Рассказчик, а я им сейчас являюсь, не должен отвлекать читателя происшествиями, из которых, вульгарно говоря, ничего не проистекает, ибо они не способствуют развитию того, что принято называть действием. Но, может быть, хоть при описании собственной жизни дозволено руководиться велениями сердца более, чем законами искусства?
Томас Манн. «Признания авантюриста Феликса Круля» I. Очевидец, свидетель, участникНад Москвой великой златоглавою
Заря алая поднимается…
«Песня про купца Калашникова»Было мне девятнадцать лет, когда в апреле семнадцатого года, через несколько недель после низвержения самодержавия, приехал я в Москву.
Два образа возникают передо мною при мысли о той Москве — храм Василия Блаженного на Красной площади и пушкинский памятник напротив тогдашнего Страстного монастыря.
У Василия Блаженного — толпы молящихся, у памятника Пушкину — толпы митингующих и горы, буквально горы шелухи от семечек, налузганных в течение дня. Митинговали круглые сутки, утро, полдень, вечер и ночь, за короткой полубелой летней ночью снова наступало утро, и стихийно начиналось продолжение вчерашнего. Выступали студенты и преподаватели, искалеченные фронтовые солдаты, бравые земгусары, окопавшиеся в тылу, бесконечно далекие от фронта, ходоки из деревень, официанты из ресторанов, присяжные поверенные — «оборонцы»[1] и помощники присяжных поверенных — «пораженцы»[2]; иной извозчик, извинившись перед седоком, соскакивал с козел, наскоро выпаливал свое мнение о текущих событиях и, возвратившись на место, продолжал путь.
Семечки, семечки, семечки…
А в другом конце Тверской, нынешней улицы Горького, стояла другая толпа, тоже меняющаяся и тоже постоянная… Перед иконой Иверской божьей матери, где ныне высится здание гостиницы «Москва». Там генералы и лабазники, охотнорядцы и черносотенцы, пудреные старушки, пропахшие туалетным уксусом, офицерские жены с глазами врубелевских богородиц — стояли и молились об «одолении супостата»…
Комментарии к книге «Своими глазами. Книга воспоминаний», Абрам Маркович Арго
Всего 0 комментариев