попытались его остановить, но водитель только увеличил скорость. Совершив левый поворот, автомобиль потерял управление, перевернулся, ударился о бетонный фонарный столб, отскочил, еще раз перевернулся и остался на середине Богашевского тракта вверх колесами. Правая передняя дверь салона оторвалась, находившиеся в автомобиле были выброшены наружу. Когда подбежали гаишники, один из них — гр-н И. — был мертв, второй — мертвецки пьян, что, согласитесь, не одно и то же. Серьезных повреждений у него не было.

Приехавшая опергруппа ГАИ составила протокол осмотра места ДТП, схему ДТП. Описали машину, труп погибшего, пострадавшего отправили по «скорой» в травмпункт первой горбольницы. В общем все сделали правильно и грамотно, кроме одного (об этом ниже).

В травмпункте у гр-на Н. были обнаружены ушибы и ссадины лица, обширные осаднения на наружной поверхности правой руки, бедра и голени, алкогольное опьянение (в травмпункте степень опьянения не определяют). Ушибов и переломов грудной клетки, таза и конечностей не было, в госпитализации он не нуждался. Сотрудник ГАИ, сопровождавший Н., почему-то для освидетельствования на алкоголь его не повез, хотя от городской больницы № 1 до наркодиспансера рукой подать — соседнее здание (может быть, потому, что Н. был сотрудником вневедомственной охра-ны^).

При вскрытии трупа И. обнаружили тяжелые травмы — открытый перелом костей черепа, ушиб головного мозга тяжелой степени, ушибленные раны на лице и перелом костей носа, переломы ребер, ушиб легких. В крови погибшего содержалась высокая концентрация алкоголя — свыше 4 промилле (считается, что смерть может наступить при концентрации 3_5 промилле).

Протрезвевший гр-н Н., допрошенный дознавателем ГАИ, пояснил, что после возлияний на «Синем утесе» забрался в машину и уснул. Кто сел за руль, когда и как они уехали в Томск, не помнит, очнулся уже после ДТП на асфальте. При этом он сделал вид, что не знает о гибели гр-на И.

Повреждения на теле Н. были зафиксированы в акте освидетельствования. После окончания судебно-медицинской экспертизы трупа И. назначили комплексную автотехническую и судебно-медицинскую экспертизу для ответа на вопросы: каков механизм образования повреждений на теле погибшего и гр-на Н. и, главное, кто из них сидел за рулем?

Выполняя комплексную экспертизу, мы проанализировали то, что имели, — повреждения автомобиля, в том числе и в салоне (указанные в протоколе ОМП и в протоколе осмотра и проверки технического состояния транспорта), повреждения на трупе И. и на теле Н. Сам автомобиль (то, что от него осталось), отправленный с места ДТП на спецстоянку, до нее почему-то не доехал и растворился в пространстве. Тогда в нашем распоряжении еще не было компьютерных программ, позволяющих графически восстанавливать события на месте ДТП. Поэтому мы взяли масштабную модель «Жигулей» (1:42), на листе миллиметровки нарисовали в таком же масштабе дорожную обстановку и для начала воспроизвели все известные нам эволюции автомобиля. Все это было отображено на фототаблице. При этом мы постарались воспроизвести направления ускорений, которые испытывали водитель и пассажир на каждом этапе ДТП, направления их перемещений в салоне и за его пределами, детали салона, с которыми водитель и пассажир должны были контактировать, и те повреждения, которые они должны были получить. Затем сопоставили повреждения на трупе И. и на теле Н. с тем, что у нас получилось. Здесь я, конечно, упрощаю, поскольку все детали перечислить сложно, но в итоге был сделан вывод, что за рулем сидел гр-н Н., а И. находился на переднем пассажирском сиденье. Н. продолжал это отрицать, но дело передали в суд. Слушание дела продолжалось. четыре года! Не потому, что было слишком уж сложным. Просто подсудимый Н. часто болел, а свидетель Г., отдыхавший вместе с участниками ДТП, оказался военнослужащим и жил в Иркутске. Поскольку сразу после аварии допросить его не удосужились, а он вскоре уехал, судья решил во что бы то ни стало заслушать его показания. И как оказалось, не зря. То, что он рассказал (через 4 года), существенно дополнило данные следствия и подтвердило наш вывод.

Кстати, все эти телодвижения могли и не понадобиться, если бы следователь ГАИ (начальник СО) взяла образцы крови из салона автомобиля — из зоны контакта водителя и пассажира. Несложное биологическое определение групповой принадлежности крови быстро поставило бы все на свои места.

Второй подобный случай (из многих). В начале сентября 1999 года на повороте асфальтированной дороги между Батурино и Коларово перевернулся джип «Чероки». В машине ехали несколько человек. Владелец машины — доцент ТГАСУ, его ассистент и три студентки. Эта компания ездила для выполнения некоей «съемки на местности» и после ее окончания возвращалась в Томск. Перед возвращением руководитель и студентки позволили себе по бокалу (стакану?) вина. Джип ехал очень быстро (как потом выяснилось, со скоростью более 110 км/ч). Тот, кто сидел за рулем, не вписался в поворот, и машина выскочила на гравийную обочину. Водитель попытался вернуться на асфальт и резко вывернул руль влево. Левое переднее колесо «закусило», вырвало из места крепления, и тяжелый джип, на полном ходу перевернувшись через крышу, встал на колеса «мордой» по ходу движения и завалился на левый бок. Одна из студенток, 20 — летняя А., погибла. Когда приехала следственная группа ГИБДД, джип так и лежал на левом боку. Тело А. находилось слева от автомобиля, ноги и таз были придавлены нижней частью левых дверей. Джип общими усилиями приподняли и поставили на колеса. Лобовое стекло в проеме отсутствовало — лежало на дороге сзади машины. Стекла передних дверей были опущены. Автомобиль с правым рулем. В салоне на заднем сиденье находились доцент и две студентки. Они совершенно не пострадали, не считая сильного испуга, но выбраться из салона не могли, так как обе задние двери заклинило, кстати, и передние тоже. Ассистента в салоне не было, он околачивался подле машины. Двери отжали, и пассажиры вылезли наружу. Все четверо показали следователю, что за рулем сидела погибшая А. Труп, следы автомобиля на гравийной обочине и сам автомобиль были сфотографированы криминалистом, составлена схема ДТП. (Образцы крови из салона автомобиля опять не взяли!)

При экспертизе трупа А. обнаружена причина смерти — открытая черепно-мозговая травма: ушибленная рана левой лобной области, перелом лобной и теменной костей слева, ушиб головного мозга. Найдены также перелом левого предплечья, ссадины на лице слева с частицами грунта и гравия, переломы ребер с обеих сторон и другие менее серьезные повреждения. Заданный эксперту вопрос о месте нахождения А. в салоне автомобиля остался без ответа, эксперт указал, что он выходит за пределы его компетенции. И правильно.

Следователь вынесла постановление об отказе в возбуждении уголовного дела на том основании, что за рулем сидела А., она, дескать, и виновна в ДТП. Отец девушки (инженер) не согласился с этим, представил следователю собственную реконструкцию ДТП (выполненную созданной им самим компьютерной программой) и обжаловал постановление в прокуратуре. Прокуратура отменила постановление следователя ГИБДД и предписала возобновить проверку по факту ДТП.

Было назначено комплексное автотехническое и судебно-медицинское исследование. В таких случаях начинают с тщательного изучения поврежденного автомобиля. Тут выяснилось, что владелец автомобиля вскоре после ДТП продал его знакомому коммерсанту в г. Новосибирск. Попытки выяснить его судьбу путем многочисленных запросов успеха не имели.

Нам, судебным медикам, трудно было решать вопрос о механизме образования повреждений на трупе, не зная механизма опрокидывания автомобиля. А в нашей ТЛСЭ (лаборатория судебных экспертиз Минюста) после длительного изучения материалов проверки, не имея автомобиля, определять этот механизм благоразумно отказались.

Время шло. Лишь весной 2000 года начальник следственного отдела ГИБДД приняла решение о поездке в Новосибирск для поисков джипа. Поехали втроем — кроме водителя, начальника СО и следователя, взяли меня зачем-то. Приехав в Новосибирск, мы долго не могли найти лабораторию судебных экспертиз. Мы знали только, что она находится в здании областного УВД, но там никто из нас ни разу не был. Несколько раз останавливались и спрашивали у прохожих, но никто не мог нам помочь. Стали спрашивать у сотрудников милиции, но и они не «знали» (!), где находится УВД. Наконец, подъехали к зданию цирка и, почти отчаявшись, спросили у прохожего, где же, черт возьми, это УВД?! Он посмотрел на нас как на ненормальных и произнес: «Да вот же оно!». Здание УВД стоит прямо напротив цирка (что довольно символично)…

Сотрудницы ГИБДД отправились к местному эксперту-автотехнику. Меня просто не пустили, пришлось маленько поскучать. Примерно через час они вышли и сказали, что эксперт берется определить механизм ДТП, но просил все-таки машину поискать. Это можно было сделать через регистрационно-эксплуатационный отдел (РЭО) ГИБДД. В УВД выяснили, что РЭО находится где-то у черта на куличках — в промзоне на другом конце города. Добирались мы туда часа полтора. А когда приехали, выяснилось, что нужный нам автомобиль его новым владельцем разобран и продан на запчасти. Снова вернулись в УВД, оставили автотехнику направление и материалы проверки.

Примерно через месяц были получены материалы автотехнического исследования. В заключении эксперт на основании имевшихся данных определил механизм и последовательность переворачивания автомобиля. Механизм этот оказался довольно сложным — после «закусывания» левого переднего колеса джип перевернулся через левый передний угол на крышу, затем через правый задний угол на колеса, снова на крышу и только потом лег на левый бок. Я, честно говоря, и не предполагал, что тяжелый джип-внедорожник способен на такие номера. Но эксперт в заключении подчеркнул, что эти кульбиты стали возможны именно вследствие большой скорости движения.

По упомянутой выше методике был проанализирован механизм возникновения повреждений на теле пассажира (сидевшего слева) и водителя автомобиля (сидевшего справа), которые сопоставили с повреждениями на трупе и на теле второго участника ДТП. Для убедительности по нашему ходатайству следователь организовала следственный эксперимент. Был найден полный аналог джипа, статисты, по росту и комплекции похожие на потерпевшую А. и на второго участника ДТП. Мы по очереди усадили их на правое и левое сиденье джипа, и зная, какие у них были повреждения, «привязали» эти повреждения к конкретным деталям салона. Например, ушибленная рана и открытый перелом костей черепа слева на трупе А. четко проецировались на металлическую скобу, укрепленную на левой передней стойке салона, — и по расположению, и по направлению. Перелом левого предплечья и переломы ребер возникли от контакта с краем передней панели автомобиля. Потерпевшая могла покинуть салон автомобиля только через открытое стекло левой передней двери во время одной из фаз переворачивания автомобиля, эта фаза тоже была установлена. Что касается второго участника, то он имевшиеся на его теле незначительные повреждения, сидя на левом сиденье, получить никак не мог. После того как джип завалился на левый бок, он с правого (водительского) сиденья легко выбрался из салона через проем лобового стекла. Ни пассажирка, ни водитель ремнями безопасности пристегнуты не были. Весь ход эксперимента зафиксировали на видео- и фотокамеру и оформили в виде фототаблицы. Было сделано заключение, что потерпевшая А. находилась в момент ДТП на левом пассажирском сиденье. Исследование закончили в июне. Выйдя из отпуска в начале августа, я поинтересовался в следственном отделе ГИБДД, чем дело кончилось? И узнал, что молодой человек, ранее категорически отрицавший, что он сидел за рулем, признал себя виновным и. попал под амнистию в связи с 55-летием победы в Великой Отечественной войне.

Не буду больше испытывать ваше терпение. Добавлю только, что поводы для искажения истины «кто сидел за рулем?» бывают самые разные — от страха перед наказанием до весьма замысловатых соображений. Так, в одном случае мать взяла на себя вину, утверждая, что она сидела за рулем автомобиля в момент наезда на пешехода (он погиб), а не ее сын. Якобы потому, что обвинение сына в гибели пешехода могло расстроить его свадьбу с дочерью высокопоставленного чиновника (!). Нам удалось доказать, что за рулем сидел именно сын. Как уж там со свадьбой, не знаю.

Глава XXIV. Предметом… не оставляющим следов…

Мне не раз приходилось повышать квалификацию на кафедре судебной медицины Академии последипломного образования в Москве. Помимо теоретических знаний, слушателям сотрудники кафедры приводили примеры сложных казусных случаев, поучительных с практической точки зрения.

Вот один из них.

Летом 2002 г. в районе станции метро «Речной вокзал» в Северо-Западном административном округе г. Москвы по утрам стали обнаруживать почти полностью обнаженные (раздетые до нижнего белья) трупы мужчин и женщин. По результатам вскрытия все они погибли на месте от тяжелейших черепно-мозговых травм — кровоизлияний под оболочки, в вещество и (у многих) в желудочки головного мозга. Такие травмы причиняются сильными ударами массивных тупых предметов. Это может быть, например, бейсбольная бита, доска и т. п. Но твердые тупые предметы обязательно оставляют следы на мягких покровах головы — ушибленные раны, обширные сочные кровоизлияния в подкожной клетчатке. Во всех упомянутых случаях никаких ран на волосистой части головы не было, в мягких тканях головы у некоторых жертв эксперты находили только едва заметные, очень бледные «намеки» на кровоизлияния. Не было и переломов костей черепа. Один из потерпевших был обнаружен на тротуаре живым, но в бессознательном состоянии и умер в больнице, не успев ничего рассказать. Кстати, все жертвы находились в той или иной степени алкогольного опьянения. Практически все потерпевшие в ходе расследования были опознаны. Они оказались довольно состоятельными людьми. У них были похищены одежда, обувь, драгоценности, сумки и деньги, т. е. целью нападений явно был грабеж. Выйти на след преступников долго не удавалось, а между тем количество жертв перевалило за пятнадцать.

Помог, как часто бывает, случай. Патруль из двух сотрудников милиции, проходя по одной из улиц около 3 часов ночи (самое глухое время — час Быка), повернул за угол и увидел, что метрах в пятидесяти впереди, слегка покачиваясь, идет мужчина, а вслед за ним крадутся двое субъектов. Один из них, догнав прохожего, размахнулся и ударил его чем-то по голове. Тот рухнул как подкошенный. Милиционеры бросились вперед и задержали того, кто нанес удар. Второму удалось скрыться, но это было уже не важно. Вызвали скорую помощь, и жизнь потерпевшего удалось спасти. В руке у задержанного милиционеры увидели. двухлитровую пластиковую бутылку газированной воды. В отделении при внимательном осмотре установили, что часть газа из бутылки выпущена. А теперь посмотрим вместе. Каждый представляет себе пластиковую бутылку газировки (или пива) — неоткупоренную. С точки зрения судебной медицины это твердый тупой цилиндрический предмет с гладкой поверхностью. Емкость может быть разной — и 1,5 литра, и 2 и 2,5, т. е. масса солидная. При ударе таким предметом может образоваться даже рана на голове — кожа раздавливается между бутылкой и костью свода черепа (удар должен быть очень сильным). А уж кровоизлияние в мягких тканях головы будет обязательно. Если выпустить из бутылки часть газа форма и масса останутся прежними, но из твердого предмета бутылка превратится в плотноэластический. При ударе она как бы обтекает поверхность головы, не оставляя ни ссадин (гладкая), ни раны, ни выраженного кровоподтека в мягких тканях. Да и при задержании никто не подумает, что бутылка газировки — это орудие преступления.

Задержанный — молодой безработный оболтус (и, кстати, наркоман) — показал, что их банда состояла из трех человек. Сам он участвовал во всех нападениях в качестве своеобразного «молотобойца», а подельники сопровождали его по очереди — вдвоем жертву раздевать сподручнее и быстрее. Для нападения выбирали припозднившихся подвыпивших прохожих, более-менее прилично одетых, чтобы было что взять. Добычу продавали, вырученные деньги пускали на алкоголь и наркотики. В общем, банальная история, если бы не орудие убийства.

Глава XXV. Инородные тела

В судебно-медицинской практике достаточно часто встречаются случаи смерти от закрытия дыхательных путей различными субстратами — так называемая обтурационная асфиксия. Приходилось сталкиваться с такими фактами и мне.

Еще во время учебы в институте на тематической лекции профессор В.П. Десятов рассказал нам о необычном случае убийства грудного ребенка. В конце сороковых годов прошлого века родители ребенка (ответственные служащие) наняли для ухода за ним няньку — молодую деревенскую девушку. Она прослужила у них около месяца и хозяева были ею вполне довольны. Однажды родители, вернувшись с работы, увидели, как обычно, что в квартире полный порядок, ребенок спит в кроватке. Няньку отправили на базар за продуктами. Обратно она не вернулась. Когда спустя несколько часов ребенок продолжал «спать», родители забеспокоились, подошли к кроватке и обнаружили, что он мертв! Труп был направлен на судебно-медицинское вскрытие. Я подозреваю, что вскрытие делал Десятов, хотя сам Владимир Павлович на этом внимание не заострял. При осмотре трупа нашли внешние признаки асфиктической смерти — синюшность лица, мелкие кровоизлияния на склерах глазных яблок и на конъюнктиве век, интенсивные темно-фиолетовые трупные пятна. Извлекая органокомплекс, эксперт обнаружил, что вход в гортань и пищевод чем-то закрыт. Очень осторожно он рассек глотку и гортань по задней поверхности и извлек инородное тело. Им оказался хлебный мякиш! Нижняя часть его плотно перекрывала грушевидные ямки гортани и голосовую щель, повторяя их конфигурацию. Верхняя поверхность мякиша (со стороны ротоглотки) была уплощена и на ней отчетливо виден отпечаток папиллярного рисунка пальца. Ясно, что грудной ребенок (около 10 месяцев) никоим образом не мог сам себе затолкать этот «кляп» в глотку. Няньку быстро отловили и она на допросе показала, что ребенок был очень капризный, крикливый и за месяц ей совершенно осточертел. В тот день, устав успокаивать крикуна, она слепила из хлебного мякиша комок, затолкала в ротоглотку младенца и уложила его в постель. Когда ее отправили на базар, она попыталась уехать в свою деревню, но не смогла — регулярного автобусного сообщения тогда не было. Ее задержали на следующий день на квартире у односельчанки.

Кстати (несколько отклоняясь от темы), в музее кафедры судебной медицины СибГМУ есть интересный экспонат — свод черепа грудного ребенка с торчащей в большом родничке обычной швейной иголкой. Ситуация аналогична — нянька (другая, естественно) избавилась от капризного ребенка, воткнув ему в головку иголку, и скрылась.

Вообще, разнообразие инородных тел, обтурирующих вход в дыхательные пути, весьма велико. Вот несколько примеров из моей практики.

Мужчина 40 лет по дороге домой купил шашлык и ел его, запивая пивом. Один из кусков оказался жилистым, никак не прожевывался и при попытках проглотить его попал за надгортанник, где плотно застрял, полностью закрыв просвет голосовой щели. Мужчина умер на месте. Окружающие не поняли, что произошло, и не смогли оказать ему помощь. При вскрытии трупа я обнаружил большой плохо прожеванный кусок мяса и поместил его в баночку с формалином вместе с гортанью. Этот препарат до сих пор находится в музее кафедры судебной медицины.

Молодой человек лет 17 вечером ехал в переполненном троллейбусе сидя на одном из средних сидений у окна. Он слушал музыку через наушники плейера и жевал чуингам (тогда жевательная резинка только появилась в свободной продаже). Троллейбус тряхнуло на ухабе, и комок жвачки попал за надгортанник. Юноша закашлялся, попытался извлечь инородное тело пальцами, но только затолкал его еще глубже. Он посинел, захрипел и потерял сознание. Окружающие пассажиры остановили троллейбус, вызвали скорую помощь, но пока вытаскивали парня из переполненного салона, он уже задохнулся. Смерть при обтурационной асфиксии наступает очень быстро — через 3–5 минут. При вскрытии у входа в гортань был найден большой комок жевательной резинки — не менее 3–4 пластинок (таблеток тогда еще не было). На его нижней поверхности отпечатался рельеф грушевидных ямок и голосовых складок.

Два случая из истории студенческих сельхозработ (семидесятые годы прошлого века).

Студенты работали на зерносушилке — подрабатывали пшеницу, привозимую с полей от комбайнов. Самосвалы с зерном подъезжали задним ходом к приемному бункеру — квадратному деревянному коробу, сужающемуся книзу, края которого примерно на метр возвышались над асфальтовым током. Стенки бункера были до зеркального блеска отполированы ссыпаемым из самосвалов зерном. Во время короткого перерыва один из студентов стоял у края бункера и курил. Подъехал очередной самосвал с зерном, и водитель включил подъемник кузова. В этот момент однокурсники решили «пошутить» — схватили стоящего за ноги ниже колен и опрокинули в бункер. Бедняга соскользнул по гладкому дереву вниз головой и был засыпан до колен зерном из кузова. «Шутники» спрыгнули в бункер и выдернули товарища за ноги из кучи зерна. Он был уже без сознания, отверстия носа и полость рта забиты зерном. Часть зерна вытряхнули, попытались делать искусственное дыхание, но безрезультатно. Труп вскрывал районный судмедэксперт. При вскрытии в полости ротоглотки, в просвете трахеи и магистральных бронхов обнаружили большое количество зерен пшеницы, причем в трахее и бронхах зерна были как бы склеены слизью.

В другом районе во время работы на току в ночную смену студентка прилегла отдохнуть на куче гороха и уснула. Подъехала бортовая машина с горохом (не самосвал), и студенты стали разгружать ее при помощи лопат и так называемых плиц — больших металлических совков. В свое время мне тоже пришлось плицей помахать. Не видя в полутьме спящую однокурсницу, студенты полностью засыпали ее горохом. Хватились девушки только под утро, и после долгих поисков труп ее был обнаружен под толстым слоем гороха. При вскрытии выяснилось, что отверстия носа и полость рта и ротоглотки заполнены горохом. В трахее нашли только две-три горошины, проскользнувшие через голосовую щель. Горошины в полости ротоглотки были смочены слизью.

Что общего между этими случаями? И зерна пшеницы, и горошины являются довольно крупными фракциями, и, казалось бы, даже заполнив просвет дыхательных путей, должны пропускать воздух и позволять хоть как-нибудь, но дышать. Однако дело в том, что эпителий дыхательных путей (первый случай) и ротоглотки (второй случай) в ответ на механическое раздражение выделяет большое количество слизи, которая смачивает частицы и превращает их в сплошную воздухонепроницаемую пробку.

Вообще, обтурационная асфиксия весьма многолика. Это и утопление в жидкостях, чаще всего в воде. Но встречается утопление в вине, пиве, бензине, патоке и даже в битуме. Такой случай был описан в одном из судебно-медицинских сборников. Жарким летним днем нетрезвый мужчина, поленившись обходить большой (длинный, но довольно узкий) бетонный резервуар с битумом, решил сократить путь и перейти его поперек. Спрыгнув на поверхность битума, он смог сделать лишь один-два шага, в буквальном смысле «влип» и стал погружаться в размягчившийся под солнцем битум. Когда на крики о помощи прибежали люди, несчастный уже увяз почти по пояс. Несмотря на отчаянные попытки вытащить мужчину, спасти его не удалось. Тело полностью погрузилось в битум. Для его извлечения потребовались огромные усилия. Освобождение от битума и вскрытие трупа тоже потребовало много сил. При вскрытии было установлено, что полость рта и просвет трахеи полностью заполнены битумом. Глубже он не прошел.

Приведу недавний случай насильственной обтурации дыхательных путей совершенно необычным предметом — сосиской. Молодая женщина Ш. вместе со своим кавалером С. у нее дома выпивали по какому-то поводу. Выпито было много, парочка улеглась в постель, а утром женщина оказалась мертвой. При вскрытии в просвете голосовой щели была найдена сырая сосиска в целлофановой оболочке длиной 10 см и толщиной 2 см. Оболочка была цела, на поверхности сосиски следов надкусывания или разжевывания не оказалось. Нижний конец сосиски проникал в просвет трахеи почти до ее бифуркации, верхний выступал в полость ротоглотки на 1,5_2 см выше надгортанника. Присутствовали и все обычные признаки механической асфиксии. В крови был найден этиловый спирт в концентрации 3,4 промилле — сильная степень алкогольного опьянения. По факту смерти Ш. проводилась проверка. Гр-н С. при допросе показал, что во время выпивки Ирина Ш. ничем не закусывала, хотя на столе были и пельмени, и огурцы, и «даже сосиски». Кавалер обеспокоился и, взяв с тарелки сосиску, насильно затолкал ее в рот своей даме. Женщина, по его словам, даже не сопротивлялась, не хрипела и «пошла спать». Вот это уже неправда — после закрытия просвета голосовой щели женщине было не до сна, жить ей оставалось не более 3–5 минут. Когда С. понял, что дело-то серьезное, он изменил показания — стал утверждать, что Ирина сама «поперхнулась» сосиской, когда закусывала очередную дозу спиртного. Но сосиска-то была целой! Самой себе такой предмет ввести за надгортанник тоже нельзя — возникает выраженный рвотный рефлекс. Не верите — попробуйте…

При черепно-мозговой травме, травматическом шоке, сильном алкогольном опьянении встречается аспирационная асфиксия — вдыхание пищевых масс в дыхательные пути. Решающим моментом здесь является нарушение (потеря) сознания, когда человек не в состоянии оценить опасность положения и предотвратить вдыхание частиц пищи. Вот один из недавних случаев. Зимой группа охотников на снегоходах «Буран» отправилась охотиться на лосей. Правильнее назвать их браконьерами, так как лицензии на отстрел у них не было. Отъехав от райцентра километров 150, переночевали в охотничьей избушке и утром, плотно позавтракав (не без спиртного), отправились по следу лося, который егерь обнаружил накануне вечером. Егерь расставил загонщиков на номера. Один из охотников увидел в утреннем сумраке что-то движущееся и выстрелил с дистанции около 100 метров из СКС (самозарядный карабин Симонова калибра 7,62 мм). Пуля попала в другого загонщика, причинив сквозное ранение живота. Один из охотников по образованию был врачом. Он перевязал раненого, его посадили на волокушу и повезли в райцентр. Примерно на полпути до райцентра находилась деревня с фельдшерско-акушерским пунктом. Это расстояние по неровным снежным полям проехали часа за полтора. Когда приехали в деревню, фельдшер констатировала смерть потерпевшего. Труп доставили в райцентр. Вскрытие производил районный эксперт. Одежда в области огнестрельных ран была слегка пропитана кровью. Входное отверстие располагалось правее и ниже пупка, выходное — в области левой ягодицы. Раневой канал проникал в брюшную полость, проходил через корень брыжейки сигмовидной кишки, крыло левой подвздошной кости и левую ягодичную мышцу. В брюшной полости находилось около 150 мл жидкой крови. То есть обильной кровопотери не было. Такое ранение имеет признаки тяжкого, опасного для жизни вреда здоровью. Но в данном случае причиной смерти было не оно. Исследуя органокомплекс, эксперт обнаружил в полости рта, в трахее, в магистральных, средних и мелких бронхах пищевые массы, которые после разрезов легких выдавливались из просветов бронхов в виде «столбиков». Легкие были неравномерной плотности, бугристыми, пестрыми — темно-красными в западающих участках и розовато-красными в воздушных, с многочисленными мелкими темно-красными кровоизлияниями под легочной плеврой. Такие же кровоизлияния были и на поверхности сердца под эпикардом. (Они называются пятнами Тардье — Родерера.) В полостях сердца — темная жидкая кровь, причем в правой половине ее значительно больше, чем в левой. Направляя материал на судебногистологическое исследование, эксперт по моему указанию запросил окраску легких на жир (Суданом-111) и на крахмал (раствором Люголя). Эксперт-гистолог констатировал наличие в просветах мелких и мельчайших бронхов и в альвеолах во многих полях зрения многочисленных ярко-оранжевых частиц жира и темносиних частиц крахмала, т. е. пищевых масс. Причиной смерти явилась аспирационная асфиксия — вдыхание содержимого желудка. Кстати, в желудке было большое количество кашицеобразных полупереваренных пищевых масс. Эксперт не сумел установить категорию причинно-следственной связи между огнестрельным ранением и аспирационной асфиксией. Была назначена комиссионная экспертиза. В Отдел сложных экспертиз представили уголовное дело, возбужденное по факту смерти гр-на Н. После его изучения ситуация стала ясна. Раненого посадили на волокушу, буксируемую задним «Бураном», одного. В процессе транспортировки из-за тряски раненый потерял сознание и завалился на спину.

Из — за тряски же содержимое переполненного желудка попало в пищевод, затем в полость рта и было аспирировано в дыхательные пути и легкие. Если бы один из охотников сел вместе с раненым (размеры волокуши это позволяли), он смог бы предотвратить аспирацию пищевых масс — для этого достаточно было повернуть раненого на бок. В данном случае между огнестрельным ранением и смертью имелась случайная причинная связь. Стрелявший охотник был осужден за причинение тяжкого, опасного для жизни вреда здоровью по неосторожности.

Иногда содержимое желудка попадает в дыхательные пути посмертно. Например, при проведении закрытого массажа сердца производится сильное надавливание на нижнюю часть грудины, при этом содержимое желудка выдавливается в просвет пищевода, затем в полость рта и может затечь в просвет трахеи и крупных бронхов. Пищевые массы могут попасть в дыхательные пути и при транспортировке трупа по ухабистой дороге.

В этих случаях не будет признаков прижизненного попадания пищевых частиц в мелкие и мельчайшие бронхи и в альвеолы.

1984 год. Обязательные полевые работы, слева направо Ю.Н. Бунин, д-р мед. наук, В.М. Шипулин, канд. мед. наук, И.В. Лядункин, доцент, Ю.А.Козлов, профессор

Игорь Васильевич Яхно, канд мед наук, реаниматолог. Ю.Н. Бунин справа

Глава XXVI. Три карася

В феврале 1995 года на Сенной курье — старице Томи у Коммунального моста тренировались спортсмены-подводники из клуба «Скат» Томского государственного университета. Сейчас их называют дайверами. Стояла прекрасная погода — яркое предвесеннее солнце, температура чуть ниже нуля. На льду протоки были вырублены две майны — квадратных проруби 2х2 метра на расстоянии около ста метров друг от друга. Вода в Сенной курье непроточная, глубина посредине водоеме 2,5–4 метра, но попадаются бочаги-омуты гораздо большей глубины. Дно покрыто толстым слоем ила. Одной из целей тренировки была отработка ориентирования подо льдом в условиях плохой видимости — в очень мутной воде. Дело в том, что спортсмены-подводники часто привлекались к водолазным работам — подъем затонувших судов (маломерных, конечно), обследование подводных частей сооружений и т. п., так как профессиональных водолазов иногда просто не хватало. Плата за эти работы существенно пополняла небогатый бюджет клуба. Аквалангисты в соответствующей сезону экипировке — гидрокостюмах, погружались и выполняли определенные задания тренера. Ясно, что донный ил был сильно взбаламучен и видимость под водой приближалась к нулевой. За каждым из спортсменов был закреплен страхующий — его товарищ, который, находясь на краю майны, контролировал фал — тонкий и прочный канат, привязанный к поясу аквалангиста. Потравливая канат, страхующий поддерживал связь с пловцом — он должен был постоянно ощущать легкое натяжение. Если пловец удалялся от проруби, канат травили — отпускали, если приближался — выбирали, чтобы пловец в нем, не дай Бог, не запутался. Как потом объяснили специалисты, фал закреплялся на поясе пловца специальным узлом (название его я не запомнил). Этот узел ни при каких обстоятельствах не мог развязаться сам. Но если фал за что-нибудь зацепился или запутался, пловец мог легко освободиться, просто потянув за свободный конец. Аквалангист и страхующий, дергая за трос, могли обмениваться условными сигналами.

Среди спортсменов был молодой парень 23 лет, студент 3-го курса, — высокий, атлетически сложенный, кандидат в мастера спорта. Недели две назад он женился. Получив задание тренера, он погрузился в одну из прорубей. Запас воздуха в баллоне акваланга был обычный — на 45 минут. Около получаса все шло нормально, ребята обменивались сигналами, страхующий регулировал натяжение фала. Почувствовав, что натяжение ослабло, «верхний» начал выбирать фал. Выбирал, выбирал и вытащил пустой конец каната, к которому ничего не было привязано! Он немедленно доложил об этом тренеру (мы знаем, что фал не мог развязаться сам!). Но что могло заставить отвязаться опытного пловца? Дно протоки, где проходили погружения, было многократно обследовано, никаких посторонних предметов — коряг, свай, арматуры — на дне не было. Несмотря на то что у пловца еще был запас воздуха, объявили тревогу и под воду немедленно пошли несколько опытных аквалангистов — сразу из обеих майн навстречу друг другу, со страховкой, конечно. Они несколько раз прочесали взбаламученную воду протоки между прорубями, отклоняясь в стороны вплоть до прибрежного мелководья, но найти аквалангиста не удалось. Время между тем шло, и запас воздуха у пловца кончился. Тем не менее погружения и поиски продолжались. После контрольной точки (полная разрядка баллона) прошло полчаса. Наконец, один из поисковиков нашел тело аквалангиста, но не между прорубями, а за одной из них и метрах в двадцати в стороне. Его подтянули к проруби и подняли на поверхность. Он не подавал признаков жизни. Была вызвана оперативная группа для осмотра тела. Когда мы приехали, на льду лежал спортсмен, одетый в гидрокостюм закрытого типа, но без перчаток — некоторые спортсмены их не любят, особенно при выполнении под водой «тонких» работ. Осмотру, кроме кистей рук, были доступны голова и лицо. Повреждений на них не было, но имелись типичные признаки обтурационной асфиксии (истинного утопления) — одутловатость и синюшность лица, мелкие петехиальные кровоизлияния в коже лица и белочной оболочке глаз, у отверстий рта и носа стойкая белая мелкопузырчатая пена (признак Крушевского). Как рассказали товарищи погибшего, в момент обнаружения маска с лица была сорвана, загубника во рту не было. То есть, испытывая недостаток воздуха, задыхаясь, в агонии пловец сорвал маску и выплюнул загубник. Тренер на вопросы следователя объяснил, что при наличии страховочного фала ничего серьезного с аквалангистом случиться не могло. Даже если бы он почему-то потерял сознание (всякое под водой бывает), «верхний», не получив в условленное время ответ по фалу, просто вытянул бы пловца к проруби. Но фал был отвязан. Сделать это мог только сам аквалангист. Зачем? Отгадка лежала рядом. К поясу аквалангиста была привязана самая обычная сетка-авоська, а в ней — три здоровенных карася весом около килограмма каждый. В общем, все стало понятно. Пловец поймал трех рыбин почти наощупь (учитывая мутность воды) и затолкал их в сетку. Караси, наверное, были сильно удивлены. Похоже, делал он это не в первый раз (иначе зачем авоська?). И тут рядом проплыл еще один карась, наверное, покрупнее пойманных. Не удержавшись, в азарте, аквалангист отвязался (сделать это можно мгновенно) и попытался поймать добычу. Поймать не поймал, но потерял ориентировку. Пока был воздух, он пытался найти прорубь, но в итоге проскочил ее и уплыл в сторону, где и задохнулся. Все, кто погружался в тот день, рассказали, что из-под воды прорубь видна в виде размытого светлого пятна, но только с расстояния не более 3–5 метров. Пловец же удалился от спасительного пятна на гораздо большее расстояние Я, честно говоря, даже не предполагал, что в курье может водиться такая крупная рыба. Сам я здесь рыбачил, конечно, летом и с берега, но самый крупный мой улов — карасик размером с ладонь.

Глава XXVII. Курить надо бросать

Курить вообще вредно. Иногда бывает очень вредно. Есть такая циничная пословица: «Не курите в постели — пепел, который выметут утром, может оказаться вашим собственным».

В глубоко советские времена, году 80 — м, в августе, утром за мной заехал дежурный следователь прокуратуры П. Мы отправились по адресу, где был обнаружен труп молодого человека. Приехали на место — короткий переулок-тупичок между улицей Яковлева и берегом реки Ушайки. Там стоял старый самостройный двухэтажный дом. На втором этаже жил хозяин дома — мужчина лет 55 с женой. Нижний этаж занимал старший сын хозяина. Месяца три назад он уехал на вахту на север Томской области, где работал буровиком. В отсутствие сына хозяин затеял ремонт его половины дома. Но ремонт затянулся, так как кончились деньги. А тут накануне неожиданно вернулся с вахты сын. Он приехал не один — с товарищем по работе. Как потом рассказал отец, сын никаких подробностей о работе и о своем товарище не сообщил, сказал только, что заработал много денег, и пообещал «подбросить на ремонт». Друзья запаслись выпивкой и закуской и вечером принялись отмечать окончание вахты. Родителей сын почему-то не пригласил. Те, не солоно хлебавши, легли спать. Гулянка внизу продолжалась допоздна. Рано утром хозяин почуял запах дыма и спустился вниз. Дверь вроде бы была закрыта изнутри на крючок (тут хозяин путался в показаниях). По его словам, он сорвал крючок и, открыв дверь, увидел, что помещение заполнено дымом. Распахнув дверь и открыв окно (единственное), он проветрил комнату и увидел на кровати труп. Открытого огня не было, на кровати тлел матрас и подушка под головой трупа. Хозяин загасил очаг тления, плеснув воды из стоящего на полу ведра, и, даже не вызвав пожарных, пошел звонить в милицию.

Мы со следователем приехали на место вдвоем (не считая водителя) — криминалист был занят на другом происшествии, оперативник по рации обещал скоро подъехать. Со следователем П. мы много раз работали вместе. Он послал водителя за понятыми и мы начали предварительный осмотр места происшествия. Нижний этаж дома состоял из двух половин. Передняя представляла собой что-то вроде кухни — слева была сложена кирпичная плита для готовки, на стене рядом с ней небольшой фанерный шкафчик. Посредине стояла полутораспальная металлическая кровать с матрасом и подушкой, на которой, собственно, и находился труп. Рядом с кроватью стоял стул и небольшой столик с остатками закуски и двумя стаканами. Под столиком валялись пустые бутылки из-под водки (штук шесть). Никакой другой мебели в комнате не было. Стены и потолок с облупленной штукатуркой были покрыты копотью. По потолку протянут временный электрошнур с одной лампочкой в патроне, даже без выключателя — лампочка просто вкручивалась или выкручивалась. Дыма уже почти не осталось, но в комнате царил полумрак из-за слабой лампочки и закопченных стекол небольшого окна. Вторая половина помещения таилась в полном мраке (о ней позже).

На кровати лежал труп молодого мужчины лет 25, одет он был в клетчатую рубашку-ковбойку и брюки, в ногах — скомканное шерстяное одеяло. Подушка под головой трупа и головная часть матраса на значительном протяжении истлевшие до пепла, по краям обугленные, черного цвета, перья подушки и вата матраса мокрые. Подозвав хозяина, следователь спросил, знает ли он, кто лежит на кровати? Тот пояснил, что в суматохе толком тело и не осматривал, сообщил в милицию, а до нашего приезда в комнату заходить побоялся. Подойдя поближе, хозяин присмотрелся и удивленно воскликнул: «Да не знаю я его!». Как выяснилось, приехавшего с сыном товарища хозяин видел мельком, гость не назвал ни имени, ни фамилии. Сын тоже промолчал, буркнул только, что товарищ останется у него, так как ему негде ночевать. На вопрос следователя: «А где же сын?» — отец сконфуженно развел руками.

Тут в комнату вошел водитель и сообщил, что понятых он не нашел — никого в округе дома нет, а следователя срочно вызывают зачем-то в прокуратуру. Мы подошли к машине, следователь переговорил по рации и «обрадовал» меня — действительно, срочно вызывают к начальству.

— Ты тут обожди, я съезжу ненадолго, потом захвачу криминалиста и мы продолжим осмотр.

Протокол осмотра он писать даже и не начинал.

Следователь уехал, и я остался один. Сотовых телефонов тогда еще не было, телефон-автомат, по словам хозяина, находился где-то не ближе километра… Я покурил, поскучал, еще покурил — и так часа полтора.

От нечего делать я зашел в комнату и продолжил «осмотр». Я давно уже приучился на месте происшествия ничего не трогать, я и не трогал. Поскольку в передней половине ничего интересного вроде бы не было, я заинтересовался задней половиной комнаты, таящейся в темноте. Как назло, в тот раз фонарик я с собой не захватил. За краем передней половины пола не было. Когда глаза привыкли к темноте, я смутно разглядел несколько толстых бревен, на которых раньше лежал пол. Дальше в глубине комнаты вообще ни черта не было видно. На плите я нашел коробок спичек и, чиркая ими, осторожно двинулся дальше. Шага через три-четыре я вдруг ощутил под ногой пустоту. Зажег сразу несколько спичек и увидел в левом заднем углу яму размером примерно 2х3 метра — до ремонта там был фундамент печки, который сломали и выбросили. Глубину ямы установить при таком освещении не удалось. Вернувшись в переднюю половину, я нашел в шкафчике огарок стеариновой свечки. При ее свете я наклонился над ямой и чуть не свалился в нее — край ямы под ногами «поехал». Я успел разглядеть, что глубина ямы не менее 2,5 метров, на дне какая-то жидкость и в ней лежит что-то, ну очень похожее на. труп! Прыгать в яму ни малейшего желания у меня не было. Вытащить труп в одиночку я тоже не мог. Вышел я не улицу, закурил и куковал еще минут 40, пока не приехали следователь, криминалист и оперативник.

Когда они вышли из машины, я с максимальной дозой ехидства «обрадовал» следователя и «поздравил» его со вторым трупом! Он долго не мог понять, откуда он взялся. В чемодане криминалиста нашелся фонарик, мы прошли в заднюю половину, посветили в яму и убедились, что на дне ее действительно лежит труп. Вытащить его было делом техники.

Мы в полном составе, наконец, смогли приступить к полноценному осмотру места происшествия. При осмотре трупа, лежавшего на кровати, обнаружили довольно обширный и глубокий ожог щеки, которая прикасалась к подушке, были опалены волосы на виске. Ожоговая поверхность была буро-черной, пергаментной плотности, у краев ни покраснения, ни отека, ни пузырей не было — похоже на посмертное действие высокой температуры. Рядом с подушкой на испепеленном матрасе я нашел несколько сигаретных окурков, от которых остались только фильтры! Когда труп сняли с кровати, под подушкой, точнее, между подушкой и матрасом обнаружился обугленный до черного каления паспорт в виде черных хрупких листов и обложки, тексты на листах паспорта были нечитаемы! Рядом лежала очень толстая пачка денежных купюр примерно в таком же состоянии. Купюры были серо-черного цвета, очень хрупкие, буквально рассыпались под пальцами. По небольшим остаткам краев купюр можно было догадаться об их достоинстве — 25 рублей. Следователь попытался хотя бы приблизительно подсчитать количество купюр, но ему это не удалось. Понятно, что в таком виде деньги обмену не подлежали. На трупе имелись хорошо знакомые мне признаки смерти от отравления угарным газом (см. выше). Под ножным концом матраса мы нашли целый, хотя и довольно замызганный, паспорт на имя сына хозяина. Таким образом, на момент осмотра труп, лежавший на кровати, опознать не удалось.

Труп, извлеченный из ямы, хозяин дома опознал как принадлежащий его сыну. На нем также были выраженные признаки отравления угарным газом.

Следователь высказал следующую версию. Друзья после обильного возлияния улеглись на одну кровать отдохнуть. Сын хозяина уснул, а гость курил в кровати, задремал, обронил окурок на матрас. Матрас, а потом и подушка затлели. Гость надышался угарным газом и помер. Сын хозяина проснулся в дыму (и в темноте), встал и попытался выбраться из комнаты, но пошел не в ту сторону, упал в яму и тоже погиб от отравления. Раньше я уже писал, что переносимость угарного газа у людей может быть различной. В этом случае СО, который несколько тяжелее воздуха, скопился на дне ямы и довершил отравление… Позже я узнал от следователя, что труп, лежавший на кровати, все-таки был опознан. Отпечатки его пальцев пробили по базе и установили, что он, несмотря на молодой возраст, неоднократно судим, в частности за грабеж с убийством, и вышел на свободу буквально за две недели до гибели. Ни на какой вахте он не был и к бурению никакого отношения не имел. Так и осталось не ясным, что связывало его с сыном хозяина — обычным работягой, не судимым.

Не менее вредно курить за рулем. Ну хотя бы потому, что отвлекает от управления автомобилем. Иногда фатально отвлекает.

Вспоминаются два случая из практики.

Один весьма трагичен. Компания молодых людей — два парня и две девушки — на машине отправились отдыхать на Обь. Водитель — мужчина 26 лет — купил новенькую иномарку, причем с левым рулем, несколько дней назад и ему не терпелось блеснуть обновкой перед друзьями. Выехав на Шегарский тракт, он легко разогнался километров до 140. Дальнейшее происходило на глазах патруля ГИБДД. Сотрудники, спрятав свой автомобиль, сидели (скорее стояли) в засаде с радаром. Когда радар показал скорость приближающейся машины 140 км/ч, сотрудник выскочил на дорогу, чтобы остановить лихача на предмет штрафования за превышение скорости. Сделать это он не успел. Машина неожиданно вильнула, резко выехала на встречную полосу и столкнулась с едущим в город автомобилем «Жигули». После удара «Жигули» отбросило в кювет, а иномарка несколько раз перевернулась и упала на крышу. Судите сами: даже если «Жигули» законопослушно ехали с разрешенной скоростью 90 км/ч, суммарная скорость составила около 230 км/ч! На такой скорости никакие подушки безопасности не спасут (они, кстати, в иномарке не сработали). Сотрудники ГИБДД подбежали к перевернутой машине, открыли двери (к счастью, их не заклинило) и вытащили из салона потерпевших. Водитель и сидевшая на переднем сиденье девушка были мертвы. Пассажиры заднего сиденья были живы, но без сознания — они получили тяжелые травмы. Водитель «Жигулей» также погиб. Погибших уложили на обочине. И тут сотрудники с удивлением заметили, что из-под трупа погибшего водителя иномарки… идет дым. Тело перевернули на бок и увидели на спинке рубашки между лопатками округлую дырку с обугленными дымящимися краями. Рубашку загасили и труп перевернули на спину. Приехавший с оперативной группой судебный медик, помимо следов механических травм, обнаружил на коже спины между лопатками довольно глубокий неправильноокруглый ожог диаметром около 2,5 см. К ожоговой поверхности прилип окурок сигареты, ниже ожога на коже были видны наложения пепла. Спросить о том, что же произошло, было не у кого — выжившие пассажиры без сознания ожидали приезда скорой помощи. Но ситуация в целом была ясна. Водитель, куривший за рулем, выбросил окурок в открытое окно. Встречным потоком воздуха (вспомните скорость) окурок забросило обратно в салон, причем не куда-нибудь, а за шиворот водителю. Неожиданная сильная боль от ожога вызвала непроизвольную двигательную реакцию — водитель просто дернулся, что при большой скорости вызвало резкое изменение траектории движения автомобиля. В итоге трое погибших.

Второй случай не столь трагичен. По проспекту Кирова ехали навстречу друг другу две автомашины. Водитель одной из них, не глядя, выбросил в открытое окно окурок сигареты. Тот влетел в открытое окно встречной автомашины и попал в расстегнутый ворот рубашки водителя. Водитель непроизвольно обеими руками стал расстегивать рубашку, выпустив руль. Машина вильнула вправо и врезалась в осветительную опору. Водитель пострадал, но не сильно — скорость была ниже разрешенных в городе 60 км/ч. Приехавшие на место ДТП сотрудники ГИБДД спросили водителя, чего это он ни с того ни с сего в столб врезался? Услышав ответ о влетевшем в окно окурке, они обсмеяли водителя и не верили ему до тех пор, пока он не расстегнул рубашку и не продемонстрировал след от ожога и сам окурок. Понятно, что установить водителя, который выбросил злополучный окурок, «не представилось возможным».

Как была написана эта книга (вместо послесловия)

Постоянно выполняя эксгумацию трупов по различным поводам и руководя Отделом сложных экспертиз, я однажды решил обобщить имеющийся опыт — в назидание молодым начинающим экспертам.

В архиве Бюро судмедэкспертизы я поднял все случаи эксгумаций, начиная с 1971 года. За более ранний период архив был давно списан и уничтожен (срок хранения документов 25 лет).

Поначалу я хотел сделать в общем-то обычный анализ эксгумаций — количество по годам, поводы, результаты и т. п.

Начал работать и где-то на пятнадцатом случае мне стало… скучно. Ну уж, подумал я, если автору скучно, то каково будет читателю?

И я решил, отступив от наукообразности, изложить материал в более доступной и интересной форме «Записок эксперта».

Что из этого получилось — судить вам, уважаемые читатели.

* * *

P.S. За время написания и подготовки к изданию этой книги многое изменилось. Пришел новый начальник департамента здравоохранения — Альберт Тигранович Адамян. Был назначен новый начальник Областного бюро судебно-медицинской экспертизы — Сергей Юрьевич Кладов. Всего лишь за год общими усилиями удалось возобновить строительство нового типового корпуса Областного бюро, увеличить финансирование и оснащение аппаратурой. Это позволяет мне надеяться, что мои преемники будут работать в гораздо лучших условиях, чем мы, старожилы Областного бюро.

P.P.S. Так случилось, что после 33 лет служения судебной медицине мне сделали предложение, от которого я не захотел отказаться. Директор Томского экспертно-правового центра «Регион 70» В.Н. Ли предложил мне перейти к нему и стать негосударственным судебно-медицинским экспертом. После некоторых раздумий я согласился.

Мое знакомство с Виталием Николаевичем Ли произошло ранней осенью незапамятного 1983 года. К тому времени у меня уже было более 10 лет стажа, я работал ассистентом кафедры судебной медицины ТМИ и, постоянно совмещая (на полставки) в БСМЭ, был в тот день дежурным экспертом. В те времена нас постоянно вызывали на места ДТП, связанных с гибелью потерпевших. Жаль, что сейчас это делается очень редко, поэтому проблем с решением сложных экспертных задач при ДТП стало гораздо больше.

К тому времени В.Н. Ли проработал экспертом-автотехником около полутора лет и его выезд на ДТП с трупами был чуть ли не первым. Для меня же это была обычная рутина.

Так вот, под вечер мне позвонили и вызвали на место ДТП, которое произошло буквально в двух шагах от моего дома — на перекрестке улиц Усова и Дзержинского. Так что на место происшествия я не выехал, а просто вышел.

Тогда улица Усова была совершенно раздолбанной и движение по ней было небольшое, особенно вечером. Некий придурок по пьянке угнал зачем-то здоровенный грузовик ЗиЛ-157 и мчался на нем по Усова в сторону Красноармейской с большой для такой коряги скоростью.

По Усова же, нарушая правила движения (по правой полосе), фланировали два весьма нетрезвых друга — гр-не Р. и Г. лет 35–40 (их полные фамилии мы помним до сих пор).

Они шли так, что один был чуть впереди, а другой — чуть сзади и слева.

ЗиЛ ударил идущего сзади бампером и решеткой облицовки радиатора, тот со всей силой удара толкнул своего спутника и он, отлетев вперед и чуть вправо, ударился головой о камень, лежащий на проезжей части у бордюра. Первый отлетел прямо вперед. Машина проехала еще метров сто и остановилась. Водитель пытался убежать, но был настолько пьян, что его задержали гулявшие (и все наблюдавшие) старики и старушки.

Когда я пришел, а остальные приехали на место ДТП, картина была еще та. У правой обочины в луже крови лежало тело одного из потерпевших. За бордюром на траве лежал головной мозг — бедняга ударился головой о камень, череп раскололся и мозги вылетели наружу. Второго потерпевшего уже увезла скорая помощь, но он скончался в приемном покое стационара. На месте ДТП мы (точнее, следователь ГАИ с нашей помощью) описали все имевшиеся следы, расположение тела погибшего. Осмотрели автомобиль. Бампер ЗиЛа был, конечно, цел (толстенная железная балка), но пылегрязевые наложения в его средней части оказались стерты. На этом же уровне была деформирована изготовленная из значительно более тонкого металла облицовка радиатора. Все это было сфотографировано, измерено по высоте от дорожного покрытия. Видимых следов, похожих на кровь, на деталях переда автомобиля не нашли. Уже потом мы выяснили, что потерпевшие были одеты по сезону, на голове у шедшего сзади была суконная кепка.

На следующий день в морге производилась экспертиза трупов погибших. Выполнял ее зав. отделением Ю.К. Музеник. Я в таких случаях всегда старался присутствовать при вскрытии. Пришел в секционный зал и В.Н. Ли.

Последовательность вскрытия трупов в данном случае особого значения не имеет. На теле мужчины, шедшего впереди, не было следов контакта с автомобилем (контакта и не было). Имелась обширная рвано-скальпированная рана кожи и мягких тканей головы и лица, сокрушительный перелом костей мозгового (и лицевого) черепа с эвисцерацией мозга. На месте остался только мозжечок и стволовая часть мозга.

На теле шедшего сзади повреждений было гораздо больше. В поясничной области внешних повреждений почти не было — пятнистый бледно-синюшный кровоподтек на коже, ссадин не было — прямой удар. На спине ниже надплечий просматривались такие же бледные вертикальные полосчатые кровоподтеки. Все это Юрий Карлович описал и сфотографировал. Мы с В.Н. Ли, зная обстановку места происшествия, сделали для себя соответствующие выводы. Это рассказано потому, что привлеченный в качестве обвиняемого угонщик, утверждал, что потерпевшие перебегали улицу Усова поперек и появились перед ним совершенно неожиданно. Была назначена комплексная судебно-медицинская и авто-техническая экспертиза. Для нас с В.Н. это была первая совместная экспертиза. После изучения всех материалов дела, ряда экспертиз мы доказали, что потерпевшие шли по полосе движения «пьяного» грузовика в попутном направлении.

Был еще один положительный результат этого эпизода. В.Н. Ли, впервые присутствуя при вскрытии, обратил внимание на черные пятна на легких погибших. На его вопрос Ю.К. Музеник объяснил, что это последствия курения — уголь и никотин. Выйдя из секционного зала, В.Н. вынул из кармана только что начатую пачку сигарет (как сейчас помню, «ТУ-134»), изорвал ее и выбросил в урну. С тех пор на моей памяти (и на моих глазах) он более не курил. Я, грешный, курю до сих пор.

Итак, я начал работать в совершенно новых для себя условиях, хотя практически весь мой «новый» коллектив мне был знаком.

Банка тушенки

Это было одно из моих первых дел в новом качестве. Из города М. Кемеровской области приехала пожилая женщина. Ее 17-летнего сына, как она заявила, убили собутыльники. Адвоката у нее не было, но на руках имелись копии постановления об отказе в возбуждении уголовного дела и, главное, копия заключения по факту смерти ее сына.

Суть дела: сын заявительницы выпивал (в 17-то лет) в компании родственника и его взрослых знакомых. Выпили изрядно — в крови умершего было около 2,4 %о алкоголя. На каком-то этапе выпивки участники предъявили потерпевшему обвинение в краже банки тушенки и стали его зверски избивать всеми подручными средствами. Потом они еще выпили и только через пару часов, видя что «малышу» совсем плохо, вызвали скорую помощь. Врачи обнаружили потерпевшего уже в агонии и зафиксировали клиническую смерть.

Я прочитал ксерокопию заключения эксперта. В нем не было «паспортной» части — я не знал, кто исследовал труп, какой у эксперта стаж, квалификация и т. д.

При наружном исследовании отмечено наличие огромного количества обширных кровоподтеков на лице, верхних и нижних конечностях, на груди, на спине. Кости лицевого и мозгового черепа были целы. Признаков тяжелой черепно-мозговой травмы не имелось, как и тяжелой травмы внутренних органов. Эксперт обнаружил в просвете трахеи, крупных и средних бронхов какие-то массы, не описанные вразумительно. Судебно-медицинский диагноз и вывод о причине смерти гласили: смерть наступила от механической обтурационной асфиксии — аспирации рвотных масс в состоянии алкогольного опьянения. Все имевшиеся на трупе повреждения были отнесены к категории легкого и среднего вреда здоровью (помимо всего прочего, у потерпевшего были сломаны два ребра). Вот участников избиения и привлекли к уголовной ответственности по статьям УК РФ 112 (средний вред) и 115 (легкий вред). Мать погибшего была с этим не согласна, она считала, что ее сына убили.

При внимательном прочтении заключения выяснилось, что никаких объективных данных, подтверждающих диагноз и причину смерти, просто нет. Дело в том, что обтурационная асфиксия при аспирации рвотных или пищевых масс встречается не так уж редко — при сильном алкогольном опьянении, черепно-мозговой травме, эпилепсии и т. д., и имеет достаточно яркую специфическую картину на вскрытии (см. главу «Инородные тела»). Однако этой специфической картины на вскрытии зафиксировано не было. Более того, главного доказательства прижизненной аспирации пищевых масс — наличия капель жира и частиц крахмала в альвеолах и мельчайших бронхах (бронхиолах) — при гистологическом исследовании выявлено не было. В то же время зафиксированы макро- и микропризнаки травматического шока. Простейший подсчет позволил установить, что на теле потерпевшего имелось более 20(!) мест приложения травмирующей силы, причем все они были настолько обширны, что подсчитать общее количество воздействий (ударов) просто не представилось возможным.

Выступая в качестве специалиста в области судебной медицины, я составил заключение специалиста на заключение эксперта, где указал все выявленные недостатки первичного исследования трупа и порекомендовал назначить повторную комиссионную экспертизу с обязательным повторным гистологическим исследованием со специальной окраской на жир и крахмал.

Заявительница получила мое заключение и представила его в прокуратуру г. Кемерово. Была назначена повторная комиссионная экспертиза, выполненная специалистами Кемеровского областного бюро судмедэкспертизы, которая полностью подтвердила все мои предположения и установила причину смерти — травматический шок. Участники избиения были осуждены по статье 111 ч. 4 к реальным срокам лишения свободы.

Здесь есть один нюанс. Эксперт, исследовавший труп, выдал, строго говоря, заведомо ложное заключение (ст. 307 УК РФ). Чем это для него закончилось, мне неизвестно.

С тех пор прошло три с половиной года. За это время мною как негосударственным экспертом сделано более 120 заключений по уголовным и гражданским делам.

P.S. Возвращается все на круги своя. Проработав около трех лет в негосударственной структуре, приобретя бесценный опыт и пережив инфаркт, я получил инвалидность и засел дома с маленьким внуком, у которого не было места в детском саду. На полтора года. Очередь в детсад подошла. и тогдашнее руководство Областного бюро СМЭ предложило мне вернуться в родные пенаты. Что греха таить, я с радостью согласился.

И вот уже третий год работаю в Отделе сложных экспертиз, который я когда-то и создавал. Рядовым экспертом. Что радует — мне никем не надо руководить. И мной, слава Богу, не надо руководить. Аминь.

P.P.S. (надеюсь, последний). Рано радовался, старый придурок! Через 9 лет после моего ухода и 2,5 года после прихода начальник Бюро уговорил меня снова занять должность заместителя по экспертной работе. Сам он ушел в отпуск, оставив меня исполняющим обязанности начальника, и. весь вышел. Пришлось 1,5 месяца изображать начальника Бюро, припомнив всю тяжесть «кепки Мономаха». Потом назначили совершенно нового начальника — Е.А. Парежева. Работает он совсем недавно, но хватка чувствуется и перспективы наметились. (Тьфу-тьфу, чтоб не сглазить!)

Часть третья ЛЕГЕНДЫ И МИФЫ АНАТОМКИ

Для каждого выпускника и студента Томского медицинского института (ныне СибГМУ) Новоанатомический корпус — святая святых.

Здесь мы впервые приобщались к медицинскому знанию, познавая устройство человеческого тела, собственно, самих себя.

Помню, как в сентябре 1963 года 17 — летним первокурсником я вдохнул непередаваемый воздух Alma mater — смесь запахов многолетней пыли, формалина и чего-то еще, чему я тогда не знал объяснения. Потом я узнал это «что-то» более чем. Если не считать студенчества, я проработал в Анатомическом корпусе ровно 25 лет — экспертом Областного бюро и сотрудником кафедры судебной медицины. Но и сейчас это одно из моих многочисленных рабочих мест — я бываю здесь по службе несколько раз в неделю.

Само понятие «Анатомический театр» наводит на мрачные мысли. Но на фронтоне второго этажа Анатомического корпуса написаны слова: MORTUI VIVOS DOCENT (МЕРТВЫЕ помогают ЖИВЫМ). Смею вас заверить: это соответствует истине.

Те, кто прочитал предыдущие части моей работы, могли впасть в меланхолию (исключая специалистов, конечно) — тематика для неподготовленного читателя довольно мрачная. Чтобы несколько улучшить настроение, хочу предложить вам это дополнение к моим заметкам.

Дело в том, что при всей сложности и трагичности нашей работы нередко бывают случаи, вызывающие улыбку или даже гомерический смех. Такова уж природа человека. Полагаю, имею право сказать, что если бы не чувство юмора, судебные медики давно бы вымерли — от безысходности. Что бы вы тогда без нас делали?

Здесь вы найдете все, что угодно: студенческие анекдоты, случаи из практики, цитаты из протоколов и прочее. Часть из них «выезжает» за рамки Анатомического корпуса, и довольно далеко, но, я думаю, это не страшно. Главное условие: все это я видел, слышал или читал сам.

Итак, начнем.

Автор, 1999 год

2001 год. Будущий начальник Бюро судебно-медицинской экспертизы С.Ю. Кладов, проф. А.И. Осипов, Ю.Н. Бунин

* * *

Первый курс. Остеология — учение о костях. Тема: позвоночник. Преподаватель студентке:

— Что можете рассказать нам об особенностях строения 7-го шейного позвонка?

Студентка (из Бурятии):

— Шыбоко болсой остистый отлосток, однако.

— Совершенно верно, этот отросток так и называется:

Prominens — «Выдающийся».

Заслуженная пятерка, однако!

* * *

Привидений не видел…

* * *

Первый курс. Остеология. Мой одногруппник перед зачетом держит в руках клиновидную кость (одна из самых замысловатых костей основания мозгового черепа) и, отчаявшись запомнить все ее примочки, в ужасе шепчет:

— Кой черт и зачем наделал в ней столько дырок?

* * *

Первый курс. Синдесмология — учение о связках. Зачет. Перед нами на столе препарат трупа со специально выделенными связками. Молодой преподаватель решил пошутить и спрашивает студента:

— Найдите и покажите нам, пожалуйста, Ligamentum nazocalkaneus.

Студент берет пинцет и начинает на полном серьезе искать заказанную связку. Мы тихо вянем (кто лучше знает латынь). Ассистент с каменным выражением лица, подождав минут пять, констатирует:

* * *

— Коллега, вы не знаете не только анатомии, но и латыни. Я просил вас найти носопяточную связку.

Призраки не попадаются.

* * *

Первый курс. Общую биологию нам преподавал профессор Владимир Владимирович Ревердатто, доктор медицинских и биологических наук, лауреат Сталинской премии. Он одновременно заведовал кафедрами биологии в ТГУ и ТМИ. Был прекрасным лектором и обладал, несмотря на сложную судьбу, большим чувством юмора. Так, на второй или третьей его лекции на вопрос одного из нас, придурков: «Почему это вы, профессор, ходите все время к нам боком?», он совершенно спокойно ответил: «А мне моя жена сказала, что у меня красивый профиль». Да уж, профиль у него был очень греческий.

* * *

Зачет по беспозвоночным. Доцент Л. спрашивает меня:

— У какого животного голубая кровь?

Да черт бы его знал? Не долго думая, я ляпнул:

— У аристократа.

Заслуженная двойка. (На самом деле — у осьминога.)

* * *

Второй курс. Биология. Зачет по «позвоночным». Нам всего-то нужно было, взяв муляж какой-нибудь позвоночной твари, назвать ее по-русски и по-латыни, определив вид, тип и подтип (Кто знает, тот поймет.)

Одна из наших студенток, получив муляж голубя в разрезе (представьте себе эти раскрашенные гипсовые кишочки, крылышки и т. п. — кошмар), села сдавать зачет доценту Л. Она (по-русски) рассказала, чем питается голубь, как летает и зачем. Доцент, по наивности, попросил ее назвать латинскую номенклатуру голубя. (Справка: Голубь — Avis avis, тип Hordata, подтип Vertebrata. Масса разновидностей.) Наша дама выдала следующую информацию:

— Голубь… (Далее в переводе с латыни.) Птица Голубь, тип Хордата, подтип Ревердатто.

Доцент зачах и попросил уточнить. Последовал тот же ответ. Доцент пришел в ужас. Мы были в полном восторге (скрытом). Сцена повторялась раза три. Потом мы услышали глуховатый кашель, обернулись и увидели, что в дверях аудитории за нашими спинами стоит Владимир Владимирович и еле сдерживает смех.

— Коллега, — успокоил он доцента, — я был бы счастлив, если бы моим скромным именем назвали такую птицу, как Голубь мира. Но, к сожалению, в моем активе всего лишь около сотни видов всякой мелочи — грибов, мхов и бактерий, которые я имел неосторожность открыть.

Профессор повернулся и, уходя, бросил доценту:

— Да, а зачет Вы ей поставьте непременно.

* * *

Второй курс. Нормальная анатомия. В препаровочном зале с нами занимаются наши любимые преподаватели: с нашей группой Николай Петрович Повираев, с соседней — Николай Павлович Минин. Первый в молодости потерял глаз и носил стеклянный протез. Второй после старой травмы с трудом передвигался на костыле.

Николай Павлович подходит к нашей группе и говорит Николаю Петровичу (тот значительно моложе):

— Коля, последи за моими оболтусами, но только смотри в оба, а я быстренько сбегаю в деканат — одна нога здесь, другая — там…

* * *

Попался призрак! При ближайшем рассмотрении оказался Мишкой из 15-й группы. Пьян до при(про)зрачности…

* * *

Второй курс. Лекцию о строении мужских половых органов читает профессор К. Из аудитории вопрос:

— Каковы максимальные размеры мужского органа?

Профессор:

— В Венском анатомическом музее есть его препарат длиной 59 сантиметров. А у меня — 49.

Аудитория дико хохочет: рост профессора — 160 см. Профессор, не меняя выражения лица:

— Не у меня, конечно, а в моей коллекции.

* * *

Второй курс. Прихожу на лекцию и встречаю Гришу М. Гриша — типичный альбинос: белые волосы, розовая кожа и красные (как у кролика) радужные оболочки. В то утро я вижу, что кожа у него стала серовато-голубой, а белочные оболочки глазных яблок — голубыми! Подвел его к зеркалу (тогда у 1-й и 2-й аудиторий в анатомке висели зеркала). Гриша посмотрел в зеркало и упал в обморок.

Мы привели его в чувство и узнали, что он вместе еще с одним студентом подрабатывал ночным сторожем в химическом корпусе на Кирова, 16. В ту ночь они открыли лабораторию кафедры гистологии и выпили из эксикатора спирт, подкрашенной (специально) медным купоросом — ярко-синим реактивом. У Гриши-альбиноса произошла прижизненная окраска кожи и белков глаз!

Бедняга побежал сдаваться на кафедру гистологии. Вся кафедра во главе с профессором чуть не умерла со смеху: за сто лет ничего подобного не было. Гришу простили, но выговор от декана он все-таки получил.

* * *

Третий курс. Престарелый профессор (топографическая анатомия с оперативной хирургией) принимает у нас зачет по строению женских половых органов применительно к хирургическим вмешательствам (необходимо знать множество анатомических мелочей).

Отвечает студентка, рассказывает, что знает, но явно недостаточно.

Профессор:

— Вы меня не удовлетворили!

Студентка:

— А чего бы Вы хотели?

Группа лежит.

* * *

Та же кафедра. Один из самых сложных зачетов — хирургические узлы. От этого в значительной степени зависит успех работы любого хирурга. У меня узлы «не вяжутся» — нет нужной ловкости пальцев. Делаем таким образом: попавшиеся в билете узлы вяжем на спинке стула из обычного шовного материала (шелк, кетгут и т. п.). Посмотрев на мое рукоделие, преподаватель (Ф.Ф. Сакс) констатирует:

— Вам бы, коллега, лучше плести лапти! Аппендикс узлом завязать сможете… Но за старательность — зачет.

Много позже Фридрих Фридрихович Сакс стал моим научным руководителем и мы с ним немало потешались, вспоминая историю этого зачета…

Нарушая хронологию, должен заметить, что мои учителя Фридрих Фридрихович Сакс и Владимир Павлович Десятов обладали великолепным чувством юмора.

Как-то в середине 70-х годов после обсуждения деталей моей диссертационной работы мы втроем сидели в кабинете у Ф.Ф. Сакса и пили кофе с коньяком. Кто-то из моих профессоров (сейчас уже не помню, кто именно) рассказал забавнейшую историю.

В то время как раз шел обмен паспортов (помните, меняли зелененькие корочки на красненькие). Один из известнейших в Томске старых профессоров пришел в паспортный стол, сдал прежний документ и, заполняя соответствующий бланк, в графе «5» (национальность) написал: иудей (он был слегка ретроградом). Молоденькая паспортистка, не разобравшись, в строке нового паспорта написала: «Индей» (!).

Профессор, получив паспорт, прочитал, страшно возмутился и пошел к начальнику паспортного стола.

— Я, — восклицал он, — еврей, то-есть иудей, но уж никак не индей!

Многоопытный майор, начальник паспортного стола, его успокоил:

— Придите послезавтра, все будет исправлено…

Профессор пришел через два дня и в бланке паспорта (том же) прочитал: «Индейский еврей». Бланк просто сэкономили — их при массовом обмене не хватало.

Он снова возмутился, но потом чувство юмора возобладало и он расписался за получение паспорта со словами:

— Бог с вами, пусть я буду единственным в мире индейским евреем…

* * *

Третий курс. Из студенческих историй болезни:

«…Пульс у больного редкий — два-три раза в день».

«…Стула не было. Был обход профессора».

Диагноз: «Чирей на правой полужопе».

Диагноз: «Голова в инородном теле» — ребенок надел на голову горшок и застрял в нем.

Диагноз: «Проляпсус» (выпадение) из телеги.

Жалобы: «Местами запор, местами понос».

* * *

Привидений нет. Попадаются одни полуживые преподаватели — жуткая жуть.

* * *

Третий курс. Военная кафедра. Занятие по теме «Поражающие факторы ядерного оружия». Майор М. излагает:

— Одним из поражающих факторов ядерного взрыва является тепловое излучение. А как вы знаете, вода кипит при 90 градусах…

Две группы (взвод) в ужасе:

— При 100 градусах, товарищ майор!

— Что вы мне говорите, я точно знаю, что при 90 градусах!

— При 100, товарищ майор!

Звонок на перерыв. После перерыва:

— Извините, товарищи курсанты. Посмотрел в справочнике: действительно, вода кипит при 100 градусах Цельсия на уровне моря. Спутал с прямым углом.

Позднее я эту байку читал в бесчисленных сборниках анекдотов. Но я-то впервые слышал это сам в 1965 году.

* * *

Третий курс. Лекция по фармакологии.

Профессор:

— Как вы знаете, кофеин является антагонистом алкоголя.

Вопрос из аудитории:

— А как же кофе с коньяком?!

* * *

Следующая лекция по фармакологии. Тема «Этиловый спирт».

Вопрос из аудитории:

— Какова смертельная доза алкоголя?

Профессор:

— Вы, коллеги, немного забежали вперед, но в настоящее время смертельной для молодого непьющего человека 25 лет считается бутылка крепленого вина.

Мы так долго хохотали, что чуть не сорвали лекцию!

* * *

После третьего курса прохожу сестринскую практику по хирургии в военном госпитале. Вместе с однокурсницей выполняем врачебные назначения — внутримышечные инъекции (уколы в ягодицу). Я сделал больному укол, смазываю ранку спиртом. Случайно посмотрел на однокурсницу — у той глаза квадратные!

Что-то неладно… Подхожу и вижу, что после укола отломился павильон иглы, который надевается на канюлю шприца. Шприц в руке у коллеги, игла торчит из задницы больного.

Ни слова не говоря, вытаскиваю иглу и торжественно вручаю ей. К счастью, никто из больных ничего не успел заметить.

* * *

Четвертый курс. Лекцию по патологической анатомии читает академик И.В. Торопцев.

Это был действительно академик! Лекции его мы слушали с превеликим вниманием.

У Иннокентия Васильевича была привычка: неожиданно он указывал пальцем на одного из студентов (в первых рядах) и задавал вопрос по теме лекции. Попробуй тут не ответить!

На одной из лекций он задал студентке (из впереди сидящих подлипал) вопрос:

— Куда метастазирует рак молочной железы?

Ну, он, вообще-то, много куда метастазирует.

Студентка:

— В подколенную ямку.

Мы сдержанно хохотнули.

И.В. невозмутимо продолжил чтение лекции. На всех остальных лекциях Торопцев (вне зависимости от темы), закончив очередной пассаж, тыкал в эту студентку пальцем и язвительно произносил:

— А Вы, подколенная ямка.

Тут уж мы смеялись от души.

В конце концов, несчастная «подколенная ямка» убралась в верхние ряды аудитории, чтобы только не попадаться академику на глаза…

* * *

Четвертый курс. Лекция по венерическим болезням:

— Товарищи, сифилис не болит и не чешется!

* * *

Тогда же:

— Нужно быть большим неудачником, чтобы заразиться гонореей в бане.

Увы, теперь уже не нужно.

* * *

Четвертый курс. Практическое занятие в женской консультации. Прием женщин, осмотр, исследование на гинекологическом кресле и т. п. Мы уже «опытные», и ассистент доверяет обследовать пациенток сначала нам, потом осматривает сам и уточняет данные осмотра.

Очередная пациентка. После осмотра исследуем ее «в зеркалах», потом смотрит ассистент. Женщина одевается и уходит. Мы ждем от преподавателя диагноз. Он глубокомысленно изрекает:

— Бельмо на левом глазу.

Мы в шоке.

— Коллеги, — замечает преподаватель на наш безмолвный вопрос, — врач должен быть наблюдательным! Пока вы там ковырялись, я просто обошел кресло и увидел, что у нее на глазу.

* * *

Пятый курс. Как дежурный ординатор, утром докладываю ведущему хирургу о больном:

— На плече в подкожной клетчатке четко контурируемая опухоль величиной с голубиное яйцо. То ли липома, то ли атерома. Все анализы спокойны. Нужно решить вопрос об удалении опухоли.

Ведущий хирург (сначала пара слов не для печати):

— Когда я, черт его знает, в последний раз видел голубиные яйца?! Ты лучше со своими сравнивай. На хрен мне твои спокойные анализы… (Еще пара слов.) Да хоть х. ма! Один хрен нужно удалять!!! (Пара слов.)

Слава Богу, мы с ним эту опухоль (жировик) и удалили между делом.

* * *

Пятый курс. Лекция по кожным болезням. Весна. Тепло. Все в рубашках и халатах. Лектор (доцент Б.) в рубашке и брюках, без халата. Читает лекцию, засунув пальцы в кармашек брюк. В паузе спрашивает у нас:

— Как вы думаете, что я носил в этом кармашке двадцать пять лет назад?

Аудитория дружно изображает недоумение — пятый курс все же.

Лектор:

— Я здесь носил презервативы! А теперь, когда я связался с вами, долбо…ми, я здесь ношу валидол!

Аудитория отнеслась к этому заявлению с энтузиазмом: конец пятого курса, последняя лекция…

* * *

Июль 1968 года. После пятого курса прохожу врачебную практику в Стрежевом (см. предисловие). Сижу на хирургическом приеме в поликлинике (поликлиника тогда располагалась в брусовом доме, построенном, кстати, студентами. А больница — в двухэтажной деревянной школе. Строительство медсанчасти только начиналось). Принял несколько больных с мелкими травмами. Заходит следующий — детина ростом под два метра. Кабинет заполнился густым запахом гноя и свежего перегара. Одет пациент был в заляпанные битумом брезентовые штаны и длинную майку навыпуск красного цвета. Предложил присесть на стул, спрашиваю: «На что жалуетесь?». «Да неделю назад сосед Васька ткнул чем-то в живот, чешется, зараза, спасу нет». Прошу поднять майку и показать, что «чешется». Майка, чем-то пропитанная, заскорузла, как фанера, и не гнется. С трудом задрав ее, больной обнажил живот. Между мечевидным отростком и пупком из брюшной стенки выступал странный комок размером с мой кулак. Комок был зеленого цвета, покрытый прожилками гноя и издавал тот самый запах. Ничего подобного я за свою невеликую практику, конечно, не видел. Попросил больного минутку посидеть и побежал в регистратуру (телефон был только там).

В панике звоню в больницу главному хирургу Соловьеву: «На приеме больной с проникающим ранением живота и выпадением сальника. Что делать?!». «Ничего не делай. Сейчас пришлю машину, вези его сюда, будем оперировать». Я и не стал ничего делать, только прикрыл комок сальника стерильной салфеткой зачем-то — никакого смысла в этом не было. Минут через 15, пробравшись по тогдашним стрежевским лежневкам, подъехала санитарная машина. Еще минут пятнадцать я уговаривал пациента поехать в больницу. Он долго отказывался: «Да ты, доктор, помажь чем-нибудь, йодом или зеленкой, чтоб не чесалось, да и ладно!». Кое-как удалось уговорить… Приехали в больницу. Соловьев попытался поднять майку, чтобы осмотреть живот. Майка не гнется. Хирург молча взял со столика ножницы и разрезал майку от подола до ворота. Увидел торчащий сальник, присвистнул и велел готовить больного к операции. Вместе со мной проходил практику мой однокурсник Толя Кузнецов. Он у нас изображал анестезиолога (настоящий был в отпуске). Наркозный аппарат в больнице был, но из-за древности не работал, и приходилось давать масочный эфирный наркоз, как во времена Пирогова. Больной поднялся в приспособленный под операционную школьный класс.

Его уложили на стол и привязали руки и ноги специальными ремнями. Помните запах перегара? Больной с утра успел хорошо опохмелиться. Надо сказать, что эфир и алкоголь — это адская смесь, она вызывает сильное психоэмоциональное и мышечное возбуждение. Толя накрыл лицо пациента специальной маской и начал на нее капать из флакона эфир. Я подошел к операционному столу и приготовился обрабатывать операционное поле. Больной внезапно заскрипел зубами и выдал порцию многоэтажного мата. Но это пустяки! Согнул могучую руку, и толстый кожаный ремень лопнул, как резинка от трусов! Стоявшая рядом стойка с флаконами растворов для переливания улетела в угол операционной. Согнул другую руку, лопнул второй ремень, и уже я улетел в другой угол операционной! Слава Богу, я успел поднять руки вверх и, больно ударившись спиной, умудрился не испачкать стерильные перчатки. На громогласный мат больного и вопли медсестры и санитарки прибежал главврач Лихачев (благо его кабинет был рядом). Лихачева Бог тоже силушкой не обидел. Общими усилиями, в которых мы с Соловьевым участия не принимали, больного привязали к столу простынями. Толя добавил эфира, больной, наконец, зачах и мы смогли приступить к операции. Закрыв салфетками сальник, хирург приподнял его, и мы увидели, что на животе рана (потом оказалось, что ножевая), из просвета которой он и торчал. Удивительно, но по краям раны была лишь неширокая полоска кожи (до 1 см), покрасневшая и слегка отечная, она и чесалась. Подтянув сальник вверх и захватив ножку зажимами, перевязали ее и отсекли «зеленую» часть.

Тщательно обработав культю, оставили ее на зажимах. Края раны послойно от кожи до брюшины иссекли. Для ревизии брюшной полости Соловьев рассек брюшную стенку вверх и вниз от раны. Тщательно осмотрев желудок, петли кишечника и брюшину, мы не обнаружили в брюшной полости ни крови, ни каких-либо повреждений. Осмотрели остаток большого сальника и, от греха подальше, удалили его практически весь. На всякий случай промыли брюшную полость раствором антибиотика, осушили и я, по указанию Соловьева, послойно зашил ее наглухо. Мирно спящего больного увезли в послеоперационную палату. После операции я спросил хирурга: «Почему мы, зная, что он нетрезв, дали общий наркоз, можно было ведь оперировать под местной анестезией?». «Потому и дали, — ответил он, — что не знали, есть ли у него в брюхе повреждения и сколько времени придется там копаться». У меня в тот день было ночное дежурство. Я несколько раз заходил в палату. Больной уже проснулся, чувствовал себя удовлетворительно и настойчиво просил дать ему опохмелиться. Я, конечно, не дал. Но, как потом выяснилось, ходячий сосед по палате куда-то сбегал и чего-то принес. Часов в двенадцать я решил еще раз проведать больного. Захожу в палату — все спят, его койка пуста. У меня на голове зашевелились волосы, которых тогда было еще много. В истории болезни узнал адрес (номер вагончика), разбудил дежурного шофера. С большим трудом в темноте нашли тот самый вагончик. Несмотря на поздний час, жильцы еще «гудели», но моего больного не было. На мой истерический вопрос соседи ответили, что Петька (больной то есть) недавно заходил, выпил стакан водки, занял денег и куда-то уперся. Утром я от хирурга получил по полной программе (проворонил послеоперационного больного!). Пришлось доложить главврачу. Он мне еще добавил и попытался найти больного через милицию. Черта с два!.. Прошло около месяца. Уже во второй половине августа иду куда-то по лежневке и натыкаюсь на этого самого Петьку. На нем те же штаны и майка, только синяя. Идет веселый и опять под хмельком. Я поймал его за майку и притормозил. С его самочувствием было все ясно. Но я спросил, где и как он снимал швы.

— Да че там, доктор, я дней через десять взял ножик, швы поддел вилкой, разрезал, да и повыдергивал!..

Когда я рассказал об этом Соловьеву, он долго смеялся, а потом посерьезнел и пробормотал:

— Да, этот народ нельзя победить.

* * *

Шестой курс. Разбор производственной практики. Декан цитирует дневник студентки, которая проходила практику в Каргасокской ЦРБ:

«12 июля. Обход профессора Н. Профессор сделал следующие замечания…

6 августа. Обход доцента М. Замечаний у доцента не было».

Курс в восторге: ясно, что списала с прошлогоднего дневника.

* * *

Шестой курс. Начало первого семестра. На занятии по психиатрии в ТПБ преподаватель демонстрирует нам различные виды психозов. Подводит к койке, на которой лежит молодая женщина, худенькая, очень миловидная. Объясняет: девушка забеременела от своего приятеля, скрыла беременность от родителей. Рожала тайком и после родов убила своего ребенка. У нее развился так называемый послеродовой психоз, при котором женщина не отдает отчета в своих действиях. Поступила в состоянии сильного возбуждения, с суицидальными мыслями. В настоящее время, после применения транквилизаторов, заторможена, постепенно возвращается к норме.

Преподаватель предложила мне расспросить пациентку об ее самочувствии и исследовать состояние нервной системы. На мои вопросы женщина отвечала правильно, но очень медленно и вяло. Я проверил рефлексы рук и наклонился над ней, чтобы посмотреть реакцию зрачков на свет.

Неожиданно женщина обняла меня и повалила на себя, невнятно бормоча признания в любви и называя меня Васей!

Объятия были неожиданно сильными для ее комплекции. Я растерялся и минуты две не мог сообразить: что же делать? За это время она успела меня обслюнявить и даже поставила два «засоса» — на щеке и на шее, как я не уворачивался.

Наконец с большим трудом при помощи преподавателя и санитаров мне удалось освободиться. Возбудившейся больной сделали успокаивающий укол.

Одногруппники мои наблюдали этот спектакль, давясь от смеха, а уж в перерыве оторвались по полной программе…

До самого конца шестого курса меня дразнили «соблазнителем».

* * *

Шестой курс. Зимняя сессия. Я простудился, пропустил срок и экзамен по психиатрии, с разрешения декана, сдавал на военно-медицинском факультете. Взял билет, написал ответы, жду очереди.

Отвечает курсант ВМФ. Вопрос: «Иллюзии и галлюцинации». Вопрос, конечно, интересный. Курсант мается, потеет, кряхтит… Доцент, потеряв терпение, отходит к окну и нервно спрашивает:

— Вот я стою у окна, а Вам кажется, что здесь стоит наш профессор. Что это будет?

(Иллюзия.)

Курсант, долго подумав, отвечает:

— Это будет… бред?

Доцент, как секиру, заносит авторучку над зачетной книжкой… Дробь барабанов…

Входит некто в военной форме и шепчет доценту на ухо (я сижу за первым столом и не подслушиваю, но слышу):

— У него жена рожает!

Доцент (громогласно):

— Так какого же рожна?! Сказал бы сразу! А то «бред, бред»! Четверки хватит?

* * *

Шестой курс. Начало второго семестра. После лекции в первую аудиторию Анатомического корпуса входят декан и сотрудник милиции. Курс замер. Декан с глубоким прискорбием извещает, что студент нашего курса Гриша М. (см. выше) совершил уголовное деяние.

Он (Гриша) подрабатывал грузчиком на ликероводочном заводе — на стипендию не проживешь. Водитель, с которым он работал, его соблазнил. Они спрятали в снегу у забора ящик водки и договорились, что водитель выйдет через проходную, подойдет к забору и по сигналу Гриша перебросит ему бутылки. Выручку решили поделить пополам. (Вспомните, сколько в 1969 году стоила в магазине бутылка водки.)

Гриша после окончания смены (под утро) подошел к забору и, услышав условленное: «Ты здесь?», ответил: «Да, здесь, лови!» и начал бросать бутылки. Бросив последнюю, перелез через забор (с «колючкой»!) и попал прямо в руки сотрудников ОБХСС!

М-да… Шестой курс, диплом на носу, а тут уголовная статья корячится…

Курс хохотал минут пятнадцать, но взял «воришку» на поруки. За этим, собственно, декан и приходил.

* * *

Шестой курс. Нас (не служивших) призывают на два года в армию. Медицинскую комиссию мы уже прошли, признаны годными. Мандатная комиссия в военкомате.

— Мы решили направить вас в ракетные войска.

Призывник (не разобравшись):

— Да я плаваю плохо!

— Тогда в стройбат!

* * *

Служу в армии. Врач отдельного строительного батальона. Смешного было много, но юмор уж больно армейский. Из курьезов (для специалистов) припомню один. После передислокации части из Красноярского края в Казахстан в связи с резким изменением режима питания (это я теперь понимаю) в батальоне за 10 дней было 8 случаев острого аппендицита. Командир обвинил меня в том, что я как врач допустил эпидемию аппендицита. Но вскоре мы разобрались. Кстати, потом за оставшихся полтора года моей армейской службы не было ни одного случая аппендицита.

Хотя и было много чего. Например, я женился.

* * *

Был и еще один (из многих) достаточно забавный эпизод. Служил в части один сержант (командир взвода), который повадился ездить в город — в самоволку, конечно. Ну и поймал там себе лобковых вшей (в просторечии — мандавошек). Ему нужно было всего лишь прийти ко мне, я бы ему побрил волосы «там» и обработал несколько раз специальным мылом «К» — и вся любовь. Сержант, однако, прийти ко мне постеснялся.

И вот как-то сижу я у себя в медпункте, скучаю, время к обеду… Вдруг слышу какой-то нечеловеческий крик! Выглянул в окно — по необъятному плацу скачками приближается некая фигура, причем бежит «нараскоряку» и страшно вопит.

Фигура залетает в приемный покой, падает на пол и, вертясь, верещит:

— Ой, товарищ лейтенант, спасите, ради Бога!!!

Санинструктор по моей команде сдирает с сержанта штаны, и я вижу нечто неописуемое!

Этот придурок решил вылечиться от «вошек» сам — попросил у земляка из БАО (батальон аэродромного обслуживания) литровую банку авиационного керосина, которым истребители заправляют. Керосин-то хрен с ним, но в него добавляют много всякой дряни, чтобы быстрее летать.

Наш сержант перед обедом пошел в душ и вымыл известные места этой адской смесью!

Когда с сержанта стянули штаны, мошонка (пардон) была величиной с волейбольный мяч и какого-то ультрафиолетового цвета… Ну, а уж основной орган был примерно с бутылку шампанского…

Я ввел «больному» несколько кубиков анальгина, потом промедола — без эффекта…

Пришлось открыть большую стерильную салфетку, вылить на нее коробку (10 ампул) новокаина и укутать это самое хозяйство. Только тогда сержант успокоился. Я вызвал санитарную машину и увез его в гарнизонный лазарет.

Дня через три, захватив на кухне яблоки, конфеты и арбуз (так у нас тогда солдат кормили), я приехал в лазарет навестить своих больных.

Захожу в палату (на 6 человек) и вижу, что мой сержант лежит на койке без штанов и снимает (пардон) с мошонки кожицу, как с апельсина, зажмурив глаза от удовольствия!

Я оставил на тумбочке гостинцы, плюнул и ушел…

* * *

Работаю в БСМЭ. С этого, собственно, все начинается. И продолжается до сих пор. И чего только за это время не было…

Запомнилась сентенция начальника Бюро М.В. Григорьева, который принимал меня на работу:

— У старинушки три сына… Старший — умный был детина. Средний — был ни так, ни сяк. Младший вовсе был… судебный медик.

Да уж!..

С тех самых пор пытаюсь доказать, что единственный сын моего отца не соответствует последней (по стариковским понятиям) градации, но чего-то достиг в своей специальности…

Пока, вроде бы, получается…

* * *

Конец октября 1971 года. Я был еще стажером и выезжал на места происшествий только вместе со штатными экспертами.

Вызов поступил во второй половине дня. Дежурный эксперт был на выезде, и мне впервые пришлось выехать с оперативной группой одному.

Старый двухэтажный дом на окраине. Поросший травой дворик, стайки для каждого хозяина.

Преамбула. В одной из квартир жили муж и жена — глубокие пенсионеры, лет под 80. Муж — большой любитель выпить, периодически выпрашивал у жены рубль «на троих». Та давала, но не часто. В случае отказа дед брал вожжу и уходил в стайку, грозясь повеситься. Жена к этому давно привыкла и уже не обращала внимания. В тот самый день ситуация повторилась в очередной раз. Но старик решил ее развить — очень хотелось выпить.

Зайдя в стайку, он залез на чурбак, продел вожжу подмышками так, чтобы она торчала сзади, сверху надел телогрейку, застегнулся, привязал вожжу к стропилу, оттолкнул чурбак и повис. Мысль понятна: жена, думая, что муж повесился, уж как-нибудь его, «ожившего», опохмелит. Процесс, однако, затянулся — жена не очень торопилась искать деда, и тот, не имея возможности выбраться из петли, задремал. Мимо проходила соседка такого же возраста, увидела открытую дверь стайки и заглянула внутрь. Сослепу нащупав в темноте висящее тело, бабка помчалась обрадовать «вдову»:

— Твой-то, наконец, и вправду повесился.

«Вдова» побежала к ближайшему (за три квартала) телефону вызывать «скорую» и милицию, а соседку попросила «покараулить» тело. Та, недолго думая, пошла в стайку и начала ее обшаривать (о, женское любопытство!). В стайке был ларь, на дне которого осталось несколько кусков прошлогоднего пожелтевшего и прогорклого сала. Соседушка, найдя сало, тут же принялась затаривать его в авоську. Дед тем временем проснулся и, увидя грабеж (глаза-то к темноте привыкли), пересохшим горлом еле внятно прохрипел:

— Ты бы, Дарья, мне на поминки сальца оставила, что ли.

Бабуся охнула, упала и умерла от разрыва сердца (я потом ее вскрывал). А деду куда деваться — как висел, так и висит. Тут и мы подъехали. «Вдова» показала нам стайку, и мы приступили к осмотру места происшествия.

Зайдя в сарай со света, я смутно различил висящее тело и, подходя к нему, обо что-то у самого порога споткнулся. Открыл пошире дверь и увидел: еще одно тело! Пощупал пульс на сонных и лучевых артериях, посветил фонариком на зрачки и убедился — труп. На всякий случай по рации вызвали скорую помощь.

Вместе с водителем мы вытащили тело женщины на улицу. Осмотр тела показал полное отсутствие каких-либо повреждений. Собравшиеся вокруг соседи хором заявили, что Дарья давно уж на сердце жаловалась, а тут, видно, со страху и померла.

Мы были вызваны на «повешение», и следователь решил, наконец, заняться основным «клиентом». Сам он в сарай не пошел. Подсвечивая себе фонариком, я описал висящее в «петле» тело, одежду на нем, место и способ прикрепления петли к стропилу, лежащий на полу чурбак, его высоту и толщину, расстояние от подошв обуви до пола (все как учили).

Ощупывая повешенного, я не нашел признаков трупного окоченения. Дальнейший осмотр был затруднен из-за плохого освещения. Я, по простоте душевной, позвал милиционера-водителя и попросил его «срезать труп», чтобы осмотреть его на улице. Водитель подкатил чурбак, встал на него, достал складной нож и начал перерезать вожжу. Я в это время стоял перед дверью сарая и закуривал. Когда почти полностью перерезанная вожжа подалась, дед (а он все это время молчал, как настоящий труп) испугался и обхватил водителя руками. Я помню только жуткий вопль и что-то пролетевшее мимо меня и чуть не сбившее с ног — это был до смерти перепуганный водитель.

Мы, естественно, ничего не поняли. Через минуту из темноты сарая выполз дед с торчащими из-за ворота телогрейки обрезками вожжи. В руке он держал авоську с тем самым салом… Зевак-соседей как ветром сдуло.

Тут, откуда ни возьмись, подъехали сразу две машины скорой помощи. Бабушке они уже были не нужны, а деду накапали валерианки и сделали какой-то укол.

Следователь и оперативник долго ругались, не зная, что делать с дедом-висельником, — не могли придумать состава преступления. В конце концов на всякий случай взяли с него подписку о невыезде и оставили дома. Труп бабушки Дарьи отправили в морг. Минут через десять и водитель подошел.

Уже садясь в машину, я краем уха услышал, как «покойник» требовал у «вдовы» трояк «на помин души новопреставленной рабы божьей Дарьи».

* * *

В ноябре 1971 года я уже выезжал на места происшествий самостоятельно. В то время мы после работы дежурили на дому. Поздно вечером меня вызвали в линейный отдел милиции на станции Томск-11. Приехали, захожу в отдел и вижу следователя транспортной прокуратуры и майора милиции. Последний в совершенно (до нитки) мокрой форме. В отделе витает густой аромат вина. Спрашиваю, зачем вызывали. Объясняют, что накануне на станцию пришла цистерна с вином (с каким, уже не помню). Цистерну поставили в отдаленный тупик. Двое рабочих станции Томск-11 решили выпить на даровщинку. Когда стемнело, один из них залез на площадку у люка цистерны, без труда сбил замок, открыл люк и набрал в заранее приготовленное ведро вина. Ведро поставил на площадку цистерны.

Его напарник внизу с нетерпением ждал, когда «верхолаз» спустит на веревке ведро с вином. Ожидание что-то затянулось. Ничего не видя в темноте и опасаясь громко окликать подельника, второй залез на цистерну и увидел, что его товарища… нет! Наклонившись над люком, он нащупал плававшую в вине телогрейку, но без ее владельца. Тот, или нахлебавшись вина, или надышавшись парами, свалился в люк и утонул.

Тем временем охранник, увидев, наконец, что кто-то лазит по цистерне, позвонил в линейное отделение милиции. Сотрудники во главе с майором быстро подъехали и предложили любителю вина спуститься в их объятия. Воришка, изрядно отпивший из ведра, отказался, как пишут в протоколах, «в грубой нецензурной форме» и изобразил некое подобие похабного танца. При этом он зацепил ногой ведро с вином, которое опрокинулось прямо на майора! Вслед за ведром с цистерны свалился и «танцор». Слава Богу, сотрудники милиции успели его поймать, не то он вполне мог убиться.

Посмеявшись и посочувствовав майору, мы со следователем отправились к цистерне. Сами мы наверх не полезли. Трое милиционеров, захватив багор, поднялись на площадку, сначала выловили и сбросили вниз пропитанную вином телогрейку. Потом, пошарив багром, зацепили и вытащили труп незадачливого похитителя. Его пришлось спускать с цистерны на веревке. Следом спустили и полное ведро вина. На вопрос следователя: «А зачем?», один из милиционеров слегка заплетающимся языком пробормотал:

— А как вещевственное доказавтельство!

В тупике было темно, фонарик еле светил, и мы решили отвезти труп в морг и там его описать. Вызвали машину медвытрезвителя (ирония судьбы) и отправили тело на Московский тракт, где составили протокол осмотра трупа и направление на его вскрытие. На следующий день при вскрытии были найдены все признаки утопления (закрытие дыхательных путей жидкостью — вином).

Запах в секционном зале стоял соответствующий… Не могу сейчас назвать точной концентрации алкоголя в крови, но помню, что она была не очень большой; смерть наступила очень быстро и именно от утопления.

При выездах на места происшествий встречалось множество курьезных случаев.

Вот еще несколько примеров (разных лет).

* * *

Как-то в сентябре, часов в пять вечера, меня вызвали в Ленинский РОВД. В коридоре у стеночки трясутся несколько пацанов лет 10–12.

Захожу в кабинет инспекции по делам несовершеннолетних. Сидят две женщины — инспектор, капитан милиции, и «детский» прокурор. В углу на стуле притулилась девчушка лет 11. Женщины с трудом сдерживают смех. Спрашиваю:

— Что тут у вас смешного?

Молча показывают «Объяснение» — листок бумаги, исписанный детским почерком (5-й класс). Прошло уже более 30 лет, но я помню этот текст дословно: «Я, Иванова Катя, сегодня после школы пошла домой. Когда я проходила мимо гаражей, ребята из 5«ж» остановили меня, сняли с меня трусики и по очереди ложились на меня. Последний, Вова, когда встал с меня, поцеловал меня в губы и сказал: «Ну ты и проститутка, Катька!». Когда девочка пришла домой, мама, увидев испачканные землей трусики, выспросила о происшедшем и обратилась в милицию. Тут же в кабинете я осмотрел девочку и убедился, что, слава Богу, никаких повреждений нет. Ее отправили домой. С «половыми разбойниками» провели нравоучительную беседу и передали родителям на расправу: они еще не достигли возраста уголовной ответственности.

* * *

В тот же день, часа через два, я снова был вызван в Ленинский РОВД. Учительница лет около 40 возвращалась домой после второй смены. В одной руке сумка с тетрадками, в другой — авоська с продуктами. В районе телевышки на нее налетела группа подростков 15–17 лет, сбили с ног и по очереди изнасиловали. Женщина растерялась и не смогла оказать сопротивления. Когда ее насиловал последний, она узнала в нем своего ученика-восьмиклассника!

— Ты что же делаешь, Вася? — только и смогла она спросить.

Вася, не в силах остановиться, ответил:

— Да ладно, Марь Иванна, теперь уж лежиТЕ!

Подростки разбежались, захватив авоську с продуктами и кошелек с остатками учительской зарплаты. Потерпевшая обратилась в милицию, и задержанный Вася мгновенно сдал всех своих соучастников. Тут уж дело серьезное — групповое изнасилование плюс разбой.

Женщину я освидетельствовал и в смотровом кабинете взял на тампон мазки содержимого влагалища. Потом пришлось освидетельствовать насильников, что называется, по полной схеме. Это было бы смешно, если бы не было так грустно. Все насильники уже достигли возраста уголовной ответственности (14 лет), и им грозило серьезное наказание. Особенно главарю — здоровенному оболтусу, которому до совершеннолетия не хватало меньше месяца. Именно он, сколотив группу подростков, уже не раз в этом районе нападал на прохожих, грабил и насиловал. Их просто долго не могли вычислить и поймать…

* * *

Выехали на повешение. Однокомнатная квартирка. В комнате беспорядок. На кухне — тарелки, бутылки, объедки. Соответствующие запахи. Хозяин квартиры повесился в туалете, в одних трусах.

Вешалки в квартире не было, я снял пальто и повесил на дверцу шифоньера. Во внутреннем кармане пальто лежало мое служебное удостоверение. Следователь, смахнув со стола объедки, начал писать протокол, я занялся осмотром трупа, оперативник ищет документы покойного.

Закончив осмотр, выхожу в комнату и вижу, что опер держит в руках мое удостоверение. Спрашивает:

— У вас такой Бунин работает?

Отвечаю:

— Да, вроде работает…

Опер:

— Так это он повесился.

Я отбираю у него удостоверение со словами:

— Ну уж фиг! Не дождетесь!

* * *

Месяц май… Птички поют… Лед прошел, вода на реках спала… Сижу за стереомикроскопом и одновременно дежурю.

Приезжают из Томского РОВД. Из Моряковки позвонил начальник поселкового отделения милиции (ПОМ) — на берегу нашли закопанный в песке труп!

Беру дежурный набор, выхожу и вижу: в «УАЗике» сидят прокурор района (зачем-то), начальник следственного отдела, следователь, два оперативника, специалист-криминалист — в общем, полным-полна коробочка. Сажусь в машину — и помчались (под сиреной).

Приезжаем в поселок. Нас встретил начальник поселкового отделения милиции, капитан, и доложил, что после спада воды на берегу был обнаружен труп человека. Капитан на мотоцикле с коляской поехал вперед на место обнаружения трупа.

Километрах в двух от жилья под крутым берегом на песчаной отмели недалеко от уреза воды мы увидели размытый продолговатый песчаный бугорок длиной около двух метров.

Из песка в местах, соответствующих голове, рукам и ногам «трупа», слегка торчали предметы экипировки: козырек кепки, пальцы перчаток и носки обуви…

Уже тогда (верить или не верить — ваше дело), в моей душе шевельнулось некое сомнение…

Тем не менее следователь, сев на ближайший камень, начал писать протокол осмотра места происшествия, специалист-криминалист сделал панорамную, обзорную, узловую и прицельную съемку местности и «объекта».

Дошла очередь до меня.

Подойдя к месту обнаружения «трупа», я (с тяжелым сердцем) взялся рукой в резиновой перчатке за торчащий из песка козырек матерчатой кепки, потянул и вытащил без всякого усилия именно кепку — пустую и драную!

Мне стало уже немного легче!

Потянув за пальцы, я вытащил из песка обрывки пустых разнокалиберных перчаток…

Далее я не стеснялся и, безжалостно разбросав ногами песок, убедился, что никакого трупа нет и в помине, а в песке прикопаны немыслимые обрывки какой-то галоши и головка от сапога…

Специалист-криминалист добросовестно все это фотографировал, причем с масштабной линейкой.

Последовала сцена, сначала немая, как в «Ревизоре»…

Тишина была нарушена звуком мотора удаляющегося от берега мотоцикла…

Дальнейшие громогласные эпитеты, метафоры, гиперболы и прочие синекдохи, вылетавшие из уст районного прокурора, опускаю за их абсолютной нецензурностью…

Посмеявшись, мы с трудом поднялись на обрывистый берег и залезли в машину…

— У-фф…

Прокурор, однако, рвал и выметал!

— Гони в ПОМ и быстро, пока этот придурок куда-нибудь не смылся!

Приехав в ПОМ, мы застали капитана в его кабинете (да и куда он денется!) за столом в позе глубокой скорбной задумчивости…

Прокурор минут пять комментировал происшедшее (опять же нецензурно).

Вся наша компания за спиной прокурора тихо тащилась…

В итоге капитан открыл стоящий в углу кабинета здоровенный сейф, который оказался замаскированным импортным холодильником. Там было все, что способно смягчить гнев прокурора, — и водка, и рыбка, ну и прочее…

После «экзекуции» кто-то из нас спросил у капитана:

— А где ты дела хранишь?

Тот показал обычный холодильник «Бирюса», оборудованный спецзамками и поставленный на сигнализацию.

И поскольку все обошлось, капитан расчувствовался:

— Я их все время путаю. Один раз положил уголовное дело в морозильник, потом достаю через полгода — оно все в молоках, все в икре. Начал резать — не режется, погрыз — не грызется. Бросил в угол… Утром смотрю: бумаги какие-то, ну и сдал в канцелярию…

Контакт с оперативными работниками во время дежурств тоже был чреват забавными случаями.

Вот несколько.

1. Давным-давно. Оперативная группа подняла труп самоубийцы, провисевший в теплой квартире недели две, пока соседи не унюхали запах гниения (сквозь запах собственного перегара). Труп очень гнилой, раздутый, зеленый, «ароматный»… В то время эвакуировали трупы в морг машины медвытрезвителя. Труп загрузили в кузов и повезли в морг. Экипаж — водитель и сержант внутренней службы — по пути увидели «клиента», пьяненького в дупель мужика, который уже и идти-то не мог… Дело было в ноябре, около 25 градусов мороза. Чтобы пьяный не замерз, его милосердно посадили в тот же кузов… Минут через десять экипаж услышал из будки громкий стук и дикие вопли. Остановились, открыли дверь фургона.

Оттуда вышел абсолютно трезвый мужчина, спросил, где они находятся, откланялся и твердым шагом пошел домой… Ошеломленные менты поехали дальше.

2. Зима. Мороз за 40 градусов. На Черемошниках поднимаем труп мужчины-шизофреника, который написал предсмертную записку на 20 листах, подробно изложив исполненный им чуть позже процесс самоубийства. Он вышел во двор, разделся, лег на снег и замерз…

Для непосвященных — страшная дичь, быть такого не может!

Может… Подобные случаи описаны в специальной литературе и в нашей практике известны.

Кратко описали место обнаружения трупа (шибоко холодно, однако), оформили направление на вскрытие, и милиционеры погрузили тело в медвытрезвительский фургон. Машина направилась в морг.

Мы в милицейском «УАЗе» поехали следом, чтобы подробнее описать состояние трупа, — обычная практика. Едем по проспекту Ленина. Подъезжаем к светофору у ресторана «Север». Ехавший перед нами фургон затормозил на красный свет. Зажегся зеленый свет, и фургон резко рванул на подъем… Плохо закрытая задняя дверь распахнулась, и лежащий на металлическом полу обнаженный труп начал медленно скользить назад…

Мы ехали сзади и ничего не могли поделать! Белый день, на проспекте масса народу… Тут из машины высовывается голый труп… Оперативник хватает микрофон и кричит на всю улицу (нажал не на ту кнопку):

— Водитель N… Твою мать! У тебя труп выпадывает! Остановись!

Водитель ничего не понял и едет дальше… Проехали остановку «Почтамт». Там дальше дорога более горизонтальная и ускорение машины меньше, но тело по инерции медленно скользит, вот-вот свалится. Уже ноги свешиваются…

Водитель наш не выдержал, включил сирену и, совершив какой-то немыслимый маневр, обогнал фургон и встал ему поперек. Я только успел попрощаться с жизнью. Но обошлось. Водитель «трезвяка» тормознул, и… все встало на свои места: тело уехало вперед внутрь фургона, дверь по инерции захлопнулась…

* * *

Оперативный дежурный УВД подполковник Николай Дмитриевич Першин, с которым нас связывает многолетняя служба и дружба, рассказал мне следующую историю.

В начале 70-х годов на стадион «Труд» во время матчей команды «Томлес» собирались многотысячные толпы болельщиков. Для поддержания порядка на трибунах дежурили сотрудники УВД в штатском. Тогда только ввели в практику карманные радиостанции «Тюльпан». Карманными их можно было назвать только из вежливости: они были величиной с блок сигарет. Тем не менее их как-то можно было спрятать под одеждой…

В тот день позывные по УВД были на рыбную тему: «Щука», «Ерш», «Нельма» и т. д. в зависимости от места и характера действий. Во время матча на трибуне вспыхнула драка и опер, нажав на кнопку, прошептал себе в карман:

— Первый, первый! Я восьмой! Здесь драка! Пришлите дополнительный наряд!

Первый, получив запрос, отвечает:

— Я первый, первый. Ответьте, восьмой, кто вы?

Восьмой в панике вопит по радио:

— Я рыба, рыба!!! Но забыл, какая!!!

Першин («Первый»), сообразив, что речь идет о стадионе, спокойно ответил:

— Мудак ты № 8! Наряд высылаю!

И получил от генерала выговор за «засорение» служебного эфира…

* * *

Тот же Першин подарил мне еще один забавный случай. Самостройный поселок («Шанхай»). Там жил некий гр-н Н., работавший в городе. Однажды зимой поздно вечером Н. возвращался домой, мягко говоря, нетрезвым и в глубоком раздумье: как бы эту нетрезвость жене и теще объяснить…

Дорога его пролегала вдоль очень высокого забора мясокомбината. Внезапно из-за забора, буквально ему на голову свалился довольно тяжелый мешок с мягким и не совсем понятным содержимым… Н., не размышляя, взвалил мешок на плечи и притащил домой…

Через час примерно он был приятно удивлен, когда теща очень ласково разбудила его и пригласила к столу. На столе, помимо домашних разносолов, была представлена и продукция мясокомбината: вареный язык, поджарка из свинины и т. п. Поднесли и стаканчик самогонки. Благодать…

Примерно через неделю на том же месте ему на голову свалился мешок с таким же содержимым и с такими же очень приятными последствиями.

Как вы понимаете, мешки с деликатесами просто так через забор мясокомбината не перелетают…

Те, кто их перебрасывал, довольно быстро вычислили «находчивого» жителя «Шанхая» и решили отомстить. Месть их была страшной.

Через пару дней, когда Н. возвращался домой, перед ним плюхнулся очередной мешок с «деликатесами». Уже привычно, он притащил его домой, отдал теще и пошел умываться, предчувствуя выпивку с хорошей закуской.

Но когда он вошел в кухню, разъяренная теща начала хлестать его чем-то невообразимым по морде и избила до полусмерти… В нашем архиве я нашел акт освидетельствования гр-на Н. На нем действительно не было живого места: кровоподтеки на лице, туловище, на руках и ногах, сотрясение головного мозга. Потерпевший пояснил, что теща била его какими-то «тупыми твердыми предметами», какими именно, он не успел разглядеть. А била его теща тем, что он принес в мешке. А в мешке были… половые органы крупного рогатого скота. Одним из здоровенных бычьих членов, причем подмороженным, теща и отходила зятька… Могла бы и убить.

Расхитители деликатесов, по-моему, проявили, во-первых, чувство юмора, во-вторых, удивительную гуманность. Сейчас бы, наверное, Н. просто пристрелили…

* * *

Работаю совсем недолго (по нашей классификации — «тушканчик»), но стараюсь. Помогает мне на вскрытиях некто Петр Антонович — мужчина лет за 50, сидевший, старательный, но пьющий и относящийся к этому процессу истово. Во время вскрытия очередного трупа я позволил себе пошутить (простите уж, молод был и глуп). Понюхав поочередно разные органы тела, я говорю санитару:

— Так… «Портвейн-777»… Пиво «Жигулевское»… Одеколон «Шипр».

Глаза у Антоныча стали квадратные, и он с благоговейным ужасом прошептал:

— Ну мужик и заершил!

* * *

В то время номер телефона морга отличался от телефона роддома № 1 только одной цифрой. Звонившие в роддом нередко попадали к нам. Большинство из работников морга (в том числе и я), подняв трубку, начинали тупо объяснять, что это не роддом, а наоборот. Сам не раз слышал сдавленные возгласы родственников, в ужасе бросавших трубку. Георгий К., в отличие от нас, всякий раз совершенно спокойно отвечал:

— Да, роддом… Иванова? Да, только что родила… Тройню.

И вешал трубку. Количество «новорожденных» он варьировал в зависимости от настроения.

* * *

В тех же 70-х в соседнем патолого-анатомическом морге работал старшим санитаром Михаил Иванович С. Мы называли его дядей Мишей. Неплохой был санитар, специалист и, как водится, большой любитель выпивки. Тем более, что каждый день родственники усопших просили его сохранить внешность покойных — это делается путем наложения так называемой маски (водка смешивается с формалином и смоченная этим раствором вата накладывается на лицо и шею трупа — здесь я намеренно упрощаю процесс). Естественно, от принесенной родственниками водки кое-что оставалось.

Итак, Михаил Иванович однажды спешил на работу с большого бодуна, зная, что у него в тумбочке стоит заначка — бутылка водки, которую он вчера сэкономил на очередной маске.

А в нашем морге работал санитаром Толя К., мужчина средних лет и ниже среднего роста — метр с кепкой. Поскольку санитары нередко подменяли друг друга, ключи у них были общие. Толик, придя пораньше, открыл соседний секционный зал и забрался во встроенный в стену шкаф для всякого барахла. Михаил Иванович прибежал на работу, не раздеваясь, зашел за ширму, открыл тумбочку и, достав бутылку водки, наполнил стакан. Но только он поднес стакан ко рту, раздался (из шкафа) глухой загробный голос:

— Миша, не пей!

М.И. страшно испугался, поставил стакан на тумбочку, обошел свой секционный зал и убедился, что он совершенно пуст. Взял стакан во второй раз и снова услышал:

— Миша, не пей!

Он испугался еще больше (но душа-то горит!) и, перекрестившись, в третий раз поднес стакан ко рту. И снова услышал:

— Миша, сегодня не надо.

Совершенно деморализованный, Иваныч просто куда-то убежал. Толик спокойно вылез из шкафа, выпил водку и пошел работать.

Есть Толики в русских селеньях.

Через пару дней Михаил Иванович в обеденный перерыв решил поделиться с нами своими переживаниями:

— Пришел я тут на работу с похмелья и хотел оприходовать вчерашнюю «маску». Налил стакан, и тут мне внутренний голос говорит: «Миша, не пей»! Я, конечно, испугался, но похмелиться-то хочется. Взял стакан во второй раз, и снова мне внутренний голос говорит: «Миша, не пей». Я уж тут трижды перекрестился и попробовал хотя бы пригубить из стакана. Но когда в третий раз мне внутренний голос сказал, что сегодня не надо, я решил, что так тому и быть, и ушел. Прихожу через полчаса и вижу: какая-то б…ь всю «маску» выпила!

* * *

Из акта вскрытия: «…В желудочках мозга небольшое количество светлой прозрачной мочи».

* * *

Из акта освидетельствования: «…Девственная плева отсутствует, поскольку стерлась от частых половых сношений».

* * *

Из протокола осмотра места происшествия: «…Труп лежал под кроватью и тихо стонал… На кровати сидела трупова жена и горько плакала… В соседней комнате трупов брат пил самогонку».

* * *

Мужчину завалило землей в траншее. Вывод эксперта: «Умер от безвыходности положения».

* * *

Из актов освидетельствования:

«…На передней поверхности лица и ягодиц множество кровоподтеков и ссадин».

«На лице множество кровоподтеков размерами от 7х8 см до 8х9 см». Можете вы себе представить такую морду, на которой поместится множество кровоподтеков такого размера?!

* * *

В 70-х годах по городу ездила агитационная машина ГАИ. Разъезжала в «Жигулях» майор Земфира Абрамова. Она на ходу по громкоговорителю просвещала водителей и пешеходов о правилах дорожного движения.

Однажды мне позвонила жена и попросила по дороге домой купить яиц — дома кончились.

После работы я зашел на дзержинский рынок, купил три десятка яиц, положил их в авоську.

Вообще-то я законопослушный пешеход (учитывая профессию). Но в этот раз меня как черт лягнул и я попер через проспект Кирова под запрещающий сигнал светофора.

И тут, откуда ни возьмись, Земфира! Увидела она меня и на всю округу выдала по «матюгальнику»: «Мужчина с яйцами, куда вы так торопитесь?!». Чуть не провалившись от стыда сквозь асфальт, я добежал-таки до тротуара и шмыгнул за угол.

* * *

Во время учебы в аспирантуре (1974—77 гг.) летом я работал врачом в спортивном лагере в Киреевске на Оби. До сих пор вспоминаю это волшебное время! Зарплата (гораздо больше аспирантской стипендии), бесплатное питание, рыбалка, грибы и т. п. В общей сложности за три года я отработал там пять сезонов. В 1977 году я уже был ветераном лагеря и, естественно, у меня сложилась хорошая компания сотрудников из трех человек. По иронии судьбы все мы были тезками. Мы вместе собирали грибы, рыбачили (и весьма успешно), ну и, конечно, баловались шашлыками на берегу, отнюдь не в сухую.

Нам нравилось ловить язей на кольцо в одной из проток Оби. Чтобы туда попасть, нужно было подняться вверх по течению примерно на 1,5 километра. Грести против течения было тяжело, поэтому мы использовали метод бурлаков: один сидит в лодке и табанит веслом, двое тянут «бечеву». Однажды мы решили с тезками сходить в протоку на ночь — лучший клев на вечерней и утренней заре. Собираясь в поход, взяли снасти, наживку, палатку и закуску. В протоке был голый песчаный островок, где мы обычно базировались, поэтому дрова для костра тоже пришлось взять с собой. Но костер нужно разжечь… Для растопки требовалась, как минимум, какая-нибудь бумага. С бумагой в лагере было туговато — газет выписывали мало.

Я, не долго думая, зашел в центр общественной работы, где хранились привезенные из города подшивки партийных и комсомольских изданий с незапамятных времен. Нашел подшивку журнала «Молодой коммунист» за 1959 год и выдрал несколько номеров.

Придя на остров, мы поставили палатку, разожгли костер, забросили с берега закидушки и, быстро надергав ершей и окунишек, сварганили уху. Поужинали и стали с лодки ловить на кольцо подъязков. Улов был неплохой. Стемнело. Мы доели уху и легли спать. Одному из нас накануне жена прислала из города салат, который мы съели за ужином. Конечно, холодильника в палатке у тезки не было…

Глухой ночью я почувствовал «революцию» в животе, выскочил из палатки, отбежал от нее на самый дальний край островка и тут меня, что называется, пронесло. Дело житейское… Когда процесс закончился, я понял, что не захватил с собой пипифакс. Было уже довольно прохладно (август).

Кричу тезкам:

— Эй, кто-нибудь, принесите мне «Молодого коммуниста» ж… подтереть!

Где-то во мраке из палатки высовывается чья-то морда и орет:

— Ну ты, Юрка, и жлоб! Где же я тебе возьму молодого коммуниста в 3 часа ночи в этой глуши, да еще и для интимной надобности?!

Я в свою очередь кричу:

— Да ты не понял, это журнал «Молодой коммунист», он в кармане палатки торчит!

В итоге кто-то из тезок принес мне бумагу. Но идти он, корчась от хохота, не мог, поэтому полз по песку…

Когда он подполз, с ним случилось то же, что и со мной (салат!), со всеми вытекающими отсюда последствиями…

Тут уж я посмеялся.

Третий тезка спокойно проспал до утра…

Буквально через несколько дней мы затеяли еще одну авантюру.

Дело в том, что руководство лагеря — начальник и преподаватели спортивных дисциплин — после трудового дня отрывались: играли в доме начальника в преферанс, а поздно ночью плавали на моторке проверять перетягу. Снасть, конечно, запрещенная, но — давность лет…

Я по молодости к начальству причислен не был.

Как-то поздно вечером, возвращаясь берегом из соседнего лагеря, мы случайно увидели, как эти товарищи проверяют перетягу, снимают рыбу, и запомнили место. Дня через два мы специально съездили в Киреевск и купили упаковку (10 кг) хека серебристого.

Как сейчас помню — 70 коп. за килограмм. Хек мы разморозили и часов в 11 вечера взяли лодку и самодельную «кошку». Быстро нашли перетягу, подняли и стали проверять. Почти на каждом крючке (а их было штук 150) что-то сидело. Мы снимали рыбу, не всю конечно, сохраняя остатки совести, и через несколько крючков насаживали хека. Оттаявший хек в быстрой струе течения вел себя почти как живой. Собрав улов, мы укрылись в кустах на другом берегу Оби, забросили для вида удочки и затаились. Часа через два на моторке приплыли наши «аристократы» и стали проверять перетягу.

Была тишайшая августовская ночь — слышимость, как в Большом театре. Из нашего укрытия мы слышали характерные звуки: «Шлеп… шлеп…» — на дно лодки падала рыба… Потом мы услышали сдавленный крик:

— Откуда в Оби взялась эта б…ь?!

Потом опять: «Шлеп… шлеп… шлеп…». И снова крик, аналогичный по страсти и содержанию. И так продолжалось, пока не кончился хек, ну и остальная рыба…

Мы еле дожили до конца и, услышав звук взревевшего мотора «Вихрь», потихоньку снялись с якоря, сплавились далеко ниже лагеря по течению и сварили на берегу царскую уху. Часть рыбы мы отправили в город чадам и домочадцам.

История имела продолжение. Недели через две случилось закрытие сезона (для меня, к сожалению, последнего).

В «профессорской» даче был накрыт роскошный стол (меню опускаю), приехали именитые гости и знакомые сотрудников лагеря. Был приглашен и я.

В разгар застолья я услышал разговор начальника лагеря с профессором-ихтиологом из ТГУ.

— Я тут больше 30 лет рыбу ловлю, но хек мне в жизни не попадался, а недели две назад на перетягу нацеплялось пуда два (рыбак, однако!). И ведь живые! Бьют хвостами по морде и все тут! Как они из океана в Обь могли приплыть?!

Профессор выпил рюмку, закусил и сделал глубокомысленное лицо… Ответить он не успел. Один из тезок (второй уже уехал в город), слегка забалдев, заявил:

— Да это все наш доктор придумал!

И выдал ряд пикантных подробностей…

Начальник (бывший штангист, килограммов около 160) схватил со стены кованый канделябр и бросился на меня. Мой вес (63 кг) позволил мне без труда от него убежать. Сделав три круга по антресолям банкетного зала под дикий хохот публики, начальник лагеря угомонился и мы с ним выпили мировую…

Маленькое добавление. После банкета комиссар (замполит?) лагеря пыталась повесить на меня пропажу части подшивки «Молодого коммуниста» (помните?). Но узнав, что мне вменяется пропажа журналов за 10 лет (!), я совершенно чистосердечно отперся.

* * *

Показательное вскрытие со студентами по теме: «Смерть от общего переохлаждения организма». Заранее выбрав (в направлении написано: «Замерзла в сенях собственного дома») подходящий случай, привожу группу студентов в зал. На столе лежит закрытое покрывалом скорченное тело худенькой пожилой женщины.

Начинаю объяснять:

— Вы видите характерную для переохлаждения позу «калачиком», розовый оттенок кожи на лице и руках.

И убираю покрывало. Группа хихикает (смеяться в секционном зале я запретил). Продолжаю:

— Таким образом, мы видим первые признаки переохлаждения.

Группа хихикает громче.

— В чем дело? Что, у меня одежда не в порядке?

— А вы посмотрите на спину.

Обхожу труп сзади и вижу, что между лопаток торчит здоровенный хозяйственный нож. М-да…

Дальнейшее вскрытие показало, что у потерпевшей было колото-резаное ранение грудной клетки, проникавшее в правую плевральную полость с повреждением легкого и обильным внутренним кровотечением. Но имелись и выраженные признаки длительного прижизненного действия низкой температуры. Я запросил дополнительные данные и узнал, что муж покойной, вернувшись домой пьяным, избил ее, ударил ножом в спину, вытолкал в сени и закрыл дверь в дом изнутри. Бедная женщина, ослабев от потери крови, осталась в сенях (был морозный декабрь) и погибла. Причина смерти здесь была комбинированной: общее переохлаждение организма, обусловленное беспомощным состоянием из-за ножевого ранения. Причиной же «веселья» группы была моя невнимательность до начала занятия. Такой вот у нас юмор.

* * *

Вопрос студенту на экзамене:

— Что такое скоропостижная смерть?

— Это когда человек засыпает, а просыпается уже мертвым.

* * *

Студент сдает экзамен профессору. Я принимаю экзамен за соседним столом. Вопрос не очень сложный — нужно просто перечислить 10 видов насильственной смерти (сейчас такого вопроса в программе нет). Студент довольно уверенно называет восемь, два забыл. Пауза. Я, не выдержав (еще живо студенческое прошлое), шепотом подсказываю:

— От физического перенапряжения…

Студент, изобразив радость вспоминания:

— Ага, от физического перенапряжения и, это… от умственного.

Профессор невозмутимо:

— Ну это, коллега, вам, похоже, не грозит.

* * *

Профессор В.П. Десятов принимал экзамен очень либерально. Настолько, что среди студентов ходил такой анекдот.

Профессор, выслушав ответ студента по билету:

— Вот вам, коллега, дополнительный вопрос на «5»: сколько было лекций по судебной медицине?

Молчание.

— Тогда дополнительный вопрос на «4»: в какой аудитории читали лекции по судебной медицине?

Молчание.

— Гм-гм… Вопрос на «3»: кто читал лекции по судебной медицине — вы или я?

Это, конечно, шутка. При всем его либерализме Владимир Павлович был достаточно строг и, если видел откровенную нерадивость или глупость студента, ставил оценку по справедливости.

* * *

В 70-х у нас была так называемая ротация — 2 недели работа в морге, 2 недели — в амбулатории на приеме «живых лиц». Впрочем, тогда все это помещалось на «пятачке», и именно в Анатомке.

Утром сижу на приеме. Входит девица лет 18–19, стройная, длинноволосая блондинка. Предъявляет постановление следователя. Читаю: «Накануне вечером была изнасилована». Как положено, спрашиваю, когда и что случилось. Отвечает:

— Вчера поздно вечером возвращалась с приятелем со свадьбы подруги, тот завел в кусты, ну и…

Спрашиваю:

— Были ли побои, сопротивление?

Отвечает:

— Да нет. Просто опешила и растерялась.

Следует ряд специфических вопросов и ответов, из которых вытекает нечто серьезное (по теме). Прошу потерпевшую раздеться, осматриваю — никаких повреждений на теле нет. При специальном осмотре констатирую: «Целость девственной плевы не нарушена, строение плевы не допускает полового сношения без ее разрыва». Все это я диктую лаборантке (за дверью очередь «живых лиц»). Свидетельствуемая в страшном негодовании:

— Как так не нарушена?! Как так не позволяет?! Я вам не доверяю, позовите кого-нибудь поопытнее!

Да, теперь я с грустью вспоминаю то время, когда еще был не такой лысый, солидный и авторитетный, как сейчас). Поочередно пришлось пригласить всех наших корифеев, вплоть до начальника бюро и профессора. В.П., посмотрев, пробормотал:

— Кхе — кхе. Девушка, радоваться надо: не нарушена.

И величественно удалился. Девица, негодуя, надела трусики и ушла.

Недели через три (ротация) снова сижу на приеме. Входит очередная пациентка. Память на лица у меня фотографическая (профессиональная). Узнаю. Беру свежее постановление с тем же сюжетом. Расспрашиваю, осматриваю — все один к одному, включая реакцию «потерпевшей». Далее следует цирк с осмотром авторитетами, включая профессора.

Через день звонок следователя:

— Какие проблемы?

— Да никаких. Нет признаков совершения полового акта, девственница она.

— Так в этом-то и проблема! — верещит следовательница.

Оказалось, девушка дружила с курсантом-выпускником военно-медицинского факультета ТМИ, который получил распределение в Западную группу войск (Германия). Дружба сопровождалась объятьями, поцелуями и обещаниями жениться. Но до интимной близости дело не дошло. Ближе к выпуску подруга заметила, что друг к ней заметно охладел и о женитьбе больше не заикается. Надо было что-то делать. Вот она и попыталась имитировать изнасилование. Дескать, офицер, член партии. Припугну — и женится, ну куда он денется?

Не вышло, однако.

* * *

В 1973 году меня направили в Кемеровское областное бюро судебно-медицинской экспертизы на специализацию по медико-криминалистическим методам исследования (тогда они почему-то назывались физико-техническими). В процессе учебы было много интересных ситуаций, но мне запомнился случай, рассказанный коллегами.

Обычная семья — муж, жена (около 30 лет), сын лет 6, теща лет 65. Муж, водитель самосвала, с некоторых пор стал часто (по мнению женщин) выпивать. Не надеясь на врачей, теща нашла у знахарки некий рецепт: нужно в спиртное добавить собачью кровь и дать выпить — тягу к выпивке отбивает напрочь.

Женщины убили дворовую собачку и кровь ее добавили в бутылку легендарного «Солнцедара». Муж вернулся вечером с работы уже немножко выпивши, был ласково встречен и пошел во двор умываться. Пока он мылся, сынишка подошел к нему и сказал:

— А бабаня с мамкой зачем-то нашего Шарика убили и евонную кровь тебе в бутылку налили.

Отец, не подавая вида, сел за стол, налил стакан краснушки, выпил, крякнул, закусил борщом. Потом повторил и, нахваливая борщ, допил бутылку до конца. Женщины умиленно пялились на него. Неожиданно он… залаял!

Жена, молодая и шустрая, улетела на чердак, а теща, женщина пожилая, весом за 100 кг, бросилась под кровать, пытаясь спрятаться. Голову-то она спрятала, но задняя часть осталась снаружи. Подопытный, войдя в раж (все же 0,8 литра «Солнцедара»), увлекся и, отлаявшись, укусил тещу за ягодицу. Женщина умерла от разрыва сердца.

Мужчине вменили почему-то злостное хулиганство — статья серьезная, по тогдашнему УК — не менее 5 лет лишения свободы. Мой коллега, выступавший в суде, рассказал, что не только многочисленная публика, но и судьи буквально рыдали, когда оглашались материалы дела. В итоге установили, что следы укуса на заднице потерпевшей относятся к категории легких телесных повреждений без кратковременного расстройства здоровья и не имеют отношения к причине смерти… Дело кончилось штрафом.

А вот собачку жалко.

* * *

На восьмидесятые годы прошлого века пришелся пик так называемой «заготовки кормов». Смею вас (тех, кто уже не помнит) уверить, что дело нередко приобретало маразматически-анекдотический характер.

Сейчас, спокойно и серьезно вспоминая те годы, я так и не могу понять: кому и зачем нужен был этот «кормовой» ажиотаж? Возможно, я не прав, но почти уверен, что кто-то просто делал на этом карьеру…

Попали под жернова этой кампании и мы, сотрудники медицинского института. Ежегодно нас — аспирантов, ассистентов и даже доцентов — в обязательном порядке отправляли на сенокос.

Никаких шуток!

Вопрос решался на уровне ректората и партийного бюро института, не говоря уже о профкоме. Существовал даже некий «Штаб труда»!

«Откосить» от сенокоса (простите уж за каламбур) было можно, но сложно: «призыву» подлежали все сотрудники до 50 лет. Лично мне пришлось косить 4 года — с 1982 по 85-й.

Тогда мы, по глупости, страшно возмущались, подсчитывали стоимость килограмма заготовленного нами сена (шибоко дорого получалось, однако)… Спустя много лет, мы, оставшиеся в живых сенокосцы, встречаясь, вспоминаем те месяцы с нежностью — это было лучшее время в нашей жизни!

Нашим сенокосным дням я посвятил множество стихов. Но поскольку наш раздел несерьезный, я хочу привести одну вселенскую хохму. Дело в том, что помимо всех прочих удовольствий, одним из основных на досуге была травля анекдотов!

Тут равных не было одному из наших славных сенокосцев — Игорю Васильевичу Яхно! Я не преувеличиваю. Прежде всего он был прекрасным анестезиологом-реаниматором, кандидатом медицинских наук. Страдая гипертонической болезнью, он три (!) раза ездил с нами на сенокос. А потом просто умер в 40 лет… Царствие ему небесное…

Игорь был непревзойденным рассказчиком анекдотов. Он знал их великое множество, мог изложить один и тот же эпизод несколько раз подряд — и все лежали.

Я после него занимал позорное второе место…

Так случилось, что еще в 1982 году (наш первый сенокос) один из анекдотов Яхно стал нашим фирменным (или знаковым?). Чтобы дальнейшее было понятно, я просто обязан его изложить. Собственно, и анекдот-то банальный — из школьной серии про Вовочку, но что-то, наверное, нас зацепило…

Итак. Пятый класс… Конец учебного года… МарьИванна говорит ученикам:

— Вот мы уйдем на каникулы, придут дяди-маляры… Давайте им подскажем, как украсить наш класс, чтобы осенью нам было уютно заниматься.

Что могут предложить детишки? — белочки, зайчики, бабочки и т. д.

Вовочка поднимает руку и предлагает:

— А пущай они покрасят комнату в голубой цвет, а посредине зае…ят синюю полосу…

Возмущенная МарьИванна отправляет Вовочку за отцом.

Когда папа пришел, учительница, поправив очки, говорит:

— Ваш сын, простите, такие выражения употребляет, что я даже и повторить не могу!

Папа, с похмелья не совсем соображая, спрашивает:

— А об чем, собственно, речь, и за что я его, собственно, в очередной раз, собственно, должен драть?

МарьИванна, в очередной раз поправив очки, с возмущением заявляет:

— Вы можете себе представить: ваш сын предложил посредине голубой стены зае…нить (!) синюю полосу!

Папа почесал затылок, надолго задумался и изрек:

— А в чем, собственно, проблема? Не нравится синяя — зае… ньте красную…

Как уж там случилось, но синяя полоса стала нашим сенокосным фирменным знаком, и где бы мы не обосновывались, она всегда присутствовала в антураже…

В 1984 году нас опять призвали на сенокос… Наш лагерь расположился в окрестностях достославного села Поздеево на берегу прекрасного, очень длинного и извилистого озера. За лагерем стоял хреноватый, но тем не менее какой-никакой сосновый лес с грибами…

Процесс сенокошения сводился к тому, что около 9 часов утра (гигиенические процедуры опускаю) нас сажали в большие грузовики и зачем-то везли километров за 30 на «сенокос». Потом мы часа два бегали с косами и искали, чего бы такого скосить. Потом нам привозили весьма не слабый обед. Потом нас везли обратно в лагерь…

Вот проклятое советское прошлое — мало того, что нас совершенно бесплатно на машинах катали, позволяли развлекаться и кормили от пуза, так они нам еще и зарплату платили. Ну изверги и, чтобы не сказать большего (девушки, закройте уши), партократы!

Это все прелюдия или, если хотите, увертюра…

Однажды наш бессмертный (в нашей памяти) командор Фадюшин приехал из города и сказал, что ожидается визит партийных органов непредсказуемого масштаба. При этом он многозначительно поднял указательный палец.

Один из нас, устав от сенокоса, имел неосторожность спросить:

— А это как это? Партийные отдельно, что ли, а органы отдельно, что ли?

Фадюшин его успокоил: дескать, и партийные, и органы будут в одном флаконе, и устроил аврал по уборке лагеря. Мы, как в армии, подровняли и подтянули палатки, сдали стеклотару, посыпали дорожки песком, ну и т. д.

Валера подозвал меня и сказал, что поскольку я во студенчестве выпускал факультетскую стенгазету «Лечебник», надо к приезду начальства изобразить сенокосный вариант. Из города он привез все необходимое — ватман, кисточки, гуашь. Нашелся и художник (сам я рисовать не умею — Бог не дал).

Нас освободили от сенокоса, и мы начали творить. Итог наших усилий выглядел так: мы склеили шесть листов ватмана в ширину. (Надо сказать, что выпуская газету «Лечебник» во время учебы в институте, мы иной раз склеивали до 30 листов ватмана в длину, и потом долго мучились, где бы эту хреновину повесить.)

Итак, в правом верхнем углу было написано почему-то: «Экологический выпуск». Через все ватманское поле по диагонали нарисована широкая синяя полоса, на фоне которой красивым зеленым шрифтом шла надпись: «Берегите Природу — вашу Мать!». Выше и ниже полосы было нарисовано (блестяще!) не менее 30 миниатюр, под каждой из которых ваш покорный слуга сделал краткую стихотворную подпись — от 4 до 8 строк. Подписи представляли собой довольно прозрачную (в совокупности с рисунками) зашифровку матершинных анекдотов, широко известных в кругу сенокосцев.

Было только одно исключение: художник изобразил хилого придурка (вроде меня), с трудом поднимающего огромный навильник сена. Подпись к рисунку гласила:

От груза гнутся ручки вил, но я скажу не без нахальства, что нас особо вдохновил приезд высокого начальства!

Газету укрепили под навесом лагерной столовой.

Через пару дней нас действительно посетило партийное начальство — секретарь Кировского райкома КПСС, секретарь институтского парткома и т. п. — всего человек 10. Был среди них и Николай Петрович К., секретарь обкома КПСС по делам молодежи и студентов. Мы с ним были знакомы примерно с 1963 года — я занимался стенной и многотиражной печатью, а он являлся членом комитета ВЛКСМ от партбюро (преподавал политэкономию социализма). Естественно, мы тесно сотрудничали и часто встречались.

Начальству показали лагерь, накормили в столовой обедом и подвели к стенной газете. Оно (начальство) прочитало, сдержанно поулыбалось и уже собралось уезжать. Но тут Н.П. вдруг говорит:

— Прекрасная газета, надо бы ее вывесить в главном корпусе ТМИ, пусть абитуриенты познакомятся с творчеством ваших преподавателей.

И добавляет:

— Что-то стиль стихосложения мне очень знаком, кто писал?

Сенокосцы вытолкали меня из толпы… Н.П. меня, конечно, сразу узнал, поздоровался за руку и говорит:

— Прекрасные стихи, только вот не совсем понятные… И кстати, что означает эта синяя полоса по диагонали?

Чувствую, лагерь за моей спиной замер… С трудом сдерживаясь, чтобы не расхохотаться, поясняю:

— Что касается стихов, я использовал ряд идиоматических понятий, которые знакомы только тем, кто сено косил… Ну а насчет полосы, то если бы мы знали, что Вам не нравится синий цвет, мы непременно засобачили бы красную полосу!

Лагерь дико захохотал.

Гости, конечно, не поняли причину хохота и величественно удалились.

После их отъезда сенокосцы до самого вечера буквально носили меня на руках. Так я познал вкус всенародной (вселагерной) славы.

Газету тут же сняли и на следующий день повесили в фойе главного корпуса ТМИ. Бывая несколько раз в городе, я заходил по разным делам в главный корпус и видел, что стенгазета висит, ее читают абитуриенты и их родители.

Недели через две захожу в фойе и замечаю, что нашей газеты нет! Ко мне подошел знакомый ассистент, работающий в приемной комиссии и говорит:

— Слушай, тут вчера был очень громкий скандал!

Рыжов Н.И. (тогда проректор по учебной работе, человек очень добрый, очень занятой и очень дотошный) две недели пробегал мимо нашей газеты, не обращая на нее внимание (мало ли что там висит). Накануне он, проходя мимо, зацепился за что-то взглядом, притормозил и прочел всю газету (включая, конечно, и надпись на синей полосе). Н.И. побагровел и заорал на весь главный корпус:

— Кто эту х…ню позволил здесь повесить?! Снять немедленно!

Газету, конечно, немедленно сняли…

До сих пор жалею, что не догадался снять ее несколько раньше (как один из авторов, я имел на это право) — газета действительно была уникальная…

* * *

Имея опыт комплексных экспертиз по ДТП совместно с автотехниками, выработал свою классификацию водителей:

I — «Ездец»;

II — «Ездун»;

III — «Ездюк».

Что, еще и расшифровать?

* * *

Мой любительский стаж за рулем около 5 лет. Посему должен отнести себя лишь к III категории. На II, увы, не тяну.

Вопрос студенту:

— Назовите пример повреждения, несовместимого с жизнью?

* * *

— Ну отсечение жизненно важного органа, например головы.

Вопрос студенту:

— Чем могло быть нанесено данное повреждение (обширный кровоподтек)?

Студент (бодро):

— Твердым тупым предметом — головой.

* * *

Молоденькая следователь приходит посоветоваться:

— Никогда не писала постановления по поводу изнасилования, посмотрите, правильно ли поставлены вопросы?

Читаю:

1. Была ли г-ка Н. изнасилована? (Уже прокол — факт изнасилования устанавливает только следствие и (или) суд.)

2. Была ли Н. изнасилована в естественной форме?

3. Была ли Н. изнасилована в извращенной форме?

4. Была ли Н. изнасилована в особо извращенной форме?».

С трудом сдерживая смех, говорю:

— Мадемуазель, я хорошо представляю себе половой акт в естественной форме. С некоторым трудом могу представить его же в извращенной форме (в УК этого нет). Но что вы, собственно, подразумеваете под особо извращенной формой?

Девица краснеет и шепчет:

— А я не знаю.

Я, собственно, тоже.

* * *

В 1986 г. я ушел работать с кафедры в областное Бюро СМЭ. И тут же меня избрали председателем профкома зачем-то…

Весной 1987 года мне позвонили из обкома профсоюза медработников:

— В День медицинских работников (3-е воскресенье июня) будет Спартакиада медиков. Нужно организовать команду, придумать символику, транспарант, вымпел, форму, ну и прочее…

…Как давно это было! Тогда все мы еще были относительно молоды… Я собрал членов профкома (не говоря уже о мозгах) — мы посидели, подумали и сколотили команду.

Была проблема с символикой — череп с костями (просто, но страшновато) или скелет (привычно, но сложновато). Остановились на аббревиатуре БСМЭ — расшифровывать не буду…

В назначенный час на стадионе «Труд» собралась огромная толпа околомедицинских придурков. Мы попрыгали в мешках, побегали с завязанными глазами, срезая подвешенные призы, и т. п. Нашей коронкой была эстафета 4х100 метров. На два первых этапа мы поставили молоденьких лаборанток. Третьим номером встал Э.Л. Ломиворотов — атлет, волейболист, 190 см, 99 кг. Четвертым был я (когда-то имел разряд по спринту, в том числе и в эстафете) — 175 см, 63 кг.

Стою на номере. Дали старт… Жду. Наша команда лидирует… Эдуард принимает эстафету и прет ко мне… Я беру высокий старт. Вместо того, чтобы просто хлопнуть меня по вытянутой назад руке (эстафетных палочек нам не дали), Эдик своей чугунной рукой от всей души врезал мне между лопаток!

Разница масс сказалась мгновенно — примерно третью часть последнего этапа я прокатился кувырком, обдираясь о шлаковое покрытие дорожки… Но потом вскочил и все же финишировал вторым! Сам я ничего этого толком не помню, но мне рассказали, что публика на трибунах и вдоль дистанции просто рыдала от восторга!

В качестве приза (2-е место) нам вручили почему-то ручные массажеры — такие жутковатые штуки из грязно-зеленой пластмассы, очень похожие на средневековое орудие пыток…

Хорошо, что от стадиона «Труд» до Анатомки было рукой подать… Собрав свои спортивные трофеи, мы дружно пошли и обмыли их, заодно и промыв (снаружи, но больше изнутри) мои «боевые» раны.

С тех пор я спорт даже по телевизору не смотрю!

* * *

Из объяснения женщины-водителя в ГАИ после ДТП: «…Я ехала поздно вечером в пос. Тимирязево на своем «Москвиче-412». У меня заглох мотор. Я вышла и подняла свой капот. В это время кто-то трахнул меня в зад. Оказалось — это «УАЗ-469».

Любопытный вариант отождествления личности водителя со своим автомобилем…

* * *

Из объяснения жены водителя, по пьянке сбившего пешехода: «Чем он думал, когда садился за руль, я не знаю.».

* * *

…Работаю в кабинете. Телефонный звонок. Женский голос:

— Вы можете установить отцовство?

Вопрос обычный, начинаю почти автоматически объяснять, что наши эксперты, пользуясь серологическими (сывороточными) методами, могут достоверно исключить отцовство. Доказать, увы, не могут. И тут же задаю встречный вопрос:

— А лет-то ребенку сколько?

(Группа и тип ткани формируются в возрасте около 1 года.)

— Да уж 45…

— Не понял!

— Понимаете, мне 75 лет, мужу моему 78, сыну 45, двое внуков уже…

— Так что?

— Так этот старый придурок решил, что сын наш не от него. И требует, чтобы я доказала, что именно он отец ребенка.

— Так вы скажите ему, чтобы он сам это и доказывал.

— Ой, он меня убьет!

— Попросите вашего «не его сына», пусть он папаше вправит мозги.

— Ой, спасибо за совет, щас сын пиво-то принесет, я ему и скажу…

Ей Богу, я не вру!

* * *

Из показаний потерпевшей: «…Г. совершил половой акт, кончил, встал и пошел дальше сепарировать молоко».

* * *

Запись в амбулаторной карте: «…Жалобы на боли в правом подреберье…». Более ничего. Диагноз: «Острый сальпингоотит». Сальпингоотит — воспаление евстахиевой трубы и среднего уха! Ну, Господи, причем здесь правое подреберье?!

* * *

В 1997 году в Отдел сложных экспертиз поступило гражданское дело по иску гр-ки Н. к гр-ке М. Суть иска: ответчица М. живет этажом выше истицы в обычном кирпичном доме, держит собаку — доберман-пинчера. Истица утверждала, что собачка у себя наверху (пардон) мочится, в результате чего «жидкость стекает в квартиру (нижнюю), появились потеки на потолке в зале и спальне, замыкает люстру, отвалились обои в коридоре, затопило туалет» (?!). Сумма иска невелика — 2 миллиона тогдашних рублей.

Вопрос определения:

— Является ли жидкость на потолке в прихожей и спальне, на люстре, на стенах и потолке в туалете указанной квартиры собачьей мочой?

Никаких объектов для исследования не представлено.

В состоянии легкого остервенения звоню судье:

— Во-первых, наши эксперты могут установить наличие мочи на объектах, но определить, чья она — человеческая, собачья или верблюжья, нельзя, так как моча не содержит видовых антигенов. Во-вторых, что исследовать?

Судья спрашивает:

— А как быть?

Не без ехидства объясняю (в полном соответствии с ГПК):

— Вам нужно всем составом суда выехать в квартиру Н., подождать, пока собачка пописает, жидкость протечет вниз, изъять образцы штукатурки, обоев и т. п., контрольные (чистые) образцы, надлежащим образом упаковать и оформить. Тогда я экспертизу приму.

Судья пришла в ужас, но пообещала все сделать.

Прошло два года… Образцы так и не поступили. На дне сейфа я нашел «собачье дело» и вернул его в суд без исполнения.

Через полгода оно ко мне вернулось с тем же определением и без образцов. В день поступления истица Н. позвонила мне и сказала, что сейчас принесет мне мешок штукатурки и обоев со следами «мочи». Пришлось объяснять ей то же самое, что и судье два с половиной года назад. В суд я направил письменный запрос.

Совсем недавно встретил судью на улице и она попросила вернуть ей дело, так как «образцов» нет и не будет.

No comment…

* * *

Из искового заявления: «…Сумма иска по причинению вреда здоровью является предварительной, так как не получен расчет стоимости человеческой жизни в Российской Федерации.».

* * *

Объявление. Работают курсы усовершенствования лаборантов без отравы (выделено мной) от производства.

* * *

Из объяснения обвиняемого: «.В это время из кабины лифта выходила гр-ка Н., держа свою собаку (черный пудель) за подмышки передних лап. При этом с собаки сочилась моча и вся кабина лифта была залита мочой.».

* * *

Из протокола допроса: «…Потом В. накинул потерпевшему удавку на шею и, для большей убедительности, задушил.».

* * *

Рапорт: «Я, участковый Иванов, обходя вверенный мне участок набережной р. Томь, обнаружил, что гражданин М. нарушает постановление Горсовета от 07.07.97 на памятник. и прямо на клумбу. Я попросил гр-на М. пройти со мной в отделение милиции. По дороге в отделение милиции гр-н М. продолжал нарушать постановление Горсовета от 07.07.97 зигзагообразно на прохожих и на меня. Не доходя 50 метров до отделения милиции гр-н М. прекратил нарушать постановление Горсовета от 07.07.97: не потому, что осознал, а потому, что нечем было.».

* * *

Вопрос определения суда: «Могли ли телесные повреждения образоваться от удара кулаком с последующим обхватыванием руками, уронением и повалением на землю?».

* * *

В кабинете экспертов висит большая репродукция знаменитой картины Крамского «Неизвестная». Название аккуратно заклеено и поверх написано: «Неопознанная».

* * *

Жизнь подбрасывает все новые и новые хохмы. Вот последние.

Запись в истории болезни: «Жалобы при поступлении на головную боль в правом голеностопном суставе…».

Выписной эпикриз: «…Выписан 03.06.01 с летальным исходом». Дальнейшие рекомендации: «Наблюдение хирурга в поликлинике по месту жительства». Подписи, печать… (Есть ксерокопия.)

Комиссионная экспертиза. Потерпевший умер в больнице через 10 дней после тяжелой черепно-мозговой травмы. Труп вскрыт через двое суток. После изучения истории болезни читаю акт вскрытия: «…Правый зрачок больше левого, на свет не реагирует, левый — реагирует». Чтобы вы поняли степень моего остервенения, скажу, что зрачок реагировать на свет может только у живого!!!

* * *

Женщину лет 70 сбила грузовая машина. Доставлена в больницу скорой помощи. Заключительный диагноз: «Основной: Ушиб левого коленного сустава, гемартроз. Сотрясение головного мозга (бабушка очень легко отделалась). Сопутствующий: Правосторонняя гигантская скользящая пахово-мошоночная (?!) грыжа».

* * *

Из той же оперы. Мужчина погиб при ДТП. В акте вскрытия: «…Труп мужчины правильного телосложения… Наружные половые органы сформированы правильно. Большие половые губы прикрывают малые.».

* * *

Из направления: «Для проведения судебно-медицинского исследования. направляется гражданин Иванов Петр Семенович (Ф.И.О. изменены). На разрешение судебно-медицинского эксперта поставить следующие вопросы: имеются ли у гражданина Иванова П.С. телесные повреждения? Если имеются, то какова их степень тяжести, механизм причинения, срок давности, их локализация? Нарушена ли целостность девственной плевы? Если да, то какова давность? Изъять смывы с полости рта, содержимое влагалища на марлевый тампон, счесы и срезы с лобковой части, состриги ногтей. В распоряжение эксперта представить гр. Иванова П.С. Дата. Подпись: УУП ОП № 4 Капитан полиции. (Орфография оригинала сохранена, есть ксерокопия.)

* * *

Из объяснения врача: «Мне не хотелось оскорблять пациентку и поэтому я еще раз направил ее к рентгенологу.».

* * *

Врачебное свидетельство о смерти. Причина смерти: «Действие твердого тупого предмета с неопределенными намерениями».

* * *

Из акта освидетельствования: «…Ушиб уголовного мозга…».

* * *

Из постановления о назначении экспертизы: «…Н. убил свою сожительницу М. При этом он бил ее веником-голиком, а также мешком, в котором находились говяжьи лытки (копыта и голени) общим весом около 6 кг…».

Вопрос постановления: «Причинены ли смертельные повреждения гр-ке М. именно веником-голиком (?) или говяжьими лытками (копытами и (или) голенями?)».

* * *

Из пояснения потерпевшего: «…Меня бил бывший сожитель моей будущей тещи…».

* * *

Из амбулаторной карты: «…Левая часть лица шире, чем правая…».

* * *

Из амбулаторной карты: «…Была травма головы — столкнулся с электричкой…».

* * *

Из заключения эксперта: «…Повреждения относятся к категории…, как требующие для своего ремонта срок более.».

* * *

Из постановления дознавателя: «…Был совершен наезд на пешеходку…».

* * *

Вопрос определения суда: «… могло ли длительное употребление гербалайфа и прочих аналогичных средствов… привести к ее катастрофическому похудению и поглупению?».

* * *

Из постановления следователя: «Имеются ли на трупе телесные повреждения, которые не являются телесными?».

* * *

Вопрос постановления: «Была ли гражданка Н. беременна, а если была, то какова причина беременности?».

На этом пока все. Но думаю, что материал, подобный изложенному в этой главе, неисчерпаем…

Об авторе

Бунин Юрий Николаевич родился в Томске в 1946 году.

В 1969 году окончил лечебный факультет Томского медицинского института (ТМИ).

Два года служил в Советской Армии врачом части. С 1971 года по настоящее время работает в Томском областном бюро судмедэкспертизы. Старейший из действующих экспертов.

Окончил аспирантуру при кафедре судебной медицины ТМИ, с 1977 по 1986 г. преподавал на кафедре.

Награжден знаком «Отличнику здравоохранения РФ» (2003 г.)

Оглавление

Вместо предисловия

Часть первая ЭТЮДЫ ОБ ЭКСГУМАЦИИ

  Глава I. Катайгинская история

  Глава II. Утонул или убит?

  Глава III. Трагедия в Напасе

  Глава IV. Выстрел на озере

  Глава V. Цена небрежности

  Глава VI. Холостой выстрел, или Цена небрежности II

  Глава VII. Тайшетский портвейн

  Глава VIII. «Любимый» внук

  Глава IX. Кстати, об удавлении руками

  Глава X. Цыганский нож

  Глава XI. Эксгумация, которой… не было

Часть вторая РАБОТА НАША ТАКАЯ

  Глава I. Ну очень много топоров

  Глава II. Кстати, об идентификации

    1

    2

    3

    4

  Глава III. «Дробинка»

  Глава IV. «Дробинка II»

  Глава V. Нечаянная эксгумация

  Глава VI. Любимый внук II

  Глава VII. «Шнеллер»

  Глава VIII. «Да где же эта пуля, черт возьми!»

  Глава IX. «Да где же эта пуля, черт возьми!» II

  Глава X. Три находки в животе

  Глава XI. Кто сгорел в машине?

  Глава XII. Газовые игрушки

  Глава XIII. Под коронками из белого металла…

  Глава XIV. Ах, эти губки

  Глава XV. Наезд, которого не было

  Глава XVI. Смерть на бегу

  Глава XVII. Труп в авоське

  Глава XVIII. Дела врачебные

  Глава XIX. Гаражная любовь, или Сага об угарном газе

  Глава XX. Ночной мотоциклист

  Глава XXI. В городе Асино темные ночи

  Глава XXII. Нелепая смерть

  Глава XXIII. Кто сидел за рулем?

  Глава XXIV. Предметом… не оставляющим следов…

  Глава XXV. Инородные тела

  Глава XXVI. Три карася

  Глава XXVII. Курить надо бросать

Как была написана эта книга (вместо послесловия)

Часть третья ЛЕГЕНДЫ И МИФЫ АНАТОМКИ

Об авторе Fueled by Johannes Gensfleisch zur Laden zum Gutenberg